Текст
Е. М. ШТАЕРМАН
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ИСТОРИИ
ИССЛЕДОВАНИЯ
ПО ИСТОРИИ РАБСТВА
В АНТИЧНОМ МИРЕ
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:
К. К. 3 е л ъ ин, Я. А. Ленцман,
А. И. Павловская, С. Л. У т ч енко,
E. М. Ш т а ер ман
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
Москва* 1964
E. M. ШТАЕРМАН
РАСЦВЕТ
РАБОВЛАДЕЛЬЧЕСКИХ
ОТНОШЕНИЙ
В РИМСКОЙ
РЕСПУБЛИКЕ
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
Москва. 1964
ВВЕДЕНИЕ
Период от второй Пунической войны до падения Римской
республики представляет особый интерес в истории античного
рабства. Именно в это время оно развивается в невиданных ра¬
нее масштабах, именно тогда начинается эпоха максимального
расцвета рабовладельческого способа производства, распрост¬
ранившегося в последующие столетия по всему Средиземно¬
морью.
Каковы же причины столь бурного распространения рабо¬
владельческих отношений в последние полтора столетия су¬
ществования Римской республики? Об общих условиях, опреде¬
ливших пути движения античного рабства и наиболее благо¬
приятствующих его развитию, можно будет судить лишь после
того, как его история будет исследована для различных стран
и эпох. Здесь же мы лишь вкратце напомним те моменты,
которые способствовали укреплению рабовладельческого строя
в рассматриваемое время.
Определяющим для его истории было то обстоятельство, что
в результате почти непрерывных войн Рим превратился в круп¬
нейшую мировую державу, включившую в свой состав как ста¬
рые эллинистические страны с их тысячелетней историей и
сложным переплетением различных форм собственности и
эксплуатации, так и народы, еще стоявшие на разных ступенях
разложения первобытнообщинного строя. Как мы постараемся
показать далее, принятая рядом западных исследователей и
бытовавшая также в нашей науке теория, согласно которой
завоевания были чуть ли не единственной причиной развития и
расцвета в Италии рабовладельческих отношений, не может
быть принята. Но, конечно, не подлежит сомнению, что, как и
во всякой антагонистической формации, победоносные войны
и здесь являлись мощным катализатором, ускорявшим в стра¬
не-победительнице развитие уже формировавшегося в ней спо¬
соба производства. В частности, в Риме они способствовали
быстрому разложению старого полисного строя. Между тем со¬
ветскими исследователями С. Л. Утченко1 и О. В. Кудрявце- 1
1 С. Л. У т ч е н к о. Идейно-политическая борьба в Риме накануне падения
республики. М., 1952.
5
вым 2 было сформулировано и достаточно убедительно доказа¬
но положение, гласящее, что классический античный полис,
базировавшийся на господстве мелкого землевладения и вооб¬
ще мелкого производства, не давал полного простора развитию
рабства и что последнее овладевает производством лишь с раз¬
ложением полиса, когда ведущая роль переходит к новым ти¬
пам хозяйства.
В Риме завоевания и сопутствовавший им приток рабочих
рук и материальных ценностей за счет добычи, податей, дохо¬
дов, извлекавшихся из эксплуатации провинциалов наместни¬
ками с их штатом, откупщиками налогов, ростовщиками, сти¬
мулировали развитие товарно-денежных отношений и кризиса
основ полисного строя. Сокрушительный удар этому строю был
нанесен так называемой Союзнической войной 90—89 гг. до
н. э. — восстанием италиков, вынудившим римлян пойти на
уступки и даровать римское гражданство всем жителям Ита¬
лии. Формально как бы вся страна стала территорией города
Рима. Фактически же она превратилась в союз равноправных
городов, сам же Рим окончательно утратил характер полиса,
что явилось завершением уже ранее шедших процессов, транс¬
формировавших его экономику и социальный строй.
В предыдущую эпоху, хотя рабовладение играло большую и
все возрастающую роль и хотя римский раб уже принял все
характерные черты античного раба (что особенно ярко отрази¬
лось в законе Аквилия, о котором подробнее будет сказано
ниже), другие формы эксплуатации, зародившиеся в период
разложения первобытнообщинных отношений, еще далеко не
утратили своего значения. Для тех времен определяющими
были два типа аграрных отношений: мелкие крестьянские хо¬
зяйства, основанные на личном труде или применявшие труд
немногочисленных рабов, и более или менее крупные имения
знати, в которых, помимо рабов, большую роль играли сидев¬
шие на земле и первоначально всецело зависимые от землевла¬
дельца клиенты. Постепенно, с победами плебса и общей
демократизацией политического строя, зависимость клиентов
от патронов ослабевала. В том же направлении действовала
и широкая колонизация, особенно интенсивная в первой поло¬
вине II в. до н. э., а затем и аграрная реформа Гракхов. Неза¬
висимо от дальнейшей судьбы мелкого землевладения, времен¬
но оно несомненно укрепилось, многие тысячи крестьян полу¬
чили наделы, что способствовало не только политической, но и
экономической эмансипации клиентов. Может быть, допустимо
предположить, что следы этого процесса отчасти отразились в
трактате Катона о сельском хозяйстве. Постоянно упоминае-
2 О. В. Кудрявцев. Эллинские провинции Балканского полуострова.
М., 1954.
6
мне им издольщики, в том числе и политоры, бравшие на себя
за определенные доли урожая заботу об уже вспаханном и за¬
сеянном поле хозяина, возможно, имели своими предшественни¬
ками клиентов, обязанных отработками за предоставленный им
участок. Когда же клиенты превратились в самостоятельных
землевладельцев, более крупные собственники, нуждаясь в их
труде, вынуждены были заключать с ними договоры на усло¬
виях издольщины, несомненно, более архаичных, чем наем бат¬
раков или денежная аренда. Такого рода отношения затем
постепенно исчезли с тем, чтобы возродиться впоследствии при
иных обстоятельствах и на иной основе.
Эмансипация клиентов неуклонно повышала в производстве
роль рабов, становившихся основным эксплуатируемым клас¬
сом. Если, как мы увидим далее, на пахотных землях старых
аристократических семей даже в конце республики клиенты и
отожествлявшиеся с ними отчасти колоны составляли еще зна¬
чительный контингент, в хозяйствах нового типа они заменяют¬
ся рабами. Таких новых хозяйственных типов в основном было
два: крупные пастбища и средние земледельческие виллы,
сохранявшие характер самостоятельных производственных яче¬
ек, даже если много вилл принадлежало одному владельцу.
Отличительной чертой тех и других была тесная связь с рын¬
ком и товарно-денежными отношениями, развитие которых
чрезвычайно ускорялось завоеваниями.
Обогащая массу крупных и мелких дельцов, командиров,
солдат и т. п., победоносные войны повышали, во-первых, спрос
на товары, в частности на предметы роскоши, и во-вторых, на
земельные участки. Правда, земледелие не давало доходов,
соизмеримых с доходами, извлекавшимися из ростовщичества,
морской торговли, откупов и различных спекуляций, но, по
исконной римской традиции, уважаемым членом общества счи¬
тался только землевладелец, и всякий, стремившийся играть
какую-то роль в своем кругу, должен был стать таковым. Не¬
которые же отрасли сельского хозяйства: выращивание спе¬
циализированных культур, рассчитанных на прихотливые вкусы
состоятельных горожан, и, особенно, крупное овцеводческое
хозяйство, обслуживавшее потребность в грубых и тонких шер¬
стяных тканях,— приносили и значительные прибыли.
Для скотоводства требовались обширные территории. Еще
действенный во времена Катона [см. отрывок речи Катона за
родосцев, Aul. -Gell., VI (VII), 3] закон, ограничивавший право
оккупации государственной земли определенной нормой, был
забыт и значительная часть ager publicus была захвачена част¬
ными лицами под пастбища. Движение Гракхов, ставившее
своей целью возвратить землю свободным пахарям, вытеснен¬
ным рабами-пастухами, имело лишь временный эффект. Аграр¬
ный закон 111 г., отменявший неотчуждаемость розданных
гракханской комиссией наделов и признававший частной
собственностью выделенные из ager publicus имения, ускорил
рост частного землевладения. Необходимое для процветания
полиса сочетание частной и общественной земельной
собственности было бесповоротно нарушено в пользу первой.
В дальнейшем ager publicus продолжал неуклонно сокра¬
щаться.
Наряду с задолженностью — неизбежным результатом раз¬
вития товарно-денежных отношений и сопутствовавшего им
ростовщичества — сокращение ager publicus подрывало кресть¬
янское хозяйство. Крестьяне лишались необходимых им паст¬
бищ и лесов. По действовавшему установлению такие общин¬
ные угодья — ager compascuus — отводились определенной груп¬
пе соседей, имевшей на них исключительное право, или мелкие
собственники пользовались выпасами и лесами на ager publi¬
cus за определенный налог, сдававшийся откупным компаниям.
Закон 111 г., преследовавший цель укрепить частное землевла¬
дение, запрещал выделение новых agri compascui из ager
publicus, видимо, потому, что такие общинные земли частным
лицам было труднее прибрать к рукам. Государственных же
земель становилось все меньше, и крестьяне от пользования
ими оттеснялись. Анналист Гемина упоминал тех, «кто были
выброшены с государственной земли вследствие их плебейского
происхождения» (Norm. Marcel., 149). Мелкий собственник, ли¬
шенный луга, леса, водных источников, влачил на своем учас¬
точке жалкое существование и, в конце концов, терял его за
долги или продавал богатому соседу. Участь такого бедняка
весьма ярко обрисована.в одной из декламаций Псевдо-Квин¬
тилиана. Выступая на суде с речью против богача, отравивше¬
го его пчел, крестьянин рассказывает, что некогда там, где он
имеет свою маленькую наследственную землицу, жило много
таких же, как он, дружных соседей-земледельцев. Но постепен¬
но богач выжил их и захватил их владения. Земля истца ока¬
залась окруженной со всех сторон землями богача. Он лишил¬
ся возможности держать и пасти стадо и ему пришлось
обратиться к пчеловодству. Богачи, говорит далее бедняк,
захватывают пастбища и леса, присваивают воду, становящую¬
ся достоянием немногих (Ps.-Quintii., Deciam., XIII, 2—3; 11).
Хотя свободные мелкие землевладельцы никогда не исчезали
в Италии, экономический и социальный вес этого класса,
составлявшего основу классического полиса, быстро падал.
Мелкое хозяйство, будь то хозяйство самостоятельных кресть¬
ян или сидевших на землях знати колонов и клиентов, отходило
на задний план, уступая место более передовым для того
времени рабовладельческим хозяйствам. Так труд рабов все
более внедрялся в основную, ведущую отрасль экономики Ита¬
лии — сельское хозяйство.
8
Те же причины обусловили аналогичные процессы и в ре¬
месле. Старые ремесленные мастерские, изготовлявшие простые
изделия для соседних крестьян, уже не могли удовлетворить
возросшие требования потребителей. Ремесло усложняется,,
специализируется, появляются новые его отрасли. Особенно
быстро развивается строительное дело. Многочисленные госу¬
дарственные и частные постройки общественных зданий, хра¬
мов, дорог, судов, дворцов, вилл, городских доходных домов —
инсул — требовали большого числа более или менее квалифи¬
цированных ремесленников. В основном их доставляли эллини¬
стические страны. Оттуда привозили хорошо обученных рабов,
оттуда переселялись в Рим и другие порода владельцы мастер¬
ских со своими работниками. Из эллинистических стран посту¬
пала и большая, прежде отсутствовавшая группа рабов — лю¬
дей умственного труда, всевозможных специалистов, от простых
писцов до высокообразованных ученых. Вызванный знакомст¬
вом с греческой цивилизацией быстрый рост культурных за¬
просов среди всех слоев населения Рима и Италии не мог еще
быть удовлетворен собственными силами. Кроме того, для уп¬
равления крупными частными хозяйствами, замещения низших
официальных или неофициальных административных должно¬
стей при откупных товариществах, штате наместников и т. п.
также требовалось большее число соответственно обученных
людей, чем могло дать свободное население. С непомерно быст¬
рым превращением еще сравнительно недавно крестьянского,
с точки зрения греков, «варварского» Рима в мировую столицу
спрос на такого рода работников во много раз превысил пред¬
ложение и удовлетворялся за счет импортировавшихся рабов,
что создавало дополнительные благоприятные условия для
укрепления рабовладельческих отношений.
Последние, по мере своего развития, в свою очередь углуб¬
ляли разложение римского полиса, стимулируя, с одной сторо¬
ны, рост числа крупных и средних собственников из всех слоев
населения, от сенаторов до отпущенников, а с другой — разоре¬
ние множества плебеев. Соответственно резко обострялись
классовые противоречия как между рабами и рабовладельца¬
ми, так и между различными классами и социальными груп¬
пами свободных. Характер противоречий, разделявших юриди¬
чески свободное население, не оставался неизменным на про¬
тяжении рассматриваемого периода.
Во II в. до н. э. они выступали как противоречия между
представленными сенатом крупными землевладельцами и мел¬
кими собственниками. В центре внимания стояла борьба за
аграрную реформу, за наделение землей обедневшего кресть¬
янства, т. е. за реставрацию классического іполиса, в котором и
принципе каждый гражданин был воин, член народного собра¬
ния, землевладелец и равноправный участник в использовании
9
государственной земли. Неизбежная неудача этих реставратор¬
ских попыток привела к значительной перегруппировке сил.
Во-первых, римская армия, прежде представлявшая собой
крестьянское ополчение, превратилась в некое подобие наемной
армии. Правда, в отличие от наемных армий других стран, в
основные ее части, легионы, иноземцы не принимались. Но сол¬
дат обязывался прослужить определенное число лет, получал
жалование, долю добычи, а при отставке — земельный надел за
счет государства. Военная служба стала для италийской сель¬
ской бедноты основным средством выбиться из нужды. Борьба
за землю перешла в иную плоскость — основными претенден¬
тами на нее теперь были солдаты, т. е. крестьяне, организог
ванные в войско, с гораздо большей эффективностью умевшие
постоять за свои интересы, чем аморфные массы сторонников
Гракхов. Но если успех последних возродил бы полисную де¬
мократию, победы солдат над сопротивлявшимся обычно на¬
делению их землей сенатом усиливали власть и влияние в
государстве военных вождей, которые оставались как бы пат¬
ронами служивших под их командой и получивших наделы ве¬
теранов.
Во-вторых, приток сельского населения в города и особен¬
но в Рим, привел, наряду с развитием ремесла, к образованию
многочисленного городского плебса, значительно отличавшего¬
ся по своим интересам от плебса сельского. В его состав вхо¬
дили владельцы небольших мастерских и лавок, наемные ра¬
ботники, беднота, не имевшая специальности и перебивавшаяся
случайными заработками и подачками от государства и част¬
ных лиц. Городской плебс был остро враждебен правящей
сенатской олигархии. Вся первая половина I в. до н. э. напол¬
нена волнениями плебса, достигшими кульминационного пунк¬
та в движении Клодия накануне падения республики. Оторвав¬
шийся от земли городской плебс не придавал большого значе¬
ния аграрной реформе. Он выдвигал требования -кассации
долгов, расширения практики государственных раздач бедноте
и максимальной демократизации государственного строя. Воз¬
можно, что он стремился и к мероприятиям, проводившимся
в свое время греческими тиранами,—' изгнанию правящей вер¬
хушки и конфискации ее имущества в пользу бедноты. Во вся¬
ком случае городской плебс, видимо, был склонен поддерживать
претендентов на единоличную власть, которые, как он надеял¬
ся, могли в той или иной мере осуществить подобную програм¬
му. В частности, чрезвычайной популярностью среди городских
плебеев пользовался Цезарь.
В-третьих, с укреплением рабовладельческого способа про¬
изводства на сцену выступила новая сила в лице средних собст¬
венников рабовладельческих вилл, составлявших основное ядро
верхушки италийских городов. Получив после Союзнической
10
войны римское гражданство, они никакого реального участия в
политической жизни не принимали. Римская знать ревниво
оберегала свои ряды от проникновения «новых людей» и тре¬
тировала италиков как «деревенщину». Ее огромные земель¬
ные владения, частично вовсе не обрабатывавшиеся, частично
возделывавшиеся трудом мелких держателей, мешали рас¬
пространению более передовых по своей организации и мето¬
дам рабовладельческих хозяйств. Собственники этих хозяйств
были недовольны сенатским правительством и потому, что оно
оказывалось все менее способным выполнять основную функ¬
цию рабовладельческого государства — обеспечить господам по¬
виновение рабов. С увеличением числа рабов и обострением
классовых противоречий, наиболее ярко проявившихся в вос¬
стании под руководством Спартака, власти отдельных хозяев
для подавления сопротивления рабов становилось недостаточно.
Сенат, правда, подавлял уже начавшиеся восстания, но ничего
не делал для их предупреждения, а постоянные междоусобицы,
в которых по воле участников оказывались замешанными и их
рабы, подрывали позиции класса рабовладельцев в целом.
Италийские мелкие и средние земле- и рабовладельцы до поры
до времени не проявляли большой активности, но когда нача¬
лась война между Цезарем и Помпеем, сразу же стали на
сторону первого, что в немалой степени способствовало его
победе. Эти слои более всего выиграли от установления импе¬
рии и сильной единоличной власти.
К внутренним противоречиям прибавлялись противоречия
между Римом и провинциями. Римские завоеватели в странах,
становившихся объектами их агрессии, всегда искали союза с
наиболее реакционными силами, готовыми пожертвовать неза¬
висимостью за ту помощь, которую римляне оказывали им в
борьбе с их собственными народами. Туземная родо-племенная,
жреческая, землевладельческая, торгово-ростовщическая знать
в известной мере выигрывала от присоединения к римской дер¬
жаве. Подавляющая же часть провинциального населения
жестоко страдала от него. По словам Цицерона, все провин¬
ции ненавидели само имя римлян и были готовы возмутиться
против их власти при первом удобном случае. И, действитель¬
но, несмотря на то что провинциальные движения подавлялись
с большой жестокостью, мелкие и крупные восстания почти
непрерывно следовали одно за другим. Свою власть в провин¬
циях Рим мог укрепить, лишь расширив там свою социаль¬
ную базу, обеспечив провинциалам известный минимум прав
и гарантий от хищнического хозяйничанья наместников, от¬
купщиков и прочих предпринимателей. Сенат, привыкший ви¬
деть в провинциалах бесправных подданных, главным назначе¬
нием которых являлось обогащение его сочленов, был абсо¬
лютно неспособен провести с достаточной решительностью
соответствующие меры. Для урегулирования взаимоотношений с
провинциями требовалась иная государственная организация,
проводящая принципиально иную политику.
Таким образом складывались многие предпосылки для ко¬
ренного политического переустройства. Самые разные силы
готовы были выступить против сенатокой олигархии. При пол¬
ном несходстве конечных целей их временно объединяло острое
недовольство существующим строем. Отсюда и гражданские
войны, целое столетие потрясавшие римскую державу. Древние
авторы относили их начало к движению Гракхов, а конец — к
победе Октавиана над Антонием при Акции. Но, как мы виде¬
ли, смысл событий был на разных этапах различен. Начавшие¬
ся как борьба за реставрацию крестьянского полиса, эти кон¬
фликты переросли в борьбу между связанным с консерватив¬
ными как в экономике, так и в политике крупными
собственниками сенатом и выражавшими более передовые
отношения кругами, стремившимися привести в соответствие
с этими отношениями политическую надстройку.
Перерастание это шло постепенно и мало заметно для глаз
современников. Уже в законопроектах Гая Гракха были эле¬
менты, предвосхищавшие программу будущих кандидатов на
пост главы государства. С другой стороны, и Цезарь провел
аграрные законы по выведению колоний и наделению землей
бедноты. Элементы старого и нового смешивались в разных
пропорциях в мероприятиях и программах Апулея Сатурнина,
Ливия Друза, Мария, Суллы, Каталины, Клодия, Цезаря. За¬
то ощутимо менялась социальная база движений. Не всегда и
не для всех случаев ее можно охарактеризовать достаточно
четко и бесспорно, но разница становится очевидной, если срав¬
нить начальный и конечный этапы гражданских войн: движение
Тиберия Гракха и победы Цезаря и Августа. Успех Гракха
означал бы восстановление классической крестьянской демок¬
ратии полиса, победа Цезаря — первый этап установления поли¬
тической власти, в которой был заинтересован весь класс ра¬
бовладельцев Средиземноморья. Первые ее плоды пожали
широкие слои италийских рабовладельцев. После же оконча¬
тельного разгрома остатков сенатской оппозиции в первой по¬
ловине I в. н. э. в правление Юлиев — Клавдиев к ней в
полной мере приобщился и класс провинциальных рабовла¬
дельцев.
Кратко перечисленные здесь коренные изменения в эконо¬
мической, социальной и политической жизни поздней Римской
республики, изменения, оказавшие определяющее влияние и на
идеологию различных слоев тогдашнего общества, были, сле¬
довательно, теснейшим образом связаны с развитием рабо¬
владельческих отношений. Выяснить, как конкретно шел это?
процесс, и является целью настоящей книги.
12
Римское рабство в общем в нашей исторической науке из¬
учено не только меньше, чем крепостничество эпохи феодализма,
ко, пожалуй, слабее, чем древневосточное и даже греческое
рабство, бывшее в течение последних лет объектом разносто¬
ронних исследований ряда советских специалистов. Мы не
имеем не только монографического исследования о римских
рабах в тот или иной период существования Рима, но совер¬
шенно незатронутыми остаются и многие отдельные, более част¬
ные вопросы, без разработки которых предпринять обобщающие
работы весьма затруднительно. Так, нельзя назвать ни одной
книги или статьи, посвященной специально роли рабов в ремес¬
ле и культурной жизни, этнической принадлежности римских и
италийских рабов времен республики или империи, политике
правительств республики и империи относительно рабов, отно¬
шению к рабам и рабству различных социальных групп
римского общества на разных этапах его существования и т. д.
Думается, что эти странные на первый взгляд лакуны объ¬
ясняются всем ходом эволюции нашей историографии рим¬
ского рабства. Мы в данной связи ни в коем случае не ставим
себе целью дать ее исчерпывающую характеристику с привле¬
чением всех посвященных этой теме работ. Наша задача — по¬
пытаться лишь наметить некоторые общие линии развития
взглядов на римское рабство и путей его изучения, а главное,
выделить то, что в советской науке можно считать твердо уста¬
новленным и общепризнанным, и, с другой стороны, то, что еще
спорно или недостаточно изучено.
В различных, неоднократно публиковавшихся обзорах со¬
ветского антиковедения уже отмечалось, что настоящий инте¬
рес к рабовладельческому, или, как тогда говорили, античному
способу производства появился в нашей науке к началу 30-х
годов, в связи с опубликованием лекции В. И. Ленина о госу¬
дарстве3. Эта ленинская работа содействовала преодолению
распространенной ранее нечеткости в характеристике общест¬
венно-экономических формаций, когда на древний мир необос¬
нованно переносились такие категории, как феодализм, торговый
и ростовщический капитализм и т. п.4. Перед немногочислен¬
ными специалистами, занимавшимися древней историей в пе¬
риод, когда значение ее сильно недооценивалось, встал вопрос:
3 В. И. Л е нин. О государстве.— Сочинения, т. 29, стр. 433—451.
4 Некоторые подобные ошибки разобраны в брошюре: Л. Л. Раков.
К проблеме разложения рабовладельческой формации.— «Известия Государ¬
ственной академии истории материальной культуры» (далее — ИГАИМК), 1933,
вып. 66. Раков, полемизируя с допускавшими эти ошибки авторами и подчер¬
кивая своеобразие античного мира как особого общественного организма, иног-
ца сам подпадает под влияние тех же взглядов, считая, например, что в Риме
шел процесс феодализации, прерванный римскими завоеваниями, которые обу¬
словили быстрое развитие торгового и ростовщического капитала, что в свою
очередь повело к перерастанию домашнего рабства в античное (стр. 9).
13
В чем же состояли неповторимые особенности античного спосо¬
ба производства, отличавшие его от феодализма и капитализ¬
ма. Отсюда и та актуальность, которую приобрело изучение
рабства как в Греции, так и в Риме.
Исследования тогдашнего, а отчасти и последующего вре¬
мени развивались в основном в двух направлениях: поиски
общих закономерностей, присущих рабовладельческому спосо¬
бу производства, особенно на примере его наиболее развитой
римской стадии, и изучение классовой борьбы рабов в Риме.
В работах первого направления исследовательский элемент
был вначале еще очень слаб. Авторы их оперировали главным
образом цитатами из произведений классиков марксизма, более
или менее произвольно подобранными (примеры чему будут
даны ниже), и некоторыми общими представлениями, бессозна¬
тельно заимствованными у тех западных историков, которые,
во-первых, уделяли больше, чем обычно, места экономическим
и социальным факторам, а во-вторых, были склонны подчерки¬
вать ужасы рабства, а потому представлялись близкими к при¬
емлемому для марксистских историков мировоззрению.
Одним из первых моментов, возбудивших интерес в связи
с попыткой определить общие особенности и закономерности,
присущие рабовладельческому строю Рима, был вопрос о путях
воспроизводства рабочей силы, или, проще говоря, об источни¬
ках римского рабства. В теснейшей с ним связи рассматрива¬
лась и .проблема оптимальных условий организации основанно¬
го на труде рабов хозяйства, его наибольшей рентабельности,
или, что то же самое, вопрос о причинах его расцвета и упадка.
Инициатором в этом направлении выступил А. В. Мишулин5.
Он исходил из принятого за аксиому положения о невозмож¬
ности воспроизводства рабочей силы внутри рабовладельческо¬
го хозяйства, что обусловливало необходимость непрерывного
поступления ее извне,4 за счет насильственного порабощения ино¬
земцев. Отсюда жизненной необходимостью существования ра¬
бовладельческого общества, согласно этой точке зрения, ста¬
новятся войны, главной целью которых был захват рабов. Вой¬
на, особенно в Риме, играет первенствующую роль во всей
жизни общества: каждый гражданин обязан был быть воином;
власть принадлежала тем, кто мог приобрести лучшее воору¬
жение; производство развивалось только для нужд войны, за
счет отставания всех остальных видов производства; покорен¬
ные страны, прекращая военное производство, теряли гегемо¬
нию в хозяйственной жизни, переходившую к победителю, но
и победитель, занятый подготовкой все новых войн, подрывал
5 А. В. Мишулин. О воспроизводстве в античной формации.— ИГАИМК,
1932, т. XIII, вы'п. 8; о и ж е. К изучению роли войны и военного производства
в древности.— «Вестник древней истории» (далее—ВДИ), 1940, № 1
стр. 223—230.
14
свою экономику. Расцвет и упадок рабовладельческого Рима
объяснялся, таким образом, только его военным потенциалом.
Концепция А. В. Мишулина тогда же была подвергнута кри¬
тике, иногда весьма резкой,— так, А. Г. Пригожин квалифици¬
ровал ее • как «каутскианство»6,— иногда более деловой.
С. И. Ковалев, например, отмечал, что ни одна из известных
нам крупных римских войн не велась с целью захвата рабов и
что римляне непосредственной целью ставили захват террито¬
рии, источников сырья и рынков сбыта, их победы лишь в ко¬
нечном счете способствовали притоку в Италию рабов7. Но тем
не менее точка зрения на исключительную роль войн для рим¬
ского рабовладельческого общества как единственного значи¬
тельного источника рабства в несколько смягченном виде была
принята и самими критиками и прочно вошла в обиход нашей
науки. Л. Л. Раков, раскритиковав Каутского, объяснявшего-
упадок Рима прекращением агрессии, за подмену внутренних
противоречий римского рабовладельческого общества внешни¬
ми, тут же замечает, что в условиях эргастериального режима
не могло быть осуществлено даже простое воспроизводство ра¬
бочей силы. Она должна была постоянно поступать извне, по¬
чему война и является одним из существеннейших факторов
воспроизводства в античном мире (указ, соч., стр. 13). С. И. Ко¬
валев усматривал тогда главную особенность рабовладельче¬
ского строя в невозможности воспроизводства рабочей силы в
процессе производства — жившие в казармах бессемейные ра¬
бы не могли иметь потомства,— вследствие чего рабовладель¬
ческое общество могло черпать рабочую силу только извне, из
обществ нерабовладельческих, т. е. путем войны (указ, соч.,
стр. 12—17). Об охоте за рабами как одном из основных сти¬
мулов римских военных экспедиций пишет в своих «Очерках
по истории древнего Рима» В. С. Сергеев (ч. 1. М., 1938,
стр. 142). Академик К- В. Островитянов в «Очерках экономики
докапиталистических формаций» (М., 1945) также подчерки¬
вает, что одно из типичных свойств рабовладельческого спосо¬
ба производства — отсутствие естественного воспроизводства
рабов, пополнявшихся почти исключительно за счет войн
(стр. 51). В той или .иной форме (положение это повторяется
почти во всех курсах по истории Рима, вышедших уже в конце
40-х — начале 50-х годов.
Чем же объясняли и объясняют наши историки и экономи¬
сты эту специфическую особенность античного, и главным об¬
разом римского, рабства? В основном — высокой степенью
6 ИГАИМК, 1934, вып. 68, стр. 93. На сходную концепцию Каутского ссы¬
лается и Л. Л. 'Раков, полемизируя с разделявшим ее Л. В. Баженовым (указ,
соч., стр. 13).
7 С. И. Ковалев. Об основных проблемах рабовладельческой форма¬
ции,—ИГАИМК, 1933, вып. 64, стр. 17, 21.
15
товарности римского хозяйства и, в первую очередь, начавших
формироваться с конца III в. до н. э. и вскоре ставших веду¬
щими в италийской экономике рабовладельческих латифундий.
Товарность предполагала погоню за максимальной прибылью,
невиданную прежде интенсивность эксплуатации рабов, бесче¬
ловечную экономию на их содержании и исключительную же¬
стокость в обращении с ними. Только при соблюдении этих
условий владелец латифундии мог победить в конкурентной
борьбе мелких свободных землевладельцев, труд которых был
значительно производительнее труда рабов. Выжимая из раба
не только прибавочный, но и необходимый продукт, рабовладе¬
лец не желал также тратиться на содержание не дававших ни¬
какого дохода детей рабов, сокращая таким образом расходы
по сравнению с крестьянином, вынужденным кормить семью.
Поскольку беспощадная эксплуатация и дурное обращение
быстро истощали силы раба и приводили его к преждевремен¬
ной смерти, собственник должен был иметь возможность сразу
же заменить его новым и притом дешевым невольником. По-
этому-то рентабельным рабовладельческое хозяйство могло
быть лишь при условии массового непрерывного поступления
на рабские рынки дешевых пленных. С прекращением войн це¬
ны на рабов возрастают, хозяину приходится их щадить, вос¬
питывать детей рабов, и рабовладельческое имение, обременен¬
ное дополнительными расходами, перестает приносить прибыль.
Наступает кризис, выражением которого в плане экономиче¬
ском было распространение вольноотпущенничества и колона¬
та, а в области идеологии — проповедь более гуманного отно¬
шения к рабам, признание за ними некоторых человеческих прав
и естественного равенства всех людей, независимо от их стату¬
са 8. Особенно категорично все эти положения сформулированы
в учебнике под редакцией В. Н. Дьякова и Н. М. Никольского.
Крупное производство, основанное на труде рабов и рассчитан¬
ное на получение прибавочной стоимости, говорится там, до¬
стигло в Риме наивысшего расцвета. Римские хозяева стреми¬
лись в течение двух лет окупить расходы на покупку раба и
извлечь из него максимальную прибыль. Отсюда бесчеловеч¬
ное обращение с рабами, скаредная экономия на их пище и
одежде, превращение раба в вещь господина 9.
На формирование этой концепции, независимо от воли ее
авторов, несомненно, оказали влияние взгляды некоторых бур¬
жуазных ученых, особенно Макса Вебера. Его «Аграрная исто¬
рия древнего мира» пользовалась большой популярностью в
8 В. С. Сергеев. Очерки по истории древнего Рима. М., 1938, стр. 418;
Н. А. Машкин. История Рима. М., 1947, стр. 185; 423; К. В. Островитя¬
нов. Указ, соч., стр. 51; Всемирная история, т. ІІ> стр. 345, сл.
9 «История древнего мира», под ред. В. Н. Дьякова и Н. М. Никольского.
М., 1952, стр. 544 сл., 732.
16
тот период развития нашей науки, когда не была еще полностью
осознана необходимость со всей четкостью различать капита¬
листический и рабовладельческий способы производства. По
Максу Веберу, от времени Катона до Баррона происходит рас¬
ширение рабских плантаций. Трудившиеся на плантациях ра¬
бы, исключительно мужчины, жили в казармах, лишенные семьи
и собственности. Естественное воспроизводство здесь отсут¬
ствовало и рабская казарма нуждалась в постоянном притоке
дешевых рабов’ извне. Только при таком условии рабовладель¬
ческое хозяйство могло быть выгодным. Второе условие его
рентабельности — полное и максимальное использование ра¬
бов, вплоть до совершенного их истощения, ибо простой рабов
пожирал вложенный в них капитал 10 11. Вслед за Максом Вебе¬
ром Гуммерус характеризует Катона как капиталиста, целью
которого было извлечение из своего хозяйства максимальной
ренты. Дальнейшее развитие италийского сельского хозяйства
Гуммерус определяет как развитие крупных капиталистических
латифундий, основанных на труде рабов 11.
Современные буржуазные ученые во главе с общепризнан¬
ным на Западе авторитетом по вопросам античного рабства
Уэстерманном несколько трансформировали концепцию Макса
Вебера и Гуммеруса. Стремясь опровергнуть представления о
тяжелом положении римских рабов и об остроте противоречий
между рабами и рабовладельцами, они отбрасывают ту ее
часть, где речь идет о неизбежности жестокой эксплуатации
рабов в латифундиях. Но зато они развивают тезис о решаю¬
щей роли массового поступления рабов извне: военнопленных,
жертв пиратских набегов и т. п. Отсюда эти авторы делают со¬
гласный с их общей установкой вывод: существование рабовла¬
дельческого способа производства с его особыми внутренними
законами развития, формами классовой борьбы и т. п. не было
некоей исторически обусловленной стадией развития человече¬
ства. Преобладание рабского труда в отдельные периоды и в
отдельных районах античного мира, в первую очередь в Рим¬
ской республике, было лишь случайностью, результатом непре¬
рывных, победоносных для Рима войн, давших массы дешевых
рабов12. Такою же и обусловленной теми же причинами слу¬
чайностью были, с их точки зрения, и великие рабские восста¬
ния п.-i вв. до н. э. Ни до, ни после римских завоеваний и
массового порабощения свободных пленников рабство не игра¬
ло особой роли, не было и острых противоречий между рабами
10 М. Веб ер. Аграрная история древнего мира. М„ 1925, стр. 345.
11 Н. Gummerus. Der romische Gutsbetrieb ais wirtschaftliches Organis-
•nus nach den Werken von Cato, Varro und Columella. Leipzig, 1906.
12 Развернутую критику соответствующих положений Лауфера см.,
Г. Г. Ди лиге некий. Проблемы истории античного рабства на XI Между¬
народном конгрессе исторических наук в Стокгольме.— ВДИ, 1961, № 2.
2 E. М. Штаерман
17
и рабовладельцами и сколько-нибудь заметной классовой
борьбы.
Само собой разумеется, что наши историки шли прямо про¬
тивоположным путем. Но все же известное влияние нечеткой
дифференциации капиталистического и рабовладельческого
мира, существовавшей в начале формирования нашей истори¬
ческой науки, проявилось именно в вышеупомянутой, сложив¬
шейся в 30-х годах, но частично бытующей и доныне схеме.
В первую очередь оно сказалось в механическом перенесе¬
нии черт, типичных для рабства в Северной Америке и Вест-
Индии, на рабство римское. Из одной работы в другую перехо¬
дила заимствованная из I тома «Капитала» 13 цитата 14, будто бы
подтверждающая, что, согласно указаниям Маркса, целью ра¬
бовладельческого хозяйства было выжать из «человеческого
скота» возможно большую массу труда в возможно меньший
промежуток времени. Экономический интерес к сохранению
жизни раба, согласно этой точке зрения, отодвигался на вто¬
рой план, так как в условиях массового притока рабов извне
рабовладелец всегда мог заменить утратившего трудоспособ¬
ность раба новым. В таком случае продолжительность жизни
раба становится менее важной, чем производительность его
труда, вследствие чего рабовладелец присваивал не только при¬
бавочный, но и необходимый труд раба, а это обусловливало
крайнюю грубость его пищи, непрестанный изнурительный
труд, недостаток сна и отдыха.
Как ни странно, популярность в нашей литературе этих буд¬
то бы сформулированных Марксом положений основана на не¬
доразумении. Во-первых, соответствующая цитата вовсе не при¬
надлежит К. Марксу. Он сам заимствует ее из сочинения
J. Е. Cairnes. The Slave Power. Во-вторых, Маркс приводит ее в
параграфе, посвященном продолжительности рабочего дня, в
котором ои характеризует стремление капиталистов в ненасыт¬
ной погоне за прибылью безгранично удлинять рабочий день.
Для сравнения с создавшимся в результате этого стремления
крайне тяжелым положением пролетариата цитируется выдерж¬
ка из книги Кэрнса о положении рабов, но отнюдь не в Риме,
а в современной ему Вест-Индии. Кэрнс объясняет исключи¬
тельную жестокость эксплуатации рабов и беспощадное к ним
отношение на тамошних плантациях как широкой возможно¬
стью заменять их по мере надобности дешевыми привозными
неграми, так и необычайно высокой доходностью тропических
плантаций, где годовая прибыль часто равняется всему вло¬
женному в них капиталу и где земледелие дает баснословные
богатства, почему жизнь миллионов негров и приносится в
13 К. М а р к с и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 276.
14 Впервые в кн.: А. В. Ми Шул ин. Революция рабов и падение римской
республики. М., 1936, стр. 7—8.
1 8
жертву жажде наживы. От себя К. Маркс замечает, что обыч¬
но рабовладелец покупает работника как лошадь и вместе с
рабом теряет капитал, который приходится возмещать новыми
затратами на невольничьем рынке. Но в Вест-Индии и южных
штатах США создаются особые условия, сущность и следствия
которых охарактеризованы в приводимой выдержке из книги
Кэрнса. Они и позволяют плантаторам без убытка для себя
пожертвовать затраченным на приобретение негров капиталом.
Естественно возникает вопрос, можно ли без всяких даль¬
нейших оговорок и пояснений непосредственно применять за¬
коны, действовавшие на невольничьих плантациях тропических
стран эпохи капитализма, к римско-италийскому сельскому хо¬
зяйству периода конца Римской республики? По-видимому,
можно, лишь молчаливо признав вслед за Гуммерусом Катона
и Баррона капиталистами, работающими на мировой капита¬
листический рынок и извлекающими из своих вилл такие же
баснословные доходы, как вест-индские плантаторы. Правда,
капиталистическим италийское сельское хозяйство наши исто¬
рики и в 30-х годах уже не признавали (например, А. В. Ми¬
шулин—указ. соч., стр. 7 — специально оговаривает, что ра¬
бовладельческое хозяйство было натуральным, а следователь¬
но, не капиталистическим). Но вместе с тем их смущал несом¬
ненный рост товарности италийского хозяйства II—I вв. до н. э.,
хотя К- Маркс неоднократно предостерегал против отожествле¬
ния товарного и капиталистического хозяйства, ссылаясь, меж¬
ду прочим, и на пример древнего Рима. «Мы вообще не найдем
в древности,— пишет К. Маркс,— в континентальной Италии
повода для формальной аналогии (с капиталистическим сель¬
ским хозяйством.— Е. Ш.), которая к тому же во всех сущест¬
венных пунктах представляется сплошь обманчивой для всяко¬
го, кто понял капиталистический способ производства и кто не
открывает подобно г-ну Моммзену капиталистического способа
производства уже во всяком денежном хозяйстве» 15.
Товарное производство, естественно, не исключает, а напро¬
тив, предполагает стремление товаропроизводителей к прибы¬
ли, образующейся и за счет эксплуатации непосредственного
производителя, и за счет присвоения произведенного им приба¬
вочного продукта. Однако прибыль товаропроизводителей до¬
капиталистических формаций, специфические методы ее извле¬
чения и даже их субъективные воззрения на эти методы резко
отличаются от капиталистических. Так, например, именно те
черты Катона, которые, с точки зрения Макса Вебера, делают
его капиталистом и которые обычно подчеркиваются и в нашей
литературе: стремление как можно больше продавать и как
можно меньше покупать, бережливость, скупость, трудолюбие,—
15 К. М а р к с и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 25, ч. II, стр. 249—350.
19
все это, по словам К. Маркса, добродетели «варварски прими¬
тивного товаровладельца» «созидателя сокровищ», ничего об¬
щего не имеющего с капиталистом 16. Собиратель же сокровищ
как раз и не будет попусту растрачивать жизнь и трудоспособ¬
ность своих рабов, так как затрата на покупку новых пробьет
чувствительную брешь в его накоплениях. Достаточно извест¬
но, что и Катон, и все последующие римские агрономы первое
условие процветания хозяйства видели в хорошем физическом
состоянии как рабочего скота, так и рабов, считая заботу о них
первейшей обязанностью хозяина.
Нет никаких причин полагать, что римский землевладелец
по примеру американского плантатора, работавшего на миро¬
вой капиталистический рынок, должен был в кратчайший срок
израсходовать работоспособность и жизнь раба в целях извле¬
чения прибыли. Это имело бы смысл, если бы он был заинтере¬
сован в максимальном сокращении периода оборота капитала,
что, как известно, для капиталиста повышает массу прибавоч¬
ной стоимости, вновь превращающейся в капитал, а потому
служит важным стимулом к интенсификации эксплуатации, к
стремлению выжать в кратчайший срок все возможное и из ра¬
ботника, и из машины, чтобы поскорее заменить последнюю но¬
вой, более совершенной. Тот же закон оборачиваемости капи¬
тала определял действия плантатора в условиях конкуренции
на мировом капиталистическом рынке. Лимитированный в при¬
менении усовершенствованной техники спецификой рабского
труда, он мог в наикратчайший срок вернуть и увеличить вло¬
женный в дело капитал лишь за счет крайней интенсивности
эксплуатации негров. Это было одним из условий рентабель¬
ности хозяйства, его расширения и возможного усовершенство¬
вания за счет новых капиталовложений, дающих новую при¬
быль. Рабовладельческое хозяйство докапиталистических фор¬
маций такого условия не предполагает за отсутствием капита¬
листического рынка и капитала, дающего прибавочную стои¬
мость, в свою очередь превращающуюся в капитал. У римского
рабовладельца не было необходимости быстро извлечь макси¬
мальную прибыль и снова пустить ее в оборот. С тем же и да¬
же большим успехом он мог стремиться длительное время из¬
влекать постоянный доход на раз вложенную в имение сумму
(Колумелла, пытаясь доказать выгодность виноградарства,
делает расчет, показывающий, что затраченные на приобрете¬
ние земли и инвентарь средства при умелом ведении дела бу¬
дут постоянно приносить верные 6% годовых). Такого рода за¬
дача как раз предполагает бережное, экономное расходование
приобретенных средств производства, к которым относились и
рабы.
16 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, ?тр. 144.
В отличие от капиталиста собственник римского рабовла¬
дельческого имения лишь в незначительной мере вкладывал по¬
лученную им прибыль в расширение и усовершенствование
производства. Как максимум он покупал новое имение, обра¬
батывавшееся теми же методами, или заводил на вилле какое-
нибудь подсобное предприятие, дававшее дополнительный до¬
ход, причем в этом предприятии обычно использовались не до¬
полнительно приобретенные рабы, а уже имевшийся в имении
персонал, свободный в перерывы между спешными и трудоем¬
кими земледельческими работами. Значительная же часть при¬
были расходовалась непроизводительно. Непроизводительно
тратилось и рабочее время. Если в капиталистическом произ¬
водстве на счету не только часы, но и минуты, то один из тео¬
ретиков рабовладельческого сельского хозяйства Сазерна счи¬
тал естественным (ему следовал и Баррон), что из 45 дней,
требовавшихся на обработку 8 югеров, только 32 дня пойдут
на работу, 13 же дней пропадут зря из-за непогоды, болезней
и лени (De г. г., I, 18). Столь же естественным считает и Катон,
что вилик на упреки хозяина за невыполненную работу сошлет¬
ся на плохую погоду, болезни, бегство рабов и многие иные
причины (Cato, De agric., 2). Видимо, даже если хозяин и по¬
ставил бы себе целью в кратчайший срок выжать из раба ка¬
питал и прибыль, это бы ему не удалось.
Наконец, в отличие от капиталистических предприятий и
плантаций Нового света, владельцы которых становились мил¬
лионерами, римские имения, за исключением пастбищного хо¬
зяйства, отличного от плантационного, никогда никого особен¬
но не обогащали. Можно спорить о степени доходности различ¬
ных италийских владений и различных культур, но несомненно
одно — ни один из римлян, прославившихся своим богатством,
не составил его, занимаясь земледелием. Как уже упоминалось
выше, в покупку земли вкладывали деньги знатные и незнат¬
ные римляне, нажившиеся на торговле, ростовщичестве, под¬
рядах, откупах, войне, различных политических и экономиче¬
ских махинациях в провинциях, так как владение землей было
необходимым условием респектабельности, но от земельной
собственности можно было рассчитывать лишь на довольно
умеренный, по сравнению с иными способами «делать деньги»,
доход. Даже сам Катон, по словам Плутарха понимая, что
земледелие скорее приятное, чем доходное, занятие, приумно¬
жал свое состояние всякими иными методами (Cato maior, 21).
Все вышеизложенное показывает, сколь неправомерно ис¬
пользовать приводимую К. Марксом выдержку из книги Кэрн¬
са для характеристики римского рабовладельческого хозяй¬
ства. Против отожествления рабства эпохи капитализма с ан¬
тичным рабством высказывался и сам Маркс: «...Если в какой-
нибудь общественно-экономической формации преимущественное
21
значение имеет не меновая стоимость, а потребительная
стоимость продукта, то прибавочный труд ограничивается бо¬
лее или менее узким кругом потребностей, но из характера
самого производства еще не вытекает безграничная потреб¬
ность в прибавочном труде. Ужасным становится чрезмерный
труд в древности в тех случаях, когда дело идет о добывании
меновой стоимости в ее самостоятельной денежной форме —
в производстве золота и серебра. Насильственный труд, уби¬
вающий работника, является здесь официальной формой чрез¬
мерного труда. Достаточно почитать Диодора Сицилийского.
Однако это исключения для древнего мира. Но как только на¬
роды, у которых производство совершается еще в сравнитель¬
но низких формах рабского, барщинного труда и т. д., вовле¬
каются в мировой рынок, на котором господствует капитали¬
стический способ производства и который преобладающим ин¬
тересом делает продажу продуктов этого производства за гра¬
ницу, так к варварским ужасам рабства, крепостничества и т. д.
прибавляется цивилизованный ужас чрезмерного труда. По¬
этому труд негров в южных штатах Американского союза но¬
сил умеренно-патриархальный характер, до тех пор пока
целью производства было главным образом непосредственное
удовлетворение собственных потребностей. Но по мере того
как экспорт хлопка становился жизненным интересом для этих
штатов, чрезмерный труд негра, доходящий в отдельных слу¬
чаях до потребления его жизни в течение семи лет труда, ста¬
новился фактором рассчитанной и рассчитывающей системы» і7.
Цитата эта неоднократно приводилась в работах наших ан-
тичников для доказательства влияния развития товарно-денеж¬
ных отношений на интенсивность эксплуатации рабов. Однако
приводилась она с теми или иными купюрами, затемнявшими,
несомненно, заложенную в ней мысль Маркса о коренном от¬
личии античного рабства, как бы значительно в тот или иной
период древности ни развились товарно-денежные отношения,
от рабства эпохи капитализма и капиталистического — именно
капиталистического — мирового рынка. Недооценка этого об¬
стоятельства, особенно характерная для концепций римского
рабства у нас в 30-е годы, но повлиявшая и на более поздние
работы, является их серьезным недостатком, так или иначе при¬
водящим к известной модернизации римских отношений, а сле¬
довательно, и мешающая их всестороннему изучению.
С тем же не вполне изжитым влиянием Макса Вебера и дру¬
гих разделявших его позицию исследователей было связано и
преувеличение роли торговых и финансовых кругов римского
общества. Конечно, влияние степени товарности хозяйства на
все стороны экономической и социальной жизни того или иного
17 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 247.
22
общества совершенно несомненно, но нельзя забывать, что при
изучении античности с ее сложным переплетением натурально¬
го и. товарного хозяйства, экономических и внеэкономических
факторов, требуется особенно осторожный и, главное, диффе¬
ренцированный подход к различным периодам, районам, раз¬
личным типам хозяйств и т. д. Характерно, например, что ряд
авторов одной из главных целей проводившихся Римом войн,
наряду с охотой на рабов, считали захват рынков сырья и
сбыта І8, даже не пытаясь отдать себе отчет, что, собственно,
мог стремиться сбывать на этих рынках Рим времен первых
двух Пунических войн с его сравнительно слабо развитым про¬
изводством. Часто наивысшая степень развития товарного про¬
изводства для всех периодов истории Рима связывалась с ла¬
тифундиями (например Л. Раков. Указ, соч., стр. 15). А так как
за некую неоспоримую и лишь в последнее время подвергнутую
сомнению (о чем подробнее будет сказано ниже) истину при¬
нимали неразрывную связь между распространением рабства
и развитием латифундий (см. В. С. Сергеев. Очерки...,
стр. 592), то самый упадок рабовладения объясняли сокраще¬
нием рынка сбыта сельскохозяйственной продукции из-за сни¬
жения покупательной способности населения и конкуренции
провинций, что и подрывало латифундиальное рабовладельче¬
ское хозяйство 19.
Напротив, исключительное развитие рабства во II—I вв.
до н. э. связывали с быстрым ростом работавших на экспорт
латифундий, в которых выгоднее всего было применять в мас¬
совых масштабах труд рабов (Н. А. Машкин. Указ, соч.,
стр. 187). При этом под латифундиальным хозяйством как
нечто само собой разумеющееся понималось хозяйство план¬
тационное. Расцвет и кризис римского рабства, таким образом,
отожествлялся с расцветом и упадком латифундий — планта¬
ций, считавшихся наиболее типичной формой римского рабо¬
владельческого хозяйства. Причину же большей или меньшей
рентабельности латифундий искали как в состоянии рабского
рынка, так и рынка сбыта для производившихся на плантациях
продуктов. Отсюда же выводились формы и интенсивность экс¬
плуатации рабов, более или менее жестокое к ним отношение
и т. п.
Кое-какие положения, выработанные в 30-х годах, как мы
видели, приняты и в более поздних работах, вплоть до посвя¬
щенных Риму глав II тома «Всемирной истории», подводящей
в определенном смысле итоги развития нашей исторической
науки. Другие с течением времени были в той или иной мере
18 С. И. Ковалев. Об основных проблемах рабовладельческой форма¬
ции, стр. 29 и др.
19 Л Л. Раков. Указ, соч., стр. 15; Н. А. Машкин. История Рима,
стр. 423; В. С. Сергеев. Очерки ..., стр. 418.
23
пересмотрены на основании более тщательного и глубокого
изучения имеющихся в нашем распоряжении данных источни¬
ков. Догматический подход к римскому рабству стал отступать
перед подходом исследовательским, что не замедлило дать свои
результаты.
Главное внимание специалистов по истории Рима было об¬
ращено на сельское хозяйство, что и естественно, поскольку
именно оно было ведущей отраслью римской экономики и скла¬
дывавшиеся в нем отношения в основном определяли ее ха¬
рактер.
