H. Г. ЧЕРНЫШЕВСКИЙ
ПОЛНОЕ
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
Т О М IX
1 8 6 0 — 1 8 6 1 гг.
ПОД РЕДАКЦИЕЙ И. Д. УДАЛЬЦОВА
О Г И 3
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
МОСКВА 1949

H. Г. ЧЕРНЫШЕВСКИЙ
ПОЛНОЕ
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
В ПЯТНАДЦАТИ ТОМАХ
ПОД ОБЩЕЙ РЕДАКЦИЕЙ
В. Я. КИРПОТИНА, Б. П. КОЗЬМИНА, |п. И. ЛЕБЕДЕВА-ПОЛЯНСКОГО,|
|Н. Л. МЕЩЕРЯКОВА, И. Д. УДАЛЬЦОВА,
H. M. ЧЕРНЫШЕВСКОЙ
О Г И 3
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
МОСКВА 1949

H. Г. ЧЕРНЫШЕВСКИЙ
ПОЛНОЕ
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
Т О М IX
1 8 6 0 — 1 8 6 1 гг.
ПОД РЕДАКЦИЕЙ И. Д. УДАЛЬЦОВА
О Г И 3
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
МОСКВА 1949

Подготовка текста и комментарии
С. В. Басиста

ОСНОВАНИЯ ПОЛИТ1ИЧЕСКОЙ
ЭКОНОМИИ

ПРЕДИСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА
Будучи в русской литературе представителем взгляда на эко-
номические вопросы, во многом отличающегося от теории фран-
цузских так называемых экономистов, «Современник» часто чув-
ствовал затруднение, которому подвергаются и его читатели и
сам он о т2 недостатка на нашем языке трактатов о политической
экономии , излагающих науку в духе теории, нами разделяемой.
По соображении разных обстоятельств, мы нашли, что самым
удобным способом помочь эт3ому недостатку будет — перевести на
русский язык книгу Милля и прибавить к переводу замечания.
Книга Милля признается всеми экономистами за лучшее, са-
мое верное и глубокомысленное изложение теории, основанной
Адамом Смитом. Переводя это произведение, мы хотим дать ч и -
тателю доказательство, что большая часть понятий, против к о -
торых мы спорим, вовсе не принадлежит к строгой науке, а
должна считаться только искажением ее, сочиненным нынешними
французскими так называемыми экономистами по внушению
трусости.
Милль пишет, как мыслитель, ищущий только истины, и ч и -
татель увидит, до какой степени различен дух науки, им изла-
гаемой, от направления тех изделий, которые выдаются у нас
за науку.
Но его система все-таки далеко не наша система. Мы перево-
дим его книгу не потому, чтобы считали ее вполне удовлетвори-
тельною, а только потому, что в ней честно и верно изложена та
сторона науки, которая развилась раньше других частей и слу-
жит основанием для дальнейших выводов.
Мы представим, по мере наших сил и знаний, эти выводы в
дополнениях, которые будут следовать за каждым отделом тео-
рии, излагаемой Миллем. 4
Переводим книгу его вполне, без всяких сокращений . Мы ре-
шились на это из желания, чтобы та часть молодого поколения,
которая главным источником своего образования имеет русские
книги, избавилась наконец от необходимости изучать систему
7

Адама Смита по плохим французско-русским переделкам, иска-
жающим ее дух.
Чтобы страницы перевода наглядным образом разнились от
страниц, содержащих наши дополнения, мы печатаем эти допол-
нения шрифтом более крупным, нежели перевод.
Из примечаний, помещенных внизу страниц, автору принад-
лежат только те, которые обозначены звездочками; другие, обо-
значенные цифрами, сделаны переводчиком. *
Перевод сделан по последнему (4-му) изданию (Principles of
Political Economy. London. 1857).
* В нашем издании все подстрочные примечания отмечены звездочкой.
При этом—подстрочные примечания Милля помечены: Прим. Милля или
Прим. автора; редакционные примечания помечены; — Ред. Остальные под-
строчные примечания, обозначенные звездочками, принадлежат Чернышев-
скому. — Ред.

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА
Издание общего трактата о предмете, по которому уже существует
столько хороших сочинений, вероятно, требует некоторых объяснений.
Быть может, довольно было бы сказать, что ни один из существующих
трактатов о политической экономии не заключает в себе новейших усовер-
шенствований, сделанных в теории этой науки. Учеными спорами последних
лет развито много новых идей, даны новые применения многим другим
идеям, в особенности по вопросам о денежных знаках, о внешней торговле,
о важных предметах, более или менее связанных с колонизациею; не бес-
полезно будет произвести новое обозрение поля политической экономии во
всем его объеме уже и для того одного, чтобы собрать в одну книгу резуль-
таты этих изысканий и привести их в согласие с теми принципами, которые
разъяснены лучшими мыслителями нашей науки.
Но пополнение пробелов, находящихся в прежних общих трактатах о
политической экономии, было не единственною и не главною целью автора.
Книга эта различается своим планом от всех подобных трактатов, являв-
шихся в Англии после творения Адама Смита.
От других книг, в которых общие Принципы науки изложены так же
хорошо или даже лучше, нежели в творении Адама Смита, оно отличается
тем, что вместе с каждым принципом объясняет и его применения, — это
самая характеристическая черта в трактате Смита. Таким планом конечно
обнимается круг идей и предметов гораздо обширнейший того, который
заключается в политической экономии, как одной из отраслей отвлеченного
мышления. В практических своих применениях политическая экономия нераз-
рывно переплетается с разными другими отраслями общественной науки.
Едва ли найдется такой практический вопрос, хотя бы самый близкий к
характеру чисто экономического вопроса, который мог бы быть решаем по
одним экономическим принципам, — такое решение допускают разве только
вещи неважные. Адам Смит никогда не забывает этой истины; излагая при-
менения политической экономии, он постоянно опирается и на других сооб-
ражениях, кроме тех, какие даются одною политическою экономиею; и эти
соображения, даваемые другими отраслями науки, часто бывают гораздо
важнее экономических. Этим он дает читателю основательный метод поль-
зоваться принципами политической экономии в практических делах, и вот
причина, по которой из всех трактатов о политической экономии один
«Опыт о богатстве народов» приобрел популярность в публике и сильно
отпечатлелся в мыслях практических людей и законодателей.
Автору кажется, что политической экономии нужна ныне книга, по
своему предмету я по общему плану подобная книге Адама Смита, но соот-
ветствующая большему развитию знания и более верным идеям нашего
века. «Опыт о богатстве народов» во многих своих частях устарел, а во
всех частях неудовлетворителен. Политическая экономия, как отдельная
9

наука, была при Адаме Смите во младенчестве и с тех пор возмужала;
а общественная философия, от которой этот великий мыслитель никогда не
отделял свой частный предмет в практическом отношении, сделала много
шагов вперед с того положения, в каком он оставил ее, хотя и до сих пор
она остается в очень молодой поре своего развития. Несмотря на эти пере-
мены, до сих пор еще не было сделано попыток соединить практический
метод Адама Смита с развитием знания, полученным теориею политиче-
ской экономии, представить экономические феномены общества по их отно-
шению к лучшим общественным идеям нынешнего времени, как он с уди-
вительным успехом излагал эти феномены в духе философии своего века.
Такова мысль, которою руководился автор этой книги. Осуществить ее,
хотя отчасти, было бы делом столь полезным, что оно охотно подвергается
всем шансам неуспеха. Надобно, впрочем, прибавить, что хотя автор желал
написать книгу практическую и, насколько допускается сущностью пред-
мета, популярную, но он не старался покупать этих преимуществ принесе-
нием в жертву им строгой научности мыслей. Он желает, чтобы трактат
его заключал в себе нечто лучшее, нежели простое изложение абстрактных
теорем политической экономии; но он хочет также, чтобы в его книге нахо-
дилось и это изложение
Это (четвертое) издание пересмотрено автором от начала до конца
сочинения; он прибавил в нем некоторые объяснения там, где они казались
ему необходимы. Более всего дополнений сделано в главах «О влиянии кре-
дита на цены» и «О регулировании бумажных денег, подлежащих обязанно-
сти обмена на звонкую монету»

ОСНОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ
ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ
Во всех сферах человеческой жизни наука является гораздо позднее
практики, систематическое исследование способов, по которым действуют
силы природы, бывает поздним продуктом долгого ряда усилий обращать
эти силы на служение практическим целям. Политическая экономия, как
отрасль науки, возникла очень недавно. Но предмет ее исследований необхо-
димо был во все века одним из главных практических интересов человече-
ства, иногда чрезмерно заслонявшим собою все другие интересы.
Этот предмет — богатство. Экономисты поставляют целью своей науки
исследования о сущности богатства, законах его производства и распреде-
ления. Прямо или косвенно в этот круг входит изложение всех причин, от
которых зависит хорошее или дурное состояние человечества вообще или
известного человеческого общества по отношению к предмету всеобщего
желания людей, богатству. Трактат о политической экономии не может ни
разобрать подробно, ни даже перечислить всех этих причин; но он должен
изложить наши сведения о законах и принципах, по которым они действуют.
Что такое богатство, об этом каждый имеет понятие достаточно пра-
вильное для обыкновенной речи, и никто не смешает исследований о
богатстве с исследованиями о каком-нибудь другом из великих человеческих
интересов. Все знают, что быть богатым — дело одного рода, быть просве-
щенным, мужественным или гуманным — дела иного рода; что вопросы о
том, отчего нация становится богата, совершенно различны от изысканий
о том, отчего она становится свободна, или нравственно хороша, или славна
литературою, изящными искусствами, оружием, политическими учрежде-
ниями. Правда, все эти вещи косвенно связаны между собою взаимным
влиянием. Народ становится иногда свободен оттого, что стал богат; ино-
гда богат оттого, что стал свободен. Вера и законы народа имеют могуще-
ственное влияние на его экономическое состояние: оно, в свою очередь,
через влияние на умственное развитие и общественные отношения народа,
действует на его веру и законы. Но при всей связи между собою эти пред-
меты существенно различны, и никто в том никогда не сомневался.
Здесь не нужно хлопотать о тонкой метафизической строгости опреде-
лений, когда понятия, возбуждаемые терминами, имеют и без того точность,
удовлетворительную для дела. Но как ни трудно было бы ожидать вредной
смутности понятий по предмету столь простому, как вопрос о том, что
должно считаться богатством, история говорит, что эта смутность понятий
существовала; мыслители и государственные люди одинаково страдали ею,
и было время, когда они все страдали ею; и в продолжение нескольких
поколений она давала совершенно ложное направление европейской госу-
дарственной жизни. Я говорю о теории, 5которую со времени Адама Смита
стали называть меркантильною системою .
11

Во время господства этой системы над всей государственной жизнью
явно или тайно владычествовало предположение, что богатство составляют
единственно деньги или драгоценные металлы, которые можно прямо пре-
вратить в деньги. По тогдашним понятиям, все, что ведет к накоплению
в стране денег или вообще золота или серебра, обогащает ее, а от всякого
вывоза драгоценных металлов страна беднеет. Если в ней нет золотых или
серебряных рудников, она может обогащаться только одною отраслью про-
мышленности, внешнею торговлею, которая одна может вносить в нее
деньги. Если предполагалось, что известная отрасль промышленности уно-
сит из страны больше денег, нежели вносит в нее, она считалась убыточ-
ною, как бы велико и ценно ни было ее производство. Вывоз товаров покро-
вительствовался и поощрялся (даже средствами, очень обременительными
для истинных источников богатства страны), потому что уплата за вывози-
мые товары считается на деньги, и тогда воображали, что она действительно
будет произведена золотом и серебром. Думали, что при ввозе чего бы то
ни было, кроме драгоценных металлов, нация теряет всю цену ввезенных
вещей; исключение составляли только вещи, ввозимые для того, чтобы
быть вывезенными обратно с прибылью, и материалы или инструменты для
промышленности, производящейся в самой стране, потому что они дают
возможность увеличивать вывоз, дешевле производя вывозные товары.
Всемирная торговля считалась борьбою наций из-за того, которой между
ними удастся забрать к себе наибольшее количество золота и серебра;
думали, что в этом состязании нация выигрывает, только нанося убыток
другим или отнимая у них выгоду.
Всеобщее убеждение одного века, — убеждение, от которого никто не
был тогда и без чрезвычайных усилий гения и мужества не мог стать сво-
боден,— часто становится для последующего века такою осязательною неле-
постью, что трудно делается вообразить, как могли когда-нибудь верить
подобной вещи. Так случилось с учением, что деньги и богатство — сино-
нимы. Теперь кажется, что нельзя смотреть как на серьезное мнение, на
такую вздорную несообразность. Она кажется похожею на нескладные
фантазии детства, мгновенно разрушаемые одним словом взрослого чело-
века. Но пусть никто не говорит, что избежал бы этого заблуждения, если
бы жил во времена его владычества. Все мысли, возбуждаемые обыкновен-
ными житейскими делами каждого, были в пользу такого мнения, и пока
эти мысли служили единственными основаниями соображений, казалось
аксиомою то, что является теперь грубейшею нелепостью. Правда, как только
подвергли критике эту иллюзию, она исчезла; но никому не могло притти
в голову подвергнуть ее критике, пока ум его не свыкся с особенными
приемами исследования экономических феноменов, вошедшими в обыкно-
венный образ мыслей только благодаря влиянию Адама Смита и его
комментаторов.
В обыкновенной речи богатство всегда оценивается на деньги. Если вы
спросите, как богат такой-то, вам отвечают, что у него столько-то тысяч
фунтов. Все доходы и расходы, барыши и убытки, все перемены в богат-
стве считаются за получение и трату известного количества денег. Правда,
что в счет имущества человека вносят не только деньги, которые он имеет
налицо или должен получить, но и все другие вещи, имеющие ценность; но
эти вещи считаются не сами по себе, а по суммам денег, за какие можно про-
дать их, и если бы они стали продаваться дешевле, их владелец считался бы
менее богат, хотя сами по себе эти вещи остались бы прежние. Правда
также, люди богатеют не тем, что держат деньги без употребления, а на-
добно расходовать их для получения прибыли. Человек, обогащающийся тор-
говлею, богатеет тем, что, отдавая товары за деньги, отдает и деньги
за товары; вторая часть в этом обороте так же необходима, как и первая.
Но, покупая товары для барыша, он покупает их для того, чтобы опять
продать за деньги, покупает в ожидании получить за них больше денег,
нежели заплатил. Потому получение денег даже ему самому кажется окон-
чательною целью всех оборотов. Часто он получает уплату не деньгами.
12

а тем, что берет другие товары на ценность, равную ценности проданных
им. Но он принимает их в уплату по денежной оценке и только в предпо-
ложении выручить за них больше денег, чем за сколько передаются они
ему. У торговца, имеющего обширные и быстрые обороты, в наличных
деньгах всегда находится только небольшая часть капитала. Но он ценит
свой капитал лишь в той мере, в какой может обратить его в деньги; он
считает каждый оборот законченным лишь тогда, когда чистый результат
оборота уплачен ему в деньгах, или высчитан в долгу на ком-нибудь также
в деньгах. Когда он выходит из дел, он обращает весь капитал в деньги,
и только тогда считает себя реализировавшим приобретенное торговлею
состояние. При всех этих делах деньги считаются будто бы единственным
богатством, а другие вещи, стоющие денег, только средствами к их получе-
нию. Можно сказать: деньгами дорожат только потому, что они служат
на удовлетворение потребностей и на доставление удовольствий себе или
другим. Но поборник меркантильной системы нимало не затруднится этим
возражением. Правда, скажет он, таково назначение богатства; это назна-
чение очень похвальное, если ограничивается отечественными товарами,
потому что, покупая их, вы обогащаете других ваших соотечественников тою
самою суммою, какую расходуете. Тратьте ваше богатство на удовлетворе-
ние каким угодно вашим желаниям; но богатство не в желаниях; оно в той
сумме денег, за которую вы покупаете удовлетворение им, или в деньгах,
составляющих ваш доход.
Мы видим, что есть множество поводов, располагающих принимать мне-
ние, которое служит источником меркантильной системы. Есть даже дей-
ствительное основание делать между деньгами и всеми другими ценными
вещами то различие, которому дает она такую громадную важность; осно-
вание это не очень сильно и совершенно недостаточно, но оно есть. Мы
ценим выгоды, доставляемые человеку богатством, не по количеству по-
лезных и приятных вещей, которыми он фактически пользуется, а по раз-
меру его власти над всею массою полезных и приятных вещей,—-мы дей-
ствительно имеем такой взгляд, и он справедлив; богатство человека изме-
ряется объемом находящейся у него силы удовлетворять всякой своей
надобности, всякому желанию, а эта сила в деньгах, и все другие вещи
в цивилизованном обществе дают ее, повидимому, только своею годностью
к промену на деньги. Владеть какою-нибудь другою ценною вещью значит
владеть именно только этою вещью; если вам нужна вместо нее иная
вещь, вы должны сначала продать вашу вещь, или подвергаться неудоб-
ству и промедлению, отыскивая человека, который владел бы вещью вам
нужною и хотел бы променять ее на вашу вещь; а, быть может, такого
человека и вовсе не найдется. Но с деньгами вы можете прямо купить какую
угодно из всех продажных вещей, и человек, состояние которого находится
в деньгах или в вещах, быстро обращаемых в деньги, владеет, по своему и
по общему мнению, не одною какою-нибудь вещью, а всеми вещами, выбор
между которыми предоставляют ему деньги. На удовлетворение надобностей
владельца идет лишь незначительная часть его богатства; главная выгода
от всего остального богатства та, что в нем хранится владельцу сила испол-
нять всякие вообще желания; эта сила дается деньгами гораздо прямее и
вернее, чем другими родами богатства. Деньги — единственная форма его,
годная не для одной-какой-нибудь надобности, а прямо пригодная на вся-
кую надобность. Эта разница была тем заметнее правительствам, что имеет
большую важность для них. Цивилизованному правительству удобно поль-
зоваться только теми налогами, которые собираются в деньгах, и едва ли
можно какими-нибудь другими вещами, кроме денег, производить большие
и быстрые уплаты, особенно когда они должны итти за границу, на военные
расходы или на субсидии, для завоеваний или для отвращения от себя
порабощения (а эти две вещи до недавнего времени были главными забо-
тами национальной политики). Таковы причины, располагающие и частных
людей и правительства при оценке своих средств придавать почти исклю-
чительную важность деньгам и драгоценным металлам, а все другие вещи,
13

с точки зрения этого расчета, ценить только как отдаленные средства к
получению единственной вещи, дающей всеобщую и прямую возможность
приобретать все, что угодно, и потому ближе всего соответствующей поня-
тию богатства.
Но нелепость остается нелепостью, хотя бы мы и объяснили поводы,
давшие ей вид истины. Ложность меркантильной теории была замечена
тотчас же, как люди начали исследовать сущность дел и выводить поня-
тие о них из основных фактов, а не из форм и выражений обыкновенной
речи. Как только люди спросили себя, что такое деньги на самом деле,
в чем их существенный характер, к чему именно они служат, тотчас же
открылось, что деньги, подобно другим вещам, нужны нам только потому,
что имеют у нас свое назначение, что деньги пригодны вовсе не ко всякому
назначению, а, напротив, имеют свое частное назначение, очень определен-
ное и ограниченное: оно в том, чтобы облегчать распределение продуктов
промышленности по пропорции, принятой лицами, между которыми они
делятся. Всмотревшись в дело ближе, увидели, что польза, приносимая
деньгами, вовсе не увеличивается от увеличения количества денег, суще-
ствующего и обращающегося в стране; велико или мало это общее количе-
ство денег, оно одинаково исполняет свою службу. Дна миллиона кварте-
ров хлеба не прокормит столько людей, как четыре миллиона; но при двух
миллионах фунтов стерлингов будет произведено столько же торговых обо-
ротов, куплено и продано столько же товаров, как при четырех миллионах,
только номинальные цены товаров будут ниже. Деньги сами по себе не
удовлетворяют никакой потребности человека; он дорожит ими потому, что
они удобная форма для получения всевозможных его доходов, и потом,
когда ему нужно, обращает эти доходы в те формы, которые нужны ему.
Страна, имеющая монету, отличается от страны, вовсе не имеющей ее,
только тем, что делать обороты в ней удобнее, что выигрывается время и
уменьшаются хлопоты, все равно как легче молоть хлеб на водяных, чем на
ручных мельницах; или, по сравнению, сделанному Адамом Смитом, деньги
полезны в том же роде, как пути сообщения; считать деньги за богатство
такая же ошибка, как считать шоссе, по которому вам удобнее всего
доехать до вашего дома или поместья, за самый ваш дом или поместье.
Удовлетворяя надобности, важной для государства и частных лиц,
деньги справедливо считаются богатством; но богатство также и все другие
вещи, служащие для человеческих надобностей и не доставляемые приро-
дою задаром. Быть богатым значит иметь большое количество полезных
вещей или иметь средства купить их. Потому к богатству принадлежит
всякая вещь, за которую можно покупать другие вещи, в обмен за кото-
рую дадут что-нибудь полезное или приятное. Вещи, за которые ничего не
дадут в обмен, при всей своей полезности или необходимости, не состав-
ляют богатства в том смысле, какой имеет это слово в политической эко-
номии. Воздух, например, абсолютнейшим образом необходим для нас, но
не имеет никакой цены на рынке, потому что получается даром; собирать
запас его было бы напрасно и невыгодно; законы его производства и рас-
пределения составляют предмет не политической экономии, а совершенно
иной науки. Но хотя воздух не богатство, богатство людей чрезвычайно
увеличивается тем. что они получают воздух даром, потому что время и
труд, которые иначе потребовались бы на удовлетворение настоятельней-
шей из наших надобностей, надобности в воздухе, теперь могут быть упо-
треблены на другие надобности. Можно вообразить обстоятельства, при кото-
рых воздух сделался бы богатством. Если бы явился обычай жить в таких
местах, куда воздух не проникает натуральным образом, например, в под-
водных колоколах, опускаемых в море, доставление туда воздуха искусствен-
ным путем, подобно доставлению воды в дома, имело бы цену. И если бы
от какого-нибудь переворота в природе воздуха стало недостаточно для
потребления, или если бы воздух мог быть монополизирован, он получил бы
очень высокую рыночную цену. В таком случае, если бы у кого-нибудь
находился большой запас воздуха, он, за исключением части, нужной самому
14

владельцу, составлял бы для него богатство; и на первый взгляд могло бы
казаться, что богатство человечества возросло от этой перемены, которая
была бы столь великими бедствием для людей. Ошибка произошла бы от
того, что не было принято в соображение одно обстоятельство: как богат ни
стал бы владелец воздуха на счет остального общества, все другие люди
стали бы беднее на всю ту сумму, которую были бы принуждены платить
sa вещь, получавшуюся ими прежде бесплатно.
Это ведет нас к важному подразличению двух значений в слове богат-
ство: оно имеет один смысл, применяясь к имуществу отдельного человека,
другой смысл, применяясь к имуществу нации или человеческого рода.
Богатство человека составляют только вещи, сами по себе служащие на
какую-нибудь пользу или приятность. Для отдельного человека богатством
бывает всякая вещь, которая дает ему возможность требовать от других
какую-нибудь часть из их запаса полезных или приятных вещей, хотя бы
сама по себе была бесполезна. Приведем в пример долговую запись
в 1 000 фунтов, данных под залог поместья. Запись эта составляет богат-
ство для человека, которому дает она проценты и который может продать
ее иногда за полную сумму долга. Но она не богатство для нации, и если
бы она уничтожилась, страна не стала бы оттого ни богаче, ни беднее. Кре-
дитор потерял бы 1 000 фунтов, владелец поместья выиграл бы их. Для
нации долговая запись не была богатством; она только давала А право на
часть богатства В. Она была богатством для А; он мог передать ее третьему
лицу, — но он собственно передавал бы в ней фактическое право на соб-
ственность в 1 000 фунтов из поместья, номинальным владельцем которого
был один В. Таково же положение лиц, имеющих облигации государствен-
ного долга; они кредиторы на счет общего богатства нации. Уничтожение
государственного долга было бы не уничтожением богатства, а только пере-
движением его, незаконным отнятием богатства у одних членов общества
в пользу правительства или лиц, платящих налоги. Потому собственность,
состоящая в облигациях государственного долга, не может считаться частью
национального богатства. Это не всегда помнят составители статистических
вычислений. Например, при вычислениях валового дохода, основанных на
сумме, доставляемой налогом на доход, иногда не вычитаются из счета
доходы, составляемые процентами с фондов; а между тем налогу этому под-
лежит весь номинальный доход лиц, платящих подати, без вычета той части
дохода, которая берется с них разными налогами для образования дохода
владельцев фондов. Таким образом, в этом вычислении часть общего дохода
страны считается два раза, и вся сумма дохода нации выходит почти на
30 миллионов фунтов больше истинной *. Но нация может причислять к
* Например, в 1843 году количество доходов, подлежавших подати,
было около 185 милл. ф. стерл. В этом числе были доходы, получаемые
владельцами государственных фондов; проценты по этим фондам составляли
около 30 милл. фунтов. Итак, вся сумма доходов делилась по своим источ-
никам на две части: А) 30 милл., даваемых процентами фондов; В) дру-
гие 155 милл., получаемые от земель, фабрик, домов и т. д. Откуда же бра-
лись казною деньги на уплату 30 милл. процентов? Из податей, то есть
с земли, с фабрик, домов и т. д. Стало быть, кроме прямого налога с части
В, бралось другими налогами еще 30 милл.; они передавались от владель-
цев В (земель, фабрик и пр.) владельцами А фондов). Если же вла-
дельцы В, имея 155 милл. дохода, платили эти 30 милл. на выдачу процен-
тов по фондам, у них оставалось из 155 милл. только 125 милл. таких
доходов, которыми действительно они располагали. Ясно, что цифра
185 милл. чисто номинальная цифра. Собственно всех доходов в стране
было не 185 милл., а только 155 милл., из которых 30 милл. попадали в
счет два раза: во-первых, они считались, находясь еще у людей, извлекав-
ших эти миллионы из земли или фабрик; во-вторых, тоже считались по пе-
реходе из рук этих людей к владельцам фондов.
Поместье, дающее 1 0 0 0 р. дохода, заложено в 4 0 0 0 р. по 1 0 % , то
15

своему богатству все капиталы, которые имеют ее граждане в фондах ино-
странных государств, и другие долги, которые имеют они на иностранцах.
Впрочем, и это богатство только потому составляет богатство для нации,
что дает ей часть богатства, принадлежащего другим нациям *. Оно не
составляет части в общем богатстве человеческого рода: это элемент, отно-
сящийся к распределению, но не вводящий никакой новой составной части
в общую массу богатства.
Некоторые писатели предлагали такое определение; «понятие богат-
ство соответствует понятию совокупность орудий», разумея под орудиями
не одни инструменты и машины, а весь запас средств к достижению целей,
принадлежащий отдельным лицам или обществам**. Например, поле — ору-
дие, потому что оно средство для получения пшеницы. Пшеница — орудие,
потому что она средство для получения муки. Мука — орудие, потому что
она средство для получения булки. Булка — орудие, потому что она сред-
ство для удовлетворения голода и поддержания жизни. Тут мы доходим
наконец до вещей, которые уже не должны называться орудиями, потому
что служат предметами желания сами по себе, а не как простые средства
для чего-нибудь иного или высшего. Это понятие логически правильно;
или, лучше сказать, это выражение с пользою может употребляться на-
ряду с другими не потому, чтобы давало о предмете понятие различное от
обыкновенного, а потому, что дает более ясности и реальности обыкновен-
ному понятию.
Итак, можно сказать, что богатство составляют все полезные или
приятные вещи» имеющие меновую ценность; другими словами, все полез-
ные или приятные вещи, кроме тех, которые могут быть в каком угодно
количестве получены без труда или пожертвования ***. Единственное возра-
есть кредитор получает от должника-владельца 400 р. в год. Под прямую
подать эти 400 р. могут попасть два раза: владелец получает с поместья
1 000 рублей и, по 1 копейке с рубля, заплатит 10 р. подати; кредитор,
получающий с него 400 р., заплатит еще 4 р. После этого, пожалуй, можно
высчитать, что сумма доходов обоих этих людей будет 1 400 р. — ведь они
платят, по 1 коп. с рубля, 14 рублей. Но дело в том, что с 400 р. по 1 коп.
тут заплачено два раза, во-первых, должником» во-вторых, кредитором.
У должника дохода остается собственно ему принадлежащего не 1 000 р.,
а только 600 р.; 400 р. только проходят через его руки, как через руки
кассира или управителя, для передачи настоящему хозяину, кредитору.
'• Например, у английского капиталиста, живущего в Лондоне, есть
на 200 000 фунтов 5%-ных австрийских облигаций; он получает по ним
10 0 0 0 фунтов процентов от австрийского правительства. Эти 10 0 0 0 с о -
браны не с англичан, а с австрийцев, потому их получение английским капи-
талистом не уменьшает доходов никакого другого англичанина; итак эти
10 000 фунтов составляют чистую прибавку к общей сумме доходов, суще-
ствующей в Англии. Эти 10 000 — часть богатства Англии. Но они взяты
из доходов жителей Австрийской империи, потому должны быть вычитаемы
из богатства Австрийской империи.
** По-английски это выражение, instruments, в применении к богатству
так же странно для обыкновенной речи, как выражение «орудия», которым
оно переведено у нас. Вместо этого довольно странного выражения «ору-
дия», instruments, можно было бы употребить слово «средство», means,
которое менее шокировало бы непривычный слух. Богатство есть то, что
служит средством.
*** Слова «в каком угодно количестве», in the quantity desired, важные
потому, что есть вещи, которые в известном количестве получаются без
труда, и не имели бы меновой ценности, если бы не требовалось их больше
этого количества; но когда требуется их больше того количества, какое
дается от природы даром, добавочное количество должно уже быть произ-
водимо трудом, и тогда вещь получает меновую ценность. Например, в сте-
пях, где на одну лошадь кочевого племени приходится десятки десятин и
16

жение против этого определения, кажется, то, что оно не заключает в себе
определенного ответа на вопрос, о котором очень много спорили: должны
ли считаться богатством так называемые невещественные продукты? Надобно
ли, например, называть богатством ремесленную ловкость работника или
вообще все природные и приобретенные силы тела или ума? Но этот вопрос
не очень важный, и удобнее будет отложить до другого места (книга I,
глава III) разбор его, насколько он заслуживает разбора.
Сделав эти предварительные замечания о богатстве, мы должны теперь
обратить свое внимание на чрезвычайное различие по богатству между раз-
ными нациями и между разными эпохами; это различие простирается и на
количество богатства, и на его характер, и на его распределение между чле-
нами общества.
Едва ли найдется теперь такой народ или такое общество, которое
существовало бы исключительно теми продуктами растительности, которые
вырастают сами собою. Но еще много есть таких племен, которые живут
исключительно или почти исключительно на счет диких животных, продук-
тами охоты и рыболовства. Их одежда — звериные шкуры; их жилища —
грубые шалаши, покидаемые ими в одну минуту; пища у них такая, которую
нельзя заготовлять надолго, у них нет запасов ее, и часто подвергаются они
лишениям. Богатство такого общества состоит лишь из шкур, служащих одеж-
дою, нескольких украшений, любимых дикарями, небольшого количества
грубой посуды; оружия для охоты и для драк с соперниками по средствам
существования; челноков для переезда через реки и озера или для рыбной
ловли на море; быть может, также из нескольких мехов или других про-
дуктов дикой страны, собранных для промена цивилизованным людям за
разные безделушки, за водку, за табак: быть может, некоторая часть этих
иностранных продуктов остается еще неизрасходованною. К этому скудному
списку материального богатства дикого племени надобно прибавить его
землю, орудие производства, которою оно пользуется мало по сравнению
с более устроившимися обществами, но которая все-таки служит источником
его существования и которая имеет продажную цену, если есть по сосед-
ству земледельческое общество, которому нужно приобретать землю. Это
состояние — самое беднейшее из всех, в каких существовали или существуют
известные нам целые общества людей; но должно прибавить, что есть обще-
ства гораздо более богатые, в которых часть населения находится по отно-
шению к средствам продовольствия и житейским удобствам в положении
столь же незавидном, как дикари.
Первый великий шаг вперед из этого состояния то, когда делаются
домашними полезные животные; из этого возникает пастушеское или коче-
вое состояние, в котором люди живут не продуктами охоты, а молоком,
вещами, приготовляемыми из молока, и годичным приращением своих стад.
Это положение лучше прежнего само по себе; мало того, оно ведет к даль-
нейшему прогрессу, и при нем накопляется гораздо значительнейшая масса
богатства. Пока обширные натуральные пастбища земли еще не вполне
заняты, пока продукты их не потребляются быстрее, нежели воспроизводятся
натуральным образом, можно собирать, сохранять и постоянно увеличивать
большой запас продовольствия, почти без всякого труда, кроме того, чтобы
стеречь стада от диких зверей и от хищников. Таким образом в этом периоде
племя владеет большими стадами; частные люди приобретают их своею
деятельностью и бережливостью, а родоначальники колен — деятельностью
людей, связанных с ними зависимостью. Итак, в пастушеском состоянии воз-
никает неравенство имуществ, факт, почти не существующий в диком со-
лошади умеют зимою выбивать траву копытом из-под снега, довольно корму
производится природою даром; но когда население становится гуще с пере-
ходом к земледелию и на каждую лошадь приходится уже гораздо меньше
земли, человеку становится нужен труд, чтобы увеличивать количество корма
для лошадей или по крайней мере собирать запасы его; тогда сено получает
меновую ценность.
2 Чернышевский, т. IX
17

стоянии, где никто не имеет много избыточного сверх беэусловно-необходи-
мого, и в случае недостатка должен даже необходимым делиться с своим
племенем. В кочующем состоянии у некоторых так много скота, что они
могут прокормить множество людей, а другие не успели присвоить и удер-
жать за собою лишнего, или и вовсе не имеют скота. Но средства продо-
вольствия перестали быть неверными, потому что людям, ведущим дела
успешно, нечего делать с своим излишком, кроме того, как кормить им не
столь счастливых, а каждое приращение в числе лиц, связанных с ними,
служит для них приращением и безопасности, и могущества. Таким обра-
зом, они получают возможность сложить с себя всякий труд, кроме управ-
ления и надзора, и приобретать подвластных, сражающихся за них на войне
и служащих им в мире. Одно из качеств этого состояния то, что часть
общества и в некоторой степени даже все общество пользуется досугом.
Только часть времени нужна на приобретение пищи, и остальное время не
поглощается тревожными мыслями о завтрашнем дне или необходимостью
отдыха от утомления мускулов. Такая жизнь очень благоприятна возраста-
нию новых потребностей и открывает возможность к их удовлетворению.
Возникает желание иметь одежду, посуду, орудия лучше прежних; избыток
пищи делает возможным посвятить на эти занятия часть племени. Во всех,
или почти во всех, кочующих обществах мы находим домашнюю выделку
фабрикатов грубого, а в некоторых и высокого сорта. Есть свидетельства
тому, что когда страны, бывшие колыбелью новой цивилизации, находились
вообще еще в номадном положении, народы их достигли значительной сте-
пени искусства в прядении, тканье и крашении шерстяного платья, в
выделке кож и даже в изобретении, по всей вероятности гораздо трудней-
шем, — в обрабатывании металлов. Даже отвлеченной науке первое начало
было дано досугом, составляющим отличительную черту этого состояния
общественного прогресса. Первые астрономические наблюдения, по преда-
нию, имеющему большие признаки истины, приписываются халдейским
пастухам.
Переход из этого состояния общества к земледельческому состоянию не
легок (всякая великая перемена в привычках человечества трудна и вообще
бывает или тяжела, или очень медленна); но этот переход дается, так ска-
зать, натуральным развитием дел. Возрастающее число людей и скота стало
с течением времени превосходить размер, в каком земля способна доставлять
продукты своими натуральными пастбищами. Эта причина без всякого
сомнения заставила обратиться к первому возделыванию земли, точно так
же, как в позднейший период она заставляла избыток населения в племе-
нах, оставшихся кочевыми, бросаться на племена, уже ставшие земледель-
ческими, и грабить их до той поры, пока они стали достаточно сильны для
отражения вторгающихся орд, и, таким образом лишив вторгающиеся нации
этого выхода, принудили их также обратиться в земледельческие общества.
Но когда был совершен этот великий шаг, дальнейший прогресс чело-
вечества (за исключением редких случаев совпадения чрезвычайно благо-
приятных обстоятельств) стал итти не так быстро, как можно было бы
предполагать. Количество человеческой пищи, производимое землею, даже
при самой плохой системе земледелия, чрезвычайно превосходит массу пищи,
получаемой в чисто земледельческом состоянии, так что непременным резуль-
татом перехода бывает огромное увеличение населения *. Но это прибавоч-
* Трудно сказать, хотя приблизительным образом, какое пространство
земли на каждого человека нужно для добывания пищи племенам, живущим6
исключительно охотою. Гаспарен (Cours d'Agriculture, том V, стр. 2 3 1 )
говорит: «Дичь обильна на равнинах Северной Америки, а между тем они
имели не более одного жителя на 99 квадратных километров» (около
87 квадр. верст, или 9 0 0 0 десятин). Это явное преувеличение, но оно м о -
жет служить все-таки указанием на чрезвычайную разницу между простран-
ствами, нужными для племени дикарей и для племени, перешедшего в коче-
вое состояние. По Гаспарену (там же, стр. 231 и след.), номадное племя
18

ное количество пищи получается очень значительным увеличением суммы
труда; земледельческое население имеет гораздо менее досуга, нежели пасту-
шеское, и при несовершенстве инструментов, при неискусной обработке
(а такая обработка, такие инструменты остаются в употреблении долгое
время и на большей части земли до сих пор еще не заменены лучшими)
земледельцы не производят сверх своего личного потребления такого боль-
шого излишка пищи, чтобы могло поддерживаться большое количество ра-
ботников, занятых другими отраслями промышленности. Разве только при
необычайно выгодных условиях климата и почвы это бывает иначе. Но
каков бы ни был этот излишек, велик или мал, он обыкновенно берется у
производителей или правительством, которому они подвластны, или част-
ными лицами, которые посредством силы, или пользуясь религиозными веро-
ваниями и наследственными чувствами, внушающими земледельцу подчи-
нение им, присвоили себе господство над землею.
Первый из этих способов присвоения, присвоение правительством, со-
ставляет характеристическую черту обширных монархий, с незапамятного
для истории времени занимавших азиатские равнины. Свойства правитель-
ства в этих землях изменяются по случайным особенностям личного харак-
тера, но оно редко оставляет земледельцам больше того, сколько нужно
просто для поддержания жизни, а часто отнимает у них и это необходимое
количество, так что, взяв у них все, что они имеют, оно бывает принуж-
дено выдавать им взаймы часть взятого на посев и на их прокормление до
следующей жатвы. При таком порядке дел масса населения живет в лише-
ниях; но правительство, собирая с большого числа людей, понемногу от
каждого, получает при малейшей расчетливости возможность блистать богат-
ствами, совершенно несоразмерными с общим положением страны. Вот
источник закоренелого мнения о великом изобилии восточных стран, —
ошибка, которую европейцы поняли только в последнее время. Значитель-
ная часть этого богатства прилипает к рукам, занимающимся собиранием
его; то, что доходит до правительства, разделяется, конечно, между мно-
гими людьми, не говоря уже о придворном штате государя. Значительная
часть распределяется между сановниками правительства, любимцами и
фаворитками государя. Некоторая часть по временам употребляется на
общеполезные сооружения. Резервуары, коледези, каналы для орошения,
без которых во многих тропических землях едва ли возможно было бы зем-
леделие; плотины, ограждающие от разливов рек, базары для купцов, кара-
ван-сераи для путешественников, — все эти вещи, которых не могли бы сде-
лать своими скудными средствами пользующиеся ими люди, обязаны своим
существованием щедрости и просвещенному своекорыстию лучших из числа
восточных государей, а иногда добродушию или тщеславию богатых людей,
богатства которых, по внимательному исследованию, всегда оказываются
нуждается в 12/3 гектара (11/2 десятины) земли на душу; при таком со-
стоянии Франция могла бы иметь 19 2 0 0 0 0 0 жителей. При трехпольном
хозяйстве достаточно 78 десятин на продовольствие 100 человек населения.
Считая во Франции только 23 миллиона гектаров хлебных полей, Гаспарен
находит, что исключительно трехпольное хозяйство могло бы кормить во
Франции 32 700 000 жителей. Но при всяком улучшении в системе воз-
делывания земли, количество пищи, доставляемой известным простран-
ством, колоссально возрастает. Даже при нынешнем развитии земледельче-
ского искусства есть такие севообороты, которые дают продуктов в 10 и
больше раз против трехпольного хозяйства. Гаспарен вычисляет сбор, полу-
чаемый от следующего четырехлетнего севооборота: 1) картофель, 2) пше-
ница, 3) клевер или вика, 4) пшеница. Он находит, что 100 гектаров нивы
при такой системе хозяйства дают пищу для 931 человека (то есть 100 де-
сятин для 1 160 человек); полагая, что только 28 миллионов гектаров, то есть
только половина земли во Франции, была бы удобна для такого севообо-
рота, Франция, по вычислению Гаспарена, могла бы кормить с таким
хозяйством 260 миллионов человек.
19

происшедшими прямо или косвенно из государственного дохода, и чаще всего
получаются через прямой подарок части дохода от государя.
Правитель такого общества, богато снабдив самого себя и всех, к кому
расположен, и набрав на свое прокормление столько солдат, сколько кажется
ему нужным для его безопасности или блеска, имеет остаток, которым может
располагать и который он с удовольствием обменивает на предметы
роскоши, соответствующие его наклонностям; такой же остаток имеют люди,
обогащенные его благосклонностью или собиранием государственных дохо-
дов. Таким образом, является запрос на изысканные и дорогие товары,
сообразные с небольшим, но богатым рынком. Этот запрос часто удовлет-
воряется почти исключительно купцами более развитых обществ; но часто
порождает и в самой стране сословие мастеровых, доводящих некоторые
изделия до полной степени совершенства, какое может производиться тер-
пением, сообразительностью, наблюдательностью и искусством рук без зна-
чительных знаний о качествах предметов; таковы, например, некоторые
индийские хлопчато-бумажные изделия. Эти мастеровые содержатся тою
излишнею пищею, которая взята правительством и его агентами, как при-
надлежащая ему часть продуктов. Форма дела так буквально соответствует
его сущности, что в некоторых странах мастеровой не берет, как у нас,
свою работу домой и не получает за нее плату по ее окончании, а, напро-
тив, идет с своими инструментами в дом человека, делающего заказ, и полу-
чает от него пищу во время работы. Но небезопасность всякого имущества
при подобном положении общества располагает даже богатейших покупщи-
ков отдавать предпочтение таким товарам, которые не могут портиться и
имеют большую ценность при малом объеме, которые поэтому легко пря-
тать или уносить с собою. Потому золото и драгоценные камни составляют
значительную часть богатства этих наций, и у богатого азиатца почти все
его состояние часто бывает надето на нем и на женщинах его гарема. Никто
кроме государя не думает обращать свое богатство в собственность, кото-
рую нельзя унести. Но государь, чувствующий себя прочным на престоле
и надеющийся передать престол своим потомкам, предается иногда вкусу
к долговечным 7зданиям и сооружает пирамиды или Секундрский мавзолей
и Тадж-Мегал . Грубые изделия, назначаемые для земледельцев, произво-
дятся сельскими мастеровыми, которые вознаграждаются землею, беспош-
линно отдаваемою в их пользование, или получаемою в натуре частью из
той доли жатвы, которая оставлена поселянину правительством. Есть при
этом состоянии общества и торговый класс; его составляют два разряда
купцов; одни торгуют хлебом, другие деньгами. Хлебные торговцы поку-
пают хлеб обыкновенно не от производителей, а от чиновников, которые,
собирая доход натурою, охотно уступают другим заботу доставлять его в
те места, где подле государя собраны главные его гражданские и военные
сановники, главные массы его войск и мастеровые, удовлетворяющие надоб-
ностям этих разных лиц. Торговцы деньгами дают взаймы несчастным
земледельцам, разоренным неурожаями или казенными поборами, деньги на
поддержание жизни и на продолжение земледелия, а на следующую жатву
получают уплату с ужасными процентами; или, в более широком размере,
они дают взаймы правительству и лицам, которым оно уступило часть своего
дохода; вознаграждаются они получением уплаты от чиновников, собираю-
щих доходы, или получением в свое владение известных округов, доходами
с которых уплачивался бы долг; для этого им обыкновенно передается зна-
чительная часть правительственной власти, которою они пользуются пока
округи будут выкуплены, или доходами с них ликвидируется долг. Таким
образом, коммерческие операции того и другого класса торговцев имеют
своим главным материалом ту часть продуктов, которая составляет доход
правительства. Из этого дохода периодически уплачивается их капитал с
прибылью, и тот же самый доход был почти единственным источником, из
которого произошел их первоначальный капитал. Таково в общих чертах
экономическое положение почти всех азиатских земель, существовавшее
в них со времен, предшествовавших началу достоверной истории, и продол-
20

жающее существовать доныне в тех из них, где не изменилось оно от
иностранных влияний.
Не таков был ход дел в тех земледельческих обществах древней Европы,
раннее состояние которых хорошо нам известно. Почти все они при своем
начале были маленькими городскими обществами; при основании их в стране
не занятой или в стране, из которой были изгнаны прежние жители, земля,
бравшаяся в собственность поселенцев, была правильно разделяема рав-
ными, или почти равными, участками между семействами, составлявшими
общество. Иногда был не один город, а союз нескольких городов, занятых
людьми, которые считали себя происходящими от одного племени и посе-
лившимися в стране около одного и того же времени. Каждая семья произво-
дила сама свою пищу и материалы для своей одежды, из которых ткались,
обыкновенно женщинами, грубые изделия, удовлетворявшие тому веку.
Налогов не было никаких, потому что или не было чиновников, получав-
ших плату, или плата этим чиновникам производилась продуктами назна-
ченной для того части земли, которую обрабатывали рабы в пользу госу-
дарства, а войско состояло из общества граждан. Таким образом, все про-
дукты земли принадлежали без всякого вычета семейству, ее возделываю-
щему. Пока прогресс событий дозволял сохраняться такому положению соб-
ственности, состояние общества, по всей вероятности, было недурно для
большинства свободных земледельцев, и в некоторых случаях прогресс чело-
вечества в умственном развитии был необыкновенно быстр и блистателен
при таком состоянии. В особенности происходило это там, где с выгодными
условиями племени и климата и при разных благоприятных случайностях,
всякий след которых потерян, была соединена выгода прибрежного поло-
жения у большого внутреннего моря, другие берега которого были уже
заняты довольно развитыми обществами. При знакомстве с иностранными
продуктами, приобретавшимися в такой местности, при легком доступе к ино-
странным идеям и изобретениям, ослаблялась на этих обществах цепь ру-
тины, столь крепко связывающая необразованные народы. Обращая внима-
ние только на их промышленное развитие, надобно сказать, что они рано
приобрели разнообразные и многочисленные потребности и желания, воз-
буждавшие их извлекать из своей земли всю возможную массу продуктов,
какую только умели они извлечь; а когда их земля была бесплодна или
когда они уже извлекли из нее все, что можно, они часто становились тор-
говцами и покупали продукты чужих земель, чтобы с прибылью продавать
их в других землях.
Но существование такого состояния было с самого начала непрочно.
Эти маленькие общества жили в состоянии почти непрерывной войны.
К войне было много причин. В более грубых и чисто земледельческих обще-
ствах причиною ее часто бывала просто стесненность возросшего населения
в их маленькой земле; эта стесненность часто увеличивалась неурожаями,
при грубом состоянии их земледелия и при зависимости их в своем продо-
вольствии от одной и притом очень небольшой местности. Когда являлись
такие случаи, общество часто эмигрировало всею массою или высылало
толпу своей молодежи с оружием в руках искать менее воинственного
народа, чтобы выгнать его из его земли или удержать на ней в невольни-
честве для обработки ее в пользу пришельцев, завладевших ею. Более счаст-
ливые племена делали по честолюбию и воинственности то же самое, что
менее развитые делали от нужды, и через несколько времени все эти город-
ские общества стали завоевателями или завоеванными. Иногда завоевав-
шее государство довольствовалось наложением дани на побежденных, кото-
рые, неся это бремя, освобождались от хлопот о защищении себя сухопут-
ными и морскими силами и, благодаря такому облегчению, могли под своим
игом пользоваться значительною долею экономического благосостояния;
а победившее общество получало излишек богатства, который могло употреб-
лять на дела общественной роскоши и великолепия. Из такого излишка
были построены Парфенон и Пропилеи, дана плата за статуи Фидия, празд-
новались торжества, для которых писали свои драмы Эсхил, Софокл, Эври-
21

пид и Аристофан. Но это состояние политических отношений, бывшее, пока
длилось, очень полезным прогрессу и высшему интересу человечества, не
имело в себе элементов долговечности. Небольшое завоевательное общество,
которое не сливает с собою в одно целое свои завоевания, всегда кончает
тем, что само подвергается завоеванию. Таким образом всеобщее владыче-
ство осталось наконец за народом, знавшим искусство сливать с собою побе-
жденных, за римлянами, которые, какие бы дела ни вели, всегда или начи-
нали или кончали тем, что брали у других народов большую часть земли
для обогащения своих главных граждан и принимали в правительствующее
сословие главных землевладельцев остальной части. Нет надобности оста-
навливаться на темной стороне экономической истории Римской империи.
Неравенство богатства, раз начавшись, гигантски развивается в обществе,
которое не занято постоянно тем, чтобы посредством промышленности по-
правлять несправедливости счастия; меньшие массы богатства поглощаются
большими массами. Римская империя оказалась напоследок покрыта громад-
ными поземельными владениями небольшого числа семей, для роскошных
удовольствий, а еще больше для тщеславного блеска которых производи-
лись самые дорогие продукты, между тем как возделыватели земли были
рабами или мелкими фермерами, находившимися в состоянии, близком к
рабскому. С той поры богатство империи стало все больше и больше па-
дать; общественных доходов и частных богатств доставало сначала хотя
на то, чтобы покрыть Италию великолепными общественными и частными
зданиями: но постепенно эти средства до того иссякли под изнуряющим
влиянием дурного управления, что остатки их оказывались недостаточными
даже для поддержания построенных зданий. Силы и богатства цивилизо-
ванного мира сделались недостаточны на удержание напора кочующих пле-
мен, опоясывавших северную границу империи; эти племена наводнили
империю, и на ее месте возник иной порядок дел.
Европейское общество переформировалось теперь в новый вид. Насе-
ление каждой страны можно считать при этой форме состоявшим из двух
неравных по числу наций и племен — из завоевателей и завоеванных. Завое-
ватели были собственники земли, завоеванные — возделыватели ее. Этим
возделывателям дозволялось пользоваться землею на условиях, созданных
насилием и потому всегда обременительных, но редко доходивших до раз-
мера полного рабства. Еще в последние времена Римской империи значи-
тельная часть сельских рабов перешла в положение, подобное крепостному
состоянию: римские «колоны» были скорее крепостные люди, чем рабы в
полном смысле; а варвары, завоевавшие империю, по своей неспособности и
неохоте к личному управлению промышленными занятиями, неизбежно при-
нуждены были дать земледельцам, в поощрение к труду, некоторую долю
фактического интереса в возделывании земли. Если требовалось, чтобы они
поставляли в замок разные продукты, нужные на обыкновенное потребление
его жителей, если эти реквизиции часто бывали чрезмерны, то все-таки, по
исполнении требуемых поставок, им дозволялось свободно располагать
всеми остававшимися продуктами, какие они могли собрать. При такой си-
стеме крепостным людям в средние века было возможно, как возможно те-
перь в России (где господствует система, в сущности сходная с этою), при-
обретать собственность; и действительно, накопленные ими 8сбережения со-
ставляют первоначальный источник богатства новой Европы .
В те века насилий и беспорядка первое употребление, какое делал кре-
постной земледелец из маленького запаса, накопленного им, состояло в том,
чтобы купить себе свободу и удалиться в какой-нибудь город или укреплен-
ную деревню, уцелевшую со времени римского владычества, или, не выкупив
своей свободы, скрыться туда. В этом убежище, окруженный другими
людьми своего класса, он пытался жить, несколько ограждаясь от притесне-
ний и обид военной касты мужеством своим и своих товарищей. Эти осво-
бодившиеся крепостные почти все становились мастеровыми и жили про-
меном продуктов своей промышленности на излишек материалов и пищи,
доставляемых землею феодальным ее собственникам. Таким образом воз-
22

никло к Европе нечто подобное экономическому положению азиатских
стран; но разница была в том, что вместо одного азиатского монарха с
толпою фаворитов и чиновников, беспрестанно меняемых, в Европе нахо-
дился многочисленный класс больших землевладельцев, имевший довольно
прочную наследственность; они выказывали гораздо менее блеска, потому что
каждый из них располагал гораздо меньшим излишком продуктов, и дол-
гое время часть этого излишка расходовалась на содержание свиты тело-
хранителей, бывших необходимыми для безопасности господина по воин-
ственным обычаям общества и по недостаточности охранения, доставляемого
правительством. В таком порядке дел было больше постоянства, прочности
для личного положения отдельных людей, нежели в азиатской системе, кото-
рой оно в экономическом отношении соответствовало, и это было одною из
главных причин того, что оно оказалось более благоприятным развитию *,
* В числе предубеждений, о которых быть может и надобно сказать,
что в них есть некоторая, небольшая, часть истины, но которые без вся-
кого сомнения теоретически несправедливы и практически вредны, когда
принимаются за полную и очень важную для практики истину, очень за-
метное место занимает предрассудок, будто особенные племенные свойства,
происходящие от особенностей самого организма, играют очень сильную
роль в судьбе народов; будто один народ по самой своей прирожденной
натуре, по своей расе, неспособен к тому, к чему способен другой народ
также по своей расе. Главною опорою этого ошибочного мнения представ-
ляется неподвижность азиатских народов по сравнению с прогрессивностью
истории европейских народов. Но тут оказывается, что придают важность
гипотезе только по невниманию к фактам, которые или совершенно уничто-
жают надобность в ней, или оставляют ей очень мало места. Одну из дей-
ствительных причин разницы в судьбе европейских и азиатских народов
указывает Милль, и конечно, не от массы населения, не от побежденных
туземцев зависело то различие, что у германских завоевателей было мно-
жество предводителей, а у дикарей, нападавших на азиатские земледельче-
ские страны, только по одному предводителю. Милль справедливо находит,
что эта многочисленность владельцев-завоевателей была одною из главных
причин, давших Европе возможность прогресса, которой лишена была Азия
сосредоточенностью господства в одном предводителе. Но еще важнее гео-
графическое положение. Западная Европа так далека от степей Средней
Азии, главного центра, из которого выходят вторгающиеся кочевые народы,
что в последние 2 000 лет они только один раз успели проникнуть в нее.
Орды Чингиз-хана, Тамерлана и османов или вовсе не доходили до Запад9-
ной Европы, или едва касались ее пределов, просто по отдаленности .
Западно-европейское земледельческое население вот уже 1 400 лет избав-
лено от новых наводнений варв1а0рства, и в этот долгий период имело время
окрепнуть, устроить свои дела . Такого досуга не имели азиатские земле-
дельческие народы. Возьмем в пример Индию и Малую Азию. С X века
Индия подвергалась три раза нашествиям, подобным тому, что называется
в западной истории переселением народов или завоеванием римских про-
винций варварами: ее поочередно наводняли га1зн1евиды, орды Бабера и,
наконец, кочевые орды шаха Надира из Персии . То же было в Малой
Азии: после бедуинов явились сельджукские турки, потом османы, потом
Тамерлан, потом опять османы. Едва успевали расслабеть и несколько
цивилизоваться, несколько слиться с завоеванными земледельцами одни
дикие завоеватели, едва начинало устраиваться нечто подобное тому поло-
жению, к какому пришла Европа в IX и X веках, как являлись новые орды
диких заво 1е2вателей и повторялась история, которая была с Европою в IV
и V веках . Представим себе, что Западная Европа в X веке подверглась
тому же, что было с нею в V веке, и что в XV столетии повторилась та. же
гибель. Велик ли был экономический и законодательный прогресс с V до
X века? Все это время прошло почти только в том, что дикие пришельцы
V века сливались по национальности с туземцами. Вообразим же себе, что
23

С той поры экономический прогресс общества был непрерывен. Безопас-
ность личности и собственности постоянно, хотя медленно возрастала; жи-
тейские искусства постоянно развивались; грабеж перестал быть главным
источником накопления богатств, и феодальная Европа обратилась в ком-
мерческую и мануфактурную Европу. В последнюю половину средних веков
города Италии и Фландрии, вольные города Германии, некоторые города
Франции и Англии имели большое население энергических ремесленников
надобно было не один раз, а три раза совершиться этому процессу уподоб-
ления в последние 1 400 лет и что каждый раз, едва он приходил к концу,
являлись дикари, при которых дело должно было повторяться с прежнего
начала. Какой вид должно иметь экономическое, юридическое и умственное
положение туземцев? Несколько раз они выбиваются из рабства и влады-
чества дикости и каждый раз снова низвергаются постороннею силою в
гибель насильственного дикого господства. Какое тут влияние их расы?
Это просто влияние соседства степей Средней Азии, периодически извергаю-
щих на все окружные земледельческие страны потоки варварской лавы.
Особенности туземной расы тут ничего не значат, как ничего не значат
особенности почвы, слишком близко лежащей к подножию Везувия: она со
всеми своими геологическими свойствами постоянно заливается массою со-
вершенно грубою, истребляющею всякую растительность; проходят века,
лава начинает выветриваться, живая сила природы начинает покрывать ее
слоем, удобным для человеческой жизни, — но уже стремится новый поток
прежней огненной лавы, сожигающий все, успевшее вырасти, одевающий
все каменным саваном. А на двадцать верст дальше, второму и следующим
потокам не удалось добраться, и люди в этих местах, воспользовавшись
более долгим сроком, уже успели построить стены, прокопать рвы, через
которые уже не перельется до них лава, если бы и устремилась когда-
нибудь в их далекие от кратера места. После этого вы можете толковать
о различии западно-европейских рас от какой-нибудь, например, персидской
расы; мы, романские, германские, славянские народы способны к цивили-
зации по своей расе, а вот персияне до сих пор не умели выбиться из поло-
жения, какое у нас было в VII или IX веках; стало быть, их раса не спо-
собна или менее способна. Но ведь это просто смешно. Персияне, например,
ветвь одной расы с западными европейцами, и филологи доказали, что раз-
ница между персидскою ветвью и немецкою ветвью менее велика, нежели
между немецкою и романскою. Вспомним, что Лейбниц, никогда не имев
понятия о персидском языке, был в состоянии понимать по целым стихам
и даже целым двустишиям в персидских стихотворениях просто оттого, что
был немец. По-французски или по-испански немец не поймет и двух слов
кряду, если не знаком с этими языками. Например, слово дочь только в
персидском и в немецком сохранило коренное сочетание звуков XT перед
окончанием Р, также исчезнувшим, например, у нас и также одинаково
сохранившимся в немецком и персидском в словах, относящихся к ближай-
шему родству.
Нем. Англ. Перс.
дочь tochter daughter дохтер
брат bruder brother бродер
В одном персидском окончание неопределенного наклонения одинаково
с немецким и греческим Н, — латинская и славянская расы отдали преиму-
щество другим окончаниям: персидское — рашиден (ехать, приезжать)
немецкое — reisen. Этимологическая и синтаксическая структура нынешнего
персидского языка совершенно такая же, как в английском языке: нет во
всем индо-европейском семействе двух языков более сходных в этом отно-
шении. Если рассматривать коренные филологические черты, персидский
язык до того близок к языку немецкого племени, что представляется как
будто одним из германских наречий, как будто чем-то средним между верхне-
24

и много богатых граждан, имущество которых было приобретено через ману-
фактурную промышленность или через торговлю продуктами ее. Общины
Англии, третье сословие Франции и вообще буржуазия континента соста-
вились из потомков этого сословия. Они были сословие сберегающее, а по-
томки феодальной аристократии — сословие расточающее, потому буржуа-
зия постепенно заместила аристократов во владении значительною частью
германским (собственно так называемым немецким) и англо-саксонским
(английским) наречиями немецкой ветви индо-европейского семейства язы-
ков. (Конечно, мы говорим о самых основных, древнейших, оригинальней-
ших особенностях, свидетельствующих о коренном особенно-близком род-
стве персидской и немецкой расы. Тысячелетняя разлука, поставившая эти
две отрасли в разных соседствах, дала разное направление дальнейшему раз-
витию их языков, и теперь, по общей совокупности филологических призна-
ков, немецкие наречия приняли характер европейской, а персидский язык —
азиатской ветви индо-европейского семейства языков. Тот и другой заняли
в филологическом порядке такое же положение, какое издавна стало при-
надлежать говорящим ими народам в географическом отношении по распре-
делению местностей, населенных индо-европейцами: персидский язык зани-
мает средину между индийскими наречиями санскритского корня с одной
стороны и славянским языком с другой стороны; немецкий язык занимает
средину между славянским и романским. Славяне, вошедши в середину
между персиянами 13и немцами по географии, стали средним между ними
народом по языку) .
Мы говорим все это к тому, чтобы ослабить слишком сильное расположе-
ние к приписыванию коренного значения расе народа в его судьбе. Сам
Милль подает повод сделать такое замечание, довольно часто употребляя
слово племя, как будто придавая важность физиологическим природным
особенностям организма разных народов в их экономической судьбе.
Подражая ему в осторожности, мы не скажем, чтобы раса не имела ровно
никакого значения; развитие естественных и исторических наук не достигло
еще такой точности анализа, чтобы можно было в большей части случаев
безусловно говорить: тут этого элемента абсолютно нет. Почему знать,
быть может, в этом стальном пере есть частицы платины; абсолютно отвер-
гать этого нельзя; можно знать одно: по химическому анализу, в составе
этого пера оказывается такое количество частиц, несомненно не платиновых,
что совершенно ничтожна часть, которая может принадлежать платине в
его составе; и если бы эта часть существовала, на нее нельзя обращать
никакого внимания с практической точки зрения. А кто судит по наруж-
ности, тот, пожалуй, примет перо за платиновое. Выбросьте из головы это
предположение, если дело идет о практическом действовании; поступайте
с этим пером, как надобно вообще поступать с стальными перьями.
Точно так же, не обращайте в практических делах внимания на расу
людей, поступайте с ними просто как с людьми; делайте то, что надобно
делать для удовлетворения потребностям просто человеческой природы, и
вы получите результаты, каких надобно ожидать от природы человека.
Быть может, раса народа имела некоторое влияние на то, что известный
народ находится ныне в таком, а не в ином состоянии; абсолютно нельзя
отвергать этого, исторический анализ еще не достиг математической, без-
условной точности; после него, как и после нынешнего химического ана-
лиза, еще остается небольшой, очень небольшой residuum» остаток, для кото-
рого нужны более тонкие способы исследования, еще недоступные нынеш-
нему состоянию науки; но этот остаток очень мал. В образовании нынеш-
него положения каждого народа такая громадная часть принадлежит дей-
ствию обстоятельств, не зависящих от природных племенных качеств, что
если эти особенные, различные от общей человеческой натуры качества и
существуют, то для их действия оставалось очень мало места, неизмеримо
микроскопически мало места. Человек, двое суток не евший, с жадностью
бросается на пищу, — быть может, он от природы обжора, но я об этом
25

земли. Этот натуральный ход в некоторых случаях замедлялся законами,
составленными с целью удержать землю за фамилиями владельцев ее, в
других случаях ускорялся политическими переворотами. Постепенно, хотя
медленнее, сами земледельцы во всех цивилизованных странах вышли из
рабского или полу-рабского состояния: впрочем, при одинаковости этой
главной черты, положение их и в юридическом и в экономическом отноше-
ниях чрезвычайно различно у разных наций Европы и в великих обществах,
основанных потомками европейцев за Атлантическим океаном.
В мире ныне есть много обширных стран, имеющих разнообразные эле-
менты богатства в такой степени изобилия, которой даже не могли себе во-
образить люди прежних веков. Без обязательного труда ежегодно извлекается
из земли громадное количество пищи, которым содержится, кроме людей, про-
изводящих его, такое же, а иногда и большее число работников, занятых
производством бесчисленно разнообразных предметов надобности и роскоши
или перевозкою их с одного места на другое, также множество лиц, заня-
тых управлением и надзором по разным делам; а кроме всех и выше всех
этих людей находится еще класс, более многочисленный, чем в самых
роскошных древних обществах, состоящий из людей, занятия которых не
прямо производительны, и из людей без всякого занятия. Пища, собираемая
теперь, кормит на данном пространстве население гораздо более значи-
тельное, чем когда-либо прежде (по крайней мере в тех местах) и кормит
его без периодически повторяющихся случаев голода, столь частых в преж-
ней истории Европы и до сих пор не редких в восточных странах, так что
оно имеет пищу всегда верную. Много увеличившись количеством, пища
много улучшилась качеством и разнообразием; предметы удобства и роскоши
уже не ограничиваются небольшим богатым классом, а проникают в боль-
шом изобилии во многие общественные слои, из которых каждый следую-
щий шире предыдущего. Совокупные средства каждого из этих обществ
обнаруживают размер невиданный прежде миром, когда выказываются для
достижения какой-нибудь цели; каждое общество в небывалых прежде раз-
мерах может содержать флоты и армии, производить общественные работы
для украшения или пользы, совершать национальн1ы4е акты благотворитель-
ности вроде выкупа вест-индских невольников , основывать колонии,
давать образование своему населению, словом сказать, делать все, требую-
щее издержек, и притом делать все это, не отнимая предметов необходи-
мости или существенного удобства у своего населения.
По всем таким чертам, вообще характеризующим новые промышленные
общества, эти общества очень различны между собою. Все они изобилуют
богатством сравнительно с прежними веками, но степень изобилия в них
очень различна. Даже из тех стран, которые справедливо считаются бога-
тейшими, одни больше других воспользовались своими производительными
средствами и получили пропорционально своей территориальной обширности
большее количество продуктов. Кроме этого различия по количеству богат-
ства, есть разница и по быстроте его возрастания. Различие в распределе-
нии богатства еще больше, нежели в его производстве. Положение бедней-
шего класса в разных странах очень различно; также различны пропорции
числа и богатства классов, находящихся выше этого беднейшего. Много
разницы встречаем даже в характере классов, между которыми первона-
чально делятся продукты земли в разных местах. В некоторых странах зем-
левладельцы составляют особый класс занимающихся промышленностью;
в других местах собственник земли почти всегда ее возделыватель, вла-
деющий плугом, если не сам ходящий за ним. Где собственник не сам воз-
не могу судить по факту, мною замечаемому; этот факт произведен дву-
дневным голодом, а не личными особенностями; я решительно еще не знаю,
отличается ли он по своей натуре от людей самых воздержных, и если
вы, так же как и я, знающие о нем только один этот факт, хотя заикне-
тесь об обжорливой природе этого человека, я имею полное право остано-
вить вас словами: не клевещите.
26

делывает землю, там иногда есть между ним и работником посредник, фер-
мер, делающий затраты на прокормление работников, владеющий орудиями
производства и берущий себе, за уплатою ренты землевладельцу и жало-
ванья работникам, весь продукт; в других местах продукт делится между
землевладельцем, его наемными поверенными и работниками. Мануфактур-
ные изделия также производятся в некоторых местах людьми, работающими
поодиночке: они сами владеют инструментами и машинами, для них нуж-
ными, или берут их в наймы, и употребляют на работу почти только тот труд,
каким располагает их собственная семья. В других случаях производство
ведется большим количеством людей, работающих вместе, в одном здании,
при помощи дорогих и многосложных машин, принадлежащих богатым ману-
фактуристам. То же самое различие находится в торговле. Оптовые опера-
ции везде ведутся большими капиталами, где существуют большие капи-
талы; но розничная торговля, занимающая очень большую массу капитала,
иногда ведется в маленьких лавках, почти только личными хлопотами самих
торговцев с их семействами и разве еще какого-нибудь одного ученика;
иногда напротив, ведется она в обширных заведениях, капитал которых до-
ставляется отдельным богачом или целой компанией, и дело в которых
производится многочисленными наемными приказчиками и приказчицами.
Кроме этих различий в экономических феноменах по разным частям так
называемого цивилизованного мира, разнообразие увеличивается тем, что
в разных частях мира продолжают до нашего времени существовать все те
разные экономические состояния, о которых мы говорили прежде. Охотни-
ческие общества еще существуют в Америке, кочевые в Аравии и в степях
северной Азии; восточное общество в существенных чертах остается таким,
каким всегда было; обширная Русская империя до сих пор во многих отно-
шениях остается едва измененным подобием феодальной Европы. Все
великие типы человеческого общества продолжают существовать, пони-
жаясь до эскимосского или патагонского общества.
Эти замечательные различия в состоянии различных частей человече-
ского племени по отношениям к производству и распределению богатства,
должны, подобно всем другим феноменам, зависеть от причин. Приписы-
вать их исключительно различию в степенях знания о законах природы и
физических житейских искусствах было бы объяснением недостаточным.
Тут есть также действие многих других причин; самый прогресс естествен-
ных знаний и неровное их распределение, будучи отчасти причинами, слу-
жат отчасти следствиями состояния, в каком находится производство и
распределение богатств.
Насколько экономическое состояние наций зависит от положения есте-
ственных знаний, оно составляет предмет естественных наук и основанных
на них искусств. Но насколько оно зависит от причин нравственных или
психологических, производимых учреждениями и общественными отноше-
ниями или качествами человеческой природы, исследование о нем принад-
лежит не естественной, а нравственной и общественной науке и составляет
предмет того, что называется политическою экономиею.
Производство богатства, получение средств к человеческому существо-
ванию и удовольствию из материалов, представляемых земным шаром,—
это дело, очевидно, не зависящее от произвола. Оно имеет свои необходи-
мые условия. Из этих условий некоторые принадлежат материальному миру,
зависят от качеств материи или, лучше сказать, от объема знания об этих
качествах, принадлежащего данному месту и времени. Этих условий поли-
тическая экономия не исследует, а берет их как готовый факт, объяснений
которого велит искать в естественной науке или ежедневном опыте. Соеди-
няя с этими фактами внешней природы другие истины, относящиеся к чело-
веческой природе, она старается найти вторичные или производные законы,
которыми определяется производство богатства и в которых должно содер-
жаться объяснение различий богатства и бедности в настоящем и прошед-
шем и должно лежать основание всему тому приращению богатства, кото-
рое произойдет в будущем.
27

Законы распределения не безусловно изъяты от произвола: они отчасти
создаются самими людьми, потому что способ распределения богатства в
данном обществе зависит от господствующих в нем постановлений и обы-
чаев. Но если правительства или нации имеют власть определять, какие
должны существовать учреждения, то они не могут произвольно определять,
в каком направлении будут действовать эти учреждения. Условия, от кото-
рых зависит власть правительств или наций над распределением богатства,
и влияние, оказываемое на его распределение разными системами дей-
ствия, принимаемыми обществом, составляют точно такой же предмет точ-
ного научного исследования, как физические законы природы.
Законы производства и распределения и некоторые из их практических
последствий составляют предмет нашего трактата.
Если бы мы захотели теперь же изложить все замечания и до-
полнения, делаемые нашими учителями к мыслям, находящимся в
этом введении, мы должны были бы написать здесь целые сотни
страниц, потому что предварительные замечания Милля касаются
многих важнейших вопросов, от решения которых в том или ином
духе зависит характер всей системы, и некоторые из этих вопро-
сов решаются Миллем или неполно, или даже вовсе ошибочно.
Но удобнее будет, не перерывая перевода слишком длинными
вставками с первых же страниц, отложить до разных специаль-
ных глав о том или другом предмете наши замечания о нем, а
здесь обратить внимание лишь на те понятия, которые необхо-
димо разъяснить до начала исследований о каком бы то ни было
отдельном вопросе науки.
Прежде всего подумаем о первом слове, какое произносит
Милль. Это слово «богатство». Если хотите, речь о предмете
можно начинать с какой угодно стороны предмета, в каком бы
духе ни хотели вы говорить о предмете. Но такие случаи бывают
лишь тогда, когда вы имеете какое-нибудь особенное намерение,
случайное, чуждое самому предмету. Если, например, автор ищет
популярности, он может начать с вопроса, занимающего умы в
данную минуту, чтобы им приманить читателя. Он может н а -
чать с какого-нибудь спорного вопроса, если излагает предмет в
полемическом тоне. Но никаких подобных, случайных и внеш-
них целей нет у Милля. Он излагает предмет самым спокойным,
чисто ученым тоном и не ищет эффектов для привлечения пуб-
лики, полагаясь исключительно на внутреннее достоинство своих
исследований. В таком случае характер начала имеет существен-
ную важность для суждения о книге, потому что началом берется
основное понятие науки по мнению автора; он начинает тою
идеею, которая в самом деле господствует над всем его взгля-
дом на науку, говорит прежде всего о том, что важнее всего.
Итак, по теории, излагаемой Миллем, владычествует над всем
понятие богатства, wealth. Это слово первое написано и осно-
вателем теории, Адамом Смитом. Когда вы берете первую и
основную книгу этой школы, книгу Смита, вы читаете заглавие
28

«Опыт о богатстве наций», Essay on the wealth of Nations. Слово
wealth на английском языке имеет тот же самый оттенок значе-
ния, как у нас слово «богатство»; это не благосостояние, а
именно богатство. Всмотримся ближе в его смысл. Богатство —
понятие чисто относительное, в нем нет самостоятельной внут-
ренней мерки для предмета, а есть только вывод о превосходстве
над другими сравниваемыми предметами. Человек терпит или
не терпит нужду, благосостоятелен или неблагосостоятелен не по
сравнению с другими, а сам по себе. Масштаб тут дается приро-
дою человека, как дается он для понятий здоровья, правды, ума
и других положительных качеств и положений. Сравнивайте с
кем угодно, или не сравнивайте ни с кем сытого человека, или
человека, которому тепло, или человека, которому приятно, вы
все-таки скажете, что он сыт, что ему тепло или приятно. Призна-
ние его богатым — дело совершенно иного рода. Владетель н е -
скольких тысяч десятин хорошей земли — человек очень богатый
по сравнению с работником, пашущим его землю; но он совер-
шенно ничтожны15й бедняк по сравнению с Ротшильдом. Афины во
время Перикла были государство очень богатое, т. е. по срав-
нению с другими тогдашними греческими государствами; а по
сравнению, не говорим уже с Лондоном, а хотя с нынешним
Гамбургом, богатство Афин оказывается просто нищетой. По-
нятие богатства есть нечто случайное, внешнее, относящееся
своим смыслом собственно не к тому предмету, к которому отно-
сится формою речи, а к посторонним предметам: своего содер-
жания в нем нет. Но, скажут нам, наука дает ему свое определе-
ние, смысл не сравнительный, не относительный, а прямой и
положительный. Вот в том-то и дело, что, приискав ему новый
и в сущности более разумный смысл, она тотчас же начинает
запутываться в этих двух смыслах и к довершению всего даже не
замечает, что приисканный ею смысл существенно различен от
разговорного. Милль, например, прямо говорит, что каждый
и без науки знает, что такое понимается в науке под словом «бо-
гатство»; это каждому известно из разговорного языка. Нет, из
разговорного языка известно вовсе не то. Наука понимает под
богатством сумму вещей полезных или приятных, имеющих м е -
новую ценность. Тут, как видим, дело состоит в качествах в е -
щей, а не в их количестве; когда их много, богатство велико;
когда их очень мало, богатство очень мало, но оно все-таки бо-
гатство, как золото все-таки золото, хотя бы его была одна
блестка, не стающая трота. Капитан Копейкин, имея ассигна-
ционный банк из нескольких синюг и серебра-мелочи, имел, по
выражению науки, богатство; но по мнению компании, слушаю-
щей повесть о нем, эти синюги составили бы богатство лишь
тогда, если б к ним приложить тысяч сорок.
В житейском языке богатство относится не к качеству, а
исключительно к количеству вещей. Это понятия столь же раз-
29

личные» как понятия о сытом и одаренном прожорливостью, как
понятия о взрослом человеке и высоком человеке, как понятия
о здоровье и о богатырстве.
Школа Смита не замечает этой двойственности, в соответ-
ствии с которою через всю теорию школы проходит раздвоение
понятий и беспрестанное спутывание одной системы воззрений,
чисто научной, идущей к корню вещей, с другою системою, при-
надлежащею разговорному языку и поверхностному образу м ы -
слей людей, не привыкших к отвлеченному мышлению.
Мы постепенно увидим, как проявляется эта раздвоенность
воззрения, эта спутанность несовместных между собою понятий,
по каждому частному вопросу в смитовской системе, какую од-
носторонность, шаткость и непоследовательность производит она
во всей смитовской теории; а теперь покажем только ту шат-
кость, которая вносится в направление смитовской теории именно
раздвоенностью понятия о богатстве, принимаемого в ней.
Если «богатство» есть понятие положительное, а не сравни-
тельное, если словами «исследование о способах и условиях уве-
личения богатства» обозначается только изыскание об увеличе-
нии массы полезных и приятных вещей, тут еще ничего не
предопределяется о содержании законов, какие должны быть
найдены для распределения богатства, науке не ставится обязан-
ностию непременно доказать такую, а не иную мысль, наука со-
храняет свою зависимость только от истины, не подчиняется к а -
ким-нибудь наперед составленным гипотезам. Это понятие науч-
ное, оно доставляет науке роль, приличную для нее.
Но если это научное понятие смешивается с другим, взятым
без проверки из господствующих мнений, наука попадает в зави-
симость от наперед составленных предубеждений. Если богатство
есть понятие относительное, если «исследование о способах и
условиях увеличения богатства» значит изыскание об увеличении
числа богачей, людей превосходящих массу своих сограждан
количеством имущества, или об увеличении богатства каж-
дого из этих людей, то есть, об увеличении размера разницы
между его имуществом и состоянием массы, этим уже предопре-
деляется для науки, что она должна выставлять нам за истину
именно вот это, а не что-нибудь иное, тут уже определяется н а -
перед, что громадная разница между членами общества по иму-
ществу есть нечто непременное, неизбежное, безусловно-истинное.
Первое понятие говорит науке: ищи истину; второе уже напе-
ред прибавляет: доказывай необходимость и пользу неравенства.
Эти требования совершенно разные, несовместные, непримири-
мые. Известное мнение может быть справедливо или несправед-
ливо, это еще неизвестно, пока оно не исследовано наукою; но
если бы даже и оказалось оно истинным по исследованию, то
вперед, прежде исследования налагать на науку обязанность не-
пременно подтвердить это мнение, значит приступать к ней с на-
30

мерениями непригодными для науки, делать ее служительницею
не истины, а личных наших желаний или гипотез. Это не годится.
Мы увидим, что вывод, к которому приходит наука под влия-
нием первого, научного требования, несовместен с выводом, ко-
торый предписывается ей подтверждать вторым, ненаучным тре-
бованием. Формы распределения, требуемые понятием о богатстве
как о превосходстве одних над другими, несовместны с формами
производства, проистекающими из понятия о богатстве, как о со-
стоянии положительном, измеряемом потребностями человека,
а не превосходством его по имуществу над другими. Смитовская
теория запутывается в этом разноречии.
Чтобы избежать такой сбивчивости, мы должны помнить, что
задача науки не разыскивать способ к увеличению разницы
между людьми или к увеличению числа людей, превосходящих
массу, а просто искать условия, при которых увеличивается коли-
чество полезных вещей, принадлежащих людям. Если эту сумму
полезных вещей вам угодно назвать богатством, вы можете гово-
рить, что цель науки — исследование законов богатства; но в
таком случае вы должны уже помнить, что вы даете слову «бо-
гатство» смысл совершенно различный от его смысла в обыкно-
венном разговорном языке; вы должны уже ежеминутно стеречь
за самим собою, чтобы ваша мысль не изменила научному смыслу
термина, не поддалась, позабывшись, разговорной рутине.
Если же вам кажется, что это натянутое положение затрудни-
тельно и опасно, то надобно вместо определения, подвергающего
ему, поискать другого определения, которое не вело бы к спу-
танности понятий, не давало бы словам натянутого смысла, н е -
согласного с разговорным, привычным их смыслом. Если так, то
яснее и точнее будет вместо «политическая экономия есть наука
о богатстве» сказать:
политическая экономия есть наука о материальном благосо-
стоянии человека, насколько оно зависит от вещей и положений,
производимых трудом.
Это определение гораздо сообразнее с разъяснениями самого
Милля, нежели то, при котором он остается по преданию.
Оно требует разве одного только замечания: обыкновенное
определение предмета политической экономии в смитовской
школе указывает на меновую ценность, как признак вещей, под-
лежащих исследованию этой науки. Это ограничение предмета
очень верно, но оно заключается и в принимаемом нами опреде-
лении, потому что меновая ценность собственно принадлежит
только вещам, производимым трудом.
Отлагая до разных глав следующих книг разные объяснения
о многих частных вопросах, затрагиваемых «Предварительными
замечаниями», мы обратим теперь внимание на второй из глав-
ных предметов, излагаемых в этом введении. Разъяснение во-
проса о том, что должно считаться богатством, приводит Милля
31

к разоблачению ошибочности меркантильной системы. Все, что
он говорит о ней, прекрасно, а сама меркантильная система дей-
ствительно очень плоха. Но зачем он так торопится поразить эту
нелепость? Разве она так вредна для Англии, так господствует
над мнениями публики, для которой пишет Милль, что необ-
ходимо прежде всего убить этого страшного дракона, не впускаю-
щего англичан в святилище науки, вход в которое загражден
его безобразным телом? Вовсе нет. Английская публика вся кри-
чит теперь о нелепости меркантилизма; задолго до 1857 года,
когда напечатано издание книги, по которому делается наш пере-
вод, самая отсталая из политических партий публично и 1и6скренно
отреклась от меркантилизма устами д'Израили и Дерби . Мер-
кантилизм теперь так же безопасен для Англии, как для нас к а -
кая-нибудь удельная система или Батыева орда. Это — враг,
умерший для Англии, хранящийся там только в археологиче-
ских музеях. Сам Милль говорит, что при объяснении меркан-
тильной системы единственным затруднением представляется в о -
образить, что подобная глупость могла некогда приниматься за
истину. Если так, зачем же давать такое передовое место рассу-
ждению о безвредном археологическом вздоре? Это просто от-
того, что так уже заведено со времени Адама Смита. Во время
Адама Смита меркантильная теория господствовала над умами,
борьба с нею была делом первой необходимости. Прошло восемь-
десят лет, образ мыслей публики совершенно изменился, ни
у кого в Англии не осталось охоты защищать меркантильную си-
стему, а политическая экономия продолжает горячиться против
врага, давно рассыпавшегося прахом, и ломиться в дверь давно
растворенную. Давать в предисловии к политико- экономическому
трактату, написанному для английской публики, видное место рас-
суждению о меркантильной системе, значит решительно то же,
что в трактате о русской истории, писанном для русской пуб-
лики, тратить место на опровержение мнений Морошкина или
Савельева-Ро 1с7тиславича о славянском происхождении франков и
англо-саксов . Сто лет тому назад, во времена Тредьяковского
и Сумарокова, русская публика действительно полагала, что сла-
вянский язык — отец всех языков и что все народы происходят от
славян, т. е. от русских, и даже собственно от жителей Москвы;
тогда действительно было нужно жарко и подробно опровергать
эту дикую фантазию. Но что за охота, что за польза убиваться
теперь спорами против нее?
Это все мы говорим потому, что с первых же страниц каждой
книги смитовской системы веет чем-то, быть может и очень хо-
рошим, но совершенно затхлым. Перед вами как будто происхо-
дит 1К8 уликовская битва или состязание Ломоносова с Милле-
ром , опора нет, Дмитрий Донской был великий человек, по-
добно Александру Македонскому, но ведь это археология, а не
современность.
32

Но как, по выражению Милля, есть некоторое действитель-
ное основание даже для нелепой меркантильной теории, потому
что, по его же справедливому выражению, каждый факт, каждое
мнение имеют какое-нибудь основание, так и для допотопной
борьбы своей с меркантильною системою смитовская теория имеет
действительно основание. Жаль только, что надобно и об этом
деле повторить слова Милля о самой меркантильной системе:
основание хотя и существует, но очень неудовлетворительное;
надобно даже сказать, что это основание компрометирует си-
стему смитовской школы. Если мы сами окончательно раздела-
лись внутри себя с каким-нибудь заблуждением, мы уже говорим
о нем лишь тогда, когда встречаемся с людьми, над которыми оно
господствует; если же мы толкуем о предмете, не разбирая того,
интересен ли он для наших собеседников, нужно ли разоблачать
перед ними заблуждение или они сами давно поняли его ошибо-
чность и убеждать нам некого, потому что все убеждены, — сло-
вом сказать, если 1 9мы страдаем, по выражению Щедрина, духом
словоизвержения по какому-нибудь вопросу, это просто значит,
что мы сами еще не отделались окончательно от заблуждения,
ратование против которого так занимательно для нас. Действи-
тельно, таково до сих пор отношение смитовской теории к мер-
кантильной системе: она страдает сама меркантильным недугом,
засевшим в ее костях. Издали она кажется как будто чиста, но
всмотритесь поближе и вы увидите, что ей нужно проглотить еще
очень много меркурия для выздоровления. А быть может, ее
силы уже и не вынесут таких сильных приемов, и она должна
скончаться от наследственных язв, которые открыто красовались
на лице меркантильной системы, но ушли внутрь в теории Смита.
В чем сущность, вредная и нелепая сущность меркантильной
доктрины? Она придает слишком большую важность деньгам,
как средству обмена. Посмотрите же на теорию Смита:
она придает такую же чрезвычайную и исключительную
важность самому обмену. Обмен в ней, как будто не-
что самостоятельное, как будто нечто, составляющее конечную
цель всех забот производителя, владычествует и над производ-
ством и над распределением. При таком размещении понятий,
деньги и кредит, их заменяющий, натурально должны зани-
мать чрезвычайно важное место в смитовской теории. Очень
многими писателями вся она сводится 20почти исключительно к
теории денежных и кредитных оборотов . Милль избегает такой
узкости, господствующей у французских экономистов, у него
существенно важным элементам науки посвящено гораздо больше
внимания; но и у него, как увидим, коренной смысл дела беспре-
станно затемняется впутыванием приемов, чисто меркантильных
по духу, и он также очень часто останавливается на второстепен-
ных, производных наружных явлениях, не углубляясь до основ-
ных фактов. А между тем, сам же он доказывает, что деньги
33

ровно ничего не должны значить в теории производства и рас-
пределения, что самый кредит, когда служит просто представи-
телем денег, не очень важен. С ним, пожалуй, готовы согласиться
в этом все экономисты; они признаются, что если бы при уси-
лившейся деятельности обмена не было никаких кредитных зна-
ков, дело пошло бы почти совершенно в том же размере просто
посредством ускорения в обращении денег. А что деньги ничего
не значат в национальном хозяйстве, это они все очень усердно
доказывают.
Зачем же в одних частях теории придается огромная важ-
ность таким элементам, неважность которых доказывается в дру-
гих частях той же теории? Откуда это внутреннее разноречие?
И зачем во всех частях теории беспрестанно впутываются сообра-
жения, основанные на великом значении денег и нынешнего кре-
дита, ограничивающегося ролью представителя денег? Зачем
эти непоследовательные соображения затемняют коренную сущ-
ность дел? Все это наследство меркантильной теории, или, лучше
сказать, все это отростки того же корня, из которого н е к о г д а в ы -
растала она: в предмете, где все зависит от расчета, смитовская
теория, подобно меркантильной, забывает довести счет до конца,
прекращает счет на половине его, как меркантильная теория
прекращала на первой строке; она подвигается несколькими стро-
ками дальше, потому подходит несколько ближе к истинному
выводу, от которого была неизмеримо далека меркантильная си-
стема; но все-таки до настоящего баланса не всегда умеет досчи-
таться. Меркантильная система останавливалась на факте загра-
ничной торговли; смитовская теория идет несколько глубже и
находит, что заграничная торговля только часть обмена вообще.
Но собственно на этом она и останавливается: о факте, который
лежит в основе всего, о производстве, она говорит много прево-
сходного, но отвращается от расчета отношений между корен-
ными элементами его: человеческими потребностями, количе-
ством рабочих сил и количеством времени, на которое запасено
продовольствие. Оттого, что она не держится твердо этого окон-
чательного баланса, все прекрасное, что говорит она о производ-
стве, пропадает бесплодно, и теория распределения выходит в
ней не результатом строгого научного анализа, а просто изложе-
нием довольно безобразной рутины, материальным основанием
которой служит факт завоевания, доныне владычествующего
своими последствиями над экономическою сферою того положения
вещей, нравственною поддержкою которому служит невежество
массы; а над всем этим возвышается понятие обмена, будто жи-
вительного начала, без которого не было бы возможно почти
никакое производство.
В двух первых отделах предисловия Милля, о понятии богат-
ства и о меркантильной системе, выказались нам признаки двух
качеств смитовской теории: во-первых, признаки раздвоенности
34

понятий, шаткости, непоследовательности их; во-вторых, приз-
наки рутинности их; третий отдел, история экономического раз-
вития обществ, заключает в себе места, обнаруживающие третье
качество этой теории, служащее опорою для первых двух качеств.
Очерк экономической истории сделан у Милля мастерски.
История идет медленно, быть может, но все-таки вперед, и с
появлением среднего сословия, с возникновения средневековых
городов, прогресс был непрерывен. Теперь и пища лучше, чем
прежде, и другие предметы удобства или даже роскоши стано-
вятся достоянием все большей и большей пропорции членов об-
щества. Превосходно. В этом общий смысл исторического очерка,
представляемого Миллем. Прекрасно; жаль только, что впеча-
тление нескольких страниц разрушается двумя несчастными
строками, попадающимися на первой из них. Сказав, что состоя-
ние дикого общества, не имеющего ни жилищ, ни запасов пищи,
есть состояние величайшей бедности, какая только известна нам
по истории, Милль прибавляет: но «в обществах гораздо богатей-
ших, есть классы, находящиеся в состоянии столь же незавид-
ном, как эти дикари», несравненно беднейшие всяких эскимосов,
якутов и готтентотов. Что ж это такое? С чем это сообразно?
Как это возможно? Не знаем; повидимому, это ни с чем несо-
образно; повидимому, это должно бы было быть невозможно. Но
это действительно так.
Этими двумя строками портится все дело. История экономи-
ческого развития портится фактом, о котором они говорят. А еще
хуже для теории, предисловие к которой мы видели, то, что из
двадцати страниц она посвятила этому факту ровно две с по-
ловиною строки. Больше этого не стоит, видно, говорить о нем:
видно, что он не важен, не занимателен, да и больше сказать о
нем нечего, как мимоходом упомянуть о нем: нет, видно, никаких
особенных средств помочь ему; довольно в двух строках сказать,
что есть вот какой факт, выразить сожаление о нем и заняться
другими предметами, более важными.
В таком равнодушии виноват не Милль: нет, он еще гораздо
лучше всех других последователей смитовской школы. Виновата
теория этой школы, построенная так, что в ней нет места для
факта, ставшего теперь повсюду главным двигателем истории.
Сто лет тому назад, когда она строилась, масса населения, от
него страдающая, еще не имела твердой мысли о возможности
изменить свое положение. Кто не предъявляет своих требований,
о том никто не заботится. Средний класс, которому принадле-
жит смитовская теория, думал тогда, что простолюдину ничего
особенно не нужно, что полным счастием для народа будет то,
когда ему, среднему классу, удастся осуществить свои требо-
вания.
Теперь оказалось иное; простолюдины находят, что для
прочного улучшения их состояния нужны вещи, которые не
35

нужны среднему сословию, которые во многом даже несовместны
с выгодами среднего сословия. Оно испугалось этих новых тре-
бований; борясь против них в жизни, оно старается опровергнуть
их в теории. Если это не изменится, если теория, созданная сред-
ним сословием, не будет перестроена сообразно потребностям но-
вого, простонародного элемента жизни и мысли, она будет от-
вергнута прогрессом, уже начавшим быть 21во вражде с нею. Но
речь об этом будет у нас впоследствии , a теперь обратимся
опять к переводу Милля.

КНИГА I
ПРОИЗВОДСТВО
Глава I
Элементы производства
1. Производство имеет два элемента: труд и пригодные для него пред-
меты, даваемые природою. Труд бывает физический и умственный, или,
выражая эту разницу точнее, мускульный и нервный, и понятие труда необ-
ходимо должно обнимать не только самую деятельность, но и всякое физи-
ческое или умственное обременение или стеснение, вообще все неприятные
ощущения, соединенные с употреблением мысли или мускулов на известное
занятие. О другом элементе — пригодных предметах, даваемых природою,
надобно заметить, что сама природа имеет или производит некоторые пред-
меты, пригодные для удовлетворения человеческих нужд. В природе есть
пещеры и дупла, могущие служить кровом; плоды, коренья, дикий мед и
другие естественные произведения, могущие питать человека. Но и тут
вообще нужно значительное количество труда, чтобы найти и присвоить эти
предметы, которые создаются сами собою. Только в немногих и неважных
случаях, имеющих некоторое значение разве при самом начале человеческих
обществ, предметы, доставляемые самою природою, не нуждаются в пере-
работке; но вообще они, чтобы служить для удовлетворения человеческих
нужд, должны подвергаться некоторому преобразованию деятельностью че-
ловека. Труд, предметами которого служат дикие животные и рыбы, достав-
ляющие пропитание охотничьим и рыболовным племенам, главным образом
состоит только в том, чтобы овладеть ими; но, кроме того, нужно, чтобы обра-
тить их в пищу, убить их, разрезать на куски и почти всегда сварить или
изжарить; это действия, требующие некоторого труда. От такой или еще
меньшей степени переделки в качествах и виде предмета преобразование,
которому подвергаются естественные предметы для пригодности к удовлет-
ворению человеческих нужд, доходит по разным степеням до такой полной
переформировки, что не остается заметно никакого следа от первоначаль-
ного вида и организации предмета. Кусок руды, находимой в земле, нимало
не походит на плуг, топор, пилу. Фарфор не похож на выветрившийся гра-
нит, из которого делается, стекло не походит на смесь песка с поташом.
Еще больше разница между овечьим руном или горстью хлопчатобумаж-
ного зерна и коленкором или сукном. Да и сама овца, само хлопчато-
бумажное зерно производится не одною природою, а составляют результаты
человеческого ухода за ними. Во всех этих случаях окончательный продукт
до такой степени различен от вещества, доставляемого природою, что в
37

обычной речи природа считается только доставительницею материала для
труда.
Но она доставляет труду не один материал, — она доставляет ему и
силы. Материя, находящаяся на земном шаре, не бездеятельно принимает
формы и качества, придаваемые ей человеческими руками. Она имеет сама
деятельные силы, которые соучаствуют в труде и могут даже быть употреб-
ляемы на замену его. Сначала люди обращали хлеб в муку, разбивая зерно
между двух камней; потом они придумали способ вертеть один камень на
другом посредством рукоятки; этот способ, в несколько усовершенствован-
ном виде, до сих пор господствует на Востоке. Но мускульная деятельность,
требуемая им, очень тяжела, изнурительна до такой степени, что эта работа
часто служила наказанием невольникам, разгневавшим своих господ. Пришло
время, когда поняли, что расчет требует сократить труд и страдания неволь-
ников; тогда нашли возможность сложить с них большую часть этой физи-
ческой работы, придумав способ, чтоб верхний камень вертелся на нижнем
не усилиями человека, а силою ветра или ниспадающей воды. Таким обра-
зом, человек заставил силы природы, ветер или тяжесть воды, исполнять
часть дела, прежде совершавшегося трудом.
2. Подобные случаи, в которых человек избавился от известной доли
труда, сложив дело на какую-нибудь силу природы, могут возбуждать оши-
бочное мнение о сравнительном участии труда и сил природы в производ-
стве; можно думать, будто бы соучастие сил природы в человеческой про-
мышленности ограничивается теми случаями, в которых они заставлены
исполнить то, что без них делалось бы трудом, будто в так называемых
ручных изделиях природою доставлен только пассивный материал. Это иллю-
зия. Силы природы и тут участвуют деятельным, а не пассивным образом.
Работник берет стебель льна или пеньки, разделяет его на волокна, сви-
вает пальцами несколько таких волокон при помощи простого орудия,
называемого веретеном. Наделав таким образом ниток, он кладет рядом
множество их и всовывает поперек их другие такие же нитки, так чтобы
каждая поперечная шла поочередно сверху одной и снизу другой продоль-
ной; эта часть дела облегчается орудием, которое называется челноком. Вот
работник произвел ткань, льняную или пеньковую, смотря по материалу.
Говорят, что он выделал ее руками, и предполагается, что никакая сила при-
роды не содействовала ему. Но какая же сила делала возможным каждый
процесс этой выделки и сдерживает выделанную ткань в целости? Это
делается крепостью волокон, то есть силою притяжения их частиц; а это
одна из сил природы, и мы можем в точности измерить ее энергию сравни-
тельно с другими механическими силами, чтобы узнать, какое количество
каждой из них нужно для нейтрализирования или уравновешения этой силы
сцепления.
Рассматривая какой угодно другой случай так называемого действия
человека на природу, мы также найдем, что силы природы или, иначе
сказать, качества материи исполняют все дело, лишь только предметы при-
ведены в нужное положение. Только эта операция, — помещение вещей в
такое положение, чтобы они изменялись по нашей надобности своими внут-
ренними силами и силами, лежащими в других предметах природы, — про-
изводится над матернею человеком, и больше этого он не может ничего
делать. Он только придвигает одну вещь к другой. Он вдвигает зерно в
землю, и естественные растительные силы постепенно производят корень,
стебель, листья, цветы и плод. Он продвигает топор через дерево, и оно
падает естественною силою тяжести; он особенным манером продвигает через
него пилу, и оно разделяется на доски по физическим силам, заставляющим
более мягкую вещь вытесняться от напора более твердой; он располагает
эти доски в известном порядке, продвигает сквозь них гвозди или кладет
между ними склеивающую материю и производит стол или стену. Он при-
двигает частичку огня к топливу, и оно загорается, силою горения варит
пищу, спаивает или размягчает железо, обращает в пиво и сахар солод и
тростниковый сок, когда он придвинет к огню эти вещи. Он имеет только
33

одно средство действовать на материю, это средство — двигать ее. Движе-
ние и сопротивление движению — вот единственные вещи, для которых го-
дятся его мускулы. Сжатием мускулов он может производить давление на
внешний предмет; если оно довольно сильно, оно приводит предмет в дви-
жение, а если он уже двигался, то замедляет, или изменяет, или вовсе
останавливает движение; кроме этого человек ничего не может сделать.
Но этого довольно для доставления людям всей той власти, которую они
приобрели над силами природы, неизмеримо сильнейшими самих людей, —
той власти, которая велика уже и теперь, но, без сомнения, должна с тече-
нием времени увеличиваться до размеров, которым нельзя определить гра-
ниц. Человек обнаруживает эту власть, или пользуясь уже существующими
естественными силами, или приводя предметы в такие смешения и соедине-
ния, которыми порождаются естественные силы; например, прикладывая
зажженную спичку к топливу и вливая воду в находящийся над топливом
котел, он порождает силу расширения пара, которую в таком обширном
размере воспользовался для достижения своих целей.
Итак, в материальном мире труд всегда исключительно употребляется
на то, чтобы приводить предметы в движение; остальное делается каче-
ствами материи, законами природы. Искусство и изобретательность людей
направлены главным образом к тому, чтобы находить такие удобоисполни-
мые человеческими силами движения, которые производили бы желаемые
людьми результаты. Но если движение единственный результат, который
может непосредственно и прямо производиться человеческими мускулами,
то нет человеку необходимости прямо производить своими мускулами все
движения, какие ему нужно. Первою и самою простою заменою действия
человеческих мускулов служит действие мускулов животных. Постепенно
человек заставляет помогать ему неодушевленную природу, например, ветер
или воду, вещи уже находящиеся в движении, сообщать часть этого движе-
ния колесам, которые прежде такого изобретения были ворочаемы силою
мускулов. Эта услуга вынуждается у сил ветра и воды рядом действий,
состоящих также в том, что человек вдвигает известные предметы в извест-
ные положения, в которых они составляют то, что называется машиною.
Но действие мускулов, нужное для этого, не продолжается непрерывно, а
совершается раз навсегда и таким образом в сумме получается большое
сбережение труда.
3. Некоторые писатели поднимали вопрос о том, в какой степени помо-
гает труду природа в разных отраслях промышленности, и говорили, что
в некоторых производствах наибольшая часть дела совершается трудом,
в других природою. Надобно думать, что это мнение просто следствие неяс-
ности понятий. Участие природы в каждой человеческой работе неизмеримо
и несоизмеримо. Невозможно сказать, что в одном деле природа участвует
больше, нежели в другом; нельзя даже сказать этого и о труде. Может
быть, что одно дело требует меньшего количества труда, чем другое; но
если требуемое количество безусловно необходимо, то результат — настолько
же произведение труда, насколько и природы. Если два элемента равно
необходимы для произведения результата, нельзя говорить, что такая-то
часть его произведена одним элементом, а такая-то другим; это все равно,
что пытаться решить, которая из двух половин ножниц более участвует в
разрезывании, или какой из двух факторов, 5 и 6, более участвует в произ-
ведении цифры 30. Эта странная фантазия обыкновенно является в форме
предположения, что природа дает более помощи человеку в земледелии,
нежели в фабричном деле; такое заблуждение существовало у французских
экономистов (физиократов), и от него не был свободен Адам Смит; оно воз-
никало из ошибочного понятия о характере ренты. Рента — цена, платимая
за пользование содействием природы, и в фабричной промышленности нет
такой платы; поэтому экономисты (физиократы) говорят, будто плата за
силы природы в земледелии существует потому, что количество службы,
отправляемой природою, в земледелии больше, нежели в фабричном про-
изводстве; но точнейшее исследование предмета показало, что причина платы
39

за пользование землею заключается просто в ограниченности количества
земли; если бы воздух, теплота, электричество, химические агенты и другие
силы природы, употребляемые фабрикантами, существовали только в огра-
ниченном количестве и подобно земле могли бы быть обращаемы в соб-
ственность, то можно было бы брать ренту и за них.
4. Это ведет нас к подразделению, имеющему, как мы увидим, перво-
степенную важность. Количество одних сил природы ограниченно, других
неограниченно. Под неограниченностью количества понимается, конечно, не
безусловная, а практическая неограниченность, понимается то, что суще-
ствующее количество больше того, какое мы можем обратить в дело когда-
нибудь или, по крайней мере, при настоящих обстоятельствах. Количество
земли в некоторых новозаселенных землях практически неограниченно: оно
больше того, сколько может понадобиться существующему населению и не-
скольким следующим поколениям, как бы ни возрастали они в числе. Но
даже и в этих странах вообще ограничено количество земли, имеющей бла-
гоприятное положение относительно рынков или путей сообщения; этой
земли не столько, сколько хотели бы занять и возделывать или обратить на
какое-нибудь другое употребление люди. Во всех старых странах земля,
удобная для возделывания, или, по крайней мере, земля несколько плодо-
родная принадлежит к естественным предметам, ограниченным в своем
количестве. На берегах рек и озер вода для обыкновенных надобностей су-
ществует в неограниченном изобилии. Но если она требуется для орошения,
количество ее даже в этих местах может оказываться недостаточным для
удовлетворения всей надобности, а в тех местах, на потребление которых
вода доставляется цистернами или небольшими колодезями, особенно та-
кими, которые подвергаются убыли, она входит в число вещей, количество
которых ограничено теснейшим образом. Там, где сама вода в изобилии,
может быть ограничена сила воды, т. е. ее падение, применимое к механиче-
скому употреблению в промышленности; этой силы может быть гораздо
меньше количества, каким воспользовались бы люди, если б она была изо-
бильнее. Каменный уголь, руды и другие полезные вещества, находимые
в земле, существуют в количество еще более ограниченном, чем земля. Они
встречаются только в некоторых местах, и запасы их могут быть истощены,
хотя в данном месте и в данное время они могут находиться в таком изо-
билии, что местное население не могло бы ныне употребить в дело всего
запаса их, хотя бы они могли получаться даром. Морские рыбные ловли
почти всегда составляют дар природы, практически неограниченный в своем
количестве. Но китовая ловля в северных морях стала недостаточна для
удовлетворения запроса, существующего даже при значительной цене
продукта, необходимой для покрытия издержек ловли; и громадное разви-
тие китовой ловли в южных морях, бывшее следствием ее истощения на
севере, должно также истощить их и на юге. Речная рыба — продукт, давае-
мый природою в очень ограниченном объеме; он был бы истощен быстро,
если бы каждому без всякого ограничения позволено было пользоваться им.
Воздух, даже в том состоянии, которое называется ветром, получается почти
на всех местностях в количестве достаточном для всевозможных целей;
также неограниченна возможность водяной перевозки на морском берегу и
на больших реках; но пространство гаваней или пристаней, нужных для
этого способа перевозки, во многих местностях гораздо меньше того, каким
бы можно было воспользоваться, если б оно легко приобреталось.
Мы увидим впоследствии, как сильна зависимость общественной эконо-
мии от того факта, что некоторые из важнейших орудий производства,
даваемых природою, и в особенности земля, существуют только в ограни-
ченном количестве. Теперь я замечу лишь то, что пока количество естествен-
ного продукта или орудия производства практически неограниченно, этот
предмет, если не может подвергаться искусственной монополии, не может
иметь никакой рыночной ценности, потому что никто ничего не даст за
вещь, которую можно получить даром. Но как скоро ограничение стано-
вится практически возможным или заметным, когда нет известной вещи в
4P

таком количестве, в каком захотели бы пользоваться ею задаром, право соб-
ственности или пользования этим естественным продуктом или орудием
производства приобретает меновую ценность. Когда в известном округе
нужно больше водяной силы, чем сколько доставляют ее потоки или водо-
пады, люди станут платить известную цену за пользование этою силою.
Если требуется обработка такого количества земли, какого нет в данном
месте, или, точнее говоря, если нет в нем нужного количества земли извест-
ного качества, пользующейся известными выгодами положения, земля этого
качества, находящаяся в этом положении, будет продаваться за известную
цену или отдаваться в наймы за известную ренту. Этот предмет будет впо-
следствии изложен нами подробнее; но часто бывает нужно вперед сделать
краткое замечание о принципах и выводах, которые вполне можно изложить
только в дальнейшей части труда *.
Глава II
Труд, как деятель производства
1. Труд, кончающийся производством предмета, годного на что-нибудь
человеку, употребляется или прямо на эту вещь, или на приготовительные
процессы. Например, при изготовлении хлеба, служащего для пищи, тру-
дом прямо обращенным на это дело надобно назвать труд человека, пеку-
щего хлеб; но труд мельника также составляет часть общей суммы труда,
производящего печеный хлеб, хотя прямо обращен на производство не этого
хлеба, а только еще муки; то же надобно сказать о труде человека, сеяв-
шего хлеб, и труде жнеца. Могут заметить, что все эти люди должны счи-
таться употребляющими свой труд прямо на изготовление хлеба, который
мы едим, потому что хлеб в зерне, мука и печеный хлеб—одно и то же
вещество в трех разных состояниях. Не споря об этом вопросе, относящемся
только к форме выражения, мы заметим, что кроме этих людей есть еще
кузнец, делавший плуг; он участвовал в результате еще отдаленнейшим спо-
собом. Все эти люди вознаграждение за свой труд получают окончатель-
ным образом из выпеченного хлеба или цены его; кузнец, делавший плуг,
также получает свое вознаграждение из него, потому что плуги не годятся
ни к чему, кроме пахания земли, и никто не стал бы делать или употреблять
их, если бы увеличение в количестве продукта, доставляемого землею при
помощи плуга, не давало источника для должного вознаграждения за труд
кузнеца, делавшего плуг. Если продукт потребляется в форме выпеченного
хлеба, вознаграждение кузнецу должно получаться из этого хлеба, кото-
рый должен вообще вознаградить всех людей, нами перечисленных, и кроме
того множество других людей: например, вознаградить плотников и камен-
щиков, строивших ферму; людей, делавших изгороди и копавших канавы для
ограждения нивы; рудокопов и заводских работников, вынимавших из земли
руду и приготовлявших из нее железо, которое пошло на плуг и другие
земледельческие инструменты. Но эти люди и кузнец, ковавший плуг, полу-
чают свое вознаграждение не из того количества хлеба, какое дается одною
жатвою, а из того, какое дается всеми жатвами, которые будут собираться,
пока испортится плуг, обветшают здания и засыплются канавы. Мы должны
прибавить еще иной род труда, труд на перевозку продукта с места Е Г О
производства до места его потребления, труд перевозки хлеба в зерне на
рынок, с рынка на мельницу, потом труд перевозки муки с мельницы в
пекарню и печеного хлеба с пекарни на место его окончательного потреб-
ления. Количество этого труда иногда очень велико; мука привозится в
Англию из-за Атлантического океана, хлеб в зерне из глубины России.
Непосредственно трудятся над этим делом матросы и люди, занимающиеся
* Замечания к этой и следующим двум главам будут помещены вместе,
в конце третьей главы.
41

извозом; кроме того тут надобно считать дорогие орудия, например, кораб-
ли, на построение которых было потрачено много труда; но этот труд не
все свое вознаграждение, а только часть его должен получать из хлеба,
потому что корабль, существующий много лет, употребляется обыкновенно
на перевозку не одного хлеба, а множества различных товаров.
Таким образом вычислить труд, результатом которого является извест-
ный продукт, дело далеко не простое. Цифры, входящие в расчет, очень мно-
гочисленны, могут даже казаться бесконечно многочисленными: если частью
труда, употребленного на производство хлеба, мы должны считать груд
кузнеца, сделавшего плуг, то почему же не считать и труд, употребленный
на изготовление инструментов, которыми работает кузнец, и инструментов,
употребленных на выделку этих инструментов, и так далее до возникнове-
ния истории? Но, поднявшись на две или на три ступени этой восходящей
лестницы, мы входим в область дробей, слишком мелких для вычисления.
Предположим, что один плуг может служить до своей порчи двенадцать
лет; только двенадцатая часть труда, употребленного на выделку плуга,
должна входить в счет по жатве каждого года. Двенадцатая часть труда
выделки плуга количество еще заметное. Но один прибор инструментов
годится кузнецу на то, чтобы выковать сто или больше плугов, которые
двенадцать лет будут служить на возделывание земли в ста разных фер-
мах. Итак, одна тысяча-двухсотая часть труда, употребленного на выделку
инструментов, — вот вся часть его, пошедшая на одну жатву одной фермы;
а когда эту дробь придется распределять по мешкам пшеницы и по фунтам
хлеба, то каждый убедится, что таких количеств не стоит брать в расчет:
они так мелки, что практически незаметны в оценке товара. Правда, что
если бы не работал мастер, делавший инструменты для кузнеца, то не
было бы вовсе произведено хлеба; но мешок пшеницы не повысится в цене
и на одну десятую часть фартинга для вознаграждения его труда.
2. Второй способ косвенного или непрямого приложения труда к про-
изводству вещи требует особенного внимания; это труд, употребляемый на
производство пищи для содержания работников в течение времени, употреб-
ляемого ими на производство. Это предварительное применение труда слу-
жит необходимым условием всякой производительной операции, кроме разве
дел очень малого размера. Кроме труда охотника и рыболова едва ли най-
дется какой-нибудь род труда, немедленно дающий свои результаты. Про-
изводство должно длиться известное время, и только по истечении этого
срока получаются плоды производства. Работнику до начала дела необхо-
димо иметь запас пищи или пользоваться от кого-нибудь другого запасом
пищи, достаточным на его пропитание до окончания производства, иначе
он может приниматься разве за такой труд, который удобно ведется с пере-
рывами, посвящаемыми на добывание пищи иным путем; он не может полу-
чить даже пищу сколько-нибудь изобильную, потому что всякий способ
получить ее требует, чтобы уже существовал запас пищи. Земледелие про-
изводит пищу только по истечении нескольких месяцев, и труды земле-
дельца должны занимать значительную часть этого времени, хотя и нет
надобности непрерывно продолжать их решительно все это время. Мало
того, что земледелие невозможно без заготовленной наперед пищи; нужно
очень большое количество такого запаса, чтобы общество, сколько-нибудь
значительное, могло все содержать себя земледелием. Страна, подобная
Англии или Франции, имеет возможность заниматься земледелием в нынеш-
нем году только потому, что земледелие прошлых годов произвело в этих
или других странах запас пищи, достаточный на содержание их земледель-
ческого населения до следующей жатвы. Производя кроме пищи множество
других вещей, эти страны могут производить их только потому, что пища,
запасенная в прошлую жатву, достаточна на содержание многочисленного
промышленного населения, кроме земледельческих работников.
Труд, употребленный на производство этого запаса продовольствия,
составляет огромную и важную часть того прошедшего труда, который был
необходим для доставления возможности к занятию настоящим трудом. Но
42

есть очень важная разница между этою и другими частями предваритель-
ного или приготовительного труда. Мельник, жнец, пахарь, кузнец, кую-
щий плуг, извозчик и тележный мастер, даже матрос и корабельный плот-
ник (если корабль занят перевозкою хлеба) получают свое вознаграждение
из окончательного продукта, из хлеба, который в разных видах требовал
их труда, или произведен при помощи орудий, сделанных ими. Труд, произ-
ведший пищу, которою продовольствовались все эти работники, столь же
необходим для окончательного результата, для получения хлеба нынеш-
ней жатвы, как и все другие части труда, употребленного на нее. Но другие
части этого труда вознаграждаются из нынешней жатвы, а эта часть, т. е.
предварительный труд, получил свое вознаграждение из пищи, предвари-
тельно заготовленной. Чтобы получить продукт, нужны: труд, инструменты,
материалы и кроме того пища для прокормления работников. Но инстру-
менты и материалы не имеют никакой цели или, по крайней мере, не пред-
назначаются ни для какой другой цели кроме получения продукта, и труд
их изготовления может быть вознагражден только из продукта, который
будет произведен ими. Пища, напротив того, имеет свою внутреннюю полез-
ность и употребляется на дело, имеющее цель в себе самом, на прокормле-
ние людей. Труд, употребленный на производство пищи и вознаграждае-
мый ею, не нуждается во вторичном вознаграждении из продукта следую-
щего труда, который был бы им прокормлен. Если мы предположим, что
одни и те же работники занимались мануфактурным производством и вме-
сте занимались земледелием, прокармливая себя им во время мануфактур-
ного труда, то они за свой труд имеют, во-первых, пищу, во-вторых — ману-
фактурное изделие; но если они также занимались изготовлением материа-
лов и инструментов для своего мануфактурного дела, то за этот труд един-
ственным их вознаграждением будет мануфактурное изделие.
Требование вознаграждения, основанное на владении пищею, годною
для продовольствия работников, имеет иной характер: тут вознаграждается
не труд, а отсрочка личного потребления. Если человек имеет запас пищи,
он может потребить ее в праздности сам или на прокормление людей, при-
служивающих ему, сражающихся за него, поющих или танцующих для него.
Если вместо того он отдает пищу производительным работникам на содер-
жание их во время их дела, он может и, конечно, будет требовать возна-
граждения из продукта. Он не будет доволен простым возвращением взя-
того количества: получая назад только это количество, он только видит
себя в первоначальном положении, он не получил никакой выгоды от того,
что отсрочил употребление сбереженных им вещей на свое собственное
удобство или удовольствие. Он захочет получить что-нибудь за эту
отсрочку; он захочет ожидать, чтобы затраченная им пища возвратилась к
нему с увеличением, которое на коммерческом языке называется прибылью;
надежда на эту прибыль вообще бывает одним из побуждений, склоняющих
человека накоплять запас, экономничая в своем личном потреблении, и за-
ставляющих его по накоплении запаса удерживаться от употребления его на
личное удобство или удовольствие. Пища, содержавшая других работников
во время производства инструментов или материалов для труда, также
должна была быть запасена для них вперед кем-нибудь, и он также дол-
жен иметь свою прибыль из окончательного продукта. Но разница здесь
та, что окончательный продукт должен не только дать прибыль, но и воз-
награждение за труд по производству инструментов и материалов труда.
Правда, мастер, делавший инструменты (например, кузнец, делавший плуг),
обыкновенно не ждет своей платы до окончания жатвы: фермер дает ему
уплату вперед и заступает его место, делаясь владельцем плуга. Но тем не
менее плата должна быть получена из жатвы, потому что фермер не сделал
бы издержки на покупку плуга, если б не ожидал, что жатва уплатит ему
и уплатит с прибылью за эту новую затрату, т. е. если бы жатва, кроме
вознаграждения земледельческим работникам (и прибыли фермеру за
уплату им этого вознаграждения вперед), не дала остатка, достаточного
для вознаграждения работников кузнеца, делавшего плуг для получения
43

прибыли этим кузнецом и получения прибыли фермером за выдачу вперед
этой прибыли кузнецу и вознаграждения работникам кузнеца.
3. Из этих соображений видим, что, вычисляя и классифицируя отрасли
промышленности, получающие косвенное или окончательное свое вознаграж-
дение из другого производительного труда, мы не должны включать в этот
счет труд, производящий продовольствие и другие предметы первых потреб-
ностей на потребление производительных работников; потому что главная
цель этого труда находится в самом продовольствии и хотя запас продо-
вольствия дает средства заниматься другою работою, но это должно счи-
таться только посторонним последствием, а не сущностью этого запаса.
Остальные способы косвенного участия труда в производстве распределяются
на пять разрядов.
Во-первых, труд, употребляемый на производство материалов, которые
должны быть переделаны другим последующим трудом. Во многих случаях
дело это состоит в простом завладении предметами или в так называемой
добывающей промышленности. Например, труд рудокопа состоит в том,
что он выкапывает из земли вещества, которые могут быть обращены про-
мышленностью в разные предметы, годные для человеческого употребления.
Но добывающая промышленность доставляет < н е > одни только материалы.
Каменный уголь, например, употребляется не только на промышленные про-
цессы, но и прямо на согревание людей, и при таком употреблении он уже
не служит простым материалом, а сам по себе делается окончательным про-
дуктом. То же самое надобно сказать о добывании драгоценных камней.
Они в небольшом количестве употребляются при производстве, например,
алмаз для резания стекла, корунд для полировки; но главное назначение дра-
гоценных камней — служить украшением; это прямое употребление на удов-
летворение потребности- Чтобы служить этому назначению, они, впрочем,
нуждаются почти всегда в обделке, и это, быть может, дает нам право счи-
тать их не окончательным продуктом, а материалами. Металлические руды—
просто материалы.
К производству материалов надобно причислить рубку леса, если лес
рубится и приготовляется для построек, для столярного и других ремесл.
В лесах Америки, Норвегии, Германии, Пиренейских и Альпийских гор
этот род труда в обширном размере прилагается к деревьям, произращае-
мым самою природою. В других случаях мы должны прибавлять к труду
человека, рубившего лес, труд человека, разводившего и воспитывавшего
лес.
К этому разряду принадлежат также труды земледельца, производя-
щего лен, пеньку, хлопчатую бумагу, воспитывающего шелковичных червей,
производящего корм для скота, красильные вещества, растения для выделки
масла и множество других предметов, пригодных только для употребления
в других отраслях промышленности. Сюда принадлежит также труд охот-
ника, когда его цель в добывании мехов и перьев; труд пастуха и земле-
дельца, воспитывающего скот, в том отношении, что этим трудом достав-
ляется шерсть, шкуры, щетина, рога, конский волос и т. д. Вещи, служащие
материалами для разных изделий, имеют самый разнородный характер и
получаются почти из всех областей животного, растительного и минераль-
ного царств. Кроме того, готовые продукты многих отраслей промышлен-
ности служат материалами для других отраслей. Пряжа, производимая одною
промышленностью, употребляется почти исключительно как материал для
другой промышленности, для тканья. Самый продукт тканья служит глав-
ным образом как материал для людей, изготовляющих одежду, или мебель,
или новые орудия для производительной промышленности, например паруса.
Все занятие кожевника и дубильщика состоит в превращении сырого мате-
риала в материал, так сказать, обработанный. Строго говоря, все съестные
продукты, выходящие из рук земледельца, только материалы для людей,
занимающихся приготовлением пищи.
4. Второй разряд косвенного труда — труд выделки инструментов или
орудий для помощи труду. Я употребляю эти термины в самом обширном
44

смысле, понимая под ними все постоянные орудия или пособия для произ-
водства, начиная с кремня и огнива для высекания огня до парового корабля
или самой сложной фабричной машины. Трудно определить черту разгра-
ничения между орудиями и материалами, и некоторые вещи, служащие для
производства (например, топливо), едва ли захочет называть тем или дру-
гим именем разговорная речь, приспособившаяся к требованиям житейских
соображений, а не научного изложения. Чтобы избежать размножения раз-
рядов и названий, основанных на подразделении, не имеющем научной важ-
ности, экономисты включают в разряды орудий и материалов все вещи,
служащие непосредственно для производства (о вещах, служащих для него
не непосредственно, мы будем говорит на следующих страницах). Можно
думать, что проще и лучше всего линия разграничения между орудиями и
материалами определится тем, если мы станем считать материалом всякое
средство производства, которое служит на него только один раз, этим
одним разом разрушаясь или становясь непригодным для такого же вторич-
ного дела. Так, топливо, раз сгорев, уже не может снова служить топли-
вом,— на топливо годится опять только та часть его, которая осталась не
сгоревшею в первый раз. Мало того, что оно за один раз истребляется
употреблением, оно и полезно только своим уничтожением, потому что если
бы ни одна часть топлива не истребилась, то не произошло бы теплоты.
Руно также уничтожается прядением ниток: когда они выпрядены, руна
уже не остается; да и самая пряжа уже перестает уже быть пряжею, когда
соткано из нее сукно. Но топор не уничтожается тем, что срубается
дерево; он остается тем же топором и может потом служить на срубку
еще сотни или тысячи деревьев. Правда, что каждым разом он несколько
портится, но он делает свое дело не тем, что портится, между тем как
каменный уголь и руно делают свое дело тем, что разрушаются; напротив,
топор тем лучшее орудие, чем лучше держится против порчи. К разряду
материалов справедливо причисляются разные вещи, которые могут итти
в дело по два и по три раза, но только тогда, когда продукт, составлявшийся
из них прежде, перестает существовать. Железо, составлявшее котел или
ряд труб, может быть перековано в плуг или в паровую машину; кирпичи,
составлявшие дом, могут по его сломке служить на постройку другого
дома. Но это возможно только по уничтожении прежнего продукта; эти вещи
теряют свою годность быть материалами, пока не прекратится существова-
ние прежнего продукта. Не таков характер вещей, называемых орудиями:
они могут постоянно употребляться все на новые дела до той, иногда очень
отдаленной поры, пока изотрутся, а дело, ими сделанное, продолжает суще-
ствовать, и если разрушается, то уже по своим собственным законам или
по случайностям, относящимся собственно уже к нему, а не к ним *.
Из подразделения вещей на материалы и на орудия следует только
одна разница, очень важная в практическом отношении и уже замеченная
нами на одной из предыдущих страниц. Материалы, как материалы, раз-
рушаются употреблением за один раз; потому из одного этого продукта, про-
изводимого одним разом, должен быть вознагражден весь груд, израсходо-
ванный на производство материалов, и человек, давший средства заниматься
этим трудом, также должен быть вознагражден за отсрочку своего личного
* Критик, разбиравший эту книгу в Edinburgh Review (за октябрь
1848 года), иначе определяет различие между материалами и орудиями.
Он предлагает называть материалами «все те вещи, которые, потерпев
перемену, требуемую производством, составляют предмет обмена», а ору-
диями или инструментами «вещи, которые употребляются для произведе-
ния этой перемены, но сами не становятся частью результата, поступаю-
щего в обмен». По таким определениям, топливо, сожигаемое на фабрике,
надобно было бы считать не материалом, а орудием. Это употребление
терминов более предлагаемого мною согласовалось бы с первоначальным
физическим значением слова материал; но подразделение, на котором оно
основано, неважно для политической экономии. — Примеч. авт.
45

потребления. Напротив того, орудия могут служить на повторение произ-
водства много раз, потому вся сумма продуктов, произведению которых
содействовали эти орудия, служит фондом, из которого берется возна-
граждение за труд их выделки и вознаграждение за отсрочку личного по-
требления со стороны людей, сбережениями которых содержался этот труд.
Достаточно будет, если каждый из множества этих продуктов даст часть,
и обыкновенно незначительную часть, вознаграждения за труд и отсрочку
потребления при выделке орудий или часть вознаграждения ближайшему
производителю за то, что он дал вперед это вознаграждение человеку,
который произвел орудия.
5. Третий род косвенного труда. Кроме материалов, над которыми тру-
дится производство, и орудий, помогающих ему, нужны особенные меры,
принимаемые для того, чтобы ход производства не прерывался помехами
и продукты не портились от разрушительных сил природы или от чело-
веческого насилия и хищничества. Из этого возникает новый способ, по
которому труд, не употребленный прямо на самый продукт, содействует его
производству; это труд, употребленный на охранение производства. Такова
цель всех построек для промышленности: мануфактур, магазинов, доков,
хлебных амбаров, овинов и земледельческих строений для скота или для
разных операций земледельческого труда. Я не включаю сюда те постройки,
в которых живут работники, и которые назначены для их разных личных
надобностей: эти постройки, подобно пище работников, удовлетворяют по-
требностям самого человека и должны причисляться к вознаграждению за
его труд. Есть разные формы, в которых труд еще прямее употребляется
на охранение производительных процессов. Пастух занят почти только тем,
чтобы охранять скот от вреда: положительные силы, производящие охра-
няемый им продукт, действуют почти сами собою. Я уже говорил о труде
человека, копающего канавы, делающего заборы (плетни) и изгороди. Сюда
же надобно причислять труд солдата, полицейского стража и судьи. Эти
агенты общества занимаются не исключительно охранением производства, и
жалованье им не составляет части издержек производства для отдельного
производителя; но жалованье им уплачивается из налогов, собираемых с
продуктов производства, и в стране, имеющей сколько-нибудь порядочное
управление, эти люди оказывают операциям производства услугу гораздо
значительнейшую издержки на содержание охранителей. Таким образом для
всего общества их труд составляет часть издержек производства, и если
бы количества продуктов не было достаточно на содержание этого труда,
сверх всех других требуемых производством родов труда, то производство
не было бы возможно, по крайней мере, в том виде, как теперь. Надобно
прибавить, что если бы правительство не давало охранения делу производ-
ства, то производители были бы принуждены или отнимать на свою за-
щиту значительную часть своего времени и труда от производства, или на-
нимать на свою защиту вооруженных людей; в том и другом случае труд
охранения прямо вознаграждался бы из продукта, и нельзя было бы про-
изводить вещей, не дающих средства платить за этот прибавочный труд.
При нынешнем устройстве продукт платит свою долю на такое же охранение
и получает его в более удовлетворительном качестве с гораздо меньшими
издержками, несмотря на растраты и расточительность, которым подвер-
жены правительственные расходы.
6. 4-й разряд. Очень большое количество труда употребляется не на
производство продукта, а на то, чтобы сделать произведенный продукт
доступным для тех, для чьего употребления он назначен. Есть много важ-
ных разрядов работников, занимающихся исключительно делами этого рода.
Во-первых, сюда принадлежат все классы работников, занятых водяною
или сухопутною перевозкою: погонщики мулов, возчики, работники на реч-
ных судах, матросы, носильщики, прислуга железных дорог и т. д. Во-вто-
рых, строители всех орудий перевозки: кораблей, барок, телег, локомотивов
и т. д., также каналов, простых и железных дорог. Дороги делаются иногда
правительством, и за провоз по ним ничего не берется; но тем не менее
46

труд постройки их уплачивается из продуктов. Уплачивая свою долю той
части налогов, которая идет вообще на постройку дорог, каждый произво-
дитель платит за те дороги, которыми пользуется; и если дороги строятся
сколько-нибудь рассудительно, они увеличивают производительность его
дела количеством гораздо большим этой уплаты.
Другой многочисленный класс работников, занятых тем, чтобы делать
продукты доступными для потребителей — класс оптовых и мелочных тор-
говцев, которых можно назвать распределителями. Тратилось бы очень много
времени и хлопот, неудобство часто доходило бы до невозможности, если бы
потребители могли получать нужные им вещи только через прямые сделки
с производителями. И производители, и потребители разбросаны; расстоя-
ние между производителем и потребителем часто очень велико; чтобы
уменьшить потерю времени и труда, давно придумали устроивать ярмарки и
базары, на которых производители и потребители могли бы периодически
сходиться без всякого посредничества. Эта система довольно удобна для
многих товаров, в особенности для земледельческих продуктов, потому что
земледельцы в известные времена года имеют некоторое количество сво-
бодного времени. Но даже и тут отправляться в данное место часто бывает
очень хлопотливо и неудобно покупателям, имеющим другие занятия и не
живущим в близком соседстве; а по товарам, производство которых требует
постоянного внимания производителей, эти периодические торги должны
производиться через такие длинные промежутки, и потребители должны
запасать себе такие большие количества этих товаров, или так долго оста-
ваться без них, что еще в те времена, когда средствами общества не допу-
скалось учреждение лавок, доставление таких товаров производителям
вообще стало занятием странствующих торговцев: разносчик, могущий
являться раз в месяц, представлял гораздо больше удобства, нежели
ярмарка, которая бывала только раз или два раза в год. В деревенских
округах, далеких от городов и больших сел, ремесло разносчиков еще не
совершенно устранилось лавками. Но торговец, всегда имеющий товары в
известном месте и имеющий постоянных покупателей, снабжает потреби-
телей гораздо вернее разносчика, и потребители предпочитают обращаться
к нему, если только дойти до него нетрудно; потому торговцы находят
выгоду основывать постоянные лавки в каждой местности, где есть число
покупателей, достаточное для их вознаграждения.
Часто производитель и торговец одно и то же лицо или производителю
принадлежит, по крайней мере, товар, продаваемый торговцем, и надзор за
продажею. Портной, сапожник, булочник и многие другие торговцы сами
производят товары, которыми торгуют, сами обращают свои материалы в
продукт, которым торгуют. Но соединение производителя с лавочником в
одном лице выгодно только тогда, когда товар удобно производить в том
самом месте или близко к тому месту, где выгодно производить мелочную
распродажу его, и когда притом товар производится и продается неболь-
шими единицами. Когда товар надобно привозить издалека, одному лицу
неудобно наблюдать и за производством и за продажею; когда товар лучше
и дешевле можно производить в большом размере, то одна фабрика тре-
бует для сбыта своего продукта продажи его в стольких разных местно-
стях, что удобнее всего передавать мелочную продажу другим лицам; даже
сапоги и платье обыкновенно получаются не прямо от производителей, ко-
гда вдруг требуются в большом количестве, как, например, на целый полк
или на рабочий дом: они поставляются в таких случаях торговыми посред-
никами, имеющими своим занятием разузнавать, от каких производителей
дешевле можно достать лучший товар. Даже в тех товарах, окончательная
продажа которых происходит по мелочи, удобство скоро создает класс
оптовых торговцев. Когда продукты и торговые сделки размножились до
известной степени, когда одна мануфактура снабжает много лавок, а одна
лавка должна покупать товары из многих мануфактур разного рода, то
для избежания хлопот и траты времени мануфактуристам и мелочным тор-
говцам становится удобнее иметь дело не прямо друг с другом, а с неболь-
47

шим числом оптовых торговцев; они, собирая товар от разных производи-
телей, распределяют его по мелочным торговцам, которые, в свою очередь,
распределяют его по потребителям. Из этих разных разрядов составляется
распределяющий класс, деятельность которого служит дополнением к дея-
тельности производящего класса, и распределенный таким образом продукт
или его цена служит источником, из которого распределители вознаграж-
даются за свою деятельность и за отсрочку личного потребления, давшую
им средство производить вперед уплаты, требуемые делом распределения.
7. Мы кончили перечисление способов, которыми служит производству
труд, обращенный на внешнюю природу. Но есть еще способ употребления
труда, также ведущий к этой цели, хотя еще отдаленнейшим путем, — это
труд, предметом которого бывает человек. Каждый из людей воспитывается
с младенчества; на это воспитание или прокормление расходуется много
труда одним или несколькими другими людьми, и если б не был употреб-
лен на человека весь этот труд или часть его, ребенок никак не достиг бы
возраста и силы, чтобы стать в свою очередь работником. Для общества
во всей целости труд и издержки на воспитание (прокормление) малолет-
ней части населения составляют часть расхода, служащего условием произ-
водства; эта часть должна с избытком покрываться будущим продуктом
труда воспитываемых. Напротив, отдельные люди подвергаются этому
труду и расходу и обыкновенно вовсе не по тому побуждению, чтобы полу-
чить в будущем выгоду, и политическая экономия в большей части своих
соображений не должна причислять этого труда и расхода к издержкам
производства. Но техническое или промышленное воспитание общества,
труд, употребляемый на то, что люди учат и учатся производительным
искусствам, на приобретение и сообщение мастерства в этих искусствах, —
этот труд совершается именно для того, и обыкновенно единственно для того,
чтобы через него достичь большего или более ценного производства, чтобы
учащимся было со временем собрано вознаграждение за него или даже
вознаграждение с излишком и кроме того доставлено пропорциональное
вознаграждение учителю, если у него был учитель.
Умственный труд, дающий производительную силу, подобно физиче-
скому, должен считаться частью труда, которым общество исполняет свои
производительные операции, иначе сказать, должен считаться частью стои-
мости продукта для общества. Точно то же надобно сказать и о труде,
употребляемом на поддержание производительных сил, на охранение их от
погибели или ослабления вредным случаем или болезнью. Труд доктора или
хирурга, когда им пользуются производители, должен считаться в обще-
ственной экономии пожертвованием, делаемым для того, чтобы предохра-
нить от погибели, смерти или болезни ту часть производительных средств
общества, которую составляют жизнь и телесные или умственные силы
членов общества, занимающихся производством. Но для отдельных людей
расчет служит только частью, иногда незаметною частью побуждений, по
которым они обращаются к медицинскому пособию. Когда человек дает
хирургу произвести над ним ампутацию или старается вылечиться от лихо-
радки, главным побуждением тут бывает не экономический расчет, хотя и
этот расчет сам по себе уже составляет достаточное основание лечиться.
Таким образом, здесь мы видим один из тех случаев, когда труд и расход,
ведущий к производству, совершается не для этой цели, не для выгоды,
и потому выходит из сферы почти всех тех общих теорем, которые выво-
дятся политическою экономиею относительно производительного труда; но
если брать в расчет дела общества, а не дела отдельных лиц, то надобно этот
труд и расход считать частью затраты, которая нужна обществу для про-
изводительных операций, и вознаграждением за которую должен быть
продукт.
8. Есть еще род труда, который, причисляясь обыкновенно к умствен-
ному, содействует получению продукта так же прямо, хотя не так непосред-
ственно, как и сам физический труд; это труд изобретателей промышлен-
ных процессов. Я говорю «он обыкновенно причисляется к умственному»,
48

потому что в сущности он не исключительно умственный. Всякая человече-
ская деятельность состоит из соединения умственного и телесного элемента.
Самый тупой носильщик, изо дня в день таскающий кирпичи по подмосткам,
исполняет дело отчасти умственное; самая понятливая собака, самый умный
слон, вероятно, не могут выучиться этому. Самый тупоумный человек, будучи
приучен, может вертеть рукоятку машины, а лошадь не может вертеть этого
колеса, если кто-нибудь не погоняет ее и не смотрит за ней. Наоборот, есть
физический элемент в труде, повидимому чисто умственном, если он произ-
водит какой-нибудь внешний результат. Ньютон не мог бы произвести своих
Principia без физического труда, ему нужно было писать или диктовать
свою книгу; ему надобно также было начертить много фигур, написать много
вычислений и доказательств, пока он готовил их в уме. Изобретатели, кроме
головной работы, вообще делают много труда руками, устроивая модели
и производя опыты, прежде чем их мысль успеет осуществиться на факте.
Но все равно, будет ли их труд умственным или физическим, он составляет
часть труда, совершающего производство. Труд Уатта, изобретшего паро-
вую машину, был такою же существенною частью производства, как труд
работников, делающих такие машины или управляющих ими, и, подобно их
труду, он производился с расчетом на вознаграждение из продукта. Часто
труд изобретения ценится и уплачивается тем же способом, как труд испол-
нения. У многих фабрикантов, производящих модные вещи, находятся на
службе изобретатели, получающие за составление рисунков жалованье или
рабочую плату, точно так же, как другие получают ее за копирование рисун-
ков. Все это составляет в строгом смысле часть труда производства, как
труд автора книги составляет часть этого продукта наравне с трудом типо-
графщика и переплетчика.
С национальной или всеобщей точки зрения, труд ученого или мысли-
теля, занимающегося отвлеченными исследованиями, составляет часть про-
изводства в таком же теснейшем смысле, как труд человека, делающего
практическое изобретение, потому что многие практические изобретения были
прямыми последствиями теоретических открытий, и каждое расширение зна-
ний о силах природы было плодотворно по отношению к житейским делам.
Электро-магнитный телеграф был изумительным и неожиданным следствием
опытов Эрстеда и математических исследований Ампера, нынешнее искусство
мореплавания был2о2 непредвиденным выводом из исследований александрий-
ских математиков о свойствах трех кривых, производимых сечением плос-
кости и конуса, — исследований чисто отвлеченных и производившихся,
повидимому, просто из любознательности. Даже с чисто материальной точки
зрения нельзя определить никаких границ для важности мышления, хотя бы
мы говорили только о производстве. Но эти материальные последствия, хотя
и бывающие результатом ученых исследований, редко составляют прямую
цель их; потому и вознаграждение за них вообще берется не из увеличения
продуктов, производимого учеными открытиями случайно и почти всегда
долго спустя после того, как они сделаны; в большей части вопросов поли-
тической экономии не нужно принимать в расчет этого дела, и мыслители,
занимающиеся отвлеченными изысканиями, обыкновенно считаются только
производителями книг и других полезных предметов, имеющих продажную
цену, прямо производимых ими. Но если мы станем на другую точку зрения,
переходить на которую мы всегда должны быть готовы в политической эко-
номии, и возьмем в соображение не дела частных лиц и не их побуждения,
а национальные и общечеловеческие результаты, то мы должны приписать
теоретическому мышлению могущественнейшее участие в производительном
труде общества, а ту часть средств общества, которая употребляется на веде-
ние и вознаграждение этого труда, высоко производительною частью расхо-
дов общества.
9. Обозревая способы употребления труда на производство, я не дер-
жался обыкновенного разделения промышленности на земледельческую, ману-
фактурную и торговую, потому что оно плохо соответствует условиям клас-
сификации. Под него вовсе не подходят или подходят лишь с большою
49

натяжкою многие важные отрасли производительной промышленности, напри-
мер, не говоря уже об охоте и рыболовстве, рудокопство, делание дорог и
мореходство. Притом нельзя провести точной границы между земледельче-
скою и мануфактурною промышленностью. Например, к какой из них надоб-
но отнести ремесло мельника и булочника? По своему характеру это занятия
мануфактурные; пища уже окончательно рассталась с землею, переходя в
их руки. Но то же можно сказать о труде молотьбы и веяния хлеба, о дела-
нии масла и сыра, занятиях, всегда причисляемых к земледельческой про-
мышленности, вероятно, потому, что обыкновенно они исполняются людьми,
живущими на ферме, под тем же самым управлением, как хлебопашество. По
многим отношениям все эти люди, в том числе мельник и булочник, должны
причисляться к одному разряду с пахарями и жнецами. Все они занимаются
производством пищи и получают свое вознаграждение из произведенной
пищи; когда одни из них имеют изобилие, его имеют и другие. Все
они вместе составляют собою «земледельческую партию». Трудами
всех их вместе оказывается нации одна общая услуга, и все они получают
уплату из одного источника. Наоборот, даже землепашество, когда им про-
изводится не пища, а материал для так называемой мануфактурной промыш-
ленности, по многим отношениям принадлежит в общественной экономии к
этой промышленности. Каролинский возделыватель хлопчатой бумаги и
австралийский производитель шерсти имеют больше общих интересов с пря-
дильщиком и ткачом, нежели хлебопашцем. Но, с другой стороны, промыш-
ленность, непосредственно связанная с землею, имеет, как мы увидим, осо-
бенные свойства, из которых проистекают очень важные факты и которыми
она отличается от последующих фазисов производства, хотя бы велась и теми
же людьми, как эти дальнейшие операции; отличается от молотьбы и веяния
столько же, сколько от тканья коленкора. Когда я буду говорить о земле-
дельческом труде, я буду вообще разуметь такую промышленность, и ее
надобно подразумевать в моих словах исключительно, если прямо или
косвенно не сказано, что смысл моего выражения относится не к ней. Слово
«мануфактурный» так неопределенно, что неудобно употреблять его, когда
нужна точность выражений, и когда я буду употреблять его, читатель должен
знать, что я хочу говорить популярным, а не научным языком.
Глава III
Непроизводительный труд
1. Труд необходим для производства, но производство не всегда бывает
его результатом. Есть много труда, и труда очень полезного, предмет кото-
рого вовсе не производство. Сообразно этому труд разделяется на произво-
дительный и непроизводительный. Политико-экономы много спорили о том,
какие роды труда должны считаться непроизводительными, не всегда заме-
чая, что в сущности не было никакого фактического основания для того, что-
бы спорить им.
Были писатели, хотевшие называть производительным только такой
труд, результатом которого бывает осязательный предмет, удобно переда-
ваемый от одного человека другому. Есть другие (в том числе Мек-Келлок
и Сэ), считающие слово непроизводительный унизительным и восстающие
против применения его к какому бы то ни было полезному труду, какому
бы то ни было труду, приносящему пользу или удовольствие, равное расходу
на него. Труд чиновников, морских и сухопутных войск, медиков, адвокатов,
преподавателей, музыкантов, танцовщиков и танцовщиц, актеров и актрис,
домашней прислуги и т. д. не должен, по словам этих писателей, «клеймиться»
именем непроизводительного, когда эти люди действительно исполняют дело,
за которое получают плату, и когда количество их не превышает числа, нуж-
ного для исполнения цели, — они, кажется, считают выражение «непроизво-
дительный» синонимом слов излишний, бесполезный, пустой. Мне кажется,
50

что спор этот происходит от непонимания дела. Производство не единствен-
ная цель человеческого существования; названию «непроизводительный» нет
необходимости быть клеймом, да и писатели, применявшие его к известным
родам труда, вовсе не думали клеймить их этим словом. Тут дело идет чисто
о форме выражения и о классификации. Но разница форм выражения не
лишена своей важности, хотя бы и не основывалась на различии мнений; из
двух разных выражений, одинаково согласных с полною истиною, одно обык-
новенно привлекает наше внимание к одной стороне предмета, другое к дру-
гой. Потому мы должны несколько заняться разными значениями, заклю-
чающимися в терминах «производительный» и «непроизводительный» по
применению к труду.
Во-первых, не надобно забывать, что даже в так называемом производ-
стве материальных предметов производится не материя, составляющая их.
Весь труд всего человечества не может произвести ни одного атома материи.
Соткать сукно значит только расположить особенным образом частицы
шерсти; произвести хлеб значит только поместить частицу материи, назы-
ваемую зерном, в такое положение, чтобы она могла стягивать разные ча-
стицы материи из земли и воздуха для составления новой комбинации, назы-
ваемой растением. Создавать материю мы не можем, а можем только застав-
лять ее принимать качества, по которым она, бывши прежде бесполезною
для нас, становится полезною. Мы производи 2м3 и хотим произвести всегда
только полезность, по верному выражению Сэ ; труд создает не предметы,
а только полезности. Точно так же потребляются и разрушаются нами не
самые предметы *. Материя, из которой они состояли, остается, больше или
меньше изменившись в форме; потребляются собственно качества, по кото-
рым они были пригодны для назначавшейся им цели **. Потому Сэ и неко-
* Милль нарушает строгую точность терминологии, — надобно было
сказать не «предметы», а «материя, составляющая предметы». Предметы мы
создаем. Предметом называется часть материи, принявшая известную форму
и качества. Труд, давая железу пропитаться кислородом, превращает железо
в сталь. Сталь особенный предмет. Этот предмет самою природою не соз-
дается; он создается только трудом. Но материя, составляющая сталь, не
создается трудом; он не может произвести ни одного атома железа или
кислорода. Но и тут опять: материя, составляющая железо, атомы этого
предмета не производятся трудом; они только извлекаются из железной
руды; а железо все-таки особенный предмет, различный от железной руды
(например, от магнита). Железо как железо, как особенный предмет, не
существует в природе; оно создается трудом. Мы не можем создавать атомы
материи или элементы ее (простые химические тела); но мы создаем их
комбинации; каждая из этих комбинаций есть особенный предмет; каждое
определенное количество каждой комбинации или каждого элемента, полу-
чившее особенную фигуру, прочно сохраняющуюся и оказывающую такие
действия, каких то же вещество не имеет в других фигурах, также есть осо-
бенный предмет, например, плуг, заступ, вилы, вилка — разные предметы,
производимые трудом из железа. Конечно, и тут дело только в форме выра-
жения. Точно так же мы и разрушаем предметы, а не разрушаем только
материю их.
** Опять та же неточность. Сами предметы могут быть потребляемы,
самые частицы материи потребляются (хотя не истребляются, между тем
как предметы даже истребляются). Пища потребляется организмом, всасы-
вается в его состав, так что вместо двух предметов, куска хлеба и организма,
получается один предмет, организм, с несколько увеличившимся количест-
вом сначала одной из своих частей, крови, потом других частей, мускулов,
костей и т. д. Скажут: это увеличение уравновешивается потерею частиц
через их выделение; но ведь выделяется вовсе не то, что принимается, не
хлеб, а уже испарина и т. д. Притом потребление пищи составом организма
превышает ее выделение во все время, пока организм растет. Это и преды-
дущее замечание показывают, как опасно пользоваться трудами француз-
51

торые другие писатели основательно спрашивают: если под фразою «мы
производили предметы» надобно понимать только: производим полезности *,
то как же не считать производительным всякий труд, производящий полез-
ность. Как отказывать в производительности труду хирурга, вправляющего
руку, судьи или законодателя, вносящего безопасность в общество, и давать
это имя ювелиру, гранящему и шлифующему алмаз? Как отказывать в этом
имени труду наставника, научающего меня мастерству, которое меня будет
пропитывать, и давать его кондитеру, делающему конфекты на минутное
наслаждение чувству вкуса?
Совершенная правда, что все эти роды труда производят полезности, и
вопрос, занимающий нас теперь, вовсе не существовал бы, если бы произ-
водство полезности само по себе уже удовлетворяло понятию, господствую-
щему между людьми о производительном труде. В выражениях «производ-
ство и производительный» есть эллипсис, в них подразумевается понятие,
что произведено нечто; а это нечто по общему понятию не полезность,
а богатство. Производительный труд значит «труд, производящий богат-
ство». Таким образом мы должны возвратиться к вопросу, которого касались
в первой главе: что такое богатство? должны ли быть считаемы богатством
вообще все полезные продукты или только материальные продукты.
2. Полезности, производимые трудом, бывают трех родов:
Во-первых, полезности, вложенные и осуществленные во внешних пред-
метах, производимые трудом, употребляемым на придачу внешним мате-
риальным вещам качеств, делающих их годными для людей. Это обыкно-
венный случай; он не требует объяснения.
Во-вторых, полезности, вложенные и осуществленные в людях; труд в
этом случае употребляется на придачу людям качеств, которые делают их
годными для самих себя и для других. К этому разряду принадлежит труд
всех людей, занимающихся воспитанием: не только учителей, гувернеров и
профессоров, но и правительств, насколько правительства заботятся об
улучшении народа и успевают в том; труд моралистов и духовенства,
насколько он приносит пользу; труд докторов, насколько он служит сред-
ством к сохранению жизни и физических или умственных сил; труд людей,
обучающих физическим занятиям, разным промыслам, практическим наукам
и искусствам вместе с трудом учеников на приобретение этих знаний и
искусств; наконец, вообще всякий труд, обращаемый в жизни человеком на
улучшение своего или чужого знания и на развитие своих или чужих физи-
ческих или умственных способностей.
В-третьих, полезности, не вложенные и не осуществленные ни в каком
предмете, а состоящие только в том, что оказывается услуга, дается удоволь-
ствие, отвращается неудобство или страдание на известное время, но не
оставляется никакого постоянного приобретения в улучшении качеств какого-
нибудь лица или какой-нибудь вещи; труд здесь употребляется прямо на
ских экономистов школы Смита: даже такой сильный в логике, такой точ-
ный ум, как ум Милля, тотчас же впал в неточность, лишь только вздумал
воспользоваться мыслью лучшего из этих экономистов Сэ.
* Нет, эти выражения неправильны: мы производим и потребляем не
только полезности, а самые предметы, и надобно сказать, что производить
полезность мы можем не иначе, как производя предмет, потреблять ее на
иначе, как только потребляя предмет. Весь эпизод, на который мы делали
эти замечания, возник из фальшивого понятия о качествах материи, как
о чем-то различном от материи, о чем-то самобытном, как будто о каких-то
эфирных предметах (невесомых жидкостях), сидящих в том грубо материаль-
ном предмете, который можно класть на весы. Разные качества материи —
это та же самая материя, рассматриваемая с разных точек зрения по сопри-
косновению с другими частями материи. Точные выражения таковы: мы
производим предмет для того» чтобы воспользоваться известными качест-
вами его, составляющими его полезность для нас; потребляя предмет, мы
пользуемся этими качествами или полезностью его.
52

производство полезности, а не на приспособление какого-нибудь другого
предмета к произведению полезности, как бывает в первых двух случаях.
Таков, например, труд музыканта, актера, человека, декламирующего что-
нибудь перед публикой или дающего перед нею какое-нибудь представление.
Без сомнения, этим может производиться некоторая и иногда очень большая
польза чувствам и расположению ума или общему состоянию приятного
чувства в зрителях, остающаяся и по окончании дела; или, наоборот, вместо
пользы может производиться также долговременный вред. Но целью дела
служит не это долговременное изменение, не за него платит зритель: цель
публики и актера только непосредственное наслаждение. Таков же труд
армии и флота; лучшее, что могут они сделать, это предохранить страну от
покорения иностранцами, от обид материальных или нравственных; это
услуга, но она оставляет страну без всякой перемены к лучшему или худ-
шему. Точно таков же труд законодателя, судьи и всех других агентов пра-
вительства при отправлении их обыкновенных обязанностей, если не прини-
мать в соображение того влияния, какое они могут иметь на улучшение
национального характера; услуга, ими оказываемая, состоит в охранении
тишины и безопасности; эти предметы составляют производимую ими полез-
ность. Кому-нибудь может показаться, что люди, занимающиеся перевозкою,
и торговцы должны быть отнесены к тому же классу, потому что их труд не
придает предметам никаких новых качеств. Нет, он придает предметам новое
качество, качество находиться в том месте, где они нужны, тогда как прежде
они находились в каком-нибудь другом месте; а это качество очень полез-
ное, и полезность, им производимая, воплощена в самых предметах, которые
теперь действительно находятся в том месте, где они нужны, и по такому
увеличению своей полезности могут быть продаваемы за цену, возвысив-
шуюся пропорционально труду, употребленному на вложение в предметы
этого качества. Итак, труд перевозки и торговли принадлежит не к третьему,
а к первому классу.
3. Теперь мы должны рассмотреть, о каком из этих разрядов труда
надобно сказать, что он производит богатство (вспомним что под термином
«производительный» разумеется выражение «производящий богатство»).
Полезностей третьего разряда, состоящих в удовольствиях, которые сущест-
вуют только во время самого наслаждения, и в услугах, которые существуют
только в то время, пока совершаются, нельзя назвать богатством, иначе как
с намерением выразиться метафорически. Существенная черта идеи богат-
ства та, что оно может быть накопляемо; вещи, которые, будучи произве-
дены, не могут быть хранимы хотя сколько-нибудь времени, никак не счи-
таются богатством; потому что, сколько бы ни было их произведено,
сколько бы ни было получено от них наслаждения, человек, пользовавшийся
ими, не стал от них богаче и обстоятельства его нисколько ими не улуч-
шены. Но обычное понятие не нарушается так явно и положительно, если
богатством назовется всякий предмет, который, будучи полезным, может
быть накопляем. Ловкость, энергия работников известной страны, их посто-
янство в работе причисляются к богатству ее, подобно их инструментам и
машинам. По этому определению, мы должны ечитать производительным вся-
кий труд, употребляемый на создание сохраняющихся полезностей, в чем
бы ни воплощались они, в людях или в других одушевленных или неодушев-
ленных предметах. Это основание номенклатуры я уже предлагал в одном
из прежних своих произведений * и думаю, что оно лучше всех других
соответствует цели классификации, хотя не строго соответствует разговор-
ному языку.
Но когда термин богатство применяется к промышленным способностям
людей, в разговорной речи всегда подразумевается тут отношение к мате-
риальным продуктам. Искусство мастерового считается богатством только
потому, что оно средство к приобретению богатства в материальном смысле,
* Essays on some unsettled question of political economy. Этюд III «o
словах производительный и непроизводительный» — Прим. авт.
53

и качества, не ведущие явным образом к этой цели, едва ли могут назы-
ваться богатством. Какой бы драгоценностью ни были для страны гений,
добродетели и другие достоинства ее жителей, они не называются богатством
страны иначе как в метафорическом смысле или тогда, когда смотрят на
эти качества, как на продажные товары, которыми страна может приобре-
тать материальное богатство из других стран, как, например, делали древ-
ние греки и разные нации нового времени. Если бы я создавал новый техни-
ческий язык, я избрал бы основанием подразделения способность продуктов
сохраняться, а не их материальность. Но при употреблении терминов,
вошедших в общее употребление, надобно употреблять их так, чтобы делать
как можно меньше насилия привычному языку. Улучшение терминологии,
покупаемое насилованием принятого смысла разговорных фраз, вообще поку-
пается слишком дорого, потому что из смешения старых понятий с новыми
возникает темнота.
Потому, когда я буду говорить о богатстве в этом трактате, я буду
понимать под этим словом только так называемое материальное богатство,
а под производительным трудом только те роды деятельности, которыми
производятся полезности, воплощенные в материальных предметах. Но огра-
ничивая смысл термина этим значением, я хочу пользоваться им в полном
размере этого тесного значения и не откажу в названии производительного
такому труду, который не дает материального продукта прямым своим
результатом, если окончательным последствием этого труда бывает увели-
чение материальных продуктов. Так, я называю производительным труд,
употребленный на приобретение мануфактурной ловкости, давая ему это
название не за самую ловкость, а за производимые ею материальные про-
дукты, созданию которых существенно полезен труд обучения ремеслу.
Труд правительственных агентов, доставляющих охранение, которое тем или
другим способом необходимо доставлять промышленности для ее успешности,
должен считаться производящим даже материальное богатство, потому что
без него оно не могло бы существовать в изобилии, подобном нынешнему.
Такой труд может называться непрямо или косвенно производительным, в
противоположность труду землепашца или ткача, служащих производству
непосредственно. Сходство между ними то, что они одинаково оставляют
страну с большим богатством материальных продуктов, нежели каткое она
имела до них; они увеличивают материальное богатство или ведут к его
увеличению.
4. Непроизводительным трудом напротив того будет называться у меня
труд, не имеющий своим окончательным результатом создание материаль-
ного богатства; труд, который, в каком бы обширном размере и с каким
бы успехом ни производился, оставляет общество и, в окончательном выводе,
весь мир не богаче прежнего материальными продуктами, а напротив беднее
ими на все то количество, какое было потреблено работниками во время
занятия этим трудом. Итак, на языке политической экономии непроизводи-
тельным называется всякий труд, который кончается непосредственным
наслаждением, не увеличивая накопленного запаса постоянных средств к на-
слаждению. По определению, нами принятому, должен также считаться непро-
изводительным и труд, кончающийся произведением не мимолетной пользы,
как бы ни была она важна, если только увеличение материальных продуктов
не составляет части этой пользы. Спасение жизни друга будет производитель-
ным трудом только в том случае, если им спасен производительный работник,
производящий больше, нежели потребляет. [Человек набожный может счи-
тать спасение души услугою, гораздо более важною, нежели спасение жизни,
но он все-таки назовет миссионера или проповедника производительным ра-
ботником в том случае] если кроме религиозного учения они преподают искус-
ства цивилизованных стран, как делали в некоторых случаях миссионеры
островов Тихого океана. Напротив того, очевидно, что чем больше количе-
ство миссионеров или проповедников, содержимых нациею, тем меньше про-
дуктов остается у нее для расходования на другие предметы, между тем, как.
чем больше благоразумных расходов делает она на содержание земледельцев
54

и мануфактурных работников, занятых производством, тем больше будет
иметь она продуктов для употребления на другие предметы. При равных
обстоятельствах, в первом случае уменьшается, а во втором случае увели-
чивается запас материальных продуктов у нации.
Непроизводительный труд может быть столь же полезным, как и про-
изводительный, даже со стороны прочной выгоды; но в других случаях он
может давать только приятное ощущение, исчезающее без всяких следов;
наконец он может не давать даже и этого, а составлять безусловную растрату
труда. Как бы то ни было, но общество и человечество не богатеют, а бед-
неют от него. Все материальные продукты, потребляемые человеком, ничего
не производящим, исключаются этим потреблением из того количества мате-
риальных продуктов, которыми владела бы нация без этого потребления.
Но если нация не может богатеть от непроизводительного труда, то отдель-
ный человек может, напротив, богатеть от него. За непроизводительный труд
работник может получать от людей, пользующихся или наслаждающихся его
трудом, такое вознаграждение, которое может служить ему значительным
источником богатства. Но его выигрыш уравновешивается потерею людей,
платящих ему; быть может, они получили удовольствие, равное сделанному
ими -расходу, но они стали беднее на всю израсходованную сумму. Когда
портной делает пальто и продает его, мы имеем, во-первых, передачу платы
за пальто от покупщика портному и кроме того пальто, которого прежде
не было. Но когда приобретает вознаграждение актер, мы имеем просто
передачу платы в его кошелек из кошелька зрителя, и в вознаграждение
зрителю не остается никакого предмета богатства. Потому общество в целом
своем составе ничего не приобретает от труда актера, а теряет в форме
доходов всю ту часть богатства, которую он потребляет, сохраняя только
то, что он сберегает. Но на счет других наций нация может увеличивать
свое богатство и непроизводительным трудом, как может этим путем увели-
чивать его на счет других людей отдельный человек. Доходы итальянских
певиц, немецких гувернанток, французских танцовщиц служат источником
богатства для их отечеств, когда они возвращаются домой, сохранив часть
полученного. Маленькие греческие государства, особенно те из них, которые
были грубы и отстали от других, были рассадниками солдат, нанимаемых
восточными государями и сатрапами для ведения бесполезных и разруши-
тельных войн; они возвращались под старость в отечество с накопленными
деньгами. Они занимались непроизводительным трудом, и жалованье, ими
полученное, вместе с добычею, ими награбленною, было безвозвратною
тратою для стран, дававших его; но, не будучи увеличением богатства для
человеческого рода, оно было увеличением богатства Греции. Позднее та
же самая страна и ее колонии стали снабжать Римскую империю авантю-
ристами другого рода, под именем философов или риторов, учившими моло-
дежь высших сословий тем знаниям, которыми тогда дорожили; почти все
эти люди занимались трудом непроизводительным, но их большие доходы
служили источником богатства для их отечества. Ни одним из этих заня-
тий общее богатство человечества не увеличивалось. Услуги, оказываемые
этими людьми, если были полезны, то получались через пожертвование
части материального богатства, принадлежавшего человеческому роду; а если
они были бесполезны, то все богатство, потребленное этими людьми, тра-
тилось совершенно напрасно.
Но не один непроизводительный труд составляет растрату богатства.
Производительный труд также бывает растратою богатства, если расхо-
дуется в количестве большем, нежели каким действительно порождается
производство. Если по неискусству работников или по нерассудительности
людей, управляющих работою, производительная деятельность ведется дур-
ным образом; если фермер продолжает пахать плугом в три лошади с двумя
людьми, когда опыт показал, что довольно для плуга двух лошадей с одним
человеком, — лишний труд составляет растрату, хотя и употреблен на про-
изводство. Если принят новый процесс производства и окажется не лучше
55

или хуже прежних способов, труд, употребленный на изобретение и на
осуществление его, также растрачен, хотя употреблен на производство.
Нация может беднеть от производительного труда, если производимое им
богатство, то есть увеличение запаса полезных или приятных вещей, не
таково, чтобы страна нуждалась в нем тогда, когда оно произведено;
например, когда товар не продается, потому что произведен в количестве,
превышающем настоящую надобность, или когда спекулянты строят доки и
магазины там, где нет еще торговли. Обанкротившиеся штаты Северной
Америки сделали эту ошибку, преждевременно построив железные дороги
и каналы; не решено еще, не сделала ли Англия того же самого непропор-
циональным развитием спекуляций на железные дороги. Труд, затраченный
в ожидании отдаленной выгоды, когда огромность нужд или ограниченность
средств страны требует быстрого возврата затрат, делая страну беднее во
время его всею суммою потребления трудящихся над ним, может и в резуль-
тате оставить ее беднее того, чем она была бы, если бы искала быстрого
возвращения затрат, отлагая до будущего времени те предприятия, которые
не дают скорой выгоды.
5. Термины «производительный» и «непроизводительный» прилагаются
не к одному труду, но и к потреблению- Не все члены общества производи-
тели, но все они потребители и потребляют или производительно или непро-
изводительно. Кто ничем, ни прямо, ни косвенно не содействует производ-
ству, тот потребитель непроизводительный. Производительными потреби-
телями бывают одни только производительные работники (считая конечно
и труд надзора за производительный, подобно труду исполнения). Но даже
потребление производительных работников бывает непроизводительным
потреблением; производительные потребители могут иметь непроизводитель-
ное потребление. То, что они потребляют на поддержание или улучшение
своего здоровья, силы и своей способности к труду, или на воспитание
других производительных работников, которые заместят их, то служит
потреблением производительным Но потребление на удовольствия или на
предметы роскоши должно считаться непроизводительным, все равно, будет
ли оно производиться праздными или трудящимися людьми, потому что про-
изводство не цель его и никаким образом не может увеличиться от него. Но
из этого надобно, вероятно *, исключить известное количество удовольст-
вий, которое может быть причислено к предметам необходимости, потому
что без него труд не получал бы всей своей успешности. Производительным
потреблением надобно считать только то, которое обращено на поддержание
и увеличение общественных производительных сил, находящихся в земле,
в материалах, в количестве и качестве орудий производства и в людях, со-
ставляющих общество.
Есть предметы, которые не способны, можно сказать, к производитель-
ному потреблению. Все годичное потребление золотого шитья, апельсинов,
шампанского должно считаться непроизводительным, потому что эти вещи
не дают никакой помощи производству и не дают жизни или силе такой
поддержки, которую не могли бы с таким же успехом дать вещи менее
дорогие. Из этого можно было бы заключить, что труд, употребленный на
их производство, не должен считаться производительным в том смысле, в
каком это слово понимается экономистами. Я согласен, что труд, употребляе-
мый на производство вещей для непроизводительных потребителей, нимало
не может содействовать обогащению общества. Портной, делающий платье
человеку, не производящему ничего, сам остается производительным работ-
ником; но через несколько недель или месяцев платье изношено, а износив-
* Конечно, не «вероятно», а «наверное» надобно исключить. Если ра-
ботник подарит жене или дочери серебряные серьги, купленные за полтин-
ник или за день труда, это удовольствие наверное столько оживит и обод-
рит его, что он на долгое время становится энергичнее и усерднее к работе,
и производительность его труда наверное увеличится многими рублями от
этого потраченного На удовольствие полтинника.
56

ший его не произвел ничего на его замену, и общество тогда оказывается
точно так же не ставшим богаче от труда портного, как если бы такая же
сумма была заплачена за ложу в опере. Но тем не менее общество было
богаче от этого труда, пока платье носилось, т. е. пока общество через одного
из своих непроизводительных членов не потребило непроизводительным
образом продукт труда. Золотое шитье или апельсин отличается от этого
платья только тем, что они еще более далеки от качества вещей необходи-
мых. Итак, эти вещи составляют богатство, пока не будут потреблены.
6. Но из этого мы видим, что есть между разными родами труда разли-
чие еще более важное для общества, нежели различие между производитель-
ным и непроизводительным трудом; это разница между трудом на произво-
дительное и трудом на непроизводительное потребление, разница между тру-
дом, употребляемым на поддержание или увеличение производительных
средств страны, и трудом, не имеющим такого результата. Только часть про-
дуктов страны назначается на производительное потребление, остальная
часть служит на непроизводительное потребление производителей и на все
потребление непроизводительных классов. Предположим, что пропорция
годичного производства, обращаемого на первую из этих двух целей, состав-
ляет половину всей суммы; тогда только половина производительных работ-
ников страны занята делами, от которых зависит постоянное богатство
страны. Другая половина из года в год, из поколения в поколение занята
производством вещей, которые потребляются и исчезают без всякого ре-
зультата, и все потребление этой половины работников составляет для по-
стоянных национальных средств такую же полную потерю, как бы оно было
потреблением непроизводительным: все потребленное этими работниками
исчезает безвозвратно. Предположим, что эта вторая половина работающего
населения перестала работать и что центральное правительство или местные
округи содержали ее в праздности целый год; труд первой половины работ-
ников был бы достаточен, чтобы произвести, как производил прежде, пред-
меты необходимого потребления для нее самой и кроме того для второй
половины, а также и поддержать без уменьшения запас материалов и ору-
дий; правда, непроизводительные классы умерли бы тогда с голода или
были бы принуждены сами производить свое продовольствие, а все общество
в течение целого года имело бы только вещи первой необходимости. Но
источники производства остались бы все в целости и на следующий год не
было бы причины не произвести такой Же суммы продуктов, как если бы
и не существовал годичный интервал бездействия. А если мы предположим
наоборот, что первая половина работников прекратила на год свои обычные
занятия и вторая половина продолжала свои занятия, то в конце года
страна оказалась бы совершенно обедневшею.
Большою ошибкою было бы жалеть о том, что значительная часть годич-
ного продукта идет в богатой стране на непроизводительное потребление.
Это значило бы жалеть о том, что общество имеет много излишка за удов-
летворением первых потребностей, для употребления на свои удовольствия
и на высшие цели. Эта часть продукта служит фондом, из которого покры-
ваются все надобности общества по потребностям высшим, нежели простое
поддержание жизни; эта часть служит мерилом средств общества к наслаж-
дению и силы его совершать все те дела, цель которых состоит не в про-
изводстве. Надобно радоваться тому, что общество располагает таким боль-
шим излишком для подобных дел и что он может быть употреблен на них.
Предметом сожаления, предметом заботы об исправлении должно быть то,
что этот излишек распределяется с изумительною неравномерностью, что
большая часть его употребляется на вещи пустые и что изобильная часть
достается на долю людям, которые не возвращают за нее равномерных услуг
обществу.

ЗАМЕЧАНИЯ К ТРЕМ ПЕРВЫМ ГЛАВАМ ПЕРВОЙ КНИГИ
Гипотетический метод исследования
Мы видели уже много примеров тому, какими приемами поль-
зуется политическая эк2о4номия при решении своих задач. Эти
приемы математические . Иначе и быть не может, потому что
предмет науки — количества, подлежащие счету и мере, пони-
маемые только через вычисление и измерение. Например, спра-
шивается: полезно ли было для Англии отменение хлебных за-
конов, то есть дозволение беспошлинно ввозить иностранный
хлеб? Тотчас же вычисляется, сколько фунтов хлеба средним
числом приходилось в Англии, до отменения хлебных законов,
на потребление человеку, сколько приходится теперь; оказы-
вается, что теперь средняя цифра потребления хлеба больше, и
дело р25ешено безвозвратно: отмена хлебных законов была по-
лезна .
Цифры, доставляемые статистикою, чрезвычайно важны. Но
они часто бывают недостаточны для решения именно самых ко-
ренных вопросов, вопросов о вредном или полезном влиянии
каждого из основных элементов общественной жизни, рассмат-
риваемой со стороны материального благосостояния. Статисти-
ческий факт обыкновенно бывает явлением очень многосложным,
зависящим от действия многочисленных элементов, перепутываю-
щихся в нем своими влияниями так, что трудно бывает без осо-
бенных, облегчающих дело, способов распознать, какая роль при-
надлежит в нем известному элементу; кроме того, является во-
прос: не играет ли этот элемент иной роли в других фактах? —
надобно было бы перебрать все те факты, в произведении кото-
рых он участвует, а это очень трудно: все факты общественной
жизни так перепутаны взаимным влиянием, все элементы ее так
разветвляются своими последствиями по всем отраслям ее, что
нельзя быть уверену, приняты ли в соображение все факты, на ко-
торых отразилось действие известного элемента, не ускользнули
I
58

ли от внимания некоторые и, быть может, самые важные действия
этого элемента. Например: были ли полезны для Англии войны,
которые вела о 2н6а с Франциею в конце прошедшего и начале н ы -
нешнего века? Очень многие находят до сих пор, что они были
полезны, развили английское земледелие, английскую мануфак-
турную промышленность и торговлю. Большинству читателей та-
кое мнение, конечно, кажется нелепостью. Но в подтверждение
ему приводятся тысячи статистических данных. Разумеется,
люди, опровергающие его, также приводят против него тысячи
статистических данных. При такой многочисленности статисти-
ческих данных с обеих сторон спор запутывается до того, что
невозможно было бы принять тот или другой взгляд иначе,
как по произволу, по личному образу мыслей, словом сказать,
произносить решение по капризу, наудачу, если бы для полу-
чения точного, несомненного, бесспорного ответа не существовал
иной метод, кроме метода разбора статистических данных. Но
такой метод существует.
Этот метод состоит в том, что когда нам нужно определить
характер известного элемента, мы должны на время отлагать
в сторону запутанные задачи и приискивать такие задачи, в к о -
торых интересующий нас элемент обнаружил бы свой характер
самым несомненным образом, приискивать задачи самого про-
стейшего состава. Тогда, узнав характер занимающего нас эле-
мента, мы можем уже удобно распознать ту роль, какую играет
он и в запутанной задаче, отложенной нами до этой поры.
Например, вместо многосложной задачи: были ли войны с
Франциею в конце прошлого и начале нынешнего века по-
лезны для Англии, берется простейший вопрос, не запутанный
никакими побочными обстоятельствами: может ли война быть
полезна не для какой-нибудь шайки, а для многочисленной н а -
ции?
Теперь как же решить этот вопрос? Дело идет о выгоде, то
есть о количестве благосостояния или богатства, об уменьшении
или увеличении его, то есть о величинах, которые измеряются
цифрами. Откуда же мы возьмем цифры? Никакой исторический
факт не дает нам этих цифр в том виде, какой нам нужен, то
есть в простейшем виде, так чтобы они зависели единственно от
определяемого нами элемента, от войны; — во всяком историче-
ском факте, как в той войне, которая возбудила этот вопрос, ста-
тистические явления и цифры определялись не одним элементом
войны, а также множеством всевозможных других условий и об-
стоятельств.
Итак, из области исторических событий мы должны пере-
нестись в область отвлеченного мышления, которое вместо ста-
тистических данных, представляемых историею, действует над
отвлеченными цифрами, значение которых условно и которые н а -
значаются просто по удобству.
59

Например, оно поступает так.
Предположим, что общество имеет 5 000 человек населения,
в том числе 1 000 взрослых мужчин, трудом которых содержится
все общество. Предположим, что 200 из них пошли на войну.
Спрашивается, каково экономическое отношение этой войны к
обществу? Увеличила или уменьшила она благосостояние об-
щества?
Лишь только мы произвели такое простейшее построение во-
проса, решение становится столь просто и бесспорно, что может
быть очень легко отыскано каждым и не может быть опроверг-
нуто никем и ничем.
Каждый, кто умеет производить умножение и деление, не
задумавшись, скажет: до войны каждому работнику приходилось
содержать пять человек, а во время войны, когда 200 работников
отвлечены от труда, осталось 800 работников; они должны со-
держать себя, 4 000 человек остального населения и кроме того
еще 200 бывших работников, пошедших на войну, всего 5 000 ч е -
ловек; стало быть, каждому приходится содержать 6,25 человек
(иначе говоря, прежде 100 работников содержали 500 человек,
теперь содержат 625 человек), — ясно, что положение работни-
ков стало тяжелее и что остальные члены общества не могут
быть содержимы в прежнем изобилии. Ясно, что война вредна
для благосостояния общества.
Читатель видит, что абсолютной величине цифр не припи-
сывается тут никакой важности: важность только в том, увели-
чилась или уменьшилась известная пропорция от перемены в
цифре того элемента, характер которого мы хотим узнать. Больше
будет или меньше будет, вот все, что нам нужно знать, чему мы
придаем важность. Если выходит «больше», оно все-таки ос-
танется «больше», какие бы цифры мы ни взяли, а если выхо-
дит «меньше», то все-таки выйдет «меньше», какие бы цифры мы
ни взяли.
Например, положим, что в обществе не 5 000, а 600 000 ч е л о -
век; положим, что в нем не 1 0 0 0 , а 150 000 работников; п о л о -
жим, что на войну пошли не 200 человек, а 50 000 человек, вывод
будет все тот же.
До войны работник содержал 4 человек; во время войны
оставалось из 150 000 человек работников только 100 000; стало
быть, каждому приходится содержать по 6 человек. То же самое,
что и прежде: работникам стало тяжелее прежнего, а всему н а -
селению общества хуже прежнего.
Мы видим также, что в какой именно пропорции стало хуже,
это уже зависит от величины взятых нами цифр; они брались
нами предположительно, потому мы и не придавали важности
точной величине пропорции. Но мы видим также, что чем боль-
шая пропорция людей посылается на войну, тем больше вред,
приносимый войною обществу, и потому говорим: убыточность
60

войны для общества прямо пропорциональна числу людей,
идущих на войну.
Эти выводы сохраняют своею совершенную беспорность, пол-
ную математическую достоверность, хотя цифры брались нами
просто «по предположению», просто сопровождались словом
«предположим».
По этому термину, «предположение», «гипотеза», самый м е -
тод называется гипотетическим.
Возвращаемся теперь к частному, фактическому вопросу,
на время отложенному нами: полезна ли была для Англии война
с Франциею в конце прошлого и начале нынешнего века? — мы
видим, что он уже разрешен, что он допускает одно только р е -
шение: если война вообще не может быть полезна, если от нее
всегда вообще беднеет общество, то, конечно, и ряд войн, о к о -
тором мы говорим, был вреден для Англии.
В этом общем смысле политико-экономические вопросы р е -
шаются посредством гипотетического метода с математическою
достоверностью, лишь бы только были поставлены правильно,
лишь бы только обращены были в уравнения верным образом.
Решение получается в словах «увеличивается» и «уменьшается»,
то есть «польза» и «вред», «выгода» и «убыток».
Иное дело, если мы хотим узнать, как именно велико было
вредное или полезное действие определенного нами элемента на
данное общество в данном случае, как именно велик был вред,
нанесенный Англии войнами с Франциею в конце прошлого и
начале нынешнего столетия. Это уже дело истории и статистики;
они должны отвечать на него своими не гипотетическими, а по-
ложительными рассказами и цифрами. Трактат, нами перево-
димый, занимается почти исключительно вопросами в самом об-
щем их виде; потому к помощи истории и статистики нам реже
понадобится прибегать, нежели к гипотетическому методу. Но
как надобно думать о тех случаях, когда на общее решение в о -
проса, находимое гипотетическим способом, возражают фактами
и цифрами, относящимися к одному или нескольким отдельным
событиям, когда, например, на решение «война убыточна» воз-
ражают цифрами о развитии английской торговли и промышлен-
ности во время войн с Франциею при республике и Наполеоне?
Если эти цифры достоверны, то естественно является надобность
проверить, могут ли они считаться следствиями того элемента,
действию которого приписываются, или произведены были влия-
нием других элементов. В результате мы всегда находим, что
это так, что если при существовании известного элемента были
в обществе факты, противоречившие общему характеру его, най-
денному нами посредством гипотетического метода, то они про-
изводились действием других, противоположных ему элементов,
которые могли даже пересиливать его влияние, но которых дей-
ствие ослаблялось его влиянием.
61

Имея математический характер, гипотетический метод в сущ-
ности всегда действует цифрами; но часто уравнения, состав-
ляемые по его правилам, так немногосложны, что писатель пре-
доставляет самому читателю вообразить в своем уме какие-
нибудь цифры, а сам ограничивается только неопределенными сло-
вами «больше» и «меньше». Например: чем больше пропорция
работников или взрослых мужчин в числе населения, тем благо-
состояние общества значительнее. Если подобные соображения
относить, как и следует, к гипотетическому методу, мы увидим,
что решительно вся политическая экономия развивается его по-
мощью. Конечно, такие неопределенные выражения, такие ко-
роткие доводы читаются легче, нежели те несколько длинные
расчеты, в которых действительно выставляются цифры. Если
в наших замечаниях будет довольно много расчетов и цифр,
это происходит не от того, чтобы мы не понимали утомитель-
ности их для читателя; но мы обращаем внимание читателя на
такие вопросы, которые слишком многими писателями решались
ошибочно, фальшивое мнение о которых сильно распространено.
Говорить о них только неопределенными словами «много» и
«мало», «больше» и «меньше» было бы неудовлетворительно; а
выводы из их правильного решения так важны, что заслуживают
употребления некоторой напряженной внимательности при их
исследовании.
II
Выгодное и убыточное для общества производство
и потребление
Мы видели, что труд бывает производительный или непроиз-
водительный, потребление бывает производительное или непро-
изводительное. Следуя Адаму Смиту и Рикардо, Милль отно-
сит к непроизводительному труду многие роды занятий, кото-
рые французскими экономистами, и в том числе Сэ, обыкно-
венно причисляются к труду производительному. После разъ-
яснений Милля не остается никакого сомнения, что француз-
ские экономисты обольщают себя в этом случае грубыми на-
тяжками; откуда же явилось в них расположение придумывать
софизмы в опровержение вывода, очень ясно сделанного еще
Адамом Смитом? Сэ сам объясняет эту причину: слово не-
производительность набрасывает какую-то дурную тень на те
роды занятий, к которым относится. Милль говорит, что не-
производительность не мешает многим занятиям быть очень по-
чтенными и полезными. Но Сэ сам знал, что они почтенны и
полезны; именно потому он и старался избавить их от имени
непроизводительных. Из такого разноречия мыслителей, ду-
мающих в сущности одинаково, мы должны заключить, что
есть в самом поставлении вопроса какая-нибудь неясность. Ко-
нечно, труд Гаррика и Кина, превосходно передававших Шек-
62

спира, гораздо выше, нежели труд полуграмотного писаря, бес-
толково читающего перед сельскими старшинами предписание
волостного правления; но почему же труд писаря не нуждается
ни в каких доказательствах своей полезности для общества, а
труды Гаррика и Кина показались французским экономистам
нуждающимися в защите посредством натянутых объяснений?
Почему в слове «непроизводительный» лежит какое-то порица-
ние, несмотря на высокое достоинство некоторых родов не-
производительного труда?
Для этого надобно нам вникнуть в распределение сил обще-
ства между разными занятиями, в отношение этих занятий к
потребностям общества.
Предположим, что общество состоит из 4 000 человек, из
числа которых 1 000 человек — взрослые мужчины, трудом ко-
торых должно содержаться все общество. Положим, что сред-
ним числом нужно по 2 четверти хлеба в год на человека. По-
ложим, что каждый работник, занимаясь земледелием половину
года или 150 рабочих дней, производит 20 четвертей. В таком
случае нужно на производство 8 000 четвертей 400 человек, за-
нимающихся производством в течение половины года, или, что
то же, будет занято число дней, равное годичному труду
200 работников. Положим, что на производство других съест-
ных припасов, нужных для доставления здоровой и разнооб-
разной пищи (мясо, молоко, овощи) нужно столько же вре-
мени, или годичный труд также 200 работников. Положим, что
столько же труда (200) нужно на изготовление и поправку жи-
лищ и на заготовление топлива; столько же на изготовление удов-
летворительной одежды и мелких хозяйственных надобностей пер-
вой необходимости. Это все труд, прямо обращенный на предметы
надобности. Кроме того, нужно известное количество непрямого
производительного труда на поддержание этого прямого труда.
Положим, что на охранение нужно 50 работников, и на другие
роды непрямого труда (приготовление инструментов и проч.)
столько же. Это все труд, обращенный на производство пред-
метов первой надобности; итак, мы имеем, что обществу нужно
следующее число годичных единиц труда (или следующее число
годичных работников, считая по 300 рабочих дней на человека)
для изготовления предметов первой необходимости в количе-
стве, удовлетворяющем надобности всего общества:
Производство хлеба 200 работников
» других съестных припасов . . . . 200 »
» жилищ и топлива 200 »
» одежды и остальных надобностей . 200 »
Охранение общества и продуктов . . 50 »
Другие роды не прямого производ. труда . . . 50 »
И т о г о . . . 900 работников
63

Итак, на все другие занятия, кроме занятий по производ-
ству предметов первой надобности, остается 100 единиц труда
или 100 взрослых мужчин.
Теперь, вместо того чтобы начинать расчет с надлежащего
начала, с мысли о хлебе и других первых надобностях,— вместо
того, чтобы оставлять на другие занятия только то количество
времени или людей, какое остается избыточным по удовлетво-
рении первых надобностей, мы попробуем повернуть дело за-
дом наперед и прежде всего подумаем о том, какие вещи при-
ятны, какие наслаждения возвышенны, и назначим прежде
всего труд на них.
Нам нужен 1) театр; на него нужен труд 20 человек. Нам
нужны 2) концерты, — тоже 20 человек. Нужны 3) бронзовые
украшения, — тоже 20 человек. Нужны 4) золотое шитье;
5) шелковые обои и занавеси; 6) нужны разные другие изде-
лия того же сорта; на каждый предмет по 20 работников, всего
120 работников. Но это все для глаз и слуха, а неужели не по-
думать о желудке? Нам нужны гастрономические кушанья, п о -
ложим на них хотя 40 работников, — право, это очень уме-
ренно; нужны тонкие вина — еще 40 человек; итого на гастро-
номические наслаждения 80 и на другие предметы роскоши
120 человек, всего 200 работников.
Ясно, что на предметы первой надобности остается только
800 работников вместо 900, которые были бы нужны для про-
изводства их в достаточном количестве. Ясно, что на многих
членов общества будет недоставать этих предметов и что
явится гораздо больше поводов развиваться воровству и дру-
гим нарушениям тишины и собственности. На охранение обще-
ства от этих покушений нужно больше труда; вместо прежних
50 работников нужно на это 100. В каком же виде будет пря-
мое производство предметов первой необходимости?
Всего остается, за вычетом этих 200 работников по пред-
метам роскоши, 100 по охранению и 50 по непрямому производ-
ству других разрядов, на прямое производство предметов пер-
вой надобности 650 человек, вместо того, что надобно их 800.
Что тогда будет? Без хлеба жить нельзя, уменьшение по
производству пищи падет главным образом не на него, а на
мясо, овощи и т. д. Но можно и хлеба есть несколько меньше;
таким образом, на производство его можно вместо 200 работ-
ников употребить 175 человек: тогда его будет производиться
7 000 четвертей.
Остается на другие съестные продукты, жилища, топливо,
одежду и проч. вместо прежних 600 работников только 475.
Мяса и других съестных припасов можно производить гораздо
меньше, ведь это прихоти, довольно и одного хлеба; вместо
200 работников положим на это 125. Тогда на жилища и топ-
ливо останется 175, на одежду тоже 175.
64

Мы видим, что и в пище, и в одежде, и в жилищах, и во
всех других предметах первой надобности очень многие члены
общества будут иметь очень сильный недостаток.
Отчего этот недостаток? Оттого ли, что занятия, которыми
поглощено время 200 работников, не полезны сами по себе и не
возвышенны? Это все равно. Некоторые из них, например, за-
нятия поваров и бронзовщиков, не имеют в себе ничего особенно
возвышенного. Но другие очень почтенны или возвышенны:
в числе этих 200 работников есть великие живописцы, прево-
сходные музыканты, гениальные художники всякого рода. Это
все равно. Все равно, чем бы ни занимались эти 200 человек, они
занимаются не производством предметов первой необходимости,
между тем как обществу недостает предметов первой необходи-
мости. Нужда общества происходит не оттого, чтобы их занятия
сами по себе были менее хороши, нежели хлебопашество
или шитье мужицких сапог, — нет, просто оттого, что этих лю-
дей 200 человек, между тем как общество без вреда для себя
могло бы отделить на их занятия только 100 человек.
Действительно ли в каком-нибудь обществе существует такая
непропорциональность между числом рук, занятых производством
предметов роскоши или трудом непроизводительным, и количе-
ством рук, какое нужно было бы для производства предметов
первой надобности, показать это уже дело статистики. Но поли-
тическая экономия говорит, что если в каком-либо обществе
существует труд непроизводительный и труд, обращенный на
производство предметов роскоши при недостатке предметов пер-
вой необходимости, то общество это страждет от нерасчетли-
вого, несообразного с его потребностями и средствами распре-
деления рук между родами занятий.
Сравнивая два примера, нами приведенные, мы можем в и -
деть, отчего происходит эта несообразность. В первом случае мы
начинали распределение по потребностям низшим; на высшие
оставался у нас только излишек за удовлетворением низших. Во
втором начинали с удовлетворения высших, а на низшие оста-
вили только то, чему случилось остаться.
Которое из двух оснований распределения вообще лучше
для общества, это каждый может решать по-своему; при нынеш-
нем еще неудовлетворительном состоянии многих отраслей нрав-
ственных наук существует возможность говорить, что лучше лю-
боваться на картины Рафаэля, нежели иметь здоровую пищу.
Надобно, впрочем, сказать, что нынешний образ мыслей нерас-
положен к подобным воззрениям. Ныне вообще полагают, что
бедность мешает развитию достойной человека жизни, что выс-
шие наслаждения становятся доступны человеку только по
удовлетворении низших потребностей, что например, филосо-
фиею или астрономиею можно с успехом и удовольствием зани-
маться только при некоторой свободе от материальных лише-
65

ний; из этого следовало бы, что даже тот, кому интересы искус-
ства, отвлеченной науки, живописи или ваяния, филологии или
археологии, театра или поэзии более милы, нежели материальное
благосостояние общества, — даже и тот был бы должен нахо-
дить лучшим такое распределение занятий, основанием которому
служили бы материальные потребности человека, потому что при
материальном благосостоянии общества наука и искусство дол-
жны развиваться успешнее, нежели тогда, когда материальные
потребности не удовлетворены. Сообразно такому образу мыслей
можно полагать, что если у всех 100 человек, составляющих из-
вестное общество, есть изобилие и досуг хотя по воскресениям,
а нет между ними ни одного человека, называющегося актером,
то все-таки спектакли будут у них многочисленнее и лучше, н е -
жели в обществе, где есть 20 актеров и 60 бедняков, затупленных
лишениями. Лишь бы люди получили материальное благосостоя-
ние, а за театром остановки у них не будет. Напротив, самый
театр будет плох и фальшиво-искусствен, если из-за любви
к нему мы водворим в массе общества бедность и невежество,
потому что вся общественная жизнь получит тогда жалкое н а -
правление. Масса может быть презираема; но состояние и раз-
витие всех классов общества зависит от состояния массы: ее н е -
вежество отражается и на ученых, ее пошлость — и на светских
людях, ее страдания — и на людях, изобилующих всем. Разви-
тие наук, искусств, нравственности и всех других совершенств
всегда бывает прямо пропорционально материальному благосо-
стоянию массы.
Справедлив ли такой взгляд, предоставляем судить каждому,
как ему угодно. Разбор этих вопросов принадлежит не полити-
ческой экономии, мы коснулись их только потому, что против
мыслителей, говорящих о выгодности распределения занятий
сообразно с материальными нуждами общества, часто слышится
упрек, будто бы системы этих мыслителей враждебны всему воз-
вышенному, поэтическому, прекрасному; будто бы они хотят от-
бить голову Аполлона 2Б7 ельведерского, чтобы сделать ее горш-
ком для варения каши . Этому могут верить только люди, не
знакомые с ними. Напротив, забота о материальном благосостоя-
нии массы служит, по их мнению, вернейшим средством к разви-
тию всех высших благ, которыми может дорожить человек.
Правда ли это?—ответа надобно искать не в нашей специаль-
ной науке, не в политической экономии, а в психологии. Можно
только полагать, что одна наука не будет противоречить другой.
А политическая экономия вся основана на мнении, что матери-
альное благосостояние служит не препятствием, а условием для
всякого высшего развития.
Впрочем, как бы то ни было, не подлежит спору тот прин-
цип, что отвлечение излишнего числа рук от производства пер-
вых надобностей к другим занятиям служит источником не-
66

достатка в предметах первой надобности. Масса не знает этой
истины теоретическим образом, но чувствует на себе ее практиче-
ские последствия. В Англии общество спокойно, и потому там
очень можно воображать удовлетворительными те рекомендации,
каких заслуживают многие отрасли непроизводительного труда
по своему внутреннему достоинству, независимо от соображений
о том, удобно ли для общества отделять слишком большое число
работников для этих прекрасных занятий, не дающих в резуль-
тате ни пшеницы, ни сукна. Во Франции поло2ж8 ение дел не та-
ково. С конца прошлого века масса волнуется , спрашивая, за-
чем она бедна, и ежеминутно угрожая переворотом, в надежде,
что переворот истребит бедность. Она чувствует, и ее представи-
тели говорят, что обществу нужно большее количество продук-
тов первой необходимости. Весь труд с этой точки зрения де-
лится на две половины: часть его обращена на производство
предметов первой необходимости, другая часть — на занятия
иного рода. Весь непроизводительный труд принадлежит ко вто-
рой половине и составляет самую заметную, хотя, быть может,
не самую огромную долю ее. Под влиянием господствующей
мысли легко было перенести название непроизводительного труда
на всю вторую половину его и обратить в упрек и в унижение имя
непроизводительного труда для всех занятий, не удовлетворяю-
щих первым потребностям, хотя многие из них и не могут быть
названы непроизводительными по господствующей терминоло-
гии, а другие сами по себе очень почтенны. Французские эконо-
мисты, не заметив настоящего основания популярности и унизи-
тельности термина «непроизводительный», вообразили, что м о -
гут восстановить репутацию милых им занятий, если докажут,
что их должно называть производительными по смыслу ученой
терминологии, хотя дело относилось вовсе не к ней. Отсюда их
усилие доказать, что должны называться производительными те
занятия, за которыми Адам Смит не признал этого имени. Уси-
лия эти неудачны; но если б и были удачными, не принесли бы
пользы, потому что дело не в названиях занятий, а в несообраз-
ности распределения рабочих рук между разными занятиями с
потребностями общества.
Милль, как человек, считающий свое общество безопасным
от потрясений, остается холоден к этому вопросу о производи-
тельном и непроизводительном труде, поставленному в самом
деле не точно, но скрывающему в своей основе требование, чтобы
количество предметов роскоши, производимых нациею, было со-
образно с ее потребностями уменьшено, для увеличения произ-
водства предметов первой необходимости.
Но он справедливо замечает великую важность другого по-
добного различения, — различения между производительным и
непроизводительным потреблением. Начало пятого параграфа
и особенно начало шестого параграфа в 3-й главе его 1 книги
5* 67

превосходно. О второй половине шестого параграфа мы будем
говорить ниже, а теперь, припоминая все, сказанное Миллем
о различных родах труда и потребления, сообразим с ними сде-
ланные нами замечания, которые не заключают в себе ровно н и -
чего противного ни Миллю, ни Рикардо, ни Мальтусу, ни Адаму
Смиту, напротив, совершенно сообразны с их основными поня-
тиями и выведены по методе, которой следовали все эти мысли-
тели, так что едва ли найдется в наших словах мысль, которая
не была бы выражена и каждым из них.
Результаты этого соображения будут:
С точки зрения настоятельнейшей потребности общества, по-
требности в увеличении количества продуктов первой надобно-
сти, основание к различению труда на производительный и н е -
производительный не имеет важности (это говорит сам Милль).
Оно с этой точки зрения представляется несоответствующим
практической цели экономических изысканий и неудобным в те-
оретическом отношении, потому что разделяет на разные раз-
ряды те роды труда, существенный характер которых одинаков,
и соединяет в один разряд роды труда, не имеющие между со-
бою по существенному назначению ничего общего. Например,
труд живописца или скульптора по этому делению будет назы-
ваться производительным только оттого, что картина и статуя —
вещи прочные и материальные, а труд актера и музыканта —
непроизводительным; между тем, по всем коренным, важным для
общества признакам все эти люди и их произведения состав-
ляют один разряд. Напротив, в один разряд с живописцем и
скульптором ставятся землекоп и водовоз. Что общего между
этими людьми и трудами их?
Напротив, очень важно с точки зрения практических потреб-
ностей общества и очень логично в теоретическом отношении
разделение потребления на производительное и непроизводи-
тельное.
Основания этих классификаций, употребляющих один и тот
же термин, совершенно различны: в труде основанием прини-
мается внешний случайный признак, материальность или долго-
вечность продукта; в потреблении — назначение, смысл, эконо-
мическая роль того или другого потребления.
Ясно, что для приведения этих двух классификаций смитов-
ской теории в гармонию друг с другом надобно принять для од-
ного из двух делений основание, одинакое с другим. Логика
и практическая важность заставляют отдать предпочтение ос-
нованию, которое принимается этою теориею для классификации
потребления.
Признаком производительного потребления служит то, что
оно имеет своею целью увеличение средств к производству,
служит источником нового производства; признаком производи-
тельного труда также должно принять то, что его продукты слу-
68

жат источником нового производства, имеют своею целью увели-
чение средств к производству.
Когда мы писали статью «Капитал и труд», мы, не желая
увеличивать объем ее, не захотели вводить новой терминологии,
чтобы не тратить места на объяснение надобности в ней; изме-
няя основание классификации труда, мы оставили прежние
термины для обозначения разрядов.
Но, по справедливому замечанию Милля, старому термину
опасно давать новое значение, потому что иначе произойдет
спутанность понятий между новым и старым значением; лучше
давать новый термин для нового понятия. Мы полагаем, что
удобнее будет приискать для классификации труда и потреб-
ления новый термин.
Нам кажется, что сущности дела хорошо соответствуют слова
«выгодный» и «убыточный». Мы думаем постоянно пользоваться
ими.
Чья выгода тут разумеется? Наука говорит о нации, об об-
ществе, о человеческом роде. Потому выгоду и убыточность н а -
добно расссчитывать по делам общества, нации, человеческого
рода. О какой именно выгоде надобно говорить? В политиче-
ской экономии, занимающейся исследованием условий материаль-
ного благосостояния, конечно, о выгоде для материального бла-
госостояния.
Путь к увеличению материального благосостояния — произ-
водство; потому выгодно то, что ведет к увеличению производ-
ства; таким образом классификация по принимаемой нами терми-
нологии совершенно совпадает для потребления с тою, какую
принимает Милль по прежней терминологии.
Но разные роды труда распределятся по новой классифика-
ции далеко не так, как по прежней.
Некоторые роды труда имеют характер абсолютно выгодный.
Например, хлебопашество и вообще всякий труд, обращенный
на производство предметов первой необходимости, также труд
воспитания и образования, потому что от этих трудов материаль-
ное благосостояние общества непременно и во всяком случае уве-
личивается.
О других родах надобно сказать, что они имеют характер
абсолютно убыточный. Таково, например, всякое занятие, уни-
чтожающее телесные, умственные или нравственные силы в лю-
дях, потому что этим уменьшается один из факторов материаль-
ного благосостояния. Такова, например, война.
Но, кроме того, есть обширный класс занятий, которые могут
быть выгодны или убыточны для общества, смотря по тому, к а -
кой степени материального благосостояния оно достигло и к а -
ков размер средств, которыми оно располагает. Например, труд,
употребляемый на тканье тонкого сукна в обществе, которое не
имеет достаточного количества простого сукна, был бы убыточен,
69

потому что общество, как видно, не располагает еще такими
обильными средствами производства, чтобы могло, без уменьше-
ния своего материального благосостояния, тратить на произ-
водство сукна больше средств, больше труда, нежели сколько
нужно для выделки простого сукна, а выделка тонкого сукна
берет больше труда, поглощает больше средств, нежели выделка
простого. Но когда с увеличением средств производства, обще-
ство достаточно снабдит себя простым сукном и будет иметь
излишек времени, оно может без убытка для себя употребить
этот излишек на то, чтобы выделывать сукно более тонкое.
Этот разряд труда и продуктов особенно интересен, и сам по
себе, и по спорам, которые он возбуждает.
Сам по себе он интересен в том отношении, что каждый род
и каждый сорт принадлежащих к нему продуктов требует осо-
бенного рассмотрения, и притом в каждую данную эпоху эконо-
мического развития в каждом обществе: тут нет никаких непо-
движных признаков, как в первых двух разрядах с абсолютными
качествами выгодности и убыточности; напротив, тут все зави-
сит от отношений данного труда и продукта к данным средствам
общества. Это то же самое, что вопрос о расчетливости извест-
ного расхода для индивидуума: что расчетливо и умно для од-
ного человека, с одними средствами, то расточительно и безрас-
судно для другого человека, с другими средствами, было бы рас-
сточительностью, безрассудством и в первом, когда бы у него
были не те средства. Богатый негоциант делает очень умно, когда
покупает карету на лежачих рессорах и пару отличных лошадей;
было бы даже нерасчетливо ему ездить на дрянном извозчике —
лишний час, выигранный им каждый день от быстрой езды, дает
ему в год выигрыш на сумму вдесятеро большую истраченной
на отличных лошадей и экипаж, потому что каждый час, в ы -
игранный им для дел, дает ему выигрыш в сотнях и в тысячах
рублей. Но глупо было бы заводить карету человеку, имеющему
всего 1 000 рублей дохода: он в своей карете насиделся бы го-
лоден, и она скоро отвезла бы его в долговую тюрьму.
Точно то же и для разных экономических обществ. Все ли
в этом обществе едят пшеничный хлеб? Все ли имеют на столе
мясо, когда захотят? Если все, общество может употребить из-
лишек своих средств на приобретение спаржи зимою. Все ли
жилища в этом обществе снабжены порядочною мебелью? Если
все, оно может выделывать бронзовые украшения. Зимняя
спаржа и бронза — вещи прекрасные и очень приличные ему.
Но если нет, если оно не развило в такой мере своих произво-
дительных сил, то спаржа зимою и бронза для него преждевре-
менны: piu tardi, как говорит маэстро Лазарев, 2а9втор знамени-
той симфонии, разыгрываемой на бомбардонах ; повремените
кушать десерт, пока еще нет у вас на столе супа: десерт хорош
только после нескольких сытных блюд.
70

Внешним образом этот разряд продуктов и занятий, в ы -
годность или убыточность которых зависит от состояния обще-
ства, интересен потому, что к нему принадлежат так называе-
мые предметы роскоши, о вреде, или безвредности, или даже
пользе которых было очень много споров. Мы полагаем, что ч и -
татель не нуждается в доказательствах вредного влияния рос-
коши на общественное благосостояние. Но он видит также, что
принадлежность известной вещи к предметам роскоши или к
предметам простого, полезного удобства, или даже к предметам
необходимости — дело, зависящее от времени. Иметь в своем
личном распоряжении обширную равнину или рощу, чтобы охо-
титься в ней — для дикаря предмет первой необходимости, а в
Англии предмет роскоши. Иметь при своем жилище обширный,
ему одному принадлежащий двор — для русского поселянина
предмет первой необходимости, а для жителя Петербурга, тем
более для жителя большого западного города — предмет рос-
коши. Наоборот, иметь несколько стульев для западного евро-
пейца предмет первой необходимости, а для кочевого киргиза —
предмет роскоши. Мы видим, что принадлежность известной
вещи к тому или другому разряду зависит не от внутренних ее
качеств, а только от того, какое количество труда требуется в
данном месте, в данное время для ее приобретения или каким ко-
личеством выгод надобно жертвовать для ее получения или со-
хранения. В стране, населенной только еще охотничьим племе-
нем, огромные пространства леса почти никому не нужны и почти
ни на что не годятся, кроме охоты. Дикарь, нуждающийся в
нескольких десятках или сотнях десятин леса, не отнимает их
своею охотою ни у какого другого общественного или частного
употребления. Ни целое общество, ни кто из отдельных людей в
этом обществе не лишается через это средств к труду, сущест-
вующему в том обществе. Напротив, каждая десятина, занятая
охотничьим парком в Англии, отнимает значительное количество
места у земледельческого или какого-нибудь другого труда, бо-
лее выгодного для Англии, нежели охота. Владелец охотничьего
парка жертвует для охоты значительною суммою более полезных
вещей, которые могли бы производиться этим местом. Мест-
ность, занятая парком, не приносит выгоды обществу, но не по-
теряла способности приносить ее земледельческими продуктами
при другом употреблении. Потому, хотя она не приносит в ы -
годы обществу, но сохраняет высокую меновую ценность, вели-
чина которой равняется размеру тех выгод, какие могли бы
приносить земледельческие продукты этого пространства земли.
Высокая меновая ценность составляет признак всех предметов
роскоши; но по одному этому признаку еще нельзя решить, что
известная вещь составляет предмет роскоши: есть вещи первой
необходимости, имеющие высокую меновую ценность. Напри-
мер, платина совершенно необходима для некоторых технических
71

аппаратов, употребляемых в фабричном деле, или алмаз (необхо-
дим для резания стекла, то есть для доставления нужного вида
такому продукту, который в нашем обществе составляет предмет
первой необходимости. То количество платины и алмаза, какое
нужно на эти вещи и какое действительно употребляется на них,
должно считаться в нашем европейском обществе 30предметом т а -
кой же первой необходимости, как пилы, терпуги , железо, де-
рево и другие инструменты или материалы для инструментов.
Но остальное количество платины и алмаза, обращаемое на укра-
шения, каждый называет предметом роскоши. Почему же это
так? Не собственно по высокой меновой цене этих продуктов:
платина, идущая на химический тигель, имеет точно такую же
меновую ценность, как платина, идущая на фермуар или брошку.
Нет, сущность дела зависит не только от того, что платина или
алмаз, идущие на украшение, имеют высокую меновую цен-
ность, а собственно от того, что они в этом случае идут на та-
кое употребление, которому с равным или даже с большим внут-
ренним успехом могут соответствовать другие предметы, добы-
ваемые гораздо меньшим количеством труда. Например,
брильянтовый убор на волосах вовсе не придает им большей кра-
соты, нежели какой-нибудь простой убор из полевых цветов или
каких-нибудь цветных бус. В этом согласны все живописцы и
люди с тонким вкусом. Разница тут не в красоте убора, или ско-
рее эта разница в красоте убора клонится на сторону простых
цветов. Разница просто в дороговизне убора, то есть в том, что
убор из цветов не свидетельствует, а брильянтовый убор свиде-
тельствует, что лицо, имеющее такой убор, превосходит богат-
ством другие лица, не имеющие такого убора. Таким образом
брильянтовый убор нужен не для того, чтобы удовлетворять су-
щественному назначению убора, не для того, чтобы придавать
красивость фигуре человека, а только для того, чтобы удовлет-
ворять чувству тщеславия. Таково существенное свойство всех
предметов роскоши.
Предметы роскоши существуют собственно только для удов-
летворения чувству тщеславия. Хорошо ли само по себе это
чувство, имеет ли оно право на удовлетворение в обществе р а -
зумных людей и даже такова ли его натура, чтобы оно могло до-
стигать действительного удовлетворения себе, — это вопросы,
решением которых занимаются психология и нравственная фило-
софия, а не политическая экономия. Что нравственная филосо-
фия не признает права на удовлетворение за чувством тщесла-
вия, это каждому известно. В прибавление к этому надобно ска-
зать, что психология причисляет чувство тщеславия к тем чув-
ствам, которые возникают из патологического состояния души,
которые, принадлежа к душевным болезням, не могут находить
себе реального и прочного удовлетворения и должны быть пред-
метом лечения, а не поощрения, или хотя бы равнодушного не-
72

вмешательства. Доказательств этого читатель должен искать в
психологии, а мы можем представить здесь только результат ее
изысканий.. Политическая экономия смотрит на роскошь только
со стороны ее отношений к материальному благосостоянию об-
щества и находит, что она убыточна для общества, имея свою
сущность в том, что предмет, хорошо удовлетворяющий извест-
ному назначению и производимый небольшим количеством
труда, отвергается и заменяется для удовлетворения чувству
тщеславия другим предметом, который специальному своему на-
значению удовлетворяет не лучше или даже гораздо хуже отвер-
гаемого предмета, но стоит обществу гораздо большего количе-
ства труда. Весь этот излишек труда составляет нерасчетливую
растрату его или убыток для общества.
Что такое предмет роскоши, можно пояснить следующим
сравнением. Из Петербурга в Москву можно приехать бесчис-
ленным множеством разных путей. Из них самый прямой и
удобный железная дорога. Но проехать по ней стоит всего только
от 15 до 25 рублей. Если вы думаете ехать из Петербурга в
Москву за каким-нибудь делом, полезным для общества или
хотя лично для вас, вы поедете по этому пути и будете очень
рады его дешевизне. Но, быть может, вы хотите, чтобы это п у -
тешествие не служило удовлетворением какой-нибудь надоб-
ности, а просто средством для вас показать, что вы располагаете
огромным богатством. В таком случае вы можете ехать в Москву
по прежнему шоссе в великолепной карете, — это будет гораздо
дороже и эффектнее, хотя в сущности будет для вас самих го-
раздо менее удобно. Вы можете достичь Москвы способом еще
более эффектным: купите себе яхту, поезжайте кругом Ев-
ропы, потом, проехав Дарданеллы, поднимайтесь вверх по
Днепру, потом поставьте вашу яхту на колеса, как делал Олег
под Царьградом, впрягите в нее две сотни пар волов, и они до-
везут вас до Москвы на яхте. Если вы сделаете это, о вас будет
говорить целая Европа, и все глупцы в целой Европе будут
удивляться вашему богатству, потому что человек посредственного
состояния никак не в силах выкинуть такую штуку. Каждый пред-
мет роскоши есть своего рода маленькая или большая яхта для
поездки из Петербурга в Москву способом, недоступным для обы-
кновенных людей. Политическая экономия называет путешествия
подобного рода безрассудством, убыточным для общества, кото-
рое принуждено тратить свой труд не на какую-нибудь рассуди-
тельную надобность, а просто на удовлетворение тщеславию
лица, приобретающего предмет роскоши.
Во всем этом этюде мы не сказали ровно ничего противного
принципам той теории, которая основана Адамом Смитом. Вер-
ность наша ее духу (простирается до того, что из всех изложен-
ных нами мыслей не найдется решительно ни одной, которая не
была бы высказана и самими Адамом Смитом и теми его учени-
73

ками, кот3о1рые содействовали развитию его теории, Мальтусом и
Рикардо . О том, что нет в наших словах ничего противного м ы -
слям Милля, может судить сам читатель. Мы берем те самые
основания подразделений, какие даются Миллем; мы находим, что
каждое из определений, соответствующих этим основаниям, само
по себе верно и удовлетворительно. Мы заметили только, что н е к о -
торые из оснований классификации очень важны, например то,
по которому потребление делится на производительное и непро-
изводительное; заметили также, что основания других класси-
фикаций не столь важны, например то, по которому производи-
тельный труд различается от непроизводительного. Но все это
говорит и сам Милль, мы только повторяем его слова. Что ж но-
вого в наших мыслях? Мы думаем, что нового в самых мыслях
нет ровно ничего.
Но мы настаиваем на том, чтобы те основания классифика-
ции, которые в самой теории Адама Смита признаются наи-
более важными, были поставлены на такое место, которого за-
служивают по важности, признаваемой за ними самою теориею
Смита. Она говорит: «это понятие чрезвычайно важно», и между
тем упоминает о нем только мимоходом, не заботясь о том, чтобы
дать ему развитие, соответствующее его важности; мы стараемся
восполнить этот недостаток, происшедший у Адама Смита
просто от невнимательности, просто оттого, что в эпоху, когда
он писал, (внимание общества было поглощено не теми поняти-
ями, которые оказались важными по исследованиям самого
Смита и которых не мог он развить с надлежащей полнотою
только потому, что трудно мыслителю долго останавливаться на
предметах, на которых еще не находит нужным останавливаться
окружающее его общество. Теперь положение общества измени-
лось, явились у него новые заботы, и выступают на первый план
такие понятия, которые были второстепенными 80 лет тому н а -
зад. Только в этом разница; какое значение придавать ей, р е -
шить это должны уже не мы, а сами последователи Смита. Они
могут сказать, что не согласны видоизменять пропорцию
между частями своей системы, — тогда их система будет отвер-
гнута обществом, состоянию которого не соответствует. Но они
могут также согласиться на видоизменения, требуемые временем,
и тогда система их, приведенная в согласие с новым положением
общества, сохранит свое прежнее имя. Перемена неизбежна; при-
том же она вытекает из самой сущности понятий, изложенных
Адамом Смитом; но от людей зависит, сохранит ли прежнее имя
измененная вещь или получит новое имя. Мы находим, что она
могла бы сохранить прежнее название. Французские эконо-
мисты не согласны с этим. Чем кончится разноречие по назва-
нию, мы не будем отгадывать. Очень может быть, что у боль-
шинства людей, называющих себя экономистами, найдется н а -
конец столько проницательности, чтобы понять необходимость
74

перемены; если так, новое направление науки будет называться
попрежнему политическою экономиею. Но если нет, если привя-
занность к букве и политическое консерваторство навсегда будут
мешать пониманию смысла основных идей собственной теории
в большинстве экономистов, тогда за теориею, соответству32ющею
нынешним потребностям общества, утвердится новое имя .
III
О неприятности труда
«В понятии труда заключаются кроме самой деятельности
и все те неприятные или тяжелые ощуще3н3 ия, которые соединены
с этой деятельностью», говорит Милль , — кто станет спорить
с этим? Но одни ли неприятные ощущения соединены с деятель-
ностью, которая называется трудом? Милль об этом не говорит.
Очень может быть, что во времена Адама Смита не представлял
никакой важности вопрос о том, одну ли только неприятную сто-
рону имеет в себе труд, или, кроме неприятных ощущений, он
производит также приятные. Но теперь вопрос этот поставлен,
и объяснено, что тот или мной ответ на него имеет последствия,
совершенно различные для направления экономической теории.
Есть теория, утверждающая, что неприятные ощущения,
производимые трудом в трудящемся человеке, проистекают не из
сущности самой деятельности, имеющей имя труда, а из случай-
ных, внешних обстоятельств, обыкновенно сопровождающих эту
деятельность при нынешнем состоянии общества, но устраняю-
щихся от нее другим экономическим устройством. Теория эта
прибавляет, что, напротив, сам по себе труд есть деятельность
приятная, или по термину, принятому этою теориею, деятель-
ность привлекательная, так что, если отстраняется внешняя не-
благоприятная для труда обстановка, он составляет наслаждение
для трудящегося.
Мы должны предоставить личному мнению читателя сужде-
ние о том, справедлива ли изложенная нами теория в абсолют-
ном своем развитии, когда она утверждает, что никакой род
труда не заключает сам в себе ничего неприятного. Экономиче-
ское устройство, которое считается рациональным в этой теории,
до сих пор еще не осуществлено, и потому нельзя с достовер-
ностью знать, в том ли именно размере изменится при этом
устройстве характер всякого труда, как предполагает она.
Но если при нынешнем состоянии общественных учреждений
и знаний нельзя с математическою точностью доказать, чтобы
никакой род труда не имел в своей сущности ничего неприятного,
то еще менее можно сказать, чтобы наука давала нам право
утверждать противное. Вопрос этот принадлежит к тем очень
многочисленным вопросам, на которые при нынешнем состоянии
75

знаний невозможно давать ответов, имеющих математическую
безусловную точность, а можно отвечать только с приблизи-
тельною точностью, впрочем совершенно удовлетворительною
для практики.
Действительно ли во всех без исключениях родах труда н е -
приятные ощущения происходят единственно от внешней н е -
благоприятной обстановки? Действительно ли никакой род
труда не заключает сам в себе абсолютно ничего неприятного?
Этого нельзя решить при нынешнем состоянии знаний; но и при
нынешнем состоянии знаний уже положительно надобно сказать,
что почти во всех родах труда, и в том числе во всех важнейших
по экономическому значению, почти все неприятные ощущения
производятся не самою сущностью труда, а только внешнею, слу-
чайною обстановкою его; что почти все роды труда, и в том числе
все важные роды его имеют по своей сущности приятность или
привлекательность, которая далеко превышает их неприятную
сторону, если даже есть в их сущности неприятная сторона (су-
ществование которой сомнительно), так что при отстранении
неблагоприятной, случайной и внешней обстановки почти всякий,
и в том числе всякий важный в экономическом отношении,
труд составляет для трудящегося не неприятность, а удоволь-
ствие.
Это подтверждается ежедневным опытом и естественными
науками. Каждый на себе и на других может замечать, что
труд часто доставляет ему наслаждение. Анализируя эти слу-
чаи и случаи противного, когда труд составляет не удовольствие,
а обременение, каждый может видеть, что ощущение приятное
производится трудом всегда, когда существуют следующие три
условия: во-первых, когда труду не препятствуют слишком силь-
ные внешние помехи; во-вторых, когда человек совершает его по
собственному соображению о его надобности или полезности
для него самого, а не по внешнему принуждению; в-третьих,
когда труд не продолжается долее того времени, пока мускулы
совершают его без изнурения, вредного организму, разрушаю-
щего организм. Анализ показывает, что неприятность труда
всегда происходит от неисполнения этих условий.
Легко заметить, что труд не отличается в этом отношении ни
от какой другой органической деятельности. Каждая из них ста-
новится неприятной при неисполнении условий, перечисленных
нами. Например, никто не скажет, чтобы еда хорошей пищи или
слушание хорошей музыки, или какие-нибудь гимнастические
развлечения вроде танцев, прогулки и т. п. были сами по себе н е -
приятны; напротив, сами по себе они составляют удовольствие,
наслаждение. Но если человек танцует не потому, чтобы ему с а -
мому вздумалось танцовать, а по какому-нибудь внешнему п о -
нуждению, танцы уже составят для него обременение, скуку,
досаду. Точно так же они становятся неприятны, когда продол-
76

жаются более, нежели сколько времени может заниматься ими
организм без изнурения. Это мы постоянно замечаем на балетных
танцовщицах; замечаем на самых любящих танцы молодых лю-
дях, когда бал происходит или в неудобное для них время, или
они отправляются на него не по собственному желанию, или
когда он тянется слишком долго. Самый приятный концерт, са-
мый приятный спектакль становится неприятен для меломанов и
театралов, если бывает слишком продолжительным. Когда желу-
док уже пресыщен пищею, самое вкусное блюдо становится о т -
вратительным, и если нельзя от него отказаться, то еда бывает
большою неприятностью.
Из этого мы видим, что приятность или неприятность труда
подчинена тем же самым условиям, как приятность или неприят-
ность всех других органических деятельностей. Труд различается
в этом смысле от светских развлечений и разных родов физиче-
ского или умственного наслаждения не тем, чтобы его неприят-
ность происходила не точно от таких же внешних обстоятельств,
от каких получают неприятность еда, танцы, слушание концертов
и т. д., а просто только тем, что при труде гораздо чаще бывают
эти неблагоприятные внешние обстоятельства, нежели при соб-
ственно так называемых удовольствиях или занятиях, обыкно-
венно называемых приятными. Чрезвычайно редко бывает,
чтобы человек ел по внешнему принуждению или больше, чем
приятно для него; но чрезвычайно часто бывает, что человек тру-
дится по внешнему принуждению, или больше, нежели удобно
для его организма.
Из этого возникает новый вопрос: отчего же происходит, что
труд гораздо чаще совершается под условиями, дающими ему
неприятность, нежели совершаются те органические деятель-
ности, которые собственно называются удовольствиями? Про-
исходит ли эта слишком частая неблагоприятность внешней об-
становки от самых предметов, на которые обращен труд, или от
причин, столь же посторонних, как те, которыми производится н е -
приятность удовольствий? Подробное исследование этого во-
проса найдет свое место в учении о распределении продуктов
труда, составляющем вторую книгу в трактате Милля. Здесь мы
предварительно, и только мимоходом, заметим лишь одно об-
стоятельство: те явления общественной жизни, которые назы-
ваются удовольствиями, бывают обыкновенно производимы об-
ращением человеческой мысли и воли собственно на произведе-
ние именно этих явлений. Например, если происходит спектакль,
он происходит собственно оттого, что люди, составлявшие его, хо-
тели устроить именно спектакль, а не что-нибудь другое. По-
этому они и устраивали дело так, чтобы оно происходило с наи-
возможно лучшим устранением всех невыгодных для него обстоя-
тельств. Например, они устроили спектакль в удобном для зри-
телей здании, чтобы ветер, дождь или холод не мешал публике
77

заниматься собственно тем делом, за которым она пришла в
театр, то есть смотрением на сцену; время для спектакля выбрано
такое, в какое удобнее всего публике заниматься спектаклем.
Словом сказать, приняты все возможные меры для удобства
дела. Невозможно сомневаться в том, что именно только сосре-
доточением забот собственно на этом пункте достигается прият-
ность спектакля для публики. Попробуйте снять крышу с опе-
ры, и все уйдут из нее с негодованием, и разве только палкою
загоните вы публику в оперу, пока крыша остается раскрытой.
Попробуйте назначить начало оперы в три часа дня, когда всем
хочется обедать, или в три часа утра, когда всем хочется спать,
а не ехать в спектакль, и почти никто не пойдет в оперу добро-
вольно, да и те немногие, которые пойдут, уйдут из нее с недо-
вольством.
Подумаем же теперь о том, с какими целями, по каким сооб-
ражениям, для каких дел организовано общество во всех странах?
Руководились ли народы заботою о наивыгоднейшей обста-
новке труда, когда давали обществам своим то устройство, кото-
рое до сих пор сохраняется в существенных и важнейших чер-
тах? Подробное исследование об этом дело истории, а не поли-
тической экономии; мы можем здесь представить только гото-
вый вывод, даваемый историею и несомненный для людей,
сколько-нибудь знакомых с нею. Для ясности возьмем опреде-
ленный факт, например, хотя Францию, история которой наибо-
лее известна у нас. Франки, основавшие нынешнее французское
общество, пришли в страну, овладели ею и дали ей известное ус-
тройство не для того, чтобы трудиться, а чтобы воевать, гра-
бить и праздношатательствовать. Надобно сказать, что устрой-
ство, ими данное Франции, прекрасно соответствовало этой цели.
Но политическая экономия находит, что условия, нужные для
такой цели, совершенно противоположны условиям, какие нужны
для удобства труда. С X или XI века (до той поры продолжа-
лось без всяк3и4х перемен положение вещей, созданное в
IV и V веках) Франция испытала много изменений в своем
общественном устройстве. Нам нет нужды рассматривать, как
велика произошедшая от этих перемен разница между XI и
XIX веком в нравственном, умственном, юридическом отно-
шениях; но об экономической сфере французского быта надобно
сказать, что мы можем сколько нашей душе угодно восхищаться
громадностью произошедших перемен, а по точном исследовании
они все-таки оказываются преобразовавшими до сих пор только
некоторые второстепенные подробности быта, существовавшего
в XI веке, а вовсе не существенные черты его, не коренные его
основания. Доказывать это — дело не политической экономии, а
истории и статистики. Но так как вывод, приводимый нами из
этих наук, покажется нов для многих, то мы обратим внимание,
для пробы, хотя на одну черту, едва ли не самую важную, на
78

состояние поземельной собственности. Можно сколько угодно
говорить об огромности конфискаций, произведенных в конце
прошлого века, об упадке французской аристократии по мате-
риальному богатству и т. д., но статистика говорит, что почти
вся та масса земли во Франции, которою владело потомство
франков в XI столетии, до сих пор остается в руках их потом-
ков. Массу населения во Франции составляют потомки кельтов
и латинских племен; но едва ли не половина земли во Франции
и ныне, в 1860 году, принадлежит малочисленным потомкам тех
малочисленных франков, ко 3т5орые взяли себе эту землю при
Хлодвиге и его преемниках . Ни один французский статистик
не отваживается утверждать, чтобы больше половины земли при-
надлежало во Франции людям, ее возделывающим, и все согласны
в том, что другая половина принадлежит людям не земледель-
ческого сословия. Этого одного факта уже довольно. Ясно, что
весь порядок земледельческого производства должен опреде-
ляться во Франции надобностями и удобствами людей, которые
живут доходом с земли, не возделывая ее; потому что, когда по-
ловина производства зависит прямо от людей сильных, то и дру-
гая половина должна подчиняться косвенному их влиянию. Зем-
лепашец, владеющий 5 или 6 гектарами земли, по необходимости
должен оставаться при таком характере производства и при та-
ких условиях труда, какие налагаются на французское общество
удобствами больших землевладельцев, поместьями которых окру-
жен его ничтожный участок и в зависимости от которых он сам
находится по всевозможным общественным отношениям. Повто-
ряем, что доказательств нашим словам надобно искать в исто-
рии и статистике; мы берем здесь уже готовый результат иссле-
дований из этих наук, и кто знаком с ними, для того справедли-
вость представляемого нами вывода несомненна. Экономический
быт Франции с XI века изменился в очень значительной сте-
пени; но все-таки перемены до сих пор не так велики, чтобы эко-
номическое устройство французского общества ныне сущест-
венно отличалось по отношению к обстановке труда от того уст-
ройства, какое Франция имела в XI или даже V веке. Перемены
значительны и хороши, мы против этого не спорим; мы говорим
только, что они еще не получили до сих пор такой значитель-
ности, чтобы условия труда во Франции соответствовали, хотя
сколько-нибудь требованиям науки. В сущности остается во
Франции порядок дел, устроенный для войны, для праздности,
но не для труда.
То. что мы сказали о Франции, применяется еще в гораздо
большей степени к другим странам Западной Европы. Северная
Америка до сих пор жила европейскими преданиями. Обстановка
труда до сих пор везде чрезвычайно неблагоприятна, потому что
дается ему такою организациею общества, которая была устро-
ена для деятельностей, совершенно не похожих на труд и тре-
79

бующих характера отношений, противоположного тому, какой н у -
жен для труда.
Если от этой обстановки, неудобной для труда, мы обратимся
к самой сущности труда, то естественные науки заставляют нас
утверждать, что труд по своей сущности составляет для человека
приятность. Мы говорим это собственно о физическом или м у -
скульном труде, потому что привлекательность умственного или
нервного труда известна по опыту каждому, в чьей голове труд
этот достигает или когда-нибудь достигал какой-нибудь энергии.
Мускульный труд, по прекрасному разъяснению Милля, состоит
исключительно в движении, и мускулы имеют движение единст-
венным родом деятельности, к какой способны. Выражаясь тех-
ническим языком, движение составляет функцию мускулов, как
зрение составляет функцию глаза, слушание — функцию ушей,
мышление — функцию головного мозга, пищеварение — функцию
желудка. Естественные науки говорят, что приятное ощущение
получается каждым из наших органов тогда, когда он с известною
степенью энергии занят своею функциею. Например, зрение до-
ставляет нам приятность, когда предмет, на который смотрит
наш глаз, занимателен для нас, то есть когда он возбуждает в
глазе довольно значительную энергию деятельности; мы имеем
приятное ощущение в желудке, когда он приобрел достаточное
количество материала, нужного для его деятельности. Неприят-
ное ощущение от известной части организма производится или
отсутствием материала для ее деятельности, или внешним пре-
пятствием совершать эту деятельность. Одним из препятствий
бывает чрезмерность материала, который массою своею превы-
шает силы организма. Например, такое количество света, при к о -
тором глазу удобно смотреть, доставляет глазу удовольствие; но
когда свет слишком ярок, то есть когда глаз получает такое к о -
личество его, которого не в силах переработать удобным для себя
образом, глаз страдает; точно так же желудку неприятно, когда
пищи в нем уже слишком много. Но недостаток материала, то
есть невозможность заниматься своею функциею с надлежащей
энергией, также производит в органе неприятное чувство. Когда
зрению нечем заняться, мы чувствуем скуку; когда нечем за-
няться желудку, мы чувствуем голод.
Прилагая эти общие выводы естественных наук к мускулам
и к их функции, то есть к движению, то есть к труду, мы должны
сказать, что отсутствие нужного количества труда должно
производить в мускулах чувство неудовлетворенности, соответ-
ствующее чувствам скуки, тоски, голода; должны сказать, что,
наоборот, чрезмерностью труда должно производиться в мускулах
также неприятное чувство изнурения, соответствующее рези в
глазу и чувству обремененности в желудке; а таким количеством
труда, которое не превышает сил мускулов, должно произво-
диться в них ощущение приятное, какое производится не чрез-
80

мерным количеством света на глаз, не чрезмерным количеством
пищи на желудок *.
Мы видим, что из этого длинного рассуждения получается
краткий вывод, до того простой, что когда придешь к нему, уди-
вительно становится, каким образом могла явиться односторон-
ность или ошибка, вызвавшая нужду в исследовании и доказы-
вании того, что для всех всегда было ясно и понятно без всяких
исследований. Мы пришли к выводу, что труд должен быть соо-
бразен с силами человека и что он дурен, то есть (неприятен, тогда,
когда превышает их. О чем тут рассуждать, что тут доказывать?
Но мы еще будем иметь много случаев видеть, как важна прак-
тическая разница между истиною, очевидною до начала научных
исследований о ней, и тою же истиною, уже выдержавшею отри-
цание и подтвержденною научным исследованием.
IV
Обзор отдела о труде
После этих общих разъяснений о различных родах труда и
потребления и об антропологическом характере труда мы дол-
жны пересмотреть параграф за параграфом все три первые главы
Милля, чтобы дополнить или исправить их в подробностях.
Производство имеет два элемента: труд и природу; природа
доставляет материал, из которого создаются трудом предметы,
удовлетворяющие человеческим надобностям, и она же достав-
ляет силы, которыми совершается переделка этого материала
(гл. I, § 1). Труд делает только то, что ставит предметы в поло-
жения, при которых они подвергаются от сил природы таким
переменам, что делаются годными для человека (§ 2). Потому
действие природы в каждом процессе производства — количе-
ство несоизмеримое с количеством труда, и физиократы ошиба-
лись, думая, что в мануфактурной промышленности силы при-
роды действуют менее, чем в земледелии (§ 3). Материалы и
силы, доставляемые труду природою, различаются в экономиче-
ском отношении тем, что количество одних практически неогра-
* Мы берем понятие о функции мускулов, движении, за понятие, равно-
сильное понятию физического труда, состоящего исключительно в движе-
нии. Движение, составляющее труд, отличается от других родов мускуль-
ного движения, как, например, от игры, гигиенического моциона и т. д.,
только тем, что совершается по внушению расчета о своей полезности для
материального благосостояния. Нет надобности говорить, что взрослый и
рассудительный человек, отдает этому расчету преимущество над всеми дру-
гими личными своими побуждениями, и потому скучным и глупым кажется
ему всякое движение, производимое не по расчету о материальном благо-
состоянии. Политическая экономия признает личный интерес сильнейшим
или даже единственным важным двигателем человеческой жизни. Чем более
важное место мы приписываем ему, тем полнее охватывает труд всякую
мускульную деятельность.
81

ниченно, а количество других практически ограниченно (§ 4).
Все это очень ясно и верно, все тут на своем месте, и понятия
разграничены с большою точностью.
Но уже не то во второй главе. О чем собственно должна итти
в ней речь? «О труде, как деятеле производства», говорит ее
заглавие; о том, каковы различные способы, которыми труд уча-
ствует в производстве, о разных формах труда, нужного на про-
изводство предмета. Так ли? Да. Просмотрим же, что говорится
об этом.
Кроме труда, прямо обращенного на производство продукта,
есть труд не прямо, но также необходимо участвующий в этом
производстве; именно, труд приготовительный на выделку ин-
струментов или материалов для этого производства (§ 1) и труд
на приготовление запаса пищи и других жизненных необходи-
мостей на содержание работников во время производства (§ 2).
Главная цель пищи и других жизненных потребностей в самом
продовольствовании человека, а остальные роды труда, косвенно
содействующего производству предмета, делятся на пять глав-
ных разрядов: производство материалов (§ 3), выделка орудий
труда (§ 4), охранение производства ( § 5 ) , перевозка продуктов
и вообще передача их от производителя потребителю (§ 6), при-
готовление работников (§ 7). К этому надо вообще прибавить
труд мышления, которым порождены все способы производства
(§ 8). Эта классификация важна, а разделение родов труда на
земледельческий, мануфактурный и торговый вообще неточно, и
особенными качествами отличается только труд, непосредственно
связанный с землею, к какому бы из этих трех разрядов ни при-
числялся ( § 9 ) .
Вот мы извлекли все, что относится собственно к разъясне-
нию различных способов употребления труда на производство;
но исчерпали ли мы этим все содержание второй главы?
В нашем изложении ни разу не употреблено слово «вознагра-
ждение», а оно является на каждой странице во второй главе,
и целые страницы посвящены в ней разъяснению того, откуда
берется вознаграждение за тот или другой род труда, содейст-
вующего производству. Мы спрашиваем теперь: относится ли
понятие вознаграждения собственно к производству? Да, если
в трактат о производстве вы вводите исследование психологиче-
ских побуждений к производству; но Милль не делает этого; он
не касается психологической стороны предмета, говорит о про-
изводстве исключительно в экономическом отношении. А если
так, то речь о вознаграждении может принадлежать только трак-
татам о распределении и обмене; производству до этого понятия
нет никакого дела. Зачем же понятие вознаграждения явилось
раньше, нежели требуется классификациею понятий по той са-
мой теории, которую излагает Милль?
Легко видеть, зачем оно явилось; его употребление служит
82

облегчающим приемом для различения того, к какому продукту
относится известная форма труда: из какого продукта полу-
чается уплата за труд, к производству того предмета и отно-
сится труд. Купец, продающий вам сукно, получает плату за
свой труд из цены сукна; значит, он участвовал в доставлении
вам сукна, то есть в производстве сукна. Вот зачем явилась речь
о вознаграждении там, где дело должно итти о вопросе совер-
шенно иного рода, формах производства, а не об отношении про-
изводства к вознаграждению.
Мы спрашиваем теперь: сообразен ли такой прием с духом
той самой теории, которую излагает Милль? Разве по внешним
формам дела должно распознавать значение дела, а не по су-
щественным его качествам? Вы хотите разбирать, какие формы
принимает труд для содействия производству; берите же ход
производства и рассматривайте, какими способами соприкасается
труд с производством продукта в разных фазах этого производ-
ства. Вы увидите, что для производства нужны: материал, и н -
струмент и работник; вот вам труд на добывание материала,
на выделку инструмента, на заготовление пищи работнику и на
приготовление самого работника к делу. Теперь производство
может начаться, но оно пойдет успешно только при охранении;
продукт готов, надобно перевезти его на место потребления и
хранить в готовности для потребителя — вот вы имеете труд
охранения, перевозки и торговли. Таков метод исследования,
приличный для науки: берите сущность дела и анализируйте ее.
Так вообще и поступает Милль; но иногда он вдруг решает дело
иным путем: вместо того, чтобы сказать «этот способ труда
соприкасается с продуктом следующим образом и потому дол-
жен считаться составною частью его производства», он вдруг
начинает рассуждать так: «этот человек получает вознагражде-
ние за свой труд из продукта, следовательно, его труд участ-
вует в производстве продукта»; это уже значит судить по внеш-
нему признаку, по наружной форме, а не по сущности дела; это
метод меркантильной системы, метод, непригодный для науки и
отвергаемый духом смитовской теории.
Но облегчается ли хотя внешним образом исследование ч е -
рез приложение такого поверхностного метода? Нет, оно только
усложняется через это; Милль беспрестанно должен делать ого-
ворки: хотя этот труд получает вознаграждение из этого про-
дукта, но он участвует в производстве не этого, а другого про-
дукта. Если же так, если поверхностный метод не приводит даже
к той цели, для которой должен служить, если он не сокращает
исследования, а затягивает его, то почему же он без всякой н а -
добности впутывается в дело? Мы легко можем заметить, от-
чего это происходит: школа Смита еще не умеет совершенно
очиститься от меркантильных воззрений, и с своего собствен-
ного глубокого и чисто научного вопроса: «как происходит
83

дело?» беспрестанно сбивается на меркантильный вопрос: «кто
дает деньги на это дело? кому достается денежная выгода от
него?» Вопрос о том, кому достается выгода, очень важен; но
о нем должна быть речь особенно, потому что ход дела и выгода
дела — понятия совершенно различные, и перепутывание их не
может не производить в науке сбивчивости.
Действительно, через всю вторую главу Милля проходит сме-
шивание понятий, относящихся к сущности дела, с воззрениями,
относящимися только к одной из внешних форм его. Например,
для производства нужно, чтобы существовал запас пищи, нуж-
ной работнику во время производства, — это так, это сущность
дела, это условие коренное и неизменное. Но смотрите, как тот-
час же, неизвестно откуда, неизвестно зачем является ( § 2 , по-
следний отдел, стр. 42—43 *) уже длинное рассуждение о том,
что часть продукта должна доставаться человеку, снабдившему
работников продовольствием на время работы, — не за труд про-
изводства, не за труд охранения этого продовольствия, нет, за
это идет особое вознаграждение, — нет, за «отсрочку личного
потребления»; но разве это труд? Нет, это уже явление другого
порядка вещей, явление умеренности, расчетливости, а не труда,
то есть нечто несоизмеримое с трудом. Продукт — плод труда;
как же вы определите, какая часть продукта пойдет на вознагра-
ждение за это явление, несоизмеримое с трудом? Плуг произве-
ден одною десятою частью всего труда, пошедшего на производ-
ство 50 четвертей хлеба; тут самою сущностью дела определяется
часть продукта, которая идет в вознаграждение за выделку
плуга, — это десятая часть из 50 четвертей, то есть 5 четвертей.
Но сколько приходится человеку — не за то, что он совершил
известное количество труда, а за то, что добродетелен, или умен,
или воздержан, или красноречив, или высок ростом, или изя-
щен своими манерами? Это достоинства прекрасные, но совер-
шенно различные от понятия труда, не имеющие с ним никакой
общей меры; потому невозможно определить никакого возна-
граждения частью продуктов труда. У каждого специального
рода деятельности есть свой специальный результат, который и
служит вознаграждением за него; например, за добродетель воз-
награждением служит приятное состояние совести, за красноре-
чие — внимание и аплодисменты слушателей, за изящество м а -
нер— уважение светских людей и т. д. Одно вознаграждение
нейдет к другой деятельности, и несообразностью было бы го-
ворить, например, о том, что за добродетель человек должен
быть приглашаем на балы и танцовальные вечера, или за изящ-
ные манеры должен пользоваться уважением, как оратор, или
получать известную долю продуктов. У каждого качества, у каж-
дой деятельности, как мы сказали, свой особенный результат, и
Страницы здесь и ниже обозначены по настоящему тому. — Ред.
84

собственно только в этом результате состоит вознаграждение за
качество или деятельность, которыми он произведен.
Так и умеренность, воздержание от личного потребления,
отсрочка личного потребления имеет свой особенный результат,
которым собственно и должна ограничиваться награда за это
качество или за этот факт. Положим, что у человека есть банка
варенья в 5 фунтов, и что ныне он не съел все 5 фунтов, а съел
только половину фунта — какое ему вознаграждение за эту воз-
держность? Во-первых, то, что он не расстроил своего желудка;
во-вторых, то, что у него осталось чем полакомиться завтра,
послезавтра. Точно то же надобно сказать и о человеке, у кото-
рого 3 четверти хлеба и который не растратил его в один день,
а ест хлеба всего по 2 фунта в день — какая ему награда за это?
Во-первых, каким бы образом он съел 3 четверти хлеба в один
день? В один день он мог бы спустить их разве в реку, а не в
свой желудок; но бросив их в реку, он поступил бы глупо, и
первая награда ему за то, что он не сделал этого — сознание,
что он не поступил глупо и что над ним не хохочут добрые
люди. Во-вторых, когда он ест по 2 фунта хлеба в день, хлеба
ему достанет на целый год; а если бы он не «отсрочивал личного
потребления», израсходовал бы свой хлеб в один день, ему за-
втра пришлось бы голодать.
Таков нормальный ход дела по сущности самого дела. Но
под влиянием разных внешних обстоятельств мало ли что слу-
чается? В о36 Франции Монтион учредил денежные премии за до-
бродетель ; в Турции за уменье кружиться на одном месте
вроде кубаря поклоняются дервишам, как великим подвижни-
кам добродетели, между тем как нормальное вознаграждение за
это должно быть — приглашение поступить танцором в балет-
ную труппу; в древней Персии считали умнейшим человеком
того, кто может больше выпить, не опьянев, между тем как нор-
мальною наградою за это должна служить репутация горького
пьяницы. Наука не может принимать таких несоответственных
сущности дела последствий за нечто нормальное, неизменное, не
может вводить таких фактов в свое изложение иначе, как иссле-
довав их влияние на рациональный порядок дел; не может, упо-
миная о них, не прибавлять, хороши они или дурны, чем их
можно поддержать и развить, если они хороши, и, наоборот,
ослабить и искоренить, если они дурны. У человека два глаза —
нечего тут рассуждать, хорошо это, или дурно; надобно только
описать устройство глаз, и довольно: это нормальная принад-
лежность человеческого организма, это следствие закона при-
роды, производящего организм. Но в Египте множество слепых
людей: об этом факте мало сказать, что он существует; надобно
сказать, хорош он или дурен, и чем его можно развить или от-
странить, потому что он ненормален, производится не теми за-
конами, которыми производится человеческий организм, а влия-
85

нием случайных, внешних обстоятельств на действие этих за-
конов.
Мы видели, в чем состоит нормальное вознаграждение за
отсрочку личного потребления, или умеренность, или воздержа-
ние: во-первых, в сознании благоразумности такого образа дей-
ствий; во-вторых, и это главное, в том, что сохранение вещи, п о -
требить которую не нужно человеку ныне, дает ему средство
потребить ее завтра, когда это потребление ему будет нужно.
Если кроме этого нормального вознаграждения существует еще
требование особенного вознаграждения, не вытекающего из
сущности дела и состоящего в том, чтобы количество продукта
не просто сохранялось, а увеличивалось от его сохранения, то
наука должна рассмотреть, из каких внешних, посторонних са-
мому делу, обстоятельств проистекает такое требование, благо-
приятны ли для общественного благосостояния эти обстоятель-
ства, и если благоприятны, то какими способами можно поддер-
жать и усилить их, а если неблагоприятны, то какими способами
можно ослабить и искоренить их. Этим мы займемся, когда речь
будет итти о прибыли (profit) и о процентах (interest). Здесь мы
только хотели показать, что Милль поступил нелогически, когда
внес в исследование об основных элементах производства факт,
относящийся не к производству, а к распределению и обмену, и
притом внес этот факт в свое изложение без критики, говорит
о нем, как о чем-то нормально принадлежащем теории, между
тем как он вытекает вовсе не из теории, вовсе не из основных
понятий о сущности дела, а просто из внешних обстоятельств,
посторонних делу.
Но еще гораздо страннее и противнее принципам самой тео-
рии Смита такие рассуждения, какие мы находим в параграфе
7-м (стр. 48) «Для общества во всей целости издержки на
воспитание малолетней части населения составляют часть
расхода, служащего условием производства; напротив о т -
дельные люди подвергаются этому труду и расходу не по тому
побуждению, чтобы получить в будущем выгоду, и политиче-
ская экономия в большей части своих соображений не должна
причислять этого труда и расхода к издержкам производства».
Но как же не причислять, если он принадлежит? Для общества
принадлежит, для частного человека не принадлежит, потому не
причислять. Несколькими строками дальше опять то же: человек
лечится не по экономическому расчету, а по другим побужде-
ниям, потому труд и расход на леченье «выходит из сферы почти
всех общих теорем политической экономии»; а между тем и тут,
«если брать в расчет дела общества, а не дела отдельных лиц,
то надобно этот труд и расход» причислять к издержкам произ-
водства. То же самое говорится и в § 8-м о собственно ученом
труде, о труде отвлеченного мышления: он рождает, можно ска-
зать, все производство; но ученые трудятся обыкновенно не соб-
86

ственно с намерением усиливать производство и получают свое
вознаграждение не тем порядком, каким получают его ремеслен-
ники, фабриканты, купцы; потому «в большей части вопросов
политической экономии не нужно принимать в расчет этого
дела». Но через несколько строк Милль говорит, что политиче-
ская экономия должна быть постоянно готова переходить с точки
зрения расчетов и побуждений частных лиц на ту точку зре-
ния, которая дается национальными и всеобщими интересами.
В том и дело, что наука должна твердо помнить, какой точки
зрения должна она держаться. Сама теория Смита говорит, и
справедливо говорит, что наука должна говорить о благосостоя-
нии общества. Если так, если она действительно должна считать
расходом то, что составляет расход для общества, если труд от-
влеченных исследований, труд воспитания и труд лечения со-
ставляют часть труда, нужного обществу для производства, то
каким же образом расходы на этот труд не составляют части
издержек производства? Странным образом Милль, в противо-
положность своим прежним словам, будто бы политическая эко-
номия не должна почти никогда брать в расчет труд отвлечен-
ного исследования, сам прибавляет в конце того же параграфа,
что, с общественной точки зрения, труд этот должен считаться
чрезвычайно производительным.
Из его собственных слов мы видим, отчего произошла такая
непоследовательность: порядок, по которому идут дела общества,
он как будто считает на этот раз не столь важным для
науки, как анализ побуждений, по которым действуют частные
лица. Но если наука забывает об обществе для частного лица,
она уже должна говорить, что исследования об обществе не ее
предмет, а предмет какой-нибудь другой науки. Политическая
экономия имеет другие притязания: она хочет говорить об об-
ществе; так пусть же и говорит о нем.
Само собою разумеется, что Милль делает ошибку, исклю-
чая труд лечения, воспитания и научного исследования из
элементов труда, нужного производству. Ошибка так ясна,
что почти не стоило бы и упоминать о ней. Но мы замечаем ее
только для того, чтобы спросить читателя: можно ли ожидать
полноты и последовательности в разрешении многосложных в о -
просов от теории, которая спутывается в таких простых вещах.
Мы видели источник ошибки: он состоит в том, что обще-
ственный расчет забывается для психологических рассуждений
о побуждениях и желаниях частных лиц. Эта непоследователь-
ность, не могущая держаться на высоте общественных сообра-
жений и беспрестанно падающая в меркантильные (расчеты од-
ного только сословия или просто отдельных лиц, господствует
во всей второй главе. От этой непоследовательности произошло
и сбивчивое понятие о способе, по которому труд вознаграж-
87

дается продуктом. Станем на точку зрения общественного рас-
чета и посмотрим, в чем сущность дела.
Положим, что общество, состоящее из 100 человек, собирает
жатву в 500 четвертей. Положим, что этой жатвы достаточно
на его пропитание в течение года до следующей жатвы. Оно бу-
дет заниматься попрежнему земледелием. Если на следующую
жатву оно соберет 500 четвертей хлеба, труд его вознаградился:
на поддержку труда пошло 500 четвертей и продукт труда со-
ставил 500 четвертей. После жатвы второго года общество ос-
тается точно в таком же положении, в каком было год тому
назад.
Но если вторая жатва дала не 500 четвертей, как прежняя,
а только 400 четвертей, труд общества не вполне вознаградился.
Если в первый год, потребляя 500 четвертей, оно не нуждалось,
оно будет нуждаться во второй год, имея только 400 четвертей.
Если же вторая жатва дала 600 четвертей, труд вознаградился
с избытком, и положение общества во второй год будет лучше,
чем в первый.
Вот научная сущность понятия о вознаграждении труда.
Труд вознагражден, если в продукте получается такое же коли-
чество нужных вещей, какое было потреблено на производство
труда. В этом случае существование поддерживается без ухуд-
шения и без улучшения. О том, удовлетворительно ли это для
человека и для общества и при каких случаях должно быть при-
знано неудовлетворительным, а нужен еще излишек в продукте
над расходами производства, мы будем говорить впоследствии.
Теперь мы хотим только заметить, что очень странно и ошибочно
делает Милль, когда вместо этого понятия о вознаграждении,
то есть об отношении массы продуктов к массе вещей, расходуе-
мых на производство, подстановляет разговорное понятие о воз-
награждении, как о рабочей плате. Это двусмыслие ведет к важ-
ным запутанностям.
Чем определяется обширность производств, которыми мо-
жет заниматься общество? Массою запасов, какие оно уже имеет
для продовольствия работников при начале производства. На-
пример, европейские общества, по словам самого Милля, могут
получать свою пищу посредством земледелия, то есть посред-
ством процессов производства, требующих целый год времени,
только потому, что имеют запас продовольствия на целый год.
При научном понятии о вознаграждении эти запасы, будучи м а -
териалом или орудием труда, никак не могут называться возна-
граждением за тот земледельческий труд, плодом которого будет
жатва следующей осени. С общественной точки зрения, всякая
работа, относящаяся к земледелию, получает свое вознагражде-
ние из жатвы следующей осени; величина сбора от этой следую-
щей жатвы покажет, вполне ли вознаградился труд, или с из-
лишком, или не вполне. Но от этого вознаграждения будет за-
88

висеть состояние, труд и жизнь общества уже в следующем году,
а труд нынешнего года зависит от прошлой жатвы, но вовсе не
от следующей жатвы. Сам Милль возвращается к этим более
правильным выражениям в главах о капитале; зачем же в § 2-м
второй главы он толкует, что одни работники получают свое воз-
награждение из прошлой жатвы, другие из следующей жатвы?
В сущности, все они одинаково получают вознаграждение из сле-
дующей жатвы, а средства к труду все одинаково получают из
прошлой жатвы. Но Милль не остерегся, и вместо общего науч-
ного воззрения, идущего к корню вещей, к средствам и спосо-
бам труда, подстановил случайные и внешние формы, принимае-
мые этим делом при том экономическом состоянии, в каком н а -
ходятся ныне некоторые страны. Например, в Англии фермер
выручает деньги, затраченные на производство, продавая
жатву, — итак, он получает вознаграждение из жатвы, следую-
щей за трудом; но кузнец в январе получает от него деньги за
плуг, которым будут пахать землю только уже в марте, — итак,
он получил вознаграждение из прошлой жатвы. Так делается
в Англии, и Милль без всякой критики выдает эти явления за
сущность дела. Нет, сущность дела не такова, она только по-
крыта этими формами.
Важно ли то для теории, к разным ли семействам принадле-
жат фермер и кузнец? Предположим, что у фермера есть сын
кузнец и что он сделал плуг для отцовской фермы. В таком слу-
чае плуг не продан, он просто сделан, он остается в одних ру-
ках, платы за него не было производимо. Но почему плуг сде-
лан? Потому что фермер произвел следующий расчет: имея
хороший плуг, я получу не 200, а 250 четвертей хлеба; плуг стоит
только того труда, какого стоят 10 четвертей хлеба, — итак,
жатва следующего года с избытком вознаградит нашу семью за
выделку плуга: мы израсходуем 10 четвертей на труд, который
даст 50 четвертей. Ясно, что работа кузнеца в сущности возна-
граждается следующею жатвою, подобно работе фермера.
Теперь, почему же у фермера один из сыновей мог выучиться
кузнечному делу? Ясно, только потому, что остальные члены
семьи производили достаточно хлеба для своего и для его про-
кормления, пока он учился кузнечеству. Почему он в нынеш-
нем году может заниматься кузнечеством, а не принужден до-
бывать съестные припасы для себя рыбачеством или охотниче-
ством? Ясно, только потому, что в прошедшую жатву фермер
с другими сыновьями заготовил довольно хлеба на свое и его
пропитание до следующей жатвы. Ясно, что кузнец, подобно зем-
ледельцу, содержится продуктами прошлой жатвы.
В обыкновенной рутине и в разговорном языке понятие воз-
награждения смешивается с понятием рабочей платы. Милль
впадает в ошибку, перенося в область науки эту спутанность. Ра-
бочая плата составляет сумму предметов, получаемых трудящи-
89

мися, если он трудится не в свою собственную прибыль, а в при-
быль хозяина. Вознаграждение за труд есть вся сумма продук-
тов, бывающих результатом труда. Мы впоследствии увидим
важность соблюдения ясной памяти об этом различии.
Третья глава посвящена почти вся подразделению труда на
производительный и непроизводительный. В примечаниях на стр.
51 и 52 мы уже говорили об ошибочности выражений, которые
Милль слишком доверчиво взял из Сэ. Кроме этого и кроме дру-
гих маловажных подробностей, понятия Милля проведены ло-
гично; но сам он говорит, что разница между производительным
и непроизводительным трудом вовсе неважна. Мы видели, что
он говорит это совершенно справедливо. Зачем же он употреб-
ляет на исследование этих неважных различий несколько страниц,
между тем как посвящает всего по одной страничке рассмотре-
нию классификаций гораздо важнейших, рассмотрению понятий
о производительном и непроизводительном потреблении, понятий
о труде, продукты которого обращаются или не обращаются на
поддержание производства? Зачем отделываться несколькими
словами от предметов, которые сам признаешь важными, и тра-
тить почти целую главу на длинные рассуждения о вещи, кото-
рую сам признаешь неважной? Опять рутина и рутина. Сорок
лет тому назад ученые люди вели длинный спор; теперь мы уви-
дели, что одни из этих ученых людей говорили совершенный
вздор и что противники их были совершенно правы и что весь
спор был совершенно пуст. Мы знаем это, но излагаем перед ч и -
тателем весь спор со всеми подробностями. О других предметах,
гораздо важнейших, мало говорилось сорок или пятьдесят лет
тому назад, потому и мы почти не говорим о них, хотя знаем,
что они очень важны. Это все равно, что в истории русской л и -
тературы посвятить двадцать страниц Княжнину и по одной
странице Пушкину и Гоголю. Что вы скажете об удовлетвори-
тельности такого руководства к изучению русской литературы?
В § 4 встречается непоследовательность, которая вполне раз-
облачится для нас тогда, когда мы станем говорить о теории за-
граничной торговли, но которую мы должны мимоходом указать
теперь же, как пример тому, что школа Смита не умеет доходить
до конца счета и останавливается на средине его: непроизводи-
тельный труд вообще не увеличивает, а уменьшает богатство
страны, говорит Милль, — справедливо; но, продолжает он, «на
счет других наций, нация может увеличивать свое богатство и
непроизводительным трудом» (стр. 55) и приводит в доказа-
тельство итальянских певиц, древних греческих наемных сол-
дат, риторов и т. д. Прекрасно, но только вот что: нынешняя
Италия с своими певицами беднее Англии, из которой везут они
золото в Италию; Греция с каждым годом разорялась в то время,
когда стали ходить на службу <К> персам ее солдаты, на службу
к римлянам ее риторы. Не надобно ли предполагать, что непроиз-
90

водительно нажитое богатство не может итти впрок нации, хотя
бы оно привозилось и из-за границы?
Чтобы разобрать это, обратимся к цифрам. Положим, что
в каком-нибудь древнем греческом обществе было 1 000 взро-
слых работников при 4 000 населения, что 200 человек из взрос-
лых мужчин ушли в Персию, на службу какому-нибудь Арта-
ксерксу, что 50 человек из них убиты на войне или умерли на ч у -
жой стороне, а 150 воротились назад, и каждый из них привез
с собою по пуду золота, между тем как в этом обществе 25 чет-
вертей хлеба, добываемые работникам, стоили всего только одну
десятую часть фунта золота. Каждый из возвратившихся воро-
тился в таком случае богачом вроде нашего землевладельца,
имеющего 1 000 десятин хорошей земли. Посмотрим же на про-
изводство в этом обществе до отправления авантюристов на
войну, потом во время их отсутствия и наконец по их возвра-
щении.
До отъезда авантюристов было 1 000 взрослых работников,
кормивших 4 000 человек. Положим, что каждый из них произ-
водил 25 четвертей хлеба; в таком случае на каждого жителя
приходилось 6,25; если на безбедную жизнь нужно было по
6 четвертей человеку, это общество имело некоторый, правда, не
очень большой, но все-таки чувствительный избыток.
Но вот 200 человек авантюристов ушло в Персию. В обще-
стве осталось при 3 800 человек населения только 800 работни-
ков. Каждому работнику приходится кормить уже не 4 человек,
как прежде, а 4,75, то есть 4 работника кормят не 16 человек,
как прежде, а целых 19 человек. Производя по 25 четвертей каж-
дым работником, общество имеет только по 5,25 четвертей на ч е -
ловека; оно чувствует довольно сильную нужду.
Вот возвратились авантюристы. Они люди богатые, зани-
маться черной работой они не станут. Неприлично их богатству
не только пахать землю, но и самим убирать в комнатах, чистить
платье; каждому из них нужен слуга. Денег они не жалеют,
и каждый охотно бросает земледелие, чтобы быть лакеем у кого-
нибудь из них. С появлением 150 господ явилось 150 лакеев, и за
земледелием осталось всего 650 человек. Они должны кормить
3 950 человек (3 800 человек прежнего населения и 150 возвра-
тившихся авантюристов), то есть каждому приходится кормить
по 6,05 человек, то есть на каждого жителя общество имеет толь-
ко по 4,13 четвертей хлеба. Нужда стала несравненно тяжеле
прежнего. Иметь вместо 6 четвертей в год только 4 значит или
каждому человеку из трех дней один проводить без пищи, или из
каждых трех человек одному умереть с голоду. Лучше было бы
всем 200 человекам авантюристам погибнуть на войне; тогда
пропало бы 200 человек, а теперь пропадает 1 300.
Этот вывод применяется ко всякому случаю, когда нация
приобретает какие-нибудь суммы богатства насчет других наций:
91

богатство, приобретенное ею с убытком для других, служит
источником разорения для себя самой. Каждый экономист гово-
рит, что таково было влияние огромных масс богатства, поступав3-7
ших при Филиппе II и его преемниках из Америки в Испанию.
Только теперь, лишившись американских владений, лишившись
средства жить на чужой счет, будучи принуждена сама зани-
маться производительными работами, Испания начинает оправ-
ляться от долгого разорения, принесенного ей приливом амери-
канских богатств. Отдельный человек, или какая-нибудь мало-
численная шайка людей может богатеть чужим трудом; но целая
нация может поддерживать и увеличивать свое благосостояние
только собственным трудом; всякое обстоятельство, отвлекающее
нацию от этого единственного источника ее жизни, разоряет н а -
цию. Сама теория Смита очень хорошо доказывает это, но, как
видим, не всегда умеет остаться верна своему собственному прин-
ципу и часто обольщается поверхностными меркантильными впе-
чатлениями. Мы много раз уже указывали источник таких ее
ошибок: она останавливается на второстепенных явлениях об-
мена, вместо того, чтобы проникать до основных фактов произ-
водства; забывает сосчитывать отношение рабочих сил общества
к массе продуктов первой необходимости, которая была бы
нужна для общественного благосостояния.
Новым замечательным примером этой забывчивости служит
второй отдел последнего параграфа третьей главы (стр. 57).
Милль говорит, что если в известной стране значительная часть
годичного продукта идет на непроизводительное потребление, то
надобно радоваться тому, что общество располагает таким боль-
шим излишком, а жалеть надобно только о том, что этот излишек
распределяется с удивительною неравномерностью, употреб-
ляется на вещи пустые и отдается людям, не возвращающим за
него равномерных услуг обществу. Так, надобно жалеть об
этом; но без точных исследований нельзя еще решить, действи-
тельно ли этот кажущийся излишек должен считаться излиш-
ком. Очень может быть, что в сущности излишка вовсе нет, а
часть необходимого отвлекается от рассудительного употребления
на первые необходимости, чтобы служить на предметы (роскоши;
очень может быть, что феномен, представляющийся излишком,
производится фальшивым образом. Если мы будем говорить об
этом, не производя точного расчета общественных средств, мы
легко впадем в меркантильное заблуждение. Мы знаем, что в рас-
ходах частных лиц часто бывает такая фальшь. Мы видим, н а -
пример, что какой-нибудь господин бросает десятки рублей ц ы -
ганскому хору. Если мы не сочли его доходов, то можно ли вперед
сказать, что надобно радоваться существованию у него значи-
тельного излишка, а можно жалеть только о том, что он бросает
лишние деньги на пошлое и пустое удовольствие, вместо того,
чтобы доставлять себе на них удовольствия возвышенные,
92

например, покупать картины или составлять библиотеку. Нет,
мы еще не знаем, действительно ли можно считать излишком
у него те деньги, которые бросает он цыганам. Очень может быть,
что он живет на довольно дурной квартире, нуждается в белье,
подвергает лишениям свое семейство. Точно таково же то нацио-
нальное явление, которое обыкновенно принимается за признак
избытка. Очень может быть, что в сущности нация вовсе еще
не имеет никакого излишка, когда тратит часть своих продуктов
на предметы роскоши. Чтобы решить это, надобно сосчитать,
удовлетворены ли достаточным образом первые ее потребности.
Не знаем, каково материальное благосостояние обществ, сущест-
вующих на Луне, Марсе и Сириусе. Но что касается до обществ,
существующих, например, в Западной Европе, то статистика по-
казывает, что ни в одном из них не обращается достаточное коли-
чество продуктов на удовлетворение первых потребностей: в Ан-
глии, во Франции, в Германии, не говоря уже о других странах
масса населения до сих пор не имеет удовлетворительной пищи,
одежды и порядочного помещения. А если так, то эти нации
еще не имеют излишка, который могли бы рассудительным обра-
зом обращать на непроизводительное потребление или на какие
бы то ни было предметы роскоши. Если так, надобно жалеть не
только о том, что мнимый излишек, идущий на эти предметы,
распределяется и употребляется дурно, надобно еще больше жа-
леть о том, что нация обольщается, воображая, будто имеет из-
лишек, когда вовсе не имеет его; надобно жалеть, что она тра-
тит часть своих сил на выделку безделушек, когда еще не выде-
лывает достаточного количества хлеба.
Мы полагаем, что читателю не совсем легко теперь свести в
одно воззрение ту часть переведенного нами отдела, которая
осталась нетронутою от наших замечаний, с нашими дополне-
ниями к ней и возражениями на другую часть мыслей Милля.
Для облегчения этого труда читателю мы, конечно, обязаны
сами изложить в систематическом виде ту теорию труда, кото-
рая возникает из свода наших дополнений и замечаний с м ы -
слями, находящимися у Милля. Но по тесной связи понятий
труда и капитала, полезно будет отложить эту задачу до рас-
смотрения теории капитала; тогда мы представим общий взгляд
на характер обоих этих деятелей производства.

Глава IV
Капитал
1. В предыдущих главах мы видели, что, кроме двух первоначальных
и необходимых элементов производства, есть еще третий элемент, без кото-
рого невозможны никакие производительные процессы, кроме разве грубых
и скудных начатков первобытной промышленности; мы видели, что сверх
труда, сверх материалов и сил, доставляемых природою, нужен для произ-
водства предварительно накопленный запас продуктов прежнего труда. Этот
накопленный запас продуктов труда называется капиталом. Ясное понима-
ние роли капитала в производстве чрезвычайно важно, потому что очень
многие из ошибочных мнений, портящих нашу науку, возникают из непол-
ноты и сбивчивости понятия об участии капитала в производстве *.
* Мы увидим чрезвычайную важность различия между понятием о
капитале, как только той части накопленных продуктов труда, которая
имеет своим назначением производительное употребление, и понятием о
капитале, как о всей сумме накопленных продуктов без всякого разбора в
назначении, какое имеют эти продукты. Мы увидим, что только первое
понятие, принимаемое Миллем, соответствует надобностям научной класси-
фикации, а второе, по небрежности допущенное большею частью континен-
тальных экономистов, ведет к бесчисленным запутанностям и несообразно-
стям. Эта раздвоенность понятий, спутывающая большинство и специали-
стов и публики, происходит как и с термином «богатство» оттого, что наука,
сообразно своим надобностям, придала слову капитал значение не то, какое
принадлежит ему в разговорной речи. Многие ученые, забывая о важности
более тесного определения, данного наукой, вовлекались в ошибку, придавая
по-временам тому же самому термину в своих исследованиях широкое раз-
говорное значение, несоответствующее научной надобности. От этой забыв-
чивости не всегда бывают свободны и английские экономисты. Но у континен-
тальных экономистов сбивчивость увеличивается тем, что английский язык,
литература которого служит коренным источником для изучения смитовской
теории, имеет кроме слова «капитал», the capital, еще несколько слов, кото-
рые иностранец легко смешивает с ним; из них особенно сильным поводом
к сбивчивости было слово the stock, которое в разговорной речи переводится
на франц3у8зский, немецкий или русский язык чаще всего также словом
«капитал» . Можно вообразить себе, какая путаница должна произойти
когда, во-первых, смешиваются два разные значения английского слова
the capital, научное и разговорное, и в прибавок само это слово в обоих
значениях спутывается в уме французского, немецкого или русского ученика
англичан с словом the stock, которое употребляется английскими экономи-
стами без всякого точного определения, потому что не служит у них научным
94

По мнению людей, Совершенно непривычных к размышлению о нашем
предмете, капитал представляется понятием совершенно равнозначительным
с деньгами. Разоблачать эту ошибку значило бы повторить то, что мы гово-
рили во введении. Деньги точно так же не капитал, как и не богатство.
Сами по себе деньги не могут совершать ни малейшей части действий капи-
тала, потому что не могут давать никакого содействия производству. Чтобы
содействовать ему, деньги должны быть обменены на другие вещи, и все,
что может быть обменено на другие вещи, может содействовать производству
точно а такой же степени, как деньги. Капитал помогает производству тем,
что дает удобное помещение, охранение, инструменты и материалы, нужные
для работы, дает пищу и другое содержание работникам в продолжение
работы. Это услуги, требуемые настоящим трудом от прошедшего труда и
его продуктов. Капиталом называются все те вещи, которые назначены к
атому употреблению, то есть к снабжению производительного труда различ-
ными предварительными условиями, которых он требует.
Чтобы ближе усвоить себе понятие капитала, посмотрим, какой вид при-
нимает капитал, употребленный на какую-нибудь отрасль производительной
промышленности. Мануфактурист имеет часть своего капитала в форме
строений, приспособленных и назначенных к ведению известной отрасли
мануфактурного дела. Другую часть капитала он имеет в форме машин.
Третья часть состоит у него в хлопчатой бумаге, льне или шерсти, если он
занимается прядением; в льняной, шерстяной, шелковой или бумажной
пряже, если он занимается тканьем; состоит вообще в материалах, требуе-
мых его родом фабрикации. В нынешнее время нет обычая, чтобы мануфак-
турист прямо запасал пищу и одежду для своих работников, и, кроме людей,
занимающихся производством пищи или одежды, мало найдется таких
капиталистов, у которых значительная часть капитала находилась бы в этом
виде. Но зато у каждого капиталиста есть деньги, которыми он дает плату
своим работникам, то есть дает им возможность снабжать себя пищею и
одеждою. Кроме того, он имеет в своих кладовых изготовленные товары,
продажею которых также выручает деньги на выдачу платы работникам, на
пополнение запаса материалов, на поправку строений и машин и на при-
обретение новых, после совершенной порчи старых. Но не все его деньги,
не все его изготовленные товары входят в состав его капитала, потому что
не все они обращаются им на эти цели: часть наличных денег и часть в ы -
ручки за товары он обращает на свое личное потребление и на потребление
своего семейства, на наем домашней своей прислуги, на содержание охот-
ничьих лошадей и собак для себя, на воспитание своих детей, на уплату
налогов или на дела благотворительности. В чем же состоит его капитал?
В той части его имущества, которую назначает он на ведение нового произ-
водства, какова бы ни была форма этого имущества. Если часть его или все
оно имеет форму, в которой не может прямо удовлетворять надобностям
работников, это все равно.
Положим, например, что капиталист занимается выделкою железных
вещей и что за исключением его инструментов весь его капитал состоит в
данное время из железных изделий. Железные изделия не могут служить
пищею работникам. Но простою переменою в назначении этих железных
термином и сохраняет все разнообразные оттенки разговорного своего зна-
чения. Чтобы избежать этой путаницы, мы употребляем слово «капитал»
исключительно только там, где оно стоит и в английском подлиннике,
а слово the stock переводим словом «запас» или выражениями «масса про-
дуктов», «масса ценностей» и т. п., но никогда не заменяем его словом «ка-
питал». У Милля, надобно отдать ему справедливость, слово the capital
постоянно принимается исключительно в своем научном смысле: он никогда
не забывает, что если наука раз дала известному слову точный смысл науч-
ного термина, то уже постоянно должна сохранять за ним этот смысл. Несоб-
людением этого требования научной терминологии большинство нынешних
французских экономистов сильно повредило развитию науки в своей стране.
95

изделии он может доставить пищу работникам. Положим, что частью своей
выручки он хотел содержать охоту или домашнюю свою прислугу и что,
переменив намерение, он начинает употреблять часть этой выручки на свою
фабрикацию, выдавая ее в плату большему числу работников, чем прежде.
Вновь нанятые работники получают теперь возможность покупать и потреб-
лять пищу, которая прежде была бы съедена охотничьими собаками или
домашними служителями; таким образом, хотя хозяин не видел глазами и
не касался рукою ни одной крохи пищи, его решение определило, что из
пищи, существующей в стране, известное количество, потреблявшееся прежде
совершенно непроизводительным образом, обратилось на употребление про-
изводительных работников. Изменим теперь гипотезу и предположим, что
деньги, обращенные хозяином на рабочую плату, расходовались прежде не
на содержание прислуги или охоты, а на покупку серебряных и золотых
вещей; чтобы действие этой перемены было заметно, предположим, что
перемена совершается в значительном размере, что от покупки золотых и
серебряных вещей большая сумма обращается на плату производительным
работникам, о которых мы предположим, что прежде они, подобно ирланд-
ским поселянам, были только наполовину заняты и сыты. При увеличении
своей платы работники израсходуют прибавку в ней не на золотые и сереб-
ряные вещи, а на пищу. Но количество пищи в стране не увеличилось и нет
в ней непроизводительных работников или животных, от которых пища
перенеслась бы на производительные цели. Пища будет, если можно, вве-
зена в страну, а если ввоз невозможен, то работники до следующего лета
останутся на своем скудном продовольствии. Но от перемены непроизводи-
тельного расхода капиталистов в производительный произошла перемена в
запросе на товары, и эта перемена в запросе будет иметь своим следствием
то, что на следующий год будет произведено больше пищи и меньше сереб-
ряных и золотых вещей. Таким образом, когда люди, не имеющие прямого
соприкосновения с пищею работников, обратили часть какой бы то ни было
своей собственности от непроизводительного назначения к производитель-
ному, следствием этой перемены было то, что стало производиться большее
количество пищи на потребление производительных работников. Итак, раз-
личие между капиталом и не капиталом состоит не в характере имущества,
а в намерении капиталиста, в его решении употреблять это имущество на ту
или на другую цель; и всякое имущество, хотя бы само по себе и было совер-
шенно не пригодно к употреблению работников, составляет капитал, когда
оно, или ценность, какую можно получить за него, определяется для произ-
водительного употребления. Сумма всех ценностей, назначенных на такое
употребление своими владетелями, составляет капитал страны. Все ли эти
ценности имеют форму, прямо приложимую к производительному употреб-
лению, или некоторые из них не имеют формы прямо пригодной для него,
это все равно. Если они предназначены на эту цель, то они найдут путь
преобразоваться в вещи, пригодные для нее.
2. Все продукты страны, назначенные на производство, составляют
капитал; и, говоря наоборот, весь капитал страны назначен на производство.
Но эта вторая теорема подлежит некоторым ограничениям и объяснениям.
Известное имущество может искать производительного употребления и не
находить такого употребления, которое соответствовало бы желаниям вла-
детеля; в таком случае эта сумма все-таки капитал, но капитал, остающийся
без употребления. Другой случай: запас имущества может состоять из нерас-
проданных товаров, не пригодных для прямого приложения к производи-
тельному употреблению и не находящих себе сбыта в известное время; эти
товары, пока лежат непроданы, находятся в состоянии капитала, остающегося
без употребления. Третий случай: искусственные или случайные обстоя-
тельства могут приводить к необходимости затрачивать вперед» перед нача-
лом производства, такую массу запасов, то есть капитала, которая больше
размера, требуемого сущностью дел. Предположим, что правительство нала-
гает пошлину на производство в одном из его первых периодов, например,
облагает пошлиною материал. Фабрикант должен платить пошлину вперед,
96

до начала производства, и потому принужден иметь большую массу средств,
чем сколько нужно для производства и сколько действительно идет на него;
в этом случае фабриканту для содержания производительного труда нужно
иметь больше капитала, нежели требуется самым делом, или, что то же, при
данном капитале он не может содержать того количества труда, сколько
мог бы по сущности дела. Таким образом этот способ взимания налогов под-
вергает излишнему ограничению промышленность страны: часть имущества,
назначенного своими владельцами на производство, отвлекается от этой цели
и находится в постоянном положении уплаты вперед, производимой пра-
вительством.
Возьмем другой пример. Фермер может снять ферму в такое время
года, что ему придется платить за одну, две или даже три четверти года
ренту без получения выручки продуктами. Эта часть ренты должна быть
уплачена им из капитала. А рента, платимая за самую землю, а не за улуч-
шения, произведенные в ней трудом, составляет расход непроизводительный,
не принадлежит к издержкам на содержание труда, или на заготовку инстру-
ментов и материалов для производства; она в таком случае просто цена,
платимая за пользование силами природы, обращенными в частную собствен-
ность. Эти силы природы столь же необходимы, как и инструменты, или
даже еще необходимее; но вовсе нет необходимости платить за них. Инстру-
менты — вещи, производимые трудом, и потому цена составляет необходимое
условие их существования; но земля существует сама собою. Потому плата
за землю не принадлежит к издержкам производства и необходимость про-
изводить эту плату из капитала заставляет иметь такое количество капита-
лов, такую массу сбережения из продуктов прежнего труда, которая больше
размера, требуемого естественной необходимостью или достаточного при иной
системе поземельного владения. Этот излишек капитала, хотя и назначен
своими владетелями на производство, употребляется в сущности непроизво-
дительным образом и ежегодно воспроизводится не из своих собственных
продуктов, а из продуктов труда, содержимого остальною частью капитала
фермера *.
* Объясним это примерами. Во-первых, посмотрим, каково действие
пошлины, взимаемой не с готового продукта, поступающего уже на потреб-
ление, а с материала, который служит на производство продукта. Положим,
что фабрикант, начинающий производство, имеет капитал в 1 000 рублей.
Положим, что он, по существующей норме прибыли, должен получать с него
20%. Итак, он должен продать свои продукты за 1 200 рублей.
Положим, что правительству нужно взимать с этого производства 10%.
Если пошлиною облагается самый продукт, поступивший в мелочную про-
дажу, правительство возьмет с ценности продуктов 120 рублей. Продукты
будут куплены потребителями за 1 320 рублей.
Если мы предположим, что капиталом в 1 000 рублей производится
1 000 аршин сукна, аршин сукна поступит в розничную торговлю по цене
1 рубль 32 копейки.
Предположим теперь, что пошлина берется не с готового продукта, а с
материала. Положим, что этого материала, например, шерсти, привозимой
из-за границы, покупается фабрикантом на такую же сумму, какая идет
на остальные расходы. Положим, что правительство хочет ограничиться тем
же размером пошлины 10%. Тогда, имея 1 000 рублей капитала, фабрикант
покупает шерсти на 1 500 рублей. Но с этой шерсти уже взята пошлина в
10%, то есть за 500 рублей фабрикант получает теперь только то количе-
ство шерсти, какое прежде получал за 450 рублей. Если из прежнего коли-
чества можно было выделать 1 000 аршин, то из этого количества будет
получено только 900 аршин. Какую сумму должен взять фабрикант за эти
900 аршин? Ту же самую, как и прежде, то есть 1 200 рублей. Но пошлина
уже взята, потому новой надбавки в цене не будет. Итак, в розничную
торговлю поступают 900 аршин сукна за 1 200 рублей, то есть аршин по
1 руб. 33 коп.
97

Наконец» значительная часть того производительного капитала страны,
который употребляется на рабочую плату работникам, не составляет в стро-
жайшем и необходимом смысле необходимости для производства, или даже
вовсе не составляет необходимости для него. Тот излишек ее, который пре-
вышает действительную необходимость для жизни и здоровья, расходуется
не на содержание труда, а на его вознаграждение, а в плате мастеровым этот
излишек обыкновенно бывает значителен *. Работники могли бы ждать полу-
Цена сукна повысилась очень мало, но общество имеет вместо 1 000
аршин только 900, а правительство вместо 120 рублей пошлины только 50.
Это значит, что общество будет нуждаться в одежде, а правительство
в деньгах.
Каким образом станет переносить нужду в одежде общество, это уже
его собственное дело. Но правительство увидит необходимость увеличить
свои доходы по крайней мере вдвое: вместо 120 рублей можно еще удо-
вольствоваться 100 рублями, но 50 рублей никак нельзя покрыть необхо-
димые государственные доходы.
Итак, надобно будет увеличить пошлину на шерсть до 20%. Тогда с
количества, покупаемого фабрикантом за 500 рублей, будет взято пошлины
100 рублей, и фабрикант получает за свои деньги только такое количество
шерсти, какое без пошлины получал за 400 рублей, то есть такое количе-
ство, из которого можно сделать только 800 аршин сукна. Эти 800 аршин
поступают в продажу попрежнему за 1 200 рублей, то есть каждый аршин
сукна стоит уже 1 р. 50 коп.
С повышением пошлины доход правительства увеличился, но цена сукна
сильно поднялась, а количество его стало еще меньше прежнего. Имея
только 800 аршин, общество будет уже очень сильно нуждаться в сукне,
а правительство — все-таки имеет только 100 рублей, а не 120, которые
имело бы при взимании пошлины с готового продукта вместо пошлины с
материала.
Из этого мы видим, почему благосостояние общества и доходы казны
увеличиваются с принятием свободной торговли, вместо протекционного
тарифа.
Теперь обратимся к уплате ренты до получения выручки из продуктов
фермы.
Положим, что фермер вступает во владение рентою с нового года. По-
ложим, что уплата ренты производится вперед по четвертям года. Положим,
что выручка за сбор хлеба бывает в сентябре. Положим, что величина ренты
составляет 400 рублей, и фермер имеет капитал в 1 000 рублей. Положим,
что каждые 2 рубля, употребленные фермером на земледельческие работы,
дают в продукте 1 четверть хлеба. Положим, что обществу нужно 500 чет-
вертей.
Фермер, получив ферму 1 января, должен до 1 сентября заплатить три
четверти ренты, то есть 300 рублей. Эта уплата произведена еще до полу-
чения выручки, то есть у него из 1 000 рублей остается на производство
только 700. Он производит только 350 четвертей. Из этого сбора уплачена
остальная часть ренты за первый год. К 1 января положение дел опять
прежнее: три четверти ренты за второй год должны уплачиваться не из в ы -
ручки второго года, за которую собственно берется рента, а опять из капи-
тала; то есть капитала на производство опять остается 300 рублями менее,
чем нужно на производство 500 четвертей. То же будет и во все следующие
годы. Потому, если обществу нужны 500 четвертей и если на производство
каждой четверти нужен капитал в 2 рубля, фермер должен иметь не 1 000
рублей, а 1 300 рублей капитала; то есть величина капитала, требуемого
земледелием, поднимается выше своей натуральной величины на всю ту
сумму, какую составляет уплата ренты до получения выручки из жатвы.
* Словом «мастеровые» мы переводим здесь и постоянно будем пере-
водить английское выражение skilled labourers в противоположность другому
разряду рабочих unskilled labourers, которых мы будем называть в нашем
98

чения этой части своего вознаграждения до окончания производства; нет
необходимости ей существовать до начала производства в виде капитала;
а если бы по несчастию они совершенно лишились этой лишней части, про-
изводство могло бы совершаться в том же размере- Чтобы все вознагражде-
ние работников в полном своем размере могло быть выдаваемо им вперед
поденными или понедельными уплатами, нужно предварительно существо-
вать запасу, обращаемому на производительное употребление, то есть суще-
ствовать капиталу в размере, большем того, какой был бы достаточен для
ведения производства в существующем размере. Этот излишек равняется
всей сумме, какою превышает получаемое работниками вознаграждение ту
норму выдачи, которую расчетливый рабовладелец стал бы для своей соб-
ственной выгоды давать рабам *. Обычай платить вперед вознаграждение
за труд, превышающее меру совершенной необходимости для жизни, мог
возникнуть уже только по накоплении изобильного капитала, потому что
излишек платы над мерою жизненной необходимости употребляется в сущ-
ности не на производство, а на непроизводительное потребление произво-
дительных работников; а это показывает, что запас сбережений, обращаемых
на производство, достиг уже значительности, допускающей постоянное упо-
требление части его не на жизненную необходимость, а на простое удобство.
Я предполагаю, как заметит читатель, что работники во все времена
содержались капиталом; очевидно, что всегда и было так в действительности,
хотя нет необходимости, чтобы капитал доставлялся особенным человеком,
который называется капиталистом. Когда работник содержит себя собст-
венными запасами, например, когда землепашец, арендующий обрабатывае-
мую им землю или сам владеющий ею, живет продуктами этого участка,
или когда ремесленник работает сам от себя, он все-таки живет капиталом,
то есть заранее приготовленным запасом. Этот землепашец живет в нынеш-
нем году продуктами жатвы не нынешнего, а прошедшего года; этот ремес-
ленник живет выручкою не той работы, которая теперь у него в руках,
а той работы, которую он уже кончил и продал. Оба они содержатся своим
собственным маленьким капиталом, который они периодически восстановляют
из продуктов своего труда. Большой капиталист также содержится средст-
вами, заготовленными вперед. Если сам он лично управляет своими делами,
переводе «чернорабочими». Различие между этими двумя разрядами по
экономическим отношениям очень важно во всех странах, но только у англи-
чан вошла в обычай терминология, неизменно соответствующая ему. Тот
и другой разряд существуют почти в каждой отрасли производства. Напри-
мер, в строительном производстве каменщики, плотники, кровельщики и
т. п. — skilled labourers, мастеровые, а землекопы, носильщики и т. п.
unskilled labourers — чернорабочие. В типографском деле мастеровые по
английской терминологии — наборщики и машинисты, а чернорабочие вертят
машины, носят шрифт и т. д. Во всех странах и во всех производствах черно-
рабочие получают меньше платы, чем мастеровые; но чернорабочие все-таки
остаются живы, стало быть, весь излишек платы мастеровых над платою
чернорабочих идет уже не собственно на поддержание жизни, а в вознаграж-
дение за искусство их в своем мастерстве,
* Положим, что на содержание раба в здоровом виде нужно было бы
его владельцу расходовать 1 рубль в неделю. Положим, что процесс произ-
водства продолжается целый год (как, например, в земледелии). Положим,
что хозяину предприятия нужны 10 мастеровых и что он платит им по
3 рубля в неделю. Если бы эти мастеровые довольствовались до окончания
производства получением платы, необходимой для поддержания жизни,
хозяину на уплату им нужно было бы иметь в запасе только по 52 рубля на
человека, всего 520 рублей. Но он выдает по 3 рубля, стало быть, годичная
затрата его на плату каждому работнику составляет 156 рублей, а на всех
работников 1 560 рублей. Излишек второй суммы над первою, то есть
1 040 рублей, составляет затрату капитала, превышающую размер необхо-
димости.
99

та часть его личного или семейного расхода, которая не превышает надле-
жащего вознаграждения за его труд по рыночной цене, должна считаться
частью его капитала, расходуемою подобно всем другим частям капитала на
производство; та часть его личного потребления, которая состоит из вещей,
необходимых для жизни, составляет производительное потребление *.
3. Рискуя наскучить читателю, я должен прибавить еще несколько
разъяснений, чтобы сильнее и точнее выставить понятие капитала. По спра-
ведливому замечанию Сэ, больше всего надобно стараться о разъяснении
самых основных элементов предмета, потому что самые большие ошибки
возникают именно из неполного знакомства с основными понятиями. Это не
удивительно: ветвь может быть больна, и остальное дерево сохраняться здо-
ровым; но болезнь в корне разливает испорченность по всему дереву.
Посмотрим же, может ли считаться капиталом собственность людей, ко-
торые живут процентами с своего имущества, не занимаясь лично производ-
ством, и если может, то в каких случаях. В разговорном языке эта собствен-
ность называется капиталом, и по отношению к делам частных лиц такое
название справедливо. Для частного лица равнозначительно капиталу все то
состояние, с которого он получает доход, расходуемый им без уменьшения и
растраты его состояния. Но поспешное и необдуманное перенесение на
общую точку зрения таких мнений, которые справедливы относительно част-
ных лиц, было источником бесчисленных ошибок в политической экономии.
По вопросу, занимающему нас теперь, надобно сказать, что имущество, слу-
жащее капиталом для частного лица, иногда бывает, а иногда не бывает
капиталом для нации, смотря по тому, расточается или не расточается кем-
нибудь другим то имущество, которое не расточается, по нашему предполо-
жению, самим владельцем.
Например, предположим, что 10 000 фунтов, принадлежащие А, даны
взаймы В, фермеру или фабриканту, который с выгодою употребляет их на
свои промышленные дела. Если так, эти 10 000 фунтов точно такой же
капитал, как если бы принадлежали самому В. В таком случае А в сущ-
ности фермер или мануфактурист, не лично, но по своему имуществу. Капитал
в 10 000 фунтов употребляется на производство, на содержание работников,
на приобретение орудий и материалов. Этот капитал принадлежит А, а В
берет на себя заботу употребить его в дело и получает в вознаграждение
разницу между прибылью, им доставляемою, и процентами, которые он пла-
тит А. Это самый простой случай.
* Например, фабрикант, проживающий с своим семейством 10 000 руб-
лей, сам управляет своею фабрикою; по существующим ценам нельзя было
бы нанять хорошего управляющего такою фабрикою дешевле, как на 3 000
рублей. Эти 3 000 рублей на суммы, проживаемой лично фабрикантом,
составляют его производительное потребление, а остальные 7 000 составляют
потребление непроизводительное. Воспользуемся этим примером также для
того, чтобы снова выставить разницу между разговорным значением слова
«капитал», значением, в каком оно не годится для науки (и не употребляется
ни в подлиннике Милля, ни в нашем переводе), и между научным его значе-
нием, в каком оно исключительно употребляется у Милля, в подлиннике и в
нашем переводе. Фабрикант приступает к ведению своей фабрики, имея
30 000 рублей: из этих денег он употребляет на покупку материалов и плату
рабочим 20 000, а 10 000 проживает сам, управляя фабрикою, за что посто-
роннему человеку он должен был бы платить 3 000. В разговорном языке
все 30 000, составляющие его имущество, называются его капиталом. Но по
терминологии, принятой в науке, капитал его будет состоять только из
23 0 0 0 ( 2 0 0 0 0 на плату рабочим и покупку материалов и 3 0 0 0 за управле-
ние фабрикою) ; остальные 7 000, по понятию науки, идут на непроизводи-
тельное потребление и не составляют части капитала. Можно себе предста-
вить, какая путаница должна выходить, если мы смешаем эти разные вещи
и будем применять ко всем 30 000, часть которых не составляет капитала,
те выводы, какие делаются наукою только о 23 000, составляющих капитал.
100

Но предположим, что 10 000 фунтов, принадлежащие А, даны взаймы
не В, а поземельному владельцу С, который употребляет их на улучшение
производительных сил своего поместья, на ограждение его изгородями, на
дренирование, проложение дороги или на другие прочные улучшения. Это
производительное употребление,—10 000 фунтов вышли из обращения, но
не промотаны. Они дают постоянный доход. Земля теперь дает лишнее ко-
личество продуктов, и если деньги были израсходованы расчетливо, то в
несколько лет этим излишком продуктов возвратится вся сумма, а потом
увеличится во много раз. Ценность 10 000 фунтов употреблена в этом слу-
чае на увеличение продуктов страны. Это составляет капитал; С получает
под формою увеличения своей ренты доход с него, отдавая землю в наймы;
по закладной записи А ежегодно получает из этого дохода, в виде процен-
тов, такую сумму, какую условился давать ему С. Переменим теперь обстоя-
тельства и предположим, что С употребляет занятые деньги не на улучшение
своей земли, а на уплату прежнего своего долга, или на то, чтобы обеспечить
своих детей. Будут ли 10 000 фунтов в этом случае капиталом, зависит от
того, что сделает с ними человек, которому они окончательно достаются.
Если дети обратят свое состояние на производительное употребление или
кредитор, получив уплату, отдает полученные деньги другому землевла-
дельцу на улучшение земли, или фабриканту на расширение фабрикации,
эти деньги будут капиталом, потому что употребляются производительным
образом.
Но предположим, что С, землевладелец, берущий деньги взаймы, человек
расточительный и обременяет свою землю долгом не для увеличения своего
состояния, а для растраты его, расходованием полученной суммы на экипажи
и пиры. В год или в два эти деньги будут промотаны без всякой выручки.
А сохранил свое богатство: у него нет 10 0 0 0 фунтов, но з а т о есть заклад-
ная крепость на землю, которую он может продать за эти деньги. С стал
беднее прежнего на 10 0 0 0 фунтов; богаче прежнего не стал никто. Могут
сказать, что стали богаты люди, воспользовавшиеся промотанными деньгами.
Правда, если С проиграл эти деньги или они были у него раскрадены при-
слугою, богатство перешло из рук в руки, а не разрушилось, и люди, кото-
рые приобрели его, могут употребить его производительным образом. Но
если С получал за свои деньги настоящую ценность их в виде продовольствия
или предметов роскоши, которые он потребил сам или посредством своих
слуг и гостей, то эти предметы перестали существовать, а не произведено
ничего в замену их. Между тем, если бы эта сумма была употреблена на
земледелие или на фабричное дело, то потребление в конце года с излишком
уравновесилось бы новыми продуктами, произведенными трудом людей,
потреблявших эту сумму. По расточительности С потреблено без возврата
то, что иначе было бы потреблено с возвратом. Торговцы, у которых поку-
пал С, могли получать прибыль, пока продолжалась растрата; но если бы
капитал был израсходован производительно, точно такая же прибыль была
бы получена людьми, строящими здания, изгороди, делающими орудия, и
торговцами, поставляющими продовольствие для работников; по окончании
этого времени С имел бы 10 000 фунтов возвратившимися к нему, имел бы
даже больше 10 0 0 0 , а теперь не имеет их. Таким образом общество имеет
убыток по крайней мере на 10 0 0 0 фунтов, составляющих сумму непроизво-
дительной растраты С. Для А убыток не чувствителен, потому что его
доход обеспечен залогом, и, если залог хорош, а рыночная величина про-
центов не изменилась, то он всегда может продать закладную запись за ее
первоначальную ценность. Итак, для А долг в 10 000 фунтов, лежащий на
поместьи С, действительно составляет капитал; но составляет ли он капитал
для общества? Нет. А имел капитал в 10 000 фунтов; он исчез, будучи
промотан и уничтожен расточительностью С. Свой доход А получает теперь
не из продукта своего капитала, а из какого-нибудь другого источника до-
хода, принадлежащего С, вероятно, из ренты за землю С, то есть из уплат,
делаемых ему фермерами и составляющих продукт капитала уже этих фер-
меров, а не капитала А. Национальный капитал уменьшился 10 000 фунтов,
101

а национальный доход уменьшился всею тою суммою продуктов, которая про-
изводилась бы этими 10 000 фунтов, если бы они были употреблены как
капитал. Потеря не падает на владельца уничтоженного капитала, потому
что человек, уничтоживший его капитал, обязался вознаградить его. Но
потеря этого человека составляет только небольшую часть потери, которой
подвергалось через него общество, потому что на потребление собственника
шли только проценты, а самый капитал употреблялся или должен был упо-
требляться на нескончаемое содержание известного числа работников,
постоянно воспроизводящих то, что потребили; этого средства к жизни они
теперь лишены безвозвратно.
Изменим еще нашу гипотезу и предположим, что капитал занят не
землевладельцем, а государством. А ссужает свой капитал правительству на
ведение войны; он покупает у государства так называемые государственные
фонды, то есть обязательства, по которым правительство должно платить
известный ежегодный доход. Если бы правительство употребило деньги на
построение железной дороги, это было бы производительным употреблением,
и имущество А послужило бы капиталом. Но деньги эти употреблены на
войну, то есть на жалованье офицерам и солдатам, ничего не производящим,
и на безвозвратное уничтожение известного количества ядер и пуль;
потому правительство находится в положении С, расточительного земле-
владельца, и 10 000 фунтов А составляют уничтоженный национальный
капитал; с точки зрения производства или богатства, эти деньги все равно,
что брошены в море, хотя и может быть, что их употребление оправдывается
другими соображениями. Доход, который будет получать теперь А, полу-
чается не из продуктов его капитала, а из налогов, берущихся с продуктов
остального капитала общества. Капитал, принадлежавший А, не дает обще-
ству никаких продуктов в вознаграждение за эти уплаты, он потерян и
погиб, и теперь А имеет уже только право на продукты, производимые капи-
талом и промышленностью других людей. Правда, он может продать это
право, получить за него сумму ценностей, равную его бывшему капиталу,
и может потом употреблять его производительным образом. Но он этою
продажею возвратит себе не прежний свой капитал и не продукты им про-
изведенные: капитал их уничтожился вместе с продуктами, которые мог
бы произвести. Теперь А приобретает уже капитал какого-нибудь другого
лица, соглашающегося променять свой капитал на его право брать доход
из налогов. На место А становится кредитором общества другой капита-
лист, владевший имуществом, которое употреблялось или могло употреб-
ляться на производство. От этого обмена производительные силы общества
не увеличились и не уменьшились. Убыль нанесена капиталу страны тогда,
когда правительство взяло деньги А: этим была взята из производитель-
ного употребления или отвращена от него ценность в 10 0 0 0 фунтов, заме-
нена правом на непроизводительное потребление и безвозвратно растрачена.
Глава V
Основные теоремы относительно капитала
1. Если предыдущие объяснения были удовлетворительны, то они с
достаточною полнотою представили читателям понятие о капитале, доста-
точно ознакомили их с ролью капитала в конкретных случаях среди тем-
ноты, которую окружают это понятие обстоятельства отдельных фактов, и
теперь даже тот, кто не был приготовлен к этим соображениям, может уже
понять основные теоремы относительно капитала. Полное понимание этих
теорем составит уже значительный шаг из темноты к свету.
Вот первая из этих теорем: размер промышленности ограничен разме-
ром капитала. Эта истина так очевидна, что часто принимается за бесспор-
ную в разговорной речи. Но замечать иногда истину еще совершенно не то,
102

что признавать ее всегда и не допускать мнений, не согласных с нею. До
последнего времени законодатели и публицисты почти постоянно пренебре-
гали аксиомою, которую мы представили; до сих пор чрезвычайно часто
излагаются мнения не совместные с нею.
Вот выражения разговорной речи, основанные на принятии этой истины.
Обращение промышленных сил на какое-нибудь определенное дело выра-
жается фразою «приложение капитала» к этому делу. Обращать промыш-
ленные силы на обработку земли значит прилагать капитал к земле. Упо-
треблять труд на фабричное производство значит прилагать капитал к этому
производству. Такими выражениями предполагается, что промышленность не
может получить размера, превосходящего капитал, который можно затра-
тить на нее. В самом деле, кто ясно понимает эту мысль, не может не согла-
ситься с ней. Разумеется, фраза «приложение капитала» есть выражение
метафорическое: в сущности прилагается к делу труд, а капитал служит
только необходимым условием для того. Мы часто говорим о «производи-
тельных силах капитала»: это выражение не совершенно правильно. Произ-
водительные силы только труд и природа; и если, расширяя смысл выра-
жения, можно сказать о какой-нибудь части капитала, что она имеет произ-
водительную силу, то сказать это можно только об инструментах и маши-
нах: они, подобно ветру или воде, принимают участие в труде. Пища работ-
ников и материалы производства не имеют производительной силы; но
труд может проявлять свою производительную силу только тогда, когда
снабжен ими. Размер промышленности не может быть больше того, на
сколько снабжена она материалами для обработки и пищею для прокормле-
ния. Это дело очевидное; но при всей его очевидности часто забывают, что
народ известной страны содержится и удовлетворяет своим потребностям
не из продуктов настоящего своего труда, а из продуктов прошедшего
труда. Люди потребляют то, что уже произведено, а не то, над производ-
ством чего еще трудятся. А из того, что произведено, только часть отдается
на содержание производительного труда; размер этого труда не бывает и
не может быть больше того, сколько его может быть прокормлено и снаб-
жено материалами и орудиями производства на ту часть продуктов, кото-
рая идет на него и составляет капитал страны.
Несмотря на очевидность этого факта, долго думали, что законы и
правительства могут создавать промышленность, не создавая капитала.
Правительство косвенным образом может в известной степени содействовать
тому, чтобы народ делался более трудолюбив, или успешность его труда
увеличивалась; но думали, что правительство может развивать промышлен-
ность не этим путем. Полагали, что хотя бы искусство и энергия работни-
ков не увеличивались, хотя бы не были заставляемы работать люди, кото-
рые прежде содержались в праздности, правительство все-таки может соз-
дать большее количество промышленных дел, не увеличивая запаса, на кото-
рый производится промышленность. Запретительными законами правитель-
ство прекращало ввоз какого-нибудь товара; заставив тем производить этот
товар дома, оно хвалилось, что обогатило страну новой отраслью промыш-
ленности, выставляло на похвальбу в статистических таблицах количество
полученного продукта и труда, употребленного на производство, и объяв-
ляло всю эту сумму выигрышем для страны, доставленным ей через запрети-
тельный закон. В Англии политическая арифметика этого рода несколько
потеряла свой кредит, но у наций континентальной Европы она еще про-
цветает. Если бы законодатели понимали, что размер промышленности огра-
ничен размером капитала, они понимали бы, что когда масса капитала страны
не увеличилась, то часть капитала, обращенная их законами на новопри-
обретенную отрасль промышленности, отнята у какой-нибудь другой отрасли,
в которой она давала занятие, вероятно, почти такому же количеству труда,
какому дает занятие в новом деле *.
* Надобно сказать, что исключением из этого бывает, когда промыш-
ленность, создаваемая или поддерживаемая запретительным законом, при-
103

2. Если размер промышленности ограничен размером капитала, из
этого еще не должно заключать, чтобы он всегда достигал такого предела.
Быть может, что нельзя получить такого числа работников, какое мог
бы содержать и употреблять на дело капитал. Это, как известно, случалось
в новых колониях, где капитал пропадал иногда бесполезно, по недостатку
рабочих сил; примером тому служила колония Лебединой Реки (Swan River)
в первые годы по своем основании. На существующий капитал живут мно-
гие люди, которые не производят ничего или могли бы производить больше,
нежели производят. Если работники будут сведены на более низкую плату
или склонены к тому, чтобы за прежнюю плату работать больше часов, или
если их семейства, которые уже содержатся из капитала, будут в большем
надлежит к разряду так называемых домашних изделий. Эти изделия про-
изводятся людьми, которые уже имеют продовольствие от другого дела, про-
изводятся работающими семействами в промежутки от других занятий;
потому для ведения этой промышленности не нужно переносить на нее от
других промышленностей никакого капитала, кроме того, сколько стоят
материалы и орудия, ценность которых часто бывает незначительна. Итак,
если покровительственная пошлина бывает причиною занятия домашним
промыслом, которым без нее не занимались бы, то она действительно уве-
личивает производство страны.
Мы должны были сделать это исключение, чтобы придать полную н е -
опровержимость нашему теоретическому выводу; но этот особенный случай
не касается учения о свободной торговле практическим образом. По самой
сущности дела, домашние изделия не нуждаются в покровительственных
пошлинах: продовольствие работников доставляется из других источников,
и потому как бы ни понижалась цена домашнего изделия, она почти вся
составляет чистый барыш для работников. Если домашние изделия пре-
кращаются от соперничества привозных, это бывает не от необходимости,
а оттого, что продукт не стоит употребляемого на него труда, по мнению
лучших судей этого вопроса, тех людей, которые производят продукт и
употребляют на него труд. Издержка на покупку платья кажется им менее
обременительною, нежели труд на домашнее приготовление платья, и они
не хотят продолжать этого труда, потому что общество не дает им за него
больше, чем стоит их продукт по собственному их мнению. Прим. авт.
Нам кажется, что Милль в этом случае слишком легко говорит о
деле, которое можно решить только посредством очень внимательного рас-
чета. Мы не будем вдаваться здесь в специальные исследования, которые
заняли бы слишком много места, а заметим только одно обстоятельство.
Домашними изделиями работники и их семейства занимались в промежут-
ках от других дел. Когда занятие домашним изделием прекращается, эти
промежутки времени остаются, без производительного дела. Ясно, что про-
изводство страны от этой перемены уменьшилось. Будет ли вознаграждена
эта потеря употреблением незанятых промежутков на умственное образова-
ние, или на здоровый отдых, или на что-нибудь другое полезное, это еще
вопрос: а то, что потеря есть, это уже бесспорно. Итак, всякое уменьшение
занятий домашними изделиями представляет для общества и для самих
работников риск безвозвратной потери Конечно, мы замечаем это вовсе не
в защиту протекционных пошлин, которые не затем и существуют, чтобы
поддерживать какие-нибудь мужицкие изделия для собственного же мужиц-
кого употребления. Мы хотим только сказать, что всякая перемена, умень-
шающая трудолюбие в народе, отнимающая у него охоту дорожить каждою
минутою, не выгодна для страны. Если домашние изделия выходят из упо-
требления по несоответственности с модным вкусом, то едва ли не всегда
их прекращение оказывается убыточным для страны и для работников. Но
тут надобно заботиться не о сохранении протекционного тарифа, а о том,
чтобы в обществе развивалась простота вкусов, привычка дорожить вре-
менем и возможность обращать на пользу каждую минуту «го. — Прим,
переводч.
104

против прежнего размере содействовать увеличению производства, то дан-
ный капитал доставит занятие большему количеству производства. Непро-
изводительное потребление производительных работников, которое все полу-
чается теперь из капитала, могло бы прекратиться или быть отсрочено до
получения продукта, и на эту сумму было бы можно содержать еще известное
число работников, кроме нынешнего. Этими способами общество могло бы
получить от своих существующих средств большее количество продуктов;
и оно бывало принуждаемо прибегать к таким способам, когда, при внезап-
ном уничтожении значительной части его капитала, становилось делом глав-
нейшей важности то, чтобы употребить остальной капитал с наибольшим раз-
мером действия.
Где промышленность не достигает предела, назначаемого ей капиталом,
правительства могут приближать ее к этому пределу различными способами,
например тем, чтобы привозить новых работников; так привозятся кули и
свободные негры в Вест-Индию. Правительства могут увеличивать размер
промышленности и другим способом: они могут создавать капитал. Они
могут налагать подати и обращать их на производительное употребление. Они
могут делать еще другую вещь, имеющую почти такое же значение: налагать
подати на доход или предмет расхода и употреблять получаемые суммы на
уплату государственных долгов. Рентьер, у которого выкуплены облигации
государственного долга, захочет попрежнему получать доход от своей собст-
венности и большая часть ее обратится на производительное употребление,
а между тем значительная часть этой суммы взята из доходов, обращавшихся
на непроизводительное употребление, потому что человек платит не весь
налог из той части имущества, которую сберегает, а некоторую, если не
главную, долю налога платит из той части, которую иначе израсходовал бы.
Надобно прибавить, что всякое увеличение производительной силы капитала
(или, точнее говоря, труда), порождаемое техническими усовершенствова-
ниями или другими причинами, ведет к увеличению количества труда, содер-
жимого капиталом: при увеличении массы продуктов некоторая часть при-
бавочного количества, конечно, всегда будет сбережена и обращена в капитал.
Тем более надобно ждать этого, когда увеличение выгодности производства
служит усилением побуждения обращать запасы от непроизводительного
назначения к производительному.
3. Размер промышленности ограничен размером капитала, и потому
каждое увеличение капитала дает или может давать большее количество
занятий для промышленности; этому возрастанию нельзя назначить преде-
лов. Я вовсе не отрицаю того, что капитал или часть капитала может полу-
чить употребление, непригодное для содержания работников, может быть
изъята из оборота обращением в машины, постройки, земледельческие улуч-
шения и т. д. При каждом большом возрастании капитала значительная часть
его всегда получит такое употребление и будет только содействовать труду
работников, а не содержать их. Но я хочу сказать то, что часть капитала,
назначенная на содержание работников, может (при предположении неизмен-
ности других условий) быть увеличиваема выше всякого данного размера,
и все-таки будет можно найти занятие для работников; выражаясь иначе,
если есть люди, способные работать, и есть пища для их прокормления, то
они всегда могут быть употреблены на производство чего-нибудь. На этой
теореме надобно несколько остановиться, потому что она принадлежит к
числу тех, с которыми люди легко соглашаются в виде общих формул, но
от которых они расположены отступаться в хаосе действительных фактов
общественной жизни; притом же теорема эта сильно противоречит обыкно-
венным мнениям. К числу мнений, Наиболее распространенных между
людьми, принадлежит то, что непроизводительные расходы богатых необхо-
димы, чтобы дать занятие бедным. До Адама Смита почти никто не со-
мневался в справедливости такого мнения; да и после Адама Смита писа-
тели, очень знаменитые и действительно заслуживающие уважения (напри-
мер, Мальтус, Чомерс, Сисмонди), утверждали, что если бы потребители
стали сберегать и обращать в капитал слишком большую часть своего дохода
105

и если бы они не обращали на непроизводительное потребление сумму
средств, находящуюся в известной пропорции к капиталу страны, то эта при-
бавка к сбережению была бы просто потерею для общества, потому что не
было бы рынка для сбыта товаров, которые произвел бы капитал, созданный
таким образом. Я считаю это за одну из тех многочисленных ошибок, кото-
рые происходят в политической экономии, когда мы не начинаем исследова-
ние с простейших вопросов, а прямо бросаемся в запутанные конкретные
феномены.
Каждый может видеть, что если бы доброжелательное правительство
владело всею пищею, всеми инструментами и материалами общества, то оно
могло бы требовать производительного труда от всех, кого допускает к уча-
стию в пище и никогда не имело бы затруднения в том, чтобы найти поле
для занятия этому производительному труду; потому что пока оставалась
бы неудовлетворенной чья-нибудь и какая-нибудь потребность, требующая
удовлетворения материальными предметами, труд общества мог бы быть
обращен на производство чего-нибудь, способного удовлетворить этой п о -
требности. Частные люди, владеющие капиталом, увеличивая его новыми
накоплениями, делают точно то же самое, что в нашем предположении дела-
лось бы доброжелательным правительством. Можно предполагать гипотети-
ческим образом какие угодно случаи, потому вообразим самый крайний слу-
чай, какой только можно представить. Предположим, что каждый капиталист
дошел до такого мнения, что, не имея заслуг более, чем хороший работник,
он не должен жить лучше работника, и что, сообразно такому внушению
совести, все капиталисты сберегают весь излишек своей прибыли; или пред-
положим, что эта воздержность производится не собственным их желанием,
а налагается законом или общественным мнением на всех капиталистов и на
всех землевладельцев. Итак, непроизводительные расходы приведены к наи-
меньшему размеру; спрашивается теперь, какое употребление себе найдет
увеличившийся капитал? Кто станет покупать товары, им производимые?
Нет покупщиков и на те товары, которые уже были произведены в прежнее
время. Итак, товары останутся непроданными, говорят нам; они будут тлеть
в кладовых, пока капитал уменьшится до своей прежней величины или, точ-
нее сказать, до величины меньшей прежнего на ту пропорцию, на какую
уменьшился запрос со стороны потребителей. Но говорить это значит видеть
тольку одну половину дела. В предполагаемом нами случае не было бы со
стороны капиталистов и землевладельцев запроса на предметы роскоши. Но,
когда эти сословия обращают свой доход в капитал, они не уничтожают
этим свою силу потребления, они только переносят ее от себя на работников,
которым дают занятие. Относительно работников можно сделать два пред-
положения: в числе их происходит увеличение, пропорциональное увеличе-
нию капитала, или не происходит такого увеличения. Если оно происходит,
вопрос не представляет затруднения: производство предметов необходимости
для нового населения займет место производства предметов роскоши для
части прежнего населения и доставит ровно такое же количество занятия,
какое было утрачено. Но предположим, что население не возросло. Все, что
прежде расходовалось на предметы роскоши капиталистами и землевладель-
цами, распределяется между существующим числом работников под формою
увеличенной рабочей платы Предположим, что эти работники уже и
прежде были достаточно снабжены предметами необходимости. Что же теперь
будет? Будет то, что работники станут потребителями предметов роскоши,
и капитал, прежде употреблявшийся на производство предметов роскоши,
по-прежнему может употребляться тем же путем; разница только в том, что
предметы роскоши распределяются по всему обществу, между тем как
прежде распределялись только между немногими людьми. Строго говоря,
увеличение сбережений и увеличение производства могло бы продолжаться
до того, пока каждый работник стал бы иметь все удобства богатства, сов-
местные с продолжением труда, предполагая, что сила труда работников
физически достаточна для произведения всей массы этих удобств для всего
числа работников. Таким образом, границею богатства никак не может слу-
106

жить недостаток потребителей, а служит ею только недостаточное количе-
ство производителей и производительных сил. Каждое увеличение капитала
дает труду или увеличение занятия или увеличение вознаграждения, обога-
щает или страну, или рабочий класс. Если новый капитал находит новые
руки для занятия делом, он увеличивает общую массу продуктов; если он
не находит новых рук, он дает прежним рукам большую пропорцию про-
дуктов, и даже в этом случае может увеличить общую массу продуктов, воз-
буждая работников к более усердному труду *.
4. Вторая основная теорема о капитале относится к источнику, из ко-
торого он происходит. Капитал есть результат сбережения. Полное доказа-
тельство тому находится в объяснениях, уже изложенных нами; но самая
теорема требует еще новых объяснений.
Если бы каждый расходовал на личные надобности и удовольствия все,
что производит, и весь доход, получаемый им из продуктов других людей, то
капитал не мог бы возрастать. Весь капитал, за ничтожным исключением, был
первоначально результатом сбережения. Я говорю, однако же, о некотором
исключении; оно ничтожно, но оно существует. Человек, трудящийся на
свой собственный счет, может расходовать на себя все, что производит, и не
* Вопрос так ясен, и мысль, доказываемая Миллем, так бесспорна, что
изумительно казалось бы, как могли держаться противного мнения столь
замечательные писатели, как Сисмонди и Мальтус. Но дело в том, что их
мысль о пользе, будто бы получаемой бедняками от роскоши богатых,
мысль совершенно нелепая, была только неловким способом объяснить факт,
состоящий в частых остановках фабричного производства от недостатка
заказов и в коммерческих кризисах. Они делали фальшивое заключение,
когда полагали, что прекращение роскоши могло бы усилить обременитель-
ность таких явлений, которые собственно и производятся непропорциональ-
ным со средствами общества распределением рабочих сил между производ-
ством предметов первой необходимости и предметов роскоши, слишком боль-
шою тратою труда на предметы роскоши и на занятия совершенно непроиз-
водительные. Этот предмет мы вполне можем изложить, только познакомив-
шись с теориею ценности, стоимости и цены. Но теперь заметим одно
обстоятельство: теорема, что каждое увеличение капитала выгодно или для
производства или для благосостояния работников, справедлива относи-
тельно капитала в научном смысле слова, то есть относительно части продук-
тов, употребляемых на производство. Но выйдет самая вздорная путаница,
если эту теорему отнести ко всякому вообще богатству, как делают француз-
ские экономисты, называющие капиталом всякую массу ценностей, из каких
бы предметов ни состояла она и на что бы ни употреблялась; между тем,
как есть обширные разряды ценностей, непригодные по своей натуре к обра-
щению на производство, и чем больше сил употребляет общество на произ-
водство таких предметов, чем большую массу их получает, тем больше оску-
девают его производительные силы. Например, положим, что в обществе,
имеющем 100 человек работников, 90 были заняты производством хлеба,
а 10 производством бронзы. Положим, что открыт новый, лучший способ
производить бронзу, что она стала стоить вдвое меньшего труда, потому
цена ее понизилась вдвое, и оттого сбыт ее увеличился втрое. Теперь, чтобы
сделать втрое больше бронзы, при способе производства вдвое легчайшем,
на это дело потребуется 15 работников вместо прежних 10, а на производ-
ство хлеба останется только 85 работников, ясно, что в обществе будет про-
изводиться хлеба меньше, чем прежде, и оно обеднеет. Можно сказать:
«число населения может возрасти, так что восстановится прежняя пропор-
ция землевладельцев к бронзовщикам». Но в отделе о ренте мы увидим, что
положение общества не улучшается, а становится хуже, когда увеличение
населения вызывается чем бы то ни было, кроме чрезмерного пространства
невозделанной земли очень хорошего качества, или улучшений в земледелии.
Здесь нет ни того, ни другого обстоятельства, потому положение общества
станет еще хуже, если его население увеличится.
107

будет становиться беднее; запас продуктов, которым он продовольствуется,
пока соберет свою жатву или продаст свое изделие, служит капиталом; но
нельзя сказать, чтобы этот запас сберегался, потому что весь он употреб-
ляется на надобности этого человека и расходуется, быть может, столь
же быстро, как расходовался бы в праздности. Мы можем вообразить, что
известное число лиц или семейств живут каждое на своем участке земли,
каждое продуктами своего собственного труда, и что каждое из них потреб-
ляет весь продукт. Но даже и они должны сберечь (то есть не обратить на
свое личное потребление) ту часть продукта, какая необходима на посев.
Итак, даже в этом простейшем состоянии экономических отношений нужно
было сделать некоторое сбережение: люди эти должны были произвесть
больше, чем потребили, или потребить меньше, чем произвели. Еще больше
нужно им сделать сбережения, чтобы нанять других работников или уве-
личить свое производство до такого размера, какой не может совершаться
собственным трудом их рук. Все продукты, употребляемые человеком на со-
держание и ведение чьего-нибудь труда, кроме своего собственного труда,
должны были первоначально быть собраны сбережением; кто-нибудь дол-
жен был произвести их и отказаться от их употребления. Итак, не делая
практической неточности, можно сказать, что весь капитал и в особенности
всякое увеличение капитала — результат сбережения.
В грубом и не безопасном положении общества постоянно бывает, что
капитал принадлежит не тому лицу, которое сберегло его, а какому-нибудь
другому, более сильному или принадлежащему к более сильному обществу,
и перешел к владельцу посредством грабежа. Даже при таком порядке дел,
в котором собственность была ограждена, возрастание капитала долго про-
исходило почти повсюду главным образом от лишений, которые хотя в сущ-
ности одинаковы с сбережением, но не называются этим именем потому, что
нет в них добровольности. Действительными производителями были рабы,
принужденные производить столько, сколько можно было вынудить у них
силою, а в потреблении своем ограничиваться только тем, что давала им ра-
счет их владельцев или сострадательность этих владельцев, вообще очень
незначительная. Но это насильственное сбережение не породило бы ника-
кого увеличения капитала, если бы часть продуктов, остающихся от него, не
была снова сбережена, и уже добровольно сбережена, владельцем. Если бы
он потреблял на личные свои надобности все, что по его принуждению про-
извели и оставили непотребленным рабы, он не увеличил бы своего капи-
тала и не получил бы средства содержать большее число рабов. Да и вообще
чтобы содержать какое бы то ни было число рабов, надобно было предвари-
тельно сделать сбережение, заготовить вперед какой-нибудь запас, по край-
ней мере пищи. Но это сбережение могло быть сделано не отказом от лич-
ных расходов, которому добровольно подвергал себя хозяин: вероятнее, что
оно было бы сделано самими рабами, когда они еще были свободны, а по-
том насилие или война, лишившая их личной свободы, перенесла в руки
победителя и продукты, ими сбереженные.
Есть еще другие случаи, в которых термин сбережение, с мыслями к
нему обыкновенно принадлежащими, не применяется в точности к процессу,
каким увеличивается капитал. Если, например, мы скажем, что единствен-
ный путь ускорить возрастание капитала есть усиление сбережения, то в ч и -
тателе, вероятно, пробудится этим мысль о большем ограничении потребле-
ния и об увеличении лишений. Но, очевидно, что все, увеличивающее произ-
водительную силу труда, создает больший запас для делания сбережений и
дает средства увеличивать капитал без всякого увеличения лишений, а, н а -
против, вместе с увеличением личного потребления. По научному смыслу
термина, происходит сбережение и в этом случае. Правда, что потребляется
больше, но и остается после потребления больше прежнего: излишек произ-
водства над потреблением тут значительнее прежнего, и потому такой про-
цесс правильно называется большим сбережением. Надобно сказать, что тер-
мин «сбережение» не совсем удобен; но всякий другой термин был бы еще
менее удобен. Сбережение состоит в том, когда потребляется меньше, не-
108

жели производится; капитал увеличивается собственно этим процессом, а не
всегда непременно уменьшением в размере потребления. Не надобно нам до
такой степени порабощать себя разговорному языку, чтобы, употребляя
слово сбережение в научном смысле, забывать о том, что увеличение капитала
совершается не одним путем уменьшения в размере потребления, а также и
другим путем — увеличением производства.
5. Третья основная теорема о капитале тесно связана со второю, теперь
изложенною нами. Вот она: хотя капитал сберегается и составляет результат
сбережения, но тем не менее он потребляется. Слово «сбережение» вовсе не
говорит, чтобы сберегаемое не потреблялось, не говорит даже и того, чтобы
потребление сберегаемого непременно отсрочивалось; оно говорит только,
что если сберегаемое немедленно потребляется, то потребляется не лицом
сберегающим, а другим лицом. Если продукт просто отложен для будущего
употребления, то надобно сказать, что он спрятан; и пока он спрятан, вовсе
он не потребляется. Но если он употребляется как капитал, то он весь по-
требляется, только потребляется не капиталистом *. Часть его обменивается
* В этих словах уже отразилось влияние того случайного воззрения,
которое с очевидностью раскрывается последующими словами. Вместо того
чтобы удерживать мысль на высоте общего анализа неизменной сущности
дела, Милль уже подстанавливает, по забывчивости, анализ известной част-
ной формы экономического устройства. Он говорит уже не вообще о чело-
веке сберегающем, а только о таком человеке, у которого запас сбережений
так велик, что он заставляет работать других вместо себя. Чтобы видеть
ошибку, вошедшую от этой небрежности в определение процесса, которым
потребляется капитал, мы представим следующий случай. Положим, что
крестьянское семейство начинает ткать свое грубое сукно в тот самый день,
когда снято руно с овцы, и потом начинает шить платье из сукна в тот же
день, как выткано сукно, и наконец начинает носить платье в тот же самый
день, как сшито оно. Отсрочки потребления нет, как мы видим, ни в одном
из фазисов, проходимых продуктом, и продукт потребляется теми самыми
людьми, которые сберегли его; но это руно, это сукно, это платье все-таки
служит капиталом, то есть орудием производства, потому что оно дает сред-
ство заниматься вне избы земледельческими работами, которые по времени
года невозможны без суконных онуч и других частей одежды, не заменяемых
коротким полушубком мужика. Итак, надобно сказать, что по способу по-
требления продукт, служащий капиталом, от продукта, потребляемого не в
характере капитала, отличается собственно только тем, что потребляется для
усиления производства, а не тем, чтобы сберегался одним лицом, а потреб-
лялся другим. Разница между лицом сберегающим и между лицом потреб-
ляющим не принадлежит сущности дела, а относится только к такой форме
экономического устройства, при которой труд составляет принадлежность
одних лиц, а капитал собственность других, уже не работающих руками.
Итак, по сущности дела капитал есть та часть сбереженных продуктов, по-
требление которой нужно для успешности самого процесса труда. Например,
если работнику в сырую погоду нужно выпить чарку водки, эта выпитая им
чарка капитал (без нее он работал бы менее энергично, и продукта полу-
чилось бы меньше). Мы делаем это и многие другие подобные замечания не
потому, чтобы сами по себе они имели большую важность; но необходимо
нам показывать, хотя в некоторых случаях, как уклоняются писатели школы
Смита от принципов и приемов собственной своей теории, смешивая по за-
бывчивости сущность дела с его случайною формою. Мы пропускаем мно-
жество подобных уклонений без заметок, чтобы не слишком утомлять ч и -
тателя, а если бы не боялись этого, то должны были бы делать таких по-
правок на текст Милля в десять раз больше, нежели делаем. Что же касается
до других экономистов, то у каждого из них неточностей еще в десять
раз больше, чем у Милля. Милля мы собственно и выбрали для перевода
потому, что как ни много у него ошибок, но все-таки несравненно меньше, чем
у всякого другого писателя школы Смита. Впоследствии мы приведем по
109

на орудия или машины, изнашивающиеся от употребления: часть на семена
или материалы, которые уничтожаются в прежнем своем виде посевом или
обработкою и совершенно уничтожаются потреблением окончательного
продукта. Остальная часть уплачивается производительным работникам, по-
требляющим эту плату на свои ежедневные нужды; а если работники и
сберегут часть платы, то она, говоря вообще, не прячется, а посредством
сберегательных касс и других подобных учреждений снова обращается в к а -
питал и потребляется.
Принцип, нами изложенный, служит сильным примером необходимости
внимательно вникать в самые элементарные истины нашей науки: это одна
из самых элементарнейших истин ее, а между тем почти никто не понимает
этой теоремы, если не вникал в науку, и почти никто не соглашается даже
принять эту истину, когда слышит ее в первый раз. Для профана непо-
нятно, как сберегается то, что потребляется. Для него сберегающий чело-
век представляется человеком, прячущим деньги; он думает, что сбережение
недурно, или даже похвально, когда имеет целью обеспечение семейства и
тому подобные заботы; но профан совершенно не думает, что сберегать зна-
чит приносить пользу другим: сберегать, по его мнению, то же, что хранить
вещь для самого себя, а растрачивать то же, что раздавать вещь по рукам
других. Человек, расходующий свое состояние на непроизводительное по-
требление, считается разливающим благодеяния на всех окружающих его;
он предмет такого сочувствия в обществе, что часть этой популярности пе-
реходит даже на человека, расточающего состояние, не принадлежащее ему,
на человека, который не только уничтожает свой капитал, если когда имел
его, но, под видом займа и с обещанием уплаты, овладевает даже капита-
лом, принадлежащим другому, и также уничтожает его.
Эта ошибочность обыкновенного взгляда происходит оттого, что обра-
щается внимание только на одну и притом небольшую часть следствий, про-
истекающих от сбережения и от растраты: люди не думают о тех последст-
виях, которые не попадаются сами на глаза. Глаз следует за сберегаемым
имуществом в воображаемую шкатулку и тут теряет его из виду. Он следит
за растрачиваемым имуществом, как оно идет в руки торговцев и людей,
окружающих расточителя; но в обоих этих случаях глаз одинаково не про-
никает до окончательного назначения имущества. Сбережение (на произво-
дительное потребление) и растрата очень сходны в первом периоде своего
процесса. То и другое начинается потреблением, разрушением известной
части богатства. Разница только в том, какие вещи потребляются и какие
люди потребляют их. В первом случае изнашиваются инструменты, уничто-
жаются материал, также пища и одежда, которую потребляют работники;
во втором случае потребляются, то есть уничтожаются, дорогие вина, эки-
пажи и меблировка. До сих пор последствие обоих дел для национального
богатства было почти одинаково: одинаковое количество богатства уничто-
жилось тем и другим делом. Но при мотовстве этот первый фазис служит
и окончательным фазисом: известное количество продуктов труда исчезло,
и ничего от них не осталось; а сберегающий человек во все время, пока
продолжалось разрушение, держал на работе людей, восстановлявших уни-
чтожаемые продукты, и в результате оказывается, что работники с излиш-
ком воспроизвели то количество продуктов, которое было потреблено. Эта
операция может быть бесконечное число раз повторяема без нового сбере-
жения, потому раз сделанное сбережение становится фондом, могущим со-
держать вечное время известное число работников, которые ежегодно воспро-
изводят свое продовольствие с прибылью.
Для непривычного соображения истинный характер этих феноменов
затемняется тем, что в них участвуют деньги. Почти все расходы произво-
дятся посредством денег, и потому деньги приобретают вид главного эле-
одной или по две страницы из некоторых других нынешних экономистов39,
наиболее знаменитых у нас, чтобы читатель видел, какую путаницу говорят
они.
110

мента в этом деле; а деньги не истребляются, они только переходят из одних
рук в другие, и от внимания ускользает уничтожение, происходящее при
непроизводительном расходе. Деньги только перешли из рук в руки, и люди
и думают, что богатство также перешло из рук мота в другие руки. Но это
просто значит смешивать деньги с богатством. Уничтоженное богатство было
не деньги, а те дорогие вина, экипажи и меблировка, которые были куп-
лены на деньги; эти вещи уничтожены теперь безвозвратно, и общество
стало беднее на всю сумму их. Могут сказать, что дорогие вина, экипажи
и меблировка не пища, не инструменты, не материалы и ни в каком случае
не могли бы годиться на содержание труда; что они годятся только на не-
производительное потребление и что ущерб богатству общества наносился,
когда они производились, а не тогда, когда они потреблялись. Я согласен
допустить такое замечание, насколько нужно для разъяснения предмета, и
замечание это было бы совершенно справедливо, если бы эти убыточные
предметы роскоши брались из существующего запаса, которому не было бы
уже суждено пополняться. Но ведь они будут производиться вновь, пока
будут для них потребители, и будут производиться в большем количестве
для удовлетворения увеличившегося запроса; потому, когда потребитель
расположился тратить 5 000 фунтов из своего дохода на предметы роскоши,
он из года в год держит соответственное число работников, занятых произ-
водством вещей, которые никак не могут пригодиться для производства.
Труд этих работников теряется по отношению к возрастанию национального
богатства; пища, инструменты и материалы, ежегодно потребляемые ими,
отнимаются из общего запаса нации, пригодного на производительное упо-
требление. По мере расточительности или роскоши известного класса, про-
мышленность страны обращается к производству предметов роскоши для
него, и не только уменьшается количество занятия для производительных
работников, но продовольствие и инструменты, нужные для производитель-
ного занятия, производятся в меньшем количестве.
Словом сказать, сбережение обогащает, а расточительность приводит к
бедности общество, подобно отдельному человеку; иначе говоря, это значит,
что общество в целом своем составе обогащается тою суммою, какую расхо-
дует на содержание производительного труда и на содействие ему и, н а -
оборот, беднеет на ту сумму, какую потребляет для своих удовольствий *.
* Вероятно, не бесполезно будет обратить внимание на разные обстоя-
тельства, до известной степени уменьшающие убыток, наносимый обществен-
ному богатству расточительностью частных людей, или дающие более или
менее значительное уровновешение ему в виде последствий самого убытка.
Одно из этих обстоятельств то, что мот в сущности не успевает употреблять
все, что расточает. Его обыкновенная беспечность в расходе бывает при-
чиною, что его обманывают и обкрадывают со всех сторон; а из этих обкра-
дывающих людей многие имеют экономные привычки. Большие суммы посто-
янно накопляются поверенными, управителями и даже домашними служи-
телями богатых расточительных людей. Кроме того, расточительные люди
дороже бережливых платят за все свои покупки (от этого и происходит
расположение купцов к ним). Таким образом они в действительности не
могут получить в свои руки и уничтожить такое количество богатства, кото-
рое бы равнялось расточаемому ими состоянию: они потребляют в сущности
гораздо меньше, чем расходуют, и значительная часть их состояния не
потребляется, а просто переходит к другим, которые, может быть, сберегут
часть перешедшего к ним. Во-вторых, надобно заметить, что расточитель-
ность одних может приводить других к вынужденной экономности. Предпо-
ложим, что капризом мота, капризом, которого нельзя было предвидеть
вперед, произведен внезапный запрос на какой-нибудь предмет роскоши. По
непредвиденности этого запроса не заготовлено лишнего запаса против преж-
него. Цена поднимается; она может подняться настолько, что превзойдет
средства или желание некоторых прежних потребителей; они, может быть,
откажутся от своего прежнего наслаждения и таким образом сберегут сумму,
111

6. Возвратимся к нашей основной теореме. Все, что производится — п о -
требляется, потребляется и то, что называется растрачиваемым, и то, что
называется сберегаемым; притом сберегаемое потребляется так же быстро, как
растрачиваемое. Все выражения разговорного языка ведут к тому, чтобы
мы этого не замечали. Когда говорится о старинном богатстве страны,
о богатствах, наследованных от предков, эти и все подобные им выражения
ведут нас к мнению, будто богатства, переданные от предков, были произ-
ведены очень давно, в то время, когда они первоначально были приобретены,
и будто в нынешнем году произведена только та часть капитала страны, на
какую увеличилась в нынешнем году вся сумма его. На самом деле вовсе
не то. Большая часть тех составляющих богатство ценностей, которые ныне
существуют в Англии, произведена человеческими руками в течение послед-
них двенадцати месяцев. Очень мала та часть этого огромного богатства,
которая существовала лет десять тому назад: из нынешнего производитель-
ного капитала страны едва ли существовало тогда что-нибудь, кроме домов
на фермах и фабричных зданий, да немногих из нынешних кораблей и машин;
да и из этих домов, кораблей и машин разве очень немногие просущество-
вали бы десять лет, если бы не употреблялся в это время новый труд на их
поправку. Земля осталась от прежнего времени, и она почти единственная
вещь, оставшаяся от прежнего времени. Зато она и не произведена; а все,
что произведено, исчезает и почти все исчезает очень быстро. Почти все роды
капитала по своей натуре неспособны долго сохраняться. Есть только не-
сколько, и притом очень мало, произведени4й0, способных иметь очень долгое
существование. Уэстминстерское аббатство с небольшими починками про-
держалось несколько столетий; некоторые греческие статуи сущес4тl вуют
больше 2 000 лет; пирамиды, быть может, вдвое или втрое больше . Но
это предметы, назначенные на непроизводительное употребление. За исклю-
чением мостов и водопроводов (к которым можно прибавить некоторые
резервуары и плотины), почти нет сооружений для промышленности, кото-
рые существовали бы долго. Промышленные здания вообще скоро изнаши-
которую тратили на него. Если они не откажутся от него, а будут продол-
жать тратить на этот товар столько же, как прежде, тогда торговцы этим
предметом получают за прежнее количество товара сумму, увеличившуюся
всем тем количеством, которое заплатил мот; таким образом сумма, теряемая
мотом, фактически переходит к ним, и, может быть, они присоединят ее к
своему капиталу, а его излишнее личное потребление составляется из умень-
шений в потреблении других покупателей, которые за прежнюю сумму полу-
чили меньше прежнего количество товаров. Кроме того, где-нибудь про-
цесс мотовства должен отражаться в обратном характере, потому что мот
должен в чем-нибудь уменьшить свои покупки для уравновешивания увели-
ченных своих расходов на известный предмет. Быть может, он вынул из об-
ращения суммы, употреблявшиеся на содержание производительного труда:
в таком случае торговцы продовольствием и орудиями производства имеют
оставшимися на своих руках непроданные товары, или получили за прежнее
их количество сумму меньшую прежней; а такие свои утраты в доходах или в
капитале промышленные люди вообще (за исключением тех случаев, когда ут-
раты чрезмерны) вознаграждают увеличением расчетливости и отказами себе
в удовольствиях. Таким образом капитал общества в результате, может быть,
остался не уменьшенным, и мот вел свою расточительность не насчет по-
стоянных средств других людей, а насчет их мимолетних удовольствий и
удобств. Но все-таки его расточительность производилась насчет других,
потому что во всяком случае общество беднеет на сумму, расточаемую одним,
если другие не приводятся этим к сокращению своих растрат. Есть еще
другие, не столь очевидные пути, которыми расточительность одних может
порождать свое вознаграждение увеличением сбережения у других; но эти
случаи можно будет рассмотреть нам только в том отделе четвертой книги,
который будет говорить о принципе предела в накоплении капитала. —
Прим, авт.
112

ваются употреблением, да и нет расчета строить их с вековечною прочностью.
Капитал поддерживается из поколения в поколение не тем, что сохраняется,
а тем, что постоянно воспроизводится: все составные части его разрушаются
употреблением, и вообще разрушаются вскоре после того, как произведены;
но люди, потребляющие их, занимаются между тем производством другого
капитала, имеющего больший размер. Возрастание капитала подобно возра-
станию населения. Каждый, кто рожден, умирает; но каждый год число рож-
дающихся больше числа умирающих: потому население постоянно возрастает,
хотя ни одного из лиц, составляющих его, не существовало на свете до вре-
мени вовсе недалекой старины.
7. Это постоянное потребление и воспроизведение капитала служит
объяснением факту, столь часто возбуждающему удивление, факту чрезвы-
чайной быстроты, с которою страны поправляются от опустошений, — тому,
что скоро исчезают все следы бедствий, нанесенных землетрясениями, навод-
нениями, ураганами и военным разорением. Неприятель опустошает страну
огнем и мечом, разрушает или увозит почти все существующее в ней дви-
жимое богатство; все жители разорены; но через несколько лет все почти
в таком же виде, как было до войны. Эта vis medicatrix naturae, «целебная
сила природы», часто бывала предметом бесплодного изумления или приво-
дилась в пример чудесного могущества сбережения, вознаграждающего такие
громадные потери в такое короткое время. Но тут нет ровно ничего удиви-
тельного. То, что уничтожено неприятелем, в недолгое время было бы уни-
чтожено и самими жителями; богатство, столь быстро воспроизводимое
ими, они должны были бы воспроизводить и воспроизвели бы во всяком
случае, и, вероятно, в столь же недолгое время. Разницы тут никакой нет,
кроме той, что во время воспроизведения они не имели наслаждения по-
треблять сами то, что было произведено ими прежде. Возможность быстрого
возвращения погубленных бедствием богатств зависит главным образом от
того, сохранилось ли население страны. Если ее трудящееся население не
истреблено во время бедствия и не вымерло потом от голода, то, сохранив
прежнее искусство и знание, оно имеет оставшеюся без повреждений свою
землю с ее прочными улучшениями; вероятно, имеет прочные здания, также
сохранившимися без повреждений или почти без повреждений, или с не
очень важными и многочисленными повреждениями; и таким образом у него
остались почти все элементы, нужные для ведения производства в прежнем
размере. Если у жителей осталось столько пищи, или столько ценностей,
чтобы купить пищи на то, чтобы с какими бы то ни было лишениями про-
существовать и быть в состоянии работать, они скоро произведут такое же
количество продуктов, в общей своей сложности приобретут прежнее коли-
чество богатства и капитала и достигнут этого простым продолжением труда,
какой прежде употребляли на свои занятия. Это факт, порождаемый вовсе
не силою сбережения в разговорном смысле слова, потому что мы видим тут
не добровольную воздержность, а лишения, налагаемые внешнею необходи-
мостью. Тут действует воспроизведение *.
* Таким образом, главное условие для продолжения и возрастания изо-
бильности страны продуктами состоит в том, чтобы трудящаяся часть ее
населения сохранила энергию в труде. Мимолетные бедствия, каковы бывают
обыкновенно бедствия, наносимые природою (наводнения, землетрясения,
даже более сильные потери от засухи или излишних дождей, вредящих
жатве), не имеют силы повредить энергии труда. Из бедствий, наносимых
людям людьми, то, которое наносится чужими людьми, война, при нынеш-
нем состоянии цивилизованных стран также редко имеет продолжительность,
нужную для изменения привычек и нравов населения, страна которого опу-
стошается ею; потому обыкновенно страна эта, сохранив прежнюю энергию
труда, скоро оправляется от военного опустошения. Но и недолгая война
выносится страною без заметного ослабления энергии труда только тогда,
если внутренние благоприятные труду условия уже прочно основали в насе-
лении высокую степень этой энергичности; когда же труд до войны был вял.
113

А между тем, так сильна привычка мыслить о предмете не прямо по его
признакам, а только через посредство технических фраз, и ученые исследо-
ватели так мало свободны от тех умственных немощей, которыми страдают
профаны, что простого объяснения, приведенного нами здесь, не умел,
сколько я помню, дать ни один политико-эконом до д-ра Чомерса,— писателя,
у которого много мыслей, по моему мнению, ошибочных, но у которого
всегда есть то достоинство, что он изучает феномены в самом их источнике
и выражает их самостоятельным языком, часто раскрывающим такие стороны
истины, которые закрываются принятою фразеологиею.
8. Из того воззрения, которым доктор Чомерс объясняет изложенный
нами вопрос, он выводит важные заключения о другом, близком к объяснен-
ному факту предмете, о государственных займах на войну и на другие непро-
изводительные расходы. Займы эти, заменяя собою налоги, берутся из
капитала, между тем как налоги платились бы из дохода и отчасти или вполне
покрывались бы увеличением экономии в расходах; итак, по принципам, нами
изложенным, займы ведут страну к обеднению. Но годы, когда расходы,
делаемые на занятые суммы, совершались в громаднейшем размере, часто
бывали годами большого наружного благосостояния: средства страны и бо-
гатство ее, вместо того чтобы являться уменьшенным, показывали все при-
знаки быстрого возрастания, пока длился расход, и оказывались сильно
расширившимися по его окончании. Все согласны в том, что так было с Ве-
ликобританией 43во время последней долгой континентальной войны (при
Наполеоне I ) , и много места понадобилось бы на исчисление всех неосно-
вательных политико-экономических теорий, порожденных этим фактом,
вошедших на некоторое время в доверие у публики, благодаря ему, и пре-
возносивших непроизводительное потребление, как более выгодное, чем про-
изводительное. Не входя в изложение всех причин, не дававших тут и обык-
новенно не дающих стране чувствовать последствия этих чрезвычайных рас-
трат ее производительных сил в полном размере, какой обозначается тео-
риею, мы предположим самый неблагоприятный из всех возможных случаев:
предположим, что вся занятая и уничтоженная правительством сумма бо-
гатств была вынута заимодавцем из производительного потребления, которым
была вся она фактически занята. В таком случае капитал страны уменьшен
на всю величину этой суммы. Но если сумма эта не была страшно чрез-
мерною, то по самой сущности дела нет причин национальному капиталу не
возвратить на следующий год свою прежнюю величину. Заем не мог быть
взят из той части капитала, которая состоит в инструментах, машинах и зда-
ниях. Он весь должен быть взят из той части капитала, которая служит
платою работникам, и работники пострадали от займа пропорционально
взятой сумме. Но если никто из них не умер с голоду, если рабочая плата
не настойчив, не энергичен, кратковременное военное бедствие может надолго
понизить его силу, и страна долго не оправится от нескольких месяцев
войны. Так например, Смоленская губерния, по точному исследованию
г. Я. Соловьева, до сих пор не вполне оправилась от разорения 1812 года,—
более 40 лет прошло с той поры до эпохи, к которой относится исследо-
вание г. С42оловьева, а страна все еще оставалась беднее, чем была в
1811 году . Если же военное опустошение имеет характер долгого постоян-
ного грабежа, оно действует очень сильно. Так Тридцатилетняя война
слишком на столетие разрушила прежнее благосостояние Германии: народ
одичал от постоянного грабежа, которому подвергался, отвык от нравов,
дававших успешность его труду, и только во второй половине XVIII столе-
тия следы этого гибельного влияния стали исчезать. Но характер постоянства
в особенности принадлежит невыгодным обстоятельствам внутренней жизни
самого населения, тем бедствиям, которые наносятся не чужими, а своими
людьми. От своей внутренней обстановки сотни, иногда тысячи лет труд
лишается энергии. Исследование этого предмета относится к той части поли-
тической экономии, которая говорит о влиянии общественных учреждений
на производство.
114

могла вынести такое уменьшение, или если благотворительность отвращала
от работников совершенное отсутствие продовольствия, то нет причины,
почему бы труд их в следующем году произвел меньше, нежели в преды-
дущем *. Если они за плату, уменьшившуюся известным числом миллионов,
произведут столько же, как прежде, эти миллионы будут выиграны хозяе-
вами их **. Таким образом немедленно восстановляется урон, нанесенный
* То есть, опять предполагая то условие, важность которого заставила
нас сделать предыдущее замечание, — предполагая, что нравы и привычки
трудящейся части населения не успели повредиться от лишений. Размер
этого повреждения может быть велик или мал, смотря по состоянию, какого
прежде успела достичь прочная привычка к энергии труда; если она сильна,
повреждение может быть не столь громадным, чтобы резать глаз поверхно-
стного наблюдателя; но оно в большей или меньшей степени непременно сле-
дует за лишением. Это факт математический, не подлежащий сомнению в
теории; а на практике нужно только внимательно исследовать положение
дел, чтобы открыть его существование. Война и всякий другой большой госу-
дарственный непроизводительный расход портит энергию производительного
труда, нанося порчу привычкам трудящихся. Это было замечено и в Англии
во время войн с французскою республикою и первою империею. Работники
оказались менее прежнего успешны в работе, потому что развилось в них
апатическое буйство, перемежающееся с леностью. Не говорим уже о том,
что во время ослабления производительного труда земля остается несколько
запущенною, то есть несколько портится, выделка инструментов и машин для
промышленных производств ослабевает, а прежние инструменты и машины
сильнее обыкновенного портятся, оставаясь без поправки, да и материалов
для промышленности изготовляется меньше, чем обыкновенно. Таким обра-
зом на следующий год общество имеет рабочие силы хуже прежних, орудия
производства (землю, инструменты, машины, промышленные постройки) в
количестве меньшем и в качестве худшем прежнего, материалы тоже; по-
тому производство на следующий год никак не может иметь того размера,
какой имело бы без непроизводительного чрезвычайного расхода. Теорема о
неизбежности этого результата имеет математическую достоверность.
** Но именно столько же они не произведут, потому что за меньшую
плату труд получается худшего качества, и потому не все миллионы будут
выиграны хозяевами, — часть этой суммы потеряется от ухудшения в к а -
честве труда. Чтобы сделать яснее это соображение, мы приведем гипотети-
ческий баланс общества.
Положим, что Англия занимает на войну 50 миллионов фунтов. Эти
50 миллионов берутся из платы работникам. Положим, что она имела прежде
величину 200 миллионов; она уменьшилась от займа на четвертую часть;
качество труда ухудшилось от этого хотя на одну двадцатую часть. Если
при помощи данных орудий и данного количества материалов труд произ-
водил прежде продуктов на 500 миллионов, теперь он произведет их одною
двадцатою частью меньше, то есть только на 475 миллионов. Итак, что
произвел заем только одною этою стороною своего действия? Он взял у
работников через руки хозяев 50 миллионов; но, взяв у работников для
передачи правительству 50 миллионов, хозяева сами потеряли от ухудшения
в качестве труда 25 миллионов. Итого 75 миллионов чистой потери. Но
это только одна часть потери. Всей громадности потери нельзя и сообразить,
но попробуем сообразить хотя еще некоторые части его.
50 миллионов, взятые на войну, израсходованы на потребление непро-
изводительное, пропадающее без всякого следа (Милль, книга I, глава 3,
§ 6, стр. 56). Производство было в 500 миллионов; положим что из него
прежде шло на непроизводительное потребление 100 м., оставалось на про-
изводительное 400 м.; теперь пошло на непроизводительное потребление
150 м., осталось на производительное 350 м.; если прежде из 1400 миллионов
возникло 500, теперь из 350 м. возникало бы только уже 437 /2 милл., если
бы успешность труда осталась прежняя; но она уменьшилась на одну двад-
115

капиталу; впрочем, восстановляется он лишениями и часто сильно нищетою
рабочего класса. Вот действительная причина, почему такие периоды, даже
при самых невыгодных обстоятельствах, очень могут быть временами
цатую часть, то есть на 21,87 милл., итак, производятся на следующий год
только 415,63 миллионов. Недочет составляет на первый следующий за
займом год 84,37 миллиона.
Этот недочет первого года отзовется некоторым недочетом и на сле-
дующем (втором), а от него на третьем году и т. д., потому что не вся сумма
84,37 милл. отнеслась на непроизводительное потребление, а часть ее легла
и на производительном потреблении. Но мы не станем уже высчитывать этих
следующих недочетов. Ограничимся одним первым годом.
Весь ли его недочет мы сочли? Нет, он имеет множество форм, мы взяли
еще только одну, — легко было бы набрать их десятка два очень крупных;
мы возьмем хотя только еще две — влияние недочета на землю, инструменты,
машины и влияние на рабочие силы.
Производительное потребление уменьшилось в год военного расхода на
одну восьмую часть (350 м. вместо прежних 400 м1.). Это значит, что между
прочим и на уход за землю прил1ожено труда н1а /8 часть меньше прежнего.
От этого она дала продуктов на /8 часть, на 12 /2%, меньше. Положим, что
ее продукты составляли 5 0 % всех продуктов, — мы считали всего 4 1 5 , 63 м.,
стало быть, в них земледельческих продуктов считалось 207, 81 милл., теперь
оказывается, что их надобно считать уменьшенными на одну восьмую часть,
то есть вычесть 25,98; потому земледельческих продуктов надобно считать
не 207,81 м., а только 181,83 м. Других продуктов считаем то количество,
как прежде (207,81 м.); обе суммы составляют уже только 389,64 м.
Но составляют ли они и это количество? Ведь мы полагали, что труд
производится тем же количеством таких ж1 е инструментов и машин, как
прежде, 1а этот фактор уменьшился тоже на /8 часть, и от этого труд снова
стал на /8 часть менее успешен; итак, надобно из 389,64 м. вычесть одну
восьмую часть, то есть 48,70 м. Остается всего только 340,94 м.
Но остается ли хотя это? Ведь мы только полагали, что труд стал хуже
качеством, стал производиться меньшим количеством и притом худших ин-
струментов и над землею худшего качества, но все еще полагали, что коли-
чество труда осталось прежнее; осталось ли оно? Нет; было в Англии,
положим, 5 0 0 0 0 0 0 взрослых работников, из них 2 0 0 0 0 0 завербованы в
солдаты и военные матросы, а с войны годными к работе воротились разве
100 0 0 0 — д р у г и е 100 0 0 0 убиты, умерли от ран и тифа, или остались изу-
веченными. Итак, из 5 000 000 работников исключено войною безвоз-
вратно 100 000 работников; количество труда уменьшилось на одну пяти-
десятую часть, на 2%, опять надобно вычесть 2% из количества продуктов,
которое мы полагали прежде, — из 340,94 м. надобно вычесть 6,82 м.,
остается всего только 334,12 миллиона, стало быть весь недочет —
165,88 миллионов.
Да полно, весь ли это недочет? Куда, как можно! Ведь мы не считали,
сколько работников, оставшихся дома, умерло от лишений, сколько других
сколько времени пролежали в болезнях от лишений, сколько времени потра-
чено ими на уход за родными, болевшими или умиравшими все от тех же
лишений, сколько продуктов пошло на леченье, на похороны; сколько с горя
пропито; сколько времени люди, одурелые от горя, шатались неспособными к
труду, сколько от этого пропало и попортилось орудий производства, сколько
преступлений наделано от одурения, отчаяния и нищеты, сколько потрачено
на обуздание развившейся в массе готовности к преступлениям, на пре-
следование преступлений, на содержание обвиненных в тюрьмах, на наказание
преступников. Этот дефицит составил бы тоже кругловатую цифру в не-
сколько десятков миллионов.
А главное, мы считали убыль производства только от убыли в рабочих
силах и в орудиях, а не считали убыли от уменьшения в материалах, между тем
как в них-то и произошло главное уменьшение. Что, например, если оказалось,
116

выигрышей для тех, благосостояние которых обыкновенно считается во мне-
нии общества за национальное благосостояние *.
Это ведет к спорному вопросу, на который и было обращено особенное
что «а посев осталось только половина того количества зерна, какое употреб-
лялось прежде? Тогда ведь и всю жатву придется считать в половину меньше.
Но этого всего мы не считаем. И так уже довольно набралось недочетов.
Подведем же итоги хотя к тому, что сосчитали.
От займа на войну в 50 милл. нация в тот год, когда расходовался этот
заем, потеряла 75 милл. В следующий год убыль по производству, далеко
не вполне сосчитанная, простиралась на 165,88, проще говоря, на 166 милл.,—
итого, эти 50 миллионов стоили нации убытка по крайней мере в 241 милл.
за год военного расхода и один следующий год.
А мы сказали еще, что недочет первого года после войны отзовется недо-
четом и на втором, и на третьем годе, да и дальше. А проценты по займу?
ведь и их надобно будет откуда-нибудь брать каждый год? Да, едва ли англи-
чане отделались убытком, хотя бы в 250, хотя бы в 300, или даже в 400
миллионов фунтов за этот израсходованный на войну с Франциею заем
в 50 миллионов.
Лучше было бы им, чем делать этот заем, взять да сожечь весь свой
Лондон. Меньше было бы им убытка от этого, нежели от одного года успеш-
ной войны. Лондонским монументом великого пожара 1666 года ознамено-
вана память бедствия, несравнен 4н4о меньшего для англичан, нежели мону-
ментом их трафальгарской победы .
Каким же образом эти громадные потери до того нечувствительны, что
нужно еще доказывать их? Какими путями производится то странное явле-
ние, что разница между годом войны и годом мира в экономическом отно-
шении не так ярка для невнимательного зрителя, как должна быть по сущ-
ности дела? Объяснением этого служит нынешний порядок распределения
ценностей, и ответ надобно отложить до второй книги.
Теперь мы можем предвидеть одно: должно быть что-то фальшивое, ди-
кое в том экономическом быте, при котором для массы нации все равно,
теряет ли нация 20%, 30% или даже 50% своего дохода, а для многих эта
потеря даже выгодна, — при котором нация восхищается своими победами
и рада вести войну, лишь бы шла она удачно. Это напоминает о состоянии
ощущений человека, одержимого тифозным жаром, который сам не может
определить, холодно или тепло в комнате, и который готов выпить хотя целое
ведро ледяной воды, от которой усиливается его болезнь.
* Но с другой стороны не должно забывать, что война отвлекает от
производительного занятия не только капитал, но и работников; что суммы,
взятые из вознаграждения производительных работников, отчасти употреб-
ляются на плату им же или другим за непроизводительный труд и что этою
частью своих следствий военные издержки действуют в направлении, прямо
противоположном тому, которое указывает доктор Чомерс; насколько про-
стирается влияние этой стороны войны, оно вознаграждает результаты, из-
ложенные в тексте. Часть дела, состоящая в том, что работники берутся
от производства в армию и флот, не вредит рабочим классам, не дает в ы -
годы капиталистам, а общая масса продуктов страны уменьшается военными
издержками. Таким образом мнение доктора Чомерса, справедливое относи-
тельно Англии, совершенно не применяется к странам, находящимся в дру-
гих обстоятельствах; например, к Франции во время наполеоновских войн.
В этот период много лет сряду продолжался в огромном размере вывод ра-
бочего населения из Франции; а суммы, на которые велась война достав-
лялись преимущественно контрибуциею с земель, завоеванных французским
оружием, и только очень малая часть их состояла из французского капитала.
Поэтому во Франции рабочая плата не падала, а возвышалась; хозяева,
нанимавшие рабочих, имели не выигрыш, а убыток; богатство страны между
тем уменьшалось остановкою или совершенною потерею огромного количе-
ства производительного труда. В Англии все эти результаты имели проти-
117

внимание д-ра Чомерса: каким путем правительству лучше получать суммы,
требуемые экстренным непроизводительным расходом: путем ли займов, по
которым только проценты доставляются налогами, или путем налогов на
время расхода в размере всего количества расхода? — На финансовом языке
последний способ называется «взиманием в один год всей суммы расхода».
Доктор Чомерс сильно защищает этот последний способ. Вообще думают,
говорит он, что взять налогами в один год всю требуемую сумму дело или
невозможное, или очень неудобное; что нация не может, без большого обре-
менения, вдруг уплатить всю эту сумму из своего годового дохода, и что го-
раздо лучше требовать у нее ежегодного небольшого платежа в виде про-
центов, чем за один раз потребовать такого огромного пожертвования. Он
отвечает на это, что пожертвование в обоих случаях одинаково делается.
Что растрачивается в год, говорит он, то неизбежно берется из дохода за
один год. Все богатство, производимое в стране, образует ее годовой доход;
каждая часть этого богатства составляет часть чьего-нибудь годового до-
хода. Та сумма лишений, говорит он, которая произошла бы от взятия всей
суммы расхода способом налогов, не отстранится, если возьмется способом
воположный характер. Англия, сравнительно говоря, прибавила на время
войны мало своих собственных солдат и матросов, но отвратила сотни мил-
лионов фунтов капитала от производительного занятия на доставление воен-
ных запасов своим континентальным союзникам и на содержание их армий.
Поэтому, как мы говорили в тексте, работники ее страдали, капиталисты
ее благоденствовали, а постоянные производительные силы ее не уменьша-
лись. — Прим. автора.
Факты изложены тут справедливо, но в изложении перемешаны две раз-
ные точки зрения: выгодность распределения для разных сословий и произ-
водство. Мы уже несколько раз замечали, что даже у Милля, самого серь-
езного и проницательного мыслителя из всех нынешних политико-экономов,
результаты, проистекающие из сущности вещей, слишком часто смешиваются
с явлениями второстепенными, временными, происходящими от внешних об-
стоятельств, и затемняются таким смешением. Здесь эта запутанность дохо-
дит, как и во многих других местах трактата Милля, до такой степени, что
может оставлять в читателе ложное впечатление об излагаемом предмете. Мы
много раз видели, что, когда из массы населения уводятся отборные работ-
ники, положение всей нации, и в том числе рабочих классов, должно стано-
виться хуже, потому что на продовольствии у каждого работника остается
большее число людей, чем прежде. (Смотри, например, стр. 59 и 60). Между
тем Милль странным образом не делает оговорки, что излагает частный
случай, производимый фальшивым положением вещей в противность сущ-
ности дела, когда замечает, что, взятие работников на войну не вредит ра-
бочим классам. Нет, само по себе оно очень вредит им, только вред может
уравновешиваться какою-нибудь другою переменою в фальшивом положении
дел, и притом также фальшивою переменою, происходящею от этого факта.
Работников стало меньше по сравнению с числом содержимых ими людей;
потому нация стала беднее; стали беднее и работники и их семейства. Но
если число работников сделалось слишком недостаточно, то есть нация тер-
пит слишком большую нужду в продуктах, то запрос на работников может
очень усилиться, и величина рабочей платы может очень подняться, по край-
ней мере в денежном своем счете. Французский работник, получавший до
войны 1 франк, может получать во время войны 3 франка. Это считается
на золото или серебро, и он очень доволен, думая, что получает втрое больше
прежнего, пользуется втрое большим благосостоянием. Но продукты тоже
вздорожали, и за 3 франка он получает теперь гораздо меньше продуктов,
нежели получалось за 3 франка до войны. Сосчитать это не так просто, как
сосчитать на своей руке вместо одной монеты три монеты. Впрочем, может
случиться, что продукты вздорожали не в такой пропорции, как труд, и что
за 3 франка получается их теперь больше, чем прежде за 1 франк, хотя
118

займа. Потеря не отвращается, а только слагается на рабочие классы, кото-
рые менее всех других могут и должны выносить ее; а с тем вместе новым
чистым убытком остаются все материальные, нравственные и политические
неудобства, производимые установлением и сохранением налогов на вечную
плату процентов. Из продуктов или из сумм, назначенных на производство
продуктов, взят капитал на то, чтобы поступить в казну и израсходоваться
непроизводительным образом, — в том и другом случае вся эта сумма оди-
наково берется у рабочих классов; потому заем в действительности уплачи-
вается в один год; все пожертвование, нужное для уплаты его, одинаково
производится на самом деле в этот год; только уплачено оно не в те руки,
куда должно идти *, потому не погашает собою требования казны, и уплачи-
вается посредством наихудшего из налогов, налога, исключительно падаю-
щего на рабочий класс. Совершив этим самым трудным и несправедливым
из всех путей весь подвиг, нужный на погашение долга, страна все-таки
остается обременена этим долгом и вечною уплатою процентов.
Это воззрение кажется мне совершенно верным относительно той части
поглощаемых займом ценностей, которая без займа была бы употреблена на
никак не может быть, чтобы получалось их столько, сколько получалось их
прежде за 3 франка. Может случиться и наоборот: продукты могут вздоро-
жать еще сильнее труда, и тогда за 3 франка получается продуктов меньше,
нежели прежде за 1 франк. В таком случае даже работник, оставшийся при
производительном труде, проиграл. Но когда цена труда поднялась сильнее
цены продуктов, он действительно выиграл, если он человек одинокий, или
имеющий всего только двух или трех человек на своем содержании. Тогда
посторонние люди могут находить и самые рабочие воображать, что положе-
ние рабочих классов вообще улучшилось. Но это только оптический обман,
производимый сосредоточением внимания на одной части простолюдинов. Во-
обще и между простолюдинами пропорция работников к общему числу
сословия уменьшилась, то есть работнику вообще стало тяжелее; если неко-
торые избежали участия в общем бедствии, тем большая часть его пришлась
на долю остальной массы, состоящей из семейств, лишившихся взрослых
мужчин или сохранивших слишком малое число их. Тому же оптическому
обману помогает еще другое обстоятельство, упоминаемое самим Миллем.
При повышении рабочей платы выгоды капиталистов уменьшаются. Работ-
ники, сознавая противоположность своих интересов с интересами капитали-
стов, слишком часто радуются всякому их затруднению, как будто своему
освобождению, беду противника принимают за свое счастье. Во многих слу-
чаях это чувство ошибочно. Впрочем, уменьшение части продуктов, достаю-
щейся капиталистам, может иногда быть так значительно, что, несмотря на
уменьшение общей массы продуктов, работникам все-таки может оставаться
более значительная часть, чем прежде. Но эта фальшивая поправка фальши-
вого положения, эта фальшивость в квадрате так натянута, что непременно
в скором времени лопается, и рабочие видят себя в положении, худшем всего
того, что когда-нибудь испытывали. Читатель видит, что эти разъяснения
относятся уже чисто к теории распределения, а не к теории производства:
но они вынуждены у нас спутанностью точек зрения в разъяснении явлений
у переводимого нами автора. Повторяем еще раз, что у каждого другого из
нынешних экономистов таких запутанностей несравненно больше, нежели у
Милля. — Примеч. переводи.
* То есть сущность дела состоит в переходе известной суммы от извест-
ных классов в казну; если сумма берется посредством займа, она в сущности
берется с рабочего класса, но составляется тем, что фабриканты, хозяева
землевладельческих заведений и т. д. не выплачивают своим рабочим того,
что платили прежде; итак, эта сумма идет от рабочих не в казну, куда ей
следует идти, а в руки капиталистов. У капиталистов казна берет ее уже под
формою займа, стало быть, проценты идут просто посредникам, которым
собственно и не принадлежала взятая в займы сумма.
119

производительную промышленность в самой стране. Но практическое поло-
жение дела редко вполне соответствует такому предположению. Займы в
менее богатых странах делаются преимущественно из иностранного капитала,
который, быть может, не пошел бы на употребление в эту страну ни под
какою иною гарантиею, кроме обязательства со стороны ее правительства; а
займы богатых и благосостоятельных стран делаются обыкновенно не из тех
сумм, которые вынимались бы из производительного употребления: они
обыкновенно делаются из новых накоплений, непрерывно составляющихся из
дохода, и часто делаются из той части этих накоплений, которая если бы не
пошла на заем, то перешла бы в колонии или стала бы искать другого
употребления себе за границей. В этих случаях (кото4р5ые мы подробнее рас-
смотрим впоследствии, в книге IV, в главах 4 и 5) нужная сумма может
быть получена займом без ущерба работникам, без расстройства националь-
ной промышленности и, быть может, даже с большею выгодою для работни-
ков и промышленности, чем при взимании ее налогами, потому что налоги,
особенно когда бывают тяжелы, почти всегда уплачиваются отчасти насчет
того, что без них было бы сбережено и прибавлено к капиталу. Этого мало,
если страна делает ежегодно такие большие прибавления к своему богат-
ству, что часть этих прибавлений можно брать и тратить непроизводительно,
не уменьшая капитала и даже не мешая ему значительно увеличиваться, то,
очевидно, что хотя бы даже вся сумма займа бралась из той части новых
накоплений, которая обратилась бы в капитал и нашла бы себе занятие в
самой стране, заем подействует на рабочие классы далеко не с тою силою вре-
да, как предполагалось в первоначально изложенном нами случае, и возраже-
ние против предпочтения займов налогам очень значительно ослабевает. Это
предварительное краткое изложение дела, подробное рассмотрение которого от-
носится к одной из следующих частей нашего трактата, казалось нам необходи-
мо для предотвращения ошибочных выводов из мыслей, нами уже изложенных*.
9. Переходим теперь к четвертой основной теореме относительно капитала;
о ней забывают или фальшиво понимают ее едва ли не чаще, нежели даже
три первые теоремы, как ни часто они забываются или искажаются. Произ-
водительный труд содержится и прилагается к делу капиталом, расходуемым
* Хорошо, что Милль отсылает читателя к IV книге за подробным рас-
смотрением дела: это дает и нам возможность отложить подробный разбор
его до другого места, а иначе пришлось бы здесь, где и без того уже много
примечаний, делать еще очень длинное примечание: потому что ограничения
применимости принципа Чомерса, приводимые Миллем, основаны на взгляде
или одностороннем, или вовсе не доходящем до сущности дела. Теперь до-
вольно будет нам высказать самым кратким образом основания, почему нельзя
принять возражений, будто бы ослабляющих силу соображений Чомерса.
Бедные страны, говорит Милль, берут заем из иностранного капитала, кото-
рый не пошел бы в них иначе, как на гарантию их правительства, то есть
в форме государственного займа. Говорить это значит останавливаться на по-
ловине исследования. Факт бедности не есть основной факт: он следствие
других фактов, из которых главный — чрезмерность непроизводительного
расхода и главным образом непроизводительного правительственного рас-
хода. Заем на непроизводительное потребление только увеличивает этот рас-
ход, то есть только увеличивает бедность страны, хотя бы брался и из ино-
странного капитала. Хотя бы он пришел из-за границы, он все-таки гибелен
для домашнего капитала. Заем в богатых странах, продолжает Милль дела-
ется не из капитала, а из новых сбережений, которые пошли бы искать за-
нятия за границей. Но если бы за границей они нашли себе производитель-
ное занятие в какой-нибудь заграничной стране, они увеличили бы богат-
ство этой страны, увеличили бы силу ее обмениваться своими продуктами
с нациею, из которой вышел капитал, и обогатили бы ату нацию развитием
ее заграничной торговли. Если вместо выгодного заграничного употребления
нация дала своим накоплениям убыточное внутреннее употребление, она
120

на содержание его за работою, а не запросом покупателей на изготовленный
продукт труда. Запрос на товары не есть запрос на труд. Запросом на товары
определяется то, на какую частную отрасль производства должны обращаться
труд и капитал, определяется направление труда; но не определяется самое коли-
чество труда, не определяется размер продовольствия или платы за труд. Коли-
чество труда и размер платы за него зависят от количества капитала или дру-
гих сумм, прямо назначенных на продовольствование и вознаграждение труда.
Предположим, например, что существует запрос на бархат, существует
сумма, готовая к израсходованию на покупку бархата, но не существует ка-
питала для основания бархатной фабрики. Как бы велик ни был этот запрос,
но все равно, пока не обратится капитал на эту фабрикацию, не будет выде-
лано ни одного дюйма бархата, стало быть, не будет и куплено ни одного
дюйма его. Иначе будет разве в том случае, когда человек, желающий быть
покупщиком бархата, желает этого так сильно, что часть цены, которую за-
платил бы за него, употребит на затрату для работников, чтобы они могли
заняться деланием бархата, то есть когда он обратит часть своего дохода в
капитал и затратит этот капитал на выделку бархата. Перевернем теперь ги-
потезу и предположим, что находится много капитала, готового выделывать
бархат, но нет запроса на бархат. Бархат тоже не будет выделываться. Но со
стороны капитала нет особенного предпочтения к выделке бархата перед в ы -
делкою чего-нибудь другого Фабриканты и их работники производят не для
удовольствия своих покупщиков, а для удовлетворения собственных надобно-
стей; имея теперь капитал и труд, остающийся без занятия, то есть имея су-
щественные элементы производства, они могут производить какой-нибудь иной
товар, на который есть запрос; а если нет постороннего запроса ни на какой
другой товар, они сами имеют запрос на известные товары и могут произво-
дить вещи, нужные им на собственное потребление. Таким образом занятие,
даваемое труду, зависит не от покупщиков, а от капитала. Разумеется, я те-
перь не беру в соображение следствий внезапной перемены. Если запрос не-
ожиданно прекращается, а товар на его удовлетворение уже произведен, этим
вводится новый элемент в положение дела: капитал фактически потреблен на
производство товара, которого никому не нужно; таким образом капитал по-
все-таки проиграла. Итак, все равно, дома или за границей делается заем для
непроизводительного потребления, все равно, дома ли остались бы, или пошли
бы за границу суммы, взятые этим займом, и все равно, на какое бы назначе-
ние ни пошли они без этого займа, он ослабляет капитал страны на всю свою
величину, составляет для страны столь же быстрое и столь же большое по-
жертвование, какое составилось бы взятием этой суммы посредством налога,
и все равно ко всем этим случаям все соображения Чомерса прилагаются с
такою же силою, как прилагаются к основному случаю, ко взятию займа из
капитала, обращенного на производство в самой стране. Но есть еще другое
соображение, которое не выставлено у Милля и которое безусловным обра-
зом делает путь займа несравненно разорительнейшим для нации, чем путь
прямого требования нужной суммы посредством налога. Эта причина заклю-
чается в том, что налог прямо и очевидно показывает стране величину по-
жертвования, делаемого ею на непроизводительный расход, а заем прячет
истину, обольщает страну видимою легкостью пожертвования хотя в сущно-
сти делает его еще тяжеле, и таким образом заводит обольщающуюся страну
по пути разорительных растрат гораздо дальше, нежели решилась бы она
идти с налогом Крымская война стоила французскому правительству,
1 721 миллион франков. Эта сумма была растрачена менее, чем в два года.
Это сумма всех богатств, находящихся в целых двух департаментах средней
величины. Если бы перед войною французское правительство и французская
нация явно понимали, что каждый год войны равносилен для них потере це-
лого департамента, вероятно, они не так легко решились бы на войну. Но под
формою займа они, сами для 4с6ебя незаметно, истребили эти 1 721 миллион,
уничтожили два департамента .
121

гиб, и занятие, которое он давал труду, кончилось, — не потому, что прекра-
тился запрос, а потому, что исчез капитал. Таким образом этот случай не
служит поверкою принципа, что запросом определяется направление капитала.
Настоящая поверка этого принципа дается гипотезою, что перемена происхо-
дит постепенно и предусматривается, что она не сопровождается потерею ка-
питала, так что фабрикация прекращается просто тем, что машины не возоб-
новляются, когда испортятся от употребления, и деньги не затрачиваются
вновь на фабрикацию, по мере того как выручаются продажею продукта.
В этом случае капитал готов на новое занятие я будет содержать в нем
столько же труда, как прежде. Фабрикант и его рабочие теряют выгоду искус-
ства и знания, приобретенного ими в прежнем деле и могущего только отчасти
пригодиться им в новом деле. В этом состоит потеря, наносимая обществу
переменою. Но работники все-таки могут работать, и капитал, дававший им
занятие, будет, оставаясь в тех же руках или перешедши займом в другие
руки, давать, в каком-нибудь другом деле, занятие или тем же самым работ-
никам, или такому же числу других работников.
Покупать продукт не значит давать занятие труду; запрос на труд со-
стоит в рабочей плате, предшествующей производству, а не в каком бы то-
ни было запросе на товары, служащие результатом производства, — эта те-
орема чрезвычайно нуждается в наивозможно точнейшем разъяснении. Не-
приготовленному взгляду она кажется парадоксом; даже из знаменитых по-
литико-экономов я не могу указать никого, кроме Рикардо и Сэ, кто по-
стоянно и твердо помнил бы ее. Почти все другие по временам выражаются
так, как будто бы человек, покупающий товары, продукты труда, дает за-
нятие труду и в самом деле создает запрос на труд, точно так же как если
бы он прямо покупал самый труд выдачею ему рабочей платы. Не удиви-
тельно, что политическая экономия развивается медленно, если такой во-
прос, встречающийся на самом пороге ее, остается еще сомнительным. Я по-
лагаю, что если запросом на труд называть тот запрос, которым возвыша-
ется рабочая плата или увеличивается число занятых работников, то запрос
на товары не составляет запроса на труд. Я думаю, что человек, покупаю-
щий товары и потребляющий их сам, не приносит никакой пользы рабочему
классу, а приносит пользу рабочему классу или увеличивает сумму занятий
для него человек только тем, что сберегает от своего личного потребления и
расходует на прямую плату работникам за их труд.
Для лучшего разъяснения этого принципа предположим следующий слу-
чай. Потребитель может расходовать свой доход на покупку личных услуг
себе или товаров; употребить часть его на наем каменщиков для постройки
дома, землекопов для устройства искусственных прудов, работников для
устройства садов и парков; но вместо того он может расходовать такую же
сумму на покупку бархата и кружев. Спрашивается, различны ли эти два
способа его расходования по отношению к интересам рабочих классов?
Ясно, что в первом из этих случаев он дает занятие работникам, которые
останутся без занятия, или по крайней мере без этого занятия во втором слу-
чае. Писатели, против которых я спорю, утверждают, что это все равно, по-
тому что, покупая бархат и кружево, он также дает занятие работникам,
именно тем работникам, которые делают бархат и кружево. Я, напротив, го-
ворю, что в этом втором случае он не дает занятия им, а определяет, каким
делом будет занимать их кто-нибудь другой. Потребитель не платит из своих
сумм поденную плату ткачам и кружевницам. Он покупает готовый товар,
уже произведенный трудом и капиталом, и труд этот оплачивался не им, ка-
питал доставлялся не им, а фабрикантом. Предположим, что прежде он упо-
треблял эту часть своего дохода на наем каменщиков, которые расходовали
получаемую плату на пищу и на платье, — предметы, также производимые
трудом и капиталом, но что теперь он вместо прежнего употребления обра-
щает свой доход на покупку бархата и кружева: он создает этим увеличенный
запрос на них. Этот запрос не может быть удовлетворен без прибавки в их
продажном количестве, а она не может быть произведена без прибавки капи-
тала; откуда же возьмется эта прибавка капитала? В изменении мыслей по-
122

требителя нет ничего такого, отчего капитал страны увеличился бы. Потому
должно сказать, что увеличенному запросу на бархат нельзя было бы теперь
удовлетворить, если бы то самое обстоятельство, которое породило увеличе-
ние в запросе, не освободило точно того количества капитала, какое нужно на
удовлетворение увеличения в запросе. Та самая сумма, которую употребляет
теперь потребитель на покупку бархата, шла прежде в руки каменщиков, рас-
ходовавших ее на пищу и другие предметы необходимости, а теперь остаю-
щихся без этих предметов или отрывающих их своим соперничеством от тех
долей, которые шли на других работников. Таким образом труд и капитал,
производившие прежде предметы необходимости для этих каменщиков, ли-
шены теперь своего рынка, должны искать себе другого занятия и находят
его в выделке бархата для нового запроса. Я говорю не то, чтобы тот самый
труд и капитал, который производил предметы необходимости, обратился на
выделку бархата; но тем или другим из сотни разных путей они занимают ме-
сто труда и капитала, делающего бархат. Существующий капитал мог делать
одно из двух: или ткать бархат, или производить предметы необходимости
для каменщиков; делать того и другого вместе он не может. От выбора по-
требителя зависело, которым из двух дел займутся труд и капитал; если он
выбирает бархат, предметы необходимости не производятся. Для лучшего
разъяснения перевернем гипотезу. Потребитель имел прежде привычку поку-
пать бархат, но решился отказаться от этого расхода и ежегодно употреблять
прежнюю сумму на наем каменщиков. Если справедливо обыкновенное мне-
ние, против которого я спорю, эта перемена в характере его расхода не дает
нового занятия труду, а только переносит занятие от ткачей бархата к к а -
менщикам. Но, всмотревшись ближе, мы увидим, что произошла прибавка
к сумме, идущей на вознаграждение труда. Фабрикант бархата (предполо-
жим, что он заметил уменьшение запроса на свой товар) уменьшает произ-
водство и освобождает соответственную такому уменьшению часть капитала,
употреблявшегося на выделку бархата. Этот капитал, вынутый из продо-
вольствования ткачей бархата, не та сумма, которую покупщик стал упо-
треблять на продовольствование каменщиков; это вторая такая же сумма.
Таким образом мы видим теперь две суммы, обращающиеся на продоволь-
ствование и вознаграждение труда, вместо того, что прежде была только
одна такая сумма. Тут не просто перенос занятия от бархатных ткачей к к а -
менщикам; тут, во-первых, создается новое занятие для каменщиков, а, во-
вторых, переносится занятие от ткачей бархата к каким-нибудь другим
работникам, по всей вероятности, к тем, которые производят пищу и другие
предметы, потребляемые каменщиками.
Конечно, можно возразить, что хотя деньги, расходуемые на покупку
бархата, не составляют прибавки к капиталу, но они заменяют капитал; что
хотя они не создают нового запроса на труд, но служат необходимым сред-
ством для поддержания существующего запроса на труд. Скажут, что иму-
щество фабриканта не может быть прямо обращено на содержание труда,
пока остается заключено в бархате; что оно начинает составлять запрос на
труд только тогда, когда бархат продан и капитал, ушедший на выделку
бархата, заменен суммою, израсходованною покупщиком; из этого могут
выводить, что производитель бархата и покупщик бархата, взятые вместе,
имеют не два капитала, а только один капитал, который актом покупки пере-
носится от покупщика к фабриканту, и что если покупщик вместо покупки
бархата покупает труд, он просто переносит этот капитал на другое дело,
уничтожая этим ровно столько же запроса на труд в одном деле, сколько
запроса на труд создает в другом деле.
Тех посылок, из которых выводится это заключение, я не отрицаю.
Освободить капитал, который иначе остался бы заключен в форме, непригод-
ной на содержание труда, конечно, то же самое по отношению к интересам
работников, как и создать новый капитал. Если я расходую 1 000 фунтов
на покупку бархата, я даю фабриканту средство употребить 1 000 фунтов
на содержание труда, который не мог получить занятия, пока бархат оста-
вался не продан, — это совершенная правда; и если бы бархат навсегда
123

остался не продан, когда бы я не купил его, то, изменяя свое намерение и
вместо покупки бархата нанимая каменщиков, я, разумеется, не создаю нового
запроса на труд, потому что, употребляя 1 000 фунтов на наем труда, я в
то же время навсегда уничтожаю 1 000 фунтов, составлявших капитал бар-
хатного фабриканта. Но говорить об этом факте не значит смешивать послед-
ствия, проистекающие чисто из внезапности перемены, с последствиями самой
перемены. Если бы при прекращении покупки со стороны потребителя капи-
тал, употребленный на выделку бархата для этого потребителя, непременно
должен был погибнуть, то расходование той же суммы со стороны потреби-
теля на наем каменщиков было бы не созданием нового занятия, а только
перемещением занятия. Но я говорю то, что новое занятие, даваемое труду,
будет дано только тогда, если капитал бархатного фабриканта может освобо-
диться, и что оно будет дано только тогда, когда он освободится. Каждому
известно, что капитал, затраченный на известное занятие, может быть вынут
из него, если предоставляется на то достаточный срок. Если бархатный фаб-
рикант получит предупреждение тем, что получает заказов меньше прежнего,
он произведет бархата на 1 000 фунтов меньше прежнего, и 1 000 фунтов из
его капитала уже освобождаются этим. Если, он не имел такого предуведом-
ления в уменьшении заказов и если потому товар остается на его руках, это
увеличение непроданного товара заставит его на следующий год приостано-
вить или уменьшить свое производство, пока распродастся излишний товар.
По окончании этого оборота фабрикант найдет себя имеющим такое же бо-
гатство, как прежде, и средства его давать занятие труду не уменьшатся,
хотя часть его капитала употребится теперь на содержание труда не при таком
занятии, как прежде. Пока происходит это приспособление в употреблении
капитала, запрос на труд просто изменяется, а не увеличивается; но когда
оно уже произошло, запрос на труд увеличился. Прежде был только один
капитал, употребляемый на содержание ткачей при выделке бархата на
1 000 фунтов, а теперь тот же самый капитал употреблен на какое-нибудь
другое занятие и кроме того еще 1 000 фунтов распределяется между камен-
щиками. Теперь два капитала употребляются на вознаграждение двух масс
работников; а прежде один из этих капиталов, капитал покупателя, служил
только колесом в механизме, которым другой капитал (капитал фабриканта)
давал из года в год занятие труду *.
Теорема, доказываемая мною, в сущности равнозначительна выражению,
которое уму одних представится трюизмом, а уму других парадоксом: человек
приносит пользу работникам не тем, что потребляет на самого себя, а только
тем, чего не потребляет сам. Если я, вместо расходования 100 фунтов на
дорогие вина или шелковые материи, употребляю эти 100 фунтов на плату
работникам или на подаяния, запрос на товары в обоих случаях совершенно
равен; в первом случае требуется на 100 фунтов вин и материй, во втором
случае тоже на 100 фунтов требуется хлеба, пива, работнического платья,
топлива и тому подобных товаров; но во втором случае работники страны
имеют на 100 фунтов больше продуктов, распределяющихся между ними.
Я потребил на 100 фунтов меньше и передал работникам мою силу потреб-
ления; сказать иначе значило бы сказать, что когда я потребил меньше
прежнего, то не осталось больше прежнего на потребление другим, а это
явное противоречие. Когда производится прежнее количество продуктов, то
продукты, от потребления которых отказывается один, необходимо прибавля-
ются к доле тех, кому он передает свои средства к покупке. В предполагае-
мом случае нет необходимости, чтобы в результате мое потребление стало
меньше прежнего; потому что работники, которым я даю плату, строят,
* Правильнее было бы сказать: теперь два капитала, а прежде расхо-
дуемая покупателем сумма, обратившаяся теперь в капитал, не служила капи-
талом, будучи обращаема на непроизводительное потребление. Все дело
именно в том и состоит, что масса ценностей, не служившая прежде капи-
талом, обращается теперь в капитал.
124

может быть, дом для меня, или делают что-нибудь другое для моего буду-
щего потребления. Но дело в том, что я отсрочил свое потребление и пере-
дал работникам часть моей доли из нынешних продуктов общества. Если
через несколько времени я получу для своего потребления продукт во 100
фунтов, он получится не из нынешних продуктов, а из будущей прибавки
к ним. Итак, из нынешних продуктов я больше оставил на потребление дру-
гих, и эту оставшуюся от моего потребления часть отдал в руки работников *.
* Следующий случай, представляющий дело в несколько иной форме,
может еще больше разъяснить его.
Предположим, что богатый человек, А, ежедневно расходует известную
сумму на плату работникам или на подаяния, которые тотчас по получении
расходуются и потребляются получившими в виде хлеба. А умирает, оставляя
свое имущество В, который прекращает эту статью расхода, а вместо того
расходует каждый день ту же сумму на тонкие блюда собственного стола.
Я выбрал такое предположение для того, чтобы оба случая были совершенно
сходны во всех чертах, кроме черты, служащей предметом сравнения. Чтобы
не затемнять существенных фактов дела представлением их сквозь затума-
нивающую призму денежных сделок, предположим также, что А и его наслед-
ник В владельцы поместья, в котором производятся и хлеб, потребляемый
людьми, которым раздавал свои ценности А, и предметы роскоши, доставляе-
мые на стол В; и предположим, что рента этим владельцам платится натурою,
сообразно тому предуведомлению, какое они дают о качестве продуктов, им
нужных. Теперь спрашивается: дает ли расход В столько же занятия или
столько же пищи его небогатым соседям, сколько давал расход А?
Из условий гипотезы, нами изложенной, следует, что при жизни А та
часть дохода, которую он издерживал на рабочую плату или на подаяние,
бралась им с фермы в виде простонародной пищи и употреблялась в пищу
простонародью; напротив, его наследник В потребует вместо такой пищи
дорогие съестные припасы на такую же ценность, и они будут потребляться
за его собственным столом; потому фермер во время владения В будет еже-
дневно производить простой пищи меньше прежнего, а дорогих съестных при-
пасов больше прежнего на эту сумму, и при владении В на эту сумму умень-
шится количество пищи, распределяемой между рабочими и небогатыми клас-
сами, сравнительно с тем количеством, какое производилось и распределялось
для них во время А. Это будет сообразно с принципами, изложенными в
тексте. Тот, кто не согласен с ними, должен напротив предполагать, что пред-
меты роскоши, требуемые владельцем В, будут производиться не вместо
хлеба, достававшегося прежде работникам В, а сверх этого хлеба, и что
сумма продуктов поместья возрастет в количестве. Но мы спросим, каким
же образом произойдет это удвоенное производство, каким образом фермер,
капитал и труд которого были уже совершенно заняты при А, получит силу
удовлетворять новым потребностям В, не производя других вещей в меньшем
количестве? Единственный способ, какой можно представить, состоит в том,
что он сначала произведет хлеб, а потом, дав этот хлеб работникам, которых
прежде кормил А, произведет их трудом предметы роскоши, требуемые В.
Так действительно должны думать несогласные с изложенным в тексте взгля-
дом писатели, когда настойчиво потребуется, чтобы они разъяснили свое
понятие о деле. Но если так, само собою очевидно, что В должен до второго
года ждать своих предметов роскоши; а он требует их в первый год. По
первоначальным условиям гипотезы он потребляет свой роскошный обед
ежедневно с первого дня, и расход этот идет равномерно расходу порций
хлеба, которые прежде А раздавал своим работникам. Нет времени, чтобы
сначала произвести пищу работникам, а уже потом удовлетворить В: он
и они не могут вместе получить удовлетворение своим потребностям; он
может удовлетворить своему запросу на товары только тем, что оставит без
удовлетворения такое количество запроса работников, какое прежде удов-
летворялось из получаемой им суммы.
Могут возразить, что время единственная вещь, нужная на то, чтобы
125

Мы видим, что запрос, отложенный до окончания дела, не делающий
никакой затраты на производство, а только уплачивающий за затраты,
сделанные другими, нимало не составляет запроса на труд; сумма, израсхо-
дованная таким способом, не дает ровно никакого занятия труду, и по отно-
шению к рабочему классу она все равно что вовсе не существует: она не
создает и не может создавать никакого занятия для труда иначе, как через
уменьшение другого уже Существовавшего занятия для труда *.
расход В сделался совместен с занятием работников в таком же размере, как
при А, и что если так, то зачем же нам не предположить, что В отлагает
свое личное потребление предметов роскоши до той поры, пока они могут
быть доставлены ему трудом людей, работавших для А? Могут сказать, что
в этом случае В даст занятие и пищу такому же количеству труда, как его
предместник. Конечно, он даст это количество, но почему даст его? Потому,
что его доход станет издерживаться тем же самым способом, как издержи-
вался доход его предшественника, — будет издерживаться на рабочую плату.
А не обращал на свое личное потребление ту сумму, какую прямо платил
работникам; В поступает точно так же, только не своими руками выдает
эту сумму работникам, а оставляет ее в руках фермера, чтобы он выдавал
ее работникам. При таком предположении В в первый год, не расходуя сам
на себя этой суммы ни по способу А, ни по своему будущему способу, в
сущности сберегает эту часть своего дохода и ссужает ею фермера. И если
в следующие годы, ограничиваясь годичным доходом, он оставляет в руках
фермера эту прежнюю ссуду, она становится прибавкою к капиталу, на кото-
рую фермер может постоянно занимать трудом и продовольствовать работ-
ников À. Никто и не говорит, что такой переход от издерживания дохода
на плату за труд к сбережению этого дохода для затраты его в виде капитала
отнимает занятие у работников. Мы говорим только то, что занятие у работ-
ников отнимается переменою, состоящею в покупке товаров на личное упо-
требление вместо нанимания работников; об этом и говорила наша перво-
начальная гипотеза.
В нашем примере предполагалось, что нет продажи и покупки, что не
употребляются деньги. Но предположение, нами составленное, соответствует
действительному ходу дел во всем, кроме подробностей механизма. Вся
страна целой нации составляет в сущности одну ферму и фабрику, из кото-
рой каждый член общества получает свою определенную часть продуктов,
имея в своих руках известное число жетонов, называемых фунтами стерлин-
гов (рублями), которые, когда ему нужно, он возвращает назад, обменивая
на какие угодно ему товары в размере части продуктов, приходящейся на
его долю. Он не дает предуведомления о том, каких вещей он потребует, как
даются эти предуведомления в нашей гипотезе. Но торговцы и произ-
водители сами имеют возможность узнавать это из наблюдения, и каж-
дая перемена в запросе немедленно производит соответствующую перемену
в заготовке продаваемых вещей. Если потребитель вместо издерживания
части своего дохода на рабочую плату станет в тот же самый день (а не в
следующий, не в какой-нибудь отдаленный день) издерживать эту часть на
вещи для своего личного потребления и будет держаться этого нового спо-
соба расходования столько времени, что производство успеет приспособиться
к такой перемене запроса, то, после такой перемены в производстве страна
будет производить пищи и других товаров для употребления работников в
количестве меньшем прежнего на ту самую ценность, какую имеют вновь
потребовавшиеся предметы роскоши, и работники в общей своей массе станут
в положение худшее прежнего пропорционально этой сумме. — Прим. авт.
* Вообще надобно только понять ясным образом основание всякой тео-
ремы, чтобы самому уже видеть, каким ограничениям подлежит она. Есть
случай, в котором запрос на товары может создавать занятие для труда: это
бывает, когда работник уже и без того имеет пропитание, но время у него
не все занято пропитывающим делом. Работа, делаемая в часы досуга людьми,
получающими средства из другого источника, может (как мы уже замечали)
126

Запрос на бархат делает по отношению к занятию труда и капитала
только то, что определяет, какое количество прежде существовавшего заня-
тия должно быть обращено на известный путь вместо других путей; но для
производителей, уже занятых выделкою бархата, это обстоятельство имеет
величайшую важность. Для них уменьшение запроса бывает действительною
потерею, и хотя бы ни один кусок их товара не пропал окончательно непро-
данным, эта потеря может возвышаться до такой величины, что они найдут
нужным для избежания больших потерь прекратить свое производство.
Увеличение запроса дает им, напротив, средства расширять свои обороты,
получать прибыль на больший капитал, если он есть у них или можно им
занять его; при быстрейших оборотах своего капитала они дадут более
постоянное занятие своим работникам или увеличат число их. Таким образом,
увеличение запроса на товар в самом деле часто имеет своим следствием то,
что в отдельной отрасли промышленности прежний капитал дает большее
занятие труду. Но ошибка состоит в том, что не замечают одного обстоя-
тельства: эта выгода приносится труду и капиталу в одной отрасли промыш-
ленности только отнятием такой же выгоды у другой отрасли; а когда пере-
мена произвела свое естественное действие, привлекла к известному занятию
лишний капитал, пропорциональный увеличившемуся запросу, прекращается
выгода и для этого занятия.
Запрос на товары имеет важность собственно в теории обмена, а не в
теории производства. В общей массе и в постоянном ходе дел вознаграждение
производителя происходит из производительной силы его капитала. Продажа
продукта за деньги и потом расходование денег на покупку других товаров
просто феномены обмена равнозначительных ценностей для взаимного удоб-
ства. Правда, что разделение занятий служит одним из главных средств
увеличения производительной силы труда и что поэтому обмен порождает
большое увеличение продуктов; но и с этой стороны труд и капитал возна-
граждаются производством, а не обменом. Операцию обмена, ведется ли она
прямо, меною товара на товар, или посредством денег, мы, все равно, должны
представлять себе просто механизмом, которым каждый вознаграждению за
свой труд или за свой капитал дает ту особенную форму, которая наиболее
пригодна для него; но никак мы не должны считать эту операцию источ-
ником самого вознаграждения.
10. Принципы, нами изложенные, обнаруживают ошибочность множе-
ства поверхностных силлогизмов и мнений, постоянно возрождающихся в
новых формах. Например: многие, и в том числе люди, от которых следо-
вало бы ждать более здравого взгляда, утверждают, что ошибочно доказа-
тельство в пользу налога на доходы, говорящее, что он падает на высший и
средний классы и щадит бедный класс; некоторые даже называют это дока-
зательство обманом. Говорят, что налог на доходы, взяв у богатых то, что
они расходовали бы разными уплатами бедным, вредит бедным столько же,
как если бы прямо брался с них. Что сказать о таком мнении, мы даже не
знаем. Та часть сумм, взимаемых налогами с богатых, которая была бы
сбережена и обращена в капитал или хотя бы израсходована на содержание
и плату служителям и другим разрядам непроизводительных работников,
если бы не было налогов, эта часть налогов действительно уменьшает запрос
на труд и обращается во вред бедным; каждый налог на богатых имеет в
быть предпринимаема, не отвлекая от других дел никакого капитала, кроме
той (часто ничтожной) суммы, какая нужна на расход для покупки материа-
лов и инструментов. К этому случаю основания нашей теоремы не относятся,
потому не относится к нему и самая теорема. Занятие такого рода может
порождаться возникновением требования на товар, не лишая труда соответ-
ствующей суммы занятия ни в каком другом деле. Но даже и в этом слу-
чае требование действует на труд не иначе, как только через посредство
существующего капитала: оно только дает капиталу побуждение приводить в
действие большее количество труда, чем прежде. — Прим. авт.
127

себе такую часть, производит в большей или меньшей степени такое дейст-
вие; потому невозможно обложить богатых таким налогом, из которого бы
никакая часть не могла упасть на бедных. Но даже и тут остается вопрос:
когда правительство соберет налог, не употребит ли оно на прямую покупку
труда столь же значительную часть его, какую употребили бы лица, запла-
тившие налог. А кроме того, остается в налоге другая часть, которая, если
бы не была уплачена правительству, была бы вся израсходована на товары
(если же уплата налога произведена займом от капиталиста, к этой часты
нужно даже прибавить и ту, которая была бы употреблена на плату за
услуги). По принципам, нами изложенным, видно, что вся эта часть налога
окончательно падает на богатых и вовсе не падает на бедных. Когда мы
будем говорить об этой части налога, то надобно сказать, что взимание
налога не производит никакого уменьшения в запросе на труд. Капитал,
дававший до налога занятие работникам страны, остался и после налога в
прежнем количестве и может давать занятие прежнему числу работников.
Количество продуктов, идущее на рабочую плату, или назначаемое на про-
кормление и одежду работников, не уменьшилось в своем размере.
Если бы писатели, мнение которых я оспариваю, были справедливы, то
невозможно было бы взять налог ни с кого, кроме бедных. Если брать налог
из сумм, расходуемых на покупку продуктов труда, значит брать налог с
работников, то рабочий класс один платит все налоги. Но этим силлогизмом
доказывается также и то, что вовсе нельзя взять налог с работников: налог
будет израсходован или на плату за труд, или на товары, стало быть, он
весь возвратится к работникам. Если так, налоги имеют странное свойство:
они не падают ни на кого. По этому взгляду следовало бы также, что можно
без убытка для работников взять у них все, что они имели, и раздать дру-
гим членам общества. Ведь взятое у них имущество тоже было бы «израс-
ходовано на плату им»; а по взгляду, нами опровергаемому, полагается, что
этим покрыт весь их убыток. Ошибка этих писателей происходит оттого, что
они не смотрят прямо на действительные явления, а останавливаются только
на внешнем механизме денежных платежей. Если мы посмотрим не на судьбу
денег, не на то, что происходит с деньгами, которые просто переходят из рук
в руки, а на то, что происходит с товарами, которые идут в употребление и
потребляются, то мы увидим, что налог на доходы действительно уменьшает
потребление тех классов, с которых берется. Та сумма, на которую умень-
шается от него их потребление, берется действительно с них; этою своею
частью налог падает действительно на них. Она уплачивается тем, что без
налога они обратили бы в свое личное потребление. Наоборот, есть в этом
налоге часть, составляемая вычетом из того количества продуктов, которые
без налога пошли бы на потребление рабочего класса. Эта часть составляется
тем, чего богатые не потребили бы сами, а сберегли бы на содержание про-
изводства или истратили бы на содержание и на плату непроизводительным
работникам: эта часть действительно берется с бедных. Но если правитель-
ство расходует (и, вероятно, оно в самом деле расходует) из налога на
прямое занятие труда (на наем матросов, солдат, полицейских служителей)
не меньше того, сколько израсходовали бы лица, уплатившие налог, или если
оно даже увеличивает капитал страны уплатою государственного долга, то
налог вовсе не отнимает никакого занятия у рабочих классов, а, напротив,
быть может, дает им даже больше занятия, чем имели бы они без налога.
Если так, то весь налог падает исключительно на те классы, с которых пред-
полагалось взять его.
Из всей той части продуктов страны, которая действительно и буквально
потребляется всеми другими ее жителями на их личные потребности, ровно
ни одна доля ни малейшим образом не продовольствует труда. Потребление
не служит ни на чью пользу, кроме того самого человека, который по-
требляет. А человек не может, сам потребляя свой доход, передавать его на
потребление другим. Когда часть дохода берется у человека налогом, это не
может составлять лишения вместе и для него и для других, а составляет
лишение только или для него, или для других. Чтобы узнать, кто потерпел
128

лишение, мы должны узнать, чье потребление должно было сократиться от
налога: кто бы ни был этот человек, потребление которого сокращается, соб-
ственно он и есть то лицо, на которое действительно падает налог.
Глава VI
Оборотный и основной капитал
1. Для дополнения наших объяснений о капитале необходимо сделать
несколько замечаний о тех двух разрядах, на которые он обыкновенно раз-
деляется. Различие между ними замечается очень легко, и мы часто каса-
лись его в двух предыдущих главах, хотя и не употребляли терминов, обо-
значающих его. Теперь пора нам определить эту разницу точным образом и
указать некоторые из ее последствий.
Когда капитал затрачивается на производство какого-нибудь товара,
часть затраченного капитала перестает быть капиталом, будучи раз употреб-
лена в дело. Она уже не может содействовать производству, по крайней мере
не может содействовать ему прежним способом или не может содействовать
прежнему производству. Такова, например, часть капитала, состоящая из
материалов. Сало и поташ, из которых делается мыло, раз пошедши в дело,
перестают быть поташом и салом и в другой раз уже не годятся на выделку
мыла, хотя в новой своей форме мыла могут служить материалом или ору-
дием в других отраслях фабрикации. К тому же классу надобно причислить
часть капитала, идущую на рабочую плату или потребляемую в виде про-
довольствия работников. Когда бумагопрядильный фабрикант заплатил часть
своего капитала работникам, эта часть уже перестает быть капиталом, по
крайней мере капиталом бумагопрядильного фабриканта; та доля этой части,
которую потребляют работники, уже вовсе перестает быть капиталом; если
даже сберегут они другую долю, ее скорее надобно считать новым капита-
лом, результатом второй операции сбережения. Капитал, исполняющий та-
ким способом в один только раз все свое дело в производстве, на которое
обращен, называется оборотным капиталом. Термин этот, не совершенно
удобный, заимствован от того обстоятельства, что эту часть капитала надобно
постоянно возобновлять продажею изготовленного продукта, а по возобнов-
лении постоянно приходится тратить ее на покупку материалов и на выдачу
рабочей платы, так что она исполняет свое дело, переходя из рук в руки, а
не оставаясь неподвижной *.
Другую и также очень большую часть капитала составляют орудия про-
изводства, имеющие более или менее прочный характер и производящие
* Вот Милль уже подстановляет понятие денег вместо понятия продук-
тов и материалов производства. Если мы не забудем, что дело собственно
состоит не в деньгах, а во всех разнообразных вещах, нужных для произ-
водства и только покупаемых на деньги, то мы не скажем, что, «возобновив
оборотную часть капитала, надобно тратить ее на покупку материалов и на
выдачу рабочей платы». Ведь капитал в сущности вовсе не деньги, а мате-
риалы, инструменты, здания и другие вещи, нужные для производства;
пока у нас в руках только еще звонкая монета, у нас еще нет капитала в
научном и единственном точном смысле слова. Мы должны сказать: «возоб-
новив оборотный капитал, надобно вновь постоянно расходовать его перера-
боткою в продукт одной его половины и раздачею другой половины работ-
никам». Это замечание относится только к форме выражения, но неточность
выражения показывает сбивчивость самых понятий или по крайней мере
невнимательность к охранению их в ясности. Если угодно, можно сказать,
что все ошибки школы Смита происходят от этой смутности понятий: но мы
увидим, к какой неудовлетворительности ведут эти ошибки в теории рас-
пределения.
129

свое дело не тем, что тратятся, а тем, что остаются целы; их деятельность
не истощается одним разом употребления в дело. Сюда принадлежат здания,
машины и все или почти все вещи, называемые инструментами. Прочность
некоторых из них очень велика, и они продолжают служить орудиями произ-
водства при повторении производительной операции множество раз. К этому
классу надобно также причислить капитал, затраченный на прочные улуч-
шения земли. Сюда принадлежит и капитал, раз навсегда затрачиваемый в
начале предприятия на приготовление возможности для следующих опера-
ций. Например, устройство шахты для рудника, постройка каналов, дорог и
доков. Можно было бы набрать еще много таких примеров, но довольно и
этих. Капитал, существующий в одной из этих прочных форм и возвра-
щаемый продуктами в течение продолжительного времени, называется основ-
ным капиталом.
Некоторые роды основного капитала требуют возобновления через
определенные или неопределенные сроки. Таковы все инструменты, машины
и здания: по временам их нужно возобновлять частями посредством починок,
а напоследок они совершенно изнашиваются, не могут уже служить как
инструменты, машины, здания и возвращаются в разряд материалов. В дру-
гих формах капитал не требует полного возобновления, если не подвергнется
какому-нибудь чрезвычайному случаю: но все-таки и для этого капитала
постоянно или хотя по временам нужен некоторый расход, чтобы поддержи-
вать его. Раз будучи сделан, док или канал не требует, как машина, чтобы
его потом делали в другой раз, если его не разрушат преднамеренно, если
не засыплется он землетрясением или другою подобною катастрофою; но
часто и постоянно нужно делать расход на поддержание его в исправности.
Раз будучи вырыты, шахты рудника не требуют, чтобы их рыли в другой
раз; но если никто не принимает на себя издержку очищать рудник от воды,
он скоро станет не пригоден к делу. Самый прочный из всех основных капи-
талов— капитал, употребленный на увеличение производительности предме-
тов и сил природы, например, на улучшение земли. Осушение болот или
наводнявшихся мест, вроде Бедфордской низменности, расширение при-
брежья плотинами — это улучшения, производимые на вечное время; но
осушающие канавы и плотины требуют частых поправок. Такой же характер
прочности принадлежит улучшению земли дренажем подпочвы, столь сильно
увеличивающим производительность глинистых почв; или удобрением, дей-
ствующим долго, то есть прибавлением к земле не тех веществ, которые вхо-
дят в состав растений, потребляются ими, а тех, которые просто изменяют
отношение почвы к воздуху и воде, например, песка и извести к тяжелым
почвам, глины и мергеля к легким. Но даже такие работы для сохранения
полного своего действия требуют по временам некоторого расхода, хотя,
быть может, очень небольшого.
Тем самым, что заслуживают имени улучшений, эти работы говорят,
что дают увеличение продукта, которое за покрытием всех издержек, нужных
для их поддержания, оставляет излишек. Этот излишек служит выручкою за
капитал, употребленный на первоначальную работу; он не прекращается
обветшанием механизма, как выручка от машин, а продолжается навсегда.
Возвысившись в своей производительности этим способом, земля имеет на
рынке ценность, пропорциональную увеличению ее производительности;
потому капитал, употребленный на улучшение земли, обыкновенно считают
продолжающим существовать в увеличенной ценности земли. Однако, на-
добно помнить сущность дела. Этот капитал, подобно всякому другому капи-
талу, потребился. Он потребился содержанием работников, делавших улучше-
ние, и порчею инструментов, помогавших работе; но он был потреблен про-
изводительно и оставил прочный результат в увеличенной производительно-
сти земли, части природы, обращенной в собственность. Увеличенный про-
дукт этой земли можно назвать общим результатом земли и капитала, поло-
женного в землю. Но этот капитал, будучи в сущности потреблен, не может
быть вынут из земли, потому его производительность неразрывно связана
с производительностью первобытных качеств почвы и вознаграждение за
130

пользование им уже зависит не от законов, управляющих выручкою за труд
и капитал, а от тех законов, которые управляют доходом от предметов и сил
природы. Качества этих законов мы рассмотрим ниже (книга II, глава 16.
Рента).
2. Результаты действий оборотного и основного капитала очень раз-
личны по отношению к валовому доходу страны. Оборотный капитал, упо-
требляясь в дело одним разом, или вовсе теряет характер капитала или по
крайней мере пропадает для прежнего владельца; продукт, даваемый этим
одним разом его употребления, служит владельцу единственным источником
восстановить капитал или получить вознаграждение за его затрату на про-
изводство; разумеется, продукт должен быть достаточен для этого, иначе
говоря, результатом одной операции должно быть воспроизведение, равное
всей сумме употребленного в ней оборотного капитала с прибавкою при-
были. В этом нет необходимости для основного капитала. Машина, напри-
мер, не совершенно потребляется одною операциею, и нет необходимости,
чтобы полная выручка за машину давалась продуктом одной операции. Ма-
шина удовлетворяет намерению своего владельца, если в каждую операцию
она дает столько, чтобы покрыть издержку поправки ее за это время, покрыть
порчу в ценности ее за тот же период и за этими вычетами дать еще изли-
шек, могущий составлять прибыль обыкновенного размера на всю ценность
машины.
Из этого следует, что всякое увеличение основного капитала должно
быть, если не навсегда, то на время, вредно для работников, когда проис-
ходит на счет оборотного капитала. Это относится не к одним машинам, но
и ко всем улучшениям, на которые капитал употребляется безвозвратно, так
что уже навсегда становится неспособен содержать и вознаграждать труд.
Предположим, что владелец земли сам, будучи фермером своего поместья,
возделывает его капиталом в 2 000 квартеров хлеба, употребляемым на годич-
ное содержание работников (для простоты мы опускаем орудия и семена
на посев); положим, что труд их производит ему ежегодно 2 400 квартеров,—
это составляет прибыль в 20%. Предположим, что он ежегодно потребляет
эту прибыль, ведя свои операции из года в год на первоначальный капитал
в 2 000 квартеров. Положим теперь, что, расходуя половину этого капитала,
он производит в своей земле прочное улучшение, которое исполняется поло-
виною его работников и занимает их в течение года, а по истечении года ему
на обработку земли нужна будет только половина прежнего числа работни-
ков. Остаток своего капитала он употребляет попрежнему. В первый год нет
никакой разницы в положении работников, кроме того, что часть их преж-
нее свое вознаграждение получила за переделку в земле, а не за распашку,
посев и жнитво, как прежде. Но по окончании года владелец, сделавший
улучшение, не имеет капитала в 2 0 0 0 квартеров, как прежде: только
1 0 0 0 квартеров его капитала воспроизведены попрежнему, у него теперь
только эти 1 000 квартеров и улучшение, сделанное в земле. На следующий
год и потом во все будущие годы он будет употреблять только половину
прежнего числа работников и будет раздавать им только половину прежнего
количества хлеба. Потеря скоро будет заглажена для них, если улучшенная
земля с уменьшенным количеством труда производит прежние 2 400 кварте-
ров хлеба, потому что такое громадное увеличение прибыли, вероятно, рас-
положит владельца сберегать часть ее, прибавлять сбереженное к капиталу
и через это увеличивать занятие, даваемое им труду. Но очень может быть,
что этого и не будет. Мы предполагаем, что улучшение вековечно и расходы
на его поддержку так малы, что не стоит брать их в расчет; в таком случае
владелец много уже выиграет от улучшения, если земля стала давать не
2 400 квартеров, а 1 500 квартеров, потому что за вычетом 1 000 квартеров
на возобновление, составляющих ныне его оборотный капитал, у него будет
прибыль в 25% на весь основной и оборотный капитал, вместо прежней при-
были в 20%, Итак, улучшение может быть очень выгодным для него, будучи
очень вредным для работников.
Предположение с этими условиями — гипотеза чисто идеальная или
9* 131

приложимая разве только к такому случаю, как обращение пахотной земли
в пастбище, — дело, бывшее прежде в большом употреблении, но почитаемое
нынешними агрономами за шаг назад, а не вперед. Результат нынешних зем-
ледельческих улучшений, по крайней мере тех улучшений, которые обращены
на самую почву *, состоит в том, что они вовсе не уменьшают, а, напротив,
увеличивают валовой продукт. Но для сущности вопроса, нами излагаемого,
это все равно. Предположим, что улучшение не действует тем способом, как
мы прежде предполагали, что оно не дает возможность уменьшить количе-
ство труда, какое прежде прилагалось к земле, а только дает средство тому
же труду производить больше продуктов. Предположим также, что есть по-
требность и найдутся покупатели на все это большее количество продуктов,
которое можно получать из земли прежним количеством труда. В таком
случае владельцу, сделавшему улучшение, будет нужно прежнее количество
работников, получающих прежнюю плату. Но где же у него будут средства
платить им? У него уж нет прежнего капитала в 2 000 квартеров на эту
надобность. 1 000 квартеров исчезли, потреблены на производство улучше-
ния. Если ему нужно иметь прежнее количество работников, давать им
прежнюю плату, он должен занять или получить из какого-нибудь другого
источника 1 000 квартеров на пополнение недочета. Но эти 1 000 квартеров
уже содержали или предназначались содержать такое же количество труда.
Они не вновь созданы, их назначение только перешло от одного произво-
дительного употребления к другому; владелец поместья пополнил недочет в
своем оборотном капитале, но убыль, нанесенная оборотному капиталу нации,
осталась непополненною.
Аргумент, на который опираются почти все писатели, утверждающие,
что машины никогда не могут вредить рабочему классу, состоит в том, что
машины, удешевляя производство, создают сильное увеличение в запросе на
товар, в скором времени дающее возможность находить занятие в его про-
изводстве большему числу людей, чем прежде. По-моему, этот аргумент не
имеет силы, обыкновенно приписываемой ему. Правда, факт, им указывае-
мый часто бывает справедлив (хотя аргумент приписывает ему слишком
безысключительный характер). Правда, вместо переписчиков, лишенных
занятия изобретением книгопечатания, скоро явился более многочисленный
класс наборщиков и печатальщиков ; число людей, занятых хлопчатобумаж-
ным производством, теперь во много раз больше, нежели было до изобрете-
ний Гаргривса и Аркрайта; это показывает, что сверх громадного основного
капитала, положенного на хлопчато-бумажные фабрики, хлопчато-бумажное
производство употребляет оборотный капитал, гораздо значительнейший
прежнего. Но если этот капитал был вынут из других занятий, если суммы,
занявшие место капитала, положенного на дорогой механизм, были достав-
лены не увеличением сбережений, произошедшим из усовершенствований, а
заимствованием из общего капитала страны, то какая же польза рабочим
классам от этого простого перенесения капитала? Чем вознаградилась по-
теря, понесенная ими от превращения оборотного капитала в основной, когда
просто передвинулась в новое занятие от прежних занятий часть остального
оборотного капитала? **
* Разница этих улучшений от тех, которые производятся не в самой
почве, а в способах возделывания, изложена ниже, кн. I, глава 12» § 3 . —
Прим. авт.
** Эти задачи не просто предлагаются в форме вопросов, они до сих пор
и остаются вопросами, они еще не решены; а между тем от них-то и зависит
сила аргумента, противопоставляемого мнению о вредном влиянии машин
на рабочую плату при нынешнем экономическом порядке. Положение дела
таково. Прогрессивная школа говорит: «Из принципов, доказанных теориею
Смита, следует, что само по себе заменение ручного производства машинным
убыточно действует на рабочую плату. Чтобы уравновесить хотя со временем
эту потерю для работников, надобно произведение нового оборотного капи-
тала. Докажите, что он действительно произведен, например, в хлопчато-
132

По моему понятию, все попытки доказать, что рабочие классы в общем
своем составе не могут временно страдать от введения машин или от поло-
жения капитала на постоянное усовершенствование, непременно обманчивы.
То, что работники страдают в той отрасли промышленности, в которой про-
исходит эта перемена, очевидно для простого здравого смысла, и с этим
политико-экономы вообще согласны. Но часто они говорят, что если отни-
мается занятие у труда в одной отрасли, точно такое же количество занятия,
открывается" ему в других отраслях, потому что сумма, сберегаемая потре-
бителями по удешевлению одного товара, дает им средство увеличить свое
потребление в других товарах, и таким образом увеличивает запрос на дру-
гие роды труда. Это аргумент очень благовидный, но, как мы показали в
в предыдущей главе, он заключает в себе обман: запрос на товары совер-
шенно не то, что запрос на труд. Правда, у потребителей увеличились теперь
средства покупать другие вещи; но это еще не создает других вещей, если
нет капитала на их производство, а усовершенствование не освободило ни-
какого капитала, может быть, даже поглотило его из других занятий; п о -
этому вовсе не произойдет предполагаемого увеличения производства и за-
нятия труду в других отраслях, и увеличение запроса на товары со стороны
некоторых потребителей уравновесится прекращением запроса со стороны
других, именно со стороны работников, лишившихся занятия от усовершен-
ствования: они теперь или вовсе остаются без продовольствия, или полу-
чают его, путем соперничества или путем благотворительности, через отде-
ление части из того, что прежде потреблялось другими.
бумажной фабрикации; только тогда годятся ваши аргументы, заимствуемые
от удешевления коленкора и увеличения числа работников в Манчестере.
Пока вы не представите этого доказательства, надобно думать, что хотя ра-
ботников стало больше, но положение их стало хуже, — это прямое следст-
вие общего закона, открытого теориею Смита». Нет, говорит школа
Смита, этот случай (и всякий другой случай заменения ручного производства
машинным) служит исключением из общего принципа (который таким обра-
зом выставляется просто бездействующим законом, что случается в юрис-
пруденции, но не в природе, в законах, исполнение которых зависит от че-
ловеческой внимательности и охоты, а не от сил природы, не от качеств са-
мых вещей). «Докажите это, — говорит прогрессивная школа:—кто утвер-
ждает, что общий закон не оказывает влияния на данный случай, должен по-
казать, почему же этот случай составил исключение из общего правила». До-
казательств школа Смита не представляет, а продолжает твердить прежнее*
«Нет, поверьте, это исключение (да как же верить без всяких оснований?);
притом число работников увеличилось (да это не идет к делу, дело не в том,
увеличилось или уменьшилось число работников, а в том, лучше или хуже
стало их положение); да успокойтесь; да не ропщите; да чего вы хотите?
[Да вы хотите чего-то ужасного и гнусного; да вы вредные люди?»] Чего
хотят прогрессивные люди, это пока не относится к делу; [и вредные ли они
люди, тоже не относится к делу] ; дело пока в том, как действуют машины на
рабочую плату при нынешнем экономическом устройстве. По принципу теории
Смита они действуют вредно. Школе Смита угодно утверждать: нет, не
вредно, а полезно; ее просят заняться исследованием фактов; она этого не
делает. Факты по вопросу о действии машин Аркрайта и Гаргривса на рабо-
чий класс нужно исследовать по крайней мере хотя следующие:
1) Сто лет назад масса народа в Англии носила льняное и шерстяное
белье и платье вместо нынешнего хлопчато-бумажного; надобно узнать, теп-
лее ли стала одежда массы от этой перемены, меньше ли стало прорех и за-
плат в этой одежде? Это не исследовано.
2) Уничтожилась домашняя выделка льняных и шерстяных тканей в
Англии, выгодно ли это было для семейств, которые отказались от такой
выделки, или по невозможности продолжать ее, или по ослаблению в них
привычки употреблять на полезное дело каждую досужную минуту, по раз-
133

3. Однако ж я не думаю, чтобы в действительности усовершенствования
часто бывали (если только когда-нибудь бывают) даже временным образом
вредны рабочему классу во всей его массе. Они были бы вредны, если бы
внезапно происходили в большом размере, — тогда значительная часть ка-
питала, полагаемого в них, по необходимости бралась бы из сумм, уже слу-
живших оборотным капиталом. Но усовершенствования всегда вводятся очень
постепенно и редко делаются или никогда не делаются на капитал, извлекае-
мый из существующего производства, а совершаются обращением на них
возрастания капитала. Едва ли можно найти хотя один пример значитель-
ного увеличения основного капитала в таком месте и в такое время, когда
не возрастал бы быстро и оборотный капитал. Не в бедных и не в отсталых
странах делаются большие и дорогие усовершенствования в производстве.
Класть капитал в землю для постоянной выручки, вводить дорогие м а -
шины,— это дела, заключающие в себе пожертвование настоящими выго-
дами для отдаленных, и показывающие, во-первых, довольно полную безо-
пасность собственности, во-вторых, значительную деятельность в промыш-
ленной предприимчивости, в-третьих, высокую степень так называемого
«деятельного стремления к накоплению»; все эти три обстоятельства — эле-
менты быстрого общественного прогресса в увеличении капитала. Потому мы
говорим; рабочие классы должны страдать, если увеличение основного капи-
тала так сильно и быстро, что замедляет то обыкновенное возрастание обо-
ротного капитала, к которому приспособилось обычное возрастание населе-
ния, — и тем более должны страдать, если возрастание основного капитала
происходит насчет оборотного; но в действительности очень трудно ждать
этого, потому что, вероятно, нет страны, в которой основной капитал возра-
стал бы в пропорции более быстрой, чем оборотный. Если бы все железные
дороги, получившие утверждение парламента во время спекулятивной горячки
витию привычки проводить в праздности часы, остающиеся от фабричной
работы? Не исследовано.
3) Возделыванием льна и шерсти занимались свободные люди в Англии
или на континенте Европы; теперь вместо их продуктов, вместо льна и шер-
сти, требуется материал, производимый рабским трудом в южных штатах
Северной Америки: выгодна ли для Англии, европейского континента и са-
мой Америки замена свободного труда рабским? Без Манчестера рабство в
Северной Америке давно уничтожилось бы 4.7 Выгодно ли, что оно напротив
очень сильно развилось? — Аболиционисты говорят, что это убыточно для
Северной Америки и всего48человеческого рода, и представляют доказатель-
ства. Экономисты говорят : это, может быть, не гуманно, но это выгодно,
если бы не было выгодно, не развилось бы. Им возражают: по вашей соб-
ственной теории, выгода малочисленного сословия может быть убытком для
нации; если невольничий труд развивается, это показывает только, что он
выгоден для плантаторов, но не показывает, чтобы он был выгоден для на-
ции; по вашей собственной теории, невольничий труд убыточен для нации. —
Нет, говорят они, тут он выгоден. — Докажите, исследуйте вопрос, говорят
им. — Они оставляют вопрос без исследования и продолжают говорить преж-
нее.
Итак, вот общий очерк дела: по общему закону доказано, что должно
происходить от данного факта известное явление. Нет, оно не происходит,
говорят экономисты. Докажите, что не происходит, говорят им. Нет, дока-
зывать мы не умеем, а просто говорим, что вы вредные люди, отвечают они.
Верны ли такие господа духу теории Адама Смита, который хочет, чтобы
все было исследовано взвешено, измерено? Это произвол, это фантазия опти-
мизма, это застой рутины, это все, что вы хотите, может быть и очень хо-
рошее (ведь может быть, произвол, оптимизм, рутина — вещи очень хорошие,
по крайней мере так утверждают многие), но это не наука, это не исследо-
вание истины.
134

1845 года49, были построены в сроки, назначенные для их окончания, эта н е -
правдоподобная случайность, вероятно, произошла бы; но тогдашний оборот
дела именно и служит поразительным примером трудностей, представляю-
щихся обращению на новый путь значительной части капитала, уже пошед-
шей по известному пути, — трудностей, вообще имеющих такую силу, что
предприятия, требующие затраты основного капитала, не могут развиваться
с такою быстротою, чтобы иссушать источники существующего употребления
капитала на содержание труда.
К этим соображениям надобно прибавить, что если бы усовершенство-
вания даже и уменьшали на время массу продуктов общества и его оборот-
ный капитал, то они все-таки ведут к увеличению массы продуктов и оборот-
ного капитала. Они увеличивают выручку на капитал; выгода от этого уве-
личения должна по необходимости идти или капиталисту через увеличение
прибыли, или потребителю через понижение цены; в том и в другом слу-
чае, она увеличивает фонд, из которого делается сбережение, а увеличение
прибыли, кроме того, служит усилением побуждения к накоплению. В пред-
ставленном нами примере, когда непосредственным результатом усовершен-
ствования было уменьшение валового продукта с 2 400 квартеров на 1 500
квартеров, прибыль капиталиста все-таки увеличилась от 400 квартеров до
500 квартеров; прибавка 100 квартеров прибыли в несколько лет восстано-
вит 1 000 квартеров уменьшения в оборотном капитале владельца, если он
будет постоянно сберегать ее. А расширение оборотов, бывающее почти не-
пременным следствием усовершенствований в каждой отрасли производства,
дает человеку, занимающемуся ею, сильное побуждение увеличивать капи-
тал; потому при медленности, с которою обыкновенно вводятся усовершен-
ствования, значительная часть капитала, окончательно поглощаемого улуч-
шением, берется из увеличения прибыли и увеличения сбережений, произво-
димого самым этим усовершенствованием.
Стремление усовершенствований производства вызывать увеличение на-
копления и через это в результате увеличивать валовой продукт, хотя бы он
временно и уменьшался, — это стремление представится нам в еще сильней-
шем характере, когда мы увидим, что есть определенные границы и накопле-
нию капитала и увеличению производства, получаемого от земли, что по до-
стижении этих границ, всякое дальнейшее увеличение массы продуктов
должно останавливаться, и что усовершенствования в производстве, каковы
бы ни были другие их последствия, всегда стремятся отодвинуть ту или дру-
гую из этих границ; эти истины представятся нам совершенно ясными в од-
ном из следующих отделов нашего исследования. Мы увидим, что количе-
ство капитала, которое будет накопляться в известной стране и больше ко-
торого не может в ней накопляться, а также и количество валового продукта,
которое будет в ней производиться и больше которого не может в ней про-
изводиться, зависит от состояния производительных искусств этой страны в
данное время; мы увидим, что всякое усовершенствование хотя бы на время
даже уменьшало оборотный капитал и валовой продукт, в результате откры-
вает путь увеличению оборотного капитала и валового продукта до размеров
без того невозможных. Этим окончательно пресекаются возражения против
машин; и мы впоследствии (книга IV, глава 5) увидим, что эти истины дают
бесспорное доказательство тому, что даже при нынешнем состоянии общества
механические изобретения в результате приносят пользу работникам. Но этим
не снимается с правительств обязанность облегчать и, если возможно, пре-
дупреждать бедствия, которым подвергается или может подвергаться суще-
ствующее поколение от этого дела, полезного в окончательном результате.
Если положение капитала на машины или полезные сооружения шло бы
когда-нибудь в такой пропорции, что чувствительно уменьшало бы массу
продуктов, на которые содержится труд, то законодательная власть была бы
обязана принять меры для некоторого уменьшения этой быстроты; а так
как усовершенствования, не уменьшающие массы занятий для труда в целом
его составе, почти всегда лишают занятий какой-нибудь отдельный класс
работников, то для стараний законодательной власти самым законным пред-
135

метом служит забота об интересах людей, приносимых таким образом в
жертву для выгод своих сограждан и потомства *.
Возвращаясь к теоретическому подразделению капитала на основной и
оборотный, мы должны заметить, что при понятии о капитале, как о всей
сумме богатства, назначенного на воспроизведение, встречаются такие эле-
менты капитала, которые не совсем подходят ни под определение основного
капитала, ни под определение оборотного капитала; это надобно сказать, на-
пример, о запасе изготовленных товаров, которые мануфактурист или торго-
вец имеет в данное время не проданными в своих кладовых. Но эти запасы,
будучи капиталом по своему назначению, еще не сделались капиталом по
фактической своей деятельности: запас непроданных товаров еще не пошел на
производство; для этого ему надобно сначала быть проданным или обменен-
ным, то есть обращенным в другие товары равномерной ценности; потому
этот запас не стал еще ни основным, ни оборотным капиталом, но он станет
основным или оборотным или распределится между этими двумя назначе-
ниями. Частью выручки за свои изготовленные товары фабрикант будет
платить своим работникам, другою частью возобновит запас материалов для
своей фабрикации, третьею частью изготовит для фабрикации новые или
поправит старые здания и машины; но сколько из выручки пойдет на какое
из этих назначений, зависит от характера фабрикации и от ее потребностей
в данную минуту.
Надобно также заметить, что часть капитала, потребляемая в форме по-
сева или материала, относится к части его, идущей на содержание труда,
точно так же, как основной капитал, хотя имеет с основным капиталом ту
разницу, что должна быть восстановляема из валового продукта одного обо-
рота производства. Сумма, расходуемая на материал, отнимается от содер-
жания и вознаграждения работников, подобно сумме, полагаемой в машину;
и если бы капитал, расходуемый на рабочую плату, был обращен на мате-
риал, результаты этой перемены были бы так же вредны работникам, как
если бы он обращался в основной капитал. Но этого случая никогда не бы-
вает в действительности. Стремление усовершенствований производства всегда
состоит в уменьшении, а не в увеличении расхода посева или материала на
данное количество продукта, и работники никогда не могут бояться ущерба
своим интересам от этой стороны дела.
* Читатель видит, к а к далека неискаженная теория Смита даже в н ы -
нешнем своем положении от поклонения том50у воззрению, которое известно под
именем системы laissez faire, laissez passer , от безусловного принятия прин-
ципа о невмешательстве законодательной власти в экономические дела. Пол-
ное развитие неискаженных понятий об этом вопросе по смитовской теории
составляет последнюю (V) книгу трактата Милля. До той поры он касается
отношений правительства к экономической деятельности почти всегда только
мимоходом (впрочем, и в четырех первых книгах довольно большие иссле-
дования этой задачи представляются у него по некоторым частным предме-
там, например, по ренте, по принадлежности земли самим землепашцам и по
наследству). Следуя в своих дополнениях порядку его изложения, мы также
оставим до V книги развитие принимаемых нами понятий об экономической
функции законодательства. Здесь заметим только, что по неискаженной тео-
рии Смита общими принципами для разрешения вопросов этого отдела на-
уки принимаются та же самая основная идея и тот же самый основной прием,
какие служат общими принципами всей экономической науки, да и вообще
всех тех нравственных наук, которые говорят о предметах, доступных изме-
рению: основная идея — благосостояние общества или человечества или ч е -
ловека, а основной прием — счет и мера.