Углубленный анализ сочинений римских агрономов и дру¬
гих древних авторов позволил со всей очевидностью показать,
что первопричиной кризиса италийского сельского хозяйства,
основанного на рабстве, было не сокращение притока порабо¬
щенных пленных и вздорожание рабов, а внутренние противо¬
речия рабовладельческого способа производства. Уже В. С. Сер¬
геев — отчасти в «Очерках по истории древнего Рима» и особен¬
но в статье «Разложение рабовладельческой системы и начало
колоната в Римской империи» (ВДИ, 1938, № 3)—подчерки¬
вал, что главной причиной кризиса было непримиримое проти¬
воречие между незаинтересованностью рабов в труде, ставив¬
шей крайне узкие пределы интенсификации и рационализации
хозяйства, и развитием производительных сил — известный тех¬
нический прогресс, усовершенствование методов труда, накоп¬
ление опыта,— которое могло быть использовано лишь при
условии известной инициативности и довольно высокой квали¬
фикации работника. Рабовладельческое хозяйство, писал
В. С. Сергеев, не допускало ни значительного увеличения раз¬
меров имения, ни интенсификации труда («Очерки...», стр. 581
сл.; ВДИ, 1938, № 3, стр. 121). Это-то и обусловило прогресси¬
рующее падение рентабельности крупных рабовладельческих
имений и переход к колонату. В своей «Истории Рима», вышед¬
шей в 1948 г., С. И. Ковалев со всей определенностью подчерк¬
нул, что кризис рабовладельческого строя обусловливался не
сокращением притока пленных, а внутренними экономически¬
ми движениями рабовладельческой формации (стр. 612).
Особенно велики в изучении рабовладельческого сельского
хозяйства Италии заслуги М. Е. Сергеенко. Итогом ее много¬
летней работы над этой темой, отраженной в ряде статей, яви¬
лись опубликованные в 1958 г. «Очерки по сельскому хозяйству
древней Италии». Ряд выводов М. Е. Сергеенко имеют капи¬
тальное значение для истории римского рабства. В своих рабо¬
тах она охарактеризовала различные типы хозяйств, преобла¬
давших в тех или иных районах Италии. Она показала, что
виллы типа катоновской, обычные для Средней Италии, были
невелики, так что их никак нельзя считать латифундиями, что
рабов в них было немного, жили они не в казармах и не были
24
изолированы от занятых в тех же имениях рабынь. Эти виллы,
несмотря на значительную роль, которую в них играл труд сво¬
бодных батраков и издольщиков, были наиболее типичными
рабовладельческими хозяйствами. Такие же имения раскапы¬
вают археологи в Помпеях. Они наиболее тесно были связаны
с рынком. Правда, необходимые продукты питания производи¬
лись на вилле, и, как считает М. Е. Сергеенко, имения, специа¬
лизировавшиеся только на какой-либо одной культуре, не были
особенно распространены, но ремесленные изделия закупались
в городах, а виноградарство и оливководство, обслуживавшие
более или менее широкий рынок, приобрели особое значение.
Напротив, крупные имения, многочисленные в долине По, в го¬
раздо большей мере удовлетворяли свои потребности за счет
внутренних ресурсов, поскольку располагали значительным
штатом ремесленников, работавших в поместных мастерских.
Наряду с трудом рабов в крупных имениях большое место за¬
нимал труд арендаторов — колонов, издавна сидевших на зем¬
лях богатых собственников.
Чрезвычайно важен для нашей темы и данный М. Е. Сер¬
геенко анализ борьбы различных агрономических школ в I в.
н. э.: школы сторонников интенсивного, рационального хозяй¬
ства, основанного на труде рабов под неусыпным надзором вла¬
дельца, и школы агрономов, не веривших в возможность сде¬
лать рентабельным усовершенствованное рабовладельческое
хозяйство и советовавших или перейти к экстенсивному хозяй¬
ству с примитивными, не требовавшими больших затрат мето¬
дами, или заменить в основном рабов колонами. Последнее те¬
чение в конце концов возобладало, что явилось одним из наи¬
более ярких показателей начавшегося кризиса рабовладельче¬
ского способа производства, при котором никакой выходящий
за довольно узкие рамки прогресс невозможен20.
Особо следует отметить ряд работ В. И. Кузищина21. На
основании кропотливого анализа данных источников автор при¬
ходит к выводам, заставляющим, так же как и труды М. Е. Сер¬
геенко, пересмотреть некоторые из упоминавшихся выше проч¬
но вошедших в нашу науку представлений.
Как мы помним, к ним относится тезис о неразрывной связи
римского рабства с латифундиями, уже в середине II в. до н. э.
вытеснившими мелкие хозяйства. Но В. И. Кузищину удалось
со всей убедительностью показать, что рост крупного
20 См. также: М. И. Рижский. О применении рабского труда в сель¬
ском хозяйстве Италии в I веке н. э.— ВДИ, 1958, № 2, стр. 156—165.
21 Для нашей темы наибольший интерес представляют его статьи: «О сте¬
пени развития латифундий в Италии в конце республики».— ВДИ, 1957, № 1,
стр. 64—80; «Хозяйство италийских латифундий в I веке до н. э.».— «Вестник
Моск. гос. ун-та», 1958, № 4, стр. 15—29; «О латифундиях во II веке до н. э.».—
ВДИ, 1960, № 1, стр. 46—60 и «Хозяйство Плиния Младшего».— ВДИ, 1962,
№ 2, стр. 27—55.
25
землевладения в тот период отнюдь не тождествен росту лати¬
фундий с плантационным методом обработки земли. Крупные
собственники владели не сплошными земельными массивами, а
многими, разбросанными по разным районам Италии мелкими
и средними виллами. Такая вилла стоит в центре внимания
Варрона. Настоящие латифундии при нем только еще появля¬
лись и были редким явлением. Господствующее положение они
заняли лишь в I в. н. э., и тогда же выявились все их отрица¬
тельные стороны, приведшие к упадку сельского хозяйства Ита¬
лии. Напротив, своим расцветом во II—I вв. до н. э. оно обя¬
зано было именно виллам средней величины типа имения Ка¬
тона и сходных с ним помпеянских вилл. Изучая последние,
В. И. Кузищин присоединяется к выводу М. Е. Сергеенко о
более высокой товарности небольших хозяйств и относительно
меньшей связи с рынком крупных имений.
Как мы видим, работы М. Е. Сергеенко и В. И. Кузищина
во многом меняют устоявшиеся представления о путях разви¬
тия римского рабства. Выясняется, что его расцвет был свя¬
зан не с латифундиями и плантациями, а с мелкими и сред¬
ними рабовладельческими имениями. Стушевываются обычно
рисуемые картины огромных полей с сотнями и тысячами ра¬
бов, картины, навеянные скорее теми же несостоятельными
аналогиями с американскими плантациями, чем тщательным
изучением римского материала. Построенным на песке оказы¬
вается и тезис об основном условии рентабельности латифун¬
дий— в минимально короткий срок выжать из рабов сверхпри¬
быль с целью как можно скорее реализовать на рынке произве¬
денный ими продукт. Раз латифундии там, где они появлялись,
были сравнительно слабо связаны с рынком, этот мотив отпа¬
дал и скорее должен был действовать закон, согласно которому
в менее товарном хозяйстве менее интенсивна и эксплуатация
рабов. К виллам же типа катоновской этот тезис также не¬
применим, хотя они и были основными поставщиками сельско¬
хозяйственных продуктов на рынок и ввозили ремесленные из¬
делия. Для их экономных, скупых на расходы владельцев
покупка новых рабов была нежелательна. Своих рабов они бе¬
регли, так же как рабочий скот, составлявший не менее важную
часть инвентаря имения. Даже если богатый собственник имел
много отдельных вилл, он управлял ими, исходя из тех же
принципов, что и владелец одного-двух таких имений.
Здесь, кстати, надо заметить, что ходячее представление о
крайней дешевизне рабов в период наступательных войн Рима
и об их вздорожании при империи основано на неких умозри¬
тельных заключениях, а не на реальных фактах. Подробно
данные о ценах на рабов будут рассмотрены далее. Но уже
■сейчас можно сказать, что резкое падение цен на рабов при
республике имело место лишь в исключительных случаях. Из¬
26
вестны два таких факта, которыми обычно и оперируют: пого¬
ворка «дешев, как сард», возникшая во время распродажи мно¬
гочисленных пленных, взятых при усмирении восставшей Сар¬
динии, и сообщение Плутарха и Аппиана о солдатах Лукулла,
захвативших такую огромную добычу при походе через Вифи-
нию, что, не зная куда ее девать, они продавали быка по драх¬
ме, а раба по 4 драхмы. Оба эти эпизода еще не дают нам права
делать какие-либо выводы об обычной стоимости пахотных бы¬
ков или рабов, так же как, например, сообщаемые другими
авторами исключительно высокие цены на зерно во время опу¬
стошительных войн, стихийных бедствий и т. д. не определяют
обычных цен на съестные припасы. Другие же данные, как мы
увидим ниже, позволяют заключить, что при республике средний
сельскохозяйственный раб стоил от 500 до 1500 денариев и что
цена эта оставалась почти неизменной и в первые века импе¬
рии, хотя вообще цены на различные товары постепенно возра¬
стали. Сильно, но все же меньше, чем это обычно думают,
вздорожали высококвалифицированные рабы, и особенно рабы,
составлявшие предмет роскоши,— красивые мальчики и девуш¬
ки, музыканты, танцоры и т. п. Но рост цен на них объяснялся
не сокращением притока рабов, а общим вздорожанием това¬
ров, входивших в моду в римском «высшем обществе». Так же
непропорционально поднимались цены на породистых голубей,
павлинов, соловьев, мурен и т. д. Все это характеризует «быт
и нравы» придворных кругов при Юлиях — Клавдиях и Фла¬
виях, но отнюдь не основные экономические процессы, опреде¬
лявшие состояние сельского хозяйства того времени. Кстати
сказать, ни один из тогдашних авторов, сетовавших на начав¬
шийся упадок италийского земледелия, не ссылался на дорого¬
визну или нехватку рабов, а некоторые из них, как, например,
Плиний Старший, напротив, основное зло видели в наводнив¬
ших страну «легионах рабов».
Большое значение имеют соображения, высказанные в лите¬
ратуре по вопросу о причинах победы рабовладельческих хо¬
зяйств над мелкими крестьянскими, не зависящих от цен на
рабов, притока пленных, отсутствия естественного воспроиз¬
водства рабов .и тому подобных моментов. В первую очередь
здесь было обращено внимание на значение простой коопера¬
ции в рабовладельческом имении22. Почему заинтересованный
в труде мелкий собственник уступил место рабу?— спрашивает
К. В. Островитянов. Потому, отвечает он, что концентрация в
руках рабовладельцев средств производства и рабов давала
им возможность осуществить простую, а отчасти и сложную
22 См. К- В. Островитянов. Очерки экономики докапиталистических
формаций, стр. 55; Н. А. Машкин. История Рима, стр. 221. Правда, эти ав¬
торы придают большое значение также войнам и ценам на рабов и считают,
что кооперация осуществлялась только в латифундиях.
27
кооперацию труда. Основу же хозяйства мелких собственников
составлял изолированный труд. Крупная собственность давала
больший простор разделению труда, что повышало специали¬
зацию и квалификацию отдельных производителей. Незаинтере¬
сованность раба в труде, заключает автор, привела к тому,
что развитие производительных сил пошло не по линии подъема
техники, а по линии использования преимуществ кооперации
рабского труда.
Действительно, сопоставляя данные различных авторов —
агрономов, юристов — времен республики и империи, мы уви¬
дим, что орудия производства в имении оставались почти не¬
изменными, новые изобретения в этой области прививались с
трудом. Зато все возрастала специализация работников и роль
обслуживающего работников персонала — повара, пекаря, тка¬
чихи, швеи, воспитательницы детей рабов и т. п.,— что позво¬
ляло экономить труд тех, кто был непосредственно занят в
производстве, тогда как в мелком хозяйстве всю эту работу
наряду с работой в поле выполняли сам крестьянин и его жена.
Правда, и в этом направлении развитию производительных сил
рабство ставило довольно узкие пределы, но на известный и
довольно длительный срок рабовладельческое хозяйство откры¬
вало больший простор прогрессу производительных сил, чем
крестьянское.
Таким образом, ряд работ, опубликованных преимуществен¬
но за последние годы и посвященных изучению внутренних за¬
кономерностей развития рабовладельческого сельского хозяй¬
ства, а также организации различных типов имений, позволяет
по-новому поставить проблему развития и упадка рабства з
этой ведущей отрасли римской экономики.
Совсем особое место занимает в нашей науке изучение клас¬
совой борьбы в эпоху римского господства в Средиземноморье.
Особенно много работ, посвященных классовой борьбе, появи¬
лось в 30-е годы, под влиянием выдвинутого Сталиным положе¬
ния о «революции рабов». Кое в чем это положение в условиях
культа личности Сталина оказало нездоровое влияние на ход
развития нашей науки, но тем не менее ряд результатов, до¬
стигнутых советскими исследователями классовой борьбы в
античности, несомненно, прочно вошли в основной фонд марк¬
систско-ленинской историографии.
В связи с изучением классовой борьбы со всей четкостью
была поставлена проблема основного противоречия рабовла¬
дельческого, в частности римского, общества, проблема, никогда
раньше не ставившаяся, поскольку буржуазная наука склонна
скорее замалчивать или прямо отрицать классовые противоре¬
чия, чем делать их предметом исследования.
Для всех историков-марксистов с самого начала не подле¬
жало сомнению, что основным антагонистическим противоречием
28
в рабовладельческом мире было противоречие между рабами
и рабовладельцами. Но как обстояло дело с неимущими и мало¬
имущими свободными? Некоторые со всей категоричностью отно¬
сили и их к классу рабовладельцев, противостоявшему рабам.
Так, А. Г. Пригожин в заключительном слове на сессии Инсти¬
тута истории Комакадемии в марте 1933 г. заявил, что все
классы, связанные с античной формой собственности, от патри¬
ция и императора до бедняка и отпущенника,— рабовладельцы.
Исключение он допускал только для крестьян, представителей
не античной, а частной собственности: рабовладельцы стреми¬
лись ее экспроприировать, а потому крестьяне в борьбе с ними
объединялись с рабами (ИГАИМК, 1934, вып. 68, стр. 94).
С. И. Ковалев в те годы основное противоречие рабовладель¬
ческого общества усматривал в невозможности воспроизводства
рабов внутри рабовладельческого хозяйства. Отсюда он выво¬
дил противоречие между крупным рабовладельческим и мелким
крестьянским хозяйством, которое как вне, так и внутри рабо¬
владельческого общества было питательной средой развития
рабовладельческих отношений. Когда происходило массовое по¬
рабощение свободных производителей, скрытая, латентная
борьба рабов принимала характер массовых восстаний. На этой
стадии антагонизм рабов и рабовладельцев приобретает тенден¬
цию перерастания в антагонизм между рабами и свободными,
так как городская чернь также жила за счет рабов. Даже сель¬
ская беднота, писал С. И. Ковалев, недостаточно активно уча¬
ствовала в рабских восстаниях, чтобы могла идти речь о клас¬
совой солидарности рабов и неимущих свободных23.
Однако уже в следующей работе С. И. Ковалев отказывается
от столь крайних взглядов. Он подчеркивает, что рабы были
основным, но не единственным эксплуатируемым классом и
что классовая борьба свободных переплеталась с классовой
борьбой рабов. Положение мелких свободных производителей
было двойственно: с одной стороны, как участники античной
собственности, они были антагонистичны рабам, с другой —
тяжелое положение невольно делало их союзниками рабов24.
Далее С. И. Ковалев пытается обосновать свой тезис новой
версией основного противоречия античного общества: оно со¬
стояло в противоречии, с одной стороны, между общинной госу¬
дарственной собственностью и кооперативным началом, пред¬
ставленными рабовладельцами, и с другой стороны, частной соб¬
ственностью и мелким производством, с которыми были связа¬
ны рабы и мелкие свободные производители. Последние были
враждебны античной форме собственности, а потому часто
23 С. И. Ковалев. Об основных проблемах рабовладельческой форма¬
ции.— ИГАИМК. 1933. вып. 64.
24 С. И. Ковалев. Проблема социальной революции в античном обще¬
стве.— ИГАИМК, 1934, выіп. 76, стр. 37 сл.
29
выступали единым фронтом с рабами, хотя часть из них и была:
заинтересована в развитии античной собственности и эксплуата¬
ции рабов (там же, стр. 47). Эта искусственная и, с точки зре¬
ния теперешних взглядов на античную форму собственности^
неоправданная схема была вскоре отброшена С. И. Ковалевым.
Он уже не возвращается к ней в своей написанной совместно
с акад. С. А. Жебелевым большой статье «Великие восстания
рабов II—I вв. до н. э. в Риме» (ИГАИМК, 1934, вып. 101).
Здесь он совершенно справедливо указывает на существование,
помимо основного антагонизма между рабами и рабовладель¬
цами, противоречия между крупными рабовладельческими и
мелкими крестьянскими хозяйствами, что «загоняло в один
антирабовладельческий лагерь» всех производителей, свобод¬
ных и рабов при ведущей роли в этом лагере рабов (стр. 152).
Сходную позицию занимал и А. В. Мишулин в своих рабо¬
тах «Революция рабов и падение римской республики» (М.,
1936) и «Спартаковское восстание» (М., 1936). Он придает,
однако, большее, чем С. И. Ковалев, значение участию в раб¬
ских восстаниях свободной бедноты, хотя и приписывает ей
скорее отрицательную роль неорганизованного, анархического
элемента, ответственного за неудачи более сознательных в клас¬
совом отношении и целеустремленных рабов.
Уже много лет спустя к этому вопросу вернулся С. Л. Ут-
ченко25. Он подчеркнул, что основным делением античного
общества было деление на рабов и свободных. Свободные же,
в свою очередь, состояли из двух классов: крупных земле- и
рабовладельцев и мелких производителей, которые, хотя они
спорадически и использовали труд рабов, к классу рабовла¬
дельцев причислены быть не могут. Основным противоречием
был антагонизм между рабами и рабовладельцами, достигший
наибольшей остроты в Риме и выявившийся там в полной
мере. Мелкие производители были не основным, а переходным
классом, но тем не менее противоречия между ними и рабовла¬
дельцами играли огромную роль. Эта точка зрения и принята,
в нашей современной науке.
Помимо проблемы основного противоречия, большое место
занимал и вопрос о сущности и хронологических рамках «рево¬
люции рабов». Дело в том, что тезис Сталина весьма трудно
было привести в соответствие с известными фактами: великие
рабские восстания отнюдь не положили конца рабовладельче¬
скому строю, просуществовавшему еще пять столетий, а в
народных движениях III—V вв., составлявших важнейший эле¬
мент социальной революции при переходе от рабовладельческой
к феодальной формации, рабы играли гораздо меньшую роль,
25 С. Л. У т ч е н к о. О классах и классовой структуре античного обще¬
ства,—ВДИ, 1951, № 4, стр. 14—21.
30
чем закрепощаемые и закрепощенные земледельцы разных ка¬
тегорий.
Чтобы сгладить это несоответствие, античники 30-х годов
выдвинули теорию о двух этапах революции рабов. Первый из
них ознаменовался рабскими восстаниями и демократическими
движениями II—I вв. до н. э. и закончился поражением рабов
и установлением военной диктатуры рабовладельцев в форме
империи. Империя отсрочила падение рабовладельческого
строя, но достигнутая правящим классом стабилизация оказа¬
лась кратковременной и непрочной. Все обострявшиеся проти¬
воречия между рабами и рабовладельцами создали благопри¬
ятные условия для подготовки второго этапа революции рабов
в III—V вв., окончившегося гибелью античного мира26.
Схема эта была явно надуманной и приводила ее авторов
к ряду натяжек. Во-первых, так как социальная революция не¬
возможна без глубокого кризиса того строя, который она при¬
звана разрушить, кризис рабства относили уже к последним
векам республики. То обстоятельство, что в первые века импе¬
рии экономика римского мира в целом, основанная на рабстве,
достигла наивысшего расцвета, оставалось без объяснений.
Во-вторых, непрочность «стабилизации» при империи дока¬
зывалась с помощью необоснованной интерпретации данных
источников. Приведем один курьезный пример: Тацит, расска¬
зывая о злодеяниях Агриппины после ее брака с Клавдием,
упоминает, между прочим, что она поспешила расправиться с
Домицией Лепидой, сестрой своего первого мужа, внучатой пле¬
мянницей Августа, своей давней соперницей в «красоте, богат¬
стве и распутстве». Домиции было предъявлено обвинение в
попытке околдовать супругу принцепса и в том, что она недо¬
статочно обуздывала толпы своих рабов в Калабрии и тем на¬
рушала мир в Италии (Tacit., Annal., XII, 64—65). Это весьма
любопытное во многих отношениях известие было использовано
неожиданным образом. С. И. Ковалев в доказательство посто¬
янных вспышек рабских восстаний при империи пишет, что
Домиция Лепида была казнена за подстрекательство рабов в
Калабрии (ИГАИМК, вып. 76, стр. 50). А. В. Мишулин же
прямо говорит о движении рабов в Южной Калабрии под ру¬
ководством Домиции Лепиды, преданной за это смертной казни
(«Спартаковское восстание», стр. 81). Вождями «революции ра¬
бов» без всяких к тому оснований называли Секста Помпея,
26 С. А. ЖебелевиС. И. Ковалев. Великие восстания рабов II—I вв.
до н. э. в Риме.— ИГАИМК, 1934, вып. 101; А. В. Мишулин. Революция
рабов и падение римской республики. М., 1936, стр. 12—13; 98; о н ж е. Спарта¬
ковское восстание. М., 1936, стр. 181; С. И. Ковалев. Проблема социальной
революции.— ИГАИМК, 1934, вып. 76, стр. 48—58; О. О. Крюгер. Рабские
восстания II—I вв. до н. э. как начальный этап революции рабов (там же,
стр. 129).
Такфарината, руководившего при Тиберии восстанием африкан¬
ского племени музуламиев, и даже императора Максимина.
С дальнейшим развитием нашей исторической науки от по¬
добных крайностей в интерпретации «революции рабов» отка¬
зались.
Уже в опубликованной в 1947 г. статье «Две проблемы рим¬
ской истории» («Вестник Ленинградск. гос. ун-та», 1947, № 4,
стр. 86—99) С. И. Ковалев писал, что гражданские войны кон¬
ца республики неправильно считать первым этапом революции
рабов, так как никаких признаков, характеризующих революцию,
они не имели, да и не было еще предпосылок для перехода к
новой социально-экономической формации — феодализму. По¬
этому о революции рабов можно говорить лишь применительно
к событиям III—V вв. А. Д. Дмитрев в своей докторской дис¬
сертации «Социальные движения в Римской империи» (1949),
к сожалению, полностью не опубликованной, но хорошо извест¬
ной специалистам по отдельным ее главам, печатавшимся во
ВДИ и «Византийском временнике», не решившись прямо от¬
казаться от «революции рабов», показал на конкретном мате¬
риале, что основной движущей силой поздних восстаний были
колоны и крестьяне.
По-новому подошли к кризису республики С. Л. Утченко и
О. В. Кудрявцев. Как уже упоминалось выше, они показали, что
те явления, которые часто представлялись симптомами упадка
рабовладельческого способа производства, свидетельствовали
лишь о разложении полиса, имевшем место на определенном
этапе развития как греческого, так и римского общества. Кри¬
зис же полиса никоим образом нельзя отождествлять с кризи¬
сом всей рабовладельческой формации в целом. Напротив,
только разрушение мелкого крестьянского землевладения, со¬
ставлявшего основу полиса, открыло простор концентрации
земли и росту рабовладения, тогда еще далеко не исчерпавшего
своих возможностей, а следовательно, находящегося на подъеме,
прогрессивного.
Начало кризиса рабовладельческого способа производства в
большинстве курсов по истории Рима, вышедших в конце 40-х
и 50-х годов, уже датируется концом II — началом III в. н. э.27
Следовательно, рабские восстания II—I вв. до н. э. не могли
быть выражением кризиса рабства как системы. Напротив, они
обусловливались в конечном счете ее укреплением и распро¬
странением, окончательным переходом от патриархального к
классическому, античному рабству, когда труд рабов овладевает
производством. Именно в Риме оно достигло наивысшего раз-
27 Подробно историография кризиса рабовладельческого строя рассмотрена
в статье: А. Г. Б ок щ ан ин. К вопросу о проблеме падения античной рабо¬
владельческой формации.— «Преподавание истории в школе», 1952, № 5.
стр. 22—35.
32
вития, а потому там борьба рабов против рабовладельцев при¬
няла наиболее острые формы. О победе же рабов и о переходе
к феодализму тогда не могло быть и речи.
По-иному было оценено и значение восстаний и их резуль¬
тат. Они не могли сокрушить рабовладельческий строй, но,
наряду с другими факторами, способствовали консолидации
класса рабовладельцев и возникновению империи (С. Л. Утчен-
ко. Указ, соч., стр. 20). В изучении роли рабских восстаний
при становлении империи особенно велика заслуга Н. А. Маш¬
кина. В своем капитальном труде «Принципат Августа» (М...,
1949) он в отличие от писавших на ту же тему буржуазных
ученых уделил рабским движениям пристальное внимание, со¬
брав все относящиеся к ним данные источников. Н. А. Машкин
также говорит о кризисе рабовладения в этот период, но со¬
вершенно в ином смысле: в пылу политической борьбы различ¬
ные группировки правящего класса, не будучи ни в коей мере
защитниками угнетенных или противниками рабства, призы¬
вали на свою сторону составлявших большую силу рабов и тем
расшатывали устои рабовладельческого общества (стр. 297).
Одной из насущнейших задач Августа после окончания граж¬
данских войн, стало укрепление этих подорванных устоев
(стр. 410 сл.). Упрочению власти рабовладельцев над рабами
служили не только такие мероприятия, как казнь рабов, слу¬
живших в войске Секста Помпея, или издание Силанианского
сенатусконсульта, но и семейное законодательство Августа:
рабы были органической составной частью римской фамилии,
основы римского общества. Фамильные связи значительно осла¬
бели во время гражданских войн и проскрипций, пошатнулась
власть отца. Но власть господина могла быть сильна лишь
тогда, когда незыблем был авторитет отца. Укрепляя его, Ав¬
густ укреплял и весь фундамент римского рабовладения
(стр. 425).
Именно направленные к этой цели мероприятия Августа и
тесно связанный с нею реставраторский, охранительный харак¬
тер его политики в различных областях социальной и культур¬
ной жизни снискали ему любовь и популярность среди италий¬
ских земле- и рабовладельцев, заставили их забыть ужасы
проскрипций и сделали в их глазах время его правления «золо¬
тым веком».
Несмотря на обусловленные тогдашней обстановкой ошибки
и натяжки, содержавшиеся в более ранних работах о рабских
восстаниях в республиканском Риме, авторы их сделали очень
много для изучения конкретной истории движений рабов. Круг
вопросов, привлекавших их внимание, очерчен в уже упоминав¬
шейся большой статье С. А. Жебелева и С. И. Ковалева
(стр. 170): 1) подготовка восстаний; 2) организация власти;
3) программа и идеология восставших; 4) тактика и стратегия
3 E М. Штаерман
33
рабских войн; 5) проблема руководства; 6) социальный состав
повстанцев; 7) причины поражения. Как видим, круг этот очень
широк. Мы не будем здесь останавливаться на отдельных вы¬
водах и разногласиях по некоторым частным пунктам. Они бу¬
дут разобраны в главах, посвященных идеологии и классовой
борьбе рабов. Отметим только, что разработка истории рабских
восстаний в нашей литературе оставляет позади все сделанное
в этом направлении на Западе, особенно ко времени 30-х годов.
Даже И. Фогт, глава майнцской группы историков, специально
занимающихся изучением античного рабства, признал заслуги
советских историков в исследовании рабских восстаний28.
Из всего вышеизложенного явствует, что для изучения рим¬
ского рабства в советской науке сделано немало, в частности и
по различным вопросам рабства в поздней республике.
Но, как уже говорилось выше, римское рабство и его исто¬
рия еще не были у нас темой монографического исследования.
Поэтому наряду с серьезными достижениями имеются и значи¬
тельные пробелы как по общим, так и по частным вопросам.
Не была предпринята и попытка собрать и систематизировать
все данные источников о рабстве.
Такая задача особенно важна для истории рабства в период
поздней республики. Соответственные данные для этого време¬
ни по большей части очень фрагментарны, возможность их ис¬
пользования иногда спорна из-за неясности их датировки. Мы
не будем здесь останавливаться на источниковедческих вопро¬
сах, связанных с сочинениями таких общеизвестных авторов,
как Полибий, Ливий, Цицерон, Цезарь. Думается, что содер¬
жащиеся у них сведения о рабах могут быть приняты без особых
сомнений, так как, если они и допускали какие-нибудь фаль¬
сификации по другим, актуальным для них вопросам, рабство
и рабы не представляли тогда достаточно большого интереса,
чтобы побудить их к серьезным отступлениям от истины. Слож¬
нее обстоит дело с авторами эпохи империи, когда «рабский
вопрос» в его различных аспектах привлекает все большее вни¬
мание и становится темой разных спекуляций. Так, например,
28 J. Vogt. Struktur der antiken Sclavenkriege. Mainz, 1957, S. 50. Мы не
останавливаемся здесь на разборе современных буржуазных концепций рим¬
ского рабства, уже не раз подвергавшихся критике советскими историками.
См. рецензии. Н. И. Голубцовой на 2-й том «Histoire generale des civilisa¬
tions».— ВДИ, 1956, № 4, стр. 85—91; С. И. Ковалева и А. И. Немировского
на IV том «Historia Mundi».— ВДИ, 1957, № 4, стр. 167—174; А. Р. Корсунско¬
го, В. И. Кузищина и И. С. Свенцицкой на книгу Уэстерманна «The Slave
Systems of Greek and Roman Antiquity».— ВДИ, 1958, № 4, стр. 148—158, а так¬
же статьи: К. К. 3 ель ин, А. К. Бергер, Е. М. Ш т а е р м а н. О некото¬
рых направлениях в современной буржуазной историографии античности.—
ВДИ, 1959, № 1, стр. 141—159; Г. Г. Дилигенский. Проблемы истории
античного рабства на XI Международном конгрессе исторических наук в Сток¬
гольме.— ВДИ, 1961, № 2, стр. 124—137.
34
в I—II вв. н. э. появляется множество рассказов о рабах «пре¬
данных» и рабах-«предателях», рассказов, приуроченных в
основном ко временам проскрипций, но относимых и к более
ранним периодам. В этих своеобразных кратких новеллах не
всегда можно отделить историческое зерно от тенденциозного
оформления, но те из них, которые, по свидетельству авторов,
заимствованы ими у писателей эпохи республики, мы считали
возможным использовать. То же относится к материалам раз¬
личных поздних комментаторов, схолиастов, грамматиков, со¬
хранивших отрывки из авторов II—I вв. до н. э., и к «Диге¬
стам», где иногда даются ссылки на древних юристов.
Весьма своеобразным источником являются сборники рито¬
рических упражнений. Составленные в I — начале II в. н. э. по
определенному шаблону, посвященные часто совершенно неле¬
пым, невозможным в жизни казусам, они, тем не менее, не могут
быть безоговорочно отметены. По-видимому, они в какой-то
мере передают если не слово, то дух речей, произносившихся
в народных собраниях ораторами-популярами конца республи¬
ки, содержат отдельные характерные, взятые из жизни штрихи,
опираются на действительно существовавшие законы. При со¬
блюдении достаточной осторожности они представляют собой
весьма ценный для нашей темы и еще почти не использованный
в этом плане источник.
Очень спорен вопрос о допустимости использования Плавта
и Теренция. Однако следует заметить, что в посвященной им
литературе последних лет, ссылки на которую будут даны да¬
лее, прежде господствовавшее направление, отрицавшее за
Плавтом почти всякую самостоятельность по сравнению с его
греческими оригиналами, находит все менее сторонников.
Большинство исследователей склоняется к мысли, что боль¬
шую часть бытовых подробностей Плавт заимствует из совре¬
менной ему римской действительности, что и дает право видеть
в его комедиях один из важнейших источников для характе¬
ристики некоторых моментов тогдашней жизни, и в частности
рабства.
Глава 1
ИСТОЧНИКИ РАБСТВА
Как мы видели, в нашей и зарубежной литературе по исто¬
рии римского рабства часто принимается за некую аксиому,
что на его развитие решающее влияние оказывали войны \ ко¬
торые были почти единственным источником пополнения числа
рабов. Эта столь распространенная теория вызывает ряд недо¬
умений и вопросов, на которые не дает ответа. Как, например,
могло рабовладельческое хозяйство развиваться не только в
Италии, но и в тех обращавшихся в провинции странах, куда не
только не поступали пленные, но откуда, напротив, римляне
гнали толпы побежденных на рабские рынки? Почему в источ¬
никах мы почти не встречаем намеков на захват рабов как на
цель войн? Единственным заслуживающим внимания исключе¬
нием является в этом смысле договор римлян с этолянами во
время войны с Филиппом, согласно которому на завоеванной
территории этоляне получали земли и недвижимое имущество,
римляне — движимость и людей1 2. Но договор этот был связан
с особыми обстоятельствами: римляне потеряли много рабов
во время второй Пунической войны, и землевладельцы роптали
на нехватку рабов (Liv., XXVI, 35; XXVIII, И). Их-то и должен
1 Эта точка зрения была в последнее время пересмотрена Фолькманом.
См. Н. Volkmann. Die Massenversklavungen der Einwohner eroberter Stadte
in hellenistisch-romischer Zeit. Mainz, 1961. Тщательно проанализировав соот¬
ветствующий материал, автор приходит к выводам, сделанным и в настоящей
главе, в основном написанной раньше, чем я имела возможность познакомить¬
ся с монографией Фолькмана. Подводя итоги своему исследованию, он заклю¬
чает, что в некоторые отрезки времени, когда римляне вели много войн, число
рабов внезапно сильно возрастало. Но массовые порабощения лишь временно
и как дополнительный элемент способствовали развитию рабства. Для длитель¬
ного и равномерного поддержания рабовладельческого хозяйства в первую оче¬
редь имели значение два других фактора: работорговля и естественное вос¬
производство рабов (стр. 236).
2 Р о 1 у b., IX, 39, 2; XI, 5; XI, 6, 3; Liv., XXVI, 24. Фолькман приводит над¬
пись из Тирейона, содержащую текст этого договора, и иллюстрирует его дей¬
ствие рядом фактов, когда после взятия городов этоляне получали их терри¬
торию, а римляне продавали жителей в рабство (op. cit., S. 122—136).
36
был удовлетворить заключенный с этолянами договор. Этому
единичному свидетельству противостоит множество данных,
показывающих, что в области экономики римляне, воюя,
стремились приобрести новые земли для вывода колоний и тер¬
ритории, с которых можно было бы разными путями перекачи¬
вать в Италию материальные ценности — драгоценные металлы,
сельскохозяйственные продукты и ремесленные изделия3. Ка¬
залось бы, что в перечне добычи, принесенной победоносной
войной, на первом месте должны стоять рабы. Но так обстоит
дело только в рассказах о самых первых, полулегендарных вой¬
нах римлян с соседними племенами Италии. При всей недосто¬
верности этих сведений здесь все же отражается тот факт, что
на ранних ступенях формирования рабовладельческих обществ
охота на рабов действительно является одной из важных целей
военных набегов4 и захват рабов не менее прельщает победи¬
телей, чем захват скота и другого имущества побежденных.
В развитых же рабовладельческих государствах положение ме¬
няется. И не даром Цицерон с таким презрением отзывается в
письме к Аттику о походе Цезаря в Британию, где, «как стало
известно, нет ни кусочка серебра и никакой надежды на добычу
за исключением рабов, среди которых ты, конечно, не ожидаешь
найти обученных наукам или музыке» (Cicer., Ad Att., IV, 16).
Как видно, простой, необученный раб, обладавший только фи¬
зической рабочей силой, уже считался весьма малоценным при¬
обретением.
Как уже упоминалось івыше, не подлежит сомнению, что по¬
бедоносные войны, которые вел Рим на протяжении периода
республики и особенно последних трех веков ее существования,
сыграли огромную роль в развитии римского рабовладельче¬
ского хозяйства. Однако не войны вызывали его к жизни, так
же как не войны сами по себе клали конец его существова¬
нию 5.
Наши сведения о количестве порабощенных пленных в пе¬
риод поздней республики неполны и далеко не всегда доста¬
точно надежны, так как авторы, писавшие о римских войнах,
3 Весь этот вопрос связан с большой и еще слабо разработанной в марк¬
систской историографии проблемой роли и значения войн в рабовладельческом
мире. Несомненно, что в каждой антагонистической формации цель затеваемых
господствующим классом войн тесно связана и с характером этого класса и
всего производства в целом. Переносить законы, господствующие в одной фор¬
мации, на другую неправомерно. Так, например, нельзя думать, что античные
рабовладельцы воевали за рынки сбыта подобно современным империалистам.
В античном мире страны-победительницы, и в первую очередь Рим, весьма сла¬
бо развивали свое производство на экспорт и, напротив, стремились жить за
счет производства покоренных стран.
4 Ср. Н. Volkmann. Op. cit., S. 151.
5 Кстати сказать, развитие рабовладельческого способа производства в
Афинах никто не связывает с войнами.
37
всегда сильно преувеличивали число убитых и взятых в плен
врагов. Но все-таки кое-какое общее представление они нам
дают, если подойти к ним без предвзятости.
В специальных и общих работах по истории Рима и рим¬
ского рабства обычно принимается как нечто само собой разу¬
меющееся, что все взятые в той или иной войне пленные про¬
давались в рабство. Поэтому, прочтя, например, у Плутарха и
Аппиана, что Цезарь взял в плен миллион галлов, историки
заключают, что число римских рабов возросло -на миллион че¬
ловек. На деле же массовые распродажи пленных, настолько
значительные, что они могли действительно серьезно повлиять
на экономику Рима и Италии, производились, видимо, значи¬
тельно реже, чем это обычно представляется. Как правило, они
считались не столько естественным следствием всякой войны и
победы — хотя теоретически все захваченное на войне победи¬
телем было его собственностью до тех пор, пока он был в силах
ее удержать,— сколько мерой наказания городам и племенам,
признавшим власть Рима, затем против нее восставшим и снова
покоренным. Излагая соответствующие события, авторы обычно
перечисляют принятые против виновных карательные меры:
разрушение и разграбление города, казнь местных «принцеп-
сов» и инициаторов- мятежа, продажа в рабство рядовых граж¬
дан, конфискация земли в пользу римского народа. Для Тита
Ливия подобный ход дела настолько несомненен, что он следует
ему и при рассказе о самых отдаленных и недостоверных, по
его же словам, событиях, например о покорении и наказании
отпавших от Рима в конце VI — начале V в. до н. э. Пометии,
Коры, Фиден, Вей и др. (Liv., II, 17, 6; IV, 34, 4; V, 22, 1). Про¬
дажа же противников, сдавшихся победителям, представляется
ему настолько неестественной, что, сообщив о продаже 4 тыс.
капитулировавших защитников города Сатрика, он объявляет
это известие ошибочным и высказывает предположение, что то
были не свободные граждане города, а их рабы (VII, 27, 8).
Тот же принцип соблюдается и в повествовании Ливия о бо¬
лее достоверных событиях. Продаются гарнизоны городов, от¬
павших от Рима во время второй Пунической войны в Сицилии
(XXI, 51, 2; XXVI, 40) и в самой Италии (XXIII, 37, 12), где
особенно жестоко были наказаны кампанцы (XXVI, 16; 34).
После взятия Сагунта Сципион продал турдитанов в наказание
за то, что они дали Ганнибалу повод начать войну (XXIV, 42).
Тиберий Семпроний Гракх, покорив в 177 г. восставшую Сар¬
динию, продал такое множество пленных (по некоторым дан¬
ным, 80 тыс., по другим — 20 тыс.), что сложились поговорки:
«дешев, как сард» и «продажные сарды один другого хуже»6.
6 А u г. Viet., De vir. illustr., 37, Fest., с. v. sardes venales; Liv.,
XLI, 26.
38
Воюя в Испании, Катон Старший продал часть жителей города
Бергия, на которых местный царек жаловался как на разбой¬
ников и мятежников (Liv., XXXIV, 21, 5). Проданы были са-
мейцы, признавшие вместе со всей Кефалонией власть Рима, а
затем против нее возмутившиеся (ibid., XXXVIII, 29, 11). На
том же основании было продано 5630 жителей иллирийских
городов Мутилы и Фаверии (ibid., XLI, И). Во время войны с
Персеем кое-где, например в Фивах, были проданы сторонники
македонской партии (ibid., XLII, 43). Наиболее жестоко были
наказаны — продажей 150 тыс. человек — эпироты (ibid., XLV,
34), а впоследствии коринфяне, хотя, по словам Цицерона, мно¬
гие из последних не были проданы, а разбрелись по Греции
(Tusculan., 22). В 156 г. Сципион Назика разбил далматов и
продал их в наказание за то, что они убили римских послов
(Zonar., IX, 25). В результате третьей Пунической войны было
продано около 5500 пунов (Oros., IV, 23, 3; 7). По сообщению
Аппиана, во время войны с Вириатом Сервилиан, овладев го¬
родами Ескадией, Гемеллой и Оболкалой, где стояли гарнизоны
Вириата, взял около 10 тыс. пленных, из которых 500 казнил,
а остальных продал (ІЬегіс., 12, 68). При осаде Нуманции в
Седетании было взято в плен и продано много «разбойников»
из отрядов Тангина (ibid., 13, 77); проданы Сципионом были и
граждане самой Нуманции (ibid., 15, 98). Сулла продал B' раб¬
ство жителей некоторые городов Азии, которые уже .после по¬
беды его над Митридатом возмутились против его распоря¬
жений (Арр., Mithrid., IX, 61). Цицерон, продавая пленных,
захваченных при взятии киликийского города Пинденисса,
ссылался на искони мятежный дух этого города, готовившегося
вступить в союз с Парфией и дававшего приют римским беглым
рабам (Att., V, 20).
Все эти продажи производились не просто потому, что шла
война, а в результате карательных экспедиций против «мятеж¬
ников». Обычных пленных часто обменивали или выкупали7.
После первой Пунической войны римляне, улаживая конфликт,
возникший из-за того, что они посылали продовольствие врагам
карфагенян в Африке, вернули всех пленных пунов, оставав¬
шихся еще в Италии (Polyb., I, 83, 9). Иногда по тем или иным
причинам пленных отпускали безвозмездно. Так, например,
поступал Сципион в Испании, желая расположить к себе ту¬
земные племена8.
По-видимому, с течением времени, по мере того как римляне
стали овладевать искусством более тонкой и изощренной поли¬
тики, такого рода соображения начинают играть все более зна¬
чительную роль. Римский сенат, стараясь соблюсти видимость
7 См., например: Liv., X, 31, 4; XXI, 41, 6; XXX, 44; XXXII, 22, 10;
XXXVII, 17, 2; Polyb., IX, 42, 5—8; XI, 5, 8; XXII, 11, 9 и др.
8 Liv., XXVI, 47; 49; XXVII, 19; Polyb., X, 17, 6—15; 40, 10.
справедливости и законности боролся, правда довольно вяло,
с самочинными действиями наместников и военачальников, про¬
дававших побежденных в рабство9. Так, в 173 г. до н. э. 10 тыс.
лигуров, уже много лет то покорявшихся римской власти, то
снова против нее восстававших, сдались консулу М. Попилию,
надеясь, по словам Ливия, что он не будет с ними более жесток,
чем его предшественники. Однако он не только отнял у них ору¬
жие и разрушил их город Стателлат, но и продал их имущество
и их самих. Сенату это показалось, как пишет Ливий, жесто¬
ким и бесчестным. Опасаясь, что после такого случая никто
более не отважится капитулировать, он предписал Попилию вы¬
купить всех лигуров, вернуть им их имущество и водворить на
старое местожительство (Liv., XLII, 8; 21; 22). Аналогичные
постановления были приняты против консула Лициния и прето¬
ров Лукреция и Гортензия, самовольно продавших граждан
Абдеры, Коронеи и Халкидики (ibid., XLIII, 4; 7; 8), и против
консула Г. Кассия за такую же продажу альпийских галлов,
карпов и япудов (ibid., 5). По словам Диона Кассия, римляне
были возмущены тем, что Лициний Красс, воюя с Персеем,
продал жителей некоторых городов, подчинившихся Филиппу.
Они выкупили и освободили тех из них, которые были найдены
в Италии (Zonar., IX, 22; ср. Vai. Max., VI, 5, 1).
Очень ярко вопрос о политике, которой следует держаться
относительно пленных, отразился в рассказе Диодора Сици¬
лийского о победе сиракузян над афинянами в 413 г. до н. э.
В результате победы, пишет Диодор, в плен было взято 7 тыс.
человек, в их числе два стратега. На народном собрании сира-
кузяне обсуждали, как поступить с пленными. Демагог Диокл
предложил стратегов пытать и казнить, союзников афинян про¬
дать, а афинян заставить работать закованными в каменолом¬
нях. С ответной речью выступил почтенный старец Николой,
потерявший на войне двух сыновей. Несмотря на свою нена¬
висть к афинянам, он призывал граждан думать не о мести, а
о благе государства и доброй славе. Афиняне сдались, веря в
разумность своих победителей, они уже не враги, а молящие, и,
если сиракузяне обманут их ожидания, их назовут жестокими.
Государство, стремящееся к гегемонии, должно демонстриро¬
вать не столько силу, сколько разум. Побежденные ненавидят
тех, кто правит страхом, и любят гуманных правителей. Таким
они помогают укрепить их власть10. Кир в. Азии и Гелон в Си¬
9 Фолькман, разбирая соответственные случаи, считает, что они были свя¬
заны с внутренней борьбой между отдельными группировками правящего клас¬
са, выдвигавшими друг против друга обвинения в незаконных действиях. Одна¬
ко он не отрицает и влияния общих политических соображений и международ¬
ного положения (op. cit., S. 206—.218).
10 Фолькман приводит сходное по мысли место из Дионисия Галикарнас¬
ского (II, 16, 1; VI, 19, 3): Ромул ввел наилучшее и способствовавшее возвы¬
шению римлян установление, согласно которому жителей покоренных городов
40
цилии возвысились благодаря их милосердию к побежденным.
Не следует сохранять вражду на долгое время. Победители в
силу превратности судьбы могут обратиться в побежденных.
Пусть же они, проявив милосердие, обеспечат мягкое отношение
и к себе в будущем. Против Николоя произнес речь начальник
отряда лакедемонян Гилипп. По его мнению, соображения о ми¬
лосердии к афинянам относиться не могут: они начали неспра¬
ведливую войну, напав на Сиракузы, они хотели продать си¬
цилийцев B' рабство, а те, кто пользуется побежденными как
рабами, недостойны жалости, когда они сами побеждены. Пусть
же афиняне понесут должную кару за свои злодеяния. Народ,
убежденный речью Гилиппа, проголосовал за предложение
Диокла (Diodor., XIII, 19, 4—33, 1).
Думается, что речи, приводимые Диодором, построены на
современном ему материале и отражают современную борьбу
взглядов, поскольку у Фукидида, например, не только ничего
не говорится об этих речах, но, напротив, по его версии, Гилипп
предлагал помиловать стратегов (VII, 86). Согласно одной точ¬
ке зрения, вложенной Диодором в уста Николоя, разумная по¬
литика могущественного государства, стремящегося упрочить
свое господство и завоевать популярность, требовала милосерд¬
ного отношения ко всем пленным. Согласно другой — пленные
граждане государства, затеявшие, с точки зрения победителей,
несправедливую войну, должны были потерпеть наказание для
острастки другим (это воззрение близко к знаменитому «par¬
cere sublectis et debellare superbos» Вергилия). Но и та, и дру¬
гая точка зрения, очевидно, исключала массовое порабощение
всех захваченных в плен противников в любой войне как меру,
противоречащую не столько даже^ гуманности, сколько более
дальновидным политическим расчетам: как говорит Ливий в вы¬
шеприведенном рассказе о продаже капитулировавших лигуров,
сенат боялся, что другие, узнав об этом деле, не захотят больше
сдаваться.
Очень характерно в этом смысле одно место из «Югуртин-
ской войны» Саллюстия. Сообщая, что Марий, взяв- город Кап-
су, сжег его строения, взрослых жителей перебил, а остальных
продал, Саллюстий называет этот поступок преступлением про¬
тив законов войны, которое можно оправдать лишь крайней
необходимостью предотвратить союз хорошо укрепленного и
почти неприступного города с Югуртой (lugurth., 91, 6—7).
Здесь уже и речи нет о безусловном праве победителя по свое-
не следует ни убивать, ни обращать в рабство, но надо посылать к ним коло¬
нистов, а некоторым из побежденных даже давать права гражданства. Однако'
на такую милость, по мнению древних, могли рассчитывать лишь города, до¬
бровольно присоединившиеся к Риму, упорно же ему сопротивлявшиеся долж¬
ны были быть готовы к тому, что жители будут проданы в рабство (op. cit,
S 191—192).
41
му усмотрению распоряжаться побежденными, и в частности
продать их в рабство.
Цезарь, воюя в Галлии, продавал пленных В' наказание за
мятеж, поднятый после капитуляции. Он упоминает следующие
случаи: продажа атуатуков, сдавшихся с тем, чтобы Цезарь
освободил их от римского гарнизона, и сразу же по его уходе
взявшихся за оружие (BG, II 33, 6—7); продажу венетов, не
только возмутившихся против Цезаря, но и убивших его послов
(ibid., Ill, 16, 4); раздачу солдатам части нервиев, подозревав¬
шихся в мятежных замыслах и тайном союзе с германцами
(ibid., VI, 3, 2). Особенно любопытно, что после победы при
Алезии Цезарь отпустил на свободу без выкупа 20 тыс. пленных
эдуев и арвернов, желая, по его словам, через их посредство
вернуть их общины под власть Рима, и только из числа плен¬
ных, принадлежавших к другим племенам, раздал по одному
каждому своему солдату (ibid., VII, 89, 5) п. Эти факты осо¬
бенно наглядно показывают, что по крайней мере в период
поздней республики продажа пленных была не естественным
результатом и не целью каждой войны, а мерой наказания и
устрашения и что политические соображения могли в известных
случаях заставить отказаться от продажи пленных, даже если
они, как мятежники, заслуживали, по римским воззрениям,
столь суровой кары. Попытаемся хотя бы ориентировочно пред¬
ставить себе, сколько пленных было продано за 170 лет, от на¬
чала второй Пунической войны до войны Цезаря и Помпея.
Наши цифровые данные таковы:
Когда и кто был продан проданных Источник Примечания
II Пуническая война, ли-
либейцы 2 000
II Пуническая война, тер¬
пины 5 000
II Пуническая война, та-
рентинцы 30 000
II Пуническая война, ман-
дурийцы 3 000
Взятые при Киноскефа-
лах 5 000
177 г., восставшие сарды 20 000
177 г., восставшие ист-
рийцы 5 630
173 г., лигуры 10 000
171 г., беотийцы .... 2 500
167 г., эпироты .... 150 000
147 г., испанцы Вириата 10 000
146 г., карфагеняне ... 55 000
Liv., 21,51,2
Liv., 23,37,12
Ливий считает
Liv., 27,16 и др. их рабами
Liv., 27,1,14
Liv., 33,11,2
Aur. Viet., 57
Liv., 41,11
Liv., 42,8 Продажа анну¬
лирована
Liv., 42,43 »
Liv., 45,34,и др.
Арр., Iberic., 12,68
Oros., IV 23,3
1 По расчетам Фолькмана, их было
около 40 тыс. человек (op. cit., S. 166).
42
Когда и кто был продан проданных Источник
104 г., кимвры и тевтоны'140 00« Oros., IV 23,3
88 г., солдаты Архелая 25 000
Войны Цезаря в Галлии,
восставшие атуатуки 53 000
Примечания
О продаже их
сведений нет
Gr. Licin., 35
Caes. BG.II, 33,6
Как видим, данные эти очень неполны, так как в ряде слу¬
чаев источники говорят о продаже пленных, но не называют
количества проданных. С другой стороны, неизвестно, сколько
проданных было затем выкуплено. В некоторых случаях вообще
неясно, была ли произведена продажа. Так, например, нигде в
источниках не говорится, что были проданы взятые Марием
кимвры и тевтоны, и предположение об их обращении в раб¬
ство, хотя оно и вошло в современную историческую литера¬
туру, подтверждено быть не может. Но вполне возможно, что
Марий большую их часть раздал своим солдатам, которые дол¬
жны были получить крупные наделы в Африке 12 и нуждались
для своих хозяйств в большом количестве рабов (по нормам
Катона минимум по 10 рабов на каждого нового землевладель¬
ца). Возможно, что с пленными поступили и как-нибудь иначе.
По поводу продажи 30 тыс. тарентинцев источники расходятся.