ПРИБАВЛЕНИЕ К ГЛАВАМ 4, 5 и 6
Понятие капитала
Читателю, знакомому с новой французской литературой по
части политической экономии, слишком хорошо известно, что
слово «капитал» служит ныне лозунгом чрезвычайно сильной
полемики между отсталою и прогрессивною школами. Отсталая
школа неистощима в панегириках капиталу, прогрессивная в
проклятиях ему. Но читатель без труда заметит, что тут идет
дело не о том элементе производства, который называется капи-
талом в строгой науке, а собственно только о роли, какую при
известных общественных условиях играют капиталисты. Самое
название капиталиста принадлежит не строгой научной теории,
а только разговорному языку и почти постоянно употребляется
именно в таком из своих многочисленных значений, которое со-
вершенно различно от смысла, какой имеет термин «капитал»
в науке. Капиталистом обыкновенно называется человек, имею-
щий такую сумму денег, что при нынешнем экономическом по-
рядке может, не трудясь, богато жить на доходы, извлекаемые
из этих денег посредством процентов или коммерческой прибыли.
Капиталистами называются банкир, богатый негоциант, человек,
имеющий значительное количество кредитных бумаг, или пуды
золота, или десятки пудов серебра. Самый богатый землевладе-
лец, если кроме поместья не имеет большого количества налич-
ных денег или кредитных бумаг, не называется капиталистом в
обыкновенном смысле слова: он только может легко стать капи-
талистом, обменяв свое поместье или часть своего права полу-
чать доходы с поместья на звонкую монету или кредитные бу-
маги, посредством продажи или займа; пока он не сделал этого,
он еще только богатый человек, но не капиталист.
Читатель видит, на чем основано употребление слова капи-
талист в таком смысле: оно проистекает из той спутанности
научного и разговорного значения слова «капитал», о кото-
рой мы говорили в примечаниях на стр. 94—95 и на стр. 100.
137

Вместо научного понятия о капитале, как о массе продуктов, к о -
торыми продовольствуется труд, тут подстановляется понятие о
деньгах, о которых Милль совершенно справедливо замечает,
что они в сущности вовсе не капитал. Мы говорили, что Милль
удерживается от этой ошибки при употреблении термина «капи-
тал»; но даже и он, как мы замечали уже много раз, не остерегся
от спутанности, с какою вообще употребляется слово «капи-
талист»: вместо того, чтобы удерживать мысль на. понятии к а -
питала, Милль очень часто говорит уже только о капиталисте,
то есть о человеке особенного разряда, дающем капитал на содер-
жание работников, о человеке, нанимающем работников; а сред-
ство к найму работников, к содержанию труда предполагается у
самого Милля при таких выражениях состоящим уже не собст-
венно в продуктах, которыми содержатся работники, а в день-
гах, на которые можно выменять эти продукты. Таким образом
мысль переводимого нами автора делает сама и влагает в мысль
читателя за один раз три неточности: во-первых, вместо понятия
о материальных вещах, продуктах труда, подстановляется поня-
тие человека, владеющего этими продуктами; во-вторых, вво-
дится мысль, что люди подобного рода должны составлять
особенный разряд людей; в-третьих наконец, вместо владения
продуктами, служащими на пищу или другое продовольствие, под-
становляется понятие денег, которые при нынешнем экономиче-
ском устройстве служат средством к приобретению таких про-
дуктов. Человек, знакомый с требованиями логики об условиях
научной терминологии, легко поймет, к каким ошибкам должны
приводить подобные подстановки разных понятий под один тер-
мин и употребление разных слов вместо одного термина.
Но если кто-нибудь из читателей не совсем ясно представ-
ляет себе строгость требований научной терминологии и чрезвы-
чайную важность их точного соблюдения, он, быть может, на-
зовет схоластикою наше стремление анализировать смысл выра-
жений, употребляемых в переводимом нами трактате. Никто
больше нас не презирает схоластику. Но что же делать, если
чрезвычайное множество писателей, считающихся авторитетами
в политической экономии, переделывали истинный смысл изла-
гаемой ими смитовской теории в схоластическом духе? Что же
делать, если они, пускаясь в схоластические тонкости, совер-
шенно искажали эту теорию и если притом искажение происхо-
дило от промахов, деланных ими в той самой сфере схоластики,
в которую они переносили теорию из области живых общест-
венных потребностей, создавших ее при Адаме Смите? Человек,
поставивший себе целью 5о1чистить истину, загрязненную недоб-
росовестностью софистов , не может отказываться ни от какой
части принятой им на себя обязанности, хотя бы некоторые из
этих частей и не соответствовали его личным наклонностям. Если
школа, искажающая науку, прикрывает ее искажение схоласти-
138

ческими тонкостями, то надобно, при всем нерасположении к
схоластическим прениям, обратить на них внимание и разобла-
чить ошибку. 52
В одной из своих речей лорд Брум сжато и ясно выразил
требования научной терминологии следующими правилами:
1. «Всегда употребляйте самые ясные и недвусмысленные
термины».
2. «Никогда не употребляйте слова, имеющего два смысла,
не определив, в каком из них оно будет употребляться вами».
3. «Никогда не употребляйте одного слова в двух значениях».
4. «Никогда не употребляйте разных слов в одном значе-
нии».
Надобно признаться, что терминология политической эко-
номии во многих своих частях не удовлетворяет этим правилам.
Мы теперь еще в начале трактата об этой науке, а имели уже
много случаев в1идеть их нарушения, и между прочим в терми-
нах чрезвычайно важных. Так, например, для определения пред-
мета науки выбрано слово «богатство», постоянно ведущее
мысль совершенно не к тому понятию, какое дается наукою, —
это служит источником самой вредной двусмысленности; потом
мы заметили, что слово «непроизводительный» употребляется в
двух разных смыслах при классификации труда и потребления.
Эти причины ошибок мы решились устранить через замену дву-
смысленного слова «богатство» выражением «материальное бла-
госостояние» и через принятие новых терминов «выгодный» и
«убыточный» для тех случаев, в которых слова «производитель-
ный» и «непроизводительный» являлись с смыслом, различным
от своего обыкновенного научного употребления. Теперь мы
встречаем третий такой же случай с термином не менее важным.
Слово «капитал» выбрано теориею Смита не совсем удачно для
обозначения той части продуктов, которая обращается на веде-
ние нового производства: этим словом постоянно возбуждаются
в уме такие представления, которые не соответствуют его науч-
ному смыслу, потому что разговорное значение слова «капитал»
совершенно различно от смысла, приданного ему теорией Смита.
Оно влечет мысль к представлениям о звонкой монете, о кре-
дитных бумагах и о множестве разных продуктов, которые никак
не могут сами по себе назваться капиталом в научном смысле
слова. По-настоящему, надобно было бы нам и в этом случае
поступить так же решительно, как в прежних двух: следовало бы
совершенно отбросить слово «капитал», как слишком двусмыс-
ленное и потому неудовлетворяющее условиям научной термино-
логии; но оно уже так утвердилось в науке, что мы не отважи-
ваемся заменить его каким-нибудь другим термином, который
сам по себе был бы лучше: нас и без того многие станут упрекать
за излишнюю отвагу.
Конечно, мы не поколебались бы в таком заменении, если
139

бы находили вполне удобным какое-нибудь из тех выражений,
которыми часто заменяется слово «капитал» у многих писателей,
особенно у французских, решительно сбившихся в употребле-
нии термина «капитал» и потому почувствовавших особенно силь-
ную нужду в новом выражении для экономического элемента,
который перестал удовлетворительно характеризоваться у них
термином 5«3капитал» от сбивчивости, с какою употребляют они
это слово . Из выражений, служащих для замены его, самое
удачное найдено во фразе «орудия труда» (instruments du travail).
Но в этой фразе опять ведет к двусмыслию слово «орудия»:
трудно не забыть иногда, что главным из орудий принимается
тут пища работников, а потом главнейшую важность имеют м а -
териалы для обработки трудом; орудия же в строгом смысле
слова, то есть инструменты и машины, составляют, можно ска-
зать, не5з4начительную часть продуктов, обнимаемых этим выра-
жением . Другие слова или выражения, которыми заменяется
иногда слово «капитал», еще менее удовлетворительны. Поэтому,
если бы мы захотели для обозначения научного понятия о к а -
питале выбрать выражение, вполне удовлетворяющее условиям
ученой терминологии, нам пришлось бы взять термин совершенно
новый, никому непривычный. Мы не можем вперед знать, будет
ли эта книга иметь в публике такое значение, чтобы могла ут-
вердить право гражданства за столь большими нововведениями,
как заменение слова «капитал» каким-нибудь термином нашего
собственного выбора. А пока мы не знаем этого, мы должны
остаться при слове «капитал».
Некоторые читатели могут осудить нас за такую нерешитель-
ность. На это мы скажем, что она противна и собственному н а -
шему расположению, и что в решимости у нас недостатка не
будет, когда мы увидим, что публика разделяет ее.
Но, оставаясь пока при слове «капитал», при этом термине,
которым недовольны мы за его двусмысленность, мы должны
сделать по крайней мере все возможное для предохранения ч и -
тателя от сбивчивости представлений, к какой приводил почти
всех писателей этот двусмысленный термин. Мы должны как
можно настойчивее выказать разницу его научного смысла от
разных оттенков его разговорного употребления и как можно
яснее выставить тот единственный смысл, в каком слово «ка-
питал» принимается экономическою теориею у самого основателя
науки, Адама Смита, у лучших его продолжателей, Мальтуса и
Рикардо, и у единственного замечательного мыслителя смитов-
ской школы в наше время, у переводимого нами автора.
Капиталом называются те продукты труда, которые служат
средствами для нового производства. Главные разряды этих
продуктов:
1) Пища, нужная работникам на время производства до п о -
лучения новой пищи от труда, содержимого этим прежним за-
140

пасом пищи. ЭТОТ элемент капитала необходим повсеместно и
абсолютно, потому что человеческий организм нигде не может
существовать без пищи. Но, не говоря уже о том, что в разных
климатах нужна разная пища (например, чем холоднее климат,
тем больше нужно в пище жирных элементов, а чем теплее кли-
мат, тем меньше надобности в мясной пище), надобно заметить,
что самое количество пищи, нужной для поддержания организма
в здоровом виде, в различных климатах различно. Большая
часть пищи, потребляемой человеком, идет собственно не на в ы -
работку составных частей его организма, а только на поддер-
жание животной теплоты. Чем теплее атмосфера, тем меньше
нужно организму питательного материала для уравновешения
той потери теплоты, которая производится окружающим возду-
хом, вообще многими градусами недостигающим температуры
внутренних частей организма. Из этого мы видим, что южные
страны по отношению к самой значительной части капитала н а -
ходятся в условиях более выгодных для производства, чем се-
верные страны. То количество пищи, какое нужно на год для
тысячи человек, живущих в Архангельске, будет достаточно
для гораздо большего числа людей в Киеве и еще для большего
числа людей в Алжирии, при равенстве их остальной житейской
обстановки. Но с тем вместе мы видим, что очень значительное
вознаграждение за пищу может доставляться людям северных
климатов развитием других частей капитала, имеющих подобно
пище главным своим назначением также поддержание животной
теплоты. Обыкновенно различаются два разряда предметов,
имеющих такую роль, — жилище и одежда.
2) Жилище, подобно пище, служит главным образом к под-
держанию животной теплоты в организме, но, подобно пище,
имеет и много других назначений: как пища сверх поддержания
животной теплоты возобновляет составные части организма, до-
ставляет наслаждение чувству вкуса и т. д., точно так и жилище,
кроме сохранения животной теплоты, предохраняет от непри-
ятного или вредного влияния разных атмосферических явлений
и доставляет множество других жизненных удобств. Но главная
экономическая роль его состоит в сохранении теплоты: жилище,
удовлетворяющее этому назначению, обыкновенно имеет уже все
качества, нужные для соответственности с другими своими н а -
значениями. Даже сырость в жилище почти всегда происходит
только от того, что оно неспособно сохранять надлежащую те-
плоту во всех своих частях. Нет сомнения, что при 8° тепла ч е -
ловеку нужно больше пищи, нежели при 14°. Из этого мы видим,
что если бы нам говорили, будто какая-нибудь страна не может
хорошо прокормить своих жителей по излишней своей населен-
ности, то, еще не спрашивая, хороши ли в этой стране земле-
дельческие процессы, не пропадает ли в ней множество земли
задаром, не обрабатывается ли курам насмех даже и возделывае-
141

мая часть ее, мы прежде всего должны спросить, хороши ли жи-
лища у населения этой страны? Если жилища у массы населе-
ния не достаточно теплы или если они сыры (что значит то же
самое: не достаточно теплы), то население имеет недостаток в
пище не по своей чрезмерной многочисленности, а просто по н е -
достатку хороших жилищ, для которых, вероятно, всегда бы н а -
шлось довольно места в самой населенной стране земного шара.
Заменить дурные жилища хорошими значило бы то же самое,
что увеличить производство пищи.
3) Еще яснее тот же самый вопрос повторяется, когда речь
идет об одежде. Снабдить теплым платьем человека, мерзнув-
шего в изорванной одежонке, значит сделать то, что, потребляя
две четверти хлеба в год, он будет чувствовать себя более с ы -
тым, чем прежде при потреблении в две с половиною четверти.
Мы делаем эти замечания к тому, что увеличивать количество
пищи, как мы увидим из 12 главы первой книги, не так легко,
как увеличивать и улучшать одежду и жилище. Судя по всему,
надобно полагать, что не только теперь нет, но при всевозмож-
ной быстроте человеческого размножения и через 200 или
300 лет еще не могло бы быть такой страны, которая при поря-
дочном земледелии не успела бы с изобилием продовольствовать
всех своих жителей пищею *. Но если бы даже согласиться, — на
что никак не следует соглашаться, — будто бы народная нужда
в какой бы то ни было стране происходит ныне от трудности
увеличить количество пищи, производимой этою страною, то оста-
вался бы вопрос: не было ли бы слишком достаточно для изо-
бильного продовольствия всех жителей страны и нынешнее к о -
личество пищи, при улучшении народных жилищ и одежды, на
что нет уже ровно никаких затруднений и ограничений в законах
природы.
Пища, жилище и одежда — вот три главные разряда предме-
тов, составляющих ту часть капитала, необходимость которой
повсеместно возникает из потребностей человеческого организма,
рассматриваемого в учении о производстве, как вместилище
труда. Кроме этих трех главных разрядов, для поддержания
организма в способности к успешному труду, нужны повсеместно
многие другие вещи, например, посуда, мебель, гигиенические
средства (из которых все лучшие состоят в разных способах
употребления одного и того же материала — воды, на очищение
тела, платья и т. д.)—но все они вместе составляют в эконо-
мическом отношении очень неважную часть капитала по сравне-
* Просим читателя сравнить с этим слова Гаспарена, приведенные нами
в примечании на стр. 18. Он говорит, что Франция может кормить по
крайней мере 260 миллионов населения. Кстати, заметим здесь опечатку в
этом примечании: на 4-й строке снизу: вместо 116 человек надобно читать
1,160 человек; впрочем, это ясно по цифрам, рядом с которыми выставлено
это число.
142

нию с тремя первыми разрядами, то есть на производство всех
этих предметов или на приспособление их к употреблению в
дело требуется сумма труда незначительная по сравнению с тою,
какая нужна для производства пищи, жилищ и одежды. Напро-
тив, также очень много труда в некоторых странах нужно на
изготовление еще одного разряда предметов, требуемого чело-
веческим организмом:
4) Топливо. Мы отнесли этот разряд продуктов так далеко
от жилищ и пищи, с которыми он связан в домашнем быту чело-
века, потому, что он, имея двоякое экономическое назначение,
служит переходом от части капитала, касающейся собственно
работника, к той части, которая относится уже к продукту, про-
изводимому работником. Кроме отопления жилищ и приготовле-
ния пищи, топливо нужно для очень многих производств, как
материал для добывания движущей силы или для произведения
температуры, при которой достигает нужного развития химиче-
ское сродство и другие силы природы, совершающие требуемую
перемену в материалах производства. В некоторых странах то-
пливо может составлять значительную часть капитала только
по этому второму, так сказать, техническому употреблению, а
для домашнего быта нужно его так немного, что количество, до-
стающееся человеку почти без всякого труда, было бы слишком
достаточно; в южных странах топить жилищ никогда не нужно,
а на приготовление пищи достаточно топлива найдется в траве,
или кустарниках и в органических остатках от пищи людей и
животных, если нет в той местности лесов. У нас почти во всей
Европе не то: кроме немногих южных краев ее, надобно извест-
ную часть года топить жилища, и расход труда на изготовление
топлива для них уже довольно значителен. Но даже в северной
полосе Европы повсюду, где промышленность хотя несколько
развита, идет большее количество топлива на промышленные
процессы, чем на употребление в домашнем быту, и применение
пара ко всем производствам развивается с такою быстротою, что
нельзя определить границы, на какой остановится увеличение
надобности в этом элементе производства. Впрочем, запасы
торфа и каменного угля, находящиеся в природе, так громадны,
что недостатка в топливе опасаться нечего *.
* До сих пор даже приблизительно неизвестно, сколько торфа уже из-
готовлено природою и сколько его может изготовлять она ежегодно вновь,
без нашего труда. Далеко не во всех странах даже цивилизованной части
света сделаны хотя скудные изыскания о количестве находящегося в них ка-
менного угля. Но вот некоторые цифры о количестве его только в двух стра-
нах— в Великобритании и Северо-Американских Штатах. Великобритан-
ские пласты имеют приблизительно до 190 000 000 000 тонн к5а5менного угля.
Ныне Великобритания добывает по 70 миллионов тонн в год . Положим
какое угодно быстрое возрастание добывания, положим какой угодно огром-
ный процент на растрату при самом добывании, — все-таки читатель может
видеть, что одних британских каменноугольных пластов было бы достаточно
для паровых машин и для всех промышленных надобностей целой Европы на
143

5) Служа некоторою частью своею для надобностей домаш-
него быта, топливо не может быть исключительно названо
только материалом для производства; но уже и теперь в наи-
более развитых странах предметы, служащие топливом, идут на
производство в количестве гораздо большем, чем прямо на на-
добности домашнего быта. То же самое надобно сказать почти
о всех других материалах производства: шерсть, хлопчатая бу-
мага и т. д. могут пригодиться на что-нибудь для человека и без
особенной обработки, в своем натуральном виде, и некоторая
часть этих веществ действительно служит человеку без всякой
обделки, так что должна считаться по своему употреблению не
материалом, а прямо окончательным продуктом: например, в
каждом доме потребляется несколько хлопьев шерсти или ваты
в их натуральном виде на мелкие домашние надобности. Но го-
раздо большая часть всех продуктов природы, кроме съестных
припасов, служит в цивилизованных странах только материалом
для дальнейшей обработки. Различаясь от съестных припасов в
этом отношении, все другие важные для общественной жизни
продукты природы отличаются от хлеба или мяса еще тем, что
к увеличению добываемого их количества вовсе нет тех трудно-
стей, какие, по крайней мере по предрассудку, сильно распро-
страненному, встречаются при увеличении производства хлеба.
Действительно ли существуют такие затруднения в увеличении
производства съестных припасов, мы должны будем рассмотреть
ниже, в замечаниях на 10-ю и 12-ю главы первой книги Милля.
Но, конечно, мы не встретим никаких возражений, когда теперь
же без всяких дальнейших разъяснений скажем, что, например,
количество материала для выделки одежды может быть без вся-
ких затруднений со стороны природы увеличиваемо человеком
до неопределенной степени. Если мы спросим: может ли Европа
легко производить вдвое или втрое больше хлеба, чем теперь,
очень многие (то есть не вникавшие в дело, а повторяющие ру-
тинную фразу) люди скажут: не может; но если спросить, трудно
ли было бы Америке производить вдвое большее количество
хлопчатой бумаги, каждый скажет: не только вдвое, и в десять,
и в двадцать раз больше она легко стала бы производить, лишь
бы находился сбыт для такого количества. То же самое каждый
многие сотни лет. Но великобританские пласты решительно ничтожны перед
североамериканскими, которые вмещают в себе количество каменного угля
в 20 раз большее. Для любопытных приведем цифру этого запаса: она с ч и -
тается не менее, к а к в 4 биллиона тонн (4 000 000 000 000) и л и в 250 б и л -
л и о н о в (250 000 000 000 000) пудов. На сколько столетий м о ж е т д о -
стать этого запаса? Цифры взяты нами из Edinburgh Review, 1860, январь.
Coal Fields of North America and Great Britain, стр. 88 и 89. Конечно, мы
приводим эти колоссальные числа не для того, чтобы читатель испытал над
ними свою силу в исчислении биллионов, непостижимых уму по своей колос-
сальности. Они понадобятся нам со временем, как фактическая опора проти56в
пустых фраз о несоразмерности населения со средствами к продовольствию .
144

скажет о материалах для всякого другого производства, имею-
щего действительную важность *.
Мы рассмотрели те части капитала, которые состоят в про-
дуктах, продовольствующих труд или служащих предметом его;
теперь нам остается перечислить те части капитала, которыми
передается деятельность труда предметам, обрабатываемым его
силою. Тут, конечно, прежде всего припоминаются:
6) Орудия. О них нам нет надобности говорить подробно,
потому что у самого Милля очень хорошо определена вся обшир-
ность (разряда вещей, называемых в экономической теории ору-
диями: он обнимает собою все вещи от какой-нибудь палки, слу-
жащей дикарю на охоте, от камня, которым он бьет зверя, от
рыбьей кости, которая заменяет ему уду, до самых сложных
машин. Сюда же надобно причислить постройки, делаемые для
помещения этих орудий и вообще для совершения в них процес-
сов производства, все промышленные здания от овина и риги до
фабрики и верфи. Все это ясно само собою. Точно так же не было
бы нужды разъяснять характер предметов или продуктов, слу-
жащих просто для перемещения других продуктов или предме-
тов, если бы не было между средствами сообщения той важной
разницы, что одни из них даются почти готовыми от самой при-
роды, другие, можно сказать, исключительно создаются тру-
дом. Потому надобно заметить:
7) Пути сообщения, конечно, должны считаться частью к а -
питала настолько, насколько они созданы или поддерживаются
трудом. Железная дорога или шоссе без всякого сомнения капи-
тал. Но море никто не называет капиталом, хотя до последнего
времени по морю перевозилось едва ли не больше продуктов, чем
по всем сухопутным дорогам. Если река сама по себе судоходна,
чиста от мелководных мест и порогов, если поэтому не нужно
употреблять на нее никакого труда для ее приспособления к
перевозке продуктов, она вовсе не капитал. Но если ее нужно
углублять или очищать, она становится капиталом в размере
труда, употребляемого на это. Лодки, корабли, телеги, паровозы
и т. д. во всяком случае, конечно, капитал. Пути сообщения, при-
надлежа частью к продуктам труда, частью к простому дейст-
вию сил природы, происходящему без всякого отношения к
труду, приводят нас к рассмотрению того, в какой степени м о -
гут составлять часть капитала вообще
8) силы природы. Ответ на это уже находится на предыду-
щих строках. Те силы природы, которые работают в производ-
* Конечно, брильянтов или жемчугу не могло бы, вероятно, добываться
в десять раз больше, чем теперь, как бы ни увеличился запрос на них. Зато
для человеческого благосостояния нет ровно никакой надобности в этом; на-
против при нынешнем положении человеческих средств к удовлетворению
нужд была бы существенная польза оттого, когда бы уменьшилось добыва-
ние этих продуктов или материалов.
145

стве без помощи нашего труда, конечно, не составляют капи-
тала; но если нужны какие-нибудь орудия или вообще продукты
труда для развития известных сил природы в известном месте,
деятельность этих сил в этом месте составляет уже часть капи-
тала, как бы вложившуюся в продукт, посредством которого она
обнаруживается. Так, например, падение воды на мельничное к о -
лесо через плотину запруженной речки, конечно, составляет
капитал. Некоторые могли бы сказать, что капитал в этом слу-
чае только сама плотина, а не падение воды. О словах можно
не спорить, если только и без них останется памятно и понятно
значение фактов. Особенность факта в этих случаях та, что
влияние на производство совершенно не находится тут ни в к а -
кой определенной зависимости от количества труда, употреблен-
ного на создание капитала. Совершенно одинаковые плотины
могут давать очень различные количества движущей силы,
смотря по различию в величине ручьев, ими запруженных. Этою
неодинаковостью действия при одинаковости труда, употреблен-
ного на развитие сил природы в разных местах, движущие силы
природы, создаваемые трудом, приближаются к свойствам рас-
тительной силы земли, которая также должна быть капиталом
настолько, насколько возвышена трудом.
9) Кроме движущих сил неорганической природы (воздух,
вода, пар), помогают человеку в произведении движения домаш-
ние животные; они всегда составляют капитал, потому что для
их укрощения или воспитания всегда требуется труд. Кроме
животных, доставляющих движущую силу, есть другие, дающие
пищу или материалы (например, шерсть). Все они, конечно,
также должны считаться капиталом.
Это длинное перечисление предметов и продуктов, состав-
ляющих капитал, конечно, может показаться столь же напрас-
ным, как, например, длинное перечисление разных разрядов
производительного труда у Милля. Но когда речь будет идти об
отношении средств существования к числу населения или о зна-
менитом «принципе народонаселения» Мальтуса, читатель уви-
дит, что представленный нами теперь перечень не бесполезен.
Впрочем, у нас была не одна эта отдаленная цель: мы должны
были стараться о том, чтобы как можно дольше задержать мысль
читателя на научном понятии капитала, слишком легко затем-
няющемся от невнимания к совершенному различию этого поня-
тия от того смысла, какой имеет слово «капитал» в разговорном
языке; мы должны были стараться резко выставить перед мыслью
читателя все сколько-нибудь важные части этого научного поня-
тия. Достичь такой цели мы могли, конечно, не иначе, как длин-
ным, хотя бы и утомительным, хотя бы, повидимому, и слишком
элементарным анализом этого термина в его научном значении.
Итак, все сколько-нибудь важные для общественного быта
части капитала подводятся под следующие разряды предметов:
146

пища, жилище, одежда, топливо, материалы производства, ору-
дия производства, средства сообщения (пути и орудия пере-
возки), силы природы и домашние животные.
Само собою разумеется, что в понятие капитала, которым
называются только продукты труда, входят только силы при-
роды, создаваемые трудом, или увеличение, придаваемое им тру-
дом. Но точно то же надобно сказать и о всех других разрядах
капитала: предметы совершенно одинакового рода могут принад-
лежать или не принадлежать к капиталу, смотря по тому, по-
мощью труда или одною природою без пособия труда они созда-
ются. Мы замечали это о путях сообщения. Точно так же и к а -
менный уголь не был бы капиталом, если бы лежал везде под
руками и на самой поверхности земли. Надобно вообще заметить,
что предметы одного экономического значения со всеми разря-
дами капитала (кроме домашнего скота) даются в некотором
количестве самою природою без содействия труда: везде, за
исключением слишком близких к полюсам стран, которые не
могли быть заселены до сих пор, каждая местность производит
сама по себе некоторое количество съестных припасов (ягод,
грибов и т. д.), представляет некоторые средства укрыться от
погоды (дупла, пещеры и т. д . ) . — Этим и начинается 1 - й п а -
раграф, 1-й главы у Милля (стр. 37). Но чем больше возра-
стает число жителей в данной местности и чем выше подни-
мается их цивилизация, тем недостаточнее становится для удов-
летворения человеческим потребностям одна деятельность при-
роды, и тем значительнее становится участие труда или продук-
тов труда в производстве всех потребляемых людьми предме-
тов, так что очень многие из потребностей удовлетворяются
исключительно продуктами производства самих людей. Таковы,
например, в целой Европе жилища и орудия производства —
все они созданы только уже трудом.
Теперь, рассмотрев, какие разряды предметов могут быть к а -
питалом и обыкновенно бывают капиталом при нынешнем со-
стоянии цивилизации, мы, чтобы еще точнее впечатлелось в н а -
шей мысли понятие капитала, должны посмотреть, какие раз-
ряды не бывают капиталом.
Капитал — те продукты, которые нужны для нового произ-
водства; из этого ясно, что не бывают капиталом те продукты, ко-
торые по своей природе не имеют этого назначения и должны
потребляться непроизводительно, например, драгоценные камни
(за исключением той ничтожной части, которая идет на реза-
ние стекла и другие технические надобности), наряды (за исклю-
чением той ничтожной части, которая потребляется работниками
и служит к поддержанию в них бодрости духа), те сооружения,
которые не служат помещением для работников или для про-
мышленных производств. Словом сказать, капиталом не служат
предметы роскоши.
147

Но и предметы первой необходимости, хотя по натуре своей
все носят характер капитала, далеко не все входят в капитал.
Некоторое количество каждого из них действительно служит
капиталом (потребляется производительно), но остальное не
становится капиталом ( потребляется непроизводительно ). На-
пример, часть пищи, производимой страною, потребляется про-
изводительными работниками и их семействами — это часть — к а -
питал; другая часть потребляется людьми, не занятыми произ-
водительным трудом или вовсе ничем незанятыми, — эта часть
не служит капиталом. Один и тот же дом может в одно время
служить помещением для работников — в это время он капитал;
в другое время может служить помещением для непроизводи-
тельных жителей, — в это время он не капитал.
Из всего этого прямо следует два заключения:
Во-первых, если мы находим, что в известной стране мало
капитала, — то есть недостает продуктов на удовлетворитель-
ное содержание производительным работникам и на хорошее в е -
дение производительных процессов, — то прежде надобно рас-
смотреть, какая часть производительных сил страны обращена
на производство продуктов, пригодных служить капиталом, и
какая часть на производство предметов, непригодных для
этого, — иначе сказать, какая часть занята выгодным для обще-
ства, и какая убыточным для него производством; а из продук-
тов, пригодных быть капиталом, какая часть действительно идет
в капитал (потребляется производительно) и какая часть не
идет. (Просим сравнить с этим этюд «О выгодном и убыточном
производстве и потреблении», стр. 62—75, также §§ 5 и 6-й
в 3 главе 1 книги Милля, стр. 56—57, и принадлежащие к этим
параграфам наши пояснения на стр. 92—93).
Положим, например, что на хорошее продовольствие работ-
нику с семейством нужно было бы количество продуктов, равное
30 четвертям пшеницы, и на хорошее ведение производства
было бы нужно количество материалов, равное 15 четвертям, к о -
личество орудий и других частей капитала, равное 5 четвертям,
а всего для общественного благосостояния нужно производство
капитала, равного 50 четвертям пшеницы в год (читатель знает,
что в подобных гипотезах, для краткости, все разные роды
продуктов подводятся под один род, и этот перевод делается
по расчету труда, нужного на производство каждого рода про-
дуктов; например, если на выделку плуга или на ремонт жи-
лища нужно по 10 рабочих дней, на производство 1 четверти
пшеницы тоже 10 дней, то ремонт жилища или выделка плуга
порознь принимаются продуктами равными 1 четверти, а вместе
2 четвертям пшеницы).
Положим теперь, что капитала производится только по 40
четвертей на рабочее семейство. Ясно, что труд будет содер-
жаться плохо, материалов для труда будет мало, орудия труда
148

будут плохи. Но отчего может происходить это дурное экономи-
ческое состояние?
Первым предметом исследования должна быть в таком слу-
чае пропорция между выгодным (создающим капитал) и убы-
точным (не создающим капитала) производством, а также между
частью продуктов, годных в капитал, становящеюся в действи-
тельности капиталом (идущею на новое производство), и частью
их, отвлекаемою от своего природного назначения (потребляе-
мою непроизводительно).
Положим, например, что из 30 работников заняты убыточ-
ным производством 10, а выгодным только 20; положим, что из
продуктов, производимых выгодным трудом, обращается в к а -
питал (служит на ведение нового производства) только одна по-
ловина» а другая половина потребляется непроизводительно.
Тогда мы имеем:
Половина продуктов, пригодных для обращения в капитал,
обращаемая действительно в капитал, составляет 40 четвертей
на рабочее семейство; итак, всего производится продуктов, год-
ных служить капиталом, по 80 четвертей на рабочее семейство;
семейств этих всего 30, стало быть, продуктов, годных для по-
ступления в капитал, всего производится 2 400 четвертей; эти
2 400 четвертей производятся трудом только 20 семейств, стало
быть, каждое семейство, занятое выгодным трудом, производит
по 120 четвертей. Итак, успешность труда в этом обществе та-
кова, что если бы все рабочие силы его были обращены на
производство продуктов, пригодных быть капиталом, и все про-
дукты, пригодные быть капиталом, действительно шли в капи-
тал, то капитала производилось бы по 120 четвертей на каж-
дое семейство, — то есть работники жили бы в изобилии, м а -
териалов для производства было бы очень много, орудия труда
были бы превосходные (на все это нужно только по 50 четвер-
тей), и кроме того оставался бы значительный избыток продук-
тов, который пригодился бы для доставления работникам боль-
шого отдыха, большего образования, большего нравственного
развития. Если этого нет, если труд снабжен плохим продоволь-
ствием, плохими орудиями и часто остается без занятия (то есть
вовсе без продовольствия) по недостатку продуктов на его со-
держание за занятием и по недостатку материалов для обра-
ботки, это происходит не оттого, чтобы труд в этом обществе
уже не достиг сам по себе достаточной успешности, — нет,
просто потому, что слишком большая часть его идет на убыточ-
ное для общества производство, а из продуктов той части труда,
которая занята выгодным производством, слишком большая
часть отдается в убыточное потребление и слишком малая обра-
щается в капитал.
Достаточность или недостаточность капитала страны зависит,
как мы видим, от распределения рабочих сил между выгодным и
149

убыточным производством и от распределения продуктов, м о -
гущих быть капиталом, между выгодными и убыточным
потреблением; а оба эти обстоятельства зависят от экономиче-
ских учреждений страны; из этого мы выводим второе, очень
важное заключение: учреждения страны имеют чрезвычайно силь-
ное влияние на ее благосостояние, и кто занимается вопросом о
возвышении благосостояния страны, должен обратить внимание
прежде всего на гражданские отношения между ее жителями.
Капитал, в научном смысле слова, совершенно не то, что
деньги; деньги, сами по себе, вовсе не составляют никакого к а -
питала. После этого является вопрос, каким же путем деньги
имеют влияние на производство страны? Полный ответ на это
мы найдем при изложении понятий о звонкой монете и о кре-
дите (в книге III), а теперь только приведем одну черту, по к о -
торой можно предугадать все решение вопроса. Деньги служат
выражением покупательной силы (purchase power); а желанием
покупателей определяется, чем будут заняты рабочие силы, ими
покупаемые, и какое назначение получат продукты, производи-
мые работниками. Представим, например, такой случай:
Положим, что в известном экономическом округе из 200 р а -
ботников 80 заняты убыточным, а 120 выгодным трудом; поло-
жим, что все они вместе получают 20 000 рублей, то есть на з а н я -
тие каждого из них работою употребляется покупательная сила
во 100 рублей. Получая эти деньги, то есть эту покупательную
силу, они обращают ее на приобретение предметов первой необ-
ходимости, которые все для краткости мы переведем на пшеницу.
Положим, что в этом обществе находится 5 000 четвертей п ш е -
ницы; тогда покупательная сила, нужная для приобретения од-
ной четверти пшеницы, будет состоять в 4 рублях (на 20 000 руб-
лей покупается 5 000 четвертей пшеницы). Положим теперь, что
приехал в это общество иностранец с целью заниматься земле-
делием и привез тоже 20 000 рублей серебром. От прибытия
этих денег капитал страны еще не увеличился ни одним зерном
пшеницы. Но посмотрим, какая перемена произошла в качествах
покупательной силы. Прежде при покупательной силе в
20 000 рублей нанимались на убыточное производство 80 человек
из 200 человек, значит, из 20 000 рублей покупательной силы
употреблялось на это дело 8 000 рублей, составлявшие тогда
40% всей покупательной силы, а на выгодное производство оста-
валось только 60% покупательной силы. Теперь к прежней п о -
купательной силе прибавилось еще 20 000 рублей, и вся она со-
ставляет уже 40 000 рублей; весь этот прибавок обращен волею
своего владельца на выгодное производство. На убыточное про-
изводство идет попрежнему 8 000 рублей, но в 40 000 рублях эти
8 000 составляют уже только 20 % ; это значит, что эта п о к у п а -
тельная сила уже не в состоянии отвлечь от выгодного производ-
ства к убыточному прежних 80 работников, а может отвлечь
150

только 40. В денежном счете новое положение дел выразится
таким образом: труд 200 работников покупается теперь за
40 000 рублей, то есть труд каждого работника за 200 рублей; и
на 8 000 рублей можно нанять только 40 работников. Остальные
160 работников будут наняты для выгодного производства на
остальные 32 000 рублей. На первый год существует для про-
дажи только 5 000 четвертей пшеницы и работники имеют
40 000 рублей, чтобы заплатить за это количество хлеба; итак,
цена пшеницы будет 8 рублей за четверть. Пока работники еще
ничего не выиграли, и капитал страны не увеличился. Но в те-
чение года занимались производством пшеницы не 120 работни-
ков, как прежде, а 160 работников; если 120 работников произ-
водили 5 000 четвертей, то 160 работников произведут 6 000 ч е т -
вертей *.
Таким образом, на каждого работника будет приходиться
уже не 25 четвертей, как прежде, а 30 четвертей пшеницы; мы
видели, что именно пшеница и составляет то, что в науке н а -
зывается капиталом; итак, через год по прибытии иностранца
с его 20 000 руб. капитал страны увеличился, то есть труд этой
страны получил лучшее содержание и призводительные процессы
улучшились: в земледелии произведены усовершенствования,
земля стала удобряться лучше прежнего, введены лучшие плуги,
улучшился рабочий скот, страна стала гораздо благосостоятель-
нее прежнего.
Чем же произведена эта перемена к лучшему, это увеличе-
ние капитала, влекущее за собою постоянное возвышение коли-
чества продуктов? Собственно ли прибытием денег? Нет, соб-
ственно только тем, что увеличилась пропорция покупательной
силы, обращенной на выгодное производство, и уменьшилась
пропорция этой силы, обращенной на убыточное производство,
В этом состоит сущность дела, а прибытие денег было лишь ее
симптомом, который тут сопровождал хорошую перемену, но к о -
торым точно так же могла сопровождаться и дурная перемена;—
чтобы увидеть, как могла сопровождаться им дурная перемена,
мы только должны предположить, что иностранец привез свои
20 000 р. с намерением не заняться земледелием, а построить,
например, оранжерею, — производство убыточное для общества.
Что же мы будем иметь тогда?
* Полагая только 6 000, а не 6 6 6 6 , как приходилось бы по точной про-
порции, мы следуем в этом случае принципам Мальтуса и Рикардо, доказы-
вающих, что масса земледельческих продуктов возрастает не так быстро,
как масса рабочих сил, обращенных на земледелие; при изложении теории
Мальтуса и Рикардо мы увидим, однако, что влияние этого принципа уравно-
вешивается, а иногда и перевешивается влиянием других последствий, со-
единенных с увеличением населения, и что если 120 работников производили
5 000 четвертей, то 160 работников должны произвести не 6 000 четвертей
и даже не 6 6 6 6 , а 7 0 0 0 или 8 0 0 0 четвертей. Но теперь мы еще не имеем
права принимать такого последствия, не изложив его оснований.
151

На занятие работников земледелием обращалось прежде
12 000 р. Только они и остаются на это назначение, а 20 000 р.
прибавляются к тем 8 000 р., которые прежде отвлекали работ-
ников к убыточному производству. Итак, из 40 000 р., составляю-
щих теперь покупательную силу, 28 000 р., то есть 70% (вместо
прежних 40%), обращаются на покупку труда для убыточного
производства, а на выгодное производство остается только 30%
покупательной силы, при 40 000 р., платимых 200 работникам,
работник нанимается за 200 р.; и на 12 000 р. можно занять
земледелием только 60 человек. Если прежде 120 работников
производили 5 000 четвертей, то 60 работников произведут те-
перь только 3 000 четвертей *. Итак, теперь на работника п р и -
ходится уже только по 15 четвертей пшеницы, вместо прежних
25 четвертей. Итак, от прибытия иностранца с его 20 000 р. к а -
питал общества сильно уменьшился, и общество обеднело.
Мы видим, что прибыль денег может уменьшать капитал
страны; наоборот, убыль денег может увеличивать его. В самом
деле, предположим, что люди, располагавшие 8 000 рублей, на
которые покупался труд для убыточного производства, потеряли
более половины своего состояния, целых 5 000 р., сохранив
только 3 000 р. вместо прежних 8 000 р. В таком слу-
чае вместо прежних 20 000 р. общество будет иметь только
15 000 р. На эту сумму будет куплен труд 200 работни-
ков, то есть каждый работник получит за труд вместо прежних
100 р. только 75 р. Но от потери денег не уменьшилось количе-
ство пшеницы, произведенное предыдущею жатвою, и за 15 000 р.
будут куплены работниками те же 5 000 четвертей, — они ничего
не потеряли в этом году от потери 5 000 р. людьми, нанимав-
шими их на убыточный труд; напротив, они скоро выиграют от
этой потери. В самом деле, на 3 000 р., по 75 р. человеку, можно
нанять на убыточный труд только 40 работников, а на осталь-
ные 12 000 р., нанимающие работников для выгодного труда,
будут наняты (по 75 р.) 160 человек; и если прежде 120 работ-
ников, занимавшиеся земледелием, производили 5 000 четвертей,
то 160 работников произведут 6 000 четвертей, и на следующий
год общество будет иметь, вместо прежних 25 четвертей, по
30 четвертей пшеницы на работника. Из этого мы видим, что от
потери 5 000 р. людьми, (нанимающими работников на убыточ-
ный труд, точно в такой же степени увеличивается капитал об-
щества, как от прибыли 20 000 р., привозимых иностранцем для
найма работников на выгодный труд.
Важность не в том, увеличивается или уменьшается сумма
денег, находящихся в обществе, — вся важность только в том,
как изменяется пропорция между покупательною силою людей,
* Мы полагаем 3 000, а не 2 500 четвертей, опять следуя принципу
Мальтуса и Рикардо.
152

которым нужен выгодный труд, и людей, которым нужен убы-
точный труд.
Мы полагаем, что весь этот длинный этюд о понятии капи-
тала, служащий только развитием слов Милля: «капитал — вовсе
не деньги, а только продукты, употребляемые на производ-
ство», — слов, заключающих в себе одну из основных теорем
смитовской теории, — мы надеемся, что этот этюд мог содей-
ствовать укреплению мысли читателя в научном понятии о к а -
питале. Если так, то читатель достаточно вознагражден За
скуку, которую могли пробуждать в нем эти страницы. Утвер-
дить в себе точное понятие о научном смысле термина «капи-
тал» — вещь чрезвычайной в 5а7жности: кто тверд в нем, тот
(повторим метафору Милля) уже почти вышел из мрака мер-
кантильных заблуждений, господствующих над разговорным
языком, в свет здравых экономических воззрений.
Мы очень долго останавливались на анализе научного поня-
тия о капитале, но еще не касались той полемики, которая в е -
дется в защиту и против капитала в его разговорном значении,
совершенно различном от научного, а часто (и даже большею
частью) совершенно противном ему, — о полемике, в которой
под именем капитала разумеются деньги и кредитные бумаги, а
еще точнее сказать, особенные люди, владеющие большим коли-
чеством денег и кредитных бумаг. Анализ этой полемики мы от-
ложим до тех отделов книги Милля, которые говорят о прибыли,
получаемой капиталистами и вообще хозяевами промышленных
Заведений (profit), о процентах (interest), о звонкой монете и кре-
дитных знаках (книга II, гл. 15; книга III, гл. 7—12 и глава 2 3 ) .
Нам придется также возвратиться к вопросу о том, почему
появление иностранных капиталистов, или их агентов, приво-
зящих с собою только кредитные знаки или звонкую монету,
почти всегда ведет к увеличению капитала страны и почти ни-
когда к ее обеднению, хотя сами по себе деньги вовсе не капитал,
и хотя, как мы видели, прибыль денег равно может служить к
увеличению и к уменьшению капитала, — это разъяснится для
нас отделом о ввозе монеты, о заграничной торговле и о распре-
делении драгоценных металлов по торговому свету (книга III,
главы 19—21).
ТРУД И КАПИТАЛ
КАК Э Л Е М Е Н Т Ы ПРОИЗВОДСТВА
Общий вывод из предыдущего отдела
1. Предметы и явления, производимые самою природою, без
содействия человека, оказываются недостаточны по количеству
или качеству для удовлетворения человеческих нужд; из этого
возникает человеку надобность направлять своею деятельностью
153

силы и предметы природы к произведению предметов и явлений,
соответствующих потребностям его организма. Эта деятельность
называется трудом (Милль, кн. I, гл. 1, § 1—3; стр. 37—40).
2. Этим определением труда, как деятельности, обусловливае-
мой произведением внешних предметов и явлений, выставляется
объективная сторона труда; но, подобно всякой человеческой
деятельности, труд имеет и субъективную сторону. Рассматривая
труд по отношению к органическим отправлениям, мы находим,
что эта деятельность составляет функцию головного мозга (умст-
венный труд) и мускулов (физический труд), как пищеваре-
ние — функцию желудка; а общее свойство функций, требуемых
природою органов, заключается в том, что деятельность прино-
сит наслаждение тому органу, которым совершается. Если труд
бывает неприятен, это происходит в противность его натуре, от
влияния неблагоприятных для деятельности мускулов и мозга
обстоятельств; такие случаи составляют нарушение нормального
порядка ( « О неприятности труда», стр. 7 6 — 8 1 ) .
3. Итак, полное понятие о труде будет таково: труд есть дея-
тельность мозга и мускулов, составляющая природную, внутрен-
нюю потребность этих органов, находящих в ней свое насла-
ждение, а внешним своим результатом имеющая приведение сил
и предметов природы к производству предметов и явлений, удов-
летворяющих нуждам человеческого организма.
4. В каждом труде участвуют непременно и мускулы, и мозг, так
что нет труда исключительно умственного или исключительно ф и -
зического: каждый труд — есть труд умственно-физический; если
говорится о различии труда умственного и физического, этим
различием указывается только то, что в одном главная роль при-
надлежит мозгу, в другом — мускулам; но это преобладание одного
элемента не есть исключение другого; деятельность мозга всег-
да требует некоторого содействия мускулов, а деятельность
мускулов всегда производится под управлением деятельности
мозга.
5. По различию целей, которые ставит себе труд, он разде-
ляется на отрасли, чрезвычайно различные, так что законы и ус-
ловия каждой из них составляют предмет особенной науки; так,
труд, обращенный на сохранение или восстановление здоровья
в организме, составляет предмет медицинской науки; труд, обра-
щенный на охранение прав человека — предмет юридической
науки. Предметом политической экономии служит та отрасль
труда, которая обращена на удовлетворение материальных п о -
требностей человеческого организма. Когда политическая эконо-
мия говорит просто «труд», тут надобно понимать исключительно
отрасль труда, обращенную на удовлетворение материальных
потребностей человека.
6. Эта отрасль труда, или, как мы для краткости говорим
просто «труд», подразделяется в свою очередь «а разные раз-
154

ряды, и возникает несколько классификаций труда, смотря по
тому, какие стороны дела принимаются во внимание. Если мы
обратим внимание на то, каким образом относится известная
частная форма труда к производству предмета, пригодного к
удовлетворению потребностей, то мы увидим, что некоторые
формы труда употребляются прямо на окончательную выделку
предмета, нами потребляемого — труд, прямо обращенный на
производство того предмета, или труд прямой; другие формы
труда употребляются на изготовление материалов, обделываемых
прямым трудом, или орудий и сил, которыми он действует, или
обстановки, нужной для него, или на приготовление работника
к труду, или на приготовление содержания для работника и
проч. — труд, косвенно содействующий производству предмета,
косвенный труд (глава 2, §§ 1—7, стр. 41—48 и Обзор первых
трех глав, стр. 82). Понятия, связанные с этою классификациею,
довольно привычны каждому в образованном обществе, потому
нам нет надобности особенно настаивать на них.
7. Точно то же надобно сказать о другой классификации, де-
лящей труд по внешним качествам производимых им продуктов;
если продуктами бывают материальные предметы или, точнее
сказать, предметы, могущие сохраняться довольно долго, труд
называется производительным, а если труд производит только
мимолетные явления, исчезающие при самом своем возникнове-
нии, труд называется непроизводительным (глава 3, §§ 1—4,
стр. 50—56 и Обзор первых трех глав, стр. 86—87).
8. Обе эти классификации справедливы и не лишены некото-
рой важности; но несравненно важнее их обеих классификация,
основанная на рассмотрении той экономической роли, к какой
способны продукты, основанная на различии продуктов по тем
качествам, которые, с экономической точки зрения, представ-
ляются существенными и внутренними качествами их. Есть про-
дукты, пригодные на поддержание нового производства; трудом,
употребленным на них, благосостояние общества поддерживается
и увеличивается; потому труд, обращенный на производство та-
ких предметов, мы называем выгодным для общества или просто
выгодным. (Наука смотрит на все предметы с точки зрения обще-
человеческой или общественной, и должно само собою разу-
меться, что, когда она говорит о выгоде, тут надобно понимать
выгоду для общества, если не сделано положительной оговорки,
ограничивающей смысл слова.) Другие продукты непригодны
на ведение производства, потому для материального общест-
венного благосостояния совершенно пропадает обращенный на
их производство труд, и все содержание этого труда, все мате-
риалы и орудия его безвозвратно исчезают из той суммы средств,
от которой зависит общественное благосостояние; этот труд дол-
жен называться убыточным (Выгодное и убыточное для обще-
ства производство и потребление, стр. 62—75).
155

9. Классификация труда по его выгодности или убыточности
для общества далеко не совпадает с обыкновенным разделением
труда на производительный и непроизводительный. Некоторые
разряды непроизводительного труда, то есть труда, продуктом
которого не бывают материальные предметы, чрезвычайно в ы -
годны, потому что ими создаются силы и условия, необходимые
для производства; таков, например, труд, обращенный на ум-
ственное или нравственное усовершенствование человека. Зато
очень многие разряды производительного труда убыточны для
общества, например, труд, обращенный на производство пред-
метов роскоши, и всякий вообще труд, вредный для физических,
умственных или нравственных сил человека, занимающегося им;
потому что труд этих разрядов имеет своим результатом не уве-
личение, а уменьшение средств, дающих материальное благосостоя-
ние обществу, то есть уменьшение самого благосостояния обще-
ства. Напротив, это деление труда на выгодный и убыточный
имеет тесную связь с обычным делением потребления на произ-
водительное и непроизводительное; выгоден тот труд, продукты
которого пригодны, убыточен тот, продукты которого не при-
годны на производительное потребление.
10. Итак, по внутренним своим качествам, по существенному
своему характеру продукты выгодного труда (развитые физиче-
ские, умственные или нравственные силы человека, возникаю-
щий от надлежащего их состояния хороший общественный поря-
док, орудия производства, материалы производства, предметы, -
пригодные на потребление работников) должны обращаться на
производительное потребление. Достигают ли они такого назна-
чения, требуемого их внутренними качествами, зависит от раз-
ных условий и обстоятельств, из которых важнейшим и постоян-
ным бывают общественные учреждения (законы). Та часть про-
дуктов выгодного труда, которая не достигает этой своей суще-
ственной цели, которая отвлекается от нее к непроизводительному
потреблению, пропадает для материального благосостояния об-
щества, подобно продуктам убыточного труда. Та часть, кото-
рая достигает назначения, сообразного с ее коренными экономи-
ческими качествами, которая действительно идет на потребле-
ние производительное, называется капиталом.
11. Труд — единственный элемент производства, лежащий в
организме самого человека; потому, с человеческой точки зре-
ния, все продукты производства должны считаться продуктами
исключительно труда. По строгой систематичности идей, поня-
тие вознаграждения относится скорее к учению о распределении,
нежели к учению о производстве. Но отступление от точных н а -
учных приемов в изложении экономической теории, — отступле-
ние, свойственное всем последователям смитовской школы и со-
стоящее в подстановке анализа второстепенных феноменов
вместо анализа основных фактов, —- привело Милля к соприко-
156

сновению с понятием вознаграждения в теории производства, и
мы принуждены коснуться здесь этой стороны предмета, о кото-
рой собственно следует нам говорить гораздо ниже, во второй
и в третьей частях трактата, в теории распределения и обмена.
С человеческой точки зрения, весь продукт обязан своим возни-
кновением труду, стало быть, весь он должен составлять при-
надлежность того самого организма, трудом которого создан.
Если в создании продукта участвовал труд не одного, а многих
человеческих организмов, продукт должен распределяться между
ними пропорционально количеству труда, вложенному каждым
из них в создание продукта. Это мы замечаем здесь только м и -
моходом, для предупреждения читателя о характере точной н а -
учной теории вознаграждения, а самое изложение этой теории
оставляем до тех частей трактата, к которым она собственно
принадлежит (Обзор отдела о труде, стр. 81—93).
12. Продукт возникает из сочетания трех основных элемен-
тов, из которых один вносится в него человеческим организмом,
а два другие внешнею природою; из материала, из сил природы,
преобразующих этот материал, и из труда, направляющего дея-
тельность сил природы к произведению в материале именно та-
кой перемены, какая нужна человеку. Когда внешние предметы
и силы внешних предметов, входящие в производство продукта,
созданы не трудом, а только самопроизвольною деятельностью
природы, они не входят в экономический расчет. Отступлением
из этого принципа, основанного на сущности дела, являются
те случаи, когда материалы или силы природы, существующие
независимо от труда, доставляются природою, или в количестве,
допускающем обращение их под власть отдельных людей, или
даже в количестве меньшем того, какое было бы нужно людям;
в этих случаях, при известном состоянии общества, возникает
монополия таких предметов и сил (глава 1, § 4 ) . Понятие м о -
нополии относится собственно не к производству, а к распреде-
лению и обмену, и мы здесь только предварительно упоминаем
о нем, оставляя до тех частей трактата, к которым оно собственно
относится, рассмотрение экономической роли этого феномена и
объяснение степени его соответственности с потребностями чело-
века и с экономическим расчетом. Кроме этих случаев отступле-
ний от принципа, лежащего в сущности дела, отступлений, назы-
ваемых монополиями, внешние предметы и силы внешних пред-
метов входят в экономический расчет лишь тогда, когда бывают
продуктами труда, и должны входить в него пропорционально
количеству труда, употребленного на их создание.
13. Таким образом, экономическая теория предоставляет есте-
ственным наукам и технологическим их приложениям исследо-
вание пригодных к производству предметов и сил внешней при-
роды, а сама занимается только трудом и его отношениями к
внешней природе; предметы и силы внешней природы рассмат-
157

ривает она только с той стороны, с которой они бывают про-
дуктами труда, да и тут обращает внимание собственно только
на то, как входят они в экономический расчет труда.
14. Итак, предметом исследований экономической теории слу-
жит труд в двух формах; об одной из них, в которой он является
производящею деятельностью, мы уже говорили. Теперь мы
должны обратиться к другой форме его, когда он, реализировав-
шись в материальных продуктах, содействующих дальнейшему
производству, называется капиталом. Для человека, желающего
достичь верного взгляда на экономические явления, чрезвычайно
важно утвердиться в научном понятии о капитале, как о массе
продуктов, пригодных на производство и действительно упо-
требляемых на производство, и совершенно очистить свою мысль
от влияния ошибочных суждений, навеваемых спутыванием н а -
учного понятия о капитале с меркантильными оттенками значе-
ния этого слова в разговорном языке (Милль, книга I, глава 4,
стр. 94—102 и Анализ понятия капитала, стр. 146—152).
15. Утвердившись в научном понятии о капитале, мы без вся-
кого труда увидим справедливость той основной теоремы уче-
ния о капитале, что размер производства в данной стране опре-
деляется размером капитала, существующего в не5й8, то есть ко-
личеством продуктов, идущих «а производство . Увеличить
производство страны, служащее основанием ее благосостоянию,
можно только путем увеличения капитала, то есть массы про-
дуктов, достающихся на потребление работников или упо-
требляемых на производство в виде орудий и материалов
(глава 5, § 1, стр. 102—103). Эта цель может быть достигаема,
кроме усовершенствования производительных процессов, состав-
ляющих предмет технологии, еще тремя способами, принадлежа-
щими кругу предметов экономической теории. Во-первых, умень-
шением той пропорции продуктов, пригодных на капитал, кото-
рая отвлекается от этого назначения, иначе сказать, сокраще-
нием непроизводительного потребления и перенесением рабочих
сил от убыточного труда к выгодному (Анализ понятия капи-
тала, стр. 146—152); во-вторых, доставлением работнику воз-
можности обращать на домашние изделия те мелкие промежутки
времени, которые остаются у него праздными от занятия корен-
ным его промыслом (примечание на стр. 104): в-третьих, воз-
буждением большей энергии в труде, которая бывает пропор-
циональна хорошим качествам общественных учреждений и раз-
меру доли продукта, поступающей в руки работника (примеча-
ния на стр. 113—114 и прибавление к примечанию Милля
на стр. 118—119).
16. При ясном сознании отношений производства к потребле-
нию, при сознании того, что потребление работников может
возрастать до степени гораздо высшей, нежели на какой стоит
ныне, и что каждое возрастание в их потреблении будет сопро-
158

вождаться возрастанием производства, невозможно усомниться
в том, что непроизводительное потребление, то есть потребление
продуктов труда не лицами, трудившимися над производством
продукта, приносит обществу вред, и что всякое уменьшение
непроизводительного потребления ведет к возрастанию произ-
водства (глава 5, § 3, стр. 105—107 и Анализ понятия капитала,
стр. 146—152).
17. Неудовлетворительность терминологии, принятой в
школе Смита, видна между прочим и на термине, которым ха-
рактеризуется путь возникновения капитала: в школе Смита
принято говорить, что капитал образуется сбережением, между
тем как в сущности гораздо сильнее простого сбережения тут
действует производительное потребление: школа Смита прину-
ждена объяснять, что в ее теории слово «сберегать» упо-
требляется вместо выражения: «потреблять производительным
образом». Страна поддерживает и увеличивает свое благосо-
стояние только тем, что капитал ее быстро потребляется произ-
водительным образом, или, точнее сказать, только постоянным
продолжением и развитием выгодного труда (глава 5,
§§4—7, стр. 107—114).
18. Наоборот, каждое, даже кратковременное расширение
непроизводительного потребления насчет производительного или
расширение убыточного труда насчет выгодного наносит стране
убыток несравненно больший, нежели та сумма продуктов, ко-
торая отвлечена таким образом от выгодного потребления к убы-
точному, потому что этим фактом не только губятся уже изго-
товленные продукты труда, но, что еще важнее, отнимаются
средства к продолжению выгодного труда. Этим не только г у -
бится уже созревшая жатва, но также портится самая почва,
дающая жатвы, и истребляются семена, из которых должны в ы -
растать будущие жатвы (гл. 5, § 8, стр. 114—121).
19. Если в нашем соображении ясно и неуклонно держится
точное научное понятие о капитале, мы очень легко поймем, что
труд содержится капиталом, то есть продуктами, идущими на его
содержание, — а не запросом на продукты, изготовляемые этим
трудом, и что запросом на товары определяется вовсе не коли-
чество труда, то есть не общее число работников, занятых про-
изводительным трудом, продовольствующихся платою за произ-
водительный труд, а только то, в какой пропорции распреде-
ляется это число рабочих между производствами разных това-
ров * (глава 5, § 9, стр. 121—127).
* Много раз мы замечали сбивчивость, вносимую в изложение принци-
пов политической экономии тем, что последователи Смита слишком часто
забывают обращать анализ на коренную сущность дела, останавливаясь на
второстепенных симптомах его и вместо приемов строго научных употреб-
ляют поверхностный меркантильный метод. Милль, менее всех континен-
тальных последователей Смита грешащий этим недостатком, все еще слиш-
159

20. Из того, что запрос на товар не увеличивает благосостоя-
ния работников, прямо следует, что совершенно ошибочна очень
распространенная мысль, будто бы известный класс приносит
другим классам или всей нации пользу своим потреблением: нет,
потребление не приносит пользы никому кроме потребляющего.
Другие люди могут получать пользу только от того, что произ-
ком много грешит им, и дурные последствия поверхностного метода в очень
широком размере проявляются у него, например, при изложении этой тео-
ремы. Попробуем анализировать сущность дела.
Общество имеет в данном году известное количество хлеба, мяса, молока,
простых сортов одежды, простых помещений и других предметов, которые
нужны на содержание работников. Из этих вещей известная часть идет на
содержание производительных работников, и только она составляет
капитал. Другая часть тех же вещей, идущая на содержание непроиз-
водительных работников или людей, вовсе не работающих, не составляет
капитала, а служит предметом непроизводительного потребления. Какое же
количество работников будет в этом году в этом обществе содержаться при
занятии производительным трудом? Дело ясное, что при этом занятии
будет содержимо только то число работников, какое может быть
содержимо идущею на их содержание частью хлеба, мяса, одежды и т. д.; а
именно эта часть и составляет капитал; потому, разумеется, работники эти
содержатся капиталом, а не чем-нибудь иным, и например не запросом на
товары. Если капитал не увеличивается, не может увеличиваться и число
производительных работников. Запросом на товары, как явно из этого, опре-
деляется только характер работы, а не число работников. Если, например,
на пищу работника нужно 2 четверти хлеба в год, и если на содержание
производительных работников употребляется 100 четвертей, то будут иметь
содержание и работу 50 работников. Запрос на товары будет определять
только, какими работами какая пропорция из этого числа работников будет
занята. Если, например, запрос на бархат будет составлять одну пятую
часть всей суммы запроса на все товары, запрос на хлеб и мясо две пятых,
а остальные две пятые части всей суммы запроса будет составлять запрос
на остальные товары, то из 50 работников десятеро будут заняты выделкою
бархата, 20 человек — производством хлеба и мяса, остальные 20—выделкою
всех других товаров, также по пропорции запроса на каждый из них. Если
пропорция запроса на разные товары изменится, изменится и пропорция, по
которой эти 50 человек распределяются между разными производительными
работами.
Вот в этом и все дело; оно так просто, что вполне излагается, объясня-
ется и доказывается на следующих четырех с половиною строках:
Количество производительных работников не может быть больше того,
какое может содержаться на предоставляемые этим работникам предметы
продовольствия; предоставляемые производительным работникам предметы
продовольствия составляют капитал; итак, число работников, занятых про-
изводительным трудом, определяется размером капитала.
Вместо того, чтобы обратиться прямо и просто к этому коренному
факту, Милль берется за изложение дела лишь посредством анализа второ-
степенных симптомов его; потому изложение сильно запутывается. Он раз-
бирает один симптом и доходит до своего заключения, — но тут представля-
ются разные сомнения и возражения по неудовлетворительности первого
анализа. Чтобы опровергнуть их, он должен браться за другие симптомы, с
ними повторяется та же история, и вопрос остается запутанным до самого
конца. Ближе всего подходит к сущности дела пример, представляемый Мил-
лем в примечании на страницах 125—126 и 126—127 пример двух земле-
владельцев, из которых один обращает свой доход на содержание работни-
ков, а другой на свой собственный стол. Доказательство это, данное после
160

водит человек, а не от того, что он потребляет. Если потребление
служит известному человеку или классу источником производ-
ства (производительное потребление, иначе сказать, обращение
продуктов в капитал), это потребление, ведущее к усилению
производства, действительно выгодно для общественного благо-
состояния. Но потребление непроизводительное не имеет этого
многих недостаточных разъяснении, одно излагает, наконец, в истинном
научном виде ту сторону дела, на которую обращено внимание Милля. Но,
запутав сам для себя сущность вопроса предшествующим поверхностным и з -
ложением, Милль и тут забыл обстоятельство очень важное; он не опреде-
ляет характера производительного труда, которым заняты работники, и
оттого вовлекается в медосмотр, отнимающий почти всю силу у доказывае-
мой им теоремы.
Положим, говорит Милль, что землевладелец А, получая ренту н а т у -
рою, расходует ее на содержание работников. Положим, что фермеру дается
предуведомление, какими продуктами потребуется уплата ренты. Продуктом,
производимым для уплаты ренты, будет в этом случае хлеб, которым будет
содержать своих работников А. Если вместо А явится новый владелец В,
который захочет потреблять ренту в виде гастрономических блюд за своим
собственным столом, фермер должен будет на производство этих дорогих
припасов, потребляемых лично одним В, употребить ту часть труда, кото-
рая прежде производила хлеб, шедший в ренту А и продовольствовавший
работников А. Теперь хлеба на продовольствие этих работников уже не б у -
дет производиться. — С о в е р ш е н н о т а к . — Но, продолжает М и л л ь , если В не
будет в первый год брать ренты, а оставит ее у фермера, фермер употребит
ее на продовольствие бывших работников А, которые, продовольствуясь по-
прежнему, произведут на второй год роскошные продукты для стола В, и
положение работников останется такое же, к а к было при А. — Вот этого
заключения, что положение работников не изменится, нельзя сделать, не
зная того, каким трудом занимались работники А: если они работали в его
оранжерее, положение дел при В действительно не изменится; но если они
занимались хлебопашеством, то изменится. Мы это сейчас увидим, если не
поленимся сосчитать.
Введя подразделение, о котором забывает Милль, мы имеем не три, как
он, а уже четыре разных случая:
1) Ренту составляют гастрономические припасы, и она требуется без о т -
срочки; 2) ренту составляют гастрономические припасы, и фермеру дается
годичная отсрочка в ее уплате; 3) ренту составляет хлеб, идущий на содер-
жание оранжереи, и 4) ренту составляет хлеб, идущий на ведение хлебопаше-
ства. У Милля есть три первые случая, но четвертого нет, а в нем-то и р а с -
крывается истинное значение теоремы, важность которой он т а к высоко ц е -
нит— это нам будет видно из следующих счетов.
1) Если владелец В, требующий ренту гастрономическими припасами, не
дает фермеру годовой отсрочки, то, полагая, что рента составляет одну треть
всего продукта и что у фермера 30 работников, мы увидим, что фермер дол-
жен 10 человек из них употребить на производство гастрономических п р и п а -
сов, а на хлебопашество только 20. Если каждый хлебопашец производит 6
четвертей хлеба, а на содержание работника нужно 4 четверти, то поместье
производит 120 четвертей и содержит 30 работников.
2) Если В даст фермеру на первый год отсрочку в уплате, фермер всех
30 человек своих работников займет в этом году хлебопашеством; они произ-
ведут (по 6 четвертей) 180 четвертей; на их содержание будет нужно (по 4
четверти) 120 четвертей; на остальные 60 четвертей фермер во втором году
будет содержать 15 человек других работников, производящих гастрономи-
ческие припасы для В. Итак, поместье производит 180 четвертей и содержит
45 работников.
161

действия. Оно составляет чистую потерю для общества и потому
налоги, сокращающие непроизводительное потребление, каков,
например, налог на доходы в Англии, никак не уменьшают, а
часто даже увеличивают капитал страны, не вредят, а приносят
пользу рабочим классам (глава V, § 10, стр. 127—129).
21. Вопрос о влиянии машин на судьбу рабочего класса дает
практическую важность подразделению капитала на оборот-
3) Теперь тот случай, когда А, берущий ренту хлебом, содержит на нее
работников при оранжерее. У фермера 30 работников; они все заняты хлебо-
пашеством и производят 180 четвертей; 120 четвертей потребляют сами,
60 четвертей фермер отдает в ренту; на нее А содержит 15 человек работ-
ников при своей оранжерее. Поместье, как в предыдущем случае, производит
180 четвертей хлеба и содержит 45 человек работников.
Милль имел в виду эти три случая и, как видим, был совершенно прав,
утверждая, что второй случай одинаков с третьим, но что между ними и п е р -
вым случаем есть существенная разница. Но еще больше разницы между ними
и четвертым случаем, когда рента идет на хлебопашество, потому что
4) тут с каждым годом быстро возрастает продовольствие, производимое
поместьем, между тем как во всех первых трех случаях оно оставалось н е п о -
движно. В самом деле, при этом порядке дел мы имеем такое развитие:
а) Первый год. Фермер, имея 30 работников, производит 180 четвертей;
из них на 120 содержит своих 30 работников, а 60 отдает в ренту; на них
А содержит 15 хлебопашцев. Они производят, по 6 четвертей, 90 четвертей.
Итого ко второму году в поместье произведено: 180 четвертей работниками
фермера, 90 четвертей работниками землевладельца, всего 270 четвертей.
б) Второй год. Фермер, имея остающихся у себя 120 четвертей, содержит
попрежнему 30 работников, производящих опять 180 четвертей. Землевла-
делец, имея сверх 60 четвертей, полученных в ренту от фермера, еще 90 ч е т -
вертей, произведенных его собственными работниками, всего 150 четвертей,
содержит на них уже не 15 работников, как прежде, а 37,5 работников
(150 : 4 = 37,5); они произведут ему 225 четвертей. Итого поместье во 2-й
год производит 405 четвертей (180 + 225) и содержит 67,5 работников
(30 + 37,5).
в) Третий год. Производство фермера остается в прежнем виде; земле-
владелец, имея всего 285 четвертей (60 четвертей ренты и 225 произведен-
ных его работниками), содержит уже 71,25 работников (285:4=71,25); они
произведут ему 427,5 четвертей. Всего поместье производит 607,5 четвер-
тей (180 + 427,5) и содержит 101,25 работников.
Этот быстрый рост производства и числа работников будет продолжаться
и в следующие годы.
(Мы здесь не принимаем в расчет мальтусову теорему об уменьшении
производительности земледельческого труда пропорционально возрастанию ч и -
сла работников, потому что, по мысли самого Милля, гипотеза, занимающая
теперь нас, должна быть построена как можно проще, а введение в нее маль-
тусовой теоремы очень усложнило бы вычисления. Но скажем, что она лишь
несколько уменьшила бы пропорцию возрастания продукта и числа работ-
ников, а не изменила бы основного характера разницы между четвертым и
тремя первыми случаями. Именно по ней мы получили бы в четвертом случае:
1
2
3
Годы
Число ра-
ботников
45
56,25
67,50
Производство
хлеба в
четвертях
225
270
315
162

ный, потребляемый и воспроизводимый одною операциею произ-
водства, и основной капитал, служащий целому длинному ряду
производственных операций, так что каждою из них может
воспроизводиться лишь некоторая, часто очень незначительная
часть его. Главная часть оборотного капитала состоит в продо-
вольствии работников. Если часть оборотного капитала перехо-
дит в основной, это значит, что та сумма продовольствия, к о -
торая ежегодно потреблялась и воспроизводилась работниками,
берется из их потребления, чтобы впоследствии воспроизво-
диться лишь гораздо меньшими частями. Потому без вреда для
работников может поступать в основной капитал только тот из-
лишек ежегодных новых сбережений, какой остается за полным
воспроизведением прежнего оборотного капитала, с прибавкою
процента, соответствующего приращению населения страны
(глава VI, стр. 129—136).
22. Если изложение понятий, обзо5р9 которых мы теперь пред-
ставили, потребовало целых 208 стр. , вместо каких-нибудь 30,
эта длиннота произошла от неудовлетворительных приемов п о -
верхностного анализа, которым часто хочет ограничиваться
Милль, рассматривая экономические явления, как они пред-
ставляются в меркантильном свете обмена при посредстве де-
Обе цифры, оставшиеся неподвижными в первых трех случаях, здесь все-
таки, как видим, возрастают. Истинный характер закона, указываемого маль-
тусовою теоремою, и его влияние на земледельческое производство мы разбе-
рем в замечаниях на 10, 12 и 13 главы первой книги Милля; теперь же
только предупреждаем читателя, что смысл факта, замеченного Мальтусом,
вовсе не таков, как думал сам Мальтус, а что его теорема ведет не к тем
страшным заключениям, какие выводились из нее людьми, непривычными
разбирать смысл алгебраических уравнений, а просто к сильнейшему разъяс-
нению необходимости усилить выгодное и уменьшить убыточное производство).
Из сравнения этих четырех случаев мы получаем такие выводы:
Когда без всякой отсрочки часть производительных сил отвлекается от
занятий, продуктами которых содержатся производительные работники, на
занятия, продукты которых идут в потребление непроизводительных членов
общества, капитал уменьшается; сообразно тому уменьшаются величина про-
дукта и число людей, находящих себе пропитание в данном обществе (вывод
из сравнения первого случая с третьим).
Если однако же при этом обращении части производительных сил от
производства продуктов для работников на производство продуктов для
праздных, дается отсрочка, равная полному обороту производительного про-
цесса (например, в хлебопашестве — годичная отсрочка), то капитал, вели-
чина продукта и число работников не уменьшаются (сравнение 2-го случая с
3-им).
Но и в этом случае, да и вообще всегда, когда известная (определяемая
степенью производительности земледельческого труда) часть производитель-
ных работников занята убыточным производством, капитал общества не воз-
растает; для того, чтобы капитал возрастал, чтобы число работников также
возрастало без уменьшения их продовольствия, нужно, чтобы производитель-
ные работники обращались от занятия убыточным производством к выгод-
ному производству (сравнение 4-го случая с 3-им).
Этот последний вывод и есть самый важный: в нем открывается сущест-
венный смысл изложенной Миллем теоремы о зависимости числа работников
163

нег, или смешивая временные формы экономического устройства
с коренною сущностью явлений, проходящих ныне через эти
формы в известных странах, проходящих через другие формы
в других странах и проходивших через третьи формы в прежние
времена. Такое смешение сущности дела с поверхностными симп-
томами очень часто производит у писателей смитовской школы
сбивчивую длинноту, на распутывание которой также прихо-
дится употреблять много страниц; но эти длинные распутывания
могут быть нужны только для людей, еще не совершенно свык-
шихся с основным приемом и основною идеею смитовской тео-
рии, которым далеко не всегда остается верна школа, называю-
щаяся смитовскою. Коренной п р и е м , утверждение которого в н а -
уке составляет одно из прав Адама Смита на славу, заключается в
том, чтобы экономические феномены, имеющие очень многослож-
ный вид при нынешнем устройстве, разлагать на простейшие эле-
менты, лежащие в их основании, составляющие их сущность.
Коренная идея науки, находимая при помощи этого приема, за-
ключается в том, что труд есть единственный источник произ-
водства с человеческой точки зрения. Другой элемент, которым
человек может участвовать в производстве, капитал, составляет
только видоизменение труда и притом видоизменение очень м и -
молетное, исчезает чрезвычайно быстро, так что поддерживается
лишь постоянным воспроизведением чрез труд и по сущности
дела не имеет ни малейшей независимости от труда, который
один и создает и сохраняет его. Из этого легко видеть, что вся-
кая претензия приписывать капиталу не только преобладание над
трудам, но хотя бы какую-нибудь самостоятельность, должна
считаться уклонением от нормального экономического порядка.
Как по своему происхождению, так и по самым условиям воз-
можности длить свое существование, капитал в сущности дела
не больше, как только принадлежность труда.
от величины капитала. Этим выводом говорится: если состояние общества не-
удовлетворительно, причины тому надобно бывает искать в неудовлетвори-
тельном распределении рабочих сил между выгодным и убыточным произ-
водствами.

УСЛОВИЯ УСПЕШНОСТИ ТРУДА
Глава VII
Условия производительности элементов производства
1. Мы кончили общий обзор элементов производства. Мы нашли, что
они подводятся под три разряда: труд, капитал, материалы и двигательные
силы, доставляемые природою. Из них труд и природный необработанный
материал первоначальные элементы, без которых нельзя обойтись. Двига-
тельные силы природы могут быть призваны на помощь труду; но они только
помогают производству, оно может обходиться и без них. Наконец, послед-
ний элемент, капитал, сам продукт труда: итак, его деятельность в производ-
стве есть в сущности тоже деятельность труда, только принявшего иную
форму. Но тем не менее капитал должен считаться особенным элементом
производства. Предварительное приложение труда на производство капитала,
нужного для потребления во время работы, столь же необходимо, как и при-
ложение труда на самую работу. В капитале опять различаются две части:
одна, по размеру гораздо большая другой, способствует производству только
тем, что поддерживает существование производящего труда; другая часть
(орудия и материалы) прямо содействует производству, тем самым спосо-
бом, как содействуют ему силы природы и доставляемые природою мате-
риалы.
Теперь мы дошли до другого великого вопроса политической экономии:
от чего зависит степень производительности этих элементов? Вопрос воз-
буждается очевидностью большого различия их производительности в разных
местах и в разные времена. При одинаковом размере населения и территории
одни страны получают гораздо большую массу продуктов, чем другие; одна и
та же страна в одно время получает большую массу продуктов, чем в дру-
гое. Сравните Англию с равною ей по пространству или по населению
частью России; сравните нынешнюю Англию с средневековою Англиею;
сравните нынешнюю Сицилию, северную Африку или Сирию с тем, что
были эти же самые страны во времена своего процветания, до завоевания
римлянами. Из причин, от которых зависит эта разница в производитель-
ности, одни сами собою явны для всякого, другие не так прямо бросаются
в глаза. Мы перечислим некоторые из них.
2. Самую явную из причин более высокой производительности состав-
ляют так называемые естественные преимущества. Они бывают различны.
Плодородность почвы одно из главных между ними. В этом отношении раз-
ные земли очень различны, начиная с арабских пустынь до равнин Ганга,
Нигера и Миссисипи, образовавшихся из осадков речного ила. Есть страны,
способные быть обитаемыми, но по своей холодности недоступные земледе-
165

лию. Их жители не могут подняться выше кочевого состояния; пропитыва-
ются они, как, например, лапландцы, стадами оленей, если не охотою и рыбо-
ловством, как жалкие эскимосы. Есть земли, как, например, северная часть
Шотландии, в которых созревает овес, но не созревает пшеница; в других,
как в некоторых частях Ирландии, пшеница может расти, но дает слишком
неверную жатву, оттого что бывает слишком много дождя и мало ясного вре-
мени. С каждым шагом на юг, или в умеренной полосе (западной) Европы
на восток становится сначала возможна, а дальше и выгодна какая-нибудь
новая отрасль земледелия: постепенно мы встречаем виноград, маис, фиговое
дерево, оливковое дерево, шелковичное дерево, рис, финиковое дерево, нако-
нец достигаем сахарного тростника, кофе, хлопчато-бумажного кустарника,
гвоздичного дерева в климатах, которые в год дают даже при малой обра-
ботке две или три жатвы менее высоких земледельческих продуктов. Не
для одного земледелия важны климатические различия: их влияние чувст-
вуется на многих других отраслях производства в степени прочности всех
продуктов, 6с0тоящих на воздухе, например, зданий. Если бы храмы Карнака
и Луксора не были повреждены людьми, они остались бы в первоначальной
целости, можно сказать, навсегда, потому что надписи, находящиеся на неко-
торых из них, хотя и сделаны еще до начала достоверных исторических вре-
мен, сохранились свежее, чем в наших климатах надписи, сделанные за пять-
десят лет; а в Петербурге самые массивные здания, построенные из гранита
всего за одно поколение, уже почти требуют перестройки, по рассказам путе-
шественников, от действия переходов из летнего зноя к сильному морозу.
Превосходство тканей южной Европы над английскими по богатству и ч и -
стоте некоторых цветов приписывается тому, что атмосфера в южной Европе
лучше, и ни технология, ни искусство красильщиков не могло до сих пор в
нашем туманном климате заменить этого преимущества.
Другая сторона климатического влияния состоит в том, что лучший
климат уменьшает материальные надобности производителей. В жарких
странах люди могут удобно существовать в домах, построенных не так прочно,
и с одеждою менее теплою; топливо там нужно почти только для промыш-
ленного употребления, а для жизни там не нужна эта необходимость холод-
ных климатов. Пищи также нужно там меньше; этот факт давно был доказан
опытом, когда еще теория и не объясняла его тем наблюдением, что большая
часть потребляемой нами пищи нужна не собственно для питания органов,
а для поддержания животной теплоты и для доставления жизненным функ-
циям того возбуждения, которое в жарких климатах уже почти в достаточ-
ной степени дается воздухом и солнечным светом. Таким образом большое
количество труда, расходуемое в холодных климатах на добывание первых
необходимостей жизни, не нужно в жарких климатах и остается в них боль-
шее количество труда на высшие потребности и на удовольствия, если харак-
тер жителей не ведет их к потере этих выгод излишним размножением насе-
ления или любовью к бездействию.
Кроме почвы и климата, из числа естественных преимуществ надобно
упомянуть об изобилии минеральных продуктов, лежащих в удобных поло-
жениях, так что можно добывать их довольно легко. Таковы великобритан-
ские каменноугольные пласты, служащие для жителей столь важным возна-
граждением за невыгоды климата; почти столь же изобилен и важен для
Великобритании и Соединенных Штатов огромный запас железной руды,
удобной для выплавки, лежащей не очень глубоко под поверхностью земли
и в близком соседстве с каменноугольными пластами, нужными для выплавки
ее. В горных и холмистых округах изобилие водяной двигательной силы,
даваемой природою, служит значительным вознаграждением за то, что почва
в этих странах обыкновенно бывает не очень плодородна. Но едва ли не
важнее всех этих выгод приморское местоположение, особенно когда по бере-
гам есть хорошие естественные гавани; после приморского местоположения
важнейшую выгоду составляют большие судоходные реки. Правда, что польза
от моря и от больших рек состоит исключительно в том, что они сберегают
расходы по перевозке. Но только люди, размышлявшие об этом предмете,
166

вполне понимают, какая огромная экономическая выгода приносится таким
сбережением, и оценить ее надлежащим образом можно только, сообразив
влияние обмена и так называемого разделения труда на производство. Эта
выгода так важна, что часто с избытком вознаграждает за бесплодие почвы
и почти за все другие естественные невыгоды; в особенности относится это
к тому раннему периоду промышленности, когда труд и наука еще не создали
искусственных средств сообщения, могущих соперничать с естественными.
В древнем мире и в средние века самыми цветущими обществами были не
те, которые имели наибольшую территорию или плодороднейшую почву, а те,
которые, как Афины, Тир, Марсель, Венеция, вольные города Балтийского
моря, были принуждены бесплодием почвы обращаться к извлечению всей
возможной пользы из своего удобного приморского положения.
3. Преимущество, доставляемое при равенстве других условий всеми
этими естественными выгодами, так очевидно, что каждый ценит его надлежа-
щим образом. Но опыт свидетельствует, что качества и способности самого
общества еще важнее для него, чем естественные выгоды, как и в отдельном
человеке они важнее богатства и знатности. Богатейшими и могущественней-
шими нациями всегда были не те, которые обладали наилучшим климатом и
почвою; — напротив, масса народа в нациях, имевших величайшие выгоды
почвы и климата, вообще бывала и остается очень бедна, хотя при всей
своей бедности она, вероятно, больше наслаждается, чем масса у других
наций. В этих странах для поддержания жизни надобно так мало, что бед-
няки редко страдают от нужды, и в этих климатах, где самое существование
служит уже наслаждением, любимая их роскошь — бездействие. Энергии,
вызываемой страстями, у них много, но нет той энергии, которая выражается
упорным и настойчивым трудом; редко заботясь об отдаленных целях, они
не могут установить у себя хороших политических учреждений, и промышлен-
ные побуждения ослабляются в них недостаточным обеспечением плодов про-
мышленности. Успешность в производстве, подобно успеху почти во всех
других делах, зависит от самих действующих больше, чем от обстоятельств,
в которых они действуют; а физическая и умственная энергия развивается
затруднениями, а не отсутствием препятствий. Почти все племена, завоевав-
шие другие племена и заставившие их работать в свою пользу, воспитались
суровою жизнью; они были вскормлены в северных лесах или, если природ-
ная их жизнь не была сурова, они придавали ей искусственную суровость
строгою военною дисциплиною, как было у греков и римлян. Когда поло-
жение нынешнего общества дозволило оставить эту дисциплину, юг перестал
производить племена завоевателей; военная энергия, подобно мыслительной
и промышленной энергии, стала иметь главным своим жилищем север, где
природа менее благоприятна *.
* В примечании шестом (стр. 23) мы должны были сделать оговорку
против ни на чем не основанной гипотезы о сильном влиянии племенных,
органических особенностей на экономическую судьбу разных народов. Здесь
надобно сделать такую же оговорку о предполагаемом преимуществе север-
ной полосы умеренного климата над южною полосою его и в особенности над
тропическим климатом. Это мнение чрезвычайно распространено; каждый
повторяет избитую фразу, что благосклонность южной природы располагает
человека к бездействию, что южный зной убивает в нем энергию. Очень ин-
тересно для поверки таких фраз сравнить мнения нынешних передовых стран
с мыслями писателей классической древности. Для англичанина, немца, фран-
цуза Италия уже юг, ее климат уже убийствен для энергии. Греческие и
римские писатели находили, напротив, что именно только Греция и Италия
имеют умеренный климат, развивающий энергию, а дальше на север, за Ду-
наем и за Альпами, климат уже так суров, что не допускает развития циви-
лизованной жизни. Что такое юг, что такое север в устах каждого из нас?
Ведь это разделение зависит просто от того, под каким градусом широты при-
выкли жить мы сами. Говорят, зной убивает энергию труда. Но в какое
167

Итак, второю причиною более высокой производительности надобно
поставить большую энергию труда, разумея тут постоянную и привычную
энергию, а не такую, которая обнаруживается по временам и случайно. Никто
без ропота не может переносить большого количества временных обремене-
ний и утомления, чем северо-американский индиец; никто не может столько
времени, как он, держать в величайшем напряжении свои физические силы
и те умственные способности, какие есть в нем; но этот индиец впадает в
величайшую бездейственность, как только найдется у него недолгий покой
от настоятельных нужд минуты. Отдельные люди и целые нации разнятся
между собою не столько по количеству усилий, какие могут и готовы они
делать под влиянием сильных побуждений настоящего, сколько своею с п о -
собностью трудиться для отдаленных целей и своим прилежанием к работе в
обыкновенных обстоятельствах. Некоторая степень этих качеств служит
необходимым условием для всякого значительного улучшения в быте. Чтобы
цивилизовать дикаря, нужно внушить ему новые потребности и желания,
хотя бы и не очень высокого рода, чтобы стремление удовлетворить им могло
побуждать его к постоянной и правильной физической и умственной дея-
тельности. Если бы негры на Ямайке и в Демераре по своем освобождении
удовольствовались, как предсказывалось тогда, одним необходимым для
жизни, если бы они бросили всякий труд, кроме очень небольшого труда,
достаточного на поддержание жизни в тропическом климате при малочислен-
время бывают самые обширные и самые тяжелые работы, например, в Р о с -
сии, которая называется страною отчасти умеренного, отчасти холодного
климата? Главная часть земледельческих работ совершается у нас во время
такого зноя, какого не бывает в Неаполе. Зимою мы можем мерзнуть, но
все свое продовольствие, три четвертых или четыре пятых части всего своего
производительного труда, совершаем под таким палящим солнцем, какого не
испытывают жители Малой Азии, апатию которых мы странным образом
приписываем обстоятельству, не удерживающему нас от самой усердной р а -
боты. Вот для любопытных сравнение нескольких н а ш и х местностей с м е с т н о -
стями тропического пояса по средней годичной температуре и по температуре
периода главных наших земл6е1дельческих работ. Берем эти цифры из Берг-
гаузова Физического Атласа . Температура в нем показана по 100-градус-
ному термометру.
Якутск
Нижний Новгород . .
Тамбов
Утакамунд
(Ост-Индия) . . .
Квито (Центр. Аме-
рика)
Средняя
годичная
температура
— 7,5
+3,6
+5,1
+13,9
+15,6
Температура
теплейшего
месяца
+20,3
+20,7
+20
+16,9
+16,3
Правда, мы из длинного списка тропических местностей нарочно о т ы -
скали те исключительные местоположения, в которых даже средняя темпе-
ратура целого теплейшего месяца ниже температуры того же времени года
в нашем холодном климате. Но не забудем, что средняя температура месяца
у нас вовсе не близка к температуре дневных часов того же месяца, потому
что за чрезвычайно знойным днем следует у нас холодная ночь, между тем
как в тропическом климате разница между температурою дня и ночи н е в е -
лика. Вообще говоря, температура самого жаркого времени в Оост-Индии и
в южной части Соединенных Штатов простирается от 25 до 30 Цельсиева
термометра. Кто же из нас не знает, что у нас в России дневной зной дохо-
дит во время главных наших работ до степени гораздо высшей? Наши з е м -
ледельцы работают на 35 или больше градусах жара по Цельсию. Уже из
168

ном населении и при множестве богатейшей земли, то они впали бы в состоя-
ние более варварское, хотя и более счастливое, чем в каком были прежде,
при рабстве. Любовь их к щегольской одежде и к нарядам послужила самым
надежным средством склонять их к труду. Никто не станет называть делом
достойным поддержки вкус к щегольству, и почти во всех обществах эта
наклонность не столько обогащает, сколько разоряет; но при той степени
развития, на какой были негры, щегольство действительно служило, может
быть, единственным побуждением, способным обращать их к добровольному
систематическому труду и к приобретению или сохранению привычек добро-
вольного прилежания, которое могло бы потом обратиться к достойнейшим
целям. В Англии надобно учить людей не желанию богатства, а употреблению
богатства и уменью ценить вещи, которые не могут покупаться богатством
или достигаются без помощи богатства. Будут ли приобретать англичане
более высокие стремления или будут только научаться вернее оценивать пред-
меты своих нынешних желаний, во всяком случае всякое действительное
улучшение английского характера непременно будет умерять пылкость их
стремления к приобретению богатства. Но такое улучшение характера еще
не влечет за собою уменьшения той усердной и практичной прилежности к
своему делу, которая находится в лучших между английскими работниками
и составляет самое ценное их достоинство.
Редко люди умели держаться на разумной середине, состоящей в том,
этого можно заключить, что если между европейским и южно-азиатским ра-
ботником есть разница в энергии труда, то причину его надобно искать не
в знойности климата, а в чем-нибудь ином. Говорят: южный человек ленив
оттого, что меньше ему надобности в труде для поддержания жизни, по бла-
годатности климата. Так, в тропическом климате природа щедрее и пищи
нужно меньше, но для доставления удобной житейской обстановки человеку
и там нужно очень много труда. Если мы должны трудиться, чтобы огра-
дить себя от холода, там нужно трудиться для доставления себе прохлады.
Нынешние археологи объяснили, почему вавилонские дворцы имели стены
такой чудовищной толстоты: она была нужна, чтобы сохранять прохладную
температуру в комнатах. Как нам нужно возить в наши жилища дрова или
каменный уголь, так жителям тропических стран нужно привозить к себе
лед. Сколько хлопот, неизвестных нам, нужно было бы для них, чтобы за-
щитить себя от множества гадин и ядовитых насекомых, наполняющих дома
в тропических климатах. Бесспорно, труд на юге гораздо успешнее, но и там
его нужно столько, что некогда было бы человеку облениться; человек и там
впадает в апатию не от климата и не от собственной охоты, а от таких же
обстоятельств, по каким впали в апатию все жители всех провинций Рим-
ской империи в эпоху ее падения. Возьмем для точнейшего разбора одну соб-
ственную Италию. Сабинцы, самниты, латины, этруски — какие энергиче-
ские, какие трудолюбивые люди были все эти народы во время своей неза-
висимости и потом по соединении с Римом, пока Рим сохранял себя и их под
хорошими учреждениями. Но когда пали эти учреждения и, начиная с по-
следнего времени республики, водворились те бедствия, гибельное влияние
которых на энергию народного труда мы указывали в примечании 21-ом
(стр. 113—114), все племена, населявшие Италию, обленились, стали никуда
негодны ни в экономическом, ни в каком другом отношении. Причин лено-
сти, какой предаются почти все жители тропических стран, надобно искать,
во-первых, в экономическом устройстве этих стран; в Ост-Индии, например,
земледелец сколько бы ни работал, все-таки остается в нищете: земиндары,
тулукдары и т. д. берут у него все, что превосходит меру нищенского про-
довольствия. Во-вторых, причиною апатии служит та особенность историче-
ской судьбы азиатских земледельческих стран, которую мы указывали в при-
мечании 6; это обстоятельство — слишком близкое соседство с степями
центральной Азии, из которых беспрестанно вторгались дикие завоеватели,
было основанием и того, что вот уже несколько тысячелетий Ост-Индия
жила в самом убийственном для народа экономическом устройстве.
169

чтобы во время работы работать всею своею силою и особенно всей своей
душой, но посвящать труду для одной денежной выгоды менее часов в дне,
менее дней в году и менее лет в жизни.
4. Третий элемент, которым определяется производительность труда в
обществе,—искусство и знание, находящееся в этом обществе, в самих ли
работниках или в людях, управляющих их трудом. Не нужно доказывать
того, как сильно увеличивается успешность дела ловкостью рук человека,
если дело состоит в простых рутинных процессах, сообразительностью чело-
века, если в деле важную роль играет ум, наконец размером знания о есте-
ственных силах и качествах предметов, обращаемых на производство дела.
Размер производительности народного труда определяется размером техниче-
ских знаний в народе, — это очевидно; всякий прогресс технических искусств,
всякое улучшение в применении предметов или сил природы к промышлен-
ным целям дает прежнему количеству труда при прежней интенсивности воз-
можность получать большую сумму продуктов.
Одна из главных отраслей этих улучшений — изобретение и употребление
инструментов и машин. Нашему трактату нет надобности подробно объяс-
нять, каким путем инструменты и машины увеличивают производство и дают
экономию в труде; это подробно изложено и объяснено примерами в извест-
ной книге Беббеджа «Машинная и фабричная экономия» (Economy of
Machinery and Manufactures), написанной популярно и с тем вместе научно.
Целая глава у Беббеджа составлена из примеров того, как машины «дейст-
вуют силами, превышающими силы человека, и совершают работы, слишком
нежные для человеческих рук». Но нам не нужно ходить так далеко за
примерами работ, которых человек решительно не мог бы сделать одним
своим трудом. Без водоподъемных машин, движимых паром или другими
средствами, часто было бы решительно нельзя вылить воду, собирающуюся
в рудниках, и рудники надобно было бы бросать на небольшой глубине; без
кораблей и лодок нельзя было бы переезжать через море; без инструментов
хотя какого-нибудь рода нельзя ни срубать деревьев, ни выламывать камней;
без плуга, или по крайней мере заступа, нельзя взрыть землю для посева.
Но очень простые и грубые инструменты достаточны для исполнения (труд-
ного или легкого исполнения, мы не говорим) почти всех работ, какие до сих
пор делались людьми, и дальнейшие изобретения служили главным образом
уже к тому, чтобы эти работы могли исполняться в лучшем виде и с гораздо
меньшим количеством труда, а труд, сберегаемый через это, мог обращаться
на другие занятия.
Употребление машин далеко не единственный способ, которым обнаружи-
ваются результаты знания в содействии производству. В земледелии и садо-
водстве механика только теперь начинает показывать, что может сделать
нечто важное сверх изобретения и постепенного совершенствования плуга и
других малочисленных простых орудий. Важнейшие земледельческие изобрете-
ния состояли доныне в прямом приложении более умных процессов к самой
земле и к растениям, воспитываемым на ней. Таковы, например, плодопере-
менная система, избавляющая от необходимости оставлять землю без воз-
делывания на один год из двух или трех годов; усовершенствованные удоб-
рения для восстановления ее плодородности, истощенной жатвою; обращение
болот и мокрых мест в удобную землю; оказавшиеся наилучшими по опыту
способы подчистки, воспитания и прививки растений и деревьев; более ред-
кое сажанье корней или семян дорогих растений и полнейшее разрыхление
почвы для них и т. д. В фабричном и торговом деле некоторые из важнейших
улучшений состоят в сокращении времени, в том, чтобы выручка быстрее
следовала за трудом и затратою. Выгода других улучшений состоит в эко-
номии материалов.
5. Но влияние расширения знаний общества на увеличение его богатства
не нуждается в длинных объяснениях, потому что для самых малообразован-
ных людей оно стало знакомо по таким очевидным примерам, как железные
дороги и пароходы. Не так хорошо понимается и не так ясно чувствуется
всеми экономическая важность общего разлития образованности между наро-
170

дом. Число лиц, приготовленных к управлению промышленными предприя-
тиями или хотя бы к исполнению работы, которую нельзя обратить в дело
почти одной памяти и рутины, всегда гораздо меньше запроса на них; это
видно из громадной разницы между платою, даваемою таким людям, и пла-
тою за обыкновенный труд. Недостаток практического соображения, делаю-
щий большинство людей рабочего класса такими слабыми в расчетах (делаю-
щий, например, это большинство столь непредусмотрительным, небрежным к
беспорядочным в домашнем хозяйстве), отнимает у них способность ко вся-
кому умственному труду, кроме самого ничтожного, и от этого их работа
далеко не так производительна, как была бы при такой же энергии труда
у людей умственно развитых. Даже с этой узкой точки зрения народное
воспитание так важно, что очень следовало бы политическим людям забо-
титься о нем. Особенно должно сказать это об Англии: знающие наблюда-
тели, много обращавшиеся с работниками разных наций, свидетельствуют,
что в простолюдинах других стран часто находят они большую сообрази-
тельность и без всякого образования, но что если английский работник
бывает сколько-нибудь выше дровосека и водовоза, он обязан своею сообра-
зительностью воспитанию, которое у него почти всегда самовоспитание.
Цюрихский инженер Эшер (имеющий хлопчато-бумажную фабрику, на
которой работает около 2 000 людей разных наций) в своем ответе на во-
просы комитета, занимавшегося исследованием о воспитании бедных де6т2ей
(Этот ответ приложен к Report of the Poor Law Commissioners, 1840 год ),
характеризует английского работника сравнительно с континентальными р а -
ботниками такими словами, которые, сколько я знаю, будут подтверждены
всеми опытными в »том деле людьми.
«Живость соображения итальянцев выказывается быстрым пониманием
всякой новой поручаемой им работы, способностью живо понимать смысл
поручения, приспособляться к новым обстоятельствам; этими качествами они
превосходят всяких других работников. Французские работники имеют те
же природные черты, только в несколько меньшей степени. Английские,
швейцарские, немецкие и голландские работники, по нашему замечанию, имеют
гораздо меньшую природную сообразительность. Собственно как рабочие
люди, англичане бесспорно выше всех, потому что, по нашему замечанию, они
все воспитаны для своего специального дела, к которому они приготовлены
лучше работников других наций и на котором сосредоточились все их мысли.
Но для управления делами или для разнородных поручений, для того, чтобы
быть помощниками управляющего, по моему мнению, решительно способнее
других саксонцы и швейцарцы, в особенности саксонцы, потому что они
люди, получившие очень хорошее общее воспитание, которое расширяет их
способности за узкие границы одного частного занятия и делает их пригод-
ными исполнять после недолгого подготовления всякое занятие, какое будет
им поручено. Если у меня английский работник занят установкою паровых
машин, он знает это дело и уже ничего другого не понимает; к другому поло-
жению или к другим отраслям механики, хотя бы самым близким с его
делом, он плохо умеет приспособляться; не умеет найтись в непредвиденных
обстоятельствах, дать дельный совет или написать ясный отчет, понятное
письмо даже по своему делу с тех сторон, которыми оно касается других
частей механики».
О связи умственного развития с нравственной надежностью в рабочем
классе Эшер говорит: «Работники, которые лучше воспитаны, отличаются, по
нашему замечанию, лучшими нравственными привычками. Во-первых, они
безусловно трезвы; они скромны в своих удовольствиях, и самые удовольст-
вия их разумнее, изящнее. Они любят хорошее общество, в которое входят
с уважением к нему и которое потому лучше расположено допускать их; они
занимаются музыкою, читают, любят театр, делают прогулки по окрестно-
стям вроде пикников; они экономны, и их бережливость обращена не на
одни их деньги, а также и на деньги хозяина; потому они честны и надежны».
На вопрос об английских работниках он отвечает: «В том деле, на которое
они специально воспитаны, они очень искусны, но в поведении они очень бес-
171

порядочны, развратны, буйны; они менее похожи на порядочных людей и
менее достойны доверия, чем работники всех других наций, какие бывали
у нас (этими словами я высказываю мнение всех континентальных фабрикан-
тов, с которыми я говорил, и в особенности английских фабрикантов, кото-
рые жалуются громче всех). Эти черты испорченности не существуют в
английских работниках, получивших воспитание; но в тех, которые не по-
лучили воспитания, испорченность пропорциональна необразованности. Если
ослабляется над невоспитанными английскими работниками тот гнет желез-
ной дисциплины, в которой держат их английские хозяева, если начинаешь
обращаться с ними вежливо и любезно, как того требуют более образован-
ные континентальные работники, с которыми так и обращаются их хозяева,
то они,— то есть английские работники, — совершенно забываются: они
перестают сознавать свое положение и через несколько времени становится
решительно невозможно иметь с ними дело» *. Это замечание подтверж-
дается опытом в самой Англии. Как только идея равенства входит в мысль
простого английского рабочего человека, голова у него закруживается. Пере-
ставая быть раболепным, он становится наглым **.
Нравственные качества работников так же важны для успешности и
достоинства их труда, как и умственные качества. Не говорим уже о влиянии
невоздержанности на их физические и умственные способности, о влиянии
легкомыслия и непостоянства на энергию и постоянство работы, —• эти отно-
шения так понятны, что не нужно много говорить о них; но надобно обратить
внимание на то, в какой сильной степени производительность труда зависит
от доверия, заслуживаемого работниками. Весь труд, расходуемый теперь на
надзор за ними во время работы и по ее окончании на поверку, исполнили
ли они должное количество работы, должен считаться трудом, отвращенным
от действительного занятия производством на вспомогательное отправление,
вытекающее не из необходимости вещей, а из нечестности людей. Да и
величайшие внешние предосторожности имеют очень малый успех, если малей-
шее ослабление надзора бывает, — как теперь почти неизменно бывает для
наемных работников, — жадно схватываемым случаем уклоняться от исполне-
ния договора. Выгода человечества, состоящая в том, чтобы люди могли
доверять друг другу, проникает все жилы и нервы человеческой жизни; эко-
* Все эти показания развитого и опытного фабриканта заслуживают
большого внимания, как и многие другие ответы на подобные вопросы, дан-
ные другими свидетелями и напечатанные вместе с ответом Эшера.—
Прим. авт.
** Вот факты, которые человеку, поверхностно рассуждающему по ру-
тинным убеждениям, покажутся свидетельствующими о коренной разнице в
природном характере разных наций, но при внимательнейшем разборе ока-
зываются свидетельствующими напротив, что в известном народе известные
качества развиваются собственно только от обстоятельств его жизни и раз-
ница между людьми разных наций почти исключительно, если не совершенно
исключительно зависит от различия форм, которые получила жизнь по исто-
рическим обстоятельствам. Возьмем для разбора два крайние примера раз-
личных качеств, представляемые Эшером: с одной стороны, итальянца, ко-
торый живо понимает все, быстро приспособляется ко всему, но не имеет
специальной подготовки ни к чему, а с другой стороны, англичанина, кото-
рый лучше всех других работников исполняет свою очень узкую специаль-
ность, но за пределами этой специальности не понимает и не умеет делать
ничего. Надобно ли приписывать такую чрезвычайную разницу самой при-
роде этих двух людей? Сам Эшер упоминает обстоятельство, совершенно
постороннее врожденным качествам и достаточное для объяснения всей раз-
ницы. Английский работник получил специальное воспитание, исключи-
тельно подготовившее его к отличному исполнению его специального заня-
тия. Какая же тут природа, в чем же тут органическая особенность, если он
исполняет свое специальное дело лучше итальянца? Воспитайте таким же
образом итальянца, и он будет исполнять это дело также лучше других
172

номическая польза доверия, быть может, самая маловажная из разных сто-
рон его пользы, но и она неисчислимо велика. Подумаем только об одной
самой явной части растраты богатства, наносимой обществу человеческою
нечестностью: во всех богатых обществах есть хищническое население, живу-
щее грабежом или обманом; число его не может быть положительно узнано,
но и по самому низкому счету оно очень велико в таких странах, как Англия.
Содержание этих людей — прямое обременение национальной промышлен-
ности. Полиция и весь организм наказывающей власти уголовного и отчасти
гражданского правосудия — второе обременение, становящееся необходимым
от первого. Сословие юристов, получающее чрезмерную плату, создается и
поддерживается преимущественно нечестностью людей (из другого источника
происходит плата только за тот юридический труд, который создается недо-
статками в законах, написанных самими же юристами). Вое эти издержки
уменьшаются пропорционально возвышению честности в обществе. Но если
уровень честности возвышается, то еще гораздо важнее этого положительного
сбережения бывает громадное увеличение продуктов всякого труда, сбере-
жение времени и расходы, — выгоды, проистекающие оттого, что работники
честно исполняют дело, за которое берутся; столь же безмерна в этом слу-
чае выгода от возвышения бодрости, чувства силы и доверия, с которыми
обдумываются и ведутся всякие работы людьми в сознании, что все другие
люди, содействие которых им понадобится, будут верно исполнять по дого-
вору свою часть дела. Возможность союзного действования пропорциональна
степени доверия, какое могут питать друг к другу люди. В некоторых евро-
пейских странах, с превосходными условиями для промышленности, чрезвы-
чайно серьезным препятствием ведению дел в обширном размере служит
малочисленность лиц, имеющих такую репутацию, чтобы им было можно
вверить получение и расходование больших сумм. На товары некоторых
наций купцы смотрят недоверчиво, будучи не уверены в том, что качество
товара окажется соответственно качеству образца. Такие близорукие подлоги
далеко не беспримерны в английской вывозной торговле. Каждому случа-
итальянцев, не подготовленных к тому специально. Но это специальное вос-
питание, полученное англичанином, имело характер самой узкой ограничен-
ности, рутинности, машинальности; оно убило в нем самостоятельность со-
ображения, оно отучило его от внимания ко всему остальному, кроме его
узкой специальности; натурально он оказывается лишенным сообразитель-
ности во всех занятиях, кроме своего специального дела. Итальянец, напро-
тив того, ничему не научился искусственным воспитанием, зато и не был
умственно подавлен машинальной дрессировкой. С самого детства он был
предоставлен на произвол судьбы, на собственную сообразительность в своей
работе. Разница между ним и англичанином не разница народностей, а про-
сто разница степеней экономического развития в двух странах: в одной
стране еще не водворилось дробное разделение труда, делящее работников
как будто на касты по мелким специальностям работ; в другой стране это
разделение труда уже введено. Франция занимает в этом отношении средину
между Англией и Италией; французский работник сообразно тому занял
средину между итальянским и английским. В Германии по историческим об-
стоятельствам издавна развилось над народною жизнью господство форма-
листики, потому немецкий работник, умственная живость которого убивается
формалистикою, приближается к английскому своею тупостью в сравнении
с итальянцем; но он не имеет такого высокого достоинства в специальной
работе, потому что разделение труда еще не охватило массу в Германии так
сильно, как в Англии; зато общее образование простонародья в Германии
лучше, чем в Англии, оттого немецкий работник кажется умнее английского.
Нельзя оставить без замечания и слов Милля, что голова кружится у
английских работников, когда они начинают мечтать о равенстве, и что они
становятся наглыми, когда перестают быть раболепными. Так говорили еще
римские патриции о плебеях, а прежде того греческие эвпатриды о демотах,
а после того английские лендлорды о самих английских фабрикантах.
173

лось слышать о «чортовом порошке» (devil's dust) и у Беббеджа приводится
между прочим пример того, что однажды целая отрасль вывозной торговли
надолго прекратилась от подделок и подлогов, бывших в ней. Наоборот, у
Беббеджа приводятся не менее замечательные примеры большой выгоды,
проистекающей от испытанной честности в торговых делах. «В одном из
наших (английских) главных городов, говорит он, ежедневно производится
торговыми людьми в очень обширном размере продажа и покупка товаров
без всяких письменных документов между продающими и покупающими».
Производители и торговцы этого города должны в течение года получить,
сбережением времени, хлопот и издержек, огромный выигрыш от своей чест-
ности. «Влияние прочной репутации, внушающей доверие, замечательным
образом выказывалось во время последней войны (при Наполеоне I), когда
английские фабричные произведения были запрещены на континенте. Одна из
наших громаднейших фирм давно имела обширные дела с торговым домом
в центре Германии. Когда нарушители Берлинского и Миланского декретов
(установл 6я3вших континентальную систему) были подвергнуты тяжелым на-
казаниям , английский фабрикант продолжал, несмотря на эти декреты,
получать заказы с назначением, куда отправлять товары, и с определением
времени и способа уплаты; заказы эти писались знакомою ему рукою, но
подписью на них служило только, одно имя без фамилии, а иногда не было
и такой подписи. Эти заказы фабрикант исполнял, и ни разу не было ника-
кой неисправности в уплатах по ним» *.
6. Из второстепенных причин, от которых зависит производительность
* Приведем из Беббеджа несколько примеров, еще не самых важных,
для объяснения того, какой убыток наносится обществу взаимным недове-
рием людей.
«Покупщик платит за товар стоимость его производства с прибавлением
стоимости поверки того факта, что товар имеет объявляемую доброту. В не-
которых случаях доброта товара видна на простой взгляд; в этих случаях не
бывает большой разницы в цене товара в разных лавках. Например, до-
брота рафинированного сахара узнается, можно сказать, по одному взгляду
на него. Потому цена сахара так одинакова и барыш на нем так мал, что в
овощных лавках торгуют им почти против воли. Напротив, о доброте чая
чрезвычайно трудно судить, и он может быть подмешан так, что обманы-
вает даже опытный глаз; потому один сорт чая продается по очень разным
ценам, и торговец, имеющий в своей лавке чай и сахар, продает чай гораздо
усерднее, чем сахар. Трудность и дороговизна поверки в некоторых товарах
так велика, что ею оправдывается отступление от несомненных принципов.
Например, правительство вообще может всякий товар покупать дешевле
того, во сколько обошлась бы ему самому выделка этого товара. Но, не-
смотря на то, правительство нашло более выгодным построить для себя ог-
ромные мукомольные мельницы (например, Детфордскую) и само молоть
хлеб, покупая его в зерне, лишь бы не поверять доброту каждого мешка
покупаемой муки и не употреблять людей на придумывание средств откры-
вать новые способы подмеси, беспрестанно изобретаемые». Такое недоверие
может отнимать огромный вывоз муки у целой нации (например, у Соеди-
ненных Штатов).
«Несколько лет тому назад (продолжает Беббедж) подделка, дающая
старым семенам клевера свежий вид посредством процесса, называющегося
леченьем (doctoring), так распространилась, что возбудила внимание палаты
общин. Показания, собранные комиссиею палаты общин, обнаружили, что
старые семена белого клевера «лечатся» легким смачиванием и просушкою
в серных парах, а старые семена красного клевера подновляются в цвете
встряхиванием в мешке с примесью индиго; но что когда этот способ от-
крылся, «лекаря» стали употреблять сандальный препарат с примесью купо-
роса, а иногда медной яри, — этим поправлялся вид старых семян и с тем
вместе уменьшалась или совершенно истреблялась в них растительная сила,
уже ослабленная старостью. Если даже предположить, что хорошие семена
174

элементов производства, важнейшая — безопасность. Под безопасностью я
понимаю полноту ограждения, какое дает общество своим членам. Где лицо,
известное за человека, имеющего что-нибудь порядочное и ценное, должно
ожидать, что это имущество будет у него взято, там, конечно, едва ли кто
захочет производить больше, чем необходимо ему на простое поддержание
жизни. Признано всеми, что в этом обстоятельстве заключается объяснение
бедности многих плодоносных азиатских стран, которые некогда были
богаты и густо населены. Много есть средних состояний между этим поло-
жением и тою степенью безопасности, которою пользуются страны Европы,
имеющие наилучшее управление. Дурная система поземельных налогов, про-
извольные поборы, собира 6в5шиеся под видом налогов, — вот были причины,
по которым до революции во многих французских провинциях выгода каж-
дого земледельца требовала казаться бедным и потому плохо возделывать
землю. Греция и греческие колонии в древнем мире, Фландрия и Италия в
средние века далеко не пользовались тем, что называется безопасностью по
нашим нынешним понятиям: состояние общества в них было непрочно и
бурно; личность и собственность подвергались тысячам опасностей. Но эти
земли были свободными странами и вообще не терпели произвольного сте-
снения. Личная энергия, возбуждавшаяся их учреждениями, делала их
граждан способными успешно противиться всяким другим врагам; потому их
труд был чрезвычайно производителен, и их богатства постоянно возрастали,
пока они оставались свободными. Римский деспотизм, положив конец войнам
и внутренним столкновениям во всей империи, избавил своих подданных от
значительной части прежней небезопасности; но он поставил их под сокру-
не портились от этого, все-таки обманом было то, что от подделки свежего
вида рыночная цена их, как доказано свидетелями, поднималась 20-ю или
25-ю шиллингами на центнер. Но самая вредная вещь в подделке была та, что
старые негодные семена делались от нее по виду равными самым лучшим.
Один из свидетелей испытывал «леченные» семена и нашел, что из сотни
зерен разве одно всходит, да и от него росток скоро вянет, между тем как
из хороших семян обыкновенно всходит от 80 до 90 зерен на 100. «Лечен-
ные» семена продавались провинциальным мелочным торговцам, которые, ко-
нечно, старались подешевле сбыть их фермерам, — ни мелочные торговцы,
ни фермеры не умели отличить поддельного семени от настоящего. Поэтому
многие производители уменьшили свой посев клевера, а другие были принуж-
дены платить слишком дорогую цену за семена его людям, умевшим отли-
чать поддельное семя и пользовавшимся известностью, что не торгуют им».
Беббедж говорит также, что ирландский лен недавно продавался или
продается и теперь одним или двумя пенсами за фунт дешевле английского
и иностранного, хотя по природной доброте не уступает никакому льну в
свете; и что эта низкая цена частью происходила от небрежности в его об-
работке, но частью и от причины, указанной мистером Корри, который много
лет был секретарем ирландской льняной комиссии: «Производители льна,
почти все люди бедные (говорит Корри), думают, что очень выгодно для них
обманывать покупщиков. Лен продается на вес, и они разными способами
делают его тяжеле; а все эти средства портят лен; особенно вредно ему
подмачиванье, от которого он потом перегорает. В середину связки льна (а
связки по величине неодинаковы) часто всыпают камешков и разного сора,
чтобы связка стала тяжеле. В таком виде его продают и вывозят в Англию».
Комиссия, назна6ч4енная палатою общин, нашла, что производство нот-
тингемского кружева сильно упало от выделки дурных сортов, обманчивых
на вид; свидетели показывали перед комиссиею, что выделывается сорт кру-
жева, называющийся однорядным (single-press), который на вид хорош, но рас-
ползается от первого мытья; что из тысячи человек не найдется одного, ко-
торый умел бы отличить кружево, сделанное в однорядку, от хорошего кру-
жева; что даже сами работники и фабриканты отличают его только с ми-
кроскопом; что также необходим микроскоп для отличения подделки дру-
гого сорта, так называемого цепочного кружева (warp-lase)». — Прим. авт.
175

шающее иго своей хищности, и они стали слабеть и беднеть66до того, что сде-
лались наконец добычею диких, но свободных завоевателей . Они не хотели
ни сражаться, ни трудиться, потому что не предоставлялось им пользоваться
тем. для чего они прежде трудились и за что сражались.
Кроме несовершенства оград, которыми общество сознательно окружает
то, что признает собственностью, дурные учреждения мешают и другими спо-
собами выгоднейшему употреблению производительных средств страны. В сле-
дующих отделах нашего трактата представятся случаи заметить многие из
этих неудовлетворительных учреждений. Здесь довольно будет заметить,
что успешность промышленности бывает пропорциональна тому размеру, в
каком плоды работы достаются человеку, занимающемуся этою работою, и
что благоприятность всех общественных установлений для полезной деятель-
ности измеряется сообразно степени, в какой ведут они к тому, чтобы возна-
граждение каждому за труд было по возможности пропорционально произво-
димой им пользе. Все законы или обычаи, дающие выгоду какому-нибудь
сословию или разряду людей в невыгоду другим, связывающие деятельность
какой-нибудь части общества в стремлении ее к своему благу или препятст-
вующие естественным плодам этой деятельности поступать в пользу людей,
занятых ею, — все такие законы и обычаи служат нарушениями основных
принципов общественного экономического расчета и ведут к тому, что при
них совокупность производительных сил общества имеет меньшую произво-
дительность, чем какую имела бы без них.
Г л а в а VIII
Сотрудничество или сочетание труда
1. Перечисляя обстоятельства, увеличивающие производительность
труда, мы не коснулись одного из них, которое требует отдельного рассмот-
рения по своей важности и по многим спорным вопросам, из него возникаю-
щим. Это — сотрудничество или сочетание многих человеческих сил в труде.
Достаточное внимание политико-экономов было до недавнего времени обра-
щено только на одну часть этого великого пособия производству, на так н а -
зываемое разделение труда; она действительно заслуживает величайшего вни-
мания, но из-за нее забывали о других случаях и проявлениях этого много-
объемлющего закона. Уэкфильд, сколько я знаю, первый заметил, что одна
часть предмета ошибочно принималась туг за целый предмет, что из этого
возникали вредные последствия и что под принципом разделения труда
лежит другой, обнимающий его собою, более основной принцип. Он показы-
вает (в примечании к своему изданию Адама Смита, том I, стр. 26), что
сотрудничество бывает «двух разных родов: во-первых, такое, по которому
разные лица помогают друг другу в одной работе; во-вторых, такое, по ко-
торому разные лица помогают друг другу, занимаясь разными трудами».
Первое может быть названо простым сотрудничеством, второе — сложным.
«Выгода простого сотрудничества (говорит Уэкфильд) указывается пого-
воркой: «две собаки вместе поймают больше зайцев, чем четыре собаки
порознь». При многих случаях простого сотрудничества людей, каждому оче-
видно, что двое людей, работая вместе, сделают больше четырех людей или
четырежды четырех людей, работающих каждый особо от других. Поднима-
ние больших тяжестей, подпиливание деревьев на корню, пилка леса, уборка
большого количества сена или хлеба в короткое время хорошей погоды, осу-
шение большого пространства земли в недолгий период, в какой можно
успешно вести это дело, передвигание оснастки на корабле, движение боль-
ших лодок веслами, некоторые рудокопные операции, установка лесов для
постройки зданий, битье камня для поправки шоссе в таком количестве, чтобы
все шоссе постоянно было исправно, — во всех этих и в тысячах других про-
176

стых операций решительно необходимо работать многим людям в одном
месте, в одно время, одним и тем же способом. Дикари Новой Голландии
никогда не помогают друг другу даже в самых простейших операциях; и Их
положение едва ли выше, а в некоторых отношениях даже ниже состояния
диких животных, которых удается им ловить. Вообразим себе, что англий-
ские работники вдруг перестали помогать друг другу в простых занятиях,
и мы тотчас же поймем чрезвычайную выгодность, простого сотрудничества.
В бесчисленном множестве занятий продукт труда до известной степени
пропорционален размеру этого взаимного пособия между работниками. Это
первый шаг в улучшении общественного положения». Второй род сотруд-
ничества тот, когда «известное число людей соединяют свой труд, чтобы
произвести больше пищи, нежели нужно им самим; а другие люди соеди-
няют свой труд, чтобы произвести больше одежды, нежели нужно им самим,
и на этот излишек одежды покупают у первых работников излишек пищи;
а если те и другие вместе произвели больше пищи и одежды, нежели нужно
им всем вместе, они все вместе получают посредством обмена нужный капи-
тал на занятие еще других работников еще другими делами». Через это к
простому сотрудничеству прибавляется новое сотрудничество, которое Уэк-
фильд называет сложным. Простое сотрудничество — сочетание нескольких
работников на помощь друг другу в одинаковом деле; сложное сотрудниче-
ство— сочетание нескольких работников на помощь друг другу разделением
операций между ними.
«Различие между простым и сложным сотрудничеством очень важно,
говорит Уэкфильд. В простом человек всегда сознает, что сотрудничает с
другими, взаимное содействие тут очевидно самому невежественному и тупому
взгляду. В сложном сотрудничестве только очень немногие из множества за-
нятых им людей хотя несколько сознают, что содействуют друг другу. При-
чину этого различия нетрудно понять. Когда несколько человек поднимают
одну тяжесть или тащат один канат в одно время и в одном месте, тут
невозможно сомневаться, что они сотрудничают друг с другом: этот факт
вносится в мысль простым чувством зрения. Но когда разные люди или раз-
ные собрания людей работают в разное время, в разных местах, над раз-
ными делами, их сотрудничество не так прямо замечается, как простое со-
трудничество, хотя они столь же положительным образом содействуют друг
другу: чтобы заметить этот факт, нужна сложная умственная операция».
При нынешнем состоянии общества разведение овец и уход за ними—
дело одних людей, мытье шерсти для ее приготовления к пряже — дело дру-
гих людей, прядение—дело третьих, тканье сукна из пряжи — дело четвер-
тых, крашение сукна — дело пятых, обращение сукна в о д е ж д у — д е л о
шестых; кроме всех этих людей нужны в разных фазисах этого дела разные
люди для переноски и перевозки, факторы, оптовые и розничные торговцы.
Все эти люди, не зная друг о друге, без предварительного соглашения сотруд-
ничают друг другу в производстве окончательного продукта, которым бывает
уже только одежда. Но это еще далеко не все люди, сотрудничествующие
в этом деле: каждому из них нужна пища и нужны многие другие пред-
меты потребления, и если бы он не был уверен, что другие люди произведут
для него эти предметы, он не мог бы посвятить все свое время на одну часть
в этом ряду операций, производящем только одну вещь — суконное платье.
Каждый, кто участвовал в производстве пищи или постройке домов для этой
цепи производителей, сочетал, хотя и бессознательно, свой труд с их трудом.
Через это фактически существующее, хотя и невыраженное соглашение «раз-
ряд работников, производящий больше пищи, чем нужно ему самому, может
обмениваться с другим разрядом, производящим больше одежды, нежели
нужно ему самому; и если бы эти два разряда людей были разделены один
от другого пространством или несогласием на обмен, если бы оба они не
соединялись в сущности в один разряд для общей цели — для производства
пищи и одежды в количестве, достаточном для всех их вместе, то они не
могли бы разделить на две особенные части всю операцию производства
достаточного для них количества пищи и одежды».
177

2. Разделение занятий имеет на производство влияние, более глубокое,
нежели может думать читатель по обыкновенному способу изложения этого
предмета. Количество каждого продукта очень сильно увеличивается не
тогда только, когда производство каждой особенной вещи становится един-
ственным или главным занятием разных людей, и мало сказать, что тут коли-
чество продукта только возрастает. Нет, без разделения занятий ровно почти
никакой вещи нельзя было бы и произвести.
Предположим известное число людей или ряд семейств, которые все
занимаются совершенно одним и тем же; пусть каждое семейство живет на
своем собственном участке, на котором производит своим трудом пищу, нуж-
ную для своего собственного продовольствия; пусть по недостатку покупщи-
ков на излишние продукты при таком состоянии, когда все производят оди-
наковые продукты, каждая семья должна в своем собственном кругу произ-
водить все другие предметы, ею потребляемые. При таких условиях, если
земля довольно плодородна и если население не размножается постоянно до
крайних пределов продовольствия, конечно, будут некоторые домашние изде-
лия вроде мануфактурных. Одежда для семьи будет, вероятно, ткаться в
семье из пряжи, выделанной тоже в самой семье, вероятно, трудом женщин
(первый шаг в разделении занятий); какое-нибудь жилье будет построено
и содержимо в исправности соединенным трудом семьи. Но кроме простой
пищи (и притом не совсем верной по переменчивости урожаев), грубой
одежды и довольно плохого жилья, семья едва ли будет производить что-
нибудь. Вообще нужны будут ей величайшие усилия, чтобы произвести
хотя эти предметы. Даже в добывании пищи от нивы сила семьи сдержи-
вается в узких границах качеством орудий, которые, по необходимости, будут
самого плохого рода. Произвести для себя какие-нибудь предметы удобства
или роскоши семья не может: на это недостает у ней времени, и вообще
для этого нужно было бы слишком часто ей ходить в разные места за мате-
риалами. Потому будет существовать очень немного разных родов производ-
ства, да и существующие роды производства (производство предметов необхо-
димости) будут чрезвычайно неуспешны, не по одному плохому качеству
орудий, но и потому, что когда земля и домашние изделия, ею поддерживае-
мые, удовлетворяют в некотором изобилии первым нуждам одной семьи, то
мало будет побуждений получать от земли и от труда большее количество про-
дуктов, пока число семей остается прежнее.
Но предположим случай, — он будет равняться перевороту в быте этого
маленького поселения, — предположим, что прибыло в эту страну и посели-
лось среди ее жителей некоторое число ремесленников, снабженных инстру-
ментами и запасом пищи для себя на целый год. Эти новые поселенцы зай-
мутся тем, что станут производить предметы надобности или наряда, соот-
ветствующие вкусу неразвитого народа; пока израсходуют они свою пищу,
они произведут довольно много этих предметов и будут готовы обменять их
на новую пищу. Экономическое положение земледельческого населения от
этого чрезвычайно переменится. Земледельцы имеют теперь возможность
приобретать предметы удобства и роскоши. Вещи, которых никак не могли
бы они получить, если бы снабжались только исключительно своим трудом,
становятся им доступными, если только успеют они произвести лишнее коли-
чество пищи и предметов необходимости. Этим они побуждаются увеличить
производительность своих промыслов. В числе лучших прежнего вещей, кото-
рые теперь стали доступны им, вероятно, находятся рабочие орудия лучше
прежних. Кроме того, они имеют причину работать неотступнее, придумывать
и принимать средства, чтобы их труд был успешнее. Этими способами они
вообще успеют заставить свою землю производить больше прежнего, так
что кроме пищи для самих себя у них будет излишек, остающийся для но-
вых пришельцев, и на него они будут покупать продукты этих ремесленников.
Новые поселенцы составят то, что называется «рынком» для излишка земле-
дельческих продуктов, и через их прибытие поселение обогатилось не одними
только мануфактурными товарами их изделия, но кроме того еще. пищей,
которая не была бы произведена, если б не было их тут для ее потребления
178

Это понятие не противоречит изложенному нами (на стр. 121—127) прин-
ципу, что рынок для товаров не составляет занятия для труда. Труд земледель-
цев был уже снабжен занятием: возможностью содержать себя они не обязаны
запросу со стороны новых пришельцев. Влияние этого запроса на них то, что
он вызывает их труд к большой бодрости и успешности» возбуждает их но-
выми причинами к новым усилиям. Новые пришельцы также не запросу зем-
ледельцев обязаны своим содержанием и занятием; имея в запасе на год
продовольствия, они могли бы занять участки подле прежних жителей и,
подобно им, производить скудное количество пищи и предметов необходи-
мости. Но мы видим, какую чрезвычайную важность для производительности
труда производителей имеет существование других производителей, занятых
подле них другим промыслом. Возможность обменивать продукты одного
рода труда на продукты другого — такое условие, без которого почти всегда
труд существовал бы в меньшем количестве. Когда открывается для какого-
нибудь продукта новый рынок и когда потому производится большее коли-
чество этого товара, увеличение в его производстве не всегда получается
через уменьшение других продуктов: часто оно создается вновь, бывает
результатом труда, который иначе остался бы бездейственным, или бывает
результатом пособия, оказываемого труду улучшениями в производстве и
разными способами сотрудничества, к которым люди не прибегли бы, если бы
не представлялось для них побуждения увеличить количество продукта.
3. Из этих соображений видно, что общество едва ли будет иметь
производительное земледелие без большого городского населения или без
единственной порядочной замены за него, без большого вывоза земледель-
ческих продуктов за границу для иноземного населения. Я употребляю в ы -
ражение «городское население» для краткости, желая просто обозначить этим
неземледельческое население, которое вообще бывает собрано в городах или
больших селах для сочетания труда. Уэкфильд вывел из этого в применении
к теории колонизации мысль, которая возбудила большое внимание и без
сомнения обратит его на себя впоследствии еще в гораздо большей степени.
Это одно из тех великих практических открытий, истина которых так оче-
видна, что когда они раз сделаны, трудно бывает понять, какая заслуга в
том, чтобы сделать их. Уэкфильд первый указал, что неудовлетворителен был
обыкновенный тогдашний способ устраивать новые поселения: селить мно-
жество семей каждую на своем участке, чтобы все они занимались одним и
тем же; что этот способ может, при благоприятных обстоятельствах, обеспе-
чить поселенцам изобилие грубых вещей первой необходимости, но всегда
будет неблагоприятен большому производству или быстрому возрастанию
колонии. Система самого Уэкфильда состоит в том, чтобы с самого начала
давалось колонии городское население в известной пропорции к земледель-
ческому и чтобы земледельцы не были разбросаны слишком широко, чтобы
отдаленность не отнимала бу7 них выгоду иметь в этом городском населении
рынок для своих продуктов . Принцип, на котором основан этот план, вовсе
не вытекает из какой-нибудь теории о большей производительности возделы-
вания земли большими участками посредством наемного труда. Предположим,
что земля дает наибольшее количество продуктов при разделенности на
мелкие участки и при возделывании землепашцами-собственниками; город-
ское население также будет необходимо для возбуждения этих собственников
к большему производству; и если они так отдалены от ближайшего центра
городского населения, что не могут иметь его рынком для излишка своих про-
дуктов, для удовлетворения другим своим потребностям через обмен, то,
вообще говоря, не будет произведен ни этот излишек, ни предметы, которые
бы шли в обмен за него.
Малочисленность городского населения служит главною причиною малой
производительности земледелия в таких странах, как Индия. Индийское зем-
леделие ведется все по системе малых участков, но в нем есть большое соче-
тание труда. Сельские учреждения и обычаи, составляющие существенную
основу индийского общества, производят соединенную деятельность для тех
случаев, когда она нужна; а где они не удовлетворяют этой надобности, пра-
179

вительство (если ведется не совсем дурно) заступает их место и на свои
доходы исполняет сложный труд постройки резервуаров, плотин и других
сооружений для орошения полей. Но земледельческие орудия и методы так
плохи, что продуктов получается чрезвычайно мало, несмотря на большое
естественное плодородие почвы и высокую благоприятность климата для
растительности. Не отступая от системы возделывания мелкими участками,
Индия могла бы производить пищу в изобилии для гораздо большего числа
жителей, чем какое имеет теперь; но нет в ней к этому возбуждения, давае-
мого большим городским населением, связанным с земледельческими окру-
гами посредством легких и дешевых способов сообщения. А городское насе-
ление не увеличивается оттого, что земледельцы, по своей нетребовательности,
по малочисленности своих нужд (и до недавнего времени по чрезвычайной
небезопасности имущества, подвергавшегося военному и правительственному
хищничеству), не стремятся стать потребителями городских продуктов. При
таких обстоятельствах лучший шанс скорого развития производительных
средств Индии состоит в том, чтобы быстро увеличивался вывоз ее земле-
дельческих продуктов (хлопчатой бумаги, индиго, сахару, кофе и т. д.). на
европейские рынки. Производители этих товаров служат потребителями
пищи, производимой другими индийскими земледельцами; при порядочной
администрации открывающийся через это сбыт для излишка пищи посте-
пенно расширит в земледельцах потребности и желания, для удовлетворения
которым будут привозиться вещи из Европы или разовьется в самой Индии
фабричное население.
4. Разделение занятий — такая форма сочетания труда, без которой
невозможны даже первые начатки промышленной цивилизации. Но когда
это разделение совершенно установилось, когда стало общим обычаем, что
каждый производитель снабжает многих других людей одним товаром и
снабжается от них почти всеми остальными вещами, которые сам потребляет,
то причины, столь же основательные, хотя не столь рано чувствуемые, тре-
буют дальнейшего развития того же принципа. Найдено, что производитель-
ная сила труда увеличивается по мере того, как его разделение проводится
все дальше и дальше, каждый процесс производства все больше и больше
раздробляется на особые части, так что на каждого работника приходится
все меньшее число простых операций. Таким образом со временем возникают
те замечательные случаи так называемого разделения труда, которые зна-
комы каждому, читавшему политико-экономические книги. Пример булавочной
фабрикации, представленный Адамом Смитом, так удачен, что я решаюсь
выписать здесь еще раз этот отрывок, хотя он известен всем. «Процесс в ы -
делки булавки разделяется на 18 особых операций. Один человек тянет прово-
локу, другой прямит ее, третий режет, четвертый заостряет отрезки, пятый
сплющивает их для насаживания головки; для выделки головки нужны еще
две или три особые операции; насаживать головки также особое дело, белить
булавки тоже особое дело; даже вкалывать их в бумагу особое дело... Я ви-
дел маленькую фабрику, на которой работало только десять человек, так
что из них иным приходилось делать две или три разные операции. Но
хотя они были очень бедны и потому инструменты, нужные для дела, были
у них довольно плохи, они все-таки, когда работали прилежно, могли сделать
все вместе около 12 фунтов булавок в день. В фунте считается боль-
ше 4 000 булавок средней величины. Итак, эти 10 человек могли сделать
больше 48 000 булавок в день, — то есть можно считать, что каждый из
них, исполняя десятую часть из 48 000 булавок, делал по 4 800 булавок в
день. А если бы они работали врозь друг от друга, и если бы каждый
из них не был бы обучен своему особенному делу, то наверное всякий из
них не 68сделал бы и 20 булавок в день, может быть не сделал бы ни
одной» .
Сэ представляет еще сильнейший пример результатов разделения
труда, — он взят из фабрикации игорных карт, — из промышленности, как
видим, очень неважной. — «Люди, занимающиеся этим делом, говорят, что
каждая карта, то есть кусочек картона величиною в ладонь, проходит до
180

поступления своего в продажу не менее 70 операций *, из которых каждая
может быть занятием для особенных работников. И если не в каждой карточ-
ной фабрике находится 70 разрядов рабочих, это значит только, что разде-
ление труда не доведено на них до настоящего предела, и что один работник
занят двумя, тремя или четырьмя разными операциями. Влияние этого рас-
пределения занятий громадно. Я видел карточную фабрику, на которой
30 работников производили в день по 15 500 карт, то есть больше, чем по
500 карт на каждого работника; а можно думать, что если бы каждый из
этих работников был принужден сам один совершать все операции, то хотя
бы он был искусен в мастерстве, он едва ли сделал бы в день две карты,
и 30 работников, вместо 15 500 карт, сделал бы разве 60 карт в день».
По замечанию Беббеджа («E6c9onomy of Machinery and Manufactures»,
3-е издание, стр. 201), «свидетели объясняли комиссии палаты общин, что
производство карманных часов имеет 102 отдельные части, что мальчик
может идти в ученики по каждой из них, что он выучится только этой одной
части, которой ограничивается его мастер, и, кончив свое ученичество, не
умеет, без нового обучения, заниматься никакою другою частью. Часовой
складывальщик (watch-finisher), который занимается составлением часов из
разрозненных частей, один из этих 102 человек умеет делать что-нибудь в
карманных часах, кроме своего особенного дела».
5. Некоторые из причин, дающих большую успешность труду при раз-
делении занятий, так знакомы каждому, что не требуют особенного разъяс-
нения; но не бесполезен будет опыт перечислить все их. Адам Смит все их
сводит в три элемента: «Во-первых, увеличение ловкости в каждом спе-
циальном работнике; во-вторых, сбережение времени, которое вообще теряется
при переходе от одного рода работы к другому; наконец, изобретение мно-
жества машин, облегчающих и сокращающих труд, так что с ними один чело-
век исполняет работу нескольких людей».
Из этих выгод самая явная и всеобщая — увеличение ловкости работ-
ника. Тут говорится не то, что чем чаще исполняется дело, тем лучше оно
будет исполняться, — это зависит от понятливости работника и оттого, при-
лежно ли работает его ум вместе с руками; но во всяком случае оно будет
исполняться легче. Сами органы приобретают больше крепости; мускулы
от частого упражнения становятся сильнее, гибче, умственные силы более
успешны в своем труде и менее чувствительны к утомлению. Что может быть
исполнено легче, то имеет шанс быть исполнено лучше» и наверное будет
исполнено скорее. То, что сначала делалось медленно, потом делается быстро;
* «Бумагу, из которой делаются карты, и краски, которыми они иллю-
минуются, приготовляют не те работники, которые находятся на карточной
фабрике. Но обратив внимание только на выделку карт из этих материалов,
мы найдем, что колода карт — результат множества операций, из которых
каждою занимаются особенные работники и работницы, постоянно занимаю-
щиеся одною этою операциею. Одни люди, постоянно одни и те же, счищают
с бумаги соринки и узелки, от которых толщина карты была бы не везде
ровна; другие склеивают три листка бумаги, из которых составляется карта,
и кладут их под пресс; третьи красят ту сторону карты, которая будет кра-
пом; четвертые оттискивают черную краску на лицевой стороне карты; пя-
тые оттискивают на ней другие краски; шестые сушат на жаровне оттисну-
тые карты; седьмые лощат их с обеих сторон. Резать карты в ровную вели-
чину особое занятие, подбирать из них колоды — тоже; оттискивать обертку
для них — также особое дело, завертывать их в нее — тоже. Мы не считаем
того, что опять особенные люди заняты их продажею, покупкою материалов,
расплатою с работниками, ведением письменной части» (Say, Cours d'Economie
politique pratique).
Замечательным доказательством экономии груда, производимой этим
дробным делением занятий, служит то, что продается по ничтожной цене
вещь, составляющая результат такого множества ручных операций. — Прим.
авт.
181

то, что сначала делалось аккуратно только при медленности, потом делается
так же аккуратно с быстротою. Это равно применяется и к умственным и к
физическим операциям. Даже ребенок, когда много упражняется в сложении,
слагает целую колонну числ с такою быстротою, как будто прямо, не вычи-
сляя, видит их сумму. Говорить на своем языке, бегло читать, играть музы-
кальные пьесы à livre ouvert * — вот всем известные и очень замечательные
примеры быстроты и легкости, приобретаемой от повторения дела; из физи-
ческих действий такими примерами могут служить танцы, гимнастические
упражнения, легкая и блестящая игра на фортепьяно или скрипке. В простых
ручных операциях этот результат достигается еще скорее. «Быстрота, с к а -
кою производятся операции в некоторых ручных изделиях, говорит Адам
Смит, превосходит все, что могли бы ожидать от человеческой руки люди,
не видавшие их **. Разумеется, эта ловкость приобретается тем скорее, чем
дробнее разделение труда, и работник никогда не достигнет ее, если ему
нужно совершать такое множество разных операций, что становится невоз-
можным достаточно частое повторение каждой из них. Выгода здесь не та
одна, что в результате достигается большая успешность труда, — кроме
этого, уменьшается потеря времени и трата материала на обучение делу.
«Некоторое количество материала, говорит Беббедж (стр. 171), неизбежно
будет невыгодно потреблено или испорчено каждым, кто учится работе, и
если он учится каждому процессу, поочередно совершающемуся в деле, он
каждый раз будет тратить несколько материала или отчасти изготовленного
товара. Но если каждый учащийся делает эту растрату, постепенно учась
каждому процессу, то количество потери будет гораздо меньше, когда каж-
дый ограничится одним процессом». И вообще, каждый гораздо скорее на-
учится исполнять один свой процесс, если, учась ему, не будет развлекаться
необходимостью учиться другим процессам.
О второй из выгод, происходящих от разделения труда, я думаю, что
Адам Смит и другие придают ей больше значения, чем она заслуживает.
Чтобы справедливо разобрать мнение Смита, я приведу его собственные
слова: «Выгоды, приобретаемые сбережением времени, обыкновенно пропа-
дающего при переходе от дела одного рода к другому, гораздо больше, чем
можно полагать с первого взгляда. Невозможно в одну минуту перейти от
одного дела к другому, исполняемому на другом месте и совершенно дру-
гими инструментами. Деревенский ткач, возделывающий маленькую ферму,
должен терять много времени, переходя от станка на поле и с поля к
станку. Когда два дела могут быть ведены в одной мастерской, потеря вре-
мени, конечно, гораздо меньше. Но и тут она очень велика. Человек вообще
несколько поленится, обращаясь от одного дела к другому. При самом н а -
чале нового дела он редко бывает горяч и усерден к работе; как говорится,
душа у него еще не разгорелась на работу, и несколько времени он больше
бездельничает, чем работает, как должно. Привычка терять время, работать
вяло и небрежно, натурально или, лучше сказать, неизбежно приобретаемая
каждым деревенским рабочим, принужденным почти каждые получаса пере-
менять работу и инструменты и почти каждый день браться за двадцать
* С открытого листа. — Ред.
** «В астрономических наблюдениях чувства астронома делаются от при-
вычки так остры, что он может измерять промежутки времени до десятой
части секунды, и устанавливать свои инструменты по делениям, которых
5 000 помещается на одном дюйме. То же самое и в самых невысоких руч-
ных производствах. Ребенок, насаживающий головку на булавку, несколько
часов сряду повторяет по нескольку сот раз в каждую минуту эту операцию,
требующую сложного ряда мускульных движений. Недавно в одной из ман-
честерских газет мы прочли, что особенный род пряжи, который называется
gimp, сначала делавшийся за три шиллинга фунт, теперь делается за один
пенс, и эта дешевизна произошла не от введения новых машин, как обыкно-
венно, а только от увеличения ловкости работников». Edinburgh Review, ян-
варь 1849. стр. 81.—Прим. авт.
182

разных занятий, почти всегда делает его ленивым, вялы 7м0 , неспособным к
энергической работе даже в самых необходимых случаях» . Нельзя не ска-
зать, что это описание неуспешности деревенского труда чрезвычайно пре-
увеличено: он успешен, когда имеет достаточные побуждения быть усерд-
ным. Мало таких работников, которые чаще садовника меняли бы работу и
инструменты, — но разве садовники вообще неспособны к усердному труду?
Многие из ремесленников должны делать очень большое число разных опе-
раций разными инструментами; они не исполняют этих операций с тою бы-
стротою, как фабричный работник свою единственную операцию; но они во
всех отношениях, кроме быстроты рук, более искусны в работе, чем фабрич-
ные работники, и работают гораздо энергичнее их.
Беббедж, следуя Адаму Смиту, говорит: «Когда человеческая рука или
голова несколько времени занималась одною работою, она не может вдруг
заняться другою с полною успешностью. Мускулы работавших членов при-
обрели во время прежней работы некоторую гибкость, а бездействовавшие
неподвижность от отдыха; потому при каждой перемене дело идет сначала
медленно и неровно. Долгая привычка производит в упражнявшихся муску-
лах способность переносить гораздо больше утомления, чем сколько могли
бы они перенести без этой привычки. Подобный результат должен происхо-
дить и при перемене умственной работы: сначала внимание, обращаемое на
новый предмет, не так полно, как после некоторого времени занятия им.
Употребление разных инструментов при разных операциях одного дела —
другая причина потери времени при переходе от одной операции к другой.
Если эти инструменты просты и перемены не часты, потеря не велика; но
во многих производствах инструменты очень нежны, требуют аккуратного
приспособления, установки каждый раз, как употребляются в дело, и во мно-
гих случаях время, нужное для установки инструмента, значительно по
сравнению с временем работы им. Таковы: подвижная подпорка (sliding
rest), делительная и пробивная машина (the dividing and the drilling engine).
От этого, если фабрика достаточно велика, оказывается выгодным держать
каждую машину постоянно за одним делом; например, винтовая машина,
имеющая спиральное движение по всему ложу подвижной подпорки, по-
стоянно употребляется только на делание цилиндров; другая, с уравнитель-
ным движением только на шлифовку поверхностей ребрами, а третья только
на резание колес».
Я вовсе не говорю, чтобы эти соображения были ничтожны, но думаю,
что напрасно забывать о соображениях противоположного характера. Если
известный мускульный или умственный труд различен от другого, он по
этому самому уже служит до некоторой степени отдыхом от него; и если во
втором деле не сразу получается полная энергия, то и первого нельзя было
бы продолжать больше известного времени без некоторого ослабления энер-
гии. Житейский опыт каждому показывает, что перемена занятия часто до-
ставляет отдых, когда без перемены необходимо было бы для отдыха совер-
шенное бездействие; что человек, поочередно меняя дело, может работать
без утомления несколькими часами дольше, чем когда бы оставался при
одном деле. Над разными делами работают разные мускулы или разные
умственные способности, из которых одни отдыхают и освежаются, пока
работают другие. Физический труд сам по себе уже отдых от умственного,
и наоборот. Разнообразие само по себе уже имеет освежающее действие на
качество, которое мы, за недостатком более точного термина, назовем бод-
ростью духа, — качество столь важное для успешности всякого труда, не
исключительно машинального, не лишенное важности и для чисто маши-
нального труда. Эти соображения имеют неодинаковую важность по приме-
нению к людям разных характеров; некоторые люди способнее других к
упорному труду за одним делом без перемены и менее способны к перемене
дела; им, по разговорному выражению, нужно больше времени на то, чтобы
расходилась у них рука; начальная вялость в работе у них продолжитель-
нее, больше нужно им времени, чтобы вполне одушевились на дело их спо-
собности, а когда они одушевятся, они уж не скоро бросают дело, работают
783

безостановочно, даже до вреда здоровью. Тут нужно брать в соображение
темперамент. Есть люди, которые, кажется, уже от самой природы таковы,
что способности у них разыгрываются медленно, работают слабо, пока не
разгорячатся долгою работою. У других, наоборот, способности разыгры-
ваются быстро, но не могут без изнурения действовать долго. Впрочем, и
тут, как почти везде, привычка гораздо важнее врожденных различий, хотя
есть и врожденные различия. Привычка быстро переходить от одного заня-
тия к другому, подобно всякой привычке, может быть приобретаема ран-
ним упражнением; а когда она приобретена, то уже вовсе нет при перехо-
дах от одного занятия к другому того бездельничанья, о котором говорит
Адам Смит, нет ослабления энергии и усердия, — напротив, работник бе-
рется за каждую новую часть работы со свежестью и бодростью, которых
не сохранил бы (кроме разве случаев необычайно разогревшегося жара к
работе), оставаясь при одной части дела дольше, чем привык. Женщины (по
крайней мере при нынешнем своем общественном положении) вообще го-
раздо живее мужчин переходят от мысли к мысли, от дела к делу; и вопрос
этот служит одним из множества примеров того, как мало принимались до
сих пор в расчет опыт и понятия женщин при составлении мнений. Мало
найдется женщин, которые не отвергли бы мысль, что работа становится
энергична от продолжительности и что успешность работы на время ослаб-
ляется переменою дела. Но и в этом случае разница кажется мне происхо-
дящею гораздо больше от привычки, чем от натуры. Из десяти мужчин де-
вятеро занимаются каждый одним специальным делом, а из десяти женщин
девять занимаются каждая множеством разных дел, из которых всякое
требует очень мало времени. Женщины постоянной надобностью приучи-
лись живо переходить от одного материального занятия, а еще больше от
одного умственного занятия к другому, потому перемена почти никогда не
соединена у них с затруднением или потерею времени; а занятие мужчины
состоит обыкновенно в долгой и постоянной работе над одною вещью или
над очень небольшим числом вещей. Но иногда бывает наоборот; тогда и ха-
рактеры становятся противоположны общему правилу. Женщины оказыва-
ются не менее мужчин способны к однообразию фабричной работы, —
иначе не брали бы на фабрики такое множество женщин; а мужчина, при-
выкший заниматься множеством разных дел, вовсе не становится вялым и
ленивым существом, о каком говорит Адам Смит, напротив, бывает заме-
чательно жив и деятелен. Но правда, что перемена занятий может бывать
чрезмерно частою даже для самого живого человека. Беспрерывная перемен-
чивость еще утомительнее постоянного однообразия.
Третья выгода, приписываемая Адамом Смитом разделению труда, дей-
ствительно существует в некоторой степени. Изобретения, сберегающие
труд в известной операции, могут скорее быть придуманы человеком, у ко-
торого мысли сильно обращены на это дело и постоянно им заняты. Не
так скоро сделает усовершенствование в каком-нибудь деле человек, внима-
ние которого сильно развлечено, другими делами. Но и тут общее развитие
сообразительности и привычка к умственной деятельности гораздо важнее
исключительности занятия; и если исключительность доводится до степени,
неблагоприятной умственному развитию, тут будет больше проигрыша, чем
выигрыша, для придумывания улучшений. Можно прибавить, что от какой
бы причины ни делались изобретения, но когда сделано изобретение, то
увеличением успешности труда мы обязаны самому изобретению, а не разде-
лению труда.
Величайшая (после ловкости работника) выгода, получаемая нынеш-
нею фабричного промышленностью от дробного разделения труда, не упомя-
нута у Адама Смита, но замечена Беббеджем; она состоит в том, что труд
распределяется экономичнее через классификацию работников по их способ-
ностям. Разные части в одном ряду операций требуют не одинаковой сте-
пени ловкости и физической силы; люди, у которых достает ловкости на са-
мые затруднительные или достает силы на самые тяжелые части труда,
становятся гораздо полезнее, когда занимаются одними этими частями и ко-
18*

гда те части, к которым пригоден каждый, оставляются людям, неспособ-
ным к другим частям. Производство успешнее всего тогда, когда употреб-
ляется на него именно такое, а не большее количество ловкости и силы, ка-
кое нужно на каждую часть процесса. Производство булавок, конечно,
требует в разных своих частях очень разных степеней ловкости,1 так что
плата разным работникам и работницам этого производства от 4 /2 пенсов
(12 копеек) в день доходит до 6 шиллингов (2-х рублей); и если бы ра-
ботник, получающий по 6 шиллингов, должен был производить весь про-
цесс, он часть своего времени работал бы с потерею, равняющеюся в день
разнице между 6 шиллингами и 4Va пенсами. Не считая потери в количе-
стве производимого продукта и полагая даже, что этот работник сделал бы
фунт булавок в то время, в какое десять работников, соединяя свой труд,
делают десять фунтов, Беб3бедж вычисляет, что выделка булавок без разде-
ления труда стоила бы в 3 /4 раза больших издержек, чем теперь, с разде-
лением труда. В выделке иголок, прибавляет он, разница была бы еще
больше, потому что в этом производстве норма вознаграждения за разные
части выделки идет от 6 пенсов (16-ти коп.) до 20 шиллингов (6 руб.
50 коп.) в день.
К выгоде, состоящей в получении наибольшего количества полезности
из данного количества ловкости, можно прибавить другую подобную ей
выгоду, состоящую в том, что извлекается наибольшая полезность из и н -
струментов. Если бы, говорит Ре в своей замечательной книге (Statement of
some New Principles on the Subject of Political Economy, by John Rae. Bo-
ston U. S. стр. 164), у одного человека были все инструменты, нужные для
нескольких разных занятий, то по крайней мере три четверти из них по-
стоянно лежали бы без употребления и без пользы. Из этого ясно, что
если бы существовало общество, в котором каждый человек имел бы все
эти инструменты и поочередно занимался бы всеми этими работами, то чле-
нам общества выгодно было бы, если только можно, разделить между со-
бою эти инструменты и каждому ограничиться одним особым занятием.
Выгоды от такой перемены велики для всего общества, стало быть, и для
каждого отдельного человека. Во-первых, разные орудия, будучи в постоян-
ном употреблении, дают лучшую выручку за расход, сделанный на их при-
обретение. Во-вторых, по этому самому владельцы могут иметь их в луч-
шем качестве и в большей полноте. Результат обоих этих обстоятельств
тот, что делается большой запас на будущие потребности всего общества.
6. Степень разделения труда, как замечали все писавшие о ней, опре-
деляется размером рынка. Если при разделении булавочного производства
на десять разных занятий можно делать в день 48 0 0 0 булавок, это разде-
ление будет выгодно только в том случае, когда число покупателей таково,
что они каждый день требуют около 48 0 0 0 булавок. Если запрос есть
только на 24 000, разделение труда с выгодою может быть доведено
только до той степени, на которой ежедневно будет производить эту мень-
шую цифру. Вот теперь мы видим еще новый путь, которым увеличение
запроса на товар ведет к увеличению успешности труда, занятого производ-
ством товара. Размер рынка может быть тесен от разных причин: от
слишком малого числа населения; от чрезмерной раздробленности и отда-
ленности населения, так что доступ к нему труден; от недостатка сухопут-
ных и водяных путей сообщения; наконец, от бедности населения, то есть
от того, что совокупный труд населения слишком неуспешен, так что не до-
пускает большого потребления. Потому вялость, искусство и недостаток
сочетания в труде у людей, которые были бы покупщиками товара, огра-
ничивают практически достижимую степень сочетания труда у производи-
телей товара. В раннем фазисе цивилизации, когда запрос данной местно-
сти был по необходимости мал, промышленность процветала только в тех
местах, которые, владея морем или судоходною рекою, могли иметь рынком
для своих продуктов целый мир или все страны, лежащие по морю или по
судоходной реке. Возрастание общего богатства на земном шаре ведет к
увеличению производительности труда у каждой отдельной нации, когда
185

сопровождается свободою торговых сношений, улучшениями водяных
средств сообщения и сухопутных дорог через проведение шоссе, каналов и
железных дорог: через это каждая местность получает возможность снаб-
жать своими специальными продуктами рынок, до того увеличивающийся,
что обыкновенным результатом для производства бывает большое расши-
рение разделения труда.
Степень разделения труда во многих случаях зависит также от харак-
тера самого труда. Например, земледелие неспособно к такому большому
разделению занятий, как многие отрасли фабричного дела, потому что раз-
ные операции земледелия не могут быть ведены одновременно. Нельзя од-
ному человеку всегда пахать, другому сеять, третьему жать. Работник,
исполняющий только одну какую-нибудь земледельческую операцию, оста-
вался бы праздным одиннадцать месяцев в год. Один человек может посте-
пенно исполнять все эти операции, и все-таки почти во всяком климате
будет у него оставаться много незанятого времени. Чтобы произвести зна-
чительное усовершенствование в земледелии, часто бывает нужно, чтобы
трудились вместе много работников. Но кроме немногих людей, занятых
общим надзором за делом, все остальные работники делают тут одно и то
же. Канал или насыпь для железной дороги нельзя сделать без сочетания
множества работников, но, кроме инженера с несколькими бухгалтерами и
письмоводителями, все они землекопы.

ЗАМЕЧАНИЯ НА ГЛАВУ ВОСЬМУЮ71
Все, что говорит Милль о сочетании труда, совершенно спра-
ведливо; но каждый из читателей видит, что он забыл рассмо-
треть ту сторону последствий этого закона, которая относится
прямым образом не к производству, а к производящему работ-
нику, очень сильно отражаясь, впрочем, и на самом производстве,
по его зависимости от качеств работника. Мы начнем анализ
этой стороны дела с физиологических данных.
Человеческий организм представляет собою очень много-
сложную систему разных частей, физическое благосостояние ко-
торых связано общею зависимостью их от центральных органов
дыхания и питания. Желудок и легкие, с принадлежащими к ним
по физиологическим функциям частями, не принимают непо-
средственной доли во внешнем труде, но зато вырабатывают
элементы, которыми поддерживается сила всех частей организма,
работающих в материальном производстве. Сила желудка нахо-
дится в прямой пропорции к общему развитию организма; она
возвышается с его укреплением, падает при его ослаблении.
Если общее состояние организма неудовлетворительно, желу-
док теряет силу вырабатывать количество крови, требуемое н а -
добностями организма. То же надобно сказать и о легких: при
ослаблении организма они теряют силу вдыхать и соединять с
кровью такое количество воздуха, какое нужно для надлежа-
щего окисления крови.
Далее физиология показывает, что для поддержания каж-
дой части организма в здоровом состоянии нужна известная
энергия и продолжительность работы для мускулов этой части.
При излишестве работы мускулы слабеют; точно так же
слабеют и при недостатке ее. За их расслаблением непременно
следует нездоровье той части организма, которой принадлежат
они.
Потому, для поддержания организма в удовлетворительном
состоянии, нужно известное количество работы для мускулов
всех частей организма. Характер работ, оказывающихся здоро-
187

выми, состоит в том, что они дают хорошее занятие мускулам
всех частей организма. Таковы почти все работы на низких
степенях экономического быта: разделение труда еще очень
мало, потому каждый работник исполняет целый ряд опера-
ций, которые поочередно требуют усилия мускулов всех частей
организма, заставляют работника часто изменять характер
труда и положение тела. Возьмем в пример каждого из тех
пильщиков леса, которые странствуют по нашим провинциаль-
ным захолустьям, не знающим лесопильных мельниц. Этот пиль-
щик сам возится над точением своей пилы. Он же ставит и
козлы для накладки брусьев. Он же взваливает и брусья на
них, — потом возится над складыванием досок для просушки: —
скольких разных положений тела, скольких разнообразных усилий
разных мускулов требуют эти части его дела! Посмотрим
и на главную часть его занятия, собственно на пиле-
ние бруса. Тут он тянет пилу руками и при каждом взмахе ее
качается всем корпусом, так что сильно работает весь спинной
хребет; эти качания так сильны и требуют таких значительных
перемен в силе, с какою он опирается на ноги, что очень зна-
чительно работают и все мускулы ног; пильщик то всею силою
поджимает колени, то всею силою выпрямляет их; таким обра-
зом решительно весь его организм участвует в работе и весь
пользуется нормальным ее последствием — укреплением сил.
При общем развитии сил организма усиливается и желудок,
усиливаются и легкие: если другие части организма требуют
большого количества крови, то и эти центральные части полу-
чают способность выделывать больше ее удовлетворительною
переработкою большого количества пищи. (Разумеется, мы го-
ворим только о тех случаях, когда работа ведется способом,
удовлетворительным в гигиеническом отношении.)
Но читатель заметит, что такие работы, занимающие весь
организм, принадлежат преимущественно низшим степеням про-
изводительных процессов. Чем более совершенствуется произ-
водство, тем одностороннее становится требуемый от работника
труд. Возьмем в пример хотя то же самое пильное дело. Когда
пила вместо человеческих рук начинает двигаться водою или
паром и брусья под нее подкладываются также особенным м е -
ханизмом, а не человеческими плечами, вместо пильщиков, р а -
ботающих всем организмом, нужны становятся работники, к о -
торые только наблюдают за действием механизма и разве по
временам поправляют его легкими движениями рук, не требую-
щими уже содействия ни спины, ни ног. Таким образом дело
этих работников состоит уже в полном бездействии почти всего
организма кроме рук, мускулам которых тоже приходится мало
работы. Физиологические последствия такого положения оче-
видны: организм не достигает той крепости, какая давалась ему
менее усовершенствованною формою того же производства. Но
188

тут, по крайней мере, еще нет надобности постоянно держать ор-
ганизм в положении, неудобном для питания органов. В боль-
шей части случаев усовершенствованные процессы производства
соединены и с этим вторым условием, столь же невыгодным
для организма. Почти на всех фабриках почти все работники
остаются целый день в каком-нибудь одном и том же сидячем,
сгорбленном, искривленном положении, работая лишь какими-
нибудь двумя-тремя мускулами, между тем как остальное тело
немеет от неподвижности, и питание в нем запирает от неудоб-
ного положения. При высоком разделении труда организм боль-
шей половины работников впадает в летаргию, от которой ослаб-
ляются и центральные части его: желудок становится плох,
легкие остаются неразвиты, неизбежное последствие того — об-
щая слабость питания, худосочие, расположение к грудным бо-
лезням.
Зато другая, по своей численности несколько меньшая, часть
работников при высоком разделении труда получает занятия,
требующие очень сильной деятельности мускулов, но лишь в не-
которых частях организма или уже в количестве, превышаю-
щем нормальную силу организма. Одни должны, находясь в си-
дячем положении, вертеть колеса; другие вертят их в более
здоровом положении, стоя на ногах, зато вертят вдвое большее
количество часов, чем сколько мог бы без вреда для себя про-
водить организм в этом состоянии. Тут происходит нарушение
здоровой пропорции между питанием и развитием разных ч а -
стей организма, или также общее его расслабление.
Словом сказать, высокое разделение труда при нынешнем
порядке производства, по которому каждый работник вечно
остается при одной и той же частице дела, ведет к порче орга-
низма в огромном большинстве работников, находящихся при
процессах усовершенствованного производства.
Таково чисто физиологическое последствие разделения труда
при нынешнем экономическом порядке. Точно таково же его
влияние на экономический быт работников.
Во второй книге Милля мы найдем подробные доказатель-
ства тому, что величина рабочей платы зависит от степени ум-
ственного развития работника и от величины затрат, какие
были нужны работнику для приобретения той суммы техниче-
ских совершенств, какими он владеет. Чем выше проводится
разделение труда, тем проще делается операция, исполняемая
каждым отдельным работником, тем меньше требует она в нем
умственных сил, тем меньше нужно времени, чтобы достичь со-
вершенства в ее исполнении; исключением служат только очень
малочисленные обязанности общего надзора или соединения
разных отдельных частей продукта в одно целое. За исключе-
нием этих немногих работников вся остальная масса, по самой
сущности дела, должна подвергаться сокращению рабочей платы
189

соразмерно совершенствованию производительных операций.
При машине почти все работники исполняют чисто механиче-
ский труд; человеческое занятие, требующее ума и технического
знания, имеет один, управляющий всем механизмом; потому со-
вершенствование производительных процессов при нынешнем
экономическом порядке необходимо ведет к упадку рабочего
класса в экономическом отношении.
Напрасно защитники настоящего приводят в опровержение
этого вывода множество цифр, доказывающих, по их уверению,
что рабочая плата не понизилась или даже возвысилась в Ан-
глии, Франции и других передовых странах в последнее десяти-
летие. Во-первых, цифры, ими представляемые, почти все слиш-
ком недостоверн7ы2 . (Мы еще будем иметь случаи подробнее г о -
ворить об этом .) Во-вторых, если бы они и были совершенно
верны, они еще ничего не доказывали бы. Кроме разделения
труда и других фактов, вредно действующих на рабочую плату
при нынешнем порядке, развиваются в тех же обществах другие
факты, имеющие противоположное влияние. Главный из них —
развитие наук. Он служит общим источником всех других: бла-
годаря ему совершенствуется техника, уничтожаются варвар-
ские учреждения и дикие обычаи, распространяется участие в
гражданских правах на массу населения. Все эти изменения
имеют тенденцию улучшать положение общества, в том числе и
работников. Если бы рабочая плата и возвысилась в послед-
ние десятилетия в Англии или Франции, это значило бы только,
что размер полезных перемен был в этот период так значителен,
что перевесил своим влиянием действие, оказываемое для нее
разделением труда. Очень может быть, что люди в Петербурге
живут теперь удобнее, чем жили в Москве при Василии Тем-
ном; следует ли из этого, что, переселяясь в Петербург, они п е -
реселялись в климат более удобный? Нет, видно только, что
развитием цивилизации доставлены теперь в худшем климате
такие удобства, каких не было и в хорошем при полном неве-
жестве; а все-таки петербургский климат дурен: опровергнуть
этого нельзя ни описанием великолепных домов, ни похвалами
газовому освещению, — все это не относится к делу, норма тут
совершенно другая, она дается метеорологическими наблюде-
ниями над самим климатом, а не чем-нибудь другим, посторон-
ним климату. Так и по вопросу о действии разделения труда на
рабочую плату основанием должны быть наблюдения над самим
принципом разделения труда, а не над какими-нибудь чуждыми
ему обстоятельствами и не над такими фактами, которые произ-
ведены действием других сил. Упрощается ли каждая отдельная
операция от разделения труда? Меньше ли бывает нужно подго-
товляться к ней, меньше ли нужно сообразительности и зна-
ния, чтобы исполнять ее? — Да, упрощается; да, меньше.
Меньше ли бывает плата за работу, для которой нужно меньше
190

ума, знания, технической подготовки? — Да, меньше. Вот п о -
пробуйте доказать, что эти выводы несправедливы, тогда вы
докажете, что разделение труда не имеет /неизбежной тенденции
к понижению рабочей платы; а пока вы не опровергли этих
выводов, не помогут вам никакие сравнения нынешней рабочей
платы с прежней.
Таким образом вредное действие разделения труда на эко-
номический быт и на самый организм рабочего сословия при н ы -
нешнем порядке дел не подлежит сомнению. Это факт, равняю-
щийся своею достоверностью математическим теоремам, потому
что он состоит только в приложении к данному вопросу простых
истин: нездоровое для человека вредит здоровью, за меньшее
количество платится меньшая сумма. Но с тем вместе остается
столь же несомненным, что для человеческого благосостояния
нужно усиление производства, а возрастание производства тре-
бует разделения труда. Что ж мы имеем теперь? Мы имеем две
формулы, соединение которых дает тот вывод: элемент, разви-
тие которого необходимо для благосостояния, гибелен для
массы людей своим развитием.
Мы увидим, что к подобному выводу сводятся почти все
вопросы политической экономии. Долго недоумевали мыслители,
как разрешить эту антиномию. Сначала им показалось, что она
неразрешима, и знаменитейший приговор в этом смысле был
произнесен Мальтусом: страдания — неизбежная участь массы.
Но теперь вся штука разъяснилась иначе. Посмотрим, напри-
мер, в чем заключается для физиологической стороны человека
решение частной антиномии, занимающей теперь нас. (О том,
как она разрешается с экономической стороны, что нужно для
предотвращения вредной тенденции разделения труда понижать
рабочую плату, мы поговорим, когда будем рассматривать во-
просы о рабочей плате, в 2 и в 4 книгах).
Разделение труда необходимо. Так, во следует ли из этого
необходимость отдельному работнику заниматься целый день,
целую жизнь именно только трудом над известною дробною
операциею? Этого принцип разделения труда вовсе еще не пред-
полагает. Напротив, чем выше проводится разделение труда,
тем легче становится одному человеку поочередно заниматься
множеством разных дробных операций. Не легко одному чело-
веку быть и хорошим портным и хорошим сапожником, потому
что в этих производствах еще очень слабо разделение труда и
ряд операций, налагаемый необходимостью дела на одного ра-
ботника, очень многосложен, так что порядком приучиться
к нему — вещь очень долгая и трудная. Но обратимся к при-
меру, который дает нам Адам Смит — к булавочному производ-
ству. Один работник тянет проволоку, другой прямит ее, тре-
тий режет. Разве вы не видите, что операция каждого из них
может быть в совершенстве усвоена в очень короткое время?
191

Нельзя поручиться, чтобы самый способный человек в полгода
выучился сапожному ремеслу; но тянуть проволоку каждый в ы -
учится в пять минут — ведь вся мудрость только в том, чтобы
держаться обеими руками за клещи и тянуть их к себе. Или
мудренее того резать проволоку? Ведь ножницы сделаны так,
что куски нужной длины отмериваются сами собой, надобно
только одною рукою держать проволоку, а другой рукой под-
нимать и опускать ходящую половину ножниц. Это такие опе-
рации, о которых нельзя и говорить, чтобы они исполнялись
хорошо или худо, искусно или неискусно: нет человека, кото-
рый бы, — не говорим: не был в состоянии исполнить их в со-
вершенстве,— нет, этого мало, надобно сказать: который был
бы в состоянии исполнить их не в совершенстве. Понятие и с -
кусства нейдет к «им, как нейдет к уменью носить ложку в рот,
или пить, или дышать. Даже понятие обучения почти совер-
шенно нейдет к таким вещам: учиться тут нечему — слишком
просто. Или возьмем пример выделки игорных карт, представ-
ляемый Сэ. Если бы производство это не было доведено до в ы -
сокого разделения труда, нужно было бы очень долгое учение,
чтобы человек сумел порядочно выделать бумагу и нарисовать
на ней бубнового валета. Но теперь совсем не то: машина скла-
дывает листы и клеит их; вот один человек берет листы и о т -
носит на сушильню, другой приносит высохшие листы в мастер-
скую, третий берет принесенные листы и поочередно кладет их
на стол, четвертый водит по столу машину, которая сама режет
лист на ровные четырехугольники, пятый собирает эти четырех-
угольники и т. д. и т. д. Опять дело каждого упрощено до по-
следней крайности, так что человек, в первый раз пришедший на
карточную фабрику, через четверть часа сумеет отлично испол-
нить какую вам угодно из всех операций, производимых на ней.
Что ж из этого следует? Опять не следует ничего такого,
о чем даже стоило бы и рассуждать умным людям, потому что
вывод ясен без всяких рассуждений по чрезвычайной своей про-
стоте: при высоком разделении труда нет работнику никакого
затруднения поочередно переходить от одной операции к другой,
меняя их так, чтобы организм его поочередно работал всеми
частями, поочередно находился в разных положениях, чтобы раз-
нообразием сохранилось его здоровье. Если каждый день по
двенадцати часов в течение многих лет будет человек все р е -
зать проволоку, он непременно испортит здоровье; но пусть, в
эту неделю резав проволоку, он в следующую неделю тянет
ее, а на третью неделю пусть носит листы картона на сушильню
карточной фабрики и т. д. и т. д.; через два, через три месяца
не вредно будет ему возвратиться к резанию проволоки и опять
идти тем же кругом переменных работ, а пожалуй, и каким-ни-
будь другим кругом каких-нибудь других работ, потому что п о -
добных работ целые сотни может поочередно исправлять один
192

и тот же человек без всякой растраты времени и материала на
свое обучение им.
Этому разнообразию нимало не мешает самый принцип раз-
деления труда; напротив, он ведет к нему. Он должен выводить
человека из монотонности одного занятия в живую смену разно-
образных занятий, чего и требует гигиена.
Но совершенно иная вещь вопрос о том, не противно ли т а -
кому требованию гигиены экономическое устройство нынешних
фабрик? Просим читателя заметить, что мы говорим не о мате-
риальном устройстве, не о технической стороне производства, а
именно только об экономических отношениях, по которым оно
ведется. Очень может быть, что фабрикант не в силах допустить
такого непостоянства занятий у своих работников; очень может
быть, что ему необходимо, чтобы каждый работник постоянно
занимался одною известною операциею, что только при этом
условии возможно фабриканту сохранять правильность в своих
оборотах и порядок на своей фабрике. Это дело, которого здесь
мы еще не должны касаться: пока мы еще говорим только о за-
конах производства, а не о том, как устроены нынешние фаб-
рики; мы еще не знаем даже, что такое фабрикант. Пока мы
знаем только, что принцип разделения труда сам по себе очень
согласен с физиологическими потребностями человеческого ор-
ганизма, и можем только заключать из этого, что если бы наш-
лась в действительности какая-нибудь форма производства,
противная гигиеническим условиям, то вред человеческому здо-
ровью наносился бы собственно этою формою, а не принципом
разделения труда, только неудачным, односторонним его приме-
нением, а не сущностью его.
Несообразность гигиенических требований с условиями, нуж-
ными для ведения производства по известной форме экономи-
ческого устройства, — первая причина тому, что разделение
труда, само по себе легко становящееся источником здоровья,
оказывается вредным для него в известных обществах. Можно
указать еще другое обстоятельство, оказывающееся также вред-
ным для здоровья. Когда платье для всех членов семейства шили
женщины того же самого семейства, — жены для мужей, дочери
для отцов и каждая для себя, работа эта не вредила здоровью,
потому что каждая, занимаясь шитьем, занималась кроме того
множеством других дел, представлявших нужное для здоровья
разнообразие. Но вот введено в общество некоторое разделение
труда, образовались особенные профессии портных и швей, —
людей, которые одно только и делают, все шьют и шьют. Это
профессии нездоровые. Но зато вспомним, на высокую ли сте-
пень возведено в них разделение занятий? В них почти нет
машин, нет почти никаких даже простых орудий, кроме иглы
и наперстка. Все работники делают одно и то же, кроме одного
закройщика. Это простое сотрудничество, а не разделение заня-
193

тий. Тут нет никаких усовершенствованных процессов, — в м а -
стерской модного магазина платье изготовляется тою же самою
техникою, как изготовлялось чуть ли еще не в гомеровские вре-
мена. Но введите тут машины, усовершенствуйте процессы про-
изводства, и вы увидите, что с разделением занятий, с распаде-
нием одного неразрывного ряда операций, составляющего ныне
все шитье, на множество отдельных операций, явится и разно-
образие занятий. Из этого мы видим, что если какое-нибудь
производство само по себе нездорово, то причиной тут бывает
не разделение занятий, а именно недостаточное приложение
этого принципа к производству и что для поправления дела
нужно усилить в нем разделение занятий.
Впрочем, и тут корень нездоровых отношений лежит все в той
же причине, на которую указали мы прежде. Если, например,
портное ремесло нездорово и не допускает большого разделения
занятий, от которого могло бы сделаться здоровым, то разве н е -
возможно было бы портному отдыхать от своего занятия, п о -
правлять его односторонность другими занятиями, не требую-
щими никакого особенного обучения? Почему он не мог бы,
занимаясь шитьем платья два дня в неделю, в остальные дни к о -
пать землю, молотить хлеб, рубить дрова и так далее? Это н е -
возможно для него не по сущности дела, а также по несоответ-
ствию известных экономических форм с условиями гигиены. Та-
ким образом все сводится к одной коренной причине.
Ею же надобно главным образом объяснять и очень малое
разделение занятий в земледельческом труде, которое напрасно
объясняет Милль только из поочередности разных операций
земледельческого процесса. Кроме нескольких недель в году, у
земледельческого работника всегда нашлось бы время заняться
еще чем-нибудь другим. Зато в немногие недели, когда землепа-
шец вполне занят своим трудом, хозяйству было бы выгодно
иметь вдвое больше рабочих рук, чем оно имеет. Поэтому посе-
лянин, занимающийся собственно земледелием, мог бы уделять
много времени на фабричные занятия, а фабричные работники
сильно помогать земледелию в недолгие периоды пашни и уборки
хлеба. Надобно ли говорить, что такой периодический прилив
и отлив рабочих сил то от земледелия к другим занятиям, то
от других занятий к земледелию, очень выгоден для увеличе-
ния производства? Но он существует теперь, при нынешних эко-
номических формах, только в местностях, где еще почти нет и
первых зачатков промышленных усовершенствований: в России,
у южных славян, в отсталых провинциях Франции, в отсталых
частях Германии. Где промышленная деятельность сильно раз-
вита, там установились твердые профессии, не допускающие п е -
реходов одного и того же работника от фабричной промышлен-
ности к земледелию и наоборот. При нынешних экономических
формах фабрикант непременно должен вести свои обороты круг-
194

лый год в одном размере: летом он должен иметь столько же
работников, как зимою, иначе он будет подорван фабрикантами,
ведущими ровный оборот работы во весь год. Другая, еще важ-
нейшая причина слабого разделения занятий в земледелии за-
ключается в самой многосложности земледельческого процесса.
О ней мы скажем, когда будем рассматривать Мальтусову тео-
рему и в примечаниях на следующую главу *.
Мы видели, что сам принцип разделения занятий носит в себе
тенденцию к сочетанию разнообразных занятий в деятельности
одного работника: он ведет к этому, упрощая операции до того,
что исчезают все невыгоды и растраты, которыми задерживается
сочетание разных занятий в круге работ одного лица при недо-
статочном развитии разделения занятий. Сбережение и укрепле-
ние здоровья в работнике, производимое разнообразием заня-
* Причины, дающие производству при сильном разделении занятий не-
измеримое преимущество над производством без высокого разделения заня-
тий, нимало не мешают одному и тому же работнику поочередно переходить
от одной из упрощенных операций усовершенствованного производства к дру-
гой — это, по нашему мнению, ясно и без подробного объяснения о том, что
ни одна из выгод высокого разделения занятий не утрачивается, ни одна из
невыгод нераздельности занятий не возвращается поочередным переходом
одного работника по разным упрощенным операциям одного или даже не-
скольких производств. Однакоже, на всякий случай сделаем здесь пересмотр
§ 5-го, содержащего исчисление всех обстоятельств, относящихся к выгодам
разделения занятий.
«Увеличение ловкости в работнике, быстроты в его работе». Так, но у
человека всегда есть сила в нескольких даже чрезвычайно многосложных
операциях достигнуть высочайшего совершенства, высочайшей ловкости и бы-
строты, к каким способен его организм. Ньютон бегло говорил по-латине,
Лист хорошо танцовал; может ли человек в здравом уме сказать: «если бы
Ньютон не тратил часть своего времени на изучение латинского языка, он
достиг бы больших успехов в математике», — слава богу, и так он, кажется,
достиг в ней порядочного успеха, — «если бы Лист не тратил время на танцы,
он лучше играл бы на фортепьяно», — кажется, он и так играл недурно. Если
бы Лист не занимался ничем, кроме фортепьяно, Ньютон ничем, кроме ма-
тематики, у них, по всей вероятности, просто даром пропала бы и та часть
времени, и та часть способностей, которая нашла себе употребление в изу-
чении танцев и латинского языка. Мы взяли в пример математику и игру на
фортепьяно, латинский язык и танцы — такие занятия что на достижение со-
вершенства в каждом из них мало всей человеческой жизни (ведь если бы
Тальйони сохраняла молодость, стройность и гибкость до 100 лет, она с каж-
дым годом все выучивалась бы танцовать лучше прежнего),—и видим, однако-
же, что даже в таких занятиях человек достигает всей высоты, к какой спо-
собен, хотя занимается не одним только из них, а несколькими. После этого
не будет ли совершенной пошлостью сказать, что будет мешать достижению
ловкости в занятиях, совершенство в которых достигается очень быстро, если
работник станет заниматься не одним из них, а несколькими? Неужели в ы -
учиться бегло писать по-латине и сделаться хорошим математиком одному ч е -
ловеку легче, чем, например, выучиться резать проволоку для булавок и но-
сить карточный картон на сушильню? Дело в том, что, о чем бы мы ни рас-
суждали, не мешает иметь хоть каплю здравого смысла. Слишком многие
экономисты смитовской школы, к сожалению, не находят в этом нужды,
утрируя мысли Смита. Здравый смысл говорит, что всему есть своя граница:
было бы невыгодно человеку слишком разбрасываться на слишком много
195

тий, составляет громадный выигрыш для производства. Столь
же важна другая выгода такой формы деятельности работника.
При разнообразии занятий он будет иметь более широкую со-
образительность, умственные силы его будут развиваться от
работы, а не тупеть, как тупеют при ограничении всей деятель-
ности его одною упрощенною до машинальности операциею. По-
думаем только, может ли быть какое-нибудь сравнение, по изо-
билию материалов для умственного развития, по богатству про-
мышленной опытности, по догадливости между работником, к о -
торый бывал и на полевой работе, и на ткацких фабриках и на
постройках, и в ремеслах, и между таким работником, который
всю жизнь просидел у одного колеса одной машины на одной
фабрике? Тут разница такая же, как между человеком, изъез-
дившим вдоль и поперек Россию, и другим, который носа не вы-
занятий (Меццофанти, ставивший амбицию в том, чтобы выучиться писать на
шестидесяти языках, на всех шестидесяти писал очень плохо; но несколькими
языками владеть очень хорошо может выучиться каждый, кто захочет);
но точно так же вредно для успеха самого дела, если человек уже слишком
сузит круг своих занятий (человек, вовсе не знающий иностранных языков,
не может хорошенько понимать грамматических правил и своего родного
языка и почти никогда не умеет порядочно писать на нем). Слушая утри-
ровку, до какой возводят требования специализма в рабо 7т3нике тупые повто-
рители Смита, невольно вспоминаешь афоризм Пруткова: «Специалист по-
добен флюсу: полнота его односторонняя». Разнообразие занятий развивает
сообразительность, а при сообразительности всякое дело идет лучше, чем
без нее.
«При обучении тратится некоторое количество материала и времени». Мы
уже говорили, что нужно пятнадцать минут времени на обучение какой-нибудь
отдельной операции в производствах, достигших высокого разделения заня-
тий, а материала тратится тут на грош. Ведь надобно помнить, о чем идет
дело. Не о том, чтобы портной был вместе и сапожником, а лишь о том,
чтобы не всю свою жизнь проводил фабричный работник в верчении одного
колеса. Если от разнообразия занятий продлится хотя на один день жизнь
работника или хотя одним днем болезни будет меньше в его жизни, экономи-
ческий выигрыш будет несравненно значительнее всей растраты времени и
материала на его обучение нескольким операциям, достаточно разнообразным
для отвращения вредных последствий, какими ныне отражается разделение
занятий на организме работника.
«Обучение пойдет скорее, если ученик не развлекается от обучения
одному делу обучением другому». Так, только опять с прежним прибавлением:
всему есть граница. Развлечение внимания вредно, но еще вреднее, когда вни-
мание тупеет от монотонности. Если бы нас, образованных людей, не учили
одновременно нескольким разным наукам и искусствам, а учили бы, чтобы не
развлекать внимание, в нынешнем году одной только математике и больше
ничему, в следующем году одной только грамматике и больше ничему, конечно,
мы еще хуже нынешнего знали бы то, чему нас хоть как-нибудь выучили;
а если бы кого-нибудь из нас вздумали все учебное время продовольствовать
одной грамматикою, изгнав из нашего курса все другие науки, этот несчастный
ученик, вероятно, не сделался бы ничем, кроме как олухом.
«При переходе от занятия к занятию теряется время». Надлежащие гра-
ницы этому соображению удовлетворительно определены у Милля; не мешает,
впрочем, точнее определить, о чем идет речь. Если человек, две минуты прора-
ботав долотом, должен следующие две минуты работать топорам, потом вслед
за тем переходить на две минуты к работе рубанком,—-разумеется, времени
196

совывал за шлагбаум своего уездного города. А мы отчасти уже
видели, еще яснее увидим впоследствии, что решительно ни один
из элементов успешности производства не имеет такого громад-
ного значения, как степень умственного развития в работнике.
Климат, почва, запасы капитала, самая крепость физических
сил — все это ничтожно по сравнению с развитием мысли. Из
этого развития все возникает, все достигает только той вели-
чины, какая сообразна с ним, все поддерживается только им.
Потому важнейшим препятствием к развитию производства н а -
добно считать те формы, которые неблагоприятны умственному
развитию работника. Впоследствии мы займемся разбором того,
какие формы экономического устройства благоприятны, какие
неблагоприятны развитию этого важнейшего элемента успеш-
у него пропадет бездна. Вот именно в том и состоит одна из важных выгод
разделения занятий, что оно устраняет эту ежеминутную суетню над новыми
приемами и орудиями. Но ведь для здоровья нужно вовсе не то. Долее не-
скольких часов человек не может работать без отдыха, довольно продолжи-
тельного: вероятно, не противно экономии труда, если работник два или три
раза в день подкрепляет свои силы едой. Какая же будет трата времени,
какое охлаждение в энергии труда, если он, занявшись до завтрака одним
делом, займется после завтрака до обеда другим, а после обеда третьим? Пе-
ременять в день два-три занятия, — это, напротив будет выгодно для ус-
пешности каждого из них, а больше того перемен и не требуется.
«Сосредоточившись на одном занятии, человек скорее придумывает усо-
вершенствования в нем». Милль недурно ставит границы и этому, но следует
прибавить: а выгодно ли для придумывания усовершенствований, когда рутин-
ность монотонной машинальности доводит работника до отупения? Притом же,
если есть шанс для изобретений в постоянстве занятия, то еще гораздо боль-
ший шанс дается свежестью, самостоятельностью мыслей при занятии делом,
еще не вошедшим в рутину. Большая часть изобретений были сделаны не
специалистами. Сам основатель политической экономии, Адам Смит, по обя-
занности занимался нравственной философией, а не чем-нибудь вроде поли-
тической экономии, когда открыл принципы экономической науки.
«При разделении занятий выгоднее распределяются работы по степени
сил каждого работника». Совершенная правда, но требование, которое мы
выставляем, нимало не касается этой выгоды. Пусть человек, крепкий физи-
ческими силами, переходит по разным занятиям, которых не может исполнять
ребенок, — так и следует.
«При разделении занятий извлекается наибольшая выгода из орудий: они
не лежат праздно». Опять совершенная правда, которая опять нимало не н а -
рушается нашим требованием. До обеда Петр тянет на булавочной фабрике
клещами проволоку, а Иван режет ее ножницами; после обеда за ножницы
берется Петр, а за клещи Иван, — клещи и ножницы все равно целый день
в деле.
Все эти соображения так ясны сами собой, что решительно не стоило бы
тратить на них бумагу; но что вы прикажете делать с отупевшими (от моно-
тонной рутинности слишком узкого круга занятий) педантами, какими укра-
шается ныне смитовская школа? Бедный Адам Смит, за что он, человек ум-
ный, подвергся несчастию носить имя учителя в устах нынешних французских
экономистов? Они говорят такие вещи, что понадобится нам в какой-нибудь
из следующих частей труда объяснять, что пища производится для еды,
а ложка служит орудием при процессе еды. Попробуйте оставить без дока-
зательств такие новые истины, и сотни голосов закричат: «какие неоснова-
тельные парадоксы! какое незнание первых оснований нашей науки!»
197

ности труда. Теперь мы обратим внимание еще на одно обстоя-
тельство.
Степень, до которой может быть доводимо разделение за-
нятий в данное время, в данном месте, определяется размером
рынка для сбыта производимых товаров. Это совершенная
правда; но должно прибавить, что размер рынка, потребный
для известной высоты в разделении занятий, бывает различен
при разных формах производства. Для ясности мы предполо-
жим такой случай. Пусть для наибольшего разделения занятий,
то есть для успешнейшего производства, нужен ткацкой фабрике
размер, при котором требуется 100 работников. Положим, что
в данном обществе, в данное время, развилась такая форма
производства, при которой ткач шелковой материи не может уже
заниматься ничем кроме этой отрасли дела, ткач бумажных м а -
терий также. Ясно, что нужны будут две особые фабрики, одна
для бумажных, другая для шелковых материй, и нужен такой
размер рынка, который потреблял бы полное годичное произ-
водство товаров той и другой фабрики. Но пусть размер рынка
будет вдвое меньше, — тогда при форме производства, не до-
пускающей разнообразия занятий, невозможно существовать
двум этим фабрикам, имея по 100 работников; каждая из них не
может иметь более пятидесяти работников, то есть принуждена
будет остановиться на гораздо менее высокой степени разделе-
ния занятий, иначе сказать, должна вести свое производство го-
раздо менее усовершенствованным и успешным процессом. Но
предположим, что была бы принята в этом обществе другая
форма производства, допускающая поочередный переход одного
работника по разным занятиям; тогда было бы очень удобно
быть одной фабрике, которая половину года ткала бы при труде
100 работников бумажные материи, а другую половину года в
таком же размере шелковые материи. Правда, обращение фаб-
рики от выделки бумажных тканей на выделку шелковых и н а -
оборот, каждый раз требовало бы некоторого расхода; но этот
расход совершенно ничтожен по сравнению с выгодой, получае-
мой от большого развития труда. Здание фабрики не требует
для такого перехода никаких переделок, паровые машины также
не требуют, большая часть ткацких механизмов и других рабо-
чих орудий также одинаково годится для обоих производств;
орудия, которых нужен будет двойной комплект, имеют цен-
ность совершенно незначительную с этими огромными ценно-
стями, расход на подстановку одного комплекта этих орудий на
место другого при перемене производства также будет совер-
шенно ничтожен по сравнению с огромными расходами на по-
лугодичное содержание фабрики. Эти ничтожные прибавки, р е -
шительно незаметные в общей сумме расходов, дают возмож-
ность сделать то колоссальное сбережение в основном капитале,
какое происходит от заменения двух фабрик одною, и доставить
198

производству те громадные выгоды, какие получаются от вдвое
большего разделения занятий, то есть от усовершенствования
процессов производства вдвое больше прежнего.
Эта гипотеза показывает нам еще новую сторону выгодности
форм благоприятных и невыгодности форм неблагоприятных
сочетанию разнообразных занятий в деятельности одного работ-
ника. Мало того, что разнообразие занятий заменяет хилого
работника здоровым, тупого сообразительным: оно дает также
возможность при каждом данном размере рынка доводить раз-
деление занятий, то есть совершенствование производительных
процессов, до степени гораздо высшей, чем какая возможна без
поочередного занятия одного и того же работника разными опе-
рациями.

Глава IX
Производство в большом и производство в малом размере
1. Из важности сочетания труда явно следует вывод, что есть много
случаев, в которых производство совершается гораздо успешнее, когда в е -
дется в большом размере. Если достижение наибольшей успешности труда
зависит от сочетания многих работников, хотя бы только по способу про-
стого сотрудничества, то размер предприятия должен быть таков, чтобы
соединилось в нем много работников, а размер капитала таков, чтобы он
мог содержать много работников. Еще нужнее это, когда характером заня-
тия допускается, а размером возможного сбыта вызывается значительное
разделение труда. Чем обширнее предприятие, тем дальше может быть
проведено разделение труда. Вот одна из главных причин развития боль-
ших фабрик. Если дальнейшее расширение операций даже и не поведет к
большему разделению работ, то будет большая экономия от расширения
операций до такого размера, чтобы вполне занят был своим особенным де-
лом каждый человек, которому выгодно будет назначить это дело. Беббедж
прекрасно разъясняет это (стр. 214 и след.):
«Если машины работают без перерыва круглые сутки (а такой способ
работы их единственный экономичный способ, как само собой видно), не-
обходимо кому-нибудь заниматься тем, чтобы впускать работников, прихо-
дящих на смену других. А отдых этого привратника или другого прислуж-
ника одинаково нарушается, одного ли человека или двадцать человек
впускает он. Также необходимо бывает по временам поправлять действие
машины или чинить ее; а это гораздо лучше будет исполняться работником,
привыкшим делать машины, чем работником, употребляющим машину. Да-
лее: прочность машины и исправность ее в работе очень много зависит от
того, чтобы поправлять каждое ослабление, каждый недостаток в ее частях,
при первом же его появлении; потому безотлагательное наблюдение маши-
ниста, находящегося при самой фабрике, значительно уменьшит трату,
происходящую от порчи машин. Но если фабрика имеет всего один станок,
содержать машиниста было бы слишком дорого. Из этого происходит дру-
гая причина, ведущая к расширению объема фабрики: фабрика должна
состоять из такого числа машин, которое занимало бы все время работ-
ника, смотрящего за их исправностью; а если число машин будет больше
этого, тот же расчет показывает надобность удвоить или утроить их число,
чтобы, они вполне занимали время двух или трех машинистов.
«Когда часть труда работника состоит в простом напряжении физиче-
ской силы, например, в тканье и многих других фабрикациях, то фабрикант
скоро заметит, что если эта часть труда будет исполняться паровой маши-
ной, один человек, на его, например, ткацкой фабрике, будет управлять
вдруг двумя или больше станками. А мы уж предположили, что при фаб-
200

рике есть машинист или несколько машинистов; потому число станков
легко сделать такое, чтобы время этих машинистов было вполне занято
присмотром за ними и за паровою машиною.
«По дальнейшему приложению тех же расчетов, фабрика постепенно так
расширяется, что расход на ее освещение по ночам доходит до значительной
суммы. А при ней уже есть люди, не спящие всю ночь и могущие посто-
янно присматривать за освещением; есть также машинисты, могущие
устраивать и чинить всякие механизмы; потому прибавление аппарата на
выделку газа для освещения фабрики ведет к новому ее расширению, а с
тем вместе уменьшает стоимость производства, сокращая расходы на осве-
щение и риск несчастных случаев от огня.
«Гораздо раньше, чем фабрика достигнет такого размера, будет уже
найдено необходимым учредить счетное отделение с особыми людьми, в ы -
дающими жалованье рабочим и смотрящими, чтобы они являлись на ра-
боту в положенное время. Это отделение должно быть в связи с агентами,
закупающими материалы, и с агентами, продающими изготовленный про-
дукт». Для этих агентов и бухгалтеров немногим больше времени и труда
понадобится на то, чтобы выдавать жалованье большому числу рабочих и
вести счеты по большим сделкам, чем выдавать жалованье небольшому чи-
слу рабочих и вести счеты по мелким оборотам. Если оборот удвоивается,
то, вероятно, будет надобность лишь несколько увеличить, но не удвоить
число агентов по покупке и продаже, бухгалтеров и кассиров. Каждое расши-
рение дела дает возможность вести его с пропорционально меньшим количе-
ством труда.
Издержки дела далеко не возрастают пропорционально размеру дела—
это общее правило. Возьмем в пример ряд операций, которые мы привыкли
видеть исполняемыми одним большим заведением, почтовым ведомством.
Предположим, что, например, хотя одна только лондонская городская почта
не централизована в одном заведении, а разделена между пятью или ш е -
стью соперничествующими компаниями. Каждая из них была бы принуж-
дена иметь заведение почти столь же обширное, как то, которое достаточно
теперь для целого дела. Каждая должна была бы устроить прием и раз-
дачу писем во всех частях города, посылать почтальонов в каждую улицу,
почти в каждый дом, по стольку же раз в день, как ныне посылает поч-
тамт, — иначе дело велось бы хуже, чем теперь. Каждая компания должна
была бы в каждом квартале иметь контору со всеми вспомогательными
учреждениями для сбора писем из разных контор и распределения их по
кварталам на раздачу. Я уже не говорю о том, что понадобилось бы го-
раздо большее число высших служащих для надзора за подчиненными, что
потребовалось бы больше расходов на жалованье этим доверенным лицам, и
по их многочисленности, вероятно, даже пришлось бы часто быть менее раз-
борчивым при назначении на эти места, брать на них людей, неспособных
исполнять свою обязанность.
При свободной конкуренции есть безошибочный признак, по которому
бывает видно, в каждом данном случае, перевешивается или нет выгодами,
происходящими от ведения дела в большом размере, выгода большей забот-
ливости и большей внимательности к маленьким прибылям и потерям,
обыкновенно встречаемая в заведениях небольшого размера. Когда в одной
и той же отрасли производства есть и большие и малые заведения, те из
них, которые при существующих обстоятельствах ведут дело выгоднее, бу-
дут иметь возможность подорвать другие большею дешевизною. Возмож-
ность постоянно продавать по более дешевой цене, вообще говоря, дается
только большею успешностью труда. А большая успешность труда, происходя
от большего разделения занятий или от их классификации, ведущей к луч-
шей экономии искусства, всегда ведет не только к получению равного про-
дукта от меньшего количества труда, но и к получению большего продукта
от равного количества труда: она увеличивает не только прибыль, но и в а -
ловой продукт промысла. Если прибавка в количестве какого-нибудь товара
не нужна и потому часть работников лишается своего занятия, то капитал,
201

содержавший и занимавший их, также освобождается, и общая сумма про-
дуктов страны увеличивается через какое-нибудь новое приложение их
труда.
Другая причина появления больших фабрик — ведение процессов, тре-
бующих дорогих механизмов. Дорогой механизм предполагает большой к а -
питал и устраивается не иначе, как только с намерением производить и
продавать все то количество товара, какое может вырабатываться полною
силою механизма. По этим двум обстоятельствам, где употребляется доро-
гой механизм, там неизбежна система производства в большом размере. Но
возможность продавать дешевле тут не служит таким безошибочным при-
знаком полезного влияния на общее производство страны, как служит в
первом случае. Возможность понижения цены зависит не от абсолютного уве-
личения продукта, а от того, что увеличилась его пропорция сравнительно
с издержками; в одной из предыдущих глав (глава VI) мы показали, что
это может быть совместно даже с уменьшением годичного валового про-
дукта. Через принятие машины оборотный капитал, который постоянно по-
треблялся и воспроизводился, обращается в оборотный капитал, требую-
щий лишь небольшого ежегодного расхода для своего поддержания, и го-
раздо меньший продукт будет достаточен для покрытия этого расхода и
возвращения остального оборотного капитала производителю. Потому м а -
шина очень может быть выгодна фабриканту и давать ему возможность
подорвать дешевизною своих соперников, хотя бы ее действием производ-
ство страны не увеличивалось, а уменьшалось. Правда, товар будет прода-
ваться дешевле, и этого одного товара будет, вероятно, продаваться не
меньше, а больше прежнего, потому что потеря общества упала на работни-
ков, а они в большей части фабрикаций или не главные потребители, или
вовсе не потребители. Но если эта отдельная отрасль промышленности мо-
жет расшириться, ее расширение произойдет через пополнение ее уменьшив-
шегося оборотного капитала из общего оборотного капитала страны; и если
работники в этой отрасли промышленности избежали потери занятия, то
избежали лишь тем, что потеря разложилась на массу остального рабочего
сословия. Если некоторые из рабочего сословия доведены этим до состоя-
ния непроизводительных работников, содержимых добровольною или обяза-
тельною благотворительностью, общий продукт страны подвергнется по-
стоянному уменьшению, пропорционально их числу, до той поры, пока по-
стоянный прогресс накопления покроет эту убыль. Но если положение р а -
бочего класса дает ему возможность выдержать временное понижение рабо-
чей платы и оставшиеся лишними работники найдут себе место в других
отраслях производства, то их труд останется производительным, а убыль в
общем продукте страны вознаградится, хотя не вознаградится убыток р а -
ботников. Я повторил здесь эти понятия, уже изложенные мною прежде,
чтоб сильнее помнилась мысль, что если известный способ производства
дает возможность дешевле продавать известный товар, из этого еще не
следует непременно, что он увеличивает производительность всей суммы
труда в обществе. Второе последствие бывает обыкновенно соединено с
первым, но не соединено с ним непременно всегда. Однакож, есть причины
думать, что эти исключительные случаи более представляются теоретиче-
ски возможными, чем бывают частыми в действительности; причины эти я
отчасти уже изложил и не буду повторять их здесь; не буду и заранее
указывать других, которые будут полнее изложены впоследствии.
В сбережении труда, происходящем от замены производства в малом
размере производством в большом размере, значительную часть составляет
сбережение труда самих капиталистов. Если сто производителей с неболь-
шими капиталами отдельно ведут одинаковое дело, наблюдение за каждым
предприятием, вероятно, займет все внимание лица, ведущего это предприя-
тие или по крайней мере займет его настолько, что не оставит ему вре-
мени или свободы в мыслях, чтобы заняться еще чем-нибудь другим. А
между тем один фабрикант, владеющий капиталом, равным сумме всех их
капиталов, может, при содействии десяти или двенадцати помощников, ве-
202

сти обороты на всю сумму их оборотов и иметь еще свободное время для
других дел. Правда, малый капиталист с управлением делами обыкновенно
соединяет известную долю исполнительного труда, которую большой капи-
талист предоставляет своим подчиненным. Мелкий фермер сам пашет, мел-
кий торговец сам бывает сидельцем в своей лавке, мелкий хозяин ткацкой
мастерской сам работает за станком. Но именно это соединение занятий
очень часто бывает неэкономично. Хозяин предприятия или тратит на ру-
тинную подробность качества, пригодные для общего управления, или, если
способен только на эту подробность, дурно ведет общее управление. Впро-
чем, я должен заметить, что не придаю этому сбережению труда той важ-
ности, какая часто ему приписывается. На надзор за многими мелкими
предприятиями тратится гораздо больше труда, чем на надзор за одним
большим предприятием, это бесспорно. Но мелкие производители обыкно-
венно имеют полное вознаграждение за этот труд в сознании того, что они
сами себе господа, а не служители какого-нибудь хозяина. Можно сказать,
что если они ценят эту независимость, они будут согласны платиться за
нее и продавать товар по уменьшенной цене, производимой соперничеством
большого торговца или фабриканта. Но им нельзя постоянно делать этого
и иметь прибыль, достаточную для жизни. Потому они постепенно исче-
зают из общества. Потребив свой маленький капитал на продление безу-
спешной борьбы, они или ниспадают в положение наемных работников,
или становятся нуждающимися в постороннем пособии.
2. Производство в большом размере сильно развивается введением в
практику способа составлять большой капитал из соединения многих мел-
ких взносов, иначе сказать, образованием акционерных компаний. Выгоды
акционерного принципа многочисленны и важны.
Во-первых, многие предприятия требуют капитала в размере, превышаю-
щем средства богатейшего отдельного лица или сотоварищества на паях.
Никакой отдельный капиталист не мог бы сделать железной дороги от Лон-
дона до Ливерпуля; едва ли даже мог бы он исполнять перевозку по ней,
когда она уже сделана. Правительство могло бы сделать ее и возить по ней;
и в странах, где сочетание сил еще находится на низших степенях развития,
от одного правительства можно ждать работ, требующих большого соеди-
нения средств, потому что оно может получать эти средства принудитель-
ным путем, через налоги, и уже привыкло к ведению больших операций. Но
по причинам, которые довольно хорошо известны и о которых мы впослед-
ствии будем говорить подробно, правительственное ведение промышленных
операций вообще бывает одним из самых невыгодных путей, если только
возможен какой-нибудь другой путь.
Далее есть такие предприятия, о которых нельзя сказать, чтобы от-
дельное лицо совершенно не могло вести их, но которых не может оно ве-
сти в том размере и с тем постоянством, какие все больше и больше тре-
буются надобностями развивающегося общества. Отдельные лица очень мо-
гут отправлять корабли из Англии в какую бы то ни было часть света,
перевозить туда пассажиров и письма; это производилось задолго до вся-
кой мысли о составлении акционерных компаний для такого дела. Но при
увеличении населения, деловых сношений и средств уплаты публика не хо-
чет довольствоваться случайными возможностями сообщений, а хочет быть
уверена, что регулярно будут отправляться корабли, — в иные места каж-
дый день или даже два раза каждый день, в другие еженедельно, в третьи
правильно плавать большие пароходы очень дорогой постройки два раза
в месяц по определенным дням; очевидно, что для доставления ей этой
уверенности в точном содержании такого круга дорогих операций нужен го-
раздо многочисленнейший состав надежных подчиненных, чем каким может
располагать отдельный капиталист. Есть еще другие случаи, в которых дело
могло бы очень хорошо быть ведено вовсе небольшими или не очень боль-
шими капиталами, но в которых составление большого капитала необходимо
или полезно для обеспечения публики в исполнении денежных обязательств.
Особенно нужно это, когда сущность дела требует, чтобы находилось очень
203

много людей, желающих вверять свои деньги известному предприятию, как,
например, в банковых и страховых предприятиях, — для тех и других чрез-
вычайно удобен принцип акционерных компаний. Примером безрассудства
правителей служит то, что до недавнего времени в Англии было запрещено
приложение принципа акционерных компаний, как общего основания, к
этим обоим разрядам предприятий: составление акционерных компаний для
банковых операций было запрещено вовсе, а составлять страховые общества
было запрещено по морскому застрахованию. Целью этого было доставить
выгодную монополию некоторым учреждениям, получившим исключительное
право существования, — Английскому банку, Лондонскому страховому обще-
ству и Королевскому биржевому (Royal Exchange) страховому обществу.
Вот некоторые из преимуществ акционерных компаний над предприя-
тиями отдельных людей. Но взглянув на другую сторону вопроса, мы най-
дем, что эти предприятия также имеют очень большие преимущества над
акционерными компаниями. Главное из них то, что в частных предприятиях
распорядители гораздо больше заинтересованы в успехе дела.
Управление в акционерных ассоциациях почти все ведется через наем-
ных служащих. Даже совет или комитет директоров, который считается
главным распорядителем дела и который действительно назначает и сме-
няет распорядителей, заинтересован денежною выгодою в хорошем ведении
дела только пропорционально числу акций, лично принадлежащих директо-
рам, а эти акции всегда составляют лишь очень небольшую долю капитала
компании и обыкновенно лишь небольшую долю имущества самих дирек-
торов. Время, посвящаемое ими на управление компаниею, уделяется от
множества других занятий, столь же важных или более важных для их лич-
ной выгоды, и акционерное предприятие составляет главное занятие лишь
для людей, нанятых вести его. Но опыт и поговорки, выражающие резуль-
тат народного опыта, свидетельствуют, что наемные служащие ведут дело
гораздо хуже людей, лично заинтересованных в деле, и что за наемными
служащими необходимо наблюдать «хозяйскому глазу».
Для успешного ведения промышленного предприятия нужны два совер-
шенно разные качества: верность и усердие. Верность наемных распоряди-
телей акционерная компания может обеспечить себе. Если труд их может
быть подведен под определенные правила, нарушение этих правил будет та-
кою вещью, в которой для совести нелегко будет обманывать себя и ответ-
ственность за которую может состоять в потере должности. Но успешное в е -
дение большого предприятия требует кроме того сотни других вещей, ко-
торых нельзя определить вперед, обратить в точные и положительные обя-
зательства. Первое и главнейшее условие здесь то, чтобы мысль распоряди-
теля была постоянно занята делом, постоянно работала над соображениями,
как бы получить больше выгод или сберечь расходы. Такой сильной заин-
тересованности в деле редко можно ожидать в людях, которые ведут дело,
как наемные служащие, не в свою, а в чужую выгоду. Опыт человеческих
дел не дозволяет сомневаться в таком выводе. Все, употреблявшие наемный
труд, достаточно испытали, что наемные служащие стараются дать как
можно меньше труда за получаемую плату, лишь бы не доводить хозяина
до отказа в работе. Все замечают, что интересы хозяина пренебрегаются
домашними служителями, если не охраняются каким-нибудь положительным
правилом и если продолжительная служба на одном месте и взаимные
услуги не произвели в служителе личной привязанности или чувства общно-
сти его интересов с хозяйскими.
Другая невыгода акционерных компаний, до некоторой степени принад-
лежащая всем предприятиям обширного размера, — пренебрежение к ма-
леньким выгодам и сбережениям. При распоряжении большим капиталом и
большими оборотами легко является привычка считать мелкие суммы почти
за ничто, особенно когда у распорядителей нет большого личного интереса
в деле: эти суммы не считаются стоящими хлопот, которых потребовала бы
заботливость о них, и репутация щедрости, благородства дешево покупается
небрежностью к этим мелким расчетам. Но мелкие выгоды и мелкие из-
204

держки, беспрестанно повторяясь, возвышаются до больших выгод и потерь.
Большой капиталист часто имеет столько сообразительности, что практиче-
ски замечает это и устраивает свои дела по такой системе, которая пред-
отвращает обычные в больших предприятиях растраты, если он довольно вни-
мательно смотрит за ее исполнением. Но распорядители акционерного пред-
приятия редко посвящают себя делу с такою внимательностью, чтобы н а -
блюдать за соблюдением истинно-экономной системы во всех подробностях,
если даже и введена она.
По этим соображениям Адам Смит пришел к тому, что поставил об-
щим принципом, будто бы акционерные компании никак не могут дер-
жаться без исключительных привилегий ни в каких предприятиях, кроме
тех, которые могут быть в значительной степени подводимы под определен-
ные правила, как, например, банки, страхование и некоторые другие. Но это
одно из тех преувеличений истинного принципа, которые часто встречаются
у Адама Смита. В его время, за исключением тех отраслей дел, о которых
он упоминал, встречалось мало акционерных компаний, без монополии
пользовавшихся постоянным успехом. Но после него явилось много таких
компаний, а впоследствии без сомнения будет их еще больше, благодаря
непрерывному развитию наклонности к торговому товариществу и умения
устраивать его. Адам Смит слишком исключительно обратил внимание на
большую степень энергии и неусыпной внимательности, вносимой распоря-
дителем в такое дело, где весь капитал и вся выгода принадлежат распоря-
дителю, и опустил из виду разные обстоятельства, имеющие противополож-
ное влияние, — обстоятельства, которыми значительно вознаграждается
даже это важное преимущество.
Из обстоятельств, клонящихся в выгоду акционерных компаний, к чи-
слу важнейших принадлежит большая умственная и практическая способ-
ность их распорядителей. Личный интерес, конечно, служит некоторым руча-
тельством за усердие; но само усердие приносит мало пользы, если принад-
лежит человеку без хороших умственных способностей, — а это по необхо-
димости должно так быть в большей части предприятий, управляемых ли-
цами, наиболее заинтересованными в них. Когда предприятие обширно и
может давать вознаграждение, достаточное для привлечения к нему канди-
датов, возвышающихся над общим уровнем, то для общего управления и
для всех второстепенных обязанностей специального рода можно бывает
выбирать людей с такими знаниями и умственным развитием, что эти пре-
имущества с излишком будут вознаграждать меньшую степень их заинтере-
сованности в результате предприятия. Благодаря своей большей проница-
тельности, они, посвящая делу даже только часть своих мыслей, могут за-
мечать выгоды, которые не будут никак замечены людьми посредственных
способностей даже при полном напряжении внимания; а превосходство зна-
ний, обычная верность взгляда и суждения предохраняют их от ошибок,
боязнь которых удержала бы других рисковать своими интересами через от-
ступление от обыкновенной рутины.
Далее надобно заметить, что при акционерных предприятиях нет необ-
ходимости выдавать служащим в главных или подчиненных должностях все
вознаграждение в виде определенного жалованья. Есть способы более или
менее тесно сочетать выгоду служащих с денежным успехом предприятия.
Между ведением дела вполне на свой счет и трудом за неизменную поден-
ную, понедельную или годичную плату есть длинный ряд средних положе-
ний. Даже в обыкновенной черной работе есть поштучная плата, возна-
граждение по количеству исполненной работы; большая успешность такой
работы очень известна, так что расчетливые хозяева всегда употребляют
ее, если только возможно делить работу на определенные части без необ-
ходимости в слишком хлопотливом надзоре для предотвращения небреж-
ной выделки. По отношению к распорядителям акционерных предприятий
и к надсмотрщикам во многих частных предприятиях довольно сильно рас-
пространен обычай связывать их денежный интерес с интересом хозяев, да-
вая им часть вознаграждения в форме процентов с прибыли. Личный инте-
205

pec в деле, возбуждаемый через это в наемных служащих, далеко не так
силен, как интерес лица, которому принадлежит капитал: но все-таки он
так силен, что служит очень значительным побуждением к усердию и за-
ботливости; и в соединении с умственным превосходством он часто дает
наемному управлению успешность гораздо высшую той, какую может при-
дать своим делам большинство хозяев личным управлением. Обширнейшее
развитие, к какому способен этот принцип вознаграждения, имеет большую
важность и в экономическом и в социальном отношении; мы подробнее
займемся им в одной из дальнейших частей нашего исследования.
Я уже замечал, говоря вообще о предприятиях обширного размера по
сравнению с малыми предприятиями, что при свободе соперничества ре-
зультаты его показывают, какой род предприятий выгоднее в данном слу-
чае; то же самое надобно сказать об акционерных предприятиях по сравне-
нию с индивидуальными: те из них, которые ведут дело успешнее и эко-
номнее, всегда, наконец, успеют подорвать дешевизною предприятия дру-
гого рода.
3. Возможность замены производства в малом размере производством
в большом размере, разумеется, прежде всего зависит от величины рынка.
Производство большего размера может быть выгодным лишь тогда, когда
есть надобность в большом количестве продукта, — а для этого условием
служит или многолюдство и процветание самой страны, или большой сбыт
за границу. Во-вторых, этой замене, как и всякой другой перемене в си-
стеме производства, очень благоприятствует развитие капитала. Количе-
ство капитала, ищущего себе помещения, бывает велико преимущественно
тогда, когда капитал страны ежегодно получает большое приращение; а
новое предприятие гораздо скорее и легче основывается на новый капитал,
чем на капитал, вынимаемый из прежнего употребления. Также очень облег-
чается эта перемена существованием больших капиталов в немногих руках.
Правда, что такая же сумма капитала может составиться соединением мно-
жества небольших сумм. Но это не во всех отраслях промышленности оди-
наково удобно, а кроме того предполагает гораздо высшую степень распро-
страненности коммерческого доверия и предприимчивости в обществе и ре-
шительно принадлежит более развитому периоду промышленного прогресса.
В странах, имеющих обширнейшие рынки, обширнейшую распростра-
ненность коммерческого доверия и предприимчивости, наибольшее годичное
возрастание капитала и наибольшее количество значительных капиталов у
частных лиц, находится стремление все больше и больше, в одной отрасли
промышленности за другою, заменять мелкие промышленные заведения об-
ширными. В Англии, в которой полнее всего находятся эти экономические
черты, постоянно растут большие фабрики, а где находится достаточное
число покупателей, также растут обширные лавки и магазины для ведения
розничной торговли в большом размере. Они почти всегда находят возмож-
ность подрывать дешевизною мелких торговцев и промышленников; эта
возможность происходит, во-первых, разумеется, от разделения труда и эко-
номии, возникающей от употребления людей с специальными способностями
только на те занятия, которые нуждаются в особенных способностях; во-
вторых, она, без сомнения, происходит и от сбережения труда, какое сое-
динено с большим размером оборотов: в самом деле, исполнение, например,
большой закупки требует почти не большей траты времени, не слишком
большего умственного труда, чем произведение мелкой закупки, и гораздо
меньшей траты времени и труда, чем исполнение множества мелких заку-
пок.
Собственно по отношению к производству и успешности труда эта пе-
ремена вполне полезна. Иногда она сопровождается потерями, скорее соци-
ального, нежели экономического характера, о которых мы уже упоминали.
Но каковы бы ни были, по нашему мнению, невыгоды, соединенные с за-
меною производства в малом размере производством в большом размере,
они не сопровождают перехода от производства в большом размере
к производству еще в большем. Если в известной отрасли промышлен-
206

ности ведение дел малыми независимыми хозяевами или вовсе не было ни-
когда возможно, или уже уничтожилось и вполне водворена система сосре-
доточения множества работников под управлением одного хозяина, то даль-
нейшее расширение в размере производства обыкновенно бывает выгодою,
не соединенною ни с какими потерями. Например, очевидно, какая значи-
тельная экономия труда произошла бы, если бы газом или водою снаб-
жался Лондон от одной компании, вместо нескольких компаний, существую-
щих теперь. Если существуют даже только две компании, они требуют
двойного комплекта всех заведений, между тем как одна из двух, с неболь-
шим увеличением объема, вероятно могла бы не хуже двух исполнять все
дело; они требуют двойного комплекта машин и сооружений, между тем как
все нужное количество газа или воды могло бы доставляться одним ком-
плектом; они требуют даже двойного ряда труб, если компании не пред-
отвратили этой лишней издержки, согласившись разделить между собою го-
род. Если бы существовала только одна компания, она могла бы продавать
воду или газ дешевле, продолжая получать нынешний процент прибыли. Но
стала ли б она продавать свой товар дешевле? Если бы даже и не стала,
нация в целом своем составе все-таки выиграла бы, потому что акционеры
члены нации, а если бы потребители платили нынешнюю цену, акционеры
получали бы прибыль, большую нынешней. Притом ошибочно было бы
предполагать, что цены постоянно держатся дешевыми от соперничества
этих компаний. Где число соперников так мало, они всегда кончают тем,
что соглашаются не соперничествовать между собою. Они могут пойти пу-
тем удешевления, чтобы разорить нового кандидата, но лишь только утвер-
дится он, они входят в соглашение с ним. Потому, если дело существенной
важности для общества может быть выгодно ведено лишь в таком обшир-
ном размере, что свобода соперничества становится почти призраком, то не-
расчетливою растратою общественных средств будет содержать несколько
дорогих заведений для того, чтобы они оказывали обществу одну и ту же
услугу. Гораздо лучше будет прямо считать это дело общественным; и если
оно не таково, чтобы само правительство могло с выгодою взяться за него,
то надобно отдать все его одному акционерному обществу или товариществу
на паях, какое будет исполнять его на условиях, выгоднейших для публики.
Например, никто не может желать, чтобы произведена была громадная
трата капитала и земли на постройку второй железной дороги для соедине-
ния мест, уже связанных существующею железною дорогою, и чтобы уве-
личивались беспокойства, делаемые железною дорогою соседним жителям,
потому что обе они исполняли бы свое дело не лучше того, как оно может
исполняться одною, и в скором времени обе компании, вероятно, слились
бы в одну. Следует дозволить только одну такую дорогу; но государство
никак не должно выпускать из своих рук контроля над нею (исключением
может служить разве то, когда она строится с условием перейти через не-
сколько времени в государственную собственность, как во Франции); и
право собственности на железные дороги, данное от парламента английским
компаниям железных дорог, подобно всем тем правам собственности, кото-
рые противны общественной пользе, имеет только ту нравственную силу,
что служит правом на вознаграждение.
4. Вопрос о системах производства в большом и малом размерах по
применению к земледелию, — о преимуществе больших или малых ферм,
больших или малых хозяйств (grande culture и petite culture), — должен ре-
шаться по основаниям, во многом различным от тех, по каким решается
общий вопрос о производстве в большом или малом размере. В своем соци-
альном отношении, как один из элементов распределения богатства, этот во-
прос займет нас впоследствии; но даже со стороны производства превосход-
ство больших хозяйств в земледелии не так несомненно, как в фабричном
деле.
Я уже замечал, что земледельческие операции мало способны пользо-
ваться выгодами разделения труда. На самой обширной ферме разделение
занятий все-таки не велико. Правда, вообще особенные люди ходят за ско-
207

том, другие ездят на рынок, третьи пашут землю, но подразделение не идет
многим дальше этой начальной, простой классификации. Сочетание труда,
допускаемое земледелием, состоит главным образом в том, что Уэкфильд
называет простым сотрудничеством: несколько человек содействуют друг
другу в одном деле, одновременно, в одном месте. Но признаюсь, мне к а -
жется, что этот проницательный писатель приписывает такому сотрудниче-
ству в собственно так называемом земледелии больше важности, чем оно
имеет. Ни одна из обыкновенных операций фермы не требует его в очень
большой степени. Нет особенной выгоды сводить множество людей вместе,
чтобы они пахали, перекапывали или засевали одно поле; нет особенной
пользы в атом даже при сенокосе или жнитве, если погода не заставляет
особенно спешить. Одно семейство вообще может производить все сочетание
труда, необходимое в этих делах. А в других делах, где действительно
нужно соединение сил многих людей, редко бывает затруднение получать
его, даже в местностях с малыми средствами.
Трата производительной силы от раздробления земли часто доходит до
очень вредной степени; но это относится преимущественно к дроблению столь
мелкому, что землепашцы не имеют уже такого количества земли, чтобы она
занимала все их время. Относительно такого мелкого дробления применяются
к земледелию те принципы, по которым отдается преимущество большим
фабрикам. Чтобы производство шло самым успешным образом, надобно
вообще желать (впрочем, и это правило должно иметь свои ограничения),
чтобы ни одно семейство не имело земли, если не может иметь ее столько,
сколько могло бы обрабатывать и сколько было бы достаточно для полного
занятия его скоту и орудиям. Но такой размер участка вовсе еще не размер
большой фермы, а такой фермы, которая считается в Англии очень малою.
Большой фермер имеет некоторую выгоду в издержках на постройки. Поме-
стить большое количество скота в одной постройке стоит дешевле, чем дать
ему такое же хорошее помещение в нескольких постройках. Есть также неко-
торая выгода и в орудиях. Мелкому фермеру не так легко иметь дорогие
орудия, как большому. Но главные земледельческие орудия, даже самого
лучшего устройства, недороги. Мелкому фермеру не расчет иметь свою моло-
тильную машину для своего небольшого количества хлеба; но нет препятствия
каждому околодку завести сообща такую машину; нет препятствия и какому-
нибудь отдельному лицу иметь такую машину и давать ее в наймы другим *.
Большой фермер может иметь некоторое сбережение в издержках перевоза.
Перевезти на рынок небольшое количество продукта стоит почти такого же
труда, как перевезти гораздо большее количество. Перевозка на ферму м а -
лого количества удобрения или предметов ежедневного употребления стоит
почти то же, что перевозка гораздо большего количества. Притом и покупать
вещи большими количествами бывает дешевле, чем малыми. Все эти выгоды
надобно считать довольно важными, но едва ли следует считать их уже чрез-
вычайно важными. В течение нескольких последних поколений Англия мало
испытывала системы мелких ферм; но Ирландия имеет много мелких ферм
не с одним очень дурным хозяйством, а также и с очень хорошим хозяйст-
вом; суждения лучших знатоков дела в Ирландии могут служить опроверже-
нием мнению, господствующему об этом вопросе в Англии. Например, мистер
* Соображения, представленные в тексте, могут впоследствии быть не-
сколько изменены такими изобретениями, как паровой плуг и жатвенная м а -
шина. Но если от этих усовершенствованных орудий изменится сравнительная
выгодность больших и малых ферм, причина тому будет не в успешности
труда, а в дороговизне этих машин. Я не вижу оснований думать, что доро-
говизна их будет так велика, чтобы они остались недоступны мелким фермам
или товариществам мелких фермеров. — Прим. авт.
Конечно, можно надеяться только того, что они будут доступны товари-
ществам мелких фермеров, потому что паровой плуг или жатвенная машина
для полного своего занятия требуют такого пространства земель, возделыва-
ние которого далеко превышает силы одного семейства. — Прим. переводи.
208

Блекер, один из самых опытных агрономов северной Ирландии, пользовав-
шийся хорошим успехом при введении у себя земледельческих улучшений,
знающий в особенности те части острова, где земледелие особенно хорошо,
а земли наиболее разделены, был того мнения, что фермеры, берущие от 5
до 8 или 10 экров, могут жить с комфортом и платить ренту никак не мень-
ше, чем платили бы большие фермеры. «Я твердо убежден, говорит он
(в своем Prize Essay on the Management of Landed Property in Ireland, by
William Blacker, Esq. (1837), стр. 23), что мелкий фермер, сам пашущий и
копающий свое поле, может вытеснить большого фермера, иначе говоря,
может платить высшую ренту, чем большой, если будет держаться хорошего
севооборота и кормить свой скот в стойле; в этом утверждают меня мнения
многих практических людей, вникавших в дело... Английский фермер, сни-
мающий 700 или 800 экров, бывает человек, приближающийся к тому, что
называется джентльмен-фермер. Он хочет иметь верховую лошадь, экипаж,
может быть, управляющего для надзора за работниками и, разумеется, сам
он не может усмотреть за работами, происходящими на ферме в 800 экров».
Сделав еще несколько замечаний, Блекер продолжает: «Кроме всех этих
лишних расходов, мало знакомых мелкому фермеру, большую издержку со-
ставляет перевозка удобрения от скотного двора на такое большое расстоя-
ние и точно так же перевозка хлеба с полей в амбары. Одна лошадь потре-
бит продукт большего количества земли, чем сколько нужно на прокормление
мелкого фермера с женою и двумя детьми. Но важнее всего остального то,
что большой фермер говорит своим работникам: ступайте на работу, а если
мелкий фермер нанимает работников, то говорит им: пойдемте на работу;
я надеюсь что проницательный читатель поймет эту разницу».
Одно из самых любимых возражений против мелких ферм то, что они
не содержат и не могут содержать, пропорционально своему размеру, такого
количества скота, как большие фермы, и от этого недостает на них удобре-
ния, так что земля, разделенная на мелкие участки, непременно должна исто-
щиться. Но оказывается, что раздробление земли производит такой резуль-
тат лишь тогда, когда отдает землю в руки хлебопашцев слишком бедных, не
имеющих средства держать столько скота, сколько нужно по размеру их
ферм. Малая ферма и ферма с недостаточным количеством скота вовсе не
синонимы. Чтобы сравнение было справедливо, мы должны предположить
количество капитала, находящееся у больших фермеров, раздробленным
между малыми фермами. Если существует такая соразмерность, или хотя
близкая к ней пропорция, и если скот кормится в стойлах (а ныне начинают
считать выгодным кормить скот в стойлах и на больших фермах), то опыт
вовсе не подтверждает мнения, будто бы мелкие фермы неблагоприятны раз-
множению скота, — нет, он неоспоримо показывает совершенно противное.
Изобилие скота и удобрения на мелких фламандских фермах составляет са-
мую поразительную черту фламандского земледелия, которому дивятся все
знатоки дела и в Англии и на континенте *.
* Прекрасный трактат о фламандском сельском хозяйстве, составленный
по лучшим наблюдениям и лучшим источникам и изданный «Обществом рас-
пространения полезных знаний», говорит: «Люди, незнакомые с способом
приготовления корма скоту на фламандских фермах, в которых вся земля
обращена под пашню, удивятся количеству скота на них. По одной голове
крупного скота на каждые три экра земли — вот обыкновенная пропорция,
а в очень мелких хозяйствах, где производится много работы заступом, про-
порция еще больше. Сравнение отчетов из разных местностей и ферм о сред-
нем количестве молока, получаемого от коровы, кормящейся в стойле, пока-
зывает, что она дает молока гораздо больше наших (английских) лучших
коров и также, что из данного количества молока от нее получается больше
масла. Удивительно покажется, что человек, имеющий только 10 или 12 эк-
ров земли легкого сорта, может содержать четыре коровы или пять коров;
но это факт, известный в Весском округе» (стр. 59, 60).
Вопрос этот очень основательно рассматривается в книге Пасси Des
209

Если есть невыгода в малом хозяйстве или хозяйстве поселянина по
сравнению с хозяйством капиталиста, она должна главным образом состоять
в меньшей степени знания и искусства. Но нельзя поставить общим фактом,
что малые хозяйства ниже больших и в этом отношении. Страны малых ферм
и хозяев-поселян, Фландрия и Италия, имели хорошее земледелие несколь-
кими поколениями раньше, чем Англия, и вообще говоря, их земледелие до
сих пор остается, вероятно, лучшим в целом мире. Поселяне-хозяева часто
владеют высокою степенью эмпирического искусства, бывающего результатом
ежедневного и внимательного наблюдения. Например, в странах, произво-
дящих лучшие вина, поселяне, по преданию, владеют необыкновенным зна-
нием виноградничества. Разумеется, у них нет науки или по крайней мере
теории; есть у них также некоторый недостаток стремления к тем усовер-
шенствованиям, которые состоят в принятии новых процессов производства.
Недостает у них и средств делать опыты, которые обыкновенно могут с в ы -
годою производиться лишь богатыми собственниками или капиталистами.
Вообще нельзя ожидать от малых собственников тех систематических улуч-
шений, которые должны производиться вдруг на большом пространстве земли
Systèmes de culture et de leur influence sur l'Economie Sociale, одном из са-
мых беспристрастных французских исследований о сравнительной выгодности
большого и малого земледельческого хозяйства. «Англия бесспорно содер-
жит наибольшее количество скота на данном пространстве (говорит Пасси).
Только Голландия и некоторые части Ломбардии могли бы оспаривать у
нее первенство в этом. Но должно ли это считаться результатом размера
хозяйства, не содействуют ли тому климатические обстоятельства и особен-
ности местного положения? Мы думаем, что бесспорно содействуют. Дейст-
вительно, что бы ни говорили, но где большие и малые хозяйства встречаются
в одной местности, малые хозяйства хотя и не могут содержать столько овец,
как большие, но по количеству производимого скотом удобрения имеют всего
скота в общей сложности больше, чем большие хозяйства. Вот, например, в ы -
воды из сведений, доставляемых Бельгиею:
«Антверпенская провинция и Восточная Фландрия, где господствует
мелкое хозяйство, имеют средним числом по 74 головы рогатого скота и по
14 овец и баранов на 100 гектаров возделываемой земли. Намюрская и Ген-
негауская провинции, где встречаются большие фермы, имеют на 100 гекта-
ров возделываемой земли только по 30 голов рогатого скота и по 45 бара-
нов и овец. Считая, по обыкновенному правилу, 10 баранов равняющимися
1 голове рогатого скота, мы находим в первых двух провинциях 76 голов
рогатого скота для поддержания плодородности земли, а в двух последних
меньше 35 голов, — разница громадная. (Цифры взяты нами из статистиче-
ских документов, издаваемых министром внутренних дел.) Надобно также
заметить, что в той части Бельгии, где земля разделена на очень мелкие фер-
мы, число скота немногим меньше, чем в Англии. Считая пропорцию скота
на одну возделываемую землю, Англия имеет на 100 гектаров 65 голов ро-
гатого скота и около 200 баранов; все это количество равняется 91 голове
рогатого скота, то есть только 15 головами больше, чем в Антверпенской и
Восточно-Фландрской провинциях. Надобно прибавить, что в Бельгии почти
ничего не теряется из удобрения, даваемого скотом, который почти весь год
кормится в стойле, между тем как в Англии количество удобрения, прино-
сящего полную пользу, значительно уменьшается оттого, что скот пасут в
поле».
«В Северном департаменте наибольшее количество скота также содержат
округи, в которых фермы меньшего размера. Округи Лилльский и Гасбрук-
ский, кроме большого числа лошадей, имеют других животных число равное:
в Лилльском 52 головам, а в Гасбрукском 46 головам рогатого скота; а в
округах, где хозяйства имеют больший размер, содержится скота меньше:
в Дюнкирхенском количество, равное 44 головам, а в Авенском — 40 голо-
вам рогатого скота» (цифры взяты из Statistique de France, publiée par le
ministre de commerce. «Agriculture», том I).
210

(каковы большие работы дренажа или орошения), или по другим причинам
действительно требуют сочетания труда множества работников; впрочем, бы-
вают примеры соединения малых фермеров или собственников и для произ-
водства таких дел; а при большем умственном их развитии подобные случаи
сделаются более частыми.
Но где характер собственности или найма земли соответствует надлежа-
щим условиям, там все эти невыгоды вознаграждаются в мелких хозяйствах
усердием труда, совершенно беспримерным при других системах хозяйства.
Это факт, о котором единогласно свидетельствуют компетентные судьи.
О характере мелких хозяйств не следует судить по тем случаям, когда мел-
кий хозяин просто арендатор земли, и арендует ее даже не по контракту на
определенных условиях, а за такую номинальную ренту (как доныне в Ирлан-
дии), которая превышает всякую возможность уплаты, то есть в сущности
за неопределенную ренту, постоянно восходящую до крайней суммы, какая
только может быть уплачена. Чтобы понять характер мелкого хозяйства, н а -
добно изучать его там, где хлебопашец — собственник или по крайней мере
половник, постоянно сидящий на одной земле, где он увеличивает продукт и
ценность земли вполне или по крайней мере отчасти в выгоду себе и своему
потомству. В одной из следующих частей трактата мы должны будем подроб-
«Подобные исследования о других частях Франции представили бы
такие же результаты. Если в подгородных местах мелкие хозяйства не дер-
жат скота, удобрение которого легко заменяется в них покупкою городского
удобрения, то вообще при возделывании, требующем от земли наибольшего
продукта, необходимо с наибольшею деятельностью поддерживать ее плодо-
родие. Правда, мелким фермам нельзя иметь многочисленных стад овец, и это
их невыгода; но, наоборот, они больше больших ферм содержат рогатого
скота. Это необходимость, которой не могут они избежать в странах, где
нужды потребления дают им цветущее существование. Они погибли бы, если
бы не удовлетворяли этим потребностям.
«Но вот об этом еще подробности, за верность которых, по нашему мне-
нию, совершенно ручается достоинство труда, из которого мы берем их. Пе-
редаваемые нами сведения находятся в статистике Вансатской общины, из-
данной доктором Жюссро, мэром этой общины; они тем драгоценнее, что
раскрывают, какой характер имели в этой местности изменения, произведен-
ные мелким хозяйством в количестве и породах скота, удобрением которого
поддерживается и увеличивается плодородие земли. В Вансатской общине,
имеющей 1 6 1 2 гектаров, разделенных на 4 6 0 0 участков (parcelles) и п р и -
надлежащих 591 владельцам, количество возделываемой земли 1 466 гек-
таров. В 1790 году две трети этого пространства были заняты 17 фермами,
остальная треть другими 20 фермами. После того хозяйства раздробились и
теперь дошли до крайней мелкости. Какое же влияние имела эта перемена
на количество скота? Она значительно увеличила его. В 1790 году община
имела около 300 голов рогатого скота и от 1 800 до 2 000 овец. Теперь
она имеет 676 голов рогатого скота и только 533 овцы. Итак, взамен
1 300 овец она приобрела 376 голов рогатого скота; считая получаемое от
них удобрение, мы увидим, что оно с 490 возросло до 729, то есть больше
чем на 48 процентов. Притом надобно заметить, что скот ныне, будучи
крупнее и получая лучший корм, дает гораздо лучшее удобрение.
«Вот что говорят нам факты. Итак, неправда, будто бы мелкие хозяй-
ства не содержат столько скота, как крупные; напротив, при одинаковых ме-
стных условиях мелкие хозяйства имеют больше скота, как и следовало
предполагать, потому что они требуют от земли больше продукта, следова-
тельно, должны также больше заботиться и об ее плодородии. Переберем
все другие упреки мелкому хозяйству, пересмотрим их на основании внима-
тельной оценки фактов, и мы не замедлим увидеть, что все они точно так
же неосновательны, что они порождены только сравнением состояния таких
стран, в которых причины земледельческого благосостояния действуют не с
одинаковою энергиею» (стр. 1 1 6 — 1 2 0 ) . — Прим. авт.
211

нее разобрать важный вопрос о способах владения и пользования землею, и
я отлагаю до того времени приведение свидетельств об удивительном трудо-
любии поселян-собственников. Здесь довольно будет указать на огромность
валового продукта, вообще получаемого английскими работниками с их ма-
леньких участков, хотя они даже не имеют постоянного пользования этими
участками: они получают с них несравненно больший продукт, чем получает
или может найти выгодным получать с той же земли большой фермер.
В этом я нахожу истинную причину того, что для простого помещения
капитала с целью получения коммерческой выгоды большие хозяйства вообще
выгоднее. Земля снимается большим фермером за менее высокую ренту. Он
расходует на нее меньше труда. И если он получает больше прибыли по про-
порции к расходам, это происходит не от экономии, производимой сочета-
нием труда, а просто оттого, что он расходует меньше. Он не имеет выгоды
платить другим за весь тот труд, которому с радостью подвергается поселя-
нин или фабричный работник, имеющий участок земли, когда все труды плода
пожинает сам. Но этот труд производителен; им увеличивается валовой про-
дукт. При одинаковом искусстве и знании большой фермер не получает с
земли столько продукта, как мелкий собственник или мелкий фермер, если
у мелкого фермера есть достаточные побуждения работать усердно. Но если
большой фермер получает меньшую пропорцию продукта, он расходует еще
меньшую пропорцию продукта, и, платя за весь труд, употребляемый им, он
не находит выгодным употреблять большее количество его.
При одинаковости условий валовой продукт земли бывает больше в м а -
лых хозяйствах; эта система дает стране возможность содержать большее
количество населения. Но английские писатели вообще полагают, что так
называемый чистый доход, излишек, остающийся за продовольствованием
земледельцев, при системе малых хозяйств бывает меньше, что поэтому будет
меньше и количество того населения, которое, получая свое продовольствие
из этого излишка, может заниматься другими делами: фабричною промыш-
ленностью, торговлею, мореплаванием, защитою страны, развитием знаний,
другими свободными профессиями и административными обязанностями; что
поэтому, оставляя в стороне все вопросы о положении самих земледельцев,
надобно сказать, что страна с малыми хозяйствами ниже страны с большими
хозяйствами по важнейшим элементам национального могущества и по мно-
гим элементам национального благосостояния. Но это слишком легко прини-
малось за дело доказанное. Конечно, пропорция неземледельческого населения
к земледельческому при малом хозяйстве будет меньше, чем при большом.
Но из этого еще вовсе не следует, что и по абсолютной числительности не-
земледельческое население будет меньше. Если сумма земледельческого и
неземледельческого населения больше, то неземледельческая часть его может
быть сама по себе многочисленнее, хотя и составляет меньшую пропорцию в
общей сумме. Если валовой продукт больше, то и чистый продукт может
быть больше, хотя бы и составлял меньшую пропорцию в валовом про-
дукте. Но даже Уэкфильд иногда, повидимому, смешивает эти разные поня-
тия. Считают, что во Франции земледельческое население составляет две
трети всего населения. В Англии оно составляет, по самому большому счету,
одну треть. Из этого Уэкфильд делает такой вывод: «во Франции только три
человека содержатся трудом двух земледельцев, а в Англии труд двух зем-
ледельцев содержит шесть человек, потому английское земледелие вдвое
производительнее французского», благодаря большей успешности, доставляе-
мой хозяйству обширных ферм сочетанием труда. Но, во-первых, самые факты
тут преувеличены. Труд двух земледельцев в Англии не вполне содержит
шесть человек, потому что значительное количество продовольствия ввозится
из-за границы и из Ирландии. А во Франции труд двух земледельцев про-
изводит больше, чем пищу для трех человек: он также производит для них,
и кроме того для иностранцев, лен, пеньку, значительную долю потребляемого
ими шелка, масла, табака, а в последнее время и сахара, который в Англии
весь получается из-за границы. Почти весь строевой лес, потребляемый во
Франции, производится дома, а почти весь, потребляемый в Англии, приво-
212

зится из-за границы. Главная масса топлива во Франции добывается и при-
возится на рынок людьми, которых причисляют к земледельцам, а в Англии
людьми, которых не причисляют к ним. Я не ввожу в соображение кож и
шерсти, потому что эти продукты одинаково производятся в обеих странах,
также не считаю виноградного вина и водки, потребляемых в самой Фран-
ции, потому что Англия имеет соответствующие продукты в водке и пиве; но
она не имеет большого вывоза этих продуктов, напротив, даже ввозит до-
вольно много водок, между тем как Франция снабжает виноградными винами
и водками целый свет. Не говорю о фруктах, яйцах и других мелких статьях
вывоза земледельческих продуктов. Но, не придавая чрезмерной важности
всем этим вычетам, возьмем цифры, как их выставляют нам. Предположим,
что в Англии два человека действительно производят пищу на шесть чело-
век, а во Франции нужен для этого труд четырех человек. Следует ли из
того, что Англия имеет большее количество излишка на содержание незем-
ледельческого населения? Нет, следует только то, что она может употреблять
на это две трети, а не одну треть своего продукта. Положим, что при малом
хозяйстве во Франции продукт вдвое больше; тогда одна треть его будет
равняться двум третям продукта большого хозяйства. Если бы, благодаря
большему количеству труда, употребляемому во французской системе, про-
изводилась пища для 12 человек на таком пространстве, какое при англий-
ской системе производит пищу для 6 человек, в таком случае, при сохране-
нии условий, на которых построена гипотеза, могло бы в обеих странах суще-
ствовать одинаковое количество рук, свободных для занятия другими делами,
хотя бы в одной 8 человек производили пищу для 12 человек, а в другой
пищу для 6 человек только 2 человека. Я говорю вовсе не то, что это действи-
тельно так. Я знаю, что средний валовой продукт экра во Франции гораздо
меньше, чем в Англии; что, пропорционально пространству и плодородию
земли, Англия имеет гораздо больше, чем Франция, свободного для других
занятий населения. Но эта разница в числе такого населения никак не может
измеряться слишком простою нормою Уэкфильда. Иначе пришлось бы ска-
зать, что в Соединенных Штатах, где по последнему цензу из пяти семейств
четыре оказываются занимающимися земледелием, земледельческий труд еще
гораздо менее успешен, чем во Франции.
Сравнивая всю Францию, как одно целое, со всею Англиею, как одним
целым, надобно согласиться, что французское земледелие в самом деле, хотя
не в такой огромной пропорции, как говорят, менее производительно, чем
английское; но эту разницу надобно приписывать не столько действию какой-
нибудь специальной причины, сколько тому, что во Франции общий уровень
промышленного искусства и энергии ниже, чем в Англии; а если разница
отчасти происходит и от раздробленности земли, этим еще не доказывается
невыгодность мелких хозяйств, а доказывается только то (что и на самом
деле бесспорно), что земледельческие хозяйства во Франции очень часто
бывают уже слишком мелки, и что еще хуже, раздроблены на неимоверное
множество клочков (parcelles), очень неудобно разбросанных и рассеянных-
Нельзя считать решенным вопроса о том, какое хозяйство, большое или
малое, выгоднее по отношению к чистому продукту, — особенно если мелкий
хозяин собственник возделываемого участка. Это вопрос, который ныне раз-
лично решается знатоками дела. В Англии господствующее мнение в пользу
больших ферм; на континенте сильнейшие авторитеты думают иначе- Гейдель-
бергский профессор Pay, автор одного из самых обширных и основательных
трактатов о политической экономии, человек, владеющий по своему предмету
тем обширным знанием фактов и сочинений, которым вообще отличаются его
соотечественники, считает положительно доказанным, что хозяйства малого
или среднего размера дают большее количество не только валового, но и
чистого продукта; впрочем, надобно желать, прибавляет он (стр. 352 и 335
французского перевода, изданного Кемметером), чтобы существовало и н е -
сколько больших землевладельцев, которые бы служили образцами в приня-
тии новых усовершенствований. Из всех писателей, известных мне, самое
беспристрастное и основательное, как мне кажется, суждение высказывает
213

Пасси, говорящий, что большие хозяйства выгоднее для производства хлеба
и сена, но малые решительно выгоднее для производства продуктов, требую-
щих особенно большого труда и внимания; такими производствами он назы-
вает виноделие и возделывание оливкового дерева, где каждое отдельное
растение требует много труда и заботы, также возделывание корнеплодных
и стручковых растений и, наконец, растений, дающих материалы для фабрич-
ной промышленности. По мнению всех авторитетов, многочисленность мелких
ферм очень благоприятна изобилию множества мелких земледельческих про-
дуктов *.
Ясно, что каждый земледелец, получающий от земли больше продоволь-
ствия, чем сколько нужно на потребление его самого с семейством, увеличи-
вает массу средств для содержания неземледельческой части населения. Если
этот излишек у него достаточен даже лишь на то одно, чтобы покупать
одежду, работники, делающие эту одежду, уже составляют часть неземле-
дельческого населения, содержимую продовольствием, которое он производит.
Потому каждая земледельческая семья, производящая для себя предметы
первой необходимости, уже дает прибавок к чистому продукту земледелия;
этот чистый продукт увеличивается каждым поселянином, который своею
земледельческою работою увеличивает валовой продукт земли количеством
продовольствия большим того, сколько потребляет сам. Даже в самых раз-
дробленных из тех европейских округов, возделыватели которых сами собст-
венники своих участков, размножение земледельческого населения едва ли
подходит или стремится подойти хотя бы к очень далекой от этого предела
многочисленности. Во Франции, где раздробление земли, по общему при-
знанию, слишком велико, все-таки оно еще очень далеко от предела, за кото-
рым начала бы уменьшаться сила мелких земледельческих хозяйств поддер-
живать неземледельческое население. Это доказывается положительными фак-
тами, например, сильным возрастанием городов. Городское население Фран-
ции в последнее время возрас 7т4ало в пропорции гораздо высшей, чем общее
число французского населения **. Нет оснований думать, что положение го-
родских работников быстро ухудшается; потому этот факт показывает, что
производительность французского земледелия возрастает даже по отношению
чистого продукта к валовому продукту, — даже по этой пропорции, которую
ошибочно было бы принимать нормою для решения. А между тем есть
факты, несомненно показывающие, что потребление земледельческих продук-
тов самими земледельцами значительно увеличилось в округах, имеющих усо-
вершенствованное земледелие, и в некоторых из округов, до последнего вре-
мени не знавших усовершенствованной обработки.
В этой главе мы рассматривали вопрос о хозяйствах большого и малого
размера, исключительно только как вопрос о производстве и успешности
труда. Впоследствии мы рассмотрим его со стороны распределения продукта,
со стороны материального и общественного благосостояния самих земледель-
цев. В этих отношениях он заслуживает и требует еще подробнейшего раз-
бора.
* «В Северном департаменте говорит Пасси, ферма, имеющая 20 гек-
таров, иногда продает в год на 1 000 франков телят, молока, яиц и птицы;
за вычетом издержек это составляет прибавку от 15 до 20 франков чистого
дохода на гектар». Systèmes de culture, стр. 114. — Прим. авт.
** В период между цензами 1851 и 1856 годов увеличение числа жите-
лей в одном Париже было больше, чем увеличение всего числа жителей во
Франции. Почти во всех других городах число жителей также возросло
в эти годы. — Прим. авт.

ПРИБАВЛЕНИЕ К ДЕВЯТОЙ ГЛАВЕ
Милль справедливо говорит, что в настоящую минуту вопрос
о производстве в большом и малом размерах решается для сель-
ского хозяйства еще не совершенно по одинаковым соображе-
ниям с теми, какие встречаются при его рассмотрении в ману-
фактурном производстве. Разница, как он сам указывает, про-
исходит главным образом от того, что в земледелии теперь еще
очень мало введено разделение занятий, очень мала пропорция
дела, для которого придуманы большие, дорогие машины, —
словом сказать, земледельческий процесс еще очень мало усовер-
шенствован, или, выражаясь экономическим языком, к нему еще
в слишком слабой степени прилагается капитал.
В настоящую минуту, — в 1860 году, — это еще так; но
нельзя не видеть, что уже и наше поколение доживет до иного
порядка дел, что уже начинается и теперь перемена в нем, что
эта перемена будет быстро развиваться и недалеко время, когда
земледелие от нынешнего процессе производства перейдет к усо-
вершенствованному. Пересмотрим признаки, указывающие на
близость такой перемены.
Обратим прежде всего внимание на тот общий факт, под к о -
торым разумеются в экономическом языке все усовершенствова-
ния производства, на так называемое приложение капитала к
производству. Симптомом этого факта служит, при нынешнем
экономическом порядке, заменение патриархального порядка,
держащегося на рутине, спекуляциею и введением живой конку-
ренции, обращение капиталистов на известную отрасль про-
мышленности. Капитал, по справедливому замечанию Милля,
устремляется большою массою на новую отрасль занятий тогда,
когда уже тесно стало ему в прежних занятиях. Мы видим, что
торговля и вся мануфактурная промышленность в передовых
странах уже переполнена капиталом и он рвется обнять новые
отрасли деятельности. На несколько лет достало для нового
занятия ему постройки железных дорог. Теперь передовые
страны Европы уже покончили сооружения нужнейших и выгод-
215

нейших предприятий этого рода. Постройка железных дорог
продолжается там в очень большом размере и, конечно, будет
продолжаться в таком же или еще большем размере много лет;
но уже нельзя не видеть, что на это дело обращается только не-
большая часть ежегодных приращений капитала, находящегося в
руках спекуляции. Не только в Англии, даже во Франции и в
Германии теперь уже не то, что было двадцать лет тому назад:
новых громадных обществ для постройки новых громадных ли-
ний железных дорог уже не составляется; расширение суще-
ствующих сетей производится главным образом прежними об-
ществами, употребляющими на это дело часть своей прибыли;
в Англии ежегодный чистый доход от железных дорог прости-
рается миллионов до шестидесяти р. сер. или больше, во Фран-
ции и Германии вместе также до этой суммы; с каждым годом
он возрастает; этих ста двадцати миллионов рублей серебром
уже достаточно на то, чтобы ежегодно строить по нескольку сот
верст новых железных дорог. Железные дороги расширяются
уже почти исключительно собственною силою, нового капитала
из других источников не нужно для них много; где же искать
занятия этому вновь образуемому капиталу, которому тесно в
торговле и в фабричном деле? Ему остается одно производи-
тельное помещение — в сельском хозяйстве. Действительно, в
последние годы стали в передовых странах Западной Европы
обращаться к сельскохозяйственному производству коммерческие
люди.
До сих пор мало было придумано для земледельческого про-
изводства больших машин; теперь75, как всем известно, стоит на
очереди вопрос о паровом плуге . Удачны или неудачны ны-
нешние попытки разрешить его — все равно. Знатоки дела уве-
ряют, что уже есть паровые плуги, работающие гораздо выгод-
нее простых плугов, которыми пахали на лошадях или волах. Но
если б это уверение и было преждевременно, то все-таки оно не
более как преждевременно: не ныне — завтра явятся паровые
плуги удовлетворительной конструкции. Применение паровых
машин к земледелию распространяется в передовых странах Ев-
ропы с каждым годом и скоро должно перейти на главнейшие
операции земледелия, на пахание и на уборку хлеба. Вместе с этим
приложением больших машин к прямому земледельческому труду,
начинается производство приготовительных работ в большом
размере. Довольно указать на дренаж.
До сих пор, несмотря на все толки об усовершенствованиях
сельского хозяйства в последние десятилетия, оно все еще оста-
валось на той ступени, которое достигало в Средние века и.
раньше того у римлян, и еще раньше того в Месопотамии
и в Египте. Фламандское и ломбардское земледелие, ко-
торому Милль отдает преимущество перед английским, до-
стигло нынешнего своего вида еще в Средние века. У Ко-
216

лумеллы находят правила для ведения хозяйства по са-
мым высоким из нынешних способов. Дело, за которое только
еще принимается Англия, — колоссальные работы для орошения
и осушения полей, — уже производились в Вавилоне и в еги-
петских Фивах. Но общее положение технических знаний, в осо-
бенности механики и химии, теперь уже не таково, как было в
прежние века, или даже хотя лет сорок тому назад: в начале ны-
нешнего столетия эти науки действительно еще не могли оказать
земледельческому процессу никакой другой помощи кроме той,
какую получали от подобных знаний средневековые ломбардцы,
римляне, египтяне. Теперь над постройкою железных дорог ин-
женеры выучились делать сооружения, каких не было ни у рим-
лян, ни у восточных народов, водопроводы которых, пятьдесят
лет тому назад, еще были для нас образцами громадности и ис-
кусства. С той поры, как Либих занялся приложением химии к
земледелию, открылись для подготовки почвы средства, о кото-
рых не знали Средние века, не знали Рим и Египет, о которых
даже не мечтало предшествующее нам поколение. Кажется, всех
этих фактов довольно, чтобы убедить нас в приближении ко-
ренной реформы земледельческого производства, реформы вроде
той, какая произведена в мануфактурном 7д6еле открытиями конца
прошлого и начала нынешнего столетия .
Земледельческий процесс отличается от фабричного гораздо
большей сложностью элементов, участвующих в нем. Тут входят
климатические и геологические условия, которых не знает фа-
брика. На фабрике материал однороден; в земледелии он со-
стоит из нескольких различных частей: кроме посева, соответ-
ствующего тому, что собственно называется на фабрике мате-
риалом, земля, служащая как будто ретортою, сама входит в хи-
мические соединения с материалом, между тем как на фабрике
реторта не смешивается с ним. Этим объясняется, почему наука
стала управляться с земледельческим вопросами гораздо позднее,
чем с фабричными. Для решения задач более сложных ей
было нужно приобрести гораздо больше знаний. Теперь она
уже владеет значительной частью нужных по земледельческим
вопросам сведений и быстро приобретает те, которых еще недо-
стает ей.
Из этого надобно заключать, что скоро исчезнут причины
различия между земледелием и фабричной промышленностью по
отношению к выгодности производства в большом размере.
Впрочем, эти соображения надобно считать все еще не
больше, как только догадками, гипотезами, — конечно, имею-
щими очень сильную степень вероятности: степень их вероят-
ности почти равняется несомненности, однакоже это еще не
факт; это еще только выводы из признаков, указывающих на
близкое осуществление известных фактов. Но чего еще нет, о том
нельзя слишком много заботиться, когда есть уже осуществив-
217

шиеся факты, требующие всей силы нашего внимания. Мысли
о будущем, хотя бы довольно близком, имеют лишь малую сте-
пень практической важности по сравнению с обстоятельствами,
влиянию которых человек уже подвергается в настоящем. Пре-
доставляя следующим десятилетиям внимательнейший разбор
вопроса о совершенном сходстве или о существовании некоторой
внутренней разницы между земледельческими и фабричными
способами производства, мы обратимся к общему разбору эко-
номических свойств производства в большом и малом размерах,
независимо от частного вопроса о реформе земледельческого
процесса. Мы будем принимать этот процесс в его нынешнем
виде. Посмотрим на выгодность или невыгодность земледельче-
ского производства в большом размере при нынешних обстоя-
тельствах.
Все преимущества сельского хозяйства в малом размере сво-
дятся к одному: работы исполняются людьми, имеющими пря-
мой интерес в их успешности. Почти все дело совершается
семейством, которому будет принадлежать продукт. Лишь незна-
чительная часть работ, да и то лишь иногда, случайным обра-
зом, исполняется наемными работниками, не имеющими личного
интереса в успешности производства; да и то они работают ря-
дом с хозяином, так что совестно им отстать от него, да и нельзя
отстать: его глаз следит за ними ежеминутно. Потому, каковы
бы ни были средства, представляемые малым хозяйством, оно
пользуется ими очень хорошо.
Все преимущества большого хозяйства также сводятся к
одному: оно имеет очень хорошие средства к успешному веде-
нию дела, имеет лучшие орудия, имеет экономное распределе-
ние земли. В малом хозяйстве значительная пропорция земли
пропадает, нельзя так удобно расположить разных полей и уго-
дий, нельзя иметь таких хороших орудий.
В чем же дело, как теперь оказывается? При одной системе
есть охота хорошо исполнять дело, но нет средств; при другой
системе есть все средства успешно вести дело, но у исполните-
лей его, у наемных работников, нет охоты порядочно испол-
нять его.
Что ж это такое? и как тут рассудить?
Это вот что такое: есть юноша, имеющий все средства к об-
разованию, но он не хочет учиться; есть другой юноша, имею-
щий охоту учиться, но лишенный средств к образованию. Что
тут делать? Неужели вести спор о том, который из них достиг-
нет лучшего успеха в науках: юноша с желанием без средств,
или юноша с средствами без желания? По всей вероятности,
вместо этого (впрочем, очень интересного) спора следовало бы
замяться тем, чтобы подумать: нельзя ли в юноше, имеющем
средства, возбудить охоту, а юноше, имеющему охоту, доставить
средства.
218

Это тоже вот что: хороший повар готовит обед из дрянных
припасов; отвратительный повар готовит обед из хороших при-
пасов: чей обед будет вкуснее? Надобно полагать, что оба обеда
будут очень плохи и что надобно не спорить о их преимущест-
вах, а выучить одного повара порядочно готовить, другому доста-
вить хорошие припасы.
Для хорошего хозяйства необходим большой размер полей.
Для хорошего хозяйства необходимо, чтобы работники были
хозяева, а не наемники.
Пока эти условия не совместились в хозяйстве, оно будет
плохо.
До такого заключения Милль не доходит. А ведь, кажется,
вывод не очень головоломный.
Да, не головоломный в теории; но как же устроить, чтобы
поля большого размера обрабатывались хозяевами?
Как устроить это, мы будем говорить в другом месте, потому
что это уже касается форм производства, речь о которых идет
во второй книге Милля, а77не основных законов его, которые
одни занимают нас здесь . Здесь нам довольно того, чтобы
найти закон; как он осуществляется, это зависит от способов
экономического устройства.
Должно заметить, что закон, формула которого выражена
теперь нами по вопросу о земледельческом производстве, при-
лагается и к фабричному и ко всякому другому производству.
Повсюду успех производства является произведением двух ф а к -
торов: один из факторов — степень совершенства производи-
тельных операций, другой фактор — качество труда, или, что
то же, качества работника, исполняющего эти операции. Само
собою разумеется, что если один фактор очень велик, то произ-
ведение будет довольно значительно и при малой величине дру-
гого фактора. Но выгоднейшая величина в произведении полу-
чается тогда, когда оба фактора соразмерны между собою *.
* В самом деле, попробуем подумать, какова формула зависимости про-
изводства от двух факторов: от качества производительного процесса и от
качества работника.
Данное общество в данную минуту располагает данным количеством сил,
могущих быть обращенными на производство. Пусть в данную минуту оно
имеет величину, равную 20 единицам.
Эти силы общество может употреблять на производство двумя спосо-
бами. Во-первых, для производства нужны орудия. Назовем их А. Во-вторых,
нужен работник. Назовем его В. Степень достоинства того и другого оди-
наково будем обозначать коэфициентами. Например, 6 А будет обозначать
производительные орудия, которые вдвое лучше других орудий, обозначаемых
посредством З А ; 8 В будет обозначать работника, который исполняет работу
вдвое лучше другого работника, обозначаемого посредством 4 В.
Продукт явным образом происходит из сочетания А и В. Но какою фор-
мулою определяется это сочетание: сложением, умножением или каким-нибудь
иным отношением, не подходящим ни под ту, ни под другую рубрику? От-
крыть это очень легко.
Возьмем орудия известного достоинства, положим 6 А; возьмем работ-
219

При грубых процессах производства, какими ограничивалась
техника варварских обществ, рабский труд не представлял не-
сообразности с орудиями, к которым прилагался: то и другое
было одинаково дурно.
Когда техника несколько развилась, когда явились довольно
многосложные и деликатные орудия, грубый труд раба оказался
непригодным: машина не терпит подле себя невольничества;
она не выдерживает тяжелых рук его беспечности. Не выдержи-
вают невольничества и все те мастерства, в которых введены
сколько-нибудь усовершенствованные инструменты. Для них
необходим вольный человек.
Но когда производство совершенствуется до того, что тре-
бует ведения в широком размере, для него становится недоста-
точным одно то условие, чтобы работник был свободен. В не-
большой мастерской, в маленьком хозяйстве хозяин может
наблюсти за исполнением дела; тут нет большой разницы между
ника известного достоинства, положим 8 В. Назовем известное количество
продукта известных качеств, производимого дневным трудом этого работ-
ника посредством этих орудий, буквою X.
Положим теперь, что работник остается прежний, но орудия даны ему
производящие вдвое меньше. Он произведет очевидным образом только
половину прежнего продукта, то есть 1/2 X.
Или положим, что орудия остались прежние, но возьмем работника
вдвое худшего; продукт опять будет вдвое меньше, то есть 1/2 X.
Каждый видит, к какой формуле принадлежат отношения, дающие такие
результаты: искомая величина уменьшается наполовину, когда при неизмен-
ности одного из двух числ, ее производящих, уменьшается наполовину дру-
гое число. Каждый видит, что это не сложение, не возвышение в степень, не
что-нибудь иное, а просто умножение. Каждый видит, какими математиче-
скими знаками надобно выразить разобранные нами отношения.
6АХ8В=Х
3 А X 8 В = 1/2 X
6 А X 4 В = 1/2 X.
Никакая другая формула, кроме формулы умножения, не соответствует
этим отношениям, а формула умножения совершенно соответствует им.
Теперь мы можем заменить X, знак неизвестного, каким-нибудь знаком,
выражающим по математическому обычаю величину известную. Назовем эту
величину буквою С; и положим
А X В = С.
Тогда, принимая для А и для В разные коэфициенты, мы постоянна
будем получать для С коэфициенты, образуемые перемножением коэфициен-
тов А и В.
Например:
2 АХ2 В = 4 С
3 А X 3 В = 9 С.
Успешность производства измеряется величиною коэфициента С. Те-
перь спрашивается, в какой пропорции выгоднее всего распределить сумму
общественных сил, 20, между факторами А и В? Будем брать поочередно;
220

работою хозяина и наемника, потому что наемник работает на
глазах у хозяина, который может уследить за всякой мелочью.
Но чем обширнее становится размер хозяйства, тем меньше воз-
можности одному хозяину усмотреть за постоянно возрастаю-
щим числом работников, за подробностями дела, принимающего
громадную величину. Тут наемный труд даром тратит половину
времени, даром пропадает половина силы, даваемой машинами.
Вместо наемного труда, выгодою дела требуется тут уже
другая форма труда, более заботливая, более добросове-
стная к делу. Тут нужно, чтобы каждый работник имел побу-
ждение к добросовестному труду не в постороннем надзоре,
который уже не может уследить за ним, а в собственном своем
расчете; тут уже нужно, чтобы вознаграждение за труд заклю-
чалось в самом продукте труда, а не в какой-нибудь плате,
потому что никакая плата не будет тут достаточно вознаграждать
за добросовестный труд, а различать добросовестный труд от
1 А Х 19 В = 19 С
2 АХ 18 В=36 С
8 А X 12 В = 96 С
9 А X 11 В = 99 С
I 0 А Х 10 В= 100 С
II А X 9 В = 99 С
12 А Х 8 В = 96 С
19 А Х 1 В = 19 С
Соображая эти уравнения, мы видим, что чем ближе сходятся коэфи-
циенты А и В, тем выше коэфициент С, чем дальше расходятся они, тем он
меньше.
Это значит: наибольший продукт получается тогда, когда достоинство
труда равно степени совершенства производительных процессов. При дан-
ном размере общественных средств надобно распределять их между заботами
об улучшении производительных процессов и об улучшении качеств труда в
такой пропорции, чтобы совершенствование работника не отставало от совер-
шенствования производительных процессов. Всякое другое распределение не-
выгодно для производства. Если, например, слишком высоко разовьется ка-
чество труда при неразвитости производительных операций, мы будем иметь
1 А Х 19 В = 19 С,
то есть мы будем иметь малый продукт, то есть общество не будет иметь
благосостояния. Это случай, соответствующий нынешнему малому хозяйству,
где труд хорош, но средства для труда плохи.
Если, наоборот, мы очень высоко разовьем производительные процессы,
но не позаботимся о развитии качеств труда, мы будем иметь
19 А Х 1 В = 19 С,
то есть опять то же самое: очень малый продукт и недостаток общественного
благосостояния. Это случай, соответствующий нынешнему большому хозяй-
ству, где труд располагает хорошими средствами, но сам плох.
221

недобросовестного становится все менее и менее возможным
кому бы то ни было, кроме самого трудящегося.
Мы видим, что перемены в качествах труда вызываются п е -
ременами в характере производительных процессов. С одной
стороны, это значит, что если изменился характер производи-
тельных процессов, то непременно изменится и характер труда,
и что, следовательно, опасаться за будущую судьбу труда не
следует: неизбежность ее улучшения заключается уже в самом
развитии производительных процессов. Но, с другой стороны,
не следует забывать и того, что результаты известного факта
требуют известного времени для полного своего обнаружения,
что факт, требующий новой обстановки, не вдруг может создать
ее, и неизбежно продолжает несколько времени существовать
прежняя обстановка, соответствовавшая прежним фактам, но
для него уже неудобная. Потому очень натурально, что харак-
тер труда в передовых странах Европы до сих пор еще остается
прежний, какой был удобен при ведении производства в малом
размере; производство в большом размере само стало усили-
ваться еще очень недавно: назад тому 80 лет его экономиче-
ская роль была совершенно ничтожна, даже в самой Англии,
не говоря уже о других странах. Всего лет сорок или много
пятьдесят прошло с тех пор, как начало оно быстро возвышаться,
и только вот в последние годы стало достигать оно решитель-
ного перевеса над производством в малом размере. Если н е -
вольничество продержалось силою рутины несколько столетий,
после того как перестало быть удобною формою производства,
то и форма наемного труда в передовых странах Европы, м о -
жет быть, продержится еще довольно долго, — быть может, не-
сколько десятилетий, а быть может, даже и несколько поколе-
ний. В вопросах о будущем можно определительно видеть только
цель, к которой идет дело по необходимости своего развития,
но нельзя с математической точностью отгадывать, сколько вре-
мени потребуется на достижение этой цели: историческое дви-
жение совершается под влиянием такого множества разнород-
ных влечений, что видно только бывает, по какому направле-
нию идет оно, но скорость его подвержена постоянным колеба-
ниям, как возрастание температуры от зимы к лету: вообще она
возрастает, но нельзя предугадать, какова именно будет тем-
пература следующего дня. Так и в истории: нельзя определить,
благоприятны ли или неблагоприятны будут ближайшие годы
экономическому прогрессу. Если благоприятны, в несколько лет
произойдет развитие, на которое при неблагоприятных време-
нах понадобится несколько десятков лет, а пожалуй, и н е -
сколько столетий. Но эта хронологическая разница имеет только
практический интерес для живущего поколения: доведется ли
ему пользоваться лучшими условиями производства или нет,
для него это, конечно, очень важно. А в отвлеченной формуле
222

нет этой неизвестности, потому что нет в ней и хронологиче-
ских указаний; она только говорит факту: ты минуешь, и место
твое займет другой факт; она говорит только: из настоящего
положения вещей произойдут такие-то и такие-то перемены в
таких-то и таких-то фактах. Но когда произойдут, этого она не
говорит. Быть может, завтра, быть может, очень не скоро. Так
физиология говорит каждому из нас: «ты умрешь», но когда
кто из нас умрет — этого она не говорит; это уже дело обстоя-
тельств, еще ускользающих от точного определения.

Глава X
Закон возрастания труда*
1. Теперь мы поочередно пересмотрели все силы или элементы производ-
ства и те условия, которыми увеличивается успешность действия этих разно-
образных элементов. Чтобы кончить обзор вопросов, относящихся исключи-
тельно к производству, нам остается изложить еще один, имеющий первосте-
пенную важность.
Производство — вещь не неподвижная, а возрастающая. Продукт про-
мышленности всегда стремился возрастать, когда не был удерживаем в застое
дурными учреждениями или низким состоянием практических искусств. По-
буждением к его увеличению было не только желание производителей увели-
чить свои средства к потреблению, но и увеличивающееся число потребите-
лей. Нет в политической экономии вопроса важнее той задачи, чтобы узнать
закон, по которому идет это возрастание производства, условия, от кото-
рых оно зависит, рассмотреть, имеет ли оно практически какие-нибудь гра-
ницы и чем именно полагаются ему границы. С тем вместе нет в политиче-
ской экономии предмета, о котором большинство публики имело бы столь
неудовлетворительные понятия и ошибочные мнения о котором могли бы про-
изводить и действительно производили бы больше вреда.
Мы видели, что производство имеет три основные элемента: труд, капи-
тал и предметы природы; под словом капитал понимаются все внешние мате-
риальные предметы и силы, произведенные трудом; под словом предметы
природы — вещи, которые произведены не трудом человека. Но из предметов
природы не нужно принимать в расчет тех, которые, существуя в неограни-
ченном количестве, не допуская возможности быть обращенными в собствен-
ность и никогда не портясь в своих качествах, всегда готовы оказывать свое
содействие производству, каков бы ни был его размер, — таковы, например,
воздух и солнечный свет. Теперь мы хотим рассматривать то, что препят-
ствует, а не то, что помогает производству; потому нам надобно обратить
внимание только на те предметы, которые могут оказываться недостаточ-
ными или по количеству или по производительной силе. Все они могут
быть обозначены термином земля. Земля в теснейшем значении слова, как
источник земледельческого продукта, главнейший из них. А если мы расши-
рим значение этого термина на рудники и рыбные ловли, — на то, что нахо-
дится в самой земле, или в водах, покрывающих часть ее, и на то, что чело-
* Эта глава вместе с тремя следующими посвящена одному вопросу.
Справедливость требует, чтобы мы выслушали полное его изложение прежде,
чем станем делать свои замечания; потому отлагаем их до конца 13-й главы.
221

век произращает или кормит на земле, то слово это будет обнимать все
предметы, которыми теперь нужно заняться нам.
После этих объяснений мы можем, не делая насилия языку, сказать, что
элементы, нужные для производства: земля, капитал и труд. Итак, воз-
растание производства зависит от качеств этих элементов. Оно бывает
результатом возрастания или самых этих элементов, или их производитель-
ности. Закон возрастания производства должен быть следствием законов
этих элементов; границами возрастания производства должны быть границы,
так или иначе поставляемые ему этими законами. Мы теперь поочередно
рассмотрим все три элемента производства с этой точки зрения, иначе ска-
зать, изложим закон возрастания производства в его зависимости, во-первых,
от труда, во-вторых, от капитала и, наконец, от земли.
2. Возрастание труда есть возрастание числа л7ю8дей, возрастание насе-
ления. Прения, возбужденные книгою Мальтуса , познакомили всех с
истинным понятием об этом предмете (хотя не все, знающие эту истину,
соглашаются с нею); потому здесь, вероятно, будет достаточным довольно
краткое изложение этих понятий, которые требовали бы гораздо обширней-
шего развития, если бы не были так известны
Возрожденная сила размножения может считаться бесконечною в каж-
дом роде органических существ. Нет ни одной породы растения или живот-
ных, которая в течение немногих лет не покрыла бы всех стран земного
шара, имеющих климат, совместный с ее существованием, если бы земля была
исключительно предоставлена ей и предметам, которыми она питается. Сте-
пень возможной быстроты размножения у различных классов существ различ-
на; но во всех она достаточна для того, чтобы очень быстро наполнить землю.
Есть в растительном царстве много таких пород, в которых одно растение
в год производит семена тысячи растений; если только два из них достигнут
зрелости, то в 14 лет они по этой пропорции размножатся слишком до 16 000.
Между животными очень обыкновенна такая степень плодородия, что число
существ известной породы может учетверяться с каждым годом; если число
только учетверяется в течение полустолетия, то в два столетия 10 000 раз-
множатся до двух миллионов пятисот тысяч слишком. Способность размно-
жения необходимо всегда действует по геометрической прогрессии; различна
бывает только цифра знаменателя этой прогрессии.
Человеческий род не составляет исключения относительно этого свойства
органических существ. Сила его размножения беспредельна, и действительное
размножение его было бы чрезвычайно быстро, если бы эта сила действо-
вала с полным могуществом. С полным могуществом она не действовала ни-
когда, но все-таки, при наиболее благоприятных из известных нам обстоя-
тельств (эти обстоятельства — плодородная страна, колонизуемая из п р о -
мышленного и цивилизованного общества), население, в течение нескольких
поколений, независимо от прилива новых переселенцев, продолжало удваи-
ваться в периоды, имеющие немногим более, как по двадцати лет. Но способ-
ность размножения в человеческом роде превосходит даже и эту величину;
мы ясно увидим это, вспомнив, как велико бывает обыкновенное число де-
тей в семье при хорошем климате и обычае рано вступать в брак, и как
мала пропорция детей, умирающих до достижения зрелости, при нынешнем
состоянии гигиенических знаний, если климат здоров, а семья достаточно
снабжена средствами жизни. Мы очень низко оценим способность размно-
жения, если примем, что при хорошем гигиеническом положении народа,
каждое поколение может быть вдвое многочисленнее предшествующего поко-
ления.
Лет двадцать или тридцать тому назад могла еще быть нужда подробно
доказывать эти истины; но очевидность их так велика и бесспорна, что они
распространились, несмотря на всевозможные споры против них, и теперь
могут считаться аксиомами. Впрочем, чрезвычайное нежелание принимать их
и теперь по временам порождает эфемерные теории о том, что закон размно-
жения при различных обстоятельствах бывает различен и что заботливостью
самой природы человеческое плодородие приспособляется к потребностям
225

общества. Но все эти теории быстро предаются забвению *. Препятствие
ясному пониманию предмета возникает не из этих теорий, а из слишком сбив-
чивого понятия о причинах, почти всегда и почти повсюду удерживавших
действительное размножение людей столь далеко от прогрессии, к какой оно
способно.
3. А между тем причины обнаруживаются очень явно. Что мешает пле-
мени зайцев или кроликов переполнить собою землю? Не недостаток плодо-
родия, а причины совершенно иного рода: множество врагов и недостаток
продовольствия. У них мало еды, и сами они становятся едою для других.
Люди вообще не подвержены второму бедствию, но заменою его служат бо-
лезни и война. Если бы размножение людей, подобно размножению других
животных, производилось лишь слепым инстинктом, границы ему полагались
бы точно того же рода, как у животных: количество рождающихся имело бы
всю многочисленность, допускаемую физическим устройством породы, и насе-
ление сдерживалось бы в границах смертью. Но поступки людей более или
менее подчиняются влиянию соображений о последствиях и побуждениям
высшим чисто-животных инстинктов. Потому люди не плодятся, как свиньи,
нет, — они способны больше и меньше удерживаться благоразумием или
общественными привязанностями от того, чтобы давать жизнь существам,
рождающимся лишь на нужду и преждевременную смерть. Соразмерно тому,
как люди возвышаются над скотским состоянием, возрастание населения сдер-
живается больше боязнью недостатка, чем фактическим недостатком. Даже в
тех случаях, когда нет опасности голода, многие точно так же удерживаются
опасением потери того, что считается условиями приличного их обществен-
ному положению образа жизни. До сих пор ни то, ни другое из этих побуж-
дений не оказывалось имеющим над большинством людей столько силы,
* Одна из этих теорий, именно теория Дубльде, быть может, заслужи-
вает хотя краткого упоминовения, потому что в последнее время приобрела
нескольких последователей и потому, что находит себе видимую опору в
общих аналогиях органической жизни. Теория эта утверждает, что плодоро-
дие человека и всех других живых существ бывает обратно пропорционально
количеству пищи: что животное, получающее пищи менее нормального коли-
чества, размножается быстро; но все сословия, имеющие житейский комфорт,
так неплодородны, что редко могут поддерживать свою числительность без
прилива новых людей из более бедных сословий. Бесспорно, положительный
излишек питания, и у животных и у фруктовых деревьев, неблагоприятен
воспроизведению; и очень может быть (хотя еще вовсе не доказано), что
физиологические условия плодородия имеют высочайшую силу тогда, когда
количество пищи несколько недостаточно. Но если и принять это за факт,
надобно только попросить просмотреть «Список английских перов» того,
кто вздумал бы выводить из такого факта заключения, несогласные с прин-
ципом Мальтуса: пусть он посмотрит, какие громадные семейства почти
во всех фамилиях этого сословия; или пусть он вспомнит о том, как вели-
ки семейства английского духовенства и вообще средних сословий в Англии.
Если есть предел размножению людей в богатых сословиях Великобритании,
пределом этим наверное не служит малочисленность детей. — Прим.
авт.
Не имея специальных знаний по физиологии, мы не можем судить о том,
основательна или неосновательна теория Дубльде. Но что касается возра-
жения, приводимого против нее Миллем, то мы можем видеть, что оно ней-
дет к делу. Сущность мысли Дубльде состоит в том, что плодородие осла-
бевает в племени, получающем обильную пищу. Само собою разумеется, что
предполагаемая перемена должна состоять в глубоком физиологическом из-
менении относительной энергии разных органических процессов, от которого
напоследок, по предположению Дубльде, уменьшается или отделение семени,
или его плодотворность в мужском организме или плодотворящая восприем-
лемость женского организма, Так это, или нет, мы не можем решать; но
226

чтобы уравновешивать стремление к размножению. Огромное большинство
людей среднего и бедного сословия вступали в браки в самой ранней поре,
если только были свободны от внешнего контроля, и почти во всех странах
рождали такое число детей, при каком только могли поддержать себя в по-
ложении, в котором родились или к которому привыкли. В среднем классе
есть много отдельных случаев, когда действует еще другая причина воздер-
жания: желание не просто поддержать себя в прежнем положении, но и
улучшить свое положение. В рабочем сословии такое желание встречается
редко или редко производит такое действие. Если рабочий человек может
вырастить детей, как вырастили его самого, то этим обыкновенно и удовлет-
воряется он; удовлетворяются этим даже благоразумные люди рабочего
класса. Слишком часто рабочие люди не думают и об этом, а надеются на
счастье или на поддержку, даваемую официальною или частного благотвори-
тельностью.
При очень неразвитом состоянии общества, как, например, в Европе в
Средние века и теперь во многих частях Азии, размножение народа удержи-
вается голодною смертью. Смертность эта происходит не в обыкновенные
годы, а во время неурожаев, которые при таком состоянии общества бывают
гораздо чаще и сильнее, чем неурожаи, знакомые нынешней Европе. В этих
странах фактический недостаток пищи или следующие за ним болезни уносят
множество народа, который в следующие урожайные годы опять размно-
жается, чтобы снова подвергнуться истреблению от голода. При состоянии
общества, более развитом, даже в беднейшем классе мало людей, которые
пользовались бы лишь одними предметами первой необходимости и имели их
лишь в количестве, едва достаточном для поддержания жизни. Размножение
людей сдерживается тут не чрезмерною смертностью, а ограничением числа
рождающихся. Это ограничение производится разными способами. В некото-
если бы и так, подобные перемены требуют смены нескольких поколений
для своего полного развития, — это известно. Например, аристократические
черты лица, уменьшение размера рук, ног, утонение костей и все подобные
принадлежности благородного племени заметно проявляются уже на пра-
внуках или праправнуках людей, возвысившихся в знатность или большое бо-
гатство из простонародья, а дети и даже внуки возвысившихся людей еще
сохраняют в своем организме преобладание простонародной комплекции.
Для такой еще более глубокой перемены, как изменение в характере поло-
вых частей, нужно еще больше времени, еще большее число поколений. Меж-
ду фамилиями английских перов очень мало находится таких, которые имели
бы знатность, простирающуюся на семь или восемь поколений назад от н ы -
нешнего; огромное большинство их вошли в аристократию очень недавно,
средним числом лет 150, много 200. Потому, если в них сохраняется плодо-
родие, это еще ничего не доказывает против теории Дубльде,— это может
по ней объясняться просто как остаток простонародного плодородия недав-
них предков, живших не богато. Точно то же надобно сказать о многолюд-
стве семейств английского духовенства и среднего сословия, — эти много-
численные семейства все потомки людей, недавно вышедших из простонародья.
Напротив, если внимательно всматриваться в генеалогические таблицы знат-
ных фамилий, они скорее представляются свидетельствующими за теорию
Дубльде, чем против нее. Общая черта этих генеалогий во всех странах
одна и та же: фамилия, выходящая в знать, в течение нескольких (обыкно-
венно пяти или шести) поколений быстро размножается, потом два-три по-
коления держится в одинаковом числе, а после того число членов ее начинает
уменьшаться почти столь же быстро, как сначала возрастало, и через
12—15 поколений очень часто род прекращается, или, если продолжается,
то обыкновенно через какую-нибудь ветвь, которая впадала в незначитель-
ность, и возобновила свое плодородие бедностью. Эта общая черта генеало-
гий открыта, конечно, не нами: она давно замечаема была всеми учеными,
которые занимались генеалогическими таблицами. Очень странно, как не
вспомнил о ней Милль.
227

рых странах оно результат благоразумного, сознательного самовоздержания.
Рабочий народ привык в них воздерживаться. Работник понимает, что чрез-
мерная многочисленность семьи лишит его хорошего положения или не допу-
стит передать такое положение детям, и не хочет подвергаться этому. Страны,
в которых, сколько известно, долее, чем в других, существует высокая степень
добровольного воздержания — Норвегия и некоторые части Швейцарии.
О них мы имеем сведения, отличающиеся положительною достоверностью.
Много фактов было собрано еще Мальтусом, а после него к ним прибавлено
много других. В обеих странах население возрастает очень медленно, и его
размножение задерживается не многочисленностью умирающих, а малочис-
ленностью рождающихся. Пропорция тех и других к числу населения заме-
чательно мала ; средняя продолжительность жизни — самая высокая в Европе.
Пропорция детей к числу населения меньше, пропорция людей в цвете сил
больше, чем в какой бы то ни было другой стране, известной нам. Малочис-
ленность рождений прямо ведет к продлению жизни, поддерживая народ в
хорошем положении. В избежании причин болезней люди там, конечно, руко-
водятся таким же благоразумием, как в воздержании от главной причины
бедности. Достойно замечания то, что обе эти страны, столь выгодно отли-
чающиеся от других — страны мелких поземельных собственников.
В других странах государство налагает на народ нужные правила благо-
разумия и предусмотрительности, которыми, быть может, не стал бы он руко-
водиться сам: вступать в брак не дозволяется до той поры, пока вступающие
в него могут доказать, что имеют обеспеченное положение. Мы читаем, что
при этих законах, о которых подробнее буду говорить я впоследствии, поло-
жение народа хорошо и что число незаконнорожденных не так велико, как
было бы можно ожидать. В иных странах причина воздержания находится,
повидимому, не столько в личном благоразумии отдельных людей, сколько в
общем и, быть может, даже случайном обычае. В прошлом столетии раз-
множение населения в сельских округах Англии успешно задерживалось труд-
ностью найти коттедж. Был обычай, что холостые работники жили у хозяев,
на их содержании, а женатые работники в особых коттеджах. Правило анг-
лийских законов о бедных, обязывавшее приход содержать живущих в нем
бедняков, оставшихся без работы, делало землевладельцев нерасположенными
помогать заключению браков. В конце прошлого века надобность в людях
для войны и для фабрик заставила считать патриотическим делом помогать
увеличению населения. В то же время стала расти у фермеров наклонность
вести такой образ жизни, какой ведут богатые люди; долговременная высо-
кость цен хлеба поддерживала их в этом, и они стали расположены держать
себя подальше от низших. К этому прибавились денежные побуждения,
возникавшие из злоупотреблений правилами законов о бедных, и фермеры
постепенно вытеснили своих работников из своих домов в особые коттеджи,
постройке которых лендлорды теперь уже не противились. Говорят, что в не-
которых странах сильною задержкою размножению населения был старин-
ный обычай, что девушка не должна выходить замуж, пока не напряла и не
соткала себе много приданого. Ныне в Англии влияние благоразумия на
задерживание размножения видно в том, что во время годов, дурных для
фабричной промышленности, число браков уменьшается.
Но каковы бы ни были причины, по которым размножение людей в из-
вестной стране удерживается на медленной пропорции, эта пропорция бы-
стро ускоряется при всяком ослаблении причин, ее замедлявших. Улучше-
ние в состоянии рабочих классов почти всегда имеет последствием лишь
то, что открывает временный простор размножению населения, которое
быстро доходит опять до предела возможности продовольствия. Всякою
выгодною переменою в своих обстоятельствах рабочие люди обыкновенно
пользуются лишь для того, чтобы размножением лишить следующее поко-
ление этой выгоды. Если общее улучшение их умственного и нравственного
развития или по крайней мере возвышение нормальной меры житейского
их комфорта не научает их извлечь иной, лучшей выгоды из благоприятных
228

обстоятельств, никакой прочной пользы нельзя принесть им, и самые мно-
гообещающие планы кончаются лишь увеличением числа, а не увеличением
благосостояния народа. Под их нормальною мерою благосостояния понимаю
я такое положение, до которого они будут, но ниже которого не захотят они
размножаться (если есть такое положение). Каждый шаг их вперед в вос-
питании, цивилизации, улучшении общественных отношений возвышает эту
меру, и нет сомнения, что она постепенно, хотя медленно, возвышается в пе-
редовых странах Западной Европы. Продовольствие и занятие для труда
никогда не возрастали в Англии быстрее, чем в последние 30 лет; но с
1821 года каждый новый79цене показывает меньшее возрастание населения,
чем в предыдущий период ; масса продуктов земледелия и промышленности
в Англии возрастает в прогрессивной пропорции, а пропорция рождающихся
к существующему населению с каждым пятилетием становится меньше
прежнего.
Впрочем, мы отложим до другого места разбор вопроса о населении по
связи его с положением рабочих сословий; здесь нам должно было рассма-
тривать население только как один из элементов производства; с этой точки
зрения мы должны были указать бесконечную силу возрастания, составляю-
щую естественное свойство населения, и причины, по которым почти всегда
осуществляется лишь очень незначительная часть этой безграничной спо-
собности. Сделав это краткое указание, мы должны перейти к другим эле-
ментам.
Г л а в а XI
Закон возрастания капитала
1. В предыдущей главе мы видели, что из трех элементов, нужных для
производства (труд, капитал и земля), первый, труд, не поставляет препят-
ствий возрастанию производства. Со стороны труда нет никаких задержек
производству возрастать до беспредельной величины с неослабною быстро-
тою. Население имеет способность увеличиваться по однообразной геоме-
трической прогрессии. Если бы единственным условием производства был
труд, оно могло бы и, натурально, стало бы увеличиваться в той же про-
грессии, и не было бы этому никаких границ до того предела, когда число
людей не могло бы уже возрастать по фактическому недостатку места.
Но производство имеет еще другие условия; из них сначала мы рассмо-
трим капитал. В известной стране, или на всем земном шаре, не может су-
ществовать больше людей, чем в состоянии продовольствоваться продуктом
прежнего труда до получения нового продукта. В известной стране, или на
всем земном шаре, не может быть производительных работников больше,
чем сколько в состоянии продовольствоваться тою частью продукта прош-
лого труда, которая сбережена своим владетелем для воспроизведения, а не
растрачена на его удовольствия, и которая называется капиталом. Итак,
прежде всего следует нам теперь разобрать условия возрастания капитала,
причины, которыми определяется быстрота его возрастания, и неизбежные
границы этого возрастания.
Весь капитал — продукт сбережения, то есть отсрочки немедленного
потребления для будущей пользы; потому возрастание капитала должно за-
висеть от двух вещей: от массы вещей, из которой может быть делаемо
сбережение, и от силы расположения, влекущего делать сбережение.
Масса, из которой может быть делаемо сбережение, есть излишек про-
дукта труда, остающийся за удовлетворением первых жизненных надобно-
стей всех людей, занимавшихся производством (считая тут людей, трудив-
шихся над возобновлением израсходованных материалов и над ремонтом
основного капитала). Количество большее, чем этот излишек, не может
быть сбережено никаким образом. Но этот излишек всегда может быть сбе-
229

режен весь, хотя никогда весь не сберегается. Он служит фондом, из ко-
торого берутся продукты на удовольствия, не принадлежащие к первым по-
требностям жизни производителей; из которого продовольствуются все, не
участвующие лично в производстве; из которого, наконец, делается прира-
щение капитала. Он составляет действительный чистый продукт страны.
Выражение «чистый продукт» часто берется в более тесном смысле, обозна-
чая только прибыль капиталиста и ренту землевладельца, — это происхо-
дит от мнения, будто бы чистым продуктом капитала можно считать только
то, что составляет выручку, получаемую владельцем капитала за покрытием
его издержек. Но это понятие слишком узкое. Капитал хозяина составляет
доход работников, и если этот доход превышает первые потребности жизни,
он дает работникам излишек, который они могут израсходовать на удоволь-
ствия или сберечь. Этот излишек должен включаться в чистый продукт
промышленности со всех тех точек зрения, с которых нам будет случай го-
ворить о чистом продукте. Только тогда, когда он включается в чистый
продукт, чистый продукт страны служит мерилом ее фактической силы, ме-
рилом того, сколько может она сберегать на общеполезные дела или на удо-
влетворение надобностям частных людей, мерилом той части продукта, ко-
торой может свободно располагать страна, которую может она обращать
на достижение каких-нибудь целей или на удовлетворение каким-нибудь
желаниям правительства или частных людей, которую может она или рас-
трачивать на свои удовольствия или сберегать для пользы в будущем.
Величина этого фонда, этого чистого продукта, этого избытка произ-
водства над первыми материальными надобностями производителей служит
одним из элементов, определяющих величину сбережения. Чем больше
остается продукта за продовольствием работников, тем больше может быть
сбережено. Тем же самым отчасти определяется и количество, какое будет
сбережено. Часть побуждения сберегать состоит в расчете извлекать доход
из сбереженного; в том факте, что капитал, употребляемый на производ-
ство, имеет способность не только сохраняться, но давать приращение. Чем
большая прибыль может быть получена от капитала, тем сильнее побужде-
ние накоплять его. Правда, побуждение сберегать производится не всем ч и -
стым продуктом, производимым землею, капиталом и трудом страны, а
только частью, которая образует вознаграждение капиталиста и называется
прибылью его. Но очень понятно, даже и без объяснений, какие будут нами
впоследствии представлены, что если общая производительность труда и к а -
питала велика, то и выручки капиталиста, по всей вероятности, будут в е -
лики, и что между этими двумя вещами, величиною общего чистого про-
дукта и величиною прибыли, должна существовать пропорциональность,
хотя и не всегда равномерная.
2. Но наклонность к сбережению не вполне зависит только от внешнего
побуждения к нему, только от величины прибыли, доставляемой сбереже-
нием. При одинаковости денежного побуждения эта наклонность в разных
лицах и в разных обществах очень различна. Сила деятельного стремления
накоплять богатства изменяется не только по различиям личных характеров,
но и по разности общего положения страны и ее цивилизации. В этом, как
и во всех других нравственных качествах, человеческий род представляет
большие различия, по разнице обстоятельств и по степени прогресса.
Хорошо бывает, когда, говоря о предметах, полное исследование кото-
рых превышает размеры, даваемые для разбора их объемом трактата, имеешь
возможность ссылаться на другие книги, в которых предмет, требующий
разъяснения, изложен с большею полнотою. По вопросу о населении эту по-
лезную услугу оказывает знаменитая книга Мальтуса; по предмету, зани-
мающему нас теперь, я могу с такою же уверенностью сослаться на другую
книгу, менее известную: New Principles of Political Economy, мистера Ре *.
* Это сочинение служит одним из очень нередких примеров того, что
успех книги гораздо больше зависит от случая, чем от ее достоинства.
Если бы трактат Ре явился во время, благоприятное успеху, он был бы най-
230

Из всех известных мне книг ни одна не разъясняет так хорошо историче-
скими фактами и логическими доводами причины, действием которых опре-
деляется накопление капитала.
Всякое накопление состоит в пожертвовании настоящим благом для
будущего. Но выгодность такого пожертвования очень различна, а в охоте
к нему бывает еще больше разницы при различных обстоятельствах.
При взвешивании будущих выгод по сравнению с настоящими, главное
дело — неверность всего будущего; степень этой неверности бывает очень
различна. Потому «все обстоятельства, увеличивающие вероятность того,
что нашими запасами в будущем действительно воспользуемся мы сами или
воспользуются люди, нами избранные», справедливо и основательно «уси-
ливают практическое стремление к накоплению. Таким образом, здоровый
климат, здоровое занятие, увеличивая вероятность продолжительной жизни,
ведет к увеличению этой стоимости. Люди, посвятившие себя здоровым за-
нятиям и живущие в здоровых странах, гораздо более способны к бережли-
вости, чем люди, находящиеся в нездоровых или опасных занятиях, живу-
щие в климатах, вредных для человека. Матросы и солдаты расточительны.
В Вест-Индии, в Новом Орлеане, Ост-Индии господствует расточительный
образ жизни. Но те же люди, переселившись в здоровые страны Европы,
начинают жить экономно, если не попадут в водоворот безумного светского
мотовства. Война и повальные болезни всегда приводят за собою, в числе
других зол, мотовство и роскошь. Точно так же благоприятствует усилению
бережливости все то, что упрочивает безопасность общественных дел. В
этом отношении сильное влияние принадлежит общему господству законно-
сти и порядка, вероятности продолжительного мира и спокойствия» (Ре,
стр. 123). Чем полнее безопасность, тем больше силы будет в деятельном
стремлении к накоплению. Где собственность небезопасна или где часты ра-
зорительные катастрофы, там немногие будут сберегать, да и те, которые
станут сберегать, будут находить побуждение к этому не иначе, как только
при высоком проценте прибыли на капитал: только высокость процента мо-
жет заставлять их предпочитать сомнительное будущее соблазну настоя-
щего наслаждения.
Вот соображения, по которым рассудок решает, удобно ли бывает за-
ботиться о будущих выгодах на счет настоящего. Но расположение делать
это пожертвование зависит не от одной выгодности расчета. Наклонность к
сбережению часто бывает гораздо слабее, нежели как требовал бы рассу-
док; в другие времена она превосходит меру рассудительности.
Недостаток силы в стремлении к сбережению может происходить от не-
предусмотрительности о самом себе или от беззаботности о других людях.
Непредусмотрительность может зависеть от умственных и от нравственных
причин. Отдельные люди и общества на очень низкой степени умственного
ден вполне заслуживающим большого успеха. Автор (шотландец, поселив-
шийся в Соединенных Штатах) соединяет с обширными знаниями ориги-
нальность мыслей, замечательную способность делать общие философские
выводы, способ изложения и разъяснения, придающий идеям всю ту цену,
какую они имеют, и даже несколько большую цену, чем какую они имеют
(это иногда увлекало, как мне кажется, и мысль самого автора). Главный
недостаток книги — антагонизм, в который ставит себя автор к Адаму Смиту,
в духе любви к спору, часто встречающейся в людях, имеющих новые мысли
о старых предметах. Я называю это недостатком (хотя считаю многие из
возражений Ре справедливыми и некоторые очень проницательными), по-
тому что на самом деле различие в мыслях Адама Смита и Ре гораздо
меньше, чем можно бы предполагать по резким замечаниям самого Ре.
Ошибки, открываемые им у его великого предшественника, ограничиваются
преимущественно тем, что Адам Смит, по человеческой слабости, высказывал
свои посылки слишком безусловно, так что иногда говорит в них гораздо
больше, чем нужно ему для доказательства выводов. — Прим. авт.
231

развития всегда непредусмотрительны. Судя по всему, известная степень
умственного развития необходима для того, чтобы отдаленные соображения
и в особенности соображения о будущем имели какую-нибудь силу над во-
ображением и волею. Что недостатком заботливости о других уменьшается
склонность к сбережению, в этом согласится каждый, подумав, как много
делается ныне сбережений, имеющих своею целью не столько наши собствен-
ные выгоды, сколько выгоды других: воспитание детей, устройство их карь-
еры, будущие интересы других родных, желание помочь деньгами или вре-
менем осуществлению вещей, полезных для общества или частных лиц.
Если бы люди постоянно имели то расположение мыслей, к кото8р0ому не-
сколько приближались они в период падения Римской империи . — если
бы они вовсе не заботились ни о своих детях, ни о друзьях, ни об обществе,
ни о чем, что будет после них, то они редко отказывали бы себе в каком-
нибудь наслаждении для сбережения, превышающего меру необходимости их
будущих лет, а этот запас они обрашали бы в пожизненные доходы или в
какую-нибудь иную форму, по которой их имущество кончалось бы вместе
с их жизнью.
3. По этим умственным и нравственным причинам, между разными отде-
лами человеческого племени существует большая разница в силе деятельного
стремления к сбережению, и разница эта больше, чем обыкновенно думают.
Общее низкое положение цивилизации часто бывает следствием не столько
других причин, обращающих на себя больше внимания, сколько недостатка
именно этой склонности. Например, в положении охотнического племени,
«человек, можно сказать, по необходимости непредусмотрителен и беззабо-
тен о будущем, потому что в этом состоянии будущее не представляет н и -
чего такого, что можно бы наверное предусмотреть, что зависело бы от че-
ловека... Кроме недостатка побуждений обеспечивать нужды будущего сред-
ствами настоящего, у человека тут недостает в соображении и в деятельно-
сти привычки постоянно связывать в уме отдаленное будущее с настоящим
и представлять ряд событий, которыми соединяются они. Потому, если даже
ЯВЛЯЮТСЯ у него побуждения, могущие произвести эту мысленную связь,
ему нужно еще приучить себя думать и действовать так, чтобы эта связь
получила прочность в его мыслях».
Вот пример тому: «По берегам реки св. Лаврентия стоит несколько ма-
леньких индийских деревень. Они вообще окружены большими пространст-
вами земли, на которых лес истреблен, повидимому, уже давно; кроме того,
к ним принадлежат обширные леса. Расчищенная земля почти вовсе, можно
сказать, не возделывается, и в лесах не проложено путей к полям. А между
тем земля плодородна; да если б и не была плодородна, удобрение кучами
лежит подле их домов. Если бы каждое семейство огородило пол-экра земли,
вспахало его, засадило картофелем или засеяло маисом, этот участок дал бы
семейству продовольствие на целые полгода. Но они от времени до времени
подвергаются крайней нужде; она, вместе с пьянством, которому они пре-
даются, когда могут, быстро уменьшает их число. Эта странная для нас
апатия главным образом происходит не от нелюбви к труду: напротив, они
работают очень усердно, если вознаграждение следует за трудом немед-
ленно. Кроме своих специальных занятий охотою и рыболовством, они
много работают на больших лодках, ходящих по реке св. Лаврентия: нани-
маются гребцами на них или водят их на шестах: они всегда доставляют
большую часть прибавочных работников, нужных для проведения плотов по
быстрым местам. Не производится их апатия и отвращением к земледель-
ческому труду. Правда, есть у них предубеждение против него, но преду-
беждения всегда уступают нужде, трудно рождаться только принципам об-
раза действий. Когда вознаграждение за земледельческий труд быстро и ве-
лико, они становятся и земледельцами. На озере св. Франциска, близ ин-
дийской деревни Сен-Реджиса, есть маленькие острова, удобные для посева
маиса, растения, дающего урожай сам-100 и доставляющего, даже в недо-
зрелом виде, приятное и питательное блюдо. Они каждый год засевают клоч-
232

ки лучшей земли на этих островах, чтобы есть полусозрелый маис. По
своему положению эти посевы недоступны скоту, потому не нужно огора-
живать их; если бы нужна была эта прибавка к труду, я думаю, они прене-
брегли бы островами, как пренебрегают местами подле своих деревень. Ме-
ста эти прежде были, повидимому, под посевом. Но теперь скот соседних
колонистов стал бы уничтожать неогороженные посевы, и надобность в этом
прибавочном труде заставила их отказаться от возделывания. Она требо-
вала от них работы, вознаграждение за которую приходит с медленностью,
непропорциональною силе деятельного стремления к накоплению в этом ма-
леньком обществе.
«Замечательно то, что работы, за которые они принимаются, они испол-
няют очень заботливо. Они прекрасно полют и копают свои небольшие по-
севы. Они увидели из опыта, что самая небольшая небрежность в этом от-
ношении сильно уменьшает урожай, и поступают сообразно с этим наблю-
дением. Явным образом только отдаленность вознаграждения за труд, а не
тягость самого труда мешает им расширить свои пашни. Я слышал, что не-
которые из племен, живущих далее в глубину страны, употребляют на зем-
леделие даже гораздо больше труда, чем белые. Они засевают все одни и
те же участки, не удобряя их: потому земля не родила бы ничего, если бы
самым заботливым образом не растирали ее в порошок и заступом и ру-
ками. Белый человек на их месте расчистил бы новый участок, который,
вероятно, едва вознаградил бы его работу на первый год; но он дождался
бы себе вознаграждения в следующие годы. Индийцу следующие годы ка-
жутся так далеки, что не производят на него сильного впечатления, а для
вознаграждения, получаемого через несколько месяцев, он работает усерд-
нее белого человека».(Ре, стр. 136).
Этот рассказ подтверждается опыто8м1 иезуитов в их интересных усили-
ях цивилизовать парагвайских индийцев . Они возбудили к себе в этих
дикарях чрезвычайное доверие, приобрели на них такое влияние, что изме-
нили весь образ их жизни. Индийцы во всем слушались их, безусловно по-
виновались им. Иезуиты водворили мир между ними. Они научили их всем
операциям европейского земледелия и многим из труднейших искусств. По-
всюду виднелись у них, говорит Шарльвуа, «мастерские ювелиров, живо-
писцев, скульпторов, часовщиков, столяров, плотников, красильщиков и
проч.». Эти работы производились не в личную пользу ремесленников; про-
дукт их был в полном распоряжении миссионеров, управлявших народом
деспотически, по его доброму согласию на то. Итак, препятствия, возникав-
шие из отвращения от труда, были совершенно побеждены. Существенным
затруднением была непредусмотрительность индийцев, их неспособность ду-
мать о будущем и возникавшая из того необходимость самого неослабного и
мелочного надзора за ними со стороны их учителей. «Например, если мис-
сионеры оставляли на их собственную заботу волов, которыми они пахали,
индийцы в своей несообразительной беззаботности могли оставлять их на
ночь не выпряженными из плуга. Бывали примеры и хуже того: индийцы
резали волов себе на ужин и, слыша упрек за это, думали, что достаточно
оправдываются, говоря: нам хотелось есть... Отцы миссионеры, по словам
Уллоа, должны ходить по их домам, осматривая, что им нужно: без того
индийцы ни о чем не позаботились бы. Миссионерам надобно находиться и
при резании скота, смотреть, чтобы мясо делилось поровну и чтобы часть
его не бросалась». — «Но при всей заботливости этого надзора, говорит
Шарльвуа, при всех своих предосторожностях для предотвращения недо-
статка в первых потребностях жизни, миссионеры бывают иногда в большом
затруднении. Индийцы часто не оставляют себе нужного запаса пищи, даже
на посев. А если бы не смотреть за ними, они вообще оставили бы себя без
всяких средств к поддержанию жизни» (стр. 140).
Китайцы заслуживают внимания, как представители того состояния силы
деятельного стремления к накоплению, которое занимает средину между
описанным теперь положением дел и европейскими обычаями. Судя по мно-
гим особенностям их личных привычек и общественного положения, можно
233

предположить, что они владеют благоразумием и умением обдумывать свой
образ действий больше других азиатцев и меньше европейцев. Вот свиде-
тельство, доказывающее, что это так.
«Прочность работ — одно из главных качеств, обозначающих высокую
степень деятельного стремления к накоплению. По свидетельству путешест-
венников, прочности в китайских работах гораздо меньше, чем в соответ-
ствующих им европейских. Говорят, что за исключением жилищ высшего
сословия, дома у китайцев строятся вообще из сырого кирпича, глины, из
плетня, набитого землею, а потолки из тростника, привязанного к перекла-
динам. Трудно представить себе постройки, менее фундаментальные и проч-
ные. Перегородки в домах делаются из бумаги, которую надобно переменять
каждый год. То же надобно сказать о их мебели, посуде и других орудиях:
они почти все делаются из одного дерева, металлов очень мало входит в их
состав; потому они скоро портятся и совершенно ломаются. Если б у них
было больше силы в деятельном стремлении к накоплению, они делали бы
свои орудия из материалов, выделка которых требует большого расхода, но
которые зато гораздо прочнее. По этому же самому у них остается невозде-
лано много такой земли, которая в других странах обрабатывалась бы. Все
путешественники говорят, что в Китае лежат заброшены большие простран-
ства земли, в особенности болотистой. Обратить болото в пашню — дело,
вообще требующее нескольких лет. Место предварительно нужно осушить
канавами, потом надолго оставить сушиться солнцем, и надобно долго хло-
потать над ним, пока оно станет давать жатву. Жатва на нем бывает обык-
новенно очень изобильна, но бывает надобно долго ждать этого вознаграж-
дения. Возделывание такой земли требует больше силы деятельного стрем-
ления к накоплению, чем имеют китайцы.
«Продукт жатвы всегда бывает запасом на будущее, средством удовле-
творения будущих нужд, и поступать с ним должно по общим правилам,
которых требует употребление запасов. Главная жатва в Китае — рис; она
бывает два раза в год, в июне и октябре. Потому запас должно делать на
восемь месяцев, от октября до июня, и предусмотрительность китайцев дол-
жна цениться по уменью их ограничивать себя в начале этого времени,
чтобы не нуждаться в конце его. По всему видно, что ограничивать себя
они умеют очень плохо. Патер Переннен (долго живший в знакомстве с к и -
тайцами всех сословий и притом один из самых умных людей между иезуи-
тами, бывшими в Китае) утверждает, что у них в этом отношении очень н е -
достает предусмотрительности и умеренности и что недостаток ее причина
частых голодных годов, бывающих в Китае».
На китайцах еще виднее, чем на полу-обратившихся к земледелию ин-
дийцах, что возрастанию производства мешает у них недостаток не трудо-
любия, а предусмотрительности. «В тех вещах, где вознаграждение следует
за трудом скоро, где работы таковы, что скоро дают результат, для кото-
рого производятся, большие успехи, сделанные китайцами в искусствах,
сообразных с природою их страны и их нуждами», дают энергию и успеш-
ность их промышленности. «Благодаря теплому климату, естественному пло-
дородию почвы, приобретенному жителями знанию того, какие земледель-
ческие продукты дают выгоднейший урожай, китайцы почти из всякого
клочка земли умеют очень быстро извлекать продукт, которым, по их мне-
нию, с избытком вознаграждается труд ее обработки. Они собирают в год
обыкновенно две, иногда три жатвы. Обыкновенный посев у них рис —
хлеб очень плодородный, и при их искусстве он, разумеется, дает очень
обильные сборы почти на всякой местности, которую можно обратить под
пашню без долгого труда. Потому нет в Китае куска земли, которая не была
бы под посевом, если только можно засеять ее без долгих подготовлений.
Китайцы взбираются на холмы, даже на горы и обращают их в террасы;
вода, глазное условие плодородия в их земле, проводится на каждый кусок
нивы канавами или поднимается очень удобными и простыми машинами,
которые с незапамятных времен употребляются этим странным народом.
Дело это очень облегчается для них тем, что почва даже по горам очень
234

глубока и покрыта толстым слоем растительных остатков. Но еще заме-
чательнее охота, с какою они обращают в пригодные для них вещи не-
удобные для обработки материалы, если труд скоро может принести резуль-
тат, для которого совершается. Свидетельством тому служат часто встре-
чающиеся на их озерах и реках постройки, подобные пловучим садам пе-
рувианцев, — плоты, покрытые растительною землею и служащие нивами.
Труд очень скоро тут извлекает выручку из материалов, над которыми
работает. Нельзя представить ничего роскошнее растительности на этой
богатой почве, когда быстрому действию благоприятного солнца помогает
обилие влаги. Но мы уже говорили, что не так бывает, когда вознаграж-
дение за труд далеко, хотя и обильно. Европейские путешественники изум-
ляются, видя эти маленькие пловучие фермы подле болот, которые для
превращения в нивы нужно было бы лишь осушить; им странно кажется,
что китайцы употребляют свой труд не на материк, где его результаты
были бы долговечны, а на сооружения, портящиеся и пропадающие в не-
сколько лет. Но китайцы думают о будущих годах меньше, чем о настоя-
щем лете. Для настоящего у них много, для будущего мало силы дея-
тельного стремления к накоплению. Соображения европейца простираются
на отдаленное будущее, и он дивится на китайцев, которые своей непре-
дусмотрительностью и недостатком заботы об отдаленных годах осуж-
дены на вечную тяжелую работу и на бедность, кажущуюся ему невыно-
симой. Горизонт китайцев не имеет такой обширности. Они довольству-
ются тем, чтобы жить со дня на день, и привыкли даже тяжелую жизнь
считать счастьем» (Ре, стр. 151—155).
Когда страна довела свое производство до размера, в каком, при су-
ществующем состоянии знаний, оно дает сумму выручки, соразмерную
средней силе деятельного стремления к накоплению в этой стране, она
достигла того, что называется неподвижным состоянием, — достигла та-
кого состояния, при котором уже не будет делаться прибавлений к капи-
талу, если не произойдет или улучшения в производительных искусствах,
или увеличения в силе стремления к накоплению. При неподвижном со-
стоянии, хотя сумма капитала и не увеличивается в обществе, но из от-
дельных людей одни становятся богаче, другие беднее. Люди, в которых
степень запасливости ниже общего уровня, беднеют, их капитал погибает
и оставляет место для сбережений, делаемых людьми, в которых деятель-
ное стремление к накоплению выше общего уровня, и которые, натурально,
становятся покупщиками земель, фабрик и других орудий производства,
принадлежавших менее запасливым их соотечественникам.
От каких причин происходит то, что выручка за капитал в одних
странах бывает больше, чем в других, и почему при известных обстоятель-
ствах прибавочному капиталу становится невозможным найти себе поме-
щение иначе, как с понижением выручки, это разъяснится в одном из сле-
дующих отделов. Если справедливо мнение, что Китай достиг неподвиж-
ного состояния, значит, накопление капитала уже прекратилось в нем на
степени очень высокой выручки, — как высока она, показывается тем, что
в Китае величина процентов по закону 12, а в действительности, как го-
ворят, от 18 до 36. Потому надобно полагать, что количество капитала,
большее существующего ныне в этой стране, не может найти себе занятия
с такою высокою пропорциею прибыли, а прибыль менее высокая не пред-
ставляет китайцу такой привлекательности, чтобы он отказывался для нее
от настоящего наслаждения. Какая противоположность с Голландиею,
где в цветущий период правительство занимало деньги по 2 процента, а
частные люди с хорошим обеспечением по три процента! Китай не такая
страна, как Бурма или государства индийских раджей, где громадность
процента служит необходимым вознаграждением за риск, которому под-
вергают кредитора недобросовестность или бедность государства и почти
всех частных должников. Потому, если действительно справедливо, что воз-
растание капитала остановилось в Китае при такой огромности возна-
граждения, это значит, что у китайцев деятельное стремление к накопле-
235

нию, иначе говоря, уменье ценить будущее по сравнению с настоящим,
гораздо слабее, чем почти у всех без исключения европейских народов.
4. До сих пор мы говорили о странах, в которых средняя сила стрем-
ления к накоплению не достигает размера, одобряемого разумом и здравым
расчетом при существовании порядочной безопасности. Теперь нам надобно
сказать о других, в которых она решительно превышает эту меру. В тех
странах Европы, которые отличаются особенным благосостоянием, можно
найти множество людей расточительных; в некоторых из них (и особенно
в Англии) обыкновенная степень экономии и предусмотрительности ме-
жду людьми, живущими физическим трудом, не может быть названа в ы -
сокою; но есть в этих странах многолюдная часть общества, в которой
дух накопления так силен, что признаки быстрого возрастания богатств
бросаются в глаза каждому. Эту часть общества составляют сословия
фабрикантов, торговцев и люди свободных профессий, — сословия, которые,
вообще говоря, имеют больше средств и больше побуждений к сбереже-
нию, чем другие сословия. Огромность капитала, ищущего занятий в этих
странах, возбуждает удивление, когда особенные обстоятельства, привле-
кая значительную часть его на один путь, например, на построение же-
лезных дорог или на спекуляции заграничными фондами, обнаруживают
великость всей его массы.
В Англии много обстоятельств, придающих особенную силу этой на-
клонности к накоплению. Англия давно избавлена от военных опустоше-
ний; в ней раньше, чем в других землях, собственность оградилась от
военного насилия и произвольного грабежа; от этого возникла давняя, н а -
следственная уверенность в безопасности имущества, на время переда-
ваемого владельцем в чужие руки; в других странах эта уверенность по-
чти везде не так стара и менее твердо упрочилась. Географические при-
чины, заставившие Великобританию искать могущества и значения больше
в промышленности, чем в природных средствах, обратили к фабрикам и
торговле большую пропорцию самых предприимчивых и энергических ха-
рактеров, чем в других странах; они стали удовлетворять своим надобно-
стям и честолюбию производством и сбережением, а не присвоением про-
изведенного и сбереженного другими. Много тут зависело и от хороших по-
литических учреждений Англии: давая простор индивидуальной свободе
действия, они ободрили людей в деятельности и надежде на самих себя, а
свободою, какую предоставляют образованию товариществ, они облегчают
возникновение больших промышленных предприятий. С другой стороны,
те же самые учреждения дают самое прямое и сильное возбуждение стрем-
лению обогащаться. Ранний упадок феодализма устранил или очень осла-
бил ненавистное различие между сословиями, коренное занятие которых —
промышленность, и сословиями, привыкшими презирать их. Возникла п о -
литическая система, делающая богатство истинным источником политиче-
ского влияния, и богатство, независимо от своей внутренней цены, полу-
чило еще другую, фиктивную. Оно стало синонимом власти, а власть, при-
писываемая предмету общественным мнением, дает ему и действительную
власть; потому богатство стало главным источником личного высокого п о -
ложения, мерилом и свидетельством успеха в жизни. Подняться из одного
общественного круга в другой, высший круг — вот главная цель людей
среднего сословия в Англии; а средством к тому служит богатство. Но
быть богатым, не работая, до сих пор постоянно считается положением
более почетным, чем приобретать богатство трудом; потому целью често-
любия становится то, чтобы довести свои сбережения до размера, не только
дающего большой доход при промышленном употреблении, но и по прекра-
щении промышленных занятий доставляющего изобильный доход вла-
дельцу, живущему реализованным имуществом. Действие этих причин
очень усиливается в Англии тою чрезвычайною неспособностью народа к
личному наслаждению, которая составляет отличительную черту стран,
испытавших влияние пуританства. Но, облегчаясь слабостью влечения к
удовольствиям, накопление затрудняется в Англии сильною любовью к
236

расходам. Связь между личною важностью человека и видом богатства
так тесна, что пошлое желание блистать большими расходами имеет силу
страсти в многочисленных членах известных сословий такой нации, кото-
рая, вероятно, меньше всех наций целого света получает удовольствия от
расточительности. От этого обстоятельства деятельное стремление к на-
коплению никогда не достигало в Англии такой высокой энергии, как в
Голландии, где нет праздных богатых сословий, подающих примеры без-
рассудного мотовства, и промышленный класс, владевший тою существен-
ною силою, с которою всегда соединено влияние на общество, имел свободу
установить свою собственную норму образа жизни и приличий, а потому
привычки общества остались экономны и нетщеславны.
Итак, в Англии и в Голландии стремление к накоплению давно уже
имеет такую силу, что для своего действия не нуждается в обильных в ы -
ручках, которые нужны ему в Азии. Теперь другие европейские страны,
быстро следующие примеру Англии в этом отношении, почти все дошли
также до подобного развития. Стремление к накоплению возбуждается к
действию в этих странах столь низким процентом прибыли, что накопле-
ние не замедляется с течением времени, а, напротив, идет, судя по всему,
быстрее, чем когда-нибудь, и второе условие для возрастания производ-
ства, возрастание капитала, не показывает никакого признака, что может
стать недостаточным. Насколько зависит производство от этого элемента,
возможности возрастания производства нельзя назначить никакого предела.
Прогресс накопления, конечно, значительно задержался бы, если бы
выручка с капитала спустилась еще ниже, чем теперь. Но каким образом
возрастание капитала может вести к такому последствию? При этом во-
просе мысль обращается к последнему из трех условий производства. Гра-
ница производству не полагается существованием необходимого предела
для первых двух элементов, для труда и капитала; потому она должна за-
ключаться в качествах единственного из этих элементов, по самой сущно-
сти своей ограниченного в своем количестве. Граница производству должна
полагаться качествами земли.
Глава XII
Закон возрастания продукта от земли
1. От других элементов производства, от труда и капитала, земля от-
личается тем, что не может возрастать безгранично. Ее пространство огра-
ниченно, а пространство производительнейших сортов ее еще больше огра-
ниченно. Очевидно также, что не неограниченно и количество продукта,
которое можно получить на данном пространстве земли. Эта ограничен-
ность количества земли и ограниченность ее производительности состав-
ляют истинные границы возрастанию производства.
Конечно, всегда люди ясно понимали, что эти две границы последний
предел возрастанию производства. Но никогда не бывало ни одного при-
мера, чтобы производство достигало этого окончательного предела: нет
страны, в которой вся земля, способная производить пищу, возделана в та-
ком совершенстве, что нельзя было бы (даже и без новых успехов в зем-
ледельческом знании) получить с нее больше продукта, чем теперь; а зна-
чительная часть земной поверхности остается еще совершенно невозделана.
Потому обыкновенно думают (и очень натурально предполагать это с пер-
вого взгляда), что для настоящего времени всякое ограничение производ-
ства или населения с этой стороны находится на неизмеримом расстоянии
от нас, и что должны протечь века, пока возникнет практическая необхо-
димость принимать в серьезное соображение закон этого ограничения.
Я полагаю, что это ошибка, и притом самая серьезная из всех ошибок,
какие только встречаются в области политической экономии. Вопрос этот
237

самый важный, самый основной из всех ее вопросов; в нем заключается
решение всех вопросов о причинах бедности в богатом и промышленном
обществе, и без ясного понимания этого предмета бесполезно идти далее в
нашем исследовании.
2. Границу, полагаемую производству качествами почвы, не надобно
воображать подобною стене, которая стоит неподвижно на известном ме-
сте и не задерживает движения, пока совершенно не останавливает его.
Скорее можно сравнить эту границу с очень эластичною и растяжимою
повязкою, которая, как бы сильно ни была растянута, все-таки может быть
растянута еще шире, но которая стесняет задолго прежде, чем растянется
до последнего предела, и стеснение от которой тем сильнее, чем ближе к
этому пределу раздвигается она.
Лишь только достигает земледелие известной, не очень высокой сте-
пени развития, лишь только люди начинают заниматься возделыванием
земли с некоторою энергиею, лишь только явились у них сколько-нибудь
порядочные земледельческие орудия, земледельческое производство подчи-
няется действию закона, что при данном положении земледельческого ис-
кусства и знания увеличение труда не дает пропорционального увеличения
в продукте, удвоение труда не удвоивает продукта, или, выражая то же са-
мое иными словами, каждое возрастание продукта получается более, чем
пропорциональным возрастанием в приложении труда к земле.
Этот общий закон земледельческой промышленности — самая важная те-
орема политической экономии. Если бы закон этот был не таков, почти все
феномены производства и распределения богатства были бы не таковы, как
теперь. Самые коренные из заблуждений, еще господствующих по нашему
предмету, проистекают из того, когда люди не замечают, что этот закон
действует под наружными причинами, на которых останавливают они вни-
мание, что второстепенные влияния принимаются за коренные причины яв-
лений, форма и способ которых, может быть, и видоизменяется от них, но
сущность которых определяется одним этим законом.
Когда для увеличения продукта человек обращается к худшей земле,
то очевидно, что продукт не увеличится в одной пропорции с трудом. Са-
мое выражение «худшая земля» показывает, что это земля, которая при
равном труде дает меньшее количество продукта. Земля может быть хуже
другой земли или по плодородию, или по положению. Одна требует боль-
шей пропорции труда на произрастание продукта, другая на перевоз его
к рынку. Если земля А при данном расходе на рабочую плату, удобрение
и т. д. производит 1 000 квартеров пшеницы и если, для получения другой
тысячи квартеров, мы должны обратиться к земле В, которая или менее
плодородна, или более отдалена от рынка, то 2 000 квартеров будут стоит
больше, чем двойной пропорции труда, расходовавшегося на первую т ы -
сячу, и земледельческий продукт возрастет в пропорции меньшей, чем
возрос труд, употребляемый на производство.
Вместо того, чтобы возделывать землю В, было бы можно заставить
высшею обработкою земли А производить вдвое. Можно было бы пахать
или боронить ее два раза, вместо одного; или копать ее заступом, вместо
того чтобы пахать после распашки; или пройти по ней катком, вместо бо-
роны, чтобы лучше обратить в порошок; или чаще и лучше полоть; можно
было бы употребить инструменты лучшей отделки или лучшего устрой-
ства; употреблять больше удобрения или удобрение более дорогих сортов;
старательнее смешивать удобрение с землею, — все это некоторые из чи-
сла способов получать с данной земли продукт больший прежнего, и если
надобно получить его, то обыкновенно употребляются те или другие из этих
способов. Но такая прибавка получается посредством увеличения издержек
в пропорции, превышающей увеличение продукта; это видно из того, что
возделываются тогда же земли худшего качества. Земли худшие или бо-
лее отдаленные от рынка натурально дают меньший продукт, и увеличив-
шийся запрос удовлетворяется продуктом их не иначе, как с увеличением
издержек, стало быть, и цены. Если бы прибавка в запросе могла попреж-
238

нему удовлетворяться продуктом лучших земель через приложение к ним
большего труда и капитала по стоимости, не превышающей пропорцию той,
sa какую получалось первоначально требовавшееся от этих земель количе-
ство продукта, собственники или фермеры этих земель могли бы подорвать
дешевизною всех других производителей и захватить весь рынок. Тогда
земли менее плодородные или более отдаленные могли бы возделываться
лишь собственниками, и только для прокормления или для поддержания
независимости самих собственников, но никак никому не могло бы быть
выгодным брать их в наймы для прибыли. А с них можно получать при-
быль, достаточную для привлечения капитала к такому употреблению, —
это показывает, что возделывание лучших земель достигло такой степени,
за которую дальнейшее приложение к ним труда и капитала никак уже не
даст большей выручки, чем какая может быть, при равном расходе, полу-
чена с земель, менее плодородных или находящихся в менее выгодном м е -
стоположении.
Заботливое возделывание земли в английских или шотландских окру-
гах, имеющих усовершенствованное земледелие, служит симптомом или
следствием более тяжелых условий, которых стала требовать земля для
увеличения продукта. Эта усовершенствованная обработка требует гораздо
большей пропорции расходов, чем хозяйство по более поверхностной си-
стеме; для того, чтобы она стала прибыльною, нужны более высокие цены,
и такая обработка не была бы принята, если бы доступна была земля столь
же плодородная и еще не занятая. Если требуемое обществом прибавочное
количество продукта можно получать с новой земли столь же хорошего ка-
чества, как прежняя, то не будет никакой попытки извлекать из земли ко-
личество продукта, сколько-нибудь приближающееся к тому, что она дает
при способах обработки, считающихся в Европе наилучшими. Обработка
земли доводится до такой степени, чтобы получалась выручка в наиболь-
шей пропорции к употребленному труду, но выше этого обработка не ве-
дется, и количество труда, превышающее эту степень, употребляется на
другие дела. «Нескоро примиряется английский глаз с жидкостью жатвы
и нестарательным, по нашему мнению, хозяйством в Соединенных Штатах,
говорит путешественник, недавно посещавший эту страну. Мы забываем,
что где земли так много, а труд так дорог, как здесь, там надобно следо-
вать совершенно не тому расчету, какой господствует в наших многолюд-
ных странах, и что результатом будет, разумеется, недостаток полной от-
делки во всем, что требует труда» (Letters from America, by John Robert
Godley, том I, стр. 52. Смотр. также Lyell's Travels in America, том II,
стр. 83). Из двух причин, которые приводит Годли, настоящее объяснение
делу дается, по моему мнению, изобилием земли, а не дороговизною
труда; потому что, как бы дорог ни был труд, но если недостает пищи, он
всегда употреблен на ее производство предпочтительно перед всяким дру-
гим производством. Дело в том, что этот труд успешнее достигает своего
результата, когда прилагается к новой земле, чем когда бы употреблялся
на более высокую обработку уже возделываемой земли. Прилагать к аме-
риканским землям высокое европейское возделывание станет выгодно лишь
тогда, когда не останется там новых земель, кроме таких, которые по своей
отдаленности или плохому качеству станут требовать значительного повы-
шения цен, для придания выгодности своему возделыванию. До той поры
исключением могут служить разве лишь подгородные земли, на которых
сбережение в издержках перевозки может вознаграждать за значительно
меньшую выручку в самом количестве продукта их. Как американская об-
работка относится к английской, точно так же обыкновенная английская
обработка относится к фламандской, тосканской или Terra di Lavoro, где
приложением гораздо большего количества труда получается значительно
больший валовой продукт, но получается в такой пропорции к труду, к о -
торая человеку, возделывающему землю только для коммерческой при-
были, была бы выгодна лишь при гораздо высших ценах на земледельче-
ские продукты.
239

Принцип, изложенный нами теперь, должен быть понимаем, конечно,
с некоторыми объяснениями и ограничениями. Даже и тогда, когда земля
уже так высоко возделана, что увеличение труда на нее или увеличение
обыкновенного ежегодного подготовления ее не дало бы выручки, пропор-
циональной расходу, может быть, что приложение гораздо большего приба-
вочного труда и капитала на улучшение самой почвы дренированием или
долговечным удобрением будет вознаграждено продуктом так же щедро,
как самые первые части труда и капитала. Иногда может быть, что про-
порция вознаграждения за эти прибавочные части будет даже больше.
Этого не могло бы случиться, если бы капитал всегда искал и находил наи-
выгоднейшее употребление. Но если наивыгоднейшее употребление таково,
что вознаграждение за него надобно ждать дольше, чем за менее выгодное,
то предпочтение ему будет дано лишь на очень высокой степени промыш-
ленного развития. Да и на этой высокой степени существуют иногда по
владению землею и по найму ее такие законы и обычаи, которые не дают
свободному капиталу страны простора обращаться на земледельческие усо-
вершенствования. Потому добавочный продукт, требуемый увеличившимся
населением, получается иногда высшею обработкою по возрастающей стои-
мости, между тем как известны и доступны способы получать его без воз-
растания стоимости. Если бы нашелся капитал на то, чтобы в следующем
году сделать над землею Великобритании и Ирландии все известные и при-
знанные нужными улучшения, которые выгодны при существующих ценах,
то есть должны увеличить продукт пропорционально или больше, чем про-
порционально расходу, — если бы произошло это, результатом был бы тог
факт (особенно верный, если включать в это предположение Ирландию),
что земля низшего качества надолго стала бы не нужна для земледелия;
вероятно, прекратилась бы обработка значительной части тех менее произ-
водительных земель, находящихся ныне в обработке, которые не пользу-
ются особенно выгодным положением; или, быть может, сокращение воз-
делывания состояло бы преимущественно в том, что ежегодное подготов-
ление земли и обработка ее стали бы менее высоки (потому что улучше-
ния, нами предполагаемые, состоят не столько в улучшении хорошей земли,
сколько в обращении дурной земли в хорошую; таким образом, наше зем-
леделие возвратилось бы к характеру, похожему на американскую обра-
ботку, а совершенно брошены были бы только те из плохих земель, кото-
рые оказались бы неспособными к улучшению. Тогда пропорция общего
продукта всей возделываемой земли к израсходованному на него труду
стала бы выше прежней, и общий закон уменьшения выручки от земли был
бы на время отстранен, соразмерно этой перемене. Но никто не может
предположить, чтобы даже в этом случае весь продукт, нужный для
страны, возможно было получить только с самых лучших земель и с тех,
которые сравниваются с самыми лучшими, благодаря выгоде своего поло-
жения. Конечно, значительная часть продукта продолжала бы произво-
диться в менее выгодных условиях и с пропорциею выручки Меньшею, чем
какая получается с наилучших или находящихся в наивыгоднейшем поло-
жении земель. А по мере того, как дальнейшее возрастание населения тре-
бовало бы нового увеличения производства, общий закон возвращал бы
свою силу, и дальнейшее увеличение продукта стало бы получаться с расхо-
дованием труда и капитала в пропорции, большей прежнего.
3. Продукт земли, при одинаковости обстоятельств, возрастает в про-
порции меньшей, чем возрастает употребляемый на него труд, — это, как
мы сказали, всеобщий закон земледельческой промышленности, допускаю-
щий лишь случайные и временные исключения. Но были писатели, отвер-
гавшие этот принцип и самоуверенно ссылавшиеся на опыт в подтвержде-
ние того, будто бы выручка с земли получается на высокой степени возде-
лывания не в меньшей, а в большей пропорции, чем на менее высокой сте-
пени, будто бы когда на возделывание употребляется много капитала, в ы -
ручка бывает больше, чем когда его употребляется мало. Эти писатели
утверждают, что даже самая худшая земля, возделываемая ныне, произво-
240

дит не только на каждый экр, но и на данное количество приложенного к
ней труда столько пищи, сколько получали наши предки с плодороднейших
земель Англии.
Очень может быть, что это правда; и если это не вполне правда, то
в значительной степени действительно правда. Бесспорно то, что ныне про-
изводством пищи на все население занята меньшая пропорция населения,
чем в прежние времена нашей истории. Но этим вовсе не доказывается,
чтобы не существовал закон, о котором мы говорили, а доказывается
только то, что существует какая-нибудь сила, противоположная ему и мо-
гущая на время превозмогать его. Действительно, есть такая сила, нахо-
дящаяся в постоянном противодействии закону уменьшения выручки от
земли, и мы теперь должны перейти к рассмотрению этой силы. Она не
иное что, как прогресс цивилизации. Я употребляю это общее и несколько
неопределенное выражение, потому что факты, участвующие тут, так раз-
нообразны, что едва ли мог бы обнять все их какой-нибудь термин менее
обширного значения.
Из этих фактов прежде всего представляется мысли прогресс земле-
дельческого знания, искусства и земледельческих изобретений. Улучшен-
ные земледельческие процессы бывают двух родов: одни дают земле спо-
собность производить абсолютно большее количество продукта, без сораз-
мерного увеличения труда; другие не имеют силы увеличивать продукт, но
зато уменьшают количество труда и издержек, которыми он приобретается.
К первым надобно причислить уничтожение парового поля введением пло-
допеременной системы и введением новых растений, выгодным образом
входящих в севооборот. Перемену, совершенную в британском земледелии
в конце прошлого века введением севооборота с репою, представляют
истинною революциею. Действие этих усовершенствований состоит, во-
первых, в том, что они дают земле способность ежегодно производить
жатву, вместо того, чтобы оставаться праздною из каждых двух или трех
лет один год, и, во-вторых, в том, что прямо увеличивается ее производи-
тельность: чрезвычайное увеличение в числе скота, производимое увели-
чением количества корма, дает более обильное удобрение для хлебных по-
лей. За этим следует введение новых растений, дающих большее количе-
ство пищи (например, картофель), или более производительных пород
прежних растений (например, шведская репа). К тому же разряду усовер-
шенствований надобно причислить расширение знаний о качествах разных
удобрений и о лучших способах употреблять их; введение новых и силь-
нейших удобрений (например, гуано) и обращение таких, которые прежде
бросались, на удобрение земли; изобретения, подобные распахиванию под-
почвы или дренажу, от которых так сильно увеличивается продукт неко-
торых сортов земли; умножение числа животных, потребляющих и обра-
щающих в человеческую пищу вещества, которые без них пропадали бы,
и т. д. К усовершенствованиям второго рода, которыми уменьшается ко-
личество труда, но не увеличивается производительность земли, принадле-
жат: улучшения в устройстве орудий, введение новых орудий, сокращаю-
щих ручную работу (например, веяльной и молотильной машин), более
искусное и экономное приложение мускульного труда (например, столь
медленно распространявшееся в Англии введение шотландского способа
пахать парою лошадей, запряженных рядом, при одном человеке, вместо
пахания тремя или четырьмя лошадьми цугом, при двух людях). Эти усо-
вершенствования не увеличивают производительности земли; но они так
же, как и усовершенствования первого рода, противодействуют стремлению
стоимости производства земледельческих продуктов возвышаться вместе с
возрастанием населения и запроса.
Улучшение средств сообщения по своему действию подобно земледель-
ческим усовершенствованиям второго рода. Хорошие дороги равносильны хо-
рошим орудиям. В извлечении ли продукта из земли, или в перевозке его
к местам потребления происходит сбережение труда, это все равно. Не го-
ворим уже о том, что самый труд возделывания уменьшается от всякого
241

уменьшения в стоимости привоза удобрения из отдаленных мест, всяким
облегчением многочисленных операций перевозки с места на место, про-
исходящих в пределах самой фермы. Железные дороги и каналы в сущно-
сти составляют уменьшение стоимости производства всех предметов, от-
правляемых по ним на рынок, а в буквальном смысле слова — ими умень-
шается стоимость производства всех тех предметов, производству которых
они помогают перевозкою материалов и орудий для их выделки. При них
может быть возделываема земля, которая иначе не вознаградила бы воз-
делывателей без повышения цены. Такое же действие по отношению к пище
или материалам, привозимым из-за моря, оказывают усовершенствования
в мореходстве.
Из этих соображений видим, что много есть чисто механических усовер-
шенствований, не имеющих, повидимому, никакой особенной связи с земле-
делием, но все-таки дающих возможность получать данное количество пищи
с меньшим расходованием труда. Какое-нибудь большое усовершенствование
в выплавке чугуна должно вести к удешевлению земледельческих орудий, к
уменьшению стоимости железных дорог, вагонов и телег, судов, быть может,
и домов, и многих других вещей, на которые чугун и железо не употреб-
ляются теперь по своей дороговизне; а всем этим уменьшилась бы стоимость
производства пищи. Такое же последствие должны иметь всякие усовершен-
ствования в тех процессах, которым подвергается хлеб по отделении от земли,
и которые можно назвать уже мануфактурными. Первое приложение силы
ветра или воды к молотьбе хлеба вело к такому его удешевлению, какое могло
бы произойти разве лишь от самого важного открытия в земледелии; всякое
большое усовершенствование в мельничном устройстве должно иметь, пропор-
ционально своей важности, подобное же влияние. О следствиях удешевления
перевозки мы уже говорили. В инженерном деле также встречаем изобрете-
ния, которыми облегчаются всякие большие операции, совершаемые людьми.
Усовершенствования в нивеллировке важны для дренажа, не говоря уже о
постройке каналов и железных дорог. Голландские низменности и некоторые
части Англии осушаются машинами, действующими ветром или паром. Где
нужны сооружения для орошения полей, или насыпи и плотины, искусство в
механике служит великим средством к удешевлению производства.
Все мануфактурные усовершенствования, которые не могут быть обра-
щены на облегчение самому производству пищи ни в одном из его фазисов
и потому не содействуют отстранению или замедлению уменьшения пропор-
ции выручки от земледельческого труда, все-таки имеют следствие, хотя иного
рода, но точно такого же значения. Они до некоторой степени вознаграж-
дают за то, чего не предотвращают.
Все материалы мануфактурных продуктов получаются из земли, а многие
собственно от земледелия, которое в особенности доставляет весь материал
одежды; потому общий закон уменьшения выручки должен прилагаться не
только к земледельческой, но в сущности и к мануфактурной промышлен-
ности. По мере того, как население возрастает и способность земли давать
увеличенный продукт напрягается сильнее и сильнее, увеличение в производ-
стве всех материалов, как в производстве пищи, должно получаться расходо-
ванием труда все в большей и большей пропорции. Но стоимость материала
составляет обыкновенно лишь очень малую долю по всей сумме стоимости
мануфактурного продукта, и земледельческий труд в производстве мануфак-
турных товаров лишь незначительная доля всего труда, употребляемого на
них. А весь остальной труд имеет постоянную и сильную тенденцию умень-
шаться, пропорционально возрастанию населения. Мануфактурное производ-
ство гораздо больше земледелия способно к приложению механических усо-
вершенствований и сберегающих труд изобретений. А мы уже видели, что
разделение труда, искусное и экономное устройство его очень сильно зависит
от величины рынка и от возможности производить продукты большими мас-
сами. Потому в мануфактурной промышленности причины, ведущие к уве-
личению ее производительности, далеко перевешивают единственную причину,
ведущую к ее уменьшению, и возрастание производства, вызываемое прогрес-
242

сом общества, происходит не с возрастанием, а с постоянным уменьшением
пропорции стоимости. Этот факт обнаружился прогрессивным падением цен
и ценностей почти всех мануфактурных товаров в два последние столетия;
оно было ускорено механическими изобретениями последних 60 или 70 лет и
способно продолжаться и расширяться выше всякого предела, какой мы могли
бы определить ему.
Очень понятна теперь возможность такого случая, что успешность зем-
ледельческого труда может постепенно уменьшаться с возрастанием продукта,
что поэтому цена пищи будет прогрессивно возрастать, и нужно будет над
добыванием пищи для всего населения трудиться все большей и большей
пропорции населения, а между тем производительная сила труда во всех
других отраслях промышленности будет так быстро возрастать, что требуе-
мое земледелием количество труда может браться от мануфактурных работ,
и все-таки они станут получать возрастающий продукт, так что все потреб-
ности населения, в общей сложности, будут удовлетворяться лучше прежнего.
Эта выгода может даже распространиться и на беднейший класс. Возраста-
ние дешевизны одежды и помещения может вознаграждать их за увеличение
стоимости пищи.
Мы видели, что нет такого усовершенствования в производительных ис-
кусствах, которое так или иначе не имело бы влияния, противоположного
закону уменьшения выручки от земледельческого труда. Не одни только про-
мышленные усовершенствования имеют такое действие. Улучшения в прави-
тельстве и почти во всех других отраслях нравственной и общественной
жизни действуют точно таким же образом. Предположим страну в таком со-
стоянии, в каком была Франция до революции: подати лежат исключительно
на промышленных классах, имеют такой характер, что служат как будто на-
казанием, штрафом за производство; нет никакой возможности получить
удовлетворение за имущественную или личную обиду, если 82ее нанес человек
знатный или сильный. Ураган, унесший такой порядок дел , если смотреть
даже только на одну сторону перемены, на увеличение производительности
труда, не был ли равнозначителен множеству промышленн 8ы3х изобретений?
Отменение фискального обременения, каким были десятины , равнялось для
земледелия тому, как бы труд, нужный для получения продукта, вдруг умень-
шился на десятую часть. Отменение хлебных законов или каких-нибудь дру-
гих стеснений, мешающих товарам производиться в дешевейших местах их
производства, равняется огромному усовершенствованию в производстве.
Если плодородная земля, бывшая под охотничьим парком или отнимавшаяся
у производства для какого-нибудь другого развлечения, отдается возделы-
ванию, общая производительность земледелия увеличивает8с4я. Известно, ка-
ково было в Англии влияние дурных законов о бедных — они ослабляли
земледельческий труд и отнимали у него производительность; таково же8, 5но
еще в сильнейшей степени, было влияние дурной системы фермерства в
Ирландии. Нет усовершенствований, которые действовали бы на производи-
тельность труда прямее, чем улучшения в отдаче земли под наем и в законах
о поземельной собственности. Уничтожение субституций, удешевление форм
продажи, и вообще всякие реформы, содействующие естественному стремле-
нию земли к свободному переходу из рук, плохо пользующихся ею, в руки,
лучше умеющие пользоваться, замена фермования, бессрочно уничтожаемого
по воле собственника (tenancy at will), фермованием на долгие сроки; замена
дурной по-избушечной системы (cottier system) какою-нибудь порядочною
системою фермования; а больше всего приобретение постоянного интереса в
земле людьми, ее возделывающими, — все такие реформы точно так же слу-
жат усовершенствованиями производства и некоторые из них столь же ве-
ликими усовершенствованиями его, как изобретение прядильной или паровой
машин.
То же самое надобно сказать об улучшениях в воспитании. Ум работ-
ника — важнейший элемент в производительности труда. В некоторых из
цивилизованнейших стран развитие ума работников так низко, что снабже-
ние головою людей, имеющих теперь только руки, едва ли не должно счи-
243

таться источником самого изобильнейшего возрастания производства. Ста-
рательность, бережливость и вообще благонадежность работников —качества
столь же важные, как их умственное развитие. Дружелюбные отношения,
общность интересов и стремлений между работниками и хозяевами — вещи
чрезвычайно важные» — точнее сказать, были бы вещами чрезвычайно важ-
ными, потому что я не знаю страны, в которой ныне существовало бы такое
чувство дружелюбного союза. Не в одном рабочем умственные и нравствен-
ные усовершенствования имеют выгодное действие даже на промышленность.
Увеличение умственной энергии, более основательное образование, большее
развитие добросовестности, заботы, об общих делах и филантропии в богатых
и праздных сословиях сделали бы их способными придумывать и совершать
чрезвычайно важные усовершенствования и в экономических силах страны,
и в ее учреждениях и обычаях. Подумаем хотя только о самых очевидных
феноменах. Отсталость французского земледелия именно в тех отношениях,
в которых должен бы оказывать на него полезное влияние образованный
класс, должна быть отчасти приписана тому, что внимание богатых земле-
владельцев исключительно занято городскими интересами и городскими удо-
вольствиями. Всякое улучшение в человеческих делах, кроме всех других
своих выгод, непременно будет иметь, прямым или косвенным образом, по-
лезное влияние на производительность промышленности. Горячность предан-
ности промышленным занятиям будет во многих случаях умеряться более
гуманным и широким умственным образованием; зато труд, употребляемый
на эти занятия, почти всегда будет тогда успешнее нынешнего.
Прежде, чем займемся мы изложением главных выводов, получаемых от
соображения свойств двух противоположных сил, которыми определяется
призводительность земледельческой промышленности, мы должны заметить,
что слова наши о земледелии с небольшими изменениями прилагаются и к
другим занятиям одинакового с ним рода, прилагаются ко всем отраслям
промышленности, добывающим от земли материалы. Например, рудокопная
промышленность дает увеличение продукта обыкновенно с увеличением из-
держек в пропорции более высокой; или и хуже того: даже обыкновенный
годовой продукт добывается в ней все с большим и большим расходованием
труда и капитала. Рудник не воспроизводит каменного угля или руды, взятых
из него, потому каждый рудник наконец истощается, да и прежде своего
истощения требует разработки с постоянно возрастающим расходом; шахты
надобно углублять, галлереи вести все дальше, для очищения их от воды
надобно употреблять все больше силы; продукт надобно поднимать с большей
глубины или переносить на большее расстояние. Потому закон уменьшения
выручки прилагается к рудокопному делу еще полнее, чем к земледелию; но
зато и противодействующее влияние усовершенствований производства при-
лагается к нему еще в большей степени. Рудокопные операции доступнее
земледельческих механическим усовершенствованиям; первое 86 приложение
паровой машины в большом размере было сделано к рудникам ; а в хими-
ческих процессах, которыми добываются металлы, есть возможность безгра-
ничных усовершенствований. Нередко встречается и другой случай, пред-
ставляющий уравновешение за то, что все известные рудники идут к исто-
щению: часто открываются новые рудники, равняющиеся по богатству преж-
ним или превосходящие их.
Общий вывод таков: все предметы и силы природы, находящиеся в огра-
ниченном количестве, ограничены относительно крайнего предела своей про-
изводительной силы, и задолго до достижения этого крайнего предела начи-
нают удовлетворять увеличению запроса с прогрессивным обременением
условий своей производительности. Но этот закон может ослабляться или
временно отстраняться увеличением общей власти человека над природой, в
чем бы ни состояло это увеличение; а в особенности он ослабляется всяким
расширением человеческого знания относительно сил природы и свойств ее
тел, потому что этим расширением знания расширяется власть человека над
ними.
244

Глава XIII
Последствия предыдущих законов
1. Из предыдущих разъяснений видно, что возрастание производства
имеет два предела: недостаточность капитала или недостаточность земли.
Расширение производства останавливается или оттого, что деятельное стрем-
ление к накоплению бывает недостаточно для произведения дальнейшего
возрастания в капитале, или оттого, что при всем расположении людей,
имеющих излишек доходов, сберегать часть его, ограниченность земли, нахо-
дящейся в распоряжении общества, не допускает употребления капитала в
дело с такою выручкою, которая вознаграждала бы их за отсрочку личного
потребления.
Страны, где принцип накопления слаб, как у разных азиатских народов,
где люди не хотят ни сберегать, ни работать для приобретения средств к
сбережению, если не возбуждаются к тому чрезмерною высотою прибыли, не
хотят даже и при такой прибыли, если надобно ждать ее довольно долгое
время, где продукт остается скуден, и нужда велика, потому что нет в них ни
капитала, готового являться на дело, ни предусмотрительности, которая от-
крывала бы средства заставлять силы природы работать за человека, — такие
страны нуждаются, с экономической точки зрения, в увеличении промышлен-
ности и деятельного стремления к накоплению. Средства к тому: во-первых,
улучшение администрации, введение полнейшего обеспечения собственности,
умеренности в налогах, освобождение от произвольных поборов, производя-
щихся под именем налогов; введение более прочных и выгодных условий
пользования землею, так чтобы люди, ее возделывающие, сами получали, по
возможности, всю выгоду от своего трудолюбия, искусства и бережливости.
Во-вторых, улучшение просвещения в народе, ослабление обычаев или пред-
рассудков, мешающих полному употреблению промышленных сил в дело;
увеличение умственной деятельности, чтобы в людях пробудились новые
стремления. В-третьих, введение заграничных искусств, которыми выручка
от обращения нового капитала в дело возвышалась бы до степени, соответст-
вующей слабому развитию стремления к накоплению; внесение иностранного
капитала, при котором возрастание производства не станет уже исключи-
тельно зависеть от бережливости и предусмотрительности туземцев, кото-
рый будет служить для них поощряющим примером, который, если не пря-
мым улучшением народного положения, то влитием в народ новых идей и
разрушением цепей привычки станет возбуждать в жителях новые потреб-
ности, экономическое честолюбие и заботливость о будущем. Эти соображе-
ния больше или меньше прилагаются ко всем азиатским народам и к тем
частям Европы, которые отстали от других в цивилизации и промышлен-
ности, [например, к России, Венгрии, Испании, Ирландии].
2. Но есть другие страны, — и первая из них Англия, — в которых ни
промышленный дух, ни деятельное стремление к накоплению не нуждаются
в поощрении; люди там готовы много работать за небольшое вознагражде-
ние и много сберегать для небольшой прибыли; если рабочие классы там
вообще далеко не имеют такой бережливости, какая была бы полезна, то в
благосостоятельной части общества дух накопления нуждается скорее в ослаб-
лении, чем в увеличении. В этих странах никогда не было бы недостатка в
капитале, если бы его возрастание не останавливалось или не задерживалось
слишком большим понижением выручки от него. По этой тенденции выручки
к прогрессивному уменьшению часто бывает то, что от возрастания произ-
водства становится хуже положение производителей; а эта тенденция, которая
напоследок может вовсе прекратить всякое возрастание производства, состав-
ляет результат неизбежных условий производства, получаемого от земли, --
условий, лежащих в нем самом.
В странах, возвысившихся над очень низкою ступенью в развитии зем-
леделия, всякое увеличение запроса на пищу, производимое увеличением
245

населения, непременно должно уменьшать долю пищи, какая по ровному
разделу пришлась бы на каждого жителя (исключением бывают лишь те слу-
чаи, когда вместе с возрастанием запроса происходит улучшение в производ-
стве). Когда уже нет незанятых пространств плодородной земли и когда нет
улучшений, ведущих к удешевлению товаров, то увеличение производства
получается не иначе, как через увеличение труда в пропорции большей, чем
увеличивается продукт. Население должно или больше работать, или меньше
есть, или, чтобы получать прежнюю пищу, должно жертвовать частью
других прежних жизненных удобств. Если эта необходимость отсрочивается,
то отсрочка производится лишь тем, что усовершенствования, дающие про-
изводству легчайшую возможность прогрессивно возрастать, — человеческие
изобретения, дающие большую успешность труду, выдерживают борьбу с
природой успешно и вынуждают у ее не хотящих служить сил новые средства
по мере того, как человеческими надобностями поглощаются прежние
средства.
Из этого следует тот важный вывод, что необходимость сдерживать
возрастание населения не принадлежит, как многие полагают, одному тому
устройству, при котором собственность распределена очень неравномерно.
При каждом данном состоянии цивилизации большее количество людей не
может в общем своем составе быть снабжено продуктами так изобильно, как
снабжается меньшее число. Скупость природы, а не общественная неспра-
ведливость, служит причиною страданий, постигающих нацию при изли-
шестве населения. Несправедливое распределение богатства даже и не уве-
личивает этого бедствия и разве лишь делает то, что оно чувствуется не-
сколько раньше. Напрасно говорить, что с каждым желудком, производимым
на свет в размножающемся населении, рождаются и руки. Новые желудки
требуют столько же пищи, как прежние, а руки производят меньше. Если бы
все орудия производства принадлежали, как совокупная собственность, целому
народу, а продукт разделялся между людьми с совершенным равенством, и
если бы при таком устройстве общества промышленность была так же энер-
гична и продукт так же велик, как теперь, то достало бы продукта на чрез-
вычайно хорошее снабжение всего существующего населения жизненными
надобностями; но каково было бы положение населения, когда число людей
удвоилось бы с небольшим в двадцать лет, как непременно и случилось бы
при существующих привычках и при таком поощрении к размножению?
Если бы производительные искусства не усовершенствовались в это время с
быстротою почти беспримерною, то, по непреоборимой необходимости, каж-
дый человек в этом обществе стал бы беднее прежнего от того, что пришлось
бы обратиться к возделыванию земель худшего качества и возделывать
земли высшего качества способом более трудным и менее вознаграждающим
труд, чтобы доставить пищу населению, столь сильно увеличившемуся. Если
бы оно продолжало возрастать по той же пропорции, скоро пришло бы
время, когда никто не имел бы ничего, кроме предметов первой необходи-
мости, а вслед затем скоро пришло бы время, когда никто не имел бы и
этих предметов в достаточном количестве, и дальнейшее возрастание насе-
ления было бы остановлено смертью.
Увеличивается или уменьшается в данное время продукт промышленно-
сти, по сравнению с употребляемым на него трудом, и становится ли лучше
или хуже общее положение народа, это зависит от того, какой элемент раз-
вивается быстрее: народонаселение или усовершенствование. Когда население
достигло степени густоты, достаточной для доставления главных выгод соче-
тания труда, то всякое дальнейшее возрастание населения само по себе имеет
тенденцию понижать средний уровень народного благосостояния; но прогресс
усовершенствований имеет противоположное действие и допускает население
увеличиваться без понижения или даже и с повышением среднего уровня
жизненных удобств. Слово «усовершенствование» надобно понимать здесь в
обширнейшем смысле, обнимающем не одни новые изобретения в промыш-
ленности, но также улучшения в учреждениях, воспитании, образе мыслей
и всех вообще человеческих делах, лишь бы они вели, — как ведут почти все
246

улучшения, — к появлению новых возбуждений или новых удобств для про-
изводства. Если производительные силы страны возрастают в пропорции
столь же быстрой, как возрастает потребность в увеличении продукта по
увеличению числа людей, то нет нужды для увеличения продукта обра-
щаться к возделыванию земель менее плодородных, чем худшие из земель,
уже возделываемых, и нет нужды к прежним землям прилагать новый труд,
с менее выгодною выручкою или, если эта нужда есть, то эта потеря силы
вознаграждается увеличением успешности, с какою труд, благодаря усовер-
шенствованиям, употребляется на фабричных работах. По той или другой из
этих причин возрастающее число людей снабжается в прежнем размере жиз-
ненными удобствами. Но если возрастание человеческой власти над приро-
дою замедляется или приостанавливается, а возрастание населения не осла-
бевает; если, без увеличения власти над силами природы, требуется от них
увеличение продукта, оно не может быть доставлено увеличившемуся насе-
лению иначе, как с тем, что от человека потребуется в среднем уровне боль-
шее количество труда или уменьшится средний уровень части, достающейся
каждому из всей массы продукта.
В действительности бывали такие периоды, когда население развивалось
быстрее, чем усовершенствования; бывали и такие, когда усовершенствова-
ния развивались быстрее населения. В Англии население, в течение долгого
периода перед французскою революциею, возрастало медленно; но прогресс
усовершенствований, по крайней мере в земледелии, был, кажется, еще мед-
леннее, потому что цена хлеба постоянно возрастала (а не было никаких при-
чин к понижению ценности благородных металлов) и Англия, прежде выво-
зившая хлеб, стала ввозить его. Эти факты не дают однакоже совершенной
бесспорности выводу, потому что в первой половине столетия было чрезвы-
чайное число урожайных годов, а во второй половине не было такого боль-
шого числа их, и потому существовала к возрастанию цены хлеба во второй
половине столетия причина, посторонняя обыкновенному прогрессу общества.
Неизвестно, имели ли тогда фабричные усовершенствования или уменьшение
издержек перевозки привозных товаров такой размер, чтобы вознаграждать
за уменьшение производительности земледельческого труда. Но со времени
великих механических изобретений Уатта, Аркрайта и их современников
выручка за труд, по всей вероятности, возрастала столь же быстро, как
население, и даже опередила бы его возрастание, если б самое увеличение
выручки не вызвало увеличенного проявления лежащей в человеческом роде
силы размножаться. В течение последних двадцати или тридцати лет рас-
ширение усовершенствованных процессов в земледелии шло так быстро, что
земля дает теперь пропорционально употребляемому труду даже больше
продукта, чем прежде; средняя цена хлеба решительно понизилась; она пони-
жалась даже и до отменения хлебных законов, которым на наше время так
сильно облегчена тяжесть требования увеличивать производство соразмерно
увеличению населения. Но если усовершенствования могут на известное время
идти наравне с действительным увеличением населения или даже превосхо-
дить его, то несомненно, что их развитие никогда не может равняться про-
грессии возрастания, в какой способны размножаться люди; и ничто не могло
бы предотвратить всеобщего ухудшения в состоянии человеческого рода, если
бы возрастание населения фактически не сдерживалось. Если бы оно сдержи-
валось еще больше при таком же прогрессе усовершенствований, то для
нации, или, говоря вообще, для всего человечества был бы дивиденд больше
нынешнего. Расширение власти над природой, даваемое усовершенствова-
ниями, не тратилось бы все лишь на то, чтоб содержать размножившееся
население. Валовой продукт был бы не так велик, но пропорция продукта,
приходящаяся на каждого человека, была бы больше.
3. Когда размножение людей идет быстрее, Чем развиваются усовер-
шенствования, и когда нация принуждена получать средства продовольствия
в отношениях все менее и менее выгодных, по неспособности земли удовлет-
ворять увеличенному запросу иначе, как на условиях все более обремени-
тельных, — когда народ находится в этой неприятной необходимости, то
247

находятся два средства, дающие надежду смягчить ее, хотя бы народ и не
изменял тех своих привычек, которыми определяется пропорция его размно-
жения. Одно из этих средств — ввоз пищи из-за границы; другое средство —
переселение.
Допущение более дешевой пищи из-за границы равнозначительно земле-
дельческому изобретению, которым в такой же пропорции уменьшилась бы
стоимость производства пищи в самой стране. Оно в такой же степени уве-
личивает производительную силу труда. Прежде чем был допущен иностран-
ный хлеб, известным количеством труда, употребленным на производство
пищи, производилось известное количество пищи; теперь тем же самым коли-
чеством труда, употребленным на производство хлопчато-бумажных тканей,
или железных изделий, или другого товара, даваемого в обмен за пищу, по-
лучается большее количество пищи. В том и другом случае отдаляется на
известное расстояние уменьшение производительной силы труда; но в том
и другом случае немедленно возобновляется ход этого уменьшения; отступив-
ший прилив тотчас же начинает снова наступать. Но, быть может, страна
снабжается пищею со всего пространства, населенного людьми на земном
шаре; в этом случае может показаться, будто никакое возрастание числа
людей в небольшом уголке земного шара не может производить сильного
давления на столь обширное пространство, будто число жителей в этой
стране может удвоиться и утроиться, а все-таки не будет заметно, чтобы
условия производства сделались от того тяжеле, не будет заметно повышение
цены пищи по всему пространству земного шара. Но при таком рассуждении
опускаются из виду некоторые существенные обстоятельства.
Во-первых, заграничные земли, из которых можно ввозить хлеб, не
обнимают всего земного шара: они ограничиваются почти только теми
частями его, которые лежат на берегах моря или судоходных рек. Берег
моря почти во всех странах населяется раньше и гуще других частей и редко
имеет лишний хлеб; потому главным источником подвоза служат полосы
земли по берегам судоходных рек, например, Нила, Вислы, Миссисипи, а
таких пространств в хлебородных частях земли не так много, чтобы могли
они очень долгое время удовлетворять быстро растущему запросу без обре-
менения производительных сил почвы. Получать прибавочный подвоз хлеба в
большом количестве из внутренних частей, — дело невозможное при нынешних
путях сообщения. С проведением шоссе, потом каналов и железных дорог это
затруднение уменьшится, так что перестанет быть непобедимым; но прог-
ресс этот идет медленно и кроме Америки во всех вывозящих хлеб странах
даже очень медленно; он не может расти пропорционально населению, если
возрастание населения не сдерживается очень сильно.
Во-вторых, если бы подвоз хлеба получался и со всего земного шара,
а не с небольшого пространства вывозящих его земель, то все-таки было бы
довольно ограниченно количество пищи, которую можно было бы получать
без увеличения в пропорции ее стоимости. Страны, вывозящие хлеб, разде-
ляются на два класса: в одних деятельное стремление к накоплению сильно,
в других слабо. В Австралии и в Северо-Американских Штатах оно сильно;
капитал там растет быстро, и производство хлеба могло бы также увеличи-
ваться очень быстро. Но в таких странах и население возрастает с чрезвы-
чайною быстротою. Своим земледелием они должны снабжать свое домаш-
нее увеличивающееся население, кроме населения стран, куда вывозят свой
хлеб. Потому сущность дела скоро должна заставить их обратиться к возде-
лыванию земель, если не менее плодородных, то более отдаленных и менее
доступных (а отдаленность равносильна неплодородности), обратиться к спо-
собам возделывания менее производительным, пропорционально труду и рас-
ходу, — к способам обработки, существующим в старых землях.
Но мало стран, которые при дешевизне пищи имели бы большое про-
мышленное благосостояние; это лишь те земли, куда на богатую и невозде-
ланную почву перенесена цивилизация в полном своем развитии; из стран,
населенных давно, вывозить хлеб могут лишь те, где промышленность нахо-
дится в очень отсталом положении, где капитал и вслед за ним население не
248

возросли до такой высоты, чтобы поднять цену хлеба, [таковы: Россия,
Польша и Венгрия]. В этих странах деятельное стремление к накоплению
слабо, производительные искусства очень несовершенны, капитал скуден и
возрастает медленно, особенно если говорить только о домашних источниках
его возрастания. Если бы возрос запрос «а хлеб для привоза в Англию,
они лишь очень медленно могли бы развить свое производство для удовлет-
ворения ему; они не могли бы получить нужный на то капитал обращением
его на земледелие от других занятий, потому что других занятий там нет.
[Россия и Польша] не производят хлопчато-бумажных тканей и железных
изделий, которые стала бы привозить им Англия в обмен на хлеб; они
обходятся без этих товаров. С течением времени можно было бы ожидать
некоторого успеха от усиленной энергии, которую пробудил бы в произво-
дителях рынок, открытый для их продукта. Но такому увеличению энергии
не благоприятствует экономическое устройство стран, где земледельцы нахо-
дятся [в рабстве или в состоянии, близком к невольничеству]. Если мы
будем рассчитывать на увеличение затраты капитала, как на источник для
увеличения продукта, то средства к этой затрате или должны быть при-
везены из других земель, или получены медленным процессом сбережения,
развивающегося под влиянием новых удобств и деятельнейших сношений, —
но в этом последнем случае население, вероятно, будет возрастать так же
быстро, как капитал. Если Англии нужно быстрое возрастание привоза
хлеба из этих стран, английский капитал должен переселиться туда, чтобы
производить его. Но перенесение капитала соединено с большими затрудне-
ниями, доходящими до положительной большой невыгоды. Ему мешает раз-
ница языка, разница обычаев, мешают тысячи неудобств, происходящих от
разницы в учреждениях и общественных отношениях; а сверх того перене-
сение капитала неизбежно вызвало бы размножение населения в этих стра-
нах, так что почти все новое количество пищи, производимое новым капи-
талом, вероятно, стало бы потребляться на месте, не выходя за границу.
Потому надежда на увеличение вывоза из [России и Польши] для снабже-
ния других стран постоянно увеличивающимся долгое время количеством
пищи может основываться только почти на том, чтобы вносились в них из-за
границы искусства и понятия для оживления их отсталой цивилизации. Но
развитие цивилизации в стране — дело медленное; в это время население
развивающейся страны и снабжаемых ею стран успеет сильно возрасти;
потому развитие цивилизации в отсталых странах не может остановить воз-
вышения цены на хлеб от возрастания запроса ни в целой Европе, ни в
отдельной стране.
Таким образом не к одним тем странам, которые продовольствуются соб-
ственным хлебом, применяется закон, что выручка за труд уменьшается, если
население возрастает быстрее, чем развиваются усовершенствования: закон
этот в сущности точно так же применяется и к странам, готовым получать
хлеб из всех доступных мест, где он дешевле. Если каким бы то ни было
образом произойдет внезапное и значительное понижение цены хлеба, оно,
подобно всякому другому внезапному улучшению житейских искусств, только
отдаляет естественный ход дел на одну или на две ступени дальше, не из-
меняя общего развития их. Впрочем, при допущении свободного ввоза хлеба
открывается возможность случая, который способен произвести временные
последствия такого размера, о каком даже не мечтали ни злейшие враги,
ни пламеннейшие приверженцы свободного ввоза хлеба. Маис такой продукт,
который можно ввозить в количестве, достаточном для продовольствия це-
лой Англии, и который, пропорционально своей питательности, может полу-
чаться дешевле самого картофеля. Если вместо пшеницы главною пищею
бедных сословий станет маис, производительная сила труда для получения
пищи возрастет в такой громадной пропорции, а расход на содержание се-
мейства так уменьшится, что хотя бы английское население стало возрастать
даже по американской прогрессии, быть может, прошло бы несколько поко-
лений прежде, чем перевесилось бы размножением народа это огромное
облегчение в его продовольствии,
249

4. Кроме ввоза хлеба, есть другое средство, к которому может прибег-
нуть нация, когда ее размножение становится несоразмерно — не с ее к а п и -
талом, а с производительною способностью ее земли; это средство — высе-
ление, в особенности под формою колонизации. В том размере, в каком
можно пользоваться этим средством, оно действительно помогает, потому
что состоит в отыскивании за границею незанятых пространств плодородной
земли, которые, если бы существовали в метрополии, давали бы возможность
удовлетворять запросу возрастающего населения без упадка в производитель-
ности труда. Если колонизируемая страна близко, а народ имеет довольно
расположения к странствованию, это средство помогает вполне. В Соеди-
ненных Штатах возрастание населения может идти без задержки, без умень-
шения производительности труда, без возрастания затруднительности добы-
вать продовольствие, благодаря именно тому, что из более старых частей
Союза идут переселенцы в новые территории; этот факт имеет все черты
колонизации. Если бы Австралия или внутренние области Канады были так
же близко к Великобритании, как Уисконсин или Айоуа к Нью-Йорку; если
бы излишек населения мог перемещаться туда без переезда через море и
если бы жители Великобритании имели такую же любовь к переездам, такую
же неохоту оставаться все на одном месте, как их соплеменники, жители
Новой Англии, то эти ненаселенные страны оказывали бы Великобритании
такую же услугу, как новые Штаты Американского Союза оказывают ста-
рым. Но положение дел для Великобритании не таково. Правда, переселе-
ние, если будет ведено хорошо, может служить ей очень важным средством,
чтобы внезапно облегчить одним усилием давление, происходящее от излишка
населения. Правда также, что в чрезвычайных случаях и добровольное пере-
селение может удалять из страны, при каком-нибудь особенном кризисе, еще
большее число людей, чем предполагалось даже составителями планов н а -
ционального ведения колонизации, — это произошло, например, в Ирландии,
под тройным влиянием картофельного87 неурожая, закона о бедных и общего
изгнания фермеров по всей стране . Но все-таки, даже при наилучшем
устройстве эмиграции, нельзя было бы поддержать постоянного хода ее в
достаточном размере, — в таком размере, чтобы она, как в Америке, при
быстрейшей пропорции размножения людей, уносила всю лишнюю часть
годичной прибыли числа их, — всю ту часть, которая превышает прогресс,
делаемый в течение этого краткого периода житейскими искусствами и от ко-
торой становится тяжеле жизнь для каждого из членов общества, находя-
щихся в положении, близком к среднему уровню. А если нельзя вести коло-
низацию в таком размере, то она даже с экономической точки зрения не
избавляет население от задержки в размножении. Этим замечанием о коло-
низации ограничимся мы здесь; практическую сторону вопроса о ней, важ-
ность ее для Англии и принципы, по которым следовало бы вести ее, мы
подробно разберем в одной из следующих частей трактата.

ЗАМЕЧАНИЯ НА ПОСЛЕДНИЕ ЧЕТЫРЕ ГЛАВЫ
ПЕРВОЙ КНИГИ МИЛЛЯ
РАЗЪЯСНЕНИЕ С М Ы С Л А МАЛЬТУСОВОЙ ТЕОРИИ
I
История мальтусовой теоремы
Обстоятельства, породившие теорию Мальтуса, вероятно
известны каждому читателю; но мы все-таки припомним их здесь,
потому что это поможет разъяснению сущности дела.
Идеи, выразившиеся событиями французской революции,
имели себе сильный отголосок и в Англии, откуда были прине-
сены во Францию первые зародыши их. Масса английского об-
щества в первые годы революции сильно сочувствовала ей, и
поэтому приобрели большое общественное значение в Англии де-
мократические писатели. Самым замечательным из них по та-
ланту был Годвин. Его «Исследование о политической справед-
ливости» имело громадный успех. В то время, когда явилось
оно (1793 г.), в Англии уже начиналась реакция, но большин-
ство образованной публики еще сочувствовало идеям, начавшим
подвергаться правительственному преследованию. Реакция еще
не окрепла настолько, чтобы иметь замечательных теоретиче-
ских защитников. Благодаря войне с Франциею, она быстро
росла в следующие годы, и под ее влиянием английское обще-
ство начало находить, что идеи, еще недавно очаровавшие его,
непрактичны, гибельны и преступны. Пока не было этого распо-
ложения умов, не могло являться таких апологий старины,
которые имели бы теоретическое достоинство. Берк и другие бес-
численные панегиристы прежнего порядка писали только воз-
звания к предрассудкам, [которые] могли нравиться лишь невеж-
дам или людям, заинтересованным в сохранении злоупотребле-
ний. Теперь пришла иная пора. Люди рассудительные, люди
нерасположенные защищать злоупотреблений, друзья прогресса
стали думать, что французская революция — отвратительное
251

безумство, а принципы ее ложны. Этим новым расположением
умов скоро было (в 1798 году) порождено и теоретическое опро-
вержение покинутого обществом увлечения. Этому внутреннему
отношению идей соответствовал даже и внешний повод, из к о -
торого возникла книга Мальтуса. Чтение одной из статей Год-
вина, «О скупости и расточительности» (она явилась в 1797 году
в периодическом издании Годвина «Исследователь», Inquirer),
возбудило в Мальтусе потребность заняться защитою учр 8е8жде-
ний, против которых восставали революционные писатели .
Старые учреждения никогда не имели недостатка в защит-
никах. Но политические тенденции той части английского об-
щества, публицистом которой явился Мальтус, были таковы, что
все прежние возражения против революционных идей каза-
лись ей неудовлетворительны; неудовлетворительными казались
они и самому Мальтусу. Он принадлежал к партии умеренных
либералов, которые рассуждают очень свободно, пока дело идет
о второстепенных учреждениях, очень любят личный и п о -
чтенный прогресс и становятся консерваторами лишь тогда,
когда усиливаются в обществе революционеры, не ограничиваю-
щиеся критикою маловажных подробностей, а стремящиеся
изменить самые основания существующего порядка. Прежде про-
тивниками демократических идей в Англии были только привер-
женцы застоя, защитники средневековых учреждений; их воз-
ражения против демократов основывались на реакционных прин-
ципах, вели к провозглашению справедливости и пользы средне-
вековых учреждений; партия, к которой принадлежал Мальтус,
была враждебна тем особенностям, которыми XIII век отли-
чался от XVIII; она считала благом те принципы, на которых
основывался общественный порядок в прежние все периоды в ы -
сокого общественного развития. Аргументы реакционеров защи-
щали не сущность этих принципов, а средневековые формы их;
для умеренных либералов нужна была другая теория, которая
отвергала бы стеснительные средневековые подробности, пока-
зывала бы необходимость только коренных принципов и допу-
скала бы некоторый прогресс в их развитии. Такая теория и
оказалась результатом исследований Мальтуса.
Дух книги Мальтуса89 таков: надобно заботиться об улуч-
шении существующих учреждений, а не разрушать их, не стре-
миться к основанию общественного устройства на иных прин-
ципах, потому что никакие иные принципы не могут дать об-
ществу большего благосостояния, чем какое дается нынешним
коренным его принципом, частной собственностью.
Но умеренно-либеральное настроение не может неизменно
господствовать над общественным мнением: оно чередуется с
радикальным и реакционным настроением. Умственная исто-
рия общества состоит в постоянной смене этих трех располо-
жений. Недостатки существующего вызывают критику; она
252

сначала обращается лишь на недостатки, заметные с первого
взгляда; это пора умеренных либералов; но критическая мысль,
развиваясь далее, находит, что под явлениями, очевидно неудов-
летворительными, лежат принципы, на которых построен весь
общественный порядок, что второстепенных явлений нельзя
устранить, не устраняя этих коренных причин; тогда умеренно-
либеральная критика переходит в радикальную; так, за Мон-
тескье явился Руссо; за Мирабо — Робеспьер. Привычка к корен-
ным принципам общественного устройства чрезвычайно сильна
в массе, и огромное большинство общества скоро замечает, что
радикалы, увлекшие его, идут гораздо дальше, чем может оно
идти по своим понятиям, что вместе с недостатками, которыми
оно тяготилось, ниспровергают они вещи, которыми оно очень
дорожит. Тогда начинается другое настроение мыслей: к а -
саться оснований общественного устройства — это злодейство
или безумие; довольно устранить второстепенные недостатки.
Опять настает пора умеренного либерализма: за конвен-
том следуют директория и консульство; законы для
Франции снова составляются под влиянием Сиеса, Та-
лейрана и других, замолкавших во время конвента. Но мысль,
породившая переход от радикализма к умеренному либерализму,
продолжает развиваться, и общество начинает думать: «не в том
дело, дурны или хороши, сами по себе, второстепенные явления,
против которых восстают умеренные либералы, защищающие
неприкосновенность основных принципов; дело в том, что эти
явления неразлучны с основными принципами, что уничтожать
их значит подрывать и основные принципы; а этих основных
принципов нельзя касаться, следовательно надобно также со-
хранить или восстановить явления, необходимые для них». Это
период крайней реакции; Наполеон с насмешкою отталкивает
Сиеса и перестает слушать Талейрана; конституционный поря-
док директории, ставший почти только призраком во время кон-
сульства, переходит в полный абсолютизм империи. Тут опять
начинается прежняя история. Общество, увлекшееся реакциею,
начинает тяготиться ею; оно думает: «основания существую-
щего порядка хороши, но есть в нем второстепенные тяжелые
неудобства и надобно отстранить их». С этим опять настает
пора умеренного либерализма, поднимают голос против Напо-
леона Бенжамен Констан и Лафайэт, бывшие бессильными во
время увлечения общества империей: она падает, и никакие уси-
лия эмигрантов не могут обратить ее падения в пользу новой
реакции, потому что поток мыслей стремится по противополож-
ному направлению, от реакции к либерализму. Сначала либера-
лизм очень умерен: Бенжамен Констан, Ройе Колар и Гизо
совершенно удовлетворяют требованиям большинства, и Фран-
ция живет под конституционною хартиею 1814 года; но разви-
тие критики идет дальше, реставрация сменяется июльской
253

монархией, потом дело доходит и до февральской революции, и
опять за революционным периодом следует либер9а0лизм Ка-
веньяка, кончающийся абсолютизмом новой империи .
Такова вечная смена господствующих настроений обществен-
ного мнения: реакция ведет к умеренной, потом к радикальной
критике; радикализм ведет к умеренному, потом к реакцион-
ному консерватизму, и опять от этой крайности общественная
мысль переходит в противоположную крайность через умерен-
ный либерализм. Этим переменам подверглась и теория, возни-
кающая из факта, резко выставленного вперед Мальтусом.
Мы видели, что книга Мальтуса принадлежала первой поло-
вине движения общественного мнения от радикальных стрем-
лений к реакции. Мальтус говорил: основания экономического
устройства не должны быть изменяемы, но должно заботиться
о частных улучшениях. Разумеется, факт, им указанный, повел
к иным заключениям, когда восторжествовало совершенно реак-
ционное расположение мыслей.
Мальтус говорил: главная масса бедствий, которым подвер-
гает людей нищета, происходит не от человеческих учреждений,
против которых восстают радикалы; нищета с своими послед-
ствиями производится законом самой природы, действие кото-
рого не усиливается, а, напротив, смягчается учреждениями, ос-
нованными на частной собственности; ввести равенство и об-
щность имуществ, значило бы только дать больше простора
действию естественного закона, вносящего в массу всякого об-
щества нищету со всеми ее страданиями и пороками. Реакцио-
неры вывели из этого заключение, очень логическое и совер-
шенно отвергавшее либеральную примесь, которая у самого
Мальтуса сглаживала жесткость основной мысли. Если нищета
и страдания происходят от естественного закона, непобедимого
никакими человеческими учреждениями, сказали они; если
уменьшать неравенство в распределении собственности значит
только увеличивать массу нуждающихся, то не напрасны ли или,
лучше сказать, не вредны ли всякие заботы об улучшении об-
щественного быта? Его недостатки спасительны; учреждения и
обычаи, против которых восстают либералы, охраняют общество
от бедствий, гораздо больших, чем какие приносят. Эти выводы,
возмущавшие людей слабохарактерных, неопровержимо выте-
кали из коренной мысли Мальтуса. Порок — дурная вещь, но
он задерживает размножение людей, которое наделало бы несча-
стий, гораздо больших, чем порок, если бы не задерживалось
им; война истребляет множество людей, но если б не было
войны, люди стали бы размножаться так, что от голода уми-
рало бы их больше, чем умирает от войны. Вообще все, что счи-
тается бедственным, служит предохранением от гораздо боль-
ших бедствий, и потому должно в сущности считаться благо-
детельным. Преступления, разврат, насилия всякого рода, —
254

это ножи, которыми рука природы прочищает ветви дерева, бес-
престанно разрастающиеся до излишней густоты, так что все де-
рево заглохло бы, засохло бы без этой прочистки. Если бы люди,
говорившие это, были вполне последовательны, они должны
были бы сказать, что надобно заботиться не об уменьшении,
а об увеличении страданий массы людей: надобно не противо-
действовать, а покровительствовать всяческим порокам. Но перед
таким выводом они останавливались, и вместо того, чтобы гово-
рить: «надобно делать общественные учреждения и обычаи
как можно более дурными», они говорили только: «напрасно
исправлять их».
Сам Мальтус вовсе не хотел такого вывода. Он был друг
улучшений, лишь бы не коренных улучшений. Но принципы,
высказываемые людьми умеренными, всегда ведут к следствиям
гораздо более резким, чем хотят сами эти люди: когда общество
от умеренно-либерального расположения переходит к реакцион-
ному или радикальному настроению, оно открывает в мыслях,
имевших умеренный тон, принципы реакционных или радикаль-
ных теорий.
Мальтусова формула возникла в период, когда общество
шло от радикальных идей к реакционным и первые комментарии
на эту формулу были даны реакциею. Когда началось обратное
движение от реакции к радикальному настроению, явились ком-
ментарии другого рода. В первой половине этого движения,
когда оно имело по обыкновению умеренно-либеральный харак-
тер, новые комментаторы Мальтуса стали смягчать его принцип.
Он и сам, как мы говорили, старался смягчать его, но реак-
ционные разъяснения показали неудовлетворительность огово-
рок, которыми он успокоивал себя. Если закон природы
действует с такою силою, какую приписывал ему Мальтус, то л и -
беральные экономисты не могли ничего возразить против реак-
ционных выводов из мальтусовой теоремы. Что ж было им де-
лать? Они стали самым странным образом затемнять ее смысл
фактами, которые именно и служили резким ее подтверждением.
Обыкновенная форма этих нелепых попыток была такова:
«Мальтус говорит, что люди размножаются по геометрической
прогрессии и число их должно удвоиваться через 25 лет. Фран-
ция в 1790 году имела 25 миллионов жителей; по мальтусовой
теореме она в 1840 году должна была иметь 100 миллионов, а
действительно имела только 35; итак, мальтусов закон не под-
тверждается фактами; он не имеет вечной повсеместной силы.
Мальтус говорит, что с размножением людей уменьшается доля
продовольствия, приходящаяся на каждого; а во Франции т е -
перь люди продовольствуются лучше, чем прежде, когда число
их было меньше; итак, мальтусова теорема — совершенное заблу-
ждение». Ничего не может быть тупоумнее таких возражений.
Мальтус именно то самое и говорил, что почти никогда и почти
255

нигде число населения не возрастает по той прогрессии, какую
нашел он, и что эта разница между полным естественным и
между действительным возрастанием населения производится
преждевременною смертью от нужды и пороков. Если Франция
в 50 лет приобрела только 10 миллионов, а не 75 миллионов
лишних жителей, это значит, что множество людей в ней п о -
гибло от нищеты. Но в эти 50 лет произошли некоторые усовер-
шенствования, давшие ей возможность кормить несколько боль-
шее число людей, чем прежде; Мальтус вовсе и не отрицал
возможности или влияния этих улучшений; он только говорил,
что размер их не может идти в уровень с быстротою, с какою
стремится возрастать население, и что излишек рождающихся
погибает от этой несоразмерности. Он не говорил также, что н а -
родные обычаи относительно продовольствия не могут улуч-
шаться. Он говорил только, что при одинаковых общественных
условиях продовольствие массы бывает тем хуже, чем много-
численнее население. С 1790 до 1840 года французские обычаи
и учреждения улучшились, земледелие усовершенствовалось и,
благодаря этому, Франция могла бы в 1840 году производить
для 40 или 45 миллионов такое же продовольствие, какое произ-
водила в 1790 году для 25 миллионов. Но люди от улучшения
учреждений и обычаев стали в этот период разборчивее преж-
него относительно продовольствия; они вместо ржаного хлеба
стали требовать пшеничный, в прибавок к нему стали требовать
овощей; такого продовольствия Франция может производить
при нынешнем своем состоянии только на 35 миллионов, а не
на 40 или на 45, как могла бы производить по прежнему менее
разборчивому вкусу. Потому вместо 100 миллионов она имеет
только 35; только благодаря тому, что эти недостающие 65 м и л -
лионов не были рождены или погибли, могло несколько улуч-
шиться продовольствие существующих 35 миллионов. А если
бы размножение шло еще медленнее, если бы вместо 35 мил-
лионов было во Франции только: 30, то продовольствие для них
было бы еще лучше. Вот только это и говорил Мальтус.
Такое выставление фактов, подтверждающих известную
мысль, за возражения против нее, составляет один из путей,
по которым умеренный либерализм отделывается от крайних
теорий; но еще обыкновеннее другой путь в развитии умеренно-
либеральных теорий: несовместный с теориею принцип просто
перестает обращать на себя внимание. Этой участи подвер-
гаются не только радикальные принципы, но и реакционные:
как перестали слушать Годвина, с прекращением радикального
настроения, так с развитием умеренно-либерального воззрения
перестали обращать внимание на мальтусову теорию, получив-
шую реакционный характер. В курсах политической экономии
излагалась на известной странице эта теория, и затем вся ос-
тальная книга уже не имела никакого отношения к ней. Маль-
256

тус сделался чем-то вроде почтенной бабушки, с которою при-
нято в семействе обращаться уважительно, нимало не слушая
того, что она толкует. Разумеется, впрочем, что дело не могло
на этом остановиться. Критика общественного устройства все
более и более развиваясь, получила опять радикальный тон, и
умеренные либералы, испуганные радикализмом новых теорий,
принуждены были наполовину обратиться в реакционеров.
Для защиты коренных оснований общественного порядка они
опять прибегли к принципу Мальтуса, который старались
смягчить и забыть, пока боролись против реакционеров. Когда
истощаются все другие возражения против радикальных нововво-
дителей, то последним непреоборимым аргументом представ-
ляется невозможность увеличивать производство продовольст-
вия с быстротою, соразмерною прогрессии, по какой люди
имеют способность размножаться. Таким образом вопрос воз-
вращается к тому самому положению, в какое поставлен был
Мальтусом.
Это коренное положение дела всего точнее определяется
словами самого Мальтуса. Изложив свою теорию в двух пер-
вых книгах трактата, в начале третьей книги о« обнаруживает,
какую цель имеет его исследование.
«Рассматривая прошедшее и настоящее положение челове-
ческого рода с нашей точки зрения (говорит Мальтус), нельзя
не дивиться тому, что писатели, говорившие об усовершимости
человека или общественного устройства и замечавшие силу прин-
ципа населения, обращали так мало внимания на его последствия
и все считали происходящие от него бедствия удаленными от
нас на пространство почти бесконечное. Они думали (про-
должает Мальтус), что с той стороны не представится ника-
кого затруднения до поры, когда вся земля будет возделана как
сад, и когда уже нельзя будет увеличить массу ее продуктов,
Если бы действительно было так, и если бы другие обстоятель-
ства не мешали осуществлению системы равенства, то перспек-
тива столь отдаленного затруднения, конечно, не должна бы
охлаждать нашей ревности к исполнению полезного плана. Но
дело в том, что опасность вовсе не так отдаленна, — напротив,
она близка и тяготеет над нами. В какую бы эпоху, от настоя-
щей минуты до того времени, когда земля обратится в обшир-
ный сад, ни было учреждено равенство, недостаток пищи, не-
смотря на успехи земледелия, все-таки будет чувствоваться
людьми. Напрасно масса продуктов будет с каждым годом воз-
растать: население будет возрастать по прогрессии еще гораздо
быстрейшей, и все-таки его излишек должен будет уничтожаться
постоянным или периодическим д9е1йствием нравственного воз-
держания, разврата или нищеты» .
Сделав с этой точки зрения несколько замечаний против
Уоллеса и Кондорсе, не полагавших никакой границы развитию
257

человеческого благосостояния 92, Мальтус переходит к возраже-
ниям против теории Годвина, мысли которого и были прямым
поводом ему заняться своим исследованием.
«Читая замечательный трактат Годвина о политической
справедливости (An inquiry concerning political justice), пора-
жаешься живостью и энергиею его языка, силою и точностью
некоторых его выводов, жаром, с которым он представляет их,
а в особенности тоном убеждения, господствующим в этом трак-
тате и придающим значительный вид истины его мыслям. Но
должно признаться, что он не всегда успевает опровергнуть воз-
ражения, которые сам излагает.
«Система равенства, предлагаемая Годвином, кажется на
первый взгляд самою обольстительнейшею вещью, какую
только можно представить себе. Нельзя смотреть на эту вели-
колепную картину, не чувствуя удивления и наслаждения, не
чувствуя желания видеть ее осуществленной. Но — увы! — она
неосуществима.
«Главная ошибка Годвина, господствующая над всей его
книгой, состоит в том, что он приписывает человеческим учре-
ждениям все пороки и бедствия. Но если некоторые из бедствий,
производимых человеческими учреждениями, и чувствуются
очень сильно, то все они должны считаться легкими, поверхно-
стными по сравнению с теми, кот 9о3рые проистекают от законов
природы и человеческих страстей» .
Годвин отрицает собственность9,4 находя, что она мешает
водворению общего благосостояния . Но предположим, говорит
Мальтус, что осуществлена система самого Годвина. Посмотрим,
не возникнут ли и при этом превосходнейшем устройстве об-
щества все те бедствия, которые полагает отстранить Годвин
своею системою.
«Предположим, что на острове Великобритании успели устра-
нить все причины порока и нищеты; война и вражда кончились;
уничтожились фабрики и нездоровые работы; люди уже не т е -
снятся в городах, где предаются интригам, торговле, непозво-
лительным наслаждениям. Простые, полезные удовольствия
заменили игру, вино, разврат. Города имеют ограниченный раз-
мер, уже невредный для1 людей, живущих в них; а почти все
население этого земного рая живет в деревнях и фермах, раз-
бросанных по всей стране. Все люди равны. Прекратились труды
для производства предметов роскоши, а земледельческие труды
распределены между всеми так, что никого не обременяют.
Предположим на этом острове число жителей и количество про-
дуктов такое же, как ныне. Владычествующий на нем дух бла-
горасположения, руководимый самою беспристрастною справед-
ливостью, будет распределять продукты между всеми членами
общества так, чтобы каждый имел сколько ему нужно. Невоз-
можно будет всем иметь каждый день мясную пищу, но расти-
258

тельная пища, по временам приправляемая нужным количе-
ством мяса, будет вполне удовлетворять желаниям умеренного
народа и поддерживать во всех жителях здоровье, бодрость сил
и веселость.
«При таких поощрениях к размножению населения, при уни-
чтожении всех важных причин, уменьшающих его, число жите-
лей будет возрастать с беспримерной быстротой. Я имел случай
говорить, что жители внутренних поселений Америки удвои-
ваются в числе в течение пятнадцати лет. Английский климат,
конечно, здоровее, чем климат внутренних земель Америки, а
мы предположили, что все дома острова будут иметь здоровый
и чистый воздух, и поощрения к возрастанию населения будут
на этом острове еще значительнее, чем в Америке; потому нет
причины числу его жителей не удвоиваться, если это возможно,
менее чем в пятнадцать лет. Но чтобы наша гипотеза осталась
ниже действительного предела, мы положим период в два-
дцать пять лет, — период более продолжительный, чем тот, по
какому оно удвоивается в Северо-Американских Штатах.
«Несомненно то, что равенство, введенное в собственность,
вместе с направлением труда к земледелию, значительно увели-
чит при нашем предположении количество продуктов страны.
Но кто знает качество почв, степень плодородия воздылывае-
мых земель и бесплодия невозделываемых, тот едва ли поверит,
чтобы в двадцать пять лет можно было удвоить продукт страны.
Как ни трудно это, но предположим, что цель достигнута,
В конце периода будет достаточно пищи, чтобы поддержать
в хорошем состоянии удвоившееся население, имеющее
22 000 000 человек.
«Но где найдется в следующем периоде пища для удовлетво-
рения настойчивым требованиям постоянно возрастающего
числа жителей? Из людей сколько-нибудь знающих этот пред-
мет наверно не найдется ни одного, который почел бы возмож-
ным, чтобы продукт в этом периоде увеличился таким же к о -
личеством, на какое увеличился в первом. Однакоже допустим
такой закон увеличения продукта, хотя он неимоверен. Сила
доказательства, представляемого мною, позволяет делать почти
безграничные уступки. Но сделав эту уступку, мы все-таки уви-
дим, что в конце второго периода остается 11 000 000 человек
без всяких средств пропитания. Количество продуктов, доста-
точное для прокормления 33 000 000, должно было бы в это
в р е м я разделяться между 44 0 0 0 0 0 0 .
«Что же делается теперь с этой картиной, изображавшей нам
людей живущими в лоне изобилия, избавленными от беспокой-
ства о средствах существования. Это блестящее создание фанта-
зии исчезает при свете истины. Дух благорасположения, воз-
буждаемый и питаемый изобилием, подавляется нуждою. Снова
являются низкие страсти, искушения становятся непобедимы по
259

своей силе. Скоро все пороки следуют за обманами. Живые
краски здоровья заменяются бледностью голода.
«Тут не участвует ни одно из учреждений, которым Годвин
приписывает все пороки испорченных сердец. Эти учреждения не
мешают здесь ни общему, ни частному благу. Тут не существо-
вало никакой монополии, удерживавшей за немногими людьми
выгоды, которые по разумным понятиям должны стать общим
достоянием. Тут нельзя сказать, чтобы кто-нибудь возбуждался
к нарушению порядка несправедливыми законами. Благораспо-
ложение царствовало во всех сердцах, а между тем вот через
недолгий период пятидесяти лет снова обнаружились насилие,
обман, нищета, обнаружились все ненавистные пороки, мрача-
щие и бесчестящие нынешнее общество, и они порождены са-
мыми законами нашей природы, — никакое человеческое учре-
ждение не содействовало их появлению.
«Если мы еще не убедились, перейдем к третьему двадцати-
пятилетнему периоду, и мы увидим 44 000 000 человек без
средств к жизни. В конце первого столетия население увели-
чится до 176 000 000, между тем как продовольствия будет
только для 55 000 000, и таким образом 121 000 000 не будут
иметь никаких средств пропитания. В эту эпоху нужда будет
чувствоваться всеми, повсюду будут господствовать грабеж и
убийства; а между тем мы предположили безграничное возра-
стание нынешнего продукта, и возрастание такое, какого не м о -
жет надеяться человек самый смелый в надеждах.
«Я очень хорошо знаю, что эти лишние миллионы, о кото-
рых я говорю, вовсе и не получили бы существования. Годвин
совершенно справедливо замечает, что «в человеческом обществе
есть принцип, по которому население постоянно удерживается
в границе средств продовольствия». Вопрос только в том, что
это за принцип? Не в том ли он состоит, что нищета или боязнь
нищеты составляют необходимые следствия законов природы?
«В моем предположении возрастание населения принято бес-
спорно меньшее, а возрастание продукта бесспорно большее
действительного. Надобно полагать, что при обстоятельствах,
нами принятых, население стало бы возрастать с быстротою, н и -
когда невиданною. Итак, если мы примем период удвоения
вместо 25 лет в 15 лет, и если мы и думаем о труде, нужном на
то, чтоб, если можно, удвоить годичный продукт в столь корот-
кое время, то мы не усомнимся сказать, что, предполагая план
Годвина осуществившимся, он будет непременно разрушен прин-
ципом населения менее чем в 30 лет.
«Люди, уважаемые мною, замечали мне, что в новом издании
я мог бы выбросить разбор систем Уоллеса, Кондорсе и Год-
вина, потому что они потеряли значительную часть своего инте-
реса и потому, что разбор их имеет мало связи с главным предме-
том моего трактата. Но я дорожу этою частью своего труда, —
260

она и привела меня к тому, что я занялся главным предметом
его; кроме того, я думаю, что надобно делать возражения против
систем равенства, основанных на принципе населения,
«Во всех человеческих обществах и особенно в наиболее ци-
вилизованных, пользующихся наибольшим благосостоянием,
внешнее положение дела таково, что в поверхностных наблю-
дателях рождается мысль, будто бы можно было произвесть
значительное улучшение, учредив систему равенства. С одной
стороны они видят изобилие, с другой — нужду; им кажется, что
естественное и очевидное средство против нужды было бы равное
распределение продуктов; они видят громадное количество труда
теряющимся на предметы пустые, бесполезные и даже вредные,
между тем как весь этот труд можно было бы сберечь или употре-
бить более удовлетворительным способом. Они видят беспрестан-
ные изобретения в устройстве машин, — изобретения эти должны
бы, казалось, значительно уменьшать суммы работ. А между тем
при всех этих видимых средствах ко всеобщему распространению
изобилия, благосостояния и возможности отдыха они видят, что
не уменьшается труд людей, составляющих главную массу обще-
ства, а состояние этих людей если не ухудшается, то и не улуч-
шается, по крайней мере не улучшается заметным образом.
«Неудивительно, что при таких обстоятельствах беспре-
станно возобновляются предложения, стремящиеся к учрежде-
нию какой-нибудь системы равенства. Я делаю эти замечания
и вместо того, чтобы выбросить разбор систем равенства, при-
бавляю к нему новые рассуждения, потому что теперь есть
стремление к возобновлению таких систем.
«Человек, к которому я питаю истинное уважение, г. Овен,
издал недавно книгу под заглавием «A new view of Society» (об-
щество в новом виде); цель этой книги — приготовить публику
к введению системы общего труда и обшности имущества. Из-
вестно также, что в низших классах английского общества распро-
странилось мнение, что земля собственность народа; что рента,
доставляемая землею, должна разделяться между всеми поровну.
«Я считаю г. Овена человеком, имеющим добрые намерения
и сделавшим много добра. Всякий друг человечества должен от
глубины сердца желать успеха его усилиям склонить парламент
к изданию закона, которым бы ограничивались часы работы
детей на хлопчато-бумажных фабриках и запрещалось, бы упо-
треблять на работу детей слишком малых лет. Он имеет право
быть выслушиваем во всем, что относится к воспитанию, по-
тому что не мог не приобрести в этом опытности и знания,
много лет управляя воспитанием двух тысяч работников своей
фабрики и достигнув успеха по своей методе. Теория, говоря-
щая о себе, конечно достойна большего внимания, ч9е5м теории,
порожденные только кабинетными размышлениями» .
Мальтус делает Овену несколько второстепенных возраже-
261

ний, заимствованных из психологии и из английских законов,
но главное возражение попрежнему состоит в том, что если спо-
собность размножаться получит полный простор от общего
изобилия, то число населения скоро превзойдет всякую возмож-
ность получать от земли нужное количество продовольствия, и
все-таки возродится бедность со всеми своими последствиями.
Этот отрывок должен, кажется, достаточно подтвердить
наши слова о происхождении и цели книги Мальтуса. Он за-
нялся своим исследованием для того, чтобы защитить корен-
ные основания существовавшего экономического устройства, и
думал, что действительно нашел аргумент, изобличавший бесси-
лие всяких коренных реформ устранить нищету. После этого,
какою поразительною неожиданностью было, что коммунисты,
явившиеся после Мальтуса, стали доказывать необходимость
заменения нынешнего экономического устройства коммунисти-
ческим, на основании того самого закона, указанием которого
Мальтус думал поразить коммунизм. Фурье, например, одним
из главнейших преимуществ своей системы прямо ставит то,
что при ней, без всякого стеснения естественных наклонностей
человека, размножение людей останавливается на известном к о -
личестве, допускающем высокое общее благосостояние, между
тем как при нынешнем устройстве, несмотря на все 9б6олезни,
лишения, войны, люди размножаются слишком быстро . Пру-
дон также доказывает, что по самому закону Мальтуса водво-
рение ра 9в7енства непременно должно вести к общему благосо-
стоянию . Мы не можем здесь излагать ни теории Прудона, ни
системы Фурье, но довольно будет предупредить читателя, что
сам Милль в первой главе следующей книги называет комму-
низм таким устройством, которое более всякого другого способно
предотвратить излишнее размножение людей.
Мы видим, что какой экономической теории кто держится,
такой вывод и делает из теоремы Мальтуса: приверженцы нера-
венства доказывают ею бесполезность и даже гибельность р а -
венства, по примеру самого Мальтуса; но и крайние привер-
женцы равенства, коммунисты, выводят из той же теоремы необ-
ходимость водворения своей системы общественного устройства:
из людей всех оттенков мнений, расположенных по середине
между этими двумя крайностями, каждый также находит, что
именно его мнение наилучшим образом соответствует условиям,
возникающим для общественного устройства из мальтусовой
теоремы. Это показывает нам, что теорема Мальтуса, в том
виде, как была изложена у самого Мальтуса, не представляет
законченной истины, которая имела бы определенный смысл.
Видно, что исследования Мальтуса не доведены до конца, что
он оставил произволу каждого, и в том числе своему собствен-
ному произволу, простор влагать в теорию населения какой хо-
тите смысл. Оно так и должно было быть.
262

Припомнив цель, с которою занялся своими исследованиями
Мальтус, мы естественно должны предположить, что он оста-
новился на половине пути к истине. В самом деле, что ему было
нужно? — Он хотел опровергнуть теорию Годвина. Нашедши
формулу, которая показалась ему удовлетворяющей этому требо-
ванию, он успокоился на ней. Посмотрим, можно ли успокоиться
на представленных им данных, если цель наша состоит не в опро-
вержении годвиновой или какой-нибудь другой теории, а просто
в том, чтобы отчетливо представить себе ход дел по законам
природы и действиям различных общественных отношений.]
II
Величина элементов мальтусовой теоремы
Население имеет способность размножаться с быстротою, с ка-
кою не может возрастать земледельческий продукт, говорит маль-
тусова теорема. Это вывод, являющийся из сравнения двух про-
грессий, — прогрессии, по которой могут размножаться люди,
и прогрессии, по которой может возрастать земледельческий про-
дукт. На каких же исследованиях основано построение той и
другой прогрессии?
Читатель знает коренное место всей книги Мальтуса, — место,
в котором он строит необходимые для вывода прогрессии. Но мы
попросим читателя еще раз просмотреть эту цитату, потому что
должны применить к ней замечания, которые покажутся ему
слишком резкими, если он не будет в состоянии тотчас же про-
верить их справедливость сличением их с подлинными словами
Мальтуса.
«В Северо-Американских Штатах население в течение больше
нежели полутораста лет удвоивалось быстрее, чем -в каждые
25 лет. Итак, мы можем принимать за достоверное, что когда
население не задерживается никакими препятствиями, то оно
удвоивается каждые 25 лет и возрастает по геометрической
прогрессии.
«Не так легко определить размер возрастания земледельче-
ского продукта. Но мы наверное знаем, по крайней мере, что
этот размер совершенно не таков, как размер, по которому ра-
стет население. Человек живет в ограниченном пространстве.
Когда вся плодородная земля возделана, возрастание продоволь-
ствия зависит от улучшения уже возделываемых земель; это
улучшение не может иметь постоянно возрастающего успеха;
напротив, его успехи будут все менее и менее значительны. Судя
по тому, что мы читаем о Китае и Японии, надобно думать, что
все усилия человеческого искусства не могут удвоить в этих
странах земледельческого продукта даже в самый продолжи-
263

тельный период. В Европе можно ожидать некоторых улучше-
ний в земледелии. В Англии и в Шотландии много занимаются
его усовершенствованием, однакоже и в этих землях много н е -
возделанных земель. Посмотрим, до какой степени мог бы
увеличиться продукт нашего острова в самых благоприятных об-
стоятельствах. Мы, вероятно, превзойдем границы правдоподо-
бия, если предположим, что при лучшем хозяйстве земледель-
ческий продукт мог бы удвоиться на нашем острове в первые
25 лет; такое предположение, вероятно, покажется превышаю-
щим меру, допускаемую рассудком.
«Решительно невозможно надеяться, чтобы продукт шел по
той же прогрессии в следующие 25 лет и чтобы в конце второго
периода нынешний продукт учетверился; это противно всем н а -
шим понятиям о плодородии земли. Для каждого, сколько-ни-
будь знакомого с предметом, очевидно, что ежегодное прираще-
ние среднего продукта идет, правильно уменьшаясь. Теперь,
чтобы сравнить возрастание населения с возрастанием продо-
вольствия, сделаем предположение, которое при всей своей н е -
точности наверное будет благоприятнее всех результатов опыта
для земледельческого продукта.
«Предположим, что ежегодное приращение продукта не будет
уменьшаться, а постоянно будет одинаково, так что с каждым
двадцатипятилетним периодом к годичному продукту Великобри-
тании будет прибавляться количество, равное всему ее нынеш-
нему продукту. Человек, имеющий самые преувеличенные ожи-
дания, не скажет, что можно предположить большее возрастание.
Итак, мы сможем сказать, что средства продовольствия при
самых благоприятных обстоятельствах не могут возрастать б ы -
стрее, как по арифметической прогрессии.
«Неизбежное последствие этих двух законов возрастания
очевидно. Человеческий род будет возрастать в порядке чисел:
1, 2, 4, 8, 16, 32, 64, 128, 256. а продовольств 9и8е станет возра-
стать в порядке чисел: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8 и 9» .
Читатель видит, на чем оперлась мысль Мальтуса, когда он
положил, что население может удвоиваться в 25 лет: в Северо-
Американских Штатах оно очень долго удвоивалось по таким
срокам. Просим посмотреть, вспомнилось ли ему тут, что за
все это время увеличению числа людей в Соединенных Штатах
содействовало переселение туда людей из Европы? Нет, он не
вспомнил этого, когда составлял свою теорию. Потом, когда
Годвин и другие указали элемент, упущенный им из виду, Маль-
тус и его последователи стали доказывать, что введением этого
фактора в расчет результат мало изменяется. Мало или много,
не о том мы теперь говорим: мы только говорим, что одну из
своих прогрессий Мальтус составил без всякого внимания к об-
стоятельству, самым очевидным образом напрашивавшемуся на
участие в его соображениях. Из этого мы можем заключить,
261

много ли критики, много ли осмотрительности было у него,
когда он определял одно из оснований для своего вывода. Ве-
рен или неверен самый вывод, мы этого не говорим здесь; мы
говорим только, что основание для вывода принято без всякой
критики, что если мы хотим узнать по вопросу о способности
людей размножаться что-нибудь основательное, то Мальтус ни-
чего такого не сообщает нам.
Посмотрим, какие понятия имел Мальтус о способности зем-
леделия к увеличению продукта, когда строил другую свою про-
грессию, прогрессию увеличения земледельческого продукта.
Ему казалось, будто бы есть страны, в которых земледелие
уже достигло совершенства, едва ли допускающего возможность
еще увеличить продукт. Такими странами казались ему Китай
и Япония. Мы теперь знаем, что земледелие вообще находится
там в положении низшем, чем в Западной Европе. Читатель
вспомнит слова Милля о состоянии китайского земледелия
(стр. 233—234). В Японии оно не выше. Очевидно, что ошибоч-
ное понятие о китайском земледелии сильно направляло мысли
Мальтуса к выводу о невозможности увеличивать земледельче-
ский продукт соразмерно способности людей быстро размно-
жаться.
Но еще интереснее его понятие о предмете более близком к
нему, — об английском земледелии: ему представлялось неимо-
верною крайностью предположение, что продукт английского
земледелия может быть удвоен в 25 лет. Это — наивность, в ы -
зывающая улыбку у людей, читавших нынешние агрономиче-
ск1ие книги. В Великобритании и Ирландии находится до
6 /2 миллионов экров (9о9коло 25 миллионов гектаров) земли,
удобной для земледелия (Statistik von Kolb, 2-е изд., стр. 5).
Мы приводили (поим. 5, стр. 18) слова Гаспарена, что при
порядочном устройстве плодопеременной системы, произведе-
ниями 100 гектаров земли продовольствуются 931 человек.
Итак, Великобритания с Ирландиею при порядочном устройстве
плодопеременного хозяйства могли бы продовольствовать более
230 миллионов населения. В 1860 году все количество населе-
ния Великобритании с И 10р0ландиею простирается приблизительно
до 29 миллионов человек (Kolb, стр. 1 ) . Из них домашними з е -
мледельческими продуктами содержатся не более 25 миллионов
человек (средний ввоз хлеба в А 1н0г1лию ныне следует считать
от 8 до 10 миллионов квартеров , — Kolb, стр. 25, — коли-
чество, конечно, продовольствующее больше нежели 4 миллиона
человек). Таким образом жители британских островов могли
бы увеличить свой нынешний земледельческий продукт в 9 раз,
если бы ввели хорошее хозяйство. Достаточно ли 25 лет для
введения хорошего плодопеременного хозяйства в земле, кото-
рая имеет уже вообще хозяйство гораздо лучшее, чем простое
трехпольное, предоставляем рассудить каждому. Итак, из ны-
265

нешних агрономических книг видно, что если бы Англия захо-
тела и встретила надобность увеличить свой земледельческий
продукт в течение 25 лет не в 2 раза, а в 5 или даже в 9 раз,
это было бы вовсе нетрудно при нынешнем состоянии сельско-
хозяйственных знаний. Не в праве ли мы сказать, что слишком
наивны были мысли, под влиянием которых Мальтус вообра-
жал, что делает крайнюю уступку, предполагая возможность уд-
воения земледельческого продукта Англии в 25 лет?
Напрасно стали бы мы искать в целой книге Мальтуса фак-
тов, которые служили б ы более т о ч н ы м и основаниями для в ы -
водов об относительной быстроте, с какою могут возрастать н а -
селение и земледельский продукт. Конечно, и в те времена, когда
составлял он свою теорию, мог бы он найти для обеих прогрес-
сий данные, если не совершенно удовлетворительной точности,
то по крайней мере более достоверные, чем те произвольные г и -
потезы, которыми ограничился он. Например, порядочное пло-
допеременное хозяйство существовало уже и в конце прошлого
века; он мог бы сообразить, какое увеличение продукта дается
этою системою. Точно так же существовали в его время некото-
рые (правду сказать, очень немногие) статистические сведения
о количестве рождений в странах, где народные обычаи и учре-
ждения доводили эту цифру до наибольшей величины, к к а -
кой только способна человеческая натура. Если б он сообразил
эти данные, он увидел бы, какой наименьший срок удвоения до-
пускается самым устройством человеческого организма. Но
мысли, которыми был занят он, не дали ему возможности за-
метить надобность для построения своих прогрессий в изыска-
ниях, более точных, чем те, какими он удовлетворился. [Из от-
рывков, приведенных нами, читатель видел], что Мальтус начал
свои исследования с намерением защитить нынешний экономи-
ческий порядок от упреков, делавшихся ему реформаторами. Он
сам говорит это. Основываясь на его собственных словах, мы
представляем ход дела в таком виде.
Прямым образом защищать обычаи и учреждения, являю-
щиеся невыгодными для человеческого благосостояния, каза-
лось ему невозможным. Как человек сильного логического ума,
он понял, что против тогдашних демократических теорий, вроде
теории Годвина, не годятся прежние аргументы консерваторов.
Он стал искать нового аргумента, более прочного. Он сам го-
ворит и Годвин доказывает, каким путем нашел он этот аргу-
мент. Ему попались на глаза слова знаменитого Франклина,
что все живые организмы — растения, животные, — имеют спо-
собность размножаться по геометрической прогрессии; что если
бы все семена какого-нибудь растения давали всход или все дети
какого-нибудь животного избегали бы преждевременной смерти,
это растение скоро покрыло бы всю землю и перестало бы раз-
множаться лишь по недостатку места; это животное перестало
266

бы размножаться лишь по недостатку пищи. Франклин прибав-
лял также, что и люди имеют способность размножаться по
геометрической прогрессии, лишь нашлось бы продовольствие
для них1.02Вместе с этим Мальтус увидел в таблицах доктора
Прайса , составленных для вычисления сложных процентов,
что если данное число возрастает по геометрической прогрессии,
то оно увеличивается с быстротою, превосходящею всякое ожи-
дание людей, не вникавших в формулу геометрической прогрес-
сии. Прайс говорил это в доказательство удобоисполнимости
своего знаменитого проекта об очень быстром погашении всего
английского государственного долга обращением на то самой
ничтожной суммы, лишь бы все проценты этой суммы вместе
с нею неуклонно шли на выкуп облигаций. Он рассуждал та-
ким образом: положим в банк, дающий по 3%, например, один
фунт стерлингов; по правилу сложных процентов выходит, что
оди1 н фунт удвоится, обратится в два фунта менее чем в
23 /2 года, если будут нарастать проценты на проценты; но п о -
ложим для круглого счета, что он будет удвоиваться в 25 лет,
тогда мы будем иметь, при постоянном удвоении капитала в каж-
дые 25 лет, такой ряд:
через 25 50 75 100 125 150 175 200 лет
12 4 8 16 32 64 128 фунтов
Из этого следует, что если мы отложим хотя 1 000 000 фун-
тов на выкуп английского государственного долга, говорил
Прайс, то очень скоро весь долг будет выкуплен возрастанием
этого капитала. Он представлял и таблицы, удостоверявшие в
том. Таким образом в его рассуждении о погашении государ-
ственного долга Мальтус имел перед глазами первую строку
своей знаменитой формулы о размножении числа людей. Кроме
того, была у него в руках книга Зюсмильха, прямо говорившая
06 этом предмете. Зюсмильх, между прочим, просил Эйлера
составить таблицы возрастания числа людей при разных про-
порциях рождений и смертностей. Эйлер брал разные цифры,
и при одних период удвоения выходил очень длинный, при
других, разумеется, очень короткий, — от 600 с лишком лет до
7 с небольшим лет. Разумеется, можно было бы вычислить п е -
риоды еще более короткие. Иное дело, если спросить, какой про-
цент возрастания допускается самым устройством человеческого
организма? Можно ли положить, чтобы в действительности
люди, при каких бы то ни было условиях, могли размножаться
по ежегодной прогрессии приращения в 10%, или в 8%, или
хотя в 5%? Но Зюсмильх не спрашивал об этом Эйлера; он
только просил его составить таблицы удвоения по сложным
процентам при разных величинах процента, в том роде, как мог
бы просить его рассчитать, сколько пищи в день понадобится
человеку при различных величинах его роста, от 1 фута до
20 сажен» Эйлер сказал бы, сколько пищи понадобится человеку,
267

имеющему рост в 10 сажен, имеющему рост в 11 сажен и т. д.
Словом сказать, Эйлер решал тут задачу в том роде, какие
очень часто попадаются в руководствах к математике или к ф и -
зике. Например: во сколько времени достигнет до солнца ядро,
летящее с быстротою, какую имеет в первую секунду полета;
или: что будет с куском железа, постепенно опускаемым в ко-
лодезь, прорытый до центра земли? Математик очень правильно
отвечает, что ядро долетит до солнца во столько-то времени,
кусок железа дойдет до степени красного каления во стольких-то
верстах ниже поверхности земли, до белого во стольких-то,
наконец расплавится во стольких-то верстах. При этом матема-
тику нет никакого дела разбирать, существует ли предполагае-
мый колодезь, существует ли пушка, брошенное которою ядро
могло бы полететь дальше немногих верст. Подразумевается
само собою, что математика только группирует цифры, вовсе не
ручаясь за их действительность. Но вообразим себе, что прочи-
тал решение таких задач человек, забывший или не знавший,
что надобно подразумевать это. Вообразим себе, что ему пока-
залось, будто бы автор алгебраического руководства не просто
сгруппировал цифры, а прямо говорит, будто все эти выводы
могут осуществляться на самом деле. Какие поразительные тео-
рии могут родиться в голове такого человека! Он предложит,
например, раскалять железо для ковки не кузнечными печами,
а просто опусканием на 20 верст под поверхность земли, или
отбить ядром кусок от луны, чтобы этот кусок упал на землю,
и тогда мы узнали бы, из чего состоит луна. Вот нечто в этом
самом роде случилось с Мальтусом. Увидев цифры эйлеровых
таблиц, он прямо так и подумал, что население может удвои-
ваться в 25, в 20, в 15, в 10 лет и даже еще быстрее, как напи-
сано в таблицах Эйлера у Зюсмильха. Если б у него голова не
была вся занята мыслью отыскать аргумент против теории Год-
вина, он, конечно, не сделал бы такой опрометчивой ошибки;
но в таблицах Зюсмильха (Эйлера) он увидел нужный ему ар-
гумент, имя Эйлера ручалось за верность вычислений, — чего
же больше?
Когда с этой мыслью начал он пересматривать статистиче-
ские данные, то чего-чего там не увидел! В одном округе населе-
ние удвоилось в 15 лет, в другом округе оно утроилось или учет-
верилось в 20 лет, в третьем месте оно возросло в семь раз в
какие-нибудь 30 лет, а там какой-то путешественник говорит,
что видел еще не старую женщину, — положим, хоть лет шести-
десяти, — у которой было в живых десять человек женатых с ы -
новей, и у каждого сына тоже человек по десяти детей, так что
от одной пары людей в 60 лет произошло больше 100 чело-
век, — словом сказать, какой бы краткий период удвоения ни
брал Мальтус, все находились примеры, показывавшие, что это
возможно. Трудно было и остановиться на каком-нибудь сроке
263

удвоения, если бы не представлялся один очень крупный факт,
затмевавший собою все остальные: переписи числа жителей
в Северо-Американских Штатах показывали, что население этой
страны удвоивается в течение 25 лет. Как человек очень ум-
ный, Мальтус понял, что этот факт, каждому известный, может
служить основанием выводов, гораздо удобнейшим для убежде-
ния читателей, чем всякие другие мелочные, малоизвестные
факты, показывавшие период удвоения, еще более краткий. Он
хорошо понимал, что впечатление зависит не от одного значения
вывода, а также и от приготовленности принять его; что против
выводов из малоизвестных фактов стали бы спорить, между тем
как все без разбора принимают вывод, делаемый из факта, всем
знакомого. Потому он и основал свой вывод на факте, представ-
лявшемся общеизвестными результатами северо-американских
народных переписей. Но, приняв период удвоения в 25 лет, он
сам помнил и приводил в своей книге данные, свидетельство-
вавшие, по его мнению, о способности людей к размножению го-
раздо быстрейшему; потому постоянно говорил и сам действи-
тельно думал, что, приняв период в 25 лет, он сделал чрезвы-
чайно большую уступку людям, против которых спорил, и что
собственно следовало ему принять период, гораздо более крат-
кий, лет 15, или в 12, или даже, пожалуй, еще меньше.
Опрометчивость, с какою он говорил о способности людей
размножаться, чрезвычайно бы 1с03тро перешла из его книги в го-
ловы почти всех экономистов . Ошибки людей сильного ума
именно тем и бывают страшны, что овладевают мыслями мно-
жества других людей. С каким легкомыслием говорят о возмож-
ных периодах удвоения самые, повидимому, основательные эко-
номисты и статистики, мы покажем на одном только примере,
которым послужат нам выводы очень почтенного французского
ученого Легуа, оказавшего науке важные услуги многими дра-
гоценными исследованиями. Вот буквальная выписка из статьи
Легуа о движении населения, помещенной 104в Annuaire de
l'économie politique за 1853 год (стр. 15 и 16) :
В Соединенных Штатах было произведено восемь * ценсов с
1790 года. Следующая таблица показывает их результаты:
Годы
1790
1800
1810
1820
1830
1810
1850
Населенна в мил-
лионах **
3,930
5,306
7,240
9,638
12,866
17,069
23,258
Приращение в
процентах
—
35,01
36,45
33,12
33,48
32,67
36,25
* То есть не восемь, а семь, как видно из самой таблицы, прямо следую-
щей за этими словами.
** То есть не в миллионах, а в тысячах.
269

«Итак, население Северо-Американского Союза увеличилось
почти в шесть раз в 60 лет.
«В Англии было произведено шесть ценсов по десятилет-
ним срокам, с 1801 года. Следующая таблица показывает их ре-
зультаты:
Годы
1801
1811
1821
1831
1841
1851
Население в миллио-
нах *
10,568
12,047
14,180
16,365
18,658
20,936
Возрастание в
процентах
—
14
18
15
14
12
«Из этих цифр следует, что английское население удвоилось
в течение полувека.
(Затем следует у Легуа по нескольку слов о результа-
тах народных переписей в Пруссии, Австрии и России; он про-
должает):
«Следующая таблица показывает пропорции ежегодного воз-
растания населения перечисленных нами государств:
Государства
Соединенные
Штаты . . . .
Англия . . . .
Годичное при-
ращение
8,21
1,96
Период удвоения
8 лет 9 мес. 12 дней
35 лет 8 мес. 15 дней
Просим читателя обратить внимание сначала на цифры, о т -
носящиеся к Англии; по ценсу 1801 года население было
10 5 6 8 0 0 0 человек; по ценсу 1851 года 20 936 0 0 0 ч е л о в е к . С а м
Легуа справедливо говорит, что в 50 лет английское население
удвоилось. Хорошо; смотрим у него же в таблице, каков период
удвоения населения в Англии. «35 лет 8 месяцев и 15 дней».
Да каким же образом, когда несколькими строками выше ока-
зывалось 50 лет? Дело вышло очень просто. Легуа нашел, что
в 50 лет английское население возросло на 98 %, разделил
эту цифру 98 на 50 и получил 1,96. Ему вообразилось,
что 1,96 составляет годичный процент возрастания. Он
заглянул в какие-нибудь таблицы сложных процентов, во
сколько лет удвоивается число, возрастающее по 1,96 про-
центов в год, — вот и вышло 35 лет 8 месяцев 15 дней,
и он даже не заметил, что сам противоречит себе. Сначала он
* То есть опять-таки не МИЛЛИОНЫ, а тысячи.
270

вычислил процент возрастания, как будто оно шло по арифме-
тической прогрессии, а п1о0т5 ом взял этот процент для вывода гео-
метрической прогрессии . Прелестно! — Тут мы еще могли
сообразить, каким образом произошла ошибка; но мы реши-
тельно не в силах объяснить, каким образом вышло у Легуа
годичное приращение населения в Соединенных Штатах 8,21% и
период удвоения 8 лет 9 месяцев 12 дней, — этих цифр уже
невозможно получить никакими смешиваниями арифметиче-
ской прогрессии с геометрической. Об Англии он высчитал вздор
понятным образом; но для Соединенных Штатов выставил
вздор, уже совершенно непонятный. И какими судьбами Ле-
гуа забыл, что несколькими строками выше он сам переписал
цифры возрастаний северо-американского населения по десяти-
лет1иям и что не было у него там ни одной цифры выше
36 /2 процентов; каким же образом годичное приращение могло
быть более 8%, когда десятилетнее приращение менее 37%?
Подите, спрашивайте! Вот таким-то образом рассуждают до сих
пор о периодах удвоения числа людей.
Еще поразительнее легкомыслие, с которым рассуждают о
трудности увеличивать земледельческий продукт. Загляните в
любую агрономическую книгу, вы найдете цифры, показываю-
щие, что при введении порядочной плодопеременной системы
самые населенные части Западной Европы легко будут давать
по крайней мере в девять раз больший земледельческий про-
дукт, чем дают теперь. Загляните опять в любую агрономиче-
скую книгу, вы увидите, что самые высокие формы нынешней
плодопеременной системы далеко не составляют границы, до ко-
торой можно возвысить производительность сельского хозяйства,
даже при нынешнем состоянии естественных наук, технологии
и механики. Нет нужды, экономисты продолжают твердить
вслед за Мальтусом: «если бы люди размножались со всею б ы -
стротою, с какою могут размножаться, то земледельческий про-
дукт скоро оказался бы недостаточным, как бы ни старались
люди об его увеличении».
Мы спрашиваем: на чем основано мнение, что земледельче-
скому продукту трудно возрастать со всею быстротою, с какою
могли бы размножаться люди или даже возрастать еще гораздо
быстрее? Разве определены порядочным образом прогрессии,
служащие основанием такого вывода? Нет, они остаются до сих
пор не определены, и если мы хотим узнать об этом что-нибудь
положительное, мы должны заняться изысканиями более точ-
ными, чем какие представлены у Мальтуса и повторяющих его
экономистов.

III
Закон возрастания земледельческого продукта
Начнем с прогрессии, по которой идет в теореме Мальтуса
возрастание земледельческого продукта. Мы видели из Милля,
в чем тут состоит сущность дела.
Предположим, что известный округ занят известным земле-
дельческим населением, которому очень просторно жить в этом
округе, — например, положим, что целая квадратная миля
(около 5 тысяч десятин) имеет всего сто человек населения. Для
продовольствия этой горсти людей достаточно будет обратить
под пашню каких-нибудь 200 десятин. Конечно, хлебопашцы вы-
берут для этих необширных нив своих самые лучшие участки
земли в целом округе. Предположим теперь, что население удво-
илось, а система возделывания земли остается совершенно преж-
нею. Для удвоившегося населения нужен будет вдвое больший
размер пахотных полей; кроме прежних 200 десятин, нужно
будет распахивать еще другие 200 десятин. Но ведь самые луч-
шие участки были уже выбраны под пашню прежде; земля но-
вых 200 десятин пашни уже не так плодородна, как земля преж-
них, и на новых 200 десятинах родится хлеба меньше, чем на
прежних. Так и пойдет дело до самого конца, пока вся удобная
для хлебопашества земля будет занята нивами: с каждой при-
бавкой населения нужно будет обращать под пашню новые деся-
тины, и каждый раз земля этих десятин будет хуже прежних
пахотных земель. Из этого мы видим, что если способ возделы-
вания земли остается прежний, то с приращением населения
производительность пахотных земель будет становиться в сред-
ней пропорции все меньше и меньше оттого, что нивы расши-
ряются на земли всё худшего и худшего качества.
Точно то же будет, если увеличивающееся население станет
удовлетворять своим увеличивающимся надобностям в хлебе не
посредством расширения нив, а посредством увеличения труда,
обращаемого на каждую десятину прежней пашни. Положим,
например, ч т о » когда на квадратной миле было 100 человек насе-
ления и запахивалось 200 десятин, то хлебопашцы успевали
пахать землю и боронить ее лишь довольно небрежно или поверх-
ностно. Когда удвоится число населения, то есть и число хлебо-
пашцев, то они могут пахать и боронить прежние 200 деся-
тин вдвое лучше прежнего, то есть употреблять на них вдвое
больше труда. Но от этого удвоения труда на десятине деся-
тина не даст вдвое больше хлеба. Из чего же видно, что не
даст она? Вот из чего: если бы от удвоения труда на десятине
удвоивался продукт ее, то не было бы расчета вместе с этим уве-
личиванием труда на прежних землях лучшего каче-
ства обращать под распашку новые земли худшего ка-
чества. Между тем новые земли распахиваются; это зна-
272

чит, что обращение прибавочного труда на прежние земли не
более выгодно, чем обращение труда на новые земли, худшие
прежних.
В какой прогрессии идет это уменьшение производительности
земледельческого труда при постепенном обращении под рас-
пашку новых худших земель или при увеличении труда на преж-
них землях? Дело очевидное, что все тут зависит от обстоятельств,
совершенно различных по разным местностям. На иной
почве первое удвоение труда может дать почти полное удвоение
продукта, на другой почве гораздо меньшую прибавку продукта.
В одной местности вторые 200 десятин могут давать только по
3 четверти, когда первые дают по 5 четвертей, а на другой мест-
ности вторые 200 десятин очень мало уступают в достоинстве
первым и дадут лишь немногим меньше 5 четвертей. Впрочем,
из всего этого разнообразия условий можно было бы вывести
средние цифры, которые имели бы хотя приблизительную до-
стоверность. Но этого до сих пор не сделано. Странно сказать,
но оно действительно так: вот уже сколько десятков лет твер-
дят экономисты, вслед за Мальтусом, о прогрессивном умень-
шении производительности земледельческого труда, а между тем
до сих пор никто из них не позаботился собрать какие-нибудь
статистические данные, относящиеся к этой прогрессии, — никто
даже и не сообразил, что это было бы нужно; что пока этого не
будет сделано, об уменьшении производительности земледельче-
ского труда можно будет рассуждать лишь совершенно наобум,
как рассуждал Мальтус, как рассуждают до сих пор.
Но когда мы слышим высказываемое наобум мнение о к а -
ком-нибудь совершенно неисследованном вопросе, то очень часто
мы имеем возможность судить, не слишком ли утрированы
мысли человека, рассуждающего о нем. Мы уже приводили до-
казательство тому, что мысли Мальтуса о трудности увеличивать
земледельческий продукт были утрированы. Он говорил о невоз-
можности удвоить земледельческий продукт Англии в 25 лет, —
мы видели, что это пустяки. З н а я такое настроение его м ы -
слей, мы имеем полное право заключить, что прогрессия умень-
шения производительности земледельческого труда, построен-
ная Мальтусом, должна быть гораздо сильнее действительной.
Но мы, для предотвращения споров, возьмем ту самую про-
грессию, какую выставил он. Читателю известны две знамени-
тые строки цифр, которыми выразил Мальтус свое мнение о н е -
возможности увеличивать земледельческий продукт с быстро-
тою, в какой способны размножаться люди.
Люди имеют способность размножаться по геометрической
прогрессии, говорит он, а земледельческий продукт не может воз-
растать быстрее как по арифметической; таким образом:
Размножение людей 1 2 4 8 16 32 64...
Увеличение продукта 1 2 3 4 5 6 7...
273

Попробуем разобрать эти цифры; посмотрим, что из НИХ
выйдет, если делать из них выводы не по бессчетной фантазии,
а по правилам арифметики.
Напрасно было бы возражать на опыт проверки, за который
мы беремся, что цифры эти никем не принимаются за верные,
потому спорить против них нечего, — ведь мы и не спорим про-
тив них; мы говорим, напротив: пусть они будут совершенно
верны, посмотрим, то ли выходит из них, что выводил Мальтус.
Говорят: «цифры эти выставлены Мальтусом только для
примера; он не придавал им никакой важности», — нет, прида-
вал большую важность; он основывал именно на них вывод, что
земледельческие усовершенствования не в силах уравновесить
дефицита в продукте, являющегося от ослабления производи-
тельности земледельческого труда с возрастанием количества
труда. Чтобы утверждать это, ведь нужно иметь понятие о ве-
личине дефицита. Эта величина дефицита представляется в тео-
рии Мальтуса громадною, непобедимою. Хорошо; мы берем
цифры, которыми выражается эта непобедимость, и смотрим,
к чему ведут они. Мы видели, что они составлены под влиянием
утрированных понятий о трудности увеличивать земледельче-
ский продукт; сами последователи Мальтуса сознаются в их
преувеличенности; мы хотим разобрать, какой вывод о непрео-
боримости дефицита следует даже из этих утрированных цифр;
а если в действительности прогрессия дефицита не так огромна,
как принятая нами со слов Мальтуса, кажущихся преувеличен-
ными самим его последователям, то, значит, борьба с дефици-
том земледельческого продукта в действительности легче, нежели
как окажется по принятому нами со слов Мальтуса размеру его.
Мы часто мучили читателя цифрами и выкладками, но до сих
пор нам еще не представлялось надобности подвергать его этой
муке в таком размере, как надобно теперь. Избежать длинных
выкладок и арифметических рассуждений мы здесь не можем,
потому что на них основан вывод, слишком важный и слишком
противоречащий общепринятому мнению. Но мы не можем ни
ожидать, ни требовать, чтобы большинство читателей захотело
идти с нами по утомительному пути, пройти по которому необ-
ходимо нам; на это достанет терпения лишь у немногих, кото-
рые не побоятся труда проверить основания дальнейших наших
соображений. Потому печатаем следующий математический ана-
лиз мальтусовой теоремы мелким шрифтом, чтоб мог пропустить
его каждый, кому нет охоты считать, считать и считать. Пере-
вернув эти страницы мелкого шрифта, читатель, скучающий
арифметическими выкладками, найдет соображения уже менее
утомительные.
Ясно, по какому отношению возникают члены второй строки
из членов первой: возрастающие в геометрической прогрессии
прибавки к числу работников дают каждая одинаковую при-
274

бавку к продукту. Например, 1 новый работник, прибавившийся
во втором периоде, увеличивает своею работою продукт на 1;
2 работника, прибавившиеся в третьем периоде, увеличивают
продукт также только на 1; 4 новые работника четвертого пе-
риода и 8 новых работников 5 периода и т. д. увеличивают про-
дукт также на 1.
Очевидно, что производительность труда новых работников,
прибавляющихся в каждом новом периоде, уменьшается в той
же прогрессии, в какой возрастает количество этих прибавляю-
щихся работников.
В самом деле, пусть работник первого периода будет А,
прибылой работник второго периода В, третьего С и т. д. По
условию теоремы силы этих работников равны, А = В = С — D = E
и т. д.
Производительность земледельческого труда назовем Q.
Продукт обозначится AQ; тогда мы имеем следующее алге-
браическое выражение строк, которые Мальтус написал в попу-
лярной форме:
Население А; А + В = 2 А; А + В + l 2 С = 4А;
Продукт AQ; AQ + BQ = 2 A; AQ + BQ + 2 С /2 Q = 3 АQ;
А + В + 2 С + 4D = 8А; А + В + 2 С + 4 D + 8 Е = 16 А; и т. д.
AQ + BQ + 2 С 1/2 Q + 4 D 1/4 Q = 4 AQ; AQ + BQ + 2 С 1/2 Q +
+ 4D1/4Q + 8E1/8Q = 5AQ; и т. д.
Мы видим, что коэффициенты Q уменьшаются в той же гeo-
метрической прогрессии, в какой возрастают коэффициенты при-
былых работников. Иначе говоря, мальтусова теорема предпо-
лагает, что процент размножения работников служит процентом
уменьшения производительной силы труда прибывающих ра-
ботников.
Читатель знает, что геометрическая прогрессия есть прогрес-
сия сложных процентов. Попросим же его припомнить, что такое
за вещь сложные проценты.
Как вы думаете, по скольку рублей в год обязан платить
должник кредитору, если занял 100 рублей по 5%? Вы говорите:
он обязан платить ему по 5 рублей в год.
Нет, говорю я, он обязан платить гораздо больше. Я беру
25-летний срок. На капитал 100 рублей, считая по 5% в год, на-
растет в 25 лет 238 р. 64 к. процентов; разделим это число на 25,
получим 9 р. 55 к. Итак, должник, взявший 100 р. по 5%, обязан
ежегодно платить не по 5 руб., как вы говорили, а по 9 р. 55 к.
процентов.
Или нет, этого еще слишком мало; он обязан платить гораздо
больше. Возьмем 50-летний срок. На 100 р. по 5% в 50 лет на-
растает 1046 р. 70 к. процентов. Делим это число на 50, получаем
20 р. 93 к. Итак, должник, взявший 100 р. по 5%, обязан пла-
тить по 20 р. 93 к. в год.
275

Вы останавливаете меня, говорите, что я считаю вздорным,
фальшивым образом. Вы правы; я высчитываю сложные про-
центы по очень продолжительным срокам платежа и обременяю
должника нелепыми требованиями. Вы говорите: если должник
не будет исправен, если не будет он платить процентов целые
25 лет или целые 50 лет, тогда, разумеется, нарастут на него
страшные суммы, которых он, конечно, и не в состоянии будет
выплатить. Но если он исправен, то нельзя насчитывать на него
платежей по какой-то неслыханно-фальшивой раскладке сложных
процентов.
Очень хорошо: только это было нужно для нас. Просим же
читателя помнить, что где просрочка ведет к появлению сложных
процентов, там не все равно, рассчитывать ли уплаты по каким-
нибудь многолетним срокам или по годичным. Возвращаемся те-
перь к теории Мальтуса.
Мы видели, что прибавочный труд новых земледельцев б ы -
вает менее производителен, чем прежний труд первоначального
числа земледельцев. Если, например, 20 земледельцев, работая
в данном округе, производили 200 четвертей хлеба или, средним
числом, каждый из них производил по 10 чтв., то, когда приба-
вится еще 20 земледельцев, эта прибавка труда произведет в
продукте прибавку уже не на 200, а только на 100 четвертей, так
что все 40 земледельцев вместе произведут уже только 300 чтв.,
или, 1средним числом, каждый земледелец произведет только уже
по 7 /2 четвертей. Если для достаточного снабжения пищею
нужно по 10 четвертей в год земледельцу с его семейством, то
вот уже явился недостаток продовольствия со своими неизбеж-
ными последствиями: болезнями, преступлениями и развратом.
Но мы прочли у Милля, очень верно передающего мысли
Мальтуса, что это понижение средней пропорции земледельче-
ского продукта или производительности земледельческого труда
относится только к тем обстоятельствам, когда не происходит
прямых улучшений в земледельческих процессах или таких улуч-
шений в других отраслях деятельности, которые отражались бы
благоприятным образом или на всяком труде вообще, или на
земледельческом труде в частности. Улучшения земледельческих
процессов и, косвенным образом, всякие улучшения в обществен-
ном быту имеют своим результатом некоторое повышение произ-
водительности земледельческого труда, в некоторой степени за-
держивающее упадок этой производительности от размножения
людей. Положим, например, что существует в известной стране
трехпольное хозяйство с известными посевами и что земля воз-
делывается плугами и боронами известного устройства. Если всё
это останется в прежнем виде, а число населения и число хлебо-
пашцев удвоится, то земледельческий продукт не будет достигать
величины, вдвое большей прежнего. Но если трехпольное хозяй-
ство заменилось лучшим севооборотом, или при сохранении трех-
276

польного хозяйства улучшилось качество посева, или введены
лучшие способы пахания, или улучшилось устройство орудий, то
усиление производительности, приносимое этими улучшениями,
может дать при удвоении числа работников продукт не только
вдвое больший, но и слишком вдвое больший прежнего.
Вот весь вопрос именно в том и состоит, какой размер улуч-
шений необходим для уравновешения недочета в продукте, про-
исходящего от меньшей производительности труда прибылых р а -
ботников по сравнению с прежним. Обыкновенно предпола-
гается, что если размножение людей будет происходить со всею
возможною быстротою, то для этого уравновешения потребуется
размер улучшений слишком громадный.
В самом деле, попробуем вычислить этот размер по 25-летним
срокам, по которым считает Мальтус.
Пусть количество населения будет 1 000. Пусть на хорошее
продовольствие человека нужно, средним числом, по 4 четверти
пшеницы; всего 4 000 четвертей. Пусть взрослые мужчины-хлебо-
пашцы составляют одну десятую часть населения, то есть пусть
будет 100 человек хлебопашцев; пусть каждый из них произво-
дит, средним числом, по 40 четвертей пшеницы; всего пшеницы
будет произведено 4 000 четвертей. Население имеет достаточное
продовольствие.
Через 25 лет число населения и работников удвоилось. Про-
изводительная сила новых работников уменьшилась в той же
пропорции, в какой увеличилось число работников, то есть вдвое.
Итак, если первые 100 работников производят по 40 четвертей,
всего 4 000 четвертей, то новые 100 работников производят
только по 20 четвертей, всего 2 000 четвертей. Все количества
хлеба на 2 000 человек населения будет 6 000 четвертей, то есть
на каждого жителя будет приходиться вместо прежних 4 четвер-
тей уже только 3 четверти. Продовольствие оказывается недо-
статочным. Из того возникают болезни, пороки и преступления.
Для предотвращения этого дефицита с его гибельными по-
следствиями нужно было бы произвести в течение 25-летия зем-
ледельческие улучшения. Какой же размер их нужен?
Ясно, что земледелие должно улучшиться настолько, чтобы
продукт 6 000 четвертей поднялся до 8 000 четвертей. Если
прежнюю высоту земледелия мы обозначим Р, то требуемая
высота будет
6 000 : 8 0 400 = Р : X.
Из этого мы получаем X = /3 Р.
Мы видим, что земледелие должно улучшиться в течение
25 лет на целую треть, настолько, что если бы оставалось только
прежнее число 100 работни1ков, то каждый из этих работников
производил бы не 40, а 53 /3 четверти.
Такой размер улучшений в 25 лет действительно очень велик,
и очень может быть, что он неудобоисполним на практике.
277

Особенно поразительна окажется громадность требуемого
размера улучшений, если мы не остановимся на одном периоде,
а возьмем целый ряд периодов. В каждом периоде повторится
то же самое отношение, и мы получим следующую строку тре-
буемого хода земледельческих улучшений.
Периоды. . 1 2 3 4 5 и т. д.
Или, при-
мерно,
годы . . 1860 1885 1910 1935 1960 » » »
Высота зем-11 42 43 44
леделия . 1.00 ( /3) = 1,33 ( /3) =1,77 ( /3) =2,37 ( /3) =3,16 » » »
Нет никакого сомнения, что если наша цивилизация вместе с
нами не будет истреблена какою-нибудь геологическою катастро-
фою или нашествием каких-нибудь диких орд из глубины Азии,
то в 1960 году земледелие будет находиться в положении, луч-
шем нынешнего. Но дойдет ли оно к тому времени до такого
совершенства, чтобы одинаковое число работников на одинако-
вом числе десятин могли производить хлеба слишком в три раза
больше нынешнего?
Судя по ходу истории, это невероятно. Конечно, в Англии
ферма, имеющая 200 экров, производит даже не в три раза, а
в пять или шесть раз больше хлеба теперь, чем производила н а -
зад тому 100 лет; но ведь эти 200 экров возделываются трудом
гораздо большего числа работников, чем возделывались тогда.
Наша формула требует не того. Она требует вот чего: если 4 р а -
ботника, возделывая 200 экров, производили в 1760 г. 100 квар-
теров пшеницы, то дает ли нынешняя земледельческая техника
возможность, чтобы также 4 работника, возделывая также
200 экров, произвели на них 316 квартеров пшеницы? Только
на таком условии сохранится прежняя высота производительно-
сти труда каждого работника при увеличении числа работников
на этих 200 экрах в 8 раз; только при таком условии 32 работ-
ника произведут на 200 экрах 800 квартеров пшеницы, то есть
по 25 квартеров на работника, как это нужно для сохранения
прежней достаточности продовольствия по увеличившемуся ч и -
слу жителей.
Ни в прошедшие 100 лет, ни в какое бы то ни было из пред-
шествовавших столетий земледельческая техника не совершен-
ствовалась с такой быстротою; потому должно полагать, что
едва ли и возможно будет ей совершенствоваться так и в сле-
дующие времена.
Вот основание, по которому Мальтус и его ученики не счи-
тают удобоисполнимым, чтобы земледельческие усовершенство-
вания могли уравновешивать происходящий от размножения лю-
дей дефицит в производительности земледельческого труда, если
бы люди размножались с полною быстротою; потому-то мальту-
сова теория и говорит, что если размножение не будет задержи-
278

ваемо волею самого человека, например, воздержностью от фи-
зической любви, оно непременно будет задерживаться, как
задерживалось до сих пор почти всегда, почти повсюду, —
болезнями, пороками и преступлениями, порождаемыми нище-
тою, которая происходит от дефицита в земледельческом
продукте.
Довольно. Кажется, мы изложили ход вывода из мальтусо-
вых прогрессий с такою точностью, с какою никогда не излагал
его ни сам Мальтус, никто из его последователей. Теперь мы
можем сказать в глаза каждому из них, что гораздо точнее и
яснее, нежели он, знаем то, что знает он.
Но, читатель, не знаем ли мы еще одной вещи, или незнако-
мой, или непонятной для Мальтуса и его учеников? Припомните,
что мы знаем о расчете сложных процентов. Ведь, кажется, мы
рассудили, что выйдет чепуха, если мы станем считать 25-лет-
ними сроками проценты, которые надобно считать год за год, не
пропуская ни одного года.
Сообразим сущность дела. Разве вдруг в каком-нибудь одном
году удвоивается население? Нет, оно понемножку растет каж-
дый год. Что же, — значит, не вдруг потребуется и удвоение
продукта? Кажется, так. В нынешнем году собирается хлеб, воз-
деланный числом работников не удвоившимся, а лишь немного
увеличившимся сравнительно с прошлым годом; собирается на
годичное продовольствие числа жителей не удвоившегося, а лишь
немного возросшего сравнительно с прошлым годом. Посмотрим
же, что выйдет, если мы не станем перепрыгивать с 1-го года
прямо на 26-й, чрез целые 25 лет, если мы не будем предъявлять
земледелию требований, возросших по сложным процентам в
25 лет, как делал Мальтус, а поведем счет правильно, год за го-
дом. Ведь мы нашли прежде, что при капитале в 100 рублей тре-
бование уплаты процентов по 20 с лишком рублей и по 9 с лиш-
ком рублей в год — было фальшивою шуткою; что довольно
было платить по 5 рублей. Не окажется ли то же самое и с тре-
бованием невозможного размера земледельческих улучшений,
если мы станем считать как следует? Не окажется ли размер
улучшений, нужных для уравновешения земледельческого дефи-
цита, гораздо меньше фальшивого прежнего требования, не ока-
жется ли он совершенно удобоисполнимым, даже при полной
быстроте размножения людей?
Мальтус твердит о 25-летних периодах удвоения. Мы сначала
и подведем счет по проценту размножения, соответствующему та-
ким периодам. Нашедши формулу, мы легко вычислим размер
улучшений для всяких других периодов размножения и более
кратких, чем 25 лет, и более продолжительных.
Положим, что число населения 1 января 1-го года было 1 000 и
что работники-хлебопашцы этого населения произвели известное
количество хлеба, достаточное для хорошего продовольствия всех
279

1 000 человек, то есть 1 000 годичных порций, которые назовем
хотя, например, возами. Итак, на хорошее продовольствие в год
надобно, по нашему условию, воз хлеба на каждого человека.
Положим, что число хлебопашцев-работников в этом населении
было 100 человек. По условию видно, что для хорошего про-
довольствия населения нужна такая успешность хлебопашен-
ного труда, чтобы каждый работник производил по 10 возов
хлеба.
Положим, что при таком изобилии продовольствия население
возрастает ежегодно на 3% (пропорция несколько выше той, к а -
кая дает удвоение населения в 25 лет и принимается Мальтусом).
Тогда к 1 января 2-го года население будет 1 030 человек, и если
пропорция хлебопашцев-работников остается прежняя, их будет
103 человека. Если для 1 000 человек нужно было 1 000 возов
хлеба, для 1 030 человек будет нужно 1 030 возов.
Если бы успешность труда прибылых работников не была
меньше, чем прежних, труд прибылых 3 работников произвел бы
30 возов хлеба, количество, нужное для достаточного продоволь-
ствия 30 прибылых человек населения, и во 2-й год было бы для
1 030 человек 1 030 возов хлеба. Но по мальтусовой теореме про-
изводительность труда прибылых работников будет меньше, чем
производительность труда прежних; Мальтус полагает, что про-
цент ослабления производительности нового труда равен про-
центу возрастания его количества, или, при неизменности про-
порции между числом хлебопашцев и числом населения, равен
проценту возрастания населения. Итак, производительность но-
вого труда относится к производительности прежнего, как 100
к 103. По этой пропорции, какое количество хлеба произведет
прибылой работник, если прежний производил 10 возов?
X :10= 100 :103.
Из этого получаем X = 9,7087
Итак, 3 прибылые хлебопашца произведут только
3X9,7087 = 29,1261 возов вместо 30 возов, которые были бы
нужны по прежнему размеру, и на второй год для 1 030 человек
будет вместо 1 030 возов хлеба только 1 029,1261 возов.
Чтобы вместо 1 029,1261 возов жатва 2 года дала 1 030 в о -
зов, производительность труда прежних работников должна в
этом году поднять на столько выше прежней своей величины 10,
на сколько требуемый сбор, 1 030, выше сбора 1 029,1261, полу-
чаемого без усовершенствований.
X : 1 0 = 1030 :1029,1261.
Из этого мы получаем X = 10,00849....
В самом деле, тогда мы будем иметь:
100 прежних работников произведут по 10,00849 возов,
1 000, 849 возов.
280

3 новых работника, труд которых менее производителен по
прежней пропорции 100 : 103, произведут каждый по
10,00849X100 : 103 = 9,717 возов,
а все трое вместе . . . 3X9,717 = 29,151 »
Сумма пр10о6изводства 2 года будет 1000,849 + 29,151 =
= 1030 возов .
Итак, велик ли нужен размер усовершенствования или в уст-
ройстве орудий, или в способе пользования ими, или в качестве
удобрения, или в способе пользования им, или в качестве посева,
велик ли нужен размер усовершенствования, чтобы недочета не
оказалось, чтобы пропорция продовольствия не уменьшалась при
возрастании населения?
При ежегодном возрастании населения по 3%, то есть при
возрастании быстрейшем, нежели принимает Мальтус *, нужен
годичный размер усовершенствования = 0,000849, то есть менее,
чем на одиннадцатую часть процента. Что же это такое, 849 де-
сятитысячных частей процента? Огромно ли это возраст1ание?
Оно вот каково: в пуде оно составляет несколько больше 3 /4 з о -
лотников (3,2602 1золотника); в возу хлеба, имеющем 25 пудов,
оно составляет 81 /2 золотников....
Что ж это за страшная прибавка? стоит ли пугаться ее?
Неужели усовершенствования в земледелии не могут идти так
быстро (быстро!), чтобы в течение цело1й четверти века не улуч-
ш 1ить земледельческих способов на 2 /7%?** Увеличение на
2 /7 процента в целые 25 лет — да ведь это почти совершенная
неподвижность!
Да, почти совершенная неподвижность. Без всякого сомне-
ния, с самого конца средних веков не было в европейской исто-
рии ни одного такого двадцатипятилетия, в котором земледелие
не совершенствовалось бы по пропорции, более быстрой. Много
в этой истории было эпох почти совершенного застоя обществен-
ных улучшений, но самые безотрадные, самые гнусные из этих
периодов все-таки двигали земледелие вперед быстрее, чем тре-
бовалось бы для уравновешения дефицита в земледельческом
продукте, для сохранения земледельческому труду всей прежней
производительности, при проценте размножения людей, по кото-
рому число их удвоивалось бы каждые 25 лет.
Но если действительно так, если принимаемая Мальтусом
быстрота беспрепятственного размножения людей не была бы
сама по себе достаточною причиною появления дефицита в про-
довольствии, то есть появления нищеты с ее последствиями, то
* При ежегодном возрастании в 3% через 25 лет 10 000 человек насе-
ления возрастают до 20 938 человек; для того, чтобы число населения удвои-
валось в 25 лет, нужно принять ежегодную величину возрастания только
2,81138...%.
** 1000,849,.. в 25-й степени дает 1021,443,..
281

чем же объяснить упорное существование нищеты, продолжаю-
щей пожирать людей, несмотря на земледельческие улучшения?
О, ответ на это — длинная история; некоторых эпизодов этой
истории мы касались в предыдущих наших дополнениях к Мил-
лю; о других будет речь впереди.
Чтобы еще яснее увидеть громадную разницу между фаль-
шиво-требуемым размером земледельческих усовершенствований
по неправильному счету, перескакивающему через долгие п е -
риоды лет, и между действительно нужным размером улучшений,
оказывающимся по правильному счету, мы опять должны взять
не один период» а ряд периодов удвоения.
Годы
1860 1885 1910 1935 1960
Высота земледелия, требуемая:
по фальшивому счету . . . 1,00 1,3333 1,7777 2,3702 3,1602
по правильному счету . . . 1,00 1,0214 1,0434 1,0657 1,0886
Мы видим, что для первого двадцатипятилетия от фальши-
вости счета размер требований ставится выше надлежащего в
15 раз, для второго — 1 в07 17 раз, для третьего — в 20 раз, для
четвертого — в 24 раза .
Кто не согласится, что улучшение менее чем на 9 процентов,
требуемое для целого столетия, довольно незначительно по
сравнению с действительными улучшениями, которые произошли
в земледелии каждой европейской страны с 1760 г. до нашего
времени, и что было бы совершенною нелепостью полагать, будто
бы земледелие не улучшится в гораздо большей степени, чем на
9 процентов, в следующее столетие.
Мнение о громадном размере улучшений, какой требовался
бы для удержания прежней производительности земледельче-
ского труда при быстром размножении людей — грубейшая
ошибка, которую можно объяснить только крайнею невниматель-
ностью к понятию о разнице между сложными процентами и
простыми процентами. Мы видели, что требуемый размер земле-
дельческих улучшений незначителен при проценте размножения
людей, по которому число их более, чем удваивалось бы в каждые
25 лет. Дело, доказанное теперь, что при двадцатипятилетнем
периоде удвоения числа людей земледельческому продукту очень
легко возрастать столь же быстро, как размножаются люди.
Но Мальтус и его последователи только с особенной настой-
чивостью твердят о двадцатипятилетнем периоде удвоения, а сами
не знают, какой период принять, и беспрестанно уверяют нас,
будто люди могли бы размножаться еще быстрее, выставляют
периоды удвоения, еще более короткие. Мы, напротив, надеемся
доказать, что двадцатипятилетний период удвоения возможен
только при порабощении массы народа, при искусственном, при-
нужденном настроении обычаев, при несчастном положении жен»
282

щин, и что с каждым шагом человека от рабства к свободе п е -
риод удвоения, без всякого стеснения органических потребностей
человека, должен становиться длиннее; поэтому нам надобно
найти общую формулу, по которой определялся бы потребный
размер улучшения для всяких периодов удвоения.
Быстроту, с какою размножается население, мы назовем про-
центом размножения.
При 25-летнем периоде удвоения процент размножения =
2,81138... Если нация, размножающаяся по этому проценту,
имела 1 января данного года 10 000 000 человек, то 1 января
следующего года в ней будет считаться 10 281 138 человек.
Первоначальное число жителей, с которого начинается счет
размножения, мы назовем А. В примере, нами выбранном,
А = 1 0 000 000.
Число людей, которым увеличится это население в течение
года, мы назовем N. В нашем примере N = 281 138 человек.
Производительность земледельческого труда при первона-
чальном числе жителей, то есть при первоначальном числе хлебо-
пашцев, мы назовем Р. Если мы положим, что число хлебопаш-
цев в первый год равнялось одной десятой части населения, то
есть 1 000 000, а хлеба было произведено в этом году
40 000 000 четвертей, то Р = 40.
Процент размножения равняется числу населения 1 января
второго года, деленному на число населения 1 января первого
года. Для нас удобнее не обозначать его особенною буквою, а
прямо употреблять сочетание знаков, ему соответствующее:
Кажется, не нужно объяснять, что А + N означает население
1 января второго года, то есть в нашем примере 10 281 138.
Читатель помнит, что по мальтусовой теореме производи-
тельность земледельческого труда прибылых работников умень-
шается по тому же проценту, по которому размножается населе-
ние. Таким образом если производительность первоначальных
работников, прибывающих в первый год = Р, то производитель-
ность труда прибылых работников
в нашем примере это будет:
Мы принимаем, что пропорция хлебопашцев в числе населе-
ния остается неизменною, как следует по условиям мальтусовой
гипотезы.
Приступая теперь к самым выкладкам, мы вперед просим
283

читателя, более нас занимавшегося математикою, извинить не-
ловкость наших приемов. Человек, знающий алгебру, конечно,
употребил бы приемы более изящные; но простота вопроса, за
который мы беремся, такова, что даже и мы, знающ 1и0е8 только
арифметику и употребление логарифмических таблиц , могли
дойти до надлежащих выводов.
Земледельческий продукт первого года был АР.
На второй год, соответственно размножившемуся населению=
= A + N , был бы нужен продукт A P + N P .
Но если не произведено никаких улучшений, он будет равен
только
Вычитая этот получаемый без улучшений продукт второго
года из продукта, который был бы нужен, мы определим вели-
чину дефицита, который должен быть покрыт земледельческим
усовершенствованием :
Из этого мы получаем
Таким образом, влиянием улучшения продукт второго года
должен увеличиться на количество Спрашивается
теперь, какой размер должно иметь улучшение, чтобы дать т а -
кое увеличение в продукте?
Ясно, что этим улучшением должна несколько возвыситься
первоначальная производительность труда Р первоначальных р а -
ботников А, иначе говоря, в уравнении продукта второго года
вместо величины Р должна быть поставлена величина Р', н е -
сколько большая, чем Р.
Очевидно также, в какой пропорции должна возрасти она,
чтобы продукт второго года достиг требуемой величины
A P + N P . Ясно, что Р' должна быть на столько больше Р, на
сколько требуемый продукт A P + N P больше получаемого без
улучшения продукта Но мы уже знаем
что этот получаемый без улучшений продукт меньше требуемого
продукта на величину
Итак, мы имеем:
284

Из этого мы получаем:
Или, принимая Р = 1 ,
То есть: требуемое возвышение земледелия посредством усо-
вершенствований относится к первоначальному состоянию земле-
делия, как число населения второго года, возведенное во вторую
степень, относится к тому же числу во второй степени, за выче-
том числа прибылых в год людей во второй степени.
Число людей, прибывших естественным размножением в те-
чение первого года, всегда бывает незначительно сравнительно с
целым населением второго года; в квадрате оно станет еще го-
раздо меньше квадрата этого полного числа населения; потому
и возвышение производительности земледелия требуется незна-
чительное. Мы увидим, например, что процент размножения 5 на
100 превышает возможность размножения по самому устрой-
ству человеческого организма. Но если взять даже этот невоз-
можный процент (дающий период удвоения в 12,2 лет), все-таки
мы получим:
= 1.00227.
По найденной нами формуле
легко вычислить требуемый размер улучшений для каких угодно
процентов размножения и периодов удвоения. Но цифры годич-
ных улучшений вообще выходят очень незначительные, —
можно сказать, незначительные до неосязаемости. Потому в сле-
дующей таблице мы вычислим также вековое возвышение земле-
делия, проистекающее из годичных улучшений находимого нами
размера.
Число лет
в периоде
удвоения
12
15
20
25
30
35
40
50
75
100
Процент раз-
множения
5,94631
4,72941
3,52649
2,81138
2,33739
2,00016
1,74797
1,39595
0,92848
1,69555
Годичный размер
улучшения
0,00314,9991
0,00203,9064
0,00116,0186
0,00074,7680
0,00052,1706
0,00038,4143
0,00029,5239
0,00018, 9554
0,00008,4714
0,00004,7668
Высота, до которой земледелие
должно быть поднято в т е -
чение века, принимая п е р -
воначальную высоту = 1,00000
1,36958
1,22126
1,12194
1,07760
1,05343
1,03877
1,02996
1,01913
1,00893
1,00478
285

Если мы не ошибаемся, мы рассматриваем мальтусову тео-
рию с точки зрения, которая должна казаться новою для чита-
теля; и чтобы он не затруднился следовать за ходом наших
мыслей, нам необходимо по нескольку раз возвращаться к объ-
яснению наших терминов и выводов. Теперь, например, мы го-
ворим о том элементе вопроса, который назван у нас размером
земледельческих улучшений, требующимся для уравновешения
убыли в продукте, происходящей от уменьшения производитель-
ности труда прибылых земледельцев, сравнительно с производи-
тельностью труда прежних. Мы искали, в какой пропорции
должна подниматься этими улучшениями «первоначальная про-
изводительность труда» или производительность труда первона-
чальных работников. Под первоначальною производительностью
мы понимаем количество продукта, какое было производимо тру-
дом одного хлебопашца в начале периода, с которого мы ведем
счет влиянию размножения людей на земледельческий про-
дукт. Процент, на какой должна возрасти эта производитель-
ность, показывает количество, до которого доходил бы продукт
одного земледельца, если бы число земледельцев не увеличи-
валось; например, мы нашли, что при периодах удвоения лю-
дей по 12-летним срокам производительность должна под-
няться в течение века почти на 37%. Эти слова имеют такой
смысл:
При быстроте размножения людей, принятой нами, в земле-
дельческой технике или в удобрении почвы, или в способах ограж-
дения посева от дурной погоды, или вообще в каком бы то ни было
из элементов, имеющих влияние на количество жатвы, должны
произойти в течение целого века такие улучшения, чтобы один
земледелец, возделывая данное число десятин, в конце столе-
тия мог собрать хлеба с этих десятин на 37% больше, чем со-
бирал с них в начале столетия. Например: если в 1860 г. земле-
делец, обрабатывающий четыре десятины, собирает с них 10 чет-
вертей хлеба, то в течение следующего века надобно произвести
улучшения, которые давали бы возможность в 1960 г.3 также
одному земледельцу собрать с этих 4 десятин около 13 /4 чет-
вертей хлеба. При такой пропорции улучшения люди до 1960 г.
не будут чувствовать недостатка в продовольствии, размножаясь
с быстротою, удвоивающею число их в каждые 12 лет. Конечно,
при такой быстроте размножения постепенно будет являться на
4 десятинах вместо одного хлебопашца 2 работника, потом 3, 4
и т. д., 10, 11, 12 работников и т. д.; прибавка каждого нового
работника на этих 4 десятинах будет увеличивать продукт их
в пропорции несколько меньшей того, на сколько увеличилось
количество труда от прибавки этого работника к прежним. Но
все-таки при таком ходе земледельческих улучшений, который
равняется 37% за целое столетие, постоянно будет собираться
с этих 4 десятин количество продукта, дающее в общей слож-
286

ности попрежнему 10 четвертей на каждого из обрабатывающих
эти 4 десятины землепашцев.
Мы нашли, что даже при 12-летних периодах удвоения лю-
дей достаточен для отвращения недочета в земледельческом про-
дукте ход земледельческих улучшений, не столь быстрый, как
был действительный ход их в последние три или четыре столе-
тия. А при периодах удвоения более продолжительных достато-
чен ход улучшений еще гораздо менее быстрый.
IV
О размножении людей
Мы нашли, что при периоде удвоения не только в 25, но
даже и в 12 лет, для уравновешения недочета в земледельче-
ском продукте требуется вовсе не громадный размер земледель-
ческих усовершенствований. Если бы дело шло только о том,
чтобы опровергнуть выводы Мальтуса, можно было бы нам
остановиться на этом. Мы уже имеем полное право сказать:
принимайте какую хотите быстроту размножения, земледельче-
ский продукт успеет возрастать с такою же быстротою, если
только захотят позаботиться о том сами люди. Но цель наша
не ограничивается выставлением неудовлетворительности маль-
тусовой теории, — мы желали бы не только показать, что Маль-
тус не дошел до истины, мы желали бы сами дойти до нее, притом
желали бы мы дойти не до одной отвлеченной истины, а также
и до того, чтобы хотя приблизительным образом определить, как
велики и какого именно рода нужны были бы усилия людей в
передовых странах, чтобы приобрести благосостояние, достижи-
мость которого показывает формула отвлеченной истины. Для
этого нам нужно доискаться более точных понятий о силе раз-
множения, не стесняемого никакими внешними препятствиями,
потому что размером этой силы определяется величина земле-
дельческих усовершенствований, нужных для уравновешения
продукта с населением.
25-летний период удвоения вз1я09т Мальтусом из народных пе-
реписей в Соединенных Штатах . Подобные переписи новых
колоний показывают удвоение жителей по периодам еще более
кратким. Но в новых колониях число жителей возрастает гораздо
больше от прилива переселенцев, чем от естественного размно-
жения; да и в Соединенных Штатах переселение постоянно имело
очень значительную долю в увеличении числа народа. Маль-
тус при составлении своей теории совершенно забыл об этом
обстоятельстве и приписал все увеличение жителей в Соединен-
ных Штатах одному естественному размножению. Такая край-
ность вызвала другую крайность. Подвергнув очень по-
дробному разбору цифры северо-американского населения,
287

взятые Мальтусом без всякого разбора за следствие
одного естественного размножения, Годвин вывел из них
заключение, что решительно вся прибыль населения в
Соединенных Штатах происходила от прибыли новых
людей из других стран и что если следует делать какой-нибудь
вывод о способности людей к размножению на основании севе-
ро-американских переписей, то следует сделать вывод, что спо-
собность эта чрезвычайно слаба, почти совершенно незаметна.
Но последователи Мальтуса доказывают, что если Мальтус сде-
лал ошибку, совершенно забыв о влиянии переселения, то все-
таки это влияние было не велико по сравнению с влиянием есте-
ственного размножения, и что за вычетом всех жителей, прибавив-
шихся от переселения, остается такое увеличение числа жителей
в Соединенных Штатах естественным размножением, которое
дает величину периода удвоения в 29 лет. Эту цифру доказывают
они также длинными расчетами:
С изумлением спрашиваешь себя, каким же образом могли
приходить к столь различным численным выводам люди, осно-
вывавшие вывод на одних и тех же переписях? Но дело объяс-
няется очень просто, если заглянуть в самые отчеты северо-аме-
риканского правительства о результатах переписей. Эти отчеты
свидетельствуют, что до 1820 года не велось списков пере-
селенцам, прибывавшим в Соединенные Штаты, — стало быть,
об участии переселенцев в увеличении числа жителей до 1820 г.
ничего достоверного и сказать нельзя; тут все зависит от в а -
шего желания построить такие или другие соображения. Если
вы хотите увеличить процент естественного размножения,
стройте такие соображения, чтобы уменьшалось число переселен-
цев; если вы хотите уменьшить процент размножения, посту-
пайте наоборот; чего захотите вы, то и выйдет у вас. Но с 1820 г.
ведутся списки переселенцам; стало быть, есть уже положитель-
ное основание для оценки участия переселенцев в увеличении
числа жителей за следующие годы? Оно отчасти так, но все-таки
получить вывод, сколько-нибудь достоверный, дело очень труд-
ное. Начать с того, что списки переселенцев очень неполны. Они
ведутся только по восточной границе, только в пристанях а т -
лантического прибрежья; конечно, главное переселение идет через
эту линию; но также есть переселение с юга через мехикан-
скую границу, есть переселение и с севера через канадскую гра-
ницу. Ни там, ни здесь переселенцев до сих пор никто не счи-
тал. Во-вторых, и на западной границе списки переселенцев в е -
дутся неполно, по словам самого правительства Соединенных
Штатов. Извольте же теперь высчитать число переселенцев хотя
с 1820 г., когда из трех границ только на одной ведутся списки,
да и то неполные. Остается очень большой простор произволу
в определении числа переселившихся. Не думайте, что затрудне-
288

ние ограничивается этим. Есть другое обстоятельство, еще бо-
лее запутывающее вопрос.
Большая или меньшая способность известной группы людей
к размножению зависит от того, какую пропорцию в этой группе
составляют женщины, способные по своим летам становиться
матерями. Если мы возьмем 1 000 человек населения, в котором
находится 250 женщин 15—40 лет, эта группа, конечно, имеет
способность размножаться гораздо быстрее такого населения,
в котором на 1 000 человек считается только 200 женщин
15—40 лет. Разумеется, при неизвестности общего числа пере-
селенцев еще менее может быть известна точная пропорция
женщин от 15 до 40 лет между ними; но по некоторым данным,
собранным за один год, оказывается, что на 10 000 переселенцев,
прибывавших в Соединенные Штаты через море, приходилось
2 782 женщины от 15 до 40 лет. В целом население Соединен-
ных Штатов на 10 000 человек считалось в 1850 г. только
1 989 женщин таких лет; это значит, что 10 переселенцев равня-
лись по своей способности к раз1м10ножению 14 человекам общего
населения Соединенных Штатов . Всегда ли бывала такая про-
порция, неизвестно; а если не всегда она была такова, вычисления
об участии переселенцев в размножении не имели бы верного ос-
нования, хотя б и было известно точное число всех переселен-
цев, которое неизвестно. Но опять-таки недостаточно было бы
знать только общее число женщин от 15 до 40 лет. Если считать
средний период рождения детей у женщины от 16 до 40 лет (как
считают северо-американцы), то очевидно, что 100 женщин,
имеющих по 16 лет, будут способствовать размножению столько
же, как 150 женщин, имеющих по 24 года, или 200 женщин, имею-
щих по 28 лет, или 400 женщин, имеющих по 34 года, или
800 женщин, имеющих по 37 лет, предполагая, что способность
делаться матерью остается в женщине до конца периода в пол-
ной своей силе *. Теперь, что же мы читаем в отчетах северо-
американских ценсов? Мы читаем, что между переселенцами
число женщин от 35 до 40 лет составляет сравнительно с жен-
щинами от 20 до 25 лет гораздо меньшую пропорцию, чем ка-
кова пропорция между женщинами этих возрастов в общем 'на-
селении Соединенных Штатов. Или, вообще говоря, молодых
женщин сравнительно с женщинами средних лет между пересе-
ленцами гораздо больше в 1 000 женщин от 15 до 40 лет, нежели
в 1 000 женщин 15—40 лет общего населения Соединенных
Штатов. Это значит, что мы приняли слишком малую пропор-
* При этом предположении основание счета ясно: оно дается числом лет,
остающихся до конца периода способности делаться матерью. Женщине
в 16 лет остается до этого срока 24 года, а женщине в 37 лет только 3 года,
то есть в 8 раз меньше; иначе сказать, 100 женщин по 16 лет будут иметь
в 8 раз больше детей, чем сколько родится у 100 женщин по достижении
37 лет.
289

цию перевеса, когда положили, что 10 переселенцев по своей
способности к размножению равняются 14 человекам общего н а -
селения. Мы тут полагали, что группа 1 000 женщин 15—40 лет
между переселенцами не превышает своею способностью к раз-
множению такого же числа женщин в общем населении, а на
самом деле она равняется этою способностью гораздо большему
числу женщин общего населения. Какую именно пропорцию сле-
дует принять хотя по тем недостаточным данным, какие мы
имеем, этого никто не потрудился вычислить. Мало всего этого:
на каком основании мы предположили, что способность к раз-
множению прямо пропорциональна числу лет, остающемуся до
конца периода деторождения? Из 100 женщин, имеющих по
25 лет, всегда и везде находится в состоянии беременности
большее число, чем из 100 женщин, имеющих по 35 лет. Стало
быть, перевес молодых женщин над женщинами средних лет по
способности к размножению должен быть значительнее, чем ока-
зывалось бы по простой пропорции числа лет, остающихся до
конца периода деторождения. Но кто определял эти отношения?
Статистика еще не думала о том.
Читатель видит, какие длинные вычисления понадобились бы,
чтобы определить участие переселенцев в увеличении числа жи-
телей Соединенных Штатов. Мало того, чтобы сосчитать число
переселенцев, надобно было бы сосчитать, сколько было между
ними женщин каждого возраста, определить способность раз-
множения для каждого возраста женщины — без этого нельзя
сказать ничего верного; а этого ничего не сделано, да и самое
число переселенцев неизвестно в точности. Достоверно только
одно: писатели, находившие, что, за вычетом участия переселен-
цев, население Соединенных Штатов путем естественного раз-
множения прежних жителей удвоивается в 29 лет, делают вывод
слишком опрометчиво, и период удвоения получается у них к о -
роче действительного, потому что они оставляют без внимания
главные пропорции перевеса переселенцев над остальным насе-
лением по способности размножения, не говоря уже о том, что
и самое число переселенцев принимают они меньше действитель-
ного в периоде после 1820 г., и совершенно произвольно до
1820 г.
С каким пренебрежением самых очевидных правил счета по-
ступают обыкновенно эти писатели, может показать один при-
мер. Известно, что население Соединенных Штатов состоит,
кроме белых, из негров. Переселенцы, об участии которых в уве-
личении числа жителей говорили мы до сих пор, — все люди
белой породы. Если мы хотим определять, какой процент естест-
венного размножения останется за вычетом участия этих пересе-
ленцев, конечно, мы должны считать только белое население Со-
единенных Штатов. Но об этом подразделении почти никто не
думает: обыкновенно берут общую цифру населения, белого и
290

черного вместе. От этого влияние переселенцев оказывается
меньше, чем оказалось бы при сравнении цифры их с одним бе-
лым населением. У негров были свои особенные переселенцы, при-
возившиеся из Африки и до сих пор привозимые в огромном числе.
Что же следует из всего этого длинного рассуждения? Сле-
дует то, что теперь мы не в силах определить, хотя приблизи-
тельным образом, какое участие имели переселенцы в увеличе-
нии числа жителей Соединенных Штатов и какая часть увели-
чения должна за этим вычетом приписываться естественному
размножению прежнего населения. По характеру опрометчивых
ошибок, делаемых обыкновенно в этом вопросе, видно только
одно: участие переселенцев было значительнее, а доля естест-
венного размножения была меньше, чем обыкновенно прини-
мают. Период удвоения, представляемый Соединенными Шта-
тами, должен быть больше не только 25 лет, принимавшихся
Мальтусом (от этой цифры отступились уже и его последова-
тели), — но и 29 лет; а каков он на самом деле, определить этого
нельзя по неудовлетворительности статистических данных.
Но, скажут нам, каков бы ни был период удвоения в Соеди-
ненных Штатах, он не должен считаться периодом быстрейшего
возможного удвоения. В Соединенных Штатах меньше, чем в
старых странах, но все-таки много людей умирает преждевре-
менно от бедности и ее результатов; меньше чем в старых стра-
нах, но все-таки много остается женщин, не рождающих детей
вследствие нужды с ее последствиями. При полном благосостоя-
нии общества, при отсутствии всяких задержек размножения
число рождающихся было бы больше, число умирающих меньше,
процент размножения больше и период удвоения короче, чем в
Соединенных Штатах. Это без всякого сомнения; и нам хоте-
лось бы найти именно то, каков был бы наибыстрейший возмож-
ный, по самому устройству организма, процент размножения и
кратчайший период удвоения.
Очень может быть, что и по нынешним статистическим дан-
ным хорошие математики сумели бы определить приблизитель-
ную величину этого периода с несомненною верностью, если бы
занялись этим предметом. Было бы слишком длинно излагать
здесь способы, которыми, как нам кажется, могли бы они раз-
решить эту задачу. Главное дело тут, как увидит читатель из
следующих разъяснений дела, состояло бы в том, чтобы найти,
какая наименьшая смертность, по самым органическим условиям,
существовала бы в обществе, избавленном от всякой нужды и
всех ее последствий. Мне кажется, что определить это можно;
но требуемые для того вычисления превышают слишком низкую
границу личных моих математических знаний. Определить про-
цент быстрейшего возможного размножения и кратчайший пе-
риод удвоения с такою несомненностью, как было бы надобно,
я не умею; но в следующих соображениях читатель найдет по
291

крайней мере показание предела, до которого не может дойти
быстрота размножения, найдет также цифры разных более или
менее вероятных границ быстрейшего размножения и получит воз-
можность судить, какие из них наиболее вероятны. Знать, что воз-
можно и что невозможно, сознательно судить о том, что из воз-
можного наиболее вероятно — это все-таки лучше, чем толковать
вздор совершенно наобум, как обыкновенно делают. Процент раз-
множения составляется разностью между числом рождающихся и
числом умирающих. Посмотрим же, во-первых, до какой цифры
не могло бы никак возвыситься по самому устройству человече-
ского организма число рождающихся. В этом случае, как и во всех
следующих соображениях, мы будем говорить только о белом на-
селении Европы и Северной Америки, потому что статистические
сведения об остальных странах еще слишком недостоверны.
Период плодородия у женщин кавказского племени в Европе
и Северной Америке простирается приблизительно от 15 до
45 лет. Число женщин этих лет в населении, возрастающем не
очень быстро или вовсе не возрастающем, составляет одну пя-
тую часть всего населения. Период беременности продолжается
девять месяцев; после того кормление грудью занимает около
года, и здоровье младенцев требует в большей части случаев,
по мнению матерей, кормления больше, чем в течение года. Та-
ким образом самое устройство организма полагает между ро-
ждением детей у женщины средний период около 2 лет. Действи-
тельно, мы видим, что в супружеских четах, нимало не думаю-
щих о воздержности в рождении детей, одно рождение от другого
обыкновенно отделяется сроком года в два и даже несколько
больше. Дети рождаются, одно за другим, быстрее только в та-
ких семействах, где мать или не кормит сама младенца, или
вследствие бедности принуждена кончать кормление раньше, чем
хотела бы. Но мы говорим, по самым условиям вопроса, о таком
обществе, где вовсе не было бы бедности, то есть не представля-
лось бы женщинам необходимости заботиться о здоровье своих
младенцев меньше, чем они хотели бы. Что же оказывается у нас
по такому предположению, самому благоприятнейшему для наи-
большего числа рождений? Число женщин, способных рождать
детей, составляет 20 на 100 всего населения; каждый младенец
занимает у матери 2 года; следовательно, число рождений, по
физическим условиям организма, не может быть больше 10 на
100 человек населения. Но каждому известно, что, как бы ни
был заботлив уход за младенцами, все-таки значительное коли-
чество их не может быть спасено от смерти в первые годы. Те-
перь в обществах, где смертность между младенцами самая
меньшая, в первые пять лет жизни умирает более четвертой
части рождающихся. Само собою разумеется, что в этой
смертности много участвует нужда со своими последствиями; но
по самым условиям природы невозможно, чтобы многие из ро-
292

ждающихся не умирали в тяжелый период младенчества. Вспо-
мним, что при рождении организм младенца переходит из среды,
имеющей более 30 градусов, в среду воздуха, которая имеет и,
по условиям гигиены, должна иметь вдвое меньшую температуру.
Самый акт рождения бывает для младенца, уже по одному пе-
реходу в новую, более холодную температуру, таким же кри-
зисом, как пересадка маленького растения из парника в огород.
Способ питания также радикально изменяется. Затем следуют
разные кризисы органического развития, неизбежно сопрово-
ждаемые опасностью для жизни; довольно упомянуть об одном
прорезывании зубов. Из этого следует, что, по устранении вся-
кой нужды с ее последствиями, смертность между младенцами
должна все-таки оставаться довольно значительная. Зажиточные
классы в Англии славятся заботливостью и рациональностью в
физическом воспитании детей. Из этих классов землевладельцы
(gentry), проводящие большую часть года в своих прекрасных
домах, где медицинские пособия так же близки, как на кон-
тиненте в больших городах, ведут самый здоровый образ жизни,
пользуясь полным благосостоянием. Мы должны принимать, что
нужда с своими последствиями нимало не участвует в смертности
младенцев этого сословия. Процент смертности между ними сле-
дует считать наименьшим, какой только возможен по самому
устройству человеческого органи 1з1м1а. Исследования известного
английского статистика Чедуика показывают, что из детей
английских землевладельцев в первые пять лет умирает 20 %.
Мы видели, что число рождающихся могло бы достигать до
10 на 100 человек населения лишь при том условии, чтобы все
без исключения женщины от 15 до 45 лет находились постоянно
в положениях беременности и кормления грудью. Мы видим, что
при совершенном отсутствии нужды, при самом внимательном
уходе за младенцами из этих 10 рождающихся два умирало бы
в младенчестве. Итак, остается на 100 человек населения 8 рож-
дающихся.
Но ведь не могут же люди оставаться бессмертными при ка-
ком угодно благосостоянии; некоторое число рождающихся, пе-
реживающих младенчество, служило бы только для пополнения
убыли, производимой неизбежною смертностью в населении
старше 5 лет. Из этого следует, что процент размножения дол-
жен быть меньше 8.
Вероятно, каждый читатель видит теперь, что он должен
быть гораздо меньше 8. В самом деле, возможно ли предполо-
жить во всех женщинах органическую способность приходить в
положение беременности тотчас же по прекращении кормления и
сохранять эту способность до 45 лет? Можно ли считать, что
при каком бы то ни было устройстве общества каждая женщина
начнет рождать детей с 15 лет и в силах будет родить 15 чело-
век детей? Это явная нелепость. Каково бы ни было общее бла-
293

госостояние, какова бы ни была акушерская и медицинская
заботливость, все-таки рождение первых детей ослабит во
многих женщинах способность деторождения. Независимо
от этого во всех женщинах способность рождать детей
ослабевает с годами. Дело явное, что не может рождаться по
10 младенцев на 100 человек населения и при таком составе об-
щества, в котором женщины от 15 до 45 лет составляют одну
пятую часть всего населения. Но они могут составлять такую
часть населения лишь в обществе, размножающемся по проценту
довольно малому. Если бы периоды удвоения были очень кратки,
пропорция взрослых людей в обществе уменьшилась бы от мно-
гочисленности подрастающего поколения. Например, при периоде
удвоения в 15 лет, число лиц, имеющих более 15 лет, никак не
могло бы уже составлять половину населения, — большую поло-
вину его непременно составляли бы дети моложе 15 лет *. При
совершенном отсутствии нужды средняя продолжительность
жизни была бы конечно больше 45 лет; но, положив только
45 лет, мы увидим, что из людей, имеющих более 15 лет, целая
половина имела бы более 45 лет. Что же мы получаем?
Люди, имеющие более 15 лет, составляют в населении
менее 50%
Из «их женщин одна половина, то есть менее . . . 25%
Из этих женщин, более 45 лет имеет целая поло1вина,
и остается женщин, имеющих от 15 до 45 лет, менее . .12 /2%
Таким образом полагая период удвоения в 15 лет, мы видим,
что женщины, по летам своим способные становиться матерями,
необходи1мо должны составлять в населении такого общества
менее 12 /2%, то есть менее одной осьмой части населения, и
число рождающихся должно по органической необходимости со-
ставлять менее одной шестнадцатой части населения, то есть м е -
нее 6,25%. Но положим 6,25% рождающихся младенцев. Из
них по органическим условиям, при полнейшем благосостоянии,
умрет во младенчестве одна пятая часть, то есть 1,25%; остается
только 5% для размножения людей и для пополнения убыли,
производимой смертностью между людьми старше 5 лет. Но для
того, чтобы пер11и2од удвоения имел 15 лет, нужен процент раз-
множения 4,73 ; итак, на покрытие убыли в населении от
смертности между людьми старше 5 лет остается только 0,27%.
Неужели возможно предполагать при каком угодно благосостоя-
нии такую малую пропорцию смертей в населении старше 5 лет?
Это значило бы, что для людей, переживших первые пять лет
детства, средняя продолжительность жизни составляет 135 лет,
* По известному свойству геометрической прогрессии, имеющей знаме-
нателем 2, последний член ее больше суммы всех прочих членов. Этот по-
следний член — количество лиц, еще не достигших числа лет, соответствую-
щего цифре лет периода удвоения.
294

то есть лишь немногие из них умирают раньше 100 лет, и до-
вольно многие доживают до 170 лет. Иными словами, — это зна-
чит, что предположить период удвоения в 15 лет значит предпо-
ложить чистую нелепость. Устройство человеческого тела таково,
что быстрота размножения по 4,73% превышает физическую
возможность организма.
Если бы Мальтус и его последователи умели сами произво-
дить расчеты геометрических прогрессий, а не выписывали бы из
математических книг цифры, происхождения и смысла которых
не понимают сами, они не стали бы говорить о периодах удвое-
ния ни в 10, ни в 12, ни даже в 15 лет. Эти периоды такая же
нелепость, как предположение о возможности вырастить дубовый
лес в один год.
Повторим кратко результат, найденный нами. Если огромное
большинство рождающихся младенцев в самом младенчестве
[погибает от нужды], не дающей размножаться населению, то
число детей и старых людей в составе населения образует мень-
шую пропорцию, а пропорция людей от 15 до 45 лет будет
сравнительно очень велика; пропорция женщин, способных по
своим летам рождать детей, имеет при таких обстоятельствах
наибольшую величину. Но и при таком составе общества 10 рож-
дений на 100 человек населения приходилось бы лишь в том слу-
чае, когда бы каждая женщина решительно все время от 15 до
45 лет проводила в сменах состояний беременности и кормления
грудью, не оставаясь праздною от этих двух состояний ни на
один месяц в течение всего 30-тилетнего периода своей способно-
сти рождать детей. 15-тилетняя девушка — еще ребенок,—
нужды нет, она должна немедленно выходить замуж и тотчас же
начинать рождать детей. Женщина 43 лет, имевшая по этому
правилу уже 14 человек детей, совершенно изнурена, — нужды
нет, она должна снова родить; если бы она утратила эту способ-
ность раньше 45 лет, оказался бы недочет рождений. Такое пред-
положение составляет очевидную нелепость, противоречащую
всему гигиеническому и акушерскому опыту. Но если общество
благосостоятельно, если младенцы не гибнут от нужды, если н а -
селение размножается, то пропорция детей и старых людей в его
составе возрастает, пропорция взрослой молодежи и людей сред-
него возраста уменьшается и гораздо меньшая пропорция рож-
дений уже становится такою же физическою невозможностию,
какою оказывается пропорция 10-ти рождений на 100 человек
населения в обществе неразмножающемся; например, при 15-ти-
летнем периоде удвоения 6,25 % рождений составляло бы по п р о -
порции женщин молодых и средних лет такую же физическую
невозможность, как 10% в неразмножающемся обществе. А для
15-тилетнего периода удвоения нужен такой процент размноже-
ния (4,73%), который требовал бы больше, чем 6,25% рожде-
ний, хотя бы ни один младенец не умирал ни от нужды, ни от
295

небрежности. Из этого следует, что 15-тилетний период удвоения
составляет нелепость, превышающую физические силы челове-
ческого организма.
До сих пор мы говорили о том, что по неумению считать, по
незнакомству со свойствами геометрических прогрессий Мальтус
и его последователи предполагали возможность процентов раз-
множения и периодов удвоения, невозможных по устройству че-
ловеческого организма. Теперь мы займемся исследованием, ка-
кие проценты размножения и периоды удвоения могут быть поч-
тены наибыстрейшими, допускаемыми физическою организациею
человека. Но при этом не забудем найденного нами свойства из-
менений в составе населения: процент женщин, способных по
своим летам рождать детей, становится все меньше и меньше по
мере того, как увеличивается процент размножения, и процент
рождений, возможный в обществе неразмножающемся, стано-
вится невозможным в обществе, быстро размножающемся.
Подумаем же сначала о том, какой процент рождений возмо-
жен в обществе неразмножающемся или размножающемся мед-
ленно. Но предварительно постараемся разъяснить себе самую
сущность вопроса, — обыкновенно он излагается так сбивчиво,
что нелишним будет повнимательнее вникнуть в его смысл.
О чем собственно идет дело? О таком ли числе рождений, к
достижению которого может быть принужден человеческий орга-
низм внешним насилием, или о таком числе рождений, которое
было бы естественным последствием отстранения всяких задер-
жек размножения со стороны нужды? Известно, что всякое живое
существо, в том числе и человек, может быть принуждаемо наси-
лием к деятельности, превышающей нормальную его силу. Так,
например, можно принудить человека работать по 18 часов в
сутки, но такая утрировка не будет благоприятна успешности
дела: изнуренный работник в течение 18 часов наработает мень-
ше, чем сработал бы в 10 часов, если бы не изнурены были его
силы чрезмерностью работы, налагаемой на него чужою волею.
Точно так же организм женщины может быть принуждаем к рож-
дению количества детей, превышающего ее силы; но опять-таки
это не будет благоприятно быстроте размножения. Изнуренная
мать будет рождать младенцев, лишенных способности жить,
притом же [подобное порабощение] женщины возможно лишь
при грубости нравов, то есть при невежестве, то есть при дурном
положении общества, неблагоприятном размножению. Мы, ко-
нечно, ищем не того, какое число детей может родиться в усло-
виях, неблагоприятных размножению, — мы хотим знать, какой
процент рождений может быть в обществе при существовании
всех благоприятнейших для размножения условий.
Важнейшими препятствиями размножению в существующих
ныне обществах должны считаться грубость нравов и нужда. Ка-
ким образом относятся оба эти элемента к числу рождений?
296

Теория Мальтуса говорит нам, что они уменьшают его. Действи-
тельно, фабричные работники западных стран удерживаются
нуждою от вступления в брак; многие люди среднего сословия
также удерживаются ею от женитьбы или по заключении брака
от рождения стольких детей, скольких могли бы иметь, если бы
не тяготились их многочисленностью. Но такие факты относятся
к значительной массе населения лишь с недавнего времени, да и
то лишь в немногих странах. В тех же странах в прежние вре-
мена было не так, а в других странах не так бывает до сих пор
относительно всей массы населения. Нужда нимало не удержи-
вает наших поселян ни от вступления в брак, ни от рождения де-
тей, она действует между ними совершенно обратным образом.
Если семейство осталось без взрослого мужчины, нужда застав-
ляет подрастающего юношу жениться как можно раньше, — это
представляется [единственным] способом поправить хозяйствен-
ные дела. Да и во всяком семействе мужик старается как можно
раньше женить сыновей, чтобы иметь даровых работниц. Овдо-
вевший мужик женится опять-таки потому, что без женитьбы
его хозяйство расстроилось бы. Точно таково же положение дел
во всей Австрии, в большей части Пруссии. Нужда, опасение
нужды или расчеты, свойственные нуждающемуся сословию, —
увеличивают в земледельческом населении этих стран количество
браков, принуждают молодых людей вступать в брак раньше,
чем они желали бы. Точно так же действует в главной массе на-
селения Восточной Европы и грубость нравов. В низших слоях
городского населения она способствует ныне безбрачию, но в
сельском населении вовсе не имеет этого действия, а ведет лишь
к тому, что жена продолжает рождать детей и тогда, когда по
изнурению сил удержалась бы от этого, [если бы не тяготело над
нею принуждение]. Такое же действие имеют грубость нравов
и нужда в земледельческом населении самой Англии. Из этого
следует, что если в некоторых слоях некоторых европейских об-
ществ обстоятельства, неблагоприятные размножению, умень-
шают число рождений, то в других слоях тех же обществ и во
всей массе населения других обществ эти обстоятельства, напро-
тив, доводят число рождений до величины, какой не могло бы
оно достигать при большем благосостоянии и меньшей грубости
нравов. Кто вникнет в дело, тот убедится, что в России, Австрии,
Италии, в восточной половине Пруссии, всей восточной Герма-
нии действительное число рождений никак не меньше, а наоборот,
значительно больше того процента, какой был бы при совершенном
устранении всех задержек к размножению. Во Франции и в Ан-
глии, [конечно, теперь] не то; но и там еще не очень давно было точ-
но так же: бедность не уменьшала, а увеличивала число рождений.
Какое же число рождений находим в странах, в которых бед-
ность и грубость имеют свойство увеличивать число рождений,
доводят цифру их до процента, которого не достигала бы она при
297

благосостоянии с полною свободою естественных влечений, — до
процента, изнурительного для сил женского организма, — сло-
вом сказать, до величины, превышающей норму, даваемую нату-
рою человеческого организма?
В большей части случаев цифра эта колеблется между 35 и
40 рождений на 1 000 населения. Она поднимается несколько
выше 40 в отдельных небольших областях, где по местным усло-
виям состав населения уклоняется от нормы, — например, взрос-
лые мужчины уходят на работу в другие места, и потому пропор-
ция женщин делается неестественно велика; поднимается
выше 40 временным образом и в больших странах после исклю-
чительных обстоятельств, истребивших слишком много мужчин
и также неестественно возвысивших пропорцию женщин (напри-
мер, в Пруссии после наполеоновских войн). Но без ненатураль-
ных нарушений в нормальном составе населения число рожде-
ний не поднимается выше 40 на 1 000 населения. До 45 оно до-
ходит редко и при исключительных обстоятельствах; выше 45
оказывается лишь изредка в тех странах, статистические отчеты
которых не слишком достоверны; до 48 не достигает ни одна
цифра, сколько-нибудь заслуживающая вероятия; наконец,
50 рождений на 1 000 населения не показывается даже и в отче-
тах, не имеющих претензии на точность *.
* В пример берем все цифры выше 35 рождений на 1 000 населения из
таблицы, составленной Гильяром (Elements de statistique humaine, стр. 282
и след.); мы перелагаем дроби в десятичные, для удобнейшего сравнения.
Цифры ниже 35, относящиеся к тем же странам или странам с такими же
обычаями, мы не выписываем.
Страны
Швеция
Бавария
»
Пруссия . . . . . .
»
»
»
»
»
»
Саксония.
»
»
Виртемберг
»
Сардиния
Неаполь
Португалия
Нижняя Австрия .
» . .
» . .
Годы, к которым
относятся цифры
1757—60
1831—35
1841—45
1816—20
1821—25
1826—30
1831—53
1835-40
1841-45
1846—50
1836-40
1841-45
1846—50
1832—37
1838—42
1835—40
1821—24
1838—41
. 1831—35
1836—40
1841—45
Число рождений на
1000 населения
36,30
35,27
35,30
40,32
40,47
37,59
37,31
39,07
40,24
38,83
40,84
40,98
41,24
44,92
43,29
36,35
43,48
35,50
38,05
37,55
40,68
298

Не знаем, согласится ли с нами читатель, но мы полагаем,
что в Восточной Европе число действительных рождений до сих
пор остается выше нормального, или, вернее сказать, выше того,
какое было бы нормальным при нынешнем состоянии нравствен-
ных понятий. Мы полагаем, что едва ли можно ожидать даже
40 рождений на 1 000 человек населения при устранении нужды,
насильственно увеличивающей число их. Во всяком случае
45 рождений на 1 000 человек населения, — такая цифра, до к о -
торой в обыкновенных обстоятельствах не достигает общество
даже под влиянием нужды, значительно увеличивающей их по
нашему мнению; цифра эта возможна только при исключитель-
ных случаях нарушений нормальной пропорции между числом
мужчин и женщин, и нет ни одного достоверного случая, когда
число рождений достигало бы до 50 на 1 000 человек населения.
Нам кажется также, что при смягчении нравов, при улучшении
Страны
Истрия
»
»
Богемия
»
Моравия
»
»
Силезия
»
»
Галиция
»
»
Буковина
»
»
Ломбардия
»
»
»
Венеция
»
»
»
Годы, к которым
относятся цифры
1831—35
1836—40
1841—45
1831—35
1836—40
1841-45
1831—35
1836—40
1841-45
1831—35
1836—40
1841—45
1831—35
1836-40
1841—45
1831—35
1836-40
1841-45
1831—35
1836—40
1841—45
1846—50
1831—35
1836—40
1841—45
1846-50
Число рождений На
1000 населения
38,46
38,09
37,37
40,24
38,98
40,27
39,81
39,52
40,80
40,24
39,88
40,32
43,10
45,66
46,34
44,44
45,66
47,17
41,41
43,05
42,83
39,29
40,00
40,52
39,87
37,29
Из этих цифр многие требовали бы поверки; но она отняла бы с л и ш -
к о м много времени; а к к а к и м результатам повела бы поверка, читатель м о -
жет судить по одному примеру, которого не внесли мы в таблицу. В России
за 1841—1848 годы Гильяр показывает по Тенгоборскому число рождений
50 на 1 000 населения. Мы не имели под руками данных для поверки цифр
за эти годы, но у нас было сделано вычисление за 1847—1856 годы. Оно
дает только 41,02 рождений на 1 000 населения 1,13да и эта цифра больше
действительной, по неполноте переписей населения . Каким же способом за
1841—1848 годы Тенгоборский получил неправдоподобную цифру 50 р о ж -
дений на 1 000 населения, когда между 1841—1848 и 1847—1856 годами
299

обращения мужей и отцов с зависимыми от них женщинами чи-
сло рождений должно значительно понизиться даже при нынеш-
них понятиях о нравственности.
В самом деле, если мы вспомним, какие нелепые условия
нужны для получения цифры 100 рождений на 1 000 человек
населения, то мы увидим, что и 50 рождений на 1 000 человек
населения все еще цифра невероятная по своей огромности. Она
требует, чтобы каждая женщина рождала, средним числом, по
7 человек детей. Пусть сообразит каждый из нас, достигается ли
такая пропорция в сословиях, пользующихся полным благосо-
стоянием, держащихся обычая заключать браки очень рано и не
знающих никакой воздержности в размножении, — например, в
купеческом сословии. Считать, средним числом, по 6 человек де-
тей на каждую женщину в таких сословиях, — это уже слишком
много, а это составит только 40 рождений на 1 000 человек на-
селения.
Наконец, просим читателя не забывать, что, какую бы цифру
рождения ни приняли мы за нормальную при довольно медлен-
ном размножении, она должна уменьшаться при более быстром
размножении от увеличения пропорции детей в составе населе-
ния, в котором нынешняя пропорция взрослых людей поддержи-
вается лишь чрезмерною смертностью между младенцами.
Нам кажется, что если читатель обсудит дело внимательно —
он увидит основательность соображений, заставляющих нас при-
нимать 40 рождений на 1 000 человек населения за самую выс-
шую цифру, какая только допускается устройством человече-
ского организма без насильственного изнурения физических сил
женщин в населении неразмножающемся; в населении, размно-
жающемся быстро, цифра эта будет меньше.
Процент размножения получается через вычитание числа
умирающих из числа рождающихся. Относительно смертности
между детьми до 5-летнего возраста мы имеем в исследованиях
Чедуика цифру, которую следует признать за наименьшую воз-
можную по самому устройству организма; но напрасно стали бы
мы искать в каких-нибудь статистических исследованиях такой
не было никакой заметной разницы ни в обычаях, ни в обстоятельствах
народной жизни? Просто он не потрудился внимательно сосчитать, а напи-
сал цифру на-авось.
Есть у Гильяра еще одна цифра, заслуживающая оговорки: число рож-
дений на острове Мадере за 1838—1841 годы показано у него 52, 63 на
1 000 населения. Это может быть: в жарких климатах люди быстрее дости-
гают зрелости, потому процент рождений может быть значительнее, чем в
умеренных климатах. Может быть, но только «может быть», потому что
любопытно было бы узнать, до какой степени точны переписи населения на
острове Мадере. Впрочем, если в жарком климате процент рождений и
больше, зато несомненно больше там процент неизбежной, органической или
естественной смертности. Потому еще неизвестно, следует ли для жаркого
климата принять процент размножения, хотя бы равный проценту размно-
жения в умеренном климате.
300

же нормальной или наименьшей цифры смертности для осталь-
ного населения, за исключением детей, имеющих менее 5 лет.
Человеческая жизнь во всех сословиях подвержена стольким не-
приятностям, лишениям и бедствиям, что даже в классах самых
счастливых много людей умирают преждевременно. Чтобы до-
стичь цифры, сколько-нибудь похожей на возможную »наимень-
шую, надобно было бы взять на отбор только таких людей,
жизнь которых не была сокращена никакими обстоятельствами,
похожими на нужду; сосчитав лета, в которые умерли 1 000 или
10 000 таких людей, мы получили бы наибольшую среднюю про-
должительность жизни и наименьшую смертность, возможную в
нынешнем обществе под условием совершенного благосостояния.
Но этого до сих пор никто не сделал; не успели сделать и мы.
Поэтому вместо положительных цифр мы принуждены здесь удо-
вольствоваться только соображениями.
Основанием для этих соображений послужат нам таблицы
смертности во Франции; Францию предпочтительно перед дру-
гими странами мы выбираем потому, что из всех больших держав
она имеет самую точную статистику по движению населения.
По вычислениям Чедуика (Handbuch der vergleichenden Sta-
tistik von С. Fr. Kolb, стр. 401), из детей английских землевла-
дельцев в первые пять лет жизни умирают, как мы уже говорили,
20 на 100 родившихся. По таблице Гейшлинга, исправленной
Гильяром (Annuaire de l'Economie Politique pour 1854, стр. 462),
из 1 000 дете1й14, рождающихся во Франции, умирает в первые
пять лет 274 . Из этого мы выводим, что смерть 74 между
ними надобно считать следствием нужды; а 200 человек умерли
бы и тогда, когда бы все население Франции пользовалось та-
ким же довольством и вело бы такой же здоровый образ жизни,
как английские землевладельцы.
Теперь нам нужно рассудить, какую пропорцию умирающих
между людьми старше 5 лет во Франции следует считать уми-
рающими от нужды и какое число, за исключением этих лишних
умерших, остается на долю самых результатов органического
устройства. Неудобство квартиры, сырость и холод, дурное пи-
тание и все вредные влияния бедности, конечно, имеют над сла-
бым организмом младенца еще больше силы, чем над детьми, про-
шедшими период младенчества, и над взрослыми людьми. Если
из 274 младенцев бедность убивает 74 и в смерти остальных 200
виновата не бедность, а самая природа человека, то нельзя ду-
мать, чтобы пропорция лишних смертей, производимых бедно-
стью, была больше этой цифры между умершими старше пяти
лет. Напротив, следует полагать, что излишек смертей от бедно-
сти между младенцами гораздо значительнее, чем между людьми,
прошедшими слабейший возраст. Нам кажется, что мы останемся
ниже пределов вероятности, если положим, что на одну лишнюю
смерть выше пяти лет приходится две лишних смерти между
301

младенцами, или, выражаясь иначе, что младенец вдвое более
взрослого ребенка и совершеннолетнего человека слаб перед
влиянием дурной материальной обстановки. Впрочем, кому угод-
но думать иначе, кому кажется, что младенец может переносить
холод, сырость и т. д. не хуже взрослого человека, тот найдет у
нас вычисление, сообразное такому взгляду, подле вычисления,
принимаемого нами за более согласное с рассудком. Приступаем
же к этим вычислениям.
Среднее население Франции за период 1840—1849 годов было
34 964 500 человек. Среднее число рождений за эти годы было
997 8 9 6 . Среднее число смертей 8 4 2 9 1 9 . Прежде всего отделим
между умершими младенцев до 5-тилетнего возраста от осталь-
ных умерших. Они составляли в общей цифре 34,0250%
(Annuaire de l'Economie Politique pour 1854, стр. 456), то есть
число этих младенцев было 247 735. Остальные 595 184 человека
между умершими были старше 5-ти лет. Полагая, что нужда
действовала на младенцев не убийственнее, чем на взрослых,
мы найдем, по пропорции 200 : 274, что из этих 595 184 смер-
тей 434 441 составляют естественный результат, не зависимый
от нужды, а 160 743 смерти надобно приписать бедности.
595 184 смерти выше 5 лет на 34 964 500 человек составляют
17 022 смерти на 1000 000 жителей, или 1,7022%, 434 441 смерть
на то же население составляет 12 425 на 1000 000, или
1,2425%.
Разница между 17 022 и 12 425 составляет 4 597. Если мы
положим, что бедность отражается на смертности младенцев
вдвое сильнее, чем на смертности взрослых, то надобно между
взрослыми только половину этой цифры, 4 597 считать цифрою
смертей от нужды, а другую половину надобно приписывать
также самому устройству человека.
Таким образом, мы имеем во Франции 17 022 смерти между
взрослыми на 1 000 000 населения. В этой цифре одна часть п р о -
изводится внутренним законом, по которому каждый человек,
как бы хороша ни была его житейская обстановка, все-таки дол-
жен раньше или позже умереть; эту часть мы должны назвать
естественной наименьшей смертностью. Мы получим ее, когда
из общей цифры вычтем число смертей, производимых нуждою
и всеми вредными ее последствиями.
Если мы положим, что нужда действует на младенцев не
сильнее, чем на взрослых, то из 17 022 мы должны вычесть
4 597 смертей, как следствие нужды, и естественная смертность
между людьми старше 5 лет остается у нас только 12 425 на
1 000 000.
Если же нужда действует на младенцев вдвое сильней, чем
на взрослых, вычитать надобно только 2 298, и естественная
смертность между людьми старше 5 лет остается 14 724.
Естественная смертность между младенцами в первые пять
302

лет составляет, по исследованиям Чедуика, 20 умирающих на
100 человек родившихся.
Мы имеем теперь приблизительные определения двух факто-
ров, от сочетания которых зависит пропорция размножения.
Мы видели, что [при нынешней зависимости] женщин число
рождений едва доходит до 40 на 1 000 человек населения в стра-
нах, где естественная норма, сообразная с силами женского орга-
низма, превышается. Мы видели, что цифра 45 рождений на
1 000 представляется лишь как редкое исключение и в большей
части случаев едва ли может считаться достоверною; а до цифры
50 на 1 000 не доходит ни одна нация, имеющая верные народ-
ные переписи. Надобно думать, что с улучшением положения
женщины число рождений станет ниже цифры 40 на 1 000, выше
которой едва ли можно с достоверностью принимать пропорцию
рождений и при нынешней зависимости женщин.
Наименьшая смертность между новорожденными, при всевоз-
можном благосостоянии в нынешнем обществе, простирается до
20 на 100, а наименьшая смертность между людьми, имеющими
более 5 лет, по всей вероятности, не меньше 1,47 (1,4724)% и
ни в каком случае не меньше 1,24 (1,2425)%.
Вот крайние пределы наибольшего числа рождений и наи-
меньшего числа смертей в обществе, в котором бедность не была
бы причиною ни одной смерти и не останавливала бы ни одного
рождения. Пределы эти с обеих сторон довольно широки. Пре-
доставляем читателю самому судить, какая цифра наиболее в е -
роятна на той и на другой стороне. Вычислим теперь проценты
размножения и периоды удвоения по цифрам, между которыми
каждый может выбирать ту, какая кажется ему вероятнее.
Процент
умирающих
Процент
до 5 лет
рожде-
(20 из 100
ний
рождаю-
щихся)
5,0 1,00
4,5 0,90
4,0 0,80
3,5 0,70
Процент
умирающих
старше
5 лет
от 1,2425
до 1,4725
Остаток (перевес числа
рождений над числом
смертей) или проц.
размножения
наиболь-
ший
вероят-
нейший
2,7575 —2,5275
2,3575—2,1275
1,9575 — 1,7275
1,5575 —1,3275
Число лет в периоде
удвоения при соответ-
ствующем проценте
наиболь-
шем
вероят-
нейшем
25,48 — 27,77
29,75 — 32,93
35,75 — 40,47
44,85 — 52,56
Читатель видит, что для периода удвоения около 25 лет
нужно число рождений, значительно превышающее даже исклю-
чительные случаи особенной многочисленности рождений. Он
видит, что при цифре 40 рождений на 1 000 человек населе-
ния, — той цифре, которая даже в обществах, где действительное
число рождений превышает норму сил женского организма, б ы -
вает обыкновенною лишь пока размножение задерживается нуж-
дою, период удвоения оказывается от 35,7 до 40,5 лет, и послед-
няя цифра основана на более вероятной пропорции нормальных
303

смертей. Он видит также, что продолжительность периода удвое-
ния растет по гораздо быстрейшей прогрессии, чем уменьшается
число рождений. Так от уменьшения рождений с 50 на 1 000 до
45 — период размножения по вероятнейшему проценту нормаль-
ной смертности возрастает на 5,2 лет; при уменьшении рождений
еще на одну половину процента период удвоения возрастает уже
на 7,5 лет, а при уменьшении рождений еще на половину про-
цента— уже на 12,1 лет. Мы говорили, что каждое улучшение
в положении женщины должно иметь своим результатом умень-
шение числа рождений. Цифра 35 на 1 000 так недалека от ны-
нешней цифры обществ, где бедность при [зависимом] положе-
нии женщины ненормально возвышает цифру рождений, что эту
цифру 35 надобно считать самым высоким пределом числа рож-
дений при самом незначительном улучшении положения жен-
щины. До какой цифры спустилось бы число рождений [при до-
вольно хорошем ограждении независимого положения женщины],
конечно, мы не можем сказать теперь, потому что [нет у нас не
только статистических сведений об обществах, в которых поло-
жение женщины было бы независимым, но и вовсе нет еще таких
обществ]. Достоверно только одно: число рождений, при кото-
ром размножение населения становится очень медленным, неда-
леко от той цифры, до какой должно уменьшиться число рожде-
ний, если прекратится в массе народа хотя то грубое насилие,
которое уже брошено образованным сословием.
Все, что говорено нами до сих пор, относится к обществам,
имеющим понятия и обычаи такие, как теперь. Здесь не место
рассуждать о том, какие перемены должны произойти от распро-
странения образованности между простолюдинами. Но каждому
понятна тесная связь между обычаями массы и идеями, при ка-
ких остается даже образованная часть общества. Каково бы ни
было развитие отвлеченной науки, обычаи образованных сосло-
вий не могут быть очень далеки от обычаев массы, а понятия че-
ловека не могут быть далеки от обычаев, которых он держится.
Конечно, самый ученый, или, что еще лучше, самый просвещен-
ный мусульманин не чувствует всей нелепости многоженства так
живо, не имеет о ней таких ясных понятий, как мы, привыкшие
жить в обществе, где господствует единоженство!. Едва ли
кто-нибудь скажет, что и наши нынешние обычаи составляют
верх совершенства. На этом мы остановимся, предоставляя от-
даленному будущему решить, сохранятся ли в нем, в отдаленном
будущем, те из наших обычаев и понятий, при которых число
рождающихся хотя сколько-нибудь может превышать, при пол-
ном материальном довольстве, число умирающих. Заботиться о
том, что станет делаться между людьми через 500 лет, не наше
дело; для нас довольно, если мы убедимся, что ужасы, которыми
грозят нам, составляют и при наших обычаях, и при наших гос-
подствующих понятиях совершенно пустые фантомы не только
301

относительно нас, но и относительно наших потомков на не-
сколько веков.
Мы нашли, что период удвоения, при нынешних обычаях
страны, где число рождений даже превышает естественную нор-
му, имеет едва ли меньше, а по всей вероятности больше 35 лет.
Мы видим, что периоды удвоения в 15 или 12 лет — чистая хи-
мера, происшедшая только от забвения о действительно-возмож-
ном наибольшем числе рождений, и что даже период удвоения в
25 лет, казавшийся Мальтусу самым продолжительным из всех
вероятных, должен считаться, напротив того, неправдоподобно-
кратким. Мы знаем теперь, что даже при нынешнем состоянии
земледелия, самые населенные страны Европы могут своими про-
дуктами содержать население в восемь раз больше нынешнего.
Таким образом даже в них нечего было бы опасаться за три пе-
риода удвоения. Эти три периода никак не могли бы занять м е -
нее целого столетия, хотя бы не умер с нынешнего дня ни один
человек от нужды, и рождалось полное число детей, какое только
может быть рождаемо женщинами тех стран.
Эта отсрочка всякой нужды в продовольствии, при быстрей-
шем возможном размножении населения, дается уже нынешним
состоянием земледельческой техники или, лучше сказать, даже и
не нынешним, а таким, какое было назад тому лет двадцать,
когда еще не начинались попытки приложения машинных спосо-
бов производства к земледелию. Гаспарен, цифры которого слу-
жат основанием нашему выводу о легкости увеличить земледель-
ческий прод1у1к5 т наиболее населенных стран Западной Европы в
восемь раз , еще не принимает в соображение новейших усо-
вершенствований. При них, конечно, получается еще больший
продукт. Надобно притом заметить, что увеличение продукта в
восемь раз, о котором говорит Гаспарен, получается через увели-
чение труда и капитала не в восемь раз, а в пропорции гораздо
меньшей. Нынешний продукт Франции производится капиталом,
который Гаспарен определяет в 12 миллиардов франков; чтобы
увеличить продукт в восемь раз, нужно, по его счету, еще 51 мил-
лиард франков, то есть для прибавки 700% в продукте нужна
прибавка в капитале и в труде только на 425 %. Это значит, что
когда население Франции возросло бы в восемь раз, то для по-
лучения продовольствия в нынешнем достоинстве ему пришлось
бы употреблять только две трети усилий, с которыми добывается
продовольствие ныне, или при одинаковости труда французы
имели бы тогда пищу в полтора раза лучше нынешней. Кажется,
что этой вековой отсрочки бедствий от размножения людей до-
вольно для успокоения нынешнего поколения; кажется, ясно
должно быть для нас, что не излишеству населения и не закону
размножения людей следует приписывать нынешнюю нужду, а
надобно отыскивать другие причины ее; кажется, ясно, что не
заботу об уменьшении числа рождений, а заботу об исправлении
305

Каких-нибудь недостатков экономического быта — следует счи-
тать прямым лекарством от нынешней нужды. Нужда от изли-
шества населения и при нынешнем состоянии земледелия могла
бы настать не раньше трех периодов удвоения, кратчайший срок
которых 100 лет; а в этот век земледелие, вероятно, сделало бы
некоторые технические успехи, которыми опять отдалялась бы
эпоха недостаточности продовольствия для людей, размножаю-
щихся со всевозможною быстротою. Но если кому-нибудь целое
столетие кажется перспективою слишком краткою, если кто
имеет такое чувствительное сердце и пугливое воображение, что
захочет в 1860 году мучиться страхом 116бедствий, которые не
могли бы никак начаться раньше 1960 года, тот может найти
себе некоторое облегчение в мыслях о переселении.
Если период удвоения считать в 20 или 15 лет, то надобно
согласиться, что последователи Мальтуса совершенно правы,
когда говорят, что эмиграция не может послужить прочным про-
тиводействием бедствию от недостатка продовольствия. Действи-
тельно, при таком проценте размножения она не может увели-
чить продолжительности каждого периода удвоения большим чис-
лом лет. Если, например, период удвоения 20 лет, то процент
размножения 3,6; если при таком размножении будет эмигриро-
вать ежегодно 1,5% населения, то все-таки за этой убылью оста-
нется ежегодное приращение в 2,1%; а при этом проценте
население страны все-таки удвоится в 33 года; эмиграция, как
видим, растянет период удвоения только на 13 лет. Но совер-
шенно иное дело, если периоды удвоения и без эмиграции до-
вольно длинны; тогда она может удлинять их очень большим
числом лет. Мы видели, что вероятнейший период удвоения имеет,
при нынешнем положении женщины, не менее 35 лет, а при неко-
тором (незначительном) улучшении ее положения — около 52 лет.
Посмотрим, на сколько удлинятся эти периоды от переселения.
Переселение, размером в 0,5 %, при нынешнем состоянии пу-
тей сообщения — должно назвать чрезвычайно легким. Очень
легко совершается переселение даже в размере 1 %. Мы имеем
примеры тому, что годичная эмиграция в 1,25% населения тех
стран, из которых шло переселение, совершалась без экономиче-
ского затруднения *.
* Из Германии вышло переселенцев:
в 1852 году 162.301 человек
» 1853 » 162 568 »
В 1854 году размер переселения был еще значительнее. Австрийские и
прусские области Германского Союза почти не участвовали в этом движе-
нии1. Население всех остальных государств Немецкого Союза составляло тогда
17 /2 миллионов. Многие из этих государств давали также ничтожную долю
переселенцев, потому надобно считать, что некоторыми государствами, прини-
мавшими главное участие в этом движении, выселялось ежегодно более чем
1,25%. Так, например, из Бадена, имевшего в 1855 году 1 315 000 жителей,
выселилось в 1854 году 21 561 человек: это составляет 1,7%.
306

Процент
размножения
1,9575
1,3275
1,9575
1,3275
1,9575
1,3275
Период удвое-
ния без эми-
грации
35,8
52,6
35,8
52,6
35,8
52,6
117
Эмигра-
ция
0,5
0,5
1,0
1,0
1,25
1,25
Процент, по кото-
рому размножается
население, остаю-
щееся в стране
1,4575
0,8275
0,9575
0,3275
0,7075
0,0775
Период удвоения
населения, остаю-
щегося в стране
49,90 лет
91,68 »
72,74 »
212,00 »
98,32 »
894,80 »
Из этой таблицы 117 читатель видит, что при эмиграции в
1% период удвоения от 36—52 лет удлиняется до 73—212 лет;
при эмиграции в 1,25% он достигает 98 лет, если положение
женщины не улучшается, а при его улучшении период удвоения
растягивается слишком на 894 года.
Теперь, кажется, факт недостатка продовольствия от размно-
жения людей отстранен на расстояние, достаточно далекое для
человека с самою пылкою охотою забывать о настоящем из-за
опасностей будущего. Если бы какой-нибудь стране действи-
тельно стало угрожать излишество населения, она может при по-
мощи эмиграции устранить это стеснение по крайней мере на
894 года, если сама не пойдет вперед по пути цивилизации, а если
сделает в течение следующих веков хотя малейшие успехи в ци-
вилизации, сравнительно с нынешним своим бытом, то отстранит
от себя опасность на 2 684 года, т. е., считая от нынешнего
1860 года, в первый раз почувствует стеснение от излишка насе-
ления не раньше 4544 года по Р. X.
Читатель понимает, какой смысл имеют эти громадные цифры
периода удвоения в 894 года, периода отсрочки земледельческого
дефицита на 2 684 года, — цифры, явно смеющиеся над нами и
своею огромностью, превышающею всякий расчет экономических
вероятностей, и своею нелепою претензиею на точность; эти
цифры говорят нам: не бойтесь; кто хочет запугать вас, против
того выставьте вы нас, — опровергнуть нас нельзя; но мы по-
строены на нынешних ваших обычаях и понятиях, — неужели вы
[,грубые, варвары, воюющие между собою, угнетающие друг
друга, неужели вы] думаете мерить далекое будущее вашими обы-
чаями, понятиями, средствами производства? Неужели вы пола-
гаете, что ваши праправнуки будут такими же [варварами,] как
вы? Не бойтесь, они будут умнее вас [,дикарей]. Думайте о том
[,как вам, невеждам, устроить вашу жизнь хотя несколько получ-
ше нынешней], а заботу о судьбе праправнуков оставьте прапра-
внукам. Вы можете видеть, что не только вы можете, что и ваши
дети и внуки могут уже обеспечить себя от нищеты, — ну, пусть
этого и будет довольно с вас: через 200 лет люди будут смеяться
над вашими надеждами на будущее, как надеждами слишком
мелкими, над вашими опасениями за будущее, как опасениями,
проистекавшими только из вашей дикости. [Вы < н е > знаете, как
307

следует жить на свете просвещенным людям; вы не знаете, что
такое муж, жена, дети, что такое любовь, счастье по истинно-че-
ловеческим понятиям; вы недалеко ушли в этих понятиях от ту-
рок и персиян. Больше этого не стоит и рассуждать с вами, вар-
варами, не умеющими уважать женщину, не признающими
чувств молодости.]
V
Действительный источник дефицита в земледельческом
продукте и истинный смысл мальтусовой теории
Соображения, нами изложенные, приводят к таким резуль-
татам:
Убыль производительности земледельческого труда при воз-
растании количества труда на данном пространстве земли, без
улучшения земледельческой техники и житейских отношений,
определена Мальтусом под влиянием понятий, явно преувеличен-
ных. Какова она на самом деле, никто не потрудился определить,
но в каждой агрономической книге находятся доказательства,
что она гораздо меньше, чем полагал Мальтус.
По какому проценту способно размножаться население при
устранении всех задержек, этого опять никто не потрудился опре-
делить, и все продолжают повторять мнение Мальтуса, преувели-
ченность которого опять-таки ясна для каждого, кто захочет
вникнуть в дело. Отчасти по недостатку статистических данных,
а еще больше по незнакомству с высшими частями математики,
мы не в силах были определить наибольший возможный процент
возрастания точным образом и принуждены были ограничи-
ваться отыскиванием приблизительных цифр. Самая высокая из
этих приблизительных цифр дает период удвоения продолжитель-
нее того, какой казался Мальтусу самым длинным; периоды
удвоения менее 25 лет оказываются совершенно неправдоподоб-
ными, а самый краткий из вероятных пределов периода удвое-
ния при нынешних нравах — около 35 лет. Смягчение нравов ве-
дет к удлинению периода удвоения, и мы не имеем предела, о
котором можно было бы сказать, что при известном смягчении
нравов он не окажется все еще слишком короток; напротив, есть
основание думать, что при устранении нынешней грубости се-
мейных отношений действием распространяющегося просвещения
размножение прекратится, и число населения станет увеличи-
ваться лишь вследствие общественной надобности в том; а когда
надобности в том не будет, не будет и размножения. Человече-
ский организм устроен так, что можно сомневаться в том, свой-
ственно ли ему даже поддерживать существующее число населе-
ния, если он не возбуждается тяготением общественного мнения,
то есть расчетом пользы. Очень вероятно, что, если число рожде-
ний не возвышается искусственно принуждением со стороны об-
308

щественного мнения, а предоставляется действию естественных
чувств человека, то оно едва достаточно для покрытия убыли от
смертности, производимой не нуждой и ее результатами, а самым
устройством организма.
Но как бы то ни было, ни в каком случае дефицит земледель-
ческого продукта не может появляться от естественной невозмож-
ности предотвратить его. Если мы примем явно преувеличенную
прогрессию ослабления производительности земледельческого
труда, принимаемую Мальтусом, и если мы примем какой угодно
краткий период удвоения, хотя бы явно невозможный по устрой-
ству организма, мы все-таки получим, что для предотвращения
дефицита нужно было бы усовершенствование земледельческой
техники лишь в таком размере, который гораздо меньше дейст-
вительного прогресса в земледельческом искусстве. Размер зем-
ледельческих улучшений, требуемый для предотвращения дефи-
цита, даже при быстроте размножения, далеко превышающей
физические силы организма, так мал, что всегда во всех прогрес-
сирующих странах действительное улучшение земледельческой
техники шло гораздо быстрее.
Наконец, как бы ни думали мы о возможности или легкости
дальнейших земледельческих усовершенствований, нынешнее п о -
ложение земледельческой техники таково, что предотвращает
естественное появление дефицита в земледельческом продукте по
крайней мере на три периода удвоения даже в странах, имеющих
ныне самое густое население. Нынешнее состояние земледель-
ческих знаний таково, что и без всякого прогресса в нем даже
сама Великобритания с Ирландией может производить в восемь
раз больше продовольствия, чем ныне. Для других европейских
стран еще значительнее пропорция возможности увеличить свой
нынешний земледельческий продукт при нынешнем состоянии
техники без всякого обременения условий, на которых полу-
чается нынешний продукт, или, точнее сказать, с облегчением
этих условий. Если ныне трудом одного работника получается
в Англии или какой бы то ни было другой стране с известного
количества земли 40 четвертей пшеницы, то при нынешнем со-
стоянии земледельческой техники трудом 8 работников на том
же пространстве земли легко получить 320 четвертей, никак не
меньше, а по всей вероятности даже больше.
Итак, нынешним состоянием земледельческих знаний самая
густо населенная страна обеспечена от недостатка продовольст-
вия на три периода удвоения. Какую продолжительность имеет
этот срок обеспечения, даваемого нынешним состоянием знаний?
Можно опровергнуть бесспорными математическими доказатель-
ствами человека, который вздумал бы говорить, что три периода
удвоения займут время меньше 100 лет при всевозможной быст-
роте размножения, какая только допускается самым устройст-
вом организма, и надобно думать, что этот срок не меньше
309

120 лет. Но таков он — от 100 до 120 лет (или по всей вероят-
ности несколько больше) — только в таком случае, если нет ни-
какой эмиграции из страны, о размножении населения которой
мы говорим. Если же часть населения эмигрирует в страны, еще
не населенные или слишком мало населенные (а из всех густо
населенных стран идет теперь такая эмиграция), то период
удвоения знач 1ительно растягивается. При эмиграции слабой (при-
мерно около /2%) он удлиняется до 50—75 лет, и три периода
удвоения займут от 150 до 250 лет с лишком. При эмиграции
довольно значительной (примерно около 1 % ) период удвоения
потребует от 75 до 200 лет, и три периода удвоения займут от
250 до 600 лет. Наконец, при эмиграции более сильной период
удвоения будет возрастать до го1раздо большего числа лет, и,
например, при эмиграции около 1 /4% он никак не может потре-
бовать менее 100 лет, а по всей вероятности потре1бует несрав-
ненно большего числа лет, между тем эмиграция в 1 /4% не имеет
ничего трудного даже при нынешнем состоянии средств сообще-
ния, хотя бы совершалась на самое д1а1л8екое расстояние, на целую
половину окружности земного шара .
Таким образом нынешним состоянием земледельческой тех-
ники, при нынешних средствах переселения, самые густо насе-
ленные страны обеспечены от недостатка продовольствия по
крайней мере больше, чем на 400 лет, а по всей вероятности, на
период, несравненно продолжительнейший. Неужели правдопо-
добно было бы предположить, что в течение столь долгого вре-
мени, в течение нескольких веков земледельческие знания не
сделают никаких успехов? Это явная нелепость. Земледельче-
ское искусство находится ныне еще в младенчеетвующем положе-
нии; разработка естественных наук, от которых все ту т119зависит,
еще только начинается. Надобно послушать химиков о том,
какие надежды имеют они на результаты дальнейшего развития
своей науки, и мы увидим, что нынешние способы добывания
пищи скоро будут казаться такими же грубыми, медленными, м а -
лопроизводительными, как представляются нам теперь прежние
способы прядения ручным веретеном или перевозки посредством
вьючных караванов. Наша цивилизация еще только начинается,
и мы не в силах представить себе, даже при самом пылком во-
ображении, до какой власти над природою доведет нас она, —
нас, людей ныне живущих, а не потомков наших, — через какие-
нибудь 30 или 40 лет, а не через 300 или 400 лет. Кажется, не-
чего беспокоиться нам о том, будут ли потомки наши через
400 лет иметь земледельческую технику лучше нынешней. Веро-
ятно, будут. А на 400 лет ограждает человечество от недостатка
продовольствия нынешняя техника.
Мы пришли к результату, противоположному выводам, ка-
кие делает из своей теории Мальтус. Пусть вспомнит читатель
коренную мысль знаменитой мысли Мальтуса; есть люди, при-
310

писывающие нищету и другие бедствия неудовлетворительности
человеческих отношений, говорит он: — нет, зло, проистекающее
из человеческих отношений, только поверхностное, второстепен-
ное, ничтожное зло, устранением которого нимало не облегчи-
лась бы судьба людей, потому что коренной источник главной
массы нынешних бедствий лежит в законе самой природы. Дей-
ствием закона природы должно неизбежно производиться
столько нищеты с ее последствиями, чтобы истреблялись те лиш-
ние люди, которые не истребляются злом, происходящим от че-
ловеческих отношений; уменьшением этого зла, проистекающего
от человеческих отношений, только увеличился бы размер дей-
ствия зла, производимого законом самой природы. Правда, бед-
ствует и погибает от самих людей много людей, но погибающие
не могут избежать погибели, — их [пожрет] природа, если не
истребят человеческие отношения. Думают, продолжал он, что
действие закона природы могло бы надолго быть отвращено или
смягчено улучшением человеческих отношений; [—о, если бы
так, — я стал бы самым жарким поборником теорий улучшения,
ныне отвергаемых мною. Но] природа не даст отсрочки, сколько-
нибудь чувствительной; никакими усилиями нельзя остановить
ее истребительного действия хотя на несколько десятков лет;
[потому и надобно отвергнуть теории, ожидающие прочного
блага от улучшения человеческих отношений].
Мы нашли, что все это совершенно не так. В руках человека,
при нынешнем положении знаний, находятся средства устранить
гибельное действие закона природы на несколько столетий; а в
течение этих долгих столетий знания, конечно, разовьются, в
этом никто не может сомневаться; а каждое развитие знаний
снова и снова продолжает срок возможности отстранять гибель-
ное действие закона природы. На необозримое пространство вре-
мени отстраняется право приписывать закону природы челове-
ческие бедствия. Все то будущее, о котором в силах мы судить
или хотя воображать, и далекое течение времени за самыми пре-
делами этого горизонта — очищено наукою от необходимости или
какой бы то ни было надобности быть бедственным для чело-
века. [Сломана дилемма: «зло проистекает или только из за-
кона природы или из человеческих отношений». Оно происте-
кает только из человеческих отношений. Нет отговорки против
требований человеческой натуры, чтобы зло истребилось. Оно
от нас; от нас зависит и истребить его.
Но чтобы открыть возможность истребить его, нужно знать,
из каких именно отношений происходит оно; нужно знать, ка-
кие отношения в каком смысле должны быть изменены для
искоренения зла].
Мальтус воображал, что источник зла в физической любви;
что она должна быть обуздываема. Но это значит опять-таки сва-
ливать причину зла на природу, ставить разрешение задачи
311

выше власти человека. Физическая любовь не есть нечто зави-
симое от человеческих отношений, она принадлежит не обще-
ственному быту, а органическому действию, существующему в
натуре отдельного человека, подобно явлениям питания, крово-
обращения, отделения желчи, слюны и т. д. Говорить о воздер-
жности в физической любви — это значит то же самое, что го-
ворить о воздержности в пище. Конечно, с развитием благо-
разумия человек отвыкает от обжорства; но все, чего можно
ожидать или требовать в этом отношении, состоит в том, чтобы
он не переходил границ, требуемых здоровьем организма. Ожи-
дать, чтобы человек стал по благоразумию принимать меньше
пищи, чем нужно его организму, значит ожидать невозможного;
требовать этого значит быть жестоким без всякой вероятности
достичь какого-нибудь результата своею жестокостью. Люди н и -
когда не станут добровольно держать себя в состоянии голода.
Другое дело — держать их насильно в голодном состоянии: это
возможно [лишь бы достало физической силы у тех, которые
хотят держать других людей голодными. Но политическая эко-
номия превосходно доказывает, что насильственные меры ни-
когда не бывают полезны тем, против кого направляются, и в
общей сложности вредят даже тем, которые направляют их про-
тив других людей]. Она вся построена на той мысли, что хоро-
ших результатов достигает человек только добровольною,
самопроизвольною деятельностью. Ожидать от такой деятельно-
сти воздержания в пище, превышающей гигиеническую надоб-
ность, как мы сказали — совершенный вздор. А известно, какой
результат достигается, когда человек ограничивает себя в
употреблении пищи только до пределов гигиенической надоб-
ности: результатом будет, что он, сохраняя хорошее здоровье
и хороший желудок, проживет гораздо больше и в общем итоге
съест гораздо больше пищи в свою жизнь, чем когда бы обжор-
ствовал, то есть часто доводил свой желудок до расстройства,
до бессилия принимать пищу, и сокращал свою жизнь.
Точно то же и с физическою любовью. О чем вы гово-
рите? — О том ли, чтоб человек не предавался в ней излише-
ству, вредному для организма, или о том, чтобы он до-
водил свою воздержность до высоты, превышающей гигиени-
ческую норму? Если дело идет о воздержности от вредного здо-
ровью излишества, ваше требование превосходно, и можно н а -
деяться, что люди лучше и лучше станут исполнять его по мере
развития образованности. Но результатом будет здесь не умень-
шение, а увеличение итога явлений, называемых физическою л ю -
бовью, как результатом воздержности от обжорства бывает не
уменьшение, а увеличение итога деятельности желудка. Если, н а -
пример, вы говорите, что подрастающему человеку следует воздер-
живаться от преждевременной физической любви, это совершенно
справедливо, и люди будут со временем следовать этому гигиени-
312

ческому правилу, когда человеческие отношения улучшатся,
[жизнь перестанет быть школою разврата, воспитание] прежде-
временно раздражать воображение и рождать в голове мысли
о вещах, еще не требуемых организмом мальчика или девочки.
Но человек, не ослабивший своих сил преждевременной физиче-
ской любовью, будет по достижении лет, нормально соответ-
ствующих началу ее, иметь к ней гораздо больше сил и со-
хранять эти силы гораздо дольше, чем если бы ослабил себя,
преждевременно предавшись ей, когда еще организм его недоста-
точно развился. Точно так же вы говорите очень хорошо,
если желаете, чтобы совершеннолетние люди не предавались
физической любви до излишества, истощающего силы. Но тут
опять-таки вы достигаете лишь того, что в общей сложности
человек будет больше и дольше пользоваться физическою лю-
бовью. Требование воздержности в пределах гигиенической
нормы, — требование, сообразное с рассудком и пользою чело-
века, требование осуществимое, но ведущее к возрастанию роли,
какую имеет любовь в человеческой жизни.
Совершенно иное дело, если требование воздержности со-
стоит в намерении уменьшить эту роль, в чем и состоит маль-
тусова теория воздержности. Для этого надобно не то, чтобы
человек соблюдал гигиенические правила, а чтобы он отказывал
своему организму в одной из природных его функций; чтобы
люди захотели держать себя в том роде, как держали бы себя —
закрывая глаза, когда хочется не спать, а смотреть, затыкая
уши, когда хочется слушать, голодая, когда здоровый желудок
требует пищи: это требование неосуществимое. Добровольно так
держать себя станут, при каких бы то ни было обстоятельствах,
лишь чрезвычайно немногие люди исключительного характера;
они всегда есть и будут, как всегда есть и будут люди, [по це-
лым месяцам добровольно не говорящие ни слова ни с кем, или]
не чувствующие желания подышать свежим воздухом, или от-
ворачивающиеся от хорошей картины, от живописного пейзажа.
Какое бы странное расположение характера ни придумали вы,
всегда вы найдете нескольких людей такого расположения. Есть
люди, предпочитающие душную атмосферу чистому воздуху,
предпочитающие скучную книгу интересной и т. д. Но по каж-
дому такому отношению число [подобных людей с противоесте-
ственным] расположением характера или темперамента так
ничтожно, что их образ действий [может служить предметом п а -
тологического исследования, предметом любопытства, источни-
ком курьезных анекдотов, предметом порицания или похвалы,
омерзения или удивления (ведь есть такие роды помешательства,
которые возбуждают высокое уважение к помешанному), но не
имеет и никогда не может иметь ни малейшего] влияния на об-
щий ход народной жизни. Из тысячи человек один подавит в
себе физическую любовь, — нет, не найдется и одного такого на
313

целую тысячу людей, — что ж из того? Какое заметное влия-
ние на массу наслаждения физическою любовью в обществе или
на процент размножения будет иметь воздержность этого че-
ловека? Те из мальтусианцев, которые ожидают хотя бы самых
ничтожнейших результатов от теории добровольного воздержа-
ния — [просто люди тупоумные или несчастные мономаны, дове-
денные фантастическим идеализмом до помешательства]. Но та-
ких людей мало между ними: почти все они очень хорошо знают,
что все слова их о добровольной воздержности — пустые слова,
что воздержностью от физической любви размножение может
быть останавливаемо или замедляемо лишь в том случае, когда
воздержность налагается на людей внешним принуждением: по-
становлениями или обычаями, воспрещающими людям вступать
в брак, если не достигли они известных лет или известного по-
ложения в обществе. В том и другом случае дело относится
главным образом к мужчине, потому что он глава семейства, он
обязан содержать семейство, наконец, он располагает самым за-
ключением брака, потому что он ищет себе невесту, когда хочет,
а девушка играет пассивную роль, ждет, пока явится жених.
Рассмотрим же результаты, которых следует ожидать от стес-
нения мужчин законами или обычаями относительно женитьбы.
Были и отчасти сохраняются до сих пор такие формы быта, в
которых личная мысль человека не развита, в которых он под-
чиняется существующим обычаям или постановлениям, не рас-
суждая о них, и по слабости мышления не представляет себе
возможности поступать иначе. Таков до сих пор быт массы зем-
ледельцев не у нас одних, а также и во всей Европе, даже в са-
мой Англии. Рутина — дурная или хорошая — владычествует
над их жизнью. У нас, например, принято поселянами, что каж-
дому парню следует жениться как можно раньше. У других
поселян, например, в северной Италии и южной Франции, суще-
ствует правило, что не следует парню жениться, пока он не най-
дет себе особенной фермы, и значительная часть поселян же-
нится поэтому в летах не очень молодых. Который из этих двух
обычаев хорош, или оба они хороши по местным обстоятель-
ствам, не в том дело; дело в том, что они оба соблюдаются и по-
ступки каждого отдельного поселянина сообразуются с господ-
ствующим в его земле обычаем. Покорность обычаю устраняет
развитие явлений, несогласных с ним, и, например, между посе-
лянами южной Франции нет разврата, хотя многие из них же-
нятся поздно. Но цивилизация идет не к тому, чтобы развива-
лась или хотя сохранялась безответная покорность обычаю.
[Цивилизацией развивается мысль, то есть и стремление каж-
дого человека поступать не так, как говорят другие, а как удобно
или приятно ему самому]. В городском населении люди мыслят
уже самостоятельно, и зараза самостоятельности в мыслях, ве-
дущей к самостоятельности в поступках, разливается из горо-
314

дов в села. А между тем пропорция городского населения все
растет. Значительная часть каждой европейской нации перешла,
остальная не замедлит перейти в состояние, при котором люди
могут соблюдать обычай по расчету, но не хотят подчиняться
его последствиям, если находят их стеснительными для себя.
Слепое сердечное подчинение всех поступков обычаю может при
обычае, запрещающем женитьбу до известных лет или до извест-
ного устройства жизни, задерживать размножение с сохранением
народной нравственности. Прежде так и было. Теперь отчасти
уже не то, а скоро будет совершенно не то: личность развивается
[и разрушает искреннюю покорность стеснительным послед-
ствиям обычаев]. Известно, какую жизнь ведут те люди город-
ского населения, которые не могут вступать в брак. Они пре-
даются физической любви никак не меньше людей, живущих в
браке, только правильные отношения заменяются у них другими.
Связи вне брака производят меньше детей, чем брачные отно-
шения, только тогда, когда еще остаются в мнении общества
делом постыдным, то есть пока еще не распространились в массе
населения. Если же они становятся общим правилом, то люди
перестают стыдиться их; тогда и внебрачные связи производят
совершенно такое же число детей, как брачное сожительство.
Если бы для блага человечества нужно было заботиться об
уменьшении числа рождений, достичь этого нельзя было бы ни
фразами о воздержности от физической любви, которые по на-
туре человека всегда будут оказываться бессильными, ни за-
труднениями вступления в брак, которые вели бы только к свя-
зям вне брака, при своей распространенности дающим такое же
число рождений, как и брак.
Но мы видели, что ни теперь, (ни в течение многих, по край-
ней мере, 10 следующих поколений не будет никакой надобно-
сти заботиться об уменьшении числа рождений, потому что те-
перь никакая быстрота размножения не служит и в течение
нескольких веков не будет служить причиною нищеты. Мы ви-
дели, что нищета происходит не от закона природы, а просто от
человеческих отношений, и если б не они, то нынешнее состоя-
ние земледельческого искусства на несколько веков обеспечи-
вало бы людей от недостатка в продовольствии при полной бы-
строте размножения, к какой только способен организм. [Мысль
подстановить воздержность вместо болезней и других послед-
ствий нищеты для задержки размножения должна считаться
только последним средством отклонить вопрос о нищете от ана-
лиза человеческих отношений, попрежнему свалив вину нищеты
на закон природы только под другим именем, между тем как
вина тут вовсе не в природе].
Чтобы понять, отчего на самом деле происходит дефицит зе-
мледельческого продукта с нищетою и другими своими результа-
315

тами, обратим внимание на два обстоятельства — на отношение
основного капитала к прибыли и на пропорцию земледельческого
населения в общем составе населения.
Все наши прежние соображения о величине земледельческих
улучшений, требуемой для покрытия дефицита при размноже-
нии, основаны на том, что пропорция населения, занимающегося
земледелием, остается неизменною при возрастании населения.
Это условие принимается и в мальтусовой теореме; иначе и не
следует поступать в науке, основанной на гипотетической методе:
она всегда начинает разъяснение вопросов тем, что приводит их
в наипростейший вид, условно отвлекая сущность дела от всех
посторонних обстоятельств, которыми изменяется оно в действи-
тельности. Но по разъяснении сущности дела, наука обращается
к рассмотрению форм, которыми облекается оно в действитель-
ности под влиянием других элементов общественной жизни.
По отношению к пропорции между земледельцами и всею
массою населения могут быть предположены еще два случая,
кроме простейшего, которым ограничивались мы до сих пор. Что
такое было бы при сохранении неизменной пропорции — выводы
мы уже видели; но пропорция между числом земледельцев и
числом населения может также уменьшаться или увеличиваться.
Посмотрим сначала, как видоизменился бы требуемый размер
улучшений, если бы пропорция земледельцев в составе (населе-
ния возрастала.
Предположим, что в том году, с которого начинается наш
счет, земледелием занималась ровно половина населения, а дру-
гая половина занималась другими производительными работами,
или непроизводительным трудом, [или, наконец, безделием]. По-
ложим теперь, что из прибавляющихся людей поступают в заня-
тие земледелием больше половины, то есть если некоторые с ы -
новья земледельцев становятся ремесленниками, купцами и так
далее, зато большее количество между сыновьями ремесленников,
купцов и т. д. становятся земледельцами. Положим, что этот
перевес в обращении людей к земледельческим занятиям состав-
ляет одну десятую часть всего приращения неземледельческих
сословий. Для простоты расчета положим число земледельцев
10 миллионов, а всего населения 20 миллионов. Будем считать
результаты размножения по 25-летнему периоду удвоения.
При этом периоде удвоения процент размножения состав-
ляет, как мы знаем, 2,81138; значит, естественное приращение
10 миллионов земледельцев через год будет 281 138 человек.
Вместе с ними к занятию земледелием из других сословий п е -
решла одна десятая часть такого же числа (281 138) прибавоч-
ных людей, то есть 28 114 человек. Всего прибавится к прежним
земледельцам 309 252 человека. По мальтусовой теореме произ-
водительность труда прибылых земледельцев уменьшается по
проценту увеличения числа земледельцев. Теперь этот процент
316

у нас 3,09252. Посмотрим же, каков будет продукт второго года,
предполагая, что в первом году продукт был 1 на каждого жи-
теля или 2 на каждого человека в земледельческом населении.
Прежние 10 милл. земледельцев попрежнему произвели
20 милл. единиц продовольствия.
Продукт новых 309 252 земледельцев определится по пропор-
ции:
X : 2 X 3 0 9 2 5 2 = 1 0 000 000 : 10 309 252.
Из этого получается: Х = 5 9 9 950.
Итого, земледельческий продукт второго года 20 599 950 е д и -
ниц продовольствия, между тем как население возросло до
20 562 276. Таким образом без всяких земледельческих усовер-
шенствований продукт возрастает быстрее населения, — падение
производительности прибылых земледельцев с избытком возна-
граждается тем, что пропорция земледельцев в населении возра-
стает. Благодаря этому продовольствие жителей становится даже
обильнее прежнего: в первый год приходилось по 1,00000 продо-
вольствия на жителя, во второй год уже по 1,00435.
Надобно, впрочем, сказать, что такое влияние возрастания
пропорции земледельцев будет постепенно ослабевать и, наконец,
явится надобность в земледельческих усовершенствованиях. Впро-
чем, никогда совершенно не исчезнет противодействующее упадку
производительности от размножения влияние; возрастающей про-
порции земледельцев, и потому требуемый процент улучшений
всегда будет несколько меньше того, какой нужен при неизмен-
ной пропорции земледельцев. Насколько именно ниже будет он
при данных величинах цифр на разных расстояниях времени от
первого года, мы не будем высчитывать, во-первых, потому, что
расчеты были бы слишком длинны, а, во-вторых, — и это глав-
ное, — потому, что в странах с оседлым населением никогда не
бывало в действительности такого хода дел, чтобы с размноже-
нием населения пропорция земледельцев в составе населения уве-
личивалась.
В действительности ход дела всегда был противного харак-
тера. Число городского населения всегда росло в прогрессирую-
щих странах быстрее, чем общее число населения, да и в самых
селах число людей, занимающихся неземледельческими рабо-
тами или ничем не занимающихся, росло быстрее, чем общее
число сельского населения. Пропорция земледельцев в составе
населения повсюду уменьшалась с размножением населения и с
развитием цивилизации. Посмотрим хоть вокруг себя. В селах
все увеличивается пропорция людей, живущих каким-нибудь р е -
меслом, торговлей и не пашущих землю. В мелких городах,
прежде занимавшихся исключительно хлебопашеством, все боль-
шая и большая пропорция жителей переходит к другим делам.
Вообще городское население растет быстрее общего числа жи-
317

телей империи. Так шло дело постоянно во всех странах, всту-
павших на путь экономического прогресса; посмотрим же, какое
влияние имеет эта перемена на величину улучшений, требуемых
для уравновешения земледельческого продукта с размножаю-
щимся населением. Конечно, у каждого читателя уже готов от-
вет: при уменьшающейся пропорции земледельцев в составе на-
селения нужен размер земледельческих улучшений больше того,
какой достаточен при неизменной пропорции. Так. Но от самого
ничтожного уменьшения пропорции земледельцев этот размер
улучшений, нужных на покрытие земледельческого дефицита,
растет по прогрессии, гораздо быстрейшей, чем, вероятно, пред-
полагал бы читатель.
Предположим опять общество, имеющее 20 миллионов насе-
ления, в том числе ровно половину, — 10 миллионов земледель-
ческого населения; положим опять 25-летний период удвоения,
и положим, что из прибылых людей земледельческого населения
бросает хлебопашество и переходит к другим занятиям одна де-
сятая часть. Мы знаем, что прибылых людей в земледельческом
населении явится ко второму году 281 138 человек; из них одна
десятая часть (28 114) переходит к другим занятиям, а на зем-
леделии остаются 253 024 человека. По мальтусовой теореме
производительность труда прибылых земледельцев уменьшается
по проценту увеличения общего числа земледельцев. Каков же
будет земледельческий продукт второго года? Продукт прибы-
лых земледельцев (полагая первоначальную производительность,
как в прежнем примере=2) определяется по пропорции:
X : 2X253 024=10 000 000 : 10 253 024,
откуда Х=493,560.
Итак, с 20 000 000 единиц продовольствия, произведенных
трудом прежнего числа хлебопашцев, весь продукт второго года
без земледельческих улучшений будет только 20 493 560 единиц
продовольствия, а между тем нужно, как мы видели в прежнем
примере, 20 562 276 единиц продовольствия, потому что до та-
кого числа людей возросло население. Оказывается дефицит в
68 716 единиц продовольствия. Этот недочет должен быть по-
крыт земледельческими улучшениями. Как же велик потребный
для того размер улучшений, принимая первоначальную произво-
дительность—Р? Эта производительность, как мы видели из
прежних разъяснений, должна быть поднята земледельческими
улучшениями на столько, на сколько требуемый продукт выше
продукта, получаемого без улучшений:
X : Р = 2 0 562 276 : 20,493 560.
Из этого получаем: Х= 1,003255.
Посмотрите же, как разросся требуемый размер улучшений
сравнительно с тем, какой был достаточен для 25-летнего пери-
318

ода удвоения при неизменности пропорции земледель1ц20ев. Тогда
было достаточно годичное улучшение в 0,07477% , теперь
нужно оно в 0,3255%, то есть слишком в 4 раза больше. Тогда
было достаточн12о1 усовершенствовать земледелие в течение столе"
тия на 7,76% , т1е2п2ерь нужно возвысить его в тот же период
времени на 38,4% , то есть в пять раз больше.
А между тем как ничтожно принятое нами уменьшение про-
порции земледельцев! Ведь разница между 10 281 138 земледель-
цев, которые работали бы во второй год при неизменности про-
порции, и 10 253 024 земледельцев, которые остались на работе
по принятому нами изменению пр1опорции, — ведь эта разница
составляет лишь немногим больше /4% (0,276). От уменьшения
земледельцев на одну четверть процента понадобился размер
улучшений, слишком в четыре раза больший.
Что же будет, если пропорция земледельцев в составе насе-
ления уменьшается по прогрессии, более быстрой? Требуемый
размер улучшений будет возрастать по прогрессии, еще несрав-
ненно быстрейшей, и при небольших цифрах уменьшения пропор-
ции земледельцев он уже до 1с2т3игает той невозможной величины,
о которой говорил Мальтус . Вот для примера цифры. Если
предположить, что одна четвертая часть людей, прибываю-
щих к земледельческому населению, покидает занятие земледе-
лием, то потребуется годичный размер улучшения в 0,7313%, а ве-
ковой размер улучшения будет 107,22%; если же будет покидать
земледельческие занятия половина людей, прибывающих к земле-
дельческому населению, то потребуется годичный размер улуч-
шений в 1,4062%, а вековой размер будет 303,86%. Трудно
предположить возможность первой из этих прогрессий улучше-
ния, а вторая уже явно невозможна. Что же будет, если земле-
дельческие занятия будут покидаемы еще большим числом
людей? А в действительной истории прогрессирующих стран
уменьшение пропорции земледельцев обыкновенно бывало значи-
тельнее того, какое производится переходом половины прибылых
людей земледельческого населения от земледелия к другим за-
нятиям. Укажем в пример хотя на Францию. Перед революцией,
лет 70 тому назад, в ней считалось около 24 милл. жителей, а
теперь около 36 милл., так что приращение составляет около 50%.
Число людей, занимающихся земледельческими работами, состав-
ляет теперь около половины всего населения. Какое число людей
занималось земледелием около 1790 года, этого, разумеется,
неизвестно в точности; но если бы только половина прибылых с
того времени к земледельческому населению людей перешла к
другим занятиям, то оказалось бы, что в 1790 году занималось
земледелием 60% тогдашнего населения, и все количество лю-
дей, которым увеличилась пропорция неземледельческого насе-
ления, с той поры составляет только 10% нынешнего населения,
или около 3 600 000 человек. Кто не видит, что такое число
319

слишком мало? Население одного Парижа увеличилось в эти
70 лет почти на миллион не ра12з4множением прежних жителей, а
приливом людей из провинции , население всех других горо-
дов также возросло этим путем и в большей части городов удво-
илось; в самых селах по крайней мере удвоилось число людей,
занимающихся не земледелием, а заводскими, фабричными, р е -
месленными и другими делами. Если же более чем 3 600 000 из
нынешних 17 или 18 милл. неземледельческого населения п е -
решли в это население из земледельческого, то масса перешедших
составляет более половины из прибыли земледельческого населе-
ния с 1790 года.
Да, Мальтус был прав, говоря, что с размножением населе-
ния является не победимый никакими земледельческими улучше-
ниями дефицит земледельческого продукта, дефицит, производя-
щий нищету с ее последствиями. Мальтус ошибся только тем,
что остановился на одновременности этих двух явлений и голо-
словно назвал одно из них причиною другого, между тем как связь
между ними только связь одновременности, а не причинности, и
происходят они не одно из другого, а каждое имеет свою особен-
ную причину. Размножение производится успехами земледель-
ческой техники, улучшением в качестве труда, улучшением обы-
чаев и законов, вообще успехами цивилизации. Дефицит произ-
водится тем, что, несмотря на успехи цивилизации, еще остается
в жизни общества слишком много варварских отношений, иска-
жающих характер цивилизации. Одно из этих искажений мы
рассмотрели теперь: оно состоит в том, что городские и вообще
неземледельческие занятия и праздная жизнь развиваются на
счет земледельческих занятий быстрее, чем допускалось бы успе-
хами земледельческой техники, без вреда для нации. Всему в об-
щественной жизни существует своя мера, нарушать которую
нельзя без вреда для нации. Конечно, прекрасно заботиться об
изящной жизни. Но если нация будет отнимать на эти заботы
от земледелия больше рук, чем дозволяется успехами земледель-
ческого искусства, нация будет терпеть недостаток в хлебе, хотя
бы не размножалась, все равно. Просим читателя вспомнить
наш этюд о выгодном и убыточном производстве (стр. 62—75)
и о распределении покупательной силы (стр. 150—153).
[Когда покупательная сила в руках одного человека, а голод н а -
ходится в желудке другого человека, то пища для этого другого
человека не будет произведена, хотя бы природа не поставляла
никаких препятствий произвести ее].
Несоразмерно нуждам нации и размеру успехов земледель-
ческой техники отвлечение рук от земледелия к другим занятиям
или переход их к праздной жизни, — вот одна из причин дефи-
цита в земледельческом продукте. Другую причину мы увидим,
если вникнем в характер факта, который называется земледель-
ческим улучшением.
320

Каков общий экономический характер всякого улучшения в
каком бы то ни было производстве? Производство может улуч-
шаться или от улучшения в качествах труда, то есть в качествах
работника, или от улучшения в орудиях производства (улучше-
ние материала бывает следствием улучшения в его производстве,
то есть опять-таки в работнике или в орудиях). Чтобы пригото-
вить более искусного работника, нужна затрата капитала на его
подготовление делу; чтобы вложить в него более усердия к делу,
опять-таки нужна затрата капитала на усовершенствование житей-
ской обстановки работника (читатель знает, что никакое улучше-
ние общественного быта не происходит без усилий, то есть без
затраты труда, а возможность затраты труда дается затратою
капитала). О том, что улучшение орудий производства составляет
затрату капитала, нечего и говорить. Все эти затраты таковы, что
дают выручку не в один оборот производственной операции, а
лишь в целый длинный ряд операций, то есть все они принадле-
жат к разряду основного капитала. Таким образом, всякое улуч-
шение производства есть ни больше, ни меньше, как увеличение
основного капитала. Но всегда ли бывает выгодно увеличение
основного капитала для владельца капитала, когда бывает в ы -
годно для нации? Это еще вопрос. Отвечать на него очень легко.
Предположим общество, имеющее 10 0 0 0 населения и л и 2 0 0 0
семейств с 2 000 взрослых мужчин, о которых и будем исключи-
тельно говорить, для простоты гипотезы принимая взрослого
мужчину представителем элементов производства, распределения
и потребления за всю семью. Пусть, по своему быту, эти муж-
чины распределяются таким образом:
1 000 хлебопашцев;
500 человек, занимающихся другими отраслями выгодного
труда;
400 работников, занятых убыточным трудом;
100 землевладельцев и капиталистов, по найму которых рабо-
тают остальные 1 900 членов общества;
И т о г о 2 000 человек.
Для простоты гипотезы оставим в стороне все другие от-
расли производства и все другие элементы рабочей платы, кроме
земледелия и хлеба.
Положим, что на продовольствие нужно по 4 четверти хлеба
на человека и 1 000 земледельцев производят 40 000 четвертей,
по 40 четвертей каждый.
Положим, что рента и прибыль капиталистов составляют
одну четвертую часть продукта, то есть 10 000 четвертей.
Остальные 30 000 четвертей будут составлять рабочую плату,
которая таким образом будет 30 четвертей на работника.
Таково было положение общества в первый год. Положим те-
перь, что это общество размножается по 2%. Для простоты ги-
321

потезы надобно положить, что пропорция земледельцев и рабо-
чая плата остаются неизменны. Посмотрим же теперь, что будет
с обществом во второй год.
При быстроте размножения в 2% по мальтусовой теореме
оказываетс я12н5 ужным для покрытия дефицита размер улучшений
в 0,0385% , для легкости счета положим в 0,04%. При таком
размере улучшения 1 020 хлебопашцев второго года произведут
попрежнему 40 четвертей каждый, всего 40 800 четвертей, и в
населении, размножившемся до 10 2 0 0 ч е л о в е к , попрежнему при-
дется на каждого жителя 4 четверти, требующиеся для полного
продовольствия человека. Если же улучшение не будет произве-
дено, то в продукте второго года окажется недочет в 0,04% про-
тив требующегося продукта, то есть недочет в 16,32 четверти,
положим для легкости счета в 16 четвертей. Считая по 4 чет-
верти на человека, оказывается, что недостает продовольствия
для 4 человек, и возникает такой размер нищеты и разных ли-
шений, что 4 человека погибнут.
Спрашивается теперь, будут ли произведены требуемые улуч-
шения или не будут?
Дело зависит от того, какое количество труда нужно для
производства улучшений, дающих в продукте увеличение на
16 четвертей.
Быть может, для этого требуется защитить участок в 4 деся-
тины небольшою канавою от весенней воды, текущей на него с
соседнего холма и смывающей посев; эту канаву могут вырыть
в течение года 2 работника. В таком случае затрата капитала на
производство улучшений будет составлять 60 четвертей (наем
2 работников с платою по 30 четвертей). Обращение 60 чет-
вертей хлеба в основной капитал даст 16 четвертей дохода,—
это значит, что затраченный капитал даст прибыль в 27%. Нет
ни одного рассудительного земледельца или капиталиста в Ев-
ропе, который с радостью не сделал бы такого улучшения. Если
бы нужны были только такие улучшения, не существовало бы
нищеты в Европе.
Но, быть может, уже защищены такими канавами все поля,
нуждающиеся в них, и требуемое улучшение состоит в том, чтобы
осушить болото, занимающее 4 десятины. Если они будут осу-
шены, каждая из них даст 4 четверти, и 16 четвертей дефицита
будут покрыты этим улучшением. Но осушение болота требует
годичного труда 10 человек, то есть (по 30 четвертей на наем
работника) требует затраты в 300 четвертей. 16 четвертей при-
были на этот капитал составляет только с небольшим 5%. В н е -
которых странах лишь немногие землевладельцы пренебрегут та-
ким доходом, а большая часть почтут улучшение выгодным для
себя. В таких странах большая часть дефицита покроется улуч-
шением, и нищеты будет не очень много. В других странах такой
процент прибыли для всех рассудительных капиталистов пока-
322

жется слишком мал, не будет сделана никакая часть требуемого
улучшения, и действие дефицита обнаружится в полной силе.
Вот именно об этом случае говорит Милль в главе о возраста-
нии капитала, объясняя, что размер производимых улучшений
зависит от того, какая величина процента прибыли на капитал
кажется капиталисту достаточно привлекательной.
Но существует еще третий случай. Быть может, уже осушены
болота, осушение которых легко, и остаются невозделанными
лишь какие-нибудь трясины, опоясанные холмами. Положим,
что для осушения 4 десятин трясины, которые стали бы давать
16 четвертей, нужно прорыть довольно большой канал, устрой-
ство которого потребовало бы годичного труда 200 человек,
то есть (по 30 четвертей на наем работника) потребовало бы
затраты 6 000 четвертей. На этот капитал прибы1 ль 16 четвертей
составит только 0,27 %, то есть немногим больше /4 %. Каково бы
ни было расположение нации к бережливости, до какой бы в ы -
сокой степени ни доходило деятельное стремление к накопле1нию,
никогда не может оно усилиться до того, чтобы прибыль в /4%
стала казаться привлекательною для рассудительного человека.
В самом деле, какое пожертвование должны были бы сде-
лать землевладельцы и капиталисты для получения такой нич-
тожной прибыли? Припомним распределение работников между
разными занятиями. В первый год у нас было 1 000 хлебо-
пашцев, 500 других работников, занятых выгодным трудом, и
400 работников, занятых убыточным трудом. При размноже-
нии в 2% на второй год будет
1 020 хлебопашцев,
510 других выгодных работников,
408 работников, занятых убыточным трудом.
Итого 1 938 работников.
Из этих трех классов один только класс работников, занятых
убыточным трудом, служит источником, из которого без вреда
для общества часть работников может обращаться на производ-
ство земледельческих улучшений. Но именно этот класс и зани-
мается теми делами, от которых зависит высокий комфорт и
изящество жизни землевладельцев и капиталистов, — он со-
стоит из домашней прислуги, из мастеровых, делающих предметы
роскоши, из артистов и т. д. Для производства требуемого улуч-
шения из этих 408 работников должны бы перейти к труду,
имеющему своим результатом производство хлеба, 200 человек,
то есть почти целая половина. Это значит, что домашняя обста-
новка землевладельцев и капиталистов сделалась бы вдвое м е -
нее блестящею, и они имели бы для своего потребления вдвое
меньше предметов роскоши, чем прежде. Кто имел лакея и к у -
чера, сохранил бы только лакея, потому что кучер обратился бы
на производство улучшения; прежде этот человек имел свой эки-
323

паж, теперь он был бы принужден ходить пешком или ездить в
омнибусе. Чем же вознаграждается такое пожертвование? Если
улучшение не произведено, продукт второго года будет состав-
лять 40 784 четверти; из них в ренту и прибыль капиталистов
пойдет одна четвертая часть, то есть 10 196 четвертей. Если
улучшение будет произведено, к этим 10 196 четвертям приба-
вится еще 16 четвертей, составляющих доход на затраченный
капитал. Таким образом от производства улучшений доход зем-
левладельцев и капиталистов увеличится на 0,15%, но для этого
целый год они должны были бы жить вдвое скромнее прежнего.
Такое скряжничество не в (натуре человека; никто из рассуди-
тельных людей не решится на него.
Но если производство требуемого улучшения в этом послед-
нем случае несовместно с выгодами землевладельцев и капитали-
стов, то совершенно не таково оно по отношению к потребностям
нации. Мы видели, что для нации вопрос о производстве или
непроизводстве улучшений составляет вопрос о сохранении бла-
госостояния или о появлении нищеты, простирающейся до того,
что входит в нацию голодная смерть. Для нации дилемма т а -
кова, что рассудительному обществу нельзя колебаться в выборе:
для него представляется выгодным не пощадить никаких уси-
лий, лишь бы избежать земледельческого дефицита. Дело со-
стоит только в том, имеет ли общество возможность исполнить
нужное ему дело, произвести требуемое улучшение. В нашем при-
мере оно имеет эту возможность. В нем считается на второй год
408 таких работников, труд которых нимало не содействует
благосостоянию общества; без вреда для себя оно может обра-
тить какую потребуется часть или всю массу их на производство
земледельческого улучшения. Поэтому для получения требуемых
на пополнение дефицита 16 четвертей хлеба оно может не с по-
терей, а с пользой для себя произвесть улучшение, требующее
годичного труда 200 человек, то есть затраты 6 000 четвертей
хлеба; может с пользою для себя произвесть даже такое улучше-
ние, которое потребует годичного труда 408 работников, то есть
затраты 12 240 четвертей на прибавку в продукте, дающую всего
лишь 16 четвертей, то есть всего лишь 0,13% прибыли на капи-
тал; для капиталиста затрата в видах такой ничтожной прибыли
просто нелепа; но общество руководилось бы тут вовсе не рас-
четом процентов прибыли на капитал, а просто потребностью
избежать страданий, которые были бы порождены земледельче-
ским дефицитом. Пока на это дело употребляются руки людей,
которые другими своими занятиями не содействовали бы благо-
состоянию общества, всякая прибыль от их труда над земледель-
ческим улучшением составит чистый выигрыш для общества.
Подобно капиталистам, общество начнет рассчитывать величину
прибыли на затраченный капитал лишь тогда, когда обращаемые
на производство руки отрывались бы от других выгодных об-
324

ществу занятий. Выгодно ли будет обществу обратить на про-
изводство земледельческого улучшения часть других работников,
занятых другим выгодным трудом, — это уже определится рас-
четом прибыли, которая дается их трудом в этих двух разных
случаях. Например, если годичный труд ткача производит три-
ста аршин холста или коленкора на одежду 10 человек, то не вы-
годно было бы оторвать этого ткача от прежнего дела на работу
над земледельческим улучшением, дающим лишь одну четвер-
тую часть процента, как в нашем предыдущем примере, когда
трудом 200 человек (затратою 6 000 четвертей) дается прибавка
продукта лишь в 16 четвертей. В этом случае труд одного чело-
века над земледельческим улучшением производит прибавку про-
дукта лишь в 0,08 четверти, а на продовольствие человека в год
нужно, по нашей гипотезе, 4 четверти хлеба, стало быть, годич-
ная работа одного человека над земледельческим улучшением
послужит к снабжению пищею лишь одного человека в течение
лишь одной недели; а если ткач покинет для этого прежнюю
свою работу, то 10 человек на целый год останутся без удовле-
творительной одежды; такой промен не выгоден для общества:
оно от него потерпело бы в одежде гораздо большую массу не-
достатка, чем на сколько облегчился бы недостаток продоволь-
ствия. Но без всякой потери для общества могут быть обра-
щаемы на производство земледельческих улучшений все те руки,
которые не заняты выгодным для общества производством: ка-
кова бы ни была прибавка от их труда к земледельческому про-
дукту, она будет составлять чистый выигрыш. А пока дело идет
о снабжении общества достаточным продовольствием, выгодным
для общества трудом бывает лишь производство предметов не-
обходимости, и с точки зрения общественных потребностей пред-
ставляются праздными или работающими [во вред] обществу
все руки, занятые производством предметов не первой необходи-
мости. О руках, ничего не делающих, мы уже не говорим.
Таким образом величина затраты основного капитала, кото-
рую общество может делать без всякого убытка для себя на
земледельческие улучшения, определяется пропорциею количе-
ства людей, не занятых в обществе производством предметов
первой необходимости, сравнительно с количеством хлебопашцев.
Мы видели, например, что при 25-летнем периоде удвоения
требуемый годичный размер земледельческих улучшений состав-
ляет 0,074768%. Это значит, что если в обществе, размножаю-
щемся с быстротою, удвоивающею число людей в 25 лет, нужно
10 000 четвертей хлеба для удовлетворительного продовольствия
размножающегося населения в известном году, то без производ-
с1тва земледельческих улучшений оказался бы недочет около
7 /2 четвертей, и надобно произвести в течение год а1 такие улуч-
шения, которые дали бы в продукте увеличение в 7 /2 четвертей.
Положим, что в этом обществе хлебопашеством занимаются
325

200 человек работников с семействами. Каждый работник дол-
жен произвести по 50 четвертей. Эти 50 четвертей мы назовем
единицею земледельческого капитала. Положим теперь, что в об-
ществе на 100 человек хлебопашцев считается 10 человек, занятых
убыточными для общества производствами или не занятых н и -
чем. Все эти люди, без малейшей потери для общества, могут
заняться производством земледельческих улучшений, и прибыль
от произведенного ими улучшения составит чистый выигрыш для
общества. В нашем обществе находится 20 таких людей, соот-
ветственно предположенному числу 2 100 хлебопашцев. Итак, про-
изводством улучшения, дающего 7 /2 четвертей, общество м о -
жет занять 20 человек. Какой же доход будет произведен тру-
дом каждого из них, сравнительно с единицею з 1емледельческого
капитала? Если труд 20 человек дает доход в 7 /2 четвертей, то
очевидно, что труд каждого из них даст 0,375 четвертей, а еди-
ница земледельческого капитала принята у нас в 50 четвертей.
На этот капитал 0,375 четверти составляют 0,75%. Из этого
видим, что если в данном обществе при 25-летнем периоде удвое-
ния число рук, праздных или занятых производством предметов
не первой необходимости, составляет одну десятую часть числа
земледельцев, то общество с выгодою для себя могло бы произ-
водить даже такие з 3емледельческие улучшения, которые давали
бы в продукте лишь /4 % на затраченный капитал. Точно таким
же образом может быть найден предел выгодного для общества
дохода от земледельческих улучшений при всякой другой пропор-
ции числа праздных или занятых убыточным трудом людей,
сравнительно с числом земледельцев. Для соображени12я6 пред-
ставляем здесь в таблице цифры некоторых пропорций .
На 100 земледельцев
приходится в обществе
праздных или занятых
убыточным для общества
трудом людей
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
20
30
40
50
60
70
80
90
100
Величина выгодного для
общества дохода от зем-
ледельческих улучше-
ний, считая затрачен-
ный на них капитал—100
7,47680
3,73840
2,49227
1,86820
1,49536
1,24613
1,06811
0,93410
0,83076
0,74768
0,37381
0,24923
0,18682
0,14954
0,12461
0,10581
0,09341
0,08308
0,07477

Мы так привыкли оценивать все денежным счетом, что раз-
мер и характер экономических понятий становится иногда ясен
для нас лишь по выражению результатов их в деньгах. Переве-
дем же полученные нами выводы в денежный счет.
С точки зрения мальтусовой теории плата работнику под-
разделяется на две части: одна идет на продовольствие работ-
ника и его семейства пищею, другая на удовлетворение осталь-
ных потребностей работник 2а. Предположив, что расходы работ-
ника на пищу составляют /3 всех его расходов, 1а расходы на
жилище, одежду и все другие надобности только /3 суммы рас-
ходов, мы, конечно, положим для этой второй части величину
слишком малую, следовательно, для пер 2вой слишком большую.
Но поло2жим все-таки, что на пищу идет /3 расходов работника,
то есть /3 рабочей платы.
Никто не говорит, что количеству одежды, жилищ и других
надобностей, кроме пищи, трудно возрастать с такою же быстро-
тою, как размножается население, и в вопросе о трудности за-
траты капитала на увеличение производства понимается только
одна часть капитала, пища. Потому для определения числа ра-
ботников, которых может обратить общество на производство
земледельческого улучшения, надобно считать только количество
нужной им пищи.
На семейство с одним взрослым мужчиною в летах, способ-
ных к работе, обыкновенно полагают 4 человека детей, женщин
и стариков. Положим на продовольствие одного человека в об-
щем счете населения по 4 четверти хлеба. Если так, на продоволь-
ствие работнику с семейством нужно средним числом 20 четвер-
тей. На 100 000 четвертей будет содержаться 5 000 р а б о т -
ников.
Полагая цену четверти хлеба в 3 рубля, мы видим, что на
продовольствие себя и семейства работник должен израсходо-
в2ать 60 руб. сер. Это, по принятой нами пропорции, составляет
/3 всех его необхо2димых расходов. Итак, средняя величина рабо-
чей платы будет ( /3 : 1=60 : X; из этого Х= ) 90 рублей.
Таким образом, затр 1а2т7а 100 000 четвертей для получения
374 четвертей прибавки в продукте соответствует расходу в
450 000 р. на наем 5 000 работников ( 9 0 X 5 000 = 450 0 0 0 ) .
Что ж это такое, возможность затрачивать 450 000 р. для
получения дохода в 374 четверти, при цене хлеба в 3 р. четверть
и при рабочей плате в 90 р. за год? Какие же это земледельче-
ские улучшения возможны при такой величине затраты капи-
тала?
Вы скажете: «дренаж, жидкое удобрение, кормление скота в
стойле», — нет, вы берете слишком, слишком низко; эти улучше-
ния дают прибавку в 374 четверти при затрате каких-нибудь
20 или 15 тысяч рублей. Вы скажете: «возделывание хлебных
нив в таком совершенстве, как ныне возделываются огороды», —
327

все еще слишком низко; тут довольно затратить на десятину к а -
ких-нибудь 200 рублей, и десятина даст, наверное, прибавку
больше, чем в 1 четверть, сравнительно с плодопеременной с и -
стемой, и на получение прибавки в 374 четверти понадобится
затратить всего каких-нибудь 40 или 50 тысяч рублей. Слишком,
слишком низко; есть возможность производить улучшения н е -
сравненно более высокие. Положите, что десятина даст только
5 четвертей урожая; для получения 374 четвертей довольно бу-
дет обратить 75 десятин неудобной земли в удобную, то есть
можно тратить на это по 6 000 рублей на десятину. При такой
затрате можно покрыть нивами всю, какую хотите, бесплодную
степь, обратить всю Сахару в цветущую землю.
Но ведь мы производили расчет по 25-летнему периоду удвое-
ния, а сами же видели, что он неимоверно краток, что быстрейший
возможный период удвоения надобно считать около 35 лет. При
таком периоде размер возможной затраты капитала еще возр 1а2-8
стает в огромной пропорции. Вот для соображения таблица
низших пределов выгодного для общества дохода от земледель-
ческих улучшений при этом периоде, с расчетом того, по скольку
может общество расходовать на обращение десятины неудобной
земли в удобную (расчет этот составлен на том же основании, по
какому выведена возможная затрата 6 000 р. на десятину при
25-летнем периоде удвоения и при возможности занять производ-
ством улучшения 20 работников на 100 хлебопашцев).
Число людей
праздных или занятых
убыточным
для общества трудом
на 100 хлебопашцев
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
20
30
40
50
60
70
80
90
100
Процент наименьшего вы-
годного для общества дохо-
да от земледельческих улуч-
шений, считая затраченное
на содержание работников
колич. хлеба—10 000 000
3,84443%
1,92221»
1,28148»
0,96111»
0,76888»
0,64074»
0,54920»
0,48056»
0,42716»
0,38444»
0,19222»
0,12815»
0,09611»
0,07689»
0,06407»
0,05492»
0,04806»
0,04272»
0,03844»
Сумма, которая с выгодою
для общества может затра-
чиваться на обращение
неудобной земли в удобную
при цене четверти хлеба
3 р. сер.
588 рублей
1176
1764
2 351
2 939
3 527
4150
4 703
5 291
5 879
11757
17 636
23 514
29 393
35 271
41150
47 029
52 907
58 786
»
»
»
»
»
»
»
«
»
»
»
»
»
»
»
»
»
»
Читатель понимает, что значат эти цифры наименьшего до-
хода и наибольшей затраты капитала. Если общество может, не
328

отрывая от других выгодных производств, обратить на произ-
водство земледельческих улучшений такое число работников,
которое равняется, например, одной пятой части хлебопашцев
(в последней таблице 20 на 100), то при всевозможной быстроте
размножения это общество не должно терпеть недостатка в про-
довольствии до той поры, пока буду т1 произведены все улучше-
ния, дающие в продукте прибавку в /5% (или, собственно го-
воря, несколько меньше, только 0,192%), сравнительно с коли-
чеством хлеба, потребленного работниками, производившими
улучшения, или, иначе говоря, пока не будут обращены в паш-
ню все те неудобные земли, обращение которых в удобные для
хлебопашества земли требует расхода меньше чем в 12 тысяч
рублей на десятину (при цене хлеба в 3 рубля за четверть; при
цене более высокой пропорционально поднялась бы и сумма
наибольшей возможной затраты; наприм., при цене хлеба в 6 р.
за четверть — затрата в денежном счете обозначалась бы циф-
рой вдвое большею, около 24 тысяч рублей). Само собою разу-
меется, что соразмерной величины достигает и наибольшая воз-
можная затрата на увеличение продукта с земель, уже возделы-
ваемых. Основанием счета затраты на обращение неудобных зе-
мель под пашню принята величина сбора в 5 четвертей с
десятины такой земли; это значит, что для увеличения сбора
с возделываемых земель на одну четверть с десятины можно
з1атрачивать более 2 300 рублей, или для увеличения сбора на
/10 четверти затрачивать более 230 рублей на десятину земель,
уже возделанных. А пока не произведены все улучшения, даю-
щие такой малый процент дохода на затрачиваемый капитал,
пока можно делать улучшения, дающие больший процент до-
хода в земледельческом продукте, — до той поры, несмотря на
всевозможную быстроту размножения, будет оставаться излишек
против нормы потребления предыдущего года, то есть на каж-
дого жителя будет приходиться пищи больше прежнего, T O I есть
благосостояние общества по отношению к продовольствию
будет все возвышаться с каждым годом, даже при самом
быстром размножении, какое только допускается устройством
организма.
Если судить по понятиям настоящего, то надобно сказать,
что мы не в силах даже вообразить, чтобы когда-нибудь не оста-
валось в какой бы то ни было стране возможности производить
бесконечную массу земледельческих улучшений, дающих более
7Б% на часть капитала, потребную работникам в виде пищи. Вся
страна должна обратиться, не говорим в огород или сад, — нет,
в одну сплошную массу оранжерей прежде, чем дойдет до надоб-
ности в земледельческих улучшениях, дающих менее такой нич-
тожной пропорции дохода,
329

VI
Общее заключение
Многое хотелось бы мне сказать еще о вопросе, поднятом
теориею Мальтуса. Но и так уже слишком много страниц занято
предыдущими разъяснениями; размер книги не дозволяет уве-
личивать число их. Это было бы еще ничего; но, к сожалению,
есть и другая причина, по которой не могу я довести исследова-
ние до пределов, какие следовало бы дать им; я уже указал эту
причину. Я не имею теперь тех знаний, какие были бы нужны
для дальнейшей разработки вопроса. Предоставляю продолжать
дело людям, образованию которых счастье благоприятствовало
больше, чем моему, и которым оно дало больше, чем мне, досуга
от черной работы. Мне пора кончить.
Покидая исследование, которого не хотелось бы покидать,
сделаю очерк положения, в каком теперь остается дело.
Мальтус оказал науке великую услугу, резко выставив тот
факт, что на одном и том же количестве земли, при одном и том
же состоянии общественных отношений и земледельческой техни-
ки, — словом сказать, при равенстве всех остальных условий,
производительность труда одного хлебопашца бывает тем боль-
ше, чем меньше число хлебопашцев, и наоборот, чем больше
общее число хлебопашцев, тем меньше производительность труда
каждого из них.
Но принявшись за исследование с реакционною целью, Маль-
тус прекратил исследование, лишь только показалось ему, что
оно привело его к специальной цели, дало ему аргумент против
радикальных теорий.
Поэтому вопрос остался недостаточно исследованным, и вы-
воды Мальтуса оказываются сделанными опрометчиво, не соот-
ветствующими истине.
С какою быстротою стали бы размножаться люди, если бы
нищета не задерживала размножения, истребляя людей голодом,
дикими отношениями, болезнями? 25-летний период удвоения,
казавшийся Мальтусу очень возможным, оказывается невоз-
можным по самому устройству человеческого организма. Ве-
роятно, что наикратчайший возможный период удвоения почти
наполовину длиннее этого срока. Люди по самому устройству
организма, при полнейшем благосостоянии, едва ли могли бы раз-
множаться с быстротою более 2% в год, по периодам удвоения
менее, чем в 35 лет.
Процент рождений, необходимый для такой быстроты раз-
множения при совершенном отсутствии всякой нужды и всяких
ее последствий, — этот процент размножения возможен только
при чрезвычайной грубости нравов, при глубоком невежестве
массы, при обычаях, рожденных нищетою. Он изнурителен для
330

организма женщины, не говоря уже о том, что достигается лишь
[при попрании всех естественных влечений женщины и совер-
шенном порабощении ее мужчинами].
По мере улучшения общественных отношений и домашнего
быта процент рождений должен уменьшаться без малейшего сте-
снения органических влечений человека. Вопрос состоит только
в том, как высока степень просвещения массы, приводящая к та-
кому проценту рождений, который был бы едва достаточен для
покрытия наименьшей смертности, неизбежной по устройству ор-
ганизма при полном, благосостоянии. Судя по тому, какая огром-
ная часть рождений производится ныне только чрезмерною
грубостью семейных отношений и моральных понятий в
массе населения самых передовых стран, надобно полагать,
что при улучшении быта массы, даже не очень значительном,
размножение прекратилось бы. Но чтобы определительнее ука-
зать эту степень, нужны исследования, которых мы не могли
сделать.
Впрочем, каков бы ни был размер прогресса в материальном
и умственном быте массы, требующийся для приведения числа
рождений в соразмерность с силами и естественными влечениями
женщины, — каков бы ни был размер этого прогресса, сначала
задерживающего, а потом совершенно останавливающего раз-
множение, нынешнее положение земледельческой техники та-
ково, что она в силах на несколько веков предотвратить
при какой угодно быстроте размножения дефицит в земледель-
ческом продукте, если только захотят заботиться об этом сами
люди.
Прогрессию, по которой ослабевает при размножении хлебо-
пашцев, без производства улучшений, производительность зем-
ледельческого труда, Мальтус не позаботился определить
сколько-нибудь порядочным образом и говорил о ней точно так
же опрометчиво, как о способности людей к размножению. Для
основательного определения этой прогрессии нужна очень много-
сложная разработка кадастровых и вообще агрономических дан-
ных по каждой стране, — ничего подобного не сделано ни Маль-
тусом, ни его последователями. При такой неизвестности пред-
мета до сих пор нельзя сказать ничего положительного о
размере улучшений, какой требовался бы действительно для
покрытия дефицита в земледельческом продукте или для уравно-
вешения этого продукта с потребностями размножающегося н а -
селения. При нынешнем состоянии сведений видно только, что
прогрессия уменьшения производительности, представлявшаяся
сбивчивому взгляду Мальтуса на этот предмет, несравненно
сильнее всех действительных прогрессий (различных для разных
стран), а потому и размер земледельческих улучшений, требуе-
мых на покрытие дефицита, в действительности гораздо мень-
ше того, какой представлялся Мальтусу. Для разных стран
331

этот действительно требующийся размер улучшений, конеч-
но, различен по различию пропорций между пространствами
земель разной степени плодородия и разной затруднительно-
сти обращения неудобных земель в удобные. Но составленное
наобум понятие Мальтуса об этом предмете предполагает нуж-
ным размер улучшений, какого, конечно, не нужно ни в одной
стране.
Однакоже, взяв даже тот размер улучшений, какой следует
из преувеличенных понятий Мальтуса, мы находим, что человеку
было бы вовсе нетрудно производить улучшения и в этом раз-
мере, далеко превышающем норму действительной над1обности.
Так, например, мы нашли, что если общество имеет /5 часть
людей, занятых убыточными производствами или ничем не заня-
тых, то обращением этих людей к производству земледельческих
улучшений оно отвратило бы от себя всякий недостаток продо-
вольствия до той поры, пока вся страна не была бы возделана с
таким совершенством, примером которому теперь мог бы слу-
жить разве только уход за цветами, растущими в оранжереях, —
люди, не встречая недостатка в продовольствии, могли бы раз-
множаться до такого числа, для продовольствия которого потре-
бовалось бы возведение земледелия выше совершенства, по гро-
мадной затрате основного капитала, соответствующего оранже-
рейному делу. А в каждой цивилизованной стране число людей,
занятых убыточными производствами или ничем не занятых,
составляет, конечно, пропорцию больше чем в 20%, сравни-
тельно с числом хлебопашцев.
Поэтому ни в одной из цивилизованных стран земледельче-
ский дефицит не происходит от законов внешней природы. На-
против, причины его находятся в человеческих отношениях. Мы
коснулись двух из этих отношений. Земледельческое улучшение,
подобно всякому другому техническому улучшению, состоит,
главным образом, в увеличении основного капитала. Мы видели
у Милля, что основной капитал не может без вреда для нации
возрастать и обыкновенно не возрастает иначе, как обращением
в капитал прибыли и ренты. Но прибыль и рента, когда отделя-
ются фактически от рабочей платы, обращаются в капитал не
иначе, как в тех случаях, если процент дохода представляет до-
статочную привлекательность для человека, желающего жить не
рабочею платою, а доходом с капитала. Величина процента,
дающая такую привлекательность обращению прибыли и ренты
в капитал, различна в разных странах; но не бывало никогда
примеров, чтобы она спускалась ниже 2% —обыкновенно стоит
она гораздо выше даже в самых передовых странах. Между тем,
для нации была бы выгодна затрата капитала на земледельче-
ские улучшения для покрытия дефицита в продукте, хотя бы
доход составлял несравненно меньшую, в несколько десятков раз
меньшую пропорцию к затраченному капиталу. Таким образом,
332

очень часто может представляться для нации надобность в зем-
ледельческих улучшениях, которые давали бы на затраченный
капитал гораздо меньше дохода, чем сколько нужно для того,
чтобы затрата стала привлекательна по величине дохода от нее
для людей, живущих рентою или прибылью, а не рабочею пла-
тою. В таких случаях рента и прибыль не обращаются в капи-
тал, а потребляются непроизводительным образом и остаются
не произведены те земледельческие улучшения, какие были бы
нужны для предотвращения дефицита в земледельческом про-
дукте.
В этом заключается одна из причин недостаточности земле-
дельческого продукта на прокормление размножающегося обще-
ства. Другою служит та повсеместная черта прогресса, при су-
ществующих экономических отношениях, что пропорция земле-
пашцев в составе населения уменьшается. Покупательная сила,
распределяющая работников по разным занятиям, сама распре-
деляется так, что при успехах цивилизации число работников,
занятых убыточными для общества производствами, возрастает
быстрее числа работников, занятых выгодными для общества
производствами, и в особенности быстрее, чем число хлебопаш-
цев. Значительная часть людей, прибывающих естественным
размножением к числу хлебопашцев, выходит из этого сословия,
а из других сословий почти никто не переходит к нему. Между
тем, размер улучшений, требуемых на уравновешение этой убыли
в пропорции хлебопашцев, возрастает по прогрессии, несравнен-
но быстрейшей, чем идет цифра самой убыли, и даже при
не очень значительной прогрессии уменьшения пропорции
хлебопашцев в составе населения недочет в продукте требует
уже размера улучшений, далеко превышающего действительный
ход их.
Когда мы примем в соображение силу этих двух обстоя-
тельств, мы увидим, что дефицит в земледельческом продукте
действительно неизбежен, как и говорил Мальтус; только не так,
как говорил он, происходит этот дефицит, — не от законов при-
роды происходит он в цивилизованных обществах, а просто от
этих обстоятельств и неотвратим при их существовании, хотя бы
размножалось население, хотя бы не размножалось. Могут ли
быть устранены из общественной жизни дальнейшими успехами
цивилизации сами эти обстоятельства, неотвратимо производя-
щие дефицит, пока существуют, — это иной вопрос, относящийся
уже не к теории производства, а к теории распределения. Но пока
они существуют, остаются в полной силе действия над обществом
те выводы мальтусовой теории, которые нимало не оправды-
ваются теориею производства. Пока существуют эти обстоятель-
ства, масса не может выбиться из нищеты с ее последствиями, и
лучше массе не размножаться, как советовал Мальтус: [не жить
лучше, чем жить в лишениях]. Жаль только, что совет Мальтуса
333

неудобоисполним по своему противоречию с человеческой при-
родой. Человек не может переделать своего организма; потому
думать людям следует не о переделке своего организма, по со-
вету Мальтуса, а разве о том, не могут ли быть отношения
между людьми устроены так, чтобы соответствовать потребно-
стям человеческой натуры. Вот вывод, которым напутствует нас
теория производства, когда мы обращаемся к изучению теории
распределения.
КОНЕЦ П Е Р В О Й КНИГИ

ОЧЕРКИ
ИЗ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ
(ПО МИЛЛЮ)

ПРЕДИСЛОВИЕ
В начале прошлого года стал я печатать при «Современнике»
«Перевод Оснований Политической Экономии» Милля, с приба-
влением своих замечаний и дополнений. В течение года успел я
напечатать таким образом из пяти книг переводимого трактата
только одну первую, в которой излагается теория производства.
Я увидел, что ошибся, когда считал удобным прилагать свой
перевод к журналу. Одна первая книга уже составила около
27 печатных листов, и оказывается, что весь трактат будет со-
ставлять листов 100, если не больше. Я полагал, что не расширю
его до такого объема. По шрифту, выбранному для печатания
перевода, собственно перевод должен занимать около 55 листов.
Я думал, что примечаний и дополнений сделаю немного, так что
от них объем переводимого сочинения увеличится листов на 7,
много на 10, и всего выйдет листов 65. В таком размере печата-
ние перевода при «Современнике »1 можно было кончить в два
года, то есть к концу нынешнего . Читатель видел, что мне не
удалось удержаться в границах, которые, как теперь рассказы-
ваю, ставил я себе при начале печатания. Я увидел, что при раз-
мере, какой принимает моя работа, нет возможности продолжать
ее издание в прежней форме: оно в этом случае растянулось бы
по четырем годам журнала, а при такой растянутости, конечно,
служило бы ему только обременением. Потому-то я только до-
кончил печатание первой книги при «Современнике» и остановился.
Но остановился я только в печатании моей работы при
«Современнике», а не в самой работе. Главную часть ее, — са-
мый перевод Милля, — я теперь уже кончил, а на то, чтобы
прибавить примечания, потребуется не очень много времени.
Поэтому я рассчитываю, что издам остальные 4 книги трактата
Милля отдельными томами довольно скоро.
Я считаю обязанностью напечатать прежде в «Современнике»,
взамен полного перевода, обзор остальных книг трактата Милля,
в размере, удобном для журнала, так чтобы не имели надоб-
ности, для пополнения к первой книге, покупать отдельного из-
дания читатели, которые не захотели бы иметь перевод этого
сочинения без того обстоятельства, что первая книга была напе-
чатана в получаемом ими журнале.
337

РАСПРЕДЕЛЕНИЕ
(Милль, книга вторая)
СОБСТВЕННОСТЬ
(Гл. I—II)
Рутинные политико-экономы выставляют все части экономи-
ческого быта одинаково не зависящими в своих основных чертах
от соображений человека о лучшем устройстве человеческого
быта. На самом же деле принципы только одной части эконо-
мического быта, именно производства, налагаются на человека
с необходимостью физических законов; остальные же элементы
экономического быта устроиваются уже самим человеком и
вполне подлежат власти исторических обстоятельств. Разъясне-
нием этой важной разницы теории производства от теории рас-
пределения и обмена начинает Милль 2-ю книгу своего
трактата.
Принципы, изложенные в первой части нашего трактата, сильно отли-
чаются в некоторых отношениях от принципов, к рассмотрению которых мы
теперь приступаем. Законы и условия производства имеют характер истин,
о каких говорят естественные науки. В них нет ничего, зависящего от воли,
ничего такого, что было бы можно изменить. Все производимое человеком
должно быть производимо теми способами и под теми условиями, какие
налагаются качествами внешней природы и внутренними свойствами физи-
ческого и умственного устройства самого человека. Хочет или не хочет чело-
век, но размер его производства все равно будет определяться размером его
предварительного сбережения и при данном размере сбережения будет про-
порционален энергии человека, его искусству, достоинству его орудий и бла-
горазумному пользованию выгодами соединенного труда. Хочет или не хочет
человек, но, удвоив количество труда, он не получит с данного пространства
земли удвоенного количества пищи, если не произойдет улучшений в земле-
дельческом процессе. Хочет или не хочет человек, но непроизводительный
расход отдельных лиц будет вести к пропорциональному обеднению общества,
и только производительным расходованием будет обогащаться общество.
Каковы бы ни были мнения или желания по этим вещам, они не изменяют
характера самих вещей. Мы не можем сказать вперед, каких пределов не
перейдут изменения в способах производства, каких пределов не превзойдет
возрастание производительности труда при будущем расширении наших зна-
ний о законах природы и при возникновении из этих новых знаний новых
338

промышленных процессов, о которых мы теперь не имеем и понятия. Но к а -
ковы бы ни были наши успехи в стараниях расширить пределы, полагаемые
нам свойствами вещей, мы знаем, что непременно существуют эти пределы;
мы не можем изменить коренных качеств ни материи, ни мысли, а можем
только с большим или меньшим успехом употреблять эти качества на произ-
ведения феноменов, нужных для нас.
Не таковы принципы распределения богатства. Это распределение —
чисто дело человеческого учреждения. Когда явились вещи, то люди, или как
частные люди, или как общество, могут поступать с ними, как захотят. Они
могут отдать их в распоряжение кому им угодно и на каких им угодно усло-
виях. Далее: когда люди живут в обществе, то всякое распоряжение вещами
может происходить только по согласию общества, или, точнее говоря, по
согласию тех, которые располагают деятельною силою общества; это согла-
сие необходимо при всяком общественном устройстве, независимость от него
бывает только в одиночестве совершенной пустыни. Даже вещи, произведенные
одним своим личным трудом, без всякой чужой помощи, человек не может
сохранять в своем распоряжении иначе, как по дозволению от общества.
Мало того, что общество может их взять у него, — их могли бы взять и взяли
бы у него отдельные люди, если б общество осталось к этому равнодушно,
если б оно не употребляло своего вмешательства в целом своем составе или
не назначало и не содержало особенных людей, чтобы не давать никому на-
рушать его владения этими вещами. Таким образом, распределение богатства
зависит от законов и обычаев общества. Правила, которыми оно опреде-
ляется, бывают те, какие созданы мнениями и желаниями правящей части
общества; в разные времена и в разных обществах эти правила очень раз-
личны и могли бы стать еще различнее от прежних, если бы того захотели
Из различных систем распределения продукта в нынешних
цивилизованных обществах владычествует система частной соб-
ственности. Теперь, когда она уже господствует, все, кроме лю-
дей социалистического или коммунистического направления, ут-
верждают, что сохранить ее надобно ради ее полезности. Но
возникла она не из каких-нибудь соображений о полезности ее
для общества, а из факта завладения предметом, факта, при-
знанного потому судилищами за факт, нарушать который нет
причины и который, следовательно, нет надобности отвергать;
а впоследствии времени этот признанный факт вошел в закон.
Но Милль уже замечал выше, что система частной собствен-
ности не единственно возможная форма экономического быта.
История и даже современный быт представляют примеры других
систем. Общества, построенные на этих других принципах, имеют
размер незначительный, но привлекают к себе внимание исследо-
вателей в те эпохи, когда в людях сильнее обыкновенного про-
буждается стремление к проверке основных принципов обще-
ственной жизни. Являются и привлекают к себе внимание
мыслители, которые, опираясь на эти примеры, предлагают чело-
вечеству системы экономического быта, кажущиеся им лучше
нынешней системы.
Новейшие европейские перевороты породили много мыслей такого рода,
чрезвычайное внимание было обращено на разные формы, принятые этими
идеями, и нельзя думать, чтобы это внимание уменьшилось, напротив, надобно
полагать, что оно станет все больше и больше возрастать.
339

Противники принципа личной собственности Могут быть разделены на
два разряда: планами одних предполагается совершенное равенство в рас-
пределении материальных средств жизни и наслаждений; другие допускают
неравенство, но основывают его на каком-нибудь истинном или мнимом прин-
ципе справедливости или общей пользы, говоря, что оно не должно зависеть
только от случая, как зависят столь многие из существующих общественных
неравенств. Во главе первого класса мы должны поставить Овена и его после-
дователей, потому что Овен стал говорить об этом раньше всех других в
нынешнем поколении. Позднее Овена приобрели известность, как приверженцы
тех же мыслей, Луи-Блан и Кабэ (Луи-Блан, впрочем, предлагает равенство
распределения только как переход к принципу еще высшей справедливости,
требующему, чтобы каждый работал по своим способностям, а получал по
своим потребностям). Эта экономическая система называется коммунизмом,
слово, придуманное не в Англии, а на континенте, и только недавно введен-
ное в Англию. Слово социализм, явившееся у английских коммунистов для
обозначения их системы, употребляется теперь на континенте в смысле более
обширном: под социализмом понимаются и такие системы, которые не тре-
буют коммунизма, не требуют совершенного отменения частной собственно-
сти, а требуют только, чтобы земля и орудия производства были собствен-
ностью не отдельных лиц, а товариществ, или ассоциаций, или правительства.
Из таких систем особенно высокие научные претензии имеют две, названные
сен-симонизмом и фурьеризмом, по именам людей, которым действительно
принадлежит или приписывается их составление. Сен-симонизм исчез как
самостоятельная система, но в то недолгое время, когда он излагался пуб-
лично, он посеял семена почти всех социалистских тенденций, столь широко
распространившихся теперь во Франции. Фурьеризм имеет многочисленных
последователей, дарованиями и усердием которых может гордиться.
Как бы ни думали мы о достоинствах или недостатках этих разных пла-
нов, но справедливость не дозволяет сказать, чтобы они были неосуществимы.
Ни один рассудительный человек не усомнится в том, что сельская община,
состоящая из нескольких тысяч жителей, возделывающих по принципу об-
щего владения такое пространство земли, какое кормит ныне это число жи-
телей, и производящая по самым усовершенствованным процессам нужные
для нее фабричные изделия, может производить количество продуктов, до-
статочное для доставления комфорта этим людям; он не усомнится и в том,
что она может найти средства получить и, если потребуется, вынудить у каж-
дого из способных к работе своих членов количество труда, нужного для
достижения такого результата.
Обыкновенное возражение против системы общинной собственности и
равного распределения продуктов состоит в том, что каждый постоянно
будет стараться избегать выполнения надлежащей части труда, приходящейся
на его долю. Это возражение указывает на действительное затруднение, но
люди, делающие такое возражение, забывают о том, в каком огромном раз-
мере существует то же самое затруднение при системе, по которой ведутся
теперь девять десятых частей всего труда, совершаемого в обществе. Это
возражение предполагает, что добросовестный и успешный труд может полу-
чаться лишь от людей, которые сами лично пользуются плодами своих уси-
лий. Но как мала часть совершаемого в Англии труда, производимого ли-
цами, работающими в свою собственную пользу, как мала эта часть во всех
родах труда, от наименее вознаграждаемых до наиболее вознаграждаемых. От
ирландского жнеца или чернорабочего до верховного судьи и государствен-
ного министра почти весь труд, совершаемый в обществе, вознаграждается
поденною платою или определенным жалованьем. Фабричный работник имеет
в своем труде меньше личного интереса, чем член коммунистической ассоциа-
ции, потому что трудится не в пользу товарищества, к которому принадлежит
сам, как трудится член коммунистической ассоциации. На это, конечно, ска-
жут: правда, сами работники почти никогда не имели личного интереса в
своем труде, но за ними наблюдают, их трудом управляют и умственную
часть дела исполняют люди, имеющие в нем личный интерес. Нет, и это
340

прилагается далеко не ко всем случаям. Не одна черная работа, но и контроль
и наблюдение вверены наемным служащим во всех общественных предприя-
тиях и во многих из самых обширных и самых успешных из частных пред-
приятий. Польза «хозяйского глаза», когда хозяин заботлив и способен, за-
свидетельствована поговоркой; но должно вспомнить, что на социалистской
ферме или фабрике каждый работник стал бы трудиться под хозяйским гла-
зом не одного хозяина, а всех членов общины. Против крайних случаев за-
коренелого упорства в уклонении от надлежащей части труда община имела
бы те же самые средства, какие теперь имеет общество для вынуждения
людей соблюдать необходимые условия общественных отношений. Теперь
против этих случаев существует одно средство — отпустить неисправного ра-
ботника; но это средство бесполезно, когда всякий другой работник трудится
не лучше своего предшественника; удалением неисправных работников хозяин
только получает обычное количество труда, но этот обычный труд может
быть очень неуспешен. Работник, теряющий свое занятие от лености или
небрежности, не подвергается даже в самом дурном случае ничему, кроме
разве надобности переносить дисциплину workhouse'a, и если желание избе-
жать этого служит достаточным побуждением к труду и при нынешней си-
стеме, то было бы достаточно и при коммунистической системе. Я вполне
ценю всю силу возбуждения, даваемого труду тем, когда вся выгода или
значительная часть выгоды от особенного усердия принадлежит работ-
нику. Но при нынешней системе промышленности этого возбуждения нет в
огромном большинстве случаев. Если коммунистический труд и был бы менее
энергичен, чем труд поселянина-собственника или ремесленника, работаю-
щего на свой собственный счет, то, вероятно, он был бы энергичнее, чем труд
наемного работника, который вовсе не имеет личного интереса в деле. При
нынешнем положении общества самый яркий факт составляет небрежность
невоспитанных классов наемных работников в исполнении принятых ими на
себя обязанностей. А по коммунистическому плану предполагается, что непре-
менно все должны получать воспитание; при этом же условии члены ассо-
циации непременно будут исполнять свои обязанности столь же прилежно,
как исполняются они большинством наемных служащих среднего и высшего
сословий; а эти служащие не имеют такой репутации, будто они становятся
недобросовестными от того, что, пока не удалены от службы, получают оди-
наковое определенное жалованье, как бы небрежно, ни исполняли свою обя-
занность. Конечно, говоря вообще, вознаграждение посредством определен-
ного жалованья не развивает ни в каком классе служащих усердия до наи-
высшей возможной степени, и разве только это, а никак не больше, можно
сказать против коммунистического труда.
Но можно ли сказать, что он непременно будет подвержен хотя этому
недостатку? Это вовсе не так несомненно, как полагают люди, мало при-
выкшие думать о положении дел, различных от привычного им порядка.
Люди способны проникаться общественным духом гораздо в большей сте-
пени, чем привыкли предполагать в нынешнее время. История свидетельствует
об успехе, с которым многочисленные человеческие общества могут привы-
кать к тому, чтобы считать общественную выгоду своею собственною. Ком-
мунистическая ассоциация была бы самою выгодною почвою для развития
этого чувства, потому что все честолюбие, вся физическая и умственная
деятельность, которые теперь заняты заботами о частных личных выгодах,
стали бы искать тогда занятия в другой сфере, и естественно, нашли бы его
в заботах об общей пользе ассоциации. При коммунизме гражданин был бы
связан с общиною тою же самою причиною, которой так часто объясняли
преданность католического священника или монаха интересам его сословия:
он не имел бы интересов, различных от общего интереса. Независимо от
сочувствия общей пользе, каждый член ассоциации подчинялся бы влиянию
самого всеобщего и едва ли не самого сильного из личных побуждений, влия-
нию общественного мнения. Никто не станет оспаривать, что это побуждение
с очень большою силою удерживает нас от поступков, положительно пори-
цаемых обществом. Соревнование также возбуждает к самым энергическим
341

усилиям для приобретения похвалы и удивления от других; об этом свиде-
тельствует опыт всех тех случаев, в которых люди публично состязаются
между собою, хотя бы даже предмет состязания был пуст или бесполезен для
общества. Социалисты вовсе не отвергают соперничества, состоящего в со-
стязании о том, кто больше сделает для общего блага. Таким образом, много
ли уменьшилась бы коммунизмом энергия труда, да и подверглась ли бы она
какому-нибудь уменьшению в общей сложности, — этот вопрос должен счи-
таться еще нерешенным в настоящее время.
Другое возражение против коммунизма сходно с возражением, которое
так часто делается против законов о пособии бедным. Говорят: если каждому
члену общества будет обеспечено содержание для него и всех его детей,
сколько бы детей ни было у него, под одним тем условием, чтобы он не от-
казывался работать, то уничтожилась бы задержка, поставляемая размно-
жению людей собственным их благоразумием, и население стало бы воз-
растать в такой пропорции, которая привела бы общество через постепенные
фазисы возрастающей нужды к смертности от голода. Действительно, это
опасение было бы основательно, если бы коммунизм для сдерживания раз-
множения людей не представлял таких побуждений, которые были бы равно-
сильны устраненным побуждениям. Но коммунизм именно и есть такой
порядок дел, при котором надобно ожидать, что общественное мнение самым
энергическим образом будет восставать против этой эгоистической невоз-
держности. Размножение людей, от которого уменьшался бы комфорт, или
увеличивался бы труд массы, производил бы тогда прямую и явную выгоду
для каждого отдельного человека (чего не производит теперь): эту невыгоду
нельзя было бы тогда приписывать ни скупости капиталистов, ни несправед-
ливым привилегиям богатых. При такой перемене обстоятельств обществен-
ное мнение непременно стало бы порицать эту, как и всякую другую вредную
невоздержность, убыточную для общины, и если бы порицания было мало
для того, чтобы устранить вред, общественное мнение устранило бы эту н е -
воздержность какими-нибудь наказаниями. Нельзя сказать, что к коммуни-
стической теории прилагается возражение, основанное на опасности излиш-
него размножения числа людей; напротив, она имеет то преимущество, что с
особенною силою ведет к предупреждению этого зла.
Основательнее то возражение, что трудно было бы справедливо распре-
делять общественный труд между членами ассоциации. Труд бывает очень
различен, и по какой норме стали бы мы соразмерять один род труда с дру-
гим? Кто будет судьей того, какое количество занятия прядением, или разда-
ванием товаров из магазинов, или кладкою стен и чищением труб равняется
известному количеству занятия паханием земли? Коммунистические писатели
очень сильно чувствуют затруднительность распределить поровну труд раз-
ных качеств, и потому большая часть их считают нужным, чтобы каждый
поочередно занимался каждым родом полезного труда; а это устройство, пре-
кращая разделение занятий, уменьшило бы выгоду сотрудничества в произ-
водстве в такой степени, что сильно уменьшилась бы производительность
труда. Притом и в одинаковом деле внешнее равенство труда было бы в сущ-
ности таким неравенством, что справедливость возмутилась бы против т а -
кого требования. Не каждый равно способен ко всякому труду, и одинако-
вое количество труда не одинаковым бременем ложится на слабого и силь-
ного, на живого и неповоротливого, на тупого и одаренного бойким умом.
Но если эти затруднения действительно есть, то все же нельзя сказать,
чтоб они были непреодолимы. Распределение работ по силам и способностям
людей, смягчение общего правила на те случаи, в которых оно оказалось бы
тяжело, — это не такие задачи, которых не мог бы разрешить человеческий
ум, руководимый чувством справедливости. Притом самое худшее, самое не-
справедливое распределение труда при системе, стремящейся к равенству,
было бы так далеко от неравенства и несправедливости, с какою распреде-
ляется труд ныне (не говоря уже о том, как ныне распределяется вознагра-
ждение),— так далеко, что не стоило бы и говорить об этой несправедливо-
сти по сравнению с нынешней. Надобно также вспомнить, что коммунизм,
342

как общественная система, существует только в идее, что для нас теперь го-
раздо виднее его затруднения, чем его средства к их устранению, и что чело-
веческий ум только начинает придумывать способы организовать его в по-
дробностях так, чтобы победить затруднения и извлечь наибольшую выгоду
из представляемых им средств.
Потому, если бы надобно было делать выбор между коммунизмом со
всем его риском и нынешним состоянием общества со всеми его страда-
ниями и несправедливостями; если бы существование частной собственности
имело необходимым своим последствием такое распределение продуктов
труда, какое мы видим ныне, — распределение почти всегда обратно пропор-
ционально труду, так что наибольшие доли достаются людям, вовсе не ра-
ботавшим, потом самые большие из остальных людям, труд которых почти
только номинальный, и т. д. по уменьшающейся пропорции, с уменьшением
вознаграждения по мере того, как труд становится тяжеле и неприятнее, до
того, что наконец утомительнейший и изнурительнейший физический труд не
имеет верной надежды и на приобретение первых потребностей жизни, — если
бы выбор был только между таким положением дел и коммунизмом, то, к а -
ковы бы ни были затруднения коммунизма, велики или малы, все равно, они
были бы лишь песчинкою на весах этого сравнения. Но для того, чтобы
сравнение было уместно, мы должны сравнивать наилучшую форму комму-
низма не с таким, как теперь, положением дел при частной собственности, а
с таким положением, какое можно устроить при ней. Принцип частной соб-
ственности еще ни в одной стране не был испытан на деле в надлежащем
виде; а в Англии он испытан едва ли не меньше, чем в некоторых других
странах. Общественное устройство стран новой Европы началось от распре-
деления собственности, бывшего результатом не какого-нибудь справедли-
вого разделения, не приобретения посредством труда, а результатом завоева-
ния и насилия; и несмотря на все сделанное трудом в течение многих веков
для пересоздания того, что создано насилием, нынешняя система еще сохра-
няет многочисленные и большие следы своего происхождения. Законы соб-
ственности до сих пор еще не приведены в сообразность с принципами, на ко-
торых основывается признание частной собственности законною. Законы эти
обратили в собственность такие вещи, которым никогда не следовало стано-
виться собственностью, и обратили в безусловную собственность такие вещи,
которые должны быть собственностью только под ограничительными усло-
виями. Эти законы не были беспристрастны к правам разных людей, а бре-
менили затруднениями одних, давая выгоду другим; они преднамеренно по-
кровительствовали неравенству и мешали каждому начинать карьеру с над-
лежащими средствами. Чтобы все начинали карьеру с совершенно одинако-
выми средствами, это несовместно с законом частной собственности. Но если
бы на смягчение неравенства, возникающего из естественного действия этого
принципа, было обращено, не колебля самого принципа, столько же возмож-
ных забот, сколько было обращено на усиление этого неравенства шансов;
если бы законы стремились благоприятствовать разлитию, а не сосредоточе-
нию богатств, помогать разделению больших масс его, а не старались пред-
отвращать их раздробление, то принцип частной собственности оказался бы не
имеющим необходимыми своими последствиями тех материальных и общест-
венных бедствий, которые во мнении почти всех социалистических писателей
нераздельны с ним.
Когда защищают частную собственность, то почти все писатели, ее за-
щищающие, понимают под нею обеспечение принадлежности плодов труда и
сбережения тому, кто трудился и сберег. Когда частному человеку обеспечи-
вается владение плодами труда и сбережения других, полученными от них без
всякой заслуги, без всякого усилия с его стороны, это уже не самая сущность
принципа частной собственности, а только случайное последствие его, послед-
ствие, которое при известной степени развития не помогает, а мешает целям,
узаконяющим частную собственность. Чтобы судить об окончательном предна-
значении принципа собственности, мы должны предположить устраненным
все, приводящее этот принцип к результатам, противоположным справедли-
343

вому принципу пропорциональности между вознаграждением и трудом, прин-
ципу, на котором основывают собственность все выдерживающие критику
аргументы в пользу собственности. Итак, мы должны предположить суще-
ствование двух условий, без которых и при коммунизме и при всяких других
законах и учреждениях положение массы людей непременно будет низко и
бедственно. Первое из этих условий — всеобщность воспитания; второе — над-
лежащее ограничение числа населения. С этими условиями не было бы бед-
ности и при нынешних общественных учреждениях; и если предположить су-
ществование этих условий, то вопрос о социализме не будет, как обыкновенно
говорят социалисты, вопросом о единственном спасении от бедствий, подав-
ляющих теперь человечество, а только вопросом о том, какая система более
выгодна, и решить это должно будущее. Мы слишком мало знаем о том, что
может совершить индивидуальная деятельность в лучшей своей форме и со-
циализм в лучшей своей форме, потому мы не можем сказать, которая из
двух систем будет окончательной формой человеческого общества.
Если отваживаться на догадку, то, вероятно, решение будет зависеть
главным образом от того, которая из двух систем допускает наиболее сво-
боды и самобытной деятельности между людьми. По обеспечении средств
продовольствия самое сильное из личных потребностей человека — свобода.
Физические потребности по мере развития цивилизации становятся умерен-
нее и легче сдерживаются рассудком, а энергия этой потребности не умень-
шается, а возрастает по мере того, как развиваются умственные и нравствен-
ные способности. Идеалом общественного устройства и практической нрав-
ственности было бы обеспечение для всех людей полной независимости и сво-
боды действий без всякого ограничения, кроме того, чтобы они не вредили
другим. Люди лишались бы одного из возвышеннейших качеств человеческой
природы таким воспитанием, которое научило бы, или такими общественными
учреждениями, которые требовали бы, чтобы они отказывались от управле-
ния своими действиями за какое бы то ни было удобство или изобилие, или
отказывались бы от свободы для равенства. Надобно рассмотреть, до какой
степени совместно с коммунистическою организациею общества сохранение
свободы и самобытной деятельности. Нет сомнения, что это возражение про-
тив социалистских планов чрезвычайно утрировано подобно всем другим
возражениям против них. Ассоциации нет надобности принуждать своих чле-
нов иметь в жизни больше общности между собою, чем теперь, нет надобно-
сти в надзоре за тем, как кто из них будет располагать своею личною долею
продукта и часами отдыха, число которых, вероятно, будет значительно, если
ассоциация ограничится производством вещей, действительно заслуживающих
труда; ей нет надобности привязывать людей к известному занятию или к
известному месту. Узы коммунизма были бы свободою по сравнению с н ы -
нешним состоянием большинства людей. Почти все сословие работников в
Англии и почти во всех других странах имеет так мало возможности изби-
рать себе занятие или местожительство, оно практически так зависит от уста-
новленных правил и от чужой воли, что меньшею свободою могло бы поль-
зоваться разве при совершенном рабстве. Я уже не говорю о совершенном
семейном подчинении мужскому полу женского, которому овенизм и почти
все другие формы социализма (надобно сказать это в великую честь им)
дают права во всех отношениях равные с полом, до сих пор господствовав-
шим. Но о достоинствах коммунизма надобно судить не по сравнению с н ы -
нешним дурным состоянием общества; если коммунизм обещает больше лич-
ной и умственной свободы, чем сколько имеют теперь люди, которых теперь
по правде нельзя назвать свободными, то этого еще недостаточно, — вопрос
в том, останется ли при коммунизме какое-нибудь прибежище для индивиду-
альности характера, не будет ли общественное мнение тиранским игом, не
сомнет ли всех в бесцветную однообразность мысли, чувств и действий со-
вершенная зависимость каждого от всех и наблюдения всех за каждым. Эта
однообразность уже составляет один из резких недостатков нынешнего обще-
ства, несмотря на то, что оно имеет в воспитании и образе жизни гораздо
больше разностей, чем могло бы существовать при коммунистическом устрой-
311

стве, а совершенной зависимости отдельного человека от массы ныне гораздо
меньше, чем было бы тогда. Нельзя назвать здоровым такого общества, в ко-
тором оригинальность служит предметом порицания. Совместна ли коммуни-
стическая теория с разнообразным развитием человеческих натур, с много-
различными несходствами, с разницами вкусов и талантов и разнообразием
умственных взглядов, с этими разностями, от которых зависит значительная
часть интереса человеческой жизни, которые даже служат источником умст-
венного и нравственного прогресса, возбуждая умы столкновениями и пред-
ставляя каждому множество таких мыслей, каких не составил бы сам он?—
Вот вопрос, еще требующий исследования.
До сих пор я ограничивался в своих замечаниях коммунистическою тео-
риею, составляющею крайний предел социализма; теориею, по которой не
только орудия производства, земля и капитал составляют общую собствен-
ность ассоциации, но продукт разделяется между членами и труд назна-
чается для них с соблюдением всевозможного равенства. Те справедливые или
несправедливые возражения, которые делаются против социализма, всего
сильнее прилагаются к этой форме его. Другие системы социализма различа-
ются от коммунизма преимущественно тем, что не полагаются на одно чув-
ство чести в промышленности (point d'honneur, по выражению Луи-Блана), а
больше или меньше удерживают побуждение к труду, проистекающее из лич-
ной денежной выгоды. Системы, говорящие, что вознаграждение должно быть
соразмерно труду, уже различны от строгой теории коммунизма. Делавшиеся
во Франции опыты практически осуществить социализм ассоциациями работ-
ников, ведущих дело на свой собственный счет, почти все начинали распре-
деление вознаграждения поровну, не принимая в расчет количество труда,
исполненного отдельным членом: но почти во всех случаях этот порядок скоро
был покидаем и заменялся поштучною работою. Коммунистический принцип
в коренном своем виде требует более высокой нормы справедливости и при-
меняется к гораздо высшему нравственному состоянию людей. Соразмерность
вознаграждения с количеством работы в сущности справедлива только тогда,
когда разница в количестве работы зависит от воли самого человека; а если
она зависит от природного различия силы или способности, то эта норма воз-
награждения сама по себе несправедлива: она дает уже имеющему, назначает
большую часть тому, кто уже получил от природы больше другого. Но она
очень полезна, как сделка с эгоизмом характера, образующимся при нынеш-
нем уровне нравственности и развивающемся благодаря нынешним общест-
венным учреждениям; пока люди не будут возрождены новым воспитанием,
эта норма вознаграждения имеет гораздо большую вероятность скорого успеха,
чем стремление руководиться идеалом более высоким.
К двум разработанным системам некоммунистического социализма, из-
вестным под именем сен-симонизма и фурьеризма, совершенно неприменимы
возражения, делаемые обыкновенно против коммунизма. Эти две системы мо-
гут подлежать другим возражениям, специально относящимся к той или дру-
гой из них, но справедливость требует причислить их к самым замечательным
явлениям прошедшего и нынешнего времени по великой умственной силе, ко-
торая видна в них, и по представляющемуся в них широкому философскому
решению некоторых из основных общественных и нравственных задач.
Сен-симонистская теория не думает о равенстве, а полагает неравенство
в разделе продукта; она хочет, чтобы люди занимались разными делами,
каждый, смотря по своему призванию или способности, а не все одинаковыми;
должность каждому дается, как чин в полку, по назначению управляющей
власти, а вознаграждение состоит в жалованье, какое власть эта находит со-
размерным с важностью должности и заслугами лица, ее занимающего.
Управляющая корпорация может быть устроена по разным основаниям без
нарушения сущности системы. Она может быть назначаема по выбору обще-
ства. Составители системы полагали, что правителями будут люди, отличаю-
щиеся дарованиями и добродетелью, по своему умственному превосходству
получившие на свою власть добровольное согласие остальных. Надобно ду-
мать, что эта система могла бы с выгодою действовать при некоторых осо-
345

бенных положениях общества. История показывает пример удачности опыта
в подо 3бном роде; это — пример парагвайских иезуитов, о которых я уже упо-
минал . Цивилизованные и образованные люди, соединенные между собою
системою общности имущества, привели под свое умственное владычество
племя дикарей, принадлежавших к такой части человеческого рода, в кото-
рой было столько отвращения от последовательности в труде для отдален-
ных целей, сколько не было еще ни в одном из племен, достоверно известных
нам. Оно почтительно подчинилось безусловной власти этих людей, приучив-
ших его к искусствам цивилизованной жизни и к занятию на общественный
счет трудами, которыми дикари ни за что не стали бы заниматься каждый
сам для себя. Эта общественная система существовала недолго, будучи пре-
ждевременно разрушена дипломатическими решениями и чужеземною силою.
Возможность осуществить ее, вероятно, происходила от громадной разницы
по умственному развитию и знаниям между малочисленными правителями и
всем подвластным им обществом, так что не было и посредствующих пере-
ходов общественного или умственного развития между этими двумя степе-
нями. Надобно думать, что при других обстоятельствах такое устройство
совершенно не удалось бы. Оно предполагает полный деспотизм со стороны
правителей-товарищей, и черта эта мало изменилась бы тем, если бы лица,
которым вверяется власть, стали бы по временам сменяться посредством н а -
родных выборов. Но предполагать, что один или несколько человек, так или
иначе выбранных, могут посредством той или другой организации второсте-
пенных властей назначать каждому дело, соответствующее его способности,
и распределять вознаграждение по заслугам каждого, хорошо распределять
имущественную справедливость между членами общины, — предполагать, что
все члены будут довольны тем, как они употребляют свою власть, и будут по-
коряться ей совершенно добровольно, это такое предположение, против к о -
торого едва ли надобно и спорить, потому что оно явная химера. Люди могут
без ропота подчиняться определенному правилу, например, правилу равен-
ства, или случаю, или внешней необходимости. Но чтобы несколько людей
взвешивали каждого на своих весах, чтобы давали одному больше, другому
меньше лишь потому, что так вздумали и рассудили, — этого люди не потер-
пят, если не считают этих людей существами высшими людей, не трепещут
их сверхъестественного могущества.
Из всех форм социализма искуснейшим образом и с наибольшею преду-
смотрительностью против всех возражений построен так называемый фурье-
ризм. Эта система не хочет уничтожения ни частной собственности, ни даже
наследства; напротив, элементом в распределении продукта она формально
принимает и капитал наравне с трудом. Она хочет, чтобы промышленные
операции велись товариществами тысячи в две человек, вместе трудящихся
на округе величиною около квадратной мили под управлением начальников,
выбранных самими членами. При распределении сначала определяется изве-
стный minimum на продовольствие каждого члена общины, способен ли он к
труду или нет, все равно. Остаток продукта, по известным вперед определен-
ным пропорциям, распределяется между тремя элементами: трудом, капита-
лом и талантом.
Капитал общины может различными суммами принадлежать разным чле-
нам, которые в таком случае получают пропорциональный дивиденд, совер-
шенно как в акционерной компании. Право каждого на долю продуктов, при-
ходящуюся таланту, оценивается степенью или местом, какое каждый зани-
мает в разных группах работников, к которым принадлежит; все эти степени
даются по выбору товарищей. Получив вознаграждение, никто не обязан рас-
ходовать его в одном хозяйстве с другими: у каждого, желающего жить своим
особым хозяйством, будет особое хозяйство, и общность жизни необходима
только та, чтобы все члены ассоциации жили в одном большом здании для
сбережения труда и издержек не только в постройке, но и во всех отраслях
домашнего быта, и для того, чтобы все покупки и продажи общины произво-
дились одним агентом с целью возможного уменьшения той громадной доли
продуктов, которая теперь поглощается прибылью коммерческих людей.
346

Эта система, по крайней мере, в теории, не уничтожает ни одного из п о -
буждений к деятельности, существующих в нынешнем состоянии общества,
как уничтожает их коммунизм. Напротив, если организация будет действо-
вать сообразно с намерениями своих составителей, то она даже усилит эти
побуждения: при ней каждый имел бы уверенность лично воспользоваться
плодами от увеличения своего искусства и своей умственной или физической
энергии, имел бы этой уверенности гораздо больше, чем при нынешнем обще-
ственном устройстве может иметь кто-нибудь кроме людей, находящихся в
слишком выгодных положениях или пользующихся чрезвычайною благосклон-
ностью случая. Но кроме этих побуждений к труду фурьеристы имеют еще
новое. Они полагают, что разрешили великую и основную задачу сделать
труд привлекательным; они представляют очень сильные доказательства тому,
что задача эта удобоисполнима; из этих доказательств особенно важно одно,
общее у них с овенистами: они говорят, что едва ли найдется между самыми
тяжелыми из работ, исполняемых людьми по необходимости для пропитания,
труд столь тяжелый, как те труды, которым добровольно предаются для удо-
вольствия люди, имеющие уже обеспеченные средства жизни. Факт этот дей-
ствительно очень знаменателен, и человек, изучающий общественную науку,
найдет его очень поучительным для себя. Но нелегко утрировать делаемые из
него выводы. Если занятия, очень неудобные и утомительные, исполняются
многими по доброй воле как развлечение, то как же не видеть, что эти заня-
тия служат развлечениями собственно потому, что люди предаются им по
доброй воле и могут бросать их, как захотят. Свобода покинуть известное по-
ложение часто составляет всю разницу между неприятностью и приятностью
этого положения. Из людей, живущих в одном городе, одной улице, одном
доме с января до декабря, без всякого желания или мысли переменить квар-
тиру, многие нашли бы жизнь на ней несносным тюремным заключением,
если бы были прикованы к этой квартире приказанием.
По мнению фурьеристов, едва ли найдется хотя один род полезного труда
такой, который неприятен по своей сущности, неизбежно неприятен. Если он
почитается неприятным, это происходит оттого, что он или считается унизи-
тельным, или доведен до чрезмерности, или лишен привлекательности, давае-
мой симпатией и соревнованием. Они говорят, что никому не будет нужно
подвергаться чрезмерной работе в обществе, где не будет ни праздных сосло-
вий, ни растраты труда на бесполезные вещи, на которые тратится теперь та-
кое громадное количество труда; в обществе, которое вполне воспользуется
могуществом товарищества и для увеличения успешности производства, и для
экономии в расходах. Другие условия, нужные для придания труду привле-
кательности, найдутся, по их мнению, в том, что весь труд будет исполняться
общественными группами и каждому будет можно одновременно принадле-
жать к какому угодно числу групп по его собственному желанию, а степень
его в каждой группе будет определяться степенью пользы, какую оказы-
вается он способным приносить в ней по оценке своих товарищей. Основываясь
на различии вкусов и способностей, фурьеристы заключают, что каждый член
общины будет принадлежать к нескольким группам, занимающимся разными
трудами, умственными или физическими, и каждый будет способен занимать
высокое место в какой-нибудь из этих групп, или даже в нескольких, так что
практическим результатом этого будет равенство, или по крайней мере со-
стояние, гораздо более близкое к нему, нежели может показаться на первый
взгляд, и проистекать оно будет не из стеснения, а напротив от высочайшего
развития разнообразных способностей, находящихся в каждом человеке.
Даже из этого столь краткого очерка читатель должен видеть, что эта
система не нарушает ни одного из общих законов, управляющих человече-
скими действиями даже при нынешнем неудовлетворительном положении
нравственного и умственного воспитания, и что было бы чрезвычайно опро-
метчиво сказать о ней, что она не может иметь успеха или осуществить зна-
чительную часть надежд, основываемых на ней ее приверженцами. Относи-
тельно фурьеризма, как и относительно всех других видов социализма, н а -
добно желать, чтобы они получили возможность поверки на опыте, чего они
347

справедливо требуют. Все они могут быть испытаны в размере не очень боль-
шом, и без всякого риска для кого бы то ни было, кроме участвующих в
опыте. Опыт должен решить, насколько способна и скоро ли способна та или
другая из возможных систем общности имущества заменить собою «органи-
зацию промышленности», основанную на владении землею и капиталом по
принципу частной собственности; а пока мы, не думая ставить границ даль-
нейшему развитию способностей человека, можем сказать, что политико-эко-
ном довольно долго еще должен будет главным образом заниматься усло-
виями существования и прогресса, принадлежащими обществу, основанному на
частной собственности и на личном соперничестве, и что главной целью
стремлений при нынешнем состоянии человеческого развития служит не низ-
вержение системы личной собственности, а ее улучш4 ение и доставление пол-
ного участия в ее выгодах каждому члену общества .
Мы не намерены здесь излагать ни так называемых социа-
листических, ни так называемых коммунистических теорий. Мы
ограничимся только несколькими словами о тоне, которым го-
ворит о них Милль, и о последних словах приведенного нами
отрывка. К этому мы прибавим разве только одно, да и то не
теоретическое, а чисто историческое пополнение.
Общепринятый тон политико-экономических отзывов о ком-
мунистах и социалистах не один раз изменялся с той поры, как
эти тенденции заняли постоянное и видное место в умственной
жизни. До 1848 года масса умеренных прогрессистов, в том
числе и почти все политико-экономы, говорили о коммунистах и
социалистах с любезною снисходительностью, как о мечтате-
лях благонамеренных, хотя и заблуждающихся, но самыми сво-
ими заблуждениями отчасти содействовавших им, умеренным
прогрессистам, в разъяснении истины. Над коммунистами и со-
циалистами при случае подсмеивались с приятными претензи-
ями на остроумие, без ожесточения, больше для препровожде-
ния времени, но говорилось это о них лишь при случае, не
слишком часто и не слишком помногу. Они казались людьми н е -
важными.
В 1848 году повсюду, где был переворот, бывали в нем бо-
лее или менее заметны или у всей массы простонародья или у
довольно больших отделов ее какие-то отчасти неясные тенден-
ции, клонившиеся к коренному ниспровержению существую-
щего экономического порядка, тенденции, казавшиеся сходными
с коммунизмом. В то же время обнаруживалось, что бывшие
защитники коммунизма и социализма в литературе думают вос-
пользоваться этими тенденциями, которые были порицаемы
даже и самыми радикальными из демократов, не бывших комму-
нистами или социалистами. Таким образом, раскрылось для
всех, что между коммунистами и социалистами и всеми другими
партиями есть коренная разница, гораздо значительнее даже
той, какая существует между самыми далекими друг от друга из
остальных партий. Приверженец абсолютизма и красный респуб-
ликанец чувствовали в это время, что у них у обоих есть что-то
общее, против чего идут социалисты и коммунисты. А эти люди,
348

оказавшиеся идущими против учреждений, равно драгоцен-
ных и для реакционера и для огромного большинства револю-
ционеров, оказались в некоторых местах довольно близкими к
получению власти над обществом. Например, предводители ба-
денских инсургентов Геккер и Струве были социалисты, а ведь
они успели овладеть Баденом и были 5побеждены уже только
двинутыми на них прусскими войсками . Но главным источни-
ком страха была, разумеется, Франция. Временное правитель-
ство нашло нужным льстить коммунистам и социалистам, чтобы
выиграть время. Эти ловкие маневры имели вид такой искрен-
ности, что казалось, будто оно дает социалистам и коммунистам
участие в управлении страною. На самом деле ничего такого
не было сделано. Но имя Луи-Блана в числе членов временного
правительства и люксембургские конференции, которыми или
обманули этого тщеславного труса (если он тщеславный трус),
или обольстили этого самоотверженного гражданина (если он
был самоотверженный гражданин, не хотевший вести свою пар-
тию к победе путем междоусобной войны), — но национальные
мастерские, устроенные врагами коммунизма, как лагерь про-
тив коммунистов, и однакоже очень хитро выставлявшиеся за
создание коммунистов, — этого было уже довольно, чтобы вся
Европа кричала: «коммунисты овладевают правительством во
Франции!» А тут поднялось громадное июньское восстание, по-
давленное лишь после такой упорной битвы, ка 6кой еще никогда
не бывало даже и в парижских междоусобицах . Под влиянием
этих событий все стали трепетать при одной мысли о коммуни-
стах и социалистах, и ни на минуту не мог никто избавиться от
мысли о них. В ту эпоху не в силах был человек написать ни
одной страницы без того, чтобы не попали туда социалисты или
коммунисты с приставкою надлежащих проклятий. Политическая
экономия заразилась социализмофобией и коммунизмофобией
(разумеется, в тех странах, которые подвергались перевороту,
и в странах, повторяющих все с голоса тех стран. Англичане со-
хранили некоторое хладнокровие). Брань — настроение духа,
одаренное очень большою живучестью. Трусость также. Раз при-
нявшись бранить и трусить социалистов и коммунистов, кон-
тинентальные политико-экономы еще не успели оправиться от
своего истерического припадка. Но 10 или 12 лет — порядочный
срок времени, и нельзя, чтобы не случилось в такой срок ничего,
могущего подействовать даже и на людей, упражняющихся в
истерике. Оно и действительно возникли в это время два я з в -
ления, отчасти подействовавшие на континентальных политико-
экономов. Очень видное место в литературе занял писатель очень
крутого нрава, Прудон. Кто он такой, социалист или не социа-
лист, коммунист или не коммунист — этого никто из континен-
тальных политико-экономов не умеет разобрать да и сам Пру-
дон, быть может, не знает определенно. Но одно всем заметно:
349

он ужасно бранится, и так бранится, что на кого набросится,
безвозвратно выставит глупцом. Бранит он социалистов и ком-
мунистов — это хорошо; но попробуй кто-нибудь сказать что-
нибудь против них, он так отделает этого господина, что тот
жизни будет не рад: «если, говорит, я их называю глупцами,
так «другое дело — я понимаю их; а вы, милостивый государь, не
понимаете их, вы сами гораздо глупее их, да и в политической
экономии вы ни аза в глаза не знаете; какой вы политико-эко-
ном! вы просто ахинею городите». Вот от страха перед таким
чудовищем иной раз и боится политико-эконом не сделать м и -
лой улыбки коммунизму в извинение за то, что тут же выбранил
коммунистов. А тут есть еще другое обстоятельство, коммунизм
популярен: кому не хочется уловить частичку популярности? Вот
политико-эконом, выбранивши коммунизм, и прибавляет для пар-
тера: «что это я, дескать, только так говорю против крайностей и
утопий, а что касается до здоровой части новых стремлений, так
я до-нельзя люблю ее», и пойдет хвалить ассоциации, предре-
кать им великую будущность, заболтается до того, что сам уже
ничего не разбирает, что говорит. Таким образом нынешний обык-
новенный тон отзывов о коммунизме — смесь неистовств с слад-
кими улыбочками, проклятий с комплиментами.
Ничего такого нет у Милля. Он смотрит на ужасающие край-
ности других теорий очень спокойно и не видит в них ничего
возмутительного. Пересматривая возражения, какие делаются
против коммунизма, он не находит между ними ни одного ос-
новательного. Решительный вывод его о коммунизме тот, что,
если система собственности будет усовершенствована, она, —
почему знать?—может быть, окажется и лучше коммунизма,
но в нынешнем своем виде далеко уступает ему. К социализму
он обнаруживает еще более сочувствия и не видит в нем уже
ровно ничего не только дурного, но и неудобного. Одно только
сомнение выставляет он: нынешний уровень общественной нрав-
ственности очень низок; способны ли люди к принятию какого-
нибудь хорошего устройства при этом нынешнем своем состоя-
нии? Разумеется, это сомнение очень основательно, и надобно
сказать, что оно применяется не к одному вопросу о коммунизме
или социализме, а решительно ко всякому вопросу о каком бы
то ни было существенном улучшении. Например, англичане вла-
деют Ост-Индиею; можно ли ввести у индийцев цивилизован-
ный порядок вещей, который был бы для них несравненно по-
лезнее нынешнего? «При нынешнем состоянии общественной
нравственности в Ост-Индии это очень сомнительно!» Можно
ли уничтожить вывоз негров из Африки в Америку, чтобы н е -
гритянские племена не воевали между собою с целью захва-
тывать пленных и продавать их на вывоз? «При нынешнем
состоянии негритянских племен это очень сомнительно!» Можно
ли устроить, чтобы друзы и марониты не резали друг друга, если
350

не буду 7т удерживаться от резни страшными строгостями Фуад-
Паши? «При нынешнем состоянии нравов их это очень сомни-
тельно». Но то дикие или полудикие страны, не угодно ли п о -
думать вам о цивилизованных? Можно ли ждать, чтобы иезу-
итская парт 8ия потеряла всякое влияние на значительную часть
французов? Или, чтобы английские простолюдины стали обра-
щаться с своими женами хотя так, как обращаются француз-
ские? Или, чтобы немцы бросили свою дрянную кухню, разви-
вающую между ними золотушные болезни? На все эти вопросы
ответ тот же самый. — «При нынешнем состоянии это очень сом-
нительно».
Да это ли одно? В одних ли вещах важных сомнительна воз-
можность скорой, полной перемены к лучшему? Возьмите какие
хотите пустяки, во всяких пустяках она сомнительна. Например,
можно ли быстро сделать, чтобы петербургские или московские
вывески не отличались безграмотностью? или что 9бы общие собра-
ния акционеров русских акционерных компаний стали держать
себя благоразумно? или, чтобы русские журналы приняли оди-
наковую орфографию, чтобы не писались одни и те же слова в
одних журналах большими буквами, а в других маленькими,
чтобы во всех журналах писалось как-нибудь по-одному: или
«телега», или «телега»? или, чтобы англичане, вместо нынеш-
него своего неудобного способа делать чай, завели самовары, к о -
торые сами они находят очень удобною посудою? или, чтобы
бросили они в газетах некрасивый обычай печатать собственные
имена особенным шрифтом, так называемой капителью? Или,
чтобы немцы бросили дикое правило писать каждое существи-
тельное имя с большой буквы? или, чтобы французы, вместо
своих никуда негодных каминов, с которыми страшно мерзнут,
завели у себя порядочные камины вроде английских или поря-
дочные печи вроде немецких? Кажется, все эти желания и удобо-
исполнимые, а между тем о каждом из них надобно решительно
сказать, что очень скорого исполнения его ожидать нельзя.
«Разумеется, ничто на свете вдруг не делается!» И хорошо
еще, если дело идет хотя медленно, но без остановок, без неудач,
без поворотов к старому. Только идут так лишь неважные дела,
В делах важных успех достигается после длинного ряда неудач,
и за каждым движением вперед следует реакция, теснящая дело
назад с таким упорством, что преодолевается только чрезвы-
чайным напряжением сил, за которым, конечно, следует утомле-
ние с новым преобладанием реакции.
Есть люди, которые не ждут успеха ни при каком отдельном
факте, а знают только, что в окончательном результате будет
успех, — знают потому, что сомневаться в нем нельзя: неизбеж-
ность его доказывает себя математически. Распространяется ли
грамотность в России? Сомневаться в этом просто глупо. Но
если хотите, можете ждать неудачи при основании каждой воскре-
351

сной школы 10, можете, если хотите, ждать, что и все нынешнее
движение в пользу воскресных школ потерпит как-нибудь не-
удачу— что ж из этого? Только то, что от неудач унывать не-
чего, их надо предвидеть. Но если ждать неудачи, то как же
браться за дело? Ведь и охота к нему пропадет. Полноте, будто
это от наших мыслей зависит: станем ли мы иметь охоту? и
будто, если скажет себе человек: «не стану я делать этого», так
уж и точно не станет делать? Полноте; посмотрите на свои еже-
дневные поступки: сколько раз каждый из нас давал себе зарок,
например, хотя бы не спорить о теоретических вопросах? Разве
удавалось кому-нибудь переубедить противника в один вечер?
Разве, расходясь, не говорил он себе каждый раз: «как однакоже
я глуп, что спорил!» или разве не давал себе каждый из нас
зарока не верить никому на свете или не любить никого на
свете? И однакоже: разве исполняются эти зароки? Да, испол-
няются до первого случая, а как случай представился, натура и
берет верх — и опять споришь и опять привязываешься, пока не
износишься весь. А покуда ты износишься, подрастают другие
на твое место терпеть те же неудачи, давать те же зароки и точно
так же пробиваться по той же дороге. Стало быть, взгляд, нами
изложенный, нимало не мешает усердию практических хлопот у
людей, разделяющих его. А надобно заметить, что мы вовсе не
полагаем, будто бы в какую бы то ни было данную минуту боль-
шинство людей, убежденных в известной истине, могло не н а -
ходить, что она готова вполне осуществиться при первом н е -
сколько удобном случае силою одной попытки. Хладнокровно
рассуждать о шансах любимого дела в то самое время, когда ста-
раешься об исполнении его, — это возможно только или при
сильной большой опытности, или при особенном темпераменте,
в котором холодность ума соединяется с горячностью воли. Лю-
дей того и другого рода всегда бывает довольно мало. Осталь-
ных не разубедишь: им все будет казаться, что вот-вот пред-
ставляется один из тех, почти беспримерных в истории случаев,
когда с одного раза прочно приобреталось многое. Стало быть,
взгляд наш на шансы близкого будущего не охладит никого. Кто
разделяет или будет разделять его, тот уже не способен охла-
ждаться перспективою или полных неудач, или удач, слишком
неполных, потому что он давно свыкся с этой перспективой, и
деятельность его происходит из необходимой потребности всей
его натуры, а не из юношеской веры в свое счастье или в свое
время. À кого оживляет доверчивость к своему счастью или
своему времени, кто охладился бы, утратив ее, тот и не примет
нашего сурового взгляда. Но он позволит нам не высказывать
надежд, которых мы не имеем, и рассуждать о вещах не с уго-
ждением ему, а сообразно своему взгляду. Мы совершенно со-
гласны с Миллем, что нельзя ждать скорого заменения нынеш-
ней коренной институции экономического быта порядком дел,
352

основанным на ином принципе. Но следует ли из этого, что
«политико-эконом долго должен будет заниматься условиями
быта и прогресса», принадлежащими нынешнему господствую-
щему принципу? Оно так, только не в том смысле, какой дает
этому Милль. Разумеется, всего больше человек должен зани-
маться настоящим своим положением и будущим очень близким,
но как он будет судить о нем? На основании ли того, что при-
нимает он за истину, или < о н > должен забывать эту норму, если
она вполне не осуществима завтра или послезавтра.
У вас есть сын, мальчик лет девяти или десяти, едва начи-
нающий учиться. Скоро ли он может попасть в университет? Но
ведь вы думаете, что когда-нибудь ему следует быть в универ-
ситете; вы находите, что это будет всего лучше для него; что ж
теперь, разве вы не располагаете все его воспитание так, чтобы
он стал способен поступить в университет и чтобы избежал
лишних задержек, и разве, когда он спрашивает вас, к чему
полезнее для него готовиться, — разве вы не рассказываете ему
об университете? и если, сбиваемый с толку глупостями, кото-
рые слышит беспрестанно и от товарищей, а еще больше от
людей, которых считает умнее себя, — он прибегает к вам с
вопросом: не лучше ли быть гусарским юнкером, чем студен-
том? — разве вы отпускаете его с удовлетворительным реше-
нием: «мы, дескать, потолкуем с тобой об этом лет через семь».
Благоразумно вы поступаете в подобном случае! Или, быть м о -
жет, вы поступаете еще рассудительнее, поддакиваете мальчику,
что точно, если студентом быть недурно, то быть гусарским юн-
кером еще полезнее для него: «пусть, дескать, в самом деле по-
пробует, может быть, в самом деле хорошо, а увидит, что нехо-
рошо, станет ходить в университет».
Кажется, что рассудительные люди так не поступают. Близка
или далека цель, все равно, нельзя выпускать ее из мысли,
нельзя, потому что как бы далеко ни была она, ежеминутно пред-
ставляются и в нынешний день случаи, в которых надобно п о -
ступить одним способом, если вы имеете эту цель, и другим спо-
собом, если вы не имеете ее. Разумеется, не доедете вы в один
день ни до Казани, ни до Берлина, но ведь на самом первом
шагу путь разветвляется: в Казань одна дорога, а в Берлин —
совершенно другая. Так не будете ли вы рассуждать так: «стан-
ция Московской <железной> дороги к моей квартире ближе,
извозчик ближе, да и торцовая мостовая по Невскому удобнее,
так проедусь я сперва несколько станций по дороге в Казань,
а там где-нибудь сворочу на берлинскую дорогу. А то, может
быть, и не сворочу — что ж, ведь и Казань хороший город!»
Мы ничего не говорим — выбирайте себе цель, какую хотите,
Казань ли, Берлин ли, только выбирайте же, и если вы нахо-
дите, что в Берлине быть вам лучше, чем в Казани, то уж так
и направляйтесь. Но а с Казанью что ж делать в таком случае?
353

неужели забыть о ней? Разумеется, всего проще было бы не зани-
маться ею слишком много. Но, быть может, есть у вас приятели
и советники, которые тянут вас в Казань. Если так, нечего делать,
вам приходится рассуждать о Казани очень много; но в каком
смысле, позвольте вас спросить, станете вы рассуждать о ней?
Вы станете доказывать вашим приятелям и советникам, что ехать
вам туда не следует, а следует вам ехать в другую сторону.
Или, быть может, вы еще не знаете, куда вам следует ехать?
Да как же не знаете, вы уже едете? Ведь история не на диване,
на котором лежит человек, не двигаясь с места, ведь она мчит
вас куда-то, а вы еще не знаете куда? Так уж вы поскорее раз-
узнайте, куда это она вас мчит? Туда ли, куда вам нужно? и
если туда, куда вам нужно, то напрасно вы и толкуете о других
дорогах, а если не туда, куда вам нужно, то сворачивайте.
Милль рассуждает не совсем так: судя по всему, говорит он,
надобно ехать в Берлин, однакож махнемте на нем рукою и по-
едем в Казань.
Заключение не совсем логическое. Мы уже видели, на к а -
ком соображении делается оно: при нынешнем низком состоянии
умственного развития и нравственных понятий в обществе рано
еще думать об осуществлении идей, которые хороши сами по
себе. Мы видели, что если и правда, что рано ждать полного их
осуществления, это нимало не избавляет от надобности внима-
тельно и подробно изучать их, потому что иначе мы будем сби-
ваться с дороги. Но рано в нынешнее время ждать осуществле-
ния лишь тех систем окончательного устройства экономических
отношений, о которых об одних и говорил Милль. А разве не
случается, что мыслитель, развивающий свою идею с одною
заботою о справедливости и последовательности системы в своих
чисто теоретических трудах, умеет ограничивать свои советы
в практических делах настоящего лишь одною частью своей си-
стемы, удобоисполнимою 1и1 для настоящего? Спросили бы вы,
например, Роберта Пиля , что ему кажется наилучшим по в о -
просу о заграничной торговле? Наверно он отвечал бы: совер-
шенное уничтожение и таможенных пошлин и таможен. Да он
и говорил это много раз. Что ж, значит, он был фантазер, и от
его мыслей можно отделаться словами: «хорошо, но еще слиш-
ком рано думать нам об этом»... Нет, вы знаете, что Роберт
Пиль, кроме рассуждения о безусловно и окончательно наилуч-
шем, рассуждал и о том, в какой мере, какую часть этого наи-
лучшего можно исполнить и теперь; он вовсе и не предлагал
парламенту — раз, два, три, хлоп! и отменить все пошлины и
разорить таможни. Известно, что в парламенте он предлагал
вещи совершенно практические, исполнение которых оказалось и
легко и полезно.
Вот то же самое и по вопросу, занимающему нас. Полное тео-
ретическое изложение системы известного быта, основанного на
354

известном принципе, — вещь необходимая: нужно же знать, что
в самом деле хорошо и справедливо, а сверх того, у кого не уяс-
нены принципы во всей логической полноте и последователь-
ности, у того не только в голове сумбур, но и в делах чепуха.
Но, если были на свете гениальные мыслители и нашли себе до-
стойных учеников и приобрели популярность, то ведь надобно
же положить, что или сами они, или некоторые из учеников их
догадались же, кроме этих рассуждений об отвлеченной теории,
поговорить и о возможном в современной действительности.
Оно так и было. Размеры статьи не допускают нам говорить
о всех таких предложениях, имеющих в виду границы возмож-
ного для нынешней эпохи, да оно, может быть, и лишнее было
бы перечислить много таких программ, потому что в существен-
ном все они сходны. Ограничимся же одним примером, который
приводил я в одной из прежних своих статей (Труд и капитал,
«Современник», 1860 год, № 1, Русская литература, стр 1.2 60—66).
Нам вздумалось взять в пример тогда Луи-Блана .
Не мешает сделать небольшую оговорку. Луи-Блан чело-
век вовсе не из тех первоклассных мыслителей, каковы были
Сен-Симон, Фурье, Роберт Овен. Он только человек очень да-
ровитый, вроде Милля; выше Милля он в том отношении, что
умел стать на почву новую и прочную, но далеко уступает он
Миллю солидностью образования: он учился на медные деньги,
не имел даже куска хлеба от черной работы, которая дала Пру-
дону время долго учиться хотя на медные деньги. Стало быть,
если хотите, можете ставить его, как теоретика, далеко ниже и
Прудона и Милля. Значит, мы обращаем именно здесь внимание
на него не потому, чтобы он сам по себе был выше других, — куда,
далеко нет. Но литературный талант у него очень большой и при-
том совершенно такого рода, какой всего больше нравится фран-
цузам: он пишет патетично (от этого чуть ли не больше всего
и не пользуется он популярностью у нас, для которых более при-
вычен теперь иронический тон). Благодаря этому он оказался
популярнейшим человеком из всех людей новых экономических
школ в 1848 году, и ему, а не другому кому привелось быть
тогда представителем требований парижских работников во вре-
менном правительстве. Плохо ли, хорошо ли исполнял он эту
обязанность, здесь для нас все равно. Фактически верно только
одно: пока он сохранял хотя тень участия в правительстве, меж-
доусобной войны в Париже не было. А может быть, он и был
виноват этим, судите, как хотите. Но только все-таки он был
представителем требований парижских работников, стало быть,
на его голову и обрушилась вся ненависть к этим требованиям,
и в тысяче книг подробно объяснено, что он злодей вроде
Ваньки Каина: хотел перерезать половину французов, загра-
бить имущество перерезанных и т. д., и все это, видите ли, по
мелкому тщеславию и по злобной трусливой завистливости. Оно,
355

может быть, и правда. Но дело не в том, что он за человек сам, —
мы хотели только сказать, что по особенному историческому слу-
чаю его мысли приобрели историческую важность, которой
иначе и не имели бы, оттого что оригинального в них мало.
Оно, впрочем, тем и удобнее для нас взять его в пример, что
оригинального у него мало. Посмотрим же, что такое он пред-
лагал.
У Милля мы прочли, что он коммунист, требующий совер-
шенного равенства, — не имуществ: какие уж имущества при
коммунизме, отрицающем всякую собственность, — а доходов
или выдачи содержания каждому члену нации. Ну, действитель-
но, это вещь не слишком-то удобоисполнимая не только при нас,
а и при внуках наших, да и при праправнуках. Да нет, прибав-
ляет Милль, это еще не все, это еще только на первый раз ду-
мает он так сделать, а собственно требует он, чтобы каждый
посвящал все свои силы на работу в пользу коммунистической
кассы, а получал содержание, какое она положит ему по рас-
смотрении его надобностей, то есть это значит, что если она
рассудит, что я могу существовать черным хлебом и толокном,
то буду я работать, к а к вол, и будут посторонние мне люди к у -
шать возделанный мною белый хлеб и говядину из выкормлен-
ного мною скота, а мне и понюхать никогда не дадут ни говя-
дины, ни белого хлеба; ну, это еще неудобоисполнимое в нынеш-
нее время; ведь нужно перевоспитать несколько поколений,
чтобы соблюдаема была людьми справедливость при распреде-
лении доходов без всякой другой нормы, кроме общественной
добросовестности. Ну, видно, что и глуп же этот Луи-Блан! Да
и парижские работники что за олухи, что носили на руках т а -
кого фантазерного идиота.
Может быть, вы рассудите так, а может быть, навернется
вам на ум другая догадка: если масса людей грамотных, до-
вольно много читавших и очень опытных в житейском деле — а
ведь парижские работники таковы, — выводила вперед своим
представителем Луи-Блана, то, вероятно, его требования не были
же до такой осязательности неудобоисполнимы для нынешнего
времени. Обманет ли вас эта догадка, вы решите, прочитав
следующий отрывок из статьи, на которую мы ссылались. На-
добно сказать, что в том месте статьи, откуда берется он, мы
рассматривали одно из обыкновенных возражений против новых
экономических теорий, — говорят, будто ими стесняется свобода
человека. Заметьте кстати, что у Милля, если нет этого пош-
лого возражения, то слегка высказывается мнение, что при тех
усовершенствованиях принципа личной собственности, какие
предполагает в будущем Милль, принцип этот давал бы чело-
веку больше свободы, чем возможно при другом принципе, о
котором теперь идет речь. Как там было бы в отдаленном буду-
щем при усовершенствовании, предлагаемом Миллем, об этом
356

мы поговорим ниже, когда будем рассматривать, могут ли дове-
сти до цели, выставляемой Миллем, реформы, им предлагаемые.
А теперь мы пока просим читателя не делать сравнений, а про-
сто без всяких сравнений сказать: находится ли хотя малейшее
стеснение для свободы человека в плане, который он сейчас
будет читать, — если в нем нет ни малейшей тени стеснения, то
можно будет, кажется, сказать нам впоследствии, что противо-
положный принцип уже ни при каких усовершенствованиях не
превзойдет его своею просторностью для свободы.
Итак, говорили мы в нашей статье, мы просим читателей об-
ратить внимание на то, стесняется ли свобода этим планом, к о -
торый приспособлен к нравам стран, потерявших всякое созна-
ние о прежнем общинном быте и только теперь начинающих
возвращаться к давно' забытой идее товарищества трудящихся
в производстве. Надобно сказать также, что в государстве, для
которого предназначался этот план, правительство ежегодно
бросает десятки миллионов на покровительство сахарным за-
водчикам, оптовым купцам, вывозящим за границу рыбу, и
вообще оптовым торговцам. Кроме того, оно дает десятки мил-
лионов взаймы компаниям железных дорог и тратит десятки
миллионов на разные великолепные постройки.
Правительство назначает такую сумму, какая сообразна с
его финансовою возможностью, для первоначального пособия
основанию промышленно-земледельческих товариществ. За эту
ссуду оно получает обыкновенные проценты, и ссуда погашается
постепенными взносами в казну из прибыли товариществ.
Само собою разумеется, что пособия от казны предпола-
гаются только для ускорения дела. Теперь есть много примеров,
что товарищества основывались без всякой посторонней по-
мощи. Но если оптовые торговцы и компании железных дорог
получают пособия, то нельзя назвать излишней притязатель-
ностью предположение, что трудящийся класс также имеет не-
которое право ожидать от государства такого содействия, кото-
рое не будет стоить ни одной копейки казне: получая проценты и
постепенно возвращая выданный капитал, она тут не жертвова-
тельница, а просто посредница между биржею и трудящимся
классом.
Теперь идея товарищества дело еще новое, и для ее осуще-
ствления нужна некоторая теоретическая подготовленность. По-
тому на первый раз ведение дела поручается человеку, которого
правительство признает представляющим надлежащие гарантии
знания и добросовестности.
Приглашаются желающие участвовать в составлении това-
рищества. Число участников в каждом товариществе полагается
от 1 500 до 2 000 человек обоего пола; они принимаются в т о в а -
рищество с согласия директора, который отдает предпочтение
357

семейным людям над бессемейными. Таким образом, товари-
щество состоит из 400 и 500 семейств, в которых будет до 500
или больше взрослых работников и столько же работниц. Как
поступили они в товарищество по своему желанию, так и выхо-
дить из него каждый может, когда ему вздумается.
В государстве, к которому относится план, находится среди
полей множество старинных зданий, стоящих запущенными и
продающихся за бесценок. Для товарищества всего выгоднее
будет купить одно из таких зданий, поправка которого не тре-
бовала бы особенных расходов. Но если оно найдет выгодней-
шим, то можно построить новые здания; словом сказать, дело
это ведется совершенно по такому же расчету, как постройка
или покупка здания для какого-нибудь обыкновенного промыш-
ленного заведения. Надобно только, чтобы при здании было
такое количество полей и других угодий, какое нужно для зем-
леделия по расчету рабочих сил товарищества.
Разница от обыкновенных фабрик и домов для помещения
работников состоит в том, что квартиры устраиваются с теми
же удобствами, какие нужны по понятиям самих работников,
которые будут жить в них. Так, например, квартира для семей-
ного человека должна иметь число комнат, нужное для скром-
ной, но приличной жизни. Число квартир устраивается прибли-
зительно соразмерное с числом желающих пользоваться такими
квартирами. Но кому не угодно жить в этом большом здании,
тот может нанимать себе квартиру, где найдет удобным. Обяза-
тельного правила тут нет никакого.
При здании находятся принадлежности, которые требуются
нравами или пользою членов товарищества. По нравам того н а -
рода и его потребностям такими принадлежностями считаются:
церковь, школа, зала для театра, концертов и вечеров, библио-
тека. Кроме того, разумеется, должна быть больница.
По архитектурным сметам, то есть цифрам, точность кото-
рых каждый может проверить, оказывается, что такое здание,
со всеми своими принадлежностями и удобствами, будет стоить
такую сумму, что лица, поселившиеся в нем, получат квартиру и
гораздо лучше, и гораздо дешевле помещений, в каких живут
ныне. Цена за квартиры полагается такая, чтобы за вычетом
ремонта капитал, затраченный на здание, давал процент, обыч-
ный в том государстве.
Товарищество будет заниматься и земледелием и промыс-
лами или фабричными делами, какие удобны в той местности.
Инструменты, машины и материалы, нужные для этого, поку-
паются на счет товарищества.
Словом сказать, товарищество находится относительно своих
членов в таком же положении, как фабрикант и домохозяин о т -
носительно своих работников и жильцов. Оно ведет с ними
совершенно такие же счеты, как фабрикант с работниками, до-
358

мохозяин с жильцами. Нового и неудобоисполнимого тут очень
мало, как видим.
Теперь, когда здание готово и все нужное для работ приобре-
тено, начинается дело.
Одним из важных экономических расчетов служит то, что
земледелие требует громадного количества рук в недолгие п е -
риоды посева и уборки, а в остальное время представляет мало
занятий. Товарищество должно пользоваться временем как
можно расчетливее, потому во время горячих земледельческих
работ все члены его приглашаются заниматься земледелием, а
другими промыслами и работами занимаются в свободное от
земледелия время. Впрочем, обязательности и тут нет никакой:
кто чем хочет, тот тем и занимается. В каждом промысле для
каждого разряда работников существует та самая плата, какая
обычна для него в тех местах. Какое же средство привлечь все
руки к земледелию, когда оно требует наибольшего числа рук?
Товарищество знает, что количество работы составляет сущ-
ность дела, потому во время посева и уборки назначает на земле-
дельческую работу такую плату, чтобы огромное большинство
членов его, занимающихся обыкновенно промыслами, увидело
для себя выгоду обратиться на время к земледелию. Как видим,
товарищество держится в этом случае обыкновенных в нынеш-
нее время средств: оно держится их и во всех других случаях.
Работники, не занимавшиеся до той поры земледелием, на пер-
вый год, конечно, будут пахать или косить хуже записных зем-
ледельцев; но под их руководством исполнят новое дело снос-
ным образом, а на следующие годы и вовсе привыкнут к нему.
Мы говорили, что каждый занимается тою работою, какую
знал или какую хочет выбрать. Разумеется, однакож, что това-
рищество и в этом случае руководится расчетом. Сапожники,
портные, столяры, конечно, для него нужны, и оно найдет в ы -
годным иметь такие мастерские. Но если бы иной член вздумал
заняться производством ювелирных вещей, товарищество рас-
судит, нужна ли ему такая работа: если нужна, оно заведет
ювелирную мастерскую, если нет, то скажет ювелиру, что,
когда он непременно хочет заниматься только ювелирством, а
не другим чем-нибудь, то пусть ищет себе работы, где ему угод-
но, а оно, товарищество, не может доставить ему мастерской
такого рода. На первый раз этот разбор возможного и невоз-
можного зависит от благоразумия директора, который набирает
членов.
Но власть директора не ограничена только до того времени,
пока записываются поступающие члены; как только состав то-
варищества определился, члены его по каждому промыслу выби-
рают из своего числа административный совет, согласие кото-
рого нужно во всех важных делах и вопросах, относящихся к
этому промыслу; а все члены товарищества выбирают общий
359

административный совет, который постоянно контролирует д и -
ректора и выбранных ими помощников и без согласия которого
не делается в товариществе ничего важного.
Но вот прошел год; члены товарищества успели достаточно
узнать друг друга и приобрести опытность в том, как ведутся
дела. Власть прежнего директора, назначенного правительством,
становится уже излишнею и совершенно прекращается. Со вто-
рого года все управление делами товарищества переходит к са-
мому товариществу; оно выбирает всех своих управителей, как
акционерная компания выбирает директоров. Быть может, опыт
и наклонности членов товарищества указали неудобства некото-
рых определений устава, которым управлялось товарищество в
первый год. В таком случае что же мешает товариществу изме-
нить их по своим надобностям и желаниям? Конечно, если пер-
воначальный директор был человек рассудительный, если он
принимал людей в члены товарищества с осмотрительностью,
то члены набрались такие, которые понимают, в чем сущность
дела, к которому они присоединились. Они, вероятно, пони-
мают, что товарищество существует для возможно-большего
удобства и благосостояния своих членов, что сущность его со-
стоит в устройстве, по которому каждый работник был бы сво-
бодным человеком и трудился в свою пользу, а не в пользу к а -
кого-нибудь хозяина. Вероятно, также, что эти люди будут
люди, а не звери, то есть не станут забывать, что общество
обязано по возможности заботиться о сиротах и других беспо-
мощных своих членах; вероятно, они не захотят уничтожить ни
школы, ни больницы, видя, что есть у товарищества достаточно
средств для их содержания. А если так, то они останутся верны
духу и цели своего товарищества и тогда, когда от них будет
зависеть изменять, как им самим угодно, устав его. А если так,
то надобно полагать, что устав этот они не испортят, а разве
усовершенствуют. Что именно сделают они для его усовершен-
ствования, это уже их дело, а наше дело только рассказать, к а -
кой порядок заводится в товариществе первоначальным уста-
вом, действовавшим в первый год; одну часть его, относящуюся
к производству, мы изложили; теперь займемся другою, отно-
сящеюся к распределению и потреблению.
Можно, кажется, предположить, что работники, получая от
товарищества обыкновенную плату обыкновенным порядком, бу-
дут работать не хуже обыкновенного. Мы предполагаем, что
управлению товарищества едва ли понадобится прибегать к
исключению какого-нибудь члена товарищества за леность; а
если понадобится — что делать! — оно исключит его, как отпу-
скает фабрикант слишком ленивого работника. Но ленивых р а -
ботников будет в товариществе меньше, нежели на частных фаб-
риках; имея, как мы увидим, более прямую выгоду от усердия
в работе, члены товарищества, вероятно, останутся верны об-
360

щему качеству человеческой природы, по которому усердие к
делу измеряется выгодностью его, и потому надобно полагать,
что работа в товариществе пойдет успешнее, чем на частных фер-
мах и фабриках, где наемные рабочие не участвуют в прибыли
от своего труда.
Если у фабриканта остается значительная прибыль, за в ы -
четом заработной платы и других издержек производства, то
остается она и у товарищества. Одна часть этой прибыли пой-
дет на содержание церкви, школы, больницы и других обществен-
ных учреждений, находящихся при товариществе; другая на упла-
ту процентов по ссуде из казны и на ее погашение; третья на
запасный капитал, который будет служить, так сказать, застра-
хованием товарищества от разных случайностей. (Если товари-
ществ много, этот запасный капитал служит основанием для их
взаимного застрахования от разных невзгод. Когда же возра-
стание его представит возможность, он также обращается на
пособие вновь организованным товариществам). За покрытием
всех этих расходов должна остаться значительная сумма, кото-
рая пойдет в дивиденд всем членам товарищества, каждому по
числу его рабочих дней.
Наш устав написан именно в том предположении, что эта
сумма, остающаяся для дивиденда, будет значительна. Почему
мы так думаем? Просто потому, что хозяин частной фабрики
также имеет все расходы, которые мы вычитали из прибыли
товарищества: он также платит проценты по своим долгам и по-
гашает их, также содержит, если только он человек честный, и
церковь, и школу, и больницу (и надобно заметить, что чем
больше он тратит на эти учреждения, требуемые понятиями или
пользами его работников, тем больше остается у него чистой
прибыли); наконец, он также застраховывает свою фабрику,—
издержка, соответствующая образованию запасного капитала в
товариществе, — и за всеми этими расходами у него все еще
остается значительная сумма, которая одна собственно и состав-
ляет его прибыль: он бросил бы свою фабрику, если бы эта
сумма, остающаяся у него в руках, не была значительна. Нет
причины полагать, чтобы работа у товарищества шла менее
успешно, нежели у него, а есть причина полагать, что она пой-
дет успешнее; потому-то мы и говорим, что дивиденд в товари-
ществе будет значителен.
Этот дивиденд составляет одну сторону выгодности товари-
щества для его членов; он возникает из производства. Другую
сторону выгодности доставляет посредничество товарищества в
расходах его членов на потребление.
Мы уже говорили, что все желающие члены пользуются в
общественном здании квартирами, которые лучше и дешевле
обыкновенных. Точно так же они могут брать, если захотят,
всякие нужные им вещи из магазинов товарищества по оптовой
361

цене, которая гораздо дешевле обыкновенной, розничной. Кому,
например, кажется удобным покупать сахар по 20 к. за фунт,
а не по 30, как он продается в маленьких лавках, тот может
брать его из магазина товарищества, которое покупает сахар
прямо с биржи, стало быть, имеет его 30-ю процентами дешевле,
чем получается он из мелких лавок. Но, разумеется, кому
угодно платить не 20, а 30 коп. за фунт, тот может покупать
его, где ему угодно. Для людей небогатых главный расход со-
ставляет пища. Кому угодно самому готовить свой обед, может
готовить его, как хочет. Но кто захочет, тот может брать к у -
шанья к себе на квартиру из общей кухни, которая отпускает
их дешевле, нежели обходятся они в отдельном маленьком хо-
зяйстве; а кому угодно, тот может обедать за общим столом,
который стоит еще дешевле, нежели покупка порций из общей
кухни на квартиру.
Нам кажется, что во всем этом нет пока ровно ничего осо-
бенно ужасного или стеснительного. Живи где хочешь, живи
как хочешь, только предлагаются тебе средства жить удобно
и дешево и кроме обыкновенной платы получать дивиденд. Если
и это стеснительно, никто не запрещает отказываться от диви-
денда.
Вот именно этот самый план имеет свойство возбуждать в
экономистах отсталой школы неимоверное негодование своею
ужасною притеснительностью, своим противоречием со всеми
правилами коммерческого расчета, своею противоестественно-
стью и своим пренебрежением к личному интересу, без которого
нет энергии в труде. Хороший отсталый экономист скорее со-
гласится пойти в негры и всех своих соотечественников тоже
отдать в негры, нежели сказать, что в плане этом нет ничего
слишком дурного или неудобоисполнимого.
Почему же такая простая и легкая мысль до сих пор не осу-
ществилась и по всей вероятности долго не осуществится? По-
чему такая добрая мысль возбуждает негодование в тысячах
людей добрых и честных? Это вопросы интересные. Но ими мы
займемся когда-нибудь в другой раз.
Последние жесткие слова не относятся к Миллю; он не про-
клинает и не перевирает, а сочувствует и защищает.
Очень может быть, что выписка, нами сделанная, не требует
новых пояснений, но на всякий случай сделаем еще одно заме-
чание.
В плане, нами представленном, дело, ведущееся совершенно
самостоятельно, в первый год при самом слабом правитель-
ственном вмешательстве, ограниченном лишь выбором дирек-
тора, который и тут ничего не значит без административного
совета, избираемого самими участниками предприятия, со вто-
рого года уже решительно без всякой тени какого бы то ни
362

было правительственного вмешательства, начинается однакоже
при пособии ссуды, даваемой правительством. Мы уже гово-
рили в приведенном отрывке, что, кажется, тут нет ничего чрез-
мерно гибельного для свободы соучастников, но толпа француз-
ских экономистов вопиет: «ужасно, ужасно! общество ставится
в азиатскую зависимость от правительства! вводится демократи-
ческая централизация, пред которой ничто нынешняя чрезмер-
ная французская административная опека!» Когда вы сами
знаете произведение писателя, обвиняемого в таком злостном
намерении, вы только пожимаете плечами, слыша этот вопль.
Ведь он принадлежит к партии, которая хочет обратить нацию
в собрание самобытных федераций, так чтобы каждый округ
был федерациею независимых городов и сел, департамент —
федерациею округов, Франция — федерациею департаментов,
откуда же могло возникнуть порицание за любовь к опекун-
ствующей централизации, порицание вроде того, как если бы
кто вздумал порицать кошек за любовь к собакам?
Главное основание тут вот какое: Луи-Блан — не теоретик,
занятый отвлеченными соображениями о своих собственных
симпатиях или антипатиях, а публицист или государственный
человек, думающий почти исключительно о настоящем. Что же
мы видим в настоящем у французов? Видим административ-
ное устройство, прямо противоположное английскому: в Англии
правительство не может помешать частному человеку реши-
тельно ни в каком деле, кроме фактического преступления. Во
Франции решительно нет возможности устоять коммерческому,
промышленному, какому хотите предприятию, если администра-
ция захочет помешать ему. Формальности бесчисленны; по конт-
ролю за исполнением каждой формальности полиция имеет очень
широкий произвол, имеет не только что теперь, при восстанов-
ленной империи; нет, точно ст 1о3лько же произвола имела и при
Луи-Филиппе и при Бурбонах . Не то, что какой-нибудь опыт
нового промышленного порядка с неизбежными при всяком
опыте колебаниями, не то, что какое-нибудь дело, имеющее про-
тив себя биржу и всех капиталистов, нет, самая солидная купе-
ческая фирма обанкротится через полгода, если захочет того
администрация. Крайний случай будет такой: управляющий
делами подозревается в неисправном ведении книг; он берется
под арест, и на место его назначается администрациею новый
управляющий делами, который находит и докладывает пре-
фекту или министру, что дела фирмы следует ликвидировать,
они и ликвидируются. Но до этой крайности едва ли когда по-
надобится дойти: есть сотни способов расстроить предприятие
и без нее.
Нравится или не нравится это вам ли, другому ли кому,
например хоть Луи-Блану, не о том речь. Речь о том, что фран-
цузы с незапамятных времен привыкли к такому порядку вещей,
363

они привыкали к нему по крайней мере со времен Ришелье, если
не раньше, и в каки 1е4-нибудь 30 лет, прошедших между первою
и второю империею , разумеется, не могли много отвыкнуть от
него. Что укоренялось в понятиях в течение многих поколений,
то не изгладится из нравов иначе, как сменою нескольких п о -
колений. Что же теперь делать? Политические формы могут
сменяться, — они и сменялись во Франции; одни из них могут
быть удобнее других для развития в народе известных привы-
чек, для изглажения других; одни из них могут ближе соответ-
ствовать существующим привычкам, другие по своей тенденции
быть дальше от них; но все-таки масса действий администрации
при каких бы то ни было политических формах будет в духе
народных привычек. Попробуйте завести в Азии европейские
политические формы, какие хотите: очень долго при таких фор-
мах администрация будет действовать в духе, очень мало раз-
личном от прежнего. В доказательство посмотрите на английское
управление в Ост-Индии, — чистое азиатство, или на француз-
ское в Алжире, — тот же самый Египет. Разумеется, админи-
страция может получить другие цели, например, при Алексее
Михайловиче она отстраняла от нас европейские формы, при
Петре Великом вводила их; в Англии при Стюартах ста 1р5алась
распространять католичество, при ганноверской династии сте-
снять его, во Франции в первую республику уничто-
жать аристократию, в первую империю — создавать новую
аристократию с возможным сохранением нового порядка вещей,
при Бурбонах — восстановлять старинную аристократию с вос-
становлением по возможности старого порядка вещей; все это
так, цели могут быть очень различны, но характер действий
изменяется очень медленно: быстро измениться он не может;
народные привычки не дают ни материалов, ни опоры. Сделайте
дровосека столяром, с первой же минуты он станет делать но-
вое дело, а скоро ли приобретет он осторожные, осмотрительные
приемы столяра? нет, долго будет попрежнему махать сплеча.
Или посадите ювелира бить камни для шоссе: скоро ли он при-
обретет размашистые привычки к полновесным ударам со всего
плеча?
На что же теперь должен рассчитывать во Франции человек
рассудительный, каких бы мнений сам ни был? По французским
привычкам, какие хотите заводите формы, администрация долго
останется так привязчива ко всему и сохранит такую власть
над всяким частным делом, что против нее никакого частного
дела нельзя вести; а не вмешиваться в него, этого она уже не
может. Мало ли чего будет через 40, через 50 лет, а теперь,
кого хотите определяйте префектом ли, мэром ли, полицейским
ли комиссаром, полевым ли сторожем, каждый говорит одно:
«я не могу не заботиться об общественном благе, поэтому мне
до каждого дела есть дело; я буду изменник родине и своей
364

обязанности, если останусь в стороне от чего-нибудь; нет, если
что хорошо, я должен помогать, если что дурно, я должен оста-
навливать». А вздумай кто из этих администраторов оплошать,
не вмешаться во что-нибудь, весь город закричит: «плохо, су-
дарь, не исполняете своей обязанности! посмотрите-ка, вон в
том переулке человек табаку понюхал, а вы ему не сделали ни
помощи, ни задержки!» ну и застыдят человека: восчувствует
совесть, вмешается, сделает помощь или задержку.
Что же вы прикажете делать с таким народцем? Не о том
спрашивается, к чему его направлять в будущем, а как устроить
с ним какое хотите дело теперь? Администрация во Франции
не может оставаться равнодушною ни к чему; она каждому делу
непременно хочет и принуждается общественным мнением или
помогать, или мешать; этого свойства вы никакими силами у нее
в скором времени отнять не можете, и никакими средствами не
можете вы в скором времени сделать, чтобы она не сохраняла
чрезвычайного могущества над частными делами, так что не
может идти никакое частное предприятие, которому она мешает.
А всему, чему она не помогает, она мешает.
Но что же, скажите на милость, почтет нужным какой хо-
тите заклятой англоман или американофил при таком положе-
нии, если он человек рассудительный, а не фантазер, вообра-
жающий, что вот завтра же французы обратятся в» англичан?
Разумеется, он рассудит: «если я хочу успеха своему делу, я
должен иметь на своей стороне администрацию».
Только? Только и есть. Думай Луи-Блан вести свое дело у
англичан, он и не подумал бы об администрации. Но что же
ему было делать, когда он хотел вести свое дело у французов?
Разумеется, ему приходилось видеть, что нужно содействие ад-
министрации. И если он высказывал это, видно только, что
был не лгун и не совершенно лишен здравого смысла.
Нужно же иметь каплю здравого смысла и не автору только
или оратору, а также и людям, которые берутся судить о нем.
«Но принцип невмешательства, о котором так прекрасно го-
ворит политическая экономия?» Да сообразите же вы, из к а -
кого народа были, в какой стране жили, для кого писали Адам
Смит, Мальтус, Рикардо: ведь они были англичане, писали для
англичан. Виноваты ли были эти умные люди в том, что не при-
велось ни одному из их последователей в других странах быть
таким же умным человеком, иметь самостоятельное соображение,
чтобы понимать, какие результаты для практических способов
ведения дел происходят от разности, пожалуй, неудовлетвори-
тельности континентальных привычек сравнительно с англий-
скими? Английские политико-экономы говорят, например, что
самая выгодная для простолюдина одежда — миткалевая и сит-
цевая. Ну чем они будут виноваты, если у нас кто-нибудь, не
разобрав дела, начнет твердить, что наши мужики нерасчет-
365

ливы тем, что вместо миткаля и ситца носят обыкновенно холст?
Чем английские ученые виноваты, что этот господин повторяет
их слова, не разобрав дела, не разобрав, что у нас миткаль и
ситец остаются еще дороже холста? Другое дело, если вы только
говорите, что следует желать удешевления хлопчато-бумажных
тканей у нас; и что, когда они подешевеют так же, как в Ан-
глии, нашему мужику откроется возможность покупать их для
будничной носки, подобно английскому. Но ведь это еще когда-
то будет, а пока еще совсем не то.
Словом сказать: теория административного содействия плану
ли, изложенному нами, другому ли какому общественному делу,
или частному предприятию, — не принадлежит к самой сущно-
сти мысли говорящего о том человека, а происходит лишь из
соображений местных обстоятельств и народных привычек. Ка-
жется вам, что в данном месте в данное время общественные
привычки и практическая возможность ведения дел сходны с
английскими, ну что ж, вы можете находить, что администра-
тивного содействия не нужно для вашего дела, а если находите
вы иное, тогда нечего делать, должны вы чувствовать нужду в
том, что не было бы вам нужно при других обстоятельствах.
Но довольно об этом. Высказав нерешительное сочувствие
к новому принципу распределения, Милль, как мы видели, об-
ходит его отговоркою, что заниматься этим еще рано, а следует
вникать в прежний принцип, нельзя ли его устроить так, чтобы
он был бы лучше нового, которому, по признанию Милля, да-
леко уступает в нынешнем своем виде. Пойдем смотреть и мы
вслед за Миллем, и сначала посмотрим глазами Милля.
Основание права собственности — право производителя на
произведенное им. Тут прежде всего встречается обиходное
возражение: «работники на фабрике произвели продукт; как же
он принадлежит не им, а хозяину фабрики?» Это недоумение
разрешается также обиходным образом: труд работников был
лишь один из элементов труда, участвовавшего в производстве,
другой элемент — капитал, то есть предшествовавший труд,
реализированный в продуктах, нужных для производства (пища
и все содержание работников во время производства, здание
фабрики, машины, орудия и материал), принадлежал хозяину
фабрики, стало быть, продукт должен делиться между этим
прежним трудом, дававшим возможность новому, то есть между
хозяином фабрики и новым трудом, то есть работниками; они
получают следуемую им долю продукта в виде рабочей платы.
Другое обиходное возражение: «но этот прежний труд обыкно-
венно не был личным трудом хозяина; капитал обыкновенно
создан работою не самого капиталиста». И это сомнение устра-
няется обиходным замечанием: «все равно этот капитал, то есть
продукт прежнего труда, перешел к нынешнему владельцу за-
конным путем, обыкновенно по воле самих производителей»
366

Третье возражение: «но лицо, наследовавшее плоды труда дру-
гих, имеет нимало незаслуженное им преимущество перед теми
трудящимися, которым ничего не оставлено их предшественни-
ками». На это Милль отвечает уже не совсем обиходным обра-
зом: «я сам утверждаю, что это незаслуженное преимущество
должно быть уменьшаемо на столько, на сколько допускается
справедливостью к лицам, которые почли нужным распоря-
диться плодами своего сбережения в пользу своих потомков».
Из права производителя на продукт вытекает и право дру-
гого лица на продукт, добровольно переданный ему производи-
телем, потому что иначе отвергалось бы право производителя
располагать продуктом.
Таким образом право собственности касается только вещей,
произведенных лицом или переданных ему производителем, и
по основному принципу право собственности не признается за
тем лицом, которое приобрело вещь иным путем, например, н а -
силием или обманом или по незнанию лица, имеющего действи-
тельное право на вещь, о своем праве. Но для общественной
пользы принимается исключение из этого принципа, если из-
вестное лицо владело долгое время собственностью бесспорно, то
уже самая давность владения признается обеспечивающею соб-
ственность за этим лицом, хотя бы первоначально собственность
и была приобретена неправильно этим лицом, или другим л и -
цом, от которого оно правильно получило ее. Конечно, этим
несколько нарушается справедливость, но дело в том, что когда
несправедливость просуществовала известное время, то исправ-
ление этой несправедливости вообще было бы еще большею
несправедливостью, потому что первоначальный факт уже зарос,
так сказать, последующими фактами, которые все пришлось бы
уничтожить уничтожением первоначального факта.
Вот существенные черты принципа частной собственности
по мнению Милля; изложив их, он переходит к рассмотрению
того, до какой степени должны признаваться необходимыми по-
следствиями принципа частной собственности или до какой сте-
пени оправдываются основаниями этого учреждения те формы,
в которых оно существовало или продолжает существовать при
различных состояниях общества.
Из собственности вытекает только право каждого лица на его способно-
сти, на вещи, производимые этими способностями или приобретаемые честным
обменом за эти вещи, наконец, право отдавать эти вещи другому лицу по
собственному выбору и право другого лица получать их и пользоваться ими.
Из этого следует, что право завещания или посмертного дарения со-
ставляет принадлежность идеи частной собственности; но право наследства,
независимо от завещания, не составляет принадлежности понятия частной
собственности. Хорошо или дурно постановление, что собственность лиц, не
распорядившихся ею при жизни, переходит к их детям, а если нет детей, то
к ближайшим родственникам, но это постановление не есть следствие прин-
ципа частной собственности.
Древность нынешних понятий об этом предмете не может служить сви-
367

детельством в их пользу. В первобытные времена собственность умершего
лица переходила к его детям и ближайшим родственникам таким естествен-
ным и прямым путем, что не было возможности и представить себе другого
перехода. Во-первых, наследники обыкновенно были тут налицо; они всту-
пали во владение и, если не имели других прав, то уже имели право первого
занятия, столь важное в первобытном обществе. Во-вторых, они уже были
некоторым образом соучастниками владения еще при жизни умершего. Если
собственность состояла в земле, она обыкновенно дана была государством не
столько отдельному лицу, сколько роду; а если она состояла в скоте и дви-
жимом имуществе, то, вероятно, была приобретена и наверно была охраняема
и защищаема общими усилиями всех членов семьи, способных по своим ле-
там работать или сражаться. Исключительно личная собственность в новом
смысле слова почти не входила в понятие тогдашнего времени; и, когда глав-
ный правитель ассоциации умирал, после него в сущности оставалась только
доля, приходившаяся ему в дележе, и доля эта переходила к члену семейства,
наследовавшему его власть. Распорядиться собственностью иначе — значило
бы разрушить маленькую республику, соединенную понятиями, интересами,
привычками, и рассеять ее по свету. Эти соображения не столько высказыва-
лись, сколько чувствовались, но имели такое сильное влияние на умы людей,
что создали понятие о врожденном праве детей на имущество отца, который
не имел власти лишать их этого права. Завещание редко признавалось в пер-
вобытном состоянии общества; если бы не было других доказательств, это
одно ясно показало бы нам, что собственность понималась тогда совершенно
иначе, чем теперь.
Но феодальный род, последняя историческая форма патриархальной жиз-
ни, давно исчез, и общественною единицею служит теперь не род или клан,
состоящий из всех предполагаемых потомков общего предка, а отдельное
лицо, и уже ни в каком случае не больше, как супружеская чета с неотделен-
ными детьми. Собственность теперь принадлежит не родам, а отдельным ли-
цам; дети, вырастая, не следуют занятиям и не пользуются богатством роди-
телей. Если они получают часть денежных средств родителей, это уже зави-
сит от воли родителей, которые обыкновенно дают детям в исключительное
владение часть собственности, а не участия в общем владении и распоряжении
всей собственностью. В Англии родители могут лишать наследства детей и
оставлять свое имущество посторонним людям, если не препятствуют этому
субституции или другие ограничения. Родственники, не столь близкие, как
дети, вообще отделены от семьи и от ее интересов так, как будто они совер-
шенно посторонние люди. Единственная претензия, которую они могут по
общему мнению иметь по отношению к богатым родственникам, состоит в
том, чтобы им предпочтительно оказывались дружеские услуги, если нет
причин предпочитать им посторонних людей, и в случае крайности давалась
некоторая помощь.
Такая огромная перемена в общественном устройстве должна в значи-
тельной степени изменять основания, по которым поступает собственность в
наследство. Новые писатели, доказывая, что собственность лица, умершего
без завещания, должно отдавать детям, а если их нет, то ближайшим родст-
венникам, обыкновенно приводят на это следующие причины: во-первых,
надобно предполагать, что, действуя таким образом, закон всего скорее мо-
жет поступить так, как поступил бы владелец имущества, если бы выразил
свою волю; во-вторых, жестоко было бы лишать наслаждений богатства и
низвергать в бедность и нужду людей, живших со своими родными и уча-
ствовавших в их избытке.
Оба эти соображения не лишены основательности. Бесспорно, закон дол-
жен для детей и для людей, зависевших от лица, умершего без завещания,
сделать то, что обязан был сделать их отец или покровитель. Насколько м о -
гут знать эти обязанности другие, кроме самого бывшего владельца, закон
должен исполнить ее. Но закон не может руководиться отдельными случа-
ями, а должен держаться общих правил, потому надобно рассмотреть, каковы
должны быть эти правила.
36S

Во-первых, надобно заметить, что никто без особенных личных причин
не обязан оставлять денежного обеспечения родственникам по боковой линии.
Никто из них не ожидает от него наследства, когда есть у него прямые н а -
следники; никто не стал бы ожидать, когда у него и нет детей, если бы ожи-
дание не возбуждалось постановлениями закона о наследстве без завещания.
Потому я не вижу причин и вовсе существовать наследству по боковой ли-
нии. Бентам давно предлагал, чтобы собственность лица, умершего без заве-
щания, переходила в руки государства, если нет наследников по нисходящей
или восходящей линии; другие уважаемые авторитеты соглашались с ним в
этом. По вопросу об отдаленных степенях родства по боковой линии едва ли
кто и станет спорить против этого мнения. Мало найдется людей, которые
назовут основательным постановление, чтобы имущество какого-нибудь без-
детного скряги шло по его смерти (как иногда бывает) на обогащение отдален-
ного родственника, который никогда не видел его, пока не стал рассчиты-
вать на наследство и имел нравственных прав на наследство не больше, чем
имел бы человек совершенно посторонний. Но с этим случаем сходно по ха-
рактеру получение наследства всеми родными по боковой линии даже в бли-
жайших степенях. Эти родственники не имеют никаких основательных прав
кроме тех, какие могли бы иметь и неродственники. А если основательные
права на наследство принадлежат кому-нибудь, родственникам или неродст-
венникам, то настоящее средство удовлетворить эти права — завещание.
Права детей не таковы: они действительно справедливы и неопровер-
жимы. Но мне кажется ошибочною мера, обыкновенно полагаемая для объема
этих прав: в некоторых отношениях размер того, на что имеют право дети,
определяется слишком мало, в других, по-моему мнению, преувеличивается.
В практике пренебрегается, а в теории с легкостью, постыдною для человече-
ского ума, едва упоминается одна из важнейших обязанностей человека, обя-
занность производить детей на свет только тогда, когда он может хорошо со-
держать их в детстве и воспитать их так, чтобы они имели средства содер-
жать себя, когда вырастут. Но, если родители имеют собственность, то права
детей на нее служат, мне кажется, предметом другой ошибки противополож-
ного характера. Я не могу согласиться с тем, чтобы дети имели право только
потому, что они дети, на всю собственность, наследованную или даже и при-
обретенную отцом, чтобы он был обязан оставлять их богатыми без всякой
необходимости в труде. Я не мог бы согласиться с этим, если бы получать
такое положение всегда и наверное было полезно для самих детей. Но еще
очень сомнительно, будет ли это полезно и для них. Это зависит от личного
характера. Я не буду брать крайних случаев и скажу вообще, что в большей
части случаев польза не только общества, но и самих детей, была бы соблю-
дена лучше, если бы им оставлялось не огромное, а умеренное наследство.
Эта мысль — общее место и древних и новых моралистов; многие рассуди-
тельные родители чувствуют ее справедливость и гораздо чаще нынешнего
стали бы поступать по ней, если бы не впадали в ошибку, чтобы обращать
больше внимания на то, что полезно для детей, по мнению других, чем на то,
что действительно полезно для них.
Обязанности родителей к детям — те обязанности, которые неразрывно
связаны с фактом, что они дали существование этим людям. Родитель обя-
зан относительно общества заботиться, чтобы сделать свое дитя хорошим и
полезным членом общества, а относительно детей он обязан доставить им, н а -
сколько может, такое воспитание, такие способы и средства, чтобы они могли
начать карьеру с вероятностью устроить себе своим собственным трудом хо-
рошую жизнь. Все дети имеют право на это, и я не могу согласиться,
чтобы кто-нибудь из них имел право на что-нибудь больше этого.
Есть такой случай, в котором эти обязанности представляются в своем истин-
ком свете, не будучи затемняемы или прикрываемы никакими внешними об-
стоятельствами; этот случай — обязанности к незаконнорожденным детям.
Все понимают, что родители обязаны доставить этим детям средства, при ко-
торых дети могли бы расположить свою жизнь так, чтобы она была вообще
недурна. Я полагаю, что родители, как родители вообще относительно всех
369

детей, имеют только ту обязанность, какая признается лежащею на них от-
носительно незаконнорожденных детей, и я полагаю, что никакой сын, ника-
кая дочь, когда относительно их исполнено это, не могут жаловаться, если
остальное имущество родителей посвящается на общую пользу или отдается
людям, отдать которым это имущество полезнее по мнению родителя.
Жаловаться могли бы дети лишь тогда, когда в них были пробуждены
иные ожидания.
Дети имеют право получить возможность к хорошему устройству своей
жизни; чтобы дать им эту возможность, вообще необходимо не воспитывать
их с младенчества в роскошных привычках, удовлетворять которым не най-
дут они средств в последующую жизнь. Эта обязанность опять часто и слиш-
ком дурно нарушается людьми, которые живут пожизненными доходами и не
могут оставить детям большого наследства. Если дети богатых родителей
выросли, как, разумеется, и бывает, с привычками, соответствующими раз-
меру расходов родительского дома, то родители вообще обязаны оставить им
средств к жизни больше, чем было бы довольно для детей, воспитанных
иначе. Я говорю только «вообще обязаны», потому что вопрос имеет и дру-
гую сторону. Не лишена большой справедливости мысль, что сильной натуре,
пробивающей себе дорогу в тесных обстоятельствах, выгодно бывает и для
формировки характера и для житейского счастья, когда она знала по раннему
опыту некоторые из чувств, соединенных с богатством. Допустим, однакоже,
что дети, приученные к потребностям роскоши, удовлетворять которым по-
том не будут в состоянии, имеют справедливую причину жаловаться и, сле-
довательно, имеют основательное право на такое наследство, которое было
бы соразмерно со способом их воспитания; но это право очень легко расши-
ряется до требований, превышающих соображение, его узаконяющее. Это н а -
добно сказать о младших детях аристократического и землевладельческого
сословий. В этих сословиях главная масса имущества переходит к старшему
сыну, а другие сыновья, которых обыкновенно бывает много, воспитанные в
тех же роскошных привычках, как и старший брат, получают на свою долю
такое наследство, с которым могут сами содержать себя, но не могут содер-
жать семейства сообразно своим привычкам. Никто не должен жаловаться,
если средства на содержание жены и детей принужден приобретать собствен-
ным трудом.
Потому я думаю, что родители обязаны доставить детям обеспечение
только такого размера, какой признается удовлетворительным для незакон-
ных детей и младших детей, словом сказать, признается удовлетворительным
во всех случаях, когда принимаются в расчет только требования справедли-
вости и действительные выгоды частных лиц, о которых идет речь, и обще-
ства; оставлять детям родители не обязаны, не обязано предоставлять и
государство детям тех, которые умрут без завещания. Если остающееся иму-
щество превышает этот размер, то я полагаю, что излишек справедливо мо-
жет быть обращен на общественную пользу. Впрочем, я вовсе не хочу ска-
зать, что родители не должны никогда делать для детей больше того, чем
насколько дети всегда имеют нравственное право. Иногда бывает должно,
часто бывает похвально и всегда дозволительно сделать гораздо больше, чем
требует общая обязанность родителей. Но средство для этого предостав-
ляется свободою завещания. Родители должны иметь право показать свою
привязанность, вознаградить за заслуги и жертвы, распорядиться своим бо-
гатством по своему расположению или по своим понятиям о справедливо-
сти, — но это право родителей, а не детей
Должно ли самое право завещания подлежать ограничению, — это дру-
гой вопрос и притом очень важный. Завещание — принадлежность права
собственности, чего нельзя сказать о наследстве без завещания. Собствен-
ность не полна, если собственник не может передать свое имущество по
своей воле по смерти или при жизни, и все те соображения, которые говорят
в пользу существования частной собственности, применяются и к этому по-
следствию права собственности. Но собственность не сама по себе цель, а
только средство для цели. Как всеми другими правами, и даже больше, чем
370

многими другими своими правами, собственник может пользоваться правом
завещания в противность постоянным интересам человеческого рода. Заве-
щатель нарушает эти интересы, когда, не довольствуясь тем, что завещает
именье известному лицу, предписывает, что по смерти этого лица оно должно
перейти к старшему сыну, потом к сыну этого сына и т. д. Правда, надежда
навеки основать именитый род побуждает иногда человека усерднее трудиться
над приобретением состояния; но ценность этого побуждения к деятельности
перевешивается вредом, какой приносит обществу эта вечная связанность
имения, а побуждение приобретать состояние и без этой надежды доста-
точно сильно в людях, имеющих средства обогатиться. Точно так же зло-
употребляется право завещания, когда человек, похвальным образом остав-
ляя имущество на общественное дело, претендует навсегда предписывать
подробности о том, на что должно употреблять это имущество; когда, напри-
мер, основывая учебное заведение, он навеки определяет, чему и в каком духе
должно учить в нем. Человеку невозможно узнать, чему и в каком духе на-
добно будет учить через несколько веков по его смерти, потому закон дол-
жен утверждать подобные распоряжения не иначе, как с условием, чтобы по
известным срокам надлежащая власть подвергала их пересмотру.
В этих случаях само собою ясно, что право завещания имеет свои огра-
ничения. Но и самый простейший способ пользования этим правом, —опре-
деление лица, к которому собственность должна перейти немедленно по
смерти завещателя, — всегда причислялся к привилегиям, которые могут
быть ограничиваемы или видоизменяемы по требованию пользы. До сих пор
он был ограничиваем почти только в пользу детей. В Англии это право по
принципу безусловно, и почти единственным стеснением ему служит распо-
ряжение, сделанное прежним собственником; тут настоящий владелец не мо-
жет завещать своего владения, но только потому, что нет имущества, кото-
рое мог бы он завещать, имея только пожизненное пользование. По рим-
скому праву, служащему главным основанием гражданских законов континен-
тальной Европы, завещание первоначально вовсе не допускалось, а потом,
когда оно было введено, принудительно была оставлена «законная часть»
для каждого из детей; это правило еще остается законом у некоторых кон-
тинентальных наций. По французским законам со времени революции отец
или мать могут располагать только частью имущества, равною части одного
из детей, а все дети получают равные части. Этот закон, который можно
назвать общим фидеикомиссом массы каждого имущества в пользу всех де-
тей, я считаю по принципу столь же не выдерживающим критики, как фи-
деикомисс в пользу одного сына, хотя он и не оскорбляет так прямо поня-
тия справедливости. Я не могу согласиться, что родители обязаны оставлять
детям даже то обеспечение, на которое дети, как я доказывал, имеют нрав-
ственное право. Дети могут лишиться этого права или дурными поступками
относительно родителей или тем, что вообще окажутся недостойными его;
они также могут иметь другие источники обеспечения, другие основания для
своей карьеры; прежняя заботливость родителей об их воспитании и об
устройстве их судьбы может уже вполне удовлетворять их нравственному
праву; наконец, другие могут иметь больше права, чем они.
Чрезвычайное ограничение права завещания по французскому закону
было принято как демократическое средство сокрушить обычай первородства
и противодействовать стремлению наследственной собственности сливаться
в большие массы. Я сам согласен, что цели эти очень хороши, но полагаю,
что средства к их достижению выбраны не самые хорошие. Если бы я со-
ставлял законы по своим убеждениям о внутреннем их достоинстве, без вни-
мания к существующим мнениям и обычаям, я положил бы ограничение не
количеству имущества, какое может быть завещаемо, а количеству, какое
может быть получаемо по завещанию или по наследству. Каждый мог бы
располагать по завещанию всем своим имуществом, но не мог бы расточи-
тельно обращать его на обогащение одного лица выше известной меры, и
этим высшим размером было бы постановлено количество, достаточное для
обеспечения благосостоятельной независимости. Неравенство собственности,
371

происходящее от неравенства трудолюбия, воздержности, постоянства и спо-
собностей, а до известной степени и от неодинаковой благоприятности усло-
вий, — непременная принадлежность принципа частной собственности, и если
мы принимаем его, то должны принимать и это последствие его; но я не
вижу ничего противного ему в определении границы того, сколько человек
может приобрести просто по расположению других, без всякой собственной
деятельности, так чтобы он должен был уже работать, если хочет увеличить
свое состояние. Я не полагаю, чтобы стали считать такое ограничение тяго-
стным стеснением те завещатели, которые ценят большое состояние по н а -
стоящему его значению, то есть по количеству удовольствий и выгод, какое
можно купить на него. Имея состояние в пять раз большее, чем нужно для
скромной независимости, человек имеет больше удовольствий и выгод, нежели
имел бы только при ней; но как бы высоко ни ценились они, все-таки видит,
что разница эта в счастьи владельца незначительна по сравнению с наслаж-
дениями и прочими пользами, которые были получены другими людьми, если
бы четыре пятых имущества, доставшегося ему, достались не ему. Но те-
перь господствует в практике мнение, что наилучшее для любимых людей
дело человек совершает тогда, когда до пресыщения осыпает их теми не
имеющими внутренней ценности вещами, на которые почти исключительно
расходуются большие состояния; пока это мнение будет господствовать, мало
было бы пользы от введения закона, о котором я говорю, если бы даже и
можно было ввести его, потому что все старались бы обойти его; он был бы
бессилен, если бы общественное мнение не поддерживало его энергически;
ныне в Англии такой поддержки ожидать нельзя, но она может родиться при
известных положениях общества и правительства, — так можно судить по
сильной привязанности общественного мнения во Франции к закону прину-
дительного раздела наследства. А если ограничение размера наследства м о -
жет получить действительную силу, то оно принесет большую пользу. Бо-
гатство, перестав обращаться на чрезмерное обогащение немногих, будет
употребляться на общеполезные дела или, отдаваясь частным лицам, будет
распределяться между большим числом их. Станет гораздо меньше число тех
громадных состояний, которые не служат ни для какой личной надобности,
кроме тщеславия или вредного могущества, но значительно увеличится число
людей, пользующихся благосостоянием, выгодами досуга и всеми действи-
тельными наслаждениями, даваемыми богатством, кроме наслаждений тще-
славия; услуги, которых нация должна ожидать себе от своих сословий,
имеющих досуг« будут гораздо лучше нынешнего исполняться этими людьми;
больше пользы будет приносить нации и прямая их деятельность и их влия-
ние на вкусы и наклонности общества. Кроме того значительная часть нако-
плений, делаемых успешным трудолюбием, будет, вероятно, обращаться на
общественное употребление посредством завещаний или прямо в пользу го-
сударства или в пользу полезных учреждений, как и делается уже в очень
большом размере в Соединенных Штатах, где понятия и практика в вопросе
наследства гораздо рациональнее и полезнее для общества, чем в других
странах *.
Теперь нам должно рассмотреть, по всем ли видам, признаваемым ныне
подлежащими праву исключительной собственности, применяются те сообра-
жения, на которых основано учреждение собственности, и по каким другим
* «Богатые завещания и подарки в пользу благотворительных и воспита-
тельных учреждений составляют яркую черту в новой истории Соединенных
Штатов, особенно Штатов Новой Англии. У богатых капиталистов вошло в
обычай завещать часть состояния общественным учреждениям, да и при жи-
зни богатые люди делают им чрезвычайно щедрые пожертвования. В Со-
единенных Штатах нет ни обязательного закона о разделении собственности
между детьми поровну, как во Франции, ни субституций или права перво-
родства, как в Англии, так что богатые люди могут свободно разделять свое
состояние между родственниками и обществом. Учредить майорат там н е -
возможно, и родители часто имеют счастье видеть всех своих детей еще при-
372

основаниям можно защищать право собственности на те вещи, к которым не
применяются эти общие основания.
Существенный принцип собственности — обеспечение каждому владения
тем, что он произвел своим трудом и накопил своим сбережением; этот прин-
цип не применяется к вещам, которые не производятся трудом, к необрабо-
танному материалу земли. Если бы земля получала свою производительную
силу исключительно от природы, а не от труда, или можно было различить
часть его производительности, происходящую от природы и происходящую от
труда, то не было бы никакой надобности допускать присвоения частными
лицами того, что дается природой, — напротив, это было бы верхом не-
справедливости. Пользование землею в земледелии по необходимости должно
быть исключительным в течение периода обработки; надобно дать возмож-
ность пожать тому человеку, который вспахал и посеял; но можно было бы
этому человеку занимать землю лишь на один год, как делалось у древних
германцев; можно было бы также производить периодические переделы
земли сообразно увеличению населения; наконец, государство могло бы быть
единственным землевладельцем, а возделыватели его — арендаторами по
срочному или бессрочному контракту.
Но если земля сама — и не продукт труда, то почти все ценные каче-
ства ее — продукт труда. Труд нужен не только для пользования этим ору-
дием, но почти в такой же мере и для приготовления этого орудия для поль-
зования. Часто нужен значительный труд в самом начале, чтобы расчистить
землю для обработки. Часто и после того производительность придается
земле только трудом и искусством. Возделывание требует также заборов и
изгородей; они производятся исключительно трудом. Плоды этого труда не
могут быть пожаты в короткое время; расходы на него делаются вдруг, а
выгода распределяется по длинному ряду лет, быть может, по всей будущ-
ности. Человек, в пользовании которого находится земля, не станет совер-
шать этого труда и расхода, если он обратится в пользу не ему, а чужим
людям. Чтобы приняться за такие улучшения, ему нужно иметь впереди до-
статочный период для пользования выгодами их; а чтобы у него была уве-
ренность всегда иметь впереди такой период, было сочтено необходимым
дать ему вечное право на землю.
Вот основания, составляющие оправдание поземельной собственности с
экономической точки зрения. Читатель видел, что они имеют силу только в
том случае, когда собственник земли производит в ней улучшения. Если в
известной стране собственники в общей своей массе перестают производить
улучшения, политическая экономия не может ничего сказать в защиту позе-
мельной собственности, учрежденной в этой стране. Никакая здравая теория
частной собственности никогда не предполагала, что собственник земли «—
человек, только пользующийся синекурою.
В Великобритании поземельный собственник нередко производит улуч-
шения. Но нельзя сказать, чтобы вообще поземельные собственники произ-
водили их. В большей части случаев поземельные собственники уступают
другим право возделывать землю на таких условиях, которые мешают дру-
гим делать улучшения. В южных частях Англии, где срочные контракты не
в обыкновении, прочные улучшения не могут производиться иначе, как на к а -
питал землевладельцев; потому юг Англии сравнительно с ее севером и с
их жизни устроившими себе независимое положение. Я видел реестр сумм,
завещанных и пожертвованных богослужебным, благотворительным и уче-
ным заведениям в последние 30 лет в одном Массачусетсе; они простираются
до суммы около 6 миллионов долларов, или более миллиона фунтов» (до
8 миллионов руб. сер.) Lyell's Travel in America, том I, стр. 263.
Если в Англии человек, имеющий близких родных, завещает сколько-
нибудь значительную сумму на какое-нибудь общественное или благотвори-
тельное дело, он подвергается риску, что по своей смерти будет объявлен
присяжными сумасшедшим, или что его имущество будет поглощено расхо-
дами по тяжбе, заведенной в опровержение завещания. Прим. Милля.
373

нижнею Шотландиею чрезвычайно отстал в земледельческих усовершенство-
ваниях» Лишь немногие землевладельцы могут производить дорогие улучше-
ния иначе, как в долг, увеличивающий массу долгов, которыми уж всегда
почти обременена земля, получаемая наследником. Но положение землевла-
дельца, обремененного тяжелыми долгами, так стеснено, экономия так не-
приятна человеку, видимое состояние которого гораздо выше действительных
его средств, а колебание ренты и цены, едва оставляющие ему некоторый
доход за уплатою процентов, так страшны человеку, не имеющему почти ни-
чего, кроме этого небольшого остатка, что неудивительно, если лишь немно-
гие землевладельцы находят возможность приносить пожертвования в
настоящем для будущей выгоды. Но и при всем желании землевладельцев
только те из них могут делать улучшения надлежащим образом, которые
серьезно занимались земледельческою наукою, а большие землевладельцы
редко бывают людьми, занимавшимися чем-нибудь серьезно. Они могли бы
разве доставлять фермерам выгоду делать то, чего не хотят или не могут
делать сами. Но в Англии вообще жалуются, что когда они и соглашаются
на срочные контракты, они связывают своих фермеров условиями, заим-
ствованными из устаревшей и павшей земледельческой системы; а большая
часть землевладельцев вовсе не соглашается заключать срочные контракты
и, не давая фермеру обеспечения в пользовании землею далее одной жатвы,
держат землю в положении почти столь же неблагоприятном для улучшений,
как была она при наших предках варварах,
которым дают хлеб неразмежеванные поля,
ежегодно покидаемые ими.
...immetata quibus jugera libéras
Fruges et Cererem ferunt,
Nec cultura placet longior annua.
Поземельная собственность в Англии далеко не исполняет условий, к о -
торыми оправдывалось бы с экономической стороны ее существование. Но
если эти условия не исполняются удовлетворительным образом в Англии, то
в Ирландии они вовсе не исполняются. За немногими исключениями (иногда
очень почтенными) ирландские землевладельцы только истощают произво-
дительность земли. К ним буквально применяется эпиграмма, сказанная при
совещаниях о том, чем обременены земли: «величайшее обременение для зе-
мель— землевладельцы». Ничего не возвращая земле, они потребляют весь
ее продукт, за исключением количества картофеля, необходимого для сохра-
нения жителей от голодной смерти; а когда они вздумают сделать улучшения,
то обыкновенным приступом к нему служит, что они отнимают даже и эту
скудную долю у жителей, которых прогоняют питаться милостыней или уми-
рать с голода. Когда поземельная собственность стала в такое положение,
то прекращается возможность защищать ее, и настает время как-нибудь
иначе устроить это дело.
Когда говорят о «неприкосновенности собственности», то никак не сле-
довало бы забывать, что поземельная собственность вовсе не имеет этого
качества в такой степени, как другие роды собственности. Земля не создана
никем из людей; она — коренное наследие всего человеческого рода. Ее при-
своение частным лицом — исключительно вопрос общей пользы. Когда ч а -
стная поземельная собственность невыгодна, она несправедлива. Лишить ч е -
ловека участия в том, что произведено другими — не значит поступить с ним
жестоко: другие не были обязаны производить для него, и он ничего не те-
ряет, не получая доли из того, что вовсе бы не существовало, если бы не было
произведено только трудом других. Но должно назвать жестоким положе-
ние того, кто, родившись на свет, находит, что все дары природы уже за-
хвачены другими, не оставившими места новому товарищу. Когда люди при-
обрели понятие, что им по их человеческому достоинству принадлежат к а -
кие-нибудь нравственные права, то примирить людей с этим положением
можно не иначе, как убедив их, что право исключительной собственности
374

полезно для всего человечества и в том числе для них самих. Но человека
в здравом уме никак нельзя было бы убедить в этом, если бы отношения
между землевладельцем и земледельцем повсюду были, как в Ирландии.
Поземельная собственность не похожа на другие роды собственности,
это понимают даже самые упорнейшие защитники ее прав. Где масса обще-
ства исключена от участия в поземельной собственности, ставшей исключи-
тельно принадлежностью небольшого меньшинства, там люди вообще стара-
лись примирить с нею свое чувство справедливости тем, что соединяли с нею
обязанности по крайней мере в теории, и возвышали ее на степень нравст-
венной и юридической должности. Но если государство может считать земле-
владельцев общественными сановниками, то остается уже лишь сделать
один шаг, чтобы сказать, что оно может и отрешить их от должности. Право
землевладельцев на землю совершенно подчинено общей государственной по-
литике. Принцип собственности вовсе не дает им права на землю, а дает
только право на вознаграждение за ту часть получаемых ими от земли в ы -
год, которую государство по своим надобностям найдет полезным взять у
них. Право их на такое вознаграждение неотъемлемо. Землевладельцы, как
и владельцы всякой другой собственности, признанной государством, имеют
право получать денежную ценность того, что берется у них, или годичный
доход, равный тому, какой получали с этого имущества. Право это основано
на общих принципах собственности. Если земля была куплена на продукт
труда и сбережения нынешних владельцев или их предков, основанием их
праву на вознаграждение служит этот факт; если она приобретена ими и не
этим способом, они все-таки имеют право это по принципу давности владе-
ния. Да и нет необходимости приносить какую-нибудь часть общества в
жертву для совершения дела, от которого выиграет все общество. Если с
собственностью соединены какие-нибудь особенные привязанности, вознагра-
ждение должно превышать норму простой продажной ценности. Но на этих
условиях государство имеет свободу располагать поземельною собственностью
сообразно с требованиями общественных интересов и, если понадобится, оно
может даже со всею землею поступить так, как поступает с некоторыми
участками при проведении железной дороги или новой улицы. Общество
имеет такую надобность в надлежащем возделывании земли, в исполнении
условий, соединенных с владением землею, что не может оставить этих вещей
на произвол сословия лиц, называемых землевладельцами, когда они пока-
зали себя неспособными исполнять свои обязанности. Если законодательная
власть захочет, то может у всего сословия землевладельцев взять землю,
дав им за нее облигации государственного долга или пенсии; тем больше оно
может обратить средние доходы ирландских землевладельцев в определенный
доход, передав землю их фермерам с обязательством платить им эти деньги,
разумеется, с тем условием, что если землевладельцы не согласятся на пред-
ложенные условия, то им дается право получить полную продажную цен-
ность земли.
Мы будем иметь в другом месте случай говорить о разных видах позе-
мельной собственности и пользования землею, о выгодах и невыгодах каж-
дого из этих видов. Здесь мы занимаемся самим правом поземельной соб-
ственности, соображениями, оправдывающими его и проистекающими из этих
соображений условиями, которые должны служить его границами. Права
поземельной собственности должны истолковываться в самом тесном объеме,
и во всех сомнительных случаях решение должно быть против собственни-
ка,— я считаю это правило почти аксиомою. Совершенно противное должно
сказать о движимой собственности, о собственности на все» производимое
трудом: собственник имеет безусловную власть исключительного пользова-
ния этими вещами, кроме тех случаев, когда проистекал бы от того положи-
тельный вред для других. Но на землю не должно предоставляться никакое
исключительное право частному лицу иначе, как тогда, если будет доказано,
что от этого произойдет положительная польза. Получить исключительное
право на часть общего наследства, между тем как есть другие люди, не имею-
щие в нем никакой части, — это само по себе уже привилегия, подлежащая
375

спору. Какое бы количество движимого имущества ни приобрел кто-нибудь
своим трудом, это не мешает другим приобретать такое же имущество тем же
средством. Но право собственности на землю по самой сущности дела лишает
других пользования землею. Привилегию или монополию можно защищать
только как необходимое зло; она становится несправедливостью, если
доводится до того, что это зло не вознаграждается вытекающим из нее
благом.
Например, исключительное право на возделывание земли еще не содер-
жит в себе исключительного права проходить по этой земле, и исключитель-
ное право прохода по земле следует признавать только в пределах, необхо-
димых для охранения продуктов от повреждения и для спокойствия собст-
венника от неприятностей. Претензия двух герцогов запретить въезд осталь-
ным людям в один из округов Горной Шотландии, лишить всех остальных
людей возможности видеть горные местности на множество миль кругом,
чтобы не тревожить диких животных, эта претензия — злоупотребление,
превышающее законную границу поземельной собственности. Если земля не
предназначается к возделыванию, то вообще нельзя найти достаточных осно-
ваний к тому, чтобы она была частной собственностью, а если кому-нибудь
уже позволено называть ее своей, то он должен знать, что владеет ею только
по снисхождению общества и под тем непременным условием, чтобы его
право, не могущее приносить обществу никакой пользы, по крайней мере не
лишало общество тех польз, какие получались бы от этой земли, если бы она
не была обращена в его собственность. Даже и человек, владеющий возде-
лываемою землею, не должен думать, что когда ему одному из миллионов
закон дозволяет иметь на свою долю тысячи экров, то вся земля отдана ему
в полный произвол, что он может поступать с нею, как хочет, и никому нет
до того дела. В его исключительном распоряжении находится рента или при-
быль, которую он может получать со своей земли; но по отношению к самой
земле он подлежит нравственной обязанности и, в случае надобности, должен
быть подвергаем юридической обязанности приводить свои интересы и удо-
вольствия в сообразность с общественным благом, делать все, им требуемое,
и не делать ничего, ему противного. Человеческий род сохраняет свое перво-
начальное право над землею населяемой им планеты, насколько оно совм 1е6-
стно с целями, для которых он отказался от некоторой части этого права .
В заключение Милль перечисляет важнейшие из тех пред-
метов, присвоение которых в собственность уже вообще при-
знано в цивилизованных обществах делом неправильным. Та-
ковы: присвоение в собственность человеку другого человека
(разные формы невольничества и крепостной зависимости), при-
своение общественных должностей в собственность (наприме1р7 ,
покупка офицерских чинов, доныне существующая в Англии ,
покупка разных гражданских должностей, существовавшая в
старинной Франции, и т. д.).
Мы не имеем надобности прибавлять здесь что-нибудь отно-
сительно тех сторон дела, в которые вникает Милль, во-первых,
потому, что эти стороны рассмотрены у него удовлетворительно,
во-вторых, что к важнейшим из них он еще возвратится в следую-
щих частях своего тракт1а8 та и мы успеем тогда прибавить к его
мыслям свои замечания . Но здесь должно обратить внимание
на одну самую коренную черту, которая оставлена у Милля без
исследования: какова общая тенденция естественных сил, при-
зываемых принципом частной собственности [к господству] над
распределением имуществ и доходов?
376

В те вре 1м9ена, когда создавалась господствующая экономиче-
ская теория , вопрос этот не был поставлен с достаточною ясно-
стью, или заглушались реакционным воплем против разрушитель-
ных стремлений революционной Франции те голоса, которые по-
ставляли его в Англии. Поэтому ни у Адама Смита, ни у Маль-
туса, ни у Рикардо мы не найдем об этом серьезных исследований.
А когда вопрос этот был поднят так, что уже нельзя было оста-
влять его без решительного ответа, господствующая теория не
имела деятелей, способных порядком разработывать вещи, не р е -
шенные Смитом, Мальтусом и Рикардо. В смитовской школе
основались тогда, как и теперь существуют, только труженики,
неспособные развивать науку, а лишь подыскивающие факты к
заданным темам (вроде Pay и Рошера), или фразеры (вроде н ы -
нешних французских знаменитостей школы Сэ); труженики не
могли заняться этим делом, потому что это не было указано и
растолковано им учителями, а фразеры не затруднились, без
дальнейших справок, отвечать на него голословными фразами,
какие казались для них удобнейшими. Школа их уже была о т -
теснена ходом идей и событий в консервативное и отчасти в реак-
ционное положение, потому удобнейшим оказалось для них
толковать в следующем роде: «силы, призываемые принципом
собственности к господству над распределением, имеют в себе
свойство уравновешивать свои результаты так, что ими самими
исправляется неблагоприятность распределения, производимая
ими. Например, в одном поколении собственность слишком со-
средоточилась по наследству от бездетных родственников, но у
этого же лица или у его сына будет много детей, и собственность
действием того же наследства снова разделится до умеренной в е -
личины. Точно так же действуют и другие силы. Следовательно,
уклонения с выгоднейшего пути тут бывают кратковременные,
случайные, не успевающие далеко отойти от выгоднейшей для
прогресса линии, взаимно вознаграждающиеся, так что в об-
щей сложности результат действия этих сил совпадает с усло-
виями наивыгоднейшего распределения».
На чем основана такая теория? Ни на чем, кроме желания
построить ее именно в таком виде. Подтверждается ли она фак-
тами или противоречит им, этого никто из болтунов, ее изла-
гающих, не потрудился проверить.
В этюде о мальтусовой теореме я уже высказывал те недо-
статки, которые лишают меня возможности исследовать нераз-
работанные научные вопросы с полнотою, какая была бы удовле-
творительна хотя бы для меня одного. Я до сих пор мог лишь
слегка касаться того, что требует трудов более продолжитель-
ных и знаний более обширных. Эту неудовлетворительность
сам я указываю и в следующей небольшой работе, произ-
веденной мною несколько лет тому назад для уяснения естест-
венных действий принципа частной собственности с той сто-
377

раны, которая без точных исследований наименее может быть
отгадываема верным образом.
Статья, отрывок из которой привожу я, принадлежала к
ряду полемических статей — напис2а0на мною в защиту обычного
нашего общинного землевладения . Называлась она: «О п о -
земельной собственности» и была напечатана в «Современнике»
года четыре тому назад. Я в ней говорил между прочим, что
при общинном землевладении твердо держится в целом земле-
дельческом сословии тот уровень благосостояния, какой допу-
скается существующей степенью национального развития, а при
разделе общинной земли на наследственные участки на этом
уровне благосостояния удерживается лишь небольшая часть
земледельцев, а масса упадает глубоко ниже его, между тем
как возвышаются над ним лишь немногие. Эту вторую поло-
вину решения получил я разбором действия наследственности
при правиле равного раздела между сыновьями. Привожу те-
перь отрывок, на который ссылаюсь:
Чтобы узнать направление, в котором действует поземель-
ная наследственность, возьмем для примера хотя несколько г е -
неалогических таблиц, и < ч т о б ы > посмотреть, как разветвлялись
роды в течение нескольких поколений, всего лучше было бы
взять довольно большое село и проследить в трех или четырех
поколениях генеалогическое его движение: но для таких родо-
словных нет материалов, и мы должны заменить их генеало-
гиями сословий, имеющих родословные. Для этого мы берем
4-ю ча2с1ть «Российской родословной книги» кн. П. Долго-
рукова .
Нам хочется узнать, что было бы с правнуками тех об-
щинников, при которых было бы уничтожено общинное вла-
дение.
Село, над которым надобно сделать этот анализ, должно
быть довольно велико, чтобы вывод не мог быть случайностью,
а имел общее значение.
Жители, его составляющие, должны находиться между со-
бою во взаимных отношениях близкого или дальнего родства.
Группы [родственников] разнообразны и по числу лиц и
по близости родственных отношений в каждой группе. Для
удовлетворения этим условиям, существующим в действитель-
ности, мы возьмем несколько родов, а из каждого рода возьмем
какое-нибудь из средних поколений от VII до X. Таким образом,
в каждой группе родственников будут разнообразные степени
родства.
Фамилии мы берем наудачу: в каждой фамилии берем одно
из поколений, от VII до X, также наугад.
Фамилий мы набираем столько, чтобы в поколениях, нами
взятых, насчиталось до 250 мужчин.
378

Вот фамилии и поколения, наудачу взятые нами из «Родо-
словной книги» кн. Долгорукова.
Арсеньевы VIII; Бахметьевы IX; Вельяминовы-Зерновы X;
Воейковы X; Жеребцовы IX; Игнатьевы IX; Квашнины VII;
Колычевы VII; Орловы-Давыдовы VII; Шишковы X.
Все вместе эти поколения всех десяти родов имеют 251 муж-
чину.
Итак, мы имеем село в 251 лицо мужеского пола. Эти лица
соединены между собою родством в несколько групп, и в каж-
дой группе есть разнообразные степени родства. Словом, гене-
алогические отношения в нашем примере совершенно соответ-
ствуют условиям действительности.
Будем же, анализируя родословные этих лиц, изучать дейст-
вие принципа наследственности поземельной собственности. Для
того, чтобы характеристические особенности этого принципа
выставлялись яснее, мы не забудем сравнивать их с результа-
тами, к каким приводит принцип общинного поземельного вла-
дения.
Посмотрим сначала, как разветвились родственные группы
в четвертом поколении от того, с которого начался наш счет,
иначе сказать, сколько в каждой группе явилось правнуков:
№ 1 Арсеньевы
» 2 Бахметьевы
» 3 Вельяминовы-Зарновы . . . .
» 4 Воейковы
» 5 Жеребцозы
» 6 Игнатьевы
» 7 Квашнины
» 8 Колычевы
» 9 Орловы-Давыдовы
» 10 Шишковы
Итого . . .
Праде-
ды, ч и с -
ло муж-
чин
10
9
28
62
11
16
23
47
25
20
251
Правну-
ки, чис-
ло муж-
чин
54
37
30
98
40
33
21
18
24
33
388
Итак, при смене трех поколений, число лиц увеличилось
почти в полтора раза.
При прадедах было в селе общинное владение, и на каждую
душу мужеского пола приходилось 12 десятин.
Если общинное владение сохр3анилось при правнуках, каж-
дая мужская душа имеет около 7 /4 десятин. Каково же будет
благосостояние правнуков сравнительно с прадедами?
В течение века земледелие сделало некоторые успехи; разви-
лась торговля хлебом с близлежащими городами и с оптовыми
торговцами, отправляющими хлеб в столицы и за границу.
379

Вследствие улучшений в земледелии каждая десятина дает
средним числом на 50% более сбора, нежели при прадедах*.
Благодаря увеличению запроса (от возрастания населения и
развития торговли) и понижению цены мануфактурных изде-
лий (от усовершенствований в технологии и механике) ценность
хлеба поднялась в течение века, сравнительно с другими про-
дуктами, тоже на 50% **.
Посмотрим же теперь, каково при сохранении общинного
владения благосостояние правнуков сравнительно с благососто-
янием прадедов.
Если десятина земли давала прадеду житейских удобств
на 4, то правнуку она дает тех же удобств на 9 ***.
Но прадед получал доход с 12 десятин, а правнук только с
8 десятин. Итак:
Благосостояние прадеда 43X12=348
правнука 9Х7 /4=69 /4.
* Это число очень умеренно; тут надобно принять в расчет: 1) разра-
ботку земель, прежде лежавших пустыми — прадеды распахивали из 3 012 де-
сятин только 1 200, правнуки распахивают, вследствие увеличения числа рук,
1 800. Это одно уже увеличивает средний доход с десятины на 50%; 2) рас-
ширение культуры растений, дающих обильный сбор, например свекловицы
и картофеля. Если на них обращено 200 десятин у правнуков вместо 100 деся-
тин при прадедах, это одно увеличит средний сбор с десятины на 10%;
3) улучшения в обработке земли и ее удобрении положим хотя на 10% в
течение века, — это слишком умеренно. Итак, мы имеем 1,50 X 1,1, X 1,1 =
— 11,815; то есть при самых ничтожных улучшениях сбор хлеба увеличился на
81 /2%, а мы приняли только 50%.
** Это также слишком умеренно. Читатель заметит, что мы берем не
цену хлеба, выраженную в звонкой монете — она может возрастать или
уменьшаться, смотря по обилию благородных металлов и заменяющего их
кредита, а также быстроте разменных оборотов, — нет, мы берем относи-
тельную ценность хлеба по сравнению с другими продуктами. Например, если
при прадедах четверть ржи стоила 2 р., а пуд сахару 10 р. и аршин ситцу
20 коп., а при правнуках четверть ржи стоит 2 р. 40 коп., но пуд сахара
стоит 6 р., а аршин ситцу только 12 коп., то за четверть ржи земледелец полу-
чает:
При прадедах 8 фунтов сахару или 10 аршин ситцу
« правнуках 16 « « 20 « «
Полагая, что цена покупаемых земледельцами продуктов понизилась так же,
как цена сахару и ситцу, мы получим, что ценность хлеба увеличилась по
сравнению с другими продуктами на 100%, хотя по отношению к звонкой
монете цена его увеличилась только на 20%.
Каждый скажет, что мы принимаем слишком малый прогресс, если ска-
жем, что 1в течение века мануфактурные изделия и так далее становятся
только на /3 обильнее, нежели были сто лет тому назад, — а этого уже до-
статочно, чтобы земледелец за свой хлеб получал разных изделий и удобств
на 50% более, нежели его прадед получал за сто лет до него.
*** Второе число выводится из первого таким образом: 4 X 1,5 (вслед-
ствие увеличения сбора) Х1,5 (вследствие возвышения цены) = 9.
Это пропорция вообще самая умеренная; если мы возьмем хотя цифры,
указанные в примечаниях, впрочем, также слишком низко оценивающие ве-
роятный прогресс торговли и промышленности в течение века, мы получим
4 Х 1,815X2=14,46.
380

Итак, в течение века, при сохранении общинного владения,
благосостояние земледельцев увеличилось на 40%, хотя число
населения и возросло в полтора раза.
Теперь посмотрим, что будет с этими правнуками при уни-
чтожении общинного владения землею.
Уже один взгляд на число правнуков в разных родственных
группах дает некоторое понятие о неравномерности их состоя-
ния, произведенной введением поземельного наследства.
В группе № 1 наследство десяти прадедов разделилось между
541 правнуками, — у каждого из них средним числом только по
2 /2 десятины земли, — 1и доходы 1правнука группы №1 средним
числом не превышают 2 /4X9=20 /4, между тем как предок его
получал 48. Правнуки в этой группе стали почти в два с половиной
раза беднее прадедов, если даже предположить, что всем этим
потомкам достались одинаковые доли прадедовского наследства.
Зато в группе № 8 от 47 прадедов произошло только 18 пра-
внуков, — если даже предположить, что каждый правнук п о -
лучил равную долю прадедовского наследства, все-таки окажется,
что у каждого правнука с лишком по 31 десятине земли, а дохо-
да по 31X9=279. Каждый стал в шесть раз богаче прадеда.
Вот вам и разгадка того, до какой степени основательны
звонкие фразы о том, будто бы силою самого закона о наслед-
стве восстановляется равновесие.
Прадедам государство выделило равные средства к благосо-
стоянию; благодаря успехам цивилизации, правнуки их могли
бы пользоваться в полтора раза большим благосостоянием.
Вместо того, по действию поземельного наследства 54 человека
живут в два с половиною раза беднее, нежели прадеды; зато
18 человек стали богачами.
Но эти цифры еще только предположительные и далеко усту-
пают своею неравномерностью действительным отношениям, к о -
торые мы получим, точнее проследив генеалогию каждой группы.
Мы предположили, что в каждой группе всем правнукам до-
стаются равные доли наследства; на самом деле это вовсе не так.
У прадеда Захара было два сына, Иван и Петр; от Ивана
произошло десять внуков, от Петра только один; последнему
достается в десять раз больше, нежели каждому из его трою-
родных братьев; мало того: трое прадедов: Сидор, Карп и Федор
были родные братья; из них только у одного Сидора остался
правнук, — ясно, что этот правнук Сидора будет один иметь
втрое больше, нежели все вместе потомки Захара, будет иметь
в шесть раз больше, нежели внук Петра, которому досталась
половина Захарова имущества, и в 30 раз более, нежели каж-
дый из десяти внучат Ивана, между которыми разделилась дру-
гая половина Захарова имущества.
Кто проследит таким образом генеалогию, например, группы
№ 8 (Колычевы, поколение V I I ) , тот увидит, что из 18 их прав-
381

нуков (X поколение Колычевых) двое будут иметь каждый по
138 десятин, а 6 человек только по 6, и 3 человека даже только
по 4 десятины, то есть по действию наследства между людьми
одной родственной группы, в которой прадеды имели одинако-
вое благосостояние, явятся через три поколения такие люди,
которые будут иметь в двадцать и даже в тридцать раз менее
своих родственников. То же самое и во всех других группах.
Точно так же и в 1-й группе один правнук будет иметь 12
десятин, а д3евятеро других только по 1 десятине, еще двое
тол 3ько по /4 десятины и, наконец, четверо даже только
по /8 десятины, то есть будут люди в 16 и 32 раза беднее своего
родственника.
Спрашивается теперь: каковы будут чувства между этими
людьми? Будут или нет бедняки завидовать своему недальнему
родственнику, который имеет больше их в 30 раз, между тем
как еще прадеды их жили одинаково, и в семьях сохранилась
о том свежая память? Не заменится ли злобою с одной сто-
роны, презрением и опасением с другой чувство благорасполо-
жения, которому так легко было существовать между одинаково
благосостоятельными прадедами?
Но все это только отдельные примеры; посмотрим, каков
общий ход дел, как распределились все жители нашего села дей-
ствием наследства через три поколения после того, как уничтожи-
лось общинное владение.
Мы представляем общую таблицу этого распределения, со-
ставленную из свода генеалогических таблиц фамилий, нами
указанных; кто захочет проверить выводы, нами составленные,
может сделать это по «Родословной книге» князя Долгорукова,
печатать же здесь все таблицы исследования, служащие мате-
риалами для составления окончательного результата, было бы
неудобно, потому что они заняли бы слишком много места. Вот
распределение земли по праву поземельного наследства в ч е т -
вертом поколении * от людей, при которых уничтожается об-
щинное владение **.
Прежде всего в этой таблице поражает громадное различие
состояний, произведенное влиянием наследства; между правну-
ками людей, имевших каждый по 12 десятин, явились люди, п о -
лучившие по наследству более ста десятин; зато другим доста-
лось только по одной десятине и м 4енее десятины; есть да 3же т а -
кие, которым досталось только по /9 или даже только по /8 де-
сятины. Два крайние предела наследственных имуществ отно-
сятся между собою как 368 : 1. Так громадна неравномерность,
произведенная наследством только в течение трех поколений.
* Арсеньевы поколение XI; Бахметьевы—XII; Вельяминовы-Зерновы—-
XIII; Воейковы—XIII; Жеребцовы—XII; Игнатьевы—XII; Квашнины—X;
Колычевы—X; Орловы-Давыдовы—X; Шишковы—XIII.
** См. таблицу на стр. 383 — Ред.
382

Распределение земли по праву наследства между 388
правнуками людей, в числе 251 человека, владевших
общинном землею в количестве 3012 десятин и при
уничтожении общинного владения получивших каждый
по 12 десятин в наследственную собственность
Число людей, имеющих
каждый по
2
1
2
1
2
1
4
3
5
2
4
2
2
2
2
3
3
3
8
4
3 ...
2
12
4
6
7
6
1
6-
........
.
.
десятин
138
108
63
60
54
40
36
30,66
30
27
25,50
24
21
20,50
20
18
17
16
15
13,50
12,75
12,60
12
10,80
10,5
10
9
8
7
Число людей, имеющих
каждый по десятин
3 6,666
2 6,375
3 6,20
24 6
6 5,40
9 5
6 . - 4,5
22 4
4 3,75
3 . - . 3,60
6 3,33
4 3,15
26 3
6 2,7
6 2,66
5 2,40
34 2
3 1,66
36 1,50
7 1,428
8 1,33
5 1,20
5 1,08
18 1
6 0,9
6 0,833
2 0,75
10 0,666
6 0,444
4 0,375
С каждым поколением она увеличивалась по нашим генеалоги-
ческим таблицам, и если взять вместо 4-го поколения пятое, она
будет еще огромнее, в 6 поколении еще громаднее и т. д.
Но сравнивать крайние пределы значит только говорить о
счастьи и несчастьи немногих отдельных личностей. Чтобы п о -
нять действие общего принципа на массу населения, надобно
подвести отдельные случаи под общие разряды.
Разряды составятся у нас следующим образом. Средний
доход с десятины при правнуках мы будем считать в 27 руб-
лей *. Нормальную цифру для безбедной жизни земледельца мы
* Цифра дохода в 27 рублей составляется у нас следующим образом:
прадедов мы принимаем нашими современниками, доход их с десятины пола-
гаем в 12 руб. сер. Удобства, доставляемые правнуку сбором хлеба с деся-
тины, относятся к этому числу, к а к 9 к 4, — это отношение дает для десятины
при правнуке 27 рублей.
383

примем в 100 руб. сер. дохода. Имеющий в шесть раз более
будет жить в роскоши. Имеющий от 300 до 600 руб. будет жить в
изобилии. Имеющий 140—300 будет зажиточным человеком.
Имеющий 85—140 руб. живет безбедно. Имеющий 66—85 руб.
нуждается. Имеющий 33—66 руб. часто голодает. Имеющий
менее 33 руб. не имеет в своем имуществе средств к поддержа-
нию жизни.
По этим группам правнуки, вследствие неравномерности
своих наследств, распределяются следующим образом:
Число людей,
имеющих каждый
по
A. Роскошь 29
Б. Изобилие 44
B. Зжягочность . . .68
Г. Бедность 54
Д. Нужда 38
Е. Крайняя нужда . . 98
Ж. Нищета . . - .57
десятин
24—138
12— 21
5,4 — 10,8
3,15- 5
2,66— 3
1,2—2,4
0,375-1,08
или рублей дохода
648—3 726
3244— 5673
1451 /5— 29l /5
85 /20— 135
2 72— 814
321/5— 643/5
10 /6— 29 /20
Итак: из 388 человек только 141 (А, Б, В) имеют сред-
ства к жизни более, нежели безбедные; еще 54 не терпят нужды.
Зато 193 человека, то есть ровно половина населения, нуждается;
из них 155 человек близко знакомы с голодом и холодом.
А что будет, если общинное владение останется неприкосно-
венно? Из 3 012 десятин, принадлежащих селу, каждому из 388
мужч3ин будет принадлежать участок несколько более, нежели
в 7 Л (7,76) десятин; с этого участка получается
209 руб. 50 коп. дохода.
Итак: при сохранении общинного владения все население
будет жить очень зажиточно; каждый из 388 правнуков будет
пользоваться таким довольством, которое при уничтожении об-
щинного владения достается на долю только 97 из правнуков.
Потому предоставление земли в наследственную собствен-
ность было выгодно только одной четвертой части правнуков;
остальные три четвертых остались обделены случайностями н а -
следования; из того числа 212, то есть большая половина насе-
ления, обделены этими случайностями так, что не получили по
праву наследства и половины того, что досталось бы им по
праву общинного владения; из того числа 167 человек, то есть
почти половина населения, обделены так, что не имеют и
третьей части того, что имели бы при общинном владении.
Таково положение правнуков по теории. На практике оно
изменяется тем, что люди, слишком обделенные случайностями
наследства, должны жить не обработкою своих мелких клочков,
дающих слишком мало дохода, а заработною платою. Большею
частью они продадут свои участки. Если же не продадут, п о -
ступят нерасчетливо: ничтожный клочок земли будет только м е -
шать им наниматься в работники на круглый год, и, отрываясь
384

Число людей
A. 29
Б. 44
B. 68
Г. 54
Д. 38
Е. 98
Ж. 57
Количество зем-
ли, принадлежа-
щей всем им
вместе
1306
657,5
508,15
218,10
110,20
165,666
46,1333
от батрачества для ничтожной работы на нем, они не выигры-
вают, а теряют.
[Итак, существование их зависит от заработной платы. По-
смотрим, каково будет положение заработной платы.
При 3838 душах на 3 012 десятинах на каждую душу прихо-
дится по 7 /4 десятины.
Сообразим теперь, как распределена собственность земли
между различными группами.
Средняя про-
порция на
каждого
45
153
7/5
49
23 /10
1/4
4/5
Из этого мы видим, что группа В, имеющая по 73/5 деся-
тин на душу, не нуждается в найме работников и не имеет
нужды наниматься — в ней на мужчину приходится именно
столько земель для обработки, сколько приходится обрабаты-
вать каждому мужчине.
Зато группа Б, <имея> вдвое более земли на душу, нежели
приходится на обработку мужчине, должна нанять около 40 р а -
ботников; она их с излишком найдет в группе Г, которая, имея по
4 десятины, считает у себя около 25 работников лишних, и в
группе Д, которая, имея менее, нежели по 3 десятины на душу,
считает 22 работника лишних. Тут еще могла бы удержаться
цена найма, выгодная для работников, потому что группы Г и Д
имеют средства существовать работою на собственных полях,
и если у них остается излишнее время, то они могли бы торго-
ваться, нанимаясь в работники, потому что не крайность при-
нуждает их искать работы во что бы то ни стало, за какую бы
то ни было плату, — нет, они действительно ищут выгодного
употребления своих сил.
Но совсем не таково положение группы Е и группы Ж.
Участки их так мелки, что на них они могут употребить только
незначительную часть своего времени — группа Е одну чет-
верть, группа Ж одну десятую своего времени; продукты, до-
ставляемые этими участками, недостаточны для жизни. Этим
людям во что бы то ни стало нужно найти работу.
Работу себе они находят у группы А.
Земли группы А требуют для своей обработки около 150
возделывателей; из них 29 сами владельцы; затем им нужно н а -
нять около 120 работников.
385

А группы Е и Ж предлагают им 155 работников.
Что из этого следует?
Работы предлагается гораздо больше, нежели требуется.
Результат ясен: цена работы падает.
До какого же предела простирается ее падение? До того
предела, за которым она перестает быть достаточною для про-
кормления работников. Тогда только работники скажут: нам
все равно приходится голодать, работая или не работая; будем
же лучше голодать не работая — и только тогда уменьшится
предложение. А до этого предела нет выбора работнику между
работою за какую-нибудь плату и отказом от работы: отказы-
ваясь, он голодает; работая, он кормится. Ясно, что он не от-
станет от работы, пока она кормит его.
Итак: заработная плата падает до той степени, чтобы только
работник не умер с голоду.
Цена, по которой пускается в продажу главная масса товара,
определяет цену, по которой будут продаваться и мелкие пар-
тии товара. 160 работников из группы Е и Ж, сбивающие вза-
имным соперничеством цену работы до последней крайности,
заставят и остальных 47 работников из группы Г и Д сидеть
сложа руки, или наниматься по цене, устанавливаемой груп-
пами Е и Ж. Разумеется, после того что им будет казаться вы-
годно наниматься хотя за эту цену — все же лучше, нежели си-
деть сложа руки, не получая ничего.
Таким-то образом, из 388 человек 205 работают по цене,
едва достаточной для самого скудного их прокормления.
Мы надеемся, что не нужно отвечать на вопрос: «не най-
дут ли они более выгодных условий в других селах?» — в дру-
гих селах то же самое, — везде действует один и тот же прин-
цип, и результаты его везде одинаковы повсюду: повсюду ра-
бота предлагается в большем количестве, нежели требуется.
Мы надеемся также, что не нужно отвечать на вопрос: «не
найдут ли более выгодных условий в других промыслах?» Во-
первых, все промыслы занимают слишком ничтожное число рук
по сравнению с земледелием, во-вторых, и другие промыслы ор-
ганизовались под влиянием того же принципа.
Итак, во всех промыслах то же, что и в земледелии, и во
всех земледельческих селах то же, что в нашем селе: везде и по-
всюду, вследствие излишества предложения работы над запро-
сом, цена ее падает до последней крайности.
Эта вещь известная. Но теперь мы можем видеть, выдержи-
вает ли критику известный припев мальтусианцев: «излишество
предложения происходит от излишнего размножения населения;
излишек населения виною всем бедам; ни люди, ни учреждения
тут не виноваты, — народу расплодилось слишком много, вот
отчего бедность и нищета на свете».
Будто в самом деле оттого?
386

В нашем селе приходится почти по 8 десятин на душу —
стало быть население все еще очень малочисленно сравнительно
с пространством, а все-таки существует излишек предложения
работы над запросом, все-таки большинство населения сбивает
цену работы до последней крайности, и из 388 человек 205 ра-
ботают, можно сказать, за корку хлеба, и в том числе 160 че-
ловек колотятся, как рыба об лед.
Отчего это? Ответ ясен после наших таблиц.
Оттого, что большинство крайне обделено случайностями
наследства.
На самом деле, рук мало; это видно из того, что далеко еще
не вся земля разработана, из 3 012 десятин 1212 лежат под
выгонами и т. д., да из распахиваемых 1 800 десятин 600 лежат
под паром — итого только 1 200 дают плод, 1 812 лежат себе
чуть не задаром; люди не успевают их обрабатывать, да, рук
мало для работы. Но село наше организовалось так, что все-таки
оказывается «излишек предложения над запросом», и вслед-
ствие того большинство населения терпит нужду.
Что за нелепость? — Да, действительно нелепость — и чтобы
убедиться в нелепости такой нужды, надобно только сравнить
это положение с положением, которое дается сохранением об-
щинного владения.
При случайностях поземельного наследства 388 человек не
могут жить на 3 012 десятинах без того, чтобы большая половина
их не видела себя в постоянной скудости.
А при общинном владении, как мы видели в начале этого
исследования, на долю каждого приходилось бы по 216 руб-
лей, — иначе сказать, каждый жил бы в таком изобилии, кото-
рое при случайностях поземельного наследства досталось на
долю только одной четвертой части населения.
Мы сами первые заметим, что наша небольшая работа
только первый шаг к статистическому определению стремлений,
лежащих в натуре наследства. Важность вопроса такова, что
можно и должно для возможно точного ответа на него разо-
брать генеалогию не 250 человек, а 250 000 человек всех вре-
мен, стран и сословий. Но это расширение объема исследований
нужно только для строжайшего определения границ действия
двух противоположных стремлений наследства; основной же за-
кон их действия и огромное преобладание одной тенденции над
другой достаточно указывается уже и таблицею, нами представ-
ленною. Выводы из нее таковы:
Действие наследственности относительно поземельной соб-
ственности состоит в том, что при смене каждого поколения
другим, большая половина земли (около двух третей) сосредо-
точивается в меньшем (на половину меньшем) числе рук, не-
жели была при предыдущем поколении.
Из остальной меньшей половины одна часть (около одной
337

шестой всего пространства земли) остается во владении у т а -
кого же числа людей, как при прежнем поколении.
Другая часть (также около одной шестой всего простран-
ства) раздробляется между гораздо большим количеством вла-
дельцев, нежели прежде.
Это раздробление очень быстро достигает крайних пределов
физической возможности деления земли, и части, подлежащие
раздроблению, должны переходить продажею в чужие руки,
мимо наследников, которым делить их невозможно.
Более обширные исследования точнее определят цифру каж-
дой из этих трех частей. Но пределы, между которыми к о -
леблются эти цифры, не могут отступать далеко от показан-
ных нами приблизительных величин, потому что сумма случаев,
взятых нами (250), довольно значительна. Самый же закон,
управляющий этими величинами, совершенно непоколебим,
именно:
Быстрое сосредоточение значительной части земли в немно-
гих руках и столь же быстрое раздробление гораздо менее зна-
чительной части.
Очевидно также, что так как при смене каждого поколения
следующим принцип действует одинаково, то действием каж-
дой новой смены усиливается действие предыдущей, иначе ска-
зать:
Сосредоточение с каждым поколением охватывает все боль-
шую и большую часть всего пространства территории, оставляя
в умеренных участках и для раздробления на мелкие части все
меньше и меньше пространства.
Мы представили незначительный по объему, но все же не л и -
шенный значения анализ фактов для определения действий
принципа наследственности.
Не он один управляет движением собственности. Но мы
выбрали его, с одной стороны, потому, что объем его действия
шире, нежели объем всех других содействующих ему принци-
пов; с другой стороны, потому, что тенденция других принци-
пов представляет менее нужды в математических доказатель-
ствах.
Количество поземельной собственности, переходящей в из-
вестное время, например в год, из рук в руки по принципам
приданого, духовного завещания, дарения, вовсе не так значи-
тельно, как количество, переходящее по принципу наследства.
Потому, если б даже они не имели одинаковой с ним тенденции,
его действием далеко перевешивались бы все уклонения от его
тенденции, производимые тенденциею других начал.
Но очевидно, что эти другие принципы действуют по той
же тенденции сосредоточения, как и наследство, и действуют
еще быстрее и одностороннее.
Приданое есть принадлежность брака. Вообще говоря,
388

браки бывают ровные, — богатые женятся на богатых, бед-
ные — на бедных. Исключения чаще встречаются в романах,
нежели в действительности, и, конечно, не составляют одной де-
сятой части всех браков. Итак, совершенно преобладающее дей-
ствие приданого состоит в том, что человек богатый приобре-
тает за женою новое богатство.
Этим ускоряется сосредоточивающее действие наследства.
Без приданого (и наследства, достающегося роду по женской
линии) имение угасающего рода иногда перешло бы к дальним
родным, которые из шести случаев в пяти случаях бедны. Эти
шансы прекращаются наследством по женской линии, которое
обыкновенно достается от угасающего рода другому роду,
одинаково с ним стоящему на лестнице имущества; то есть
имущество богатых, при содействии приданого и наслед-
ства по женской линии, чаще достается богатым, нежели было
без того.
Дарственные записи и духовные завещания делаются обык-
новенно в других направлениях: или имение передается какому-
либо общественному учреждению, то есть выходит из сферы част-
ной собственности, или передается имение какому-нибудь люби-
мому лицу. Надобно ли говорить, что у каждого близкие люди
обыкновенно принадлежат к одному с ним общественному классу,
и потому богатый обыкновенно завещает или дарит свое имение
богатому?
Этим опять уменьшаются шансы раздробления и увеличи-
ваются шансы сосредоточения.
Остается еще один принцип — принцип продажи и покупки.
В различные эпохи государственной жизни он действует раз-
лично, — иногда большие недвижимые имущества распродаются
по мелким частям, иногда малые скупаются в одну массу. На-
добно заметить, впрочем, что преобладание ломки больших иму-
ществ посредством распродажи свойственно только эпохам эко-
номических кризисов, оно является не иначе, как принадлеж-
ностью или коммерческого, или общественного банкротства
класса больших землевладельцев. В периоды нормального, спо-
койного хода дел преобладает в продаже и покупке стремление
к соединению мелких кусков в большие массы. Это обычный
путь, по которому раздробившиеся клочки превращаются в
крупные массы. Итак, кроме ненормального случая экономиче-
ских кризисов, принцип продажи и покупки действует по одному
направлению с наследством.
Общим результатом всего сказанного является несомнен-
ность следующего правила:
Принцип наследственности постоянно и быстро влечет по-
земельную собственность к сосредоточению все в меньшем и
меньшем числе рук, все более и более громадными массами.
Действие этой преобладающей силы ускоряется действием
389

имеющих одинаковое с нею направление принципов при-
даного, дарения и завещания. В нормальном ходе эко-
номических отношений по тому же направлению действует
принцип покупки и продажи, чем еще больше ускоряется
ход сосредоточения.
Таков закон самобытного действия экономических прин-
ципов, управляющих движением частной поземельной собствен-
ности. Быстрота и интенсивность их стремления к ее сосредото-
чению так велики, что смены немногих поколений достаточно
было бы для соединения почти всей поземельной собственности
целой страны в руках нескольких сот человек, если бы эти законы
действовали беспрепятственно.
Но препятствия, лежащие вне сферы исчисленных нами эко-
номических принципов, нарушают непрерывность их действия,
вдруг разламывая на куски постоянно созидаемые этими прин-
ципами массы громадных поземельных владений.
Эти коррективные средства против абсолютного соедине-
ния поземельной собственности те самые, которые, по мнению
Мальтуса, необходимы для поддержания равновесия между
средствами существования и народонаселением, именно: вой-
на и насилие, пороки и болезни. Мы думаем, что для равнове-
сия между населением и средствами существования эти сред-
ства вовсе не неизбежны; но против аггломерации они неиз-
бежны.
Порок и болезнь действуют неослабно. За богатством идет
роскошь, за роскошью разврат и болезни. Это путь неизбеж-
ный, и каждый пресыщаемый случайностями наследства и т. д.
род проходит быстро до конца это поприще, ведущее или к
вымиранию фамилии или к ее разорению.
Эти коррективные средства, очевидно, начинают действо-
вать уже только тогда, когда накопление недвижимой соб-
ственности достигает крайнего предела, начинает подавлять
своей огромностью физические и нравственные силы того, на
чью долю выпадает.
Другое коррективное средство, как известно, начинает дей-
ствовать тогда, когда порча общественного организма вслед-
ствие чрезвычайной неравномерности имуществ и ее послед-
ствий, указанных выше, достигает размеров, несовместных с со-
хранением общественного порядка. Тогда-то частные кризисы,
сливаясь в один общий кризис, начинают потрясать общественное
тело, и этот кризис продолжается до тех пор, пока его потрясе-
ниями не будут разбросаны чрезмерно аггломерировавшиеся
массы.
Силою этих-то коррективных способов постоянно разру-
шается аггломерация в тот самый момент, когда достигает
своего апогея, достигает чрезмерности, превышающей человече-
ские силы. Реакция происходит с двух сторон: и посредством
390

изнеможения подавленных излишнею аггломерациею, и посред-
ством гнева со стороны обделенных расширением этой аггломе-
рации.
Кризисы эти, на языке некоторых ученых называемые ликви-
дациями общества, очень тяжелы и для ликвидирующих и для
ликвидируемых, и нельзя не сказать, что драгоценны те
учреждения, которые предотвращают нужду в подобных
ликвидациях, неизбежных тогда, когда все отдано во
власть рокового сосредоточивающего стремления слепых прин-
ципов, исчисленных нами выше.
Некоторые ученые доходят до того, что начинают находить
завидными даже феодальные учреждения, ради того, что они
удерживали в известных границах действия этих начал. Такое
мнение, конечно, несправедливо, потому что феодальные учре-
ждения, будучи основаны на притеснении, приносили вреда в
миллион раз более, нежели пользы.
Но тем драгоценнее такие учреждения, которые, не имея
стеснительности, представляют гарантию против безграничного
действия принципов аггломерирующих.
Таково общинное устройство поземельной собственности.
В Западной Европе оно погибло гораздо прежде разрушения
феодальных учреждений; преимущественно эти учреждения и
убили общинное устройство. У нас соответствующие феодализму
Западной Европы учреждения не коснулись общинного устрой-
ства поземельной собственности, и надобно желать, чтобы оно
пережило их. Оно и переживет их, если мы сами, без всякой
нужды и в противность всякому здравому расчету, не будем
хлопотать об его уничтожении].
Мне хотелось еще раз проверить приблизительную точность
выводов, происшедших из генеалогического разбора 1-го собра-
ния семейных групп, по которому следил я действие силы на-
следства в статье, отрывок из которой просмотрен читателем.
С год тому назад, выбрав неделю свободного времени, я взялся
опять за родословную книгу и набрал там новую коллекцию
семейных групп до такого количества, чтобы число правнуков
составилось ровно тысяча. Вот список этой коллекции семейных
групп на случай, если бы кто захотел проверить мой труд. Ска-
жу, впрочем, прямо, что едва ли кто из людей, твердящих о
своей основательности, вопиющих против поверхностности и т. д.,
захочет принять этот мой вызов: болтать вздор по французским
книжкам, без толку перевирающим теорию английских мысли-
телей, городить чепуху и воображать ее глубокомыслием — это
гораздо легче, чем делать или проверять серьезные работы, или
даже хотя понимать надобность их. Но пусть же и не оспари-
вают выводов, если не сумеют проверить их (см. таблицу на
стр. 392. Ред).
391

Фамилии
1. Хованские . . .
2. Ададуровы . . .
3. Ковровы . . . .
4. Долгоруковы . .
5. Шереметевы . .
6. Татищевы . . . .
7. Монастыревы . .
8. Вяземские . .
9. Шаховские . .
10. Глебовы . . . .
11. Шаховские . . .
12. Замыцкие . . .
13. Львовы
14. Козловские . .
15. Ухтомские . .
16. Колтовские . . .
17. Колычевы . . . .
18. Гагарины . . . .
19. Волконские . . .
20. Волконские . . .
21. Кутузовы . . . .
22. Новосильцовы .
23. Голицыны . . . .
24. Мещерские . . .
25. Воейковы . . . .
26. Толстые
27. Бутурлины . . .
28. Бутурлины . . .
29. Мусины-Пушкины
30. Голенищевы-Ку-
тузовы
31. Мещерские . . .
Итого: . . .
Поколение, при-
нятое за основу
первоначаль-
ного надела
XVI
XX
XVI
XXVI
I
XIX
XVI
. XXX
XXIII
II
XIX
IX
ХХIII
XIX
. XXI
VI
III
V
VIII
XII
IV
II
XV
XIII
VII
XVI
X
XV
XIV
IX
IX
—
Число
мужчин
в нем
6
22
4
27
1
3
1
25
35
2
6
1
10
6
6
1
1
28
21
31
1
1
26
35
1
14
4
26
10
8
3
366
По 12 десятин
на душу всей
земли будет в
в наделе
группы
72
264
48
324
12
36
12
300
420
24
72
12
120
72
72
12
12
336
252
372
12
12
312
420
12
168
48
312
120
96
36
4 392
Число м у ж -
чин в поко-
лении прав-
нуков
24
22
20
40
23
15
23
33
47
35
26
23
24
22
31
24
23
34
40
39
19
22
71
51
62
56
29
14
36
24
48
1000
Я разобрал действия наследства в этих группах по тем же
самым основаниям, которые были приняты для прежнего раз-
бора. Я предположил, что люди поколения, с которого начи-
нается генеалогический разбор (прадеды), пользовались зем-
лею по нашему обычному общинному принципу, и что при них
он заменен принципом личной поземельной собственности с н а -
следственностью участков. При этом каждое существовавшее
тогда лицо мужеского пола получило 12 десятин земли. Посмот-
рим теперь, как должны будут раздробиться и соединиться
эти участки в поколении правнуков (через три поколения), при-
нимая, что происходит равный раздел отцовской земли между
сыновьями и что по боковым линиям (при бездетности преж-
392

него собственника) наследство переходит на основании того же
правила, братья получают поровну после бездетного брата.
Вот таблица распределения земли между правнуками по
этому принципу:
Величина участка
204
90
72
(611/3),61,3333
54
51
48
45
36
33
30
4 28,5
(28 /9), 28,4444
27
24
22
21
20
19
18
16
2 15
(14 /3), 14,6666
14.4
14
13.5
12,75
12
11,25
2 И
(10 /3), 10,6666
10
9,75
13 9,5
(9 /27), 9,481481
9
8
7,5
7,2
(71/8), 7,125
8 7
(6 /9), 6,8888
2 6,75
(6 /3), 6,666
(63/8), 6,375
(61/3), 6,333
6
Число
участ-
ков
1
1
1
1
2
1
4
1
1
2
2
1
1
4
14
1
1
1
1
12
2
4
3
6
3
2
1
13
2
2
3
3
4
2
4
16
13
18
3
4
4
1
3
2
4
7
29
Итого земли
в этих участках
204
90
72
61,3333
108
51
192
45
36
66
60
28,5
28,4444
108
336
22
21
20
19
216
32
60
44
86,4
42
27
12,75
156
22,5
22
32
30
39
19
37,925925
144
104
135
21,6
28,5
28
6,8888
20,25
13,333
25,5
44,333
174
Всего земли в
этих участках
вместе с пре-
дыдущими
204
294
366
427,33
535,33
586,33
778,33
823,33
859,33
925,33
985,33
1013,83
1 042,28
1150,28
1486,28
1508,28
1529,28
1549,28
1568,28
1784,28
1816,28
1878,28
1920,28
2 006,68
2 048,68
2075,68
2 088,43
2 244,43
2 266,93
2288,93
2 320,93
2 350,93
2 389,93
2 408,93
2 446,85
2 590,85
2 694,85
2 829,85
2851,45
2 879,95
2 907,95
2 914,84
2 935,09
2 948,42
2973,92
3 018,25
3 192,25
Количество
лиц, кото-
рым при-
надлежит
вся эта
сумма земли
1
2
3
4
6
7
И
12
13
15
17
18
19
23
37
38
39
40
41
53
55
59
62
68
71
73
74
87
89
91
94
97
101
103
107
123
136
154
157
161
165
166
169
171
175
182
211
393

Величина участка
5 5
(51/ ), 5,33
3 5
(42/ ), 4,666
3 4,5
(41/ ), 4,166
4
3,75
3,6
3,5
(34/ ), 3,444
(33/ 9),, 3,375
(31/8 ), 3,333
3,2
(33/ ), 3,1875
(313/18 61), 3,160493
3
(22/ ), 2,666
(27/ 3), 2,5833
12 25
2,4
(21/ ), 2,333
(28/2 73), 2,296296
2 25
2,125
(21/12), 2,08333
Число
участ-
ков
4
17
19
8
8
3
13
6
2
2
4
4
2
4
4
6
45
10
4
15
8
6
1
7
8
3
9 33
1,875
1,8
(1 /18), 1,7222
(1 /16), 1,6875
(1 5/3), 1,666
(1 /9), 1,555
1,5
(14/27), 1,1148148
(11/16), 1,0625
(11/16), 1,0625
(8/9), 0,888
8
5
5
9
2
3
41
8
3
3
10
Итого земли
в этих участках
22
90,666
95
37,333
36
12,5
52
22,5
7,2
7
13,777
13,5
6,666
12,8
22,3125
18,962962
135
42,666
10,333
37,5
19,2
14
2,296296
15,75
17
6,25
66
15
9
10,333
3,375
5
4,666
61,5
9,185185
3,1875
34
8,888
( /7) 0,857142 10 8,5 4 223,70 627
0,85 9 7,2
(51/64), 0,796875
(62/8) 0,765432
4
3
0,75 41 30,75 4 275,64
(31/45), 0,6888
2 0,675
5(1 /3) 0,666 5 14
( /80) 0,6375
0,625
0,6
394
10
10
2
2
18
3,1875
2,296296
664
6,888
3,375
1,275
2,5
10,8
Всего земли в
этих участках
вместе с пре-
дыдущими
3 214,25
3 304,92
3 399,92
3 437,25
3 473,25
3 485,75
3 537,75
3 560,25
3 567,45
3 574,45
3 588,23
3 601,73
3 608,40
3 621,20
3 613,51
3 662,48
3 797,48
3 840,15
3 850,48
3 887,98
3907,18
3 921,18
3 923,48
3 939,23
3 956,23
3 962,48
4 028,48
4 043,48
4 052,48
4062,81
4 066,18
4 071,18
4 075 65
4137,35
4164,87
4174,81
4 208,81
4217,70
4239,40
4 242,59
4 244,89
4 282,53
4 285,90
4 299,90
4301,18
4 303,68
4 314,48
Количество
лиц, кото-
рым при-
надлежит
вся эта
сумма земли
215
232
251
259
267
270
283
298
291
293
297
301
303
307
314
320
365
381
385
400
408
414
415
422
430
433
466
476
479
485
487
490
493
534
557
566
600
610
636
640
643
694
699
720
722
726
744

Величина участка
Число
Итого земли
участ-
в этих участках
ков
(3/7),
(17/40);
5(14/11),
( /1144),
51 (/3)
( /160),
(2/7),
(4/15),
(2/9),
(3/16),
0,592592
0,5
0,428571
0,425
0,4
0,375
0,3636
. 0,354166
0,333
0,31875
0,3
0,285741
0,266
0,25
0,24
0,22
0,2
0,1875
0,15
0,125
0,12
0,10
3
41
7
6
14
12
11
9
6
8
12
14
9
16
10
9
3
4
23
18
15
6
1,777
20,5
3
2,55
5,6
4,5
4
3,1875
2
2,55
3,6
4
2,4
2
2,4
2
0,6
0,75
3,45
2,25
1,8
0,60
Всего земли в
этих участках
вместе с пре-
дыдущими
4 316,26
4 336,76
4 339,76
4 342,31
4 347,91
4 352,41
4 356,41
4 359,60
4 361,60
4 364,15
4 367,75
4371,75
4 374,15
4 378,15
4 380,55
4 382,55
4 383,15
4 383,90
4 387,35
4 389,60
4 391,40
4 392
Количество
лиц, кото-
рым при-
надлежит
вся эта
сумма земли
747
788
795
801
815
827
838
847
853
861
873
887
896
912
922
931
934
938
961
979
994
1000
Сличим теперь распределение поземельного имущества по
принципу нашего обычного общинного владения и по принципу
наследственной собственности.
Когда население от 366 лиц (прадеды) размножилось до
1 000 лиц, то есть почти втрое, это значит, что и количество зем-
ледельческого продукта почти утроилось. Положим, что при праде-
дах получался, по раскладке продукта на все количество земли, в
круглом счете, с каждой десятины, продукт, равный 4 четвертям
ржи. При правнуках получается 4X1000:366=10,92899,
положим для круглого счета продукт, равный 11 чет-
вертям ржи. Увеличение это произошло от приложения
к земле большего количества рук, от усовершенствования
земледельческой техники и т. д. Небольшую прибавку для круг-
лого счета против точной пропорции, 11 четвертей вместо
10,92899 четвертей, мы имели право сделать по уверению ру-
тинных экономистов, что средняя цифра продукта по счету всего
населения возрастает с успехами цивилизации; конечно, следо-
вало принять эту прибавку по их уверениям не в ничтожном ко-
личестве 0,07101 четвертей, а гораздо больше, положить про-
дукт с десятины не в 11, а в 15 или 20 четвертей, но ограни-
чимся самою незаметною прибавкою лишь для удобства счета.
С увеличением населения и успехами цивилизации успеш-
ность производства всех других товаров, кроме земледельче-
ских, растет быстрее, чем успешность земледельческих товаров.
Это значит, что мануфактурные и всякие другие товары па-
395

дают в цене сравнительно с земледельческими; иначе сказать,
цена земледельческих товаров растет. Положим, что при праде-
дах цена четверти была 3 рубля, при правнуках она будет
4 рубля или больше, положим 4 рубля *.
Таким образом при прадедах получался с десятины доход
4 X 3 = 1 2 р.; при правнуках получается 1 1 X 4 = 44 р.
Положим, что при получении дохода на каждое лицо муже-
ского пола —
по 1 000 руб. люди живут в богатстве;
» 175 » » » в изобилии;
» 150 » » » зажиточно;
» 125 » » » в благосостоянии;
» 100 » » » без нужды;
» 75 » » » в нужде;
» 50 » » » в большой нужде;
» 25 » » » в нищете.
Посмотрим сначала, каково было состояние прадедов при
общинном принципе.
Каждый имел по 12 десятин земли, доход с десятины был
12 р. Следовательно, каждый имел по 144 р. Все жили в благо-
состоянии, были очень близки к зажиточности.
Посмотрим, каково было бы состояние правнуков при со-
хранении общинного принципа.
Общество, считающее в себе 1 000 человек, имеет 4 392 деся-
тины земли. Каждый имеет по 4,392 десятины земли. С деся-
тины доход 44 р. Каждый получает 44 X 4,392 = 1 8 3 р. 25 к.
дохода. Следовательно, каждый пользуется уже не только пол-
ною зажиточностью, нет, полным изобилием, и уже открывается
каждому возможность немножко пороскошничать, иной хлебо-
пашец может дарить жене или дочери золотые серьги, другой
может иногда угостить приятеля порядочным лафитом.
Посмотрим, наконец, каково состояние правнуков при прин-
ципе наследственности.
Для изобилия нужен доход 175 р., а деся43тина дает 44 р. до-
хода; значит, для изобилия нужно иметь 3 /44 = 3,97728 де-
сятины. Таким количеством земли владеют только 283 человека
из 1 000, ровно 2 человека из 7 человек.
9 Для зажиточности нужно 150 руб. дохода, то есть
3 /22 = 3,40909 десятины. Таким количеством владеет только
297 человек из 1 000, то есть из 10 человек 3 человека.
* А если цена земледельческого продукта осталась прежняя, цены д р у -
гих товаров упали, — шелковое платье, стоившее при прадедах 12 руб., п р и
правнуках стало стоить только 9 руб. Это все то же самое: при прадедах оно
получалось за 4 четверти, а при правнуках получается за 3 четверти ржи.
396

Для благосостояния нужно 125 р. дохода, то есть 237/44=
= 2.88054 десятины. Таким количеством земли владеет 365 ч е -
ловек из 1 000, то есть 4 человека из 11.
3Чтобы жить без нужды, надобно 100 р. дохода, то есть
2 /11 = 2,27273 десятины. Таким количеством земли владеют
415 человек из 1 000, то есть 7 человек из 17.
31Кто получает менее 75 р. дохода, то есть имеет меньше
1 /44 = 1,70454 десятины, тот уже терпит нужду. Таких людей
515 человек из 1 000, то есть более половины из всего общества.
3 Кто получает менее 50 р. дохода, то есть имеет меньше
1 /22== 1,13636 десятины, тот уже терпит большую нужду. Та-
ких людей 443, то есть из 9 человек в обществе терпят сильную
нужду 4 человека.
25 Кто получает менее 25 р. дохода, то есть имеет меньше
/44 = 0,56818 десятины, тот ч е л о в е к живет в н и щ е т е . Таких
людей 253 человека из 1 000, то есть более одной четвертой ч а -
сти целого общества.
Мы видели, что при сохранении общинного землевладения
общий уровень поземельного владения при правнуках был бы
4,392 десятины, каждый пользовался бы доходом в 183 р. 25 к.
и жил бы в изобилии, имея возможность уже позволять себе
небольшую роскошь. Теперь такую величину владения дохода
и изобилия имеют только 267 человек из 1 000. Таким образом,
для того, чтобы четвертая часть общества боль3ше или меньше
возвысилась над уровнем скромного изобилия, /4 части обще-
ства должны больше или меньше потерять; слишком половина
общества должна ниспасть с уровня изобилия в нужду, почти
половина общества в сильную нужду, четвертая часть общества
в нищету.
Очень вероятно, что читателю уже чрезвычайно наскучили
цифры. Я сам знаю, что пристрастие к ним доходит у меня до
излишества, но это излишество в полезную сторону. Ведь еще
Мальтус сказал, что для распрямления искривленной палки н а -
добно перегнуть ее в другую сторону. Политико-экономы гре-
шат вообще тем, что слишком много болтают без справок с
арифметикою. Надобно же кому-нибудь исправлять общий н е -
достаток усердием к работе, пренебрегаемой большинством.
Притом же цифры удобны для читателя тем, что прямо режут
глаза, прямо провозглашают: «на этих страницах скука», зна-
чит, вы прямо имеете возможность перевертывать эти страницы
и возвратиться к ним лишь тогда, если захотите, прочитав сле-
дующие страницы, справиться: на каком же это основании рас-
суждает человек не совсем так, как наши политико-экономы.
Тогда вы просмотрите пропущенные страницы и увидите, на
чем основаны выводы.
Оговорка, разумеется, делается всегда к тому, чтобы продол-
397

Жать упорство прежней навязчивости. Возвратимся же к на-
шим цифрам.
Мы говорили о распределении благосостояния в обществе,
посмотрим теперь на то, как распределилась земля по принципу
наследственности. Всей земли, как мы знаем, 4 392 десятины.
Число лиц в обществе 1 000. При сохранении общинного прин-
ципа каждый имел бы 4,392 десятины. Посмотрим, сколько лиц
и в какой пропорции имеют больше и сколько меньше этой
нормы при наследственности.
Величина участка
сравнительно с нор-
мою общинного
владения
более 10
от 10 до 4
»4 »2
»2 »1
» 1 »0,5
» 0,5 »0,25
» 0,25 » 0,1
менее 0,1
т. е. владение имеет
величину от — до
204,00-45,00
36,00—18,00
16,00-9,00
8,00—4,50
4,16—2,25
2,12—1,12
1,06—0,5
0,42— 0,10
Число лиц,
владеющих
такими
участками
(имущества)
12
41
80
144
145
141
225
212
Количество
земли, нахо-
дящееся у
них в руках
823,33
960,95
806,57
882,40
465,98
232,39
165,14
55,24
Какую долю
всего количе-
ства земли
составляет эта
земля
18,75%
21,88»
18,36»
20,09»
10,62»
5,29»
3,76»
1,25»
Сводя эти группы в средние цифры,
ципу наследственности
мы видим, что по прин-
12 лиц получили в 15 раз больше,
41 » » » 15 » »
80 » » » 2 /2 » »
чем имели бы при сохранении принципа общинного владения;
с другой стороны
141 лицо получили в 22/3 раза меньше
225 » » » 6 » »
212 » » » 17 » »
Считая по колонне, в которой показано число лиц и участ-
ков, составим 10 групп, каждая
всего количества земли
в 100 лиц, и увидим, что из
первым 100 лицам принадлежат 2380,18
лицам 2-й группы » 746,07
» 3-й » » 472,11
» 4-й » » 289,63
» 5-й » » 198,37
» 6-й » » 122,46
» 7-й » » 77,76
» 8-й » » 55,32
» 9-й » » 33,25
» 10-й » » 16,85
десятин
или 54,19%
» 16,99»
» 10,75»
» 6,59»
» 4,52»
» 2,79»
» 1,77»
» 1,26»
» 0,76»
» 0,38»
и
398
Кроме счета по десяткам, употребительны счеты по третям
четвертям, мы сделаем и их.