Ливий считает, что то были не свободные граждане, а взятые
V них рабы. Наконец, не исключено, что историки, вообще воль¬
но обращавшиеся с цифрами, и здесь в ряде случаев преувели¬
чивали число пленных. По приведенной нами таблице общее
количество проданных за названный промежуток времени со¬
ставляет 516 130 человек. Предположим даже, что, если приба¬
вить тех проданных в рабство, число которых в источниках не
указано, их был миллион человек, или в среднем 6 тыс. в год.
Цифра эта, видимо, максимальная из возможных, учитывая сде¬
ланные выше оговорки. И все же она не так уже значительна,
если принять во внимание некоторые обстоятельства. Очень
велико было число рабов, требовавшихся для государственных
работ, производившихся непосредственно государством или от¬
купщиками. В одних только испанских рудниках было занято
40 тыс. человек, а так как продолжительность жизни рудокопов
была невелика, то можно думать, что ежегодно туда должно
было поступать не менее 4 тыс. рабов. Все росли масштабы
строительных работ (дороги, водопроводы, общественные зда¬
ния, корабли), требовавших рабочей силы. Росло и число гла¬
диаторов, употреблявшихся как для игр, так и для личной
гвардии видных лиц. Для всех этих целей в первую очередь
использовались пленные, и, следовательно, вряд ли можно ю-
ворить о непрерывном массовом поступлении пленных в частные
12 А. Passerin i. Caio Mario. Roma, 1941, p. 57.
хозяйства, что, как мы помним, согласно вышеупоминавшимся
теориям, было необходимым условием их рентабельности.
С другой стороны, Т. Франк высчитал, что в полтора столетия,,
предшествовавшие второй Пунической войне, в год отпускалось
на волю в среднем по 1350 рабов, в первой же половине I в. до
н. э.— по 16 тыс. в год13. Если даже предположить, что послед¬
няя цифра Франка сильно завышена — он исходит из средней
стоимости раба в 500 денариев, тогда как на волю большей
частью отпускали рабов квалифицированных, стоивших доро¬
же— и что во II в. она была в 4—5 раз меньше, то и тогда при¬
ток пленных едва покрывал убыль в рабах, только отпущенных
на волю, не говоря уже об умерших. Все эти расчеты, как бы
они ни были приблизительны, все же не согласуются с общепри¬
нятым представлением о решающей роли пленных для рабовла¬
дельческих хозяйств Италии во II—I вв. до н. э.
Следует учесть и то обстоятельство, что транспортировка и
продажа больших масс пленных могла быть в ряде случаев за¬
труднительна, а купившие их владельцы нередко подвергали
себя значительной опасности. Так, по сообщению Аппиана, Ман¬
лий после войны с Антиохом разбил в Мизии галатское племя
толистобоев и взял 40 тыс. пленных. Но так как вести с собою
такое их количество не представлялось возможным, он продал
их «соседним варварам» (Арр., Siriae. VII, 42). Тот же Аппиан
рассказывает, что пленные из Седета.нии, проданные Помпеем,.
«не хотели терпеть рабства»; некоторые убили себя, другие —
тех, кто их купил, третьи потопили суда, на которых их везли
(Арр., ІЬегіс., 13, 77). Приальпийские галлы, разбитые консу¬
лом Кв. Марцием, попав в плен, разными способами покончили
с собой, чтобы не стать рабами (Oros., V, 14, 6). Проданные в
рабство корсиканцы, по свидетельству Страбона, или быстро
умирали, или вели себя в неволе так, что господа раскаивались,
в их покупке (Strabo, V, 2, 7). Уже в гораздо более позднее
время, в 19 г. до н. э., когда Август подавил восстание кантаб-
ров и продал пленных, они сумели перебить купивших их господ
и бежали на родину (Dio Cass., LIV, 11, 2). Можно полагать,
что владельцы мелких и средних имений вовсе не стремились
приобретать таких «опасных» рабов. Любопытны в этом отно¬
шении некоторые штрихи из комедии Плавта «Captivi». Старик
Эгион скупает у квестора пленных, надеясь выменять кого-либо
из них на своего попавшего в плен сына. Купленных он держит
в цепях и под усиленной охраной, так как, по его словам, по¬
павший в плен свободный подобен дикой птице, при первой же
возможности она убегает и вернуть ее обратно уже никогда не
удается (Capt., 38—45). Он постоянно озабочен мыслью, как бы
13 Т. Frank. An Economic Survey of Ancient Rome, v. I. Baltimore, 1933,
p. 102.
44
купленные им пленные не учинили какого-нибудь беспорядка
(58—59). Наконец, весьма знаменательно, что окружающие
осуждают Эгиона, говоря, что, скупая пленных, он «занялся
ремеслом тюремщика» (60), что он затеял неблагородное де¬
ло— questum inhonestum,— чуждое его характеру (30 сл.).
Солдат из комедии «Эпидик» хотел бы купить понравившуюся
ему пленницу, но боится, что его за это осудят (Plaut., Epidic.,
97—98). Все это показывает, что для частных владельцев покуп¬
ка пленных была делом не совсем обычным. В числе рабов, вы¬
веденных в комедиях Плавта, рабов-пленных, кроме как в
«Captivi», нет. Все остальные его герои, так сказать, потом¬
ственные рабы. Характерно также, что, как мы постараемся по¬
казать далее, отношение к попавшему в рабство свободному
значительно отличалось от отношения к рабу, рожденному в
рабстве. По существу лишь последний признавался рабом в
полной мере. Вряд ли все это было бы возможно, если бы пора¬
бощенный пленный был типичной фигурой в частном рабовла¬
дельческом хозяйстве.
Пленных скорее использовало само государство, публиканы
и крупные предприниматели для работы в рудниках и камено¬
ломнях, на строительстве дорог и зданий, на землях городов,
для гладиаторских школ, где за ними мог быть установлен
жесткий и эффективный надзор. Пленные, видимо, содержались
в специальных помещениях или тюрьмах. Когда в 199 г. был
открыт заговор пленных рабов-пунийцев в городе Сетии, сенат
приказал страже и младшим магистратам бдительнее охранять
тюрьмы и помещения для рабов, а союзникам-латинам было
послано предписание заковать пленных в колодки весом не ме¬
нее 10 фунтов и держать их под стражей только в обществен¬
ных тюрьмах и нигде более (Liv., XXXII, 26). Отец Гракхов,
будучи во вражде со Сципионом Азиатиком, не позволил івсе же
заключить его в тюрьму, считая нечестивым, чтобы он нахо¬
дился там, где содержались приведенные им пленные (Luc.
Ampel., Lib. memor., 19). В государственных тюрьмах помеща¬
лись пленные, взятые в войне с Персеем и иллирийским царем
Гентием (Liv., XLV, 35; 43). Ясно, что все эти пленные были
государственными рабами. Любопытно, что бруттийцы, первые
перешедшие на сторону Ганнибала, были обращены в рабов,
обслуживавших магистратов Рима, почему самое слово «брут¬
тийцы» стало обозначать «тех, кто несет рабскую службу при
магистратах» (Fest., s. v. «bruttii»). Много пленных было всегда
среди гладиаторов, что видно хотя бы из истории восстания
Спартака.
Некоторые данные позволяют полагать, что и проданные уже
пленные нередко выкупались. Проданных в 210 г. Сульпицием
Гальбой жителей г. Димы выкупил Филипп (Liv., XXXII, 22,10).
Разграбив Эгину, тот же Гальба позволил выкупить жителей
45
(Polyb., IX, 42; XI, 5, 8; XXII, 11, 9). Дион Кассий расска¬
зывает, что после битвы при Фарсале из всех греческих городов
только Мегара продолжала сопротивляться Цезарю. Когда го¬
род был взят, Цезарь, считая нужным его наказать, велел пос¬
ланному в Грецию Калену продать мегарцев. Но тот, боясь, что
город совсем захиреет, продавал пленников прежде всего их
родственникам и, кроме того, за очень низкую цену, чтобы они
могли скорее опять получить свободу (Dio Cass., XLII, 14, 4).
Следовательно, проданные пленные выкупались обычно за ту
сумму, которая была за них уплачена. Выкуп пленных Цице¬
рон считает одним из похвальных проявлений щедрости к ро¬
дине и согражданам (Cicer., De off., II, 19).
Возможно даже, что пленных чаще, чем других рабов, от¬
пускали на волю. Цицерон, обращаясь к сенаторам после убий¬
ства Цезаря, говорит, что все они терпели рабство шесть лет,
долее, чем это обычно для честных и дельных пленных (Cicer.,
Philipp., VIII, 11). Август, продавая возмутившиеся против его
власти покоренные племена, ставил условием, чтобы купившие
не оставляли их в районах, граничивших с их родиной, и не от¬
пускали их на волю ранее 20—30 лет (Suet., Div. Aug., 21; Dio
Cass., 53, 25, 4). Видимо, обычно купленных пленных отпус¬
кали скорее.
Приведенные данные позволяют поставить под сомнение
распространенное представление, будто римские рабовладель¬
ческие хозяйства могли развиваться и быть рентабельными ис¬
ключительно за счет непрерывного порабощения во время войн
масс попадавших в плен свободных. Можно полагать, что вой¬
ны способствовали пополнению числа рабов не только продажей
пленных, но и в большей мере иными путями.
Во-первых, рабы побежденных, так же как и другое их иму¬
щество, переходили в руки победителей. Как мы помним, ПО’
Ливию, Фабий Максим, взяв Тарент, продал рабов тарентип-
цев. Взяв в войну с Филиппом Пелион, римляне отпустили жи¬
телей, но забрали их рабов (Liv., XXXI, 40, 4). Сулла, овладев
Афинами во время войны с Митридатом, продал принадлежав¬
ших афинянам рабов (Арр., Mithrid., VII, 38). Еще раньше, при
взятии Сиракуз Марцеллом, последний позволил солдатам от¬
бирать деньги и рабов сиракузян (Роіуаеп., Strat., VIII, 11).
По рассказу Аппиана, Лукулл, разбив в 72 г. до н. э. войска
Митридата, пошел через Вифинию, и, так как это был богатый,
не затронутый войной район, армия Лукулла захватила столь
большую добычу, что цена на раба понизилась до 4 драхм, а
на быка до 1 драхмы и соответственно цены на овец, коз и
одежду (Арр., Mithrid., XI, 78). Здесь, несомненно, речь идет не
о пленных14, а о принадлежавших туземцам рабах, которых
14 Лукулл не допускал продажи свободного населения в рабство.—
Н. Volkmann. Op. cit., S. 180.
46
солдаты присваивали наряду со скотом и прочим имуществом.
Во время войны с Югуртой римские солдаты также постоянно
охотились за добычей, среди которой были и рабы (Sallust.,
lugurth., 45, 2).
Во-вторых, в ходе войны естественно возникали беспорядки,
в результате которых свободных было легко выдать за рабов и
продать как таковых. Цицерон в речи за Клуэнция рассказы¬
вает следующий случай: в Ларине проживала некая Динея,
имевшая нескольких детей. Один из ее сыновей М. Аврий в Со¬
юзническую войну был взят в плен у Аскула, попал в руки се¬
натора Кв. Сергия, осужденного впоследствии как убийца, и
находился у него в эргастуле. С течением времени остальные
дети Динеи умерли, и тогда же до нее дошли слухи, что М. Ав¬
рий живет в рабстве в галльской земле. Она созвала всех сво¬
их близких и умоляла их найти и возвратить ей этого единствен¬
ного оставшегося у нее сына. Его она делала наследником мил¬
лиона сестерциев. Однако другой ее наследник Оппианик ранее
других нашел М. Аврия и через посредство наемного убийцы
избавился от нежелательного соперника (Cicer., Pro Cluent.,
7—8). По-видимому, как правило, пленных, взятых в Союзни¬
ческую войну, не продавали. Помпей, взяв Аскул, казнил пре¬
фектов, центурионов, принцепсов; рабов и прочую добычу про¬
дал, свободным же велел уйти голодными и раздетыми (Oros.,
V, 18, 26). Известный Вентидий Басс, также взятый в плен у
Аскула, сразу после триумфа был отпущен и стал погонщиком
муллов (Vai. Max:, VI, 9, 9; Cicer., Ad Fam., X, 18). Незакон¬
ной была и продажа М. Аврия: его мать просила не выкупить
его, а только разыскать. Если бы были представлены доказа¬
тельства его происхождения, он был бы восстановлен в своих
правах. Продажа его была незаконна, но, конечно, не единич¬
на. Клуэнций после окончания Союзнической войны купил у
скупщика конфискованных имений женщину, оказавшуюся же¬
ной Целия Самнита. Узнав, что она свободная, Клуэнций вер¬
нул ее Целию без суда (Cicer., Pro Cluent., 59). Для аннулиро¬
вания незаконной продажи, следовательно, требовалась судеб¬
ная процедура, которая могла бы кончиться и не в пользу
истца. Несомненно, что особенно трудно было доказать неза¬
конность таких продаж, совершенных в провинциях. Цицерон
мельком упоминает некоего фригийца, пытавшегося освободить
своего родственника, попавшего в рабство, но получившего от
каз (Cicer., Pro Flacc., 17). Немало такого рода злоупотребле¬
ний было и во время гражданских войн. Как известно, Август
назначил специальных магистров для обследования всех эрга-
стул Италии, чтобы выявить и освободить всех захваченных и
порабощенных свободных (Suet., Div. Aug., 32).
Наконец, войны открывали римским наместникам с их шта¬
том, публиканам и другим дельцам путь в провинции и
47
вассальные царства, из которых они теми или иными способами
выкачивали материальные ценности и людей. Наиболее из¬
вестный тому пример хозяйничанье в Вифинии ростовщиков,
наполнявших сицилийские эргастулы подданными вифинского
царя. Столь же известна и данная Плутархом в биографии
Лукулла характеристика положения в Азии: публиканы и рос¬
товщики превращали ее жителей в рабов, азийцы вынуждены
были за долги продавать своих детей, а затем и сами попада¬
ли в рабство.
Наместники вымогали у провинциалов ценных рабов. Пи-
зон, будучи наместником в Греции, требовал у некоего Плато-
ра различные дары, в том числе и рабов-музыкантов (Cicer.,
In Pison., 34). Отбирал у сицилийцев красивых и обученных ра¬
бов Веррес (Cicer., In Q. Caecil., 17; In Verr., II, 5, 25). По¬
мимо открытого грабежа, практиковалась и покупка дорогих
рабов за бесценок у терроризованных провинциалов. По сло¬
вам Цицерона, «предки» издали закон, запрещавший тем, кто
отправлялся в провинции как посол или как власть имущий —
cum potestate,— приобретать там рабов, кроме как в замену
умершего члена сопровождавшей их фамилии. Они думали,
поясняет Цицерон, что, когда покупка не свободна, она пре¬
вращается в вымогательство (Cicer., In Verr., II, 4, 5). Плутарх
иллюстрирует это положение примером Сципиона Младшего,
который брал с собой в путешествия не больше пяти рабов, и
когда один из них умер в провинции, он не пожелал купить
себе другого на месте, а выписал раба из Рима (Reg. et imp.
apophtegm., Scip. minor., 14). Ко времени Цицерона этот закон,
вероятно, и раньше не очень соблюдавшийся, окончательно
пришел в упадок и отправлявшиеся в провинции италики бес¬
контрольно присваивали рабов. Насколько это было обычно,
явствует из одного известного стихотворения Катулла (Catuli.,
10): его друг Варр и любовница Варра, узнав, что Катулл вер¬
нулся из Вифинии, расспрашивают, разбогател ли он там и
скольких приобрел рабов. Хотя Катулл ничем не поживился
в Вифинии — тамошний наместник был так жаден, что гра¬
бил только сам,— он, зная, что ему никто не поверит, хвалит¬
ся, будто привез восемь вифинцев-лектикариев для своих
носилок.
Присвоение чужих рабов вообще не было редкостью. Про¬
тив него был направлен изданный в I в. до н. э. закон Фабия,
не положивший, однако, конца этим злоупотреблениям. Веррес
похитил множество рабов у находившегося под его опекой сы¬
на Гая Маллеола (Cicer., In Verr., II, 1, 36). Гая Рабирия об¬
виняли между прочим в том, что он, вопреки закону Фабия,
удерживал у себя чужих рабов (Cicer., Pro Rabir., 3). Некий
римский гражданин Дециан, проживавший в Азии, путем ка¬
ких-то не совсем ясных комбинаций умудрился внести на свое
48
имя в ценз рабов местного богатого землевладельца Аминты
(Cicer., Pro Flacc., 32). Такого рода факты были, несомненно,
достаточно часты, и, естественно, наиболее благоприятное по¬
ле деятельности для похитителей чужих рабов открывалось в
провинциях вследствие беззащитности их жителей. Практико¬
вался в некоторых областях и прямой захват провинциалов.
По свидетельству Страбона, римляне, совершая набеги на Кор¬
сику и Сардинию уводят жителей в рабство (Strabo, V, 2, 7).
Таким образом, войны, конечно, разными путями способ¬
ствовали притоку рабов в Италию, а поступление туда мате¬
риальных ценностей и рабочей силы стимулировало развитие
рабовладельческого способа производства. Но непосредствен¬
ное порабощение пленных было лишь одним из этих путей.
Более значительную роль оно играло в ранний период истории
Рима. В последний же век республики все большее значение
приобретают политические и дипломатические соображения, из¬
менившие взгляды на законы войны и права победителей. Пря¬
мая продажа покоренных во время войн свободных в качестве
источника рабства отходит на задний план и пополнение раб¬
ской силы связано теперь в гораздо большей мере с косвенны¬
ми результатами войн, отдававших провинции на разграбление
римским дельцам.
Важное место занимала работорговля как внешняя, так и
внутренняя. В 198 г. до н. э. цензоры в Капуе и Путеолах сда¬
ли на откуп пошлину на предназначенных к продаже рабов —
portorium venalicium (Liv., XXXII, 7, 3), следовательно, уже в
те времена импорт рабов был достаточно велик, чтобы пошли¬
на на рабов заинтересовала публиканов. Юрист конца I в.
до н. э. Альфен приводит выдержку из цензорского закона о
пошлинах на сицилийские товары, касающуюся рабов: за рабов,
которых кто-либо вез домой для собственного употребления,
пошлина не взималась (Dig., L, 16, 203). Видимо, Сицилия в
те времена была крупным рабским рынком, и часть скапливав¬
шихся там рабов перепродавалась в Италию как работоргов¬
цам, так и владельцам, покупавшим их для собственных нужд.
Достаточно известен рынок рабов на Делосе (Strabo, XIV,
5, 2). Пираты продавали свои жертвы также и в киликийском
городе Сиде (Strabo, XIV, 3, 2). Пираты, несомненно, были
крупные работорговцы, однако возможно, что в современной
литературе их роль несколько преувеличена. Некоторые иссле¬
дователи чуть ли не всех продававшихся на Делосе рабов счи¬
тают пленниками пиратов. Однако не следует игнорировать то
обстоятельство, что продажа и покупка свободного чело¬
века, кто бы он ни был, была делом подсудным, и далеко не
всякий решался купить раба, родственники или соотечествен¬
ники которого могли неожиданно прибыть из провинции
или свободного государства и, доказав, что он свободный, по-
4 E. М. Штаерман
49
требовать его обратно, более или менее осрамив при этом
покупателя.
Как известно, в комедиях довольно часто фигурируют похи¬
щенные и проданные в рабство дети, отцы или братья которых
находят их и освобождают. В комедии Плавта «Poenulus» ста-
рикщуниец приезжает в город, где в рабстве у сводника нахо¬
дятся его дочери, похищенные некогда вместе с кормилицей
сицилийскими пиратами. Призвав в суд сводника, он их осво¬
бождает (Plaut., Poenulus, 1340—1345). Еще до того, как ста¬
рик узнает своих дочерей, раб сводника рассказывает историю
девушек влюбленному в одну из них юноше Агорастоклу, так¬
же карфагенянину, купленному и усыновленному одним мест¬
ным гражданином. Раб советует Агорастоклу немедленно на¬
чать дело об их освобождении, так как ему должно быть стыд¬
но, что на его глазах в рабстве находятся его свободнорожден¬
ные соотечественницы (ibid., 900—965 сл.). В комедии Плавта
«Persa» рабы Токсил и Сагаристион обманывают сводника,
продав ему девушку, которую выдают за уроженку Аравии,
похищенную и привезенную на продажу персидским купцом.
Перс, по их словам, хочет совершить продажу без обычных
процедур и гарантий. Сводника прельщает красота девушки,
но он боится навлечь на себя неприятности и тяжбы. Токсил
его успокаивает: никакой опасности нет, никто не явится из
глубины Аравии потребовать девушку (Plaut., Persa, 520—
536). Ясно, что если бы кто-нибудь явился, сделка была бы
аннулирована. При всей условности комедийных положений
все же несомненно, что свободного и незаконно проданного
человека, будь он даже уроженец самой отдаленной страны,
держать в рабстве не разрешалось и что купивший пленника
пиратов шел на известный риск15. Вероятно, средний покупа¬
тель предпочитал приобретать раба законным образом, с долж¬
ными гарантиями.
Много рабов поступало, несомненно, в Италию от «варва¬
ров»— иллирийцев, германцев, галлов, причерноморских пле¬
мен, которые продавали в Италию или захваченных ими плен¬
ных, или своих попавших по каким-либо причинам в рабство
соплеменников. Страбон называет как значительные рабские
рынки Аквилею, куда жившие по Истру иллирийцы привозили
скот и рабов (Strabo, V, 1, 12), и Танаис, где туземные племе¬
на обменивали продукты скотоводства и рабов на вино, ткани
и тому подобные продукты (ibid., XIV, 3, 2). Уже в 230 г. до н. э.
галлы в таком количестве продавали в Италию пленников, что
римское правительство сочло нужным запретить вести с ними
торговлю рабами на золото и серебро будто бы из опасения, что
15 По свидетельству Страбона (XIV, 3, 2), пираты заранее предупрежда¬
ли покупателей, что продаваемые люди — свободные.
50
они используют накопленные богатства для нового похода на
Рим (Zonar., 8, 19). По словам Диодора, галлы были так при¬
вержены пьянству, что давали мальчика раба за кувшин вина
(Diodor., V, 26, 3). Купленных в Галлии рабов — pueros vena¬
les— упоминает Цицерон (Pro Р. Quintio, 6) и Афраний в
пьесе «Panteleug», где некто покупает в Галлии свободную жен¬
щину и ее ребенка (Grammat. latini, I, р. 119). Возможно, что
часть рабов, купленных для испанских рудников, продавали
местные царьки (Diodor., V, 36, 4).
В провинциях рабами торговали не только на специальных
крупных рынках, но повсеместно. Комментатор Теренция Афра
Донат в заимствованной у Светония его биографии пишет, что
знаменитый комедиограф, родившийся в Карфагене, попал в
Рим, где был jia6oM сенатора Теренция Лукана, отпустившего
его на волю. гіекоторые считают, продолжает Донат, что Те¬
ренций был предан как пленный, но этого не может быть, так
как он родился'между второй и третьей Пуническими войнами.
Не мог он попасть в Рим и как пленник гетулов или нумидов,
поскольку они до разрушения Карфагена не имели с Римом
торговых сношений (Aeli Donati Comment. Terent. Vita, 1).
Остается заключить, что Теренций родился рабом в Карфаге¬
не и был оттуда продан римским купцам или работорговцам
другой страны, перепродавшим его в Рим. Варрон, поясняя
каким образом рабам дают имена, приводит в пример трех
рабов, купленных в Эфесе (Varro. L. L., VIII, 21). Светоний в
своих биографиях знаменитых грамматиков и риторов, многие
из которых были отпущенными на волю рабами, указывает
место рождения некоторых из них: Атей Филолог родился в
Афинах (Suet., De grammat. et rhetorib., 10, 1), Валерий Ka
тон — в1 Галлии (ibid., 11, 1), Стаберий Эрот — во Фракии
(ibid., 13), Юлий Гигин — то ли в Испании, то ли в Александ¬
рии, откуда он был привезен Цезарем (ibid., 20). Помпилий
Андроник—в Сирии (ibid., 8, 1). Из Сирии же были привезе¬
ны и проданы в Риме основатель римских мимических пред¬
ставлений Публилий Сир и его двоюродный брат, первый рим¬
ский астролог Манилий Антиох (Plin., NH, XXXV, 58, 1).
Как видим, италийские работорговцы скупали рабов для
перепродажи в Италию по всему римскому и внеримскому
миру, но никаких данных, позволяющих судить, сколько имен¬
но рабов поступало таким образом в Рим, у нас нет. В самом
Риме рабами торговали в особых лавках, распродавали их
с аукционов.
Работорговля, как внешняя, так и внутренняя, была строго
регламентирована. Каждая категория выставлявшихся на про¬
дажу должна была иметь свои отличительные признаки. Плен¬
ные продавались в венках, распродажу производил военачаль¬
ник или квестор. Частная торговля пленными, видимо, была
51
4*
запрещена: известно, что один из рабов Катона Старшего, бу¬
дучи с ним в Испании, купил трех пленных мальчиков, а когда
Катон узнал об этом проступке, раб так испугался грозящего
ему гнева господина, что повесился. Катон же приказал стои¬
мость мальчиков внести в государственную казну (Pint., Cato
maior, 10, 6). Если продавец не ручался за рабов, он одевал
на них пилей, чтобы по словам юриста Целия Сабина, покупа¬
тель сразу видел, какого сорта эти рабы и не имел впослед¬
ствии претензий (Aul. Gell., VII, 4). Рабам, привезенным на
продажу из-за моря, продавец обязан был выбелить мелом
ноги (Plin., NH, 35, 58, 1—3). Введение этого правила
Плиний Старший приписывает «предкам», не уточняя его даты.
Не совсем ясно, что надо понимать под «привезенными из-за
моря». Видимо, в это понятие включались все рабы, рожденные
вне Италии, так как к рабам, проданным с побеленными нога¬
ми, Плиний относит и фракийца Стаберия Эрота, хотя Фракию
по отношению к Италии нельзя считать заморской страной. Ве¬
роятно, данное правило было принято, когда основная масса
рабов была италийского происхождения и иноземных рабов
считали нужным отметить особым знаком, чтобы не вводить
в заблуждение покупателя.
При обычной продаже рабов продавец, согласно распоря¬
жениям курульных эдилов, должен был составить описок их,
указав, кто из рабов имеет какой порок или болезнь, кто бег¬
лый или бродяга, или имеет вину, за которую должен ответить
он сам или его хозяин. Если о каком-либо из этих обстоятельств
покупатель не был заранее поставлен в известность, он мог
впоследствии вчинить продавцу иск и потребовать аннулирова¬
ния сделки. Тот же эдикт предусматривал, чтобы давнишний
раб — veterator — не продавался за Новичка. Согласно коммен¬
тариям позднейших юристов, разница между ветератором и
новичком определялась не сроком пребывания в рабстве, а за¬
нимавшимся раньше положением. Ветератором считался раб,
стоявший во главе какого-либо предприятия и обученный сво¬
бодным наукам. Покупатель мог не пожелать приобрести та¬
кого раба, боясь, что его труднее будет воспитать согласно
своим вкусам и нравам и заставить повиноваться. Продавец
должен был также обозначить национальность раба, специаль¬
ность, квалификацию, указать, грамотен ли он. Если раб имел
пекулий, в акте продажи оговаривалось, передается ли он вме¬
сте с рабом или изымается. За все данные сведения продавец
нес ответственность, а также и за возможные случаи, в резуль¬
тате которых собственность на раба почему-либо не переда¬
валась покупателю или кто-либо заявлял претензию на про¬
данного раба. Продавец гарантировал тогда возмещение по¬
купателю ординарной или двойной стоимости раба. Если рабы
продавались оптом, в их число иногда включались старые
52
и слабосильные люди, уже неспособные к тяжелой физической
работе 16.
Формальности, которыми обставлялась покупка рабов, по¬
казывают, что для обычного среднего рабовладельца такая
покупка была делом не только важным, но в какой-то мере и
рискованным. Он боялся ввести в свою фамилию не только
больного и нетрудоспособного, но и непокорного, строптивого
человека. Даже слишком привыкший к самостоятельности ве-
тератор его несколько пугал. Факт этот лишний раз позволяет
усомниться в преобладающей роли пленных в рабовладельче¬
ских хозяйствах. Гораздо спокойнее и безопаснее было приоб¬
ретать «прирожденных» рабов, за покорность и трудоспособ¬
ность которых ручался прежний господин или работорговец.
Мы не имеем достаточно надежных данных о ценах на ра¬
бов в последние века республики. Цены, несомненно, очень
колебались в зависимости от спроса и предложения, квалифи¬
кации, талантов, наружности раба или рабыни. В периоды мас¬
совых распродаж пленных они могли на некоторое время де¬
шеветь. Красивые юноши и девушки, танцоры, музыканты,
квалифицированные ремесленники были значительно дороже
простых рабов земледельцев, причем по мере распространения
тяги к роскоши цены на них сильно возрастали. Катон во вре¬
мя своей цензуры назначил высокий налог на рабов моложе
20 лет, купленных за последнее десятилетие дороже, чем по
10 тыс. ассов (Liv., XXXIX, 44). Сам он, по словам Плутарха,
никогда не платил за раба дороже, чем по полторы тысячи де¬
нариев, желая видеть в них не изнеженных красавцев, а здо¬
ровых и сильных работников (Plut., Cato maior, 4), т. е. такова
была высшая цена на раба, занятого физическим трудом, тог¬
да как цена на раба, составлявшего предмет роскоши, могла
превосходить ее во много раз. Для I в. до н. э. нам известны
такие цены, как 700 тыс. сестерциев, уплаченных за грамма¬
тика Лутация Дафнида (Suet., De gramm., 3, 4; Plin., NH,
VII, 40), что было самой большой суммой данной за раба при
республике; 200 тыс. сестерциев, уплаченных Антонием- за двух
красивых и отличавшихся необыкновенным сходством маль¬
чиков (Plin., NH, VII, 10, 5—6); 150 тыс. сестерциев, присуж¬
денных за убийство Панурга, раба и ученика знаменитого
актера Росция (Cicer., Pro Q. Rose., 10). Все это, конечно, от¬
клонения от нормы, вызванные общим подорожанием предме¬
тов роскоши. В расчет же следует принимать средние цены на
рабов, имевших массовое применение в производстве. Здесь,
помимо вышеупомянутой стоимости в полторы тысячи дена¬
риев, мы имеем еще следующие данные: по словам Тита
16 Varro. De г. г., II. 10; А u 1. Gell., IV. 2; Suet., De gramm., 4, 5;
Dig., XXI, 1, 1; 31, 33; 35; 37; 65, 2.
53
Ливия, после битвы при Каннах римляне могли бы выкупить
пленных у Ганнибала с меньшими затратами, чем те, которые
они понесли, выкупая у господ призванных в армию пабов.
За пленных Ганнибал требовал по 200—500 денариев (Liv.,
XXII, 52, 3; 57, 11 —12; 58, 4). Когда Фламинин приказал вы¬
купить римлян, находившихся в рабстве в Греции, господам
платили за них по 500 денариев (ibid., XXXIV, 50, 6—7). Ви¬
димо, при всех колебаниях, 500 денариев была средняя стои¬
мость раба в последние столетия республики. Такую цену при¬
нимает и в вышеприведенном расчете Т. Франк17. Как мы уви¬
дим в следующем выпуске, такой же была средняя цена на
раба-чернорабочего и при империи. Следовательно, и в этом
смысле не оправдана теория, согласно которой приток пленных
способствовал крайней дешевизне рабов, тогда как с прекра¬
щением наступательных войн, они сильно подорожали, что
сделало рабовладельческое хозяйство нерентабельным. Рабы
никогда не были настолько дешевы, чтобы владельцам было
выгодно губить их в максимально короткий срок и непрерывно
заменять новыми.
Согласно той же, подробно рассмотренной во «Введении»
теории, рабовладельцы не воспитывали детей своих рабынь,
предпочитая покупать дешевых взрослых трудоспособных плен¬
ных, т. е. иными словами, естественное воспроизводство рабов
как источник рабства в период наивысшего расцвета рабовла¬
дельческого способа производства почти никакой роли не игра¬
ло. Часто ссылаются, между прочим, на то обстоятельство, что
только при империи в надписях фигурируют многочисленные
домородные рабы-верны, тогда как при республике они отсут¬
ствуют. Аргумент этот более чем странен, так как эпиграфика
эпохи республики и эпохи империи с этой точки зрения вообще
несопоставимы: от последней дошли десятки тысяч надписей
частных лиц, и среди них — рабов и отпущенников. Надписей
же времен республики всего сохранилось около трех тысяч,
большую их часть составляют официальные надписи, или над¬
писи коллегий. В надписях же частных лиц упоминания рабов
вообще единичны, и судить по ним о числе домородных рабов
невозможно. Но другие данные показывают, насколько несо¬
стоятельны представления об отсутствии в рабовладельческих
хозяйствах детей рабов.
Всякий римский рабовладелец и в период непрерывных по¬
бедоносных для Рима войн не менее заботился об естественном
приросте своей фамилии, чем об увеличении поголовья своего
скота. Катон, образец прижимистого и экономного хозяина, не
только не выбрасывал детей своих рабынь (Плутарх рассказы¬
17 Ср. L. Spaventa — de Novellis. I prezzi in Grecia e a Roma nell’
anticita. Roma, 1934, p. 135.
54
вает, что жена Катона часто кормила грудью новорожденных
рабов, чтобы они, став молочными братьями ее сына, были ему
впоследствии более преданы — Cato maior, 20, 5), но и при¬
купал сам или через своих рабов детей, считая их более, чем
взрослых, способными к воспитанию и обучению. Вырастив их,
он частично использовал этих рабов в своем хозяйстве, ча¬
стично продавал (ibid., 21, 1). Плавт в «Miles gloriosus»
среди различных расходов, обременяющих хозяина дома, упо¬
минает и подарки кормилице, вскармливающей домородных
рабов-верн (698). Распространен был и обычай брать на вос¬
питание подброшенных детей, становившихся затем рабами
(Seneca, Controv., V, 33). Двое из грамматиков, биографии ко¬
торых приводит Светоний, М. Антоний Гнифон (De gram., 7, 1)
и Г. Мелессий (ibid., 21) родились свободными, были выбро¬
шены родителями, стали рабами, а затем отпущенниками. Если
бы рабовладельцам было невыгодно растить детей своих ра¬
бынь, то они тем более не покупали бы малолетних рабов и не
включали бы в свои фамилии подкидышей. Как известно, зна¬
чительную часть своего богатства Красс нажил, воспитывая и
обучая детей рабов, которых затем использовал сам или отда¬
вал в наем. Корнелий Непот, ставя в особую заслугу Аттику
его разумную хозяйственную деятельность, подчеркивает, что в
его прекрасно организованной и обученной фамилии не было
ни одного раба, который не был бы рожден и воспитан в доме
(Corn. Nep., Pomp. Attic., 13, 3—4). Варрон настоятельно реко¬
мендует давать пастухам и другим рабам сожительниц, что не
только сделает их более преданными и привязанными к дому,
но и повысит доходность имения вследствие умножения фами¬
лии. По его словам, рабы-эпироты особенно ценятся вследствие
своих крепких семейных связей (De г. г., II, 1). Грамматик Рем-
мий Вицентин был домородный раб одной женщины (Suet.,
op. cit., 23), грамматик Крассиций Пасикл, сначала раб, за¬
тем отпущенник, родился в Таренте (ibid., 18), а отпущенник
Аттика Цецилий Эпирот — в Тускуле (ibid., 2). Уроженцы Ита¬
лии, они не были куплены где-то на стороне, а были сыновьями
рабынь, домородными рабами. Примеры эти показывают, что
не только при империи, но и при республике число рабов по¬
стоянно пополнялось за счет естественного прироста рабского
населения и что господа такой прирост поощряли. Думается
даже, что естественное воспроизводство, за исключением от¬
дельных недолгих периодов массовых распродаж пленных,
было основным источником рабства и в Италии, и в тех про¬
винциях, откуда рабов импортировали в Рим, и что прирож¬
денный раб был гораздо более типичной фигурой, чем продан¬
ный в рабство пленный.
Исследователи, отрицающие роль естественного воспроиз¬
водства рабов в эпоху поздней республики, обычно ссылаются
55
на имение Катона, где рабы будто бы жили в казармах и где,
за исключением вилики, не было женщин, а следовательно, не
могли рождаться дети. Однако нельзя не согласиться с мне¬
нием М. Е. Сергеенко, что если Катон не упоминает рабынь
на вилле, то это еще не значит, что их там не было. Они рабо¬
тали в кухне, огороде, птичнике, прядильне, ткацкой, имевших¬
ся на вилле. М. Е. Сергеенко замечает также, что рабы Катона
жили не в казармах, а в каморках, что подтверждается рас¬
копками вилл в окрестностях Помпей 18. Ни на чем в общем
не основаны и сомнения в достоверности известного свидетель¬
ства Аппиана о том, что рабы, не занятые военной службой,
быстро размножались. Если отказаться от предвзятых пред¬
ставлений об источниках рабства при республике, это свиде¬
тельство не более подозрительно и сомнительно, чем любое
другое место у Аппиана или иного автора.
Были ли в те времена пути к порабощению свободных? Во¬
обще попытки насильно захватывать свободных людей, за¬
пирать их в эргастулы и принуждать их трудиться имели ме¬
сто постоянно. Упоминавшийся уже закон Фабия предусматри¬
вал их и карал виновных большим денежным штрафом19.
Но, видимо, закон Фабия часто нарушался. Яркой к тому ил¬
люстрацией служит следующий случай: сын Кв. Метелла Не¬
пота, согласно завещанию отца, привлек к суду Куриона. Пока
шло дело, Метелл силой захватил некоего гражданина, уверяя,
что он его раб, и высек. Курион достал обиженному защитни¬
ка, причем было ясно, что суд признает его свободным. Метелл
тогда пошел на сделку с Курионом: он отказывался от обвине¬
ния Куриона, а тот обещал замять историю с порабощением
и избиением свободного (Ascon. Pedian., In Cornel., 16). Ко¬
нечно, обстоятельства могли бы для последнего и не сложиться
столь благоприятно, и он мог бы так и остаться в эргастуле
Метелла.
Но в данном случае интересно выяснить, были ли возмож¬
ности законно обратить свободного в раба? Вопрос этот тесно
связан с вопросом, насколько полно римское рабство периода
поздней республики отвечает нашим представлениям об антич¬
ном рабстве, исключающем порабощение сограждан и предпо¬
лагающем консолидацию класса свободных, противостоящих
классу рабов, пополняемому лишь за счет иноплеменников.
Данные, которыми мы располагаем, неясны и отчасти про¬
тиворечивы. Цицерон в речи за Цецину подчеркивает нераз¬
рывность связи гражданства и свободы, причем, по его мнению,
признанному и судьями по процессу одной уроженки Арреции,
18 М. Е. Сергеенко. Очерки по сельскому хозяйству древней Италии.
М.— Л., 1968, стр. 14.
19 Paul., Sent., V, 6, 14; Mosaic et Rom. Leg. Collat., XIV, 2,1; 3, 1, 4; 5;
Dig., XLVIII. 15, 1; 6, 2.
53
ни гражданство, ни свобода не могут быть у кого-либо отня¬
ты (33). В той же речи Цицерон перечисляет случаи, несомнен¬
но, на практике весьма редкие, когда лишение гражданства и
свободы могло осуществиться: если гражданина во исполнение
религиозного долга выдаст глава фециалов — pater patratus,—
как Манцин был выдан нумантинцам; если его продаст отец;
если народ продаст виновного в уклонении от военной службы
или от прохождения ценза (34). Единственный из перечислен¬
ных случаев, который здесь может быть принят во внима¬
ние,— это продажа отцом. Известно, что в период империи она
уже действительной не считалась и сохранила свое значение
лишь в качестве формальной процедуры при эманципации
сына, т. е. освобождении его от власти отца с тем, чтобы он
сам мог вести свои дела под собственную ответственность. Как
обстояло дело в последние века республики, неизвестно. Но ду¬
мается, что если отцы и сохраняли соответствующие права, то1
они ими реально не пользовались или пользовались лишь в
исключительных случаях, иначе какие-либо упоминания об этом
сохранились бы в комедиях или риторических сборниках, где
часто фигурируют подброшенные дети и никогда — проданные.
Исключение мы находим в «Persa» Плавта. Дочь паразита
Сатуриона думает, что отец намерен ее продать. Она не отри¬
цает его право сделать это, но говорит, что общественное мне¬
ние его осудит (330 сл.). Аналогичную мысль мы встречаем у
ритора Викторина: некто купил сына, проданного отцом. Он
совершил бесчестный поступок, так как если бесчестны дей¬
ствия продавца, то также бесчестны и действия покупателя
(М. Victorin., In rhet. Ciceron., 1, 29). Видимо, такие продажи
уже не совершались. Даже подкидыши, если родители хотели
взять их обратно и могли доказать, что сами они свободные,
после уплаты издержек на их воспитание отбирались у господ
и получали статус свободнорожденных (Suet., De gramm.,
21). Все это, как будто, показывает, что порабощение свобод¬
ных на законном основании было невозможно.
С другой стороны, достаточно обычны были судебные дела
о возвращении отнятой свободы, так называемые casus liberta¬
tis. Некто Гирр, провалившись на выборах в эдилы, стал вы¬
ступать по таким процессам (Cicer., Ad Fam., VIII, 5), а зна¬
чит, порабощение свободных было фактом нередким. Любопыт¬
на ссылка, даваемая в «Дигестах» на юриста начала I в. до
н. э. Квинта Муция. «Если я, говорится там, продал тебе узу¬
фрукт на свободного человека, то он делается рабом; доминий
же остается у меня, но лишь в том случае, если я продал его'
законно — bona fide,— в противном случае он будет без гос¬
подина (Dig., XL, 12, 23). У Муция, следовательно, рассмотре¬
но два случая: продажа, совершенная на законном основании
и не на законном основании. Но и в последнем случае свободный,
узуфрукт на которого продан, остается рабом только без
господина, имеющего на него доминий, что ничего для него не
меняло, так как узуфруктуарий имел на раба практически все
те же права, что и господин с доминием. Приведенная статья
заметно отличается от выдержек из последующих юристов,
содержащихся в том же разделе «Дигест», трактующем вопро¬
сы восстановления в статусе свободного. В них утверждается
положение, согласно которому рабом на законном основании
становится лишь человек старше 20 или 25 лет, допустивший
себя продать с тем, чтобы получить уплаченную за него сумму.
Если же проданному было менее установленных лет или он
плату за себя не получил, суд признавал его свободным и вос¬
станавливал в правах. В отрывке от Муция условия продажи
не оговариваются20, и вместе с тем продается в данном случае
не сам человек, а узуфрукт на него, что уже делает его рабом
Параграф этот во многом темен. Однако из него можно заклю¬
чить, что первоначальный владелец имел на свободного, о ко¬
тором идет речь не собственность, а право пользоваться его
трудом и извлекать из него доход, что это право он мог про¬
дать и что акт продажи превращал свободного в раба. Сле¬
довательно, какой-то легальный путь порабощения свободных
оставался. Каков был этот путь, можно только догадываться.
Процедура, столь неясно отраженная в приведенном от¬
рывке, имеет известное сходство с процедурой, применявшейся
некогда к неоплатному должнику—addictus или nexus,— ко¬
торый не сразу становился рабом кредитора, получавшего
лишь право на его труд, т. е. тот же узуфрукт. Только совер¬
шенная с дозволения суда продажа — в древнейшие времена
за Тибр — делала его рабом. Закон Петелия, принятый в 326 г.,
отменял долговую кабалу и последующую продажу должника,
предоставив ему право расплачиваться имуществом, а не те¬
лом и свободой (Liv., VIII, 28; Varro. L. L., VII, 105). Однако
ряд фактов позволяет усомниться в действенности закона
Петелия.
Уже спустя столетие после его издания, после битвы при
Каннах, диктатор Юний Пера, «обратившись, по словам Ли¬
вия, к последнему средству отчаявшегося государства», объявил,
что, если уголовные преступники и «те, кто были в оковах за
долги», станут солдатами, он прикажет отпустить им наказа¬
ние и уплату долга (Liv., XXIII, 14, 3). По Валерию Максиму,
тогда было набрано в армию 6000 преступников и кабальных —
addictorum (Vai. Max., VII, 7, 1). Следовательно, во всяком
случае к началу второй Пунической войны должников опять
держали в оковах и по своему положению они не слишком
20 Моммзен в примечании к указанному параграфу высказывает предпо¬
ложение, что такое условие, например та же замаскированная самопродажа,
было, но, конечно, утверждать это с уверенностью нельзя.
58
отличались от рабов. Addicti упоминаются в комедиях Плавта
и Теренция. В «Менехмах» Плавта паразит Пеникул в шутку
говорит, что присужден (adjudicatus) Менехму и идет к нему,
чтобы тот его заковал (20). В комедии «Poenulus» нанятые
героем свидетели, протестуя против его грубости, говорят, что
они, хотя и бедняки, но люди свободные, ничем ему не обязан¬
ные и не его servi addicti (520—525). У сводника, по словам
другого персонажа той же комедии, можно встретить кого
угодно: всадника, пехотинца, отпущенника, вора, беглого, вы¬
сеченного, закованного, кабального (830). Видимо, addictus —
довольно обычная фигура.
В комедии Теренция «Формион» паразит говорит о себе,
то он безопасно может пускаться на всякие хитрости, на него
никто не станет подавать жалобу, так как все знают, что у него
ничего нет и за его счет нельзя поживиться. «Ты скажешь,
продолжает паразит, что осужденного — damnatum уводят к
•себе в дом, но никто не захочет кормить такого обжору,
как я». Комментатор Теренция Донат поясняет, что речь здесь
идет о законе, по которому кредиторы накладывали руку на
неоплатного должника — obaeratus (Donat., Comment., Phor¬
mio, II, 1, 20—21). Другой комментатор Евграфий отмечает, что
получивший присужденного ему человека (addictum) обязан
был его кормить (Eugraph., Comment., ibid.). В маленьком
отрывке из неизвестной комедии автора ателлан начала I в.
до н. э. Новия речь также идет об addictus: «За сколько он
присуждается?», спрашивает какой-то персонаж,— «За тысячу
сестерциев».— «Ничего не прибавлю, веди его, дозволено»
(Quanti 'addictus? mille nummum; nihil addo: ducas, licet —
O. Ribbeck. Comic. Rom. fragm., 272). У Помпония была ко¬
медия под названием «Addictus». Цицерон среди прочих су¬
дебных казусов, с которыми приходится сталкиваться оратору,
упоминает и дела кабальных — nexorum (De orator., I, 38).
В другом месте Цицерон прямо приравнивает лиц, попавших
за долги под власть господина, к рабам — mancipia (Paradox.,
V, 1). Ритор Фортунатиан, комментировавший произведения
Цицерона о*б ораторском искусстве, писал, между прочим, что
положение того или иного лица определяется тем, свободный
ли он, раб или кабальный (Fortunat., Ars rhet., II, 1). Для са¬
мого же Цицерона последние два понятия были практически
равнозначны. О долговой кабале, в которую в нарушение древ¬
него закона, т. е. закона Петелия, попадают крестьяне, писал
Саллюстий (Hist., Ill, 4; Catii., 33, 1) и Лабиен (Seneca.,
Controv., V, 33), о чем подробнее будет сказано в следующей
главе. Весьма возможно, что то место, которое вопрос о за¬
долженности плебса занимал в социальных движениях конца
республики, отчасти определялось усилением практики зака¬
баления должников вопреки закону Петелия. Последнее
подтверждается изданием принадлежащего, видимо, Цезарю Іех
Iulia de cessione bonorum; повторяя отчасти закон Петелия, он
также давал право должнику передать кредитору свое иму¬
щество, поклявшись, что больше он ничего не имеет, и быть
свободным от личной ответственности. Без широкого распро¬
странения долговой кабалы появление lex Iulia было бы не¬
понятно.
Однако и этот закон не уничтожил долговую кабалу. Она
продолжала существовать и в последующие века. Соответству¬
ющий материал будет приведен в выпуске, посвященном импе¬
рии, здесь же мы остановимся только на одном моменте, воз¬
можно, проясняющем смысл вышеупомянутого отрывка из
Муция.
Цицерон, как мы видели, не останавливаясь подробно на
вопросе о должниках, приравнивает их к рабам. Квинтиллиан
проводит между теми и другими весьма тонкое различие. Он
пишет: «Одно дело быть рабом, другое находиться в рабстве.
Отсюда возникает вопрос, кем является кабальный? Является
ли рабом кабальный должник, которому закон повелевает быть
в рабстве, пока он не расплатится? Одна сторона дает такое
определение — рабом является тот, кто находится в рабстве
согласно с правом (servus est, qui est iure in servitute). Дру¬
гая сторона скажет — раб тот, кто находится в рабстве на том
же праве, что и раб (qui in servitute est eo iure quo servus).
Чтобы решить, кто прав, следует выявить сходство и различие.
Раб, получив свободу, становится либертином, кабальный —
свободнорожденным. Раб не может получить свободу против
воли господина; кабальный, если он расплатится, может. За¬
коны не учитывают рабов, но принимают во внимание кабаль¬
ных. В отличие от рабов кабальные имеют три имени и впи¬
саны в трибу» (Quintii., De inst. orat., V, 10; VII, 4; Ps.-Qunit.,
Deciam., III, 17). Указанные различия не всегда имели зна¬
чение. В одной речи из риторического сборника Кальпурния
Флакка дело идет о продаже кредитором кабального человеку,
внесшему за него долг, и тот становится рабом, а затем отпу¬
щенником покупателя со всеми вытекающими отсюда послед¬
ствиями (Calpurn. Flacc., Deciam., 14).
У юристов времен империи встречается очень любопытная
категория лиц, qui bona fide serviunt, т. e. находятся в рабстве
или несут рабскую службу на законном основании. То могли
быть свободнорожденные, попавшие в рабство по недоразуме¬
нию, причем ни они сами, ни их владельцы не знали, что они
свободные (Dig., XII, 4, 3, 5; XL, 12, 12, 1). Но сюда же вклю¬
чались и те, о которых было точно известно, что они свобод¬
ные. Юристы рассматривают различные вопросы, связанные
с их правами и взаимоотношениями с господами, например,
в какой мере они могли владеть имуществом и отвечать за
60
свои действия и в какой мере через их посредство приобретал
права собственности или брал на себя ответственность госпо¬
дин21. Часто они ставятся на одну доску с чужими рабами, на
которых господин имел узуфрукт или нанимал их у владель¬
цев. На таких рабов он не имел доминия, но практически рас¬
поряжался ими как своими. Считалось, что они также нахо¬
дятся у него в рабстве bona fide. Очевидно, таковы же были
и его отношения с находившимися у него в рабстве свободны¬
ми. Как и чужие рабы, эти свободные причислялись к его
фамилии; ни тех, ни других нельзя было против него допра¬
шивать под пыткой, как и его собственных рабов22.
Частично свободные, qui bona fide serviunt, могли быть
наемные работники, которых иногда, так же как рабов, дарили
или давали в приданое [Codex Justinianus (далее—CJ), VII,
16, 16]. Но среди них, несомненно, были и кабальные. Согласно
Гаю, считался похитителем свободных людей тот, кто уводил
у кого-нибудь детей, бывших in potestate, жену, состоявшую
in manu, нанятого работника — auctoratus — и того, кто был
хозяину присужден — adiudicatus (Gai Inst., III, 199). В раз¬
деле «Дигест», посвященном аннулированию сделок, совершен¬
ных в ущерб отсутствующему, оговорено, что эдикт имеет в
виду и свободных, находившихся в рабстве как вследствие на¬
силия, так и bona fide (Dig., IV, 6, И). Закованный государ¬
ством или частным лицом, если он не был рабом, сохранял
право приобретать владение посредством пользования — usu
adquirire (Dig., IV, 6, 23). С другой стороны, свободного, быв¬
шего в рабстве bona fide, можно было продать, подарить, за¬
вещать, дать на него узуфрукт (Dig., XLI, 1, 54, За). Интер¬
дикт, предписывавший выдавать незаконно удерживаемого сво¬
бодного, не распространялся на купленного bona fide и на
должника (Dig., XLIII, 29; 4, 1—3). Последний сближался
с тем, кто, будучи выкуплен у врагов, содержался в оковах
у выкупившего, пока не отработает или не возместит сумму
выкупа (CJ, VIII, 50, 2).
Как видим, эти лица в период империи занимали некоторое
промежуточное положение между свободными и рабами, на¬
поминая в этом смысле кабальных в восточных государствах.