Лица
250
250
250
250
333
333
334
Количество земли,
им принадлежащее
3 394,92
691,44
230,99
74,65
3 701,48
563,16
126,36
Доля, какую состав-
ляет эта земля
в полной сумме
77,30%
15,39»
5,61»
1,70»
83,89»
12,82»
3,29»
Итого с предше-
ствующими долями
—
92,69%
98,30»
100,00»
—
96,71»
100,00»
Или, может быть, вас интересует первая группа десятичного
расчета? Быть может, вы хотели бы пристальнее всмотреться в
ее состав? Извольте, и это можно сделать.
Число лиц
Первые 10 лиц.
первые 25 » .
первые 50 » .
Количество земли,
им принадлежащее
740,33
1198,28
1730,28
Доля, какую состав-
ляет эта земля
в полной сумме
16,85
27,28
39,40
Вот теперь и считайте, как хотите: хотите по десяткам, счет
готов; хотите по пятерному делению — можете: одной пятой
части населения досталось более двух третей имущества, зато
другим двум пятым частям только одна двадцать четвертая
часть. Или хотите считать по четвертям? — можете: одной чет-
верти населения досталось более трех четвертей имущества,
зато другим двум четвертям только одна тринадцатая часть.
Или хотите считать по третям? — тоже можете: одной третьей ча-
сти населения досталось более пяти шестых имущества, зато
другой третьей части менее одной тридцатой части его. Или хо-
тите считать первую из десятичных групп? — И это можно: пя-
тидесяти лицам, то есть одной двадцатой части населения, до-
сталось почти две пятых имущества; в том числе двадцати пяти
лицам, то есть одной сороковой части населения, более одной
четвертой части имущества; в том числе десяти лицам, то есть
одной сотой части населения, более одной шестой части иму-
щества.
Вот, значит, мы и соблюли правило старой политико-эконо-
мической школы, предоставили вам полную свободу. Считайте,
как хотите, мы на все согласны, лишь бы не стеснять вашего
произвола. А то, может быть, вам хочется считать не по ко-
лонне лиц, а по колонне земли? Пожалуй, и это можно; и опять
на все лады: по десятичному ли, по пятерному ли, по четверт-
ному ли, по третному ли счету, как хотите.
Может быть, вы хотите теперь начинать с прежнего конца,
с третей, и кончить прежним началом, десятками? Извольте,
можно и это: 4 392, деленное на 3 = 1 464; вот вам третной
счет.
399

Доля земли
331/3%
3311/3%
33 /3%
Самая близкая
к точной цифре
группа имущества
1462,28
1466,46
1463,28
Какому числу
лиц принадле-
жит эта земля
36
132
832
Сумма этого
числа с пред-
шествующими
-
168
1000
Вот будет счет по четвертям (4 392 : 4 = 1 098).
25%
25%
25%
25%
А вот будет
Доля земли
10%
10%
10%
10%
10%
10%
10%
10%
10%
10%
1096,28
1000,15
1097,84
1097,73
21
62
147
770
-
83
230
1000
счет по десяткам (4 392: 10 = 439,2).
Самая близкая
к точной цифре
группа имуществ
427,33
463,00
424,95
430,00
448,15
442,36
433,45
441,50
438,23
440,02
Какому числу
4
10
16
21
33
45
62
83
154
572
Сумма этого
числа с пред-
шествующими
-
14
30
51
84
129
191
274
428
1000
Вот теперь и землю считайте по какому душе вашей угодно
манеру. Считайте по третям: одна третья часть земли соедини-
лась в руках одной двадцать восьмой части общества; две тре-
т и — в руках одной восьмой части общества; хорошо, но н е -
дурно и по четвертям: одна четверть соединилась в руках одной
пятидесятой части общества; половина в руках одной двена-
дцатой части общества; три четверти в руках менее, чем одной
четвертой части общества. Отлично. Но и по десяткам не хуже;
целая десятая часть земли соединилась в руках 4 человек, то
есть одной двухсотпятидесятой части общества; две десятых ч а -
сти всей земли в руках 14 человек, то есть одной семидесятой
части общества; три десятых в руках 30 человек, то есть одной
тридцать третьей части общества и т. д.; наконец, четыре пятых
всей земли соединилось в руках 274 человек, то есть немногим
больше, чем одной четвертой части всего общества, зато 572 ч е -
ловека, то есть гораздо больше, чем половина членов всего об-
щества, владеют лишь одной десятой частью земли. Хорошо.
Хорошо, главным образом, то, что дана вам, читатель, нами
полная свобода по требованию рутинных экономистов: 22как хо-
тите, так и считайте. Все оказывается одинаково хорошо .
Ну, вот, слава богу, цифры на нынешний раз кончились. Те-
перь выводы.
Две работы, выведенные в разное время, одинаково показы-
400

вают, что принцип наследственности действует чрезвычайно
сильно по двум противоположным направлениям: одною сторо-
ною, захватывающею около 7-й доли, быть может, около одной
пятой, быть может, около одной десятой части всего количества
земли: наши вычисления не имеют такого широкого размера,
чтобы могли мы твердо остановиться на какой-нибудь одной
цифре между этими пределами, но цифра около одной седьмой
доли кажется вероятнейшею, — итак одною своею стороною,
захватывающею около одной седьмой части всего количества
земли, принцип наследственности чрезвычайно сильно дробит
эту незначительную долю земли, так что быстро превращает ее
в ничтожные клочки, ничего не стоющие и почти ни на что не-
годные; другою своею стороною, захватывающею от четырех
пятых до девяти десятых частей, вероятно, всех около шести
седьмых частей всего количества земли, он чрезвычайно сильно
сосредоточивает эту землю в очень незначительное число рук.
Таким образом, он действует в обе стороны, как разрушаю-
щая сила, — мы сказали бы, как революционная сила, но ре-
волюции производятся людьми с каким-нибудь расчетом, стре-
мятся к какой-нибудь цели, а эта сила действует без всякой
цели, слепо, просто будто какая-то вулканическая сила, будто
сила наводнений или урагана, только наводнений и ураганов,
постоянно свирепствующих над обществом неотступно каждый
день, каждый час. Разрушение производит он, как мы уже гово-
рили в приведенном отрывке из прежней статьи, тем, что в м а -
лочисленном кругу лиц, на которых валит землю громадными
грудами, он низвергает благосостояние семейств баловством,
отучением от труда и расчетливости, развитием расточительно-
сти. Отец наследовал и ждал наследств, дети его воспитались
расточителем, проматывают наследственное богатство, получают
новые наследства, также проматывают их и оставляют своих де-
тей нищими, авантюристами. Этой судьбе подвергается обще-
ство одною стороною действий принципа наследственности.
Другая сторона его, дробя незначительную долю земли между
бесчисленным множеством лиц, заставляет их продавать или
как-нибудь переуступать землю, переводить их в разрастаю-
щийся класс людей, лишенных недвижимого имущества, не
имеющих никакого обеспечения в жизни.
Говорят, что экспроприация дело суровое, тяжелое. Еще бы
нет, разумеется, но вы видите, какою силою постоянно совер-
шается экспроприация в огромнейших размерах, — экспроприа-
ция, от которой не уходит ни одно семейство, которой почти
каждая фамилия подвергается периодически через два-три по-
коления. Сила эта — принцип наследственности.
Если бы рутинные политико-экономы были достойными пре-
емниками великих мыслителей, которых называют своими учите-
лями (хороши ученики у таких учителей, — точно таким же у
401

Гоголя, по уверению г. Сен-Жульена, учеником оказался г. Гри-
горий Данилевский, а по словам известного французского эко-
номиста Воловск2о3го, — знаменитый бывший редактор «Весель-
чака» г. Львов) ,—если бы эти жалкие эпигоны разрабаты-
вали науку, как разрабатывали ее Адам Смит, Мальтус и
Рикардо, они давно бы разобрали, какою силою вносится в об-
щество всепоглощающая экспроприация. Тогда не пришлось
бы нам утомлять читателя длинными страницами цифр, не при-
шлось бы показывать ему для проверки клочки черновой ра-
боты, скудные клочки, недостаточность которых мы слишком
хорошо чувствуем, но которых еще нечем заменить более пол-
ным. Мы тогда представили бы одни только выводы, которые
читались бы легко, и только прибавили бы: «это доказано тру-
дами таких-то и таких-то достойных преемников Адама Смита,
Мальтуса и Рикардо». Но куда же им, этим мнимым ученикам
людей, не бывших похожими на них! Для них довольно горо-
дить вздор, перевирая старую теорию, которой они или не по-
нимают или обыкновенно даже не знают.
Мы уже говорили в отрывке, приведенном из прежней ста-
тьи, что другие силы, вызываемые принципом частной собствен-
ности по соучастию с принципом наследственности во владыче-
стве над обществом, действуют вообще одинаково с принципом
наследственности и усиливают его тенденцию. Направление
этих сил — дарения, отдачи в приданое и продажи — обнару-
живается само собою довольно ясно для каждого.
Что же сказать нам в заключение? Д2а 4 разве необходимо
делать заключение? Ведь, по словам Сэ наука не делает
никаких заключений, даже не дает никаких советов, а только
описывает факты, вероятно, вроде того, как делали наши поч-
тенные летописцы, то есть без всякого смысла: «сразишася
Суждальци и Ноугородци и побегоша, богу тако изволившу»,
кто побежал, суздальцы или новгородцы? извольте отгадывать,
а за кем было сражение, об этом уж и не спрашивайте; «богу
тако изволившу»,— значит, толковать нечего. Так покажем мы
себя хоть раз верными учениками Сэ: не сделаем никакого за-
ключения да и баста.
А сделаем, пожалуй, два замечания. Если в известном обще-
стве еще сохраняется обычное учреждение, смягчающее своим
существованием суровое действие силы наследственности и дру-
гих сил, действующих за одно с нею, то люди, имеющие в го-
лове своей смысл, а не довольствующиеся попугайским повто-
рением чужих непонятных мыслей, должны заботиться о сохра-
нении этого обычного учреждения и его развитии; должны
думать не об его искоренении за действительные или мнимые
недостатки той формы, в какой оно дошло до нас, а разве о том,
действительно ли существуют выставляемые в ней недостатки
или только выставляются людьми, не понимающими дела; а
402

если действительно существуют, то принадлежат ли они сущно-
сти дела или только одной его форме, и трудно ли их исправить.
Все, дошедшее до нас, не только из времен патриархальности,
как это учреждение, а даже из времен сравнительно новых,
грубо, дико по нынешним потребностям. Возьмите, что хотите,
в той форме, какая придана вещи даже и не до Рюрика, а всего
хоть за 100 лет — все дико и неуклюже: карета ли времен Лю-
довика XV, немецкий ли уголовный кодекс половины прошлого
века, английский ли обед при Георге III, итальянские ли трак-
тиры, описанные Фон-Визиным, или белье у тогдашних велико-
светских французов, по его же описанию, все никуда не годится
в той форме: карета — тяжела, в кодексе — пытки и четверто-
вание, за обедом — гнуснейшее пьянство, в трактирах — вонь,
белье — грязное и из грубой холстины. Ну что же из этого сле-
дует? разве карета — плохой экипаж? разве кто ест ростбиф —
не может не быть пьяницей? разве не2м5ецкое право, по своим
принципам, не гораздо выше римского ? разве в Италии не
может существовать порядочных гостиниц? разве французские
светские люди не могут заботиться о хорошем и чистом белье?
Следует только то, что даже за 100 лет в передовых странах
Европы образованнейшие и богатейшие классы не были так
требовательны, как мы, или не имели таких средств, как мы,
чтобы устроить свой быт. А тут берут форму учреждения, к а -
кая существует в губерниях, где у телег нет шин на колесах,
где рано еще быть какому-нибудь хозяйству, кроме трехполь-
ного, где народ еще полудикий, да и кричат, что эта форма
не соответствует желаниям Рикардо, да хорошо бы еще, если
бы Рикардо (тот человек умный, понял бы, чего желать при та-
ких обстоятельствах, и отчего происходит при них народная
бедность),—нет, фантазиям каких-нибудь французских шарла-
танов, которые порют дичь.
Разумеется, форма, в какой существует общинный принцип
в губерниях, еще не нуждающихся в удобрении, не согласна с
высокими ступенями прогресса. [Но позвольте спросить, какой
же факт из нашей жизни в нынешнем своем виде согласен с
ними?] Пустые щи или медные гребенки на поясах, или мазанье
сапогов, или безумное битье лошаденки и кнутом, и хворости-
ною, и поленом, или в других сферах что-нибуд ь26 от пестрых
жилетов до чтения романов Александра Дюма-сына , от прошло-
годней исто2р7ии со Штраусом до порядка, каким идут у нас
процессы? Что же после этого: разве щи должны исчезнуть
из списка блюд, или мужик не должен чесать головы, или не
должен носить сапогов, или не должен иметь лошадей? Или
нельзя порядочному человеку носить жилетов и читать книг,
или не следует в порядочном обществе быть концерту и не нуж-
ны судилища?
Говоря по-ученому, принцип щей, то есть приготовление су-
403

пов с кислой капустой, и пустые щи, грязная медная гребенка
и принцип чесания головы и т. д. и т. д. — вещи совершенно
различные.
«Но ведь принцип, противоположный нынешнему обычному
земельному принципу, также может быть усовершенствован».
Мы брали силы, действующие при нем теперь, а эти силы
Милль предлагает ограничить. Ах, ограничить! Мы было и за-
были. Только, во-первых, что труднее сделать: провести ли пре-
образование, предлагаемое Миллем, или не мешать развиваться
другому принципу, не мешать ни прямыми мерами, ему вред-
ными, ни голословными, но задорными криками против него?
Во втором случае вы никому не мешаете, ничьих интересов не
затрагиваете, а в первом случае вы должны бороться с каждым
человеком, потому что если уже называет человек известное иму-
щество своею собственностью, то противно всем его нынешним
чувствам стеснять его право передачи его собственности детям.
А во-вторых, если когда-нибудь введутся и будут исполняться
реформы, предлагаемые Миллем, то позвольте полюбопытство-
вать, в каком виде будет тогда принцип? Многое ли останется
из него? Останется какой-то урезанный кусочек, беречь кото-
рый не стоит хлопот, — останется вроде того, как остается мед-
ведь, которого показывают российской публике: почти что без-
вреден, это правда, и когти обрезаны, и зубы повыдерганы, и
глаза выколоты. Добрый человек, развитой человек думает, что
легче было бы этому медведю умереть, чем, подвергнувшись т а -
ким истязаниям, влачить такую жалкую, презренную жизнь на
общее посмешище.

КЛАССЫ, М Е Ж Д У К О Т О Р Ы М И ДЕЛИТСЯ ПРОДУКТ
(Гл. III-Х)
А. Соперничество как норма распределения
Принцип соперничества. Степень всеобщности его действий; степень его со-
образности с наивыгоднейшими условиями производства и распределения;
зародыш экономической истины, находящейся в этом принципе, и высший
экономический принцип, поставляемый наукою на место соперничества.
Обыкновенные экономисты рассуждают так, как будто все
промышленные операции совершаются под господством сопер-
ничества, кроме тех случаев, когда оно устранено монополией,
так что случаи, в которых оно не действует, представляются
исключениями, а его господство — общим правилом. Эту ошиб-
ку очень удовлетворительно разоблачает Милль в IV главе, к о -
торую мы и приводим здесь всю целиком.
При системе частной собственности продукт делится под влиянием дей-
ствия двух сил: соперничества и обычая. Для нас важно узнать величину
влияния той и другой силы и видоизменения, которым действие одной под-
вергается по влиянию другой.
Политико-экономы вообще, а в особенности английские, привыкли при-
давать почти исключительное значение соперничеству, почти не принимая в
соображение противоположных ему действий обычая. Они часто выража-
ются так, как будто думают, что соперничество на самом деле всегда совер-
шает тот результат, к совершению которого стремится по теории. Это отча-
сти объясняется тем, что только через принцип соперничества получает по-
литическая экономия права на научный характер. Насколько определяется
соперничеством величина ренты, прибыли, рабочей платы, цены, эти величины
могут быть подведены под законы. Если мы примем, что они определяются
исключительно соперничеством, то можно вывести принципы, по которым
они видоизменяются, и эти принципы будут иметь высокую всеобщность и
научную точность. Политико-эконом справедливо считает это своим прямым
делом, и политическая экономия, как абстрактная или гипотетическая наука,
не обязана и не может сделать ничего, кроме этого. Но совершенно иска-
женным понятием о действительном ходе человеческих дел была бы мысль,
что соперничество на самом деле имеет эту неограниченную силу. Я не го-
ворю о естественных и искусственных монополиях, не говорю о вмешатель-
ствах власти, изменяющих свободный ход производства и обмена, — поли-
тико-экономы всегда принимали в соображение эти влияния, нарушающие
405

действие соперничества. Я говорю о таких случаях, в которых действию со-
перничества нет никаких стеснений или препятствий ни от сущности дела,
ни от искусственных затруднений, но в которых результат все-таки опреде-
ляется не соперничеством, а привычкою или обычаем, и соперничество или
совершенно не действует, или производит действия совершенно не такие, ка-
кие обыкновенно считаются естественным его результатом.
Соперничество лишь с недавнего времени стало оказывать сколько-ни-
будь значительное влияние на экономические условия между людьми. Чем
отдаленнее от нас время, тем исключительнее влияние неподвижных обычаев
на все сделки и обязательства. Причина тому очевидна. Обычай — сильней-
ший защитник слабых против сильных; единственный защитник слабых гам,
где законы или правительство не в силах защитить их. Обычай — преграда,
которую больше или меньше принуждено уважать тиранство даже при самом
угнетенном состоянии людей. Свобода соперничества — пустой звук для тру-
дящегося населения в бурном военном обществе; трудящиеся никак тут не
могут спорить об условиях своего труда: тут всегда есть господин, кладу-
щий на весы свой меч, и условия определяются такие, какие налагает он. Но
хотя дела и решаются по праву сильнейшего, сильнейший не находит выгоды
и вообще не имеет охоты настаивать на Исполнении этих условий во всей их
суровости, а каждое смягчение их имеет тенденцию становиться обычаем,
всякий обычай становиться правом. Не какое-нибудь соперничество, а права,
возникшие таким образом, определяют при грубом положении общества ту
часть продукта, которая предоставляется человеку, его производящему. В осо-
бенности определялись обычаем страны до новейших фазисов общественного
развития все отношения между землевладельцем и земледельцем и все пла-
тежи земледельца землевладельцу. Только в последнее время условия поль-
зования землею стали, вообще говоря, делом соперничества; во все прежние
времена было не так: человек, возделывающий землю, обыкновенно считался
тогда имеющим право сохранять за собою эту землю, пока исполняет обыч-
ные условия, и, таким образом, сделался как бы имеющим некоторое право
собственности на землю, совместно с настоящим собственником. Даже и там,
где земледелец не приобрел такой вечности пользования, условия пользова-
ния часто бывали постоянны и неизменны.
Например, в Инди2и8 и в других азиатских обществах, имеющих такое
же устройство, райоты или поселяне-фермеры не считаются такими фер-
мерами, которых землевладелец может прогнать, когда хочет, или даже по
истечении известного срока. Правда, почти во всех деревнях есть некоторые
райоты, находящиеся в этом непрочном положении; но они — люди, поселив-
шиеся тут недавно, или потомки людей, поселившихся не очень давно, во время
еще памятное; а те, которые считаются потомками или представителями пер-
воначальных жителей, почитаются имеющими право сохранять за собою свою
землю, пока платят обычную ренту: это право признается и за многими пере-
селенцами, если они давно уже наняли свою землю. Надобно сознаться, что
почти везде уже затемнилось понятие о первоначальной или правильной ве-
личине этой обычной ренты: узурпация, тирания и иноземное завоевание зна-
чительно исказили факты, по которым определялась бы эта величина. Когда
старинное чисто гиндусское владение переходит под власть британского пра-
вительства или под управление его агентов и когда начинается пересмотр
системы доходов, то обыкновенно оказывается, что фискальное хищничество
расширило требования государства, главного землевладельца, так что стер-
лись на практике все границы этих требований; но все-таки оказывается, что
считалось необходимым придумывать особенное имя и особенный предлог для
каждого лишнего требования, так что, сверх собственно так называемой
ренты, требовалось иногда еще 30 или 40 других платежей. К этому околь-
ному способу увеличивать платежи наверное не прибегли бы, если бы за зем-
левладельцем было признанное право увеличить ренту. Употребление этого
средства — доказательство, что некогда была обычная рента, которую нельзя
было увеличивать, и что райот не на словах только, ее на самом деле имел
406

некогда право на землю, пока платил ренту, согласную с обычаями *. Бри-
танское правительство в Индии всегда упрощает систему повинностей по-
селянина» соединяя все подати в одну; через это оно делает ренту не только
на факте, но и по закону, вещью произвольной или» по крайней мере, подле-
жащей особенному соглашению; но оно строго уважает право райота на
землю, хотя до реформ нынешнего времени почти не оставляло ему земли
больше, чем нужно для самого скудного пропитания (да и нынешние реформы»
имеющие другой характер» еще не совсем приведены в исполнение).
В новой Европе земледельцы постепенно вышли из состояния личного
рабства. Варвары» завоевавшие Западную империю, нашли, что легчайшим
способом хозяйства над завоеванными землями будет для них — оставить эти
земли в руках прежних жителей; они избавили себя от неприятного труда
надзирать за толпами рабов, дозволив рабам сохранить некоторую свободу
действий, под обязанностью снабжать господина провизиею и трудом. Обык-
новенным способом для этого было давать в исключительное пользование
раба количество земли» считавшееся достаточным для его продовольствия,
и заставлять его исполнять на других землях господина все работы, какие
будут нужны. Эти неопределенные повинности постепенно преобразовались
в определенную повинность — давать положенное количество провизии или
положенное количество труда. Со временем господа полюбили употреблять
свой доход не на содержание свиты а на покупку предметов роскоши, и
платежи в натуре были заменены денежными платежами. Каждая из этих
уступок давалась первоначально по произволу господина, который мог отме-
нить ее, но постепенно получала силу обычая, а наконец признавалась за-
коном и приобретала судебное охранение. Таким образом рабы постепенно
возвысились до положения свободных фермеров, имевших землю в вечном
пользовании на неизменных условиях. Эти условия были иногда очень тя-
желы, и народ очень бедствовал. Но его повинности определялись обычаем
или законом страны, а не соперничеством.
Где земледельцы никогда собственно не были в личном рабстве, там
потребности бедного и малоразвитого общества породили другую систему,
введенную и в остальных странах по уничтожении личного рабства; в неко-
торых частях Европы эта система оказалась настолько выгодною, что сохра-
нилась доныне, несмотря на высокое развитие их земледелия. Я говорю о
системе половничества. При ней земля разделена на мелкие фермы; каждая
семья имеет такую ферму; землевладелец вообще дает капитал, считающийся
нужным по местному земледельческому порядку, и вместо ренты и при-
были получает положенную долю продукта. Эта доля, вообще уплачиваемая
натурою, обыкновенно составляет половину продукта, как и обозначают
слова: половник, metayer, mezzaïuolo и medietarius. Но в некоторых местах,
например, на богатой вулканической почве неаполитанских провинций, зем-
левладелец берет две трети, а поселянин, благодаря превосходному земле-
делию, все еще имеет средства к жизни. Но половину или две трети берет
землевладелец, во всяком случае эта доля неизменная, одинаковая для всех
ферм, не переменяющаяся при перемене фермеров: обычай страны служит
всеобщим правилом, никто не думает возвышать или понижать ренту, или
делать с фермером какие-нибудь другие условия несходные с обычными. Со-
перничество совершенно не действует на определение величины ренты.
Раньше ренты подвергались влиянию соперничества цены там, где нет
монополий, и действие соперничества на цены имеет гораздо меньше исклю-
чений, чем его действие на ренты; но и тут, даже и при нынешней своей
деятельности, торговое соперничество не имеет такого безусловного влияния,
как предполагают некоторые писатели. В политико-экономических книгах
* Древние индийские законы называют надлежащей рентой шестую
часть или четвертую часть продукта; но нет доказательств, чтобы правила,
определяемые этими законами, когда-нибудь действительно соблюдались.
Пpuм. авт.
407

беспрестанно встречается теорема, что не может быть двух цен на одном
рынке. Действительно, таков естественный результат соперничества, не встре-
чающего себе препятствий. Но каждый знает, что почти всегда на одном и
том же рынке существуют две цены. В каждом большом городе, почти
в каждой отрасли торговли, есть дорогие лавки и дешевые лавки; мало того,
в одной и той же лавке часто продается один товар различным покупателям
по разным ценам и, вообще говоря, в каждой лавке норма цен приспособ-
лена к тому, каких покупателей она имеет. Оптовая торговля по главным
товарам действительно находится под владычеством соперничества: тут и по-
купщики и продавцы — купцы или фабриканты, и в своих покупках руко-
водятся не безрасчетностью или суетностью, а коммерческим расчетом. По-
тому об оптовых рынках можно вообще сказать, что на них действительно
не бывает двух цен одной вещи в одно время: в каждом месте в данное
время есть рыночная цена, которую можно обозначать в прейскуранте. Но
в розничной торговле, где покупщиком бывает человек, действительно по-
требляющий вещь, цена очень медленно и не вполне подчиняется действию
соперничества; даже там, где соперничество существует, результатом его
часто бывает не понижение цен, а только разделение прибыли от высокой
цены между большим числом торговцев. Потому-то столь значительная часть
цены, платимой покупателем, поглощается барышом розничных торговцев,
и тот, кто захочет узнать, какая доля из розничной цены доходит в руки
людей, производящих покупаемую им вещь, часто удивится ничтожности
этой доли. Правда, если рынком бывает большой город, в котором занятие
розничною торговлею обещает достаточную выгоду большим капиталистам,
то вообще они найдут выгодным для себя расширить свои обороты, подо-
рвав других торговцев понижением цены, не довольствуясь тем, чтобы де-
литься с ними полем оборотов. Такое влияние соперничества все сильнее и
сильнее чувствуется в главных отраслях розничной торговли в больших го-
родах. Быстрота и дешевизна перевозки, делая покупщиков менее зависи-
мыми от торговцев ближайших окрестностей, ведут к постепенному уподоб-
лению всей страны большому городу. Но до сих пор только в больших тор-
говых центрах розничные цены (вполне или хотя в значительной степени)
определяются соперничеством. В других местах оно или вовсе не действует,
или обнаруживает свое действие только временным колебанием цен; обыкно-
венной силой, их определяющей, остается обычай, по временам видоизменяе-
мый существующими в умах покупателей и продавцов понятиями о какой-то
справедливости или сходности цены.
Во многих отраслях торговли условия продажи определяются формаль-
ным соглашением между торговцами, общество которых всегда имеет сред-
ства сделать затруднительным или неприятным положение каждого из чле-
нов этой корпорации, отступающего от положенных правил. Известно, что
до недавнего времени книжная торговля находилась в таком положении и
что, несмотря на деятельное соревнование в ней, соперничество не произво-
дило своего натурального действия, не разрушало положенных торговцами
пен. Во всех свободных профессиях вознаграждение определяется обычаем.
Плата, получаемая медиками, адвокатами, почти одинакова для всех медиков
и для адвокатов; все ходатаи по делам берут почти одинаковую плату. При-
чиною тому служит, конечно, не недостаток большого соперничества в этих
профессиях. Но соперничество тут действует не тем, что понижает плату,
а тем, что уменьшает шансы каждого к получению платы.
Мы видим, что обычай выдерживает борьбу с соперничеством очень успе-
шно даже в тех случаях, где дух соперничества чрезвычайно силен, по много-
численности соискателей и по общей энергии стремления всех их к выгоде;
если так, то наверное можно ожидать, что обычай держится еще тверже
там, где люди довольствуются меньшими денежными выгодами, не столь
дорожа ими по сравнению с своим удобством или удовольствием. Я уверен,
что на континенте Европы мы часто найдем в одних местах гораздо высшие
цены некоторых или всех товаров, чем в других местах, находящихся побли-
зости, и что не найдем для этой разницы никаких причин, кроме той, что
408

всегда было так, что покупатели привыкли и не ищут других цен. Пред-
приимчивый соискатель с достаточным капиталом мог бы понизить цены и
разбогатеть, понижая их; но таких предприимчивых соискателей нет. Капи-
талисты оставляют свой капитал попрежнему в других занятиях и не ищут
большей прибыли, чтобы не беспокоить себя.
Эти замечания должны считаться общими оговорками ко всем выводам,
которые будут изложены в следующих частях нашего трактата, касающихся
до действий соперничества: все выводы о нем подлежат этим оговоркам,
хотя б мы где-нибудь и не упомянули о том прямо. Вообще мы должны бу-
дем рассуждать так, как будто бы соперничество действительно производит
свои общеизвестные естественные результаты всегда, когда не отстраняется
какою-нибудь положительною преградою. Но где соперничество не суще-
ствует, хотя могло бы существовать, или где его естественные последствия
преодолеваются каким-нибудь другим явлением, там эти наши заключения
будут не вполне приложимы, и для избежания ошибки в применении выво-
дов политической экономии к делам действительной жизни мы должны сооб-
ражать не только тот результат, какой произойдет при гипотезе полного
действия соперничества, — мы должны также соображать, как видоизме-
нится это29т результат, если соперничество не оказывает полного своего со-
действия .
Таким образом, хорош ли, дурен ли принцип соперничества,
он не может считаться всеобщим принципом экономической дея-
тельности. Лишь с недавнего времени, даже и в передовых
странах, стал он господствовать хотя над некоторыми сторо-
нами экономической жизни; прежде и тут он был слабее обы-
чая. В других сторонах промышленной жизни обычай сохраняет
перевес над соперничеством даже и в передовых странах, даже
и до сих пор. Вообще можно провести между этими сферами та-
кую границу: где покупателем является коммерческий человек,
там условия сделки определяются соперничеством; это—об-
ласть покупок не на собственное потребление, а на перепро-
дажу; это — область биржевых дел и дел, имеющих коренное
сходство с биржевыми операциями. Напротив того, где покуп-
щиком бывает не коммерческий человек, а потребитель, там ус-
ловия сделки вообще подчиняются обычаю; это — область поку-
пок на личное потребление. Таково общее разграничение сферы
соперничества от сферы обычая в покупке вещей, которые
покупаются сначала купцом у производителя, потом потребите-
лем у купца, как предметы потребления, — например, пища,
одежда, топливо и разные принадлежности домашнего хозяй-
ства, вообще так называемая движимая собственность. Недви-
жимая собственность, которая покупается не на потребление, а
на получение от нее постоянного дохода, имеет несколько иной
характер. Приобретение дома или участка земли обыкновенно
бывает делом, совершаемым не наскоро, не без справок, не де-
лом обыденным; тут покупщик, хотя бы и не был коммерческим
человеком, старается действовать по коммерческим правилам:
хлопотливо разыскивает, выжидает, подвергает предмет техни-
ческому осмотру и т. д. Следовательно, тут, повидимому, все
сделки должны бы совершаться по принципу соперничества.
409

Действительно, покупщик и следует ему, насколько он допу-
скается сущностью покупаемого предмета. Но самая сущность
покупаемого предмета тут очень упорно отстраняет от себя точ-
ное действие коммерческого принципа соперничества. Одинако-
вых тюков хлопчатой бумаги, одинаковых кусков коленкора,
одинаковых четвертей хлеба одного сорта существует одновре-
менно в продаже бесчисленное множество в руках разных про-
давцов. Да и разные сорты каждого из таких товаров сравни-
ваются очень легко, потому что всякий сорт беспрестанно про-
ходит через руки коммерческих людей, этих, так сказать,
пробирных мастеров по оценке всяких товаров. Недвижимая соб-
ственность вообще не идет через коммерческие руки, — она п е -
реходит от владельца, имевшего ее долговременным своим вла-
дением, прямо к такому покупщику, который также намерен
постоянно держать ее в своем владении, а не то, что берет ее
только на перепродажу. Если применить к этому делу термин
«потребление» (в косвенном смысле пользования доходом, и в
противоположность коммерческой покупке, имеющей своею
целью не пользование доходом, а выигрыш от перепродажи,
как можно более быстрой), то надобно сказать, что недвижимая
собственность знает только потребителей, а купцов не знает.
Банкир, покупая дом или поместье, является не биржевым чело-
веком, а простым потребителем, все равно как когда заказывает
обед. Таким образом, недвижимая собственность вообще и не
подвергается такой правильной оценке, как движимая. Но если б
и подвергалась, успех оценки не был бы так точен, потому что
каждый предмет недвижимой собственности имеет в себе инди-
видуальность, и нет громадной массы совершенно одинаковых
предметов, под цену которых можно было бы подвести его. Ко-
ленкор на манчестерской бирже и на калькутской бирже — это
одно и то же; стоимость провоза вычисляется до последней к о -
пейки. Потому, при обыкновенном ходе биржевых дел, калькут-
ские обороты коленкором определяются манчестерскими, и н а -
оборот. Но найдете ли вы в целом свете хотя два дома, столь
одинаковые, как две штуки одинакового коленкора? Найдете ли
вы два поместья, совершенно одинаковые? Негоциант знает,
что за тысячу бочек сала или тюков хлопчатой бумаги он может
дать столько-то тысяч рублей со столькими-то сотнями, десят-
ками, единицами рублей, столькими-то десятками и единицами
копеек, — да копейка в копейку: одною копейкою больше это
уже будет дорого, нерасчетливо. Но сколько стоит этот дом?
Около 20 000 р., — но, может быть, и не больше 19 тысяч, а
может быть, и больше 21 тысячи, — тут на 10%, даже на 15,
на 20% —неопределенность, неизвестность. Поместье — это
своего рода такая же вещь относительно оценки, как, например,
ум человека или какая-нибудь картина. Разумеется, дурака от
умного отличить легко, а гениального человека от человека с
410

обыкновенным умом тоже легко отличить, но извольте-ка опре-
делить степени ума точным образом. Так легко видеть, что Оси-
новка должна стоить дороже Ивановки, а Павлово гораздо до-
роже самой Осиновки; а на сколько именно? Разумеется тут,
по необходимости, останавливаются на какой-нибудь цифре, но
зато уж и цифра такая, — по крайней м30ере два нуля на конце.
Разве продается когда-нибудь берковец сала на бирже ровно
по 50 рублей? Разве стоит когда-нибудь какая-нибудь биржевая
бумага ровно al pari, без всякой премии и без всякого упадка?
Как же этот дом может продаваться ровно за 20 тысяч рублей,
а не за 21 378 рублей 19 коп. Это значит — точной оценки ему
нет; это значит, в его цене существует значительная степень
неизвестности.
Таким образом, из двух разрядов имущества принцип со-
перничества обыкновенно стремится господствовать над прода-
жею недвижимой собственности, но по неудобству точной
оценки предметов этого рода он вовсе тут не достигает опреде-
лительности, в которой и заключается его сила; действуя тут
постоянно, он постоянно тут действует слишком шатко. С полной
определительностью он действует в биржевых и похожих на
биржевые продажах другого разного рода имуществ — в про-
дажах предметов движимой собственности; но опять слишком
слаб оказывается в продажах от купца потребителям, а через
этот вид продаж проходят все товары, подвергающиеся прода-
жам первого вида, и кроме того, бесчисленное множество това-
ров, не подвергающихся продажам в виде биржевых.
Такое неполное действие принадлежит принципу соперниче-
ства при самом высшем его развитии в самых передовых стра-
нах; в других землях до сих пор остается, а до недавнего вре-
мени во всех странах был круг его действий еще несравненно
теснее. Спрашивается теперь: что же может сказать нам господ-
ствующая теория политической экономии о всем этом большин-
стве экономических сделок, условия которых или вовсе не
подчинены принципу соперничества или сильнее, чем ему, подчи-
нены другим элементам экономической жизни? С обыкновен-
ного своею добросовестностью Милль, как мы видели, прямо
говорит, что эту часть экономических сделок она не в силах
подвести ни под какие правила: «только принцип соперничества
дает политической экономии возможность научного харак-
тера. Законы ренты, прибыли, рабочей платы, цен могут быть
указываемы лишь на столько, на сколько определяются сопер-
ничеством».
Говорят: «те экономические сделки, которые еще не опре-
деляются соперничеством, находятся в неразвитом, неудовлет-
ворительном положении». Но мы видели, что значительнейшая
половина экономических сделок, вероятно, никогда не могут и
подчиняться принципу соперничества на столько, чтобы войти
411

в теорию, основанную исключительно на нем; пусть эта часть
экономической жизни называется не достигшею высочайшего
развития; но что ж делать, если она не может достичь его?
Значит, она никогда не подойдет под господствующую ныне
теорию; значит, эта теория, как бы хороша ни казалась сама
себе, должна прямо сознаться, что она не теория экономической
жизни, а лишь теория некоторых частных форм этой жизни, что
она не наука, а лишь один отдел науки; к полной экономиче-
ской теории она относится так же, как анатомия руки относится
к целой науке, называемой анатомией, как монография об Ан-
глии относится к географии.
Как сама господствующая теория оказывается лишь одною
частью целой экономической теории, так и принцип ее, сопер-
ничество, оказывается лишь частным видоизменением более об-
щего экономического принципа, видоизменением, заимствующим
свою частную особенность от частной особенности тех сторон
экономической жизни, к которым применяется. После сделан-
ных нами замечаний нетрудно открыть, в чем состоит особен-
ность фактов, придающая частный характер общему экономиче-
скому принципу, который в этой своей частной форме является
соперничеством.
Мы видели, что соперничество является в тех делах, где по-
купатель — коммерческий человек, покупающий не на потребле-
ние, а на перепродажу. Этот элемент сделки, — ее назначение
служить лишь средством для новой продажи и составляет
характеристическую особенность оборотов, принадлежащих
сфере соперничества. Но форма перепродажи, конечно, всяким
будет признана лишь за частную форму получения экономиче-
ской выгоды, лишь за один из множества способов, какими
стремится человек выиграть что-нибудь в экономическом отно-
шении. Отбросим же эту частную черту, чтобы осталось у нас
более общее понятие, — и каждому очевидно, какое понятие
останется у нас: останется «расчет экономической выгоды», к о -
роче можно сказать, просто расчет выгоды (потому что эконо-
мическая наука и без всяких оговорок ясно указывает именно
только на экономическую выгоду, когда говорит просто о в ы -
годе), а еще короче можно сказать, просто «расчет» или «рас-
четливость» (потому что само собою разумеется, какова цель
расчета — выгода).
Конечно, когда мы возводим в общий принцип науки, вместо
понятия «соперничество», такое общее понятие, как «экономи-
ческая расчетливость», наука получает в основание себе идею,
имеющую гораздо менее определительных признаков, уже без
всякой переработки готовых на применение к тому или другому
данному случаю. Но такова /натура всей серии основных прин-
ципов во всех науках: удельный вес золота или воды — понятие
с большим числом признаков, чем закон тяжести; а закон тяже-
4J2

сти на земле имеет гораздо больше признаков, чем закон все-
общего тяготения; законы пищеварения в человеческом орга-
низме определяются большим числом признаков, чем общие
законы пищеварения в животных организмах, а закон питания,
обнимающий собою все органические существа, имеет еще мень-
ше признаков. Что ж делать, — таково уже свойство природы
и таков закон математики, что число признаков каждого прин-
ципа или понятия обратно пропорционально его обширности.
Мы вовсе не то говорим, что частные принципы частных под-
разделений научного предмета не имеют важности или не хо-
роши на своем месте, напротив, они драгоценны; напротив, пре-
красно заботиться об их отыскивании; сделайте одолжение,
разъясняйте не только то, как совершается пищеварение у чело-
века вообще, но и те видоизменения, какие оно имеет у эски-
моса, питающегося жиром, и у гиндуса, питающегося рисом;
сделайте одолжение, изучайте еще глубже частные случаи, —
подразделяйте гиндуса на раджу, земиндара, простолюдина,
описывайте пищу каждого, изучайте особенные влияния каж-
дого из этих сортов пищи. Все это прекрасно и очень полезно;
но рассудите же, что выйдет чепуха, если вы станете вообра-
жать общим законом предмета частный закон, проявляющийся
лишь в одном видоизменении предмета: ведь нельзя же, напри-
мер, повторить об эскимосе всего, что говорится о гиндусе, или
вообще повторить об органическом существе всего того, что
говорится о человеке. Ведь нелепо же, например, было бы сове-
товать овце питаться говядиной или утверждать, что на Уране
под тропиками растут финиковые пальмы. Есть еще другой
источник непростительных натяжек; воображать, что какая бы
то ни была форма предмета — безусловная форма, что вне этой
формы не могут проявляться силы, ее создающие при извест-
ных условиях, и что какая бы то ни было из существующих
форм проявлений какой бы то ни было силы не заменится со
временем другою формою.
Обе эти ошибки делает господствующая экономическая тео-
рия со своим принципом соперничества. Форму, принимаемую
силой экономического расчета лишь в некоторых особенных
случаях, она хочет считать всеобщим законом целой экономи-
ческой деятельности и провозглашает эту частную форму — са-
мым высшим воплощением экономического расчета, идеалом,
совершеннее которого люди не могут ничего ни создать, ни
даже придумать. Первая ошибка, кажется, достаточно ясно ра-
скрыта теперь; чтобы заметить ее, достаточно было лишь обо-
зреть главные разряды экономических сделок. Чтобы очевид-
но обнаружилась вторая ошибка, нужно иметь лишь некото-
рую даже хоть и небольшую, привычку к логическому м ы ш -
лению.
В самом деле, какое условие ставит логика для признания
413

известной формы явления за форму не то, что совершенно без-
упречную, а хотя бы за сколько-нибудь удовлетворительную?
Логика говорит, что для этого форма дела должна соответство-
вать самой натуре дела, то есть общей совокупности всех корен-
ных его качеств, а не одному какому-нибудь внешнему признаку
или симптому дела. Например, удовлетворительно ли граждан-
ское устройство южных штатов Северной Америки, где юриди-
ческое положен3и1е человека определяется не характером его, а
цветом кожи? Удовлетворительно ли такое лечение, которое
основывается не на распознавании сущности болезни, а на внеш-
них симптомах ее? Удовлетворительна ли зоологическая клас-
сификация не по устройству целого организма, а по какой-ни-
будь принадлежности его, например, по устройству зубов? Все
такие случаи не выдерживают ни малейшей критики.
Точно так же неудовлетворителен и тот экономический рас-
чет, который основывается не на качествах самого предмета, не
на соображении потраченных на его производство элементов,
не на стоимости предмета, а на его цене. Разумеется, цена пред-
мета почти всегда находится в некоторой связи с его стоимо-
стью, но связь эта никогда не бывает безусловно точна, а боль-
шею частью бывает вовсе неточна и очень шатка. В нынешнем
году при употреблении данного количества труда и капитала
на десятину, — назовем это количество 24, — родилось на деся-
тине 6 четвертей хлеба; стоимость четверти будет 4 единицы
труда и капитала, и цена четверти, положим, будет 4 рубля.
В следующем году при той же затрате сил родилось только
4 четверти; стоимость четверти будет 6 единиц, но цена ее, как
известно всякому, никак уже не будет 6 рублей, а непременно
будет гораздо больше. На третий год при той же затрате сил
родилось 8 четвертей; стоимость четверти будет 3 единицы, но
цена ее никак не будет 3 рубля, а непременно будет гораздо
меньше. Спрашивается теперь: удобна ли для прочного хода
земледельческого хозяйства такая норма расчета, которая не
имеет точной зависимости ни от количества употребляемых на
хозяйство сил, ни от степени успешности результатов, дости-
гаемых хозяйством? Политико-экономы очень подробно, горячо
и превосходно доказывают, что экономические дела никак не
могут идти успешно в обществе, в котором денежная единица
не имеет совершенно точной определенности, совершенно неиз-
менного постоянства. Прекрасная и очень важная истина. Но
мы спрашиваем теперь: не точно ли таково же и влияние недо-
статка неизменной и точной пропорции между степенью успеш-
ности дела и количеством выручки за него? Ныне человек про-
дает свой товар за 10 франков, и эти 10 франков составляют
50 граммов серебра; через год, продавая товар также за
10 франков, он получает в этих 10 франках только
45 граммов серебра, то есть получает право приобрести
414

на всемирном рынке только 9/10 частей той суммы
ценностей, на какую получал право год тому назад. Такая шат-
кость никуда не годится; при ней невозможен никакой путный
порядок в экономической деятельности. Так; потому во всех
цивилизованных странах принят принцип неизменности денеж-
ной единицы. Но и при неизменности ее разве не скрывается
точно такое же зло в обстоятельстве, нами рассматриваемом?
Пусть франк неизменен. Но разве человек не сбивается с толку
в своей экономической деятельности, когда при затрате
200 франк. на возделывание гектара, он в нынешнем году, при
урожае 12 гектолитров, получает по 20 франков за гектолитр,
то есть 240 франков выручки с гектара, то есть 20% прибыли;
в следующем году, при урожае в 10 гектолитров, получает по
30 франков за гектолитр, то есть 300 франков выручки с гек-
тара, то есть 50% прибыли; а на третий год, при урожае в
13 гектолитров, получает лишь по 15 франков за гектолитр,
то есть 1951 франков выручки с гектара, то есть подвергается
убытку в 2 /2%? Ведь это — путаница точно такого же рода,
как от колебаний денежной единицы. Или нет, путаница гораздо
худшего рода: там колебание шло независимо от успешности
дела, и какие бы незаслуженные убытки или незаслуженные
прибыли ни получал человек от перемены денежной единицы,
все-таки чем успешнее шло его дело, тем меньше был убыток
или тем больше была его прибыль. А здесь шаткая связь в ы -
ручки с успешностью дела ведет к прямой противоположности
выгод от дела с его успешностью: чем меньше собрано хлеба
земледельческими хозяйствами, тем больше получают они при-
были; чем больше собрано ими хлеба, тем больше шанс для
них потерпеть убыток. Согласитесь, что такая норма расчета —
прямая премия за безуспешность труда, прямой штраф за
успешность его, прямое возбуждение к неподвижности или ухуд-
шению общественного положения, прямое отвлечение человека
от охоты к улучшениям.
Мы вовсе не то хотим сказать, что общественное положение
в какой бы то ни было стране становится хуже или хотя
остается неподвижно; нет, мы положим, что оно постепенно улуч-
шается во всех цивилизованных странах. Но мы говорим, что
если в цивилизации, в успехах знаний лежит непобедимая сила
улучшать общественный быт, то находятся в общественном быте
элементы, мешающие этой силе прогресса, и что один из таких
элементов — недостаточность точной и неизменной пропорции
между успешностью дела и степенью выгод от него для трудив-
шегося над ним, — шаткость, происходящая из неудовлетвори-
тельности нормы расчета, называемой соперничеством.
Человеку, сколько-нибудь сообразительному, смешно слы-
шать толки рутинных политико-экономов о необходимости и не-
избежности соперничества. Мы знаем, что принцип этот при-
415

меняется лишь к одному из обстоятельств экономической
жизни, — к феномену покупки и продажи; мы знаем, что все
труды и продукты, которые идут на собственное потребление
производителя, не поступая в продажу, остаются не подвластны
соперничеству и никак не могут стать подвластны ему *. Мы
спрашиваем: неужели эти труды совершаются, эти труды произ-
водятся без всякого расчета экономической выгоды? Если, н а -
пример, женщина шьет или чинит белье для своего семейства,
а не на продажу, неужели не заботится она, чтобы работа ее
шла успешно, чтобы материалы и орудия, — нитки, иголки,
куски ситца и холста, — расходовались на работу как можно
экономнее, словом сказать, чтобы стоимость продукта была наи-
меньшая? Когда она готовит кушанье для своего семейства,
разве не действует она с такою же расчетливостью? Когда муж
ее производит разные починки по домашнему хозяйству, разве
не поступает он точно так же? Значит, экономический расчет су-
ществует и без формы соперничества.
Да и как ему не существовать без нее? Разве может человек,
с какою бы целью он ни работал, на себя или на других, для
продажи или не для продажи, не заботиться о том; чтобы упо-
треблять для получения известного продукта как можно меньшее
количество труда, или при употреблении известного количества
труда получать как можно большее количество продукта или про-
дукт как можно лучшего качества? Не руководиться таким рас-
четом — это не в силах человека, как не в силах его не забо-
титься о том, чтобы вообще ему было лучше и легче**.
* Тут могут сделать возражение довольно тонкое. Известно, что чело-
век перестает производить предмет на личное свое потребление, когда рас-
считает, что выгоднее или, вообще, удобнее ему покупать этот предмет. Так
постепенно перестают люди прясть и ткать холст и сукно для своего домаш-
него обихода, предпочитая покупать эти вещи. Следовательно, принцип со-
перничества захватывает под свою власть производство на собственное
потребление, — захватывает тем, что уничтожает его, ставит вместо него
покупку на свое потребление в обмен за товар, производимый на продажу.
Так; но все-таки остается очень обширная область дел и продуктов, в кото-
рую не проникает это влияние. Как за обедом, изготовление которого пору-
чено особенному ремесленнику, повару, человек оставляет самому себе изго-
товление некоторых принадлежностей обеда, например сам делает салат (по-
вар, вероятно, сделал бы это искуснее; но что вы прикажете делать со мною,
когда я не хочу поручать ему того!), так и в важных случаях экономического
производства есть вещи, которые не поддаются влиянию соперничества, не
покупаются, а производятся дома. Каждому приятно иметь овощи из своего
огорода, хотя покупка их обошлась бы дешевле домашнего производства.
Таких случаев очень много. Мы не станем перечислять их, потому что
усердно занимаются так3и2ми перечнями рутинные экономисты, когда спорят
против фаланстеряанцев и всяких коммунистов, у которых, впрочем, вовсе
не о том и речь идет, чтобы отнять у человека удовольствие иметь свой ого-
род, свои комнаты, свою мебель и т. д.
** Пожалуй, и тут может представиться возражение, но только уже от
совершенного непонимания предмета. Могут сказать: наемный работник, а
еще гораздо заметнее — работник при обязательном труде не заботится ни о
416

Но если принцип сочетания труда и возникающий из него
обмен составляет степень экономического развития высшую, чем
патриархальная система производства всех предметов потреб-
ления в самом семействе только для этого семейства, то и форма
соперничества, которую принимает экономический расчет на
этой более высокой ступени развития, вероятно, должна за-
ключать в себе при всей своей неудовлетворительности какие-
нибудь элементы превосходства над формою расчета, сущест-
вующего в патриархальном производстве. Конечно, так, и от-
крыть эти элементы нетрудно. Какие данные для своей расчет-
ливости имеет производитель в патриархальном быте? Только
свой личный или фамильный опыт, с прибавкою довольно скуд-
ных сведений о производстве у некоторых соседей. Когда яв-
ляется биржа или возникают хотя зародыши ее, ярмарки и по-
купки товаров купцами для перепродажи, круг сравнения чрез-
вычайно расширяется. Являясь на базар, на ярмарку, на биржу,
производитель видит свой товар сравниваемым с подобными то-
варами всех производителей целого обширного округа или це-
лой страны, целого света; формою сравнения успешности произ-
водства тут служит цена. Производитель возбуждается к заботе
об усовершенствованиях уже не одними своими личными н а -
блюдениями и знакомствами, а всяким усовершенствованием
у кого бы то ни было, где бы то ни было достигнутым. Словом
сказать, перевес соперничества над патриархальными средствами
расчета тот, что оно сближает расчеты гораздо большего числа
производителей.
Есть у него и другое преимущество. При патриархальном
хорошем качестве продукта, ни о том, чтобы наработать много продукта.
Разумеется, нет; он заботится исключительно об уменьшении своего труда
о том, чтобы работать как можно меньше. Разумеется, каждый заботится о
том, в чем заинтересован. Если человек исполняет работу в свою пользу,
главная мысль у него наработать побольше или получше; если же не в свою
пользу, то главная мысль у него получить плату за количество работы, как
можно меньшее, и если вы вникнете в этот второй случай, он окажется по
принципу одинаков с первым, хотя и противоположен ему по результатам для
хозяина. Наемный работник получает известные деньги, то есть право на
приобретение известной суммы продуктов за свою работу; и когда он ста-
рается работать как можно более вяло, небрежно, он старается о том, чтобы
эта сумма продуктов обошлась ему в количество труда, как можно меньшее.
Точно такой же расчет и у работника, исполняющего обязательный труд.
Негр содержится своим владельцем для работы; и когда работает лениво, он
заботится собственно о том, чтобы назначенное ему содержание приобрета-
лось для него сколь возможно меньшим количеством труда. Цель у работника-
хозяина и у наемного работника одна и та же, — чтобы наименьшим количе-
ством труда достигать наибольшего результата; только формы этого стрем-
ления различны, смотря по тому, какой из двух терминов пропорции при-
нимается за величину определенную: если количество труда (как у работ-
ника-хозяина), то выгодность пропорции состоит в увеличении продукта; если
же количество продукта, — выгодность пропорции достигается уменьшением
количества труда.
417

расчете остается на произвол производителя принимать или не
принимать даже и те усовершенствования, с которыми он зна-
комится из скудных источников сведений того быта. А в чело-
веке, кроме экономического расчета, кроме стремления к выгоде
существуют наклонности, прямо противоположные этому стрем-
лению. Из них главные: наклонность пристращаться к рутине и
обольщаться фальшивым самолюбием. «Э, проживем попреж-
нему. Отцы и деды не глупее нас были» и т. д. — «Славны
бубны за горами. Я сам не глупее других» и т. д. Нет надобно-
сти говорить, как часто эти враждебные прогрессу наклонности
подчиняют себе человека до того, что не дозволяют ему учиться
и изменять способ своих действий сообразно его выгоде. При
форме соперничества расчет выгоды приобретает силу физиче-
ской необходимости; в этой форме он довольно быстро одолевает
и рутину и фальшивое самолюбие.
Мы не распространяемся об этих преимуществах, потому что
они очень подробно и резко выставляются на вид в каждом
рутинном курсе политической экономии. Но, признавая гро-
мадный перевес формы соперничества над формами патриар-
хального расчета, мы не можем скрыть, что она все еще далеко
не представляет удобств, требуемых теориею науки. Просим
читателя не приписывать нам того направления мыслей, кото-
рое ясно отвергается всем ходом нашего изложения. Когда кто-
нибудь находит недостатки в настоящем или новом, консерва-
тивная толпа возражателей кричит, что он хочет возвратить
старину. В большей части случаев крик этот поднимается
только от ослепления. Но действительно случается довольно
часто и то, что экономические реформаторы или употребляют
неосторожные выражения, или даже и на самом деле допускают
в своих понятиях примесь предубеждений о достоинствах ста-
рины. Например, доказывая неудовлетворительность соперни-
чества, выражаются или думают так, как будто лучше его были
формы, им вытесняемые. Мы не имеем ничего подобного такому
взгляду в своих мыслях и стараемся (не знаем, успеваем ли)
выражаться так, чтобы не возбуждать ошибочных мыслей в
этом отношении. Настоящее нимало не представляется для нас
удовлетворительным; новое не представляется идеалом совер-
шенства. Но, кажется, ясно бывает из наших слов, что мы су-
дим тут по требованиям науки, по средствам, какими снабжает
она человека, а не по старинному еще менее удовлетворитель-
ному быту. Не о том речь, лучше ли старого новое, удовлетво-
рительнее ли настоящее прошедшего; речь о том, не следует ли
искать еще лучшего и не имеет ли человек уже и теперь средств
ввести в свой быт принципы, которые были бы на столько же
лучше нынешних, на сколько нынешние лучше каких-нибудь
чисто варварских старинных. Например: если мы видим, что
положение наемного работника неудовлетворительно, а работа
418

его слишком неуспешна, разумеется, тут нет у нас ничего подоб-
ного пристрастию к какой бы то ни было форме невольниче-
ства, — наемный труд гораздо лучше невольнического, тут и рас-
суждать нечего, это доказывается в каждом курсе политиче-
ской экономии, — нет, у нас в виду другое положение, положе-
ние хозяина. Точно так же мы говорим о принципе соперни-
чества. Его недостатки — недостатки не по сравнению с патри-
архальными формами расчета, а с теми формами, каких требует
разум.
Посмотрим же, удовлетворительно ли действуют даже те
стороны соперничества, в которых состоит его преимущество над
патриархальными формами расчета.
Оно облегчает производителю узнавать усовершенствования,
сделанные в производстве другими и оценивать их. Но каким
способом получаются эти сведения?—прямым ли, самым ли
простым и верным? Простота и верность способа, конечно, тре-
буются теорией. Простейший и вернейший способ распростра-
нения сведений об известном деле — то, когда человек знако-
мится прямо с самим делом, а не с одними его результатами. На-
пример, что лучше и выгоднее: знать тот факт, что известный
производитель разбогател или сверх того знать также метод
производства, которым он разбогател? Знать, что английские
стальные инструменты хороши или знать метод их выделки?
Соперничество знакомит только с результатом, а не с методо3м3,
которым достигается результат. Это — своего рода Пинетти :
извольте смотреть, вот какие удивительные вещи умеет делать
этот искусник; а как он их делает, какие приемы употребляет и
по какому методу развил в себе способность к таким приемам,
этого вы извольте доискиваться сами. Да, соперничество дер-
жится метода секретности. То, что уже придумано одним, дол-
жны придумывать после него еще сотни тысяч лиц. Экономно
ли это? Способ распространения сведений по принципу сопер-
ничества неудовлетворителен. При неудовлетворительности спо-
соба, по которому распространяются сведения, конечно, должны
быть неудовлетворительны и средства к практическому их при-
менению. Лучше всего устраивается дело человеком, научившимся
устраивать его. Моя польза в том, чтобы становился моим
руководителем тот, кто искуснее меня. При соперничестве прак-
тическое искусство — такой же секрет, как и теоретическое зна-
ние. Кто выучился пользоваться изобретением, выгода того
требует, чтобы другие как можно дольше не пользовались им.
Мы не говорим о вещах нечестных (и очень убыточных для об-
щества), до которых слишком часто доводит такое отношение:
фабрикант старается мешать другому в заведении фабрики, ре-
месленник старается расстроить дела другого ремесленника; тут
бывают бесчисленные интриги, обманы и т. д. Обратим внима-
ние лишь на те черты дела, которых необходимо держаться ка-
419

ждому производителю, как бы ни был он честен. Он стал бы
действовать во вред себе, то есть изменил бы своей обязанности
к своему семейству, если бы помогал другим производителям
принять усовершенствованный процесс, следовать которому на-
учился. Он в положении нашей знахарки, лекарство которой те-
ряет силу, как только она научит кого-нибудь другого его упо-
треблению. Таким образом при соперничестве искусство должно
осуществляться неискусными руками, знание должно распро-
страняться незнанием.
Каковы способы и средства, точно такова же и норма
сценки. Она ставится вне предмета, в его случайной принад-
лежности, — в продаже и в цене. Об этом мы уже говорили,
заметили, что связь между стоимостью предмета и его про-
дажною ценою слишком не верна, а для успешности произ-
водства необходимо, чтобы расчет производился по стоимости
предмета.
Таким образом принцип соперничества действует далеко
неудовлетворительно в облегчении производителю знакомства с
усовершенствованиями и суждения о них; точно так же дей-
ствует он и в том отношении, чтобы ставить производителя в
необходимость руководиться в производстве приобретенным
знакомством с улучшениями. То правда, что руководиться этим
знакомством производитель будет принужден при соперниче-
стве, но в каком смысле необходимо ему руководиться знаком-
ством с улучшениями, в хорошем или дурном, в выгодном или
убыточном для общества смысле, этого принцип соперничества
не решает или, лучше оказать, часто решает это в убыточном
смысле. Он внушает только ту заботу, чтобы производить
успешнее других, иметь преимущество над другими; это пре-
имущество достигается худою успешностью работы других, точно
так же, как и усилением успешности собственной работы. Если
взять верх усовершенствованием собственной работы не-
трудно, производитель будет заботиться об этом; если же это
окажется ему трудно, о« обращается к легчайшему способу, —
старается мешать другим.
Мы рассматривали неудовлетворительность принципа сопер-
ничества с теоретической точки зрения, излагали его недо-
статки в отвлеченных понятиях. Какими результатами отра-
жается теоретическая неудовлетворительность его на практике,
очень подробно изложено во многих книгах. Каждый читатель
знаком с этою практическою стороною: промышленная не-
приязнь между разными странами, разными провинциями од-
ной страны, разными производителями одной провинции; эко-
номическая неприязнь между сословиями; слишком рискован-
ные обороты, кончающиеся промышленными кризисами, — обо
всем этом говорили мыслители, после которых наши слова о том
же были бы слишком слабы. Мы хотели обратить внимание чи-
420

тателя на то, что все эти вредные явления практической жизни
коренятся в самом принципе, в самой логике соперничества, ни-
как не могут быть устранены от него, и обратим внимание лишь
на одно из этих практических отношений по элементу, который
с особенной силою выставляется Миллем при каждом удобном
случае.
Курс Милля весь проникнут глубоким сознанием важности
мальтусовой теоремы. Если размножение идет быстрее, чем сле-
довало бы по прогрессу промышленного развития страны, масса
населения необходимо терпит нужду; положение массы может
улучшиться только тогда, если сократится размножение, — вот
мысли, которые постоянно твердит Милль. Мы старались дока-
зать, что коренная причина нужды теперь не в чрезмерности
размножения, а в элементах, более фундаментальных; что при
устранении этих элементов, зависящих от самого человека, раз-
множение ни теперь, ни в течение долгих веков еще не могло
бы вредить благосостоянию массы. Но если эти элементы
остаются, то Мальтус вполне прав. Когда человек нездоров,
ему необходимо воздерживаться от пищи, которая была бы не
вредна, а здорова ему, здоровому. Так, при нынешних
экономических отношениях вредно обществу размножение. По-
смотрим же, какую связь с размножением имеет принцип сопер-
ничества.
Соперничество имеет в виду цену. Цена продукта слагается
из разных элементов, из которых большая часть в последнем ана-
лизе оказывается только видоизменением рабочей платы. Следова-
тельно, при соперничестве все наниматели труда влекутся пони-
жать рабочую плату. Рабочая плата определяется уравнением
запроса и снабжения. Чем больше людей, ищущих работы, тем
ниже рабочая плата; следовательно, прямая выгода каждого на-
нимателя труда состоит в том, чтобы людей, ищущих работы,
являлось как можно больше, то есть чтобы простонародье раз-
множалось как можно быстрее. Смотрите же теперь, какое про-
тиворечие: чтобы улучшилось положение работника, должно
уменьшиться размножение; чем меньше будет масса простона-
родья, тем лучше будет каждому простолюдину; но чем боль-
ше будет размножаться простонародье, тем выгоднее нанима-
телю труда; следовательно, на сколько размножение убыточно
целому обществу и каждому простолюдину, на столько же оно
выгодно сословию, господствующему над экономическими явле-
ниями.
Почему Милль не выставляет этот результат соперничества
так же настойчиво, как выставляет мальтусову теорему? Просто
потому, что он не надеется на возможность формы экономиче-
ского расчета, которая заменила бы собою соперничество. На-
добно действительно сказать, что практическое принятие обще-
ством такой формы экономического расчета, которая была бы
421

удовлетворительнее соперничества, — дело очень трудное при
наших привычках, требующее очень большого прогресса в поня-
тиях и обычаях. Это мы должны видеть из характера тех самых
недостатков, которые нашли в соперничестве.
Коренной недостаток соперничества тот, что нормою рас-
чета берет оно не сущность дела, а внешнюю принадлежность
его (не стоимость, а цену). Следовательно, чтобы принцип со-
перничества заменился хорошею формою расчета, нужна очень
твердая привычка судить о вещах по их натуре, а не по внеш-
ним признакам или случайным последствиям. Чтобы созна-
тельно и твердо держаться такого принципа, людям нужно
приобрести гораздо большую твердость мыслей, чем к какой
способно теперь огромное большинство не одних простолюди-
нов, но и образованных сословий. Если бы не существовало в
массе общества элементов, сильно ведущих к такому укрепле-
нию, надобно было бы сказать, что перспектива эта слишком
еще далека от нашего времени. Но существуют экономические
элементы, сильно помогающие прогрессу расчетливости, требу-
емой теориею. Общество разделяется в экономическом отноше-
нии на две части. Одну, конечно, всегда малочисленную по к о -
личеству, составляют люди, из которых у каждого доход п о -
лучается в последнем анализе не столько от его собственного
труда, сколько от поступления в его пользу части труда н е -
скольких или многих других людей. Человеку в таком
положении невыгодна была бы оценка вещей и заслуг по их
сущности. Весь или почти весь доход его извлекается из пре-
увеличенной оценки его трудов или заслуг по какому-нибудь пре-
дубеждению, или по рутине, или по какому-нибудь фальшивому
признаку. Не таков интерес другой, несравненно многочислен-
нейшей части общества, составляемой людьми, из которых каж-
дый не только не получает в свою пользу часть труда или про-
дукта других, но и продуктом своего труда или заслуг поль-
зуется не вполне, оставляя большую или меньшую долю его в
пользу кого-нибудь из первой части общества. Для человека,
который должен рассчитывать лишь на свой труд, лишь на
свои действительные заслуги, оценка вещей по их существен-
ному достоинству выгодна. Как только кто из таких людей
приобретает привычку мыслить, он влечется своими мыслями
к переоценке предметов по их сущности, находя под возбуж-
дением личного интереса неосновательными те оценки, какие
установились по интересу классов, живущих чужим трудом. Необ-
ходимость честной трудовой жизни делает человека нерасполо-
женным к обольщению. А масса нации в каждой цивилизован-
ной стране просвещается теперь если и не с восхитительною
быстротою, то все-таки довольно заметно, и не очень далеко
время, когда она приобретет способность судить о вещах своим
умом по своим интересам. Соразмерно успехам ее умственной
422

жизни, будет входить в экономические дела и норма расчета,
сообразная с выгодами человечества.
Другой недостаток соперничества, — то, что оно, кроме хо-
рошего способа приобретать выгоду, оставляет человеку и про-
тивоположный, дурной способ: человек выигрывает при сопер-
ничестве не только от успешности своей работы, но и от н е -
успешности работы других. Очевидно, что этот второй вред про-
исходит из первого коренного недостатка, о котором мы сейчас
говорили. Существенное достоинство предмета находится в к а -
чествах самого предмета, а не в том, лучше или хуже его дру-
гие предметы того же разряда. Говорят: «годность предмета
узнается по сравнению». Действительно, но по сравнению с чем?
С требованиями, какие надобно иметь от этого предмета, с по-
требностями человеческой натуры, которые должны быть удов-
летворяемы этим предметом. Хорошая ли для торговых дел
река — река Темза? Очень хорошая, потому что самые боль-
шие суда ходят по ней свободно, и настолько она широка, что
просторно на ней всем судам, сколько бы ни пришло их. После
этого какая же надобность рассуждать, что Миссисипи гораздо
шире Темзы, а какая-нибудь речка Безъимянка гораздо уже и
мельче ее? От этих сравнений Темза нисколько не оказывается
более удобною или менее удобною для торговли, чем без них.
Хорошая ли река — река Темза по снабжению людей водою для
питья? Решительно негодная река, потому что вода в ней
грязная и вонючая. Что же может она проиграть в этом отно-
шении чрез сравнение с Невой, в которой вода для питья пре-
красная? Ведь и без этого сравнения вода Темзы уже оказы-
валась совершенно непригодною для питья. Или что она в ы -
играет от сравнения с той же речкой Безъимянкой, которая
завалена навозом, так что вода в ней не просто грязная и воню-
чая вода, а густейшим навозный настой? Разве меньше грязи и
вони будет в воде Темзы, если мы скажем, что существуют
речки, еще более вонючие? Норма сравнения для предмета —
потребности того человеческого дела, на которые должен слу-
жить предмет. По степени свой пригодности к делу предметы
одного разряда распределяются на хорошие и дурные, очень
или просто хорошие или дурные. Но самое отношение извест-
ного предмета к делу, то есть существенное достоинство этого
предмета нимало не выигрывает и не проигрывает от того, много
ли предметов находится в классах высших, чем он, и в классах
низших, чем он. Вам угодно судить об этом куске сукна, про-
дающегося по два рубля за аршин. На что вам Н У Ж Н О это
сукно? На то, чтоб иметь платье теплее бумажного, или полот-
няного, или шелкового? Если так, вы не найдете сукна, кото-
рое лучше этого куска удовлетворило бы вашей надобности: оно
плотно, прочно, нетяжело, мягко. Всеми этими качествами облада-
ет оно, если говорить практически, в совершенстве. Сравнивайте
423

его с каким хотите сукном, эти его качества не увеличатся
и не уменьшатся. Рассматривайте со всевозможною внима-
тельностью самый этот кусок, чтобы убедиться в его каче-
ствах, а сравнивать его ни с сермягою, ни с высшими сортами
сукна нет вам никакой надобности.
Или нет, есть надобность: надобно удостовериться, стоит ли
он по 2 рубля аршин. Но эта надобность не принадлежит к
сущности дела; она происходит оттого, что вы не знаете ни
стоимости этого сукна, ни того, правильно ли назначается куп-
цом цена. Следовательно, чтобы судить о продукте по его соб-
ственным качествам, а не по сравнению с другими предметами
того же рода, нужны два условия: надобно, чтобы производство
предмета велось открыто, как ведутся счетные книги акционер-
ных обществ; надобно также, чтобы предметы оценивались
столь же открыто по этой явной для всех стоимости. Вот усло-
вия, без которых невозможно заменение принципа соперниче-
ства формою экономического расчета, более удовлетворитель-
ною. Чтобы производство велось открыто, для этого НУЖНО,
чтобы сам потребитель был хозяином-производителем. Счеты
по коммерческому делу открыты лишь хозяевам дела. Чтобы
оценка продукта делалась по его стоимости, для этого опять
нужно, чтобы некому было выигрывать от оценки предмета
выше его стоимости, то есть опять нужно, чтобы потребитель
сам был и производителем. А при нынешних формах производ-
ства, при нынешнем экономическом устройстве это чистая н е -
возможность. Подумайте только: ведь тут предполагается, что
кто пашет землю, тот имеет на своем столе хлеб, лучше кото-
рого нет ни у кого в целой нации; а кому угодно носить бар-
хатное платье, тот сам должен сидеть за станком, чтобы выткать
бархат (мимоходом говоря, надобно думать, что при таком
условии мало нашлось бы охотников до бархата). Читателю из-
вестны формы экономического устройства, посредством кото-
рых должны быть достигнуты эти условия. Тут главное дело
в том, чтобы работники приобрели искусство сами управлять
предприятиями, в которых работают: цель новых форм та,
чтобы работники сделались из наемных людей хозяевами; а хо-
зяин, разумеется, должен сам иметь неослабный надзор за пред-
приятием и за всеми его людьми, которые заведывают тою или
другою стороною его. При нынешнем своем развитии большин-
ство простолюдинов, даже и в передовых странах, еще слишком
мало подготовлено к этому. Но и здесь опять мы должны
сказать, что время подготовки значительно сокращается
очевидностью большой выгоды новых форм для простолю-
динов.
После этих разъяснений уже сам собою ясен становится ха-
рактер той высшей формы экономического расчета, которою
должно замениться соперничество, когда заинтересованные в
424

этой замене сословия приобретут самостоятельность мысли и
привычку к ведению промышленных предприятий. Нормою рас-
чета по требованию теории должна быть самая сущность рассчи-
тываемого дела, то есть стоимость продукта. Производители,
работая сами на себя, будут, конечно, соображать не случай-
ную принадлежность продукта, цену, потому что главная масса
их продуктов вовсе и не пойдет на рынок, не будет выходить
из их рук, стало быть, и не будет искать себе цены; работая на
собственное потребление, они будут соображать коренные эле-
менты дела: мы располагаем известным количеством рабочего
времени и рабочих сил; в какой пропорции выгоднее всего для
нас распределить эти силы, это время между разными произ-
водствами на удовлетворение разных своих надобностей? Осно-
ванием расчета тут будет служить классификация надобностей
с соображением того, какая доля труда может быть обраще-
на на удовлетворение известной надобности без вреда для
других надобностей, не менее <настоятельных> или более на-
стоятельных. Чтобы яснее было, рассмотрим гипотетический
случай.
Предположим, что существует акционерное общество, со-
стоящее из 2 000 населения, в числе которых находятся 500 взрос-
лых работников. (Мы для краткости будем считать труд
работника представителем труда и работницы и детей или ста-
риков, составляющих одну единицу домашнего быта с этим ра-
ботником). Предположим, что, за исключением праздничных
дней и болезней, приходится 300 рабочих дней в году на чело-
века и что рабочий день считается в 10 часов.
В таком случае общество имеет в течение года 1 500 000 ра-
бочих часов. Вот фонд, которым оно располагает на удовлетво-
рение своих надобностей. Теперь следует ему сообразить свои
потребности.
Пища, едва достаточная на поддержание жизни (скудная
по количеству, дурная по качеству), может быть произведена
количеством труда 100 часов на человека; для снабжения це-
лого общества такою пищею потребуется 200 000 рабочих ча-
сов. Для снабжения человека изобильною и разнообразною пи-
щею хорошего качества нужно вдвое больше труда, 200 часов
на человека или 400 000 на общество. Для доставления рос-
кошного стола с разными прихотями нужно еще вдвое больше
труда, 400 часов на человека, 800 000 часов на общество.
Постепенное обзаведение хорошими жилищами и ремонт их,
вместе с топливом, требует 150 часов на человека или 300 000
на целое общество. Очень дрянные жилища, кое-как отапли-
ваемые, потребуют втрое меньше труда, 50 часов на человека,
100 000 на общество; а роскошные жилища—втрое больше,
450 часов на человека, 900 000 на целое общество.
Для снабжения человека порядочною одеждою в нужном
425

количестве надобно 100 часов на человека, 200 000 на целое
общество. Если людям ходить оборванными или полунагими, на
это потребуется труда вчетверо менее, по 25 часов на человека,
50 000 на общество. Роскошные наряды будут стоить труда, в
четыре раза большего, 400 часов на человека, 800 000 на целое
общество.
Соединяя в одну статью все мелкие надобности домашнего
быта, мы положим, что на порядочное удовлетворение их нуж-
но 50 часов работы на человека, 100000 на целое общество;
но кое-как перебиваться можно количеством работы, в пять
раз меньшим: 10 часов на человека, 20 000 на общество; а рос-
кошь в этих мелких потребностях будет требовать труда в
пять раз большего, то есть 250 часов на человека, 500 000 на
общество.
Но кроме домашних надобностей каждой отдельной группы
близких между собою людей есть надобности целого обще-
ства; например, ему нужны общественные заботы о воспитании,
о путях сообщения, об охранении продуктов и лиц. Скудное
удовлетворение этим надобностям обойдется в 20 часов на ч е -
ловека, в 40 000 на общество; хорошее удовлетворение потре-
бует труда, в 5 раз большего, то есть 100 часов на человека,
200 000 на целое общество. При роскошном удовлетворении п о -
надобится, конечно, еще гораздо больше труда, но тут вся-
кая излишняя трата против того, что нужно для хорошего удов-
летворения — уже, очевидно, бывает не удовлетворением
общественных надобностей, а просто общественным дурачест-
вом; и вот открывается еще один предмет, стоющий расходов
труда.
Общественные дурачества. По предметам действительной
общественной надобности сюда принадлежат, как мы сейчас
сказали, расходы на придание делу фальшивого блеска, бесполез-
ного или даже вредного для дела. Но гораздо обширнейший
предмет расхода составляют по разряду общественных дура-
честв дела, не только при излишней роскоши исполнения, но и
при всяком исполнении, скудном, посредственном, роскошном,
прямо вредное благосостоянию общества: например, расходы на
приобретение перевеса над другими обществами в могуществе
или политическом влиянии, главным образом войны с разными
своими принадлежностями. При хорошем общественном расчете
таких дурачеств вовсе не делается. Самое скудное удовлетво-
рение таким дурачествам обходится очень дорого, положим, в
200 часов на человека, 400 000 на целое общество; а роскошное
удовлетворение обходится несравненно дороже, например, 500
часов на человека, 1 000 000 на целое общество.
Вот теперь мы имеем данные для соображения расходов, к а -
ких потребует удовлетворение общественным надобностям и
прихотям в разных степенях.
426

Общество имеет на удовлетворение своим надобностям и же-
ланиям 1 500 000 часов. Стало быть, о роскошном удовлетво-
рении потребностей в полном их размере нечего ему и думать:
разумеется, при нынешнем состоянии понятий и привычек
роскошь приятнее простого изобилия; но что же делать, когда
недостает для нее средств? Ведь если бы общество из любви к
роскоши в домашнем быту и удержалось от всяких обществен-
ных дурачеств, если бы оно пожертвовало для той же цели
и всеми общественными надобностями, все-таки на одну роскошь
Скудное удовле- Хорошее удовле- Роскошное удовле-
творение творение творение
На че- На обще- На че- На обще- На че- На обще-
ловека ство ловека ство ловека ство
Пища . . . . 100 200 000 200 400 000 400 800 000
Жилище . . . 50 100 000 150 300 000 450 900 000
Одежда . . . 25 50 000 100 200 000 400 800 000
Мелкие домаш-
ние надобносги 10 20 000 50 100 000 250 500 000
Общественные
надобности . . 20 40 000 100 200 000 100 200 000
Общественные
дурачества . . 200 400 000 » » 500 1 000 000
И т о г о . . 405 810 000 600 1 200 000 2 100 4 200 000
в домашнем быту понадобилось бы 3 000 000 часов, — вдвое
больше, чем имеет общество. Но свои 1 500 0 0 0 часов оно мо-
жет распределить по удовлетворении разных надобностей и же-
ланий очень различными способами. Например, оно может рас-
положить дело таким манером:
Пусть одна десятая часть членов общества (200 чело-
век) имеет полную роскошь в своем домашнем быту; для
этого нужно по 1 500 часов на человека, следовательно,
на 200 человек 300 000 часов
Пусть вдвое большее число людей, то есть 400 чело-
век, или две десятые доли общества, живут в домашнем
быту изобильно; для этого нужно по 500 часов на чело-
века, то есть на 400 человек 200 000 »
Остальная масса общества, то есть семь десятых ча-
стей его, или 1400 челочек, пусть живет в домашнем быту
скудно; для этого нужно по 185 часов на человека, то есть
на 1 400 человек 259 000 »
Общественные надобности пусть удовлетворяются
скудно, на это нужно 40 000 »
В с е г о из 1 500 000 часов расходуется на эти предметы 799 000 »
Следовательно, остается на общественные дурачества . 701 000 »
Вот таким манером обыкновенно и распределяется общест-
венный труд, когда дело ведется без точного соображения рас-
427

ходов со средствами, без внимания к степени настоятельности
той или другой человеческой надобности, по безрасчетным при-
хотям, по всяким случайным капризам. Общий вид истории до
сих пор был в этом роде, лишь с очень немногими, да и то почти
во всех случаях кратковременными отступлениями от обычной
безрасчетливости. Тут не надобно нисколько винить человече-
скую натуру; да и размер общественных средств тут виноват
лишь в обществах совершенно диких и еще не познакомившихся
с способами придавать труду успешность. В обществах не то,
что цивилизованных, а даже и во всех тех, которые успели
выйти хотя из грубейшего дикарства, стали оседлыми, земле-
дельческими, — не только в нынешней Англии или в Германии,
а даже в Англии IX века, в Германии X века, в нынешней
Персии, в нынешней Малой Азии труд по степени своей внут-
ренней успешности уже мог бы содержать общество в благосо-
стоянии, а человеческая натура опять-таки не виновата,
если дело выходит плохо, когда человек действует безрасчетно,
наудачу: тут виноват только недостаток расчета. Как бы ни
был умен, распорядителен, деятелен банкир, как бы ни был он
скромен в личных своих расходах, осторожен и добросовестен
в своих операциях, его дела тотчас расстроются, он обанкротится
сам и разорит всех имевших с |ним дело, если ведет дела без
бухгалтерских книг, полагаясь на одну свою память и сообрази-
тельность. А общественное хозяйство несравненно обширнее,
многосложнее всякого банкирского дела. Наугад, по памяти, по
глазомеру можно вести лишь свое частное хозяйство человеку, у
которого оно очень невелико, да и у него, как бы благоразумен ни
был он, часто будут оказываться в хозяйстве прорехи, если не ве-
дет он приходо-расходных книг. А таких книг еще ни в одном об-
ществе не заведено. Сколько рабочих сил находится, положим,
во Франции? Это никому не известно; говорится об этом лишь
наугад, в таком роде: число взрослых мужчин, способных к ра-
боте, вероятно, около 9 000 000, а может быть, только 7 000 000;
из них производительным трудом занимаются четыре пятых
части, а может быть, только три пятых части; число взрослых
здоровых женщин, помогающих труду, может быть, таково же,
а может быть, и гораздо меньше, потому что слишком многие
женщины даже и в рабочем классе отвлечены от дельной ра-
боты хлопотами, в которых труд тратится слишком безуспешно;
а может быть, число женщин, помогающих мужчинам в дель-
ной работе, и больше мужчин, занятых ею, потому что женщина
не берется в солдаты, не берется в бюрократические должности;
стало быть, число женщин, работу кот1орых надобно считать
производительной, можно считать от 3 /2 милл. (половина из
7 милл.) до 8 милл. (восемь девятых частей из 9 миллионов);
отношение успешности труда этих женщин к труду мужчин
можно считать только за одну половину единицы мужского
428

труда, а можно считать и за три четверти. Посмотрите же, ка-
кая удовлетворительная точность получается из этих глазомер-
ных соображений:
Производительных работников во Франции
от (7 000 000X0,6=) 4 200000
до (9 000 0 0 0 X 0 , 8 = ) 7 200000
Труд женщин, участвующих в производительном труде,
составляет таких же единиц труда
от (3 500 000X0,5 =) 1 750 000
до (8 000 0 0 0 X 0 , 7 5 = ) 6 000 000
И т о г о Франция имеет единиц производительного
труда от 5 950 000
до 13 200 000
Какой прочный фундамент для хорошего ведения дел! Как
вы полагаете, может ли хорошо вести свои дела негоциант, ко-
торый, задавая себе вопрос: «как велик мой капитал?», умеет
отвечать себе только: «не знаю, а вероятно, не меньше 60 ты-
сяч и не больше 130 тысяч»; который, спросив себя: «сколько
у меня работников на фабрике?», умеет отвечать себе только:
«не знаю хорошенько, а должно быть, не меньше 600 и не
больше 1 300», — как вы полагаете, могут ли хорошо идти эко-
номические дела этого негоцианта, и отчего идут они пло-
хо? Оттого ли, что работники у него — плохой народ, или от-
того, что капитал у него мал? Нет, работники, может быть,
очень хороши и капитал достаточен; вся беда оттого, что он не
соблюдает первого условия экономических дел, — не ведет
счетов.
Что мы говорили о расчете рабочих сил, которыми распо-
лагает общество, точно то же надобно сказать и о количестве
труда, требующегося на хорошее удовлетворение той или дру-
гой потребности. Спросите, кого хотите, никто не умеет сказать
вам, сколько рабочих дней нужно, чтобы производить обильное
снабжение всех серьезных надобностей для известного числа
людей. Только по постройке жилищ делаются сметы подобного
рода архитекторами, да и тут счет не доводится до конца: счи-
тается, сколько рабочих дней должны употребить на постройку
дома каменщики, столяры, кровельщики — работники, прямо
трудящиеся над этим домом; а какого количества работ стоит
ремонт орудий, ими употребляемых, и производство материалов
постройки, этого никто не считает: кирпич, лес, железо вносятся
в смету не количеством рабочих сил, каких стоили, а своею ры-
ночного ценою; ремонт орудий не составляет особенной статьи,
а без всякого расчета входит в оценку рабочей платы. Стало
быть, и по постройке жилищ не подведен расчет способам, ка-
кого требует наука. Но ведь постройка жилищ — лишь одна
часть расходов труда на этот предмет: нужен ремонт построен-
429

ных жилищ; по этой статье расхода не составляются полным
образом сметы даже и по такой неполной форме, как для по-
стройки.
А по удовлетворению других надобностей домашнего быта
ни о чем подобном еще и не думал никто ни из экономистов
школы Адама Смита, ни из людей, имеющих прямое влияние
на общественные дела. Составлялись бюджеты средних расхо-
дов семейства в том или другом общественном положении и
сметы доходов его, преимущественно в простонародном быте и
в быте мелких чиновников; но бюджеты расхода составлялись
по ценам вещей, а бюджеты доходов по вознаграждению
в денежном счете; а это все совершенно не то, что нужно
сделать.
Не знаем, удалось ли нам возбудить в читателе отчетливое
представление о положении дел, нами рассматриваемом. Если
удалось, он, пожимая плечами, говорит: «чего путного можно
ждать при таком отсутствии расчета? Количество средств, ка-
кими располагает общество, совершенно неизвестно; количе-
ство средств, нужное для удовлетворения той или другой
человеческой потребности, в том или другом размере также со-
вершенно неизвестно. Какого тут можно ждать порядка, ка-
кой можно ждать рассудительности в экономических делах об-
щества ? »
Рутинные политико-экономы нимало не конфузятся этим:
по их мнению, и нет надобности ни в каком счете, ни в какой
сообразительности обществу: все рассчитывается и улаживается
без помощи сознательного рассуждения со стороны общества,
естественным действием механизма цен и индивидуальных ин-
тересов. Об этом, вероятно, придется нам подробнее говорить,
когда будем излагать содержание III-й книги Милля, об обмене.
А теперь, не вдаваясь в технические подробности, которым б у -
дет место в одной из следующих статей, мы рассудим об основ-
ном принципе такого мнения.
Мало ли есть в природе разных естественных сил, действием
которых движутся человеческие дела и живет сам человеческий
организм; мало ли есть и в самом человеческом организме сил
и стремлений, действующих самобытно и без всякого предна-
меренного расчета человеческой сообразительности. Что же, есть
ли из этих бесчисленных сил природы и человеческого организ-
ма хотя одна, которая сама собою, без управления сознатель-
ным человеческим соображением, действовала бы так, как нужно
для пользы человека? Вот идет дождь, падает роса, сами собою;
что же, всегда нива получает от них самих столько влаги,
сколько нужн34о для успешного роста хлеба? Нет, из 100 лет
разве в одно время и количество дождя и время сухой погоды
расположатся сами собою наивыгоднейшим образом для роста
хлеба; в остальные 99 лет дождя падает или больше или
430

меньше, чем нужно, или не тогда, когда нужно; быть может, в
половине этих лет отступления от нужной для человека нормы
не чрезмерно велики, и хлебу удастся вырасти порядочно, хотя
вырос бы он лучше, если бы в этот раз дождь упал несколькими
днями раньше, в другой несколькими днями позже, в этот раз
был несколько посильнее, в другой раз не был так силен.
А сколько бывает лет очень тяжелого неурожая то от чрезмер-
ной засухи, то от чрезмерного количества дождей? Значит,
сила дождя и ясной погоды действует само собою неудовлетво-
рительно для человеческих надобностей. Можете говорить, что
человек еще не в состоянии руководить действиями этих сил;
но не говорите же, что не нуждался бы он в том, чтобы руко-
водить ими; что они уже и сами собою действуют, как нельзя
лучше для него. Да и в том, что еще не может он теперь руко-
водить ими, вы будете правы лишь отчасти: кое-что он уже мо-
жет сделать, кое-что он уже и делает: он устраивает искусствен-
ную поливку, он устраивает дренаж. Разумеется, эти опыты пока
еще слабы, ничтожны сравнительно с общей массой нив. Но
ведь силы человека растут, скоро он будет в состоянии делать
гораздо больше; да и теперь уже мог бы делать значительно
больше, если бы употребил на то все силы, какими может рас-
полагать, если бы не тратил этих сил на пустяки, если бы н а -
учился ценить дела по их истинной важности да не сбивался
бы с толку предрассудком, что дескать и само собою все хорошо
идет. Возьмите, какую хотите другую естественную силу при-
роды, вы увидите то же самое: каждая действует без всякого
постоянного отношения к надобностям человека: иной раз, как
нужно для них, в другой раз во вред им, как случится; только
чрезвычайно редко случается, чтобы когда-нибудь какая-ни-
будь сила действовала совершенно так, как нужно человеку, а
слишком часто, что она действует чрезвычайно вредно для него.
И рассудите сами, может ли быть иначе, когда она действует
сама собою, без управления человеком? Разве она берет в рас-
чет ег3о5 нужды или желания? Бросайте горошину на соломонов
круг , иной раз упадет она и на ту цифру, какой вам хочется,
нередко упадет близко к этой цифре; ну, а большею частью как
она упадет? Вовсе не так, как вам хочется.
Или вы думаете, что силы самого организма человека не
нуждаются в руководстве соображением? Ведь если бы мы не
рассуждали об интересе своего здоровья или не рассчитывали
неприятных ощущений от излишнего обременения желудка,
почти каждый из нас был бы обжорою, почти каждый пьяни-
цею и беспрестанно каждый из нас ел бы и пил бы ядовитые
вещества, — разве нет между ними очень приятных на вкус?
Посмотрите на ребенка, на бушмена, у которых нет соображения
в этом деле: они беспрестанно обжираются, и готовы есть и
едят бог знает какую дрянь. Всякая другая потребность орга-
431

низма, всякое другое стремление человека точно так же нуж-
дается в руководстве соображения. Возьмите расположение к
физической любви или к идеальной доверчивости, возьмите до-
бродушие, разговорчивость, — всякая из этих наклонностей де-
лает человеку неисчислимый вред, когда нисколько не руково-
дится рассудком. Да и как быть иначе? Ведь что такое назы-
вается соображением, рассудком, расчетливостью? Сложение
всех данных, всех фактов и обстоятельств, причин и вероятных
последствий; ведь только эта сила соображения — представи-
тельница целого человеческого организма со всеми его потреб-
ностями, силами и зависимостями от внешней природы; ведь
только через посредство ее человек является полным человеком.
Все другие силы — частные силы, односторонние, не обнимаю-
щие ни всего организма, ни всей его обстановки. Разумеется,
по одному данному почти всегда выйдет не то, что сообразно со
всею совокупностью данных.
Что же за исключение были бы из общих законов природы
и человеческого организма экономические наклонности и пру-
жины действия, если бы каждая из них сама собою постоянно
действовала именно так, как полезно для целого чело-
века, если бы действия каждой из них в отдельности не
нуждались в подведении к общим выгодам целого организма?
Это — слишком неправдоподобное мнение.
Мы видели один из маневров, по которым распределяются
общественные силы, когда общество не соображает ни своих
средств, ни потребностей. Все эти маневры, несмотря на необо-
зримое свое разнообразие, имеют точно тот же существенный
характер, как и приведенный нами для примера: непременно
оказывается недостаток средств в одних частях общества, м о -
товство в других. Иначе и быть не может при таком порядке
дел: откуда ж)е явилась бы соразмерность распределения сил с
потребностями, когда неизвестны ни размер сил, ни размер по-
требностей? Но читатель видел, что с тем же самым размером
средств и потребностей общество пользовалось бы полным изо-
билием, если бы распределяло свои средства рассудительно: в
самом деле, на изобильное удовлетворение всех общественных
и частных потребностей нужно только 1 200 000 рабочих часов,
а общество располагает средствами, равными 1 500 000 рабочих
часов, то есть, за полным удовлетворением всех рассудительных
надобностей, у него остается еще 300 000 часов в излишке; оно
может теперь, удовлетворив своим настоятельным надобностям,
располагать этим излишком средств уже как ему угодно, — вот
доля, законно представляемая рассудком игре фантазии, стра-
стей, прихотей: за удовлетворением всех ваших нужд, у вас
остается излишек; вы, не рискуя быть безрассудным, можете
потешать себя на этот излишек, — но не больше, как на него.
Из 1 200 000 рабочих часов вы не можете ни одного терять на
432

безделье или на дурачества, — это воспрещает рассудок, а
остающиеся затем 300 000 часов употребляйте, к а к хотите. Вы
можете пожертвовать ими на уменьшение вашего труда: р а -
ботайте, вместо 10 часов в день, только по 8; или, если рос-
кошь манит вас сильнее, чем отдых, употребляйте два эти лиш-
ние часа каждого рабочего дня на производство предметов
роскоши.
Вот принцип экономического расчета, поставляемый теориею.
Но мы уже несколько раз говорили, что только с изменением
форм производства возможно осуществление условий, им тре-
буемых. Главное из этих условий — точный счет общественных
сил и потребностей. При нынешних формах производства никак
нельзя составить сколько-нибудь удовлетворительной оценки их.
Правда, правительства передовых стран уже предпринимают
обширные статистические работы с этою целью. Так3,6 в Соеди-
ненных Штатах при каждой десятилетней переписи перечис-
ляются не только население по возрастам, но переписываются и
оцениваются все главные статьи имущества и производства. Не
говорим уже о том, что многие и важнейшие из этих статей
оцениваются только по денежному счету, слишком неточно в ы -
ражающему действительные качества предмета. Главная важ-
ность в том, что научные, теоретические желания оказываются
недостаточными для приведения в известность тех данных, ко-
торые стараются тут определить. Дело определяется только са-
мым делом. Что не нужно для дела, то никак не будет исполнено
удовлетворительно. Возможно ли, чтобы переписчики или оцен-
щики добивались точных показаний, когда самим людям, к ко-
торым обращаются они за сведениями, нет никакой практиче-
ской надобности хлопотать над точною оценкою своих средств?
Да большая часть этих людей при нынешнем порядке произ-
водства не могут и оценить своих средств точным образом, по
норме, требуемой наукою. Знает ли фабрикант или даже может
ли знать он, сколькими часами работы произведен продукт его
фабрики? Он мог бы знать только число рабочих дней, да и
по ним он не хранит счетов: он хранит счеты только по количе-
ству денег, выданных рабочим. А скольким рабочим дням соот-
ветствовала эта сумма, он уже не помнит через полгода, быть
может, через месяц или даже через неделю; а записки об этом
брошены по ненадобности их для его расчетов. Да если б он и
хранил эти счеты рабочих дней, дело не слишком много подошло
бы к точности: сколько часов рабочего дня употребил тот или
другой работник ныне, вчера на действительную работу и сколь-
ко пропало у него в безделье, и сколько часов он занимался де-
лом с полным усердием и занимался ли им с полным усердием
хотя один час в день, — этого не знает хорошенько никто, кроме
самого работника, и много-много двух-трех его соседов по месту
в фабричной комнате. Смешно требовать и глупо надеяться,
433

чтобы взрослые люди, вся деловая жизнь которых руководится
только расчетом надобности и выгоды, стали терять время на
верный счет тому, чего считать нет им надобности или чего не
могут они усчитать. Точный счет рабочих сил, точный счет
количеству труда, нужному на получение известного продукта,
на удовлетворение известной надобности, будет веден лишь
тогда, когда на этом счете будет основано производство, кото-
рое теперь основано не на нем, а на слишком неверной принад-
лежности его, цене.
Мы изложили только одну сторону дела — общий принцип
его. Каков должен быть или, по всей вероятности, будет способ
его осуществления и в каких формах оно осуществится? Способ
осуществления в каждом деле много зависит от обстоятельств.
Одна и та же цель достигается в иных случаях свободным дей-
ствием индивидуальных лиц, в других — силою распоряжений
общественной власти. О том, который способ лучше сам по себе,
не нужно было бы по-настоящему и говорить нам: как мы ду-
маем об этом предмете, должно быть понятно читателю,
сколько-нибудь желающему вникать в наш образ мыслей; да и
сам по себе вопрос очень ясен. Но в истории слишком часто
задача бывает не в том, какой путь самый лучший, а в том,
какой путь возможен при данных обстоятельствах. Если я сам
в силах отстранить человека, несправедливо мешающего мне
идти своей дорогой, я сам отстраню его; но если я не в силах
отстоять своих прав один, я призову против неправильно м е -
шающих мне вмешательство общественной власти. Из этого
еще не будет следовать, что я люблю полицейскую расправу
или судебные тяжбы и уголовные процессы; но войдите же в
мое положение, что мне делать, кроме этого? Очень может быть,
что в некоторых странах, где народ имеет нравы вроде англий-
ских и северо-американских, дело исполнится исключительно
или преимущественно частным образом. Мало ли что делается
в таких странах частными силами? Вот, например, где на свете
слыхано, чтобы война велась не правительством, а доброволь-
ным соглашением частных людей? а теперь ведется же она так
в Северо-Американских Штатах: собираются частные люди и
решают, что быть войне. Война объявляется. Собираются част-
ные люди и решают, что столько-то надобно выставить войска,
и составляют из себя войско. Соображают они, куда идти вой-
ску, и посылают его туда. А правительство только принимает и
обнародует факты, совершающиеся не по его инициативе. Мало
ли что бывает в иных странах ! В Индии, например, растут
пальмы, ходят по лесам слоны; следует ли из этого, что во всех
странах возможны такие явления? Мало ли что бывает при
ином развитии общественных нравов? В свободных штатах Се-
верной Америки, например, девушка может ездить по каким
угодно дорогам одна, и не только по дорогам ездить, по боль-
434

шим улицам в больших городах может ходить одна и не подверг-
нется оскорблению; а если б и нашелся наглец, который взду-
мал бы привязаться к ней, не нужен был бы ей родственник
или провожатый: каждый посторонний наказал бы негодяя.
Следует ли из этого, что во всех странах можно теперь ждать
того же? Со временем, о, со временем, конечно, везде так будет,
и даже лучше будет; ну, а теперь что прикажете делать в стра-
нах, где не так? Нечего делать, приходится родственнику или
знакомому сопровождать девушку. «По одежке протягивай
ножки», — эта поговорка прилагается не к одним экономиче-
ским делам, а ко всяким; впрочем, мы здесь и говорим об эко-
номических делах, к которым она прямо и относится. [Иначе
сказать: если ты живешь не в английском, а в тунисском обще-
стве, то и не воображай, что дела будут идти по английскому,
а не по тунисскому способу. Иное дело находить, что англий-
ское общество лучше, желать, чтобы тунисское стало не хуже
его, хлопотать о том, — все это прекрасно; но когда-то еще в а -
шими хлопотами, а главное самим ходом вещей исполнится ваше
желание; а до той поры понимайте, в какой среде вы живете,
и не воображайте, что уже могут дела в ней идти таким спосо-
бом, каким еще не могут. Это прилагается почти ко всему кон-
тиненту Западной Европы. Нравы в нем почти повсюду еще
таковы, что ни одно важное дело не обходится без вмешатель-
ства общественной власти].
Теперь скажем несколько слов и о формах хозяйства произ-
водительного и потребительного, требуемых удовлетворитель-
ною формою экономического расчета. Если бы мог стоять дом
без фундамента, если бы можно было иметь теплоту в комнатах
без печей, разумеется, не было бы никакой надобности ни в фун-
даменте, ни в печах; а если бы можно было быть сытым без
пищи, не нужна была бы и пища. Если бы верная оценка про-
дуктов и разных видов труда по их внутренним качествам, если
бы хорошее распределение продуктов, если бы успешнейший ход
производства или экономное потребление возможны были без
известных форм экономического быта, то, разумеется, не нужны
были бы эти формы. Но из перечисленных нами условий нацио-
нального благосостояния ни одно невозможно без известного
экономического устройства. Например, в теории производства
мы видели, что для его успешности нужны такие формы быта,
при которых каждый работник был бы хозяином, а единица про-
изводительного хозяйства должна иметь такой огромный раз-
мер, что нужны для ней сотни работников; следовательно,
форма производительного устройства должна быть такова,
чтобы в каждом предприятии был не один хозяин, а сотни хо-
зяев и чтобы никто не касался дела кроме хозяина, иначе ска-
зать, чтобы всякий касающийся был хозяином его на столько,
на сколько касается. Теперь точно такое же требование мы на-
435

ходим в условиях удовлетворительного экономического расчета.
Он возможен лишь тогда, когда каждому потребителю известна
точная стоимость потребляемого продукта, количество рабочих
сил, употребленных на производство; а это может быть известно
лишь хозяину производства; следовательно, каждый потреби-
тель продукта должен быть его хозяином-производителем. А по
принципу сочетания труда не только все продукты, нужные для
отдельного человека, но и ни один из этих продуктов в отдель-
ности не должен быть произведением работы одного человека,
а должен проходить в своем производстве через десятки и сотни
рук (чем больше дробятся производительные операции на свои
простейшие элементы, тем успешнее идет производство). Стало
быть, и тут, вместо отдельного хозяина отдельного продукта,
требуется соединение множества людей, занимающихся в своей
совокупности производством разных продуктов по разным чело-
веческим потребностям, и притом такое сочетание, в котором
каждый участник по труду был бы соучастником в праве хозяй-
ства.
Мы говорим только об общем принципе формы хозяйства,
требуемой теориею. О подробностях должны мы будем говорить
при обзоре следующих отделов трактата Милля; и — почему
знать? — быть может, и станем говорить о них когда-нибудь
в противность принятому нами правилу — не говорить о том,
о чем должно: ведь человек не ангел и погрешает иногда против
правил самых хороших и самых любимых.
В. Формы распределения продукта при принципе частной
собственности по принципу соперничества
или нормам экономического расчета,
еще менее удовлетворительным
Мы говорили о форме экономического расчета, требуемой
научною теориею, и на этот раз по своему правилу отказались
от изложения той формы распределения, которая происходит из
хорошего расчета и о которой по всем соображениям здравого
смысла следовало бы нам теперь говорить. Мы, впрочем, и не
жалеем об этом: к чему наполнять страницы рассуждениями о
том, чего еще нет? ведь несуществующее не существует, стало
быть, ничтожно. [Мы доходим до такого оптимизма, что хотим
пренебрегать всякою теоретическою истиною, если она не вне-
сена в законы, пренебрегать всяким требованием рассудка, если
оно не охраняется полицейскою и судебною властью].
Вы, например, говорите мне, что я не должен расстроивать
своего здоровья обжорством, не должен портить судьбу близ-
ких мне людей мотовством; я — простите «нагую резкость вы-
раженья» — оборачиваюсь к вам спиною: «можете ли вы под-
держать силу ваших замечаний судебным порядком? можете ли
436

представить меня к суду для наказания за образ жизни, кото-
рый называете вы безрассудным и вредным для меня и для
других? Не можете? Так что же мне за охота слушать ваши
речи, которые неприятны для меня и которые я называю по-
этому глупыми? Я уважаю только закон, да и то лишь когда за
законом стоит судебная власть со своими наказаниями и я не
могу от них уйти. Пожалуй, я уважаю отчасти и обычай, потому
что за обычаем стоит общественное мнение со своими наказа-
ниями, и очень часто с полицейскими наказаниями. Остального
ничего я знать не хочу. Так вот и теперь будемте говорить лишь
о тех формах распределения, которые существовали или суще-
ствуют по воле закона или обычая: эти формы уже доказали
свою возможность: что делалось или делается в действительно-
сти, то, конечно, возможно. А всякие другие формы я называю
утопическими мечтаниями и не хочу знать их.
Впрочем, при моем нынешнем расположении духа, понятие
утопии становится у меня очень широко: мне кажется, что вся-
кое требование здравого смысла — утопия. «Надобно забо-
титься о просвещении народа» — утопия! Народ так невеже-
ственен, что не чувствует надобности в просвещении: зачем же
навязывать ему ненужное? Народ обременен материальною р а -
ботою, ему некогда просвещаться. «Надобно заботиться, чтобы
не было людям причин становиться обманщиками, плутами, во-
рами» — утопия! Негодяю на роду написано быть негодяем, а
честный человек устоит против всяких искушений, даже силь-
нее разовьет себе честность борьбою против них; да и нельзя
устранить этих искушений: когда, в каком обществе не суще-
ствовало их? да и нельзя сделать, чтобы в обществе не было
множества плутов и воров: когда же в каком обществе не было
их? Следовательно, все это вздор, подобно мечтаниям о каких-
то лучших формах экономического распределения. Займемся
исключительно формами, доказавшими свою возможность на
практике.
Производство имеет три элемента: землю, труд и капитал;
смотря по тому, разделяется владение этими элементами по раз-
ным классам или соединяется в одном классе, продукт распре-
деляется между разными классами или весь остается в руках
одного класса.
Самая невыгодная из форм экономического устройства —
рабство. Все виды обязательного труда сходны в этом отношении
со своим первообразом, рабством. Каждый, сколько-нибудь
знакомый с политическою экономиею, очень хорошо знает
это, и потому нам нет надобности останавливаться на этом
предмете.
При рабстве и разных видах обязательного труда весь про-
дукт принадлежит землевладельцу. Ему принадлежат все три
элемента производства: и земля, и капитал, и личность трудя-
437

щихся. Рабы не получают доли из продукта, а только содер-
жатся своим владельцем, как содержится им домашний скот.
Есть несколько других форм, в которых продукт делится между
двумя классами, потому что одному из них принадлежат два
из трех элементов производства. Одна из этих форм — полов-
ничество, до сих пор остающаяся очень распространенной на
континенте Западной Европы, между прочим в Италии и мно-
гих провинциях Франции. Оно имеет много видов. В одних —
земледельческим капиталом должен запасаться сам работник,
в других — капитал дается ему от землевладельца, в треть-
их — известная часть капитала дается от землевладельца, а из*
вестною частью должен запасаться сам работник; в одних видах
половничества уплата от половника землевладельцу произ-
водится натурою, в других — деньгами; в одних — она состав-
ляет половину продукта (отчего и произошло название половни-
чества), в других — только третью или четвертую часть про-
дукта, а две трети или три четверти остаются у половника. Но
общий признак всех видов половничества тот, что доля, отда-
ваемая половником землевладельцу, определяется не соперниче-
ством, а обычаем. Уже из этого ясно, что половничество может
держаться лишь в тех местностях, где новая промышленная дея-
тельность еще не обратилась на земледелие, где оно еще остается
в средневековом экономическом положении. Вообще говоря, по-
ловники пользуются несколько лучшим, а часто и значительно
лучшим благосостоянием, чем наемные земледельческие работ-
ники; но об этой форме устройства мы не будем распростра-
няться, потому что она, очевидно, должна уничтожиться в до-
вольно скором времени и там, где еще удержалась до сих пор,
а не то, чтобы могла распространяться на такие места, где не
существует. Она заметно и уничтожается, заменяясь или господ-
ством хозяйства с наемными работниками или фермованием
земли по принципу соперничества, или обращением платы вла-
дельцу из известной доли продукта в неизменную сумму, кото-
рая уже составляет не то, что форму распределения продукта,
а род определенного налога, — только налога, платимого поселя-
нином не государству, а частному лицу; через несколько вре-
мени (иногда, конечно, очень нескоро) этот налог капитали-
зуется и выкупается.
Итак, половничество — та форма распределения продукта
между двумя классами, в которой пропорция раздела опреде-
ляется обычаем, а не соперничеством. Когда же пропорция раз-
дела земледельческого продукта между двумя классами опреде-
ляется соперничеством, то происходят две главные формы раз-
дела: во-первых, хозяйство может вести сам землевладелец
посредством наемных работников; во-вторых, хозяйство может
вести работник, арендующий землю по принципу соперничест-
ва. Первый случай надобно назвать господским хозяйством
438

с наемным трудом; второй случай очень хорошо знакомый а н -
глийским политико-экономам известен у них под именем кот-
терства.
О господском хозяйстве с вольнонаемным трудом Милль
говорит очень мало и лишь мимоходом, потому что в Англии
оно совершенно неупотребительно. Большие землевладельцы со-
вершенно не способны успешно вести хозяйство, по единодуш-
ному отзыву всех английских политико-экономов, очень хорошо
знакомых с большим землевладением. Вот что говорит об этом
Милль:
Большие землевладельцы повсюду бывают праздным сословием, и если
трудятся, то разве в таких отраслях деятельности, которые доставляют
больше удовольствия, чем сельское хозяйство, и везде захвачены высшими
сословиями. «Напрасно и нерассудительно было бы ожидать, говорит Джонс,
чтобы порода знатных собственников, огражденных привилегиями и титу-
лами, привлекаемых к военной и политической карьере выгодами и привыч-
ками своего положения, могла когда-нибудь сделаться сословием хороших сель-
ских хозяев». Каждый может сам рассудить, каковы были бы результаты
даже в Англии, если бы сельское хозяйство в поместьях велось самими зем-
левладельцами. Мало было бы примеров знания и энергии, довольно много
было бы отдельных примеров посре3д7ственного успеха, а общее положение
земледелия было бы никуда негодно .
При обязательном труде форма господского хозяйства вла-
дычествует во многих странах оттого, что тут слишком мало
бывает капиталистов, желающих брать поместья в аренду, а
денежной платы несвободные работники часто не могут взносить
в количестве, какого желал бы владелец. Но с вольнонаемным
трудом эта система хозяйства не может долго удержаться. Если
по уничтожении обязательного труда не производится выкупа
земли законодательным путем или не устанавливается, также
законодательным путем, неизменная рента, а предоставляется
дело влиянию соперничества, то происходит одно из двух: когда
в стране много капиталов и много капиталистов, находящих
выгоду вести земледельческое хозяйство на свой капитал ком-
мерческим способом, являются капиталисты-фермеры и продукт
делится между тремя классами: землевладельцами, капитали-
стами-фермерами и наемными работниками; а когда нет ни к а -
питала, ни выгоды возникать классу капиталистов-фермеров и
существуют лишь два класса, землевладельцы и вольные работ-
ники, происходит форма, называющаяся у английских писателей
коттерством. О законах, которым подчинено распределение про-
дуктов в первом случае, мы будем говорить в особенной статье
подробно, потому что эта форма — распределение земледель-
ческого продукта между тремя классами, — принимается в
школе Адама Смита за нормальную, ближе всех остальных форм
экономического быта соответствующую требованиям науки. Со
свойствами второго случая теперь же пусть познакомит нас
Милль, очень основательно рассматривающий его в двух главах
439

(IX и X гл. П-й книги). IX-ю главу мы приведем здесь вполне,
Х-ю почти вполне, выпуская из нее 38лишь немногие небольшие
места, не имеющие для нас интереса .
Общим названием коттерства я обозначаю все без исключения системы,
по которым работник снимает землю без посредства капиталиста-фермера,
а условия, на которых берет он землю, и в особенности величина ренты опре-
деляется не обычаем, а соперничеством. Главный пример этой системы в
Европе — Ирландия, из которой и заимствовано слово коттер *. Почти все
Земледельческое население Ирландии составляют коттеры; только в Эльстере
фермеры, пользующиеся правом вознаграждения (tenant right), служат исклю-
чением. Правда, существует в Ирландии многочисленный класс таких работ-
ников, которые не могут получить даже и малейшего клочка земли в постоян-
ное пользование, потому что их собственники или фермеры, снявшие землю,
не хотят увеличивать раздробление участков. Но по недостатку капитала в
Ирландии господствует обычай вознаграждать работника не деньгами, а
землею; даже люди, нанимающиеся на время в работники у коттеров или у
больших фермеров (где встречаются в Ирландии большие фермеры), обык-
новенно получают плату не деньгами, а дозволением на одно лето возделы-
вать себе кусок земли, которая обыкновенно дается им от фермера уже удоб-
ренной и называется конэкр. За этот кусок они обязываются уплатить ренту
деньгами, часто по нескольку фунтов за экр, но в действительности денег не
платится, а свой долг зарабатывают они днями по денежной оценке **. По
системе коттерства продукт разделяется на две части, ренту и вознагражде-
ние работника; очевидно, что величина одной части определяется величиною
другой. Работнику остается то, что не берется землевладельцем. Положение
работника зависит от величины ренты. А рента, определяя соперничество,
зависит от отношения между запросом на землю и предложением ее. Запрос
на землю зависит от числа соперничающих съемщиков; а такими съемщиками
являются все поселяне. Таким образом, система эта имеет своим результатом
то, что принцип населения действует не на капитал, как в Англии, а прямо
на землю. При этом положении дел рента зависит от пропорции между насе-
лением и землею. Но земля составляет определенную величину, а население
имеет беспредельную способность размножаться; потому, если размножение не
задерживается чем-нибудь, соперничество в запросе на землю скоро подни-
мет ренту до крайней высоты, при которой только может оставаться в живых
народ. Таким образом результаты коттерства зависят от границы, на которой
способность населения размножаться удерживается или обычаем, или личным
благоразумием, или истощением от голода и болезнями.
Нельзя безусловно сказать, что коттерство решительно ни в каком случае
не допускает благосостояния рабочего класса. Если бы возможно было пред-
положить, что оно существует у народа, у которого высокий уровень благосо-
стояния вошел в привычку, который так требователен на житейские удобства,
что не станет предлагать за землю ренты, не оставляющей ему хороших
средств к жизни; который размножается с медленностью, так что нет в нем
* Словом «коттер» обозначается фермер, снимающий у другого мелкого
фермера избу с одним экром или двумя экрами земли; но в экономической
литературе значение этого термина давно расширилось, так что он обозначает
и мелких фермеров, снимающих землю прямо у землевладельцев, и вообще
обозначает всех поселян-фермеров, ренты которых определяются соперниче-
ством.— Прим. Милля.
** Конэкровая система вышла из употребления в Ирландии после голода
1846 и 1847 годов. Но она должна сохранить свое место в нашем опыте ха-
рактеристики коттерства, служа естественной принадлежностью и следствием
коттерской системы. Поэтому мы оставили текст в прежнем виде, как он был
написан до 1846 года. —- Прим. Милля.
440

незанятых людей, поднимающих ренту своим соперничеством, когда увеличе-
ние земледельческого продукта от усовершенствования техники не дает н а -
роду возможности, повысить ренту без вреда для себя, — если бы можно было
представить такое положение дел, то при системе коттерства землепашцы
могли бы иметь не меньшее вознаграждение, чем при какой-нибудь другой
системе, могли бы пользоваться значительным благосостоянием. Но все-таки,
при зависимости ренты от произвола, они не имели бы ни одной из тех осо-
бенных выгод, которые получают по тосканской системе половники от проч-
ного пользования землею. Они не имели бы в своем распоряжении капитала,
принадлежащего землевладельцам, и недостаток капитала не вознаграждался
бы у них энергическими побуждениями к усердному физическому и умствен-
ному труду, существующими в поселянине при неизменности ренты. Напротив,
увеличение ценности земли от усердной работы поселянина вело бы только
к возвышению ренты во вред ему или на следующий год, или по истечении
прежнего контракта. Правда, землевладельцы могли бы иметь честность или
расчетливость, чтобы не пользоваться выгодою, какую давало бы им соперни-
чество; но не у всех землевладельцев эта воздержность была бы одинакова.
А вообще никак нельзя ожидать, чтобы какое-нибудь сословие стало посту-
пать в противность прямой своей денежной выгоде; и легчайшее сомнение
было бы тут почти столь же гибельно, как положительная уверенность, по-
тому что, если человек соображает, делать ли ему усилие или пожертвование
в настоящем для будущего, то решение повернется против заботы о будущем
при самом малейшем риске, что плоды труда или пожертвования будут отняты
у него. Единственной оградой от этих сомнений было бы возникновение обы-
чая, обеспечивающего неотъемлемое пользование землею поселянину с возвы-
шением ренты лишь тогда, когда возвышение утверждалось бы общим мне-
нием всего населения. Такой обычай — право фермера на вознаграждение
(tenant right), существующее в Эльстере. Значительность суммы, получаемой
сменяющимся фермером от его преемника за уступку фермы *, ограничивает
круг соискателей людьми, могущими заплатить такую сумму, видно также из
этого факта, что землевладелец не вполне пользуется выгодами даже и от
такого ограниченного соперничества, потому что рента, им получаемая, не
составляет всей суммы, платимой новым фермером. Новый фермер платит
прежнему выкуп, в полной уверенности, что рента не будет увеличена; это
гарантируется ему обычаем, который не признан в законе, но получает свою
обязательную силу от другой санкции, очень хорошо известной каждому в
Ирландии **. Без той или иной из этих опор не может в стране, делающей
экономические успехи, возникнуть обычай, которым бы ограничивалась по-
земельная рента. Если богатство и население будут в неподвижном состоя-
нии, то вообще будет в нем и рента; а несколько времени просуществовав без
перемен, она, вероятно, станет считаться не подлежащею переменам. Но вся-
* «Нередко фермер, не имеющий контракта, продает просто только при-
вилегию занимать эту ферму, нисколько им не улучшенную, за сумму от 10
до 16, даже 20 и даже до 40 годичных платежей ренты с этой фермы»
(Digest of Evidence taken by Lord Devons Commission, Introductory Chapter),
Составитель этого отчета прибавляет: «тишина, которою пользуется Эльстер
сравнительно с другими ирландскими провинциями, может быть приписана
преимущественно этому факту». — Прим. Милля.
** «В огромном большинстве случаев выкуп — не вознаграждение преж-
него фермера за издержки или за улучшения, а просто за страхование жизни
или покупка личной безопасности» (Digest, ut supra) [См. выше. — Ред.]
«Нынешний фермерский выкуп в Эльстере надобно считать зародышем
состояния арендаторов-собственников» (copyhold), справедливо замечает
составитель отчета. — «Если право выкупа нарушено и фермер прогнан без
уплаты ему уступочной цены, то вообще следует убийство или поджог»
(гл. 8). — «Беспорядки, господствующие в Типперари, и земледельческие
заговоры по всей Ирландии следует считать систематизированной войною для
получения эльстерского права выкупа». — Прим. Милля.
441

кое увеличение богатства и населения ведет к возвышению рент. При полов-
ничестве есть установившийся способ для землевладельца непременно полу-
чить часть увеличения в земледельческом продукте. Но при коттерстве он
может получить эту часть только изменением условий контракта, и в про-
грессирующем обществе это изменение почти всегда будет выгодно ему.
Потому его выгода решительно противна возникновению обычая, придающего
ренте неизменную величину.
Где величина ренты не ограничена законом или обычаем, там коттерство
имеет невыгоды самого худшего половнического устройства, почти не имея
ни одной из выгод, которыми они вознаграждаются в половничестве лучшего
устройства. При коттерстве почти все возможности земледелия находятся не
в жалком положении. Но положение земледельцев может не быть несчастным.
И при этой системе соперничество в запросе на землю может быть сдержи-
ваемо достаточными препятствиями размножению людей; этим может предот-
вращаться крайняя бедность; привычка к благоразумию и к высокому уровню
благосостояния, однажды установившись, может сохраняться. Но и в этих
благоприятных обстоятельствах побуждение к благоразумию будет значи-
тельно слабее, чем у половников, подобно тосканским, защищенных обычаем
от опасности лишиться своих участков. Пользуясь такою защитою, семья по-
ловников может обеднеть лишь от собственного неблагоразумия в размно-
жении, а неблагоразумие других семей в этом отношении не повредит ей.
Напротив, как бы ни была благоразумна и воздержна семья коттера, рента
может быть поднята во вред ей размножением других семей. От этого зла
коттеры могут найти себе защиту лишь в том, когда по всему сословию рас-
пространено спасительное чувство обязанности или достоинства. Должно
сказать, что это чувство может доставлять им значительное ограждение.
Если обычный уровень потребностей в целом сословии будет высок, то
молодой человек не захочет предлагать ренту, при которой стал бы в поло-
жение худшее своего предместника; точно так же может установиться (и
действительно установился в некоторых странах) общий обычай не жениться
иначе, как при существовании незанятой фермы.
Но дело в том, что никак не представится нам случая рассматривать
<результаты> коттерства при положении вещей, когда в привычках рабо-
чего класса укоренилась высокая норма благосостояния. Коттерство встре-
чается лишь там, где обычные потребности сельских работников чрезвы-
чайно низки, где поселяне размножаются до самого предела голодной смерти,
где население сдерживается лишь болезнями и недолговечностию от недо-
статка в необходимом для поддержки физического существования. К несча-
стию, таково положение огромного большинства ирландских поселян. Когда
народ упал до такого положения, когда он находится в нем с незапамятного
времени, коттерство бывает почти непреоборимым препятствием ему выдти
из этого положения. Когда привычки народа таковы, что размножение сдержи-
вается лишь невозможностию физического пропитания, и когда пропитание
получается народом лишь от земледелия, то все условия и договоры относи-
тельно величины ренты бывают чисто номинальными: соискательство на
землю заставляет снимающих ее обещаться платить более, чем возможно
платить, и, уплатив все, что могут, они почти всегда будут оставаться в
долгу.
«Об ирландских поселянах, говорит Ривенс, секретарь комиссии, иссле-
довавшей действия законов о бедных в Ирландии (Irish Poor Law Enquiry
Commission * ) , можно сказать, что в каждой семье, не имеющей достаточно
земли для своего прокормления, один или несколько человек ходят по миру;
из этого легко понять, что поселяне всячески стараются снимать мелкие
* Evils of the State of Ireland, their Causes and their Remedy, стр. 10. Эта
брошюра содержит, между прочим, превосходный свод показаний из массы
свидетельств, собранных комиссиею, председателем которой был архиепископ
Гуэтли. — Прим. Милля.
442

участки, и предлагаемая ими рента не основывается ни на достоинстве земли,
ни на собственной их возможности заплатить обещанные деньги: они просто
обещают плату, какую угодно, лишь бы получить участок. Почти никогда не
могут они уплатить обещанной ренты и потому, как только вступили в поль-
зование землею, становятся должниками людям, у которых сняли ее. В уплату
ренты они отдают весь продукт земли, за исключением картофеля, нужного
на их прокормление; но вся эта плата бывает обыкновенно меньше обещан-
ной ренты, потому долг их постепенно растет. Иногда обещанная рента
бывает больше всего самого урожайного продукта, какой когда-либо случался
на участке, или какой может дать участок в наилучшее лето, при существую-
щей системе обработки; поэтому если поселянин исполнил условие договора
с землевладельцем, которых почти никогда не может исполнить, то он возде-
лывал бы землю задаром и еще давал бы землевладельцу премию за пользо-
вание возделывать ее. В приморских местах рыбаки, а в северных графствах
поселяне, имеющие ткацкий станок, часто платят за землю больше, чем
стоит по рыночной цене весь продукт ее. Можно бы предположить, что они
стали бы жить несколько лучше вовсе без земли. Но рыбная ловля может
прекращаться на неделю или на две; может останавливаться недели на две
и запрос на продукты ткацкого станка; в это время они умерли бы с голода,
если бы не имели земли, с которой собирают пищу. Редко платят коттеры
всю обещанную ренту. Поселянин постоянно находится в долгу у землевла-
дельца; продажей его жалкого имущества — нищенской одежды его и его
семьи, двух-трех стульев и нескольких штук глиняной посуды, — продажею
всего имущества, находящегося в его жалкой избушке, не покрылся бы
постоянный и вообще возрастающий долг. Почти все поселяне бывают дол-
жны уплатою за целый год, и извинением в неисправности бывает у них
нищета. Если в какой-нибудь год продукт участка будет больше обыкновен-
ного или как-нибудь получит поселянин какое-нибудь имущество, его благо-
состояние не увеличится, он не может есть лучше прежнего или больше преж-
него, не может прикупить себе мебели и посуды, одеть жену и детей по-
лучше. Все полученное им должно пойти к тому, у кого снимает он землю.
Случайное увеличение дохода послужит только к уменьшению его долга, к
отсрочке времени, когда его прогонят за неплатеж долга. Но выше этого не
должны простираться его ожидания.
Из показаний, собранных комиссиею, бывшею под председательством
лорда Девона, мы приведем факт, засвидетельствованный Герли, коронным
секретарем (Clerk of the Crown) графства Керрийского; из этого показания
видно, до какой крайности доходит соперничество в запросе на землю и до
какой чудовищной высоты иногда поднимает оно номинальную ренту: «я знаю
случай, когда нанималась ферма, дающая в год, как в точности известно мне,
50 фунтов; соперничество подняло цену до того, что она была сдана за
450 фунтов».
При таком положении дел — какую пользу принесет земледельцу, сни-
мающему землю, величайшее трудолюбие, величайшее благоразумие, какой
убыток принесет ему безрассудство? Если землевладелец потребует полной
уплаты, у коттера не останется хлеба на собственное пропитание. Если чрез-
мерным усердием он удвоит продукт своего участка, если по благоразумию не
станет рождать детей, он выиграет только то, что больше останется у него
на уплату землевладельцу; а если у него будет хотя 20 человек детей, все-
таки землевладелец возьмет у него лишь то, что останется за прокормлением
его семьи. Из всех людей, живущих на свете, почти один только ирландский
коттер в таком положении, что как бы ни поступал он, он не может ни
улучшить, ни ухудшить своего положения. Если он трудолюбив и благоразу-
мен, от этого выиграет только его землевладелец; если он ленив или невоз-
держен, убыток от этого только землевладельцу. Никакое воображение не
может представить устройства, при котором было бы меньше побуждений к
труду или благоразумию. Тут уничтожены побуждения, управляющие сво-
бодными людьми, и не заменены побуждениями, управляющими рабом.
Ирландец не имеет ни надежд, ни опасений, кроме опасения быть прогнанным
443

с участка; а против этой беды он ограждает себя посредством ultima3 9ratio *,
оборонительной междуусобной войны. «Рокизм» и «уайтбоизм» — вот
судьба народа, который может назвать своим лишь тот кусок плохой пищи,
который съедает ныне, и не хочет лишаться этого куска в угоду другим.
И после этого люди, претендующие быть нашими наставниками, отста-
лость ирландской промышленности, недостаток в ирландцах энергии к улуч-
шению своего быта — приписывают особенной лености и беззаботности, свой-
ственной кельтскому племени, —- не надобно ли назвать это горькою сатирою
на манеру, по которой составляются мнения о важнейших вопросах челове-
ческой натуры и жизни? Приписывать разницу в образе действий и в харак-
тере врожденному естественному различию, — это самый обыкновенный и
пошлый способ из всех пошлых способов уклоняться от надобности принимать
в соображение действия общественных и нравственных влияний на человека.
Какое племя не стало бы ленивым и беспечным при таком устройстве дел,
что предусмотрительность и трудолюбие не приносит никакой пользы? Если
племя живет и работает в такой обстановке, удивительно ли, что порожденная
ею беспечность и апатия не отбрасываются в один миг, когда представляется
случай трудиться с действительною пользою для себя? Очень натурально,
что народ, любящий удовольствия и впечатлительный, каков ирландский
народ, не так наклонен к рутинному труду, как англичане, потому что жизнь
имеет для него много привлекательных сторон независимо от труда; но
ирландцы способны к труду не менее своих кельтских братьев французов,
не меньше тосканцев или древних греков. Люди впечатлительные способнее
всех других одушевляться усердием в работе, лишь бы находили достаточное
побуждение к ней. Если люди не работают, когда не имеют побуждений к
труду, это еще вовсе не свидетельствует, чтобы они не были способны к тру-
долюбию. Никто не работает усерднее ирландца в Англии или в Америке, но
не работает ирландец усердно, когда он коттер.
Многолюдное население, возделывающее землю в Индии, находится в
положении, довольно сходном с коттерством и в то же время на столько раз-
личном от него, что сравнение этих двух систем поучительно. В большей части
Индий теперь находится, и вероятно всегда находилось, только два сословия,
участвующие в разделе продукта: землевладелец и поселянин; землевладель-
цем вообще бывает государь; исключением служат лишь те случаи, когда
государь особенным документом уступил свои права другому лицу, становя-
щемуся его представителем. Но размер уплат, производимых поселянами, или,
по индийскому названию, райотами, почти никогда или вовсе никогда не
был определяем соперничеством, как определяется в Ирландии. Местные
обычаи были до бесконечности разнообразны, и не было такого обычая, ко-
торый на практике мог бы устоять против воли государя, но всегда было в
известном округе какое-нибудь общее правило; сборщик не торговался с от-
дельным поселянином, а налагал на каждого плату по той же норме, как на
других. Таким образом сохранялось понятие, что землепашец имеет на землю
право собственности или по крайней мере вечного владения, и возникло ано-
мальное сочетание наследственной принадлежности земли поселянам-ферме-
рам с произвольною властью землевладельца увеличивать ренту.
Когда туземны40е индийские правители в большей части Индии были за-
менены моголами , правительство стало действовать по другому принципу.
Была произведена подробная перепись земли, и на основании этой переписи
был распределен налог, назначавший, сколько с каждого участка должно пла-
титься правительству. Если бы эта норма осталась ненарушимою, районы были
бы в довольно выгодном положении поселян-собственников, платящих тяже-
лую, [но неизменную] ренту. На самом деле было иное. По отсутствию вся-
кого серьезного ограждения от незаконных вымогательств, эта перемена улуч-
шила положение поселян почти только номинальным образом; за исключением
тех редких случаев, когда местный правитель был гуманен и энергичен,
* последнего довода. — Ред.
444

поборы не имели на практике никакого предела, кроме невозможности райота
заплатить больше.
Таково было положение дел, сменившееся в Индии властью англичан.
Английские правители рано почувствовали надобность положить конец этому
произвольному характеру поземельного дохода и определить точный предел
правительственным требованиям. Они не захотели возвратиться к норме н а -
лога, определенной моголами. Английское правительство в Индии вообще
мало смотрело на то, как представлялись туземные учреждения в теории,
а исследовало только, какие права существовали и уважались на практике,
старалось оградить и расширить эти фактические права туземцев. Принцип
этот был очень хорош, но долго английские правители понимали факты очень
фальшивым образом, грубо ошибались во взгляде на существующие обычаи
и права. Ошибки их проистекали от неспособности людей обыкновенного ума
представить себе общественный быт, радикально различный от быта, с кото-
рым они практически свыклись. Англия привыкла к большим поместьям и к
большим землевладельцам, и английские правители считали делом несомнен-
ным, что Индия тоже имеет больших землевладельцев с большими поместь-
ями; они стали искать класса людей, которые могли бы соответствовать та-
кому понятию, и на глаза им попался род сборщиков налога, называемых
земиндарами. «Земиндар, говорит автор научной «Истории Индии» (Mill's
Mill's History оf British India, кн. VI, гл. 8 ) , имел некоторые права, принадлежащие
землевладельцу: он собирал ренту с известного округа, управлял его земле-
дельцами, жил окруженный блеском, и, по его смерти, наследовал ему сын.
Из этого, не задумываясь, заключили, что земиндары были собственниками
земли, составляли аристократию, владеющую поместьями в Индии. Но зе-
миндары, собирая ренту, не оставляли ее в своих руках, а за вычетом неболь-
шого процента, отдавали всю собранную сумму правительству, — этого ан-
глийские правители не сообразили. Не сообразили они и того, что если зе-
миндары управляли райотами, имели над ними во многих отношениях деспоти-
ческую власть, то управляли ими не как своими фермерами, не как людьми,
снявшими их землю по срочному или бессрочному контракту. Райот владел
своею землею наследственно; земиндар не имел права согнать его с этой
земли; земиндар обязан был давать отчет в каждом фартинге, полученном
от райота; и если он сверх небольшого процента, который предоставлялся
ему в плату за труд собирания, удерживал из собранной им суммы хотя
одну ану, это было воровством.
«В Индии представлялся нам случай, подобного которому никогда не
встречалось в истории, продолжает Милль *. После государя главнейшее
право на землю принадлежало самим хлебопашцам. Земиндаров легко было
бы вполне вознаградить за их права, то есть за права сборщиков. С целью
улучшить земледелие было принято великодушное решение пожертвовать пра-
вами собственности, какие имел государь. Английские правители справед-
ливо находили, что право собственности сильно возбуждает людей к усовер-
шенствованию земледелия; это право можно было дать людям, на которых
оно подействовало бы несравненно сильнее, чем на людей всякого иного
класса, дать его людям, которые во всех странах необходимо бывают глав-
ными деятелями в земледельческих усовершенствованиях, — дать это право
тем самым людям, которые возделывают землю. Такая мера была бы достойна
считаться одним из величайших благодеяний, когда-либо оказанных какой-
нибудь стране, она вознаградила бы индийский народ за бедствия, которым
так долго подвергался он oт дурных правительств. Но законодателями были
английские аристократы и они поступили по аристократическим предрассуд-
кам» (Mill's History оf British India, кн. VI, гл. 8).
Принятая ими мера оказалась совершенно неудачною по отношению к
результатам, которых ждали от нее благонамеренные законодатели. Не при-
выкши соображать видоизменения, каким подвергается действие известного
* Джемс Милль, автор «Истории Британской Индии», цитуемой здесь
автором «Оснований политической экономии», отец его.
445

учреждения в равных местах даже одного королевства, они воображали, что
создали в бенгальских областях английских землевладельцев, а на деле ока-
залось, что они создали ирландских землевладельцев. Новые поземельные
аристократы обманули всю надежду, возлагавшуюся на них. Нисколько не
заботясь об улучшении своих поместий, они позаботились быстро разорить
самих себя. Правительство не приняло на себя труда дать землевладельцам
возможность не бояться последствий расточительности, как сделало в Ирлан-
дии, и всю землю в Бенгале пришлось секвестровать и продать за долги или
неплатеж податей; в одно поколение исчезли почти все прежние земиндары.
Теперь занимают их место другие фамилии, большею частью потомки каль-
кутских банкиров или туземных чиновников, и живут такими же бесполез-
ными трутнями на земле, отданной им. Правительство пожертвовало своими
денежными выгодами для создания этого класса; пожертвование оказалось
совершенно напрасным или прямо вредным для страны.
В тех частях Индии, где британская власть установилась позднее, ан-
гличане не сделали такой ошибки, не подарили бесполезному сословию боль-
ших землевладельцев государственного дохода. Почти во всем мадрасском
президентстве и в некоторой части бомбейского президентства рента платится
прямо правительству самими землепашцами. В северо-западных провинциях
правительство заключает условия со всею сельскою общиною, определяя,
сколько должен платить каждый земледелец, но соединяет их общею ответст-
венностью друг за друга в недоимках. При всем том в большей части Индии
землепашцы не получили вечного пользования с платежом неизменной ренты.
Правительство ведет свое хозяйство по принципу, по которому хороший ир-
ландский землевладелец поступает в своем поместье: оно не подвергает землю
соперничеству, не хочет брать с хлебопашцев всего, сколько обещались бы они
платить, а само определяет, сколько они в состоянии заплатить, и ограничи-
вается этим в своем требовании. Во многих округах есть землепашцы, счи-
тающиеся фермерами других землепашцев, которые называются наследниками
первоначальных поселенцев или завоевателей деревни; правительство обра-
щается со своими требованиями только к этим поселянам, число которых
бывает во многих местах велико. Рента определяется иногда только на один
год, иногда на три года, или на пять лет, но повсюду правительство стре-
мится ныне ввести контракты с долгими сроками, доходящими в северных
провинциях Индии до 30 лет. Этот порядок дел существует еще не так много
времени, чтобы опыт мог показать, в какой степени слабее вечного пользова-
ния действуют долговременные контракты относительно развития в земле-
пашцах побуждений к усовершенствованию. Но системы годичных условий
и контрактов на недолгий срок уже безвозвратно осуждены. Эти системы
могут назваться успешными только по сравнению с прежними безгранич-
ными поборами. Никто их не одобряет, и с самого начала считались они
только переходными мерами, которые предполагалось прекратить, когда пол-
нейшее знакомство с средствами страны доставит данные для более проч-
ного устройства.
Когда составлялось мною и печаталось первое издание этой книги41,
настоятельнейшим из всех практических вопросов для английского прави-
тельства был вопрос, что делать с коттерами. Большинство населения, про-
стиравшегося до 6 миллионов человек, долго страдало в безнадежной апатии
и крайней нищете под господством коттерства, было доведено им до того,
что кормилось самою плохою пищею и не имело ничего кроме этой пищи,
было доведено до неспособности сделать что-нибудь или захотеть чего-нибудь
для улучшения своей участи; наконец неурожаем своей плохой пищи оно
было повергнуто в состояние, при котором не оставалось ему ничего иного,
как или умереть с голоду, или содержаться чужим пособием, или перейти к
другому экономическому устройству, радикально различному от несчаст-
ного устройства, под которым жило оно до той поры. Такое положение дел
привлекло к себе внимание законодательной власти и нации; но трудно ска-
зать, что законодательство и нация успели разрешить вопрос. Бедствие
происходило от системы поземельных отношений, отнимавших у народа вся-
446

кие побуждения к труду и бережливости, кроме побуждения, даваемого стра-
хом голодной смерти; а средство, придуманное парламентом, уничтожало и
это побуждение, давая народу законное право жить милостынею. Для от-
странения причины зла не было сделано ничего; ограничились пустыми жа-
лобами, купив отсрочку решения 10 миллионами фунтов стерлингов из н а -
циональной казны.
«Нет надобности (замечал я тогда) тратить доказательства на то, что
коренная причина экономических бедствий Ирландии находится в системе
коттерства, что ожидать трудолюбия, полезной деятельности, каких-нибудь
других задержек размножению, кроме смерти, ожидать хотя какого-нибудь
уменьшения бедности в народе, когда землепашцы этого народа платят рен-
ту, определяемую соперничеством, — значит, ждать смокв от репейника и
гроздов от терновника. Если наши государственные люди еще не созрели
до понимания этого факта, или, признавая его в теории, они еще не так
осязательно чувствуют его практическую силу, чтобы основать на нем свой
образ действий, то существует чисто материальный аргумент, уклониться
от которого не найдут они возможности. Если единственное растение, кото-
рым до сих пор питался народ, будет давать плохие урожаи и в следующие
годы, то нужен будет какой-нибудь новый сильный толчок земледельческому
искусству и трудолюбию, или ирландская земля не будет в состоянии кор-
мить нынешнего своего населения. Весь продукт с западной половины остро-
ва, без всякого вычета ренты, не может содержать из года в год население
этой половины Ирландии; он по необходимости будет ежегодно содержаться
на счет государственных доходов, пока эмиграциею или голодною смертью
уменьшится до числа, соответствующего низкому состоянию ирландской
промышленности; это неизбежно, если не найдены будут средства сделать
ирландский труд более производительным».
После того, как были написаны эти слова, непредвиденные никем со-
бытия избавили английских правителей Ирландии от затруднений, которые
были бы справедливым наказанием за их невнимательность и непредусмотри-
тельность. Ирландия под владычеством коттерства не могла прокармливать
своего населения. Парламент прибег к мерам, усиливавшим размножение на-
селения и нимало не усилившим производство. Но неожиданным путем яви-
лась помощь, которой не дала ирландскому народу мудрость политических
людей. Народ начал эмигрировать без пособия правительства; первые пере-
селенцы накопляли деньги на плату за проезд следующим переселенцам; это
исполнение уэкфильдовой системы в гигантском размере уменьшило теперь
число жителей Ирландии до количества, которое может находить себе заня-
тие и средства к жизни при нынешней земледельческой системе. Ценс 1851 г.
показал ум4е2ньшение населения в полтора миллиона сравнительно с ценсом
1841 года . Ирландцы нашли себе путь на тот цветущий материк, на кото-
ром в течение поколения может без уменьшения благосостояния помещаться
весь излишек людей с целого света; ирландские поселяне стали обращать
свои взоры на земной рай за океаном, как на верное убежище и от угнетения
саксов и от тирании природы; как бы ни уменьшалось впоследствии занятие
для земледельческого труда всеобщим распространением английского способа
хозяйства по Ирландии, люди, остающиеся без занятий, станут переселяться
в Америку с такою же быстротою, как переселился туда миллион ирландцев
в три года с 1848 до 1850 г. И точно так же переселение не потребует рас-
ходов от государства; весь излишек из Ирландии успеет переселиться туда,
хотя бы вся 4И3 рландия была обращена в пастбище, подобно графству Со-
терлендскому . Люди, думающие, что земля страны существует для не-
скольких тысяч землевладельцев и что, пока ренты платятся, общество
и правительство могут оставаться довольны собой, — такие люди могут
видеть в этом переселении счастливое прекращение ирландских затруд-
нений.
Но теперь не такое время, чтобы могли удержаться эти надменные мне-
ния, и расположение умов не благоприятствует им. Земля Ирландии, земля
всякой страны принадлежит народу этой страны. Отдельные лица, называе-
447

мые землевладельцами, не имеют по суду нравственности и справедливости
права ни на что иное, кроме ренты или вознаграждения по продажной цен-
ности ренты. Что же касается самой земли, главное дело тут в том, какая
форма собственности и возделывания может доставить от земли больше
пользы общей массе ее жителей. Для собственников ренты может быть
очень выгодно, чтобы масса жителей, отчаявшись получить справедливость
в стране, где жили и страдали она и предки ее, пошла на другой материк
искать того, что отнято у ней на родине поземельною собственностью. Но
законодателям государства следует иными глазами смотреть на вынужденное
переселение миллионов людей. Когда жители страны массою покидают страну
оттого, что правительство страны не хочет давать им места для жизни в
ней, правительство осуждено. Парламент обязан преобразовать поземельное
устройство Ирландии. Нет необходимости лишать землевладельцев ни од-
ного фартинга из денежной ценности их законных прав; но справедливость
требует, чтобы люди, возделывающие землю, получили возможность стать
в Ирландии тем, чем станут они, переселившись в Америку, — стать соб-
ственниками земли, ими возделываемой.
Политическое благоразумие требует этого и не удовлетворяется ничем
меньшим. Люди, не знающие ни Ирландии, ни какой иностранной земли,
берущие единственно нормою общественного и экономического процвета-
ния английское устройство, предлагают, как единственное лекарство для
бедствий Ирландии, обращение коттеров в наемных работников. Но это
проект об улучшении ирландского земледелия, а не об улучшении положе-
ния ирландского народа. Состояние поденщика не имеет в себе волшебной
силы, чтобы влить предусмотрительность, бережливость и воздержность в
народ, лишенный этих качеств. Если бы ирландские поселяне могли быть
мгновенно обращены в наемных работников, при сохранении нынешних при-
вычек и нравственных особенностей, мы только увидели бы 4 миллиона или
5 миллионов людей, живущих в состоянии наемных работников столь же
бедственно, как жили они в состоянии коттеров: они точно так же пас-
сивно переносили бы все лишения, так же безрассудно размножались бы и,
быть может, даже работали бы так же небрежно, потому что всех их целою
массою нельзя было бы прогнать, а если бы можно было, это значило бы
только отдать их на прокормление деньгами налога для бедных. Совершенно
иное будет последствие, если сделать их поселянами-собственниками. На-
род, не знающий расчетливости и любви к труду, признаваемый всеми за
один из самых отсталых в Европе народов по умению трудиться с успехом,
нуждается, для своего возрождения, в самых могущественных возбужде-
ниях к трудолюбию и расчетливости, а право собственности на землю —
сильнейшее из этих побуждений. Вечная принадлежность продукта земли
хлебопашцу служит почти неизменною гарантиею неутомимейшего трудо-
любия; она служит если и не вполне несомненно, то все-таки наилучшим
из всех известных нам предохранительных средств от излишнего размно-
жения, и где она не приведет к цели, там едва ли привело бы к цели к а -
кое угодно другое экономическое устройство; в этом случае зло было бы
непобедимо одними экономическими средствами.
Потребности Ирландии сходны с потребностями Индии. В Индии мы
делали иногда большие ошибки, но все-таки никто даже не предлагал под
предлогом земледельческих усовершенствований прогнать райотов или по-
селян-фермеров с их участков; достичь усовершенствований в земледелии
предполагается там доставлением более прочного владения райотам, и спо-
рят лишь о том, нужно ли вечное владение или достаточен будет долгий
срок контрактов. Тот же самый вопрос представляется в Ирландии. Нельзя
не признать, что долговременные контракты при таких землевладельцах,
какие встречаются иногда, произведут чудеса даже в Ирландии. Но для
этого при долговременных контрактах необходима низкая рента. Без нее
не следует ожидать, чтобы коттерство устранилось одною долговременно-
стью контрактов. С тех пор, как существует коттерство, контракты в Ирлан-
дии всегда были долговременные; обыкновенные сроки были 21 год или
448

три жизни. Но рента определялась соперничеством, назначалась больше
того, чем можно заплатить, потому поселянин не приобретал и никаким тру-
долюбием не мог приобрести выгод от снятой земли, и контракт нимало не
обеспечивал его в действительности. В Индии, где правительство не усту-
пило безрассудно своих прав собственности земиндарам, оно может предотвра-
щать это зло; будучи само землевладельцем, оно может определять
ренту по своему собственному расчету. Но если земля принадлежит
частным лицам, рента определяется соперничеством, а когда соискатели —
поселяне, бьющиеся из-за куска хлеба, то неизбежны номинальные ренты,
если само соперничество не остается чисто номинальным по малочисленно-
сти населения. Большинство землевладельцев будут жадны к немедленному
получению больших доходов и власти; и пока находятся коттеры, предла-
гающие им какую угодно ренту, напрасно будет ожидать, чтобы землевла-
дельцы, с пожертвованием собственных выгод, стали сдерживать это вредное
соискательство.
Вечность владения сильнее долговременного контракта возбуждает к
усовершенствованию: самый долговременный контракт, прежде чем окон-
читься, проходит через все постепенности кратковременных контрактов до
самого уничтожения контрактной гарантии. Кроме того, есть другие при-
чины, еще более важные для предпочтения вечности владения. Даже в
делах чистого расчета было бы грубою ошибкою забывать о влиянии во-
ображения: в понятии «на вечное время» есть сила, которой лишен самый
продолжительный срок. Если даже срок этот обнимает жизнь детей и всех
людей, лично дорогих для человека, человек не станет с полным усердием
увеличивать ценность земли, с каждым годом уменьшающейся в своей цен-
ности лично для него; противного можно ожидать от человека лишь тогда,
когда он достигнет высокой степени умственного развития, при кото-
рой господствующим соображением у него становится общественное
благо, для чего также нужна вечность связи личной выгоды с общею.
Притом же во всех европейских странах поземельная собственность вообще
соединена с вечным владением; при таком порядке дел временное владение,
хотя бы на очень долгий срок, непременно должно казаться чем-то Менее
важным и почетным, чем поземельная собственность, и, следовательно, люди
с меньшим жаром будут стремиться к нему, а, получив его, чувствовать к
нему менее привязанности, чем к собственности. Но в стране, где господ-
ствует коттерство, вопрос о вечности владения лишь второстепенный вопрос
по сравнению с важнейшим делом — с ограничением ренты. Безопасно мож-
но предоставить соперничеству ту ренту, которую платит капиталист, сни-
мающий землю для прибыли, а не для своего пропитания; но не следует пре-
доставлять соперничеству ренту, платимую работниками, если работники не
достигли такой степени просвещения и благосостояния, какой еще нигде
они не достигли и едва ли могут достичь, пока, рента, ими платимая, опреде-
ляется соперничеством.
Рентам, платимым поселянами, никогда не следует быть произвольными,
никогда не следует зависеть от землевладельца; эти ренты необходимо
должны быть неизменно определены обычаем или законом; и где не устано-
вился, как в тосканском половничестве, взаимно выгодный обычай, там рас-
судок и опыт требуют, чтобы рентам была назначена неизменная величина
государственной властью, то есть чтобы рента обращена была в неизменную
плату, а фермер в поселянина-собственника.
Самый простой способ произвести эту перемену в таком размере, чтобы
совершенно уничтожилось коттерство, — прямой законодательный способ:
совершение дела парламентским актом, который объявил бы всю ирландскую
землю собственностью занимающих ее хлебопашцев, обязав их платежом
рент, какие теперь они действительно платят, то есть действительных, а не
номинальных рент. Под именем «вечного пользования» (fixity of tenure) это
было одним из требований рипилёрев в успешнейший период их агитации;
гораздо лучше выразил это Коннер, самый первый, самый пылкий и неуто-
мимый проповедник этого решения, словами: «оценка на вечные времена»
449

(a valuation and a perpetuity) 44. В последнее время под именем «Лиги фер-
мерского выкупа» (tenant Right League) образовался союз, имеющий своей
целью между прочим и направление общественного мнения к этому реше-
нию. Такая мера не имела бы в себе ничего несправедливого, лишь бы зем-
левладельцы были вознаграждены за нынешнюю ценность шансов возра-
стания ренты, отказ от которой потребовался бы у них. Потрясение суще-
ствующих общественных отношений, ко43нечно, было бы тут не сильнее того,
какое произвели Штейн и Гарденберг , когда рядом эдиктов в начале н ы -
нешнего века совершили революцию в поземельной собственности Прус-
ского государства и увековечили свои имена в числе величайших благоде-
телей своей страны. Просвещенные иностранцы, писавшие об Ирландии, фон
Раумер и Гюстав де Бомон, считали это средство столь прямо и верно соот-
ветствующим болезни, что трудно им казалось понять, как до сих пор не
исполнено такое дело.
Эта мера не превышала бы пределов справедливой законодательной вла-
сти и не была бы нарушением собственности, если бы землевладельцам было
предоставлено право, при несогласии на ограничение ренты, взять за свои
земли полную ценность, капитализованную по обыкновенному проценту из
нынешнего дохода; но я знаю, что есть против такой меры серьезные возра-
жения. Во-первых, такая мера — полная экспроприация высших сословий
Ирландии; по принципам, нами изложенным, такой переворот совершенно
оправдывается, но только в таком случае, если он единственное средство к
достижению великого общественного блага. Во-вторых, само по себе не очень
выгодно для нации, если вовсе уже нет никаких поземельных собственников,
кроме поселян. Важную часть хорошей земледельческой системы состав-
ляют большие фермы, возделываемые большим капиталом и принадлежа-
щие лицам, получившим самое высокое воспитание, по своей образованности
способным оценивать научные открытия, имеющим средства для рискован-
ных, продолжительных и дорогих опытов. Даже и теперь есть в Ирландии
много таких землевладельцев, и вредно для нации было бы прогонять их
из поместий. Кроме того, между нынешними участками, конечно, находится
много слишком мелких, на которых нельзя было бы собственнику вести х о -
зяйство выгодным образом, а из людей, занимающих ныне участки, не все
таковы, чтобы нашлись в них качества, нужные для поселян-собственников,
заводящих свое хозяйство. Для многих из них было бы полезнее получить
надежду на приобретение поземельной собственности трудолюбием и береж-
ливостью, чем прямо получить собственность.
Но если самый прямой и энергичный способ создать поселян-собствен-
ников имеет свои неудобства, то он все-таки гораздо лучше, чем оставление
дела в нынешнем виде. Если правители Ирландии не позаботятся заблаго-
временно достичь великой общественной цели средствами, менее разруши-
тельными для нынешних общественных отношений, то, вероятно, дело это
будет вынуждено у них необходимостью обстоятельств, при которых уже
не будет в их власти руководить условиями исполнения.
Но если бы они искренне желали дать это благо Ирландии и заботи-
лись бы только о том, чтобы совершить его с наименьшим нарушением
частных отношений и ожиданий, то доступны для них меры, которые не под-
лежат ни одному из возражений, противопоставляемых «Лигою фермер-
ского выкупа», и которые, будучи проводимы с крайнею энергиею, могли
бы в довольно значительной степени осуществить требуемое дело. Одна
из таких мер состояла бы в том, что человек, желающий возделать пустую
землю, становится собственником ее, с обязанностью платить прежнему вла-
дельцу неизменную ренту, составляющую умеренный процент с нынешней
ценности этой земли в ее невозделанном положении. Разумеется, необходи-
мою принадлежностью этой меры было бы возложение на землевладельцев
обязанности уступать невозделанную землю (если она не имеет орнаменталь-
ного значения) лицу, желающему возделать ее.
Когда общественное устройство страны требует не исправления подроб-
ностей, а радикального изменения, и когда затруднения, представляемые им
450

правительству, должны быть не сглаживаемы слегка, а прямо устранены
людьми, способными возвыситься над собственною беспечностью и над сво-
ими и чужими предрассудками, [то будем надеяться, что вместо нынешней
ленивой, апатичной, беспечной, непредусмотрительной и беззаконной Ирлан-
дии возникнет новая Ирландия, состоящая из поселян-собственников с иму-
ществом, которое будут беречь они, и наемных работников с возможностью
приобрести имущество; что поселяне-собственники будут миролюбивы и
деятельны, как собственники, а работники, как люди, надеющиеся стать
собственниками; что ирландское земледелие будет ведено тогда отчасти по
наилучшей системе малого хозяйства, отчасти по наилучшим принципам
большого хозяйства и сочетания труда. Можно надеяться, что, когда число
наемных работников будет соразмерно пространству земли, требующей работ-
ников, и успокоение страны откроет возможность безопасно переносить в
нее английский капитал, то величина рабочей платы будет достаточна для
установления привычки к довольно высокой норме благосостояния, и дух
сбережения, возбужаемый желанием приобрести земли, не даст этой норме
снова упасть от неблагоразумного размножения].
При многосложности сцепления человеческих дел и полезные, и вред-
ные действия причин всегда остаются на практике не достигающими пол-
ного теоретического размера. Но история не лишена примеров тому, что
были перемены, подобные изменению, очерк которого я сделал, и результаты
этих перемен не лишены поучительности. В продолжение французской исто-
рии три раза были поселяне покупщиками земли, и за этими периодами
тотчас же наступали три главные эпохи земледельческого благосостояния
Франции.
«Во времена очень тяжелые, говорит Мишле (Le Peuple, часть 1, гл. 1),
в эпохи всеобщей бедности, когда и богач становится бывает принужден
продавать, бедняк видит себя в состоянии покупать; не является никаких
покупателей; приходит в лохмотьях поселянин со своим луидором и при-
обретает клочок земли. За этими временами разорения, когда поселянин мог
дешево приобретать землю, всегда следовало внезапное возвышение изоби-
лия, которого не умели объяснить. Например, около 1500 года, когда Фран-
ция, истощенная Людовиком XI, довершает свое разорение в Италии, дво-
рянство, идущее в поход, принуждено продавать; земля, перейдя в новые
руки, вдруг расцветает; народ работает, строится. Это прекрасное время
на языке монархической истории называется временем доброго Людо-
вика XII.
«К несчастию, оно непродолжительно. Едва земля приведена в хоро-
шее положение, на нее обрушивается фиск; начинаются религиозные войны,
истребляющие все, что есть на земле, начинаются ужасные бедствия, страш-
ные голодные годы, в которые матери едят своих детей. Можно ли пове-
рить, что страна оправится? Но едва окончилась война, на этом опустошен-
ном поле, из этой дымящейся хижины является поселянин с деньгами, кото-
рые успел сберечь. Он покупает; через 10 лет лицо Франции изменилось;
через 20 или 30 все именья удвоились, утроились в ценности. Эта эпоха
также называется именем короля, именем доброго Генриха IV и великого
Ришелье».
О третьей эпохе не нужно и говорить, — это была эпоха революции.
Кто хочет изучать картины, противоположные этим, пусть сравнит
эти исторические периоды, ознаменованные раздроблением большой и соз-
данием малой собственности с тяжелым страданием нации, сопровождавшим
изгнание мелких йоменов для очищения места большим пастбищам, с этим
великим экономическим событием английской истории в XVI веке и с про-
должительным ухудшением в положении рабочих классов после этого
события.
Эти факты и мысли возбужают много соображений, имею-
щих прямой интерес для нас; но статья и без того вышла уже
451

очень длинна, потому отложим наши замечания для другого
удобнейшего случая.
Затем, кроме формы, в которой хозяйство ведется капитали-
стами-фермерами, остается еще только одна форма земледельче-
ского быта — хозяйства поселян-собственников. По вопросу о
распределении эта форма имеет внешнюю одинаковость с фор-
мою невольнического производства: как там, так и здесь про-
дукт вовсе не распределяется между разными классами, а весь
остается в одних руках землевладельцев. Но этот землевладе-
лец — работник, трудящийся сам в свою пользу, и во всех воз-
можных отношениях, — в политическом, нравственном, эконо-
мическом, — результаты этой формы прямо противоположны
результатам невольнического труда. При невольничестве работ-
ник, говоря вообще, не получает ничего сверх необходимейшего
для поддержания жизни; в быте поселян-собственников работ-
ник пользуется всем благосостоянием, какое только возможно
для простолюдина по политическому и промышленному положе-
нию страны. Высок ли или довольно низок этот наибольший
размер возможного благосостояния — дело, зависящее от сте-
пени населенности страны, климатических условий и уровня ц и -
вилизации в ней; но каков бы ни был этот наивысший размер,
работник пользуется им. Каково бы ни было благосостояние
поселянина-собственника в известной местности, половник в той
же местности имел бы вдвое меньше благосостояния, коттер
(поселянин, нанимающий землю у владельца на условиях сопер-
ничества) еще меньше, наемный работник также гораздо мень-
ше, не говоря уже о человеке несвободном. Столь же резок р е -
зультат быта поселян-собственников относительно успешности
труда. Высока или низка наибольшая возможная успешность
труда в данной стране, дело, опять зависящее от политических
и климатических условий и от того, какой метод производства
употребляется. Но каков бы то ни был этот maximum, работа п о -
селянина-собственника всегда достигает его, между тем, как, при
тех же условиях, работа половника имела бы гораздо менее
успешности, работа вольного наемщика — еще меньше, не г о -
воря уже об обязательном труде. Английские политико-эко-
номы, вместе со всею английскою публикою, вообще почти не
имеют понятия о быте поселянина-собственника, уцелевшем
лишь в немногих и маленьких темных уголках Англии, куда еще
не успела проникнуть новая коммерческая жизнь. Потому
Милль, ставящий эту форму земледельческого быта выше всех
других перечисляемых им, описывает ее результаты очень под-
робно и в особенности выставляет изумительное усердие посе-
лянина-собственника в работе, — усердие, изумляющее людей,
подобно англичанам не привыкших с малолетства видеть его.
Он рассказывает своим читателям о трудолюбии поселян-соб-
ственников таким тоном, каким стал бы рассказывать, напри-
452

мер, нашему прос 4т6онародью русский писатель о чудесах кри-
стального дворца или тропической природы: в каждом слове
так и слышится прибавка: «да поймите же это, ведь вы сроду
об этом понятия не имели; да поверьте же, что это возможно,
что это так, что я не обманываю вас сказками». Нам, русским,
это — не новость, не редкость: мы знаем, как работает поселя-
нин на своей ниве. Потому из множества примеров и свиде-
тельств, собранных у Милля, приведем лишь небольшие от-
рывки для примера отношений его и английской публики к
этому вопросу. Вот начало отдела о поселянах-собственниках,
показывающее, до какой степени чуждо обыкновенному англий-
скому воззрению это понятие.
Когда земля принадлежит поселянам-собственникам, то весь продукт,
как при системе рабства, достается одному собственнику земли, и нет раз-
дела его на ренту, прибыль и рабочую плату. Во всех других отношениях
эти две формы общественного устройства составляют крайние противопо-
ложности: одна из них — состояние величайшего угнетения и унижения ра-
бочих классов, а при другой они имеют полнейшую независимость в своей
судьбе.
Но выгодность мелкой поземельной собственности составляет один из
самых спорных вопросов в политической экономии. На континенте благо-
творность существования многочисленного сословия собственников предста-
вляется для громадного большинства аксиомою, хотя и есть некоторые
люди, несогласные с господствующим мнением. Но английские авторитеты
или вовсе не знают о мнении континентальных агрономов, или считают
достаточным для его отстранения говорить, что эти агрономы не имели
случая видеть, как полезна большая собственность в благориятных для
нее обстоятельствах. Выгода большой собственности, говорят английские
авторитеты, обнаруживается только там, где и земледельческие хозяйства
велики, а для больших ферм нужно накопление капиталов значительнее того,
какое обыкновенно встречается на континенте, и потому большие континен-
тальные поместья за исключением обращенных под пастбища, почти все от-
даются на обработку мелкими участками. В этих словах есть часть правды,
но тот же самый аргумент можно обратить и против английских авторите-
тов: если континент мало знает по опыту земледельческие хозяйства боль-
шого размера с большим капиталом, то английские писатели вообще столь
< ж е > мало знакомы по практике с хозяйством поселян-собственников и
почти все имеют самое ошибочное представление о их положении и образе
жизни. А между тем и & Англии старинные предания говорят в пользу мне-
ния, господствующего на континенте. Йомены, которых называли славою
Англии, пока они существовали, о которых так часто жалеют теперь, когда
они исчезли, — эти йомены были мелкие собственники или мелкие фермеры, и
если большинство их были фермеры, а не собственники, то тем замечательнее
репутация энергической независимости характера, какою они пользовались.
Есть в Англия уголок, к несчастию слишком маленький уголок, в котором
еще много поселян-собственников; я говорю о statesmen, «государственных
людях» Комберленда и Уэстморленда. Они собственники, хотя (впрочем,
сколько я знаю, не все, а только большая часть их) платят некоторые обыч-
ные повинности; эти повинности неизменны, потому не мешают им быть н а -
стоящими собствениками, как не мешает тому поземельный налог. Только они
в целой Англии могли послу 4ж7 ить оригиналом, с которого писаны «Картины
сельской жизни» Уордсворта .
Но общая система английского земледелия не такова, чтобы англичане
по опыту знали характер и результаты хозяйства поселян-собственников;
а земледельческое устройство других стран вообще совершенно незнакомо
453

англичанам, так что самое понятие о поселянах-собственниках чуждо
английскому уму и нелегко проникает в него. Самые выражения английского
языка мешают этому: собственник земли обозначается обыкновенно словом
landlord (землевладелец или помещик), — термином, который всегда пробуж-
дает мысль об арендаторах-фермерах, снимающих у него землю (tenants).
Когда в недавнее время проникла в парламентские и газетные прения мысль,
что надобно сделать ирландских поселян собственниками для улучшения со-
стояния Ирландии, то нашлись писатели, претендовавшие на знакомство с де-
лом и, однакоже, до такой степени не понимавшие самого слова proprietor
(собственник), что воображали, будто бы поселяне-собственники, о которых
идет речь, то самое, что ирландские коттеры, берущие в наймы землю мел-
кими участками. При таком плохом знакомстве с предметом необходимо,
прежде чем излагать его теорию, позаботиться о разъяснении фактического
положения дела; по этой необходимости я изложу вопрос подробнее, чем сле-
довало бы по общему размеру частей моего трактата; я представлю несколько
свидетельств о состоянии земледелия, о благосостоянии и довольстве землевла-
дельцев в тех государствах или провинциях, где большая часть земель не
имеет никаких 48ни лендлордов, ни фермеров, кроме самих земледельцев, п а -
шущих землю .
Мы привели этот отрывок, чтобы он свидетельствовал, как
медленно проникает в науку влияние фактов, которые не нахо-
дились прямо под глазами у людей, основавших науку. Кажется,
что может быть сообразнее с принципами теории Адама Смита,
как не признание быта поселян-собственников выгоднейшею
формою экономического устройства? А вот мы видим, что до
сих пор большинство английских политико-экономов даже не п о -
няло, что такое значит выражение поселянин-собственник, и
Милль явился почти что первым политико-экономом в Англии,
решительно признавшим превосходство этой формы над дру-
гими. Мы тут можем также подумать еще вот о чем: до какой
степени нуждается в переделке теория, составившаяся при н е -
знании такого факта, как быт поселянина-собственника? Чита-
тель знает, что в господствующей школе эта переделка не только
не произведена, а даже и не считается нужною. Именно то, что
мы допускаем к должному участию в установлении политико-
экономических принципов понятие о поселянине-собственнике, и
служит одною из главных причин разницы наших мнений от
господствующих.
Вот общая характеристика хозяйства поселян-собственни-
ков, приводимая Миллем из Ленга:
«Если мы послушаем большого фермера, ученого агронома» (английского)
«политико-эконома, то хорошее хозяйство должно погибнуть с погибелью
больших ферм; им кажется нелепостью самая мысль о том, что хорошее хо-
зяйство может существовать без больших ферм, возделываемых большим
капиталом; дренаж, удобрение, расчетливое распределение земли, расчистка
ее, правильные севообороты, хороший скот, хорошие орудия, — все это, по их
словам, исключительно принадлежит большим фермам, которые возделы-
ваются большим капиталом и наемным трудом. На бумаге доказывать это
легко, но если мы обратим глаза с их книг на их поля и хладнокровно сравним
хозяйство наилучших округов, возделываемых большими фермами, с хозяй-
ством наилучших округов, возделываемых малыми фермами, то мы увидим
во Фландрии, восточной Фрисландии, Гольштейне и по всей полосе удобной
451

земли на континенте от Зунда до Кале, что хлебопашество тут лучше, чем
на противоположном берегу Англии на такой же почве и под теми же гра-
дусами от Фортского залива до Дувра. При одинаковости почвы и климата
земля, очевидно, получает высшую производительность там, где внимательным
трудом возделываются мелкие участки, составляющие собственность земле-
дельцев, как это мы видим во Фландрии и гольштейнском Дитмарсене. Наши
агрономы не смеют утверждать, что наши большие фермеры, даже в граф-
ствах Бервикском и Роксберкском или в Лотаямском округе приближаются к
тому совершенству, каким отличается хозяйство мелких фландрских ферме-
ров, что они так внимательно удобряют, дренируют и очищают землю или
получают от нее столько продуктов, сколько собирают во Фландрии с неболь-
ших участков, имеющих от природы почву не очень плодородную. Даже в тех
приходах Шотландии или Англии, где существует наилучшее хозяйство, на
больших фермах бросается без пользы очень много земли по углам и краям
полей и пропадает под полевыми дорогами, которые необходимо должны
быть широки по дурному своему состоянию и дурны по своей широте; пропа-
дает много земли в невозделанных клочках под общественными выгонами,
под бесполезными закраинами, под дрянными кустарниками, — пропадает
столько земли, что если бы все эти пропадающие клочки соединить и воз-
делать, их достало бы на содержание всех бедных прихода. Но когда прила-
гается к хозяйству большой капитал, то, разумеется, он обращается лишь
на лучшую почву. Он не может прилагаться к маленьким непроизводитель-
ным клочкам, оплодотворение которых требовало бы больше труда и времени,
чем дается надобностью в скорой выручке капитала. Время и труд наемных
работников не могут быть употреблены с выгодою на возделывание таких
участков; но если бы работник был собственником, он нашел бы выгоды воз-
делывать их. На первое время он довольствуется и тем, что может кормиться
от своей земли. Но трудом поколений сообщается этим клочкам плодородие
и ценность. Средства к жизни улучшаются, и достигаются очень высокие
способы обработки. Дренаж, кормление скота в стойлах целое лето, жид-
кое удобрение — это вещи общеупотребительные в маленьких хозяйствах
Фландрии, Ломбардии, Венеции. У нас, при системе больших ферм, эти
усовершенствования только еще начинаются в округах с самым лучшим
хозяйством. В странах, где земля принадлежит мелким собственникам-посе4-9
лянам, мы находим даже хозяйство, основанное на молочных скопах ,
выделку огромных сыров сотрудничеством многих маленьких хозяев * ; взаим-
* Достоин внимания способ, по которому швейцарские поселяне соеди-
няют свои капиталы для выделки сыра. «Каждый швейцарский приход для
выделки сыра нанимает особенного человека, обыкновенно уроженца Грюй-
ерского округа (во Фрейбургском кантоне). На 40 коров считается нужным
иметь одного сырника с помощником, или выжимальщиком, и пастуха.
У каждого хозяина коров есть книжка, в которой каждый день отмечается,
сколько молока дано каждой коровой. Сырник и его помощники доят коров»
сливают их молоко вместе, делают из него сыр, и в конце лета каждый по-
селянин получает количество сыра, соразмерно тому, сколько молока дали
его коровы. При таком сотрудничестве поселянин вместо маленьких, негод-
ных на продажу сыров, какие мог бы делать из молока трех или четырех
своих коров, получает большие, годные на продажу сыры лучшего качества;
они имеют хорошее качество потому, что делаются людьми, специально за-
нимающимися этою работою. Сырник и его помощники получают известную
плату с каждой коровы деньгами или сыром, или нанимают коров у хозяев
и платят за них деньгами или сыром» (Notes of a Traveller, стр. 315). Подоб-
ная система существует во Франции в департаменте Жюры. В этом инте-
ресном примере сочетания труда очень замечательную черту составляет до-
верие к честности людей, выделывающих сыр, — дело не могло бы произ-
водиться, если б такое доверие не существовало и не оправдывалось опы-
том.— Прим. Милля.
455

ное застрахование от огня и града соединением сил мелких хозяев, производ-
ство самой мудреной и обширной из всех новых земледельческих операций, —
производство свекловичного сахара; эти мелкие хозяева снабжают европей-
ский рынок льном и пенькою; в этих странах даже беднейшие люди каждый
день имеют в изобилии овощи, плоды, птицу за своим столом, а у нас даже
средние классы совершенно лишены такого разнообразия в пище; это разнооб-
разие и составляет существенную принадлежность мелких земледельческих хо-
зяйств. Все эти факты заставляют наблюдателя усомниться в справедливости
мнения наших агрономов, будто бы большие фермы, возделываемые наемным
трудом и большим капиталом, извлекают из земли наибольший продукт,
снабжают население страны наибольшим количеством предмето в50 необходимо-
сти и комфорта; и будто бы при иной системе это невозможно» .
Предубеждение, будто бы хозяйство фермеров-капиталистов
лучше хозяйства поселян-собственников, подкрепляется тем, что
сравнивают результаты, получаемые при первой из этих форм в
Англии, с результатами, каких вторая успевает достигать в дру-
гих странах, где обстановка гораздо менее английской благо«
приятна успехам сельского хозяйства. Тут забывают, что сравни-
вать достоинства двух принципов надобно при одинаковых усло-
виях для действия обоих и что успешность английского сель-
ского хозяйства происходит не от формы его, а от выгодности
общей обстановки всяких промышленных дел в Англии. Милль
находит пример быта поселян-собственников в условиях, в к а -
ких действуют фермеры-капиталисты, и обнаруживает на этом
примере, что хозяйство поселян-собственников при одинако-
вости условий несравненно успешнее хозяйства фермеров-капи-
талистов.
Острова Британского канала служат таким решительным примером п о -
лезных результатов, производимых принадлежностью земли поселянам, что
я не могу не прибавить к сделанным мною многочисленным выпискам от-
рывка из описания экономического устройства их. Отрывок этот беру я из
Уильяма Торнтона, писателя, соединяющего личные наблюдения с внима-
тельным изучением сведений, собранных другими. Его «Plea for Peasant Pro-
prietors» — книга, которую надобно назвать классической по вопросу о
пользе принадлежности земли поселянам: так превосходно собраны и обра-
ботаны в ней материалы. Вот что говорит он об устройстве Гернзи (стр. 99—
104): «этот маленький остров посылает на рынок гораздо большее количе-
ство продуктов, чем посылают в самой Англии округи такой величины,—
факт, уже сам по себе доказывающий, что поселяне на Гернзи должны быть
далеки от бедности, потому что, будучи полными собственниками всех своих
продуктов, они, конечно, продают только ту часть их, которая остается не
нужна им самим. Удовлетворительность их положения очевидна каждому
наблюдателю. Из всех обществ, какие случалось мне видеть, говорит мистер
Гилль, самое зажиточное нашел я на маленьком острове Гернзи;—куда
бы ни пошел на этом острове путешественник, говорит сэр Джордж Гед,
везде он увидит» что господствует на нем благосостояние. Англичанина,
который идет или едет в поле из Порта св. Петра, прежде всего поражает
вид домов, рассеянных по пейзажу. Многие из этих домов так хороши, что
в Англии могли бы принадлежать только людям среднего сословия; англи-
чанин не может сообразить, какие же люди живут в этих домах, которые не
так велики, как дома английских фермеров, но почти все слишком хороши
для работников. За исключением нескольких рыбацких шалашей на целом
456

острове нет ни одного дома, который можно было бы сравнить с обыкно-
венным жилищем английского земледельческого работника. Посмотрите на
дрянные жилища английских земледельческих работников, говорит Делиль
Брок, бывший бальи острова Гернзи, и сравните их с домами наших посе-
лян! Нищие из Гернзи совершенно неизвестны; пролетариев также почти
нет, по крайней мере нет пролетариев между людьми, способными к работе.
Сберегательные кассы также свидетельствуют о всеобщей зажиточности ра-
бочих сословий на Гернзи. В 1841 году в Англии, при населении около
15 миллионов, имели деньги в сберегательных кассах менее 700 0 0 0 чело-
век, то есть 1 на 20 человек населения, и средняя величина вкладов была
30 фунтов. На Гернзи в том же году из 26 000 человек имели вклады 1920 ч е -
ловек, и средняя величина вкладов была 40 фунтов». То же самое мы
читаем о Джерзи и Альдерни.
Торнтон подробно показывает успешность и производительность мел-
ких земледельческих хозяйств на островах Британского канала, и вывод из
этих подробностей выражает следующими словами: «Мы видим, что на двух
главных из этих островов земледельческое население гораздо многочисленнее,
чем в Великобритании, — на одном в два раза, на другом в три раза: в Ве-
ликобритании приходится только один земледелец на 22 экра возделанной
земли, а на Джерзи один на 11 экров, на Гернзи один на 7 экров. А кроме
землепашцев, земледелие этих островов содержит неземледельческое насе-
ление, которое также гораздо гуще, чем в Великобритании, — на Джер-
зи в четыре раза, а на Гернзи в пять раз. Разница эта происходит не
от того, чтобы почва или климат на островах Британского канала были
лучше, — нет, почва на них от природы менее плодородна, а климат такой
же, как в южных графствах Англии. Вся разница происходит от неутоми-
мой заботливости земледельцев и изобильного удобрения (Торнтон,
стр. 3 8 ) .
«В 1837 году, говорит он (стр. 9), средний урожай пшеницы на боль-
ших фермах Англии был только 21 бушель с экра, и в самом плодородном
из всех графств средний урожай не превышал 26 бушелей. Самый высокий
средний урожай, о каком только слыхивали в Англии — 30 бушелей. На
Джерзи, где средняя величина земледельческих хозяйств только 16 экров,
средний урожай пшеницы в 1834 году был, по словам Инглиса, 36 бушелей,
а по официальным таблицам за пятилетие 1829—1833 годов мы знаем, что
он был 40 бушелей. На Гернзи, где размер хозяйств еще меньше, урожай
в 4 квартера с экра считается, по словам Инглиса, хорошим, но очень обык-
новенным». «30 шиллингов за экр земли среднего достоинства считалось
бы в Англии очень хорошей рентой, но на островах Британского канала
только уже очень плохая земля не дает 4 фунта ренты за экр» (Торнтон,
Вот наконец общий вывод Милля о поселянах-собственниках:
Мне кажется, что этим исследованием прямых действий и косвенных
влияний принадлежности земли поселянам я доказал, что нет необходимой
связи между этою формою поземельной собственности и несовершенством
производительных искусств; что если она в некоторых отношениях и небла-
гоприятна успешнейшему пользованию силами земли, то не менее важны и
другие отношения, по которым она благоприятна ему; что из всех сущест-
вующих систем земледельческого устройства она производит самое выгодное
влияние на трудолюбие, умственное развитие, бережливость и благоразумие
народа и самым сильнейшим образом удерживает людей от предусмотритель-
ного размножения; что поэтому нет из существующих устройств ни одного,
столь благоприятного нравственному и физическому состоянию населения. По
сравнению с английскою системою обработки земли наемным трудом она
должна считаться чрезвычайно полезною для рабочего класса. Сравнивать
ее с системою общей прин 5а2длежности земли товариществу работников мы
здесь не имеем обязанности .
457

Милль упоминает, что в некоторых отношениях хозяйство
поселян-собственников представляется не самою выгодною фор-
мою землевладельческого устройства; тут разумеются извест-
ные элементы преимущества большого хозяйства над малым:
большое сочетание труда, употребление более могущественных
способов производства и предполагаемый многими перевес боль-
шого хозяйства в некоторых специальных отраслях сельской про-
мышленности, наприм. в овцеводстве. Мы на этот раз можем
ограничиться ссылкою на дополнение наше к той главе 1-й книги
Милля, где рассматривается в общем принципе вопрос о большом
и малом размере производства (перев. Милля, I, стр. 200—214).
Довольно будет заметить, что нет рациональных причин счи-
тать сельское хозяйство исключением из общих законов про-
мышленной деятельности. Перевес выгод, даваемых делу усовер-
шенствованными процессами, требующими обширных размеров
производства, так велик, что ни в какой отрасли экономиче-
ского быта мелкое хозяйство не может выдерживать соперниче-
ства с большим, как скоро процесс технологии и механики о т -
крывает возможность усовершенствованных процессов в этом
деле и начинает прилагаться к делу капитал большими массами:
никакое усердие в труде не спасает мелкого хозяина, когда я в -
ляются у большого хозяина усовершенствованные процессы, не
доступные мелкому. Если при нынешнем общественном устрой-
стве поселяне-собственники еще сохранялись на континенте За-
падной Европы, это лишь потому, что земледелие в их местах
еще сохранило неразвитые процессы производства и в больших
хозяйствах. Когда оно станет (а оно уже начинает становиться)
не патриархальным, а коммерческим делом, мелкие хозяйства
должны погибнуть при нынешнем экономическом устройстве.
Чтобы сохранились они и чтобы животворились усовершенство-
ванные процессы усердною работою работников-хозяев, для
этого нужно другое устройство, то самое, выгодность и неиз-
бежность которого обнаруживается при внимательном рассмо-
трении и каждого частного вопроса и каждого общего принципа
экономической науки.
Вот наша статья почти уже и кончена. Но читатели, конечно,
заметили в ней один важный пробел: он слишком резко чув-
ствуется в обозрении форм сельского хозяйства, делаемом писате-
лем, защищающим наше обычное общинное землевладение. Об
общинном землевладении Милль ни слова не говорит в главах,
содержание которых мы пересматривали, а мы не дополнили
этого пропуска, понятного в английской книге, не натурального
у нас. Что же делать! Будто уж всегда действуешь натурально:
иной раз поступаешь так, что сам пожимаешь плечами. Отло-
жим этот предмет до другого случая; оно тем извинительнее бу-
дет, что дело об общинном землевладении принадлежит не
столько частному, занимавшему нас теперь вопросу о клас-
458

сах, между которыми делится продукт, сколько общему прин-
ципу всей теории распределения. Когда нам удастся говорить
об этом общем принципе, поговорим о многом, оставляемом
в стороне теперь, между прочим и об общинном землевла-
дении.
В сельском хозяйстве владение капиталом очень часто отде-
ляется от владения землею. В фабричном деле и в других от-
раслях промышленности это бывает слишком редко; а когда и
бывает, доля землевладельца невелика сравнительно с долею
капиталиста. Во всех больших промышленных предприятиях
(кроме земледельческих) участок земли, на котором стоит про-
мышленное заведение, и самое здание, в котором оно помещается,
составляет обыкновенно собственность того же лица, которое
ведет предприятие на свой капитал: фабрика принадлежит ф а -
бриканту, завод — заводчику и т. д. Следовательно, тут сущест-
вуют лишь два класса: капиталисты-землевладельцы и работники.
Когда бывает иначе, когда, например, фабрика или завод от-
дается в аренду, большая часть суммы, платимой арендатором-
хозяином предприятия собственнику-хозяину арендуемой фаб-
рики, платится не за землю, а за здание с его обзаведением, то
есть за капитал, принадлежащий к разряду основного капитала.
Доля, платимая собственно за землю, остается за этим вычетом
уже невелика и не заслуживает большого внимания. А выдел
той части продукта, которая бывает велика, служит выделом от
одного капиталиста другому. Действительно, тут два капита-
листа: одному принадлежит оборотный капитал и некоторая
часть основного (напр., машины ставит или по крайней мере
ремонтирует арендатор), а другому — часть основного капитала
(здание и, быть может, машины). Раздел остающейся на долю
капитала части продукта между этими двумя капиталистами
следует обыкновенной пропорции раздела между двумя соучаст-
никами по величине вклада, даваемого каждым из них в общую
сумму. Таким образом, распределение продукта в остальных от-
раслях производства гораздо проще, чем в земледельческой, и
представляет гораздо меньше разнообразных форм. Поселянам-
собственникам соответствуют те мелкие ремесленники и мастера,
которые работают в своих мастерских поодиночке, при помощи
лишь своей семьи, да разве двух-трех несовершеннолетних уче-
ников. Коттерам соответствуют те работники мануфактур, кото-
рые занимаются работою у себя на дому, получая работу от
большого хозяина. Но масса работников во всех заводских, фаб-
ричных и ремесленных производствах быстро переходит в со-
стояние наемных работников, а в отраслях промышленности,
где наиболее усовершенствованы процессы производства, уже
вся сполна перешла в это положение.

[С] ТРЕХЧЛЕННОЕ РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ПРОДУКТА
(Гл. XI-XVI)
Господствующая экономическая теория возникла и разви-
лась, как мы видели из предшествующего очерка, в таком об-
ществе, которое не знало о существовании поселян-собственни-
ков. Французские и немецкие политико-экономы знали этот быт,
и многие из них очень высоко ценили его. Но не было из них
ни одного человека, равнявшегося умом Адаму Смиту, Маль-
тусу и Рикардо; все они оказывались бессильны проникнуть до
самых оснований теории, чтобы восполнить, на основании зна-
комого им факта, пробел, вкравшийся в нее у Адама Смита и
не пополненный ни Мальтусом, ни Рикардо. Сочувствие быту
поселян-собственников оставалось у них как будто бы делом
внешним, не успевало войти в самую теорию. Они были только
популяризаторами (например, Жан Батист Сэ) и учеными
компиляторами (например, Pay и Рошер), а творческого духа
не было в них: они умели только растолковывать чужие мысли
или подбирать к ним факты. Милль несравненно выше их л о -
гическою силою, но и он не из тех людей, которые бывают в с о -
стоянии переработать науку. Главная сила его в том, что он —
мыслитель совершенно честный и человек сочувствующий добру.
Сойти с точки зрения, на какую он поставлен своими учителями,
Мальтусом и в особенности Рикардо, он не может. Он умеет
только ценить все хорошее, что успевает заметить с этой точки
зрения. Он заметил, что есть мыслители, считающие положение
работников-хозяев единственным нормальным. Как человек до-
бросовестный, о« вник в этот взгляд и нашел его справедливым.
Поэтому он при всяком удобном случае выражает желание, чтобы
работник возвысился до положения хозяина. Но он не в силах
пересоздать по одобряемой им идее теорию, созданную людьми,
не имевшими этого принципа. Потому остается у него почти
бесплоден разбор разных форм распределения продукта. Мы в и -
дели, что в этом разборе он с благородным восторгом учит а н -
гличан понимать все экономическое превосходство быта посе-
лян-собственников над другими формами общественного быта.
Но за разбором разных существующих форм общественного
устройства следует у него анализ распределения продукта по
трем элементам производства, — анализ в духе Адама Смита и
Рикардо, которые, не имея идеала, замеченного Миллем, рассу-
ждали в том предположении, что это распределение продукта по
трем разным классам составляет совершеннейшую форму эко-
номического устройства, — точка зрения, не согласная с м ы с -
лями самого Милля о поселянах-собственниках.
Мы не к тому ведем речь, что не нужен в науке разбор уча-
стия, какое принадлежит при производстве продукта каждому
460

из трех элементов производства; и не к тому мы ведем речь, что
не нужно было в науке раздробление продукта на три части
(ренту, прибыль и рабочую плату), соответственно каждому из
трех элементов производства (земле, капиталу и труду). Напро-
тив, это очень нужно, совершенно необходимо для теории. Те-
ория непременно должна стараться о разложении факта на самые
коренные, простейшие элементы. Геодезия непременно раз-
дробляет всякую местность на простейшие составные части, тре-
угольники: пока многоугольник не разбит на треугольники, его
нельзя вычислить. Так и политическая экономия непременно
должна разлагать продукт на доли, соответствующие разным
элементам производства, ренту, прибыль и рабочую плату. Мы
увидим, что не бесполезно для науки провести дробление еще
дальше, различить в каждой из этих трех долей еще новые
доли по разным разрядам ренты, капитала и труда. Но этою
частью дела, на которой останавливается господствующая тео-
рия, еще не исчерпывается вся задача науки. Геометрия не огра-
ничивает своих соображений геодезическим раздроблением дан-
ной плоскости на треугольники: она рассуждает также о том,
какое сочетание треугольников наиболее удовлетворительно для
разных надобностей человека; например, она показывает, что
если нужно иметь как можно меньшую периферию при данной
вместимости, то надобно строить правильный многоугольник с
возможно большим числом сторон, так что десятиугольник тут
будет удовлетворительнее треугольника, стоугольник еще
удовлетворительнее, а идеальная фигура с этой точки зрения —
круг; геометрия прибавляет, что с математическою точностью
этого идеала нельзя достигнуть в практике: совершенно пра-
вильного круга нет в природе и не может он быть начерчен ч е -
ловеком; но с тем вместе она говорит, что этою недостижи-
мостью идеала не нужно огорчаться и не следует ставить ее воз-
ражением против надобности округлять данную площадь:
если безусловно точного круга человек начертить не может, то
легко человеку начертить фигуру, которая не будет иметь ника-
кой заметной разницы от круга, так что в практике она ничем
не будет отличаться от математически совершенного круга; а
пока заметно в практике различие начерченной фигуры от круга,
человек не должен успокоиваться, должен видоизменять
фигуру, пока приблизится она к кругу до совершенной незамет-
ности различия от него в практическом отношении.
Точно такова же задача и требовательность экономической
теории. Разложив продукт на доли, соответствующие разным
элементам производства, она должна искать, какое сочетание
этих элементов и долей дает наивыгоднейший практический р е -
зультат. В чем тут состоит задача, понятно каждому: надобно
отыскать, при каком сочетании элементов производства
данное количество производительных сил дает наибольший про-
461

дукт. Когда теория покажет такую форму сочетания, то само
собою будет разуметься, что безусловного совершенства в осу-
ществлении формы этой достичь невозможно человеку не только
теперь, но и решительно никогда: таково уже общее свойство
всех требований всякой науки; ни одно из них не может быть
осуществлено в безусловном совершенстве, потому что безу-
словного совершенства вообще никогда ни в чем не бывает и не
может быть: нельзя начертить безусловно правильного круга;
нельзя начертить ни безусловно правильного квадрата, ни
безусловно правильного трехугольника с какими бы то
ни было углами, ни вообще какой бы то ни было геометриче-
ской фигуры. Точно так же невозможно безусловное совершен-
ство ни в каком другом деле: невозможно получить безусловно
чистую воду или умыться до безусловной чистоты лица или рук
или до безусловного совершенства овладеть хотя бы своим род-
ным языком. Что же из этого следует? То ли, что заботы о
получении чистой воды или заботы об опрятности надобно
назвать утопиею и бросить как химеру и что не надобно мыть
рук и изучать языки? Каждому понятно, что если бы человек
высказал такое заключение, он высказал бы лишь свое тупо-
умие (когда сам верил бы тому, что говорит) или свою недобро-
совестность (когда употребляет такой аргумент лишь для полеми-
ческих целей, сам понимая, какую пошлость говорит, но
рассчитывая на непривычку большинства к научному мышле-
нию). Каждому известно, что во всех этих делах легко дости-
гается человеком та степень совершенства, какую по свойствам
данного случая принимает человек на практике за абсолютное
совершенство. На что вам вода? для питья? Во многих реках
и родниках она имеет ту степень чистоты, что вы не можете за-
метить на вкус никаких нечистот; а всякая вода может быть
доведена фильтровкою до этой степени чистоты, не различаемой
вами от абсолютной чистоты по критериуму, даваемому вашими
невооруженными чувствами. Но, быть может, у вас другая п о -
требность, для химических занятий вам нужна вода, несрав-
ненно более чистая, без всяких примесей. Такой воды нет г о -
товой в природе; и фильтровка тут недостаточна; вы должны
дистиллировать воду, и легко получите ее в такой чистоте, что
никакими реагентами не откроете в ней уже никакой примеси.
Значит ли это, что вы получили воду абсолютно чистою? Вовсе
нет: как бы хорошо ни была она дистиллирована, в ней все-таки
будет некоторое количество газов и минеральных частиц. Но
что же вам огорчаться этим, когда они незаметны и для ваших
вооруженных чувств, когда вода эта не различается заметным
образом от абсолютно чистой воды. Для чего вы умываетесь?
для опрятности? Этой степени совершенства каждый день до-
стигает каждый опрятный человек. Под микроскопом вы заме-
тите некоторый пот, некоторую пыль на его руках. Но ведь вы
462

не смотрите на них в микроскоп, вы не замечаете этого. Следо-
вательно, чистота его рук в практике равнозначительна абсо-
лютной чистоте. Но, быть может, вам представилась особенная
надобность, требующая гораздо высшей степени чистоты, —
быть может, вы хотите наблюдать в микроскоп ход физиологи-
ческих процессов в сосудах кожи. И до такой степени можно
очистить руку, нужно только употребить технические средства
для достижения технической цели: взять для мытья рук пре-
параты, более тонкие, чем мыло. То же самое и с искусством
говорить на каком-нибудь языке. Вы хотите говорить на родном
языке. Вы хотите говорить так, чтобы круг общества, в кото-
ром вы живете, не замечал никаких недостатков в ваших раз-
говорах со стороны правильности языка. Этой степени совер-
шенства достигает каждый: каждый говорит на своем языке
так, что речь его кажется совершенно правильною кругу, в
котором он выучился говорить. Вам угодно достичь высшего
совершенства? Для этого уже нужны технические средства: зай-
митесь грамматикою, изучайте книги, писанные хорошим
языком, следите внимательно за оборотами вашей речи,
и вы легко достигнете того, что люди, говорящие самым пра-
вильным языком, будут находить вашу речь совершенно пра-
вильною.
Так во всяком деле; так и в деле о сочетании элементов про-
изводства наивыгоднейшим образом. Абсолютное совершенство
недостижимо, но достижима всякая степень совершенства, к а -
кая потребуется на практике соответственно надобностям чело-
века, так чтобы не чувствовал он практически разницы между
идеальным совершенством и фактическим положением дела. Если
это еще не достигнуто, если практически заметно несовершен-
ство данного положения, значит, человек еще не позаботил-
ся сделать всего, что нужно для усовершенствования дела,
значит, ему нужно думать и работать над усовершенствованием
дела.
Само собою разумеется, что на каждой данной степени этого
прогресса усовершенствований дело будет идти в некоторых
случаях успешнее, чем в других, так что случаи второго рода
будут оказываться практически неудовлетворительными по
сравнению с случаями первого рода, которые в ту эпоху про-
гресса практически представляются сходными с идеалом совер-
шенства. Для уравнения менее удовлетворительных случаев с
этими вполне удовлетворительными человек будет придумывать
новые улучшения; от приложения этих новых улучшений к слу-
чаям, бывшим прежде наиболее успешными, сами эти случаи
окажутся лучше прежнего, и оттого поднимется норма, счи-
тающаяся практическим совершенством. Сравнительно с нею
будут казаться несовершенными менее удовлетворительные слу-
чаи, хотя бы и доведены они были произведенными улучше-
463

ниями до высоты, прежде казавшейся практическим совершен-
ством. Разумеется, от этого возникнет охота придумывать новые
улучшения, и таким образом ход прогресса бесконечен: вечно
будут оказываться случаи менее других удовлетворительные, и
от придумывания средств к их улучшению будут улучшаться
также удовлетворительнейшие случаи, и от этого вечно будет
оставаться разница успешнейшего и менее успешного хода
дел, — разница, требующая новых улучшений. Но если посто-
янно будет являться надобность в новых улучшениях, из этого
вовсе не следует, чтобы чувство неудовлетворенности менее
успешными случаями оставалось без уменьшения, иначе ска-
зать, чтобы человек не чувствовал себя все довольнее и счастли-
вее с каждым усовершенствованием. Расстояние между без-
условным совершенством и достигнутою степенью совершенства
остается все меньше и меньше; а человеческие потребности удов-
летворяются все полнее и полнее с каждым новым успехом.
А чем меньше остается разница между безусловной и достиг-
нутой полнотой удовлетворения, тем менее болезненно становит-
ся чувство этой разницы, и очень скоро достигается в серьезных
потребностях такая степень удовлетворения, что болезнен-
ность или прискорбность разницы между абсолютною и достиг-
нутою полнотою удовлетворения совершенно исчезает, и впеча-
тление, ощущаемое человеком от этой разницы, принимает дру-
гой характер, — характер светлого состояния души, когда ч е -
ловек чувствует; «мне и теперь хорошо, а если я буду работать
над улучшением, будет мне еще лучше». Серьезные, реальные
потребности человека удовлетворяются до такой степени свет-
лого наслаждения не слишком высокою степенью совершенства.
Например, до бесконечности может простираться усовершен-
ствование качества в породах рогатого скота, воспитываемых
для мяса; точно так же до бесконечности может простираться
усовершенствование кухонного искусства. Но очень легко полу-
чить такую говядину, из которой можно приготовить уже очень
вкусное блюдо, и очень легко приготовить эту говядину так,
чтобы блюдо было очень вкусно. Точно то же во всяком другом
сорте порядочной пищи; точно то же и в одежде и в помещении;
точно то же и в удовлетворении всех других реальных, серьез-
ных потребностей, — тех потребностей, которые вытекают из
органического устройства, которые признаются рассудком за
потребности основательные, разумные, неудовлетворенность
которых производит в человеке физическое или нравственное
страдание серьезного рода, признаваемое за действительное
страдание добрыми и умными людьми. Другое дело — те фаль-
шивые потребности, при неудовлетворенности которых в извест-
ном человеке рассудительные люди не сочувствуют его жалобе,
а смеются над ним или презирают его. Эти потребности никогда
не могут быть удовлетворены настолько, чтобы допускали по-
464

стоянное светлое наслаждение в человеке, ими заразившемся:
они всегда приносят ему больше огорчений, чем удовольствия.
Но не об удовлетворении таких потребностей рассуждает наука.
Она рассуждает об искоренении обстоятельств, подвергающих
человека этим нравственным болезням.
Все это мы говорим к тому, что формулу абсолютно выгод-
нейшего сочетания элементов производства наука может давать
лишь самым отвлеченным образом, лишь в самых общих выра-
жениях, не представляющих никакой определенной картины н а -
шему воображению. Силы воображения совершенно недоста-
точны для того, чтобы представились нам в отчетливой картине
подробности, которыми определялся бы реальный очерк не
только этого математического совершенства, но хотя бы какой-
нибудь степени совершенства, довольно близкого к «ему срав-
нительно с нынешнею действительностью. Фантазия — способ-
ность очень слабая, она не в силах отдаляться от действитель-
ности. Она не в силах создать для своих картин ни одного
элемента, кроме даваемых ей действительностью. В действитель-
ности по вопросу о пользовании продуктом труда высший эле-
мент, знакомый нашему воображению, — положение поселянина-
собственника. Все теории коренных улучшений человеческого
быта построены на этом понятии. Со временем, конечно, будет
представлять действительность данные для идеалов, более со-
вершенных; но теперь никто не в силах отчетливым образом опи-
сать для других или хотя бы представить самому себе иное об-
щественное устройство, которое имело бы своим основанием
идеал более высокий. Да, из этого скромного основания возни-
кают и только эту скромную цель действительно! имеют в виду
все так называемые утопии: дайте нам такой быт, в котором
каждый человек мог бы занимать положение поселянина-собст-
венника или другое положение, равнозначительное ему, в ко-
тором каждый человек мог бы работать действительно в свою
пользу. Судите же теперь сами, до какой степени следует назы-
вать утопиею такое скромное требование.
Конечно, люди, у которых доставало силы соображения,
чтобы отчетливо представить себе результаты удовлетворения
этому скромному требованию, предвидели, что с его осуществле-
нием уровень благосостояния чрезвычайно возвысится; конечно,
некоторые из них очень яркими красками описывали довольство,
какого следует ожидать от предполагаемой ими реформы; ко-
нечно, были и такие, которые старались во всех подробностях
предугадать перемену чувств, какая произойдет от столь значи-
тельной перемены экономического положения; конечно, в подоб-
ных случаях краски выходили иногда слишком блистательны,
подробности оказывались иногда соображенными не безоши-
бочно. Но что ж такое? Разве не случается того же самого с каж-
дым, успевшим понять выгоду какого бы то ни было полезного
465

дела? Разве каждый изобретатель или нововводитель в каком
бы то ни было деле от cache-nez до электрических телеграфов, от
хромолитографии до воскресных школ не преувеличивает неко-
торых сторон пользы, какую принесет его дело, и не ошибается
в некоторых подробностях при развитии своей мысли? Что же
из этого?
Конечно, для осуществления самого простого, скромного и
практического требования нужна бывает иногда очень большая
переделка обстановки. Но если эта переделка и представляется
вам трудною, трудность находится не в характере самого тре-
бования, а в обстановке, какая была у известного человека или
у известного общества. Например, что может быть проще и
скромнее того требования, чтобы люди не продавали пленных
в рабство? Мы видим, что это требование безусловно принято
всеми сколько-нибудь цивилизованными народами, принято до
того, что ненатурально им кажется и подумать о его нарушении.
Попробуйте же рассудить, какая переделка быта понадобится у
племен западного берега Африки, чтобы осуществилось у них
это требование. Им нужно совершенно перевоспитаться, от-
бросить большую часть своих нынешних понятий и обычаев,
приобрести совершенно новые для них мысли и привычки. Очень
может быть, что для них ваше скромное требование представится
утопией. Смутит ли вас такое возражение? Разве не готов
у вас неопровержимый ответ на него? Вы, наверное, скажете:
«чем труднее западно-африканским племенам осуществить это
требование при своем нынешнем быте, тем, значит, хуже их
нынешний быт и тем сильнее выказывается надобность
переделки его». К этому вы, конечно, прибавите, что переделка
эта — необходимость, налагаемая на них историею, и что
от этой необходимости не уйти им ни в каком случае, как
бы ни были кому-нибудь из них милы нынешние их порядки.
Да, есть возражения, которые служат только сильнейшим под-
тверждением пользы и неизбежности дела, против которого
выставляются. Если, например, вы полагаете, что человеку не
следует быть пьяницей, и если какой-нибудь человек станет спо-
рить против вас, у вас только появляется мнение, что именно к
нему-то и применяется сильнейшим образом ваша мысль: по
всей вероятности, он — или несчастный пьяница, или стоит в к а -
ком-нибудь вредном для общества поло5ж3ении, в котором полу-
чает пользу от существования пьяниц . Чем упрямее спорит
он с вами, тем больше утверждаетесь вы в мысли, что надобно
ему изменить обстановку, влияние которой мешает ему при-
нять мысль, что пьяница вреден себе и другим.
Но мы выходим от предположения, что возможно сочета-
ние элементов производства более выгодное, чем принимаемая
господствующею теориею форма, при которой существуют три
разные класса, делящие между собою продукт по трем элемен-
466

там производства, так что один класс получает ренту, другой —
прибыль, третий — рабочую плату. Мы видели, что даже из
последователей господствующей теории предпочитают этому
устройству другой порядок дел все те, которые знакомы с бытом
поселянина-собственника и одарены самостоятельным рассуд-
ком на столько, чтобы не оставаться попугаями, повторяющими
слова первых основателей политической экономии, не знавших
этого быта. Но с тем вместе мы видели, что даже у Милля, са-
мого сильного из них по уму, сочувствие к быту поселянина-
собственника остается почти бесплодным, или по крайней мере
не имеющим влияния на общий характер теории. Не следует ли
заключить из этого, что симпатия к положению поселянина-соб-
ственника происходит лишь от филантропии, бессильной перед
необходимостью вещей? Не надобно ли думать, что каковы
бы то ни были результаты трехчленного деления продукта по
трем классам, это деление неизбежно требуется промышленным
прогрессом, и всякая другая форма, хотя бы и казалась благо-
творнее для массы, должна неминуемо уступать место трехчлен-
ному делению? Ответ на это легко найти в самой господствую-
щей теории. Мы видели, что трехчленное деление сама господ-
ствующая теория находит только в земледелии. Мы спрашиваем
теперь: почему же нет подобного трехчленного деления в завод-
ской и фабричной промышленности? Ведь и в ней есть эле-
менты, «а которых мог бы построиться подобный порядок. Зда-
ние фабрики с находящеюся под ней землею и с долговечными
машинами могло бы принадлежать собственнику, отдельному от
капиталиста, снимающего в аренду ведение фабрикации на свой
оборотный капитал. Но ведь не существует же такого раздела:
выгоднее для производства оказывается, чтобы капиталист, в е -
дущий фабрикацию, был и собственником фабрики. А между
тем фабричная промышленность стоит гораздо выше земледе-
лия по техническому совершенству своих процессов, и ее обо-
роты гораздо ближе соответствуют условиям экономической
теории, чем земледельческие обороты. Из этого мы можем за-
ключить, что есть такие формы двухчленного деления продукта,
которые должны и по господствующей теории считаться выше
трехчленного деления, применяющегося в значительном размере
лишь к самой отсталой по техническому совершенству отрасли
производства. Если же при известном способе сочетания двух
элементов в руках одного класса производство становится совер-
шеннее, чем при трехчленном делении, то естественно является
предрасположение думать, что для дальнейшего усовершенство-
вания производства нужно сочетание всех трех элементов в од-
них и тех же руках. Каковы должны быть условия такой формы
производства и на каком расчете должно основываться происте-
кающее из нее распределение продукта, это мы рассмотрим к о -
гда-нибудь в другой раз, а теперь займемся обозрением свойств
467

трехчленного деления, рекомендуемого господствующею теориею.
Этот обзор доставит нам материалы для окончательного при-
знания неудовлетворительности такого деления и покажет, какие
перемены существующего устройства нужны для соответствия
с принципами самой господствующей теории, — принципами, к о -
торым противоречит трехчленное деление, являющееся в ней
чрезвычайною несообразностью, какими, впрочем, вообще она
изобилует.
Форма трехчленного распределения предполагает, как из-
вестно читателю, что из трех элементов производства каждый
особо принадлежит отдельному классу, и доля из продукта, до-
стающаяся этому классу, определяется соперничеством. Класс,
которому принадлежит труд, является при этой форме быта со-
словием наемных работников, получающих рабочую плату; к а -
питал принадлежит классу промышленных антрепренеров, полу-
чающих прибыль, а земля — классу владельцев недвижимой
собственности, не принимающему никакого личного участия в в е -
дении предприятия, но получающему от предпринимателя ренту
за дозволение пользоваться недвижимою собственностью (зем-
лею), как орудием и помещением для промышленного предприя-
тия. Свой анализ трех долей распределения Милль начинает с
рабочей платы.
Рабочая плата
В разных занятиях рабочая плата имеет неодинаковую вели-
чину; причины, от которых зависит эта разница, излагаются
господствующею теориею очень удовлетворительно, так что нам
довольно будет сказать о них несколько слов в конце отдела, а
главное внимание надобно обратить на вопрос о величине рабо-
чей платы вообще или платы за массу обыкновенного черного
труда, не требующего ни особенной подготовки, ни чрезвычай-
ных физических или нравственных сил. Чем определяется вели-
чина этой обыкновенной рабочей платы при трехчленном деле-
нии продукта? Милль говорит:
Рабочая плата, подобно другим экономическим элементам, определяется
или соперничеством, или обычаем. В нашей земле (Англии) мало найдется
таких родов труда, вознаграждение за которые не было бы ниже нынешнего,
если бы хозяин вполне пользовался выгодою соперничества. Но все-таки со-
перничество при нынешнем состоянии общества должно считаться главным
регулятором рабочей платы, а обычай или личный характер только видо-
изменяющим обстоятельством и притом слабым сравнительно с соперни-
чеством.
Итак, рабочая плата главным образом зависит от отношения между за-
просом и предложением труда или, как часто говорят, между населением и
капиталом. Под населением разумеется тут лишь численность рабочего
класса или, точнее говоря, людей, работающих по найму; а под капиталом
только оборотный капитал, и даже не весь оборотный капитал, а лишь та
часть его, которая расходуется на прямую покупку труда. Но к ней тут
468

прибавляются все суммы, которые, не составляя части капитала, платятся
в обмен за труд, как, например, плата солдатам, домашней прислуге и всем
другим непроизводительным работникам. К сожалению, нет общеупотреби-
тельного слова, которым можно было бы обозначить то, что мы обозначим
выражением «фонд рабочей платы» известной страны. Плата за производи-
тельный труд составляет почти всю массу этого фонда, потому обыкновенно
оставляют без внимания меньшую по величине и по важности часть его,
говоря, что рабочая плата определяется величиною населения и капитала.
Для простоты мы будем употреблять это выражение, но не должны забы-
вать, что в буквальном смысле оно не вполне соответствует делу.
Понимая таким образом термины «население и капитал», надобно ска-
зать, что рабочая плата, определяющаяся относительною величиною капи-
тала и населения, зависит при господстве соперничества исключительно от
этого отношения. Рабочая плата (то есть, разумеется, общая величина ее)
может подниматься только от увеличения суммы фондов, употребляемых на
наем работников, или от уменьшения в числе соискателей, нанимающихся
работать: падать она может только или от уменьшения фондов, определенных
на плату за труд, или от увеличения в числе работников, получающих
Есть факты, на первый взгляд кажущиеся несогласными с
этой теориею; но они только подтверждают ее при точнейшем
разборе. Например, говорят, что в одной и той же стране, при
данном числе рабочего населения, рабочая плата возвышается
в эпохи успешного хода промышленных и коммерческих дел, по-
нижается в периоды застоя, — следовательно, величина рабочей
платы зависит не от пропорции между капиталом и населением,
а от успешности или неуспешности коммерческих дел. Делать
такое возражение, значит, не понимать факта, на который ссы-
лаешься. Во время застоя часть капитала, шедшего прежде на
рабочую плату, удерживается без употребления на нее, в ожи-
дании выгоднейших обстоятельств; в периоды оживленного хода
коммерческих дел обращается в капитал, идущий на рабочую
плату, часть средств, оставляемых в другие времена без упот-
ребления или потребляемых непроизводительно. Следовательно,
в том и другом случае величина рабочей платы изменяется от
изменения в количестве капитала, служащего фондом рабочей
платы.
Это разъяснение совершенно верно; но не возбуждает ли оно
мысли о том, что необходимо для высоты рабочей платы, то есть
для благосостояния массы, такое устройство, при котором как
можно большая часть средств страны обращалась бы в фонд
рабочей платы, и как можно меньшая часть этих средств остав-
лялась бы без занятия или потреблялась бы непроизводительно.
До какой степени можно было бы ожидать прочной пользы из
этого источника, мы рассмотрим «иже по поводу замечаний
Милля о разных планах для возвышения рабочей платы.
Другим возражением против зависимости рабочей платы
от пропорции между населением и капиталом служит мнение,
что величина рабочей платы изменяется соответственно цене
хлеба.
469

Часто утверждают (говорит Милль), что рабочая плата (то есть, разу-
меется, денежная величина рабочей платы) изменяется с ценою пищи: под-
нимается при ее возвышении, опускается при ее падении. Я нахожу, что это
мнение справедливо не вполне, а только отчасти, и справедливая сторона его
нимало не противоречит зависимости рабочей платы от пропорции между
капиталом я трудом, потому что когда цена хлеба действует на величину
рабочей платы, то действует на нее через посредство этого закона. Разница
в цене пищи по разным временам года не имеет влияния на рабочую плату
(если это влияние не устанавливается искусственно, законом или благотвори-
тельностью) или, скорее, имеет некоторую тенденцию действовать на рабо-
чую плату способом, противным обыкновенному мнению: когда запас пищи
скуден, работники вообще должны работать больше, и таким образом они
понижают рабочую плату во вред себе. Но если дороговизна или дешевизна
пищи бывает продолжительна и может быть предусмотрена заранее, то она
может иметь влияние на рабочую плату. Во-первых, если работники получают
не больше того, сколько нужно им на поддержание своей способности к труду
и на прокормление обыкновенного числа детей (а рабочая плата часто не
превышает этого уровня), то, когда пища надолго вздорожает без возвыше-
ния рабочей платы, преждевременно станет умирать больше детей, чем прежде;
от этого рабочая плата напоследок возвысится, но только потому, что число
людей станет меньше, чем было бы при дешевизне пищи. Во-вторых, если ра-
бочая плата даже и имеет такую высоту, что цена пищи могла бы повыситься
без отнятия возможности пропитания у работников и их семейств, то работ-
ники, быть может, не захотят переносить скудость, которую мог бы в ы -
носить человеческий организм. Быть может, некоторый комфорт стал для них
по привычке необходимостью, и скорее, чем отказаться от него, они станут
еще более прежнего воздерживать свою способность к размножению, так что
рабочая плата повысится не от увеличения числа умирающих, а от уменьше-
ния числа рождающихся. Мы видим, что в обоих этих случаях рабочая плата
приходит в соответствие с ценою хлеба, но приходит только через период
времени, почти равняющийся жизни поколения. 5Р5икардо полагает, что под
эти два случая подводятся все возможные случаи . Он принимает, что везде
существует наименьшая величина рабочей, платы, равняющаяся или самой
низкой плате, при какой может не вымирать население от голода, или самой
низкой, при какой соглашается народ не уменьшаться в числе. Он принимает,
что общий уровень рабочей платы всегда клонится к этой наименьшей вели-
чине; что оставаться ниже этой величины он может только на то время, какое
нужно для осуществления результата, производимого ослаблением размноже-
ния людей, и выше этого уровня рабочая плата никак не может удержаться
долго. Такая теория имеет в себе на столько истины, что может быть при-
нимаема в соображениях отвлеченной науки; а вывод, делаемый Рикардо из
этой теории, тот вывод, что рабочая плата в расчете продолжительных перио-
дов возвышается и понижается сообразно долговременным изменениям цены
пищи, — это заключение, подобно почти всем заключениям Рикардо, справед-
ливо гипотетически, то есть в том случае, когда существуют посылки, из ко-
торых делается вывод. Но в приложении к практике не следует забывать, что
может изменяться самая норма наименьшей величины рабочей платы, в осо-
бенности если эта норма определена не физическими, а нравственными по-
требностями. Если рабочая плата была так высока, что могла быть доступна
уменьшению, и если препятствием для уменьшения была привычка работников
к высокой норме благосостояния, то возвышение цены пищи и всякая другая
невыгодная для работников перемена обстоятельств может произвести двоя-
кий результат: она может уравновеситься повышением рабочей платы
через постепенное действие расчетливой воздержности работников от размно-
жения или может понизить благосостояние работников, если их прежние при-
вычки относительно размножения окажутся сильнее их прежних привычек
относительно благосостояния. В этом случае вред, понесенный им, останется
вечным; новое положение, худшее прежнего, станет новою наименьшею вели-
470

чиною рабочей платы, и эта величина будет иметь тенденцию держаться не-
изменно, как прежде имела прежняя, не столь скудная наименьшая величина.
К несчастию, надобно полагать, что этот последний результат повышения цены
пищи бывает почти всегдашним или по крайней мере обыкновенным резуль-
татом, так что в практике не имеют никакой силы все теории, говорящие,
будто бы бедствия, которым подвергается рабочий класс, исцеляются сами
собою. Есть большое число фактов, доказывающих, что не раз в нашей исто-
рии положение земледельческих работников в Англии подвергалось боль-
шому постоянному ухудшению от причин, результатом которых было умень-
шение запроса на хлеб. [Эти причины имели бы лишь временное действие,
если бы воздержностью от размножения работники привели свое число в
соразмерность с требованиями прежней нормы благосостояния, но, к несча-
стью], бедность, в которую на много лет были повергнуты они, отучила их
от этой нормы, и следующее поколение, никогда не знавшее прежнего бла-
госостояния, стало в свою очередь размножаться, не делая никаких попыток
возвратить его.
Когда цена предметов, необходимых работникам, понижается земледель-
ческими усовершенствованиями, отменою хлебных законов и другими тому
подобными причинами; когда работники за прежнюю рабочую плату могут
получать больше условий благосостояния, чем прежде, то происходит обрат-
ное явление. Рабочая плата упадет не тотчас; она может даже возвыситься;
но напоследок она упадет до того, что положение работников станет не лучше
прежнего, если в продолжение благоприятного времени не возвысится проч-
ным образом норма благосостояния, считаемого работниками за необходимость
для себя. К несчастию, никак нельзя рассчитывать на это благотворное по-
следствие. Норма благосостояния, пользоваться которым считают работники
делом более необходимым, чем жениться и иметь семейство, — эта норма
падает легко, но возвышается вовсе не так легко. Если работники станут
только пользоваться большим благосостоянием, пока оно продолжается, а Не
привыкнут считать его необходимостью, они размножатся до прежней нормы
образа жизни. Если прежде они не могли по бедности хорошо выкармливать
детей,, теперь они будут выкармливать детей больше прежнего, и когда дети
вырастут, то своим соперничеством понизят рабочую плату, понизят ее
вероятно, на всю ту пропорцию, в какой удешевилась пища. Если не этим,
то другими такими же способами, например, увеличением числа бракосоче-
таний, более ранним вступлением в брак или увеличением числа рождаю-
щихся от каждого брака, будет произведен такой же результат. Все факты
свидетельствуют, что за периодами дешевизны пищи и живого запроса на
труд непременно следует значительное увеличение в количестве браков.
Потому я не могу приписывать отмене хлебных законов ту важность для
благосостояния работников, какая часто ей приписывается; не могу также
придавать важности ни одному плану небольших улучшений в положении
работников, ни одному из этих планов, попеременно бывающих в моде. Не-
большая перемена в положении работников не сделает прочного изменения
в их привычках и требованиях, и скоро они опустятся до своего прежнего
положения. Для произведения прочного улучшения временная причина, дей-
ствующая на них, должна быть так сильна, чтобы значительно изменить их
положение, так сильна, чтобы изменить его на многие годы, несмотря на то,
что от нее же увеличится размножение работников в течение всей жизни
целого поколения. Если улучшение имеет такую большую силу, если явится
поколение, с детства привыкшее к улучшенному положению, то привычки
этого нового поколения относительно размножения сформируются по высшей
норме наименьшей рабочей платы, и положение работников улучшится проч-
ным образом. Самый замечательный пример такого случая представляет
Франция после революции. Большинство населения внезапно перешло от
нищеты к независимости и лучшему житейскому положению; немедленным
следствием этого было беспримерно быстрое размножение населения, не-
смотря на истребительные тогдашние войны: благодаря улучшению обстоя-
тельств выросло много детей, которые без того умерли бы, да и самое число
471

рождений увеличилось. Но все-таки новое поколение выросло в привычках,
совершенно непохожих на прежние, и хотя никогда не было в Франции та-
кого благосостояния, как теперь, ежегодное число рождающихся в ней почти
не возрастает, а население возрастает чрезвычайно медленно.
Итак, рабочая плата определяется пропорциею между числом рабочего
населения и капиталом или другими суммами, назначенными для покупки
труда (для краткости будем просто говорить: капитал). Если в данное время
или в данном месте рабочая плата выше, чем в другое время или в другом
месте, и класс наемных работников пользуется лучшею пищею и большим
благосостоянием, причина этому только то, что капитал находится в большей
пропорции к населению. Для рабочего класса важна не абсолютная величина
накопления или производства, даже не абсолютная величина сумм,
назначенных к распределению между работниками, а пропорция между
этими суммами и числом людей, по которому они разделяются. Положение
рабочего класса может улучшиться не иначе, как изменением этой пропорции
в его выгоду, и всякий план улучшения, не основывающийся н 5а6 этом, со-
ставляет обольщение, не могущее дать никакой прочной пользы .
Этот взгляд имеет в себе очень суровую сторону, и редкий
из континентальных политике-экономов имеет мужество дер-
жаться его неизменно, как держится Милль. Но что же делать,
когда это так. Мы старались доказать, при разборе мальтусовой
теоремы, что в каждой стране, как бы густо ни была она теперь
населена, размножение могло бы продолжаться в течение не-
скольких поколений со всевозможною быстротою, не понижая
уровня благосостояния, если б он зависел только от законов
природы и естественных средств страны. Но когда прибыль и
рента отделяются от рабочей платы, являются, как мы показы-
вали в том же этюде, искусственные задержки надлежащему
возрастанию продукта, так что с увеличением числа работников
непременно должна уменьшаться доля, достающаяся каждому
работнику; и к трехчленному делению продукта прилагается в
полной своей силе мальтусов закон. Эта система имеет тенден-
цию отвлекать от выгодных для общества производств к убы-
точным как можно большее число рук, стремясь оставлять «а
выгодные производства как можно меньше рук (перев. Милля.
Т. I, стр. 62—75 и стр. 148—151). Исключением бывают лишь те
редкие случаи, когда, по недостаточности числа работников, со-
словие работников приобретает влияние на пропорцию, по какой
распределяются его труды между выгодными и убыточными
занятиями. Это бывает лишь в странах, только что (начинающих
населяться; в них работник, имея возможность располагать
своею судьбою, вводит в общественную промышленность такой
порядок, что прежде всего озабочивается она производством
предметов необходимости, требуемых простолюдинами. Вот соб-
ственно по этому обстоятельству, по сильному влиянию просто-
народных надобностей на ход общественной промышленности,
производство предметов необходимости растет в новых странах
быстро, и население может в них размножаться без вреда благо-
состоянию массы. Во всех других случаях общественная про-
472

мышленность при трехчленном делении продукта слишком силь-
но направляется влиянием прибыли и ренты к производствам,
убыточным для общества, и части продукта, нужные для просто-
людинов, растут слишком медленно. Почему так бывает, мы от-
части показывали в этюде о мальтусовой теореме, а полнее пока-
жем на следующих страницах этой статьи. При таком порядке
дел население действительно не может быстро возрастать без
вреда благосостоянию массы, и тут слова Милля совершенно
справедливы. Если размножение не сдерживается какими-нибудь
средствами, рабочая плата быстро падает до minimum, и даль-
нейшее ее понижение задерживается только физическою невоз-
можностью поддерживать жизнь при меньшей величине ее. По-
стоянно возникающий излишек населения постоянно уносится
последствиями материальной нужды, — пороком и болезнью.
Поэтому при трехчленной системе распределения необходимо
приискивать искусственные средства, чтобы отвратить излишек
размножения и избавить общество от его убийственных послед-
ствий. Милль переходит к перечислению этих средств.
Если где-нибудь рабочий класс, не имевший, кроме рабочей платы, ни
собственности, ни надежды приобрести ее, удерживался от слишком быстрого
размножения, то, по моему мнению, всегда бывала тут особенная причина —
или фактическое законодательное препятствие, или какой-нибудь обычай, от
которого непреднамеренно и незаметно давалось направление образу действий
работников или возбуждался в них прямой расчет не жениться. Публика
мало знает о том, что в очень многих европейских странах закон ставит пря-
мые препятствия заключению непредусмотрительных браков. [Значительная
масса сведений об этом находится в отчетах, доставленных нашими послан-
никами и консулами из разных частей Европы первой комиссии, рассматри-
вавшей законы о бедных (Original Poor Law Commission). Синьор в преди-
словии к этим сведениям (приложение к общему отчету комиссии, напеча-
танное также отдельною книгою)] говорит, что в странах, где закон признает
за бедными право на вспоможение, «повсюду запрещено вступление в брак
лицам, получающим пособие, и очень редко дозволяется вступать в брак ли-
цам, у которых не предполагается средств к независимому существованию».
Так, в Норвегии нельзя жениться, не представив священнику удостоверения
о прочных сред5с7твах к существованию, ручающихся за возможность содер-
жать семейство .
Подобные законодательные меры, запрещающие брак, суще-
ствуют во многих немецких государствах. Особенно порази-
тельно их существование в Швейцарии, стране, где законодатель-
ная власть принадлежит самим простолюдинам58.
«Швейцарский народ, говорит Кэ, очень хорошо знает по опыту, как
полезно, чтобы молодые люди не спешили браком; государственные советы
4 или 5 самых демократических кантонов постановили законы, по которым под-
вергаются тяжелому штрафу молодые люди, которые женились, не доказав
начальнику округа, что имеют средства содержать семейство (не забудем, что
эти советы избираются всеми совершеннолетними людьми кантона). Такие
законы давно существуют в Люцерне, 5А9 ргау, Унтервальдене и, если не оши-
баюсь, Санкт-Галлене, Швице и Ури» .
473

При недостатке подобных законов точно такое же влияние
имеют иногда народные обычаи, — например, обычай, по кото-
рому родители отдают дочь за человека лишь тогда, когда он
обзавелся самостоятельным хозяйством; или обычай, по кото-
рому наемные работники и работницы живут в одной квартире
с семейством хозяина, так что останутся без места, если вступят
в брак: хозяин, конечно, не найдет удобным, чтобы его семей-
ство стеснялось присутствием другого семейства в том же поме-
щении.
Люди, у которых нет понятия об устройстве лучшем, чем
рассматриваемое нами теперь трехчленное устройство, могут
очень подробно и глубокомысленно рассматривать сравнитель-
ные выгоды и невыгоды этих двух систем задержки размноже-
нию. Мы не обязаны рассуждать о подробностях дела, когда
самый принцип его кажется нам неудовлетворителен. Довольно
будет сказать, что законодательное препятствие вступлению со-
вершеннолетних людей в брак ведет только к замене правиль-
ных брачных отношений другими, совершенно такими же по
сущности, но отвергаемыми обществом за неправильность фор-
мы, потому располагающими мужчину к эгоизму, а женщину
обрекающими на бесчисленные лишения и оскорбления. Что же
касается до обычая, — он сила, принадлежащая патриархаль-
ному быту и исчезающая с развитием самостоятельной лично-
сти. Потому нигде в больших городах он не держится, падает
и в деревнях с распространением новых форм жизни; в Англии,
например, он уже совершенно упал даже между земледельче-
скими работниками, не говоря уже о других классах простолю-
динов. По этой неудовлетворительности законодательных мер
и обычая, вопрос о размножении населения представляется по
господствующей теории очень затруднительным. Мы замечали,
что из континентальных политико-экономов почти ни у кого
недостает характера, чтобы понимать всю суровость представ-
ляющейся им задачи. Еще менее понимается она большинством
публики, и Милль говорит:
К несчастию, люди, рассуждая о подобных предметах, руководятся
обыкновенно не здравым смыслом, а сантиментальиостью; растет сочувствие
к несчастиям бедняков и готовность признавать их права на помощь со
стороны других людей; но с тем вместе почти никто не хочет прямо взгля-
нуть на истинную причину их тяжелого положения, никто не хочет сообра-
зить условий, необходимых по законам природы для улучшения их м а т е -
риального быта. Никогда и нигде в целом мире не было столько, как теперь
в Англии, рассуждений о положении работника, сожалений о его бедствен-
ности, выходок против людей, кажущихся равнодушными к нему, разных
проектов для его улучшения; но рассуждающие как будто согласились между
собою совершенно не думать о принципе, определяющем рабочую
плату, или мимоходом отделываться от него какою-нибудь фразою, вроде
выражения «безжалостный малтусианизм»; как будто бы не в тысячу раз
безжалостнее бывает говорить людям, что они могут рождать бесчисленное
множество существ, наверное обреченных нищете [и почти неизбежно обре-
474

ченных пороку, не говорить людям, что они не должны этого делать. Тут
забывают, что привычка, порицать которую называют делом жестоким,—
что эта привычка в отце составляет унизительное порабощение животному
инстинкту, а у матери обыкновенно бывает следствием беспомощной покор-
ности возмутительному злоупотреблению власти].
Пока люди оставались в полуварварском положении, имели беспечность
дикарей с неразвитыми потребностями, вероятно, было бы вредно сдержи-
вать размножение. На этой степени развития материальная нужда, быть
может, служила человеку необходимым возбуждением к трудолюбию и умст-
венной деятельности для совершения величайшего из всех исторических пе-
реворотов в человеческом быте, — переворота, по которому промышленная
жизнь восторжествовала над охотническою и пастушескою и над воинствен-
ным или хищническим бытом. В те времена имела свою пользу крайняя бед-
ность, как имело свою пользу даже рабство; быть может, и теперь остаются
на земле такие страны, в которых она еще не потеряла своей пользы, хотя
легко потеряла бы ее при помощи более образованных обществ. Но в Европе,
если когда-нибудь существовало, то давно уже прошло время, когда мате-
риальная нищета могла сколько-нибудь содействовать, чтобы люди трудолю-
бивее работали или цивилизовались. Напротив, каждый видит, что если бы
положение земледельческих работников улучшилось, они стали бы более
усердными работниками и более хорошими гражданами. Теперь я спраши-
ваю: правда ли, что они стали бы получать более высокую плату, если бы
число их было меньше? В этом состоит вопрос, и напрасно отвлекать внима-
ние от него нападениями на какую-нибудь второстепенную мысль Мальтуса
или какого-нибудь другого писателя и увере6н0иями, что опровергнуть эту
мысль значит опровергнуть принцип населения .
Действительно, нет ничего смешнее опровержений мальту-
совой теоремы у большей части континентальных последовате-
лей Адама Смита и у многих английских публицистов той же
школы. Они обыкновенно основываются на совершенном непо-
нимании смысла мальтусовой теоремы. Вместо того, чтобы до-
полнить пробелы, оставшиеся после исследований Мальтуса,
эти возражатели обыкновенно отвергают и ту часть истины,
которая уже обнаружена Мальтусом. На этом незнании осно-
ваны разные планы облегчить участь массы наемных работни-
ков возвышением рабочей платы.
Самым простым средством к тому представляется — законо-
дательным путем определить minimum рабочей платы, установить
для нее таксу, обеспечивающую порядочные средства к жизни
работников. Против этого мнения Милль говорит:
Определить наименьшую величину рабочей платы будет бесполезно, если
не принять мер, чтобы находилась работа или по крайней мере рабочая плата
для каждого требующего. Это составляет необходимую часть плана и прини-
мается многими людьми, несогласными на юридическое или нравственное
определение наименьшей величины рабочей платы. В обществе распростра-
нено мнение, что на богатых людях или на государстве лежит обязанность
доставлять занятие всем бедным. Если нравственное влияние общественного
мнения не заставляет богатых ограничивать свое потребление на столько,
чтобы дать всем бедным работу за «удовлетворительную плату», то вме-
няется в обязанность государству установлять для этой цели налоги по
округам или по всему государству. Этим способом предполагают изменить
пропорцию между трудом и фондом рабочей платы в выгоду работников, не
через задержку размножению, а через увеличение капитала.
475

Если бы это требование от общества могло быть ограничено нынешним
поколением; если бы нужно было только обязательное накопление, достаточ-
ное на снабжение существующего числа людей постоянною работою за хо-
рошую плату, то никто не был бы таким ревностным поборником этого пред-
ложения, как я. Общество состоит главным образом из людей, живущих
физическим трудом; и если общество, то есть если работники ограждают
своею физическою силою безопасность людей, пользующихся излишеством,
то они имеют право ограждать их только под условием облагать этот излишек
налогами для общественной пользы, и ограждение всегда давалось только
под этим условием; а из предметов общественной пользы самый первый—-
продовольствование народа. Никто не отвечает за то, что он родился; потому
нет такой денежной жертвы, которую люди, имеющие излишек, не были бы
обязаны сделать для доставления довольства каждому из людей, уже родив-
шихся на свет.
Но совершенно иное дело, когда требуют, чтобы люди, которые произ-
вели и накопили капитал, воздерживались от потребления, пока снабдят
пищею и одеждою не только всех, существующих ныне людей, а также и
всех, которым эти люди или потомки заблагорассудят дать жизнь. Принятие
и исполнение такого обязательства уничтожило бы все положительные и
предупредительные задержки размножению; население стало бы беспрепят-
ственно размножаться со всею возможною быстротою; а естественное возра-
стание капитала было бы никак не быстрее прежнего; потому для
покрытия возрастающего дефицита налог стал бы возрастать в той же
гигантской пропорции, как население. Конечно, общество стало бы пытаться
требовать труда взамен вспоможению. Но опыт показал, какой работы сле-
дует ожидать от людей, содержимых общественною благотворительностью.
Когда не плата дается за работу, а работа приискивается для платы, неуспеш-
ность работы — дело известное. Заставить действительно трудиться работ-
ников, которым нельзя отказать в работе — этого можно достичь только
бичом. Конечно, есть способ устранить это возражение. Фонд, собираемый на-
логом, можно вообще разделять всему рабочему рынку, не давая ни одному
незанятому работнику права требовать вспоможения в каком-нибудь особен-
ном месте, у особенного чиновника, — кажется, так и предполагали сделать
французские приверженцы «права на работу» (droit du travail). Тогда оста-
лась бы возможность отказывать в работе отдельным работникам; прави-
тельство только стало бы создавать добавочную работу в случае недостатка
работы, представляя себе выбор работников, как имеют его другие хозяева.
Но как бы успешно ни работало возрастающее население, оно не могло бы
увеличивать продукта пропорционально своему размножению, — мы говорили
об этом много раз; излишек, остающийся за прокормлением всех членов об-
щества, составлял бы все меньшую и меньшую пропорцию сравнительно с
целым продуктом и населением; при размножении народа по постоянной
прогрессии и возрастании продукта по уменьшающейся прогрессии был бы
со временем поглощен весь излишек, налог на содержание бедных поглотил
бы весь доход страны; лица, платящие налог и содержимые на него, слились
бы в одну массу. Тогда уже нельзя было бы отсрочить действия задержки
размножению; смерть или благоразумие должны были бы вдруг начать за-
держивать его, а между тем в предыдущий период погибло бы все, чем чело-
веческий род возвышается над обществом муравьев или бобров.
Эти результаты были столько раз и так ясно высказываемы знамени-
тыми писателями в общеизвестных и общедоступных книгах, что незнание их
непростительно образованным людям. Еще бесчестнее человеку, берущему на
себя претензию учить общество, игнорировать эти доводы, проходить их
молчанием и рассуждать или декламировать о налоге в пользу бедных так,
как будто эти доводы не то что могут быть опровергнуты, но как будто
они вовсе не существуют.
Каждый имеет право жить. Это мы предполагаем бесспорно. Но никто
не имеет права давать жизнь существам, которых обязаны будут содержать
другие люди. Кто хочет настаивать на первом из этих прав, должен отка-
476

заться от всякой претензии на второе. Если человек не может содержать
даже самого себя, без помощи других, эти другие имеют право сказать, что
не берут на себя обязанности содержать всех детей, произвести которых на
свет имеет он физическую способность. А между тем, есть множество писа-
телей и ораторов, и в том числе людей с самыми хвастливыми претензиями
на возвышенность чувств, — множество писателей и ораторов, которые
имеют на жизнь такой животный взгляд, что называют жестокосердием ме-
шать нищим рождать наследственных нищих в самом уоркгаузе. Потомство
некогда с изумлением станет спрашивать, что это был за народ, в котором
такие проповедники могли находить прозелитов.
Государство могло бы гарантировать работу с хорошею платою всем
уже родившимся на свет. Но если оно сделает это, оно для самоохранения
и по требованию всех целей, для которых существует правительство, должно
принять меры, чтобы не родился ни один человек без его согласия. При
отстранении обыкновенных естественных побуждений к самообладанию, на
место их надобно поставить другие побуждения. Необходимы будут ограни-
чения права вступать в брак, не менее строгие, чем существующие в неко-
торых немецких государствах, или строгие наказания людям, которые ро-
ждают детей, не будучи в состоянии содержать их. Общество может кор-
мить нуждающихся, если берет под свой контроль их размножение, или,
будучи лишено всякого нравственного чувства к несчастным детям, может
оставить размножение на произвол нуждающихся, оставляя их самих без
помощи. Но оно не может безнаказанно принять на себя прокормление нуж-
дающихся, оставляя им свободу размножаться.
Щедро давать вспоможение народу под именем благотворительности
или работы — значит расточать средства благотворительности, не достигая
цели, если народ вместе с этим не окружается влияниями, сообщающими
силу побуждениям к воздержности. Оставьте народ в таком положении,
чтобы его благосостояние явным образом зависело от числа людей, — в этом
случае принесет наибольшую прочную пользу всякое пожертвование, делае-
мое с целью улучшить материальное благосостояние нынешнего поколения
и возвысить через это привычки подрастающего поколения. Но если вы
устраните зависимость рабочей платы от числа людей, если законом или
общественным мнением обеспечите людям известную плату, то какое бы
ни дали вы благосостояние людям, они и их дети не поймут, что собствен-
ная воздержность должна служить истинным средством поддержать это
благосостояние; они только будут с ожесточением требовать, чтобы вы про-
должали обеспечивать судьбу их и всего потомства, какое могут они
В применении к системе трехчленного распределения про-
дукта это возражение совершенно достаточно. Если из писате-
лей, предлагавших когда-нибудь установить «право на работу»
или возложить на общество обязанность снабжать работою
каждого желающего и способного работать, кто-нибудь останав-
ливался мыслью на системе трехчленного деления продукта, как
на окончательной форме экономического устройства, тот дейст-
вительно говорил несообразность, когда вместе с этою обязан-
ностью давать работу не возлагал на общество и обязанность
сдерживать размножение какими-нибудь принудительными сред-
ствами. Мы видим на факте, что во всех старых странах насе-
ление уже размножилось до крайнего предела, допускаемого
системою трехчленного деления продукта, и степень благосо-
стояния массы при этой системе действительно зависит от мед-
ленности размножения. Другое дело было бы при системе, до-
477

пускающей нацию вполне пользоваться естественными средст-
вами страны: в разборе мальтусовой теоремы мы видели, что
при нынешнем состоянии технических знаний, страны, имеющие
ныне самое густое население, могли бы производить продоволь-
ствие для населения в 8 раз большего, чем нынешнее, и произ-
водить этот продукт пропорциею труда не большею, а меньшею
нынешней, то есть не с обременением, а с облегчением быта
массы. А при наибольшей физиологически возможной быстроте
размножения три периода удвоения * не могли бы занять собою
меньше целого столетия времени**; а в это время технические
знания, конечно, успеют двинуться вперед, и развитием их срок
снова удлиняется. Таким образом, мы тут имеем очень продол-
жительную перспективу отсутствия надобности сдерживать раз-
множение и можем предоставить эту заботу нашим отдаленным
потомкам, нравы которых, вероятно, не будут сходны с нашими,
так что еще неизвестно, о чем придется заботиться этим отда-
ленным потомкам: о том ли, чтобы население в их время не раз-
множалось, или о том, чтобы оно хотя не уменьшалось. Мы
держимся такого взгляда. Но ведь он основан на предположении
устройства, допускающего нацию извлекать полную выгоду из
естественных средств страны. При системе трехчленного деле-
ния, отвлекающей труд от выгодных занятий к убыточным, —
это невозможно. При ней нет вековой отсрочки времени, когда
страна будет чувствовать излишек населения, при ней каждая
страна уже имеет излишек населения, как скоро перестала быть
пустыней. При ней, действительно, существует для каждой е в -
ропейской нации дилемма: или общество не может обеспечивать
работу каждому желающему работать, или принуждено прини-
мать меры против размножения.
Но это — все-таки дилемма, то есть возможность выбора
между двумя решениями, а не неизбежность только одного един-
ственного решения, как утверждают последователи рутинных
понятий, уверяющие, что «право на труд» — утопия. [Это н и -
мало не утопия даже при нынешнем экономическом устройстве;
это вещь, осуществить которую очень легко и при нем. Но при
нем, обеспечивая благосостояние работников, общество будет в
необходимости подвергать некоторую часть работников тем ог-
раничениям, которым теперь почти без всякой пользы для себя
и для общества подвергаются очень многочисленные разряды
работников или по обычаю или по закону, как мы упоминали
выше. Утопии тут нет, но есть необходимость некоторого стес-
нения свободы довольно многих лиц]. Если б мы были привер-
женцами стеснения, мы без всякого неудовольствия провозгла-
шали бы «право на работу» идеально хорошим решением
* Нужные для того, чтобы население увеличилось в 8 раз.
** Без эмиграции; а с эмиграциею срок этот удлиняется на несколько
веков.
478

социального вопроса. Если бы мы признавали окончательною
формою экономического быта систему трехчленного деления про-
дукта, мы сказали бы: «право на работу соединено с условиями,
неприятными для наших понятий о свободе личности, но все-
таки оно — лучшее из всех возможных решений социального
вопроса», — как и говорит Милль на страницах, отрывки из
которых мы приведем ниже. Но, не будучи ни приверженцами
стеснений, ни приверженцами теории, не умеющей выбиться из
системы трехчленного деления, мы думаем, что социальный
вопрос находит себе решение, несравненно лучшее, чем простое
«право на работу», провозглашенное людьми, которые не имели
решимости идти до конца, но не имели бездушного тупоумия
говорить, что общество ничего не может сделать в пользу
массы. [«Право на труд» — идея людей половинчатого образа
мыслей, — людей, добросовестность и доброжелательность ко-
торых мы ценим, но присоединяться к которым не позволяет
нам логика].
Простое «право на работу», не сопровождаемое мерами к
возвышению общества из системы трехчленного деления к бо-
лее выгодному устройству, — дурно тем, что требует подвергать
некоторую часть работников некоторому стеснению. Оно неудов-
летворительно и тем, что обеспечивает степень благосостояния
гораздо низшую, чем какая возможна при лучшем решении в о -
проса. Но должно сказать, что известную степень благосостоя-
ния оно действительно обеспечивает работникам [и эта степень
все-таки гораздо выше нынешнего их положения]. Совершенно
иное значение имеют другие планы облегчения участи работни-
ков, — планы, основанные не на половинчатом признании вер-
ного принципа, который гораздо лучше уже признавать вполне,
а на незнании законов, управляющих рабочею платою при си-
стеме трехчленного деления.
Общий характер этих планов тот, чтобы общество, оставляя
работника добывать наймом работу, давало ему в той или дру-
гой форме прибавку к плате, какую получает он за свой труд
под влиянием соперничества. Из разных форм, какие придумы-
вались в этом роде, для нас интересна система, которая в
Англии известна под именем участковой системы, Allotment
System, и которую на этот раз мы оставим под английским
названием, не приискивая соответствующего русского имени.
Она состоит в том, чтобы давать работнику небольшой участок
земли, недостаточный для полного его обеспечения, так чтобы
он имел нужду наниматься в работу. Вот что говорит об этом
Милль:
Поправлять недостаточность рабочей платы средствами, дающими чи-
стую прибавку к валовому продукту страны, конечно, не то, что покрывать
этот недостаток суммами, собираемыми посредством налогов. Помогать
работнику через посредство его собственного труда, конечно, не то, что да-
479

вать ему пособие способом, развивающим в нем беззаботность и праздность.
В обоих этих отношениях участковая система имеет бесспорное преимуще-
ство над системою прибавочного пособия от прихода. Но я не вижу причин
думать, чтобы две эти системы существенно разнились по своему влиянию
на рабочую плату и на размножение. Все пособия, пополняющие рабочую
плату, дают работнику возможность брать меньше вознаграждения и потому
в окончательном результате понижает цену труда на всю ту сумму, какую
получает работник из этих источников. Иначе может быть лишь в том слу-
чае, если изменяются понятия и потребности рабочего класса, если удовле-
творение своим инстинктам начинает считать он делом, менее важным для
себя, чем увеличение житейского благосостояния своего и своих близких.
Мне кажется, нельзя ожидать, чтобы такую перемену в характере работни-
ков могла произвести участковая система. «Владение землею делает работ-
ника предусмотрительным», говорят нам на это некоторые писатели. [Его
делает предусмотрительным поземельная собственность или равносильное
ей право вечного владения на неизменных условиях, но простой наем земли
на годичный срок никогда не обнаруживал такого действия. Делает ли
владение землею предусмотрительным ирландского работника?] Правда,
есть много свидетельств о том, что получение участков имело полезное влия-
ние на характер и состояние работников. Я не оспариваю достоверности этих
свидетельств. Таков и должен быть результат, пока лишь немногие работ-
ники имеют участки, пока это люди привилегированного класса, стоящие
выше общего уровня и не желающие упасть до него. Притом же это всегда
бывали с самого начала люди отборные, взятые из самых лучших людей
между работниками. (Это преимущество соединено однакоже с тою невы-
годою, что тут облегчается женитьба и рождение детей именно для тех,
которые были бы всего готовее удерживаться от размножения благоразу-
мием). Но по своему влиянию на состояние всего рабочего класса эта си-
стема кажется мне или пустою или вредною. Если участки даются лишь
немногим работникам, они естественно даются тем, которые лучше других
жили бы и без участков, и целому сословию нет никакой пользы. А если
бы система обобщилась, и каждый или почти каждый работник имел уча-
сток, результат, по моему мнению, был бы тот же самый, как если бы каж-
дый или почти каждый работник получал пособие в пополнение рабочей
платы. Если бы в конце прошлого века вместо системы пособий была при-
нята по всей Англии участковая система, то несомненно, что она точно так
же уничтожила бы прежние задержки размножению, что население стало
бы размножаться точно с такою быстротою, и через 20 лет рабочая плата
вместе с участком точно так же не превышала бы прежней платы без
всякого участка, как рабочая плата с прибавочным пособием не превы-
шала прежней платы без пособия. На стороне участковой системы было
бы одно то преимущество, что по ней сам народ вырабатывал бы посо-
бие себе.
Я готов совершенно согласиться в том, что при известных обстоятель-
ствах рабочая плата не понижается, а возвышается, если масса работников
имеет землю даже и не в собственности, а в найме за умеренную ренту. Но
обстоятельства эти состоят в том, когда земля делает работников независи-
мыми от наемной работы в получении средств пропитания. Положение народа,
живущего рабочею платою и получающего от земли только прибавочный
доход, совершенно не таково, как положение народа, который может в слу-
чае необходимости жить одним продуктом своей земли и нанимается в ра-
боту лишь для увеличения своего благосостояния. Рабочая плата едва ли мо-
жет не быть высокой там, где никто не принужден крайностью продавать
свой труд. «Люди, имеющие собственность, на которой могут работать, не
станут продавать свой труд за такую плату, которая не даст им пищи лучше
картофеля и маиса, хотя бы по бережливости они питались преимущественно
картофелем и маисом. Путешествуя по континенту, мы часто удивляемся
тому, как высока там рабочая плата сравнительно с изобилием и дешевиз-
ною пищи. Это оттого, что на континенте много местностей, в которых масса
480

народа владеет землею; там нет необходимости или расположения работать
по найму, потому наемный труд редок и срав6н2ительно с ценою продоволь-
ствия дорог» (Notes of a Traveller, стр. 456) . Есть на континенте такие
места, где даже между горожанами почти ни у одного средства к жизни не
ограничены исключительно тою профессиею, которой он занимается в осо-
бенности; только этим объясняется высота платы, какой требуют они за
свой труд, и равнодушие их к тому, имеют ли они работу по найму. Но со-
вершенно не таков был бы результат, если бы земля и другие источники
их пропитания давали бы им лишь часть пропитания, не уменьшая для них
необходимости продавать свой труд за плату на переполненном рынке. Тогда
их земля лишь давала бы им возможность брать меньшую плату и более
нынешнего размножаться, отдаляя предел наименьшей раб6о3чей платы, ниже
которого они не могли бы или не захотели бы спуститься .
Показав ничтожность этой паллиативной меры, Милль пере-
ходит к средству, которое считает наилучшим. Прочным обра-
зом судьба работников может улучшиться только при измене-
нии нравов их, говорит он.
Ни одно из тех средств, которые не действуют на понятия и привычки
народа и не действуют через посредство их, не имеет ни малейшей вероят-
ности успеха повысить рабочую плату. Когда понятия и привычки остаются
без перемены, даже те способы временно улучшить положение беднейших
людей, которые были бы успешны, только ослабили бы узы, которыми
прежде сдерживалось размножение; потому они имели бы прочное действие
лишь в том случае, если бы возбуждающим тяготением налога капитал был
принужден возрастать столь же быстро, как население. Но этот процесс не
мог бы длиться много времени, а его остановка оставила бы страну с уве-
личенным числом беднейшего класса и с уменьшенною пропорциею всех со-
словий, кроме беднейшего; если бы он продолжался до крайности, не оста-
лось бы никого, кроме беднейших людей. [К такому результату необходимо
приводят все общественные распоряжения, которые отстраняю 6т4 естествен-
ные задержки размножения, не заменяя их другими задержками ].
Совершенная правда. Но нравы и привычки людей какого
бы то ни было названия, — работников ли, купцов ли, китайцев
ли, англичан ли, все равно, — не могут же улучшиться иначе,
как от перемены обстоятельств, которая порождала бы такое
улучшение. Ведь без причины ничего не бывает. Если человек
держит себя неблагоразумно или дурно, на это есть причины;
отстраните их, он изменится к лучшему; а без того ждать, чтобы
он изменился, значит убаюкивать себя наивною иллюзиею, со-
вершенно непристойною для положительной науки. Милль рас-
суждает об этом очень странно, — наполовину говорит очень
справедливые вещи, а наполовину поддается рутинным иллю-
зиям. Если бы, говорит он, не было возможности устроиться
делу так, чтобы наемные работники получали хорошую плату,
политическая экономия была бы очень печальною наукою.
Но такое воззрение на человеческие дела неосновательно. Подобно
почти всем другим бедствиям, бедность существует потому, что люди без дол-
жной рассудительности следуют своим животным инстинктам. Но обще-
ство именно потому и возможно, что человек может не оставаться живот-
ным. Цивилизация во всех своих сторонах — борьба против животных ин-
стинктов. Она доказала, что человек может приобретать достаточную власть
481

даже над такими инстинктами, которые принадлежат к числу сильнейших.
Своим искусственным влиянием она так преобразовала значительные массы
человеческого рода, что едва остается в них след или воспоминание многих
из самых естественнейших наклонностей. [Если она еще не обуздала инстинкт
размножения на столько, на с 6к5олько нужно, то не забудем, что она еще и
не заботилась об этом серьезно ] .
Тут Милль указывает предрассудки, поддерживающие
вредную беспечность в людях. Так, предрассудки вредны» но
объяснять серьезные вещи одними ими очень недостаточно.
Против очевидной выгоды предрассудок не может долго дер-
жаться; если он держится, значит он поддерживается какими-
нибудь эгоистическими расчетами. Размножение вредно для
массы при нынешнем устройстве; «о не приносит ли оно выгоды
кому-нибудь? Низкость рабочей платы, происходящая от изли-
шества в населении, неприятна для работников; но нет ли в
обществе таких членов, которым она приятна? На это отвечает
сам Милль:
Можно усомниться в том, существовало ли когда-нибудь в каком-ни-
будь классе общества, кроме беднейшего сословия, искреннее и серьезное
желание, чтобы рабочая плата была высока. Другие классы всегда очень
сильно желали, чтобы налог в пользу бедных был невелик. Но затем они
очень усердно желали, чтобы рабочие классы были бедны. Из тех людей»
которые сами не работники, почти каждый нани 6м6ает работников и не ста-
нет горевать, что они продают свой труд дешево .
Этого довольно. При трехчленной системе общество делится
на два сословия, интересы которых оказываются прямо противо-
положными п о вопросу о рабочей п л а т е . Класс, которому в ы -
годна низкость ее, управляет ходом экономических дел; теперь
явна причина, по которой и рабочая плата низка, и размножение
чрезмерно; причина эта — трехчленное деление продукта, раз-
дельность рабочей платы от прибыли, то, что один человек н а -
нимается, а другой нанимает в работу. Но Милль, забывая об-
стоятельство, которое сам выставил на вид, ждет, что какими-то
судьбами может распространиться в сословии наемных работни-
ков решимость не размножаться, что эта решимость будет со-
здана силою убеждения в том, что человек, производящий на
свет детей, судьбу которых не в состоянии обеспечить, поступает
дурно. Хорошо; но разве нет множества вещей, которые счита-
ются за дурные каждым их совершающим и от которых одна-
коже не удерживается почти никто из людей, находящихся в
известном положении? Например, в каком классе общества не
убеждены решительно все, что пьянство — дело убыточное и
дурное? Но разве мешает такое общее убеждение владычеству
пьянства в тех классах, в которых обстоятельства благоприятны
развитию этого порока? [Возьмем пример, который еще убеди-
тельнее, потому что относится к тому самому делу, о котором
рассуждает Милль. Из всех лиц, принадлежащих к католиче-
482

скому духовенству, не найдется ни одного человека, который не
знал бы очень твердо, что, нарушая обет целомудрия, он посту-
пит дурно. Кому же не известно, что большинство католического
духовенства живет не согласно с этим убеждением? Исключе-
ний много, но они все-таки исключения, остающиеся без влия-
ния на общий образ жизни сословия]. Дело в том, что мысль
сама по себе слишком слаба перед тяготением действительности,
убеждение в огромном большинстве людей оказывается бес-
сильно перед житейскими надобностями. Потому все внушения
о воздержности останутся напрасны относительно огромного
большинства людей. Нужны средства более действительные,
чтобы люди в жизни стали соблюдать правило, рекомендуемое
для них теориею о вреде излишнего размножения. Милль сам
чувствует это и приискивает доводы, которыми оправдывалась
бы его надежда на благотворное влияние мысли о вреде излиш-
него размножения в случае принятия этой мысли большинст-
вом. Он говорит:
Не надобно забывать, что если распространится мнение, о котором мы
говорим, то оно будет иметь сильных помощниц в огромном большинстве
женщин. Многочисленность детей никогда не бывает следствием желания
жены, на которой, кроме физических страданий, лежат все невыносимые
домашние хлопоты, происходящие от слишком большого числа детей, и ко-
торая не меньше, если не больше мужа терпит от бедности. Избавиться от
этого положения показалось бы счастием для множества женщин, которые
теперь никак не отваживаются предъявить этого требования, но предъявили
бы его, если бы нашли опору в нравственных мнениях общества. [Из всех
остатков варварства, еще не переставших пользоваться защитою закона и
моральных убеждений, самый отвратительный бесспорно тот, что дозволяется
человеку считать себя имеющим право на личность другого].
Если бы утвердилось в рабочем классе мнение, что для благосостояния
работников нужно известное ограничение числа их детей, то работники со-
лидного и почтенного характера будут поступать сообразно этому требова-
нию, а (нарушать его станут лишь те, которые вообще не уважают общест-
венных обязанностей. Тогда очевидным образом можно будет оправдать об-
ращение в законную обязанность нравственной обязанности не производить
на свет детей, которые были бы обременением для общества. Мы имеем много
таких случаев, когда, благодаря общественному мнению, под конец возла-
гаются законом на упорное меньшинство такие обязанности, которые для
общей пользы должны соблюдаться всеми и которые огромное большинство
добровольно приняло на себя по убеждению в их пользе. Но законодатель-
ных постановлений не понадобится, если женщинам даны будут равные с
мужчинами гражданские права, которые несомненнейшим образом и должны
быть даны им. Пусть обычай перестанет делать для женщин единственным
средством для жизни и единственным источником влияния одну физическую
функцию, и женщины получат тогда в вопросах об этой функции равный
с мужчинами голос, которого никогда не имели. Из всех полезных реформ,
какие можем мы теперь предусматривать в будущем, эту реформу надобно
считать самою обильнейшею всевозможными полезными последствиями для
людей в нравственном и общественном отношениях.
Теперь нам надобно рассмотреть, существует ли надежда, чтобы распро-
странились между рабочими классами убеждения и правила, основанные на
законе зависимости рабочей платы от количества населения, и какими сред-
ствами могут быть распространены эти убеждения и правила. Конечно,
483

многие прямо готовы сказать, не разбирая дела, что надеяться на это —
нелепо; и прежде, чем излагать основания надежды, я замечу, что если
нельзя удовлетворительно отвечать на предложенные мною вопросы, то без-
возвратно осуждено господствующее в Англии экономическое устройство, по
которому весь рабочий класс общества живет платою за свою работу, ис-
полняемую по найму, — это устройство, которое многие писатели считают
пес plus ultra * цивилизации. Мы теперь рассматриваем, следует ли считать
неизбежным последствием такого устройства чрезмерное размножение и
низкое положение рабочего класса. Если размножение не может сдержи-
ваться в разумных границах при системе наемного труда, то система эта
гибельна, и главною целью экономической политики должно быть то, чтобы
какими бы то ни было преобразованиями собственности и переменами спо-
собов производства подвергнуть работников влиянию сильнейших и про-
стейших побуждений, сохранять в 67 размножении рассудительность, которая
не дается системою наемного труда .
Первая половина этого соображения совершенно справед-
лива: когда голос женщин будет участвовать в составлении об-
щественного мнения, национальных нравов и учреждений
наравне с голосом мужчин, вопрос о размножении, конечно, ста-
нет в удовлетворительное положение. Но само признание прав
женщины обусловливается высоким умственным и нравствен-
ным развитием массы, то есть высоким благосостоянием массы,
потому что без благосостояния ни ум, ни нравственность не м о -
гут развиваться. Следовательно, ход благотворной перемены не
может совершиться иначе, как в порядке противоположном тому,
какой, повидимому, предполагается здесь Миллем. Благосостоя-
ние массы должно возвыситься прежде чем будут признаны
права женщины: когда права женщины будут признаны, ее и н -
тересы оградят общество от чрезмерного размножения; нату-
ральное приведение животной способности размножения в гра-
ницы, требуемые общественным благосостоянием, является уже
как последний результат общественного благосостояния, кото-
рое должно искать других источников для своего возникно-
вения.
Милль как будто думает иначе. Он спрашивает, совместна
ли с бытом класса наемных работников воздержность в раз-
множении, от которой должна произойти, по его мнению, высо-
кость рабочей платы и благосостоятельность работников. Он
даже отвечает на этот вопрос утвердительно. Наемные работ-
ники могут понять, что величина рабочей платы обусловли-
вается пропорциею между капиталом и населением, и, поняв это,
они могут воздержаться от размножения. Подобным образом
решают вопрос и все рутинные политико-экономы. Но вслед
за тем Милль как будто понимает, что такой ответ слишком н а -
ивен. Он сознается, что огромное большинство наемных работ-
ников до сих пор остается неспособно понять и сохранить прин-
цип воздержности, и приписывает это двум обстоятельствам:
* Высшей ступенью — Ред.
484

невежеству и нищете. Чтобы достичь цели, нужно, по его мне-
нию, отстранить эти препятствия.
Таким образом для изменения привычек работников нужно действовать
вместе и на их ум и на их материальное положение. Первая необходимость
заключается в общенародном серьезном воспитании детей работников; вме-
сте с тем необходима система мер для истребления крайней бе6д8ности на це-
лое поколение, [ — как истребила ее революция во Франции] .
Рутинные политико-экономы обыкновенно удовлетворяются
рекомендациею первого средства: «просвещайте народ, больше
ничего не нужно», говорят они. Милль справедливо находит
что заботиться об одном этом значит напрасно тратить слова.
Воспитание, направленное к развитию здравого смысла в народе и к
доставлению ему тех знаний, которые нужны людям, чтобы судить о своих
поступках, — такое воспитание наверное возбудит общественное мнение к
порицанию невоздержности и непредусмотрительности всякого рода, хотя бы
и не внушало прямо таких мнений; непредусмотрительность, переполняющая
трудовой рынок, подверглась бы тогда строгому осуждению, как вредная об-
щему благу. Мне кажется, что если образуется такое мнение, то несомненно
оно уже будет достаточным, чтобы сдерживать размножение в надлежащих
границах; но самое образование такого мнения не следует предоставлять
только воспитанию. Воспитание несовместно с крайнею бедностью. Невоз-
можно серьезным образом учить нуждающееся население. Трудно сделать,
чтобы стали чувствовать цену благосостояния люди, никогда им не поль-
зовавшиеся, понимать бедственность необеспеченной жизни люди, ставшие
беспечными от привычки жить со дня на день. Отдельные люди часто выби-
ваются из бедности в благосостояние; но от целого народа можно ждать
лишь того, чтобы он умел сохранить благосостояние. Улучшить привычки и
возвысить потребности массы чернорабочих поденщиков будет делом труд-
ным и медленным, если не придумать средств к тому, чтобы возвысить весь
класс их до порядочного б 6л9агосостояния и удержать в нем до той поры, пока
вырастет новое поколение .
Разумеется, это правда; но какими же средствами можно
дать массе наемных работников благосостояние, без которого
не может она просветиться? Милль рекомендует два средства:
быстрое ведение колонизации в обширном размере правитель-
ственными средствами, так чтобы вдруг удалить из страны
значительную часть рабочего населения, и раздачу невозделан-
ных общинных земель наемным работникам, с выдачею им (из
общественных сумм) пособия на обзаведение хозяйством. При
этом он справедливо замечает:
Но ни то, ни другое средство, ни оба они вместе не принесут большого
облегчения рабочему классу, если не будут исполняться в таком размере,
чтобы вся масса земледельческих наемных работников, остающаяся на ро-
дине, получила не только занятие, но и большую прибавку к нынешней пла-
те,—такую прибавку, чтобы стала она жить и воспитала детей в благосо-
стоянии и независимости, которые до сих пор оставались чужды ей. Когда
наша цель — прочное улучшение народного быта, то мелкие меры не произ-
водят даже и мелких результатов, а вовсе не производят никакого резуль-
тата. Если благосостояние не будет сделано столь же привычным целому
поколению, как привычна теперь нужда, то не будет сделано нами ровно
485

ничего; слабыми полумерами только расточаются средства, которые гораздо
лучше беречь до той поры, цока прогресс общественного мнения и воспита-
ния создаст государственных людей, которые не будут хо7л0одными к плану
реформы лишь за то, что он обещает быть очень полезным .
Конечно, так; есть вещи, которые остаются без всякого вли-
яния, когда производятся в слишком малом размере. Но мы ду-
маем, что и сами по себе подлежат этому отзыву предлагаемые
Миллем средства, в каком бы размере ни были применены: они
слишком слабы. В каждой густо населенной стране составляют
незначительное пространство те земли, которые соединяли бы
в себе три условия, определяемые Миллем: не были бы насе-
лены, не были бы уже обращены в частную собственность и
были бы хорошего качества. Пусть * земель везде много, даже
в самой Англии, но они почти все или слишком дурны, или уже
обращены в частную собственность. Что же касается до колони-
зации, она может лишь удерживать существующий уровень
быта, но не может значительно возвышать его: человек рас-
стается с родиною лишь тогда, когда гонит его мысль: «мне при-
ходится на родине слишком плохо», то есть когда ему прихо-
дится на родине хуже, чем как он привык. Если же не стано-
вится ему на родине хуже прежнего, он не покинет ее добро-
вольно. (Милль, конечно, говорит о добровольном переселении;
о принудительном не следует и думать). Милль предлагает пал-
лиативные меры, ничему в сущности не помогающие.
Вспомним, что мы слышали от него самого; низкость рабочей
платы выгодна для нанимателей труда; желать, чтобы рабочая
плата возвысилась, они не могут, потому что это было бы про-
тивно их выгоде. После этого какую пользу может принести чья
бы то ни было забота об уменьшении излишка наемных работ-
ников раздачею земли в собственность некоторым из них или
выселением какой бы то ни было части их, — какую пользу м о -
гут принести эти меры, пока ведение промышленных дел остает-
ся в руках предпринимателей, которым выгодна низкость рабо-
чей платы, то есть выгодно, чтобы число людей71, желающих н а -
ниматься на работу, было чрезмерно велико? Положим, что
труд вздорожал в Англии от эмиграции или раздачи общинных
земель, — положим, что случилось так, хотя случиться этого не
может по недостаточности подобных средств для такого резуль-
тата. Английские наемные работники стали дороги. Нанима-
тели труда ищут дешевых работников и вызывают в Англию
немцев, бельгийцев. Это — факт известный и неизбежный при
трехчленном делении продукта. Каждый раз, как работники в
известной отрасли промышленности потребуют возвышения
платы, наниматели труда в Англии отвечают им: «мы выпишем
себе дешевых работников из-за границы»; и действительно,
* Возможно — пустых. — Ред.
486

выписывают каждый раз, когда английские работники медлят
отказаться от требований.
Повторим же коротко наш вывод из анализа, сделанного не
нами, а самим Миллем.
При данном состоянии нации величина рабочей платы опре-
деляется пропорциею между суммою капитала, идущего на р а -
бочую плату, и числом людей, нанимающихся на работу. Чем
больше число этих людей, тем ниже уровень рабочей платы. Чем
ниже уровень рабочей платы, тем больше выгоды нанимателям
труда. Это говорит сам Милль. Из этого следует, что размно-
жение может войти в надлежащие границы, а рабочая плата
может иметь удовлетворительную высоту лишь тогда, когда ход
промышленных дел будет основываться не на наемной работе;
иначе сказать, величина рабочей платы может быть удовлетво-
рительна лишь тогда, когда в действительности не будет наем-
ного труда, то есть не будет и рабочей платы, — когда в дей-
ствительности этот элемент будет сочетаться в одних руках с
прибылью, когда отдельные классы наемных работников и н а -
нимателей труда исчезнут, заменившись одним классом людей,
которые будут работниками и хозяевами вместе.
До сих пор мы вслед за Миллем говорили о законах платы
за обыкновенный черный труд, не представляющий никаких
специальных особенностей, — тот труд, которым в каждой стра-
не занята главная масса наемных работников. Но известно, что
есть много занятий, отправляемых по найму с платою, отличаю-
щеюся от платы за обыкновенный труд. Причины этих отступ-
лений от общего уровня излагаются в господствующей теории
очень удовлетворительно. Вот некоторые из них.
Если занятие особенно приятно, самая приятность его слу-
жит частью вознаграждения, и соразмерно тому уменьшается
рабочая плата. Наоборот, она возвышается соразмерно неприят-
ности занятия. Верное занятие находит для себя работников
за меньшую плату, чем рискованное. Если подготовление к за-
нятию требует долгого времени и значительных затрат на обу-
чение, рабочая плата возвышается настолько, чтобы вознаграж-
дался капитал, затраченный для подготовления работника к
делу. По правилу, ясно обнаруживающемуся из этих частных
случаев, можно легко составить очень длинный перечень бес-
численного множества обстоятельств, имеющих свойство под-
нимать плату в отдельных занятиях выше общего уровня или
спускать ее ниже его. Вообще всякая особенная приятность,
легкость или доступность занятия имеет тенденцию понижать
плату за него, а всякое противоположное обстоятельство — воз-
вышать ее. Нам довольно и этих немногих слов, чтобы заметить
факт, довольно важный для теории: в плате, получаемой работ-
487

ником, есть много элементов, кроме того элемента, который н а -
добно назвать рабочею платою в точном смысле слова.
Во-первых, в плату наемному работнику входит обыкновенно
страховая премия в большем или меньшем размере. В плате мат-
росу есть доля, служащая вознаграждением за небезопасность
его ремесла. В плате носильщику, дожидающемуся нанимателя
на углу улицы или на рынке, есть доля вознаграждения за то,
что он рискует иной день остаться без работы.
Во-вторых, всегда есть в рабочей плате элемент вознаграж-
дения за затрату капитала на подготовление работника к делу.
Плотник получает больше землекопа, между прочим, потому, что
дольше землекопа должен учиться своему делу. Громадных раз-
меров достигает эта доля в плате за труд высокого специаль-
ного характера, — в плате медику или адвокату, технологу или
инженеру. Но и воспитание человека, занимающегося самым
простым черным трудом, составляет значительную затрату к а -
питала. Взрослый работник получает известную долю платы
собственно потому только, что взрослые работники вообще
должны затрачивать часть своей платы на воспитание детей. Тут
как будто бы круговая порука поколений: каждое поколение в
рабочие годы вознаграждается за затрату капитала предыдущим
поколением на его воспитание.
Можно было бы отметить еще несколько элементов, входя-
щих в рабочую плату, но для нашей цели достаточно выставить
эти два. Мы хотим сказать, что если полагать совершенство
экономического устройства в существовании отдельного класса
людей для каждого элемента, участвующего в производстве, то
не следует останавливаться на трехчленном делении продукта,
а надобно принять деление, гораздо многосложнейшее: каждый
из трех главных элементов производства распадается опять на
несколько элементов. Страховая премия и вознаграждение за
капитал — элементы, ставимые господствующею теориею под
разряд прибыли. Мы теперь видим, что они входят и в рабочую
плату. Не следует ли желать, чтобы они отделились от нее,
чтобы наемный работник получал именно только рабочую плату
в строгом смысле слова? Можно придумать устройство, при к о -
тором так и будет. Воспитанием детей и приготовлением моло-
дых людей для специальных профессий может заняться особен-
ный класс предпринимателей, которые и будут потом выручать
затраченный на то капитал, отдавая приготовленных ими работ-
ников в наем на таком условии, чтобы работник отдавал им из-
вестную долю из получаемой платы. Не правда ли, такой поря-
док будет гораздо ближе соответствовать принципу разделения
занятий, если принцип этот понимать в смысле, в каком пони-
мают его рутинные экономисты, то есть что для каждого заня-
тия должно быть отдельное сословие людей, уже ничем, кроме
того, не занимающихся? А то, посудите сами: наемный работ-
488

ник, кроме того, что работает, воспитывает детей, — на что
это похоже? Ведь одно занятие должно мешать другому, не
правда ли?
Что касается до страховой премии, она уже выделяется и из
рабочей платы и из прибыли теми страховыми обществами, к о -
торые составляются не чрез взаимное ручательство самих застра-
ховывающихся лиц, а чрез образование особенных страховых
компаний, извлекающих для себя особенный доход от своего
занятия. До сих пор эти компании не подумали застраховать р а -
боту для того работника, который согласится выделять им часть
своей платы. А ведь это очень возможно. Правда, работник,
кроме известной доли своей платы, терял бы тогда и самостоя-
тельность; но что ж такое? Зато не оставался бы он без работы.
Если рассуждать по понятиям рутинных экономистов, н а -
добно придти к таким выводам. Действительно, чтобы отдель-
ный элемент производства был в чистой своей отдельности при-
надлежностью особенного класса людей, из нынешней рабочей
платы должны выделиться страховая премия и затрата капи-
тала. Иначе наемный работник все еще остается не собственно
только наемным работником, а какою-то смесью работника с
страхователем и предпринимателем. Полное разделение занятий
еще не достигнуто. Оно, конечно, если осуществить его, то наем-
ный работник переходит в состояние человека, закабаленного
капиталисту, его воспитавшему, и капиталисту, его застрахо-
вавшему. Но этим не следует смущаться: так и нужно для удов-
летворения рутинному взгляду на принцип разделения занятий.
Рутинные политико-экономы не смущаются такими пустяками,
как переход работника из положения более самостоятельного
в менее самостоятельное. Но вот беда: последовательным про-
ведением их взгляда на принцип разделения занятий уничто-
жается и класс наемных работников. Человек, закабаленный дру-
гому чем бы то ни было, принимает экономический характер
невольника. Значит, остаются только разные разряды капита-
листов, которые отдают своих кабальных людей, своих неволь-
ников в работу другим капиталистам; значит, и рабочая плата,
очищаясь от примеси других элементов, сама исчезает: вместо
нее остаются расходы хозяина на воспитание и содержание не-
вольников. Это уж не годится и по господствующей теории.
Конечно, до этого еще не дошло, да и не дойдет, потому
что начинается поворот к другому устройству, противополож-
ному той форме, которая превозносится господствующею тео-
риею. Не успев дойти до полного развития, она будет вытеснена
из науки и жизни принципом совершенно иного характера. Но
если бы она не встретила этого противника, она сама себя унич-
тожила бы своим развитием. Она привела бы к восстановлению
невольничества под новым каким-нибудь именем.
Вот еще какую особенность формы трехчленного распреде-
489

ления замечает Милль: она в сущности равносильна тому восточ-
ному устройству, которое так поносят политико-экономы, когда
читают о нем у Геродота. Известно, что в Египте существовали
касты. Известно также каждому политико-эконому, что он по
своему званию должен находить существование каст вещью са-
мою нелепою, самою несообразною с принципами своей теории.
Посмотрите же, какое признание делает честный Милль:
Разделение между разными разрядами работников до сих пор остается
так твердо, и линия разграничения между ними так резка, что результат
почти равняется наследственному разделению на касты: каждое занятие по-
полняется главным образом детьми людей, уже занимавшихся им, или про-
фессиями, равными ему в общественном мнении, или детьми людей, кото-
рые, родившись на низшей степени, успели подняться своею энергиею. Сво-
бодные профессии пополняются почти исключительно сыновьями людей тех
же профессий или праздного класса; высшие разряды механических занятий
пополняются сыновьями людей, занимавшихся ими, или торговцев, стоящих
на одной с ними степени; точно так же и в низших разрядах технического
труда; а чернорабочие, за исключением отдельных случаев, остаются на-
следственно в своем прежнем состоянии. Поэтому величина платы в каждом
из таких разрядов до сих пор определяется не столько степенью размноже-
ния общ 72его населения страны, сколько размножением людей этого самого
разряда .
Он говорит это, как видит читатель по последним словам
отрывка, все для разъяснения зависимости рабочей платы от
размножения. А мы возьмем засвидетельствованный им факт и
рассудим, случайная ли принадлежность или одно из коренных
свойств превозносимого господствующею теориею порядка этот
факт. Впрочем, можно и не рассуждать об этом долго: дело ясно
само собою.
Есть известное число положений, более выгодных, чем дру-
гие. Кем будут вообще заняты эти положения? Захотят ли
лица, занимающие их теперь, позаботиться, чтобы передать их
своим детям? Этого следует ждать, судя по законам человече-
ской природы. Успевают ли отцы в этом стремлении? Они по
самому преимуществу своих положений имеют средства приго-
товить своих детей к этим положениям; у других отцов этих
средств нет. Результат не подлежит сомнению.
Заметим еще одно обстоятельство, также указываемое Мил-
лем. Если в семействе находятся не один человек, а два чело-
века, способные работать, то выгодно ли для общества, чтобы
работал только один из них, а другой содержался на его счет в
бездействии или в занятии пустом, пригодном лишь для занятия
пустого времени какими-нибудь ненужными хлопотами, чтобы
человек от праздности убивал время на вздор? Для общества
это не выгодно, но для самой семьи тут нет невыгоды при трех-
членном делении продукта. Послушайте, что говорит Милль.
Он замечает, что если наемный работник, кроме главного своего
занятия работой по найму, получает некоторый доход от какой-
нибудь домашней работы, то рабочая плата за его главное за-
490

нятие уменьшается соразмерно этому побочному доходу. Ведь
он может жить на уменьшенную плату, благодаря своему побоч-
ному доходу; следовательно, может довольствоваться уменьшен-
ною платою; а если может, то чего ж ему еще? Соперничество
принудит его довольствоваться ею. Заметив это, Милль про-
должает:
По той же самой причине оказывается, что при равенстве других условий
вообще бывает хуже плата в занятиях, в которых жена и дети помогают
труду работника. В этих занятиях доход, требуемый привычками сосло-
вия,— доход, до которого почти непременно понижается плата от размноже-
ния,— составляется заработками всего семейства, между тем как в других
занятиях тот же доход должен получаться трудом одного мужчины. Вероят-
но даже, что все заработки всей семьи будут составлять сумму меньше зара-
ботка одного мужчины в других занятиях, потому что благоразумная воз-
держность в заключении брака чрезвычайно слаба, когда единственным пря-
мым следствием брака кажется улучшение быта, — соединив свои зара-
ботки мужчина и женщина могут завести хозяйство лучше после свадьбы,
чем имели до свадьбы. Так и бывает у ткачей при ручных станках. Почти
во всех отраслях ткачества женщина может получать и получает столько
же, как мужчина, а дети работают с очень ранних лет. Но нет почти ни од-
ного занятия, в котором целое семейство получало бы дохода так мало и где
люди женились бы так рано, как в сословии ткачей. Замечательно то, что
есть известные отрасли ткацкой работы, в которых плата гораздо выше
обыкновенной ткацкой платы, и что эти отрасли — именно те, в которых не
работают ни женщины, ни дети. Факты эти засвидетельствованы комиссиею,
исследовавшею положение ткачей (Handloom Weavers Commission), отчет
которой издан в 1841 году. Но нельзя выводить из этого аргументов об
исключении женщин от свободного соперничества на трудовом рынке. Если
труд мужчины и женщины дает им даже и не больше платы, чем получил
бы один мужчина, то очень важна выгода для женщины, что существование
ее не зависит от господина. Но дети по необходимости должны быть в за-
висимом положении, потому понижение платы от их соперничества на тру-
довом рынке служит важным обстоятельством в вопрос 7е3 об ограничении
труда их для того, чтобы могли они лучше воспитываться .
Очень милая вещь — этот принцип трехчленного деления.
Чем больше вы всматриваетесь в него, тем яснее обнаруживается
прелестная соответственность его с коренными идеями экономи-
ческой науки. Если муж работает один, он получает известную
плату. Если жена, вместо пустой траты времени на вздорные
дрязги, станет работать дельным образом подобно мужу, она
вместе с мужем будет получать плату не больше той, какая
прежде давалась одному мужу. Если дети станут помогать роди-
телям, положение родителей и детей нимало не улучшится. Ка-
кое прекрасное поощрение людям к тому, чтобы занимался дель-
ною работою каждый, кто в силах заниматься ею, — какое хо-
рошее возбуждение к трудолюбию и какая справедливая сообраз-
ность вознаграждения с количеством труда.
Порядочную кипу рекомендаций в пользу трехчленной си-
стемы распределения доставил нам анализ одного из элементов
этой системы. Посмотрим, что найдется в анализе двух
остальных.
491

Прибыль
При трехчленном делении продукта затраты на производство
делает капиталист; за вычетом этих расходов остается ему из
продукта доля, называющаяся прибылью. Она состоит из не-
скольких элементов. Часть ее служит капиталисту вознагражде-
нием за то, что он обратил на производство свой капитал; эта
часть называется в строгом смысле слова процентами на капи-
тал. Из остающегося, за вычетом этих процентов, излишка при-
были часть служит вознаграждением за риск предприятия. Дру-
гая часть излишка служит вознаграждением за труд управле-
ния делом. Каждый из этих трех элементов прибыли очень часто
отделяется от других. Капиталист имеет иногда наемного рас-
порядителя, при котором сам уже вовсе не вмешивается в дело;
этот распорядитель получает вознаграждение за ведение дела,
а капиталисту остаются только проценты с капитала и страховая
премия. Но часто предприниматель занимает на ведение дела
капитал у другого капиталиста, которому и выделяет проценты,
а сам получает только страховую премию и вознаграждение за
управление делом, — если же имеет при этом наемного распо-
рядителя, то одну только страховую премию. Чтобы велись про-
мышленные дела при системе трехчленного деления продукта,
прибыль должна иметь величину, достаточную на образование
всех этих трех элементов прибыли в размере, какой нужен по со-
стоянию данного общества в данное время. Но при разном со-
стоянии общества величина каждого из трех элементов прибыли
бывает очень различна. Чем больше спокойствия и благоустрой-
ства в обществе, тем ниже бывает страховая премия и величина
процентов. Чем более распространены в обществе знания и нрав-
ственные качества, нужные для управления коммерческим делом,
тем ниже бывает величина вознаграждения за управление им.
Как видоизменяется средний уровень элементов прибыли,
смотря по разницам в положении наций, точно так же бывают
отступления от этого среднего уровня в разных занятиях,
смотря по различию в характере занятий. В занятии более рис-
кованном страховая премия стоит выше среднего уровня; в за-
нятии особенно приятном вознаграждение распорядителю бы-
вает ниже среднего уровня; словом сказать, тут применяются
все те соображения, по которым устанавливается и различие
между рабочею платою в разных занятиях. За вычетом этих
неравенств, соответствующих особенностям каждого дела, ве-
личина прибыли во всех занятиях имеет тенденцию уравни-
ваться. Часть прибыли, составляющая проценты на капитал,
подчиняется этой тенденции так легко, что величина процентов
при одинаковом достоинстве обеспечения действительно бывает
одинакова во всех занятиях. Заимодавцу все равно, на какое
492

дело будет употреблен его капитал; потому, когда являются за-
нимать капитал два лица из разных занятий, представляя кре-
дитору одинаковое обеспечение, он всегда предпочтет того, кто
дает больший процент; взаимным соперничеством эти лица при-
нуждаются возвышать проценты до такой величины, что весь
готовый идти в ссуды капитал разделяется между ними «а оди-
наковых условиях пропорционально их надобности и пропор-
ционально величине представляемого ими обеспечения. А по со-
перничеству между лицами, дающими капитал в ссуду, величина
процентов останавливается на таком уровне, при котором пред-
приниматели находят выгодным взять в ссуду весь предлагае-
мый в ссуду капитал. Если капиталист ведет дело и на свой, а
не на занятой капитал, он руководится точно таким же расче-
том; и когда капитал при затрате на одно занятие стал бы давать
ему меньше процентов, чем в другом занятии, он старается п е -
ренести его в другое занятие.
Но кроме процентов на капитал в прибыль входят страхо-
вая премия и вознаграждение за искусство управления делом.
Эти элементы не так легко подчиняются действию уравниваю-
щей тенденции. В одном и том же занятии распорядитель более
искусный лучше избежит потерь и лишних растрат, то есть п о -
лучит больше прибыли, чем распорядитель менее искусный.
Много тут зависит и от случая; потому величина валовой при-
были различна у разных предпринимателей в одном занятии.
Но все-таки средняя вероятность получения прибыли для оди-
наковых предпринимателей должна быть одинакова в разных
занятиях; если в одном занятии шанс этот будет лучше, чем в
другом, капитал будет переливаться из занятия, обещающего
меньшую прибыль, к занятию, обещающему большую прибыль,
пока средняя величина ожидаемой выгоды в обоих занятиях
уравняется (конечно, за вычетом разностей, происходящих от
особенного характера разных занятий, о чем говорили мы выше).
Вот понятие о том, что называется среднею или обыкновен-
ною величиною прибыли или средним уровнем прибыли. Но мы
видели, что этот средний уровень сам то понижается, то воз-
вышается. От чего же зависит его величин74а? Трудами англий-
ских экономистов, в особенности Рикардо , вопрос этот пре-
восходно разъяснен, и у Милля, достойного ученика Рикардо,
он изложен как нельзя лучше. Приводим слова Милля:
Человеку, незнакомому с наукой, представляется, будто бы прибыль
коммерческого дела зависит от цен. Производитель или торговец получает
свою прибыль, повидимому, тем, что берет за свой товар больше, чем он
стоил ему, и можно подумать, будто прибыль — результат покупки и продажи.
Незнакомые с наукою люди полагают, будто производитель получает при-
быль только от того, что есть покупщики на товар; будто бы запрос — по-
купщики— рынок товара, вот причина выгод, получаемых капиталистами,
которые продажею своих товаров возобновляют свой капитал и увеличи-
вают его массу.
493

Но думать так, значит смотреть только на внешнюю поверхность эконо-
мического механизма общества. На самом деле мы находим, что самые
деньги, переходящие от одного лица к другому, никогда не бывают сущно-
стью дела в экономических феноменах. Если мы всмотримся поближе в опе-
рации производителя, мы заметим, что деньги, получаемые им за товар, вовсе
не служат причиною того, что он имеет прибыль, а служат только способом,
которым выплачивается ему его прибыль.
Причина прибыли то, что труд производит больше, чем требуется на
его содержание. Земледельческий капитал дает прибыль потому, что люди
могут производить пищи больше, чем необходимо «а их прокормление в то
время, пока растет пища (и пока они заняты устройством орудий и исполне-
нием всех других нужных приготовлений). Из этого следует, что если к а -
питалист возьмется кормить работников на условии получить продукт, то
кроме возвращения своей затраты он получит несколько лишнего. Иными
словами теорема эта выразится так: капитал дает прибыль потому, что
пища, одежда, материалы и орудия живут больше того времени, какое было
нужно для производства их; так что если капиталист снабжает партию ра-
ботников этими вещами, с условием получать все, что они производят, то
они за воспроизведением потребляемых ими предметов необходимости и ору-
дий будут иметь в остатке часть своего времени для работы в выгоду капи-
талиста. Прибыль возникает, как мы видим, не от постороннего обстоятель-
ства, не от обмена, а от производительной силы труда, и общая прибыль
страны всегда бывает соразмерна производительной силе труда, все равно
хотя бы и не происходило никакого обмена. Если бы не было разделения
занятий, то не было бы ни покупки, ни продажи, но прибыль все-таки была
бы. Если работники страны все вместе производят на 20% больше своей
рабочей платы, то прибыль будет 20%, каковы бы ни были цены. Случайная
величина цены может на время давать одному разряду производителей
больше 20% выгоды, а другому меньше, когда одни товар ставится выше
своей натуральной ценности относительно других товаров, а другой ниже,
и это будет продолжаться, пока цены снова уравняются; но в общей слож-
ности производители будут непременно получать ровно по 20%.
Для развития этих кратко выраженных мыслей я подробнее покажу
теперь способ, которым определяется величина прибыли.
Я предположу исключительное господство того порядка вещей, который с
немногими исключениями преобладает во всех обществах, где работники и ка-
питалисты составляют разные сословия, — предположу, что капиталист зат7р5а-
чивает вперед все расходы, в том числе и все вознаграждение работника .
При этом предположении все затраты на производство де-
лаются капиталистом и весь продукт получается им. Прибыль
его (продолжает Милль) составляется излишком продукта над
затратами; а процент прибыли будет та пропорция, какую со-
ставляет этот излишек сравнительно с суммою затраты. Но из
чего состоят затраты капиталиста?
Значительную часть расхода каждого капиталиста составляет прямая
выдача рабочей платы. Кроме этого, расход его составляют материалы и ору-
дия, считая в числе орудий строения. Но материалы и орудия производятся
трудом, а наш предполагаемый капиталист должен представлять собою не
отдельное предприятие, а тип производительной промышленности всей стра-
ны, потому мы можем предположить, что он сам делает свои орудия и добы-
вает их посредством предварительных затрат, которые опять состоят един-
ственно из рабочей платы. Если мы предположим, что он не сам произво-
дит, а покупает орудия и материалы, сущность дела не изменяется: он в
этом случае уплачивает предшествующему производителю рабочую плату,
которую израсходовал этот предшествующий производитель. Правда, он вы-
494

плачивает ему ее с прибылью; а если бы сам произвел эти вещи, то сам
получил бы прибыль на эту часть своего расхода, как получает ее на все
другие части. Но остается тот факт, что во всем процессе производства,
начинающемся материалами и орудиями и кончающемся готовым продуктом,
все затраты состояли исключительно из рабочей платы; разница только в
том, что некоторые из участвовавших в процессе капиталистов получили
уплату своей части прибыли до окончания операции, — так было удобнее
для них и остальных капиталистов. Вся та часть окончательного продукта,
которая не составляет прибыли, служит возвращением капиталисту затрат,
сделанных на рабочую плату.
Таким образом оказывается, что выигрыш капиталистов зависят исклю-
чительно от двух обстоятельств: во-первых, от величины продукта, иначе
сказать, от производительной силы труда, и, во-вторых, от того, какую
часть этого продукта получают сами работники от пропорции между воз-
награждением работников и всею суммою, ими производимою. Эти два эле-
мента служат данными, которыми определяется вся сумма, разделяющаяся
в виде прибыли между всеми капиталистами страны. Но величина прибыли,
процентное отношение ее к капиталу, определяется только вторым из этих
элементов, — тем, какую долю получает работник, а не суммою, разделяе-
мою между работником и капиталистом. Если продукт труда удвоится
и работники будут получать такую же пропорцию из него, как прежде, то
есть если их вознаграждение так же удвоится, то капиталисты, правда, по-
лучат вдвое больше прежнего, но так как они затратили вдвое больше преж-
него, величина их прибыли не увеличится, а останется прежняя.
Таким образом мы приходим к выводу Рикардо и других политико-
акономов, доказавших, что величина прибыли зависит от рабочей платы, во 7з6-
вышается по мере падения рабочей платы и падает по мере ее возвышения .
Но, принимая эту теорию, я нахожу нужным сделать перемену в ее термино-
логии, — перемену, решительно необходимую. Вместо того, чтобы говорить:
прибыль определяется рабочею платою, мы скажем; она определяется стои-
мостью труда, о которой и думал на самом деле Рикардо, делая свой вывод.
Рабочая плата и стоимость труда, — сумма, получаемая за труд работ-
ников, и сумма, которой стоит труд капиталисту, — это два понятия, со-
вершенно различные, и помнить различие между ними чрезвычайно важно.
А чтобы не смешивать их, необходимо не обозначать их одним термином,
как обозначают почти все политико-экономы. В парламентских прениях и в
литературе на рабочую плату гораздо чаще смотрят с точки зрения платя-
щих, нежели с точки зрения получающих ее; потому беспрестанно говорят
о высоте или низкости рабочей платы, когда думают только о высоте или
низкости стоимости труда. Большею частью сущность дела бывает наоборот;
часто стоимость труда бывает самая высокая, когда рабочая плата бывает
самая низкая. Это происходит от двух причин. Во-первых, дешевый труд
может быть неуспешен. Из всех европейских стран самая низкая рабочая
плата в Ирландии (по крайней мере такова она была там прежде). Возна-
граждение земледельческого работника на западе Ирландии не превышает
половину самой низкой платы, какую получает английский работник,—
платы дорсетширскому работнику. Но если по меньшему своему искусству
и усердию ирландец в два рабочие дня исполняет работы не больше, чем
английский работник в один день, то труд ирландца стоит не дешевле, чем
труд англичанина, хотя сам ирландец получает гораздо меньше. Прибыль
капиталиста зависит от того, сколько стоит труд, а не от того, сколько по-
лучает работник. Что разница в успешности ирландского и английского труда
действительно так велика, доказывается многочисленными свидетельствами,
а главное тем фактом, что, несмотря на низкость рабочей платы, прибыль на
капитал никогда не бывала в Ирландии выше, чем в Англии.
Разница в стоимости предметов, потребляемых работником, — вот
вторая причина, по которой рабочая плата не может служить мерою стои-
мости труда. Если эти предметы дешевы, рабочая плата может быть высока
в том смысле, какой важен для работника, между тем как стоимость труда
495

низка. Если они дороги, то работник может иметь слишком мало, хотя его
труд стоит капиталисту много; таково бывает положение земли, в которой
население слишком велико сравнительно с количеством земли; пища тогда
дорога, и скудость действительного вознаграждения работнику не мешает
труду стоить много для покупателя; при низкой рабочей плате тут низка
и прибыль. Примером противного служат Северо-Американские Штаты.
Работник там пользуется таким изобилием житейских удобств, как нигде в
мире, кроме некоторых новых колоний; но благодаря дешевой цене этих
удобств (и большой успешности труда), стоимость труда капиталисту зна-
чительно ниже, чем в Европе. Это мы видим из того, что величина прибыли
там выше, как доказывается величиною процентов; в Нью-Йорке платится
6%, когда в Лондоне платится 3% или
Итак, говоря математическим языком, стоимость труда есть функция
трех изменяемых: успешности труда, рабочей платы (то есть, существенного,
а не денежного вознаграждения работнику) и стоимости, по которой могут
быть производимы или покупаемы вещи, составляющие это существенное
вознаграждение. Ясно, что стоимость труда для капиталиста зависит от каж-
дого из этих трех обстоятельств и что только эти три обстоятельства имеют
на нее влияние. Следовательно, ими определяется и величина прибыли, и ве-
личина эта может изменяться только от их влияния. Если труд вообще ста-
нет более успешен, а вознаграждение за него не возвысится; если вознагра-
ждение за труд упадет, а стоимость предметов, составляющих это возна-
граждение не увеличится, и сам труд не станет менее успешен; или если
предметы, составляющие вознаграждение работнику, станут дешевле, а ра-
ботник будет получать их не больше прежнего, — то в каждом из этих трех
случаев прибыль возвысится. Если же, напротив, труд станет менее успешен
(что может произойти от уменьшения физической силы в народе или от
ухудшения в его воспитании); или если работник станет получать больше
вознаграждения без уменьшения стоимости составляющих вознаграждение
вещей; или если он будет получать и не больше прежнего, но стоимость
получаемых им вещей будет больше, — то во всех этих случаях прибыль
подвергается уменьшению. Кроме этих случаев, нет других комбинаций об-
стоятельств, от которых могла бы падать или возвыш77аться общая величина
прибыли в стране во всех отраслях промышленности .
Та сторона дела, которая изложена здесь, изложена совер-
шенно удовлетворительно. Но не все стороны дела изложены
здесь. Пользуемся случаем, чтобы напомнить читателю о корен-
ных чертах разницы нашего взгляда на экономические дела от
взгляда, выдаваемого за абсолютно верный рутинными поли-
тико-экономами. Первая черта разницы — та, что за основание
своих понятий мы берем экономическую теорию в том виде, какой
получила о 7н8а от своих великих основателей Смита, Мальтуса
и Рикардо , а не в той жалкой переделке, какой подвергается
эта теория у континентальных болтунов или компилято-
ров, недобросовестно или бессмысленно искажающих ее суро-
вый, но благородный характер, набивающих в нее без разбора
всякую дрянь. Вот, например, Рикардо доказал, что прибыль
есть остаток продукта за вычетом стоимости труда, или, при
гипотезе наемного труда, остаток продукта за вычетом рабочей
платы. У континентальных политико-экономов эта суровая
истина замазывается разными вздорами схоластического или
риторического характера. Мы не согласны на эту пошлую пере-
делку и вслед за Рикардо говорим, что при данном положении
496

производства величина прибыли обратно пропорциональна в е -
личине рабочей платы. Делайте из этого вывод, какой хотите,
но мы не намерены утаивать истину.
Вот первая причина разницы нашего взгляда от господствую-
щей теории. Мы не допускаем искажений, внесенных в науку
континентальными риторами и компиляторами. Но, принимая за
истину главные результаты исследований великих английских
основателей науки, мы не думаем, что их трудами исчерпана вся
истина. Вообще говоря, у них очень удовлетворительно объяс-
нены те стороны дела, которые исследованы ими внимательно;
но они были все-таки не боги, а люди, и, заметив многое, мно-
гое оставили без внимания. Их труды нуждаются в пополне-
ниях. Эти пополнения сделаны 7м9ыслителями, которых мы при-
знаем своими прямым учителями .
Вот, например, хотя бы в вопросе о прибыли. Ни Рикардо,
ни кто другой из политико-экономов смитовской школы не обра-
тили надлежащего внимания на результаты, происходящие от
свойства прибыли и в особенности от свойства процентов расти
по геометрической прогрессии. Отчасти надобно объяснять т а -
кую забывчивость видимым разноречием действительных фак-
тов с математическим законом. Но все-таки очень странна эта
забывчивость, потому что закон возрастания процентов и во-
обще прибыли представляет точную параллель мальтусовой тео-
реме. Каждому известно, с какою огромною силою растет капи-
тал, когда проценты прилагаются к первоначальной сумме и
снова дают на себя проценты. Каждому известен расчет, по ко-
торому для курьеза доказывается, что если бы Адам положил
в банк одну копейку, то ныне каждому из нас пришлось бы по-
лучить из банка массу золота, гораздо большую, чем какая
могла бы поместиться в шарообразном мешке, диаметром своим
равняющемся всему поперечнику солнечной системы, до орбиты
Нептуна. Мы не будем забавлять читателя подобными курьез-
ными расчетами и ограничим свои соображения небольшим
периодом времени, обозреваемым очень легко, например, одним
столетием. Вот таблица, показывающая, до скольких рублей воз-
растает в 25, 50, 75 и 100 лет капитал, первоначально равнявший-
ся 100 рублям, при разных величинах процентов от 3 до 10.
До какого числа рублей возрастает первоначальная сумма
100 рублей
при величине процента в 25
3
4
5
6
7
8
9
10
209
266
339
429
543
685
864
1083
в 50
438
711
1147
1842
2946
4 690
7436
11739
в 75
918
1894
3883
7906
15 988
32121
64119
127190
л 100 лет
1921
5050
13150
33930
86772
219970
552900
1378050
497

Читатель знает, что в самой Англии, где величина процен-
тов самая наименьшая, она постоянно держится выше 3% по
ссудам, дающим наименьший процент (по фондам государствен-
ного долга), а по коммерческим векселям наилучшего качества
(по векселям, дисконтируемым в английском банке) вообще пла-
тится гораздо больше, обыкновенно от 4 до 5%, а очень часто
до 6% и даже 7%. Но эти ссуды составляют лишь незначи-
тельную часть коммерческих ссуд в Англии: по главной массе
ссуд под самое верное обеспечение платится процент выше тре-
буемого английским банкам. В континентальных странах и в
Северной Америке проценты выше, чем в Англии. Коммерче-
ский человек во Франции, Германии полагает, что заключил
заем очень выгодный, если должен платить только 6 % ; обыкно-
венно платит он больше. Из таблицы ми видим, что при 3% к а -
питал в течение одного века возрастает слишком в 19 раз;
при 6% —слишком в 339 раз; при 8% —почти в 2 200 раз,
наконец при 10% —слишком в 13 500 раз. Величина 10% по
хорошим ссудам — вовсе не редкость, не только у нас, но и в
континентальной Западной Европе. Она не слишком редко я в -
ляется даже в Англии.
Но собственно так называемые проценты, платимые по ссу-
дам, составляют лишь часть коммерческой прибыли, которая
вообще несравненно больше. В Англии, например, принимается,
по словам Милля, за правило, что в розничной торговле над-
бавк а80 цен должна составлять 50% против оптовой цены то-
вара . Конечно, из этих 50 % должны быть покрыты расходы
по содержанию лавки и потери от пропажи долгов на некоторых
покупщиках. Но если неискусному розничному торговцу остается
не очень много чистой прибыли за этими вычетами, у тор-
говца искусного чистая прибыль остается велика, — 30 %, быть
может, 40%, быть может, и больше на его оборотный капитал,
потому что капитал у него успевает в год сделать несколько обо-
ротов. Посмотрим же, как будет расти капитал при разных в е -
личинах прибыли от 10% до 40%. Считать тут по четвертям
столетия и продолжать счет до целого столетия значило бы при-
ходить к цифрам, которые не поместились бы в строку таблицы.
Например, при 40% прибыли, из 100 рублей делается через
100 лет более 41 000 950 000 000 000 рублей, — д л я ясности п о -
пробуем произнести эту цифру: сорок одна тысяча биллионов,
девятьсот пятьдесят тысяч миллионов рублей, — сумма, в срав-
нении с которой совершенно ничтожна вся сумма богатств, н а -
ходящихся на всем земном шаре; если положить население зем-
ного шара в 1 000 миллионов человек и разделить между ними
эту цифру, на каждого человека придется по 41 000 950 руб-
лей, — на каждого человека такая сумма богатства, какою едва
ли владеет вся фамилия Ротшильдов. Чтобы соображение наше
могло справиться с цифрами, какие будут получаться у нас, мы
498

должны ограничить расчет времени, соответствующим деятель-
ности одного поколения, тридцатью годами; сделаем счет по де-
сятилетиям:
До какого числа рублей возрастает
100 рублей
при величине прибыли
10%
15»
20»
25»
30»
35»
40»
в 10
259
404
619
931
1379
2011
2 892
первоначальная сумм
в 20
673
1637
3834
8 674
19004
40427
83 663
в 30 лет
1741
6621
23738
80780
262000
812850
2420240
Возможно ли коммерческому человеку получать по 4 0 % ч и -
стой прибыли? Да, это очень возможно; иначе не было бы
примеров тому, что, начав свои торговые обороты лет в 20 с к а -
кою-нибудь сотнею рублей, человек становится в 50 лет милли-
онером. Таких примеров мало; отчего мало, мы увидим ниже;
но сама по себе чистая прибыль в 40% вовсе не редкость: мы
беспрестанно видим примеры тому, что в какие-нибудь 5 лет
начинающий мелкий торговец увеличивает свой капитал в
5 раз, — это значит, что каждый год капитал увеличивался на
40% прибавкою из чистой его прибыли. Но не будем останав-
ливаться на этих 40%, не будем останавливаться ни на 35%.
ни на 30%, ни на 25%, ни даже на 20%, — остановимся только
на 15% чистой прибыли. Это процент уже очень умеренный,
слишком умеренный; очень плох или очень несчастлив тот мел-
кий торговец, который не наживает в год 150 рублей прибыли
на 1 000 рублей своего капитала. Все товарищи должны жалеть
или осмеивать его. При этом проценте, который ниже обыкновен-
ного, капитал в течение одного поколения возрастает в 66 раз.
Спрашиваем теперь, бывало ли когда-нибудь и возможно ли
было когда-нибудь, чтобы сумма богатств, принадлежащих н а -
ции, возросла в течение каких-нибудь 30 лет — не говорим в
66 раз, а хотя в 30 раз, хотя в 20 раз? Соединенные Штаты
представляют поразительнейший пример самого быстрого воз-
растания суммы богатств общества, имеющего такую числитель-
ность, чтобы можно было назвать его отдельным целым в эко-
номическом отношении. С 1800 до 811 860 г. население Соединен-
ных Штатах возросло в шесть раз ; если бы богатство страны
возрастало хотя в 20 раз 2в каждое 30-летие, в 60 лет оно воз-
росло бы в 400 раз (20 =400); разделив это увеличение на
цифру, в какой увеличилось население, мы получили бы, что
каждый житель Соединенных Штатов в 1860 г. был средним
числом слишком в 60 раз богаче, чем был его дед в 1800 г.
Это — явная нелепость. Едва ли можно предположить, чтобы
стал он богаче хотя в 4 раза, — вероятно, и того нет, — едва ли
499

общий уровень благосостояния поднялся в эти 60 лет хотя в
2 раза. Но положим, что он поднялся в 6 раз; а население воз-
росло, как мы знаем, также в 6 раз, значит сумма богатств в
60 лет возр2осла в 36 раз, значит, в каждые 30 лет возрастала
в 6 раз (6 =36).
Что же мы имеем теперь? По слишком высокой оценке сумма
богатств нации в случае самого быстрого увеличения возрастала
в 6 раз в 30 лет. А прибыль по слишком низкой оценке возра-
стала в эти 30 лет в 20 раз. Что из этого следует?
Мы знаем, что величина прибыли есть остаток продукта, за
вычетом рабочей платы (рента тут в счет нейдет, потому что
она сама — только излишек прибыли, остающийся в некоторых
случаях по некоторым отраслям производства, как мы увидим
ниже; когда дело идет о прибыли, в расчет входит только рабо-
чая плата). Мы видим, что одна из двух долей продукта растет
гораздо быстрее, чем вся сумма продукта. Это значит, что дру-
гая доля продукта уменьшается. Чтобы яснее было это, пред-
ставим таблицу процентного содержания рабочей платы и при-
были в продукте Соединенных Штатов по гипотезе возрастания,
нами принятой.
Мы положили, что сумма продукта растет в 6 раз в 30 лет;
это значит, что годичный процент возрастания продукта 6,15.
Мы положили, что прибыль растет только в 20 раз в 30 лет;
это значит, что ежегодный процент ее возрастания 10,5, —
цифра, очевидно слишком малая, потому что недалек от такой
величины в Соединенных Штатах процент по ссудам, составляю-
щий лишь часть всей чистой прибыли.
Попробуем же сосчитать, как будут расти по десятилетиям
при этой гипотезе сумма продукта и сумма прибыли, какую
часть из суммы продукта будет составлять сумма прибыли, и
какая доля продукта будет оставаться на рабочую плату. Поло-
жим, что первоначально продукт б ы л = 1 0 000, и прибыль с о -
ставляла в нем десятую долю—1 000. Мы будем иметь:
Годы
Сколько из Какую долю из Какая доля из
Сумма Сумма суммы продукта суммы продукта суммы продукта
остается на ра- составляет сум- остается на ра-
продукта прибыли
бочую плату ма прибыли бочую плату
1-й. . . . 10 000 1 000 9 000 10% 90%
11-й. . . . 18171 2 714 15 457 15» 85»
21-й. . - . 33 019 7 681 25 338 22» 78»
31-й. . . . 60 000 20 000 40 000 33» 67»
41-й. . . . 109030 54 288 54 942 48» 52»
51-й. . . . 198120 147 360 50760 74» 26»
61-й. . . . 360 000 400 000 —40 000 111» —11»
Вникнем в смысл этой таблицы. Мы предположили обще-
ство, в котором продукт растет быстрее, чем население. Следует
500

ожидать, что благосостояние всех классов общества будет увели-
чиваться. По крайней мере нет к тому естественных препятствий.
Но мы знаем как факт, что при трехчленном делении про-
дукта одна из долей этого продукта, прибыль, растет быстрее
суммы продукта. Чтобы видеть результат этого факта, мы при-
няли в первый год периода сумму прибыли, незначительную
сравнительно с продуктом. По этой своей первоначальной незна-
чительности она в первые десятилетия еще не может поглощать
всю прибавку продукта: она захватывает себе все большую и
большую долю в нем, и доля рабочей платы уменьшается, но
безотносительная сумма фонда рабочей платы еще растет. Через
несколько времени прибыль разрослась настолько, что захваты-
вает уже всю годичную прибавку продукта, а потом больше го-
дичной прибавки. Начинает уменьшаться уже и безотноситель-
ная величина фонда рабочей платы. С каждым годом этот про-
цесс идет быстрее, потому что прибыль разрастается очень
быстро, и скоро она поглощает весь продукт, готова была бы по-
глотить даже больше, чем весь продукт, оставляя на долю рабо-
чей платы нуль, а потом отрицательную величину.
Очевидно, что этот окончательный результат представляет
собою практическую невозможность. Он выражает теоретиче-
скую тенденцию прибыли уничтожить рабочую плату и погло-
тить все, что могло остаться в руках наемного работника от
платы, получавшейся в прежние годы.
Мы не приняли тут в расчет, размножается или не размно-
жается класс наемных работников. Если он и не размножается,
все-таки очевидно, что рабочая плата начнет через несколько
времени падать. Очевидно также, что если население и размно-
жается, то при первоначальной незначительности суммы, какую
берет прибыль из продукта, рабочая плата будет возрастать
при нашей гипотезе, что сумма продукта растет быстрее, чем
размножается население. Вот таблица, сопоставляющая оба эти
случая. Левая половина таблицы показывает величину рабочей
платы при населении неразмножающемся. В правой половине
таблицы мы приняли, что население в течение 60 лет увеличи-
лось в 6 раз, — цифра близкая к тому, что было в Соединенных
Штатах. Годичный процент размножения в этом случае 3,03.
Фонд рабочей
Годы
платы
1-й. . . 9 000
11-й. . . 15 457
21-й. . . 25 338
31-й. . . 40000
41-й. . . 54 942
51-й . . 50760
61-й . . . 40000
Насел. неразмножающееся
Число Величина
рабочей платы
работников
1000 9,00
1 000 15,46
1 000 25,39
1 000 40,00
1000 54,94
1000 50,76
Невозможное
Насел. размножающееся
Число Величина
работников рабочей платы
1 000 9,00
1351 11,47
1817 13,94
2449 16,33
3302 16,66
4451 11,40
состояние общества
501

В том и другом случае мы видим одинаковый ход дела. Пока
прибыль не успела разрастись, рабочая плата возвышается; ч е -
рез несколько времени прибыль разрастается до того, что умень-
шает своими захватами величину фонда рабочей платы, и р а -
бочая плата начинает падать; ее падение идет несравненно
быстрее, чем шло ее возвышение; действительно, понижает-
ся она от прибыли, захваты которой растут по прогрессии,
гораздо быстрейшей, чем по какой возрастает продукт, часть
прибавки к которому шла прежде на увеличение фонда рабо-
чей платы. Этот ход дела одинаков и при неразмножающемся
и при размножающемся населении. Разница лишь в том,
что при населении неразмножающемся рабочая плата сна-
чала возвышалась бы значительнее, чем при размножаю-
щемся.
Теперь мы видим, что при трехчленном делении продукта
понижение рабочей платы происходит не собственно от размно-
жения людей, как показалось Мальтусу. Причины этого фено-
мена при существующем устройстве совершенно иные. Они за-
ключаются в самом этом устройстве. Две из них мы уже видели
при анализе мальтусовой теоремы: ныне общественный быт та-
ков, что прибавка к населению поглощается городами; число
людей, занимающихся неземледельческими отраслями промыш-
ленности или ничем не занимающихся, растет слишком быстро
сравнительно с числом землепашцев, которое или почти вовсе не
растет или даже уменьшается. Другая причина, как мы гово-
рили в анализе мальтусовой теоремы, заключается в том, что
слишком многие из земледельческих улучшений, нужных для
благосостояния нации, не представляют достаточной выгоды к а -
питалисту. Этими двумя причинами объясняется недостаточ-
ность земледельческого продукта, то есть и недостаточность
рабочей платы, в которой главную статью составляет про-
довольствие. Теперь мы видим третью причину низкости рабо-
чей платы: прибыль имеет постоянную тенденцию (развиваться
до того, чтобы захватывать как можно большую долю из фонда
рабочей платы; она стремится поглотить весь этот фонд и оста-
навливается в таком стремлении лишь материальною невозмож-
ностью для работника существовать иначе, как при известной
величине рабочей платы.
Но все наши таблицы кончались цифрами физически невоз-
можными; по таблицам возрастания процентов оказывалось, что
капитал, даваемый в ссуду, очень скоро должен далеко прев-
зойти всю сумму богатств, существующих или могущих когда-
либо существовать на земном шаре; по таблицам возрастания
чистой прибыли оказывалось, что каждый торговец, начавший
торговать рублей на 200 или на 300, должен сделаться лет ч е -
рез 24 или 30 миллионером, если не особенно несчастлив; по
другим таблицам возрастания чистой прибыли оказывалось,
502

что она должна поглощать всю рабочую плату. Отчего же не
доходит дело до подобных результатов при столь сильном стрем-
лении прибыли доходить до них? Что мешает ей развиваться,
как бы следовало по ее натуре?
Причины, задерживающие ее развитие, известны каждому,
кто сколько-нибудь вникал в ход житейских дел. Они лежат в
натуре человека.
По натуре прибыли, коммерческое дело быстро расши-
ряется, если хозяин его не подвергается особенным несчастиям
и оставляет хотя часть чистой прибыли идти на расшире-
ние дела; тут действует сила сложных процентов, сила очень
быстро увеличивающая капитал в 5, в 10, во 100, в 1 000
раз. Но при этой тенденции прибыли к быстрому расшире-
нию дела, каким образом изменяется отношение к делу чело-
века, бывающего хозяином дела? Известно, как оно изме-
няется.
Чем обширнее становится дело, тем больше выходят его под-
робности из-под прямого контроля хозяина. Все большая и боль-
шая часть надзора за ведением дела переходит в руки наем-
ных распорядителей. Кто же не знает, как ведется дело наем-
ным распорядителем? Почти всегда небрежно и едва ли не в
большинстве случаев недобросовестно. Наемные распорядители
стараются прибирать себе хозяйские деньги. Известно, какая
трата порождается плутовством. Чтобы украсть рубль, почти
всегда бывает нужно дать погибнуть многим рублям, иногда
многим десяткам рублей. Таким образом, если наемные распо-
рядители успевают присвоивать себе десятую часть прибыли,
это значит, что кроме десятой части, попадающей в их руки,
еще целая половина прибыли теряется, не доходя ни до чьих рук,
А та потеря, которая происходит не от плутовства, а только от
небрежности наемных распорядителей, остается уже вся чистою
потерею.
Большому делу нужны наемные распорядители; они небреж-
ны. Но и в самом хозяине большею частию развивается небреж-
ность соразмерно увеличению его капитала. По нашей поговорке
«копейка рубль бережет»; но скучно следить за копейками тому,
у кого прежние рубли разрослись в тысячи.
Надзор хозяйского глаза все меньше и меньше может прони-
кать все дело, да и сам становится все плоше по мере увеличе-
ния дела. От этого процент прибыли уменьшается с увеличе-
нием имущества, на которое идет прибыль. Это — факт до та-
кой степени всеобщий, что в Англии уже никто не станет спо-
рить, если вы скажете: процент прибыли, получаемый коммер-
ческим человеком с его капитала, обратно пропорционален раз-
меру его капитала. Кто торгует на миллион фунтов, получает
с каждой тысячи фунтов меньше прибыли, чем тот, кто торгует
на десять тысяч фунтов; а кто торгует на одну тысячу, полу-
503

чает с нее больший процент прибыли, ч е м торгующий на 10 т ы -
сяч с каждой своей тысячи. Чем больше становится дело, тем
меньше становится процент прибыли от усиливающегося уча-
стия небрежности и недобросовестности в распоряжениях. Но
это еще не все. Пока благосостояние человека растет до степени,
сообразной с его разумными нуждами, человек становится все
рассудительнее и рассудительнее. Но есть размер средств, превы-
шающий силу обыкновенного человеческого благоразумия. Каж-
дый знает, верна ли поговорка «с жиру бесится». Если у человека
гораздо больше дохода, чем ему действительно нужно, он начинает
делать пустые, глупые расходы, приобретает привычку к дура-
чествам, которые скоро переходят в мотовство. Очень нередки
примеры людей, глупеющих по мере своего обогащения. Еще
чаще видим, что разбогатевший человек проматывает деньги,
которые достались ему так тяжело и которые он так благора-
зумно берег, пока не почувствовал себя очень богатым. Но если
часто встречаются и примеры противоположного, если остаются
до конца бережливы и благоразумны люди, разбогатевшие соб-
ственными усилиями, то редко уже бывают таковы их дети: то,
что накоплено отцом, проматывается сыном, — это обыкновен-
ная история. [Над этим безумным мотовством много смеются, —
как будто можно смеяться над вещью, происходящею из корен-
ного свойства человеческой натуры, — над вещью, которая, н е -
смотря на свою безумную форму, все-таки соответствует тому
отношению к богатству, какое лежит в самой натуре вещей.
Богатство накопляется для потребления. Не потреблять его
нелепость, противная и его природе и природе человека.
Что же такое, если накопляется столько богатства, что превы-
шает оно размер разумного потребления? Натурально, оно
требует безумного потребления. Если льется в стакан слиш-
ком много вина, оно перельется через край, разольется пона-
прасну, без пользы кому бы то ни было, даже с порчею все-
му, чего коснется, — перепачкает скатерть, стол, наделает
грязные лужи на полу, — чему тут дивиться? Таков закон
природы.
Вот силы, развивающиеся из самой прибыли, когда она от-
деляется от рабочей платы, и постоянно мешающие ей достигать
результата, к которому она постоянно стремится. Эти силы: н е -
добросовестность, небрежность и мотовство, силы чисто эконо-
мические, действующие на благосостояние общества совершенно
одинаково с силами пожаров и наводнений].
Не к выгодным мыслям о системе трехчленного деления при-
водит нас анализ характера прибыли в ее отдельности от рабо-
чей платы. Посмотрим, к чему приведет нас анализ ренты в ее
отдельности от прибыли и рабочей платы.
504

Рента
Землевладелец получает из продукта долю, называемую
рентой, не за то, что участвует чем-нибудь в производстве, а за
то, что дозволяет другим пользоваться землею, ему принадле-
жащею. Плодородие разных участков земли различно. Есть
такие участки, которые сверх рабочей платы и прибыли обыкно-
венного размера дают излишек; есть такие, которые не дают
этого излишка, но дают прибыль обыкновенной величины, —
земли этого сорта могут возделываться капиталистами для при-
были только в том случае, когда за выдачею рабочей платы весь
продукт остается у капиталистов. Землю худшего сорта, кото-
рая не дает прибыли обыкновенного размера, уже не может
возделывать капиталист для прибыли, а может возделывать
только работник для своего прокормления. Но при системе трех-
членного деления промышленные дела ведутся капиталистами
для прибыли, потому земля этого последнего сорта не возделы-
вается, и возделывание не спускается ниже того сорта земли, ко-
торый, за вычетом рабочей платы, оставляет капиталисту обык-
новенную прибыль без всякого излишка. За право возделывать
этот сорт земли капиталист не может платить владельцу ничего:
если б землевладелец стал требовать платы, у капиталиста
не осталось бы обыкновенной прибыли и он бросил бы возделы-
вание. Землевладелец уступает ему пользование землею этого
сорта задаром. (Разумеется, надобно понимать это относительно
тех участков последнего сорта, которые лежат небольшими клоч-
ками среди лучшей земли. Они возделываются благодаря своему
местоположению, но ничего не прибавляют к плате, получаемой
землевладельцем за лучшую землю). Этот самый низший из
возделываемых сортов земли служит нормою, по которой опре-
деляется величина ренты, даваемой каждым из высших сортов
земли.
Если же (говорит Милль) из возделываемых земель наименьший доход
употребленному на нее труду и капиталу даст та часть, которая дает только
обыкновенную прибыль на капитал, не оставляя ничего для ренты, этим
дается норма для определения ренты, даваемой всяким другим сортом земли.
Каждый сорт земли дает ровно столько больше обыкновенной прибыли на
затраченную сумму, сколько больше самого худшего из возделываемых сор-
тов дает он. Этот излишек — сумма, которую фермер может платить в ренту
землевладельцу; если бы он не уплачивал этого излишка, он получал бы
прибыль больше обыкновенной, и соперничество других капиталистов, —
соперничество, уравнивающее прибыль на разные затраты капитала, — дало
бы землевладельцу возможность взять этот излишек. Таким образом рента,
даваемая известным сортом — излишек продукта над тою суммою, какая по-
лучилась бы на такой же капитал, употребленный для обработки худшего
из возделываемых сортов земли. Земля, отдаваемая капиталисту-фермеру,
никак не может давать постоянным образом ренту больше этой, а если дает
меньше, то лишь оттого, что землевлад8е2лец уступает фермеру часть суммы,
которую, если захочет, может получить .
505

Вот теория ренты, прочно введенная в науку трудами Ри-
кардо. Против нее было много возражений, но они возникали
только из непонимания дела. Только одно из них, придуманное
Кери, должно быть упомянуто здесь, потому что успело спутать
мысли довольно многих и у нас, благодаря знаменитому Бастиа,
заимствовавшему его у Кери и рекомендовавшем83у континен-
тальной публике как свое собственное изобретение . (Впрочем,
может статься, и подлинно Бастиа не заимствовал, а сам изо-
брел его; ведь случалось же иногда, что делалось двумя мысли-
телями, одним независимо от другого, какое-нибудь великое от-
крытие, — ведь изобрели же и Ньютон и Лейбниц, каждый сам
по себе, дифференциальное исчисление; так почему же две г о -
ловы противоположного сорта не могут изобрести одинакового
вздора, независимо одна от другой?) Нам от себя не нужно
ничего говорить в опровержение этой нелепости, потому что
достаточно обнаружена ее несообразность Миллем. Вот в чем
эта история.
К ренте обыкновенно причисляются некоторые платежи, со-
ставляющие собственно не ренту, а прибыль на капитал. На-
пример, часть суммы, платимой землевладельцу, арендатор
фермы дает за пользование жилищем и другими постройками, —
эта часть платежа не рента в строгом смысле слова, а прибыль
на затраченный в постройках капитал с процентами погашения
этого капитала, разрушаемого временем. Но если затрачен к а -
питал на улучшение самой земли, та часть платы, которая де-
лается за этот капитал, скорее может назваться, по мнению
Милля, рентою, чем вознаграждением за капитал. Если так,
часть ренты с некоторых земель — вознаграждение за капитал, а
другая часть ренты с тех же земель и вся рента с других — воз-
награждение за силы природы. Заметив это, Милль продолжает:
Американский политико-эконом Кери уничтожает различие между этими
двумя источниками ренты, совершенно отрицая один из них; он считает
всякую ренту результатом затраченного капитала. В доказательство тому он
утверждает, что вся денежная ценность всей земли какого угодно государ-
ства, напр., Англии или Соединенных Штатов, далеко меньше суммы, какая
была израсходована или какую надобно было бы израсходовать теперь,
чтобы довести эту страну до нынешнего положения из состояния первобыт-
ного леса. За эту резкую мысль схватились Бастиа и другие писатели, как
за средство защитить поземельную собственность аргументом более сильным,
чем все другие аргументы. Очевиднейший смысл теоремы Кери равнозна-
чителен тому, что если бы вдруг прибавилась к землям Англии невозделан-
ная территория, равная этим землям по естественному плодородию, то не
стоило бы жителям Англии приниматься за ее возделывание, потому что
прибыль от этой операции не равнялась бы обыкновенным процентам на
израсходованный для того капитал. Если можно думать, что требуется ответ
на такое мнение, то довольно будет заметить, что в Англии постоянно обра-
щается под обработку земля не равного, а гораздо низшего качества, чем
земли уже возделанные, и что расходы на это вполне выплачиваются рен-
тою с такой земли в небольшое число лет.
Но мысль Кери не совершенно такая, какой могла бы показаться по
этим его словам, без других его объяснений. Он утверждает не то, что земли
506

какой угодно страны по среднему выводу не стоят сумм, употребленных на
их улучшение, и что улучшение земли в общей сложности было ошибочным
расчетом для хозяев. В свою оценку капитала, положенного в землю, он вклю-
чает все расходы на сооружение дорог и каналов, то есть не на увеличение
ценности земель, уже возделываемых, а «а открытие доступа к другим зем-
лям, соперничествующим с прежними. Но и с этою поправкою его теория
почти столь же неосновательна, если придавать ей тот смысл, в котором она
только и может служить опорою его выводов. Положим, как мы полагаем, что
прибавилась к нынешней Англии вторая Англия, по природе столь же
плодородная; может ли кто-нибудь усомниться, что люди, которым была бы
отдана новая земля, нашли бы в денежном отношении выгодным делом
устраивать дороги, нужные для доставления продукта на рынок, по мере того,
как возделывалась бы земля? Кери, вероятно, отвечал бы, что устройством
этих дорог они могли бы возвысить свои ренты, но наверное понизили бы
ренты старой английской территории. Ответ совершенно верен и показывает
обманчивость критериума, принятого Кери. Может быть, что вся земля на
свете не имеет продажной цены, равной сумме издержек, сделанных на ее
приведение в нынешний вид, с прибавлением издержек на устройство всех
существующих путей сообщения. Усовершенствование путей сообщения
имеет тенденцию понижать существующие ренты, уменьшая монополию земли
соседней с местами, где собраны большие массы потребителей. Дороги и ка-
налы строятся не затем, чтобы поднимать ценность земли, уже снабжаю-
щей рынки, а затем (между прочим), чтобы удешевлять предложение товара
допущением на рынок продукта других земель, более отдаленных; и чем ус-
пешнее достигается эта цель, тем сильнее понижается рента. Если бы во-
образить, что железные дороги и каналы Соединенных Штатов не просто
удешевляют перевозку, а исполняют свое дело так успешно, что совершенно
уничтожают расходы перевозки и дают возможность продукту Мичигана
достигать нью-йоркско84го рынка так же быстро и дешево, как достигает
продукт Лонг-Айленда , то уничтожилась бы вся ценность всей земли
Соединенных Штатов (кроме земли, по своему положению удобной для
построек), или, точнее сказать, наилучшая земля продавалас1ь бы лишь за
сумму, какой равняется расход на расчистку ее и плату по 1 /4 доллара за
экр, взимаемую правительством при отводе новой земли, потому что с та-
кими расходами можно получать в безграничном изобилии землю в Мичи-
гане, равняющуюся достоинством наилучшей земле Соединенных Штатов.
Но странно то, что Кери почел этот факт противоречащим теории ренты
Рикардо. Если согласиться со всем, что он говорит, все-таки останется
справедливым, что пока есть земля, не дающая ренты, то земля, дающая
ренту, дает ее вследствие какого-нибудь преимущества своего по плодородию
или близости к рынкам над землею, не дающею ренты; и мера этого пре-
имущества служит также мерою ренты. А причина, почему эта земля дает
ренту, — то обстоятельство, что она обладает естественною монополиею
оттого, что количество земли, пользующейся равными с нею выгодами, не-
достаточно для снабжения рынка. Эти мысли составляют теорию ренты,
изложенную Рикардо, и если они справедливы, я не вижу, какую важность
имеет то обстоятельство, больше или меньше рента, даваемая ныне землею,
чем проценты капитала, израсходованного на возвышение ее ценности, вместе
с процентами капитала, израсходованного на понижение ее ценности *.
Правда, что редко возделывание начинается с земель, расчистка и осу-
шение которых требуют наибольшего труда: вероятно, справедливо то, что
в новых странах возделывание обыкновенно начинается на холмах и спу-
скается с них в долины; потому часто может случаться (хотя, разумеется,
непременного правила тут нет), что плодороднейшие земли остаются невоз-
* В своем последующем сочинении «The Past, the Present and the Future»
Кери приводит другое основание опровергать теорию ренты Рикардо; он
ссылается на исторический факт, что земли, возделанные раньше всех дру-
гих, были не самые плодородные, а бесплодные: «мы находим что пересе-
507

деланными дольше других земель, природная производительность которых
меньше даже и по пропорции труда и расхода, требуемого их возделыванием.
Но Кери едва ли может оказать, что в какой бы то ни было старой стране
невозделанные земли — вообще земли такого сорта, который был бы наи-
выгоднейшим для возделывания. Впрочем, сделаем даже и эту уступку:
предположим, вместе с Кери, что расширение нив идет к лучшим землям, от
бесплодных к плодоносным, а не к худшим, не от плодоносных к бесплодным,
и что, например, невозделанная земля Англии, Шотландии и Ирландии
составляет именно ту часть этих стран, которая назначена со временем да-
вать наиобильнейшее вознаграждение земледельческому труду. Читатель со-
гласится, что это уступка довольно большая; но даже и она не послужит воз-
ражением против закона ренты, изложенного нами в этой главе. Если болота
и скалы вроде Дартмура и Шеп-Фельза — плодороднейшие земли в Ан-
глии, то когда они обратятся под возделывание, они будут давать наиболь-
шую ренту, а земли, которые тогда вовсе не станут давать ренты, будут,
вероятно, нынешние плодороднейшие земли, вроде Эссекской равнины и
Carse of Gowrie. В каком бы порядке ни обращались земли под возделы-
вание, но цену земледельческого продукта непременно будут определять те
земли, возделывание которых дает наименьшую выручку по пропорции упо-
требляемого на них труда; а все другие земли будут п8л5атить ренту, прямо
равняющуюся излишку их продукта над этим minimum .
Рента представляет собою сбережение расхода на земле луч-
шего качества сравнительно с худшею землею, которая не пла-
тит ренты. Из этого видно, что от платежа ренты только урав-
ниваются расходы капиталистов, возделывающих земли раз-
ного качества, но нисколько не возвышается размер расхода, нуж-
ного для возделывания земли худшего сорта. А при соперничестве
цена продукта должна быть одинакова, хотя бы часть продукта
получалась с одним расходом, другая часть — с другим. Из
этого заключают, что рента вообще не увеличивает собою рас-
ходов производства. Если смотреть на дело только со стороны
продажных цен при трехчленном делении продукта, оно дей-
ствительно кажется так. Если бы капиталист не платил ренту,
то кажется, что он продавал бы хлеб все-таки за ту же цену, за
какую продает его при платеже ренты. Но совершенно иное от-
крывается, когда мы, не останавливаясь на цене, феномене в н е ш -
нем и случайном, разберем сущность дела.
Предположим, что общество имеет в своем распоряжении
1 000 рабочих дней, которые могло бы употребить на земледе-
лие. Предположим, что этому обществу нужно 40 четвертей
хлеба. Предположим, что земля, находящаяся под руками этого
общества, разделяется на три сорта. На земле лучшего сорта
1 четверть хлеба получается трудом 15 дней. Земля этого сорта
ленцы всегда занимали землю в верховьях долин, где слой растительной
почвы тонок, землю, легко расчищаемую и не требующую осушения, воз-
награждающую труд малым урожаем; потом всегда спускались они все ниже
и ниже, очищая и осушая плодородные низменности по мере того, как росло
население и богатство. Когда население малочисленно и земли много, воз-
делывание начинается и всегда должно начинаться с почв небогатых. С воз-
растанием населения и богатства всегда расширяется возделывание на дру-
гие почвы, более плодородные, так что вознаграждение за употребленный
на них труд постоянно растет». — Прим. Милля.
508

имеет такое пространство, что с нее можно получить 20 четвертей.
На земле второго сорта 1 четверть хлеба получится трудом
30 дней, а на земле третьего сорта трудом 40 дней; земля каж-
дого из этих двух сортов имеет такое пространство, что можно
с каждого сорта получить по 10 четвертей. Предположим, что это
общество составляет одно хозяйство, — гипотеза, не превышаю-
щая размера нынешних хозяйств: 40 четвертей хлеба соответ-
ствуют потреблению семьи, имеющей около 15 человек в своем
составе. Посмотрим, что будет с потребностью семейства в зем-
ледельческом продукте при гипотезе платежа и при гипотезе
неплатежа ренты в чужие руки.
Если семейство не платит ренты в чужие руки, оно, конечно,
позаботится употребить на земледельческий продукт все силы,
какими может располагать для этого дела. Земледельческая
часть его хозяйства будет иметь такой вид:
Какой сорт земли
возделывается
1-й
2-й
3-й
Сколько дней труда
употребляется на каж-
дую четверть
15
30
40
Колич. полученного
продукта
20
10
10
Колич. дней, упо-
требленных на полу-
чение продукта
300
300
400
Итого . . — 40 1000
Семейство получает земледельческий продукт в полном к о -
личестве, какое нужно ему, благодаря тому, что употребляет на
земледелие все те рабочие дни, какие может употреблять на него
без вреда для других своих потребностей.
Предположим теперь, что рента платится в чужие руки.
В сущности, все платежи производятся трудом, — деньги только
служат векселями на получение труда, а требование уплаты про-
дуктом вместо уплаты трудом имеет лишь тот смысл, что сокра-
щает для получающего уплату период между получением уплаты
и обращением ее на потребление. Примем же для простоты, что
форма платежа соответствует его сущности, что рента и по форме
уплачивается рабочими днями, как всегда уплачивается
ими в существе дела. Тогда мы будем иметь:
Если бы семейство возделывало только земли первого сорта,
никакого платежа ренты не было бы. Но с этой земли полу-
чается только 20 четвертей, а нужно 40 четвертей. Из 1 000 р а -
бочих дней употреблено только 300; остается в распоряжении
семейства еще 700 дней. Конечно, оно обратит их на увеличение
земледельческого продукта, станет возделывать землю второго
сорта. Земля второго сорта дает 10 четвертей с употреблением
на то 300 рабочих дней. Она еще не платит ренты, но земля
первого сорта уже платит ренту, по 15 рабочих дней с каждой
четверти даваемого ею хлеба. Подведем теперь расчет.
509

Сорты земли
1-й
2-й
Итого . .
Количество
Сколько дней, упо-
Количество
дней упо- требленных
получаемо-
требляется на получе-
го продукта
на четверть ние продук-
15
30
—
20
10
30
та
300
300
600
Количество
дней, упо-
требленных
на уплату
ренты
300
-
300
Всего
на расходо-
вано дней
600
300
900
Но продукта все еще недостаточно, а рабочих дней израсхо-
довано только 900 и остается в распоряжении семейства еще
100 дней. Конечно, они будут употреблены на пополнение про-
дукта. Так ли вы полагаете? Если так, возделывание расши-
рится на земли третьего сорта. Посмотрим, что тогда будет.
На земле 3-го сорта 1 четверть требует 40 дней труда; значит,
1 четверть хлеба с земли 2-го сорта будет платить 10, а 1 чет-
верть хлеба с земли 1-го сорта — 25 рабочих дней в ренту. Поло-
жим, что будет сначала употреблено на землю 3-го сорта коли-
чество рабочих дней, нужное на получение только 1 четверти
хлеба. Мы будем иметь:
Сорты земли
1-й
2-й
3-й
Итого . .
Число дней,
употреблен- Число дней, Всего
Число дней Полученный
ных на уплаченных израсходо-
на четверть продукт
получение в ренту вано дней
продукта
15
30
40
-
20
10
1
31
300
300
40
640
500
100
-
600
800
400
40
1240
Мы видели, что семейство без вреда для других своих по-
требностей могло употреблять на земледелие только 1 000 дней;
но ведь было же у него кроме этих 1 000 дней известное коли-
чество дней, употреблявшихся на другие потребности, — вот
теперь ему и представляется выбор поступить как угодно: или
не возделывать землю третьего сорта и остаться с недостаточ-
ным количеством земледельческого продукта, или переносить на
увеличение этого продукта рабочие дни от других потребно-
стей, которые останутся уже не вполне удовлетворены. На прак-
тике вопрос решается тем, имеет ли семейство достаточное число
дней, чтобы перенесением их на земледелие мог пополниться
земледельческий продукт до нужного количества 40 четвертей.
Положим, что весь фонд рабочих дней в других занятиях состав-
лял 800 дней. Если перенести на земледелие все дни, нужные
для пополнения земледельческого продукта, счет будет таков:
510

Сорты
земли
1-й
2-й
3-й
Число дней
на четверть
Полученный
продукт
15
30
40
20
10
10
Число дней,
употреблен-
ных на
получение
продукта
300
300
400
Число дней, Всего
уплаченных израсходо-
в ренту вано дней
500
100
-
800
400
400
Итого . .
-
40
1000
600
1600
При этом счете потребность в земледельческом продукте
была бы удовлетворена хорошо; но на все другие потребности,
вместо нужных 800 дней, оставалось бы только 200. Лишения
по этим другим потребностям были бы слишком уже тяжелы,
и потому принимается средний путь: часть рабочих дней пере-
носится от других занятий на земледелие, но в таком размере,
что земледельческий продукт получается не в полном коли-
честве, зато другие потребности удовлетворяются не на одну
четвертую часть, как было бы при получении полного земле-
дельческого продукта, а на целую половину или на пять
осьмых, — положим на половину; тогда положение семейства
будет:
из 800 дней от всех других потребностей перенесено на зем-
леделие 400 дней; земледелие имеет 1 400 дней; земледельче-
ский продукт получается в таком количестве:
Сорты земли
1-й
2-й
3-й
Число дней
на четверть
15
30
О
Полученный
продукт
20
10
5
Число дней,
употреблен-
ных на
получение
продукта
300
300
200
Число дней,
уплаченных
в ренту
500
100
—
Всего
израсходо-
вано дней
800
400
200
Итого . .
-
35
800
600
1400
Вместо нужных 40 лотов хлеба съесть только 35 лотов, —
это значит остаться лишь немножко голодным; а по нужде
можно назвать себя и сытым после такой еды. Употреблять на
одежду, жилище и т. д. только половину труда, какой был бы
нужен, — это значит иметь одежду плохую, жилище дрянное, но
все-таки еще не оставаться без одежды и жилища. Чего же
больше? Жить можно.
Вот влияние ренты, когда она отделяется от рабочей платы.
Если угодно, вы можете доказывать, что рента не входит в из-
держки производства, что она не составляет лишнего расхода,
а выражает собою только экономию труда в лучших условиях
511

сравнительно с трудом в менее хороших условиях. Положим»
что все это так; «о как бы там ни было, рента составляет долю
продукта; если она отделяется от рабочей платы, это значит,
что у человека, занимающегося производством, остается ровно
настолько меньше продукта, насколько выделяется из продукта
рентой. Такова сущность дела. Каким способом она проявляется
при нынешнем устройстве, когда распределение совершается по-
средством обмена, это мы увидим, когда будем рассматривать
вопрос о ценах.
Известно, что рента, подобно прибыли, имеет тенденцию за-
хватывать все большую и большую долю из продукта. Никто из
серьезных политико-экономов не сомневается в этом. Из малень-
ких таблиц, приведенных нами, уже можно заметить, что вели-
чина ренты имеет свойство возрастать гораздо быстрее, чем
растет сумма продукта. Но чтобы этот ход дела был еще виднее,
приведем таблицу, составленную для разъяснения именно этой
стороны дела.
Положим, что земля известной страны разделяется по своему
плодородию на 10 сортов, из которых лучший даст при извест-
ном количестве труда 10 четвертей, второй — 9, третий 8 и т. д.,
а самый низший только 1 четверть пшеницы с десятины.
Положим для простоты, что пространство всех сортов земли
одинаково, например каждого сорта находится по 100 деся-
тин. Посмотрим теперь, как будет возрастать доля ренты
по мере распространения хлебопашества на низшие сорты
земли.
Пока возделывается только земля первого сорта, ренты нет.
Продукт (100 X 10) — 1 000 четвертей.
Когда возделывание спускается на второй сорт, продукт уве-
личивается на 900 четвертей ( 1 0 0 X 9 ) ; земля первого сорта
дает ренту по 1 четверти с десятины; всего получается 1 900 четв.
продукта; из них 100 четв. идут в ренту.
Продолжив этот счет до последнего сорта земли, мы будем
иметь следующую таблицу.
Сорт земли, до которо-
го расширилось возде-
лывание
1-й (10 четв.) . .
2-й ( 9 » ) . .
3-й ( 8 » ) .
4-й ( 7 » ). .
5-й ( 6 » ). .
6-й ( 5 » ). .
7-й ( 4 » ). .
8-й ( 3 » ). .
9-й ( 2 » ) . -
10-й ( 1 » ) - .
Сумма
продукта
Из этого
продукта
идут в ренту
земли
1000
1900
2700
3400
4000
4500
4900
5 200
5 400
5 500
00
100
300
600
1000
1500
2100
2800
3 600
4 500
Остается
прибыль
1000
1800
2400
2800
3000
3000
2800
2400
1800
1000
Какую
долю в сум-
ме продукта
составляет
рента
00%
5»
11»
18»
25»
33»
43»
54»
67»
82»
Какая доля
ив продукта
плату
и прибыль
100%
95»
89»
82»
75»
67»
57»
46»
33»
18»
512

Мы тут видим, что рента играет относительно прибыли и
рабочей платы точно такую же роль, какую прибыль играет от-
носительно рабочей платы. Она развивается по быстрейшей про-
грессии, чем сумма продукта. Но начинается она маленькою ве-
личиною, так что на первых порах прибавка к продукту еще не
вся поглощается ее развитием: уменьшается только процентное
содержание части, остающейся на прибыль и рабочую плату, но
еще растет абсолютная величина этой части; потом рента стано-
вится уже так велика, что вся прибавка к продукту поглощается
ею; дальше вся эта прибавка оказывается недостаточна, рента
захватывает все больше и больше из части продукта, оставав-
шейся прежде на прибыль и рабочую плату, так что и абсолют-
ная величина этой части начинает уменьшаться все быстрее и
быстрее.
Но в действительности рента редко достигает такой силы,
чтобы уменьшать абсолютную величину части, остающейся на
рабочую плату и прибыль; обыкновенно возрастание ренты дер-
жится на таком пределе, что уменьшается только пропорция, со-
ставляемая в возрастающем продукте прибылью и рабочею пла-
тою, но абсолютная величина фонда прибыли и рабочей платы
остается без уменьшения или даже несколько возрастает, только
возрастает во всяком случае гораздо медленнее, чем сумма про-
дукта. Чем производится эта задержка поглощающему возра-
станию ренты? При трехчленном делении она производится дей-
ствием двух сил, совершенно противоположных по влиянию на
общественное благосостояние, но совершенно одинаково дейст-
вующих на ренту.
Первая из этих сил — сила совершенно посторонняя трех-
членному делению продукта, сила цивилизации, прогресса, усо-
вершенствований. Общая формула всякого прогресса состоит в
том, что он уменьшает силу неравенств. В применении к земле-
дельческому производству каждое усовершенствование, возвы-
шая успех дела в лучших обстоятельствах, обыкновенно еще зна-
чительнее возвышает его в обстоятельствах менее хороших, а во
всяком случае устраняет надобность вести дело в обстоятель-
ствах, бывших прежде самыми худшими. Напр., если от замены
сохи хорошим плугом на земле первого сорта будет родиться
12 четвертей вместо прежних 10, то на земле пятого сорта будет
в большей части случаев родиться вместо прежних 6 четвертей
не 8, а 9; а во всяком случае от значительного увеличения про-
дукта с этих первых пяти сортов земли отстранится надобность
возделывать землю шестого сорта, которая возделывалась
прежде, давая только 5 четвертей. Таким образом низшая норма
успешности дела, норма, определяющая ренту, значительно об-
легчается. Например: предполагая даже, что продукт земли пя-
того сорта возвысился от усовершенствования не больше, чем
продукт земли первого сорта, и предполагая, что обществу ну-
513

жен продукт в 4 500 четвертей, мы будем иметь следующие
очень различные положения дел до усовершенствования и после
усовершенствования (полагаем, что все сорты земли равны по
пространству, как полагали выше).
До усовершенствования:
1-й
2-й
3-й
4-й
5-й
6-й
1-й
2-й
3-й
4-й
5-й
Сорты земли
Итого . .
Продукт
с десятины
10
9
8
7
6
5
-
Сумма
продукта
1000
900
800
700
600
500
4500
По усовершенствовании:
Сорты земли
Продукт
с десятины
12
11
10
9
8
Сумма
продукта
1200
1100
1000
900
800
Рента
о десятины
5
4
3
2
1
—
-
Рента
с десятины
4
3
2
1
—
Сумма
ренты
500
400
300
200
100
—
1500
Сумма
ренты
400
300
200
100
—
Доля,
остающаяся
на прибыль
и рабочую
плату
500
500
500
500
500
500
3000
Доля,
остающаяся
на рабочую
плату
и прибыль
800
800
800
800
800
Итого . .
-
5000
-
1000
4000
Таким образом, между тем, как продукт увеличился от усо-
вершенствования на 500 четв., рента уменьшилась на 500 чет-
вертей; до усовершенствования она захватывала третью часть
продукта, после усовершенствования берет только пятую часть
его; уменьшилась на третью часть прежнего количества и абсо-
лютная величина ренты; зато увеличилась на третью часть
прежнего количества абсолютная величина доли, остающейся на
прибыль и рабочую плату.
Другая сила, задерживающая возрастание ренты при трех-
членном делении, находится в самой чрезмерности стремления
ренты возрастать: рента идет к поглощению прибыли и рабочей
платы, то есть к низвержению трехчленного деления продукта,
к замене его формою устройства, еще менее удовлетворитель-
ною, — формою, при которой и предприниматель и работник по-
теряли бы самостоятельность, сделались бы принадлежностью
землевладельца, частью его собственности; [рента при трехчлен-
ном делении идет к восстановлению невольничества, как идет к
514

тому и прибыль, но] прибыль идет при этой системе к подчине-
нию работника капиталисту, а рента идет к подчинению р а -
ботника и капиталиста вместе землевладельцу. Само собою
разумеется, что такая ретроградная тенденция отражается на про-
изводстве уменьшением его успешности, то есть рента при трех-
членном делении идет не только к уменьшению доли продукта,
остающейся на рабочую плату и прибыль, но и к уменьшению
самой суммы продукта, то есть ведет к уменьшению населения;
а при уменьшении населения, конечно, прекращается надобность
возделывать последний из возделывавшихся прежде сортов зем-
ли, и от этого рента подрывает сама себя. Эта тенденция ренты
уменьшать сумму продукта, конечно, борется с силою прогресса,
стремящегося увеличить его, и в новые времена сила прогресса
стала уже на столько велика, что одерживает постоянный пере-
вес, и действие ренты в новой истории является не уменьшаю-
щим продукт, а только уменьшающим его увеличение.
По характеру книги Милля и наш очерк, держащийся этой
книги, имеет характер чисто теоретический, отвлеченный; мы
только анализируем принципы, предоставляя самому читателю
соображать факты, соответствующие принципам в действитель-
ности; мы почти не приводим ни статистических, ни историче-
ских фактов, потому что довольно обильные материалы для этого
существуют в памяти каждого читателя, а мы стараемся, подобно
Миллю, об уменьшении числа страниц, которое все-таки выходит
очень велико. Лишь в некоторых крайних случаях надобности
мы отступаем от своего правила и к теоретическим соображениям
присоединяем краткое указание на факты. Так, например, здесь
мы должны сослаться на историю и статистику, чтобы засвиде-
тельствовать, с какою точностью подтверждается всею суммою
фактов теоретический анализ, представленный нами.
[Мы видим, что прогресс противоположен возрастанию рен-
ты. Класс, которому выделяется рента, всегда был классом кон-
сервативным, боровшимся против всяких усовершенствований,
Корень этой исторической его роли лежит в самой сущности эко-
номического его положения].
Мы видели, что рента в чрезмерности своего стремления рас-
ширяться идет к уменьшению суммы продукта, отвергая успеш-
нейшие формы производства для осуществления своей тенденции
поглотить прибыль и рабочую плату. Вся Англия служит под-
тверждением тому. Лендлорды враждебны срочным контрактам,
которые были бы выгоднее контрактов бессрочных, оставляю-
щих лендлорду власть удалить фермера, когда хочет. Рента стре-
мится подчинить себе прибыль и рабочую плату, — в переводе
на действительные факты это значит, что лендлорд враждебен
самостоятельности фермера и работника; и мы видим в Англии,
515

что лендлорд старается держать их в этой зависимости от себя
даже с убытком для всех, в том числе и для самого себя.
Мы видели, что прибыль стремится поглотить рабочую пла-
ту; это значит, что капиталисту нужно держать работника в т а -
кой же зависимости от себя, в какой лендлорду нужно держать
и капиталиста и работника. История всех цивилизованных
стран—одно непрерывное свидетельство постоянства этой тен-
денции.
Мы видели, что интересы ренты противоположны интересам
прибыли и рабочей платы вместе. Против сословия, которому в ы -
деляется рента, средний класс и простой народ всегда были со-
юзниками.
Мы видели, что интерес прибыли противоположен интересу
рабочей платы. Как только одерживают в своем союзе верх над
получающим ренту классом сословие капиталистов и сословие
работников, история страны получает главным своим содержа-
нием борьбу среднего сословия с народом. [Замечательный при-
мер тому — история Франции с 1830 года.
Мы видели, что сами прибыль и рента стремятся разрушить
трехчленное деление продукта, — рента стремлением поглотить
прибыль и рабочую плату, прибыль — стремлением поглотить
рабочую плату, и через то самым успехом своим низвергают
устройство, через которое достигают успеха. Мы видим в исто-
рии, что за торжеством сословия, получающего ренту, или со-
словия, получающего прибыль, неизбежно следовал каждый раз
переворот, низвергавший это сословие].
Надобно ли нам заканчивать статью кратким перечнем р е -
зультатов, полученных из анализа системы трехчленного деле-
ния? Быть может, это нужно, потому что статья длинна и сле-
дует напомнить выводы, рассеянные по ней. Но ведь конец од-
ного дела служит началом другого; почему же перечень, которому
следовало бы служить заключением этой статьи, не послужит
началом для другой?—пусть послужит когда-нибудь. Нам к а -
жется, что на этот раз и без всякого заключения довольно ясно
останется в читателе то общее впечатление, что система трехчлен-
ного деления не соответствует требованиям экономической тео-
рии.
Теория говорит, что успешность труда зависит от качеств
труда, то есть от качеств работника. Теория принимает за а к -
сиому, что хорошие качества в чем бы то ни было обусловли-
ваются у человека благосостоянием. Следовательно, успешность
труда зависит от благосостояния работника. При трехчленном
делении рабочая плата не может быть удовлетворительна, работ-
ник не может быть хорош. Прибыль стремится при этом делении
оставить ему как можно меньшую долю продукта.
516

Теория говорит, что прибыль должна служить возбуждением
к деятельности и бережливости. При трехчленном делении при-
быль постоянно развивается до степени излишеств, повергаю-
щей человека в праздность и мотовство.
[Теория заботится об устранении препятствий к промышлен-
ному прогрессу. Устройство, отделяющее ренту от рабочей платы
и прибыли, создает в ренте силу, враждебную прогрессу.
Эти свойства находятся в самой натуре трехчленного деления
продукта. Оно несообразно с требованиями] экономической тео-
рии не какими-нибудь случайными принадлежностями своими, а
самою сущностью своею. Противоречие с наукою и с условиями
человеческого благосостояния лежит не в подробностях, которые
могли бы измениться с сохранением принципа, а в самом прин-
ципе трехчленной системы распределения.

ОБМЕН
(Милль, книга третья)
ЦЕННОСТЬ И С Т О И М О С Т Ь ПРОИЗВОДСТВА
(Гл. I-VI)
В теории распределения встречали мы такие отделы, которые
достаточно разработаны основателями господствующей теории
и у Милля изложены совершенно удовлетворительно. Еще
больше мы найдем подобных отделов в теории обмена. С опасно-
стью наскучить читателю слишком частым повторением одной и
той же мысли, мы скажем и здесь, что совершенно ошибаются
люди, полагающие, будто бы разница учения, разделяемого нами,
от господствующей теории состоит в опровержении теорем, най-
денных Смитом и с наибольшею точностью формулированных
Рикардо. Вовсе нет. Почти все эти формулы совершенно спра-
ведливы, и мы даже защищаем их против неверных учеников
господствующей теории, старающихся замаскировать их силу
разными пустыми возражениями. Так, например, теория ренты
Рикардо имеет в нас самых усердных защитников. Но науку в
том виде, в каком оставил ее Рикардо и в каком с небольшими
улучшениями излагает Милль, мы считаем только началом эко-
номической науки, — началом в обоих смыслах этого слова; и в
том смысле, что дальнейшее развитие науки выводится из этого
начала, и в том, что в следующем развитии глубже и полнее
исследуется значение формул Рикардо, делаются из них выводы,
которых еще не сделано вначале. Если хотите, вульгарное, но
очень верное сравнение, тут — первая часть арифметики и вся
арифметика. Первые четыре действия над целыми и отвлечен-
ными числами служат основанием для всего остального. Если
хотите, они и в своей отдельности от всего остального чрезвы-
чайно важны и полезны. Но не следует приверженцу их скрывать
от себя, что без вытекающего из них учения об именованных и
S18

дробных числах, о тройном правиле и т. д. далеко не уйдешь в
разрешении житейских задач, требующих решения от арифме-
тики.
В теории обмена главное понятие — ценность и притом м е -
новая ценность. Были политико-экономы, ставившие это поня-
тие основным понятием всей науки, которая у них имела почти
исключительным предметом своим теорию обмена; о производ-
стве и распределении говорили они лишь для объяснения зако-
нов, по которым происходит обмен. Милль справедливо воору-
жается против такого взгляда, заметного у большей части н ы -
нешних последователей Адама Смита не только на континенте,
но и в самой Англии. Уже тот самый факт, что из пяти книг
своего трактата мог Милль изложить целых две книги, почти
не касаясь ценности, достаточно свидетельствует, по его словам,
о чрезмерной узкости взгляда, им опровергаемого.
Очевидно, что из двух великих отделов политической экономии поня-
тие ценности относится лишь к распределению богатства, не относясь к его
производству; да и распределения касается оно лишь в той мере, в какой рас-
пределяющею силою является соперничество, а не обычай или обыкновение.
Условия и законы производства остались бы точно те же, как ныне, если
бы устройство общества не зависело от обмена или не допускало его. Даже
и при нынешнем устройстве промышленной жизни, когда занятия разделены
очень дробно и вознаграждение всех участвующих в производстве опреде-
ляется ценою какого-нибудь одного товара, даже и тут обмен не служит
основным законом распределения продукта, — все равно как дороги и фу-
ры не служат существенными законами движения, а составляют лишь часть
механизма, посредством которого идет движение. Смешивать эти понятия
значит, по моему мнению, делать не только логическую, но и практическую
ошибку. В политической экономии слишком часто делают ту ошибку, что не
различают необходимость, возникающую из существа дела, от необходи-
мости, создаваемой общественным устройством, и это, мне кажется, всегда
производит два противоположные дурные последствия. С одной стороны,
политико-экономы ставят часто временные истины своего предмета в ряд
вечных и всеобщих его законов; а с другой стороны, от того же самого мно-
гие принимают вечные законы производства (как, например, законы, на ко-
торых основана необходимость сдерживать размножение людей) за времен-
ные и случайные последствия нынешнего общественного устройства, послед-
ствия, которыми можно86 пренебрегать при составлении новой системы об-
щественного устройства .
Но при нынешней системе распределения понятие ценности
очень важно. Если хотите, оно останется столь же важно и при
более удовлетворительной системе распределения. Но важность
будет придаваться тогда не тому видоизменению этого понятия,
которое выставляется теперь на первый план, а другому, о ко-
тором господствующая теория говорит очень мало. Читателю
известно, что сама эта теория различает два вида ценности: вну-
треннюю и меновую. О внутренней ценности она забывает тот-
час же, как только скажет мимоходом, что есть кроме меновой
ценности внутренняя, и сосредоточивает все свое внимание на
519

одной меновой. Мы считаем это недостатком и, рассмотрев за-
коны меновой ценности, исследуем, насколько позволяют нам
пределы статьи, вопрос о том, какое влияние на экономическую
судьбу общества должна произвести та неизбежная перемена,
когда при развитии рассудительности люди станут прилежнее
нынешнего всматриваться во внутреннюю ценность предметов.
Итак, сначала о меновой ценности.
Есть прием, посредством которого очень легко усвоить себе
понятие меновой ценности, несмотря на его высокую отвлечен-
ность. Что такое цена вещи, это очень ясно для каждого. Теперь:
цена вещи именно и есть ее меновая ценность, выраженная в де-
нежном счете. Замените именованные числа рублей и копеек от-
влеченными числами, проще сказать, отбросьте эти слова —
рубль и копейка, оставьте только цифры, при которых они стоят,
и вы будете иметь меновую ценность вещи. Положим, что в из-
вестное время в известном месте четверть пшеницы стоит 5 руб-
лей, за рабочий день плотнику платится один рубль, за кубиче-
скую сажень березовых дров 15 рублей. Это цены. Отбросьте
теперь слово рубль, и у вас останутся меновые ценности, состоя-
щие в цифрах, 5, 1, 15. Имея только эти цифры, вы уже будете
рассматривать не то, сколько денег нужно на покупку известной
вещи, а то, в какой пропорции одна вещь обменивается на дру-
гую. Понятие о деньгах отвлекает ваше внимание от того факта,
что четверть пшеницы (5) обменивается на 5 рабочих дней плот-
ника (1) или на одну третью часть кубической сажени березовых
дров (15). А вот в этом самом отношении, в этой пропорции и
заключается сущность дела. Меновая ценность вещи есть поку-
пательная сила вещи, степень власти к приобретению других
вещей взамен за эту вещь. При нынешнем устройстве общества
меновая ценность вообще совпадает с ценою, потому очень долго
эти два понятия смешивались не только практикою, а даже и
теориею. Но наука должна стремиться к разложению всякого
сложного понятия на основные. Мы видим, что понятие цены
составляется из двух понятий: меновая ценность и деньги. По-
тому наука должна отдельно исследовать каждое из этих двух
понятий. Приступая к анализу понятия меновой ценности, Милль
делает предварительное замечание, небесполезное для нашей спе-
циальной цели, — для показания недостаточности господствую-
щей теории и того порядка, к которому одному приложима она.
Вот что говорит Милль:
Прежде, чем начать исследование законов ценности и цены, надобно сде-
лать еще одно замечание. Я должен раз навсегда предупредить, что случаи,
рассматриваемые мною, — те случаи, в которых ценности и цены опреде-
ляются одним соперничеством. Лишь насколько ценности и цены опреде-
ляются им, настолько и можно подвести их под определенные законы;
надобно полагать, что покупщики столько же заботятся о дешевой покупке,
сколько продавцы о дорогой продаже. Таким образом, ценности и цены,
к которым применяются наши выводы, — ценности и цены коммерческие;
520

например, те цены, какие выставляются в прейскурантах, цены оптовых
рынков, на которых и покупка и продажа — коммерческое дело, в которых
покупщики озабочиваются узнать и, вообще говоря, знают наименьшую
цену, по какой можно получить товар известного качества и на которых по-
тому имеет действительную силу аксиома, что не может существовать на
одном рынке двух цен одному товару одного качества. Далеко не так без-
условно будут применяться наши выводы к ценам розничной торговли,
к ценам, платимым в лавках за товар, покупаемый для личного потребле-
ния. Тут часто бывает одному товару не только две цены, а много разных
цен в разных лавках и даже в одной лавке, потому что привычка и случай
в этом деле имеют не меньше участия, чем общие причины. Покупку для
личного употребления даже и торговые люди делают не всегда по коммер-
ческому принципу: чувства, руководящие делом получения и делом расходо-
вания своего дохода, часто у них бывают чрезвычайно различны. По лености
или беспечности, или по амбиции, запрещающей торговаться при покупке
вещи, из четырех человек, могущих заплатить цену выше настоящей, трое
платят гораздо дороже, чем было бы можно; а бедные платят дороже над-
лежащего по незнанию и несообразительности, по недостатку времени на
розыски и справки, а нередко и по явному или покрытому принуждению.
От этих причин розничные цены не следуют влиянию определяющих опто-
вые цены причин с такою правильностью, какой иные могли бы ожидать.
Влияние этих причин напоследок обнаруживается на розничных рынках и
служат истинным источником тех перемен в розничных ценах, которые имеют
общий и прочный характер, но соответственность эта не регулярна и неточна.
Сапоги одного сорта продаются в разных лавках по очень различным ценам,
и от понижения цены кожи может не понизиться цена, какая берется с
зажиточных людей за сапоги, но все-таки цена сапог уменьшается, и когда
она уменьшается, причиною тому всегда бывает какое-нибудь общее обстоя-
тельство, — вроде понижения цены кожи ; а когда кожа дешевеет, то, если
цена сапог и не изменяется в лавках, где покупщики богатые люди, — масте-
ровой и чернорабочий вообще начинают покупать сапоги дешевле, и чувстви-
тельно уменьшаются подрядные цены, по которым ставятся сапоги для
полка солдат или уоркгауза. При всех соображениях о ценах надобно под-
разумевать оговорку: «в том предположении, что все участники дела забо-
тятся о своей выгоде»; забвение этих ограничений часто вело к тому, что
отвлеченные принципы политической экономии прилагались к фактам непра-
вильно, а еще к тому, что колебалось убеждение в этих принципах из-за
того, что они прилагались87 к фактам, неподходящим под них и не могущим
быть в гармонии с ними .
Быть может, читателю казалось, что мы говорили что-нибудь
новое, — и почему знать? — что-нибудь недостоверное, когда мы
в прошлой статье говорили о неудовлетворительности той формы
экономического расчета, которая называется соперничеством.
Теперь он видит, что мы взяли эту мысль из самой господствую-
щей теории. Вот, например, Милль говорит, что по расчету со-
перничества покупает только торговец для перепродажи, а по-
купка для личного потребления не находит себе достаточной
гарантии в этой форме. Только это и говорили мы в сущности,
когда показывали неудовлетворительность соперничества. Чем же
наши понятия отличаются от понятий самого Милля? Если хо-
тите, ровно ничем не отличаются. Но мысль, общую нам и ему,
мы выставили на первый план, между тем как у него она спря-
талась в каком-то уголке, где и не заметит ее невнимательный
читатель. Мы обратили внимание на то, о чем он упоминает лишь
521

мимоходом. От этого произошла и другая разница: если эта
форма неудовлетворительна, то надобно искать другой, удовле-
творительной, — и стали искать ее. Согласитесь, что этот вывод
необходимо следует из факта, замечаемого и господствующею
теориею. Но она не замечает, что этот факт важен, и потому не
заботится подумать о том, какой вывод из него следует. По
нынешнему порядку гораздо более половины обменов (покупка
на личное потребление) производится в таких условиях, при ко-
торых покупающая сторона не умеет охранить своего интереса:
из остальных покупок (покупка от производителя торговцем на
перепродажу) в большей части не умеет охранить своего инте-
реса продающая сторона. Не следует ли из этого, что для эко-
номического порядка нужна другая форма обмена, которая
ограждала бы интересы потребителя и производителя, страдаю-
щие при нынешнем порядке? Важнейшая часть обменов произ-
водится при нынешнем порядке под влиянием незнания, небрежно-
сти, лености. Сообразно ли это с условиями экономического благо-
состояния страны или хотя бы с условиями правильной торговли?
Но это мы замечаем здесь лишь мимоходом для нового под-
тверждения идей, изложенных в предыдущей статье; а здесь мы
должны поспешить к анализу меновой ценности. Чтобы предмет
имел меновую ценность, нужно, во-первых, быть ему годным на
известное употребление, — по мнению покупателя. Никто ничего
не даст за то, что ему ни для чего непригодно. На языке полити-
ческой экономии это выражается так: меновую ценность имеют
лишь те предметы, которые имеют внутреннюю ценность. Но
никто ничего не даст за предмет самый необходимый или полез-
ный, если он приобретается без всякого затруднения, одною си-
лою желания иметь его. Итак, затруднительность приобретения
служит вторым элементом, необходимым для составления мено-
вой ценности.
Эта затруднительность приобретения бывает различного
рода. Есть вещи, количество которых нельзя увеличить. Таковы,
например, древние статуи. Но большинство обмениваемых вещей
таково, что затруднительность приобрести их заключается только
в количестве труда и издержек, требуемом для их производства.
Одни из них могут быть производимы в каком угодно количе-
стве, без возвышения пропорции труда, требуемого производ-
ством. Таковы мануфактурные товары. Количество других това-
ров может быть увеличиваемо так же неопределенно, но не иначе,
как с постоянным возвышением пропорции труда по мере уве-
личения их количества. Таковы земледельческие продукты, ха-
рактер которых с этой стороны выставлен в особенности мальту-
совою теоремою и теоремою ренты Рикардо.
Если количество известного предмета может быть увеличи-
ваемо по произволу, меновая ценность его определяется уравне-
522

нием снабжения * и запроса, то есть меновая ценность этих в е -
щей имеет такую величину, при которой снабжение и запрос
равны друг другу. От увеличения ценности запрос уменьшается,
а снабжение возрастает; от уменьшения ценности бывает про-
тивное. Потому, если при известной высоте ценности запрос бу-
дет больше снабжения, ценность предмета станет возвышаться,
пока снабжение увеличится, а запрос уменьшится настолько, что
оба эти элемента сравняются. Если же, наоборот, снабжение бу-
дет больше запроса, тот же результат будет произведен пониже-
нием ценности.
Таков основной закон меновой ценности. Прямым образом и
с физическою необходимостью действует он лишь в немногих
товарах, количество которых вовсе не может увеличиваться. Но
искусственным образом может быть подводим под его прямое
действие всякий предмет при монополии, если монополист имеет
возможность производить или продавать не все то количество
товара, какое мог бы производить или продавать, а лишь то ко-
личество, при котором товар дает ему наибольшую сумму чистой
прибыли, за вычетом издержек производства. А все остальные
товары подводятся под силу уравнения запроса и снабжения
косвенным путем, посредством элемента, называемого стоимостью
производства. Этот элемент имеет применение не к одной только
системе быта, основанной на соперничестве, в которой одной су-
ществует меновая ценность, отдельная от внутренней ценности, —
он входит основным элементом во всякую систему экономического
устройства; он не есть результат частного исторического факта,
как меновая ценность, а вытекает из неизменной натуры вещей;
потому он должен обратить на себя все наше внимание. Выста-
вить его с полною силою тем полезнее, что в обыкновенных кур-
сах политической экономии слишком заслоняется он производ-
ною формою меновой ценности, как вообще коренные законы
природы заслоняются в ней частными случаями действия этих
законов при форме, которую она воображает или единственно
возможною или наилучшею. Потому, чрезвычайно сокращая те
отделы III-й книги Милля, которые говорят о предметах, доста-
точно развиваемых и рутинными курсами, мы приведем здесь
вполне две главы, в которых говорит наш автор о стоимости про-
изводства.
Может ли или не может безгранично увеличиваться количество товара,
производимого трудом и расходом, все равно есть minimum ценности, необхо-
димо нужной для его безостановочного производства. В каждое данное время
ценность его — результат запроса и снабжения и всегда бывает такова, какая
нужна на то, чтобы существующее снабжение находило себе сбыт. Но про-
изводство товара не будет продолжаться, если эта ценность недостаточна
* Я заменяю термином «снабжение» слово «предложение», явившееся
у нас как перевод слова l'offre, которым французы неудачно перевели анг-
лийский термин supply.
523

на вознаграждение стоимости производства с прибавлением прибыли по
обыкновенному расчету. Капиталисты не захотят постоянно производить
убыток: не станут производить и с прибылью, меньшею той, какая нужна им
на то, чтобы жить ею. Люди, капитал которых положен в дело и не может
легко быть вынут из него, довольно долго будут продолжать производство
и без прибыли, продолжают его иногда и с убытком себе, в ожидании луч-
шего времени. Но не станут они продолжать такого производства вечно и не
имея признаков, что время для них улучшится. Новый капитал не будет
затрачен в дело, если оно не обещает прибыли, и притом прибыли равной
той, какую обещают в этом месте и в это время другие занятия, по своему
свойству имеющие одинаковую степень привлекательности. Когда очевидно
нельзя ожидать такой прибыли, то капитал или вынимается из дела, или по
крайней мере не замещается новым, по мере того, как потребляется. Потому
стоимость производства, с прибавлением обыкновенной прибыли, можно на-
звать необходимою ценою или ценностью всех предметов, производимых
трудом и капиталом. Ни у кого нет охоты производить с перспективою
убытка. Кто производит в убыток, производит лишь по ошибке в расчете,
которую поправляет при первой возможности.
Если товар, производимый трудом и капиталом, может быть произво-
дим ими в безграничном количестве, эта необходимая ценность, этот
minimum, которым могут удовольствоваться производители, будет также и
maximum'oм, которого они могут ожидать, когда соперничество свободно и
деятельно. Если ценность товара такова, что стоимость производства опла-
чивается ею не с обыкновенным, а с более высоким процентом прибыли,
то капитал устремляется участвовать в этой лишней выгоде и, увеличив
снабжение товаром, уменьшает его ценность. Это не простое предположение
или догадка, а факт, известный каждому, знающему коммерческие операции.
Если представляется новый род дела, обещающий чрезвычайную прибыль,
или если существующая отрасль промышленности или торговли считается
дающею прибыль больше обыкновенной, то наверное в скором времени про-
изводство или ввоз товара увеличится до того, что не только исчезнет изли-
шек прибыли, но и упадет она ниже нормы, а ценность упадет настолько же
ниже необходимой величины, насколько прежде была выше ее, пока наконец
излишек снабжения устранится временным прекращением или уменьшением
дальнейшего производства. Эти колебания в размере производства, как мы
уже говорили, могут и не влечь за собою ни для кого надобности переменять
занятия. Те, у которых дело идет живо, увеличивают свое производство,
сильнее пользуясь кредитом; а те, которые не получают обыкновенной при-
были, уменьшают свои обороты и, по фабричному выражению, работают
неполные часы. Этим способом непременно и быстро уравнивается, если и
не действительная прибыль, то вероятность прибыли в разных занятиях.
Следовательно, общее правило таково, что предметы имеют тенденцию
обмениваться друг на друга по таким ценностям, которые оплачивают каж-
дому производителю стоимость производства с обычною прибылью; иными
словами — которые дают всем производителям одинаковый процент прибыли
на их расход. Но чтобы на равный расход, то есть на равную стоимость
производства была равная прибыль, предметы должны в среднем выводе
обмениваться друг на друга пропорционально стоимости своего производ-
ства; предметы, стоимость производства которых одинакова, должны иметь
одинаков>ю ценность, потому что лишь в этом случае будет равная выручка
с равного расхода. Если фермер капиталом, равным 1 000 квартеров хлеба,
может производить 1 200 квартеров, дающих ему прибыль в 20%, то всякий
предмет, производимый в то же время капиталом в 1 000 квартеров, должен
стоить 1 200 квартеров, то есть обмениваться на 1 200 квартеров; иначе
производитель получил бы не 20% прибыли, а больше или меньше.
Адам Смит и Рикардо называют пропорциональную стоимость произ-
водства предмета его натуральною ценностью (или натуральною ценой).
Под этим они разумеют цифру, около которой колеблется и к которой по-
стоянно стремится возвратиться ценность; центральную ценность, к кото-
524

рой, по выражению Адама Смита, постоянно тяготеет рыночная ценность
предмета и всякое отклонение от которой бывает лишь временною непра-
вильностью, самым своим возникновением вызывающею действие сил, стре-
мящихся исправить ее. Если взять число лет, достаточное для того, чтобы
колебания в одну сторону по этой центральной линии могли вознаграждаться
колебаниями в другую сторону от нее, то средняя рыночная цена совпадает
с натуральною ценностью; но очень редко она совершенно совпадает с нею
в какую-нибудь данную минуту. Море всегда стремится к уровню, но н и -
когда не бывает с точностью в уровне; поверхность его постоянно колеб-
лется волнами и часто возмущается бурями. Довольно того, что нет по
крайней мере на открытом море ни одной точки, которая постоянно была бы
выше другой. Каждый пункт моря поочередно поднимается и падает,
но океан сохраняет свой уровень.
Тайное влияние, заставляющее ценности вещей в среднем выводе быть
сообразными со стоимостью производства,—это тайное влияние состоит в том,
что иначе изменился бы размер снабжения товаром. Снабжение возросло
бы, если бы предмет продолжал продаваться выше, чем соразмерно со стои-
мостью его производства; оно уменьшилось бы, если бы ценность предмета
упала ниже этой соразмерности. Но из этого мы не должны заключать, что
снабжению на практике необходимо уменьшаться или возрастать. Предпо-
ложим, что стоимость производства предмета удешевилась от какого-нибудь
механического изобретения или увеличилась от налога. Ценность предмета,
если не тотчас, то скоро, упадет в первом случае и возвысится во втором;
это будет потому, что без того снабжение в первом случае возрастало бы,
пока не упадет цена, а во втором уменьшалось бы, пока она не поднимется.
Поэтому и по ошибочному представлению, будто бы ценность определяется
пропорциею между запросом и снабжением, многие предполагают, что эта
пропорция должна изменяться, лишь только изменится ценность товара; что
ценность не упадет от уменьшения в стоимости производства, если снаб-
жение не возрастет постоянным образом; и наоборот — что ценность не
поднимется, если снабжение не уменьшится также постоянным образом.
Но это не так; нет надобности размеру снабжения действительно изменяться;
а если он изменяется постоянным образом, то его изменение бывает не при-
чиною, а следствием изменения ценности. Если бы снабжение не могло
возрастать, то уменьшение стоимости производства действительно не пони-
зило бы ценности; но вовсе нет необходимости в том, чтобы снабжение дей-
ствительно возросло. Часто достаточно бывает и одной возможности; негоци-
анты понимают, чего им следует ждать, и взаимное соперничество застав-
ляет их предупреждать этот результат понижения цены. Возрастет ли
постоянным образом снабжение товаром по удешевлении его производства,
это зависит от совершенно иного вопроса, именно от того, понадобится
ли товара больше прежнего при уменьшении его ценности. Почти всегда
надобится его больше прежнего; но этого может и не быть. «Товар, немед-
ленно идущий на личное потребление, человек покупает охотнее и в большем
количестве, когда он дешевеет», говорит де-Квинси (Logic of Political
Economy, стр. 230—231). Если вдвое подешевеют шелковые носовые платки,
их станут покупать, быть может, втрое больше. Но паровых машин человек
не купит больше прежнего оттого, что они подешевели. Размер его запроса
на паровые машины почти всегда вперед определен обстоятельствами его
положения. Если он и стесняется размером расходов, то не расходом на по-
купку машины, а расходом, какого требует ее работа. Есть также много то-
варов, размер сбыта которых безусловно и исключительно определен сущест-
вующею системою, в которой эти товары служат подчиненными частями или
членами. Можем ли мы искусственною дешевизною сделать, что часовых
циферблатов будет продаваться больше, чем часовых механизмов или пру-
жин? Может ли продажа бочек увеличиться без увеличения продажи вина?
Может ли увеличиться сбыт инструментов корабельного плотничества, пока
не увеличится постройка судов?.. Предложите городу, имеющему 3 000 жи-
телей, несколько катафалков, — никакая дешевизна не склонит этот город
525

купить больше одного. Предложите несколько яхт, — главная издержка
тут на жалование и содержание экипажа, на починку яхт; уменьшение в
цене самой яхты не соблазнит купить ее никого, кто уже не был располо-
жен к такой покупке по своим привычкам и наклонностям. То же надобно
сказать об особенном платье, какое носят епископы, адвокаты, оксфордские
студенты. Но никто не сомневается, что при уменьшении стоимости произ-
водства этих вещей, цена и ценность их понизилась бы. Причиною пони-
жения бывает опасение, что явятся новые соперники и снабжение увели-
чится. Но сильный риск, которому подвергался бы новый соискатель в
товаре, сбыт которого не может значительно увеличиться, дозволил бы
прежним торговцам удерживать прежнюю цену гораздо дольше, чем может
она держаться в товаре, представляющем более поощрений к соперничеству.
Предположим наоборот, что стоимость производства увеличилась, н а -
пример, от наложения пошлины на товар. Ценность поднимется и, ве-
роятно, тотчас же. Уменьшится ли снабжение? Лишь в том случае, если воз-
вышение ценности уменьшит запрос. Уменьшился ли запрос, это не замедлит
обнаружиться; и если он уменьшился, то поднявшаяся ценность несколько
понизится по излишку снабжения, пока не уменьшится производство; тогда
она вновь поднимется. Есть много товаров, в которых нужно очень значи-
тельное возвышение цены на то, чтобы запрос чувствительно уменьшился.
В особенности таковы предметы необходимости, например, обыкновенная
пища народа, какою служит в Англии пшеничный хлеб. При цене довольно
дорогой его потребляется, вероятно, столько же, сколько и при цене значи-
тельно меньшей. Но особенно в таких предметах большинство и смешивает
дороговизну с недостаточностью запаса. Хлеб может быть дорог от недоста-
точности запаса, например после неурожая. Но дороговизна, происходящая,
например, от налогов или от хлебных законов, не имеет ничего общего с
недостаточностью снабжения; от таких причин количество хлеба в стране
не уменьшается сильным образом; от них скорее уменьшается количество
других предметов, чем хлеба, потому что люди, платящие дороже за хлеб,
меньше могут издержать на другие предметы, и производство их сокращается
соразмерно уменьшению запроса.
Таким образом, ценность предметов, количество которых может увели-
чиваться по произволу, определяется уравнением запроса и снабжения лишь
иногда, да и то лишь на срок, нужный для их производства, а общий ход
дела иной: не ценность этих предметов определяется уравнением запроса и
снабжения, а напротив — само это уравнение определяется ценностью,—
таков точный закон. Есть запрос на известное количество товара по его
естественной цене, и снабжение постоянно стремится сообразоваться с этою
ценою. Если когда оно отступает от нее, причина тому — или ошибка в рас-
чете, или какая-нибудь перемена в элементах задачи: в естественной цен-
ности, то есть стоимости производства, или в запросе — от перемены во вкусе
общества или в числе или богатстве потребителей. Эти причины колебания
являются очень часто, и, как явится одна из них, — рыночная ценность
предмета уклоняется от его естественной ценности. Естественный закон за-
проса и снабжения, уравнение между ними и тут не перестает действовать;
если ценность, отступающая от естественной ценности, необходима для урав-
нения запроса с снабжением, рыночная ценность отклонится от естествен-
ной; но отклонится лишь на время, потому что само снабжение имеет по-
стоянную тенденцию соразмеряться с запросом, какой по опыту оказывается
существующим при продаже товара по естественной ценности. Если снабже-
ние превышает эту норму или становится ниже ее, это лишь временное по-
ложение, и при нем получается прибыль, которая или выше или ниже обык-
новенной, а при свободном, сильном соперничестве это не может оставаться
долго.
Вот краткий перечень наших выводов: уравнение запроса и снабжения
управляет ценностью всех тех предметов, количество которых не может уве-
личиваться по произволу; но даже и для них, если они производятся про-
мышленностью, существует minimum ценности, определяемый стоимостью
526

производства. А во всех тех предметах, количество которых может безгра-
нично увеличиваться, уравнения запроса и снабжения определяются лишь
колебанием ценности в течение периода, который не может быть продолжи-
тельнее времени, нужного для перемены в размере снабжения. Управляя
этими колебаниями ценности, само уравнение запроса и снабжения подчи-
няется более коренной силе, действием которой ценность тяготеет к стоимо-
сти производства и которая установила и навсегда держала бы ценность на
этой величине, если бы не возникали постоянные новые колеблющие влия-
ния, отклоняющие ценность от этой точки. Запрос и снабжение постоянно
стремятся к равновесию, но положение «устойчивого равновесия» (по нашему
метафорическому языку) — то, когда предметы обмениваются друг на друга
соразмерно стоимости своего производства, или, по прежн88ему нашему тер-
мину, когда предметы имеют свою естественную ценность .
Составные элементы стоимости производства были показаны в первой
части нашего исследования (том I, стр. 100). Мы нашли, что главный из
них — труд, перед которым ничтожны все остальные. Предмет обходится
производителю или ряду производителей во столько, сколько стоит израс-
ходованный на него труд. Если мы рассматриваем, как производителя, капи-
талиста, делающего затраты, — слово «труд» можно заменить словом «рабо-
чая плата»; предмет обходится производителю во столько, сколько рабочей
платы пошло на него. На первый взгляд, правда, кажется, что это лишь
часть расхода, потому что капиталист не только платил рабочим, а также
и снабжал их орудиями, материалами и, быть может, строениями. Но эти
орудия, материалы и строения произведены трудом и капиталом, и цен-
ность их, подобно ценности предметов, производству которых они служат,
определяется стоимостью производства, которая опять приводится к стоимо-
сти труда. Стоимость производства сукна состоит не из одной рабочей платы
ткачам, которые одни получают плату прямо от суконного фабриканта. Она
состоит также и из рабочей платы прядильщикам и чесальщикам, к которым
можно прибавить и пастухов, — всем им суконный фабрикант заплатил,
когда купил пряжу. Она состоит также из платы работникам, строившим
фабрику и делавшим кирпичи на постройку, — суконный фабрикант запла-
тил им деньгами, отданными подрядчику за постройку фабрики. Отчасти
состоит она на платы работникам, делавшим машины, выделавшим железо
из руды и выкопавшим руду. К ним надобно прибавить работников, перево-
зивших все нужные для производства вещи на то место, где теперь ткут
сукно, и перевозящих самое сукно на место продажи.
Таким образом, ценность товаров главным образом определяется коли-
чеством труда, требующегося на их производство, включая в понятие произ-
водства и доставку на рынок. (Исключительно ли этим главным элементом
определяется ценность, мы увидим ниже.) «Рассматривая меновую цен-
ность, например, чулков, мы найдем, говорит Рикардо (Principles of Politi-
cal Economy and Taxation, гл. I, отд. 3), что их ценность сравнительно с
ценностью других предметов определяется количеством всего того труда,
какое нужно, чтобы произвесть чулки и доставить их на рынок. Во-первых
входит в эту сумму труд, нужный на обработку земли, произращающей
хлопок; во-вторых, труд перевозки хлопка в страну, где будут сработаны
чулки; в этот труд входит часть труда, употребленного на постройку ко-
рабля, перевозящего хлопок, и эта часть оплачивается фрахтом хлопка;
в-третьих, труд прядильщика и ткача; в-четвертых, часть труда механика,
кузнеца, каменщика и плотника, построивших здание и машины, помощию к о -
торых идет обработка материала; в-пятых, труд розничного торговца и мно-
гих других лиц, перечислять которые нет надобности. Суммою всех этих
разных родов труда определяется количество других предметов, за какое
обмениваются эти чулки. А точно такой же счет разных количеств труда,
употребленного на эти другие предметы, точно так же определяет, какое
количество их дается за чулки.
«Чтобы убедиться, что таково действительное основание меновой цен-
ности, предположим, что сделано какое-нибудь улучшение, сокращающее труд
527

в каком-нибудь из разных процессов, через которые должен пройти хлопок,
чтобы явиться на рынок готовыми чулками для обмена на другие предметы,
и посмотрим, что из этого произойдет. Если нужно стало меньше людей на
возделывание хлопка, или меньше матросов на привозящем к нам хлопок
корабле, или меньше рабочих на постройку этого корабля; если меньше рук
было занято постройкой здания и машин, или посредством этих машин и
здания можно стало сделать больше работы, — то ценность чулок непре-
менно упадет и станет получаться других предметов меньше за них. Чулки
упадут, потому что меньше труда стало нужно на их производство, и по-
тому они станут обмениваться на меньшее количество тех предметов, в ко-
торых не произошло такого уменьшения труда.
«Сбережение в труде непременно уменьшает относительную ценность
товара, все равно в чем бы ни сделано было сбережение: в труде ли, потреб-
ном на выделку самого товара, ил« в труде, потребном на образование ка-
питала, помощью которого производится товар. Если меньше будет занято
делом людей, непосредственно нужных для выделки чулок, — белильщиков,
прядильщиков и ткачей, — или меньше станет занято делом людей, косвенно
участвующих в нем, — матросов, извозчиков, механиков — в том и другом
случае цена чулок упадет. В первом случае на чулках отзовется весь размер
сбережения в труде, потому что весь труд этого сорта был занят одними
чулками; во втором случае отзовется на чулках лишь часть сбережения,
а другая часть его разложится по всем другим товарам, производству ко-
торых способствуют строения, машины и транспортировка».
Читатель заметит, что Рикардо выражается так, как будто количество
труда, которого стоит производство предмета и доставка его на рынок, —
единственная вещь, определяющая ценность товара. Но стоимость производ-
ства для капиталиста — не труд, а рабочая плата, и количество труда остается
одинаково при высокой и при низкой рабочей плате; потому казалось
бы, что ценность продукта определяется не исключительно количеством
труда, а количеством труда вместе с размером вознаграждения за него,
и что ценности определяются отчасти размером рабочей платы. Чтобы ре-
шить это, надобно сообразить, что ценность — явление относительное, что
словом «ценность» товара обозначается не какое-нибудь внутреннее и су-
щественное качество самого предмета, а количество других предметов, какое
можно получить в обмен за него. Когда говорится «ценность предмета»,
всегда должно подразумеваться «относительно другого предмета»
или «относительно предметов вообще». А взаимное отношение предметов не
изменяется от причины, действующей одинаково на оба предмета. Общее
возвышение или упадок рабочей платы — факт, одинаково действующий на
все товары и потому не дающий основания для изменения пропорции, в к а -
кой обменивались они друг на друга. Предположить, что от высокой рабо-
чей платы возвышаются цены значит предположить, что возможно такое
явление, как общее возвышение ценностей; а оно — логическая несообраз-
ность: возвышение ценности некоторых предметов равнозначительно упадку
ценности других. Недоразумение это возникает оттого, что смотрят только
на цены, а не на ценности. Общее возвышение ценностей невозможно, но
общее возвышение цен — дело возможное. Как только поймем мы ясно, что
такое ценность, мы увидим, что высота или низкость рабочей платы не
может иметь никакого отношения к ценностям. Но что от высоты рабочей
платы возвышаются цены, это мнение очень распространенное. Всю ошибоч-
ность его мы поймем вполне лишь тогда, когда займемся теориею денег;
теперь довольно будет сказать, что если б оно было справедливо, то дей-
ствительное возвышение рабочей платы было бы невозможностью: если бы
рабочая плата не могла возвышаться без пропорционального возвышения
цены всех предметов, то и возвышение рабочей платы не могло бы иметь н и -
какого существенного смысла... Это reductio ad absurdum* достаточно показы-
вает изумительную нелепость мнений, которые еще могут становиться и ста-
* Доведение до абсурда. — Ред.
528

новятся и долго остаются политико-экономическими аксиомами в умах боль-
шинства. Надобно также вспомнить, что если произошло общее повышение
цен, то оно не может давать никакой пользы ни производителю, ни торговцу
по их делам; если увеличивается у них денежная выручка, то и все их расхо-
ды увеличиваются в той же степени. Капиталисты никаким способом не мо-
гут вознаградить себя за возвышение стоимости труда; никакая перемена
ценностей или цен не вознаградит их, не отвратит понижения прибыли от
возвышения стоимости труда. Если работники действительно стали <станут>
получать больше прежнего, то есть стали получать продукт большего коли-
чества труда, то на прибыль, конечно, останется процент меньше преж-
него. Этот закон распределения, основывающийся на арифметическом за-
коне, не отвращается никаким способом. Механизм обмена и цены может
прикрывать его от нас, но решительно бессилен изменить его.
Общая высокость или низкость рабочей платы не имеет влияния на
ценность; но если в одном занятии рабочая плата выше, чем в другом, или
если она надолго повышается или падает в одном занятии, оставаясь без
перемены в других, эти неравенства действительно оказывают влияние на
ценности. Причины разницы рабочей платы в разных занятиях мы уже рас-
сматривали в одной из предыдущих глав. Если в известном занятии постоянно
существует рабочая плата выше средней величины, соразмерно тому и цен-
ность предмета, производимого этим занятием, будет выше уровня, опреде-
ляемого простым количеством труда. Например, предметы, производимые
техническим трудом, обмениваются за продукт гораздо большего количе-
ства чернорабочего труда, и только потому, что плата за технический труд
выше. Если бы образование распространилось настолько, что от увеличения
числа работников, способных к техническим занятиям, уменьшилась бы раз-
ница между платою им и чернорабочим, то все предметы, производимые
высшими сортами труда, упали бы в ценности сравнительно с предметами,
производимыми черною работою, и о продуктах черной работы можно бы
сказать тогда, что ценность их поднялась. Мы уже говорили, что по труд-
ности перехода от известного рода занятий к занятиям гораздо высшего
рода в каждом разряде работников, отделенном от других очень резкою чер-
тою, плата гораздо больше <большая>, чем иной предположил бы, зави-
села до сих пор от степени размножения самого этого класса отдельно от дру-
гих классов; мы говорили также, что неравенство в вознаграждении за труд
гораздо значительнее того, какое существовало бы, если бы соперничество
общей массы работников практически касалось каждого отдельного занятия.
Из этого следует, что рабочая плата в разных занятиях поднимается и п а -
дает не одновременно, а бывает иногда не надолго, а иногда даже и надолго
почти независимо в одном занятии от другого. Все такие неравенства, оче-
видно, изменяют относительную стоимость производства разных товаров и
потому вполне отражаются на их естественной или средней ценности.
Из этого мы видим, что когда некоторые из первоклассных политико-
экономов говорили, будто бы рабочая плата не входит в расчет ценности,—
то они придавали своей теореме слишком широкий размер, несогласный с
истиною и с сущностью их собственного понятия о деле... Рабочая плата
входит в расчет ценности. Относительным размером рабочей платы за труд
производства разных товаров определяется их ценность точно так же, как
относительным количеством труда. То правда, что абсолютная величина
рабочей платы не имеет влияния на ценность; но не имеет его и абсолютное
количество труда. Если бы оно одновременно и ровно изменилось во всех
занятиях, то ценности не изменились бы. Если, например, общая успешность
всякого труда возросла, так что все без исключения предметы производятся
в прежнем количестве меньшим количеством труда, то в ценностях предметов
не обнаружился бы никакой след этого общего уменьшения стоимости произ-
водства. В ценностях может произойти лишь та перемена, которая пред-
ставляет неравенство влияния, произведенного улучшением на разные пред-
меты; она состоит в том, что подешевеют предметы, в которых размер сбе-
режения труда был наибольший, а ценность предметов, в которых сбережение
529

труда было не так велико, поднимется. Итак, строго говоря, размер рабо-
чей платы имеет точно такое же влияние на ценность, как и количество
труда. И ни Рикардо, ни кто другой не отрицал этого факта. Но если мы
станем рассматривать причины изменений в ценности, то важнее всех будет
количество труда; когда изменяется оно, то обыкновенно изменяется в дан-
ное время лишь в одном или в немногих товарах; а изменения в рабочей
плате (кроме мимолетных колебаний) относятся обыкновенно ко всем пред-
метам и не имеют значительного влияния на ценность.
Мы говорили об одном элементе стоимости производства, — о труде или
рабочей плате. Но в первой книге, разбирая элементы производства, мы
нашли, что, кроме труда, есть еще другой необходимый элемент его — капитал.
Он — результат воздержания, и продукт или ценность продукта, кроме воз-
награждения за весь требуемый труд, заключает в себе вознаграж-
дения за воздержность всех лиц, затраты которых служили вознагражде-
нием для разных разрядов работников. Вознаграждением за воздержание
служит прибыль. А прибыль, как мы видели, состоит не из одного излишка,
остающегося капиталисту за покрытием его расхода, — она почти всегда
составляет немаловажную часть и самого расхода. У хозяина льняной
прядильни часть издержек состоит в покупке льна и машин, в цене которых
он, кроме платы за труд, возрастивший лен и сделавший машину, уплачи-
вает прибыль хозяину, возделывавшему лен, хозяину, который обмял лен,
хозяину рудника, железному заводчику и фабриканту машин. Вся сумма
этих прибылей, вместе с прибылью самого прядильного фабриканта, также
вперед уплачивается хозяином ткацкой фабрики в цене, какую он заплатил
за свой материал,— льняную пряжу; вместе с тем о« еще уплачивает при-
быль другому ряду машинных фабрикантов и хозяевам рудников я железным
заводчикам, снабдившим их железным материалом. Все эти затраты состав-
ляют часть стоимости производства полотна. Таким образом, прибыль, по-
добно рабочей плате, входит в стоимость производства, определяющую цен-
ность продукта.
Но, будучи явлением чисто относительным, ценность не может зависеть
от абсолютной величины прибыли, как не зависит и от абсолютной вели-
чины рабочей платы; она зависит только от относительного неравенства раз-
ных прибылей. Общее возвышение прибыли, подобно общему возвышению
рабочей платы, не может возвышать ценностей, потому что общее возвыше-
ние ценностей — нелепость и логическая несообразность. Часть прибыли,
входящая в стоимость производства всех предметов, не имеет влияния на
ценность никакого предмета. Только тот излишек прибыли, который входит
в стоимость производства лишь некоторых предметов, оказывает влияние на
ценность их.
Например, мы видели, что по некоторым причинам необходим должен
быть в некоторых занятиях постоянный процент прибыли выше, чем в
остальных, чтобы служить вознаграждением за риск, хлопотливость и н е -
приятность. Его может доставить только продажа товара по ценности выше
той, какая приходилась бы по количеству труда, нужного на производство.
Если бы порох обменивался на другие предметы не выше пропорции труда,
употребленного на весь процесс его производства, то никто не захотел бы
устроивать пороховой завод. Мясники несомненно получают больше хлебни-
ков и, вероятно, подвержены не большему риску, чем хлебники, потому что,
сколько известно, банкротятся не чаще их. Прибыль более высокая, чем у
хлебников, получается ими, конечно, только оттого, что соперничества для
них меньше, по неприятности и некоторой непопулярности их промысла.
А если они получают более высокую прибыль, это значит, что товар их про-
дается по ценности более высокой, чем какая приходилась бы соразмерно
труду и расходу их. Все необходимые и постоянные неравенства прибыли
выражаются в относительных ценностях товаров.
Но если и нет разницы между двумя занятиями в проценте прибыли,
прибыль может составлять в элементах производства одного товара более
значительную долю, чем в элементах другого. Один товар может требовать
530

прибыли за более долгий срок времени, чем другой. В пример тому обыкно-
венно приводят вино. Положим, что известное количество вина и известное
количество сукна произведены одинаковым количеством труда, по одинако-
вой рабочей плате. Сукно не улучшается, а вино улучшается от того, что
становится старее. Положим, чт1о для достижения требуемого достоинства
нужно вину простоять пять лет . Производитель или торговец не станет
беречь его пять лет, если по их истечении не может продать его настолько
дороже сукна, насколько должна возрасти прибыль за пять лет по сложным
процентам. Первоначальный расход на производство сукна и вина был оди-
наков; стало быть, относительная естественная ценность этих двух товаров
соразмеряется тут не с одною стоимостью их производства, а еще с иным
элементом, прибавляющимся к ней. Впрочем, чтобы подвести этот случай
под общую формулу, мы можем включить в стоимость производства вина ту
прибыль, от которой в течение пяти лет отказывается винный торговец,
и смотреть на эту сумму как на особенный вид прибавочного расхода, кото-
рый делается им сверх других затрат и за который он должен быть воз-
награжден результатом.
О всех товарах, производимых машинами, надобно сказать приблизи-
тельно то же, что мы говорили в предыдущем примере о вине. Прибыль
составляет в стоимости их производства более значительную долю, чем в
предметах, работаемых исключительно непосредственным трудом. Возьмем
два товара, на производство которых одинаково нужен годичный срок и к а -
питал, выражаемый нами на этот случай в деньгах, 1 000 фунтов. Товар А
работается исключительно непосредственным трудом, и все 1 000 фунтов
идут в нем прямо на рабочую плату. Товар В выделывается посредством
труда, стоющего 500 фунтов, и машины, стоющей 500 фунтов и изнашиваю-
щейся годичною работою. Оба товара будут иметь совершенно одинаковую
ценность, — если считать ее на деньги, полагая прибыль в 20%, она будет
1 200 фунтов. Но из этих 1 200 фунтов в товаре А только 200 фунтов, или
шестая часть ценности, составляет прибыль; а в товаре В, кроме этих
200 фунтов, есть еще прибыль машинного заводчика, вошедшая в цену, какая
заплачена за машину; если мы положим, что производство заняло также год,
прибыль эта в 500 фунтов (цена машины) состав1ляет опять одну шестую
часть. Т1аким образом, в товаре А прибыл1ь только /6 всей выручки, а в то-
варе В /6 всей выручки с прибавкою еще /6 из значительной части остальной
выручки.
Чем значительнее / ч а с т ь капитала, состоящая из машин, строений, м а -
териала и других предметов, которые должны быть заготовлены до начала
непосредственного труда, тем значительнейшую часть будет составлять при-
быль в издержках производства. Не столь очевидно с первого взгляда,
но столь же верно и то, что большая прочность части капитала, состоящей
из машин и строений, имеет точно такое же значение, как больший размер
капитала. Мы предполагали ту крайность, что машина совершенно изнаши-
вается от годичной работы; предположим теперь противоположную и еще
сильнейшую крайность, — что машина вечна и не требует ремонта. В этом
предполагаемом случае, который годится для разъяснения дела столько же,
как если б и был возможным на практике, фабриканту никогда не понадо-
билось бы получать в продукте выручку за 500 фунтов, заплаченных за ма-
шину, потому что у него вечно цела сама машина, стоющая 500 фунтов;
но попрежнему он должен получать прибыль на нее. Потому товар В, кото-
рому в прежнем примере приходилось продаваться за 1 200 фунтов (чтобы
1 000 фунтов шло на возвращение капитала, а 200 фунтов в прибыль),
может теперь продаваться за 700 фунтов (500 фунтов надобно на возвра-
щение рабочей платы, а 200 в прибыль на весь капитал). Таким образом,
в ценности В прибыль с4оставляет 200 фунтов из 700 фунтов, то есть две
седьмых части, или 28 /7%, между тем как в ценности товара2 А, как мы
видели, прибыль составляет лишь одну шестую долю, или 16 /3%. Разу-
меется, этот случай чисто идеальный, потому что никакая машина, никакая
другая часть основного капитала не остается цела вечно; но чем больше в
531

них прочности, тем ближе подходят они к этому идеальному случаю, тем
значительнее доля прибыли в выручке. Если, например, машина, стоющая
500 фунтов, теряет от годичной работы пятую часть ценности, то для воз-
награждения этой потери должно прибавиться к выручке 100 фунтов и цена
товара будет 800 фунтов. Тогда прибыль будет составлять 200 фунтов в
800 фунтах, или четвертую долю, что все еще гораздо более шестой доли,
какую составляют в товаре А 200 фунтов в 1 200 фунтах.
Из неравенства доли, которую в разных занятиях составляет прибыль в
затратах капиталиста, а потому и в необходимой для него выручке, проис-
ходят относительно ценности два последствия. Первое из них то, что пред-
меты обмениваются не по простой соразмерности количеств требующегося
на их производство труда и даже не по той соразмерности, какая оказалась
бы по расчету неравенств постоянного вознаграждения за разные разряды
труда. Мы уже объяснили это примером вина; приведем еще пример — цен-
ность товаров, производимых машинами. Возьмем попрежнему товар А, про-
изводимый расходом 1 000 фунтов на непосредственный труд. Но вместо
товара В, производимого непосредственным трудом в 500 фунт. и машиною
в 500 фунт., возьмем товар С, производимый непосредственным трудом в
500 фунт., при помощи машины, произведенной также непосредственным
трудом в 500 фунт.; положим, что нужен год на то, чтобы сделать эту
машину, и что она изнашивается годичною работой, а прибыль попрежнему
положим 20%. Товары А и С произведены одинаковыми количествами
труда, получавшего одинаковую плату; расход прямого труда на товар А —
1 000 фунтов; на С только 500 ф., но эта цифра доводится до 1 000 ф.
трудом, израсходованным на постройку машины. Если бы труд (или возна-
граждение за труд) был единственным элементом стоимости производства,
оба эти продукта обменивались бы друг на друга. Но так ли будет теперь?
Разумеется, нет. Машина сделана в течение года расходом в 500 ф., а при-
быль составляет 20%; потому естественная цена машины — 600 фунт.;
таким образом выходит, что фабрикант С сделал сверх остальных своих рас-
ходов еще прибавочную затрату в 100 ф., которые должны выручаться ему
с прибылью в 20%. Таким образом, товар С не может иметь постоянную
цену меньше 1 320 ф., между тем как товар А продается за 1 200 ф.
Второе последствие — то, что от общего понижения или возвышения
прибыли ценности изменяются неизбежно. Изменение состоит не в том,
чтобы являлось в них общее возвышение или понижение (это, как мы уже
часто говорили, логическая несообразность и невозможность), а в том, что
изменяется доля ценности разных предметов, имея в себе долю прибыли за
неодинаковые сроки времени, изменяется не в одинаковой пропорции. Если
два предмета, произведенные равным количеством труда, имеют неодина-
ковую ценность оттого, что один должен давать прибыль за большее число
лет или месяцев, чем другой, то эта разница ценностей увеличится при воз-
вышении прибыли и уменьшится при ее понижении. Вино, которое должно
давать прибыль за 5 лет больше, чем сукно, гораздо значительнее будет
превосходить своею ценностью сукно при прибыли 40%, чем при прибыли
в 20%. Товары А и С, произведенные одинаковыми количествами труда,
продавались: один за 1200, другой за 1320 фунтов, — разница состав-
ляла 10%; а если прибыль уменьшится на половину, они будут продаваться:
один за 1 600, другой за 1 155 фунтов, и разница будет только 5%.
Из этого следует, что даже и общее возвышение рабочей платы не-
сколько изменяет ценности, если соединено с действительным увеличением
стоимости труда. Оно изменяет их не так, как предполагают обыкновенно, —
оно не возвышает все ценности. Но от увеличения стоимости труда пони-
жается прибыль; потому понижается естественная ценность предметов, в цен-
ности которых прибыль составляет долю больше средней, и возвышает цен-
ность предметов, в которых прибыль составляет долю меньше средней. При
понижении прибыли падает относительная ценность всех товаров, в произ-
водстве которых значительно участвуют машины (особенно, когда машины
эти очень прочны), или, что то же самое, сравнительно с ними поднимается
532

ценность других предметов. Теорему эту выражают иногда так: от возвы-
шения рабочей платы поднимается ценность предметов, производимых тру-
дом, относительно предметов, производимых машинами. Такой способ выра-
жения прост, но неправилен; предметы, производимые машинами, произво-
дятся трудом точно так же, как и другие предметы, именно тем трудом, ко-
торым производятся сами машины; разница лишь в том, что в производстве
предметов, делаемых помощью машин, прибыль составляет несколько боль-
шую долю, хотя и тут главная статья расхода все-таки труд. Потому лучше
представлять этот факт, как последствие упадка прибыли, чем как резуль-
тат возвышения рабочей платы, тем более что последний способ выражения
очень двусмыслен: он возбуждает вовсе не идущую сюда мысль о возвы-
шении реального вознаграждения работника вместо идущей к делу мысли
о возвышении стоимости труда хозяину.
Кроме естественных и необходимых элементов стоимости производ-
ства, — кроме труда и прибыли, — есть в ней другие элементы, искусствен-
ные и случайные, напр. налог. Налог на бумагу и на солод составляет часть
стоимости производства этих товаров, наравне с рабочею платою. Расходы,
налагаемые законом, подобно расходам, налагаемым сущностью дела, должны
быть с обыкновенною прибылью вознаграждаемы ценностью продукта, или
производство предметов прекратится. Но влияние налога на ценность под-
лежит тем же самым условиям, как влияние рабочей платы и прибыли.
Влияние на ценность имеет не общая высота или низкость налога, а разница
между его величинами. Если бы все продукты были обложены пошлиною,
берущею равный процент из всех прибылей, отношение между ценностями
нимало не изменилось бы. Если подвергаются налогу лишь некоторые то-
вары, ценность их поднимается; если остаются свободны от налога лишь не-
которые предметы, ценность их падает. Если обложить налогом половину
товара, а другую не облагать, первая половина поднимется, а вторая упадет
по взаимной оценке. Эти перемены ценностей необходимы для уравнения
вероятности прибыли во всех занятиях, без чего обложенные налогом за-
нятия были бы, если не тотчас, то через несколько времени, покинуты.
Но общий налог, равно лежащий на всем и не изменяющий взаимного от-
ношения продуктов, не может иметь никакого влияния на ценности.
До сих пор мы предполагали, что все силы и принадлежности, входящие
в стоимость производства товаров, сами в своей ценности определяются
стоимостью производства. Но иные из них принадлежат к разряду предме-
тов, количество которых не может быть увеличиваемо по произволу и кото-
рые потому приобретают ценность недостачи, если запрос превышает из-
вестный размер. Для многих орнаментальных вещей, изготовляемых в Ита-
лии, материалами служат вещества, называющиеся rosso, giallo и verde antico,
о которых, — не знаю, справедливо или нет, — утверждают, будто бы они
могут добываться лишь из разрушения древних колонн и других орнаментов,
потому будто бы, что каменоломни, из которых первоначально получены
эти камни, уже истощены или затеряны. Если существует большой запрос
на материал такого рода, он будет иметь ценность недостачи: она войдет в
стоимость производства, стало быть, и в ценность изготовленного товара.
Повидимому, близко время, когда ценность дорогих мехов подвергнется
влиянию недостачи материала. До сих пор уменьшение числа пушных зверей,
доставляющих эти меха, в пустынях Сибири и на берегах Эскимосского
моря, действовало на ценность их лишь тем, что для получения известного
количества этого товара становилось все больше и больше труда, — а упо-
требляя больше труда, чем употребляется, конечно, еще можно было бы в
течение некоторого времени добывать этих мехов больше, чем теперь.
Но главным образом увеличивается стоимость производства ценностью
недостачи в предметах, производимых самою природою. Если силы ее, дей-
ствующие в производстве, не обращены в частную собственность и могут
быть в руках каждого желающего, они не входят в стоимость производства,
а входит в нее лишь труд, какой понадобится на приспособление к делу.
Если же они и обращены в частную собственность, то получают ценность,
533

как мы видели, не от самого этого факта, а лишь от недостачи их, то есть
от ограниченности снабжения ими. Но то достоверно, что они часто имеют
ценность недостачи- Предположим водопад в таком месте, где нужно больше
мельниц, чем сколько могут снабдиться водою; пользование этим водопадом
будет иметь ценность недостачи, а высота этой ценности будет такая, чтобы
или запрос понизился до существующего снабжения, или чтобы оплачива-
лось создание искусственной силы, — паровой или какой-нибудь другой, —
равняющейся своим действием силе воды.
Сила природы остается вечным имуществом и служит человеку лишь
продуктами, производимыми постоянным ее занятием; потому обыкновенный
способ получать выгоду от такой собственности — ежегодная уплата из про-
дукта, получаемого от нее лицом, пользующимся ею. Эта уплата всегда
может называться и обыкновенно называется рентою. Потому вопрос о влия-
нии, какое имеет на ценности обращение сил природы в частную собствен-
ность, часто поставляется в такой форме: входит ли рента в стоимость
производства? Лучшие политико-экономы отвечают на него отрицательно.
Такие безоговорочные теоремы очень соблазнительны даже для людей, за-
мечающих ограничения, с которыми должны приниматься подобные выра-
жения; действительно, они напечатлевают общий принцип в уме тверже, чем
когда бы он и в теории огорожен был всеми исключениями, являющимися в
практике. Но с тем вместе они смущают, ведут к ошибкам и производят н е -
выгодное для политической экономии впечатление, будто бы она пренебре-
гает очевидными фактами. Нельзя не согласиться, что иногда рента входит в
стоимость производства. Если я покупаю или беру в аренду кусок земли
и строю на нем суконную фабрику, рента этой земли действительно состав-
ляет часть издержек моего производства, издержек, которые должен упла-
тить продукт. А все фабрики строятся на земле и почти все строятся в
местах, где земля особенно дорога, потому средняя величина ренты за
землю должна вознаграждаться в ценностях всех предметов, производимых
на фабриках. Но в каком смысле справедлива теорема, что рента не входит
в стоимость производства и не имеет влияния 80на ценность земледельческого
продукта, это мы увидим в следующей главе .
Из теоремы Мальтуса и теории ренты Рикардо мы знаем,
что каждая прибавка к земледельческому продукту получается
по большей стоимости производства, чем прежние части про-
дукта, стало быть, и естественная или необходимая меновая
ценность этой прибавки выше. Но высшая ценность сообщается
и всем другим частям продукта, потому что, если необходимо
одну четверть пшеницы продавать не ниже ценности 5, то нет
препятствия брать также по 5 и за всякую другую четверть
пшеницы того же сорта, хотя бы стоимость производства этой
другой четверти была меньше. Таким образом, прежние части
продукта, обходящиеся производителю дешевле последней, про-
даваясь по одной ценности с последнею, будут давать произво-
дителю лишнюю прибыль; эта лишняя прибыль передается под
именем ренты землевладельцу силою соперничества между ка-
питалистами, снимающими землю. Стало быть, рентою не воз-
вышается ценность продукта, определяемая стоимостью произ-
водства последней его части, не платящей ренты. — То же са-
мое, что с земледельческим продуктом, бывает в этом отношении
и со всеми товарами, количество которых может увеличиваться
неопределенно, но с возвышением стоимости производства при
каждом увеличении их количества. К этому разряду принадле-
534

жат все так называемые сырые или непереработанные продукты.
Мы сделали огромную выписку из Милля и, кроме некото-
рых маловажных замечаний относительно второстепенных под-
робностей, ровно ничего не можем сказать против изложенного
им взгляда. Во всем, что мы слышали от него, надобно совер-
шенно с ним согласиться. Но все ли мы слышали от него, что
надобно знать о предмете?
Если вы читаете его с одною только мыслью — проверять,
справедливо ли все, что он говорит, вы дойдете до конца его
анализа, не заметив никаких ошибок в нем. Но если вы станете
перечитывать те же страницы с другою, более широкою
мыслью, — посмотреть, не остается ли пробелов в этом ана-
лизе, — вы будете шокированы некоторыми выражениями, прямо
выдающими неполноту анализа. Довольно будет напомнить одно
из них. Говоря о товарах, ценность которых определяется сто-
имостью производства, он замечает, что если при производстве
данного количества такого товара эта естественная его ценность
не соответствует уравнению запроса и снабжения, действую-
щему тут через уравнение прибыли этого производства с дру-
гими производствами, то производство этого товара увеличи-
вается или уменьшается соответственно уравнению прибыли. Со-
вершенно так; но он прибавляет: «эти изменения в количестве
производимого товара не требуют, чтобы кто-нибудь изменял
свое занятие. Если дело идет очень хорошо, производство рас-
ширяется через усиленное пользование кредитом, а если произ-
водство идет дурно, оно уменьшается через уменьшение размера
операций и уменьшение рабочего времени». Кто же теперь
эти люди, из которых «никому» нет необходимости изме-
нять прежнее занятие от перемены в размере производства?
Существует суконная фабрика, занимающая 500 работников.
Суконное дело идет очень прибыльно. Нет необходимости осно-
вываться новой фабрике, нет надобности делаться суконным
фабрикантом капиталисту, занимавшемуся другим делом. Хо-
зяин прежней фабрики расширяет ее операции; производит
вдвое больше прежнего. Если дело идет неприбыльно, ему нет
необходимости бросать свое занятие, — он только уменьшает
свои операции, производит сукна вдвое меньше. Из капитали-
стов действительно «никому» нет необходимости переменять свое
занятие от этих перемен. Если мы имеем в виду только капита-
листов, Милль говорит совершенную правду. Но то ли дело с
работниками? Если суконная фабрика вдвое увеличит свою фаб-
рикацию, она займет 1 000 работников, вместо прежних 500, —
прибавочные 500 работников перейдут на суконное производство
от какого-нибудь другого занятия. Если она вдвое сократит про-
изводство, она займет только 250 работников, вместо прежних
500, — остальные 250 должны бросить суконное производство,
обратиться к другому занятию. Стало быть, слова Милля к ра-
535

ботинкам не прилагаются. Его «кто-нибудь» — только капита-
листы. А работники у него—«никто». Об них он позабыл.
Угодно ли вам прямое свидетельство, что это так? Вот, напри-
мер, через несколько страниц он говорит: главный элемент сто-
имости производства — труд. «Если производителем мы станем
считать капиталиста, делающего затраты, слово «труд» можно
заменить словом «рабочая плата»; стоимость продукта
производителю — количество рабочей платы, израсходованное
им на продукт». — «Если, — если», то «да»; а «если нет», тогда
что? Что тогда, это неизвестно. Милль забыл, что его «если»
не имеет безусловного значения; ему не представляется н а -
добности подумать о случаях, к которым не применялось
бы это «если». Без капиталиста нет производства или по край-
ней мере нет такого производства, о котором стоило бы думать
теории.
Да, весь анализ стоимости производства, прочтенный нами,
замечает только капиталиста, который для него все, между про-
чим и истинный производитель; работники являются только
принадлежностью капиталиста; стоит ли смотреть на дело по
отношению к ним! Разумеется, не стоит, «если» капиталист —
«производитель».
А если нет? Если нет, то анализ стоимости производства
неполон, неполон и анализ меновой ценности. Мы видели, как
подробно исследуются у Милля законы этой меновой ценности;
целые две главы, приведенные нами, посвящены мануфактур-
ным товарам; целая глава, из которой мы представили лишь
краткое извлечение, посвящена земледельческому продукту;
нашлось место сказать даже о «древних статуях»: видно, что
очень полно перечисление товаров, когда не забыт даже такой
маловажный в экономическом отношении товар. Но как же это
мы ничего не видели о самом главном товаре, — о труде? Не-
ужели о нем нет ничего у Милля? Как не быть! есть, именно вот
что. В конце анализа меновой ценности товаров, количество к о -
торых не может быть увеличиваемо и которые прямо подлежат
уравнению снабжения и запроса, Милль говорит: «наконец
есть товары, количество которых может увеличиваться или
уменьшаться до значительной и даже неопределенной степени,
но ценность которых всегда зависит исключительно от урав-
нения запроса и снабжения. Таков в особенности товар, назы-
ваемый трудом; о ценности его мы подробно говорили в преды-
дущей книге». Только и всего; далее ни слова о нем. Но ведь
теория ренты Рикардо была также подробно изложена в пре-
дыдущей книге, а между тем нашел же Милль нужным посвя-
тить вопросу о ренте еще новую главу в анализе меновой цен-
ности. Почему же не понадобилось этого сделать относительно
труда? Ясно почему: анализ ведется с точки зрения капита-
листа; для капиталиста труд только—элемент стоимости про-
536

изводства; о стоимости производства сказано достаточно, сле-
довательно, о труде толковать нечего.
Но если мы вспомним, что труд — единственный или важ-
нейший товар для огромного большинства людей, то, вероятно,
нелишним будет взглянуть на меновую его ценность повнима-
тельнее.
Если не сделать коренного вопроса об этом странном товаре,
то ничего особенного и нельзя будет сказать о его меновой цен-
ности: товар — как товар; подчинен уравнению снабжения и
запроса, только и всего. Милль прав, что не распространяется
об этом. Но коренной-то вопрос состоит в том: следует ли труду
быть товаром, следует ли ему иметь меновую ценность?
Что такое — товар? Или продукт человека, или предмет
природы, обращенный в частную собственность; в том и дру-
гом случае — нечто существующее отдельно от человека.
А труд? что это такое? Тоже нечто существующее отдельно от
человека? Нет, он больше ничего, как часть человеческого су-
щества, никаким способом не могущая существовать отдельно
от человека. Продаются перчатки для рук, но рука человека не
продается; продается книга, но мозг писателя не бывает на
рынке. То есть мы выражаемся неправильно: если писатель
обязался 9з0а деньги писать все, что ему прикажут, то мозг его
продается . Но ведь не говорится же, что этот писатель про-
дал свой мозг, — говорится просто, что он продал себя. Точно
так же продаются и руки человека: бразильский португалец,
покупая негра, покупает собственно только руки этого негра.
Итак, мозг и руки человека действительно продаются, только не
иначе можно продать или купить их, как вместе с самим чело-
веком. Точно так же и труд: продажа и покупка его — не иное
что, как продажа и покупка человека. Если труд — товар, то
это не может быть иначе, как если сам человек — товар. Сле-
дует ли человеку быть товаром, об этом можно думать раз-
лично; но политическая экономия утверждает, что не следует.
А если так, то продажа и покупка труда противоречат основ-
ному требованию господствующей теории, и о меновой цен-
ности труда говорит она не тем тоном, каким говорит о меновой
ценности бразильских негров лишь потому, что забыла поду-
мать хорошенько об отношении труда к человеческому орга-
низму, о том, что труд — не предмет, отдельный от человека,
то есть не такой предмет, который дозволительно покупать и
продавать, не такой предмет, которому следует иметь меновую
ценность.
Законами стран, отвергнувших невольничество, воспре-
щается человеку продавать себя. Политическая экономия не на-
ходит, чтобы этим запрещением стеснялась свобода человека.
Напротив, она только ограждает свободу человека от гибель-
ного действия его опрометчивости. Чем же отличается покупка
537

труда от покупки человека, воспрещенной законами этих стран?
Только двумя обстоятельствами: во-первых, продолжительно-
стью времени, на которое совершается продажа, во-вторых,
степенью власти, какую дает над собою продающийся покупаю-
щему. Но очевидно, что то и другое различие — различие
только количественное, а не качественное, только по степени,
а не по основному характеру. И притом прямо так называемая
покупка человека может принимать формы, ничем не отличаю-
щиеся от так называемой покупки труда и по этим обоим отно-
шениям.
В странах, где существует невольничество, человек может
продавать себя и не на всю жизнь, а только на известный срок,
не в вечную, а во временную кабалу. Если работник запродает
свой труд на месяц или на неделю, то и в кабалу может о« по-
ступить только на месяц или на неделю; договор первого рода
недозволителен в образованных государствах; зачем же назы-
вать дозволительным договор второго рода? «Но если дого-
вор о кабале может не отличаться от договора о продаже труда
сроком, на который заключается, то очень значительное разли-
чие между ними по размеру власти, какую дает над собою про-
дающий себя и продающий только свой труд». Конечно, кроме
права требовать от невольника исполнения работы, невольни-
чество обыкновенно дает господину право судить самому, испол-
няет ли невольник свои обязанности, и взыскивать за их неис-
полнение. Но это бывает только в грубейшей форме невольни-
чества. В его смягченных формах судебная и исполнительная
власть господина постепенно уменьшается [так что есть формы,
в которых господину предоставляется только жаловаться на
невольника]. Да и в тех формах, где господин сам бывает
судьею и исполнителем, эта власть присвоивается ему только
как второстепенная принадлежность главного права, — права
требовать труда; присвоивается лишь для облегчения настоя-
щих судей и администраторов. Если же они берут на себя из
рук господина разбор его требований, они, конечно, облегчают
положение невольника, но с тем вместе облегчают и господина,
который все-таки остается господином. Сущность невольниче-
ства не в этой судебной и административной власти, а соб-
ственно в праве на труд. Мы вовсе не то говорим, что продажа
труда равняется грубейшей форме невольничества; напротив,
мы хотим только сказать, что она представляет существенное
сходство с наиболее смягченными его формами, представляет
собой как бы очищение невольничества от грубых его неудобств
для самого господина, с сохранением основной черты его —
власти частного человека над экономическими силами другого
человека.
Юрист и администратор могут интересоваться разницею
между покупкою труда и невольничеством; но политико-эконом,
533

[находящий сущность невольничества в обязательном труде,
бывает неверен самому себе, если находит существенно различ-
ными от невольничества те договоры, по которым человек под-
чиняется обязанности трудиться на другого человека].
Можно спорить о том, удобоисполнимо или неудобоиспол-
нимо в данном состоянии общества то или другое требование
экономической или какой угодно другой науки. Есть политико-
экономы, находящие, что в некоторых странах еще рано желать
уничтожения невольничества даже и в грубейшем его виде. По-
добным образом, пожалуй, могут другие политико-экономы
находить, что еще ни в одной из передовых стран не пришла
пора заботиться об уничтожении последней формы невольни-
чества, называющейся покупкою труда. Это будет вопрос прак-
тики, а с практической стороны может ловкий диалектик очень
благовидно защищать интересы, противные общему благу. [Но
в отвлеченной теории ложь обнаруживается гораздо яснее. Для
теории очевидно, что обязательный труд есть обязательный
труд, каким бы способом ни возникало обязательство— взя-
тием ли в плен на войне, покупкою ли человека на рынке или
заключением с человеком договора о том, что он обязался ра-
ботать на другого человека].
Мало ли что бывает товаром на практике, — бывает това-
ром и любовь, бывает товаром и труд. Но теория должна при-
знавать обе эти функции человеческого организма предметами,
составляющими неотчуждаемую собственность организма, та-
кими принадлежностями его, власти над которыми сам человек
не должен отнимать у себя, вроде того, как не может отказы-
ваться от права иметь свое мнение или действовать по собствен-
ному убеждению. Ум или совесть, чувства или честность, впе-
чатлительность нерв, деятельность мускулов — все это такие
вещи, которые принадлежат к порядку явлений, несовместному
с понятием меновой ценности. Известное состояние или обна-
ружение этих качеств или деятельностей организма может при-
носить человеку и целому обществу экономическую пользу; но
по своей натуре это — вещи непродажные, если непродажная
вещь сам человек.
Конечно, не так легко дойти до понятия о непродажности
труда, как до понятия о непродажности некоторых других функ-
ций человеческой жизни, как, например, совести или чувства.
Но эта разница зависит лишь от особенностей быта, к кото-
рому мы привыкли. Были другие состояния общества, в кото-
рых дело это было ясно каждому. Свободный грек или римля-
нин считал наниматься в работу вещью такою же унизитель-
ною для себя, как теперь считается у нас поступать мужчине на
содержание какой-нибудь капиталистки. Многие ошибочно ду-
мают, что в классическом мире считался унизителен для сво-
бодного человека самый труд. Нет, считался унизительным для
539

него только наемный труд. Много раз мы имели случай го-
ворить, что трудность приобрести известное убеждение при
данном состоянии общества нимало не свидетельствует против
этого убеждения, а свидетельствует только о неудовлетворитель-
ности быта, в котором трудно для человека признать извест-
ную истину.
Если же труд по своей неотделимости от самого человека
не должен быть предметом покупки и продажи, то есть не дол-
жен иметь меновой ценности, то окажется недостаточно прини-
маемое господствующею теориею основание для определения
стоимости производства других товаров. Действительно, мы
видели, что она слагается из меновой ценности труда, употре-
бленного на предмет, и прибыли на этот труд. Если один из
этих двух элементов, и притом важнейший, не должен иметь
меновой ценности, то чем же определится стоимость производ-
ства? Очевидно, что она должна получить какую-нибудь дру-
гую норму, и нетрудно увидеть, в чем будет состоять эта новая
норма.
Мы нашли, что понятие труда не должно соединяться с по-
нятием меновой ценности. Следовательно, от прежней нормы
надобно отбросить понятие меновой ценности, и что тогда
остается у нас? Остается только коренное понятие о количестве
труда.
Не знаем, удалось ли нам изложить свой взгляд так ясно,
чтобы читатель нашел излишними дальнейшие наши пояснения.
Приписывать труду меновую ценность значит сравнивать
его с предметами, посторонними для человека. Положим, напри-
мер, что четверть пшеницы мы оценим в 5 рабочих дней, имею-
щих по 12 часов. Это значит, что 60 часов человеческого труда
мы ставим равными одной четверти пшеницы. Пусть читатель
рассудит, годится ли ставить знак равенства между такими
понятиями ? Т р у д есть деятельность человеческого организма,
не могущая быть подведена к одному знаменателю ни с чем
иным, кроме деятельности того же организма. Мы все говорим,
что, например, в известном человеке влечение к вину сильнее
заботы о здоровьи, в другом человеке эти две силы уравнове-
шиваются, в третьем забота о здоровьи сильнее. Что ж, подоб-
ные выражения правильны; тут сравниваются предметы одной
и той же сферы понятий или явлений. Точно так же можно
сравнивать между собою всякие другие наклонности или вле-
чения, мотивы действий человека. Но ведь не сравниваем же
мы пуд с саженью или свет с звуком; не говорим же мы, что
два дюйма равны или не равны одному золотнику, а звук фор-
тепьяна сильнее или слабее света стеариновой свечи.
Точно так же можно сравнивать между собою продукты
труда; но нельзя сравнивать их с трудом; это — предметы не-
соизмеримые. Положим, что труд превращается в продукт,
540

но все-таки сравнивать их друг с другом точно так же не сле-
дует, как не следует звук фортепьяна сравнивать с деревом и
железом, из которых возникает этот звук. Конечно, чем больше
труда, тем больше продукта; конечно, чем лучше труд, тем
лучше и продукт. Но точно так же, чем толще струна, тем силь-
нее звук, чем лучше металл и дерево, тем лучше звук. Мало ли
какой предмет превращается в какой другой предмет или какое
явление в другое явление, но, несмотря на происхождение од-
ного из другого, все-таки нельзя же их сравнивать, если они
совершенно разнородны.
Но если так, если труд и продукт — величины несоизмери-
мые, то какое же основание может быть найдено для экономиче-
ского расчета? Надобно только вникнуть в способ, которым
создается самое понятие меновой ценности продукта, чтобы за-
метить это основание.
Мы заметили, что предметы совершенно разнородные не
могут быть сравниваемы между собою. Каким же образом под-
водятся под одну норму меновой ценности сукно и хлеб, дрова
и картина? Мы знаем, что пропорция ценности их дается
уравнением снабжения и запроса, или прямо или косвенно, ч е -
рез стоимость производства. Теперь, что же такое запрос, и
что такое снабжение? Запрос — это известная энергия чело-
веческих побуждений к приобретению предмета; снабжение —
это известная энергия человеческих побуждений к производству
предмета. Таким образом все сводится к одному общему зна-
менателю, — к энергии человеческих побуждений. Вот мы и
нашли коренную норму всякого экономического расчета; она
заключается в человеческих побуждениях, наклонностях и по-
требностях. Сообразно этому анализу уравнение запроса и снаб-
жения обозначает ни больше, ни меньше, как тот факт, что сила
побуждений к производству предмета бывает соразмерна силе
побуждений к пользованию предметом. Чем сильнее у человека
надобность в продукте или влечение к нему, тем сильнее чело-
век и обращается к производству его. Только и всего. А этот
факт известен каждому из ежедневного житейского опыта.
«Только-то!» — скажут в первую минуту рутинные поли-
тико-экономы: «стоило же толковать так долго, чтобы придти
к такому выводу! Да ведь ваше открытие написано бывает в
первых строках каждого курса нашей школы. Мы сами с того
и начинаем, что основная пружина и коренная норма всех эко-
номических явлений заключается в потребностях человека. Не-
чего сказать, сделали вы открытие». — Точно так; каждый курс
политической экономии начинается с этой истины. Жаль только,
что она в рутинных курсах не проникает дальше первого пара-
графа. Наше дело только в том и состоит, что мы не забываем
этого основного принципа и стараемся возводить к нему каж-
дый вопрос, между тем как рутинная школа совершенно забы-
541

вает о нем, заменяя его по каждому частному вопросу ка-
кою-нибудь рутинною иллюзиею.
«Но позвольте, однако», — говорят через несколько времени
рутинные политико-экономы: «мы обманулись на первый
взгляд, подумав, будто ничего важного не следует из ваших
рассуждений о человеческих потребностях, по поводу вопроса о
меновой ценности. Нет, следует из этого, что вы хотите отри-
цать меновую ценность. Как же это можно! Ведь от этого вся
наука рушится!» — Отрицать меновую ценность не мы хотим,
а хочет тот самый принцип, который провозглашают основным
началом политической экономии сами последователи рутинной
школы. Наука от этого не разрушается, а только исправляются
те погрешности в ней, которые произошли от забвения об основ-
ной идее при разборе частного вопроса. А «как это можно», то
есть как можно исправить эти погрешности, — мы сейчас
увидим.
Через подведение частного вопроса о меновой ценности под
основную идею всей экономической науки понятие меновой
ценности превращается в понятие внутренней ценности. Дейст-
вительно, измерение ценности потребностями человека дает
норму уже вовсе не меновой, а внутренней ценности. Мы ви-
дим, что по сущности дела меновая ценность должна совпадать
с внутреннею и отклоняется от нее только вследствие ошибоч-
ного признания труда за товар, которым труду никак не сле-
дует быть. Поэтому возможность отличать меновую ценность
от внутренней свидетельствует только об экономической неудов-
летворительности быта, в котором существует разность между
ними. Теория должна смотреть на раздельность меновой цен-
ности от внутренней точно так же, как смотрит на невольни-
чество, монополию, протекционизм. Она может и должна изу-
чать эти явления со всевозможною подробностью, но не должна
забывать, что она тут описывает уклонения от [разумного и
выгодного] порядка. Она может находить, что устранение того
или другого из этих [нездоровых] феноменов экономической
жизни потребует очень долгого времени и очень значительных
усилий; но как бы далек ни представлялся ей срок излечения
той или другой экономической болезни, не должна же она не
представлять, каково должно быть здоровое положение вещей.
[Ведь, например, ни один рассудительный политико-эконом во
Франции не надеется же, что завтра или послезавтра отка-
жется его страна от всяких таможенных пошлин; но все-таки
говорит же он, что принцип свободной торговли — единствен-
ный принцип, допускаемый его теориею, и разъясняет же он
действия этого принципа, хотя и знает, что сам не дождется
полного применения его к французской жизни].
Точно так и мы говорим об отделении меновой ценности от
внутренней, как о феномене болезненном, отвергаемом теориею.
542

Легко ли и скоро ли вполне избавится от него действительная
жизнь, — это другой вопрос [и если справедливо то мнение,
что наука имеет влияние на жизнь, то нельзя не думать, что
распространение здравых понятий об этом предмете должно
помогать практическому исполнению дел, а поддержка рутин-
ного заблуждения самими теоретиками задерживает ход прог-
ресса]. Если кто-нибудь говорит, что, например, чесотка —
такая болезнь, которая собственно не должна была бы существо-
вать, которая неизбежно исчезнет при известных благоприят-
ных переменах в быте сословий, ныне подвергающихся ей, сле-
дует ли порицать его за непрактичность? А впрочем, судите
как хотите о практичности или непрактичности его мыслей, но
что ж ему делать с своими мыслями, когда они кажутся ему
справедливыми? Неужели скрывать их из опасения показаться
утопистом?
Скоро ли могут произойти в быте и привычках какой-ни-
будь нации такие перемены, после которых труд перестанет быть
товаром и меновая ценность совпадет с внутреннею, — это во-
прос о будущем, историю которого с обозначением годов мы
не беремся рассказывать. [Довольно того, если мы знаем, к
чему идут вещи, и к чему раньше или позднее они придут]. Мы
видим, что прогресс ведет к уничтожению невольничества; что
в передовых странах он уже давно устранил грубейшие его
формы и постепенно устраняет ос9т1атки его, продолжающие су-
ществовать в смягченных формах . Сам человек перестал быть
товаром в некоторых странах; понемногу перестает быть им и
в других; надобно думать, что со временем перестанет быть то-
варом и труд.
Надобно ли говорить о том, какое влияние на экономиче-
скую жизнь окажет слияние меновой ценности с внутреннею, —
слияние, которое возникнет из того, что труд перестанет быть
товаром? Мы видели, каким запутанным способом установ-
ляется меновая ценность при своей отдельности от внутренней.
Действие человеческих потребностей организма тут затем-
няется и спутывается многосложностью форм, через которые
идет к своему результату, так что не только жизнь, но и сама
теория теряет из виду эту первоначальную силу, прячущуюся
в денежных ценах с их колебаниями. Если же дело упрощается
чрез его подведение под закон внутренней ценности, то есть
прямо под расчет человеческих потребностей, то гораздо легче
становится различать в экономической жизни нужное от не-
нужного, убыточное от выгодного, или, что то же самое — глу-
пое от умного, безрассудное от рассудительного.
Берем в пример хотя бы город Париж. В нем в 1859 году
было 1 500 129, — положим, 1 500 000 жителей. Предположим,
что у каждого из них есть желудок, требующий пищи (может
быть, это предположение ошибочно, но мы и не выдаем его за
54S

факт, а приводим только как гипотезу). Предположим, что из
этих 1 500 000 человек у 1 миллиона потребность желудка в
пище удовлетворяется плохо. Прекрасно (то есть очень дурно),
что же делают эти миллион человек? Они очень усердно рабо-
тают. Над чем же это они работают? — Они делают форте-
пьяны, бронзовые вещи, духи, помаду и т. д. и т. д. Умно или
нет употребляют они свои силы? Начинаете вы разбирать дело
по механизму меновой ценности в ее отдельности от внутрен-
ней, — и начинает мелькать перед вашими глазами такой беско-
нечный ряд продаж и покупок ( и з которых каждая очень в ы -
годна сама по себе), что вы считаете, пока достает у вас охоты,
и все-таки до конца не досчитываетесь, и в утомлении воскли-
цаете: «должно быть, что все это очень умно и выгодно!» Не
можете досчитаться ни до чего ясного вы, человек начитан-
ный, может быть, ученый, — где же тут досчитаться до насто-
ящего баланса этим беднякам-парижанам? Вообразите себе,
вот этот парижанин работает у знаменитого Эрара; за свою
работу получает он деньги. Эрар отправляет рояль в Казань;
из Казани за него отправляется сало в Лондон; из Лондона
стеариновые свечи едут в Шеффильд, где покупаются за них
бритвы; бритвы эти идут в Нью-Йорк; из Нью-Йорка идет
за них хлопчатая бумага в Ливерпуль и т. д. и т. д., — и каж-
дая сделка выгодна. Восторг, восторг! Только позвольте вас
спросить; что же наконец, каким образом выросла из работы
эрарова работника та говядина или пшеница, которая нужна
ему и выросла ли она из его работы? Конечно, говорите вы;
потому что он не остается без пищи. Следовательно, так или
иначе, его работа над роялем произрастила пшеницу. Может
быть, по вашей догадке так и выходит (ведь вы только дога-
дываетесь, вы не проследили до конца, вы не можете просле-
дить до конца ряд обменов, начинающихся этим роялем, вы не
знаете, как обратился этот рояль в пшеницу, вам только угодно
предполагать, что о« обратился в нее); а если вы, оставив вос-
хищение рядом обменов, проследить которого вы не можете по
его запутанности, который, быть может, и обманывает вас,—
если вы потрудитесь обратиться от этого механизма обменов
к простой сущности дела, то найдете ли вы правдоподобным,
что из эрарова рояля вырастает пшеница? Если этот рояль
сжечь и обратить его пепел на удобрение, то, без сомнения, из
него вырастает пшеница; кроме этого способа я не вижу дру-
гих способов сделать этот рояль полезным для желудка.
«Софизмы наглого невежества!» воскликнет рутинный по-
литико-эконом: работник, сделавший фортепьяно, произвел
своим трудом пшеницу, потому что не остается же он без
пищи». — Вот в том-то и дело, что вовсе не произвел: пше-
ница, которую он потребляет, просто взята у другого для от-
дачи ему; количество хлеба, произведенное одним, делится на
544

двух, — вот почему недостает продовольствия ни тому, ни дру-
гому, вот почему плох стол и у парижского работника, делаю-
щего рояль, и у нормандскою землепашца, который кормит этого
работника. — «Нет, это не так», продолжает рутинный поли-
тико-эконом: «у некоторых лиц есть излишек хлеба; эти лица
покупают рояли, то есть отдают часть своего хлеба работникам,
делающим рояли; кто покупает рояль, тот не терпит нужды в
продовольствии, он не отнимает у себя нужного хлеба; прокорм-
ление эрарова работника берется из излишка хлеба». — Пусть
берется он из излишка других; пусть покупщик рояля не тер-
пит нужды в продовольствии; но эраров работник терпит ее,
стало быть, если не для чьего-нибудь другого, то для его соб-
ственного продовольствия невыгодно то, что он получает от
других, а не сам производит его. Если известное дело не дает
хорошего прокормления, то выгодное ли это дело? Бродя по
бесконечной цепи обменов, вы теряетесь в многосложной п у -
танице их; но приведите вопрос к простейшему виду, к тому
факту, что у эрарова работника плохое продовольствие, и вы
сознаетесь, что этому работнику следовало бы заботиться о
производстве хлеба, в котором нуждается, а не о производстве
роялей, которые ему не нужны и которыми он не пользуется.
Рутинные политико-экономы любят твердить афоризмы вроде
следующих: laissez faire, laissez passer, «свобода деятельности»,—
chacun chez soi, chacun pour soi *, «каждый заботься о самом
себе» и т. д., в этом роде; они воображают, что этими афориз-
мами очень крепко защищается их система. Напротив, стоит
только покрепче взяться за любой из таких афоризмов, и ока-
жется, что каждым из них разбивается система, в защиту к о -
торой он придуман. Об афоризме: laissez faire, laissez passer мы
поговорим с этой стороны когда-нибудь в другой раз, а теперь
возьмемся за афоризм: chacun chez soi, chacun pour soi. Точный
смысл его в устах рутинных политико-экономов: «каждый пусть
будет полным хозяином в своих делах, каждый пусть работает
на себя». Что ж, по нашему мнению, это превосходный посту-
лят, мы принимаем его вполне, — только принимаем уже на
самом деле, уже серьезно, чтоб он был не пустым звуком, про-
износимым и забываемым по произволу, а прочным критериу-
мом экономических дел. — «Каждый пусть будет полным хозя-
ином в своих делах», chacun chez soi, — ну вот этого мы именно
и добиваемся: каждый пусть будет хозяином; а наемный работ-
ник какой же хозяин?—Каждый пусть работает на себя,
chacun pour soi, — отлично как раз идет к предмету нынешней
нашей речи. Да, пусть каждый работает на себя. Стало быть,
кому нужен рояль, тот пусть сам и делает рояль. Разумеется,
люди сходного положения, с одинаковыми надобностями, могут
* Дословно — каждый у себя, каждый для себя. — Р е д .
545

обмениваться своими однородными продуктами; мне нужен
рояль, нужна коляска, нужны золотые часы; вам тоже нужны
все эти предметы; нашему с вами приятелю г. Пеночкину также
нужны все эти вещи; что ж, собразно принципу разделения
труда, мы можем заняться каждый одним делом; я буду делать
рояли, вы коляски, г. Пеночкин золотые часы, и каждый из нас
посредством обмена будет снабжать своим продуктом двух
остальных. Наши продукты и потребности однородны. Но в
какой обмен мы, порядочные люди изящных потребностей,
вступим с Пантелеями, Сидорами, Прокофьями, Кондратьями?
Какую компанию нам могут составлять эти необтесанные м у -
жики? Прилично ли красоваться золотым часам на зипуне За-
хара? Какую фигуру представила бы разъезжающая в коляске
Матрена, законная супружница Макара? Не смешна ли была
бы за роялем Дементьева дочь Ульяна? Не к лицу им наши
с вами прекрасные занятия и милые вещи. Да они и не нужны им.
Чем же мы будем с ними обмениваться? Наши продукты не
нужны им. Они — грубые обжоры, все думают о еде (и какое
количество ржаного хлеба может поглотить каждый из них,
если станет есть досыта,— это ужасно! Мы все втроем: я, вы
и г. Пеночкин — не можем скушать столько, сколько съест один
Потап), — все только и думают о еде. Я, как порядочный ч е -
ловек, с надлежащим презрением к ним восклицаю: «chacun
pour soi!» — я, порядочный человек, буду делать для себя и для
вас, порядочных людей, рояли и не стану ничего брать у этих
людей, не давая им ничего из своих прекрасных продуктов.
Пусть обходятся без меня, как знают, а мне, порядочному ч е -
ловеку, стыдно и думать, что я могу нуждаться в них. Так ли?
Если меновая ценность должна совпадать с внутреннею, а
внутренняя ценность измеряется потребностями человека, то
нетрудно дойти до следующих выводов:
Соразмеряться между собою прямым образом могут только
потребности однородные, — например, разные виды потребно-
стей, относящихся к физическому благосостоянию организма.
Потому должны иметь меновую ценность относительно друг
друга предметы первой необходимости. Но не должны быть
сравниваемы прямо между собою потребности совершенно раз-
нородные. Например, как вы станете определять отношения
между потребностью еды и потребностью чтения, или между
потребностями в обуви и музыке? Потому и продукты, удов-
летворяющие разнородным потребностям, прямо не должны
иметь меновой ценности относительно друг друга. Во сколько
раз меньше или больше, чем сапоги, нужна человеку скрипка?
Во сколько раз меньше или больше, чем жилище, нужна ему
бронза? Это вещи несоразмеримые прямым образом.
Итак, во-первых, является у нас по вопросу о ценности клас-
сификация потребностей — с экономической точки зрения они
546

делятся на потребности материального благосостояния, потреб-
ности умственной деятельности и эстетического наслаждения.
Каждый из этих трех разрядов потребностей имеет свои осо-
бенные свойства, особенным образом, видоизменяющие норму
для оценки предметов, удовлетворяющих им.
Потребности эстетического наслаждения никак не могут
уже и сами по себе идти в сравнение с потребностями матери-
ального благосостояния. Наслаждаться чем-нибудь изящным
удобно человеку лишь тогда, когда его материальные потреб-
ности удовлетворены. Выражаясь, быть может, слишком с у -
рово, но совершенно верно, надобно сказать, что эстетическое
наслаждение годится собственно лишь на то время, которого
уже ни на что другое неспособен человек употребить или по
отсутствию всяких надобностей, или по истощению сил предшест-
вующим трудом; оно всегда бывает или отдыхом или празд-
ностью. Но отдых и праздность, конечно, не должны иметь
меновой ценности. Потому не следует иметь ее и предметам эсте-
тического наслаждения. Разумеется, мы очень хорошо знаем,
что они имеют ее теперь; за вход в театр собирается плата,
картина или статуя продается. Но мы говорим, что этим
оскорбляется самая природа подобных вещей. Красота и изя-
щество не должны иметь никакой цены, — если эта фраза п о -
кажется вам жестка для этих уважаемых вами предметов, м о -
жете выразить тот же принцип самым лестным для них обра-
зом: они бесценны или неоцененны. Ставьте их несравненно
ниже или несравненно выше предметов, нужных для физического
благосостояния, это как вы хотите; но сравнения между ними
нет никакого. Точно то же вы должны будете сказать, если от
потребностей, которым они удовлетворяют, вы обратитесь к
способу их происхождения. Один из них производится самою
природою, без человеческого усилия, как, например, красота
природы и человеческая красота. Для произведения других
нужна специальная, преднамеренная деятельность человека; та-
ковы танцы, драматические представления, картины; но дея-
тельность, их производящая, не может быть названа трудом в
экономическом смысле слова; она сама по себе уже составляет
наслаждение для занимающегося ею; она принадлежит к тому
разряду деятельностей, к которому принадлежит принимание
пищи или любовь. Вознаграждение за такие деятельности не
должно состоять в чем-нибудь внешнем, они по своей сущно-
сти отвергают всякую идею о вознаграждении. Кто декламирует
или играет на скрипке, сам наслаждается своею декламациею
или игрою, — которая по-настоящему и хороша бывает, кото-
рая по-настоящему и для других может служить источником
наслаждения лишь тогда, когда служит наслаждением для де-
547

кламирующего или играющего *. Потому деятельность, произ-
водящая предметы эстетического наслаждения, не должна иметь
никакого другого вознаграждения, кроме удовольствия, чув-
ствуемого занимающимся ею человеком. О меновой ценности не
должно быть тут никакого помина и с этой стороны.
Точно так же не должна иметь меновой ценности и та ум-
ственная деятельность, которая имеет своим результатом раз-
витие самого человека, ею занимающегося, а источником своим
имеет потребность узнать истину. Сюда принадлежит, во-пер-
вых, всякая ученая деятельность; во-вторых, деятельность уча-
щегося. Учащийся должен по-настоящему учиться только из
желания выучиться, из потребности знания. Точно так же у ч е -
ный должен заниматься наукою только из желания овладеть ею
или двинуть ее вперед. Самая успешность в том и другом слу-
чае бывает соразмерна преобладанию этой, так сказать, само-
наслаждающейся любви к делу над всякими другими расче-
тами.
Но есть умственная деятельность другого рода, составляю-
щая не самонаслаждение, а жертву для занимающегося ею.
Это деятельность педагогическая. Конечно, воспитатель или
учитель бывает хорош лишь тогда, когда занимается своим де-
лом усердно, добросовестно; а для этого нужна и некоторая
привязанность к делу. Но и по своему внутреннему характеру
и по своему отношению к другим чувствам этого человека т а -
кая привязанность ничем не отличается от привязанности вся-
кого порядочного работника, плотника или ткача к ремеслу;
ведь и каменщик должен любить свое дело, заниматься им
усердно и добросовестно. Эта привязанность — просто привя-
занность честного человека к исполнению принятого на себя
долга. Она возникает только из нежелания быть обманщиком
и сознания о полезности данного дела. Это — далеко еще не
такое чувство, как органическая потребность заниматься именно
известным предметом, — потребность, которая создает и живо-
писца, и актера, и ученого, — не такая потребность, которая
принадлежит к деятельностям, противоположным понятию
внешнего вознаграждения. Педагог — такой же чернорабочий,
как землекоп или портной. Его труд должен иметь экономиче-
скую ценность.
Но лишь в некоторых частных случаях эта экономическая
ценность педагогического труда может прямо соразмеряться с
ценностью труда, производящего внешние предметы. Это н а -
добно сказать о ремесленном или вообще техническом обучении.
Обучение плотничеству приносит лишь ту пользу, что делает
человека способным успешнее производить внешние предметы,
* Если вы замечаете, что актер играет не по влечению натуры,
а только по найму, его игра уже отвратительна для вас.
548

ценностью которых может определиться ценность обучения. Но
совершенно иное дело — то воспитание или обучение, которое
развивает умственные или нравственные достоинства человека,
окончательный продукт которого не предмет, посторонний чело-
веку, а сам человек. Этим делом удовлетворяются надобности
совершенно иного рода, чем надобность в домах или стульях,
в сапогах или рубашках. Прямой соразмерности нельзя тут
найти, и педагогический труд общего нравственного или науч-
ного воспитания не может быть оценен сравнительно с трудом
производящим внешние предметы.
Что касается этого труда, разные отрасли его имеют общую
норму, потому что предметы, им производимые, имея одно об-
щее назначение, находят меру своей ценности в том, насколько
каждый из них нужен для этого общего результата. В преды-
дущих статьях мы уже имели случай рассматривать классифи-
кацию этих предметов и потребностей. Мы говорили о предме-
тах первой необходимости, предметах комфорта и предме-
тах роскоши; мы говорили о потребностях основательных и н е -
основательных при данном положении дел, о производстве
выгодном и производстве убыточном.
Необходимость бесконечно сильнее комфорта, а роскошь
ничтожна пред комфортом. Если у человека нет сапог, перчатки
бесполезны ему; если у человека нет перчаток, ему бесполезны
перстни, — наше выражение соответствует господствующей тер-
минологии, основанной на понятии обмена, а не на понятии
потребления или пользования; по ней следует сказать так:
если человек, имеющий перстни, не имеет перчаток, рассуди-
тельность требует, чтобы он продал перстень для покупки пер-
чаток; если он, не имея сапог, имеет перчатки, ему следует про-
дать перчатки, чтобы купить сапоги. Но господствующая
терминология в этом случае не удовлетворяет двум коренным
приемам метода политической экономии. Первый из этих прие-
мов состоит в том, чтобы рассматривать не готовый, не подвиж-
ный факт, а силы, производящие этот факт; рассматривать
продукты не как произведенные, а как производимые (оно дей-
ствительно так и следует, потому что масса существующих
продуктов всегда незначительна перед массою продуктов, тре-
буемых постоянным потреблением общества: земледельческий
продукт производится только на один год, запас других про-
дуктов еще меньше в обществе). Другой коренной прием науки
состоит в том, чтобы рассматривать каждое данное положение
экономических сил или фактов как самостоятельное целое, не
спутывая его с посторонними делу феноменами. Сообразно этим
приемам, должны мы взять отдельного человека или целое об-
щество как самостоятельную единицу, производящую предметы
своего потребления. В настоящем случае мы имеем три пред-
мета: сапоги (предмет необходимости), перчатки (предмет ком-
549

форта) и перстни (предмет роскоши). Рассматривая вопрос
о них по изложенным нами приемам, мы так и должны будем
сказать, как выразились в самом начале: пока нет сапог, бес-
полезны перчатки; пока нет перчаток, бесполезны перстни, или:
не имея сапог, нельзя заниматься производством перчаток, не
имея перчаток, нельзя заниматься производством перстней.
А что бесполезно, то не имеет ценности.
Таким образом, мы видим следующее отношение между
предметами необходимости, комфорта и роскоши: пока нет до-
статочного количества предметов необходимости, не должны
иметь никакой ценности предметы комфорта; когда нет доста-
точного количества предметов комфорта, не должны иметь н и -
какой ценности предметы роскоши.
[Пусть не останавливают нас напоминаниями о том, что
действительность не соответствует излагаемым нами принци-
пам, — вероятно, мы сами очень хорошо это помним, когда все
только к тому и говорим, чтобы обнаружить это несоответствие
действительного положения с надлежащим положением].
Теперь: по какой же норме должно устанавливаться отно-
шение между ценностью предметов необходимости и предметов
комфорта или роскоши? — Увидеть это очень просто.
Предположим, как уж несколько раз предпологали в преды-
дущих статьях, семейство, состоящее, например, из 20 чело-
век, сумма труда которых равна труду 10 работников. Полагая
в год по 300 рабочих дней, мы будем иметь 3 000 рабочих дней.
Предположим, что все предметы необходимости подведены под
следующие четыре разряда:
1) Пища, переведенная в счет на пшеницу; пшеницы нужно
семейству в год 60 четвертей; это количество производится тру-
дом 1 500 рабочих дней.
2) Одежда, переведенная в счет на аршины сукна; его нужно
в год 100 аршин; они добываются трудом 500 дней.
3) Топливо, в кубических саженях дров; нужно 10 саженей,
добываемых трудом 500 дней.
4) Жилище с принадлежностями, переведенное на счет т ы -
сяч кирпича; нужно в год 5 тысяч, добываемых трудом
500 дней.
Все 3 000 дней идут на эти предметы необходимости; пред-
метов комфорта некогда производить; они не имеют никакой
ценности, потому что не существуют. Угодно ли вам знать цен-
ность предметов необходимости? Вы видите сами, как она опре-
деляется:
Четверть пшеницы стоит (1500: 60) = 25 раб. дней
Аршин сукна » (500 :100) = 5 » »
Кубич. саж. дров » (500: 10)= 50» »
Тысяча кирпича » (500: 5) = 100 » »
550

Предположим теперь, что благодаря усовершенствованиям
предметы необходимости стали производиться количеством
труда, меньшим прежнего на одну пятую долю. Из 3 000 рабо-
чих дней, на эти предметы стало нужно только 2 400; осталь-
ные 600 дней могут (и почему же теперь не должны?) употреб-
ляться на предметы комфорта. Подведем их для краткости под
один разряд хорошей мебели, переложенной в счет диванов,
положим, что диван производится 60 днями работы; счет цен-
ностей будет:
Четверть пшеницы
Аршин сукна . . .
Куб. саж. дров
Тысяча кирпича . . .
Диван
. 20
4
. . . . . . . . 40
. . . . 80
60
Предположим новые усовершенствования, уменьшившие труд
производства еще на четвертую долю этого количества; остается
опять 600 свободных рабочих дней. На что употребить их? До-
статочно ли было прежнее количество предметов комфорта? По-
ложим, что нет, что вместе 10 диванов нужно было для полного
удобства 20 диванов. Тогда мы будем иметь:
Нужное
количество
Ценность Итого
Пшеница 60 15 900
Сукно . . . 100 3 300
Дрова . . . 10 30 300
Кирпич . . . . 5 60 300
Диваны . 2 0 45 900
Итого 2 700
Остается 300 свободных дней. Их можно употребить на пред-
меты роскоши, которые все сведем к счету на бархат. Аршин
бархату производится в 5 рабочих дней; его ценность 5.
«Послушайте, однако, ведь вы не говорите ровно ничего но-
вого», замечают рутинные политико-экономы: «по нашей теории
ценность точно так же определяется стоимостью производ-
ства». — Тем лучше, если так. Разница действительно заклю-
чается только в одном обстоятельстве: какие предметы служат
регуляторами общего количества ценности, принадлежащей все-
му производимому количеству предметов каждого разряда. Раз-
ница только в количестве, в каком производятся предметы того
или другого разряда, как распределяются рабочие силы. У нас
последний счет выходил, например, так ( А ) :
551

Пшеница . 900= 60 четв. по 15
Сукно 300=100 арш. » 3
Дрова 300= 10 куб. саж. » 30
Кирпич 300= 25 тыс. » 12
Диваны 900= 20 штук » 45
Бархат . . . . . . 300= 60 арш. » 5
3000
А вместо этого, при точно таком же состоянии производи-
тельных искусств, иначе сказать, при той же стоимости произ-
водства, суммы ценностей могут являться совершенно иные; н а -
пример ( В ) :
Пшеница . 720= 48 четв. по 15
Сукно ... . . 240= 80 арш. » 3
Дрова . . . . . . 240= 8 куб. саж.» 30
Кирпич 240= 20 тыс. » 12
Диваны 900= 20 штук » 45
Бархат 760= 152 арш. » 5
3000
Общество В по своему экономическому быту очень различно
от общества А, хотя и ценности товаров и стоимость их произ-
водства в обоих обществах одинаковы. Разница зависит не от
количества населения и не от состояния технических искусств, —
эти элементы также одинаковы по нашему предположению об
одинак<ов>ом состоянии производительных сил, — нет, раз-
ница происходит от неодинакового распределения производитель-
ных сил между разными занятиями.
Чем же определяется то или другое распределение сил между
разными занятиями? При системе производства, основанной
прямо на потребностях производителя, или при производстве для
личного потребления этот элемент, конечно, определяется прямо
потребностями производителя. При системе производства, осно-
ванной на обмене, или при производстве на продажу распреде-
ление производительных сил между разными занятиями опреде-
ляется распределением покупательной силы в обществе. Следую-
щая статья наша будет рассматривать свойства покупательной
силы при нынешнем устройстве общества. А теперь скажем н е -
сколько слов о свойствах той системы производства, которая
основывалась бы прямо на потребностях производителя.
Во-первых, бесспорное дело то, что при непосредственной
связи между двумя элементами они определяются друг другом
гораздо точнее, чем при отношении косвенном, при котором влия-
ние одного элемента на другой оказывается только через длин-
ный ряд посредствующих элементов. Например, ваши мысли б у -
дут гораздо точнее известны другому человеку в том случае,
когда вы прямо говорите с ним самим, чем в том случае, когда
552

они доходят от вас до него по слухам, то есть чрез множество
посредников. Точно так же вы гораздо точнее установите ваши
часы по хронометру главного штаба в том случае, если будете
устанавливать их прямо по нему, чем когда сделаете это по часам
какого-нибудь встречного человека, у которого часы, впрочем,
также находятся в более или менее тесной связи с хронометром,
служащим для регулирования хода всех часов в Петербурге.
Точно так же характер и количество продукта будут гораздо
точнее соответствовать потребностям потребителя в том случае,
если производство определяется прямо этими потребностями,
чем в том случае, когда это соответствие устанавливается лишь
длинным косвенным путем обмена.
Но производство определяется прямо потребностями самого
производителя лишь в том случае, когда потребителем бывает
сам производитель. При неразвитом состоянии производитель-
ных искусств маленькое семейное хозяйство может служить еди-
ницею производств. Но по мере усовершенствования техники, с
принципом разделения труда исчезает эта возможность для м а -
ленькой производительной единицы, каково семейство; произ-
водительная единица должна возрастать соответственно прогрес-
су разделения труда.
Вероятно, не мешает сделать еще одно замечание. Мы гово-
рим вовсе не против обмена продуктов между единицами произ-
водительного хозяйства. Как не быть и зачем не быть между
ними обмену? Ведь происходит же обмен продуктов и между
целыми странами, — тем больше в нем надобности и удобства
между отдельными провинциями, городами, селами. Но количе-
ство продуктов, посылаемое страной в обмен за границу, или
получаемое в обмен из-за границы, составляет лишь меньшую
половину и вообще лишь незначите 9л2ьную долю в общей массе
потребления и производства страны . Главная масса ее продук-
тов производится для внутреннего потребления. Только вот об
этом мы говорим и по отношению к производительным единицам.
Теория требует, чтобы в каждой группе производителей главная
масса продуктов производилась на внутреннее потребление самой
этой группы; а если затем некоторая часть продукта обмени-
вается, это ничему не мешает, — напротив, может быть очень
полезно.
В заключение своего анализа теории ценности Милль пред-
ставляет краткий перечень главных результатов этого исследо-
вания:
I. Ценность есть явление относительное. Ценность предмета — это
значит количество какого-нибудь другого предмета или количество предме-
тов вообще, за какое он обменивается. Потому ценности всех предметов не
могут одновременно ни подниматься, ни падать. Общее возвышение или
понижение ценностей — дело невозможное. Всякое возвышение известной
ценности связано с упадком другой ценности, и наоборот.
II. Временная или рыночная ценность предмета определяется уравне-
S53

нием запроса и снабжения, поднимаясь при возвышении запроса, падая при
возвышении снабжения. Но запрос изменяется вместе с ценностью, вообще
становясь при дешевизне предмета больше, чем бывает при дороговизне его;
и ценность всегда приспособляется к этому так, что запрос бывает равен
снабжению.
III. Кроме временной ценности, предметы имеют постоянную или, можно
сказать, естественную ценность, к которой постоянно стремится возвра-
титься рыночная ценность после каждого колебания; и эти колебания
взаимно вознаграждаются, так что в среднем выводе товары обмениваются
приблизительно по своей естественной ценности.
IV. Естественная ценность некоторых предметов — ценность недостачи;
но огромное большинство предметов естественно обменивается друг на друга
пропорционально стоимости самого производства или по ценности, которую
можно назвать ценностью стоимости.
V. Предметы, естественно и постоянно имеющие ценность недостачи,—
те предметы, снабжение которыми или вовсе не может быть увеличено, или
не может быть увеличено до количества, достаточного на удовлетворение
всего запроса, какой существовал бы на них по ценности их стоимости.
VI. Монопольная ценность значит ценность недостачи. Монополия
может придавать ценность предмету лишь ограничением его снабжения.
VII. Каждый товар, снабжение которым может неограниченно увели-
чиваться через труд и капитал, обменивается за другие предметы пропорцио-
нально стоимости производства и доставки на рынок той части требуемого
снабжения, которая обходится по наибольшей стоимости. Естественная цен-
ность равнозначительна с ценностью стоимости, а ценность стоимости пред-
мета значит ценность стоимости той части предмета, стоимость которой
наиболее велика.
VIII. Стоимость производства состоит из нескольких элементов, между
которыми одни постоянны и всеобщи, другие случайны. Всеобщие элементы
стоимости производства—-рабочая плата за труд и прибыль на капитал.
Случайные элементы — налоги и всякая лишняя стоимость, производимая
ценностью недостачи каких-нибудь принадлежностей производства.
IX. Рента не составляет элемента в стоимости производства товара,
дающего ее; исключением служат лишь случаи (не столько действительные,
сколько возможные в отвлеченной теории), когда рента бывает результатом
и представительницею ценности недостачи. Но если земля, способная давать
ренту в земледелии, употребляется на другое назначение, — рента, которую
давала бы она, составляет элемент стоимости производства того товара,
на производство которого обращена земля.
X. Если оставить в стороне случайные элементы ценности, то предметы,
количество которых может возрастать неопределенно, естественным и
постоянным образом обмениваются друг на друга по пропорции количества
рабочей платы, какую надобно употребить на их производство, и количеству
прибыли, какая должна быть получена капиталистами, выдающими эту плату.
XI. Пропорция между количествами рабочей платы не зависит от
безотносительной величины рабочей платы. Высокость рабочей платы не воз-
вышает ценностей, низкость ее не понижает их. Пропорция между количест-
вами рабочей платы определяется отчасти пропорциею между количествами
требуемого труда и отчасти пропорциею величин вознаграждения за него.
XII. Точно таким же образом относительная доля прибыли определяется
не безусловною величиною прибыли: высокий или низкий процент при-
были ни возвышает, ни понижает ценностей. Относительная доля прибыли
определяется отчасти относительною продолжительностью времени, на какое
занят капитал производством, отчасти относительною величиною прибыли
в разных занятиях.
XIII. Если два предмета производятся одинаковым количеством труда,
получающего одинаковую плату, и если рабочая плата должна затрачиваться
в них на одинаковое время, а сущность занятия не требует постоянной раз-
ницы между ними в проценте прибыли, то эти два предмета будут, в среднем
554

выводе, обмениваться ровно друг за друга, все равно высока или низка будет
рабочая плата и прибыль, и велико или мало количество расходуемого труда.
XIV. Если в среднем числе один предмет имеет ценность больше дру-
гого, причиною тому должно служить то, что на его производство требуется
или большее количество труда, или сорт труда, постоянно получающий
высшую пропорцию платы, или что на более долгий срок надобно затрачи-
вать капитал или часть капитала для содержания этого труда, или, наконец,
производство сопровождается обстоятельствами, требующими для своего
уравновешения постоянный, более высокий процент прибыли.
XV. Из этих элементов самый важный — количество труда, нужного на
производство; влияние других элементов не так велико, хотя каждый из них
немаловажен.
XVI. Чем ниже прибыль, тем слабее становится влияние второстепен-
ных элементов стоимости производства и тем меньше отклоняются товары
от ценности, пропорциональной количеству и качеству нужного на их произ-
водство труда.
XVII. Но всякое понижение прибыли несколько понижает ценность
стоимости предметов, в выделке которых много участвуют машины или
участвуют прочные машины, и возвышает ценность предметов9,3 производимых
ручным трудом; а возвышение прибыли действует наоборот .
Все эти выводы совершенно верны; но читатель видит, что
нам теперь можно дополнить их еще несколькими другими в ы -
водами, не менее важными.
XVIII. Все предшествующие выводы относятся исключи-
тельно к меновой ценности. Она отделяется от внутренней, когда
бывает товаром человеческий труд, [иначе сказать, когда работ-
ник бывает не хозяин, а трудится по найму]. Но такое состояние
вещей невыгодно ни для самого работника, ни для общества при
низком качестве наемного труда, сравнительно с трудом на са-
мого себя.
XIX. Если же труд не считать продажным товаром, [каким
он и не должен быть], то меновая ценность совпадает с внутрен-
нею, и понятие запроса, снабжения, стоимости производства п о -
лучают точнейший характер, возводясь прямо к основным эле-
ментам экономической деятельности, к потребностям человека.
Размер снабжения тут определяется количеством производитель-
ных сил; размер запроса — интенсивностью надобности произво-
дителя в продукте; стоимость производства определяется прямо
количеством труда. Уравнение запроса и снабжения получается
через расчет о том, по какой пропорции должны быть распре-
делены производительные силы по разным занятиям, для наи-
лучшего удовлетворения надобностей человека.
А. ПОКУПАТЕЛЬНАЯ С И Л А
(Гл. VII—XIII)
«Продукты обмениваются на продукты» — вполне призна-
вая правильность этого коренного афоризма господствующей
теории, мы сделаем к нему только одно замечание: на каком же
основании господствующая теория не хочет знать, что по нынеш-
S55

нему порядку ее коренное правило постоянно нарушается?—
При наемной плате продукт обменивается на труд. Разве труд
продукт? Нет, он производительная сила. Итак, что-нибудь одно
из двух: господствующая теория или должна признать наемную
плату за явление, столь же противное здравому экономическому
порядку, как цеховое или кастовое устройство, или должна при-
знаться, что сама не понимает смысла найденных ею принципов.
Мы говорим это мимоходом. Главная цель наша теперь —
исследование понятия покупательной силы, которая играет т а -
кую важную роль в быте, основанном не на прямом сочетании
производства и потребления, не на тожестве производителя и
потребителя, а на обмене, посредствующим термином которого
служит покупательная сила. — Господствующая теория очень
ясно выставляет затруднительность прямого обмена продукта на
продукт и необходимость такого общего орудия обмена всяких
продуктов, каким являются деньги. Она превосходно объясняет
свойства, нужные для хорошего орудия обменов или для денег,
и очень основательно доказывает, что лучше всех других продук-
тов и предметов годятся для исполнения роли денег благород-
ные металлы. Все, что она говорит об этих сторонах вопроса,
мы предполагаем известным читателю или предоставляем ему
узнать из обыкновенных курсов политической экономии, а сами
обратим внимание на один очень важный вопрос, вникнуть в к о -
торый забывают авторы этих трактатов, забывает и сам Милль:
к а к о е влияние н а распределение и потребление продуктов, а ч е -
рез то и на характер производства имеет отделение покупатель-
ной силы от частных продуктов, служащих для потребления, —
в каком направлении экономический быт общества видоизме-
няется централизованием, конденсациею и увековечением поку-
пательной силы в деньгах и денежных знаках?
Представим себе отношение между человеком очень богатым
и человеком очень зажиточным, при так называемом — в проти-
воположность «денежному» — «естественном» хозяйстве, в кото-
ром деньги не играют важной роли. В табунах киргиза Абдаллы
10 000 голов; у киргиза Юсуфа весь табун состоит только из
100 голов. Какую экономическую власть над Юсуфом может
иметь Абдалла своим богатством, если они кочуют в такой части
степи, куда еще не проникло денежное хозяйство? Предположив
Юсуфа человеком обыкновенного характера, мы не можем не ска-
зать, что он не имеет ни малейшего расчета становиться в экономи-
ческую зависимость от своего богатого соплеменника. Что такое,
особенно нужное для него, может дать ему Абдалла? Лошадей и
кумыса у Юсуфа довольно, он не нуждается в этих предметах *.
* От обычной проницательности рутинных политико-экономов надобно
предусматривать здесь не меньше целых двух возражений. Во-первых, между
полудикими племенами, каковы калмыки, господствует насилие. Абдалла
556

А кроме их, ничего не может предложить ему Абдалла *. Пред-
положим теперь, что введено в этом племени денежное хозяй-
ство. Пусть лошадь круглым счетом стоит 10 р. Абдалла рас-
полагает суммою имущества на 100 тысяч. Юсуф имеет его
только на 1 тысячу рублей. Каждому из ежедневного опыта из-
вестно, каково при денежном хозяйстве отношение небогатого
человека к соседу, который в 100 раз богаче его. Это отношение
зависимое. Из чего возникает зависимость? Из того самого, что
деньги служат всеобщею покупательною силою, дают возмож-
ность удовлетворения не одной какой-нибудь потребности, как
дает продукт, прямо служащий для потребления, а общую воз-
можность удовлетворения всяким вообще наклонностям и жела-
ниям. Человек может чувствовать, что ему нет нужды в том или
в другом предмете, что этот известный предмет был бы для него
лишний; но он никак не может чувствовать уверенности, что
ему никогда не понадобится ничего. А чтобы не желать денег,
надобно иметь такую уверенность и не только за настоящее или
близкое будущее, а за всю свою будущность; мы не даром упо-
требили слово «никогда». Почти все предметы, прямо служащие
для потребления, очень недолговечны. Значительным исключе-
нием из этого правила можно назвать только благородные метал-
лы, материал, из которого делаются деньги, от которых довольно
мало и отличаются золотые или серебряные слитки, хотя бы и
не имели штемпеля, делающего их деньгами в строгом смысле
слова. Остальные важные в экономическом отношении предметы
не имеют свойства долго сохраняться сами собою — это свой-
ство принадлежит только деньгам. Есть многочисленный разряд
продуктов, которые не могут быть долее нескольких лет сбережены
никакою заботливостью. Сюда принадлежит хлеб, во всех земле-
дельческих странах самый главный по своей ценности продукт.
Эти продукты сохраняются только воспроизведением, то есть
может, при помощи своей многочисленной дружины, безнаказанно ограбить
и убить Юсуфа. Конечно, кроме того, калмыки многоженцы, не имеют лите-
ратуры, театра и т. д. Помилосердуйте, ведь нельзя же спутывать всего в
одну беспорядочную груду. Мы говорим собственно об экономических от-
ношениях, и только о них. Иначе пришлось бы нам рассуждать здесь о ле-
чении чахотки кумысом, как г. Буслаев рассуждает о картинах94 Микель-
Анджело при разборе какой-нибудь песни о Добрыне Никитиче . Другое
возражение такого же достоинства: при страсти Юсуфа к отличным ска-
кунам в табунах Абдаллы найдется такая лошадь, что Юсуф готов будет
сделать за нее для Абдаллы все (в доказательство смотри рассказ «Бэла»,
в романе Лермонтова «Герой нашего времени»). Разумеется, мало ли что
случается под влиянием страстей. Но просим не забывать, что мы здесь из-
лагаем не теорию страстей, а экономические законы, основанные на сообра-
жениях обыкновенной расчетливости, в которой Юсуф не найдет достаточ-
ной причины ставить себя в зависимость от Абдаллы.
* Тут может быть сделано третье возражение, ничем не хуже двух
первых: «как ничего? Кроме лошадей и кумыса, у Абдаллы есть кибитки,
войлоки» и т. д. Разумеется, только все это у Юсуфа также в достаточном
количестве.
557

посредством переработки продукта такою же массою труда, к а -
кая была нужна на первое производство. Другие предметы долго
остаются целы, — например, каменные здания, — но требуют
ремонта, который за несколько лет в сложности составляет сум-
му труда, равную той массе его, которая требовалась на первона-
чальное производство предмета. Без того они быстро теряют
годность и ценность. Таким образом, говоря вообще, деньги
отличаются от других продуктов тем, что продолжают существо-
вать сами собою, без надобности в дальнейшем производительном
труде, дают полное увольнение от него человеку, их имеющему, —
между тем как сохранение всех других предметов требует
продолжения работы, которою они первоначально приобре-
тены. Только в деньгах приобретается человеком экономический
источник совершенно праздного наслаждения *. Отчасти по н е -
долговечности, отчасти по громоздкости продуктов, прямо слу-
жащих для потребления, их накопление в руках одного лица
имеет пределы гораздо более тесные, чем накопление денег, ко-
торые занимают мало места и составляют сокровище, можно ска-
зать, нетленное. Собрать в свои амбары десять жатв хлеба —
дело едва ли возможное; но деньги за двадцать и тридцать жатв
собираются в сундук столь же удобно, как за одну жатву.
Таким образом, сравнительно с системою быта, основанною
прямо на потребляемых продуктах, денежная система более бла-
гоприятствует сосредоточению богатства в руках отдельного ч е -
ловека, способствует росту неравенств имуществ; дает богатому
более власти над другими людьми, в которых расположение к
независимости уменьшается при ней через заменение мыслей об
удовлетворении определенных потребностей неопределенною и
потому неограниченною мыслью о средствах, удовлетворяющих
всяким желаниям; наконец, в быте, основанном на деньгах, я в -
ляется экономическая возможность совершенно праздного н а -
слаждения, [что невозможно без очевидного нарушения всех эко-
номических понятий в быте, основанном не на деньгах].
«Вот вы начинаете читать мораль о гибельном влиянии зо-
лота на сердце человека и благосостояние общества», скажет
политико-эконом рутинной школы. Не совсем так. Восставая про-
тив вредных влияний золота, моралисты имеют в виду самое
стремление человека к увеличению своего благосостояния, воору-
жаются против корыстолюбивой расчетливости, называемой у
них испорченностью сердца и т. д.,—словом сказать, они недо-
* Не мешает напомнить, что мы здесь имеем в виду только явления,
основанные на экономических законах, а не на других вещах, подобных за-
воеванию, праву собственности над человеком и т. п. Насилием и обманом
могут жить некоторые люди без производительного труда во всех состоя-
ниях общества; но степень законности и экономической полезности таких
явлений очевидна без всяких разъяснений. Нам надобно вникать только в
те отношения, влияние которых на экономическую жизнь не для всех ясно.
558

вольны человеческою природою и толкуют об изменении корен-
ного ее стремления. Мы говорим вовсе не о том; бескорыстия мы
не думаем требовать от людей, изменять их природы не желаем.
В признании принципа личной пользы за основное побуждение и
за последнюю норму всей экономической деятельности человека
мы не уступаем ни одному писателю школы Адама Смита, и идем
гораздо дальше большинства рутинных политико-экономов, к о -
торым предоставляем толковать вслед за моралистами о необхо-
димости идеальных стремлений [и возбуждать людей к разным
добродетелям патриотизма, к добродетели воздержания от люб-
ви и т. д. Мы ничего такого не провозглашаем, находим, что о
материальных потребностях надобно заботиться прежде всего и,]
пока они не удовлетворены, нельзя с успехом заботиться о чем-
либо другом; мы находим, что расчет личной выгоды есть один
из главных руководителей человека, и рассуждаем только о том,
что наиболее сообразно с личною выгодою человека, а желаем
лишь того, чтобы люди стали расчетливее. — Расходясь с мора-
листами во взгляде на коренные начала человеческой жизни, мы
совершенно иными глазами, чем они, смотрим и на вопрос о так
называемом господстве золота. Порядок дел, при которых над
всем господствуют деньги, мы находим неудовлетворительным не
потому, что люди при нем своекорыстны, — они всегда будут,
да и должны больше всего думать о своей личной выгоде, — а
просто потому, что при нем слишком плохо удовлетворяется по-
требность материального благосостояния у огромного большин-
ства людей, что для этого огромного большинства он невыгоден.
Но мы находим, что сущность дела тут вовсе не в деньгах, а в
другом, несравненно более важном факте, из которого возникает
и само преобладание денег, — в том, что нынешний экономиче-
ский |быт основан на обмене, а не прямо на тожестве производ-
ства с потреблением. Обмен так и должен вестись, как ведется,
посредством денег или какой-нибудь другой общей меры ценно-
стей, равносильной деньгам. Иначе вестись ему слишком неудоб-
но, и само по себе употребление денег или равнозначительных
им общих законов <знаков> ценностей — дело очень полезное.
Восставать против них значит то же самое, что вооружаться про-
тив носовых платков, — которые сами по себе тоже вещь превос-
ходная и необходимая в порядочном обществе для дела, к кото-
рому предназначена. Мы вовсе не желаем возвратить людей к
тому состоянию, когда они «обходились без посредства носового
платка». Но совершенно иной вопрос то, хорошая ли вещь нас-
морк, при котором роль носового платка становится очень велика.
Мы полагаем, что человеку следует лечиться от насморка, и что
когда насморк пройдет, носовой платок сам собою потеряет ту
излишнюю занимательность, в которой виноват вовсе не он
сам. — Точно так же мы полагаем, что и важность денег в эко-
номической жизни уменьшится, когда главную массу своих про-
559

дуктов будет потреблять сам производитель и главную массу
потребляемых каждым человеком продуктов будет составлять
продукт его собственного труда, а в обмен будет идти лишь до-
вольно незначительная часть всей производимой массы продук-
тов, — словом сказать, когда [возникнет быт, при котором] поря-
дочно будет исполняться принцип экономической теории: «рабо-
тай каждый больше всего на себя и для себя самого». Мы видели,
что главные черты такого порядка: каждому работнику выгоднее
быть хозяином, а хозяйственная единица должна иметь очень
значительный размер. Мы видели, что по специальному вопросу
занимающего теперь нас отдела науки, отдела о ценности, глав-
ными противоречиями этому требованию экономической науки
являются в нынешнем быте отступление меновой ценности от
внутренней, от которой не следует ей отступать, и воззрение на
труд, как на товар, подлежащий продаже и покупке, между тем
как труду естественнее ни продаваться и покупаться, ни быть
товаром. Вот этот нерациональный порядок и есть тот экономи-
ческий насморк, при котором до неудобной для человека значи-
тельности развилась роль нашего метафорического носового
платка, денег.
Мы не будем вдаваться в подробное изложение законов, к о -
торыми определяется ценность звонкой монеты, потому что они
удовлетворительно объясняются в обыкновенных курсах полити-
ческой экономии. Довольно будет для избежания пробела при-
вести в немногих словах основные черты этого дела. Звонкая
монета точно такой же товар, как и все другие товары, от кру-
жева и бриллиантов до хлеба и дров; ценность ее, то есть про-
порция, в какой обменивается она на другие товары, иначе ска-
зать, общий уровень цен всех других товаров *, определяется
теми же самыми элементами, как и ценность всякого другого
товара — уравнением запроса и снабжения и стоимости произ-
водства. Выделка этого товара из материала, служащего для него
<этого> (из благородных металлов), составляет труд совер-
шенно ничтожный сравнительно с массою труда, нужного на по-
лучение самого материала. Потому стоимость звонкой монеты
равна стоимости золота или серебра, из которого она вычека-
нена **. Стоимостью производства*** определяется для монеты,
и для других товаров, количество которых может увеличиваться
* Читатель знает, что ценность товара становится его ценою, когда
определяется счетом на деньги. Таким образом, ценность денег и цена това-
ров одно и то же. Цены товаров повысились — это значит, что ценность
денег упала; цены товаров понизились — это значит, что ценность денег
увеличилась. Под ценностью мы понимаем всегда меновую ценность, если
прямо не прибавляем слово «внутренняя».
** Говоря строго, ценность денег выше ценности слитков, но лишь на
такую ничтожную долю, которая не имеет почти никакой важности.
*** Или для стран, в которых золото и серебро не домашний, а привоз-
ной товар, стоимостью получения »тих металлов из-за границы
560

при возвышении ценности, прочный или долговременный уро-
вень ценности, а временные колебания этого уровня определя-
ются уравнением запроса и снабжения. Но благородные метал-
лы — такой долговечный продукт, что накопившееся от прежнего
производства количество их несравненно значительнее того коли-
чества, какое прибавляется ежегодным производством. Потому
чувствительное уменьшение или увеличение в существующем
количестве от сокращения или расширения их производства обна-
руживается лишь очень медленно, и колебания ценности звонкой
монеты, определяемые уравнением запроса и снабжения, бывают
гораздо заметнее этого медленного изменения в постоянном
уровне их ценности. Иначе сказать, то повышение или пониже-
ние общего уровня цен на товары, которое происходит от коле-
бания запроса и снабжения относительно звонкой монеты, б ы -
вает гораздо заметнее того, которое происходит или от постепен-
ного истощения прежних рудников, или открытия новых,
изобильнейших рудников. Теперь, в чем же состоит уравнение
запроса и снабжения относительно звонкой монеты? Запрос тут
составляется всем количеством товаров, предлагаемых в обмен
за монету, то есть готовых идти на продажу, но чем определяется
размер снабжения? В продуктах, прямо идущих на потребление,
снабжение известным товаром равняется количеству его, пред-
лагаемому в удовлетворение запроса на него. Но монета не идет
в потребление, пока остается монетою; она только служит ору-
дием покупки и, сделав одну покупку, тотчас же может для но-
вого своего хозяина сделать новую покупку. Из этого видим, как
определяется размер снабжения ею. Положим, что в известный
период времени, например в год, сумма покупок, совершаемых
на звонкую монету в известном обществе, простирается на
1 000 миллионов рублей. Если каждый рубль в это время идет
на покупку только один раз, для совершения покупок должно
существовать в этом обществе количество звонкой монеты, рав-
ное 1 000 миллионам рублей. Но если каждый рубль идет в год
на покупку, средним числом, по 5 раз, — для совершения всей
суммы покупок нужно только 200 миллионов рублей. То,
сколько раз в известное время обращается рубль звонкой м о -
неты на совершение покупки, называется степенью быстроты
обращения денег. Таким образом, относительно звонкой монеты
размер снабжения равняется существующему количеству ее,
помноженному на быстроту ее обращения на покупки. Именно
эту цифру и составляет по счету на звонкую монету сумма пред-
метов, проданных в этот период времени. Положим, например,
что количество продаваемых предметов осталось то же самое,
какое было при 200 миллионах рублей, обращавшихся, с успеш-
ностью 5 раз в год, но или быстрота обращения увеличилась
до 6 раз, или количество звонкой монеты возросло до 240 мил-
лионов. В том и в другом случае сумма выйдет уже не 1 000,
561

a 1 200 миллионов рублей (200X6 или 240X5). Итак, по де-
нежному счету сумма продаж составляет уже 1 200 миллионов,
то есть общий уровень цен поднимается на одну пятую часть.
Четверть пшеницы, стоющая 5 руб., будет стоить 6 руб.; кусок
сукна, стоющий 50 руб., будет стоить 60 руб., и т. д. Наоборот
будет, цены упадут, когда уменьшится или количество звон-
кой монеты, или быстрота ее обращения. Например, если вместо
5 раз рубль поступает на покупку только 4 раза, сумма продаж
в денежном счете составит только 800 миллионов (200X4),
и соразмерно тому упадут цены предметов. Четверть пшеницы
будет стоить только 4, кусок сукна только 40 рублей.
Таким образом, ценность звонкой монеты или, что то же
самое, общий уровень цен изменяется сообразно уравнению за-
проса и снабжения. Если количество продаж (запрос на деньги)
растет быстрее количества и быстроты обращения денег, иду-
щих на покупку (то есть быстрее снабжения деньгами), цен-
ность денег возвышается, иначе сказать, цены предметов п а -
дают. То же бывает, если уменьшается снабжение деньгами, то
есть уменьшается быстрота обращения при неизменности коли-
чества их или уменьшается количество их при неизменности в
быстроте обращения. В обратных случаях бывает обратный р е -
зультат, то есть ценность денег падает, иначе сказать, цены
предметов растут.
Само собою разумеется, что тут идет речь только о тех день-
гах, которые идут или готовы идти на покупки. Те деньги, к о -
торые хозяин их хранит без употребления, не желая ничего п о -
купать на них, не действуют на цены товаров. Эта часть звон-
кой монеты находится, так сказать, в летаргическом состоянии.
Написав этот отдел об элементах, определяющих ценность
денег, я думаю, не следует ли вычеркнуть его, чтобы не растя-
гивать статьи изложением предмета, который должен я пред-
полагать известным каждому читателю. Но опять я думаю и
то: попробуй вычеркнуть, и какой-нибудь рутинист, воображаю-
щий это дело о ценности монеты геркулесовым« столпами эко-
номической мудрости, необыкновенно гордящийся тем, что до-
шел до них, и по трудности, с какою лично он понял эту вовсе
не мудрую штуку, полагающий, что обыкновенным смертным
во веки веков не уразуметь такую глубокую тайну науки, —
вот какой-нибудь господин ученый подобного разряда и взду-
мает, что она тебе неизвестна. Полноте, господа; да чего же
тут не знать-то? Да и вообще, трудно ли узнать всю господ-
ствующую теорию во всех ее тонкостях и подробностях? Не-
сравненно легче, чем выучиться вязать чулки. А если вам до-
сталось это понимание дела очень тяжело, то вы уже по край-
562

ней мере не обнаруживали бы этого факта намеками, что, де-
скать, вы, профаны, не в состоянии уразуметь такой головолом-
ной мудрости.
Мы до сих пор говорили о таком состоянии общества, в ко-
тором единственным орудием обмена служит звонкая монета.
Она действительно навсегда остается коренным денежным зна-
ком, по которому измеряется ценность всех других орудий об-
мена. Но как при известном развитии общества прямая мена
продуктов на продукты заменяется продажею и покупкою их
на деньги, так при дальнейшем экономическом развитии я в -
ляется на помощь звонкой монете другое орудие обмена — кре-
дитные знаки, которые находятся точно в таком же отношении
к золотым и серебряным деньгам, в каком эти деньги находятся
ко всем остальным продуктам; звонкая монета — знак, пред-
ставляющий собою ценность продуктов; кредитная бумага
(банковый билет, коммерческий вексель) — знак, представляю-
щий собою ценность звонкой монеты. Отношением кредитных
знаков к звонкой монете очень хорошо поясняется и отноше-
ние звонкой монеты к другим продуктам, то есть самая сущ-
ность назначения, исполняемого ею. Золотая или серебряная
монета — тоже ассигнация, отличающаяся от настоящих кре-
дитных билетов только тем, что ручательство за меновую цен-
ность ее лежит в меновой ценности самого материала, из
которого она сделана, то есть от стоимости производства это-
го материала, между тем как в кредитном билете цен-
ность самого материала ничтожна, и ручательством за
меновую его ценность служит только обязательство выда-
ющего билет правительственного или частного банка обмени-
вать этот билет на количество золота и серебра, обозначаемое
билетом.
Насколько бумажные деньги имеют ценность сравнительно
с звонкою монетою, настолько они совершенно заменяют ее в
деле покупок. Но сами они составляют лишь одну из многих
форм кредита, о котором вообще надобно сказать то же самое:
насколько он существует, он во всех своих формах может слу-
жить покупательною силою, то есть заменять звонкую монету.
Чем деятельнее развивается экономическая жизнь в обществе,
быт которого основан на обмене, тем значительнее становится
в нем часть обменов, совершаемых при посредстве кредита, и
потому очень легко рождается иллюзия, ставящая кредит источ-
ником экономического прогресса, между тем как на самом деле
он — только один из способов, которыми обнаруживается дей-
ствие сил, производящих этот прогресс. Чтобы увидеть сущ-
ность дела, мы начнем с разъяснений, даваемых обыкновен-
ными курсами политической экономии и представляемых Мил-
563

лем с довольно значительными усовершенствованиями в техни-
ческих подробностях постановки относящихся сюда вопросов.
Нет в политической экономии вопроса, который представлял бы более
недоразумении и спутанности понятий, как вопрос о функциях кредита. Это
•происходит не от особенной трудности теории кредита, а от сложности не-
которых коммерческих феноменов, возникающих из форм, принимаемых кре-
дитом, — эти сложные феномены отвлекают внимание от общих свойств кре-
дита к особенностям его частных форм.
Примером сбивчивости понятий о сущности кредита может служить
утрированный тон, которым так часто говорят о его национальной важности.
Кредит имеет большую, но не волшебную силу, какую, повидимому, при-
дают ему некоторые. Он не может создать нечто из ничего. Очень часто
рассуждают о расширении кредита так, как будто оно равносильно созданию
капитала или как будто кредит и есть сам капитал. Странна необходимость
доказывать, что, будучи лишь разрешением одному лицу пользоваться капита-
лом другого, кредит не увеличивает, а лишь переносит средства производства.
Насколько увеличиваются кредитом средства к производству и к за-
ниятию труда у лица, занявшего их, настолько же уменьшаются они у кре-
дитора. Одной сумме нельзя быть капиталом и для собственника, и для
лица, занявшего ее; она не может за один раз вдвойне сполна служить ра-
бочею платою, орудиями и материалами для двух групп работников. Правда,
что капитал, занятый А у В и употребляемый в дело А, еще составляет в
других отношениях часть богатства В; В может заключать обязательства,
обспечиваемые этим капиталом, и под залог его может, если понадобится,
занять равнозначительную ему сумму; таким образом, на поверхностный
взгляд может казаться, что и А и В одновременно пользуются этим капи-
талом. Но если хоть немного вникнем в дело, мы увидим, что когда В отдал
свой капитал А, употребление капитала остается уже у одного А, и В не п о -
лучает от этого капитала никакой иной услуги, кроме той, что право полу-
чить этот капитал назад служит ему для получения в пользование другого
капитала от третьего лица С. Весь чужой капитал, которым действительно
пользуется известный человек, непременно взят из чьего-нибудь капитала.
Но если кредит всегда останется не больше, как только перенесением к а -
питала из одних рук в другие, то по естественному порядку он вообще бывает
перенесением капитала в руки, более способные успешно употреблять его на
производство. Если бы не существовало кредита, или, по общей небезопас-
ности или по недостатку доверия, кредит почти не существовал бы, то не
получали бы выгоды от своего капитала многие лица, имеющие более или
менее капитал, но, по своим занятиям или по недостатку нужного искусства
и знания, не могущие лично наблюдать за его употреблением; собранные ими
запасы лежали бы праздно или, быть может, растрачивались и уничтожались
бы в неловких опытах получить от них прибыль. Весь этот капитал отдается
теперь в проценты и становится пригоден для производства. Часть капитала,
находящаяся в таком положении, составляет в каждой промышленной стране
значительную часть ее производительных средств; и естественно влечется она
к тем производителям или торговцам, которые, живее всех ведя дело, имеют
возможность употреблять ее с наибольшею выгодою; потому что они и силь-
нее других желают получить капитал, и лучше всех могут обеспечивать его;
потому, хотя производительный фонд страны и не увеличивается кредитом, но
вызывается им к полнейшему занятию производительной деятельностью. По
мере того как расширяется доверие, на котором основан кредит, развивается
возможность служить для производительного употребления даже самым мел-
ким частям капитала, суммам, которые каждый держит при себе на непред-
виденный случай. Главными орудиями к тому являются депозитные банки.
Где их нет, там рассудительный человек должен держать у себя в руках без
занятия сумму, достаточную на уплату по всякому требованию, какое только
может представиться ему. Но когда вошло в обычай держать этот резерв
564

не в своем сундуке, а у банкира, сосредоточилось в руках банкира множество
мелких сумм, лежавших прежде праздными; а банкир, узнав по опыту, какая
доля этих сумм может понадобиться в данное время, и зная, что когда один
из вкладчиков потребует больше, чем среднюю пропорцию, то другой потре-
бует меньше, может отдавать остаток, то есть гораздо больше половины этих
сумм, в ссуду производителям и торговцам; а через это увеличивается коли-
чество — не всего существующего, это правда, но количество занятого капи-
тала, и соответственно тому увеличивается сумма производства в обществе.
При такой необходимости своей для обращения всего капитала страны
на производство, кредит служит также средством к тому, чтобы из промыш-
ленного таланта страны извлекалось больше пользы для производства. Из
людей, не имеющих или почти не имеющих собственного капитала, но имею-
щих деловые способности, узнанные и оцененные владельцами капитала, мно-
гие получают в кредит или деньги или, как чаще бывает, товары, и таким
образом промышленные способности их обращаются на увеличение общест-
венного богатства; еще гораздо больше пользы будет получаться таким спо-
собом, когда при улучшении законов и воспитания честность в обществе
разовьется настолько, что личную репутацию человека можно будет прини-
мать за достаточное обеспечение не только против бесчестного завладения,
но и против бесчестного рискованья чужим имуществом.
Вот с самой общей точки зрения роль кредита в производительных сред-
ствах человечества. Но эти соображения применяются лишь к кредиту, дава-
емому людям промышленного класса — производителям и торговцам. Кредит,
даваемый торговцами непроизводительным потребителям, никогда не бы-
вает прибавлением, а всегда бывает убылью для источников общественного
богатства. Он передает во временное пользование не капитал непроизводи-
тельного класса производительному, а капитал производительного класса не-
производительному. Если А торговец снабжает В землевладельца или рен-
тьера товарами с отсрочкою уплаты на пять лет,—остается на пять лет непро-
изводительною часть капитала А, равная ценности этих товаров. При не-
медленной уплате сумма эта в течение пяти лет была бы несколько раз израс-
ходована и выручена, и несколько раз были бы произведены, потреблены и
воспроизведены товары на эту сумму. Следовательно, если В наконец и
заплатит 100 фунтов, которые не платил 5 лет, то самая отсрочка платежа
равнозначительна была в эти пять лет для работающих сословий общества
тому, как если бы они совершенно потеряли эту сумму, и не один раз,
а несколько. Сам А лично вознаграждается тем, что полагает за свои товары
высшую цену, которую по истечении срока уплачивает ему В; но нет никакого
вознаграждения рабочему классу, который больше всех страдает от каждого
безвозвратного или временного отклонения капитала на непроизводительное
употребление. В эти пять лет капитал страны уменьшился на 100 фунтов от-
того, что В взял эту сумму из капитала А и растратил ее непроизводительно,
прожив вперед свои средства, и лишь через пять лет отложит из своего
дохода сумму на вознаграждение А, и она обратится в капитал.
Вот общая функция кредита в производстве. Сам по себе он не состав-
ляет производительной силы, хотя без него существующие производительные
силы не могли бы вполне обратиться на занятия. Но влияние кредита на
цены — вопрос более запутанный ; оно — главная причина почти всех тех
коммерческих феноменов, объяснение которых трудно. Когда в торговле
обыкновенно дается много кредита, общие цены товаров всегда определяются
гораздо больше состоянием кредита, чем количеством денег; потому что кре-
дит, не будучи производительною силою, служит покупательною силою, и
лицо, которое, имея кредит, пользуется им в покупке товаров, создает столько
же запроса на товары и столько же поднимает их цены, как если б делало
такое же количество покупок на наличные деньги.
Кредит, который мы теперь должны рассматривать, как отдельную поку-
пательную силу, независимую от денег, разумеется, не есть кредит в своей
простейшей форме, но кредит в форме денег, даваемых одним лицом в ссуду
другому, и притом наличными деньгами: если лицо, получившее такую ссуду,
565

расходует ее на покупки, оно делает покупки на деньги, а не на кредит, и не
проявляет покупательной силы сверх той, какая дается деньгами. Формы кре-
дита, создающие покупательную силу, — те формы, в которых не переходит
из рук в руки никаких денег при самой покупке, а очень часто и вовсе ни-
когда, а вся сделка, вместе с массою других сделок, включается в счет, и
уплачивается лишь баланс этого счета. Это происходит разными способами;
мы поочередно рассмотрим их, начиная, по нашему обыкновению, простей-
шими.
Во-первых, предположим, что А и В — два торговца, имеющие между
собою сделки, в которых бывают оба покупателями, и продавцами. А поку-
пает у В < в > кредит. В покупает у А также < в > кредит. В конце года
сумма, какую А должен В, сравнивается с суммою, какую В должен А, и
узнается, кто должен заплатить по балансу. Этот баланс, который может
быть меньше, чем иная одна сделка, а во всяком случае меньше суммы всех
сделок, — только и уплачивается деньгами; а, может быть, и он не уплачи-
вается, а переносится в текущий счет следующего года. Этим способом уплата
100 фунтов может оказаться достаточною на очищение длинного ряда сделок,
из которых иные простирались на тысячи фунтов..
Но, во-вторых, А может уплачивать свои долги В без посредства денег,
хотя бы В и не был ничего должен А. А может удовлетворить В, переведя
на него долг, который имеет сам на третьем лице С. Это удобным образом
делается посредством документа, называемого коммерческим векселем; такой
вексель в сущности составляет записку кредитора, посредством которой он
передает другому свое требование денег с своего должника, и, если эта за-
писка акцептируется должником, то есть свидетельствуется его подписью, она
становится признанием долга со стороны должника.
Коммерческие векселя первоначально были введены для сбережения рас-
хода и риска, соединенного с перевозкою золота и серебра. «Предположим,
говорит Торнтон, что есть в Лондоне десять фабрикантов, продающих свой
товар десяти Йоркским купцам, пускающим его в розничную торговлю; и
предположим, что в Йорке есть десять фабрикантов другого товара, продаю-
щих его десяти лондонским купцам. Если так, не будет надобности для десяти
лондонских купцов ежегодно посылать гинеи в Йорк на уплату Йоркским
фабрикантам, а для десяти Йоркских купцов ежегодно посылать столько же
гиней в Лондон. Надобно только будет Йоркским фабрикантам принять в
конторах деньги от Йоркских купцов, дав им взамен письма, удостоверяющие
в получении такой уплаты и говорящие, чтобы деньги, приготовленные их
должниками в Лондоне, были уплачены лондонским фабрикантам, чтобы в
Лондоне долг уплатился таким же способом, как в Йорке. Весь расход и риск
денежных пересылок будет сбережен через это. Письма, по которым пере-
даются долги, называются на нынешнем языке коммерческими векселями.
Это расписки, которыми долг одного лица обменивается на долг другог9о6,
и точно так же получение долга в одном месте переводится в другое место .
За этим следует у Милля изложение того, каким способом
происходят и какое значение имеют различные формы к р е -
дита — коммерческий вексель, коммерческая записка об уплате,
записка на банкира от лица, не ведущего коммерческих оборо-
тов, продажа в кредит с простою запискою по книге, наконец
банковый билет. Нам здесь нет надобности вдаваться в эти
подробности, принадлежащие скорее специальному трактату о
коммерческих обычаях, чем общей политико-экономической тео-
рии. Довольно сказать одно: по внимательном разборе разных
форм кредита Милль приходит к заключению, что по своему
действию на цены, то есть по своей покупательной силе, все
частные формы кредита существенно одинаковы: действует на
566

цены не собственно то, в какой форме расширяется или сокра-
щается кредит, а только обстоятельство, что он расширяется
или сокращается. Этот вывод значительно приближает нас к
истинному и простому взгляду на дело, обыкновенно затемняе-
мое в курсах политической экономии смешиванием мелочных
подробностей, относящихся только к коммерческой практике, а
не к научной теории. Если мы теперь, узнав маловажность этих
мелочей для научной теории, постараемся совершенно отвлечь
от них наше внимание, чтобы сосредоточить его на сущности
дела, мы увидим, что она очень проста.
Кредит — ни больше, ни меньше, как долг, ссуда. Получать
кредит значит получать в ссуду, делать долг; давать кредит —
давать в долг, в ссуду. Спрашиваем теперь: признаком какого
положения служит искание ссуд, заключение долгов? — При-
знаком затруднительного положения, невозможности извернуться
собственными средствами. Признаком чего служит согласие да-
вать в ссуду, в долг? — Признаком нежелания или неспособ-
ности человека самому заниматься приложением своих средств
к производительному труду. Так ли? Да, это самое можно
найти и в приведенном нами отрывке из Милля. Попробуем
же не лукавить сами перед собою в ответе на вопрос, что из
этого следует? — Из этого следует, что самым прикосновением
своим к известному делу кредит свидетельствует о неудовле-
творительном состоянии покупательной силы по этому делу, он
открывает, Что покупательной силы нет там, где она нужна и
полезна, и что находится она там, где ненужна и неполезна *. Го-
дится ли такое положение дел?
Не говорите о том, что кредит исправляет его, — мы это
сами знаем и согласны со всеми вашими похвалами кредиту;
мы находим только, что не следует признавать удовлетворитель-
ным такой быт, в котором кредит играет постоянную и важ-
ную роль. Не говорите также, что в старину, до развития кре-
дита, было еще хуже. Мало ли что было в старину. Вообще,
было в старину гораздо хуже. Да не о том теперь речь, а о том,
каково ныне.
Какую же роль должен иметь кредит в общественной жизни
при удовлетворительном устройстве экономического быта?
Чтобы отвечать на это, не мешает подумать о том, в чем соб-
ственно состоит экономическая деятельность общества. В об-
* Само собою разумеется, что мы здесь говорим только о кредите, дейст-
вующем по направлению, одобряемому теориею, переносящею покупатель-
ную силу от бесплодного бездействия или расточения к экономической дея-
тельности, о ссудах от непроизводительного класса к производительному.
Кредит, действующий в противоположном направлении, в виде ссуд непроиз-
водительному сословию, безусловно осуждает и Милль, как мы видели; сле-
довательно, это дело не нуждается в наших разъяснениях. Что осуждает в
нынешнем быте даже господствующая теория, того мы наверное уже не
станем хвалить.
567

мене ли состоит она? Нет, обмен ничего не производит; он —
только один из способов, которыми распределяется продукт, —
способ, получающий преобладание над другими способами рас-
пределения при известных формах быта, но вовсе не единствен-
ный; где продукт потребляется теми же лицами, которыми про-
изводится, там распределение продукта между ними совер-
шается не косвенным путем обмена, а прямым путем непосред-
ственного расчета, сколько следует получить кому из них. Да и
самое распределение — только посредствующее звено между
производством и потреблением, имеющими над ним решитель-
ное преобладание в экономической деятельности народа даже
и при нынешнем устройстве быта, которое, будучи основано на
обмене, чрезвычайно сильно развивает его до ненормальной
чрезмерности. Выражение «торговый народ» — чистая иллюзия.
Торговля оглушает нас своею шумною хлопотливостью, но бо-
лее тихое дело производства занимает собою массу каждой н а -
ции, а торговля все-таки остается занятием лишь довольно незна-
чительной части населения. В самой Англии торговцы мало-
численны сравнительно с земледельцами, ремесленниками, фаб-
ричными работниками, и даже в этой стране, которую мы, по
поверхностному впечатлению, воображаем страною, живущею
по преимуществу делом заграничной торговли, масса продуктов,
отправляемых в другие земли и получаемых из других земель,
едва составляет одну пятую часть всех производимых и потреб-
ляемых продуктов *. Теперь представим себе хозяйство, кото-
рое продает лишь одну пятую часть своих продуктов и поку-
пает лишь пятую часть потребляемых в нем предметов; должно
ли нуждаться такое хозяйство в ссудах? Оно имеет средства
производить немедленную уплату по всякой своей покупке, п о -
тому что эти уплаты незначительны в сравнении с его дохо-
дами. Таким образом, даже заграничная торговля должна была
бы вестись при обыкновенных обстоятельствах, без помощи
кредита. А если кредит по-настоящему не нужен для обыкно-
венного хода даже заграничной торговли, в которой он наибо-
лее развит, тем легче должна была бы обходиться без него, в
обыкновенных обстоятельствах, внутренняя торговля, которая
пользуется его помощью гораздо менее, чем заграничная.
Но мы говорим только про обыкновенные обстоятельства.
Самое хорошее хозяйство подвержено нечаянным случайностям,
* Ценность товаров, отпускаемых из Англии в последние пять лет (годы
самого сильного развития заграничной 96торговли), была средним числом
менее 140 милл. фунтов стерлинг. в год . Ценность продуктов, производи-
мых самою Англиею, составляла за эти годы никак не меньше, а по всей
вероятности, больше 700 милл. фунтов. (Земледелие, занимающее менее
одной третьей части всех работников, производит более чем на 200 милл.
фунт. Труд ремесленного или фабричного работника производит ценность
более значительную, чем труд земледельческого).
568

иногда заставляющим его делать займы. Таким несчастным слу-
чайностям подвержена и экономическая жизнь нации. Впрочем,
для целой нации теперь остается уже только один источник этих
слишком обширных недостатков — неурожай. В неурожайный год
может понадобиться привоз такой массы заграничного хлеба,
за которую трудно уплатить без некоторой рассрочки. Вот
единственный натуральный случай надобности в кредите для
заграничной торговли. Для отдельных местностей страны с у -
ществуют другие случаи этой несчастной необходимости. На-
пример, трудно обойтись без займа прибрежью реки, сильно
пострадавшему от наводнения, или городу, опустошенному по-
жаром. Отдельное хозяйство может сильно страдать, сверх этих,
и от некоторых других случайностей, — например, от случай-
ного совпадения слишком многих случаев болезни и смерти в
его составе. Вот случаи, в которых действительно нужен кредит
отдельному хозяйству, округу или целой нации. Это все только
случаи чрезвычайных несчастий, очень тяжело ложащихся на
жизнь в данную минуту, но заглаживаемых общим ходом
жизни. Кредит должен облегчать их, разлагая тяжесть их на
более долгий срок времени, чтобы она становилась менее чув-
ствительна.
Словом сказать, кредит — лекарство. Отрицать пользу л е -
карств никак не следует. Но плохо состояние того человека,
жизнь которого — непрерывный ряд принимания микстур и п и -
люль. Экономическая наука — медицина экономического быта.
Но кроме давания лекарств, у медицины есть другая, еще более
важная обязанность: разъяснить человеку условия, которые
следует ему соблюдать, чтобы не нуждаться в лекарствах. Гос-
подствующая теория ограничивается одною патологиею. Гиги-
еническая часть, — важнейшая часть науки, — пренебрежена в
ней. Она не говорит о том, что происходит в худосочном орга-
низме, развивающемся в холоде и сырости, в которых нельзя
человеку быть здоровым, в организме, преданном хмелю диких
страстей, завещанных варварскими нравами старины, в орга-
низме, продолжающем питаться вредною пищею, приготовляе-
мою по предрассудкам первобытного невежества. Господствую-
щая теория или сама слишком трусит истины, или слишком
угодничает перед дикими капризами, грубыми привычками, н е -
лепою апатиею невежественного быта, призывающего ее на по-
мощь себе. Это нехорошо. Истина должна быть выше всего для
науки. Надобно прямо говорить: «ты пичкаешь себя миксту-
рами кредита и других фармацевтических ингредиентов. Этого
мало для тебя. Твоя обстановка не годится для здоровья, твой
образ жизни нелеп. Измени обстановку, прийми другие правила
для жизни». И смутимся ли мы, если на эту правду будут от-
вечать: «я не вижу этой надобности». — «Нынешний образ
жизни мне мил». — «У меня недостает средств изменить обста-
569

новку». — «Вы утописты и н 9е7вежды». — Смутимся ли мы этим?
Разве смущался Стефенсон , когда ему говорили, что желез-
ные дороги не нужны, что приятнее мальпостов и шоссе ничего
быть не может, что средства механики недостаточны для п о -
стройки железных дорог и локомотивов, что он утопист и н е -
вежда? Против него говорили все, что говорят против нас. А он
настойчиво твердил и твердил свое и добился до торжества
своей правды. Наша правда гораздо помногосложнее и пооб-
ширнее стефенсоновой, — натурально, и хлопот над распростра-
нением ее в обществе должно быть для нас гораздо побольше, чем
было Стефенсону, — но что ж такое?—Насколько больше нам
труда с нашим делом, настолько же и выше оно по своей пользе
для людей, настолько же больше и любви к себе внушает оно
тем, кто раз постиг прекрасную истину его.
Но само собою разумеется, что кредит постоянно должен
играть значительную роль при хозяйстве, основанном на обмене,
и чем живее развивается экономическая деятельность при
системе денежного хозяйства, тем большая пропорция должна
исполняться посредством кредита и кредитных знаков. Звон-
кая монета — вещь все-таки довольно объемистая, тяжелая,
неповоротливая. При быстром ходе огромных коммерческих сде-
лок производить уплаты ею неудобно. Притом же звонкая монета
изнашивается от употребления, а это убыточно по доро-
говизне изнашивающегося материала ее. Потому в странах,
пользующихся твердым законным порядком, звонкая монета
постепенно заменяется в ежедневном обращении кредитными
знаками, и главная масса ее спокойно лежит резервным фондом
в учреждениях, выпускающих банковые билеты, которые состав-
ляют самую удобную для денежного обращения форму кредита.
Этот резервный фонд нужен собственно для обеспечения раз-
мена банковых билетов на звонкую монету, представителями
которой они служат. Если кредит выпускающего билеты учре-
ждения очень прочен, резервный фонд безопасно может состав-
лять только довольно небольшую долю всего количества биле-
т о в , — одну треть, или одну четверть, быть может, даже и
меньше. Из этого и разных других обстоятельств явилась
мысль о возможности безопасного обращения и таких банко-
вых билетов или бумажных денег, которые не имели бы за со-
бою резервного фонда звонкой монеты или не давали бы вла-
дельцам своим права требовать размена их на звонкую монету
из кассы выпустившего их учреждения. Эта иллюзия имеет
очень многих приверженцев; потому приведем из Милля
разбор ее.
Опыт показал, что куски бумаги, не имеющие никакой внутренней цен-
ности, могут быть введены в обращение с ценностью звонкой монеты просто
вследствие надписи на них, что они равняются известному числу франков,
долларов или фунтов; опыт показал, что лицам, выпускающим их, они при-
570

носят всю ту выгоду, какую могла бы принести звонкая монета, представи-
тельницами которой называются эти бумаги; правительства стали думать, что
выгодно было бы им присвоить себе эту выгоду, не соблюдая условия, кото-
рому подчинены были частные лица, выпускающие эту бумагу, которою за-
меняются деньги, — не соблюдая обязанности давать по востребованию за
этот знак обозначаемую им вещь. Правительства решили сделать попытку,
нельзя ли им освободиться от этой неприятной обязанности и дать выпущен-
ному ими куску бумаги ход фунта просто тем, чтобы назвать его фунтом и
принимать его в уплату налогов. И влияние почти всех прочных правительств
так сильно, что вообще они успели достичь этой цели; кажется, мог бы я
сказать, что всегда они успевали в том на некоторое время и теряли эту
силу лишь вследствие того, когда слишком неумеренно пользовались ею.
В предполагаемом нами случае роль денег исправляется вещью, которая
получает силу исполнять ее единственно по соглашению людей; но для до-
ставления такой силы предмету уже и достаточно такого соглашения; потому
что, если человек убежден, что известная вещь будет принимаема другими
точно так же, как им, этого уже и довольно, чтобы он принимал какую-ни-
будь вещь, как деньги, и даже по какой угодно ценности. Вопрос только в
том, чем определяется ценность такого орудия обмена, потому что она не
может определяться ценностью производства, как определяется ценность зо-
лота и серебра или бумаги, размениваемой на них по первому востребованию.
Но мы видели, что даже и ценность звонкой монеты непосредственно
определяется количеством этой монеты. Если бы количество ее зависело не
от обыкновенных коммерческих расчетов прибыли и убытка, а могло бы
определяться по произволу правительства, ценность звонкой монеты опреде-
лялась бы распоряжением этого правительства, а не стоимостью производства.
Количество бумажных денег, не подлежащих размену на золото и серебро
по желанию предъявителя, может определяться произвольно, в особенности
если выпускаются эти деньги верховным государственным правительством.
Потому ценность таких денег совершенно произвольна.
Предположим, что в стране, в которой обращалась только звонкая мо-
нета, вдруг выпускаются бумажные деньги на половину той суммы, какую
составляла звонкая монета; выпускаются не банковым учреждением и не в
форме займа, а правительством в уплату жалованья и в покупку товаров.
Количество обращающихся денег вдруг увеличилось на половину; потому под-
нимутся цены всех предметов, и между прочим цены всех предметов, сделан-
ных из золота и серебра. Ценность унции золота в издельях станет выше
ценности унции золотых денег больше, чем на обыкновенную разницу, возна-
граждающую за ценность выделки; и будет прибыльно переплавлять монету
для переделки в золотые вещи, пока сумма денег уменьшится этою перелив-
кою золотых денег настолько, насколько прибавилось к ней выпуском бумаги.
Тогда цены спустятся опять до первоначальной величины, и все будет по-
прежнему, кроме той одной перемены, что бумажные деньги заместили собою
половину звонкой монеты, существовавшей прежде. Предположим теперь
новый выпуск бумаги; возобновится тот же ряд последствий; и or следующих
выпусков бумаги исчезнет наконец вся звонкая монета (то есть, если выпу-
скается бумага — наименования, равного самой мелкой монете; а если не
выпускается бумаги такого малого наименования, останется столько мелкой
звонкой монеты, сколько надобно для мелких платежей). От прибавки в ко-
личестве золота и серебра, готового идти на украшение, ценность этого то-
вара на некоторое время несколько понизится; и хотя бы выпущено было бу-
мажных денег на всю первоначальную сумму звонкой монеты, но вместе с
бумагою удержится в обращении столько звонкой монеты, сколько нужно,
чтобы держать ценность денег наравне с уменьшенною ценностью метал-
лического материала: эта часть звонкой монеты будет держаться в обраще-
нии, пока ценность золота и серебра остается ниже прежнего; но ценность
этих металлов упала ниже стоимости производства, и снабжение золотом и
серебром из рудников остановится или уменьшится; таким образом, излишек
571

их уничтожится путем обыкновенного уничтожения, и после того благородные
металлы и деньги снова приобретут свою естественную ценность. Мы тут
предполагаем, как предполагали постоянно до сих пор, что страна имеет
собственные рудники и не имеет никаких коммерческих сношений с другими
странами, а в стране, имеющей заграничную торговлю, звонкая монета, сде-
лавшаяся излишнею от выпуска бумаги, уносится способом, гораздо более
быстрым *.
До сих пор влияние бумажных денег в сущности одинаково, будут ли или
не будут иметь они размен на звонкую монету; разница между этими двумя
положениями бумажных денег начинает обнаруживаться, когда звонкая
монета уже совершенно замещена бумажными деньгами и вытеснена из об-
ращения. Предположим, что когда все золото и серебро уже вышло из обра-
щения, будучи замещено бумажными деньгами на такую же сумму, приба-
вился еще новый выпуск бумажных денег. Возобновляется прежний ряд я в -
лений: поднимаются цены, между прочим цены золотых и серебряных вещей,
и попрежнему является выгода доставать звонкую монету для переплавки в
слитки. Звонкой монеты уже нет в обращении; но если бумажные деньги под-
лежат размену на нее, можно еще, в обмен за билеты, получать ее от учреж-
дения, выпускающего билеты. Потому, все прибавившиеся билеты, которые
вталкивались в обращение по совершенном замещении золота и серебра бу-
магою, возвратятся к выпустившему их учреждению для размена на звонкую
монету; и если бумага разменивается на металлы, нельзя будет удержать в
обращении такого количества бумаги, при которой ценность ее упала бы ниже
металла, представляемого ею. Но не так бывает с неразменною бумагою.
Возрастанию количества ее нет остановки, если она допущена законом. Она
может безгранично размножаться новыми выпусками, понижающими ее цен-
ность и соразмерно тому поднимающими цены, иначе сказать, безгранично
роняющими ее. [кому бы ни принадлежала эта власть, она составляет не-
выносимое зло].
Все перемены в ценности орудия обмена вредны; они нарушают сущест-
вующие договоры и соображения, и при опасении таких перемен становятся
совершенно неверны денежные обязательства на долгий срок. Лицо, поку-
пающее себе или дающее другому пожизненный доход в 100 фунтов, не
знает, чему будет равняться эта сумма через несколько лет, — 2 0 0 фунтам
или 50 фунтам на нынешние деньги.
Чтобы ценность денег была безопасна от преднамеренных изменений и
как можно меньше подвергалась случайным колебаниям, во всех цивилизо-
ванных странах сделаны нормою денежной ценности товары, менее всех из-
вестных товаров подверженные колебанию ценности, — благородные металлы,
и не следует существовать бумажным деньгам, ценность которых не сообра-
зовалась бы с ценностью этих металлов. Это основное правило никогда и ни-
кем не забывалось вполне. Вообще лица или общества, выпускавшие бумаж-
ные деньги, объявляли, что намерены когда-нибудь в будущем начать уплаты
звонкою монетою за бумажные деньги; а если и не говорили этого, то уже
тем самым, что всегда давали своим бумажным деньгам имена металлических
монет, они уже делали подразумеваемое обещание держать их в ценности,
равной с золотыми и серебряными монетами. Держать в такой ценности даже
и неразменные бумажные деньги — дело не невозможное. Правда, при нераз-
менности нет той самодействующей остановки размножению бумажных денег,
какая дается разменом. Но все-таки есть ясный, несомненный признак, по
которому видно бывает, упала ли ценность бумажных денег, и насколько
именно упала. Этот признак — цена золота и серебра. Когда уже не остается
звонкой монеты в обращении и нельзя доставать ее на переплавку в слитки,
цена золота и серебра поднимается и падает, подобно цене других предметов.
Если она выше цены, установленной для чеканки денег, есл1и унция золота,
из которой вычеканивалось бы 3 фунта, 17 шиллингов, 10 /2 пенсов, про-
* То есть уходит за границу.
572

дается за 4 или 5 фунтов бумажных денег, это значит, что в такой пропорции
ценность их упала ниже ценности, какую имела бы звонкая монета. Потому
бумажные неразменные деньги не будут иметь ни одного из неудобств, обык-
новенно считаемых принадлежащими самой натуре их, если выпуск таких де-
нег подчинен строгим правилам, из которых одним будет, что когда цена
слитков поднимается выше монетной цены металла, количество выпущенных
бумажных денег должно быть уменьшаемо до того, пока рыночная цена слит-
ков и монетная цена опять сравняются.
Но при такой системе неразменность бумажных денег и не имела бы
столько выгоды, чтобы принять ее. Неразменные бумажные деньги, выпуски
которых определяются ценою слитков, совершенно сходились бы во всем с
бумажными деньгами, подлежащими размену, и выгода от неразменности их
была бы та, что при ней не было бы надобности держать никакого резервного
фонда из золота и серебра; этот расчет не очень важен, особенно потому, что
пока добросовестность правительства не заподозрена, ему не нужно держать
такого большого резервного фонда, как частным банкирам по невозможности
столь больших и внезапных востребований, серьезных сомнений в его состоя-
тельности никогда быть не может. Эта неважная выгода перевешивается, во-
первых, возможностью обманчивых спекуляций над ценою слитков, с целью
действовать на цену денег, вроде того, как средние цены хлеба колеблются
фиктивными его продажами, на которые так много и справедливо жалова-
лись в Англии при существовании хлебных законов. Но еще сильнее тот
расчет, что выгодно держаться простого правила самому необразованному
уму. Каждому понятно, что такое бумажные деньги, размениваемые на звон-
кую монету: каждый видит, что вещь, которую всегда тотчас же можно обме-
нивать на 5 фунтов, стоит 5 фунтов. Регулирование бумажных денег ценою
слитков — понятие, более сложное и лишенное выгодной связи с обычными
представлениями. Масса публики далеко не имела бы доверия к неразмен-
ным бумажным деньгам, как при размене бумажных денег на звонкую мо-
нету; да и образованнейший человек справедливо мог бы сомневаться, будет
ли неуклонно соблюдаемо правило об ограничении количества денег. Основа-
ния этого правила не вполне понятны для публики; потому общественное
мнение, вероятно, не стало бы совершенно строго вынуждать к его соблю-
дению, а в затруднительных обстоятельствах обратится против него; а для
самого правительства остановить размен на звонкую монету представляется
мерою, гораздо более крутою и крайнею, чем представлялось бы отступление
от правила, могущего казаться несколько искусственным. Итак, очень силь-
ны причины предпочитать размен на звонкую монету неразменности бумажных
денег, хотя бы она регулировалась наилучшим образом. В некоторых финан-
совых случаях соблазн к выпуску лишнего количества бумажных денег так
силен, что нельзя допускать ничего, сколько бы то ни было ведущего к ослаб-
лению преград, удерживающих от этого излишества.
Нет в политической экономии ни одного вывода, основанного на таких
очевидных причинах, как вредность бумажных денег, не удерживаемых в
одной ценности с звонкою монетою, или своею разменностью, или каким-
нибудь равносильным ей принципом ограничения; потому этот вывод, хотя
и не без долголетних споров, довольно порядочно вколочен наконец в обще-
ственное сознание; ко до сих пор еще многочисленны люди, отвергающие его,
и беспрестанно появляются прожектеры с планами об исцелении всех эко-
номических бедствий общества посредством неограниченного выпуска нераз-
менных бумажных денег. Правда и то, что есть в этой мысли большая оча-
ровательность. Возможность уплатить государственный долг, покрывать пра-
вительственные расходы без налогов и ни больше, ни меньше, как обогатить
каждого человека в обществе, — это программа блестящая, если только спо-
собен человек думать, что можно исполнить ее печатанием нескольких слов и
цифр на лоскутах бумаги. Разве от философского камня можно ждать такой
же пользы!
Как ни много раз были убиваемы эти проекты, они постоянно возрож-
даются; потому не лишним делом будет рассмотреть два-три обольщения, ко-
573

торыми обманывают самих себя изобретатели их. Одно из самых обыкновен-
ных обольщений тут — мысль, будто бы излишка в выпуске бумажных денег
не может быть, пока каждая выпущенная бумажка представляет собою иму-
щество или имеет себе основание в действительно существующем имуществе.
С этими словами «представлять собою» и «основываться» редко соединяется
ясное или точно определенное понятие; а если бывает оно в них, то смысл их
бывает лишь тот, что лица, выпускающие бумагу, должны иметь имущество,
свое собственное или вверенное им, на полную ценность всех выпускаемых
бумажек; но к чему это нужно, хорошенько разобрать нельзя; потому что не
легко разгадать, каким манером простое существование имущества может
служить поддержкою ценности бумажек, если этого имущества нельзя тре-
бовать в обмен за них. Предположу однакоже, что оно назначено служить
для имеющих бумажки гарантиею того, что они были бы наконец вознаграж-
дены в случае, если бы какое-нибудь несчастное событие заставило бросить
всю эту систему. По этой теории составлено много планов «перечеканить
всю землю страны в деньги» и т. п.
Насколько эта мысль имеет хоть какую-нибудь связь с рассудком, она
возникает из смешения двух совершенно разных дурных сторон, какие бывают
в бумажных деньгах. Первая сторона — несостоятельность лиц, выпустивших
бумажки; если бумажки основаны на их кредите, на обещании уплаты звон-
кою монетою по первому востребованию или в известный срок, эта несостоя-
тельность, конечно, лишает бумажки всей ценности, какую дает обещание
размена. Бумажные деньги могут подвергаться этой беде, в каком бы умерен-
ном количестве ни были выпущены; и против нее действительно успешною
предосторожностью было бы условие, что всякий выпуск должен «основы-
ваться на собственности». Например, что билеты должны выпускаться лишь
с залогом под них какого-нибудь ценного предмета, прямо назначенного на
их выкуп. Но теория эта не принимает в расчет другой беды, которой могут
подвергаться билеты самой состоятельной фирмы, компании или правитель-
ства: они могут упасть в цене оттого, что выпущены в чрезмерном коли-
честве. Ассигнаты во время французской революции были примером денег,
основанных на этих принципах. Они «представляли» собою громадную массу
чрезвычайно ценного имущества, именно коронные, церковные, монастырские
земли и земли эмигрантов. Все это вместе составляло, быть может, около
половины французской территории. Ассигнаты были закладными записями
на эту массу земли или квитанциями на получение земель. Революционное
правительство вздумало «перечеканить» эти земли в деньги; но, к чести его,
должно сказать, первоначально не думало о безмерном размножении этих
билетов, к которому было принуждено силою событий, при исчезновении всех
других финансовых средств. Оно думало, что ассигнаты станут быстро воз-
вращаться в руки правительства в обмен за землю и что ему можно будет
постоянно выпускать их вновь, пока все земли распродадутся и постоянно
будет в обращении очень умеренное количество их. Оно обманулось в этой
надежде: земля не продавалась так быстро, как оно ожидало; покупщики не
были расположены обращать свои деньги в имущества, которые, вероятно,
были бы взяты назад без вознаграждения, если революция была бы подав-
лена. Лоскуты бумаги, представлявшие собою землю, чрезвычайно размно-
жившись, точно так же не могли сохранить своей ценности, как сохранила бы
ее и самая земля, если бы вся вдруг явилась на рынок; результат был тот,
что наконец за чашку кофе требовалось платить ассигнат в 500 франков.
Говорят, что пример ассигнатов неубедителен, потому что ассигнат пред-
ставлял собою только землю вообще, а не какое-нибудь определенное коли-
чество земли. Утверждают, что верным средством предотвратить упадок их
цены было бы сделать оценку всего конфискованного имущества, по ценности
его на звонкую монету, и выпускать ассигнаты до этой суммы, но не выше
ее, давая владельцам ассигнатов право брать какой угодно кусок земли по
ее кадастровой оценке в обмен за такую же сумму ассигнатов. Не может
быть спора о том, что такой план лучше системы, которой тогда следовали.
Если бы приняли этот метод, ассигнаты никак не могли бы упасть до неле-
574

пой цены, до какой упали: они сохранили бы всю свою покупательную силу
относительно земли, как бы сильно ни упали относительно других предметов;
потому, вероятно, были бы они предъявлены на обмен на землю прежде,
чем потеряли бы много из своей рыночной ценности. Но должно не забы-
вать, что если бы они не теряли ценности, это значило бы, что количество
их, продолжающее находиться в обращении, не больше того, какое находи-
лось бы в обращении и при размене их на звонкую монету. Итак, если в
революционное время и были очень полезны эти деньги, размениваемые на
землю по первому востребованию, как способ быстро продать большое ко-
личество земли с наименьшею по возможности потерею, то трудно сказать,
какую выгоду для страны, сравнительно с бумажными деньгами, разменивае-
мыми на звонкую монету, имела бы эта система, как постоянное учреждение;
а каковы были бы ее невыгоды, вовсе нетрудно сказать; ценность земли го-
раздо изменчивее ценности золота и серебра; сверх того, для большинства
владение землею приятно лишь при возможности обратить ее в деньги, а без
того было бы скорее обременительно, чем приятно; из этого следует, что ну-
жен гораздо больший упадок в ценности денег, чтобы люди стали обмени-
вать их на землю, чем какой достаточен для того, чтобы обменивать их на
золото и серебро *.
Одно из самых явных заблуждений, которыми думали опровергнуть н а -
добность в размене бумажных денег на звонкую монету, — ошибка, прони-
кающая всю книгу, недавно изда9н3ную Джоном Гре (Lectures on the Nature
and Use of Money by John Gray )» Из всех планов неразменных бумажных
денег, какие читал я, план Гре самый замысловатый и менее всех других
имеет в себе недостатков. Автор очень сильно проникся некоторыми из глав-
ных мыслей политической экономии и в том числе важною мыслью, что
истинным рынком для товаров служат сами товары и что производство —
существенная причина и мера запроса. Но, по его словам, эта теорема, при-
меняющаяся к системе мены, не прилагается к денежной системе, управляемой
золотом и серебром, потому что, если сумма товаров возрастает быстрее
суммы денег, цены должны падать и все производители подвергаться поте-
рям; а количество золота, серебра «решительно не может быть увеличиваемо
по произволу так быстро, как увеличивается общая сумма всех других пред-
метов, имеющих «ценность»; таким образом, призвольно ставится предел
сумме производства, какое может быть ведено без потери для производителей;
и на этом основании Гре обвиняет существующую систему в том, что от нее
продукт Англии становится по крайней мере на 100 миллионов фунтов в год
меньше, чем был бы при денежной системе, могущей расширяться совершенно
пропорционально возрастанию количества товаров.
Но, во-первых, что мешает количеству золота или какого другого товара,
«увеличиваться столь же быстро, как возрастает общая сумма всех других
предметов, имеющих ценность?» Когда общая сумма всех производимых на
земном шаре товаров удвоилась, что же препятствует также удвоиться го-
дичному производству золота? А ведь только это и было бы нужно, а не то,
чтобы (как можно подумать по способу выражения Гре) оно удвоилось
столько раз, сколько есть других имеющих ценность предметов, сравниваемых
золотом. Пока не будет доказано, что производство благородных металлов не мо-
* Вот один из тех планов относительно денежной системы, которые,
странно оказать, оказываются имеющими за себя писателей замечательного
ума. Государство должно принимать в залог всякую собственность без огра-
ничения суммы» например, землю, скот и т. д., и выдавать собственникам
неразменные бумажные деньги по сделанной оценке. Такие деньги не имели
бы даже и тех достоинств, как воображаемые ассигнаты, о которых говорит
наша гипотеза; лица, которым заплатили бы этими билетами люди, полу-
чавшие их, не могли бы возвращать их правительству и требовать в обмен
за них землю или скот, потому что эти вещи только заложены, а не отчуж-
дены. Такие ассигнаты не возвращались бы в руки правительства, и упа-
док их цены не имеет границы.
575

жет увеличиться от увеличения употребляемого на то труда и капитала, оста-
нется очевидным делом, что возрастание ценности товара будет точно так же
возбуждать к расширению рудокопных операций, как возбуждает (по призна-
нию самого Гре) к расширению операций во всех других отраслях производства.
Но, во-вторых, если б количество денег и вовсе не могло увеличиваться,
и если б всякое увеличение в сумме продукта страны необходимо сопрово-
ждалось пропорциональным понижением общей высоты цен, то все-таки не-
понятно, как человек, вникавший в дело, может не видеть, что упадок цены,
происходящий от этой причины, не обращается в потерю производителя;
они получают меньше денег; но меньшая сумма имеет теперь во всех и про-
изводительных и личных расходах ровно такую же силу, какую имела прежде
большая сумма. Единственная перемена была бы в том, что увеличилась бы
тяжесть неизменяющихся денежных платежей; а при очень медленном ходе,
какой имела бы эта перемена, лишь очень малая доля этого обременения
упала бы на производительные классы, на которых мало бывает давнишних
долгов и которые потерпели бы почти только от увеличения тяжести своей
доли в платеже тех налогов, которыми уплачиваются проценты государствен-
ного долга.
Третье обольщение, на котором опираются приверженцы неразменных
бумажных денег, — мысль, будто бы от увеличения количества денег ожив-
ляется промышленность. Эту мысль зарекомендовал Юм в своем «Трактате
о деньгах», и с той поры она имела много преданных приверженцев, напри-
мер писателей, называющихся Бирмингемскою школою (Birmingham Currency
School), замечательнейшим представителем которой был некогда Аттвуд. Он
утверждал, что возвышение цен, производимое увеличением количества бу-
мажных денег, возбуждает каждого производителя к самой усиленной энергии
и вводит в полное занятие весь капитал и труд страны, что это всегда бывало
во все периоды возвышения цен, когда возвышение происходило в доста-
точно большом размере. Но я полагаю, что возбуждением, поощряющим, по
словам Аттвуда, к этому необыкновенному усердию всех людей, занятых
производством, было ожидание получить в обмен за продукт своего труда
вообще большее количество всяких вообще товаров, получить больше реаль-
ного богатства, а не просто только получить больше лоскутов бумаги.
А самая терминология гипотезы показывает, что в этом ожидании люди
обманывались; потому что при гипотезе равного возвышения всех цен в сущ-
ности никто не получал за свои товары больше прежнего. Писатели, согла-
шающиеся с Аттвудом, могли бы склонить людей к этой чрезвычайной дея-
тельности лишь продолжением того, что на самом деле оказывалось бы
обольщением, лишь таким устройством дел, чтобы постоянно возрастали де-
нежные цены и каждому производителю постоянно казалось, будто бы он вот
уже и получает вознаграждение больше прежнего, чего на самом деле он
вовсе не получает. Довольно будет, не приводя других возражений против
этого плана, указать только на его совершенную неосуществимость. Он рас-
считывает на то, что все вечно будут держаться мнения, будто бы от увели-
чения в числе лоскутков бумаги они богатеют, и никогда не заметят, что на
всю свою бумагу не могут они купить никакого предмета больше, чем поку-
пали прежде. Такого заблуждения не бывало в людях ни в один из тех
периодов возвышения цен, опыту которых придает так много важности Бир-
мингемская школа. В те периоды, которые Аттвуд ошибочно считал вре-
менами благоденствия и которые были просто временами спекуляции (как
непременно должны быть и все периоды возвышения цен при размениваю-
щихся бумажных деньгах), — в эти периоды спекулянты думали, будто бы
они обогащаются не потому, что высокие цены удержатся, а потому что они
не удержатся, и что каждый, успевший реализировать во время дороговизны,
найдет себя после упадка цен — имеющим большее прежнего количество Ф у н -
тов стерлингов, которые станут иметь не меньше ценности, чем прежде. Если
бы в конце спекуляции сделан был выпуск бумажных денег в таком размере,
чтобы удержались цены на крайней высоте, какой достигали, никто не был
бы огорчен так сильно, как спекулянты, потому что растаял бы в их руках
576

барыш, который, как им казалось, приобрели они своевременным реализиро-
ванием (насчет своих сотоварищей, покупавших, когда они продавали, и ста-
вившихся в необходимость продавать, по упадке цен), и вместо этого барыша
не приобрели бы они ничего, кроме того, что приходится им пересчитывать
несколько больше лоскутков бумаги, чем прежде.
У Юма эта теория имела несколько иной вид, чем у Аттвуда. Он думал,
что не все товары поднимутся в цене одновременно и что потому некоторые
люди получат действительный выигрыш, получив за свои проданные товары
денег больше прежнего, между тем как еще не все те предметы, которые же-
лают они купить, поднялись в цене. И кажется, он думал так, что достанется
этот выигрыш непременно тем, кто покончит дело раньше других. Но оче-
видно, что на каждого, получающего таким образом больше обыкновенного,
непременно должен приходиться кто-нибудь другой, получающий меньше
обыкновенного. Если бы дела шли по гипотезе Юма, теряющим лицом был
бы продавец товаров, поднимающихся в цене медленнее других; он по этой
гипотезе отдает свои товары за прежние цены покупщикам, уже воспользо-
вавшимся новыми ценами; он получил за свой товар лишь прежнее количе-
ство денег, между тем как уж есть вещи, которых нельзя купить в прежнем
количестве за эти деньги. Потому, если он знает ход дела, он возвысит свою
цену, и тогда покупщик не получит барыша, которым, по гипотезе Юма, воз-
буждается его деятельность. Если же, напротив, продавец не знает поло-
жения дел и догадается о нем, лишь когда найдет при расходовании своих
денег, что недостает их на прежние покупки, — если будет так, то он получает
за свой труд и капитал вознаграждение меньше обыкновенного, и если дея-
тельность другого торговца поощряется, то надобно думать, что по противо-
положности его обстоятельств, его деятельность ослабляется.
Общее и прочное возвышение цен или, иными словами, упадок ценности
денег — не может никому послужить в выгоду иначе, как с убытком кому-
нибудь другому. Заменение звонкой монеты бумажными деньгами — выигрыш
для нации; всякое увеличение количества бумажных денег сверх этой гра-
ницы — только особенный вид налога.
Выпуск билетов — явный выигрыш для выпускающих лиц, которые поль-
зуются билетами, как будто билеты эти — действительный капитал, пока не
возвращаются к ним на уплату сами билеты; и пока билеты не увеличивают
постоянного количества денег, а лишь заменяют равную их сумме сумму зо-
лота или серебра, выигрыш лица, выпускающего билеты, не служит убытком
никому. Он получается через то, что общество избавляется от издержек на
материал, который обходится обществу дороже. Но если уже не остается зо-
лота или серебра на замену билетами, если билетами увеличивается количе-
ство денег, а не просто заменяется металлическая часть денег, то люди, в ру-
ках которых находятся деньги, теряют через упадок их ценности ровно столь-
ко же, сколько выиграет выпускающий билеты. В сущности дела, с них берет-
ся налог в его пользу. Могут возразить, что выигрывают также производители
и торговцы; которые получают ссуды, благодаря вновь выпущенным билетам.
Но их выигрыш — не прибавка к выигрышу, получаемому выпускающим
билеты лицом насчет всех, у кого в руках были деньги, а составляет лишь
часть этого выигрыша. Лицо, выпускающее билеты, не 9оЭставляет у себя, а де-
лит с своими клиентами налог, собираемый с публики .
Все это совершенно справедливо, и мысль о возможности
прочной системы бумажных денег, не размениваемых по пер-
вому востребованию на звонкую монету выпустившим их учре-
ждением,— о возможности обеспечивать прочную ценность бу-
мажных денег чем бы то ни было, кроме звонкой монеты, —
эта мысль ни больше, ни меньше, как чистейшие пустяки. Но
планы выпуска бумажных денег в огромном количестве имеют
еще другое значение, кроме того, какое показывает в них Милль.
577

Бывают и такие выпуски чрезмерного количества бумажных
денег, которые имеют целью одно — покрытие государственных
расходов через эту особенную форму беспроцентного займа. Но
едва ли найдется хотя один значительный теоретик или пуб-
лицист, который защищал бы подобные обороты. Но есть мно-
г и е замечательные теоретики, требующие такого ж е в ы п у с к а б у м а ж -
ных денег совершенно с иною целью, с целью употребить эти день-
ги на совершение важных реформ в экономическом быте страны.
Постройка железных дорог, устройство дренажа или ороше-
ния полей в широком размере, забота о развитии какой-нибудь
отрасли промышленности и т. д. и т. д. — словом сказать, вся-
кое улучшение, совместное с коренными принципами нынешнего
быта, легко может быть произведено без всяких чрезвычайных
мер, каков бы ни был размер затраты, нужной на него. Обыч-
ный ход дел сам собою доставляет по мере надобности сред-
ства, нужные для его развития. Тут правительству надобно
только захотеть, надобно только понять пользу дела и выста-
вить ее биржевому миру, — он или сам исполнит всякое полез-
ное для него дело, или обильно снабдит правительство деньгами
на него.
Но есть улучшения совершенно иного рода, которых нико-
гда не захотят совершить собственными средствами господ-
ствующие над экономическим бытом силы. Это — реформы, к о -
торыми изменялись бы принципы устройства, выгодного для
них. При малейшем подозрении, что правительство намерено
заняться такими реформами, коммерческий мир тревожится, н а -
ступает торговый кризис, и деньги исчезают с биржи. Так
было во Франции в 1848 г.: тогда страх и озлобление коммер-
ческого мира были совершенно напрасны; во временном прави-
тельстве господствовали люди, решительно н 1е00желавшие ника-
ких важных перемен в экономическом быте . Но предполо-
жим, что оно действительно желало бы совершить какие-нибудь
перемены. На всякое дело нужны деньги; на такое большое
дело, как изменение экономического быта в пользу работников
и в невыгоду капиталистам, нужно очень много денег. Разу-
меется, раз начавшись, дело будет развиваться собственными
средствами, но чтобы завести его, чтобы дать ему возможность
начаться, все-таки нужно очень много денег. Это один из тех
экстренных случаев, которыми оправдывается заключение дол-
гов, требуется поставить на ноги миллионы людей, забитых
нуждою, избавить их от бедственной судьбы. Чтобы прекра-
тить постоянное несчастие, тяготеющее над массою населения,
на это и должен был бы поспешить кредит с своим пособием.
Но кредит не может пособить тут, потому что кредита нет. От-
куда же взять деньги?
Сообразнее всего с экономическою теориею было бы пря-
мое, откровенное решение вопроса, которое рекомендуется тео-
578

риею и для всяких экстренных государственных расходов: взять
нужные для дела деньги посредством налога. Так, если прави-
тельство чувствует себя прочным. Но вспомним, что мы гово-
рим о временах, подобных 1848 г. во Франции, когда пра-
вительство едва-едва держалось против партий, желавших
возвращения к старому порядку. В этом шатком положении при-
ходится лавировать, сообразоваться с господствующими пред-
убеждениями, принимать не тот способ действия, который сам
по себе наилучший, а тот, который произведет наименее тяже-
лое впечатление на общество, хотя в сущности будет тяжело
для него. Что делать? Тут задача исполняется не такими
людьми, которые спокойно могут рассчитывать на свою будущ-
ность, а такими, жизнь которых висит на волоске, и волосок
этот оборвется, непременно оборвется, не ныне — завтра обо-
рвется, и погибнет с ними их дело, если волосок оборвется
ныне, — во что бы то ни стало надобно продержаться нынеш-
ний день, чтобы уметь хотя что-нибудь сделать. — Да, пред-
ставьте себе это положение, и вы поймете мысль о неограничен-
ном выпуске бумажных денег для произведения коренных р е -
форм в устройстве экономического быта.
В нынешнем году французское правительство должно сде-
лать экстренные расходы на сумму, быть может, равняющуюся
всему обыкновенному бюджету. Удвоить налоги? Этого будет
мало. Удвоенный налог дает сумму дохода, далеко меньше, чем
двойную. Надобно утроить их. Но утроить налоги — как тя-
жело покажется это каждому! А при заключении займа, рав-
носильного утроению налогов, публика не понимает, что берется
с нее и расходуется точно такое количество продуктов, как и
при установлении налога, — она не понимает этого, она ропщет
гораздо меньше или вовсе не ропщет, даже остается довольна,
даже радуется. Обыкновенного займа сделать нельзя по исчез-
новении кредита, — остается сделать прикрытый заем в форме
выпуска бумажных денег. Эта форма самая неудобная, — тут
и спора нет, — но что ж делать, когда она одна возможна для
совершения дела, которое дороже всего? Нечего жалеть ничего
для улучшения судьбы народа: salus populi lex suprema esto *.
Рассуждая об этом вопросе в спокойные времена, рассмат-
ривая его издали, конечно, рассуждаешь иначе. И мы теперь,
когда пишем эту статью, рассуждаем иначе, и всегда будем
рассуждать, когда будем писать подобные статьи. Но, господа,
мало ли каких вещей не оправдывает историческая необходи-
мость? Все те эпизоды истории, которые называются славными,
все те реформы, за которые благодарят наши современники
своих предков, — все они имели в себе много, много такого, что
гораздо потяжеле слишком большого выпуска бумажных денег.
Благо народа должно быть наивысшим законом. — Ред.
579

Сладка была бы обязанность верных служителей прогресса,
если бы требовала только таких отступлений от безукоризнен-
ной чистой теории.
Всякий государственный заем есть прикрытый налог, и при-
том налог более тяжелый, чем налоги, называющиеся этим именем.
Публицисты, предлагавшие выпуск бумажных денег на совер-
шение экономических реформ, предлагали только одну из с а -
мых дурных форм займа, — и, разумеется, предлагали ее вовсе
не потому, чтобы не знали, насколько она хуже других форм,
а потому, что предусматривали обстоятельства, при которых
все другие формы займа невозможны. Вот только и всего.
Бывают ли обстоятельства, извиняющие государственный
заем? По чистой теории, таких обстоятельств не бывает. По
ней налог всегда лучше и легче займа. Но если вы, принимая
в соображение господствующие предрассудки, допускаете, что
в практике невозможно иногда правительству не прибегать к
займу, то нечего и спорить нам с вами о той особенной форме
займа, которая называется чрезмерным выпуском бумажных
денег. Что она дурна, мы в этом не спорим с вами. А дозволи-
тельна ли она при невозможности других форм, это зависит
уже просто от вашего взгляда на дело, ради которого делается
заем; пожертвование тут велико; но если дело стоит пожертво-
ваний, люди, не отступавшие перед ними, оправдываются
историею.
В. КОЛЕБАНИЯ Ц Е Н Н О С Т Е Й И Н О Р М А Ц Е Н Н О С Т Е Й
(Гл. XIV и XV)
Мы видели, что кредитные бумаги представляют собою
только развитие отношений, из которых возникает звонкая м о -
нета. Они только живее звонкой монеты исполняют ту же са-
мую функцию, как она; и как она не производит никакой пере-
мены в направлении экономической деятельности, только спо-
собствует облегчению оборотов в быте, основанном на обмене,
точно так же и кредитные бумаги только еще больше облегчают
и развивают эти обороты, не внося в их сущность ровно ничего
нового. Но как при некотором развитии быта, основанного на
обмене, необходимо является звонкая монета, точно так же,
при более высоком его развитии, необходимо являются кредит-
ные бумаги» А при высоком развитии такого быта приобре-
тают поразительную силу явления, почти незаметные при сла-
бом его развитии. По обыкновенной иллюзии поверхностного
взгляда, смешивающей внешнюю принадлежность дела с самим
делом, симптом или форму явления с причиною явления, очень
распространен предрассудок, приписывающий собственно кре-
дитным бумагам те феномены, которые достигают громадного
размера только при высоком развитии экономической деятель-
580

ности. Из числа этих феноменов очень занимательны так назы-
ваемые коммерческие кризисы. Вот краткое извлечение из от-
дела, посвященного Миллем разъяснению этих экономических
землетрясений, ломающих фирмы, разрушающих фабрики,
оставляющих без куска хлеба тысячи бывших богачей и мил-
лионы работников.
При обыкновенных обстоятельствах человек пользуется
только частью своей покупательной силы, оставляя другую
часть ее в запасе. Но если он воспользуется ею всею, запрос на
товары увеличится. Это расположение пользоваться всею своею
покупательною силою является у торговца, когда он ждет воз-
вышения цены на товар по предусматриваемому недостатку
снабжения или экстренному увеличению потребления; он ду-
мает при этом воспользоваться будущим возвышением цены
для перепродажи закупленного товара. Но от самого увеличе-
ния его закупок цена товара растет. Увлеченные этим, все спе-
кулянты начинают усиленно закупать товар, рассчитывая на
дальнейшее возвышение цены. Таким образом, цена подни-
мается до высоты, на которой не может держаться. Заметив
это, спекулянты спешат продавать закупленный товар, цена его
быстро падает; спекулянтами овладевает панический страх,
они стараются поскорее продавать товар во чтобы то ни стало,
пока цена не упала еще ниже, и от этого цена падает чрезвы-
чайно низко. Все, кто не успел продать своих закупок очень
рано, терпят очень большие убытки, и очень многие разо-
ряются; — то, что происходит с одним известным товаром, мо-
жет произойти со всеми вообще товарами, если спекулянты ожи-
дают общего возвышения цен от предполагаемого какого-нибудь
особенного оживления торговли. Когда это чрезмерное возвы-
шение цен от закупок на спекуляцию для перепродажи прости-
рается на все товары, то, натурально, подвергнутся все они и
чрезмерному упадку цен. Это называется коммерческим кри-
зисом. Очевидным образом, дело тут зависит не от того, к а -
кие формы кредита употребляются, и употребляются ли какие-
нибудь формы кредита, выпускаются ли или не выпускаются
для увеличения закупок новые суммы кредитных бумаг, дело
зависит просто от расположения торговцев и спекулянтов поль-
зоваться всею своею покупательною силою для чрезвычайного
увеличения закупок. Если не будут выпускаться для этого но-
вые кредитные бумаги, увеличение покупок может точно так
же произойти посредством покупки под простую расписку или
по простому внесению их в коммерческие счеты. Если бы необ-
ходимо было производить покупки не в кредит, а с немедлен-
ною уплатою звонкою монетою, точно то же могло бы происхо-
дить через увеличение быстроты в обращении звонкой монеты.
Связь коммерческих кризисов с кредитными бумагами в с у -
ществе дела только та, что быстрый ход закупок в огромном раз-
581

мере возможен, конечно, только при высоком развитии эко-
номической жизни, основанной на обмене, а при таком разви-
тии экономической жизни непременно существует и высокое
развитие кредита, а в числе других его форм и высокое разви-
тие так называемых кредитных бумаг.
С коммерческими кризисами связан вопрос о так называе-
мом излишке снабжения. Вот как разъясняется он у Милля.
Изложив в предыдущих главах элементарную теорию денег, мы возвра-
тимся к тому вопросу общей теории ценности, которого нельзя было удовле-
творительно анализировать, не разъяснив сущности и роли денег, потому что
ошибки, с которыми нам придется спорить, возникают главным образом из
неверного представления о роли денег.
Мы видели, что ценность каждого предмета тяготеет к известной средней
точке, которая названа естественною ценностью, — к величине, при которой
предметы обмениваются между собою пропорционально стоимости своего про-
изводства. Мы видели также, что действительная или рыночная ценность
совпадает или почти совпадает с естественною лишь по среднему выводу за
несколько лет и постоянно поднимается выше или падает ниже естественной
ценности по переменам в запросе или случайным колебаниям в снабжении, но
что эти отклонения выравниваются тенденциею снабжения приспособляться
к запросу, существующему на товар при его естественной ценности. Таким
образом, из уравновешения противоположных уклонений происходит общее
стремление к одному центру. Дороговизна или недостача, а с другой стороны,
излишек снабжения или завал рынка—явления, случающиеся со всеми то-
варами. При недостаче, пока тянется она, товар дает производителям или
продавцам необыкновенно высокий процент прибыли. При завале рынка про-
давцы должны довольствоваться прибылью меньше обыкновенной, а в край-
них случаях — подвергаться даже убытку, потому что снабжение имеет ве-
личину больше той, на какую существует запрос, при ценности, дающей
обыкновенную прибыль.
Из того, что феномену излишка снабжения и возникающей из него не-
выгоде или потере для производителей может подвергаться решительно вся-
кий товар, многие писатели, в том числе и некоторые знаменитые политико-
экономы, заключали, что может подвергаться ему вся сумма товаров, что
может случаться чрезмерность в общем производстве богатства, что по всей
сложности всех товаров снабжение может быть больше запроса, имея своим
последствием стеснение для всех разрядов производителей. Против этого
мнения, главными проповедниками которого были в Англии Мальтус и
доктор Чомерс, а на континенте Сисмонди, я уже спорил в первой книге, но
в том периоде нашего исследования нельзя было сделать полного разбора этой
ошибки, происходящей, как мне кажется, главным образом от ошибочного
понимания феноменов ценности и цены.
Самые понятия, связываемые этою теориею, кажутся мне столь несо-
образными между собою, что я затрудняюсь найти для нее изложение,
которое было бы и удовлетворительно для ее защитников, и с тем вместе
ясно. Держащиеся ее писатели утверждают, что может случаться, иногда
случается в общей сумме продуктов излишек над запросом на продукты; что
когда это случается, нельзя бывает найти покупщиков по ценам, оплачиваю-
щим с прибылью стоимость производства, что из этого происходит тогда
общая низкость цен или ценностей (они вообще смешивают оба эти поня-
тия), так что производители видят себя не богатеющими, а беднеющими
соразмерно увеличению своего производства; и потому доктор Чомерс вну-
шает капиталистам, чтобы они подчиняли себя нравственному воздержанию
в искании выгоды; а Сисмонди прокли 1н0а1 ет машины и другие изобретения,
увеличивающие производительную силу . Оба они утверждают, что нако-
пление капитала может идти быстрее, чем требуют не одни только нравствен-
582

ные, но также и материальные интересы производящих и накопляющих лиц;
и оба они рекомендуют богатым предотвращать это зло большим непроизво-
дительным потреблением.
Трудно хорошенько понять, который из двух элементов запроса разумеют
эти писатели, когда говорят об излишке снабжения товарами над запросом, —
разумеют ли они желание иметь товары, или средства покупать их; то ли
хотят сказать они, что при излишке снабжения существует для потребления
больше продуктов, чем сколько желает потреблять общество, или только то,
что их больше, чем сколько могут купить желающие. Не зная, какую из
этих двух гипотез разумеет Чомерс и Сисмонди, мы должны рассмотреть обе.
Сначала предположим, что количество произведенных товаров не больше
того, какое была бы рада потребить нация; возможно ли в том случае, чтобы
была недостача запроса «а все товары по недостатку средств уплаты? Люди,
считающие это возможным, не сообразили, в чем собственно состоят средства
уплаты за товары. Они состоят просто в товаре. Средства каждого к уплате
за товары других людей состоят в тех товарах, которыми владеет он сам.
Все продавцы неизбежно и по самому смыслу слова — покупщики. Если бы
могли мы вдруг удвоить производительные силы страны, мы удвоили бы
снабжение товарами на всех рынках; но тем же самым удвоили бы мы покупа-
тельную силу. Каждый явился бы на рынок с удвоенным снабжением, но и
с удвоенным запросом; каждый мог бы купить вдвое больше, потому что
предлагал бы в обмен вдвое больше прежнего. Конечно, по всей вероятности
в некоторых товарах был бы излишек. Общество радо было бы удвоить об-
щую сумму своего потребления, но некоторых товаров оно может быть уже
имело и прежде столько, что больше ему не нужно; и оно, вместо того, чтобы
удвоить потребление их, захотело бы употреблять других товаров больше,
чем вдвое, или обратить свою увеличившуюся покупательную силу на новые
предметы. В этом случае приспособилось бы к тому снабжение, и ценности
предметов продолжали бы быть сообразны с стоимостью производства. А во
всяком случае чистая нелепость — говорить, что ценность всех предметов
упадет и что поэтому все производители будут получать вознаграждение н е -
достаточное. Если ценности остаются прежние, то перемены цен неважны,
потому что вознаграждение производителей определяется не тем, сколько
денег, а тем, сколько потребляемых вещей получают они за свои товары.
Притом же и деньги также — товар; если мы предположили, что количество
всех товаров удвоилось, значит, мы предположили, что удвоилось также и
количество денег; а в таком случае не упадут и цены, как не падают ценности.
Мы видим, что общий излишек снабжения всеми товарами над запро-
сом — невозможность, если запрос состоит в средствах уплаты. Но, быть
может, предположат недостачу не в средствах покупать, а в желании иметь;
предположат, что общий продукт промышленности больше того, сколько же-
лает потреблять общество или по крайней мере та часть общества, которая
имеет средства покупать. Дело очевидное, что рынком для продукта служит
продукт и что страна имеет довольно богатства на покупку всего находяще-
гося в ней богатства; но у кого есть средства, у тех может не быть надобности,
а у кого есть надобность, у тех может не быть средств. Потому часть произ-
веденных товаров может не найти себе рынка по недостатку средств у тех,
которые желают потреблять, и по недостатку желания у тех, которые имеют
средства.
Вот самая благовидная форма, которую можно придать мнению, нами
оспариваемому; в ней оно уже не представляется, как в прежней форме, ло-
гическою несообразностью. В действительности легко может быть известного
товара больше, чем желают иметь люди, могущие покупать, а в теории воз-
можно предположить это относительно всех товаров. Ошибка происходит
оттого, что не замечают одного обстоятельства: лица, могущие покупать,
предполагаются имеющими все, какое хотят иметь, количество всех потреб-
ляемых товаров; это можно предположить; но тот факт, что они продолжают
производить свой товар, показывает, что они еще не имеют такого количества
товаров. Возьмем благоприятнейшую для опровергаемой нами теории гипо-
583

тезу: предположим неразмножающееся общество, каждый член которого
имеет столько предметов необходимости и всех известных предметов роскоши,
сколько ему хочется иметь. Нелепостью было бы думать, что лица, потреб-
ности которых вполне удовлетворены, станут трудиться и сберегать, чтобы
получить вещи, которых они не желают. Предположим же, что прибыл ино-
странец и что он производит прибавочное количество какого-нибудь продукта,
которого уже и без того было довольно. «Вот тут и будет, скажут нам, изли-
шек производства». — Правда, отвечаю я: — излишек производства этого от-
дельного товара; обществу не нужно было увеличивать количество этого то-
вара, но нужно было увеличить количество какого-нибудь другого товара.
Прежним жителям не нужно было ничего, я согласен; но не было ли чего
Нужно самому иностранцу? Производя излишний товар, разве он работал без
какого-нибудь побуждения? Он только произвел не то, что было нужно. Быть
может ему нужна была пища, а он производил часы, которыми все были
достаточно снабжены. Этот приезжий принес в страну с собою запрос на
товары, равный всему, что мог он произвести своим трудом, и ему следовало
сообразить, чтобы внесенное им снабжение соответствовало этому запросу.
Если он не мог произвести чего-нибудь способного возбудить новую потреб-
ность или новое желание в обществе, чтобы для удовлетворения этого желания
кто-нибудь произвел больше пищи и дал ему ее в обмен продукта, у него
была другая возможность: он мог произвести пищу для себя, или распахав
новую землю, если есть незанятая земля, или сделавшись фермером, или
товарищем или работником какого-нибудь прежнего хозяина, желающего не-
сколько облегчиться от труда. Он произвел ненужную вещь вместо нужной
вещи; да, может быть, и сам он — производитель не того рода, какой нужен;
но излишка производства тут нет; производство не чрезмерно, а лишь дурно
размещено. Мы уже видели, что каждый, кто приносит на рынок прибавку к
товарам, приносит прибавку к покупательной силе; теперь мы видим, что он
приносит также прибавку и к желанию потреблять; потому что, не имея этого
желания, он не стал бы и утруждать себя производством. Таким образом,
когда есть прибавка к снабжению, то не может быть недостачи ни в том, ни
в другом из двух элементов запроса, — хотя очень может быть, что запрос
существует на один предмет, а снабжение состоит, по несчастию, из другого.
Сбитый со всех пунктов, противник, может быть, скажет, что есть люди,
производящие и накопляющие просто лишь по привычке, не потому, чтобы
имели какую-нибудь цель в увеличении своего богатства, чтобы желали в
чем-нибудь увеличить свое потребление, а по силе косности, vis inertiae *. Они
продолжают производить потому, что машина уж заведена; они сберегают
и снова пускают в дело свои сбережения, потому что «и на что не хочется
им тратить их. Я согласен, что это возможно и что у некоторых немногих
людей оно, вероятно, так и бывает; но эти случаи нимало не колеблют нашего
вывода. Что делают эти люди с своими сбережениями? Они употребляют их
на производство, то есть расходуют их на занятие труда. Иными словами,
имея у себя покупательной силы больше, чем сколько умеют употреблять на
себя, они передают этот излишек в общую пользу рабочего класса. А разве
рабочий класс тоже не сумеет употребить ее на себя? Разве предполагать
нам, что его потребности также уже совершенно удовлетворены и он про-
должает работать только по привычке? Пока этого еще нет, пока рабочий
класс еще не достиг этой черты насыщения, не будет недостатка в запросе
на продукт капитала, с какою быстротою ни накоплялся бы капитал; он до
той поры всегда найдет себе занятие в производстве предметов необходи-
мости или роскоши для рабочего класса, если уж не на что идти ему, кроме
этого. А когда и рабочий класс тоже не будет иметь желания увеличивать
потребление ни предметов необходимости, ни предметов роскоши, он вос-
пользуется всяким дальнейшим возрастанием рабочей платы для уменьшения
своей работы; так что излишек производства, который лишь тут в первый
Сила инерции. — Ред.
581

раз становился бы возможен по теории, не мог бы и тогда явиться факти-
чески — по недостатку работников. Следовательно, в каком бы виде ни пред-
ставляли мы себе теорию общего излишка в производстве, хотя бы мы
дошли до крайнего предела в придумывании благоприятнейшей для нее
гипотезы, все-таки теория оказывается нелепостью.
Чем же приведены были к принятию такого нерационального мнения
люди, столь много размышлявшие об экономических феноменах и даже спо-
собствовавшие своими оригинальными идеями пролитию света на них? Мне
кажется, что они были введены в эту ошибку ошибочным пониманием не-
которых торговых фактов. Им представлялось, будто возможность излишка
в общей сумме снабжения товара доказывается опытом. Они думали, что
видят этот феномен в известных состояниях рынка, истинное объяснение
которых совершенно иное.
Я уже описывал положение товарных рынков, каким сопровождается
так называемый коммерческий кризис. В такие эпохи действительно бывает
излишек всех товаров над денежным запросом; иными словами, — бывает
недостача снабжения деньгами. От внезапного уничтожения значительной
массы кредита никому не хочется расставаться с наличными деньгами,
а много бывает людей, хлопотливо старающихся достать их с каким угодно
пожертвованием. Потому почти каждый становится продавцом, а покупщиков
почти нет; так что действительно может являться (впрочем, только на время
кризиса) чрезвычайный общий упадок всех цен, рождающийся от завала
рынков товарами или, что то же, от дороговизны денег. Но совершенная
ошибка — предполагать с Сисмонди, что коммерческий кризис происходит
от общего излишка производства. Он происходит просто от излишка спеку-
лятивных покупок. Тут не постепенно приближаются низкие цены, а внезапно
падают цены, сумасбродно высокие; непосредственною причиною кризиса
бывает сокращение кредита, и исцеляется он не уменьшением снабжения,
а восстановлением доверия. Очевидно также; что это временное расстройство
рынков бывает бедствием лишь потому, что оно временное. Тут падают лишь
денежные цены; и если бы они не поднимались потом вновь, ни один тор-
говец не потерпел бы убытка, потому что и уменьшавшаяся цена имела бы
для него такую же стоимость, как прежде имела большая цена. Этот феномен
решительно непохож на картину, в какой изображаются Чомерсом и Сис-
монди бедствия излишка производства. Постоянное ухудшение состояния
производителей по недостатку рынков, воображаемое этими знаменитыми
политико-экономами, — такая мысль, которая нимало не доказывается сущ-
ностью коммерческих кризисов.
Другим основанием для мнения об общем излишке богатства и об из-
лишестве накопления служит, по моему мнению, факт, более постоянный, —
естественное падение прибыли и процентов при увеличении населения и про-
изводства. Причина этого упадка прибыли — увеличение издержек на содер-
жание труда; а это увеличение происходит оттого, что население и запрос
на пищу растут быстрее, чем идет земледельческое улучшение. Эта важная
черта экономического процесса наций будет нами подробно рассмотрена и
обсуждена ниже (кн. IV, гл. IV). Очевидно, что этот факт — совершенно
иная вещь, чем недостаток рынка для товаров, хотя часто и смешивается с
ним в жалобах производительных и промышленных классов. Истинное поня-
тие о нынешнем состоянии общественного быта таково, что можно было
бы вести промышленные обороты в чрезвычайно громадном размере, если
довольствоваться малою прибылью; но даже люди, покоряющиеся современ-
ной необходимости, ропщут на эту необходимость и желают, чтобы умень-
шилось количество капитала, или, по их выражению, уменьшилось соперни-
чество, чтобы возможно стало получать больше прибыли. Но низкость при-
были совершенно иная вещь, чем недостаток запроса; то производство и
накопление, от которого только уменьшается прибыль, не может быть на-
звано излишком снабжения или производства. Истинный характер этого фе-
номена, его последствия и границы, превышать которых он не может, мы уви-
дим, когда будем рассматривать вопрос о понижении прибыли.
585

Кроме этих двух, я не знаю ни одного экономического факта, который
мог бы подавать собою повод к мнению, что существовал или существует
когда-нибудь в действительности общий излишек производства товаров.
Я убежден, что в коммерческих делах нет ни одного случая, который для
своего объяснения нуждался бы в этой химерической гипотезе.
Дело это имеет коренную важность; из различия во взглядах на него
происходят коренные разницы в политико-экономических системах, особенно
с практической стороны» При одном взгляде нам будет нужно думать лишь
о том, как сочетать достаточное производство с наилучшим возможным
распределением; при другом взгляде надобно думать еще о третьем элементе,
о том, как создать рынок для продукта, или как ограничить производство
по размеру рынка. Мало того, теория, столь нелогическая, непременно должна
вносить спутанность в самые основные принципы предмета и отнимать вся-
кую возможность ясного понимания очень многих из числа сложных эконо-
мических явлений общественной жизни. Мне кажется, что от этой ошибки
три великих политико-эконома, о которых я упоминал, — Мальтус, Чомерс
и Сисмонди, построили свои системы ошибочным образом; каждый из них
превосходно понимал и разъяснил некоторые из элементарных теорем по-
литической экономии; но это основное недоразумение, как туман, закрыло от
них многосложнейшие отделы науки, совершенно затемнив их перед ними.
Еще более сбиваются и смущаются этим спутанным представлением в своих
соображениях люди не столь великого ума. Справедливость требует сказать,
что заслуга истинного разъяснения этого чрезвычайно важного дела более
всего принадлежит двум знаменитым людям: на континенте проницатель-
ному Жану Баптисту Сэ, а в Англии — Джемсу Миллю, который убедитель10н2о
изложил это дело в своей «Элементарной политической экономии» .
а прежде того с замечательной силою и ясностью представил правильный
взгляд на дело в памфлете, написанном по случаю т10о3гдашних споров, под
названием «Защита торговли» (Commerce Defended) ; с этого сочинения
началась его известность, и он тем более дорожит им, что через него при-
обрел дружбу Рикардо, — дружб 1у0,4 которая была для него самою дорогою и
самою тесною во всю его жизнь .
Все, что говорит Милль, — чистая правда. Но неужели т а -
кие люди, как Сисмонди и Мальтус, не умели понимать того,
что называется коммерческим кризисом? Они дошли до мысли,
решительно ошибочной, и когда, для отвращения бедствий ком-
мерческих кризисов, они упрашивают богачей увеличивать н е -
производительное потребление, они доходят до нелепости,
изумляющей своей колоссальностью. Неужели они [не] могли
бы избавиться от своего странного заблуждения таким простым
соображением, как мысль о происхождении коммерческого кри-
зиса из чрезмерных спекулятивных закупок? — Но ведь это
соображение наверное было им очень хорошо знакомо. Как же
могли удержаться в таких головах такие нелепости, какие опро-
вергаются Миллем? — Дело в том, что Милль останавливается
только на одной коммерческой стороне процесса, не считая
нужным упомянуть о его влиянии на производство и потребле-
ние. В первой половине дела, когда цены растут, производители,
надеясь на чрезвычайно выгодный и легкий сбыт, усиливают
свою деятельность точно таким же необычайным образом, как
усиливаются закупки. В два, в три месяца фабрики изготов-
ляют столько товаров, сколько изготовляется при обыкновенном
ходе дел в полгода. Но ведь сбыт усиливается возрастанием
586

только спекулятивных закупок, а не самого потребления; оно,
напротив, быть может, даже уменьшается, по чрезмерной до-
роговизне. Что же бывает с производством, когда цены начи-
нают падать? — В предшествующий период заготовлено това-
ров в три месяца на полгода; ясно, что производство должно
было бы остановиться на три месяца, чтобы запасы уменьшены
были до обыкновенного размера обыкновенным потреблением.
Но потребление в эпоху кризиса, несмотря на упадок цен, бы-
вает меньше обыкновенного, потому что у всех расстроены де-
нежные дела. От этого чрезмерные запасы еще дольше
остаются непотребленными. А пока они не потреблены, не умень-
шились до обыкновенного размера, новое производство не н а -
ходит себе сбыта. Таким образом, с коммерческим кризисом
всегда бывает соединен промышленный, во время которого осла-
бевает производство по излишеству сделанных запасов и недо-
статку сбыта. Вот этою стороною дела и были смущены Маль-
тус, Чомерс, Сисмонди. Милль совершенно прав, доказывая
против них, что производство не может превышать потребно-
стей человека, что капитал (то есть часть продуктов, употре-
бляемая на новое производство) не может возрастать слишком
быстро, что с какою быстротою ни возрастал бы он, всегда
можно было бы желать еще быстрейшего возрастания, потому
что всегда нашлось бы ему нужное занятие и т. д., — все это
совершенная правда, и в словах Мальтуса, Чомерса, Сисмонди
находится противоречие с неопровержимыми принципами эконо-
мической теории. Но это противоречие произошло только от-
того, что Сисмонди и Мальтус остановились на половине пути,
не доискались до коренных фактов, порождающих в самой дей-
ствительности противоречие с экономическою теориею.
Теория предполагает, что производство ведется по расчету
сбыта на потребление; в таком случае производство никогда
не может оказываться чрезмерным. Но что, если в действитель-
ности от сбыта на потребление отделяется сбыт на спекуляцию,
на перепродажу, и если производство регулируется этим послед-
ним видом сбыта? Тогда, при всяком отклонении в размере
сбыта на спекуляцию от сбыта на потребление, будет оказы-
ваться несоразмерность производства с потреблением, и мы
видели, как это происходит в действительности. Потребление
по своей натуре наклонно иметь величину постоянную, — оно
расположено и иметь довольно медленный и постепенный ход
как в случаях возрастания, так и в случаях уменьшения. К та-
кому ходу производство могло бы приспособляться очень
удобно, так что не оказывалось бы значительной разницы
между количеством производимых и количеством сбываемых
продуктов. Но спекуляция расположена, по своей натуре,
стремиться к чрезмерным крайностям. Она получает выгоду от
разности между нынешнею и завтрашнею ценою; чем больше
587

эта разница, тем пригоднее она для спекуляции. Потому
спекуляция идет порывистыми движениями, все рвется
к чрезмерному расширению и потом падает от недо-
статка сил поддержать свой стремительный порыв. Регулируясь
ею, производство также увлекается работать не по расчету пот-
ребления, опережать размер сбыта на действительное потребле-
ние. От этого происходит периодический излишек производства
над потреблением, ведущий к остановке в производстве.
Значит ли это, что люди могут наработать больше продук-
тов, чем было бы в самом деле нужно для них, чем могли они
или желали бы потребить? Говоря вообще о всей массе продук-
тов, — нет, вовсе не значит. Своими стремительными порывами
в периоды чрезмерных спекулятивных закупок, предшествую-
щих кризису, производство достигает излишка не сравнительно
с потребностями человека в продуктах, а только сравнительно
с обыкновенным умеренным своим ходом, по которому обра-
зуется обычный размер потребления. Если бы производство
долго пошло в этом усиленном размере, потребление развилось
бы соразмерно ему, и от этого люди только выиграли бы. Но
ведь усиление производства произошло лишь от минутного п о -
рыва спекуляции, которая тотчас же и падает, не дав потребле-
нию приспособиться к этому усиленному размеру. Усиленный
поток производства не успел еще дойти до области потребления,
как о« уже сжимается, сохнет, по бессилию спекуляции питать
его долгое время.
Таким образом, производство, которое никогда не может п р е -
вышать размеры человеческих потребностей, может по време-
нам превышать обычный уровень потребления, и неминуемым
следствием такого чрезмерного усилия, вызываемого не разви-
тием самого потребления, а только спекуляциею, бывает времен-
ный упадок производства, остановка работ. Корень этого бед-
ствия заключается в отделении покупательной силы от произ-
водства и потребления, то есть ни меньше, ни больше, как то,
что называется у нас торговлею в отдельности от занятий, ч и -
сто производительных.
Коммерческий кризис представляет собою крайность, до к о -
торой дело доходит лишь по временам, в сроки, обыкновенно
отделяющиеся друг от друга несколькими годами. Но если эко-
номическая жизнь общества основана на торговле, то в меньшем
размере непрерывно идет тот же самый процесс поочередной
смены чрезмерного возвышения цен с соответственным усиле-
нием производства и чрезмерного упадка цен с ослаблением
производства. Действительно, мы знаем, что кроме постепен-
ного возрастания или уменьшения от перемен в стоимости тру-
да,— кроме этого медленного изменения натуральной или сред-
ней ценности товара, меновая ценность каждого товара
беспрерывно колеблется на рынке, если экономическая жизнь
588

страны идет довольно деятельно. Эти непрерывные колебания
возбуждают вопрос: неужели же нет для ценностей никакой об-
щей нормы, которая могла бы их измерять довольно прочным
образом? — Взгляд господствующей теории на этот вопрос из-
ложен у Милля довольно подробно:
Много спорили между собою политико-экономы о мере ценности. Во-
просу этому придавали больше важности, чем он стоит, и рассуждения о нем
послужили одним из главных поводов к упреку в логомахии *, упреку, ко-
торый очень утрированно, но не совершенно безосновательно делают поли-
тико-экономам. Но все-таки необходимо коснуться этого предмета, хотя бы
затем, чтобы показать, как мало можно сказать о нем.
Мера ценности, по обыкновенному смыслу слова «мера», должна озна-
чать какую-нибудь вещь, по сравнению с которой можно определять цен-
ность всех остальных вещей. А сама ценность—явление относительное, и для
него необходимы две вещи, независимо от третьей вещи, которою мы хотим
измерять их; сообразив это, мы должны сказать, что мера ценности — такая
вещь, сравнивая с которой две другие вещи, мы можем находить ценность
этих двух вещей по отношению одной из них к другой.
В этом смысле мерою ценности в данное время, в данном месте может
служить всякий товар; зная пропорцию, по какой две вещи обмениваются
на какую-нибудь третью вещь, мы всегда можем вывесть из этого, в какой
пропорции обмениваются они друг на друга. Служить удобно мерою цен-
ности — одна из функций товара, который выбран орудием обмена. На этот
товар обыкновенно определяются ценности всех других предметов. Мы гово-
рим, что один предмет стоит два фунта, а другой — три фунта; из этого уже
и без особенного определения известно, что первый предмет стоит двух тре-
тей другого предмета или что они обмениваются между собою в пропорции
2 к 3. Деньги вполне служат мерою ценности.
Но политико-экономы желают отыскать меру, которой определялась бы
не ценность вещей, находящихся одновременно в одном месте, а ценность
одной вещи в разное время и в разных местах; найти предмет, по сравнению
с которым было бы видно, больше или меньше ценности имеет какая-нибудь
вещь ныне, чем 100 лет назад в Англии, или в Англии, чем в Америке или
Китае. И для этого деньги или всякий другой товар могут служить точно
так же, как для определения ценностей предметов в одном месте в данное
время; для этого нужно лишь иметь точно такие же данные, нужно иметь
для сравнения с мерою не один товар, а два товара или несколько товаров
(потому что из одного товара без другого не возникает понятие ценности).
Если квартер пшеницы стоит ныне 40 шиллингов и баран тоже 40 шиллин-
гов, а при Генриле II квартер пшеницы стоил 20 шиллингов, баран 10 шил-
лингов, мы видим, что квартер пшеницы стоил тогда двух баранов, а ныне
стоит лишь одного барана и следовательно баран по оценке на пшеницу
стоит ныне вдвое больше, чем при Генрихе II; и такой вывод совершенно не-
зависим от ценности денег в эти два периода по отношению к этим двум
товарам (относительно которых ценность денег, вероятно, понизилась), или
по отношению к другим товарам (относительно которых нет надобности и
упоминать, повысилась ли или понизилась денежная их ценность).
Но писатели, рассуждавшие об этом предмете, желали, повидимому,
найти средство определять ценность товара простым сравнением его с мерою
ценности, без сравнения его с каким-нибудь другим товаром. Они желали
возможности определять по одному тому факту, что квартер пшеницы стоит
40 шиллингов, а прежде стоил 20, изменилась ли и насколько изменилась
ценность пшеницы, — определять это, не выбирая для сравнения с пшеницею
никакого другого предмета, как мы брали барана; они желали знать не то,
* Словесная война. — Ред.
589

как изменилась ценность пшеницы относительно барана, а то, как она из-
менилась относительно всех предметов вообще.
Первым препятствием этому служит неизбежная неопределенность по-
нятия всеобщей меновой ценности, ценности — не по сравнению с известным
товаром, а с товарами вообще. Если б мы и знали с точностью, на какое
количество всякой продажной вещи в отдельности обменивался в известное
историческое время квартер пшеницы, если бы мы и узнали, что ныне поку-
пается за него известных вещей больше прежнего, а других меньше прежнего,
все-таки часто не умели бы мы сказать, поднялась или упала ценность пше-
ницы относительно всех товаров вообще. Еще гораздо менее возможности
решить это, зная перемены ценности пшеницы лишь относительно меры цен-
ности. Чтобы денежная цена вещи в двух разных периодах могла служить
мерою общего количества товаров, обмениваемого за эту вещь, нужно было
бы, чтобы известная сумма денег соответствовала в обоих периодах одинако-
вому количеству предметов вообще, то есть чтобы деньги всегда имели
одинаковую меновую ценность, одинаковую общую покупательную силу.
А в действительности ни деньги, никакой другой товар не имеют такой не-
изменности, и нельзя даже предположить таких обстоятельств, при которых
была бы такая неизменность.
Мы видим из этого, что мера меновой ценности невозможна, и писатели,
говорившие о ней, сформировали себе под словами «мера ценности» по-
нятие, которое вернее будет назвать «мерою стоимости производства». Они
вообразили товар, неизменно производимый всегда одинаковым количеством
труда; к этому условию необходимо прибавить другое, чтобы употребляемый
на производство основной капитал оставался в неизменной пропорции к
рабочей плате за непосредственный труд, и всегда имел одну и ту же проч-
ность; словом сказать, чтобы одинаковая сумма капитала затрачивалась на
одинаковое время, так чтобы оставался неизменным не один тот элемент цен-
ности, который состоит из рабочей платы, но и тот, который состоит из при-
были. Мы имели бы тогда товар, всегда производимый в одном и том же
сочетании всех условий, от которых зависит постоянная ценность. Меновая
ценность такого товара никак не была бы неизменною. Не считая времен-
ных колебаний от перемен в снабжении и запросе, мы видим, что постоян-
ная меновая ценность его изменялась бы от каждой перемены в условиях
производства тех вещей, на которые он обменивается. Но если бы сущест-
вовал такой товар, он давал бы нам ту пользу, что при всех переменах цен-
ности других вещей сравнительно с ним, мы знали бы, что причина перемены
не в нем, а в других вещах. Мерою ценности других вещей он все-таки не
годился бы служить, но годился бы служить мерою стоимости их произ-
водства. Если постоянная покупательная сила известной вещи по отношению
к этому неизменному товару увеличивается, это значило бы, что стоимость
ее производства увеличивается; а в противном случае стоимость ее произ-
водства уменьшается. Говоря о мере ценности, политико-экономы вообще
разумели эту меру стоимости.
Но если эту меру ценности очень возможно представить себе теорети-
чески, то в действительности не может быть ее, точно так же как и меры
меновой ценности» Нет такого товара, стоимость производства которого была
бы неизменна. У золота и у серебра она меняется меньше, чем у других то-
варов, но и у них она изменяется от истощения прежних источников снаб-
жения, от открытия новых и от улучшений в способе добывания. Если мы
станем определять перемены в стоимости производства известного товара по
переменам в его денежной цене, то вывод нужно будет по возможности ис-
правлять по соображениям о переменах, происшедших в стоимости произ-
водства самых денег.
Адам Смит воображал, что есть два товара, особенно пригодные слу-
жить мерою ценности: хлеб и труд. О хлебе он говорил, что ценность его
сильно изменяется с года на год, но мало изменяется из столетия в сто-
летие. Теперь мы знаем, что это — ошибка: стоимость производства хлеба
имеет тенденцию подниматься с размножением населения и падать от земле-
590

дельческих улучшений в самой стране или в заграничных землях, из которых
берет она часть своего снабжения. Предполагаемая неизменность стоимости
производства хлеба требует, чтобы сохранялось полное равновесие между
этими противоположными силами, равновесие, которое бывает лишь слу-
чайно, если бывает когда-нибудь. О труде, как мере ценности, Адам Смит
не везде выражается одинаково. Иногда он говорит, что труд хорошая мера
лишь для коротких периодов, что ценность труда (или рабочей платы) мало
меняется с году на год, много меняясь из поколения в поколение. В других
местах он выражается так, как будто труд, по самой сущности вопроса,
удобнейшая мера ценности, потому что обыкновенная поденная мускульная
работа одного мужчины может считаться равной для него всегда одинако-
вому усилию или пожертвованию. Но эта мысль, правильная или неправиль-
ная сама по себе все равно, совершенно устраняет понятие меновой ценности,
заменяя его совершенно иным понятием, более похожим на внутреннюю
ценность. Если за день труда в Америке покупается вдвое больше обыкно-
венных предметов потребления, чем в Англии, то напрасною тонкостью бу-
дет доказыванье, что в той и в другой стране труд имеет одинаковую цен-
ность и что различна в них ценность не труда, а других предметов. Справед-
ливо будет сказать, что в этом случае труд и на рынке, и для самого ра-
ботника имеет в Америке вдвое больше ценности, чем в Англии.
Если бы целью нашею было найти приблизительную меру для оценки
внутренней ценности, то, вероятно, лучше всего было бы принять мерою
суточное продовольствие среднего человека, высчитанное на обыкновенную
пищу, потребляемую классом чернорабочих. Если в Америке работник про-
довольствуется фунтом маисовой муки в день, то ценность каждого предмета
определялась бы числом фунтов маисовой муки, за какое он обменивается.
Если известная вещь сама или покупаемыми за нее вещами может дать су-
точное продовольствие работнику, а другая дает ему недельное продовольст-
вие, справедливо будет сказать, что вторая вещь для обыкновенных чело-
веческих нужд имеет ценность в семь раз больше первой вещи. Но через
это не измерялась бы важность, какую сам владелец вещи придает ей по
своим мыслям, — важность, которая может до неопределенной пропорции
быть больше (и не может быть меньше) той важности, какую имеет коли-
чество пищи, покупаемое на эту вещь.
Понятие меры ценности не должно смешивать с понятием регулирующего
принципа ценности или условий, определяющих ценность. Когда Рикардо
и другие политико-экономы говорят, что ценность вещи определяется ко-
личеством труда, они говорят не о том количестве труда, за какое обмени-
вается вещь, а о том количестве, какое нужно на ее производство. Они разу-
меют то, что количеством труда, производящего вещь, определяется ее цен-
ность, что в нем основание, почему ценность вещи бывает такая, а не иная.
Но когда Адам Смит и Мальтус говорят, что труд—мера ценности, они разу-
меют не тот труд, каким была или может быть сделана вещь, а то количе-
ство труда, какое обменивается или покупается за эту вещь; иначе сказать,
ценность вещи по оценке на труд. И говорят они не то, что этот труд опре-
деляет общую меновую ценность вещи или сколько-нибудь участвует в ее
определении, — нет, они говорят только, что по нему можно узнавать цен-
ность вещи и степень разницы в ней в разное время и в разных местах. Сме-
шивать эти два понятия значит то же самое, как забывать разницу между
Мы должны сказать, по обыкновению, что Милль очень
справедливо излагает ту сторону дела, о которой говорит; и
должны, также по обыкновению, прибавить, что кроме стороны,
им излагаемой, есть в деле другая сторона. Вопрос о мериле
ценности неважен, по мнению Милля. Действительно неважен,
если мы хотим добиваться лишь до сравнения пропорций, в ка-
591

ких находились меновые ценности разных предметов в разные
времена: тут мерилом ценностей очень удобно могут служить
деньги или какой угодно другой товар; но избранный мерилом
других ценностей товар сам изменяется в своей ценности, и н е -
возможно приискать товара, ценность которого оставалась бы
всегда неизменна. Но в словах о труде, как верном мериле чего-
то похожего не на меновую, а на внутреннюю ценность или на
стоимость производства, проглядывает истинный смысл вопро-
са, которого не умели ясно представить себе Адам Смит и
Мальтус, и который понят был их последователями как вопрос
о меновой ценности.
При нынешнем быте благосостояние человека всего больше
зависит от распределения, которое своею неравномерностью за-
крывает несоответственность между состоянием производства и
степенью благоденствия. В странах, пользующихся высокими
успехами технических искусств, масса населения живет немно-
гим лучше, чем в землях, в которых производительные процес-
сы совершаются самыми грубыми и неуспешными способами.
Но все-таки, несмотря на заслоняющее влияние неравномерного
распределения, связь между размером производства и размером
потребления довольно заметна и в действительности, а в теории
она очевидна.
В обществе, основанном на системе наемного труда, степень
благосостояния работника измеряется величиною рабочей пла-
ты. Но рабочая плата составляет только часть продукта; она
еще не определяет собою степень производительности труда, а
этот элемент был бы очень важен для соображений о том, какой
уровень благосостояния возможен был бы в данном обществе
в известное время, при данной густоте населения. Зная это,
мы имели бы и для исторических и для общественных выводов
прочную норму. Например, если бы мы знали, что действитель-
ная успешность земледельческого труда в нынешней Франции
равняется 5 единицам, а масса населения пользуется земледель-
ческим продуктом, составляющим 4 таких единицы, — мы
должны были бы сказать, что устройство экономического быта
во Франции удовлетворительно со стороны распределения, —
маловажность разницы между 4 и 5 изобличила бы пустоту так
называемых демагогических теорий. Если бы мы узнали, что
наибольшая возможная успешность земледельческого труда при
нынешнем состоянии технических искусств не превышает 6 еди-
ниц, пустота этих демагогических теорий обнаружилась бы и в
отношении вопросов о производстве; если при наилучшем воз-
можном устройстве производилось бы только 6, а в действи-
тельности производится 5, — что ж, это уж очень и очень удов-
летворительно. Наоборот, совсем иное оказалось бы дело, если
бы мы узнали, что наибольшая возможная успешность земле-
дельческого труда равняется 15 единицам, действительная ус-
592

пешность только 5, а размер пользования земледельческим про-
дуктом у массы населения только 2.
Таким образом, неизменная мера ценностей была бы очень
важна для суждений об удовлетворительности производства и
распределения продукта в известной стране. Адам Смит отча-
сти предчувствовал важность ее в этом отношении; но еще
больше занимала его другая сторона вопроса —найти общую
норму для сравнения разных состояний быта и производства в
разные времена. Имея такую норму, мы могли бы, например,
узнать, скольким единицам ее равнялась успешность земледель-
ческого труда во Франции при Карле Великом, при Людо-
вике X I I , при Людовике X V I , и, сравнивая эти данные с н ы -
нешнею величиною, имели бы точную оценку исторической
жизни французского народа в отношении к земледельческому
продукту. Словом сказать, Адам Смит, заботясь найти общую
норму ценностей, думал не о меновой ценности, а о чем-то прямо
пригодном для оценки национального благосостояния и успехов
производства.
Но у него самого мысли эти были смутны; а по мере того,
как с развитием господствующей теории меновая ценность все
больше и больше заслоняла собою все другие понятия, утрачи-
валось у последователей Смита и сознание надобности в общей
норме ценностей.
Мы теперь отчетливо понимаем эту надобность, смутно пред-
ставлявшуюся Адаму Смиту и забытую его последователями.
Основным элементом для сравнения разных экономических со-
стояний должна быть успешность труда. Какое количество
труда взять тут за единицу, это в сущности все равно, и каж-
дый из главных сроков счета времени имеет свои особенные
удобства, так что трудно сказать, который из них заслуживает
безусловного предпочтения перед другими. Час — единица
слишком мелкая, но она имеет над другими единицами преиму-
щество полной точности. Рабочий день не только в разные исто-
рические периоды или у разных народов состоит не из одина-
кового числа часов, но и у одного народа даже в одном и том же
занятии имеет неодинаковую продолжительность. Например,
работы, производящиеся на открытом воздухе, пользуются сре-
ди лета более продолжительным рабочим днем, нежели в ран-
нюю весну или позднюю осень. Самым рациональным сроком
единицы труда был бы год, по крайней мере для нашего евро-
пейского климата, в котором земледельческий продукт полу-
чается по годичным периодам. Но год у разных народов или у
одного народа в разные времена состоит далеко не из одинако-
вого количества рабочих дней. Например, у протестантов г о -
раздо меньше праздников, чем у католиков или у нас. Кроме
того, и год и час уступают дню в том отношении, что произво-
дить счет по ним значило бы вводить единицу, довольно непри-
593

вычную в подобных соображениях, между тем как счет по дням
каждому привычен. Впрочем, вообще мы полагаем, что нововве-
дений не следует бояться, когда они нужны для удобства с а -
мого дела. Если же единицею выбрать, как и следовало бы, не
час, и не день, а год, то по неравенству рабочего годичного вре-
мени в разных странах и в разные времена прежде всего н а -
добно установить понятие о нормальном рабочем годе, положив
для него известное число рабочих дней и часов, и потом, по при-
близительному счету часов, сравнивать с ним обычный рабочий
год той страны и того народа, о которых идет речь. Положим,
например, что норму 10 часов работы в день мы нашли не чрез-
мерно обременительною и не слишком ленивою в обыкновенных
занятиях, а число 300 рабочих дней в году нашли дающим не
слишком мало и не слишком много времени для праздников или
отдыхов, которые необходимы человеку, чтобы мог он легко и
усердно работать в остальные дни. Если так, рабочий год будет
иметь нормальным образом 3 000 рабочих часов. Положим, те-
перь, что у земледельцев южной Франции сохраняется чрезмер-
ное число праздников, так что они занимают целую треть года,
оставляя только 240 дней рабочего времени. Но положим, что в
эти дни люди работают доупаду, желая вознаградить теряемое
на излишние праздники время, — например, работают по 12 ч а -
сов в день. Если так, рабочий год южно-французского поселя-
нина имеет только 2 880 ( = 2 4 0 X 1 2 ) рабочих часов, и р а в -
няется только 96% нормального рабочего года. Иначе сказать,
мы должны будем помнить, что народными нравами умень-
шается в южной Франции на одну двадцать пятую часть успеш-
ность земледельческого труда. То же самое будет, если неудоб-
ный климат отнимает известное количество рабочих дней, — н а -
пример, у нас в России набирается в осеннюю и в весеннюю
пору довольно много таких дней, когда почти ничего нельзя
делать поселянину, не имеющему ремесла для работы в избе
при ростепелях и ненастье.
Читатель видит и сходство и разницу между этим взглядом
на количество труда, как норму ценностей, и тем понятием, к о -
торое известно в господствующей теории под именем стоимости
производства. Близость этих идей так велика, что поражает с
первого взгляда: и там и здесь считается количество труда, упо-
требленного на производство предмета. Но в стоимости произ-
водства считается, кроме труда, прибыль, да и самый труд при-
нимается только как стоимость рабочей платы. Точка зрения,
из которой возникает идея стоимости производства, — точка
зрения производителя, и собственно только производи-
теля, покупающего труд у наемных работников. Цель
расчета тут — определить продажную ценность предмета.
Норма, о которой мы говорим, принадлежит совершенно
иной точке зрения, и цель у ней совершенно иная. Мы хотим
594

знать, какое количество труда нужно потребителю для того,
чтобы произвести своим трудом продукт своего потребления.
Тут нет отделения прибыли от рабочей платы, нет и понятия
об отдельной от самого продукта рабочей плате. Тут вознаграж-
дением за труд принимается весь продукт: но и самое понятие
вознаграждения тут не с полною точностью соответствует сущ-
ности взгляда: собственно говоря, тут продукт рассматривается
не как вознаграждение за труд, а как результат труда. Возна-
граждением предполагается какое-то постороннее лицо, усвояю-
щее себе продукт и выделяющее из него производителю извест-
ную часть. В излагаемом нами взгляде нет постороннего ценов-
щика, усвояющего себе продукт и отделяющего работнику долю
из продукта. Меновая ценность продукта оставляется без вся-
кого внимания; продукт прямо подводится под потребности
человека, рассматривается только его годность для их удовле-
творения— внутренняя ценность его; приобретение меновой
ценности продуктом предполагается делом случайным, исклю-
чительным, потому что масса продуктов не идет в продажу или
в обмен, а прямо служит на потребление производителя; если
же часть продуктов и идет в обмен на продукты других произ-
водителей, меновая ценность не является различною от вну-
тренней, — внутренняя ценность прямо превращается в меновую
без всякого увеличения или уменьшения. Натуральная вещь,
что этот взгляд, предполагающий прямую связь между произ-
водством и потреблением, без посредства обмена, предполагаю-
щий соединение прибыли с рабочею платою в руках трудяще-
гося, предполагающий тожество потребителя и производителя,
отрицающий систему наемного труда, — натуральная вещь, го-
ворим мы, что этот взгляд не был ясно понят ни Адамом Сми-
том, ни его последователями, не умевшими представить себе си-
стему быта, которая была бы выше трехчленного деления про-
дукта между тремя различными сословиями. А между тем, даже
и при нынешнем быте, нельзя не видеть преобладания условий,
соответствующих этому взгляду, если обратиться мыслями от
частного хозяйства отдельных лиц к национальному хозяйству,
для целой нации потребители и производители — одно и то же;
потребление прямо определяется производством; рабочая плата,
прибыль и рента сливаются в одно целое, в продукт националь-
ного труда. Только односторонняя и узкая привычка забывать
о национальной или общечеловеческой точке зрения по увле-
чению ходом дел в частном хозяйстве могла заставить господ-
ствующую теорию ограничиваться тем поверхностным понятием
о стоимости труда и производства для нанимателя-капиталиста,
какое мы находим в ней. При малейшем внимании к националь-
ному хозяйству, как одному экономическому целому, этот по-
верхностный взгляд на дело заменился бы изложенною нами
идеею общей нормы ценностей. Нация, как мы не раз говорили,
595

обменивает лишь небольшую долю своего продукта на загранич-
ные продукты и получает из-за границы лишь небольшую долю
своего потребления. Обмен тут играет роль не очень значитель-
ную, и масса производства сливается с массою потребления.
Национальный продукт производится национальным трудом.
Кажется, очень нетрудно дойти с этой точки зрения до идеи,
что количество труда служит общею нормою ценности.
«Но если труд — общее мерило ценностей, то каким же об-
разом доказывали вы в одной из предыдущих статей, что труд
не должен иметь меновой ценности?» — Очень легко убедиться,
что эти два понятия о труде, как деятельности, которая служит
мерилом ценностей и однако не должна сама быть ценностью, —
что эти два понятия не противоречат друг другу, а, наоборот,
необходимо вытекают одно из другого. Мерилом предмета или
понятия, конечно, не может служить сам предмет или само
понятие, — для этого нужны другой предмет, другое поня-
тие, находящиеся в тесной связи с измеряемыми, как их источ-
ники, причины или результаты, но совершенно различные
от них. Например, нормою осадки речных судов служит не глу-
бина какого-нибудь речного судна, а глубина реки; глубина реки
и плавающее по реке судно — две вещи, совершенно различные.
Нормою одежды служит никак не самая одежда, а очертание
человеческой фигуры и климат. Нормою закона служит обще-
ственное благо; нормою пищи — желудок и язык человека; нор-
мою помады или духов — обоняние человека. Словом сказать,
норма вещи всегда нечто совершенно иное, нежели сама вещь.
Таким образом, если ценность должна иметь свою норму (как
имеет свою норму все в человеческой жизни), то сама эта норма
не может быть ценностью. Господствующая теория только п о -
тому и не могла понять норму ценности, что причислила труд к
ценностям. Припомним афоризм, который сама господствующая
теория ставит верховным принципом учения о ценности и об-
мене: «продукты обмениваются на продукты». Труд не есть
продукт. Он еще только производительная сила, он только
источник продукта. Он отличается от продукта, как мускул от
поднимаемой мускулом тяжести, как человек от сукна или хлеба.
С. ТОРГОВЛЯ
(Гл. XVII—XXII и XXV)
Отделяя покупательную силу от продуктов, создавая для
нее специальную представительницу — звонкую монету, заме-
няя звонкую монету орудием еще более подвижным, кредитны-
ми бумагами, люди имеют в виду облегчение торговых оборотов.
При системе быта, в которой хозяйственная единица не имеет
значительного размера, требуемого теориею, и не может, по н е -
достаточному своему объему, совместить занятие множеством
596

нужных человеку производств с высоким разделением труда в
каждом производстве, — при такой системе быта всякое возвы-
шение экономической деятельности становится увеличением об-
менов между хозяйственными единицами, так что наконец, при
высоком развитии такого быта, торговые обороты владычест-
вуют, повидимому, над всею экономическою деятельностью.
Сущность всех торговых оборотов с особенною ясностью в ы -
ступает на вид в заграничной торговле, которая составляет как
будто бы отдельное целое в общей сумме торговых оборотов
страны и которую каждый привык рассматривать как нечто
целое, между тем как истинный смысл оборотов внутренней тор-
говли несколько затемняется отсутствием такой привычки обо-
зревать всю совокупность их одним взглядом. Вопросы, отно-
сящиеся к внешней торговле, изложены у Милля с чрезвычай-
ною ясностью, так что нам здесь ос1т06ается только пользоваться
с признательностью его изложением .
Очевидно, что если уровень успешности производства во всех
занятиях одинаков у двух стран, то не может начаться торговля
между ними. Если в Англии кусок сукна производится 15 днями
труда, кусок полотна 10 днями, в Германии также, — ни для
Англии, ни для Германии нет выгоды обмениваться сукном и п о -
лотном, — стоимость провоза и другие торговые расходы были
бы тут лишь чистою потерею. Точно то же было бы, если бы
уровень общей успешности был и неодинаков, но пропорция этой
неодинаковости была одна и та же во всех занятиях. Если в
Англии успешность труда во всех занятиях вдвое больше, чем
в Германии, — если, например, сукно производится в Англии
15 днями, в Германии 30 днями труда, полотно в Англии 10,
в Германии 20 днями труда, обмена продуктов также не будет.
Англия, послав сукно в Германию, получила бы за него полтора
куска полотна (больше этого Германия не даст, потому что сама
имеет сукно за такое количество полотна); но полтора куска
полотна в самой Англии равны одному куску сукна; следова-
тельно, Англия не получит никакой выгоды от обмена: также не
получит никакой выгоды и Германия. Провоз и другие торго-
вые расходы тут были бы чистым убытком. Но предположим,
что пропорция успешности труда в разных производствах н е -
одинакова. Пусть, например, в производстве сукна английский
труд вдвое успешнее германского, а в производстве полотна
только в полтора раза успешнее его. Тогда, если в Германии к у -
сок сукна производится 20 днями, а кусок полотна 15 днями
труда, в Англии кусок сукна производится 10 днями и кусок
полотна также 10 днями труда. Если английское сукно будет
обмениваться на немецкое полотно, произойдет в этом случае
уменьшение расходов труда на производство обоих товаров для
обеих стран. Положим, что Англия употребляет 1 000 кусков
сукна, — по 10 дней труда, это составит 10 000 дней труда;
597

столько же труда нужно ей, чтобы произвести 1 000 кусков п о -
лотна. Итого Англии нужно было до начала торговли
20 000 дней труда, чтобы снабдить себя сукном и полотном.
А Германии нужно было, по 20 дней на кусок сукна, 20 000 дней
на производство 1 000 кусков сукна и (по 15 дней на кусок)
15 000 дней на производство 1 000 кусков полотна. Итого в обеих
странах производилось 2 000 кусков сукна трудом 30 000 дней
и 2 000 кусков полотна трудом 25 000 дней; всего на оба п р о -
дукта обе страны должны были употреблять 55 000 дней. По-
ложим теперь, что начался обмен. Англия производит для Гер-
мании сукно (сукно, потому что в этом производстве труд ее
имеет выгоднейшую пропорцию сравнительно с германским),
получая за то от Германии полотно (в котором пропорция труда
наименее невыгодна для Германии по сравнению с Англиею).
В Англии на производство 2 000 кусков сукна нужно (по 10 дней
на кусок) только 20 000 рабочих дней; в Германии на производ-
ство 2 000 кусков полотна (по 15 дней на кусок) только 30 000
рабочих дней. Итого обе страны употребляют на снабжение
себя обоими товарами только 50 000 дней вместо прежней суммы
55 000, так что через торговлю выигрывается 5 000 рабочих
дней, которые могут быть употреблены или на увеличение снаб-
жения сукном и полотном, или на снабжение торгующих стран
другими продуктами, которых не могли они по недостатку вре-
мени производить до начала торговли *.
Но эти 5 000 дней — сумма выигрыша, получаемого от тор-
говли обеими странами: как разделится он между ними? Это
зависит от сравнительней силы запроса каждой страны на то-
вар, ей предлагаемый другою страною. В Германии 15 кусков
сукна обменивались на 20 кусков полотна, — следовательно, ей
выгодно будет получать от Англии и 16 кусков сукна за
это количество полотна. Если так, Англия будет получать за
16 кусков сукна 20 кусков полотна, а прежде получала только 16;
стало быть, при каждом обмене 16 кусков сукна на 20 кусков
полотна Германия выигрывает 1 кусок сукна, Англия 4 куска
полотна. Но пропорция может установиться и совершенно иная.
Англия за 10 кусков сукна имела только 10 кусков полотна;
следовательно, ей уже выгодно будет получать и по 11 кусков
полотна. Если так, Германия будет иметь за 11 кусков полотна
10 кусков сукна, а прежде имела их не меньше, как за 15 кусков
полотна; стало быть, при каждом обмене 10 кусков сукна на
11 кусков полотна Англия будет выигрывать 1 кусок полотна, а
Германия 4 куска сукна. По первой пропорции ценностей боль-
* Разумеется, из этого в ы и г р ы ш а 5 000 дней надобно исключить р а с -
х о д ы на провоз и другие дела по торговле, — положим на это 1 000 дней,
остается чистого выигрыша 4 000 дней. Для краткости изложения мы оста-
вили без внимания эти расходы, которыми легко дополнит наши соображе-
ния каждый читатель.
598

щая часть выигрыша достанется Англии, по второй пропорции —
Германии. Но мы знаем, по какому закону устанавливаются м е -
новые ценности, — они определяются уравнением запроса и
снабжения. Если для Англии легко увеличить снабжение сук-
ном по запросу из Германии, а запрос Германии на английское
сукно слаб, между тем как английский запрос на германское п о -
лотно силен, то установится между английским сукном и немец-
ким полотном пропорция ценностей, соответствующая второму
нашему случаю, и большая часть выигрыша будет оставаться у
Германии. В противном случае, когда английский запрос на гер-
манское полотно слаб, а германский запрос на английское сукно
силен, будет наоборот, и большая часть выигрыша достанется
Англии. Само собою разумеется, что уравнение запроса и снаб-
жения устанавливается в заграничной торговле страны не от-
дельно по ее торговле с каждою из других стран, а по всей сумме
ее торговли со всеми заграничными странами. Способ, которым
устанавливается оно, ясен для нас при знакомстве с общим прин-
ципом меновых ценностей. Если заграничный запрос на наши
товары слишком слаб сравнительно с нашим запросом на загра-
ничные товары, так что ценность ввоза превышает ценность
отпуска, наш запрос уменьшается возвышением ценностей за-
граничных товаров, и ввоз их уменьшается; или запрос загранич-
ных стран на наши товары усиливается понижением ценностей
наших товаров, и наш вывоз от этого увеличивается.
Но общею мерою меновых ценностей принята звонкая мо-
нета, и очень легко понять, как действует на нее происходящее
посредством нее уравнение запроса и снабжения в заграничной
торговле. Если ценность ввоза больше ценности вывоза, недо-
чет уплаты продуктами нашего производства за ввозимые то-
вары покрывается звонкою монетою, — она идет от нас за гра-
ницу; от этого за границею ценность монеты падает, то есть
цены заграничных товаров возвышаются, а у нас ценность мо-
неты возвышается, то есть цены отпускаемых нами товаров п а -
дают; от дороговизны заграничных товаров привоз их умень-
шается, а от дешевизны наших товаров вывоз их увеличивается,
и это изменение ценностей через передвижение звонкой монеты
совершается до той поры, пока установится уравнение запроса и
снабжения, то есть пока останется у нас лишь такое количество
звонкой монеты, при котором цены наших товаров уста-
новились бы такие, какие удовлетворяют необходимому равен-
ству ввоза и вывоза. Когда вывоз больше ввоза, происходит н а -
оборот, — звонкая монета идет в нашу страну, дешевеет у нас,
и цены наших товаров возвышаются до того, чтобы заграничный
запрос на них уменьшился до равенства с ценностью ввозимых
нами заграничных товаров. Следовательно, звонкая монета (или,
все равно, материал ее, золото и серебро в слитках) переливается
из страны в страну так, что общий уровень цен в каждой стране
599

устанавливается сообразно уравнению запроса и снабжения по
заграничной торговле. Когда звонкая монета отчасти заменяется
кредитными знаками, с ними происходит то же самое, что про-
исходило бы с нею. Если, например, наш ввоз больше отпуска,
в уплату за излишек ввоза должна была бы идти за границу
и дешеветь там звонкая монета; но когда она заменяется век-
селями, идут в излишестве за границу наши векселя и дешевеют
от этого излишества на заграничных биржах; а цена такого удо-
боподвижного товара, как векселя, не может значительно раз-
ниться на разных биржах; потому наши векселя дешевеют и на
наших биржах, — иначе сказать, цена векселей, даваемых нам от
заграничных негоциантов, возвышается над ценою векселей, да-
ваемых нашими негоциантами заграничным их корреспондентам.
Попробуем теперь перевести эти технические выражения на
обыкновенный разговорный язык. Мы видели, что вексельный
курс и ценность звонкой монеты в стране, имеющей загранич-
ную торговлю, установляются соответственно уравнению запроса
и снабжения. На простом языке это будет значить вот что. По-
ложим, что кусок сукна производится в Англии трудом 15 дней,
в Германии трудом 30 дней. Но кусок сукна — все тот же кусок
сукна, каким бы количеством труда ни производился, «— все
равно, он должен обмениваться на одинаковое количество дру-
гих товаров. А представительница меновой ценности всех вообще
товаров — звонкая монета. Потому кусок сукна, сработанный
в Германии 30 днями труда и сработанный в Англии 15 днями
труда, должен иметь одинаковую цену *. Положим, что эта
цена — 6 р. сер. Она получается в Англии за 15, а в Германии
за 30 дней труда. Стало быть, средняя ценность звонкой монеты
в Англии вдвое дешевле, чем в Германии, — 20 коп. серебр. для
немца значит не меньше, чем 40 коп. для англичанина. Конечно,
если так, то англичанин вдвое богаче немца. Но отчего это про-
изошло? Вовсе не от заграничной торговли, не от перехода звон-
кой монеты из Германии в Англию, не от состояния вексель-
ного курса, — нет, просто от того, что успешность труда в
Англии вдвое больше, чем в Германии: англичанин успевает сра-
ботать два куска сукна в то время, как немец успевает сработать
только один КУСОК, — как же англичанину не быть вдвое бо-
гаче немца **? Положим теперь, что немец будет жаловаться на
свою бедность, — чем можно пособить ему? Только заботами о
том, чтобы его труд стал успешнее, то есть чтобы он занялся р а -
ботами, наиболее удобными для него по характеру его страны,
чтобы он принял в своем производстве улучшенные процессы,
* Разумеется, за исключением разницы, зависящей от расхода на п е р е -
возку и соединенные с нею издержки. Но, повторяем, ввести этот элемент
может к а ж д ы й читатель сам.
** Разумеется, сукно тут принимается только к а к пример общего хода
дел во всех производствах.
600

чтобы законы и обычаи его страны стали благоприятнее для
успешности труда. Когда он подобно англичанину станет произ-
водить в 15 дней вещь, которую производит теперь в 30, он бу-
дет так же богат. Иначе никак не достигнуть ему этого.
Мы видим, что вопрос о распределении звонкой монеты по
различным странам при свободной торговле сводится к вопросу
об успешности труда в них. Чем успешнее труд страны, тем
больше может она получить всяких товаров, в том числе золота
и серебра. А при всеобщем значении золота и серебра каждое
лицо и каждая группа лиц желает иметь как можно больше этих
товаров. Стало быть, чем успешнее труд страны, тем больше
в ней золота и серебра, то есть и звонкой монеты; значит, тем
выше и уровень цен в ней сравнительно с другими странами *.
Возьмем теперь две страны, которые торгуют между собою, и в
одной из которых успешность труда вдвое больше, чем в другой.
Пусть, например, в Англии успешность труда вдвое выше, чем
в Германии. При заграничной торговле между ними мы будем
иметь три разряда товаров с тремя разными уровнями цен. Во-
первых, английские товары, не идущие в заграничную торговлю,
сохранят английский уровень цен, вдвое высший германского.
Во-вторых, германские товары, не идущие в заграничную тор-
говлю, сохранят германский уровень цен, вдвое низший
английского. В-третьих, товары, которыми ведется торговля
между этими двумя странами, будут иметь какой-нибудь уровень
цен, одинаковый для обеих стран **. Назовем представителем двух
первых разрядов — труд. Труд в Англии будет иметь цену,
вдвое высшую, чем в Германии. Если, например, в Англии день
труда стоит 50 к., в Германии он стоит только 25 коп. ***. Пусть
* Если в производстве известного товара происходит улучшение, цен-
ность его понижается; но ведь понижение ценности известного товара равно-
значительно возвышению ценности всех других товаров сравнительно с ним.
Таким образом, общий уровень цен от этого не понижается; напротив,
он возвышается, потому что в общей сложности всего производства страны
успешность труда увеличилась.
** За исключением разницы, происходящей от стоимости провоза и
других торговых издержек. Мы, попрежнему, оставляем без внимания этот
элемент, имеющий своим результатом только уменьшение размера, то есть
и степени влияния заграничной торговли, а не какую-нибудь перемену в ха-
рактере ее влияния.
*** Мы говорили, что труду не следует быть товаром; но ведь в нынеш-
нем быте он товар и составляет самую обширную статью в общей сумме
всех товаров страны. Общее количество рабочей платы в стране продается
за количество денег гораздо большее, чем общее количество хлеба, который
превышает своею торгового важностью каждый из остальных товаров. Это
ясно из того, что почти вся масса хлеба потребляется простонародьем (ко-
личество, потребляемое высшим и средним классом, невелико по их сравни-
тельной малочисленности). А кроме хлеба, простой народ должен покупать
многие другие товары на свою рабочую плату. Мы приняли, что труд имеет
в каждой стране свою особую цену« не зависимую от заграничной торговли,
как будто вовсе не идет в эту торговлю. На самом деле ведется некоторая
заграничная торговля и этим товаром. Немецкие работники переселяются
601

будут представителями товаров заграничной торговли сукно,
производимое Англиею, и полотно, производимое Германиею
для обеих стран. Пусть кусок сукна продается по 50 рублей, к у -
сок полотна по 8 рублей в той и другой стране. Посылая в Гер-
манию 20 кусков сукна (на 1 000 р.), Англия получает за него
из Германии также на 1 000 р. полотна, то есть 125 кусков по-
лотна. По цене труда Англия за 2 000 единиц цены своих това-
ров получила от Германии 4 000 единиц цены германских това-
ров. Ясно, что для Англии немецкое полотно обходится вдвое
дешевле, чем английское сукно для Германии. На темном, и н -
стинктивном чувстве этого факта основано заблуждение протек-
ционистов, говорящих, что в этом случае только Англия в ы и г -
рывает, а Германия проигрывает от заграничной торговли. Нет,
выигрывает и Германия. Ведь свое полотно она обменивает на
английское сукно только потому, что не могла бы заниматься
производством сукна так успешно, как производством полотна.
Если производство 125 кусков полотна обходится ей в 4 000 е д и -
ниц ее внутреннего уровня цен, то производство 20 кусков сукна
обошлось бы ей дороже, в 5 000 таких единиц; а теперь она п о -
лучает эти 20 кусков из Англии за 4 000 таких единиц, то есть
выигрывает 1 000 единиц. А то что единицы в ней меньше, чем
в Англии, зависит уже не от заграничной торговли, а от малой
успешности труда, и заграничная торговля не развивает, а исправ-
ляет этот недостаток. Исправляет она его двумя способами: во-
первых, она обращает германский труд от занятий, в которых
был бы он менее успешен, к занятиям более успешным, то есть
в общей сложности увеличивает его успешность. Еще важнее для
Германии то обстоятельство, что через заграничную торговлю
осязательно обнаруживается малая успешность ее труда и ука-
зывается надобность заботиться об улучшении производительных
процессов для увеличения его успешности. Протекционным тари-
фом лишь замаскировалось бы это зло малой успешности герман-
ского труда. Таким образом, Германия получает от свободы за-
граничной торговли еще гораздо больше выгоды, чем Англия;
в Англии свободная торговля только обращает труд к занятиям
более успешным, а в Германии, сверх того, она улучшает произ-
водительные процессы.
Самый усердный приверженец свободной торговли останется
доволен нашим взглядом на этот предмет. Если же мы без-
условно признаем пользу заграничной торговли, о которой с боль-
шими оговорками рассуждают очень многие последователи гос-
подствующей теории, то, конечно, уже не меньше кого бы то ни
в Англию, то есть привозят свой единственный товар, труд, на продажу в
Англию. Но число их, то есть и количество провозимого ими товара, так
незначительно перед массою их и их товара в той и другой стране» что цена
труда в Германии не возвышается, а в Англии не понижается чувствитель-
ным образом.
602

было из учеников Адама Смита мы ценим выгоды, приносимые
в нынешнем быте внутреннею торговлею, против которой не
имеют никаких возражений и самые заклятые протекционисты.
В быте, основанном на разделении рабочей платы от прибыли,
на разделении ренты от рабочей платы и прибыли, почти всякий
продукт идет в обмен, почти все производимое продается, почти
все потребляемое покупается. Потому развитие торговли тут
служит мерилом развития экономической деятельности. При та-
ком быте справедливо говорят, что торговля смягчает нравы,
соединяет народы, уничтожает национальные предрассудки,
уменьшает возможность войн и т. д. и т. д., — словом, служит
могущественнейшею из цивилизующих сил. Тут под торговлею
понимается экономическая деятельность, которая вся переходит
в торговлю при нынешнем устройстве быта.
Но совершенно иное дело будет, если мы обратим внимание
на коренные черты того быта, при котором получает такое без-
граничное значение торговля, при котором она обнимает собою
всю экономическую деятельность. Мы видели, что этот быт н е -
сообразен с принципами экономической теории. А в неудовле-
творительном механизме производит неудовлетворительный р е -
зультат своим действием каждая пружина, как бы хороша «и
была сама по себе. Всякому известно, что в нынешнем своем
виде торговля имеет очень много дурного. Она — дело очень ри-
скованное: убытки в ней очень часты, банкротства очень н е -
редки. Соответственно значительности риска в торговую прибыль
должна входить очень значительная страховая премия, и при-
быль эта имеет очень большую величину. Потому, пока торго-
вец не подвергается несчастным случаям, он получает очень
много выигрыша на свой капитал. От этого происходит два п о -
следствия. Вообще говоря, отдельный человек гораздо быстрее
может разбогатеть торговлею, чем производством, и дойти ч е -
рез нее до гораздо большего богатства. Второстепенный бан-
кир или оптовый негоциант богаче хозяина самой огромной фаб-
рики. Эта перспектива быстрого и громадного обогащения от-
влекает самых деятельных и даровитых людей от производства,
в котором всего полезнее были бы для общества их способности
к торговле, в которой силы их обращены не на увеличение про-
дукта, а только на разные перестановки уже готового продукта.
Общество много теряет от этой потери лучших сил для произ-
водства. Но и вообще оно теряет слишком много всяких сил
при нынешнем ходе торговых дел. Посмотрите на гостиный двор
в большом городе: длинным рядом тянутся десятки совершенно
одинаковых лавок, например, с шелковыми материями. Зачем
нужно обществу такое множество их в одном месте? Чтобы шло
между ними соперничество к выгоде покупателей, довольно было
бы двух, трех лавок вместо пятидесяти или шестидесяти. Три
большие лавки, занимая каких-нибудь 300 квадратных сажен
603

помещения, имея всего каких-нибудь 60 человек сидельцев,
удовлетворяли бы спросу покупателей так же легко, как теперь
удовлетворяют 50 не очень больших лавок, которые занимают
1 000 квадратных сажен помещения и имеют 200 человек сидель-
цев. Работа на возведение и ремонт 700 лишних квадратных са-
жен торгового помещения и труд лишних 140 сидельцев — чистая
потеря для общества. Та же самая пропорция потери во всех от-
раслях торговли, во всех городах и селах. Тем, на что была бы
достаточна работа одной тысячи торговцев, заняты три, четыре
тысячи их. Почему их столько? Не потому, что столько их нужно
для общественного удобства, а потому, что столько их может
прожить в убыток обществу торгового прибылью, которая сама
поглощает слишком большую долю продукта между прочим от
этой чрезмерной многочисленности своего штата.
Мы говорили только о потерях, заключающихся в самом
правильном, честном, благоразумном ходе торговли при нынеш-
нем порядке, не касаясь гибельных крайностей, в которые по-
стоянно вовлекается она. Выше была речь о коммерческих кризи-
сах и о безрассудной спекуляции. Спекуляция постоянно вле-
чется в безрассудство. А спекуляция — душа нынешней тор-
говли. Восставать против спекуляции или стараться обуздать ее
при нынешнем порядке — пустая трата слов, напрасная игра в
бесплодные стеснительные меры. Наука требует, чтобы, вместо
ребяческой борьбы с неизбежным результатом известного уст-
ройства, мы занялись разбором и исправлением самого устрой-
ства, производящего такой результат.
Нынешняя торговля — частная форма, принимаемая прин-
ципом обмена в таком обществе, где покупательная сила отде-
ляется от производительной силы, прибыль от рабочей платы,
труд имеет характер товара и продукт имеет своим хозяином не
самого работника, а лицо, нанимающее работников. Но когда
труд — товар, а работник не хозяин продукта, роль обмена в
обществе расширяется гораздо далее границ, допускаемых прин-
ципами экономической теории.
Мы видели, каково нормальное условие возникновения об-
мена. Оно открыто нам господствующею теориею в исследовании
заграничной торговли. В заграничной торговле одна из обмени-
вающихся сторон производит для себя и для другой стороны
продукт, в котором труд ее более успешен, получая от другой
стороны товар, в производстве которого менее успешен труд пер-
вой стороны и более успешен труд второй стороны, также произ-
водящей его для себя и для первой стороны. В этом сосредоточе-
нии сил каждого народа, города или лица на успешнейшем произ-
водстве заключается выгода всякого обмена товаров, между
различными ли народами, или городами, или лицами. Под этот
принцип совершенно подходят те случаи, когда портной или сто-
ляр обменивают свой продукт на продукт сапожника или куз-
604

неца,— подходят все те случай, когда люди, занимающиеся
производством одного продукта, обменивают свой продукт на
продукт людей, занимающихся другим производством. Но под-
ходит ли под принцип выгодности обмена тот случай, когда об-
мен происходит не из разности продуктов, а только из продажи
труда? У фермера трудится над производством хлеба наемный
работник, получающий рабочую плату, — вот первый обмен;
труд обменивается на рабочую плату. Работнику нужно есть, —
он покупает на свою плату хлеб, — вот второй обмен. Спраши-
ваем: к чему привели эти два обмена? Только к тому, чтобы про-
дукт возвратился в руки человека, занимающегося производ-
ством этого самого продукта. Спрашиваем: выгоден ли для об-
щества этот лишний оборот? Ведь это все равно, как если бы в
заграничной торговле Англия сначала продавала свое сукно в
Германию, потом покупала его из Германии. Ведь это верх эко-
номической несообразности. Все торговые расходы тут совер-
шенно лишние расходы, — ведь это все равно, как если бы весь
хлеб из провинций свозить в Петербург, чтобы из Петербурга
опять развозить его по Симбирской, Самарской и т. д. губерниям,
из которых он привезен в Петербург. Мы видели, что продажа
труда противоречит принципу распределения продуктов, проти-
воречит условиям успешного производства продуктов; теперь мы
видим, что она противоречит и принципу обмена. Торговля тру-
дом совершенно лишняя торговля. Теория производства и рас-
пределения, как мы видели, предполагает работника хозяином
продукта. Если работник хозяин, он продает из своего продукта
только то, что у него остается за собственным потреблением, а
покупает на свое потребление только те продукты, производ-
ством которых не занимается *. Мы видели, что при высоком
развитии экономической деятельности теория предполагает хо-
зяйственную единицу, имеющую значительный размер и совме-
щающую в себе множество разнородных производств, так что
доля покупаемых ею продуктов была бы тут невелика сравни-
тельно с массою тех потребляемых ею продуктов, которые произ-
вела она сама для себя, а количество продаваемых ею продуктов
также невелико сравнительно со всею массою ее производства.
Совершенно иное дело, когда работник не хозяин продукта, а
только наемник. Тут он покупает все предметы своего потребле-
ния, а хозяин продает весь продукт, какой получает. По прин-
ципу обмена, только одна пятая или одна десятая часть продук-
тов должна была бы проходить от производства к потреблению
через ступень продажи. Теперь проходит вся масса. Это проти-
воречит экономическому принципу обмена, как мы говорили.
* Совершенно так» как видим в заграничной торговле, которая одна ра-
ционально разбирается господствующей теориею, потому что одна имеет
хотя несколько рациональный вид при нынешнем быте (в странах, при-
нявших принцип свободной торговли).
605

Точно так же противоречит ему, по прежним нашим словам, и
то, что поступает в продажу труд, — от этого количества про-
даж и покупок еще увеличивается вдвое против надобности са-
мого дела. Это все равно, как если хлеб продается не один раз,
когда собран и обмолочен самим фермером, а еще прежде того
продается им на корню какому-нибудь другому капиталисту, ко-
торый, собрав и обмолотив жатву, продает ее во второй раз.
Каждому известно, выгодно ли для сельского хозяина продавать
свой хлеб на корню, когда он продает, так сказать, еще не хлеб,
а только возможность получения хлеба. Точно так же убыточен
для работника порядок, по которому он продает не готовый про-
дукт своего труда, а только возможность получения этого про-
дукта, заключающуюся в труде. Таким образом, продажа труда
вдвойне невыгодна. Во-первых, она убыточна для массы насе-
ления, продающей свой труд с огромным дисконтом, неизбеж-
ным при каждой продаже, которая совершается преждевременно:
ведь продажа труда — ни больше, ни меньше, как преждевремен-
ная продажа продукта. Во-вторых, продажа труда убыточна
для всего общества, торговые расходы которого чрезмерно уве-
личиваются от чрезмерного увеличения торговых сделок этою
преждевременною продажею, совершенно противоречащею эко-
номическому принципу обмена.
Читатель, беспристрастно понимающий наши слова, сам в и -
дит нелепость рутинных возражений против разделяемого нами
взгляда, — возражений, говорящих, что эта теория враждебна
самому принципу обмена, неблагоприятна принципу разделения
труда и т. д. Ведь у нас речь вовсе не о том, чтобы не продавать
товаров, — напротив, пусть они продаются всегда, когда нужно.
Мы говорим только вот о чем: если по сущности дела, по эко-
номическому принципу обмена и по принципу разделения труда,
нужно продать товара на 100 рублей, то и надобно продать его
на 100 рублей, чтобы купить на эту сумму другого товара, ко-
торого у нас нет у самих; а не следует нам продавать нашего то-
вара на 500 рублей, чтобы потом его же обратно купить на
400 рублей, — эта продажа на лишние 400 рублей лишняя про-
дажа. Повторяем наше сравнение внутренней торговли с загра-
ничною. Из Англии выходит за границу только то сукно,
которого не потребляет она сама. Из рук работника должна выхо-
дить на продажу только та часть продукта, которой не по-
требляет сам работник. Только и всего, — кажется, тут нет ровно
ничего противного принципам господствующей теории, и не мы
виноваты, если она не умеет подводить частные вопросы под
принципы, ею самою провозглашаемые.
От продажи труда возникает громадное количество излиш-
них продаж и покупок, в десять или двадцать раз превышаю-
щее ту сумму продаж и покупок, какая оправдывается принципом
обмена. Этого одного было бы достаточно, чтобы торговля была
606

делом запутанным. Но еще больше запутанности вносится в
нее нынешним порядком производства, основанным не на расчете
потребления, а на шансах сбыта в руки торговцев, скупающих
продукт для перепродажи. В статье о соперничестве и об эконо-
мическом расчете мы говорили, что нынешний производитель
трудится в потемках, наудачу, не зная ни того, сколько товара
нужно потребителям, ни того, сколько товара работается дру-
гими производителями. При таком неверном, загадочном размере
нужного производства и действительного потребления сбыт
продукта становится делом многосложным, затруднительным,
рискованным, и очень натурален тот факт, что посредники между
производителями и потребителями являются самостоятельными
хозяевами, ведущими посредничество на свой риск. Но известно,
что через эту самостоятельность посредников теряется незави-
симость производителей: оптовый торговец становится госпо-
дином фермера или ремесленника, сбывающего ему товар, биржа
владычествует над фабрикою. Мы видели, что экономическая
теория не одобряет порядка, при котором производство идет
наудачу, по неверным шансам сбыта на перепродажу, а не на
потребление. Экономический расчет требует, чтобы все было
ясно для производителя и для потребителя. Производитель дол-
жен знать, сколько его товара нужно потребителю; потребитель
должен знать, во сколько обходится товар производителю. Без
этой обоюдной известности нет в экономической жизни ничего
верного и солидного, производство идет слишком шатко, потре-
бление колеблется между безрасчетною расточительностью (ко-
гда товара заготовлено слишком много и цена его падает) и
между недостаточностью снабжения. А при обоюдной извест-
ности дел потребителя производителю и дел производителя по-
требителю сбыт товара верен, и производитель не допустит по-
средника между ним и потребителем занять самостоятельное
положение, господствующее над ним, производителем. Где нет
риска, там нет охоты передавать дело в чужие руки. Посредник
(если остается нужен посредник) становится не больше, как
комиссионером, поверенным. Это ясно само собою. Что за охота
фабриканту продавать свой товар не прямо потребителю, а
купцу, если фабрикант знает, сколько товара будет продано
потребителям в таком-то городе, и если потребитель, зная сто-
имость товара, не даст за него ни копейки больше, чем следует,
то есть, если продажа на потребление идет без лавочнических
уловок? Фабрикант просто откроет от своей фабрики контору
для розничной продажи.
Мы видим, что, при сообразнейшем с экономическими прин-
ципами устройстве быта, количество товаров, поступающих в
обмен будет составлять в общей сумме производимых и потреб-
ляемых продуктов пропорцию гораздо меньшую, чем ныне, и
роль обмена в общественной жизни уменьшится, а способ, кото-
6Q7

рым он станет происходить, будет совершенно различен от запу-
танного механизма нынешней торговли, если даже и сохра-
нит имя торговли. Покупка на спекуляцию не будет иметь места.
Запасы товаров, накопляемые теперь спекуляциею, будут на-
копляться расчетливостью самих потребителей, в том роде, как
теперь делаются запасы каждым предусмотрительным хозяином,
имеющим возможность жить не со дня на день. Теперь эти
средства бывают далеко не в каждом хозяйстве; потому что
масса населения живет преждевременною продажею своих про-
дуктов в их зародыше, продажею труда; но если устранится
нужда продавать труд, это уже само по себе значит, что исчез-
нет стеснительность обстоятельств, мешающая ныне развитию
хозяйственной предусмотрительности в массе населения.
D. ОБЩИЙ ОЧЕРК РАСПРЕДЕЛЕНИЯ
Книгу об обмене Милль заключает кратким обозрением ре-
зультатов, доставляемых анализом теории обмена для теории
распределения. Само собою разумеется, что и выводы эти у него
сделаны только в применении к быту, основанному «а трехчлен-
ном делении продукта, как вообще не идет он в своем исследо-
вании дальше частного видоизменения экономических принци-
пов свойственного этой форме устройства. В применении к ней
его заключения совершенно справедливы. Но мы должны бу-
дем дополнить их некоторыми замечаниями сообразно харак-
теру наших очерков, постоянно старающихся показывать, в ка-
ком отношении находятся нынешние формы экономических яв-
лений к общим принципам науки.
Мы (говорит Милль) изложили механизм, посредством которого про-
дукт страны разделяется между разными классами общества; механизм
этот ни больше, ни меньше, как механизм обмена, факторами действий ко-
торого служат законы ценности и цены. Воспользуемся же приобретенным
знанием, чтобы оглянуться и обозреть всю теорию распределения. Раздел
продукта между классами работников, капиталистов и землевладельцев
являлся подчиненным силе известных общих законов, когда мы рассматри-
вали его без всякого отношения к обмену. Теперь нам следует сообразить,
продолжают ли действовать те же самые законы, когда распределение со-
вершается посредством многосложного механизма обмена и денег, — или
основные принципы видоизменяются влиянием особенных свойств этого
механизма.
Мы видели, что коренным образом продукт человеческой энергии и
умеренности разделяется на три доли: рабочую плату, прибыль и ренту, и
что эти части выделяются получающим их лицам в виде денег, процессом
обмена; точнее сказать: капиталист, у которого по обыкновенному общест-
венному устройству остается продукт, выплачивает деньгами двум другим
участникам рыночную ценность их труда и земли. Рассматривая условия,
которыми определяется денежная ценность труда и пользования землею,
мы найдем, что эти ценности определяются теми же самыми законами, какими
определялась бы рабочая плата и рента в обществе, в котором не было бы
ни денег, ни обмена товаров.
Во-первых, очевидно, что закон рабочей платы остается одинаков при
608

существовании или несуществовании денег. Рабочая плата определяется
пропорциею населения к капиталу; определялась бы ею во всяком случае,
хотя бы весь капитал на земном шаре был собственностью одной ассоциа-
ции, или хотя бы каждый из капиталистов, между которыми он разделен,
содержал заведение для производства всех товаров, потребляемых общест-
вом, и обмена товаров не существовало бы. А пропорция Между населением
и капиталом повсюду (кроме новых колоний) зависит от силы задержек,
которыми останавливается слишком быстрое размножение людей ; потому
для простоты можно сказать, что рабочая плата определяется силою за-
держек размножения; что если задержкою ему не служит смерть от голода
или изнурения, то рабочая плата определяется благоразумием рабочего
класса; и что она бывает в известной стране очень низка, если работники
ее соглашаются на упадок своего положения, не соглашаясь сдерживать
своего размножения.
Но под рабочею платою понимается здесь реальный размер благосостоя-
ния работников, количество получаемых ими вещей; рабочая плата в том
смысле, в каком размер ее важен для получающего; а в том смысле, в каком
размер ее важен для платящего, она определяется не исключи-
тельно одними этими простыми принципами. Рабочая плата в первом
смысле» плата, величиною которой определяется благосостояние работника,
будет у нас называться реальная рабочая плата или рабочая плата натурою.
Рабочую плату во втором смысле можно в настоящем случае называть нам
денежною рабочею платою; при этом будем мы принимать (как имеем право
принимать здесь), что деньги в данное время остаются неизменны и что не
происходит изменений в условиях, под которыми добывается или получается
самое орудие обмена. Если стоимость самих денег не подвергается измене-
нию, то денежная цена труда служит точною мерою стоимости труда и
удобно может служить символом для ее обозначения.
Денежная рабочая плата — сложный результат двух элементов: первый
из них — реальная рабочая плата или плата натурою, иначе сказать, коли-
чество обыкновенных предметов потребления, получаемое работником; второй
элемент — денежные цены этих предметов. Во всех старых странах, — во
всех странах, где размножение населения более или менее задерживается труд-
ностью добывать пропитание, — обыкновенная денежная цена труда — ровно
та, при какой работники в общей сложности только что могут покупать
товары, без которых не могли бы или не захотели бы поддерживать свое раз-
множение по привычному проценту. При данной норме их благосостояния
(а под нормою благосостояния рабочего класса разумеется та степень благо-
состояния, отказаться от которой им труднее, чем удержаться от размноже-
ния) размер денежной рабочей платы определяется денежною ценою, следо-
вательно, стоимость производства товаров, обыкновенно потребляемых работ-
никами; иначе, если рабочая плата не доставляет им данного количества
этих товаров, их размножение ослабеет и рабочая плата поднимется. Пища
и другие земледельческие продукты составляют такую преобладающую
статью в этой сумме, что мало влияния остается другим предметам.
Вот здесь мы можем призвать на помощь себе принципы, изложенные
в этой третьей части нашего трактата. В одной из предыдущих глав мы
анализировали стоимость производства пищи и других земледельческих про-
дуктов. Она определяется производительностью наименее плодородной земли
или дающей наименьшую выручку части употребленного капитала из той
земли или того капитала, какие нужны обществу для земледельческих н а -
добностей. Стоимостью производства пищи, возделанной в наименее благо-
приятных обстоятельствах, определяется, как мы видели, меновая ценность
и денежная цена всей произведенной пищи. Потому, при данном состоянии
привычек работника, денежная плата ему определяется производительностью
наименее плодородной земли или наименее производительной части земле-
дельческого капитала, — тою степенью, до какой спустилось хлебопашество
в своем понижающемся ходе, в своем захватывании плохих земель и в своем
обременяющемся тяготении над силами более плодородных земель. А мы
609

знаем, что сила, влекущая хлебопашество в этом понижающемся ходе,—
размножение, противодействующей силой которому служит улучшение зем-
ледельческой науки и практики, задерживающее этот спуск тем, что дает из-
вестной почве силу с прежним количеством труда доставлять выручку, боль-
шую прежней. Стоимость той части продукта, возделывание которой самое
дорогое, служит выражением того, в каком положении находится в данное
время борьба, постоянно происходящая между силою размножения и силою
земледельческого искусства.
Доктор Чомерс очень верно замечает, что многие важнейшие истины
политической экономии раскрываются на последнем пределе возделывания,
на той границе, которой достигло хлебопашество в своей борьбе с самодей-
ствующими силами природы. Степень производительности этого предела
служит показателем того положения, в каком находится в данное время рас-
пределение продукта между делящими его тремя классами — земледель-
цами, капиталистами и землевладельцами.
Когда запрос возрастающего населения на увеличение количества хлеба
не может быть удовлетворен без расширения хлебопашества на менее пло-
дородные земли или без прибавки менее производительных затрат на землю,
уже возделываемую, необходимым условием этого увеличения земледель-
ческого продукта служит, чтобы предварительно поднялась ценность и цена
этого продукта. Но как скоро цена поднялась настолько, что приходилась
обыкновенная прибыль на прибавочную затрату капитала, цена и ценность
уже не станут подниматься выше, чтобы от новой земли или от нового рас-
хода на старую землю получалась сверх прибыли еще рента. Последняя
потребованная в дело часть земли или капитала, занимающая, по выражению
Чомерса, границу хлебопашества, не дает и не даст ренты. Если же она не
дает ренты, то рента, доставляемая всеми другими частями земли или зем-
ледельческого капитала, будет в точности равняться излишку производимого
ими продукта над продуктом этой последней части. Средняя цена хлеба
всегда будет такова, чтобы худшая земля и наименее производительная часть
капитала, употребленного на лучшую землю, равно давали выручку расхода
с обыкновенною прибылью. Если эта часть земли и капитала дает такую в ы -
ручку, то все другие части земли или капитала будут давать излишек при-
были, равный выручке с получаемого от большей их производительности
излишка продукта; и действием соперничества этот излишек прибыли перей-
дет к землевладельцам. Итак, существованием обмена и денег нимало не из-
меняется закон ренты; он остается тот самый, какой нашли мы первоначально.
Рента — излишек выручки на земледельческий капитал, употребляемый с осо-
бенною выгодою; она в точности равноценна сбережению в стоимости произ-
водства, получаемому производителями от этих выгод, и происходит от того,
что ценность и цена продукта устанавливаются стоимостью производства тех
производителей, которые не имеют никаких особенных выгод, выручкою с той
части земледельческого капитала, которая находится в наименее благоприят-
ных обстоятельствах.
Если же рабочая плата и рента, будучи выплачиваемы деньгами, под-
чиняются тем же принципам, какими определялись бы, будучи выделяемы
продуктом в натуре, то ясно, что таково же и положение прибыли, потому
что прибыль составляет излишек, остающийся за покрытием рабочей платы
и уплаты ренты.
В последней главе II книги мы нашли, что затраты капиталиста,
анализируемые до последних элементов, оказываются состоящими из по-
купки или содержания труда и из прибылей предшествующих капиталистов,
и что поэтому в последнем выводе прибыль определяется стоимостью труда,
падая при ее возвышении и возвышаясь при ее понижении. Попробуем теперь
подробнее обозначить ход действий этого закона.
Стоимость труда, верно выражаемая (при предположении неизменности
денег) денежною платою работника, может увеличиваться двумя способами.
Или работник может получать большее благосостояние, то есть может воз-
растать плата натурою, — реальная рабочая плата; или размножение может
610

спускать хлебопашество на низшие земли и к более дорогим процессам,
возвышая таким образом стоимость производства, ценность и цену главных
предметов работнического потребления. При той и при другой гипотезе ве-
личина прибыли падает.
Если работник получает товаров больше прежнего лишь потому, что они
удешевились; если при увеличении получаемого им количества не увеличилась
сумма стоимости этого количества товаров, то увеличится реальная, но не уве-
личится денежная рабочая плата, и величине прибыли не отчего будет изме-
няться. Но если он получает товаров больше прежнего, а стоимость производ-
ства этих товаров не уменьшилась, он получает большую сумму стоимости, и
денежная плата ему увеличивается. Расход от этого увеличения денежной ра-
бочей платы весь падает на капиталиста. Нет возможности вообразить, как бы
капиталисту уйти от этого. Могут сказать, да и говорили прежде, — что он
избавится от убытка, подняв цену продукта. Но это мнение мы уже опро-
вергли вполне и даже не раз.
В самом деле, мысль, будто бы от возвышения рабочей платы происходит
равномерное возвышение цен, противоречит сама себе; при возвышении цен
не было бы возвышения рабочей платы; работник не получал бы никакого то-
вара больше прежнего как бы ни возвышалась денежная плата ему; возвыше-
ние реальной рабочей платы было бы невозможностью. Это противоречит и
теории и факту; потому очевидно, что возвышение рабочей платы не возвы-
шает цен. Общее возвышение рабочей платы падает на прибыль; другой аль-
тернативы тут нет.
Рассмотрев случай, когда денежная рабочая плата и стоимость труда
возвышаются оттого, что увеличивается получаемая работником плата нату-
рою, предположим теперь, что денежная рабочая плата и стоимость труда
увеличивается от увеличения стоимости производства предметов, потребля-
емых работником, то есть от размножения, не сопровождаемого равносильным
увеличением земледельческого искусства. Прибавка к снабжению, требуемая
размножившимся населением, получится лишь при таком возвышении цены
хлеба, которым вознаграждается фермер за увеличение стоимости производ-
ства. Но фермер в этом случае подвергается двойному убытку. Он должен
вести хлебопашество при условиях производительности, менее прежнего бла-
гоприятных. Этот убыток относится лишь к нему, как к фермеру, и не раз-
деляется с ним другими хозяевами, — следовательно, по общим принципам
ценности фермер будет вознагражден за него возвышением цены своего то-
вара; да он и не представит на рынок требуемой прибавки к продукту, пока
не возвысится цена. Но это самое возвышение цены вовлекает его в другую
необходимость, за которую он не вознаграждается. Он должен давать своим
работникам денежную плату больше прежней. Эту необходимость разделяют
с ним все другие капиталисты, потому она не дает основания к возвышению
цены. Цена будет подниматься до той степени, чтобы он стал относительно
прибыли в положение, равное с другими капиталистами, чтобы он был возна-
гражден за ту прибавку к употребляемому им труду, какая нужна для произ-
водства данного количества хлеба; но увеличение платы за труд — обремене-
ние, общее всем капиталистам, и никто из них не может быть вознагражден
за него. Оно все будет выплачиваться из прибыли.
Итак, мы видим, что когда увеличение рабочей платы бывает общим для
всех производительных работников и действительно выражает собою увели-
чение стоимости труда, то оно всегда и необходимо бывает на счет прибыли.
Сделав гипотезу с обратными условиями, мы точно так же найдем, что когда
уменьшение рабочей платы представляет собою реальное уменьшение стои-
мости производства, оно равнозначительно возвышению прибыли. Но являю-
щаяся тут противоположность денежных выгод между классом капиталистов
и классом работников остается в значительной мере лишь видимой противо-
положностью. Размер реальной рабочей платы — вещь совершенно иная, чем
размер стоимости труда; и вообще реальная рабочая плата бывает особенно
высока в тех странах и в тех местах, где и когда, по легкости условий, на ко-
торых земля еще дает весь требуемый от нее продукт, ценность и цена пищи
611

низка, а потому, несмотря на значительность вознаграждения за труд, стои-
мость труда для хозяина очень дешева и потому прибыль высока; пример тому
ныне — Соединенные Штаты. Итак, мы получаем полное подтверждение
первоначальной нашей теоремы, что величина прибыли определяется стои-
мостью труда или, выражая еще точнее ту же мысль, величина прибыли и
стоимость труда изменяются обратно пропорционально друг другу и состав-
ляют совокупный результат действия одних и тех же сил или причин.
Но не надобно ли несколько видоизменить эту теорему, не изменяется ли
она принятием в расчет той (хотя сравнительно и незначительной) части из-
держек капиталиста, которая состоит не из рабочей платы, выданной им самим
или предшествовавшими капиталистами, вознаграждаемыми от него, а из
прибыли этих предшествующих капиталистов? Предположим, например, что
в выделке кож сделано изобретение, при котором стало не нужно оставлять
кожу в дубильном чану так долго, как ныне. Сапожники, шорники и другие
мастеровые, употребляющие кожу, сберегут часть той доли стоимости своего
материала, которая составляется прибылью дубильщика за то время, на какое
затрачивается им капитал; не следует ли сказать, что это сбережение может
служить для них источником увеличения прибыли, хотя рабочая плата и
стоимость труда нисколько не изменились? Нет, в этом случае всю выгоду
получит только потребитель, потому что цены сапог, шорного товара и всех
других предметов, делаемых из кожи, упадут настолько, чтобы прибыль произ-
водителей спустилась до общего уровня. Чтобы отстранить возражение, пред-
положим, что произошло подобное сбережение издержек вдруг во всех отра-
слях производства. В этом случае ценности и цены не изменятся; потому
прибыль, вероятно, возвысится; но внимательнее всмотревшись в дело, мы
найдем, что причиною возвышения прибыли тут служит понижение стоимости
труда. Прибыль возвысится тут, как и во всяких других случаях возвышения
общей производительности труда, если работник будет получать лишь преж-
нюю реальную плату; но сохранение прежней реальной платы равнозначи-
тельно тут уменьшению стоимости труда, потому что, по нашему предполо-
жению, уменьшилась стоимость производства всех предметов. Если же, н а -
против, реальная рабочая плата возрастает соразмерно улучшению производ-
ства и стоимость труда для хозяина останется прежняя, то затраты капита-
листа будут составлять п 1р07ежнюю пропорцию к его выручке, и величина при-
были останется прежняя .
Действительно, употребление денег нимало не изменяет ха-
рактер законов, по которым продукт делится на рабочую плату,
прибыль и ренту. Денежное хозяйство просто составляет при-
надлежность всякой сколько-нибудь высокой степени развития
быта, в котором прибыль и рента отделяются от рабочей платы.
Рабочая плата в этом быте действительно определяется урав-
нением между развитием технических искусств и размножением.
Но при нынешнем состоянии технических искусств обеспе-
чена на несколько поколений возможность высокой рабочей
платы при самом быстром размножении населения. Почему же
рабочая плата низка?
Рента находится в обратном отношении к успехам земледель-
ческого искусства. Потому, когда она отделяется от рабочей
платы, она является силою, противодействующею прогрессу зем-
ледельческой техники, а по связи этой техники с другими произво-
дительными искусствами и с чистою наукою становится во враж-
дебное отношение ко всякому прогрессу. [Таким образом, она
стремится замедлить ход просвещения и всяких других успехов
612

цивилизации. Несмотря на то, прогресс технических знаний да-
леко опередил потребность нынешнего и гораздо большего, чем
нынешнее, числа людей в земледельческом продукте. Но гораздо
успешнее, чем прогрессу знаний, рента мешает их распростране-
нию между людьми и применению их к жизни.] Вот коренная
причина недостаточности земледельческого продукта. А при н е -
достатке в этом главном отделе потребления расстраивается весь
ход производства.
Прибыль, когда отделяется от рабочей платы, имеет интерес
как можно больше понижать ее, потому что увеличение реаль-
ной рабочей платы служит уменьшением прибыли, а уменьшение
реальной рабочей платы — увеличением прибыли. Таким обра-
зом, благосостояние работников представляется капиталисту в ы -
четом из его богатства. А успешность производства соразмерна
умственному и нравственному развитию работников, которое
само соразмерно их благосостоянию. Таким образом, отделение
прибыли от рабочей платы действует подобно отделению ренты
и рабочей платы: оно замедляет успехи производства и ослабляет
успешность труда. [Потому благосостояние общества зависит от
соединения прибыли и рабочей платы с рентою.
При соединении ренты и прибыли с рабочею платою роль об-
мена в экономической жизни уменьшается, и торговая деятель-
ность сводится к простому комиссионерству.]

ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ПРОГРЕСС
(Милль, книга четвертая)
А. ВЛИЯНИЕ ЭКОНОМИЧЕСКОГО ПРОГРЕССА НА РАБОЧУЮ ПЛАТУ,
ПРИБЫЛЬ, РЕНТУ, ЦЕННОСТИ И ЦЕНЫ.-НЕПОДВИЖНОЕ СОСТОЯНИЕ
(Глава I—VI)
В первых трех книгах своего трактата Милль рассматривал
законы и взаимные отношения экономических фактов. В чет-
вертой книге он исследует прогрессивное движение экономиче-
ской жизни. Во всех цивилизованных странах постепенно ра-
стет и размер производства и число населения. Надобно рас-
смотреть характер этого прогрессивного движения, его элементы
и его влияние на рабочую плату, прибыль, ренту, ценности
и цены.
В каком периоде прогресса находятся теперь передовые
страны? — Очень распространено мнение, что они чуть ли не
дошли до высшей точки его или по крайней мере близки к ней.
У нас очень многие сбиты с толку восхищением перед нынешним
состоянием Западной Европы; в ней самой многие довольны им
и думают, что дальше идти не надобно. У других наших со-
отечественников есть мысли о чем-то лучшем нынешнего западно-
европейского быта, но тут же примешивается у них мнение о бес-
силии западных народов осуществить в своей жизни это лучшее.
Неосторожные партизаны такого взг 1л0я9да на Западную Европу
прославились фразою о ее гниении . Более осмотрительные
люди избегают этого выражения, боясь насмешек, но говорят
вещи, ничем в сущ11н0ости не отличающиеся от него. В своей
книге «О свободе» сам Милль написал несколько очень
странных тирад о том, что Западная Европа близка к китай-
скому застою, и по обыкновенному несчастью умных людей, вста-
вляющих какой-нибудь вздор в дельные книги, успел очаровать
этим вздором толпу до того, что она из-за его тирад о китаизме,
будто бы угрожающем западному человечеству, забыла все пре-
восходные мысли, изложенные в той же книге и совершенно раз-
614

рушающие такое удивительное опасение. Но ведь это у него
только увлечение чувством, заставившим его забыть о хладно-
кровном анализе фактов, — анализе, показывающем совершенно
противное. В трактате о политической экономии, где он пишет
не как публицист, подчиняющийся субъективному впечатлению,
а как ученый, солидно исследующий сущность дела, он очень
справедливо находит, что нынешняя цивилизация Западной
Европы еще только начинает свою карьеру и что все успехи, до-
селе приобретенные, ничтожны сравнительно с теми, какие не
замедлят совершиться и совершатся отчасти еще на наших
глазах.
Из принадлежностей, характеризующих это экономическое движение ци-
вилизованных обществ (говорит он), прежде всего возбуждает к себе внима-
ние, по своей тесной связи с феноменами производства, постоянное и, на-
сколько может предусматривать человек, безграничное возрастание власти
человека над природой. Нет признаков, которые показали бы, что наши зна-
ния о свойствах и законах физических предметов приближаются к пределам
возможной полноты, они расширяются быстрее и многостороннее, чем когда-
либо прежде, а за границами нынешнего знания открываются нам неисследо-
ванные поля, взглядом «а которые оправдывается мнение, что наше знакомство
с природою находится почти еще во младенчестве. Эти возрастающие физи-
ческие знания быстрее, чем когда-нибудь, обращаются теперь практическим
умом в физическую силу. Чудеснейшее из новых изобретений, не в метафо-
рическом, а в буквальном смысле осуществляющее сказочные дела волшеб-
ников,— электро-магнитный телеграф, — явилось не больше как через не-
сколько лет после того, как открыта была научная теория, осуществлением и
примером которой оно служит. Наконец исполнительная часть этих великих
научных операций никогда не отстает от научной; теперь нетрудно найти или
обрисовать в обществе достаточное число работников, имеющих ловкость,
требуемую для исполнения самых тонких процессов применения науки к прак-
тическим целям. От этого соединения условий невозможно не ожидать длин-
ного ряда многочисленных изобретений для сбережения труда и увеличения
его продукта и невозможно не ожидать, что эти изобретения будут все боль-
ше входить в практику и приносить пользу.
[Другое изменение, которое всегда было и, наверное, всегда будет харак-
теристическою чертою прогресса цивилизованного общества — постоянное воз-
растание безопасности лица и имущества. Во всех европейских странах, и в
самых отсталых и самых передовых, люди с каждым поколением все лучше и
лучше ограждаются от взаимного насилия и хищничества тем, что судилища
и полиция все успешнее действуют против преступлений частных лиц, а вред-
ные привилегии, дававшие известным классам общества возможность безна-
казанно грабить остальное общество, все ветшают и постепенно уничто-
жаются. Точно так же с каждым поколением люди все лучше ограждаются
учреждениями или нравами и общественным мнением против произвола пра-
вительственной власти. Говорят, что даже в полуварварской России имущест-
во у лиц, не навлекших на себя политического неудовольствия, не отнимается
так часто, чтобы сильно колебалось в ком-нибудь чувство безопасности.
Налоги во всех европейских странах становятся менее произвольными и при-
теснительными и по своей сущности и по способу взимания. Войны и произ-
водимое ими разрушение теперь почти во всех странах ограничиваются теми
отдаленными границами владений, где цивилизация соприкасается с дикарями.
Благодаря постоянному развитию спасительного страхования даже послед-
ствия неверностей счастия, возникающих из неизбежных есте1с11твенных бед-
ствий, все более и более смягчаются для тех, на кого падают] .
615

Вторая неоспоримая черта прогресса — возрастание безопас-
ности для лица и имущества. В передовых странах с каждым п о -
колением улучшаются законы, уменьшается возможность без-
наказанно оскорблять людей или отнимать у них собственность.
Войны становятся реже. Даже потери от естественных бедствий
сглаживаются расширением страхования. Мы заметим, что про-
гресс улучшений в политической и даже в экономической жизни
не так безостановочен, как принято говорить об этом. Бывают
иногда периоды довольно долгого регресса и в самых передовых
странах. Например, сама Англия в очень многих отношениях
была отодвинута назад реакционным фанатизмом, которому
подверглась вследствие войн с Франциею в конце прошлого и
начале нынешнего века.
Таких случаев много в истории каждой страны; необходимо
помнить это, чтобы наше убеждение в преобладании прогрессив-
ного движения не обратилось в идолопоклонничество перед вся-
кими событиями без разбора. Но периоды реакции служат только
временными задержками неизбежного прогресса, который дей-
ствительно преобладает в истории всех цивилизованных стран,
как можно видеть из сравнений всякой данной эпохи с эпохами,
настолько далекими от нее, чтобы предположительностью срока
сглаживались влияния случайных колебаний народной жизни.
Если, например, мы сличим состояние какой-нибудь западно-ев-
ропейской страны в начале IX века с ее положением в начале X I ,
или это последнее время с началом XIII, мы увидим оче1н1ь2 зна-
чительный размер улучшений. С конца XVII столетия ход
прогресса становится еще быстрее, потому что цивилизация уже
довольно укрепилась и успешнее прежнего стала бороться с об-
стоятельствами, мешавшими ее ходу. Тридцатилетняя война
задержала прогресс Г 1е1р3мании на целое столетие; реакция после
наполеоновских войн не могла продержаться долее каких-ни-
будь тридцати лет. За этими исключениями реакционных задер-
жек, становящихся все менее и менее продолжительными, ход со-
бытий действительно имеет прогрессивное направление, которое
надобно признать нормальным. Благодаря прогрессу улучшений
(продолжает Милль) размер производства в цивилизованных
странах растет, и деловые способности людей усиливаются, — не
столько оттого, чтобы отдельный человек становился сообрази-
тельнее и находчивее, — напротив, дикарь часто превосходит ци-
вилизованного человека гибкостью дарований, — сколько оттого,
что люди привыкают к дружному действованию.
По мере того, как они теряют качества дикаря, они становятся способны
дисциплинироваться, держаться планов, предварительно принятых, в состав-
лении которых сами не участвовали, подчинять свой личный каприз приня-
тому вперед решению, исполнять поодиночке части, назначенные каждому в
комбинированном предприятии. Множество дел, невозможных для дикарей
или полуцивилизованных людей, ежедневно совершаются цивилизованными
нациями, не потому чтобы в исполнителях было больше дарований, а благо-
616

даря тому, что каждый может с уверенностью ждать от других исполнения
разных частей дела, за которые берутся они. Словом сказать, характеристи-
ческую особенность цивилизованных людей составляет способность к сотруд-
ничеству, которая подобно другим способностям совершенствуется практикой
и приобретает силу постоянно расширять круг своих приложений.
Потому достовернейшею принадлежностью прогрессивного изменения,
происходящего в обществе, служит постоянное возрастание принципа и прак-
тики сотрудничества. Товарищества людей, добровольно соединяющих свои
небольшие доли нужных средств, исполняют теперь в промышленной и во
многих других сферах такие дела, на совершение которых недостало бы
богатства никакого отдельного лица или небольшого числа людей, или за
совершение которых немногие лица, имевшие возможность исполнять их,
могли прежде брать самое чрезмерное вознаграждение. Мы можем ждать,
что, по мере возрастания богатства и развития деловой способности, значи-
тельно расширится круг учреждений, составляемых совокупными средствами
многочисленных товариществ по промышленным и» другим делам, — учреж-
дений, подобных так называемым акционерным компаниям, или не имеющим
такого формального существования, но столь многочисленным в Англии то-
вариществам, собирающим суммы для общественных или филантропических
В этих словах мы имеем свидетельство знаменитейшего из н ы -
нешних учеников Адама Смита о том направлении, в каком идет
экономический прогресс. Вторая половина статьи будет заклю-
чать в себе подробное изложение взгляда, высказанного им тут
мимоходом. Прогресс улучшений открывает беспредельное поле
расширению производства и размножению населения. В каком
отношении между собою находятся эти два последствия прогрес-
са? — Милль говорит:
Нет оснований опасаться, что размножение населения будет превосходить
меру возрастания производства; если же быт беднейших классов народа
сколько-нибудь улучшается, то размножение не будет и равняться возраста-
нию производства. Но очень возможно то, что при большом прогрессе про-
мышленного улучшения, при всех признаках так называемого национального
процветания, при значительном возрастании общего богатства страны и даже
при улучшении некоторых сторон в его распределении, — когда не только
богатые становятся богаче, но и многие из бедных становятся богаты, когда
средние классы делаются многочисленнее и сильнее и средства к благосостоя-
тельной жизни разливаются на большее и большее число людей, — огромный
класс, служащий фундаментом всего, будет только 1в1о5 зрастать числом, а бла-
госостояние и образование его не будет возрастать .
Должен ли оставаться такой быт, при котором возможна п о -
добная несообразность? Ответ н1а16это отлагается у Милля до
последней главы четвертой книги , и прежде чем дать его, он
занимается исследованием перемен, производимых прогрессом
промышленности в состоянии ценностей, цен, рабочей платы, при-
были и ренты.
Средняя или нормальная ценность продуктов, не составляю-
щих монополии, определяется стоимостью их производства. От
увеличения силы человека над природою растет успешность его
труда, то есть уменьшается стоимость производства. Но цен-
ность — явление относительное, и если бы стоимость производ-
617

ства всех товаров уменьшалась в одинаковой степени, ценности
их оставались бы неизменны *. Обыкновенно бывает не так.
Обыкновенно с увеличением производства размножается населе-
ние. А из мальтусовой теоремы мы знаем, что само по себе
размножение людей ведет к уменьшению успешности труда,
обращенного на добывание сырых материалов и на земледелие.
Прогресс в этой отрасли промышленности должен бороться с про-
тиводействующею ему тенденциею размножения, увеличиваю-
щею стоимость производства материалов и пищи, между тем как
расширение ремесленного и фабричного производства не имеет
этой тенденции, напротив, уже и само по себе почти всегда ведет
к уменьшению стоимости производства, давая возможность уве-
личивать сочетание труда. Таким образом, при прогрессе произ-
водительных усовершенствований в размножающемся обществе
ценность материалов и земледельческих продуктов обыкновенно
возвышается сравнительно с ценностью ремесленных и фабрич-
ных продуктов. А золото и серебро — материал, добываемый из
земли. Потому, говоря вообще, экономический прогресс ведет к
возвышению ценности золота и серебра сравнительно с фабрич-
ными товарами, то есть к понижению цен на эти товары.
Таково действие прогресса на ценности и цены. Посмотрим
теперь, как он действует на рабочую плату, прибыль и ренту при
трехчленном делении продукта. Он имеет три главные черты: воз-
растание капитала, размножение населения и улучшение произ-
водительных процессов. Рассмотрим сначала каждую из этих трех
сторон прогресса отдельно, предполагая две остальные стороны
неизменяющимися.
Сначала предположим, что возрастает население при неподвижности к а -
питала и производительных искусств. Одно из последствий этого изменения
дел очевидно: рабочая плата будет падать; рабочие классы будут впадать в
худшее положение. Положение капиталиста, напротив, станет улучшаться.
При одинаковом капитале он может покупать больше труда и получать
больше продукта. Процент его прибыли возрастает. Количество товаров,
получаемое работником, уменьшается, а в ходе их производства, по нашему
предположению, нет никакой перемены: потому уменьшение количества со-
ставляет уменьшение стоимости. Вознаграждение работника не только ста-
новится меньше само по себе, но и становится продуктом меньшего количе-
ства труда. Первое обстоятельство важно для самого работника, второе —
для его хозяина.
Тут еще не является никаких причин, изменяющих ценность разных това-
ров, и потому еще не являлось причины для повышения или для понижения
ренты. Но если мы взглянем на второй период в ряду действий этого факта,
то увидим факт, изменяющий ренту. Число работников размножилось; про-
порционально тому понизилось их положение; между увеличившимся числом
разделяется продукт прежнего количества труда. Но сократить свои расходы
они могут по другим надобностям, а не по продовольствию; каждый, быть мо-
* Изменились ли бы цены, это зависело бы оттого, в какой степени
уменьшается стоимость добывания золота и серебра; если в одинаковой про-
порции с другими товарами, цены также оставались бы неизменны; если в
меньшей, цены возвышались бы; если в большей, цены понижались бы.
618

жет, потребляет прежнее количество пищи прежней стоимости: а если они и
уменьшат потребление пищи, то в меньшей пропорции, чем увеличилось их
число. В таком случае, несмотря на уменьшение реальной рабочей платы,
размножившееся население потребует большего количества пищи. Но про-
мышленное искусство и знания остаются, по нашему предположению, непод-
вижны; потому количество пищи можно увеличить только введением обра-
ботки худшей земли или способов возделывания, менее производительных
пропорционально расходу на них. В капитале на это расширение земледелия
не будет недостатка: правда, что, по нашему предположению, нет увеличе-
ния в существующем капитале; но достаточное количество его может быть
взято из промышленности, прежде удовлетворявшей другие менее настоятель-
ные нужды, в которых работники принуждены теперь отказывать себе. По-
тому будет произведено прибавочное количество пищи, но произведено по
увеличившейся стоимости, и меновая ценность земледельческого продукта
должна подняться.
Из принципов, уже известных нам, следует, что при таком положении
дел рента поднимается. Каждая земля может платить и при свободном со-
перничестве платит ренту, равную излишку ее продукта над выручкою на
такой же капитал с самой худшей земли или в самых выгодных условиях.
Потому, если земледелие принуждено спускаться на худшую землю или до
более тяжелых процессов, рента возвышается. Возвышается она вдвойне.
Во-первых, увеличивается рента в натуре или по хлебному счету, во-вторых,
по увеличению ценности земледельческого продукта рента возвышается также
по оценке на фабричные или иностранные товары (если ценность их остается
без перемен, это увеличение ренты выразится в денежном ее счете).
Если после всего сказанного нужно еще обозреть ход этого процесса,
порядок его таков: хлеб поднимается в цене, чтобы оплачивался с обыкно-
венною прибылью капитал, нужный на производство добавочного хлеба с
худшей земли или через более дорогие процессы. Относительно этого до-
бавочного хлеба возвышение цены только равномерно добавочным издерж-
кам. Но распространяясь на весь хлеб, оно дает лишнюю прибыль на всем
хлебе, кроме последнего добавочного количества. Если фермер производил
прежде 100 квартеров пшеницы по 40 шиллингов, а теперь требуется
120 квартеров, из которых последние 20 нельзя произвести дешевле 45 шил-
лингов, то он получает по 5 шиллингов прибавки на всех 120 квартерах,
а не на одних последних 20. Таким образом, он имеет, сверх обыкновенной
прибыли, 500 шиллингов (25 фунтов), и при свободном соперничестве он
не удержит в своих руках эту прибавку. Но отдать ее потребителю он не
может быть вынужден, потому что цена меньше 45 шиллингов была бы не-
совместна с производством последних 20 квартеров. Итак, цена останется
на 45 шиллингах» и 25 фунтов будут переданы соперничеством не потреби-
телю, а землевладельцу. Потому возвышение ренты служит неизбежным по-
следствием увеличения в запросе на земледельческий продукт, если с этим
увеличением запроса не бывает усовершенствования в производстве. После
этого окончательного разъяснения мы станем принимать нашу теорему за
бесспорную.
Введенный теперь новый элемент, — увеличение запроса на пищу, —
кроме того, что возвышает ренту, производит перемену в распределении
продукта между капиталистами и работниками. Размножение населения
уменьшило плату за труд; и если стоимость труда уменьшилась настолько
же, как его действительное вознаграждение, то прибыль увеличится всею
разницею между прежнею и нынешнею рабочею платою. Если же размно-
жение населения ведет к увеличению производства пищи, невозможному без
увеличения стоимости производства, то стоимость труда не уменьшится на-
столько, как действительное вознаграждение за труд, и потому возвысится
не всею разницею между прежнею и нынешнею рабочею платою прибыль.
Очень может быть, что прибыль и вовсе не увеличится. Быть может, работ-
ники имели прежде такие удобства жизни, что вся потеря их может по-
крыться уменьшением других их удобств, и необходимость или решимость не
619

дозволяет им потреблять пищи меньше или пищу хуже прежней. Произ-
водство пищи для прибылых людей может сопровождаться таким увеличе-
нием издержек, что рабочая плата, хотя и уменьшившись в количестве, будет
представлять собою такую же стоимость — быть продуктом такого же ко-
личества труда, как прежде, и капиталист тогда вовсе не получит выгоды.
Тут потеря работника отчасти поглощается прибавочным трудом, нужным
на производство последней прибавки земледельческого продукта, а осталь-
ная часть потери выигрывается землевладельцем, который один всегда по-
лучает выгоду от размножения населения.
Переменим теперь гипотезу. Прежде мы предполагали неподвижность
капитала при размножении населения, а теперь предположим возрастание ка-
питала при неподвижности населения; естественные и технические условия
производства мы попрежнему предположим неизменяющимися. Действитель-
ная рабочая плата теперь будет не падать, а возвышаться; стоимость произ-
водства вещей, потребляемых работником, не уменьшается; потому возвыше-
ние рабочей платы равнозначительно соразмерному увеличению стоимости
труда и уменьшению прибыли. Иными словами: работники не стали много-
численнее прежнего, и производительная сила их труда осталась прежняя;
потому увеличения в продукте нет; стало быть, возвышение рабочей платы
должно обращаться в потерю капиталиста. Очень может быть, что стоимость
труда увеличилась больше, чем действительное вознаграждение за него.
Улучшение в быте работников, может быть, увеличило запрос на пищу.
Быть может, она была прежде так дурна, что работники не имели доста-
точного продовольствия и теперь стали потреблять больше прежнего; или,
быть может, прибавку своих средств они вздумали вполне или отчасти
употреблять на более дорогую пищу, требующую больше труда и большего
пространства земли, — например, стали есть пшеницу вместо овса или кар-
тофеля. Расширение земледелия обыкновенно соединено с возвышением
стоимости производства или цены; так что, кроме увеличения стоимости
труда от увеличения рабочей платы, стоимость труда увеличится, а прибыль
понизится еще от увеличения стоимости товаров, составляющих рабочую
плату. От тех же обстоятельств возвысится рента. За вычетом выигрыша
работников остальная потеря капиталистов отчасти пойдет в выгоду земле-
владельца, отчасти поглотится стоимостью пр 1о1и7зводства пищи на худшей
земле или менее производительными способами .
Познакомившись с переменами, происходящими в этих двух
простейших случаях, когда размножается население без возра-
стания капитала и когда возрастает капитал без размножения
населения, мы легко поймем перемены, происходящие в сложном
случае, когда растут вместе и капитал и население. Если один из
этих элементов растет быстрее другого, сложный случай обра-
щается в простой случай возрастания одного этого перевешиваю-
щего элемента. Следовательно, остается только рассмотреть пере-
мены, происходящие тогда, когда оба элемента растут одинаково
быстро, то есть когда на работника приходится прежнее количе-
ство продуктов при размножении населения.
Если при размножении населения положение работника
остается прежнее, запрос на пищу растет, а производительные
искусства, по нашему предположению, не совершенствуются, сле-
довательно, стоимость производства пищи растет, растет цена
хлеба, растет и рента. Рабочая плата, сохраняя прежнюю реаль-
ную величину, растет в стоимости и в денежной цене, а прибыль
уменьшается.
620

Мы рассмотрели действие прогресса двух элементов, капи-
тала и населения. Теперь перейдем к третьему, к улучшению про-
изводства совершенствованием производительных процессов (или
получением продукта из мест, где он производится по меньшей
стоимости). Для удобства опять предположим сначала, что р а -
стет один этот элемент, а два другие остаются неизменны.
Улучшение может относиться к некоторым из предметов необходимости
или комфорта, входящих в обыкновенное потребление рабочего класса; может
также применяться только к предметам роскоши, потребляемым более бога-
тыми людьми. Но очень редко великие промышленные улучшения принад-
лежат исключительно к последнему разряду. Земледельческие улучшения
относятся прямо к главным предметам расходов работника, если не отно-
сятся специально к каким-нибудь редким и особенным продуктам. Паровая
машина и все другие изобретения, дающие в распоряжение человека силу,
применяясь ко всему, применяются, конечно, и к предметам, потребляемым
работниками. Даже паровой станок и ткацкая машина, прилагающиеся к
самым нежным материям, ровно столько же прилагаются к грубым бумаж-
ным и шерстяным тканям, носимым работниками. Все улучшения в способах
передвижения удешевляют перевозку и предметов необходимости вместе
с предметами роскоши. Почти каждая новая отрасль промышленности имеет
прямым или косвенным следствием удешевление производства или перевозки
тех или других предметов, потребляемых массою народа. Таким образом,
можно сказать, что улучшения в производстве вообще имеют тенденцию
удешевлять товары, на которые расходуется плата рабочего класса.
Касаясь товаров, вообще не потребляемых работниками, улучшение не
производит никакой перемены в распределении продукта. Правда, оно уде-
шевляет товары, которых касается; при уменьшении стоимости производства
они падают в ценности и цене, и удобства жизни увеличиваются у их потре-
бителей, будут ли эти потребители землевладельцы, капиталисты или спе-
циальные работники, находящиеся в привилегированном положении. Но про-
цент прибыли не возвышается. Валовая прибыль по оценке на товары уве-
личивается; но также увеличилась и ценность капитала по оценке его на
эти товары. Прибыль составляет такой же процент на капитал, как прежде.
Капиталисты выигрывают не как капиталисты, а как потребители. Точно
таким же выигрышем пользуются землевладельцы и привилегированные
классы работников, если они потребители того же товара.
Иной характер имеют улучшения, уменьшающие стоимость производства
предметов необходимости или товаров, составляющих обычное потребление
массы работников. Влияние различных сил в этом случае довольно много-
сложное; потому надобно разобрать его подробнее.
Земледельческие усовершенствования бывают двоякого рода. Одни со-
стоят в простом сбережении количества труда, давая возможность произ-
водить известное количество пищи с меньшими расходами, но не произво-
дить его на меньшем пространстве земли. Другие дают возможность полу-
чать с меньшим количеством труда, на данном пространстве земли, продукта
не только не меньше, а даже больше прежнего, так что если не требуется
увеличения продукта, то становится излишнею часть земли, возделывавшейся
прежде. Часть земли, бросаемая в этом случае, будет земля наименее произ-
водительная; потому рынок будет зависеть от земли лучшего сорта, чем ка-
кой возделывался прежде.
Чтобы разъяснить влияние такого усовершенствования, мы должны
предположить, что оно происходит внезапно, так что во время его исполне-
ния не успеет возрасти ни капитал, ни население. Первым результатом такого
случая будет понижение ценности и цены земледельческого продукта. Оно
необходимо следует за обоими разрядами земледельческих улучшений, но в
особенности за улучшениями второго разряда.
Улучшение первого разряда, не увеличивающее продукта, не дает воз-
621

можности бросить часть земли; предел возделывания (по выражению
Чомерса) не передвигается; цена определяется тою же землею и тем же
капиталом, как прежде. Но эта земля или этот капитал производит теперь
пищу с меньшею стоимостью и пропорционально тому упадет цена пищи.
Если сбережена десятая часть издержек производства, цена продукта падет
на десятую часть.
Но предположим, что усовершенствование принадлежит ко второму раз-
ряду, дающему земле не только возможность производить прежнее коли-
чество пищи с уменьшением труда на десятую часть, но и производить с
прежним трудом на десятую часть больше хлеба, чем прежде. Тут резуль-
тат улучшения будет еще сильнее. Возделываемое пространство может быть
теперь уменьшено и запрос рынка удовлетворен меньшим количеством земли.
Если б это меньшее пространство земли по среднему качеству и было не
выше прежнего большего пространства, цена все-таки упала бы на десятую
часть, потому что прежний продукт получался бы теперь количеством труда,
уменьшившимся на десятую часть; но покинутая часть земли - наименее
плодородная часть, потому цена продукта будет установляться землею луч-
шего качества, чем прежде. Таким образом, сверх первоначального уменьше-
ния издержек производства на десятую часть, будет еще дальнейшее умень-
шение, пропорциональное отступлению «земледельческого предела» на землю,
более плодородную. Цена упадет вдвойне.
Рассмотрим теперь действие таких внезапных усовершенствований на
распределение продукта и, во-первых, на ренту. Улучшение первого разряда
уменьшает ренту; улучшение второго разряда уменьшает ее еще сильнее.
Предположим, что запрос на пищу требует возделывания трех сортов
земли, дающих на равном пространстве и при равных расходах по 100, 80
и 60 бушелей пшеницы. Средняя цена пшеницы будет достаточна для того,
чтобы земля третьего сорта могла возделываться с обыкновенною прибылью.
Потому земля первого сорта будет давать 40, а второго - 20 бушелей из-
лишка прибыли, который составит ренту землевладельца. Предположим те-
перь сначала, что сделано улучшение, которое, не открывая возможности
получать хлеба больше прежнего, дает возможность получать прежнее коли-
чество хлеба с уменьшением труда на четвертую долю. Цена хлеба упадет в
такой же пропорции, и 80 бушелей будут продаваться за цену, какой стоили
прежде 60 бушелей. Но продукт земли, дающей 60 бушелей, остается нужен,
а издержки уменьшились соразмерно цене; земля эта еще может возделы-
ваться с обыкновенною прибылью. Потому земля первого и второго сорта
будет давать попрежнему 40 и 20 бушелей излишка, и хлебная рента оста-
нется прежняя. Но хлеб упал в цене на 4-ю долю; потому прежняя хлебная
рента потеряла четвертую долю прежней ценности по счету на деньги и
все другие товары. В той части дохода, которую землевладелец употреблял
на фабричные и иностранные продукты, он потерял четвертую долю. Доход
его, как землевладельца, стал равняться только трем четвертям прежней
величины, и лишь только как потребитель хлеба он остался в прежнем
положении.
Если же улучшение будет второго разряда, рента упадет еще сильнее.
Предположим, что требуемое рынком количество продукта может быть по-
лучаемо с уменьшением на четвертую часть не только труда, но и простран-
ства возделываемой земли. Если бы продолжать возделывание всего преж-
него пространства, получилось бы продукта гораздо больше, чем надобно.
Надобно бросить часть земли, дававшую прежде четвертую часть
продукта; земля третьего сорта давала ровно эту четвертую часть (60 бу-
шелей из 240), потому прекратится возделывание земли третьего сорта.
240 бушелей могут теперь получаться с земли одних первых двух сортов:
земля первого сорта даст на одну треть больше 100 бушелей, то есть
133 1 /3 бушелей, а второго сорта 80 бушелей с прибавкою третьей части,
то есть 106¾ бушелей; всего 240 бушелей. Теперь низший сорт земли уже
не второй, а третий, и он определяет цену. Теперь довольно, если не 60,
a 106¾ бушелей оплачивают капитал с обыкновенною прибылью. Потому
622

цена хлеба упадет не с 80 на 60, как в прежнем случае, а с 1062/3 на 60.
Но еще и это не дает нам полного понятия об огромности падения ренты.
Весь продукт земли второго сорта надобен теперь на покрытие издержек
производства. Это — самый худший сорт возделываемой земли и потом1у он
не 2дает ренты. А первый сорт 2 дает только разницу между 133 /3 и
106 /3 бушелей, то есть только 26 /3 бушеле1й, вместо прежних 40. В одной
хлебной ренте землевладельцы потеряли 33 /3 из 60 б2ушелей, а ценность
и цена оставшейся им доли упала по пропорции с 106 /3 на 60.
Мы видим, таким образом, что выгода землевладельца значительно про-
тивна быстрому и всеобщему введению земледельческих улучшений. Этот
вывод многие называют парадоксом и обвиняют из-за него в умственной
испорченности или в недостатках еще худших Рикардо, который первый
высказал такое заключение. В чем тут парадоксальность, — я не могу по-
нять, а умственную испорченность нахожу я не в Рикардо, а в людях, н а -
падающих на него. Вывод Рикардо кажется нелеп лишь тогда, когда изла-
гается в превратном виде. Если бы Рикардо говорил, что землевладельцу
убыточно улучшение его поместья, такой мысли нельзя было бы защищать;
но говорится вовсе не то; землевладелец терпит убыток от улучшений не его
поместья, а других поместий, хотя бы вместе с ними улучшилось и его
поместье. Никто не сомневается, что он очень много выиграл бы от улучше-
ния, если бы мог удержать улучшение на одном своем поместье и соеди-
нить выигрыш от увеличения продукта своей земли с прежнею высокою
ценою. Но если улучшение происходит одновременно на всех землях, то цена
не останется на прежней высоте, и нет ничего странного утверждать, что
землевладельцы в этом случае не выигрывали бы, а проигрывали бы. Все
согласны, что всякая перемена, навсегда понижающая цену продукта, умень-
шает ренту; и совершенно согласен с господствующими понятиями вывод,
что если бы от увеличения производительности земли понадобилось воз-
делывать меньшее пространство земли, чем прежде, то ценность земли упала
бы, как падает ценность всякого другого предмета, запрос на который умень-
шается.
Я совершенно готов согласиться, что в действительности рента не пони-
жалась от земледельческих усовершенствований; но почему не было пони-
жения? Потому, что улучшение в действительности никогда не бывало вне-
запно, а всегда происходило медленно, никогда много не опережало успехов
капитала и населения, а часто далеко отставало от них; а увеличение капи-
тала и населения, в противоположность понижающим ренту улучшениям,
возвышает ее, и, как мы сейчас увидим, увеличение капитала и населения
пользуется самыми земледельческими усовершенствованиями для сильней-
шего возвышения ренты, благодаря тому, что расширяется предел возделы-
вания. Но сначала мы должны рассмотреть, какое влияние на прибыль и
рабочую плату произвело бы внезапное удешевление земледельческого про-
дукта.
Вначале денежная рабочая плата, по всей вероятности, осталась бы
прежняя, и весь выигрыш дешевизны пошел бы в пользу работников. Они
могли бы увеличить свое потребление пищи или других предметов и полу-
чали бы за прежнюю стоимость большее количество товаров. Пока это про-
должится, прибыль останется без перемены. Но постоянный размер воз-
награждения работников зависит в сущности от того, что мы назвали
обычною нормою их потребления, от размера требований, без удовлетворе-
ния которым не хотят они иметь детей. Если их вкусы и потребности прочно
изменятся от внезапного улучшения в их положении, то выигрыш сословия
работников будет прочен. Но обстоятельство, дающее им возможность
покупать прежнее количество удобств и удовольствий при прежней плате,
также дает им возможность покупать прежнее количество удобств и удо-
вольствий при понижении платы, и население может теперь размножиться
без понижения того быта, к которому привыкли работники. До сих пор
работники только в этом смысле вообще и пользовались всяким увеличением
своих средств к жизни; они принимали его только для того, чтобы разменять
623

на продовольствие для большего числа детей. Потому надобно полагать, что
улучшение в производстве послужит возбуждением к размножению и что
в следующем поколении действительная рабочая плата будет не выше той,
какая существовала до улучшения; она понизится частью от понижения де-
нежной платы, частью от возвышения цены пищи, стоимость которой снова
возрастет от запроса произведенного размножением населения. Прибыль
возвысится в той пропорции, в какой упадет денежная рабочая плата, по-
тому что капиталист прежним расходом капитала будет покупать большее
количество труда, имеющего прежнюю успешность. Таким образом, мы
видим, что когда стоимость предметов необходимости уменьшается от зем-
ледельческих улучшений или от ввоза иностранных продуктов, а привычки
и потребности работников не возвышаются, то денежная рабочая плата и
рента понижается, а общий процент прибыли увеличивается.
О замене дорогого сорта пищи более дешевым надобно сказать то же,
что и об улучшениях, удешевляющих производство пищи. Данное количество
земли с данным количеством труда производит в форме маиса или карто-
феля гораздо больше продовольствия, чем в форме пшеницы. Если работники
покинут пшеничный хлеб и будут питаться только маисом и картофелем,
вознаграждая себя за то не увеличением потребления других предметов,
а более ранним браком и рождением большего числа детей, то стоимость
труда значительно уменьшится, потому что пищу для целого населения
можно будет тогда производить на половине или одной третьей части земли,
засеваемой ныне хлебом. Очевидно также, что земля, слишком плохая для
пшеницы, может в случае необходимости давать количество картофеля, нуж-
ное на продовольствие незначительного труда, возделывающего этот карто-
фель; производительная сила земли допускала населению размножаться го-
раздо больше нынешнего; потому при картофельной или маисной системе
возделывание может напоследок спуститься и ниже, а рента подняться и
выше степени, возможной при хлебной системе.
Если улучшение происходит не в производстве пищи, а в производстве
фабричного товара, потребляемого рабочим классом, оно будет иметь такое
же действие на рабочую плату и прибыль; но оно подействует иначе на
ренту. Если окончательным следствием улучшения будет размножение н а -
селения, то рента не понизится, а повысится. Причин тому не нужно из-
лагать по их очевидности.
Мы рассматривали, как изменяется распределение продукта на ренту,
прибыль и рабочую плату, с одной стороны, от обыкновенного возрастания
населения и капитала, а с другой стороны, от улучшений в производстве и
особенно в земледелии. Мы нашли, что от перемен первого рода прибыль
понижается, а рента и стоимость труда возвышается; что земледельческие
усовершенствования имеют тенденцию понижать ренту, а все улучшения,
которыми удешевляются предметы, потребляемые работниками, ведут к
уменьшению стоимости труда и к возвышению прибыли. Узнав таким обра-
зом тенденцию каждой причины, действующей в отдельности, нам легко
определить тенденцию действительного хода вещей, в котором одновременно
идут оба эти движения: капитал и население возрастают довольно по-
стоянно, происходят по временам земледельческие улучшения, а знание и
употребление улучшенных способов постепенно распространяются в
обществе.
При данных обычаях и потребностях рабочего класса, служащих нормою
реальной рабочей платы, рента, прибыль и денежная рабочая плата в каждое
данное время бывают произведением сложного действия этих противопо-
ложных сил. Если в известный период земледельческие улучшения, разви-
ваются быстрее населения, то рента и денежная рабочая плата в этом пе-
риоде будут иметь тенденцию падать, а прибыль возвышаться. Если же на-
селение размножается быстрее, чем идет земледельческое улучшение, то воз-
можны два случая: или работники соглашаются на понижение в количестве
или в качестве своей пищи, или, когда несогласны они на это, рента и де-
нежная рабочая плата будут постепенно подниматься, а прибыль падать.
624

Земледельческое искусство и знание растут медленно, а разливаются
еще медленнее. Изобретения и открытия также случаются лишь по време-
нам, а возрастание населения и капитала действует постоянно. Потому редко
бывает, чтобы усовершенствование даже на короткое время могло так опе-
редить рост населения и капитала, чтобы действительно понизить ренту или
повысить процент прибыли. Во многих странах население и капитал растут
не быстро; но земледельческое улучшение в них действует еще слабее. Раз-
множение почти везде тяготеет над земледельческим улучшением и сгла-
живает его действия почти при самом их появлении.
Земледельческое улучшение редко понижает ренту потому, что редко
оно удешевляет пищу, а почти всегда только мешает ей дорожать; редко оно
выводит из-под обработки землю или и никогда не успевает в этом, — оно
только дает возможность земле все низших и низших сортов возделываться
на удовлетворение растущего запроса.
Таким образом, земледельческое улучшение можно считать не столько
силою, противоборствующею влиянию размножения, сколько силою, отчасти
ослабляющею узы, связывающие размножение.
При совокупном влиянии размножения, роста капитала и земледель-
ческих усовершенствований, возрастание производства действует на распре-
деление продукта далеко не так, как действовали различные силы в гипоте-
тических случаях, изложенных нами. В особенности рента подвергается тут
изменению, существенно различному от перемен, изложенных нами. Мы го-
ворили, что великое земледельческое улучшение при внезапном и всеобщем
введении своем непременно понизило бы ренту, а в действительном развитии
общества улучшения дают ренте возможность постепенно подниматься до
высоты, недостижимой без них, доставляя средства возделывать гораздо
худшие сорты земли. Но в случае, предполагаемом нами теперь и близко
соответствующем действительному ходу дел, они немедленно имеют это
действие, которое прежде являлось только отдаленным результатом их.
Предположим, что возделывание достигло или почти достигло крайнего пре-
дела, допускаемого положением технических искусств, и потому рента почти
достигла крайней высоты, до какой может подняться возрастанием населения
и капитала при существующем размере искусства и знания. Если
бы внезапно было введено большое земледельческое улучшение, оно
могло бы оттеснить ренту далеко назад, предоставляя ей возвратить поте-
рянное ею при дальнейшем возрастании населения и капитала и потом под-
ниматься еще выше прежнего. Но если такое улучшение происходит мед-
ленно, как и всегда бывает, оно не оттесняет назад ни ренту, ни возделыва-
ние; оно только дает возможность ренте подниматься, а земледелию расши-
ряться гораздо дальше предела, на котором они остановились бы без него.
Такое действие оно произвело бы и без необходимости спускаться на худ-
ший сорт земли, уже одним тем, что при нем земля, возделывавшаяся
прежде, начинает давать больше продукта без пропорционального увели-
чения стоимости. Если бы от земледельческих улучшений все возделываемые
земли стали, даже с полным удвоением труда и капитала, давать удвоенный
продукт, то все ренты удвоились бы (конечно, предполагая, что по воз-
растанию населения потребовалось бы это удвоение продукта).
Чтобы увидеть доказательство тому, возвратимся к прежнему нашему
числовому примеру. Три сорта земли при одной затрате дают с одинакового
пространства по 100, 80 и 60 бушелей. Если не больше, как с удвоением
расходов, и потому без увеличения стоимости производства, земля № 1-й
станет давать 200, № 2-й— 160, а № 3-й— 120 бушелей, и если население,
удвоившись, потребует всей этой прибавки продукта, то рента № 1-й будет
не 40, а уже 80 бушелей, рента № 2-й — не 20, а уже 40 бушелей, а цена
и ценность бушеля хлеба останется прежняя; таким образом, рента в хлебе
и денежная рента удвоятся. Нет надобности выставлять разницу между этим
результатом, который, как мы прежде показали, происходит от улучшения
в производстве, не сопровождаемого увеличением запроса на пищу,— раз-
ница эта видна сама собою.
625

Таким образом, земледельческое улучшение всегда в окончательном ре-
зультате, по обыкновенному ходу дел и немедленно, бывает выгодно зем-
левладельцу. Можно прибавить, что при обыкновенном ходе дел оно и ни-
кому, кроме него, не приносит выгоды. Когда запрос на продукты идет совер-
шенно ровно с возрастанием производительной силы, пища не дешевеет;
работники не получают и временной выгоды: стоимость труда не умень-
шается, а прибыль не возвышается. Сумма производства увеличилась; между
работниками разделяется большее количество продукта, и сумма прибыли
больше; но рабочая плата делится между большим числом населения, а при-
быль получается с большего капитала, потому положение работника не лучше
прежнего, а капиталист получает с известного капитала доход не больше
прежнего.
Результат этого длинного исследования можно выразить следующими
словами: экономический прогресс общества, состоящего из землевладельцев,
капиталистов и работников, ведет к прогрессивному обогащению сословия
землевладельцев, между тем как стоимость продовольствия работников имеет
вообще тенденцию возрастать, а прибыль падать. Земледельческие усовер-
шенствования противодействуют двум последним результатам; но первый
из них, если и может в некоторых случаях на время останавливаться, то в
окончательном выводе сильно увеличивается теми же самыми усовершенство-
ваниями, и возрастание населения переносит на одни х118землевладельцев все
выгоды, происходящие от земледельческого улучшения .
Мы сделаем два или три замечания к этому совершенно вер-
ному очерку дела.
«Величина реальной рабочей платы определяется привычками
и требованиями рабочих классов», говорит Милль. — Так. Чем
же определяется уровень требований и привычек работника? Весь
избыток этого уровня над мерою физической необходимости п о -
рождается только уважением работника к самому себе, чувством
собственного достоинства в нем, как мы знаем из разбора зако-
нов рабочей платы у самого Милля. — В чем же состоит резуль-
тат экономического прогресса относительно общественного поло-
жения работников при нынешнем устройстве, отделяющем ренту
и прибыль от рабочей платы? Коренная черта экономического
прогресса с технической стороны — расширение производитель-
ной единицы по мере успехов сочетания труда; все отрасли про-
изводства постепенно принимают фабричный размер. Ремеслен-
ник, работающий при помощи своего семейства и двух-трех уче-
ников, заменяется фабрикантом; поселянин-собственник уступает
место фермеру-капиталисту. От этого, соразмерно экономиче-
скому прогрессу, увеличивается пропорция наемных работников
и уменьшается пропорция самостоятельных хозяев в рабочих
классах. Теперь спрашиваем: существует ли резкое различие по
степени самоуважения между человеком самостоятельным и ч е -
ловеком зависимым, между хозяином и наемником? Да, это раз-
личие очень резко, сомневаться в том не может никто, наблю-
давший жизнь. Если человек получает 1 000 рублей дохода от
собственного хозяйства, о« чувствует себя чем-то гораздо более
почтенным и высоким, чем когда получает такую же плату от
какого-нибудь хозяина. Тут разница между подчиненностью и
неподчиненностью, между надобностью смотреть в глаза другому
626

и гордым сознанием: «я сам себе господин». Стало быть, если мы
возьмем работника-хозяина и другого работника, получающего
такой же доход от рабочей платы, то в работнике-хозяине (при
равенстве других условий) непременно будет больше самоуваже-
ния. А если так, плата наемного работника не удержится на уров-
не дохода, получаемого работником-хозяином: она сравнительно
с ним упадет в пропорции, равной тому, насколько меньше нахо-
дится самоуважения в наемном работнике. Таким образом, тех-
ническая сторона экономического прогресса имеет прямую тенден-
цию понижать доход работников, уменьшая в них чувство соб-
ственного достоинства и размер требований через превращение
работника-хозяина в наемного работника. Но этою первою сте-
пенью не кончается дело. Всякий результат имеет свойство ста-
новиться в свою очередь действующею силою, каждое послед-
ствие бывает причиною новых последствий. Надобно только
начать падать, отдельному ли человеку, целому ли сословию, в
нравственных ли качествах, в благосостоянии ли, все равно, —
раз начавшись, движение к худшему развивается уже само собою,
как, наоборот, само собою развивается и всякое движение к луч-
шему, когда раз начнется. Раз научившись уменьшать свою тре-
бовательность, утрачивать часть своего самоуважения, рабочий
класс пойдет путем уступок и понижения до последней крайности
и остановится не раньше, как дошедши до невыносимого стесне-
ния, если другие влияния не удержат его на этой скользкой до-
роге. Раз поставленный в необходимость привыкать к положению
худшему прежнего при замене своего независимого хозяйского
дохода рабочею платою, работник легко допускает и дальнейшее
уменьшение своего дохода посредством постепенного понижения
рабочей платы.
Кто привык анализировать принципы, найдет неизбежным
наш вывод о тенденции технической стороны экономического
прогресса понижать благосостояние рабочего класса при нынеш-
нем устройстве быта. Но само собою разумеется, что неоспори-
мость этой тенденции еще не равносильна историческому и ста-
тистическому выводу о действительном ухудшении быта рабочих
классов, — наприм11е9р, с какого-нибудь XV или XVII века до на-
стоящей минуты . Мало ли какие тенденции каких сильных
обстоятельств перевешиваются могуществом противодействую-
щих обстоятельств? Например, ведь имеет же зимний холод в
нашем климате тенденцию убивать человека. А ведь мы не замер-
заем же зимою, — напротив, мы (порядочные люди) меньше тер-
пим от холода в декабре, чем в сентябре. Точно так же может
быть, что, несмотря на указываемую нами тенденцию, благосо-
стояние рабочего класса в цивилизованных странах не понизи-
лось, а возвысилось в последние столетия, благодаря силе об-
стоятельств, противодействующих понижающей тенденции. Ведь
эти обстоятельства есть, и притом очень могущественные. Ко-
627

ренной источник их — развитие знаний и улучшение понятий,
цивилизация или общий дух того самого прогресса, который в од-
ном на своих частных применений к быту, устроенному на н е -
соответствующих ему основаниях, обнаруживает тенденцию,
совершенно противоположную своему собственному существу.
Благодаря прогрессу понятий и знаний, законы и учреждения
улучшаются. Ведь теперь закон не дозволяет никому и с нищим
бездельником обращаться так, как обращался в XVI веке каждый
привилегированный с зажиточным поселянином-собственником.
Подозрительного бродягу допрашивают во Франции или в Анг-
лии не в таких грубых выражениях, как триста, двести лет назад
говорили там с почтенным простолюдином, которому еще оказы-
вали честь этим разговором. Мы не бог знает как восхищаемся
этим и тому подобными успехами гуманности, потому что они все
еще слишком малы и медленны. А все-таки можно ли, не можно
ли довольствоваться ими, они очевидны. Уважение к человеку
просто как к человеку, независимо от его общественной роли, все-
таки развивается законодательными реформами и смягчением
нравов от распространения образованности. Мы говорили о м а -
нере обращения властей с подвластными, привилегированных
сословий с простолюдинами. Возьмем в другой пример другую
сферу отношений — семейный быт. Мужчины менее прежнего
грубо обращаются с женщинами, родители с детьми. А муж, ко-
торый не бьет жену, уважает и самого себя больше, чем тот, к о -
торый бьет ее. Ребенок, который переносит меньше оскорблений,
вырастает человеком, более сознающим свое достоинство.
Таким образом, если работник, теряя положение хозяина, т е -
ряет часть уважения к себе, основанного на его общественной
роли, и потому его доход подвергается влиянию понижающей
тенденции, то, вообще говоря, с каждым поколением развивается
в нем уважение к себе, как просто к человеку, и соразмерно тому
обнаруживается тенденция прогресса возвышать его доход. Ка-
кая из этих двух противоположных тенденций имела больше силы
в данный период в известной стране, — вопрос, требующий
изысканий очень внимательных. История экономического быта
разработана еще так плохо, что трудно сказать, какие заключе-
ния более соответствуют истине: толки ли рутинных экономистов
о великолепном возвышении рабочей платы в последние столетия,
или представляемые учеными прогрессивной школы доказатель-
ства, что средний уровень ее теперь ниже, чем был за сто, за две-
сти, за триста лет. Оставляя здесь без дальнейшего исследования
эту сомнительную сторону дела, мы скажем только, что самая
сомнительность вопроса уже свидетельствует о чрезмерной силе
указываемой нами понижающей тенденции прогресса при нынеш-
нем устройстве быта. Какой огромный вычет из прибавки к бла-
госостоянию работников производится этою тенденциею, если
громадные успехи технических искусств и не совершению нич-
628

тожные успехи общего просвещения не могли пересиливать ее н а -
столько, чтобы перевес добра над злом был очевиден! С практи-
ческой точки зрения этой уликой уже и решается дело о нынеш-
них принципах экономического быта. Возможно ли беспристраст-
ному человеку защищать такой порядок вещей, при котором
теряется осязательность пользы, приносимой людям прогрессом
цивилизации?
Мы говорили, что трудно сказать, возвысился или понизился
общий уровень материального благосостояния рабочих классов
от экономического прогресса при нынешнем быте, — то есть пол-
нее или скуднее прежнего удовлетворяется вся сумма потребно-
стей, чувствуемых работником; но относительно некоторых отдель-
ных элементов материальной надобности очевидно, что они и у
работника удовлетворяются ныне гораздо лучше прежнего, бла-
годаря экономическому прогрессу. Сюда принадлежат все те
вещи, пользование которыми удобно делается достоянием всего
общества, хотя бы они первоначально устроивались только для
некоторых малочисленных сословий или для административного
употребления, — вещи, не поглощаемые или слишком в незначи-
тельной степени поглощаемые личным потреблением сословий
или учреждений, интересами которых создаются. Таковы, напри-
мер, пути сообщения, почта, освещение улиц, места общественных
прогулок, театр. Пути сообщения устроиваются по стратегиче-
ским, по административным и по торговым надобностям. Госу-
дарство или коммерческий класс сооружают их собственно для
себя, для передвижения войск, правительственных агентов и по-
сылок или для перевозки товаров. Но невозможно сделать такое
шоссе, которое за провозом этих товаров и проездом этих людей
не оставалось бы, так сказать, в совершенно праздном излиш-
ке, — почему ж не предоставить и простолюдину пользоваться
этим излишком, в котором нет надобности уже никому другому?
Сообразно малорусской поговорке: «возьми себе, убогий, то, чего
мне не нужно», — пусть идет или едет по этому шоссе и просто-
людин; точно так же и на железных дорогах; невыгодно делать
локомотивы слишком малого размера; а локомотив выгодного
размера так тяжел и силен, что мало ему тащить за собою лишь
то число вагонов, какое нужно для пассажиров 1 и 2 класса;
остается в нем лишняя сила, — почему ж не прицепить к нему и
вагоны 3 класса для простолюдинов? Точно так же в театре, за
помещением для высшего и среднего сословий остаются разные
клочки мест, не пригодных ни для кого из этих сословий по сво-
ему неудобству. Отчего же не отдавать такие места простолюди-
нам за доступную для них цену?
Если мы всмотримся в подобные случаи, когда крохи, лишние
или не пригодные для других сословий, падают (выражаясь фи-
гурально) с богатой трапезы материального прогресса на пол»
где предоставляется подбирать их бедному Лазарю, то нельзя
629

нам будет удержаться от сардонического смеха, читая у рутин-
ных политико-экономов панегирические декламации о том, как
много делают для блага простолюдинов классы и учреждения,
распоряжающиеся делами этого прогресса. Нет, для пользы про-
столюдина не делается тут почти никогда ничего, — напротив,
делается ему всякое неудобство, [всякий вред каждый раз,] когда
есть в том распорядителям какая-нибудь выгода, хотя бы самая
пустая. Известно, например, что компании железных дорог во
Франции нарочно делают помещение в вагонах 3 класса как
можно неудобнее, чтобы принуждать садиться во 2 класс каж-
дого, имеющего малейшую возможность к тому. Но зачем ходить
так далеко? Эти строки я пишу на одном из пароходов, плаваю-
щих по Волге, и стоит мне оглянуться, чтобы увидеть точно такой
же пример. Когда я посмотрел в первый раз, как жмутся, мокнут
и дрогнут на открытой палубе в наши холодные ночи и под н а -
шим частым ненастьем пассажиры 3-го класса, я подумал: н е -
ужели компании нашего речного пароходства не догадываются,
что в два-три месяца прибавкою каких-нибудь 10 копеек за
100 верст пути с пассажира окупились бы ничтожные издержки,
которых потребовало бы устройство прикрытия для этих пасса-
жиров? — Мне представилось, сколько простуд, лихорадок, рев-
матизмов было бы отвращено этою покрышкою, и я, как человек,
подивился жестокосердию пароходных обществ. Но рассудив об
этом деле, как политико-эконом, я тотчас же понял нелепость
своего удивления. Ведь если будет сносно ездить в 3-м классе,
уменьшится число пассажиров, едущих в первых двух классах.
Чтобы каждый, кто может, садился во 2 класс, и чтобы всякий,
кто может, переходил из 2-го класса в 1-й для избежания тес-
ноты, надобно 3-му классу быть лишену всяких удобств. И вот
тысячи простолюдинов принуждены терпеть холод и сырость,
чтобы охота ехать в 3-м классе была отнята у тех десятков из
зажиточных людей, которые иначе не захотели бы делать лишний
расход на билет 2 класса. Так везде и во всем. Если вы не при-
выкли соображать принципы нынешнего быта, вы станете недо-
умевать среди великолепной обстановки, созданной промышлен-
ным прогрессом, видя простолюдина, подвергающегося на каж-
дом шагу лишениям и неудобствам, не сообразным с условиями
цивилизованной жизни. Начав думать, вы, пораженные всеобщ-
ностью этого явления, готовы бываете приписывать его бог знает
каким роковым причинам, вроде знаменитого мальтусова закона.
Но теперь, благодаря трудам мыслителей, проникнувших в за-
коны человеческой жизни глубже Адама Смита и его учеников,
вы легко можете убедиться, что вся эта путаница происходит от
причин, лежащих не в коренных условиях нашей природы, а толь-
ко в исторических обстоятельствах, [для изменения которых
нужна только добрая воли самих людей, подвергающихся неудоб-
ствам]. Тут все дело в расчете выгод. Кто ведет экономическое
630

дело, тот, конечно, думает о своей выгоде. [Если другим этот ход
дела невыгоден, значит, они сами должны заняться
его ведением, — тогда оно пойдет в их пользу. Вот только и
всего.
Мы сказали, что при устройстве, отделяющем рабочую плату
от прибыли и ренты, промышленный прогресс доставляет просто-
людину пользование теми улучшениями, от участия в которых
нельзя исключить его по физической невозможности. Наоборот,
есть другие стороны жизни, в которых при существующем быте
положение простолюдина становится хуже вследствие промыш-
ленного прогресса. Главнейшим образом сюда принадлежит про-
довольствие, а в большей или меньшей степени принадлежат и все
другие удобства, потребление которых одним человеком не дает
уже остатка для другого человека, — все те удобства, которые
надобно назвать предметами исключительного личного потребле-
ния. Мы видели, что при промышленном прогрессе мануфактур-
ные продукты имеют тенденцию понижаться в ценности сравни-
тельно с земледельческим продуктом; иначе сказать: ценность
земледельческого продукта имеет тенденцию возвышаться сравни-
тельно с одеждою и тому подобными предметами. От дороговиз-
ны пищи развивается в простолюдине наклонность как можно
более урезывать свое продовольствие, и со временем эта скупость
к самому себе относительно пищи доходит до чрезмерной степени.
При известном промышленном развитии страны работники ее
держат себя, можно сказать, впроголодь. Просим читателя обра-
тить внимание на то, что это последствие развивается совершенно
независима от обстоятельств, на которых основана мальтусова
теория. Дело не в том, возвышается или не возвышается абсо-
лютная стоимость производства земледельческого продукта.
Пусть она не возвышается, пусть она даже понижается, это все
равно: важность в том, что стоимость производства мануфактур-
ных изделий понижается быстрее, чем стоимость производства
пищи. При этом обстоятельстве ценность земледельческого про-
дукта все равно будет возвышаться, хотя бы стоимость производ-
ства его и понижалась в своей абсолютной величине. Не знаю,
нужно ли пояснять примером такой простой вывод, но поясним
его на всякий случай.
Представим себе такое положение общества, в котором одна
четверть пшеницы производится трудом 100 рабочих часов и
один кусок коленкора таким же количеством работы. Предполо-
жив, сообразно равенству этого главного элемента ценности, р а -
венство других элементов, входящих в нее, мы видим, что чет-
верть хлеба продается тут за одну цену с куском коленкора.
Предположим теперь, что вследствие экономического прогресса
стоимость производства пшеницы уменьшилась на 20%, а стои-
мость производства коленкора на 40%, то есть четверть пшеницы
производится трудом 80, а кусок коленкора трудом 60 рабочих
631

часов. Ясно, что кусок коленкора будет 3стоить теперь не целой
четверти пшеницы, как прежде, а только /4 ее.
Положим, что работник имеет в кармане два рубля. При
прежнем положении он мог купить на один из этих рублей
20 фунтов хлеба, если на другой рубль покупалось 20 аршин
коленкора. Но когда, вследствие промышленного прогресса, цен-
ность коленкора упала сравнительно с ценностью хлеба, он, поку-
пая на рубль 20 арш. коленкора, не может купить больше 15 фун-
тов хлеба на такую же сумму. Очевидно, что распределение его
денег между этими двумя статьями расхода до некоторой степени
изменится. У него будет менее расположения покупать хлеб и
больше расположения покупать коленкор *. Вот объяснение тому
общеизвестному факту, что с промышленным развитием разви-
вается в народе щегольство. Историки-моралисты умеют только
порицать этот факт, не умея ни отыскать экономической его при-
чины, ни вывести из него каких-нибудь соображений, кроме бес-
плодного сетования на человеческую натуру. А дело заклю-
чается просто в том, что меновая ценность товаров, служащих
для щегольства, понижается промышленным прогрессом, сравни-
тельно с меновою ценностью продуктов, служащих для продо-
вольствия. И натурально, возрастает запрос на те вещи, которые
становятся дешевле. Если мы сообразим это, мы увидим, что
правильное распределение расходов между разными статьями
потребления не иначе может установиться, как через замену ме-
новой ценности внутреннею ценностью.
Мы видели, что вследствие промышленного прогресса являет-
ся у работников расположение уменьшать потребление пищи для
увеличения пропорции расходов на мануфактурные товары. Не
сообразив всех последствий такой перемены, можно подумать,
что при ней увеличится абсолютная цифра расходов, делаемых
работниками на эти товары. Но если мы обратим внимание на
психологическое и общественное состояние человека, подвергаю-
щего себя стеснению в продовольствии, мы убедимся, что не дол-
го останется у него возможность делать больший прежнего рас-
ход и на те товары, для которых стал он скуп в своем продоволь-
ствии. Кто раз отказался от изобилия в пище, скоро привыкнет
подчиняться нужде и во всех других отношениях. Общий уровень
его требований понизится. Сам себя он станет считать и обще-
ство будет считать его человеком, который должен урезывать
все свои расходы, которому нужно только как бы то ни было
жить, а не то чтобы жить прилично. А мы знаем из Милля, что
* Мы предположили, что денежная цена коленкора осталась прежняя.
Но если она также понизилась подобно его ценности, это все равно. Чи-
татель понимает, что дело тут не в абсолютной цифре копеек, которых стоит
аршин коленкора, а только в пропорции этой цифры с цифрою цены фунта
хлеба, которая во всяком случае будет на одну треть больше, чем цена ар-
шина коленкора.
632

размер рабочей платы определяется степенью требовательности
работников. С понижением ее падает и рабочая плата. Этот тео-
ретический вывод совершенно соответствует фактам. В самых
передовых европейских странах одежда работников плоха. По-
чему это? Уже никак не вследствие мальтусова закона, никак не
вследствие чрезмерного размножения. От чрезмерного размно-
жения может уменьшиться производительность земледельческого
труда; но чтобы уменьшилась от него производительность ману-
фактурного труда, — не утверждал ни один из самых увлекав-
шихся последователей Мальтуса; напротив, все они согласны,
что она постоянно увеличивается, несмотря ни на какое размно-
жение. Отчего же одежда работников, например в Англии, н е -
удовлетворительна? Ведь успешность труда, обращенного на про-
изводство одежды, увеличилась в последние сто лет в несколько
раз, — рутинные политико-экономы, распалившись восторгом,
доказывают, что она возвысилась со времени Ватта и Аркрайта
чуть ли не в сотни, а по иным — чуть ли не в тысячи раз. Поло-
жим, что эти слишком пылкие панегирики влиянию улучшенных
способов — не больше как восторженный вздор; но все-таки не в
два и не в три раза, а гораздо больше увеличилась успешность
труда в приготовлении тканей, благодаря прядильным и ткац-
ким машинам; а добывание материалов для тканей в каком
угодно количестве не представляет затруднений. Следовало бы,
кажется, что нет физических препятствий работнику иметь удов-
летворительную одежду. Если он не имеет ее теперь, это просто
значит, что реальная плата ему уменьшилась настолько, что доля
из нее, употребляемая им на одежду, уменьшилась. А он желал
увеличить эту долю. Стало быть, слишком уже понизился общий
уровень его материальных требований, если произошло уменьше-
ние даже в той части его расходов, для увеличения которых он
сокращал другие свои расходы *.
Мы видели, что возвышение меновой ценности земледельче-
ского продукта сравнительно с мануфактурными товарами воз-
буждает в простолюдине наклонность уменьшать свое потребле-
ние пищи, что от этого понижается уровень требований работ-
ника и размер реальной рабочей платы. Но отчего же происходит
самое возвышение меновой ценности земледельческого продукта,
* Читатель помнит, что мы говорим здесь только об одной стороне про-
мышленного прогресса, — только о том, какой результат производится рас-
пределением расходов по соображению не внутренней, а меновой ценности.,
при понижении меновой ценности мануфактурных товаров сравнительно с
земледельческим продуктом. Мы говорим только, что в этой стороне про-
мышленного прогресса есть тенденция понижать рабочую плату. Но другою
своею стороною тот же самый прогресс стремится возвышать ее, как мы
уже говорили выше; мы говорили также, что оставляем здесь без раэбора
вопрос, которая из этих двух противоположных тенденций прогресса брала
перевес в исторической действительности, — например, возвысилась или по-
низилась реальная рабочая плата в Западной Европе с половины осьмна-
дцатого века.
633

то есть, отчего стоимость производства, определяющая меновую
ценность, уменьшается в земледельческом продукте не так бы*
стро, как в мануфактурных товарах? В приведенном нами
отрывке Милль справедливо отвечает: оттого, что «земледельче-
ское искусство и знание растут медленно, а распространяются
еще медленнее». Жаль только, что этот очень справедливый
ответ вовсе еще не ответ, а только новый вопрос. Мы спраши-
ваем: отчего же земледельческое искусство и знание растут мед-
ленно, а распространяются еще медленнее? — На первую часть
вопроса, отчего они растут медленно, — ответ можно приискать
скоро: земледельческое производство составляет процесс гораздо
более многосложный, чем какая-нибудь фабрикация; натурально,
что задача об усовершенствовании простейшего дела требует
меньших соображений, чем усовершенствование дела более запу-
танного. Но ведь и это все еще не ответ. Если одна задача труд-
нее другой, то следовало бы ожидать, что гениальнейшие умы
займутся первою, предоставив вторую умам второстепенным.
Мудреность дела еще не служит неизбежною причиною тому,
чтобы оно исполнялось хуже дела, более легкого; оно может и с -
полняться даже лучше, лишь бы обращены были на него умствен-
ные силы того достоинства, какое требуется его трудностию. На-
пример, игра на скрипке многосложнее, чем игра на фортепьяно;
но ведь не выходит же из этого, что люди играют на скрипке
хуже, чем на фортепьяно. Или, например, постройка корабля дело
несравненно многосложнейшее, чем постройка лодки; но ведь к о -
рабли строются не хуже лодок. Отсталость земледельческого
искусства от фабричного дела имеет свои причины только в том,
что до недавнего времени никому из людей первоклассного ума
не было охоты подумать об усовершенствовании земледельче-
ских процессов, да и теперь почти никто из них еще не зани-
мается этим. Всем готовы заниматься гениальные люди; живо-
писью и математикой, историей и медициной, а земледелием
теперь занимается только один из них — Либих, да и то зани-
мается так себе, почти что только в свободное время от других
трудов; а до Либиха не укажете вы ни одного великого ученого
по теории земледелия. Даже из людей второстепенных чуть ли
не первый занялся этим делом Таэр в конце прошлого века. Вот
это отчего, — скажите нам? Отчего, например, Локк вздумал с д е -
лать экскурсию за границы своего специального предмета, своих
отвлеченных философских исследований, чтобы помочь добрым
советом житейскому быту, — отчего он написал заметки о чеканке
монеты, а не о каком-нибудь земледельческом предмете? Отчего,
например, Лейбниц, хватавшийся кроме своей математики за все
на свете, — и за китайский язык, и за генеалогические таблицы,
и за дипломатические вопросы, и бог знает за сколь1к20о других
предметов, — отчего он не подумал о земледелии? Отчего
Кювье писал доклады по юридическим или административным
634

вопрос1а2м1 , и не написал ни разу ни о каком земледельческом во-
просе ? Ответ простой, и это будет уже коренной ответ: что у
кого болит, тот о том и говорит; кто чем не беспокоится, тот
о том и не думает. Те классы, интересами которых направлялась
до сих пор наука, не нуждаются в хлебе. Любознательность, об-
щая им с остальными людьми, направляла человеческую мысль
к отвлеченным наукам; в практических знаниях направляла она
ее к усовершенствованию всех дел, по которым не достается чего-
нибудь нужного высшему или среднему классу. Мы выучились,
как строить корабли, дома, ткать материю; удивительных успе-
хов достигли эти искусства, потому что без очень высокого раз-
вития их чувствует неудобство в жизни человек богатый или
зажиточный. Но и при самом младенческом состоянии земледе-
лия, дурна ли или недостаточна ли его пища?—слава богу, он
ест вкусно и сытно. Разумеется, каждый должен заниматься
своим делом, думать о своих надобностях. Усовершенствование
земледелия нужно только простолюдину. Пока простолюдины не
имели никакого значения в истории, они одни с своим невежест-
вом и хлопотали о земледельческих улучшениях. Появление
Таэра, который первый рационально занялся сельским хозяй-
ством, недаром совпадает с концом прошлого века, когда просто-
людины сделали попытку заявить свои права в истории. Либих,
который первый из великих ученых занялся земледелие 1м2,2 не
случайно явился современником так называемых утопистов .
Теперь едва ли нужно приискивать ответ и на вторую часть
занявшего нас вопроса: «отчего земледельческое знание распро-
страняется еще медленнее, чем растет». — Сам по себе, без сооб-
ражения обстоятельств, этот факт должен показаться нелеп до
невероятности. Положим, что находятся в сущности самого дела
какие-нибудь затруднения к быстрому возрастанию земледельче-
ского знания, — положим, например, что очень трудно придумать
какое-нибудь усовершенствование в устройстве плуга; но если
раз оно придумано, то как же не распространяться быстро упот-
реблению этого усовершенствованного плуга? Мы ошиблись, ска-
зав, что противоречащий этому факт представляется нелепостью.
У рутинистов с незапамятных времен запасено для него очень
милое объяснение: «простолюдин — враг нововведений, он любит
держаться старины». Это один из сотни тех глупейших афориз-
мов, упорное существование которых в книгах и в мыслях обра-
зованного общества принуждает думать, что вот именно оно, об-
разованное и прогрессивное общество, до безумия любит сохра-
нять всякую нелепость, какая засядет в него. Скажите, например,
давно ли появилась в России первая гармоника, и найдется ли
теперь такое захолустье, в котором она не победила бы патриар-
хальную балалайку? Мы помним, как были все убеждены, что
русский мужик станет дичиться езды по железной дороге, и до
сей поры можете вы встречать просвещенных людей, с похвалою
635

русскому мужику, удивляющихся тому, что он сел в вагон так же
скоро, как и мы. Привязанность к старым обычаям очень сильна
во всех сословиях, и в каждой стране история каждого из них
представляет множество примеров упорной борьбы против ново-
введений, так что едва ли можно приписать простолюдинам от-
личие от других классов в этом отношении. Но старинные обычаи
и производительные процессы — вещи совершенно различные.
Расчет выгоды во всякой группе людей очень быстро одолевает
предрассудки, —кроме одного только случая, когда старина дер-
жится вовсе не на предрассудке, а просто на недостатке средств
заменить ее чем-нибудь лучшим. Простолюдин часто говорит, что
лапти и онучи удобнее для ходьбы и лучше охраняют ногу от с ы -
рости и морозов, чем всякая другая обувь. Неужели вы будете
так простодушны, что поверите серьезности этого мнения? Да
ведь им просто прикрывается невозможность купить сапоги, —
это ни больше, ни меньше, как знаменитое выражение басни о
том, что виноград зелен. Несмотря на свое мнимое расположение
в пользу лаптей, мужик, как только может, тотчас же заменяет
их сапогами. Точно так же готов он при первой возможности
усвоить себе всякие другие улучшения.
Земледельческие усовершенствования распространяются мед-
ленно по той же самой причине, по которой медленно и приду-
мываются они. Они нужны собственно тому классу, который чув-
ствует недостаток в продовольствии; а недостаток в продоволь-
ствии чувствует лишь тот человек, который очень беден. А у
человека очень бедного, разумеется, нет средств ни к чему, в том
числе и к производству земледельческих улучшений. Словом
сказать, дело тут не в сущности вещи и не в психологических
особенностях и даже не в мальтусовом законе, а просто напросто
в распределении покупательной силы.
В приведенном нами отрывке 123 упоминалось о том, что след-
ствием промышленного прогресса бывает понижение прибыли.
Разбору причин и пос 1л2е4дствий этой стороны дела Милль посвя-
щает целые две главы , но мы коснемся его только мимоходом.
В обыкновенных курсах политической экономии выставляется
за несомненную истину, что сбережение было бы невозможно,
если бы человек не рассчитывал получать проценты на сберегае-
мую сумму. Милль понимает нелепость таких безусловных фраз
и, признавая полезность процентов при известных состояниях
общества, не скрывает от своего читателя, что по сущности дела
сбережение возможно и без существования процентов.
Если бы капитал не давал и никакой прибыли, существовали бы доста-
точные побуждения делать некоторое количество сбережений. Был бы
расчет откладывать в хорошее время запас на дурное, сберегать что-нибудь
на болезнь и хилые лета, на свободу и независимость в старости, на помощь
636

Детям в начале их карьеры. Но сбережения, делаемые лишь для таких целей,
имеют мало тенденции увеличивать постоянно существующий капитал. Эти
побуждения склоняют человека лишь сберегать в один период жизни то,
что думает он потребить в другом периоде, или что потребят его дети, пока
не начнут вполне обеспечивать сами себя. Те сбережения, которыми увели-
чивается национальный капитал, обыкновенно проистекают из желания
людей улучшать свое так называемое положение в жизни или приготовлять
детям и другим людям обеспечение, независимое от их усилий. А сила этих
наклонностей очень много зависит от того, в какой степени желаемая цель
достигается данным количеством и временем пожертвований, — а это зави-
сит от величины прибыли. И в каждой стране есть известная величина при-
были, ниже которой люди вообще не находят достаточных причин сберегать
только для своего обогащения или для предоставления другим лучшего со-
стояния. Таким образом, сбережение, от которого увеличивается общая- сумма
капитала, непременно требует известной величины прибыли, — величины,
которая человеку средних свойств казалась бы достаточным вознаграждением
за воздержность и давала достаточную страховую премию за риск. Всегда
бывает несколько человек, в которых деятельное стремление к накоплению
выше среднего уровня и для которых величина, меньшая этого среднего
процента прибыли, уже достаточно побуждала бы к накоплению. Но они
только уравновешивают собою других» у которых любовь к тратам и на-
слаждениям выше среднего уровн 1я25 и которые, вместо сбережения, быть мо-
жет, даже расточают полученное .
На вторую половину этого отрывка мы заметим, что она дает
вывод, несогласный с фактом, выставленным в первой половине.
«Известная величина прибыли служит непременным условием
для всякого накопления, увеличивающего капитал страны», —
говорит Милль; но прежде того сам он сказал, что и без про-
центов люди накопляли бы запас для своего обеспечения. Каким
же образом этот запас не содействовал бы увеличению их благо-
состояния и каким образом стремление сделать этот запас не
возбуждало бы к усиленному труду, то есть к увеличению произ-
водства, то есть и к увеличению капитала, размером которого
определяется и самый размер производства?
Но то справедливо, что при устройстве, отделяющем прибыль
от рабочей платы, является особенный класс людей, живущих
процентами на свой капитал, и что этому классу нужна извест-
ная величина процента для того, чтобы капитал не уходил из их
рук в другие руки, а сохранялся у них в целости и даже увели-
чивался, несмотря на расходы, которые делают они, сами ничего
не производя. Эта необходимая для такого порядка дел величина
прибыли бывает различна при разных состояниях общества; чем
меньше развита в людях предусмотрительность и чем менее обес-
печена собственность в обществе, тем выше этот minimum при-
были; чем лучше экономическое и административное состояние
общества, тем ниже он.
Но как бы низок ни был minimum прибыли, без которой не
стал бы увеличиваться капитал отдельного сословия, живущего
процентами, во всяком высокоразвитом обществе прибыль очень
скоро упала бы ниже этого minimum'a, если бы все сбережения,
достающиеся в руки капиталистов, сохранялись без непроизво-
«37

дительной растраты или не переносились для коммерческих
предприятий в другие, менее развитые страны. Убедиться в этом
очень легко. Если бы при возрастании капитала население не
возрастало, то стала бы возвышаться рабочая плата; следова-
тельно, прибыль стала бы составлять все меньший и меньший
процент на затраченный капитал, потому что прибыль — остаток
из продукта за вычетом рабочей платы. А если бы население
размножалось, было бы надобно увеличиваться количеству
пищи, то есть надобно было бы земледелию спускаться на земли
менее плодородные, земледельческий труд становился бы м е -
нее успешным и опять-таки стала бы уменьшаться доля, остаю-
щаяся у предпринимателя за вычетом расхода на содержание
работника.
Эта тенденция прибыли к понижению задерживается или н е -
производительною растратою капитала, или перенесением капи-
тала в другие страны, или улучшениями производительных про-
цессов. Непроизводительною растратою капиталов (напр., от
праздной роскошной жизни, или от коммерческих кризисов)
уменьшается размер капитала, значит, уменьшается и рабочая
плата; а если рабочая плата уменьшается, то, конечно, увеличи-
вается остаток продукта, составляющий прибыль. Перенесением
капитала за границу точно так же уменьшается сумма его, остаю-
щаяся в стране. Наконец, улучшениями производительных про-
цессов понижается стоимость производства; а ее понижение при
нынешнем быте обыкновенно влечет за собою понижение рабо-
чей платы; если же рабочая плата уменьшается, то возрастает
остаток продукта, получаемый капиталистом за вычетом рабочей
платы.
Из этих соображений Милль делает выводы, большею частью
справедливые, — например, он говорит, что эмиграция, во вся-
ком случае, улучшает положение страны, имеющей густое насе-
ление1,26хотя бы переселенцы брали с собою очень много капи-
тала . В таких странах прибыль на капитал бывает довольно
близка к minimum'у, и если часть капитала удаляется из страны,
то от возвышения прибыли усиливается накопление капитала, и
между населением, уменьшившимся от эмиграции, скоро будет
распределяться прежняя сумма капитала, то есть благосостояние
работников возрастет. Точно так же действует s богатой стране
обращение вновь накопляемого капитала на постройку железных
дорог, машин и так далее. Заметив это, Милль справедливо го-
ворит:
Таким образом следует заключить, что улучшение в производстве и
переселение капитала на более плодородную почву и неразработанные руд-
ники ненаселенных и слабо населенных стран не уменьшают на родине в а -
лового продукта и запроса на труд (как представляется поверхностному
взгляду), а, напротив, должны считаться главным средством к увеличению
домашнего продукта и запроса на труд и даже необходимыми условиями для
значительного или продолжительного их возрастания. Без преувеличения
638