Возможно, что при республике они были еще ближе к рабам,
к которым их и причислял Цицерон. Отсюда и возможное тол¬
кование приведенного Муцием положения: свободный, на ко¬
торого некто имел узуфрукт, был кабальный; с продажей
узуфрукта, составлявшего, по словам Цицерона, истинное пра¬
во собственности (Ad Fam., VII, 30), он окончательно
2' Dig., III, 5, 18, 2; IX, 2, 13, 1; XI, 1, 13, 1; XI, 3, 1, 1; XXVIII, 5, 60;
XLI, 1, 19; 1, 54, 1—4; XLV, 1, 118.
22 Gai Inst., II, 91—92; Dig., VII, 8, 4; XXI, 1, 25, 2; XLV, 3, 33;
XLVIII, 18, 1. 9.
61
превращался в раба, причем закон охранял права покупателя
во всех случаях. Здесь пережитки норм, действовавших до из¬
дания закона Петелия, еще очень значительны.
Приведенные факты позволяют полагать, что рабовладение-
в Риме и Италии сохраняло некоторые черты сходства с рабо¬
владением в тех обществах, где долговая кабала была более
или менее значительным источником рабства. Весьма возмож¬
но, что часть рабов-италиков выходила из числа кабальных
и их потомков.
С вопросом об источниках рабства тесно связан и вопрос
об этнической принадлежности римских рабов. Он не разре¬
шен не только для периода республики, для которого данных
в общем немного, но и для эпохи империи, несмотря на множе¬
ство дошедших до нас надписей рабов и отпущенников23. Дело
в том, что авторы надписей очень редко указывали место свое¬
го происхождения и свою племенную принадлежность. Глав¬
ным критерием служат их имена, но критерий этот, как отме¬
чают все исследователи, крайне ненадежен, так как господин
давал имя рабу по собственному усмотрению, причем не толь¬
ко рабу, родившемуся у него в доме, но и купленному. Поэтому,
раб не имел твердого имени, и в договорах на покупку рабов
обычно указывалось, что продан раб, носящий такое-то имя
«или как бы он ни назывался иначе». Оговорка эта предусмат¬
ривала, что покупателю гарантируются права на данного рабаг
независимо от того, какое имя он будет носить, новое или ста¬
рое. По словам Баррона, из трех человек, купивших в Эфесе
по рабу, один мог назвать своего раба по имени продавца
Артемидора — Артемой, другой — по области (Ионии), в кото¬
рой раб был куплен — Ионой; а третий — по городу Эфесу —
Эфесием (Varro, L. L., VIII, 21). В комедиях имена рабов про¬
изводились от национальности — Лид, Мида, Сир, от свойств —
как Лесбия, любительница лесбосского вина, от нрава — на¬
пример, Псевдол — обманщик, от рода занятий, особенностей
внешности (Donat., Andr., I, 3, 21, 4). В действительной жизни
эти комедийные правила вряд ли применялись: обычно встре¬
чающиеся имена рабов им не соответствуют. Но, как бы там
ни было, имена не дают возможности уверенно судить об этни¬
ческой принадлежности рабов. Вместе с тем если мы возьмем
пример, приведенный Барроном, то все три названные им име¬
ни указывают на происхождение рабов из эллинистических
областей, и ни одного из них нельзя принять за италика или
галла. Правда, хозяин мог назвать греческим именем урожен¬
ца запада, так как греческие имена были в моде, и их прини¬
мали даже знатные римляне. Но вряд ли имело место обратное
23 М. Gordon. The nationality of slaves under the early Roman Empire,
Slavery in Classical Antiquity, ed. by M. I. Finley. Camridge, 1960.
62
явление — чтобы выходца из грекоязычных стран назвали
галльским или германским именем. Вероятно, им редко давали
и италийские имена. Поэтому некоторую, хотя и весьма нена¬
дежную, нить ономастика все же дает.
Но тут встает другая, гораздо более значительная трудность.
Надписи, упоминающие рабов, даже времен империи, не говоря
уже о немногочисленных республиканских надписях, относятся
к городским рабам и хранят почти полное молчание о сельских.
Да и в городах оставить по себе память: клеймо на сосуде, в
которое входило имя мастера, надпись с именем члена
или магистра коллегии, или хотя бы самое скромное надгро¬
бие,— мог лишь раб, хоть немного выделявшийся из общей
массы своим положением, квалификацией, имуществом. Поэто¬
му даже имеющиеся надписи в конечном счете не очень пока¬
зательны. Литературные же источники дают лишь самые общие
сведения. Из них мы можем только заключить, что этнический
состав рабов был весьма пестр. Выше уже приводились данные
о вывозе рабов из различных районов. Варрон говорит, что на
должность пастухов особенно пригодны галлы, отмечает вынос¬
ливость иллирийских женщин, преданность эпиротов, ненадеж¬
ность испанцев (De г. г., II, 10). Страбон (V, 2, 7) и Диодор,
(V, 13, 5) упоминают рабов-корсиканцев, первый — как наи-
х}дших, второй, напротив — как наилучших рабов. Цицерон
приводит шутку своего отца о рабах-сирийцах: чем лучше кто-
нибудь из них знает греческий язык, тем больший он негодяй
(De orator., II, 66). Упоминает он рабов-пунийцев и македонян
(Tuscul., Ill, 22). Цезарь напоминает своим солдатам о рабах-
германцах, с которыми римлянам пришлось сражаться во вре¬
мя рабской войны (BG, I, 40, 5). Аппиан рассказывает, что
в начале войны с Митридатом последний приказал жителям
азийских городов перебить римлян и италиков, а также их ра¬
бов и отпущенников италийского происхождения (Арр., Mithrid.,
IV, 22—23). Последнее свидетельство наиболее интересно, так
как оно показывает, что число рабов-италиков было достаточно
велико. Если владельцы брали их с собой в провинции, то тем
более многочисленны они должны были быть в самой Италии.
Скорее всего то были не пленные, проданные во время Союз¬
нической войны — как мы пытались показать выше, такие про¬
дажи были не правилом, а исключением, да и вряд ли господа
стали бы брать с собой в провинцию недавно порабощенных и
особенно ненадежных пленников,— а потомки уже много поко¬
лений бывших в рабстве италиков. Митридат и его сторонники
считали их особенно преданными господам, в отличие от тех
рабов, которые бежали от римлян к Митридату и которых он
объявил свободными. Варрон упоминает некоего Клодия Квин-
типора, писавшего бесталанные комедии (Nonn. Marcel., 117;
448), видимо, отпущенника с типичным римским рабским
именем. Одно из произведений Баррона было озаглавлено «Мар-
ципор» (ibid., 46). В отрывке из III книги «Истории» Саллю¬
стия назван живший в Луканской земле Марципор (Gr. lat.,
VI, 48). Значит, в те времена еще были в ходу такие архаиче¬
ские имена, несомненно дававшиеся рабам-италикам.
Что касается надписей, то наибольший материал для наше¬
го периода дают стелы из Минтурн, содержащие списки ме¬
стных магистров из отпущенников и рабов за 90—60-е годы I в.
до н. э. В общей сложности они дают около 300 имен, проана¬
лизированных издателем стел Джонсоном24. Согласно его под¬
счетам, 65,7% рабов носили греческие имена, не дающие воз¬
можность определить, из какой части эллинистического мира
они происходили. Греков из Сирии — 9,9%, из Малой Азии —
1,3%, италиков с латинскими именами—15,4%, семитов из
Сирии, Финикии и Пальмиры (к последним Джонсон относит
одного раба по имени Rahiminan'aeus)—5,1%, фракийцев —
1,3%, кельтов—1%, африканцев — 0,3%. В абсолютных циф¬
рах это составляет: греков неизвестного происхождения — 205,
греков из Сирии или эллинизованных сирийцев — 31, греков из
М. Азии — 4, италиков — 48, семитов—16, фракийцев — 4,
кельтов — 3, африканцев — 1.
В других списках магистров и министров из рабов и либер-
тинов, а также в прочих надписях греческие имена также пре¬
обладают. Имен, указывающих на иную этническую принад¬
лежность, значительно меньше. Можно назвать рабов и отпу¬
щенников с италийскими именами: Lucrio, Sextus [Corpus in¬
scriptionum Latinarum (далее CIL) I, 570; 574]; Sulla (ibid.,
602), Statius, Statia (ibid., 504; 1406; 2137), Salvius (ibid., 1209),
Optatus (ibid., 1223), Auctus, Montana (ibid., 1332), Rufa, Ru¬
fus (ibid., 1259, 1570, 4597, 1609), Hospes (ibid., 1576), Retus
(ibid., 412), Serponius (ibid., 416), Caputo (ibid., 889), Coccero
(ibid., 812), Senia Quarta (ibid., 1837), lucunda (ibid., 1734),
Stabilio (ibid., 1210; Degrassi, 259), Rufio (Degrassi, 94), Corbo
(ibid., 33), Torravius (ibid., 34), Albinus, Flaccus (ibid., 105),
Glaucia (ibid., 106), Horea (CIL, X, 6009), Quartion (CIL, VI,
9290), Secunda... (CIL, I, 820), Celsa (ibid., 1292). Рабы и от¬
пущенники с кельтскими и фракийскими именами: Theuda,
Ascia, Gatta, Natta (CIL, VI, 7971, 37378, 37774), Dardanus
(CIL, I, 891), Bato (ibid., 893), Silacus, Tauriscus (Degrassi,
107b), Traex (ibid., 212); с семитическими именами: Surus
(CIL, I, 602, 2544; Degrassi, 228), Abennaeus (CIL, I, 22І6),
Pappias (Degrassi, 226), Dama iudeus (S. Panciera., Vita eco-
nomica di Aquileia in eta romana, 1957, p. 63), Dama (Degrassi,
94). Дважды встречается раб с понтийским именем Pharnaces
(CIL, I, 602, 1332).
24 J. Johnson. The Excavations in Minturnae, part. II. The Republican
magistri, 1934.
64
Как видим, число этих имен значительно меньше, чем грече¬
ских, но все же число италийских имен не вовсе ничтожно.
При этом опять следует напомнить, что известные нам имена
рабов и отпущенников еще не дают права заключить с уверен¬
ностью, что выходцы из эллинистических стран действительно в
такой мере преобладали над всеми остальными. Как мы видели
из светониевых биографий грамматиков и риторов, греческие
имена сплошь да рядом носили рабы негреческого происхож¬
дения: Антоний Гнифон был галл, Помпилий Андроник — си¬
риец, Стаберий Эрот — фракиец, Цецилий Эпирот — тускула-
нец, Красиций Пааикл— тарентиец. Греческие имена, следова¬
тельно, давались рабам самого разного происхождения, в том
числе и родившимся в Италии. Целый ряд имен — Александр,
Филемон, Никефор, Антиох, Гилар, Филаргир, Филотер, Фило-
дам и т. п.— постоянно повторяются в надписях и, видимо, счи¬
тались модными, и господа наделяли ими любых рабов.
Весьма характерно, что рабы разных национальностей, ви¬
димо, довольно быстро «романизировались». Надписи они де¬
лали на латинском языке, достаточно хорошо им известном.
По словам Баррона, новые рабы, купленные владельцами
больших фамилий, узнав имена своих сотоварищей, быстро на¬
учаются их склонять (Varro, L. L., VIII, 6), что также под¬
тверждает распространенность латинского языка среди рабов.
Все рабы активно участвуют в культах римских богов, как в
качестве членов коллегий, так и индивидуально. Такая «рома¬
низация» их была бы мало вероятна, если бы основное ядро
рабской массы состояло не из уроженцев Италии, а из чуже¬
земцев. Естественнее предположить, что последние, поступая
в Рим, воспринимали традиции, издавна бытовавшие среди
местных рабов, родившихся и выросших в стране, а потому
способных ассимилировать вливавшихся в их ряды выходцев
с востока и запада.
Мы не имеем достаточных данных, чтобы с полной досто¬
верностью ответить на вопрос, какой источник рабства был в
период поздней республики основным. Война, работорговля,
естественное воспроизводство, а также и закабаление свобод¬
ных пополняли число рабов. Но можно думать, что значение
войн было наибольшим, в тот ранний период истории Рима,
когда самые войны еще носили характер грабительских набе¬
гов с целью захвата добычи. С распространением римского
господства, с усложнением внутренних и, особенно, между¬
народных отношений порабощение пленных из естественного,
с античной точки зрения, результата войны превращается в
карательную меру против стран, городов и народов, пытав¬
шихся сбросить римское иго. Поскольку такие попытки пред¬
принимались неоднократно, число проданных в рабство плен¬
ных было по временам очень значительно. В дальнейшем, по
5 E М Штаерман
65
мере того как искушенные в дипломатии римские государствен¬
ные деятели начинают понимать, что господствовать над поко¬
ренными народами одной грубой силой трудно и что для упро¬
чения своего господства римлянам необходимо прибегать к
известной доле демагогии, продажа пленных в рабство сокра¬
щается. Даже повстанцы не продаются поголовно, продажа
же обычных противников осуждается. В этот последний период
истории республики приток пленных на рабские рынки падает,
но зато войны открывают римским военачальникам, наместни¬
кам, дельцам путь в провинции и вассальные царства. Отчасти
они порабощают там свободных, но главным образом захва¬
тывают, наряду с другими материальными ценностями, при¬
надлежащих населению покоренной страны рабов, в первую
очередь, наиболее квалифицированных. Концентрация таких
рабов в Италии способствовала развитию италийской эконо¬
мики, и особенно ремесла, в I в. до н. э. в значительно боль¬
шей мере, чем это могли бы сделать массовые продажи плен¬
ных, не имевших никаких специальных познаний, и еще менее,
чем другие рабы, склонных трудиться без непрерывного при¬
нуждения.
С уменьшением числа продававшихся пленных возрастает
и роль работорговли как внутренней, так и внешней. Постав¬
щиками работорговцев были и пираты, но не следует преуве¬
личивать их роль в порабощении свободных, покупка которых
всегда считалась незаконной, за исключением случаев, когда
это были проданные за долги провинциалы.
Естественное воспроизводство рабов никогда не прекраща¬
лось и, думается, что в среднем, т. е. за исключением сравни¬
тельно недолгих периодов, когда продавалось особенно много
пленных или более обычного активизировались пираты и дель¬
цы, оно было главным источником возрастания рабского насе¬
ления. «Прирожденный раб» был значительно более типичной
фигурой, чем порабощенный пленный. Концентрация в Италии
награбленных у покоренных народов богатств и рабов стиму¬
лировала распространение и углубление рабовладельческого
способа производства, но не войны были причиной, его поро¬
дившей и поддерживавшей. Развитие рабства обусловливалось
в первую очередь развитием производительных сил, а также
товарно-денежных отношений.
Г лав a II
РАБСТВО В СЕЛЬСКОМ ХОЗЯЙСТВЕ
В рассматриваемый период в Италии быстро развивается
земледелие и скотоводство, и одновременно формируется тип
хозяйств, основанных преимущественно на труде рабов. Залечив
раны, нанесенные вторжением Ганнибала, землевладельцы со¬
вершенствуют старые и быстро осваивают более новые культу¬
ры, проявляют живой интерес к проблемам рациональной орга¬
низации хозяйства, читают, переводят и сами составляют
посвященные этим проблемам трактаты. Мы не будем здесь оста¬
навливаться на разнообразных, часто спорных и подробно раз¬
работанных в современной литературе вопросах аграрных от¬
ношений, сельскохозяйственной техники, степени товарности
сельскохозяйственного производства II—I вв. до н. э.1 Разбе¬
рем лишь данные, касающиеся рабства и других видов эксплуа¬
тации в земледелии и скотоводстве. Они тем более важны, что
сельское хозяйство было основной, определяющей отраслью
экономики античного мира в целом и древнего Рима в частно¬
сти. Отношения, сложившиеся в сельском хозяйстве, определяли
и господствующий способ производства, и соответственно клас¬
совую структуру общества.
К сожалению, хотя именно к рассматриваемому периоду
относятся два таких важнейших источника, как трактаты Ка¬
тона и Баррона, данных, освещающих указанный круг
проблем, в общем не так много и они далеко не бесспорны. Наи¬
более труден и вместе с тем важен вопрос, насколько типично
то, что мы можем почерпнуть у Катона ,и Баррона. Отражают
ли их данные отношения, характерные для всей Италии, или 1
1 Из многих посвященных этой теме работ следует назвать в первую оче¬
редь: М. Е. Сергеенко. Очерки по сельскому хозяйству древней Италии
(о значении этой книги уже говорилось во «Введении»). См. также: Н. Gum¬
mer us. Der romische Gutsbetrieb ais wirtschaftlicher Organismus nach den
Werken von Cato, Varro und Columella; T. Franc. An Economic Survey of
Ancient Rome, v. I; F. M. de Robert is. La organizzatione e la tecnica pro-
duttiva. La forze de lavoro e i salari nel mondo Romano. Napoli, 1947.
67
5*
только для одной ее части (имения Катона, как известно, были
расположены в средней Италии)? Имели ли они в виду — осо¬
бенно это относится к Баррону — среднее имение или крупное,
виллу или латифундию? И, наконец, какое хозяйство средней
величины, имение или плантацию, следует считать основным
для Италии II—I вв. до и. э.? Последний вопрос, хотя он-то и
является отправной точкой для суждения о целом ряде других
моментов, до недавнего времени возбуждал меньше всего раз¬
ногласий. История его была подробно рассмотрена во «Введе¬
нии». Как мы видели, и в зарубежной, и в нашей литературе
твердо установилось представление о неразрывной связи раз¬
вития рабства с внедрением в италийское сельское хозяйство
латифундий и плантаций. Только в последнее время теории о
взаимосвязи рабства с латифундиями, а латифундий с разви¬
тием товарного хозяйства был нанесен чувствительный удар ра¬
ботами М. Е. Сергеенко и В. И. Кузищина. Последний убеди¬
тельно показал, насколько преувеличено представление о бур¬
ном росте латифундий во II—I вв. до н. э. Концентрация земли
Проявлялась главным образом ® переходе в руки одного вла¬
дельца нескольких или многих небольших вилл, часто разбро¬
санных по Италии и не сливавшихся в одну плантацию, даже
если они были расположены по соседству (примером чему мо¬
гут служить владения Секста Росция, имевшего 13 отдельных
вилл по берегу Тибра — Cicer., Pro S. Roscio, 7). M. E. Серге¬
енко, тщательно проанализировав отрывки из сочинений агро¬
нома II в. до н. э. Сазерны, показала, насколько крупное име¬
ние в долине По отличалось от вилл Катона. Здесь не мень¬
шую роль, чем рабы, играли мелкие арендаторы, сидевшие на
земле хозяина. К тому же именно такое крупное имение было
значительно меньше связано с рынком, чем мелкие и средние
хозяйства типа катоновских, аналогии которым встречаются
при раскопках вилл в окрестностях Помпей.
Можно, конечно, возразить, что долина По находилась в
особых условиях, например, вследствие затруднявшего экспорт
несовершенства путей сообщения во времена Сазерны, тогда
как в других частях Италии рабовладельческие латифундии,
работающие на рынок, росли и крепли вместе с развитием раб¬
ства. Чтобы попытаться ответить на это возражение, следует
сопоставить те часто, правда, отрывочные и скудные сведения,
которые мы имеем о разных категориях эксплуатируемых в
сельском хозяйстве: клиентах, колонах, кабальных должниках,
наемных работниках, рабах.
В выпуске, посвященном формированию рабовладения в
Италии, было показано, какую огромную роль играла клиен-
телла в ранний период истории Рима. Впоследствии с развитием
рабства, с одной стороны, с победами плебеев над патрициями
и общей демократизацией политического строя, с другой, клиен-
68
телла постепенно теряет свое значение в хозяйственной жизни.
Однако, по-видимому, довольно значительные ее пережитки
сохранялись не только в социальной, но и в экономической сфе¬
ре. Только в 204 г. был издан закон Цинция, запрещавший пат¬
ронам требовать деньги у клиентов, не являвшихся их отпу¬
щенниками2. Можно думать, что закон этот, как и многие дру¬
гие, соблюдался не слишком тщательно, так как если не деньги,
то другие приношения клиентов упоминаются даже и при им¬
перии и конечно, существовали при республике. Один из персо¬
нажей Плавта ссылается на обычай, согласно которому во вре¬
мя общественных трапез клиенты собирали для патрона всякие
яства, съедавшиеся им на пиру (Plant., Trinumm., 424—431).
Плавтовский Менехм осуждает современных ему богатых и
знатных людей, стремящихся иметь как можно больше клиен¬
тов, причем честным и верным они предпочитают состоятельных
(Plant., Menaechm., 475—505). Ясно, что патроны рассчитывали
на материальную выгоду от своих взаимоотношений с клиен¬
тами.
У Плавта не оговорено, имеются ли в виду городские или
сельские клиенты. Но уже несомненно к последним принадле¬
жали те колоны Домиция, которых он так же как своих рабов-
пастухов и отпущенников превратил в солдат, отправляясь в
Массилию во время войны Цезаря с Помпеем (Caes., ВС, I,
34; 56). Если бы они были просто арендаторами ио договору,
им незачем было бы сопровождать Домиция на войну. Напро¬
тив, клиентов знатные землевладельцы испокон веков' вооружали
для борьбы со своими частными и политическими противника¬
ми. Из многих .возможных примеров сошлемся на два: 306 Фа-
биев выступили против Вей со своими рабами и клиентами
(Serv., Aen., VI, 845); Сципион, будучи назначен главнокоман¬
дующим в войне с Нуманцией, прибавил к стоявшим в Испании
войскам 500 своих клиентов' (Арр., ІЬегіс., 14, 84). Солдаты До¬
миция названы не клиентами, а колонами потому, что понятия
эти были в те времена еще довольно близки. Так, например,
Сенека Старший рассказывает, будто бы Катон Цензор женил¬
ся на дочери своего колона (Seneca, Controv., III, 21), тогда
как на самом деле то была дочь его клиента Солония (Ani.
Gell., XIII, 19). Плиний Старший упоминает существовавший у
«предков» закон, по которому человек, убивший пахотного бы¬
ка, отвечал как за убийство своего колона (Plin., NH, VIII,
70, 4). Здесь речь может идти только о зависимом клиенте-зем¬
ледельце, а не о свободном арендаторе, который, будучи равен
любому другому гражданину, не мог быть приравнен к быку.
Подобное смешение терминов столь же показательно, как и
2 А. V. Premerstein. Clientes.— Р а u 1 у - W i s s о w а - К г о 11. Real-
Encyclopadie der Klassischen Altertumswissenschaft (далее — PWRE), IV, Sp. 41.
69
отожествление Дионисием Галикарнасским и Плутархом клиен¬
тов с пелатами, т. е. зависимыми земледельцами. ,
О сельских клиентах, включенных патронами в вооруженные
отряды, мы несколько раз слышим не только для более ранних
времен, к которым относятся вышеупомянутые примеры, но и
для более поздних. Помпей пришел к Сулле с отрядом клиентов
своего отца из Пиценокой области (Dio Cass., XXXIII, 107;
Veil. Pater., II, 29, 1). Во время особенно бурной деятельности
Клодия Помпей, опасаясь за свою жизнь, привел в> Рим воору¬
женных людей со своих земель (Cicer., Ad Quint, fr., II, 3). Кли¬
ентов имел Минуций Базил на пиценских и сабинских землях
(Cicer., De offic., III, 18); у Крассов была наследственная кли-
ентелла в районе Истрии (Tacit., Hist., II, 72). Известно, что
семья арпинских крестьян, из которой происходил Маррий, со¬
стояла в наследственной клиентелле у Геренниев (Plut., Маг., 5)
и, очевидно, сидела на их землях. Давать землю бедным клиен¬
там было принято. В «Формионе» Теренция упоминается бедный
старик, получивший в деревне от хозяина землю для обработки
(II, 3). В «Адельфах» старик Демея намерен помочь бедняку
Эгиону, дав ему в пользование (ut fruatur) маленькую землицу,
прежде сдававшуюся в аренду (V, 8). Такие клиенты, скорее
всего, владели выделенными им участками на прекарном праве
из поколения в поколение. Гораций осуждает богача, сгоняв¬
шего своих клиентов с их наследственных наделов (Od., II, 18).
В речи против аграрного законопроекта Сервилия Рулла Ци¬
церон обвиняет между прочим его самого и комиссию децемви¬
ров в намерении присвоить кампанскую землю. Они, говорит
Цицерон, поселят там «своих», именем которых будут эту зем¬
лю держать и использовать, постепенно расширяя первона¬
чальные наделы в 10 югеров (De leg., agr., II, 28). Кто такие
могли быть эти «свои»? Скорее всего, опять-таки клиенты, кото¬
рых авторы законопроекта имели возможность превратить в
некое подобие колонов или прекарных держателей, получая че¬
рез их посредство доход с их наделов. А раз такая комбинация
могла показаться слушателям Цицерона правдоподобной, зна¬
чит, в действительности аналогичные отношения были доста¬
точно обычными.
Весьма показательно, что в Италии республиканского вре¬
мени существовали столь частые впоследствии в провинциях
села на частных землях. Такое село упоминает Цицерон (Ad
Fam., XIV, 1) 3. По словам Страбона, в Лации некогда сущест¬
вовали маленькие городки Каллатия, Антемны, Фидены, Лабик
и другие, которые теперь превратились в деревни, перешедшие к
частным лицам (V, 3, 2). Поскольку ничто не дает нам права
3 Ср. J. Marquardt. Rómische Staatsverwaltung, I. Darmstadt, 1957,
70
предполагать, что такие частные села были местожительством
посаженных на землю рабов и отпущенников (такого рода прак¬
тика для этого времени не засвидетельствована), остается за¬
ключить, что они были населены клиентами хозяина или сидев¬
шими на его, землях из поколения в поколение колонами, неот¬
личимыми от клиентов.
К сожалению, нам ничего не известно об условиях, на кото¬
рых клиенты пользовались землей патрона. Сильные моральные
связи между патронами и клиентами того времени несомненны.
В lex Aelia de repetundis от 122 г. до н. э. запрещалось отби¬
рать свидетельские показания у клиентов обвиняемого и у тех,
кто были потомками клиентов его предков (CIL, I, 583, 33).
Жены клиентов должны были вместе с женами патронов ткать
претексту для последних, если они выступали кандидатами в
магистраты (Pseudo-Acron., Schol. in Horat., Carm., II, 18, 8).
Клиенты не выдавали замуж дочь без согласия патрона (Pint.,
Cato maior, 24) и, судя по приводившимся выше примерам,
поддерживали своих патронов не только голосами в народном
собрании, но в случае нужды и с оружием в руках. Вообще, с
точки зрения наблюдавшего римские нравы Полибия, стать
чьим-либо клиентом — in fidem se dare — значило полностью
отдать себя на усмотрение патрона (Polyb., XX, 9, 12). И даже
юрист I в. н. э. Прокул определял клиентов как людей свобод¬
ных, «но не равных нам ни по авторитету, ни по достоинству,
ни по силам» (Dig., XLIX, 15, 7, 1). «Маленький» же человек
всегда был обязан могущественному не только «почтительно¬
стью», но и подношениями. В упоминавшейся уже декламации
Псевдо-Квинтилиана обиженный богатым соседом крестьянин
подчеркивает, что сам он ничем не провинился перед богачом
напротив, всегда посылал ему первинки плодов, лучшую дичь
и т. п. (Ps.-Quintii., Deciam., XIII, 5). Этот крестьянин не был
клиентом соседа. Тем более можно думать, что такие знаки вни¬
мания были обязательны для клиента. В одном фрагменте сати¬
ры Луцилия, посвященной прелестям деревенской жизни, он
упоминает сельских клиентов, несущих ему в дар тридцать
огромных рыб (Lucii., IV, fr. 159—60). Афиней, перечисляя
римлян, обходивших изданный в 161 г. до н. э. закон Фанния
против роскоши, ограничивавший между прочим расходы на
мясо и рыбу, рассказывает, что Элий Туберон покупал но де¬
шевке птицу у тех, кто жил на его собственных землях (Athen.,
VI, 274). Ясно, что это не рабы — у них Туберону незачем было
бы покупать и без того принадлежавшую ему птицу — но и не
вполне независимые люди, поскольку у таковых не было бы
стимула продавать свои продукты в убыток. Скорее всего, это
те же клиенты-колоны, сидевшие на земле патрона и не смев¬
шие ему отказать. Как видим, клиенты были обязаны во всяком
случае время от времени делиться с патронами плодами своих
71
трудов. Но по всей вероятности, они были обязаны и какими-
нибудь регулярными взносами, если не деньгами, то натурой.
Во-первых, в противном случае было бы непонятно, зачем патро¬
ны давали клиентам земельные участки, а воквторых, на это
указывает сближение клиентов с колонами, несомненно, обязан¬
ными платежами. Посидоний, так же как и Полибий, долго жив¬
ший в Риме, возможно, отчасти на основании наблюдаемой им
там практики писал, что многие люди отдаются под защиту
других (т. е. становятся их клиентами), чтобы получить от них
средства к существованию, и возмещают им полученное своим
трудом (Athen,, VI, 263).
Помимо таких клиентов-колонов, испокон веков сидевших
на землях патронов из знатных родов, многочисленны были и
колоны, арендовавшие землю по договору. Институт колоната
был столь же древен, как и институт клиентеллы. Гуммерус при¬
водит по этому поводу слова юриста I в. до н. э. Цинция, писав¬
шего, что древние называли месяц ноябрь мерцедонием, так как
в ноябре колоны вносили причитавшиеся с них платежи (op.cit,.
S. 33). Закон XII таблиц и закон Аквилия (III в. до н. э.) пре¬
дусматривали ответственность колона, вырубившего дерево на
сданном ему участке (Dig., XIX, 2, 25, 5). Сазерна знал и круп¬
ных арендаторов-горожан, которым он не советует сдавать зем¬
лю, и мелких колонов (Columel., I, 7). Юрист середины I в. до
н. э. Сервий разбирал, в каких случаях ущерб, нанесенный уро¬
жаю, падает на господина, а B' каких на колона. По его мнению,,
господин несет ущерб, причиненный непреоборимой силой — сти¬
хийное бедствие, нашествие врагов, колон же — несчастными
случаями, присущими самому производству, как, например, если
испортится жатва или скиснет вино (Dig., XIX, 2, 15, 2).
Колонов неоднократно упоминает Цицерон. По преторскому
эдикту, говорит он, отвечает человек, изгнавший кого-либо с его
земли через посредство своих рабов, колонов, отпущенников
(Pro Саесіп., 20). Цецина., унаследовав имение Цесеннии, оста¬
вил там колона на тех же условиях, на которых он арендовал
землю у прежней владелицы (ibid., 32). С союзниками рим¬
ского народа Цицерон советует вести себя так же, «как мы
имеем обыкновение вести себя со своими колонами» (De off.,
III, 22). В письме к Аттику он упоминает, что Дамасипп раз¬
бил на участки свои земли на побережье и установил за них
(т. е. за их аренду) определенную плату (Ad Att., XII, 33).
В другом письме он жалуется, что ему пришлось расстаться с
Аттиком, чтобы урегулировать маленькие доходы — mercedula —
со своих имений (Ad Att., XIII, 11). Его сданными в аренду зем¬
лями управлял отпущенник Эрот, и Цицерон дважды пишет о
нем Аттику: Эрот не обеспечил в срок поступление арендных
платежей, и Цицерону пришлось по этому поводу навести
тщательное следствие (Ad Att., XV, 15; 20). Хотя суще¬
72
ствовала и крупная аренда, в большинстве случаев колоны, ви¬
димо, были мелкие, небогатые съемщики. Это видно из приве¬
денных выше данных, а также и из рассказа о некоем обижен¬
ном Берресом сицилийце Нимфоне из Центорба: Цицерон гово¬
рит, что Нимфон арендовал большие запашки и прибавляет: в
Сицилии это делают и богатые люди (In Verr., II, 3, 21). Здесь
он явно противопоставляет в этом смысле Сицилию Италии. Ве¬
роятно, в это время в Италии богатым людям не было особой
нужды снимать землю у частных лиц, так как они могли полу¬
чить ее из государственных или муниципальных фондов. «Ма¬
ленькие» же люди, изгнанные с ager publicus (Nonn. Marcel.,
149), вынуждены были арендовать участки у крупных собствен¬
ников.
Как мы видим, все то, правда, немногое,, что мы знаем о
сельских колонах и клиентах II—I вв. до п. э. связано с круп¬
ным землевладением, с крупными собственниками, причем, ко¬
нечно, не со скотоводством (малоимущий человек мог арендо¬
вать небольшое стадо, примеры чему имеются у Катона, и пасти
его на государственной земле, но не мог снять большую терри¬
торию, нужную для скотоводства), а с земледелием.
С большой долей вероятия можно предполагать, что не толь¬
ко в долине По, но и в остальной Италии крупное земледельче¬
ское хозяйство не превращалось в рабскую плантацию, а со¬
стояло или из ряда не сливавшихся друг с другом вилл или
дробилось на мелкие участки, возделывавшиеся колонами и
клиентами владельца. Мы ничего не знаем о численности земле¬
дельцев этой категории, но надо думать, что на землях круп¬
ных собственников их проживало так много, что из самых мо¬
лодых и крепких можно было составить значительный военный
отряд.
Главным образом с крупным землевладением связана и экс¬
плуатация кабальных должников. В предыдущей главе уже при¬
водились данные, подтверждающие широкое распространение
долговой кабалы, близкой к рабству, во II—I вв. до н. э. Судя
по всему, жертвами кредиторов оказывались, если не исклю¬
чительно, то в подавляющем большинстве разорившиеся кре¬
стьяне, отрабатывавшие долг в имении землевладельцев. Народ¬
ный трибун Марк Лициний в приписываемой ему Саллюстием
речи, обращаясь к плебсу, упрекает его в пассивности и покор¬
ности. Народ, говорит он, надеется наслаждаться свободой, бу¬
дучи избавлен от телесных наказаний и имея возможность пере¬
менять местожительство. Но сельские жители не имеют и этого,
их раздают по провинциям в качестве подарков (Sallust., Hist.,
III, 4). Смысл этих слов раскрывается в письме катилинарца
Манлия к сенату и Марцию Рексу, командовавшему посланны¬
ми против катилинарцев воинскими силами. Манлий пишет, что
он и его единомышленники взялись за оружие не для того, что¬
73
бы сражаться протии родины, но чтобы защитить себя от
беззаконий. Они, нищие, из-за свирепости ростовщиков и неспра¬
ведливости преторов лишены родины и чести. Им уже не дозво¬
ляется по обычаю предков воспользоваться законом (т. е. зако¬
ном Петелия) и, отказавшись от имущества, сохранить свобод¬
ным тело. Они ищут не власти, не богатства, а только свободы
и умоляют сенат дать несчастным гражданам защиту закона
(Sallust., Catii., 33, 1). Как известно, Манлий был одним из
вождей движения, действовавших в сельских местностях, и его
отряд, от имени которого он выступал, состоял из крестьян,
возможно, уже закабаленных или опасавшихся подобной
участи.
В одной из контроверсий Сенеки Старшего приводится речь
оратора конца республики Лабиена, сочинения которого были
потом сожжены по приказу Августа. Лабиен страстно обличает
нарушающих все законы природы и справедливости богачей,
гораздо более достойных всяческой кары, чем провинившийся в
поисках средств к существованию бедняк. Но судей, восклицает
Лабиен, нисколько не заботит, что эти «блаженные собствен¬
ники» обрабатывают свои огромные поля трудом свободных,
заключенных в эргастулы (Seneca, Controv., V, 33). Трудящихся
в имениях кабальных должников упоминает и Баррон (Varro.
De г. г., I, 17). По его словам, они имеются в большом числе
в Азии, Египте и Иллирике. Эта оговорка наводит Гуммеруса
на мысль, что в Италии долговая кабала окончательно вышла
из употребления и Баррон вспоминает о ней лишь как «ученый
антиквар» (op. cit., S. 63). Однако приводившиеся выше факты
показывают, что кабала из употребления отнюдь не вышла.
Скорее можно предполагать, что Баррон умалчивает об Италии,
потому что пишет вскоре после появления lex Iulia de cessione
bonorum. Временно число кабальных должно было резко сокра¬
титься, но до издания закона Юлия и спустя несколько десяти¬
летий после него (у Колумеллы кабальные должники в крупных
имениях уже опять общеизвестное явление) масса должников
трудилась на землях богатых собственников. Понятно, что имен¬
но последние обычно выступали в качестве заимодавцев. Толь¬
ко они располагали достаточными денежными суммами и воз¬
можностью довести своих малоимущих соседей до того безвы¬
ходного положения, когда приходилось прибегать к займу,
рискуя свободой.
Значительную роль не только, а может быть, и не столько в
крупных, сколько в мелких и средних виллах играл труд наем¬
ных работников. Особенно много внимания уделяет различным
видам свободного наемного труда Катон. Одно из его непремен¬
ных требований к имению — изобилие по соседству рабочих рук
(Cato, De agric., 1). С соседями он советует поддерживать хо¬
рошие отношения, что облегчает наем работников и сдачу работ
74
подрядчикам (ibid., 4). Прибыв на виллу и приняв отчет у ви-
лика, хозяин должен сразу же решить, какие работы могут
быть выполнены собственными силами, а какие следует сдать
(ibid., 2). Все спешные и трудоемкие работы — жатва, сбор ви¬
нограда и маслин, выжимка масла — производились или наня¬
тыми батраками, или подрядчиками, доставлявшими нужное
число работников. Подробно разработанные уставы определяли
долю продукта, причитавшегося им за те или иные работы.
Издольщиками были и арендаторы стад, и бравшие на себя за¬
боту о хлебном поле после посева политоры. В обязанности
политора входило мотыженье поля, жатва, иногда и молотьба.
Гуммерус, ссылаясь на Нонния, считает политора человеком,
задачей которого было дать засеянному полю, так сказать,
окончательную отделку (op. cit., S. 31).
Юрист более позднего времени Цельс определяет взаимо¬
отношения с политором как товарищество, организованное
для совместного добывания плодов, в которое политор вкла¬
дывает свое искусство и труд (Dig., XVII, 2, 52, 2). Любопытно,
что в отрывке из какого-то мима Лаберия упоминается субполи¬
тор (Nonn. Marcel., 490).
Видимо, если не во времена Катона, то на столетие позже
существовали политоры, заключавшие договоры на большие
площади, засеянные зерновыми, и затем от себя пересдававшие
работу по частям мелким земледельцам, доля которых таким
образом естественно понижалась. У Катона политоры получали
от 7д до Vs урожая в зависимости от качества почвы и от того,
должны ли они были только сжать урожай или и обмолотить
его. Гуммерус (op. cit., S. 33) и Т. Франк (op. cit., р. 163) счи¬
тают, что, если бы политор арендовал поле и производил все
работы, он получал бы половину урожая и что таким было усло¬
вие аренды для колона-издольщика. По расчетам М. Е. Сергеен¬
ко, политор получал по полтора — два модия, т. е. по 7г—1 пуду
за рабочий день. По ее мнению, такая сравнительно высокая
оплата указывает на благосостояние крестьян, не имевших нуж¬
ды соглашаться на любые невыгодные для них условия (указ,
соч., стр. 16). Батрак, по расчетам Гуммеруса, Т. Франка и дру¬
гих исследователей, получал 2—3 асса в день. В самом начале
II в. до и. э. модий пшеницы при дешевизне стоил 4 асса 4. Зна¬
чит, плата батраку соответствовала примерно половине модия
в день, т. е. составляла 74—7з платы политору. Правда, нанима¬
тель кормил батрака, но это увеличивало его плату лишь на
1 асе в день, так как, по расчетам Т. Франка, содержание раба
обходилось в 200 сестерциев в год, т. е. 500 ассов. Вряд ли бат¬
рака кормили лучше, чем раба, и в день на его питание больше
асса не уходило. Таким образом, его поденная плата не превы¬
4 L. Spaventa — de Novellis. Op. cit., p. 73.
75
шала 4 ассов, что соответствовало 1 модию пшеницы при боль*
шой дешевизне. Вероятно, батраков землевладельцы и подряд¬
чики нанимали из обезземеленных, обнищавших крестьян,
вынужденных соглашаться на худшие условия, чем политоры,
сами имевшие земельный участок.
Наемный батрак был обычной фигурой. Достаточно известен
рассказ (или легенда) об Аталлии Регуле, просившем освобо¬
дить его от командования армией, так как пока он был на вой¬
не, его вилик умер, а батрак, воспользовавшись случаем, обво¬
ровал дом и сбежал. Батрак с виллы упоминается и в «Адель-
фах» Теренция (IV, 2).
Как видно, во времена Катона удельный вес наемного труда
в имениях был еще весьма значителен, причем свободный труд
наибольшую роль играл при возделывании старых, хорошо из¬
вестных зерновых культур, тогда как в новых и интенсивных
отраслях земледелия — в оливководстве, виноградарстве — в ос¬
новном использовались рабы, подрядчики же и поденщики при¬
менялись спорадически.
Наемный труд фигурирует и у Баррона, но в несколько
ином виде, чем у Катона. Судя по упоминавшимся выше отрыв¬
кам из Лаберия и Цельса, политоры существовали и в его вре¬
мя. Существовали и подрядчики, предоставлявшие землевла¬
дельцам нужных им работников. Таким подрядчиком, приво¬
дившим из Умбрии к сабинам людей для обработки полей, был
прадед императора Веспасиана (Suet., Div. Vesp., 1). Но Варрон
не упоминает ни тех, ни других. Может быть, и подрядчики, и
политоры, пересдававшие поля субполиторам, стали теперь круп¬
ными предпринимателями, имевшими дело в основном с город¬
скими землями или большими частными земельными владения¬
ми, которыми Варрон интересуется меньше, чем небольшими и
средними виллами. Во всяком случае, процедура найма работ¬
ников, описанная у Варрона, показывает, что хозяин имел дело
не с подрядчиками, а с самими работниками. Следует, советует
Варрон, нанимать привычных к сельскому хозяйству и трудолю¬
бивых людей не моложе 22 лет, дав им для испытания какое-ни¬
будь задание или расспросив, что они делали у прежнего хозяи¬
на (De г. г., I, 17). Батраки нанимались для жатвы, сенокоса,
сбора винограда. Поденщик, нанятый для прополки поля, фигу¬
рирует B' отрывке из «Vinalia» Варрона. Некто, видимо нанима¬
тель, говорит: «Кто же получает плату: тот, кто пришел полоть
мое поле или я от него? Если я, то я твой сеятель, а если ты
работаешь больше, чем я, то даю я» (Nonn. Marcel., 8) Здесь,
видимо, владелец поля—'человек небогатый, сам работающий
вместе с поденщиком. Наемным работникам Варрон рекомен¬
довал поручать все работы на тех трудоемких и нездоровых
участках, которые впоследствии Колумелла советовал сдавать
колонам.
76
Кроме земледельцев, в маленьких и средних вил’Лах нанима-'
ли и ремесленников для разных работ по ремонту виллы и ин¬
вентаря и обслуживанию сельской фамилии. Пользовались так¬
же услугами мельников, бравших подряд на помол зерна. Так, в
отрывке из комедии Помпония «Мельник» некто упрекает мель¬
ника за то, что он обманул соседей и съел то, что подрядился
смолоть (Nonn. Marcel., 81). Наемные пастухи у Баррона не
встречаются, и судя по известному закону Цезаря, обязывавше¬
му владельцев стад иметь не менее одной трети свободных па¬
стухов, последних на работу брали неохотно. О батраках-земле¬
дельцах закон умалчивает. Очевидно, те и так находили работу.
По словам Саллюстия, сельская молодежь, работая на полях,
получает нищенскую плату и потому массами перебирается в
Рим в погоне за частными и общественными раздачами (Sal¬
lust.. Catii., 37, 7). Возможно, что отлив части обезземеленных
крестьян в город привел к известному превышению спроса на
рабочие руки’ над предложением. Во всяком случае, судя по
Баррону, цена на труд батраков по временам сильно возрастала
^Varro, De г. г., I, 53).
Несмотря на широкое распространение мелкой аренды, Бар¬
рон не упоминает колонов. Факт этот весьма примечателен и
может быть объяснен двояко. Во-первых, колоны были принад¬
лежностью больших имений, а Баррон там, где у него речь идет,
собственно, о земледелии, их в виду не имел. Во-вторых, в те
времена в отличие от более позднего периода участок, сданный
арендатору, из хозяйственного комплекса виллы исключался.
Видимо, в I в. дон. э. формируется столь тщательно разработан¬
ное впоследствии понятие инвентаря имения — instrumentum
fundi. Спор шел по вопросу о том, включаются ли в инвентарь
рабы. Юрист Муций, очевидно, считал, что включаются и что
если по легату завещано имение с инвентарем, то подразуме¬
ваются и постоянно пребывавшие в нем рабы (Dig., XXVIII,
5, 35, 3). Напротив, юрист Альфен исключал из инвентаря всё
живое, в том числе и рабов (Dig., XXXIII, 7, 12, 2). Баррон, так
же как и более поздние юристы, причислял рабов к инвентарю,
определяя их как instrumentum vocale (I, 17). Но колонов в ин¬
вентарь имения тогда еще никто не включал. Лабеон отвечает
отрицательно на вопрос, входит ли в инвентарь имений раб, на¬
ходящийся на положении колона. Такой раб, разъясняет он, не
причисляется к инвентарю, даже если он обычно находится в
имении и распоряжается фамилией (Dig., XXXIII, 7, 12, 3).
Ясно, что тем более к инвентарю имения, а следовательно, к его
хозяйственному комплексу не принадлежал посторонний колон.
Никакого участия в совершавшемся там производственном про¬
цессе, например в виде отработок, он не принимал. Хозяйства
колонов были полностью отделены от хозяйства виллы. Даже те
участки, которые Колумелла считал выгодным сдавать колонам,
77
Варрон рекомендовал возделывать руками батраков. Поэтому
Варрон и не счел нужным особо говорить о колонах и включил
их в ту категорию свободных бедняков, которые сами с семьей
работают на своих участках. Такое полное отделение колонов
от имения землевладельца лишний раз подтверждает, что име¬
ние с колонами по типу сильно отличалось от виллы с рабами
и батраками. Первое, в основном дробившееся между клиента¬
ми и арендаторами,— крупное имение, второе — владение мел¬
кое и среднее. Судя по Баррону, к концу республики в хозяй¬
ствах последнего типа подсобный свободный труд был сведен до
минимума: наемные работники уже не играют такой роли, как
у Катона; колоны не заняли еще даже того места, которое за¬
нимали у Колумеллы, не говоря уже о более поздних вре¬
менах.
С понижением удельного веса свободного труда в земледе¬
лии на протяжении сотни с лишним лет, отделявших Катона от
Баррона, возрастает роль рабского труда. С этим согласны
даже исследователи, наименее склонные считать римскую эко¬
номику рабовладельческой. Однако, очевидно, процесс этот был
связан не с концентрацией земли и возникновением латифундий,
а с параллельным ему умножением числа вилл. Не следует
забывать, что со времени Пунических войн не только богатеет
и усиливается нобилитет, но все большее значение и самостоя¬
тельность приобретают «средние слои» — дельцы-всадники 5, пле¬
беи и отпущенники, достигшие разными путями известного бла¬
госостояния. Значительная их часть приобретала виллы, неболь¬
шой величины6. Ведь даже всаднический ценз в 400 тыс. сесгер-
циев соответствовал участку земли в 400 югеров, если всадник
вкладывал все свое имущество в покупку поля, не затратив ни¬
чего на все остальное, необходимое для хозяйства, что мало¬
вероятно. Многочисленные же собственники, не обладавшие
всадническим цензом, вряд ли могли владеть больше, чем сот¬
ней— другой югеров, или и того меньше. Свои имения они воз¬
делывали трудом рабов со спорадическим применением наем¬
ных батраков и ремесленников. Именно такие виллы с помеще¬
нием на 5—10, редко 20—30 рабов находят в окрестностях Пом¬
пей. Они то и составляли наиболее типичное рабовладельческое
хозяйство, и за счет роста их числа развивалось рабовладение.
Повышение роли рабского труда было связано с распростра¬
нением таких культур, как оливки и виноград, уже у Катона об¬
5 Н. Hill. The Roman Middle Classes in Republican Period. Oxford, 1952.
6 Небольшое имение приобрел, как известно, отец Горация, отпущенник,
служивший при аукционе. По одной версии Светониевой биографии Вергилия,
отец поэта был наемным батраком, выдвинулся благодаря своему трудолюбию,
скопилі некоторые средства и купил собственную землю. Вероятно, таких «вы¬
шедших в люди» и ставших землевладельцами и рабовладельцами плебеев было
немало.
78
рабатывавшихся рабами в значительно большей мере, чем зер¬
новые культуры. И впоследствии, как известно, Колумелла счи¬
тал, что хлебные поля выгоднее сдавать колонам, а ’виноградни¬
ки и оливковые рощи обрабатывать трудом рабов. Видимо, ис¬
ключительно рабами обслуживались и появившиеся в имениях
конца II и I вв. до н. э. различные дополнительные отрасли хо¬
зяйства. Они призваны были удовлетворить возросший спрос на
предметы роскоши — фрукты, изысканные овощи, цветы, рыбу,
птицу, дичь. По словам Луцилия, мелкий торговец, продавая
ранние фиги, дает за большую цену немногие первинки (Lucii.,
V, fr. 221-222). Новий в комедии «Ficitor» говорит, что все за¬
нялись разведением фиг, без особого труда дающих большой
доход (Norm. Marcel., 109). Достаточно известны приводимые
Барроном примеры исключительной доходности птичников и
рыбных садков. Производство всех этих продуктов требовало
квалифицированных рабов, вовсе не известных Катону, выделяв¬
шему из числа чернорабочих только погонщиков пахотных бы¬
ков, с которыми он предписывал вилику обращаться более обхо¬
дительно (Cato, De agric., 5). Для того чтобы заняться птицевод¬
ством, разведением рыбы и дичи, пишет Варрон, надо при¬
обрести три рода специалистов — птичников, охотников и рыбо¬
ловов (Varro, De г. г., III, 3). Альфен не включал в инвентарь
имения садовников (Dig., XXXII, 60,3), но они имелись во мно¬
гих виллах и, по словам Цицерона, занимали одно из самых по¬
четных мест в рабских фамилиях (Cicer., Paradox., V. 2).
Создавались в имениях и подсобные несельскохозяйственные
предприятия. У Катона их не было 7. Имевшаяся на его вилле
сукновальня и два ткацких станка (Cato. De agric., 14) служили
Лишь для ремонта одежды рабов и некоторого добавления к
покупавшейся для них же одежде. Варрон уже знает имения
с ткацкими и шерстобитными мастерскими и даже, если вилла
лежала на проезжей дороге, с трактирами и лавками (De г. г.,
I, 2). Даже в небольших имениях, расположенных вдали от го¬
родов и сел, в которых можно было бы нанять ремесленников,
приходилось их покупать, дабы из-за различных неполадок рабы
не отрывались от дела (ibid., 16). Современный Баррону юрист
Сервий включал в инвентарь имения находившихся там для об¬
служивания сельской фамилии ткачих, сукновалов', цирюльни¬
ков, стряпух (Dig., XXXIII, 7, 12, 6). Конечно, они имелись да¬
леко не во всех имениях, и часто одежду для рабов продолжа¬
ли покупать на стороне. По словам Страбона, большая часть
италийских рабов одевается в платье из грубой лигурийской
7 Правда, Плутарх в биографии Катона (Cato maior, 21) пишет, что Катон
для увеличения своих доходов приобретал, между прочим, участки, пригодные
для устройства валяльных мастерских. Но, скорее всего, то были отдельные,
не связанные с имением предприятия, так как в своем трактате о сельском
хозяйстве Катон ничего подобного нигде не упоминает.
79
Шерсти (Strabo, V, 1, 12). Зато в больших имениях держали
столь значительный штат ремесленников, что они работали не
только для .населения поместья, но и на продажу соседям (Var¬
ro, De г. г., I, 16).
Поскольку Баррон не упоминает подрядчиков и политоров,
можно полагать, что значительную часть работ, выполнявшихся
ими во времена Катона, в середине I в. поручали рабам, кото¬
рые теперь в основном осуществляли и сбор урожая, и его пере¬
работку на масло и вино.