можно сказать что в известных и довольно широких пределах чем больше
расходует капитала этими д 1в2у7мя путями страна, подобная Англии, тем боль-
ше капитала остается в ней .
Но есть у Милля, в числе справедливых соображений, одно
место, требующее некоторых замечаний:
Теория эта 128 должна очень ослабить или, лучше сказать, совершенно
уничтожить в странах, где прибыль низка, прежнюю привычку политико-
экономов приписывать безмерную важность влиянию событий или прави-
тельственных мер на увеличение или уменьшение капитала страны. Низкий
процент прибыли служит, как мы видели, доказательством, что энергия духа
накопления и быстрота возрастания капитала далеко превозмогают два
противоборствующие им элемента, — силу улучшения в производстве и воз-
растание подвоза дешевых предметов необходимости из-за границы, и что
если бы значительная часть ежегодной прибавки к капиталу не уничтожалась
периодически или не вывозилась на заграничное употребление, то страна
быстро достигла бы той степени, на которой дальнейшее накопление прекра-
тилось бы или по крайней' мере само собою ослабилось бы, чтобы не опере-
жать хода изобретений в искусствах, производящих предметы необходи-
мости. При таком положении дел внезапное увеличение капитала страны,
не сопровождаемое увеличением производительной силы, сохранится не н а -
долго: уменьшая прибыль и проценты, оно или уменьшит на соответствую-
щую сумму сбережение, какое было бы сделано в следующий год или в два,
или заставит выслать такую же сумму за границу, или растратить ее в опро-
метчивых спекуляциях. Внезапный вычет из капитала также не произведет
существенного обеднения страны, если не будет иметь чрезмерной величины.
Через несколько месяцев или лет в стране будет существовать столько же
капитала, как если бы не было взято из него ничего. Вычет, подняв прибыль
и проценты, дает накопляющей силе новое возбуждение, которое быстро по-
полнит опустевшее место. Единственным результатом будет, вероятно, то,
что на несколько времени будет меньше капитала вывозиться или пропадать
в рискованных спекуляциях.
Такой взгляд на вещи, во-первых, значительно ослабляет в богатой и
промышленной стране силу экономического аргумента против расходования
общественных денег на предметы, существенно полезные, хотя бы и непро-
изводительные в промышленном смысле. Если предполагается взять займом
значительную сумму для какого-нибудь великого дела справедливости или
филантропии, — например, для промышленного возрождения Ирландии, для
обширного плана колонизации или для национального воспитания, полити-
ческие люди не должны возражать, что поглощение такой массы капитала
иссушит постоянные источники богатства страны и уменьшит фонд, из ко-
торого содержится рабочее сословие. При самой крайней величине расход,
нужный для той или другой из подобных целей, по всей вероятности, не от-
нимет занятия ни у одного работника и не уменьшит производство сл1е2-9
дующего года ни одним локтем миткаля, ни одним бушелем пшеницы .
В бедных странах капитал страны требует заботливых попечений законода-
теля, обязанного прикасаться к нему лишь с величайшей осторожностью и
всеми силами покровительствовать тому, чтоб он накоплялся в самой стране
и вносился в нее из-за границы. Но в богатых, многолюдных и высоко воз-
деланных странах недостаток не в капитале, а в плодородной земле, и зако-
нодатель должен желать не увеличения в массе накоплений, а увеличения
выручки с этих накоплений через улучшения в земледелии или открытие
доступа к продукту более плодородной земли других стран, — этому, а не
увеличению накоплений, должен помогать законодатель в таких странах.
В них правительство может, не уменьшая национального богатства, брать
(лишь бы не слишком большую) часть капитала страны и расходовать ее
как доход; эта сумма будет взята из той части годичных сбережений, кото-
рая иначе пошла бы за границу, или из непроизводительных расходов част-
639

ных лиц в следующий год или два; каждый взятый таким образом МИЛЛИОН
оставляет нации место сберечь другой миллион, не доходя до степени, с ко-
торой капитал переливается за границу. Когда цель правительственного рас-
хода заслуживает того, чтобы пожертвовать для нее известною суммою,
идущею на мимолетные удовольствия нации, то единственным основательным
экономическим возражением против способа брать необходимую сумму прямо
из капитала через заем служит возникающее из этого неу 1д3о0бство брать
потом суммы посредством налогов на уплату процентов долга .
Вторая половина этого отрывка совершенно справедлива; но
в начале его Милль излагает свои мысли так неопределительно,
что может подать повод к ошибкам. Может показаться, как будто
низкость прибыли воображает он себе каким-то бедствием, от
которого надобно обществу спасаться во что бы то ни стало,
как будто бы даже непроизводительная растрата капитала облег-
чает положение общества, как будто оно страждет от чрезмер-
ности капитала. Разумеется, Милль вовсе не хотел сказать н и -
чего подобного; он только выразился слишком неопределительно.
Если накопление богатств замедляется не от посторонних вред-
ных влияний или обстоятельств, а только от ненадобности слиш-
ком горячо заботиться об увеличении богатств, — тут нет еще
ничего тяжелого; напротив, надобно полагать, что желание бога-
теть ослабевает только в людях, совершенно довольных своим
положением, то есть пользующихся полным благосостоянием.
Развитию этого взгляда Милль посвящает отдельную главу,
большую часть которой мы приведем здесь.
Мы видели, что в передовых странах прибыль вообще до-
вольно близка к minimum'y. а по достижении этого minimum'a
перестает возрастать капитал и начинается так называемое «не-
подвижное состояние». Прежние экономисты вообще смотрели
на эту перспективу с ужасом. Милль не разделяет такого чувства.
Я не могу смотреть на неподвижное состояние капитала и богатства с от-
вращением, какое обнаруживали к нему полнтико-экономы старой школы.
Я расположен думать, что в сущности оно было бы значительно лучше нашего
нынешнего положения. Признаюсь, меня не очаровывает идеал жизни, пред-
ставляемый писателями, думающими, что нормальное состояние человека,—
борьба для своего повышения; что толкаться, карабкаться, расталкивать
толпу локтями, ступать друг другу на ноги, — что этот нынешний тип обще-
ственной жизни — прекраснейшая для людей участь, а не неприятный
симптом одного из фазисов общественного прогресса. Конечно, следует,
чтобы дорога к богатству была без всяких привилегий и пристрастий откры-
та для всех, пока богатство есть могущество и богатеть как можно больше
служит предметом всеобщего честолюбия. Но самое лучшее для человеческой
натуры состояние то, в котором никто не беден, никто не желает стать богаче
я не имеет причин опасаться, что будет оттолкнут назад усилиями других
пробиться вперед.
Конечно, пока лучшие люди не успели еще воспитать для лучшей жизни
других, то лучше силам человека поддерживаться в энергической деятель-
ности борьбою за богатство (как прежде поддерживались они военною борь-
бою), чем гнить в бездействии. Пока люди грубы, им нужны грубые воз-
буждения, и пусть они имеют их. Но пока это изменится, люди, не считаю-
щие нынешней очень низкой степени человеческого развития окончательным
640

его типом, могут быть извинены в том, что они довольно холодны к нынешне-
му экономическому прогрессу, с которым поздравляют себя дюжинные публи-
ц и с т ы , — к п р о с т о м у возрастанию производства и накопления. Чтобы н а ц и о -
нальная независимость была безопасна, необходимо для страны не отставать
далеко от соседей в этих вещах. Но сами по себе они маловажны, пока раз-
множение или какое другое обстоятельство не допускает массу народа по-
лучать долю в их выгодах. Я не знаю, чем тут восхищаться, что люди, кото-
рые уже богаче, чем нужно для человека, удвоивают свои средства по-
треблять предметы, которые приносят мало или не приносят вовсе нисколько
удовольствия, кроме того, что служат признаками богатства; или что мно-
жество отдельных людей переходят каждый год из средних сословий в более
богатый класс или из класса занятых делом богачей в класс праздных.
Только в отсталых странах возрастание производства еще остается важным
делом; в передовых странах экономическая надобность состоит в лучшем
распределении, до которого может довести соединенное действие благоразу-
мия и бережливости в отдельных лицах и законодательной системы, благо-
приятствующей равенству состояний, насколько оно совместно с справед-
ливым требованием каждого, чтобы ему принадлежали плоды его собствен-
ного труда, велики ли, малы ли будут они. Можно предположить, например,
ограничение суммы, какую дозволяется человеку приобретать через дарение
или наследство, количеством достаточным для обеспечения скромной неза-
висимости. Под этим двояким влиянием главными чертами общества явились
бы следующие: работники, получая хорошую плату, живут изобильно; гро-
мадных состояний нет, кроме состояний, выработанных и накопленных в
течение жизни одним человеком; но гораздо больше, чем теперь, сословие
лиц, избавленных от грубейших видов работы и также пользующихся
достаточным физическим и умственным досугом от машинальных мелочей,
так что могут они свободно предаваться лучшим сторонам жизни и служить
примером изящного для сословий, положение которых менее благоприят-
но изящному развитию. Такое положение общества, несравненно лучше
нынешнего, совершенно совместно с неподвижным состоянием и, как
надобно думать, естественнее связано с этим состоянием, чем со всяким
другим.
Если технические искусства будут попрежнему улучшаться, а капитал
возрастать, то, конечно, есть на свете, и даже в старых странах, место для
значительного размножения. Но признаюсь, если оно и безвредно, я вижу
мало причин желать его. Страны, наиболее населенные, уже достигли той
густоты населения, какая нужна людям, чтобы в полнейшей степени поль-
зоваться всеми выгодами и сотрудничества и общественных сношений. На-
селение может иметь слишком мало простора, хотя бы каждый был обильно
снабжен пищею и одеждою. Нехорошо человеку постоянно быть по необ-
ходимости среди людей. Мир, из которого изгнано уединение, слишком
бедный идеал. Без уединения, без того, чтобы оставаться наедине с самим
собою, — невозможны ни глубокое размышление, ни глубина характера;
уединение перед лицом красоты и величия природы — колыбель мыслей и
стремлений, которые хороши не только для отдельного человека, но без
которых нехорошо было бы жить обществу. Мало и удовольствия смотреть
на мир, в котором не оставлено ничего естественной деятельности природы,
где обращен под пашню каждый фут земли, на которой может расти пища
для людей, вспахан всякий кусок, на котором росли дикие цветы или был
натуральный луг, истреблены, как соперники человека в пище, все четверо-
ногие и птицы, не сделанные домашними на его пользу, вырублены все рощи
и лишние деревья, и едва ли осталось место, на котором мог бы расти д и -
кий куст или цветок, не будучи вырван, как сорная трава, во имя улучшен-
ного земледелия. Если для того, чтоб содержаться на земле более много-
численному, но не более развитому и счастливому населению, должна земля
потерять ту великую часть своей привлекательности, которую дают ей вещи,
осужденные на истребление при безграничном возрастании богатства и н а -
селения, то я искренно надеюсь для блага потомства, что оно захочет оста-
641

новиться в неподвижном состоянии гораздо раньше, чем принудит его не-
обходимость.
Едва ли надобно замечать, что неподвижное состояние капитала и населе-
ния вовсе еще не заключает в себе неподвижности человеческого развития.
При нем оставалось бы не меньше, чем прежде, целей для всех направлений
умственного образования, нравственного и общественного прогресса, столько
же места усовершенствованию искусства жить и гораздо больше возможности
совершенствоваться этому искусству, когда мысли перестанут быть погло-
щаемы искусством пробиться вперед других. Даже промышленные искусства
могут развиваться тогда так же деятельно и успешно, с тою только разни-
цею, что промышленные усовершенствования стали бы производить тогда
законное свое действие, — сокращать труд вместо того, <чтобы производить
то,> что теперь не служит ни к чему, кроме увеличения богатства. До сих пор
еще сомнительно, облегчили ли хотя одному человеку труд для насущного
хлеба все наши механические изобретения. Они дали возможность большему
числу людей жить тою же тяжелою, осторожною жизнью и большему числу
фабрикантов с товарищами обогащаться. Они увеличили удобства жизни
средних сословий. Но они еще не начали производить в человеческой судьбе
те великие перемены, к совершению которых назначены они своей сущ-
ностью и своею будущностью. Лишь тогда, когда будут справедливые
учреждения, и размножение людей будет обдуманно руководиться здравою
предусмотрительностью, победы, одержанные над силами природы умом и
энергиею мыслителей и изобретателей, станут общею собственностью че-
ловечес1к31ого рода и средством к улучшению и возвышению судьбы всех
людей .
Советуем поклонникам господствующей теории обратить осо-
бенное внимание на те строки, которые находятся почти в самом
конце приведенного нами отрывка. Милль прямо говорит, что
сомнительно, принесли ли до сих пор 132какое-нибудь облегчение
людям все механические изобретения . Они увеличили удоб-
ства жизни для среднего класса, говорит он, и увеличили число
богатых капиталистов, — но еще не начали производить того
улучшения в человеческой судьбе, какое должны произвести по
своей натуре. — За то, что мы говорим это, нас упрекают рути-
нисты в незнакомстве с их теориею. Но вот то же самое они
могут слышать теперь от замечательнейшего из нынешних уче-
ников Адама Смита. Не придется ли обвинять и Милля в неве-
жестве? Ведь мы в сущности говорим только то же, что сейчас
читатель слышал от него. Но нет, действительно правы люди,
находящие разницу между его и нашими словами. То признание,
которое он делает мимоходом, остается почти без всякого влия-
ния на общий ход его мыслей. Мы, напротив того, постоянно
держим в памяти этот факт и выводим из него заключение, чего
он не заботится делать.
И опять-таки нет: есть и у него кое-что сходное с мыслями,
к каким приводит нас этот факт. Мы сейчас увидим, что его по-
нятие о надлежащем порядке экономического быта как будто бы
одинаково с нашим. Оно было бы и совершенно одинаково,
если бы не разность в мнениях о том, в чем заключаются пре-
пятствия, мешающие человеческому благосостоянию, и в чем
нужны перемены для его достижения. Так, например, в последних
642

строках приведенного отрывка повторяется господствующая
мысль Милля, что главным препятствием благосостоянию массы
служит теперь чрезмерность размножения; а главнейшим сред-
ством улучшить быт массы считает он бережливость и благора-
зумие работников; под благоразумием тут разумеется то, чтобы
они не размножались. Но мы показывали, что сами принципы
нынешнего быта мешают благосостоянию массы, совершенно не-
зависимо от того, размножается она или не размножается. Если
под благоразумием работников понимать не одну воздержность,
о которой говорит Милль, а вообще ясное сознание о качествах
существующего экономического устройства и о том, как оно
должно быть изменено, то, конечно, все зависит от благоразумия
самих работников, потому что все в обществе зависит от харак-
тера мыслей у населения страны. Но придавать такой общий
смысл выражению, за которым укоренился совершенно иной,
частный смысл, — значит делать натяжку, ведущую к ошибкам.
Потому лучше будет сказать, что благосостояние массы зависит
от ее убеждений и не возвысится до тех пор, пока не распростра-
нятся между людьми известные убеждения. Главные черты об-
раза мыслей, ведущего к улучшению быта, мы уже знаем. Они
состоят в том, что труду не следует быть товаром, что человек
работает с полною успешностью лишь тогда, когда работает на
себя, а не на другого, что чувство собственного достоинства раз-
вивается только положением самостоятельного хозяина, что по-
этому искать надлежащего благосостояния будет работник только
тогда, когда станет хозяином; что с тем вместе принцип сочета-
ния труда и характера улучшенных производительных процес-
сов требует производительной единицы очень значительного
размера, а физиологические и другие естественные условия тре-
буют сочетания очень многих разнородных производств в этой
единице; и что поэтому отдельные хозяева-работники должны
соединяться в товарищества. Когда так называемые утописты
заговорили об ассоциации, теоретики господствующей школы
провозгласили эту новую идею злодейственною нелепостью, точно
так же, как сначала провозглашается нелепостью вообще всякая
новая мысль. Теперь уже не то. В каждом рутинном курсе поли-
тической экономии делается значительная уступка понятиям так
называемых утопистов; самый отсталый политико-эконом должен
признаваться, что экономическая история движется к развитию
принципа товарищества и что оно в некоторых случаях уже ока-
залось очень полезным. С этим признанием бывают соединены
всевозможные жолчные выходки и оно бывает обстанавливаемо
бесчисленными оговорками. Но смущаться тут нечем: людям,
не желающим делать известного признания, естественно сер-
диться на необходимость, принуждающую к нему; людям, не
желающим делать уступок, натурально придумывать крючко-
творские кляузы при невозможности избежать уступок. Милль
643

и в этом случае очень выгодно отличается от других теоретиков
господствующей экономической школы. У него нет досады, — он
делает признание с готовностью, говорит о наступающем новом
порядке быта с любовью. Он воспитался не в той школе, кото-
рой принадлежит будущее, и когда он познакомился с нею,
поздно уже было ему перестраивать теорию, слишком плотно в о -
шедшую в его мысли. Новым понятиям осталось слишком мало
места в его голове, потому что была она уже занята прежними
понятиями. Но по своей честной и живой натуре ой всегда был
расположен сочувствовать улучшениям, и если уже были израс-
ходованы почти все его личные умственные силы на прежнее
дело, на усвоение и развитие прежних понятий, то с радостью
посвящает он остаток своих усталых сил усвоению новых поня-
тий; переучиваться было ему поздно, — но чему может вновь
научитьс1я33 человек уже установившийся, тому постарался он н а -
учиться .
В. БУДУЩНОСТЬ ЭКОНОМИЧЕСКОГО ПРОГРЕССА
Понятие о том, что прибыль имеет тенденцию понижаться,
привело Милля, как мы видели, к размышлениям о характере та-
кого общественного состояния, когда от понижения прибыли ос-
лабевает тот позыв к накоплению богатств, который дается расче-
том жить на проценты без личной работы и, с тем вместе, без
уменьшения сделанных запасов. В мыслях о таком быте больше
всего заинтересовался он вопросом о положении массы; это при-
вело его к довольно подробному изложению мыслей «о вероят-
ной будущности рабочих классов». Мы помещаем большую часть
этой главы его трактата здесь, не делая к ней на этот раз никаких
замечаний.
Когда я говорю здесь или в других местах книги «о рабочих классах»
или о работниках как о «сословии», я употребляю эти выражения в соответ-
ственность обычаю и в соответственность существующему, не вовсе необ-
ходимому или вечному состоянию общественных отношений. Я не признаю
ни справедливости, ни благотворности за такими состояниями общества,
в которых есть какой-нибудь «класс» не рабочий, есть люди, изъятые от
несения своей доли необходимых трудов человеческой жизни, кроме людей,
неспособных работать или правильно заслуживших отдых прежней работой.
Но пока существует великое общественное зло — нерабочий класс, работники
также составляют класс, и о них можно, — впрочем только временно, — гово-
рить как о сословии.
Состояние работников с нравственной и общественной стороны стало
в последнее время гораздо больше, чем прежде, занимать собою мыслите-
лей и общественных людей. И очень распространилось мнение, что теперь их
состояние не таково, каким следует ему быть. Обнародованы предположения,
возбуждены споры; эти предположения и прения обнаружили, что сущест-
вуют две противоположные теории о том, какого общественного положения
следует желать для рабочих классов. Одну из них можно назвать теориею
зависимости и покровительства, другую — теориею самостоятельности.
По Первой теории участь бедных во всем, что касается их всех вместе,
644

должна быть определяема за них, а не ими. Не надобно требовать от них
или возбуждать их, чтобы они думали о себе сами; не надобно их мыслям
или предусмотрительности давать важного голоса в определении судьбы их.
Теория эта говорит, что высшие классы обязаны думать за них, принимать
на себя ответственность за их судьбу, как командир и офицеры армии берут
на себя ответственность за составляющих ее солдат. Теория говорит, что
высшие классы должны приготовляться к добросовестному исполнению этой
обязанности и всем своим образом действий внушать бедным уверенность в
этом, чтобы, пассивно и активно повинуясь предписанным для них правилам,
они во всем могли предаваться доверчивой беззаботности и покоиться под
сению своих покровителей. По этой теории (применяемой также к отношению
между мужчинами и женщинами) отношение между богатыми и бедными
только отчасти должно быть повелительное: оно должно быть также дру-
жеское, нравственное и сантиментальное, — с одной стороны любящее опе-
кунство, с другой почтительное и признательное послушание. Богатые
должны быть отцами», in loco parentis * бедным, руководя и удерживая их,
как детей. Самобытного действования бедным не нужно. Все их призвание
в том, чтобы исполнять свою насущную работу и быть нравственными и
религиозными. Нравственность и религию должны доставлять им старшие,
обязанные наблюдать, чтобы они хорошо обучались этому, и делать все не«
обходимое для обеспечения им за их труд и привязанность надлежащего
пропитания, одеяния, жилища, духовного назидания и невинного развле-
чения.
Таков идеал будущности в понятиях людей, у которых недовольство
настоящим принимает форму любви к прошедшему и сожаления, что оно
миновалось. Подобно другим идеалам, он имеет бессознательное влияние на
мысли и чувства множества людей, никогда не руководящихся сознательно
никаким идеалом. Сходен он с другими идеалами и в том, что никогда не
осуществлялся в истории. Он взывает к нашим фантастическим симпатиям
под видом восстановления добрых наших прадедовских времен. Но нельзя
указать никакого времени, когда высшие классы нашей или какой другой
страны исполняли роль, хотя отдаленным образом сходную с назначаемой
для них по этой теории. Это идеализация, основанная на образе действий
и характере некоторых отдельных людей. Все привилегированные и могу-
щественные классы, как классы, пользовались своим могуществом в интересе
своего эгоизма и удовольствие своему тщеславию находили в том, чтобы пре-
зирать людей, по их мнению униженных необходимостию работать на них,
а не в том, чтобы с любовью пещись об этих людях. Я не говорю, что
как всегда было, так всегда должно быть, — не говорю, что человеческое
развитие не имеет тенденции улучшать сильный эгоизм, порождаемый могу-
ществом; но если зло это и может уменьшиться, то не может оно быть
искоренено, пока не отстранено самое могущество. То по крайней мере ка-
жется мне бесспорным, что низшие классы разовьются до невозможности
быть управляемыми по этой теории опекунства гораздо раньше, чем высшие
классы достаточно улучшатся, чтобы управлять по ней.
Я очень хорошо понимаю всю обольстительность представляемого »тою
теориею общественного быта. Факты этой картины не имеют прототипа в
прошедшем, но есть в нем примеры чувств, о которых она говорит, и в чув-
ствах заключается вся доля реальности этой теории. Очень неприятна для
чувства мысль об обществе, связью которому служат лишь отношения и
чувства, основанные на одних денежных выгодах, и есть нечто привлека-
тельное для человеческой природы в устройстве общества, изобилующем
сильными личными привязанностями и бескорыстным самоотвержением.
Обильнейшим источником таких чувств до сих пор было отношение между
покровителем и покровительствуемым, — в этом надобно согласиться. Силь-
нее всего люди вообще привязываются к вещам или лицам, ограждающим
их от какого-нибудь страшащего зла. Потому в век беззаконного насилия и
* Вместо отца, — Ред.
645

небезопасности, общей жестокости и грубости обычаев, когда жизнь на каж-
дом шагу окружена опасностями и страданиями для людей, не имеющих ни
личного могущественного положения, ни права на покровительство от мо-
гущественного человека, — в таком веке благородное покровительствование
и признательное принятие его бывают сильнейшими узами между людьми;
чувства, возникающие из этого отношения, — самыми теплыми чувствами;
весь энтузиазм и вся нежность людей с пылкою душою сосредоточиваются
на этом отношении; преданность с одной стороны, рыцарский дух с другой,
бывают принципами, экзальтирующимися до страстности. Я не думаю
уменьшать цену этих качеств. Ошибка состоит в том, что не понимают, что
эти добродетели и чувства, подобно племенному чувству и гостеприимству
кочевого араба, принадлежат в сильнейшей степени грубому и неудовлет-
ворительному состоянию общественного быта, и что чувства между покро-
вителем и покровительствуемым, — будет ли то правитель и управляемый,
или богатый и бедный, или мужчина и женщина, — не могут иметь этого
обольстительного и милого характера там, где уже нет серьезных опас-
ностей, против которых была бы нужда в покровительстве. Что такого есть
в нынешнем состоянии общества, чтобы натурально было людям обыкно-
венной силы и храбрости пылать жарчайшею благодарностью и предан-
ностью взамен за покровительство? Они находят покровительство в законах,
когда законы не изменяют преступно своему долгу. Быть под властью
какого-нибудь лица, — это положение прежде бывшее единственным усло-
вием безопасности, — теперь, говоря вообще, остается единственным отно-
шением, подвергающим тяжелой несправедливости. Так называемые покро-
вители — теперь единственные лица, против которых в обыкновенных обстоя-
тельствах нужно покровительство. Обиды и тиранства, которыми наполнен
каждый список полицейских дел, — обиды мужей женам, родителей детям.
Что закон не предупреждает этих жестокостей, что он только теперь делает
первую робкую попытку прекращать и наказывать их, это не следствие н е -
обходимости, а глубокий стыд тем, которые составили я исполняют закон.
Никакой мужчина, никакая женщина, если они могут жить, — или могут
чему-нибудь выучиться, чтобы жить — независимым трудом, не нуждаются
ни в каком другом покровительстве, кроме того, которое могли бы и обязаны
давать законы. При таких обстоятельствах продолжать считать за бесспор-
ное дело, что вечно должны существовать отношения, основанные на покро-
вительстве, — это свидетельствует о глубоком незнании человеческой
натуры: как не видеть, что принятие роли покровителя и власти, принадле-
жащей покровителю, без всякой оправдывающей то надобности, должно
порождать чувства, прямо противоположные преданности?
О рабочих людях, — по крайней мере в передовых странах Европы,—
можно сказать наверное, что патриархальной или отеческой системы опекун-
ства над ними они вновь уже не подчинятся. Вопрос этот был решен, когда
они выучились читать и получили доступ к газетам и по13л4итическим брошю-
рам; когда они допустили диссентерских проповедников явиться к ним и
призывать их ум и чувства, отвлекая их от исповедания, которого держатся
и которое поддерживают их старшие; когда их собрали во множестве —
вместе работать под одною кровлею, когда железные дороги открыли им
возможность переноситься с места на место и переменять своих патронов и
хозяев так же легко, как перескидать платье; когда их стали возбуждать
искать избирательного права, чтобы иметь участие в управлении. Рабочие
классы взяли свои интересы в свои руки и постоянно показывают,
что считают интересы своих хозяев противоположными своим, а не
одинаковыми с ними. Есть в высших сословиях люди, надеющиеся, что эти
тенденции могут быть изменены моральным и религиозным воспитанием;
но они пропустили время дать работникам воспитание,13к5оторое может соот-
ветствовать подобной цели. Принципы реформации проникли во все
слои общества с уменьем читать и писать, и бедные уже не захотят прини-
мать мораль и религию по предписанию других. Я говорю в частности о
Великобритании, особенно о городском населении и о сельских округах
616

Шотландии и северной Англии, где земледелие ведется самым научным
образом, а рабочая плата высока. В южных графствах, где земледельское
население апатичнее и патриархальнее, сельское дворянство, быть может,
успело бы еще на несколько времени поддержать в бедных следы старинной
почтительности и послушности, если бы стало подкупать бедных высокою
рабочею платою, не оставлять их никогда без занятия, обеспечивать им
средства к жизни и не требовать от них ничего неприятного им. Но эти
условия никогда не бывали и не могут быть надолго соединены. Гарантиро-
вать средства к жизни практически возможно лишь с возложением обязан-
ности работать и с тем, чтобы сдерживать излишнее размножение, если не
физическим, то по крайней мере нравственным стеснением. Взявшись за
это, дилетанты, желающие восстановить старину, которой сами не понимают,
увидели бы на практике, как безнадежно их намерение. Все здание патри-
архального или владельческого влияния, проектируемое на фундаменте лю-
безного обращения с бедными, разбилось бы о необходимость наложить на
бедных строгий закон против размножения и праздности.
Основа для благосостояния рабочих людей должна отныне быть совер-
шенно иного рода. Бедные уже переросли возможность водить их на по-
мочах, и нельзя поступать с ними, как с детьми. Забота о их судьбе должна
быть ныне предоставлена им самим. Нынешним нациям приходится понять,
что благосостояние народа должно основываться на справедливости и само-
управлении, dikaiosynê и sophrosyne * каждого гражданина. Теория зависи-
мости хочет обойтись без этих качеств в зависимых сословиях. Но теперь,
когда и по общественному положению они становятся все менее и менее за-
висимы, а мысли их все менее и менее довольны и тою степенью зависимости,
какая еще остается, им нужны качества, нужные для качества независимых
людей. Если дается теперь совет рабочим классам, надобно подавать его
им как равным, чтобы они судили о нем собственным умом. Будущность за-
висит от того, до какой степени они могут стать разумными людьми.
Судя по всему, надобно иметь надежду на будущность. Правда, про-
гресс до сих пор шел, да и теперь еще идет медленно. Но умы в массе вос-
питываются по собственному влечению, и это их самовоспитание можно зна-
чительно ускорить и улучшить внешним содействием. Образование, при-
обретаемое из газет и политических брошюр, — не превосходнейший род
образования, но все-таки оно гораздо выше, чем отсутствие всякого образо-
вания. Публичные лекции, вечера для публичных прений, общие совещания
по вопросам общего интереса [работнические общества (trades-unions) **,
политическая агитация], — все это служит к возбуждению общественного
духа, распространяет в массе множество понятий, пробуждает мысль и
привычку к обдуманности в даровитейших работниках. Слишком раннее по-
лучение политических прав наименее образованным классом могло бы замед-
лить, а не ускорить его развитие; но то едва ли подлежит сомнению, что
желание приобрести политические права сильно поощряет этот класс к разви-
тию. Еще не имея политических прав, рабочие классы уже составляют теперь
часть публики; они, или некоторые люди из них, участвуют во всяком об-
суждении предметов общественного интереса; каждый пишущий в газете
может иметь их читателями своих статей; пути к образованию, которыми
достигают средние классы нынешних своих понятий, доступны и работникам,
по крайней мере в городах. Имея эти средства, работники, без сомнения, бу-
дут просвещаться, если даже и не найдут содействия своим усилиям. Но есть
основание надеяться, что важные улучшения в качестве и размере школь-
ного воспитания будут сделаны усилиями правительства или частных лиц
и что прогресс массы народа в умственном образовании и в происходящих от
него хороших качествах пойдет гораздо быстрее и с меньшими колебаниями,
чем пошел бы без постороннего содействия.
* Справедливость и благоразумие. У Милля эти слова напечатаны по-
гречески. — Р е д .
** Профессиональные союзы (трэд-юнионы). — Ред.
647

От развития образованности в массе с уверенностью можно ожидать
многих результатов. Во-первых, работники еще меньше нынешнего будут
иметь охоты, чтобы другие люди руководили и управляли ими помощью
одного авторитета и репутации своего старшинства. Если уже и теперь не
имеют они, то после еще меньше будут иметь почтительной робости или
суеверной послушности, держащей их в умственном подданстве высшему
классу. Теория зависимости и покровительства будет становиться для них
все несноснее, и они станут требовать, чтобы в сущности самим им было
оставлено определять свое положение и образ своих действий. Очень воз-
можно, что при этом во многих случаях они будут требовать вмешательства
законодательной власти в их дела и законодательного регулирования многих
касающихся до них предметов и часто будут при этом сами ошибаться
относительно своей выгоды. [Но все-таки они будут требовать исполнения
своей воли, своих мыслей и предположений, а не принятия правил, состав-
ленных для них другими.] Нимало не будет противоречить этому, что они
станут чувствовать уважение к людям, превосходящим их знаниями и умст-
венным развитием, и станут во многом полагаться на мнение лиц, считаю-
щихся у них хорошо знакомыми с предметом, — это глубоко лежит в чело-
веческой природе; но они сами станут судить о том, какие лица достойны
или недостойны подобного доверия.
Непременным последствием умственного развития, просвещения и любви
к независимости в рабочих классах я считаю возрастание здравого смысла,
обнаруживающегося в предусмотрительных привычках; потому не сомне-
ваюсь, что число населения будет тогда составлять постепенно все меньшую
и меньшую пропорцию сравнительно с капиталом и количеством занятия.
Ход этого благотворного результата будет значительно ускоряться другою
переменою, прямо лежащею на пути лучших тенденций нашего времени,—
открытием одинаковой свободы в промышленных занятиях для обоих полов.
По тем же самым причинам, по которым прекратилась необходимость бедному
быть в зависимости от богатых, прекратилась также необходимость женщине
быть в зависимости от мужчины, и наименьшее, чего требует справедливость,
состоит в том, чтобы закон и обычай не ставили насильственно женщин (по
достижении совершеннолетия) в зависимость своими правилами, по которым
женщина, не получившая средств к жизни через наследство, почти не имеет
теперь никакой возможности приобретать средства к жизни иначе, как ста-
новясь женою и матерью. Пусть женщины, предпочитающие эту карьеру
другим, принимают ее; но теперь для огромного большинства женщин нет
никакого выбора, никакой возможности другой карьеры, кроме того, как
быть служанкою, — это явная и сильная общественная несправедливость.
Конечно, недалеко уже время, когда будут признаны величайшим препятст-
вием нравственному, общественному и даже умственному улучшению обще-
ства те понятия и учреждения, по которым случайное различие пола служит
основанием неравенства юридических прав и вынужденного различия в об-
щественных отношениях. Из числа вероятных последствий промышленной и
общественной независимости женщин здесь я укажу только одно — сильное
уменьшение чрезмерного размножения. Целую по\овину человеческого рода
мы обрекли исключительно на эту функцию, сделали ее единственным содер-
жанием целой жизни одного пола и переплели ее почти со всякою деятель-
ностью другого пола, — вот причина тому, что животный инстинкт размноже-
ния развивается до чрезмерного перевеса, каким до сих пор пользовался в
человеческой жизни.
Слишком обширным предметом для нашего трактата было бы изложение
политических результатов того, что растет сила и важность рабочих классов,
[и растет значение большинства перед меньшинством, так что даже в Англии
при нынешних учреждениях воля большинства быстро приобретает в прави-
тельственных делах, если не положительный, то по крайней мере отрицатель-
ный характер]. Но ограничиваясь экономическою стороною дела, я полагаю,
что, несмотря на перемену в распределении продукта к их выгоде, какая
будет произведена развитием образованности в рабочих классах и справед-
648

ливыми законами, — я полагаю, что, несмотря на эту перемену, они все-таки
никак не удовольствуются навсегда тем своим положением, что работают по
найму, — не захотят видеть в этом своего окончательного состояния [они
могут быть согласны на то, чтобы переходить через положение слуги в по-
ложение хозяина, но не оставаться слугами на всю жизнь. Начинать службою
по найму, потом через несколько лет начинать работать самому на себя, на-
конец, самому иметь работников — таково нормальное положение в новой
стране, где богатство и население быстро растут, как в Америке или в Авст-
ралии. Но в старой и густо населенной стране люди, начинающие жить
наемными работниками, вообще остаются до конца, если не падают еще ниже,
в положении людей, содержимых общественной благотворительностью].
В нынешнем периоде человеческого прогресса [когда идеи равенства с каж-
дым годом все шире и шире разливаются между беднейшими классами и
когда нельзя задержать их ничем, кроме совершенного уничтожения свободы
печатной и даже словесной речи], нельзя ожидать, чтобы навсегда удержа-
лось разделение человеческого рода на два наследственные класса, хозяев
и их работников. Это отношение почти столько же неудовлетворительно и
для хозяина, дающего плату, как и для работника, получающего ее. Если
богатые смотрят на бедных, как будто на людей, от природы назначенных
быть их слугами и подчиненными, то бедные в свою очередь смотрят на бо-
гатых, просто как на добычу, которую надобно обирать, как на предмет ре-
шительно безграничных просьб и ожиданий, возрастающих с каждою уступ-
кою. Совершенный недостаток уважения к справедливости в этих взаимных
отношениях столько же заметен и в работниках, сколько в хозяевах. На-
прасно ищем мы в массе работников той справедливой гордости, которая хо-
чет давать за хорошую плату хорошую работу; почти все они стараются лишь
о том, чтобы получить как можно больше, а возвратить в форме работы
как можно меньше. Раньше или позже, классу хозяев Покажется невыносимо
жить в тесном ежеминутном соприкосновении с лицами, интересы и чувства
которых враждебны им. Капиталисты почти столько же, как работники»
заинтересованы в том, чтобы придать промышленным операциям устройство,
при котором люди, работающие на них, имели бы к делу такой же интерес,
как имеют люди, работающие сами на себя.
Мнение о мелкой поземельной собственности и поселянах-собственниках,
высказанное в одной из предыдущих книг моего трактата, вероятно, застав-
ляет читателя предполагать, что широкое распространение поземельной соб-
ственности представляется мне средством вывесть по крайней мере земледель-
ческих работников из-под исключительной зависимости от наемной платы.
Но мое мнение не таково. Правда, я полагаю, что эта форма земледельческого
хозяйства опорочена самым неосновательным образом, и что по всей сумме
своего влияния на человеческое счастье она далеко выше всех ныне сущест-
вующих форм наемного труда; размножение сдерживается в ней благоразу-
мием прямее и, как свидетельствует опыт, успешнее; кроме того, по обеспе-
ченности, по независимости, по употреблению в дело всех высших способно-
стей, состояние земледельца-собственника гораздо выше состояния земледель-
ческого работника в Англии и других странах. Где система мелкой позе-
мельной собственности уже существует и действует вообще удовлетвори-
тельно, там, кажется мне, жаль было бы при нынешнем состоянии человече-
ского просвещения видеть, что она уничтожается для замены наемным трудом
по педантическому мнению, будто бы улучшенное земледелие должно быть
одинаково при всевозможном различии обстоятельств. Где промышленное
развитие низко, как в Ирландии, там я желаю введения этой системы пред-
почтительно перед исключительною системою наемного труда, потому что
она могущественнее поднимает население из полудикой небрежности и бес-
печности к упорному трудолюбию и благоразумной расчетливости.
Но народ, однажды принявший систему производства в большом раз-
мере,— фабричного или земледельческого производства, все равно, — едва
ли отступит от нее; и если население сдерживается в должной пропорции
к средствам продовольствия, то и не следует желать, чтобы он отступал от нее.
649

Труд бесспорно производительнее бывает при системе обширных промышлен-
ных предприятий, и продукта получается от них больше, если не по абсолют-
ной сумме, то по пропорции к употребленному на нее труду; равное число
лиц может содержаться тут в равном благосостоянии с меньшим трудом и
большим досугом; а это будет давать полное превосходство обширным пред-
приятиям, когда цивилизация улучшится настолько, что выгода целого дела
станет выгодою каждого участвующего в нем. С нравственной стороны во-
проса, которая еще важнее экономической, надобно целью промышленного раз-
вития ставить нечто лучшее, чем система, которая разбрасывает людей по
земле отдельными семействами, находящимися каждое под управлением
патриархального деспота, как теперь, и почти не имеющими ни общности ин-
тересов, ни необходимого умственного сношения с другими людьми. Вла-
дычество главы семейства над другими членами безгранично при этом со-
стоянии, а мысли этого главы ведутся таким порядком к сосредоточению
всех выгод на семействе, которое он считает своею принадлежностью, к со-
средоточению всех страстей на страсти исключительного обладания, всех
забот на заботе об охранении и приобретении. Можно с удовольствием
смотреть на такое нравственное состояние, как на шаг из чисто животного
состояния к человеческому быту, на шаг от беспечного повино-
вения животным инстинктам к предусмотрительному благоразумию и само-
обладанию. Но если мы хотим, чтобы существовали общественные интересы,
благородные чувства, истинная справедливость и равенство, то школою,
воспитывающею эти качества, служит не разъединение, а ассоциация инте-
ресов. Целью улучшений должно быть не одно то, чтобы поставить людей
в положение, дающее возможность обходиться друг без друга, но и то,
чтобы они могли трудиться друг с другом или друг на друга в отношениях
независимых. Людям, живущим своею работою, до сих пор не было другого
выбора, как или работать каждому особо от других, или работать на хо-
зяина. Но цивилизующее и развивающее влияние товарищества, успешность
и экономия производства в большом размере могут быть достигнуты без
разделения производителей на две партии с враждебными интересами и
чувствами, как теперь, когда многие работают простыми служителями под
командою одного, дающего средства к работе, и не имеют в деле никакой
своей выгоды, кроме той, чтобы получать рабочую плату, работая как можно
меньше. Исследования и прения последних 50 лет и события последних
десяти лет достаточно разъяснили этот вопрос. [Если военный деспотизм,
торжествующий ныне на континенте, не успеет в своих нечестивых усилиях]
подвинуть назад человеческую мысль, то нельзя сомневаться, что положение
наемных работников будет постепенно идти к тому, что, наконец, останутся
в нем лишь те работники, которые по недостатку нравственных качеств не-
способны к положению, более независимому; а отношение между хозяевами
и работниками постепенно заменится товариществом двух следующих форм:
на время и в некоторых случаях ассоциациею работников с капиталистом,
а в других случаях, и напоследок во всех, товариществом между самими
работниками.
Первая из этих форм ассоциации существует давно, но не как правило,
а в виде исключения. В некоторых отраслях промышленности уже встре-
чаются случаи, где каждый участвующий в деле или трудом или денежными
средствами имеет в выгодах дела долю, соразмерную с ценностью его
участия. Уже вошло во всеобщее обыкновение вознаграждать процентами из
прибыли тех, которым хозяева должны особенно доверять; есть случаи,
в которых тот же принцип с превосходным успехом распространен и на
класс простых чернорабочих.
На американских кораблях, ведущих торговлю с Китаем, давно принято,
чтобы каждый матрос имел свой процент из прибыли каждого рейса; этому
приписывают факт, что матросы тут вообще держат себя хорошо и чрез-
вычайно редки столкновения между ними и правительством или народом
Китайской империи. Подобным примером в Англии служат корнуэлльские
рудокопы, положение которых менее знакомо публике, чем следовало бы.
650

«В Корнуэлле рудники разрабатываются по строгой системе товарищества;
партии рудокопов заключают с поверенным владельца рудника условие раз-
работать известную часть рудной жилы и приготовить руду на продажу,
получая сами известный процент из суммы, за которую будет продана руда.
Контракты эти заключаются на известные сроки, вообще на два месяца,
и разработку по их условиям берут на себя артели добровольных участ<ни>-
ков, привычных к работе. Система эта имеет свои невыгоды по неверности и
неправильности в получении денег работниками, которым приходится иногда
жить в долг; но в ней есть выгоды, с избытком перевешивающие это не-
удобство. Она развивает ту образованность, независимость и нравственность,
по которым материальное положение и характер корнуэлльского рудокопа
гораздо выше обыкновенного между работниками уровня. Доктор Бергем
говорит, что «корнуэлльские рудокопы вообще не только люди образованные
сравнительно с другими работниками, но и безусловно — люди, хорошо
образованные; в характере их есть независимость, похожая на американскую,
благодаря системе контрактов, оставляющей им полную свободу распоря-
жаться делом между собою, так что каждый из них, как компаньон своей
маленькой фирмы, чувствует себя при встрече с хозяином почти равным
ему. Зная образованность и независимость их характера, мы не удивимся,
услышав, что очень многие рудокопы имеют теперь свои участки, снятые по
контрактам на три жизни или на 99 лет, и живут на этих участках в собст-
венных домах; что 281 541 фунтов находятся в сберегательных кассах
Корнуэлля, и две трети из этой суммы принадлежат рудокопам» *.
Беббэдж, также рассказывающий об этой системе, говорит, что плата
матросам на китоловных судах определяется на подобном основании,
а «прибыль от ловли рыбы сетями на южном берегу Англии делится таким
образом, что половина продукта принадлежит владельцу лодки и сетей;
а другая половина, поровну, делится между людьми, ловившими рыбу обя-
занными также помогать в починке сетей, когда понадобится». Беббэджу
принадлежит та великая заслуга, что он указал возможность и выгодность
распространить этот принцип вообще на всю фабричную промышленность
(Babbadge, Economy of Machinery and Manufactures, изд. 3, гл. 26).
Довольно большое внимание возбудил опыт этого рода, начатый лет
шестнадцать тому назад в Париже подрядчиком — маляром Леклером (за-
ведение которого помещалось Rue Saint Georges, № 11) и описанный им в
брошюре, изданной в 1842 г. Леклер говорит в этой брошюре, что у него
работают средним числом до двухсот человек, которым он платит обыкно-
венное определенное жалованье. Себе он назначает, кроме процентов за свой
капитал, определенную сумму за свою ответственную работу по управлению
делом. В конце года остальная прибыль делится между всеми, считая тут и
его самого, пропорционально плате, получаемой каждым **. Очень поучи-
тельны причины, заставившие Леклера принять эту систему. Находя своих
работников неудовлетворительными, он сначала попробовал дать им больше
жалованья и таким образом успел получить превосходных работников, ко-
торые уже» не променяли бы его ни на какого другого хозяина. «Успев достичь
* Отрывок этот взят из Prize Essays on the Causes and Remedies
of National Distress, by Samuel Laing; слова Бергема, приводимые Ленгом,
взяты из приложения к Report of the Children's Employment Commission. —
Прим. Милля.
** Но мы видим, что допущенные к этому участию в прибыли работ-
ники составляют только часть (несколько менее половины) всего числа лю-
дей, работающих у Леклера. Это объясняется тою чертою его системы, что
он платит всем своим работникам полное рыночное жалованье. Потому на-
значенная им доля прибыли служит вся уже прибавкою к обыкновенным до-
ходам работников малярного мастерства, и он очень хорошо поступает, делая
ее средством к их улучшению, наградою за усердие или вознаграждением
за особенную благонадежность. — Прим. Милля.
651

таким способом некоторой прочности в делах своего заведения, Леклер ожи-
дал, что теперь ему будет спокойнее (я пользуюсь тут извлечением из бро-
шюры Леклера в Chamber's Journal, for September 27, 1845), но он обма-
нулся в этом. Пока он мог наблюдать сам за всем от общего ведения дел
до мельчайших подробностей, дело шло удовлетворительно; но когда по рас-
ширению своих оборотов он мог только остаться центром, от которого в ы -
ходят распоряжения и которому приносятся отчеты, тотчас же подвергся
он прежним тревогам и неудовольствиям. Другим источникам промышлен-
ных неприятностей он не придает большой важности, но беспорядочное по-
ведение работников выставляет причиною ежеминутных потерь. Хозяин
имеет работников, равнодушие которых к его интересам таково, что они не
исполняют двух третей работы, которую могли бы сделать; потому хозяева
беспрестанно раздражаются; видя пренебрежение к своим интересам, они
находят себя вправе полагать, что работники постоянно находятся в заговоре
разорить людей, дающих им хлеб. Если бы работник был уверен, что не
останется без работы, его положение с некоторых сторон было бы прият-
нее, чем положение хозяина; он вперед знает, что получит известную плату,
и получит ее, хорошо ли, дурно ли работает. Он не подвергается риску и
возбуждается к добросовестной работе лишь чувством долга. А выручка
хозяина, напротив, значительно подвергнута риску; он постоянно имеет не-
приятности и беспокойства. Далеко не так было бы, если бы интересы хо-
зяина и работников были связаны между собою, соединены какими-нибудь
узами взаимного обеспечения, как, например, системою ежегодного раздела
прибыли».
Леклер достиг замечательного успеха уже и в первый год полного дей-
ствия своей попытки. Из работников, работавших все триста дней, ни один
не получил в этот год меньше 1 500 франков, а некоторые получили значи-
тельно больше. Высшая плата у него была 4 франка в день или 1 200 фр.
за 300 дней; потому остальные 300 фр. следует считать наименьшею сум-
мою, какую поденщик, работающий 300 дней, получил на свою долю из
чистой прибыли. Леклер сильными выражениями описывает улучшение, уже
и тогда обнаружившееся в привычках и образе действий его работников, не
только за работою в отношениях с ним, но и во всех делах, во всех отноше-
ниях: в работниках видно стало больше уважения и к другим и к самим
себе. В 1847 году эта система еще сохранялась, и мы узнаем из Шевалье,
что усердие работников продолжало даже и в денежном смысле вполне воз-
награждать Леклера за пожертвование частью прибыли в их пользу *.
Но если человеческий род будет продолжать развиваться, то надобно
ожидать, что напоследок станет господствовать не та форма ассоциации,
которая может существовать между капиталистом, как главою дела, и ра-
* «Я знаю от г. Леклера, что выгода от чрезвычайного усердия, каким
одушевлены его работники со времени принятия системы соучастия в при-
были, с излишком вознаграждает пожертвование, состоящее в сумме паев,
которые он назначает им». Lettres sur l'organisation du travail, par M. Cheva-
lier (1848), письмо XIV. Один путешественник, недавно бывший на Филип-
пинских островах, говорит о похожей на леклерову систему у китайцев в
Манилье. «У китайцев хозяин лавки обыкновенно привлекает к своему делу
все усердие служащих в его лавке его соотечественников, давая каждому из
них долю из прибыли дела или делая их всех маленькими компаньонами в
своей торговле, в которой он, разумеется, не забывает оставлять себе льви-
ную часть, так что, принося ему пользу хорошим исполнением дела, они до-
ставляют выгоду себе. Этот принцип развит до того, что даже кули, вместо
определенного жалованья, получают долю из прибыли дела, и кажется, что
эта система соответствует характеру их; работая за определенную плату,
они очень ленивы; но если заинтересованы хотя ничтожнейшею долею из
прибыли, то оказываются усерднейшими и полезнейшими работниками».
Mac Micking, Recollections of Manilla and the Philippines during 1848, 1849
and 1859. — Прим. Милля.
652

ботинками, не имеющими голоса в управлении, а другая форма — ассоциа-
ция самих работников на условиях равенства, с принадлежностью всему их
обществу капитала, на который ведутся их операции, и под управлением рас-
порядителей, избираемых и сменяемых ими самими. Пока эта идея еще оста-
валась только теориею в сочинениях Овена или Луи-Блана, могла она
казаться для обыкновенного рассуждения неосуществимой; могло казаться,
что попыток к ее осуществлению нельзя сделать иначе, как конфискациею
существующего капитала в пользу работников; и в Англии и на континенте
есть и до сих пор много людей, воображающих, а еще больше говорящих,
что таков смысл и такова цель социализма. Но в массах есть способность к
энергии и к самоотречению, выказывающаяся только в тех редких случаях,
когда призывают ее во имя какой-нибудь великой идеи или возвышенного
чувства. Такой призыв был сделан во Франции в 1848 году. [В первый
раз тогда показалось просвещенным и благородным людям рабочих классов
великой нации, что они приобрели правительство, искренно желающее сво-
боды и достоинства массы, а не считающее естественным и законным поло-
жением массы то, чтобы она служила орудием производства, приводимым в
работу для выгоды владетелей капитала. Ободренные этим, выросли и при-
несли плод посеянные социалистическими писателями идеи об эмансипации
труда посредством ассоциации; и] многие работники пришли к решимости
работать друг на друга, вместо того, чтобы работать на хозяина-негоцианта
или на фабриканта, — пришли и к решимости освободиться, каких бы трудов
и лишений ни стоило то, от необходимости платить из продукта своего
труда тяжелую дань за пользование капиталом, уничтожить эту подать не
отнятием у капиталистов того, что приобрели они или их предшественники
посредством труда и сохранили посредством экономии, а честным приобрете-
нием капитала для себя. Если б лишь немногие работники взялись за это
дело или если бы взялись за него многие, а успели в нем лишь немногие,
то можно было бы сказать, что их успех не служит аргументом в пользу
их системы, как нормального способа промышленной организации; но кроме
всех случаев неудачи, существуют или недавно существовали более ста
успешных и в том числе много чрезвычайно цветущих ассоциаций работников
в одном Париже, кроме значительного числа в департаментах. Поучитель-
ный очерк их истории и принципов издал Фегре под заглавием: L'Associa-
tion Ouvrière Industrielle et Agricole. В Англии газеты часто утверждают, что
парижские ассоциации не удались (люди, пишущие это, как будто по не-
доразумению приняли предсказания их врагов при их возникновении за сви-
детельство о последующем результате опыта); потому я считаю нужным
показать выписки из Фегре, что эти отзывы не только лишены истины,
а прямо противоположны ей.
Почти у всех ассоциаций капитал первоначально ограничивался немно-
гими инструментами, принадлежащими основателям, и маленькими суммами,
какие могли быть собраны их сбережениями или получены ими в заем от
других работников, таких же бедняков, как они. Некоторым ассоциациям
сделаны были ссуды от республиканского правительства; но оказывается,
что вовсе не принадлежали к числу успешнейших те ассоциации, которые по-
лучили такие ссуды, или по крайней мере те, которые получили их до упроче-
ния своего успеха. Поразительнейшие примеры процветания находятся между
теми ассоциациями, у которых не было никакой опоры, кроме их собствен-
ных скудных средств и мелких ссуд от других работников, и члены которых
сначала питались лишь хлебом с водою, посвящая весь остаток зарабаты-
ваемых денег на составление капитала. «Часто касса была совершенно пуста,
говорит Фегре (стр. 112), и платы не было никакой. А продажа не шла,
а денег за проданное надобно было еще ждать; векселя не принимались
к дисконту, а магазин материалов был пуст; и надобно было терпеть лишения,
обрезывать себя во всех издержках, ограничиваться иногда хлебом с водою...
Такими-то мучениями и лишениями, таким-то скорбным путем люди, не
имевшие вначале почти никаких средств, кроме твердой воли и своих рук,
достигли того, что создали себе круг покупателей, приобрели кредит,
653

создали, наконец, общественный капитал и основали ассоциации, будущность
которых теперь кажется упроченною».
Я вполне приведу замечательную историю одной из таких ассоциаций
(Фегре, стр. 113—116).
«Необходимость большого капитала для основания фортепьянной фаб-
рики была вполне сознаваема классом фортепьянных работников, так что
в 1848 г. несколько сот их, соединившись для образования большой ассоциа-
ции, просили для нее у правительства пособия в 300 000 фр., то13е6сть десятой
части всего фонда, назначенного конститутивным собранием в пособие
ассоциациям. Я помню, что, будучи членом комиссии, распределявшей этот
фонд, я напрасно старался убедить двух выборных, призванных в комиссию
от ассоциации, что просьба их чрезмерна. Все мои слова остались безуспешны;
напрасно я толковал с ними часа два. Выборные отвечали мне все одно и
то же, — что их промысел находится в исключительном положении, что
ассоциация не может основаться с надеждою на успех иначе, как в большом
размере и с большим капиталом, что 300 000 фр. — наименьшая сумма,
ниже которой не могут они спуститься, — словом сказать, что не могут они
уменьшить своего требования ни на один су. Комиссия отказала.
«После этого отказа план большой ассоциации был покинут. Но вот
дальнейшая история. 14 человек работников (и, — странное дело, в числе
их один из двух выборных) решились одни основать ассоциацию для дела-
ния фортепьяно, — это было опрометчивостью, если не безумством со сто-
роны людей, не имевших ни денег, ни кредита; но вера не рассуждает,
а действует.
«Итак, эти 14 человек принялись за дело, и вот рассказ о их первых
трудах.
«Некоторые из членов ассоциации, работавшие прежде на свой счет,
внесли в нее инструментов и материалов тысячи на две франков. Кроме
того, нужен был оборотный капитал. Товарищи, не без труда, внесли каж-
дый по 10 фр. Несколько работников, не принадлежавших к ассоциации,
выразили ей свое сочувствие слабыми приношениями. Словом сказать,
10 марта 1849 г. набралось 229 фр. 50 сантимов, и ассоциация была объяв-
лена основанною.
«Этой суммы не было достаточно даже для найма квартиры и мелких
ежедневных издержек по содержанию мастерской. На плату за работу н и -
чего не оставалось, и около двух месяцев члены ассоциации провели, не по-
лучая ни сантима. Как они жили в это критическое время? Как живут ра-
ботники во время остановки работы, — разделяя обед какого-нибудь това-
рища, продавая или закладывая вещь за вещью из своего имущества.
«Конечно, было несколько работ. 4 мая получены были деньги за них.
Этот день для работников был то же, что для войска первая победа в по-
ходе. По уплате всех долгов, требовавших немедленной уплаты, остался на
члена ассоциации дивиденд в 6 фр. 61 сантим. Они согласились взять по
5 фр. в зачет рабочей платы, а остальное посвятить на братский обед.
Члены ассоциации, большая часть из которых уже год не пили вина, собра-
лись с женами и детьми. Израсходовано было по 1 фр. 60 сант. на семейство.
В мастерских до сих пор говорят об этом дне с чувством, которого трудно
не разделять.
«Еще месяц пришлось довольствоваться платою по 5 фр. в неделю.
В июне один булочник, меломан или спекулянт, предложил купить фортепьяно
с уплатою хлебом. Фортепьяно продали за 480 фр. Это было великим счастием
для ассоциации; теперь она имела по крайней мере необходимое. Хлеб ре-
шили не ставить в зачет платы. Каждый брал его по своей надобности или,
лучше оказать, по надобности своей семьи, — женатые имели право брать
хлеб на дом женам и детям.
«Между тем ассоциация, составленная из отличных работников, посте-
пенно побеждала препятствия и лишения, затруднявшие начало дела. Кас-
совые книги ее служат лучшим свидетельством успехов, какие приобретались
ее работами во мнении покупателей. С августа 1849 г. недельная плата под-
654

нимается до 10, потом 15, наконец 20 франков. Но эта последняя сумма не
представляет еще всей выгоды: каждый член оставлял в общем фонде гораз-
до больше, чем получал.
«Действительно, положение каждого члена ассоциации надобно о п р е -
делять не по сумме, еженедельно получаемой им, а по доле, какая принад-
лежит ему в имуществе заведения, уже ставшего большим. Вот счет п о л о -
жения ассоциации, взятый мною из инвентаря 30 декабря 1850 г.
«В это время членов ассоциации считается 32. Обширные мастерские
или магазины, нанимаемые за 2 000 франков, уже тесны для них.
фр. сант.
Кроме инструментов, ценящихся в 5 922 60
они имеют товаров, и особенно материалов на • 22 972 28
В кассе находится 1 021 10
В портфеле ценностей на 3 540 -
По счету должников. 5 861 90
Итого, имущество ассоциации
простирается до 39 317 88
Ив этого итога надобно вычесть только 4737 фр.
86 сант. долгов кредиторам и 1650 фр. долгов
24 участникам**, всего 6 387 86
В остатке 32 390 2
«Таково действительное имущество ассоциации, состоящее из нераздель-
ного капитала я резервного капитала ее членов. Ассоциация имела тогда
в постройке 76 фортепьян и получала заказов больше, чем могла принять.
«Удивительные качества, которыми восторжествовали ассоциации над
первоначальными затруднениями, все увеличивали потом успех их. Дисци-
плинарные правила в ассоциациях не слабее, а напротив, строже, чем в обык-
новенных мастерских. Но этим правилам работники подчинились сами, для
очевидной выгоды своей общины, а не для удобства хозяина, выгоды кото-
рого считают они противоположными своим; потому исполняются эти п р а -
в и л а гораздо добросовестнее, и добровольное п о в и н о в е н и е пробуждает в р а -
ботниках чувство личного достоинства. С удивительной быстротой работники
ассоциаций поняли надобность исправить идеи, с которых они начали, когда
эти идеи оказывались несогласны с рассудком и опытом. Сначала почти
все ассоциации не допускали поштучной работы и давали равную плату,
как бы ни была исполнена работа. Почти все они отменили эту систему и,
назначив каждому minimum платы, достаточной для жизни, остальное воз-
награждение дают они по расчету исполненной работы; и прибыль в конце
года почти все они получили пропорционально заработанному жалованью.
«Эти ассоциации прямо говорят, что существуют они не для одной
частной выгоды своих членов, а для доставления торжества делу сотруд-
ничества. Потому с каждым расширением своих оборотов они принимают
н о в ы х ч л е н о в , — берут их не в н а е м н ы е работники себе, а п р я м о дают им
полную выгоду товарищества, не требуя от них никакого взноса, кроме их
* Эти последние две статьи состоят из верных векселей, которые почти
все уплачены потом.
** Эти участники — работники фортепьянного ремесла, дававшие ссуды
п р и начале ассоциации; часть долгов им уплачена в начале 1851. Счет к р е -
диторов также очень уменьшился: 23 апреля он простирался только до
1 113 франков 59 сантимов.
655

труда: единственное условие для нового работника лишь то, что он известное
недолгое время будет получать меньшую против прежних долю при годичном
разделе прибыли в некоторое вознаграждение за пожертвования прежних
членов ассоциации. Когда член покидает ассоциацию, — в чем он всегда
волен, — он не получает ничего из капитала, остающегося нераздельною соб-
ственностию, которою пользуются члены ассоциации, пока остаются в ней,
но которая не в произвольном их распоряжении; по правилу почти всех
уставов, даже при разрушении ассоциации капитал не делится, а должен
быть употреблен весь на какое-нибудь благотворительное или общеполезное
дело. Определенная и вообще значительная доля годичной прибыли не де-
лится между членами, а прибавляется к капиталу ассоциации или обращается
на уплату прежних займов ее; другая доля отлагается на содержание боль-
ных и стариков, а третья — на составление фонда для основания новых
ассоциаций или на пособие нуждающимся ассоциациям. Распорядители по-
лучают, подобно другим членам, жалованье за время, занятое у них долж-
ностию обыкновенно по расчету самой высшей платы простым работникам;
но принято за правило, что административная власть не дает никакого про-
цента из прибыли».
Грустно думать, что эти общества, основанные самоотвержением париж-
ских работников, упроченные их усердием к общей пользе и рассудитель-
ностью, подвергаются теперь опасности13 7уничтожения по влиянию политиче-
ских событий *. До 2 декабря 1851 г. об ассоциациях можно было гово-
рить не с одною надеждою, но и с положительными доказательствами, что
они могут успешно удерживать соперничество капиталистов. «Ассоциации,
основанные два года тому назад, говорил Фегре (стр. 37 и 38), встречали
много затруднений, большая часть из них почти вовсе не имела капитала; им
представлялись опасности, всегда грозящие нововводителям и начинающим
людям. Однакоже во многих из отраслей промышленности, в которых ос-
нованы ассоциации, они уже составляют для прежних форм страшное со-
перничество, даже вызывающее многочисленные жалобы от буржуазии,—
не от одних трактирщиков, кондитеров и парикмахеров, не в одних этих от-
раслях промышленности, где свойство дела дозволяет ассоциациям рассчиты-
вать на простонародных покупателей, а также и в других промышленностях,
не представляющих им такой выгоды; например, надобно только спросить
мебельщиков, делающих кресла, стулья, скамьи, и мы узнаем от них, что
в этих отраслях производства самые обширные заведения принадлежат ас-
социациям» **.
* Из последующих известий видно, однакоже, что в 1854 году еще су-
ществовало 25 ассоциаций в Париже и несколько других в провинциях, и что
многие из них были в самом цветущем положении. В счет этот не включены
товарищества для оптовой покупке товаров; правительство не преследует их,
и они сильно размножились, особенно в южной Франции. — Прим. Милля.
** В стране, где родилось это благотворное движение, оно подверглось
тяжелому удару; но оно быстро развивается в других странах, которые при-
обрели некоторую политическую свободу и еще сохраняют ее. Оно уже со-
ставляет важную черту в общественном развитии, столь быстро идущем
теперь в Пьемонте. В Англии оно также сделало некоторые успехи, благо-
даря действию, произведенному статьями и личными усилиями дружеского
общества, состоящего главным образом из священников и адвокатов.
К 15 февраля 1856 г., на основании ldustrial and Provident Societies Act'a,
было в Англии учреждено 33 товарищества, из которых 17 было промыш-
ленных ассоциаций, а другие 16 были обществами для оптовой покупки пред-
метов потребления; в Шотландии также эти ассоциации быстро умножались.
Полагают, что теперь все такие о13б8щества учреждаются на основании дру-
гого закона, Limited Liabilities Act , просто под именем акционерных об-
ществ. По последним сведениям оказывается, что производительные ассоциа-
ции несколько уменьшились в числе после первого периода этого движения
(кроме мукомольных ассоциаций, более подходящих под разряд товариществ
656

Существующие ассоциации могут быть уничтожены или принуждены
эмигрировать, но опыт, ими данный, не погибнет. Они уже просущество-
вали столько времени, чтобы послужить образцом будущего развития; они
показали, каким способом будет произведена в обществе перемена, которая
соединит свободу и независимость отдельного работника с нравственными,
умственными и экономическими выгодами производства в большом размере
и которая без насилия или конфискации, даже и без внезапного нарушения
существующих привычек и ожиданий, осуществит в промышленном отноше-
нии лучшие стремления [демократического духа, прекратив разделение обще-
ства на трудящихся и праздных и сгладив все общественные различия, кроме
людей, по своей нерассудительности или по недостатку нравственных качеств
неспособных научиться действовать по иной системе, кроме системы узкого
своекорыстия]. Ассоциации, подобные описанным у нас, служат по самому
процессу своего успеха курсом воспитания работника в тех качествах дея-
тельности и характера, которыми одними и заслуживается и приобретается
успех. Размножаясь, промышленные ассоциации пойдут к тому, чтобы обнять
собою все рабочее сословие, кроме людей, по своей нерассудительности или
по недостатку нравственных качеств неспособных научиться действовать по
иной системе, кроме системы узкого своекорыстия. При развитии этой пере-
мены капиталисты постепенно будут находить свою выгоду в том, чтобы,
вместо усилий поддержать старую систему с одними работниками самого
худшего качества, отдавать свой капитал в ссуду ассоциациям; проценты по
таким ссудам будут уменьшаться. Таким или иным подобным способом ка-
питал может честно и натурально стать напоследок общею собственностью
всех участвующих в производительном его употреблении; такое преобразова-
ние (при котором, конечно, оба пола должны иметь равное участие в правах
и в управлении ассоциациею) было бы самым точнейшим осуществлением
общественной справедливости и самым благотворным устройством промыш-
ленных дел на всю общую <всеобщую> пользу, какое только можно нам
теперь предвидеть.
Таким образом, я согласен с социалистическими писателями в понятиях о
форме, к принятию которой идет развитие промышленных операций, и со-
вершенно разделяю их мнение, что уже созрело время для начинания этой
реформы и что ей надобно помогать 1и39 поощрять ее всеми справедливыми и
действительно успешными средствами .
На этих словах я кончаю выписку из Милля, оставляя до
другого раза следующие затем его замечания о соперничестве,
которые потребовали бы слишком длинных пояснений.
для оптовой закупки); да и нельзя иметь им быстрого развития при н ы -
нешнем нравственном состоянии массы населения. Но те ассоциации, кото-
рые удержались, ведут свои дела в прежнем размере, а в северной Англии
есть примеры блистательного и постоянно возрастающего успеха их; успех
и число обществ оптовой покупки возрастает, особенно в северной Англии,
и они служат лучшим подготовлением к более широкому приложению прин-
ципа. — Прим. Милля.
657

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЕ ВЛИЯНИЕ
(Милль, книга пятая)
А. СФЕРА ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОГО В Л И Я Н И Я
НА ЭКОНОМИЧЕСКУЮ ЖИЗНЬ
(Гл. I)
Правительство составляет одну из форм общественной силы
и деятельности. С той поры, как явилась в экономической науке
школа, доказывающая недостаточность разрозненных индивиду-
альных интересов и усилий для водворения благосостояния в об-
ществе и доставления обеспеченной жизни индивидуальному
лицу, получили важность в науке споры о степени участия, какое
до7лжна иметь общественная сила в экономической деятельности.
V книга Милля посвящена рассмотрению этого вопроса только
в одной из частных его форм — в той форме, когда общественная
сила является с характером правительства. [Если рассматривать
дело с высокой научной точки зрения, такое узкое постановле-
ние вопроса надобно назвать слишком односторонним. Нет на
свете ничего вечного, и могут возникнуть со временем такие
формы быта, в которых или не будет вовсе ничего соответствую-
щего нынешнему понятию о правительстве, или этот вид обще-
ственной силы и деятельности будет иметь гораздо меньше зна-
чения, чем теперь. Но Милль] вообще не любит отдаляться
мыслию от существующих отношений. А в них значение прави-
тельства таково, что всякий факт экономической деятельности
общества принимает правительственную форму, если достигает
серьезного значения. Есть государства, в которых индиви-
дуальная деятельность менее подчинена правительственному
влиянию, чем в других; но и в самой Англии эта зависимость
очень велика. Например, никакой контракт не имеет силы без
предъявления правительству, которое рассматривает его условия
и может воспретить его, если он не соответствует правительствен-
ным требованиям. Если же люди соединяются для общественной
деятельности, они становятся еще в большую зависимость от
658

правительства. Например, теперь некоторые толкуют в Англии
о том, чтобы парламент изменил уставы так называемых trades-
unions, работнических обществ. По всей вероятности, парламент
не захочет сделать этого, но если захочет, то может. Таким об-
разом, не только над всеми другими формами общественной дея-
тельности, но даже и над индивидуальною жизнью господствует
теперь, даже и в таких странах, как Англия, та форма обществен-
ной деятельности, которая известна под именем правительст-
венной.
Мы делаем оговорку о возможности других форм общественной
деятельности почти только для того, чтобы предупредить чита-
теля насчет разницы между взглядом прогрессивной экономиче-
ской школы и рутинными толкованиями этого взгляда. Когда
прогрессисты, или так называемые утописты, говорят о расши-
рении круга общественной деятельности в экономической жизни,
не следует воображать, будто бы они рекомендуют расширение
того, что ныне называется правительственной деятельностью.
Правда, некоторые из них употребляют слово «правительство»,
но они соединяют с ним не тот смысл, какой имеет оно в обык-
новенном языке; они тут поступают точно так же, как поступил
некогда Адам Смит, воспользовавшийся словами разговорного
языка для обозначения понятий, различных от разговорного зна-
чения этих слов. Как у него и его последователей «капитал» обо-
значает не монету, которая называется капиталом в разговор-
ном языке, «сбережение» обозначает не сохранение вещи в це-
лости, точно так и у прогрессистов, говорящих о правительстве,
это разговорное слово избирается для обозначения их специальной
идеи, различной от понятия, принадлежащего ему в обыкновен-
ном языке. По нашему мнению, этот метод обозначения новых
понятий старыми словами, имеющими привычный смысл, не со-
ответствующий сущности нового взгляда, ведет к недоразуме-
ниям, и, как порицали мы Адама Смита с его последователями
за выбор слов вроде «капитал» и «сбережение», точно так же
мы порицаем и прогрессистов, употребляющих слово «прави-
тельство» для обозначения предполагаемых ими форм общест-
венной деятельности, существенно различных от правительствен-
ной формы. Как употребление слова «капитал» сбивает с толку
своим привычным меркантильным смыслом, так слово «прави-
тельство» вводит в заблуждение своим привычным администра-
тивным [бюрократическим и централизационным] оттенком, так
ч т о считаются м н о г и е за регламентаторов м ы с л и т е л и , идеям кото-
рых ничто так не противно, как регламентация.
Но этот взгляд, существенно различный от понятий, соот-
ветствующих нынешнему быту, мы изложим когда-нибудь в дру-
гой раз; а теперь будем рассматривать вещи по нынешнему их
виду в том роде, как рассматривает Милль.
Он начинает свою книгу о правительственном влиянии на эко-
659

номическую жизнь указанием на факт очень замечательный:
прежде спорили о формах правительственного устройства, теперь
спорят и о том, какие отрасли жизни должны подвергаться пра-
вительственному влиянию.
Обозначение надлежащих границ обязанностей и деятельности прави-
тельства — один из самых спорных вопросов политической науки и государ-
ственной критики в нашу эпоху. В прежние времена предметом спора было
то, какое устройство должны иметь правительства, по каким принципам и
правилам должны они пользоваться своею властию; а теперь почти столько
же разномыслия о том, на какие отрасли человеческих дел должна прости-
раться эта власть. [При нынешней силе стремления к изменениям в прави-
тельстве и законодательстве, как средствам улучшить положение людей],
важность этих прений скорее должна возрасти, чем уменьшиться. Нетерпе-
ливые реформисты, находящие, что легче и быстрее можно овладеть управ-
лением, чем умами и наклонностями публики, постоянно влекутся расширять
сферу правительственного влияния; а с другой стороны, человеческий род
так приучен ко вмешательствам, имеющим целью не общее благо или по-
рожденным ошибочными понятиями о требованиях этого блага, и столько
опрометчивых проектов делается искренними друзьями улучшений, с мыслью
достичь принудительным регулированием таких целей, которые с действитель-
ным успехом или с пользою может исполнить лишь общественное мнение и
прение, что в некоторых странах возник дух сопротивления самому принципу
правительственного вмешательства и явилось расположение огр 1а4н0ичивать
сферу правительственной деятельности самыми тесными пределами .
После оговорки, нами сделанной, легко замечается ошибоч-
ность такой постановки вопроса, какая сделана у Милля, [повто-
ряющего тут мнение массы публицистов, не успевших понять
сущность новых стремлений и отчасти вовлеченных в это недора-
зумение напрасным употреблением слова «правительство» у неко-
торых реформаторов для обозначения совершенно иных форм
общественной деятельности. Дело должно идти собственно не о
правительстве, а вообще о коллективной деятельности. Если
правительство представляется, по неточному выражению этих
реформаторов, непременным органом коллективной деятельно-
сти, это у них лишь остаток образа мыслей, против которого сами
они борются. Но очень натурально, что масса публицистов по-
нимает существенные их стремления в этом ошибочном смысле,
более близком к ее разумению. Таким-то образом вопрос о пра-
вительственном влиянии большую часть своей важности полу-
чает только от недоразумения]. Но как бы то ни было, он воз-
ник, приобрел большую важность, и мы, вслед за Миллем, бу-
дем рассматривать разные его стороны.
Прежде всего спрашивается, каким общим принципом надоб-
но определять сферу правительственного влияния на экономи-
ческую сторону народной жизни. Рутинные политико-экономы в
своем усердии опровергать так называемых утопистов, которым
ошибочно приписывают наклонность к административной регла-
ментации, придумали теорию, ограничивающую круг правитель-
ственных действий охранением общества и частных лиц от н а -
силия и обмана. [Эта школа воображает, что, назначив такую
660

точную специальность правительственному вмешательству, она
чрезвычайно стесняет его сферу, что своим принципом она очень
удачно ограждает от правительственного вмешательства эконо-
мическую жизнь и чрезвычайно хорошо ограждает им личную
свободу. На самом деле выходит совершенно противное. Если
допустить, что существенное назначение правительства — огра-
ждать людей от насилия и обмана, то не останется никакого
уголка для независимой частной деятельности, все должно стать
под правительственную опеку, и за правительством будет при-
знано право, даже обязанность совершенно уничтожить свободу
личности. Свобода мысли прямо отрицается этим принципом.
Человек, высказывающий ошибочное мнение, вводит или поку-
шается вводить других в обман. Следовательно, по принципу ру-
тинных политико-экономов, правительство обязано было бы сле-
дить за каждым печатным и даже изустным словом, чтобы пре-
дотвратить обманы. Если высказывающий ошибочное мнение
сам разделяет его, от этого нимало не изменяется сущность дела:
обманывается или не обманывается он сам, все равно его слова
послужат к обману других, значит, должны быть преследуемы
правительством. Если же связана мысль, — связана и вся жизнь.
Впрочем, и прямо сама по себе каждая отрасль жизни будет под-
ходить под правительственный контроль. Например, правитель-
ство должно будет наблюдать за выделкою всяких товаров, чтобы
не было в ней обмана; за всякою продажею товара, чтобы не
было в ней обмана. Все должно будет делаться под надзором
правительственного надсмотрщика. Словом сказать, тут, как и
везде, попытка слишком стеснить известную деятельность ведет
только к неправильному, преувеличенному ее расширению, и
своими намерениями исключить правительственное влияние из
экономической стороны быта рутинные политико-экономы дости-
гали бы лишь совершенного подчинения этой стороне жизни
вместе со всеми другими сторонами правительственного вмеша-
тельства. Вот, по нашему мнению, главная причина отвергать их
принцип, предписывающий правительству только одну цель —
охранение людей от насилия и обмана. Милль прекрасно дока-
зывает несостоятельность этого принципа с другой точки зрения:
он объясняет, что никто из приверженцев этого принципа не ду-
мает оспоривать у правительства множества обязанностей и прав,
далеко переходящих границы этого узкого принципа, который
оказывается единственным плодом легкомысленной несообрази-
тельности) .
Надобно перечислить (говорит Милль) обязанности, или нераздельные
от самой идеи правительства или по общей привычке и без всякого противо-
речия исполняемые всеми правительствами; я отделяю их от обязанностей,
относительно которых существует теперь сомнение, должны ли они принад-
лежать правительствам. Первые можно назвать необходимыми, [а вторые
произвольными функциями правительства. Термином «произвольные» я
661

хочу сказать не то, что может быть предметом равнодушия или произволь-
ного выбора, берет или не берет на себя правительство такие обязанности;
я хочу выразить термином этим лишь то, что надобность исполнять такие
обязанности не простирается до необходимости и остается предметом, о ко-
тором существуют или могут существовать разные мнения].
Приступая к перечислению необходимых функций правительства, мы н а -
ходим, что они гораздо многоразличнее, чем кажется огромному большинству
людей, и что их нельзя подвести под те очень определенные границы, кото-
рыми часто думают обнять все их в поверхностной полемике. Например, мы
слышим иногда, что правительства должны ограничиваться охранением про-
тив насилия и обмана; что за исключением этих двух дел люди должны быть
свободными деятелями, обязанными заботиться сами о себе, и что пока че-
ловек не делает насилия или обмана во вред личности или собственности
других, законы и правительства нимало не призваны заниматься им. Но
почему люди должны быть охраняемы своим правительством, то есть своею
коллективною силою, против насилия и обмана, а не против других зол, если
не по той причине, что выгодность охранения тут очевиднее? Если прави-
тельству не следует делать для людей ничего, кроме того, чего люди никак
не могут сделать сами для себя, то можно сказать, что люди должны охра-
нять себя сами своим искусством и мужеством даже против насилия или в ы -
прашивать и покупать охранение от него, как они и делают там, где пра-
вительство не может охранить их; а против обмана каждый имеет охранение
в собственном уме. Но, не касаясь принципов, достаточно здесь рассмотреть
факты.
Под какой из этих двух разрядов, — отстранение насилия или отстране-
ние обмана, — подведем мы, например, действие законов о наследстве? Ка-
кому-нибудь закону о наследстве необходимо существовать во всех обществах.
Могут сказать, что в этом деле правительство дает только силу распоряже-
нию, какое сделал человек относительно своего имущества через завещание.
Но это чрезвычайно сомнительно, чтобы не сказать: совершенно ложно. Едва
ли есть такая страна, по законам которой свобода завещания была бы совер-
шенно неограниченна. И притом, что же сказать об очень обыкновенном слу-
чае, когда не сделано никакого завещания? Разве закон, то есть правитель-
ство, не решает тут по принципам общей полезности, кому достается наслед-
ство? А если наследник почему-нибудь не может управлять сам, разве
правительство не назначает известных лиц, и часто своих чиновников, управ-
лять имуществом и употреблять его в пользу наследника? Есть много и дру-
гих случаев, в которых правительство берет на себя управление имуществом
по предположению, что того требует общая польза или даже только польза
отдельных лиц, которых касается дело. Часто это делается со спорным иму-
ществом и в случаях судебного признания несостоятельности. Никто никогда
не утверждал, что этими действиями правительство переходит границы
своей сферы.
Не такое простое дело, как, может быть, кажется, и обязанность закона
определить самое понятие имущества. Иному может казаться, что закону
надобно только провозгласить и охранять право каждого на то, что произвел
сам он или приобрел по добровольному согласию, правильно получил от
людей, которыми произведена вещь. Но разве собственностью признается
только то, что произведено кем-нибудь? Разве не признается собственностью
самая земля с ее лесами или водами и всеми другими естественными богатст-
вами над поверхностью и под поверхностью земли? Это наследие человече-
ского рода, и должны быть правила для общего пользования ими. Какие
права и на каких условиях предоставляются известному человеку над из-
вестною частью этого общего наследия, — того нельзя оставить неразрешен-
ным. Нет ни одной функции правительства, которая была бы так необхо-
дима и так нераздельна с идеею цивилизованного общества, как определение
этих дел.
Идем далее. Признается бесспорным, что должно преследовать насилие
и обман; но к которой из этих рубрик мы отнесем принуждение людей к
662

исполнению заключенных ими договоров? Неисполнение не всегда заклю-
чает в себе обман; лицо, заключившее договор, могло иметь искреннее наме-
рение исполнить его; понятие обмана едва ли простирается даже на случаи
произвольного нарушения договора, когда не было лжи; а наверное уже не
прилагается оно к случаям, когда неисполнение произошло от небрежности.
А разве правительство не обязано принуждать к исполнению договоров?
Тут приверженцы теории невмешательства сделают небольшую натяжку и
скажут, что принуждать к исполнению договоров не значит давать правила
для дел частных лиц по соображению правительства, а значит только давать
силу собственному желанию, выраженному этими лицами. Допустим такое
расширение ограничивающей теории, — но мы уже видим, что ее надобно
расширить. Притом же правительства не ограничивают своего отношения к
договорам простым вынуждением исполнять их. Они берут на себя опреде-
лять, к исполнению каких договоров следует вынуждать людей. Мало того,
что человек, не будучи обманут и добровольно, дает другому обещание. Есть
такие обещания, которыми не должны иметь права связывать себя люди, —
того требует общее благо. Не говоря об обязательствах сделать что-нибудь
противное закону, есть обязательства, вынуждать исполнение которых закон
отказывается по причинам, касающимся пользы обязавшегося или общего
государственного устройства. Договор, по которому человек продал бы себя
другому в невольники, был бы объявлен недействительным в судилищах
Англии и почти всех других европейских земель. Мало найдется таких
земель, законы которых вынуждали бы исполнять договор о деле, считаю-
щемся в них проституцией, или о брачном обязательстве, условия которого
несогласны с правилами, считающимися за нужные по закону. Если же раз
признано, что есть обязательства, исполнение которых закон не должен в ы -
нуждать по причине общей пользы, — тот же вопрос необходимо открывается
относительно всех обязательств. Например, должен ли закон вынуждать ис-
полнение договора о работе, когда плата слишком низка или число рабочих
часов слишком тяжело; или договора, по которому лицо обязывается оста-
ваться в службе известного человека на срок, превышающий очень ограни-
ченное время; должно ли выполнение брачного договора, заключенного на
всю жизнь, быть вынуждаемо против обдуманного желания обоих лиц или
одного из лиц, заключивших его. Каждый вопрос, могущий появиться отно-
сительно договоров и установляемых ими между людьми отношений, касается
законодательной власти, которая не может уклониться от разрешения его
в том или другом смысле.
Далее: предупреждение и подавление насилия и обмана служит делом
солдат, полиции и уголовных судей; но, сверх того есть гражданские суди-
лища. Наказание дурных поступков — одно дело правосудия, а решение спо-
ров— другое. Бесчисленные споры возникают между людьми без всякой
недобросовестности, по ошибочному мнению о законных правах или от не-
согласия относительно фактов, от доказательства которых юридически зави-
сят эти права. Разве общий интерес не требует, чтобы государство назначало
людей для разъяснения таких сомнений и для окончания таких споров?
Нельзя сказать, что это безусловно необходимо. Спорящие могли бы выби-
рать посредника, обязываясь подчиняться его решению; так они и делают
там, где нет судилища или где нет доверия к судилищам, или их медленность,
убыточность и нерациональность требуемых ими доказательств отвращает
людей от них. Но все-таки все согласны, что государство должно учреждать
гражданские судилища; и если их недостатки часто заставляют людей заме-
нять их другими средствами, все-таки главную силу этим другим средствам
дает возможность перенести дело в законно-учрежденное судилище.
Мало того, что государство берет на себя решение споров, — оно заранее
принимает предосторожности, чтобы не возникало споров. Почти во всех
странах постановлены законом определительные правила для многих вещей
не потому, чтобы важно было определить эти вещи именно тем или другим
способом, а для того, чтобы они были как-нибудь определены и не могло быть
недоумений о том. Закон предписывает для многих родов договора форму
663

выражений, чтобы не возникло споров или недоразумений о их смысле; закон
наперед заботится, чтобы при возникновении спора могло быть получено ос-
нование к его решению, — для этого он требует, чтобы документ был засви-
детельствован несколькими лицами и подвергнут известным формальностям.
Закон хранит подлинные доказательства фактам, из которых возникают юри-
дические последствия, — для этого он ведет реестр таким фактам; например,
ведет списки рождающимся, умирающим и вступающим в брак, завещаниям,
контрактам и судебным действиям. Никто никогда не говорил, что прави-
тельство переступает надлежащие границы своих обязанностей, делая таким
образом.
Далее, какое широкое значение ни придавать теории, что отдельный
человек — лучший оберегатель своих интересов и что правительство
не обязано перед ним ничем, кроме охранения его от вмешательства других,
эта теория все-таки приложима только к тем лицам, которые способны
действовать сами за себя. Но есть дети, есть помешанные, есть люди, осла-
бевшие умом. Закон, конечно, обязан заботиться об интересах таких лиц.
Нет ему необходимости делать это через своих чиновников. Часто он пове-
ряет эту заботу какому-нибудь родственнику или другу. Но кончается ли
тем его обязанность? Может ли он поручить интересы известного лица
наблюдению другого и быть избавлен от контроля над поверенным, от
подчинения этого поверенного отчету в исполнении возложенной обязан-
ности?
Есть множество случаев, в которых правительства с общего одобрения
принимают на себя власть и исполняют обязанности, которым нельзя найти
никакого основания, кроме той простой причины, что при этом для всех
бывает удобнее. Возьмем в пример обязанность (которая притом и монопо-
лия) чеканить монету. Она присвоена правительством ни больше, ни меньше,
как для того, чтобы избавить каждого от хлопот, промедлений и издержек
поверять вес и пробу монеты. Однакоже, никто из самых горячих противни-
ков государственного вмешательства не называл этого излишним расшире-
нием правительственных действий. Другой пример — установление нормаль-
ных весов и мер. Третий пример — мощение, освещение и содержание в ч и -
стоте улиц и переулков или центральным правительством, или, как чаще
бывает, и вообще бывает удобнее, городским начальством. Другими приме-
рами служат: устройство или улучшение пристаней, постройка маяков, топо-
графические и гидрографические работы для составления верных карт,
устройство плотин для сдерживания морских и речных наводнений.
Число таких примеров можно бы увеличить до бесконечности, не приводя
ни одного сомнительного случая. Но довольно и приведенных, чтобы пока-
зать, что бесспорные обязанности правительства обнимают такое обширное
поле, которого нельзя обвести межою никакого стесняющего определения, и
что едва ли можно найти для них какое-нибудь общее основание, кроме
многообъемлющего основания: всеобщая выгода; наконец, что нельзя на-
значить границ правительственному вмешательству никаким общим правилом,
кроме простого и неопределенного правила, что вмешательст1в4о1 это должно
быть допускаемо лишь тогда, когда польза от него очевидна .
Само собою разумеется, что с выводом Милля совершенно
согласны мы, постоянно старающиеся возводить каждый частный
случай к единственному верховному принципу всех общест-
венных наук — к пользе человека. Экономическая наука в
своей специальности рассматривает материальную пользу чело-
века, насколько она зависит от внешних предметов. Потому с
частной точки зрения экономической науки правительственное
участие требуется во всех тех случаях, когда оно полезно для
материального благосостояния людей.
664

В. НАЛОГИ
(Гл. II—VI)
Каков бы ни был круг действий правительства, ему нужны
известные экономические средства для их исполнения. Средства
эти получает оно посредством налогов.
Еще Адам Смит определил четыре условия, которым должны
удовлетворять нало 1г4и2, чтобы соответствовать требованиям эко-
номической теории :
1. Каждый подданный должен платить на содержание прави-
тельства соразмерно своим средствам; в этом состоит равномер-
ность налогов.
2. Величина налога и все относящиеся к его уплате обстоя-
тельства должны быть с точностью определены и известны пла-
тящему.
3. Налог должен взиматься в такое время и таким способом,
когда и как удобнее всего уплачивать его.
4. Способ взимания налога должен быть такой, чтобы он
брал у народа как можно меньше сверх той суммы, какую доста-
вляет казне; чтобы не поглощалась слишком значительная часть
собираемой суммы расходами на самое взимание ее; чтобы не
мешал налог экономическим силам страны направляться к выгод-
нейшим занятиям, не развивал контрабанды и других способов
обманывать государство.
Последние три правила (замечает Милль) достаточно ясны
сами по себе, но вопрос о равномерности налога подает причину
к мнениям очень различным.
Равномерность налога состоит в том, чтобы на каждое лицо
ложился он точно такою же тяжестью, как и на всякое другое
лицо, соответственно средствам каждого к уплате. Но достигается
ли эта справедливая соразмерность тем, когда налог берет оди-
наковый процент из доходов каждого, как бы велики или малы
ни были они? Есть целая школа, думающая иначе. Она говорит,
что для человека, получающего 100 рублей дохода, гораздо тя-
желее уплачивать из них 10 р., чем для человека, получающего
10000 рублей, уплачивать из них 1000 рублей; что поэтому
равномерность соблюдается только тогда, когда от первого мы
будем требовать менее, чем 10 рублей, или от второго более, чем
1 000 р. Из этого выводится, что налог бывает равномерен лишь
тогда, когда бывает прогрессивным.
Прогрессивным налогом называется тот, который берет тем
больший процент из дохода отдельного лица, чем значительнее
доход. Например, лица, имеющие менее 1 000 р. дохода, платят
1%; лица, имеющие от 1 000 р. до 2 000 р., платят 2%; имею-
щие от 2 0 0 0 до 3 000 р. платят 3% и так далее.
Милль восстает против прогрессивного налога; но мы уви-
дим, что он отвергает его только из предпочтения других зако-
665

нодательных мер, прямее ведущих к тому же результату, какого
надеются в известной степени достигнуть прогрессивным нало-
гом приверженцы этой системы.
Адвокаты прогрессивного налога говорят, что несправедливо
брать такую же часть из дохода, едва достаточного на удовлет-
ворение необходимых потребностей, какая берется из дохода,
большая часть которого идет на предметы роскоши. Милль
вполне принимает это соображение. Он говорит: если берется
1 000 фунтов у человека, имеющего 10 000 фунтов дохода, он не
лишается ничего нужного для удобства или довольства жизни;
а если для удовлетворения первых необходимостей нужно 50 фун-
тов, то брать из них 5 фунтов — значит отнимать у человека со-
вершенно необходимое ему, значит требовать у него пожертво-
вания неизмеримо большего, чем какое требуется от человека,
платящего тысячу фунтов из десяти тысяч фунтов. По мнению
Милля, следует совершенно освобождать от налога всякий до-
ход, не превышающий сумму, необходимую для существования.
Эту сумму д1л43я Англии определяет он примерно в 50 фунтов,
около 300 р. Доходы, превышающие этот minimum, должны
платить с излишка, которым превышают его. Например, при н а -
логе в 10% лицо, имеющее 60 фунтов дохода, должно платить
1 фунт с 10 фунтов, подвергающихся налогу, за исключением 50,
освобождаемых от него. Лицо, получающее 1 000 фунтов дохода,
будет платить налог в 95 фунтов с 950 фунтов. Определение
этого minimum'a, освобождаемого от налога, вполне удовлетво-
ряет, по мнению Милля, требование справедливости. Он не до-
пускает, чтобы излишек в 10 фунтов, остающийся в доходе
60 фунтов, платил налог меньшего процента, чем платит вторая
тысяча фунтов дохода у человека, имеющего 2 000 дохода.
Мы увидим, что если принимать окончательный взгляд Милля
на эти вещи, то можно отказаться от спора с ним за мнение,
которое мы сейчас изложили. Но само по себе оно неудовлетво-
рительно. Он видит в расходах только два разряда: расходы «а
предметы необходимости и расходы на предметы роскоши; п о -
тому и доход делит он только на две доли: часть, служащую для
необходимости, и часть, служащую для роскоши. На самом же
деле, эти два крайние звена соединяются множеством переход-
ных ступеней, составляемых предметами удобства; да и сами
предметы роскоши делятся на множество разрядов по большему
или меньшему преобладанию в них элемента роскоши над эле-
ментом простого удобства. Если первые 50 фунтов идут на хлеб
и говядину, то вторые 50 фунтов идут на приобретение хорошего
хлеба вместо дурного и на приправы, от которых говядина де-
лается и здоровее и действительно вкуснее. Этих расходов ни-
как нельзя сравнивать с расходованием второй тысячи фунтов
на столовый сервиз и тому подобные вещи, не нужные ни для
здоровья, ни для вкуса, а требуемые только тщеславием. Точно
666

так же нельзя сравнивать вторую тысячу фунтов с двадцатою
тысячею, которая может идти уж только на вещи совершенно
пустые, — на то, чтобы в городе говорили о каком-нибудь п ы ш -
ном обеде, который был равно скучен как для самого хозяина,
так и для гостей. Нам кажется, что если признавать за первыми
50-ю фунтами право на совершенное освобождение от налога,
то за вторыми 50 фунтами надобно, по той же причине, при-
знавать право платить меньший процент налога, чем какой пла-
тится со второй сотни фунтов, а этой второй сотне фунтов н а -
добно присвоивать подобное же преимущество перед третьею
сотнею, и так далее. Мы говорим это с точки зрения, совершен-
но чуждой вопросу о наилучшем распределении имуществ,
основываясь только на внутреннем различии самих расходов,
характер которых считает нужным принимать в соображение
Милль.
Но, независимо от этого основания, приводятся другие при-
чины в защиту прогрессивного налога. Говорят, что от одина-
кового процента вычета из дохода человек с умеренным доходом
более понижается в своем общественном положении, нежели ч е -
ловек с большим доходом. Например: если из 200 фунтов будет
взято налогом 20 фунтов, то человек, может быть, лишается воз-
можности носить перчатки и от этого потеряет часть примет, по
которым считаются люди принадлежащими к порядочному об-
щ е с т в у . Если же из 10 0 0 0 фунтов берется налогом 1 0 0 0 фунтов,
то от этого не происходит никакой заметной перемены в образе
жизни человека и нисколько не понижается его место в свет-
ском обществе. Против этого аргумента Милль говорит, что
правительство не обязано уважать вредного предрассудка, оп-
ределяющего степень уважения к человеку размером его доходов.
Совершенная правда то, что предрассудок этот дурен и вреден.
Но он очень силен; он лежит в основании всей нынешней нашей
жизни. Мы не имеем ничего против желания, чтобы правитель-
ство пренебрегло им. Но если исполнят это желание Милля,
то придется переделывать всю нынешнюю жизнь. А пока она
не переделана, нельзя не принимать в соображение существую-
щих в ней фактов. По этим фактам мы действительно подвер-
гаем человека гораздо большему пожертвованию, когда лишаем
его внешнего признака принадлежности к известному кругу об-
щества, чем тогда, когда место его в обществе не изменяется от
нашего требования с него.
Впрочем, не в этом желании щадить самолюбие людей сред-
него класса заключается главная причина привязанности многих
публицистов к прогрессивному налогу. Она порождается жела-
нием изменить существующее распределение богатств. По мне-
нию своих защитников, прогрессивный налог поведет к этому
двояким образом. Когда из большего количества будет вычи-
таться налогом больший процент, чем из меньшего, то умень-
667

шится разница между размером средств, остающихся у богатого
и бедного. Сверх того, прогрессивный налог даст государству
возможность отменить те налоги, которые берут одну и ту же
сумму денег с каждого — и богатого, и бедного. Надобно заме-
тить, что по плану приверженцев прогрессивного налога, он дол-
жен расти по прогрессии довольно быстрой и иметь очень зна-
чительную величину в своих высших степенях, достигать, н а -
пример, до 50 или даже больше процентов в богатейшем классе;
при такой системе его действие в обоих указанных нами смыслах
было бы довольно чувствительно. Чтобы показать это нагляднее,
сделаем примерный план прогрессивного налога в Великобрита-
нии и Ирландии, на основании циф14р4, относящихся к 1855—1857
финансовому году (Kolb, стр. 30) .
Величина дохода,
фунтов
100— 150
150— 200
200— 300
300— 400
400— 500
500— 6 С 0
600— 700
700— 800
800— 9 С 0
Число лиц,
имеющих
такой до-
ход
128030
42 340
34 869
15 991
7 943
5 8«
3 314
2 207
1861
900- 1000 870
1000- 2 000 5 741
2000—3 000
3 000— 4 000
4000—5000
5000—10000
10000—50000
более 50000
Итого
1657
816
466
841
465
47
253 299
Средняя
величина их
доходов,
фунтов
125
175
250
350
450
550
650
750
850
950
1 500
2 500
3 500
4500
7 500
30 000
100 000
По »той сред-
ней величине
сумма дохода
всех этих лиц
будет, пример-
но, около
16003 750
7 409 500
8 717 250
5 796 850
3 574 350
3 212 550
2 154 100
1 655 250
1 581 850
826 500
8 611 500
4142 500
2 859 000
2 097 000
6307 500
13 950 0 0 0
4 700 000
С этой
суммы н а -
лог будет,
примерно
1%
2»
3»
4»
5»
6»
7»
8»
9»
10»
15 »
20»
25»
30»
35»
40»
50»
93 599 4 5 0145
Сумма налога
при этих при-
мерных вели-
чинах
160037
148 190
261 517
231 874
188 717
192 753
150 780
132 420
142 367
82 650
1 291 725
828 500
714 750
629 100
2 208 125
5 580 000
2 350 000
15 293 505
Читатель, конечно, понимает, что эта таблица представлена
лишь для примера и без всякого притязания на точность. Кто
несколько знаком с английским бюджетом, тот видит, что не
только суммы доходов, выведенные нами по приблизительному
среднему числу, но и самые цифры количества лиц, имеющих
доход от такой-то до такой-то величины, — цифры, взятые Коль-
бом из официальных отчетов, далеко не точны. Например, вся
сумма доходов составляет у нас менее 95 милл. фунтов и не
могла бы составить больше 120 милл., хотя бы мы вместо сред-
него числа брали для своего вывода самую высшую цифру до-
хода по каждому разряду; а между тем не подлежит сомнению,
668

что в 1856—1857 финансовом году в Великобритании с Ирлан-
диею доход лиц, получающих более 100 фунтов в год, составлял
сумму, по крайней мере 250 миллионов фунтов. Разъяснять здесь
причины этой разности взятых нами цифр от действительных
было бы слишком длинно, да и не совсем нужно, потому что
наша таблица, как мы сказали, только примерная, и в ней важны
не абсолютные величины цифр, а пропорции между ними. По-
смотрим же на эти пропорции, чтобы сообразить силу прогрес-
сивного налога.
Сумма доходов свыше 100 фунтов простирается почти до
95 милл., а сумма налога превышает 15 милл. фунтов; при таком
отноше1нии государственные надобности берут около 16%, или
около /6 дохода лиц, имеющих доход более, чем в 100 фунтов.
Если бы государственные надобности такой величины покры-
вались пропорциональным, а не прогрессивным налогом, лица,
получающие от 100 до 300 фунтов дохода, должны были бы упла-
тить целую третью часть всей суммы налога, потому что сумма
их доходов составляет 32 милл., целую треть всей суммы дохо-
дов, подлежащи14х6 налогу. Таким образом, лица этих разрядов в
числе 170 000 человек должны были бы уплатить более
5 000 000 фунтов налога; а при прогрессивном налоге они п л а -
тят менее 600 000 фунтов, и выигрыш их, сравнительно с пропор-
циональ 1ным налогом, простирается почти до 4 500 000 фунтов,
то есть /7 всего их дохода.
С другой стороны, лица, получающие более 3 000 фунтов до-
хода, должны были бы, при пропорциональном налоге, уплатить
также только одну треть общей суммы налога, потому что сумма
их доходов также составляет около одной трети (около
30 000 0 0 0 ) всей суммы доходов, подлежащих налогу. А при
прогрессивном н а л о г е они, вместо 5 0 0 0 0 0 0 , платят 11 5 0 0 0 0 0
фунтов налога; таким образом, бремя, лежащее на людях менее
богатых, о2блегчается суммою около 6 500 000 фунтов, то есть
более чем /5 всей суммы налога переносится с реальных удобств
жизни на расходы, которые служили бы для одного тщеславия.
М ы1 предполагали, что государственные надобности берут
окол1о47 /6 части из всей суммы доходов, превышающих 100 фун-
тов . Таким образом, прогрессивный налог, растущий по
норме вроде той, какая выставлена у нас, давал бы государству
50 милл. фунтов, а гос14у8дарственный бюджет Англии не превы-
шает 60 милл. фунтов в годы, когда нет чрезвычайных воен-
ных расходов; при строгой экономии он не превышал бы в такие
годы 50 милл. Из этого видно, что при полном развитии про-
грессивного налога можно было бы отменить в Англии реши-
тельно все другие налоги, как и предполагают приверженцы
прогрессивного налога.
Словом сказать, мы не видим, чтобы прогрессивный налог
не соответствовал ожиданиям своих приверженцев или чтобы
669

он противоречил тем основаниям справедливости, силу которых
признает Милль своим требованием освобождения от налога всех
доходов ниже известного minimum'a; мы заметили, что только по
невнимательности он не увидел, что из этого требования само
собою вытекает признание прогрессивного налога за единственно
справедливый.
Но есть против прогрессивного налога еще одно возражение,
основанное не на принципах общей справедливости, которым он
не противоречит, а на соображениях экономической выгодности.
Говорят, что подвергать человека высшему проценту налога по
мере обогащения, значит отвращать людей от накопления богат-
ства, склонять их к расточительности, ослаблять в них энергию
труда. Милль повторяет это возражение рутинных политико-эко-
номов, но не слишком настаивает на нем, как заметно из того,
что приводит его лишь вскользь, как будто только для перехода
к другим мыслям (это увидит читатель из отрывка, который бу-
дет сообщен нами ниже). Нам кажется, что это возражение пред-
полагает в плане приверженцев прогрессивного налога такую
черту, какой они не думают в него вводить.
Рутинные политико-экономы толкуют обыкновенно, что
большая часть прибавки дохода при возрастании богатства ч е -
ловека будет поглощаться возрастанием процента, требуемого
налогом. Это неверно. В нашей примерной таблице возрастание
налога идет быстрее, чем во многих планах, действительно пред-
лагавшихся приверженцами этого налога. Посмотрим, однакоже,
какая часть прибавки доходов поглощается возрастанием налога
и по нашей таблице. С особенною быстротою растет в ней налог
в разрядах дохода от 1 0 0 0 фунтов до 5 0 0 0 фунтов. С 1 000 ф у н -
тов дохода платится 10%, то есть 100 фунтов налога. С дохода
в 2 000 фунтов платится 1 5 % , то есть 300 фунтов налога; в а л о -
вой доход увеличился на 1 000 фунтов, налог на 200 фунтов;
чистой прибавки к дохо 1ду остается 800 фунтов; возрастание н а -
лога поглотило только /5 часть всей валовой прибавки дохода.
С дохода в 3 000 фунтов платится 2 0 % , то есть 600 фунтов н а -
лога; его возрастание поглотило 300 фунтов; чистой прибавки
остается 700 фунтов. Читатель видит, что чистая выгода, остаю-
щаяся у обогащающегося, сохраняет огромный перевес над воз-
растанием налога. Но таблица наша составлена из градаций
слишком крупных; в ней слишком мало посредствующих звеньев,
которые находятся в действительных планах прогрессивного н а -
лога: в этих планах разные величины доходов распределяются
на множество классов, и разрастание налога идет гораздо нечув-
ствительнее. Надобно притом сказать, что во всяком случае
прогрессивный налог будет быстро возрастать только на выс-
ших ступенях градации, когда растет доход, уже и до возраста-
ния бывший огромным, так что налог будет сколько-нибудь м е -
шать лишь охоте к увеличению огромных богатств, нисколько не
670

стесняя возрастания капитала средней и даже довольно большой
величины; напротив, при нем будет меньше помехи возрастанию
малых и средних состояний, чем при пропорциональном налоге,
потому что с этих состояний он будет брать гораздо меньший
процент, чем берет пропорциональный налог.
Таким образом, если смотреть с чисто экономической точки
зрения, прогрессивный налог представляется самым благоприят-
ным для возбуждения людей к энергическому стремлению увели-
чивать свои доходы: рутинные политико-экономы думают, что
он стал бы мешать накоплению богатств только потому, что не
потрудились вникнуть в цифры, против которых вопиют.
Но будучи единственным соответственным общему требова-
нию справедливости и будучи сообразнее всякого другого налога
с экономическою заботою об усилении энергии накопления, про-
грессивный налог имеет совершенно иной недостаток: он не ради-
кальная, а только паллиативная мера, и притом установить его
в значительном размере было бы гораздо труднее, чем принять
меры, прямее и полнее ведущие к той же цели.
Мы приводили основания, по которым некоторые экономисты
находят наилучшим порядком такой быт, который существенно
разнится от нынешнего; содействовать введению этого лучшего
быта можно, не нарушая заметным образом никаких существую-
щих интересов; а прогрессивный налог значительного размера
был бы явно противуположен интересу богатых сословий, кото-
рые всеми силами боролись бы против него, между тем как
прочное и благоразумное правительство могло бы, нисколько не
раздражая их, вести дело коренной реформы быта. Надобно
предпочитать реформы более легкие и более существенные про-
грессивному налогу, который, не уничтожая источников
нынешнего зла, только стал бы грубым образом обрезывать
крайние его проявления.
С этой точки зрения недоволен прогрессивным налогом и
Милль. Он предпочитает ему меры более решительные, против
которых мы, впрочем, имеем то же самое возражение, как и про-
тив прогрессивного налога: они слишком трудны и не довольно
решительны. В начале трактата о распределении, во 2-й главе
II книги, рассматривая общий вопрос о собственности, Милль
развивает мысль, что наилучшим законом о наследстве было бы
правило, установляющее известный maximum суммы, какую м о -
жет человек получать по наследству, с тем, чтобы остальное
свое имущество умирающий мот завещать другим лицам, каж-
дому также не выше этого maximum, а в случае смерти без заве-
щания этот излишек обращался в собственность государства.
Предпочтение этой меры, точно так же ведущей к уменьшению
неравенства состояний, служит для Милля главною причиною
нерасположения к прогрессивному налогу. Вот слова Милля, от-
носящиеся к этому предмету:
671

Я не меньше, чем кто-нибудь, желаю, чтобы принимаемы были средства
к уменьшению этих неравенств, но не желаю таких средств, которыми да-
валась бы моту льгота насчет бережливого. Брать налог большего процента
с больших доходов и меньшего с меньших значит брать налог с трудолюбия
и бережливости; значит налагать на человека штраф за то, что он работал
усерднее и сберегал заботливее своего соседа. Общественное благо требует
подвергать ограничению не то богатство, которое приобретается трудом,
а то, которое достается человеку задаром. Справедливое и мудрое законо-
дательство не захочет возбуждать к тому, чтобы плоды честного труда не
сберегались, а расточались. Его беспристрастие между соперниками будет
состоять в заботе о том, чтобы не имел один выгод пред другим при начале
бега, а не в том, чтобы вешать гирю на быстрого, чтобы меньше опережал
он медленного. Правда, часто бывает, что иной терпит неудачу при больших
усилиях, чем при каких достигает успеха другой; и не потому, чтобы меньше
было у него достоинств, а потому, что меньше было для него удачных слу-
чаев; но если бы правительство и сделало все, что может сделать заботами
о воспитании и законами для смягчения этих неравенств случая, то неравен-
ство состояния, происходящее от разницы в достоинстве самих людей, уже
не было бы справедливою причиною к ропоту. Относительно больших со-
стояний, приобретаемых по наследству или в подарок, власть делать заве-
щания — одна из привилегий собственности, которые удобно могут быть
для общей пользы ограничены правилами; и я уже указывал наилучший
способ уменьшать накопление огромных состояний в руках людей, не полу-
чивших эти богатства своим трудом; я говорил, что должна быть ограничена
сумма, какую дозволяется человеку приобретать по подар1к49у, наследству или
завещанию. Кроме этого и кроме предложения Бентама об уничтожении
наследства по боковым линиям и о переходе имущества к государству в
этом случае, — кроме этих двух правил, я полагаю, что чрезвычайно удоб-
ным предметом налога были бы наследства по завещанию или без завеща-
ния, все равно, — превышающие известную сумму; и что пошлину с них
надобно положить такую, которая бы лишь не порождала в слишком сильной
степени уклонений от нее дарственными записями при жизни или утайкою
собственности. Принцип так называемой прогрессивности, то есть возвыше-
ние процента налога соразмерно увеличению суммы, не признаваемый мною
& применении к налогу во 1о5б0 ще, будет и справедлив и полезен в применении
к пошлинам с наследства .
Мы совершенно согласны с Миллем в том, что гораздо лучше
действовать на самый источник невыгодных для общества явле-
ний, чем только бороться с их результатами. Но ведь предлагае-
мые Миллем меры относительно наследства точно так же, как и
прогрессивный налог, прилагаются к невыгодному явлению в
слишком поздней поре его развития, к факту уже выросшему, а
не к зародышу этого факта. Очевидно, что они, подобно прогрес-
сивному налогу, имеют только характер паллиативного средства,
и рекомендовать их принятие надобно только в тех случаях,
когда нет надежды на проведение мер более широких. Только в
подобных случаях надобно рекомендовать и прогрессивный налог.
Он годится, как переходная мера, прилагаемая к такому быту,
который не соответствует условиям экономической выгоды и ко-
торый нельзя же в один день заменить бытом, соответственным
требованию теории.
К этому неудовлетворительному быту прилагается и другая
переходная мера, безусловно рекомендуемая Миллем. По тео-
672

рии, силы природы должны принадлежать обществу людей, а
не отдельному человеку. Господствующая теория сама не одоб-
рила бы попыток монополизировать, обратить в частную соб-
ственность силу пара, или силу электричества, или дождь, — п о -
пыток, которые очень легко представить себе в теории и кото-
рые оказались бы удобоисполнимы даже в практике, если бы
явилась и укоренилась в обществе мысль о их законности *. По
принципу совершенно таков же случай права частной собствен-
ности над силами, лежащими в земле, и Милль смотрит на п о -
рядок, обративший ренту в частную собственность, как на поря-
док, не соответствующий принципам экономической науки. Но,
думает он, при быте, установившемся в Западной Европе, нельзя
ожидать скорого выхода всей ренты из частной собственности,
и на первое время надобно в этом деле ограничиваться тем,
чтобы не возрастал существующий размер этого неоснователь-
ного отношения. Поэтому, кроме общего (прогрессивного ли, или
только пропорционального) налога со всех доходов, должен быть
установлен специальный налог на ренту, налог, который брал бы
все постепенное увеличение ренты сверх ее существующего раз-
мера. Вот страницы, на которых Милль развивает свою мысль.
Предположим, что есть известного рода доход, имеющий постоянную
тенденцию увеличиваться без всякого усилия или пожертвования со стороны
владельца; владельцы таких доходов будут составлять в обществе класс,
прогрессивно обогащающийся естественным ходом дел, без всяких усилий.
Тут не будет нарушением принципов, на которых основана частная собст-
венность, если государство будет присвоивать себе эту прибавку к богатству
или часть ее, по мере того, как она возникает. Государство тут ничего ни
у кого не берет; оно только употребляет в пользу общества прибавку к
богатству, создаваемую обстоятельствами, вместо того, чтобы давать остав-
лять эту прибавку в незаслуженное увеличение богатств одного сословия.
Вот это самое и надобно сказать о ренте. Обыкновенный прогресс обо-
гащающегося общества неизменно имеет тенденцию увеличивать доходы
землевладельцев; давать им, независимо от всякого их труда или расхода,
все больше богатства, — больше и по абсолютной массе, и по сравнению с
общею суммою общественного богатства. Они богатеют, можно сказать,
во сне, без всякого труда, риска и сбережения. Какое право имеют они по
общим принципам общественной справедливости на эту прибавку богатств?
В чем была бы несправедливость перед ними, если бы общество с самого
* Например, разве нельзя составить правил, при которых стал бы част«
ною собственностью дождь? Количество упавшего дождя очень легко из-
меряется простыми инструментами. Почему же нельзя с лица, владеющего
участком или возделывающего участок, брать плату соразмерно количеству
упавшего дождя? Право на получение такой платы могло бы передаваться от
одного лица другому наследством, продажею и всеми другими способами,
какими передается право на получение ренты. Капитализированная ценность
ренты составляет то, что называется поземельною собственностью. Капита-
лизированная ценность платы по упавшему дождю точно так же составила
бы право собственности над дождем. Еще удобнее обратить в частную соб-
ственность силу пара или силу электричества; стоило бы только поставить в
зависимость от чьего-нибудь согласия право устроивать и приобретать п а -
ровые машины и электро-гальванические аппараты; лицо, дающее это раз-
решение, стало бы собственником этих сил.
673

начала оставило за собою право брать себе посредством налога всю тре-
буемую финансовыми надобностями сумму из натурального возрастания
ренты? Я согласен, что несправедливо было бы брать налогом всю эту
прибавку с каждого поместья, в котором рента возросла; потому что не
было бы тут различия между возрастанием ренты исключительно от общего
прогресса страны и возрастанием ее, произошедшим от искусства и расходов
собственника. Единственный правильный способ тут был бы — руководиться
общею нормой. Первым шагом должна быть оценка всех земель в стране.
Нынешняя ценность земли должна быть изъята от налога; но по прошествии
известного срока, во время которого общество возросло и населением, и ка-
питалом, следовало бы сделать приблизительную оценку натурального воз-
растания ренты с той поры, как произведен был первый кадастр. Пособием
для этого измерения может служить средняя цена продукта: если она под-
нялась, то наверное увеличилась и рента. По этим и по другим данным
можно приблизительно оценить, сколько ценности приобрела земля страны
от естественных причин; и, определяя общий поземельный налог (размер
которого следует постановить значительно ниже полученного вывода, потому
что в нем есть риск ошибки), мы уже будем иметь уверенность, что нимало
не коснулись тех увеличений дохода, которые произошли от затраты капи-
тала или от работы собственника над землею.
Не могло бы быть и спора о справедливости брать в налог увеличение
ренты, если бы общество положительно оставило за собою это право; но не
утратило ли оно его через то, что не пользовалось им? В Англии, например»
вот уже лет 100 или больше каждый, покупающий землю, платит не за
одну ценность настоящего дохода, но и за перспективу будущего его уве-
личения, будучи косвенно уверяем законодательством, что поземельный
доход будет платить налог не больше, как соразмерный с другими доходами.
В этом возражении есть некоторая доля основательности, и в иных странах
доля эта меньше, в других больше, смотря по тому, до какой степени забы-
лось в обществе право, некогда несомненно принадлежавшее обществу.
В большей части европейских стран никогда не было допускаемо до забвения
право брать посредством налога такую часть ренты, какая понадобится
государству. В некоторых частях континента поземельный налог составляет
значительную часть государственных доходов, и постоянно признавалось
за правительством право увеличивать или уменьшать его и без увеличения
или уменьшения других налогов. В этих странах никто не может утверждать,
что, делаясь собственником земли, имел уверенность, что поземельный н а -
лог не увеличится. В Англии величина поземельного налога оставалась неиз-
менною почти с начала прошлого века. Последний относившийся к нему
акт законодательной власти состоял в том, что он был уменьшен; с той
поры рента в Англии колоссально возросла и от успехов земледелия и,
кроме того, от возрастания городов и увеличения числа построек; но сила
землевладельцев в законодательной власти не дозволяла подвергнуть спра-
ведливому налогу ту громадную часть увеличения ренты, которая возникла
без участия собственников, сама собою. Мне кажется, что ожидания» осно-
ванные на этом, будут уже достаточно вознаграждены, если вся прибавка к
доходу, нараставшая в течение этого долгого периода, только силою естест-
венного закона, без всякого труда и пожертвования, будет оставлена
изъятою от всякого особенного налога. Я не вижу никаких возражений
против того, чтобы объявить, что с нынешнего дня или с того дня, в кото-
рый законодательная власть рассудит воспользоваться своим правом, всякое
дальнейшее увеличение ренты будет подлежать особенному налогу; тут не
будет никакой несправедливости относительно землевладельцев, если сохра-
нится нынешняя рыночная цена их земли, потому что в этой цене уже вклю-
чена нынешняя ценность всех ожиданий будущего увеличения дохода.
Пропорция, в какой возвышается общий уровень цены земли, вероятно,
будет еще лучшею нормою такого налога, чем возвышение ренты или цены
хлеба. Легко будет соразмерять налог так, чтобы рыночная ценность земли
не падала ниже первоначальной оценки; а пока цена земли не- падает ниже
674

этой оценки, не будет сделано налогом никакой несправедливости перед
собственниками, каков бы ни был размер налога.
Но как бы ни думали мы о законности того, чтобы дать государству
участие во всяком будущем увеличении ренты от естественных причин, все
равно нынешний поземельный налог надобно считать не налогом, а платою
аренды в пользу публики; частью ренты, с самого начала оставленною го-
сударством в свою пользу, частью, которая никогда не принадлежала земле-
владельцам и не составляла части их дохода, которую потому и не должны
они считать налогом, взимаемым с них и дающим землевладельцам право
на льготу от других налогов. Это все равно, что десятина, которая не была
налогом на землевладельцев; это — дело похожее на то, что видим в Бен-
гале, где государство, имеющее право на всю ренту , 9 отдало д9есятую долю
ренты частным лицам, удержав за собою остальные /10. Эти /10 не могут
считаться неравным и несправедливым налогом на людей, которым подарена
десятая часть ренты. Если частное лицо получило в собственность часть ренты,
из этого не следует, что оно имеет право на остальную часть ренты и что
оно несправедливо лишается этой остальной части. Первоначально земле-
владельцы владели поместьями под условием исправлять феодальные повин-
ности, за которые нынешний поземельный налог служит чрезвычайно не-
значительною заменою и за освобождение от которых можно было бы тре-
бовать от них гораздо большей платы. Каждый, кто покупал землю при
существовании налога, покупал ее подверженною налогу. Нет ни малейшего
основания считать налог платежом, требуемым с нынешнего поколения зем-
левладельцев.
Эти замечания прилагаются лишь к той части поземельного налога,
которая служит особенным налогом, а не к той, которая служит только спо-
собом взимания с землевладельцев платежа, который был бы равномерен
взимаемому с других сословий. Во Франции, например, есть особенные на-
логи на другие разряды собственности и дохода (налог на движимое иму-
щество и патентный сбор); если поземельный налог не больше, как равно-
мерен этим налогам, то нельзя сказать, что государство оставило за собою
часть поземельной ренты. Но если доход от земли прямо подвергается вычету
на общественные надобности, превышающему размер налогов, взимаемых с
других доходов, то излишек поземельного налога над другими уже не налог
в собственном смысле, а доля поземельной собственности, оставленная за
собою государством. В Англии нет особенных налогов на другие классы,
соответствующих поземельному налогу или предназначенных уравновеши-
вать его. Потому весь поземельный налог в Англии не собственно налог,
а доля из ренты, и равнозначителен тому, как бы государство удержало за
собою не часть ренты, а часть земли. Он вовсе не лежит обременением на
землевладельце, как не лежит бременем на одном из совладельцев доля, при-
надлежащая другому. Землевладельцы не имеют права на вознаграждение
за этот платеж, и не следует давать им никакого вознаграждения за него
льготою от других налогов. Продолжать взимание этого налога в сущест-
вующем 151 размере вовсе не служит нарушением принципа равенства
налогов .
Прямой налог, пропорциональный или прогрессивный, м о -
жет взиматься по двум разным основаниям: или по величине
дохода, или по величине имущества (налог с дохода или налог
с капитала). Милль отдает безусловное предпочтение налогу с
дохода, потому что, если брать основанием налога имущество
(капитал), то несправедливым образом будет дана привилегия
не платить налога тем лицам, которые получают доход не от
внешней собственности, а от общественных отношений и личных
преимуществ; например, медик, адвокат, художник, актер будут
совершенно освобождены от налога, хотя бы получали (по не-
675

скольку десятков тысяч рублей в год от своей профессии, и от
этого чрезмерно обременится доля, требуемая налогом с другого
источника доходов — с внешней собственности. Милль не забы-
вает сделать оговорку, отстраняющую всякое серьезное возра-
жение против предпочтения налога с дохода налогу с капитала.
Он говорит, что если по особенному желанию владельца соб-
ственность не приносит ему такого дохода, какой могла бы при-
носить при употреблении на производительные дела, эта соб-
ственность должна платить налог, соразмерный с капитальною
своею ценностию. Например, если парк имеет ценность в
100 000 и если участок поля, находящегося под хлебопашеством,
при такой же ценности платит 1 000 рублей налога, то надобно
брать 1 000 и с парка, хотя он не приносит своему владельцу
никакого дохода, а, напротив, стоит ему больших расходов, Пе-
реходя к подробностям вопроса о налоге с доходов, Милль го-
ворит:
Мы уже рассмотрели условия, необходимые для того, чтобы он был
согласен с справедливостью. Предположим же теперь, что эти условия ис-
полнены. Первое из них: доходы ниже известной суммы должны быть со-
вершенно освобождены от налога. Этот minimum не должен превышать
сумму, достаточную на предметы необходимости при существующей сте-
пени размножения людей. По нынешним правилам подоходного налога,
от него освобождены все доходы ниже 100 фунтов, а с доходов от 100 до
150 фунтов берется налог в уменьшенном размере; такую широту льготы
можно оправдывать лишь тем, что почти все косвенные налоги тяготеют над
доходами от 50 до 150 фунтов обременительнее, чем над доходами других
размеров. Второе условие то, что из доходов выше minimum'a должна пла-
тить налог лишь та часть, которая в них превышает minimum. Третье условие
то, чтобы освобождены были от налога все сберегаемые и употребляемые
на покупку фондов суммы, если же это оказывается неудобоисполнимым,
то пожизненные доходы и доходы от коммерческих дел и профессий должны
платить меньший процент налога, чем наследственные доходы, и размер
этого облегчения должен как можно ближе соответствовать тому, насколько
больше надобности в сбережении при доходах временных; а для доходов
переменчивой величины должна делаться льгота, сообразная их неверности.
Подоходный налог, установленный по этим принципам, был бы со сто-
роны справедливости наименее дурным из всех налогов. При нынешнем
низком состоянии общественной нравственности есть в нем то неудобство,
что невозможно узнать действительный доход лиц, с которых берется налог.
Говорят, что принуждать людей объявлять величину своих доходов значит
слишком стеснять их; мне кажется, что это возражение не имеет большой
важности. В Англии есть привычка, ставшая почти обязательным обычаем,
жить или стараться жить так, чтобы казалось, будто у человека больше
дохода, чем сколько он имеет; но этот обычай вреден для общества; и для
лиц, поддающихся такой слабости, было бы гораздо полезнее, если бы раз-
мер их средств стал всем известен с точностью и был устранен соблазн
тратить больше, чем дозволяют средства, и отказывать себе в действительно
нужном для фальшивого внешнего блеска. [Притом же, смотря на дело и с
той точки зрения, с какой делается возражение, можно отыскать доводы и
в пользу дела, а не только против него, как предлагают некоторые. Пока
масса людей в стране находится в том низком умственном состоянии, какое
предполагается подобным обычаем, пока уважение (если можно применить
здесь такое слово) свое к человеку соразмеряют люди с тем, сколько денеж-
ных средств предполагают у него, всякое условие, отстраняющее сомнение
676

в денежных средствах, вероятно, стало бы значительно увеличивать над-
менность и тщеславие пошлых богачей и наглость их перед людьми, которые
выше их по уму и честности, но ниже их по богатству].
Надобно сказать еще, что, несмотря на так называемый инквизиторский
характер этого налога, агенты, им заведывающие, не могут распределять
его с действительным знанием денежных обстоятельств каждого, хотя бы
имели всю ту инквизиторскую власть, какую только может вынести народ,
самый расположенный подчиняться ей. Величину ренты, жалованья, пенсий
и всех определенных доходов можно узнать с точностью. Но не всегда с
точностью может определить доход от профессии, а тем более выгоду от
коммерческих дел, и сам человек, получающий этот доход, а еще меньше воз-
можности сборщику налога оценить такие доходы, хотя с приблизительною
верностью. Главным основанием тут должно быть и всегда принималось
показание самого лица. Рассмотрение счетов может быть полезно только в
случаях слишком очевидного обмана; да и против него эта проверка очень
недостаточна, потому что если человек хочет обмануть, он почти всегда
может составить фальшивые счеты так, что нельзя будет изобличить их
никакими средствами проверки, находящимися у сборщиков налога. Тут
часто бывает достаточен легкий способ — не вписывать в счетную книгу по-
лучения денег, не прибегая и к тому, чтобы вписывать в нее фиктивные долги
или расходы. Таким образом, подоходный налог, на каких бы справедливых
принципах равенства ни был установлен, имеет на практике самое дурное
неравенство, тяжелее всего падая на людей, наиболее честных. Человек без
совести успевает избавиться от значительной части платежа, какой бы
следовал с него; даже люди, в обыкновенных своих делах честные, подвер-
гаются искушению кривить душою, по крайней мере в том, что решают в
свою пользу все те вопросы, относительно которых может явиться хотя
малейшее сомнение; а люди, строго правдивые, часто принуждены бывают
платить больше, чем хочет брать государство, потому что агентам, распре-
деляющим налог, необходимо вверяется произвольная власть, как последнее
охранительное средство против утайки со стороны платящих налог лиц.
Итак, подоходный налог представляет ту опасность, что нельзя придать
ему на практике ту справедливость, какую имеет он в своем принципе; что,
будучи, повидимому, справедливейшим из всех способов собирать доход,
он в действительности будет несправедливее многих других налогов,
на первый взгляд кажущихся менее справедливыми.
Затруднительность установить подоходный налог справедливым об-
разом— вызвала мысль о прямом налоге в известное число процентов не
с дохода, а с расхода. Сумму расхода у каждого лица предполагается тут
определять по показанию самого лица, как определяется теперь сумма дохода.
Но лишь немногие статьи годичного расхода у большей части семейств
могут быть определены с приблизительною верностию по внешним призна-
кам. Единственною гарантиею и тут осталась бы правдивость каждого,
и нельзя предполагать, что показания о расходах будут достовернее пока-
заний о доходах; это тем невероятнее, что почти у каждого расход состоит
из гораздо большего числа статей, чем доход, потому в перечислении рас-
ходов было бы больше простора для утайки, чем в самом перечислении до-
ходов.
Нынешние налоги на расход и в Англии, и в других странах падают
лишь на некоторые отрасли расхода и отличаются от налогов на товары
лишь тем, что уплачиваются прямо лицом, потребляющим товар, вместо
того, чтобы преждевременно взиматься с производителя или продавца, воз-
награждающего себя повышением цены. Таковы налоги на лошадей и эки-
пажи, на собак, на прислугу. Очевидно, они падают на те лица, с которых
взимаются, на лица, употребляющие товар, обложенный налогом. К этому
же разряду принадлежит более важны1й52налог, — налог на дома; о нем на-
добно поговорить несколько подробнее .
Часть этого налога, падающую на жильца, надобно назвать одним из
лучших и справедливейших налогов, если она правильно соразмеряется с
677

ценностью квартиры. Плата за квартиру служит вернейшим мерилом средств
человека, и вообще говоря, нет в расходах ни одной статьи, которая
составила бы такую одинаковую долю в расходах каждого. Налог на дома
подходит к справедливому подоходному налогу так близко, что трудно при-
дать подобную близость подоходному налогу в прямой его форме; налог
на дома имеет то важное преимущество, что при нем сами собою делаются
все те льготы, которые так трудно делать и так невозможно делать с точ-
ностью при распределении подоходного налога: действительно, если платою
за квартиру измеряется что-нибудь, то измеряется не сумма 15и3мущества
лица, а сумма, какую считает возможным расходовать это лицо .
По нашему мнению, взимание налога с дохода под формою
налога на квартиры гораздо хуже прямого способа определять
налог оценкою всей суммы дохода. Налог тут падает только на
одну отрасль расхода, и притом на такую отрасль, относительно
которой надобно желать, чтобы у огромного большинства людей
она увеличилась насчет некоторых других статей их расхода.
Хорошее помещение имеет такую важность в наших климатах,
в средней и северной Европе, что едва ли не больше страдают
люди от дурного помещения, чем от недостаточной пищи. Налог
с квартир не слишком многим лучше налога с окон, безусловно
порицаемого Миллем. Он также принуждает массу лишиться ч и -
стого воздуха, заставляя людей не очень богатых слишком тес-
ниться. Конечно, Милль сам очень хорошо понимает это, но он
принужден быть снисходителен к налогу с квартир потому, что
видит слишком важное неудобство в прямом налоге с дохода.
Милль очень сильно поражается трудностью оценить некоторые
отрасли дохода и легкостью недобросовестной утайки в них.
Читатель заметит, что это возражение, довольно сильно при-
меняющееся к такой системе раскладки, при которой действуют
только правительственные агенты, значительно ослабляется,
если все члены общества призываются к участию в этом деле.
Каждый знает по опыту, как близко известно количество дохо-
дов и имущество каждого из нас людям того круга, в котором
мы живем. Если этот круг будет иметь прямой интерес в том,
чтобы каждый платил не меньше того, сколько' приходится ему
по справедливости, утайка части имущества или дохода будет
очень трудна. Следовательно, дело должно состоять не в том,
чтобы вознаграждать неравномерную раскладку прямого налога
установлением косвенных налогов, еще более неравномерных, а
в том, чтобы устранить самый источник неравномерности пря-
мого налога, заключающийся только в нежелании общества н а -
блюдать за равномерностью раскладки. Задача эта очень легко
разрешается при тех формах экономического быта, которых тре-
бует наука. Мы видели, что при этих формах каждая группа
производителей ведет свои хозяйственные дела открытым обра-
зом и каждый член ее имеет прямой интерес не допускать ника-
ких утаек в делах, в которых он участвует. При нынешних
формах быта может достигаться подобный результат, если каж-
673

дый член небольшого общества, — прихода, квартала, села, —
будет прямо видеть, что на него упадет та часть уплаты, кото-
рую несправедливо отстранит от себя другой член того же
кружка утайкою своего имущества или дохода. Отчасти дости-
гается это во Франции тем, что раскладка прямого налога между
членами каждой части населения производится не агентами пра-
вительства, а самими жителями. Так, например, центральная
законодательная власть определяет только сумму прямого нало-
га, какую должен заплатить тот или другой департамент. Жи-
тели департамента через своих выборных распределяют этот
общий взнос целого департамента между округами; жители каж-
дого округа между его общинами и, наконец, уже жители об-
щины между собою. Сколько мы знаем, эта система действует
удовлетворительно. Но если бы и оказалась при «ей какая-
нибудь неравномерность в распределении налогов, это происхо-
дило бы только от непривычки французов принимать надлежа-
щее участие в общественных делах, — непривычки, которая объ-
ясняется их прежнею историею и постепенно уступает место
другому образу действий по мере развития и укоренения зако-
нов и учреждений, соответствующих духу нового времени. Ко-
нечно, не будет принимать деятельного участия и в раскладке
налога такой гражданин, который не принимает участия вообще
во всяких общественных делах, касающихся его выгоды, кото-
рый еще не привык смотреть на себя, как на гражданина, и про-
должает во всем следовать внешней инициативе. Но в таком
случае практическая неравномерность прямого налога нимало не
составляет специального недостатка этого налога, а влагается
в него общим характером неудовлетворительных национальных
обычаев, и вопрос будет относиться не к налогу, а к средствам,
какими могут улучшаться общие национальные обычаи, равно
касающиеся всяких дел: и налогов, и правосудия, и администра-
ции, и торговли и так далее.
Словом сказать, рассматриваемый нами частный вопрос едва
ли не приведет читателя к мысли, появлявшейся в наших очер-
ках чуть ли не при каждом случае, когда речь шла об удовлетво-
рении какой бы то ни было, частной ли, или общественной н а -
добности: вообще оказывается, что качества нынешнего эконо-
мического быта слишком неудобны для удовлетворения этой
надобности способом, который один только и хорош. Если же
так, то следует ли ограничиваться придумыванием другого спо-
соба, менее хорошего или прямо дурного, но более удобного при
существующей обстановке? Не надобно ли столько же, или го-
раздо больше заботы обратить на разъяснение надобности из-
менить самую экономическую обстановку, чтобы явилась воз-
можность поступать так, как следует?
Главный недостаток обычаев во всех без исключения странах
состоит в том, что люди слишком мало занимаются обществен-
679

ными экономическими делами, слишком мало понимают вред,
приносимый их частным делам общею неудовлетворительною
экономическою обстановкою. Каждый порядочный человек забо-
тится о чистоте воздуха в своей квартире; но почти никто не
обращает надлежащего внимания на то, что не меньше, чем от
порядка в самых комнатах, зависит она от чистоты целого дома,
целого квартала и всего города. Пока не разовьется в людях
убеждение, которого теперь недостает, пока не создадутся сооб-
разные ему обычаи, мало будет на свете хорошего, и каждый
политико-эконом должен был бы находить особенно полезным
для общественного и индивидуального благосостояния те спо-
собы удовлетворения существующим надобностям, которыми
развивается в людях желание серьезно заниматься обществен-
ными экономическими делами. С этой стороны нынешняя за-
труднительность совершенно равномерной раскладки подоход-
ного налога служит даже не возражением против него, а реко-
мендациею ему, потому что эта затруднительность происходит
только от безучастия частных лиц в общественном деле и устра-
нится, если способ раскладки будет избран такой, чтобы каж-
дый член известной общественной группы имел интерес не до-
пускать в своей группе тех утаек, которыми смущается Милль и
которые быстро исчезнут в этом случае.
До сих пор мы говорили о прямых налогах, то есть таких,
при которых требуемая сумма берется непосредственно из рук
человека, из доходов которого в действительности уплачивается.
Косвенные налоги, при которых налог берется не с этого, а с
какого-нибудь посредствующего лица, вознаграждающего себя
за уплату взиманием известной прибавки за свои услуги или
товары с лица, в действительности платящего налог, но не имею-
щего прямых сношений с сборщиком налога, — эти косвенные
налоги имеют вообще много недостатков сравнительно с пря-
мыми. В большей части случаев сбор косвенного налога обхо-
дится правительству гораздо дороже, чем обор прямого, потому
что дело это гораздо хлопотливее. Если, например, для получе-
ния чистого дохода в миллион рублей от прямого налога госу-
дарству бывает надобно собирать 1 100 000 — потому что
100 000 поглощаются расходами самого взимания, — то при кос-
венном налоге, для получения такого же чистого остатка, нужно
бывает собирать 1 2 0 0 0 0 0 , и л и гораздо больше. Таким образом,
лишние расходы сбора подвергают при косвенных налогах обще-
ство лишнему обременению. Еще более убытка, пропадающего
без всякой пользы правительству, терпит общество при почти
всех косвенных налогах от того, что они или стесняют производ-
ство мелочным вмешательством и неподвижной регламентациею,
или обращают национальный труд от производств более выгод-
ных к менее выгодным. Эти недостатки косвенных налогов удов-
летворительно излагаются политико-экономами господствую-
680

щей школы, потому нам нет необходимости подробно излагать
их здесь.
Но независимо от неудовлетворительности косвенных нало-
гов, прямые налоги имеют в себе положительное достоинство,
по которому прогрессивная часть приверженцев господствую-
щей теории очень горячо защищает их. Милль удовлетворитель-
но излагает причину этого предпочтения. Заметив, что в Англии
(как и везде) прямые налоги непопулярны и что это происходит
отчасти от нерасположения англичанина (как и всякого дру-
гого человека) иметь сношения с сборщиком податей, с которым
он не имеет прямого дела при косвенных налогах, Милль про-
должает:
Есть и другая причина нелюбви англичанина к прямым налогам. Быть
может, он твердо знает, что платит налог лишь тогда, когда прямо платит
его из своего кармана. Разумеется, неоспоримая вещь, что пошлина в 2 шил-
линга с фунта чая или 3 шиллинга с бутылки французского вина возвышает
на всю свою сумму и даже больше, чем на всю свою сумму, цену каждого
фунта чаю и каждой бутылки вина, которые он потребляет; это факт, без
этого налог и не бывает, и англичанин по временам очень хорошо знает это;
но это не производит почти никакого практического впечатления на его мысли,
так что дело это служит примером разницы между сознанием о факте и живым
чувством факта. Непопулярность прямых налогов и легкость, с какою об-
щество соглашается на то, чтобы обирали его в цене товаров, часто застав-
ляет друзей прогресса рассуждать способом, прямо противоположным при-
веденному нами. Они доказывают, что прямые налоги лучше косвенных
именно по той самой причине, от которой происходит их непопулярность.
При прямом налоге каждый знает, сколько платит он на самом деле; и если
он подает голос в пользу войны или другой убыточной национальной
роскоши, Он решается на дело с ясным понятием о том, сколько оно стоит
ему. Если бы все налоги были прямые, масса их замечалась бы гораздо
лучше нынешнего, и для эко 1н5о4 мии в общественных расходах было бы обес-
печение, которого теперь нет .
По нашему мнению, этот расчет совершенно правилен, ре-
шает дело безоговорочным образом. При прямых налогах каж-
дый англичанин прямо знает, сколько он платит, знает точным
образом, что деньги на государственные расходы не получаются
задаром, а берутся с него; потому такой англичанин более рас-
положен рассчитывать, действительно ли необходим расход, на
который берутся деньги, и действительно ли соблюдается эко-
номия в их расходовании. Непосредственное чувство всегда го-
раздо осязательнее сложных умозаключений, и его влияние го-
раздо неотступнее. Но Милль пробует находить оговорки,
ослабляющие важность изложенного им довода. Он говорит,
что люди в наше время умнеют и научаются вникать в сущность
вещей, так что с этой стороны уменьшается разница впечатле-
ния, производимого на них прямым и косвенным налогом. Так,
люди умнеют, но не очень быстро, к несчастию; а во всяком слу-
чае еще очень далеко им до такой привычки понимать и помнить
сущность дела, чтобы маловажна стала разница между прямым
681

соприкосновением с нею или отдалением ее от нашего внимания,
скрывающими ее косвенными отношениями. Впрочем, дело не в
одном недостатке экономического развития: причина разницы
лежит также и в коренных свойствах нашей природы: чувствен-
ное впечатление всегда должно действовать сильнее отвлечен-
ного понятия, и, как бы твердо ни знал я, что, покупая вещь,
обложенную пошлиной, я плачу часть денег не за эту вещь, а
за какой-нибудь государственный расход, я все-таки не буду
чувствовать этого платежа в казну так резко, как при прямой
уплате сборщику налогов. Впрочем, сам Милль обнаруживает
незначительность своего первого возражения важностью, какую
придает второму возражению: о« говорит, что если бы вся
сумма нынешнего английского государственного дохода взима-
лась прямыми налогами, люди не захотели бы жертвовать т а -
кою значительною частью своих средств.
Если бы нынешний английский бюджет, превышающий 60 милл. фун-
тов, весь доставлялся прямыми налогами, наверное возникло бы чрезвы-
чайное недовольство тем, что приходится платить так много; а пока чело-
веческие мысли так мало руководятся рассудком, как надобно заключать из
подобной перемены их от такой неважной причины, слишком большое н е -
удовольствие на налоги могло бы иметь и нехорошую сторону. Из 60 милл.
английского государственного дохода около 30 должны отдаваться по самым
бесспорным обязательствам лицам, имущество которых было занято и израс-
ходовано государством; а пока этот долг остается не уплачен, от слишком
усиленного недовольства огромностью налога являлась бы большая опас-
ность нарушить данное обязательство, как по той же самой причине нару-
шили его те штаты Северной Америки, которые отреклись от своего госу-
дарственного долга, — иные из них отрекаются от него и до сих пор. Та часть
общественных расходов, которая употребляется на содержание гражданских
и военных учреждений (то есть все расходы кроме процентов государствен-
ного долга), действительно представляет большой простор для сокращений.
Но при такой значительной трате доходов под пустыми предлогами
остаются неисполненными так много важнейших правительственных дел, что
все сбережения от бесполезных расходов настоятельно нужны на полезные рас-
ходы. Воспитание, — лучшее и доступнейшее отправление правосудия,—
эмиграция и колонизация, — всякие реформы, требующие вознаграждения
частных интересов, как освобождение невольников, — или дело не менее
важное — содержание достаточного числа способных и образованных людей
на государственной службе, чтобы они вели законодательство и админи-
страцию лучше нынешнего жалкого порядка, — каждое из этих дел требует
значительных расходов, и многие из них много раз отлагались по нежеланию
правительства просить у парламента увеличения расходов, хотя расходы эти
оплатились бы во сто раз и чисто денежною выгодою от них для всего об-
щества. При увеличении общественного нерасположения к налогам от исклю-
чительного потребления прямых налогов классы, получающие себе выгоду
от дурного расходования государственных денег, вероятно, успели бы со-
хранить расходы для них насчет расходов, полезных только для публики.
Но сильнейшее возражение против взимания всего государственного
налога или большей половины его прямыми налогами — невозможность пра-
вильной раскладки их без добросовестного содействия платящих, на которое
нельзя надеяться при нынешнем низком состоянии общественной нравст-
венности; справедливость и расчет одинаково не одобряют того, чтобы все
неравенства сосредоточивать на одних и те же лицах 155покрыванием всего
или почти всего государственного расхода одним налогом .
682

Всмотримся точнее в эти замечания. Они касаются двух
предметов. Первый предмет — уплата процентов государствен-
ного долга. Они могут составить очень значительную статью
расхода только в таких государствах, которые давно пользуются
значительным кредитом. А им пользуются только такие госу-
дарства, в которых экономическая жизнь достигла довольно
высокого развития. А в таких государствах биржевое сословие
имеет такую силу над обществом, что при обыкновенных обстоя-
тельствах всегда удержит его от нарушения правил коммерче-
ской честности. Что же касается слишком сильных внутренних
потрясений, во время которых бывают случаи государственного
банкротства, эти переломы вызываются причинами более зна-
чительными, чем разница прямого налога от косвенного, и она
ничему тут ни повредить, ни пособить не может. Но важно влия-
ние, какое имела бы она на предотвращение подобных взрывов,
или, если взрыв уже произошел, на его отклонение от насильствен-
ного уничтожения государственных долгов. Какова бы ни была
в данное время величина государственного долга и какую бы
часть расхода ни составляли его проценты, значение этих цифр
довольно быстро уменьшается в стране, богатство которой р а -
стет. С ко1н56цом наполеоновских войн население Великобритании
удвоилось ; ценность имущества, заключающегося в ней, воз-
росла по денежному счету в три или четыре раза; сумма дохо-
дов, получаемых населением страны, увеличилась на столько же.
Из этого следует, что английский государственный долг и его
проценты имеют теперь для Англии втрое меньшую реальную
величину, чем какую имели при конце наполеоновских войн, хотя
денежная цифра их остается почти прежняя. Значит, чем дальше
идет время, тем меньше становится опасность, что нация в м и -
нуту общественного потрясения захочет искать себе облегчения
именно в насильственном уничтожении государственного долга
или платежа процентов на него, если только не будут возрастать
эти цифры от заключения новых долгов. А чтобы не делались
лишние новые долги, очень полезно было бы, когда бы англи-
чане прямо чувствовали, какую тяжесть налагает на них каж-
дый новый заем; а это гораздо виднее при прямых налогах, чем
при косвенных. Но заключение займов бывает лишь одною ча-
стною стороною финансового расстройства, которое, кроме дол-
гов, ведет и к увеличению налогов, [а само всегда происходит
только от ненужных растрат и никогда от действительных н а -
добностей]. Излишнее увеличение прямых налогов замечается
скорее и задерживается общественным мнением успешнее, чем
такое же увеличение косвенных. Следовательно, при прямых н а -
логах скорее удерживается и напрасная трата государственных
денег; значит, прямые налоги служат предохранением от финан-
сового расстройства, [то есть от дурного управления, без кото-
683

рого никогда не бывает финансового расстройства и] которое
служит причиною потрясений.
Словом сказать, преобладание прямых налогов не уменьшало
бы, как думает Милль, а, напротив, увеличивало бы прочность
уплаты по денежным обязательствам, лежащим на правитель-
стве, оставляя менее простора ненужному возрастанию этих обя-
зательств.
Точно так же в пользу прямых налогов обращается и другое
обстоятельство, выставляемое против них Миллем. Действи-
тельно, есть очень много полезных предметов, требующих значи-
тельного увеличения государственного расхода на них. Но это
увеличение всегда может совершаться в желаемой степени без
увеличения общего итога государственных расходов, лишь бы
только производимы были требуемые государственною пользою
сбережения в статьях чрезмерного расхода, — статьях, на кото-
рые указывает сам Милль. Этот чрезвычайно обильный источ-
ник сбережения — военные расходы. Они почти во всех европей-
ских государствах так велики, что все остальные расходы, за
иск1л5ю7 чением процентов государственного долга, едва равняются
им . А между этими остальными расходами, конечно, есть
очень многие, которые также требуют не увеличения, а уменьше-
ния или по чрезмерности своей, или по совершенной бесполезно-
сти. Из этого видим, что расходы на предметы действительно
полезные могут быть увеличены в несколько раз без увеличения
общей суммы расходов.
Все выгоды, указываемые в косвенных налогах, ничтожны
пред тем преимуществом прямого налога, что он никого не вво-
дит в заблуждение, открыто обнаруживает свою истинную вели-
чину, заставляет каждого с точностью знать степень своей лег-
кости или обременительности [и непосредственно возбуждает в
каждом охоту размышлять о степени надобности и экономности
делаемых расходов].
Из косвенных налогов теория допускает только налоги на
предметы роскоши. По особенному характеру предметов,
с которых взимаются, они имеют такое внутреннее достоин-
ство, которым далеко перевешивается неудобство косвенной
формы взимания. Если человек платит часть тех денег, кото-
рые употребил на предметы необходимости или удобства,
он подвергается известному лишению, и налог бывает с его
стороны более или менее серьезным пожертвованием. Но
ровно никакой невыгоды не терпит человек, если государ-
ство берет у него какую бы то ни было часть денег, пред-
назначавшихся на предметы роскоши. Даже чувство тщеславия,
служащее единственною причиною и целью расходов на пред-
меты роскоши, удовлетворяется совершенно в одинаковой сте-
пени, хотя бы не брало правительство никакой части, или хотя
бы брало большую половину из денег, имеющих такое назначе-
681

ние. Потому, чем больше правительство возьмет из них, тем
лучше, и так как при двойной форме взимания, прямой и кос-
венной, можно взять больше, чем при одной прямой, то, следо-
вательно, кроме прямых налогов на предметы роскоши, полезно
существовать и косвенным налогам на эти предметы. Вот из
Милля отрывок, очень хорошо объясняющий сущность дела:
Налоги на предметы роскоши имеют свойства, сильно говорящие в их
пользу. Во-первых, никак и ни в каком случае не могут они касаться лиц,
весь доход которых употребляется на предметы необходимости, а ложатся
на лица, расходующие на предметы роскоши то, что следовало бы расходовать
им на предметы необходимости. Во-вторых, иногда они служат полезным
и единственно полезным видом законов против роскоши. Я отвергаю всякий
аскетизм и вовсе не желаю того, чтобы законом или общественным мне-
нием отвлекались люди от удобств и удовольствий, к которым влекутся
неподдельною наклонностью к известному удобству или удовольствию (лишь
бы оно было совместно со средствами и обязанностями пользующегося им
лица); но почти во всех странах значительная часть, а в Англии огромней-
шая доля расхода, делаемого высшим и средним классами, делается не ради
удовольствия, доставляемого вещами, на которые расходуются деньги, а в
угождение общему мнению и той мысли, что оно ждет от человека в из-
вестном положении известных расходов, как принадлежности его положения;
а я непоколебимо думаю, что такой расход всего лучше подвергать налогу.
Если налог отбивает охоту от него, это полезно; а если и не отбивает,—
вреда нет, потому что никому не бывает убытка от тех налогов, которые
взимаются с предметов, бывающих целью желания и приобретения по та-
ким побуждениям. Когда вещь покупается не сама за себя, а за свою доро-
говизну, то дешевизна напрасна. По справедливому замечанию Сисмонди,
когда предметы тщеславия удешевляются, результат бывает не тот, что
уменьшается расход на такие предметы, а то, что удешевившийся предмет
покупщики заменяют другим, более дорогим предметом, или изысканнейшим
сортом того же предмета; а прежний сорт точно так же удовлетворял тще-
славию, когда был дорог; стало быть, налог на этот предмет не ложится
в сущности ни на кого: он создает государству доход без убытка кому бы
то ни было. «Если предположить, что брильянты можно было бы получать
из одной и отдаленной местности, и жемчуг также из одной, и что по
естественным причинам добывание рудокопного продукта в первой стране и
добывание рыболовного продукта во второй стало вдвое труднее, результат
был бы лишь тот, что через несколько времени для обозначения известной
пышности и важности достаточна сделалась бы половина того количества
брильянтов и жемчуга, какое было нужно для этого прежде. На получение
этой половины нужна стала бы такая же сумма другого товара (то есть
в последнем анализе такая же сумма труда), какая прежде нужна была на
вдвое большее количество. Если бы трудность произведена была законо-
дательными правилами, половина прежнего количества точно так же удовле-
творяла бы тщеславию». Предположим, что найдено средство по произволу
вызывать физиологический процесс, от которого рождается жемчуг, так что
от этого добывание каждой жемчужины стало бы стоить в 500 раз меньше
труда, «Окончательный результат этой перемены зависел бы от того, сво-
бодна или несвободна ловля раковин. Если она совершенно свободна, то есть
жемчуг получается просто за стоимость труда ловли его, нитка жемчуга по-
купалась бы за несколько пенсов; потому беднейший класс общества мог
бы наряжаться в жемчуг. Жемчуг скоро стал бы чрезвычайно вульгарен,
вышел бы из моды и наконец потерял бы всякую ценность. Но если пред-
положить, что ловля раковин не свободна, а присвоена правительству, и что
оно может отвратить всякую контрабандную ловлю на том единственном
месте, где добывается жемчуг, то по мере развития новооткрытого способа
правительство могло бы облагать жемчуг пошлиною, соразмерно уменьше-
685

нию труда, нужного на его добывание. Тогда жемчуг продолжал бы це-
ниться попрежнему. Собственная красота его осталась бы прежняя. Труд-
ность его получения была бы иного рода, чем прежде, но велика попрежнему,
и оттого жемчуг попрежнему служил бы для обозначения пышности нося-
щих его». Чистый доход, доставляемый таким налогом, «не стоил бы об-
ществу ничего. Если бы не было злоупотреблений в его применении, он был
бы весь чистою прибавкою к общест1в5е8нным средствам», Rae, New Principles
of Political Economy, стр. 369—371 .
Все другие косвенные налоги далеко уступают в экономиче-
ском достоинстве прямым налогам, так что теория собственно
должна была бы предлагать совершенную замену их прямыми.
Но в нынешней практике непреоборимым затруднением к тому
представляется размер бюджета. В Англии, например, количе-
ство доходов, подлежащих прямому налогу, простирается до
300 миллионов фунтов, а бюджет расходов превышает 60 мил-
лионов фунтов. Значит, если бы покрывать расход только пря-
мыми налогами, пришлось бы прямо требовать около 20% по-
жертвования в казну от каждого платящего ныне налог с дохода.
Во Франции пропорция пожертвования была бы, вероятно, еще
больше, потому что доходы, превышающие minimum, который
надобно освобождать от прямого налога, составляют во Франции
большую пропорцию общей массы национальных доходов, чем в
Англии. Очень сомнительно, чтобы столь значительную часть
дохода можно было взять одним приемом. Не говорим уже о чрез-
вычайном сопротивлении, которое встретила бы во всех богатых
людях реформа, заменяющая одним падающим большею частию
на ни х3 налогом огромное количество нынешних налогов, при к о -
торых /4 государственного бюджета, или больше, взимаются с
людей недостаточных и совершенно бедных; без чрезвычайных
событий, дающих экстренную силу народным мыслям, едва ли
возможно победить это сопротивление. Но положим, что оно п о -
беждено; предположим случай еще менее вероятный, что за п о -
добным потрясением не последует реакция, которая по обыкно-
вению уничтожит большую часть сделанного во время напряже-
ния народной энергии. Все-таки очень трудно предположить, что
богатые классы при нынешнем порядке с 1воей жи1зни могли бы
исправно уплачивать налог, равняющийся /5 или /6 части всего
их дохода. Известно, что хозяйство богатых людей редко идет хо-
рошим порядком: обыкновенно оно обременено долгами; обыкно-
венно поглощаются требованиями кредиторов или «необходи-
мым» мотовством деньги, попадающие в руки богачу, так что он
почти всегда сам сидит без денег. При подобном беспорядке тре-
бование огромного налога тотчас повело бы к неоплатным недоим-
кам и продажам с аукциона. Реформа в системе налогов, выте-
кающая из принципов экономической науки, повела бы к совер-
шенному перевороту всех существующих отношений и результа-
том ее были бы только беспрестанные потрясения.
Словом сказать, вопрос о налогах последовательным образом
686

разрешается в тот вывод, что удовлетворительное его решение
невозможно при существующем быте. И мы имеем перед собою
два заключения: пока этот быт не будет существенно преобразо-
ван, поневоле приходится допускать множество налогов, реши-
тельно отвергаемых наукою; так делает и Милль. Кроме прямого
налога с дохода, кроме налога с квартир, кроме специального
налога на ренту и кроме налога на предметы роскоши, он при-
нимает и таможенные пошлины, и внутренние акцизы с предме-
тов первой необходимости, и пошлины с торговых сделок и т. д.
Видя невозможность желать, чтобы система налогов была хо-
роша, он желает только, чтобы она не была чрезмерно дурна.
Другое заключение — то самое, к какому приводил нас и всякий
другой частный вопрос: должны измениться самые основания
экономического быта.
[Отдел о налогах написан у Милля с постоянным «примене-
нием теоретических его соображений к налогам, действительна
существующим в Англии, всю систему которых он пересматри-
вает. Чтобы наши очерки имели такой же смысл для наших ч и -
тателей, какой имеет книга Милля для английских, мы должны
были бы говорить о налогах, существующих у нас. Но читатель
не взыщет с нас за неисполнение этой обязанности, получив, ко-
нечно, достаточный навык видеть, что мы вообще не располо-
жены исполнять свои обязанности перед ним].
С. НАЦИОНАЛЬНЫЙ ДОЛГ
(Гл. VII)
Почти во всех европейских государствах национальный долг
достиг такой величины, что уже одна уплата процентов его со-
ставляет очень обременительную статью государственного рас-
хода. Если, например, взять бюджеты четырех великих держав:
Великобритании, Франции, России и Австрии за 1859 год, то мы
увидим, что вся сумма государственного дохода этих четырех пра-
вительств составляет около 1 300 миллионов рублей серебром, и
на уплату процентов по их долгам, простирающимся почти до
11 000 миллионов рубл. сер., идет около 450 милл 1и59онов рублей,
то есть несколько более целой трети всего дохода . За исклю-
чением расходов на военные силы, поглощающих столько же де-
нег, ни один из остальных предметов государственного расхода
не имеет важной величины сравнительно с этими двумя статьями,
да и все вместе эти остальные расходы составляют только
400 миллионов рублей. Понятно после этого, что публицисты,
желающие уменьшения налогов, думают больше всего об умень-
шении расходов на войско и на проценты государственного долга.
Соображения о военных реформах для уменьшения расходов на
армию и флот переходят за границы специального экономиче-
ского исследования, находясь в зависимости от других политиче-
687

ских наук и от теории военного дела. Но задача, представляемая
государственным долгом, принадлежит почти исключительно
политической экономии.
Прежде всего спрашивается: дозволяет ли здравая теория
государству, не имеющему долга, входить в долг или имеющему
долг увеличивать его? Разумеется, дело тут идет не о неболь-
ших займах, являющихся только отсрочкою действительных
уплат на несколько месяцев, каковы внутренние займы, делаемые,
например, английским правительством через выпуск так назы-
ваемых билетов государственного казначейства, которые выку-
паются через год, много через два года, и никогда не составляют
огромных сумм, Если в известном году явился непредвиденный
излишек расхода, который в следующем году будет покрыт изли-
шком обыкновенного дохода, не стоит учреждать для небольших
надобностей одного года особенный налог. Речь идет о займе о г -
ромных сумм, уплаты которых нельзя предвидеть в скором вре-
мени, — о тех займах, которые до сих пор обращались в вечный
долг.
Надобно начать с того, что заключение государственного
займа обыкновенно вовсе не уменьшает суммы пожертвований,
действительно взимаемых от нации в год заключения займа,
вовсе не составляет для нации никакой отсрочки в платеже
суммы расхода, делаемого на заем. Чтобы оказалось это ясным
и бесспорным, надобно только проникнуть сквозь формальность
денежных расчетов до реальной сущности происходящего тут
дела. Положим, что в 1815 году Англия для низвержения возвра-
тившегося с Эльбы Наполеона должна была выставить лишних
100 000 войска и 100 военных кораблей и употребить известное
лишнее количество свинцу, пороха и т. д. Положим, что прио-
бретение этих военных материалов и содержание этих людей,
превышавших обыкновенную норму, стоило ей 50 миллионов
фунтов сверх обыкновенного расхода, покрывавшегося обыкно-
венным доходом. В чем действительно состоял этот лишний рас-
ход, формально или отвлеченно выражаемый денежным счетом?
Действительно он состоял вот в чем. Взято 100 000 работников
от земледельческого, ремесленного и фабричного производства на
военную службу. По этому обстоятельству осталось не произве-
дено в 1815 г., сравнительно с обыкновенными годами, некоторое
количество продуктов, — миллион квартеров пшеницы, 100 000
кусков сукна и так далее, и так далее; этот недочет уменьшил
для английской нации норму продовольствия всеми продуктами,
в которых < о н > оказался. Но одним этим не ограничилось дело
100 000 работников, которые без войны увеличили бы своими п р о -
дуктами сумму национального продовольствия, теперь должны
были сами содержаться продуктами остальных национальных
работников, из продукта которых взято на содержание этих
100 000 человек известное количество хлеба, сукна и так далее.
688

Кроме того, нужно было для их военных действий остальным
работникам произвести известное лишнее количество кораблей,
свинцу, пороха и так далее. На эти работы было отвлечено из-
вестное количество остававшихся работников, которые иначе
производили бы продукты для продовольствия. Если мы хотим
наглядно сообразить перемену, призошедшую от того в балансе
английского хозяйства, мы не поскучаем просмотреть следующую
выкладку.
По нашему обыкновению переведем все предметы продоволь-
ствия в один счет на пшеницу; точно так же переведем все виды
поглощенных войною военных материалов в один счет, например,
на порох.
Положим, что каждый работник производит 10 квартеров
пшеницы или 1 тонну пороха. Положим, что Англия в данное
время имела миллион людей, способных к работе. Положим, что
в мирное время ей было нужно содержать 50 000 войска и п о -
треблять сумму военных припасов, равнявшуюся 50 000 тонн
пороха. Баланс английского хозяйства в мирный год будет у нас
таков:
50 000 солдат и 50 000 работников, занятых приго-
товлением военных материалов, не производят ничего
для национального продовольствия; напротив, на их
собственное продовольствие должно быть взято ив
продукта остальных работников по 10 квартеров п ш е -
н и ц ы , то есть 1 000 000 квартеров
Остаются 900 000 производительных работников,
продукт которых, по 10 квартеров от труда каждого,
составляет 9 000 000 квартеров
Из этого продукта на содержание военных сил н а -
добно взять, к а к мы видели, 1 000 000 квартеров, и на
продовольствие каждого производительного работника
остается по 8,8888... квартера
Посмотрим теперь баланс военного года, предположив, что
понадобилось удвоить количество солдат и утроить приготовле-
ние военных материалов.
100 000 солдат и 150 000 работников, занятых при-
готовлением военных материалов, не производит ни-
чего для национального продовольствия; напротив, на
их собственное продовольствие должно быть взято из
продукта остальных работников по 10 квартеров пше-
н и ц ы , то есть 2 500 000 квартеров
Остаются 750 000 производительных работников,
продукт которых, по 10 квартеров от труда каждого,
составляет 7 500 000 квартеров
Из этого продукта на содержание военных сил
надобно взять, как мы видели, 2 500000 квартеров, и
на продовольствие производительных работников остает-
ся 5 000 000 квартеров, то есть на каждого произво-
дительного работника . 6,6666... квартера
689

Сличим теперь эти цифры. В мирный год отвлекалась от про-
изводства продовольствия одна десятая часть рабочих сил н а -
ции; а в военный год отвлекается целая четвертая часть этих сил.
От этого в военный год производится только 7 500 000 квартеров
пшеницы, между тем как в мирный год производилось 9 000 000,
и2 в массе населения на каждого остается в8 военный год только
6 /3 квартеров, а в мирный год оставалось 8 /9 квартеров. Таким
образом, сумма лишнего пожертвования, делаемого нациею в
военный год, простирается до 1 500 000 квартеров пшеницы, и
ка2ждый из мирных граждан в эту с8умму пожертвования отдает
2 /9 квартера пшеницы из прежних 8 /9 квартеров, то есть отдает
четвертую долю своего прежнего продовольствия.
Вот в этих переменах и недочетах и состоит реальное пожерт-
вование; никаким образом нельзя отсрочить его с военного года
на следующие годы, потому что именно в этот год происходит
все отвлечение рабочих рук, все уменьшение суммы продоволь-
ствия, все непроизводительное потребление. А через какую
форму будут произведены эти недочеты и взяты эти пожертво-
вания, для реальной сущности дела все равно. [Если государство
имеет невольников, как были, например, государственные неволь-
ники в Афинах, или ведет войну феодальными средствами, как
было в средние века, то не понадобится государству ни делать
займа, ни взимать налогов. Отвлечение рабочих рук и умень-
шение продовольствия будет произведено прямо через принуди-
тельное обращение невольников или вассалов от производства
продовольствия на занятия, не дающие продовольствия. И воен-
ное обременение все-таки ляжет всею своею силою на военный
год, хотя не будет ни займов, ни новых налогов. Оно будет ч у в -
ствоваться под формою обязанности мирного гражданина прямо
содержать на свой счет родственника или односельца, пошед-
шего на войну, и под формою обязанности употреблять часть
своего времени на изготовление военных материалов.
Точно так же не отсрочивается и не уменьшается пожертво-
вание во время военного года, если при денежном хозяйстве в о -
енные расходы покрываются займом, а не налогом. Все-таки на
столько же уменьшится в этот год продовольствие и такой же
пропорции лишений подвергнется мирный гражданин]. Чтобы
яснее было для нас это заключение, посмотрим, какими формами
произойдет обременительная перемена при налоге и при займе
Мы знаем, что при денежном хозяйстве экономические дей-
ствия производятся через посредство покупательной силы, со-
средоточиваемой в деньгах. Что нужно государству по реальной
сущности дела? Ему нужно для наличных военных расходов
количество продуктов и работ, равняющееся 1 500 000 квартеров
пшеницы, сверх обыкновенной его нужды, простиравшейся до
1 000 000 квартеров. Положим, что квартер пшеницы стоит
10 руб. сер. Итак, в мирный год государству нужно 10 000 000
690

рублей доходу. Если экстренный военный расход покрывается
установлением налога, с каждого гражданина прямо берется
нужное количество денег, так чтобы новый налог принес госу-
дарству лишние 15 000 000 руб. сер. на покупку 1 500 000 квар-
теров пшеницы.
Если же не устанавливается налог, а получаются эти
15 000 000 руб. посредством займа, они все-таки употребляются
точно так же на отвлечение рабочих рук и покупку пшеницы.
Таким образом, между действием займа и действием налога
во время военного года нет никакой разницы. Разница отно-
сится только к следующем мирным годам. Если лишний расход
был сделан посредством налога, налог отменяется по окончании
военного года, и нация переходит к мирному состоянию, не имея
на себе остатков перенесенного пожертвования. Если же расход
был сделан посредством займа, на нации остается долг и обя-
занность платить проценты. Этот остаток составляет совершенно
лишнее обременение для следующих лет.
Мы говорили о займах, производимых на войну, потому что
таков источник почти всей массы государственных долго®. Но
если заем делается и не для содержания военных сил, а для
каких-нибудь других дел, хотя бы самых производительных и
полезных, невыгода его перед налогом остается все та же. Сло-
вом сказать, какого бы рода ни был экстренный расход, пред-
ставляющийся нужным государству, для нации всегда гораздо
менее обременения будет, если он будет произведен посредством
налога, а не займа.
Мы вовсе не о том говорим, что не может представляться
основательной надобности в экстренных расходах. Не упо-
миная уже о расходах на дела всегда полезные по своей сущ-
ности, на какие-нибудь реформы или улучшения, нельзя забы-
вать, что бывают иногда и войны, совершенно оправдываемые
экономическим расчетом. Таковы войны на защиту или возвра-
щение национальной независимости. Мы только говорим, что
если дозволительно по рассудку и по экономическому расчету
произвести экстренный расход, то всегда лучше бывает собрать
средства для него не займом, а налогом.
Разумеется, бывают разные роды займа, как бывают разные
роды налога, и некоторые из них более обременительны для н а -
ции, чем другие. Но место не дозволяет нам здесь вдаваться
в эти подробности, которые, впрочем, теряют значительную
часть своей важности для теоретического исследования, если мы
твердо убедимся в общей невыгодности самого принципа заме-
нять налог займом. Теория говорит, что займов не следует за-
ключать; после этого какую степень серьезности могли бы иметь
рассуждения о том, в каких обстоятельствах и в каком размере
можно заключать займы?
Теория может говорить без нарушения собственных прин-
691

ципов только о долгах, уже сделанных, как о результате оши-
бочного взгляда, как о следствии фактов, которых не следует
повторять, а которые надобно по возможности исправлять.
Следует ли и можно ли государству заботиться об освобожде-
нии себя от долга, если оно по несчастию уже обременено им?
К сожалению, и тут, как во многих других предметах, самый тот
факт, что люди рассуждают о пользе или возможности отстра-
нить зло, служит доказательством трудности справиться с этим
злом. Есть государства, у которых долг невелик, так что воз-
можность заплатить его не подлежит сомнению. Например, по
бюджету Швейцарии за 1860 год государственный долг прости-
рался до 10 0 0 0 0 0 0 франков, между т е м к а к доходы простирал 1и6с0ь
до 16 000 000 франков, а расходы были несколько меньше .
Конечно, Швейцария легко могла уплатить свой долг. Но не у
таких наций возникают вопросы об уплате его, потому что Швей-
цария без всяких споров хочет уплатить и уплатит свой долг.
Вопросы об этом предмете очень занимают публицистов только
таких государств, как Англия, у которой государственный долг в
одиннадцать или двенадцать раз превышает собою сумму годич-
ного дохода, на половину поглощаемого одною уплатою процен-
тов, или таких государств, как Франция, в которой долг уже воз-
рос до величины, в шесть раз превышающей сумму дохода, и с
каждым годом быстро растет, так что при продолжении подобного
порядка дел скоро превысит собою долг самой Англии. Вот для
таких государств интересно узнать, должны ли и могут ли из-
бавиться они от этой обременяющей их тяжести. Но тут с пер-
вого же взгляда видно, что избавиться им от нее очень тяжело.
Представим себе человека, который, получая 1 000 рублей
дохода, имеет на себе 12 000 долга, — таково положение Англии.
Представим себе человека, который, получая 1 000 рублей до-
хода, имеет на себе 6 000 рублей долга и с каждым новым г о -
дом увеличивает его на несколько сот рублей, — таково нынеш-
нее положение Франции. Ясно, что эти люди не могут уплатить
своего долга иначе, как прибегнув к геройским средствам.
Таких средств существует — три очень быстрых и одно д о -
вольно медленное. Два из трех быстрых средств имеют своих
многочисленных приверженцев; к сожалению, малочисленны
серьезные приверженцы медленного средства, потому что оно
требует трудного самообладания.
Первое быстрое средство — государственное банкротство.
Рассуждать о его дозволительности или недозволительности мы
не будем, потому что нет людей, формальным образом защищаю-
щих его. Зато очень часты в Западной Европе примеры, что го-
сударствами управляли люди, не заботившиеся на практике об
отстранении отношений, из которых оно необходимо вытекало.
Если долги растут среди обыкновенных обстоятельств или ход
истории ведется так, что постоянно выказываются экстренные
692

обстоятельства, увеличивающие долг, правительство идет к бан-
кротству. Но это, как мы сказали, дело практики, а не теории;
исторической практике, а не экономической теории, принадлежит
и отыскание средств к избежанию такой развязки.
Другое быстрое средство — установить нечто вроде всеоб-
щей контрибуции для погашения долга. Милль довольно под-
робно занимается проектами такой развязки дела, доказывая
несправедливость одного и непрактичность другого способа со-
вершить ее. Первый способ состоит в том, чтобы раскладка долга
была произведена исключительно по размеру имущества или
доходов с имущества. Проценты английского долга прости-
раются приблизительно до 30 000 000 фунтов. Доходы с и м у щ е -
ства, принадлежащего английским собственникам, простираются
до 300 000 0 0 0 фунтов. Таким образом, если бы парламент, п о д -
держиваемый общественным мнением, пришел к требуемому
убеждению, он определил бы, что государство устано1вляет еди-
новременный н 1а6л1ог на все имущества, равняющийся /10 всякой
собственности . Доля эта была бы передана государственным
кредиторам. Прежние собственники ничего не потеряли бы от
этого пожертвования, когда, по уплате государственного долга,
были бы отменены взимавшиеся с них налоги в размере, рав-
ном тому доходу, какой получали они с части имущества, п о -
шедшей на уплату долга. Напротив, они даже могли бы в ы -
играть, потому что государство получило бы возможность отме-
нить налогов на сумму больше той, какая требовалась уплатою
процентов: взимание денег, шедших на уплату процентов, требо-
вало значительного расхода, то есть дополнительных налогов,
надобность в которых теперь также устранилась бы. Лицо, по-
лучающее ныне 10 000 фунтов доходу и платящее 1 000 фунтов
налога на уплату процентов и 200 фунтов дополнительного н а -
лога на издержки по этому сбору, потеряло бы 1 000 фунтов
дохода, зато было бы избавлено от налогов на 1 200 фунтов;
значит, в сущности, выиграло бы 200 фунтов в чистом ежегод-
ном своем доходе. Но Милль думает, что возложить уплату
всего долга на имущество было бы несправедливо: часть уплаты
следовало бы, по его мнению, возложить и на людей, не имеющих
собственности, живущих со дня на день платою за труд. Он
говорит, что ведь и эти люди очень многим обязаны труду пред-
шествующих поколений, следовательно, получив от них многое,
не должны быть совершенно избавлены и от обязанности при-
нять на себя часть долга, оставленного прошедшим. Для нас
такое заключение кажется не совсем логичным. Милль говорит:
наследники прошедшего не одни люди, получившие материаль-
ное наследство; они только получили еще особенное наследство,
кроме общего всем членам нации умственного и нравственного
наследства. Так; но мы прибавляем: и долги, оставленные про-
шедшим, состоят не из одного материального долга, по которому
693

платятся денежные проценты. Если называть наследством тех-
ническое теоретическое знание, хорошие учреждения, хорошие
обычаи и так далее, то следует признать нематериальным дол-
гом предрассудки, общественные недостатки и тому подобные
отрицательные факты, переданные нынешнему поколению пред-
ками. Тяжесть этого долга достаточно несут на себе и люди,
не получавшие материального наследства. Итак, кто получил
только нематериальное наследство, должен считаться сонаслед-
ником и долга также только нематериального. А материальный
долг связан исключительно с материальным наследством. По-
тому нет ничего несправедливого в мысли, чтобы он был выпла-
чен только из материального имущества.
Но Милль, как мы сказали, отвергает такой взгляд, и уплата
долга единовременною раскладкою кажется ему справедливою
лишь в том случае, если раскладка будет производиться и на
людей, не владеющих имуществом. А в таком случае, по спра-
ведливому его замечанию, план уплаты рушится. Люди, живу-
щие не доходом с имущества, не имеют средств уплатить той
части капитала, потребовать которую пришлось бы с них. Они
в состоянии платить только проценты, потому что имеют только
доход, не имея капитала.
Мы сказали, что не находим надобностей искать этого вто-
рого невозможного способа уплаты, признавая справедливым
первый способ, не представляющий физической невозможности.
Но мы не полагаем, чтобы когда-нибудь осуществился и он. Его
принятие требует такой твердой привычки к точным экономиче-
ским соображениям и такой настойчивости в общественном
мнении, что гораздо раньше, нежели достигнет общество подоб-
ной высоты экономического знания и благоразумия, пересозда-
дутся все черты нынешнего быта учреждениями, для которых
достаточно и гораздо меньшее усилие здравого экономического
смысла; а еще гораздо раньше того погасятся государственные
долги постепенным преобразованием бюджета. Однакоже пре-
жде, чем будем мы говорить о постепенном погашении государ-
ственного долга, нам надобно сказать о третьем способе быстрой
уплаты его.
Этот способ имеет и в теории, не только на практике,
столь же многочисленных приверженцев, как банкротство имеет
их только н16а2 практике. Он состоит в продаже государственного
имущества . Рутинные политико-экономы очень любят реко-
мендовать такое средство; к ним присоединяется на этот раз и
Милль. Мы не станем говорить о том, что есть страны, в кото-
рых у государства уже не осталось значительной собственности,
все продано или отдано в частные руки, так что жалкие остатки
слишком ничтожны сравнительно с суммою государственного
долга. Но если взять и такую страну, в которой еще сохрани-
лась у государства собственность, превышающая долг, все-таки
694

нельзя согласиться на меру, о которой мы говорим. Мы не бу-
дем выставлять здесь соображений, основанных на преданности
взгляду, не согласному с господствующею теориею. Приведем
только два замечания, вытекающих из нее самой. Во-первых,
быстрая продажа огромного количества государственной соб-
ственности уронила бы цену частно« собственности, потрясла бы
весь существующий хозяйственный быт, разорила бы одну п о -
ловину и обеднила бы другую половину всех прежних владель-
цев недвижимой собственности; а при таком упадке цен и сама
государственная собственность шла бы в продажу по цене слиш-
ком нерасчетливой для государства. Чтобы осязательнее был
этот вывод, представим себе совершение подобного факта в м а -
ленькой сфере. Вообразим себе, что правительству принадлежит
третья или четвертая часть всех домов какого-нибудь города и
что оно вздумало в короткое время продать все эти дома. Ка-
ково отзовется эта мера на всех частных домовладельцах г о -
рода? Те из них, дома которых были в залоге, совершенно разо-
рятся: цена их имущества окажется недостаточной на уплату
долга. Все другие домовладельцы увидят свои дома потеряв-
шими более половины прежней цены. А правительство не полу-
чит за свои дома и третьей доли нормальной их цены.
Другое замечание состоит в том, что цена и рента земли
быстро растет во всех цивилизованных странах, а с особенною
быстротою растет в странах малонаселенных, в которых одних
и сохраняются значительные массы государственной собствен-
ности. Наоборот, величина процентов по денежным долгам имеет
тенденцию падать. Таким образом, продажа государственной
собственности на выкуп государственного долга означала бы
отказ от постоянно возрастающей статьи дохода для уничтоже-
ния постоянно уменьшающейся статьи расхода.
Таким образом, из трех быстрых средств к уничтожению
долга два должны быть отвергаемы теориею, а третье требует
такой энергии и распространенности здравых понятий, что
нельзя надеяться на его успех в близком будущем, а с течением
времени надобность в нем будет устранена реформами более су-
щественными и, однакоже, более легкими. Остается рассмотреть
медленный способ, принять который вовсе нетрудно, но трудно
выдержать с продолжительным постоянством, которого он тре-
бует. Этот способ — знаменитая система погашения государ-
ственных долгов постепенным выкупом их облигаций на изли-
шек, остающийся от обыкновенных доходов.
В государствах, [финансы которых управляются способом,
подобным] французскому или австрийскому, не может быть
серьезной речи об употреблении излишков дохода на выкуп
долга, потому что, вместо излишков, обыкновенно там бывает
дефицит, требующий новых займов. Но есть государства, поль-
зующиеся более хорошим финансовым управлением. В них по-
695

стоянно образуется излишек доходов над расходами по общему
экономическому закону, говорящему, что необходимые издержки
на управление делом возрастают в меньшей пропорции, чем
расширяется размер дела, то есть и доход от него. Благодаря
экономическому прогрессу, возрастанию населения и богатства,
общему Англии с другими передовыми странами, сумма, доста-
вляемая каждым существующим налогом, увеличивается в Ан-
глии довольно быстро, а издержки по делам, которыми про-
должает правительство заниматься в прежнем размере, увели-
чиваются гораздо медленнее, благодаря отсутствию чрезмерной
наклонности к мотовству. Какое же употребление надобно д а -
вать излишку доходов, образующемуся при этом благоразум-
ном управлении? Употребление для него можно найти троякое:
во-первых, он может быть обращен на улучшение таких отра-
слей жизни, которыми прежде не могло в надлежащей мере за-
ниматься правительство по недостатку средств; во-вторых, этот
излишек дает возможность постепенно отменять или уменьшать
неудобнейшие или обременительнейшие из прежних налогов;
в-третьих, наконец, можно обратить его на выкуп части государ-
ственного долга. Милль имеет в виду выбор только между вто-
рым и третьим назначениями, забывая на этот раз о первом.
Но вопрос о сравнительных преимуществах второго и третьего
назначения он излагает очень верно.
Само по себе бесспорно то, что полезно сохранять излишек доходов для
постепенного выкупа государственного долга. Но, — продолжает он, — не во
всяких обстоятельствах хорошо оставлять излишек дохода на уплату долга.
Например, для Англии выгода от уплаты национального долга — та, что
она дала бы нам возможность избавиться от худшей половины наших н ы -
нешних налогов. Но в этой худшей половине, конечно, есть части, которые
еще хуже других, и избавиться от них было бы, сравнительно говоря, п о -
лезнее, чем избавиться от остальных. Если, отказавшись от излишка дохода,
мы могли бы обойтись без какого-нибудь налога, то мы должны считать,
что именно тот из наших налогов, который хуже всех, сохраняется нами для
того, чтобы, наконец, отменить налоги, не столь дурные, как он. В стране,
богатство которой увеличивается и возрастание доходов дает возможность
от времени до времени отбрасывать неудобнейшие части своей системы н а -
логов, возрастанием дохода, по-моему, лучше пользоваться для отменения
налогов, чем для ликвидации долга, пока остаются какие-нибудь очень дур-
ные налоги. Потому я считаю при нынешнем положении Англии хорошим
правительственным расчетом, при появлении излишка, кажущегося неми-
молетным, отменять налоги, лишь бы налоги эти выбирались верно. Да и
когда остаются уже только такие налоги, которые годятся на сохранение
в постоянной бюджетной системе, хорошо продолжать тот же образ дейст-
вий опытами уменьшения этих налогов, пока найдется предел, на котором
данная сумма дохода может получаться государством с наименьшим обре-
менением для платящих.
Затем излишек доходов, могущий возникать из дальнейшего увеличения
производительности этих налогов, не надобно ун 1и6ч3тожать их уменьшением,
а следует, мне кажется, обращать на выкуп долга .
Сами англичане жалуются на отяготительность 1н6е4кото-
рых своих налогов. Но, по континентальному масштабу , си-
696

стема их налогов уже не имеет частей, слишком противных обще-
ственному благосостоянию. При размере не слишком тяжелом
налоги не слишком дурные дают им около 70 миллионов фунтов
дохода. Нынешний расход простирается до такой же суммы; но
значительная часть его происходит от временных обстоятельств,
принуждающих Англию делать 1г6о5раздо больше, чем она хотела
бы, расходов на армию и флот . Эта необходимость не может
быть продолжительна. Она развяжется или войною, за которою
последует мир, или мирным устранением опасностей, возникаю-
щих для Англии от системы, которой следует нынешнее фран-
цузское правительство и которая уже оказывается слишком тя-
жела для 1с6а6мой Франции. А когда минуют опасения войны с
Франциею , уменьшение армии и флота до обыкновенных раз-
меров оставит в английском казначействе излишек по крайней
мере в 10 миллионов фунтов при сохранении нынешних налогов.
Он постепенно стал бы увеличиваться по закону, о котором гово-
рили мы выше. Но если предположить, что новое возрастание
было бы употребляемо на облегчение прежних налогов и на дела
улучшений и что достанет у английской нации терпения сохра-
нять хотя первоначальный излишек в 10 миллионов фунтов на
постепенное погашение государственного долга, каков был бы ре-
зультат этой терпеливости при известном принципе погашения,
по которому сумма, шедшая на проценты выкупленной части
долга, обращается на усиление выкупных средств?
Все количество анг1л6и7 йского долга составляет теперь около
800 миллионов фунтов . Процентов по нем уплачивается около
28 милл. фунтов. Если, при таком отношении процентов к капи-
талу, будет с 1862 г. употребляемо на выкуп капитала ежегодное
погашение в 10 миллионов, с прибавкою к нему процентов, сбе-
регаемых постепенным выкупом, ход дела будет следующий
(в тысячах фунтов):
Уплачено Остается По остающемуся долгу Тяжесть процентов
Годы
долга долга остается процентов уменьшилась на
1862 — 800000 28000 —
1872 1 1 7 310 682 690 23 894 4 106
1882 282800 517 200 1 8102 9 892
1 8 9 2 516230 283770 9 932 18 068
1 9 0 2 800000 - — 28 000
Из этой небольшой таблицы мы видим, что через 20 лет а н -
глийский бюджет навсегда освободился бы от расхода, почти
равного пожертвованию, делавшемуся на выкуп долга; через
30 лет это облегчение стало бы вдвое больше делавшегося п о -
жертвования, а в 40 лет весь долг был бы уплачен и бюджет
навсегда сократился бы почти вдвое.
Из этого мы видим, что английскому народу очень стоило
бы проникнуться не очень значительным терпением, какое было
697

бы нужно для сохранения нынешних налогов, которыми, по
устранению нынешних причин экстренного военного расхода, д а -
вался бы излишек в 10 миллионов фунтов на постепенное пога-
шение государственного долга. Мы видим, что если бы Англия
прониклась подобною энергиею терпения по окончании наполео-
новских войн, то давно бы уже уплатила она весь свой долг и
давно уже могла бы облегчить тяжесть своих налогов на целую
полови 1н6у8 обыкновенного размера, какой они имели до крымской
войны *.
Мы видим, что есть государства, уже настолько улучшившие
свою систему налогов, что могли бы заняться образованием
излишка доходов на погашение своего долга, если выбор нахо-
дился только между обращением этого излишка на погашение
долга или на уменьшение существующих налогов. Если бы круг
соображений ограничивался только этими данными, как ограни-
чивается он у Милля, мы должны были бы сказать, что, напри-
мер, для Англии уже наступило время деятельно заняться выку-
пом своего долга. Но мы заметили, что существует для излишка
доходов при подобном положении дел еще иное употребление —
служить к улучшению тех отраслей национальной жизни, кото-
рыми не могло заняться правительство в прежнее время по
недостатку средств. Конечно, подобное назначение государствен-
ных доходов отвергается тою школою политико-экономов, кото-
рая, по вопросу об отношениях правительства к обществу,
исключительно предана заботе суживать круг действий правитель-
ства. При таком воззрении не может быть и речи о занятии п р а -
вительства новыми делами, какими не занималось оно прежде.
Но если мы будем рассматривать вопрос о сфере правитель-
ственных действий хладнокровно, не забывая из-за излишка пра-
вительственного вмешательства в одни дела о пользе, какую
могло бы получить общество от усиления правительственной за-
боты в других вещах, мы найдем, что есть много дел, требующих
увеличения государственного расхода на них. Чтобы не подавать
здесь поводов к спору, который удобнее будет отложить до дру-
гого места, мы выберем примеры, против которых нельзя найти
никаких сомнений. Хорошее отправление правосудия стоит очень
дорого, и нет ни одной страны, в которой небогатые люди могли
бы вполне пользоваться всеми его выгодами. Медицинские посо-
бия также еще очень мало доступны массе населения в самых
передовых странах. Конечно, правительственная забота о достав-
* К 1 января 1811769 г. государственный долг Англии простирался до
840 миллионов фунтов , a процентов по нем платилось около 32 миллио-
нов фунтов. При переходе от военного положения к мирному было около
того времени отменено налогов на сумму около 40 миллионов фунтов.
Если бы англичане удовольствовались несколько меньшим облегчением
налогов, оставив излишек в 10 миллионов фунтов на погашение долга, то,
при существовавшем тогда отношении процентов к капиталу, вся сумма
английского долга была бы уплачена в 1855 году.
698

лении небогатым людям возможности пользоваться помощью
хороших адвокатов и медиков была бы делом невредным. Можно
найти десятки таких дел, в которых польза увеличения прави-
тельственной заботы признается и самыми крайними противни-
ками правительственного вмешательства в общественную жизнь.
Расходы на них очень долго могут поглощать весь излишек до-
хода, и для самой Англии значительно отдаляется этим срок,
когда не останется правительству ничего лучшего, кроме забот о
погашении государственного долга.
Но сильнее всего мешает рекомендовать сильные меры к его
выкупу то обстоятельство, что расходование национальных
средств на выкуп долга в течение известного периода едва ли
поведет, при нынешнем состоянии общественного мнения, к чему-
нибудь другому, кроме открытия более широкого поля для нацио-
нальной и преимущественно военной расточительности в следую-
щий период. Общество и в передовых странах еще так нерасчет-
ливо, что удерживается от безрассудств не столько соображением
о их вреде, сколько физическою невозможностью продолжать их.
Возьмем в пример даже Англию, население которой самое
рассудительное из населений всех великих держав. В послед-
ние десять лет много раз общественное мнение в Англии
увлекалось раздражением против косвенных угроз и мелких
оскорблений, которым подвергалась Англия от французского пра-
вительства. Не будь у англичан государственного долга, не будь
их бюджет обременен процентами его, они стали бы тратить на
свои вооружения вдвое больше денег и во сто раз скорее реши-
лись бы на войну с Франциею. Народы самые цивилизованные
еще похожи на тех нерасчетливых юношей, которые воздержи-
ваются от большого мотовства только невозможностью доставать
больше денет. Есть такие люди, что уплачивайте вы хоть каж-
дый год наделанные ими долги, они не замедлят каждый год
снова увязать по уши в долгах. Конечно, положение таких лю-
дей очень стеснено долгами, но прежде, чем помогать им в этом
отношении, надобно внушить им благоразумные мысли, без к о -
торых ничто им не пособит.
По вопросу о государственном долге история заставляет нас
думать таким образом: те западные государства, которые обре-
менены значительными долгами, обязаны возникновением этих
долгов не какой-нибудь действительной надобности и не каким-
нибудь несчастиям, постигавшим их независимо от их воли, а
только своему расточительному тщеславию. Например, англий-
ский долг возник от войн с Людовиком XIV, в которых Англия
могла бы не принимать никакого участия, если бы думала только
о своей безопасности и выгоде. Увеличился он от участия Анг-
лии в семилетней войне, до которой собственно не было англи-
чанам никакого дела, и потом от войны с северо-американскими
колониями, которую англичане возбудили только своим тщесла-
699

вием. По окончании войны с северо-американскими колониями
английский долг простирался до 250 миллионов фунтов; из них
целая половина была занята для северо-американской войны, из
прежней половины опять почти целая половина была занята для
семилетней войны, перед которою Англия имела 75 миллионов
долга. Как произошли эти 75 миллионов долга — можно увидеть
из одной цифры: война за наследство испанского престола стоила
англичанам 69 миллионов фунтов стерлингов. Повторяем, что
ни в одной из этих войн не было прямой надобности участвовать
англичанам. После того было занято еще 600 миллионов на вой-
ны с Франциею при республике и первой империи, и теперь все
говорят1,70 что Англии также не было надобности вести эти
войны . В периоды мира Англия иногда старалась уменьшать
сделанный долг. Так, в промежуток между семилетнею и северо-
американскою войнами было ею уплачено около 10 миллионов
долга; в промежуток от северо-американской войны до качала
войн против французск17о1й революции также было уплачено около
10 миллионов фунтов . Но результаты этих усилий совер-
шенно исчезали от следовавших за ними безрассудных войн.
История английского долга может служить образцом истории
государственных долгов вообще. Пока народ остается подвержен
таким безрассудствам, какими сочинила себе долг Англия, н а -
прасно рассуждать о том, как этому народу избавиться от сде-
ланного долга. Следует на первый раз радоваться уже и тому,
когда является надежда, что он устоит в решимости не делать
новых безрассудств, от которых вновь увеличился бы его долг.
Англия теперь к а к будто подает такую надежду. Впрочем, н а -
добно сказать и то, что со времени первой империи еще не было
всеобщих войн на континенте Западной Европы, то есть не было
повода слишком сильно искушаться благоразумию Англии. Если
она выдержит характер еще несколько десятков лет, тогда можно
будет сказать, что выкуп прежнего долга не поведет ее к заклю-
чению новых долгов. А теперь это еще сомнительно. Но есть
государства, как, например, Франция, для которых великим
успехом было бы уже и то, когда бы можно было иметь хотя
сомнение 17в2 их тенденции увеличивать свой долг без всякой н а -
добности .
Всякий заметит, что и о государственном долге и о различ-
ных других вопросах по государственному бюджету мы говорили
вовсе не таким тоном, в каком излагается наш взгляд на боль-
шую часть вопросов экономической науки. Мы не приходили в
этих случаях ни к какому непреклонному решению, даже не
предлагали мнений, резко отличающихся от обыкновенной прак-
тики. Напротив, слова наши отзывались как будто бы консерва-
тизмом: «конечно, тут есть своего рода неудобства, но трудно
устранить их и нельзя предложить верного способа к их отстра-
нению», — вот что говорили мы в сущности о каждом таком
700

предмете, которого не порицают решительным образом самые ру-
тинные политико-экономы.
Этот видимый консерватизм объясняется очень просто. Мы
должны были говорить о разрешении представляемых нынешним
бытом затруднений по принципам того же самого быта. Мы
должны были предполагать данное устройство, из которого воз-
никает бюджет с обыкновенными своими качествами, и при ко-
тором очень трудно народу воздерживаться от соблазнов тще-
славного мотовства, и должны были рассуждать, как отстранить
те или другие результаты подобного порядка без изменения его
оснований. Но рассуждая таким способом, невозможно, по н а -
шему мнению, найти верного выхода из существующих затруд-
нений.
[Дело совершенно иного рода, если мы захотим вспомнить,
каким изменениям подвергнется от экономического прогресса
существующий быт. Если читатель ясно представляет себе р е -
зультаты этих перемен, он видит, что ими устраняются и самые
вопросы, о которых мы до сих пор говорили. Как сделать, чтобы
хинин не имел горького вкуса? Эта задача очень затруднитель-
ная, и едва ли можно решить ее удовлетворительным образом.
Но если человек будет вести известный образ жизни, то не пред-
ставится ему надобности много хлопотать о вкусе хинина. Мы
видим, что экономическая расчетливость возрастает в обществе.
Мы видим, что масса населения постепенно проникается созна-
нием прекрасного принципа господствующей теории: «Дела каж-
дого могут идти удовлетворительно для него лишь тогда, когда
он сам хозяин своих дел». Читатель знает, что принятие этого
принципа ведет к устройству, вовсе не похожему на то, при ко-
тором существуют в значительном размере и могут возникать
значительные государственные долги].
D. ГРАНИЦЫ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОГО ВМЕШАТЕЛЬСТВА
В Э К О Н О М И Ч Е С К У Ю ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ НАРОДА
(Гл. XI)
Рассмотрев вопрос о средствах, которыми правительство п о -
лучает доходы на покрытие издержек по исполнению своих обя-
занностей, Милль разбирает важнейшие для экономического
быта отрасли тех обязанностей или действий правительства, ко-
торые называются у него необходимыми, то есть тех, исполне-
нием которых всегда во всех странах занималось каждое прави-
тельство и которые никогда не оспоривались у него никакою
теориею. Многие из этих предметов имеют очень сильное влия-
ние на экономический быт; например, законы о наследстве и
вообще гражданские законы; законы о договорах и вообще ком-
мерческие законы. Милль рассматривает их довольно подробно.
701

Но мы не будем представлять здесь извлечения из этих его глав,
потому что разбираемые в них вопросы, при всей своей важно-
сти, относятся только к подробностям экономического устрой-
ства, а наши очерки занимаются изложением только самых об-
щих принципов его. Мы перейдем прямо к последнему отделу
V книги, определяющему границы между правительственным
вмешательством и совершенно независимою от него частною дея-
тельностью. Спор об этом предмете занимает самое видное м е -
сто в полемике континентальных последователей экономической
рутины против прогрессивной школы. Читателю известно, что
французские политико-экономы господствующей школы выстав-
ляют верховным принципом науки знаменитое правило — laissez
faire, обозначающее на их языке, что правительство не должно
ни под каким видом вмешиваться ни в какую частную экономи-
ческую деятельность. От французов заимствовались этим поня-
тием последователи смитовской теории в других странах.
Зародыш наклонности к безусловному отрицанию правитель-
ственного контроля над экономическими делами лежал в самом
характере учения, изложенного Адамом Смитом: он обращал
все свое внимание на индивидуальную деятельность, заслоняв-
шую от его взгляда другой неизбежный элемент экономической
жизни, коллективную деятельность, одною из форм которой слу-
жит при нынешнем быте правительственное вмешательство. Но
в системе Адама Смита непризнавание коллективной деятельно-
сти не Составляло важной черты. На первый план оно выдвину-
лось во Франции под влиянием двух обстоятельств. Английское
правительство уже и во времена Адама Смита мало чем, кроме
протекционизма, грешило против свободы частной экономиче-
ской деятельности. А на континенте, и между прочим во Фран-
ции, оставалось гораздо больше случаев невыгодного правитель-
ственного вмешательства, которое регламентировало там и внут-
реннюю промышленность. Видя вокруг себя множество н е -
удобств и стеснений от напрасного регламентирования, француз-
ские политико-экономы прониклись безусловною враждою к пра-
вительственному вмешательству. А тут с другой стороны я в и -
лись социальные теории, не разделявшие восхищение результа-
тами исключительно индивидуальной деятельности. Из этих тео-
рий первая наделала большого шу17м3а доктрина сен-симонистов,
превозносивших пользу авторитета . Вообразив, что сен-симо-
нистское поклонение авторитету сходно с средневековым учением
о патриархальном и опекунствующем правительстве, француз-
ские политико-экономы получили наклонность видеть такое же
пристрастие к опекунствующему управлению и в последующих
теориях, имевших родство с сен-симонизмом. Они до сих пор
думают, что социалисты очень любят административную регла-
ментацию; а социалисты могут не ныне — завтра захватить
власть во Франции, и в 1848 году были близки к тому (если не
702

на самом деле, то по мнению толпы) 174. Запуганные этим ф а н т о -
мом регламентации, политико-экономы господствующей школы
окончательно вооружились против всяких мыслей, которые каза-
лись им ведущими к принятию такой вредной замашки.
Но в Англии нет практического опасения, что на-днях может
произойти переворот, отдающий власть в руки каких-нибудь
коммунистов; нет в Англии и раздражения от наклонности суще-
ствующего правительства регламентировать экономическую
жизнь; потому Милль очень хладнокровно рассуждает о пред-
мете, при одном имени которого выходят из себя французские
политико-экономы. [Раздраженные мысли этих политико-эконо-
мов беспрестанно повторяются у нас журналами и писателями,
не понимающими разницы между нашим и французским бытом.
Русский читатель ежедневно слышит тирады, отзывающиеся н е -
навистью к теориям, вовсе не столь страшным для нас, как для
народов, утративших общинное землевладение. Потому мы ду-
маем, что не бесполезно будет привести здесь почти вполне главу
Милля о правительственном вмешательстве, чтобы читатель в и -
дел,] что может человек говорить об этом деле спокойно и бес-
пристрастно, не будучи ни невеждою в политической экономии,
ни другом опекунствующей регламентации, ни врагом индиви-
дуальной свободы.
Трактат свой о границах правительственного вмешательства
Милль начинает следующими общими замечаниями:
Нет предмета, о котором велись бы в нашем веке такие жаркие споры,
как об этом; но они велись главным образом только о некоторых частных
сторонах, лишь с беглыми заметками об общем принципе. Разумеется, люди,
разбиравшие какой-нибудь частный случай правительственного вмешатель-
ства, например, учреждение светских или духовных школ от правительства,
регламентацию часов работы, содержание бедных насчет общества и т. д.,
часто и подробно доказывали свой взгляд общими соображениями, обнимаю-
щими гораздо больше, чем один этот частный вопрос, и обнаруживали до-
вольно сильное предпочтение к принципу вмешательства или к принципу
невмешательства; но редко у них высказывалось и, повидимому, редко было
решено даже в их мыслях, до какой степени они хотят применять к прак-
тике предпочитаемый принцип. Защитники вмешательства довольствовались
доказыванием, что правительство вообще имеет право и обязанность вмеша-
тельства во все дела, в которых его участие будет полезно; а когда школа
так называемого принципа laissez faire пыталась в точности определить круг
правительственного действия, она обыкновенно ограничивала его охранением
личности и имущества от обмана и насилия,—определение, которого не ста-
нет ни сама она, никто другой держаться, если вникнет в него, потому что
под него, как мы показали, не подходят некоторые из неизбежнейших обя-
занностей правительства, предоставляемых ему всеми единодушно.
Я не скажу, что совершенно восполню недостаток общей теории по
предмету, не допускающему, как мне кажется, всеобщего решения; но я
попытаюсь представить хотя некоторые материалы для решения вопро-
сов, возникающих при рассмотрении выгод и невыгод или вреда от прави-
тельственного вмешательства с самой общей точки зрения.
Мы должны начать различением двух видов правительственного вме-
шательства, которые могут относиться и к одному делу, но очень различны
по своей сущности и последствиям и для оправдания которых нужны побуж-
703

дения далеко не одинаковой силы. Правительство может запрещать всем
делать то или другое или делать без его дозволения; оно может также
предписывать людям делать то или другое или делать или не делать изве-
стным способом то, что оставляет на их волю делать или не делать. Но иное
дело, когда правительство, вместо того, чтобы приказывать под страхом
наказаний, обращается к способу действий, который принимается прави-
тельствами так редко и которым можно бы пользоваться с такою выго-
д о ю , — когда оно дает советы и обнародует сведения, или когда, оставляя
частным лицам идти к известной общеполезной цели частными их силами,
не вступаясь в их действия, но не вверяя дело исключительно их заботе,
оно рядом с частными учреждениями устроивает собственное учреждение
для той же цели. Так, например, содержать официальную англиканскую
церковь — одно дело; а отказывать в терпимости другим исповеданиям или
людям, не держащимся никакого исповедания, — другое дело. Национальный
банк или правительственная фабрика может существовать без всякой моно-
полии против частных банков и фабрик. Почта может существовать без
штрафов против пересылки писем другими способами» Правительство может
содержать штат гражданских инженеров, оставляя каждому свободу стано-
виться частным инженером. Правительственные госпитали могут существо-
вать без всякого стеснения медицинской или хирургической практики.
С первого же взгляда очевидно, что круг полезного действия для пер-
вой формы правительственного вмешательства гораздо ограниченнее,
чем для последней. Для своего оправдания она всегда требует гораздо
сильнейшей необходимости; а есть в человеческой жизни обширные области,
из которых она бывает безусловно исключена. Какую бы теорию ни при-
няли мы относительно оснований общественного союза, и под какими бы
политическими учреждениями мы ни жили, всегда есть около каждого част-
ного человека круг, которого не может переступать никакое правительствен-
ное вмешательство ни монархическое, ни аристократическое, ни демократиче-
ское; есть в жизни каждого взрослого человека часть, в которой должна
царствовать личность этого человека, без всякого, чьего бы то ни было,
частного или общественного контроля. Никто, хотя сколько-нибудь при-
знающий свободу или достоинство человека, не станет спорить, что есть
или должно быть в человеческом существовании пространство, огражденное
от постороннего вторжения и не доступное ему; вопрос лишь о том, где по-
ставить границу этого пространства, как велика в человеческой жизни об-
ласть, которая должна находиться в этой недоступной другим территории.
Мне кажется, что она должна обнимать всю ту часть внутренней и внешней
жизни человека, которая касается только самого этого человека, не затрогивая
интересы других или затрогивая их лишь через нравственное влияние примера.
Даже в тех частях жизни, которые касаются интересов других, защит-
ники юридических запрещений должны относительно каждого случая пред-
ставить особенные доводы, что запрещение тут полезно. Одна возможность
вреда для других от свободы человека в известном деле еще не оправдывает
вмешательства закона. Кроме безусловной необходимости, ничто не оправ-
дывает запретительной регламентации, если она не одобряется и общим
сознанием, если обыкновенные честные люди не думают или не могут быть
склонены думать, что запрещаемое дело — такое дело, которое не хорошо
для них совершать. Если этого нет, нужна для запрещения полнейшая не-
обходимость, а одною полезностью оно еще не оправдывается.
Иное дело то правительственное вмешательство, которое не стесняет
личной свободы человека. Нет никакого нарушения свободы, нет ни
обременительного, ни унизительного стеснения, если правительство приго-
товляет средства к достижению известной цели, оставляя частному лицу
свободу пользоваться к тому другими средствами, какие кажутся ему луч-
шими. Тогда тут нет одного из главных неудобств правительственного вме-
шательства. Но все-таки почти во всех формах правительственного действия
есть принудительная сторона — получение денежных средств. Они достав-
ляются налогом; или, если предпочитается форма отдачи на известное дело
704

части доходов с общественного имущества, налог все-таки увеличивается
настолько, насколько иначе заменялся бы продажею или доходом этого
имущества *. А неудобство, необходимо принадлежащее принудительному
взиманию денег, почти всегда значительно увеличивается убыточными пре-
досторожностями и обременительными стеснениями, необходимыми, чтобы
предотвратить уклонения от платежа налога.
Другое возражение против правительственного вмешательства основы-
вается на принципе разделения труда. Всякая новая обязанность, прини-
маемая правительством, составляет новое занятие для учреждения, уже и
без того слишком обремененного обязанностями. Естественный результат
этого тот, что многое исполняется неудовлетворительно; многие вещи вовсе
не исполняются, потому что правительство не может вести их без промед-
лений, гибельных для дела; более хлопотливые и менее блестящие из при-
нятых обязанностей отлагаются или пренебрегаются; и пренебрежение
всегда извиняется готовым предлогом; мысли главных администраторов
всегда так наполнены официальными подробностями дел, как бы поверхно-
стно ни занимались они ими, что не остается у них ни времени, ни свободы
мыслей для великих государственных интересов и для приготовления ш и -
роких мер к общественному улучшению.
Эти неудобства действительны и серьезны; но происходят они не
столько от обширности или разнообразия обязанностей, принимаемых на
себя правительством, сколько от дурной организации правительства. Прави-
тельство не значит один сановник или известное число сановников: количе-
ство соучастников в нем может увеличиваться по надобности, и между са-
мими чиновниками разделение труда может быть развиваемо почти безгра-
нично до того, что легко будет справиться с делами в такой стране, где
обязанности как следует распределены между центральными и местными
правительственными учреждениями и где центральное правительство разде-
лено на достаточное число отраслей. Когда парламент почел нужным пору-
чить английскому правительству надзор за железными дорогами и отчасти
ревизовку их дел, он не прибавил этого дела к занятиям министра внутрен-
них дел, а учредил особенную комиссию железных дорог. Когда он решил
поручить центральной власти власть контроля над исполнением закона о
пособии бедным, он учредил для этого также особенную комиссию (Poor
Law Commission). Мало стран, в которых на правительственных агентах
лежало бы так много обязанностей, как в некоторых штатах Американского
Союза, особенно в штатах Новой Англии; но разделение труда в общест-
венных делах там чрезвычайно развито: почти все эти агенты даже и не
имеют над собой общих начальников, а исполняют свои обязанности неза-
висимо под двойным контролем: выбора своими согражданами и ответст-
венности перед гражданским и уголовным судом.
Конечно, необходимое условие хорошего управления — чтобы главные
правители, будут ли они постоянными или временными, все равно, имели
господствующий, но только общий надзор за общим ходом всех интересов,
в большей или меньшей степени вверенных ответственности центральной
власти. Но если внутренняя организация административного механизма
устроена искусно, предоставляет подчиненным и по возможности местным
подчиненным не только исполнение, но в значительной степени и контроль
подробностей; требует у них отчета собственно за результаты их действий,
а не самые действия, кроме того случая, когда сами действия подлежат
* Единственными случаями, в которых правительственное действие не
имеет ничего принудительного, — те редкие случаи, в которых расходы на
дело покрываются им самим, без всякой искусственной монополии. Пример
тому — мост, построенный государством, если пошлина за проезд- и проход
по мосту достаточна на покрытие текущих издержек и процентов первона-
чального расхода. Другой пример — правительственные железные дороги в
Бельгии и Германии. Почта была бы третьим примером, если бы по отмене
ее монополии доходом с нее продолжали покрываться ее расходы.
705

суду; если приняты все наилучшие меры для обеспечения, чтобы назнача-
лись люди честные и способные; если открыта широкая дорога повышению
с низших ступеней административной лестницы на высшие; если с каждою
высшею ступенью предоставляется чиновнику все больше простора прини-
мать новые меры, не дожидаясь приказания, так что мысли каждого из
главных правителей могут быть сосредоточены на великих общественных
интересах страны по его части; если устроено так, правительство наверное
не будет чрезмерно обременено количеством дел, какое бы количество Дел
ни оказалось полезно возлагать на него; но излишнее обременение оста-
нется серьезным новым неудобством в прибавок к другим неудобствам.
Улучшением правительственной организации сильно уменьшается за-
труднительность, происходящая от простого размножения правительственных
обязанностей; но все-таки правда — то, что в обществах, значительно раз-
витых, огромное большинство дел исполняется правительственным участием
хуже того, чем исполнялось бы трудом или надзором частных лиц, прямо
заинтересованных в деле, при оставлении дела на их долю. Основания этой
истины довольно точно выражаются обыкновенною фразою, что каждый
знает свои дела и свои интересы лучше всех и заботится о себе больше всех.
Например, в обыкновенных промышленных и торговых операциях прави-
тельственная деятельность почти никогда не может выдержать соперниче-
ства с частными промышленниками и купцами, где у частных людей есть
нужная степень промышленной предприимчивости и запас всех необходи-
мых средств. Нет нужды, что правительству удобнее получать самые пол-
ные сведения, что у него есть средства вознаграждать, то есть и приобре-
тать самые лучшие таланты, какие можно найти, — всем этим не вознаграж-
дается та великая невыгода, что оно меньше частного предпринимателя
заинтересовано результатом дела.
[Не забудем также, что если бы правительство и превосходило умом и
знанием каждого отдельного человека в нации, оно все-таки непременно
ниже всех частных людей целой нации. По каждому делу само иметь и
взять на службу себе оно может лишь только часть знаний и способностей,
пригодных для этого дела в целой нации. Если правительство даже станет
выбирать людей для своей службы единственно по их пригодности к делу,
все-таки останется много людей, способных к делу не меньше тех, которые
выбраны правительством. А система частной деятельности по обыкновен-
ному ходу вещей стремится передать дело именно в руки этих людей, по-
тому что они лучше и дешевле других могут исполнять его. С этой стороны
вопроса очевидно, что правительство, уменьшая или вовсе прекращая част-
ную деятельность, или заменяет лучших деятелей менее хорошими, или,
если даже нет этого, заменяет одним своим способом все разнообразные
способы исполнения дела, какие были бы испытаны множеством не менее
способных лиц, имеющих ту же цель, то есть заменяет однообразием со-
перничество, несравненно благоприятнейшее прогрессу улучшений.
Я оставил под самый конец один из сильнейших доводов против расши-
рения правительственной деятельности. Если бы правительство даже и
могло совмещать в себе по каждому роду дел все замечательнейшие умст-
венные силы и практические таланты всей нации, все-таки лучше было бы
оставить значительнейшую часть общественных дел в руках лиц, прямо
заинтересованных ими].
Деловая жизнь — существенный элемент практического воспитания на-
рода; без нее книжное и школьное образование, хотя оно чрезвычайно
нужно, еще не дает людям нужных для жизни качеств и уменья приспособ-
лять средства к цели. Научное образование — лишь одно из двух условий
умственного развития; другое условие — почти столь же необходимое —
здоровая практика для силы деятельности, для труда, находчивости, рас-
судительности, самообладания; а естественным возбуждением к тому слу-
жат житейские трудности. Этот взгляд не надобно смешивать с консерва-
тивным оптимизмом, который бедствия жизни выставляет вещами хоро-
шими, потому что ими развиваются качества, нужные для борьбы с ними.
706

Качества, нужные для борьбы с тяжелыми обстоятельствами, получают
свою ценность лишь потому, что существуют эти обстоятельства. С прак-
тической стороны дело человека — по возможности освобождать жизнь от
трудных обстоятельств, а не то, чтобы сберегать запас их, как охотники
сберегают дичь для упражнения в охоте за нею. Но какие бы благоприят-
ные обстоятельства ни предположить, в деятельных способностях и в прак-
тической рассудительности по житейским делам надобность может только
уменьшиться, а не устраниться; потому нужно, чтобы эти качества развива-
лись не в одних лишь немногих избранных, а во всех людях; а для их раз-
вития нужно такое разнообразие и полнота практики, каких почти никто
не может встретить в тесном кругу своих чисто личных интересов. У народа,
привыкшего ждать от правительства возбуждений во всех общественных
делах, ожидающего, что правительство станет делать за него все, выходящее
из круга привычки и рутины, — у такого народа способности развиваются
лишь наполовину; в его воспитании недостает одной из главнейших сторон.
[Мало того, что воспитание практических способностей заботами о де-
лах, распространенными по всему обществу, само по себе — одно из драго-
ценнейших национальных имуществ: оно становится еще нужнее, когда в ы -
сокая степень этого необходимого развития систематически поддерживается
в государственных сановниках и агентах. Нет сочетания обстоятельств,
более опасного человеческому благосостоянию, как то, когда ум и способ-
ность сохраняются на высоком уровне в управляющем сословии, а вне его
круга глохнут и подавляются. Такая система самым полнейшим образом
воплощает идею деспотизма, вооружая людей, уже имеющих юридическую
власть, еще и умственным превосходством, как прибавочным оружием.
Тут, насколько допускается органическим различием между человеком и
другими животными, дело подходит к управлению баранов пастухом, но
нет тут такого сильного интереса в благосостоянии стада, какое есть у па-
стуха. Единственная гарантия против политического рабства — контроль
над правителями, обусловливаемый развитием умственных сил, энергии и
общественного духа между управляемыми. Опыт показывает, что чрезвы-
чайно трудно держаться прочным образом этим качествам на уровне до-
вольно высоком; трудность эта возрастает по мере того, как прогрессом
цивилизации и безопасности устраняются друг за другом бедствия, затруд-
нения и опасности, против которых единственное оружие отдельный чело-
век имел прежде всего только в своих личных силах, искусстве и мужестве.
Потому чрезвычайно важно, чтобы всем классам общества, до самого низ-
шего, надобно было много делать самим для себя; чтобы была им надоб-
ность во всех тех силах ума и характера, какие только могут иметь они,
чтобы правительство как можно больше предоставляло собственным спо-
собностям каждого человека ведение всех дел, касающихся лично его,—
и, мало того, чтобы оно пускало, или, лучше сказать, возбуждало людей как
можно больше дел их вести добровольным сотрудничеством. Совещания об
общих интересах и управление ими — великая школа того общественного
духа и великий источник того знакомства с национальными делами, которые
всегда считались отличительным признаком общества свободных стран.
Демократическая конституция, не поддерживаемая демократическими
учреждениями во всех отраслях жизни, а ограничивающаяся демократическим
устройством центральной власти, еще не дает политической свободы, — на-
против, часто создает противоположный ей дух, распространяя до низших
ступеней общества желание политического господства. В одних странах на-
род желает того, чтобы его не притесняли, а в других он желает просто того,
чтобы каждый имел одинаковые шансы стать притеснителем. К несчастью,
это второе желание столь же естественно человеку, как и первое, и в извест-
ные эпохи оно встречается гораздо чаще первого даже в цивилизованных
обществах. По мере того, как люди привыкают не предоставлять забот о
своих делах правительству, а вести их собственною деятельностью, желание
притеснять других заменяется в людях желанием не допускать притеснения;
если же находится у правительства вся действительная инициатива и на-
707

правление дел, и частные лица имеют привычку думать и действовать как
бы под вечною его опекою, демократические учреждения развивают в людях
не желание свободы, а необузданную алчность к должностям и власти,
отвращая мысли и деятельность страны от главного ее дела к дрянному
соперничеству за корыстные расчеты и мелкую официальную суетность.
Мы изложили важнейшие из общих оснований того принципа, что вме-
шательство общественной власти в дела общества должно ограничиваться
как можно более тесным кругом; и едва ли кто не согласится, что этих до-
водов слишком достаточно, чтобы по каждому данному вопросу надобно
было оправдывать свое мнение сильными доводами не тем, которые не же-
лают, а тем, которые желают правительственного вмешательства в какое-
нибудь дело, словом сказать, laissez faire должно быть общим правилом,
а каждое отступление от этого пр1а75вила наверное вредно, если не вынуждается
какою-нибудь великою пользою] .
[У нас нет ни малейшей охоты оспоривать хотя бы одну к а -
кую-нибудь фразу из всего длинного отрывка, приведенного
нами. Мы совершенно признаем основательность соображений,
которыми доказывает Милль, что надобно желать возможного
ограничения правительственных вмешательств в экономическую
жизнь и] к немалому удивлению людей, верящих полемическим
фразам наших обличител 1е7й6 о нашей зараженности регламента-
ционными наклонностями , мы скажем, что вполне принимаем
общий вывод Милля: [невмешательство должно быть общим
правилом, а вмешательство только исключением. Сказать по
правде, мы даже идем гораздо дальше Милля и в общих сооб-
ражениях, ограничивающих сферу вмешательства, и в выводе
из них. Относительно вывода речь у нас будет впереди; а что
касается соображений, говорящих о надобности ограничивать
вмешательство случаями крайней необходимости, мы готовы
сейчас же прибавить новые аргументы к тем, которые целиком
принимаем от Милля; и, если не ошибаемся, наши доводы имеют
объем, гораздо более обширный, чем соображения Милля.
Коренною нормою вопроса о правительственном вмешатель-
стве в экономическую жизнь мы ставим основной принцип эко-
номической науки: не надобно делать ничего лишнего, потому
что расходование сил на всякое лишнее дело или всякую л и ш -
нюю часть дела составляет напрасную растрату, от которой
уменьшаются средства для деятельности нужной и полезной.
Если одна лошадь хорошо повезет телегу с известным грузом,
то не надобно припрягать к ней другую лошадь. Если известная
вещь стоит два рубля, то не надобно давать за нее трех. Если
человек может хорошо идти без посторонней поддержки, то не
надобно подсовывать ему ненужную руку помощи. По этому об-
щему правилу не должно и правительство заниматься такими
делами, которые хорошо идут без его содействия или контроля].
Но приняв такой принцип, мы возлагаем на себя обязанность
внимательно рассматривать каждый представляющийся случай и
отнимаем у себя право решать дела голословными фразами к а -
кого бы то ни было рода, в пользу ли вмешательства или про-
708

тив него. Возьмем не то что денежные отношения между людьми,
посторонними друг другу, а интимную часть отношений между
людьми самыми близкими, — например, мужа и жены или роди-
телей и детей. Мы самым энергическим образом утверждаем, что
эти отношения должны быть до высочайшей степени неприкосно-
венны никакому постороннему вмешательству. Прекрасно; «о п о -
ложим, что вы, посторонний человек, входите в комнату и видите
мужчину, который таскает за волосы женщину. По всей вероят-
ности, вы не сочтете преступлением укротить этого мужчину.
Если вы не частный человек, а официальное лицо, от этого не
уменьшается ваша обязанность прекратить побои. Кроме драки,
существует множество других обстоятельств, в которых ваше
вмешательство будет совершенно основательно. Потому во всех
государствах признается за правительством право' вмешиваться
даже в семейную жизнь. Разумеется, вмешательство должно тут
ограничиваться случаями крайней необходимости.
[Имеет ли кто-нибудь право назвать нас регламентаторами,
если мы скажем, что дозволительно правительству вмешиваться
в экономические дела между посторонними людьми настолько же,
нисколько не больше, насколько допускается это право относи-
тельно семейной жизни? А большего мы не требуем и готовы
спорить против того, кто потребовал бы большего].
Но будучи столь умеренны в принципе, мы зато хотим, чтобы
смотрели на эти вещи серьезно. Если муж обращается с женою
жестоко, закон дает жене право отделиться от мужа; если ей
нужна правительственная помощь, чтобы воспользоваться этим
правом, оно посылает официальных защитников. Если дети слиш-
ком сильно страдают от родителей, правительство берет на себя
заботу о воспитании детей и управлении их имуществом. Видите
ли, как серьезно вмешивается оно в эту интимную сферу, когда
нужно? Оно коренным образом изменяет существовавшие от-
ношения, если требует того польза людей.
Конечно, оно делает это только в случаях необходимости. Но
ведь мы с того и начали, что не нужно делать вещей, без которых
можно обойтись. Только не надобно забывать одного важного
обстоятельства: смотря по различию ролей, играемых различ-
ными лицами в известном деле, бывают различны и мнения их
о надобности или ненадобности постороннего вмешательства в
дело. Если, например, пьяный муж бьет жену, то, по всей
вероятности, ему кажется не нужным чье бы то ни было вмеша-
тельство для защиты жены. Если отец проигрывает в карты
имущество детей, то, вероятно, не считает он нужным, чтобы
лишали его управления этим имуществом. Останавливается ли
закон протестациями этих людей?
Известное экономическое отношение хорошо для одних, тяже-
ло для других. Если первые говорят, что правительству не нужно
вмешиваться в это дело, их мнение еще ничего не доказывает.
709

Если же коренной принцип, выставляющий невмешательство
общим правилом, еще недостаточен для решения частных слу-
чаев действительной жизни, то еще меньше могут уничтожать
надобность в серьезном рассмотрении каждого данного случая
частные замечания, которые приводятся Миллем. Например:
деньги для правительственного вмешательства доставляются
налогом; из этого, конечно, следует, что необходима бережли-
вость. Но что же из этого-то следует? Правительство не должно
тратить денег на такие дела экономического вмешательства, кото-
рые не стоят требуемого ими расхода. Конечно, так; но и вообще
на всякие другие дела [правительство не должно] тратить денег,
если цель не стоит расходов. Из факта, что деньги получаются
правительством через налог, выводится только общее правило
о бережливости во всех делах, а не какое-нибудь особенное за-
ключение о правительственном вмешательстве в экономиче-
ские дела.
Далее Милль говорит о надобности развивать самобытную
и оригинальную жизнь в отдельных людях. Это превосходно. Но
самобытность и оригинальность, подобно здоровью, образованию
« всяким другим хорошим качествам, требуют известных средств;
и если правительственное вмешательство направляется к обеспе-
чению этих средств отдельному человеку, оно содействует раз-
витию самостоятельности в нем.
Экономические дела в руках правительства (продолжает
Милль) вообще идут хуже, чем дела частных лиц. Он приписы-
вает это действию принципа разделения труда. Но насколько за-
висит от этого принципа указываемая им невыгода, она может
быть устранена, как замечает и сам он. Обыкновенно говорят
также о недостатке личной заинтересованности правительствен-
ных агентов в успехе дела. Но это обстоятельство подходит под
общий вопрос о сравнительных невыгодах большого и малого хо-
зяйства: при нынешнем порядке в каждом большом предприятии
частного человека управители и работники так же не заинтересо-
ваны успехом предприятия, как и в правительственном предприя-
тии; между тем большое хозяйство все-таки имеет огромное эко-
номическое преимущество перед малым предприятием. Из этого
следует, что, если правительственные предприятия идут хуже ч а -
стных, причина разницы находится не в сущности отношений, а в
каких-нибудь случайных недостатках, которые могут быть устра-
нены. Вопрос о правительственном ведении экономических дел,
сообразном с принципами науки, — вопрос новый, и немудрено,
что еще не приобретено достаточно опытности для хорошего прак-
тического его решения. Это тем натуральнее, что в прежние вре-
мена государственное хозяйство велось на основаниях совершенно
ошибочных, отделаться от которых трудно. [Но во всех тех слу-
чаях, когда правительственное ведение экономических предприя-
тий устроивается сообразно экономическим принципам, оно дает
71Q

хорошие экономические результаты. В пример можно указать на
администрацию государственных железных дорог в Бельгии. Мы
думаем, что мнение о неспособности правительства удовлетвори-
тельно вести экономические дела основано главным образом на
впечатлении, производимом теми бесчисленными случаями,
когда дела эти устроивались по ошибочным принципам, при ко-
торых и частные предприятия идут так же дурно. Но если част-
ный человек заводит предприятие с нарушением здравых эконо-
мических понятий и его предприятие падает, эта частная неудача
остается незамеченной по своей ничтожности, между тем как каж-
дая неудача правительственного предприятия служит предметом
всеобщего внимания. «Но отчего же] правительственные пред-
приятия вообще не выдерживают соперничества с частными при
свободе соперничества?» Между прочим вот отчего. Возьмем
оружейное дело. Частных оружейных фабрик существует мно-
жество. На одних дела идут хорошо; эти фабрики расширяются и
захватывают рынок. Другие фабрики, на которых дела идут
плохо, подвергаются банкротству и уничтожаются; затраченный
на них капитал погибает. Но если фабрикант А потерял 100 тысяч
рублей, фабрикант В, ведущий свои дела хорошо, нисколько не по-
терял от неудачи своего соперника. Напротив, правительственная
фабрикация имеет общий счет по оборотам всех своих распоря-
дителей, и если у одного из них дела идут так же успешно, как
у фабриканта В, то из выгод, доставляемых его операциями,
должны покрываться убытки, нанесенные делу другим распоряди-
телем, подобно фабриканту А. Поэтому, если результат прави-
тельственной фабрикации оказывается менее успешен, чем
обороты частных фабрикантов, пользующихся успехом, не сле-
дует еще заключать о меньшей успешности правительственной
фабрикации: ее надобно сравнивать не с делами одних фабри-
кантов, пользующихся успехом, как сравнивают обыкновенно, а С
общею суммою дел всех частных фабрикантов — и пользующихся
успехом, и разоряющихся. Такого сравнения еще никто не делал,
и мы до сих пор не имеем данных, чтобы основательно решить
вопрос, в какой фабрикации меньше бывает напрасных растрат,
в частной (если брать всю сумму ее предприятий) или в прави-
тельственной (когда администрация устроивается с надлежа-
щею внимательностью).
«Класс правительственных агентов соединяет в себе только
часть знаний и способностей, существующих в целом обществе»,
говорит Милль. Конечно, так; но ведь и дела, управляемые этими
агентами, составляют только часть дел, производящихся в об-
ществе. Для знаний и талантов, принадлежащих лицам, оста-
ющимся частными людьми, остаются частные дела. Мы не видим,
каким же образом тут для общества уменьшается польза, прино-
симая талантами и знаниями. — «Многоразличие способов про-
изводства полезнее для экономического прогресса, чем одно-
711

образие». Конечно, так; но ведь эта выгода отнимается только в
том случае, когда правительство присвоивает себе монополию;
если же оно оставляет свободу соперничеству частных предпри-
нимателей, правительственная фабрика нимало не мешает разно-
образию способов производства.
«Для нации очень полезна привычка к самобытной деятель-
ности», продолжает Милль. Конечно, так; но мы не видим, чем
разнится это замечание от одного из тех, которые нами уже рас-
смотрены. Правительственное содействие в экономических делах
может быть направлено прямо к тому, чтобы отдельные люди
приобретали возможность самостоятельного действования. Если
когда-нибудь бывали противоположные результаты, это проис-
ходило только от ошибочного направления, которое одинаково
возможно во всяких сферах деятельности: ошибочные принципы
и дурные меры могут существовать и в гражданской администра-
ции, и в судопроизводстве, точно так же как и в экономической
жизни. О всех этих случаях надобно говорить только об изменении
принципов деятельности, а не о ее прекращении.
Трудно было бы понять, как могли политико-экономы господ-
ствующей школы дойти до безусловного отрицания пользы пра-
вительственных забот об экономической жизни общества, если
бы не знали мы, как многочисленны и обременительны для об-
щества были ошибки тех времен, когда правительства не имели
верных понятий о законах экономической жизни. Только чрез-
мерность вреда от этих заблуждений заставила думать, что для
блага общества нужно совершенное прекращение правительствен-
ных забот об экономических делах. Милль приводит несколько
примеров тому, какие вредные заблуждения еще не очень давно
господствовали во Франции, в которой и возникло от них полное
отрицание надобности какого бы то ни 17б7ыло правительственного
вмешательства в экономическую жизнь . Сказав, что невмеша-
тельство должно быть общим правилом, а вмешательство исклю-
чением, он продолжает:
Будущие века, конечно, с трудом станут верить тому, до какой степени
нарушается до сих пор эта аксиома даже в тех случаях, в которых приме-
няется очевиднейшим образом. Некоторое понятие об этом можно составить
себе из следующего очерка стеснений, которым вмешивающийся и регла-
ментирующий дух законодательства подвергал фабричные операции при
старом правительстве во Франции.
«Общество имело безграничнейшую и произвольнейшую власть над
фабриками: оно, не церемонясь, располагало способностями фабрикантов;
решало, кто может работать, какую вещь может он выделывать, какие мате-
риалы должен употреблять, каким способам следовать в работе, какие формы
давать продуктам и проч. Мало было работать хорошо, работать лучше пра-
вил,— следовало работать по правилам. Кто не знает регламент 1670 г.,
предписывающий конфисковать и прибивать к позорному столбу, с именем
фабриканта, материи, не сходные с правилами, а при вторичной улике в ы -
ставлять к позорному столбу и самого фабриканта? Купцу следовало сооб-
разоваться не со вкусом потребителя, а с волею закона. Легионы инспекто-
ров, комиссаров, контролеров, присяжных, сторожей наблюдали за исполне-
712

нием закона. Ломали станки, жгли материи, не сходные с правилами; за
улучшения наказывали; изобретателей подвергали штрафу. Выделка пред-
метов, назначенных для внутреннего потребления, была подчинена одним
правилам, назначенных для заграничной торговли — другим. Ремесленник не
мог выбирать место для своей мастерской, должен был работать лишь в из-
вестное время года, лишь для известных покупателей. Декрет 30 марта
1700 г. ограничивает 18-ю городами число мест, в которых можно ткать
чулки; решение 18 июня 1723 г. повелевает руанским фабрикантам останав-
ливать фабричные работы с 1 июля до 15 сентября, чтобы облегчить уборку
хлеба; Людовик XIV, начиная строить луврскую колоннаду, запретил, под
страхом штрафа в 10 000 ливров, частным лицам нанимать работников без
его разрешения, а работникам — работать на частных людей под страхом
тюремного заключения на первый раз и ссылки на галеры за второй»
(Dunoyer. De la liberté du Travail, том 2, стр. 353—354).
Что подобные регламентации не были мертвой буквой и что официаль-
ное стеснительное вмешательство продолжалось до французской революции,
об этом мы имеем свидетельство жирондистского министра Ролана: «Я ви-
дел, что 80, 90, 100 кусков бумажной или шерстяной материи изрезываются
или совершенно уничтожаются. Я видел такие сцены каждую неделю в
течение многих лет. Я видел, что конфискуют мануфактурные изделия, на-
лагают тяжелые штрафы на фабрикантов, жгут материи на площадях в
рыночные часы; прибивают другие материи к позорному столбу, написав
на них имя фабриканта, и грозят самому фабриканту позорным столбом за
вторичное преступление. Все это делалось на моих глазах в Руане, сообразно
указам или министерским приказам. Какое преступление подвергалось такому
жестокому наказанию? Какой-нибудь недостаток материала или выделки
материи или недостача нескольких ниток в ее основе.
«Часто я видел, как посещают фабрикантов толпы сбирров, приводя все
в беспорядок на фабрике, ужасая семейство фабриканта; как они срезывают
материю с рамы, рвут основу со станка и уносят с собою, как улику преступ-
ления; после того фабрикантов призывают к суду; судят, осуждают; имуще-
ство их конфискуется; экземпляры приговора прибиваются по всем улицам;
состояние, репутация, кредит — все погибло, уничтожено. И за что же?
За то, что они сделали известную шерстяную материю из такой шерстяной
пряжи, из какой делается она в Англии (и эта английская ткань даже про-
дается во Франции!); по французским правилам эта материя должна де-
латься из пряжи другого сорта. Я видел, что точно так же поступают с
другими фабрикантами за то, что они делали камлот такой ширины, как в
Англии и в Германии, — той ширины, какая сильно требуется в Испанию,
Португалию, другие страны и в разные провинции самой Франции, между
тем как по французским правилам установлена для камлота другая ширина».
Прошло время возможности попыток к такому применению принципа
«патриархального управления» даже в наименее просвещенной из европей-
ских наций. К подобным случаям прилагаются все общие возражения против
правительственного вмешательства, и некоторые из них почти во всей своей
крайней силе. Но теперь нам должно перейти ко второй нашей задаче, об-
ратить внимание на те случаи, к которым нимало не применяются многие из
этих общих возражений, а другие, — от которых никогда правительственное
вмешательство не может быть совершенно свободно, — пересиливаются про-
тивоположными соображениями, более важными.
Общее правило, как мы замечали, таково, что житейские дела испол-
няются лучше, когда люди, прямо заинтересованные в них, предоставляются
собственной воле, не стесняемой ни законодательными приказаниями,
ни вмешательством чиновников. Лица, занимающиеся делом, или некоторые
из них, по всей вероятности, лучше правительства могут судить о средствах
к достижению той специальной цели, к которой стремятся. Если предполо-
жить случай, не очень вероятный, что само правительство владеет полней-
шим знанием предмета, какое только приобретено в известную эпоху искус-
нейшими в этом знании людьми, — даже и тут частные люди, будучи заинте-
713

ресованы в результате гораздо сильнее и прямее, по всей вероятности, го-
раздо скорее усовершенствуют операции Дела, если они будут предостав-
лены их независимому рассуждению. Но если работник вообще лучше всех
умеет выбирать средства к делу, то можно ли признать таким же общим
правилом, что потребитель или лицо, для которого делается дело, — самый
знающий судья в нем? Всегда ли покупщик способен различать товар?
А если нет, то не прилагается к этому делу довод, основанный на соперни-
честве рынка; и если товар таков, что от его качества много зависит обще-
ственное благосостояние, то перевес выгод может склониться на сторону
некоторого вмешательства официальных представителей общего правитель-
ственного интереса. А мысль, что потребитель — хороший судья товара,
можно принять лишь с многочисленными оговорками и исключениями. Вообще
(хотя и это не всегда) он лучший судья материальных предметов, произво-
димых для него. Они назначены на удовлетворение известной материальной
надобности или наклонности, относительно которой никто не может спорить
с человеком, ее чувствующим; или, если они служат средствами или при-
надлежностями для какого-нибудь занятия, человек, живущий этим заня-
тием, справедливо может считаться знатоком вещей, нужных в его обычном
занятии. Но есть другие предметы, рыночный запрос на которые еще не
свидетельствует о их достоинстве, — предметы, польза которых состоит не
в удовлетворении наклонностей, не в служении ежедневным житейским
надобностям, и недостаток которых чувствуется тем меньше, чем больше
бывает. В особенности надобно сказать это о предметах, главная польза
которых та, что они возвышают достоинство человека. Необразованные
люди не могут быть хорошими судьями образования. Тот, кому наиболее
нужно стать просвещеннее и лучше, обыкновенно меньше всех желает этого;
а если б и желал, не способен найти себе дорогу собственным рассуждением.
При системе невмешательства постоянно будет происходить, что от недо-
статка стремления к цели вовсе не будет заготовляться для нее средств,
или что люди, желающие развития, имея неполные и совершенно ошибочные
понятия о том, чего хотят, будут своим рыночным запросом вызывать снаб-
жение, которое совершенно не таково, как действительно нужно. А прави-
тельство благономеренное и достаточно цивилизованное справедливо может
думать, что имеет или должно иметь степень образования, превышающую
уровень образованности в обществе, которым оно управляет, и что поэтому
оно способно предлагать людям лучшее воспитание и образование, чем к а -
кого станет само собою искать большинство людей. Потому воспитание —
Один из тех предметов, в которых можно принять принцип, что правитель-
ство должно снабжать народ средствами. Это один из тех вопросов, к кото-
рым принцип невмешательства не применяется безусловно всегда и везде *.
В элементарном образовании отступление от обыкновенного правила
может, мне кажется, быть еще значительнее. Есть известные элементы и
средства знания, которые чрезвычайно полезно с детства приобретать каж-
* Против этих мнений писатель, с которым я во многом согласен,
но враждебность которого к правительственному вмешательству кажется мне
слишком неразборчивою и безусловною, Дюнойе, замечает, что как бы хо-
рошо ни было преподавание само по себе, но полезно обществу оно бывает
лишь настолько, насколько общество желает пользоваться им, и что денеж-
ный успех преподавания служит лучшим признаком сообразности его с
общественной надобностью. Этот аргумент, кажется мне, точно так же слаб
относительно умственного образования, как был бы относительно физиче-
ского лечения. Никакое лекарство не принесет пользы больному, если нельзя
уговорить его принять лекарство; но мы не обязаны заключать из этого,
что сам больной без чужого пособия выберет себе лекарство. Разве не может
бывать того, что рекомендация от уважаемых им лиц склонит его принимать
лекарство лучшее, чем выбрал бы сам он? В деле образования вот об этом
именно и спор. Разумеется, если преподавание настолько выше народа, что
нельзя его убедить пользоваться им, оно ему приносит так же мало пользы,
714

дому, родящемуся в обществе. Если родители или заменяющие их лица
имеют средства дать ребенку это образование, но не дают, они совершают
двойное нарушение обязанности: к самому ребенку и ко всему обществу,
которое все сильно страдает от невежества и неразвитости своих сограждан;
потому можно сказать, что правительство поступает хорошо, налагая на
родителей юридическую обязанность давать первоначальное воспитание де-
тям. Но обязывать к этому нельзя иначе, как приняв меры, обеспечивающие,
что элементарное воспитание каждому будет доступно или даром, или с
ничтожными издержками.
Могут возразить, что воспитание детей — один из тех расходов, которые
должны лежать на родителях даже и в рабочем сословии; что полезно, чтобы
родители чувствовали надобность исполнять свои обязанности собственными
средствами; что давать воспитание на чужой счет-—то же самое, как да-
вать пособие; что соразмерно величине этого понижается норма необходи-
мой рабочей платы и ослабляются побуждения к энергии и самооблада-
нию. Аргумент этот шел бы к делу разве лишь тогда, если бы речь была
о замене государственными средствами того, что сделали бы без них для
себя сами частные лица, если бы все родители в рабочем классе признавали
и исполняли обязанности образовывать детей на свой счет. Но родители не
исполняют этой обязанности и не включают обучения детей в число необ-
ходимых издержек, которые должны покрываться рабочею платою; следо-
вательно, общая величина рабочей платы не так высока, чтобы доставало ее
на этот расход, и надобно покрывать его из другого источника. Притом же
дело это не принадлежит к тем, в которых оказывать вспоможение значит
увековечивать порядок вещей, требующий вспоможения. Если обучение дей-
ствительно стоит своего имени, оно не ослабляет, а усиливает и расширяет
энергию деятельности; каким бы образом ни было оно приобретено, его
влияние на человека благоприятно духу независимости; и если бы человек
вовсе не получил его, когда не получил бы его задаром, то пособие в этой форме
имеет тенденцию, противоположную той, по которой оно вредно в столь мно-
гих других случаях: это пособие тому, чтобы обходиться без пособия.
В Англии, да и почти во всех других европейских странах чернорабочие
не могут оплачивать все расходы первоначального воспитания из своей платы,
и не захотели бы делать этого, если бы могли. Потому вопрос тут не о
преимуществах частной спекуляции и правительственного вмешательства,
а о преимуществах правительственного действия или частной благотвори-
тельности, правительственного вмешательства или вмешательства частных
ассоциаций, собирающих на то деньги по добровольной подписке, как
английские общества элементарного первоначального обучения. Разумеется,
на деньги, получаемые принудительным налогом, не надобно делать ничего
такого, что достаточно уже хорошо делается щедростью частных людей.
Насколько делается это в первоначальном воспитании там или здесь — во-
как бы вовсе не существовало. Но между образованием, какое выбрал бы
себе сам человек, и образованием, от которого он откажется, когда оно ему
будет предложено, существует пространство, широкость которого соразмерна
уважению человека к рекомендателю. Кроме того, если люди — плохие судьи
об известном предмете, нужно иногда бывает долго показывать им этот
предмет, долго обращать на него внимание, доказывать выгоды его долгим
опытом, чтобы они научились ценить его, и они напоследок научатся; но, быть
может, не научились бы никогда, если бы предмет не навязывался им прак-
тически, а только рекомендовался в теории. А денежная спекуляция не
может ждать успеха годы или, быть может, целые поколения; она должна
получить быстрый успех или исчезнет. Другое соображение, повидимому,
забытое Дюнойе, то, что есть виды образования, которые никогда не могут
стать настолько популярны, чтобы с прибылью оплачивались расходы на
них, а между тем имеют неоценимую пользу, давая самое высокое образова-
ние немногим и сохраняя непрерывный ряд людей высшего развития, ве-
дущих вперед науку и подвигающих вперед цивилизацию общества.
715

прос об отдельном факте. Обучение, даваемое в Англии по принципу добро-
вольности, в последнее время обсуждалось так много, что здесь не нужно
разбирать его в подробностях, и я здесь просто выражу свое убеждение,
что даже в количестве оно совершенно недостаточно и, вероятно, останется
таково, а в качестве оно бывает хорошо лишь по какому-нибудь редкому
особенному случаю; вообще же, хотя несколько и улучшается (впрочем,
слабо), оно так плохо, что почти только называется обучением. Потому я
считаю обязанностью правительства восполнить этот недостаток назначением
денежного пособия первоначальным школам, чтобы они стали доступны всем
детям бедного сословия или бесплатно, или с платою, нечувствительною по
своей незначительности.
Настойчиво должно желать одного: чтобы правительство не присвоивало
себе монополии обучения ни в низших, ни в высших школах; не употребляло
ни власти, ни влияния своего на то, чтобы люди учились в его школах пред-
почтительно перед другими и чтобы никаких особенных преимуществ не
давалось воспитанникам этих школ. Правительственные преподаватели, по всей
вероятности, будут выше среднего уровня частных, но не будут же совме-
щать в себе всего знания и искусства, какое находится во всем сословии
преподавателей, и полезно оставлять как можно больше путей к желаемой
цели. Потому правительство может и во многих случаях должно учреждать
первоначальные и другие училища; но право частных лиц основывать со-
перничествующие училища не должно нимало зависеть от правительства.
В обучении правительственное вмешательство оправдывается тем, что
дело это не принадлежит к предметам, в которых интересом и соображением
потребителя достаточно обеспечивается качество товара. Рассмотрим теперь
случаи другого рода, в которых нет лица, находящегося в положении по-
требителя, и надобно полагаться на интерес и соображение самого зани-
мающегося делом; таково, например, ведение дел, в которых заинтересован
исключительно сам ведущий их, или вступление в обязательства и дого-
воры, которыми связывается сам заключающий.
Основанием принципа невмешательства для практики должно здесь
быть то, что почти каждый понимает свою выгоду и средства к ее дости-
жению вернее и проницательнее, чем можно предписать ему ее общим законо-
дательным постановлением или указать ее в данном случае чрез государст-
венного чиновника. В общем правиле это бесспорно справедливо; но не
трудно заметить очень обширные и видные исключения из него. Их можно
разделить на несколько классов.
Во-первых, человек, предполагаемый наилучшим судьею своих выгод,
быть может, не способен судить и действовать самобытно; быть может,
он помешанный, идиот, дитя; или хотя он не вовсе не способен к этому,
но он может быть несовершеннолетен возрастом и рассудком. В этом слу-
чае принцип невмешательства совершенно лишается своего основания. Лицо,
наиболее заинтересованное в деле, не лучший судья и вовсе не компетент-
ный судья о нем. Повсюду признается, что о сумасшедших должно забо-
титься государство. О детях и несовершеннолетних обыкновенно говорят,
что хотя они не могут сами заботиться о себе, но есть у них родители или
родственники, чтоб заботиться о них. Этот вопрос переносится в другую
категорию; он идет уже не о том, должно ли правительство вмешиваться
в распоряжение частного человека его собственными действиями и выгодами,
а о том, должно ли оно предоставлять в безусловную власть частного че-
ловека действия и интересы другого человека. Родительскою властью можно
злоупотреблять точно так же, как и всякою другою, и фактически известно,
что ею постоянно злоупотребляют. Если законы не успевают удерживать
родителей от жестокого обращения с детьми, и даже от убийства их, то еще
меньше можно предполагать, что интересы детей никогда не будут прине-
сены в жертву эгоизму или предрассудку родителей более обыденными и
менее возмутительными способами. Если закон может, то он имеет право и
вообще имеет обязанность принуждать родителей делать для детей все,
что. очевидно, должны они делать, и не делать того, чего, очевидно не.
716

должны они делать для выгоды детей. Возьмем пример Из сферы
собственно экономической. Государству следует, насколько может оно знать
и исполнять, охранять детей и несовершеннолетних от чрезмерного обремене-
ния работой. Им не должно быть позволяемо работать слишком много часов
или работать сверх сил; потому что если дозволить это, они всегда могут
быть вынуждаемы к тому. Свобода договора в применении к детям — значит
просто свобода насилия против них. Родители или родственники не должны
также иметь права, по беспечности, завистливости или скупости, лишать де-
тей образования, какое только могут получить они по своим средствам.
Доводы о надобности правительственного вмешательства в пользу детей
применяются с такою же силою и к низшим животным, этим несчастным
рабам и жертвам грубейшей части человеческого рода. Лишь самое грубей-
шее непонимание принципов свободы могло называть вмешательством прави-
тельства в дела ему не принадлежащие, вмешательством в домашнюю жизнь
то, что стали подвергаться примерному наказанию жестокие поступки с
этими беззащитными существами. Домашняя жизнь домашних тиранов —
»то одна из тех вещей, в которые всего необходимее вмешиваться закону;
и жаль, что метафизические тонкости о сущности и источнике правитель-
ственной власти заставляют иных жарких защитников закона против жесто-
кого обращения с животными искать оправдания этому закону не во внут-
реннем характере самого дела, а в его случайных последствиях, в том, что
привычка к жестокости может быть вредною для человеческих интересов.
Чего человек, имеющий нужную физическую силу, обязан не допускать
делать в своем присутствии, против чего он должен употребить свою силу,
то обязано преследовать так же сильно и все общество. Главный недостаток
нынешних английских законов об этом деле — ничтожность наказания за
эти поступки.
Многие хотят причислять женщин к тем членам общества, свобода кото-
рых в заключении договоров должна подлежать законодательному контролю
для их собственного ограждения, по причине (как говорят) их зависимо1г7о8
положения; недавно изданный закон о работе на фабриках (Factory Act)
поставил работу женщин под особенные ограничения, наравне с работою
несовершеннолетних. Но ставить тут и в других случаях женщин вместе с
детьми кажется мне вещью фальшивой в теории и вредной в практике. Дети
ниже известных лет вовсе не могут рассуждать и действовать самостоя-
тельно, потом еще довольно долго они могут управлять собою лишь не
вполне; но женщины, точно так же, как и мужчины, способны обсуждать свои
дела и управлять ими, и единственное препятствие к этому — несправедли-
вость нынешнего их общественного положения. Пока все, приобретаемое
женою, закон делает собственностью мужа, пока, принуждая ее жить с ним,
он заставляет ее подвергаться всякому нравственному и даже физическому
тиранству, какое муж вздумает совершать над нею, — не совсем напрасно
считается каждое ее действие совершающимся по принуждению. Но сильно
ошибаются те реформаторы и филантропы, которые в нашу эпоху хотят
подрезывать следствия несправедливой власти, вместо того, чтобы устранить
самую несправедливость. Если женщины будут иметь такую же, как муж-
чины, безусловную власть над своею личностью и над имуществом, какое
наследуют или приобретают, то не будет никакого предлога ограничивать
часы их работы самих на себя, чтобы они имели время работать на мужа по
так называемому у защитников этого ограничения мужнину хозяйству. Жен-
щины, работающие на фабриках, — единственные женщины в рабочих сосло-
виях, не находящиеся в положении рабынь и вьючных животных; и это
именно оттого, что не легко заставлять их работать и зарабатывать деньги
на фабриках против их воли. По моему мнению, чтобы улучшить положение
женщин, надобно не закрывать или не стеснять доступ им в те независимые
промышленные занятия, которые уже открыты для них, а, напротив, давать
им свободнейший доступ к таким занятиям.
Второе исключение из правил, что каждый сам бывает наилучшим
судьею о своих выгодах, — тот случай, когда человек пытается безвозвратно
717

решить теперь, что будет наиболее полезно для него в отдаленном будущем.
Предположение о здравости личного соображения справедливо лишь там,
где соображение основывается на действительном и в особенности на настоя-
щем личном опыте; а не там, где оно делается предварительно, раньше
опыта, и не допускает отказа даже и по осуждении его опытом. Когда чело-
век обязался договором — не то, что исполнить одно известное дело, а про-
должать исполнять что-нибудь навек или на долгий период, без возможности
уничтожить это обязательство, то уже нет возможности считать выгодным
для него это положение только по тому признаку, что он остается в нем,—
признаку, который без безвозвратного обязательства свидетельствовал бы
об этом; а тот аргумент, что он вступил в обязательство добровольно,—
вступил, быть может, в ранней молодости и вовсе не зная того, к чему
обязывается, — этот аргумент обыкновенно равняется нулю. Практический
принцип невмешательства в свободу договоров лишь с большими ограниче-
ниями может прилагаться к вечным обязательствам, и закон должен смотреть
на такие обязательства чрезвычайно недоверчиво; он должен отказывать им
в своем утверждении, когда человек принимает на себя такие обязанности,
о которых не может судить основательным образом; а если закон утверждает
какие-нибудь из этих договоров, он должен требовать всевозможных обеспе-
чений в том, что они заключаются по основательному соображению о бу-
дущем; и в вознаграждение за то, что не дозволяется самим договариваю-
щимся разорвать свое обязательство, он должен давать им освобождение от
него, когда будет приведена достаточная причина к тому перед беспристраст-
ною властью. Эти соображения в особенности применяются к браку, важ-
нейшему из всех вечных обязательств.
Третье исключение из правила, что правительство не может вести дела
частного человека так хорошо, как он сам, относится к многочисленным слу-
чаям, когда частный человек может вести дело только через поверенного,
и когда так называемое ведение дела заинтересованными лицами в сущности
едва ли лучше ведения их чиновником правительства. Все дела, которые,
будучи предоставлены частной деятельности, могут вестись лишь акционер-
ными компаниями, не хуже, а иногда и лучше того для существенных своих
результатов будут ведены правительством. Правда, казенное управление
вошло в поговорку медленностью, беспечностью и неуспешностью; но точно
так же вошло в поговорку и акционерное управление. Правда, что директоры
акционерного общества — всегда акционеры; но члены правительства также
всегда — участники в платеже налогов; и у директоров точно так же, как и
у агентов правительства, доля в выгодах от хорошего хозяйства не равняется
выгоде, какую они могут иметь от злоупотреблений, не говоря уже о том,
что быть беспечным — спокойнее для них. Могут возразить, что акционеры
в целом своем составе имеют некоторый контроль над директорами и почти
всегда имеют полную власть отрешать их от должности. Но в практике конт-
роль над действиями директоров оказывается так затруднителен, что акцио-
неры почти никогда не пользуются этим правом, кроме случаев такой явной
неловкости или такой безуспешности управления, которая вообще повела бы
за собою удаление от должности и распорядителей, назначенных правитель-
ством. Взамен гарантии, представляемой собраниями акционеров, и личных
наблюдений и изысканий того или другого из акционеров, можно выставить,
что надобно ожидать большей публичности, более деятельных прений и заме-
чаний о делах, в которых участвует общее правительство, чем о делах част-
ной компании. Потому недостатки казенного управления не бывают необ-
ходимо много больше, а быть может, и вовсе не больше недостатков
акционерного управления.
Если надобно, вообще говоря, предоставлять добровольным товарище-
ствам почти все те дела, которые могут исполняться ими хотя посредственно,
то из этого еще не следует, чтобы правительству следовало оставлять без
всякого контроля ведение дел этими товариществами. Во многих случаях,
чьим бы силам ни было оставлено дело, лицо или товарищество, его испол-
няющее, будет по самому характеру дела в сущности пользоваться монопо-
718

лиею, и никак нельзя уничтожить эту практическую монополию с принадле-
жащею ей силою брать налог с общества. Я уже не раз указывал на газо-
вые и водопроводные общества, между которыми на деле нет соперничества,
хотя предоставлена полная свобода соперничеству, и на практике они ока-
зываются еще безответственнее правительства, еще менее его доступны част-
ным жалобам. Тут существование нескольких производителей, вместо одного,
не доставляет никаких выгод, а ведет лишь к увеличению расходов; и плата
за предмет, без которого нельзя обойтись, становится тут таким же прину-
дительным налогом, как бы установлялась она законом. В этих делах пере-
вес выгод на той стороне, чтобы они, подобно мощению и чистке улиц, ис-
полнялись правительством; разумеется, не центральным государственным
правительством, а городским управлением, а издержки покрывались
бы, как оно и теперь в сущности есть, местным налогом. Но во мно-
гих подобных случаях, когда лучше оставить дело частным лицам, обществу
нужна еще другая гарантия хорошего исполнения дела, кроме выгоды рас-
порядителей; и правительство должно или установить для этого дела над-
лежащие условия к общей выгоде, или оставить за собою такую власть над
ним, чтобы общество не лишалось, по крайней мере, тех выгод, какие имеет
монополия. Это надобно сказать о каналах и железных дорогах. На практике
они всегда в значительной степени бывают монополиями; и правительство,
безусловно предоставляющее такую монополию частной компании, делает то
же самое, как если бы дозволяло отдельному лицу или обществу брать в
свою пользу какой угодно налог со всего производимого в Англии солода
или со всей привозимой в нее хлопчатой бумаги. Уступать дорогу или ка-
нал во временное пользование строителям можно по той же причине, которою
оправдывается выдача привилегий изобретателям; но государство или
должно постановлять, что по прошествии срока дорога или канал переходят
в его собственность, или должно оставлять за собою свободное право опре-
делять maximum платы за проезд и за провоз, с тем чтобы от времени до
времени изменять этот maximum.
На четвертое исключение я должен обратить особенное внимание чи-
тателя, потому что прежние политико-экономы слишком мало обращали вни-
мания на дела этого рода. Есть вещи, в которые вмешательство закона нужно
не затем, чтобы устранять соображение частного лица о своих выгодах,
а затем, чтобы могло исполняться это соображение, и нужно это потому,
что воля частных лиц может осуществляться тут лишь по соглашению между
ними, а самое соглашение будет иметь силу лишь тогда, когда поддержи-
вается и защищается законом. Возьму в пример уменьшение часов рабочего
дня, — только в пример, не споря о том, следует или не следует быть этому
уменьшению. Предположим, — ведь можно хотя сделать это предположение,
не решая, верно ли оно или неверно, — что общее уменьшение дня фабрич-
ной работы с 12 часов на 10 было бы выгодно для работников, что они
за 10 часов работы стали бы получать такую же или почти такую же плату,
как теперь за 12 часов. Если предположить это и предположить, что все
работники убеждены в этом, то иной скажет, что уменьшение произойдет
само собою и что не нужно будет узаконять его юридическим постановле-
нием. Я отвечаю: оно произойдет лишь тогда, если все работники обяжутся
друг перед другом держаться этого уменьшения. Если работник отказы-
вается работать больше 10 часов, между тем как другие работают по 12,
он или вовсе не будет нанят, или плата ему будет уменьшена на шестую
долю. Потому, как бы твердо ни был он убежден, что 10-часовая работа
выгоднее 12-часовой для его сословия, его интересу будет противно пода-
вать этот пример, если он не уверен вполне, что все или почти все последуют
за ним. Но предположим, что и все сословие работников вступило в такое
соглашение, — будет ли соглашение иметь силу без законодательной санк-
ции? Лишь в том случае, если общественное мнение охраняет его со стро-
гостью, на практике равняющеюся юридическому наказанию. Ведь как ни
полезно соблюдение этого правила для всего сословия, но прямая выгода
каждого отдельного работника — нарушать его; и чем многочисленнее лица,
719

вступившие в соглашение, тем больше будет число людей, могущих выиграть,
отступив от него. Если даже почти все держатся правила работать 10 ч а -
сов, люди, которые захотят работать 12 часов, получат полную выгоду от
уменьшенного времени работы и, кроме того, прибыль за его нарушение:
за 10-часовую работу они получат прежнюю 12-часовую плату и сверх того
еще плату за два часа. Согласен, что вреда от этого не будет, если огромное
большинство станет держаться 10-часовой работы: почти вся выгода, какая
могла быть от этого, останется за сословием работников, а люди, желающие
работать и вырабатывать больше, будут иметь возможность к тому. Разу-
меется, такого порядка вещей и следовало бы желать; и если предположить,
что уменьшение часов с сохранением прежней платы возможно без того,
чтоб товар не лишился некоторых своих рынков (этот вопрос решается, смотря
по обстоятельствам каждого данного случая, а не по общему принципу),—
если предположить это, то, конечно, наилучшим способом осуществления была
бы тихая перемена в общем фабричном обычае, чтобы 10-часовая работа
вошла в общую практику по доброй воле каждого; а кто хочет отступать
от нее, тот имел бы полнейшую свободу работать больше. Но число людей,
которые захотят по новой высшей плате работать 12 часов, будет так велико,
что 10-часовая работа не удержится в общем обычае: что один стал делать
по доброй воле, то другой скоро принужден будет делать по необходимости,
и люди, захотевшие работать по 12 часов для получения большей платы,
будут, наконец, принуждены работать по 12 часов за прежнюю плату. Зна-
чит, если предположить, что каждому было бы выгодно работать лишь
10 часов, когда мог бы он быть уверен, что все другие станут работать не
больше; все-таки единственным средством достичь этой цели могло бы
оказаться для работников то, чтобы обратить свое взаимное соглашение в
юридическое обязательство с наказаниями по закону за нарушение правила.
Я не то, что говорю в пользу такого постановления, — оно служит у меня
лишь примером того, как известному сословию может нужна быть помощь
закона для осуществления общего мнения этих людей о их выгоде, — нужна
для того, чтобы каждому дать гарантию, что его соперники будут держаться то-
го же правила, которое нельзя принять и ему без такой гарантии. Другой при-
мер того же принципа — так называемая уэкфильдова система колонизации.
Если безусловно понимать принцип, что каждый сам наилучший судья
своих выгод, это будет значить, что правительствам не следует исполнять ни
одной из бесспорных их обязанностей, — не следует им и вовсе существовать.
Целому обществу и каждому члену его очень выгодно то, чтобы люди не
грабили и не воровали друг у друга; но все-таки необходимы законы, н а -
казывающие грабеж и воровство, потому что если и выгодно каждому,
чтобы никто не грабил и не воровал, то никому невыгодно удерживаться
от грабежа и воровства, когда всем другим дозволено грабить и обворовы-
вать его. В этом и есть главная причина существования уголовных законов.
Самое единодушное мнение, что известный образ действий выгоден для
всех, — не всегда достаточно, чтобы расчет каждого соответствовал этому
образу действий.
Пятое исключение. Аргумент против правительственного вмешательства,
основанный на принципе, что каждый сам — наилучший судья своих выгод,,
не может применяться к очень обширному разряду тех случаев, в которых
присвоивается правительству контроль над действиями частного лица, со-
вершаемыми им не в свою пользу, а в пользу других. Сюда принадлежит,
между прочим, важный вопрос об общественной благотворительности, воз-
буждавший столько споров. Вообще следует каждому оставлять свободу
делать все, к чему он предполагается имеющим достаточно способностей;
но когда никак нельзя предоставить человека самому себе, а нужна ему по-
мощь других, является вопрос: лучше ли, чтобы он получал эту помощь
исключительно от частных лиц, то есть помощь неверную и случайную,
или получал ее по систематическому устройству, по распоряжению общества,
через его орган — государственную власть.
Это приводит нас к разбору законов о пособии, вопрос о которых был
720

бы очень неважен, если бы привычки всех сословий в Англии были уме-
ренны и благоразумны, а распределение собственности удовлетворительно;
но он чрезвычайно важен при порядке дел, столь противоположном этим
обоим условиям, как порядок дел на Британских островах.
Независимо от метафизических взглядов на сущность нравственности
и общественного союза, каждый согласится, что люди должны помогать
друг другу; что обязанность эта тем сильнее, чем настоятельнее нужда, и что
никому помощь не нужна так настоятельно, как умирающему с голода.
Потому право на пособие, происходящее от крайней бедности, — одно из
сильнейших прав на свете; следовательно, при первом же взгляде на дело
мы видим сильнейшее основание устроить для людей, столь сильно нуж-
дающихся в пособии, самый верный способ доставки им пособий, какой только
может быть устроен общественными мерами.
С другой стороны, при каждом пособии надобно брать во внимание два
ряда последствий: последствия самого пособия и последствия уверенности
в том, что оно будет оказано. Последствия первого рода вообще полезны;
но последствия второго рода почти всегда вредны; часто вредны до того,
что далеко перевешивают всю пользу, и скорее всего это бывает именно в
тех случаях, в которых надобность пособия — самая настоятельная. Одна из
самых вредных надежд на постоянное пособие — надежда на получение
пищи, и, к несчастию, нет истины, в которой легче было бы убедиться. По-
тому решение этой важной задачи требует большой осмотрительности; а за-
дача в том, как оказывать наибольшее количество нужной помощи с наи-
меньшим возбуждением вредной надежды на нее.
Но энергия человека и надежда его на самого себя могут и недостатком
пособия ослабляться точно так же, как излишеством. Безнадежность еще
гибельнее для энергии труда, чем расчет прожить без труда. Когда положе-
ние человека так бедственно, что силы его парализуются отчаянием, пособие
не усыпляет, а возбуждает, укрепляет, а не расслабляет энергию: разумеется,
если оно не таково, чтобы устранять надобность собственных усилий, если
оно не заменяет человеку его личного труда, искусства и благоразумия, а
ограничивается доставлением ему лучшей надежды обеспечить себя этими
законными средствами успеха. Вот критериум, по которому надобно судить
о всех филантропических и гуманных проектах, все равно, на облегчение ли
судьбы отдельных лиц или целых сословий предназначаются они, и добро-
вольною ли, правительственною ли деятельностью должны исполняться.
Насколько может тут быть общее правило, мне кажется, что правило
это — таково: если пособие дается в такой форме, что положение человека,
получающего пособие, не хуже того, в каком находится человек, приобре-
тающий такое же обеспечение без пособия, то пособие вредно, когда люди
вперед уверены, что получат его; но если оно, будучи доступно каждому,
оставляет человеку сильное побуждение обойтись, если возможно, без посо-
бия, то оно почти всегда полезно. Если положение человека, получающего
пособие, ничем не хуже положения работника, содержащегося своим тру-
дом, — это система, истребляющая в самом корне всякое личное трудолюбие
и самоуправление; и если бы вполне осуществлялся такой метод, он требо-
вал бы в дополнение к себе организованной системы принуждения, чтобы
управлять, как скотом, людьми, выведенными из-под влияния побуждений,
действующих на людей, и заставлять их работать, как скот. Но если, обеспе-
чивая людей от крайней нужды, можно сделать, чтобы положение чело-
века, содержимого на общественный счет, было значительно хуже, чем поло-
жение человека, содержащегося своим трудом, закон, устраняющий возмож-
ность умереть с голода иначе как по собственной воле, будет иметь только
одни хорошие последствия. Что в Англии можно осуществить это условие,
доказывается опытом долгих лет, предшествовавших концу прошлого века,
и в новые времена опытом многих округов, в которых было очень много ни-
щеты и которые избавились от нее к великой и вечной пользе всего рабо-
чего сословия, приняв строгие правила в оказывании пособия. Если видоиз-
менять правила сообразно народному характеру, вероятно, и во всякой
721

стране можно обеспечить неимущих правительственным пособием, не нару-
шая условий, необходимых для того, чтобы от пособия не было вреда.
При соблюдении этих условий я считаю очень полезным, чтобы закон
обеспечивал средства существования находящимся в крайности здоровым
людям, и чтобы эти средства не зависели от частной благотворительности.
Во-первых, благотворительность всегда дает или слишком много, или слиш-
ком мало; расточает свою щедрость в одном месте, а в другом оставляет
людей умирать с голоду. Во-вторых, государство обязано же по необходи-
мости содержать бедного преступника, пока он сидит в тюрьме; значит, если
оно не содержит невинного бедняка, оно назначает награду за преступление.
Наконец, если неимущие предоставлены частной благотворительности, неиз-
бежно нищенство в обширном размере. Забота различать разные разряды
неимущих — вот дело, которое государство должно предоставить частной
благотворительности. Она может давать больше заслуживающему большего
пособия. Государство должно действовать по общим правилам. Оно не может
брать на себя разбора, какой нуждающийся заслуживает, какой не заслужи-
вает участия. Оно не обязано давать ничего сверх необходимого для жизни
первому, и не может давать второму меньше необходимого. Говорят о не-
справедливости закона, который бедняку, невинно обнищавшему, дает не
больше того, чем обнищавшему от безнравственности, — говорить это зна-
чит не понимать, что такое закон и общественная власть. Чиновники, заве-
дующие общественным пособием, не инквизиторы. Им нельзя вверять власти
давать или не давать чужих денег по их приговору о нравственности лица»
просящего денег. Предполагая, что они даже способны составлять себе ра-
зумное суждение о прошедшем поведении нуждающегося, — случай, почти
невозможный, — все-таки нельзя предположить, что они примут на себя
труд разузнать и разобрать это прошедшее, — значит, совершенно не знать
человеческой натуры. Частная благотворительность может делать этот раз-
бор, и, давая свои деньги, человек имеет право давать их по собственному
соображению. Надобно понимать, что это — особенное дело, принадлежащее
собственно частной благотворительности, и что оно полезно или вредно,
смотря по тому, рассудительно или нерассудительно исполняется. Но распо-
рядители общественных денег не должны никому давать больше того mi-
nimum'a, какой обязаны давать и самому дурному человеку. Иначе излише-
ство очень скоро станет правилом, а отказ более или менее капризным деспо-
тическим исключением.
Под одинаковый с общественной благотворительностью принцип подхо-
дят случаи другого рода, — те случаи, когда дело частного лица, хотя и со-
вершается им только в свою пользу, влечет за собою следствия, несравненно
обширнейшие для всей нации или потомства, о котором только общество в
целом своем составе может и обязано заботиться. Одно из таких дел —
колонизация. Никто не станет спорить, что дело основания колоний следует
вести не в исключительном интересе частных выгод первых поселенцев, а с
обдуманным расчетом для прочного блага наций, которые впоследствии воз-
никнут из этих маленьких зародышей; а это может обеспечиваться лишь
тем, когда дело с самого начала ведется по правилам, составленным преду-
предительностью и широкими понятиями просвещенных законодателей; одно
правительство имеет силу составить эти правила и охранить их от нарушения.
Множество разных других случаев подходит под тот принцип, по кото-
рому, как мы видели, не применяется к делам колонизации и пособия нуж-
дающимся главнейшее возражение против правительственного вмешатель-
ства; это случаи, в которых дело должно принести важную пользу обществу,
но никто из частных людей не имеет особенной выгоды исполнять его, по-
тому что само собою не дает оно частному лицу надлежащего вознагражде-
ния. Возьмем в пример путешествие с географическою или другою ученою
целью. Сведения, которые должно оно доставить, могут быть очень полезны
для общества, но частный человек не извлечет из них выгоды, которой воз-
наградились бы издержки на экспедицию, и нет возможности ему взимать
с пользующихся приобретенными сведениями эту уплату, нельзя брать пош-
722

лины с них в свое вознаграждение. Такие путешествия устроиваются или
могли бы устроиваться по частной подписке; но это ресурс редкий и невер-
ный. Часто случалось, что расходы эти брали на себя какие-нибудь обще-
ства, ученые, торговые или человеколюбивые. Но вообще эти предприятия
совершаются на счет правительства, которое притом может и вверять их ли-
цам, наиболее способным к делу по его мнению. Точно так же правитель-
ству следует строить и содержать маяки, ставить вехи и т. д. для безо-
пасности плавания: никто не может собирать пошлину с кораблей, получаю-
щих пользу от маяка, за то, что они им воспользовались; потому никто не
стал бы по личному расчету строить маяков.
Вообще можно сказать, что правительству следует брать на себя все те
дела, исполнение которых не дает вознаграждения частному лицу или част-
ной компании за расход на них, но которые нужны для общей пользы чело-
вечества или будущих поколений, или для настоящей выгоды частей обще-
ства, нуждающихся в посторонней помощи. Но прежде, чем брать на себя
такое дело, правительство всегда должно рассмотреть, не существует ли
вероятность, что дело это может исполниться по так называемому доброволь-
ному принципу, и если может, то следует ли ожидать, что правительственною
деятельностью станет исполняться оно лучше или успешнее, чем ревностью
и щедростью частных людей.
Предшествующие параграфы обнимают собою, как мне кажется, все
исключения из той практической аксиомы, что общественные дела лучше
всего могут исполняться частною и добровольною деятельностью. Но необ-
ходимо прибавить, что в действительности правительственное вмешательство
не всегда может останавливаться на границе дел, по самой своей сущности
требующих его. Бывают такие времена и такие положения нации, что почти
всякому делу, действительно важному для общей пользы, полезно и необ-
ходимо бывает исполняться правительством, потому что частные люди хотя
и могут, но не хотят исполнять это дело. Есть такие времена и места, что не
будет ни дорог, ни доков, ни каналов, ни пристаней, ни работ для орошения,
ни больниц, ни первоначальных, ни высших училищ, ни типографий, если
не устроит их правительство: публика или так бедна, что не имеет средств
к тому, или так неразвита умственно, что не может оценить их пользы, или
так непривычна к общему действованию, что не умеет распоряжаться этими
делами. [Это надобно в большей или меньшей степени сказать о всех стра-
нах, привыкших к деспотизму, в особенности о тех, в которых разница по
цивилизации между народом и правительством очень велика, — например
о странах, завоеванных и управляемых народом более энергичным и обра-
зованным]. Много есть таких земель, в которых сами жители не могут сде-
лать для себя ничего, требующего больших средств и организованного дей-
ствия, и все такие дела остаются у них не исполненными, если не испол-
няются государством. В этих случаях искренность своих забот о благе
подданных правительство вернее всего докажет тем, что дела, возлагаемые
на него беспомощностью публики, станет совершать таким способом, чтобы
эта беспомощность прекращалась от него, а не увеличивалась и не увекове-
чивалась. Хорошее правительство будет содействовать публике так, чтобы
ободрялись и развивались все находящиеся в ней зародыши частной само-
деятельности. Оно будет ревностно устранять препятствия к добровольной
деятельности, облегчать ее в случае нужды советами и руководством; свои
денежные средства оно будет, когда можно, употреблять не на устранение
надобности в частных усилиях, а на содействие им. Когда правительственное
пособие оказывается только по недостатку частной предприимчивости, оно
должно оказываться так, чтобы по возможности служить для народа кур-
сом воспитания в искусстве достигать великих целей индивидуальною энер-
гиею и добровольным соединением сил.
Я не считал нужным говорить здесь о той части правительственных
действий, необходимость которой признается всеми, — об обязанности прави-
тельства запрещать и наказывать такие действия свободных людей, которые
очевидно вредны для других людей, будет ли этот вред происходить от на-
723

силия, обмана и небрежности, все равно. Прискорбно думать, какая огром-
ная пропорция человеческих усилий и способностей употребляется только на
нейтрализование других усилий и способностей даже и в наилучшем из всех
существующих положений общества. Истинное назначение правительства —
уменьшать эту пропорцию до наименьшего возможного размера, принимая
меры к тому, чтобы энергия, растрачиваемая ныне людьми на нанесение
вреда друг другу или на защиту себя от этого вреда, обращалась к надлежа-
щей цели человеческих способностей, — к тому, чтобы принуждать силы пр1и79-
роды все более и более служить материальному и нравственному благу .
Вот последние слова, которыми заканчивается трактат Милля.
Пора и нам кончить ряд статей, получивших уже размер, едва
ли не слишком обременительный для журнала. Не успела войти
в наши очерки та часть теории, которая, по нашему мнению, наи-
более важна в науке. Критикою господствующих понятий нам
удавалось приводить читателя к общим принципам устройства,
наиболее выгодного для людей. Но мы не успели изложить, в к а -
ких главных подробностях должны некогда осуществиться эти
принципы и какими переходными ступенями могут уже теперь
люди приближаться к наилучшему устройству своих материальных
отношений. Нам пришлось в этом отношении довольствоваться
неопределенными очерками, представленными у Милля в главе о
вероятной будущности рабочих сословий. Мысли его верны, но
слишком бледны. И мы очень жалеем о том, что не успели допол-
нить их очерками, более точными. Но что же делать! [Будем до-
вольствоваться тем, что удалось нам сделать, хотя эта исполнен-
ная часть задачи незначительна по сравнению с неисполненного.
Итак, не теряя времени на сожаления о невыполнении задуман-
ного плана, обратим внимание на ту часть дела, которою уда-
лось нам заняться в этот последний раз. Во всем длинном
отрывке, которым закончились наши выписки из Милля, суще-
ственно несправедливы только три или четыре строки, подтвер-
ждающие, будто бы теоретически полон представляемый Миллем
перечень главных исключений из правила, предписывающего
оставлять отдельным людям самим всю заботу об их экономиче-
ских делах. Милль прямым образом имеет в виду только Англию,
и очень может быть, что он не позабыл ни одного из предметов,
в которых особенно важно правительственное вмешательство для
нее при нынешнем ее положении. Но если Англия имеет очень
сильные надобности, до которых еще не дошли другие страны,—
например, для Австрии, для Франции, Испании, России нет еще
надобности так много заботиться о колонизации, как для Анг-
лии,— то в каждой из этих стран могут быть свои особенные
обстоятельства, по которым очень важно правительственное влия-
ние на дела, или не существующие в Англии или не имеющие
для нее особенной важности. Если, например, справедливо, что
испанцами овладела леность, то очень полезно было бы, когда
бы испанское правительство позаботилось об увеличении побу-
ждений к энергическому труду, недостаток которого более всего
724

виноват в бедности испанцев по известиям, принимаемым нами
здесь на веру. О некоторых частях Австрии — в особенности о
Тироле — говорят, будто бы народ там слишком пристрастен к
старине; если это правда, очень важны были бы правительствен-
ные заботы о разъяснении пользы новых вещей, познакомиться с
которыми не думают сами тирольцы. Мы не разбираем здесь
основательности приводимых нами мнений об испанцах и тироль-
цах: мы приводим их только для примера тому, что могут суще-
ствовать в той или другой стране потребности, не имеющие важ-
ного значения для Англии, в которой народ трудолюбив и не
слишком ослеплен пристрастием к старине. Эти примеры служат
нам только для того, чтобы не представилось читателю странным,
когда мы скажем, что, например, и в России могут существовать
особенные случаи большой надобности правительственного влия-
ния, — случаи, не вошедшие в перечень Милля. Теперь все у нас
согласны в том, что крепостные отношения были делом, требовав-
шим правительственного влияния для своей развязки. Нам
кажется, что, насколько нужно было оно для их прекращения,
настолько же нужно оно для поддержания другой черты нашего
экономического быта. Мы говорим о нашем обычном способе
землевладения, по которому земля, принадлежащая поселянам,
не разделена отдельными лицами в полную последовательную
собственность, а остается общественным имуществом, пользова-
ние которым равномерно распределяется между всеми членами
общества. Мно 1г8о0 статей было написано нами в защиту общинного
землевладения , и нет нам надобности вновь перечислять здесь
его преимущества. Мы хотим только сказать, что, если это учреж-
дение на самом деле полезно, то для его сохранения нужна прави-
тельственная забота, потому что без законодательного охранения
оно не может удержаться против частных интересов. Этот случай
подходит под принцип, выставляемый Миллем по поводу законо-
дательного определения рабочих часов на фабриках. Просим ч и -
тателя внимательнее пересмотреть доводы, которыми тут Милль
доказывает, что есть общеполезные учреждения и обычаи, не мо-
гущие сохраниться без прямого законодательного ограждения.
Совершенно в том же духе, в каком рассуждает он о часах работы,
мы скажем про общинное землевладение: для целого общества
оно полезно, но каждому из членов общества может представ-
ляться временная выгода от превращения своего пользования
частью общественной земли в полную собственность над этою
частью ее. Эта мимолетная выгода несомненно приведет в худшее
положение почти каждого из людей, которые соблазнились бы
ею, но она может иметь столько соблазнительности, что приведет
к разрушению выгоднейшего для всех порядка, если достаточен
будет минутный интерес отдельного члена общины, чтобы участок,
находящийся в его пользовании, был выделен ему в полную соб-
ственность].
725

ПРИЛОЖЕНИЯ
ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЕ НАБРОСКИ ДОБАВЛЕНИЙ Ч Е Р Н Ы Ш Е В С К О Г О
К «ОСНОВАНИЯМ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ»
< Е с л и > осуществится прогресс, — очень возможно, что он
пойдет иным путем, и мы увидим впоследствии, что есть пути,
имеющие более шансов на предпочтение,— мы хотим только ска-
зать, что основная причина сопротивления введению машин не
есть порождение грубой фантазии или ослепленных страстей, а на-
против, состоит в факте, признаваемом наукой, что цель, к кото-
рой стремятся в этом случае работники, т. е. избежание бедствий,
не имеет в себе ничего недостижимого. Но мы сделали уже пред-
положение, что читатель знаком с изделиями по по1литической
экономии в духе нынешних французских экономистов ; если так,
он может, наслушавшись одной стороны, думать, что писатели
противной стороны, мыслители прогрессивной школы, говорят
что-нибудь действительно похожее на вздор, приписываемый им
нынешними французскими экономистами. Чтобы разубедиться в
этом, он должен выслушать и эту другую сторону, о которой у нас
говорят так много нелепостей. О« увидит в таком случае, что про-
грессивная школа более верна основным идеям смитовской тео-
рии, нежели ее противники. Так как теперь вопрос идет о влия-
нии машин, то мы представим этюд о них из Philosophie de la Mi-
sère2. Милля мы переводим вполне, но делать полный перевод
из этой книги и других ей подобных по направлению мы не можем
по разным причинам, между прочим и по той, что они 3 вообще
написаны тоном неудобным до сих пор в русском языке . Итак,
мы должны удовлетвориться извлечением; оно в некоторых местах
будет походить на переделку; но переделка наша касается только
способа выражения, а никак не мыслей, излагаемых автором.
Тем самым, что машины облегчают труд, они сокращают и
уменьшают его, так что начинает предлагаться все больше и
больше, запрос на него становится все меньше и меньше. Правда,
что уменьшение цен, увеличивая потребление, постепенно вос-
становляет пропорцию, и работник снова призывается к труду;
но промышленные усовершенствования являются одно за другим
безостановочно и постоянно ведут к заменению человеческого
труда механической операцией, и дело идет постоянно в том духе,
726

что все урезывается часть труда, все устраняются из производ-
ства работники; а без труда нет им средств существования.
«Когда новая машина или вообще какой-нибудь улучшенный
способ занимает место прежней ручной работы, говорит Сэ, то
часть рабочих рук, служба которых заменена с выгодой, остается
без дела. Итак, новая машина замещает собой труд части работ-
ников, но она не уменьшает количество производимых вещей, по-
тому что в таком случае ее не приняли бы; она перемещает до-
ход; но окончательный результат безусловно в пользу машин,
потому что если изобилие продукта и умеренность издержек его
производства понижает продажную ценность, то потребитель, т. е.
все и каждый, выигрывает...»
Оптимизм Сэ — неверность логике и фактам. Дело тут не в
малочисленных случаях, произведенных раз, два или три в тече-
ние тридцати веков введением машин: вопрос идет о феномене
постоянном, непрерывном и всеобщем. «Переместившись», по
выражению Сэ, одной машиной, доход снова перемещается дру-
гою, потом третьею и все продолжает перемещаться новыми, пока
остается место труду и обмену. Так надобно представлять этот
феномен — и надобно согласиться, что если понимать это, он п о -
лучает совершенно иное значение. Перемещение дохода, умень-
шение труда и рабочей платы — это бедствие хроническое, п о -
стоянное, неизгладимое, род холеры, являющейся то в лице Гут-
тенберга, то в лице Аркрайта, то п4 од именем Жаккара, то под
именем Уэтта и маркиза Жуффруа . Чудовище свирепствует не-
сколько времени под одною формою, потом принимает другую, и
экономисты, воображая, что оно удалилось, восклицают: беда
была невелика! Спокойные и довольные тем, что выставляют
всею силою своей диалектики положительную сторону вопроса,
они не хотят смотреть на разрушающую сторону дела, оставляя,
впрочем, за собою право, когда им снова заговорят о нищете, во-
зобновить свои назидательные речи о непредусмотрительности и
пьянстве работников. 5
«В 1750 году», — это соображение Дюнойе , оно может слу-
жить образцом всех подобных мудрых рассуждений, —
«в 1750 году население Ланкашира (где сосредоточивается хлоп-
чатобумажная промышленность Англии) было 300 000 человек,
в 1801 оно благодаря бумагопрядильным машинам было
672000 человек; в 1831 оно было 1 336 000. Прежде хлопчато-
бумажная промышленность занимала 40 000 работников, а теперь
занимает 1 500 000».
Дюнойе прибавляет, что при таком чрезвычайном увеличении
числа работников, занятых этою промышленностью, цена труда
стала наполовину больше прежней. Итак, развитие населения,
следуя за промышленным движением, было факт нормальный и
безукоризненный, точнее сказать, отрадный факт, — ведь приво-
дят < е г о > в честь и славу развитию машин. Но вдруг Дюнойе
727

поворачивает налево кругом: этому множеству колес прядильного
механизма недостало работы, и плата им по необходимости
уменьшилась, машины изменили населению, ими вызванному, и
г. Дюнойе принимается твердить: «беда происходит от излише-
ства браков». Английская торговля, возбуждаемая своими без-
мерными рынками, отовсюду призывает работников и побуждает
их к браку; пока труд идет хорошо, брак дело превосходное, и
многочисленность детей ставится в похвалу машинам; но рынки
неверны, и когда труд задерживается, когда рабочей платы нет,
начинают кричать против брака, обвинять непредусмотритель-
ность рабочих. Видите ли, нынешнее экономическое устройство
безукоризненно, стало быть, нужно винить пролетариев.
Часто приводят в пример типографскую промышленность и
всегда в духе оптимизма. Число лиц, живущих теперь книжным
делом, быть может, в тысячу раз больше числа переписчиков до
Гуттенберга. Из этого выводят, что изобретение книгопечатания
не принесло никому убытка. Подобных фактов можно приводить
сколько угодно и ни одного из них нельзя отвергнуть, но только
не подвинется от них ни на шаг вопрос. Повторяю, никто не
спорит с тем, что машины содействуют общему благосостоянию;
но при этом неопровержимом факте я все-таки утверждаю, что
экономисты изменяют истине, когда безусловно говорят,
что упрощение способов производства машинами нигде не имело
результатом уменьшение числа рук, занятых какою бы то ни было
промышленностью. ЭКОНОМИСТЫ ДОЛЖНЫ были бы сказать, что
машины подобно разделению труда служат при нынешней эко-
номической системе и И С Т О Ч Н И К О М богатства и с тем вместе п о -
стоянною, неизбежною причиною нищеты.
«В 1836 году на одной из манчестерских фабрик девять стан-
ков, имевших по 380 веретен, управлялись каждый четырьмя
прядильщиками, потом удвоили длину досок, в которых вертятся
веретена, в каждом станке сделали по 680 веретен, и для управ-
ления станком сделалось достаточно двух человек».
Вот факт изгнания работника машиною. Введением лучшего
механизма прогнаны три работника из четырех. Что же пользы,
если через 50 лет, когда население земного шара удвоится, а ино-
странный рынок Англии учетверится, английские фабриканты
возьмут назад своих рабочих? Хотят ли экономисты приводить
увеличение населения в похвалу машин? Если хотят, пусть же от-
кажутся от теории Мальтуса, пусть перестанут декламировать
против чрезмерной плодовитости браков.
«На этом не остановились. Скоро новое механическое усовер-
шенствование дало возможность одним работникам делать то, чем
прежде занимали четверых». Новое уменьшение занятия труду
на три четверти; в сумме уменьшение человеческого труда на пят-
надцать шестнадцатых частей.
Один из больтонских фабрикантов (Больтон —один из не-
728

скольких огромных городов, окружающих Манчестер и состав-
ляющих с ним, можно сказать, один город) пишет: «Увеличение
длины досок, в которых вертятся веретена, дозволяет нам упо-
треблять 26 прядильщиков вместо прежних 35». Новое избиение
работников: на четырех человек приходится одна ж6 ертва.
Эти факты извлечены из «Revue Economique» 1842 года, и
каждый может набрать много таких же фактов. Я сам был сви-
детелем того, как вводились скоропечатные машины вместо руч-
ных станков. Я могу сказать, что видел своими глазами бедствия,
которым подверглись оттого печатники (автор Philosophie de la
Misère был прежде работником при типографии). Введение ско-
ропечатных машин происходило 15 и 20 лет тому назад; с той
поры часть печатников обратилась в наборщики, другие вовсе не
нашли себе места в типографиях, многие умерли от !нужды.
Таким-то образом совершается переделка в рабочем классе при
промышленных нововведениях. 20 лет тому назад 80 конноводных
судов производили перевозку из Бокера в Лион; они истреблены
20 пароходами. Разумеется, торговля выиграла; но что сделалось
с людьми, бывшими на конноводных судах? Перешли ли они на
пароходы? Нет, они пошли туда, куда идут люди всех исчезаю-
щих промыслов: они пропали.
Следующие факты, извлекаемые мною из того же источника,
дадут более положительное понятие о влиянии промышленных
усовершенствований на судьбу работников.
«Средняя величина рабочей платы в Манчестере 10 шиллин-
гов (3 руб. 25 коп.) в неделю. Из 450 работников не наберется
40 работников, получающих 20 шиллингов (6 руб. 50 коп.).
Автор статьи позаботился заметить, что англичанин расходует
денег в пять раз больше, чем француз; значит, манчестерские ра-
бочие живут, как должен был бы жить французский работник на
2 франка 50 сантимов (762 коп.) в неделю.
«Edinburgh Review» за 1835 год. «Коалиция манчестерских
работников, не соглашавшихся на уменьшение платы, заставила
изобрести усовершенствование Шерпа и Роберта в ткацком
станке; это изобретение порядком наказало безрассудных, соста-
вивших коалицию». Это «наказало» заслуживало бы наказания.
Изобретение Шерпа и Роберта должно было возникнуть из са-
мого положения технических искусств; сопротивление работников
требуемому от них уменьшению платы послужило только поводом.
По мстительному тону «Edinburgh Review» кажется, будто ма-
шины составляют уголовное наказание.
Один из английских фабрикантов говорит: «Непокорность
наших работников заставила нас постараться обходиться без них.
Мы сделали и вызвали всевозможные усилия ума, чтобы заме-
нить услуги человека более послушными орудиями, и достигли
нашей цели. Механика освободила капитал от порабощенности
труду. Где мы еще употребляем человека, он употребляется вре-
729

менным образам, в ожидании того, когда изобретется для нас
средство производить его дело без него».
Какова система, приводящая негоцианта к тому, что он с вос-
хищением думает: скоро общество будет обходиться без людей!
Механика освободила капитал от порабощенности труду!
Это точно то же самое, как если бы министерство взялось осво-
бождать бюджет от порабощенности людям, платящим налоги.
Безумец! Если работники стоят вам расходов, то ведь они ваши
покупатели. Куда вы денете ваши продукты, когда, выгнанные
вами, они перестанут потреблять? Потому удар, наносимый м а -
шинами, поразив работников, не замедляет бить и фабрикантов;
если производством уничтожается потребление, само производ-
ство скоро принуждено бывает остановиться.
«В последнюю четверть 1841 года четыре большие банкрот-
ства, произошедшие в одном из английских мануфактурных горо-
дов, пустили по миру 1 720 работников». Эти банкротства были
произведены излишеством производства, т. е. недостаточностью
сбыта, иначе сказать, бедностью народа. Как жаль, что механика
не может тоже освободить капитал от порабощенности потреби-
телям. Как жаль, что машины тоже и не покупают сами тканей,
ими производимых! Что за идеальное общество было бы, если бы
торговля, земледелие и фабричная промышленность могли идти,
а не было бы ни одного человека на земном шаре!
«В одном из йоркширских приходов работники вот уже 9 м е -
сяцев имеют работу только по два дня в неделю».—Это машины.
«В Джестоне две фабрики, стоившие 60 тыс. фунтов, проданы
за 26 тыс. фунтов». — Они производили больше, чем могли
сбыть. Это машины!
В заключение журналист замечает: «С 1836 года хлопчато-
бумажная промышленность становится хуже».
Экономисты любят успокоивать свой ум картинами общест-
венного благосостояния, — это главный признак, по которому уз-
наются они и по которому они ценят друг друга. Но все-таки
есть между ними люди желчных мыслей, вечно готовые рассказам
о возрастающем благоденствии противопоставлять доказательства
упорной нищеты.8
Теодор Фикс в декабре 1844 г. давал такую характеристику
общего положения дел:
«Продовольствие народов уже не подвержено ужасным нару-
шениям от неурожайных годов, столь часто производивших голод
до самого XIX века. Разнообразие посевов и земледельческие
улучшения почти совершенно победили эту язву *. В 1791 году
* Philosophie de la Misère была издана в 1846 году; если бы автор пи-
сал теперь, он заметил бы, что Фикс слишком похвалил прогресс и в этом
отношении: страшный голод, поразивший в 1847 году Англию и Францию,
доказал, что даже эти передовые страны не слишком еще далеко ушли от
экономической неразвитости, обеспечивающей продовольствие от неурожая.
730

общее производство хлеба во Франции считали в 47 млн. гекто-
литров; за вычетом посева, это давало 1 гектолитр 65 центилит-
ров (0,785 четверти) на человека. В 1840 году это производство
считается в 70 млн. гектолитров и на человека приходится
1 гектолитр 82 центилитра (0,867 четверти). Фабричные изделия
возросли в пропорциях по крайней мере столь же сильных, как и
питательные вещества; и можно сказать, что масса тканей более
чем удвоилась, быть может, более чем утроилась в последние
50 лет. Улучшение технических способов производства привело к
этому результату. С начала нынешнего века средняя жизнь воз-
росла двумя или тремя годами, — это верный признак того, что
увеличилось благосостояние или, выражаясь иначе, уменьшилась
нищета *.
«В течение 20 лет цифра, доставляемая косвенными налогами
* Тот ф а к т , ч т о средняя продолжительность жизни возрастает, п р и -
водится в доказательство уменьшения нищеты. Но без точного исследова-
ния частных цифр, из которых слагается эта средняя цифра, ровно ничего
еще нельзя выводить из нее. Низкая цифра среднего продолжения жизни
в известной стране зависит главным образом от многочисленности умираю-
щих младенцев. Представим себе, например, что в известном обществе умер-
ло в известном году 20 человек, из которых 5 имели по 1 году, 10 по 40
лет и остальные 5 по 67 лет. По этим цифрам средняя продолжительность
жизни оказывается 37 лет (5X1=5; 10X40=400; 5X67=335; 5+400+
335=740; 740:20=37).
Представим теперь себе, что в другом обществе умерло тоже 20 человек,
из которых 10 имели возраст 1 год, 5 по 50 лет и остальные 5 по 76 лет.
Средняя продолжительность жизни в этом обществе оказывается только
32 года (10X1=10; 5X50=250; 5X76=380; 10+250+380=640;
640:20=32). Если мы сравним только последние общие выводы, можно
вывести заключение, что в первом обществе больше благоденствия, нежели
во втором. Но когда мы вникнем в частные цифры, из которых состав-
ляются общие выводы, мы увидим, что дело еще вовсе не решено, что, н а -
против, скорее можно предположить большую степень благосостояния во
втором обществе, хотя цифра общего вывода в нем меньше. Действительно,
мы видим, что люди, перешедши детский возраст, живут во втором обществе
дольше, нежели в первом, следовательно, надобно полагать, что их жизнь
не столь изнуряется лишениями, как жизнь взрослых людей в первом об-
ществе. Средняя продолжительность жизни во втором обществе выходит
меньше оттого, что число умирающих младенцев составляет в нем большую
< д о л ю > из всего числа умирающих, нежели в первом обществе. Теперь н а -
добно еще исследовать, отчего же во втором обществе умирает младенцев
больше, нежели в первом. Это может происходить от причин очень различ-
ных, кроме недостаточности благосостояния у их родителей. Например:
если в этом обществе мужья бьют жен, то само собою разумеется, что и
отцы и матери бьют малюток; {быть суровым одинаково может и человек
зажиточный и человек бедный — зачеркнуто}; очень может быть, что во в т о -
ром обществе значительное число младенцев умирает просто от суровости
общественных привычек, а не от недостатка пищи у родителей. Может также
быть, что во втором обществе господствуют более нелепые понятия о детской
гигиене, нежели в первом; например, родители, может быть, полагают во в т о -
ром обществе, что можно пичкать младенца и кашей и щами, а в первом о б -
ществе кормят детей несколько рассудительнее. Наконец может быть, что по
грубости семейных нравов даже зажиточный муж, или свекор не дает матери,
кормящей грудью ребенка, увольнения от таких работ, при которых она
731

во Франции, без всякого возвышения налогов, возросла с
540 млн. до 720, — это симптом прогресса в бюджете доходов, но
еще более симптом экономического прогресса в общес1тве.
«1 января 1844 в сберегательных кассах было 351 /2 миллион;
из этого числа в парижских сберегательных кассах было 105 мил-
лионов. А между тем сберегательные кассы стали разв1иваться
только 12 лет тому назад, и надобно заметить, что эти 351 /2 мил-
лион не составляют всей массы реализированных сбережений, по-
тому что эти капиталы получают и другое употребление.
В 1843 году из 320 000 работников и 80 000 домашних служителей
и служанок Парижа 90 000 работников положили в сбере-
должна надолго покидать младенца или от которых портится ее молоко.
Все это надобно исследовать, прежде чем можно будет нам сказать, что боль-
шая смертность младенцев во втором обществе зависит именно от большей
бедности, а не от других причин. Все эти обстоятельства остаются до сих
пор не исследованы. Теперь обратимся к вопросу, отчего происходит мень-
шая смертность младенцев в первом обществе. Мы видели уже, что она мо-
жет происходить не от большей степени благосостояния, а просто от мень-
шей грубости семейных нравов или от меньшей нелепости в обращении с
младенцем. Но если бы даже она происходила именно от большей благо-
состоятельности родителей, все-таки без точнейших исследований еще нельзя
решить, служит ли это признаком большей благосостоятельности целого обще-
ства. Можно представить себе такой случай. Положим, что во втором общест-
ве у половины членов есть порядочный достаток, а другая половина живет в
нужде, но все еще не в совершенной нужде, не в такой, чтобы образовалась
привычка безбрачия в этой половине. Эта бедная половина общества, ведя
семейную жизнь, будет иметь детей столько же, как зажиточная половина,
но от нужды будет очень много умирать младенцев из детей этой бедной по-
ловины. Теперь представим себе, что в первом обществе бедная половина
населения еще несравненно беднее, чем во втором обществе, так что совер-
шенно отстала от семейной жизни. В таком случае женщины этой бедной
половины или вовсе не имеют детей, когда сохраняют скромность, или, отда-
ваясь разврату, имеют очень мало детей. Таким образом, дети в первом об-
ществе, где смертность младенцев меньше, почти все принадлежат только
зажиточной половине общества, а в том обществе, где смертность больше,
она просто происходит оттого, что бедная половина общества не впала еще в
такую нищету, чтобы потерять привычку к семейной жизни. Если читатель
еще не слишком утомлен цифрами, он яснее представит себе влияние такого
положения, просмотрев следующий пример. Мы берем наши прежние два об-
щества, из которых в одном умирает 10 младенцев, в другом 5. Мы спраши-
ваем теперь, каким образом происходит этот феномен, и находим, что он мо-
жет происходить следующим образом. Положим, что у людей зажиточных из
10 младенцев умирает только 2. Положим, что у людей бедных из 10 младен-
цев умирает 5. Положим теперь, что есть у нас два общества, состоящие каж-
дое из 1 000 человек. Положим, что в сословиях, ведущих семейную жизнь,
бывает в год 1 рождающийся на 20 человек общего их числа. Положим, что
у сословий, не ведущих семейной жизни, бывает только 1 рождающийся на
100. Теперь положим, что в каждом обществе по 500 человек зажиточных,
и по 500 человек бедных, но только в одном обществе бедность бедной поло-
вины еще сносна и не мешает существованию семейной жизни, а в другом
бедная половина дошла до такой нищеты, что отказалась от семейной жизни.
Тогда мы будем иметь:
В обществе, где бедная половина еще не дошла до полной нищеты и
сохраняет семейную жизнь, в этой бедной половине на 500 человек рождает-
732

гательные кассы 2 547 000 франков, а 34 000 служителей
1 268 000 франков».
Все эти факты совершенно справедливы, и заключение в пользу
машин, из них выводимое, совершенно верно: действительно, м а -
шины дают сильное развитие общему благосостоянию. Но факты,
которые мы приведем теперь, не менее достоверны, и заключение,
которое мы выведем из них против машин, будет не менее справед-
ливо: они служат непрерывной причиной павперизма. Я ссылаюсь
на цифры самого Фикса.
Из 3 2 0 0 0 0 работников и 80 0 0 0 слуг, находящихся в Париже,
2 3 0 0 0 0 работников и 46 0 0 0 слуг, всего 276 0 0 0 ч е л о в е к , не имеют
ся 25 младенцев; из них по пропорции 6 умирающих из 10 рождающихся
умирает 15 человек. В зажиточной половине на 500 родится также 25 чело-
век младенцев и из них, по пропорции 2 умирающих на 10, умирает 5 чело-
век. В целом обществе на 1 000 человек родится 50 младенцев и из них
умирают во младенчестве 20, а достигают зрелых лет 30. Общая пропор-
ция умирающих 40 процентов.
В другом обществе, где бедная половина дошла уже до полной нищеты
и отреклась от семейной жизни, в этой бедной половине на 500 человек
родится только 5 младенцев и из них умирает только три. В достаточной
половине этого общества число рождающихся и умирающих младенцев
то же, как в прежнем обществе: родится 25, из них умирает 5. В целом
обществе родится на 1 000 человек только 30 младенцев, а умирает из них
только 8, остаются живы 22. Пропорция умирающих младенцев к рождаю-
щимся 21 процентов,
В этом случае ясно, что меньшее число умирающих младенцев вовсе не
свидетельствует о большем благосостоянии общества. Напротив, именно от
чрезмерной бедности одной половины общества происходит тот феномен, что
число умирающих младенцев по общей сложности всех сословий оказывается
меньше.
Мы представили гипотетический случай, в котором возрастание средней
продолжительности жизни происходило бы от увеличения бедности извест-
ной части общества. Действительно ли находится какая-нибудь европей-
ская страна в подобном положении, это вопрос, требующий точных исследо-
ваний, которые до сих пор еще не сделаны. Но должно сказать, что есть
сильные признаки соответственности нынешнего положения передовых ев-
ропейских стран с условиями предполагаемого нами случая. Во-первых,
известно, что число рождающихся пропорционально числу населения в них
уменьшается точно так же, как в нашем гипотетическом случае. Во-вторых,
известно, что фабричные рабочие, да и вообще всякие рабочие больших го-
родов Западной Европы, все больше и больше отстают от семейной жизни.
Оба эти признака, совершенно соответствующие условиям нашей гипотезы,
возбуждают сильное расположение думать, что есть в западно-европейских
обществах та самая причина возрастания продолжительности средней жизни,
которая излагается нашим гипотетическим случаем. Если бы этих признаков
совершенно не было, тогда возрастание средней жизни ровно ничего еще
не свидетельствовало бы о возрастании и уменьшении благосостояния в рабо-
чем классе без точного исследования причин, которыми производится это
возрастание средней цифры жизни. Но теперь, имея эти два признака (умень-
шение пропорции рождающихся и развитие бессемейной жизни), мы должны
сказать, что правдоподобнее всего будет считать возрастание средней жизни
феноменом, развивающимся в западно-европейских обществах просто от
возрастания нищеты в рабочем классе, пока точными исследованиями не бу-
дет придана математическая достоверность этому правдоподобию или не
будет раскрыта его ошибочность.
733

ничего в сберегательных кассах. Кто отважится утверждать, что
эти 276 000 человек — расточители, по собственной воле подвер-
гающиеся нищете? Но как бы то ни было, надобно из этих цифр
заключить, что из всей массы людей, живущих своим трудом, три
четверти или люди нерасчетливые, ленивые и развратные, потому
что они не кладут денег в сберегательные кассы, или что они по
нищете не могут ничего сберегать. То или другое заключение н е -
избежно. Но здравый смысл не позволяет винить рабочий класс
в целой массе его; потому надобно сложить вину на экономическое
устройство. Как Фикс не видел, что его цифры сами изобличают
себя?
Надеются, что со временем все или почти все работники будут
класть деньги в сберегательные кассы. Не дожидаясь будущего,
мы можем теперь же проверить, основательна ли такая надежда.
По свидетельству Be, мэра пятого Парижского округа, «число
неимущих хозяйств, записанных в Парижском бюро благотвори-
тельности, простирается до 30 000; это составляет 65 000 чело-
век». В начале 1846 их было 88 474, А сколько бедных, не внесен-
ных в эти списки? Наверное, не меньше. Итак, мы имеем в Па-
риже 180 000 человек в нищете. А сколько еще живет в нужде?
Наверное, столько же. Итак, в Париже 360 000 человек нуждаю-
щихся.
«Говорят об увеличении количества пшеницы на ка9ждого
человека! — восклицает другой экономист Луи Леклер . Но
разве нет во Франции огромных округов, население которых не
ест хлеба, а питается исключительно маисом или каштанами».
Леклер указывает факт — мы объясним его. Население
возрастает преимущественно в больших городах, то есть в
пунктах, где потребляется наибольшее количество пшеницы; из
этого видно, что среднее количество, приходящееся на человека,
могло возрасти без улучшения общего положения.
«Говорят, — продолжает Леклер, — о возрастании потреб-
ления. Напрасно стали бы мы говорить, что парижские продавцы
не подделывают съестные припасы: подделка эта существует.
В Париже, в столице страны самых лучших вин, народ пьет к а -
кую-то поддельную гадость противного вкуса и запаха».
То, что говорится тут об частном случае, о вине, можно ска-
зать о неудобствах, приносимых машинами всем предметам п о -
требления. Везде та же система вычитания: каким бы то ни было
способом нужно сокращать издержки производства для того,
чтобы, во-первых, выгодно выдержать соперничество про-
тив производителей более счастливых или богатых; во-вто-
рых, изготовить товары посредством тех бесчисленных нуждаю-
щихся покупщиков, у которых недостает денег купить ничего
хорошего. Виноградное вино, производимое неподдельным обра-
зом, слишком дорого для массы потребителей; оно могло бы
остаться в погребах торговцев. Виноторговец избегает этого за-
734

труднения: он не может делать машинами виноград и придумы-
вает другие способы делать вино доступным по цене каждому.
Говорят об увеличении средней жизни; я признаю справед-
ливость этой цифры, но прибавляю, что анализ, из которого она
выведена, ошибочен. Предположим население в 10 миллионов
человек. Если по какой-нибудь причине средняя жизнь возрастет
пятью годами для 1 000 000 в этом обществе, а в 9 остальных
миллионах смертность продолжает свирепствовать попрежнему,
то, распределив увеличение по всему числу, мы найдем, что сред-
няя жизнь увеличилась для каждого на полгода. О средней жизни,
которая выставляется признаком общего благоденствия, надобно
сказать то же, что о средней образованности: уровень знаний
постоянно возвышается, но это не мешает быть теперь во Фран-
ции такому же числу варваров, как во времена Франциска I.
Шарлатаны, спекулировавшие железными дорогами, много н а -
кричали о важности локомотива для распространения идей: эко-
номисты, всегда готовые повторять пошлости, повторили и эту.
Да разве идеям нужны локомотивы, чтобы расходиться по об-
ществу? Но что же мешает идеям расходиться из Института в
узкие и жалкие улицы предместий Сент-Антуанского и Сен-
Марсельского, где живет эта толпа, скудная мыслями еще более,
нежели хлебом? Отчего же между двумя людьми, которые оба
живут в Париже, разница по образованности теперь втрое больше,
чем в XIV веке, несмотря на омнибусы и на городскую почту?
Разрушительное влияние машин на общественное хозяйство
и на положение работников производится сотнями разных спо-
собов, которые связаны между собою и развиваются друг от
друга: остановкою работы, понижением рабочей платы, избыт-
ком производства на фабрике, недостатком рынков, подделкою
продуктов, банкротствами, вытеснением рабочих из одного про-
изводства в другое, порчею человеческой породы, наконец, бо-
лезнями и смертью.
Сам Теодор Фикс заметил, что в последние 50 лет средний
рост человека во Франции уменьшился на несколько милли-
метров. На ком произошло это уменьшение?
В доклад1е0, читанном перед Академией нравственных наук,
Леон Фоше говорит: «Молодые работники бледны, слабы,
малорослы, так же вялы в своих мыслях, как и в движениях.
В 14 или 15 лет они по росту кажутся не больше 9- или 10-летних
детей. Об умственном или нравственном их развитии надобно
сказать что есть между ними такие, которые в 13 лет не имеют н и -
какого понятия о добре и зле и которые слышат о нравственных
обязанностях в первый раз тогда, когда отправляются в тюрьму».
Да, наука и промышленность делают изумительные успехи;
но пока цивилизация не получит новых опор, умственное и м а -
териальное развитие пролетариата уменьшается; жизнь стано-
735

вится дольше и лучше для зажиточных классов, а для бедных
становится короче и хуже. Это раскрывается книгами самыми
благонамеренными, то есть представляющими вещи в самом
розовом свете.
По исследованию Морога11, 7 500 000 человек во Фран-
ции имеют только по 91 франку в год, то есть по 25 сантимов
(6 коп. сер.) в день. 5 су! 5 су! какая роковая сила в этом гнус-
ном припеве!
В Англии (собственно в Англии, не считая Шотландию и Ир-
ландию) размер налога на бедных был:
в 1801 году — 4 078 891 фунтов при населении в 8 872 980 человек
» 1818 — 7 870 801 11 978 875
» 1833 — 8 000 000 14 000 000
Итак, нищета развивалась быстрее народонаселения — куда
годятся после этого гипотезы Мальтуса? А между тем в это
время, несомненно, увеличивалась средняя цифра благосостоя-
ния, — куда же годится после этого статистика?
В первом округе Парижа, населенном людьми зажиточными,
умирает в год 1 из 52, а в двенадцатом округе, в Сент-Антуан-
ском предместье, населенном работниками, умирает 1 из 26.
Это не мешает возрастанию средней жизни в Париже, по спра-
ведливому замечанию Фикса.
В Мюльгаузене, фабричном городе, в 1812 году средняя
жизнь была 25 лет и 9 месяцев; в 1827 году она была уже
только 21 год 9 месяцев. А между тем средняя жизнь для всей
Франции у12величивается. Что ж это такое?
Бланки , не умея объяснить такое возрастание богатства
параллельно с таким возрастанием нищеты, восклицает: «Уве-
личение производства еще не увеличение богатства. Напротив,
нищета распространяется по мере того, как сосредоточивается
промышленность.
Должна быть какая-то коренная ошибочность в системе, не
дающей никакого увеличения ни капиталу, ни труду, увеличи-
вающей затруднение производителей тем самым, что принуждает
их увеличивать производство».
Машины обещали нам увеличение богатства; они сдержали
слово, но в то же время дали нам увеличение нищеты. Они обе-
щали нам свободу, — я докажу, что они принесли нам рабство.
Машины развивают сословие наемных рабочих. Первая, с а -
мая простая и самая сильная машина — фабрика и вообще боль-
шая мастерская. В ней сгруппированы работники по своим отно-
шениям к разным частям выделки продукта. Мастерская в одно
время увеличивает и массу производства и общественный де-
фицит.
(На этом рукопись обрывается)
736

ВАРИАНТ ПОДСТРОЧНОГО ПРИМЕЧАНИЯ К « О С Н О В А Н И Я М
ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ»
I
{Четвертая теорема о капитале
Много раз мы замечали сбивчивость, происходящую в изло-
жении политической экономии от того, когда исследование не
обращается на коренную сущность дела, а останавливается на
второстепенных симптомах его, когда вместо приемов научных
употребляется поверхностный метод меркантильной системы.
В очень большом размере проявляются у Милля дурные послед-
ствия такого слишком неточного метода при изложении этой
теоремы. Занятие производительному труду, говорит теорема,
дает капитал, расходуемый на обращение труда к работе, а не
запрос покупщиков на изготовленные продукты труда. Запрос
на товары не запрос на труд. Запросом на товары определяется
только направление труда, и не количество труда, не размер
платы за него.
Достоверность этой теоремы показать было бы очень легко
и просто, если бы анализ автора обратился прямо к сущности
дела. В чем сущность дела? — зачеркнуто.}
Общество имеет в данном году известное количество хлеба,
простых сортов одежды, бедных помещений и других предметов,
которыми пользуются работники. Из этих вещей известная
часть идет на содержание производительных работников, и
только она составляет капитал. Другая часть тех же вещей,
идущая на содержание прислуги, солдат и других непроизводи-
тельных работников или людей вовсе не работающих, вовсе не
составляет капитала, а служит предметом непроизводительного
потребления. Какое же количество работников может содер-
жаться в этом обществе при занятиях производительным тру-
дом? Дело ясное, что этих работников может быть содержимо
только такое число, какое может быть содержимо идущею на их
содержание частью хлеба, простой одежды и простых жилищ;
а эта часть одна и составляет капитал; поэтому, разумеется, р а -
ботники содержатся капиталом, идущим на их содержание, а
не запросом на товары, ими изготовленные; если капитал не уве-
личивается, то не может увеличиться и число производитель-
ных работников. Запрос на товары явным образом определяет
только характер работы, а не число работников. Если, напри-
мер, на пищу работника нужно две четверти хлеба в год и если
на содержание производительных работников употребляется
100 четвертей, то будут иметь содержание и работу 50 произво-
дительных работников. Запрос на товары будет определять
только, какими работами сколько людей из этого числа будет
737

занято. Если требуется количество бархата, производимое рабо-
тою 10 человек, и количество сукна, производимое работою 15 че-
ловек, из 50 человек 10 будут заниматься выделкою бархата.
15 выделкою сукна, а остальные 25 какими-нибудь другими про-
изводительными работами и каждою из них в пропорции запроса
на нее. Если пропорция запроса на разные товары изменится,
изменится и пропорция, по которой 50 человек распределены
между разными производительными работами.
Вот вся сущность дела. Она так ясна и проста, что излагается
в следующих пяти строках:
Количество производительных работников не может быть
больше того, какое может содержаться на предоставляемые этим
работникам предметы продовольствия; эти предоставляемые про-
изводительным работникам предметы продовольствия состав-
ляют капитал; итак, без изменения в размере капитала не мо-
жет изменяться общее число работников, занятых производи-
тельным трудом.
Вместо того, чтобы прямо и просто обратиться к этому ос-
новному факту, Милль излагает дело при помощи анализа
только второстепенных симптомов, и оттого изложение запуты-
вается. Он разбирает один симптом и доходит до своего заклю-
чения; но тут представляются разные сомнения и возражения
по неудовлетворительности первого анализа. Чтобы опровергнуть
их, он должен браться за другие симптомы, и с ними повторяется
опять та же история. Вопрос остается запутанным до самого
конца. Ближе всего подходит к коренной сущности дела при-
мер, представляемый Миллем в примечании на страницах 200 и
201,—пример двух землевладельцев, из которых один обра-
щает свой доход 1н3а содержание работников, а другой на свой
собственный стол . Доказательство это, представленное после
многих недостаточных разъяснений, излагает, наконец, в
истинно-научном виде ту сторону дела, на которую обращено
внимание Милля. Но запутав сам для себя сущность вопроса
предшествующим поверхностным изложением, Милль и тут в
конце сбивается, потому что с самого начала забыл обратить
внимание на обстоятельство очень важное: на характер произво-
дительного труда, которым заняты работники; а от этого он
вовлекается в недосмотр, отнимающий почти всю практическую
цену у излагаемой им теоремы. {Чтобы яснее увидеть его ошибку,
мы повторим его гипотетическое объяснение, приняв ту предо-
сторожность, что вместо неопределенных выражений «часть ра-
ботников», «часть продуктов» поставим цифры — зачерк-
нуто.}
Положим, говорит Милль, что землевладелец А, получая
ренту, расходует ее «а содержание работников. Положим, что
он эту ренту получает натурою. Положим, что предварительно
дается фермеру извещение, какими продуктами потребуется
738

уплата ренты. Продуктом, производимым для уплаты ренты,
будет в этом случае хлеб, этим хлебом А будет содержать своих
работников. Если теперь вместо А явится новый владелец В,
который захочет потреблять ренту в виде гастрономических
блюд за собственным столом, фермер теперь должен будет
употреблять на производство этих дорогих припасов, потреб-
ляемых лично одним В, ту часть труда, которая прежде при А
производила хлеб, шедший в ренту и обращавшийся на продо-
вольствие работников А; теперь хлеба для этих работников не
будет производиться, и они останутся без продовольствия. Но,
разумеется, если В не будет в первый год брать ренты, а оста-
вит ее у фермера, фермер может употребить ее на продовольст-
вие бывших работников А, которые, продовольствуясь попреж-
нему, произведут на второй год роскошное продовольствие для
стола В.
Вое это совершенно справедливо, но очень неопределенно.
При владельце В рента идет на производство предметов для лич-
ного потребления В; но на производство каких именно предме-
тов шла она при владельце А? Шла ли она также на производ-
ство предметов, потреблявшихся самим владельцем, или на
производство предметов, потреблявшихся работниками? Этого
существенного обстоятельства Милль не определяет. Положим,
что работники А устроивают для него самого дом — в таком
случае, действительно, будет продолжаться при владельце В
прежнее положение дел, если только даст он фермеру год от-
срочки в платеже ренты; в предыдущие годы при владельце А
рента шла через руки владельца на потребление работников,
производивших предметы, которыми пользовался только сам
владелец; теперь, в первый год своего владения, В оставил ренту
в руках фермера, который потребит ее также на содержание р а -
ботников, производящих предметы, которыми будет пользо-
ваться только сам владелец. Но если работники, которых содер-
жал А, производили вещи, служившие в пользу не одному А,
назначавшиеся также для простых людей, для этих работников
или для их товарищей, <которые> например, строили дома для
работников, то положение дел совершенно изменится при В, хотя
бы рента и была на первый год оставлена в руках фермера, кото-
рый станет содержать на нее работников; разница здесь в том,
что при А продукты труда, содержимого рентою, обращались
на потребление работников, а при В они будут обращаться
только на личное потребление владельца.
{Чтобы разница между этими {тремя — зачеркнуто} различ-
ными положениями дел была яснее, мы, сохраняя все условия,
бывшие в гипотезе Милля, предположим, что А сначала держал
продовольствуемых рентою работников при {занятии огородни-
чеством, а потом — зачеркнуто} постройке {коттеджей, домов,
жилищ — зачеркнуто} работнических жилищ, а в последние
739

годы своей жизни потреблял их труд на {устройство для себя
оранжерей — зачеркнуто} строение дома для самого себя. Таким
образом мы будем иметь {четыре — зачеркнуто} три разные п о -
ложения вещей: 1, положение дел, когда А производил трудом
своих работников огородные овощи — зачеркнуто работниче-
ские жилища; {мы назовем это первым годом А — зачеркнуто}
пусть это будет {продолжаться первые десять лет — зачеркнуто}
первый период владения А. 2, положение вещей в то время,
когда работники А занимались строением {оранжереи или ремон-
том ее; это будет последний год А; 3, положение дел — зачер-
кнуто} дома для него самого; это будет второй период А; 3, п о -
ложение дел, когда В будет оставлять ренту на целый год в ру-
ках фермера; это будет первый период В; 4, положение дел,
когда В нашел излишним оказывать такую странную уступку
фермеру и стал брать с него ренту своевременно, а не годом
после той поры, в какую мог ее взять; это будет {положим де-
сятый год В — зачеркнуто} второй период А *.
Разные положения, нужные нам для объяснения дела, стали,
как видим, довольно многочисленны, и чтобы избежать запу-
танности мыслей в этом разнообразии положений, чтобы иметь
всегда возможность ясного расчета, мы вместо неопределенных
выражений введем в наш пример цифры.
По условиям гипотезы, составленной Миллем и принимаемой
нами без всяких перемен, поместье предполагается {совершенно
уединенным от остального света, живущим исключит — за-
черкнуто} имеющим известное число (населения, в том числе из-
вестно число работников. Положим, ч т о этих работников 8 0 ч е -
ловек и что на продовольствие каждого из них необходимо
9 четвертей хлеба. {Эти 10 человек — зачеркнуто} Положим,
что рента составляет четвертую часть продуктов, а остальные
три четверти остаются в руках фермера. Положим, что каждый
работник, занимающийся хлебопашеством, производит 12 ч е т -
вертей хлеба {Положим, что из 80 работников работает у фер-
мера 60 — зачеркнуто}. Теперь посмотрим, как изменяется п о -
ложение работников в каждом — зачеркнуто}.
Если трудом, содержавшимся при А на ренту, производились
предметы для потребления работников, то капитал в поместье с
каждым годом увеличивался, с каждым годом возрастало произ-
водство поместья и росло в поместье каждый год число работ-
ников, из которых каждый мог получать продовольствие обиль-
нее прежнего. В самом деле, положим, что владелец А вступил
во владение поместьем после владельца X, получавшего ренту
в виде тонких вин, которые потреблял сам. Положим, что у фер-
мера было 100 работников и что рента составляет половину про-
дуктов. В таком случае из 100 работников фермера 50 занима-
* Повидимому, не А, а В. — Ред.
740

лись производством тонких вин, шедших в ренту, а остальные
50 производили продовольствие для всего числа работников.
Если каждый из 100 работников продовольствовался 10 четвер-
тями пшеницы, то 50 работников, производившие продоволь-
ствие для себя и для 50 работников, производивших тонкие
вина для ренты, производили каждый по 20 четвертей, всего
1 000 четвертей. А, вступая во владение поместьем, предуведо-
мил фермера, что будет брать ренту в виде пшеницы. Фермер
теперь обратил на земледелие тех 50 работников, которые прежде
выделывали тонкие вина. По теории Мальтуса и Рикардо, но-
вый труд, приложенный к земледелию, дает продукты 14уже не
в такой большой пропорции, как давал прежний труд ,— впо-
следствии мы увидим, что причина убыли, ими указываемая,
вознаграждается и перевешивается увеличением пропорции про-
дуктов от других обстоятельств, также порождаемых увеличе-
нием населения, и что новые 50 работников будут производить
пшеницы больше прежних, не по 20, а по 25 четвертей; но пока
положим, по теории Мальтуса и Рикардо, что они будут произ-
водить меньше прежних, не по 20, а только по 19 четвертей.
Все-таки в 1 - й год произведено ими хлеба (50 чел. по 19 четв.)
950 четвертей, да прежние земледельцы попрежнему произве-
дут 1 000 четвертей. Всего на второй год будет в поместье
1 950 четвертей, и если работник будет получать вместо преж-
них 10 четвертей по 11, на втор3ой год можно будет содержать
177 работников (1950:11 = 177 /11). Из них 100 попрежнему
произведут 1 950 четвертей, прибылые 77 человек по 18 четвер-
тей — 1386 четвертей. Всего в поместье будет к третьему году
3 336 четвертей, и если каждый работник будет получать по
12 четвертей, продовольствия достанет на 278 работников
(3 3 3 6 : 1 2 — 2 7 8 ) ; из них прежние 177 произведут попрежнему
3 336 четв., прибылые 101 по 17 четв. произведут 1717 четв.,
всего к четвертому году будет в поместье 5053 четверти, и если
каждый работник будет получать по 13 четвертей, продоволь-
ствия достанет на 381 работника (5 053:13=381); из них
278 человек прежних произведут попрежнему 5 053 четверти,
103 человека прибылых по 16 четвертей произведут 1 648 четв.;
всего к пятому году будет в поместье 6 701 четверть, и если каж-
дый работник будет получать по 14 четвертей, продовольствия
достанет на 478 работников. Из них в пятый год 93 прибылых
по 15 четв. произведут 1 395 четв., прежние 381 попрежнему
6 701, а всего к шестому году будет капитала 8 096 четв., к о т о -
рого, по 15 ч1е1тв. работнику, достанет на 540 работников
(8 096:15=539 /15). Таким образам, даже принимая без вся-
ких ограничений принцип Мальтуса, разъясненный теориею
Рикардо, мы, если только потрудимся отдать себе ясный отчет
в деле, о котором сам Мальтус и его последователи говорят
слишком поверхностно, увидим, что при употреблении ренты на
741

выгодный труд возрастание средств продовольствия идет
вместе с возрастанием населения, что при возрастании общего
числа населения возрастает и количество продовольствия, при-
ходящегося на долю каждого человека. В самом деле мы имеем:
1-й год А .
2-й »
3-й »
4-й » .
5-й »
6-й »
Капитал (про-
дукт предыду-
щего года, иду-
щий на продо-
вольствие
работников) в
четвертях пшеницы
1 000
1 950
3 336
. . . 5 053
6 701
8 096
На долю каждо-
го работника
приходится про-
дуктов (в чет-
вертях п ш е -
ницы)
10
11
12
13
14
15
Число работни-
ков, на продо-
вольствие кото-
рых достаточен
капитал
100
177
278
381
487
540
Но еще быстрее пойдет возрастание всех элементов, если
мы примем в соображение те обстоятельства, которых не обни-
мает принцип Мальтуса (например, разделение труда, машины,
возрастание энергии труда и пр.), и влияния, которые в дей-
ствительности перевешивают силу принципа Мальтуса, так что в
действительности продукт каждого прибылого работника бывает
не меньше, а больше продукта прежнего работника, и прибылые
работники второго года производят не по 19 и даже не по 20.
а по 21 четверти, прибылые работники третьего года не по 18,
а по 22 четверти и т. д. Тогда мы будем иметь следующее возра-
стание капитала и рабочих сил при прежнем возрастании продо-
вольствия работника.
Когда в 1 - й год А прибавляется к прежним 50 хлебопашцам
еще 50 хлебопашцев, эти новые работники произведут по 21 чет-
верти 1 050 четв., а прежние попрежнему 1 000 четв., всего
2050; по 11 четвертей на человека, это даст во 2-й год продо-
вольствие 186 работникам. Во 2-й год прибылые 86 раб. произ-
ведут по 22 четв., 1 892 четв., а прежние 100 раб. попрежнему
2 050; всего к третьему году продовольствия 3 942 четв., по
12 четв. работнику, на 328 чел. Прибылые 142 чел. в третий
год по 23 четв. произведут 3 266 четв., прежние попрежнему
3,942 четв., всего к 4 < - м у > году будет продовольствия
7208 четв., по 13 четв. работнику на 554 человека. В 4 < - м > го-
ду прибылые 226 раб. произведут по 24 четв., 5 424 четв., преж-
ние 328 попрежнему 7 208 четв., всего к 5<-му> году будет про-
довольствия 12 632 четв., по 14 четвертей работнику, на 902 ра-
ботника. В 5-й год прибылые 348 раб. произведут (по 25 чет-
вертей) 8 700 четвертей, прежние попрежнему 12 632 четверти;
всего в 5-й год будет произведено капитала к продовольствию
труда в следующем году 21 332 четверти—количество, достаточное
742

для 1 422 работников, считая на каждого по 15 четвертей.
В этом случае все возрастание капитала идет быстрей, нежели
по простой геометрической прогрессии; именно мы имеем:
Возрастание его
сравнительно с
предыдущим
годом
—
92%
(На этом рукопись обрывается)
Н А Б Р О С К И ИЗ РАЗДЕЛА « М А Л Ь Т У С О В ЗАКОН»
Прежде, нежели начнем излагать свой взгляд на мальтусову
теорему и объяснять, к каким заключениям приводит точный раз-
бор ее, мы должны сделать две оговорки.
Читатель, вероятно, уже и прежде находил в наших заме-
чаниях на Милля слишком много вычислений, но в анализе
мальтусовой теоремы он увидит целые страницы, состоящие
из одних цифр. Мы уже не раз говорили, что сами очень хо-
рошо понимаем, как утомителен подобный характер изложения.
Но что же делать, когда необходимо прибегать к математике
для обнаружения ошибок, возникающих именно только из того,
что общие фразы гораздо легче пишутся и читаются, чем длин-
ные вычисления. Кому не угодно скучать над колоннами цифр,
тот может пропускать их и переходить прямо к выводам, кото-
рые мы делаем из них. Но мы просим такого читателя не отри-
цать наших выводов без проверки цифр, на которых они осно-
ваны. А мы полагаем, что между нашими читателями найдутся
люди, расположенные отрицать наши выводы по привычке в е -
рить голословным толкам отсталых французских экономистов и
их учеников. Мы обязаны были не отнимать у таких читателей
средства рассмотреть основания, по которым мы принуждены не
разделять их привычного мнения.
Итак, я печатаю ряды формул и таблиц, составлением кото-
рых не мне бы следовало заниматься, потому что я не имею
никакой претензии выставлять себя математиком. Каждый сту-
дент первого курса математического факультета, каждый хоро-
ший ученик гимназии четвертого класса имеет в математике
сведения гораздо обширнейшие, чем я. Скрывать это мне было
бы напрасно по самому характеру изложения, по неловкости
приемов при составлении формул; каждый сколько-нибудь знаю-
щий хотя элементарную алгебру читатель увидит, что я никогда
не поднимался в ней до уравнений второй степени, что все мои
743
2-й
3-й
4-й
5-й
6-й
Количество
капитала
2 050
3 942
7 208
12 632
21332

знания ограничиваются правилами арифметики и практическим
знакомством с употреблением логарифмов. То, что мне стоило
целых недель или месяцев, другому, сколько-нибудь знакомому
с приемами математического анализа, не стоило бы и пяти
минут труда. Но что же делать, если люди, знающие матема-
тику, обращали так мало внимания на какие-нибудь политико-
экономические задачи, кроме элементарных вопросов о продол-
жительности средней жизни, — вопросов столь простых, что и
не стоило прибегать к помощи математиков за их решением: по-
литической экономии представляется бесчисленное множество
других вопросов, которые действительно нуждаются в их по-
мощи, но ни одним из них не занимались до сих пор математик«,
как бы следовало; я не виню их в этом: им не были указываемы
эти вопросы, и в неразработанности таких задач виноваты не
математики, а сами экономисты, не понимавшие, что эти задачи
требуют не общих фраз, а математического разбора. По недо-
статку верного взгляда на характер экономических вопросов эко-
номисты обращались к математикам за помощью только, можно
сказать, в пустых случаях.
Возьмем в пример хоть мальтусову теорему. По какой про-
грессии, с какой быстротой размножается число людей при дан-
ном проценте рождений и смертей? Это очень хорошо может
сам узнать каждый, кто помнит из арифметики главу о геометри-
ческой прогрессии. Но некто Зюсмильх, живший в половине
прошлого века, попросил Эйлера составить ему эти таблицы, к о -
торые точно так же мог бы составить первый встречный учитель
арифметики какой-нибудь приходской школы. Мальтус увидел
эти таблицы и заметил в них, что число людей при некоторых
пропорциях рождений и смертей возрастает очень быстро и при-
том по геометрической прогрессии. На этом он и утвердился, на
этом и построилась вся его теория. Но когда он составил свою
формулу об уменьшении производительности земледельческого
труда при возрастании населения, явились новые вопросы, ответа
на которые не было в эйлеровых таблицах. Ни Мальтус, ни кто
другой из его последователей не составил формул и таблиц
по этим новым вопросам, — мало того что не составил,
даже не заметил, что эти вопросы также требуют математиче-
ского разбора, мало того, что ни Мальтус, ни его последователи
не поняли этого сами, — они даже не поняли, когда Годвин стал
говорить им о необходимости дальнейшего математического
труда. Голос Годвина был заглушен криками: «не нужно нам н и -
чего больше, мы знаем все, что нужно знать: мы достигли окон-
чательных выводов»; а эти их выводы были не больше, как не-
определенные фразы, не дающие никакого отчетливого представ-
ления о сущности дела.
Из этих новых вопросов, порождаемых мальтусовой теоре-
мой, некоторые по силам даже и мне, при всей скудости моих ма-
74-4

тематических знаний; я разбираю их. Человек, более меня знако-
мый с математикой, легче меня пришел бы к выводам, найденным
мной, но если я дошел до них с большим трудом, между тем как
он открыл бы их легко, это уже только мой убыток, только по-
теря нескольких месяцев моей жизни на работу, которую другой
мог бы исполнить в один день; а самой верности выводов огра-
ниченность моих математических знаний вовсе не вредит, это
может увидеть каждый, кто потрудится проверить путь, кото-
рому я следовал. Представились мне и другие вопросы, кото-
рых я не мог решить, но которые очень легко решит всякий, зна-
комый с высшим анализом. Эти вопросы я отмечаю с надеждою,
что кто-нибудь из математиков не пожалеет двух-трех часов вре-
мени на составление формул, по которым они должны решаться.
{Имея претензию на то, что разъяснил значение мальтусовой тео-
ремы точнее, чем понималось оно прежде, я очень хорошо знаю,
что наши экономисты, не дерзающие иметь ни о чем собствен-
ного суждения, не составляют той публики, к которой следовало
бы мне обратиться с моими выводами; они могут быть оценены
только учеными самостоятельными, только учителями, а не н а -
шими учениками, умеющими только повторять {вычитанное во
французск — зачеркнуто} то, что слышат от учителей. Но я не
могу предвидеть, скоро ли найду возможным изложить перед зап—
зачеркнуто}.
Начнем с частного примера, на котором будет видно, в чем
состоит сущность дела.
Мы видим, что во Франции, точно так же, как и во всякой
европейской стране, огромное большинство населения живет
скудно, что от этого происходят болезни, пороки, преждевремен-
ная смерть. Это происходит, по мальтусовой теореме, главным
образом от недостатка пищи. Но неужели французская почва не
может производить гораздо большего количества пищи, доста-
точного на изобильное продовольствие всех ее нынешних жите-
лей? — Может, отвечает нам мальтусова теорема, но для этого н у -
жно употребить на земледелие гораздо большее количество труда.
Припомним сущность мыслей, изложенных Миллем.
Если известное число хлебопашцев производит на данном
пространстве земли известное количество хлеба и если к этим
прежним хлебопашцам прибавится некоторое число новых со-
трудников, то труд каждого из новых хлебопашцев произведет
количество хлеба меньшее того, какое производилось трудом каж-
дого из прежних хлебопашцев. Например, если 100 хлебопаш-
цев, обработывая на одной квадр. географической миле извест-
ное количество десятин, производили 4 000 четвертей хлеба, то
средним числом каждый из них производил 40 четвертей. Если
на той же квадратной миле явится еще 100 новых хлебопашцев,
то эта прибавка рабочих сил уже никак не произведет еще новых
4 0 0 0 ч е т в е р т е й хлеба, а произведет только 3 500, и л и 3 0 0 0 и л и
745

2 500 четвертей, — положим, 3 000 четвертей. Таким образом мы
будем иметь всего 200 хлебопашцев, производящих 4 000 чет-
вертей *, и каждый хлебопашец будет производить средним чис-
лом уже не 40 четвертей, как прежде, а только 35.
Это происходит оттого, что из разных почв и местоположе-
ний, составляющих квадр. милю, первые 100 хлебопашцев вы-
брали самые лучшие участки, и новые хлебопашцы должны при-
няться за обработку земель, менее плодородных или имеющих
менее выгодное положение.
Такой результат происходит, впрочем, только при том пред-
положении, что земледельческие процессы не усовершенствова-
лись. Но в них может произойти усовершенствование, сила кото-
рого может быть так значительна, что вознаградит или даже
перевесит убыль в пропорции производительности труда, про-
исходящую от меньшего плодородия земли, на которую обра-
щается труд новых хлебопашцев; положим, например, что к тому
времени, когда явились эти новые хлебопашцы, прежний плуг
заменился усовершенствованным, который глубже и лучше раз-
рыхляет землю, так что при нем жатва бывает на одну четвер-
тую часть обильнее, нежели при прежнем. Тогда мы получим:
Прежние 100 хлебопашцев, работая усовершенствованным
плугом, произведут уже не 4 000, а 5 000 четвертей. Труд новых
хлебопашцев будет менее успешен по прежней пропорции 3 : 4;
стало быть, они произведут помощью усовершенствованного
плуга
х : 5 000= 3 : 4,
3 750 четвертей. Все 200 хлебопашцев вместе произведут
5 000+3 750 = 8 750 четвертей, и каждый хлебопашец средним
числом произведет 8 750 : 200 = 43,75 четверт.
Т а к и м образом, несмотря « н а прибавление в числе хлебопаш-
цев, заставившее их обратиться к обработке худших земель, об-
щая производительность земледельческого труда будет выше
прежней благодаря введенному усовершенствованию.
Но это благотворное влияние введенного усовершенствова-
ния не будет в состоянии долго уравновешивать понижение про-
изводительности от новых увеличений числа хлебопашцев. В с а -
мом деле, пусть прибавится к прежним 200 земледельцам еще
200, труд их будет уступать производительностью труду преж-
них по принятой нами пропорции
х: 8 7 5 0 = 3 : 4 ; х = 6 562,5.
Прежние 200 хлебопашцев попрежнему произведут
8 750 четв., а новые 200 хлебопашцев только 6 562,5; все
400 хлебопашцев произведут таким образом 8 750 + 6 562,5 =
* Ошибка — нужно не 4 000, а 7 000 четвертей. — Ред.
746

= 15 312,5 четвертей, так что каждый из 400 работников будет
производить средним числом только по 38,28 четвертей. Для
предотвращения этого понижения производительности нужно
5ыло бы опять произойти новому усовершенствованию.
Таким образом история человечества по отношению к про-
довольствию от хлебопашества представляется постоянною
борьбою двух сил, имеющих противоположное влияние; с од-
ной стороны, производительность земледельческого труда воз-
вышается усовершенствованиями, с другой стороны, падает от
размножения людей.
Вся важность состоит в том, какое представление должны
мы иметь о размере могущества, с которым действует понижаю-
щая сила; от этого зависит решение вопроса о возможности или
невозможности человеку успешно бороться с нею. Быть может,
даже при самом быстром размножении людей, какое только до-
пускается физиологическим устройством человека, понижаю-
щая сила действует в таком размере, что практически возмож-
ный или даже легкий размер земледельческих усовершенствова-
ний достаточен для уравновешения этого вредного влияния.
В таком случае, если люди не могут размножаться со всею бы-
стротою, какая физиологически возможна, препятствием тому
надобно было бы считать неудовлетворительное устройство ч е -
ловеческих дел. В этом случае господство нужды, пороков,
преждевременной смертности в известном обществе надобно при-
писать просто устройству этого общества. Так думал знамени-
тый английский прогрессист конца прошлого и начала нынеш-
него века, Годвин, одна из статей которого и послужила пово-
дом к тому, что Мальтус занялся исследованиями {имевшими
целью опровергнуть систему Годвина, винившую только самих
людей, их нравы и понятия и ставившую источником бедности,
пороков только экономическое устройство — зачеркнуто}, имев-
шими своим результатом знаменитую мальтусову теорему, сущ-
ность которой мы изложили.
Указав, что самая способность человеческого рода служит
причиною понижения производительности земледельческого тру-
да, Мальтус был так поражен могуществом этой силы, посто-
янно стремящейся понизить уровень благосостояния, что провоз-
гласил действие земледельческих усовершенствований очень
слабым перед нею. Если так, если действительно усовершенство-
вания не могут идти с быстротой, которая была бы нужна для
уравновешивания полного действия всей физиологической спо-
собности людей к размножению, тогда, конечно, коренною ви-
ною нужды надобно считать физиологическое наше устройство;
единственное опасение для людей — удерживаться от физиче-
ской любви. Мальтус это и говорит; он даже чувствует надежду,
что когда люди убедятся в неоспоримости предлагаемых им
правил, они будут исполнять их,—надежда, свидетельствующая о
747

том, что этот проницательный человек при всем своем гениаль-
ном уме плохо понимал человеческую натуру. Против органиче-
ской потребности человек бессилен. Некоторые люди, поставлен-
ные в исключительное положение или одаренные исключитель-
ною силою характера или исключительностью физических стра-
стей, могут отказывать себе добровольно в удовлетворе-
нии физическим требованиям, но число таких людей совершен-
но ничтожно, и результат их воздержности не производит
никакой заметной разницы в статистических цифрах. Можно
ли, например, рассчитывать, что средняя цифра потребляемой
пищи заметно уменьшается от чрезвычайной воздержности н е -
которых людей в еде? Нет, страсть насыщать желудок так н е -
победима для массы, что 9 999 человек из 10 000 всегда будут
наедаться досыта, если только могут. Удовлетворению потребно-
сти в пище могут встречаться внешние препятствия; но известно,
что потребность физической любви никогда не затрудняется
внешнею невозможностью удовлетворения. Обстоятельства
могут удерживать людей от вступления в брак, но это н и -
мало не мешает им нарушать совет Мальтуса о воздержности.
Если он верил в практичность своего совета, он предавался
иллюзии, совершенно несообразной с человеческими страстями;
он и люди, разделяющие его мнение в этом отношении, должны
называться утопистами, — они заслуживают этого имен1и5 гораз-
до больше, чем Кампанелла, Томас Морус или Кабе . Если
люди не могут размножаться со всею быстротою, допускаемою
устройством их организма, задержкой всегда будет не нравствен-
ное воздержание, предлагаемое Мальтусам, не «предупреждаю-
щая задержка», по его выражению, а «положительная задерж-
ка», нищета, порок, война, болезни и т. д. Если существуют
какие-нибудь учреждения, мешающие развитию капитала, воз-
растанию земледельческого продукта, то не стоит хлопот отме-
нять эти учреждения: всеми возможными реформами страдания
массы отсрочились бы лишь на самое короткое время, и размно-
жение людей очень скоро понизило бы уровень опять на ту же
степень нищеты, болезней и т. д., на какой 'был он при суще-
ствовании отмененных вредных учреждений. Разница была бы
лишь в том, что когда учреждения задерживали размножение
людей, то число страдальцев было меньше, чем будет по их от-
менении, на время облегчившим массу и открывшим ей простор
к размножению. Сам Мальтус прекрасно говорит об этом в пер-
вых трех главах третьей книги своего трактата о принципе насе-
ления. Мы приведем здесь важнейшие места из этих замечатель-
ных глав (не имея под рукой английского подлинника, мы пере-
водим с французского перевода, по изданию Жозефа Гарнье,
Collection des économistes, том VII, Париж, 1852, ст. 317—345).

Ему казалось, что он может сделать эту уступку, именно не
вредя силе своего аргумента; ему казалось, очевидно, что и в
25 лет земледельческий продукт не может удвоиться и что таким
образом уже недостанет пищи для полного числа людей, какое
могло бы явиться к концу этого периода, если бы способность
размножения действовала с полною силою. Но теперь мы знаем
факты, показывающие противное. Мы знаем, например, что
если распространить на всю Францию обработку земли по пло-
допеременной системе вместо господствующего теперь трехполь-
ного хозяйства и других слишком отсталых способов пользова-
ния землею, то без увеличения нынешнего размера полей Фран-
ция могла бы производить хлеба в восемь или в девять раз
больше, чем теперь. При периоде удвоения в 25 лет такое коли-
чество хлеба понадобилось бы не раньше, как через целое сто-
летие, при десятилетнем периоде удвоения уже через 40 лет, и
потому становится важным вопрос о том, во сколько же именно
лет стало бы удвояться число жителей во Франции при водворе-
нии полного изобилия. Если периоды удвоения при наибольшей
возможной быстроте размножения людей довольно продолжи-
тельны, то французы успели бы, если бы захотели распро-
странять вместо дурных способов обработки хорошие, поддер-
живать высоту земледельческого продукта наравне с размноже-
нием населения, по крайней мере до тех пор, пока оно увеличи-
валось бы до восьми раз против нынешнего числа. Но если
периоды удвоения могли бы быть, например, по 10 лет, как г о -
тов принимать Мальтус, то население Франции увеличилось бы
в восемь раз в течение 30 лет, и действительно у французов не
могло бы достать силы на усовершенствование своего земледе-
лия соразмерно такому быстрому требованию. Чтобы наши
слова стали яснее, представим соображения известного агронома
Гаспарена и сделаем выводы из них.
Он говорит («Cours d'agriculture», там V, стр. 233—237),
что при плодопеременном хозяйстве каждые 100 гектаров возде-
лываемой земли дают продовольствие для 931 человека, если
будет введен с достаточным удобрением следующий четырехго-
дичный севооборот: 1) картофель, 2) пшеница, 3) клевер или
вика, 4) пшеница. Если бы такой севооборот был введен на
всех 32 000 000 гектарах земли, находящихся ныне во Франции
под хлебопашеством, то Франция могла бы легко кормить до
297 000 000 человек, то есть население слишком в восемь раз
больше нынешнего. Итак, со стороны французской почвы нет
препятствий французскому населению размножаться по крайней
мере в течение трех первых периодов удвоения. Но важность
состоит в том, что для введения плодопеременной системы на
всех этих 32 000 000 гектарах возделываемой земли нужно было
бы, по расчету Гаспарена, затратить на улучшение почвы, на
размножение скота и на приобретение улучшенных земледельче-
749

ских орудий капитал до 51 150 000 000 франков, кроме того зем-
ледельческого капитала, которым уже владеет Франция. Мы уже
знаем, что такое в сущности капитал. Это — ни более ни менее
как особенное видоизменение труда. Когда капитал оценивается
на деньги, это надобно понимать так, что известное количество
труда выражено в денежном счете по существующим ценам наем-
ного труда. Гаспарен считает годичное содержание земледельче-
ского работника и плату его от 550 до 600 франков. Таким
образом мы должны понимать, что для земледельческого усо-
вершенствования, о котором говорит Гаспарен, нужен был го-
дичный труд 85 или 90 миллионов работников. Посмотрим же
теперь, каким количеством рабочих рук может располагать
Франция? Гаспарен представляет следующие цифры (том V,
стр. 176).
Общее число мужчин от 18 до 60 лет
во Франции 9 372 000
Из них уже занято земледельческими т р у -
д а м и 4 930 000
Итак, всего остается менее, чем 4 500 000 человек, которые
могли бы заняться трудом, нужным для усовершенствования,
о котором говорит Гаспарен.
Мы видим, что если бы все дело, требуемое для увеличения
земледельческого продукта в восемь раз, нужно было совершить
в немного лет, то во Франции недостало бы рабочих сил для
удовлетворения этой надобности. Но совершенно иной вопрос,
если окажется, что это дело не требует чрезвычайной спешности,
что население не может удвоиваться быстрее, чем в 25 лет, а
потому земледельческий продукт, в восемь раз больший, пона-
добился < б ы > никак не раньше 75 лет, стало быть, и работу
над введением усовершенствованного земледелия можно бы раз-
ложить во Франции на 75 лет; тогда оказалось бы, что на пер-
вый год довольно было бы заняться этим делом 400 000 работ-
ников, то есть менее чем одной одиннадцатой части тех взрос-
лых мужчин, которые не занимаются теперь земледелием, сораз-
мерно тому, как росло общее число населения, росло бы и число
этих работников, оставаясь все в одной пропорции к общему
числу населения, то есть составляя во все следующие годы не-
сколько менее одной двадцать третьей части всех взрослых
мужчин, как составляло в первый год *. Если бы Франция
серьезно захотела усовершенствовать свое земледелие, она, ве-
роятно, могла бы найти этих 400 000 работников для пособия
* Если мы возьмем 75 членов геометрической прогрессии, имеющей т а -
кую величину знаменателя, чтобы 26-й член был вдвое более первого, 51-й
член вдвое более 26-го и т. д., и если величину первого члена мы возьмем
в 400 000, то с у м м а всех ч л е н о в будет около 100 000 000, а Г а с п а р е н т р е -
бует для полного совершения задачи только от 85 до 90 миллионов.
750

нынешним своим земледельцам. Положим, что из 4 500 000
взрослых мужчин, не занимающихся в ней земледелием, очень
многие заняты работами, полезными и нужными для общества;
но, вероятно, найдется из них гораздо более одиннадцатой доли
таких людей, которые или не занимаются ничем дельным, или
вовсе ничем не занимаются.
Если читатель не был оттолкнут от чтения этими арифмети-
ческими подробностями, очень утомительными, как мы сами
знаем, но необходимыми для разъяснения дела, — если он не по-
терял охоты следить за нашим изложением, то он, конечно, ви-
дит, что не в том важность, действительно ли люди имеют фи-
зиологическую тенденцию размножаться по геометрической
прогрессии, а именно только в том, как быстра эта прогрессия,
какое наименьшее число лет могут иметь периоды удвоения при
всевозможной быстроте размножения, какая только допускается
устройством человеческого организма. А вот именно этого и не
исследовал Мальтус, не исследовал и никто из его учеников.
Он и они все остановились на одном предисловии к исследова-
нию вопроса, вообразили, что решили всю задачу, когда едва-
едва только коснулись первого элемента, из которого только
еще возникает она.
Почему они так сделали, почему они почли свое дело кон-
ченным, еще и не начав настоящего дела, читатель легко сооб-
разит, вспомнив побуждения, по которым Мальтус принялся за
свое исследование. Целью его было показать, что человеческие
бедствия проистекают главнейшим образом не из недостатков
экономического устройства, а из законов самой натуры, что ни-
какие реформы не принесут прочного улучшения человеческому
быту, что поэтому слишком горячиться из-за них не для чего:
все равно, какой порядок вы ни введите, очень быстро возро-
дятся все прежние бедствия.
Человечество может размножаться по геометрической про-
порции, и в Североамериканских Штатах число людей удваи-
вается в 25 лет, — чего же вы хотите? Всякое улучшение будет
поглощено этим быстрым размножением. Эффект был произве-
ден, цель достигнута, стало быть и дело кончено. Каждый, кто
не хотел сказать: я не хочу реформ, имел теперь против них не-
отразимый аргумент. Реформаторы были выставлены перед гла-
зами толпы за людей, которые хлопочут о пустяках и не пони-
мают неизбежного хода человеческих вещей.
Но для нас, интерес которых вовсе не в том, чтобы опро-
вергнуть Годвина или опровергнуть его противника Мальтуса,
а только в том, чтобы доискаться истины, — для нас, которым
все равно, к каким бы заключениям ни привела истина, дело
вовсе не кончено тем, что Мальтус нашел против Годвина аргу-
мент очень поразительный своей видимою простотою, мы {хотим
знать, как устроена человеческая натура — зачеркнуто} видим,
751

что дело вовсе не кончено, что нужно исследовать вопрос г о -
раздо точнее.
Итак, мы спрашиваем, какова же нормальная быстрота раз-
множения людей, если их потребности, имеющие своим резуль-
татом размножение рода, гае стесняются теми задержками, о к о -
торых говорит Мальтус.
{...Мальтуса и результат вытек страшный. Мальтус и его
последователи не догадались, что призрак, их устрашивший,
возник просто от неуменья их сообразить разницу результата
при счете процентов по годичным и 25-летним срокам. Населе-
ние удвоивается в 25 лет, стало быть через 25 лет понадобится
вдвое больший продукт. {Ведь это страшно сказать — зачеркну-
то}. Но позвольте: разве население вдруг удвоилось в т е ч е н и е
25-го года, а в прежние годы все оставалось на первоначальной
цифре и разве вдруг понадобилось в один год удвоить продукт,
а не рос он понемногу в каждый из 25 годов периода? Мальтус
и его последователи просто не умели составить счета по своей
собственной формуле. Вникнем в закон, по которому вдет воз-
растание продукта в этой формуле.
Если 100 человек работников производят 100 возов хлеба
и если 200 человек произведут 200 возов, то дальше новое
удвоение работников не удвоит продукта, а прибавит к нему
только 100 возов. Что это значит? Производительность труда
каждого из 200 новых работников вдвое меньше производитель-
ности труда прежних. Итак, мальтусова формула говорит нам,
что производительность земледельческого труда новых работни-
ков уменьшается пропорционально возрастанию всего числа р а -
ботников. Когда число работников стало вдвое больше, произ-
водительность труда новых работников стала вдвое меньше —
перечеркнуто}.
Но мы знаем из Милля, верно передающего в этом случае
мысли самого Мальтуса, что это говорится только о результате
труда, остающегося без всяких усовершенствований; если же
земледельческие процессы совершенствуются, то производитель-
ность труда первоначальных работников увеличивается; пропор-
ционально тому бывает и производительность труда новых
работников. Таким образом действие закона, по которому увели-
чение числа работников уменьшает производительность земле-
дельческого труда, может до некоторой степени вознаграждаться
усовершенствованием земледельческих процессов. Мы знаем, что
всякие вообще усовершенствования в других отраслях промыш-
ленности, или в учреждениях народа, или в его обычаях имеют
точно такое же влияние. Прогресс цивилизации, как мы видели
из Милля, непременно увеличивает производительность земле-
дельческого труда. Посмотрим же теперь, по какой прогрессии
752

должна она возрастать от усовершенствований в земледельче-
ских процессах и от других успехов цивилизации, чтобы возра-
станием из этого источника вознаграждалось уменьшение про-
изводительности, происходящее от увеличения числа работни-
ков. Миллю кажется, что эти земледельческие и другие усовер-
шенствования должны иметь громадную величину, необычайно
быстрое возрастание для уравновешения этой убыли, — должны
иметь такое быстрое и колоссальное развитие, что нет и надежды
на возможность постоянного или хотя бы сколько-нибудь про-
должительного равновесия. Попробуем считать по 25-летним
срокам, как считает Мальтус с своими последователями.
Возьмем население в 1 000 человек. Положим, что из них
100 взрослых мужчин земледельцы. Положим, что каждый из
этих земледельцев производит 30 четвертей хлеба. Всего произ-
водится хлеба в обществе 3 000 четвертей, то есть по три ч е т -
верти на человека.
Через 25 лет население удвоилось, число хлебопашцев
также. Но производительность труда новых хлебопашцев вдвое
меньше производительности прежних: они производят не по 30,
а уже только по 15 четвертей; всего на 2 000 человек произво-
дится только 4 500 четвертей (100 прежних земледельцев по
30 четвертей, 3 000 четвертей, 100 новых по 1 5 — 1 500 ч е т в е р -
тей). Это дает только по 2,25 четверти на человека в обществе,
а нужно по 3 четверти, нужно 6 000 четвертей. Чтобы достиг-
нуть такого результата, людям нужно произвести улучшения,
действием которых первоначальная производительность земле-
дельческого труда увеличилась бы не менее как на целую треть.
Тогда первоначальные 100 работников произвели бы вместо 30
четвертей по 40, всего 4 000 четвертей, а новые работники поло-
вину этого числа 2 000; итог производства был бы 6 000 ч е т -
вертей. Меньшим размером улучшений нельзя достичь уравно-
вешения между потребностями общества и убылью, происходя-
щею от меньшей производительности труда новых работников
сравнительно с трудом первоначальных. То же самое будет по-
вторяться в каждом периоде удвоения, и в каждые 25 лет ну-
жен размер улучшений, от которого производительность земле-
дельческого труда поднималась бы на целую треть выше
прежнего.
Размер улучшений требуется действительно громадный, и
трудно полагать, чтобы ход усовершенствований мог долго идти
в такой прогрессии; потому-то Мальтус и все его последователи,
в том числе даже Милль, говорят: всякие усовершенствования
могут иметь только мимолетное влияние; лишь на минуту устра-
няется дефицит продовольствия улучшениями технических про-
цессов или общественного быта: «волна, едва отступивши, при-
ливает снова» и снова топит людей, если они размножаются с
полной быстротой, к какой способно человеческое племя.
753

Все это совершенно так, если вести счет по 25-летним перио-
дам. Но ведь на самом деле не вдруг в 25-й год удвоивается н а -
селение; оно растет до этого числа небольшими ежедневными
прибылями. В Англии, например, каждый день прибывает по
нескольку сот лишних жителей от перевеса рождающихся над
умирающими; каждая новая земледельческая операция должна
производить хлеба настолько больше, насколько увеличилось
население со времени прежней операции. В наших климатах,
имеющих одну жатву в год, надобно считать возрастание насе-
ления и потребное для него возрастание земледельческого про-
дукта по годичным срокам. Попробуем вести такой счет, со-
образный с действительным ходом дел, и посмотрим, что
выйдет.
Если население удвоивается в 25 лет, как мы должны счи-
тать по мальтусовой формуле, то годичный процент его возра-
стания 2,81138; то есть, общество, имеющее 1 января какого-
нибудь года 10 000 000 населения, будет иметь 1 января сле-
дующего года 10 281 138 человек. Производить вычисления над
таким большим числом было бы затруднительно, потому для
краткости положим процент возрастания 2,9 и будем считать
надобности общества, имеющего 10 000 человек, полагая по-
прежнему, что одна десятая часть жителей — взрослые мужчи-
ны земледельческого сословия и что каждый работник произво-
дит 30 четвертей пшеницы, по 3 четверти на каждого жителя.
При проценте возрастания 2,9, если в первом году было
10 0 0 0 ч е л о в е к и 1 0 0 0 земледельцев, то во втором году будет
10 290 человек всех жителей и 1 029 человек земледельцев. Для
полного продовольствия всего числа жителей нужно во второй
год 30 870 четвертей (10 2 9 0 X 3 ) . Посмотрим, какой недочет
окажется по мальтусовой формуле от уменьшения производи-
тельности труда новых хлебопашцев и какой размер улучшений
нужен для уравновешения этого недочета.
Прежние 1 000 хлебопашцев попрежнему произведут по 30 ч е т -
вертей, всего 30 000 четвертей.
Производительность труда каждого из 29 новых хлебопаш-
цев будет настолько ниже 30 четвертей, насколько 1 029
больше 1 0 0 0 .
30 : х = 1 029 : 1 000.
Из этого мы получаем: х = 29,15; то есть каждый новый
земледелец произведет не по 30, а только 29,15 четвертей. Все
вместе 29 новых хлебопашцев произведут 845,35 четвертей.
Итого весь земледельческий продукт второго года будет
только 30 845,35 четвертей, между тем как для полного продо-
вольствия было бы нужно 30 870 четвертей. Таким образом де-
фицит составляет 24,65 четвертей. Какой же размер улучшений
нужен для уравновешения этого дефицита?
Для его покрытия производительность первоначального
754

труда должна стать настолько выше 30 четвертей, насколько
30 870 больше 30 845,35:
30 :х = 30 845,35:30 870
Из этого мы получаем: х = 30,0240; то есть усовершенство-
вания должны быть так велики, чтобы труд первоначального
работника производил вместо прежних 30 четвертей
30,0240 четвертей. В самом деле тогда мы будем иметь:
1 000 прежних работников производят по 30,0240 четверти,
всего 30 024,0 четвертей.
29 новых работников производят каждый настолько меньше
30,0240 четверти, насколько 1 029 больше 1 000.
х :30,02440 = 1000:1029
Из этого мы получаем: х = 29,19; то есть каждый новый ра-
ботник произведет по 29,19 четвертей, а все 29 новых работни-
ков вместе 846,51 четверти.
Таким образом весь продукт второго года будет:
30024,0
846,51
30870,51
то есть полный продукт, какой нужен на продовольствие всего
увеличившегося населения *.
Так вот какова величина годичного улучшения, нужная для
уравновешения убыли производительности, происходящей от
увеличения числа работников. Этот размер годичного улучшения
равняется 0,024. четверти на 30 четвертей, то есть составляет
0,08 процента. В течение всего 25-летнего периода эти ежегод-
ные улучшения составляют
то есть в течение всего 25-летнего периода удвоения довольно
будет произвести улучшения, возвышающие производительность
всего только на 2,2%. По неточному счету целыми 25-летними
сроками оказывалось нужно в каждые 25 лет возвышение произ-
водительности на целую треть, а по правильному вычислению
годичных приращений оказывается, что этот размер улучшений
будет достаточен на целые 360 лет.
Отчего такая разница? От той же самой причины, по к о -
торой должник, занявший 100 рублей по 5%, обязан будет
уплатить 339 рублей процентов, если отсрочит платеж их до
25 года, и обязан будет уплатить всего только 125 рублей во
* Мы получили в сумме 0,51 четверти больше, чем требует точность
вычисления; это потому, что при вычислении мы брали конечные дроби
вместо бесконечных, какие получаются при точнейшем вычислении.
755

все эти 25 лет, если станет исправно производить уплату каж-
дый год.
Теория сложных процентов—вещь очень важная для всех хо-
зяйственных соображений и в частных делах и в народном быте.
В переводе на обыкновенный язык эти поразительные раз-
ницы между цифрами, удовлетворяющими задаче при разной
продолжительности сроков, обозначают вот что: потеря вре-
мени — великий убыток, страшная беда; надобности, которым
очень легко удовлетворить, своевременно принимаясь за их
удовлетворение, возрастают не под силу человеку, если он про-
пускает время. Это мы видим во всем. Вы хотите, например,
чтобы ваш сын поступил в университет или ваша дочь хорошо
говорила по-французски: начинайте учить их во-время, они
легко приобретут эти знания. Но если вы оставите сына безгра-
мотным до 20 лет, то уже, по всей вероятности, никакими уси-
лиями никогда он не приготовится к приемному экзамену, или
если ваша дочь не будет до 20 лет слышать слова по-фран-
цузски, то, по всей вероятности, никогда уже не приобретет она
сносного французского выговора, как бы ни старались об этом.
Вот только об этом-то и не знали Мальтус с своими последова-
телями, вот только от этого-то и представилась в ужасающем
виде формула, которая в действительности разрешается очень
легко под тем условием, чтобы нация занималась данным тру-
дам, a не теряла времени и сил на пустяки.
{Длинные выкладки, к которым принуждены мы были при-
бегнуть, конечно, утомительны; но читатель волен и не просмат-
ривать их, если не интересуется вопросом об отношении населе-
ния к средствам продовольствия. В таком случае он пропустит
и следующие этюды о возрастании населения в Соединенных
Штатах, о наивысшей мере, какую можно принять для размно-
жения человеческого племени, и, наконец, о размере перемен,
требуемых мальтусовой формулой для уравновешения средств
к продовольствию с размножением людей. Пропустив эти стра-
ницы, наполненные цифрами, он прямо может перейти к отделу,
в котором мы излагаем выводы, основанные на этих выкладках
и счетах — перечеркнуто.}
О возрастании населения в Соединенных Штатах
Производящиеся через каждые десять лет цензы населения
Соединенных Штатов служат единственными статистическими
данными, на которых основан вывод о способности людей раз-
множаться с быстротою, производящею удвоение числа их не
более как в 25 лет. Первый из этих цензов был сделан в
1 790 году; теперь производится восьмой, результаты которого
можно уже предугадывать: судя по всему, следует полагать,
что процент возрастания окажется в последние 10 лет не меньше
756

процента прежних десятилетий, а сличение цифры прежних семя
цензов действительно показывает, что население Соединенных
Штатов удвоивалось в каждые 25 лет. Всех жителей в Соединен-
ных Штатах считалось
Годы Число жителей
1790 3 929 827
1800 5 305 911
1810 7 239 814
1820 9 638 191
1830. 12 866 020
1840 17 069 453
1 8 5 0 23 263 488
Сравним цифры, отстоящие одна от другой на 50 лет, и мы
увидим, что население в 50 лет учетверялось, то есть удвоива-
лось каждые 25 лет, или даже возрастало несколько больше,
чем в этой пропорции. Число жителей в 1840 году было слиш-
ком в четыре раза больше числа жителей в 1790 году; в
1850 году было слишком вчетверо больше жителей, чем в
1800 году. Мы говорили, что Мальтус прямо «а этом и основал
свой вывод *. Ему, как мы говорили, скоро заметили, что тут
есть грубая ошибка. Число жителей возрастало в Соединенных
Штатах не от одного размножения прежнего населения, а также
и от прибыли переселенцев. Что ж надобно сделать, чтобы
узнать, какую часть прибыли отнести к приливу переселенцев и
какую приписать естественному размножению людей. Мальтус
и его последователи сосчитали, сколько прибыло переселенцев,
выключили эту цифру из последнего ценза, а все остальное
число стали считать произошедшим от размножения первона-
чальных жителей. Пропорция возрастания от этого мало изме-
нялась. В самом деле, при сравнении цензов 1790 и 1850 гг. по
этому способу оказывается такой результат (цифры мы берем из
официального отчета о 7 цензе: The seventh census. Report of the
superintendent of the Census for décerner I, 1852, Washington,
1853):
С 1790 пo 1850 год прибыло в Соединенные Штаты пересе-
ленцев 2 722 198 человек (The Seventh census, стр. 1 3 2 — 1 3 3 ) .
Выключая эту цифру из числа жителей 1850 года, получаем в
остатке 20 541 290. Сравнивая эту последнюю цифру с цифрой
1790 года, мы видим, что в 60 лет население возросло до 523%,
что составляет годичное возрастание в 2,7949%; а при таком
• Во время первого издания его книги (1798) из этих семи цензов был,
разумеется, только один первый, но с половины XVII века производились
в Соединенных Штатах приблизительные вычисления количества жителей;
они показывали такую же пропорцию возрастания. Теперь об этих вычи-
слениях, предшествовавших 1790 году, никто уже не упоминает, потому что
ненадежность признана всеми, и когда рассуждают о возрастании населения
в Соединенных Штатах, то имеют в виду исключительно цензы 1790 года и
следующих годов.
757

проценте население удвоивается в 25 лет, 1 месяц, 20 дней.
Что ж, разница действительно не велика: без вычета переселен-
цев период удвоения получался несколько меньше 25 лет, за
вычетом переселенцев он получается немногим более 25 лег.
Мальтус был прав, положив, что переселение не имело почти
никакого, можно сказать, ровно никакого влияния на возраста-
ние числа жителей в Соединенных Штатах.
По всем этим счетам он действительно прав, только счеты
эти неправильны. Заметим сначала одно обстоятельство. Пере-
селенцы все были люди европейского происхождения, белой
кожи; а население Соединенных Штатов состоит, как известно,
из белых и из черных. Как размножались негры, в какой про-
порции действовало тут естественное возрастание и привоз
новых невольников из Африки, совершенно невозможно
разобрать, потому что с начала нынешнего века центральное
правительство Соединенных Штатов запретило ввоз негров из
Африки, а он и до сих пор продолжается в значительном числе
контрабандным образом. Может быть в эти 60 лет привезено всего
каких-нибудь полмиллиона негров, а может быть и два мил-
лиона — узнать этого никак нельзя. Известно только, что ни
один из этих невольников не вошел в счет прибыли от прибыли
жителей, от приезда людей из чужих стран. При совершенной
неизвестности того, какая пропорция нынешних негров прина-
длежит людям, привезенным из Африки после 1790 года, и их
потомкам, нет решительно никакой возможности оказать, по к а -
кой прогрессии размножались северо-американские негры, уд-
воивалось ли их число от естественного размножения в 25, или
в 30, или в 40 лет, или в период еще более продолжительный.
Итак, остается говорить только о белом населении Соединенных
Штатов. Попробуем рассмотреть его возрастание.
По цензу 1790 года белого населения считалось 3 172 464 ч е -
ловека. По цензу 1850 года—19 630 738 человек. Если тот
вычет переселенцев, который мы прежде делали из общей цифры
белого и черного населения, сделать, как и следует, из одной
цифры белого населения, к которой одной и относятся эти п е -
реселенцы, то пропорция возрастания понизится чувстви-
тельнее, чем понижалась по нашему прежнему неправиль-
ному приему. Но дело в том, что из цифры белого населения
в 1850 году надобно вычитать не эту цифру, а гораздо более
значительную. Ведь переселенцы, поселившись в Соединенных
Штатах, также размножались, и если мы хотим узнать, какое
число белых 1850 года надобно считать потомством белых
1790 года, то из белого населения 1850 года надобно вычесть
не одних только переселенцев, а также и их потомков. Какую
же цифру составляли в 1850 году переселенцы и их потомки?
Комиссия, производившая ценз 1850 года, пыталась определить
это число, и по правилам, ею принятым для вычисления, ока-
753

зывается, что из числа белых в 1850 году надобно считать пе-
реселенцами и потомками их 4 304 416 человек.
Это еще не все. С 1840 года Соединенные Штаты приобрели
огромные области — Луизиану, Флориду, Техас, Новую Ме-
хику, Калифорнию, Орегон; в этих землях было уже некоторое
количество белого населения; эти новоприобретенные граждане
со своими потомками в 1850 году составляли, — разумеется,
неизвестно сколько, но во всяком случае не меньше пятисот т ы -
сяч человек, а может быть и больше — и, вероятно, больше.
Таким образом из белых 1850 года (19 630 738 человек) на-
добно вычесть 500 000 граждан с их потомками из новоприоб-
ретенных областей и 4 304 416 человек европейских переселен-
цев с их потомками, — всего 4 804 416 человек; остается
14 826 322 человека белых, которых можно считать потомками
белых 1790 года (3 172 464 человека). Это составляет в 60 лет
возрастание в 467 % ; годичное приращение оказывается 2,6 % ;
по этому проценту население удвоивается в 27 лет.
Но думаете ли вы, что можно остановиться хотя на этой
цифре? Вовсе нет. Нас ожидает еще множество обстоятельств,
из которых каждое убеждает, что период удвоения имеет больше
27 лет. Сама комиссия, составлявшая отчет о седьмом цензе,
чувствует это и потому процент естественного размножения при-
нимает только в 2,5; по этому проценту период удвоения, будет
29 лет. На самом деле он должен быть продолжительнее.
Начнем с того, что мы принимали, будто бы цифра пересе-
ленцев известна за все 60 лет, а между тем она известна только
за последние 30 лет, а за первые 30 лет совершенно неизвестна.
Счет переселенцев, прибывающих в гавани Соединенных Штатов,
ведется только с 1820 года; сколько прибыло их до той поры,
этого никто тогда не записывал (The seventh census, стр. 131).
Комиссия предполагает, что этих переселенцев в 1820 году на-
добно считать 359 010 человек; но их надобно считать гораздо
больше. Сколько в точности было их, разумеется, нельзя ска-
зать. Но Чикринг, автор специального исследования об эмигра-
ции в Соединенные Штаты, приходит к тому выводу, что
в 1820 году этих переселенцев и их потомков было 1 430 906 ч е -
ловек. Если так, то период удвоения будет больше 30 лет.
Он и в самом деле больше. Мы видим, что вычисления, из
которых выводится период менее 30 лет, лишены всякого точ-
ного основания по неизвестности числа переселенцев с 1790 до
1820 года. Но есть возможность определить прибыль населения,
если не от всех переселенцев, то по крайней мере от Одной части
их, — от переселенцев немецкого племени. Англичане и ир-
ландцы, поселившись в Соединенных Штатах, очень скоро об-
ращаются в совершенных американцев. Немцы не могут скоро
овладеть чужим языком до того, чтобы нельзя было распознать
их, как американцев. Мы знаем, какую часть во всей эмигра-
759

ции составляла в 1850 году немецкая эмиграция, — почти
ровно четвертую часть. Всех белых, родившихся не в Америке,
а в других странах, было 2 210 828 человек; из них родившихся
в Германии было 573 225 человек, то есть 25,09%, — положим,
ровно 25%, ровно четвертая часть. Вот теперь, если бы нам уз-
нать общее число всех немцев и потомков немцев в Америке
в 1850 году, то мы могли бы узнать, сколько тогда было в Аме-
рике всех переселенцев с их потомками: стоило бы только по-
множить цифру немецкого племени в Америке на 4, и мы п о -
лучили бы цифру всех переселенцев с их потомками. Сколько
же в 1850 году было в Америке людей немецкого племени? По-
казания об этом различны, но самая меньшая цифра 2 милли-
она человек. По другим вычислениям оказывается гораздо
больше; но мы возьмем эту наименьшую цифру. Если четвертая
часть европейской эмиграции с своим потомством составляла в
1850 году 2 миллиона человек, то, очевидно, что вся эмиграция
со своим потомством составляла 8 миллионов человек. Не забу-
дем еще 500 тысяч белых в новоприобретенных странах. Таким
образом мы должны вычесть по крайней мере 8 500 тысяч из
19 630 738 человек белого населения 1850 года; за этим в ы ч е -
том остается 11 130 738 человек белых, которые одни только
могут считаться потомками белых 1790 года. Если же
3 172 464 человека размножились в 60 лет до цифры 11 130 738,
это составляет всего только 351%, и прогрессия ежегодного воз-
растания получается только 2,1040%. По этому проценту период
возрастания будет слишком 33 года (33,1333).
Имеем ли мы право принять хотя этот период удвоения?
Нет, — у нас нет никаких оснований считать число 2 миллиона
людей немецкого племени в 1850 году более достоверным, чем
другие показания более высокие, то есть составляющие еще
меньший процент для размножения первоначальных белых
1790 года. Угодно ли знать, до чего доходят эти показания?
Вот, например, серьезне 1й6ший капитальнейший труд— «Физи-
ческий атлас Берггауза» . На цифры знаменитого автора мы
скорее можем положиться, нежели на чьи бы то ни было. По
счету Берггауза (этнографический отдел, карта 3) выходит,
что в 1845 году находилось в Соединенных Штатах 5 324 тыс.
человек. Если столько их было в 1845 году, то в 1850 было еще
больше: в пять лет они размножились и прибывали к ним н о -
вые переселенцы из Германии. Но положим в 1850 году только
ту цифру, как в 1845. Что выходит у нас? Одна четвертая
часть эмиграции дала 5 324 тыс. человек белому населению Се-
вероамериканских Штатов 1850 года, значит вся эмиграция дала
ему в этом году 21 296 000 человек; а все белое население про-
стиралась в этом году только до 19 630 738 человек. Таким об-
разом одни эмигранты со своими потомками составляли насе-
ление на 1 665 262 человека больше, чем все белое население
760

Союза. Мы имеем право утверждать после этого, что все н ы -
нешнее население Североамериканских Штатов составилось из
одних только эмигрантов, поселившихся там после 1790 года,
а куда девались прежние жители со своим потомством,
этого мы не знаем; вероятно они все вымерли или переселились
куда-нибудь. Итак, надобно заняться исследованием, куда же
девались эти первоначальные жители, которым не остается места
в Соединенных Штатах по нашему вычислению.
Вот мы имеем два предела: по одному счету белые 1790 года
размножались с быстротой, удвоившей число их в каждые 25 лет,
и эмиграция не имела никакого заметного влияния на увеличе-
ние населения Соединенных Штатов; по другому счету все н ы -
нешнее белое население составилось из эмигрантов и их
потомства, а первоначальное население, вместо того чтобы размно-
жаться, совершенно вымерло; между двумя крайними рядами
цифр, ведущими к таким результатам, находится множе-
ство средних цифр; какой ряд цифр мы захотим принять, к та-
кому результату и придем, а все цифры одинаково достоверны.
Хотите вы, — положите период удвоения в 25 лет, хотите —
положите его в 30 лет, а не то в 40 лет, а не то в 60, — на в ы -
вод всякого периода готовы для вас достоверные цифры.
То есть достоверны ли? Теперь читатель может сам судить о
их достоверности. До 1820 года число переселенцев остается
совершенно неизвестным. С 1820 года считаются переселенцы,
прибывающие в гавани Соединенных Штатов. Верен ли, полон
ли счет их, это неизвестно, и каждый рассудительный человек
понимает, что в подобных счетах неизбежны пропуски. А кроме,
того было переселение в Соединенные Штаты из Канады; из-
вестно даже, что оно совершается в размере довольно значи-
тельном. Вероятно, и со стороны Мехики Соединенные Штаты
не отторжены Китайской стеной; вероятно, было переселение
и с юга, а не только с севера. Разумеется, оно было, это из-
вестно; но все это никем не считано. Спрашивается теперь,
сколько же людей прибыло в Соединенные Штаты с 1790 до
1850 года?—это неизвестно. Комиссия, составлявшая седь-
мой ценз, успела насчитать 2 722 198 человек; хорошо, стало
быть меньше этого не могло быть всех, когда уже насчитано
столько. А сколько было всех? Может быть 3 миллиона, может
быть и 4, может и больше — кто их знает.
Еще одно обстоятельство, о котором мы не упоминали до
сих пор. Размножение зависит главнейшим образом от числа
женщин, способных по своему возрасту быть матерями. В числе
переселенцев пропорция женщин от 15 до 40 лет гораздо значи-
тельнее, чем в оседлом населении, — разумеется, люди в цвете
лет более готовы к переселению, чем старики и дети. А оседлым
населением Соединенных Штатов на 10 000 человек считалось в
1850 году 1 989 женщин от 15 до 40 лет; между 10 000 переселен-
761

цев число женщин этих лет было 2 782. Из этого мы видим,
что каждая тысяча переселенцев по своей способности
к размножению равняется 1 400 человекам оседлого населения.
Или нет: она равняется не этому числу, а гораздо большему.
Женщина в 40 лет не будет иметь столько детей, как женщина
в 15 или 20 лет. Пропорция молодых женщин в общем числе
от 15 до 40 лет между переселенцами значительнее, нежели
между оседлым населением. Если положить, например, что из
тысячи женщин от 15 до 40 лет в оседлом населении женщины
от 15 до 30 лет составляют половину, то между переселяющи-
мися женщинами они составляют гораздо больше половины. Но
сколько именно они составляют, мы опять-таки не знаем. Нам
известно только, что 1 000 переселенцев по своей способности к
размножению равняются больше нежели 1 400 человекам осед-
лого населения; но скольким именно — 1 500 или 1 750, или
2 000, или больше, — это неизвестно.
Вы думаете, что эта история кончена. Вовсе нет. Кроме
того перевеса над оседлым населением, какой имеют пересе-
ленцы по пропорции молодых женщин, они имеют другой пе-
ревес по малочисленности пожилых людей. Переселенцы старше
45 лет составляют ничтожную пропорцию в общем числе. Вы-
года эта огромна, но во сколько именно процентов следует оце-
нить ее, опять все-таки неизвестно.
Если б не было слишком длинно, можно было бы указать
еще десятки обстоятельств, важных для оценки размножения
переселенцев и тоже остающихся недоступными численному оп-
ределению.
Конец концов тот, что мы не знаем, сколько всех переселен-
цев (приехало в Соединенные Штаты (между первым и седьмым
цензами, и не знаем, какая часть белого населения 1850 года
составилась из их и их потомков; потому не знаем, какая часть
его остается за первоначальными белыми 1790 года и их потом-
ством; потому не имеем возможности определить процент размно-
жения и период удвоения людей от естественного приращения
в Соединенных Штатах. Достоверно только, что число пере-
селенцев было больше, и потомство их многочисленнее, чем при-
нимается в вычислениях, дающих период удвоения в 30 лет.
О естественном размножении людей
Мы видели, что возрастание населения в Соединенных Шта-
тах, представляемое со времени Мальтуса нормою для опреде-
ления быстроты, с какой могут размножаться люди, не дает
никакой точной цифры, или дает какую хотите произвольную
цифру для процента размножения и периода удвоения по неиз-
вестности величин, от которых зависит уравнение. Точно так же
напрасно стали бы мы искать этой нормы в возрастании насе-
762

ления какой-нибудь другой страны; везде нам помешала бы не-
удовлетворительность сведший о числе и размножении пересе-
ленцев, прибывающих к первоначальным жителям. Те страны,
куда не прибывает значительное число переселенцев, не годятся
для соображения, потому что возрастание числа людей сильно
задерживается в них дурным положением массы. Поэтому
нормы для прогрессии размножения надобно искать каким-ни-
будь иным путем.
Очень может быть, что люди, владеющие средствами выс-
шего математического анализа, сумели бы найти для определе-
ния этой нормы способ точнее того, какой один доступен для
нас, проникших математику разве немногим дальше Мальтуса и
его последователей; то есть все-таки очень недалеко, не дальше
уравнений первой степени и знакомства с употреблением лога-
рифмов, — вещей, которым учат в третьем или четвертом классе
гимназий. Мы чувствуем также, что способ, к которому мы при-
бегаем, оставляет на волю каждого выбор цифр в границах
более широких, чем нужно для удовлетворительной точности.
Но все-таки он по крайней мере приводит каждого к возмож-
ности обсудить, что правдоподобно и что неправдоподобно,
между тем как приемы Мальтуса или оставляют человека в
грубом заблуждении, или не приводят ни к чему определенному.
Размножение населения производится перевесом числа рож-
дающихся над числом умирающих. Например, если в данном
обществе ежегодно родится 35 человек на 1 000 человек насе-
ления, а умирает 20 человек, то процент годичного прираще-
ния будет 15 на 1 000, или 1,5%. Если бы существовало где-ни-
будь, когда-нибудь общество, о котором следовало бы думать,
что при наибольшем возможном числе рождений существует
в нем наименьшая возможная смертность, это общество пред-
ставляло бы нам норму наибольшего возможного размножения
людей. Но каждому известно, что не найдется ныне и по исто-
рии неизвестно такого общества, в котором соединялись бы оба
эти условия. Потому вместо готовых фактов мы должны осно-
вываться только на соображениях.
Рассудим, во-первых, каково может быть наибольшее число
рождений, допускаемое физиологическим устройством.
Обыкновенно говорят об этом с забавным легкомыслием.
Нам беспрестанно попадаются уверения, что надобно считать
возможной пропорцию десяти рождений на 100 человек насе-
ления. Это чистый бред {вроде слов Легуа, что период удвое-
ния в Соединенных Штатах восемь лет, когда у него тут же
приведены цифры говорит*: число женщин в возрасте, способ-
ном к рождению — перечеркнуто}, период плодородия у женщин
в умеренном климате простирается приблизительно от 15 до 45
* П о в и д и м о м у , нужно: п р и в е д е н н ы е ц и ф р ы говорят. — Ред.
763

(в жарких климатах он короче). Число женщин этого возраста
будет составлять пропорцию тем меньшую в общем числе насе-
ления, чем быстрее размножается общество и чем продолжи-
тельнее в нем средняя жизнь. {Мы хотим отыскивать наиболь-
шую возможную величину размножения, потому предположим
наивыгоднейшую цифру обоих условий, какую допускает рассу-
док — зачеркнуто}. Если например, средняя продолжитель-
ность жизни была бы 75 лет, то число людей, имеющих более
45 лет, по крайней мере равнялось бы числу людей от 15 до
40 лет, а по всей вероятности, далеко превышало бы его. Если
бы число людей удвоивалось естественным размножением в
25-летний период, то число детей до 15-летнего возраста по
крайней мере равнялось бы всему числу остального населения
Женщины составляют около половины населения; число жен-
щин от 15 до 45 лет составляло бы в этом обществе, как мы
видим, едва ли одну четвертую часть женского населения и на
тысячу человек населения едва ли приходилось бы в таком об-
ществе 125 женщин от 15 до 45 лет, {В действительно суще-
ствующих обществах эта пропорция больше, — она доходит до
20 на 100, «о это лишь от того, что средняя жизнь тут ниже
принимаемой нами наибольшей цифры, и пропорция детей,
умирающих во младенчестве, слишком велика; а мы должны
помнить — перечеркнуто} потому что соразмерно этим усло-
виям возрастает пропорция детей и пропорция пожилых л ю -
дей в составе населения. Но возьмем нынешнюю цифру: жен-
щины от 15 до 45 лет составляют, вообще говоря, одну пятую
часть всего населения в европейских и американских обществах.
В течение этих 30 лет физиологическая способность становиться
матерью сначала возрастает, около 20 лет достигает наиболь-
шей величины и через несколько лет начинает ослабевать; так
что в последние десять лет (от 35 до 45 лет) большинство жен-
щин уже бывает утратившим способность рождать. Но мы не
будем считать этого. Положим, что до 45 лет женщина сохра-
няет точно такую же способность становиться матерью, какую
имела в 20 и 25. Период беременности продолжается, как из-
вестно, девять месяцев, период кормления грудью около года, если
мать не принуждена бедностью прекратить его раньше.
Итак, надобно считать, что каждый младенец требует около
двух лет. В самом деле из женщин, которые сами кормят своих
детей, редки случаи, чтобы одно дитя рождалось после другого
менее как через полтора года; обыкновенно промежуток бы-
вает зачительнее; среднюю величину его нельзя принять менее
двух лет. При каком же условии рождалось бы по 10 детей на
100 человек населения? Только в том случае, если бы каждая
женщина, от 15 до 45 лет постоянно все время, как только кон-
чит кормление одного ребенка, немедленно зачинала бы дру-
гого. Пятнадцатилетняя девочка думает резвиться, как ребе-
764

нок,— нет, ей уже нужно становиться матерью; сорокалетняя
женщина истощена родами и кормлением 12 человек детей,—
нужды нет, она должна родить еще троих детей: каждая жен-
щина непременно должна родить и выкормить 15 человек де-
тей, без этого не будет у общества 10 рождений на 100 чело-
век населения. Ни болезнь, ни слабость комплекции, ни прямая
физическая неспособность иметь детей, — ничто не может слу-
жить препятствием; ни одного дня ни у одной женщины не
должно проходить с 15 лет до 45 праздным между беремен-
ностью и кормлением младенца, иначе не будет 10 (рождений на
100 человек. Пусть же читатель рассудит, возможна ли эта вещь.
А между тем эту ахинею (слово вздор было бы слишком слабо)
можете читать во множестве трактатов, имеющих серьезней1-7
шую наружность. В пример сошлемся хоть на книгу Ваппеуса ,
самый новейший и подробнейший трактат о движении населе-
ния, о пропорции рождений, смертей и т. д.
Но даже и при этом условии, что каждая женщина родит
15 человек детей, что ни у одной женщины между 15 и 45 го-
дами не бывает ни одного праздного дня между беременностью
и кормлением, — даже и при этом условии десять рождений на
100 человек населения насчи{тывалось бы только в населении,
размножающемся очень медленно. Как только население начнет
размножаться быстро, пропорция детей и пожилых людей ста-
нет возрастать на счет взрослой молодежи и людей средних лет,
и число женщин между 15 и 40 годами станет меньше 20 на 100.
В Североамериканских Штатах, например, оно ниже этой пропор-
ции, несмотря на прилив эмигрантов, между которыми пропор-
ция женщин 15—45 лет гораздо выше: даже этот сильный при-
лив избытка молодых женщин не может довести общее число их
до 20 на 100, так велик недочет молодых женщин в оседлом насе-
лении. Потому в быстро размножающемся обществе недостаточ-
но было бы каждой женщине родить и по 15 человек детей, что-
бы вышла пропорция 10 рождений на 100 человек населения, —
для этого понадобилось бы каждой женщине рождать по 20 или
по 25 детей, безостановочно занимаясь этим делом лет до 60.
Бросим же эти пустые вымыслы и попробуем рассудить, ка-
кое в самом деле возможно наибольшее число рождений. Если
считать по 8 человек детей на каждую женщину, это будет все
еще слишком много. Для этого требовалось бы, чтобы каждая
женщина с 19 до 35 лет постоянно находилась в положении бе-
ременности и кормления грудью. А при этой цифре будет уже
только 53 рождения на 1 000 человек в населении не размно-
жающемся и еще меньшее число рождений на 1 000 человек в
населении размножающемся. Рассудок видит из этих цифр, что
5 рождений на 100 человек населения — пропорция, едва ли до-
пускаемая физическим устройством человека. Надобно думать,
что она должна быть ниже.
765

В самом деле она ниже 5 рождений на 100 человек, об этом
свидетельствуют статистические данные. Но прежде чем зай-
мемся ею, мы должны сделать несколько замечаний для разъ-
яснения себе, что же именно мы ищем?
Мы ищем того, какое наибольшее число рождений можно
предположить в обществе, которое пользуется совершенным бла-
госостоянием и в котором опасение за недостаток средств к воспи-
танию детей, к хорошему содержанию семейства, не удерживает
ни одну женщину, ни одного мужчину иметь детей. Но ч и -
татель видел из предыдущих глав Милля, что достижение т а -
кого благосостояния невозможно между прочим без порядочной
цивилизации и без хороших обычаев. Общество, в котором
масса невежественна, груба, расположена к насилию, не может
пользоваться благосостоянием; величайшее насилие, какое м о -
жет быть сделано человеку, состоит в его принуждении к тем
актам, которые имеют своим результатом рождение детей.
Посмотрим же, какое влияние оказывается в этих вещах обы-
чаями и отношениями некоторых обществ — перечеркнуто}.
Каждому из нас известно, что наш поселянин спешит же-
нить сына, чтобы иметь в хозяйстве даровую работницу. Резуль-
тат этого — отдача девушек замуж гораздо раньше, чем за-
хотели бы они подвергаться скучному положению беременности
и кормления. Бывают случаи, что девушка слишком долго или
навек засиживается незамужней. Но в массе нашего народа эти
случаи редкое исключение, действие которого далеко перевеши-
вается влиянием обыкновенного противоположного порядка
женской жизни в нашем простонародьи. Если бы женщины не
были принуждаемы делаться из резвых детей матерями, эпоха
рождения первого ребенка значительно отдалилась бы у боль-
шей части наших простолюдинов. Состояние беременности так
скучно и тяжело для всех женщин, а роды так тяжелы для очень
многих, что рождение первого ребенка опять «а долгое время
отнимало бы у очень многих женщин охоту становиться мате-
рями во второй раз, если бы это зависело собственно от них.
Потому безошибочно должно сказать, что просто грубость н а -
ших нравов и привычка каждого мужчины, отца или брата,
потом мужа, распоряжаться женщиной, как ему кажется лучше,
имеет своим результатом рождение гораздо большего числа
детей, чем стало бы рождаться, если бы обращалось в этом
случае больше внимания на чувства женщины. Мы знаем, что
теперь во Франции, Англии, многих других обществах произ-
вол мужчины над женщиною и хозяйственный расчет имеют
противоположное действие. Расчет удерживает мужчину от же-
нитьбы, и женщины принуждены вести жизнь, оставляющую
бездетными многих, которые имели бы детей, если бы жили
сообразно собственным чувствам. В таких обществах статистика
замечает уменьшение числа рождений. Но это явление недавнее;
766

оно производится только развитием фабричной жизни. 60 и 70
лет тому назад обычаи английской и французской наций были
в этом отношении подобны обычаям русского простонародья.
Обычаи, сходные с нашими, господствуют до сих пор в большей
части Германии, в целой Австрии, в Италии. При этом поло-
жении дел, бывшем повсюду в Европе еще в конце прошлого
века и остающемся до сих пор в большей половине Европы,
число действительных рождений надобно считать не только рав-
няющимся полному числу рождений, какое было бы в совер-
шенно благосостоятельном обществе, но даже превышающем
его. У нас и во всей восточной половине остальной Европы
число рождений таково, что превышает нормальную силу жен-
щин и результаты естественного их расположения. Женщины
тут постоянно жалуются на изнуренность от излишнего числа
рождений, становятся матерями прежде, чем требует их при-
рода, продолжают рождать, когда перестает того требовать их
природа. Довольно взглянуть на них, чтобы убедиться в этом:
они увядают преждевременно — это факт известный; он произ-
водится не одною тяжестью работы, потому что мужчины того
же сословия в тех же местах увядают не так рано; сильное влия-
ние тут имеет принужденность женщины становиться матерью
большее число раз, чем требует ее организм. Зажиточный рус-
ский и восточно-немецкий поселянин в 50 лет еще молодец со-
бою, а жена его в 30 лет уже почти старуха. Эта разница так в е -
лика, что нельзя объяснить ее только естественною меньшею дол-
говременностью цветущего возраста у женщины. Сравнив двух
женщин одного сословия и одних лет, каждый может понять, от-
чего одна из них старуха, а другая еще свежа, если спросит, по
скольку детей было у той и другой.
Таким образом число действительных рождений в странах, п о -
добных Австрии, Саксонии, восточным провинциям Пруссии, дол-
жно превышать норму, соответствующую силам и естественному
расположению женщины. Посмотрим же, как велико это число.
Из множества данных, представляемых статистикою, нет ни
одной достоверной цифры, которая превышала бы пропорцию
44 рождений на 1000 человек населения (10 рождающихся на
227 жителей). Высшая из достоверных цифр французской ста-
тистики за те времена, когда французское общество было подоб-
но нашему, — 40 рождений на 1 000 человек населения (конец
прошлого века). В Пруссии, где до сих пор число рождений
превышает естественную норму, мы находим от 40 до 38 рожде-
ний на 1 000 жителей. Высшая из всех сколько-нибудь досто-
верных цифр — число рождений в Тоскане в 1849 году, —
100 рождений на 2 282 жителей, или на 10 000 жителей
438 рождений. Но это исключительный случай.
Из этого мы вправе заключить, что в благосостоятельном
обществе, где число рождений не уменьшалось бы хозяйствен-
767

ным расчетом (оно нимало не уменьшается им в восточной по-
ловине Западной Европы и еще не уменьшилось в конце прош-
лого века во Франции), число рождений было бы никак не бо-
лее 44 на 1 000, а напротив, по всей вероятности, было бы
значительно ниже этой цифры; даже цифра 40 рождений на
1 000 жителей превышает естественную силу женщин, достигается
только насильственным тяготением чужих расчетов и требова-
ний над женщинами. Едва ли можно положить, чтобы без этого
тяготения рождалось 35 младенцев на 1 000 человек населения.
Размножение населения производится перевесом числа рож-
дающихся над числом умирающих. После соображений о наи-
большем числе рождений, сообразном с силами женского орга-
низма, займемся разысканием, какую наименьшую цифру смер-
тей можно предположить рассудительным образом в обществе,
которое пользовалось бы полным благосостоянием и не теряло
бы ни одного своего члена от нужды.
Только в некоторых новых обществах нужда стала действо-
вать уменьшением числа рождений. В России, восточных про-
винциях Пруссии и многих других странах Западной Европы
она, напротив, искусственно поднимает его до неестественной в ы -
соты через расчет домохозяина иметь даровых работниц, а от
них и даровых работников. В этих обществах и во французском
обществе прошлого века мы находили пропорцию рождающихся
выгоднейшую для размножения, чем естественная пропорция.
Мы удивим некоторых экономистов, если скажем, что найдутся
в статистических таблицах цифры смертности, точно так же бо-
лее благоприятные для размножения, чем была бы наименьшая
величина смертности в целой нации при наивыгоднейших усло-
виях. Такими цифрами смертности не очень давно щеголяла
английская статистика. Теперь они процветают в статистиче-
ских таблицах Соединенных Штатов. Средняя цифра смертности
для Соединенных Штатов по седьмому цензу оказывается 1 «а
73 человека населения. Хотите знать, как произошла эта цифра?
Очень просто. Ни в одном штате не ведутся полные списки уми-
рающих. Чей гроб попался на глаза, того и запишут; а чья
смерть не замечена, тот и в счет не идет. От этого некоторые
штаты блистают необычайной долговечностью. В Вермонте, н а -
прим 1е8р, умирает только 1 человек из 100, а в Уисконсине 1 из
105 . Если по этой пропорции составить таблицы продолжи-
тельности жизни, то окажется, что в этих счастливых землях ни
один рождающийся младенец не умирает, не достигнув по край-
ней мере лет 75, а большинство жителей доживает лет до 120.
Что ж, оно должно быть так, — ведь повторяют же эту цифру
писатели, повидимому очень серьезные, в книгах очень знамени-
тых. Но что Вермонт и Уисконсин, — вот, например, Минес-
сота далеко перещеголяла их: там умирает только один из 202
человек, — половина жителей непременно должны достигать там
768

300 лет и число 400-летних стариков должно быть очень велико.
Но Орегон отличается еще лучше: там умирает один из 232 ч е -
ловек. Отправимся туда — наверное доживем до 500 лет.
Мы не говорим, что столь же недостоверны французские,
бельгийские или прусские цифры, — в этих странах и во многих
других умирающие вносятся в реестры довольно точным обра-
зом. Мы хотим только сказать, что нельзя же без всякой при-
чины, полагаться на всякую цифру, как бы ни была она правдо-
подобна, и что, например, в Англии смертность по таблицам в ы -
ходит менее действительной, а в Соединенных Штатах, как мы
увидим *, менее всякой действительно возможной цифры. Есть
также цифры, хотя и вполне достоверные, но решительно не го-
дящиеся для выводов о целом населении. Известно, например,
что смертность между людьми зажиточными меньше, нежели
между бедняками. Чтобы приблизительно определить разницу,
составили таблицу смертности по отдельным частям Парижа.
Оказалось следующее: во втором округе Парижа, где живут
исключительно люди богатые, умирает 1 из 71; в первом округе,
населенном также людьми очень зажиточными, 1 из 66. Так,
но не следовало бы забывать двух обстоятельств. Сильнейшая
смертность бывает между младенцами; у зажиточных парижан
существует обычай не брать кормилицу к себе в дом, а посы-
лать ребенка к ней в деревню. Таким образом ни в счет жите-
лей, ни в счет умирающих первого и второго округов не попала
значительная часть младенцев, родившихся тут. Потом, люди
зажиточные имеют прислугу; огромное большинство прислуги
люди одинокие и притом молодые. Малютки и старики этих се-
мейств остались в деревне, а между молодыми людьми и людьми
средних лет, которые одни перешли в первый и второй округи,
смертность натурально очень мала. Этот исключительный состав
населения, в котором пропорция младенцев и стариков гораздо
меньше, чем в целом населении Франции или Парижа, много
содействовал незначительности числа умирающих. Цифры пер-
вых двух округов Парижа никак не служат доказательством, что
благосостояние может уменьшить в целом населении пропорцию
умирающих до 1 на 66 или 71 и что, если в обществе существует
смертность большая этой, то весь излишек умирающих принад-
лежит действию нужды.
{{Разумеется — зачеркнуто} есть сведения более достоверные
о том, какая средняя продолжительность жизни обеспечивается
благосостоянием. По исследованиям Каспера, средняя продолжи-
тельность жизни в зажиточном сословия 50 лет. Соображая
дело, трудно предположить, чтобы какая бы то ни была сво-
бода от материальных нужд, какая бы ни была благоприятность
житейской обстановки могла дать цифру значительно большую
* Нужно полагать: видели.—Ред.
769

этой. В самом деле, какая пропорция лет между умирающими
нужна, чтобы средняя продолжительность жизни вышла 50 лет.
Нужно, чтобы на каждого малютку, умирающего на первом или
втором году, был один умерший 100 лет или двое умерших 75 лет.
Если мы подумаем, как велика при самых благоприятных усло-
виях непременно должна быть смертность между младенцами,
то поймем какая огромная пропорция людей должна доживать
до глубокой старости, чтобы средняя продолжительность жизни
поднялась выше 50 лет. Чтобы яснее было дело, попробуем со-
ставить таблицу, по которой цифра доходила бы, например, до
60 лет. Возьмем население в 6 000 человек. Положим, что число
умирающих в год будет 100. Положим, что число рождающихся
2 на 100. Итого всех младенцев будет 200 человек — перечерк-
нуто}.
{... цифру, явно смеющуюся над нами и своей огромностью
недоступною для вычислений, и своею нелепою претензиею на
точность? Да, этот период удвоения в 1 266 лет, эта отсрочка
первого недостатка в продовольствии на 3 798 лет должны иметь
гораздо больше серьезного значения, чем те чрезмерно краткие
периоды удвоения, которыми запутаны экономисты со времени
Мальтуса. Мы основывались на цифрах достоверных, прини-
мали в соображение обстоятельства, о которых велит помнить
рассудок, а мальтусов период удвоения в 25 или менее лет ро-
дился просто из забвения о том, что в Североамериканские Шта-
ты постоянно шел сильный прилив переселенцев и что эти пере-
селенцы, имевшие в своем числе большую пропорцию молодых
женщин, чем оседлое население, размножались с быстротою, к
какой просто по физиологическому устройству не способно осед-
лое население. Наши вычисления имеют несравненно более точ-
ности, нежели те счеты с грубыми ошибками, которые перешли
во все политико-экономические книги из мальтусова трактата.
Сравнительное достоинство наших вычислений несомненно; но,
говоря по правде, безотносительного достоинства не имеют и
они почти никакого. Надобно, наконец, разъяснить тьму, в к о -
торую погружают нас эти цифры.
Дело очень просто. Земледельческие периоды имеют в н а -
ш и х климатах годичный срок, да и всякие статистические в ы -
числения ведутся по годам. Потому и процент размножения лю-
дей считается по годам. Если найдем постоянный процент раз-
множения, то размножение, как говорил и сам Мальтус, пойдет
по геометрической прогрессии, знаменателем которой будет этот
процент. Теперь попросим читателя вспомнить, что такое за
вещь геометрическая прогрессия и какие громадные разницы в
величине высоких ее членов происходят от самой ничтожной
перемены в величине знаменателя. Дело это вот какого рода:
велика ли разница между дробями 1,01 и 1,03, между дробями
770

1,03 и 1,05? Осязательной разницы тут нет. Но попробуем воз-
вести в сотую степень эти дроби, мы получим:
Дробь 1,01, возведенная в 100-ю степень = 2,7
» 1,03 » » » » = 19,2
» 1,05 » » » » = 131,5
Мы видим, что ничтожная прибавка, менее чем на одну пятиде-
сятую часть числа в первой степени, дает число в семь раз боль-
шее в сотой степени. Вот в этом-то и заключается вся важность.
Статистические данные о населении до сих пор не достигли
такой точности, чтобы можно было ручаться за верность какой
бы то ни было цифры до 1 или даже до 2%. В 1856 году Фран-
ция имела 36 039 362 человека населения; так оказалось по п е р е -
писи. Можно ручаться, что действительно она имела в этом году
менее 37 и более 35 миллионов; но нельзя поручиться, что число
жителей не было тогда несколькими десятками, пожалуй даже
и сотнями тысяч, больше или меньше числа, оказавшегося по
переписи. В 1856 году умерло во Франции 835 017 человек,—
да наверное гораздо меньше миллиона, гораздо больше 750 000,
но может быть не 835 017 человек, а 850 000. То же самое н а -
добно сказать о числе родившихся и о всяком другом статисти-
ческом данном, относящемся к движению населения. Все эти
цифры имеют только приблизительную точность. Для практики
она совершенно достаточна, достаточна и для соображений отно-
сительно близких годов; но если мы станем вычислять на 100,
на 200 лет вперед, то нынешние неизбежные неточности в дан-
ных на 1 или на 2% отразятся громадными размерами в выво-
дах. А вот это именно и бывает в рассуждениях о мальтусовом
законе. Говорят, например: если население Франции стало бы
размножаться со всею быстротою, к какой способно человече-
ское племя, то через 200 лет Франция имела бы столько-то сот
миллионов населения. Подумаем, что тут делается. Тут возво-
дятся в двухсотую степень числа, полученные из сочетания цифр,
которые все заключают в себе неточность, может быть на 1 %,
может быть меньше, а может быть и больше — перечеркнуто}.
Этой неточностью самых данных дело еще не кончается; их
нужно сочетать между собою, и разница в результате от раз-
ницы употребляемых вами приемов не будет чувствительна для
нескольких ближайших годов, но опять произведет громадную
произвольность в выводах для отдаленного будущего.
Чтобы разъяснить фантастичность таких выводов на несколько
столетий вперед, попробуем применить этот способ к какому
угодно статистическому явлению — везде у нас выйдут цифры,
перед которыми смущается рассудок. Возьмем в пример хотя
{заграничную торговлю Англии. Около 1810 года оборот внеш-
ней торговли Англии простирался на 70 мил. ф. — 55 мил. ф. по
официальной оценке— зачеркнуто} торговый флот Англии.
В 1835 году вместимость всех морских судов под английским
771

флагом была 2 7 8 0 0 0 0 тонн; в 1857 году она б ы л а 5 530 0 0 0 тонн.
Ясно, что пе|риод удвоения 22 года. По этой пропорции через
220 лет Англия должна бы иметь торговый флот слишком в
1 000 раз больше нынешнего, но такого флота не могут вместить
все ее гавани. Ясно, какой вывод из этого: если бы английская
торговля стала развиваться беспрепятственно, очень скоро не
достало бы на Великобританских островах места для ведения
этой торговли. Итак, единственное спасение для Англии пред-
ставляют войны, коммерческие кризисы и другие несчастья, за-
медляющие развитие торговли.
Или возьмем другой пример: число писем. Чем просвещен-
нее народ и чем более развита в нем» промышленная жизнь, тем
больше бывает число писем. В 1839 году было в Англии пере-
слано по почте 80 миллионов писем, а в 1858 году 532 мил-
лиона. Ясно, что число писем возрастает в шесть с половиной
раз в 19 лет. Через 190 лет вся Англия не вместит писем, к о -
торые должны будут пересылаться по ней. На каждого жителя
Англии будет приходиться в день по нескольку сот писем; ни
у кого не достанет времени не только писать всех писем, какие
должно будет ему отправлять к другим, но не достанет и вре-
мени прочесть всех писем, приходящих к нему. Некогда будет
англичанам ни пахать землю, ни ткать коленкор, ни выплавлять
железо; они все будут писать и читать письма. Спастись от этого
подавления письмами они могут только тем, если задержится
у них распространение образованности и промышленной дея-
тельности. Только водворение безграмотности может избавить
Англию от великих несчастий.
Почему нелепы такие рассуждения? Единственно потому, что
нынешний ход дел мы ставим основанием для суждений о буду-
щем, отдаленном от нас. Можно сказать наверное, что не най-
дется ни одного явления общественной жизни, характер и размер
которого могли бы мы определять на 200, на 300 лет вперед.
Вот собственно только от этого общего закона неопределимости
далекого будущего и происходит ужасающая перспектива маль-
тусовой теоремы.
Оставим будущим векам заботу о том, как совладать людям
с громадно-возрастающим числом писем, пересылаемых по поч-
те, и где найти место для числа морских судов. Для нас до-
вольно видеть, что в ближайшие к нам десятилетия еще не будет
затруднений людям с этих сторон. Точно так же удовлетворимся
тем, что по крайней мере 100 лет люди могли бы размножаться
со всевозможной быстротой, не встречая никаких затруднений
в получении продовольствия. Что будет в этом отношении через
300 или 400 лет, увидят наши потомки и, если понадобится
тогда принять им к сердцу советы Мальтуса, они успеют это
сделать, а к нашим временам не приложимы ни опасения Маль-
туса, ни советы, из них вытекающие.
772

III
Анализ мальтусовой теоремы
Рассудок говорит, что по крайней мере на 100 лет нет на-
добности бояться людям следствий мальтусова закона. Но фан-
тазия любит стремиться как можно дальше, и, как бы далеко
ни был какой-нибудь темный уголок, она, если настроена к
тому, сумеет поместить в нем чудовище и станет пугать человека
когтями этого чудовища. Таково настроение политико-экономи-
ческой фантазии со времени Мальтуса. Хорошо, 100 лет люди
могли бы размножаться, но что будет дальше? Вопрос совер-
шенно праздный, но он представляется таким множествам * таких
серьезных людей, что нельзя оставить его в пренебрежении,
которого он заслуживает по своей внутренней пустоте. Люди,
называющие себя серьезными мыслителями, влекут вас этим
вопросом в область вздорной фантазии и объявляют, что не хо-
тят ничего слушать, если вы не разрешите их вопроса. Нечего
делать, надобно заняться им, как ни смешно тратить время на
мечты подобного рода. Попробуем же рассмотреть по мальтусо-
вой теореме вопрос о средствах продовольствия не только для
нашего или какого-нибудь определенного времени, но вообще
для всех бесчисленных прошедших и будущих веков. Смешно нам
толковать, откуда будет взять людям пищу через 1 000 лет, но
потолкуем об этом, — так велят Мальтус со своими учениками.
Мы видели, по какой гипотезе строится вторая строка маль-
тусовой теоремы — строка, определяющая закон возрастания
земледельческого продукта. Члены этой прогрессии выводятся
из членов прогрессии размножения людей, по предположению,
что производительность труда прибавочного числа работников
ослабевает в той самой пропорции, в какой возрастает число ра-
ботников. На чем основано такое предположение, мы не станем
разбирать. По здравому смыслу есть все шансы, что если два
работника, возделывая известный участок, произвели продукт
два, то продукт четырех работников будет больше, чем три, а
продукт восьми работников больше, чем четыре. Но есть мно-
жество людей, принимающих предположения Мальтуса, и мы
станем рассуждать так, как будто бы оно основательно. От этого
мы получим по крайней мере ту выгоду, что раскроем возмож-
ность постоянного улучшения судьбы людей даже по гипотезе,
кажущейся самою страшною; если ослабление производительно-
сти земледельческого труда идет по пропорции менее быстрой,
чем какая принята у Мальтуса, то улучшение судьбы людей
может идти еще быстрее.
Мы уже говорили о том, какой размер улучшений в земле-
дельческих процессах нужен для уравновешения убыли в земле-
дельческом продукте, происходящей от меньшей производитель-
* Нужно полагать: множеству. — Ред.
773

ности труда прибылых работников, по мальтусовой теореме; но
тогда мы брали только один частный случай, теперь рассмотрим
задачу в общем ее виде.
Теория народонаселения, в том виде как изложена у Маль-
туса и как принимается его последователями, представляет смесь
истин, выраженных слишком неопределенным образом, с пред-
положениями, неосновательность которых обнаружена нынеш-
ним развитием статистики и технологии, и с другими предполо-
жениями, которых до сих пор не можем мы ни подтвердить, ни
опровергнуть по недостаточности физиологических данных.
Человеческое племя, говорит Мальтус, имеет врожденную
способность размножаться по геометрической прогрессии. Уче-
ные, пугавшиеся убийственных выводов мальтусовой теории, н а -
прасно старались отрицать это положение, напрасно считаемое
главным основанием, из которого уже непременно будут следо-
вать ужасные результаты. Это положение неопровержимо само
по себе, и спорить против него значит не понимать дела или
обольщать себя; но сущность теории Мальтуса не в нем, и в ы -
ражено оно в ней неудовлетворительным образом.
Если население удвоилось или учетверилось, способность
каждой женщины в нем рождать детей не изменилась от увели-
чения числа людей, — это очевидно само собою, и мы не пони-
маем, как можно было спорить против вещи столь очевидной.
Но каково будет действительное число рождений, это зависит
не от одной физиологической способности, а также от множества
разных обстоятельств. Из этих обстоятельств Мальтус и его
последователи принимают во внимание только два разряда: во-
первых, внешнюю легкость или трудность вступать в семейную
жизнь и, во-вторых, расчетливость мужчины, видящего обреме-
нение для себя в детях. Действительно, только эти две причины
и действовали до сих пор заметным образом в тех обществах,
где число рождений уменьшалось. Если, например, теперь во
Франции рождается только 27 или 28 младенцев на 1 000 чело-
век населения, а прежде, в конце прошлого века, рождалось
около 40, это уменьшение, действительно, произошло почти
только от двух причин, указываемых Мальтусом. Для значи-
тельной части населения, именно для городских работников, про-
порция которых постоянно возрастает, вступать в брак теперь
стало труднее, чем было лет 80 тому назад. Трудность эта с
каждым годом возрастает, как увеличивается и класс людей, на-
ходящихся в ней. Люди высших сословий удерживаются от
вступления в брак эгоистическими или тщеславными расчетами
о том, что, оставаясь холостяками, имеют более средств к блеску
или комфорту, чем имели бы женившись. Этот последний раз-
ряд людей мальтусова теория называет людьми воздержными,
хвалит их образ действий, как добродетель, и ожидает обще-
ственного блага от того, что большинство общества примет та-
774

кие нравы. Едва ли нужно говорить, что тут последователи
Мальтуса или находятся в ослеплении, или лицемерят. Что та-
кое понимают они под своим «нравственным воздержанием»?
Если то, что люди, воздерживающиеся от брака, будут жить
аскетами, это явная нелепость: нравственное воздержание в
этом смысле доступно лишь самому незначительному числу лю-
дей, воздержание которых не произведет никакой заметной раз-
ницы в числе рождающихся. Если же под благозвучным именем
нравственного воздержания надобно разуметь такие отношения
к женщинам, в каких находятся почти все мужчины до вступле-
ния в брак, то термин, употребляемый теориею, совершенно
лжив: тут нет ни нравственности, ни воздержания; следовало бы
выражаться правдивее и прямо говорить, что для общественного
благосостояния нужно широкое развитие конкубината, а еще
полезнее трата сил на грязные удовольствия. Но и это не умень-
шит числа рождающихся. Как бы поздно ни женился мужчина,
но большинство женщин все-таки будет отдаваемо замуж в м о -
лодых летах; старый холостяк ищет в невесте молодости. А ч и -
сло рождений зависит от того, с каких лет становится матерью
женщина. Или надобно под именем нравственного воздержания
понимать нечто <другое> еще, чем трату сил мужчины на дур-
ные наслаждения, или надобно видеть в этой фразе тот смысл, что
для ограждения общества от излишества рождений нужно боль-
шинству женщин перейти в класс, презираемый всеми. Не говоря
0 том, гуманна ли такая мысль, скажем только, что ее осуществле-
ние невозможно. Если «нравственное воздержание» мужчин со-
держит несчастных женщин, презираемых обществом, то ни в
каком обществе эти женщины никогда не составляли и не бу-
дут составлять значительного процента в населении: для Лон-
дона с его 3 000 000 населения нет надобности иметь этих ж е н -
щин больше как несколько десятков тысяч; если б нашлась у
стольких же других женщин охота увеличить собою эту жалкую
толпу, они не нашли бы средств к существованию в этой про-
фессии, и нужда заставила бы их перестать торговать собою;
покупщики достаточно удовлетворены и нынешним числом. Но
предполагать не только в женщинах, а хотя бы и в мужчинах
наклонность к недостойному образу жизни, какой ведут до
женитьбы почти все мужчины и ведут некоторые женщины, зна-
чит не знать человеческого сердца. Из 1 000 мужчин разве
1 остался бы не женат до 30 лет, если бы внешняя необходи-
мость не удерживала его от семейной жизни. Развратники
всегда составляли и будут составлять самую ничтожную долю
в целом населении; потому если даже понимать под нравствен-
ным воздержанием добровольное предпочтение недостойных
отношений правильным отношениям, этот ресурс, рекомендуе-
мый теориею Мальтуса, никогда не будет по характеру громад-
ного большинства людей. Порок сам по себе был бы бессиле«,
775

если бы не был приводим к нему человек внешней нуждой.
В смысле аскетизма или в смысле порока принимать «нрав-
ственное воздержание» мальтусианцев, — оно все-таки элемент
маловажный или служащий только выражением внешней нужды,
к которой к одной и сводятся все мысли мальтусианцев об
уменьшении числа рождений.
Но если до сих пор только нужда могла значительно умень-
шать число рождений, то из этого еще никак не следует, чтобы
со временем не явились в обществе обычаи, действующие в том
же смысле и не имеющие ничего общего ни с нуждой, ни с так
называемым нравственным воздержанием или каким бы то ни
было стеснением природных влечений человека. Мы видим, что
с развитием цивилизации отношение женщин к мужчинам из-
меняется. Мы не хотим рассматривать здесь, когда и до какого
предела дойдут эти перемены, но каждому видно, по какому
направлению идут они. Женщина постепенно приобретает права,
в которых отказывалось ей прежде. Ее история — точно так
же история постепенного освобождения, как история рабочих
сословий. Милль справедливо говорит, что все понятия и обы-
чаи (наши составлены исключительно одной половиной челове-
ческого рода — мужчинами. Когда женщина приобретет такое
участие в просвещении и в гражданских правах, чтобы наши
идеи и нравы стали сообразоваться с ее потребностями, они под-
вергнутся очень сильному изменению. Тогда, конечно, найдутся
средства для женщины не подвергаться скучному и мучитель-
ному состоянию беременности чаще, нежели хочет она. Поня-
тия об этом вопросе, касающемся не мужчины, а женщины,
конечно, не могли сложиться правильным образом до сих пор,
когда мнения о дурном и хорошем, дозволительном и недозво-
лительном составлялись исключительно половиною человече-
ского рода, чуждою всех неудобств этого состояния.
Но от нас еще далеко время, когда действительно пона-
добится уменьшение числа рождений в пропорции более зна-
чительной, чем то уменьшение, какое произвелось бы и при
нынешних мнениях о состоянии беременности одним только
смягчением нравов. Вправе ли женщина сама решать вопрос,
становиться или не становиться ей матерью, разбирать этого
теперь нет еще надобности с экономической стороны, если и
существовала всегда надобность с медицинской и моральной сто-
роны. Но даже если и оставаться при нынешних понятиях в
этом деле, то все-таки пропорция рождающихся должна умень-
шаться, по мере того как будет уменьшаться разница между
отношениями родителей к замужеству дочери или к женитьбе
сына. Было время, когда сыновей женили так, как выдают те-
перь дочерей, находя достаточным только пассивное их согла-
сие. Теперь постепенно входит в обычай, что молодому человеку
не предлагают невесту его родители, а ждут пока он сам за-
776

хочет найти ее. Когда уменьшится хлопотливость поскорее
пристроить дочь замуж, пора замужества отсрочится до воз-
раста более зрелого, чем теперь. Этого одного будет довольно,
чтобы пропорция рождающихся сильно уменьшилась.
Односторонность мальтусианцев состоит в том, что они
принимают зависимость числа рождений только от одной нужды
под прямым ее именем или под именам нравственного воздержа-
ния, а не замечают важного факта, что она зависит также от
степени участия женщины в составлении нравственных поня-
тий. Не принимая этого элемента, действие которого едва только
начинается в теории и еще нисколько не обнаружилось в прак-
тике, они полагают, что если бы не стеснялись естественные
влечения людей, то постоянно совершалось бы наибольшее воз-
можное число рождений. На самом деле оно без всякого влияния
нужды, без всякого стеснения природных потребностей, будет
уменьшаться по мере расширения прав женщины и ее участия
в умственной жизни человечества. Потому нынешний период
удвоения числа людей будет становиться длиннее и длиннее по
мере успеха цивилизации.
Из этого мы видим, что Мальтус построил ошибочную ди-
лемму, когда сказал, что размножение числа людей может задер-
живаться или только уменьшением числа рождений от нужды,
или только увеличением смертности также от нужды. Оно может
быть произведено также смягчением нравов и распространением
здравых понятий о власти . женщины над собственной судьбой.
Точно так же ошибочно полагал он, что надобность в замедле-
нии размножения людей существовала в его время, и полагают
его последователи, что она существует в наше время. Она
действительно может наступить лишь при такой степени насе-
ленности земного шара, какая и при всевозможной быстроте
размножения явилась бы лишь через несколько веков. Если
чувствуется недостаток продовольствия
(На этом рукопись обрывается)
< с п о > собностью людей к размножению, проистекло из грубой
ошибки. {Находится в его соображениях и другой недосмотр,
столь же грубый — зачеркнуто}.
{Мы раскрыли одну из ошибок, бывших причинами того,
что Мальтус и его последователи сообразили, будто бы земле-
дельческому продукту трудно возрастать с быстротою, по к а -
кой могут размножаться люди — зачеркнуто.} Мальтус не по-
нял, что в геометрических прогрессиях счет выходит очень разли-
чен, смотря по тому, длинные или короткие сроки нарастания
процентов берутся в основание счета. Продукт возрастает по
777

годам, а Мальтус считал проценты его возрастания по 25-лет-
ним периодам и от этой ошибки получил в результате ужасаю-
щие выводы вместо легких требований, представляемых пра-
вильным счетом; находится в его соображениях и другой недо-
смотр, столь же грубый.
Вспомним, о чем собственно идет дело. Оно идет о произ-
водительности труда земледельцев. Она падает от размножения
работников, а должна поддерживаться усовершенствованиями
всякого рода и ближайшим образом усовершенствованиями
в самом земледелии.
Сообразим же, в чем состоят главнейшим образом усовер-
шенствования какого бы то ни было производства, например,
хотя прядильного. Самая несовершенная форма его — пряде-
ние ручным веретеном. Самопрялка есть уже усовершенствова-
ние. Но приготовление самопрялки требует гораздо большего
количества труда, чем выделка веретена. Женщина, прядущая
веретеном, нуждается лишь в самом ничтожном количестве основ-
ного капитала, представляемого тут лишь ничтожным верете-
ном. Самопрялка представляет основной капитал, уже гораздо
более значительный. Устройством прядильных машин еще бо-
лее усовершенствуется производство, и основной капитал в нем
приобретает громадный размер. Постройка и ремонт фабричного
здания, постройка и содержание прядильных машин, помещаю-
щихся в нем, требуют количества труда, гораздо более значи-
тельного, чем какое нужно для самого прядения этими маши-
нами в этом фабричном здании. Приготовительный труд возра-
стает пропорционально совершенствованию производства; иначе
сказать, совершенствование производства соразмерно возраста-
нию приготовительного труда.
Ни у Мальтуса, ни у его последователей мы не найдем,
чтобы к теории земледельческого производства было прило-
жено это важное различение между приготовительным и пря-
мым трудом или между основным и оборотным капиталом.
Когда они говорят о земледельческом труде, они исключительно
разумеют прямой труд или собственно ежегодную обработку
земли и ежегодно повторяющиеся работы над каждою жатвою.
За этим трудом, ежегодно требующим повторения, они вовсе
забывают о качествах приготовительного труда и под выводы,
прилагающиеся к прямому ежегодному труду, подводят также
качества приготовительного труда. Но результаты того и дру-
гого в производстве совершенно различны.
Прямой труд имеет своим результатом продукт, получаемый
одною операциею производства; в земледелии — одну жатву.
Приготовительный труд имеет своим результатом основной
капитал, дающий навсегда или, по крайней мере, очень надолго
увеличение продукта в каждой из повторяющихся операций, со-
вершаемых прямым трудом.
778

Посмотрим, какого рода бывает в земледелии основной к а -
питал, результат приготовительного труда. Прежде всего мы
видим рабочий скот и земледельческие орудия. Во всех цивили-
зованных странах давно уже земледелие стало на такую сте-
пень, что приобретение рабочего скота и орудий — очень важ-
ное дело. Далее мы видим скот, содержимый для удобрения
земли. Где земледелие усовершенствовалось до плодоперемен-
ной системы, там этот скот представляет собою массу капитала,
более значительную, чем весь оборотный капитал земледельца:
но сам Милль говорит, что ежегодное удобрение земли — не п о -
следнее и не самое обширное дело на этом пути усовершенство-
ваний. Самый состав почвы, геологический характер ее, изме-
няется примесями песку в слишком глинистую почву, примесью
глины в слишком песчаную почву: труды подобного рода еще
гораздо обширнее, чем труд, употребляемый на разведение удо-
бряющего скота. Далее идут приготовительные работы еще гро-
маднейшего размера: сооружение водопроводов, насыпей и т. д.
Можно ли сказать обо всех этих трудах, что производитель-
ность их уменьшается с увеличением числа работников? Поло-
жим, что при неподвижности техники 2 землепашца произведут
на 5 десятинах менее 30 четвертей хлеба, когда 1 землепашец
производил на этих же десятинах 15 четвертей. Но если 1 куз-
нец выделывал в год 15 плугов, то с какой стати 2 кузнеца не
выделают 30 плугов? Если довольно было одного человека
для ухода за 15 коровами, дающими удобрение, то неужели
2 человека не могут иметь такого же ухода за 30 коровами?
Если 1 человек на 1 фуре мог возить на глинистое поле куби-
ческую сажень песку в день, то неужели 2 человека на 2 фурах
не могут привозить 2 кубические сажени? Наконец, если 1 к а -
менщик клал 1 000 кирпичей в день при сооружении водопро-
вода, то неужели два человека не могут класть 2 000 кирпичей?
Непростительно легкомыслие, с которым Мальтус и его п о -
следователи говорили об упадке производительности вообще
всего земледельческого труда при размножении работников, не
замечая того, что земледельческий труд разделяется на прямой
и приготовительный; что в приготовительном труде возрастание
числа работников нимало не ослабляет производительности труда
каждого из них и что совершенствование земледелия есть расши-
рение именно этой части земледельческого труда, нимало не теряю-
щей свою производительность от возрастания числа работников.
Приготовительный труд имеет своим результатом основной
капитал, дающий постоянную прибавку продукта в целом ряду
операций. Какова же продолжительность этого его влияния?
Плуг не вечен; скот также живет не очень много лет; итак, ос-
новной капитал земледелия имеет части, действие которых огра-
ничивается известным числом лет и которые требуют возобно-
вления, то есть повторения того же труда. Но те части основ-
779

ного земледельческого капитала, которые соответствуют высшим
степеням развития и которые постепенно должны получить ко-
лоссальное развитие, имеют по натуре своей почти вечное дей-
ствие, существуют тысячи лет, не нуждаясь в возобновлении.
Водопроводы стоят по нескольку столетий; насыпи еще гораздо
долговечнее; наконец, улучшения геологического состава почвы
останутся в полной силе через десятки тысяч лет. Чем выше
будет подвигаться земледелие, тем долговечнее будет действие
приготовительного труда, совершающего улучшения, требуемые
развитием земледельческого искусства.
Действие основного капитала на увеличение продукта изме-
ряется, как известно, процентами. Мы считаем не лишним вник-
нуть в это дело, потому что без ясного понятия о нем не был
бы ясен и характер дальнейших наших соображений.
Если основной капитал требует возобновления чрез извест-
ное число лет, то проценты его действия мы получим, вычитая
из производимой им прибавки к продукту два количества:
1) процент погашения, то есть количество продукта или труда,
нужное для возобновления основного капитала по истечении
срока его действия; 2) процент ремонта, то есть количество про-
дукта или труда, нужное на починку основного капитала и
вообще на содержание его в исправности. Положим, например,
что соха стоит 2 четверти пшеницы, а хороший плуг — 12 чет-
вертей; если так, замена сохи плугом составляет приложение к
земледелию основного капитала в 10 четвертей пшеницы. Поло-
жим, что введение глубокой пропашки плугом вместо плохой
пропашки сохою дает увеличение жатвы со всего возделывае-
мого одним плугом участка в 5 четверте й1 пшеницы. Положим,
что на ремонт плуга нужно употреблять /2 четверти в год и
надобно откладывать по 1 четверти в год на приобретение но-
вого плуга к сроку, когда прекратится служба прежнего. За
этими выче1тами из 5 четвер1тей прибавки, даваемой плугом,
остается 3 /2 четверти; эти 3 /2 четверти составляют 35% на
10 четвертей, нужных для приобретения плуга вместо сохи.
Если так, 10 четвертей хлеба, пошедшего на увеличение основ-
ного капитала приобретением плуга, дают 35% прибыли.
Если основной капитал не требует возобновления, то, разу-
меется, надобно вычитать только ремонт из прибавки, даваемой
им в продукт. Положим, например, что постройка водопровода,
стоившая 1 000 000 четвертей, дает на всех полях, орошаемых
этим водопроводом, прибавку в 100 000 четвертей. Если ремонт
водопровода стоит ежегодно 60 000 четвертей, то остаются
40 000 четвертей чистой прибыли, составляющей 4% на основ-
ной капитал.
В следующих выкладках, говоря о действии приготовитель-
ного труда на увеличение продукта, мы будем говорить, конечно,
только об этой чистой прибыли, (потому что возобновление ос-
780

новного капитала и ремонт его, разумеется, занимают руки, от-
влекают их от занятия прямым земледельческим трудом и от
создания нового основного капитала, следовательно, не содей-
ствуют возвышению производительности прямого земледельче-
ского труда, а служат только на поддержание прежней произво-
дительности. Если, например, мы окажем, что приготовитель-
ный труд 100 человек дает 2% прибавки в продукте, слова наши
надобно будет понимать таким образом. Положим, что на содер-
жание 100 работников нужно 1 000 четвертей хлеба. Из этих
100 работников известное количество занимаются ремонтом и
возобновлением прежнего основного капитала, а другие произ-
водят новый основной капитал в таком количестве, что в про-
дукте получается прибавка 20 четвертей.
Сделав эти предварительные замечания, беремся за сущ-
ность дела.
Прежде всего нам надобно рассмотреть, с какою именно б ы -
стротою могли бы размножаться <люди> при нынешних своих
нравах и нравственных понятиях, если бы способность размно-
жения действовала без всяких задержек.
Тут мы с первого же шага встречаем у Мальтуса, а еще
больше у его последователей, расчеты такого рода: положим,
что каждая женщина выходит замуж и начинает рождать детей
с такого-то возраста; период беременности продолжается 9 м е -
сяцев, для кормления грудью младенца положим еще год, —
всего выходит меньше двух годов; потом женщина будет снова
беременна; период способности ее рождать детей продолжается
столько-то лет; итак, разделив эти годы на 2, мы увидим, что
каждая женщина будет матерью стольких-то детей; итак, насе-
ление имеет способность удвоиваться во столько-то лет. Цифра
вывода оказывается поразительная: по одному автору населе-
ние может удвоиваться в 15 лет, по другому в 12, по третьему
в 9, а четвертый говорит, что легко ему удвоиваться и в 8 лет.
Прекрасно, но только в том дело, что все подобные рас-
четы — чистая фантазия, нелепейшая утопия. Попробуем счи-
тать таким образом, например, хотя то, сколько томов может
написать романист. Пусть он начинает писать с 20 лет, продол-
жает до 70 лет; на сон, обед, отдых довольно 12 часов в день
{положим еще 2 часа на обдумывание и поправку сочинений; —
зачеркнуто}, остается 10 часов в день, — что ж 12 1часов в день
работать очень можно; в час очень легко написать 1 /2 страницы
того формата, как печатаются наши журналы, — итого в день
18 страниц, в год 5 400 страниц (5 дней тут еще дано на без-
делье, на болезнь или поездк 2и0), — то есть целое годовое изда-
ние «Отечественных записок» или «Современника», а в 50 лет
600 томов величиной в книжку «Библиотеки для чтения» или
1 000 томов величиною в книжку «Русского вестника». Расчет
781

прост и бесспорен, а на деле оказывается, что сам Дюма-
отец — со всеми своими сотрудниками не исписывает и половины
той массы бумаги, какая вышла по нашему счету; по нашему
счету Вольтер и Лоп 2е1 де Вега были просто ленивцы, почти не
бравшие пера в руки .
Попробуйте 2с2читать точно таким же способом, и вы найдете,
что одно тягло может вспахать, засеять и убрать 50 десятин
хлеба, 20 землекопов могут в год вырыть огромный канал, каж-
дый мальчик к 12-летнему возрасту кончить курс в универси2-3
тете, к 15 годам превзойти ученостью самого Гумбольдта ,
наконец, в 25 лет честным и правильным образом приобрести
миллионы, начав карьеру с одним рублем. Все это повторение
известной сказки о расчетах Альнаскара.
Обращаясь от этих потех праздного воображения к действи-
тельности, мы еще не найдем в науке совершенно точных основа-
ний для определения пропорции, по какой может размножаться
человеческий род в благоприятнейших условиях. Каждый знает,
что есть множество женщин, имеющих слишком малую физио-
логическую способность становиться матерями, но медицинская
статистика еще не собрала цифр об этом, и медицинская физио-
логия еще мало разъяснила этот вопрос. Потому теперь нам
приходится довольствоваться одними грубыми эмпирическими
данными о том, какое число детей может родиться в год на
1 000 человек населения. Если эти цифры и были бы очищены
критикой, они все-таки оставались бы лишь приблизительными,
а не совершенно точным выражением размера физиологической
способности размножения, потому что есть всегда в обществе
множество обстоятельств и влияний, мешающих некоторым
женщинам становиться матерями; эти влияния всеми заме-
чаются, и потому обыкновенно предполагают, что число рож-
дающихся ниже той цифры, какой могло бы достигать при пол-
ном просторе действия физиологических сил. Но есть влияние,
имеющее противоположное действие, — влияние, поднимающее
цифру действительно рождающихся детей выше того предела, на
котором она остановилась бы, если бы не была внешним обра-
зом возбуждаема к чрезмерной деятельности. Этих влияний,
главным образом, три, и только одно из «их, ненормальное раз-
дражение фантазии, довольно часто принимается в расчет. Два
другие, замечаемые гораздо меньшим числом ученых, вероятно,
действуют еще сильнее: одно из них, до сих пор бывшее посто-
янным и повсеместным, — подчиненное положение женщины,
ее экономическая несамостоятельность и подвластность по закону
и по обычаю. Родственники заботятся отдать девушку замуж
раньше, чем вздумалось бы ей самой искать женихов. Живя
замужем, она очень часто делается матерью не столько по своей
воле, сколько по воле мужа, которому, натурально, смотреть на
это гораздо легче, нежели ей, испытывающей все неудобства и
782

болезни беременности, родов, кормления младенца и ухода за
ним. Тяжесть этого долгого периода так велика, что очень
многие женщины, раз испытав его, не захотели бы подвергаться
ему вновь. Но мужу до этого мало дела. Милль принадлежит
к немногим экономистам, замечающим это важное обстоятель-
ство: мы увидим впоследствии, что от приобретения женщи-
ной большей возможности получать своим трудом приличные
средства к жизни он ожидает очень значительного уменьшения
в количестве рождений. Есть еще третье обстоятельство, не за-
мечаемое почти никем, но до недавнего времени чрезвычайно
сильно действовавшее во всех европейских странах и до сих пор
продолжающее действовать в большей части их. У нас поселя-
нин спешит женить сына, чтобы иметь в доме лишнюю работ-
ницу. Тот же расчет существует во многих частях Германии и
Франции, лет сто тому назад он существовал решительно п о -
всюду, где женатый сын не отделялся от отцовского хозяйства;
а где женитьба ведет молодого человека к основанию отдельного
хозяйства, там он торопится ею, чтобы скорее стать независи-
мым. Уменьшение пропорции рождений к населению, обнару-
живающееся в передовых странах Западной Европы с начала
нынешнего века, показывает, что влияния, уменьшающие число
рождений, берут верх над влияниями, возвышающими его за
предел свободного действия физиологических сил. Но если мы
всмотримся в общественные отношения и обычаи России, то при-
дем к мысли, что сила уменьшающихся влияний далеко не так
велика, как сила влияний, поднимающих число рождений выше
натуральной пропорции. Если бы мы могли считать точными
статистические данные, относящиеся к нашему отечеству, мы
имели бы в них цифру рождений, которая, по всей вероятности,
выше и уж никак не ниже нормальной физиологической вели-
чины способности к размножению. Мы пробовали делать эти
вычисления за десятилетний период, 1846—1855 годы, и в сред-
нем выводе получили 39 рождений на 100 человек населения.
Но люди, занимающиеся нашей статистикой, согласятся с нами,
что на ее цифры нельзя полагаться очень доверчиво. Итак, мы
попробуем основать эти соображения на цифрах, относящихся
к Франции. Большая часть французского населения до сих пор
живет в патриархальном быте, но значительная часть вовлеклась
теперь в новые экономические условия, понижающие число ро-
ждений. В конце прошлого века этой перемены еще не было: во
Франции тогда, как теперь у нас, действительная цифра, веро-
ятно, была выше, но никак не ниже естественной. Мы имеем
несколько разных цифр об отношении рождений к населению
во Франции в конце прошлого века и возьмем из них за осно-
вание расчета самую высшую — 40 рождений на 1 000 человек
населения. Сравнивая ее с цифрами других европейских стран
того периода, когда число рождений было разве больше, а никак
783

не меньше нормального, мы видим, что она уже никак не мо-
жет быть названа слишком малой: более 40 рождений на
1 000 человек встречаем мы редко, и обыкновенно эти случаи
прямо обнаруживают в себе признаки больш2о4й неточности
счета; цифры ниже 40 встречаются гораздо чаще .
Попробуем же сообразить, каково могло бы «быть возра-
стание населения при таком числе рождений и при наименьшей
смертности, какая только допускается физиологическим устрой-
ством человека. 25
Берем таблицы смертности Депарсье-Флоранкура и смот-
рим, во-первых, какова бывает смертность детей в первые два
года жизни, когда нет физиологической возможности, чтобы
многие из организмов не погибали при всевозможной благо-
приятности гигиенических условий и заботливого ухода. Мы ви-
дим в этих таблицах, что из 10 000 рождающихся умирают в
первые два года 2 912. Конечно, огромное большинство смер-
тей тут производится неблагоприятною обстановкою. Мы умень-
шим почти в три раза это число и положим, что только одна
десятая часть рождающихся младенцев не могла бы быть спа-
сена никакой заботливостью {а остальные девять десятых уми-
рают от нужды и невежества — зачеркнуто}.
Положим, что число населения 1 января 1<-го> года было
100 и что хлебопашцы этого населения произвели 400 четвертей
хлеба; тогда производительность хлебопашества будет 4 чет-
верти хлеба на человека.
Положим, что население возрастает ежегодно на 3%. Тогда
к 1 января 2<-го> года будет оно иметь 103 человека. Если
100 человек имело 400 четвертей, то 103 человека должны иметь
412 четвертей, иначе их продовольствие ухудшится.
Если бы производительность нового труда в земледелии не
была меньше производительности <прежнего>, труд новых 3 че-
ловек произвел бы 12 четвертей, как труд 100 человек прежних
производит 400. Но по мальтусовой формуле производитель-
ность этого нового труда меньше, — процент ослабления произ-
водительности нового труда равен проценту, по которому возра-
стает его количество. Сколько же хлеба произведут новые 3 ч е -
ловека вместо 12 четвертей, которые были бы нужны.
Их производительность относится к прежней, как 100 от-
носится к 103.
х :4=100:103.
Из этого получаем х = 3, 8835...
Итак, новые 3 работника произведут только 3X3, 8835 =
= 11,6505 четвертей; а гася сумма продукта будет 411,6505 ч е т -
вертей, вместо полных 412 четвертей, которые были бы нужны.
784

Недочет будет
4 1 2 - 4 1 1 , 6 5 0 5 = 0,3495 четвертей.
Вот именно появление этого недочета и составляет причину
нужды.
Заслуга Мальтуса в том, что < о н > формулировал это об-
стоятельство и заставил людей внимательнее прежнего подумать
о нем.
Он совершенно прав.
Появление недочета может предотвращаться усовершенство-
ваниями, от которых возвышалась бы производительность зем-
ледельческого труда настолько, чтобы вознаграждался этот н е -
дочет, продолжают Мальтус и его последователи.
Продолжаем искать цифры по их словам. Как велико должно
быть влияние усовершенствования для покрытия найденного
нами недочета?
Чтобы вместо 411,6505 явилось 412 четвертей в жатве
2<-го> года, производительность прежнего труда должна в
этом году подняться от улучшений настолько выше 4, насколько
требуемый сбор, 412, выше 411,6505, получаемого без усовер-
шенствований.
х : 4 = 4 1 2 : 411,6505;
получаем х = 4, 0034.
Это значит, усовершенствования должны быть произведены
в таком размере, чтобы известная часть прежнего труда, в пер-
вом году дававшая 4 четверти, теперь дала уже не 4 четверти,
как было бы без усовершенствований, а 4,0034 четверти.
В самом деле, тогда мы будем иметь:
10 прежние работника произведут по 4,0034 четверти,
400,34 четвертей.
3 новые работника, труд которых менее производителен
(по прежней пропорции к старому труду), произведут по
а все 3, вместе 11,6604 четвертей,
400,34 + 11,6604 = 412,0004 *.
Итак, велико ли нужно усовершенствование или в устройстве
орудий или в способе пользования ими, или в качестве, или в
количестве удобрения, или в способе пользования им, или в к а -
честве посева, чтобы недочета не оказалось, чтобы пропорция
продовольствия не уменьшилась при возрастании населения?
* Небольшая неточность в 0,0004 четвертей получена оттого, что
дроби, нам представлявшиеся, были бесконечные, всегда дающие неточность
в последнем знаке, на котором остановились мы при вычислении их.
785

Это влияние должно возвысить прежние 4 до 4,0034 — то есть
оно составляет 0,085%, менее чем одну одиннадцатую часть
процента.
Теперь спросим: что же это такое за величина 85 тысячных
частей процента? Чувствительна ли 1она? Она значит вот что:
к пуду она составляет прибавку в 3 /2 золотника. Кажется, не
бог знает какая громада привалила к пуду? Да полно, заметна
ли будет она для глаза или для плеч? Не на весах ли и при-
том не на очень ли хороших только весах можно подметить ее?
Выведем теперь общую формулу для величины усовершен-
ствования в земледельческом производстве при данном про-
центе возрастания населения. Назовем население первого
года Р; число людей, которыми оно увеличится ко 2 < - м у > году,
N, процент его возрастания назовем п, произ-
водительность труда прежних работников Q.
Продукт 1-го года будет PQ.
На второй год, для сохранения прежней пропорции продо-
вольствия, населению А + N было бы нужно иметь продукт
PQ+NQ.
Но без усовершенствований он будет только
или, подстановляя вместо n его величину,
Чтобы продукт 2<-го> года стал равен требуемому
PQ + NQt недостает величины X, которая должна быть попол-
нена усовершенствованием производства. Итак, мы имеем:
или, уничтожая знаменатель дроби,
(A + N)X = (A + N)PQ-(A + N)PQ+(A + N)NQ-AXQ,
или, за вычетом:
(A + N)X=ANQ - ANQ + N2Q,
то есть
Возвращаясь к прежнему примеру и полагая х=100,
N = 3 , Q = 4 , мы будем иметь:
Х= 0,3495.
786

ЧЕРНОВИКИ «ОЧЕРКОВ»
Вариант предисловия к «Очеркам»
Начиная печатать в «Современнике» перевод «Оснований
политической экономии» Милля, я не рассчитывал издавать
весь этот труд в такой форме. Одна первая книга переводимого
мною трактата заняла с моими примечаниями около 27 печат-
ных листов, а в подлиннике она составляет лишь одну пятую
часть всего сочинения. Очевидно, что продолжать печатание
перевода при «Современнике» значило бы слишком обременять
журнал и слишком длить самое издание переводимого трактата.
Он должен явиться в свет отдельными томами. Зачем же было
в таком случае начинать при журнале печатание сочинения? На
это была особенная причина, отгадать которую было (нетрудно
по некоторым выражениям предисловия к 1 тому перевода. Вот
эти слова. Сказав, что журнал, в котором я участвую, имеет на
экономические вопросы взгляд, во многом отличающийся от
мнений, излагаемых у нас почти всеми так называемыми эконо-
мистами, я продолжал:
Переводя книгу Милля, мы хотим дать читателю доказа-
тельство, что большая часть понятий, против которых мы спо-
рим, вовсе не принадлежит к строгой науке, а должна считаться
только искажением ее, сочиненным нынешними французскими
так называемыми экономистами по внушению трусости.
Милль пишет, как мыслитель, ищущий только истины, и чи-
татель увидит, до какой степени различен дух науки, им изла-
гаемой, от направления тех изделий, которые выдаются у нас
за науку.
Верный признак удовлетворительного или неудовлетвори-
тельного состояния науки — удовлетворительность или (неудов-
летворительность ее терминологии. Возьмите, например,
чистую математику или астрономию. Сложение, вычитание,
коэфициент; орбита, эксцентрицитет, меридиан, зенит, — все
это такие слова, что под каждым из них разумеется совершенно
определенное понятие, а, главное, никакого иного понятия кроме
настоящего не представляется при каждом из них,
(На этом рукопись обрывается)
Отрывок, относящийся к книге III «Обмен»
Мы видели, что кредитные бумаги представляют собою
только как будто бы возведение во вторую степень, развитие
принципа, из которого возникает звонкая монета. Они только
живы звонкою монетою, исполняют ту же самую функцию, и как
787

деньги сами по себе не производят никакой перемены в направ-
лении экономической деятельности, а только способствуют
облегчению оборотов в быте, основанном на обмене, точно так
же и кредитные бумаги только облегчают и развивают эти обо-
роты, не внося в их сущность ничего нового. Но как при не-
сколько высоком развитии быта, основанного на обмене, необ-
ходимо являются деньги, так при более высоком его развитии
являются кредитные бумаги. А на высоких ступенях развития
такого хозяйства приобретают чрезвычайную силу явления,
почти не заметные при незначительном его развитии. По обык-
новенной иллюзии поверхностного взгляда, смешивающей внеш-
нюю принадлежность дела с самим делом, симптом
или форму явления с причиной явления, очень распространен
предрассудок, приписывающий собственно кредитным бумагам
те феномены, которые достигают громадного развития только
при высоком развитии экономической деятельности. Из этих
феноменов очень занимательны так называемые коммерческие
кризисы — занимательны по той же самой причине, по которой
занимательны землетрясения. Вот краткое извлечение из отдела,
в котором Милль объясняет натуру этого страшного экономи-
ческого феномена, ломающего фирмы, разрушающего фабрики,
оставляющего без куска хлеба тысячи богачей и миллионы р а -
ботников.
Покупательная сила человека состоит из всех его денег в
сложности со всем его кредитом. При обыкновенных обстоя-
тельствах он пользуется только частью этой покупательской
силы. Но если он воспользуется ею всею, запрос на товары
увеличится, цена их поднимется. Это может произойти и без
всякого пособия кредитных бумаг: покупки в кредит могут со-
вершиться и под простые расписки покупщика или по простой
записке в счетные книги продавца; такие покупки тоже будут
иметь то же действие на цены, как покупки на коммерческий
вексель или на банковые билеты. Следовательно, дело это зави-
сит не от того, какие формы кредита употребляются, и не от того,
выпускается ли для них новое количество кредитных бумаг, а
просто от расположения покупщика пользоваться для покупок
всем своим кредитом и от состояния его кредита. Расположение
пользоваться всем своим кредитом для покупок является у него-
цианта, когда он ожидает прибыли себе от расширения своих
покупок. Если все ждут, что цена на товар поднимется по н е -
урожаю его или по экстренному увеличению запроса на него,
негоцианты, торгующие этим товаром, спешат закупить его по-
больше, чтобы продать потом по возвышенной цене. От этих
усиленных закупок цена товара действительно растет, и спеку-
лянты начинают покупать для выгодной перепродажи. Таким
образом цена товара поднимается до чрезмерной высоты, на
которой не может держаться. Заметив это, спекулянты спешат
788

продать его, чтобы не потерпеть убытка; цена товара падает; от
этого увеличивается желание продать его как можно скорее,
цена падает очень низко от чрезмерной горячности продаж. Все
спекулянты, не успевшие сбыть товары до упадка цены,
остаются в проигрыше. Все это может происходить и в обществе,
совершенно не знающем кредита, при покупках на звонкую мо-
нету: дело зависит только от расположения увеличивать покупки,
от спекулятивной горячности, а гае от того, на кредит или на звон-
кую <монету> покупаются товары. Кредит только придает боль-
ше живости этому ходу дел, как вообще всяким торговым оборо-
там. При нем для чрезмерного расширения покупок расширяется
пользование им; без него то же совершалось бы увеличением
быстроты обращения звонкой монеты. При нем упадок цены со-
провождается сокращением его; без него сопровождался бы
уменьшением быстроты в обращении звонкой монеты. Это кризис
в торговле одним известным товаром. Но если чрезмерное возвы-
шение цен производится расчетом на особенную живость всей
торговли вообще и, следовательно, на возвышение цены всяких
товаров, то и неминуемому упадку цен подвергаются все това-
ры,— такой всеобщий упадок цен от предшествовавшего чрезмер-
ного их возвышения и называется коммерческим кризисом. Тут
все хотят продавать, и никто не хочет покупать; потому стесняется
ход всякого производства, пока упадок цен исполнит свое дело:
разорит неосторожных спекулянтов, неуспевших во-время про-
дать товары, купленные слишком дорого.
С коммерческими кризисами связан вопрос о так называемом
излишке снабжения, — вот как разъясняется он у Милля.
(Здесь вставить № 8 боргеса)
Отрывок, относящийся к книге IV «Экономический прогресс»
Величина реальной рабочей платы определяется привычками
и требованиями рабочих классов. Так. Чем же определяется уро-
вень требований работника? {степенью его уважения к самому
себе, чувством собственного достоинства. Кто не уважает себя, тот
может обойтись даже без хлеба, может поддерживать свое суще-
ствование картофелем {как недавно делали ирландцы} или непобе-
димыми надобностя<ми> — зачеркнуто}. Наименьший уро-
вень поставляется физическою необходимостью, например, без
известного количества пищи человеческий организм не может
оставаться жив. Но этот minimum, будучи довольно мал по коли-
честву, может быть чрезвычайно низок по качеству: вместо хлеба
человек может питаться картофелью (в Ирландии), овсянкою,
смесью хлеба с отрубями, с древесною корою, с лебедою и т. п.; в
одежде, жилище, топливе понижение качества и даже количества
789

может идти еще гораздо дальше, чем в пище. Словом сказать,
уровень, необходимый только для поддержания жизни человека,
далеко
(На этом рукопись обрывается)
Отрывки, относящиеся к кн. V «Правительственное влияние»
...различает спорные и бесспорные права или обязанности пра-
вительства и находит, что уже и одни бесспорные права и обязан-
ности его, от которых оно никак не может отказаться и которых
никто никогда не хотел отнимать у него, простираются гораздо
дальше круга, устанавливаемого мнением, будто бы оно должно
или может ограничиваться ограждением людей от насилия и
обмана.
(Здесь вставить боргесом № 2)
Мы заметим, что и относительно всех других форм коллектив-
ного действования надобно придти к такому же заключению, ка-
кое находит Милль по вопросу о круге действий правительства,
составляющего одну из этих форм. Кроме общего принципа полез-
ности, нельзя тут выставить никакого другого принципа. Если в
данном случае полезно для общества и для отдельных людей,
чтобы известное дело велось без всякого общественного участия
или вмешательства, оно так и должно вестись; вмешиваться
в него каким бы то ни было образом обществу не нужно. Если же
оказывается, что общественное участие полезно для дела, обще-
ство должно участвовать в нем тем способом, какой оказывается
нужен и полезен. Мы не будем развивать этой мысли, потому что
отказались от исследования вопроса о других формах обществен-
ного действования, кроме правительственной власти, о которой
достаточно сказано у Милля. Но и само собою ясно, что расчет
пользы, служащий верховным принципом всякой экономической
деятельности, не может не быть коренною нормою при решении
вопросов о границах общественного влияния на то или другое эко-
номическое дело. Довольствуясь нынешний раз этим общим заме-
чанием, переходим к пересмотру частных вопросов о правитель-
ственном влиянии, встречаемых нами у Милля
{Очень может быть, что читателю было бы интересно знать,
какой вид должны принять рассмотренные нами феномены об-
щественной жизни при быте, сообразном с принципами экономи-
ческой науки: каковы были бы тогда налоги, что произошло бы
тогда с государственным долгом? Ответ очень прост: этих фено-
менов не допускают принципы экономической науки. Если мы
рассмотрим бюджет Франции или Англии, мы увидим, что две
трети его составляют расходы на войну и на проценты по долгам,
790

наложенным войною. Война есть элемент, отвергаемый экономи-
ческою наукою при нынешнем отношении цивилизованных наро-
дов к варварам и хищническим племенам. Очень может быть, что
колонисты Новой Зеландии не могут обходиться без войны и
военных приготовлений, будучи окружены свирепыми дикарями,
готовыми истребить их при первой оплошности. Впрочем, из самих
колонистов Новой Зеландии многие говорят противное, приписы-
вая нынешнюю войну в своей колонии только несправедливостям
своих сограждан-колонистов относительно туземцев. Но как
бы там ни было в Новой Зеландии, а европейские страны от
Атлантического океана до Уральского хребта не имеют причины
опасаться никаких варварских племен, а от войны между собою
или с народами других частей света евр2опейцы не могут получать
ничего, кроме убытка. Таким образом /3 части бюджета оказы-
ваются результатом прошлых или настоящих ошибок против
экономических принципов. Из остальной трети по крайней мере
половина порождается только неудобствами, возникающими от
взимания этих двух третей — перечеркнуто}.
ВАРИАНТЫ «ОЧЕРКОВ ИЗ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ»
(ПО МИЛЛЮ)
<Распределение, кн. II>
С экономической стороны цель, какую человек имеет, трудясь
над производством предмета, состоит в том, чтобы удовлетворять
посредством этого продукта своим потребностям,— короче го-
воря — пользоваться предметом. Таким образом собственно эко-
номическое понятие о принадлежности предмета человеку есть
понятие пользования. Из исторических обстоятельств, из дей-
ствия сил человеческой природы, посторонних силе экономиче-
ского труда, могут возникать и действительно возникали разные
другие формы {отношений между человеком и внешним предме-
том, но все они находятся вне круга — зачеркнуто} принадлеж-
ности предмета человеку, но напрасно было бы стараться подкла-
дывать под них экономическое основание. {Мало ли чего можно
найти и в современном быте и в истории. Они лишены его.
Ограничивая отношение человека к предмету одною формою
пользования, экономическая наука вводит ограничение — зачерк-
нуто].
Чтобы точнее разъяснить это, возьмем примеры из трех от-
раслей жизни, самых далеких одна от другой, так чтобы все дру-
гие случаи находили себе место в границах, описываемых этими
тремя крайними пределами. Возьмем очень высокое проявление
собственно экономической жизни, огромный купеческий пароход
{с его принадлежностями: пристанью, доком и железною дорогою
от пристани к месту производства или потребления — зачерк-
791

нуто}, возьмем также очень высокое проявление чисто умствен-
ной жизни — процесс возникновения какого-нибудь математиче-
ского или астро 2н6омического трактата, например, «Небесной меха-
ники» Лапласа ; возьмем, наконец, самый многосложный способ
удовлетворения эстетическому стремлению человека — сцениче-
ское представление. Посмотрим, какие экономические надобности
имеет человек по каждому из этих фактов и какое отношение его
к предмету теоретически возникает из этих надобностей.
Купцу надобно перевести в Ливерпуль массу хлопчатой бу-
маги, купленную в Нью-Йорке. Для этого ему нужно, чтобы
груз нашел себе помещение на пароходе и в целости был достав-
лен на нем в ливерпульскую пристань. Что же нужно купцу
в пароходе? Нужно на известное время воспользоваться изве-
стной частью пароходного помещения. Нужно ли ему что-нибудь
от парохода сверх того? Очевидно, нет. Очевидно, что более и н -
тимное (если можно так выразиться), более прочное отношение
к пароходу будет только обременением для купца, только стесне-
нием для его оборотов по хлопчатобумажной торговле.
Действительно, предположим, что он хозяин парохода. Оче-
видно, что этим обстоятельством прибавляется ему очень много
хлопот и неудобств, от которых избавлен он, когда перевозит
свой товар на пароходе, не принадлежащем ему. Он должен забо-
титься об исправности парохода. Через это средства купца раз-
дробляются по двум делам, и, конечно, размер его оборотов
хлопчатою бумагою уменьшается от этого раздробления. Притом
же нельзя за двумя делами наблюдать так хорошо, как за одним.
Мало того, что торговые средства купца уменьшаются и исправ-
ность его надзора за своею торговлею ослабляется, он не может
уже совершенно свободно располагать ходом своих оборотов. Ему
приходится иногда медлить отправлением товара в ожидании,
пока воротится его пароход из прежнего рейса; иногда ему прихо-
дится чрезмерно спешить закупкою или отправлением товара, что-
бы пароход не стоял в пристани праздным. Едва ли когда слу-
чится, чтобы собственно по хлопчатобумажной торговле выгодно
было иметь товара ровно в том количестве, какое нужно для н а -
грузки пароходов: иной раз товара мало на целый пароход, и
купец должен приобретать лишний товар или хлопотать о за-
фрахтовании чужого товара; иной раз товара слишком много по
размеру парохода, и часть его должна лежать в ожидании нового
рейса, или купцу приходится иметь со своим товаром двойные
хлопоты по содержанию своего парохода и по найму другого п а -
рохода. {Еще ярче выступает такое отношение к самой пристани.
Купцу нужно только пользоваться известною частью пристани в
известные периоды времени, когда его товар грузится или выгру-
жается в ней. Точно так же ему нужно только пользоваться и до-
ками на ливерпульской пристани и железною дорогою из Ливер-
пуля в Манчестер, где он продаст свой товар — зачеркнуто.}
792

Дело ясное, что собственно экономический расчет требует
только пользования и что всякое другое отношение к предмету
влечет за собой стеснительность, обременительность, невыгоду.
Впрочем, разумеется, мало ли в какую необходимость ставится
иногда человек или внешними неблагоприятными обстоятель-
ствами, или собственными предубеждениями, помрачающими спо-
собность его рассчитывать или мешающими ему держаться рас-
считанной выгоды? Быть может, между Нью-Йорком и Ливер-
пулем не плавают пароходы; а нашему купцу надобно отправлять
на пароходе. Нечего делать, он должен будет обзавестись своим
пароходом. Или, быть может, пароходы между Ливерпулем и
Нью-Йорком плавают, но все хозяева и шкипера их — плуты, так
что никому из них наш купец не может доверить своего товара.
Нечего делать, он опять должен обзавестись своим пароходом.
Или, быть может, у нашего купца тщеславие берет верх над рас-
четом: быть может, он готов жертвовать коммерческою выгодою,
лишь бы носить кажущееся ему почетным имя судохозяина:
«я, дескать, не простой купец, у меня свои пароходы». Что ж, и
в этом случае он обзаведется своим пароходом.
Но читатель видит, что во всяком случае купец ставится к п а -
роходу в отношение, более тесное и прочное, чем простое пользо-
вание, не по экономической сущности дела, а по внешним обстоя-
тельствам, неблагоприятным для успешности экономических дел.
Действительно, не могут быть признаны выгодными для торгов-
ли обстоятельствами недостаток пароходов или недобросовестность
их хозяев и шкиперов, или безрасчетное тщеславие торговцев.
Обращаемся к другому случаю из совершенно иной сферы
жизни, рассматривая экономические надобности Лапласа, пишу-
щего «Небесную механику». Надобности эти главным образом
состоят в книгах и в инструментах для поверки представляемых
книгами наблюдений. Если Лаплас может пользоваться всеми
нужными ему книгами из библиотеки парижской обсерватории и
если свободно ему пользоваться инструментами этой обсервато-
рии, то всякое более прочное отношение к инструментам и кни-
гам было бы ему обременительно. Положим, например, что все
нужные Лапласу книги составляют исключительную и вечную
принадлежность его как отдельного человека. Очевидно, что
этим возлагается на него необходимость охранять их, необходи-
мость, хлопотливая и неприятная лично для него и мешающая
успеху его ученого занятия. Но еще важнее то неудобство, что
подобная принадлежность возникает только из приобретения,
а для личного приобретения нужных Лапласу книг требуется
огромное количество труда, так что Лапласу удалось бы, разве
лишь в очень поздние годы жизни, снабдить себя нужными для
его труда предметами или вовсе никогда не удалось бы достичь
этого. Таким образом, он или вовсе не мог бы приступить к сво-
ему ученому труду, или приступил бы к нему гораздо позднее.
793

чем приступил, и, начав его, вел не так успешно, как вел. Но,
разумеется, мы опять можем предположить обстоятельства, в к о -
торых установлялось бы между Лапласом и нужными ему пред-
метами это невыгодное для его труда отношение прочнее простого
пользования. Предположим например, что Лаплас занимается
своим ученым трудом не в Париже, а в какой-нибудь глухой
британской деревушке, где нет ни обсерватории, ни публичной
библиотеки, или пусть он живет в Париже, но распорядители
парижской обсерватории и парижских библиотек, по личной ли
вражде к нему, или по ученой завистливости, или по какому-
нибудь предубеждению, не допускают его пользоваться обсервато-
риею и библиотеками,—в обоих этих случаях Лаплас подвергается
невыгодной для его труда необходимости иметь инструменты и
книги более чем в простом пользовании у себя; но в обоих слу-
чаях необходимость эта вытекает не из экономической сущности
дела, а из внешних обстоятельств, неблагоприятных ему.
Берем третий случай, — потребность эстетического наслаж-
дения сценическими представлениями, — например итальянскою
оперою. Тут уже и по нашим нынешним обычаям все так срод-
нились с понятием простого пользования, что надобно объяснять
не то, чтобы достаточность этого отношения к предмету, а разве
возможность других более тесных форм отношения. Мы знаем,
что при наших дедах еще существовали богачи, содержавшие
у себя по деревням оперные труппы. Действительно, оперным
оркестром и оперною труппою нельзя в деревне пользоваться
иначе, как подводя их под форму исключительной принадлежно-
сти одному пользующемуся. Но теперь каждому понятно, что при
подобных условиях, возникающих из одного тщеславия, невоз-
можно пользоваться такой хорошею оперою, какой может н а -
слаждаться всякий под формой простого пользования спектаклем,
нимало ему не принадлежащим.
Соединяя общие черты дела во всех трех разнородных явле-
ниях, выбранных нами для примера, мы видим, что наибольшая
успешность дела соединена с формой простого пользования нуж-
ным для дела предметом, а все другие формы отношений чело-
века к предмету вытекают из обстоятельств, не имеющих корня
в сущности дела, вредных его успешности, стесняющих для ч е -
ловека пользование предметом.
По различию человеческих потребностей и по разнообразию
предметов, им удовлетворяющих, размер пользования разными
предметами, конечно, не одинаков.
{На первый взгляд представляется, будто бы есть чрезвычай-
ная разница между предметами разных разрядов в том отноше-
нии, что предметы одних разрядов годятся лишь для исключи-
тельного пользования одному человеку, так что его пользованием
уничтожается возможность пользования тем же предметом для
других людей; между тем как в предметах других разрядов если
794

один пользуется предметом, это нимало не мешает никому дру-
гому точно так же пользоваться тем же предметом. На этом осно-
вывается различение предметов, долженствующих составлять
исключительную принадлежность индивидуального человека, от
предметов, могущих делаться общим достоянием. На самом деле
разница эта не совсем такова, как представляется невниматель-
ному взгляду. Возьмем в пример картину, пользоваться которой
могут в течение веков миллионы людей, нимало не вредя ее своим
пользованием {эту картину — зачеркнуто} — перечеркнуто}.
Есть потребности, нуждающиеся в удовлетворении довольно
редко, например в человеке, самом расположенном к эстетиче-
скому наслаждению, может по целым месяцам и годам не про-
буждаться охота к посещению картинных галлерей. Иной раз ч е -
ловек, самый расположенный путешествовать и самый деятель-
ный, живет по нескольку лет в одном городе, не встречая надоб-
ности и не чувствуя охоты выехать из него. Предметы другого
рода мы должны иметь в своем пользовании постоянно или
почти постоянно. Такова, например, надобность в одежде и жи-
лище. Этим сама собой определяется разница между предметами,
которые должны оставаться не находящимися в постоянном
пользовании ни у кого, а только открытыми для временного
пользования каждому, и между предметами, которым нужно быть
в постоянном пользовании у известного отдельного человека.
Экономические последствия внимания к такому различию очень
важны. Обозревая весь круг предметов, какие нужны для посто-
янного пользования отдельному человеку, мы увидим, что весь
итог их очень не велик и что вся сумма их, нужная для отдель-
ного человека в данное время, производится довольно незначи-
тельным количеством труда. Так, например, если мы возьмем
человека самого богатого и ведущего самый роскошный образ
жизни, мы увидим, что постоянным жилищем ему служит лишь
одна и обыкновенно небольшая, проще других убранная комната
из всего огромного и роскошного его дома. Каждый взрослый
человек в его семействе также имеет подобную комнату. Поме-
щать в отдельной комнате каждого из маленьких детей своих
он и его жена справедливо находят не нужным: для двух детей
не тесно и не неприятно помещаться в одной комнате, лишь бы
она была удобна для детской. Таким образом количество ком-
нат, находящихся в постоянном пользовании семейства, окру-
жающего себя всеми условиями комфорта, не превышает числа
членов семейства, а вообще бывает несколько меньше этого ч и -
сла. Все остальные комнаты служат лишь предметом случайного
временного пользования, — для приема гостей и т. п. В этих
комнатах, если можно так выразиться, нет никакой личной связи
с отдельным человеком. Подобную разницу в итогах мы увидим,
обратившись от жилища к одежде. Гардероб светского щеголя
может быть наполнен десятками фраков, сюртуков, чуть не сот-
795

нями жилетов и т. д., но вся эта масса платья служит лишь для
случайного употребления: дома, запросто он бессменно поль-
зуется все одним и тем же халатом или пальто <платьем?>, и
сам ни за что не захотел бы пользоваться другим, пока еще м о -
жет служить ему это одно платье. То же самое относительно
стола. У самых изысканных гастрономов ежедневный стол не
многосложен и не отличается хитрыми блюдами.
Разумеется, встречаются и тут исключительные случаи: один
может щеголять тем, что он сам своею персоною занимает много
комнат: в одной он одевается, в другой сидит утром, в третьей
вечером, в четвертой спит; другой может щеголять тем, что каж-
дую неделю меняет пальто, которое носит запросто в своем к а -
бинете, и т. д. Но, во-первых, такие люди редки и порицаются
как люди пустые лицами одного с ними положения в обществе;
во-вторых, тут предмет постоянного личного пользования н а -
сильственно выводится из своей сферы, получает назначение,
противное своей натуре служит предметом не личного пользова-
ния, а похвальбы, то есть уже общественного отношения. За
исключением этих случаев, малочисленных и ненормальных, весь
инвентарь предметов постоянного личного пользования очень не-
велик у каждого человека: одна комната, небольшое число до-
вольно простой мебели, одна или много две пары платья, нуж-
ное количество белья, несколько любимых и несколько справоч-
ных книг, какой-нибудь музыкальный инструмент с несколькими
тетрадями нот, несколько портретов близких лиц, быть может,
еще несколько безделушек, драгоценных по личным воспомина-
ниям, — вот почти и все, что бывает в близкой связи с личностью
человека. Все остальное существует как его личная принадлежность
не по своей собственной надобности или интересности для него
самого, как отдельного человека, а лишь как принадлежность его
общественного положения, как признак или богатства или знат-
ности.
Мы перечисляли только предметы, более или менее проч-
ные, — предметы, которые или вовсе не разрушаются от пользо-
вания ими, а портятся лишь обветшанием независимо от поль-
зования или изнашиваются пользованием довольно медленно.
Есть другие предметы постоянного личного пользования, разру-
шаемые одним актом пользования. Главный из них, разумеется,—
пища. К таким предметам человек не имеет привязанности; он
любит собственно лишь пользование ими, а не их самих. Пока
он не пользуется таким предметом, предмет совершенно чужд его
личности; как только он воспользовался таким предметом, пред-
мет исчез. Следовательно, тут надобно говорить не о форме при-
надлежности предмета человеку, — принадлежность эта никому
не нужна сама по себе, — а следует говорить только о принад-
лежности права пользоваться предметами известного разряда, как
будто бы не имеющими для нас индивидуальности, как будто бы
796

сливающимися по каждому разряду в одну массу, выбор частей
из которой безразличен для человека. Не знаем, удалось ли нам
придать популярную форму понятию, которое хотели мы выра-
зить. Но дело в том, что важность для человека тут лишь в праве
его известной потребности на удовлетворение, лишь в обеспече-
нии ему средств удовлетворения; тут отношение человека к пред-
мету уже исключительно эгоистическое, своекорыстное, без
малейшей примеси чего-нибудь похожего на привязанность
к предмету в его индивидуальном существовании. Тут расчет уже
исключительно экономический. Стол, на котором человек писал
много лет, комната, в которой он долго жил, становятся для «его
важны не по одной сумме усилий, какую нужно употребить на
приобретение комнаты или стола равного достоинства, а также и
по связи их с его прошедшею жизнью. Но фунт говядины или
хлеба, тарелка супа или бутылка вина имеют для него исключи-
тельно лишь ту важность, какая дается им их пригодностью для
пользования в известную минуту и размером усилий, каких стоит
приобретение этого минутного пользования. Стало быть, тут н а -
добно рассчитывать лишь размер средств, какой нужен человеку
на удовлетворение потребностей, удовлетворяющихся предметами
этого рода; о том, годятся ли эти предметы для отношений бо-
лее прочных, чем простое пользование, нечего уже и говорить; по
самой натуре своей они только и годятся «а простое пользование.
Обращаясь к потребностям, удовлетворяющимся такими
предметами, мы находим, что внутренняя разборчивость этих
потребностей очень невелика. В большинстве людей никакими
стараниями не может она и быть доведена до степени сколько-
нибудь высокой. Из тысячи человек, хвалящихся умением раз-
личать хорошие сорты вин от дурных, разве два-три человека
действительно способны замечать эту разницу: сошлемся на сви-
детельство винных торговцев, содержателей знаменитых рестора-
нов и других лиц, имеющих ремеслом удовлетворять гастрономи-
ческим наклонностям людей. Они прямо говорят, что масса так н а -
зываемых знатоков ровно ничего не смыслит в тонкостях, умень-
ем различать которые хвалятся эти знатоки. Действительных зна-
токов так мало, и до развития своего доведены они таким длин-
ным рядом искусственных внешних отношений, что, рассуждая о
сущности дела, следует оставлять без внимания эти редкие случаи.
Что же касается до массы людей {в каждом сословии — за-
черкнуто} даже и при нынешних искусственных отношениях, сле-
дует сказать, что личная, неподдельная потребность человека даже
и в сословиях с наиболее развитыми прихотями удовлетворяется
почти у всех людей очень небольшим числом предметов, уничто-
жаемых одним актом пользования, и притом предметов, приобре-
таемых очень умеренною суммою труда.
Но совершенно иного рода дело, когда мы обратимся к по-
требностям нормальным, требующим лишь случайного, непосто-
797

янного пользования предметом, или когда обратимся к предме-
там, потребность в которых возникает не из личной надобности
человека в отдельности от других людей, а из его общественных
отношений. Тут разнообразие предметов бесконечно, и сумма
труда, нужного на получение таких предметов, очень часто б ы -
вает колоссальною.
Первым примером этой разницы пусть послужат нам опять
надобности Лапласа, пишущего «Небесную механику». Постоянно
занимаясь чистой математикой, геометрией, астрономией, он, к о -
нечно, имел постоянную надобность в нескольких справочных
книгах и классических сочинениях по этим наукам; имел постоян-
ную надобность в циркуле и некоторых других принадлежностях
для черчения фигур. Эти вещи должны были ежеминутно нахо-
диться в готовности для него, на его столе или на полках его
книжного шкафа. Но стоило ли ему обременять полки этого
шкафа книгами, заглядывать в которые иногда приходилась ему
надобность или которые он прочитывал для развлечения или из
любопытства и навсегда бросал, прочитавши раз? Мы уже в и -
дели, что постоянная принадлежность ему таких книг могла про-
исходить лишь от обстоятельств, неблагоприятных самой успеш-
ности его занятий.
Возьмем другой пример: может ли существовать личная н а -
добность для отдельного человека, чтобы ему принадлежал или
театр, или музей, или что-нибудь подобное? Ныне человеку
вздумалось съездить за город, завтра побывать в театре, после-
завтра прокатиться по воде, — неужели надобно, чтобы все м е -
ста и предметы удовлетворения этих разнородных желаний были
постоянною прицепкою к его личности?
Читатель заметит, что до сих пор мы говорили исключительно
о предметах так называемого личного потребления или предме-
тах, пользование которыми прямо служит приятностью для нас.
Есть предметы другого рода — предметы нашей производитель-
ной деятельности, пользование которыми нужно для нас не само
по себе, а для того, чтобы приобрести через них пользование
предметами личного потребления. Например, купцу, который
в прежнем нашем примере покупал хлопчатую бумагу в Нью-
Йорке, была нужна она лишь на то, чтобы прибыль от торговли
его шла на приобретение предметов его личного потребления,
в числе которых, быть может, вовсе нет ни ваты, ни коленкора,
ничего другого, делаемого из хлопчатой бумаги (кроме разве
только писчей бумаги, которую, впрочем, также делают из п о -
лотняного тряпья). В таком отношении к личности отдельного
человека стоят по экономической теории эти предметы не лич-
ного потребления, а лишь экономической деятельности изве-
стного человека, эти материалы и орудия производства, служа-
щего ему лишь средством к получению других предметов для
личного потребления. Мы видим, что по самой сущности дела и
798

по собственной мысли человека, занимающегося этим делом, эти
предметы должны только проходить через его руки, должны
только подвергаться влиянию его труда, — словом сказать, пред-
меты производительного труда должны быть, как уже и сказано
в самом этом термине, предметами труда. {Этому отношению со-
вершенно чуждо самое понятие пользования, — не только чуждо,
даже противоположно ему, несовместимо с ним.
Быть может, нелишним будет сделать тут оговорку о дву-
смысленности употребляемых в экономической науке терминов, —
двусмысленности, о которой уже несколько раз мы говорили
в I томе перевода Милля. Если хотите, можно и это отношение
называть пользованием: так и называли мы его выше, говоря
о купце, перевозящем хлопчатую бумагу, которому... Пользова-
ние предметом, конечно, должно означать прямое употребление
предмета на удовлетворение своей потребности. В таком смысле
мы и употребляем этот термин. Но беспрестанно употребляют
то же самое слово для обозначения совершенно иных фактов.
Говорят, например, фабрикант пользуется хлопчаток) бумагою
как материалом, а фабриками и машинами, как орудиями для
выделки коленкора. Или хлебопашец пользуется — зачеркнуто}.
В теории производства мы видели, что с человеческой точки
зрения единственный коренной элемент производства — труд,
потому что другой человеческий элемент, участвующий в произ-
водстве, капитал, лишь результат труда, лишенный всякой само-
стоятельности, нуждающийся в постоянном охранении со сто-
роны труда и живущий лишь поддержкою от него, да и то живу-
щий вообще очень недолго. Силы природы, если они действуют
независимо от человеческого труда, не входят в экономический
расчет, если же данный способ их действования происходит чрез
приложение к ним человеческого труда, то они являются при-
надлежностью труда. Таким образом, отношение продукта к ч е -
ловеку должно определяться коренным образом по отношениям
труда к производству продукта. Участие капитала в продукте
представляется по теории производства лишь частною и притом
второстепенною формою участия труда.
Мы видели в теории производства, что существуют два раз-
ные воззрения на сущность экономического труда. Очень распро-
странен поверхностный взгляд, замечающий лишь одну внеш-
нюю сторону труда, определяющий его только как деятельность,
производящую продукт. В таком случае совершение труда чело-
веком приписывается исключительно потребности человека иметь
предмет, который будет произведен трудом. Но мы замечаем, что
кроме этой внешней стороны своих отношений к потребностям
труд сам по себе служит удовлетворением одной из потребностей
человеческого организма. Каждая часть организма нуждается
799

в деятельности и при соблюдении известных условий находит
себе наслаждение в самой этой деятельности независимо от внеш-
него результата, бывающего результатом деятельности (перев.
Милля, т. I, стр. 100—108).
Таким образом по теории производства отношение человека,
участвовавшего своим трудом в произведении продукта, к про-
дукту труда имеет два элемента: корыстный и бескорыстный.
Человек трудится отчасти для того, чтобы иметь продукт, от-
части для того, чтобы наслаждаться самым трудом. Присутствие
или по крайней мере значительное развитие второго бескоры-
стного элемента в труде зависит, как мы говорили, от некоторых
условий. Каждая деятельность, долженствующая по своей н а -
туре доставлять наслаждение человеку, может обращаться в н е -
приятность для него, если происходит в неблагоприятных для
нее обстоятельствах *. Точно так и труд в противоположность
коренному своему свойству может быть неприятностью для чело-
века. В этом случае внутреннее влечение к труду отстраняется
неблагоприятностью обстановки, и единственным побуждением
остается надобность в продукте труда. Обыкновенная экономиче-
ская теория исследует исключительно этот один случай: при
своем возникновении она не заметила ненормальность его, а т е -
перь, когда ошибка обнаружена, еще продолжает по рутине дер-
жаться прежнего взгляда и даже усиливается доказывать его
безусловную справедливость, доказывать, что расчет надобности
в предмете всегда бывает в практике и должен считаться в тео-
рии единственным побуждением к труду. Попытка эта напрасна
теперь, когда уже дознано, что кроме своих внешних последствий
труд имеет физиологическое основание.
Спора нет в том, что при нынешней обстановке труда до-
вольно редко служит он наслаждением. Но все-таки есть множе-
ство отдельных фактов по каждой отрасли производительного
труда, доказывающих, что сама по себе эта отрасль труда достав-
ляет трудящемуся наслаждение, как скоро соблюдены известные
условия, сущность которых состоит лишь в том, чтобы устранены
были обстоятельства, мешающие успешности труда.
Устранение обстоятельств, мешающих успешности труда, к о -
нечно, должно составлять предмет исследований науки, занимаю-
щейся вопросом о материальном благосостоянии человека. Обык-
новенная экономическая теория слишком мало обращает внима-
ния на эту сторону задачи. Она подробно занимается лишь
вопросами об устранении препятствий второстепенных, забывая о
самой главной и всеобщей причине того, что труд ныне вообще не
имеет полной успешности, — о том, что слишком редко имеет он об-
* Например, самое потребление пищи бывает неприятно, если пища не
имеет надлежащих условий чистоты и сообразности с личными особен-
ностями человека или если человек принужден по обстоятельствам прини-
мать ее не во-время и т. д.
800

становку, при которой могло бы проявляться нормальное физио-
логическое его свойство — служить наслаждением для человека.
Ныне уже невозможно оспоривать ту мысль, что внешний р е -
зультат труда — продукт производится гораздо успешнее, когда
труд исполняется не по одной надобности в продукте, а также и
по внутреннему влечению трудящегося. Потому в оправдание
своей забывчивости к этому важнейшему условию господствую-
щая экономическая теория уже утверждает теперь только то, что
неудобоисполнимы условия, нужные для устранения неблаго-
приятной обстановки, мешающей труду быть наслаждением.
Удобоисполнимы ли они в настоящее время или нет, — это во-
прос, требующий довольно обширного изложения; а главное
дело — то, что, если мы найдем положительный ответ на него,
если физиологические и экономические факты заставят нас убе-
диться, что вся или почти вся масса экономического труда может
иметь обстановку, при которой она будет совершаться с наслаж-
дением, как совершается теперь труд в немногих случаях, —
если мы принуждены будем фактами убедиться в этом, то полу-
чатся у нас для теории распределения и обмена принципы,
очень различные от принципов господствующей теории. Не то,
чтобы законы, разъясненные господствующею теориею, оказа-
лись в этом случае ложными, — нет, они сохранят свою справед-
ливость; но рядом с ними раскроются для нас еще иные законы,
которыми видоизменяется их действие, найдены будут общие
формулы для действия экономических сил, — формулы, в кото-
рых представятся лишь частными случаями формулы, претен-
дующие по господствующей теории на безусловное значение; от
этого изменится смысл и уменьшится важность теорем, разъяс-
ненных господствующею теориею, так что, быть может, не оста-
нется у нас и охоты изучать их со вниманием, какого требует для
них она. Когда новая, более полная истина будет признана за
истину большинством, когда отрывочное и половинчатое пони-
мание истины, представляемое господствующею теориею, станет
для большинства предметом такого же насмешливого пренебре-
жения, каким служит ныне меркантильная теория или протек-
ционизм, — тогда, конечно, не будет надобности много зани-
маться этою неудовлетворительною теориею: споры с ее привер-
женцами будут тогда устраняться у большинства простыми сло-
вами, какими устраняются теперь споры с меркантилистами и
протекционистами: «это отсталой взгляд». Теперь положение дел
еще не таково. Ссылка на Pay или Рошера, на Бастиа или Ше-
валье еще имеет все авторитетности для большинства, и нам
представляется необходимость, подобная той, какая бывает для
европейца, рассуждающего, например, о судопроизводстве или
о семейном быте с азиатцем, воображающим, что азиатские поня-
тия об этих предметах очень хороши. Европеец должен вникать
в них довольно подробно; извлекать для азиатца из азиатских
801

же понятий выводы, которых не замечал азиатец и которыми
приближается этот азиатец к более верному взгляду на вещи.
А начни ему европеец говорить с первого же раза лишь то одно,
что действительно важно, называя пустяки пустяками, азиатец
глубокомысленно возразит: «ты так думаешь потому, что ты не-
вежда; ты не знаешь нашей азиатской истины», — и не станет
слушать его.
Так оно и бывало обыкновенно. Не у нас у одних, а также
и в Англии, Франции, Германии рутинные 27ученые, улемы и
муфтии господствующей экономической теории , поднимали крик
о невежестве против всех мыслителей, излагавших теорию, более
глубокую и полную: «вы не знаете нашей теории!»
Милостивые государи! Да чего тут не знать-то? будто бы
изучить вашу теорию так трудно? Можно затрудняться изуче-
нием истории, или латинского языка, или немецкой археологии;
много труда требует порядочное изучение статистики или бота-
ники, зоологии или медицины, а ваша политическая экономия —
наука совершенно иного рода: знакомство с двумя, с тремя тех-
ническими приемами, знакомство с десятками двумя-тремя тер-
минов, да знание двух-трех коренных ваших формул, — вот и вся
штука. Изучить вашу теорию политической экономии — да на это
требуется меньше времени, чем на то, чтобы выучиться расска-
зывать знаменитую сказку «про белого быка»: сказка бесконеч-
ная, очень занимательная, и вся штука в том, чтобы к какому
хотите слову прибавляйте все одну и ту же фразу. Так и в гос-
подствующей теории ко всякому факту, ко всякому слову надобно
только прибавлять: «свобода труда, свобода обмена, безопас-
ность собственности», и не надобно даже разбирать, какую из
этих фраз куда лучше приставить: всякая ко всему одинаково
идет. Идет-то идет, спора нет, только что из этого выходит? А
вот мы станем смотреть. Шутя будет оказываться, что и не сов-
сем то, на чем останавливаются рутинисты политической экономии.
По теории труд должен вытекать из двух побуждений: из
потребности организма в деятельности, которая сама по себе уже
доставляет ему наслаждение, и из надобности в продукте, кото-
рый производится трудом. Рутинная теория утверждает, что н е -
удобоисполнимы для массы экономического труда те условия,
при которых успешность производства оживлялась бы внутрен-
нею привлекательностью самого труда, и принимает гипотезу, что
единственным возбуждением к труду служит лишь надобность в
продукте. На время, и на долгое время, мы совершенно остав-
ляем критику этой гипотезы и будем рассматривать дело по
принципам господствующей теории.
Она говорит: человек трудится лишь затем, чтобы получить
продукт; поэтому необходимо, чтобы труд вознаграждался при-
своением продукта; иначе не было бы расчета трудиться и пре-
кратилось бы производство.
802

Эта основная идея господствующей теории не содержит в
себе ничего кроме истины, но еще не обнимает собою всю исти-
ну. Положим, однакоже, по требованию господствующей теории,
что тут заключена вся истина, и выведем результаты из нее.
Присвоение предмета человеку нужно для успешности труда
над производством предмета; таким образом, на какие же пред-
меты распространяется надобность присвоения по самому прин-
ципу господствующей теории? На предметы, производимые тру-
дом. Продукт труда должен принадлежать труду. Это так. А что
сказать о предметах, производимых или не силами человека или
хотя и силами человека, но помимо экономического расчета?
Этих предметов не касается принцип присвоения по самой теории,
нами рассматриваемой. Может быть, они не должны принадле-
жать присвоению? Этого мы не знаем.
В цивилизованном обществе мало остается предметов, кото-
рых не коснулся бы труд. Но не всех предметов касается он в
одинаковой степени. В одинаковой ли степени может назваться
продуктом труда пшеница и земля, на которой выросла пше-
ница, лодка, плавающая по реке, дерево, из которого строится
лодка, и река, по которой оно плавает? Если вам угодно, можете
очень подробно разъяснять, что и к земле и к реке был приложен
труд: земля расчищена, удобрена, снабжена дорогами и т. д. —
история известная; да и сама река тоже расчищена, снабжена при-
станями и т. д. — песня тоже известная. Но, принимая все такие
замечания во всей их силе, мы все-таки спрашиваем, в одинаковой
ли степени продукты труда — река и лодка, земля и пшеница?
Если же не в одинаковой, то, значит, не одинакова должна быть и
степень присвоения, которая вносится в предмет трудом.
Взглянем на дело с другой стороны. Присвоение происхо-
дит из труда. Кто же то лицо, которому присвояется предмет
трудом, вложенным в предмет? Конечно, то лицо, которое тру-
дилось над предметом. В некоторых случаях определить принад-
лежность предмета известному лицу кажется по этому правилу
очень легко; например, взял человек кусок глины, никому не
нужный, не обращавший на себя еще ничьего труда, и сделал
из него посуду или кирпич. Ничей труд кроме труда этого чело-
века тут не участвовал, следовательно, ничье право не встре-
чается тут с его правом на принадлежность продукта.
Гораздо многосложнее, но только многосложнее, а не про-
блематичнее, обыкновенные случаи производства очень многих
предметов, когда материал проходит через руки целого ряда
производителей. Рудокоп добыл руду; железнозаводчик превра-
тил руду в железо; кузнец сделал из железа плуг; пахарь по-
средством этого плуга и других орудий размножил известное ко-
личество пшеницы, получив урожая в пять раз больше посева,
на продукт всего этого ряда трудов каждый из трудящихся
имеет долю права, соразмерную количеству его труда.
803

Но в этом же самом процессе может встретиться обстоятель-
ство совершенно иного рода. Что если подойдет к рудокопу ч е -
ловек, учившийся механике, и объяснит ему выгодность изме-
нить прежний процесс добывания руды. От этого разговора, не
стоившего ученому никакого труда или по крайней мере никакого
труда, прямо посвященного рудокопу, труд рудокопа пойдет
вдвое успешнее. На каком же основании определить теперь рас-
чет между рудокопом и ученым? Ученый нисколько не трудился
для рудокопа, стало быть, не имеет права ни на малейшую долю
из его продукта? Явная нелепость: как же не дать никакой доли
из продукта человеку, благодаря которому продукт удвоился? —
Хорошо, рассудим иначе: благодаря ученому, каждый пуд руды
заменился двумя пудами; стало быть, из каждых двух пудов
руды один должен принадлежать ученому? Опять явная неле-
пость. Каким же это образом или за ничтожную долю труда или
без всякого труда над продуктом ученый будет получать из про-
дукта такую же долю, какую получает рудокоп за употребление
всех своих сил на добывание руды?
Точно такой же случай может повториться и в деле железно-
заводчика и в деле хлебопашца. Принцип присвоения в господ-
ствующей теории не дает нормы для распределения продукта
между человеком, совершенствующим производительные процес-
сы, и человеком, который исполняет эти процессы.
Против этого могут возразить ссылкою на другой принцип
распределения, принцип соперничества. Если ученый станет тре-
бовать за свое содействие слишком большую долю из продукта,
его положение станет чрезмерно выгодно, множество людей
устремится занять это положение, и взаимным соперничеством
они понизят уровень своих требований, так что станет, наконец,
предоставляться им ровно такая доля продукта, на какую имеют
они основательное право. Если положить, что этот ответ удов-
летворителен, все-таки мы уже видим, что принцип распределе-
ния по количеству труда оказался не обнимающим всех случаев
и нуждающимся в пособии других принципов; следовательно,
если когда и нам случится сказать, что основанием для распре-
деления должен служить не один расчет количества труда, а
нужно тут принимать в соображение и другие принципы, то мы
уже не примем за серьезное возражение, когда нам возразят:
принцип распределения по количеству труда совершенно доста-
точен. Он недостаточен и по господствующей теории, как она
сама уже доказала нам; следовательно, вопрос идет не о том,
нужны ли для распределения еще другие принципы в пособие
принципу соразмерности с количеством труда, — нужны, это уже
обнаружено, — а только о том, каковы эти другие принципы и
в какой степени должно видоизменяться их влиянием действие
принципа соразмерности доли из продукта с количеством труда,
положенного на участие в производстве продукта.
804

Но об этих других принципах мы еще не говорим теперь и
не скоро дойдем до них; теперь мы рассматриваем распределе-
ние продукта по количеству употребленного на продукт труда.
До сих пор мы видели, что можно по крайней мере опреде-
лить лица, которым должна принадлежать доля из продукта за
их участие в труде над продуктом. Бывают случаи другого рода.
{Мы знаем, что по мальтусову закону, когда при размноже-
нии населения становится нужно возделывать землю второго
сорта, то открывается возможность употребить «а землю пер-
вого сорта прибавочное количество труда, от которой продукт
этой земли возрастает. Но этот прибавочный труд на земле пер-
вого сорта и весь труд на земле второго сорта будет уже не так
производителен, как первоначальное количество труда на земле
первого сорта. От этого возникает стеснение, и для его устра-
нения возникает забота о земледельческих улучшениях, кото-
рыми увеличится общая производительность земледельческого
труда. Мы не о том говорим, будет или не будет выигрыш от
усовершенствований покрывать собою проигрыш — зачеркнуто}.
В Англии существуют очень хорошие фабрики земледельче-
ских орудий, благодаря которым продукта получается больше,
чем получалось бы без них. Производители этих земледельче-
ских орудий получают себе долю из земледельческого продукта.
Но они ли одни должны получать долю из продукта за это усо-
вершенствование? Развитию английского земледелия, открыв-
шему возможность для существования таких фабрик, сильно
помогло отменение хлебных законо28в. Отменению хлебных зако-
нов сильно содействовал Кобден : не должен ли он получать
некоторую долю из увеличившегося земледельческого продукта
Англии? По принципу присвоения продукта трудившемуся, ко-
нечно, должен. Каким же образом будет выделяться ему доля из
продукта? Конечно, она и не выделяется; но это бы еще ни-
чего, что его право остается не удовлетворено. Мы доискались
по крайней мере, что существует некоторое право у этого извест-
ного лица, называющегося Кобденом; хуже того другое обстоя-
тельство: есть множество лиц, имеющих подобное ему право, но
нельзя открыть, кто эти лица? Возможность успешного труда
Кобдену и его товарищам доставлена трудами политико-эконо-
мов, приготовлявших английскую публику понимать Кобдена;
трудами всяких вообще порядочных преподавателей, приготов-
лявших ее понимать этих политико-экономов; трудами всех во-
обще авторов порядочных серьезных книг, увеличивавших в
английской публике расположение и способность заниматься
дельными мыслями; трудами всех порядочных поэтов и беллет-
ристов, пробуждавших в публике умственную жизнь, словом
сказать, тысячи и десятки тысяч людей, имена которых никто
и не связывает с именем Кобдена, оказываются помогавшими
ему в его труде. Как вы их отберете из массы английского обще-
805

ства? Никто не отбирает их; но если бы все стали отыскивать
их со всевозможным усердием для выдачи им надлежащей доли
из той доли, которая не выдается и Кобдену, все-таки большая
часть их осталась бы не отыскана. А если бы отыскались они,
как стали бы вы распределять между ними долю продукта, ко-
торая по вашему принципу ведь должна же принадлежать им?
{Разумеется, мы только для курьеза выставили и просле-
дили этот отдельный факт. Разумеется, над его парадоксально-
стию может потешаться каждый, кто еще не догадался о всеоб-
щем факте, который отражается и на этом, как и на всяком
другом случае какого бы то ни было улучшения в каком бы то
ни было производительном процессе — зачеркнуто}.
Прежде нам показалось, что есть случаи, в которых легко
определить принадлежность предмета известному лицу или ряду
известных лиц по принципу, нами разбираемому, а только б ы -
вают иные случай другого рода, когда отыскать эти лица нелег-
ко. А теперь — знаете ли, что выходит?—Выходит, что всегда
только одного второго этого рода бывают случаи, что никогда
ни в каком случае не отыщешь, кому же должен принадлежать
продукт по разбираемому нами принципу. Ведь, разумеется, мы
только так для примера взяли Кобдена с отменением хлебных
законов, а та же самая история повторяется со всяким другим
случаем улучшения в каком бы то ни было производительном
процессе. Да и в одних ли случаях улучшения? Нет, во всех без
разбора случаях производства. Дело в том, что все стороны
жизни связаны, что результаты всякого хорошего дела в какой
бы то ни было отрасли жизни — частной «ли общественной —
отражаются и в экономической деятельности увеличением про-
дукта, как отражаются во всех иных сферах жизни хорошими
последствиями, соответственными характеру каждой из них. Вы
порядочный отец, вы не оставили вашего сына болваном, поза-
ботились, чтобы он не вышел негодяем, от этого экономический
продукт страны наверное будет больше, чем когда бы вы были
дурным отцом. Вы имеете привычку разговаривать с людьми,
как следует благовоспитанному человеку, — не кричать, не ссо-
риться без надобности, не расправляться своим судом; от этого
опять экономический продукт страны увеличивается.
Так или не так? Если не так, то почему же вы говорите, что
успешность экономического труда в стране бывает соразмерна
степени ее просвещения, достоинству ее нравов и обычаев?
А если так, то из чего же слагаются нравы страны, как не из
отдельных поступков и привычек индивидуальных людей?
А если так, то не должна ли приходиться на долю каждого за
всякую хорошую привычку, за всякий порядочный <поступок>
известная доля из продукта страны, как приходится каждому
участвовавшему в произведении продукта?
Эта форма нашего рассуждения парадоксальна и отчасти
806

даже нелепа. Но что же делать, в такой форме приходится рас-
суждать по способу, предлагаемому господствующею теориею
для определения доли продукта, на какую имеет право тот или
другой человек. «Считай, насколько участвовал А, насколько
участвовал В в произведении продукта, и соразмерно тому опре-
деляй его долю в продукте». Я вполне принимаю это и говорю:
«считайте же все поступки каждого отдельного лица в целой
стране и считайте их за всю его жизнь, потому что каждый из
них участвовал в составлении того содействия успешности труда
над каждым данным продуктом, без которого и не было бы
этого продукта».
Вы видите, что способ удовлетворения основательному праву
выбран тут неудобоисполнимый, проще говоря нелепый. Атлан-
тический океан, дающий Англии возможность торговать с Аме-
рикою, измеряется и изучается не тем способом, чтобы стараться
перечерпать весь его ушатами и сосчитать их. На это есть дру-
гой способ: океан изучается и измеряется в общей своей массе
без этих смешных претензий мерить все посудою, пригодною
лишь для какой-нибудь пивоварни.
Дело в том, что кроме труда отдельных лиц, прямо или кос-
венно работавших над производством известного частного про-
дукта, производству этого частного продукта содействовала вся
национальная жизнь целой страны. Эта пачка иголок произве-
дена не одним Джонсоном с его работниками и людьми, помо-
гавшими ему и его работникам в этом деле, она выработана всей
национальною жизнью целой Англии. И в какой пропорции счи-
тать долю этого национального участия в каждом частном про-
дукте частных лиц? Пропорция тут количества бесконечного к
количеству конечному. Как хотите высоко цените труд отдель-
ного человека, — его участие в продукте, над которым только
он, повидимому, работал, бесконечно меньше того участия, какое
принимало тут же всестороннее влияние всей национальной
жизни. Она дала человеку и возможность вырасти и возмож-
ность стать способным к чему-нибудь, она приготовила ему и
материал труда, и орудие для труда, и обстановку, нужную для*
труда, и технические знания, — все, решительно все Если уже
подводить счет отдельного лица с нациею, то ведь окажется, что
и само это лицо—не больше как продукт своей нации; а ведь
вы говорите, что производитель имеет не то что какое-нибудь
ограниченное право на долю пользования продуктом, — нет, по-
вашему, он имеет безграничное право собственности над продук-
том. Может ли сказать горшок горшечнику: «Зачем ты сделал
меня так и зачем ты поступаешь со мной так?» Тут нет никаких
разговоров: отдельное лицо, что ты такое предо мной, нацией,
создавшей тебя? Молчи и повинуйся, я безграничная повели-
тельница твоя, я твоя собственница и собственница всего, что
произвел или когда-нибудь можешь произвести ты.
807

Вот прямой вывод из принципа, что продукт безусловно дол-
жен принадлежать лицу, которому принадлежит труд над про-
изводством продукта. Если вы захотите подражать обыкновен-
ной привычке приверженцев господствующей теории, во всем
останавливающихся на половине пути, вы, подобно им, увидите
в этом принципе только отрицание принадлежности продукта тем
частным лицам, которые не трудились над производством про-
дукта. С этой стороны принцип хорош, но и тут он неудовле-
творителен. В нем нет нормы для распределения продукта между
разными видами труда: он умеет только сосчитывать доли труда
одного и того же рода, умеет только соразмерять доли работни-
ков, не способствовавших улучшению производства. Если же
вы не имеете охоты урезывать смысл слов, вы найдете, что прин-
цип безусловной принадлежности продукта труду скрывает в
себе вывод, прямо противоположный обыкновенному мнению
рутинных политико-экономов о значении этой идеи: принцип
этот отрицает принадлежность продукта не только лицу, специ-
ально не участвовавшему в производстве, но и вообще отрицает
принадлежность какого бы то ни было продукта какому бы то
ни было индивидуальному лицу, в том числе и лицу, специально
трудившемуся над производством. Права частных лиц по этому
принципу сливаются и поглощаются в собирательном нацио-
нальном праве. Начиная тем, что говорит «не трудившийся пусть
не ест», принцип этот заканчивается словами: «да и трудив-
шийся не имеет права есть».
Рутинные политико-экономы не очень сильны в логике и,
конечно, не замечали, что оно выходит из их слов так. Но угод-
но ли видеть, что не только по нашему теоретическому анализу,
а и на практике у них выходит действительно так? Извольте
только припомнить, какие результаты выводят они сами отно-
сительно доли работника в продукте. Работник трудится над м а -
териалом, который произведен не его трудом; употребляет в р а -
боте орудия, произведенные также не его трудом; продоволь-
ствуется во время труда жилищем, одеждою, пищею и другими
вещами, которые все произведены не его трудом; все эти участ-
вовавшие в производстве продукта доли труда, принадлежа-
щего не работнику, имеют право на долю из продукта, над про-
изводством которого трудится работник; сочтем их и сделаем
раскладку. И вот, как сосчитают и сделают раскладку, оно
всегда и оказывается, что если хлебопашцу не достается есть бе-
лый хлеб, ткачу иметь порядочную одежду, то оно так и сле-
дует тому быть. Да, «трудящийся пусть не ест».
Как разобрать эту путаницу? И хорош принцип как будто,
а вдруг выходит дурен; и прилагается он как будто легко ко
всему, и вдруг ровно ни к чему не прилагается или ко всему при-
лагается с каким-то отрицательным знаком: что за диво такое!
Диво это может повторяться над бесчисленным множеством
808

всяких других подобных принципов, а подобие тут в чем будет
состоять? Вот в чем. О чем вы говорите? О принадлежности
продукта человеку. Стало быть, вы рассуждаете о человеке, не
так ли? На каком же основании вы рассуждаете о том, как вам
решить право или бесправие этого человека? На основании тру-
да. Что же такое труд? Разве это весь человек? Нет, это лишь
одна из функций или одно из качеств, или одно из направлений
жизни человека. Попробуйте же теперь судить о целом человеке
в каком-нибудь деле только по одному из признаков или качеств
человека, хотя бы самому ближайшему к этому делу, и у вас
всегда выйдет такая же нескладица. Возьмите, например, учи-
тельство или профессорство, какой тут специальный характер?
Разумеется, знание, ученость. Попробуйте же поставить теперь
абсолютным принципом суждений о правах человека на профес-
сорство обширность знаний, в иных случаях у вас выйдет как
следует, а в иных случаях выйдет вздор. Ну что, например, если
человек имеет и бог знает сколько фактических сведений, но
глуп,—хороший ли выйдет из него профессор? и следует ли
предпочитать его человеку посредственной учености, но умному.
Ну, а разве не может ученейший человек быть косноязычен?
Или возьмите другое дело, положим хоть ремесло носильщика.
Что нужно носильщику? Нужна физическая сила. Вот и попро-
буйте судить по одному этому признаку о способности человека
быть носильщиком. Разве не встречается, что человек здоровен-
ный — 20 пудов, пожалуй, поднимет, — а одна нога у него дере-
вянная, — какой же он носильщик? А вопрос о способности че-
ловека к ремеслу носильщика кажется уж очень прост.
Вы видите, какая вещь должна подразумеваться во всех по-
добных случаях: должно подразумеваться ни больше, ни меньше
как маленькое выражение: ceteris paribus — «при равенстве»
всех остальных условий или обстоятельств. Например, если по
природным дарованиям, по способности к популярному изло-
жению, по усердию к просимому званию и т. д. и т. д. два чело-
века одинаково достойны быть профессорами, то достойнее из
них тот, который ученее. Или: если по состоянию здоровья, по
крепости ног и т. д. и т. д. два человека одинаково способны
быть носильщиками, то способнее из них быть хорошим носиль-
щиком тот, который имеет больше силы в поднятии тяжестей.
Правда ли, что такой способ рассуждения будет несколько
порассудительнее, чем оценка прав человека в каком бы то «и
было вопросе по одному признаку?
Если хотите, можно продолжать речь ученым тоном.
Во всех путных науках, — вот уж и сбились было мы с уче-
ного тона, но поправимся: во всех науках, дошедших до состоя-
ния, сколько-нибудь рационального, давно брошен метод клас-
сификации предметов по одному признаку, какова бы ни была
важность этого признака, и везде признана необходимость при-
809

нимать основанием для классификации совокупность всех при-
знаков, подлежащих рассмотрению этой науки. {Например: очень
важен тот признак, что млекопитающие ходят, а рыбы плавают,
у млекопитающих есть ноги, а у рыб нет. Но ведь кит все-таки
не причисляется к рыбам. Или, например, деревья отличаются
от травы тем, что бывают гораздо — зачеркнуто}. Точно такую
же необходимость надобно признать и в экономической науке.
{Один ли тот признак человека рассматривается в ней, что
один человек работает, а другой не работает. Нет; она говорит
о богатстве или бедности, техническом искусстве — зачеркнуто}.
Спросим же себя, что это за наука — политическая эконо-
мия? О чем говорит она? Разве об одном производительном
труде? Нет, наука, исключительно занимающаяся производи-
тельным трудом, нимало не похожа на политическую эконо-
мию, — эта наука называется технологиею. Предмет политиче-
ской экономии несравненно обширнее, она говорит об условиях
материального благосостояния, насколько они связаны с трудом,
или, пожалуй, хоть, по определению рутинных экономистов, —
об условиях народного богатства. Производительный труд лишь
один из тех элементов, сочетание которых служит предметом ей.
Зачем же судить о своих делах по одному этому признаку, а не
по совокупности всех признаков, находимых ею в ее предмете?
А если так, то не следует ли, что и по вопросу о принадлеж-
ности продукта человеку она должна основывать свое решение
не исключительно на одном признаке, как бы ни был он важен,
и не следует ли ей выражаться, например, так:
Если по остальным условиям два лица находятся к извест-
ному продукту в одинаковом отношении, то предмет должен
принадлежать лицу, трудом которого произведен.
Рутинные политико-экономы, пожалуй, и готовы были бы
согласиться на такое решение вопроса, и попались бы в запад-
ню: думали бы они, что остаются при таком решении последо-
вателями Адама Смита, а были бы между тем уже кругом опу-
таны социалистическими, коммунистическими и другими ужас-
ными бреднями. Но это крайне огорчило бы нас: за что губить
людей наивных, следовательно, невинных. И вот мы предупре-
дим их: остерегайтесь; под формою, обещающей такой сходный
с вашим консерватизм, решение, приведенное нами, скрывает яд,
смертоносный для всей вашей теории. Змия с этим ядом —
ничтожное словечко — если — «Если»! Да мало ли что может
найтись в этом «если»! Например, что если окажется, что это
«если» никогда не осуществится? Тогда ведь и вся теория при-
надлежности продукта и т. д. окажется не прилагающеюся ни к
одному продукту.
Но шутки в сторону. Будем говорить опять серьезным и уче-
ным тоном.
В науках, говорящих об устройстве человеческих дел, суще-
810

ствует один высший коренной общий для всех них принцип.
Этот принцип — благо человека. Что хорошо для человека, то
хорошо. Что дурно для человека, то дурно, — кажется, это ясно
и верно. В каждой частной науке принцип этот подвергается точ-
нейшему определению, сообразно частному предмету частной
науки. Например, педагогика — наука о воспитании; воспитание
состоит в развитии физических, умственных и нравственных сил
человека; вот и нетрудно догадаться, каков верховный принцип
педагогики: «все, что хорошо для развития физических, умствен-
ных и нравственных сил человека, то хорошо». И каждый свой
вопрос педагогика подводит под этот принцип. У политической
экономии другой предмет — материальное благосостояние чело-
века или, пожалуй, народное богатство. Каков же, судя по этому,
должен быть коренной принцип ее? Разумеется, следующий:
«хорошо все то, что хорошо для материального благосостояния
человека» или, пожалуй, если вам нравится старинное опреде-
ление, «для народного богатства».
< Правительственное влияние, кн. V>
Подобно всем другим сторонам человеческой жизни, эконо-
мическая деятельность состоит из дел двоякого рода: в одних
преобладает индивидуальный, в других общественный интерес
и характер. Экономическая теория возникла при таких обстоя-
тельствах, что дела первого рода совершенно заслоняли для ее
основателей ту сторону хозяйственной деятельности, в которой
общественные надобности преобладают над индивидуальными
побуждениями. В половине XVIII века даже и Англия, не го-
воря уже о других знакомых Адаму Смиту странах, была свя-
зана средневековою регламентациею. Стеснительность этого по-
рядка была так чувствительна, что не замечалось никаких дру-
гих надобностей, кроме потребности избавить отдельного чело-
века от затруднений, налагавшихся на него регламентацией.
Теперь, когда значительная часть этой задачи исполнена, стало
заметно, что нужны отдельному человеку для благосостояния и
другие условия, кроме формального отстранения регламентации.
Наши статьи писаны в направлении, выставляющем на вид эти
другие условия. Но теория, излагаемая Миллем, была состав-
лена без внимания к ним.
Однакоже и при всем невнимании к ним всегда был так ося-
зателен один частный их случай, что даже и ими был он заме-
чен. Это случай — существование власти, ограждающей эконо-
мическую деятельность от незаконного вмешательства частных
лиц. Замечая необходимость правительства, Адам Смит и его
последователи должны были определять потребную степень пра-
вительственного влияния на экономическую деятельность. Этим
предметом занимается Милль в последней части своего трактата.
811

Мы назвали вопрос об экономической роли правительства
только частным случаем более обширной сферы явлений, осталь-
ные случаи которой были оставлены без внимания основателями
господствующей теории. В самом деле правительственная
власть — только одна из форм общественного действия, некото-
рые другие формы его даже имеют тот главный признак, кото-
рым обыкновенно отличают правительственную власть от
остальных случаев коллективного действования.
Этот главный признак — обязанность отдельного человека
подчиняться правительственным распоряжениям, хотя бы он и
не был согласен с ними, принудительное право правительства.
Но, например, в акционерных обществах меньшинство также
обязано повиноваться большинству, хотя бы совершенно не же-
лало того. Вступление в акционерное общество точно так же мо-
жет быть совершенно независимо от воли лица, как и подчине-
ние правительству. Как человек делается подданным правитель-
ства по наследству от родителей, точно так же может переходить
на него вместе с другим наследством и принадлежность к акцио-
нерному обществу. Говорят: но от воли его зависит выйти из
этой принадлежности; он может продать свои акции, когда
хочет. Так, но точно так же и правительство в цивилизованных
странах не удерживает человека насильно в зависимости от
себя: природный гражданин Франции, Англии может, когда ему
угодно, переселиться в другую страну и сложить с себя права и
обязанности француза или англичанина. Прежде было не так; но
теперь принадлежность англичанина или француза к политиче-
скому составу его страны ничем существенным с юридической сто-
роны не отличается от принадлежности к акционерному обществу.
Из этого мы видим, что правительственные отношения со-
ставляют только частный случай более общего понятия коллек-
тивных отношений. Видим также, что эта частная форма может
изменяться до существенных одинаковостей с разными другими
формами коллективных отношений.
Таким образом нам следовало бы начать с постановки об-
щего вопроса о границах между индивидуальною и коллектив-
ною деятельностью в экономической сфере. Определив, какие
дела или какая сторона каких дел принадлежит индивидуальной
деятельности и какие дела и какая сторона их должна принад-
лежать к коллективной деятельности, мы потом должны были
бы разбирать, какая частная форма коллективной деятельности
наиболее удобна для того или другого дела, принадлежащего
к коллективной деятельности вообще, и вопрос о правитель-
ственном действии был бы только одним из частных отделов
этой второй половины исследования. Пока дело не будет изло-
жено с такой широкой точки зрения, экономическая теория не
может назваться полною. Но в настоящих статьях мы не имеем т а -
кой высокой цели: мы только пересматриваем содержание книги
812

Милля, высказывая свое мнение о тех вопросах, которыми зани-
мается он, если нам кажется, что он говорит в них слишком одно-
сторонним образом. Тех вопросов, которых не касается он, не к а -
саемся и мы. Так и здесь мы ограничимся только частным вопро-
сом о правительственном влиянии на экономическую деятельность.
Прежде всего занимается Милль исследованием принципа,
определяющего границы правительственного действия. Мы го-
ворили, что господствующая теория возникла при обстоятель-
ствах, заставивших придавать одностороннюю важность праву
индивидуальной деятельности. Впоследствии времени оказалась
надобность подумать и о коллективном действовании. В господ-
ствующей теории замечалась, как мы говорили, только одна
его форма — правительственные действия. Поэтому спор между
последователями прежней теории и защитниками новых потреб-
ностей очень часто относился только к правительственному
влиянию. Реформаторы не умели иногда понять или объяснить
своим противникам, что расширение коллективной деятельно-
сти в экономической сфере может относиться к другим формам
этой деятельности, а не к той, которая существует ныне под
именем правительственной. При таком недоразумении спор по-
лучал фальшивое направление, некоторые из реформаторов ста-
новились защитниками средневековой регламентации, а боль-
шинство приверженцев прежней теории стало определять
границы правительственного действия слишком узким принци-
пом. Такое положение спора изображает Милль в первых стро-
ках V кн. своего трактата.
(Здесь вставить боргесом № 1)
Если есть в таком узком понимании спорного вопроса сто-
рона действительно верная, она состоит в той части спора, ко-
торая относится к степени возможного влияния законодатель-
ных мер на понятия и обычаи общества. Нельзя не согласиться
с тем, что напрасно было бы издавать законы, в соблюдении
которых никто не находит надобности. Знаменитейшим приме-
ром тому служат римские законы против безбрачной жизни и
против роскоши. Они издавались для общества, в котором не
было действительного стремления к умеренной трудовой жизни
и к тихому довольству семейным бытом. Они были издаваемы,
так сказать, только для формы, только в угодность старинным
преданиям, над которыми каждый смеялся, и старинным обы-
чаям, которые каждому казались неудобными. Но совершенно
иное дело те случаи, когда общество не расположено требовать
известной реформы только потому, что не имело возможности
испытать отношений, в которые поставит его реформа: быть м о -
жет, они с первого раза окажутся так удобны для него, что оно
с охотою займется осуществлением закона. Примером могут
служить меры для просвещения тех частей общества, которые
813

по своему совершенному отчуждению от цивилизованной жизни
не выражали горячей потребности просвещаться. Правитель-
ство не обязано отлагать учреждения школы в каком-нибудь
селе до той поры, пока общественное мнение жителей этого села
потребует учреждения школы. Или другой пример. Нравы н е -
которых классов могут быть до того грубы, а их понятия низки,
что классы эти могут не находить ничего вредного в телесном
наказании. Обязано ли правительство отлагать уничтожение
телесного наказания для известного класса до той поры, пока
мнение этого класса потребует такой реформы? Много подоб-
ных случаев представляется и в экономической сфере. Укажем
два из них, относящиеся к нашему быту. По дороговизне железа
установились между нашими поселянами такие понятия о харак-
тере земледельческих орудий и принадлежностей, что нет в п о -
селянах мнения о надобности удешевить железо для замены
нынешних деревянных земледельческих орудий или их частей
железными. Неужели правительство поступит неосновательно,
если будет принимать меры для того, чтобы доходило до наших
сел дешевое железо? И неужели наши поселяне не восполь-
зуются возможностью приобретать железные орудия вместо де-
ревянных? Долгое господство известных отношений заставило
нашего простолюдина забыть о всех других напитках, кроме
хлебного вина; неужели правительство поступило бы неоснова-
тельно, если бы дало простолюдину возможность выбирать
между водкою, пивом и виноградным вином? Конечно, такая
реформа была бы согласна с экономическою теориею, хотя об-
щественное мнение простолюдина еще и не требует ее.
Требование известных законодательных мер со стороны
общественного мнения очень важно в том смысле, что служит
ручательством за успешное их осуществление. Но не от одного
этого элемента зависит их успешность. Успех имеет все, что
удовлетворяет потребностям. Если известная потребность только
еще начинает развиваться в обществе, она может еще и не за-
нимать собою общественного мнения. Но она уже может быть
ясна для умов особенно проницательных. Если случится, что
такие умы участвуют в правительстве или имеют на него влия-
ние, общество, конечно, управляется лучше, чем при противо-
положном условии. А нельзя требовать ни от кого, чтобы он
действовал против собственного убеждения и не заботился о
вещах, кажущихся ему полезными для общества. Нельзя требо-
вать или ожидать этого и от правительства. Следовательно,
дело не в том, чтобы правительство только шло позади обще-
ственного мнения, а в том, чтобы оно действовало благоразум-
ным и полезным для общества образом. Если оно когда-нибудь
по благоприятному случаю становится впереди общественного
мнения, тем лучше для общества.
Но то правда, что благоразумие не дозволяет никому слиш-
814

ком далеко опережать своими действиями степень развития
лиц, для которых предпринимаются действия. Этому условию
подлежат и законодатель2н9ые меры. {Очень может быть, что
введение суда присяжных было бы {неудобно — зачеркнуто}
неблагоразумно — зачеркнуто}. З а т о надобно сказать, что шанс
слишком далекой отсталости общества от правительства н е -
правдоподобен, потому что самый состав правительства проис-
ходит из того же общества, в котором оно действует (кроме
ненормальных случаев иноземного господства, вообще не одоб-
ряемых экономическою теориею). Гораздо чаще встречается
другой случай: законодательная мера остается безуспешна не
потому, чтобы далеко собою опережала потребности общества,
а только потому, что, провозглашая известную цель, не предла-
гает потребных способов к ее достижению или забывает об
устранении фактов, препятствующих тому. Очень часто закон
ограничивается установлением наказаний за свои нарушения,
между тем как нужно кроме этого устроить обстановку, нужную
для его исполнения. В пример можно указать на законы против
контрабанды при пошлинах очень высоких. Одних наказаний
мало для прекращения контрабанды. Нужно также, чтобы не
было у людей слишком сильного побуждения заниматься ею, и,
чтобы уничтожилось оно, надобно бывает понизить пошлины.
Поэтому, если мы видим безуспешность правительственных за-
бот о прекращении контрабанды, надобно бывает говорить не
о том, что правительство выходит из круга своих обязанностей
или прав, и не о том, что общество не сочувствует ему, или что
оно слишком опередило своими мерами развитие общественных
потребностей или общественного мнения, — надобно говорить
только о том, что оно еще не успело привести другие свои дей-
ствия в соответствие с своею заботою о прекращении контра-
банды, только о том, что оно действует непоследовательно.
Вот в этом обстоятельстве и заключается истинная причина
безуспешности законодательных мер, которая порождает мне-
ние, будто бы нельзя вести общество вперед законодательными
мерами, будто успешны они могут быть лишь тогда, когда при-
нимаются лишь вследствие продолжительных требований со
стороны общественного мнения, т. к. принимаются очень поздно.
Само собою разумеется, что каждый, желающий успеха своему
делу, должен разъяснять его полезность и что для этого необ-
ходима возможность спора, без которого ничто не разъясняется.
Чтобы какое-нибудь общественное дело шло успешно, на него
должно быть обращено внимание общества, которое возбу-
ждается не иначе, как спорами. Мы говорим вовсе не о том,
что может быть исполнено в обществе что-нибудь важное без
участия общества, а только о том, что нет необходимости до-
жидаться долгих принуждений, а напротив, чем раньше появ-
ляется забота о полезном деле, тем лучше.
815

В таком виде надобно, по нашему мнению, ставить вопрос
о правительственном влиянии на общественную жизнь. Но мы
говорили, что он часто понимался односторонним образом
вследствие той ошибки, что правительственная форма действия
представлялась единственною формою коллективного действо-
вания, так что некоторые реформаторы думали действовать
исключительно правительственным путем, а приверженцы гос-
подствующей теории усиливались для предотвращения рефор-
менных попыток доказывать, что правительственное действие
должно ограничиваться очень тесным кругом. Этим усилием
консервативных политико-экономов была порождена теория,
утверждающая, что правительство совершенно не должно вме-
шиваться в экономические дела общества. Такой взгляд осно-
вывается на предположении, что вся роль правительства должна
исключительно состоять в предотвращении насилия частных
лиц друг против друга {или в охранении от преступ — за-
черкнуто}. Но по очевидной недостаточности такого обвинения
присоединено было к нему другое понятие, довольно натянутым
образом: обман или подлог должен считаться также насилием
особого рода, потому правительство должно охранять граждан
и от обмана со стороны злонамеренных людей. Эта теория пре-
обладает в мыслях консервативных политико-экономов; Милль
очень хорошо доказывает ее неудовлетворительность. Он начи-
нает тем, что
(На этом рукопись обрывается)
Пятую и последнюю книгу трактата Милля составляет и с -
следование вопросов об участии правительства в экономиче-
ской жизни общества. Каким образом проистекает такая про-
грамма пятой книги из четырех первых, Милль не говорит. Пер-
вые три книги излагают три момента, проходимые экономическим
продуктом, четвертая обозревает историю экономической
жизни, — связь тут ясна, — но в какой связи с общими элемен-
тами экономической жизни находится частный вопрос о прави-
тельственном влиянии на нее? Нам кажется, что если бы Милль
вздумал разъяснить для себя надобность, заставившую его так
подробно излагать этот предмет, он пришел бы к воззрению,
при котором изменилось бы у него изложение общих понятий
о предмете, частные случаи которого составляют содержание
пятой его книги.
Почему нельзя оставить без разбора участие правительства
в экономической жизни? Оно очень важно. Так; но очень важ-
ное влияние на нее имеют и некоторые другие элементы обще-
ственного быта. Например, характер религии несомненно дает
довольно сильное направление экономической деятельности в ту
или другую сторону деятельности, развивает или расслабляет ее.
816

Так исповедания, предписывающие значительное число постных
дней, конечно, способствуют развитию известных отраслей зем-
леделия и уменьшают надобность в развитии некоторых отра-
слей скотоводства. Еще значительнее экономическая разница
между религиею, ставящей в главную заслугу чел3о0веку усердие
к работе (какова, например, религия Зороастра ), и религи-
ями, ставящими выше всего созерцательную жизнь (как, на-
пример, буддизм). Еще гораздо осязательнее влияние государ-
ственного устройства. Милль, подобно другим политико-эконо-
мам, разбирает лишь одну форму политического быта, ту, при
которой существует невольничество, но очень многое зависит и от
того, существует ли в обществе юридическое различение сословий,
какие формы имеет законодательная власть и администрация.
Почему же Милль не считает нужным подробно разбирать
влияние разных религиозных и политических форм, а говорит
только о влиянии правительства, составляющем один частный
случай из множества других влияний? Причина та, что другие
влияния действуют на экономическую жизнь лишь косвенным
образом, через развитие тех или других наклонностей в чело-
веке, а правительство прямо является экономическим деятелем,
производящим известные продукты. А если так, то, по нашему
мнению, следовало бы начать с действительного начала и
прежде, чем рассматривать отдельные вопросы о правительст-
венном влиянии, надобно было бы сделать общее замечание о
разных формах человеческой деятельности, бывающих произ-
водительными силами. При этом тотчас же открылась бы
важность разницы между личными потребностями отдельного
человека, удовлетворением которых не открывается прямая воз-
можность такого же удовлетворения другим людям, и между по-
требностями, которые надобно назвать собирательными, общими
или общественными и которые удовлетворяются с удобством не
иначе, как у целого круга людей вдруг.
Странно было бы ожидать, чтобы кто-нибудь посторонний
хорошо заботился об удовлетворении исключительных потребно-
стей отдельного человека. Чувство голода или сытости чувст-
вуется лишь самим отдельным человеком, и никто другой не
может хлопотать по этому предмету удовлетворительным для
него образом. Вся политическая экономия построена на прин-
ципе: «Каждое дело удовлетворительно ведется только тем л и -
цом, которому нужно, и только в том направлении, в каком
ему полезно». Но если так, каков же может быть единствен-
ный удовлетворительный способ ведения дел по коллективным
потребностям? Если известное дело нужно для целого округа,
то может ли удовлетворительно вести его отдельное лицо? По
принципу, нами принимаемому от политико-экономов господст-
вующей школы, дело это будет исполняться отдельным лицом
лишь настолько, насколько ему нужно, и лишь в том направле-
817

нии, в каком для него полезно. Будет ли такое ведение соот-
ветствовать надобностям жителей округа? Это как случится.
Может быть — будет, может быть — нет, смотря по тому, н а -
ходится ли в интересе отдельного лица все, находящееся в инте-
ресе округа, и не находится ли в интересе этого лица что-нибудь
иное, чем в интересе округа. Кто захочет подумать о свойстве
всяких житейских отношений, увидит, что очень велик, почти
неизбежен тут шанс большего или меньшего несоответствия
частного интереса с общественным. Ведь каждый из нас знает,
что нет на свете двух людей с совершенно одинаковыми поня-
тиями или желаниями; еще ненатуральнее было бы совершенное
тождество понятий и желаний между отдельным человеком и н а -
селением целой местности. Интерес округа есть, так сказать,
средняя цифра, выходящая из сочетания множества отдельных
цифр; а мы знаем, что между этими частными цифрами слиш-
ком немногие совершенно одинаковы с средней: почти всегда
каждая из них больше или меньше отступает от нее. Значит,
что же нужно для ведения какого-нибудь общего дела соответ-
ствующим общим интересам способом! Нужно, чтобы способ
его ведения определялся волею всего общества, которому оно
нужно, и чтобы отдельное лицо при исполнении этого дела н а -
ходилось под общественным контролем, который состоит в трех
вещах. Во-первых, общий интерес всех прикосновенных к делу
лиц должен определять, нужно ли для них дело, во-вторых, он
же должен определять, в каком виде нужно исполнять дело, он
должен следить за ходом его исполнения. Но по принципу,
также принимаемому всеми писателями господствующей школы,
расходы предприятия должны лежать на том, в чью пользу в е -
дется предприятие. Из этого следует, что дела, предпринимае-
мые для общественного интереса, должны вестись на обществен-
ный счет. По другому принципу, также принимаемому всеми
писателями господствующей школы, продукт дела должен при-
надлежать тому, на чей счет оно ведется. Следовательно, пред-
меты, относящиеся к общественным надобностям и долженствую-
щие поэтому производиться на общественный счет, должны
быть собственностью общества.
Кому из последователей господствующей политико-экономи-
ческой теории угодно, тот может называть эти заключения н е -
основательными или вредоносными, но всякий беспристрастный
человек видит, что они прямо вытекают из принципов, прини-
маемых господствующею теориею. Она же сама выставляет на
вид и тот факт, что соразмерно развитию просвещения и про-
грессу экономического быта все усиливается число дел, в кото-
рых замешан общественный интерес, и все уменьшается число
случаев, в которых тот или другой способ действий отдельного
человека был бы безразличен для общества. Чтобы пояснить
перемену, происходящую в этом отношении, возьмем в пример
818

опрятность. Пока нет больших городов с тесною постройкою,
никому постороннему нет вреда, если известный человек не за-
ботится о чистоте своего жилища. Но когда жилища сбли-
жаются, грязное жилище одного заражает воздух и у соседей.
Точно так же во всем другом. Увеличивающаяся близость сно-
шений между людьми производит, что жизнь одного отражается
удобством или неудобством на жизни других и в таких вещах,
по которым прежде не существовало взаимного влияния. Но
еще гораздо больше, чем от перемены отношений, изменяются
выводы от перемены размера наших сведений о взаимном влия-
нии жизни одного на жизнь всех. Пока наука не успела овла-
деть известным кругом фактов, они представляются разроз-
ненными и случайными, но при более точном разборе оказы-
вается между ними связь. Теперь общество уже достигает того
убеждения, что нет ни одного факта в жизни отдельного чело-
века, который оставался бы без всякого влияния на ход обще-
ственной жизни, — не содействовал бы или не мешал бы об-
щественному благосостоянию. Например. Каждый невежествен-
ный, безнравственный или ленивый человек, кроме того что сам
ведет жизнь, сообразную своим недостаткам, служит препятст-
вием улучшению общественной жизни. В юриспруденции уже
давно установился тот принцип, что преступление, совершенное
над отдельным лицом, не есть преступление только перед лицом,
прямо от него пострадавшим, но и перед целым обществом. На
этом основывается принятое всеми законодательствами правило,
что в известных случаях отказ пострадавшего лица от преследова-
ний преступника не останавливает уголовного процесса и не от-
страняет наказания. Прежде смотрели на эти вещи иначе. Если,
например, убийца успевал примириться с родственниками уби-
того, или вор получал прощение от обокраденного, общество
оставляло его поступок безнаказанно.
Подобная перемена происходит и во взгляде на экономиче-
ские дела. Например. Нет никакого сомнения, что если в извест-
ной мастерской работа идет небрежно и лениво, то страдает не
одна эта мастерская, а до известной степени понижается ее
влиянием успешность труда и в целом городе; и наоборот, если
увеличивается искусство «и усердие работы в одном промышлен-
ном заведении, оно действует в известной степени на улучшение
работы в целом городе. Пример одного работника влечет других
к дурному или хорошему; привычки одного действуют на других.
Таким образом мы доходим до понятия, что нет в экономи-
ческой жизни ни одного факта, который следовало бы считать
исключительным фактом индивидуальной жизни, который был
бы совершенно безразличен для общества, в котором общество
нисколько не было бы заинтересовано. А сама господствующая
теория говорит, что где замешан чей интерес, там должна быть
и степень влияния, соразмерная интересу. Следовательно, по
819

господствующей теории должно оказываться, что по принципу
нет ни одного экономического дела, которое не должно было бы
находиться под большею или меньшею властью общества.
Конечно, все тут, как и во всей экономической жизни, зави-
сит от расчета выгоды. Найдется бесчисленное множество дел,
в которых доля общественной заинтересованности чрезвычайно
мала сравнительно с долею личного интереса; найдется также
множество случаев, в которых обществу выгоднее не пользо-
ваться своим правом влияния; наконец, общество не нашло фи-
зической возможности заниматься всеми делами, над которыми,
по принципу, имеет оно известную долю власти. Мы вовсе не
то говорим, что возможно или полезно такое состояние обще-
ства, в котором никакое дело не происходило бы без прямого
вмешательства общества. Напротив, экономический расчет и в
этом отношении внушает обществу, как внушает всякому чело-
веку, или всякой группе людей во всяких отношениях, не зани-
маться тем, что не стоит хлопот, и не пользоваться своим правом
в тех случаях, когда пользование правом было бы невыгодно. Но
расчет об удобстве или выгоде оставлять без общественного
вмешательства все те дела, которые могут обойтись без него,
нимало не противоречит принципу, что все тут зависит
от мнения самого общества о своей выгоде. Вопрос о грани-
цах, предписываемых благоразумием, совершенно различен
от вопроса о границах абстрактного права. Например. Человек,
у которого на руках нет семейства, имеет полное право не при-
нимать предосторожностей для сохранения своего здоровья;
благоразумно ли ему пользоваться таким правом — рисковать
своим здоровьем, в том или другом случае, — совершенно иное
дело; в бесчисленном большинстве случаев это было бы неблаго-
разумно, и сравнительно с этою массою не велико число слу-
чаев, в которых риск допускается или даже предписывается рас-
судком. Точно так же может быть невелико и число дел, в кото-
рые благоразумно обществу вмешиваться, хотя оно имеет право
вмешиваться во все дела. Теперь мы говорим только об отвлечен-
ном праве, оставляя до следующих страниц показание границ,
полагаемых ему выгодою самого общества при различных об-
щественных состояниях.
А в смысле отвлеченного права власть общества над отдель-
ным человеком чрезвычайно обширна по принципам, принимае-
мым господствующею теориею. По этой теории лицо или собра-
ние лиц имеет безусловное право располагать тем, что само при-
обрело. Если оно передает приобретенное им в пользование или
в собственность другого лица, оно делает это по своему усмотре-
нию и всегда может поступить иначе. Получающее лицо тут не
имеет права на получение. Например, если известный человек
приобрел своими усилиями какой-нибудь продукт, он может не
давать никакому другому лицу пользование этим продуктом.
820

Свой хлеб он может держать под замком, сколько ему угодно;
может, если захочет, потопить или сжечь этот хлеб. Точно та-
кое же право распространяется и на нравственные или умствен-
ные приобретения. Если, например, человек приобрел житей-
скую опытность, он вправе не помогать никому своими сове-
тами; если он приобрел известные знания, он может никому не
сообщать их. Конечно, то же самое право принадлежит и собра-
нию лиц: если в отдельности каждый член собрания имеет из-
вестное право, то все собрание не может не иметь такого же
права. Через соединение прав права, конечно, не уменьшаются.
Посмотрим же, как определяется отвлеченная граница власти
общества над отдельным лицом по этому принципу господствую-
щей теории.
Часть жизни отдельного человека состоит в действии сил,
ему самому принадлежащих. Это так называемые личные свой-
ства человека: известный характер, известные мысли. Довольно
многосложен вопрос о том, в какой степени составляют они его
личное приобретение. Без известной обстановки, даваемой об-
ществом, человек не имел бы ни того характера, ни тех понятий,
какие имеет. Собственно говоря, в независимости от общества,
внутренними силами самого человека приобретается только
анатомическая и физиологическая сторона его существа. Во всех
остальных личных своих свойствах он уже чрезвычайно много
зависит от общественного влияния. Но все-таки и участие его
личных сил тут очень значительно. Потому мы с первого же
взгляда должны признать, что она тут имеет очень тесные гра-
ницы, поставляемые очень значительным, независимым от него
участием самого человека в приобретении этих принадлежностей.
Но совершенно иное дело все те принадлежности отдельного
человека, которые не сливаются с самым его организмом, не
составляют физиологической части его: все внешние продукты и
вообще всякие могущие принадлежать ему внешние предметы.
В состоянии совершенно разрозненной дикости человек при-
обретает их действительно только сам, независимо от обще-
ства, — но только потому, что еще нет и самого общества. А в
быте сколько-нибудь развитом содействие общества подобному
приобретению несоизмеримо значительнее личных усилий са-
мого человека. Начать с того, что самая возможность приоб-
ретать какое-нибудь имущество дается отдельному человеку
только заботою общества о его охранении. Точно так же только
этою заботою общества и сохраняется приобретенное имущество
в собственности или пользовании отдельного человека. Имеет
ли право отдельный человек отказаться от сношений с другим
человеком? Если имеет, тем более имеет такое же право целое
общество. Но достаточно было бы одного нежелания общества
сохранять связь с известным человеком, чтобы лишился он вся-
кой возможности приобретать или сохранять имущество. Таким
821

образом он с этой стороны находится в безграничной зависи-
мости от общества. Общественная защита безусловно необхо-
дима ему, и общество, оказывая ему эту услугу, может полагать,
какие хочет, условия для ее оказывания. {Это договор, в котором
одна сторона, договаривающаяся — зачеркнуто}. И это не одна
теория, это — повсеместный факт. Известно, например, что за
пользование своею защитою общество требует от отдельного
лица известной доли его приобретений в виде налогов. Имеет ли
отдельное лицо возможность отказывать обществу в этой у п -
лате? А величина налога определяется волею общества. Если
налог составляет только десять процентов, это потому, что об-
щество не захотело определить его в двадцать; а если бы захо-
тело, могло бы увеличить его и до тридцати процентов, и до п я -
тидесяти и более. Таким образом право установления налогов,
признаваемое всеми за обществом, простирается до того, что м о -
жет почти равняться конфискации, не переставая быть только
установлением налога, т. е. бесспорным правом общества.
Но необходимость общественной защиты для отдельного
лица не единственный источник права общественной власти над
имуществом лица. Общество содействует приобретению и со-
хранению внешних предметов не одною своей защитою, а также
и положительным пособием. Вся обстановка для труда, произ-
водящего или сохраняющего внешний предмет, создана общест-
вом, и отдельный человек своими личными усилиями не мог бы
создать ни одной тысячной доли того, что нужно ему для заня-
тия, приобретающего или сохраняющего предмет. Возьмем с а -
мый крайний случай наименьшего содействия общественной об-
становки труду отдельного человека, — труд поселенца на «да-
леком западе» Североамериканских Штатов. Этот человек сам
расчистил свое поле, бывшее до того частью совершенно девст-
венной пустыни; сам без всякого постороннего содействия п о -
строил свое жилище и так далее, и так далее. Но разберите дело
повнимательнее, и вы увидите, что все его труды не имели бы и
тысячной доли результата, какой имеют, если бы он не поль-
зовался при них пособием общества. Начать с того, что он при-
нес с собою топор, плуг и семена для посева. Ни одного из этих
предметов не мог бы он произвести своими личными усилиями.
Хлебные семена составляют результат труда целого ряда поко-
лений над выбором и улучшением диких растений. Кто не взял
их с собою уже готовых, тот никогда не добьется хлебной
жатвы. В топоре и плуге важно с этой стороны не столько то,
что они, плуг и топор, орудия, сделанные для известного упот-
ребления, сколько самый материал этих орудий. Положим, мог
бы этот человек научиться сам кузнечному искусству; но о т -
куда он добыл бы железо, если бы оно не приобреталось для
него обществом? Силы отдельного человека недостаточны для
получения железа, Оно добывается только обществом. Точно
822

т а к возьмите вы результат какого хотите труда отдельного ч е -
ловека, вы найдете, что неизмеримо велико пособие, оказанное
ему обществом.
Смотрите же, до какого заключения довел нас принцип, при-
нимаемый господствующею теориею. Доля участия отдельного
человека в получении продукта, добываемого трудом этого ч е -
ловека, совершенно ничтожна сравнительно с участием общества
в этом труде. А право на продукт соразмерно участию его в
приобретении. Потому право отдельного человека на продукт
его труда совершенно ничтожно сравнительно с правом общества
на этот продукт. С этой точки зрения, приготовленной для нас
господствующими теориями, наш поселенец дальнего запада Се-
верной Америки имеет право лишь на одно зерно из нескольких
возов возделанного им хлеба. За исключением этого зерна всю
остальную жатву может по праву присвоить себе общество.
Таково право общества на внешние предметы: оно безгра-
нично сравнительно с правом отдельного лица. Но мы остав-
ляем без рассмотрения степень общественного права на личные
свойства человека. Нам показалось, на первый взгляд, что в
этой сфере оно должно иметь довольно тесные границы. Теперь,
получивши опытность в делании выводов из принципов господ-
ствующей теории, мы предвидим, что и эти границы разру-
шаются. Учитель имеет бесспорное право получать вознаграж-
дение от ученика. Но все понятия и знания отдельного человека
приобретены только благодаря общественной обстановке. Ли-
шенный всякого ее содействия, человек остается дикарем, более
похожим на животное, чем на человека. Из этого следует, что
каждый отдельный человек должник общества за свое умствен-
ное развитие. Если же мы перейдем к техническим искусствам
и применим сюда принцип о принадлежности результата лицу
или собранию лиц, создавшему этот результат, мы увидим, что
все находящиеся в отдельном человеке производительные зна-
ния принадлежат обществу, вложившему их в него. Наконец не
должен ли принадлежать обществу и самый организм отдель-
ного человека, который вырос и сохранился только благодаря
общественному охранению? Мы видим, что если ставить вер-
ховным принципом в вопрос<е> об общественной власти пра-
вило господствующей теории о принадлежности результата лицу
или собранию лиц, создавшему результат, это правило приведет
нас к выводу, прямо противоположному тем понятиям, которых
держится господствующая теория. Рутинные политико-экономы
воображают, что на этом правиле опирается система обществен-
ного невмешательства в частные дела; на самом же деле оно ве-
дет к провозглашению безграничной власти общества не только
над имуществом, но и над самою личностью отдельного чело-
века. Если решать вопрос о правах лица на внешние предметы
и даже на свободу распоряжения своими личными силами по
823

происхождению этих предметов и сил, все исчезает перед погло-
щающим правом общества.
Но принцип, выводы из которого мы изложили, не может
сохранить за собою права считаться верховною нормою устрой-
ства человеческих отношений. Господствующая теория забы-
вает, что сама она показывает другую, высшую и более общую
норму экономической жизни, — заботу человека об удовлетво-
рении своих потребностей или расчет экономической выгоды.
Если мы будем твердо держаться этого основного начала, лежа-
щего в природе человека, мы должны будем считать все другие
правила экономического быта только частными способами при-
менения этой основной идеи к различным обстоятельствам.
Очень часто бывает, что человек и общество получают наибо-
лее пользы, когда отдельный человек работает исключительно
в свою пользу; в таких случаях принцип человеческой пользы
является нам под формою правила: определяйте принадлежность
продукта по его происхождению. Эти случаи чрезвычайно ч а -
сты; но ошибка господствующей теории в том, что она приняла
их за единственно возможное. Да и в них, как мы видели,
нельзя проводить правила о принадлежности продукта по про-
исхождению с полною строгостию. Исследование по происхож-
дению должно останавливаться тут на первом ближайшем дея-
теле, оставлять без внимания зависимость его продукта от всей
совокупности деятелей, предшествующих прямому деятелю и
окружающих его. Они должны отказываться от своей доли в
происхождении продукта, — доли несравненно большей, чем
доля прямого деятеля. Но бывают другие случаи, в которых н е -
достаточно и этого ограничения правила о принадлежности про-
дукта по происхождению; иногда полезно бывает человеку и
обществу прямо руководиться расчетом пользы без этого по-
средствующего звена. Возьмем в пример принимаемый всеми
случай необходимости содержать людей, не способных к работе
по старости, болезни или разным органическим недостаткам;
тут принцип принадлежности по происхождению прямо устра-
няется расчетом пользы. Ни для кого не было бы выгодно такое
состояние общества, в котором слишком многие люди не имели бы
средств к существованию. От этого общество подверглось бы
беспорядкам, и энергия труда в нем упала бы. Выгода прямого
производителя требует, чтобы известная часть продукта не п о -
ступала в принадлежность ему, а шла в руки других лиц для
предотвращения такого невыгодного ему самому состояния.
Впрочем, и посредством всеобщего приложения мысли о при-
надлежности продукта производителю мы дойдем до вывода, со-
гласного с здравым смыслом, если будем помнить, что во всех
человеческих делах расчет пользы должен служить верховною
нормою. Мы видели, что в вопросе о принадлежности продукта
встречаются между собою два противоположные права: право от-
824

дельного человека, непосредственно работавшего над продуктом,
и право общества, имевшего в производстве продукта косвенное,
но несравненно большее участие. Очевидно, что продукт должен
быть разделен между этими двумя участниками его производ-
ства. Но в какой пропорции он должен делиться между ними?
Мы видели, что если основанием раздела принять участие в
производстве, доля отдельного лица, прямо работавшего над
продуктом, оказывается чрезвычайно мала, а доля общества
поглощает почти весь продукт за исключением самой незначи-
тельной части. Но сообразна ли такая пропорция с выгодами
самого общества? Если бы оказалось, что она не сообразна, прин-
цип расчета пользы обязывал бы общество отказываться от
такой доли своей части, какая должна быть предоставляема от-
дельному лицу для достижения наибольшей общественной в ы -
годы. Тут все зависит от частных свойств того или другого су-
ществующего экономического быта. При известном состоянии
экономических отношений, чем меньше может брать общество из
продукта, тем выгоднее для общего благосостояния. Это вообще
надобно сказать о формах быта, в которых общественное вни-
мание не обращено на содействие экономическому прогрессу, а
поглощается делами, составляющими безвозвратную трату
средств. Наоборот, могут быть также формы быта, в которых
и очень значительный вычет из продукта на общественные дела
нимало не вредит энергии труда, а, напротив, содействует ее
возвышению. Это будет в том случае, если отдельный человек
сам видит, что личное распоряжение взимаемою от него частью
продукта не принесло бы ему самому столько выгоды, сколько
получает он от употребления этой части на дела, полезные
всему обществу, в том числе и лично ему. Бесспорным примером
тому при нынешнем устройстве могут служить значительные рас-
ходы Англии на содержание военного флота. Каждый англича-
нин видит, что этот флот приносит ему очень значительную
пользу, охраняя морскую торговлю Англии; видит также, что
поставить ее в такую безопасность никак не могли бы усилия
частных лиц, даже и с гораздо большими пожертвованиями; он
видит, что полезное для него дело ведется наиболее экономическим
способом, посредством взимания известной части из его дохо-
дов, и потому нимало не претендует на этот вычет, требуя
только, чтобы собираемая сумма употреблялась расчетливо.
Если же с охотою подчиняется отдельный человек вычету для
такой отрицательной пользы делу, выгода которого доходит до
него только отдаленным путем через удешевление товара, — если
возможно человеку дойти до сознания пользы окончательного
результата пожертвований в таком многосложном процессе, то
гораздо легче убедится он в пользе предоставления известной
части продукта общественному распоряжению, когда часть эта
будет обращаться на дела, гораздо прямее касающиеся его и
825

приносящие ему не отрицательную, а положительную выгоду.
Что, например, если бы общество убедилось, что некоторая часть
налогов обращается на застрахование человека от крайней
нужды в случаях болезни или разорения? Конечно, при сущест-
вующем экономическом быте очень трудно дойти до такого
убеждения, если б и действительно обращены были некоторые
суммы на этот предмет. Явилась бы мысль, что такого же ре-
зультата можно достигнуть не установлением особенного налога,
а сбережением в обыкновенных расходах на другие предметы.
Явилась бы и другая мысль: вместо того, чтобы употреблять
специальные средства для пособия мне, когда я дойду до нужды,
позаботьтесь лучше о том, чтобы не доводить меня до нужды
чрезмерными расходами на бесполезные предметы. Оба эти
раздражения очень натуральны при существующем порядке.
Но если предположить порядок, при котором не было бы этих
лишних расходов на бесполезные предметы, дело имело бы со-
вершенно, иной вид. Мы даже имеем и при существующем по-
рядке примеры мнения, о котором говорим. Дело очевидно для
всякого, что если общество употребляет часть своих средств на
выдачу пенсий, то остается у него меньше средств на жалованье.
Пенсия во всяком случае есть уменьшение жалованья, все равно,
существует ли или не существует формальным образом вычет
из жалования для составления пенсии. Но мы не замечаем,
чтобы кто-нибудь из лиц, находящихся на общественной
службе, тяготился существованием пенсий: напротив, оно счи-
тается ими за обстоятельство выгодное для них, и они совер-
шенно чужды желания, чтобы пенсия уничтожалась. Все это мы
говорим только к тому, что могут существовать очень различ-
ные обстоятельства: при одних каждый вычет из продукта на
общественные дела может представляться отдельному лицу об-
ременением, при других оно само может видеть в нем источник
облегчения и пользы для себя. Все тут зависит от двух вещей:
во-первых, от того, какие дела признаются в известном обще-
стве подлежащими общественному заведыванию; во-вторых,
какое мнение будет существовать у людей о степени расчетли-
вости в общественном ведении дел этих.
Что касается первого вопроса, то при нынешнем умствен-
ном развитии просвещенной части цивилизованных обществ не
будет чрезмерною идеализациею, если мы предположим воз-
можность следующего взгляда на вещи: благосостояние обще-
ства уменьшается существованием невежественных, безнравст-
венных или ленивых людей в обществе; эти вредные качества
в людях могут быть устранены только двумя способами: забо-
тою о том, чтобы каждый человек получал надлежащее воспи-
тание, и обеспечением человека от нужды. Достаточны или не-
достаточны средства известного общества для полного достиже-
ния таких целей, об этом каждый может думать, как ему угодно;
826

но против того никто не может спорить, что выгода общества
требует всевозможных усилий для наилучшего возможного до-
стижения этих целей. А мы знаем из господствующей теории,
что ведение дела должно принадлежать тому, кто в нем заинте-
ресован. Следовательно, общество может ставить своим делом
заботу о том, чтобы ни один из его членов не остался без вос-
питания и без правильных средств к жизни. Если относительно
некоторых людей оно убеждено, что и без его вмешательства
они обеспечены от вредного для него недостатка с этих сторон,
оно может оставлять их дела без своего вмешательства. Но мы
видим, что без его вмешательства масса людей вовсе не обеспе-
чена с этих двух сторон. Следовательно, его вмешательство туг
равнозначительно пренебрежению его к собственной выгоде.
Тут мы встречаемся с двумя рутинными возражениями: вы
хотите стеснения личной свободы; ваша теория — опекунство,
ведет к ослаблению энергии индивидуальных усилий.
(На этом рукопись обрывается)

ПОДСТРОЧНЫЕ П Р И М Е Ч А Н И Я К ПЕРЕВОДУ М И Л Л Я
< 2 4 > Относительно всех даже и второстепенных подробно-
стей результата, который должен осуществиться еще в более или
менее отдаленном будущем, надобно иметь особенный темперамент,
которым природа не всякого наделяет. Есть люди, неспособные
по природе безусловно принимать никакое готовое мнение, а
наклонные все переделывать на свой лад; есть люди, располо-
женные думать, что подробностей будущего нельзя пред-
усмотреть, а можно предугадывать только его общий характер;
наконец есть люди, расположенные пренебрегать отдаленными
идеалами, обращать все внимание лишь на ближайшее, непосред-
ственно возможное. Такие люди уже по природе своей не могут
сделаться фурьеристами в точном смысле слова; а сумма людей
таких темпераментов гораздо больше числа людей, в которых
соединяются условия, при которых только и возможно стать
последователем Фурье: сочетание скептицизма с доверчивостью,
практичности с идеальностью {проницаемости, уступчивости с —
зачеркнуто). Потому выше мы сказали, что фурьеристы состав-
ляют лишь один отдел в числе социалистов, сходящихся с ними
во всем существенном.
Кроме этой, основанной на различии натур, разницы между
фурьеристами и массою социалистов, есть другая разница, осно-
ванная на ходе времени. Фурье создал свою систему лет 50 тому
назад; его школа окончательно установилась лет 20 тому назад.
А общий ход исторических явлений состоит в том, что
основные мотивы движения выступают по мере его развития все
ярче и ярче на первый план и затемняют собою те, хотя и срод-
ные с ним, но не прямо принадлежащие к нему элементы, из ко-
торых оно еще не выделялось в первое время. Сущность социа-
лизма относится собственно к экономической жизни. Но не в одном
экономическом быте должны произойти коренные перемены: им
подвергается вся жизнь человека: и его отношения к другим л ю -
дям по кровным или душевным привязанностям, и его воспита-
ние, и его национальные отношения и т. д. Все эти перемены
828

будут вести к цели, сходной с целью социализма, к улучшению
жизни человека. Но тем не менее задача о переменах чисто эко-
номических есть задача очень различная от усилий к улучшению
других сторон жизни. У сен-симонистов эта экономическая за-
дача еще расплывалась в неопределенной экзальтированной
жажде пересоздать вообще всю жизнь человека. Характеристи-
ческою чертою их учения были пылкие тирады о какой-то
«любви». Конечно, в сущности следовало тут разуметь просто
любовь к ближнему, замену нынешнего враждебного эгоизма
добрым расположением между людьми, и не трудно было бы
истолковать эту обязанность любви в таком смысле, чтобы бо-
лее всего думать о таком экономическом устройстве, при кото-
ром людям не было бы надобности враждовать, а была бы в ы -
года желать добра друг другу. Но прямой житейский смысл
слова любовь не тот, и сен-симонисты не замедлили понять всю
свою идею именно с такой стороны, с которой эротический смысл
стал господствовать над экономическим и всяким другим. Во-
просы о браке и о свободной любви скоро привлекли к себе глав-
ное их внимание. Таким образом в сен-симонизме элемент, соб-
ственно называющийся социализмом, был еще под владычеством
стремлений, принадлежащих не экономической жизни, а так н а -
зываемой жизни сердца. Фурьеризм уже прямо занимается
всего более экономическою стороною жизни. Но она в нем рас-
сматривается нераздельно от всех других научных, нравствен-
ных и общественных вопросов: в систему Фурье входят и теория
планетной жизни земного шара с астрономиею, геологиею, и
психология, и вопрос о семейных отношениях, и вопрос о воспи-
тании и т. д. Надобно даже сказать, что экономическая часть
системы, хотя и составляет самый обширный предмет исследо-
вания, исследуется у фурьеристов на основании психологической
их теории, которая и служит корнем всего учения. Мы не гово-
рим, что это неосновательно в безусловном теоретическом
смысле — напротив, основанием всему, что мы говорим о какой-
нибудь специальной отрасли жизни, действительно должны слу-
жить общие понятия о натуре человека, находящихся в ней по-
буждениях к деятельности и ее потребностях. Мы вовсе не
думаем также сомневаться в надобности или достоинстве такой
науки, которая была бы сводом или экстрактом всех частных
наук. Но нельзя не сказать, что эта энциклопедия не уничто-
жает собою надобности в отдельной разработке частных наук и
что она скорее должна называться философиею, нежели наукою
о народном хозяйстве или политическою экономиею или социа-
лизмом. Мы хотим сказать, что фурьеризм еще имеет характер
слишком энциклопедический или философский, и социалистиче-
ское движение при дальнейшем своем развитии должно было по-
лучить вид более частный или специальный, чем какой имеется
в фурьеризме.
829

Оно так уже есть теперь. Нынешние социалисты говорят: мы
имеем свои убеждения о натуре человека вообще, думаем извест-
ным образом о семейных или педагогических вопросах, как имеем
известный образ мыслей о политических делах. Но когда мы пи-
шем трактат об экономическом устройстве, мы не должны распро-
страняться о предметах, посторонних этому частному исследова-
нию; {мы предполагаем в читателе известные общие убеждения,
но — зачеркнуто} когда мы обращаемся из писателей в практи-
ческих деятелей, мы не хотим раздроблять своих сил и усложнять
своего дела смешиванием его заботами о реформах по другим о т -
раслям жизни. О педагогических, семейных, нравственных р е -
формах пусть заботятся другие, или будем заботиться и мы
сами, только уже в других книгах или в других проектах зако-
нов. Разделение труда нужно для его успешности.
Потому нынешний социализм все свое содержание ограничи-
вает экономическою стороною жизни, точно так же, как полити-
ческая экономия. Например, в проектах о социалистических бро-
шюрах Луи Блана вы не найдете ровно ничего о вопросах, не
входящих в сферу экономической науки.
25. Не должно забывать разницу между обязанностями п и -
сателя как теоретика и того же писателя как практического дея-
теля. В очень многих делах обстоятельства заставляют человека
ограничиваться усилиями о практическом осуществлении только
малейшей части того, что принимает и доказывает он как спра-
ведливое и нужное. Кто может отрицать, что война — дело вред-
ное и безнравственное? На практике все мы принуждены пока
ограничиваться стараньем, чтобы войны велись несколько реже,
чем прежде, законы войны несколько смягчались, — например,
было бы отменено каперство, было бы ограничено понятие дей-
ствительной блокады и т. п. Но следует ли выводить из этого,
что «при нынешнем состоянии человеческого развития главным
предметом наших забот должно быть не уничтожение войны, а
только улучшение военных обычаев?» Мало ли чего при каком
состоянии общества нельзя осуществить в скорое время. Напри-
мер, нельзя скоро достичь и того, чтобы люди не воровали, —
должны ли мы поэтому лишать себя права называть воровство
вещью, противоречащей общественному спокойствию и благо-
устройству?
Конечно, и в экономических делах, как во всяких других,
надобно в данное время предлагать только такие реформы, кото-
рые возможны. Но характер, направление, общий смысл и самые
подробности этих возможных и большею частью очень мелких
улучшений должны определяться {началом, который мы имеем
относительно — зачеркнуто} нашими понятиями о том, что хо-
рошо само по себе, независимо от своей осуществимости или н е -
осуществимости в данное время в данной стране. Иначе мы б у -
дем беспрестанно сбиваться с дороги и портить без всякой на-
830

доб3н1ости не только будущее, но и настоящее. Когда Торвальд-
сен принимался, например, во вторник за свою работу, — за
какую-нибудь статую, — он знал, что не кончит ее ни в этот
вторник, ни в следующий, ни через месяц. Он должен был
знать, что в первый день работы и в первую неделю работы и,
может быть, гораздо дольше ему придется работать над при-
даванием куску мрамора тех грубых очертаний, которые
все исчезнут, снимутся дальнейшим ходом работы. Но разве
все-таки не было нужно ему с первого же дня знать, какой окон-
чательный вид должен получить кусок мрамора, над которым
начинает он работать? Ведь если его понятия об этом не уста-
новились заранее и если в первые дни работы он думал: «теперь
мне еще не нужно соображаться с моим идеалом, который реа-
лизируется еще бог знает через сколько недель и месяцев, —
ведь если б так, он в первый же день испортил бы свою работу.
Отплывает из Англии в Америку пароход; он не сделает своего
пути ни в один день, ни в два дня, но ведь с первой же минуты
надобно капитану знать и помнить, куда должен приплыть п а -
роход? Говорят: «у каждого дня своя забота» или ещ32е ближе к
подлиннику: «каждому дню довольно своей заботы» . Так и у
этого капитана всякий день довольно хлопот, возникающих
именно из особенных обстоятельств этого дня; так каждый день
плаванья разнится от других. Но скажите же, важностью у этих
ежедневных хлопот уменьшается ли сколько-нибудь необходи-
мость знать окончательное назначение парохода?
Быть может, здесь нелишне будет сделать общую заметку
о том, в каком виде представляется нам вероятнейший ход бу-
дущей истории экономического быта.
Коммунизм, по справедливому замечанию Милля, берет за
основание общественного устройства идеал более высокий, чем
каковы принципы социализма. По этому самому эпоха коммуни-
стических форм жизни, вероятно, принадлежит будущему, еще
гораздо более отдаленному, чем те, быть может, также очень
далекие времена, когда сделается возможным полное осуществле-
ние социализма.
Но, с другой стороны, коммунистическая теория гораздо
проще социалистической. Поэтому неразвитая масса усваивает
себе коммунистические стремления гораздо легче, чем социали-
стические, когда по стечению обстоятельств устремляется на
переделку общественных отношений. Чтобы сочувствовать социа-
лизму, надобно быть приготовлену к довольно сложным комби-
нациям идей; чтобы сочувствовать коммунизму, достаточно
чувствовать на себе отяготительность существующих экономиче-
ских отношений и иметь обыкновенное человеческое сознание,
что несправедливо терпеть нужду человеку, работающему или
готовому работать, когда пользуются благосостоянием или бо-
гатством люди праздные. Но нечего обольщаться этою легко-
831

стью, с какою овладевают мыслями массы коммунистические
идеи во время общественных потрясений. Нравы, обычаи,
понятия, нужные для коммунистического быта, чрезвычайно да-
леки от понятий, обычаев, нравов нынешних людей, и при пер-
вых же попытках устроить свою жизнь по своим коммунистиче-
ским тенденциям люди находят, что эти тенденции, быстро
увлекшие их, нимало для них не пригодны. Выражаясь вульгарно,
масса тотчас же чувствует, что напросилась с ковшом на брагу.
Так развратник очень скоро находит, что сделал глупость, же-
нившись на порядочной девушке, красота которой казалась ему
так заманчива перед свадьбой: эта скромная женщина не может
заменить ему подруг, столь же испорченных, как он сам, и он
покидает красавицу-жену для лореток, вовсе некрасивых, а часто
даже и вовсе дурных лицом. Социализм — кокетка, очень много
заимствования у лореток, но все-таки державшая себя прилично
женщина порядочного круга. Она гораздо скорее сумеет удер-
жать в своем сожительстве мужа, бывшего развратником до со-
четания с ней, и при своей хитрости, быть может, сумеет удер-
жать от распутства сына, которого приживет с этим мужем; вот
этот сын, быть может, уже годится для жизни с женою дейст-
вительно хорошею.
Но мы не думаем, чтобы и самый социализм скоро приоб-
рел господство в экономической жизни. Мы видим в истории,
что очень долгого времени требовало порядочное осуществление
перемен, совершенно ничтожных перед этою. {Дело о парламент-
ской реформе в Англии тянулось не то 40, не то 50 лет, — а и
реформа-то вышла какая {{умеренная — зачеркнуто}} неважная.
{{А во Франции — зачеркнуто}}. Хорошо хоть то, что не понадо-
билось для нее англичанам делать революцию — зачеркнуто}.
Посмотрите, например, сколько десятков лет тянулась в Англии
и тянется теперь в других странах борьба {за такое неважное —
зачеркнуто} между протекционизмом и свободою торговли. А что
такое эта перемена перед изменением, какое соединено с со-
циализмом? — не больше как поправка одной очевидной опе-
чатки перед полною переработкою всей книги, устаревшей по
своему содержанию.
Замена аристократического феодализма господством сред-
него сословия оказалась в истории делом, требующим нескольких
веков, да и это дело после нескольких веков все еще не покон-
чено в самых передовых странах. Не говоря уже об, Англии, не
говоря о Франции (в которой, по мнению Бок 3л3я, аристократизм
все еще сохраняет больше сил, чем в Англии , — мнение, про-
тиворечащее обыкновенному поверхностному взгляду, но в сущ-
ности разве немного утрированное), даже вон в Соединенных
Штатах, где как будто вовсе и не существовало аристократии,
она {подняла страшную войну — зачеркнуто} обнаружила изуми-
тельную силу, подняв южные штаты «а войну для сохранения
832

своего господства над Союзом 34. Сколько же времени понадо-
бится, чтобы приобрел господство в исторической жизни простой
народ, которому одному и выгодно и нужно устройство, назы-
вающееся социалистическим! По всей вероятности, это будет
история очень 3д5 линная. Но ведь если 30-летняя война продол-
жалась 30 лет , из этого еще не следует, что не было сражений
и в первый год этой войны. По одному большому сражению в
начинающейся вековой борьбе за социализм было уже дано в
обеих передовых странах Западной Европы. Во Франции это
была июньская битва на улицах Парижа; в Англии колос3с6альная
апрельская процессия хартистов по лондонским улицам . Обе
битвы были даны в 1848 г. Обе были проиграны. Но на нашем
веку еще будут новые битвы, — с каким успехом, мы увидим.
А впрочем, с каким бы успехом ни были даны они, мы должны
вперед знать, что проигрыш только возвращает дело к положе-
нию, из которого должны возникать новые битвы, а выиг-
рыш, — не только первый, который и сам когда-то еще будет, —
но и второй, и третий, и, может быть, десятый еще не дает окон-
чательного торжества, потому что интересы, охраняющие нынеш-
нюю экономическую организацию, страшно сильны. Разве одни 3м7
ударом или двумя ударами была разрушена Римская империя?
Этот взгляд многие принимают за безнадежность, отчаяние.
Но какая же тут безнадежность, если я полагаю, что не с первого
же приема выучились люди строить пароходы так хорошо, как
строят теперь. Другие, напротив, называют тот же взгляд фана-
тическим или утопическим. Но трудно согласиться, что нужен
фанатизм или утопизм, чтобы иметь непоколебимое убеждение
в неотразимости силы распространяющегося просвещения: не-
ужели нельзя быть человеком хладнокровным и рассудительным
тому, кто утверждает, что грамотность и образованность в на-
роде постепенно увеличивается, что благодаря этому народ п о -
степенно привыкает понимать свое человеческое достоинство,
распознавать невыгодные для него вещи и учреждения от выгод-
ных и обдумывать свои надобности? {Ведь убеждение в этом
приобре<тается> — зачеркнуто.} Да что тут сомнительного-то?
А если из этого несомненного исторического закона возникают
какие-нибудь непривычные для нашей рутины или невыгодные
для наших интересов последствия, то сколько хотите отворачивай-
тесь от них, а все-таки хода истории не остановите.
26. Мы уже говорили (т. I, стр. 000, прим. 00), что воздер-
жание только сохраняет продукт, а не производит его, и что
единственным натуральным вознаграждением за воздержание
служит сохраненная им возможность пользоваться сохраненным
продуктом, а не какая-нибудь прибавка из другого продукта,
произведенного другим человеком, которому по коренному по-
нятию собственности должен остаться весь продукт, над которым
никто кроме его не работал. {«Но ведь для производства нужен
833

кроме труда капитал, как же одному из необходимых факторов
продукта не получать некоторую долю продукта?» — А вот как.
Если несколько человек участвуют в работе над продуктом, то
определяется самою сущностью дела, каково справедливое рас-
пределение продук — зачеркнуто.} Дело в том, что если капитал
не может {ни возникать, ни сохраняться без — зачеркнуто} воз-
никать иначе как из труда, а труд невозможен без капитала; это
значит, что капитал и труд по самой сущности дела должны
быть соединены нераздельно, и делить между ними продукт не-
зачем, потому что оба они должны быть в одних руках. Если
эта существенная нераздельность труда и капитала нарушается,
то положение дела будет ненормальное, противоречащее сущно-
сти вещей, не подходящее ни под какую здравую теорию, потому
и не могущее определяться никакими справедливыми прави-
лами. Чтобы возвести это ненормальное положение в теорию,
нужно будет нарушать все законы логики и все законы вещей,
и таким образом из области науки мы перейдем в область про-
извольных определений. Действительно, нельзя найти никакой
основательной нормы для распределения продукта между капи-
талом и трудом; поэтому политико-экономы, желающие возвести
в принцип этот ненормальный факт раздельности элементов, не-
разлучно связанных своею природою, принуждены говорить, что
все тут зависит от внешних обстоятельств, случайную игру кото-
рых украшают они именем уравнения между запросом и снаб-
жением.
27. Это рассуждение совершенно в том же роде, как, напр.,
следующее: я вижу плохую гать, по которой полгода нельзя
ездить, а в другую половину года езда сопровождается ломкою
колес, опрокидываньем возов, а часто и увечьем проезжающих.
Я говорю, что гать эта плоха и нужно ее переделать. А мне воз-
ражают: но согласитесь, что все-таки с ней лучше, нежели было
бы без всякой гати. Тогда вовсе никогда не было бы проезду,
а теперь все-таки кое-как ездят. Таким способом рассуждения
все на свете может удобно быть просвещаемо в красоту и добро *.
Наприм. Я шел по улице, у меня вынули платок из кармана. —
Жаль, говорю я. — Нет, говорят мне, вы радуйтесь, что не в ы -
нули у вас и часов. — Наглый кучер какого-нибудь фата задел
дышлом прохожего и переехал ему через ногу. — Несчастный
случай, говорю я. — Нет, возражают мне, хорошо, что он
переехал ему через ногу, а не через грудь. Отличный способ рас-
суждения; только в науке он никуда не годится.
28. Точно так же корове нельзя обойтись без сена, на кото-
ром лежит собака. Только спрашивается: зачем же хозяйка
сена — собака, которая ничего не умеет делать с сеном, а не к о -
рова, которой оно нужно?
* Повидимому: все на свете может быть изображено как красота и
добро. — Ред.
834

29. В деле, о котором рассказывает побасенка, упомянутая
в предыдущем примечании, корове, без сомнения, случается
иногда получать сено от собаки на условиях, очень легких для
коровы. Это очень утешительно, но едва ли следует на основании
этих прекрасных случаев возводить в теорию, что сено должно
принадлежать собаке.
30. Это исключение, конечно, очень справедливо; но штука
в том, что все важное может оказаться заключающимся в этом
исключении, так что для правила останется быть применяему
только к пустякам. Не годится уничтожать через 60 лет неза-
конный факт, вредные следствия которого исчезли и который
зарос последующими явлениями правильного порядка дел. Со-
вершенно так. Например, в 1802 г. у вашего деда были укра-
дены часы; он, будучи человек небогатый, жалел о них, н е -
сколько времени должен был подвергать себя стеснениям, чтобы
собрать деньги на покупку новых часов, но это все давным-давно
прошло, так что в нашем нынешнем положении не было бы н и -
какой большой разницы, хотя бы и не подвергся в 1802 г.
этому дурному случаю. Разумеется, общество не имеет достаточ-
ной причины поднимать теперь розыск об этом факте, случив-
шемся за 60 лет, и восстановлять в вашу пользу нарушенную
тогда справедливость. Игра не стоит свеч. Вы сами согласитесь
с этим, если вы не человек вздорный. — Ну, а что, если в
1802 г. произошел с вашим дедом не этот случай, а вот какой.
Был у него порядочный домик на хорошем месте, и это место
стоит теперь в 10 раз больше тогдашней цены. Он благодаря
домику жил порядочно, а вы, если бы дошло это имущество до
вас, жили бы даже и очень хорошо. Но случилась с дедом
беда, — он заложил дом, чтобы купить еще другое место или для
какого-нибудь другого хорошего оборота. Мошенники узнали,
когда он получает деньги из банка, подстерегли деда и зарезали,
а деньги взяли себе. Дом был продан с аукциона; бабушка ваша
осталась нищею, не могла дать образования своему сыну, вашему
отцу, и он маялся век канцелярским чиновником, и вас не мог об-
разовать по недостатку средств, и вы вечный канцелярский ч и -
новник в худых сапогах. Что, исчезли последствия факта, со-
вершившегося 60 лет тому назад? Что, перестали вы жалеть
о нем? Как теперь рассудить ваше дело? Имеете ли вы право
отыскивать пропавшие тогда деньги? Должно ли общество помо-
гать восстановлению ваших прав на них? На это каждый отве-
чает по-своему. Кто находится в положении, сходном с вашим,
тот скажет, что обществу стоит похлопотать о вашем деле. А чьи
дела не в таком положении, тот скажет: если бы ваша бабушка,
ваш отец и вы сами в течение 60 лет старались как следует ско-
лотить копейку, вы уже и без дедушкина домика были бы теперь
человеком зажиточным; значит, если теперь вы бедны, в этом в и -
новат не случай с вашим дедом, а бесхарактерность, бездарность,
835

невоздержность или леность вашей бабушки, вашего отца и вас
самих. Ни на какие несчастья вам нельзя жаловаться, и никакое
восстановление прав не должно быть делаемо для вас; жалуйтесь
только на самое себя. Эта речь очень хороша во всем, плоха только
в том, что нисколько не уменьшает раздражения, наводимого на
вас вашими дурными обстоятельствами, не примиряет вас с об-
ществом и с общественным устройством, оставляет вас, если п о -
зволите так выразиться, революционером — не по образу мыслей:
куда вам иметь какой-нибудь образ мыслей, а по вашему поло-
жению, по вашим инстинктам, по вашей натуре, т. е. самым опас-
ным революционером, человеком с волчьими чувствами.
Возьмите какой хотите важный факт несправедливости, вывод
будет все тот же. Что уже сглажено историей, то исчезло из чув-
ства и желаний нынешних людей. Кто в Англии огорчается тем,
что англо-саксы когда-то ограбили кимвров? Вероятно, никому
нет теперь до этого дела. О восстановлении прав, нарушенных
тогда, конечно, нечего хлопотать. Но вот в Ирландии другое
дело, — кельты до сих пор злобствуют на англо-саксов. Вероятно,
не мешало бы как-нибудь поправить это дело ограбления ирланд-
ских кельтов английскими англосаксами, хотя оно совершилось
уже и очень давно.
Как поправить, — это иной вопрос. Нынешним людям нужно
иметь дело с нынешними отношениями, а не с теми, какие запи-
саны в старинных документах. Не о том теперь забота, что некогда
Генрихи или Эдуарды завоевывали Ирландию и как они ее за-
воевывали; дело о. том, что нынешним ирландцам не хочется и не
следует жить так, как они теперь живут.
Едва ли не следовало нам вместо этого длинного рассуждения
прямо высказать только результат, из него вытекающий. Пожа-
луй, признавайте право давности сколько хотите; но от мнений
и теорий могут зависеть только решения частных процессов между
отдельными лицами. В общественных отношениях не то. В них
все зависит от нынешнего положения дел, из каких бы там собы-
тий оно ни проистекало, из давних или недавних. Если общество
проникается стремлением изменить эти отношения, оно не смотрит
ни на какое право давности; дело решается тем, на какой стороне
сила и каковы нынешние чувства стороны, одерживающей верх.
31. Мы отдаем полную справедливость чувствам, которыми
внушен Миллю этот план реформы в законах о наследстве. Но
нам кажется, что его осуществление потребовало бы огромных
усилий и что с гораздо меньшими усилиями можно достичь го-
раздо большего результата, если обращать усилие не на обрезы-
вание существующего принципа, прямо нарушающего интересы
очень многих, а на спокойное и не нарушающее прямо ничьих и н -
тересов введение в общественный быт учреждений, основанных
на другом принципе. При спокойствии возможна ровная посте-
пенность, а мирные заботы о постепенном развитии ассоциаций
836

сделают для смягчения крайних экономических неравенств несрав-
ненно больше, чем ограничение права наследования.
32. Таким образом вопрос о поземельной собственности, по
мнению Милля, весь сводится к тому, какая форма ее выгоднее
для общества: право общества изменять формы поземельной соб-
ственности Милль признает неограниченным. А достоинство раз-
ных форм поземельной собственности определяется, по мнению
Милля, степенью соответственности их с тремя глазными усло-
виями хорошего возделывания: вечностью владения, одинако-
востью интересов владельца и возделывателя, наконец свободою
земли от долгов, уменьшающих средства владельца улучшать
землю. Какая же форма поземельной собственности наиболее со-
ответствует всем этим условиям? Я посвятил две большие статьи
(в «Современнике» 1857 г. IX и X I ) разбору этого вопроса и, как
мне кажется, привел много доказательств тому, что форма общест-
венной поземельной собственности гораздо больше, чем какой бы
то ни было вид частной поземельной собственности, удовлетворяет
выгодам общества и условиям хорошего возделывания. Ограни-
чиваюсь здесь указанием на эти статьи {которым полемическая
форма была придана мною только для оживления предмета и ко-
торые в сущности писаны для — зачеркнуто}, против которых
едва ли были представлены какие-нибудь возражения, кроме из-
вестных панегирических похвал частной собственности, уже рас-
смотренных мною в самых статьях.
33. Но право одного человека на труд другого человека
должно быть признано также невольничеством этого второго чело-
века. Если, например, я обязан работать известное число часов
неделю на другого, это значит, что ему принадлежит известная
часть моего времени, т. е. моей жизни. Положим, я должен из
12 дней работать на кого-нибудь один день, это все равно,
как если бы я проводил один месяц в году в невольничестве у
него. Само собою разумеется, что мы говорим это, имея в виду
не так называемый обязательный труд и не так называемые по-
винности работою: об этих отношениях нечего говорить, всем из-
вестно, что они должны считаться смягченною формою неволь-
ничества, — нет, мы хотим обратить внимание читателя на то,
что так называемый свободный труд по найму имеет характер н е -
вольничества, если он производится по договору, вперед обязы-
вающему работника исполнять какую-нибудь работу в продолже-
ние какого-либо срока, или если обычаем или обстоятельствами
становится работник в такую же необходимость и без формаль-
ного договора, или, если, наконец, работник, хотя и не привязан-
ный ни на какое время вперед ни к какой известной работе у изве-
стного хозяина ни договором, ни обычаем, ни обстоятельствами,
все-таки обречен на необходимость работать по найму невозмож-
ностью добывать средства для жизни иным способом. Разница
третьего случая от двух первых состоит только в том, что не-
837

вольник пользуется возможностью переменять господ, чего не м о -
жет делать в первых двух случаях, но во всех трех случаях оди-
наково он не может не быть невольником какого-нибудь госпо-
дина. А эти три случая обнимают собою почти всю массу работы
по так называемому добровольному найму. Те случаи, в которых
наемный работник не привязан вперед ни на какое время к из-
вестной работе и может вовсе выйти из положения наемного р а -
ботника, как только захочет, — эти случаи составляют редкое
исключение.
34. Итак должности и патронатство не должны быть собст-
венностью; а следует им быть должностями, даваемыми от обще-
ственной власти по выбору или по назначению. Но всякое значи-
тельное движимое имущество, а недвижимое имущество даже и не
очень значительное, дает человеку точно такую же власть над
судьбою других людей, как должность; собственник непременно
имеет патронатство над окружающими его. Зависимость просто-
людина от полиции как бы ни была велика, все-таки не так в е -
лика, как зависимость от хозяина.
35. Но всякая недвижимая собственность, по замечанию с а -
мого Милля, есть монополия. Это и два предыдущие замечания
служат образцами того, что из принципов самих последователей
Адама Смита вытекает теория экономического быта, нимало не
похожего на нынешний, принимаемый ими только по недостатку
последовательности в мыслях.
36. Милль берет только одну сторону действий обычая, за-
бывая другую. Обычай действительно во многих случаях охра-
няет слабого от чрезмерных притязаний сильного; но точно
так же он сохраняет притязания сильного в столь же многочис-
ленных случаях, когда сильный забыл бы или не захотел бы
предъявлять притязаний. Обычай действует, как веревка, привя-
зывающая к известному положению, сдерживающая уклонение от
него и в хорошую сторону точно так же, как в дурную. Был обы-
чай таскать жену за косу. Этот обычай очень во многих случаях
ограждал жену от истязаний еще более тяжелых: иной муж бил
бы жену оглоблей или обухом, и не делал этого только потому,
что обычай говорил: так бить жену не годится, а следует таскать
ее за косу. Но зато разве не было других мужей, которые только
потому и таскали жен за косы, что обычай поднимал их руки, и
которые без этого обычая вовсе не били бы жен? Точно таково
же значение обычая и в экономических делах. Наприм., при кре-
постном праве был обычай трехдневной барщины. Конечно, он
удерживал на этой норме некоторых помещиков, которые без того
заставляли бы крестьян работать больше (да и немногих он удер-
живал-то от этого из таких помещиков, как видно из многочис-
ленности поместий, в которых крестьяне отправляли барщину
больше трех дней). Но точно так же он удерживал на этой норме
и многих добродушных и нетребовательных помещиков патриар-
838

хального быта, которые рассудили бы, что на их немногочислен-
ные потребности достаточно будет и меньше трех дней барщины,
если бы обычай не отнимал у них всякий повод рассудить об
этом. Притом кто не знает, что иногда приискивалась и пустая
работа за отсутствием важной, лишь бы не проходили без дел да-
ваемые обычаем дни барщины? Дело в том, что обычай есть
представитель среднего уровня отношений при данном состоянии
нравов. Поэтому никак нельзя сказать, что он приносит слабым
что-нибудь сверх того, что дается им общим уровнем нравов того
времени, когда установился обычай. Но эта его индиферентность
продолжается только на то время, пока цивилизация остается в
прежнем положении. Если же времена идут к улучшению, то
обычай является силою, задерживающею развитие, оттягивающею
общество к прежнему положению, какое было во времена, более
грубые. Это понятно всякому. Таким образом обычай ни вреден,
ни полезен для слабых в неподвижном обществе и вреден для них
в обществе развивающемся.
37. Вот мы и видим, что слабый охраняется от чрезмерных
притязаний сильного не обычаем, а или расчетливостью сильного,
или тем свойством человеческой натуры, которое не дозволяет
сильному постоянно держаться в напряженном состоянии чрез-
мерной требовательности.
38. Вернее будет истолковывать ход улучшений быта совер-
шенно наоборот. Цивилизация движется вперед; она постепенно
поднимает в угнетенных классах уровень их сознания о их чело-
веческих правах; а эти классы составляют огромное большинство
каждой нации в каждое время; а понятиями большинства опре-
деляется характер быта. (В доказательство возьмем случай са-
мого крайнего, повидимому, бессилия большинства над определе-
нием быта. Франки завоевывают Галлию, отбирают у галлов
землю и обращают их в рабов. Почему установился такой быт?
Единственно потому только, что в головы галлов засело понятие:
мы не в силах противиться франкам. А в самом деле не могли бы
они пересилить франков, если бы не связало им руки это поня-
тие? Что же в самом деле, или франк был несравненно сильнее
галла? Ничуть не бывало. Двое или трое посредственных галлов
наверное могли связать самого сильного франка. Нет, им только
так показалось, что они не сладят с франками. Показалось им,
конечно, не без причины; причина находилась {в их прежнем со-
стоянии — зачеркнуто} в понятиях, привившихся к ним во время
римского господства). Итак, благодаря успехам цивилизации у г -
нетенное большинство начинает понимать, что надобно ему улуч-
шить свой быт. Оно становится требовательнее, и быт улучшается.
Вот и вся история. А какую же роль играет в нем обычай? Он
привязывает людей к прежним понятиям, мешает развитию циви-
лизации. То, что было бы достигнуто быстро и без борьбы, если
бы не связывал обычай, достигается труднее при нем; кроме
839

реальных препятствий, надобно одолеть еще обычай. Таким об-
разом успехи цивилизации состоят в победах над обычаем.
39. Это один из примеров господствующего фальшивого спо-
соба привязывать хотя какие-нибудь хорошие последствия к дур-
ным фактам. Неумение огромного большинства историков избе-
гать этого обманчивого приема наполняет умы ошибочными пред-
ставлениями о ходе событий. Например, в Крестовых походах
отыскивается то полезное последствие, что они перенесли в Ев-
ропу знания, сохранившиеся у арабов, и передали в руки просто-
людинов множе3с8тво земель, продававшихся феодалами при отправ-
лении в поход . Но ведь эти походы разоряли Европу и поддер-
живали в ней варварство; как же можно говорить, что выгодно
было для простолюдинов или для просвещения то явление, кото-
рое разоряло народы и мешало им просвещаться? Ведь люди бо-
лее зажиточные и менее дикие скорее бывают способны приобре-
тать и землю и знания, чем люди разоренные и одичавшие. Так
и рабство помешало какой-нибудь стране иметь густое население
и задержало массу ее населения в грубости; таким образом оно
само отняло у ней условия, нужные для правильного ведения мно-
госложных промышленных предприятий, фабрик и заводов. Но
вот возникают в ней некоторые подобные предприятия и ведутся
неправильным способом принудительного труда, доставляемого
рабством. Можно ли сказать, что страна эта обязана рабству воз-
можностью иметь хотя эти немногие промышленные пред-
приятия? Нет, она ему обязана только невозможностью иметь
многочисленные подобные предприятия и невозможностью вести
их способом более рациональным. Ядро оторвало у человека ногу,
он теперь ходит на клюшке; следует ли говорить, что он обязан
ядру возможностью ходить?
40. Опять то же самое. Дикие племена остаются дики потому,
что ведут между собою войну для захватывания добычи и между
прочим для захватывания пленных с целью делать их рабами.
Это стремление, — грабеж и приобретение невольников, — де-
лают их неспособными заниматься производительным трудом.
Следует ли говорить после этого, что невольничество служит у
них условием производительного труда? Нет, оно и у них только
мешает развитию производительного труда. {Это и предыдущее
п р и м е ч а н и е — зачеркнуто.}
41. Нет, выгодность отмены невольничества для самих рабо-
владельцев зависит главным образом не от этого. Невольничество
не годится для производств, совершаемых усовершенствованными
процессами с высоким разделением труда. Обязательным трудом
могут исполняться, говоря вообще, только патриархальные произ-
водства с очень грубыми процессами. А из таких производств
земледелие и первоначальная грубая обработка земледельческих
продуктов имеют такую важность, что перед ними совершенно
незначительны все другие производства, стоящие на той же сте-
840

пени экономического развития. Потому невольничество имеет
только две важные обязанности: земледельческую работу или
домашнее прислужничество. Рабовладельцы, говоря вообще, из-
влекают из своих невольников пользу, как землевладельцы,
и пользуются их услугами, держа дворню из них. Но наем-
ная прислуга всегда обходится дешевле, чем крепостная дворня.
Это может доказать всякий, знакомый с экономическими прие-
мами расчетов. Таким образом освобождение тех невольников, ко-
торые находятся в домашнем услужении господина, всегда выгодно
господину. Что же касается до освобождения невольников, зани-
мающихся земледелием, выгодность или невыгодность его для гос-
п о д и н а определяется т е м обстоятельством, сохраняет или не с о х р а -
няет он землю или, говоря иначе, без земли или с землею освобож-
даются невольники, и если с землею, то какую пропорцию состав-
ляет отдаваемая им часть земли с частью, остающейся у господина.
При невольничестве земля непременно имеет цену, гораздо
меньшую той, какую имела бы в той же самой стране с тем же
населением без невольничества. Это происходит именно от того,
что принудительный труд гораздо менее производителен, чем
труд свободный, и оттого десятина земли, возделываемая неволь-
ническим трудом, дает гораздо менее дохода, чем та же десятина
при свободном труде. Поэтому, если невольники освобождаются
без земли, землевладелец начинает получать от своего поместья
больший доход, чем прежде, и сообразно тому одна земля поместья
по уничтожении невольничества имеет цену больше той, за какую
продается вместе с невольниками при невольничестве. Выигрыш
землевладельца, как землевладельца, непременно бывает в этом
случае гораздо больше потери его, как владельца невольников.
Этот случай вполне применяется к южным штатам Северной
Америки, в которой незанятой удобной земли так много, что н е -
вольникам нет надобности требовать так называемого у нас осво-
бождения с землею. Положительное доказательство тому пред-
ставлено в знам39енитой книге Гельбера о вреде невольничества в
южных штатах . Вот отрывок из этой книги:
«Средняя ценность экра земли в Нью-Йоркском штате 36 дол-
леров 97 центов; в Северной Каролине только 3 доллера 6 центов.
Качеством земли, климатом, минеральным богатством, водяною
силою для фабричных работ Северная Каролина превосходит
Нью-Йоркский штат, и за исключением невольничества нельзя
указать никакой основательной причины тому, чтобы земля в до-
лине северно-каролинской реки Ятканы не имела по крайней мере
такой же ценности, как на берегах нью-йоркской реки Джимиси.
«Разница между 36 доллеров 97 цент и 3 долл. и 6 цен. со-
ставляет 33 долл. 91 ц., — эта цифра, умноженная на все число
экров Северной Каролины, покажет громадность потери, какую
уже и с этой одной стороны терпит Северная Каролина от н е -
вольничества.
841

32 4 5 0 560 экров по 33 долл. 91 ц. — 1 100 398 499 долл.
«Награда в 1 100 000 000 доллеров представляется за обра-
щение земель Северной Каролины в свободные земли. В 1850 г.
вся ценность всех невольников Северной Каролины по 400 долл.
за человека составляла меньше 116 000 000 долл. Неужели сум-
ма 116 млн. приятнее суммы 1 100 млн.?
«Уничтожьте невольничество и вы возвысите ценность вся-
кого своего поместья с 3 долл. за экр до 36 долл. Ваше малень-
кое поместье в 200 экров, имеющее теперь только жалкую цену
600 долл., будет стоить 7000 долл.).
Таково непременное последствие освобождения невольников
без земли: рабовладельцы получают громадный выигрыш от
возвышения цены земли. Если невольники освобождаются с
землей, выигрыш этот уменьшается сообразно тому, какая часть
земли отходит к освобождаемым. Но так как страны с неволь-
ничеством вообще населены слабо и величина поместья вообще
бывает очень значительна сравнительно с числом бывших в нем
невольников, то, вообще говоря, землевладелец получает все еще
большой выигрыш, если у него остается хотя одна половина
земли, а другая отходит к освобождаемым. Сделаем пример при-
менительно к нам.
Средняя ценность земли в тех губерниях, в которых суще-
ствовало крепостное право в размере сколько-нибудь значитель-
ном, конечно, ниже 25 р. сер. за десятину; но положим, что она
простирается даже до 35 р. Это пространство, составляющее
около 50 000 кв. миль, или около 250 млн. десятин, имеет насе-
ление до 40 млн. человек.
Франция при населении, несколько меньшем, имеет более
10 000 кв. миль, или 50 млн. десятин.
Судя по этой пропорции населения к земле, десятина земли
у нас в губерниях, о которых мы говорим, никак не должна
была бы иметь цену меньше, чем одна пятая часть цены за деся-
тину во Франции. Напротив, следовало бы у нас цене земли
быть выше этой пропорции, потому что при меньшей густоте
населения употребляются более поверхностные способы обра-
ботки, при которых чистый доход составляет более значитель-
ную пропорцию в продукте.
Средняя цена земли во Франции 1 713 франк. за гектар, т. е.
около40475 р. за десятину (Statistique de la France par Maurice
Block , т. II, стр. 29).
Пятая часть этой цифры составляет 95 р. сер.
Итак, цена земли у нас в губерниях, имевших крепостное
право, должна была бы стоять никак не ниже, а скорее выше
95 р. сер. за десятину.
Между тем она гораздо ниже 35 р. и, по всей вероятности,
ниже даже 25 р. (не должно забывать, что мы говорим о сред-
ней цене, выводимой для всего пространства. Если у нас есть
842

уезды, в которых хорошая луговая земля стоит гораздо дороже,
то и во Франции есть департаменты, в которых не только луго-
вая, но и пахотная земля стоит вдвое и втрое больше средней
цены — 475 р.).
Ничему кроме крепостного права нельзя приписать эту раз-
ницу между ценой 95 р., которой должна была бы стоить деся-
тина, и 25 или 35 рублями, которых стоит она теперь.
Таким образом крепостное право отнимает у землевладельца
от 60 до 70 р. в каждой десятине.
Берем теперь поместье, имеющее 100 душ при 500 десят.
земли. Средняя цена такого поместья была при крепостном праве
меньше 15 000 р.
Положим, что половина земли отходит к крестьянам. Остаю-
щиеся у землевладельца 250 десят. должны по отменении кре-
постного права получить свою естественную ценность по 95 р.
за десят., и эта оставшаяся половина поместья будет стоить
о к о л о 24 0 0 0 рублей.
Таким образом благодаря отмене крепостного права землевла-
делец все-таки должен выиграть около 9 000 руб., хотя бы не толь-
ко крепостные крестьяне были освобождены без выкупа, но и це-
лая половина поместья отошла к ним также без всякого выкупа.
Из этого видно, какое значение может иметь то, если зем-
левладелец получает какое-либо вознаграждение за освобождае-
мых крестьян и отходящую к ним землю. Это не есть возна-
граждение в точном смысле слова. Вознаграждать его не за что,
потому что он в результате не теряет, а выигрывает; выкуп, н а -
сколько он требуется собственно экономическими соображения-
ми, имеет смысл только как временное пособие, даваемое на под-
держку землевладельца при заведении хозяйства с вольнонаем-
ным трудом, или как страховая премия, выдаваемая ему вперед
на тот случай, если понадобится ему продать оставшуюся у него
землю раньше того недолгого срока, когда цена этой оставшейся
у него части будет больше цены, какую имело все поместье при
крепостном праве.
Если же выкуп превышает эту меру пособия и страховой пре-
мии, то он уже не есть вознаграждение, требуемое экономиче-
скими расчетами, а должен быть назван наградою, вроде того
как даются чины, ордена и аренды.
Мы находим, что освобождение невольников всегда выгодно
для владельцев при обоих тех видах пользования невольничест-
вом, которые могут быть названы соответствующими понятию
невольничества, — при содержании невольников в домашней
прислуге или на производительной работе. Но есть третий спо-
соб извлечения выгоды из невольников — взимание с них вла-
дельцем подати с предоставлением им разрешения приобретать
средства к уплате этой подати и к собственному существованию,
как они хотят сами. Например, невольник отпускается в город
843

или по деревням отыскивать себе работу или промысел по доб-
ровольному найму у постороннего хозяина или заниматься к а -
ким-нибудь делом на свой собственный счет как самостоятель-
ный хозяин; за это он платит владельцу известные деньги. По
юридическому определению невольник в этом случае продол-
жает оставаться невольником; но экономическая сущность дела
тут уже не имеет сходства с подлинным невольничеством.
Действительно, экономическое отношение владельца к не-
вольнику точно таково же, как отношение к домашнему живот-
ному: хозяин извлекает пользу из работы лошадей или неволь-
ников, но сам содержит их. Можно спрашивать, существует ли
соразмерность между его расходами на их содержание и полу-
чаемою от их работы выручкою; можно порицать хозяина, если
оказывается, что, получая хорошую выручку от своих лошадей
или невольников, он содержит их скудно. Можно также спра-
шивать, до какой степени прилично обществу терпеть, чтобы
люди были удерживаемы в таком положении, как домашние жи-
вотные. Но каков бы ни был наш взгляд на эти вопросы, все-
таки надобно согласиться, что эти факты принадлежат частному
праву, сфере привилегий, могущих быть присвоенными частным
лицам, и власть господина является тут следствием его хозяй-
ственного управления имуществом.
Но совершенно иное дело в том третьем случае, к рассмот-
рению которого мы перешли. Плата, получаемая господином от
невольника, работающего у постороннего хозяина или на свой
счет или содержащегося не на счет господина, — плата, требуе-
мая господином с такого невольника, никак уже не может быть
названа выручкой за содержание невольника. Она уже состав-
ляет налог, совершенно сходный с патентною пошлиною, с гиль-
дейскою пошлиною и чисто принадлежит сфере политической
или общественной власти. Господин тут уже не остается част-
ным лицом, извлекающим доход из своего частного хозяйства, а
является государем, взимающим подать с подданного за предо-
ставление подданному известных прав. Если, например, неволь-
ник живет где-нибудь не у своего господина и занимается каким-
нибудь ремеслом, а господин берет с него деньги собственно за
то, что дозволяет ему жить на свободе и заниматься этим ремес-
лом, то господин делает совершенно то же, что делает государ-
ственная власть, берущая известные деньги с купца за дозволе-
ние ему иметь лавку или гостиницу в известном городе или селе.
Следовательно, тут является уже совершенно новый вопрос, не
применявшийся к двум предыдущим случаям: до какой степени
могут подданные государства быть сами государями над неко-
торыми другими подданными того же государства? До какой
степени может державная власть быть допускаема в частном
лице, признаваемом законом за частное лицо, не имеющее дер-
жавной власти? Этот случай совершенно таков же, как история
844

Ермака, получившего фактическую власть над Сибирью. Сам
Ермак сознавал, что он не имеет никакого права считать себя
государем людей, фактическая власть над которыми досталась
в его руки, и поспешил передать эту власть царю, подданным
которого был. При этом царь мог найти возможным, а Ермак
мог желать, чтобы за отказ Ермака от государской власти, н и -
как не долженствовавшей принадлежать ему, была дана от го-
сударства какая-нибудь награда, может быть и очень богатая.
Но ни царю, ни Ермаку, никому в России не приходило на
мысль определять величину вознаграждения по такому эконо-
мическому расчету: если бы Ермак оставался государем людей,
фактическую власть над которыми имел, то государственный
бюджет Ермака, составляющийся из податей и налогов, прости-
рался бы положим до 100 тысяч рублей в год; итак, государ-
ство должно обеспечить 100 тысяч рублей дохода Ермаку за
прекращение его власти собирать налоги в свою пользу.
Из этого следует, что если прекращение тех доходов от н е -
вольников, которые получаются владельцем не как выручка за
содержание невольников, а как подать с невольников, содержа-
щихся на свой счет, то есть получаются владельцем не как ч а -
стным человеком, а как государем, — если прекращение таких
доходов и составляет потерю для бывшего владельца, то возна-
граждение за эту потерю нисколько не вытекает из экономиче-
ских оснований, хотя и может быть даваемо по политическим
или другим соображениям. Государственная власть не такой пред-
мет, который оценивается на деньги; ее приобретение или потеря
не могут считаться предметами покупки или продажи. А чего
нельзя продавать, за то нельзя и вознаграждать деньгами.
Но потеря права облагать людей по своему произволу п о -
датью в свою собственную пользу без всяких обязанностей о т -
носительно этих людей составляет во всяком случае убыток. Та-
ким образом освобождение невольников без выкупа всегда
убыточно для владельцев, извлекающих доходы из невольни-
ков, которые живут самостоятельным трудом и содержатся на
свой счет. Будут ли такие владельцы иметь выигрыш или про-
игрыш, если за освобождаемых невольников дается им по каким-
нибудь не признаваемым экономическою теориею соображе-
ниям денежная сумма, равная продажной цене освобождаемых
невольников? Это зависит от того, будет ли ценность труда воз-
вышаться или понижаться сравнительно с процентами. Поло-
жим, например, что невольники, содержащиеся на свой счет,
платили владельцу 500 р. и ценность невольников определена
по существующей в это время величине процентов, которая была
равна 5 на 100. Сумма выкупа будет найдена капитализациею
дохода из 5%, и владелец должен получить 10 000 р. Положим,
что наемная плата остается прежняя; это значит, что владелец
при сохранении невольничества мог бы брать с невольников
845

попрежнему 500 р. Но сколько он будет получать с выданной
ему суммы? Если проценты упадут до 4, он станет получать
только 400 р. и будет в проигрыше; если проценты поднимутся
до 6, он будет получать 600 р. и останется в выигрыше. Точно
такие же разницы происходят и от изменения в наемной плате.
Если она возвышается, а проценты поднимаются не так много
или падают, освобождение оказывается невыгодно, а в противном
случае выгодно для бывшего владельца.
Мы {видели из примечания 41—зачеркнуто} сказали, что
в Соединенных Штатах освобождение невольников даже без
всякого выкупа было бы очень выгодно плантаторам. Но они не
хотели слышать даже об освобождении с выкупом и теперь
ведут очень тяжелую войну, чтобы отклонить от себя эту опас-
ность. Как объяснить такую нерасчетливость? Дело в том, что
если денежная выгода и составляет коренной мотив человече-
ских действий, то корыстолюбие переделывает все понятия и
привычки человека сообразно своему влечению, и очень часто
эти искаженные понятия получают над умом человека такую
силу, что затемняют для него самый расчет денежной выгоды.
Наприм., добывание денег военным грабежом далеко не такой
выгодный способ обогащения для нации, как производительный
труд. Это доказано до несомненности. А между тем алчность
отнимает у всех дикарей и очень часто у цивилизованных наций
способность сделать это простое соображение. Тут же замеши-
ваются другие страсти, которые коренным образом происходят
также из своекорыстия, но в которых оно принимает такие
формы, что часто уже вовсе забывает о своей основной форме —
денежном расчете. Наприм., власть привлекательна человеку
главным образом как возможность приобретения материальных
выгод. Но властолюбие часто развивается до того, что входит в
противоречие с денежным расчетом. Точно так же тщеславие
основано коренным образом на властолюбии и на желании осле-
пить людей для выманивания у них денег (богатому человеку
больше доверяют в денежных делах, стало быть выказывать
богатство — хороший способ обогатиться). Но часто тщеславие
развивается до того, что человек жертвует действительною
властью для блеска призрачною властью или разоряется на п о -
хвальбу богатством. Владение невольниками так льстит власто-
любию, чванству и всяким тщеславным страстям, что о ч е н ь ч а -
сто ослепляет людей насчет их действительных денежных выгод.
Людям кажется, что быть господами с посредственным состоя-
нием лучше, чем перейти в разряд обыкновенных людей, хотя
бы и более богатых. Рабовладелец очень часто не соглашается
освободить невольников по тем же причинам, по которым кан-
целярские чиновники лучше остаются на службе в крайней бед-
ности, не соглашаясь, что выгоднее было бы им становиться
мастеровыми или хлебопашцами: это, видите ли, унизительно.
846

Едва ли надобно объяснять, что эти бесчисленные примеры
пренебрежения денежными выгодами для разных предрассудков
властолюбия, тщеславия и т. д. нимало не опровергают основной
идеи политической экономии, что главным и единственным
серьезным двигателем житейских дел служит интерес: если эти
предрассудки противоречат здравому расчету материальной в ы -
годы, то все-таки они вытекают в сущности из того же стремле-
ния к выгоде и противоречат ей только потому, что неверен был
или стал тот расчет выгоды, который довел людей до этих поня-
тий или привычек. Это все равно, что человек лечится — как
< б у д т о > из желания быть здоровым, но часто он портит л е -
ченьем свое здоровье, и есть множество лекарств и лечебных
приемов, вредных для здоровья.
42. Милль без надлежащей критики повторяет здесь оши-
бочное мнение, распространенное вест-индскими плантаторами
{озлобленными — зачеркнуто}. Оно совершенно опровергнуто
статьей «Westminster Review», перевод которой был помещен
В. А. Обручевым в «Современнике» (18 4610 г., № II) под загла-
вием «Леность грубого простонародия» . В конце главы я п о -
мещаю извлечение из этой статьи. Предмет заслуживает вни-
мания, потому < ч т о > фальшивое представление результатов
освобождения на Вест-Индских островах служит одним из глав-
ных аргументов людям, защищающим разные формы зависимо-
сти рабочего класса, каковы почти все политико-экономы господ-
ствующей школы.
43. Раз навсегда заметим здесь, что все подобные выраже-
ния о благотворной силе собственности мы признаем совершен-
но справедливым<и> в том смысле, какой принадлежит им по
их происхождению и по кругу понятий, существовавших у Адама
Смита, Артюра Юнга и их современников, которые сравнивали
работника-собственника с работником-арендатором, наемным
работником и невольником, а понятие собственности противопо-
ставляли понятиям аренды, с одной стороны, и грабительской
безурядицы, с другой. В этом кругу сравнения собственность,
конечно, несравненно лучше всех сравниваемых с нею предметов.
Но совершенно не о том идет речь в нынешней полемике между
политико-экономами старой школы и социалистами или комму-
нистами. Тут сравниваются различные формы собственности,
из которых каждая несравненно лучше и неурядицы, и аренда-
торства, и наемного труда, и принудительного труда, но которые
между собой неравны экономическим достоинством. Если при-
лагают без всякой критики к одной из этих форм, к частной соб-
ственности, все те безусловные похвалы, какие справедливо при-
надлежат общему понятию собственности в противоположность
безурядице или арендаторству, а на другую форму собственно-
сти без всякой критики переносят все укоризны, применяющиеся
к шаткому или беспорядочному быту, в котором эта форма не
847

имеет ничего сходного, то спор становится фальшив. Тут проис-
ходит точно такая же история, как, например, в следующем слу-
чае. Вообразим, что написана книга для людей, не знающих хо-
рошенько, что такое твердый законный порядок и какая хорошая
и выгодная вещь он. Все похвалы законному порядку и все уко-
ризны непохожим на него общественным состояниям будут со-
вершенно справедливы в этой книге, написанной с такою
мыслью. Но вот люди, совершенно убежденные в необходимости
и пользе твердого законного порядка, начинают рассуждать о
законах и находят, что некоторые законы некоторых стран не-
удовлетворительны, — ведь это уже совершенно другой предмет
речи. И вот им начинают доказывать, что вообще твердый за-
конный порядок — вещь нужная и полезная, — умны ли такие
возражения? Нимало не умны, потому что нимало не относятся
к делу.
< 4 4 > . Бельгия служит, по словам Милля, «решительнейшим
примером» прекрасных действий мелкой поземельной собствен-
ности. Посмотрим теперь, каков размер факта, делающего Бель-
гию такой образцового землею, и как велико влияние этого ф а к -
та на благосостояние земледельческого класса в Бельгии. Вот
отрывок из статистического обозрения Бельгии, напечатанного в
«Unsere Zeit» (т. II, стр. 312 и след.):
«Официальная статистика оценивает земледельческий про-
дукт Бельгии < в > 1 000 млн. франков. Вычитаем 5 < - ю > долю
на семена, на ремонт орудий и строений; остается 800 млн. фр.
земледельческого дохода. Земледельческое население Бельгии
составляет 2 220 714 человек. Как распределяются между ними
эти 800 млн. франков?
За 27 564 716 мужских рабочих дней средним числом по
1 фр. 13 сант. и за 14 623 291 женских рабочих дней средним
числом по 70 сант. собственники платят земледельческим п о -
денщикам и поденщицам 41 387 774 фр. *.
Содержание и плата 107 303 годовым работникам... 42 921 200
Содержание и плата 69 7 2 3 годовым работницам... 13 944 6 0 0
И т о г о . . . 98 253 374 фр.
Положим круглым числом 100 млн. франков. Итак, из
800 млн. фр. за наемную работу получается 100 млн. А в Бель-
гии находится 1 232 828 человек, живущих земледельческою н а -
емного платою. Значит, в этом классе людей доход прости-
рается до 81 фр. на человека в год или по 22 сантима в день».
Между тем, разделяя 800 млн. на 2 220 714 человек всего
земледельческого населения, мы получаем средний доход 360 фр.
25 сант. в год или 98,7 < с а н т . > в день.
Из 2 220 714 чел. 1 232 828 чел. составляют 55,4%.
* Итог не совсем точен. Нужно: 41 3 8 4 432 фр. — Ред.
848

Таким образом более половины земледельческого населения
(пять девятых частей его) должны жить наемною платою, кото-
рая дает им в четыре с половиною раза меньше, чем оказывается
средний доход на человека в земледельческом населении.
Таково действие частной поземельной собственности на до-
ход и на официальное название людей земледельческого класса
в стране, которую Милль называет образцовой. Только мень-
шая половина земледельческого населения удостоивается сча-
стия называться поземельными собственниками, а большая по-
ловина должна оставаться наемными работниками. Полагая
семейство состоящим из 5 человек, мы видим, что по среднему
выводу для всего земледельческого населения на каждое семей-
ство приходилось бы средним числом по 1 800 фр. Семейство
поселян с таким доходом пользуется в Бельгии благосостоянием.
Но на самом деле более половины земледельческих семейств по-
лучает средним числом только по 405 фр.; по бельгийской цен-
ности денег это значит, что они живут в нищете.
Но нечего говорить об этой большей половине земледельче-
ского населения, лишенной удовольствия хотя по имени участво-
вать в благотворных результатах поземельной собственности.
Посмотрим на распределение поземельной собственности в той
меньшей половине земледельческого населения, которая титу-
луется классом поземельных собственников, или по крайней
мере классом самостоятельных хозяев, берущих землю в аренду
у собственников. Автор статьи разделяет эту половину на три
группы: первая получает дохода меньше средней цифры, даю-
щей 1 800 фр. на семейство, и живет или в нищете, или в бедно-
сти. К этой группе принадлежат из 1 000 человек 845. Вторая
группа получает от 1 800 фр. до 3 700 фр. и живет в благосо-
стоянии или с избытком; к ней принадлежат из 1 000 человек
75. Третью группу составляют люди богатые, которых насчиты-
вается из 1 000 человек 80.
Таким образом и в той меньшей половине земледельческого
населения, которая н 6е исключена из участия в благах собствен-
ности, 85%, то есть /7 частей, положительно теряют от нынеш-
него устройства поземельной собственности в Бельгии.
Сведем все эти счеты в один. Из 10 000 человек земледель-
ческого населения при том образцовом устройстве частной позе-
мельной собственности и частного земледельческого хозяйства,
какое мы видим в Бельгии,
теряют все 5 610 человек
теряют почти все или очень много 3 760 —
не теряют ничего или даже несколько выигрывают 334
Очень много выигрывают 356
И т о г о 10 000 человек *
* Таблица не сходится с предыдущими расчетами, и итог в ней не*
верен. — Ред.
849

Соединяя две первые и две последние группы, мы получим
тот вывод, что от образцового бельгийского устройства все или
много теряют 931 человек из 1 000 человек земледельческого
населения, или 14 человек из 15, а выигрывают 69 из тысячи,
или 1 человек из 15. 42
Мы показали разбором генеалогических таблиц , что такой
результат лежит не в каких-нибудь частных особенностях бель-
гийского быта, а в самой сущности принципа частной собствен-
ности. Особенные обстоятельства той или другой страны могут
лишь несколько и притом очень немного видоизменить эту про-
порцию,— например, вместо отношения 14 к 1 порождать отно-
шение 20 к 1, или 30 к 1, — это будет влияние особенно дурных
обстоятельств; или, наоборот, порождать отношение 10 к 1,
даже быть может 7 или 6 к 1, эти обстоятельства особенно сча-
стливые; но общий смысл пропорции во всех случаях один и тот
же: огромнейшее большинство проигрывает.
Кстати о Бельгии. Милль полагает, что бельгийский паупе-
ризм свирепствует почти исключительно в городах между фаб-
ричным населением. Нет, он тут лишь заметнее, потому что
ближе к наблюдателям, к поэтам, публицистам и ораторам.
А положение сельского населения в Бельгии не лучше, чем г о -
родских простолюдинов. Это доказывается статьей «Unsere
Zeit», отрывки из которой мы приводили. Да оно и везде так.
Если бы простолюдину городская жизнь была хуже сельской,
то простой народ переселялся бы из городов в села. А во всей
Европе мы видим постоянный прилив из сельского населения в
городское, стало быть, говоря вообще, простолюдину лучше
жить в городе, чем в селе, и судьба мастерового или фабричного
работника, какова там ни была она, все-таки лучше судьбы хле-
бопашца.
4 4 < 4 5 > . В этом случае сила, оказываемая собственностью,
составляется из двух элементов: из денежного расчета и из лич-
ной привязанности к месту. Обыкновенно выставляют только
первое из этих двух побуждений; но оно играет важную роль
только в улучшениях не очень долговременных, дающих скорую
выручку на затраченный капитал. Чтобы узнать, велико ли с
этой стороны преимущество личной поземельной собственности
над общинным владением с довольно длинными сроками пере-
дела, мы должны сравнить, какой процент погашения нужен для
выручки капитала в срок от 10 до 15 лет, которые проходят
между переделами при общинном владении, и в срок от 25 до
30 лет, то есть в обыкновенный период смены одного поколения
другим в управлении земледельческим хозяйством (кто затра-
чивает капитал на улучшение с намерением выручить весь капи-
тал, тот, конечно, не рассчитывает срок выручки дольше вероят-
ной продолжительности собственного управления делом).
Если проценты, считаемые на самый капитал, не велики, то
850

разница выручки, нужной для погашения капитала в 15-летний
срок и в 30-летний срок очень чувствительна. Если, например,
мы будем считать собственно процентов на капитал 3 на 100, то
величина ежегодной выручки, нужной для погашения капитала,
будет:
при 15-летнем сроке около 8 р. 40 коп. на 100 руб. капитала
» 30 » » » 5 р. 10 коп. » »
8 р. 40 к. — сумма, больше чем на половину превосходящая сумму
5 р. 10 к.
Если мы будем считать собственно процентов по 10 на 100, то
величина ежегодной выручки, нужной на погашение капитала,
будет:
при 15-летнем сроке около 13 р. 10 коп. на 100 руб. капитала
» 30-летнем » — 10 р. 60 коп. — — — —
Разница между 13 р. 10 к. и 10 р. 60 к. не составляет и чет-
вертой части суммы 10 р. 60 к.
Очевидно, что улучшения, требующие выручки в 8 р. 40 к.
на 100 затраченных рублей, гораздо больше разнятся от улуч-
шений, требующих только выручки 5 р. 10 к. на такую же сум-
му, чем улучшения, требующие выручки в 13 р. 10 к., разнятся
от улучшений, требующих выручки в 10 р. 60 к. на такую же
сумму.
Из этого мы видим, что если величина процента низка, то
при вероятности владеть имуществом лет 30 будут казаться вы-
годными для владельца многие такие улучшения, которые пока-
зались бы ему недостаточно выгодными при вероятности вла-
деть имуществом только лет 15; а при высокой величине про-
центов почти все те улучшения, которые кажутся владельцу
недостаточно выгодными при вероятности владеть имуществом
только 15 лет, покажутся ему тоже недостаточно выгодными и
при вероятности владеть имуществом 30 лет.
Но мы уже знаем, что серьезной работы о долговременных
улучшениях можно ждать только от мелких владельцев, а не от
крупных. А у мелких владельцев наличные средства невелики
и кредит мал; потому значительнейшую долю своего капитала
они принуждены оставлять в виде оборотного капитала и сооб-
разно этому преобладанию расчетов, свойственных оборотному
капиталу, они смотрят и на ту долю, которую могли бы затра-
чивать в основной капитал. А оборотный капитал дает проценты
очень высокие (потому что он всегда требует значительной стра-
ховой премии); потому и в основной капитал они обращают
часть своих средств только при ожидании таких же очень высо-
ких процентов от этой доли.
Переведем эти отвлеченные соображения на житейский язык.
851

Положим, что у мелкого владельца завелось несколько лиш-
них денег. Он скорее употребит их на покупку прибавочной л о -
шади или лучшего плуга, чем на какое-нибудь прочное улучше-
ние почвы. При первом употреблении его деньги, конечно, очень
рискуют совершенно погибнуть — лошадь может пасть, плуг из-
ломаться; но помимо этих несчастных случаев скорая выручка
тут гораздо значительнее, чем от прочного улучшения почвы,
в котором риска гораздо меньше или вовсе нет. На подобные
вещи мелкий владелец станет употреблять деньги только в тех
исключительных случаях, когда можно ждать от них такой же
большой выручки, как от покупки лошади.
Таким образом высота процентов, на которую и привык
рассчитывать и по незначительности своего капитала принужден
рассчитывать мелкий владелец, почти уничтожает разницу в
размере тех прочных улучшений, какие он станет производить
по расчету денежной выгоды при вероятности владеть имущест-
вом только 15 лет и при вероятности владеть им 30 лет.
Иначе сказать: насколько земледельческие улучшения зави-
сят от стремления отдельного человека к денежной выгоде, нет
большой разницы между частною собственностью, находящеюся
в наивыгоднейшем из возможных для нее положений, и между
общинным владением с продолжительными сроками передела,
хотя бы при переделе и не вознаграждался владелец за сделан-
ные им улучшения в случае выхода участка по переделу из его
рук. Если же дается это вознаграждение, то общинное владе-
ние становится лучше частной собственности в отношении бла-
гоприятности стремлению отдельного человека к производству
улучшений по расчету денежной выгоды. Тут он знает, что его
капитал, затраченный им на прочные улучшения, всегда будет
выручен, в чем не может быть уверен при частной поземельной
собственности, которую можно потерять вместе с затраченным
на нее капиталом и вследствие какого-нибудь непредвиденного
процесса, и вследствие случайного несчастья, подвергающего
банкротству, и при всякой перемене обстоятельств, заставляю-
щих владельца прекратить личное заведывание хозяйством и п е -
редать собственность арендатору, который мало заботится о
сбережении капитала, затраченного в землю хозяином-собствен-
ником.
Но кроме расчета на прямую денежную выручку возбуждает
человека к занятию долговременными улучшениями другой м о -
тив, который поверхностные или идеализирующие писатели н а -
зывают бескорыстною привязанностью к предмету, с которым
сжился человек. На самом деле эта привязанность вовсе не
бескорыстна: она точно так же происходит из эгоизма, как и
денежный расчет, только эгоизм принимает в ней другую форму.
Улучшение предмета, с которым связан я жизнью, есть улучше-
ние моей собственной жизни. Если у человека есть уверенность,
852

что никакая внешняя случайность, не зависящая от его воли, не
может разорвать его связи с известным предметом, привязан-
ность к предмету становится в нем очень сильна. Самый энер-
гичный вид этой привязанности — так называемое корпоратив-
ное чувство, — чувство чисто коммунистическое. Всем известна
чрезвычайная сила привязанности людей к пользам корпорации,
из которых никто и ничто не может изгнать их без их желания.
Знаменитыми примерами тому служат римский сенат, прави-
тельственные венецианские советы, английская палата лордов.
Кажется, какую денежную выгоду приносит лорду забота о пра-
вах палаты? Ведь ни одного шиллинга не получит он прямо в
руки, если сохранятся ее права, ни одного шиллинга не потеряет
прямо из рук, если они уменьшатся. А между тем он не жа-
леет ни времени, ни труда, ни денег, чтобы поддерживать ее
значение. Это потому, что могущество палат отражается и на
нем. Надобно сказать, что прямая денежная выгода отдельного
лица от заботы о его частных делах далеко не так последова-
тельна, неотступна, как собирательная заботливость корпорации
о ее коллективных выгодах. Совершенно такое же чувство, как
в палате лордов, должно развиться во всякой общине, в кото-
рой благосостояние членов зависит от хода дел целой общины
и в которой члены пользуются наследственным правом быть ее
членами. Если говорить только о частном факте, занимающем
нас здесь, о прочных земледельческих улучшениях, то при п о -
добных правах членов общины существуют в ней для прочных
улучшений условия гораздо благоприятнейшие, чем при частной
поземельной собственности. Наследственность в ней совершенно
прочна, а неотступность коллективной заботы совершенно огра-
ждает начатое дело от перерывов и небрежностей, соединенных с
индивидуальными случайностями. Потому расчетливость прости-
рается тут на время гораздо продолжительнейшее, а исполнение
предположенных улучшений ведется гораздо последовательнее,
чем при случайной смене владельцев, при частной собственности.
4 5 < 4 6 > . Совершенно справедливо то, что быт поселян-соб-
ственников, какой существует теперь в некоторых странах, пред-
ставляет больше гарантий против чрезмерного размножения,
чем сколько находится в других формах нынешнего земледель-
ческого быта. Но дело в том, что поселяне-собственники, каких
мы знаем, принадлежат патриархальному устройству общества,
исчезающему повсюду, куда проникает новая коммерческая
жизнь. Мелкие земледельческие хозяйства могут держаться
только, пока не прикасается к ним торговая конкуренция, все
равно как мелкие мастеровые хозяева держатся только в тех за-
нятиях, за которые еще не берется фабричный способ производ-
ства. В прибавлении к главе о большом и малом хозяйстве мы
замечали, что земледелию приходит пора преобразоваться из
патриархальной деятельности в коммерческую на континенте
853

Европы, как уже преобразовалось оно в Англии. Да и незави-
симо от уничтожения поселян-собственников при системе частной
собственности коммерческим духом, захватывающим земледелие,
нельзя рассчитывать в будущем на силу обычая, которым до сих
пор сдерживалось чрезмерное размножение в классе поселян-
собственников. Обычай повсюду ослабляется успехами цивили-
зации, которая дает самостоятельность индивидуальному лицу,
так что оно в своих чувствах и действиях все больше и больше
руководится собственными побуждениями, а не формами, нала-
гаемыми извне.
46<47>. Таким образом самая частная собственность обна-
руживает свою несообразность с условиями сельского хозяй-
ства: слепое действие принципа наследственности и принципа
продажи и покупки дробит землю так, что нужным становится
искусственным способом склеивать участки, нужные для хо-
зяйства.
47<48>. Форма землевладения в Ост-Индии представляет
сходство с нашею, да и сама история больших поместий в той
или другой стране имеет столько одинакового, что не бесполезно
будет русскому читателю поближе познакомиться с этою сторо-
ною индийского устройства, и в конце главы мы помещаем из-
влечение из этой статьи об этом предмете, напечатанной в
«Westminster Review», 1859, July (The governement of India).
Извлечение из статьи «Westminster Review» о поземельной
собственности в Ост-Индии.
Едва ли в чем-нибудь различие между разными странами
так велико, как в законах поземельного владения. Да и в каждой
стране эти законы изменяются по разным историческим перио-
дам. Но если мы сравним нации в соответствующих периодах
развития, то найдем, что, несмотря на эти разницы, законы по-
земельного владения оказываются существенно одинаковы для
стран, находящихся на одинаковой степени развития. Одинако-
вость их происходит из общего убеждения, что земля не должна
принадлежать частным лицам, а принадлежит государству.
Земля древнего Египта принадлежала царю. Жрецы рассказы-
вали Геродоту, что Сезотрис (Рамзес II) «разделил египет-
скую землю между жителями, назначив каждому квадратный
участок одинаковой величины, и главный свой доход получал
от ренты, ежегодно платимой ему владельцами». В еврейской
теократии частным лицам не было предоставлено иметь землю
в неотъемлемой собственности. По книге Левит бог повелел
Моисею, чтобы дети израилевы соблюдали субботу через каж-
дые семижды семь лет и чтобы при наступлении этого полувеко-
вого юбилея личная поземельная собственность кончалась или
прекращалась. Не определено ясно, кому возвращалась земля,
но, что она не могла отчуждаться в вечную собственность, ясно
показывают слова: «земля не должна быть продаваема навсегда:
854

потому что земля Моя; потому что вы пришельцы и гости у
Меня» (кн. Лев., гл. 25, ст. 23). В древней Персии царь счи-
тался единственным собственником земли, да и теперь почти весь
государственный доход получается с обширных государственных
земель. Можно сказать, что вообще в Азии почти вся земля
принадлежит царю или главе государства. У немецких наций,
когда они уже были земледельческими, все еще долго не сущест-
вовало и самого понятия о частной поземельной собственности.
Земля принадлежала вся племени или народу, а не отдельному
лицу; общественная власть ежегодно производила передел
земли. Когда германцы завоевали Римскую империю, они раз-
делили землю на участки трех родов: одни были отданы королю,
другие духовенству, третьи воинам, то есть дворянству. Хлебо-
пашцы платили ренту этим владельцам, но вообще ясно созна-
вали принцип, что земля принадлежит государству, а не част-
ному человеку. Помещики, получавшие ренту, были должност-
ные лица и получали ее как жалование за службу. Городские
земли принадлежали городским общинам. Коронные земли не
были личною собственностью короля, и он не мог отчуждать их.
Церковные земли также были общественные, и духовенство п о -
лучало их как жалование за свою духовную службу. Притом же
епископы и аббаты, подобно баронам, были обязаны содержать
воинов со своих поместий на службу королю. Поместье барана
было у него только в пожизненном владении, он не мог продать
его. Все эти владельцы получали землю от короля с особен-
ною формальностью (homagium), означавшею, что земля —
общественная собственность и что они обязаны нести за нее раз-
личные общественные службы. От этого устройства единствен-
ными следами в Новой Англии остаются обязанности землевла-
дельца бесплатно отправлять обязанность мирового судьи и быть
шерифом; остатки эти, повидимому, неважны, но они показы-
вают, что английский закон не покинул принципа, что поместье
есть жалованье, даваемое государством. Отчуждение коронных
земель было делом незаконным, и парламенты постоянно проте-
стовали против него. По старым английским законам дворянин
не мог продавать землю. Но со времени Крестовых походов
многие хотели обратить землю в деньги; а богатые купцы же-
лали приобретать поместье и вместе с феодальными владель-
цами старались сравнять землю с другими видами собственности.
Полученная таким образом поземельная собственность выра-
жается между прочим в праве прогонять с земли на ней живу-
щих. Но в этом результате безусловной частной поземельной
собственности обнаруживается и ее противу общественность и ее
безнравственность: мы знаем, что владелец графства точно так
же не имеет нравственного права выгонять его жителей, как вла-
делец рабов убивать их. Мы думаем, что никто в Англии не при-
знает за владельцем раба права убивать его раба; но отрицать
855

у него это право значит отрицать его право собственности над
рабом. Обычай нового времени приучил людей в Англии и в
Шотландии к понятию, что земля может быть предметом тор-
говли и такой же безусловной собственности, как другие товары;
отсюда логически вышло признание права владельца земли про-
гонять с нее жителей, и большие землевладельцы осмеливались
в наши времена пользоваться этим правом. Но их дерзость при-
влекла внимание политико-экономов, обратила е г о < и х ? > к и с -
следованию о правах поземельной собственности и подверглась
сомнению основательность прав, которые присвоили себе земле-
владельцы.
«Сколько я знаю, — говорит Ньюман, — прогонять жите-
лей — дело, явившееся очень недавно. Мы считаем его ирланд-
скою особенностью. Но едва ли когда совершалось так нагло,
так беспричинно и так безжалостно, как в сутерландских поме-
стьях Северной Шотландии в начале нынешнего века. С 1811 по
1820 год 15 000 человек были выгнаны с земель только маркизы
Стаффорд; все их деревн и43были сломаны или сожжены, а пашни
их обращены в пастбища . То же самое около того же времени
сделали семь или восемь соседних лордов. Люди были прогнаны,
чтобы очистить место овцам, — кто-то, видите ли, внушил этим
большим землевладельцам, что овцы доходнее людей! Это чу-
довищно... А общество смотрит и скорбит, что они так немило-
стиво распоряжаются своей собственностью! Коренная ошибка
именно в этом грубом и чудовищном представлении, что земля,
данная богом нашей нации, составляет или может составлять
чью-нибудь собственность. Это узурпация, точно такая же, как
невольничество».
В своем трактате «Social Statics» Герберт Спенсер 44 проводит
тот же взгляд. «Мы видим, говорит он, что право человека поль-
зоваться землею необходимо опровергает частную поземельную
собственность; что теория сонаследничества всех людей на
землю согласна с высшею цивилизациею; и что как бы ни
трудно было осуществить эту теорию на деле, справедливость
упорно требует того» (после этого автор приводит мнение
Милля, говорящего в том же духе, — см. наш перевод, кн. II,
гл. 00, — и продолжает). Соображая все это, мы полагаем, что
не подлежит спору принцип: земля принадлежит нации как од-
ному целому, и распорядителем ее может быть только государ-
ство как поверенный народа, обязанный употреблять ренту
исключительно на пользу этого единственного законного вла-
дельца. В Европе оттенок этого принципа виден во многих по-
становлениях. Землевладельцы получили свои поместья в жало-
ванье за обязанность отправлять военную службу; то, что пар-
ламент имеет право экспроприации, то есть право брать землю
у владельца против его воли (за денежное вознаграждение), все
признают бесспорным. Помня, что английская жизнь в новое
856

время основывается на предположении, будто частные лица
имеют право вечной наследственной собственности на землю,
хотя формально признается противоположный принцип госу-
дарственной поземельной собственности, мы откровенно говорим,
что в Англии практическое осуществление мысли о принадлеж-
ности земли и ренты государству дело очень трудное. Но если
эта мысль верна, то наверное осуществима. Время это, может
быть, далеко, и перемена, быть может, пойдет с такою посте-
пенностью, что не ознаменуется никаким историческим сотрясе-
нием; но учреждения, не основанные на справедливости, сущест-
вуют только по временному допущению; они, как осуждаемые
разумом, обречены на уничтожение, и чем глубже прошли они
в жизнь народа, тем больше надобно жалеть о том и тем тяжеле
и опаснее будет дело восстановления справедливости. Из этого
мы заключаем, что великое благо для страны, когда она без
серьезной ломки существующих отношений, без нанесения боль-
ших потерь какому бы то ни было классу, может перестроить
или устроить свое поземельное владение сообразно единствен-
ному справедливому основанию, на котором только и может суще-
ствовать прочное устройство, и что во всякой стране правители
при определении поземельных отношений должны по возможно-
сти близко держаться этого принципа. В Индии со времени
Варрена Гастингса до сих пор поземельное устройство было и
остается предметом, над которым ломают головы англо-индий-
ские правители. К счастию для миллионов, составляющих англо-
индийскую империю, большая часть их земель находится в та-
ком положении, что правительство может навсегда оставить за
собой собственность земель в пользу жителей, не производя
ни политического, ни общественного сотрясения и не делая боль-
шого убытка ни одному частному лицу. При нынешнем положе-
нии индийского землевладения неисчислима важность и благо-
творность практического признания того принципа, что земля
принадлежит исключительно правительству, и тот английский
министр индийских дел, который решит поступать с индийскими
землями по этому принципу и станет прилагать его во всех воз-
можных случаях, приобретет себе вечную благодарность сонма
наций.
Лучшие сановники Ост-Индской компании45 долго спорили
между собой о том, кто были собственники земли в Индии при
гиндусском и мухаммеданском правлениях. Нам кажется несом-
ненно, что собственность эта практически принадлежала цар-
ствующим государям. По словам Томпсона, «часто находятся
несомненные следы тому, что существовала поземельная собст-
венность у частных лиц; но государю принадлежало право на
часть продукта этих земель, и не было никакого предела этой
части; потому государь практически был собственником земли
настолько, что мог исключать всякое другое лицо от пользова-
857

ния всем чистым доходом, когда хотел». Древнейшие известия об
индийском землевладении показывают, что земля была отдана
государем в пользование сельским общинам, независимым друг
от друга и имевшим почти все необходимые условия самоуправ-
ления. Каждая сельская или городская община владела округом
земли и была маленькою республикою, жители которой пользо-
вались землею по общинному принципу. Главные начальники в
ней были: пателль (староста), общий правитель ее дел, решав-
ший споры, собиравший доходы и уплачивавший их царскому
чиновнику; чонгула, помощник пателля, и кулькурна (казначей).
Земледельцам принадлежала половина продукта с пашней, не
требовавшей искусственного орошения, и около двух третей с
пашней, требовавшей его. Перед жатвою количество урожая сви-
детельствовалось искусными таксаторами при жителях, и таким
образом определялась следовавшая правительству часть, которая
выплачивалась натурой или деньгами. С огородов требовалось
гораздо меньшая доля. С течением времени интересы пателля сли-
лись с интересами деревни, представителем которой в сношениях
с правительством стал он. Но из законов Ману видно, что пер-
воначально он был слугою царя, «господином одного города»,
получавшим за свою службу «пищу, питье, лес и другие вещи»,
которые обязан был город давать царю. Это обстоятельство слу-
жит новым доказательством того, что в древнейшие времена
земля считалась принадлежащею царю.
«В этой простой форме муниципального правления жило н а -
селение страны с незапамятных времен, говорит Милль (отец
переводимого нами автора, написавший историю Индии). Их не
касалось распадение и разрушение царств; пока деревня оста-
валась цела, им было мало нужды до того, под какую власть она
переходит я кто царь». Деревенские общины были неразруши-
мые атомы, составлявшие царства. Они остаются целы, когда
все исчезает. Династия за династией падает. Гинду, патан, мон-
гол, ма4р6атт, сейк, англичанин поочередно господствуют над
страной , но деревенские общины существуют без перемен.
В большей части Мадрасского президентства их теперь нет, но
видно, что они существовали и там. Во всех других частях
Индии, даже в Бомбейском президентстве, где ныне система
землевладения очень переделана по мадрасскому примеру, они
более или менее сохранили свою целость. Их не коснулись м у -
хаммеданские завоеватели, которым и не новы были такие у ч -
реждения: следы их еще остаются в древней Персии, и в странах
по Оксу они существовали в VIII веке нашего летоисчисления.
В дополнение к сведениям о количестве прод 4у7кта, отдававшегося
царю, приведенным нами из Милля (отца) , заметим, что, по
словам могольского императора Акбара, гиндусские цари брали
шестую часть продукта и что по законам Ману они могли брать
еще шестую часть в случаях крайней нужды. Но в практике,
858

гиндусские цари редко следовали духу законов Ману 48; обык-
новенно делалось при них так: по сборе всего продукта вычи-
талась известная часть для деревенского начальства, остальное
делилось между царем и землепашцами, и царю отдавалось от
третьей доли до половины.
По мухаммеданскому закону «каждая страна, покоренная
оружием и пожалованная жителям ее, не принимающим веру
ислама, есть земля хираджа, и каждая земля, покорившаяся мир-
ным подчинением джизьюту, есть также земля хираджа». Хи-
радж есть поземельная подать, а джизьют — поголовная подать.
Хирадж считался в одну шестую, или одну пятую, или даже
одну четвертую часть поземельного продукта; но при этом не
различалось качество почвы, и в приложении к скудным почвам
хирадж был не легче гиндусской подати, бравшей половину из
продукта за вычетом жалованья деревенскому начальству.
Но император Акбар, отличавшийся веротерпимостью и по-
тому расположенный к своим гиндусским подданным, отменив
джизьют и другие дополнительные налоги, установил общий
поземельный налог в третью долю продукта с земли среднего
качества; доля эта оценивалась на деньги по средним ценам за
19 лет, и землепашцам было оставлено на выбор платить налог
натурой или деньгами. По смерти Акбара восстановились
джизьют и другие подати. Мы не будем перечислять изменения
в их размере; заметим только, что в грамотах, которыми они о п -
ределялись, нет никакого указания на лица, которые были бы
собственниками земли. Император продолжал считаться един-
ственным собственником ее. По распадении империи Моголов на
отдельные владения это право перешло к местным государям.
Когда их царства были завоеваны Ост-Индскою компаниек) или
английским правительством, эта новая власть вступила во все
права прежней. Потому мы думаем, что за исключением тех
случаев, когда право поземельной собственности было положи-
тельно отчуждено английским правительством, оно остается за
ним. Мы знаем, что противоположное мнение имеет жарких за-
щитников; но мы доказали, что за исключением, упомянутым
нами, англо-индийское правительство должно считаться собст-
венником подвластных ему в Ост-Индии земель. Не будем спо-
рить о словах: все равно как бы ни называли вы право извлече-
ния доходов из этой собственности, — поземельным ли налогом
или рентой, но если этот доход равняется ренте, какую могли
бы получать частные землевладельцы, правительство в сущности
все-таки собственник земли и, устроивая национальные соору-
жения для увеличения ценности земли, оно само признает за со-
бою обязанности землевладельца.
Английские правители Ост-Индии очень долго не могли по-
нять ни прав, ни обязанностей правительства при этом позе-
мельном устройстве, столь различном от нынешнего анг-
859

лийского. Потому в некоторых местах (особенно в Бенгалии)
они признали землевладельцами людей, которые были на самом
деле только сборщиками ренты в пользу правительства, приняв,
что эти люди (земиндары) только платят налог с своей собст-
венности, они предоставили им извлекать из этой мнимой собст-
венности весь доход, какой могут, требуя только, чтобы они
продолжали платить правительству сумму, раз навсегда опре-
деленную; с течением времени рента этих земель увеличивалась,
и все ее нарастание остается в руках этих мнимых собственников,
сделавшихся таким образом из чиновников помещиками; по
расчету автора статьи, английское правительство в Ост-Индии
лишается теперь через это 8 млн. ф. (50 млн. руб.) дохода, со-
вершенно напрасно подаренного людям, не имевшим никакого
права на него. В других местах были точно так же признаны
собственниками предводители военных отрядов, управлявшие
округами и опять-таки не имевшие никакого права собственности
над управляемыми землями. Все это произошло от того, что
английские правители никак не могли понять, что лица, взно-
сившие поземельный доход в казну, только должностные лица,
а не собственники, и взносят не налог от своих поместий, а ренту,
доставляемую государственною землею. Не поняв разницы этого
дохода от английского поземельного налога, правители не счи-
тали себя имеющими власть пересматривать основания, по ко-
торым он взимается; от этого произошло, что требуемая сумма
осталась совершенно не пропорциональна ренте, даваемой и теми
землями, от собственности над которыми правительство не отка-
зывалось (не отказывалось только по невозможности отыскать
лица, которые удобно было бы хотя ошибкою провозгласить
помещиками). Одни области, имевшие алчных раджей, остались
обременены чрезвычайными поборами и по низложении этих
прежних государей; в других областях завоевавшему генералу
или первому губернатору не вздумалось разыскать, может ли
правительство продолжать сбор ренты, о котором не имел он
понятия, и до сих пор эти деньги собираются бог знает кем, н е -
известно по какому праву, а казна не получает ничего. Правиль-
ное понятие об Ост-Индском поземельном устройстве английский
правители приобрели только в недавнее время, когда были при-
обретаемы ими северные части Гиндустана, и только в этих
областях, лежавших за пределами трех старых президентств
(бенгальского, мадрасского и бомбейского), установлено порядоч-
ное управление землею: она обложена рентою, которую земле-
пашцы могут платить без обременения, так что положение н а -
рода в этих провинциях лучше, чем в приобретенных прежде,
а казенный доход не отдан понапрасну людям, не имеющим на
него никакого права. Пространство этих так называемых «севе-
ро-западных провинций» около 115 000 квадратных английских
миль (около 5 500 квадр. географ. миль). Рента, получаемая с
860

них английским правительством, составляет около 4 650 000 ф.
(около 9 млн. р. сер.), то есть около одного рубля сер. с деся-
тины. Каждому понятно, что такая рента не обременительна для
хлебопашцев, не платящих ничего никаким собственникам. Но
эти провинции составляют по своему пространству только одну
осьмую часть земель, принадлежащих в Ост-Индии английскому
правительству. Если бы вся остальная Индия была приведена
к такому же устройству, английское правительство получало бы
доход с земли более 37 млн. ф1. дохода, а теперь весь доход его
с земли составляет около 16 /2 млн. Таким образом более
20 млн. ф. ст. — около 130 млн. руб. сер., — казенного поземель-
ного дохода пропадают бог знает зачем, бог знает куда, а народ
обременен поборами до того, что в большей части провинции
нищенствуют. По мнению автора статьи, надобно английскому
правительству в Ост-Индии только привести в порядок свои по-
земельные права, чтобы уничтожался дефицит в индийских фи-
нансах, получена была возможность погасить сделанный
государственный долг и чтобы с тем вместе началась для индий-
ского народа эпоха благосостояния. Вот заключение статьи:
«Мы говорим, что поземельная собственность принадлежит
исключительно государству, что правительство не имеет права
отчуждать ее навечно, и то возрастание ценности, которое дают
земле причины, независимые от владельца, — например, общее
возрастание населения, — также принадлежит государству; далее
мы говорим, что из этого взгляда логически вытекает обязан-
ность не делать вперед никакого отчуждения поземельной соб-
ственности ни продажею, ни разрешением так называемого
выкупа «поземельной подати», то есть ренты, а отчужденные
земли возвратить выкупом от частных владельцев по рыночной
цене; возвратить их надобно как можно скорее, потому что,
очевидно, чем больше отлагается эта покупка, тем больше денег
надобно будет платить, а если земли будут куплены теперь, то все
последующее возрастание ценности будет принадлежать государ-
ству. Мы с удовольствием замечаем, что в северо-западных про-
винциях уже признан этот принцип, что все естественное возра-
стание ценности земли, независимой от улучшений, делаемых
владельцем, принадлежит государству.
Другое чрезвычайно обильное средство увеличить поземель-
ный доход правительства состоит в том, чтобы оно само заня-
лось производством земледельческих улучшений, из которых
в Индии особенно важны работы для орошения полей. Будучи на
практике собственником индийской земли, но подчиняясь влия-
нию противоположной европейской идеи, что лучше было бы
сделать нынешних владельцев земли ее безусловными собствен-
никами, английское правительство в распоряжении националь-
ными работами обнаруживало до сих пор всю нерешительность
и шаткость, неизбежно проистекающую от колебания между
861

двумя несогласимыми принципами. С экономической точки зре-
ния очевидно обязанность землевладельца делать все возможное
для улучшения поместья, чтобы получать с него как можно
больше ренты. В стране, плодородие которой более всего зависит
от хорошего орошения, эта обязанность особенно настоятельна,
потому что многие поместья снабжаются водой из одного источ-
ника, и частные владельцы их порознь не могут ничего сделать;
когда они не умеют соединиться для общего дела, то необхо-
димо, чтобы им содействовало само правительство. То же самое
должно сказать о каналах и дорогах. Туземные государи сами
предпринимали такие работы. Англо-индийское правительство
вызывало на их совершение частную предприимчивость и до
того не желало признать на себе обязанности национального
землевладельца, что хотя и было принуждено против собственной
воли исполнять их, не хотело до нынешнего десятилетия устроить
особенное управление публичных работ, а поручало свои работы
военным комиссиям. В 1854 г. был, наконец, образован в Ост-
Индии департам1ент публичных работ, и с той поры употреб-
ляется от 2 до 2 /2 млн. фунтов ежегодно на публичные работы,
значительную часть которых составляют дороги, мосты и оро-
сительные сооружения. Но до какой степени правительство все
еще хотело бы оставить это дело частной предприимчивости,
видно из того, что оно дарит компаниям индийских железных
дорог землю д л я их постройки и приняло на себя гарантию в ы -
дачи их акционерам 5 % дохода на 40 млн. ф. капитала, в ы г о в о -
рив себе только долю прибыли, когда дивиденд будет выше 5 %.
Подобная частная предприимчивость кажется нам более мнимою,
чем действительною. Это лишь маска, под которою правитель-
ство работает на собственные деньги. То, что оно работает, мы
одобряем; но мы жалеем правительство; давая землю и гаран-
тию, то есть капитал, < о н о > отказывается от собственности,
которую в сущности создает оно само; и эти ненормальные
товарищества между правительствами и частными компаниями,
в которых весь риск на стороне правительства, а вся прибыль на
стороне компаний, мы считаем признаком переходного состояния.
Когда будет вполне признан принцип, что земля страны принад-
лежит народу как одному целому, то устройство каналов и оро-
шения в гигантском размере, нужном для Ост-Индии, будет
считаться одной из тех немногих важных обязанностей, которые
должны лежать на правительстве, ограниченном сферою надле-
жащего своего действия.
Косвенная выгода, получаемая нациею от сооружения дорог
и каналов, гораздо больше прямой выгоды, доставляемой платою
за проезд и провоз по ним; это свидетельствуется чрезвычайным
оживлением земледельческой и торговой деятельности и быстро-
тою успехов цивилизации в Европе и Северной Америке от п о -
стройки железных дорог. Но частные люди, на деньги которых
862

построились эти Дороги, получили вместо прибыли на свой
капитал невознаградимую потерю сотен миллионов фунтов, а
многие из них, бывши богатыми, разорились. Соперничество в
этом деле не полезно, а вредно. Если две железные дороги идут
по одним местам, акционеры обеих разоряются. Чем вниматель-
нее мы рассматриваем вопрос, кто должен строить общественные
сооружения, тем яснее представляется нам ответ, что это обязан-
ность правительства.
Выгода подобных сооружений в Ост-Индии подтверждается
следующими цифрами. С 1836 до 1849 г. работы для орошения
полей в Мадрасском президентстве, за вычетом всех издержек
постройки и ремонта, увеличили доход казны на 415 тыс. фунт.
Работы по Годавери, стоившие 188 тыс. фунт., увеличили доход
казны на 365 тыс. ф., а доход землевладельцев на 5 млн. ф. еже-
годно. Восточно-Доабский канал, стоивший вс1его около 640 тыс.
ф., увеличил доход орошенных им земель на 2 /2 млн. ф. Можно
было бы наполнить целые страницы такими фактами. Но если
правительство берет на себя издержки и риск подобных работ,
то оно не имеет права отказываться от прибыли, ими приноси-
мой. Нам кажется, что правительство поступило < б ы > благо-
разумнее, если бы вместо того, чтобы гарантировать 5% на к а -
питал в 40 млн. ф., употребляемый для постройки железных до-
рог в Индии, само заняло бы эти деньги, построило бы дороги
и сделалось бы собственником их.
Присоединив Индию к Британскому государству, мы при-
няли на себя ответственность пред 184 млн. человек за их п о -
литическое состояние. До последнего времени наши налоги во
многих частях Индии были обременительны до того, что дер-
жали большинство народа в бедности и невежестве. Несмотря на
то, в наших ост-индских финансах обыкновенно оказывается де-
фицит. Угрожающая перспектива постоянного возрастания долга
делает необходимостью пересмотр принципов, по которым соби-
рается в Индии поземельный доход. Земля каждой нации при-
надлежит всему ее народу: этот справедливый принцип с неза-
памятной древности признавался и ныне признается в Ост-Ин-
дии; наше индийское <английское?> правительство должно п р и -
нять его. Оно должно прекратить всякое дальнейшее отчуждение
своего права собственности на землю, не должно ни отдавать,
ни продавать ее, не должно принимать выкупа поземельного н а -
лога. А там, где право собственности на землю уже отчуждено
правительством, оно немедленно должно быть выкуплено по р ы -
ночной цене, если права нынешних собственников окажутся осно-
вательными. Если правительство станет действовать как верхов-
ный собственник земель, оно может управлять национальною
собственностью так, что в скором времени поземельный доход его
превысит все расходы. Владельцы обширных земель в Индии,
называемых экамами (поместьями) и другими именами и не пла-
863

тящих ренты, большей частью захватили эти земли без всякого
законного основания. Если эти захваченные казенные земли бу-
дут обложены рентою, которую должны платить, дефицит от
одного этого уже исчезнет, потому что теперь зато налог чрез-
мерно тяготеет над другими землями, которые теперь поэтому и
лежат невозделанными; когда он распределяется равномерно,
эти земли будут облегчены, и возможность возделывать их обо-
гатит страну и казну».
4 5 < 4 9 > . «Большие хозяйства полезны тем, что имеют сред-
ства производить опыты земледельческих усовершенствова-
ний», — но совершенно достигается эта цель учреждением н е -
скольких агрономических училищ, на счет ли государства, или
на добровольные взносы частных людей. — «Многие из нынешних
ирландских хозяйств слишком мелки», — но из этого следует
только, что надобно дать хозяевам больше земли, чем сколько
теперь они снимают, а не то, что не должно отдать им в соб-
ственность землю, арендуемую ими. — «Многие из нынешних
арендаторов не такие люди, которые могут сделаться наилуч-
шими хозяевами-собственниками», — обо всяком сословии л ю -
дей, судьбу которых предполагается улучшить, можно сказать,
что в этом сословии есть много людей, которые не имеют свойств,
нужных для того, чтобы наилучшим образом воспользо-
ваться своим новым положением, — но ведь из этого ровно ни-
чего не следует, против того, что люди — существа несовершен-
ные. — «Между ними есть много таких, которым больше пользы
принесет надежда приобрести собственность трудолюбием и бе-
режливостью, чем прямое получение собственности», — это очень
распространенный между политико-экономами софизм; он пред-
ставляет собою только частное применение ошибочного взгляда,
что легкость достижения цели портит человека или по крайней
мере отнимает у него тот случай усовершенствоваться в энергич-
ных доблестях, который представила ему борьба с препятствия-
ми. Самая гру 4б9ая форма этого принципа — мнение квасных пат-
риотов наших , что физические силы мужика совершенствуются
холодом, голодом и чрезмерной работой, умственные способности
его изощряются тем, что у него нет знаний и т. д. На самом деле
разница фактов такова. Если приобретение земли предоставляет-
ся исключительно силам бедняка, из тысячи бедняков приобре-
тут землю только десять человек, у которых особенная удача
соединяется с особенною силою характера. Но зато все эти де-
сять человек, обладая редкою силою характера, по всей вероят-
ности, сохранят то, что приобрели. От этого поверхностный
Наблюдатель, руководящийся только впечатлением отдельных эф-
фектных фактов, говорит, что бедняки гораздо прочнее приобре-
тают благосостояние, если не получают ни от кого опоры в своей
борьбе против нищеты. А если для приобретения земли дается
внешняя опора целому сословию бедняков, приобретают землю
864

все бедняки; а из тысячи их найдется пятьсот человек слабоха-
рактерных или непредусмотрительных, которые потеряют при-
обретенное: из этого поверхностный наблюдатель выведет за-
ключение, что для народа мало пользы, когда он приобретает
что-нибудь при внешней опоре, — он, дескать, потеряет половину
приобретенного, а из того, что приобретает без всякой посторон-
ней помощи, он уже ничего не потеряет. Но сравните же резуль-
таты того и другого: в первом случае, когда приобретают только
такие, которые не могли вновь потерять, улучшилось положение
только десяти человек; а во втором тоже навсегда улучшилось
положение 500 человек, — да и остальные пятьсот, которые поте-
ряли приобретенное, все-таки несколько времени пользовались
лучшим благосостоянием.
4 6 < 5 0 > . Это очень сомнительно. В среднем выводе фабрич-
ный работник Манчестера получает около 20 шиллингов в неделю,
если не меньше, то есть в год около 50 фунтов или меньше. Та-
кой доход в городе, подобном Манчестеру, оставляет человека
в скудости. О положении фабричных работников больших горо-
дов можно судить из того, что только очень немногие между
ними (напр. смотрители за машинами) платят за квартиру по
6 фунтов в год, то есть около 36 рублей. Представим себе, какова
должна быть квартира в Лондоне или Манчестере, за которую
платится менее трех рублей в месяц. Мы делаем только два эти
общие замечания, не вдаваясь в подробности, потому что и са-
мый трактат Милля не вдается в подробное изложение фактов,
а только излагает принципы.
4 7 < 5 1 > . В разборе мальтусовой теоремы старались мы дока-
зать, что при быстроте размножения быт народа в старых зем-
лях становится хуже и, между прочим, рабочая плата падает
вовсе не по принципу самого размножения, а от внешних обстоя-
тельств того общественного быта, в котором оно происходит.
В трактате Милля встречаются сотни выражений, требующих
этой оговорки, но чтобы не утомлять читателя беспрестанными
повторениями, мы просим его вспоминать о ней при всех таких
выражениях переводимого нами автора.
4 8 < 5 2 > . Нет, такие страны есть в Европе. Например, в Рос-
сии, при чрезвычайной многочисленности рождающихся, размно-
жение прямо сдерживается чрезмерною смертностью между мла-
денцами от небрежности и нужды родителей, — и между взрос-
лыми также от нужды.
4 9 < 5 3 > . Относительно этой и многих предыдущих страниц
мы должны повторить ссылку, сделанную в примечании 4 7 < 5 1 > .
Результат, показываемый Миллем, действительно неизбежен в
старых землях при нынешнем ходе земледельческих улучшений,
чрезмерно стесняемом особенностями нынешнего экономического
быта; но он неизбежен только при этом быте; а сама по себе
наука уже достигла такой высоты, что при устройстве, более
865

благоприятном ее приложению к земледельческой практике, она
легко могла бы удовлетворять потребностям людей при каком
угодно быстром их размножении, по крайней мере до той поры,
пока с изменением наших обычаев и понятий от распространяю-
щегося просвещения прекратится всякая опасность быстрого
размножения, и скорее надобно будет беспокоиться о том, чтобы
сохранялось существующее число населения, нежели о том, чтобы
оно не возрастало слишком быстро.
50<54>. Принципы, полагаемые Миллем для закона о вспо-
можении бедным, справедливы, но совершенно иное дело, удовле-
творительно л и50 они осуществляются нынешним английским зако-
ном о бедных . Общее мнение английского простонародья сви-
детельствует противное. Не вдаваясь в подробности, которых
должны избегать и наши примечания к трактату Милля, как из-
бегает их самый трактат, мы заметим только две главные черты
устройства английских рабочих домов (workhouses). Во-первых,
они подчинены правилам, которые годятся только для тюрем, а
не для убежищ людей, не сделавших никакого преступления.
Конечно, общество может иметь надобность требовать соблюде-
ния некоторых дисциплинарных правил от человека, которому
дает помещение и содержание, но из этого еще вовсе не следует,
чтобы справедливо или полезно было для общества смотреть
на этого человека точно так же, как на преступника, заключае-
мого в тюрьму. Во-вторых, нелепо то, что этих работников за-
ставляют исполнять труд совершенно бесполезный и бессмыслен-
ный, ничего не производящий, преднамеренно не допуская их
заниматься никакою дельною и производительною работою.
Первое правило признается необходимым для того, чтобы здо-
ровые люди не шли на общественное содержание без всякой
надобности, а второе для того, чтобы продажа их работы не
подрывала частную промышленность; но, очевидно, что обе эти
цели могут совершенно достигаться без унизительных и отвра-
тительных постановлений, управляющих ныне английскими ра-
бочими домами. Чтобы здоровые люди не шли на общественное
содержание без крайней надобности, достаточно сделать, чтобы
содержание в рабочем доме отпускалось несколько худшее того,
каким может пользоваться работник при обыкновенных своих
обстоятельствах. От наглых лентяев рабочий дом огражден уже
тем самым, что в нем требуется от человека не меньшее, или
даже большее количество рабочих часов, чем требует частный
хозяин. А чтобы изделия, производимые в рабочих домах, не
подрывали частную промышленность, для этого достаточно по-
становить правилом, чтобы агенты правительства, заведывающие
продажею, не смели продавать их дешевле рыночной цены.
51<55>. Это совершенно справедливое замечание вполне при-
меняется ко всем тем случаям, когда землепашец владеет под ка-
кою бы то ни было формою, — безусловной ли собственности
866

или потомственного пользования, или временного пользова-
ния, — участком земли, недостаточным для порядочного содер-
жания его семейства. Тогда землепашец принужден по необхо-
димости приискивать себе дополнительную работу на каких бы
то ни было условиях, а оторваться от места он не может, потому
что привязан своим куском земли к известному урочищу. Таким
образом соседние большие хозяева становятся относительно
этого землепашца в положение монополистов и могут до чрез-
мерности понижать рабочую плату, так что землепашец-собствен-
ник, служащий с тем вместе наемным работником, может от обо-
их источников своего дохода, от своего участка и от найма в ра-
боту получать меньше, чем получают наемные работники. В тех
местностях, где не существует такого привязанного положения
к слишком малым кускам земли, употребляя наше домашнее вы-
ражение, мы должны сказать, что слишком малые куски земли
только закрепощают своих владельцев-простолюдинов к сосед-
ним большим землевладельцам и предпринимателям.
52<56>. Во всем этом рассуждении и следующих за ним сло-
вах Сисмонди очень много правды, но жаль только того, что
и Милль и Сисмонди (в приведенной у Милля выписке) и сам
Мальтус, от которого пошли все рассуждения в таком тоне, сами
грешат недостатком прямодушия и сантиментальной идеализа-
цией, против которых так сильно восстают, когда замечают эти
вредные свойства у своих обыкновенных противников, сантимен-
тальных филантропов мистического направления. Дело в том,
что сам Мальтус остановился на половине дороги к истине, —
это было неизбежно по влиянию соображений, из которых воз-
никло его исследование. Не повторяя здесь подробностей, поме-
щенных нами в разборе мальтусовой теоремы, здесь мы пересмот-
рим мысли, выражаемые Миллем на страницах, к которым прямо
относится настоящее наше примечание.
«Цивилизация перевоспитывает человека и совершенно изме-
няет его потребности». Это так, и образ жизни, поступков, мыс-
лей дикого человека во многом отличается от того, что уже при-
обрел или при более удовлетворительном развитии приобретает
цивилизованный человек. Но должно точнее всмотреться в то,
каковы именно черты перемены, происходящие в нем от пере-
воспитания цивилизациею. Дикарь ест человеческое мясо; циви-
лизованные люди все уже гнушаются этим, и у некоторых из
них возникает даже зазрение совести против употребления ка-
кого бы то ни было «мяса. Мы не знаем, устроится ли когда-
нибудь обстановка цивилизованной жизни так хорошо, что
эта совестливость употреблять в пищу какое бы то ни было мясо
приведет всех цивилизованных людей к принятию так называе-
мого вегетарианского принципа, допускающего, кроме расти-
тельной пищи, только употребление молока и яиц. Но, положим,
что некогда произойдет и эта перемена, от которой мы еще чрез-
867

вычайно далеки; в чем же, однако, не только теперь состоит, но
и тогда будет состоять вся разница между мыслями и поступ-
ками каннибала и цивилизованного человека по отношению к
пище? Каннибал не руководится, а цивилизованный человек
руководится принципом избегать такого удовлетворения своей
потребности, которое служит причиною страдания других по-
добных ему существ. Но отказывается ли он от удовлетворения
самой потребности? Нисколько. Он точно так же ест досыта,
как и дикарь, и никогда нельзя ожидать того, чтобы население
какой-нибудь страны при какой угодно высоте цивилизации р е -
шилось есть не досыта и стало устроивать свою жизнь по этому
принципу. Напротив, нынешнее общественное положение с циви-
лизованной точки зрения признается неудовлетворительным
именно за то, что у некоторых людей никогда не бывает средств
наедаться досыта, и дальнейшие успехи цивилизации по вопросу
о продовольствии человека должны состоять в том, чтобы никто
никогда не подвергался такому стеснительному состоянию, а
всегда всякий наедался досыта.
Из этого мы видим, что перевоспитание человека цивилиза-
циею состоит только в изменении понятий о том, какие средства
для удовлетворения естественной потребности дозволительны, а
какие недозволительны; что же касается до размера, в каком
удовлетворяется естественная потребность, результат цивилиза-
ции заключается вовсе не в том, чтобы размер этот стеснялся,
а в том, напротив, чтобы потребность удовлетворялась все пол-
нее и полнее, непрерывнее и непрерывнее. Общество дикарей
очень часто голодает. Цивилизованное общество подвергается г о -
лоду редко и заботится о том, чтобы устроить свою жизнь так,
чтобы вовсе никогда не знать голода.
Применим полученные нами выводы о влиянии цивилизации
на удовлетворение естественной потребности к той другой п о -
требности, о которой рассуждает мальтусова теория.
В грубых обществах люди, имеющие аилы, точно так же не
обращают никакого внимания на страдания других людей при
удовлетворении этой своей потребности, как людоеды при удов-
летворении потребности к пище. У них господствует насилие в
разных формах. От этого происходит, что множество людей под-
вергается бесчисленным стеснениям, лишениям и бедствиям.
Одна из самых грубых форм этих отношений — тот быт, какой
мы видим у варваров средней Азии и отчасти у турок. Женщины
покупаются на невольническом рынке; они запираются в гарем;
чтобы иметь тюремщиков, изувечивают мужчин. Бывали допу-
скаемы обществом, например в древней Греции, такие формы
отношений, которые еще хуже этой. Теперь в Европе дело уже
очень много смягчилось сравнительно даже с турецким его поло-
жением; но все-таки остается еще сделать очень многое, чтобы
оно стало удовлетворительно. Из разных сторон, требующих
868

улучшения, мы обратим здесь внимание на ту, которая всего бо-
лее замечается и мальтусовою теориею. От грубости и безрас-
судности нынешних нравов рождаются существа, обреченные на
нищету. Конечно, это не годится; конечно, необходимы такие
изменения в понятиях и обычаях, чтобы рождались только те
дети, которым, по выражению Мальтуса, приготовлено порядоч-
ное место на пиру жизни. Это желание Мальтуса превосходно,
и раньше или позже, конечно, так устроится на свете. Но не-
лепо ждать этой перемены, как ждет Мальтус, от того, что
когда-нибудь станут добровольно ограничивать в себе естествен-
ную потребность люди, не приготовившие порядочного обеспе-
чения для своих будущих детей: это все равно, что ждать, что
люди когда-нибудь добровольно станут не наедаться досыта,
Это — фантазия, достойная разве какого-нибудь тупоумного
идиллика.
Какими же силами и обстоятельствами будет произведена
перемена понятий и обычаев, нужная для того, чтобы не рожда-
лось на свет лишних людей, которым нет порядочного места на
земле? Милль, повидимому, тут ждет очень многого от прекра-
щения суеверных возбуждений к ранней женитьбе, от того, что
возникнет общественное презрение к людям, женящимся без
средств к воспитанию детей, и так далее. Вот здесь-то и выка-
эывается жалкое, малодушное притворство в самих последова-
телях Мальтуса. Будто дело идет о женитьбе или о каких-ни-
будь формах сожительства, освящаемых религиозным или граж-
данским законом. Вовсе нет. Дети точно так же рождаются и без
всяких законных форм сожительства. Единственная реальная
разница, сколько-нибудь относящаяся к делу, разбираемому
Мальтусом, состоит только в том, что смертность между неза-
коннорожденными младенцами больше, чем между законнорож-
денными. Но ведь не на то, конечно, возлагал свои надежды
Мальтус, что, когда при замедлении браков и уменьшении раз-
меров законного сожительства в обществе, уменьшится пропор-
ция законных детей и соразмерно тому возрастет пропорция не-
законнорожденных, то размножение будет задерживаться чрез-
мерной смертностью незаконнорожденных младенцев. Нет, наив-
ный идиллист именно о том и хлопотал, чтобы не было чрезмер-
ной смертности. Он воображал, что замедление женитьбы и
тому подобные меры «предусмотрительности» мужчин уменьшат
число законнорожденных детей без увеличения числа незакон-
норожденных. Эта забавная мечта так и осталась бы только
забавною, если бы не переходила на практике в тупое жестоко-
сердие по общему свойству всяких идиллических мечтаний по-
рождать самые тяжелые жестокости на практике.
Бессилие общественного порицания или негодования, или
презрения к людям, которые рождают детей без формально при-
знанного за ними обществом права на то, совершенно ясно обна-
869

руживается жизнью тога самого класса людей, о котором упо-
минает Милль. Римско-католическое духовенство безбрачно.
Патер, нарушающий эту сторону своего обета, подвергается
сильнейшему общественному порицанию, какое только может с у -
ществовать по отношению к подобным делам. Кому же неизве-
стно, как живет огромное большинство римско-католического
духовенства?
Несколькими страницами дальше Милль сам указывает эле-
мент, от развития которого надобно ждать перемены в количе-
стве рождающихся. Но те средства и надежды, о которых он
говорит в настоящем месте, совершенно фантастичны.
5 3 < 5 7 > . Вот это обстоятельство, о котором так мало говорит
господствующая теория, имеет действительно большую важ-
ность. Нельзя ждать какого-нибудь успеха в деле, пока те клас-
сы, под влиянием которых образуются понятия и обычаи народа,
имеют выгоду, противоположную желаемому нами делу. Чрез-
мерное размножение рабочего класса, то есть массы населения,
вредно только самой массе населения, но оно выгодно всем со-
словиям, выделившимся из массы. А при глубоком невежестве
массы все понятия народа создаются выделившимися из нее
классами, потому пока существует антагонизм интересов между
наемным работником, которому была бы выгодна высокость
наемной платы, и нанимателем труда, которому выгодна низость
ее, и пока масса не приобретет умственной самостоятельности,
нельзя ожидать даже и того, чтобы уничтожились в народе по-
нятия, благоприятные чрезмерному размножению. Но чтобы воз-
никли понятия и обычаи, которыми действительно отстранилось
бы излишнее размножение, для этого мало, чтобы исчезли благо-
приятствующие ему предрассудки, мало и того, чтобы оно пори-
цалось общественным мнением,—нужно то, чтобы непосред-
ственное чувство лиц, от которых зависит это дело, решало его,
не стесняясь предубеждениями. Ниже, как мы сказали, у са-
мого Милля указывается это решение вопроса.
5 4 < 5 8 > . Едва ли можно замечать, что мнение Милля о раз-
делении общинных земель на наследственные участки связано с
его общей решимостью рассуждать об общественных вопросах
на основаниях нынешних принципов экономического устройства;
поэтому он, как мы видели, отказывается подавать голос в споре
о том, действительно ли нынешние принципы экономического
быта соответствуют требованиям прогресса. Наш взгляд на это
дело уже изложен в51примечаниях к первым двум главам второй
книги его трактата .
5 5 < 5 9 > . Само собой разумеется, что этот взгляд справедлив,
как выражение общего принципа, которого следует по возмож-
ности держаться; но бывают исключительные случаи, в которых
Миллю нельзя сильно винить людей, или можно даже и вовсе
оправдывать их за то, что под влиянием слишком тяжелых об-
870

стоятельств они отступают от какого-нибудь принципа. Так на-
пример, когда весь общественный быт, если не на словах, то на
деле имеет кастовое устройство, то удивительно ли, что отдель-
ная каста заботится о сохранении своих преимуществ, пока нет
близкой надежды на то, что вообще уничтожатся отдельные
преимущества других каст. Отказываясь от своих привилегий,
пока все общество основано на привилегиях, члены этой касты
только сделались бы париями и потерпели бы урон, не доставив
никому пользы своим самопожертвованием. Другое дело — за-
бота об отменении всякого кастового устройства; тут вся масса
выигрывает, выигрывает даже большинство членов привилеги-
рованных классов. Стремление к общей отмене всяких привиле-
гий основывается на расчете экономической выгоды, а что ка-
сается до самопожертвования, то никто не должен ждать его от
кого бы то ни было. Политическая экономия достаточно разъ-
яснила ту истину, что реформы могут быть производимы только
теми классами, для которых они выгодны. Поэтому и уничтоже-
ние замкнутости высших слоев работнического сословия может
быть произведено только настоятельным требованием низших
слоев массы, которым невыгодна эта замкнутость, а не идилли-
ческим самопожертвованием замкнутых слоев.
56<60>. В примечаниях к первой книге Милля мы уже имели
случай рассматривать, может ли, по существу дела, вознаграж-
дением за воздержность или за отсрочку потребле5н2ия считаться
какое-нибудь возрастание сбереженного продукта . Мы нахо-
дили там, что такое вознаграждение никак не соответствует сущ-
ности дела, которое единственным вознаграждением себе должно
иметь натуральный свой результат, — именно то, что продукт
остался цел, сохранился для потребления в такое время, когда
потребление будет нужно владельцу продукта. Рассматривая
этот вопрос подробнее, мы видим, что по отношению к натураль-
ному результату сбережения продукты разделяются на три раз-
ряда. Одни, как напр. хлеб, более или менее подвергаются порче
с течением времени; другие, как напр., драгоценные металлы,
остаются совершенно целы, не портясь, но и не улучшаясь; тре-
тьи, наконец, как некоторые сорты вин, улучшаются от сбере-
жения. Но и второй, и третий разряд продуктов не имеют суще-
ственной важности в экономическом быте страны : почти вся
масса потребления и все производство страны основывается на
предметах первого разряда, портящихся от долговременного со-
хранения. Посмотрим же, что теперь надобно думать по сущно-
сти дела о вознаграждении владельца таких предметов за то, что
он, не имея охоты или средств сам обращать их на производи-
тельное потребление, отдаст их взаймы другим.
Мы знаем, что сущность экономических феноменов раскры-
вается через {приведение их в простейший вид — зачеркнуто}
разбор {самых простых случаев каждого ф<еномена> — зачерк-
871

иуто} самой простой формы каждого феномена. Предположим
теперь самый простой случай экономического быта, — одну хо-
зяйственную единицу, отделенную от всяких связей с другими.
Пусть это хозяйство производит 150 четвертей пшеницы и тре-
бует из них 50 четвертей для своего годичного продовольствия
и для засева полей на следующий год. Как оно может распоря-
диться с своим продуктом?
Во-первых, хозяин может бросить в реку весь свой хлеб.
В таком случае хозяйство «хозяин?> на другой же день под-
вергнется голоду и не будет иметь возможности восстановить свои
средства к жизни новым посевом. Таким образом за сбережение
части хлеба, нужной на продовольствие хозяйства и на засев
полей, вознаграждением служит то, что хозяин с своим семей-
ством не подвергается голоду до новой жатвы и имеет возмож-
ность получить новым трудом новую жатву.
Предположим теперь, что благоразумие хозяина идет дальше:
он не только не уничтожает 50 четвертей без нужды ему для
собственного продовольствия и для нового посева, но сберегает
и остальные 100 четвертей, без которых мог бы обойтись. Чем
вознаграждается он за это? Сто четвертей, сберегаемых в тече-
ние года, несколько портится; положим, что убыль эта равняется
пяти четвертям. Чтобы сохранить сберегаемый хлеб от совершен-
ной гибели, предохранить его от насекомых, от сырости и так
далее, нужно известное количество труда, который надобно о т -
влечь для этого дела от других занятий; положим, что продукт
этих других занятий равнялся бы пяти четвертям хлеба. Если
так, хозяин жертвует пятью четвертями хлеба для сохранения
своего запаса. Итак, сколько же осталось у него сбережено за
год?
Было • • 100 четвертей
Из них убыло от порчи пять четвертей и израсхо-
довано на труд сохранения 10 четвертей
И т о г о остается 90 четвертей
Чем вознаграждается хозяин за это сбережение? Разумеется,
тем самым, что у него сохранилось 90 четвертей хлеба. Если б
он употреблял хлеб безрасчетно, не берег его, то он не имел бы
этого запаса. А теперь, имея такой запас, какую выгоду он полу-
чает от него? Ту выгоду, что может этот второй год прожить
хлебом прошлого года, то есть может избавить себя от земле-
дельческого труда в этом втором году. Тогда 50 четвертей пой-
дут на продовольствие, а 40 четвертей могут быть сбережены
на третий год, так что на третий год хозяин может обойтись
гораздо меньшим трудом для обеспечения своего продовольствия,
часть которого еще сохранилась у него в запасе.
Изменяем теперь одно из условий прежней гипотезы. Поло-
жим, что взятое нами хозяйство не совершенно отрезано от сно-
872

шений с другими хозяйствами, и предположим, что хозяин, имею-
щий запас в 100 четвертей хлеба, не станет их праздно оставлять
в своем анбаре, а вздумает отдать другим хозяевам для произ-
водительного употребления; положим, что срок займа будет
годичный, политико-экономы отсталой школы замечают, что
если наш хозяин соглашается дать взаймы свой хлеб, он оказы-
вает заемщикам услугу, за которую должен получить от них
какое-нибудь вознаграждение; положим, что это так; но спра-
шивается, как велика должна быть сумма вознаграждения, чтобы
заимодавец находил выгодным для себя давать свой хлеб
взаймы.
Мы видели, что если он оставит хлеб лежать в своем анбаре,
то в течение года из 100 четвертей сохранятся у него только
90 четвертей. Следовательно, если он условится с заемщиком
так, чтобы получить назад через год сполна 100, которые дает
ему, то этим оборотом он выиграет 10 четвертей. Если бы за-
ключили с ним даже такое условие, что, взяв у него теперь
100 четвертей, возвратят ему через год только 95, он через этот
оборот все-таки выигрывал бы 5 четвертей, потому что, если
бы держал свой хлеб в анбаре, то имел бы через год только
90 четвертей.
Из этого мы видим, до какой степени понятие о прибыли,
вытекающее из сущности дела, различно от понятия о ней, из-
влекаемого господствующею школою из рассмотрения случайных
форм нынешнего коммерческого быта.
Тому, чьи мысли слишком забиты рутинными тирадами от-
сталых политико-экономов, очень странным покажется взгляд,
находящий значительную прибыль для заимодавца, когда ему
только возвращается занятая сумма без всякой прибавки, — н а -
ходящий, что заимодавец может получить прибыль от займа
даже в том случае, когда занятый капитал возвращается ему не
весь сполна, а с некоторым вычетом. Но что же делать? Прин-
ципы экономической науки таковы, что неподдельное их приме-
нение к частным экономическим вопросам во всяком из этих во-
просов дает решение совершенно различное от рутинных поня-
тий, навеянных на нас меркантильным нашим бытом, в котором
действие экономических законов или искажается, или затем-
няется до того, что происходит самая страшная путаница и в
фактах, и в мыслях. Просим читателя, преданного господствую-
щей теории, подумать о том, как не согласны с ходячими поня-
тиями меркантильной рутины выводы, найденные этою теориею
для всех тех вопросов, к которым она решилась неподложным
образом приложить коренные идеи науки. Например, по вопросу
о заграничной торговле господствующая теория успела доказать,
что страна имеет выгоду от ввоза товаров и терпит потерю от
вывоза их,—ведь это совершенно противоположно рутинному
меркантильному взгляду. По вопросу о богатстве общества она
873

успела доказать, что деньги не составляют ровно никакого бо-
гатства, — ведь это тоже противоречит ходячему предрассудку.
Нужно иметь только добросовестность и некоторый навык в
приложении основных принципов науки к частным вопросам,
чтобы и по другим делам получить выводы, столь же сильно рас-
ходящиеся с меркантильными предрассудками. Не мы виноваты
в том, что последователи Адама Смита не хотели или не умели
в большей части вопросов применять к делу коренных идей своей
науки и довольствовались пышною перефразировкою рутинных
мнений.
Возвращаясь к вопросу о прибыли, мы должны сказать, что
по коренным идеям науки, изложенным у самого Адама Смита,
он должен представляться в следующем виде.
Продукт сам по себе есть нечто мертвое, и когда он не опло-
дотворяется приложением нового труда к нему, он может только
портиться и разрушаться, а никак не возрастать.
Потому, когда продукт возрастает, все его возрастание
должно быть приписываемо новому прилагаемому к нему труду.
Из этого следует, что вся так называемая прибыль принад-
лежит по сущности дела не продукту, идущему в новое произ-
водство, то есть не тому, что называется в политической эконо-
мии капиталом, а исключительно труду.
Если же при каких-нибудь формах быта мы видим экономи-
ческие явления, не соответствующие этому взгляду, то мы долж-
ны сказать, что эти формы быта не соответствуют ни естествен-
ным законам производства, ни извлеченным из этих законов
идеям экономической науки.
Быть может, не мешает здесь повторить еще раз оговорку,
которую мы делали уже много раз. Если отвлеченная наука
находит известные явления неудовлетворительными или даже
совершенно вредными для человеческого благосостояния, то она
указывает только цель, к которой должны стремиться челове-
ческие общества, и НИСКОЛЬКО не принимает на себя задачи ре-
шать, какими способами и с какою степенью быстроты может
или должно быть произведено в данном обществе то или другое
указываемое ею изменение. Это уже не дело отвлеченной всеоб-
щей науки, а дело местных исторических условий. То, что легко
может быть быстро осуществлено в одной стране, может потре-
бовать очень долгого времени в другой; то, что не потребует
никаких чрезвычайных усилий в одной, может потребовать
очень эффектной борьбы в другой. Рассматривать, что и как на-
добно делать в данное время при данном положении вещей, — это
уже обязанность того отдельного племени и того отдельного поко-
ления этого племени, которое живет в данных обстоятельствах.
5 7 < 6 1 > . Читатель знает, что простые, незатруднительные бо-
лезни лечат в Англии сами содержатели аптек. Приглашать м е -
дика они советуют уже только в тех случаях, где недостает их
874

собственного искусства, степенью которого они сходны с нашими
фельдшерами.
5 8 < 6 2 > . В этой несчастной фразе проглядывает та робость,
которая сделала из политической экономии науку, такую жалкую
для последовательного мыслителя и такую бесчувственную или,
лучше сказать, беспомощную во всех важнейших исторических
вопросах. Неужели наука может, не унижая своего достоинства,
отказываться от разбора основательности или неосновательности
существующих мнений? Вас приглашают, как человека, знаю-
щего толк в ювелирных вещах, дать свой совет при покупке
брошки; брошка эта, как вы замечаете, сделана не из настоящих
бриллиантов, а из страз. Покупщик не замечает этого: неужели
вы должны ограничиться такими словами: «за бриллиант такой
величины можно дать 1000 рублей», — неужели вы не приба-
вите: «но это не бриллианты, а стразы, и потому брошка не
стоит больше 10 рублей». Если вы не прибавите этого, значит
вы в заговоре с обманщиком-продавцом; или вы только по-
хвалились, что знаете толк в бриллиантах, а сами ничего не
знаете в »их, не замечаете обман и не годитесь в советники по
этим делам. В том и в другом случае вас надобно прогнать. —
Политико-эконом — человек все же сколько-нибудь просвещен-
ный, имеющий сколько-нибудь сносных понятий о сравнитель-
ной важности разных предметов для благосостояния общества.
Неужели он должен отказываться от замечаний, что некоторые
вещи ценятся обществом дороже, чем следует, а другие наобо-
рот? Милль говорит, что он
«Не должен сметь
Свое суждение иметь»
об этих вещах; но мы знаем, кем произнесены эти слова. Мол-
чали« отказывался «иметь свое суждение» только для того, чтобы
не навлечь на себя неудовольствия людей, милостью которых
дорожил; а в тех случаях, когда его мнение могло быть приятно
этим людям, он очень храбро выражал его. Точно так и поли-
тико-экономы, устроившие господствующую теорию сообразно
интересам коммерческого класса, очень xpaбpo высказывают на-
учные истины о тех предметах, в которых выгоды торговли соот-
ветствуют выгодам истины. Посмотрите, например, с каким ге-
ройством вооружаются они против войны. Бестрепетно говорят
они, что «покорение чужих земель дело убыточное для нации,
что национальное самолюбие придает слишком высокую цену
военной славе и расходует на военные дела такие деньги, каких
эти дела не стоют». Вот, не отказываются же они судить тут о сте-
пени соответственности между меновою и в«утреннею ценностию
предметов. Если бы они рассматривали с такою же неподкупною
смелостью другие главные черты нынешнего экономического
быта, их теория имела бы совсем не тот вид, как теперь.
875

5 9 < 6 3 > . Едва ли надобно объяснять, в к 5а3ком виде пред-
ставляется нам спор Милля против Рюбишона . Подобно дру-
гим приверженцам феодального порядка, Рюбишон отыскивает
недостатки мелкой поземельной собственности. Милль возра-
жает ему, что каковы ни были ее недостатки, она все-таки го-
раздо лучше феодального порядка. В этом Милль совершенно
прав. Но из этого еще вовсе не следует, что неудобства мелкой
поземельной собственности не так велики, чтобы не надобно
было заботиться по возможности о заменении этого быта таким,
который соединял бы все хорошие стороны малого и большого
хозяйства.
6 0 < 6 4 > . Это у Милля очевидная ошибка; вместо «Ураль-
ский хребет» надобно читать «золотоносные россыпи Восточной
Сибири».
61<65>.{В самом ли деле увеличивается от этого капитал,
имеющий производительное потребление? Тут могут быть раз-
ные случаи. Если деньги, обращающиеся через посредство бан-
кира на производство — зачеркнуто} — Милль говорит, что кре-
дит, даваемый землевладельцу, обращается на непроизводитель-
ное употребление, — это потому, что английские землевладельцы,
«большие помещики», за очень немногими исключениями вовсе
не заботятся об улучшении своих земель и действительно зани-
мают деньги только на мотовство.
6 2 < 6 6 > . Так, отдельная нация выигрывает, заменяя звон-
кую монету бумажными деньгами, потому что звонкая монета
идет тогда за границу и покупает товары для нации, заменивши
ее бумажными деньгами. Но, во-первых, этот выигрыш полу-
чается нациею насчет других наций, у которых она берет товары
не за какой-нибудь свой продукт, годный на производительное
употребление, а за кусочки металла, в сущности ни к чему не
пригодного, кроме выделки ювелирных вещей. Тут происходит
не такой обмен, который был бы действительно выгоден для
обеих сторон и может вести к чему-нибудь хорошему. — Во-
вторых, замена звонкой монеты бумажными деньгами делается
обыкновенно для военных расходов и потому бывает принадлеж-
ностью такой вредной расточительности, за которую не возна-
градят нацию никакие заграничные товары.
63<67>. ЭТОТ факт служит для консерваторов политиче-
ской экономии главным аргументом против всяких мыслей о р е -
формах в нынешнем экономическом быте: «Богатство стран и
при нынешнем устройстве возрастает; зачем же переделывать
экономические учреждения?» Но если сумма богатств страны,
бесспорно, увеличивается, то еще не известно, увеличивается ли
та часть богатства, которая достается из этой суммы в пользо-
вание простолюдинов; Милль сам имеет добросовестность сом-
неваться в этом и даже склоняется к отрицательному ответу, как
мы увидим ниже.
876

6 4 < 6 8 > . Итак, производительность труда растет очень
быстро; отчего же так медленно улучшается или вовсе не улуч-
шается положение массы? Разве размножение идет еще быстрее,
чем увеличивается производительность труда? Милль, не поза-
ботившись сам заняться рассмотрением этого дела, принял на
веру мнение прежних политико-экономов, будто бы причиною
дурного положения вещей надобно признавать чрезмерную б ы -
строту размножения, с которым не может поравняться никакая
успешность в ходе улучшений. Весь его трактат написан под
влиянием такого взгляда. Но, разбирая мальтусов закон, мы
видели, что такое объяснение дела никуда не годится. При са-
мой неимоверной быстроте размножения нужен очень незначи-
тельный прогресс улучшений для того, чтобы положение массы
могло заметно улучшаться, и если оно не улучшится, причиною
тому, при нынешнем состоянии искусств, должны быть какие-
нибудь другие факты, а не чрезмерная быстрота размножения.
6 5 < 6 9 > . Это писано под впечатлением периода с 1815 до
1848 года, когда ни Европа, ни Америка не подвергались боль-
шим войнам. Последние пятнадцать лет, конечно, принуждают
к значительным оговоркам: наше поколение было свидетелем
войн, опустошавших самые цивилизованные страны. Войны эти
оставляли после себя увеличение налогов. Впрочем, сделав все
оговорки о подобных колебаниях в ходе прогресса, надобно все-
таки сказать, что он очень заметен. Например, наполеоновские
войны, при всей своей колоссальности, были далеко не так г у -
бительны, как Тридцатилетняя война: в 1815 году Германия,
например, все-таки была в положении несколько лучшем, чем
в 1791 году, перед началам военного периода. Значит, война
только замедляла прогресс ее материального благосостояния, а
все-таки даже во время самой войны замедляющая сила оказы-
валась слабее силы, подвигавшей страну вперед. Размер влия-
ния Тридцатилетней войны был не таков: не только при ее окон-
чании, но и через 30 и через 50 лет после того Германия еще
все оставалась в положении более худом, чем какого было до-
стигла перед началом Тридцатилетней войны. Цивилизация
наша еще не окрепла настолько, чтобы стать не подверженною
сильным припадкам дикого умопомешательства; но все больше
и больше крепнет, так что с каждым поколением легче выносит
эти пароксизмы.
6 6 < 7 0 > . Почему же этот вопрос показался Миллю не вхо-
дящим в границы его трактата? Ведь дело идет о качествах р а -
ботников, то есть о свойствах одного из элементов производства.
По замечанию Милля выходит, что цивилизация усиливает
успешность разных других элементов производительного труда,
портит самый важный из этих элементов в самом главном его
качестве, — в личной его способности к разумному труду. Сам
по себе факт едва ли подлежит спору. Дикарь или полудикий
877

человек гораздо находчивее работника передовых стран, гораздо
лучше его умеет применяться к неожиданным обстоятельствам,
выпутываться из затруднений, заменять недостаток одних
средств приискиванием других; он более похож в этом отноше-
нии на человека, а работник цивилизованных стран более похож
на машину, действие которой расстраивается или останавли-
вается при малейшей перемене в вещах, над которыми или по-
средством которых она работает. Спрашивается теперь, надобно
ли считать это ослабление самостоятельной разумности труда в
индивидуальном человеке неизбежною принадлежностью самых
принципов экономического развития, или только временною при-
надлежностью некоторых периодов или форм его. По нашему
мнению, дело зависит от общественного положения работника и
от рамок, которыми определяется сфера деятельности отдель-
ного человека. В неразвитом обществе отдельный человек имеет
многостороннюю деятельность. Например, краснокожий амери-
канец, кроме того, что занимается охотою, сам строит свой виг-
вам, сам торгует своими продуктами и участвует во всех общест-
венных делах своего племени. Наш мужик тех захолустьев, куда
не проникало высшее экономическое развитие, занимается кроме
землепашества и пастушеством, и изготовлением орудий для
своих работ и постройкою своего жилища, и так далее. Ко-
нечно, при таких разнообразных занятиях эти люди встречают
гораздо больше случаев и материалов для развития своих лич-
ных деловых способностей, и если труд их менее успешен по н е -
совершенствам их орудий, то орудиями этими они умеют поль-
зоваться лучше, чем фабричный работник, или наемный работ-
ник земледельческой фермы, который привязан к одному м а -
шинному занятию. Кроме того, они в исполнении своего труда
более самостоятельны. Дикарь или вольный мужик работает без
всякого постороннего присмотра. Даже за невольником или кре-
постным мужиком присмотр состоит только в том, чтобы он не
ленился; между тем как в работе фабричной надзор определяет
все.— до самых мелких подробностей каждого движения и вся-
кого технического приема. Вот от разницы в этих двух отноше-
ниях и происходит, что цивилизованный работник становится
ниже <не>цивилизованного по индивидуальному развитию
деловых способностей. Но мы видим, что обе эти неблагоприят-
ные особенности происходят не от самой сущности усовершен-
ствованных процессов производства и не от коренных свойств
цивилизации, а только от временных условий неудовлетвори-
тельного экономического устройства. Мы находили, что принцип
разделения или сочетания труда сам по себе вовсе не требует
неотлучной связанности работника только одним занятием; а
что касается до самостоятельного труда, сам Милль принимает,
что положение наемного работника ненормально и должно за-
878

мениться положением самостоятельного хозяина, работающего
на свой счет по собственному усмотрению.
67<71>. МЫ уже имели случай указывать причины, по ко-
торым земледельческие процессы до сих пор оставались гораздо
менее усовершенствованы, чем процесс многих других отраслей
производства. Первая из этих причин находится в самой сущ-
ности дела. Земледельческий процесс гораздо многосложнее фаб-
ричного, и потому науке было трудно справиться с ним. Но при
нынешнем состоянии знаний это затруднение теряет большую
часть своей важности. Вырастить такое животное, которое для
удовлетворения особенным требованиям человеческого общества
очень много отличалось бы от безыскусственного вида своей
природы, это задача еще более сложная и мудреная, чем почти
все вопросы, разрешение которых требовалось бы для прогресса
земледельческого искусства. Но мы видим, как легко и быстро
пересоздает человек породы домашних животных. Судя по этому,
надобно думать, что в нынешнее время земледельческие процессы
совершенствуются слишком медленно не потому, чтобы люди
продолжали не иметь знаний и сил, нужных для этого дела, а
собственно потому, что знания и силы людей слишком мало за-
няты этою задачею. В самом деле, оно так и должно быть при
нынешних общественных отношениях. Кто терпит от недостаточ-
ности земледельческого продукта? — только простолюдины и
бедняки, не имеющие влияния ни на обыкновенный ход мате-
риальных забот общества, ни даже на направление умственных
его занятий. Из самого Милля мы знаем даже больше: земле-
дельческие улучшения прямо невыгодны тому классу, который
до сих пор имел господствующее влияние на общественные дела
и мысли в передовых странах Западной Европы — сословию,
живущему поземельною рентою.

ПРОГРАММА ЧТЕНИЙ H. Г. ЧЕРНЫШЕВСКОГО ИЗ ПОЛИТИЧЕСКОЙ
Предполагается прочесть четыре лекции.
Основанием чтений будет служить курс политической эконо-
мии Милля, который переведен года два тому назад на польский
язык и напечатан в этом переводе с разрешения здешней цен-
зуры; а теперь переводится также и на русский язык (значи-
тельная часть русского перевода уже напечатана с разрешения
здешней цензуры). Вероятно, было бы достаточно указать книгу,
которой будет держаться Чернышевский в своих чтениях. Это
указание, конечно, уже заменяло бы собой самую подробную
программу предполагаемых чтений.
Однакоже на всякий случай вот программа их.
Предисловие. Ч т е н и е п е р в о е . Если политическая эко-
номия имеет важность как исследование одной из главнейших
сторон общественной жизни, то, быть может, еще гораздо
больше значения должно приписывать ей как первому и образ-
цовому опыту применения строгой научной методы к области
явлений исторической и нравственной жизни. Феномены про-
изводства, распределения, обмена и потребления материальных
продуктов были в историческом развитии знаний первыми и до
сих пор остаются единственными явлениями человеческой дея-
тельности, к анализу которых применен дедуктивный метод, п о -
средством гипотетического приема отыскивающий с прочною до-
стоверностью законы действия основных или, так сказать, эле-
ментарных сил. Благодаря этому методу теория экономической
деятельности разрабатывается чрезвычайно быстро с получением
таких точных теорем, относительно которых уже не остается н и -
какого сомнения в людях, знакомых с предметом. От этой несом-
ненности научных принципов возникает великая польза и для
практической общественной деятельности, приобретающей вер-
ные основания для своих соображений. Применение подобного
метода к другим нравственным и общественным наукам значи-
тельно облегчается знакомствам с приемами политической эко-
880

номии, потому она интересна не только caмa по себе, не только
для людей, желающих исследовать экономическую сторону
жизни, но, и как норма, показывающая успешнейший метод раз-
работки научных вопросов по другим сторонам нравственной и
общественной жизни.
Сущность приема, которым пользуется политическая эконо-
мия для отыскания общей формулы действий каждой элемен-
тарной силы, участвующей в экономических феноменах, иначе
сказать, способ изолирования действий каждой элементарной
силы от видоизменяющих его влияний других сил, или так н а -
зываемый гипотетический метод.
Коренная точка зрения науки на экономические феномены.
Облегчаемое гипотетическим методом различение симптомов от
причин и случайного совпадения от внутренней связи. Проник-
новение в самую сущность явления по отстранении наружных н е -
существенных симптомов его.
Этим предисловием, занимающим лишь меньшую половину
времени, назначенного для первого чтения, ограничивается вся
та доля, в которой можно будет видеть хотя некоторую самостоя-
тельность изложения со стороны читающего. Потому он очень
подробно изложил эту незначительную по объему часть первого
чтения. Все остальное в его чтениях будет только парафразом
Милля, только переложением с абстрактного языка Милля на
язык, более близкий к простому разговорному. Итак, относи-
тельно второй половины первого чтения и трех остальных чте-
ний довольно будет привести здесь заголовки тех глав и пара-
графов трактата Милля, которые будут предметом чтений. Для
подробнейшего ознакомления с содержанием их послужит прила-
гаемый при программе французский перевод сочинения Милля.
Продолжение первого чтения. Основные элементы производ-
ства: труд, капитал и природа (Милль, кн. I, гл. 1, 2, 3, 4, 5,
6 и 7).
Закон возрастания продукта при возрастании этих элементов.
Мальтусова теорема (Милль, кн. I, гл. 12 и 13).
Распределение продукта на рабочую плату, прибыль и ренту
(Милль, кн. II, гл. от 11 до 16).
Ч т е н и е в т о р о е . Точнейшая характеристика разницы
научного воззрения на экономические феномены от впечатления,
производимого ими на мысли человека, не анализирующего их
при помощи строгого научного метода.
Поверхностному взгляду представляется, что все экономиче-
ские феномены держатся на деньгах, что деньги владычествуют
над ними всеми. Действительная роль денег в экономических фе-
номенах по научному анализу. Общий вывод науки тот, что при
употреблении денег все экономические явления происходят точно
так же, как происходили бы в обществе, не знающем употреб-
ления денег. Различение ценности и цены. Пропорция между
881

ценами разных товаров в данное время в данном месте или между
ценами одного товара в разные времена или в разных местах ( б ы -
вает совершенно одинакова с пропорцией ценностей, лежащих
под этими ценами (Милль, кн. III, гл. 6, § 1: общий очерк тео-
рии ценности, и гл. 7, § 3: деньги, будучи простыми орудиями для
облегчения обменов, не изменяют законам ценности).
Разъяснение феноменов международной торговли с этой точки
зрения (Милль, кн. III, гл. 17, § 1 и 2: международные ценности
определяются не безотносительною стоимостью производства, а
пропорциональными разностями в стоимости производства; гл.
18, § 1 и 2: ценность ввозимых предметов определяется усло-
виями международного обмена, которые в свою очередь опреде-
ляются уравнением международного запроса; § 9: элемент,
которым определяется для страны стоимость получаемых ею
из-за границы товаров; гл. 21, § 1: употребление денег нимало
не изменяет того закона международных ценностей, какой суще-
ствовал бы при меновой системе; § 3: золото и серебро, как
деньги, в своем распределении по разным странам следуют тому
же закону, какому следуют они как товар).
Наконец ни один из элементов распределения продукта не
видоизменяется от употребления денег как орудия обмена
(Милль, кн. III, гл. 26: о влиянии обмена на распределение
богатств; § 1: обменом и деньгами не изменяется закон рабочей
платы; § 2: не изменяется и закон ренты; § 3: не изменяется и
закон прибыли).
Ч т е н и е третье. Влияние общественного прогресса на
производство и распределение.
Характеристика общества, богатство в котором увеличивается.
Общественный прогресс ведет к полнейшему подчинению сил
природы человеку (Милль, кн. IV, гл. 1).
Влияние промышленного прогресса и размножения людей на
ценности и цены (Милль, кн. IV, гл. 2). Ценность и стоимость
всех товаров, за исключением земледельческих и рудокопных
продуктов, имеют тенденцию понижаться при успехах промыш-
ленности и размножении людей (§ 1). Напротив, земледельческие
и рудокопные продукты имеют тенденцию возвышаться в цен-
ностях и ценах, но эта тенденция от времени до времени задер-
живается усовершенствованиями производства (§§ 2 и 3).
Влияние промышленного прогресса и размножения людей на
ренту, прибыль и рабочую плату (Милль, кн. IV, гл. 3). Раз-
бор простейших случаев. При размножении населения и непо-
движности капитала (§ 1); при возрастании капитала и непо-
движности населения (§ 2); при одинаковом возрастании насе-
ления и капитала и при неподвижности производительных и с -
кусств (§ 3); при неподвижности капитала и населения и при
успехах производительных искусств (§ 4); сложнейший случай:
при возрастании всех трех элементов производства ( § 5 ) .
882

Тенденция прибыли понижаться. Чем определяется minimum
прибыли (Милль, кн. IV, гл. 4, §§ 2 и 3).
Приближение прибыли к minimum в богатых странах ( § 4 ) .
Коммерческие кризисы, усовершенствования в производстве, п о -
лучение из-за границы предметов первой необходимости и мате-
риалов производства и, наконец, перелив капитала за границу
служат силами или обстоятельствами, задерживающими стремле-
ние прибыли к minimum (§§ 5, 6 и 8).
Глава V. Результаты стремления прибыли к minimum. Усло-
вия, при которых перелив капитала за границу не бывает поте-
рею для страны (Милль, кн. IV, гл. 5, § 1). В богатых странах
введение машин выгодно для работников ( § 2 ) .
Ч т е н и е ч е т в е р т о е . О неподвижном состоянии. Разбор
ошибочных понятий, по которым неподвижное состояние пред-
ставлялось для многих английских экономистов печальною пер-
спективою (Милль, кн. IV, гл. 6; § 1). Само по себе оно имеет
преимущество перед нынешним прогрессивным состоянием ( § 2 ) .
Гл. VII. Вероятная будущность трудящегося сословия
(Милль, кн. IV, гл. 7). Обстоятельства, по которым не при-
ложима к делу теория, мечтающая о восстановлении феодальных
отношений: упрочение всеобщей безопасности и смягчение нравов
в последние столетия ( § 1 ) . Улучшение будущности трудящегося
класса всего более зависит от распространения в нем образован-
ности (§ 2). Одним из вероятных результатов умственного про-
гресса надобно считать принятие более благоразумного образа
жизни по отношению к размножению ( § 3 ) . Тенденция общест-
венного быта к облегчению средств самостоятельного труда для
людей трудящегося класса (§ 4). Примеры ассоциации работ-
ников с хозяином ( § 5 ) . Примеры ассоциаций работников между
собою (§ 6). Соперничество не гибельно, а полезно и необхо-
димо (§ 7).
Первые два чтения, составляющие общий краткий очерк трех
главных сторон экономической статики, знание которых необхо-
димо для понимания экономической динамики, должны служить
как бы введением к двум последним чтениям, довольно подробно
излагающим экономическую динамику.
Первые два чтения предполагается сделать на 6-й неделе в е -
ликого поста, а последние два после пасхи.

ОТРЫВКИ РАБОТ, НАПИСАННЫЕ ЧЕРНЫШЕВСКИМ
В ПЕТРОПАВЛОВСКОЙ КРЕПОСТИ
Предисловие к изданию полного перевода
«Оснований политической экономии» Милля
1-й в а р и а н т
ПРЕДИСЛОВИЕ
Ученые, занимающиеся разработкою естественных наук, не
опасаются уронить их достоинство или компрометировать себя
простым и честным признанием того, в каком состоянии разви-
тия находятся различные отрасли этих знаний. Они говорят
нам, что некоторые части астрономии и оптики уже доведены до
положения очень удовлетворительного; что большая часть других
отраслей естествознания уже приобрела прочные принципы, даю-
щие верное понятие о сущности дела, «о еще не разработана на
столько, сколько требуется для полного удовлетворения насущ-
ным надобностям человеческой жизни; что некоторые части
естествознания еще находятся в младенчестве, так что нельзя
положительно сказать, имеют ли совершенную основательность
даже те понятия, которые считаются ныне основными специаль-
ными принципами их. К числу этих {младенчествующ — зачерк-
нуто} отраслей естествознания, разработка которых еще только
что начинается, натуралисты относят многие науки, чрезвычайно
важные для человеческого счастия, — например, сельское хозяй-
ство и медицину.
Странную противоположность скромным отзывам натурали-
стов о положении естествознания представляют велеречивые
восхваления, какими превозносят удивительные успехи своих
наук философы, публицисты, юристы, историки. Они вообще
находятся в восторге от совершенства, до какого {доведены их
труды — зачеркнуто} дошли наши, или, вернее сказать, их сведе-
881

ния о законах развития чувств и наклонностей в отдельном
человеке, о нормах общественных отношений, о путях, которыми
шла историческая жизнь.
Эта противоположность странна, потому что всем известно,
что естественные науки разработаны гораздо больше, чем нрав-
ственные и общественные, и сами философы, публицисты, юристы,
историки не осмеливаются спорить против этого.
Почему же они, оставшиеся далеко позади, так трубят и ба-
рабанят славословные гимны, когда натуралисты, составляющие
передовой строй работников {не кричат, что — зачеркнуто},
очень смиренно говорят, как {мало еще успели пройти вперед —
зачеркнуто} еще незначительна та часть пути до удовлетвори-
тельных результатов, пройденная ими, как еще много остается
им идти вперед, пока будут они вправе сказать: «мы дошли до
положений, довольно хороших», — почему при скромности аван-
гарда так хвастливы обозные фуромазы?
Конечно, вопрос нетрудный. Кто не может сказать ничего
дельного, пустословит; а пустословие всегда амбиционно, само-
довольно, хвастливо и велеречиво.
Если бы и теперь {состояние — зачеркнуто} средства нрав-
ственных и общественных наук были так скудны {жалки, даже
пошлы — зачеркнуто}, как в X V I I и в первой половине X V I I I в е -
ка, то можно было бы только сожалеть о них {и только со-
страдать заним — зачеркнуто} {хвастунам, превозно — зачерк-
нуто} и о хвастунах {самодовольно восхищающихся их совер-
шен — зачеркнуто}, убеждающих нас восхищаться их совершен-
ством.
Но уже довольно давно явилась возможность смотреть на эту
толпу самодовольных панегиристов просто к а к < н а > людей, с о -
храняющих по преданию обычай восхищаться вздором, — обычай,
уже не извиняемый действительною нищетою, которая совер-
шенно оправдывает бедных их предшественников, живших во
времена мрака или слишком еще туманного передрассветного
времени.
Нынешнее состояние нравственных и общественных наук не
до такой степени безотрадно, чтобы добросовестным людям было
тяжело вполне сознать и открыто признать истину; оно еще
очень жалко, но уже не безусловно жалко, и {презренно —
зачеркнуто} главное, оно давно уже перестало быть {безна-
дежны — зачеркнуто} отчаянным. Общественные и нравственные
науки вышли из безнадежного застоя, в котором находились
очень долго почти неподвижно и безжизненно.
Материалы и средства для дельной разработки их подготов-
лены успехами естествознания и появлением некоторой гуманно-
сти если не в общественном быте, то хотя в отношениях отдель-
ных людей, как родственников и знакомых, и во внутренних ощу-
щениях индивидуума. Эти успехи произвели так называемую
835

«литературу просвещения». Когда в ней хотя с некоторою отчет-
ливостью высказались вечные потребности человеческой натуры,
начался ряд великих событий, создающих удовлетворительную
для человека жизнь.
Эта переработка нравственной и общественной обстановки
жизни человека только еще началась. Еще нигде не доведена она
до того, чтобы положение человека хорошо соответствовало п о -
требностям его натуры. Но все-таки во всех странах, охваченных
историческою жизнью {кое-что уже — зачеркнуто}, понятия н е -
сколько смягчились, формы быта стали несколько разумнее, чем
были {стол — зачеркнуто} {лет — зачеркнуто} до конца п р о ш -
лого века.
Прогресс в этом направлении, конечно, был и прежде, по
крайней мере в некоторых странах Западной Европы, особенно
в Голландии, Англии, Франции. Но и в них он шел так медленно,
что иногда промежуток целого столетия не обнаруживает его с
бесспорною ясностью. Так, например, можно колебаться в ответе
на вопрос: улучшились ли общественные отношения во Франции
от эпохи, которая была ознаменована изданием Нантского
эдикта, до эпохи, характеризуемой отменением его. Улучшились,
по всей вероятности. Но есть огромная масса фактов, которые в
начале XVIII века имеют характер более дурной, чем имели за
сто лет перед тем, и не будет явною нелепостью сказать: «про-
гресса не было», а если кто даст такой ответ: «во многом был
прогресс; но в общей сложности жизнь ухудшилась, а не улуч-
шилась, регресс перевешивал», — кто даст такой ответ, того
трудно будет уличить в ошибке. То же надобно оказать, если
сравнить первые годы XVII и XVIII столетий в Голландии, к о -
нец второй четверти XVII века с концом второй четверти
XVIII века в Англии. Даже в этих странах прогресс
обнаруживается осязательным образом только обозрением
очень больших периодов. В других странах едва ли не в о -
дворялось на очень длинные ряды лет владычество регресса.
По крайней мере, общее мнение находит, что так было в Герма-
нии, которую надолго и далеко назад вернула Тридцатилетняя
война, так было в Италии, которую еще больше, и на время еще
более продолжительное, вернули нашествия грубых грабителей из
Франции и Германии, потом испанское угнетение; так было, в
такой сильной степени, с самою Испаниею, которая почти на це-
лые два века погубила себя, подд5а5вшись стремлениям, нашедшим
представителей себе в Хименесе , Карле V и Филиппе II. Не
следует безусловно полагаться на справедливость этого всеобщего
мнения о долгом владычестве решительного регресса в {Ита-
лии — зачеркнуто} Германии.
(На этом рукопись обрывается)

2-й вариант
ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРЕВОДУ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ М И Л Л Я
Ученые, занимающиеся разработкою точных наук, говорят
нам, что некоторые отрасли этих знаний находятся в состоянии,
очень удо4 влетворительном, например, многие отделы астрономии
и оптики , что большая часть отраслей естествознания уже при-
обрела прочные принципы, дающие верное понятие о сущности
дела, но еще не овладела подробностями фактов настолько,
чтобы не представлялось больших затруднений даже в очень
существенных вопросах; таково, например, состояние химии; что
некоторые части естествознания находятся еще в младенчестве,
и к числу этих отраслей знания, разработка которых только еще
начинается, принадлежат многие из наук, очень важных для ч е -
ловеческого счастия, например, сельское хозяйство и медицина.
Странную противоположность скромным отзывам натурали-
стов о положении естествознания представляют {громкие
восто — зачеркнуто} похвалы, какими превозносят состояние
своих наук философы, публицисты, юристы, историки, — ко-
нечно, не все, но почти все. Послушать их, то надобно подумать,
что нравственные и общественные науки уже очень хорошо раз-
работаны: {принципы найдены — зачеркнуто} законы явлений
формулированы, остается только {продолжать разработку в т —
зачеркнуто} совершенствовать подробности; — превосходное по-
ложение, подобное тому, в каком находится астрономия солнеч-
ной системы {продолжайте неусыпно работать — зачеркнуто}:
астрономы продолжают работать над точнейшим определением
путей, масс планет; и даже открывают новые планеты, да еще
в каком множестве! — но Коперник, Кеплер, Ньютон и Лаплас
объяснили всю сущность дела, и все ясно и прочно, верно
и полно.
Завидное положение.
Как же? «Законы исторического развития найдены»; —
«права человека определены»; «формулы быта, нужного ему,
даны»; — действие сил сердца и воли объяснено».
Кто {этого — зачеркнуто} {не говорит этого? и кто не верит
этому? — зачеркнуто} из людей, занимающихся нравственными
и общественными науками, не говорит этого?
И почти все профаны верят этому.
Но если почти каждый повторяет обычные панегирики пре-
красному состоянию нравственных и общественных наук, то —
каждый и уличает пустоту довольства ими, будучи готов тут же
прибавить и действительно прибавляя, что естественные науки —
наиболее развитая отрасль наших знаний, что они ближе других
наук к совершенству.
А ученые, занимающиеся естествознанием, скромно и добро-
887

совестно говорят, что состояние большей части его отраслей еще
очень и очень неудовлетворительно.
Что ж думать после того об основательности довольства нрав-
ственных и общественных наук?
Если бы теперь их средства к развитию были так же скудны,
как полтораста лет назад, должно было бы только сожалеть
о них, сострадать к людям, убеждающим остальную массу лю-
дей восхищаться их совершенством, скорбеть о судьбе челове-
чества и за будущее его, как за прошедшее.
Но уже довольно давно явилась возможность смотреть на
толпу самодовольных адептов, убеждающих массу общества вос-
хищаться нынешним положением нравственных и общественных
наук, просто как на людей, по преданию сохраняющих привычку,
уже не извиняемую {тем безнадежным скудным бессилием, н и -
щенским отчаянием — зачеркнуто} жалкими обстоятельствами,
которыми объясняется фантастическое восхищение вздором у их
бедных предшественников, живших во времена мрака или еще
слишком темного передрассветного сумрака.
Натуралисты скромны потому, что их науки, при всей н е -
удовлетворительности своего положения, все-таки уже обладают
очень почтенным запасом истины и уже приносят людям значи-
тельную пользу. Медик может легко говорить: «моя наука еще
во младенчестве, еще почти ничего не знает, почти ничего не
может сделать». Так. Но все-таки в очень многих случаях она
уже приносит очень большую пользу. Он далеко еще не такой
сильный помощник людям, какой нужен для них, каким он хотел
бы быть и со временем будет. Но и теперь его деятельность уже
благотворна, его наука не нуждается в хвастовстве, чтобы поль-
зоваться уважением.
В чем есть уже хоть некоторый запас истины и блага, то не
нуждается в шарлатанстве. Еще очень многие из людей, зани-
мающихся нравственными и общественными науками, чувствуют
в них и от них в себе то скромное и твердое обладание хоть
небольшою долею истины, полезной людям, какое находит в
своей науке и в себе медик. Еще очень немногие философы, пуб-
лицисты, юристы, историки имеют твердое сознание, что
надобно быть скромными; но они уже есть; они говорят.
Нынешнее состояние нравственных и общественных наук еще
очень жалко; но оно уже не безусловно жалко и презренно; а
главное, оно уже давно перестало быть отчаянным. Эти науки
вышли из безнадежного застоя, в котором очень долго находи-
лись почти неподвижно и безжизненно.
Материалы и средства для дельной разработки их были под-
готовлены успехами естествознания и появлением некоторой г у -
манности, если не в общественном быте, то хотя во внутренней
жизни отдельного лица и в его интимных отношениях к родным
и знакомым. Эти успехи произвели так называемую «литературу
883

просвещения». Когда в ней хотя с некоторою отчетливостью в ы -
разились вечные потребности человеческой натуры, начался ряд
великих движений и событий, создающих удовлетворительную
для человека жизнь.
Это дело только что начинается. Еще ни в одной стране не
доведено оно до того, чтобы нравственная и общественная об-
становка человеческой жизни хорошо соответствовала потребно-
стям человеческой натуры. Но все-таки во всех странах, охва-
ченных историческою жизнью, общественные понятия несколько
смягчились, формы быта стали несколько разумнее, чем было
до конца прошлого века.
Конечно, и прежде был прогресс в нравственной и общест-
венной жизни, но лишь о меньшей половине цивилизованного
мира можно сказать с некоторою достоверностью, что прогресс
в «ей был довольно непрерывен; вероятно, такую судьбу имели
до половины XVIII века только Англия, Голландия, Франция.
Другие цивилизованные нации, по всей вероятности, испытывали
очень продолжительные и довольно далекие повороты своей
жизни назад. Так, например, по общему мнению историков,
Тридцатилетняя война надолго понизила уровень просвещения
и гуманности, обычаев и учреждений в Германии; говорят, что
даже и во второй четверти XVIII века Германия еще не успела
оправиться хоть настолько, чтобы иметь ту степень цивилиза-
ции, какую имела в начале XVI века; если это правда, то вот
задержка развития на целые два столетия, и средина этого дол-
гого периода представляет глубокое понижение быта. В Италии
период подавления жизненного развития был, как обыкновенно
говорят, еще продолжительнее. В Испании владычество рег-
ресса начинается по крайней мере с Хименеса, с эпохи
(На этом рукопись обрывается)
ВВЕДЕНИЕ К ТРАКТАТУ О ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ М И Л А Я
1-й в а р и а н т
Глав а первая
ОБЩИЙ ОЧЕРК ПОЛОЖЕНИЯ НАУК В НАЧАЛЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА
Отношение новой европейской цивилизации к другим кроме
греко-римской
Новая Европа имела два главные источника своих знаний:
собственный опыт и размышление о нем, конечно, были всегда,
как служат теперь, коренным капиталом развития; но большие
пособия себе заимствовало оно из цивилизации греко-римской
древности. Арабская образованность была важною помощницею
европейской, но сама основывалась на греческой, и существенное
значение ее для {европ — зачеркнуто} новой европейской со-
889

стояло в том, что арабские переводчики и комментаторы служили
посредниками между греческими учеными и {новыми европейц —
зачеркнуто} средневековыми любителями знания. В арабской
цивилизации был, кроме того, самостоятельный элемент, выра-
зившийся между прочим поэзией Курана; он не представлял
средневековым европейцам ничего нового: они раньше того по-
знакомились с восточным направлением абстрактной поэзии в до-
александрийской форме. В арабскую цивилизацию вошел индий-
ский элемент; он и в ней самой {был — зачеркнуто} имел меньше
значения, чем собственно арабский и греческий, а европейские
ученики арабов очень мало взяли из этой наименее важной части
цивилизации своих учителей. Поэтому влияние арабов на развитие
знаний в новой Европе заключается существенным образом в по-
средничестве между нею и древнею также европейскою наукою.
Прямое изучение других азиатских цивилизаций началось в
новой Европе уже в {такую эпоху — зачеркнуто} такое время,
когда науки дошли до значительной степени развития, и новая
Европа нашла в этих цивилизациях только материалы для сооб-
ражений, только новые запасы фактов для обдумывания, а не
{готовое, более готовое знание — зачеркнуто} готовую более в ы -
сокую, чем европейская, обработку их. Математики говорят, что
если бы в XVII столетии сделались известны Европе алгебраи-
ческие трактаты санскритской литературы, то развитие чистого
анализа было бы значительно ускорено; они говорят, что только
Бернулли и Эйлер довели его до решения тех задач, которые уже
были разрешены индийскими {математиками — зачеркнуто} а л -
гебраистами древности и начала средних веков. Но их труды сде-
лались известны европейским алгебраистам у5ж6 е после времен
{не только — зачеркнуто} Бернулли и Эйлера {Монжа и Лап-
ласа — зачеркнуто,} {Монжа а Ев — зачеркнуто}, когда своею
работою новая Европа {ушла — зачеркнуто} приобрела все, что
могла бы скорее и легче получить в наследство от индийского
анализа. Сколько {может — зачеркнуто} видно теперь, до начала
знакомства с санскритскою литературою в конце XVIII века,
европейская цивилизация получила от индийской, мимо {древ-
него мир — зачеркнуто} греко-римской, только одно прямое, го-
товое возвышение своих богатств или средств, десятичную нуме-
рацию. Индийская система цифр гораздо удобнее греческой и р и м -
ской. Но, доставив пользу практическим расчетам и облегчив эле-
ментарные математические работы, она не смогла иметь влияния
собственно на развитие {знан — зачеркнуто} наук *.
Египетская и древне-персидская цивилизации оставались со-
вершенно неведомы новой Европе непосредственным образом до
* При этом надобно заметить: 1, элементы десятичной нумерации
даются этимологиею числительных имен, и зародыши ее употребления есть
в народных обычаях европейских простолюдинов, в так называемых «бир-
ках», — некоторые системы бирочного письма имеют такой вид — повторение
890

недавних десятилетий {они оставили — зачеркнуто} и служили
источником новой образованности лишь настолько, насколько
помогли развитию греческой цивилизации. Итак, остается заме-
тить только влияние китайской образованности.
Новая Европа познакомилась с нею в такие времена, когда
еще могла находить в ней многие стороны, казавшиеся имею-
щими более высокое развитие, чем какого достигли в самой Ев-
ропе. В XVII и даже в XVIII столетиях есть довольно значи-
тельные проявления мысли, что европейцы должны стать уче-
никами китайцев. Для примера довольно сослаться на Лейбница
и Вольтера: в их произведениях есть страницы, внушенные та-
ким же чувством относительно Китая, с каким Геродот говорил
о Египте: почтение, близкое к благоговению. Сколько можно су-
дить человеку об историческом значении современных писателей,
теперь нет < н и > одного сколько-нибудь значительного {человека,
автора, который — зачеркнуто} приверженца китайской цивили-
зации. Но и до сих пор европейские ученые, долго живущие в
Китае, получают глубокое уважение к ней, и многие из них рас-
положены ставить ее выше нашей, если не безусловно во всем,
то почти во всем существенном. Для примера можно назвать
Гюцлафа 57. Этот факт заслуживает внимание {серьезные ученые
нашего времени не могут разде — зачеркнуто}, {называть — за-
черкнуто), {сохранить — зачеркнуто}.
При нынешнем знакомстве с Китаем надобно назвать заблуж-
дением обычное выражение «китайская неподвижность»: в Ки-
одной метки или нарезки до суммы 9, потом для обозначения суммы 10 с т а -
вится другой знак; 2, употребление десятичной нумерации до сих пор очень
неполно в жизни; метрическая система еще мало распространена; кроме нее
лишь у немногих наций и лишь в некоторых отраслях счета существует д е -
сятичная система, и она в этих случаях развилась сама собою из простой
местной жизни, а не дана общею цивилизациею, например, наше деление
рубля на гривны и копейки предшествовало введению десятичной нумера-
ции через книги; 3, сама по себе десятичная система одна из самых н е -
удобных; только основания 7 и 11 были бы еще менее удобны. Основание
9 едва ли менее удобно; основание 8, без сомнения, гораздо удобнее. Но с а -
мое рациональное основание, вероятно, было бы 6; его преимущества над о с -
нованием 10 очевидны: делимость на 3 вместо делимости на 5 и несравненно
меньшая сложность. Одно второе преимущество уж очень много значит —
сравни мысли Лейбница об основании нумерации 2. Но при основании 7
слишком растет и количество разрядов счета. Основание 6 не представляет
этого затруднения. 8 о б ы к н о в е н н ы х делах жизни м и л л и о н — о ч е н ь { о т д а л е н -
ная — зачеркнуто} широкая граница, которая редко достигается. Цифры
в ы ш е миллиона имеют уже почти только ученый характер. Миллион, в ы р а -
жаемый в десятичной нумерации семью знаками, требует девять знаков для
своего выражения в шестеричной нумерации; в ней девятью знаками в ы р а -
жаются цифры более чем до полутора миллиона (до числа один миллион
шестьсот семьдесят девять тысяч шестьсот пятнадцать; этому числу соот-
ветствует обозначение 555, 555, 555, если употребляются цифры 1, 2, 3,
4, 5, 10 (=6), 11 (=7), 12 (=8), 13 ( = 9 ) , 14 (=10), 15 ( = 11),
20 ( = 12) и т. д.). Выражение 1 000 000 по этой системе соответствует
числу сорок шесть тысяч шестьсот пятьдесят шесть.
891

тае жизнь точно так же никогда не останавливалась, как и в Ев-
ропе, как и во всякой стране после выхода из дикого состояния.
Не подлежит сомнению, что китайская нация очень долго шла
путем прогресса {что наука и — зачеркнуто}, совершенствовала
свои понятия, обычаи, учреждения; что с давнего времени она
подверглась обратному движению, и уже несколько веков мате-
риальная и умственная жизнь ее {становится — зачеркнуто} по-
нижается. {Надобно — зачеркнуто}. Вообще {принято, не замечая
этого — зачеркнуто} не знают этого второго факта и вообража-
ют, будто бы в Китае все держится на одном и том же уровне
чуть ли не тысячу лет, или больше. Нет, довольно отдаленная
старина {выше — зачеркнуто} Китая имеет к нынешнему его со-
стоянию такое же отношение, как времена александрийской циви-
лизации к позднейшей византийской жизни. Но {отчего — за-
черкнуто} в
известен привычный ответ: «китайская цивилизация не могла
развиваться выше известного предела по своей односторонности
{или исключ — зачеркнуто}; ее существенные {принци — зачерк-
нуто} элементы
чело — зачеркнуто} широкому развитию». {М — зачеркнуто},
{это один — зачеркнуто}. {Этот ответ один из бесчисленных слу-
чаев особенного вид — зачеркнуто}, {приложению — зачеркнуто},
{примеров — зачеркнуто}, {одной из форм того, что называется —
зачеркнуто}, {ошибочной аргументации, известной под именем
petitio principii, фальшивой манеры отвечать замаскированием
вопроса, устранение — зачеркнуто}, {ленивым отказом рассмот-
реть — зачеркнуто}. Но это не ответ, это лишь ленивое маскиро-
вание неохоты или неуменья объяснить дело. «Почему {вещ —
зачеркнуто} явление таково?» — «потому, что оно имеет такую
сущность». — Почему хина излечивает лихорадку? — потому, что
сущность хины излечивать лихорадку; или: потому что сущность
лихорадки излечиваться хиною. {Почему летом жарко, а зимою
хо — зачеркнуто}. Это не ответы. {Учебная — зачеркнуто}. Ло-
гика требует, чтобы в ответе было не пустое, ничего не объяс-
няющее слово, а объяснение специальных условий и отношений,
производящих факт, или было честное сознание: «не умею отве-
чать, потому что не знаю». {Попы очень часто — зачеркнуто}.
Впрочем, к прекрасному решению «причина неподвижности за-
ключается в неспособности к движению», почти постоянно при-
бавляется и указание специального условия, «китайская замкну-
тость» — предполагается, что китайцы стали неспособны к про-
должению своего развития потому, что отчуждены от других
народов, замкнулись в самих себя; не видят разнообразия, л и -
шены возможности сравнивать с собою другие народы, с своими
обычаями другие формы жизни, и потому {и потому — зачеркну-
то}, {что эта монотонность и обр — зачеркнуто} истощились у
них материалы для соображений {иссякла — зачеркнуто}, пре-
892

секлись побуждения изменять и улучшать привычное {но тут
не — зачеркнуто}. {Это одно из объясн — зачеркнуто}, {один из
примеров — зачеркнуто}. {Но во-первых — зачеркнуто}. {То —
зачеркнуто}. Продолжать говорить такие вещи ныне значит не
хотеть или не уметь принять в соображение факты, известные
каждому. Китайцы вовсе и не думали отказываться от сношений
с народами других цивилизаций: в Китае живут арабы, евреи.
Коренной Китай постоянно расширял границы своей колониза-
ции. Китайцы столько же замкнулись от других цивилизаций,
как любой из европейских народов. Весь ошибочный говор об
атом основан на том, что в течение некоторого времени китайцы
не хотели иметь у себя европейских посольств и пускать европей-
цев жить в Китае. Но, во-первых, эта система принята была
очень недавно, существовала всего лет полтораста, — как же
распространять ее на историю нескольких тысячелетий? Во-вто-
рых, это была мера, принятая вследствие случайных обстоя-
тельств, прискорбных самим китайцам; китайцы изгнали от себя
европейцев точно по таким же соображениям, по каким через н е -
сколько времени после того почти все католические правитель-
ства изгнали из своих земель иезуитов. Когда Португалия, Испа-
ния, Франция в третьей четверти прошлого века {удалили из —
зачеркнуто} закрыли свои границы для иезуитов, это вовсе не
означало, что их правители враждебны католичеству или хотя
иезуитскому воззрению на католические догматы {это про —
зачеркнуто}, {им — зачеркнуто}, {они были совершенно р а в н о -
душны к э — зачеркнуто}, им только показалось, что иезуиты
вредны для внутреннего порядка, что удалить их значит умень-
шить домашние смуты. И в Китае, как тут, {запрещение не —
зачеркнуто} изгнание не имело своим основанием ни националь-
ную исключительность, ни религиозную нетерпимость, а было
следствием дипломатических и полицейских надобностей из осо-
бенных временных обстоятельств, а не из общих принципов на-
циональной жизни. Это не более, как особенный случай того,
что называется политикою невмешательства. Так Северо-амери-
канские Штаты считали выгодным для себя устраниться от вся-
кого вмешательства в европейские распри. {Еще ближе будет
сравнить — зачеркнуто}. Такую же цель имели китайцы. Еще
ближе будет сравнить закрытие Китая для европейцев с обыкно-
венными распоряжениями и заботами всех правительств об о г -
раждении существующего порядка от враждебного ему действия
политических эмиссаров других правительств. Тут нет ничего
особенного. Но {допустим для полноты аргументации — зачерк-
нуто} взглянем на дело даже и с той обычной точки зрения, не-
основательность которой объяснена предыдущим разбором.
Предположим на минуту, что китайцы действительно замыкались
от всякого прикосновения с другими цивилизациями, чего вовсе
они не делали. И в таком случае, полем и материалом их на-
893

блюдений и сравнений, источником сил развития для их циви-
лизации остается все пространство, на котором господствует их
цивилизация. Границы этого пространства — Океан, Зондское
море, Гималаи, полоса земли от Гималаев к Аральскому морю,
Сибирские тундры или до недавнего времени Ледовитый океан.
Это пространство в несколько раз больше того, на котором раз-
вивалась до недавнего времени европейская цивилизация {греко-
римский мир был — {зачеркнуто}.
Если мы даже ограничимся собственно только землею китай-
ского племени, отбрасывая из соображений огромные простран-
ства, исторически связанные с нею, мы увидим, что все-таки
эта страна обширнее всего пространства, на котором развива-
лась европейская цивилизация до очень недавнего времени, что
она представляет больше разнообразия и по климату и другим
естественным условиям, и что если бы дело определялось богат-
ством материала для разнообразных наблюдений и опытов, то
запас этот скорее истощился бы у нашей, чем у китайской циви-
лизации *. Но обыкновенно выставляют
По «Атласу» Берггауза:
бассейн Гоанго 33 600 к в . м и л ь
Янг-дзе-кианга . . . 34 200 кв. миль
Чу-кианга 6200 „ „
И т о г о 73 800 кв. миль
(Рукопись обрывается)
2-й в а р и а н т
Глава первая
ОЧЕРК ПОЛОЖЕНИЯ НАУК В НАЧАЛЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА
1
Отношение новой европейской цивилизации к цивилизации
китайской, индийской и древней персидской
Новая Европа имела два главные источника своих идей. Соб-
ственный опыт и размышление о нем, конечно, были всегда, как
служат теперь, коренным капиталом ее развития; но большие
* Вот несколько заметок для сравнения.
Пространство, занимаемое собственно Китайскою империею без населен-
ных земель, разные географы полагают составляющим от 65 до 80 тысяч
квадр. миль.
Римская империя в эпоху, когда обнимала собою все земли древней
греко-римской цивилизации, имела приблизительно такое же пространство;
но половину его составили области, которые были заняты только гарнизонами
цивилизованных завоевателей, в т о м роде, к а к т е п е р ь в Алжирии есть н е -
сколько городов, в которых много европейцев. Собственно говоря, греко-
римской цивилизации принадлежали, в эпоху самого широкого ее распро-
894

пособия ему были заимствованы ею из цивилизация греко-рим-
ской древности. Влияние других цивилизаций на новую Европу
или было незначительно, или производилось лишь косвенным об-
разом, через греко-римскую цивилизацию, или состояло в по-
средничестве между древними греко-римскими знаниями и {но-
вою — зачеркнуто} средневековою жизнью Европы. Эта
посредническая роль принадлежала арабской цивилизации; кос-
венным образом, через греко-римскую цивилизацию, новая
Европа подвергалась влиянию египетской, сирийской и египет-
ско-сирийско-греческой цивилизации; об этих двух видах отно-
шений и о характере их влияния мы будем говорить при
изложении тех периодов древней и средневековой жизни Европы,
к которым они принадлежат. Здесь для исторической полноты
и для отметки некоторых обыкновенно упускаемых из соображе-
ния фактов мы обратим внимание на наши отношения к тем циви-
лизациям, которые ни прямым, ни косвенным образом не имели
значительного участия в развитии ново-европейских идей, но
ошибочные мнения о которых служат опорами для довольно мно-
гих неправильных суждений об истории человеческого развития.
Это цивилизация китайская, индийская и древне-персидская.
Новая Европа начала узнавать Китай в такие времена, когда
еще могла бы заимствовать у китайцев не какие-нибудь отдель-
ные, внешние изобретения, а уроки и пособия для общего харак-
тера своих понятий и обычаев, как заимствовала из греко-рим-
ской древности. В XVII веке, даже до третьей четверти
XVIII века, есть довольно значительные проявления мысли, что
европейцы должны стать учениками китайцев. Для примера
довольно сослаться на Лейбница и Вольтера: у них есть стра-
ницы, проникнутые таким же чувством к цивилизации Китая,
странения в Европе, земли на юг от Балканов, Дуная, на запад и юг от
Рейна; в Азии: Анатолия, Сирия, в Африке Египет и узкая полоса север-
ного побережья; все вместе это составляет тысяч 50 или 55 квадратных
миль. Да и в этом пространстве большая половина имела даже и в самом
конце древней истории приблизительно такое же положение относительно
цивилизации, как теперь бывшие испанские владения в Америке; язык ци-
вилизованных победителей уже стал господствующим; они составляли зна-
чительную часть населения; но масса населения находилась еще в полувар-
варском состоянии. Цивилизованными частями Римской империи собственно
были только: Италия, южная часть Балканского полуострова, юго-западная
четверть Франции, острова Средиземного моря, Египет и в других местах
Средиземного прибрежья — узкая полоса. Все это вместе составляло
тысяч 20 или много 25 квадратных миль.
В конце XV века пределами европейской цивилизации на востоке была
приблизительно линия Вислы. Прибавив к этому южную часть Скандинавии,
можно насчитать до 70 или 75 тысяч квадр. миль. Но, собственно говоря,
цивилизованными странами были только земли, занятые романскими и не-
мецкою национальностями, Англия и Богемия с Моравиею. Пространство
на восток от Эльбы и на юго-восток от Богемско-Моравской земли только
начинало воспринимать цивилизацию, имело лишь небольшие оазисы ее.
Настоящим образом цивилизации принадлежало от 35 до 40 квадратных
миль, не больше.
895

с каким Геродот говорил о Египте: почтением, близким к по-
клонению. Это впечатление — исторический факт; ошибочно ли
было оно или нет, но оно существовало. Из его существования
само собою следует, что если бы тогда житейские или хотя ум-
ственные сношения Европы с Китаем были сильны, Европа под-
верглась бы влиянию китайской цивилизации, — может быть, и
вероятно менее сильному, чем влияние арабской в предшествую-
щие столетия, но точно так же неотразимому. Этого не было, по-
тому что и до сих пор связи Европы с Китаем слишком незна-
чительны. Чего ждать в будущем? Они растут. Нет ни малей-
шего сомнения в том, что китайская нация скоро начнет
переделывать свою жизнь под влиянием европейских учреждений,
обычаев и понятий {вопрос имеет две стороны — зачеркнуто}.
{Этот может быть представляет — зачеркнуто}, {разлагается —
зачеркнуто}. Но {до какой степени Европа сохранит ту полную —
зачеркнуто} можно ли быть уверенным, что Европа не подверг-
нется взамен сильному влиянию Китая?
Когда нация, имеющая теперь, по всей вероятности, боль-
шую многочисленность, чем все нынешние цивилизованные на-
ции, взятые вместе, примет участие в обработке человеческой
жизни с пособиями нашей цивилизации, то по натуральному за-
кону следует ожидать, что работа пойдет успешнее и китайцы
будут полезными сотрудниками европейцев, как в Европе р а -
бота одной нации была всегда полезна прогрессу других наций.
Но то будет новая работа над новою цивилизациею, служащею
развитием нынешней европейской. Вероятности этой будущей
разработки служат предметом разбора следующих отделав н а -
шего наследования. А теперь нам представляется вопрос о том,
существует ли вероятность, чтобы наша нынешняя цивилизация
подверглась сильному изменению от нынешней китайской циви-
лизации, при быстром возрастании наших живых связей с китай-
цами, — в том смысле, как усиление сношений с народами араб-
ской цивилизации имело своим следствием довольно ощутитель-
ную перемену в средневековой европейской жизни?
Почти все не задумываясь окажут: «нет, этого нельзя ожи-
дать»; и, по всей вероятности, такой ответ справедлив. Но он
почти всеми будет дан или по впечатлению, в котором они сами
затруднились бы отдать себе ясный отчет, или по представле-
ниям, едва ли основательным. Случайное совпадение какого-ни-
будь одного вывода из ошибочных понятий с истиною не должно
удовлетворять нас: истина должна основываться на истине, а не
на ошибках; безотчетное впечатление также не должно удовле-
творять нас: мы должны разъяснять себе наши впечатления.
Мы заметили, что в XVIII веке были люди великого ума и
исторического влияния, чувствовавшие наклонность ставить ки-
тайскую цивилизацию {источником — зачеркнуто}, {предметом —
зачеркнуто} руководством для нас. После Вольтера мы едва ли
896

найдем примеры этому. Очень многие из людей, долго живших
в Китае, становятся поклонниками его. Но если между ними есть
писатели очень трудолюбивые и ученые по своей специальности,
например Гюцлаф, то нет между ними ни одного человека, поль-
зующего<ся> большим значением в {мнении публики — зачерк-
нуто} умственной жизни вообще, и даже нет ни одного, которого
можно было бы назвать человеком значительного ума или по
крайней мере удовлетворительного образования. Это показы-
вает, что нынешняя китайская цивилизация не заключает в себе
ничего такого, чему не удовлетворяла бы наша собственная. Чем
же увлекала она людей, подобных Лейбницу и Вольтеру?
Лейбниц был увлечен преимущественно сильною логичностью
китайского письменного языка; Вольтер — преимущественно
рассудительностью, с которой китайцы стараются ценить пред-
меты и отношения по их удобству и пользе, а не по схоластиче-
ским или идеалистическим нормам.
В наше время европейская цивилизация уже выработала зна-
чительные явления, соответствующие обоим этим стремлениям.
Единственные науки развили номенклатуру, основанную на ана-
лизе основных элементов и классификации их комбинаций. Вся-
кому профану очевидна прекрасная рациональность языка, при-
нятого химиею. Геогнозия {ботаника, зоология — зачеркнуто},
физиология, классификация растений и жи<вотных>
(Рукопись обрывается)
< ОТРЫВОК ИЗ НЕОКОНЧЕННОЙ РАБОТЫ >
Принимая линию 20° средней годичной температуры по 100-
градусному термометру (16° по нашему) за границу тропического
климата, мы увидим, что в его полосе лежат:
Вся Африка, кроме очень небольшого куска прибрежья на
северо-западе (северная часть Марокко) и также небольшого от-
резка южной оконечности. Оба эти небольшие пространства очень
мало удаляются и крайними своими пределами от линии 20° сред-
ней температуры; потому, в общем обзоре, каков наш, справед-
ливо будет сказать, что эти незначительные исключения, так мало
отступающие от нормального предела, не заслуживают внимания.
Здесь мы имеем полное право выразиться просто: Африка вся
лежит в тропическом климате.
В Азии линия 20° средней температуры идет севернее
Дамаска, к устью Кура, по соседству Бухары, Самарканда, от-
туда в юго-восточном направлении спускается к соседству тропи-
ка в восточном Китае; таким образом, приблизительно говоря,
тропический климат имеют: Сирия, Аравия, Персия, южная часть
персидско-туранских земель на востоке от Каспийского моря,
южная половина Китая и земли на юг от этих мест.
897

Острова между Азиею и Австралиею.
Западная половина Австралии, кроме широкой полосы юж-
ного берега; в восточной половине Австралии кусок, лежащий
вне тропического климата, гораздо обширнее и, вероятно, имеет
несколько десятков тысяч квадратных миль.
В Америке линия 20° средней температуры идет на севере так,
что к тропическому поясу принадлежит почти вся Мехика, в
Соединенных Штатах узкая полоса прибрежья Мехиканского
залива и Флорида; в Южной Америке эта линия идет через
южную часть Боливии к южному краю Бразилии; таким обра-
зом, Боливия, Бразилия и все страны между ними и Мехикою,
Вест-Индия лежат в тропическом климате.
{Все три нации, которые составляют в Европе передовой
главный отдел цивил<из>ованного человечества. — Англичане
служат теперь главными деятельницами цивилизации в Евро-
пе, — французского — зачеркнуто}.
В Европе привыкли находить
(Рукопись обрывается)

РАСПРЕДЕЛЕНИЕ
(Милль, книга вторая)
А. Соперничество, как норма распределения. — Б. Классы
между которыми делится продукт
(Гл. III—X)
Разумеется, мы должны обозревать содержание трактата
Милля по порядку книг и глав. Первая книга уже известна в
полном составе читателю. Стало быть, нам приходится начинать
со второй; а во второй первые две главы трактуют о системах
экономического устройства, основанных на принципе, различном
от господствующего принципа новой экономической истории, и
потом об этом принципе, о частной собственности, о степени ее
экономической полезности в нынешнем ее виде и о том, какие
изменения нынешнего ее вида справедливы и полезны по мнению
Милля, — следовательно (заключаете вы), статьи наши должны
начаться обзором этих глав, о коммунизме и о частной собствен-
ности. Как бы не так! — «держи карман!» — Извините за про-
стонародное выражение. — Неужели, читатель, вы до сих пор
так наивны, что думаете, будто мы (я говорю собственно про
себя, про других не знаю) — будто мы поступаем, как следует
поступать? — Например, будто мы пишем о том, о чем следует
писать? — Никогда! Да, с гордостью могу сказать я о себе,
что никогда не отступал до сих пор от правила: пиши не о том,
о чем следует, да и о том, о чем почти не стоит писать, пиши не
так, как следует. Неужели захочу я теперь испортить репутацию,
приобретенную годами неуклонного следования этому принципу?
Неужели захочу я подвергнуться угрызениям совести? Никогда.
Я ненарушимо держусь принципа и с удовольствием жертвую
ему двумя первыми главами II книги Милля, обзором которых
мне следовало бы начать.
Да и на что нам они? Что касается до меня, мне в коммуни-
стическом обществе жить не придется, следовательно, плевать
899

я хотел на коммунизм (с вашего позволения). А вы, читатель,
смею спросить, кто вы такой? До вашей нравственности, до ва-
шего ума мне нет никакого дела; я только спрашиваю: каков
размер вашего имущества? Если вы владеете порядочной соб-
ственностью или хотя ждете порядочного наследства, тогда вы,
без всякого Милля, знаете, какое это хорошее учреждение —
собственность (конечно, если она не должна идти не ныне-
завтра под аукционный молоток), и знаете вы, что все другие
системы общественного устройства, кроме системы частной соб-
ственности, фальшивы и гибельны. Если же у вас недвижимого
имущества нет, движимого маловато, — тогда — тогда простите
меня за прямоту: я с вами толковать не намерен, потому что я
не хочу знаться с людьми не порядочными. Стало быть, во вся-
ком случае, нечего мне ни для себя, ни для читателя останавли-
ваться на первых двух главах II книги Милля.
Разве только для приличия, чтобы уж не совсем пренебречь
этими двумя первыми главами, не стоющими никакого внимания,
выпишем первую страничку пропускаемого нами отдела II книги,
да и то больше не для самой этой странички, а так лишь для
общего предисловия к следующим выпискам.
Рутинные политико-экономы выставляют все части экономи-
ческого быта одинаково не зависящими в своих основных чертах
от соображений человека о лучшем устройстве человеческого
быта. На самом же деле принципы только одной части экономи-
ческого быта, именно производства, налагаются на человека с
необходимостью физических законов, — остальные элементы
экономического быта устраиваются уже самим человеком и впол-
не подлежат власти исторических обстоятельств:—разъясне-
нием этой важной разницы теории производства от теории рас-
пределения и обмена и начинает Милль свою вторую книгу:
«Принципы, изложенные в первой части нашего трактата,
сильно отличаются в некоторых отношениях от принципов, к рас-
смотрению которых мы теперь приступаем. Законы и условия
производства имеют характер истин, о каких говорят естествен-
ные науки. В них нет ничего, зависящего от воли, ничего такого,
что было бы можно изменить. Все производимое человеком
должно быть производимо теми способами и под теми усло-
виями, какие налагаются качествами внешней природы и внут-
ренними свойствами физического и умственного устройства самого
человека. Хочет или не хочет человек, но размер его производ-
ства все равно будет определяться размером его предваритель-
ного сбережения и, при данном размере сбережения, будет про-
порционален энергии человека, его искусству, достоинству его
орудий и благоразумному пользованию выгодами соединенного
труда. Хочет или не хочет человек, но, удвоив количество труда,
он не получит с данного пространства земли удвоенного количе-
ства пищи, если не произойдет улучшение в земледельческом
900

процессе. Хочет или не хочет человек, но непроизводительный
расход отдельных лиц будет вести к пропорциональному обед-
нению общества, и только производительным расходом будет
обогащаться общество. Каковы бы ни были мнения или
желания по этим вещам, они не изменяют характера самых ве-
щей. Мы не можем оказать вперед, каких пределов не перейдут
изменения в способах производства, каких пределов не превзой-
дет возрастание производительности труда при будущем расши-
рении наших знаний о законах природы и при возникновении
из этих новых знаний новых промышленных процессов, о кото-
рых мы теперь не имеем и понятия. Но каковы бы ни были наши
успехи в стараниях расширить пределы, полагаемые нам свой-
ствами вещей, мы знаем, что непременно существуют эти пре-
делы; мы не можем изменить коренных качеств ни материи,
ни мысли, а можем только с большим или меньшим успехом
употреблять эти качества на произведение феноменов, нужных
для нас.
«Не таковы принципы распределения богатства. Это распре-
деление — чисто дело человеческого учреждения. Когда явились
вещи, то люди, или как частные люди, или как общество, могут
поступать с ними, как захотят. Они могут отдать их в распоря-
жение, кому им угодно и на каких им угодно условиях. Далее:
когда люди живут в обществе, то всякое распоряжение вещами
может происходить только по согласию общества, или, точнее
говоря, по согласию тех, которые располагают деятельною си-
лою общества; это согласие необходимо при всяком обществен-
ном устройстве, независимость от него бывает только в одино-
честве совершенной пустыни. Даже вещи, произведенные одним
своим личным трудом, без всякой чужой помощи, человек не
может сохранять в своем распоряжении иначе, как по дозволе-
нию от общества. Мало того, что общество может взять их у
него, — их могли бы взять и взяли бы у него отдельные люди,
если б общество осталось к этому равнодушно, если бы оно не
употребляло своего вмешательства в целом своем составе,
или не назначало и не содержало особенных людей, чтобы не
давать никому нарушать его владения этими вещами. Таким об-
разом распределение богатства зависит от законов и обычаев
общества. Правила, которыми оно определяется, бывают те, ка-
кие созданы мнениями и желаниями правящей части общества;
в разные времена и в разных обществах эти правила очень раз-
личны и могли бы стать еще различнее от прежних, если бы
того захотели люди».
Действительно, у разных народов и в разные эпохи у од-
ного народа мы видим формы экономического быта чрезвычайно
разнообразные. Не говорим уже о том, что, в противополож-
ность нынешнему господству принципа частной собственности у
цивилизованных наций, были у тех же племен в глубокую ста-
901

рину формы, представляющие видимое сходство с коммуниз-
мом, — формы, до сих пор господствующие у разных варварских
и полуварварских племен; не говорим о том, что у самых пере-
довых наций до сих пор сохраняется кое-что из этих учрежде-
ний дикой старины, например, за береговою чертою море при-
знается всеми нациями за общее достояние человеческого рода;
судоходные реки у самых передовых наций еще остались общим
достоянием нации; в самой Англии, не говоря уже о Франции и
Германии, еще остаются городские выгоны как общее достояние
целого города и т. д. Это последнее обстоятельство — чисто
калмыцкая или чирокезская черта, а в понятии о море англи-
чане, французы и прочие чуть ли не перещеголяли самых тро-
глодитов; не говорим и о том, что в сфере громадных предприя-
тий стала все сильнее и сильнее выступать тенденция, противо-
положная безграничному праву частной собственности (укажем
развитие этой тенденции по двум направлениям, известным каж-
дому: акционерные общества захватывают все больше и больше
места в промышленной деятельности; когда частная собствен-
ность мешает осуществлению громадных предприятий, замы-
шляемых акционерными обществами, закон устраняет ее с их
пути посредством экспроприации, которая все больше и больше
входит в законное правило и при столкновениях государствен-
ной деятельности с частною собственностью, — столкновениях,
прежде разрешавшихся экстренными противозаконными мерами
администрации, а теперь развязываемых против частной соб-
ственности в пользу государственных надобностей правильными
приговорами законных судилищ); обо всем этом мы не станем
говорить, потому что тут везде — нечто похожее на коммунизм,
на который мы уж наплевали, в чем и объяснились выше. Нет,
и в делах, совершающихся исключительно по принципу частной
собственности, формы экономического устройства очень раз-
личны. Возьмем, например, земледельческий продукт. В ином
месте, например в Бразилии, весь он принадлежит одному
классу, землевладельцам, возделывающим свои поля посред-
ством рабов; земля и капитал — собственность плантатора;
труд исполняется людьми, составляющими также его собствен-
ность, то есть в экономическом отношении не людьми, а маши-
нами или домашним скотом. В других местах землевладелец
также сам бывает антрепренером, ведущим дело на свой капи-
тал, но уже посредством свободных работников, так что тут два
класса: землевладельцы-хозяева и наемные работники. В иных
местах мы видим тоже два класса, но уже не так распределяются
между ними три элемента производства, значит, и продукт:
землю берет у владельца в аренду человек, сам ее возделываю-
щий собственным трудом и капиталом; да и тут опять есть раз-
ные формы распределения между этими двумя лицами, земле-
владельцем и арендатором-работником: в одних местах арендная
902

плата определяется торговыми условиями, в других остается
неизменна, в третьих обычное право арендатора на пользование
землею, с незапамятной старины находившееся в его роде, уко-
ренилось до того, что землевладелец уже утратил всякую власть
вмешиваться в хозяйство арендатора, так что тут как будто два
собственника: один по имени, а другой на деле—и на деле вы-
ходит, что земля отчасти принадлежит арендатору-работнику и
лишь отчасти лицу, называющемуся владельцем ее. Бывает и
такое устройство, в котором каждый из трех элементов произ-
водства имеет своим представителем особенный класс. Земля
принадлежит землевладельцу, капитал фермеру, а сам фермер уже
не работник, и труд на ферме пополняется людьми другого со-
словия, работниками. Наконец есть еще особенное устройство,
когда сам землевладелец — с тем вместе и работник, иначе ска-
зать, когда работник вместе и собственник земли, и капитал при-
надлежит также ему самому.
Какая же тут неизменность законов распределения, когда
распределение видоизменяется по множеству разных обществен-
ных отношений, созданных почти всегда историческими обстоя-
тельствами, совершенно не зависимыми от экономических прин-
ципов и по большей части — прямо противоречащими им? Разве
политико-экономическими принципами был устроен обществен-
ный быт при завоевании Римской империи варварами, или во
времена феодализма, или даже в позднейшие, хотя бы в наши
времена? Разве он еще не подчинен господству влияний, гораздо
сильнейших, чем здравый экономический расчет? Разве из здра-
вого экономического расчета велись войны при Наполеоне I, —
войны, развязкой которых решен был экономический быт Ев-
ропы? Разве по экономическому расчету завладела и хочет про-
должать владеть Алжириею Франция? Разве по здравому эко-
номическому расчету устроились и сохраняются поземельные от-
ношения в Англии? — Но ведь мы вовсе не то говорим (отве-
чают рутинные политико-экономы), что все установившиеся
формы экономических отношений сообразны с принципом науки
или что все эти формы должны остаться неизменны; напротив,
мы порицаем многие из них, порицаем даже все, за исключением
только одной, и доказываем, что всем им лучше было бы заме-
ниться этою одною, которая одна удовлетворительна. Мы гово-
рим только, что неизменен общий принцип, по которому распре-
деляется продукт при всех этих формах, и что он вполне удов-
летворителен; принцип этот — соперничество. Оно имеет в себе
необходимость закона природы; устранить его невозможно; а
если б и можно было устранить его, не следовало бы устранять,
потому что ничего лучшего нельзя и придумать человеку. — По-
смотрим, так ли это.