Более дробная специализация рабов и увеличение обслужи¬
вавшего сельскую фамилию персонала делали более эффектив¬
ной сложившуюся на вилле кооперацию работников и способ¬
ствовали повышению их квалификации. Оба эти момента, отли¬
чавшие виллу как от мелкого крестьянского хозяйства, так йог
крупного имения, раздробленного между клиентами и колонами,
давали ей значительные преимущества. Мы ничего не знаем о
сравнительной производительности труда свободного работника
и раба. Некоторые исследователи считают, что последняя со¬
ставляла 2/3 первой (De Robertis. Op. cit., p. 148), но цифра эта
весьма гипотетична. Возможно, что она и приближается к дей¬
ствительности, если иметь в виду отдельно взятых свободного
работника и раба, но проигрыш на индивидуальной производи¬
тельности труда несомненно перекрывался выгодами, дававши¬
мися кооперацией и экономией на обслуживающем персонале;
целый ряд обязанностей, выполнявшихся крестьянином или ко¬
лоном и его женой,— приготовление пищи, одежды, уход за
детьми, ремонт инвентаря — на вилле выполнялся специаль¬
но назначенными для этой цели людьми с меньшей затратой
времени.
Кооперация и разделение труда во времена Варрона, несом¬
ненно, значительно продвинулись вперед по сравнению со вре¬
менем Катона. Кроме того, в рабовладельческой вилле приме¬
нялись более дорогие орудия производства, например, постепен¬
но усовершенствовавшийся и выжимавший за один раз больше
оливок, чем раньше, оливковый пресс, который не могли исполь¬
зовать малоимущие арендаторы. Все эти факторы делали рабо¬
владельческую виллу более прогрессивным предприятием и
обеспечивали ей победу над другими типами хозяйства — мел¬
ким крестьянским землевладением и крупными имениями, воз¬
делывавшимися трудом колонов и клиентов. Именно распро¬
странение таких вилл обусловило расцвет италийского сель¬
ского хозяйства во II—I вв. до н. э.
Для возрастания удельного веса рабского труда очень пока¬
зательны изменения в организации «труда надзора». У Катона,
помимо вилика, вилики и эпистата с неясными функциями, к
нему широко привлекались и свободные. При оливковом прессе
во время выжимания масла находилось три надсмотрщика —
80
один раб и два свободных (De agric., 13). Сам подрядчик над¬
зирал за приведенными им свободными работниками, в обя¬
занность вилика входило лишь без задержки расплатиться со
всеми наемниками — батраками, политорами, подрядчиками
(ibid., 5). У Баррона вся администрация виллы состоит из рабов.
Из их числа выходят не только вилик, вилика, магистр скота, но и
надсмотрщики, руководившие батраками. По словам Баррона,
они должны быть старше и опытнее своих подчиненных, чтобы
пользоваться у них авторитетом. Меняется и отношение к адми¬
нистративному персоналу. Катон не предъявляет к вилику ка¬
ких-либо моральных требований, кроме требования элементар¬
ной честности. Проживавший в Италии в I в. до н. э. философ
эпикуреец Филодем, полемизируя с Ксенофонтом, доказывает,
что смешно требовать от вилика добродетели, его дело уметь
справляться со своими .непосредственными обязанностями, а не
философствовать (Philodem., Peri oikonomias, VIII). По мне¬
нию Цицерона, к вилику, с точки зрения его квалификации, не
предъявляют таких требований, как к ремесленнику (Pro Plane.,
25). Главные его качества — честность и добросовестность. Он
должен знать природу почвы и семян, так же как диспенсатор
должен быть грамотен, но всем этим занятиям ни тот, ни дру¬
гой не должны предаваться специально, а лишь постольку, по¬
скольку это необходимо для дела (Cicer., De rep., V, 3). Но Бар¬
рон, следуя за Ксенофонтом, считает, что вилику следует быть
не только грамотным: он должен читать выставленное на вилле
расписание работ (De г. г., I, 36), но и в известной мере обра¬
зованным и добродетельным человеком — aliqua humanitate im¬
butus (ibid., I, 17).
Иным стало и положение поместной администрации. У Плав¬
та хозяин, желающий дать свою любимую рабыню в жены ви¬
лику, характеризует его как дельного раба, жена которого
будет иметь пищу, одежду, дрова, горячую воду и сможет вос¬
питать рожденных ею детей (Casina, 147—151). Билик Катона
не пользуется даже этими скромными преимуществами. Напро¬
тив, вилик, вилика и эпистат круглый год получаю^ по 3 модия
пшеницы, тогда как работникам выдается зимой по 4, а летом
по 4,5 модия (Cato, De agric., 57). Ни о каком пекулии вилика
речи нет, хотя другие рабы Катона имели некоторые собственные
средства (Plut., Cato maior, 21). Никаких методов поощрение
сельских рабов Катон в своем трактате не упоминает. Напротив,
Баррон уделяет этому вопросу много внимания. Простых работ¬
ников, выделившихся прилежанием, он советует награждать
лучшей пищей и одеждой, освобождением от работ, милости¬
вым обращением, дозволением иметь несколько голов скота и
пасти его в имении. Пекулий соответственно большего размера,
а также сожительница непременно давались виликам и надзи¬
рателям, чтобы, как пишет Баррон, во-первых, теснее, привязати
6 Е. М Штаерман
81
их к дому, а во-вторых, «доставить им удовольствие от положе¬
ния начальников некоторыми почестями». С той же целью Бар¬
рон рекомендовал советоваться с ними по поводу выполняемых
работ. Проявлять внимание, по его методу, следовало и
к простым рабам, посланным на особо тяжелые работы или на¬
казанным, чтобы они не таили зла на господина (De г. г., I, 17).
Некоторые вилики уже достигали довольно значительного
благосостояния. Цицерон, посетив одно из имений своего брата
Квинта, пишет ему, чю тамошний вилик Некефор собирался
взять подряд в 16 тыс. сестерциев на постройку какого-то зда¬
ния для Квинта в Латерии, но так как потом господин увели¬
чил требования, ничего не прибавив к цене, Некефор от этого
дела отказался (Cicer., Ad Quint, fr., IV, 4). Следовательно, этот
вилик располагал не только деньгами, но и рабочей силой, так
как подрядчик обычно ставил своих работников. Скорее всего,
то были входившие в его пекулий рабы викарии. Кроме того,
он пользовался и известной самостоятельностью относительно
господина: мог договориться с ним о подряде, а сочтя для себя
невыгодным дело, от него отказаться. Выше мы уже упоминали
встречающегося у Лабеона раба, живущего в имении, распоря¬
жающегося фамилией и находящегося на положении колона
(Dig., XXXIII, 7, 12, 3). Альфен в одном из разбираемых им ка¬
зусов приводит в пример раба, арендующего у господина име¬
ние за плату натурой, которая может быть заменена денежными
взносами (Dig., XL, 7, 14). В обоих случаях раб-арендатор вы¬
ступает не как колон, возделывающий мелкий участок, а как
крупный съемщик всего имения. Судя по тому, что, по Лабеону,
он распоряжался фамилией (solitus est... familiam imperare),
типичной фигурой в такого рода случаях был сам вилик. Можно
полагать, что более удаленные от обычного местожительства
господина имения, которые он .редко посещал и в которых вилик
фактически всем командовал (сложилась даже пословица:
«быть виликом в дальнем имении, куда редко заглядывает гос¬
подин, значит быть не виликом, а хозяином» — отрывок из ко¬
медии Помпония «Э'ргастуларий», Nonn. Marcel., 242), было вы¬
годнее сдавать вилику целиком в аренду, натуральную или
денежную, что повышало его заинтересованность в хозяйстве,
а следовательно, повышало и доходность имения. Недаром
впоследствии, в источниках времен империи, .раб-актор,
вилик и арендатор из рабов нередко употребляются как си¬
нонимы.
Итак, на протяжении II—I вв. до н. э. в земледельческих
виллах удельный вес рабского труда возрастает за счет сокра¬
щения использования наемного труда и в результате использо¬
вания рабов на разных специализированных и подсобных пред¬
приятиях, а также в качестве административного персонала. Та¬
кие предприятия, основанные на рабском труде, заводили и
82
собственники крупных имений, но собственно в земледелии не
меньшую, если не большую роль, чем труд рабов, играл у них
труд колонов, клиентов, кабальных должников.
Естественно напрашивается вопрос, откуда же возник; о
столь распространенное представление об огромных плантациях
с сотнями и тысячами рабов, будто бы характерных для периода
поздней республики? Думается, что это произошло по несколь¬
ким причинам. Во-первых, данные Диодора Сицилийского о
рабских плантациях в Сицилии непосредственно переносились
на Италию, хотя положение в Сицилии и Италии, как указывал
К. Маркс, было различно, а на эти сконструированные таким
образом италийские латифундии распространяли представле-
ния, порожденные условиями работавших на мировой капита¬
листический рынок рабских плантаций Северной Америки и
Вест-Индии. О неправомерности такого рода конструкций под¬
робно говорилось во «Введении».
Во-вторых, рост земельной концентрации в последние века
республики, вызывавший острое недовольство разоряемых кре¬
стьян, породил некий суммарный образ богатого землевладель¬
ца, жадного, жестокого насильника, нарушающего все божеские
и человеческие законы, который сгоняет с земли граждан и за¬
меняет их своими рабами. Образ этот, несомненно, в значитель¬
ной мере соответствовавший действительности, вместе с тем был
сильно утрирован ораторами-популярами, для которых он слу¬
жил постоянной мишенью в борьбе с оптиматами. Из произно¬
сившихся на народных собраниях речей он перешел в сборники
риторических упражнений, кое в чем повторявших положения,
разработанные вождями плебса в период острых социальных
конфликтов конца республики. В этих сборниках вражда бедня¬
ка и богача и коварство последнего очень часто служит основой
разбираемых казусов. Оратор, выступающий от имени бедняка,
кроме прочих инкриминируемых богачу злоупотреблений непре¬
менно ссылается на его огромные фамилии, на толпы и легионы
его рабов, которых не только он сам, но и его вилики не знают
ни в лицо, ни по имени. Тот же богач прочно вошел и в другие
произведения римской литературы и, например, у Афинея пре¬
вратился в римлянина, имеющего 20 тыс. и более рабов, заня¬
тых исключительно тем, что они сопровождают господина при
выходах (Athen., VI, 272) —нелепое утверждение, многими при¬
нимавшееся за истину и служившее отправной точкой для суж¬
дения о характере римского рабовладения. Распространенное в
современной литературе представление об огромных италийских
плантациях, где только и могли разместиться столь много¬
численные армии рабов, было естественным порождением не¬
критического восприятия подобных риторических преувеличений.
В-третьих, и это, пожалуй, самое основное, исследователи
не проводили разницы между собственно земледелием, в кото¬
83
ром только и возможно плантационное хозяйство, и скотовод¬
ством. Между тем, по всей видимости, данные о быстром росте
крупного земле- и рабовладения связаны, в первую очередь, с
развитием крупного пастбищного хозяйства и скотоводства.
Именно в скотоводстве абсолютное преобладание рабского
труда и постоянное возрастание масс рабов-пастухов совершенно
несомненны. М. Е. Сергеенко, исходя из сообщения Ливия о каз¬
ни 7 тыс. рабов-пастухов после подавления восстания 186 г. до
н. э. в Апулии, заключает, что уже в то время в Апулии их было
не менее 20 тыс. (указ, соч., стр. 134). У Катона, к сожалению,
не содержится данных о самостоятельном пастбищном хозяй¬
стве, он говорит лишь о стадах в сотню голов, имевшихся на
вилле, и о сдаче в аренду стад и пастбищ мелким арендаторам-
издольщикам. Но уже при Гракхах развитие крупного ско¬
товодческого хозяйства становится катастрофическим для мел¬
ких землевладельцев, причем пастухами всегда выступают рабы,
пасущие стада своих господ на огромных пастбищах, возник¬
ших в результате обезземеливания крестьян. Вытеснение кре¬
стьян-земледельцев рабами-пастухами — лейтмотив речей, про¬
износившихся в поддержку земельной реформы. А Попилий Ле-
нат в своей знаменитой надписи ставит себе в особую заслугу
то, что с его помощью на государственных землях «пастухи
уступили место пахарям» (C1L, X, 6950).
В дальнейшем, по мере того как все большее число крупных
владений превращались в пастбища, росло и число рабов-пасту¬
хов. Именно своих рабов-пастухов вооружил, наряду с сидев¬
шими на его землях колонами, Домиций. Помпей в начале
гражданской войны включил своих рабов с пастбищ в конный
отряд (Caes., ВС, I, 24), а в Греции в его войске их было уже
800 человек (ibid., Ill, 5). Соперник Цицерона на консульских
выборах и союзник Каталины Антоний, лишившись за долги
своих пастбищ и скота, удержал у себя пастухов, грозя, что с
их помощью может в любую минуту разжечь рабскую войну
(Cicer., In tog. cand., 4). Цицерон, конечно, желал опорочить
Антония, но мотивы его поступка могли быть иные. Согласно од¬
ному, правда, неизвестно насколько достоверному свидетель¬
ству (Jun. Philarg., In Verg. Bucol. explantat., I, 11), Сулла, от¬
бирая земли у их владельцев, оставлял последним пастухов,
чтобы они жили за их счет (Sulla, cum proscriberet agros, ius-
sit djominos eorum habere pastores unde viverent). Следователь¬
но, обладание пастухами могло каким-то образом обеспечить
средства к жизни людям, даже лишенным земли. Объяснение
этому возможно двоякое: пастухи пасли скот, принадлежавший
господам или ими арендованный, на общественных пастбищах
или-господа'Сдавали своих пастухов в наем другим владельцам.
Цдиний Сдарщийу;перечисляя самых богатых людей конца рес¬
публики, называет» между прочим, отпущенника Гая Цецилия
84
Клавдия Исидора, заявившего в своем завещании от 8 г. до
н. э., что, хотя он многое потерял во время гражданских войн,
он оставляет 4116 рабов, 3600 пар быков и 257 тыс. голов дру¬
гого скота и наличными 60 млн. сестерциев (Plin., NH, XXXIII,
47, 2). Совершенно очевидно, что этот Исидор был одним из
крупнейших скотоводов своего времени и что его рабы в подав¬
ляющем большинстве были пастухами. Как известно, по Барро¬
ну, в небольших стадах в 700—800 голов' полагалось по одному
пастуху на 80—100 овец и по два пастуха на 50 лошадей.
В больших, тысячных стадах число пастухов могло быть умень¬
шено. При стадах Исидора, по самому скромному подсчету, не
могло быть занято менее двух — двух с половиной тысяч пасту¬
хов. Значительная часть остальных была, вероятно, приставлена
к быкам. Так как о собственных землях Исидора, предназначен¬
ных под сельскохозяйственные культуры, Плиний ничего не го¬
ворит, надо полагать, что быков вместе с их погонщиками он
сдавал в наем. На подобную практику указывает отрывок из
«Мания» Варрона: Automedo meus quod apud Plotium rhetorem
bubulcitarat erili dolori non defuit (Nonn. Marcel., 79).
Варрон уделяет пастухам исключительное внимание, значи¬
тельно большее, чем фамилии, занятой непосредственно на вил¬
ле. В отличие от скотников, проживающих в имении, пишет он,
которых можно брать из мальчиков и даже девочек (по его сло¬
вам, мальчик-раб ухаживает за его любимыми ослами в Розее—
III, 17), пастухи, отправляющиеся со стадами на далекие паст¬
бища, должны быть крепкие, здоровые мужчины, умеющие обра¬
щаться с оружием, чтобы защищать стада от зверей и грабите¬
лей. Особенно пригодны в пастухи выносливые и трудоспособ¬
ные галлы и иллирийцы. Испанцев — бастуланов и турдулов —
Варрон не рекомендует назначать пастухами; надо думать, не
столько из-за их физических, сколько моральных качеств; отли¬
чавшихся исключительным свободолюбием и всегда готовых
восстать испанцев опасно было вооружать и надолго оставлять
без эффективного надзора. Все пастухи подчинялись одному ма¬
гистру скота, человеку опытному, грамотному, умеющему делать
записи для отчета господину и способному разобраться в руко¬
водствах по лечению скота и людей. Ушедшие на пастбища па¬
стухи жили B' хижинах со своими сожительницами, помогав¬
шими им в уходе за скотом и готовившими еду. Днем каждый
пастух ел около своего стада. На вечернюю трапезу собирались
все пастухи, подчиненные одному магистру (De г. г., II, 10).
Иногда часть пастбища распахивалась для нужд пастухов (Аеі.
Gallus, fr. 3), вероятно, их собственными силами. Как видим,
пастбищное хозяйство по своей организации сильно отличалось
от плантационной системы с живущими в казармах бессемей*
ными рабами. Кроме семьи, пастухи, как правило, имели и ма¬
ленький пекулий — несколько голов скота.
85
Судя по Варрону, нужда в пастухах всегда была велика. Он
особенно подчеркивает, что пастухам, как живущим на вилле,
так и уходящим на пастбища, следует давать постоянных со¬
жительниц, чтобы они рожали детей: это обеспечит их привязан¬
ность к дому и обогатит хозяина пополнением его фамилии.
В прологе комедии Плавта «Касина», где интрига построена на
соперничестве двух рабов, желавших жениться на рабыне Каси¬
не, автор предвидит, что многие зрители скажут друг другу:
«Что же это такое, разве рабы женятся и просят себе жен? Нам
тут показывают новшества, не существующие ни у одного пле¬
мени». Но Плавт отвечает на подобные недоумения: «Я говорю,
что это делается в Греции, в Карфагене и даже в нашей земле,
в Апулии. И там браки рабов большое дело, даже большее, чем
у свободных» (Plaut., Casina, 67—74). Апулия же, как известно,
была страна крупнейших пастбищ. Видимо, уже во времена
Плавта там распространился обычай создавать рабам-пастухам
семью, если не юридически, то фактически не отличавшуюся от
семьи свободных.
Пастухов часто покупали. Именно в разделе, посвященном
пастухам, Варрон формулирует шесть способов законного при¬
обретения рабов: их можно получить по наследству, по манци-
пации, по уступке кем-либо своего права, по давности пользо¬
вания, путем покупки пленного из добычи или покупкой на аук¬
ционе. Там же Варрон вкратце останавливается на уже охарак¬
теризованной выше процедуре торговой сделки, касающейся
рабов. Можно полагать, что в связи с быстрым ростом крупного
скотоводческого хозяйства владельцам больших стад приходи¬
лось постоянно прикупать пастухов, и Варрон счел нужным
соответственно проинструктировать читателей.
Почему же наемный труд, все еще игравший более или менее
значительную роль в земледелии, так неохотно использовался
в скотоводстве? У Плавта еще упоминается наемный пастух, ко¬
торому полагалось выделить несколько овец (Plaut., Asinar.,
521). У Варрона наемные пастухи вовсе не фигурируют.
Думается, что в основном, это объясняется следующим об¬
стоятельством. Купить раба, способного исполнять простую фи¬
зическую работу, было вообще выгоднее, чем содержать наем¬
ного работника. Такой раб стоил в среднем 500 денариев, или
5000 ассов. Наемный работник при Катоне, как мы видели, по¬
лучал примерно, 3 — с содержанием 4 асса в> день. Цицерон в
речи за Квинта Росция (12) говорит, что неквалифицированный
раб, сданный в наем, может заработать в день не более 12 ас¬
сов. Предположим, что свободный батрак получал больше, ска¬
жем, 20 ассов (исходя из предположения, что его производи¬
тельность труда была в полтора раза больше, чем у раба).
С другой стороны, раб мог стоить дороже 5 тыс. ассов, напри¬
мер, как лучшие работники Катона, 15 тыс. ассов. Все равно за
86
два, максимум за четыре года на батрака была бы затрачена
та же сумма, что и на покупку раба, который в среднем, конеч¬
но, работал более долгий срок, чем четыре года. Поэтому в тех
отраслях производства, где рабочая сила примерно равномерно
использовалась круглый год, а таким было, в первую очередь,
скотоводство, раба, даже купленного, не говоря уже о рабе, по¬
лученном по наследству или рожденном в доме, было гораздо
выгоднее использовать, чем наемного 'работника. Но в земледе¬
лии положение было иным. В те месяцы, когда работа была
особенно напряженной, требовалось много рабочих рук, в зим¬
ние же месяцы работники были мало загружены. Правда, кое-
какая работа для них находилась, особенно в требовавших
более тщательного ухода, чем зерновые культуры, виноградар¬
стве, оливководстве, садоводстве. И древние сельскохозяйствен¬
ные календари, и В аррон, подробно расписавший по частям
года сельскохозяйственные работы, отмечали, что может быть
исполнено в зимние месяцы. Но все это были дела, в общем
мало существенные, не загружавшие рабов в полной мере. Ка¬
тон пытался найти выход из положения, сократив на зиму ра¬
цион рабов'. Впоследствии господа некоторых имений, как уже
упоминалось выше, устраивали в имениях различные мастер¬
ские, чтобы занять в них рабов на время перерыва земледельче¬
ских работ. Но, конечно, далеко не всякий землевладелец мог их
организовать, так как для устройства мастерских требовалось
сырье (например, для гончарных, кузнечных, солеварен и т. п.)
и какое-то количество дорогих квалифицированных ремесленни¬
ков, способных руководить необученными данному делу рабами.
Поэтому землевладельцы предпочитали иметь лишь необходи¬
мый минимум рабов-земледельцев, нанимая в страдную пору
батраков, тогда как занятые круглый год пастухи вербовались
из рабов.
Кроме того, поставленное на широкую ногу, так сказать, про¬
мышленное скотоводство, было сравнительно новым делом, свя¬
занным с быстрым ростом спроса на шерсть, и особенно на
шерсть высококачественную, шедшую на одежду для богатых
людей. В этом деле были менее живы старые традиции, оно в
большей мере, чем земледелие, особенно земледелие в крупных
имениях знати, шло в ногу с временем. А новые предприятия
устраивались уже главным образом на основе эксплуатации
рабского труда. Так обстояло дело в Сицилии, кое-где в Галлии.
Римские колонисты в Африке имели множество рабов, которых
помпеянцы вооружали во время войны с Цезарем (Caes., Bell.
Afr., 19; 34; 36; 83). Огромные фамилии публиканов, занятые
в Азии, между прочим и в сельском хозяйстве, упоминает Ци¬
церон (Cicer., Pro leg. Manii., 6).
Наконец, организовать пастухов было значительно проще,
чем организовать большие массы рабов-земледельцев. Пастухи,
87
пользовавшиеся гораздо большей самостоятельностью, рассы¬
панные по обширным пастбищам сравнительно небольшими
группами, могли быть оставлены без того тщательного надзора
и беспрерывного принуждения к труду, которые были неизбеж¬
ны в больших рабовладельческих имениях. Пастухов было легче
прокормить за счет внутренних ресурсов — молока, сыра,
мяса, представлявших для собственников крупных стад значи¬
тельно меньший интерес, чем шерсть. Легче было их поощрить
и заинтересовать, предоставив им небольшой пекулий.
Таким образом, с большей или меньшей долей вероятности
мы можем заключить, что: 1) в собственно земледелии в круп¬
ных имениях преобладал труд не рабов, а свободных, но в той
или иной мере зависевших от собственника земли мелких земле¬
дельцев, а также кабальных должников, т. е. господствовали
старые методы эксплуатации, сохранившиеся еще от предыду¬
щих периодов истории Рима; 2) развитие рабства в земледелии
было связано с распространением не латифундий и плантаций,
а мелких и средних вилл, где труд рабов вытеснял труд сво¬
бодных наемных работников, продолжавший тем не менее
играть немаловажную роль; 3) число рабов в хозяйствах раз¬
ного типа возрастало на основе организации подсобных пред¬
приятий и специализированных отраслей производства, работав¬
ших на городской рынок; 4) непосредственно с концентрацией
земли были связаны развитие крупного скотодческого хозяйст¬
ва и быстрый рост числа рабов-пастухов. Их организация, од¬
нако, ничего общего не имела с плантационным рабством, и
закономерности, действовавшие в рабовладельческих хозяйствах
эпохи капитализма, к римскому пастбищному хозяйству непри¬
менимы; 5) развитие рабства было связано с внедрением и рас¬
ширением новых отраслей производства и более прогрессивного
для того времени типа хозяйства — вилл с 5—20 рабами. Осу¬
ществлявшиеся на таких виллах простая кооперация и более
дробное разделение труда способствовали повышению производ¬
ственных навыков работников и делали рабовладельческую вил¬
лу более жизнеспособной и соответствующей уровню развития
производительных сил, чем хозяйства, построенные на индиви¬
дуальном труде земледельцев', будь то крестьянские наделы или
крупные земельные комплексы, раздробленные между мелкими
держателями разных категорий.
Как отразилось внедрение рабского труда в сельскохозяй¬
ственное производство на положении занятых в нем рабов? Су¬
ществует мнение, что оно становилось тем хуже, чем более воз¬
растало число рабов 8. Вряд ли с этим можно всецело согла¬
ситься. Дело здесь не в количестве рабов, а в самой организа¬
ции производства. Когда уровень производства еще столь низок,
8 G. Lefranc. Histoire du travail et des travailleurs. Paris, 1957, p. 77.
88
что оно еще неспособно поглотить всю массу наличных рабов,
их не берегут. На таких ранних этапах возможны веяние эксцес¬
сы со стороны господ, неразумно использующих рабов, не щадя¬
щих их трудоспособности и жизни, не заботящихся о достаточ¬
ном их содержании. Но по мере развития рабовладельческого
способа производства, по мере того как раб все больше стано¬
вится его основным, решающим фактором, положение меняется.
Уже у Катона мы не найдем бессмысленного расточения физи¬
ческих сил раба. Предлагаемый им рацион в общем достаточен
для восстановления их трудоспособности. Главной обязанностью
вилика, по словам Катона, было заботиться о благополучии
рабов (Cato, De agric., 5). Баррон еще больше подчеркивает не¬
обходимость заботиться о рабах. Он рекомендует устроить для них
просторную, удобную кухню, где они могли бы проводить досуг
и столоваться. Он иронизирует над Гортензием, не менее забо¬
тившемся о больных рыбах, чем о больных рабах. Гортензия,
восклицает Баррон, более беспокоит нарушение режима пред¬
писанного рыбам, чем если его не совсем здоровый раб выпьет
холодной воды (De г. г., I, 13; III, 17). Как мы видели, он считал
нужным заботиться не только о физическом, но в известной
мере и о моральном состоянии рабов: смягчать наказания ми¬
лостью, выделять старательных и т. п. Однако в первую очередь
владельцы пытались обеспечить себе преданность администра¬
ции виллы, члены которой могли рассчмтыв'ать достичь извест¬
ного благосостояния, стать арендаторами и владельцами средств
производства, выделившись из числа рядовых рабов. Послед¬
ние перспективы улучшить свое положение еще не имели. Во
времена республики их не переводили на положение колонов.
Невелик был и предоставлявшийся им пекулий, более обычный
у пастухов и лишь за особые заслуги выделявшийся земледель¬
цам, занятым на вилле. Такой пекулий состоял исключительно
из нескольких голов скота. Учитывая конкуренцию владельцев
стад в тысячи голов, можно с уверенностью сказать, что раб не
мог рассчитывать на доход от продажи молока, мяса и шерсти
своих овец и коз. Его пекулий мог улучшить пищевой рацион
его и его семьи, но не давал рабу никаких шансов скопить до¬
статочно денег, чтобы выкупиться.
'Фактор принуждения по отношению к рядовым рабам остав¬
лял далеко позади слабые попытки их заинтересовать, появляю¬
щиеся у Баррона. Плети, колодки, оковы, эргастулы были обыч¬
ной принадлежностью имения. Сельских рабов держали в стро¬
гой изоляции. И Катон, и Сазерна, и Баррон запрещали рабам
выходить за пределы имения без дозволения вилика. Когда Ли¬
вий замечает, что господа запрещают своим рабам по каким бы
то ни было поводам общаться с посторонними людьми (V, 3, 8),
он, несомненно, имеет в виду сельских рабов. В надписях рес¬
публиканского времени, сделанных магистрами пагов, обслужи¬
89
вавших сельские культы, рабы в такой должности никогда не
выступают, хотя в городах, как мы увидим далее, они были
нередко магистрами и министрами культовых коллегий. Воз¬
можно, что в последний век республики рабы были отстранены
даже от участия в празднике Компиталий, учрежденном, по
преданию Сервием Туллием в честь Ларов перекрестков для всех
соседей-земледельцев пага. свободных и рабов. Катон, запре¬
щавший вилику и вилике отправлять какие-либо священнодей¬
ствия, так как за всю фамилию религиозные церемонии испол¬
няет сам господин, делал исключение лишь для Компиталий, во
время которых вилик мог принести жертву на перекрестке. Ци¬
церон же писал, что культ Ларов, завещанный предками как
господам, так и рабам, отправляется в имении в виду виллы
(Cicer., De leg., II, 11). В письме Аттику (VII, 7) он пишет, что
не поедет на виллу в день Компиталий, чтобы не обременять
фамилию, видимо, справлявшую праздник в своем кругу. Гора¬
ций, упоминая сельские праздники в честь Ларов с участием
рабов, описывает их скорее как домашние, чем как обществен¬
ные празднества (Carm., Ill, 17; Epod., 2; Sat., II, 6). Так, даже
в религиозной сфере самостоятельность сельского раба своди¬
лась на нет. Недаром для городского раба ссылка не только на
мельницу, где работа была очень тяжелой, но и просто на виллу
была одним из самых устрашающих наказаний. О ссылке в де¬
ревню часто с ужасом говорят рабы Плавта. Муций Сцевола
упоминает сосланного в имение раба, оскорбившего господина
(Dig, XXVIII, 5, 35, 3).
Сельские рабы занимали самое низшее место среди рабского
населения. Уже у Плавта обычно противопоставление грубова¬
того работяги — сельского раба ловкому, лукавому, нахватав¬
шемуся всяких сведений и некоторого лоска городскому рабу —
бездельнику (особенно ярко: Mostell., 39—47). Цицерон, неодно¬
кратно упоминавший лиц, присваивавших чужих рабов< (ремес¬
ленников, актеров, музыкантов, хорошо обученных слуг), ни
разу не называет кого-либо, захватившего чужих сельских ра¬
бов. Напротив, в речи за С. Росция он доказывает, что покрови¬
тельствовавший противникам Секста Хризогон забрал к себе
рабов последнего только с целью помешать подвергнуть их пыт¬
ке и тем доказать правоту их господина. Ведь нельзя же ду¬
мать, восклицает Цицерон, что Хризогон просто польстился на
грубых сельских рабов, воспитанных простым хозяином америй-
ского имения (Cicer., Pro S. Roscio, 41). Как мы помним, в
письме к Аттику он с презрением отзывался о необученных ра¬
бах, которых Цезарь мог бы захватить в Британии.
Видимо, в имениях работали в основном рабы, и по своей
национальности казавшиеся рабовладельцам мало ценными.
Варрон, говоря о галлах, иллирийцах, испанцах, эпиротах, вовсе
не упоминает рабов из эллинистических стран. Возможно, ко¬
90
нечно, что это случайность, но, возможно, также, что они как
люди более образованные и культурные с одной стороны, и как,
•согласно общему мнению, физически менее выносливые, с дру¬
гой, в сельском хозяйстве использовались в основном как ре¬
месленники или как административный персонал — мы знаем
носивших греческие имена вилика брата Цицерона Некефора и
вилика Луцилия Аристократа (Lucii., XV, fr. 516—517). Думает¬
ся, хотя никаких прямых указаний на это нет, что многие сель¬
ские рабы были италики. Как известно, во время Союзнической
войны 20 тыс. рабов вошли в войско антиримской коалиции
(Diodor., XXXVII, 2, 10). Скорее всего, они и сами были итали¬
ки, работавшие на полях римских колонистов, что и побуждало
союзников охотно включать их в овою армию. По словам Пли¬
ния Старшего, Италия по всему занимает первое место, между
прочим, и по своим рабам (Plin., NH, XXXVII, 57, 1), хотя да¬
лее он признает, что Италию кое в чем превосходит Испания,
в частности по выучке ее рабов — exertitio servorum (ibid., 2).
Следовательно, рабы-италики хороши, но менее обучены, чем
рабы испанцы. Это те неученые и простодушные дети местных
пастухов и погонщиков быков, которые, по слонам Ювенала,
были рабами в его маленьком тибуртинском имении (Juven.,
Sat., XI, 145—161). Свидетельства Плиния и Ювенала относят¬
ся, правда, к более позднему времени, но вряд ли можно
думать, что в I в. н. э. число рабов-италиков вдруг резко воз¬
росло по сравнению с предыдущими столетиями. Напротив,
до Союзнической войны их должно было быть больше. Как
.люди, с детства привыкшие к местным условиям, они естествен¬
но употреблялись для работы в имениях, но в глазах
своих владельцев стояли ниже выходцев из эллинистических
стран.
Каковы были шансы сельских рабов на освобождение? Что¬
бы попытаться ответить на этот вопрос, надо рассмотреть дан¬
ные, имеющиеся о сельских отпущенниках. Судя по Титу Ли¬
вию, в 220 г. до н. э. впервые либертины, «ранее рассеянные по
всем трибам», были переведены в четыре городские трибы (Liv.,
Perioch., lib. XX). Затем они, видимо, снова стали включаться
во все трибы, так как в 167 г. до н. э. последовала новая рефор¬
ма. Отпущенники были записаны в городские трибы, кроме тех,
у кото был сын старше пяти лет и кто имел сельских владений
более чем на 30 тыс. сестерциев, т. е. более 30 югеров. Меро¬
приятие это вызвало резкое возражение народа, но его инициа¬
тор— отец Гракхов Семпроний настоял на своем, заслужив тем
благодарность сената (Liv., XLIV, 15). Цицерон называл Грак-
ха за проявленную им в этом деле настойчивость спасителем рес¬
публики (De orat., I, 9). Положение это было подтверждено в
115 г. законом Эмилия. Сульпиций Руф в своем законе о рас¬
пределении по всем трибам получивших гражданство италиков
91
предусматривал то же и для либѳртинов, но законы его были
отменены Суллой. Вожди популяров еще'несколько раз (Г. Ма-
нилий в 67 г., Манлий в 58 г., Клодий) пытались добиться вклю¬
чения отпущенников во все трибы, причем дело иногда доходило
до кровавых столкновений сенатской партии с плебсом,
отпущенниками и рабами, но знать срывала эти законопроекты
(Ascon. Pedian., In Milonian., 22; 87; Dio Cass., 36, 42, 1—4).
Отпущенники вообще приписывались к трибе господина, так
что и городской раб, отпущенный господином, принадлежавшим
к сельской трибе, мог бы быть к ней приписан. Поэтому борьба
за порядок голосования отпущенников не свидетельствует о том,
что сельских отпущенников, не желавших переходить в- город¬
ские трибы, было очень много. Дело здесь было в нежелании се¬
ната пополнять сельские трибы неимущими, которые стали бы
голосовать вместе с сельской беднотой за опасные для нобили¬
тета аграрные законы и тому подобные меры. Однако яростное
сопротивление сената включению бедных отпущенников в сель¬
ские трибы косвенно показывает, что рабовладельцы вообще не
желали увеличивать число бедных сельчан, следовательно, они
вряд ли часто отпускали на волю тех сельских рабов, которые
не скопили себе тем или иным путем средств, нужных для того,
чтобы стать землевладельцами, достаточно зажиточными, а сле¬
довательно, и достаточно лояльными. У рядового сельского раба
соответствующих возможностей не было. Развившаяся же
впоследствии практика перевода отпущенников индивидуально-
или коллективно на положение колонов для республиканского
времени не засвидетельствована и стимулом к освобождению
сельских рабов служить не могла.
Следовательно, в сельских местностях проживали те отпу¬
щенники, которые сами стали земле- и рабовладельцами или,
по крайней мере, зажиточными крестьянами. И о тех, и о других
мы имеем некоторые сведения. Небольшое имение принадле¬
жало отцу Горация (Horat., Satur., I, 16). Отпущенник Фурий
Кресцин сумел в своем маленьком владении с немногими ра¬
бами добиться таких урожаев, что его даже обвинили в колдов¬
стве (Plin., NH, XVIII, 7, 3). Отпущенник Анилий Стенелл про¬
славился как искусный виноградарь: свой виноградник в
60 югеров на номентинской земле он довел до такой степени пло¬
дородия, что продал его за 400 тыс. сестерциев (ibid., XIV, 5,
3—5). Отпущенник Сцентиан вывел в своем имении особый сорт
яблок, названный его именем (ibid., XV, 15, 1), а Этерий осо¬
быми прививками улучшил плоды каштана (ibid., XVII, 26, 5).
Неизвестно, были ли эти и им подобные отпущенники сельскими
рабами — на это, возможно, указывает опытность некоторых из
них в сельском хозяйстве — или они приобрели свои земли по
завещанию, или купили их на деньги, вырученные на каком-
нибудь ином деле — так отец Горация служил при аукционах.
92
Имевшие сравнительно небольшие участки либертины вместе
с другими жителями пагов отправляли должность магистров
пагов. В республиканскую эпоху, несмотря на урбанизацию
Италии, паги еще проявляли известную жизнедеятельность. Они
имели свои уставы, собрания, святилища, культы, празднества,
казну и выборных должностных лиц. Верховным их органом
•было собрание всех сочленов, выносившее разные решения по
делам пага. Кандидаты в консулы старались обеспечить себе
через влиятельных лиц симпатии пагов, так же как коллегий
и соседских товариществ (Cicer., De petit, consulat., 8). Значит,
паги имели значение и в политической жизни, на их сходках
обсуждались кандидатуры претендентов на высшие в республи¬
ке должности, выступали ораторы, проводилась агитация. Ма¬
гистры, конечно, пользовались особым влиянием и авторитетом.
Они же были и наиболее состоятельными из pagani, так как
должны были тратить свои средства на устройство праздников,
игр, постройку общественных зданий для пага.
В некоторых надписях магистры пагов' только свободнорож¬
денные, но иногда среди них названы и отпущенники, вероятно,
те самые, которые, имея более 30 югеров, числились в сельских
трибах. Так, в надписи от 55 г. до н. э. из района Адрии соору¬
дить и разрисовать святилище Геракла по постановлению пага
было предметом заботы трех магистров, из которых два были
свободнорожденные, а один — отпущенник Тит Темоний Флакк
(C1L, IX, 5052). В районе Аквина пять магистров пага — двое
отпущенников и трое свободнорожденных — принесли В' дар ча¬
совенку (C1L, X, 5388). В 94 г. до н. э. Геркуланский паг близ
Капуи за десять дней до праздника Терминалий постановил, что¬
бы магистры местного Юпитера — Іоѵі Compagei — в соответст¬
вии с уставом пага употребили деньги пага на перестройку пор¬
тика и чтобы в театре они занимали то же место, какое полага¬
лось бы им, если бы они устроили игры; далее перечислено
12 магистров-отпущенников с греческими именами (C1L, X, 3772).
В другой надписи из Капуи от 71 г. до н. э. перечислены девять
свободнорожденных и три отпущенника, также носившие гре¬
ческие имена,— по постановлению пага они внесли деньги за
покупку раба, видимо, для храма Юноны Гауры, почитавшей¬
ся на одноименной горе (CIL, X, 3783). В Риме поставил
алтарь некто Калтил — отпущенник Л. Туллия Калтила, магистр
двух пагов (CIL, I, 804), правда, возможно, не сельских, а
римских.
Каким образом приобретали свои участки эти отпущенники,
становившиеся магистрами пагов, оказать трудно за отсутствием
данных. Можно, однако, предположить, что они выходили из
числа виликов и других представителей поместной администра¬
ции, сумевших собрать за счет выделенного импекулия достаточ¬
но денег. Выкупившись на свободу или будучи отпущены <<за
93
заслуги» господами, они как люди, хорошо знакомые с сельским,
хозяйством и местными условиями, здесь же приобретали уча¬
сток и возделывали его с семьей или двумя-тремя рабами. При
всей шаткости выводов, допустимых на основании имен рабов
и отпущенников, все же заслуживает внимания го обстоя¬
тельство, что почти все либертины — магистры пагов — носят
греческие имена. Возможно, то были рабы из эллинистических
стран, назначенные виликами и надсмотрщиками.
Если наше предположение в какой-то мере соответствует
действительности, то оно подтверждает, что подавляющее боль¬
шинство сельских рабов на свободу не отпускалось и не имело
сколько-нибудь значительных шансов улучшить свою участь.
Бесперспективность положения рядового сельского раба и
соответственно его незаинтересованность в результатах своего
труда обусловливали грубую и неприкрытую систему принужде¬
ния его к труду, а также стремление господ полностью подавить
такого раба как личность, лишить его возможности и способ¬
ности думать о чем-либо, кроме еды и сна (Plut., Cato maior, 21).
Однако, как об этом уже подробно говорилось во «Введе¬
нии», нельзя считать, как это делают многие исследователи, что
римские рабовладельцы сознательно старались в погоне за
максимальной прибылью в кратчайший срок растратить трудо¬
способность и жизнь сельских рабов, чтобы заменить их новыми
дешевыми пленными. Такое механическое перенесение положе¬
ния, сложившегося в рабовладельческих хозяйствах Нового све¬
та, на римское рабовладельческое хозяйство ничем не оправда¬
но. Как мы пытались показать, в республиканской Италии не
было крупных плантаций, работавших на мировой рынок, и тем
более не было никаких аналогий с сельскохозяйственными пред¬
приятиями эпохи мирового капиталистического рынка. Во «Вве¬
дении» уже приводились факты, свидетельствующие, что, как ни
старались хозяева поставить свои имения наиболее рациональ¬
ным образом, почти 30% времени тратилось впустую и что сель¬
ское хозяйство могло обеспечить землевладельцам лишь срав¬
нительно умеренный доход, а не баснословные сверхприбыли,
извлекавшиеся вест-индскими плантаторами ценой истребления
миллионов негров. Большой доход давало скотоводство, а так¬
же подсобные отрасли сельского хозяйства — птичники, рыбные
садки, пасеки, доход от которых значительно превышал при¬
быль, доставляемую всем остальным имением (Plut., Cato maior,,
21; Varro, De г. г., Ill, 3). Но в этих отраслях методы эксплуата¬
ции, характерные для плантационного рабства, вообще непри¬
менимы.
Как мы пытались показать в предыдущей главе, нельзя пре¬
увеличивать и значение масс пленных, поступавших на рабские
рынки, для развития италийского сельского хозяйства. Нельзя
считать, что рабы были в те времена исключительно дешевы и
94
что это обстоятельство обусловливало рентабельность рабовла¬
дельческих имений или исключительно плохое обращение с ра¬
бами. Тяжелое положение сельских рабов обусловливалось не
внешними причинами, не числом рабов и ценами на них, а са¬
мой сущностью рабовладельческого способа произоводства, ко¬
торое даже независимо от личной воли господ предполагает
непосредственное принуждение к труду со всеми вытекающими
отсюда методами подавления и устрашения. Методы эти могли
изменяться, с одной стороны, в зависимости от силы сопротив¬
ления рабов и осознания господами степени грозящей им опас¬
ности, а с другой стороны, в связи с диктуемыми экономиче¬
скими соображениями изменениями форм эксплуатации. Для
сельских рабов время серьезных сдвигов тогда еще не насту¬
пило. Несколько в ином положении оказались рабы, занятые в.
городском ремесле.
Глава III
РАБСТВО В РЕМЕСЛЕ
Уже в конце III — начале II в. до н. э. ремесло в Италии
было довольно развито и специализировано. Общеизвестны со¬
веты Катона относительно мест, в которых лучше всего при¬
обретать те или иные ремесленные изделия: в Риме следует по¬
купать одежду, обувь, мотыги, плуги для плотной земли, бочки,
канаты; в Калах и Минтурнах — металлические орудия; в Суес-
се и Лукании — повозки; в Венафре — черепицу; в Помпеях —
прессы, гвозди и корзины; в Ноле — плуги для мягких почв,
гвозди и канаты; в Капуе — металлические изделия; в Кази-
не — ремни для прессов и канаты (Cato, De agric., 135). Уже в
III—II вв. до н. э. керамика из Кал продавалась в Южной
Италии; во II в. мегарская керамика, производившаяся в Ум¬
брии, находила сбыт в Южной Этрурии. Процветала этрусская
и южноиталийская металлургия L Франк замечает, что уже у
Плавта встречается целый ряд латинских наименований ремес¬
ленников: aurifex — золотых дел мастера, arcularii — делатели
шкатулок, ampularii — флаконщики, annularii — кольцовщики,
calceolarii, sutores, solearii — сапожники, шившие различные
сорта обуви, fabri — плотники, ferrarii — кузнецы, figularii—
гончары, lanarii — ткачи шерсти, lintiones — ткачи полотна,
fullones—'сукновалы, infectores — красильщики, pelliones —
скорняки, pistores —■ хлебопеки, restiones — канатчики, scutari —
делатели щитов. Еще более обширный перечень ремесленников
дается у Плавта в комедии «Asinaria» (460—475), но некоторые
из них, вероятно, взяты из греческого оригинала и в римской
действительности не встречались. В некоторых отраслях ремесла
появилась уже довольно дробная специализация. Ремесленники,
изготовлявшие особенно изысканные предметы роскоши, были
скорее всего не италики, а греки из Малой Азии. Так, например,
вышивальщики в те времена назывались phrygiones1 2. Луцилий
1 Т. Frank. Op. cit., р. 178.
2 Plant., Asinar., 470; Menaechm., 375; 528; ср. N о n n. Marcel., 3—
отрывки из Титания и Баррона.
96
называл претексты и туники презренной работой лидийцев —
Lydorum opus sordidulum (Lucii., fr. 12). Ремесленник-италик
ценился меньше грека: один из персонажей Плавта, расхвали¬
вая свой дом, говорит, что постройка хороша, так как ее делал
не «ремесленник-варвар, пожиратель бобовой каши» (Plaut.,
Mostell, 819). Под последним, по вполне правдоподобному пред¬
положению комментаторов, подразумевается италик, поскольку,
согласно Плинию Старшему, римляне в старину питались не
хлебом, а бобами (NH, XVIII, 19). К сукновалам, особенно
многочисленным представителям исконного италийского ремес¬
ла, относились настолько презрительно, что называли их naccae,
по словам Феста, ссылающегося на Куриация и Цинция, потому
что они не имели никакой цены (Fest., s. v. naccae).
По общепринятому мнению, в те времена в ремесле абсо¬
лютно преобладал труд свободных. Однако, хотя мы и не име¬
ем никаких данных о численном соотношении свободного и раб¬
ского труда в ремесле, последний, несомненно, уже играл изве¬
стную роль. На каленской керамике конца III—II вв. до н. э.,
наряду с клеймами свободных, встречаются и клейма рабов3 * * * 7:
Retus Gabinio С. s(ervus) Calebus fee. (CIL, I, 412); K. Serponio
Caleb, fee. vequo Esquelino C. s. (ibid., 416), т. e. «К. Серпонион
сделал в Калах, в Эсквилинском квартале, раб Гая»; М(arcus)
Caleb, verna s(erv.) (ibid., 2487). На кирпиче конца II в. до
н. э. из Велитр стоит клеймо: G. L. Tossieis С. f. С. Tossius
1 (ibertus) (ibid., 2323); на бочонке того же времени из Орвието:
fig (lina) L. Tetti Balbi Antioc. Tos. s(ervus) (ibid., 2351); на
черепице из Картоны: L.Q.A(ulorum)s(ervus)fecit (ibid., 2374).
Один из упомянутых мастеров, правда, не раб, а отпущенник,
но так как отпущенники-ремесленники обычно продолжали за¬
ниматься тем же, чем занимались и в рабстве, он может быть
также причислен к рабам-гончарам. Особенно интересно клей¬
мо № 416, показывающее, что уже тогда рабы-ремесленники
могли работать не в доме господина, а в отдельной, вероятно,
оборудованной для них хозяином мастерской, в данном случае
помещавшейся в Эсквилинском квартале.
Уже очень рано мы слышим о рабах, сдававшихся господи¬
ном в наем. Это могли быть только ремесленники, так как рабы
слуги, в которых господин постоянно нуждался, вряд ли отда¬
вались им на сторону. Первое свидетельство о таком найме при¬
надлежит Эннию: ссылаясь на него, Фест толкует слово ambac¬
tus как галльское обозначение раба. Однако слово это не галль¬
ское, а латинское и у глоссаторов, также указывающих на
3 См. Е. Warmington. Remains of Old Latin, IV. Cambridge (Mass.),
1959, p. 202. Предположение Уормингтона, что эти рабы были на самом деле
отпущенниками, не представляется убедительным: отпущенники слишком це¬
нили полученную ими свободу, чтобы продолжать называть себя рабами.
7 E. М. Штаерман
97
Энния, имеет значение раба, сданного господином в наем.
У Плавта раб-домоправитель спрашивает, принес ли уже свой
заработок — mercedem — раб Дромон. Выясняется, что Дромон
принес только половину, остальное ему выплатят, когда он ис¬
полнит то, для чего сдал свой труд (Plant., Asinar., 423—428).
Неоднократно упоминаются у Плавта рабы-повара, которых
вместе с их помощниками-учениками — discipuli — нанимали для
устройства праздничных трапез 4. Интересно, что сделку по най¬
му заключают не с владельцами поваров, а с ними самими.
Они сами назначают сумму, которую им должен заплатить на¬
ниматель, один из них требует драхму, другой — дидрахму. На¬
ниматель, недовольный поваром, грозит пожаловаться на него,
но не его господину, а ведавшему мелкими уголовными делами
триумвиру (Aulul., 372), повар же, побитый нанимателем, гро¬
зит подать на него в суд (ibid., 413), хотя он, несомненно, раб:
придя со своими помощниками на работу, он расспрашивает
домочадцев хозяина, не удастся ли ему получить у него талант,
чтобы выкупиться на свободу (ibid., 265).
Как видно, уже іво времена Плаівта существовала категория
рабов-ремесленникоів, выступавших в роли самостоятельных
подрядчиков, нанимавшихся на работу со своими помощника¬
ми— скорее всего, то были входившие в их пекулий рабы-ви-
кари — и пользовавшихся известной независимостью. Совер¬
шенно четко различие между рабом, самостоятельно договари¬
вавшимся с нанимателем, и рабом, сданным господином,
проводится у Лабеона: погонщик мулов, нанявшийся к кому-
нибудь на работу и уморивший мула, отвечает своим пекулием.
Если же его сдал господин, то он и несет ответственность (Dig.,
XIX, 2, 60, 7). Видимо, такое же различие существовало и во
времена Плавта, заимствовавшего фигуры нанятых рабов не
из греческой, а из римской жизни. Вероятно, такие рабы, как
это практиковалось и позже, были обязаны своему владельцу
выплатой определенной суммы или части заработка, оставляя
остальное себе. Но рабы могли сдаваться и с тем, чтобы все
ими заработанное вручалось господину. В таком положении,
видимо, был упомянутый выше Дромон и те ремесленники, ко¬
торые перевозили в имение Катона и монтировали купленные в
городе оливковые прессы (Cato, De agric., 21; 22). Катон гово¬
рит, во-первых, о 8 сестрециях поденной платы мастеру, не счи¬
тая платы его помощнику, и, во-вторых, о входящих в стоимость
пресса, приобретенного в Суеосе, 62 сестерциях за его транспор¬
тировку на быках и за труд шести людей, включая погонщика
быков, которые сопровождают и монтируют на месте пресс.
Очевидно, хозяин мастерской, где был изготовлен пресс, посы¬
лал своих рабов-ремесленников с их помощниками, чтобы до- 4
4 Plant., Aulular., 236; 265; 365; Merc., 738; 768; Pseud., 794—800.
98
ставить пресс в имение покупателя и установить его там, полу¬
чая за них дополнительную плату. В наем устроителям игр
сдавались рабы-актеры (Plant., Asinar., 3).
Наряду с наймом ремесленников-рабов, широко практико¬
вался наем свободных. Видимо, впервые нанимать стали носиль¬
щиков. По Фесту, «предки» называли носильщиками — baiu-
los — тех, кого мы ныне называем работниками — operarii
(Fest., s. V. baiuli). Следовательно, в старину носильщики были
наиболее типичными, а может быть, единственными наемными
работниками. Поскольку это дело не требовало специального
обучения, им мог заняться всякий впавший в нужду человек,
тогда как обученный ремесленник имел возможность работать
в собственной, хотя бы и маленькой мастерской. Бедные люди,
говорит рыбак у Плавта, всегда живут плохо, особенно те, кто
не знают никакого ремесла (Plant., Rud., 208—212). Впослед¬
ствии, однако, на работу стали наниматься и квалифицирован¬
ные ремесленники как в селах, так и в городах. Надпись нача¬
ла II в. до н. э. из Фалерий содержит список свободнорожден¬
ных магистров коллегии поваров (CIL, I, 364), очевидно, также
нанимавшихся на работу. Катон, перечисляя выгоды, даваемые
хорошими взаимоотношениями с соседями, говорит между про¬
чим, что если владелец имения надумает строиться, они помогут
ему материалами, упряжками быков и рабочей силой (Cato,
De agric., 4). Останавливаясь на условиях договора с подрядчиком
на постройку виллы, он говорит о доставляемых как господи¬
ном, так и подрядчиком материалах и об отправном пункте
расчетов за выполненную работу: по 1 сестерцию с каждой
черепицы (ibid., 14). В отличие от договора с подрядчиком,
бравшим на себя выжимку масла и обязанного представить
нужное число работников, здесь о последних речи нет. Очевид¬
но, хозяин сам нанимал их по соседству, причем или платил
определенную сумму за исполненную работу (как, например,
за возведение стен — ibid., 15), или, если это было возможно,
заключал с работниками договор на условии издольщины (как,
например, на обжиг извести — ibid., 16). Тот же принцип при¬
менялся и при найме некоторых других работников. Так, суще¬
ствовал специальный термин — quartarius, обозначавший наем¬
ных погонщиков мулов, получавших четвертую часть дохода,
извлеченного из эксплуатации мулов (Fest., s. v. quartarius).
Хорег в «Curculio» Плавта перечисляет, кого следует искать в
тех или иных кварталах Рима: ростовщиков под старыми лав¬
ками на форуме, булочников и мясников в Велабре, а в Туск-
ском квартале — людей, которые сами себя продают (Plant.,
Curcul., 488—492). Тускский квартал был в значительной мере
населен ремесленниками, и здесь, несомненно, речь идет о тех
из- них, которые продавали свой труд, нанимаясь на работу.
Наемный работник упоминается у Цецилия Статия: «Хотя я
99
7*
пришел, говорит какой-то персонаж, будучи нанят за плату, я
не обязан тебе рабским повиновением» (Caecil., Stat. Chrys., fr.
19—21). У Помпония была комедия «Auctoratus» — наемный
работник (Gramm, lat., I, 52).
Свободных, нанимавшихся на работу, уже в то время пре¬
зирали, считая их весьма близкими к рабам. «Работа за плату
делает человека рабом»,— эту цитату из трагедии Пакувия
«Dulorestes» приводит Нонний в пояснение к словам «meret —
humillimum et sordid.issimum questum capit et ob mercedem
laborem vel infamiam corporis locat ...unde et mercenarii dicuntur
(Nonn., 345). Ярчайший пример отношения к наемным работ¬
никам — надпись республиканского времени из Сассины. Некто
Гораций Бальб сообщает, что принес в дар своим согражда¬
нам и поселенцам города место погребения, из пользования
которым исключаются самоубийцы, лица, извлекающие доход
из позорных дел и наемные работники — auctorateis (CIL,
I, 2123). Хотя официально работа по найму не причислялась
к дискредитирующим граждан делам, как сводничество, про¬
ституция, служба в гладиаторах и актерах (Nonn. Marcel.,
168), все же продававшего свой труд полноценным гражда¬
нином не считали. Распространение практики найма рабов
уже отразилось на положении свободного наемного работ¬
ника.
Во II в., помимо наемных работников разных категорий,
люди богатые использовали и труд собственных рабов-ремес¬
ленников, работавших в их домах, однако штат их был еще
не велик. По мнению Луцилия, в доме, помимо рабов и рабынь-
слуг, следует иметь ткача, которого он именует заимствован¬
ным из греческого словом gerdius в отличие от другого ткача
textor — делателя поясов, а если позволят средства, то и силь¬
ную пекарку, умеющую печь разные сорта сирийских хлебов
(Lucii., XXX, fr. 1053—1054 и 1055—1056). Старик Мегадор в
«Aulularia» Плавта, сетуя на разорительные претензии богатой
жены, перечисляет целую массу ремесленников, которые требу¬
ют платы у мужей. Все это не рабы. Мегадор называет в каче¬
стве рабов только слуг, служанок, погонщиков мулов и поди-
секвов (Plaut., Aulul., 455—475). Развивающий ту же тему
Периклетомен упоминает еще необходимых требовательной
жене «тех, кто маринует и тех, кто фарширует» (Plaut., Mil.
glorios., 687—698), но неясно, домашние ли это рабы или наем¬
ники. В комедии «Mercator» купленная юношей красивая рабы¬
ня хвалится своим искусством во всех видах обработки шерсти
(lanificio — Plaut., Merc., 511), отец же юноши предпочел бы
приобрести более грубую и сильную египтянку или сирийку,
которая может и стряпать и убирать, и молоть муку, и прясть
столько, сколько полагается в день (ibid., 389—393 и 407—409).
Силий Италик, описывая состязания, устроенные Сципионом
100
после покорения Испании, называет среди полученных победи¬
телями призов взятых из африканской добычи рабов-охотников
и рабыню, «обученную красить шерсть гетулийским пурпуром»
(Sil. Itai., Pun., XVI).
Как видим, в конце III и во II в. до н. э. италийское ре¬
месло было уже довольно развито,— но в основном ремесло,
рассчитанное на простые потребности. Предметы роскоши, на
которые уже появлялся спрос, ввозились из эллинистических
стран или изготовлялись происходившими оттуда мастерами.
Намечается тенденция к более дробной специализации ремес¬
ла, хотя она еще не зашла так далеко, как впоследствии.
Помимо свободных ремесленников, работавших в своих мас¬
терских, которые, видимо составляли основную массу, появи¬
лись и довольно многочисленные ремесленники-рабы, работав¬
шие в домах господ или нанимавшиеся на тех или иных
условиях к посторонним, а также свободные наемные работни¬
ки. Хотя последние стояли весьма низко в общественной иерар¬
хии, ремесленники вообще, видимо, пользовались покровитель¬
ством государства, нуждавшегося в их услугах. Так, после
взятия Нового Карфагена Сципион отделил ремесленников от
прочих пленных, объявил их собственностью римского народа
и пообещал, если они честно и старательно будут работать для
Рима, даровать им после окончания войны свободу (Polyb., X,
17, 6—15; Liv, XXVI, 47).
С конца II и в I в. до н. э. италийское ремесло начинает
прогрессировать особенно быстро. Его наивысший расцвет па¬
дает, правда, на первое столетие империи, но уже в последний
век республики наблюдается подъем старых отраслей произ¬
водства и появление новых5. Художественная арретинская
керамика сменяет каленскую и мегарскую. Осваивается произ¬
водство стекла, тонких шерстяных тканей и т. д. Появляется
множество неизвестных ранее специализированных хлебопеков,
и из их числа выделяются квалифицированные кондитеры
(Nonn. Marcel., 131; 152). Особенно оживляется ремесло,
обслуживавшее строительство общественных и частных зданий,
получившее невиданный прежде размах. Более разнообразны¬
ми и совершенными становятся ремесленные инструменты6.
Множатся уже раньше дававшие хорошую прибыль (Plut,
Cato maior, 21) сукновальни. Комедиографам конца II и I вв.
до н. э. принадлежит несколько пьес под названием «Fullones».
Уже в конце республики в Риме существовала большая колле-
іия сукновалов. Коллегия vestiariorum и sagariorum, шивших
одежду и простые плащи, справила в правление Августа свою
5 Т. Frank. Op. cit, р. 369; Н. Gummerus. Industrie und Handel.—
PWRE, Hb. IX, Sp. 1451.
6 De Robert is. Op. cit., p. 97—101.
101
55-ю годовщину7. Тогда же возникли коллегии кольцовщиков
(CIL,VI, 9144), бронзовщиков (ibid., 36 771) и др.
Современные исследователи связывают оживление италий¬
ского ремесла как с ростом богатства и роскоши, так и с при¬
током квалифицированных ремесленников, свободных и рабов
из эллинистических стран. Следует учитывать также и общее
повышение товарности всей экономики, связанное и с ростом
городского населения, и с умножением числа более или менее
специализированных вилл, владельцы которых постоянно обра¬
щались к рынку для обеспечения не только своих потребно¬
стей, но и потребностей своих рабов. Вместе с тем в больших
хозяйствах и домах богатых людей возросло число ремеслен¬
ников, работавших в господских мастерских, и более многооб¬
разной, чем раньше, стала их специализация. По двум отрыв¬
кам Варрона можно заключить, что домашние рабы производи¬
ли строительные работы и изготовляли кирпичи (Nonn. Marcel.,
91; 309). Альфен в упоминавшемся выше комментарии к зако¬
ну о пошлинах на рабов, ввозимых из Сицилии, причисляет к
рабам, закупленным для собственного употребления, кроме
диспенсаторов, инсуляриев, виликов, домоправителей и слуг,
также и ткачей (Dig., L, 16, 203). Лабеон, писавший, правда,
несколько позже, упоминает гончаров, которых владелец име¬
ния часть года использует на сельских работах, а часть — на
работе в имевшихся при имении гончарных мастерских (Dig.,
XXXIII, 7, 25, 1). По словам Корнелия Непота, Аттик имел
очень хороших ремесленников, нужных для ухода за домом
(Corn. Nep., Pomp. Att., 13, 3).
Квалифицированные рабы-ремесленники высоко ценились.
Де Робертис замечает, что о стоимости высококвалифицирован¬
ного труда в то время можно судить по дороговизне художе¬
ственных изделий: чеканный металлический сосуд стоил в I в.
до н. э. в 15—16 раз больше, чем затраченный на него металл
(указ, соч., стр. 184). Хорошо обученных рабов-ремесленников
старались приобрести всеми правдами и неправдами. В уже
упоминавшемся выше месте Цицерон рассказывает, что Веррес,
будучи назначен опекуном сына Гая Маллеола, оставившего в
наследство дом, крупную сумму наличными деньгами и много
мастеров — artifices, присвоил последних, находившихся в доме
и не возвращает их, хотя был уличен и осужден (Cicer., Verr.,
II, 1, 36). В Сицилии Веррес также отбирал у жителей рабов-
ремесленников и устраивал мастерские — в Сиракузах по изго¬
товлению серебряной посуды, в разных других местах ткацкие
и красильные (ibid., II, 4, 24; 26). Захватив полные добычи
пиратские суда, Веррес забрал себе и раздал своим приспеш¬
никам бывших там ремесленников (ibid., II, 5, 25).
7 Н. L о a n е. Industrie and Commerce of the City of Rome (50 b. C.—
200 a. D.). Baltimore, 1938, p. 71, 74.
102
Развивается и практика сдачи ремесленников в наем. Как из¬
вестно, значительную часть своего состояния Красс составил, от¬
давая в наем рабов, обученных строительному делу (Plut., Crass.,
2). Альфен разбирает случай, когда раб вместо того, чтобы ра¬
ботать на господина, вносит ему определенную сумму, очевидно,
заработанную на стороне (Dig., XL, 7, 14). Не имевший квали¬
фикации раб получал 12—18 ассов в день, квалифицированные—
соответственно больше. Де Робертис сравнивает оплату наня¬
того раба с жалованием служащих при городских магистратах
по Lex Iulia coloniae Genetivae: ликторы получали по 600, виа-
торы — по 400, либрарии — по 300 ассов в год — гораздо мень¬
ше, чем наемные рабы. По подсчетам де Робертиса, если раб
средней квалификации стоил 1000—1500 денариев, то хозяин,
сдававший его в наем, чтобы обеспечить себе 10% годовых на
вложенную в раба сумму, должен был получать за него 4—6 ас
сов в день (op. cit., р. 188 и 213). Но поскольку даже необучен¬
ный раб мог выручить в день 12 ассов, то жалование раба
давало значительный избыток над полученной де Робертасом
цифрой. Часть этого избытка мог, конечно, присваивать госпо¬
дин, но часть, как мы видели из разобранного Альфеном казу¬
са, шла в пользу раба, повышая, таким образом, его заинтере¬
сованность в труде. Иногда, хотя такие случаи были, конечно,
исключением, рабы сдавались за огромную сумму.Так, славив¬
шийся своей роскошью Саллюстий нанимал повара Даму за
100 тыс. сестерциев в год (Pseudo-Acron., Schol. in Herat.
Ser., I, 1, 101). Раб актера Росция Панург, также актер, сда¬
вался за 50 тыс. сестерциев.
По-видимому, труд рабов-ремесленников, собственных или
наемных, использовался не столько в доме или имении хозяина,
сколько в специально организованных мастерских, принадле¬
жавших крупным собственникам, которые вели дело через сво¬
их доверенных лиц, или свободным ремесленникам, работав¬
шим вместе со своими рабами. Больше всего сведений мы име¬
ем о мастерских terra sigillata Ареции и некоторых других
центрах. На основании дошедших до нас клейм на их изделиях
Гуммерус составил таблицу числа рабов, имена которых вошли
в клейма, в.мастерских отдельных владельцев (op. cit., S. 1487).
В мастерской
П. Корнелия 58 рабов
Г. Анния 33 раба
Публия 23 раба
Клавдия Стрига .... 21 раб
Л. Умбриция Скавра . . 20 рабов
Л. Теттия 14 рабов
Н. Невия Гилара .... 13 рабов
Л. Розиния Пизона . . . 44 раба
Л. Тития 26 рабов
М. Перенния Тиграна . . 23 раба
Г. Титя Непота .... 20 рабов
Л. Савфетия Гауса ... 17 рабов
Г. Меммия 13 рабов
103
Л. Ави л ия 12 рабов А. Сестия 12 рабов
Г. Теллия 11 рабов Л. Валерия 12 рабов
Л. Анния 10 рабов Г. Волузена 11 рабов
Г. Циспия 8 рабов Г. Руллия 9 рабов
Л. Моннея 7 рабов А. Вибия Скрофы ... 7 рабов
Л. Нонния 7 рабов Л. Иегидия 7 рабов
По мнению Комфорта8, поскольку в клейма вписывались
только имена работников, окончательно отделывавших сосуд,
общее число работников в каждой мастерской примерно вдвое
превышало число известных нам по клеймам. Следовательно,
количество рабов одного владельца, занятых в производстве,
колебалось от 15 до 100 9. Из известных нам мастеров подав¬
ляющее большинство составляли рабы, небольшой процент —
либертины, свободные работники отсутствовали 10 11. Любопытно,
что на простой арретинской керамике, по предположению Ком¬
форта, предшествовавшей terra sigillata, клейма содержали
имена свободных, причем свободные же выделывали простую
посуду и впоследствии, когда производство terra sigillata раз¬
вилось уже и в Ареции, и в других центрах. Так, в Путеолах
самой крупной мастерской terra sigillata была мастерская
Н. Невия Гил ара, 13 рабов которого нам известны. И там же
производилась простая керамика с клеймами свободных:
Кв. Энния, Меция, Кв. Помпея Серана, Л. Валерия Тита, хотя
и на простых сосудах встречаются имена отпущенников и ра¬
бов— Коринфа, Эпелона, Эрота, Секунда и др. 11 По-видимому,
труд высококвалифицированных рабов из эллинистических
стран первым делом утвердился в новых и требовавших особо¬
го искусства отраслях производства. Помимо мастеров худо¬
жественной керамики можно назвать чеканщика Эвандра, вы¬
зывавшего своими изделиями восхищение римлян; он был
перевезен Антонием из Афин в Александрию, а оттуда вместе
с другими пленными в Рим (Schol in Horat. Хфф, Serm., I, 3,
91). В исконных отраслях италийского ремесла труд рабов со¬
существовал с трудом свободных ремесленников. Картина в
общем та же, что и в сельском хозяйстве: во вновь возникаю¬
щих, развивающихся и передовых отраслях превалирует абсо¬
лютно труд рабов. Труд свободных продолжает играть боль¬
шую или меньшую роль в исконных, традиционных отраслях,
но и там в той или иной мере используются рабы. По словам
Диодора Сицилийского, железная руда, добытая на острове
8 Н. Comfort. Terra sigillata.— PWRE, Supl. IV, 1940, Sp. 1314.
9 Но если принять во внимание, что мастерские существовали по несколь¬
ку десятилетий, в течение которых состав рабов хотя бы частично менялся,
можно думать, что число одновременно работавших в мастерской было меньше.
10 Т. F г а и к. Op. cit, р. 377.
11 Н. Comfort. Op. cit., Sp. 1316.
104
Этолейя (Эльба), отправляется в Путеолы, где ее покупают
люди, которые с помощью множества собранных ими ремеслен¬
ников, вырабатывают из нее железные изделия (V, 13, 2). Дио¬
дор не сообщает, свободные ли это ремесленники или рабы —
скорее всего, среди них были и те, и другие.
Мы мало знаем о количестве работников в других, некера¬
мических мастерских. По некоторым предположениям 12, извест¬
ный благодаря своему роскошному надгробию М. Вергилий
Эврисак redemptor pistor, бравший подряды на поставку хлеба
армии или государству, имел пекарню, в которой было занято
не менее ста человек. Но такие большие пекарни были исклю¬
чением, обычный же их размер весьма невелик. Так, в отрывке
из комедии «Pistor» Помпония некий хлебопек восклицает, что
надеется получить теперь доход больший, чем если бы он имел
четыре жернова (Nonn. Marcel., 483). Видимо, такое в общем
скромное предприятие представлялось рядовому булочнику пре¬
делом величия. Значительные отряды своих и нанятых рабов
принадлежали, возможно, строительным подрядчикам. В над¬
писи 90—80 гг. до н. э., касающейся разных лиц, участвовавших
в постройке via Caecilia, упомянут и подрядчик Памфил с
работниками — operarii (CIL, I, 808). Гораций цитирует объяв¬
ление: «Здесь строит подрядчик с рабами» (Carm., III, 1).
На вилле Клодия в момент его роковой встречи с Милоном
работало около тысячи строителей (Cicer., Pro Mil., 17), скорее
всего, также поставленные подрядчиком рабы и наемные рабо¬
чие. Мы не имеем никаких данных о численном соотношении
тех и других на строительстве и в мастерских. Однако обилие
(конечно, учитывая общую скудость эпиграфических памятни¬
ков времен республики) надписей ремесленников-отпущенни¬
ков, обычно продолжавших заниматься тем же ремеслом, кото¬
рым они занимались в рабстве, позволяет заключить, что число
рабов-ремесленников было велико.
Из надписей конца II—I вв. до н. э. нам известны четыре
магистра коллегии сукновалов в Сполето, три либертина и один
раб (CIL, I, 1406), три магистра-отпущенника коллегии ремес¬
ленников— opifices из Sena Gallica (ibid., 1425), где, видимо,
ремесленники разных специальностей входили в одну общую
коллегию, три магистра-отпущенника коллегии Caprina Gallica
(ibid., 812), изготовлявших из козьих шкур особую обувь галль¬
ского образца, два магистра-отпущенника из коллегии медни¬
ков (Degrassi, 96), два отпущенника из коллегии мясников и
рыбников — lanies et piscinenses — в Риме (ibid., 97) и просто
мясников, у которых один магистр был либертин, другой — раб
(ibid., 98), два раба-министра, один либертин и один свобод¬
ный из коллегии пренестинских каретников (ibid., 103), два
12 Н. Loan е. Op. cit., р. 66.
105.
раба-магистра коллегии пренестинских поваров (ibid., 104), три
магистра-отпущенника и один раб коллегии пренестинских
.мясников (ibid., 105а), три магистра-либертина пренестинской
коллегии кузнецов и старьевщиков (ibid., 106с), три магистра-
раба коллегии корзинщиков (ibid., 106д), шесть магистров —
три свободных и три либертина — из коллегии плетельщиков
сетей в Путеолах (ibid., 231), либертины-медник и пурпурарий,
состоявшие магистрами коллегии Кастора и Поллукса в Капуе
в 105 г. до н. э. (АЁ, 1958, № 266); отпущенник-магистр золо¬
тых дел мастеров (CIL, I, 1307), кольцовщик (ibid., 1225);
отпущенник-жемчужник (ibid., 1212), чеканщик (ibid., 1209),
браслетщик (ibid., 1274), портной (ibid., 1268), мясники с Ви-
минальского холма (ibid., 1011, 1221), строитель — tector (ibid.,
1734), ножевщик — cultrarius (ibid., 1604), раб-архитектор
(ibid., 1576).
Все эти бывшие и настоящие рабы, по большей части входив¬
шие в коллегии, работали не в доме господина, так как в та¬
ком случае они состояли бы в домашней, фамильной корпора¬
ции, а в мастерских, которые могли принадлежать крупному
или мелкому собственнику, или им самим, если не юридически,
то фактически, как пекулий, переданный им господами на опре¬
деленных условиях.
Последний вариант был в конце республики далеко не ред¬
костью. Среди рабов-ремесленников выделяется слой предпри¬
нимателей, владевших и средствами производства, и рабочей
силой — рабами-викариями. В упоминавшемся уже случае,
когда Веррес присвоил ремесленников своего подопечного, он
удерживал противозаконно не только их самих, но и их пеку¬
лии, и их викариев. В одном из писем Квинту Цицерон сооб
щает, что, посетив его имение, вызвал из Венафра Хилона с
целью поручить ему устройство водопровода, но в тот же день
четверых его сотоварищей по рабству и учеников (conservos et
discipulos) раздавила в Венафре подземная водопроводная
труба (Cicer., Ad Quint, fr., III, 1). Видимо, этотХилон был под¬
рядчиком по водопроводным работам и имел нескольких вика¬
риев, которых обучал своему делу и с которыми вместе испол¬
нял порученные ему работы, как это делали повара у Плавта.
Законодатели и юристы I в. до н. э. уже учитывали те отно¬
шения, которые складывались между господином и рабом в
результате известной хозяйственной эмансипации последнего.
Сервий писал, что если по легату передается пекарня или трак¬
тир, то в него включаются бывшие на мельнице кобылы, хлебо¬
пеки, поварихи и инститоры (Dig., XXXIII, 7, 15), т. е. рабы,
поставленные господином во главе пекарни или трактира.
Тот же Сервий разбирал вопрос о пекулиях ординария (т. е.
раба-рабовладельца, обычно того же инститора) и его викариев.
По его словам, и сами викарии, и их пекулии находятся в пе¬
106
кулии ординария, поэтому-то, что им задолжал ординарий, из
его пекулия не вычитается (Dig., XV, 1, 17). Сервий здесь
исходит из старинных понятий, согласно которым господин
не мог быть должен рабу, понятий, подвергшихся значительной
модификации у позднейших юристов. Но и для него уже орди¬
нарий прочно занял место господина, и подобно последнему
приобрел права на подчиненных ему товарищей по рабству и
их имущество. Юрист начала I в. до н. э. Туберон определял
пекулий как то, что раб с разрешения господина имеет отдель¬
но от имущества, внесенного в приходо-расходные книги по¬
следнего — а rationibus dominicis — за вычетом того, что он
должен господину (Dig., XV, 1, 5, 4). Лабеон полагал, что оп¬
ределение Туберона не относится к пекулию викариев; более
поздний юрист Цельс, возражая Лабеону, писал, что господин,
выделяя пекулий ординарию, тем самым выделяет его и ви¬
карию (Dig., XV, 1, 6). Согласно Ульпиану, пекулий викария
это то, что не внесено не только в приходо-расходные книги
господина, но и в приходо-расходные книги ординария, в пе¬
кулий которого входит викарий (Dig., XV, 1, 4, 6).
Таким образом, с течением времени права викариев на пеку¬
лий укрепились, и во времена Ульпиана они распоряжались им
довольно самостоятельно. При республике же они еще всецело
зависели от ординария, но последний уже мог по своему усмот¬
рению пользоваться выделенными ему средствами производства
и рабами. Лабеон уже знал и комментировал изданный, следо¬
вательно, не позже I в. до н. э. эдикт, регулировавший раздел
товара, находившегося в мастерской раба, между посторонни¬
ми кредиторами раба и его господином. В таких случаях в раз¬
дел должен был поступать и инвентарь мастерской, так как
этот инвентарь почти всегда был приобретен за счет стоимости
товара (Dig., XIV, 4, 5, 13).
Внимание юристов к подобным вопросам позволяет заклю¬
чить, что слой рабов, стоявших во главе какого-нибудь пред¬
приятия и владевших орудиями производства и викариями, был
довольно значителен. И хотя по закону все сделанное и приоб¬
ретённое рабом считалось собственностью господина, часть
доходов с такого предприятия получал раб. Любопытен в этом
смысле мелкий, но характерный штрих. В упоминавшемся уже
рассказе Афинея о том, как римляне обходили закон Фанния,
ограничивавший расходы на пищу, он сообщает, что живший
во второй половине II в. до н. э. Рутилий Руф покупал по де¬
шевке— по 3 обола за мину — рыбу у своих рабов-рыбаков
(Athen., 274). Рыбаки часто, так же как и мясники, причисля¬
лись не к сельским рабам, а к ремесленникам. К более поздне¬
му, правда, времени относится аналогичное свидетельство Пет-
рония: Тримальхион, похвалившись, что обладает сосудами
настоящей коринфской бронзы, поясняет, что они несомненно
107
таковы, поскольку он покупает их у своего раба-медника
Коринфа (Petron., Satiric., 50). Следовательно, и в последние
века республики, и в первый век империи господа в известных
случаях считали нужным приобретать, а не присваивать безвоз¬
мездно товар, добытый или изготовленный их рабами-ремеслен¬
никами. Скорее всего, то были рабы, имевшие собственное дело,
часть доходов от которого шла в их пользу. Цицерон, перечисляя
различные позорные, с его точки зрения, способы обогащения:
спекуляции на проскрипциях, ограбление провинций, изгнание
соседей и т. п.— называет также товарищество — societas —
с отпущенниками и рабами (Cicer., Paradox., VI, 2). Следова¬
тельно, не только среди либертинов, но и среди рабов были
люди достаточно состоятельные, чтобы представляться желатель¬
ными компаньонами людям свободным и даже собственным
господам, причем такие товарищества могли принимать некую
узаконенную, хотя бы путем различных подтасовок, форму.
Все это показывает, что уже в последний век республики
рабовладельцы понимали необходимость заинтересовать эконо¬
мически рабов-ремесленников, во всяком случае наиболее ква¬
лифицированных. Отчасти это объясняется тем, что богатые
собственники, владевшие мастерскими, не хотели и не умели
руководить ими сами и должны были передоверять это дело
опытным и знающим рабам, преданность которых приходилось
обеспечивать соответствующими условиями, так же как и пре¬
данность поместной администрации. Но в отличие от отношений
в сельском хозяйстве заинтересовать надо было и значительную
часть рядовых рабов. Раб-ремесленник, обладавший известной
квалификацией, непременно должен был приложить старание,
искусство, инициативу, чтобы создать те высококачественные,
а часто и высокохудожественные вещи, которых требовал все
более взыскательный вкус покупателей. Заставить же его про¬
явить все эти качества из-под палки было невозможно. Грубым
принуждением удавалось погнать раба в поле, в рудники, на
мельницу, но угрозами побоев и колодок его нельзя было при¬
нудить вырезать изящную гемму, расписать сосуд, вышить зо¬
лотом плащ, выковать тончайшие хирургические инструменты.
Чтобы внушить ему любовь к делу, перед ним надо было
открыть перспективы, которых не имел простой сельский тру¬
женик, подать ему надежду на свободу и благосостояние, обес¬
печить большую самостоятельность.
Вероятно, рабов-ремесленников, имевших свои предприятия
и состояние, было меньшинство, и большая их часть, не обла¬
давшая высокой квалификацией, находилась в полной зависи¬
мости от господина или того владельца мастерской, у которого
рабы работали по найму. Но все же наметившееся среди рабов-
ремесленников расслоение ставило их в иное положение, чем
то, в котором находились рядовые сельские рабы.
108
Иными были и условия их жизни. Городской раб, на тех
или иных условиях трудившийся в мастерской, не мог быть
изолирован ни от других рабов, ни от свободных наемных ра¬
ботников, ни вообще от свободного плебса, большая часть ко¬
торого состояла из тех же ремесленников, мелочных торговцев,
поденщиков. Сколько было в городах самостоятельных мелких
предпринимателей и сколько плебеев нанималось на работу,
мы не знаем, но несомненно, что обе эти категории были доста¬
точно многочисленны. Представление о первых дают надписи
ремесленных коллегий и постоянно встречающиеся упоминания
ремесленников у Цицерона. Продававшие свой труд свободные,
как мы видели, были уже достаточно хорошо известны в пре¬
дыдущее столетие. Теперь они стали еще более обычны. Цице¬
рон говорит о живущих за счет сдачи своего труда (Paradox.,
VI, 2); сам он нанимал плотников и прях. Гораций пишет, что
для обманутого любовника ночь так же длинна, как для того,
кто сдает свой труд, долог день (Horat., Epist., I, 1). С этими
свободными тружениками городские рабы-ремесленники были
в тесной связи, тогда как на виллах они жили замкнуто и изо¬
лированно.
Как мы видели, сельские рабы не участвовали в обществен¬
ной и религиозной жизни пагов. Городские же рабы входили в
разнообразные коллегии, или включавшие только рабов и от¬
пущенников, или смешанного состава. Выше уже приводились
надписи ремесленных коллегий, в которых рабы наряду с от¬
пущенниками и свободными занимали должности магистров.
Входили они и в культовые и иные корпорации, где также
были магистрами и министрами 13, одни или вместе с отпущен¬
никами, или вместе с отпущенниками и свободнорожденными.
Из коллегий, где названные должности занимали только
рабы, нам известны: министры бога Фонта из Корфиния, при¬
несшие ему в дар алтарь,— рабы Гилар, Руфрий, Филаргир,
Дама, принадлежавшие разным господам (Degrassi, 94); маги¬
стры или министры из Мантуи, принесшие в 59 г. до н. э. дар
Ларам Августам, Эпафродит, двое Аполлониев, Филемон. Пот,
Филоген, Дама, Сур, двое Антиохов, Тиас, Диоген, Орфей,
Вакх, Артемий, Сулла, Памфил, Евцер. Фарнак (ibid., 200);
магистры Благоразумия (Mens Вопа) из Коры Тимофей, Анти¬
13 Ф. Бёмер (F. Borner) в -своей книге «Untersuchungen uber die Religion
der Skiaven...» пишет, что магистры и министры имели чисто технические функ¬
ции, подобные функциям рабов, служивших при жрецах и магистратах. Однако
скорее это были выборные должности, считавшиеся почетными. Магистры и
министры устраивали игры, вносили деньги по случаю получения должностей
(Degrassi, 107е), отправляли культ. Так, например, в надписи Семпрония Туди-
гана от 129 г. до н. э. он сообщает, что после триумфа часть добычи отдал богу
Тимаву, восстановил его священнодействия и передал их магистрам (ibid., 335).
Весталки иногда назывались министрами Весты.
109
ох, Петрон, которые внесли в пользу божества 5000 сестерциевѵ
тогда как рядовые члены коллегии пожертвовали 3055 сестер¬
циев (ibid., 225); тому же божеству принесли дар в городе
Alba Fucens рабы Никомах, Папия и Доротей, а в другом слу¬
чае— рабы Сур, Филоник и Никомах (ibid., 227; 228), но были
ли они должностными или частными лицами, не указано.
В других случаях магистрами и министрами были рабы
и отпущенники. Наибольшее число таких надписей сохранилось-
на уже упоминавшихся выше стелах из Минтурн. Что это были
именно магистры, известно из нескольких надписей (J. John¬
son. Op. cit., № 8, 12, 21, 22, 23, 25), в которых сообщается, что
они принесли дар богам Венере, Церере, Надежде, Меркурию,
а в одном случае (№ 10) устроили сценические игры. Один из
рабов назван ludi magister (№ 28). Каждый список содержит
по 12 имен мужчин и женщин. Строгой закономерности в соот¬
ношении рабов и отпущенников в отдельных списках нет, но
первые составляют подавляющее большинство. Свободнорож¬
денный встречается в списках лишь один раз. По мнению
Джонсона, упомянутые в них рабы составляли примерно-
710 рабов Минтурн, число которых он определяет в 4 тыс. (ор.
cit., р. 113).
Что представляли собой эти рабы-магистры и их хозяева?
Указаний на это в надписях почти нет. Можно только полагать,
что, поскольку Минтурны были ремесленным центром и по¬
скольку магистры должны были затратить известные средства;
на дары богам и игры, в их число, скорее всего, попадали
инститоры или наделенные приличным пекулием рабы-ремес¬
ленники. Один из магистров Менофил был servus publicus, т. е.
раб города. Четыре магистра принадлежали откупщикам соле¬
варен — salinatores socii, пять — откупщикам смолокурен —
socii рісагіі14, пять — дуумвиру Публию Стахию, другой дуум¬
вир П. Гиррий был патроном одного отпущенника и господи¬
ном одного раба — Филоксена, которым он владел совместно с
Марком Гиррием, вероятно, братом. Последний, к^оме того,
имел еще трех рабов, входивших в разные списки. Вообще-
рабов, принадлежавших одному господину, значится в списках
сравнительно немного. М. Эпидию принадлежало 8 рабов, 2 от¬
пущенника, 1 отпущенница и, кроме того, раб, которым он вла¬
дел совместно с Л. Понтиллием, и отпущенник его и Л. Эпидия.
10 рабов имели в общей сложности Луций, Публий и Менений
Карисии, но так как praenomen владельца не всегда обозначен,
то нельзя сказать, по скольку рабов приходилось на каждого
из них. По семи рабов имели Л. Цецилий и М. Бадий. 5 господ
имели по четыре раба; один — трех рабов и одного отпущенни¬
14 Рабов такого же товарищества откупщиков-смолокуров в области брут--
тиев упоминает Цицерон (Brut., 22).
110
ка; 11 господ — по три раба, некоторыми из которых владели
совместно два хозяина, например, два Авла Сауфея отпустили,
совместно на волю раба Даму, но один из них имел еще двух
рабов — Антиоха и Дардана. Марк Плавтий единолично владел
Хрисиппом, а Мнозием и Сальвием — вместе с Авлом Плавти-
ем, тремя рабами обладали Гай и Луций Требии; Марк Миний
имел двух рабов и еще одного — совместно с Луцием Минием..
29 господ имели по два раба или по рабу и отпущеннику, среди
них 9 собственников также владели рабами совместно, обычно’
с лицами, носившими то же фамильное имя, очевидно, брать¬
ями, но иногда и с посторонними. За подавляющим числом
господ, или патронов (около 60) числилось всего по одному ра¬
бу или отпущеннику.
Как видим, рабовладение, в основном, было мелкое. Ко¬
нечно, далеко не все рабы одного владельца и не всех минтурн-
ских рабовладельцев входили в число магистров, но, видимо,,
те, кто ведали их назначением (скорее всего, то были дуумви¬
ры, упоминаемые как в некоторых надписях из Минтурн, так
и в аналогичных надписях из других городов), старались дать,
возможность участвовать в этих коллегиях как можно больше¬
му количеству подходящих рабов. Об этом свидетельствует
тот факт, что одни и те же рабы лишь два или три раза попа¬
даются в различных списках. Каждый год на должность,
магистров выбирались новые рабы и отпущенники. Привлека¬
ли, несомненно, не только самых состоятельных, но и наиболее;
«достойных» и «благонадежных». Любопытно, что имя одного
раба из списка выскоблено (№ 24). Джонсон совершенно спра¬
ведливо толкует этот факт как древнейший пример damnatio*
memoriae. Так же выскоблено имя раба некоего Марка Окри-
вия, занимавшего в Пренесте должность магистра неназванной
коллегии вместе с отпущенниками Гн. Октавием Пилонием и
Г. Постумием Пилипом, принесшими дар Фортуне Примигении.
в честь получения магистратуры (Degrassi, 107е). Видимо, эти
рабы в чем-то провинились уже будучи магистрами, за что и.
были изгнаны из коллегии. Новых членов туда, вероятно, при¬
нимали со строгим разбором. То обстоятельство, что довольно*
значительное число рабов принадлежало двум владельцам,
родственникам и посторонним, подтверждает предположение,
что они были ремесленниками: ремесленные мастерские имели
нередко двух или более совладельцев; они же были и собствен¬
никами работавших там рабов и инститоров, хотя каждый из
компаньонов мог владеть и лично ему принадлежавшими
рабами.
Магистры и министры из рабов и отпущенников известны
и в других городах. В надписи из Цере, датируемой 40‘—15 гг.
до н. э., в числе магистров, соорудивших алтарь Сильвану
Марсу, названы десять отпущенников — Аполлодор, Диокл,,
111
Антиох, Сильвий, Протоген, Бит, Эрот, Филодем, Нестор, Гип¬
пон — и несколько рабов, из имен которых сохранились следую¬
щие: Никепор, Луцирион, Асклепиад (CIL, XI, 7602). На Дело¬
се (как известно, проживавшие там италики тщательно соблю¬
дали обычаи своей родины) Юпитеру Либеру принесли дар
магистры или министры, из которых один был отпущенник,
а четверо — рабы Сей, Аполлоний, Препон, Никандр (Degrassi,
194). В Алтине какому-то неизвестному божеству принесли дар
магистры-отпущенники Карп, Алип, Трофим и рабы Синон,
Онезим и Примигений (АЁ, 1958, № 313). В списке министров
Ларов из Капуи от 98 г. до н. э. содержится имя 1 отпущенни¬
ка и 11 рабов (CIL, X, 3789). Иногда должности магистров за¬
нимали только отпущенники. Например, в Тускуле сторожами
храма и магистрами Кастора и Поллукса были пять либертинов
(Degrassi, 59). В Путеолах два отпущенника были магистрами
Благоразумия (ibid., 226). В Капуе в 106 г. до н. э. магистрами
Цереры были 12 либертинов (CIL, I, 566), в недатированной
надписи о посвящении алтаря Юпитеру названо 11 магистров-
отпущенников (ibid., X, 3785).
Наконец, имелись и коллегии смешанного состава, в кото¬
рые входили и рабы, и отпущенники, и свободнорожденные.
На найденной в Риме бронзовой доске, висевшей в месте, где
члены какой-то коллегии подавали голоса, значится: l(ocus)d-
(esignatus) ingenuis qui ad subfragia descedunt (CIL, I, 2388).
Следовательно, в данном случае свободнорожденные коллегиа-
ты голосовали особо. Но в других коллегиях со смешанным
составом мы не замечаем никакой дискриминации их несвобод¬
норожденных сочленов, которых на равных правах назначали
или избирали на почетные должности. В надписях министров
Меркурия и Маи из Помпей один из них — свободный, два — от¬
пущенника (CIL, X, 884—886). В Пренесте дары Фортуне При-
мигении принесли магистры каких-то неизвестных коллегий, из
которых двое были свободные, трое отпущенники и четверо
рабы (Degrassi, 107в и 107с). Из магистров Ларов в Аквилее,
список которых полностью не сохранился, один был свобод¬
ный, один — отпущенник и трое рабы (ibid., 199). В списке
министров неизвестного божества из Капуи от 26 г. до н. э.—
трое свободнорожденных и семеро рабов (CIL, X, 3790). В до¬
шедшем оттуда же списке магистров Кастора и Поллукса от
106 г. до н. э.— шестеро свободнорожденных и шестеро отпу¬
щенников (ibid., 3778), таков же состав магистров Кастора и
Поллукса от следующего 105 г. (АЁ, 1958, № 266). В некото¬
рых надписях из Капуи магистры являются исключительно
свободнорожденными (CIL, X, 3775, 3776, 3780), но это не зна¬
чит, что несвободнорожденные из соответствующих культов ис¬
ключались: выше уже упоминался список магистров-либертинов
Цереры от 106 г. до н. э., список же магистров той же богини
112
от 104 г. до н. э. состоит из 12 свободнорожденных (ibid., 3780),
так что строгой закономерности в подборе магистров нет.
Как мы видим, разнообразные коллегии с участием рабов,
отпущенников и свободных были широко распространены в
италийских городах, что теснейшим образом сближало труже¬
ников разных категорий. Недаром Цицерон в своих речах и
письмах, посвященных «бесчинствам» Клодия и его сторонни¬
ков, всегда ставит на одну доску ремесленников и рабов, под¬
держивавших Клодия. Со своей стороны, Клодий, добившись
восстановления коллегий, сразу же стал записывать в них ре¬
месленников и рабов, несомненно, рабов, тоже занятых в ма¬
стерских, так как вряд ли Клодий и его агенты могли бы
проникнуть в частные дома с целью агитировать находившихся
там под строгим присмотром рабов.
Однако создавшееся при чтении Цицерона представление
о коллегиях как исключительно «бунтарских» и антиправитель¬
ственных организациях, очевидно, далеко не в полной мере и
далеко не для всех периодов истории республики соответствует
действительности. Коллегии, несомненно, пользовались покро¬
вительством властей, в ряде городов участвовали в местных
официальных культах, например, Фортуны Примигении в Пре¬
несте, Меркурия и Маи в Помпеях, а следовательно, и в обще¬
ственной жизни городов. Они возникали с ведома и, так ска¬
зать, с благословения правящих кругов.
Появление многочисленных коллегий различных типов в
конце II и в I в. до н. э., видимо, не случайно совпало с расцве¬
том италийского ремесла и с быстрым внедрением в ремесло
несвободного труда. В результате этих процессов весьма зна¬
чительный слой рабов и отпущенников, работавших в мастер¬
ских под руководством инститоров или в чужих мастерских,
на строительстве и т. д. по найму, оказался оторванным от фа¬
милий с их железной дисциплиной, традициями, культами,
с их изолированностью от внешнего мира и его влияний. Есте¬
ственно должен был встать вопрос, как организовать и поста¬
вить под контроль эту разноплеменную и разноязычную массу.
Вспомним, как полтора столетия спустя Гай Кассий, выступая
в сенате по делу рабов Педания Секунда, жаловался на труд¬
ность управления рабами, поклоняющимися чужим богам или
не имеющими вовсе никакой религии (Tacit., Annal., XIV, 5).
В фамилии раб-иноплеменник, как и раб, рожденный в доме,
приобщался к культу Ларов, исконных покровителей италий¬
ских рабов. Таким образом он «романизировался» и, по край¬
ней мере, по мнению господина, его духовная жизнь вводилась
в нужные рамки. Будучи отпущен на волю, он становился уча¬
стником фамильного или родового культа своего патрона,
причем последний, видимо, чувствовал себя ответственным за
поведение своего отпущенника в этом отношении. По словам
8 E. М. Штаерман ИЗ
Феста (Fest., s. v. «manumitti»), господин, отпуская раба на
волю, «держа его за голову или другой член, говорил: я хочу,
чтобы этот человек был свободен, и я заплачу за него мое
чистое, доброкачественное, неосвященное (profanum) золото,
если он, став самостоятельным, отойдет от священнодействий
(si usquam degrediatur а sacris cum fuerit iuris sui). Господин
как бы ручался, что отпущенник будет исполнять религиозные
церемонии.
Но когда значительная часть рабов и отпущенников ушла
из-под непосредственного контроля глав фамилий, представи¬
лось необходимым организовать их каким-нибудь иным обра¬
зом. Тогда-то и стали множиться коллегии, объединявшие
рабов и либертинов вокруг римских и городских культов.
Цицерон в своем сочинении о законах высказывается за кате¬
горическое запрещение непризнанных государством культов.
По его мнению, религиозное почитание можно воздавать толь¬
ко римским небесным богам, обожествленным за выдающиеся
заслуги и добродетели людям — Либеру, Гераклу, Эскулапу,
Кастору и Поллуксу, добродетелям, делающим душу бессмерт¬
ной— Virtus, Pietas, Fides, Mens, и, наконец, Ларам, «религия
которых заповедана предками как для господ, так и для ра¬
бов» (Cicer., De legib., II, 8; 11). Большинство из названных
Цицероном или идентичных им божеств и было объектом куль¬
та магистров и министров последнего века республики. Органи¬
зуя рабов и либертинов вокруг этих культов, правящие круги
рассчитывали приобщить их, независимо от их этнической при¬
надлежности, к римской государственной религии и связанной
с ней официальной идеологии и укрепить таким образом свое
влияние в этой среде. Кроме того, могло действовать и стрем¬
ление привлечь не только либертинов, но и состоятельных и
имевших известное влияние среди своих сотоварищей рабов
к участию в общественной жизни городов. Таким путем можно
было рассчитывать не только укрепить их преданность суще¬
ствующему строю, но и влиять через их посредство на других
рабов и даже на свободных плебеев, входивших в одни с ними
корпорации.
По-видимому, сельский и городской плебс.по-разному отно¬
сились к рабам. Подробнее этот вопрос будет разобран ниже,
но уже здесь следует напомнить, что для гракханцев, т. е. для
сельского плебса, рабы представлялись чуждым и даже враж¬
дебным элементом. Не умея полностью осмыслить происходив¬
шие в государстве процессы, они считали рабов ответственными
за то, что крестьяне теряют землю, что непригодные к службе
в армии невольники вытесняют граждан и воинов. Такого рода
настроения были сильны и впоследствии. Цицерон, выступая
против Сервилия Рулла, говорит, между прочим, что по поводу
земель Кампании Рулл не может даже сослаться на обычный
114 г ч
аргумент о недопустимости иметь в государстве такие земли,
которые или вовсе не возделываются, или не возделываются
свободным народом, так как вся кампанская земля поделена
между свободными мелкими собственниками (Cicer., De leg.
agr., II, 30). Следовательно, и во времена Цицерона авторы
аграрных законопроектов обычно ссылались на недопустимость
замены сельских плебеев рабами. іМысль эта постепенно стала
общим местом, перешедшим и в риторические сборники15.
Рабы, как мы видели, не участвовали в коллегиях пагов. На¬
против, городской плебс рабами не гнушался и охотно прини¬
мал их в свои организации.
Различие это можно объяснить рядом причин. В сельских
местностях распространение рабства лишало свободных
не только земли, но и заработка: батраков постепенно вытесня¬
ли рабы, свободных пастухов совсем не хотели нанимать. Мог¬
ла вызвать недовольство свободных работников и надзиравшая
за ними рабская администрация вилл, члены которой нередко
были богаче этих работников. В речах из риторических сборни¬
ков обнищавшим из-за насилий богачей крестьянам иногда
противопоставляются имеющие пекулий рабы этих же богачей
(например, Ps.-Quintii., Deciam., XIII, 14). Состоятельные земле¬
владельцы сплошь да рядом с помощью своих вооруженных
рабов прогоняли своих малоимущих соседей с их участков или
чинили им другие обиды. Такие случаи неоднократно упомина¬
ются в различных источниках. Отголоски порожденного такой
практикой недоброжелательства крестьян к рабам богачей зву¬
чат и в известном, датируемом II—I вв. и приводимом агримен-
сорами пророчестве этрусской нимфы Вегойи 16, направленном
против тех, кто с целью незаконного увеличения своих владе¬
ний уничтожает межевые знаки на соседних полях. Если это
сделают рабы, говорит между прочим пророчица, то боги их
покарают, и они неизбежно перейдут под власть худшего гос¬
подина. Наконец, следует учитывать и некий психологический
фактор. В римской республиканской традиции, особенно под¬
держивавшейся популярами, свободные земледельцы счита¬
лись основным ядром, цветом римской армии и римского граж¬
данства. Даже самый бедный крестьянин, попавший в долговую
кабалу, гордился своим статусом римского свободнорожденно¬
го гражданина и цеплялся за те иллюзорные права — фамиль¬
ное имя и принадлежность к трибе,— которые отличали его от
раба, ставили выше раба. Как мы пытались показать, в сель¬
ских местностях число либертинов, вливавшихся в ряды кре¬
стьян, было невелико, что способствовало сохранению граней,
разделявших свободных земледельцев и рабов, закрепляло
15 См. Seneca Controv., V, 33; Excer. ex controver., V, 5; Ps.-Q u i n t i 1,
Declamat., XIII, 13; 252.
16 J. Heu r gon. The Date of Vegoias Prophesy.— JRS, 49, 1959, p. 41—45.
115 8*
недоброжелательное и отчужденное отношение свободных к
рабам.
В городах условия были иными. Конечно, и здесь могла
иметь место известная конкуренция между трудом свободных
и несвободных ремесленников, но вряд ли она была острее,
чем конкуренция между самими свободными. Большинство со¬
временных исследователей, ссылаясь на все растущую потреб¬
ность в рабочих руках быстро развивающегося ремесла и стро¬
ительного дела, такую конкуренцию вообще отрицают. В источ¬
никах она, действительно, никакого отражения не нашла. Го¬
родской плебс постоянно и весьма значительно пополнялся за
счет либертинов, что уже само по себе умеряло разницу между
свободнорожденными и несвободнорожденными гражданами.
Рабы и отпущенники-ремесленники, высококвалифицированные
и как выходцы из эллинистических стран обычно более куль¬
турные, чем средний римский горожанин, естественно, должны
были завоевать уважение трудящихся плебеев, которые, как мы
увидим далее, уже в это время начали ценить и почитать искус¬
ных и добросовестных мастеров своего дела. Наконец, господ¬
ствующие классы своим отношением к ремесленникам сами
толкали их на сближение с рабами.
Если в предшествующий век с презрением относились к ра¬
ботавшим по найму, то в последнее столетие республики с пре¬
небрежением, как на «чернь», смотрели уже на всех занятых
ремесленным трудом. Любопытен следующий пример: по сло¬
вам Сенеки, Посидоний, оказавший столь значительное влияние
на образованных римлян конца II и I вв. до н. э., учил, что
в золотом веке правили мудрецы и что они же изобрели искус¬
ства и ремесла, необходимые в повседневной жизни: земледе¬
лие, строительное дело, металлургию, ткачество, помол зерна,
хлебопечение. Посидоний ссылался на пример Анахарсиса,
который будто бы изобрел гончарный круг, и Демокрита, кото¬
рый ввел в обиход обработку слоновой кости и арки, поддер¬
живаемые центральным замыкающим камнем. Сенека с несвой¬
ственной ему горячностью обрушивается на теорию Посидония.
По его словам, тот унижает мудрость, приписывая ей интерес
к низким и недостойным занятиям. Не мог, восклицает Сенека,
кто-либо с великой и возвышенной душой выдумать молот,
клещи и другие железные орудия и вообще все то, что следует
искать, согнув тело и смотря в землю. Примерам, приводимым
Посидонием, он противопоставляет свои примеры, заимствован¬
ные из недавнего прошлого и современности. И в наше время,
говорит он, постоянно что-нибудь изобретают: зеркала, блестя¬
щие черепицы, вделанные в стены бань, обогревающие их тру¬
бы, легкие и изящные подпорки для портиков, способ выдувать
тончайшие стеклянные изделия, стенографию и многое другое,
• но все это изобретения презреннейших рабов (vilissimorum
116
mancipiorum ista commenta sunt), и нет сомнения, что они же
делали^ такие открытия и в глубокой древности (Seneca, Epist.
Отношение к ремеслу Посидония и Сенеки резко различно.
Для последнего ремесло — удел раба, а значит, недостойно
мудреца. Если, говорит он, Демокрит и совершил приписывае¬
мые ему изобретения, то не как мудрец, а вопреки тому, что
был мудрецом. Сенека писал во время наивысшего расцвета
италийского ремесла, когда труд рабов и отпущенников в этой
отрасли производства далеко оставил позади труд свободных.
Но и Цицерон, младший современник и ученик Посидония,
в этом вопросе скорее примыкает не к нему, а к Сенеке, хотя
он и менее категоричен. Земледелие он признает благородным
и достойным свободного человека занятием. Самым низким он
считает положение работающих по найму, так как получаемая
ими плата — «контракт рабства» и так как у них покупают
не искусство, а труд. Здесь Цицерон как бы косвенно признает,
что работник, достигший высокого искусства, все же заслужи¬
вает известного уважения. Но и профессии всех ремесленников
он относит к низким, ибо у благородного человека не может
быть ничего общего с мастерской. Только медицина или архи¬
тектура могут считаться почтенными для тех, кому подходят по
их сословию (Cicer., De off., I, 42). Занимающие некую сред¬
нюю позицию между взглядами Посидония и Сенеки рассужде¬
ния Цицерона показывают, что презрение к ремесленникам и
ремесленному труду как уделу рабов в его время уже доста¬
точно оформилось, хотя еще и не достигло своего кульмина¬
ционного пункта. Когда же Цицерон говорит о ремесленниках
не в теоретическом, а в практическом плане, он третирует их,
как беспокойных, опасных, близких рабам подонков (faex)
города (Cicer., Pro Flacc., 8). Живший в конце I в. до н. э.