ПРИМЕЧАНИЯ
«ОСНОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ)
(кн. I)
1 Примечания Чернышевского к переводу книги I «Оснований полити-
ческой экономии» Дж. Стюарта Милля вместе с «Очерками из политической
экономии (по Миллю)» занимают исключительное место среди других его
экономических произведений. Чернышевский в примечаниях к переводу
книги I Милля и в «Очерках» дает глубокую критику буржуазного
строя и связанную с ней критику буржуазной политической экономии.
В «Послесловии к второму изданию» первого тома «Капитала» Маркс отме-
чает, что «банкротство буржуазной политической экономии... мастерски вы-
яснил уже в своих «Очерках политической экономии по Миллю» великий
русский ученый и критик Н. Чернышевский» ( М а р к с , «Капитал», т. I,
стр. X I X ) . Ленин в статье «Из прошлого рабочей печати в России» писал,
что Чернышевский «был замечательно глубоким критиком капитализма, не-
смотря на свой утопический социализм» ( Л е н и н , Соч., т. XVII, стр. 342).
Критика Чернышевским классового строя имела актуальный характер.
Важнейшим звеном этой критики было суровое осуждение позорного инсти-
тута русской жизни — крепостного права, а также проведенной
царским правительством крестьянской «реформы». «Чернышевский пони-
мал,— писал Ленин в «Что такое «друзья народа...»,—что русское крепост-
ническо-бюрократическое государство не в силах освободить крестьян, т. с.
ниспровергнуть крепостников, что оно только и в состоянии произвести «мер-
зость», жалкий компромисс интересов либералов (выкуп — та же покупка)
и помещиков, компромисс, надувающий крестьян призраком обеспечения и
свободы, а на деле разоряющий их и выдающий головой помещикам. И он
протестовал, проклинал реформу, желая ей неуспеха, желая, чтобы прави-
тельство запуталось в своей эквилибристике между либералами и помещиками
и получился бы крах, который бы вывел Россию на дорогу открытой
борьбы классов» ( Л е н и н , т. I, стр. 179—180).
Вместе с тем в примечаниях к кн. I Милля и в «Очерках» Чернышев-
ский противопоставляет буржуазной политической экономии, «смитовой
школе», политическую экономию социализма, которую он в другой работе
(«Капитал и труд») называет «экономической теорией трудящихся». На
это обратили внимание враги социализма. «Эксперт» царского правитель-
ства по сыскным делам в специальной «Литературной записке», написанной
по поручению царской охранки и приобщенной к делу Чернышевского в
качестве обвинительного материала, дал следующее заключение:
«Перевод политической экономии английского ученого Милля, прибли-
жающегося в своих воззрениях к Прудону (?), сделанный Чернышевским и
снабженный его примечаниями, тянется почти во всех книжках («Совре-
904

менника».— С. Б.). Переводчик своими примечаниями и толкованиями,
присоединенными к переводу, силится Милля переделать в Прудона. Этот
перевод содержит целую систему учения, проповедуемого Чернышевским»
(Архив Октябрьской революции, переменный фонд, инв. № 3057, стр. 8).
В другом документе (л. 3-й того же архива) написано: «Чернышевский со-
чинениями своими преимущественно экономическо-социалистического содер-
жания явно доказал, что он принимал меры к ниспровержению существую-
щего в России порядка управления».
В примечаниях к кн. I «Оснований политической экономии» Милля и в
«Очерках» Чернышевский разоблачает апологетику вульгаризаторов класси-
ческой политической экономии, особенно французских экономистов Сэ, Ба-
стиа, Шевелье, Коклена, Гильйомена, Гарнье, немецких экономистов Рошера,
Pay и их русских подражателей.
Еще в начале своей общественно-литературной деятельности Чернышев-
ский считал, что политическая экономия имеет огромное значение в науке и
в общественной жизни. «Политическая экономия и история (то есть и то
и другое, как приложение философии, и вместе главные опоры, источники
для философии) стоят теперь во главе всех наук. И это не то, что мода,
как говорят иные, нет, вопросы политико-экономические действительно те-
перь стоят на первом плане и в теории, и на практике, то есть и в науке,
и в ж2 изни государственной» (Письмо к родным от 22. XI 1849 года).
Во время Чернышевского в России «трактаты» по политической эконо-
мии, написанные буржуазными экономистами, представляли собой не что
иное как «переделку» западноевропейских «Начал», «Оснований политиче-
ской экономии», принадлежавших вульгаризаторам Сэ, Бастиа, и др. Еще
в конце 40-х гг. русский экономист В. А. Милютин подверг критике «Опыт
о народном богатстве или о началах политической экономии» Бутовского,
показав, что автор только повторяет взгляды вульгаризатора Ж.-Б. Сэ.
К числу буржуазных авторов, занимавшихся «французскими переделками»
в России, следует отнести следующих:
С т е п а н о в , профессор Харьковского университета, опубликовавший
в 40-х годах прошлого столетия «Заметки по политической экономии». В этой
работе автор высоко ставит авторитет французского вульгарного экономиста
Ж.-Б. Сэ.
А. Б у т о в с к и й , Опыт о народном богатстве или о началах полити-
ческой экономии, три тома. СПБ, 1847. Книга Бутовского представляет собой
полный курс политической экономии на русском языке. Автор не вносит н и -
чего оригинального, а лишь повторяет взгляды вульгарной политической эко-
номии. Критическому разбору книги Бутовского посвящены замечательные
статьи В. Милютина в «Современнике» ( № № X, XI, XII, 1847 г.) и в
«Отечественных записках» (т. LV, 1847 г.).
Г. К а м е н с к и й , Новый опыт богатства народов, СПБ., 1856. Об этой
книге Чернышевский написал краткую рецензию, в которой говорится, что
книга Каменского есть «только неполный перевод известного сочинения
Милля». Разоблачение плагиата Каменского сделано русским экономистом
Бабстом.
И. Г о р л о в , Начала политической экономии, СПБ., 1859. Книга н а -
писана в духе концепций вульгарной политической экономии Рошера, Мак-
Куллока. Оценка книги Горлова дана Чернышевским в статье «Капитал и
труд», напечатанной в «Современнике», т. LXXIX, 1860 г.
И. В е р н а д с к и й , Очерк политической экономии, СПБ, 1857. Книга
представляет собою историю экономических учений, а не трактат-курс.
«Очерк» написан крайне поверхностно и имеет целью опорочение социализма
и защиту частной собственности. С Вернадским Чернышевский вел полемику
на страницах «Современника» главным образом по вопросу о судьбе и зна-
чении3 русской общины.
Полное название книги Милля — «Principles of Political Economy with
some of their Application to Social Philosophy» («Основания политической
экономии с некоторыми из их применений к общественной философии»).
905

До 1860 г. вышло в Англии четыре издания: первое в 1840 г., четвертое
(с ко4торого сделан перевод Чернышевским) в 1857 г.
Первоначальным намерением Чернышевского было печатать в «Совре-
меннике» перевод Милля полностью, снабжая его своими примечаниями-
дополнениями. По причинам, которые Чернышевский объясняет в предисло-
вии к «Очеркам», перевод Милля, начиная с книги II, печатался в «Совре-
меннике» в извлечениях (см. предисловие к «Очеркам», стр. 337 настоящего
тома). Полный перевод Милля уже после ссылки Чернышевского был
издан его родственником А. Н. Пыпиным в 1865 г. ( Д ж о н С т ю а р т
M и л л ь. Основания политической экономии с некоторыми из их примене-
ний к общественной философии, издание А. Н. Пыпина, СПБ., 1865). Пере-
водчик — Чернышевский — не указан, так как упоминание его имени могло
служить причиной запрещения выхода книги в свет. В издании Пыпина со-
хранилась значительная часть подстрочных примечаний, сделанных Черны-
шевским к переводу. В предисловии указывается, что в перевод внесены
изменения в связи с новым английским изданием книги Милля. Кем сделаны
изменения, не указано. Второе издание полного перевода Милля Чернышев-
ским вышло в 1874 г. с предисловием Ю. Жуковского.
5 М е р к а н т и л ь н а я с и с т е м а — буржуазное экономическое учение
эпохи начала промышленного капитализма. Главным содержанием мерканти-
лизма является признание необходимости государственного регулирования
внешней торговли в целях обеспечения ввоза металлических денег в страну.
Меркантильная система как экономическая политика буржуазного государ-
ства имела целью путем высоких ввозных пошлин способствовать накопле-
нию капиталов для отечественной промышленности. Миллю чуждо было более
глубокое понимание меркантильной системы как учения, отражающего инте-
ресы промышленного капитала на ранней стадии его развития. Он видел
в меркантилизме учение и экономическую политику, признающую, что нацио-
нальным богатством являются деньги или благородные металлы, которые
легко превратить в деньги. Чернышевский неоднократно разоблачает вуль-
гарную политическую экономию, а также и Милля, в зараженности «меркан-
тильным недугом», понимая под этим абсолютирование товарно-денежных от-
ношений. О меркантилизме Чернышевский в статье «Капитал и труд» (см.
т. VII настоящего издания) писал, что меркантильная теория была экономи-
ческой теорией феодалов, которые хотели «брать, не давая ничего в обмен».
Это следует понимать в том смысле, что меркантильная теория требовала
во внешней торговле такого преобладания вывоза над ввозом товаров, кото-
рое приводит к ввозу в страну денег, за которые не дается ничего в обмен.
6 «Курс земледелия» («Cours d'Agriculture»)—сочинение французского
агронома Гаспарена. Чернышевский, видимо, пользовался французским изда-
нием. Книга была частично переведена на русский язык в 1863 г. под на-
звани7 ем «Земледельческая механика» (перевод П. У.).
С е к у н д р с к и й м а в з о л е й сооружен правителем Индии Акбаром
в XVI столетии близ города старого Дели как памятник его матери.
Т а д ж-М е г а л — памятник-мавзолей, воздвигнутый шахом Джеганом в
Агре (Индия) над могилой его жены Нур-Джеган. Вокруг памятника ограда
с чет8ырьмя высокими воротами и минаретами по углам высотой до 20 сажен.
В крепостной России середины X I X века некоторые крестьяне, пла-
тившие оброк помещикам, были крепостными лишь юридически; платя
оброк помещику, они самостоятельно вели торговые дела. Так, например, в
50-х годах прошлого столетия основателем одной из крупнейших шелковых
фабр9ик был крепостной помещиков Бибиковых Кондрашов.
Ч и н г и з-х а н — прозвище азиатского завоевателя Темучина
(1155—1227) — и Т а м е р л а н — азиатский завоеватель (1336—1405) —
распространили свое господство в Азии и Восточной Европе. О с м а н ы —
турки, в X I V — X V столетиях завоевали части Греции, Болгарии, Сербии,
в 1453 г. взяли Константинополь и в том же веке вели войны в пределах
Австр10ии (осада Вены).
В о т у ж е 1400 л е т — то есть со времени нашествия гуннов.
906

11 В X в. турки завоевали части территории Персии (нынешнего Ирана),
затем вторглись в Индию и образовали там царство газневидов. Б а б у р
(Бабер) Зегир-Эддин-Мохаммед— правнук Тамерлана (см. прим. 9 ) , цар-
ствовал от 1494 до 1530 г. В подстрочном примечании речь идет о завоева-
нии Бабуром в 1525—1526 гг. Индии и об образовании на территории этой
страны царства «великих моголов». Ш а х Н а д и р — персидский шах, цар-
ствов1а2л с 1688 по 1747 г., завоеватель Индии.
В IX и X вв. в Европе после оседания кочевых народов — начало
феод1а3лизма. В IV и V вв. — нашествие гуннов.
Свое столь категорическое утверждение о сходстве персидского и не-
мецкого языков и об отношении к этому вопросу немецкого философа Лейб-
ница, интересовавшегося между прочим и этнографией, Чернышевский впо-
следствии сам отверг. Вот что пишет он из Сибири 21 апреля 1877 г. родным:
«Попалось мне в руки какое-то рассуждение об экономии. Я и вспомнил
о своих заметках на книгу Милля. Там есть удивительные вещи. Между
прочим заметка о ново-персидском языке, что он, по коренным законам своей
фонетики, занимает средину между верхним немецким и нижним немецким.
Непостижимо было бы, как удалось мне написать такую нелепость, если бы,
на беду моему восхищению этим замечательным открытием, не пришло мне
в голову, что я читал когда-то Лейбница. Я поверил тогда его уверению,
что он — конечно, не учившись по-персидски — понимал по два, по три
стиха сряду в персидских поэмах. И я верил этому. А я знал тогда не-
сколько стихов по-персидски. Теперь, на досуге, я попробовал, не вспомню
ли чего из них. И успел припомнить два стиха. Этих двух довольно, чтобы
ясно было: ни Лейбниц, ни десять Лейбницев и Ньютонов вместе не в со-
стоянии понять при помощи своих родных языков — немецкого ли, англий-
ского ли, — никаких трех слов сряду, не то что трех стихов, по-персидски,
не поучившись хоть немного персидскому.
Лейбниц, разумеется, не солгал. Но он был в какой-нибудь иллюзии.
Вероятно, ему был сказан смысл стихов, которые сумел он понять; а в
то время, когда он говорил о своем понимании персидских стихов, ему забы-
лось, что смысл их был уже известен ему, когда он начал всматриваться
в них.
А я, хоть имел в голове материалы для проверки слов Лейбница, не
догадался тогда проверить их, приняв его уверение за факт; он послужил
мне побуждением согласиться с филологами (были такие между немцами),
находившими, что персидский и немецкие языки ближе друг к другу, чем,
например, немецкий к латинскому. И, углубившись в эту ошибку, я написал
ту нелепость» («Чернышевский в Сибири», СПБ., 1913 г., т. II, стр. 140).
Чернышевский в юношеских годах изучал персидский язык наравне с
татарским и древнееврейским. Среди его рукописей сохранились тетради
упраж14нений по этим языкам.
В ы к у п в е с т - и н д с к и х н е в о л ь н и к о в вовсе не был «нацио-
нальным актом благотворительности», как об этом пишет в тексте Милль.
Освобождение вест-индских крестьян от рабства произошло в результате
длительной их борьбы за свое освобождение. Кроме того, предоставление
личной свободы вест-индским рабам диктовалось необходимостью повысить
производительность труда плантационных работников. Актом «национальной
благотворительности», совершенным английским правительством 1 августа
1834 г., воспользовались вест-индские плантаторы, которые не только по-
лучили выгоду от повышения производительности труда «освобожденных»
рабов, но и положили в карман из государственного бюджета Англии круг-
ленькую сумму в 500 млн, фунтов стерлингов, которые уплатили английские
налогоплательщики — рабочие и крестьяне английской империи. Вопросу о
вест-индских невольниках Чернышевский посвятил специальную статью
«Леность грубого простонародья», опубликованную в «Современнике» в
1860 г. В ней дается перевод статьи из английского журнала Edinburgh
Review с дополнениями Чернышевского. Ссылаясь на эту статью в работе
«Капитал и труд», он указывает, что до уничтожения рабства в Вест-Индии
907

эта английская колония шла к экономическому упадку и что причиной этому
было само рабство. После уничтожения рабства производство сахара сде-
лалось выгоднее, и плантаторы получили возможность конкурировать с дру-
гими странами, производившими сахар. Использование этого материала в
статье «Капитал и труд» направлено против защитников крепостного права
в России. Несомненно, к русским крепостникам относятся следующие слова
Чернышевского: «...освобождение негров имело последствия совершенно про-
тивные тем, какие приписываются ему неразумною злобою плантаторов, —
не разорило колонии, а спасло их от совершенного разорения, являющегося
следствием невольничества».
15 Руководящая роль Афин в союзе с греческими общинами на островах
малоазиатского побережья (Аттико-Делосский союз) сильно подняла до-
ходы Афинского государства. При Перикле союз фактически превратился в
господство Афин над своими «союзниками», и Афины самостоятельно рас-
поряжались союзной казной, определяя размер взносов с каждого члена
союза. Ежегодные взносы составляли по тому времени весьма значительную
сумму: не менее 500 талантов (больше 1 миллиона рублей) в год. Богатству
Афин способствовало также демократическое управление, введенное Перик-
лом, возглавлявшим торговые и ремесленные круги городского населения.
О богатстве Афин можно судить и по комедиям греческого драматурга
Аристофана («Вавилоняне», «Деи»), В «Деях» один из персонажей (Клеон),
определяя (преувеличенно) доходы афинян в 2 тысячи талантов, мечтает о
том, что
городов, островов, приносящих нам дань,
будет с тысячу, будет и больше.
Если бы было приказано каждому
взять на хлеба два десятка афинян,
двадцать тысяч из граждан могли бы
прожить в изобилии в жареных зайцах...
от столов не вставать и венков не снимать
и коврижкою с медом питаться...
16 Д ' И з р а э л и и Д е р б и принадлежали к английской партии ториев,
которая отражала в середине прошлого столетия классовые интересы круп-
ного землевладения. «Публичное отречение» обоих политических деятелей от
протекционизма задолго до 1857 г. имело место в их выступлениях в парла-
ментских прениях по вопросам свободной торговли, а также в речах Д'Изра-
э л и 1п7еред выборами в английский парламент в 1852 г.
М о р о ш к и н и С а в е л ь е в - Р о с т и с л а в и ч — реакционные пи-
сатели 40-х гг., которые выдвигали абсурдную идею о происхождении всех
народов от славян. Вульгарные «исследования» обоих писателей вызвали
в свое время насмешливую отповедь Чернышевского в рецензии на «Вре-
менник императорского московского общества истории и древностей россий-
ских1»8, напечатанной в декабрьской книге «Современника» в 1854 г.
Предметом «состязания» между Ломоносовым и Миллером являлись
лженаучные исследования Миллера о причинах появления варягов на Руси,
а также об эпохе правления Бориса Годунова и самозванцев. В 1742 г.
Миллер — немец по происхождению — произнес на торжественном заседании
Академии наук речь, в которой Ломоносов увидел умаление достоинства
России, особенное возмущение Ломоносова вызвало лженаучное утверждение
Миллера о том, что появление варягов на Руси следует объяснить как факт
завоевания ее норманнами (варягами). По настоянию Ломоносова Миллер
был разжалован из академиков в адъюнкты. В «Опыте новой истории о Рос-
сии» (напечатан в «Sammlung russ. Geschichte») Миллер уделял много вни-
мания периоду правления царя Бориса Годунова и самозванца Григория
Отрепьева. Это вызвало отпор Ломоносова, который считал «смутные вре-
мена Годунова и расстриги самой мрачной частью русской истории» и
поэтому был возмущен тем, что Миллер уделял этому периоду так много
внимания.
908

19 Выражение «дух словоизвержения» взято Чернышевским из очерка
Салтыкова-Щедрина «Скрежет зубовный», напечатанного в «Современнике»
в т. 2L0 XXIX, кн. I. 1860 г.
Отмеченное Чернышевским в тексте сведение французскими эконо-
мистами экономической теории к «теории денежных и кредитных оборотов»
нашло свое выражение у наиболее яркого представителя буржуазной вуль-
гарной политической экономии Ж.-Б. Сэ в его высказывании о предмете по-
литической экономии. В своем «Трактате политической экономии» Сэ сводит
все содержание политической экономии к «теории обмена и сбыта», которая
«изменит всю политику мира», подобно тому, как «теории теплоты, рычага,
наклонной плоскости отдали всю природу в распоряжение человека» (см.
«Тра2к1тат политической экономии», М., 1896, изд. Солдатенкова, стр. 7).
О несоответствии теории Смита с потребностями «простонародного
элемента жизни и мысли» и о необходимости политической экономии пере-
строиться в соответствии с этими потребностями Чернышевский пишет в
последнем абзаце главы II своих «Замечаний к трем первым главам первой
книги» Милля. Намерение перестроить «теорию Смита» нашло свое осущест-
вление и в статье «Капитал и труд», опубликованной Чернышевским до начала
печатания перевода Милля, — в кн. I «Современника» 1860 г. В этой статье
Чернышевский противопоставляет смитовой теории свою «теорию трудя-
щихся» и квалифицирует взгляды Смита и его последователей как «теорию
капи2т2алистов».
Милль неправильно отдает приоритет изобретения электромагнитного
телеграфа датскому физику проф. Эрстеду. Еще в 1832 г., то есть за год до
Эрстеда, в России был проведен электромагнитный телеграф между Зимним
дворцом и министерством путей сообщения в Петербурге. Позднее, в 1833 г.,
телеграф был «изобретен» в Германии Гауссом и Вебером. — «Математические
исследования Ампера», о которых говорится в тексте, представляют со-
бою открытие Ампером отклоняющего действия гальванического тока на
магнитную стрелку. — А л е к с а н д р и й с к и е м а т е м а т и к и — Эвклид.
(«Элементы геометрии»), Эратосфен и Аполлоний Пергейский (восемь книг
о конических сечениях). Математики эти жили и работали в Александрии
(Еги2п3ет) в III в. до н. э.
У Сэ: «Но создавать предметы нельзя: масса материалов, из которых
состоит мир, не может быть ни уменьшена, ни увеличена. Все, что мы можем
сделать, — это воспроизводить эти материалы в той форме, в которой они
становятся пригодны для нашего употребления и которой они раньше не
имели, или в той форме, в которой может увеличиться их полезность. Сле-
довательно, тут есть создание, но не материи, а полезности... Производство
не создает материи, но создает полезность» (Сэ, Трактат политической эко-
номи2и4, стр. 14—15).
Несмотря на то, что Чернышевский ссылается на приведенные уже
примеры применения математических приемов, однако ни у него в допол-
нениях, ни у Милля мы не находим этих примеров. Речь идет, повидимому,
о других работах, написанных до того Чернышевским. Из экономических
произведений, в которых Чернышевский пользовался математическими приема-
ми, укажем на следующие: «О земле как элементе богатства» («Современ-
ник», № VI, 1854 г.), «Капитал и труд» («Современник», т. LXXIX,
1860 г.), «О поземельной собственности» («Современник, т. LXVI, 1857 г.)
и др2. 5
Х л е б н ы е з а к о н ы в А н г л и и состояли в установлении особых
правил о пошлинах на ввозимый в страну хлеб. Размер пошлины менялся в
зависимости от цен на хлеб — с падением внутренних цен пошлина повыша-
лась, а с повышением понижалась. Хлебные законы вели к неимоверному обо-
гащению землевладельцев и к обнищанию трудящихся, так как принцип
изменения размера пошлин давал возможность держать цены на хлеб на в ы -
соком уровне. Английская буржуазия была также противницей хлебных за-
конов, так как в их существовании видела основу упрочения политического
влияния крупных землевладельцев, а также причину высоких цен на про-
909

мышленное сырье. Начавшаяся борьба за отмену хлебных законов приняла
форму борьбы за свободу торговли вообще. По всей стране образовались
общества против хлебных законов Anti-Corn-Law-Associations, которые в
1839 г. объединились в единую Лигу против хлебных законов Anti-Corn-
Law-League с центром в крупном промышленном городе Манчестере (отсюда
название «манчестерцы», манчестерская партия). Активными членами Лиги
были английские буржуазные политические деятели Кобден и Брайт. В ре-
зультате борьбы Лиги, мобилизовавшей для этой цели все общественное мне-
ние Англии и поведшей в парламенте специальную кампанию против хлебных
законов, они были в 1846 г. отменены, и скользящая шкала пошлин была
заменена единой таможенной пошлиной в размере одного шиллинга (около
30 копеек по курсу того времени) с квартера всех родов хлеба. Закон об от-
мене прежних хлебных законов вошел в силу только с 1 февраля 1849 г.
Результатом отмены хлебных законов было повышение ввоза хлеба в
Англию и большая устойчивость хлебных и сырьевых цен. Утверждение
Чернышевского, что отмена хлебных законов сопровождалась отменой всякой
пошлины на ввозимый хлеб («дозволение беспошлинно ввозить иностранный
хлеб») не соответствует действительности.
26 Речь в тексте идет о войнах, которые велись между Англией и Фран-
цией, начиная с конца XVIII в. до 1817 г. В своих примечаниях к «Осно-
ваниям политической экономии» и в «Очерках» Чернышевский иногда назы-
вает эти войны наполеоновскими, так как они велись главным образом во
время правления Наполеона I.
27 Намек на клеветническое измышление — будто коммунисты отрицают
искусство, В русской реакционной литературе это измышление нашло свое
Выра28жение в карикатурном изображении так называемых нигилистов.
Речь идет о французских революциях, начало которым положено бур-
жуазной революцией 1789 г. Среди русской революционной интеллигенции
Франция имела репутацию страны, в которой «простолюдины» готовы к ре-
волюции в каждый данный момент. Это мнение и отражено в словах Черны-
шевс2к9ого, к которым относится настоящее примечание.
Чернышевский упоминает в тексте о нашумевшем в свое время ди-
рижере Лазареве — авантюристе, который хвастался своей дружбой с евро-
пейскими композиторами, в частности с композитором Россини. Лазарева
высме3и0вал в «Современнике» автор «Записок нового поэта» И. И. Панаев.
31 Т е р п у г а — пила, напильник.
Чернышевский называет Мальтуса учеником Адама Смита и ставит
его наравне с Рикардо. Однако он уже в то время подверг острой критике
реакционную «теорию» Мальтуса. Так, например, в статье «О поземельной
собственности», написанной за три года до примечаний к Миллю (в.
1857 г.), Чернышевский говорит о «человекоубийственной системе Маль-
туса», что эта система уже давно отвергнута и т. д. Обстоятельная кри-
тика Мальтуса, разоблачение реакционности его теории народонасе\ения
Чернышевским дана в примечаниях к «Основаниям политической эконо-
мии» в специальном разделе «Мальтусов закон» (см. стр. 251 и сл. н а -
стоящего тома); а в письмах из Сибири Чернышевский уже прямо обви-
няет 32Мальтуса в плагиате (см. прим. 78, на стр. 931).
О попытке дать новое имя политической экономии см. наше
прим3.3 2 1 .
«Мысль» Милля, повидимому, цитирована Чернышевским по памяти.
Дословно у Милля говорится, что «понятие труда необходимо должно обни-
мать не только самую деятельность, но всякое физическое и умственное
обременение или стеснение, вообще все неприятные ощущения, соединенные
с употреблением мысли или мускулов на известное занятие» (Милль, кн. I,
глава I, стр. 37 настоящего тома). Не только в указанном тексте, но и в
после34дующих Чернышевский цитирует Милля по памяти.
IV и V вв. — века нашествия гуннов на Западную Европу (см.
прим. 12) и начало завоеваний и оседания в разных частях Европы варвар-
910

ских племен: франков, англосаксов, ломбардов, аллеманов и других. Процесс
оседания продолжался до X — X I вв., когда с завершением его окончательно
устан3о5вился в Европе феодализм.
Хлодвиг был королем франков от 481 до 511 г. н. э. При нем была
завоевана Галлия, которая носит ныне наименование Франции по имени за-
воевателей франков. При Хлодвиге и его преемниках начался и продол-
жалс3я6 процесс феодализации Европы.
Чернышевский иронизирует над учреждением в начале X I X в. при
Французской академии наук так называемой премии за добродетель. Премия
эта (3p7rix de vertu) была установлена по инициативе академика Монтиона.
Испания при Филиппе II, который управлял одновременно и Нидер-
ландами, «накопляла» огромные богатства посредством морского грабежа и
хищнического вывоза богатств из своих американских владений. Богатства,
«накопленные» таким способом Испанией, по справедливому замечанию
Чернышевского, действительно послужили «источником разорения» для са-
мой Испании. Соперничество Англии, которая в XVI в. управлялась коро-
левой Елизаветой, представляло собой не что иное, как превосходство
Англии над Испанией в морском разбое. В результате морских войн англи-
чане захватили у испанцев все награбленное последними имущество, и это
обесс38илило Испанию.
Экономист Торренс в «An Essay of the Production of Wealth» (1821)
написал: «В первом камне, который дикарь бросает в преследуемого зверя,
в первой палке (stock), которую он схватывает, чтобы притянуть плоды,
которых не может достать руками, мы видим присвоение одного предмета
с той целью, чтобы приобрести другой, и таким образом открываем начало
капитала». По этому поводу Маркс иронизирует: «Этой первой палкой
(stock), надо полагать, объясняется и то, почему на английском языке
stock есть синоним капитала» («Капитал», т. I, стр. 215, прим. 9). Смит
также39 употребляет слово stock в смысле капитал.
Ни в «Основаниях», ни в «Очерках» нет обещанных Чернышев-
ским выписок из работ современных ему экономистов, кроме, разумеется,
Мил4л0я.
У э с т м и н с т е р с к о е а б б а т с т в о — храм-усыпальница англий-
ских королей и других известных лиц в Англии, находится в Лондоне про-
тив 4з1дания парламента; построено в XI в.
Самые древние греческие статуи относятся к VII в. до н. э. Древ-
нейшие египетские пирамиды (Дашуровская, Гизесская и др.) относятся к
перио42ду за 3—4 тысячи лет до н. э.
Речь в тексте идет о сочинении Я. А. Соловьева «Сельскохозяйст-
венная статистика Смоленской губернии, составлена Яковом Соловьевым,
начальником бывшего смоленского отряда уравнения государственных кре-
стьян в денежных сборах, на основании сведений, собранных сим отрядом»,
М., 1855. Рецензия на книгу Соловьева напечатана Чернышевским в «Со-
временнике» за 1856 г. Статистические сведения Соловьева Чернышевский
испо4л3ьзует в своих статьях по крестьянскому вопросу.
«Континентальная система» Наполеона I состояла в воспрещении
всем европейским странам ввоза английских товаров. Эта система блокады
английского судоходства была установлена Берлинским и Миланским декре-
тами Наполеона I. Берлинский декрет издан 21 ноября 1806 г., Милан-
с к и й — 17 декабря 1807 г. По этим декретам нарушение блокады каралось
конфискацией судов и прочего имущества.
Во время наполеоновских войн Англия п1очти ежегодно прибегала к зай-
мам. В 1792 г. заем был выпущен на 4 /2 млн. фунтов стерлингов, в
1794 г. — на 11 млн., в том же 1794 г. — еще на 18 млн., в 1796 г. — н а 25
млн., в 1797 г. — на 32,5 млн., в 1798 г. — на 17 млн. Усилившийся выпуск
займов обесценивал облигации, и каждый последующий заем приходилось
выпускать по все более понижающемуся курсу. Так, например, в 1798 г.
17 млн. фунтов стерлингов были получены английским правительством при
номинальном выпуске ценных бумаг на сумму в 34 млн. фунтов, в 1802 г.
911

было получено 28 млн. при выпуске ценных бумаг на 49 млн., в 1815 г.
при выпуске ценных бумаг на сумму 66 млн. было получено 36 млн. фунтов
стерл4и4нгов.
Пожар 1666 г. в Лондоне разрушил свыше 13 000 домов и 89 цер-
квей — около двух третей города. В воспоминание об этом пожаре в Лондоне
поставлена колонна — памятник (the Monument). Т р а ф а л ь г а р с к а я
п о б е д а — победа английского флота под командой адмирала Нельсона
над флотом Наполеона I под командой Вильнева 21 октября 1806 г. у мыса
Траф4а5льгара.
Книга IV Милля носит общее название: «Влияние прогресса обще-
ства на производство и распределение». Чернышевский называет книгу IV
Милля кратко: «Экономический прогресс» (см. «Очерки»). Глава IV этой
книги называется «Тенденция прибыли к minimum», глава V—«Результаты
тенде46нции прибыли к minimum».
«Одна Крымская война, по показаниям министра финансов (май
1859 г.), обошлась Франции в 1 721 млн. (собственно 1 721 861 000) фр.;
из этой суммы 1 500 млн. получены займами, а 221 млн. возвышением на-
логов. В действительности же оказалось необходимым выпустить облигаций
на 2 100 млн., так что общая сумма расходов по случаю этой войны прости-
рается до 2 322 млн.» ( К о l b , Handbuch der vergleichenden Statistik — Ру-
ководство к сравнительной статистике Кольба). Эта книга служила настоль-
ной книгой для справок, которыми здесь и в других местах книги пользо-
вался Чернышевский. Чернышевский пользовался немецким оригиналом.
Пере4в7од книги Кольба на русский язык был сделан в 1862 г. А. Корсаком.
А б о л и ц и о н и с т ы — сторонники освобождения рабов-негров в
Соед4и8ненных Штатах Северной Америки.
Имеются в виду экономисты школы А. Смита, то есть буржуазные
эконо4м9 исты.
Спекулятивная горячка 1845 г., о которой пишет в тексте Милль,
заключалась в усиленном применении свободных капиталов в различные от-
расли производства, в том числе на постройку железных дорог. В свете н а -
ступившего вслед за спекулятивной горячкой грандиозного промышленного
кризиса 1846 г. утверждение Милля о том, что «усовершенствования» не
бывают даже временным образом вредны для рабочих, является не чем
иным5,0 как буржуазным апологетическим вымыслом.
Laissez faire, laissez passeir — принципы невмешательства государствен-
ной власти в экономическую деятельность капиталистов. Выражение припи-
сывают французскому экономисту конца XVIII в. Гурне. Впоследствии
значение этого принципа расширено было до восхваления стихийного
развития экономической жизни вообще. Принцип стал лозунгом вульгарной
политической экономии, пользующейся им как «теоретическим» оружием
против социалистического планирования народного хозяйства. Перевести
дословно laissez faire, laissez passer на русский язык трудно; близко к под-
линнику будет: допустите действовать, допустите итти (делам своим поряд-
ком). Чернышевский много раз выступал против буржуазно-апологетической
теории laissez faire; в частности, следует отметить его статью «Экономиче-
ская деятельность и законодательство».
51 С о ф и с т ы — «преподаватели мудрости», идеалисты-философы а н -
тичной Греции. Основным предметом философии софисты считали изучение
способности людей к познанию. Эта способность, по мысли софистов, огра-
ничена. Каждый человек представляет себе окружающий мир по-разному.
Софисты пользовались дурной репутацией, как люди невежественные, фило-
софская система которых заключалась в игре логическими понятиями в
ущерб истине. Последнее и имеет в виду Чернышевский выражением «недо-
брос5о2вестность софистов».
В четырех «правилах», приведенных Чернышевским в тексте, консерва-
тор лорд Брум развивает известную формулу красноречия греческого оратора
Демосфена: «Densus, brevis et semper instans sibi», — речь должна быть
сжатой, краткой и последовательной.
912

53 Попытки дать «иное» выражение понятию капитала делались действи-
тельно различными вульгарными экономистами. В частности, английский
вульгарный экономист Сениор (Нассау) в своих «Основных началах поли-
тической экономии» заявил, что он заменяет слово «капитал», рассматри-
ваемый как орудие производства, словом «воздержание». Этим он хотел ска-
зать, что сбережения капиталистов являются основным источником накопле-
ния капитала. О Торренсе, отождествлявшем всякое орудие труда с поня-
тием 54капитала, см. прим. 38.
В развиваемом в тексте положении Чернышевского сказывается ран-
ний период развития капитализма. Действительно, в эпоху Чернышевского
основная часть постоянного капитала в России была значительно меньше
оборотного капитала, в понятие которого Чернышевский включает «мате-
риалы для обработки трудом», а также предметы потребления для произ-
водителей. Впрочем, Чернышевский имеет в виду не только капиталисти-
ческое производство, а в основной массе мелкое производство, где такой
соста5в5 «капитала» является характерным.
По Кольбу (см. прим. 46), в Англии в 1858 г. добыто каменного
угля 65 008 649 тонн.
См. раздел «Мальтусов закон» (стр. 251 и сл. настоящего тома).
57 «Метафора» Милля о меркантильных заблуждениях относится к ходя-
чему5 п8редставлению о деньгах как о единственном содержании богатства нации.
У Милля «основная теорема» сформулирована так: «размер промыш-
ленности ограничен размером капитала» (глава V, § 1, стр. 102 настоящего
тома). Различие в оттенках (ограничен у Милля, и определяется —- у Чер-
нышевского) очень характерно, ибо Милль говорит об обществе, где произ-
водство действительно ограничивается размером капитала, то есть о капита-
листическом обществе, а Чернышевский имеет в виду возможности произ-
водства в обществе, которое он считает соответствующим науке. В таком
обществе размер производства может быть ограничен лишь пределами по-
требления, а размер капитала (в терминологии Чернышевского — средства
производства и предметы, нужные для содержания рабочих) может лишь
определять размер производства, то расширяя его, то ограничивая.
59
60
В «Современнике», стр. 156.
Х р а м б о г а А м м о н а в К а р н а к е (Египет) построен фарао-
нами Узертеном и Тутмесом III в XV в. до н. э.; х р а м в Л у к с о р е —
фара6о1ном Рамсесом II в XIV в.
Б е р г г а у з о в « ф и з и ч е с к и й а т л а с » издан немецким геогра-
фом Генрихом Берггаузом ( 1 7 9 7 — 1 8 8 4 ) в Готе (Германия) в 1837—1852 гг.
в 226 2выпусках.
З а к о н о б е д н ы х в А н г л и и издан впервые в 1563 г. Этим и
позднейшими законами устанавливалась обязанность приходов (районов) со-
бирать налоги для образования фонда помощи бедным. В 1833 г. была обра-
зована парламентская комиссия, в составе которой был известный вульгарный
экономист Нассау-Сениор. Комиссия сделала заключение о том, что бедные,
получающие вспомоществование, часто преувеличивают свою нуждаемость
с целью получения пособия. Целью комиссии было ограничение пособий
бедным, в результате ее работы законы о бедных были изменены в 1834 г.
в том смысле, что выдача вспомоществования связывалась с пребыванием
в рабочем доме (Workhouses). Против закона о бедных особенно выступали
мальтузианцы, которые отвергали вообще благотворительность.
63
64
О Берлинском и Миланском декретах Наполеона I см. прим. 43.
Н о т т и н г э м — город в Англии, один из центров хлопчатобумаж-
ной 6п5ромышленности.
66 Имеется в виду французская буржуазная революция 1789 г.
Римская империя к началу нашей эры завоевала почти все извест-
ные тогда территории. Милль, конечно, грешит против истины, утверждая,
что этим самым «римский деспотизм», иначе говоря, господство Рима над
всеми другими народами, на некоторое время положил конец войнам и обес-
печивал подданным безопасность. Войны покоренных племен против рим-
913

ского деспотизма не прекращались вплоть до завоевания Империи европей-
скими племенами в V в. н. э. Разумеется, конец римского деспотизма насту-
пил не в результате военного поражения. «Революция рабов ликвидировала
рабовладельцев и отменила рабовладельческую форму эксплоатации тру-
дящихся» (И. С т а л и н , Речь на первом съезде колхозников-ударников,
«Воп6р7осы ленинизма», изд. 10-е, стр. 527).
С и с т е м а У э к ф и л ь д а (Викфильда), о которой говорится в
тексте, — это его «теория колонизации», о которой писал Маркс в I томе «Ка-
пита6л8а», гл. XXV, «Современная теория колонизации».
Отрывок из «Исследований о богатстве народов» Адама Смита, по
издан69ию Соцэкгиза 1935 г., стр. 10.
«Свидетелями» назывались в Англии лица, которых приглашали
дават70ь объяснения (показания) различным парламентским комиссиям.
Отрывок из главы I «Исследований о богатстве народов» Смита по
изда7н1ию Соцэкгиза 1935 г., стр. 12.
Отсутствие замечаний к главе VII Милля следует объяснить, пови-
димому, тем, что она комментирована Чернышевским в подстрочных приме-
чани7я2х к тексту Милля.
О недостоверности цифр, приводимых «защитниками настоящего» в
качестве аргументации о росте заработной платы, ни в примечаниях Черны-
шевского к «Основаниям», ни в «Очерках» замечаний не оказалось.
Факты противоположного характера, то есть о понижении заработной
платы, Чернышевский имел уже в то время, так как в 1861 г. в «Современ-
нике» печатались статьи Н. В. Шелгунова «Рабочий пролетариат в Англии
и во Франции», где приводится много статистических сведений о движении
заработной платы в этих странах. О тенденции заработной платы к пониже-
нию 7Ч3ернышевский пишет в «Очерках», в разделе «Экономический прогресс».
К о з ь м а П р у т к о в — имя и фамилия вымышленного автора про-
изведений, в которых действительные авторы (бр. Жемчужниковы,
граф А. К. Толстой, Минаев) сатирически изобразили пошлое самодоволь-
ство7 4реакционных элементов царской России.
Общее количество населения во Франции в 1851 г. было
35 7 8 3 170 человек, в 1 8 5 6 г. — 36 0 3 9 3 6 4 человека — увеличение на
257 736 человек, то есть 0,11%, между тем как в одном только Сенском
департаменте (Парижа) число жителей за этот период увеличилось на
305 354 человека, то есть более чем во всей Франции в продолжение этих
пяти лет (см. К о л ь б, стр. 5 6 ) . Произошло это вследствие того, что сельские
жите7л3и массами переселялись в городские поселения.
Паровой плуг в 50-х годах прошлого столетия был одним из первых
опытов применения пара в сельском хозяйстве. Широкого применения паро-
вой 7п6луг не получил вследствие дешевизны труда земледельческих рабочих.
Либих занялся приложением химии к земледелию, выпустив в 1840 г.
«Органическую химию в ее применении к земледелию и к физиологии» —
(«Die organische Chemie in ihrer Anwendung auf Agricultur und Physio-
logie»). Открытие в мануфактурном деле — изобретения прядильного станка
Аркрайтом в 1768 г., а также ткацкого станка для узорчатых тканей
Жак7к7аром в конце XVIII в.
О том, как устроить, чтобы «поля большого размера обрабатывались
хозяевами», Чернышевский пишет в «Очерках», в разделе «Распределение»,
главе «Собственность», в которой он приводит отрывок из статьи «О по-
земел7ь8ной собственности» (см. стр. 378 и сл. настоящего тома).
Книга Мальтуса «Опыт закона о народонаселении» («An Essay on
the P79rinciple of Population») вышла в свет в Англии в 1798 г.
Убывание роста населения в Англии видно из следующих статисти-
ческих сведений: число жителей в 1821 г. — 20 874 321, в 1831 г.—
24 029 702, в 1841 г. — 2 6 702 677, в 1851 г. — 2 7 552 262, в 1861 г.—
29 03801 164 (Кольб).
Падение Римской империи датируется историками 476 г. н. э. —
годом завоевания Рима вестготами (см. прим. 66).
914

81 Речь идет о поселениях, основанных иезуитами в Парагвае в 1608 г.
Они создали там своеобразное теократическое государство, устройство ко-
торого дало повод реакционным писателям, в частности упоминаемому в тек-
сте Шарльвуа, изобразить это государство как образец «коммунистического
царства». На деле же Парагвайское царство представляло собой фактиче-
ское рабство туземцев (индейцев), которые работали на плантациях иезуи-
тов, получая за свою работу вознаграждение натурой. Каждое находившееся
под властью иезуитов поселение управлялось священником-иезуитом, который
не только отправлял богослужение и занимался «обращением» индейцев
в христианство, но и являлся фактическим администратором. Он же ру-
ководил всем хозяйством поселения. Изготовленный продукт свозился
в особые магазины, откуда индейцы получали необходимые для существова-
ния предметы потребления в размере, определяемом священниками-адми-
нистраторами, все же остальное распределялось между иезуитами «по по-
требностям». За время своего владычества в Парагвае иезуиты обратили
в христианство около 170 0 0 0 индейцев и превратили их из свободных
кочевников в земледельцев-рабов. Иезуиты воспитывали в индейцах вражду
ко всем иностранцам, в том числе и к испанцам, от которых они хотели обо-
собиться, образовав собственное государство. Борьба их с испанцами дли-
лась очень долго. Последняя война между ними длилась 4 года
(1754—1759) и закончилась поражением иезуитов. В 1768 г. иезуиты были
окончательно изгнаны из испанских владений в Америке. Так кончился
рекламируемый Миллем «опыт иезуитов в их интересных усилиях цивилизо-
вать парагвайских индейцев». Шарльвуа описывает этот «опыт» в книге
«История Парагвая» («Histoire du Paraguay»), вышедшей в 1756 г., то
есть до ликвидации иезуитского «коммунизма».
82 Под «ураганом» здесь понимается французская буржуазная револю-
ция 813789 г.
Налоги в пользу католической церкви заключались в обязанности
предоставлять в ее распоряжение одну десятую часть продукта или денеж-
ного 8д4охода (десятина).
85 См. прим. 62.
Фермерами Милль называет всех арендаторов земли у землевладель-
цев, в том числе и ирландских крестьян. Систему фермерства Милль назы-
вает дурной потому, что условия аренды крестьянами земли в Ирландии
не с8т6имулировали повышения производительности труда.
Первым изобретателем паровой машины был не англичанин Уатт,
а русский механик Ползунов. Хотя Уатт в описании паровой машины при
выправлении патента предусматривал возможность применения его для про-
мышленного производства, однако многие применения паровой машины
осуществились значительно позже. Так, например, паровой молот был пущен
в действие спустя более чем пятьдесят лет после изобретения паровой
маши87ны.
«Добровольное переселение», о котором пишет в тексте Милль,
заключается в усиленной эмиграции ирландской бедноты. Картофельный
неурожай 1848 г. повлек за собою необычайный голод, который унес в мо-
гилу более миллиона человек. Вслед за этим ирландское крестьянство и
бедный люд, которые не могли оправиться от голода вследствие малозе-
мелья и хронической нищеты, потянулись в другие страны, главным образом
в Северную Америку. Хронической нищете способствовало и упоминаемое
в тексте Миллем изгнание фермеров, то есть процесс насильственного ото-
брания землевладельцами у крестьян земли и превращение ее в пастбище.
Население Ирландии, возросшее с 7 8 2 8 3 4 7 человек в 1831 г. до 8 2 2 2 6 6 4
в 1841 г., под влиянием указанных) причин сократилось к 1851 г. до
6 623 985 человек; падение численности населения продолжалось и позже:
к 1861 г. насчитывалось лишь 5 850 309 человек. Таковы факты, которые
не м8о8г обойти Милль.
Еще ранее — в 1 7 9 2 — 1 7 9 3 гг. — Годвин опубликовал книгу под н а -
званием «Исследование об общественной справедливости и о ее влиянии на
915

всеобщее благо и счастье» («Inquiry concerning political justice and its
influence on general virtue and hapiness»). Книга Годвина как и статья, на
которую ссылается в тексте Чернышевский, содержит критику классового
строя и требует «общности имущества», как средства для осуществления
всеобщего блага и счастья.
89 Книга Мальтуса, полное' название которой «An Essay on the Principle
of Population, as it affects the Future Improvement of Society, with Remarks on
the Speculations of Mr. Godwin, M. Condorcet and other Writers», London, 1798.
(«Опыт закона о народонаселении, как он влияет на будущее устройство
общества, с замечаниями о взглядах гг. Годвина, Кондорсе и других писа-
телей»), впервые вышла на русском языке в переводе П. А. Бибикова в
1868 г. Чернышевский пользовался французским переводом книги Мальтуса.
В одном из первоначальных набросков замечаний о «Мальтусовом законе»
(см. приложения к настоящему тому, стр. 748) Чернышевский пишет: «Мы
переведем здесь важнейшие места из этих замечательных глав (не имея под р у -
ками английского подлинника, мы переводим с французского перевода,
по изданию Жозафа Гарнье, «Colection des économistes», т. VII,
Пари9ж0 , 1852).
Изложенные в тексте события, последовательность которых должна
доказать постоянную смену «трех расположений», происходили во Франции
со времени Монтескье, включая французскую буржуазную революцию
1789 г. Монтескье представлял умеренное направление. Конвент эпохи фран-
цузской буржуазной революции, возглавлявшийся Робеспьером, представлял
собою направление, которое Чернышевский назвал радикальным. Нацио-
н а л ь н ы й к о н в е н т — собрание, созванное после отрешения короля Людо-
вика XVI от власти для решения вопроса о форме правления во Франции.
8 Конвенте боролись две партии: жирондисты, представлявшие умеренные
и реакционные элементы Конвента, и монтаньяры, во главе с Робеспьером,
представлявшие революционные элементы Конвента. Благодаря тому, что
власть фактически была в руках монтаньяров, Конвент проводил револю-
ционные мероприятия, из которых следует отметить осуждение и казнь
короля Людовика XVI. 27 июля 1794 г. (по революционному календарю —
9 термидора) реакционерам удалось захватить власть в Конвенте. Робеспьер
был свергнут и казнен. В конце 1795 г. Конвент уступил место Совету пятисот
и Совету старейшин. Но фактическая власть перешла к Директории, состав-
ленной из представителей партии крупной буржуазии. 9 ноября (18 брю-
мера) Наполеон разогнал Совет и учредил Консульство в составе Наполеона,
Роже-Дюко и аббата Сийеса. Консульство находилось под большим влиянием
Наполеона. Абсолютизм империи, о котором пишет в тексте Чернышев-
ский, — это власть Наполеона, совершившего государственный переворот и
объя9в1ившего себя императором Франции (Первая империя).
Предположение Чернышевского, что «сам Мальтус не хотел такого
вывода», основывается, повидимому, на лицемерном заявлении Мальтуса,
что 9е3го учение «не противоречит законам природы».
Приведенный Чернышевским отрывок из «Опыта закона о народо-
населении» находится в русском издании 1868 г. (перевод Бибикова) на
стр. 952—6, т. III, кн. III, гл. I.
Замечания Мальтуса против Уоллеса и Кондорсе находятся в главе I
кн. III «Опыта закона о народонаселении». Об Уоллесе Мальтус пишет:
«Уоллес верил, что такого рода затруднения могли наступить не ранее,
как после того, как весь земной шар обращен будет в цветущий сад, и когда
уже невозможно будет увеличить количества произведений земли» (по пе-
реводу Бибикова, стр. 5). Свою «теорию народонаселения» Уоллес изло-
жил в книге «Рассуждения о народонаселении» («Dissertation on Popula-
tion»). Замечания на книгу Кондорсе. «Исторический очерк успехов челове-
ческого разума». («Esquise d'un tableau historique de progress de l'esprit
humain») Мальтус изложил в той же главе, что и замечания на книгу Уол-
леса. Кондорсе пишет: «Без сомнения, нет ни одного человека, который бы
не видел, как далеко отстоит от нас подобная эпоха (предел возможности
916

усовершенствований. — С. Б.); но может ли она когда-нибудь наступить
для нас? Одинаково невозможно отвечать как утвердительно, так и отрица-
тельно, наступит ли действительно эпоха, которая осуществится, когда род
человеческий необходимо приобретет такие познания, о которых мы не мо-
жем составить себе даже приблизительного понятия» (цитировано по пере-
воду Бибикова, стр. 10).
94 Мальтус «Опыт законов о народонаселении», т. II, кн. III, гл. II, в
переводе Бибикова, стр. 19—21.
Главное, против чего возражает Мальтус Годвину, заключается в
приведенных им выдержках из книги Годвина: «1. В обществе человеческом
существует закон, по которому народонаселение непрерывно держится на
уровне средств существования. 2. Дух притеснения, рабства и обмана —
вот непосредственные плоды законов о собственности. 3. Население может
возрастать еще миллионы веков, прежде чем земля окажется не в состоянии
прокормить всех своих жителей».
95 См. Мальтус «Опыт закона о народонаселении», т. II, кн. III, гл. II
и III (отрывки), в русском переводе Бибикова, стр. 22—36. Книга Оуэна,
о которой говорится в отрывке из книги Мальтуса, носит название «Новый
вид общества» («A new view of Society»), издана в Англии в 1812—1813 гг.
В этой книге Оуэн изображает свой план организации социалистического
общества.
По мере развертывания полемики вокруг мальтусовой теории
народонаселения автор «Опыта» в каждом последующем издании своей
книги вносил возражения против взглядов и мнений, опубликованных в
пром9е6жутках между изданиями «Опыта».
Фурье указывает на четыре фактора, которые останавливают излиш-
нее размножение населения: укрепление женского организма, гармоническое
развитие всех физических способностей человека, радикальное изменение в
составе пищи и изменения в половых отношениях между мужчинами и жен-
щинами. Эти факторы, по Фурье, будут действовать при осуществлении
его социальной системы. Этим факторам он дает название, указывающее на
их причины и значение. По сути дела критика Фурье лишена социального
содержания: считая упомянутые факторы важнейшими для задержки и даже
приостановки размножения людей, Фурье тем самым признает, что именно
размножение является причиной нищеты и что она прекратится с созданием
возм9о7жности ослабления его действий.
Прудон соглашается с Мальтусом, что население способно возрастать
по геометрической прогрессии, но в то же время он утверждает, что и произ-
водство, если ничем не стеснять его, тоже стремится возрастать по геомет-
рической прогрессии, но притом быстрее, нежели население. Так, если насе-
ление растет по прогрессии 2, 4, 8, 16 и т. д., то производство способно
возрастать по прогрессии: 3, 6, 12, 24 и т. д. Исходя из того, что человек яв-
ляется одновременно и силой производительной, и силой потребляющей, и силой
«размножающей его породу», Прудон говорит, что человек создает богат-
ства и сам потребляет их, но кроме того, производя и потребляя, он раз-
множается. Отсюда всякое отставание роста производства (а стало быть,
и потребления) от возрастания населения есть следствие нарушения равно-
весия между ценностями, между заработной платой (как фондом потребле-
ния) и услугами, а равно между всякими экономическими явлениями. В обще-
стве, основанном на равенстве, то есть на равновесии экономических яв-
лений, не может быть отставания производства продовольствия от роста на-
селения. Следует отметить, что схема Прудона не менее абстрактна и про-
извол93ьна, чем схема Мальтуса.
См. Мальтус «Опыт закона о народонаселении», т. I, гл. I, в пе-
реводе Бибикова, стр. 98—102. Отрывок приведен Чернышевским с ку-
пюра9м9и.
Statistik von Kolb — см. прим. 46. По «Руководству к сравнительной
статистике» Кольба в 1827 г., в Англии было 46 522 970 акров возделан-
917

ной земли, лугов и пастбищ и 15 0 0 0 0 0 0 невозделанной, но годной к о б -
рабо1т0к0е ( стр. 6 русского перевода ).
У Кольба, по мартовской переписи 1861 г., население Англии (вклю-
чая Ирландию) было 29 0 3 1 164 человека.
101 У Кольба ввоз пшеницы в Англию: в 1847 г.— 11 012 864 квар-
тера, в 1 8 4 8 г. — 7 5 2 8 4 7 2 квартера, в 1851 г. — 9 6 1 8 0 2 6 квартеров, в
1 8 5 2 г. — 7 7 4 6 6 6 9 квартеров.
102 Т а б л и ц ы д о к т о р а П р а й с а — э т о его проект погашения госу-
дарственных долгов, изложенный в сочинении «Опыт исследования о государ-
ственных долгах и финансах», вышедшем в свет в 1772 г. Сущность проекта
заключалась в том, чтобы обеспечить погашение государственных долгов про-
центами с депонированной специально для этой цели сравнительно неболь-
шой суммы денег при условии невостребования ни вкладов, ни процентов
до тех пор, пока вклады вместе с процентами будут достаточны для пога-
шения государственных долгов. Прайс не задумывался при этом об источ-
нике возрастания депонированного капитала и, кроме того, не принял в
расчет, что одновременно с возрастанием капитала погашения увеличивается
и сам10 3государственный долг.
В тексте Чернышевский имеет в виду вульгарных экономистов, раз-
делявших теорию народонаселения Мальтуса, из которых укажем на сле-
дующих. Гарнье Жозеф — французский вульгарный экономист, который
в предисловии к французскому переводу книги Мальтуса пишет, что «раз-
витие бедности» происходит от чрезмерного размножения. Другой вульгар-
ный экономист, Дубльде (член Академии наук, профессор политической
экономии), пишет, что бедные классы должны употреблять все свои силы,
чтобы «супружество не было плодовитее, чем их труд». Вульгарный эконо-
мист Росси доходит до того, что обвиняет буржуазию в поощрении размно-
жения, так как она якобы недостаточно энергично снижает заработную плату
рабочих. Мальтузианскую теорию разделял и Милль. К мальтузианцам Чер-
ныше10в4ский справедливо причисляет статистика-экономиста Легуа.
«Annuaire de l'économie politique et de statistique» («Политико-эко-
номический и статистический ежегодник») — сборник-справочник, изда-
вался в Париже начиная с 1844 г. двумя вульгарными экономистами —
Гарнье и Гильйоменом. В «Ежегоднике» помещались статистические сведе-
ния за каждый год о движении населения и экономике важнейших стран.
Кроме того, по отдельным вопросам политической экономии и статистики
помещались статьи, главным образом вульгарных экономистов, как, напри-
мер, Мишеля Шевалье, Бастиа, Воловского и др. В «Ежегоднике» за
1853 г. Чернышевский использовал статью французского экономиста-ста-
тистика Легуа «Dénombrement de population» («Перепись населения»). Пе-
ревод с французского отрывка, приводимого в тексте ниже, сделан, пови-
димому, Чернышевским. Отрывок приводится с небольшими купюрами, не
имею10щ5ими существенного значения.
Чернышевским допущена в тексте неточность: следовало бы ска-
зать, что в первом случае вычисление ведется по простым процентам, во
втором — по сложным. Впрочем, расчеты и результаты их от этого не из-
меня1ю06тся.
Результат, полученный Чернышевским путем сложных вычислений,
можно было бы получить путем более простым. Так, если 3 работника из
первой партии производили 30 возов хлеба, то 3 «прибылых» работника
(из второй партии) произведут на 3% меньше, то есть 29,1 воза. Этот ре-
зультат почти совпадает с результатом, полученным Чернышевским путем
сложных вычислений — 2 9 , 1 5 1 . Возможно, что Чернышевский стремился к
максимальной точности, так как полагал, что неточность в небольшой про-
межуток времени отразится еще большей неточностью на конечных резуль-
татах. Впрочем, через 17 лет Чернышевский сам признал, что его кропот-
ливый труд оказался напрасным. 21 апреля 1877 г. он пишет родным из
Сибири: «Припоминается мне из тех же заметок на Милля другой курьез.
918

Есть там расчеты о действии земледельческих усовершенствований на уро-
жай хлеба. Целые колонны цифр. Все вычислено посредством логарифмов.
Но — вот штука — колонна результатов вычислена по масштабу, который
я бросил, вычеркнул, а основная колонна вычислена по другому масштабу.
И выходит нечто в таком вкусе:
3X2 = 71/2
4X2 = 93/9
Этот курьез в моих ученых трудах открыл не сам я, а один из моих
знакомых, имевший терпение проверять все мои рассуждения по таблицам
логарифмов. Он был очень огорчен таким моим недосмотром» («Чернышев-
ский в Сибири», вып. II, СПБ., 1913, стр. 140—141). Из сохранившихся
черновиков вычислений, на которые указывает Чернышевский, невозможно
установить «масштабы» их и насколько они послужили причиной
«курьеза». Кто тот знакомый, который раскрыл этот «курьез», установить
трудно. Судя по тому, что раскрытие его не могло иметь места ни в Сибири,
ни в Петропавловской крепости, где у Чернышевского не могло быть таких
«знакомых», раскрытие могло иметь место до ареста Чернышевского, но во
всяком случае по опубликовании примечаний к Миллю в «Современнике».
Возможно, что этим «знакомым» был Н. А. Добролюбов, который был
в курсе работ Чернышевского над Миллем. На ошибки Чернышевского
в вычислениях в связи с понижением производительности труда «прибылых»
работников указывает Г. В. Плеханов в большой работе о Чернышевском
(Соч1.0,7 т. VII, глава IX, раздел 1 и 2, 206—219).
Результаты взяты Чернышевским с округлением. Они получены
после ряда вычислений: увеличение в 1885 г. против 1860 г. по «фальши-
вому счету» в 3 333 делится на соответствующее увеличение по «правиль-
ному счету» — 214, получается кругло 15. Таким же путем производились
Черн1ы08шевским и последующие вычисления.
О том, что он пользовался лишь логарифмическими таблицами и
прибегал лишь к простым арифметическим приемам, Чернышевский пишет
и в других местах. Судя по сохранившимся черновикам вычислений, Чер-
нышевский действительно широко пользовался логарифмическими табли-
цами. К «алгебре» он не прибегал, так как этого не требовалось по ходу
вычислений. О незнании Чернышевским алгебры и высшей математики —
конеч10н9о, ирония.
О народных переписях в Соединенных Штатах Америки см. таб-
лицу Легуа на стр. 269 и 270 настоящего тома. Из таблицы, где приводятся
количества населения в каждые десять лет, видно, что в течение первого
десятилетнего периода население в Соединенных Штатах увеличилось бо-
лее чем вдвое и в течение двух последующих десятилетних периодов —
меньше чем вдвое. Отсюда Мальтус и мог сделать вывод, что население
удваивается примерно в течение 25 лет. Как известно, Мальтус считал
период удвоения населения даже меньшим, чем в 25 лет: в отрывке, при-
веденном Чернышевским из книги Мальтуса на стр. 260 настоящего тома,
Мальтус пишет, что число жителей внутренних поселений Америки удваи-
вается в 15 лет, но что он делает уступку своим оппонентам, удлиняя этот
срок 11д0о 25 лет.
Пропорция 10 к 14 получена Чернышевским, повидимому, следую-
щим путем:
1 989 женщин 2 782 женщин
10 переселенцев X переселенцев
откуда Х = 13,5.
Результат округлен до 14.
919

111 Чедвик в своем сочинении «Продолжительность жизни», Лондон,
1844 («The Duration of Life») пришел к следующим результатам: «Между
достаточным народнонаселением (gentry) из 100 родившихся умирает
до 5-летнего возраста 20, между рабочим — 50. Средняя продолжитель-
ность первых 44, последних 22 года» (цитировано у Кольба, стр. 288,
приме11ч2., русский перевод).
Точнее — 4 , 7 2 9 4 1 ; см. таблицу на стр. 2 8 5 , вторая колонна, вторая
строк1а13.
У Кольба: «По выводам за несколько десятилетий, сделанным в те-
чение текущего столетия, среднюю пропорцию рождаемости в России при-
нимают 1 на 21 — 23 жителя». По данным «Статистического сборника» за
1856 г., средняя рождаемость равна 1 на 23,42 человека по всей России.
Отсюда процент рождаемости по «Сборнику» получится 1:23,42, около
43 человек на 1 000 человек населения; примерно то же по Кольбу. Из
каких источников Чернышевский вывел число 41,02, установить не удалось:
в че1р1н4овиках подходящих вычислений не обнаружено.
В личной библиотеке Чернышевского сохранился экземпляр «An-
nuaire de l'économie politique et de statistique pour 1854, par Joseph Garnier
et Gullaumin», Paris, Guillaumin et Cie Libraires» — за 1854 г. Этой книгой
пользовался Чернышевский, работая над вычислениями рождаемости и
смертности, приведенными в тексте. В книге разрезаны лишь страницы, от-
носящиеся к указанной выше проблеме рождаемости и смертности. В част-
ности, использована статья Ахилла Гильяра «Eclaircissements sur les tablés
dites de Mortalité» («Разъяснения таблиц смертности»), стр. 441—486.
Гильяр приводит таблицы, составленные многими статистиками, среди
которых много места уделяется таблицам бельгийского статистика Гейш-
линга. По Гейшлингу, использовавшему данные о смертности за 1840—
1849 гг. по 86 департаментам Франции, число смертей до пятилетнего
возраста составляет 324 на 1 000 смертей. В собственных таблицах Гильяра
указано число остающихся в живых на 1 000 человек; таковых пятилетнего
возраста — 726 человек. Отсюда Чернышевский вывел, что из 1 000 чело-
век, рождающихся во Франции, умирает в первые пять лет 274 человека.
Сведения о числе населения во Франции, приведенные в тексте Чер-
нышевским, несколько расходятся со сведениями статьи Гильяра: у Гильяра
среднее годовое население Франции за десятилетие 1840—1849 г. не
34 9 6 4 5 0 0 , как у Чернышевского, а 35 9 6 3 4 0 0 ; не совпадают также сведе-
ния о количестве смертей, в том числе о смертности детей и др. Есть ошибки
у Чернышевского в некоторых подсчетах.
115 Заключение о том, что при хорошем хозяйстве продукт в Англии
может быть увеличен в девять раз, Чернышевский сделал на основании
утверждения об этом французского агронома Гаспарена (см. прим. б).
В одном из первоначальных набросков о «Мальтусовом законе» Чернышев-
ский писал, что при переходе Франции на обработку земли при плодопере-
менной системе там могло бы быть произведено «в восемь или в девять
раз» 1б16ольше хлеба (см. Приложения, стр. 749 настоящего тома).
117 См. стр. 2 8 2 настоящего тома — таблицу и текст.
Таблица составлена так. Каждые две строки первой колонки пред-
ставляют собою процент размножения, соответствующий колонкам 4 и 5
таблицы, помещенной на стр. 303, причем в первой строке первой колонки
процент взят «наибольший» (1,9575), во второй—«вероятнейший»
(1,3275); вторая колонка — соответствующий период удвоения населения
(с округлением — 35,75 и 52,56); процент эмигрирующих (третья колонка)
взят произвольно для каждых двух случаев: 0,5, 1,0 и 1,25; четвертая
колонка-—разность между первой и третьей; периоды удвоения населения
(пятая колонка), как и в таблице на стр. 303, получены Чернышевским
путем весьма сложных вычислений. При составлении таблицы Чернышев-
ский допустил ошибку: в третьей колонке два последних числа (пятая и
шестая строки) должны быть 1,25 (в соответствии со сказанным выше с
наибольшем проценте эмиграции в 1,25%), а не 1,5, как в рукописи и в
920

«Современнике»: при 1,5% процент по четвертой колонке в шестой строке
должен получиться отрицательной величиной (1,3275—1,5 равно
—0,1755, а в пятой строке —0,4575). Результат, однако, в таблице правиль-
ный 11(8см. четвертую колонку).
По сведениям, приведенным Кольбом, в Америку за 14 лет (с
1844 по 1857 г.) переселилось 3 907 018 человек. Минимальное число пе-
реселенцев приходится на 1844 г. — 84 764 человека, максимальное — на
1854 г. — 460 474 человека. Начиная с 1847 г. количество переселенцев
в Соединенные Штаты не опускалось ниже 200 000 человек в год. Боль-
шое количество переселенцев дала Германия: в 1852 г.— 118 126 человек,
в 1853 г.—140 635 человек, в 1854 г.—206 054 человека, в 1855 г.—66 219
(К о 1л1 9ь б, русский перевод, стр. 230).
Чернышевский имеет в виду, повидимому, Либиха, который выдви-
нул п12р0облему применения химии к земледелию. См. прим. 76.
121 См. на стр. 285 таблицу, строка 4 третьей колонки — 0,000747680.
См. таблицу на той же странице 285, строка 4 четвертой колонки —
1,07760, при «первоначальной» высоте производительности труда в 1,0 —
увели12ч2ение на 7,76%.
Повышение требуемой производительности на 38,4% в течение 25-ле-
тия получено как результат ежегодного повышения в 0,3225%, исчислен-
ный 12и3з сложных процентов.
Размер 1 улучшений по Мальтусу Чернышевский показал в таблице
на стр. 277 — /3, то есть на 33,333% при 25-летнем периоде удвоения на-
селен1и24я.
У Кольба имеются сведения о движении населения Парижа с
1801 до 1860 г. В 1801 г. население Парижа было равно 552 686 чело-
век, на 1 января 1860 г.— 1525 942 человека, то есть население увели-
чилось почти на 1 миллион человек за 60 лет. Увеличение произошло
частично за счет присоединения к Парижу его пригородов, население ко-
торы1х2 5раньше не входило в состав парижского населения.
См. таблицу на стр. 285, вторая и третья колонки, шестая строка:
при 2,00016% размножения годичный размер улучшений составляет
0,000123684443.
Таблица составлена на основании предположения, что «при 25-лет-
нем периоде удвоения требуемый годичный размер земледельческих улуч-
шений составляет 0,074768% (стр. 285 настоящего тома), в абсолютном
выражении — в 7,4768 четвертей (от 10 000 четвертей). Размеры добавоч-
ного хлеба («величина выгодного дохода», как озаглавлена вторая колонка
таблицы) вычислены Чернышевским как величины, обратно пропорцио-
нальн12ы7е количеству «убыточных» работников (первая колонка таблицы).
374 четверти прибавки вытекает из таблицы на стр. 328 настоящего
тома. При 20 праздных работниках на 100 человек земледельцев «вели-
чина выгодного для общества дохода» (вторая колонка, строка 1 1 )
равна 0,373884, а на 100 000 четвертей это составит 373,84, кругло —
374 четверти. 20 человек праздных на 100 земледельцев — это в случае
обращ128ения половины праздных на улучшения.
Таблица составлена с учетом 35-летнего периода удвоения населе-
ния, где годичный размер улучшений (см. стр. 285 настоящего тома, строка 6)
выведен в 0,000384443.
ПРИМЕЧАНИЯ К «ОЧЕРКАМ ИЗ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ
(ПО МИЛЛЮ)»
1 «Очерки из политической экономии (по Миллю)» — так назвал Чер-
нышевский свои примечания к книгам II, III, IV и V «Оснований поли-
тической экономии» Дж. Ст. Милля. От примечаний к переводу книги I
Милля «Очерки» отличаются тем, что в них перевод книги Милля приво-
дится лишь отрывками, а сами примечания представляют собою самостоя-
921

тельные статьи-очерки, в которых автор делает глубокий критический ана-
лиз буржуазной политической экономии в более развернутом виде, нежели
в примечаниях к книге I, и где полнее раскрываются его экономические
взгляды. Вместе с примечаниями к переводу I книги Милля «Очерки» пред-
ставляют собою цельное, стройное изложение «экономической теории трудя-
щихся» Чернышевского.
2 Отрывок из «Оснований политической экономии» Милля, кн. II,
гл. I «Собственность», § 1 (начало). Книга II «Оснований политической эко-
номии» Милля носит название «Распределение». Одновременно указываем
пагинацию по изданному в 1865 г. полному переводу «Оснований» в из-
дании А. Н. Пыпина. Отрывок, к которому относится настоящее примечание,
в изд3ании А. Н. Пыпина находится на стр. 245—246.
Отождествление Миллем утопического социализма Сен-Симона и его
последователей с теократическим государством иезуитов в Парагвае (см.
прим. 81 к «Основаниям политической экономии») свидетельствует о его
бурж4уазной ограниченности, и намеренной дискредитации социализма.
5 См. Милль, кн. II, гл. I, часть § 2 и целиком §§ 3 и 4.
Баденские инсургенты Г е к к е р и С т р у в е после отклонения баден-
ским парламентом выработанной ими демократической программы сформиро-
вали в 1848 г. вооруженный отряд и овладели городом Баденом. Однако прус-
ские правительственные войска подавили восстание. Геккер бежал в Швей-
царию, затем в Америку, где принимал участие в войне за освобождение
негров на стороне аболиционистов. Струве после подавления баденского вос-
стания был взят в плен и присужден к тюремному заключению. В 1849 г. Ба-
денская революция освободила Струве, но реакция снова взяла верх, и Струве
вынужден был бежать в Швейцарию, оттуда в Америку, где, как и Геккер,
прини6мал участие в войне за освобождение негров.
Л у и-Б л а н был членом временного буржуазного правительства во
Франции, образовавшегося в результате февральской революции 1848 г.
С целью отстранить Луи-Блана от фактического участия в правительстве
временное правительство назначило его председателем «Правительственной
комиссии для рабочих (Commission du Gouvernement pour les travailleurs),
образованной для подготовки проекта трудовых законов, подлежащих внесе-
нию на обсуждение будущего Национального собрания Франции. Для работ
комиссии был отведен Люксембургский дворец, откуда заседания комиссии
получили название Люксембургских конференций. Буржуазному правитель-
ству можно было, впрочем, не опасаться, что «социалист» Луи-Блан в какой-
либо мере помешает ему укрепить власть буржуазии: он оказался весьма
деятельным проводником буржуазного влияния в среде рабочего класса.
Ленин в статье «Луиблановщина» сближает русских меньшевиков с Луи-
Бланом, окрестив их луиблановцами, а их действия луиблановщиной.
Национальные мастерские (Ateliers Nationaux) были организованы
членом временного правительства Мари по поручению правительства якобы
для осуществления требований парижских рабочих о предоставлении им р а -
боты — «право на труд». Национальные мастерские были использованы бур-
жуазным правительством как средство внесения раскола в среду рабочих.
Невыполнение требований парижских рабочих об осуществлении права на
труд послужили одной из ближайших причин июньского восстания рабочих
в 1848 г. Это восстание было первой попыткой захвата власти пролетариа-
том. После трехдневного героического сопротивления рабочих войскам вре-
менного правительства восстание было жестоко подавлено диктатором воен-
ным 7министром Кавеньяком.
Турецкий генерал Ф у а д - П а ш а в 1854 г. подавил жестокими мерами
восст8ание греческих племен в греческой области Эпире.
И е з у и т с к а я п а р т и я — орден католических монахов со строго
централизованной организацией. Основателем ордена в 1534 г. был фанатик
Игнатий Лойола. Орден требовал от своих членов беспрекословного пови-
новения римскому папе. Борясь с религиозной реформацией, иезуитский
орден обрушивался на людей, обуреваемых «духом сомнения и свободо-
922

мыслия». Действительной целью ордена было укрепление безраздельного
господства католической церкви, являвшейся крупнейшим феодалом почти
во всех западноевропейских странах в средних веках. Орден широко ис-
пользовал невежество и темноту забитого крестьянства в Испании, Франции
и других католических странах. Орден действовал при этом не одним только
«духовным» оружием. В руках у него была и политическая власть, которую
он о9существлял через зависимых от него правителей феодальных стран.
Об общих собраниях русских акционерных обществ много писалось
в печати конца 50-х годов. В «Современнике» (1860 г., т. LXXXII) автором
«Заметок нового поэта» Панаевым описывается ход общего собрания акцио-
неров «Главного общества Северных дорог», происходившего 2 июня 1860 г.
(по старому стилю). Заметка Панаева заканчивается следующими словами:
«В сию минуту не существует в России ни одного акционерного общества,
в недрах которого не происходило бы внутренней борьбы и беспощадных
обличений со стороны воюющих. Куда приведет эта борьба!»
10 В о с к р е с н ы е школы были организованы общественностью в
конце 50-х годов прошлого столетия. Об этих школах писал «Современник» в
«Заметках нового поэта», воздерживаясь от оценки их значения, видимо
по цензурным соображениям. Передовая интеллигенция отнеслась сочув-
ственно к воскресным школам, справедливо видя возможность использовать
их как трибуну для пропаганды передовых идей. В «Заметках нового поэта»
(«Современник», 1860 г., т. LXXXIII, стр. 326) сообщается, что «в зале
Пассажа скоро будет литературное чтение в пользу воскресных школ.
Читать будут, говорят, гг. Майков, Полонский, Писемский и Шевченко».
Пророчество Чернышевского о возможных «неудачах», которые могут по-
стигнуть воскресные школы, вскоре сбылось. Правительство, относившееся
с самого начала подозрительно к этим школам, вскоре закрыло многие из
них, обнаружив их «крамольный дух» и справедливо увидя в них рассадник
социалистических идей. Две школы — Сампсониевская и Введенская — были
закрыты правительством 3 июня 1862 г. По этому поводу официозная
«Северная почта» писала: «Показанием фабричных работников обнаружено,
что в этих воскресных школах преподается учение, направленное к по-
трясениям религиозных верований, к распространению социалистических
понятий о праве и собственности и к возмущению против правительства.
Два работника, сперва посещавшие Сампсониевскую, а ныне посещающие
Введенскую школу, позволили себе возмутительные толки, отзываясь о по-
литических переворотах, о пользе пожаров и надобности сжечь весь Петер-
бург». Как известно, правительство распространяло провокационные слухи
о том, что петербургские студенты являются виновниками пожаров и что
Чернышевский является главным руководителем студентов в деле поджогов.
Вскоре после закрытия указанных выше двух школ были закрыты воскрес-
ные школы и читальни для народа по всей России.
11 Роберт Пиль в бытность его британским министром произвел ре-
форму таможенного тарифа в сторону отмены стеснений по ввозу иностран-
ных товаров. При нем же произошла отмена хлебных законов (см. прим. 25
к «О12снованиям политической экономии»).
В статье «Капитал и труд», отрывок из которой приводится в тексте,
нет упоминания о Луи-Блане. Нет упоминания о нем и в корректуре этой
статьи, с которой печатался в «Современнике» для «Очерков» этот отрывок.
Из текста следует, что Чернышевский в представленном им плане товари-
щества имел в виду образец товарищества, о котором Луи-Блан писал в
своей1 3книге «Организация труда».
Л у и - Ф и л и п п вступил на французский престол 9 августа 1830 г.
после революции 1830 г. (так называемая Июльская монархия). Во время
февральской революции 1848 г. Луи-Филипп был свергнут с престола и
бежал. Б у р б о н ы — династия французских королей, правившая Францией
начиная с 1 5 8 9 г. до французской буржуазной революции 1 7 8 9 г. Р и ш е л ь е
Арман-Жан дю-Плесси, кардинал, был министром французского короля
Людовика XIII.
923

14 П е р в а я и м п е р и я — империя Наполеона I. Свержение Напо-
леона в 1815 г. положило конец Первой империи. Вторая империя началась
с воцарения Луи-Филиппа (см. прим. 13) в 1830 г. и продолжалась до
револ1ю5 ции 1848 г.
С т ю а р т ы — династия английских королей, известных своими пресле-
дованиями протестантов, Г а н н о в е р с к а я д и н а с т и я — преследова-
ниям1и6 католиков.
Отрывок из «Оснований политической экономии» Милля, т. I, кн. II,
гл. II1,7 §§ 3—6 (по изданию А. Н. Пыпина, стр. 267—283).
Войско в Англии до второй мировой войны 1939—'1945 гг., а стало
быть, и во время Чернышевского формировалось не по обязательному на-
бору, а по вербовке. Во время Чернышевского офицерские должности в
Англии приобретались покупкой. Были установлены таксы в зависимости
от воинского звания: чин полковника стоил 7 2 5 0 фунтов стерлингов, кор-
нета в гвардии — 1 2 6 0 фунтов, прапорщика — 450 фунтов и т. д. Выручка
казны от продажи офицерских должностей составляла: в 1844 г.—
418 895 фунтов, в 1845 г. —520 960 фунтов, в 1853 г. —624 840 фунтов,
в 181584 г. — 531 333 фунта стерлингов.
Чернышевский не приводит отрывка из книги Милля, в котором
последний говорит о разных видах невольничества, и не дает поэтому своих
замеч19аний. Это изложено у Милля в § 7 главы II, кн. II.
20 Речь идет о смитовской теории в конце XVIII и начале XIX в.
Главнейшие из статей, написанных Чернышевским в защиту общин-
ного владения землей: «О поземельной собственности», «Замечания на
статью о поземельной собственности», «Заметка на статью Бутовского «Об-
щинное владение и собственность», «Критика философских предубеждений
против общинного владения», рецензия на статью Тернера в «Библиотеке
для чтения», «Суеверие и правила логики». Кроме того, об общинном вла-
дении Чернышевский писал в связи с другими экономическими и политиче-
скими проблемами. Так, например, в статье «Экономическая деятельность и
законодательство» Чернышевский пишет об общине в связи с проблемой
государственного невмешательства в экономическую жизнь. Статья, отры-
вок из которой печатается в «Очерках», опубликована была в «Современ-
нике» за 1857 г., т. LXVI, в ноябрьской книге, а не октябрьской, как оши-
бочно указывается в т. VII Полного собрания сочинений Н. Г. Чернышев-
ского в издании M. H. Чернышевского. Напечатана она в разделе «Критика».
Отрывок, приведенный в «Очерках», взят из приложения к статье «О позе-
мельной собственности», озаглавленного «Д. Материалы для определения,
каково нормальное действие принципа наследственности в распределении зе-
мель2н1ой собственности».
П. Д о л г о р у к о в — автор «Российской родословной книги», СПБ,
1854—1857, четыре тома. Содержанием «Родословной» являются генеало-
гии титулованных и дворянских фамилий с «поколенными записями». Рим-
ские цифры в тексте Чернышевского обозначают поколенный порядок.
В примерах Чернышевского Арсеньевы VIII означает восьмое поколение
Арсеньевых. Как видно из таблицы, в этом поколении 10 мужчин, у них
правнуков — поколение XI — 54 мужчины и т. д. 10 фамилий, приведенных
Чернышевским в тексте, взяты им из четвертой книги «Родословной».
У Долгорукова, конечно, только дворянские фамилии. Но Чернышевский
использует их с целью показать влияние наследственности на распределение
земельной площади. Порядок владения землей, указанный Чернышевским в
тексте, разумеется, у Долгорукова отсутствует. Для составления своей
Таблицы Чернышевский выбрал фамилии, количество членов которых в
общей сложности составляет 251 человек. Для этого ему пришлось искать
по всей четвертой книге «Родословной» соответствующие фамилии. «Ро-
дословная» Долгорукова использована Чернышевским и для последующих
табли22ц.
Результаты состояния правнуков при принципе наследственности
получены Чернышевским на основе таблицы распределения земли, поме-
924

щенной на стр. 392 настоящего тома. Так, например, в группе хозяев из
1 000 человек, получающих по 150 рублей дохода, владеет каждый по
3,40909 десятины, что согласно таблице (строка 17 таблицы) соответствует
3,444 десятины и 297 человек. Так как размер участка, получаемый в ре-
зульт2а3те, не совпадает с размером по таблице, то результаты приближенные.
С е н -Ж у л ь е н — редактор «Journal de Saint-Pétersbourg» («Петер-
бургской газеты»), в одной из статей 1853 г., которые он печатал под об-
щим названием «Causeries russes» («Разговоры по-русски»), восторженно
отозвался о писателе Гр. Данилевском как об ученике Гоголя. Чернышев-
ский был невысокого мнения о писателе Гр. Данилевском. В рецензии на
его книгу «Основьяненко» (СПБ., 1856) Чернышевский советует Дани-
левскому при издании полного собрания своих сочинений исключить... все,
что было им написано до сих пор. « В е с е л ь ч а к » — «Журнал всяких раз-
ных странностей, светских, литературных, художественных и иных» — изда-
вался в 1858 г. в Петербурге H. M. Львовым. Всего вышло семь номеров.
В первых четырех номерах принимал участие реакционный журналист
О. И. Сенковский (барон Брамбеус). Журнал «Весельчак» не имел ника-
кого общественного значения и представлял собою тип пошлого, обыватель-
ского юмористического журнала. Чернышевский поэтому совершенно пра-
вильно иронизирует над Воловским, который, очевидно, только потому н а -
звал редактора издателя «Весельчака» Львова учеником Гоголя, что журнал
носи2л4 юмористический характер.
Чернышевский имеет в виду следующие слова вульгарного экономи-
ста Ж.-Б. Сэ: «...мы должны поступать так, чтобы заботиться больше о
распространении уже доказанных положений, чем преследовать их конеч-
ные выводы, чтобы заботиться не столько об увенчании здания науки,
сколько о расширении его основания» («Трактат политической экономии»,
изд. 2С5олдатенкова, М., 1896, стр. 7—8).
Римское право легло в основу немецкого гражданского законода-
тельства.
26 Чернышевский правильно не считает распространение романов и пьес
Дюма-сына признаком прогресса, как не считает и моды на пестрые жилеты
приз2н7аком культуры.
Венский композитор Иоганн Штраус ежегодно приезжал в Россию,
где дирижировал оркестром в саду при вокзале г. Павловска (под Петербур-
гом). Его приезд считался большим событием, которое отмечали даже тол-
стые журналы. Так, например, автор «Заметок нового поэта» в «Современ-
нике» сообщал, что в начале лета вновь появился «пленительный Штраус»,
который будет доставлять удовольствие публике своими выступлениями в
качестве дирижера оркестра. Штраус отличался пренебрежением к публике,
которая приезжала в большом числе в Павловск, чтобы послушать оркестр,
управляемый знаменитым композитором. Штраус часто начинал свои
концерты с огромным опозданием, не считаясь с тем, что публика с не-
терпением ждала начала концерта и что она рискует не попасть в обрат-
ные поезда. Фельетонисты много писали о «прелестном маскараде» Штра-
уса, который заключался в том, что он прогуливался в Павловске на
вокзале в дамской шляпе с пером. «Прошлогодняя история с Штраусом»,
о которой пишет Чернышевский в тексте, произошла 9 июля 1860 г.
Публика в большом числе съехалась из Петербурга на «уродливо-шутовской
праздник» (bal masqué champêtre), на котором «пленительный Штраус»
должен был выступить со своими произведениями. Но публика, которая упла-
тила большие деньги (была назначена повышенная плата), вынуждена была
слушать бездарных беарнских певцов, между тем как Штраус сидел в бу-
фете и не торопился начинать концерт со своим оркестром. Публика тре-
бовала прекращения номера, исполнявшегося беарнскими певцами, шикала,
стучала стульями, наконец часть публики взобралась на эстраду, стала
ломать стулья, пюпитры, инструменты и т. п., требовать от дирекции цар-
скосельского вокзала станции Павловск, в ведении которой находилось
увеселительное предприятие, возврата денег. Другая часть публики напра-
925

вилась в сад искать Штрауса. Штрауса не разыскали, и публика начала
бить стекла на галерее. Штраус отыскался только к 12 часам ночи, и
публика, оставшаяся слушать концерт, вынуждена была возвращаться в
Петербург к утру.
Инцидент этот имел последствия, которые дали повод Чернышевскому
связать его с «порядком, каким идут у нас процессы». В № 155 «Северной
пчелы» сотрудником газеты (Ильей Арсеньевым, не подписавшим своего
имени под заметкой) была помещена заметка с описанием инцидента со
Штраусом, причем причиной была указана «дурная распорядительность»
дирекции Павловского вокзала. Дирекция оскорбилась этим и заявила, что
она желает знать имя сотрудника для привлечения его к суду за клевету
и ложные обвинения. Автор заметки в следующем номере газеты объявил
свою фамилию и заявил, что он будет «счастлив, если действия гг. директо-
ров Царскосельской железной дороги ясно докажут, что и они вполне со-
чувствуют скромному и справедливому желанию». В «Заметках нового
поэта» («Современник», 1860 г., кн. 4) автор Панаев писал: «Любопытно
знать, начнет ли не шутя процесс обидевшаяся дирекция Царскосельской
железной дороги с г. Арсеньевым и какой может быть результат такого за-
бавного процесса? Вот каких бед наделал пленительный Штраус! Но к
чему же так неблагоразумно горячиться дирекции Царскосельской желез-
ной дороги? гг. Кабат и компания не привыкли еще к гласности. Их обвинили
в дурных распоряжениях. Они могли бы написать против статейки
г. Арсеньева свою, — для доказательства, что их распоряжения были пре-
красны, а публика разобрала бы, кто прав и кто виноват. Дело обошлось
бы без угроз, без суда, а то, право, игра не стоит свеч».
О процессе в дальнейшем не было слышно. Очевидно, дирекция вокзала
не выполнила своей угрозы и не привлекла Арсеньева к суду.
28 Р а й о т ы , — крестьяне, коренные жители Индии, которые расчистили
землю и вследствие этого пользовались правом вечной аренды, хотя бы
земли перешли в собственность землевладельцев. Вечная аренда была не чем
иным, как пережитком крепостнической эксплоатации индийских крестьян.
29 Отрывок приведен из «Оснований политической экономии» Милля,
кн. II, гл. IV «Соперничество и обычай», §§ 1, 2 и 3 (по изданию А. Н. Пы-
пина3,0 стр. 2 8 9 — 2 9 5 ) .
31 Б е р к о в е ц — 10 пудов.
32 Речь в тексте идет о рабстве негров в Америке.
Ф а л а н с т е р — производственно-потребительская ассоциация, со-
ставляющая основу социалистической утопии Фурье. Фаланстериа-
нец 3—3 член этой ассоциации.
Пинетти—известный в России в 60-х годах прошлого столетия
фоку3с4ник.
Нужно полагать — в один год. Слово «одно», очевидно, предполагает
«лето3»5, то есть год.
С о л о м о н о в круг, или оракул, — круг, разбитый на секторы, в
котором напечатаны цифры, соответствовавшие ответам на вопросы о судьбе
человека. Суеверные люди гадали по соломонову кругу о своей судьбе, бросая
на круг горошину: ответ о судьбе гадающего напечатан на секторе, куда го-
роши3н6а попала.
О переписях населения в Соединенных Штатах Северной Америки
см. п37рим. 109 к кн. I Милля «Основания политической экономии».
Милль, т. I, кн. II, глава V «Рабство», § 2, часть последнего абзаца
(по 3и8зданию А. Н. Пыпина, стр. 300).
Глава IX Милля носит название «Коттеры». Она заканчивается в
тексте настоящего тома словами: «для более прочного устройства» (стр. 446
настоящего тома). Глава X носит название «Средства к уничтожению кот-
терст3в9а», начинается словами: «Когда составлялось мною...»
Р о к и з м , у а й т б о и з м — синонимы террора. Уайтбойс (White-
Boys) — дословно «белые ребята» — члены террористической организации
926

в Ирландии, возникшей в 1820 г. в разгар борьбы ирландского народа за
независимость. Организация существовала около 30 лет и совершала тер-
рористические акты против помещиков и чиновников, притеснявших ирланд-
ских 4к0рестьян.
М о г о л ы , В е л и к и е м о г о л ы — тюркская династия, основан-
ная султаном Бабуром в Индии, где члены этой династии царствовали в
течение трех столетий (XVI—XVIII вв.). См. также прим. 11 к кн. I «Осно-
ваний41 политической экономии».
Первое издание «Оснований политической экономии» Милля вышло
в све4т2 в Англии в 1840 г.
Количество жителей в Ирландии катастрофически уменьшалось.
Маркс в «Капитале» (т. I, гл. XXIII, стр. 558) сообщает, что в 1841 г.
население Ирландии составляло 8 2 2 2 6 6 4 человека, в 1 8 5 1 г. — сократилось
до 6 6 2 3 9 8 5 , в 1861 г. — до 5 8 5 0 2 1 9 человек. Это последствие «всеобщего
закона капиталистического накопления». Данные Кольба («Руководство
сравнительной статистики») о движении народонаселения в Ирландии в
основном совпадают с данными Маркса: в 1841 г. население Ирландии со-
ставляло 8 175 238 человек, в 1851 г. — 6 615 794 человека, в 1861 г.-—
5 764 543 человека. Кольб справедливо объясняет уменьшение населения
Ирландии тем, что оно, «лишенное свободной поземельной собственности,
истощаемое живущим за границею дворянством и поддерживаемое в неве-
жестве своим духовенством», сильно эмигрирует. Число эмигрантов, н а -
чиная с 1847 по 1852 г., не спускалось ниже 2 0 0 0 0 0 человек в год, за у к а -
занные 6 лет из Ирландии эмигрировало 1 313 000 человек. К этому надо,
впрочем, добавить, что причиной уменьшения населения в Ирландии следует
считать не только эмиграцию, но и повышенную смертность вследствие си-
стематической нищеты.
43 Милль обходит молчанием насильственный характер превращения
графства Сотерлендского в пастбище и его последствия для согнанных с
земель крестьян. Об этом пишет Маркс в «Капитале», т. I, гл. XXIV
«Так называемое первоначальное накопление капитала», стр. 829 и сл., Парт-
издат4,4 1934.
С о ю з Р и п и л ё р о в (Repeal Association) основан в Ирландии в
1841 г. Требование передачи земли в собственность крестьян было важной
составной частью программы союза, главным пунктом которой было уничто-
жение унии 1800 г. между Англией и Ирландией. Уния была лишь формой,
при помощи которой Ирландия находилась в полной зависимости от англий-
ских землевладельцев. Уничтожение унии с одновременной передачей земли в
собственность крестьянам должно было повести к фактическому отделению
Ирландии от Англии и превращению ее в независимую страну. Милль умал-
чивает о предательской роли одного из руководителей Союза Рипилёров
О'Коннела (Коннер, О'Коннор). Энгельс характеризует его как «двуличного
вига» (либерала), который первый выбросил лозунг «рипила» (уничтожения
унии), но вел при этом двурушническую политику. Эта политика завер-
шилась вступлением О'Коннела в 1829 г. в состав членов английского пар-
ламента, что представляло собой, таким образом, измену идее независимости
Ирландии. Борьба ирландских крестьян продолжалась, однако, и после
предательства О'Коннела. Следует отметить и то, что и в земельном вопросе
О'Каннел стоял не на революционных позициях, а на либеральных. В то
время как крестьяне требовали передачи им земель в собственность бес-
платно, О'Коннел проектировал передачу земель крестьянам «на вечные
времена по оценке» (A valuation and a perpetuity) с учреждением акционер-
ного банка, который и должен был производить операции выкупа крестья-
нами4 5земли.
То, что Милль называет «революцией в поземельной собственности
Прусского государства», произведенной «величайшими благодетелями своей
страны» Штейном и Гарденбергом, заключается в крепостнических ре-
формах этих двух прусских государственных деятелей — в освобождении
прусских крестьян от личной крепостной зависимости по прусскому образцу.
927

Этот способ заключался в формальном освобождении личности крестьян
при оставлении огромной части земли за помещиками. Реформы Штейна и
Гарденберга предопределили так называемый прусский путь развития ка-
пита4л6изма в германском сельском хозяйстве.
К р и с т а л ь н ы й д в о р е ц — увеселительное место в окрестностях
Лонд4о7на.
У о р д с в о р т — английский поэт, принадлежал к так называемой
школе «лэкистов». Это название школа получила потому, что поэты этой
школы (в том числе Уордсворт) жили вокруг озера (1аке). Это название
имело также символический характер. Поэзию реакционный романтик Уорд-
сворт представлял как «зеркальную поверхность озера, спрятанного в лесу,
едва заметной зыбью отражающую бушующий кругом ураган, сохраняя на
глубине невозмутимый покой». Под этим скрывалось реакционное стремле-
ние звать к уходу от действительной жизни в болото «созерцательной меч-
тательности».
48 Милль, кн. II, гл. VI «Поселяне-собственники», § 1 (по изданию
А. Н4. 9Пыпина, стр. 301—304).
50 М о л о ч н ы е с к о п ы — молочные артели.
Отрывок представляет собою выписку, сделанную Миллем в главе VI
«Поселяне-собственники» (кн. 11, § 3) из сочинения Ленга «Notes of a
Trav5e1ller» («Заметки путешественника»), стр. 229 и сл.
Милль, кн. II, гл. VI «Поселяне-собственники», § 6.
52
53
Милль, кн. II, гл. VII «Поселяне-собственники», последний абзац.
В тексте Чернышевский намекает на откупщиков винного акциза,
которые наживали большие деньги. Система винного акциза состояла в том,
что продажа вина (главным образом водки) и сбор акциза отдавались каз-
ной в частные руки. Производство вина находилось в руках государства,
частью в руках помещиков, которые обязаны были поставлять вино казне.
Откупщики пользовались исключительным правом продажи вина потребите-
лям. В 1861 г. выработанный на казенных заводах и поставленный помещи-
ками спирт в количестве 18 941 679 ведер обошелся государству в
15 906 545 руб., а получило государство всех «питейных» доходов
128 3 0 0 0 0 0 руб. Доходы по «питейной» статье росли беспрерывно. Покуп-
щики водки заплатили, разумеется, больше, ибо откупщики, уплатившие го-
сударству за монопольное право продажи вина, накидывали на себестои-
мость от 10 до 15%. Хотя розничные цены на водку и были установлены
правительством, но отсутствие контроля над продажей и соблюдением уста-
новленных цен позволяло откупщикам продавать водку по значительно
повышенным ценам, которые иногда больше чем вдвое превышали установ-
ленные цены. В 50-х годах прошлого столетия особенно популярен был
откупщик Кокорев, который имел причастие и к литературе, сотрудничая в
реакционном «Русском вестнике». К началу 60-х годов Кокорев составил
себе состояние в 7 млн. рублей, которые он нажил откупами. Кокорев любил
произносить либеральные речи о «меньшом брате» и т. д., за что неодно-
кратно был осмеиваем в добролюбовском «Свистке». Откупная система вызы-
вала протесты со стороны крестьян, заключавшиеся в коллективных отказах
от употребления вина. Особенно много «питейных бунтов» было в 1858 г.
Царс5к4ое правительство жестоко расправилось с «бунтовщиками».
Милль, кн. II, гл. XI, § 1 без первого абзаца (по изданию А. Н. Пы-
пина, стр. 3 8 9 — 3 9 0 ) .
55 О том, что заработная плата находится в зависимости от цены хлеба,
Рика5р6до писал в «Началах политической экономии», глава V.
Милль, кн. II, гл. XI «Рабочая плата», часть § 2, § 3 (последний
абза5ц7; по изданию А. Н. Пыпина, стр. 393—397).
Милль, кн. II, гл. XI «Рабочая плата», первый абзац § 4 (по изда-
нию 5А8. Н. Пыпина, стр. 401).
В Швейцарии высшая законодательная власть осуществлялась путем
референдума (народного голосования), на котором ставились наиболее важ-
ные вопросы общественной жизни страны. Чернышевский, разумеется, пре-
928

оценивал значение швейцарских референдумов как власть «простолюдинов»,
ибо они представляют собою не что иное, как прикрытое «демократической»
оболо5ч9кой господство швейцарской буржуазии.
Отрывок представляет собою цитату из книги Кэ «Общественные ус-
ловия воспитания народа в Англии и Европе» («Social Condition and
Education of the People in England and Europe»), приведенную Миллем в
кн. I6I0, гл. II «Рабочая плата» (по изданию А. Н. Пыпина, стр. 402—403).
Милль, кн. II, гл. XI «Рабочая плата», часть § 6 (по изданию
А. Н6.1 Пыпина, стр. 406—407).
Милль, кн. II, гл. XII «Популярные средства против понижения ра-
бочей платы», конец § 1 и большая часть § 2 (по изданию А. Н. Пыпина,
стр. 64211—414).
Отрывок, заключенный в кавычки, цитируется Миллем из книги
Ленг6а3 «Заметки путешественника» — «Notes of a Traveller» (см. прим. 50).
Милль, кн. II, гл. XII «Популярные средства против понижения
рабо6ч4ей платы», часть § 4 (по изданию А. Н. Пыпина, стр. 418—420).
Милль, кн. II, гл. XII «Популярные средства против понижения ра-
бочей платы» (по изданию А. Н. Пыпина, стр. 421—422).
Милль, кн. II, гл. XIII (по изданию А. Н. Пыпина, стр. 422—423).
66 Милль, кн. II, гл. XIII, часть § 2 (по изданию А. Н. Пыпина,
стр. 64725—426).
Милль, кн. II, гл. XIII, часть § 2 (по изданию А. Н. Пыпина,
стр. 68427—429).
69 Милль, кн. II, гл. X I I I , часть § 3 (по изданию А. Н. Пыпина, стр. 4 3 0 ) ,
Милль, кн. II, гл. XIII, часть § 3 (по изданию А. Н. Пыпина,
стр. 74030).
Милль, кн. II, гл. XIII, часть § 3 (по изданию А. Н. Пыпина,
стр. 74130—431).
О том, что нанимателям выгодна «низкость рабочей платы», Милль
писал в § 2 гл. XIII кн. II «Оснований политической экономии». В то же
время этот буржуазный экономист не рекомендует нанимателям повышать
заработную плату» а ищет выхода в пошлых мальтузианских «советах» р а -
бочим воздерживаться от размножения и в буржуазно-апологетической «тео-
рии колонизации» английского буржуазного экономиста Уикфильда.
72 Милль, кн. II, гл. XIV «Различие рабочей платы в разных условиях»,
часть7 3§ 2 (по изданию А. Н. Пыпина, стр. 442).
Милль, кн. II, гл. XIV, конец § 4 (по изданию А. Н. Пыпина,
„ р . 74449—450).
75 См. Рикардо «Начала политической экономии», глава VI «О прибыли».
Милль, кн. II, гл. XV «Прибыль», § 5 (без первого абзаца) и начало
§ 6 7(6по изданию А. Н. Пыпина, стр. 466—467).
Рикардо говорит об этом так: «Если предположить, что хлеб и ману-
фактурные изделия продаются по одной и той же цене, то прибыль будет
высока или низка в соответствии с тем, низка или высока заработная плата»
(«Начала политической экономии», глава VI «О прибыли», стр. 60,
Соцэ7к7гиз, 1935).
Милль, кн. II, гл. XV «Прибыль», последний абзац § 6 и § 7 без
посл7е8днего абзаца (по изданию А. Н. Пыпина, стр. 468—471).
Мальтус довольно долгое время пользовался репутацией ученого эко-
номиста. Разоблачение Мальтуса как апологета капитализма и как плагиа-
тора принадлежит Марксу. Чернышевский в своих работах также разобла-
чает апологетику Мальтуса. В главе «История мальтусовой теоремы» (см.
стр. 251 и сл. настоящего тома) Чернышевский пишет, что Мальтус занялся
«защитою учреждений, против которых восставали революционные писа-
тели». Реакционное значение мальтузианской теории Чернышевский отме-
чал еще раньше (см. статью «О поземельной собственности» и др.). Воз-
можно, что под влиянием прочтения в ссылке присланного ему первого
тома «Капитала» Маркса Чернышевский писал в ноябре 1873 г. (письма
родным): «Америка, открытая Мальтусом, была открыта, как известно,
929

гора7з9до раньше Мальтуса в самой же Америке, например, Франклином».
«Прямые учителя» — утопические социалисты. Но в действитель-
ности революционное социалистическое учение Чернышевского, несмотря
на утопический характер, в корне противоположно реформатским социали-
стическим учениям «прямых учителей» — западно-европейских утопических
соци8а0листов.
Милль пишет об этом в главе XV, § 4 (Чернышевским в тексте не
приведено): «В Англии есть мнение, что 50% хорошая и справедливая при-
быль в розничной торговле (50% прибыли, конечно, не на весь капитал, а на
оптовые цены, и из этой прибавки должны покрываться пропадающие долги,
наем лавки, плата приказчикам, конторщикам и всем другим служащим, сло-
вом 8с1казать, все расходы розничной торговли)».
По сведениям «Руководства» Кольба, население Соединенных Шта-
тов Америки в 1800 г. составляло 5 306 032 человека, в 1850 г.—
23 351 207 человек. Числа совпадают с числами по десятилетним цензам,
приводимым Легуа (см. стр. 269 и 270 настоящего тома). Кольб полагает,
что в период 1850—1860 гг. произошло сокращение прироста насе-
ления в США на 3 3 % в десятилетие. По этому расчету выходит, что в 1860 г.
население в Американских Соединенных Штатах увеличилось примерно на
7,5 млн. человек против 1850 г. и в 1860 г., стало быть, составляло около
31 млн. человек. По сравнению с 1800 г. население увеличилось в шесть
раз, 8ч2то совпадает с утверждением Чернышевского.
Милль, кн. II, гл. XVI «Рента», первый абзац § 3 (по изданию
А. Н8.3 Пыпина, стр. 475—476).
Заимствование Бастиа у американского вульгарного экономиста Кэри
отмечает в «Капитале» и Маркс: «Только человек, отличающийся такой ко-
лоссальной некритичностью и такой ложной ученостью, заслужил того, чтобы
стать, несмотря на свою протекционистскую ересь, тайным источником гар-
монической мудрости для какого-нибудь Бастиа и всех прочих оптимистов
совре8м4енного фритредерства! («Капитал», т. I, стр. 528).
Л о н г-А й л е н д — буквально Длинный остров. Один из островов,
на к8о5торых расположен Нью-Йорк.
Милль, кн. II, гл. X V I «Рента», часть § 5 (по изданию А. Н. Пы-
пина,8 6стр. 4 8 1 — 4 8 5 ) .
Милль, кн. III, гл. I «Ценность», часть § 1 (по изданию А. Н. Пы-
пина, стр. 4 9 1 — 4 9 2 ) .
87
88
Милль, кн. III, гл. 1, § 5 (по изданию А. Н. Пыпина, стр. 497—498).
Здесь кончается гл. III кн. Милля. Со следующего абзаца начинается
гл. I8V9 этой книги.
Милль, кн. III, гл. III «Стоимость производства и ее отношение к
ценн9о0сти» и гл. IV «Окончательный анализ стоимости производства».
В словах Чернышевского намек на продажность писателя Ла-Ге-
роньера (см. текстологические примечания), который в 1853 г. выпустил
в Париже брошюру под названием «Наполеон III» и сравнил в ней импера-
тора французов с римским императором Октавием. Оценку этой брошюре
Чернышевский дал в «Современнике» (1860 г., т. XXIX): «Брошюра важна
не своими логическими достоинствами, просто тем, что император францу-
зов через нее показывал Европе свое намерение не возвратить Романью
папе». По прямому поручению Наполеона III Ла-Героньер выпустил 20 де-
кабря в Париже брошюру под названием «Конгресс и папа», направленную
против Италии и главным образом против притязаний папы на светскую
власть. Брошюра перед выходом в свет просматривалась императором,
котор91ый исправлял в ней некоторые места.
Чернышевский называет «невольничеством» как рабский, так и кре-
постной труд, не различая их характера как труда различных общественно-
экономических формаций. Различие между ними он видит лишь в том, что
креп9о2стной труд — лишь смягченная форма рабского труда.
Вывод Чернышевского совпадает с данными статистики внешней тор-
говли.
930

93 Милль, кн. III, гл. VI «Краткий обзор теории ценности», § 1 (по
издан94ию А. Н. Пыпина, стр. 537—539).
Чернышевский в тексте пишет о статьях Ф. Буслаева, в частности
о его статье «Изображение страшного суда по русскому подлиннику
XVII века», напечатанной в «Современнике» 1857 г., т. LXV. В этой статье
автор сравнивает мифы о страшном суде эпохи великого князя Владимира
(Святого) с изображениями страшного суда в известной картине итальян-
ского художника Микель Анджело. О былинном богатыре Добрыне Ни-
китиче в статьях Буслаева говорится в связи с пережитками язычества:
автор пишет о двоеверии русского народа, принявшего христианство при
Владимире (Святом), и в пример двоеверия приводит место из былин,
где Добрыня Никитич сражается с водными чудовищами.
В другом месте Чернышевский со свойственным ему остроумием и рез-
костью осудил преклонение Ф. Буслаева перед западной мифологией, кото-
рой он приписывал приоритет в деле создания народных мифов и в кото-
рой этот писатель искал корни русского мифотворчества. «Что, кроме бели-
берды, можно извлечь из Буслаева? Тупоумный человек, помешался на
Гримме (братья Гримм — авторы сказок, в которых отразилось народное
творчество германских народов, сводившие культуру всех народов к
одному источнику — к арийской мифологии. — С. Б.) и находил индейские
и исландские мифы в каждом русском выражении. «Я сижу, ты идешь, он
лежит» — попадись эти слова Буслаеву, он тотчас примется искать объяс-
нения в Ведах, в Эдде и в «немецком животном эпосе», и через несколько
времени откроет: «я сижу» — это туча (туча засела на небе); «ты идешь» —
это солнце; «он лежит»—это равнина вод океана; и смысл тех пустейших
и простейших слов выйдет: Индра поразил молниею демона, который п о -
хитил небесных коров. — Стихи Пушкина: На берегу пустынных волн и т. д.
у Буслаева окажутся тоже рассказом о том, как Индра поразил и т. д.
Петр Великий — это явное дело — молния, разгоняющая тучу, аллегорически
называемую у Пушкина шведским войском, и т. д. Читать такие бредни,
из которых сплошь сплетены все многоученые произведения Буслаева, зна-
чит просто-напросто терять время». См. также статьи Чернышевского «По-
леми9ч5еские красоты» (т. VII нашего издания).
Милль, кн. III, гл. XI «Кредит как замена денег», §§ 1, 2, 3 и
начало § 4 (по изданию А. Н. Пыпина, стр. 30—35 второго тома). Отрывок,
приведенный Миллем, взят им из сочинения английского экономиста Торн-
тона «Исследование о природе и действиях чистого кредита в Великобрита-
нии», 1802, Лондон («Inquiry into the Nature and Effects on the Purer Credit
of G96reat Britain»), стр. 24.
По сведениям, приводимым Кольбом в его «Руководстве» (стр. 37,
примеч.), вывоз из Англии за 1858 г. по официальным ведомостям составил
139 79872 779 фунтов стерлингов. У Чернышевского — менее 140 млн«
Упоминание Чернышевского о том, что Стефенсон не смущался,
когда ему говорили, что железные дороги не нужны, основывается на дей-
ствительных фактах. Против применения паровой тяги к транспорту велась
усиленная агитация компаниями конных шоссейных дорог и дилижансов.
Агитация подкреплялась не только угрозами опасностями езды по желез-
ной дороге в смысле неизбежности крушений поездов, но также и в смысле
вреда для здоровья и т. д. До Стефенсона первая железная дорога уже была
пров9е8дена в России в 1788 г. к Олонецким заводам.
Книга Джона Грея «Лекции о природе и употреблении денег» издана
в Эдинбурге (Шотландия) в 1848 г. О рабочих деньгах Грея ом. Маркс
«К к9р9итике политической экономии», М. 1933, Партиздат, стр. 100 и сл.
Милль, к«. III, гл. ХIII «Неразменные бумажные деньги», §§1, 2, 3,
4, 5 и начало § 6 (по изданию А. Н. Пыпина, стр. 63—74). Упомянутый
Миллем английский банкир А т т в у д был противником введения золотого
денежного обращения, когда после наполеоновских войн Англия оказалась
наводненной бумажными деньгами. Аргументация Аттвуда сводилась к тому,
что введение золотых денег уменьшит количество денег в стране и тем сокра-
931

тит потребление и производство. Взгляды Аттвуда отражали интересы фабри-
кантов и купцов, производивших и продававших товары на внутреннем рынке
и полагавших, что низкий курс бумажных денег делает их доступными насе-
лению и этим поднимает его покупательную способность. Аттвуд вместе с еди-
номышленниками образовали Birmingham Currency School (бирмингэмскую
школу денежного обращения: в Бирмингэме протекала банковская деятель-
ность Аттвуда). Основные принципы школы — описанные выше воззрения
Аттвуда на характер денежного обращения. Воззрения эти, однако, не были
оригинальны. Еще до Аттвуда на преимуществах бумажно-денежного об-
ращения настаивал банкир Джон Лоу, известный по своей денежной «ре-
форме» французского денежного обращения при короле Людовике XVI.
Непосредственным теоретическим учителем Аттвуда был философ и эконо-
мист Юм.
100 Речь идет о временном правительстве Франции после февральской
революции 1848 г., составленном из представителей партии «умеренных
республиканцев».
101 Мелкобуржуазный экономист Сисмонди указывал на противоречи-
вый характер капиталистического употребления машин (см. «Новые начала
политической экономии», изд. Соцэкгиза, 1936 г., т. 1, стр. 179, 183, 184 и
сл.), но, «заменяя вопрос об исторической роли машин в данном капитали-
стическом обществе — вопросом об условиях «выгодности» и «пользы» машин
вообще, Сисмонди естественно приходил к учению об «опасности» капита-
лизма и капиталистического употребления машин, взывал к необходимости
«задержать», «умерить», «регламентировать» рост капитализма и становился в
силу этого р е а к ц и о н е р о м . Непонимание исторической роли машин, как
фактора прогресса, и составляет одну из причин, по которой новейшая тео-
рия признала учение Сисмонди р е а к ц и о н н ы м » (В. И. Л е н и н . Соч.,
изд. III, т. И, стр. 5 1 ) .
102 Перевод названия книги Джемса Милля (отца Джона Стюарта
Милля) в тексте не совсем точен. Сочинение Джемса Милля называется
«Elements of Political Economy» (вышло в Англии в 1821 г.): «Элементы (или
начал10а3) политической экономии».
Упомянутое в тексте сочинение Джемса Милля носит название
«Defence of Commerce» («Защита торговли») и издано в Англии в 1808 г.
Джон Стюарт Милль, повидимому, имеет в виду следующие высказыва-
ния своего отца: «Никогда не может быть недостатка в покупателях по
отношению ко всем товарам. Всякий, кто предлагает товар для продажи,
желает получить в обмен за него другой товар, и, следовательно, он — поку-
патель уже в силу одного только факта, что он продавец. Поэтому покупа-
тели и продавцы, вместе взятые, должны в силу метафизической необходи-
мости сохранять равновесие. Стало быть, если на один товар имеется больше
продавцов, чем покупателей, то на другой какой-нибудь товар должно быть
больше покупателей, чем продавцов» (цитировано по «Критике полити-
ческой экономии» Маркса, 1935, стр. 100). Эта аргументация против неиз-
бежности экономических кризисов приписывается обыкновенно Рикардо, но
Рикардо только повторил Джемса Милля. По поводу высказанного Мил-
лем Маркс отмечает: «Милль создает это равновесие тем, что он пре-
вращает процесс обращения в непосредственную меновую торговлю, а затем
в эту непосредственную меновую торговлю опять контрабандным путем
вводи10т4 взятые из процесса обращения фигуры покупателей и продавцов».
Милль, кн. III, гл. X I V «Излишек снабжения» — полностью, без
пропу10с5ков (по изданию А. Н. Пыпина, стр. 7 9 — 8 6 ) .
Милль, кн. III, гл. XV «Мера ценности» — полностью, без пропусков
(по и10з6данию А. Н. Пыпина, стр. 8 6 — 9 1 ) .
Чернышевский в тексте излагает гл. X X V кн. III Милля «Сопер-
ничество разных стран на одном рынке» (по изданию А. Н. Пыпина
стр. 2 0 1 - — 2 1 1 ) . Пример, который ниже приводит Чернышевский, сильно от-
личается от примера Милля: у Милля количества показаны в мерах (ярдах)
932

длины сукна и полотна, Чернышевский же приравнивает эти товары по ко-
личес10т7ву рабочих дней.
Милль, кн. III, гл. XXVI «Распределение под влиянием обмена»,
почти полностью, за исключением нескольких строк в конце, где автор от-
сыла1е0т8 читателя к своим прежним статьям.
Книга IV Милля носит название «Влияние прогресса общества на
производство и распределение».
109 Мнением о гниении Западной Европы «прославился» реакционный
публицист С. П. Шевырев (см. статью «Взгляд русского на образование
Европы», журнал «Москвитянин», 1841 г., № 1, стр. 247—248). Призна-
ками гниения Западной Европы реакционер Шевырев объявляет «рефор-
мацию в Германии, революцию во Франции». Ими «порождены вредные
соки, которые и теперь продолжают действовать» (там же). «Более осмотри-
тельные люди» (слова Чернышевского), которые, боясь насмешек, избегают
шевыревской характеристики, но говорят, по сути дела, то же самое, — это,
надо полагать, А. И. Герцен. Разумеется, Герцен по другим мотивам отзы-
вается о Западной Европе в указанном смысле: именно потому, что Европа,
по мнению Герцена, показала свою неспособность к революционным преобра-
зованиям, он считает, что она является дряхлым стариком.
110 Книга Милля «О свободе» («On Liberty») вышла в свет в Англии
в 1859 г. Отрывки из этой книги печатались в 1860 г. в «Отечественных
запис1к1а1х» (т. CXXVIII).
112 Милль, кн. IV, гл. 1, § 2.
Конец XVII столетия совпадает с началом капиталистической эпохи
во многих европейских странах, сопровождавшимся усиленным ростом про-
мышл11е3нности и торговли.
Т р и д ц а т и л е т н я я в о й н а (1618—1648) велась между Герма-
нией и Францией, которая в союзе со Швецией, привлекая на свою сторону и
некоторые германские феодальные княжества, отвоевала у Германии Эльзас
и Померанию. Участие германских феодальных княжеств в этой войне
диктовалось стремлением ослабить королевскую власть. О проявлениях
реакции после наполеоновских войн Чернышевский упоминает выше («реак-
ционный фанатизм» в Англии, стр. 616 настоящего тома). От конца англо-
французских (наполеоновских) в о й н — 1 8 1 7 г. — до европейских революций
184811 4г. прошло около 30 лет.
Милль, кн IV, гл. I «Общие черты прогрессивного состояния «бо-
гатст1в1а5», часть § 2 (по изданию А. Н. Пыпина, стр. 224—225).
116 Милль, продолжение предыдущего отрывка.
Последняя глава IV книги Милля носит название «Вероятная будущ-
ность11 7рабочих классов».
Милль, кн. IV, гл. III «Влияние прогресса промышленности и насе-
ления на ренту, прибыль и рабочую плату», § 1 (без начала, содержание
которого изложено до отрывка) и § 2 (по изданию А. Н. Пыпина,
стр. 11283 7 - 2 4 1 ) .
Милль, кн. IV, гл. III, часть § 4 и § 5 (по изданию А. Н. Пыпина,
стр. 121942—252). Отрывок приводится с купюрами.
Указание Чернышевского на XV и XVII вв. не носит характера
случайности: Чернышевский, конечно, знал, что в это время в Западной
Европе началось массовое применение наемного труда и обусловленное
техническим прогрессом в условиях капитализма ухудшение положения
рабоч12и0х.
О Либихе и его работах по теории земледелия см. прим. 76 к «Осно-
ваниям политической экономии». Т а э р — немецкий врач, много занимался
сельским хозяйством, основал сельскохозяйственную школу. В 1809—1812 гг.
вышла его книга «Основы рационального сельского хозяйства» («Grundsätze
d. razionallen Landwirtschaft»), в которой он отдает предпочтение мелкому
сельскому хозяйству перед крупным. Из других работ Таэра по сельскому
хозяйству можно назвать изданное в 1798—1800 гг. исследование
«Введение в изучение английского сельского хозяйства» («Einleitug der
933

englischen Landwirtschaft»). Что касается Лейбница, то своим замечанием в
тексте Чернышевский подчеркивает его универсализм. Лейбниц кроме мате-
матики занимался философией, богословием, юриспруденцией, географией,
энто1г2р1афией, естественными науками и т. д.
Французский натуралист К ю в ь е занимал одно время администра-
тивный пост секретаря физико-математической секции Академии наук, пред-
седателем которой (секции) был Наполеон I. Кювье также занимал пост
главного инспектора училищ. Занимая административные посты, Кювье
составил много проектов о постановке просвещения, которые затем подверг-
лись переработке иезуитов. В докладных записках Кювье Наполеону I о
постановке дела просвещения отражено его преклонение перед централизо-
ванной властью, в частности перед властью и личностью Наполеона I. От
этого его записки носят бюрократический характер и совершенно отвергают
Необ1х22одимость общественного контроля над просвещением.
По поводу замечания Чернышевского о том, что идея Либиха о
применении химии в земледелии не случайно совпала с распространением
учения социалистов, приводим следующие справки: работа Либиха «Орга-
ническая химия в ее применении к земледелию и физиологии» вышла в свет
в 1840 г, В том же году появилась работа Прудона «Философия нищеты».
Работы Сен-Симона вышли несколько раньше: в 1803 г. «Письма женев-
ского обывателя его современникам», в 1814 г. «Организация европейского
общества», в 1817—1818 гг. «Промышленность». Главное сочинение Роберта
Оуэна «Новый вид общества» вышло в 1812—1813 гг. Сочинения Фурье
вышл1и23 в течение первой четверти XIX столетия.
Отрывок из книги Милля, указываемый в тексте, см. стр. 626 настоя-
щего 12т4ома.
Проблеме тенденции к понижению прибыли Милль посвящает гл. IV
и V 12к5н. IV «Оснований политической экономии».
Милль, кн. 1V, гл. IV «Тенденция прибыли к minimum», § 3 (по
издан12и6ю А. Н. Пыпина, стр. 257).
Об эмиграции Милль пишет в той же главе (по изданию А. Н.
Пыпина, стр. 252 и сл.).
127 Милль, кн. IV, гл. V «Результаты тенденции прибыли к minimum»,
конец главы (по изданию А. Н. Пыпина, стр. 273—274).
128 Речь идет о тенденции прибыли к понижению.
129 Л о к о т ь м и т к а л я — около одного аршина миткаля ; б у ш е л ь —
около13 027 килограммов.
Милль, кн. IV, гл. V «Результаты тенденции прибыли к minimum»,
часть § 1 (по изданию А. Н. Пыпина, стр. 269—270).
131 Милль, кн. VI, гл. VI «Неподвижное состояние», § 2 (по изданию
А. Н. Пыпина, стр. 274—279).
132 Цитируя из Милля место, к которому относится настоящее приме-
чание, Маркс добавляет: «Миллю следовало бы сказать: «хотя бы одного
человеческого существа, не живущего чужим трудом», потому что машины,
несомненно, увеличили число знатных бездельников» ( М а р к с , Капитал,
т. I, гл. XIII, прим. 86, стр. 350).
133 Интересно сравнить характеристику, данную Чернышевским Миллю,
с характеристикой, данной ему Марксом: ...такие люди, как Дж. Ст. Милль
и ему подобные, заслуживают, конечно, всяческого порицания за противоре-
чия их старомодных экономических догм с их современными тенценциями, но
было бы в высшей степени несправедливо смешивать их в одну кучу с вуль-
гарными экономистами-апологетами» («Капитал», т. I, гл. XXII, прим. 65,
стр. 574). Сходная характеристика дана Марксом Миллю и в послесловии
ко второму изданию I тома «Капитала»: Маркс относит Милля к числу
буржуазных экономистов, которые, не довольствуясь «ролью простых со-
фистов и сикофантов господствующих классов, старались согласовать поли-
тическую экономию капиталистов с притязаниями пролетариата, которые уже
934

нельзя было более игнорировать». Ознакомившись с работой Чернышевского
по Миллю, Маркс писал, что «банкротство «буржуазной» политической
экономии... мастерски выяснил уже в своих «Очерках политической эконо-
мии по Миллю» великий русский ученый и критик Н. Чернышевский»
(«Ка1п34итал», т. I, стр. 12).
Д и с с е н т е р ы — н о н к о н ф о р м и с т ы — протестантская секта в
Англии в XVI в. при королеве Елизавете. Секта образовалась в знак п р о -
теста против парламентского закона 29 января 1562 г. («билль 39 статей
веры»13)5, установившего conformity, обязательность церковных законов.
«Принципы реформации» выразились в том, что авторитет католи-
ческой церкви оказался поколебленным и народ отказывался исповедывать
религ1и36ю, несогласную с его понятиями о нравственности.
К о н с т и т у т и в н о е с о б р а н и е — учредительное собрание.
Речь13и7дет о Национальном собрании Франции после революции 1848 г.
2 декабря 1851 г. — день переворота во Франции, когда Л у и - Н а п о -
леон13о8бъявил себя «императором французов» под именем Наполеона III.
Industrial and Provident Societies Act (Закон о промышленных и п р о -
довольственных товариществах) издан в Англии 30 июня 1850 г. Закон р е -
гулирует правила учреждения и функционирования кооперативных товари-
ществ. Act for limiting the Liability (Закон об обществах с ограниченной ответ-
ственностью) издан в Англии 11 августа 1855 г. и регулирует правила
учреж13д9ения и функционирования акционерных обществ.
Милль, кн. IV, гл. VII «Вероятная будущность рабочих классов»,
глава приведена почти полностью (незначительные купюры; по изданию
А. Н1.4 0Пыпина, стр. 279—314).
Милль, кн. V, гл. I «Сфера правительства вообще», первый абзац
§ 1 1(4п1о изданию А. Н. Пыпина, стр. 319—320).
Милль, кн. V, гл. I, часть § 1 и полностью § 2 (по изданию
А. Н14.2 Пыпина, стр. 320—325).
«Четыре условия» Адама Смита изложены в кн. V, гл. II «Богатства
наро1д4о3в».
Перевод 50 фунтов стерлингов в 300 рублей основывается на п а р и -
тете рубля и фунта, который в середине прошлого века определялся в 6 руб-
лей 1(4к4ругло) за фунт стерлингов.
В русском переводе «Руководства» Кольба (стр. 34) приведена таб-
лица, в которой указывается на распределение плательщиков налога в В е -
ликобритании и Ирландии по группам в зависимости от величины дохода.
Табл1и4ц5а Чернышевского несколько отличается от таблицы Кольба.
Доход в 93 599 450 фунтов стерлингов (по таблице) исчислен Ч е р -
нышевским из учета того, что средний доход лиц, получающих более
50 000 фунтов, равен 100 000 фунтов. Доход этот, однако, несомненно
больше. Поэтому Чернышевский сам оспаривает верность своих конечных
чисел. Определяя ниже доход «по крайней мере» в 250 млн. фунтов, Чер-
нышевский, повидимому, принимает в расчет сведения из «Руководства»
Кольба (стр. 31) о доходах с поземельной собственности в Англии, подле-
жащих обложению: «Вся сумма дохода, подлежащая упомянутой подати,
возросла с 229 226 929 ф у н т о в в 1849/50 г. до 274 174 052 ф у н т а в
1857/58 г.». Таблица Кольба, на основании которой составлена и таблица
Чернышевского, говорит о «добровольных показаниях о доходах, собираемых
для обложения их в 1856/57 г.». Надо полагать, что «добровольные п о к а -
зания» капиталистов-налогоплательщиков весьма далеки от действительных
их д1о4х6одов, что и отмечает Чернышевский в тексте.
При суммировании первых трех категорий налогоплательщиков, как
следует из текста, число их должно быть 205 239 человек, а не 170 370,
как у Чернышевского. Повидимому, Чернышевский ошибочно привел итог
суммы147 двух, а не трех первых категорий.
Общий доход в 30 млн. фунтов стерлингов Чернышевский, п о в и д и -
мому, выводит, принимая во внимание сведения Кольба о доходах в Англии
935

в 1857/58 г. в размере 274 174 052 фунта (см. прим. 145), а также вероят-
ный 1р4о8ст доходов для 1861 г., когда он писал «Очерки».
По Миллю (стр. 682 настоящего тома): «нынешний английский бюд-
жет превышает 60 млн. фунтов стерлингов». Это для 1857 г. В 5-м издании
«Оснований политической экономии», с которого сделан перевод для издания
А. Н. Пыпина, то есть в 1864 г., размер английского бюджета указан
70 млн. фунтов. По Кольбу: «В 1859 финансовом году, оканчивающемуся
обыкновенно 31 марта, государственное счетоводство представляло сле-
дующие результаты: доходы — 65 477 284 фунта стерлингов; расходы —
64 6 6 3 382 фунта» (стр. 7 ) . Далее: «Проект бюджета, представленный м и -
нистром парламенту на 1860/61 г., оканчивается также дефицитом»: доход —
60 7 0 0 0 0 0 фунтов, расход 70 100 0 0 0 фунтов. При этом расход на армию и
флот149равен 29 7 0 0 0 0 0 фунт. (стр. 8 ) .
«Предложения Бентама» заключались в том, чтобы государство н а -
следовало умершему без завещания, если у него нет родственников по вос-
ходящей или нисходящей линии.
150 Милль, кн. V, гл. II «Общие принципы системы налогов», часть
§ 3 (15п1о изданию А. Н. Пыпина, стр. 332—334).
Милль, кн. V, та же глава, часть § 5 (по изданию А. Н. Пыпина,
42—346).
Милль, кн. V, гл. III (частично) «Прямые налоги» (по изданию
стр. 153
А. Н1.5 3Пыпина, стр. 355—358).
154 Милль, часть § 6 III главы кн. V.
Милль, кн. V, гл. VI «Сравнение между прямыми и косвенными н а -
логам15и5», первый абзац § 1 (по изданию А. Н. Пыпина, стр. 393—394).
Милль, кн. V, гл. V I , § 1 — с купюрами (по изданию А. Н. Пыпина,
стр. 153693—394).
Чернышевский, повидимому, использовал сведения Кольба, у кото-
рого приводятся данные статистика Финлейзона о росте народонаселения в
Англии. Удвоение населения Англии за 45 лет этими данными подтверж-
даетс1я57.
Военные расходы Великобритании составляли 26 0 8 2 0 0 0 фунтов
стерлингов, или 40,44% бюджета, Франции — 463 млн. франков, или
3 0 , 8 7 % бюджета (в 1860 г.), Австрии — 101 817 061 флоринов, или 3 2 %
бюджета (в 1858 г.), Пруссии—-31515 387 марок, или 25,6% бюджета
(в 1815589 г.).
Милль, кн. V, гл. VI, часть § 2 (по изданию А. Н. Пыпина,
стр. 135998—399).
Сведения о государственных долгах в европейских государствах,
о процентах по ним, о военных и других расходах, приведенных в тексте
Черн1ы60шевским, совпадают со сведениями Кольба по «Руководству».
Бюджет Швейцарии в 1 8 6 0 г. составлял: д о х о д ы — 1 5 9 6 6 0 0 0 ф р а н -
ков, расходы«—15 731 000 франков. Государственный долг Швейцарии к
конц1у6 11859 г. составлял 10 770 928 франков (ср. Кольб).
Доходы с имущества английских собственников (см. прим. 145, 146
и 1 4 7 ) Чернышевский определяет в 3 0 0 0 0 0 0 0 0 фунтов стерлингов. В р у -
кописи доходы эти показаны в сумме 200 млн. фунтов. В связи с этим в
р1укописи единовременный налог на все имущество 1 указан Чернышевским в
/7 «всякой собственности», в «Современнике» — /10. И в том и в другом
случае абсолютная величина налога равна 30 000 000 фунтов стерлингов.
Чернышевский допустил при этом ошибку — налог здесь исчисляется не го
«всякой собственности», а только с дохода от нее. Далее, неточность заклю-
чается и в том, что Чернышевский пишет только о процентах, но не упоми-
нает о погашении самих долгов. Судя по тому, что указанным в тексте спо-
собом были бы уплачиваемы не только проценты, но был бы погашен весь
долг, следует считать, что, несмотря на то, что в тексте говорится только
о процентах, речь идет о погашении вместе с тем и долга. У Кольба «по
смете» на 1859 и 1860 гг. уплата процентов по английскому долгу пред-
усматривается в сумме 28 6 0 0 000 фунтов, а «погасительный фонд» —
936

1 9 6 0 0 0 0 фунт,; ниже у Кольба расходы по уплате процентов исчислены в
сумме 30560000 фунтов, что соответствует арифметической сумме и про-
центов и погасительного фонда. Поэтому указанную Чернышевским сумму
в 30 000 000 фунтов следует считать суммой, требуемой и для уплаты про-
центов и для погашения долга.
162 Против погашения государственного долга продажей государственных
имуществ Чернышевский писал в рецензии на книгу Запасника «О погаше-
нии государственных долгов». В этой рецензии Чернышевский называет сто-
ронников этого способа погашения государственных долгов людьми «старой
школы».
163 Милль, кн. V, гл. VII «Национальный долг», часть § 3. Начало
отрывка в издании А. Н. Пыпина несколько изменено (см. в этом издании
стр. 409).
164 Словами «по континентальному масштабу» Чернышевский имеет в
виду Францию, в которой налоги распределяются на прямые, косвенные, та-
моженные. Среди налогов во Франции большое место занимал налог на
соль. Прямые налоги во Франции составляли менее половины общей суммы
налогов (около 470 млн. франков из 1 826 млн.). В России в конце 50-х гг.
из 270 млн. рублей общей суммы налогов косвенные налоги составляли
170 500 0 0 0 рубл., причем из них поступления в бюджет от винного акциза
составляли 1 2 8 3 0 0 0 0 0 рубл. ( п о данным министра финансов Рейтерна —
около 105 млн. руб.), что давало право характеризовать русский царский
бюджет как «пьяный бюджет».
165 По бюджету Английского государства 1860/61 г. приходная статья
бюджета составляла 70 млн. фунтов стерлингов, из них обыкновенные до-
ходы (таможенные, акциз, подоходный налог и др.) составляли 60 700 000
фунтов; 9 400 000 фунтов покрывались по бюджету чрезвычайными' нало-
гами: на чай, сахар, солод и хмель, а также дополнительным обложением до-
ходов. Расходы Англии на армию и флот по бюджету 1860/61 г. составляли
29 7 0 0 5 0 0 Фунтов — около 4 0 % ко всей сумме расходов, исчисленных по
бюджету в 70 млн. фунтов.
166 Непосредственным поводом к опасению войны Англии с Францией
было покушение итальянского революционера Орсини 14 января 1858 г. на
французского императора Наполеона III; это покушение подготовлялось в
Англ1и67и.
Государственный долг Англии в 1858 г. составлял 804 445 483
фунт1а6 8стерлингов.
К р ы м с к а я в о й н а (1854—1856) — война между англо-фран-
цузской коалицией и Россией. Важнейшим эпизодом этой войны является
герои1ч69еская защита русскими войсками Севастополя.
К 5 января 1817 г. (год окончания англо-французских войн) госу-
дарственный долг Англии составлял 840 850 491 фунт стерлингов, проценты
по государственному долгу— 32 014 941 фунт.
170 Речь идет о войнах Англии с Францией, происходивших в XVII —
XVIII столетиях (1689—1714 гг.). В результате этих войн Англия полу-
чила территориальные приобретения, но государственный долг ее увели-
чился: в 1689 г. он составлял 664 263 фунта стерлингов, в 1714 г.—
54 145 453 фунта. С е м и л е т н я я в о й н а — война между Англией и
Францией 1756—1763 гг. Война велась за обладание колониями. В резуль-
тате Франция потеряла колонии в Канаде и Индии. За время Семилетней
войны государственный долг Англии возрос от 75 млн. фунтов до 139 млн.
Война Англии с северо-американскими колониями — война Северной Аме-
рики (Канады и Соединенных Штатов) за независимость — длилась от 1776
до 1783 г.; в результате английской колонией осталась одна Канада. За
это время долг Англии возрос от 128 583 635 фунтов до 2 4 9 851 628 фун-
тов стерлингов (у Чернышевского — кругло 250 млн.). В о й н а за испан-
ское н а с л е д с т в о возникла в связи со смертью Карла II Габсбургского,
умершего бездетным. В числе претендентов на испанский престол в связи со
937

смертью Карла II была и Франция. Англия принимала участие в этой войне
с целью не допустить усиления Франции. Расходы Англии по этой войне в
69 млн. фунтов стерлингов подтверждаются Кольбом. До войны Англии с
Францией от конца XVIII века до окончания так называемых наполеоновских
войн долг Англии возрос с 249 851 628 фунтов стерлингов до 840 850 49.1
фунт1а7,1 то есть почти на 600 млн. фунтов.
В промежуток времени между окончанием Семилетней войны (1763)
и началом северо-американской (1776) долг Англии уменьшился с
138 865 429 фунтов до 128 583 635 фунтов стерлингов, то есть на
10 281 794 фунта. В промежуток времени между окончанием северо-американ-
ской войны (1783) и началом войн против французской революции государ-
ственный долг Англии уменьшился с 2 4 9 851 6 2 8 фунтов до 239 350 148 фун-
тов, 1т7о2 есть на 10 501 480 фунтов стерлингов.
Говоря о государственных долгах вообще, Чернышевский имеет в виду
Россию, в которой увеличение государственного долга также связано
с войнами (участие в коалиции против Франции во время французской
революции, подавление польского восстания в 1831 г., увеличение рус-
ской армии в связи с европейскими революциями 1848 г., Крымская
войн1а7 3и т. д.).
Говоря о сен-симонистах, «превозносивших пользу авторитета», Чер-
нышевский имеет в виду главным образом организацию управления буду-
щего общества в представлении сен-симонистов. Во главе такого общества
должен стоять первосвященник, который не избирается, а сам выдвигает себя
на эту должность, достигая этого своим авторитетом. Первосвященник (не
в религиозном смысле, а как хранитель высшей морали), как говорили уче-
ники Сен-Симона, является «источником порядка». Он назначает руководи-
телей различных общественных функций: в качестве хранителей морали —
священников, хранителей знаний — ученых, в качестве руководителей произ-
водств1а74 — промышленников.
Говоря о том, что в 1848 г. социалисты «если не на самом деле, то
по мнению толпы» были близки к тому, чтобы захватить власть во Франции,
Чернышевский не совсем далек от истины: июньское восстание 1848 г. в
Париже было первой попыткой захвата власти революционными рабочими
(см. 1п75рим. 6 к «Очеркам»).
Милль, кн. V, гл. XI «Основания и границы системы laissez faire,
или принципа невмешательства» (последняя глава «Оснований политической
экономии» Милля), §§ 1, 2, 3, 4 и 5 (по изданию А. Н. Пыпина,
стр. 176469—477).
Говоря об «обличителях нашей зараженности регламентационными
наклонностями», Чернышевский намекает на травлю, поднятую против него
реакционными писателями в 1861 г. Застрельщиком травли был небезызве-
стный реакционер М. Катков. В «Русском вестнике» за 1861 г. он написал
несколько статей, в которых занялся «обличительством» революционных идей
Чернышевского, а попросту — доносительством. Кампанию Каткова разде-
ляли Альбертини («Отечественные записки»), К. Бестужев-Рюмин (там же)
и анонимный автор, в котором Чернышевский не без основания разгадал реак-
ционера (издателя «Отечественных записок») С. С. Дудышкина. Этот
последний и обвинил Чернышевского в «зараженности регламентационными
наклонностями». В № 8 («Отечественных записок») автор (Дудышкин) п и -
шет: «Мы признаем только самостоятельное разнообразное развитие народа,
не в силу предписаний и завоеваний, не в силу теорий, принесенных извне, а
в силу естественного хода вещей... А так как народ и общество указывают
нам на существование не одного экономического мира, доказывают, что эко-
номическим истинам не подчиняются, а свободно живут с ними и действуют
другие начала жизни, то ваше единство направления нам очень не нравится...
Отсюда выведете наше экономическое положение о свободе труда... наше
уважение к теории и закону постепенности... наше отвращение к регламента-
ции экономической и административной, которая из него следует, — и вы,
938

г. Чернышевский, увидите, что и у нас есть кое-какая теория экономическая
и политическая» (курсив наш. — С. Б.).
Своим «обличителям»-доносчикам Чернышевский отвечал в «Современ-
нике1»7 7в статьях под названием «Полемические красоты» (1861).
Примеры «вредных заблуждений» во Франции см. у Милля в гл. X
(кн. V) «Случаи правительственного вмешательства». Этой главы Черны-
шевс1к7и8 й в «Очерках» не комментирует.
Милль, повидимому, имеет в виду фабричный закон 1853 г., коим
воспрещалось «применять труд детей утром до начала работ и вечером по
окончании труда подростков и женщин». Закон 1853 г. является дополнением
к закону 1850 г., коим труд подростков и женщин сокращен с пятнадцати
часов179в день до двенадцати.
Милль, кн. V, гл. XI, §§ 6—15 с купюрами (по изданию А. Н. Пы-
пин
а1,8
стр. 477—507).
О статьях, написанных Чернышевским в защиту общинного земле-
владения, см. прим. 20 к «Очеркам».
ПРИМЕЧАНИЯ К ПРИЛОЖЕНИЯМ
Набросок, начинающийся словами: «...осуществится прогресс»
1 Чернышевский ссылается в тексте на свои «Прибавления» к IV, V и VI
главам I книги «Основания политической экономии» Милля, а также на
«Пре2дисловие переводчика» (см. стр. 137—164 настоящего тома и стр. 7).
«Философия нищеты» («Philosophie de la Misère») Прудона вышла
в свет в 1846 г. Чернышевский пользовался французским изданием книги.
Им использована часть гл. IV. — «Вторая эпоха. — Машины, § II. Проти-
воречия машины—происхождение капитала и заработной платы» («Deuxième
époque. — Les machines, § II. Contradictions des machines — origine du capital
et du salariat»). Реакционный мелкобуржуазный характер «Философии ни-
щеты» вскрыл Маркс в «Нищете философии» («Misère de la Philosophie»).
Чернышевский не высказывает здесь своего отношения к книге Прудона.
Ему понадобился только отрывок, где Прудон связывает введение машин
с ухудшением положения рабочего класса. Полное название книги Прудона
«Systeme des contradictions économiques. Philosophie de la Misère» («Система
экономических противоречий. Философия нищеты»). Чернышевский приводит
отрывки из книги Прудона с купюрами. Чернышевский был, однако, невысо-
кого мнения о Прудоне (см. «Очерки», также статью «Антропологический
принцип в философии» в т. VII нашего издания).
3 Тон, «неудобный до сих пор в русском языке» — намек на цензурные
условия царской России: для русской цензуры даже мелкобуржуазные взгля-
ды Прудона казались опасными. Прудон пользовался репутацией опасного
социалиста, что подтверждается тем, что эксперт царской охранки в своем «за-
ключении» о мировоззрении Чернышевского вменил ему в вину то, что он «си-
литс4я Милля переделать в Прудона» (см. прим. 1 к «Основаниям»),
Речь в тексте идет о вытеснении машинами рабочих ручного труда:
введение книгопечатания лишило работы многих переписчиков, применение
прядильной машины было причиной потери работы многими тысячами руч-
ных прядильщиков, изобретение ткацкого станка для выделки узорчатых
тканей выбросило на улицу многих ткачей, изобретение парового двигателя
сделало излишним труд ремесленников во многих отраслях производства,
применение парового двигателя для судов механиком Жуффруа освободило
от работы массы моряков.
5 Д ю н о й е Б а р т е л е м и (1786—1862) — один из представителей так
называемой «теории компенсации», по которой освобождение рабочих от работы
вследствие введения технических усовершенствований (машин) компенсируется
увеличением числа рабочих в отраслях производства этих машин. Апологе-
939

тику этой «теории» раскрыл Маркс в «Капитале» (см. I том, глава XIII, § 6).
Свою «теорию» Дюнойе изложил в книге «Новый взгляд на социальную
экономию». 1830 («Nouveau traité d'économie sociale»), «О свободе труда»
(«De la liberté du travail») и др.
6 «Revue Economique» («Экономический журнал»). Под именем Revue
выходили во Франции журналы, в которых освещались главным образом
вопро7сы текущей жизни. Слово Revue дословно значит обзор, обозрение.
«Edinburgh Review» («Эдинбургский журнал»). Review на английском
язык8е имеет то же значение, что по-французски Revue (Обозрение).
Ф и к с Т е о д о р (1800—1946) — экономист-мальтузианец, явный
реакционер, выступал открыто против требований рабочих о праве на труд,
аргументируя мальтузианским тезисом, что предоставление рабочим работы
поведет к чрезмерному размножению, а отсюда еще к большей нищете. Его
лозунгами были: «трезвость, бережливость и осторожность в браке». Эти
лозун9ги направлены были им к беднякам.
Л е к л е р Л у и — французский экономист. Не следует смешивать
его с Леклером Эдме-Жаном, подрядчиком-маляром, который ввел в своем
предп10риятии систему «участия рабочих в прибылях».
Ф о ш е Л е о н (1803—1854)—член партии «умеренных республикан-
цев», пришедших к власти во Франции после февральской буржуазной рево-
люции 1848 г. Фоше известен своей поддержкой палача рабочих во время
июньского восстания 1848 г. генерала Кавеньяка, а также Луи-Наполеона,
выбранного президентом Французской республики после подавления июнь-
ского восстания, а затем провозгласившего себя «императором французов».
Фоше подвизался также в области политической экономии в рядах вульгар-
ных экономистов, выпустив в 1852 г. «Mélange d'économie politique et des
finances» («Сочетание политической экономии и финансов»).
11 M o p o г — автор многих книг по вопросам сельского хозяйства. При-
пев «5 су! 5 су!» — из популярной в то время среди французских бедняков
песенки:
Как нам жить в хозяйстве, в мире?
Что нам делать на 5 су!
12 Б л а н к и Ж е рм он-А до л ь ф (1798—1854)—французский эконо-
мист, которому французское временное буржуазное правительство 1848 года
поручило произвести обследование положения рабочих. Результат обследова-
ния изложен Бланки в книге «Рабочие классы во Франции в 1848 году»
(«Des classes ouvrières en France pendant Tannée 1848»).
Варианты раздела «Мальтусов закон»
13 Пример, представляемый Миллем о двух землевладельцах, см. стр. 125
и сл1. 4 настоящего тома.
Речь идет о мальтусовско-рикардовском так называемом «законе убы-
вания плодородия почвы», который Чернышевский критикует в связи с кри-
тикой закона народонаселения Мальтуса. Разоблачение апологетического
характера «закона убывающего плодородия почвы» в лице его русских ин-
терпретаторов Булгакова и других см. в работе Л е н и н а «Аграрный во-
прос 15и «критики» Маркса».
К а м п а н е л л а — автор написанного в тюрьме (в начале XVII в.)
утопического романа «Государство солнца» («Civitas solis»), в котором
люди живут радостной жизнью в полной свободе. Т о м а с М о р у с
(М о р) — автор известной «Утопии», в которой описывается идеальный (не-
существующий) остров. К а б е — автор утопического рассказа «Путешествие
в Икарию» (1839).
16 «Физический атлас» Берггауза см. прим. 61 к «Основаниям поли-
тической экономии».
940

17 К н и г а Ваппеуса, о к о т о р о й говорится в тексте, носит н а з в а н и е
«Vorlesungen über allgemeine Bevölkerungstatistik» («Лекции по всеобщей
стати1с8тике народонаселения», 1859—1861).
Вермонт, Уисконсин, М и н е с с о т а , О р е г о н — штаты С е -
верно1й9 Америки.
К а с п е р И о г а н н - Л ю д в и г (1796—1864) — немецкий врач, з а -
нимавшийся судебной медициной и медицинской статистикой, автор «Посо-
бия к медицинской статистике и государственной врачебной науке», 1825—
182270 г. («Beiträge zuz medizinische Statistik und Staatsarzneikunde») и др.
« О т е ч е с т в е н н ы е з а п и с к и » — журнал, основанный в 1818 г.
П. Свиньиным. С 1820 г. «Отечественные записки» издавались ежемесяч-
ными книгами до 1831 г. Издание журнала было прервано издателем
Свиньиным вследствие недостатка подписчиков. Издание журнала было
возобновлено в 1833 г. и продолжалось до 1884 года. В конце 50-х и начале
60-х гг. журнал «Отечественные записки», отражая идеологию умеренных
либералов, вместе с «Русским вестником» и другими реакционными журна-
лами, усердно занимался травлей революционной демократии. — «Библио-
тека для чтения» — «журнал словесности, наук, художеств, промышлен-
ности, новостей и мод», основанный в 1834 г. книгопродавцем А. Ф. Смир-
диным и ж у р н а л и с т о м О. И. С е н к о в с к и м (псевдоним — барон Брамбеус),
Журнал являлся выразителем интересов реакционных кругов. « Р у с с к и й
вестник» — реакционный журнал, основанный в 1808 г. издателем
С. Н21. Глинкой,
О плодовитости французского писателя А л е к с а н д р а Д ю м а
(отца) он сам говорит в письме к Наполеону III, в котором жалуется на
запрещение постановки его пьесы «Могикане». Жалуясь, что его «разоряют»,
как разоряли Ламартина, Дюма пишет: «Я написал 1 200 томов... из этих
тысячи двухсот томов нет ни одного, которого нельзя было бы дать в руки
самому республиканскому рабочему из предместья Сен-Антуан или самой
молоденькой и стыдливой барышне из предместья Сен-Жермен» (письмо
писано в 1864 г.). Плодовитый автор пытался подействовать на «императора
Французов» как количеством своих произведений, так и их благонамерен-
ностью— п о л и т и ч е с к о й и м о р а л ь н о й . Говоря о «сотрудниках» Дюма-отца,
Чернышевский имеет в виду многочисленных нуждавшихся, не имевших
имени писателей, которых Дюма использовал, то покупая их произведения
за гроши и выпуская их под своим именем, то переводя их на французский
язык с изменением имен и мест действия. Так, например, роман «Анж
Питу», вышедший в свет как сочинение Дюма, принадлежал, как говорят,
Мак-Молле; роман «Пастор Ашборн» написан Августом Лафонтэном.
К числу многочисленных «сотрудников» Дюма-отца принадлежали, кроме
у п о м я н у т ы х , — Анше-Буржуа, И п п о л и т Оже, Поль Бокаж, Фиорентино и
мн. др.
Сочинения французского писателя Вольтера изданы в 1784—
1789 гг. Бомарше в 82 томах in 12°. Одна библиография сочинений Воль-
тера составлена Жоржем Бенгеско в 4 томах.
Испанский писатель Л о п е де В е г а написал около 2 000 пьес (до
нас дошло около 500), не считая стихотворений, од, посланий и проч.
Лопе де Вега диктовал свои стихотворения так быстро, что переписчики не
успев2а2ли за ним их записывать.
Т я г л о — два человека из состава крепостной семьи, которые должны
были2 3исполнять повинности в пользу помещика.
Г у м б о л ь д т — речь идет, повидимому, об Александре Гумбольдте,
который описал свои путешествия по Южной и Центральной Америке в
30 т2о4мах.
См. стр. 299 настоящего тома; Чернышевский вывел среднюю пропор-
цию рождаемости 41,02 человека на 1 000 в России. См. также прим. 113
к «О25снованиям».
Таблицы смертности Депарсье-Флоренкура приведены им в его
«Исследовании о вероятной продолжительности человеческой жизни», 1746
941

(«Essai sur les probabilités de la durée de lа vie hitmaine»). Эти таблицы
долгое время служили основанием для расчетов страховых обществ во
Франции. Методом Депарсье пользовались многие французские статистики,
в том числе Ахилл Гильяр (см. прим. 114 к «Основаниям»).
Отдельные варианты
26 «Н е б е с н а я механика» — выдающееся произведение француз-
ского2 7математика Лапласа.
Улемы и муфтии г о с п о д с т в у ю щ е й экономиче-
ской т е о р и и — «духовные отцы» вульгарной политической экономии
Сэ, Бастиа, Шевалье и другие «столпы», которых Чернышевский разобла-
чает 2к8ак апологетов капитализма.
Хлебные законы и роль Кобдена — см. прим. 25 к «Основа-
ниям29».
Введение суда присяжных в России произошло в 1864 г. При Чер-
ныш3е0вском судебная реформа еще не была осуществлена.
З о р о а с т р — основатель религии в Иране. Религия Зороастра
носит еще название парсеизма.
Подстрочные примечания Чернышевского к полному переводу
«Оснований политической экономии» Милля
33 21 Т о р в а л ь д с е н Б е р т е л ь (1770—1844)—датский скульптор.
Б л и ж е к п о д л и н н и к у — перевод славянского выражения «до-
влеет3 3дневи злоба его».
О том, что во Франции «аристократизм все еще сохраняет больше
сил, чем в Англии», английский историк Б о к л ь писал в «Истории циви-
лизац34ии в Англии».
Речь идет о борьбе южных штатов США с северными с целью уста-
нови3т5ь рабство негров по всему союзу.
36 Т р и д ц а т и л е т н я я в о й н а — см. прим. 113 к «Очеркам».
И ю н ь с к а я б и т в а на улицах Парижа — восстание парижских
рабочих в июне 1848 г., первое массовое выступление» пролетариата в борьбе
за власть. Восстание длилось более трех дней. Несмотря на упорное
сопротивление рабочих, оно было подавлено военным министром генералом
Кавеньяком. Об этом восстании и о роли Кавеньяка Чернышевский писал в
статье «Кавеиьяк». К о л о с с а л ь н а я а п р е л ь с к а я п р о ц е с с и я
ч а р т и с т о в (Чернышевский пишет— х а р т и с т о в ) по улицам Лон-
дона — демонстрация рабочих, огранизованная Национальным Конвентом
чартистов 10 апреля 1848 г. для подачи национальной палате общин петиции,
в которой формулированы требования политических прав для рабочих и улуч-
шения их положения. Правительство стянуло в Лондон войска, усилило п о -
лици3ю7, и это позволило ему отклонить хартию рабочих.
Падение Римской империи следует понимать как падение многонацио-
нального государства, в котором под господством метрополии (Рима) нахо-
дились в первые столетия нашей эры почти все известные тогда средне-евро-
пейские, азиатские и африканские народы. Эти покоренные Римом народы
часто наносили ему «удары», хотя они терпели часто поражения, но от их
«ударов» Римское государство становилось слабее, пока, наконец, в 476 г.
город Рим не был взят вестготами. Эти «удары» имели то значение, что
ускорили процесс внутреннего разложения рабовладельческого строя, расша-
тыва3е8мого почти беспрерывными восстаниями рабов.
Чернышевский справедливо относится критически к тому, что кресто-
вые походы якобы «перенесли в Европу знания, сохранившиеся у арабов».
Крестовые походы были в действительности актом экспансии европейских
942

феодалов с целью использовать богатства арабских государств путем ограб-
ления их. Крестовые походы проходили под прямым руководством като-
лического духовенства, которое, как известно, не заботилось о просвеще-
нии масс: в их невежестве католическое духовенство видело залог укрепления
своей власти. Точно так же невысоко следует расценивать и факт продажи
феодальных земель «простолюдинам» феодальными помещиками перед от-
правлением в поход: продажа эта не получила большого распространения
и была не чем иным, как способом превращения феодальной земельной соб-
ствен3н9ости в капиталистическую.
« З н а м е н и т а я к н и г а » Г е л ь б е р а о вреде невольничества
в южных штатах. Здесь, повидимому, имеется в виду сторонник освобож-
дения4 0негров от рабства в США Helper (Гельпер, Эльпер).
B l o c k M a u r i c e ( Б л о к М о р и с ) — французский экономист и
статистик. В 1872 г. Блок опубликовал в «Journal des économistes» («Жур-
нал экономистов») благожелательную рецензию на I том «Капитала»
К. М41аркса.
Чернышевским допущена ошибка. Перевод В. А. Обручева, озаглав-
ленный Чернышевским «Леность грубого простонародья», сделан им из
стать4и2, помещенной в «Edinbourgh Review», а не в «Westminster Review».
Разбор генеалогических таблиц из IV тома «Родословной» кн. II
Долгорукова сделан Чернышевским для статьи «О поземельной собствен-
ности» и воспроизведен в главе «Собственность», напечатанной в настоящем
томе,4 3стр. 378 (см. также прим. 21 к «Очеркам»).
О сгоне крестьян с земель см. также М а р к с , Капитал, т. I,
стр. 684—686.
44 «Social Statics» («Социальная статика») Герберта С п е н с е р а
издан4а5 в 1850 г. в Англии.
А н г л о-О с т-И н д с к а я к о м п а н и я была первым крупным обще-
ством, которое монопольно торговало в Индии. Пользуясь исключительными
привилегиями, предоставленными ему английским правительством, компания
жестоко грабила индийское население. Помимо прямой «торговли», компания
осуществляла в Индии и административные функции, имея там свои воору-
женные силы и органы управления. О роли Аигло-Ост-Индской компании
в так называемом первоначальном накоплении капитала см. М а р к с , Капитал,
т. I, гл. XXIV. стр. 704.
46 Индия с давнего времени живет под владычеством завоевателей
(см. прим. 11 к «Основаниям»). Выше Чернышевский дает перечень «ди-
настий», которые поочередно владычествовали в Индии: «гинду, патан, мон-
гол, маратт, сейк, англичанин». М у х а м м е д д а н с к о е п р а в л е н и е —
это в4л7адычество турок, завоевавших Индию в X в.
Д ж е м с М и л л ь (отец автора «Оснований политической экономии»
Джона Стюарта Милля) опубликовал в 1818 г. в Англии книгу под назва-
нием «История Индии» («History of India»). Эта книга доставила ему
должность в Англо-Ост-Индской компании.
48 З а к о н ы M а н у — законы (Индия), издание которых приписы-
вается родоначальнику «Солнечной династии» Ману Вайвасвату (сын
солнца). Законы регулировали весь общественный быт народа, включая и
земельные отношения.
49 Выражение «квасной патриотизм» употребляет реакционный писатель
Н. А. Полевой в рецензии на «Мертвые души» Н. В. Гоголя, помещенной в
«Русском вестнике» (1842 г., кн. 6). Возмущаясь тем, что Гоголь прибегает
якобы к «выдумкам» и «карикатурам» на русское общество, представляя
патриотические произведения великого юмориста, бичевавшего недостатки со-
временной ему русской жизни, как проявление «космополитизма» и противо-
полагая ему «квасной патриотизм», иначе говоря, реакционную идею незыб-
лемости трех уваровских устоев — «самодержавия, православия и народно-
сти»,— Полевой истолковывал творчество великого русского писателя-
реалиста с явно реакционных позиций.
943

60 З а к о н ы о б е д н ы х — см. прим. 62 к «Основаниям политической
экон5о1мии».
Взгляд на значение «разделения общинных земель на наследственные
участки» изложен Чернышевским в главе «Собственность», на которую он
здесь5 2и ссылается.
О том, что «возрастание сбереженного продукта» не может считаться
«вознаграждением за воздержность или отсрочку личного потребления», Чер-
нышевский писал в примечаниях к главе 2 кн. I «Оснований политической
экон5о3мии» Милля, стр. 84—85 настоящего тома.
Сущность «спора Милля против Рюбишона» изложена в тексте.
«Спор» изложен Миллем в приложении к «Основаниям политической эконо-
мии», по содержанию относится к кн. II «Распределение».
Программа чтений Н. Г. Чернышевского из политической экономии
54 Мысль прочитать публичные лекции по политической экономии воз-
никла у Чернышевского весной 1861 г. в связи с переводом Милля: об этом
говорит план лекций, который составлен применительно к разделам «Осно-
ваний политической экономии». Чернышевский считал эту попытку способом
выполнения его намерения (в дополнение к печатанию перевода с коммен-
тариями) познакомить русскую публику с экономической наукой и избавить
ее от необходимости «изучать систему Адама Смита по плохим французско-
русским переделкам, искажающим ее дух» (см. «Предисловие переводчика»,
стр. 7 настоящего тома). Попытка прочитать лекции была неудачной. Вот как
описывает ее Чернышевский Н. А. Добролюбову:
«О всех (подвигах. — С. Б.) рассказывать было бы длинно; передам на
словах, когда возвратитесь, о самых курьезных, а тут упомяну еще только об
одном, далеко не совсем интересном. Вы помните, что лавры Мильтиадовы
(то есть Серно-Соловьевичевы), стяжанные в Пассаже, не дают спать Фе-
мистоклюсу (см. «Мертвые души» Н. В. Гоголя, изд. Кулиша, том...
стр...), то есть мне. Итак, в понедельник 3 апреля я устремляюсь на Пев-
ческий мост, в квартиру Е. П. Ковалевского, председателя фонда литер.,
и объявляю желание читать лекции в Пассаже; он согласен. 4 апреля я
пишу программу. 5 апреля программа отправляется от Ковал<евского> к Де-
лянову за разрешением, от Делянова к Горлову на рассмотрение. 6-го я
устремляюсь к Делянову за справкою и за тем же устремляю Пыпина к
Горлову. Дел < я н о в > говорит, что не будет препятствий; Горлов в восторге
от экономической ортодоксальности программы и выражает живейшее сочув-
ствие к ее автору, то есть к Забою-Чернышевскому. Итак, в разрешении
нет сомнений, и по всем законам вероятности надобно <думать>, буду за-
нимать я в пассажной зале место, которое с такою славою занимали С. Со-
ловьевич, Пинто и другие. Да, Некрасов и Антонович говорят, что это мало
того, что глупо, хуже, нежели глупо. О, грубый скептицизм! Я презираю
его. Если у Вас есть искра человеческого чувства, Вы снизойдете на мою
слезную просьбу — восхвалите мои подвиги стихообразно. Вы не думаете
ли, что я прикрашиваю? Ни на одну иоту. Но к делу от этого вздора...
Ваш Н. Ч.». («Н. Г. Чернышевский», «Литературное наследие», т. II, письма,
стр. 381—382).
«Скептицизм» Некрасова и Антоновича оказался не напрасным.
6 апреля 1861 г. министр народного просвещения Делянов получил от
члена Общества пособия нуждающимся литераторам и ученым (Литера-
турного фонда) А. В. Дружинина заявление о предполагаемых лекциях
Чернышевского с приложением программы и французского перевода Милля
и послал весь материал на заключение декану юридического факультета
Петербургского университета профессору политической экономии Ив. Гор-
лову. Факультет одобрил программу, о чем Горлов сообщил министру
18 апреля. Но министр не торопился, и лишь 23 июня попечителем
944

С.-Петербургского учебного округа выдано было Чернышевскому «свиде-
тельство» на разрешение прочесть лекции. Вот текст свидетельства:
«Сие дано магистру С.-Петербургского университета Чернышевскому в
том, что на основании предложения г. управляющего министерством народ-
ного просвещения от 7 текущего июня за № 907 разрешается ему про-
честь в пользу Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым
четыре публичные лекции о политической экономии по Стюарту Миллю,
согласно представленной программе. За попечителя И. Корнилов. Прави-
тель канцелярии А. Ярославцев».
Лекции, конечно, не состоялись, так как слушатели, на которых рассчи-
тывал Чернышевский, — студенты и другая учащаяся молодежь, — закон-
чили свои занятия и разъехались из столицы.
Через год, 22 апреля 1862 г., Чернышевский обращается непосред-
ственно к министру народного просвещения Головкину со следующим
письмом:
«По желанию молодых людей, принявших на себя заведывание публич-
ными курсами и предложивших мне чтение лекций по предмету политической
экономии, имею честь всепокорнейше просить ваше превосходительство о
разрешении мне читать означенные лекции на правах, принадлежащих моей
ученой степени. При этом неизлишним считаю присовокупить, что на тех же
правах уже разрешено мне чтение публичных лекций по тому же предмету в
пользу общества для пособия нуждающимся литераторам. Вместо про-
граммы имею честь приложить курс политической экономии Милля, кото-
рого буду держаться в своем чтении. Магистр Н. Чернышевский. 22 апреля
1862 года».
На этот раз министр (Головнин) не тянул с ответом. На заявлении
Чернышевского была наложена резолюция: «На основании пар. 6 положения
7 мая 1841 года о публичных лекциях в Петербурге я не могу согласиться
на чтение лекций г. Чернышевским. Ст. Секр. Головнин».
В своем заявлении министру народного просвещения Чернышевский
ссылается на «молодых людей», заведывающих «публичными курсами».
Речь идет о лекциях, которые читались зимой 1861—1862 гг. в здании го-
родской думы в связи с закрытием Петербургского университета по случаю
студенческих волнений осенью 1861 г. По поводу этих лекций и предпола-
гаемого участия в чтении Н. Г. Чернышевского Л. Ф. Пантелеев рассказал
в своей книге «Из воспоминаний прошлого» следующее:
«В комитете также было решено обратиться к некоторым лицам, не при-
надлежавшим к числу профессоров Петербургского университета; были наме-
чены: К. П. Победоносцев — для судопроизводства, Чернышевский — фи-
нансы ( ? ) , Лавров — философия, Берви — государственное право европей-
ских держав, профессор Артиллерийской академии Годолин — физика,
И. М. Сеченов — физиология. Все выразили согласие. Но вот в один пре-
красный день К. П. Победоносцев дал знать комитету, что ввиду много-
численных занятий он не имеет свободного времени для чтения лекций. Так
как комитет весьма желал иметь его в составе лекторов, то отрядил к нему
депутацию: Неклюдова и меня. «Я очень занят», — ответил К. П. «Но ведь
ваши занятия все те же, что раньше были». — «Это правда, но вот что я
вам скажу: я не хочу читать в одной компании с Чернышевским; это —
шарлатан, гаер; если он не будет читать, то извольте, — я готов». Неклюдов
пытался было отстаивать Чернышевского, но К. П. стоял на своем. Коми-
тет, выслушав наш отчет о свидании с К. П., конечно, скорее предпочел
отказаться от удовольствия иметь его в числе лекторов, чем нанести уже
приглашенному Чернышевскому ничем не оправдываемое оскорбление.
Однако Чернышевскому не довелось читать: он не получил разрешения;
по той же причине не состоялись лекции Лаврова, а Берви был арестован»
(«Из воспоминаний прошлого», 1934, стр. 199 и сл.).
Чешихин-Ветринский сообщает, что последовавший вскоре после отказа
Чернышевскому читать лекции срыв лекций в здании городской Думы на-
ходится в связи с этим отказом: «Отказ в чтении лекций Чернышевскому,
945

вероятно, сыграл свою роль в этом демонстративном акте кружка радикаль-
ной молодежи».
Надо полагать, что официальный отказ Чернышевскому последовал не
без воздействия реакционера Победоносцева и что к тому времени в пра-
вительственных кругах уже было решено арестовать Чернышевского. Арест
его, как известно, последовал в июле того же 1862 г.
Варианты предисловий к полному переводу
«Оснований политической экономии» Милля
55 Речь идет о Франциско Х и м е н е с е , «великом инквизиторе» испан-
ской инквизиции, отличавшемся исключительной жестокостью. Хименес жил
в самые мрачные времена инквизиции, при помощи которой католическое
духовенство, действовавшее в интересах крупного церковного землевладения,
пытками и сожжением на костре расправлялось с врагами «церкви»
(XV56-XVI вв.).
Э й л е р Л е о н а р д (1707—1783) — математик, выходец из
Швейцарии. Состоял адъюнктом Российской Академии наук, один из осно-
вателей при Академии университета и гимназии. Эйлер имеет свыше
800 опубликованных научных работ по математике. — Б е р н у л л и —
фамилия одиннадцати математиков XVII—XVIII вв., из которых наиболее-
известны: Я к о в (1654—1705), И о г а н н (1667—1748), Д а-
нии5л7 (1700—1788).
Г ю ц л а ф К а р л (1803—1851 ) — немецкий миссионер в Китае.
Ему принадлежат сочинения: «Открытый Китай», 1838 («China opened»),
«Жизнеописание Тао-Руанга», 1851 («The Life of Tao-Ruang») и др.

ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЕ
И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ КОММЕНТАРИИ
Публикуемый в IX томе Полного собрания сочинений Н. Г« Чернышев-
ского текст впервые напечатан был в журнале «Современник».
Первоначальным намерением Чернышевского было публиковать перевод
книги Милля и попутно снабжать его своими замечаниями. По причинам,
о которых речь будет ниже, Чернышевский ограничился переводом только
кн. I Милля, из остальных книг Чернышевский использовал лишь отдельные
места, снабжая их также комментариями-очерками.
Полный перевод кн. I Милля с замечаниями Чернышевского опублико-
ван в «Современнике» в 1860 г. (начиная с февральской книжки журнала до-
конца года). Перевод с замечаниями печатался в виде приложения с отдель-
ной нумерацией страниц, с тем чтобы читатель смог получить в результате
цельную книгу «Оснований политической экономии» Милля с замечаниями
переводчика, вырезав приложения из журнала и сброшировав их в книгу.
Поскольку это намерение Чернышевского осуществилось только в отношении
кн. I Милля, то публикование отрывков из остальных книг Милля и заме-
чаний Чернышевского производилось уже не в виде приложений к «Современ-
нику», а внутри журнала, при общей с ним пагинации, в отделе «Словесность,
науки и художества». Эта часть работы Чернышевского получила название
«Очерки из политической экономии (по Миллю)» и была впервые напечатана
в «Современнике» в 1861 г. Полный перевод «Оснований политической эконо-
мии» Дж. Ст. Милля вышел в 1865 г. в издании А. Н. Пыпина,
Царская цензура искажала текст Чернышевского. Типография Карла
Вульфа, в которой печатался «Современник», посылала цензору корректур-
ные гранки, на которых им делались «поправки», выбрасывались отдельные
места и даже отдельные главы, вследствие чего Чернышевскому приходилось
переделывать в некоторых случаях текст, приспособляя его к цензорской
правке.
Второе издание публикуемого в IX томе текста было напечатано за гра-
н и ц е й — в Женеве (Швейцария). Издатель Михаил Элпидин выпустил из-
бранные сочинения Чернышевского в пяти томах, из которых замечания
Чернышевского к переводу кн. I Милля были напечатаны в III томе
в 1869 г., а «Очерки»—в IV томе в 1870 г. При этом в III томе перевод
Милля был напечатан не полностью: в него вошли только первые четыре
главы кн. I Милля и все замечания Чернышевского. «Очерки» начинались
не тем текстом, который в «Современнике» заменил выброшенный цензурой
очерк Чернышевского под названием «Собственность», а текстом выброшен-
ного очерка. Текст заграничного издания (за исключением восстановленного
очерка «Собственность», напечатанного кстати с многими ошибками) мало
отличается от текста «Современника».
За границей в 1874 г. (в Бельгии, в Брюсселе) был издан французский
перевод замечаний Чернышевского к кн. I Милля и его «Очерки». Перевод-
чик и издатель — русский политический эмигрант Тверитинов.
947

Третье русское издание перевода и замечаний Чернышевского к кн. I
Милля и «Очерков» составило VII том Полного собрания сочинений
Н. Г. Чернышевского *, изданного его сыном М. Н. Чернышевским в 1905—
1906 гг. Текст этого издания почти не отличается от текста «Современника»,
но в конце VII тома напечатан запрещенный цензурой очерк «Собствен-
ность», который представляет собою, повидимому, перепечатку этого очерка
из женевского издания Михаила Элпидина.
Отдельное издание VII тома ПСС вышло в 1909 г. под названием:
«Основания политической экономии» Д. С. Милля. Перевод и примечания
Н. Г. Чернышевского с портретом переводчика.
Все ПСС Чернышевского было затем переиздано без изменений (по сте-
реотипу) в 1918 г. Литературно-издательским отделом Народного комисса-
риата народного просвещения, в том числе и VII том.
В 1935 и 1937 г. перевод кн. I Милля и замечания к нему Чернышев-
ского, а также «Очерки» вышли в издании Соцэкгиза. Редакция издания
сделала попытку восстановить доцензурный текст по первичным материалам,
сохранившимся в Саратовском музее им. Н. Г, Чернышевского (рукописям,
гранкам и другим материалам). Кроме того, издательство напечатало в «При-
ложениях» неопубликованные до сих пор материалы, которые представляют
собою варианты замечаний и «Очерков» Чернышевского к переводу Милля.
К недостаткам издания следует отнести то, что второй полутом издан был
до первого полутома, вследствие чего ссылки автора примечаний на текст
первого полутома и автора примечаний на текст второго часто не сходятся.
Кроме того, недостатком является небрежность, благодаря которой допущены
искажения.
В основу печатаемого нами текста IX тома положены, насколько это
оказывалось возможным, первичные материалы, описание которых даем ниже.
Где таких материалов не было, там текст печатается по «Современнику». Ре-
дакция стремилась очистить текст от цензурных правок и связанных с этим
искажений текста. Первичные материалы сличались и с текстом «Современ-
ника» и дублировавшим его VII томом ПСС (в издании M. H. Чернышев-
ского). Отсутствие некоторых первичных материалов не дало возможности
полностью разрешить задачу восстановления доцензурного текста.
«Приложения», которые печатаются в IX томе, воспроизводятся с со-
хранившихся рукописей. Печатая их, мы в фигурных скобках {} вводим за-
черкнутые Чернышевским места.
Приводим описание первичных материалов для IX тома, хранящихся в
Центральном государственном литературном архиве:
I. К «ОСНОВАНИЯМ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ»
1. Корректурные гранки с пометками цензора (инв., № 1925 Саратов-
ского музея им. Н. Г. Чернышевского). Гранки представляют собою листы
с четырьмя колоннами набора. Гранки № 1925 состоят из 26 листов, по че-
тыре колонны в каждом листе. В них набрано с начала кн. I «Оснований»
до стр. 159 настоящего тома (до слов «мы очень легко поймем»), В гранках
пометки и правки цензора, а также разрешения к печати. Сюда перенесены
и корректурные правки автора, большей частью редакционного и орфографи-
ческого значения.
2. Параллельные корректурные гранки (инв. № 1924) — 5 листов, по
четыре колонны в каждом. В них набрано с начала «Оснований» до стр. 36
настоящего тома (до конца главы). Гранки с авторскими правками.
3. Параллельные корректурные гранки (инв. № 2089) — 7 листов, по
четыре колонны в каждом. В них набрано со стр. 57 настоящего тома (со
слов «оказывается точно так же») до стр. 101 (до слов «в уплату прежнего
своего»). Гранки с авторской правкой.
* Ниже мы обозначаем это издание: ПСС.
948

4. Корректурные гранки (инв. № 2088а)—2 листа, по четыре колонны
в каждом. В них набрано со стр. 211 настоящего тома (подстрочное приме-
чание Милля со слов «количестве и породах скота») до стр. 224 (до слов
«практически какие»). Гранки с авторской правкой.
5. Корректурные гранки (инв. № 2 0 8 7 а ) — 2 листа, по четыре ко-
лонны в каждом. В них набрано продолжение предыдущих гранок до
стр. 235 настоящего тома. Гранки с правкой автора.
6. Корректурные гранки (инв. № 2088) — 1 лист. В нем набрано со
стр. 244 настоящего тома (со слов «природы и свойств ее тел»—конец,
XII главы) до стр. 249 (до слов «приверженцы свободного ввоза»). Гранки
с правкой автора.
7. Корректурные гранки (инв. № 2 0 8 7 ) — 2 листа, по четыре колонны
в каждом. В них набрано продолжение предыдущих гранок со стр. 249 на-
стоящего тома (с конца главы XIII Милля), а также запрещенная цензором
и не вошедшая в «Современник» и ПСС (в издании M. H. Чернышевского)
глава замечаний Чернышевского «История мальтусовой теоремы» (стр.251—
263 настоящего тома). Гранки с пометками цензора и с надписью о запре-
щении к печати «Истории мальтусовой теоремы».
8. Корректурные гранки (инв. № 2090)—10 листов, по четыре колонны
в каждом. В них набрано продолжение предыдущих гранок до конца кн. I
«Оснований политической экономии». Гранки с правкой автора.
9. Корректурные гранки (инв. № 1925), неправленные, представляют
собой повторный экземпляр гранок, обозначенных здесь под № 1.
10. Корректурные гранки (инв. № 2091), неправленные, представляют
собою повторный экземпляр гранок, обозначенных здесь под № 7.
11. Корректурные гранки (инв. № 2091), неправленные — 2 листа, по
четыре колонны в каждом. В них набрано продолжение предыдущих гранок,
обрываются на словах: «Мальтус и его последователи стали доказывать»
(стр. 264 настоящего тома).
12. Корректурные гранки (инв. № 2091), неправленные — 6 листов, по
четыре колонны в каждом. Начинаются со слов: «Если бы Мальтус и его
последователи» (стр. 295 настоящего тома) до конца кн. I «Оснований».
На некоторых гранках есть отметки-даты: на гранках под инвентарным
номером 1925 (в нашем обозначении 1) даты от 5 февраля до 8 апреля, на
гранках № 2091 (в нашем обозначении 10) дата 7 ноября, на гранках под
инвентарным номером 2 0 9 1 (в нашем обозначении 11 и 12) дата 11 —
12 ноября.
Рукописей к переводу кн. I Милля и замечаниям Чернышевского к
этому переводу не сохранилось.
Таким образом текст перевода из кн. I Милля и замечаний к нему Чер-
нышевского мог быть нами подготовлен к печати по неполным первичным
материалам и по тем местам из «Современника», первичные материалы к ко-
торым отсутствуют (от стр. 159 настоящего тома до стр. 211 и от стр. 235
до стр. 244).
II. К «ОЧЕРКАМ ИЗ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ (ПО МИЛЛЮ)»
1. Корректурные гранки (инв. № 4112), около полутора столбцов пе-
чатного набора. В них набран заголовок «Очерки из политической экономии
(по Миллю)», «Предисловие» к «Очеркам», заголовок «Распределение
(Милль, книга вторая)» и начало главы-очерка «Собственность» (до слов
«и могли бы стать еще различнее от прежних, если бы того захотели люди»,
стр. 339 настоящего тома, конец отрывка из Милля). Гранки представляют
собою оторванные части от четырехколонных гранок и содержат исправления
Чернышевского (карандашом), а также пометки для типографии о шрифтах
(для текста Милля и замечаний Чернышевского).
2. Корректурные гранки (инв. № 1893а) — 10 листов по четыре колонны
в каждом. В них набран весь отдел «Распределение» (стр. 338—517 настоя-
949

щего тома). Гранки авторские (правки Чернышевского). Сверху пометка си-
ним карандашом: «переделанная, верно». Пометка означает, что в описанных
гранках набрана в новой редакции глава-очерк «Собственность» (вошедшая
в «Современник» вместо запрещенной цензором под тем же названием).
3. Корректурные гранки (под тем же № 1893а) — 10 листов по четыре
колонны, неправленные. В гранках набрана глава-очерк «Собственность»
(стр. 338—404 настоящего тома), запрещенная цензором. Сверху синим
карандашом (повидимому, Чернышевским), надпись: «Запрещ.». На гранках
даты от 11 до 19 мая.
4. Корректурные гранки (инв. № 1893), неправленные — повторный
экземпляр гранок, обозначенных нами 1.
5. Корректурные гранки (инв. № 1893 в), неправленные. В них набрана
часть главы «Обмен»—с начала главы (стр. 518 настоящего тома) до слов
«в передовых странах» (стр. 543 настоящего тома).
6. Корректурные гранки (инв. № 1893), неправленные. В них набрана
часть главы-очерка «Экономический прогресс»:
а) с начала главы (стр. 614 настоящего тома) до слов «к прежнему
наГшему!» (стр. 625 настоящего тома) — 2 листа по четыре колонны. На
гранках дата: «6 окт.»;
б) со слов «долго останется у него возможность» (стр. 632 настоящего
тома) до слов «поглощение такой массы капитала иссушит постоянные]»
(стр. 639 настоящего тома)— 1 лист в четыре колонны, дата: «23 октября»;
в) со слов «[не мо]жет оно быть искоренено» (стр. 645 настоящего тома)
до слов «привычных к работе. Си[стема]» (стр. 651 настоящего тома);
г) со слов «[1в] других промышленностях» (стр. 656 настоящего тома)
до конца главы, /2 листа.
7. Корректурные гранки (инв. № 1893д), неправленные. В них набрана
часть главы-очерка «Правительственное влияние»:
а) с начала главы (стр. 658 настоящего тома) до конца главы «Нацио-
нальный долг» (сто. 701 настоящего тома)—7 листов, по четыре колонны
в каждом, дата: «Ноябрь»;
б) со стр. 706 настоящего тома до стр. 713 (с купюрами) — 1 лист.
Даты не помечено.
III. ПЕРВИЧНЫЕ МАТЕРИАЛЫ
К ДРУГИМ РАБОТАМ ЧЕРНЫШЕВСКОГО, ИСПОЛЬЗОВАННЫЕ ИМ
В ОТРЫВКАХ И ВСТАВЛЕННЫЕ В ГЛАВУ-ОЧЕРК
«СОБСТВЕННОСТЬ»
1. Корректурные гранки статьи «Капитал и труд» (инв. № 1895), гран-
ки цензорские, автором не правлены, дата: «3—8 декабря».
2. Корректурные гранки (инв. № 1848) статьи «О поземельной соб-
ственности», гранки с правкой автора.
IV. РУКОПИСИ
1. Рукопись (инв. № 2076)—194 листа (страницы), содержит полностью
«Очерки» Н. Г. Чернышевского к кн. II, III, IV и V «Оснований политической
экономии» Милля, включая «Предисловие». Рукопись написана большей ча-
стью рукой Чернышевского, остальное под его диктовку.
2. Рукопись (инв. № 2077) —130 листов (страниц), содержит пол-
ный рукописный перевод Чернышевским кн. II Милля и отрывок перевода
кн. V. Рукопись писана преимущественно под диктовку Чернышевского его
секретарями-переписчиками, содержит некоторые поправки рукой Чернышев-
ского. Из этой рукописи Чернышевский брал отрывки для вставки в свои
«Очерки», для чего помечал их номерами. Соответственно этим номерам в ру-
950

кописи «Очерков» (инв. № 2076) сделаны рукою Чернышевского приписки:
«Здесь вставить боргесом №...». Боргес—шрифт, которым в «Современнике»
набирался текст перевода из Милля, в отличие от шрифта корпус, которым
набирался текст глав-очерков Чернышевского.
Таким образом текст «Очерков» (со вставками из Милля) мог быть под-
готовлен к печати для IX тома на основании более богатого материала, чем
текст перевода кн. I Милля и замечаний к нему Чернышевского.
О материалах к «Приложениям», печатаемым в настоящем томе, см.
наши примечания »а стр. 977 настоящего тома.
Сохранилась корректура «От редакции» с оглавлением. На корректуре
имеется надпись цензора о разрешении печатать, помеченная 22 февраля
1860 г.
Оглавление «Оснований политической экономии» Милля здесь несколько
отличается от оглавления по полному переводу «Оснований политической
экономии» Милля в издании А. Н. Пыпина. Различие, однако, незначитель-
ное: глава VII кн. I Милля в издании А. Н. Пыпина носит название!
«Условия производительности элементов производства», здесь — «Условия
производительности деятелей производства». Последнее — дословный п е -
ревод с английского (Agents of Production).
Стр. 8, строка 8 св. Чернышевский не всегда придерживался указанного
им способа обозначения нумерации подстрочных примечаний. В «Современ-
нике» остались подстрочные примечания, принадлежащие Чернышевскому, но
обозначенные звездочками, между тем как, согласно указанию Чернышевского,
они должны быть нумерованы. В рукописи «Очерков» и в некоторых других
рукописях все подстрочные примечания обозначались Чернышевским звездоч-
ками, а потом уже в корректурных гранках ставился номер примечания, если
оно принадлежало Чернышевскому. Возможно, что при правке корректуры
могли быть допущены недосмотры. Есть пропуски номеров примечаний. Так,
например, в «Современнике» вслед за примечанием 20 идет примечание 22,
за примечанием 36 идет непосредственно примечание 39. Совершенно не
обозначены ни звездочками, ни номерами примечания Чернышевского к под-
строчным примечаниям Милля. Предполагать наличие опущенных или в ы -
черкнутых примечаний не приходится, так как все примечания из рукописи
(«Очерков») вошли и в «Современник». В настоящем томе все подстрочные
примечания Милля и редакционные обозначены звездочкой с припиской об
их принадлежности: «Прим. Милля», «Ред.». Подстрочные примечания Чер-
нышевского также обозначены звездочкой, но без приписки.
Стр. 9, строка 1. В корректурных гранках (инв. № 1925, см. описание
материалов) имеется пометка Чернышевского в виде заголовка: «Введение».
Это не зачеркнуто, но в «Современнике» осталось заглавие Милля: «Пред-
варительные замечания». Возможно, что Чернышевский имел намерение
предпослать «трактату» Милля особое введение, но почему-то этого наме-
рения не выполнил. Позднее, сидя в Петропавловской крепости, Черны-
шевский написал в 1862 г. начало (в двух вариантах) под названием:
«Введение к трактату о политической экономии Милля». В 1864 г. им
написаны (также два варианта) «Предисловия к переводу политической
экономии Милля». Но эти «Введения» и «Предисловия» предназначались,
повидимому, к предполагавшемуся изданию полного перевода, осуществлен-
ному А. Н. Пыпиным.
На тех же корректурных гранках имеется обозначенная рукою Черны-
шевского разметка колоннцифр к кн. I Милля: на 2, 4, 6, 8, 10 и т. д. стра-
нницах— Милль. Политическая экономия, на 1, 3, 5, 7 и т. д. страницах —
«в каждой особенный заголовок. Там же обозначается: «Труд (надпись: Труд
это колоннцифр)». Хотя у Милля книги не разбиты на разделы (только
на главы, а главы на параграфы), но Чернышевский разбил кн. I Милля на
разделы, дав каждому особенное наименование: Труд, Капитал, Условия
951

успешности труда, Малый и большой размер производства, Мальтусов
закон.
Нумерация параграфов глав из перевода Милля Чернышевским не
всегда соблюдалась, В «Очерках» при отметке в рукописи перевода
Милля мест для вставки в текст Чернышевский зачеркивал иногда
номера параграфов, повидимому, в связи с тем, что отрывки брались им
из параграфов частями и не все параграфы главы.
Стр. 19, строка 16. В корректурных гранках (инв. № 1925) слова
«обширных монархий» зачеркнуты и на полях сделана отметка цензором:
«управлений». В «Современнике» осталось «обширных монархий»: пови-
димому, Чернышевский не перенес цензорской правки в авторский экзем-
пляр гранок.
Стр. 31, строка 17 си. В словах «о материальном благосостоянии» слово
«материальном» вставлено в корректуру при авторской правке.
Стр. 35, строка 8 сн. В авторской корректуре вместо «о возможности
изменить свое положение» было: «о необходимости изменить свое положе-
ние». Правка автора.
Стр. 38, строка 2. К концу абзаца в полном переводе «Оснований по-
литической экономии» Милля (издание А. Н. Пыпина) сноска, обозна-
ченная звездочкой: «Этот существенный и основной закон власти чело-
века над природой был, кажется, в первый раз объяснен и поставлен глав-
ным основанием политической экономии в первой главе «Начал» Милля.
Прим. авт.». Судя по приписке и звездочке, это примечание (подстроч-
ное) принадлежит автору «Оснований политической экономии» Дж. Ст.
Миллю и относится к его отцу Джемсу Миллю, автору «Elements of Poli-
tical Economy» («Начала политической экономии»).
Стр. 41, строка 15. В корректуре заголовок главы II Милля набран:
«Труд как элемент производства», осталось невыправленным. В «Совре-
меннике» заголовок напечатан: «Труд как деятель производства». Выправ-
лено, повидимому, Чернышевским при второй правке или в утерянных
гранках. Последнее более близко к английскому тексту: «Of Labour as an
Agent of Production».
Стр. 43, строка 30. В этом месте и ниже в корректуре было: «отказ
от личного потребления». Изменение на «отсрочка личного потребления»
(в соответствии с английским текстом Милля) сделано Чернышевским,
повидимому, при второй правке или в утерянных гранках.
Стр. 47, строка 10. В гранках и в «Современнике» ошибочно: «про-
изводители». Нами исправлено на «потребители»; в английском тексте
Милля: «consumers».
Стр. 54, строки 9—6 сн. В гранках от слов «Человек набожный» до
слов «в том случае» вычеркнуто карандашом, и вместо этого в «Современ-
нике» напечатано: «Действия миссионера или проповедника могут назваться
совершенно производительными, в том случае». Кем произведена замена,
установить трудно; возможно, цензором, но возможно, что автором в пред-
видении цензорской правки. Печатаем по гранкам, так как вычеркнутое
представляет полный перевод соответствующего места из «Оснований»
Милля.
Стр. 62, строка 1 сн. После слов «Конечно, труд» в корректуре было
набрано, но вычеркнуто Чернышевским: «Рафаэля, писавшего дивные кар-
тины». На полях корректуры тоже зачеркнутое слово «Паганини».
Стр. 75, строка 6. После слов «утвердится новое имя» (конец главы)
в корректуре было и вычеркнуто автором: «Отношение изменений, тре-
буемых новым положением общества, к теории, построенной 80 лет назад,
еще яснее будет для читателя из следующего обзора, в котором мы, п а -
раграф за параграфом, проследим все понятия, изложенные Миллем в трех
первых главах, и поочередно переберем все сколько-нибудь важные подроб-
ности этого первого отдела его книги».
На той же корректуре после этого было набрано начало следующей
главы, также зачеркнутое автором:
952

«III.
Обзор отдела о труде
Производство имеет два элемента — труд и природу; труд бывает
физический или умственный — кто с этим станет спорить».
Вместо этого — правка:
«III.
О неприятности труда»
Таким образом, проблема «неприятности труда» выделена Чернышев-
ским в отдельную главу, вследствие чего «Обзор отдела о труде» вошел
в «Замечания на первые три главы» в качестве главы IV. В ней действи-
тельно первые три главы Милля подвергаются разбору «параграф за па-
раграфом».
Стр. 79, строки 4—7. Вместо «почти вся та масса земли», включая
слова «в руках их потомков», в авторской корректуре было набрано и
осталось невыправленным: «главная масса поземельной собственности во
Франции до сих пор остается в руках потомков того сословия, которое
владело ею в XI или даже в V веке». Печатаем по «Современнику».
Стр. 81, строка 18. В авторской корректуре Чернышевским выправ-
лено: «об антропологическом характере труда» вместо: «об отношении
труда к организму».
Стр. 83, строка 12 сн. В авторской корректуре было: «внешним, хотя
и неудачным образом».
Стр. 87, строка 22. В авторской корректуре после слов «должен счи-
таться чрезвычайно производительным» было набрано и вычеркнуто Чер-
нышевским: «О труде воспитания и лечения он не прибавляет даже и этого,
хотя они имеют точно такой же характер».
Стр. 87, строка 29. В корректуре после слов «какой-нибудь другой
науки» было набрано и вычеркнуто Чернышевским: «Так говорят о себе
медицина и психология».
Стр. 87, строка 31. В корректуре после слов «Так пусть же и говорит
о нем» было набрано и вычеркнуто автором: «а исследование способов,
какими частный человек может обделывать свои делишки, пусть она предо-
ставит догадливости людей, имеющих такую цель: они без всякой науки
хорошо понимают, что выгодно и что невыгодно для них».
Стр. 92, строка 2. После слов «источником разорения для себя самой»
было набрано и вычеркнуто Чернышевским: «Так, например, при Напо-
леоне I целых 18 лет (1796—1813) во Францию свозились громадные
суммы богатств изо всех стран Западной Европы; а между тем, в конце
первой империи Франция оказалась страшно обедневшею по сравнению
с 1792 и 1793 гг. Даже внутреннее развитие материального благосостояния,
шедшее гигантскими шагами, благодаря уничтожению феодальных прав и
переходу огромного количества земли в руки землевладельцев, не могло
уравновесить собою тех убытков, которые приносились награбленным иму-
ществом чужих наций, отрывавшим французов от производительной работы.
Таково же...» Вычеркнутое заменено следующим: «Каждый экономист го-
ворит, что таково...»
Стр. 96, от строки 16 сн. В корректуре отмечены красными чернилами
и карандашом (цензора) следующие места: в главе IV («Капитал») пер-
вые два абзаца § 2, включая подстрочное примечание Чернышевского
(стр. 96—98 настоящего тома), в главе V («Основные теоремы относи-
тельно капитала») последний абзац § 1 (начинается словами: «Несмотря
на очевидность этого факта», стр. 103 настоящего тома), включая
подстрочные примечания Милля и Чернышевского, в той же главе V (§ 4)
абзац, начинающийся словами: «В грубом и небезопасном положении об-
щества» (стр. 108 настоящего тома). Все эти отметки сделаны сбоку чер-
той, а внизу корректурного листа сделана надпись: «Печатать дозволяется.
953

если к напечатанию места, отмеченного красным карандашом, не встретится
препятствий со стороны Действит. Ст. Сов. Юханцева. 6 марта 1860.
Цензор Рахманинов». Ниже другая надпись: «Со стороны Министерства
Финансов нет препятствий к печатанию. 7 марта 1860. Действит. Статск.
Советник Юханцев».
Отсылка цензора к министерству финансов произошла, повидимому,
вследствие того, что сомнительные для него места включали примеры, н а -
поминающие функции финансовых органов государства.
Стр. 110, строка 1 сн. После слов «чтобы читатель видел, какую
путаницу говорят они» (конец подстрочного примечания) было набрано и
вычеркнуто Чернышевским: «Читатель заметит, что до сих пор все наши
поправки относились собственно к теории Смита и делаются по тем самым
принципам и определениям, которые дает нам она. То же самое будет н а -
добно сказать и о большей части следующих наших заметок».
Стр. 114, от строки 10. В корректуре весь § 8 включен (цензором)
в скобки красным карандашом с надписью внизу корректурного листа:
«Печатать дозволяется, если в отношении восьмого пункта не встретится
препятствий со стороны г. цензора от Министерства Финансов. Цензор
Ф. Рахманинов». Ниже другая надпись: «Со стороны Министерства Фи-
нансов нет препятствий к печатанию. 7 марта 1860. Действит. Статск.
Советник Юханцев».
Причиной отсылки к цензору министерства финансов послужила, воз-
можно, тема о государственных займах для ведения войн и влияние их на
народное благосостояние.
Стр. 133, строка 16 сн. Воспроизводим в тексте набранное в коррек-
туре и вычеркнутое (повидимому, цензором): «Да вы хотите чего-то ужас-
ного и гнусного; да вы вредные люди». Правка сделана карандашом я
красными чернилами. Здесь, как и в других местах, цензор раньше делал
свои пометки карандашом, а затем чернилами (не всегда красными, иногда
и черными). Пометки карандашом имели, повидимому, предварительный
характер.
Стр. 145, строка 29. После слов «чем по всем сухопутным дорогам» в
корректуре набрано: «Обратим еще внимание на реки, чтобы иметь новый
пример тому, как производительные средства страны не всегда бывают про-
порциональны капиталу». Непонятно, почему эта фраза не попала в «Со-
временник». Только при наличии ее устанавливается связь с последующей,
в которой автор говорит о реке
Стр. 153, строка 7 сн. Сохранился черновой набросок начала главы:
«Труд и капитал
(общий вывод из предыдущего отдела).
Предметы, производимые самою природою без содействия человека,
оказываются недостаточны по количеству или качеству для требуемого
удовлетворения человеческих нужд, на этом основана необходимость для
человека направлять своею деятельностью силы и предметы природы к
произведению предметов и явлений, соответствующих потребностям чело-
века. Эта деятельность называется трудом».
На этих словах набросок обрывается и далее (вероятно, набросок
плана главы):
«1. § 4. Материалы и силы в огр[аниченном] или неогр[аниченном]
к[о]лГи]чГе1стве [неразборчиво].
2. §7. [неразборчиво] §8. Умственный труд. §9. Труд обр[а]щ[енный]
на з[емл]ю».
Ниже до конца листа и на обороте различные вычисления, имеющие
отношение к проблеме размножения людей и изменения производитель-
ности труда в земледелии.
954

Стр. 156, строка 6. В корректуре: «чрезвычайно производительны»,
правки нет. Выправлено Чернышевским на «чрезвычайно выгодны», вероят-
но при второй правке, в связи с принятой им терминологией.
Стр. 158» строка 28. В корректуре слов «кроме усовершенствования
производительных процессов, составляющих предмет технологии» нет,
вставлены, повидимому, автором при второй правке.
Стр. 165. Главы VII и VIII «Оснований политической экономии»
Милля объединены Чернышевским под общим названием: «Условия успеш-
ности труда». У Милля подразделов книги нет.
Стр. 216, строки 2 2 — 2 5 . Вместо последней фразы в корректуре н а -
брано: «Действительно, в последние годы стали возникать в передовых
странах Западной Европы акционерные компании по сельскохозяйствен-
ному производству».
Стр. 218, строка 18. Вместо «все дело совершается семейством» в кор-
ректуре набрано: «все дело совершается самим собственником».
Стр. 219. В корректуре начало подстрочного примечания набрано так:
«Формула зависимости производства от двух факторов». Выправлено ав-
тором.
Стр. 221, строка 16. После слов «вознаграждать за добросовестный
труд» в корректуре было набрано и вычеркнуто автором при правке: «и не
будет сама вознаграждаться продуктом недобросовестного труда».
Стр. 224. Главы X—XIII «Оснований политической экономии» Милля
и «Замечания на последние четыре главы первой книги Милля» Чернышев-
ского имеют в оглавлении (см. «Современник») общее название: «Маль-
тусов закон».
Стр. 245, строка 17 сн. Воспроизводим в тексте вычеркнутые Черны-
шевским (повидимому, по указанию цензора) после слов «в цивилизации
и промышленности» слова: «например, в России, Венгрии, Испании, Ир-
ландии».
Стр. 248, от строки 5 сн. Весь абзац, начинающийся словами «Но мало
стран» сбоку отмечен в корректуре цензорским красным карандашом при
надписи: «Покорнейше прошу переменить примеры, исключив Россию и
Польшу».
Стр. 249, строка 2. В корректуре после слов «поднять цену хлеба» было
набрано и вычеркнуто Чернышевским по указанию цензора: «таковы Рос-
сия, Польша и Венгрия». Как здесь, так и выше, Чернышевский вычеркнул
не только примеры о России и Польше, как указывал цензор, но и о других
странах, так как, очевидно, в таком случае получилось бы косвенное под-
тверждение, что Россия и Польша не являются отсталыми странами и что
сказанное в тексте к ним не относится.
Стр. 249, строка 9. В корректуре Чернышевским по указанию цен-
зора вычеркнуто: «Россия и Польша не производят» и исправлено: «они
не производят». То же и ниже, строка 30.
Стр. 249, строка 15. Печатаем с корректуры: «земледельцы находятся
в рабстве или в состоянии, близком к невольническому». Цензор написал
на полях карандашом: «земледельцы находятся в состоянии личной зави-
симости или состоянии, близком к нему», устранив таким образом поня-
тия рабство и невольничество. Чернышевский по карандашу цензора н а -
писал чернилами: «земледельцы находятся в состоянии личной зависимости»,
что и напечатано в «Современнике».
Стр. 251. Замечания на главы X—XII кн. I «Оснований политической
экономии» Милля написаны Чернышевским в объеме шести очерков-глав.
В «Современнике» и в ПСС (издания M. H. Чернышевского) напечатаны
только пять глав. Глава I «История мальтусовой теоремы» была запрещена
цензором. В печати появилось впервые в издании Соцэкгиза в 1937 г.
(Н. Г. Ч е р н ы ш е в с к и й , Избранные сочинения, том второй, первый
полутом, стр. 315—328). Эту главу мы печатаем по корректурным гранкам
(инв. № 2087), на которых имеются карандашные пометки цензора. На
обороте корректуры надпись: «Изложение истории теории Мальтуса не
955

дозволено к печати» (без подписи). Правки цензора в корректуре почти
не оставляют ничего из «Истории мальтусовой теоремы», так что приспо-
собить ее к печати с учетом этих правок не представлялось возможным.
Нужно полагать, что если бы цензор и не запретил печатать ее, то сам
Чернышевский должен был отказаться от печатания ее в той редакции, в
какой она получилась после правок цензора. В «Современнике» последую-
щие главы-очерки нумеруются с № 1. Восстанавливая в тексте «Историю
мальтусовой теоремы», мы соответственно меняем нумерацию глав. Всего их
будет таким образом шесть.
Чернышевский много работал над «Замечаниями на последние четыре
главы Милля» — над «разъяснением смысла мальтусовой теории». Сохра-
нились рукописные черновики вычислений, относящихся к проблеме раз-
множения людей и замедлению (по Мальтусу) роста продовольствия. От-
дельные вычисления, начатые и неоконченные, специально составленные
таблицы с пометками, подготовительные расчеты к таблицам, выписки из
справочников о половом и возрастном составе населения в различных стра-
нах, анализ этих выписок (в виде отдельных замечаний), собственные
расчеты Чернышевского на основании сведений из справочников, — все это
могло бы составить много листов печатного материала. Мы не печатаем
этого материала, так как он полностью не сохранился и не может быть
поэтому сведен в последовательную систему.
Печатаемый текст «Разъяснений смысла мальтусовой теории» является
окончательным вариантом. До того, как остановиться на окончательном
варианте, Чернышевский сделал много набросков. Сохранившиеся наброски
мы печатаем в «Приложениях».
Так как «История мальтусовой теоремы» не была допущена к печати,
то корректура не правилась, и в ней остались типографские ошибки, которые
мы исправляем, не оговаривая их в примечаниях.
Стр. 252, строка 11. В словах «Но политические тенденции» слово
«политические» вычеркнуто карандашом.
Стр. 252, строки 15—21. Все предложение со слов «Он принадлежал
к партии» до точки вычеркнуто карандашом.
Стр. 252, строки 11—6 сн. Весь абзац, начинающийся словами: «Дух
книги Мальтуса таков», отмечен сбоку карандашом. Внутри абзаца слово
«общественного» зачеркнуто карандашом и на полях написано: «экономи-
ческого».
Стр. 252, от строки 5 сн. Весь абзац, начинающийся словами:
«Но умеренно-либеральное настроение», до конца в корректуре перечерк-
нут карандашом.
Стр. 253, строки 17—20. Со слов «Опять настает пора умеренного ли-
берализма», включая слова «замолкавших во время конвента», в корректуре
зачеркнуто карандашом.
Стр. 253, строки 18—15 сн. Со слов «Наполеон с усмешкою отталки-
вает Сиэса», включая слова «переходит в полный абсолютизм империи»,
в корректуре зачеркнуто карандашом.
Стр. 254, строка 3. В корректуре слова «абсолютизмом новой импе-
рии» зачеркнуты и заменены «новой империей».
Таким образом весь абзац подвергся правке, после которой и остава-
лось весь его зачеркнуть.
Стр. 254, от строки 4. Весь абзац, начинающийся словами «Такова в е ч -
ная смена», перечеркнут и корректуре карандашом, а слово «вечная» за-
черкнуто.
Стр. 254, строка 23. В словах «ввести равенство и общность имуществ»
слова «равенство и» зачеркнуты карандашом в корректуре.
Стр. 255, строка 22. В корректуре набрано: «от радикальных идей к
рациональным». Повидимому, типографская ошибка. Исправлено нами: «от
радикальных идей к реакционным».
Стр. 256, строка 17. В корректуре набрано: «С 1790 до 1846 года».
Повидимому, типографская ошибка. Исправлено нами: «С 1790 до 1840 го-
956

да» согласно тому, что в тексте говорится о периоде удвоения населения
в течение 50 лет.
Стр. 256, от строки 13 сн. Весь абзац «Такое выставление фактов» в
корректуре перечеркнут, очевидно после правки отдельных мест его.
Стр. 257, строки 4—7. Предложение со слов «Критика общественного
устройства» до точки сбоку отмечено карандашом в корректуре. Здесь же
слово «общественного» зачеркнуто карандашом и на полях написано: «эко-
номического».
Стр. 258, строки 25—26. В корректуре со слов «Годвин отрицает соб-
ственность» до точки зачеркнуто карандашом.
Стр. 258, строка 9 сн. В корректуре слова «Все люди равны» зачерк-
нуты карандашом.
Стр. 258, строки 5—2 сн. В корректуре предложение со слов «Влады-
чествующий в нем дух» до точки отмечено сбоку карандашом.
Стр. 259, строки 19—21. В корректуре предложение со слов «Несом-
ненно то, что равенство, введенное в собственность» до точки сбоку отме-
чено карандашом, и слова «равенство, введенное в собственность» внутри
этого предложения зачеркнуты, а на полях написано карандашом: «общность
имуществ».
Стр. 260, строка 7. В корректуре слова «по разумным понятиям» за-
черкнуты карандашом.
Стр. 261, строки 2—3. В корректуре предложение со слов «Кроме того,
я думаю» до конца абзаца зачеркнуто карандашом, повидимому, из-за слов
«систем равенства». Это предложение кроме того отмечено и сбоку каран-
дашом.
Стр. 261, строка 8. Слова «систему равенства» зачеркнуты в коррек-
туре карандашом, а на полях написано: «общность имуществ».
Стр. 262, от строки 10. В корректуре со слов «и думал, что действи-
тельно нашел» до конца абзаца перечеркнуто карандашом.
Стр. 262, строки 16—7 сн. В корректуре со слов «приверженцы не-
равенства» и кончая словами «из мальтусовой теоремы» перечеркнуто к а -
рандашом.
Стр. 266, строка 20 сн. В корректуре Чернышевский вычеркнул слова
«Из отрывков, приведенных нами, читатель видел, что...» в связи с тем,
что не имел возможности ссылаться на отрывки, не увидевшие свет по
случаю запрещения к печати «Истории мальтусовой теоремы».
Стр. 267, строки 9—10. В корректуре вместо слов «Прайс говорил
это», включая «об очень быстром погашении», было набрано и при правке
вычеркнуто Чернышевским: «Прайс был человек, полагавший, что матема-
тические формулы возрастания процентов могут быть применимы к дей-
ствительности в полной своей силе, и из этого родилась у него мысль о
знаменитом проекте очень быстрого погашения...» и дальше, как в печатае-
мом нами тексте.
Стр. 275, строка 23. В корректу1ре и в «Современнике» ошибоч1но на-
брано и осталось невыправленным 8E /8E. Выправлено нами на 8E /8Q.
Стр. 281, строка 24. В «Современнике» и в корректуре набрано:
«улучшить». По смыслу следует: «не улучшить».
Стр. 283, строка 13. В корректуре набрано было и зачеркнуто Чер-
нышевским: «(anteriores, то есть homines)». По-русски это значит: «преж-
ние, то есть люди». Этой вставкой Чернышевский объясняет, почему он
обозначает первоначальное население через латинскую букву А.
Стр. 283, строка 16. В корректуре было набрано и зачеркнуто Чер-
нышевским: «(novi, то есть homines)». По-русски: «новые, то есть люди».
Стр. 283, строка 19. В корректуре было набрано и зачеркнуто Чер-
нышевским: «(productivités, то есть agricolarum)». По-русски: «производи-
тельность, то есть земледельцев».
Стр. 285, таблица. В корректуре в некоторых местах печатаемой в тек-
сте таблицы были другие числа, которые остались исправленными. Воз-
можно, что исправления произведены при второй авторской правке после
957

того, как Чернышевский проверил свои расчеты для таблицы. Изменения
незначительны в сравнении с тем, что было набрано в корректуре. Так,
например, при 25-летнем периоде удвоения населения годичный размер
улучшений, который мы здесь печатаем по «Современнику» в 0,000747680,
в корректуре был показан 0,000747583, высота, до которой земледелие
должно быть поднято, соответственно: 1,07760 и 1,07759.
Стр. 295, строка 2. Вычисления средней продолжительности жизни
человека занимают большое место в черновиках Чернышевского. Он по не-
скольку раз переделывал таблицы; от вычислений продолжительности жизни
сохранились страницы, из которых видно, что Чернышевский п р и м е -
нял различные приемы при вычислениях. Этим, повидимому, следует объ-
яснить, что получались различные результаты. В корректуре до правки
были другие числа. Так, например, вместо 135 и 170 до правки было
150 и 200.
Стр. 295, строка 16. В корректуре вместо «погибает от нужды» было
набрано: «истребляется нуждою». Правка (на полях) Чернышевского. Но
в «Современнике» (и в ПСС издания M. H. Чернышевского) не в ы п р а в -
лено наборщиком, возможно потому, что наборщики привыкли к правкам
на левых полях корректуры, а эта правка сделана на правых полях. Ниже,
строка 13 сн., правка выполнена типографией: напечатано в «Современнике»
по правленному: «гибнут от нужды» вместо набранного в корректуре:
«истребляются нуждою».
Стр. 296, строка 10 сн. В корректуре было набрано: «подобное пора-
бощение женщины». Карандашом (цензора), а по карандашу чернилами
(Чернышевским) слово «порабощение» зачеркнуто и на полях написано:
«положение».
Стр. 297, строка 15. Печатаем: «единственным способом», хотя
в «Современнике» просто «способом». В корректуре было набрано:
«единственным способом», цензор вставил: «едва ли не», но при этом,
вероятно по ошибке, было зачеркнуто слово «единственным». Но Ч е р н ы -
шевский зачеркнул слова «едва ли не», но не восстановил слова «един-
ственным». Получилось просто: «способом», что и напечатано в « С о -
временнике».
Стр. 297, строка 18 сн. Слова «если бы не тяготело над ней п р и н у -
ждение» в корректуре вычеркнуты цензором карандашом, а по карандашу
чернилами Чернышевским. В связи с этим Чернышевский для связи в с т а -
вил (до слов «удержалась бы от этого») слова: «сама по себе». Так н а п е -
чатано в «Современнике» и в ПСС.
Стр. 297, строка 5 сн. В корректуре слова «конечно теперь» в ы ч е р к -
нуты карандашом (цензором). Вместо этого Чернышевский написал в к о р -
ректуре: «с некоторого времени».
Стр. 302, от строки 9. В корректуре и в «Современнике» текст от
слов «Среднее население Франции», включая слова «от сочетания которых
зависит пропорция размножения» (стр. 303, строка 4), набран петитом.
В корректуре числа иные, нежели в «Современнике». Число умерших
детей до пятилетнего возраста в корректуре было раньше 339 534 и
503 385, что значительно превышает 34,025%. Произошло это так. Ч е р -
нышевский взял 34,025% не к числу умерших 842 919 человек, а к числу
р о д и в ш и х с я 997 896, и п о л у ч и л число 339 534, ч и с л о же у м е р ш и х с т а р ш е
пяти лет он получил путем вычитания из числа умерших, т. е. из числа
842 919, и получил в остатке 503 385 человек. Но и число умерших м л а -
денцев (до пяти лет), указанное в исправленном тексте в количестве 247 735,
не составляет 34,025%, а лишь 30,5%. Повидимому, и здесь допущена
ошибка. В связи с исправлениями, которые, повидимому, произведены при
второй правке, исправлены и другие числа. Так, например, вместо 17 022
смертей на 1 000 000 жителей, к а к в тексте, в корректуре (неправленной)
14 397 и т. д.
34,025% суммировано Чернышевским. Гильяром дается таблица по
годам. Не сходится у Чернышевского и Гильяра среднее количество насе-
958

ления во Франции за десятилетие 1840—1849 г. У Гильяра — 34 066 400
ч е л о в е к населения, у Чернышевского — 34 964 500 человек. Повидимому,
Чернышевский для этого пользовался другими источниками. Встречаю-
щаяся в тексте пропорция 2 0 0 : 2 7 4 соответствует утверждению Чернышев-
ского, что из «274 младенцев бедность убивает 74 и в смерти остальных
200 виновата не бедность, а сама природа человека».
Стр. 303, строка 5. В корректуре было набрано: «при нынешней з а -
висимости женщин». Цензором, а за ним и Чернышевским выправлено: «при
нынешнем положении женщины»« Ниже, в этом же абзаце, осталось невы-
правленным «при нынешней зависимости женщин», очевидно по недосмотру
цензора.
Стр. 303, строка 19—20. Вместо 1,47 (1,4724%) и 1,24 (1,2425%)
в корректуре было набрано: 1,25 (1,2453%) и 1,05 (1,0509%). Выправлено
Чернышевским, повидимому, при второй правке, в связи с правкой при в ы -
числениях смертности (см. стр. 302, строки 9 и сл.), где в корректуре
смертность на 1 миллион человек среди взрослых показана 12 453 ч е л о -
в е к а (исправлено в «Современнике» на 14 724), а смертность к а к « е с т е -
ственный результат, не зависимый от нужды», показана 10 509 (исправлено
в «Современнике» на 12 425 человек).
Стр. 303, таблица, третья колонна. В корректуре: «от 1,051 до 1,245»
(см. примечание выше). В связи с этим и остальные колонны в корректуре
представлены в соответственно иных числах. Так, например, в таблице
исправленной (печатаемой здесь) из 5% рождений (первая колонна, пер-
в а я строка) вычитается 1 % умирающих до пяти лет (вторая колонна) и
наименьший процент умирающих старше пяти лет 1,2425 (третья колонна),
в результате процент размножения (четвертая колонна — «наибольший»)
равен 2,7575. В корректуре, поскольку процент умирающих старше пяти
лет показан 1,051, процент размножения показан 2,949. Другие разночте-
ния в этой таблице связаны с тем же обстоятельством.
Стр. 303, строка 2 сн. В корректуре период удвоения вместо «35,7 до
40,5 лет» (что соответствует таблице на той же стр. 303, шестая и седьмая
колонны, третья строка) набрано: «от 32,6 до 35,8 лет».
Стр. 304, строка 5, 7 и 8. В корректуре вместо возрастания периода
удвоения на 5,2 лет, 7,5 лет и на 12,1 лет набрано: 4,4 лет, 5,9 лет и
9,9 лет. Исправления сделаны Чернышевским в связи с исправлениями
в таблице (см. выше). 5,2 лет получено как результат вычитания в седь-
мой колонне первой строки из второй; 7,5 лет как результат вычитания
второй строки из третьей и т. д.
Стр. 304, строка 16. Вместо набранного в корректуре: «при довольно
хорошем ограждении независимого положения женщины» цензор написал
карандашом: «при хорошем положении женщины», по карандашу чернилами
выправлено Чернышевским. На полях корректуры еще какая-то неразбор-
чивая правка карандашом.
Стр. 304, строки 17—20. В корректуре со слов «потому что нет у нас»,
включая слова «нет еще таких обществ», карандашом зачеркнуто. Вместо
этого надписано: «теперь не может быть у нас статистических сведений».
Последнее напечатано в «Современнике».
Стр. 305, строка 5. В корректуре вместо «больше 35 лет» набрано:
«больше 33 лет», что соответствует неправленной редакции таблицы, где
период удвоения в этом случае показан в 32,60 лет.
Стр. 307, строки 13—12 сн. В корректуре слова «неужели вы, грубые
варвары, воюющие между собою, угнетающие друг друга, неужели вы д у -
маете» вычеркнуты карандашом, а по карандашу чернилами Чернышевским.
Так же и ниже (строки 10 и 9) вычеркнуты слова «варварами» и «дика-
рей». В строках 8—7 вычеркнуты карандашом и подтверждены чернилами
слова: «как вам, невеждам, устроить вашу жизнь хотя несколько получше
нынешней».
Стр. 307, строка 1 сн. Слова «из вашей дикости» заменены цензором
словами: «из вашей обстановки». Чернышевским не подтверждено. Конец
959

главы со слов «Вы<не>знаете» зачеркнут карандашом в корректуре, а по
карандашу чернилами Чернышевским.
Стр. 309, от строки 3 сн. Здесь (и ниже) в корректуре другие числа.
Вместо 100 лет—75 лет, вместо 120 лет (стр. 310, строка 1) — «не меньше
целого столетия», вместо «от 100 до 120 лет» (там же) — «от 75 до
100 лет», после слов «несколько больше» (там же, строка 2) —«лет до
115 или 120». В корректуре это не выправлено. Возможно, что исправление
связано с тем, что Чернышевский не принимает мальтусова периода удвоения
в 25 лет, а считает его 35—36 лет, отсюда три периода удвоения, о кото-
рых говорится в тексте, дают не 75 лет, а около 100 лет и больше.
Стр. 311, строки 17—19. В корректуре от слов «о, если б так», вклю-
чая слова «отвергаемых мною. Но» зачеркнуто карандашом, а по каран-
дашу чернилами и написано слово «нет».
Стр. 311, строки 22—23. В корректуре конец абзаца со слов «потому
и надобно отвергнуть теории» зачеркнут карандашом, а по карандашу
чернилами.
Стр. 311, строки 12—4 сн. В корректуре от слов «Сломана дилемма»,
включая слова «для искоренения зла», вычеркнуто карандашом.
Стр. 312, строки 17—22. В корректуре от слов «лишь бы достало
физической силы», включая слова «против других людей», зачеркнуто цен-
зором и вместо этого написано: «Но политическая экономия доказывает,
что насильственные меры никогда не бывают полезны».
Стр. 313, строки 8—3 сн. В корректуре от слов «может служить пред-
метом патологического исследования», включая слова «ни малейшего влия-
ния», зачеркнуто карандашом, а по карандашу чернилами и заменено: «не
имеет никогда и не может иметь».
Стр. 314, строки 6—7. Чернышевским вставлены слова «люди слиш-
ком наивные» вместо зачеркнутого цензором в корректуре «просто люди
тупоумные или несчастные мономаны, доведенные фантастическим идеа-
лизмом до помешательства».
Стр. 314, строки 5—3 сн. В корректуре сбоку предложения, начинаю-
щегося словами «Цивилизацией развивается мысль», написано карандашом
«самостоятельные». Все предложение вычеркнуто Чернышевским, повиди-
мому, по указанию цензора. Ниже (строка 2 сн.) слово «зараза» зачер-
кнуто карандашом.
Стр. 315, строки 9—3 сн. В корректуре от слов «Мысль подстановить
воздержность» до конца абзаца зачеркнуто карандашом, а по карандашу
чернилами. Весь абзац сбоку отмечен красным карандашом.
Стр. 3 2 0 , строка 2 4 . В корректуре слово «варварских» зачеркнуто к а -
рандашом, а по карандашу чернилами.
Стр. 320, строки 10—7 сн. В корректуре от слов «Когда покупатель-
ная сила», включая слова «препятствий произвести ее», зачеркнуто каран-
дашом, а по карандашу чернилами.
Стр. 328, таблица. В корректуре третья колонна таблицы несколько,
но незначительно, отличается от напечатанной в «Современнике». В самой
корректуре есть несколько числовых правок.
Стр. 330, строка 13. В корректуре после слов «Мне пора кончить»
было набрано и вычеркнуто Чернышевским: «она зовет меня к себе от
работы, которая могла бы остаться не бесполезной для развития науки».
Стр. 331, строки 2—3. В корректуре внутри слов «лишь при попрании
всех естественных влечений женщины и совершенном порабощении ее муж-
чинами» слова «попрании всех» заменены (карандашом) словом «насилии»,
а слова «и совершенном порабощении ее мужчинами» зачеркнуты (каран-
дашом). Повидимому, Чернышевский не согласился с такой заменой и за-
менил слово «насилии» словами «совершенном неуважении»; в связи с этим
в «Современнике» напечатано: «лишь при совершенном неуважении есте-
ственных влечений женщины».
Стр. 333, строки 2—1 сн. В корректуре слова «не жить лучше, чем
жить в лишениях» зачеркнуты карандашом, а по карандашу чернилами.
960

«ОЧЕРКИ ИЗ ПОЛИТИЧЕСКОЙ Э К О Н О М И И (ПО М И Л Л Ю ) » »
Стр. 335. «Очерки из политической экономии (по Миллю)», как уже
говорилось выше, печатались в «Современнике» не приложением с особой
нумерацией страниц, как это было с переводом кн. I «Оснований полити-
ческой экономии», а внутри журнала, без особой нумерации. В LXXXVII
томе журнала (стр. 477—548) печатались очерки, комментирующие
гл. III—X кн. II Милля «Распределение»; в LXXXVIII томе—очерки,
комментирующие гл. XI—XVI кн. II Милля «Распределение»
(стр. 119—184) и гл. I—VI кн. III Милля «Обмен»; в LXXXIX томе —
очерки, комментирующие гл. VII—XIII кн. III Милля «Обмен», гл. XVII—
XXV кн. III Милля «Обмен» (стр. 185—254) и гл. I—VI кн. IV Милля
«Экономический прогресс» (стр. 519—574); в LXXXX томе — очерки, ком-
ментирующие гл. I, гл. VII и гл. XI кн. V Милля «Правительственное влия-
ние» (стр. 521—597).
Описание первичных материалов к «Очеркам» см. примечания на
стр. 949—950 настоящего тома.
Стр. 337. Из «Предисловия» явствует, что ко времени начала печата-
ния «Очерков» — июнь 1861 г. — перевод «Оснований политической эко-
номии» Милля Чернышевским был уже закончен. Таким образом, если н а -
чало перевода «Оснований» относится к началу 1860 г., то это значит, что
Чернышевскому понадобилось сравнительно короткое время — около полу-
тора лет, — чтобы перевести два больших тома английского текста (свыше
1 200 страниц). Срок очень короткий, если принять при этом во внимание,
что Чернышевский не только переводил Милля, но комментировал его д о -
вольно объемистыми примечаниями и в то же время писал рецензии на те-
кущую литературу и вел ответственную работу по редактированию «Совре-
менника».
Приводим вариант (первоначальный набросок) «Предисловия» (пе-
чатаем по корректуре инв. № 4112 — см. описание первичных материалов,
стр. 949 настоящего тома.) Первый абзац варианта опускаем, так как
его редакция ничем не отличается от напечатанного в тексте первого абзаца
«Предисловия».
«Но остановился я только в печатании моей работы при «Современ-
нике», а не в самой работе. Напротив, она ведена была мною очень быстро.
Главную часть ее — самый перевод Милля — я теперь уже кончил, а со-
ставление примечаний и прибавлений потребует не очень много времени.
Поэтому я рассчитываю, что издам остальные 4 книги трактата Милля о т -
дельными томами довольно скоро. Но меня заставляли колебаться в этой
мысли об отдельном издании откровенные замечания одного из немногих
лиц, с которыми я считаю нужным хотя о некоторых делах советоваться:
«Публика может найти дурным то, что вы, обещавшись приложить перевод
Милля к «Современнику», приложили к этому журналу только начало п е -
ревода, а большую половину его вы печатаете особо. Это может показаться
особенным способом заставлять людей покупать ваше издание». Слова эти
показались мне справедливы. Но как же быть? Неужели обременять жур-
нал моим переводом в течение нескольких лет? Это — явная нелепость.
Или вовсе бросить начатое дело? Мне было жаль, жаль и потому, что вре-
мени на эту работу употреблено уже не мало, а еще больше потому, что я
и полюбил ее и думаю, что публика находит его (Милля. — С. Б.) писателем
честным, перевод которого полезен для нее.
Мне показалось, что есть средство избавить дело от той стороны, ко-
торая или показалась бы или может статься и на самом деле была бы
дурна. Если я напечатаю в «Современнике» подробный обзор всех осталь-
ных частей трактата Милля, никто из получавших при «Современнике»
прошлого года перевод первой книги его не будет иметь надобности поку-
пать следующих отдельных томов, когда не захотел бы иметь их.
Не знаю, не ошибаюсь ли я и тут. Впрочем, я увижу это, — не из жур-
нальных отзывов, потому что я давно лишил себя удовольствия читать их,
961

а из отзывов самой публики. Если я услышу, что и после статей, ряд ко-
торых начинаю теперь, печатать остальные книги перевода отдельным
изданием значило бы быть спекулянтом, я, разумеется, не сделаю этого.
А теперь, как сказал, я начинаю печатать в «Современнике» ряд ста-
тей, в которых будет заключаться подробное обозрение тех частей трак-
тата Милля».
На этом вариант «Предисловия» обрывается.
Хотя Чернышевский пишет в «Предисловии», что перевод Милля им
закончен, но это утверждение расходится с более достоверным его же сви-
детельством о дате окончания перевода. Книга Милля, которую он пере-
водил, снабжена на полях датами перевода отдельных частей переводимой
книги. Последняя отметка с датой перевода находится в конце самой книги
и помечена 20 августа 1861 г. Эта дата является более достоверной, так
как она принадлежит к отметкам, которые производились Чернышевским
почти каждый день. Поэтому следует понимать его утверждение, что
к июню он уже закончил перевод, в том смысле, что он подходил уже
к концу и что немного осталось переводить. Судя по пометкам на полях
английской книги Милля, к июню месяцу, т. е. к тому времени, когда н а -
чали печататься «Очерки», осталась непереведенной только часть последней
главы кн. V Милля.
Кто то лицо, с которым Чернышевский «считает нужным хотя о неко-
торых делах посоветоваться», установить трудно. Быть может, это редак-
тор-издатель «Современника» Н. А. Некрасов, которого дела журнала
близко касались.
Стр. 337, строка 10. Перевод кн. I «Оснований политической эконо-
мии» Милля с прибавлениями Чернышевского заняли в «Современнике»
426 страниц (1860 г., тт. LXXIX, LXXXI, LXXXII, LXXXIII,
LXXXIV), или 25 5/8 печатных листа. Прибавления Чернышевского за-
нимают 190 страниц из 426, или около 12 печатных листов, не считая
запрещенной цензурой главы «История мальтусовой теоремы» (стр. 251—
263 настоящего тома). Изложенному в «Предисловии» расчету о количестве
листов уже напечатанных и того количества, которое предполагается напе-
чатать в случае, если перевод Милля с прибавлениями Чернышевского
будет печататься полностью, предшествует расчет, который сделан Черны-
шевским на обороте титульного листа кн. IV английского экземпляра
«Principles of Political Economy» Милля. Вот что там написано:
«(счет?) Совр. 200 листов — 4
вдвое меньше, и вычесть 200 листов
15 по 4 тома 60
вычесть 4—56 т.».
Смысл надписи не совсем ясен; здесь, очевидно, производится
расчет, сколько листов выйдет в «Современнике» (200 листов, вдвое
меньше, т. е. 100 листов, о которых говорится в тексте «Предисловия»).
Стр. 338. Очерк-статья «Собственность» была запрещена цензурой и
в «Современнике» не напечатана. Вместо нее Чернышевский напечатал н е -
большую статью-очерк, текст которой мы даем в «Приложениях».
Корректурных гранок с пометками о запрещении предназначенной
к напечатанию статьи не сохранилось, как не сохранилось правленных кор-
ректур «Очерков» вообще. Есть лишь неправленные гранки (инв. № 1893),
которые совпадают с рукописью, так как набор их с рукописи и произво-
дился. В той корректуре, в которой набрана статья «Собственность», есть
надпись крупными буквами синим карандашом: «Запрещ.». Это не цензор-
ская надпись, а, вероятно, либо типографская, либо Чернышевского.
Впервые очерк-статья «Собственность» был напечатан в России в Пол-
ном собрании сочинений Н. Г. Чернышевского, причем не на своем месте,
а в конце книги. Объяснение этому дает издатель ПСС M. H. Чернышев-
ский в своих личных заметках:
962

«Начал я издание (ППС. — С . Б.) еще до нового закона о печати (т. е.
до частичной отмены предварительной цензуры по закону, опубликованному
после революции 1905 года.—С. Б.), книгу надо было представлять еще в
цензуру, и потому ту главу Милля, которая не была в 1861 году пропущена
цензурою (речь, конечно, идет не о главе Милля, а о статье Н. Г. Чернышев-
ского «Собственность».—С. Б.) и впоследствии была напечатана за границею
(в издании Михаила Элпидина в Женеве. — С. Б.), я поместил в конце
книги в том расчете, что если цензура потребует исключения этой главы,
то ее легко можно будет вырезать, не портя книги. К счастью, сно-
шений с цензурою уже не потребовалось. Но глава эта все-таки не на
своем месте».
В издании M. H. Чернышевского (том VII) очерк-статья «Собствен-
ность» печаталась по заграничному изданию Михаила Элпидина, о кото-
ром издатель упоминает в своих заметках. На это косвенно указывает то,
что в экземпляре женевского издания, находящемся среди книг музея
им. Чернышевского, вырезаны страницы, на которых напечатана там статья
«Собственность»: возможно, что в условиях царской цензуры набирать
с нелегального издания не представлялось возможным и издатель
M. H. Чернышевский предоставил типографии вырезанные из женевского
издания страницы, скрыв таким образом от цензуры источник оригинала.
Очерк-статью «Собственность» мы печатаем с рукописи (инв. № 2076),
в которой она сохранилась целиком. Корректурные гранки, как говорилось
выше, не правлены и представляют собою набор с рукописи, но как не-
правленные включают в себя неизбежные типографские ошибки, и пользо-
ваться ими как основным материалом мы сочли нецелесообразным. Кроме
рукописи статьи-очерка «Собственность», мы пользовались еще рукописью
(инв. № 2077) перевода Чернышевского из Милля, из которой делались
вставки в текст «Очерков». Рукопись перевода целиком не сохранилась,
поэтому те части перевода, которые не могли быть сверены с рукописным
материалом, сверялись с корректурными гранками, указанными выше
(инв. № 1893), а также с изданием M. H. Чернышевского.
В связи с тем, что первая статья-очерк «Собственность» была запре-
щена цензурой, была нарушена систематизация статей по всему отделу
«Распределение». В «Современнике» и в ПСС (изд. M. H. Чернышев-
ского) первая статья имела заголовок: «А. Соперничество как норма
распределения. —Классы, между которыми делится продукт». Далее без
литерации: «Принцип соперничества» (и т. д., как у нас на стр. 405). За-
тем: «В. Формы распределения продукта» (и т. д.„ как у нас на стр. 436)
и, наконец, статьи без литерации: «Трехчленное распределение продукта»,
«Рабочая плата», «Прибыль», «Рента». Нетрудно видеть, что в таком
расположении материала нет должной систематизации. Нужно полагать,
что вместе со статьей «Собственность» весь отдел должен быть разбит на
следующие статьи:
Первая статья — Собственность;
Вторая статья — Классы, между которыми делится продукт — с под-
разделениями:
A. Соперничество как норма распределения—с подзаголовком: Прин-
цип соперничества и т. д.
B. Формы распределения по принципу частной собственности и т. д.
Третья статья — Трехчленное распределение продукта:
Рабочая плата,
Прибыль,
Рента.
Название первой статьи не вызывает сомнений: она так и названа в р у -
кописи и в корректуре, а также и в «Современнике». Что касается второй
статьи, то в рукописи мы нашли следующее. Наверху листа рукописи было
написано и зачеркнуто:
963

Классы, между которыми делится продукт
(гл. III-Х)
Вместо зачеркнутого написано:
«А. Соперничество как норма распределения. Капителью — В.
Классы, между которыми делится продукт
(глава III — X ) » .
Отметка «капителью» означает, что Чернышевский указал на неоди-
наковый шрифт для заголовка «Соперничество как норма распределения»
и для заголовка «Классы, между которыми делится продукт».
Судя по рукописи, следует предположить, что сперва было написано
«Классы, между которыми делится продукт», заголовок «Соперничество»
дописан с отметкой «капителью» позже. Что касается буквы В, то она не о т -
носится к заголовку «Классы» и т. д., так как находится сбоку сверху
с правой стороны, и предполагалось, вероятно, под этой литерой пустить
то, что входит в раздел этой главы, т. е. «формы распределения» и т. д.
Что вся статья называлась, по мысли автора, «Классы, между кото-
рыми делится продукт», видно и из следующего. На стр. 458—459 (настоя-
щего тома) Чернышевский пишет: «Отложим этот предмет до другого случая;
оно тем извинительнее будет, что дело об общинном землевладении при-
надлежит не столько частному, занимавшему теперь нас (т. е. в настоя-
щей статье. — С. Б.) вопросу о классах» между которыми делится продукт
сколько общему принципу всей теории распределения» (курсив наш. —.
С. Б.). Таким образом название, которое мы даем второй статье «Очерка»,
наиболее соответствует намерению автора.
Третья статья «Трехчленное распределение продукта» не имеет в ру-
кописи и в корректуре литеры, не имеют их и подразделы этой статьи:
«Рабочая плата», «Прибыль» и «Рента».
На основании изложенного отдел «Распределение» разбит на три
главы-очерки, которые называются:
A. Собственность.
B. Классы, между которыми делится продукт.
C. Трехчленное распределение продукта — с соответствующими подраз-
делами.
Стр. 338, строка 16. Перед отрывком из «Оснований политической
экономии» Милля, как и в других местах, где вставлены в текст «Очер-
ков» отрывки из Милля, Чернышевский в рукописи отметил: «Здесь вста-
вить боргесом место, на котором выставлен № 1», или та же отметка, но
сокращенная: «здесь боргесом №...». Отметки эти сделаны для вставки
текста из рукописи перевода Милля (инв. 2077), в которой места,
подлежащие вставке, соответственно занумерованы. Боргес — название
шрифта, которым набирались отрывки перевода Милля для «Современника».
В рукописи (инв. № 2077) перевода Милля были обозначены параграфы
глав соответственно английскому оригиналу. В переводе кн. I Милля Черны-
шевский сохранял нумерацию параграфов внутри глав. В «Очерках», где п е -
чатались лишь отрывки, нумерации параграфов нет.
Стр. 339, строка 31. Здесь и ниже в рукописи «социалистического»
идет раньше «коммунистического». Почему в ПСС (издание M. H. Черны-
шевского) оказалось наоборот: раньше «коммунистического», а потом «со-
циалистического», непонятно. Оставляем, как в ПСС. Разночтений рукописи
и ПСС стилистического или орфографического характера в главе «Собст-
венность» много. За их незначительностью мы их в примечаниях не о т -
мечаем; в этих случаях печатаем по ПСС. Кем производилась правка этих
мест, установить невозможно.
Стр. 357, от строки 10. Печатаем по рукописи отрывок из статьи «Ка-
питал и труд». В издании М. Н. Чернышевского отрывок почему-то не н а -
печатан, а вместо него напечатано следующее:
954

«Мы просим читателей обратить внимание на то, стесняется ли свобода
этим планом, который приспособлен к нравам стран, давно потерявших вся-
кое сознание о прежнем общинном быте и только теперь начинающих воз-
вращаться к давно забытой идее товарищества трудящихся в производстве.
А между тем вот именно этот самый план имеет свойство возбуждать в эко-
номистах отсталой школы неимоверное негодование своею ужасною притес-
нительностью, своим противоречием со всеми правилами коммерческого
расчета, своею противоестественностью и своим пренебрежением к личному
интересу, без которого нет энергии в труде. Хороший отсталый экономист
скорее согласится пойти в негры, нежели сказать, что в плане этом нет ни-
чего слишком дурного или неудобоисполнимого.
Почему же такая простая и легкая мысль до сих пор не осуществилась
и по всей вероятности долго не осуществится? Почему такая добрая мысль
возбуждает негодование в тысячах людей добрых и честных? Это вопросы
интересные. Но ими мы займемся когда-нибудь в другой раз».
Стр. 367, строка 19 сн. Начиная с абзаца «Вот существенные черты
принципа частной собственности» и весь отрывок из Милля (стр. 376)
в издании M. H. Чернышевского не напечатан. Печатаем по рукописи.
Стр. 378, строка 18. Перед началом отрывка из статьи «О поземельной
собственности»—пометка Чернышевского: «здесь вставить № 4, набранный
с корректурных листов боргесом». Таким образом, Чернышевский указал н а -
бирать для вставки не со статьи, напечатанной в «Современнике», а с прав-
ленной корректуры этой статьи. На этой корректуре имеется надпись изда-
теля ПСС М. Н. Чернышевского: «NB. Есть разница с напечатанным в моем
издании. Я не мог определить, чем вызвана эта разница — цензурными ли
поправками, или авторскими (в смысле отделки или переделки статьи), и
остановился на последнем. Мих. Чернышевский».
По гранкам действительно не представляется возможным определить,
принадлежат ли правки цензору или автору. Скорее всего — обоим. Но это
не имеет значения. Заслуживает внимания, что в экземпляре корректуры
статьи «О поземельной собственности», с которой должен был производиться
набор отрывка для главы «Собственность», имеется надпись рукой Черны-
шевского: «Набирать сплошь все и вычеркнутое тоже набирать». Надпись
»та сделана в том месте корректуры, с которого начинается отрывок в «Очер-
ках» («Чтобы узнать направление» и т. д., стр. 378 настоящего тома). Этой
надписью Чернышевский вполне ясно выразил намерение поместить указан-
ный отрывок, включая те места, которые вычеркнуты в самой корректуре
при печатании статьи «О поземельной собственности». Так и было сделано
при наборе главы-очерка «Собственность»: в корректуре (инв. № 1893) на-
бран весь отрывок согласно указанию Н. Г. Чернышевского. Что же касается
издания M. Н. Чернышевского, то он, повидимому, не обратил внимания на
указание автора, которое, кстати, он видел уже после того, как глава-очерк
«Собственность» для ПСС его издания уже была напечатана или набрана.
Текст ее он печатал с женевского издания, в котором отрывок печатался не
с корректуры, которой у издателя Элпидина не было, а с самой статьи
«О поземельной собственности», как она была напечатана в «Современнике»
в 1857 г., т. е. без тех мест, которые из корректуры выпали.
Отрывок в издании Элпидина и в издании M. H. Чернышевского под-
вергся сокращению не только внутри текста; издатели отбросили и конец
его, закончив печатание его словами: «они не выигрывают, а теряют»
(стр. 385 настоящего тома).
Стр. 391, строка 3 сн. После слов «или даже понимать надобность их»
в рукописи зачеркнуто: «Поэтому, если есть в моей работе ошибки, они уже
наверно так и останутся неисправленными. А некоторые ошибки вероятно
есть: в таком многосложном деле трудно...»
Стр. 392, таблица. Сохранились рукописи подготовительных материалов
для таблицы (рукопись инв. № 4143): 10 листов большого формата,
2 листа почтового формата, 1 полулист (оборотная сторона корректур раз-
ных печатных текстов, очевидно использованные), Среди арифметических
965

расчетов — графическое изображение генеалогии фамилий, приведенных в
таблице; работа проведена Чернышевским колоссальная. Для составления
таблицы ему пришлось выбрать из «Родословной» книги П. Долгорукова
такие фамилии, общая сумма членов которых в поколении правнуков состав-
ляла бы 1 000 человек. В связи с этим графики генеалогий, не подходящих
для таблицы, оставлялись Чернышевским неиспользованными, хотя графиче-
ское изображение для них им было сделано. Нужно полагать, что Чернышев-
ский так и не нашел в «Родословной» целиком того, что ему требовалось;
это видно из того, что в некоторых случаях количество мужчин в данной
фамилии данного поколения взято не то, что у автора «Родословной». Три
первых фамилии — Хованские, Ададуровы и Ковровы, хотя и имеются в
«Родословной» Долгорукова, но без «поколенных записей», которые соб-
ственно нужны были Чернышевскому для решения поставленной им задачи
о распределении земельной площади при «принципе наследования». Эти три
фамилии написаны Чернышевским в рукописи карандашом. Очевидно, убе-
дившись в трудности подыскать необходимые фамилии с теми данными о по-
колениях, которые требовались, Чернышевский дописал указанные фамилии,
взяв генеалогию не по Долгорукову и приняв правнуков их в таком количе-
стве, чтобы вместе с остальными членами фамилий составляло в общей
сумме 1 000 человек.
Печатаем таблицу по рукописи. Разночтения с изданием M. H, Черны-
шевского не оговариваем за их незначительностью.
Стр. 393, таблица. Таблица печатается по рукописи. В этой рукописи
Чернышевским сделаны следующие указания для наборщика:
«1) эти цифры, за линейку выходящие, нужно бы мелким шрифтом
(это относится к дробям при целых. — С. Б.). 2) дроби, то есть цифры,
у меня написанные мелко, надобно бы и набрать мелким шрифтом, и надобно,
конечно, ровнять колонну по крупным, чтобы мелкие выдвигались за к о -
лонну влево (нужно полагать — вправо. — С. Б.). Это для всех страниц и
колонн (в колоннах В и Е дробей, то есть мелких цифр, нет)».
Литерами А, В, С и Е Чернышевский обозначил наверху таблицы
(кроме первой страницы) наименования колонн, данные на первой странице
Таблица написана на двух листах с обеих сторон.
Стр. 396, от строки 5. В издании M. H. Чернышевского (стр. 656 и
657 VII тома) неправильно расставлен материал по абзацам. Первым идет
абзац, начинающийся словами «Таким образом при прадедах». Последую-
щие абзацы — наши 4, 5, 6 и 7—следуют за первым непосредственно. Наш 1
и 2 абзацы поставлены в издании M. H. Чернышевского на 6 и 7 месте.
Неправильная расстановка произошла потому, что страница рукописи, с ко-
торой набирался текст, заполнена с обеих сторон и в обеих сторонах
начинается абзац: на одной стороне абзац, начинающийся со слов «Сличим
теперь» (стр. 395 настоящего тома), а на другой — абзац, начинающийся
со слов «Таким образом» (стр. 396 настоящего тома). Обе стороны страницы
рукописи нумерованы одним номером 21, причем, судя по почерку, на одной
стороне нумерация сделана не тем почерком, что на другой. От этого, по-
видимому, и произошла ошибка, и получилась перестановка в издании
М. Н. Чернышевского. Такая перестановка получилась при наборе в неправ-
ленной корректуре.
Стр. 400, строка 6 сн. Абзац, начинающийся словами: «Хорошо, глав-
ным образом» в издании M. H. Чернышевского напечатан после таблицы.
В рукописи этот абзац написан на обороте листа 25-го сверху листа, а ниже
пустое место. Последующее (со слов «Ну, вот, слава богу») начинается на
26-м полулисте. При этом страница его раньше была занумерована 25 чер-
нилами, а потом переправлено карандашом на 26. Из этого видно, что аб-
зац, начинающейся словами «Хорошо, главным образом», был написан после
предыдущего, и в связи с этим исправлена нумерация страниц полулистов.
Стр. 414, строка 6. В рукописи после слов «или симптому дела» зачерк-
нуто: «Например, на каком основании следует судить положим о учености
человека? Разумеется, на основании всей совокупности его знаний, а по
966

{размеру его знаний в одном — зачеркнуто} какой-нибудь случайной при-
надлежности нельзя об этом судить, как бы ни важна казалась эта принад-
лежность. Например, ученые люди обыкновенно знают по латыне, но в като-
лических землях».
Стр. 414, строка 5 сн. После слов «и количеством выручки за него?»
в рукописи зачеркнуто: «Употребляем здесь термин выручка, применяясь к
существующему порядку; а в строгом теоретическом языке неуместен этот
термин, потому что им предполагается случайное обстоятельство, обмен, про-
дажа и покупка, между тем как надобно рассматривать общий результат дела
для производителя».
Стр. 415, строка 3 сн После слов «Человеку, сколько-нибудь сообра-
зительному» в рукописи зачеркнуто:
«Но неудовлетворительность неудовлетворительности рознь. Иной раз
дело идет плохо потому, что основание, для него принятое {не удовлетвори-
тельно— зачеркнуто}, дурно в принципе; например, когда дело ведется на
основании монополии».
Стр. 432, строка 17. В рукописи перед абзацем «Что же за исключение
были бы» зачеркнуто:
«Что же это за привилегиею пользовались бы экономические наклонно-
сти и пружины действия, если бы каждая из них сама собою действовала
именно так, как полезно для целого человека? Если бы каждая из них ни-
когда не нуждалась в подведении к общему выводу силою расчета?»
Стр. 434, строка 20. В рукописи после слов «очень ясен» осталось не-
зачеркнутым, но в корректуре зачеркнуто: «если я сам могу исполнить дело
собственными средствами, то и для меня и для всех других выгоднее да и
приятнее, чтобы я сам делал его без всякой посторонней помощи». Возможно,
цензорская правка.
Стр. 434, строка 9 сн. В рукописи после слов «и составляют из себя
войско» зачеркнуто: «Правительство говорит: не нужно столько войска, до-
вольно будет третьей доли».
Стр. 4 3 5 , строки 1 2 — 2 4 . Все заключенное в квадратные скобки — от
слов «Иначе сказать», включая слова «общественной власти», имеется в ру-
кописи, но вычеркнуто в корректуре; повидимому, цензорская купюра. В ру-
кописи слово «тунисском» (строка 13) надписано вместо зачеркнутого «пер-
сидском». Кроме того, до слов «не воображайте» (внутри отрывка строка
20) в рукописи было и зачеркнуто: «не требуйте от теленка, чтобы он сам
ходил молока».
Стр. 436, строка 20 сн. В рукописи написано «по принципу», исправлено
в корректуре «при принципе». Если бы оставалось, как в рукописи, «по
принципу», то получилось бы противопоставление принципа частной соб-
ственности принципу соперничества: по принципу частной собственности, по
принципу соперничества. Своей правкой Чернышевский показал, что «при
принципе частной собственности» формы распределения продукта могут
изменяться «по принципу соперничества» и по «нормам экономического рас-
чета, еще менее удовлетворительным», что во всех этих случаях исходным
моментом является принцип частной собственности.
Стр. 436, строка 9—6 сн. Фраза от слов «Мы доходим», включая слова
«судебного властью», очевидно, вычеркнута цензором. Вместо нее в издании
M. H. Чернышевского: «Есть еще другое основание к тому».
Стр. 436, строка 1 сн. В рукописи: «плевать я хотел на ваши замечания».
Выправлено Чернышевским, очевидно, для смягчения «резкости выражения».
В связи с этим ниже слова «поддержать их силу» заменены слонами «под-
держать силу ваших замечаний».
Стр. 439, строка 21 сн. В рукописи после слов «Если по уничтожении»
зачеркнуто: «обязательного труда являются фермеры капиталисты, господ-
ское хозяйство уступает место одной из двух форм: или рента законодатель-
ным путем подвергнется оценке и потом капитализируется и выкупается, так
что дело изъемлется от влияния соперничества, или если отношения между».
Стр. 4 5 0 , строка 15 сн. Весь абазц со слов «Но если бы они» в корректуре
967

вычеркнут, надо полагать, цензором. Приводим его в тексте полностью. В изда-
нии А. Н. Пыпина этот отрывок имеется, но в несколько измененном виде.
Стр. 451, строки 3—17. От слов «то будем надеяться» до конца абзаца
в корректуре вычеркнуто, надо полагать, цензором. Приводим отрывок в
тексте полностью. В связи с этим печатаем и те места, которые до этого
изменены вследствие цензорской купюры отрывка-абзаца.
Стр. 451, строка 19 сн. В рукописи: «религиозные войны», в корректуре
ошибочно набрано: «религиозные волны». Выправлено Чернышевским в кор-
ректуре; «религиозные волнения». Следует полагать, что правка производи-
лась без сличения с рукописью, почему и получилось искажение. Печатаем,
как в рукописи. У Michelet, которого цитирует Милль: «les guerres des
religions» — «религиозные войны».
Стр. 460. После заголовка в рукописи зачеркнуто: «{Может ли трех-
членное р а с п р е д е л е < н и е > — зачеркнуто}. Экономическая теория остановилась
на трехчленном распределении».
Стр. 461, строка 7. После слов «простейшие элементы» в рукописи за-
черкнуто: «Геометрия непременно требует разложить понятие тела на п о -
нятие поверхности, описавшей известную линию; без анализа понятий по-
верхности, линии и точки геометрия не могла бы и возникнуть».
Стр. 465—466, строка 1 (стр. 466). После слов «полезного дела» в ру-
кописи зачеркнуто: «Ведь было преувеличение в статьях о пользе, какую
принесут железные дороги, о дешевизне газового освещения, о быстроте
плавания больших пароходов, — что же из этого следует?»
Стр. 466, строка 6. После слов «Что же из этого?» в рукописи зачерк-
нуто: «Разве называют, за то утопиею резиновые галоши или воскресные
школы? Разве эти ошибки или преувеличения мешают делу быть очень
практичным и полезным?
Конечно, иной раз очень простое и скромное желание требует для своего
осуществления очень значительных перемен в обстановке жизни. Легко ли
произвести эти перемены? Совершенно иной вопрос. Мы увидим».
Стр. 467, строка 21. После слов «только в земледелии» в рукописи за-
черкнуто: «где земля соответствует основному капиталу, а затраты фермеров
составляют оборотный капитал».
Стр. 480, строки 14—18. От слов «Его делает предусмотрительным»,
включая слова «ирландского работника», в «Современнике» отсутствует,
в неправленной корректуре есть. Повидимому, выброшено цензором. В изда-
нии А. Н. Пыпина напечатано. Во многих случаях в издании А. Н. Пыпина
напечатано то, что в «Современнике» опущено. Здесь и в других подобных
местах печатаем в квадратных скобках по корректуре.
Стр. 481, строка 13. После отрывка из Милля, оканчивающегося сло-
вами «не захотели бы спуститься», в рукописи зачеркнуто:
«Это совершенно справедливо. Если поселянин может жить одною
работою на своем участке, наниматься работать в свободное время уже
только по доброй охоте, а не по необходимо<сти>».
Стр. 481, строки 32—33. В рукописи: «Но нравы и привычки людей
какой бы то ни было нации, какого бы то ни было сословия».
Стр. 497, строка 4. Перед абзацем, начинающимся словами «Вот пер-
вая причина», в рукописи зачеркнуто:
«Вот главная {первая — зачеркнуто} разница наших понятий от теории
понят<ий> {взглядов — зачеркнуто}, господствующей на континенте. Мы
берем за основание {своих — зачеркнуто} своего строгую науку».
Стр. 500, таблица. Таблица исправлена нами. В «Современнике» в пос-
ледней строке графы 3 перед числом 400 000 поставлен знак минуса. Это
неправильно, и в рукописи минуса нет. В предпоследней строке последней
графы нами исправлено 26 вместо ошибочно написанного в рукописи и напе-
чатанного в «Современнике» 36 (100% минус 74% равно 26%).
Стр. 504, строки 25—5 сн. От слов «Над этим безумным мотовством»,
включая «пожаров и наводнений», в «Современнике» нет, в рукописи есть,
Выброшено, повидимому, цензурой. Печатаем по рукописи.
968

Стр. 505, строка 19. В рукописи вместо «За право возделывать» напи-
сано: «За возделывание». Выправлено Чернышевским, повидимому, в кор-
ректуре с целью уточнения, так как капиталист уплачивает землевладельцу
не за возделывание земли, а за право ее возделывать.
Стр. 505, строка 2 сн. В «Современнике», в издании M. H. Чернышев-
ского и в неправленной корректуре ошибочно — «земледелец». Исправлено
нами на «землевладелец».
Стр. 506, строка 2. После слов «трудами Рикардо» в рукописи зачерк-
нуто: «Она имеет в себе много сурового, как мы увидим ниже, и при всей
своей простоте, не сразу представ<ляется>».
Стр. 513, строка 14. В рукописи после слов «все быстрее и быстрее»
зачеркнуто:
«Чем задерживается в действительности эта тенденция ренты к совер-
шенному поглощению рабочей платы и прибыли, мы подробно рассмотрим
в одной из следующих статей; теперь».
Стр. 513, строка 17 сн. В рукописи после слов «силы неравенств» напи-
сано: «порождаемых слепою игрою природы». Вычеркнуто, повидимому, при
правке, но возможно и пропуск при наборе.
Стр. 514, от строки 2 сн. От слов «рента при трехчленном» до «и при-
быль, но» (стр. 515, строка 1) в «Современнике» нет, в рукописи есть.
Повидимому, вычеркнуто (цензором. Печатаем по рукописи.
Стр. 515, строки 15—11 сн. Абзац, повидимому, вычеркнут был цен-
зурой. В «Современнике» его нет. Печатаем по рукописи.
Стр. 516, строки 17—26. От слов «Замечательный пример тому» до
слов «это сословие» в «Современнике» нет, в рукописи есть. Повидимому,
вычеркнуто цензурой. В рукописи после слов «История Франции»
(строка 18) было и вычеркнуто: «со времени польского 1830».
Стр. 519, строка 3. В рукописи после слов «требующих решения от
арифметики» (конец абзаца) было и вычеркнуто:
«{Вот теперь именно в таком положении стоит распря между Мальту-
- с о м > — з а ч е р к н у т о } . (Смит, Мальтус и Рикардо — зачеркнуто}.
Стр. 521. В рукописи после отрывка из Милля было и вычеркнуто:
«По правилу, принятому нами для настоящих очерков, мы не будем
долго останавливаться на тех {элементарных — зачеркнуто} понятиях, кото-
рые должно предполагать известными читателю, хотя несколько знакомому
с господствующей теорией. Так, мы не будем говорить о различии внутрен-
ней ценности от меновой».
Стр. 522, строка 3. В рукописи после слов «и стали искать ее» было
написано и зачеркнуто: «Он этого не сделал, потому что не заметил важ-
ности факта».
Стр. 523, строка 15. В рукописи после слов «если монополист» было
и зачеркнуто: «{захочет — зачеркнуто} найдет выгодным для себя произ-
водить {предмет — зачеркнуто} товар только в известном количестве».
Стр. 523. В рукописи в конце подстрочного примечания было напи-
сано и зачеркнуто: «Французам, быть может, уже и тяжело поправлять
эту ошибку, а нам, к несчастью, очень легко исправить ее, потому что
еще скудна наша политико-экономическая литер<атура>».
Стр. 532, строка 11 сн. выведенные здесь числа 1 600 и 1 155 непра-
вильны. В издании А. Н. Пыпина и в английском тексте Милля правильно:
1 100 и 1 155.
Стр. 535, строка 15. В рукописи после слов «напомнить одно из них»
было и зачеркнуто: «Он говорит, что, если меновая ценность не соответ-
ствует уравнению снабжения и запроса в товаре, то производство этого
товара увеличивается или уменьшается».
Стр. 537, строка 21. В рукописи после слов «то есть мы выражаемся
неправильно» было написано и вычеркнуто: «если писатель какой-нибудь
{Мишель Шевалье — зачеркнуто} Лагероньер, то мозг его продается.
Покупка его уже совершена: мозг {Мишеля Шевалье — зачеркнуто}
969

Лагероньера куплен за сумму очень значительную, но ведь не говорится
же, что (Мишель Шевалье — зачеркнуто } Лагероньер продал свой мозг,—
говорится просто, что он продал себя». О Лагероньере см. прим. 90 на
стр. 930 настоящего тома.
Стр. 538, строка 25. В рукописи после слов «и взыскивать за их неиспол-
нение» было и зачеркнуто: «Но в невольничестве судебная и исполнитель-
ная власть господина над невольником очень часто ограничивается иногда
до очень значительной степени {до совершенного — надписано}. За госпо-
дином может остав<аться> ».
Стр. 539, строки 1—4. От слов «находящий сущность невольничества»
до конца абзаца в «Современнике» отсутствует; там фраза заканчивается
словами: «но политико-эконом не должен». Печатаем по рукописи.
Стр. 539, строки 15—21. От слов «Но в отвлеченной теории» до конца
абзаца в «Современнике» нет, в рукописи есть. Повидимому, выброшено
цензурой. Печатаем по рукописи.
Стр. 540, строка 6. В рукописи после слов «признать известную истину»
(конец абзаца) зачеркнуто:
«Но, быть может, мы сами виноваты в том, если кому-нибудь из чита-
телей показалось трудным делом признать справедливость понятия о не-
продажности труда. Зачем мы с первого же раза выставили эту теорему во
всей ее отвлеченной открытости? Диалектическая ловкость требовала бы
подбираться к ней прикрытым образом, незаметно для читателя, начиная с
понятий, привычных каждому и в нашем быте. А сделать это было бы
очень легко: например, хоть таким способом.
Обязываясь исполнять для другого известную работу, человек стано-
вится относительно этого другого человека в положение более или менее
зависимое. Зависимое положение уже никак нельзя назвать самостоятель-
ным положением Действительно свободен только тот, кто самостоятелен.
Кто не самостоятелен, тот по самой сущности дела уже не свободен, какие
бы права свободы ни признавались за ним по форме. Кажется, это мысли,
привычные каждому из нас. Вот другой ряд мыслей, столь же привычных
каждому.
Человек не имеет права лишать себя свободы, потому что такой его
акт был бы ничтожен по внутреннему своему противоречию с самим собою.
Потому свобода человека не может простираться до отрицания самой себя.
Если в известном акте человека было отрицание его свободы, этот акт сам
был не свободен, свобода человека не участвовала в нем. Где не было сво-
боды, там было внешнее принуждение. Обязательства, вынужденные внеш-
ним насилием, не имеют законной силы, не обязательны для человека.
Идем дальше и берем третий ряд привычных каждому мыслей.
Обязательства, не имеющие юридической силы, могут служить источни-
ком отношений и действий, основанных на чувстве, но не дают оснований
для коммерческих отношений. Коммерческие отношения чужды чувства; они
основаны на расчете, и в них противозаконно все, что не имеет за собой
уголовной санкции. К соблюдению чего не может вынудить закон, то не
коммерческое дело. К тому, чтобы иметь известные чувства, закон не
может принудить человека. Идем дальше».
Стр. 547, строка 6. Абзац начинался в рукописи так:
«Начнем с эстетического наслаждения. Оно противоположно понятию
труда. Эстетическое чувство любуется только тем, что возникает само
собою без труда, оно оскорбляется всяким признаком усилия, преднамерен-
ности».
Стр. 550, строка 7. В рукописи после слов «то не имеет ценности»
(конец абзаца) было написано и вычеркнуто: «производством чего нельзя
заниматься, то не будет и существовать, то есть опять-таки».
Стр. 550, строка 13. В рукописи после слов «никакой ценности пред-
меты роскоши» зачеркнут абзац:
«Результат наших рассуждений очень прост: теория ценности подво-
дится под норму потребностей человека \ или под норму того — зачеркнуто },
970

оказывается, что в обществе ценность разных предметов должна опреде-
ляться {теми же элементами, которыми определяется ценность предметов
в семействе, живущем продуктами своего труда, без сношений с другими
семействами — зачеркнуто» ).
Следующий за этим абзац, начинающийся словами «Пусть не останав-
ливают нас», в «Современнике» отсутствует, в рукописи есть. Печатаем по
рукописи.
Стр. 558, строка 32. После слов «источник совершенно праздного н а -
слаждения» в рукописи было зачеркнуто: «Таким образом власть денег
над человеком сильнее власти всякого {богатства — зачеркнуто} другого
продукта.
Таким образом {при денежной системе — зачеркнуто} деньги имеют
свойство увеличивать экономическую власть.
Таким образом деньги дают богатому над другими людьми больше
власти, чем имеет он».
Заключенное в квадратные скобки (строки 32—33) воспроизводим по
рукописи.
Стр. 558, строка 36. В рукописи после слов «Не совсем так» было и
зачеркнуто: «Моралисты обыкновенно останавливаются на господстве
золота, будто на коренном факте, против которого возможно вести борьбу
с успехом, не проникая дальше его. Мы находим, что господство это со-
ставляет лишь необходимое последствие быта, основанного на обмене про-
дуктов, а не на тождестве потребляющего лица с производящим лицом;
поэтому мы должны сказать, что бороться против самого этого факта
совершенно напрасно, — надобно обратиться к понятиям и фактам, его
порождающим».
Стр. 559, строки 9—12. Вместо слов, заключенных в квадратные
скобки, в «Современнике»: «Мы считаем важным и заботы о материальных
потребностях, потому что».
Стр. 572, строка 35. После слов «на нынешние деньги» в «Современ-
нике» опущен отрывок из Милля, в котором последний допускает возмож-
ность злоупотребления властью, принадлежащей одному лицу. Возможно,
цензорская купюра. В издании А. Н. Пыпина имеется.
Стр. 572, строка 1 сн. Подстрочное примечание, хотя и обозначено в
«Современнике» звездочкой (так обозначал Чернышевский подстрочные
примечания Милля), но оно сделано Н. А. Добролюбовым по прямому ука-
занию Чернышевского. Это подтверждается письмом Чернышевского Добро-
любову из Саратова, писанному в конце августа 1861 г, В этом письме
Чернышевский сообщает Добролюбову, что он посылает ему «начало статьи»
из «Очерков политической экономии» с просьбой «вычеркивать резкие бес-
смыслицы». Далее Чернышевский просит Добролюбова вычеркивать и «все
цитаты и выражения»: «как мы видим, в следующем месте». Добролюбову
из Саратова была послана часть «Очерков», начиная с главы «Покупатель-
ная сила». В том же письме Чернышевский пишет Добролюбову: «В абзаце,
который говорит (у Милля) о переплавке звонкой монеты при выпусках
бумажных денег, последние слова вроде следующих: «а при заграничной
торговле зв. монета исчезает другим путем, еще быстрейшим» — тут надобно
сделать выноску в двух словах, — «то есть уходит за границу» или что-
нибудь в этом роде». Как видим, Добролюбов в точности выполнил это
указание Чернышевского. Чернышевский сам не написал этого примечания
потому, что его надо было сделать к рукописи, с которой набирался текст
Милля, или в корректуре, — этих материалов у Чернышевского в Саратове,
конечно, не было: они находились, надо полагать, в редакции «Современ-
ника».
Стр. 588, строка 25. После слов (в конце абзаца) «по бессилию спе-
куляции питать его долгое время» в рукописи было написано и зачеркнуто:
«Мы говорили об обычном размере или уровне потребления. Едва ли
надобно разъяснять {чем он определяется — зачеркнуто}, что он зависит
от обычного распределения покупательной силы.
971

Обычный размер потребления, как мы говорили, не может увеличи-
ваться.
Мы говорили об обычном размере потребления. В быте, где производи-
тель и потребитель одно лицо, он определяется обычным уровнем.
Мы говорили об обычном уровне потребления. В быте, основанном на
обмене, он определяется обычным состоянием покупательной силы, посред-
ством которой измеряются все ценности. Эта покупательная сила — деньги.
Итак ясно, что обыкновенно».
Стр. 592, строка 10. В рукописи «Адам Смит и Рикардо». Выправлено
на «Адам Смит и Мальтус», повидимому, при правке корректуры.
Стр. 607, строка 6 сн. После слов «контору для розничной продажи»
в рукописи было написано и зачеркнуто:
«Мы видим, что при порядочном устройстве экономического быта не
остается места той торговле, которая теперь называется торговлею и кото-
рая основана на рискованности сбыта и на шаткости цен, на незнании
потребителя. Остаются только потребитель и производитель {имеющие —
зачеркнуто}».
Стр. 610, строка 15. Чернышевский перевел английское слово labourers
(рабочие) словом «земледельцы», что не совсем точно, но отвечает смыслу,
данному ему Миллем — земледельческие рабочие.
Стр. 612, строка 2 сн. Заключенное в квадратные скобки от слов
«Таким образом, она стремится», включая слова «и применению их в жизни»
(стр. 613, строка 5), воспроизводим по рукописи.
Стр. 612, строка 19. Заключенное в квадратные скобки от слов «По-
тому благосостояние общества», включая слова «сводится к простому комис-
сионерству» (строка 23), воспроизводим по рукописи.
Стр. 614. «Неподвижное состояние» (конец подзаголовка) в рукописи
и в неправленной корректуре отсутствует. Дописано, повидимому, при
правке. Очевидно, Чернышевский ранее имел намерение дать отдельный
очерк к соответствующей главе Милля (глава VI «Неподвижное состоя-
ние»). Это подтверждается и тем, что в рукописи под заголовками напи-
сано: «(Милль, кн. IV, главы I—III)». В процессе работы Чернышевский,
надо полагать, переменил свое первоначальное намерение и объединил при-
мечания ко всем шести главам в одной статье-очерке, следствием чего и
были указанные изменения.
Стр. 616, строка 32. В рукописи после слов «долее каких-нибудь три-
дцати лет» написано: «Реакция против английского прогресса в половине
XVII века держалась более тридцати лет; реакция после наполеоновских
войн не продержалась в Англии и 15 лет».
Стр. 626, строка 25. Вариант содержания, изложенного в абзаце «Вели-
чина реальной рабочей платы», в рукописи зачеркнут:
«Величина реальной рабочей платы определяется привычками и требо-
ваниями рабочих классов». Так. Чем же определяется уровень требований
работника? Степенью его уважения к самому себе, чувством собственного
достоинства. Кто не уважает себя, тот может обойтись даже без хлеба, —
может поддерживать свое существование картофелем (как недавно, ирланд-
цы). Наименьший уровень поставляется физическою необходимостью, н а -
пример, без известного количества пищи человеческий организм не может
оставаться жив. Но этот minimum, будучи мал по количеству, может быть
чрезвычайно низок по качеству: вместо хлеба человек может питаться кар-
тофелью (в Ирландии), { овсянкою, отрубями, лебедою и т. п. — зачеркнуто},
смесью хлеба с отрубями, с древесного корою, с лебедою и т. п.; в одежде,
жилище, топливе понижение качества и даже количества может итти еще
гораздо дальше, чем в пище. Словом сказать, уровень, необходимый только
для поддержания жизни в человеке, далеко».
Стр. 627, строка 20. После слов «когда раз начнется» в рукописи н а -
писано и зачеркнуто: «Надобно только явиться в яблоке небольшому пят-
нушку от внешней причины, это пятнушко уже самою распространится по
всему яблоку, то что значит, как».
972

Стр. 628, строка 7. После слов «законы и учреждения улучшаются»
в рукописи написано и зачеркнуто: «Работник теряет часть уважения к себе
как работнику, но в числе других людей < в > нем развивается уважение к
себе как просто к человеку. В XVII столетии {французский — зачеркнуто}
каждый напудренный».
Стр. 630, строка 6. Слова «всякий вред каждый раз» из рукописи, пови-
димому, выброшены цензурой.
Стр. 630, строка 13. Указание Чернышевского на то, что «эти строки»
пишутся на волжском пароходе, дают возможность сделать вероятное пред-
положение о времени написания этой части »«Очерков». Х о т я та часть к о р -
ректуры, в которой набрано это место из «Очерков», не сохранилась, но зато
сохранились; 1) часть корректуры, где напечатано начало очерка «эконо-
мический прогресс», и 2) часть корректуры, где набрана часть того же
очерка, только несколько дальше. На первой корректуре есть пометка—
6 октября, на второй—23 октября. Таким образом место, которое нас здесь
интересует, набиралось в октябре 1861 г. Кроме того, в английской книге
Милля, почти в конце книги «Экономический прогресс», имеется на полях
пометка Чернышевского: «20 августа на пароходе». Если сопоставить эту
дату с датой набора отрывка «Очерка», то станет вполне вероятной воз-
можность такого промежутка времени между составлением очерка и его
набором. Стало быть, надо полагать, что эта часть «Очерков» написана
Чернышевским в августе или в сентябре 1861 г.
Стр. 630, строка 3—1 сн. «... для изменения которых нужна только
добрая воля самих людей, подвергающихся неудобствам» — выброшено, пови-
димому, цензурой. Печатаем по рукописи.
Стр. 631, строка 1—3. Предложение «Если другим этот ход дела не-
выгоден», включая слова «в их пользу», в «Современнике» отсутствует, в ру-
кописи есть. Выброшено, повидимому, цензурой. Печатаем по рукописи.
Стр. 635, строки 21—22. В рукописи: «простолюдины в первый раз
сделали успешную попытку заявить свои права в истории».
Стр. 644. В рукописи наименования главы нет. Выделение на-
писанного ниже в особую главу под названием «Будущность экономического
прогресса» произведено, повидимому, при правке корректуры.
Стр. 648, строка 16 сн. К словам «в общественных отношениях» в ис-
правленной корректуре набрана выноска и подстрочное примечание Милля, в
котором автор говорит о бесправном положении женщины в Англии. Воз-
можно, что примечание выброшено цензурой.
Стр. 650, строки 24—23 сн. В «Современнике» после слов «разъясним
этот вопрос» напечатано: «Если современное положение дел на континенте
не успеет подвинуть назад и т. д.». Заменено, повидимому, в результате цен-
зорской правки (заключено нами в квадратные скобки). Печатаем по не-
правленной корректуре, набранной с рукописи.
Стр. 657, строка 23. После слов «будут уменьшаться» в неправленной
корректуре: «и наконец, капиталисты, вероятно, променяют их на пожиз-
ненные пенсии».
Стр. 657, строка 38. Чернышевский, вопреки сказанному в тексте, не
дает больше «замечаний о соперничестве». Последнего абзаца (заключитель-
ные слова) в рукописи и в неправленной корректуре нет. Возможно, что
Чернышевский намерен был сделать замечания на приведенную им главу
Милля, но почему-то переменил свое намерение, следствием чего и было
намерение дать замечания когда-нибудь в другой раз.
Стр. 658. Кн. V «Оснований политической экономии» Милля
носит название «Границы правительственного влияния». Чернышевский своим
заглавием очерка «Правительственное влияние» расширяет проблему.
В подзаголовке в рукописи: «Сфера правительственного влияния», в «Совре-
меннике»— как у нас: «Сфера правительственного влияния на экономиче-
скую жизнь». Возможно, что эта приписка навязана цензором, ибо ею
ограничивается рассмотрение такого «скользкого» с точки зрения царской
цензуры вопроса, как вопроса о функциях правительства.
973

Стр. 658, строка 24. Вместо «экономической деятельности» в рукописи:
«общественной деятельности».
Стр. 658, строка 6 сн. Вместо «правительственному влиянию» в руко-
писи: «правительственному вмешательству».
Стр. 659, строка 3 сн. Вместо «когда-нибудь в другой раз» в рукописи:
«в последнем отделе наших очерков, если обстоятельства не помешают тому».
Повидимому, Чернышевский имел намерение дать в конце очерков изложение
своих взглядов на правительственное вмешательство, возможно, примени-
тельно к России. О том, что ему не удалось изложить полностью свои
экономические взгляды, в частности на роль правительственного вмеша-
тельства в дело общинного устройства, Чернышевский пишет в самом конце
«Очерков», который также отсутствует в «Современнике». Впрочем, свое
намерение изложить взгляд на правительственное вмешательство, «сущест-
венно различный от понятий, соответствующих нынешнему быту». Черны-
шевский частично выполнил: в «Приложениях» мы публикуем статью-очерк
о правительственном влиянии, в которой взгляды на этот предмет разви-
ваются полнее, чем в «Очерках».
Стр. 660, от строки 1 сн. От слов «Эта школа воображает» и кончая
словами «единственным плодом легкомысленной несообразительности» (стр.
661, строка 7 сн.) в «Современнике» отсутствует. Повидимому, выброшено
цензурой. Печатаем по рукописи. Вместо этого в «Современнике» напечатано:
«Милль прекрасно доказывает несостоятельность этого принципа, объясняя,
что никто из приверженцев его не думает оспоривать у правительства мно-
жество обязанностей и прав, далеко переходящих границы, так что он ока-
зывается только плодом легкомысленной несообразительности».
Стр. 684, строки 18—16 сн. От слов «и непосредственно возбуждают»
до конца абзаца в «Современнике» отсутствует. Повидимому, выброшено
цензурой. Печатаем по рукописи. В этом же абзаце после слов «с точностью
знать» в рукописи было написано и зачеркнуто: «все выгоды своей легкости
или необременительности и непосредственно возбуждает в каждом охоту
размышлять о степени надобности в экономности делаемых расходов. Но
за то есть в прямом налоге одно неудобство, довольно важное при нынеш-
них способах его раскладки. Он должен распределяться между гражданами
сообразно их капиталу или доходу, а многие виды имуществ или доходов
таковы, что владелец легко может скрывать истинную величину их от аген-
тов правительственной власти. В той главе, где сравниваются удобства и
неудобства прямых и косвенных налогов, Милль излагает эту сторону дела
следующим образом.
(вставить № 7 боргесом)
Более подробное рассмотрение вопроса, на которое он ссылается тут,
сделано им в главе, посвященной разбору существующих форм прямого н а -
лога и уже приведено нами выше».
Ниже зачеркнут вариант предыдущего:
«...тем одним видом, который равно обнимает все источники доходов.
Кроме этого общего налога на всякие имущества и доходы, должен сущест-
вовать специальный налог на один из видов дохода, достающийся человеку
задаром и потому долженствующий итти в пользу не отдельного человека, а
целого общества. Этот вид дохода—рента».
Стр. 690, строки 19—37. Абзац, начинающийся словами «Если государ-
ство имеет невольников» и начало следующего абзаца, кончая словами
«подвергнется мирный гражданин», в «Современнике» отсутствует. Пови-
димому, выброшено цензурой. Печатаем по рукописи.
Стр. 697, строка 3 сн. В рукописи в конце абзаца, после слов «сокра-
тился бы почти вдвое» написано и зачеркнуто:
«Если бы точно такое же пожертвование в 10 миллионов фунтов начали
делать англичане с 1816 года, когда долг простирался до 840 миллионов,
а проценты по нем простирались до 32 миллионов фунтов, вся операция в ы -
купа была бы уже закончена в 1853 году и Англия уже давно не имела бы
ни одного пенса долга».
974

Стр. 699, строка 11 сн. В рукописи после слов «думать таким образом»
написано и зачеркнуто: «до сих пор не было государства, которое не увели-
личивало бы своих долгов».
Стр. 699, строка 11 сн. В рукописи «те государства». Слово «западные»
вставлено, очевидно, при правке, возможно, по указанию цензора.
Стр. 701. В «Современнике» последний абзац главы, начинающийся
словами «Дело совершенно иного рода», отсутствует. Повидимому, выбро-
шен цензором. Печатаем по рукописи.
Стр. 701. Заголовок главы в рукописи: «Границы государственного
вмешательства».
Стр. 702, строка 23. В рукописи предложение, начинающееся словами:
«Но в системе Адама Смита», написано в другой редакции: «Но у Адама
Смита непризнавание коллективной деятельности было скорее простым заб-
вением, чем преднамеренным отрицанием. Этот последний характер односто-
ронняя теория Смита получила уже только во Франции, под влиянием двух
обстоятельств».
Стр. 702, строка 12 сн. «Социальные теории» — нужно полагать «со-
циалистические теории».
Стр. 703, строки 11—19. От слов «Раздражение мысли этих политико-
экономов», включая «чтобы читатель видел и», печатаем по рукописи.
Стр. 706, строка 28. Два абзаца (заключенные нами в квадратные
скобки) в «Современнике» отсутствуют. Имеются в неправленной коррек-
туре. Повидимому, выброшено цензурой. Печатаем по корректуре.
Стр. 707, строка 16. Последние три абзаца отрывка в «Современнике»
отсутствуют. Повидимому, цензорская правка. Печатаем по неправленной
корректуре.
Стр. 708, строка 15. Начало замечаний Чернышевского к отрывку из
Милля, начинающееся словами «У нас нет ни малейшей охоты» и кончая
словами «правительственных вмешательств в экономическую жизнь и»
(строка 20) в «Современник» не попало в связи с тем, что из отрывка было
вычеркнуто пять абзацев (см. два предыдущих примечания).
Стр. 708, строки 23—5 сн. В «Современнике» от слов «невмешатель-
ство должно быть» и следующий абзац, начинающийся словами «Коренною
нормою вопроса», отсутствуют. Возможно, выброшено цензурою. Печатаем
по рукописи. Внутри корректуры в рукописи после слов «чем соображения
Милля» (строка 33) было написано и зачеркнуто:
«Коренным принципом по вопросу о правительственном вмешательстве
мы ставим основное правило экономического расчета, что не надобно делать
ничего лишнего, потому что всякое лишнее дело или всякая лишняя часть
дела составляет напрасную трату сил».
Стр. 709, строки 17—22. Абзац в «Современнике» отсутствует. Пови-
димому, выброшен цензурой. Печатаем по рукописи.
Стр. 710, строка 3 сн. От слов «Но во всех тех случаях» и кончая
словами «Но отчего же» (стр. 711, строка 12) в «Современнике» отсут-
ствует. Печатаем по рукописи.
Стр. 724, строка 24. Конец «Очерков», начиная словами «Будем доволь-
ствоваться тем» и до конца (стр. 725, строка 1 сн.), в «Современнике» отсут-
ствует. Повидимому, все это выброшено цензурой. Печатаем по рукописи.
Впервые конец «Очерков» напечатан в Полном собрании сочинений
Н. Г. Чернышевского, изданном М. Н. Чернышевским (т. X. ч. II, стр. 15—
16).

ПРИЛОЖЕНИЯ
Стр. 726, строка 3. Отрывок, начинающийся словами «...осуществится
прогресс», печатается по рукописи. Он имеет основным своим содержанием
вопрос о влиянии капиталистического применения машин на положение рабо-
чего класса. В добавлениях Чернышевского (замечаниях, примечаниях и пр.)
к кн. I «Оснований политической экономии» Милля и в «Очерках из поли-
тической экономии (по Миллю)» проблема эта не получила сколько-нибудь
широкого освещения. В подстрочном примечании к «Основаниям» (стр. 132—
134 настоящего тома) Чернышевский говорит о вредном влиянии машин на
рабочую плату, в главе «Труд и капитал как элементы производства» (при-
бавление к главам IV,V и VI, п. 2 1 ) Чернышевский также затрагивает вопрос
о влиянии машин на судьбу рабочего класса. В других случаях о машинах го-
ворится в смысле их преимущества перед трудом единичного производителя.
Поэтому нельзя категорически утверждать, что отрывок является вариантом
«к 26 подстрочному примечанию», как это предполагается в издании Соцэк-
гиза (том второй, второй полутом, М. 1935).
Но это не исключает возможности, что Чернышевский предназначал от-
рывок в качестве подстрочного примечания либо к какому-нибудь месту из
«Оснований политической экономии», которое печаталось в «Современнике»,
либо для полного перевода «Оснований». Это подтверждается тем, что наверху
листа, с которого начинается сохранившаяся часть отрывка, имеется пометка
Чернышевского: «боргесом», т. е. шрифтом, которым обычно давались им ука-
зания о наборе либо отрывков из Милля, либо подстрочных примечаний.
Отрывок включает перевод главы IV § 2 Прудона «Contradictions des
machines — origine du capital et du salariat» («Противоречие машин — проис-
хождение капитала и труда»). Перевод Чернышевского не совсем точен и с
некоторыми пропусками; об этом пишет, как видно из отрывка, сам Черны-
шевский.
Стр. 731, строка 26 сн., прим. Вычисления средней продолжительности
жизни, сделанные Чернышевским, печатаются нами в строчку, согласно ука-
занию Чернышевского на полях рукописи: печатать в строку.
Стр. 737, строка 1. Отрывок со слов «Много раз мы замечали сбивчи-
вость» печатается по рукописи. Он написан на четырех листах, из которых
первые три помечены страницами 118, 119, 120, а четвертый не нумерован.
Повидимому, отрывок представляет собою подстрочное примечание: на стр.
119 есть надпись рукою Чернышевского: «Пол. Экономия. Боргесом. Про-
должение выноски с листа 117», и в верхней части листа 120: «Боргесом.
Окончание примечания с листа 119». Слова «Пол. Экономия» указывают, что
написанное составляет часть добавления к Миллю (такая пометка имеется и
на некоторых корректурных гранках перевода и примечаний к Миллю). По-
метка «боргесом» указывает на то, что это подстрочное примечание, что,
впрочем, прямо указывается в пометке словами: «выноска» и «примечание».
Сходство отрывка с примечанием на стр. 159 настоящего тома (по «Совре-
976

меннику» прим. 33) как по содержанию, так и по совпадающей в некоторых
местах редакцией позволяет утверждать, что отрывок есть первоначальный
набросок этого примечания. Однако сходство ограничивается только частью
текстов отрывка и примечания.
В совпадающей части, однако, также есть различия. Это особенно отно-
сится к началу отрывка и примечания. Так, например, в примечании есть вы-
ражение, несколько смягчающее оценку Милля, чего в отрывке нет. Кроме
того, в отрывке дается изложение так называемой четвертой теоремы капи-
тала почти буквально, как пишет об этом Милль (см, стр. 120—127, § 9
главы V), в примечании этого нет, и изложение содержания четвертой тео-
ремы приведено в тексте, куда относится примечание (см. п. 19 главы «Труд
и капитал как элементы производства», стр. 159).
Не исключена, однако, возможность, что отрывок предназначался перво-
начально не в качестве подстрочного примечания, а в качестве текста. Это
видно из того, что перед началом отрывка в рукописи есть заголовок:
«I
Четвертая теорема о капитале»
Что означает римская цифра I, непонятно; быть может, Чернышевский
имел намерение выделить проблему зависимости труда от капитала в отдель-
ную главу. Но самый факт заголовка и его нумерация (I) говорят о том, что
отрывок мог быть предназначен в качестве текста добавлений: подстрочные
примечания заголовка не имеют. Косвенно это предположение подтверждается
и тем, что в рукописи все начало (первые два абзаца и заголовок), зачерк-
нуто; возможно, что, решив перенести содержание отрывка в подстрочное
примечание к тексту, Чернышевский одновременно переработал редакцию на-
чала отрывка, отбросив заголовок и начало. Что касается надписей «борге-
сом», слов «выноска» и «примечание», то, при правильности нашего предпо-
ложения, нужно думать, что пометки сделаны уже после того, как Чернышев-
ский решил пустить написанное в виде подстрочного примечания.
Причину того, почему Чернышевский совершенно отбросил конец от-
рывка и заменил его в примечании (см. стр. 159 и сл. настоящего тома) кон-
цом другим, можно видеть в следующем. Как видно из отрывка, его содер-
жание сводится не столько к изложению и аргументации «четвертой теоремы
капитала», сколько к неизбежности увеличения числа рабочих при повышении
производительности труда, и содержание его тесно увязано с так называе-
мой «мальтусовой теоремой». В примечании же Чернышевский держится по-
ставленного вопроса (четвертой теоремы капитала), вскользь ссылаясь на
Мальтуса, которого он, впрочем, не может обойти при рассмотрении
проблемы. Поэтому Чернышевский, желая использовать отрывок в качестве
примечания, совершенно отказался от конца отрывка и внес соответствующие
изменения, так как «мальтусова теорема» анализируется им не здесь, а в дру-
гом месте.
В рукописи есть несколько вариантов и зачеркнутых мест. Они воспро-
изводятся лишь частично, так как большая часть их представляет собою либо
подготовительный материал, либо первоначальную редакцию.
Стр. 740, строка 10 сн. Есть первоначальный вариант (начало) этой
части отрывка. Он написан на отдельной странице, занумерованной 120. Мы
здесь его не приводим, так как он по содержанию представляет собою по-
пытку дать числовой пример, который впоследствии в несколько измененной
форме получил свое выражение в печатаемом нами отрывке. Вариант начи-
нается, как и часть, печатаемая здесь: «Если трудом, содержавшимся» и т. д.
Стр. 742, таблица. В рукописи, несомненно, описка: следует 478, а не
487 (см. выше в отрывке стр. 741, строка 9 сн., где указано, что, если каж-
дый работник будет получать по 14 четвертей, то продовольствия хватит на
478 работников).
977

В конце рукописи имеются еще вычисления, имеющие отношение к пре-
дыдущему примеру.
Отрывок обрывается на недописанной странице.
НАБРОСКИ ИЗ РАЗДЕЛА «МАЛЬТУСОВ ЗАКОН»
Стр. 743. Настоящим отрывком начинается ряд отдельных, иногда свя-
занных между собою по содержанию отрывков, написанных Чернышевским
на тему о «законе» Мальтуса. Отдельные части из отрывков вошли впос-
ледствии в текст добавлений Чернышевского к кн. I «Оснований политиче-
ской экономии». Но сделать отсюда положительный вывод, какие из отрывков
являются вариантами каких именно частей напечатанного в «Современнике»,
не представляется возможным. Следует полагать, что отрывки представляют
собою первоначальные наброски добавлений, которые оставлены Чернышев-
ским по многим причинам. К этим причинам следует отнести, в частности,
неудовлетворенность Чернышевского результатами многочисленных вычисле-
ний, которые много раз переделывались им.
Точно так же не представляется возможным сделать хотя какое-либо
удовлетворительное расположение материала по взаимной связи: как уже
говорилось, в разных отрывках трактуются подчас одни и те же вопросы;
приходится думать поэтому, что Чернышевский не один раз начинал сызнова
писать о «законе» Мальтуса, будучи неудовлетворенным написанным.
Поэтому нам приходится при расположении материала придерживаться
главным образом нумерации страниц рукописи.
Стр. 749, строка 1. Основное содержание отрывка с иногда совпадающей
редакцией повторяется в главе III «Закон возрастания земледельческого
продукта (ср. отрывок со слов «Но мы знаем из Милля», стр. 752 настоя-
щего тома, и часть из указанной главы со слов «Но мы прочли у Милля»
и т. д., стр. 276 настоящего тома). Начало отрывка до абзаца «Но мы
знаем из Милля» перечеркнуто в рукописи. Также перечеркнут абзац отрывка,
начинающийся словами: «Длинные выкладки» (стр. 756) и т. д. В этом от-
рывке Чернышевский набросал план Своей статьи по критике мальтусова за-
кона. Судя но этому плану, статья предполагалась в пяти главах (названия
мы даем некоторым главам в соответствии с тем, как это написано в вычерк-
нутом абзаце): I. Отношение населения к средствам продовольствия;
II. О возрастании населения в Соединенных Штатах; III. О наивысшей мере,
какую можно принять для размножения человеческого племени; IV. О раз-
мере перемен, требуемых мальтусовой формулой для уравновешения средств
к продовольствию с размножением людей; V. Выводы. — В отрывке содер-
жание главы I уже приведено: на это есть прямое указание в вычеркнутом
абзаце. Так как начало отрывка утеряно, то вместе с ним утерян и заголовок
главы; содержание же вышеприведенного отрывка во всяком случае соответ-
ствует вопросу «об отношении населения к средствам продовольствия».
Глава II приводится ниже с сохранением названия, данного в вычеркнутом
отрывке: «О возрастании населения в Соединенных Штатах». Глава III также
приводится в отрывке под названием «О естественном размножении людей».
Изложение обрывается на стр. 28 листа рукописи, и нужно полагать, что
продолжение ее написано на утерянных листах рукописи, начиная с 29-го.
На этих же утерянных листах, нужно думать, написано и начало главы IV,
от которой сохранился лишь конец, хотя нельзя, однако, с достоверностью
судить, является ли он действительно концом главы. Во всяком случае не-
посредственным продолжением конца отрывка, начинающегося словами
«цифру, явно смеющуюся» (стр. 770), является новая глава «Анализ маль-
тусовой теоремы», которую следует считать главой, в которой Чернышевский
предположил дать выводы. Правда, в рукописи глава занумерована римской
цифрой III, но содержание главы не оставляет сомнения, что в ней даются
выводы из всего изложенного выше, и кроме того в ней действительно отсут-
978

ствуют сложные вычисления, о которых упоминает в вычеркнутом абзаце
Чернышевский. Возможно, что Чернышевский свел изложение к трем главам
вместо пяти: в главе I излагалась сущность мальтусовой теоремы, в главе II,
в которой были подразделы, соответствующие главам II, III и IV нашей
предположительной нумерации глав (в отрывке главы эти не нумерованы),
и, наконец, глава III—«Анализ мальтусовой теоремы», т. е. обещанные Чер-
нышевским выводы.
План этот, возможно, был выполнен целиком (с учетом утерянных стра-
ниц). Однако написанное по этому плану не было напечатано: повидимому,
Чернышевский отказался пустить в печать написанное и решил написать все
снова, сохранив лишь отдельные места, и написал то, что впоследствии было
напечатано в «Современнике» плюс «История мальтусовой теоремы», запре-
щенной к печати цензурою.
Стр. 784. Отрывок, начинающийся словами «Положим, что число насе-
ления», представляет собою один из первоначальных набросков «отношения
населения к средствам населения».
ЧЕРНОВИКИ И ВАРИАНТЫ «ОЧЕРКОВ»
Стр. 787. Первоначальный набросок «Предисловие к переводу I I — V кн.
Милля» находится в рукописи «Очерков» (см. наше примечание на стр. 950).
На полях рукописи «Предисловия» имеются отметки Чернышевского: «перед
выпиской из предисловия к I тому перевода — боргесом, и после конца
выписки—корпусом опять».
Стр. 787. Отрывки, начинающиеся словами «Мы видели, что кредитные
бумаги», словами «Величина реальной рабочей платы», словами «...различает
спорные и бeccпopныe права» и словами «Очень может быть, что читателю»—
являются первоначальными набросками соответствующих частей «Очерков».
1. Первый отрывок — первоначальный набросок начала главы «Колебание
ценностей и нормы ценностей» в разделе «Обмен» (стр. 580 и сл.). 2. Вто-
рой отрывок — набросок замечаний к отрывку из Милля; па началу он
сходен с началом абзаца на стр. 626 настоящего тома, отрывок обрывается
в середине страницы. 3. Третий отрывок — набросок вступительного заме-
чания к идущей вслед выписке из Милля и заключительного замечания к
этой выписке; после этого отрывка в рукописи есть еще абзац, начинаю-
щийся словами «Каков бы ни был круг действий». Этот абзац сохранился
в «Современнике», но как начало главы «Налоги», раздела «Правительст-
венное влияние» (стр. 665 настоящего тома и сл.). 4. Четвертый отрывок от-
ражает намерение Чернышевского разрешить проблему налогов и государ-
ственного долга при быте, «сообразном с принципами экономической науки».
Отрывок обрывается в конце страницы: возможно, что было продолжение, но
утеряно. Возможно, что в предвидении цензурного запрещения Чернышев-
ский сам отказался от печатания этого отрывка и заменил его тем, что на-
печатано в «Современнике» — двумя последними абзацами конца главы
«Национальный долг» раздела «Правительственное влияние» (стр. 687 и
сл. настоящего тома). Все эти отрывки составляют часть рукописи «Очер-
ков». Поэтому мы объединяем их в один раздел.
Стр. 787, строка 4 сн. Отрывок, начинающийся словами «Мы видели,
что кредитные бумаги», отличается от соответствующего места «Очерков»,
в том виде, как оно напечатано в «Современнике», редакцией среднего аб-
заца («Покупательная сила и т. д.», стр. 788 настоящего тома и сл.).
Стр. 789, строка 28. № 8 боргеса — отрывок из Милля, приведенный
в нашем издании на стр. 582—586.
Стр. 790, строка 5. Отрывок, начинающийся словами «различает спор-
ные» и т. д., в рукописи перечеркнут.
Стр. 790, строка 8 сн. Отрывок, начинающийся словами «Очень может
быть», перечеркнут.
979

Стр. 791. С страницы 791 мы печатаем четыре отрывка:
1. Отрывок, начинающийся словами «С экономической стороны цель» и т. д.;
2. Отрывок «В теории производства мы видели» и т. д.; 3. Отрывок «По-
добно всем другим сторонам человеческой жизни» и т. д.; 4. Отрывок «Пя-
тую и последнюю книгу трактата Милля» и т. д. Первые два отрывка по
содержанию представляют собою изложение принципов теории распределе-
ния, вторые два — изложение общих принципов проблемы правительствен-
ного вмешательства. В «Очерках» изложение общих принципов в такой
систематической форме отсутствует. Есть основание предполагать, что Чер-
нышевским написаны соответствующие отрывки и к другим разделам, —
к разделам «Обмен» и «Экономический прогресс», и что эти отрывки уте-
ряны. Но возможно и предположение, что попутно с переводом «Оснований
политической экономии» Милля Чернышевский задумал дать изложение
вопросов политической экономии в виде самостоятельной работы,
независимой от перевода, хотя и построенной по разделам «Оснований»
Милля. За это предположение говорит цельность изложения, наблю-
даемая в отрывках, а также развитие отдельных вопросов, или совсем
не затронутых Миллем, или мало затронутых. Особенно это относится
к проблеме распределения, где Милль ограничивается лишь самыми общими
положениями, но где Чернышевский проводит интересные мысли о труде как
основе присвоения продукта, а также о «пользовании» (в противовес соб-
ственности) как наиболее важном основании распределения. То же относится
и к проблемам правительственного вмешательства. Разница таким образом
между «Очерками» и отрывками заключается в том, что в «Очерках» важ-
нейшие проблемы политической экономии трактуются Чернышевским в связи
с высказываниями о них Милля и в там порядке, в каком они изложены у
последнего, а в отрывках намечены общие принципы, изложение которых от-
ходит от миллевского порядка изложения и носит совершенно самостоятель-
ный характер.
Стр. 791. Отрывок, начинающийся словами «С экономической стороны
цель», не закончен.
Стр. 799. Отрывок, начинающийся словами «В теории производства мы
видели», является, подобно предыдущему, изложением общих принципов
теории распределения. Возможно, что он является продолжением первого
отрывка, а не вариантом его.
Стр. 816. По содержанию четвертый отрывок, возможно, является бо-
лее ранним наброском общего очерка о правительственном вмешательстве,
чем третий. Однако утверждать это в категорической форме было бы не-
правильно.
ПОДСТРОЧНЫЕ ПРИМЕЧАНИЯ К ПОЛНОМУ ПЕРЕВОДУ «ОСНОВАНИЙ
ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ» МИЛЛЯ
Стр. 828. В настоящем разделе мы печатаем ряд подстрочных примеча-
ний Чернышевского к «Основаниям политической экономии» Милля. В ру-
кописи (инв. № 4226), по которой мы печатаем примечания, начало их не
сохранилось. Рукопись начинается с продолжения примечания, которое яв-
ляется 24-м по порядку, так как вслед за ним идет примечание, занумерован-
ное 25. Таким образом начала 24-го примечания не сохранилось. Что руко-
пись является собранием примечаний к «Основаниям политической экономии»,
видно из следующего. В английской книге Милля Чернышевским сделаны
пометки с нумерацией; при сличении номеров в книге с примечаниями под
соответствующими номерами в рукописи оказывается, что примечания вполне
подходят к помеченным в книге местам.
Всех примечаний Чернышевским было сделано 70 или более. Из них,
как уже сказано, первые 23 примечания и начало 24-го не сохранилось.
980

Кроме того, номера 45, 46 и 47 повторяются дважды. Произошло это,
по нашему предположению, потому, что примечание 47 в рукописи напи-
сано так, что его можно принять за 44. Возможно, что после написания
этого примечания (писано не Чернышевским, а одним из его секретарей)
последовал более или менее длительный перерыв, во время которого Черны-
шевский мог забыть номер последнего примечания и для проставления сле-
дующего нумера принял начертание 47 за 44. Поэтому после примечания 47
идут примечания 45, 46 и 47. Мы нумеруем все примечания порядковыми
номерами.
Ввиду того, что английская книга Милля сохранилась не полностью и
с утерей этих частей таким образом утеряны и нумерации некоторых при-
мечаний, мы относим такие примечания к местам из Милля по содержанию.
Разметка примечаний Чернышевским сделана в английской книге Мил-
ля. Начало перевода Милля Чернышевским нужно отнести к началу 1860 г.
или к концу 1859 г., так как на первых листах корректурных гранок, где
набраны первые главы перевода, есть пометка типографии: «Цензору февр.
5». Окончание перевода устанавливается по пометке на английском экзем-
пляре в самом конце ее, на полях: «20 августа на пароходе».
Это было уже в 1861 г. Нужно полагать, однако, что печатаемые здесь
примечания прямого отношения к дополнениям Чернышевского и к «Очер-
кам» не имеют; вероятнее всего, что они носят самостоятельный характер.
Косвенно это может быть подтверждено указанием Чернышевского, что они
писаны в 1862 г. (см. прим. 30), т. е. независимо от дополнений и «Очер-
ков». Примечания, повидимому, предназначались для задуманного Черны-
шевским издания полного перевода Милля, так как в «Современнике» был
дан полный перевод только первой книги, а перевод остальных книг лишь
в извлечениях (в «Очерках»). Переговоры с издательством об издании
полного перевода Милля велись Чернышевским действительно в 1862 г.
и были прерваны в связи с его арестом.
Подстрочные примечания Чернышевского представляют собою резкую
критику буржуазной политической экономии и в этом смысле составляют одно
целое с комментариями и «Очерками», печатаемыми в настоящем томе.
Стр. 828. Примечание, помеченное нами, как 24-е, печатается со слов
«Относительно всех даже и второстепенных подробностей». Начало уте-
ряно, а вместе с тем и нумерация примечания. Место из Милля, куда отно-
сится это примечание, а также и последующие до примечания 45 (начиная с
этого примечания есть соответствующие пометки в английской книге Милля,
принадлежащей Чернышевскому) определяются нами по содержанию. Приме-
чание 24 относится, вероятно, к главе I кн. II («Распределение») «Собст-
венность», к тому месту, где Милль говорит о сен-симонизме и фурьеризме
(§ 2, абзац, начинающийся словами «Противники принципа личной собст-
венности» и т. д., в нашем издании—стр. 340).
Стр. 830. Примечание 25 относится к той же главе, вероятно, к концу
главы I кн. II, «Собственность», к следующему месту:
«Относительно фурьеризма, как и относительно всех других видов со-
циализма, надобно желать, чтобы они получили возможность проверки на
опыте, чего они справедливо требуют. Все они могут быть испытаны в раз-
мере не очень большом и без всякого риска для кого бы то ни было, кроме
участвующих в опыте. Опыт должен решить, насколько способна и скоро
ли способна та или другая из возможных систем общности имущества за-
менить собою «организацию промышленности», основанную на владении
землею и капиталом по принципу частной собственности; а пока мы, не
думая ставить границ дальнейшему развитию способностей человека, м о -
жем сказать, что пюлитико-эконом довольно долго еще должен будет глав-
ным образом заниматься условиями существования и прогресса, принадле-
жащими обществу, основанному на частной собственности и на личном со-
перничестве, и что главною целью стремлений при нынешнем состоянии че-
ловеческого развития служит не низвержение системы личной собственно-
сти, а ее улучшение и доставление полного участия в ее выгодах каждому
981

члену общества». В «Очерках» это место находится на стр. 3 4 7 — 3 4 8 н а -
стоящего тома. Едкую критику Чернышевским этого же места из книги
защитника частной собственности Милля см. 404 стр. настоящего тома.
Стр. 833. Примечание 26 относится к главе II кн. II Милля («Соб-
ственность», продолжение главы I), вероятно, к следующему месту:
«Фабричный труд только одно из условий, сочетание которых нужно
для производства продуктов. Трудом нельзя заниматься без материалов
и машин и без заготовленного вперед запаса предметов, необходимых для
содержания работников во время производства. Все эти вещи — плоды
предыдущего труда. Если бы работники владели ими, им не было бы
надобности делиться с кем-нибудь продуктом; но они не имеют их, и
потому людям, имеющим их, должно быть дано вознаграждение за пре-
дыдущий труд и за воздержание, благодаря которому продукт этого труда
сохранился на это употребление вместо того, чтобы быть растраченным
на удовольствия». В «Очерках» этого отрывка нет, в полном переводе «Ос-
нований политической экономии» Милля в издании А. Н. Пыпина
(1865 г.)—стр. 264—265.
Стр. 833, строка 8 сн. Мы печатаем ссылку Чернышевского, заклю-
ченную в скобки, по рукописи. Речь идет об одном из предыдущих при-
мечаний, которые утеряны. По содержанию утерянного примечания, при-
веденному в настоящем 26-м примечании, следует отнести его к главе II,
кн. I Милля («Труд как деятель производства»), § 2, к тому месту, где
Милль говорит о вознаграждении за «отсрочку личного потребления»
(стр. 43 настоящего тома). Чернышевский разоблачает эту апологетику
Милля в «Замечаниях к трем первым главам первой книги», в главе IV «Об-
зор отдела о труде» (стр. 84 настоящего тома и сл.).
Стр. 834. Примечание 21 относится, возможно, к следующему месту
из Милля: «Но если правда, что работники находятся в невыгоде по
сравнению с людьми, от предков которых осталось сбережение, то надобно
сказать также, что и положение работников стало от этого гораздо лучше,
чем было бы, когда бы не оставили после себя сбережения эти предки
других людей». Приведенное место — в § 1 главы II («Собственность»)
кн. II. В «Очерки» отрывок не вошел. Цитируем по полному переводу
«Оснований политической экономии» в издании А. Н. Пыпина —
стр. 265.
Стр. 834. Примечание 28 относится, возможно, к следующему месту
из Милля: «Капиталист ничего не может сделать без работников, работ-
ники ничего не могут сделать без капитала». Приведенное место — там же,
где и предыдущее.
Стр. 835. Примечание 29 относится, вероятно, к тому же § 1 главы II
Милля, к следующему месту: «О соперничестве часто говорят в таком
смысле, как будто оно неизбежно служит причиною бедности и униже-
ния рабочего класса; но и возвышение рабочей платы точно так же резуль-
тат соперничества, как и ее понижение». В «Очерках» не приведено. Цити-
руем по изданию А. Н. Пыпина (стр. 265).
Стр. 835. Примечание 30 относится, повидимому, к следующему месту
из Милля: «Как бы просто и ясно ни было человеческое дело, но если
хорошо было бы сделать его шестьдесят лет тому назад, из этого еще
не следует, чтобы хорошо было сделать его теперь. Едва ли нужно заме-
чать, что к несправедливым системам или учреждениям не применяются
эти соображения о вреде исправлять устаревший несправедливый посту-
пок: дурной закон или обычай вовсе не то, что дурной поступок далекого
прошедшего: он составляет непрерывное повторение дурных поступков во
все время, пока существует». Это место находится в § 2 главы II.
В «Очерках» не приведено. Цитируем по изданию А. Н. Пыпина
(стр. 266—267).
Стр. 836. Примечание 31 относится, повидимому, к § 4 главы II, к
следующему месту из Милля: «Если бы я составлял законы по своим
убеждениям о внутреннем их достоинстве, без внимания к существующим
982

мнениям и обычаям, я положил бы ограничение не количеству имущества,
какое может быть завещаемо, а количеству, какое может быть получаемо
по завещанию или по наследству. Каждый мог бы располагать по завеща-
нию всем своим имуществом, но не мог бы расточительно обращать его
на обогащение одного лица выше известной меры, и этим высшим раз-
мерам было бы постановлено количество, достаточное для обеспечения бла-
госостоятельной независимости». В «Очерках» это место находится на
стр. 3 7 1 ; по изданию А. Н. Пыпина — стр. 2 7 4 .
Стр. 837. Примечание 32 относится, повидимому, к § 6 главы II,
к следующему месту из Милля: «Но на этих условиях (о них пишет Чер-
нышевский в настоящем примечании — три главные условия) государство
имеет свободу располагать поземельною собственностью сообразно с тре-
бованиями общественных интересов, и, если понадобится, оно может даже
со всею землею поступать так, как поступает с некоторыми участками при
проведении железной дороги или новой улицы». В «Очерках» это место на-
ходится на стр.375 настоящего тома, по изданию А. Н. Пыпина—стр. 281.
Статьи, о которых в 32-м примечании говорит Чернышевский, поме-
щены в «Современнике», кн. IX и XI за 1857 г. под названием «О п о -
земельной собственности».
Стр. 837. Примечание 33 относится, повидимому, к § 7 главы II
«Собственность», к следующему месту: «Кроме права собственности на
продукты труда и поземельной собственности, существует или прежде
существовало право собственности на другие вещи, которых вовсе не сле-
дует отдавать в частную собственность. Но цивилизованный мир вообще
уже дошел до надлежащих понятий почти по всем таким случаям, и потому
нет надобности долго останавливаться на них здесь. Первый из них —
право собственности над людьми. Почти излишне было бы замечать, что
это учреждение не может иметь места в обществе, имеющем претензию
быть основанным на справедливости или на добром союзе между людьми».
В «Очерках» это место не приведено. Цитируем по изданию А. Н. Пыпина
(стр. 283).
Стр. 838. Примечание 34 относится, повидимому, к § 7 главы II
«Собственность», вероятно, к следующему месту: «Другим примером соб-
ственности, который не следовало учреждать, служит право собственности
на общественные должности, например на судебные должности во Фран-
ции до революции, и наследственные юрисдикции, переходящие к чело-
веку вместе с землею в странах, еще не совершенно освободившихся от
феодализма. В Англии такими примерами представляются покупка офи-
церских чинов и право церковного патроната или назначения на церковные
должности». В «Очерках» это место не приведено. Цитируем по изданию
А. Н. Пыпина (стр. 284).
Стр. 838. Примечание 35 относится, повидимому, к тому же пара-
графу той же главы «Собственность», к следующему месту: «Иногда
отдается в собственность сбор податей с общества, например, при учреж-
дении монополий или других привилегий». В «Очерках» это место не
приведено. Цитируем по изданию А. Н. Пыпина (стр. 284). Указание
Чернышевского в этом примечании на «замечание самого Милля» отно-
сится, вероятно, к следующему месту из Милля: «Но право собственности
на землю, по самой сущности дела, лишает других пользования землею.
Привилегию или монополию можно защищать только как необходимое
зло, она становится несправедливостью, если доводится до того, что это
зло не вознаграждается вытекающим из нее благом» (по изданию
А. Н. Пыпина, стр. 282). «Два предыдущие замечания», повидимому, заме-
чания Милля о праве собственности на людей и о праве собственности на
общественные должности (см. примечания Чернышевского 33 и 34 —
стр. 837 и 838 настоящего тома).
Стр. 838. Примечание 36 относится, повидимому, к § 2 главы IV
«Соперничество и обычай» кн. II, к следующему месту: «Обычай — силь-
нейший защитник слабых против сильных; единственный защитник слабых
983

там» где законы или правительство не в силах защитить их. Обычай —
преграда, которую больше или меньше принуждено уважать тиранство даже
при самом угнетенном состоянии людей». В нашем издании приведено Чер-
нышевским в «Очерках» в главе «А. Соперничество как норма распреде-
ления», стр. 406, в издании А. Н. Пыпина — стр. 290.
Стр. 839. Примечание 37 относится, повидимому, к тому же параграфу,
к следующему месту (в том же абзаце): «Но хотя дела и решаются по
праву сильнейшего, сильнейший не находит выгоды и вообще не имеет
охоты настаивать на выполнении этих условий во всей их суровости, а каж-
дое смягчение их имеет тенденцию становиться обычаем, всякий обычай —
становиться правом».
Стр. 839. Примечание 38 относится, повидимому, к выводам Милля,
изложенным в § 2 главы IV, в частности к следующему месту: «Каждая
из таких уступок (речь идет о замене натурального оброка денежным) дава-
лась первоначально по произволу господина, который мог отменить ее, но
постепенно получала силу обычая, а наконец, признавалась законом и при-
обретала судебное охранение. Таким образом рабы возвышались постепенно
до положения свободных фермеров, имеющих земли в вечном пользовании
на неизменных условиях». В «Очерках» — стр. 407, в издании
А. Н. Пыпина — стр 292.
Стр. 840. Примечание 39 относится, повидимому, к главе V кн. II
Милля «Рабство», к тому месту, где Милль выпячивает положительные сто-
роны рабства. В частности, об этом Милль говорит применительно к
сахарному производству в североамериканских колониях (§ 2, по изданию
А. Н. Пыпина — стр. 298): «Можно также думать, что, если бы рабство
в американских колониях не держало в одном месте многочисленных работ-
ников, эти колонии не могли бы так рано приняться за производительные
операции, требующие значительного сочетания труда, например, за произ-
водство сахара». В «Очерках» это место не приведено (из главы «Рабство»
нет ни одного отрывка). Цитируем по изданию А. Н. Пыпина (стр. 298).
В главе «Очерков» «В. Формы распределения продукта при принципе
частной собственности, по принципу соперничества или нормам экономиче-
ского расчета, еще менее удовлетворительным» Чернышевский резко осуждает
рабство в связи с нераздельностью «всех трех элементов производства»:
«Ему (землевладельцу. — С. Б..) принадлежат все три элемента производ-
ства: и земля, и капитал, и личность трудящихся» (стр. 437—438 настоя-
щего тома).
В рукописи написано и зачеркнуто:
«39 (набирать с корректуры). Кроме пожертвований людьми были
пожертвования вещами. Из этих вещей самая главная — провиант. Чья доля
продовольствия должна была уменьшиться для доставления провианта уве-
личившемуся числу солдат? Очевидно, только доля простолюдина. Во-пер-
вых, сорта пищи, требовавшиеся для солдат, были простонародные; во-вто-
рых, кому ж неизвестно, что человек не бедный никогда не подвергается
недостатку провизии. Вторая очень большая надобность была в транспор-
тировке. Чьим скотом отправлялась увеличивавшаяся подводная повинность
и из какого класса были люди, принужденные отрываться от своих дел для
отправления подводной повинности? Опять из простолюдинов. Ведь обозы
отправлялись не на тех хоро[ших]». Здесь в конце страницы текст обрывается
и все написанное (включая слова «набирать с корректуры») зачеркнуто.
Зачеркнутое не использовано в качестве примечания 39. Вместо него
примечание написано в редакции, которая печатается в тексте. Что же
касается зачеркнутого, то оно случайно попало в собрание примечаний с
другой рукописи, которую по разным соображениям можно считать нача-
лом второй главы статьи Чернышевского «Безденежье». Зачеркнутый отры-
в о к — не начало главы, а часть ее третьего абзаца, и фраза, оборванная
в отрывке, заканчивается так: «[тех хоро]ших лошадях, которые содержатся
зажиточными людьми и запрягаются в хорошие экипажи, а на деревенских
мужицких лошадях; ведь и извозчиками при этих обозах бывают тоже му-
984

жики». Зачеркнутое по содержанию имеет весьма отдаленное отношение
к указанному нами выше месту из Милля. При сопоставлении миллевского
текста с примечанием Чернышевского видно, что последнее является возра-
жением Миллю, который усматривает положительные моменты в рабстве,
между тем как Чернышевский считает такой взгляд Милля «привязыванием
хоть каких-нибудь хороших последствий к дурным фактам».
Стр. 840. Примечание 40 относится, повидимому, к тому же параграфу,
к следующему месту Милля: «Надобно также сказать, что есть дикие пле-
мена, которым регулярный труд чрезвычайно противен и между которыми
едва ли водворится он, пока они не будут завоеваны и обращены в рабство,
или не станут завоевателями и обратят в рабство других». В «Очерках»
не приведено. Цитируем по изданию А. Н. Пыпина (стр. 298).
Стр. 840. Примечание 41 относится, повидимому, к той же главе V
«Рабство», к следующему месту: «рабство или свободный труд выгоднее
для хозяина, это зависит от величины платы свободному работнику».
В «Очерках» не приведено. Цитируем по изданию А. Н. Пыпина, кн. II,
глава V «Рабство», § 3, стр. 300.
В этом примечании в рукописи (стр. 842, строка 2) ошибка: вместо
«1 100 000 000 долларов» написано: «110 000 000 долларов». Исправлено
нами. Также исправлено нами на стр. 845 (строка 15) «100 тысяч рублей
дохода» вместо неправильно написанного в рукописи: «10 000 рублей
дохода».
Словами «для бывшего владельца» (стр. 846, строка 8) Чернышевский
имел намерение закончить примечание 41. Вслед за этими словами с абзаца
Чернышевским написано и зачеркнуто:
«42. Это мнение совершенно опровергнуто статьею «Westminster
Review», перевод которой был помещен в «Современнике» 1860 г. (в руко-
писи исправлено на 1861 г., неизвестно кем. — С. Б.) В. А. Обручевым.
В конце главы я приведу извлечение из этой статьи. Предмет заслуживает
внимания, потому что фальшивое представление о результатах освобождения
невольников на вест-индских островах служит главным аргументом людей,
более или менее сочувствующих разным формам зависимости рабочего насе-
ления, каковы почти все политико-экономы господствующей школы».
В несколько измененной редакции вычеркнутое воспроизведено в при-
мечании 42 (стр. 847).
Стр. 847. Примечание 42 (см. наше примечание выше) относится,
повидимому, к тому месту из главы V кн. II Милля, где последний говорит
о невольничестве на вест-индских островах. У Милля это место читается
так: «Столь же несомненно, что на плодородных вест-индских островах, имею-
щих слишком мало населения, расчет выгодности значительно был на сто-
роне невольничьего труда, и вознаграждение, данное рабовладельцам за
отменение невольничества, никак не превышало их убыток, а по всей вероят-
ности даже не покрывало его». В «Очерках» не приведено. Печатаем по
изданию А. Н. Пыпина (стр. 301).
Статья «Леность грубого простонародья», о которой говорится в при-
мечании, только частично принадлежит Чернышевскому: начало до выписки
из журнала и заключение (см. т. VII нашего издания). Главное содержание
статьи — перевод статьи из английского журнала «Edinburgh Review» (а не
«Westminster Review», как пишет Чернышевский, очевидно по памяти, и при-
том за первый квартал 1859 г., а не за июль). Обращает на себя внимание
обещание Чернышевского в настоящем примечании поместить в конце главы
извлечение из этой статьи. Неизвестно, о какой главе идет речь. Если это
было сказано о примечании, то в конце его извлечение не помещено!. Нужно
полагать, что Чернышевский имел намерение дать извлечение из статьи в
«Очерках», но намерение это почему-то не выполнил.
В примечании дата напечатания статьи «Леность грубого простонародья»
1860 г. исправлена на 1861 г., как в первой редакции (см. наше прим. выше).
Совершенно не соответствует действительности замечание хвалителя положи-
тельных сторон рабства — Милля о том, что вознаграждение рабовладельцам
985

не покрывало убытка от освобождения рабов: рабовладельцы были с лихвой
«вознаграждены» 500 млн. фунт. стерлингов и кроме того много выиграли
от повышения производительности труда.
Стр. 847. Примечание 43 относится, повидимому, к главе VI «Поселяне-
собственники» кн. II, § 1, возможно, к следующему месту: «Но выгодность
мелкой поземельной собственности составляет один из самых спорных вопро-
сов в политической экономии. На континенте благотворность существования
многочисленного сословия собственников представляется для громадного
большинства аксиомою, хотя и есть некоторые люди, несогласные с господ-
ствующим мнением». В «Очерках» — стр. 453 настоящего тома, по изда-
нию А. Н. Пыпина— стр. 302.
В середине примечания (стр. 847, строка 10 сн.) в рукописи написано:
«Тут должно говориться сравниваются различные формы собственности»;
нами исправлено: «Тут сравниваются» и т. д.
В конце примечания (стр. 848) в рукописи неразобранное слово, и
отсюда искажение смысла. В рукописи: «И вот им начинают (неразборчи-
вое слово) доказывающей». Печатаем так: «И вот им начинают доказы-
вать».
Упоминание об Артюре Юнге в тексте примечания и изложение его
взглядов на мелкую собственность связано не с § 1, к которому относится
примечание 43, а с § 7, где Милль подробно говорит об этом «корифее
английских агрономов и закоснелом враге мелких собственников» (по изда-
нию А. Н. Пыпина — стр. 325).
Стр. 844. Примечание не имеет номера. Оно написано, значительно
отступая от предыдущего примечания, между тем как все предыдущие и
последующие написаны одно вслед за другим без пробелов бумаги. В начале
примечания надпись: «в конце главы». Объяснить причину, почему приме-
чание осталось без номера, почему оно написано, отступая от предыдущего,
не представляется возможным. Предположение, что это не примечание, а
текст, подлежащий внесению в «Очерки», отпадает, так как «Очерки» писа-
лись отдельно, и, по всей вероятности, соответствующие места из Милля и
комментарии к ним уже напечатаны были к тому времени в «Современнике».
Поэтому следует признать, что этот отрывок является примечанием, кото-
рое Чернышевский почему-то забыл занумеровать. Возможно, что Черны-
шевский предполагал дать примечание промежуточное, т. е. 44-е, с тем
чтобы отрывок «Бельгия» и т. д. был 45-м. Мы нумеруем это примечание
порядковым номером < 4 4 > . По содержанию оно относится к § 5 гл. VI
кн. II Милля, где последний говорит, что «самым решительным доводом
против английского предрассудка о невыгодности поселян-собственников
служит Бельгия» (по изданию А. Н. Пыпина — стр. 318). Что означает
пометка Чернышевского «в конце главы», — трудно установить: глава VI
Милля имеет 7 параграфов.
Упоминание о разборе генеалогических таблиц (стр. 850, строка 6)
относится к «Очеркам», именно к статье Чернышевского в «Очерках» под
названием «Собственность», где причиною неравенства землевладения
Чернышевский признает наличие частной собственности с правом наследо-
вания. Но это может относиться и непосредственно к статье «О поземель-
ной собственности», напечатанной в «Современнике» в 1857 г. Более
вероятно, впрочем, что это относится к «Очеркам», потому что разбор генеа-
логических таблиц книги Долгорукова производится в «Очерках» обстоя-
тельнее, чем в статье «О поземельной собственности».
Стр. 850, строка 9. В рукописи: «Особенные обстоятельства той или
другой стороны», нужно полагать: «той или другой страны».
Стр. 850. Примечание 4 4 < 4 5 > относится, повидимому, к § 7 главы VII
«Поселяне-собственники», к следующему месту: «За исключением этих и
очень немногих других случаев, я не видел в мелкой собственности ничего
хорошего, кроме неутомимейшего трудолюбия... Оно достаточно пока-
зывало, что право собственности на землю служит из всех побуждений к
суровому и неутомимому труду самым сильным побуждением». Это слова
986

Артюра Юнга, приведенные Миллем из книги «Travel in France during 1787,
1788 and 1789», p. 412. В «Очерках» не приведено. Цитируем по изданию
А. Н. Пыпина (стр. 328—329).
Стр. 8 5 3 . Примечание 4 5 < 4 6 > относится, повидимому, к § 4 главы V I I
«Поселяне-собственники» кн. II Милля, к следующему месту: «Я не знаю
ни одного достоверного случая, который служил бы подтверждением мнению,
будто положение поселян-собственников благоприятствует размножению
населения». В «Очерках» не приведено. Цитируем по изданию А. Н. Пыпина
(стр. 345).
Стр. 854. Примечание 4 6 < 4 7 > относится, повидимому, к той же
главе Милля, к тому же § 5, к следующему месту: «Между прочим в Вен-
сенских равнинах деятельные и богатые землевладельцы часто имеют по
нескольку хозяйств; другие к главному из арендуемых участков присоеди-
няют все соседние участки, какие только могут взять в аренду, и таким
образом составляют фермы, простирающиеся до 200 гектаров (500 англий-
ских экров) или даже больше. Чем больше раздроблена собственность, тем
чаще это бывает, и надобно думать, что такой порядок дел упрочится
потому, что он выгоден для всех». Это слова экономиста Пасси, приведен-
ные Миллем из книги «О переменах в землевладельческом положении
департаментов Эры с 1800 года». В «Очерках» не приведено. Цитируем по
изданию А. Н. Пыпина (стр. 346).
Стр. 854. Примечание 4 7 < 4 8 > относится, повидимому, к § 4 главы
IX кн. II Милля, под названием «Коттеры». к следующему месту: «Много-
людное население, возделывающее землю в Индии, находится в положении,
довольно сходном с коттерством и в то же время настолько различном от
него, что сравнение этих двух систем поучительно». В «Очерках» —
см. отрывок из Милля в главе «Формы распределения продукта при прин-
ципе частной собственности» и т. д., стр. 444 настоящего тома, по изд.
А. Н. Пыпина-—стр. 376.
Согласно указанию Чернышевского, печатаемое после этого примечания
извлечение из статьи «Westminster Review» предполагалось к помещению
«в конце главы», т. е. главы IX Милля. Эта глава заканчивается (стр.
446 настоящего тома) словами: «для более прочного устройства».
В извлечении, очевидно, есть места, принадлежащие Чернышевскому.
Так как в рукописи не всегда на месте стоят кавычки, то представляется
затруднительным установить, что именно принадлежит Чернышевскому.
В тексте извлечения (стр. 856) Чернышевский ссылается на свой пере-
вод из Милля, не указывая его, — глава обозначена 00. Нужно думать, что
ссылка относится к § 2 гл. II «Собственность», где Милль говорит о праве
государства распоряжаться землею.
Стр. 864. Примечание 45<49>—первое из примечаний, место кото-
рых устанавливается по прямым указаниям Чернышевского. Оно относится
к § 1 главы X «Средства к уничтожению коттерства» кн. II Милля, к сле-
дующему абзацу (печатаем абзац целиком, так как без этого невозможно
понять примечания Чернышевского): «Такая мера, во-первых, была бы пол-
ной экспроприацией высших сословий Ирландии (законодательное объявле-
ние всех хлебопашцев собственниками земли. — С . Б . ) ; по принципам, нами
изложенным, такой переворот оправдывается, но только в таком случае, если
он единственное средство к достижению великого общественного блага.
Во-вторых, само по себе не очень выгодно для нации, если вовсе уже нет
никаких поземельных собственников, кроме поселян. Важную часть хоро-
шей поземельной системы составляют большие фермы, возделываемые боль-
шим капиталом и принадлежащие лицам, получившим самое высокое воспи-
тание, по своей образованности способным оценивать научные открытия,
имеющим средства для рискованных, продолжительных и дорогих опытов.
Даже и теперь есть в Ирландии много таких землевладельцев, и вредно для
нации было бы прогонять их из поместий. Кроме того, между нынешними
участками, конечно, находится много слишком мелких, на которых нельзя
было бы собственнику вести хозяйство выгодным образом, а из людей,
987

занимающих ныне участки, не все таковы, чтобы нашлись в них качества,
нужные для поселян-собственников, заводящих свое хозяйство. Для мно-
гих из них было бы полезнее получить надежду на приобретение поземель-
ной собственности трудолюбием и бережливостью, чем прямо получить соб-
ственность». В «Очерках» это место находится на стр. 450, в несколько
видоизмененной редакции, по изданию А. Н. Пыпина — стр. 386. Примеча-
ние Чернышевского имеет целью разоблачение буржуазного взгляда Милля
о необходимости сохранения крупного помещичьего землевладения, как якобы
единственной формы, допускающей «земледельческие усовершенствования».
Стр. 865. Примечание 4 6 < 5 0 > относится к § 3 (2-й абзац) главы XI
«Рабочая плата» кн. II Милля, к следующему месту: «но тем не менее рабо-
чая плата в главных центрах этой фабрикации (хлопчатобумажной фабри-
кации.— С. Б.) еще так высока, что в средние годы семейство работников
получает очень удовлетворительную сумму и до сих пор еще нет умень-
шения рабочей платы, а следствие развития этой фабрикации отзывалось
также возвышением общего уровня платы земледельцам в окружающей
стране». Пометка Чернышевского в книге Милля сделана на полях против
слов: «семейство работников получает очень удовлетворительную сумму».
В «Очерках» не приведено. Цитируем по изданию А. Н. Пыпина (стр. 398).
Стр. 865. Примечание 4 7 < 5 1 > относится к 4-му абзацу — § 3 той
же главы, к следующему месту: «Таким образом, кроме исключительных
случаев, которые указаны мною и из которых практическую важность имеет
только положение новой колонии или страны, пользующейся такими же
обстоятельствами, как новая колония, население не может возрастать с пол-
ною быстротою без понижения рабочей платы, и рабочая плата будет падать
до того предела, на котором материальные и нравственные причины задер-
жат возрастание населения». В «Очерках» не приведено. По изданию
А. Н. Пыпина — с т р . 3 9 9 .
Ссылка Чернышевского в тексте примечания на «разбор мальтусовой
теоремы» относится, возможно, к главам — добавлениям к «Основаниям
политической экономии», в частности к главе VI («Общее заключение»).
Стр. 865. Примечание 4 8 < 5 2 > относится к последующему абзацу § 3
той же главы, к следующему месту: «Однако теперь уже нельзя сказать ни
об одной европейской стране, что население в ней сдерживается преимуще-
ственно болезнями, а тем более смертью от голода в прямой или не прямой
форме». В «Очерках» не приведено. Цитируем по изданию А. Н. Пыпина
(стр. 400).
Стр. 865. Примечание 4 9 < 5 3 > относится к концу 2-го абзаца § 2,
главы XII, кн. II Милля «Популярные средства против понижения рабочей
платы», к следующему месту: «Тогда уже нельзя было бы отсрочить дей-
ствие задержки размножению; смерть или благоразумие должны были бы
вдруг начать задерживать его, а между тем в предыдущий период погибло
бы все, чем человеческий род возвышается над обществом муравьев или
бобров». В «Очерках» см. стр. 476, по изданию А. Н. Пыпина —
стр. 412.
Стр 866. Примечание 5 0 < 5 4 > относится к высказываниям Милля
об английском законе о бедных. Мы не приводим полной цитаты из Милля,
так как это заняло бы много места. Милль с реакционных мальтузианских
позиций высказывается против закона о бедных, так как якобы он способ-
ствует отказу от работы и тем самым обременяет население налогами. Милль
предлагает издание другого закона о помощи бедным, который должен пре-
дусмотреть создание при оказании помощи таких условий, при которых сте-
снялась бы свобода лица, получающего помощь, и оно было бы лишаемо
«некоторых приятных удобств». Пометка Чернышевского в английской книге
Милля сделана к словам: «и самые злые враги человечества те, которые
сознательно или преднамеренно возбуждают ненависть к этому закону или
к принципам, из которых он возник». В «Очерках» это не приведено. Ци-
тируем по изданию А. Н. Пыпина (стр. 415).
988

Стр. 866. Примечание 5 1 < 5 5 > относится к § 4 (конец 3-го абзаца)
той же главы Милля, к следующему месту: «Но совершенно не таков был
бы результат, если бы земля и другие источники их (горожан. — С. Б.)
пропитания давали бы им лишь часть пропитания, не уменьшая для них
необходимости продавать свой труд на переполненном рынке. Тогда их земля
давала бы им возможность брать меньшую плату и более нынешнего размно-
жаться, отдаляя предел наименьшей рабочей платы, ниже которого они не
могли бы или не захотели бы спуститься». В «Очерках» место приведено
на стр. 4 8 1 , по изданию А, Н. Пыпина — стр. 420.
В этом примечании в рукописи (стр. 867, строка 2) ошибочно: «участ-
ком земли, недостаточно». Следует: «недостаточным». Исправлено нами.
Стр. 867. Примечание 5 2 < 5 6 > относится к § 1 (конец 3-го абзаца)
главы XIII кн. II Милля «Популярные средства против понижения рабо-
чей платы», к следующему месту: «Послушаем, что говорит об этом (о воз-
держании от рождения детей. — С. Б.) предмете один из французских мыс-
лителей (Сисмонди. — С. Б.), бывший одним из самых гуманных людей
своего времени и известный счастьем своей супружеской жизни». В «Очер-
ках» не приведено. Цитируем по изданию А. Н. Пыпина (стр. 424).
Стр. 870. Примечание 5 3 < 5 7 > относится к § 2 той же главы, к
отрывку, помещенному в «Очерках» на стр. 482. Пометка Чернышевского
сделана к словам «что они продают свой труд дешево». По изданию
А. Н. Пыпина — стр. 426.
В последней фразе примечания Чернышевский имеет в виду свое ука-
зание в предыдущем примечании о «равных с мужчинами гражданских пра-
вах» женщин.
Стр. 870. Примечание 5 4 < 5 8 > относится к § 4 (внутри 2-го абзаца)
той же главы кн. II Милля, к следующему месту: «Я предложил бы (но,
признаюсь, без большой надежды на скорое принятие такой меры), чтобы
при разрешениях на обращение общинной земли в частную собственность,
по продаже или отделении части, достаточной для вознаграждения владель-
ческих или общинных прав, остальная земля непременно разделялась на
участки экров по 5, или около того, и отдавалась этими участками в пол-
ную собственность тем работникам, которые захотят возделывать эту землю
собственным трудом». В «Очерках» не приведено. Цитируем по изданию
А. Н. Пыпина (стр. 432).
Стр. 870. Примечание 5 5 < 5 9 > относится к концу § 6 главы XIV,
кн. II Милля «Различие рабочей платы в разных условиях», к следующему
месту: «Теперь главною целью всех усилий должно быть не поддержание
монополии отдельных кружков работников против массы, а поднятие нрав-
ственной энергии и общественного быта всей массы работников; необходи-
мым условием того служит, чтобы от высших выгод технического занятия
не исключался никто, способный по своим дарованиям выучиться ему и по
всей своей честности способный без обмана исполнять его». В «Очерках»
не приведено. Цитируем по изданию А. Н. Пыпина (стр. 452—453).
Стр. 871. Примечание 5 6 < 6 0 > относится к § 1 главы XV кн. II
Милля «Прибыль», к следующему месту: «Как плата работника есть воз-
награждение за труд, так прибыль капиталиста, по удачному выражению
Синьора, служит собственно вознаграждением за воздержание». В «Очер-
ках» не приведено. Цитируем по изданию А. Н. Пыпина (стр. 454).
Ссылка на «примечания к первой книге Милля» может относиться к
утерянным примечаниям (см. наше прим. к примечанию 26), но не исклю-
чено, что она относится и к добавлениям «Обзор отдела о труде» (см. стр. 81
и сл. настоящего тома).
Стр. 874. Примечание 5 7 < 6 1 > относится ко 2-му абзацу § 2 той же
главы, к следующему месту: «Так всегда объясняют громадную величину
аптекарской прибыли: по замечанию Адама Смита, большая часть этой
прибыли обыкновенно служит лишь платою, и часто не слишком большою
платою аптекарю за то, что он заменяет медика; до недавнего изменения
в законе аптекарь не мог требовать за лечение никакого вознаграждения,
989

какое давалось ему ценою лекарств». В «Очерках» не приведено. Цити-
руем по изданию А. Н. Пыпина (стр. 459).
Стр. 875. Примечание 58<62>относится к кн. III Милля «Обмен»,
глава I «Ценность», 1-й абзац § 2. До места, где сделана пометка, Милль,
со слов де Квинси, критикуя Адама Смита, который считал, что некоторые
вещи, имеющие «внутреннюю ценность», не имеют «почти или вовсе ника-
кой меновой ценности», и признавая это утверждение Смита правильным,
продолжает: «Но он прибавляет, что иные вещи, имеющие величайшую
меновую ценность, как, например, бриллиант, не имеют почти или вовсе
никакой внутренней ценности. Это значит употреблять слова внутренняя
ценность не в том смысле, какой имеет оно в политической экономии, а в
противоположность понятию пустого удовольствия. Политической экономии
нет дела до того, как думает о внутреннем достоинстве разных предметов
философ или моралист». Пометка Чернышевского сделана к последним сло-
вам цитаты. В «Очерках» не приведено. Цитируем по изданию А. Н. Пы-
пина (стр. 493). Понятие «внутренней ценности», как категории политиче-
ской экономики, раскрывается Чернышевским в «Очерках», см. стр. 542 и
сл. настоящего тома.
Стр. 876. Примечание 5 9 < 6 3 > относится к «Приложению» к кн. II
Милля, помещенному в конце I тома «Оснований политической экономии»
(по изданию Пыпина—стр. 543 и сл., в «Очерках» не приведено). Содер-
жанием «Приложения» является возражения Милля против Мунье и Рюби-
шона о мелкой поземельной собственности.
Стр. 876. Примечание 6 0 < 6 4 > относится ко 2-му абзацу § 2
главы VII кн. III Милля «Деньги», к следующему месту: «В наше время
открытие новых источников снабжения (золотом и серебром. — С. Б.) столь
изобильных, как Уральский хребет, Калифорния и Австралия, может быть,
окажется началом второго периода упадка их ценностей». В «Очерках» не
приведено. Цитируем по изданию А. Н. Пыпина (стр. 6 II тома полного
перевода Милля).
Стр. 876. Примечание 6 1 < 6 5 > относится к 3-му абзацу § 2
главы XI к«. III Милля «Кредит как замена денег», к следующему месту:
«Если А торговец снабжает В землевладельца или рентьера товарами с
отсрочкою уплаты на пять лет, — остается на пять лет непроизводительною
часть капитала А, равная ценности этих товаров». Пометка о примечании
сделана к словам «или рентьера». В «Очерках» это место находится на
стр. 565, по изданию А. Н. Пыпина — стр. 33 II тома.
Стр. 876. Примечание 6 2 < 6 6 > относится к началу § 5 главы XIII
кн. III Милля «Неразменные бумажные деньги», к следующему месту:
«Общее и прочное возвышение цен или, иными словами, упадок ценности
денег — не может никому послужить в выгоду иначе, как с убытком кому-
нибудь другому. Заменение звонкой монеты бумажными деньгами — выиг-
рыш для нации: всякое увеличение количества бумажных денег сверх этой
границы — только особенный вид грабительства». Пометка Чернышевского
на полях книги Милля о примечании сделана к словам «выигрыш для н а -
ции». В «Очерках» это место находится на стр. 577, по изданию А. Н. Пы-
пина— стр. 74. При этом в «Очерках» отрывок кончается: «только особен-
ный вид налога».
Стр. 876. Примечание 6 3 < 6 7 > и следующие, повидимому, помечены
Чернышевским в утерянных страницах английской книги Милля. Поэтому
эти примечания мы относим к соответствующим местам из Милля по
содержанию. Они относятся к первым трем главам и к началу IV главы
IV книги. Книга Милля расшита по листам. Возможно, что для писания
примечаний Чернышевский изъял утерянные листы, не приложив их снова
к книге.
Стр. 876. Примечание 6 3 < 6 7 > относится, повидимому, к книге IV
Милля, глава I «Общие черты прогрессивного состояния богатства», § 1,
к следующему месту: «Каковы бы ни были другие перемены, которым
должна подвергаться экономия общества, есть одна перемена, прогрессивное
990

развитие которой не может подлежать никакому спору. В передовых стра-
нах земного шара и во всех других странах, на которые расширяется влия-
ние этих передовых стран, существует, по крайней мере, одно прогрессивное
движение, почти без перерыва продолжающееся из года в год, из поко-
ления в поколение, — прогресс в богатстве, успехи в так называемом бла-
госостоянии». В «Очерках» не приведено. Цитируем по изданию А. Н. Пы-
пина (стр. 222).
Место, на которое ссылается в примечании Чернышевский («как мы уви-
дим ниже»), находится у Милля в § 2 той же главы: «Но очень возможно
и то, что при большом прогрессе промышленных улучшений, при всех при-
знаках так называемого национального процветания, при значительном воз-
растании общего богатства страны... огромный класс, служащий фундамен-
том всего, будет только возрастать числом, а благосостояние и образование
его не будет возрастать». В «Очерках» это место находится на стр. 617,
по изданию А. Н. Пыпина—стр. 225—226.
Стр. 887. Примечание 6 4 < 6 8 > относится, повидимому, к той же
главе и параграфу Милля, к следующему месту: «Все нации, которые при-
выкли мы называть цивилизованными, постепенно растут производством
и населением». В «Очерках» не приведено. Цитируем по изданию А. Н. Пы-
пина (стр. 222). Но примечание по содержанию может быть отнесено и к
следующему месту из Милля: «Итак, при рассмотрении следствий промыш-
ленного прогресса мы должны допустить возможность того случая (как ни
сильно в нас желание, чтобы не было такого случая), что размножение
людей идет столь же долго, столь же безгранично и быть может столь же
быстро, как возрастание производства и накопления» (там же, стр. 226).
Стр. 877. Примечание 6 5 < 6 9 > относится, повидимому, к § 2 той же
главы Милля, к следующему месту: «Войны и производимое ими разруше-
ние теперь почти во всех странах ограничиваются теми отдаленными гра-
ницами владений, где цивилизация соприкасается с дикарями». В «Очер-
ках» это место находится на стр. 615, по изданию А. Н. Пыпина —
стр. 223.
Стр. 877. Примечание 6 6 < 7 0 > относится, повидимому, к тому же
параграфу той же главы, к следующему месту: «Одну из перемен, необхо-
димо сопровождающих прогресс нового общества, составляет улучшение
деловых способностей в массе людей... К нашему предмету не относится
вопрос о том, до какой степени вознаграждаются в отдельном человеке
другими преимуществами эти недостатки его способностей (речь выше
идет о преимуществах человека с природными дарованиями и перед чело-
веком, знающим «только так называемую цивилизованную форму жизни»
в отношении находчивости в затруднительных обстоятельствах. — С. Б.)
перед дикарем и какими средствами могли бы они вознаграждаться полнее
нынешнего». В «Очерках» не приведено. Цитируем по изданию А. Н. Пы-
пина (стр. 224).
Стр. 879. Примечание 6 7 < 7 1 > относится, повидимому, к § 5 главы III
«Влияние прогресса промышленности и населения на ренту, прибыль и
рабочую плату», к следующему месту: «Землевладельческое искусство и
знание растут медленно, а разливаются еще медленнее». В «Очерках» это
место находится на стр. 625, по изданию А. Н. Пыпина — стр. 249.
ПРОГРАММА ЧТЕНИЙ Н. Г. ЧЕРНЫШЕВСКОГО
ИЗ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ
Печатается с рукописи, написанной на одном листе, инвентаризирована
по дому-музею им. Чернышевского в Саратове под № 1061. О неудавшейся
попытке Н. Г. Чернышевского прочитать лекции по «Программе чтений»
см, наше примечание 54 (стр. 944 настоящего тома). В «Историко-литера-
турном сборнике, посвященном Всеволоду Измайловичу Срезневскому» про-
991

грамма чтений опубликована в несколько иной редакции, которая отличается
от печатаемой в тексте незначительными чисто редакционными поправками.
Возможно, что поправки сделаны Чернышевским в тексте программы, ко-
торый был передан членом Литературного фонда А. И. Дружининым мини-
стру Делянову.
Стр. 881, строка 19 сн. Как известно, Чернышевский переводил «Осно-
вания политической экономии» Милля с английского оригинала. Ко времени
составления «Программы чтений» (март 1861 г.) перевод еще не был за-
кончен Чернышевским: была переведена кн. I и уже опубликована в «Со-
временнике», а кн. II была переведена в рукописи (даты отдельных частей
перевода отмечены Чернышевским на полях английского оригинала. См. при-
мечания к надписям Чернышевского на полях «Оснований политической
экономии» Милля, стр. 995 и сл. настоящего тома). Чернышевский не пред-
ставил английского экземпляра председателю литературного фонда Е. П. Ко-
валевскому, повидимому, потому, что продолжал над ним работать. Наличие
французского перевода «Оснований политической экономии» Милля сви-
детельствует о том, что Чернышевский пользовался параллельно с англий-
ским переводом и французским. Этим отчасти можно объяснить то, что
названия книг французских авторов, встречающиеся в английском тексте
на английском языке, переданы Чернышевским при переводе Милля на
французском.
Хотя Чернышевский утверждает, что «самостоятельность изложения
со стороны читающего» ограничивается лишь предисловием, «занимающим
лишь меньшую половину времени, назначенного для первого чтения», однако
программа дальнейших чтений не является «только парафразом Милля,
только переложением с абстрактного языка Милля на язык, более близкий
к простому разговорному». Так, например, тезис (см. чтение второе) о том,
что «поверхностному взгляду представляется, что все экономические фено-
мены держатся на деньгах, что деньги владычествуют над ними всеми»,
вовсе не является «парафразом» Милля, а существенным элементом кри-
тики Чернышевским «меркантильного недуга», которым, как справедливо
утверждает Чернышевский, заражен и сам Милль. То же следует сказать
и об отношении Чернышевского к апологетической мальтусовой теории наро-
донаселения и о других проблемах политической экономии, освещаемых Чер-
нышевским с социалистических позиций.
Стр. 883, строка 1 сн. «Программа чтений» заканчивается проблемой
экономического прогресса (соответственно кн. IV Милля). Вопросы, свя-
занные с «правительственным влиянием» (кн. V Милля) в программе отсут-
ствуют, повидимому, с целью обеспечить получение разрешения на про-
чтение лекций.
ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРЕВОДУ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ МИЛЛЯ
Два варианта «Предисловия к переводу политической экономии Милля»
написаны Чернышевским в Петропавловской крепости в 1864 г. в связи с
намерением издать полный перевод Милля, законченный еще в 1861 г. (см.
наши примечания к надписям Чернышевского на полях английской книги
Милля, стр. 995). Попытку издать полный перевод Милля Чернышевский
сделал еще в 1862 г., незадолго до своего ареста. Арест помешал ее осу-
ществлению.
Чернышевский в Петропавловской крепости задумал снова сделать по-
пытку издать полный перевод Милля. В этом помог ему А. Н. Пыпин, ко-
торому действительно удалось издать книгу Милля в переводе Чернышев-
ского в 1865 г., т. е. уже после отправления Чернышевского в Сибирь. Книга
издана без упоминания имени переводчика — Чернышевского, имя которого
как «государственного преступника» воспрещалось упоминать в печати.
В книгу не вошло и «Предисловие», варианты которого, написанные Чер-
992

нышевским в январе 1864 г., печатаются нами в тексте приложений. Был ли
у Пыпина экземпляр «Предисловия», неизвестно. Неизвестно также, почему
«Предисловие» не появилось в печати. Быть может, потому, что оно не было
закончено, но этого нельзя категорически утверждать, так как возможно,
что конец его утерян.
Первый вариант написан на одном полулисте с обеих сторон. Полулист
помечен Чернышевским цифрой 1 (нумерация страницы). Имеется еще и
другая нумерация на этом полулисте — 2 6 7 . Т а к а я же нумерация имеется
и на всех полулистах рукописи, хранящейся в Архиве Октябрьской рево-
люции (264—269). Но эта нумерация не может служить основанием для
раскрытия порядка написания тех или иных частей рукописи, так как их
последовательность не сходится с датами, проставленными Чернышевским
на отдельных листах рукописи. Повидимому, эта нумерация есть счет листов,
написанных Чернышевским в крепости, безотносительно к датам их напи-
сания. Комментатор издания Соцэкгиза предполагает, что эта нумерация
сделана самим Чернышевским в связи с отправлением его в Сибирь (см. Из-
бранные сочинения, том второй, второй полутом, стр. 616, прим. 124). Время
написания вариантов помечено самим Чернышевским на рукописи. На пер-
вом варианте «Предисловия» сверху справа над полями сделана рукою
Чернышевского надпись: «12 января 9 час. вечера». Далее, в виде загла-
вия: «Предисловие». В заглавии таким образом нет прямого указания, что
это предисловие именно к полному переводу Милля, но в этом не прихо-
дится сомневаться, так как во втором варианте—отрывке с тем же содержа-
нием, но в несколько иной редакции—написано (в левом углу сверху):
«Предисловие к переводу политической экономии Милля».
Второй вариант написан также на одном полулисте с обеих сторон, поме-
чен цифрой 1 (страница) и датирован Чернышевским: «12, 13 января
1864 г.». Судя по дате, этот отрывок является вторым вариантом, напи-
санным после первого, обозначенного датой 12 января.
Оба варианта не имеют конца. По всей вероятности, первый вариант не
был закончен Чернышевским: слишком короткий срок между первым и
вторым вариантом говорит за правильность этого предположения. Что ка-
сается второго варианта, то не представляется возможным установить,
закончен ли он был Чернышевским или брошен незаконченным.
По печатаемым отрывкам, вследствие того, что они не имеют конца,
трудно судить о намерениях автора в отношении содержания «Предисловия»
в целом. Что касается объема «Предисловия», то он, повидимому, должен
был быть довольно большим: сопоставление с программой чтений по поли-
тической экономии приводит к тому, что то, что написано в отрывках, яв-
ляется содержанием лишь незначительной части первого чтения по полити-
ческой экономии, которые проектировал Чернышевский.
Зачеркнутые Чернышевским места рукописи мы воспроизводим внутри
текста в фигурных скобках.
ДВА ВАРИАНТА «ВВЕДЕНИЯ К ТРАКТАТУ О ПОЛИТИЧЕСКОЙ
ЭКОНОМИИ МИЛЛЯ»
Варианты «Введения» написаны Чернышевским в Петропавловской кре-
пости между 27 января и 30 января 1864 г., т. е. начаты через 2 недели
после написания вариантов «Предисловия» (см. выше дату рукописи ва-
риантов «Предисловия»). Повидимому, «Введение» задумано Чернышевским
вместо оставленного им «Предисловия» для полного перевода Милля.
О времени и о порядке написания каждого из вариантов можно судить
по датам, сделанным Чернышевским на рукописи. На одном из вариантов:
«27 января в 9 часов вечера», на другом: «27, 30 января». Обе надписи
сделаны сбоку, сверху над полями. Таким образом первым вариантом
993

является вариант с датой 21 января. Он написан на трех полулистах с по-
рядковой нумерацией 1, 2 и 3 с обеих сторон и таким образом имеет объем
в 6 страниц. Второй вариант написан на одном полулисте с обеих сторон и
имеет самостоятельную нумерацию» сделанную Чернышевским: 1. Оба ва-
рианта не имеют конца. Были ли они закончены Чернышевским, или нет,
установить за отсутствием данных невозможно. Во всяком случае, первый
вариант не мог быть в короткий срок доведен до конца Чернышевским, по-
тому что, судя по содержанию оставшегося отрывка, «Введение» было за-
думано довольно широко. Отсутствие каких-либо сведений и материалов не
дает возможности судить и о том, был ли Чернышевским закончен и вто-
рой вариант.
Подобно вариантам «Предисловия», мы печатаем внутри текста вари-
антов «Введений» зачеркнутые Чернышевским места в фигурных скобках.
На полях первой страницы первого варианта рукою Чернышевского на-
писан адрес:
«Псков, близь Нов—Арх Церкви
д. священика Ивана Смирнова
адрес Т. Гринвальд»
Т. К. Гринвальд—знакомая Н. А. Добролюбова, умершего в ноябре
1861 г. Ее письма к Чернышевскому, об аресте которого Гринвальд, пови-
димому, нескоро узнала, были вместе с другими письмами перехвачены
Третьим отделением по распоряжению правительственной следственной ко-
миссии по делу Н. Г. Чернышевского. В письмах, адресованных Гринвальд
еще по адресу Чернышевского, она просила ответить ей в Дерпт на два
письма: она еще не верила в смерть Добролюбова. Адрес, записанный Чер-
нышевским на рукописи «Введения», не Дерпт, а Псков. Повидимому, Чер-
нышевский, сидя в крепости, также получал от Гринвальд письма и запи-
сал ее адрес на рукописи.
Стр. 889, строка 7—6 сн. Подзаголовок главы первой (первого вариан-
та) написан Чернышевским вместо зачеркнутого: «Отношение Между циви-
лизациями, предшествовавшими греко-римской и (араб — зачеркнуто} новою
арабскою».
Стр. 891, строка 4 сн. «...если употребляются цифры» и т. д. Внутри
текста сделаны Чернышевским и зачеркнуты вычисления — при различных
основаниях нумерации. Мы их не приводим.
ОТРЫВОК ИЗ НЕОКОНЧЕННОЙ РАБОТЫ
Отрывок написан на отдельном полулисте, на одной стороне его,
занумерован Чернышевским цифрой 9 чернилами и карандашом цифрой 6
другим почерком. Датирован Чернышевским 9 февраля. Повидимому, это
часть какой-то неоконченной работы, написанной на 8 полулистах, из кото-
рых первые 8 утеряны, а 9-й обрывается на одной стороне в сере-
дине. После оборванного текста следуют вычисления средней годичной тем-
пературы разных мест Европы по государствам и даже по группам горо-
дов, в том числе и в России. Вычисления также не закончены; повидимому,
Чернышевский имел намерение вывести среднюю годичную температуру для
Европы, но работа была чем-то прервана, и остались выписанными сред-
ние годичные температуры государств Испании, Италии, Германии и
Англии, между тем как Чернышевским на том же полулисте выведены сред-
ние годичные температуры для Франции, Скандинавского полуострова и ч а -
стично для России (взято только 4 города —Нижний, Казань, Москва и
Тамбов). Чем руководствовался Чернышевский при выборе двух волжских
городов, одного центрального (Москва) и Тамбова, установить по остав-
шимся материалам невозможно.
994

Вообще по отрывку установить характер и содержание работы невоз-
можно. Во всяком случае, не физическая география сама по себе могла
интересовать здесь Чернышевского. Не будет, однако, ошибки, если пред-
положить, что Чернышевский задумал какую-то большую работу в связи
с вопросом о расах. В своих предисловиях-очерках к переводу «Всеобщей
истории» Вебера, носящих название «Очерк научных понятий по некоторым
вопросам всеобщей истории», где Чернышевский излагает свои взгляды по
расовому вопросу, в предисловии к переводу т. XI Вебера (гл. V, носящая
название: «Климат. Астрономический закон распределения солнечной те-
плоты»), Чернышевский пишет: «Кроме температурных, есть и другие раз-
личия между климатом, важные для человеческой жизни. Но основной
элемент климата—температура. Классификация климатических поясов идет
по градации температур». Отрывок публикуется впервые.
РАСПРЕДЕЛЕНИЕ
Стр. 899. Отрывок «Распределение» представляет собой главу, поме-
щенную в «Современнике» и в ПСС вместо запрещенной статьи «Собствен-
ность» (см. наше примечание на стр. 963).
Стр. 903, строка 16. После слов «и капитал принадлежит также ему
самому» в рукописи зачеркнуто: «{Разумеется каждая из этих форм эконо-
мического быта имеет — зачеркнуто}. Удивительна несообразительность р у -
тинных политико-экономов, на одной и той же странице перечисляющих
эти столь разнообразные формы экономического устройства по принципу
частной собственности и утверждающих, что распределение продукта под-
чинено только законам внешней природы как».
НАДПИСИ Н. Г. ЧЕРНЫШЕВСКОГО НА ПОЛЯХ
АНГЛИЙСКОЙ КНИГИ МИЛЛЯ
Надписи Н. Г. Чернышевского воспроизводятся здесь по английскому
экземпляру сочинения Милля «Principles of Political Economy», изд. 1854 г.,
которую он переводил для «Современника».
От первого тома сохранилась часть, начиная с 401 страницы до конца
тома (BOOK II, X, § 2). Во втором томе недостает стр. 255 до 305 BOOK IV.
Оба тома расшиты по листам. Повидимому, книга была использована
Чернышевским для перевода частями и была расшита для удобства. Листы
сохранились в переплете.
Надписи на полях можно разбить на три категории: надписи, относя-
щиеся к выполнению перевода, надписи по содержанию отдельных мест
книги и надписи, не имеющие прямого отношения к книге и переводу.
К первой категории следует отнести прежде всего надписи, представ-
ляющие собой арифметические расчеты сроков выполнения плана перевода.
Это цифры, представленные большею частью в виде непрерывных дробей,
в которых переводчик отмечает, что им уже переведено и что осталось пере-
вести. Расчеты велись более или менее регулярно, в некоторых случаях
почти на каждой странице. Более интересны надписи этой категории, отно-
сящиеся к датам перевода. К сожалению, как уже сказано было выше, н а -
чало первого тома не сохранилось, так что невозможно установить дату н а -
чала перевода Чернышевским Милля по прямым свидетельствам-датам,
имеющимся в книге Милля. Поэтому для определения этой даты следует
обратиться к другим материалам: к периоду появления начала перевода
в «Современнике», к типографским пометкам на сохранившейся корректуре
перевода для «Современника». Так, например, на листах 1 и 2 (инв.
№ 1925) есть пометка типографии: «г. Цензору, Февр. 5» и пометка цен-
зора на листе 1-м: «Печатать дозволяется. С. П. Бург, 6 февраля». Отсюда
995

видно, что перевод книги Милля был начат Чернышевским не позднее начала
1860 г. и во всяком случае не ранее конца 1859 г.
На полях первого тома сохранились лишь три надписи — на стр. 549:
«21/22 февр. 1861 г.», на стр. 560: «22/23» и на стр. 583 (почти в конце
книги): «24 февраля 1861».
Судя по этим датам, Чернышевский переводил довольно интенсивно и,
вероятно, работал ночью. Последняя надпись свидетельствует о том, что
Чернышевский подходил к концу перевода первого тома в конце февраля
1861 г., и таким образом перевод первого тома в объеме больше 600 страниц
продолжался около года. Это говорит об исключительной работоспособно-
сти Чернышевского, тем более, что параллельно с переводом Чернышевский
давал свои комментарии к Миллю, которые также занимают большой объем
(см. текст настоящего тома). Кроме того, Чернышевский писал и другие
статьи в «Современнике», редактировал журнал и, конечно, много читал,
о чем свидетельствуют написанные им в то же время многочисленные рецен-
зии на выходившую в свет литературу.
Том второй почти весь размечен надписями-датами перевода отдельных
частей. Надписи состоят главным образом из дат, по которым можно су-
дить о том, сколько страниц переведено за тот или иной срок. Судя по да-
там, перевод начат непосредственно по окончании перевода первого тома.
Так, например, на стр. 11 написано: «26 (февраля) ничего не делал». Та-
ким образом за один день — 25 февраля Чернышевский перевел 11 страниц
(напомним, что, судя по надписям-датам, перевод первого тома был закончен
24 февраля). Из дальнейших дат видно, что дневная порция перевода
в некоторых случаях также довольно велика. Так, например, на странице
41 читаем пометку: «2 марта», а на странице 5 9 — «3 марта», т. е. за день
переведено 18 страниц. 19 страниц переведено Чернышевским 22 апреля и т. д.
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что недостающие
страницы во втором томе (от 255 до 305) как будто не переводились Чер-
нышевским совсем: на странице 254 читаем надпись: «кончено 10 апреля»,
на стр. 374: «12 апреля». Не может быть, разумеется, сомнения в том, что
Чернышевский не мог за два дня перевести 120 страниц. Однако страницы
эти все же переведены, ибо перевод их вошел в полный перевод Милля, из-
данный А. Н. Пыпиным уже после того, как Чернышевский был отправлен
после Петропавловской крепости в Сибирь. Повидимому, эту часть книги
Чернышевский перевел в какое-то другое время.
Приблизительную дату окончания перевода второго тома можно устано-
вить по надписям-датам на стр. 5 5 4 : «30 мая/31 мая», на стр. 5 7 1 : «20 а в -
густа на пароходе». Повидимому, Чернышевский прервал перевод почти на
3 месяца. Если бы не этот перерыв, то второй том—книга также в 600
с лишком страниц — был бы переведен Чернышевским приблизительно в
4 месяца. По всей вероятности, между маем и августом был летний пере-
рыв, после чего Чернышевский заканчивал перевод на пароходе, возвра-
щаясь из Саратова в Петербург в августе 1861 г.
К первой категории надписей следует отнести и такие, в которых да-
ется объяснение причин невыполнения плана перевода или же в которых
переводчик дает оценку тому, как он работал. Так, например, на стр. 96
имеется надпись: «12 марта в этот день и накануне вечером я писал очень
хорошо». На полях стр. 11 надпись: «26 (февраля) ничего не делал», на
полях стр. 507: «25 мая не переводил» и следующая надпись на стр. 524:
«27/28 мая». В связи с тем, что Чернышевский не переводил ни 25-го, ни
26-го, он на стр. 576 помечает:
«25 мая отстал от нормы на 1,4%
26 1,8 т. е. еще 0,4».
Из надписей, объясняющих причины отставания, обращают на себя
внимание две надписи: на стр. 408 и на стр. 240. Надписи здесь, как и да-
лее, расшифрованы литературоведом Н. А. Алексеевым.
Надпись на стр. 408 гласит: «25 апреля. 23 и 24 не переводил по при-
996

чине отчасти праздника, отчасти болезни Ольги Сократовны; читал в эти
дни барщину по Положению».
23-го и 24-го апреля 1861 г. был праздник пасхи. Ольга Сократовна,
как известно,—жена Николая Гавриловича. Барщина по Положению—это,
по всей вероятности, пресловутое «Положение» Александра II от 19 фев-
раля, опубликованное в марте месяце 1861 г. Чернышевский, повидимому,
в свободные от перевода Милля дни углубился в изучение «Положения»,
причем из редакции расшифрованной надписи на полях уже видно его от-
ношение к этому документу: несмотря на то, что «Положение» вещает об
«освобождении» крестьян, барщина остается главным его содержанием. Как
известно, эта же мысль проводится Чернышевским в воззвании «К барским
крестьянам» и в «Письмах без адреса».
Надпись на стр. 240 не поддается окончательной расшифровке. Можно
прочитать ее так: «7 апреля. 8 апреля не писал потому что потому что
(так в надписи — два раза. — С. Б.) был в Знам[енской] гост[инице]». Н о ,
по мнению Н. А. Алексеева, эту надпись можно расшифровать и так:
«...потому что был занят гостями». Если правильна первая расшифровка,
то надпись эта проливает некоторый свет на революционную деятельность
Николая Гавриловича. Как известно, царский провокатор В. Костомаров
доносил комиссии по делу Чернышевского, что в бытность его, Костома-
рова, в Петербурге «Чернышевский, наняв в Знаменской гостинице номер,
диктовал мне (т. е. Костомарову.—С. Б.) воззвание о раскольниках с тем,
чтобы потом я напечатал и его» (курсив наш. — С. Б), т. е. чтобы Косто-
маров, кроме воззвания «К барским крестьянам», данного ему ранее тем же
Чернышевским, напечатал и воззвание к раскольникам. В другом показании
провокатор Костомаров пишет, что воззвание к раскольникам «писалось в
Знаменской гостинице весною 1861 г.». Таким образом, если надпись на
стр. 240 расшифровывается в первом варианте, т. е. в смысле действитель-
ного пребывания Чернышевского 8 апреля 1861 г. в Знаменской гостинице,
то это сходится с показаниями Костомарова. На дознаниях Чернышевский
весьма искусно отводил и разбивал все материалы, которые могли бы по-
служить основанием для судебного против него процесса, и он был осужден
без достаточных юридических оснований. Это нужно отнести, разумеется,
не за счет его «невиновности» в возводимых на него обвинениях, а за счет
его искусства, с которым он сумел отразить все провокаторские показания
Костомарова о том, что он написал воззвание к раскольникам.
К надписям, имеющим отношение к выполнению перевода, следует от-
нести надпись на стр. XV второго тома. На этой странице в конце оглав-
ления второго тома Милля написано:
«предисл[овие] I т[ома] положим 2
I том, из 606 [ с т р . ] — ( 5 2 2 + 22 = 544
остается 62
из второго, переведено стр. 255
и в конце 6
итого Х + 5 0 0 »
По всей вероятности, это расчет объема русского перевода второго
тома Милля в страницах: в первом томе из 606 страниц английского текста
получилось 544 страницы русского перевода — без предисловия в 2 страницы.
Для второго тома, учитывая текст английского экземпляра, примерно имею-
щего также около 600 страниц и плюс в конце 6 страниц (приложения),
получается 544 плюс 6 страниц, т. е. 550 страниц русского перевода. Нуж-
но полагать, что X—это на оглавление второго тома и проч.
На обороте титульного листа IV книги (второго тома) Милля име-
ется надпись:
«(счет?) Совр. 200 листов — 4 т[ома]
вдвое меньше, и вычесть 200 листов
15 по 4 тома 60 [том]
вычесть 4 [листа.]—56 т »
997

Сопоставив эту надпись с «Предисловием» к «Очеркам политической
экономии по Миллю», есть основания полагать, что в этой надписи Черны-
шевский производил расчет, сколько листов выйдет в «Современнике»,—
вдвое меньше, т. е. 100 листов, как в тексте «Предисловия» к «Очеркам».
Надпись, впрочем, не совсем понятна в деталях.
Надписи второй категории, относящиеся к содержанию книги Милля,
написаны на полях большею частью шифрованными знаками Чернышев-
ского. Они расшифрованы литературоведом Н. А. Алексеевым. Таких над-
писей на полях первого тома Милля 7, на полях второго—около 30. Пови-
димому, надписи делались Чернышевским во время чтения или перевода
книги Милля.
Приводим надписи второй категории на полях первого тома Милля,
Места из книги Милля приводим в русском переводе Чернышевского.
На стр. 420 в середине последнего абзаца § 3 XI главы BOOK II Мил-
ля Чернышевским сделана надпись: «Россия». Надпись эта относится к
следующему месту из Милля: «Теперь уже нельзя сказать ни об одной
европейской стране, что население в ней сдерживается преимущественно
болезнями, а тем более смертью от голода в прямой или не в прямой
форме».
Чернышевский своей надписью констатирует наличие смертности от
болезней и голода в России, вопреки высказыванию об этом Милля. Он
подтверждает это в другом месте в подстрочном примечании 48 < 5 2 > к
этому же месту Милля, напечатанном в настоящем издании и томе на
стр. 865.
На стр. 438 Чернышевским на полях написано: «Да, если останется
нынешний ход вещей с нынешним устройством». Надпись относится к § 2
главы XII BOOK II Милля. Милль высказывает в этом месте чисто мальту-
зианское соображение. Он против того, чтобы капиталисты ограничивали
свое потребление в пользу «не только всех существующих людей, но и всех,
которым эти люди или их потомки заблагорассудят дать жизнь». По его
словам, это усиливало бы размножение, и пришлось бы вводить налоги для
обеспечения существования возросшего населения. Налог на содержание
бедных в конце концов поглотил бы весь доход страны, и лица, платящие
налог» и лица, содержимые на его, слились бы в одну массу. «Тогда уже
нельзя было бы отсрочить действие задержки размножения, смерть или
благоразумие должны были бы вдруг начать задерживать его, а между тем
в предыдущий период погибло бы все, чем человечество возвышается над
обществом муравьев или бобров». Своей надписью Чернышевский высказы-
вается против миллевского увековечивания закона народонаселения и таким
образом против абсолютного перенаселения Мальтуса. В издании А. Н. Пы-
пина полного перевода Чернышевским книги Милля (издана в 1865 г., когда
Чернышевский был уже в Сибири) это место напечатано на стр. 412.
В «Очерках» это место из перевода Милля приведено на стр. 476 настоя-
щего тома. Приблизительно к этому же месту (в конце абзаца) имеется по-
метка Чернышевского: «49». Текст подстрочного примечания под номером
4 9 < 5 3 > напечатан нами в настоящем томе на стр. 865 и сл.
На той же стр. 438 Чернышевский помечает: «Принцип хорош, хорошо
ли приложение». Это место относится к § 2 той же главы Милля, где гово-
рится о законе о бедных. Милль высказывает мысль, что закон о бед-
ных в Англии приемлем в том случае, если он признает право на помощь,
«не вредя постоянным интересам рабочего класса и потомства», что этого
можно достигнуть, «если вспоможение, при всей своей щедрости, сопровож-
дается условиями, неприятными для людей, — некоторым ограничением сво-
боды и отнятием некоторых приятных удобств». При этих условиях факт
вспоможения «составляет для человечества некоторый выигрыш, важный сам
по себе, но еще более важный, как первый шаг к лучшему; и самые злые
враги человечества те, которые сознательно или преднамеренно возбуждают
ненависть к этому закону или к принципам, из которых он возник». К этому
же месту сделана на полях пометка «50». Под этим номером Чернышевским
998

написано примечание, которое мы напечатали под номером 5 0 < 5 4 > (стр. 866
настоящего тома). Текст Милля напечатан в издании А. Н. Пыпина на
стр. 415, в «Очерках» не приведено.
На стр. 464 на полях 8-го абзаца § 1 главы XIV BOOK II Милля
Чернышевским сделана следующая надпись: «Классы, в каждом классе своя
лестница». Надпись относится к следующему месту из Милля: «Чем отвра-
тительнее занятие, тем скорее надобно ждать, что за него дается наимень-
шее вознаграждение, потому что оно достается людям беспомощнейшим,
людям, которые не допускаются ни в какие другие занятия или по грязной
нищете своей или по недостатку искусства и обучения... Тяжелость дела и
плата за него находятся обыкновенно между собою в обратной пропорции
(курсив в тексте. — С. Б.) вместо того, чтобы находиться в прямой пропор-
ции, как было бы при общественном устройстве, сколько-нибудь справедли-
вом». В «Очерках» это место не приведено. В издании А. Н. Пыпина —
стр. 437. Перед надписью имеется значок, которым Чернышевский обычно
обозначал примечания-сноски. Возможно, что он имел намерение дать по
этому поводу специальное подстрочное примечание, но почему-то этого н а -
мерения в данном случае не выполнил.
На стр. 527 надпись на полях: «Нет, политическая экономия должна
рассматривать всякую деятельность и вещь, как средство к труду и по этому
ценить их или выбрасывать из своей области; а что не принадлежит поли-
тической экономии, не должно иметь ценности». У Милля речь идет о так
называемой «внутренней ценности». У него «внутренняя ценность» — нечто
сходное с потребительной стоимостью, но в то же время «составляет край-
ний предел меновой ценности». Возражая Смиту, который видит в «внут-
ренней ценности» полезность вещи, в противоположность «понятию пустого
удовольствия», Милль пишет: «Политической экономии нет дела до того,
как думают о внутреннем достоинстве разных предметов философ или же
моралист». У Милля это говорится в главе I § 2 BOOK III. К этому же
месту из Милля имеется на полях пометка Чернышевского «58»; текст при-
мечания под номером 5 8 < 6 2 > напечатан в настоящем томе, стр 875. При-
веденное место из Милля в издании А. Н. Пыпина см. стр. 493.
На стр. 535 Чернышевским на полях написано: «Т<рудность>,
П<олезность>». У Милля (§ 4 главы I BOOK III) в этом месте выписка
из Квинси, который буквой D обозначает Difficulty of attainment—трудность
получения, поэтому в переводе Чернышевский обозначает это понятие началь-
ной буквой слова «трудность» ( Т ) ; буквой U Квинси обозначает intrinsic
utility (внутренняя полезность), Чернышевский слово «полезность» обозна-
чает начальной буквой слова «полезность» (П).
На той же стр. 535 к тому же месту имеется надпись Чернышевского:
«Во время голода Ю(тилити) воздействует на цену хлеба и что из этого
происходит». У Квинси (см. выше) приводится пример с изменением цен на
табакерки в зависимости от U, т. е. от «внутренней полезности». Квинси го-
ворит, что цена вещи зависит от D (трудности получения), но при обяза-
тельном наличии U (потребности в вещи): «Если бы его (U. — С. Б.) не
было, то, наверное, вы не дали бы за эту вещь и самой ничтожной цены».
В издании А. Н. Пыпина—стр. 499. Замечание Чернышевского имеет харак-
тер постановки вопроса для дальнейшей разработки, но, повидимому, это
осталось невыполненным.
Приводим надписи второй категории на полях второго тома книги
Милля.
На стр. 38, к § 2 главы XI BOOK III, Чернышевским сделана надпись:
«Увеличивается ли капитал от этого?» Эта надпись зачеркнута. Она была
намечена к следующему месту из Милля: «Весь чужой капитал, которым
действительно пользуется известный человек, непременно взят из чьего-нибудь
капитала». Выше у Милля говорится, что кредит сам по себе «не создает ни-
чего». К тому же месту Чернышевским сделана пометка «61», что означает
номер примечания, которое печатается нами (стр. 876 настоящего тома) под
номером 6 1 < б 5 > . В рукописи подстрочных помечаний Чернышевский
999

зачеркнул написанное им примечание 61, которое гласило так: «61. В самом
ли деле увеличивается от этого капитал, имеющий производительное потреб-
ление? Тут могут быть разные случаи. Если деньги, обращающиеся через
посредство банкира на производство...» Предложение не закончено, но ясно,
что Чернышевский поставил вопрос о роли кредита для производства в связи
с высказываниями Милля.
На стр. 102, к § 1 главы X V BOOK III, Чернышевским сделана надпись:
«Только о меновой, а не о внутренней говорится здесь». Надпись сделана к
следующему месту из Милля: «Но политико-экономы желают отыскать
меру, которою определялась бы не ценность вещей, находящихся одновре-
менно в одном месте, а ценность одной вещи в разное время и в разных ме-
стах; найти предмет, по сравнению с которым было бы видно, больше или
меньше ценности имеет какая-нибудь вещь ныне, чем 100 лет назад в Ан-
глии, или в Англии, чем в Америке или Китае». В издании А. Н. Пы-
пина — стр. 87 (т. II).
На той же стр. 102 к концу 5-го абзаца того же параграфа той же главы
Милля имеется надпись Чернышевского: «Нет, не это, а сравнительно с по-
требностями человека». Надпись относится к следующему месту из Милля:
«Но Писатели, рассуждавшие об этом, желали, повидимому, найти средство
определять ценность товара простым сравнением его с мерою ценности, без
сравнения его с каким-нибудь другим товаром. Они желали возможности оп-
ределять по одному факту, что квартер пшеницы стоит 40 шиллингов, а пре-
жде стоил 20, изменилась ли и насколько изменилась ценность пшеницы,—
определять это, не выбирая для сравнения с пшеницей никакого другого
предмета, как мы брали барана; они желали знать не то, как изменилась
ценность пшеницы относительно барана, а то, как она изменилась относи-
тельно всех предметов вообще». В издании А. Н. Пыпина— стр. 88.
На стр. 104, к § 2 той же главы той же книги Милля, Чернышевским
на полях сделана надпись: «Да, по отношению к человеческим потребностям».
Надпись сделана в конце следующего места из Милля: «Адам Смит вообра-
жал, что есть два товара, особенно пригодные служить мерой ценности: хлеб
и труд. О хлебе он говорил, что ценность его сильно изменяется с года на
год, но мало изменяется из столетия в столетие». В издании А. Н. Пыпи-
на — стр. 90.
Нa стр. 105 к тому же абзацу имеется на полях надпись Чернышевского:
«То и нужно». У Милля речь идет об Адаме Смите, который говорит, что
труд — «удобнейшая мера ценности, потому что обыкновенно поденная м у -
скульная работа одного мужчины (у Милля: «one day's ordinary muscular
exertion of one man» — дневная физическая работа одного мужчины. •—
С. Б.) может считаться равной для него всегда одинаковому усилию или по-
жертвованию». Надпись Чернышевского относится к продолжению этой м ы -
сли, переведенной Чернышевским из Милля так: «Но эта мысль, правильная
или неправильная сама по себе, все равно, совершенно устраняет понятие м е -
новой ценности, заменяя его совершенно иным понятием, более похожим на
внутреннюю ценность». В издании А. Н. Пыпина—стр. 90.
На полях стр. 123, к § 5 главы XVII BOOK III, Чернышевским сделана
следующая надпись: «Но есть выгоднейшее распределение». Надпись отно-
сится к дифирамбам, которые поет Милль торговле, к следующему месту:
«И без преувеличения можно сказать, что обширность и быстрое развитие
народной торговли (у Милля «international trade» —международная торговля,
повидимому, в издании А. Н. Пыпина ошибка. — С. Б.), будучи главною га-
рантиею мира на земном шаре, служит великим прочным залогом непрерыв-
ного прогресса понятий, учреждений и свойств человеческого рода». Над-
пись Чернышевского «выгоднейшее распределение» означает, что торговля,
даже международная, вовсе не является обязательной вечной и лучшей фор-
мой распределения, как это полагает буржуазный экономист Милль, что в
коммунизме можно будет обойтись и без торговли. В издании А. Н. Пыпи-
на—стр. 106.
1000

На стр. 310 (BOOK IV, глава IV, § 7) Чернышевским сделана надпись:
«Но что же? В Англии вместо 30 миллионов стало 31 и в Америке то же,
пропорция та же». Речь у Милля идет о том, что снабжение Англии хлебом
увеличится ввозом не из России, Польши, Венгрии и Испании, где «капитал
растет слишком медленно», а из Америки, которая может увеличить произ-
водство, а стало быть, и вывоз хлеба за счет той части «ежегодных сбереже-
ний Америки (читай — капиталистического накопления.-—С. Б.), которая до
сих пор употреблялась на увеличение фабричных заведений в Соединенных
Штатах и которую свободная торговля, быть может, обратит от этого дела
на производство пищи для нашего рынка». Замечание Чернышевского гово-
рит о том, что Америка, повидимому, не может увеличить производства, а
стало быть, и вывоза хлеба в Англию, ибо и в «ей самой население увели-
чивается в той же пропорции, что и в Англии. Цифровых данных, приводи-
мых Чернышевским в надписи, у Милля нет. Повидимому, Чернышевский ис-
пользовал другой источник.
На той же стр. 310 на полях, к концу § 7, имеется надпись Чернышев-
ского: «Что это значит? Неясно здесь понятие капитала». Надпись относится
к следующему месту из Милля: «И если население и наш капитал будут воз-
растать с нынешнею быстротою, то единственным способом продлить снаб-
жение населения дешевою пищею будет посылать капитал за границу на про-
изводство пищи». В издании А. Н. Пыпина—стр. 267.
На стр. 314 на полях (BOOK IV, глава V, § 1) имеется надпись Черны-
шевского: «Да, really». Надпись относится к следующему месту из Милля,
переведенному Чернышевским: «Такой взгляд на вещи, во-первых, значи-
тельно ослабляет в богатой и промышленной стране силу экономического ар-
гумента против расходования общественных денег на предметы существенно
полезные, хотя бы и не производительные в промышленном смысле». Черны-
шевский сомневался, повидимому, на месте ли у Милля слово really, и пере-
вел слова really valuable purposes словами: «предметы существенно полезные»,
а не «действительно полезные». В издании А. Н. Пыпина—стр. 269.
На стр. 318 (§ 2 той же главы) надпись Чернышевского: «Нужно рас-
смотреть реальные случаи, откуда работа? если от праздности или убыточна,
так; если нет, нужда». Надпись сделана к сноске Милля: «Едва ли надобно
выставлять, до какой степени оправдались последующими событиями эти за-
мечания, оставленные мною в первоначальном виде, как были в первом из-
дании. Капитал Англии, вместо того, чтобы сколько-нибудь уменьшиться от
великости сумм, положенных на постройку железных дорог, скоро стал снова
переполняться». Непонятна сама надпись. Быть может, расшифровка непра-
вильна.
На стр. 321 (BOOK IV, глава VI, § 1) надпись Чернышевского: «Это
очень далеко». Надпись относится к следующему месту из Милля: «Но при
рассмотрении прогрессивного движения, не беспредельного по своей натуре,
ум не удовлетворяется одним определением законов движения; он не может
не предложить и дальнейшего вопроса: каков же конец? к какому оконча-
тельному результату идет общество своим промышленным прогрессом? Как
должны мы себе представлять положение, в котором прогресс оставит че-
ловечество, когда он прекратится».
Своей надписью Чернышевский, повидимому, снимает вопрос о «прекра-
щении прогресса». В изд. А. Н. Пыпина — стр. 272.
На стр. 321 (BOOK IV, глава VI, § 1) надпись Чернышевского: «Нет».
Надпись относится к следующему месту из Милля: «Богатейшие и наиболее
успешные в прогрессе страны очень скоро достигли бы неподвижного состоя-
ния, если бы не делалось бы новых улучшений в производительных искус-
ствах, и если бы капитал перестал переливаться из тех стран в невозделан-
ные или плохо возделанные части земного шара». В издании А. Н. Пыпи-
на—стр. 274.
На стр. 323 (BOOK IV, глава VI, § 2) надпись Чернышевского: «Вздор».
Надпись относится к высказываниям Милля, допускающим возможность
«неподвижного состояния», особенно к следующему месту: «Они (Северные
1001

и Средние Штаты Американского союза. — СБ.) уже имеют все шесть пунк-
тов чартизма и не имеют нищеты; но из всех этих преимуществ они извлекли,
кажется, только ту пользу, что жизнь всех мужчин посвящена у них ловле-
нию долларов, а всех женщин—выкармливанию детей, которые будут ловить
доллары». В издании А. Н. Пыпина—стр. 276. Это развитие мысли Милля
о том, что его «не очаровывает идеал жизни, представляемый писателями,
думающими, что нормальное состояние человека — борьба для своего повы-
шения» (там же).
На стр. 325 (там же, § 2) надпись Чернышевского: «Да ведь для этого
нужна только остановка одного размножения». Надпись относится к сле-
дующему месту из Милля: «Если даже для того, чтобы содержаться на
земле более многочисленному, но не более развитому и счастливому населе-
нию, должна земля потерять ту великую часть своей привлекательности, ко-
торую дают ей вещи, осужденные на истребление при безграничном возра-
стании богатства и населения (Милль скорбит о том, что для удовлетворе-
ния потребности людей вспахан каждый фут земли и «едва ли осталось ме-
сто, на котором мог бы расти дикий куст или цветок».—С. Б.), то я искренно
надеюсь для блага потомства, что оно захочет остановиться в неподвижном
состоянии гораздо раньше, чем принудит его необходимость». В издании
А. Н. Пыпина — стр. 278—279. Замечание Чернышевского направлено про-
тив мальтузианства.
На стр. 335 (BOOK IV, глава VII, § 2) надпись Чернышевского: «То же,
что холод лучше тепла для растительности». Надпись сделана к высказыва-
ниям Милля: «Слишком раннее получение политических прав наименее обра-
зованным классом могло бы замедлить, а не ускорить его развитие», но при
этом Милль говорит, что «рабочие классы» проявляют стремление к приоб-
ретению политических прав и это «поощряет их к развитию». «Еще не имея
политических прав (In the meantine — имея лишь намерение.—С. Б.), рабочие
классы уже составляют теперь часть публики... пути к образованию доступны
и работникам». В издании А. Н. Пыпина — стр. 285. Надпись Чернышев-
ского ироническая, пометка сделана к словам «In the meantine».
На стр. 337 (BOOK IV, глава VII, § 4) надпись Чернышевского: «Иначе
плата упала бы». Надпись сделана к следующему месту из Милля: «На-
прасно ищем мы в массе работников той справедливой гордости, которая хо-
чет давать за хорошую плату хорошую работу: почти все они стараются
лишь о том, чтобы получить как можно больше, а возвратить в форме ра-
боты как можно меньше». В издании А. Н. Пыпина—стр. 288.
На стр. 339 (BOOK IV, глава VII, § 4) надпись Чернышевского: «т. е. с
1848». Надпись относится к утверждению Милля о том, что «события по-
следних десяти лет» подтвердили, что «цивилизующее и развивающее влия-
ние товарищества, успешность и экономия производства в большом размере
могут быть достигнуты без разделения производителей на две партии с враж-
дебными интересами и чувствами, как теперь, когда многие работают про-
стыми служителями (servants) под командою одного, дающего средства к ра-
боте, и не имеют в деле никакой своей выгоды, кроме той, чтобы получить
рабочую плату, работая как можно меньше». В издании А. Н. Пыпина—
стр. 2 9 0 .
На стр. 345 (BOOK IV, глава VII, § 6) надпись Чернышевского: «фаво-
ритизм». Надпись относится к следующему месту из Милля: «Некоторым
ассоциациям сделаны были ссуды от республиканского правительства; но ока-
зывается, что вовсе не принадлежали к числу успешнейших те ассоциации,
которые получили только ссуды, или по крайней мере те, которые получили
их до упрочения своего успеха». В издании А. Н. Пыпина—стр. 297. Речь
идет об ассоциациях, организованных в Париже в связи с революцией 1848 г.
На стр. 350 (BOOK IV, глава VII, § 6) надпись Чернышевского: «Сдель-
ная работа, конечно, только как переходный период; см. H. M.». Возможно,
что две последние заглавные буквы означают «Nouveau Monde», соч.
Сисмонди. Надпись относится к следующему месту из Милля: «Сначала
почти все ассоциации не допускали поштучной работы и давали равную плату,
1002

как бы ни была исполнена работа. Почти все они отменили эту систему и, назна-
чив каждому minimum платы, достаточной для жизни, остальное вознаграж-
дение дают они по расчету исполненной работы».
На стр. 372 (BOOK V, глава II, § 2) надпись Чернышевского: «Нет, бо-
гатые были бы ограблены бедными». Надпись относится к следующему месту
из Милля: «Если бы захотели оценивать степень пользы, получаемой людьми
от правительственного охранения, нам пришлось бы смотреть на то, кто бо-
лее пострадал бы, лишившись этого охранения; а на этот вопрос если можно
дать какой-нибудь ответ,—ответ будет тот, что наиболее пострадали бы
лица, слабые телом или умом, по природе или по положению. Да, эти лица
почти наверное были бы тогда рабами». В издании А. Н. Пыпина—стр. 329 —
330. Возможно, что надпись следовало бы расшифровать в том смысле, что
богатые стали бы тогда рабами бедных.
На стр. 383 (BOOK V, глава II, § 4) надпись Чернышевского: «Вот и
видно, что коммерческого класса теория». Надпись относится к следующему
месту из Милля: «Если пожизненный доход (по Миллю, пожизненный до-
ход — часть прибыли коммерческого человека, как «вознаграждени е3 за ис-
кусство и труд надзора». — С. Б.) облагается податью лишь на /4 своей
основной суммы, то коммерческая прибыль, остающ 3аяся за вычетом про-
центов на капитал, должна облагаться податью не за /4» а за меньшую долю
своей величины. Может быть, что справедливость была бы удовлетворена
и по другому способу, — вычетом четвертой доли из всей суммы дохода со
включением процентов». В издании А. Н. Пыпина — стр. 3 4 1 — 3 4 2 .
На стр. 383 (BOOK V, глава II, § 4) надпись Чернышевского: «Здесь
тоже две различные мерки принимает сам Милль: не то, что обязан делать
владелец, должно брать в расчет, а то, что нужно ему сделать, чтобы срав-
нять с недвижимою собственностью». Речь у Милля идет о том, что лицо,
имеющее пожизненный доход, должно ограничиться тем, чтобы поставить
своих детей в такое положение, в котором «они имели бы хорошие шансы
для приобретения средств к жизни». Он вовсе не обязан «оставить всему
своему потомству на вечные времена независимое обеспечение, равное сумме,
какою он сам пользуется». В издании А. Н. Пыпина—стр. 341.
На стр. 389 (BOOK V, глава II, § 7) надпись Чернышевского: «На сбе-
режение конечно воздействует». Речь у Милля идет о том, что налог на н а -
следство не побуждает к экономии в расходах.
На стр. 417 (BOOK V, глава III, § 6) надпись Чернышевского: «Капи-
тал 100 рабочая плата 5». Надо полагать, что надпись не получила завер-
шения. Повидимому, Чернышевский имел намерение исчислить правильность
налога на квартиры, о котором идет речь у Милля, исходя из соотношения
капитала и заработной (рабочей) платы наемных рабочих.
На стр. 439 (BOOK V, глава V, § 4) надпись Чернышевского: «Нет».
Надпись относится к следующему месту из Милля: «Кроме этого ограниче-
ния надобно желать, чтобы падали они (местные налоги.—С. Б.) по воз-
можности на те лица, для которых делается расход; например, чтобы расход
на дороги и мосты покрывался пошлиною с лиц, проходящих или проезжаю-
щих». В издании А. Н. Пыпина—стр. 392. Надо полагать, что Чернышевский
своей надписью возражает против принципиальной постановки Милля, ибо
она бьет гораздо дальше дорог и мостов.
Из надписей третьей категории, надписей, не имеющих отношения к п е -
реводу Милля, отметим две: на стр. 390 и на стр. 533.
На стр. 390 (второго тома) вверху имеется надпись:
«150 Сам
100 Фон
300 НА пам
75 АА
25 мел
750 р.»
1003

Эту надпись трудно расшифровать. Возможно, что это какие-то расчеты
по распределению денег, из которых 150 рублей «самому», 100 рублей в Ли-
тературный фонд, 300 руб. на памятник Н. А. Добролюбову, 25 рублей—
мелкие расходы. Что означает А. А., трудно оказать. Возможно, однако, что
эти догадки недостоверны. Во всяком случае верно то, что надпись на стр. 390
(эта страница переводилась Чернышевским, судя по надписям, 22 апреля
1861 г.) не имеет никакого отношения ко времени перевода, и поэтому рас-
ходы на памятник Добролюбову, который умер в ноябре 1861 г., могли быть
записаны на первой случайно открывшейся странице книги Милля, куда
Чернышевский, быть может, из конспиративных соображений, отметил этот
расход. Литературный фонд был организован в конце 1859 г., так что в этом
случае запись на стр. 390 не вызывает излишних сомнений.
Надпись на стр. 533 латинскими буквами: «mane, thekel, uphpharasch»—
в конце I главы BOOK III. Этот эпиграф воспроизводит известную надпись
огненными буквами на стене дворца персидского царя, говорящую о неиз-
бежности судьбы людей. По какой ассоциации сделана эта надпись, устано-
вить нет возможности.

УКАЗАТЕЛЬ И М Е Н
А
А к б а р — 858, 859
Александр Македонский —
32
Алексей Михайлович — 364
Альнаскар — 782
А м п е р — 49
Аристофан — 22
Аркрайт —132, 133, 247, 633,
727
Артаксеркс — 91
Артаксеркс — 9 I
А т т в у д — 576, 577
Б
Б а б е р (Бабур) — 23
Б а с т и а — 506, 801
Бебедж—170, 174, 175, 181,
182, 184, 185,200,651
Б е н т а м - 369
Б е р г а у з — 168, 760
Б е р г е м — 651
Берк — 251
Вернули — 890
Блан Луи — 340, 345. 349, 355,
356, 363, 365. 653, 830
Б л а н к и — 736
Б л е к е р — 209
Б о м о н де, Г ю с т а в — 450
Брок Делиль —~ 457
Брум — 139
Б у р б о н ы — 363, 364
Б у с л а е в — 557
В
В а п п е у с — 765
Василий Темный — 190
Ватт (Уатт, Уэтт) —49, 247, 633.
727
В о л о в с к и й — 402
Вольтер —782, 891, 896, 897
Г
Гаргривс—132, 133
Гарденберг — 450
Г а р н ь е—748
Г а р р и к — 62, 63
Гаспарен — 18, 19, 142, 265,
305, 749, 750
Гастингс, Варрен — 857
Г е д, Джордж — 456
Г е й ш л и н г — 301
Г е к к е р — 349
Гельбер — 841
Генрих II —589
Г е н р и х IV — 451
Георг III —403
Г е р л и — 443
Геродот —490, 854, 891, 896
Г м з о — 253
Гильяр —298, 299, 301
Г и л л ь — 456
Гоголь —90, 402
Годвин —251, 252, 256, 258,
260, 263, 264, 266, 268, 288,
744, 747, 751
Г о д л и (Godley)— 239
Г р е, Джон — 575
Гумбольдт — 782
Гуттенберг—727, 728
Г у э т л и — 442
Гюцлаф —891, 897
д
Данилевский — 402
Д е в о н — 443

Д е п а р а с ь~Флоренкур — 784
Д ж о н с — 439
Дмитрий Донской — 32
Д о л г о р у к о в - 3 7 8 , 379, 382
Дубльде —226, 227
Дюма (отец) — 782
Дюма (сын) — 403
Дюнойе (Dunoyer)—713, 714,
715, 727, 728
Е
Ермак — 845
Ж
Ж а к к а р — 727
Ж о ф ф р у а — 727
Ж юс с р о — 211
3
З о р о а с т р — 817
З ю с м и л ь х — 267, 268. 744
К
К а б э — 340, 748
Кавеньяк — 254
Кампанелла — 748
Карл Великий — 593
Карл V —886
К а с п е р— 769
К в и н с и де — 525
Кемметср — 213
Кеплер — 887
Кери (Кэри) —506, 507, 508
К и н — 62, 63
Княжнин — 90
К о б д е н —805, 806
Колумелла — 216
Кольб (Kolb)—265, 301, 668
К о н д о р с е — 257, 260
Коперник — 887
К о н н е р — 449
К о н с т а н, Б е н ж а м е н — 253
К о ор и — 175
Кювье — 634
Кэ —473
Л
Л а з а р е в — 70
Лайелль (Lyell) —239, 373
Л а п л а с - 792, 793, 794, 798, 887,
890
Л а ф а й э т т — 253
Легуа —269, 270, 271, 763
Лейбниц —24, 506, 634, 891,
897
Л е к л е р — 651, 652, 734
Л е н г — 454, 651
Лермонтов — 557
Л и б и х — 216. 634, 635
Лист—195
Лок к — 634
Ломоносов-— 32
Лопе де Вега — 782
Луи Филипп — 363
Львов — 402
Людовик XI — 451
Людовик XII —451, 593
Людовик XIV —699, 713
Людовик XV—403
Л ю д о в и к XVI —593
M
Мак Келлок —50
Мальтус —68, 74, 105, 107, 140,
146, 151, 152, 163, 191, 195,225,
226, 228, 230, 251, 252, 254,
255, 256, 257, 258, 261, 262, 263,
264, 265, 266, 267, 268, 269,
271, 272, 273, 274, 275, 276,
277, 278, 279, 280, 281, 282, 287,
288, 291, 295, 296, 297,305,306,
308, 309, 310, 311,319,320,330,
331, 332, 333, 334, 365, 377, 390,
397, 402, 421, 460, 475. 496,
502, 534, 582, 586, 587, 591, 592,
633, 728, 736, 741, 742, 744, 747,
748, 749, 751,752, 753,756,757,
758, 762, 763, 770, 772, 773, 774,
775, 777, 778, 779, 781, 785,
867, 869
М е ц ц о ф а н т и — 196
М и к е л ь А н ж е л о — 557
Миллер — 32
Милль, Джемс —445, 586, 858
Мирабо —253
М и ш л е — 451
Монж —890
М о н т е с к ь е — 253
М о н т и о н — 85
M о р о г — 736
Морошкин — 32
M о р у с, Томас — 748
H
Надир 23
Н а п о л е о н — 114, 174. 253, 688.
903

Ньюмен — 856
Ньютон —49, 195, 506, 887
О
Обручев— 847
О в е н (Оуэн)— 261, 340, 355, 653
П
П а с с и —209, 210, 214
П е р е н н е н — 234
Перикл —29
Петр Великий — 364
Пиль, Роберт — 354
Пинетти — 419
П р а й с — 267
П р у д о н — 262, 349, 355
Пушкин — 90
Р
Pay —213, 377, 460, 801
Р а у м е р — 450
Р а ф а э л ь — 65
Ре (Ray) —185, 230, 231, 233,
235, 686
Ривенс — 442
Р и к а р д о — 62, 68, 74, 122, 140,
151, 152, 365, 377, 402, 403, 460,
470, 493, 495, 496, 497, 506, 507,
518, 522, 524, 527, 528, 530,
534, 536, 586, 591, 623, 741
Рише лье — 451
Р о б е р т —729
Р о б е с п ь е р — 253
Р о й е Коллар — 253
Р о л а н - 713
Ротшильд —29, 499
Р о ш е р - 3 7 7 , 460, 801
Руссо —253
Р юб и ш он — 876
Р ю р и к—403
С
С а в е л ь е в-Р о с т и с л а в и ч — 32
С е з о с т р и с (Рамзес II) — 854
С е н - Ж у л ь е н — 402
Сен-Симон —340, 345, 355
Сиес (Сийес)—253
Сисмонди —105, 107, 582, 583,
585, 586, 587, 685, 867
Смит, Адам —7, 8, 9, 10, 11, 12,
14, 28, 30, 32, 33, 39, 52, 62, 67,
68, 73, 74, 75, 83, 86, 87, 90, 92,
105, 109, 129, 132, 133, 134, 136,
138, 139, 140, 159, 164, 176,
180, 181, 182, 183, 184, 191, 195,
196, 197, 205, 231, 365, 377, 402,
430, 439, 454, 460, 475, 496, 518,
519, 524, 525, 559, 590,591,592.
593, 595, 603, 617, 630, 642, 659,
665, 702, 810, 811, 838, 847, 874
Соловьев, Я. — 114
Софокл — 21
Спенсер, Герберт — 856
С т а ф ф о р д - — 856
Стефенсон — 570
С т р у в е — 349
Сумароков —32
С т ю а р ы — 364
С э (Say) — 5 0 , 51, 52, 62, 90, 100,
122, 181, 192, 377, 402, 460, 586,
727
Т
Т а л е й р а н — 253
Тальони — 195
Тамерлан — 23
Таэр —634, 635
Тенгоборский — 299
Томпсон-— 857
Торвальдсен — 831
Торнтон — 456, 457
Тредьяковский — 32
У
У л л о а — 233
Уоллес —257, 260
Уордсворт —. 453
У э к ф и л ь д — 176, 177, 179, 208,
Ф
Ф е г р е —653, 654, 656
Ф и д и й — 21
Фикс, Теодор —730, 733, 734,
735, 736
Филипп II —92, 886
Фон-Визин — 403
Ф о ш е, Леон — 735
Франклин — 266
Франциск I — 735
Ф у а д-п а ш а — 351
Фурье — 262, 340, 355, 828, 829
X
Х и м е н е с —886, 889

Ц
Цельсий — 168
Ч
Чедуик —293, 300, 301, 303
Ч и н г и с-х а н — 23
Ч о м е р с - 1 0 5 , 114, 117, 118
119, 120, 121, 582, 583, 585, 586,
587, 610, 622
Ш
Шевалье—652, 801
Шерп —729
Шарльвуа — 233
Штейн —450
Штраус — 403
щ
Щедрин — 33
Э
Эврипид — 21
Эйлер—267, 268, 744, 890
Эра р — 544
Эрстед — 49
Э с х и л— 21
Э ш е р — 171, 172
Ю
Юм —576, 577, 847
Юнг, Артюр — 847

СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие переводчика 7
Предисловие автора
9
«ОСНОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ»
(кн. 1)
Предварительные замечания 11
Книга 1. Производство
Глава I. Элементы производства 37
Глава II. Труд как деятель производства 41
Глава III. Непроизводительный труд 50
Замечания к трем первым главам первой книги
I. Гипотетический метод исследования 58
П. Выгодное и убыточное для общества производство и
потребление 62
Ш. О неприятности труда 75
IV. Обзор отдела о труде 81
Глава IV. Капитал 94
Глава V. Основные теоремы относительно капитала 102
Глава VI. Оборотный и основной капитал 129
П р и б а в л е н и е к главам 4, 5 и 6
Понятие капитала 137
Труд и капитал как элементы производства (общий вывод из
предыдущего отдела) 153
Глава VII. Условия производительности элементов производства . . 165
Глава VIII. Сотрудничество или сочетание труда 176
З а м е ч а н и я на главу восьмую 187
Глава IX. Производство в большом и производство в малом размере 200
П р и б а в л е н и е к девятой главе 215
Глава X. Закон возрастания труда 224
Глава XI. Закон возрастания капитала 229
Глава XII. Закон возрастания продукта от земли 237
Глава XIII. Последствия предыдущих законов 245

З а м е ч а н и я на п о с л е д н и е четыре главы первой
книги Милля
I. История мальтусовой теоремы 251
II. Величина элементов мальтусовой теоремы 263
III. Закон возрастания земледельческого продукта 272
IV. О размножении людей 287
V. Действительный источник дефицита в земледельческом
продукте и истинный смысл мальтусовой теоремы . . . 308
VI. Общее заключение 330
«ОЧЕРКИ ИЗ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ (ПО МИЛЛЮ)»
Предисловие 337
Распределение
(кн. II)
Собственность (гл. I—II) 338
Классы, между которыми делится продукт (гл. III—X) 405
A. Соперничество как норма распределения 405
B. Формы распределения продукта при принципе частной
собственности по принципу соперничества или нормам
экономического расчета, еще менее удовлетворительным 436
C. Трехчленное распределение продукта (гл. XI—XVI) . . . 460
Рабочая плата 468
Прибыль 492
Рента 505
Обмен
(кн. III)
Ценность и стоимость производства 518
A. Покупательная сила (гл. VII — XIII) 555
B. Колебание ценностей и норма ценностей (гл. XIV и XV) . 580
C. Торговля (гл. XVII - XXII и XXV) 596
D. Общий очерк распределения 608
Экономический прогресс
(Милль, книга четвертая)
A. Влияние экономического прогресса на рабочую плату, при-
быль, ренту, ценности и цены. — Неподвижное состояние
(гл. I —VI) 614
B. Будущность экономического прогресса 644
Правительственное влияние
(Милль, книга пятая)
A. Сфера правительственного влияния на экономическую
жизнь (гл. I) 658
B. Налоги (гл. II — VI) 665
C. Национальный долг (гл. VII) 687
D. Границы правительственного вмешательства а экономи-
ческую деятельность народа (гл. XI) 701

«ПРИЛОЖЕНИЯ»
Первоначальные наброски добавлений Чернышевского к «Основаниям
политической экономии» Милля 726
Вариант подстрочного примечания к «Основаниям политической эко-
номии» Милля .. 737
Наброски из раздела «Мальтусов закон» .. . 743
Черновики «Очерков из политической экономии (по Миллю)» . . . . 787
Варианты «Очерков из политической экономии (по Миллю)» . . . . 791
Подстрочные примечания к переводу Милля 828
Программа чтений п. Г. Чернышевского из политической экономии 880
Отрывки работ, н а п и с а н н ы е Ч е р н ы ш е в с к и м в
Петропавловской крепости
Предисловие к изданию полного перевода «Оснований политической
экономии» Милля:
Первый вариант 884
Второй вариант 887
Введение к трактату о политической экономии Милля:
Первый вариант 889
Второй вариант 894
Отрывок из неоконченной работы 897
Распределение (Мнлль, книга вторая) 899
П р и м е ч а н и я 904
Текстологические и библиографические
к о м м е н т а р и и 947
Н а д п и с и Чернышевского на полях англий-
с к о й книги М и л л я 995
Указатель имен 1005

Редактор С. В. Басист
Технический редактор Л. М. С у m и и а
Корректор А.А. Т un о ль m
Сдано в набор 5/V 1948 г. Подписано к пе1чати
25/XI 1948г. А1 07794. Формат бумаги 60x92 /16.
Печ. лист 63 /4. Тираж 15 000 Учетн.-авт.
лист. 79,3. Заказ № 971.
3-я типография «Красный пролетарий» Главпо-
лиграфиздата при Совете Министров СССР.
Москва, Краснопролетарская, 16.

ОПЕЧАТКИ
Стр. Строка Напечатано Следует читать
273 4 св. производитель- производитель-
сти ности
406 1 сн. ее а
412 7 св. жизин, жизни,
444 б сн. район8ы0 райоты,
534 32 св. главе 93 главе" 98
575 23 св. by John Grag by John Grag
614 1 св. экономический
прогресс
экономический
прогресс108
647 2 св. земледельское земледельческое
668 12 св. 1855—1857 1856-18159 7
769 6 сн. Каспера Каспера
930 4 св. реформатским реформистским
930 30 св. фритредерства! фритредерства»
940 10 св. явный ярый
940 10 св. 1800-1946 1800-1846