Манилий в своем сочинении по астрономии сравнивает иерар¬
хию небесных светил с социальной структурой города: на пер¬
вом месте стоят сенаторы, ближе всего к ним всадники, затем
следует народ — populus, а за народом безыменная толпа, ник¬
чемная чернь — vulgus (Manii., Astronomic., V, 730 сл.).
«Народ» здесь резко отделен от «черни», к которой, надо пола¬
гать, причислялись те же ремеслянники, наемные работники,
либертины.
Такое отношение высших классов также должно было спо¬
собствовать сближению городских рабов, отпущенников и сво¬
бодных ремесленников. Как мы увидим далее, не только стано¬
вившиеся римскими гражданами отпущенники, но и юридиче¬
ски полностью бесправные рабы в городах практически превра¬
щались в часть плебса и во многом делили его интересы.
По мере обусловленного ростом товарно-денежных отноше¬
ний развития ремесла и повышения в нем удельного веса раб¬
117
ского труда среди рабов-ремесленников начинается довольно
интенсивная дифференциация. Выделяется слой рабов, ставших
владельцами средств производства, и рабов-викариев. Со вре¬
менем многие из них становились зажиточными отпущенника¬
ми. Но и будучи еще рабами, они по своему положению стояли
ближе к свободным собственникам предприятий, основанных
на труде рабов, чем к обычным рабам. С другой стороны,
рабы-ремесленники, трудившиеся в мастерских своих и чужих
господ, сближались со свободными наемными работниками и
мелкими мастерами, работавшими самостоятельно или с по¬
мощью одного-двух рабов. Как видим, положение рабов, заня¬
тых в ремесле, вследствие создававшихся там особых условий
и самого характера производства, было лучше, чем положение
сельских рабов. Они были более самостоятельны и имели боль¬
ше шансов составить себе известное благосостояние и получить
свободу. В отличие от сельских рабов они не были изолирова¬
ны от свободных и принимали достаточно активное участие в
жизни городского плебса. Они эксплуатировались в несколько
иной смягченной форме, при которой фактор непосредственного
принуждения отчасти отступал на задний план по сравнению с
экономической заинтересованностью рабов в результате своего
труда.
Совсем иным было положение рабов, трудившихся в рудни;
ках. Как известно, К. Маркс особенно подчеркивал исключи¬
тельную для античного мира жестокость эксплуатации в рудни¬
ках, «когда дело идет о добывании меновой стоимости в ее
самостоятельной денежной форме — в производстве золота и
серебра»17. Основная масса рудокопов сосредоточивалась в
провинциях, в первую очередь, в Испании, но известное число
рабов было занято и в добывающей промышленности Италии.
По словам Плиния Старшего, древний сенатусконсульт запре¬
щал разрабатывать рудники Италии, несмотря на их богат¬
ство. Цензорский закон о золотых приисках Иктимулов в земле
Верцелл запрещал публиканам иметь на работе более 5 тыс.
человек (Plin., NH, ХХХШ, 21, 12). По мнению Т. Франка (ор.
cit., р. 180), закон этот имел целью оградить от конкуренции
испанские рудники. Но скорее можно полагать, что правитель¬
ство опасалось сосредоточивать в Италии в одном месте боль¬
шие массы рабов, особенно рабов-рудокопов, участь которых
была самой страшной, а потому и готовность восстать наиболь¬
шей. По словам Диодора, работники рудников приносят своим
господам невероятные прибыли, но быстро истощаются и уми¬
рают из-за исключительных трудностей, которые они испыты¬
вают, работая под землей, под ударами надсмотрщиков (Dio¬
dor., V, 38, 1). Согласно Страбону, для работы на рудниках
17 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 247.
118
обычно употреблялись рабы, проданные своими господами в
наказание (Strabo, XII, 3, 40). В рудники ссылали за тяжелые
преступления и свободных плебеев. Видимо, туда же попадали
пленные, заслужившие особую немилость победителя. Но, ко¬
нечно, при нехватке рабочих рук в рудники направлялись и
ничем не провинившиеся перед римским правительством и свои¬
ми господами люди, купленные при распродаже добычи или у
господ. Более подробных сведений о рудокопах Италии мы
не имеем.
Рабы других откупных компаний упоминаются в приводив¬
шихся выше надписях из Минтурн. Скорее всего, то были
не рядовые работники, а надсмотрщики из солеварен и смоло¬
курен, назначенные на эту должность откупщиками. Судя по
тому, что за смолокурами значилось 5, а за солеварами —
4 раба и что рабы там, где их было много, делились на подчи¬
ненные надзирателям декурии, у этих откупщиков было не ме¬
нее 40—50 рабов, а возможно, и больше.
Исходя из вышеизложенных данных, мы, не имея никакой
статистики соотношения свободного и рабского труда в италий¬
ском хозяйстве поздней республики, все же вправе заключить,
что роль рабства быстро возрастала и что самый способ про¬
изводства принимал все более рабовладельческий характер.
Если число рабов в отдельных сельскохозяйственных и ремес¬
ленных предприятиях было сравнительно невелико, на что осо¬
бенно упирает Уэстерманн, пытаясь преуменьшить значение
рабского труда, то это отнюдь не может служить аргументом
против господства рабовладельческих отношений. Уэстерманн,
как и многие другие исследователи, упорно связывает рабский
труд с крупным сельскохозяйственным и ремесленным произ¬
водством. Но на деле положение в Италии того времени было
совсем иным. Рабский труд был характерен как раз для мел¬
ких и средних предприятий, наиболее типичных производствен¬
ных ячеек италийского хозяйства. В сельском хозяйстве раб¬
ство господствовало в крупном скотоводстве, но не в больших
земледельческих имениях. .В ремесле большие предприятия,
насчитывавшие сотню и более рабов были редкостью, и даже
в рудниках на территории Италии концентрация чрезмерно
больших масс рабов не дозволялась. Однако отсутствие рабо¬
владельческих латифундий и мануфактур не означает отсут¬
ствия рабовладельческого способа производства.
Глава IV
ГОРОДСКИЕ ФАМИЛИИ. РАБСКАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ
Рабы, причислявшиеся к городским фамилиям и обслужи¬
вавшие личные потребности господ, не составляли особой груп¬
пы, с точки зрения их места в процессе производства, как не
была такой группой и дворня феодалов. Но все же их следует
выделить в особую категорию, так как, с точки зрения социаль¬
ной, домашняя челядь, составлявшая основное ядро городских
фамилий в период поздней республики, как и ранней империи,
играла очень большую роль, особенно в домах лиц, сколько-
нибудь видных по своему происхождению, богатству, положе¬
нию в государстве.
Согласно римским авторам, прославленные своей скромной
и простой жизнью «предки» довольствовались весьма неболь¬
шим числом слуг. Известны рассуждения Плиния Старшего
о счастливой жизни древних, имевших каждый по одному Мар-
ципору или Луци'пору (Plin., NH, XXXIII, 6, 10). По его словам,
римляне до войны с Персеем не имели среди своих рабов ни
пекарей, ни поваров, которых в случае нужды нанимали на
рынке (ibid., XVIII, 28, 1), что, как мы видели, подтверждается
и данными Плавта. Валерий Максим, специально собиравший
сведения о числе рабов у знаменитых древних деятелей, пишет,
что Фабриций Лусцин в 480 г. от основания Рима отказался от
пяти рабов, присланных ему в числе других даров его клиен¬
тами самнитами, так как его и без рабов сопровождало доста¬
точно спутников (Vai. Max., IV, 3, 6). Катон Старший отпра¬
вился в Испанию всего с тремя рабами (ibid., IV, 3, 11). Сци¬
пион Эмилиан, исполняя в 131 г. должность легата, взял с собой
лишь семерых рабов (ibid., IV, 3, 13). Марк Скавр получил от
своего отца в наследство всего десять рабов (ibid., IV, 4, 11).
Неизвестно, конечно, насколько точны эти цифры, но в какой-то
мере они отражают тот факт, что еще во II в. до н. э. число слуг
было сравнительно невелико даже у тех римлян, которые могли
бы себе позволить иметь большой штат.
129
Однако и тогда уже слуги играли довольно заметную роль
и были на несколько особом положении. Так, хотя, конечно,
отношения господ и слуг в комедиях Плавта и Теренция нельзя
принимать за точный снимок с действительности, кое-какие
встречающиеся у них бытовые черточки характерны для поло¬
жения рабов в современном им доме. В комедии Плавта
«Asinaria» рисуется, скорее всего, взятый из жизни образ раба-
домоправителя — atriensis. Это чванливый, исполненный созна¬
ния собственного превосходства над остальными рабами персо¬
наж. Своим подчиненным он непрерывно грозит побоями.
В доме он распоряжается всеми делами: принимает жалованье
от сданного в наем раба, продает ослов и вино, заключает на
форуме сделки по отдаче денег в рост. Он имеет викария, по
его словам, самого лучшего и дорогого из рабов (Asinar., 318;
390—428). Мальчика-викария имеет и другой раб — Токсил
(Plant., Persa, 193; 276). Рабы-слуги позволяют себе разные
развлечения: посещают цирюльни (Asinar., 327), где, как из¬
вестно, римляне обменивались городскими новостями и сплет¬
нями, участвуют в излюбленной юношами игре в мяч (Curcul.,
305—308), ходят в театр и трактиры (Poenul., 42—43) и даже
к сводникам (ibid., 830; 841). Все это отличало их жизнь от
жизни сельских рабов, и недаром они так боялись попасть на
виллу.
Возможно, что в тогдашних богатых домах слуг было не так
мало, как старались представить позднейшие панегиристы «нра¬
вов предков». В комедии жившего в III в. до н. э. Невия «Car¬
bonaria» бедняку, который сам себе прислуживает за едой,
противопоставляется некто, чей стол во время трапезы окру¬
жают многочисленные рабы (Naev., fr. 27). Полибий упоминает
большое число рабов и рабынь, сопровождавших во время
празднеств жену Сципиона Африканского (Polyb., XXXII, 12, 4).
В одном фрагменте Луцилия упомянуто какое-то лицо, содер¬
жащее в доме «двадцать, тридцать, сто убийц пищи (cibicides)»
(Lucii., XXVII, fr. 787), скорее всего, домашних рабов. Уже в те
времена стала проникать в быт мода на дорогих домашних
рабов, как это видно из сетований Катона на расточителей,
плативших по таланту за красивого раба (Polyb., XXXI, 24,
1—4). Введенный им во время его цензуры налог на роскошь
предусматривал, в частности, выплаты за рабов моложе 20 лет,
купленных более, чем за 10 тыс. ассов, причем налог этот задел
многих и существенно пополнил казну L По словам Ливия,
войска, возвратившиеся с востока после войны с Антиохом,
ввели в обиход роскошные одежды, утварь, трапезы, и тогда
«повара, считавшиеся у древних самыми низкими из рабов и
по стоимости, и по использованию, стали высоко цениться, и то,
1 D. К і е п а s t. Cato der Censor. Heidelberg, 1954, S. 77.
121
что раньше относилось к услугам, стало искусством» (Liv.,
XXXIX, 6). Рабы-слуги, так же как ремесленники, имели пеку¬
лий. У Плавта всякий «дельный», «хороший» домашний раб
хвалится тем, что имеет пекулий, важнейшее его отличие от
раба «негодного»2. И у Плавта, и у Теренция рабы жалуются
на господ, по всякому поводу вымогающих у них подарки: по
случаю своего дня рождения, дня рождения детей, совершенно¬
летия сына и т. д. Если рабы не делают подарка, хозяева их
бьют (Plant., Pseudol., 766—771; Terent., Phormio, I, 1). Следо¬
вательно, господин не отбирал у раба пекулий, хотя имел на
то полное право, а лишь под разными предлогами требовал,
чтобы раб уделял ему часть своего скромного имущества. Как
уже упоминалось выше, пекулий имели и рабы Катона, по всей
видимости, также рабы из городской фамилии. Катон давал
им в долг деньги на покупку детей, а когда те их выращивали
и выучивали, откупал для собственных нужд или для продажи
(Pint., Cato maior, 21).
Все же, по-видимому, быстрый рост числа городских фами¬
лий в основном падает на конец II и I вв. до н. э., когда любовь
к роскоши приобретает катастрофические размеры. Во времена
Цицерона большая и хорошо подобранная фамилия считалась
•совершенно необходимым признаком «порядочного» дома. Об¬
личая пороки Пизона, Цицерон, между прочим, говорит: «У него
нет ничего изящного, ничего изысканного..., прислуживают не¬
опрятные рабы, некоторые из них даже старики; один и тот же
раб у него и повар, и привратник, в доме нет пекаря, нет
погреба; хлеб и вино у него от мелочного торговца и трактир¬
щика» (Cicer., In Pison., 27). Какова была численность город¬
ских фамилий состоятельных людей, мы не знаем. Для не¬
сколько более позднего времени можно привести свидетельство
Горация. Характеризуя некоего Тигеллия как непостоянного
человека, бросающегося из одной крайности в другую, Гораций
между прочим говорит — часто он имел 200 рабов, часто 10
(Horat., Sat., I, 3). Видимо, десять было наименьшим, двести —
наибольшим числом слуг во второй половине I в. до н. э. у
человека, так сказать, «светского».
Городская фамилия отличалась от сельской не по месту
своего пребывания, а по своим функциям. К сельской фамилии
принадлежали рабы, занятые в земледелии и скотоводстве,
а также обслуживавший их персонал; к городской фамилии —
рабы, служившие хозяину и его семье и заботившиеся о благо¬
устройстве его дома. Члены городской фамилии могли прожи¬
вать и на вилле, если она служила владельцу резиденцией и он
держал там своих слуг и ремесленников для ремонта виллы
2 Plant., Asinar., 480; Casina, 151; Stich., 730, Mostellar., 875—893; Persa,
38; Poenul., 841; Pseudol., 1080—1090; Rudens, 30.
122
и других работ, не имевших отношения к земледелию и ското¬
водству. Рабы одной и той же специальности могли входить
и в сельскую, и в городскую фамилию: например, конюхи или
погонщики муллов, которые ухаживали за вьючным скотом,
•служившим для нужд сельского хозяйства, принадлежали к
первой, для нужд господина и его семьи — ко второй. Когда
возникала необходимость определить, в какую из фамилий
входит тот или иной раб, например, при разделе имущества
между сонаследниками, или выделения части имущества, за¬
вещанного по легату, справлялись со счетными книгами гос¬
подина. В них заносились сведения о ежемесячных выдачах
пайка членам сельской и городской фамилии, что и давало
возможность заключить, к какой из них принадлежал дан¬
ный раб. По всей вероятности, основная часть городской фа¬
милии находилась в городских домах, где обычно проживали
господа.
У авторов того времени упоминаются принадлежавшие к го¬
родским фамилиям повара, пекари, кондитеры, носильщики
(Cicer., In Pison, 27; Pro S. Roscio, 46), закупщик провизии —
obsonator, рабы, на обязанности которых лежала сервировка
стола — structores, птичники, рыбаки (Cicer., Ad Att, XIV, 3;
De off., I, 42; Athen., IV, 170), кубикулярии, массажисты —
unctores, домоправители — atrienses, казначеи — dispensatores,
инсулярии (Dig., L, 16, 203), педисеквы, сопровождавшие
господ при выходах (Cicer., Rhetor., IV, 52; Corn. Nep., Att.,
13, 4), рабы, провожавшие хозяйских детей в школу (Horat.,
Sat., I, 6), садовники, метельщики, уборщики (Cicer., Parad., V,
2), ткачи (CIL, VI, 9290), привратники, согласно старому обы¬
чаю иногда сидевшие на цепи при входе в дом (Suet., De
gramm., 27; Nonn. Marcel., 40), лектикарии, несшие носилки
господ (Aul. Gell., X, 3), рабы, ведавшие господской одеждой —
vestiplici (Nonn. Marcel., 12 — с ссылкой на Баррона) и просто
челядь без определенных должностей, обозначенная в законе
о сицилийских пошлинах как слуги — ministri.
В фамилиях существовала своя иерархия: одни рабы, зани¬
мавшие высшие должности управителей, диспенсаторов и т. п.,
считались более почтенными людьми, другие, обязанностью ко¬
торых было убирать помещения и чистить утварь, стояли на
низшей ступени (Cicer., Paradox., V, 2). Господа, видимо, по¬
ощряли такое разделение в своих фамилиях. Катон, по словам
Плутарха, считал полезным, чтобы среди рабов были ссоры и
несогласия. Одних слуг унижали, других баловали. Цицерон,
по поводу фамилии знаменитой Клодии замечает, что особенно
избалованы и распущены рабы, приближенные к господам,
любящим роскошь и наслаждения, так как извлекают выгоду
из развращенности своих владельцев как посвященные в их
тайны пособники (Cicer., Pro Caelio., 23).
123
Неизвестно точно, с какого времени, но во всяком случае
не позже конца республики, появляются и состоявшие из членов
городской фамилии домашние коллегии, игравшие значитель¬
ную роль в жизни рабов при империи. В 14 г. до н. э. было
сооружено надгробие двух рабов, Миды и его министры (скорее
всего, викарии и сожительницы) Гилары. Надгробие сделал
ткач Квартион. О Миде в надписи говорится, что он был триум¬
виром, Квартион же занимал должности триумвира, квестора
и трибуна (CIL, VI, 9290). Все эти звания Мида и Квартион
получили, конечно, в фамильной коллегии, причем любопытно,
что ее организация копировала римское государственное
устройство. Видимо, сформулированная впоследствии Сенекой
и Плинием Младшим мысль о фамилии как миниатюрном по¬
добии государства была не нова. Рабовладельцы не только
поощряли разделение рабов на более и менее почтенных соглас¬
но их функциям в фамилии, но и старались закрепить его, давая
части рабов возможность занять в доме льстившие их честолю¬
бию должности, подобные государственным магистратурам.
Сенека считал, что такого рода практика, введенная в обиход
«предками», должна была несколько сгладить противоречия
между господами и рабами, сблизить тех и других так же, как
их совместные трапезы во время Сатурналий (Seneca, Epist.
Lucii., 47), но скорее она способствовала лишь углублению про¬
тиворечий между более и менее привилегированными рабами.
Многие римляне имели специальных рабов, служивших
вооруженной силой в различного рода стычках: от споров с со¬
седями за земельные участки до политических конфликтов.
Иногда для таких целей покупали специально обученных гла¬
диаторов. Гладиаторов купил сын Суллы Фауст, якобы во
исполнение завещания своего отца (Cicer., Pro Sylla, 19); поку¬
пали гладиаторов Клодий (Cicer., Pro domo sua, 3; Pro Sest.,
64), Сестий (Cicer., Pro Sest., 35; 36), Цицерон (Philipp., II, 7),
Катон Младший, нигде не появлявшийся без вооруженной свиты
(Cicer., Od Quint, fr., 11,6), брат Цицерона Квинт (Ad Att., IV, 4),
Цезарь (Cicer., Ad Att., VII, 14; Caes., ВС, I, 34), Брут и Кассий,
которые после убийства Цезаря заняли с отрядом своих гладиа¬
торов Капитолий (Veli. Patere., II, 58, 1). Гладиаторов использо¬
вали не только для обороны, но и для нападения. Так, Веттий
намеревался со своими вооруженными рабами и гладиаторами
атаковать на Форуме Помпея (Cicer., Ad Att., II, 24). Особенно
яркое представление о таких отрядах и их действиях дают неко¬
торые подробности знаменитой стычки Милона с Клодием, кон¬
чившейся гибелью последнего. За ехавшим на коне Клодием
следовало 30 вооруженных мечами рабов. Милона же сопро¬
вождал отряд из 300 рабов и гладиаторов. Главную роль среди
них играли Евдам и Биррия, затеявшие ссору с рабами Клодия.
Когда Биррия ранил Клодия и рабы последнего унесли его в
124
ближайшую таверну, она была взята приступом отрядом Ми¬
лона, сам Клодий и часть его рабов были убиты, другие тяжело
ранены, остальные обращены в бегство. Бросив труп Клодия
на дороге, Милон со своим отрядом направился в альбанскую
виллу Клодия, где, по слухам, находился маленький сын его
врага. Требуя выдачи мальчика, Милон пытал и в конце кон¬
цов удавил вилика и еще двух рабов из виллы. На следующий
же день Милон в предвидении грозящего ему процесса отпустил
на волю 12 наиболее активно участвовавших в драке рабов.
Один из них, Галата, бежал, был пойман в какой-то таверне и
отведен к триумвиру по уголовным делам. Но сторонники Ми¬
лона — народные трибуны Целий и Кв. Манилий Куман — вы¬
вели Галату из дома триумвира и возвратили Милону. Когда
племянник Клодия стал требовать, чтобы Милон выдал на
пытку 54 участвовавших в убийстве рабов, Милон заверил, что
в его фамилии таких рабов нет, частично распродав их, частично
разослав по разным провинциям. То же сделал в свое время
Клодий, когда во время процесса по обвинению его в святотат¬
стве на пытку требовали тех из его рабов, которые якобы знали
о его связи с женой Цезаря 3.
Данные об участии гладиаторов и рабов в убийстве Клодия
дошли до нас благодаря огромному резонансу, который получи¬
ло это событие. Но оно в те времена не было чем-то исключи¬
тельным. В середине I в. до н. э. М. Лукуллом был издан закон
об ответственности за ущерб, принесенный кому-нибудь дей¬
ствиями чьей-либо вооруженной фамилии по приказу ее владель¬
ца. По словам Цицерона, необходимость в новом законе поро¬
дило чрезмерное своеволие людей, развившееся вследствие уси¬
лившейся жадности и частых междоусобиц, так что многие
имели вооруженные фамилии, совершавшие убийства. Лукулл
счел, что подобное положение становится опасным не только
для частных лиц, но и для государства, и его закон имел целью
заставить господ сдерживать свои фамилии, чтобы «они не
только сами ни на кого не нападали, но и будучи атакованы,
защищались правом, а не оружием» (Cicer., Pro М. Tull., 2).
Однако закон Лукулла большого эффекта не имел. Речь Цице¬
рона за М. Туллия, в которой он ссылается на этот закон, как
раз посвящена насилию, причиненному Туллию фамилией его
соседа П. Фабия. Пожелав захватить принадлежавший М. Тул¬
лию участок, Фабий привел на пастбище вооруженных людей,
приобретенных, по словам Цицерона, не для сельских работ, а
для битв и убийств. Они уже убили двух рабов некоего Кв. Ка-
тйя Эмилиана и бродили повсюду, сделав опасными поля и до¬
роги. Наконец, Фабий послал их на спорный участок М. Туллия,
3 Ascon. Р e d i a n., In Milonian. argum; Schol. Bobiens. in Clod, et Cu-
rion., VI, 3; Cicer., Pro Milon., 10.
125
где они разрушили виллу последнего и перебили многих его^
рабов (ibid., 4; 5). Случай этот далеко не единичный. Невий,
имевший в Галии землю в совместном владении с П. Квинтием,
изгнал его людей с общего поля и сальтуса с помощью рабов,
принадлежавших обоим компаньонам (Cicer., Pro Р. Quint., 6;
26). Эбутий тягался с Цециной из-за одного имения и условился
встретиться с ним для переговоров. Но когда Цецина с друзь¬
ями прибыл на место встречи недалеко от спорного имения, он
узнал, что Эбутий собрал и вооружил много людей, свободных
и рабов, и расположил их на всех подступах к имению. При
приближении Цецины Эбутий подозвал своего раба Антиоха
и приказал ему убить всякого, кто подойдет. Антиох вместе с
другими вооруженными людьми напал на Цецину и обратил
его в бегство (Cicer., Pro Caecina, 6—9). О Клуэнции ходили
слухи, которые Цицерон пытался опровергнуть: его фамилия
будто бы оскорбляла несчастного проскрибированного Гн. До-
миция Самнита, а его вилики подымали руку на пастухов Анка-
рия и Пацена, хотя, по словам Цицерона, то была лишь обыч¬
ная стычка, в которой рабы Клуэнция защищали его владения.
Говорили также, что Клуэнций и его рабы избили трактирщика
Авла Бинния в его собственном трактире на Латинской дороге
(Cicer., Pro Cluent., 59). Несомненно, что если рабы участво¬
вали в стычках между равными по положению господами, то
тем более господа использовали их против низших и беззащит¬
ных, о чем речь уже шла выше.
Рабы сопровождали своих господ и на военную службу.
Различные источники постоянно упоминают солдатских рабов —
calones, lixae (Fest., s. v. calones; Pseudo-Acron., Schol. in Но-
rat., Ser., I, 2, 44; Plaut., Trinummus, 680), переполнявших лаге¬
ря даже во время военных походов (Plut., Fab., 22). По Силию
Италику, уже в битве при Тразименском озере с римским вой¬
ском шла толпа рабов (Sil. Italic., Punicor., V). Орозий, ссыла¬
ясь на Антия, пишет, что во время войны с кимврами и тевто¬
нами помимо 80 тыс. римлян и союзников было убито 40 тыс.
солдатских рабов (calonum atque lixarum — Oros., V, 16, 3; Liv.,
Epit., 67). Когда во время войны с Митридатом преследуемый
Лукуллом царь напал на Фабия и убил у него 500 человек, тот
освободил бывших в его лагере рабов и смог сражаться еще
целый день (Арр., Mithr., XIII, 88). Наиболее добросовестные
военачальники пытались заставить солдат отказаться от услуг
рабов и удаляли их из лагерей. Метелл, прибыв в Африку во
время войны с Югуртой, обнаружил полный упадок дисципли¬
ны. Солдатские рабы вместе с солдатами день и ночь бродили,
опустошая поля и виллы, ссорились из-за добычи и тут же
меняли ее у купцов на вино. Метелл приказал изгнать рабов
рядовых солдат из лагерей и запретил им следовать за-войском
(Sallust., lug., 44,5; 45,2; Vai. Max., II, 7,2). Рабы не имели воору-
126
жения, кроме деревянных палиц, и в принципе в военных дейст¬
виях не участвовали, но иногда они затевали стычки с неприя¬
телем и, как видно из приведенного свидетельства Саллюстия,
забирали добычу. Еще плавтовский раб, отправлявшийся СО'
своим хозяином на войну, рассчитывал, что ему перепадет там
кое-что из добычи. «Теперь,— говорит он,— я уже не такой вор,
как прежде, теперь я буду грабить открыто» (Plant., Epid., 10).
По свидетельству Плутарха, Сципион Младший не позволял
своим рабам и отпущенникам забирать что-либо из добычи
(Pint., Reg. et imp. apoph. Scip. min., 7), значит, обычно рабам
военных удавалось урвать в свою пользу частицу награблен¬
ного на войне. Вероятно, солдаты и командиры брали с собой
в лагеря рабов, опытных в стычках и потасовках и пользовав¬
шихся их доверием и расположением.
Вообще некоторых рабов из городских фамилий господа
посвящали в свои самые рискованные и тайные частные и поли¬
тические интриги. Еще Катон Старший, ратуя за закон Вокония,
запрещавший гражданам первого класса делать наследницами
женщин, обрисовывал несчастное положение мужа, взявшего
богатую жену. Имея собственные деньги, она дает их в долг
мужу, а затем, поссорившись с ним, приказывает своему полу¬
ченному в приданое рабу (servum receptitium) взыскать с мужа
долг4. По рассказу Орозия, незадолго до Союзнической войны
Кв. Фабий Максим убил с помощью двух рабов своего сына,
а соучастников злодеяния наградил свободой, за что был обви¬
нен Помпеем и осужден. Несколько позже Публиций Маллеол
при содействии рабов убил мать (Oros., V, 16,8; 23). Цицерон
считает само собой разумеющимся, что человек, замысливший
отцеубийство, должен обеспечить себе помощь рабов (Cicer.,
Pro Q. Rose., 24). Фимбрия во время войны с Суллой уговорил
своего раба пробраться в лагерь Суллы и убить его (Арр.,
Mithr., IX, 59). Ходили упорные слухи, что Клодий подсылал
своего раба к Помпею с целью его убийства. Консулу Габинию
было донесено, что Помпей из-за угрожающей ему опасности
не может выходить из своего дома (Cicer., Pro Milon., 7; Ascon.
Pedian., In Mil., 37). Сходное обвинение было предъявлено и
Милону. Враждебные ему народные трибуны привели на на¬
родную сходку Помпея и спросили, правда ли, что Милон поку¬
шается на его жизнь. Помпей сослался на некоего плебея Лици-
ния, донесшего ему, будто Милон подготовил нескольких своих
рабов и отпущенников для убийства Помпея, и назвавшего их
имена. Помпей потребовал от Милона выдачи поименованных
рабов, но тот ответил, что одни из них ему не принадлежат, а
других он отпустил на волю. Он постарался дискредитировать
доносчика Лициния, но Помпей, не поверив Милону, предпочел
4 D. Kienast. Op. cit., S. 162.
127
не покидать свои сады и не принимать Милона (ibid., 67). В дан¬
ном случае не имеет особого значения, какое зерно истины со¬
держится во всех этих слухах. Важно, что участие рабов в столь
опасных и секретных предприятиях представлялось вполне ве¬
роятным. Уже в начале гражданской войны в городе Интерамне
раб Беллиен по поручению противников Цезаря убил друга
последнего — Домиция, что вызвало в городе мятеж (Cicer.,
Ad Fam., VIII, 15).
ДРабам поручали осуществлять столь частые в те времена
подкупы. По словам Плутарха, Марий был привлечен по обви¬
нению в подкупе при избрании в преторы на том основании,
что среди избирателей видели раба его друга Кассия Сабакона,
будто бы раздававшего деньги. В письме к Аттику Цицерон
рассказывает, как Красс, желая выручить Клодия во время его
процесса, «за два дня через посредство одного раба обделал
все дело: привлекал к себе, обещал, давал... В результате при
молчании порядочных людей и при форуме, полном рабов,
25 судей остались твердыми, 31 же более боялись голода, чем
дурной славы» (Cicer., Ad Att., I, 16).
Нечего и говорить, что рабы были посвящены в менее важ¬
ные проступки своих господ. Так, когда знаменитый оратор
М. Антоний был обвинен в кровосмешении, на пытку потребо¬
вали раба, сопровождавшего его обычно к месту преступления
(Vai. Max., VI, 8,1). В 114 г. на процессе по обвинению веста¬
лок Эмилии и Лицинии в прелюбодеянии выяснилось, что глав¬
ным посредником между ними и их любовниками был раб Ма¬
ний, надеявшийся получить за свои услуги свободу. Обманутый
в своих ожиданиях, он донес на всех соучастников (Dio Cass.,
fr. 87). Домашние рабы, даже не будучи сообщниками господ,
обычно были прекрасно осведомлены об их делах. За богатыми
следует столько клиентов и рабов, писал Сенека Старший, что
все, о чем богачи говорят, становится достоянием гласности
(Excerpt, ex contr., V, 2).
Такие доверенные рабы имели часто большое влияние на
господ. Дион Кассий сообщает, что накануне разрыва с Пом-
пеем Цезарь не жалел денег, чтобы привлечь к себе сторонни¬
ков, причем ухаживал не только за свободными, но и за раба¬
ми, имевшими влияние на господ. В результате часть сенаторов
и всадников перешла на его сторону (Dio Cass., XL, 60,4). Из
числа этих рабов, обычно рано или поздно становившихся отпу¬
щенниками, состоял, если не юридически, то фактически, млад¬
ший административный персонал провинциальных наместников.
Цицерон упрекает Пизона за то, что во время своего наместни¬
чества он ввел новые пошлины и «сделал публиканами своих
рабов», и за то, что через посредство своего раба продавал
должность центурионов (Cicer., In Pison., 36). Квинту, отправ¬
лявшемуся в назначенную ему провинцию, Цицерон настоятель¬
128
но рекомендует не слишком распускать там своих рабов. Раба¬
ми, пишет он, следует управлять с твердостью повсюду, а осо¬
бенно в провинции. Пусть на дорогах Азии они ведут себя так
же, как на Аппиевой дороге; пусть не думают, что есть разница
между прибытием в Формии и Траллы. Пусть хорошие, предан¬
ные рабы занимаются частными делами, но не касаются обще¬
ственных. Есть многое, что можно доверить преданным рабам,
но делать этого не следует во избежание кривотолков (Cicer.,
Ad Quint, fr., I, 1, 6). Из этого отрывка явствует, что обычно пра¬
вители провинций не делали особой разницы между своим част¬
ным хозяйством и делами порученной им области и что их при¬
ближенные рабы одинаково распоряжались и в доме, и в про¬
винции. Отчасти то же явление имело место и в Италии.
Плутарх рассказывает, что Катон Утический, будучи квестором,
всячески боролся с злоупотреблением казенными деньгами. Но
и окончив квестуру, он не оставил эрарий без надзора: он
поместил там своих рабов, записывавших ежедневные расходы.
В дошедших до нас от 90—80 гг. до н. э. так называемых tesse¬
rae nummulariae — костяных дощечках, привешивавшихся к се¬
рии монет в знак того, что они проверены официальным лицом,
в роли инспекторов выступают рабы разных господ (CIL, I,
889—893; 2663). По мере возвышения господ возвышались и их
приближенные рабы. Сначала они занимали исключительное
положение в доме, затем в государстве, особенно после осво¬
бождения из рабства, как мы увидим далее в главе о вольно¬
отпущенниках.
•/Доверенные рабы были агентами господ в самых различных
делах: давали взаймы деньги под проценты, закупали и прода¬
вали товары, снаряжали морские экспедиции, собирали квар¬
тирную плату с жильцов доходных домов, отправлялись с раз¬
личными поручениями в провинции (см., например, письмо
Цицерона о рабе всадника Эгнация Анхиале, посланном гос¬
подином по своим делам в Азию.— Cicer., Ad Fam., XIII, 45).
Они же вели дела господина, когда в сферу его действий попа¬
дала провинция, а впоследствии и все римское государство. Так,
уже Цезарь, не говоря о позднейших императорах, назначал
своих рабов в различные отрасли администрации (Suet., Div.
Iui., 76).
Естественно, что приближенные рабы и отпущенники Це¬
заря пользовались влиянием и положением, соответствовавшим
положению и влиянию их патрона. Цицерон, описывая Аттику,
как он принимал у себя диктатора, визит которого несмотря ни
на что приятно польстил его тщеславию, между прочим упоми¬
нает, что свиту высокого гостя угощали в трех триклиниях. Ни
в чем не было недостатка, пишет он, и для менее почетных от¬
пущенников и рабов. Наиболее же избранные из них были
приняты с особым изяществом (Cicer., Ad Att, XIII, 52).
9 Е. М Штаерман
129
Такие рабы, конечно, никак не могут быть поставлены на
одну доску с рядовыми рабами. Их положение отнюдь не ха¬
рактерно для положения всех рабов, как это представляется
некоторым западным исследователям, готовым предположить,
что чуть ли не перед каждым рабом был открыт путь к голово¬
кружительной карьере (подобной той, которую сделали неко¬
торые прославленные своим богатством и могуществом отпу¬
щенники). Такого рода «счастливцы» выходили лишь из срав¬
нительно узкого круга городских фамилий и притом из
привилегированных их сочленов. О возвышении сельских рабов
или рабов-ремесленников мы ничего не слышим, хотя последние
иногда и могли добиться известного благосостояния. Карьера
некоторых доверенных рабов «принцепсов» государства харак¬
терна не для положения античных рабов вообще, а скорее для
особенностей римского государственного строя в период круше¬
ния республики и возникновения империи. Определенная сла¬
бость государственной организации, отстававшей в своем
развитии от потребностей римской державы, делала возможным
это смешение государственного хозяйства и личного рабовла¬
дельческого хозяйства правителя или правителей, не распола¬
гавших еще достаточно оформленным и крепким бюрократиче¬
ским аппаратом. Все это моменты, не органически присущие
рабовладельческому обществу, а преходящие, свойственные оп¬
ределенным ступеням его политической истории5 и особенно
ярко проявившиеся в рассматриваемый период истории Рима
в связи с переживавшимся им глубоким политическим кризи¬
сом. На положение основной массы рабов, повторяем, они никак
не влияли.
Скорее можно полагать, что такое влияние, но не положи¬
тельное, а отрицательное, оказывало постоянное возрастание
городских фамилий. Всех этих разнообразных слуг и вооружен¬
ную стражу господ, не участвовавших в производстве, надо
было содержать, и притом содержать хорошо, так как слуги
в «хорошем» доме должны были отличаться красотой, цветущим
видом и соответствующим нарядом. Средства на их пищу и
одежду должны были доставлять рабы, занятые в сельском
хозяйстве и ремесле, а рост непроизводительных расходов вел
к усилению эксплуатации производителей материальных благ.
Рабы из городских фамилий получали помимо всего прочего
ежемесячный паек в 4 модия пшеницы (Plant., Stich., 57—60;
Donat., Com. in Terent., Phorm., I, 1, 9), т. e. столько же, сколь¬
ко солдат-пехотинец (Polyb., VI, 39, 12). Продовольствие до¬
ставлялось из имения (Plant., Trinumm., 900) или покупалось,
так же как и одежда. Все это стоило не дешево. Рост непроиз¬
5 Как известно, в начальный период формирования феодальной монархии
рабы королей тоже играли значительную роль в государственной жизни.
130
водительных расходов, в частности и на городские фамилии.,
возможно, сказался не сразу, но уже в скором времени он па¬
губно отразился на экономике Италии.
^{Городские фамилии включали еще одну категорию рабов —
образованных людей, из числа которых выходила интеллиген¬
ция, принадлежавшая к сословиям рабов и отпущенников. Она
появилась уже довольно рано. Рабами испокон веков были ак¬
теры. Плавт приветствует господ и нанимателей (dominis atque
conductoribus) труппы (Plant., Asinar., 3). Одна надпись из Рима
указывает место погребения товарищества греческих певцов из
synhodus Decumianorum и называет двух магистров-отпущенни¬
ков (CIL, I, 2519). Видимо, весь хор принадлежал каким-то
Декумиям. Музыку к комедиям Теренция сочинял отпущенник
Клавдий Флакк. В метрической надписи II в. до н., э. из Ами-
терна упомянут раб Кловила Протоген, мим, доставивший много
удовольствия народу своими шутками (Buecheler, 361= CIL,
I, 1297). В другой надписи фигурирует отпущенница Лициния
Евхарида, «обученная музами всем искусствам», первая, вы¬
ступавшая перед народом на греческой сцене (Buecheler, 55=
CIL, I, 1009). Следовательно, рабов — актеров и музыкантов даже
в те времена имели не только знатные римляне, но и рядовые
жители италийских городов. Рано вошло в обычай иметь и
рабов-учителей. Катон имел образованного раба-учителя Хило-
на (Pint., Cato maior, 20), а Марий не желал изучать греческую
литературу, ссылаясь на то, что ее преподают рабы. У Гая
Гракха был секретарь раб Лициний (Cicer., De orat., III, 40).
В I в. до н. э. образованные рабы стали непременной при¬
надлежностью фамилии. Многочисленные писцы, чтецы, библи¬
отекари были у Аттика (Corn. Nep., Pomp. Att., 13, 3). Цицерон
упоминает своих рабов Гилария — счетчика (Ad Att., I, 12),
чтеца и библиотекаря Дионисия (Ad Fam., V, 9; XIII, 77), Апол¬
лония— бывшего раба сына Красса — «человека ученого, с дет¬
ства преданного наукам», ученика стоика Диодота, мечтавшего
описать по-гречески деяния Цезаря и уже ранее пробовавшего
свои силы в исторических сочинениях (Ad Fam., XIII, 16). Сре¬
ди рабов были стенографисты, например, знаменитый Тирон,
сначала раб, затем отпущенник Цицерона, певцы и музыканты,
игравшие на разных инструментах (Cicer., In Pison., 34; Pro
S. Rose., 46; In Q. Caec., 17), врачи (Cicer., Pro Cluent., 63).
Некоторые из таких образованных рабов, впоследствии отпус¬
кавшихся на волю, становились известными писателями, уче¬
ными, риторами.
В последние века римской республики интеллигенция, вы¬
шедшая из рабов, была очень многочисленна, а ее вклад в со¬
здание римской культуры огромен. Первыми учителями многих
выдающихся римских деятелей были рабы и отпущенники (Se¬
neca, Controv.,введение ко II книге). Да и сами они сделали
131
9*
очень много. Общеизвестно рабское происхождение таких зна¬
менитых комедиографов, как Теренций и Цецилий Статий. Они
далеко не составляли исключения. Рабом был один из самых
популярных мимографов Публилий Сир. Макробий рассказы¬
вает, что господин Сира еще ребенком представил его своему
патрону, которому мальчик понравился наружностью и остро¬
умием. Он был отпущен на свободу и получил образование, что
позволило ему писать мимы, пользовавшиеся большим успехом.
На играх, устроенных Цезарем для народа, Сир оставил далеко
Позади других авторов мимов, включая и известного Либерия
(Macrob., Saturn., II, 7). Плиний Старший упоминает поэта
Туллия Лаврея, отпущенника Цицерона (NH, XXXI, 3, 2), отпу¬
щенника Помпея Великого Линея, первым в Риме написав¬
шего труд о полезных свойствах растений (ibid., XXV, 3, 1; Suet.,
De gramm., 15, 1), Манилия Антиоха, основателя римской
астрологии, привезенного в Рим и проданного одновременно с
грамматиком Стаберием Эротом, ставшим учителем Брута и
Кассия (Plin., NH, XXXV, 58, 1; Suet., ibid., 13).
Почти все грамматики и часть риторов, биографии которых
приводит Светоний, происходили из рабов. По его словам, изу¬
чение грамматики в Риме началось после третьей Пунической
войны. Оно быстро развилось, и в Риме вскоре возникло
20 известных школ. Как уже упоминалось выше, тогда же Катулл
купил у Гнатия Пизона грамматика Дафнида за 700 тыс. сестер¬
циев (Suet., ibid., 3, 4). Первый человек, достигший славы пре¬
подаванием грамматики, был отпущенник Севий Никанор Пот.
Он же писал грамматические комментарии и сатуры (ibid.,
5, 1). Аврелий Опилл, отпущенник какого-то эпикурейца, снача¬
ла преподавал философию, затем риторику и наконец грамма¬
тику. Впоследствии он сопровождал в Азию осужденного Ру-
тилия Руфа (ibid., 6, 1—3). М. Антоний Гнифон, родившийся
свободным, а затем подкинутый, отличался талантливостью и
исключительной памятью. Его хозяин воспитал и отпустил его.
Он был учителем Цезаря, а затем основал школу (ibid., 7, 1—3).
Л. Атей Филолог, отпущенник юриста Атея Капитона, был, по
словам своего патрона, грамматиком среди риторов и ритором
среди грамматиков. Он был в близкой дружбе с Саллюстием,
а затем с Азинием Поллионом. Светоний сообщает, что, когда
тот и другой задумали писать исторические сочинения, Филолог
учил Саллюстия, как выбирать из римских деяний самое нуж¬
ное, а Азиния Поллиона — основам писательского искусства
(ibid., 10). Сам он тоже писал на исторические темы, между
прочим, исследование, озаглавленное «Любил ли Эней Дидону»
(Gramm. lat., I, 127). Отпущенник Суллы Корнелий Эпикад,
служивший глашатаем при авгурах, дописал оставшиеся неза¬
вершенными мемуары Суллы (Suet., ibid., 12, 1—2). Отпущен¬
ник Аттика Кв. Цецилий Эпирот сначала обучал его дочь, вы¬
132
шедшую замуж за Агриппу, затем, вызвав ее неудовольствие, пе¬
решел к Корнелию Галлу, с которым жил в тесной дружбе.
После его осуждения и смерти открыл школу. Он первый декла¬
мировал, разбирал и комментировал Вергилия и других латин¬
ских поэтов (ibid., 16). Отпущенником был и известный грам¬
матик Веррий Флакк, написавший ряд книг на разные темы.
Он так прославился своим методом обучения, что Август пере¬
вел его школу на Палатин и назначил его учителем своих вну¬
ков. В Пренесте ему поставили статую в верхней части форума
возле составленных и опубликованных им фастов (ibid., 17).
Уроженец Тарента, отпущенник Л. Крассиций Пасикл, или
Панса, сначала работал в театре и помогал мимографам, затем,
прославившись своими опубликованными в Смирне коммента¬
риями, стал преподавателем (ibid., 18). Современником Веррия
и Крассиция был Скрибоний Афродисий, раб и ученик грамма¬
тика Орбилия, выкупленный и отпущенный женой Августа Скри-
бонией. Помимо преподавательской деятельности, он был из¬
вестен своими сочинениями по орфографии (ibid., 19). Знаме¬
нитый Юлий Гигин, автор различных трудов как по грамматике,
так и по географии, истории и т. д., был рабом Цезаря, отпу¬
щенным затем Августом, который сделал его смотрителем Пала¬
тинской библиотеки. Гигин был дружен с Овидием и консуля-
ром-историком Клодием Лицинием, оказывавшим ему матери¬
альную поддержку. Его отпущенником и учеником был грамма¬
тик Юлий Модест (ibid., 20). Г. Мелессий, подброшенный
родителями, получил у своего господина хорошее образование
и был подарен им Меценату. Тот так хорошо относился к нему,
что когда мать Мелессия предъявила на него свои права, он
предпочел положение раба Мецената статусу свободнорожден¬
ного. Будучи отпущен на волю и введен к Августу, он занялся
устройством библиотеки в портике Октавия. В старости написал
книгу о шутках и создал новый вид комедий на римские сю¬
жеты называвшиеся в отличие от тогат трабеатами (ibid., 21).
Кв. Реммий Полемон Вицентин, живший, правда, несколько
позже, родился рабом в доме некоей женщины. Сначала он
работал в ткацкой мастерской, затем, сопровождая хозяйского
сына в школу, научился грамоте. Получив свободу, занял вид¬
ное место среди грамматиков времен Тиберия как в качестве
преподавателя, так и автора ряда книг (ibid., 23).
Оратор Л. Волтацилий Пилут, будучи рабом, сидел прико¬
ванным на цепи у входа в дом господина. Затем за таланты
и знание литературы был отпущен на волю и помог патрону,
выступавшему обвинителем в суде. Он учил риторике Помпея
Великого и описал во многих книгах деяния его отца. По сло¬
вам Светония, ссылающегося на Корнелия Непота, он был пер¬
вым из либертинов, написавшим историю, до него историками бы¬
ли лишь люди самые благородные (ibid., 27). Впоследствии
133
отпущенники часто составляли жизнеописания своих патро¬
нов и писали другие исторические сочинения. Так, помимо уже
упоминавшихся выше, рабом сына Суллы был известный Ти-
маген. Взятый в плен, он сначал был поваром, затем лекти-
карием, сумел обратить на себя внимание Августа и вошел в
число его приближенных. Красноречивый, остроумный и на¬
смешливый он часто спорил с Азинием Поллионом и за смелые
речи, в конце концов, был изгнан Августом из своего дома.
Он написал целый ряд исторических сочинений, между про¬
чим, и историю Августа, но затем, обиженный на императора,
сжег ее6.
По предположениям некоторых исследователей, ссылающихся
на Свиду, рабом был и друг Дионисия Галикарнасского Цеци¬
лий, писавший сочинения по риторике и составивший историю
рабских войн. На последнюю ссылается Афиней, перечисляя
крупнейшие рабские восстания (Athen., VI, 272).
Не приходится сомневаться, что помимо деятелей римской
культуры, имена которых дошли до нас благодаря их обще
признанным заслугам или случайно, было еще очень много об¬
разованных рабов и отпущенников, о которых мы не знаем, хотя
они, возможно, также внесли свой более скромный вклад в
развитие римской науки и культуры. Любопытно, что те из них,
биографии которых известны, были в большинстве случаев не
взятые в плен свободные, а рабы, родившиеся в Италии или
привезенные из провинций и проданные «с побеленными мелом
ногами», как пишет Плиний Старший.
Л/Образованные рабы, как правило, занимали в фамилии осо¬
бое положение, представление о котором можно получить на
примере раба Цицерона Тирона: его господин выказывал ему
максимум внимания и заботы. Судя по тому же Цицерону, гос¬
пода проводили резкую разницу между простыми и образован¬
ными рабами. Так, Цицерон, сообщая Аттику о некрасивом
поступке своего отпущенника Хрисиппа, прибавляет, что его не
удивила аналогичная провинность другого отпущенника, чело¬
века рабочего (operario homine), но его возмущает поведение
Хрисиппа, к которому он благоволил и которого уважал за не¬
которую образованность (Ad Att, VII, 2). Как мы видели из
многих биографий, составленных Светонием, владельцы всячески
поощряли способных рабов, старались дать им образование,
гордились ими и искали им сильных покровителей. Вероятно,
объясняется это не столько гуманностью, сколько отчасти тще¬
славием, а главным образом, быстро растущей потребностью в
работниках умственного труда, порождаемой развитием куль¬
туры и усложнением хозяйства,— потребностью, которую еще
6 Seneca. Controv., V, 39; Quintii., Inst, orat., X, 1, 75; H o r a t.,
Epist., 1, 19, 15; Seneca. De ira, III, 23; Epist., 91.
134
нельзя было удовлетворить за счет свободных. Как мы увидим
далее, при империи, когда создается достаточно многочисленная
интеллигенция из свободнорожденных римлян и романизован¬
ных провинциалов, роль интеллигенции, вышедшей из рабской
среды, падает. В последние же века республики лечить рим¬
лян, развлекать их и учить различным отраслям знаний могли,
главным образом, рабы, вывезенные из эллинистического мира.
Поэтому их и ставили в привилегированное положение7.
Правда, кое-кто смотрел на образованных либертинов свысо¬
ка, на что сетует Гораций (Satur., I, 6). Но если судить по
биографиям Светония, это было скорее не правилом, а исклю¬
чением. Как мы видели, многие из них вращались, что называ¬
ется, в самом «высшем свете» и были в самых близких отноше¬
ниях со своими знатными покровителями. В этом смысле они
не отличались от свободной интеллигенции, вышедшей из мало¬
имущих или средних слоев. Ее представители также постоянно
нуждались в покровительстве власть имущих патронов, без по¬
мощи которых, видимо, пробиться было невозможно ни на
каком поприще. И хотя зачастую это покровительство было до¬
статочно тягостно, лишиться его боялись, так же как боялись
разделить судьбу своих патронов, если всякие политические
неурядицы грозили им изгнанием и гибелью. Поэтому интелли¬
гентные клиенты, по крайней мере, внешне входили в интересы
покровителей и всячески их поддерживали и прославляли вме¬
сте со всеми прочими клиентами различных категорий и рангов.
От своего сословия такие образованные рабы и отпущенни¬
ки совсем отрывались. Мы не имеем никаких данных, позволя¬
ющих думать, что они хоть в какой-то мере пытались защитить
интересы рабов, осудить рабство как социальный институт или
вообще выступить с каким бы то ни было протестом против
рабовладения и рабовладельцев. Известным исключением мо¬
жет показаться интерес к рабским войнам Цецилия. Но его
рабское происхождение не доказано, и о характере и направ¬
ленности его сочинения ничего неизвестно. Далее, можно было
бы сослаться на сборник поговорок, дошедших до нас под име¬
нем Публилия Сира и будто бы составленный из сентенций,
содержавшихся в его мимах. Многие приписываемые Сиру
мысли несомненно характерны, если не для мировоззрения соб¬
ственно рабов, то во всяком случае для идеологии близких
рабам городских низов. Однако совершенно неизвестно, что
именно из сборника принадлежит действительно Сиру, причем,
7 Уэстерманн (Slave Systems, р. 79) объясняет это положение как более
высокой культурой этих рабов, в чем он, несомненно, прав, так и особым, по
сравнению с Грецией, положением римских рабов в фамилии и отпущенников
в государстве. С последним согласиться трудно, так как положение образо¬
ванных рабов и отпущенников было вовсе нетипично для положения рядовых
членов несвободнорожденных сословий.
135
по всей видимости, основная масса сентенций сложилась позже
и вошла в сборник уже при империи. Правда, тот факт, что
они были ему приписаны, позволяет полагать, что по духу они
были близки мимам Сира. Все это, как видим, очень неопреде¬
ленно и для вышедшей из рабской среды интеллигенции не¬
типично. Ни по своему положению, ни по мировоззрению ее
представители не были сколько-нибудь близки рядовым тру¬
дящимся рабам. Делать какие-либо заключения о последних
на основании данных о возвышении отдельных образованных
рабов совершенно неправомерно. Оно, как и административная
и деловая карьера доверенных агентов господ, было вызвано
особыми условиями, сложившимися в Риме в рассматриваемые
века.
Глава V
ВОЛЬНООТПУЩЕННИКИ
Вольноотпущенничество существовало в Италии, видимо, со
столь же древних времен, что и само рабство. Во всяком случае,
в исторически обозримый период мы застаем институт отпу-
щенничества уже вполне развитым. По преданию, первый раб,
получивший свободу и римское гражданство с правом подавать
голос в любой курии, был Виндиций, награжденный таким об¬
разом за раскрытие заговора в пользу изгнанного царя Таркви-
ния. Освобождение раба с предоставлением ему всех этих прав
стали будто бы называть в его память виндиктой (Pint., Popi.,
7). Плутарх, рассказав эту историю, замечает, что на самом
деле право голоса отпущенники получили значительно позже —
от Аппия Клавдия, желавшего тем угодить народу. С именем
Аппия Клавдия традиция вообще связывает ряд мероприятий
в пользу отпущенников и рабов: именно он будто бы передал
государственным рабам культ Геракла на Ara Maxima, прежде
бывший в руках родов Потициев и Пинарев, и он же открыл
отпущенникам путь в сенат. Возможно, что в период его дея¬
тельности права отпущенников действительно были как-то рас¬
ширены. Подробнее соответствующий материал был рассмот¬
рен в предыдущем выпуске.
В III—I вв. до н. э. законы, определявшие порядок отпуска
рабов на волю и положение отпущенников, уже, видимо, вполне
сложились. Отпущенник становился членом рода своего госпо¬
дина. Цицерон упоминает процесс между патрициями Клавдия¬
ми и потомками отпущенника Марцеллами, претендовавшими
на наследство одного и того же лица по праву рода (Cicer., De
orat., I, 39). Но в роде они занимали низшее положение, судя
по тому, что Цицерон определяет сородичей (gentiles) как лиц,
имеющих одно имя, происходящих от свободнорожденных и не
имеющих среди своих предков рабов (Cicer., Тор., 6).
Рабов отпускали виндиктой в присутствии магистрата с со¬
блюдением известных церемоний; по цензу, т. е. вписывая в
ценз раба как свободного; по завещанию (Gai Instit., I, 138).
137
Все эти процедуры делали раба свободным римским граждани¬
ном или гражданином муниципия, если таковым был его гос¬
подин (Ael. Gall., Fragm., 7). Еще со времени Законов XII таб¬
лиц была известна категория статулиберов — рабов, как их
определяет Гай, которым по завещанию давалась свобода на
каком-нибудь условии, причем до выполнения этого условия он
считался рабом наследника (Gai Instit., II, 200). Наиболее
обычными были завещания, предписывавшие наследнику осво¬
бодить раба, после того как тот выплатит ему определенную
сумму (такой случай предусмотрен еще в Законах XII таблиц —
VI, Іа) или отработает на наследника определенное число ра¬
бочих дней (условие, часто упоминаемое юристами времен им¬
перии, но, вероятно, нередкое и в завещаниях периода респуб¬
лики). Альфен разбирает случаи, когда один раб должен был
получить свободу, внеся господину определенную сумму, и вно¬
сил ее за счет заработанного им жалования; другой же раб
мог получить свободу, пробыв 7 лет в рабстве или отрабатывая
эти 7 лет в пользу господина (Dig., XL, 7, 14, 1). В по¬
следнем случае раб, видимо, в течение оговоренного срока рабо¬
тал на господина лишь часть времени, используя остальное по
собственному усмотрению, например, нанимаясь на работу к
посторонним. Статулиберы, стимулируемые уверенностью в по¬
лучении свободы, вероятно, работали старательнее и лучше,
чем другие рабы, и самое появление этой категории было
вызвано желанием эффективно заинтересовать часть рабов
в труде.
Помимо упомянутых видов манумиосии существовал и так
называемый отпуск рабов inter amicos: господин в присутствии
свидетелей объявлял раба свободным, не оформляя этот акт
законной процедурой. Отпущенные таким образом, пишет Гай,
были при республике, по квиритскому праву, рабами, но претор
охранял их «видимую свободу»; их имущество, как и рабский
пекулий, считалось принадлежащим господину и после их смер¬
ти отходило к нему (Gai Instit., III, 56). По словам Цервидия
Сцеволы, у древних отпущенные inter amicos рассматривались
не как свободные, а как пребывающие на свободе по воле гос¬
под и отпущенные под страхом возвращения в рабство, хотя
претор и не допускал, чтобы господа возвращали их в рабство
•силой. Однако, заключает Сцевола, по многим причинам пре¬
тор мог и не охранять свободу таких отпущенников (Cervid.
Scaevol., Fragm., 4; 5; 8. Gp. Ulpian., Fragm., I, 10). Цицерон,
жалуясь Аттику на своего отпущенника Хрисиппа, приставлен¬
ного к его сыну и самовольно его покинувшего, и на другого,
также чем-то провинившегося отпущенника, пишет, что намерен
воспользоваться эдиктом претора Друза, направленным против
тех, кто не поклянется, что, став свободными, будут так же
верны господину, как и прежде. Я скажу, продолжает Цицерон,
138
что я их на свободу не отпускал, тем более, что при этом не
присутствовал никто, кем бы они были отпущены законным об¬
разом (Ad Att., VII, 2). Следовательно, вернуть в рабство от¬
пущенного inter amicos было нетрудно. Эдикт же Друза, на
который ссылается Цицерон, возможно, дозволял в некоторых
случаях поступать таким же образом с рабом, отпущенным при
соблюдении всех формальностей. Правда, если такое постанов¬
ление и было принято, то оно было скорее всего случайной и
временной мерой. Тацит совершенно определенно пишет, что
у «предков» отпущенники имели ту же свободу, что и другие
сословия, но зато в старину существовало два вида отпуска
на волю, и те, кого патрон после неофициального отпуска не
■освобождал дополнительной виндиктой, «удерживались в око¬
вах рабства». В дальнейшем в зависимости от их поведения
патрон мог или облагодетельствовать их (т. е. дать им полную
свободу), или наказать, очевидно, вернув в рабство (Tacit., Ап-
лаі., XIII, 27).
Но и отпущенный законным образом раб, получив юридиче¬
скую свободу, во многих отношениях продолжал зависеть от
патрона. По словам Цицерона, «предки» властвовали над сво¬
ими отпущенниками примерно так же, как и над рабами (Ad
Quint, fr., I, 1, 5). Однако кое в чем власть патрона во времена
Цицерона стала более тягостной для отпущенников, чем рань¬
ше. Некогда, пишет Гай, отпущеннику дозволялось безнаказан¬
но обойти патрона в завещании. Законы XII таблиц отдавали
имущество умершего отпущенника патрону лишь в том случае,
если тот не оставлял ни завещания, ни законного наследника;
если же такой наследник был, патрон не получал ничего. Затем,
продолжает Гай, эта «несправедливость» была исправлена пре¬
торским эдиктом: патрон отстранялся от наследования только
в том случае, если отпущенник имел родных детей и завещал
им свое имущество. Во всех остальных случаях, даже если у
отпущенника были такие законные наследники, как жена, при¬
емные дети, невестка, патрон или сын патрона получал поло¬
вину его состояния. Имущество умершей отпущенницы, считав¬
шейся в опеке у патрона, целиком переходило к нему; никаких
других наследников она иметь не могла (Gai Instit., III, 40;
41; 44; Ulpiam, Fragm., XXIX, 1). Отпущенница не могла
вступить в брак, чтобы находиться законно под властью — in
manu — мужа, не имевшего, следовательно, и права ей насле¬
довать. Так, например, отпущенница Валерия Флакка вышла
замуж за некоего Сестуллия Андрона, а когда она умерла,
Флакк на законном основании захватил ее имущество, ничего
не оставив мужу (Schol. Bobiens. in Cicer., Pro Flacc., 34, 1).
Завещательные права отпущенников со временем все более ог¬
раничивались. Известно, что пресловутый Веррес, будучи пре¬
тором, дополнил прежний преторский эдикт новым, требовав¬
139
шим, чтобы отпущенники в завещании 1/6 часть своего достоя¬
ния оставляли дочерям патронов (Pseudo-Ascon., Schol. in Ci¬
cer., Verr., II, 1, 125).
В ряде случаев отпущенный на волю раб должен был дать
клятвенное обещание отработать в пользу патрона определен¬
ное количество дней. Требования патронов постепенно столь
возросли, что преторы сочли нужным вмешаться и несколько их
умерить, взяв на себя суждение о причитающихся с отпущен¬
ников и отпущенниц отработках (Dig., XXXVIII, 1, 2). Послед¬
ним посвящена одна любопытная контроверса Сенеки Старше¬
го: проскрибированный патрон бежал к своему отпущеннику,
и тот обещал его укрыть, если патрон обязуется отменить на¬
ложенные на него отработки. Патрон, находясь в безвыходном
положении, согласился, но затем, будучи прощен и восстановлен
в правах, потребовал исполнения работ, ссылаясь на закон,
аннулирующий обещания, данные под влиянием насилия и
страха. В своей речи он особенно упирал на то, что потерял
свое имущество и работа отпущенника осталась его единствен¬
ным средством к существованию. Отпущенник же доказывал,
что, пойдя ради патрона на такой страшный риск, он сделал
для него самое трудное и тот обязан исполнить свое обещание
(Seneca. Controv., IV, 8). При империи лица, осужденные за
какое-нибудь преступление, даже если их имущество конфиско¬
вывалось, сохраняли права на отработки отпущенников. Воз¬
можно, что закон этот действовал уже и при республике. Цице¬
рон, будучи изгнан и опасаясь, что его владения будут отобра¬
ны, собирался отпустить на волю свою фамилию (Ad Fam.,
XIV, 4), может быть, также рассчитывая жить за счет отрабо¬
ток отпущенников.
Предъявляли патроны и какие-то претензии на имущество
либертинов еще при их жизни. Но в чем эти претензии состояли,
мы точно не знаем. По словам Ульпиана, ссылающегося на
современного Цицерону юриста Сервия, эдикт об имуществе
отпущенников был издан преторами для ограничения почестей,
которыми либертины были обязаны патрону. «Ибо прежде от
них обычно требовали труднейшего для возмещения столь вели¬
кого оказанного им благодеяния, в силу которого они из рабов
стали римскими гражданами. Первым претор Рутилий сказал,
что он не даст патронам другого права иска, кроме как об
отработках и о товариществах (societates). Последующие же
преторы обещали патронам часть имущества умерших отпущен¬
ников, дабы то, что они при жизни предоставляли под именем
товарищества, они предоставляли и после смерти» (Dig.,
XXXVIII, 2, 1, 1—2). Лабеон, очевидно, во изменение преды¬
дущего, разъясняет, что товарищество, заключенное между от¬
пущенником и патроном, не имеет никакой законной силы (Dig.,
XXXVIII, 1, 36). Как уже упоминалось выше, Цицерон назы¬
140
вает товарищества с рабами и отпущенниками в числе небла¬
говидных способов обогащения. Следовательно, в его время
они были достаточно обычны. Из приведенных выше данных
явствует, что они представляли собой одну из форм эксплуата¬
ции патронами отпущенников. Став их компаньонами, бывшие
господа требовали не только работы, но и какой-то части иму¬
щества либертинов. Требования их становились столь высокими
что на защиту отпущенников стали даже некоторые представи¬
тели правительства. Предположительно это можно объяснить
следующими обстоятельствами. Во-первых, либертины чем даль¬
ше, тем больше становились значительной силой в различных
областях хозяйственной и культурной жизни, и государству
было невыгодно дозволять патронам полностью истощать их
экономически. Во-вторых, отпущенники во II—I вв. до н. э.
■составляли растущую активную часть городского плебса, кото¬
рую в условиях острых социальных конфликтов нежелательно
было сверх меры раздражать, а, напротив, выгоднее было при¬
влечь известными уступками. Вместе с тем правительство защи¬
щало и интересы патронов, укрепляя их права на наследство и
отработки отпущенников. Это имело особое значение в те вре¬
мена, когда по разным причинам многие рабовладельцы разоря¬
лись и лишь за счет отпущенников могли несколько поправить
свои дела. Как мы увидим далее, и при империи продолжали
действовать обе эти тенденции в политике правительства отно¬
сительно отпущенников.
Согласно распространенному в нашей литературе мнению,
наделение рабов пекулием и отпуск их на волю являются приз¬
наками наступившего кризиса рабовладельческого способа про¬
изводства. Подобная точка зрения может быть принята лишь
с очень существенными поправками и оговорками, речь о ко¬
торых пойдет в выпуске, посвященном истории рабства при им¬
перии. Как мы видели, уже во II—I вв. до н. э., а может быть
и раньше, когда ни о каком кризисе рабства речи быть не мо¬
жет, пекулий широко предоставлялся рабам-ремесленникам,
слугам, а к концу этого периода — и членам поместной админи¬
страции. То же относится и к вольноотпущенничеству. По сооб¬
щению Ливия, уже в 357 г. до н. э. был введен налог в размере
7го стоимости рабов при отпуске их на волю, причем налог
этот «прибавил немалый доход бедному эрарию» (Liv., VII, 16,
7). Выше уже приводились расчеты Франка, согласно которым
за полтораста лет от введения этого налога до 209 г. до н. э.,
когда из казны была изъята накопленная за его счет сумма,
в год свободу получало 1350 рабов; в I же веке до н. э. эта
цифра возросла до 16 тыс.1 Даже если сократить ее вдвое или
втрое, учитывая, что на волю большей частью отпускали не де¬
1 Т. Frank. Op. cit., р. 102.
141
шевых, стоивших в среднем 500 денариев, а более дорогих ра¬
бов— квалифицированных ремесленников, деловых агентов,
образованных людей и т. п.,— число отпущенников будет весь¬
ма внушительным, хотя и в это время о кризисе рабства еще
говорить не приходится. Причины развития отпущенничества
были, очевидно, иные.
Что представляли собой либертины республиканского време¬
ни? С точки зрения современников, они были особым сослови¬
ем— ordo. Так называет их Цицерон (In Verr., II, 1, 47). хотя
Псевдо-Асконий в своих схолиях к Верринам сомневается, мож¬
но ли, говоря о либертинах, применить термин, приложимый
лишь к людям благородным — honesti. Сомнение это, видимо,
зародилось лишь в более позднее время. Тацит, как и Цицерон,
именует отпущенников сословием (Ann., XIII, 27). Подходя к
вопросу с привычными нам критериями, считать их сословием
можно лишь весьма условно, поскольку одним из важных приз¬
наков сословия является наследственная принадлежность, тог¬
да как дети отпущенников считались уже свободнорожденными
гражданами. С другой стороны, некоторые признаки сословия,
т. е. юридически определенный комплекс прав и ограничения
прав, категории либертинов были присущи. Оставляя в стороне
промежуточную группу отпущенных inter amicos, они числились
римскими гражданами с правом подавать голос сначала в тех
трибах, к которым был приписан их патрон и к которым припи¬
сывались и они, впоследствии лишь в четырех городских трибах.
Они были лишены права занимать выборные государственные
должности и служить в армии, за исключением некоторых
экстраординарных случаев, когда крайняя нужда в солдатах
заставляла это правило нарушать. Так, во время Союзнической
войны римляне были вынуждены организовать из отпущенников
особые части, несшие охрану побережья (Арр., ВС, I, 49; Liv.,
Epit., 74). Чаще они привлекались к службе во флоте (например,
Liv., XL, 18; XLII, 27; 31). Наконец, отпущенники оставались
зависимыми от своих патронов и были обязаны им рядом по¬
винностей. Таковы были общие черты, сближавшие всех либер¬
тинов, что и позволяет считать их, с известными оговорками,
особым сословием. Но по своему составу это сословие было
очень пестрым, пожалуй, более пестрым, чем любая другая со¬
словная группа тогдашнего римского общества. В значительной
мере положение того или иного отпущенника определялось его
положением в рабстве.
Из литературных и эпиграфических источников мы мало что
можем узнать об отпускавшихся на волю простых рабах. Они
по большей части были слишком бедны, чтобы оставить надпи¬
си, а авторы не слишком ими интересовались. Такие рабы могли
получить свободу в награду за какие-нибудь заслуги перед
хозяином — мотив, обычный в комедиях, где свобода — самая
142
заветная мечта всякого раба2. В комедиях, которые в данном
случае, несомненно, отражали действительность, каждый полу¬
чивший свободу раб был безмерно счастлив. Он спешил назвать
своего бывшего господина «патроном», обрить голову, одеть
пилей, тогу и башмаки — знаки своего нового статуса (Polyb.,
XXX, 19, 3; Liv., Epit., 44). Как пишет Полибий, освобожденные
рабы, еще не веря своему счастью, делают шаги шире, чем нуж¬
но, и воображают, что при встрече с ними люди не признают
в них свободных, если они не позволят себе каких-нибудь не¬
обыкновенных и невиданных поступков (Polyb., XXX, 24). Поэто¬
му, кстати сказать, и невероятно, чтобы упоминавшиеся уже
выше рабы, имена которых фигурируют в клеймах на каленской
керамике, были на самом деле отпущенниками. Как бы ни
был отпущенник зависим от патрона, он не назвал бы себя
рабом.
Однако раб, получивший свободу и не обладавший пекули¬
ем, который господин оставлял ему при отпуске на волю, вы¬
нужден был задуматься над своей дальнейшей участью. Один
из плавтовских рабов говорит хозяину, что не так уж стремится
к свободе, так как пока он раб, он находится на ответственности
господина, а став свободным, должен будет жить на свой страх
и риск (Casina, 185). Шутка эта содержит зерно истины. Как
писал впоследствии Эпиктет, раб молит о свободе и думает,
что, получив ее, станет счастливым. Затем его освобождают, и
он, чтобы не умереть от голода, должен или стать чьим-то при¬
хлебателем, или наняться на работу и терпеть рабство еще бо¬
лее суровое, чем прежнее (Epict., Convers., IV, 1, 33—36). Плав-
товский раб Эпидик, отыскавший пропавшую дочь господина,
требует награды. Господин обещает дать ему тунику, плащ и,
наконец, свободу. Но Эпидику этого мало. Что ты дашь мне
еще, спрашивает он, ведь новому отпущеннику надо иметь чем
питаться. И господин соглашается предоставить ему прокорм
(Epid., 699). Разговор Эпидика с господином находит аналогию
в надписи некоего Л. Каниния Лабеона, который сообщает, что,
отпустив на волю нескольких рабов, за их заслуги он дал им
одежду (CIL, I, 1216). В «Адельфах» Теренция раб Сир, также
в награду за оказанные господину услуги, получает свободу.
Друг его владельца Демея сверх того выкупает и освобождает
жену Сира Фригию. Он же советует их хозяину дать им что-
нибудь не слишком значительное в пользование: Сир быстро
ему это возместит (Terent., Adelph., V, 9). При империи пре¬
доставлявшиеся патронами отпущенникам алименты упомина¬
ются довольно часто. Видимо, такого рода практика была искон-
ней. Один из персонажей Плавта говорит, что умнее вовсе не
2 Plant., Amphitr., 306; Aulul., 265; Casina, 176—177; Captiv., 45; Epid.,
699; Menaech., 945; Terent., Andr, I, 1; Adelph., V, 9.
143
иметь отпущенников, чем покидать их на произвол судьбы, как
делают некоторые (Plant., Curcul., 555). Согласно комментатору
Теренция Донату, обязанностью патрона было не покидать, а
кормить отпущенников (Adelph., V, 9, 22, 2). Вряд ли, однако,
число отпущенников, живших исключительно за счет милостей
патрона, было велико. Как видно из вышеприведенной истории
Сира, бывший господин, давая что-нибудь на обзаведение от¬
пущенному рабу, рассчитывал получить ссуду обратно и, скорее
всего, с приличными процентами.
За «заслуги» раб мог быть освобожден не только господи¬
ном, но и государством. Начиная с легендарного Виндиция мно¬
гие рабы были освобождены и награждены деньгами за доносы
на различного рода заговоры и расправу с «врагами республи¬
ки»3. В качестве примера приведем один из соответствующих
рассказов Ливия (XXVI, 27). Во время второй Пунической вой¬
ны, вскоре после взятия римлянами Капуи на форуме вспыхнул
пожар. Загорелось 12 таберн, меняльные лавки, рабские тюрь¬
мы, храм Весты, рыбный рынок. Храм Весты насилу был спа¬
сен усилиями тринадцати рабов, в награду выкупленных на
государственный счет и отпущенных на свободу. Так как было
ясно, что пожар возник в результате поджога, консул объявил от
имени сената, что тот, кто укажет поджигателей, получит, если
он свободный, деньги, если раб, свободу. Раб кампанской семьи
Ман донес на своих господ и еще пятерых юношей, родители
которых были ранее казнены Кв. Фульвием. Они и их фамилии
были схвачены. Правда, доверие к доносчику ослабляло то
обстоятельство, что накануне он был высечен и ушел от господ,
а, значит, мог обвинить их из мести. Но допрошенные под пыт¬
кой рабы обвиняемых признались. Господа и помогавшие им
рабы были наказаны, доносчик же получил свободу и 200 тыс.
ассов.
Рабы могли получить свободу и для защиты государства,
как это нередко бывало в Греции. В Риме подобный случай
засвидетельствован лишь один раз, когда после каннского по¬
ражения 8 тыс. рабов были выкуплены у господ правительством,
взяты в армию, а затем объявлены свободными.
К категории отпущенников могли быть причислены и лица,
фактически таковыми не являвшиеся. Один такой случай из¬
вестен из рассказа Ливия. В 171 г. до н. э. из Испании прибыло
посольство «от людей нового рода». То были дети римских сол¬
дат и туземных женщин, с которыми римляне не имели права
вступать в законный брак. По словам послов, их было более
4 тыс., и они просили выделить им место для поселения. Сенат
постановил, чтобы они объявили свои имена претору Испании
3 Liv., IV, 45, 2; XXVI, 27; XXVII, 3; XXXII, 26; XXXIX, 19; Epit., 77;
Cicer., Pro Rab., 11.
144
Л. Канулею, который должен был как бы отпустить их на волю
(manumittere), после чего они получили землю в Картее, став¬
шей латинской колонией либертинов (Liv., XLIII, 3) 4.
Видимо, рабы, получившие свободу в виде особой милости
от господ и государства, ничем не были обязаны патронам.
Плавтовокий Менехм, освобождая своего раба Мессениона,
говорит ему: «Будь свободен и иди, куда хочешь». «Прошу тебя,
патрон,— отвечает благодарный Мессенион,— распоряжайся
мною так же, как когда я был твоим рабом. Я буду жить у
тебя, и когда ты вернешься домой, вернусь вместе с тобой»
(Plant., Menaech., 945). Здесь о каких-либо обязанностях Мессе¬
ниона речи нет. Служить патрону он обязуется добровольно. Но
таких освобожденных за заслуги рабов, вероятно, было срав¬
нительно немного, и не они составляли основную массу либер¬
тинов.
Часть рабов, сумевших скопить достаточно денег, выкупа¬
лась на свободу. В тех же комедиях обладание пекулием и его
преумножение изображается прежде всего как средство собрать
и внести хозяину выкупную сумму. Раб Стих, потратившийся на
подарки любовнице, горестно восклицает: «Исчез мой пекулий!
Все кончено! Свобода бежит от моей головы!» (Plant., Stich.,
730). Долго носят цепи рабства те, кто развратничают и проеда¬
ют то, что имеют, говорит раб Гарпаг (Plant., Pseudol., 1085).
Раб-рыбак Грип выловил из моря ларец и, надеясь, что в нем
заключен клад, мечтает о свободе. «Настало время, Грип,—
іоворит он самому себе,— чтобы претор тебя освободил. Теперь
я пойду к господину и умненько и хитро пообещаю ему за свою
голову деньги, чтобы стать свободным» (Piant., Rudens, 833—
838). Дальнейшая история Грипа довольно характерна. Ларец
оказывается собственностью сводника Лабракса, и тот кля¬
нется дать Грипу талант, если он укажет ему, где лежит ларец.
Но тут вмешивается хозяин Грипа Демо’лет: то, что ты обещал
моему рабу, говорит он Лабракру, должно быть моим (ibid.,
1290—1294). В конце концов, он, правда, соглашается оставить
Грипу половину таланта и освободить его (ibid., 1315). Следо¬
вательно, даже неожиданно пришедшее к рабу богатство не
4 Это сообщение Ливия комментируется в статье: Ch. Saumagne. Une
colonie latine d’affranchis, Carteia.— «Revue Historique du droit franęais et
etranger», 1962, N 2, p. 136—151. По мнению Соманя, матери лиц, о которых
здесь идет речь, принадлежали к покоренному племени, сдавшемуся на милость
победителей (так называемые dediticii), и считались рабынями римского на¬
рода, вследствие чего рабами были и их дети. Будучи отпущенными, они
получали не римское, а латинское гражданство. Сомань предполагает, что
такие колонии отпущенников создавались и впоследствии и что статус их
граждан послужил образцом при конституировании во времена Августа осо¬
бой категории отпущенников, именовавшихся latini luniani.
К ним причислялись тогда рабы, отпущенные без соблюдения некоторых
введенных в это время правил.
10 E. М. Штаерман
145
всегда обеспечивало ему свободу: хозяин мог предъявить на
него свои права. Мог он в принципе отнять и накопленный для
выкупа пекулий. Но вряд ли господа часто поступали таким
образом, ибо это значило прямо толкнуть раба на бегство или
открытое возмущение. Так, один раб на упреки своего господи¬
на в том, что он не нажил денег для выкупа, отвечает: раз мне
нечего тебе дать, то не хочешь ли ты, чтобы я дал ногами
(т. е. бежал — Plant., Capt., 47—48). В отрывке из Synephebos
Баррона некто говорит рабу, что господин отпустит его, если он
сможет дать ему свою стоимость, а если он не освободит его,
то пусть раб убежит (Nonn. Marcel., 157).
Во времена империи закон проводил резкую разницу между
рабами, «отпущенными по милости господина» и обязанными
патрону повиновением, отработками и платежами, и выкупивши¬
мися за свой счет, обязанными лишь весьма условной «почти¬
тельностью» и узаконенной частью наследства. Существовало
ли такое разграничение и при республике, неизвестно. Но, ве¬
роятно, и тогда состоятельные отпущенники вели себя довольно'
независимо. Некоторые либертины, замечает один из персона¬
жей Плавта, воображают, что они недостаточно свободны, не¬
достаточно хороши и высоко поставлены, если они не перечат
патрону (Plant., Persa, 821—826).
Достойно внимания, что, хотя в комедиях, относящихся к
началу рассматриваемого нами периода, много говорится о
выкупе и отпуске на свободу, вольноотпущенники как таковые
не играют большой роли. Среди персонажей Плавта отпущенни¬
ки вообще не фигурируют и только раз упоминается отпущен¬
ник начальник каменоломни, куда хозяин сослал провинивше¬
гося раба (Plant., Capt., 670). У Теренция отпущенный за
верную службу раб Сосия действует в комедии «Андрия». Ви¬
димо, отпущенники еще не играли, во всяком случае в домаш¬
нем быту, такой важной роли, как несколько позже. Но и тогда
уже они ведали делами патронов, как отпущенник Катона Квин-
ктион, который вел его операции по ссудам под залог морских
кораблей и сам на них плавал (Pint., Cato maior, 21); сопро¬
вождали патронов на форум и поддерживали там своей агита¬
цией и голосами; служили в провинциях при их штабах в долж¬
ности accensus (Cicer., Ad Quint, fr., I, 1, 5) и т. п.
Мощный толчок росту отпущенничества и удельного веса
либертинов в хозяйственной жизни дало развитие ремесла, тор¬
говли, финансовых операций. Не только сенаторы, которые не
могли по закону вести торговлю от своего имени и нуждались
в подставных лицах, но и всадники, и всякого рода другие
дельцы обзаводились доверенными агентами. Таковыми в пер¬
вую голову становились их отпущенники. Из италийских дель¬
цов, осевших на Делосе, многие были отпущенниками видных
сенатских и всаднических семей и, видимо, ведали там закуп¬
1 46
кой и продажей различных товаров для своих патронов5. Лу-
цилий в одном, правда, довольно темном фрагменте уже упо¬
минает отпущенника Сира, занятого в азиатских откупах (Lu¬
cii., XXVI, fr. 650—651; 652—653). Среди убитых в начале
войны с Митридатом италиков-жителей Малой Азии было также
немало отпущенников (Арр., Mithr., IV, 22), вероятно, ведав¬
ших там делами бывших господ. Цицерон среди обычных спо¬
собов обогащения упоминает и посылку в провинции отпущен¬
ников для ограбления их населения и разорения его займами
(Cicer., Paradox., VI, 2). Следует ли выдавать Азию отпущен¬
никам богатых и влиятельных людей, восклицает Цицерон, го¬
воря об отпущеннике М. Лукрона, осужденного Флакком за
постыдные дела к неудовольствию своего патрона (Pro Flacc., 6).
В ряде писем Цицерон рекомендует своим влиятельным
друзьям разных отпущенников и просит помочь им в их делах.
Меммию он рекомендует проживающего в Сикионе Авиания
Аммония, а Сервию Сульпицию — Кассиния Анхиала, характе¬
ризуя обоих как людей исключительно преданных своим патро¬
нам и заслуживших их одобрение (Cicer., Ad Fam., XIII, 21;
23). В тех же выражениях он поручает вниманию Аттика свое¬
го отпущенника Дионисия, человека образованного, честного,
услужливого, старающегося заслужить его похвалу (Ad Att.,
VII, 4). Проконсулу Сицилии Ацилию он рекомендует послан¬
ных в его провинцию по делам патрона отпущенников всад¬
ника Гн. Отацилия Назона — Гилара, Антиоха и Демострата (Ad
Fam., XIII, 33). Сервилию Исаврику он пишет об отпущеннике
Т. Ампия Бальба Менандре и отпущеннике Постума Г. Куртие
Митресе. В доме Митреса Цицерон обычно останавливался, бы¬
вая в Эфесе, пользовался его гостеприимством и услугами и
потому просит помочь ему в тяжбе об имении, которую тот вел
с каким-то Колофонием (Ad Fam., XIII, 69). Сам Цицерон через
посредство отпущенника своей жены Филотима скупил часть
конфискованного имущества Милона, чтобы путем каких-то не
совсем ясных комбинаций сохранить для Милона часть его мно¬
гочисленных рабов (Ad Att., V, 8). Его отпущенник диспенсатор
Эрот ведал сбором платежей с колонов, арендовавших у Цице¬
рона землю (Ad Att., XV, 15; 20).
Патроны нередко назначали отпущенников своими наслед¬
никами. Имевшая земли в районе Тарквиний Цесенния завеща¬
ла 7б часть своего имущества отпущеннику своего мужа (Сісег.г
Pro Caecin., 6). Часть имущества завещал своему отпущеннику
Требатий с тем, чтобы тот помог его проскрибированному при
Сулле брату (Cicer., In Verr., II, 1, 47).
Все большее влияние приобретали отпущенники провинци¬
альных наместников на управление провинциями. Одним из
5 Н. Hill. Op. cit., р. 98.
147
10’
ярких примеров тому служит деятельность отпущенника Берре¬
са Тимархида в Сицилии. По словам Цицерона, сам Веррес
умел только применять силу, Тимархид же был хитер и ловок,
знал дела, связи и взаимоотношения всякого, умел с каждым
поговорить. Он начальствовал над всеми доносчиками и обви¬
нителями, он обогащал Берреса и себя самого, продавая все,
что угодно, и придумывая самые необычайные источники дохода
(Cicer., In Verr., II, 2, 54—55). Советуя Квинту не распускать
в провинции своих рабов и отпущенников, Цицерон пишет ему,
что об отпущеннике Квинта Статии идут нехорошие слухи. Ста-
тий ведет себя дерзко, в разговорах позволяет себе такие вы¬
ражения, как: «это мне не подходит», «я предупреждал», «я со¬
ветовал». Недопустимо, чтобы даже самый верный раб или от¬
пущенник пользовался таким почетом. Из-за его своеволия мно¬
гие гневаются на Квинта и дурно о нем отзываются (Cicer., Ad
Quint, fr., I, 2).
Тимархид и Статий были отпущенниками рядовых намест¬
ников провинций. Такие же лица, как отпущенник Суллы Хри-
согон, наживший огромное состояние на спекуляции имущест¬
вом проскрибированпых, или отпущенник Помпея Деметрий,
обладавший состоянием в 4 тыс. талантов, свободно грабили
все государство и имели огромную власть и влияние. Широко
известен был прием, оказанный Деметрию жителями одного
азийского города, вышедшими встречать его в торжественной
процессии. Проезжавшего в это время Катона Младшего, кото¬
рый принял было торжество на свой счет, один из встречавших
спросил, не из свиты ли он Деметрия, чем привел Катона в
страшное негодование. Такие личности, как Хрисогон и Демет¬
рий, были предшественниками знаменитых императорских от¬
пущенников времен Юлиев — Клавдиев, как их патроны были
предшественниками императоров. Плиний Старший, перечисляя
выделявшихся богатством и влиянием отпущенников времен
республики, помимо Хрисогона и Деметрия, называет отпущен¬
ника Кв. Катулла — Афиона, Л. Лукулла — Терона, Помпея Ве¬
ликого— Ауга, М. Антония — Гиппарха и «других, обогатив¬
шихся кровью квиритов и проскрипциями» (Plin., NH, XXXV,
58, 1). Отпущенником был и упоминавшийся уже богач Клавдий
Цецилий Исидор. Интересна также история отпущенника Ли-
циния, или Лицина. Во время войн Цезаря он еще мальчиком
был взят в плен в Германии или Галлии и вместе с прочими
рабами проживал в войсковом обозе. Несмотря на юный воз¬
раст, он отличался таким стяжательством, что давал своим
сотоварищам в долг под проценты часть причитавшегося ему
пищевого пайка, причем записывал на табличках, кто сколько
ему должен. Когда войско переходило через реки, он прятал
таблички в одежде, чтобы вода не смыла имена должников.
Раз, когда кто-то отказался вернуть Лицинию записанный за
148
ним долг, юный ростовщик с плачем принес свои таблички са¬
мому Цезарю. Тот, оценив «деловые качества» Лициния, назна¬
чил его диспенсатором и вскоре отпустил на волю. При Августе
Лициний поднялся уже до куратуры в Галлии и ограбил про¬
винцию до такой степени, что по богатству почти сравнялся
с Крассом (Schol. vet. in luvenal., I, 109; Dio Cass., LIV, 21, 3).
Правда, в основном возвышение Лициния произошло уже после
падения республики, но начало ему было положено в ее послед¬
ние годы.
Достаточно состоятельными, чтобы иметь собственных ра¬
бов и отпущенников, были либертины, известные нам из рес¬
публиканской эпиграфики (CIL, I, 1278, 1296, 1301, 1319, 1332,
1355а, 1591, 1638, 1734). Выше уже перечислялись надписи от¬
пущенников-ремесленников, входивших в различные коллегии
и отправлявших там должности магистров. Следовательно, и они
располагали достаточными средствами, чтобы нести связанные
с почетными должностями расходы. Скорее всего, они, еще бу¬
дучи рабами, стояли во главе мастерской в качестве инститоров,
а получив свободу, становились самостоятельными предприни¬
мателями. Возможно, что часть своих доходов они выплачивали
патрону, считаясь его компаньонами. Возможно также, что если
патрон сам был ремесленником, отпущенники действительно
становились его компаньонами. На это указывает распростра¬
ненная практика совместного приобретения гробниц патронами
и отпущенниками. Так, например, васкулярий Луций Меций
Пилотим, судя по имени, сам вышедший из числа либертинов,
погребен вместе со своим отпущенником Л. Мецием Сальвием
(CIL, I, 1209), а отпущенник И. Октавий Филомуз — со своим
отпущенником и компаньоном Филаргиром (ibid., 1596). Това¬
рищества заключали между собой и отпущенники разных гос¬
под. Так, отпущенники А. Клодий Аполлодор, А. Касцеллий Ни-
кепор и Веттия Гликера соорудили гробницу для себя и своих
компаньонов — sociei (ibid., 1279). В некоторых профессиональ¬
ных коллегиях магистрами были исключительно отпущенники,
например, в упоминавшихся уже коллегиях по выделке галль¬
ской обуви (ibid., 806), коллегии сукновалов из Сполетия (ibid.,
1404), где магистрами были три отпущенника и один раб, кол¬
легии ремесленников из Sena Gallica (ibid., 1425). Видимо,
эти коллегии целиком состояли из отпущенников и частично
рабов, возможно, также объединенных в деловые товарищества.
Выше уже шла речь об отпущенниках, владевших небольшими
имениями и занимавших должности магистров пагов. К тому
же «среднему слою» сословия либертинов принадлежали слу¬
жащие в различных должностях — писцов, счетоводов, курье¬
ров, глашатаев — при магистрах или в качестве аукциони¬
стов, сборщиков при откупных компаниях и т. д. В Капуе изве¬
стен либертин из коллегии купцов (CIL, I, 563).
149
По словам Горация (Sat., I, 6), такие профессии были
обычными для средних отпущенников, к числу которых принад¬
лежал и его отец.
Наконец, низшую ступень иерархии либертинов занимали те,
кто, не скопив более или менее значительного пекулия, чтобы
внести господину за себя выкуп, получали свободу под условием
отработок и должны были работать в доме или мастерской быв¬
шего господина или наниматься на сторону, чтобы вносить пат¬
ронам заменявший отработки денежный эквивалент. И хотя
литературные и эпиграфические памятники не дают нам сведе¬
ний об этой группе либертинов, приводившийся выше материал
юридических источников позволяет думать, что именно она-то
и составляла большинство сословия, а потому и привлекала
внимание законоведов и законодателей. Не имея на то опреде¬
ленных данных, мы все же можем предположить, что основная
масса таких отпущенников принадлежала городским плебеям,
средним и мелким ремесленникам и торговцам, свободнорож¬
денным и либертинам. Крупному собственнику было выгодно
отпустить на волю своего разбогатевшего доверенного агента
или инститора и, имея затем дело только с ним одним, пользо¬
ваться его опытом, связями, деловыми способностями, чтобы
получать часть нажитых им денег или поставить его во главе
какого-нибудь дела. Организовывать труд отпущенников, обя¬
занных отработками, он, конечно, лично не стал бы. Напротив,
для сравнительно маленького человека такие условия были
весьма выгодны. Отпущенный раб продолжал работать в его
мастерской или увеличивал его доходы, нанимаясь к другим
хозяевам. Господин теперь не только не должен был заботиться
о его пропитании, но и перекладывал часть соответствующих
расходов на государство, так как, став римским гражданином,
бывший раб получал право на раздававшийся беднякам деше¬
вый и даровой хлеб. В ожидании больших дополнительных
раздач по случаю побед, триумфов и т. п. рабов массами отпус¬
кали на волю (Dio Cass., XXXIX, 24, 1). Конечно, то были рабы
плебеев, так как для знати подобные соображения особой роли
не играли. Эти отпущенники пополняли ряды городской бедно¬
ты, работавшей по найму или перебивавшейся случайными за¬
работками и подачками. Видимо, многие из них не имели ни¬
каких постоянных средств к существованию и были бесполезны
для патронов.
Только такие либертины могли быть использованы Цезарем
для колонизации Коринфа (Strabo, VIII, 6, 23): богатым отпу¬
щенникам незачем было покидать Италию; тех же, кто рабо¬
тал на бывших господ или вносил им часть своего заработка,
не отпустили бы в колонию патроны.
Современные западные исследователи, склонные затушевы¬
вать рабовладельческий характер римского общества, нередко
150
утверждают, будто труд отпущенников не имел ничего общего
с трудом рабов и должен быть причислен к категории свобод¬
ного труда. По их мнению, либертины в отличие от рабов были
заинтересованы в прибыли, приносимой произведенным ими
продуктом, и могли достичь высокого положения, что обус¬
ловливало высокую производительность и квалифицированность
их труда6. Конечно, положение отпущенника отличалось от
положения раба, но ставить знак равенства между его трудом
и трудом свободного не приходится. Во-первых, самая пестрота
сословия либертинов не дает возможности говорить об общем
для них всех положении в обществе и производстве. Во-вторых,
даже если говорить лишь о тех из них, кто сам трудился в соб¬
ственной или чужой мастерской, нельзя не видеть, что именно
эти отпущенники были в наибольшей степени обременены, так
сказать, наследием своего прошлого рабского состояния. Имен¬
но они столь интенсивно эксплуатировались патронами, что да¬
же рабовладельческое государство сочло нужным несколько
обуздать аппетиты последних. Видимо, бывшие господа присваи¬
вали весьма значительную часть продукта прибавочного труда
отпущенников, что крайне суживало открывавшиеся перед
ними возможности, даже и при более высокой, чем у рабов,
производительности труда. В этом смысле они сильно отли¬
чались от свободнорожденных работников, никому ничем
не обязанных.
Следует также иметь в виду, что от патронов они зависели
не только материально, но и морально. Выше приводились ре¬
комендательные письма Цицерона, данные им различным от¬
пущенникам. В каждом письме он считает нужным отметить,
что тот, за кого он хлопочет, «заслужил одобрение своего пат¬
рона», и подчеркивает, что для отпущенника это наивысшая
похвала. Выступая в защиту обвиненного в покушении на от¬
равление отпущенника Фабриция Скамандра, Цицерон подчер¬
кивает, что Скамандра одобряет его патрон, а это «для отпу¬
щенника всегда считалось наиболее почетным» (Pro Cluent.,
19). Если патрон был недоволен отпущенником, он, не говоря
даже о тех случаях, когда имел право вернуть его в рабство,
мог закрыть для него все двери и свести на нет все его уси¬
лия пробиться. Отпущенник же не имел права ни подать на
патрона в суд, ни даже выступить против него свидетелем.
Отомстить он мог, лишь распустив про патрона порочащие
слухи, как это сделал, например, Гиларий, рассказывавший, что
его бывший господин Цицерон вошел в некую темную денежную
сделку с Антонием (Cicer., Ad Att., I, 12), или притянув к суду
кого-либо из его друзей, и тем бросить тень на него самого.
Цицерон вспоминает, что так поступил либертин Веллий, обра¬
6 De Robertis. Op. cit., p. 124—125.
зованный и остроумный человек, желая наказать патрона за
нанесенное ему оскорбление (Pro Scauro, 7).
Экономическая и социальная зависимость либертинов от пат¬
ронов не дает права полностью причислить их к свободным, что,
кстати сказать, не делали и сами римляне. Развитие отпущен-
ничества и положение отпущенников были обусловлены в пер¬
вую очередь именно господством рабовладельческих отношений
и некоторыми особыми моментами: развитием ремесла и торгов¬
ли, усложнением государственного аппарата, и особенно аппа¬
рата управления провинциями и их эксплуатации, ростом куль¬
турных запросов. Все эти моменты обусловливали возникнове¬
ние и расширение новых форм использования некоторых групп
рабов, которые еще до своего отпуска на волю находились в
несколько ином положении, чем основная масса несвободных
производителей материальных благ Италии — сельских ра¬
бов. То были рабы, ведавшие частными и общественны¬
ми делами крупных собственников и политических деятелей,
рабы-интеллигенты, рабы, занятые в ремесле как на положе¬
нии инститоров и владельцев мастерских, так и работников
в предприятиях своих и чужих хозяев. Именно за их счет и
пополнялось число либертинов. Все эти процессы шли или
вне сферы производства, или в неосновной его отрасли и
существенного влияния на самую сущность рабовладельческих
отношений не оказывали, а, напротив, сами ею опре¬
делялись.
Тем не менее нельзя не учитывать тот факт, что либертины,
вливаясь в близкие к ним по своей классовой природе социаль¬
ные слои, чем дальше, тем больше становились значительной
силой, с которой в той или иной мере должны были считаться
«принцепсы» римского государства.
Отпущенники составляли значительную часть городского
плебса, входили в его коллегии, делили его интересы. Сущест¬
вовали и особые коллегии отпущенников. Так, объединение ли¬
бертинов посвятило надпись «Сулле Феликсу, диктатору» (CIL,
I, 585). Коллегию Корнелиев упоминает и Цицерон (Cicer., Pro
Cornel., 16). Кандидаты на должности республиканских маги¬
стратов старались привлечь симпатии многочисленных «влия¬
тельных на форуме» либертинов (Cicer., De petition, cons., 5; 8).
Популяр Геллий, по словам Цицерона, женился на отпущеннице
не по страсти, а чтобы прослыть народолюбцем (Pro Sest., 52).
Значит, отпущенники составляли как бы квинтэссенцию плеб¬
са, и желавший ему угодить должен был проявить себя как
друг либертинов. Выше мы уже говорили о той острой
борьбе, которая шла вокруг законопроектов, предусматривавших
распределение отпущенников по всем трибам. Эта мера была
важна не только для них самих, но и для свободнорожденных
плебеев, что и обусловливало место, отводимое ей в программе
152
популяров. Недаром Цицерон считал, что ее проведение отдало
бы республику в руки черни и рабов7.
С другой стороны, помощью и поддержкой либертинов не
пренебрегали и оптиматы. Первым из них, оценившим возмож¬
ности, открывавшиеся перед патроном многочисленных предан¬
ных отпущенников, был Сулла, который включил 10 тыс. Корне¬
лиев в народное собрание и покровительствовал таким лично¬
стям, как Хрисогон. Сулла старался обеспечить себе поддерж¬
ку как близких плебсу, так и сильных своим богатством либер¬
тинов. Политика его вызвала резкое неодобрение, отразившееся
и в речи Цицерона за Секста Росция Америйского. Позднейший
схолиаст подчеркивает, что все симпатии были на стороне по¬
следнего, не столько даже из-за того, что он был обижен, сколь¬
ко из-за того, что обижен он был бывшим рабом, т. е. Хрисо-
гоном. Ведь Сулла начал войну с Марием, чтобы восстановить
свободу, но если война привела к тому, что либертины захва¬
тывают чужое имущество, то она принесла не свободу, а нечто
прямо противоположное. Поэтому противники ругают суллан-
скую партию за то, что Хрисогон получил такую власть, а за¬
щитники ее говорят, что он такой власти иметь не должен
(Schol. Gronovian. in Cicer., Pro S. Rose., 12, 46, 137).
После Суллы обе соперничавшие римские политические
группировки развивают — каждая в своем направлении — поли¬
тику, намеченную им в отношении отпущенников. Популяры,
как мы видели, опираются на либертинов из низших слоев плеб¬
са, причем идут в этом смысле дальше Суллы, который отменил
законы Сульпиция и Цинны, предполагавшие распределение от¬
пущенников по всем трибам. Оптиматы же, несмотря на возму¬
щение, вызванное Хрисогоном и ему подобными, стараются при¬
влечь богатых либертинов, отчасти примирившись с тем влия¬
нием, которое они приобрели в частной и общественной жизни.
Цицерон уже в речах против Берреса немного заигрывал с от¬
пущенниками, упрекая Берреса в пренебрежении к ним и удив¬
ляясь, что они не расправляются с ним за его презрительные
отзывы об их сословии (In Verr., II, 1, 47; 48). Затем, перечис¬
ляя категории граждан, сплотившихся для отпора Катилине,
он специально останавливается на усердии либертинов, которые
«благодаря своей добродетели обрели счастье стать граждана¬
ми и считают Рим своей родиной... Их личные судьбы, общее
всем дело — республика, и, наконец, самое высшее благо — сво¬
бода, побуждают их защищать благополучие родины» (In Ca¬
tii., IV, 8). Наконец, в своем знаменитом определении оптима-
іов Цицерон причисляет к ним также лояльных и порядочных
отпущенников (Pro Sest., 45).
7 Cicer., Ad Att., II, 1; De orat., I, 9; Pro Milon., 87 и комментарии-
Аскония Педиана к этому параграфу.
153
Правда, в целом отношение Цицерона к отпущенникам, ве¬
роятно, характерное для всего его класса, довольно пренебре¬
жительное. Пользуясь их услугами и поддержкой, патроны не
считали их равными себе, делая исключение лишь для самых
образованных и талантливых, дружбой которых, как мы видели,
не гнушались и высокопоставленные лица. Но привлечь на
свою сторону богатых и влиятельных либертинов оптиматы
хотели. Правда, в моменты особенно острой борьбы против
отпущенников принимались некоторые меры. Так, в 50 г. цен¬
зор Клавдий изгнал из сената всех, кто происходил из
либертинов. По словам Диона Кассия, коллега Клавдия
тесть и сторонник Цезаря Л. Пизон не мешал Клавдию,
так как изгнанные из сената переходили в партию Цезаря,
что приносило последнему большую пользу (Dio Cass., XL,
63, 4).
Цезарь был весьма внимателен к любимым отпущенникам
видных лиц (Dio Cass., XL, 60, 4; Suet., Div. lul., 27). Ту же
линию он продолжал и придя к власти. Пополняя сенат, он
вводил туда и сыновей либертинов (Dio Cass., XLIII, 47, 3).
В образованную им коллегию Луперков Юлия он включал, на¬
ряду с представителями знати, и пользовавшихся их располо¬
жением отпущенников. Цицерон с возмущением пишет Аттику,
что его брат Квинт окончательно сошел с ума, радуясь, что его
сын вместе с его отпущенником Статием и отпущенником жены
самого Цицерона Филотимом стал Луперком (Ad Att., XII, 5).
Сам Цезарь имел многочисленных богатых отпущенников, и
хотя он, по словам Светония, держал их в узде и даже казнил
одного из них за связь с женой всадника (Suet., Div. Iui., 48),
они, конечно, извлекали всяческие выгоды из положения в го¬
сударстве своего патрона. После смерти Цезаря его отпущенни¬
ки составили сильное ядро партии Октавиана. Как только стало
известно, что он наследник Цезаря, к нему стали стекаться сол¬
даты, рабы и отпущенники покойного (Арр., ВС, III, 11). По
словам Апіпиана, Октавиан добивался скорейшего признания
его усыновления на куриатных комициях именно потому, что
оно давало ему полные права патроната относительно многочис¬
ленных богатых отпущенников его приемного отца (ibid., Ill,
94). Триумвиры, так же как Цезарь, вводили в сенат либер¬
тинов. Антоний послал с какими-то полномочиями на Кипр от¬
пущенника Юлия Цезаря Деметрия, видимо, имевшего в своем
распоряжении и военные силы, поскольку именно ему удалось
захватить разбитого Вентидием и скрывавшегося в Киликии
Лабиена, перешедшего на сторону парфян. Знаменитому от¬
пущеннику Секста Помпея Мену Октавиан в награду за его
измену своему патрону пожаловал золотое кольцо. Этим отли¬
чием императоры впоследствии выделяли тех либертинов, кото¬
рых они за особые заслуги приравнивали к свободнорожденным
154
с правом войти в сословие всадников (Dio Cass., XLVIII, 34,
5; 40, 6; 47, 9).
Как мы увидим в выпуске, посвященном империи, Октавиан,
став Августом, придерживался в отношении отпущенников ли¬
нии, до некоторой степени продолжавшей как линию популяров,
так и оптиматов, соединив ту и другую, как некогда Сулла. От¬
пущенники из народа стали в должности магистров непремен¬
ными участниками культа Гения Августа, соединенного с куль¬
том Ларов перекрестков. Отпущенники участвовали также и в
провинциальном императорском культе. Во всяком случае, в
уставе, регулировавшем церемонии и священнодействия в храме
Рима и Августа в Нарбоне, жрецы должны были избираться из
римских всадников и отпущенников. Несмотря на свое показ¬
ное пренебрежение даже к самым богатым отпущенникам, Ав¬
густ не ограничивал их деятельности и многих из них прибли¬
зил к себе, в первую очередь, своих собственных отпущенников,
служивших ему надежной опорой. При его преемниках импера¬
торские рабы и отпущенники стали, наряду с армией, важней¬
шей частью всего государственного механизма империи, обес¬
печивавшей его бесперебойную работу. Аналогичная роль ли-
бертинов в политической жизни еще при республике обусловли¬
валась кризисом ее государственного устройства, выдвижением
«принцепсов», обладавших исключительной властью и нуж¬
давшихся в способных и преданных им помощниках и исполни¬
телях. Так, наряду с управленческим аппаратом республики,
уже не обеспечивавшим потребностей мирового государства, за¬
рождается одновременно с зарождением империи новый аппа¬
рат из личного штата правителей. И в данном случае возвыше¬
ние некоторых отпущенников, крупных политических деяте¬
лей, вызывалось особенностями политической ситуации, а не
общими закономерностями, присущими рабовладельческому
строю или даже только римскому рабовладельческому общест¬
ву. Карьера людей типа Хрисогона или Деметрия на положение
всей массы рабов и отпущенников никакого влияния не оказы¬
вала.
* * *
Мы рассмотрели, насколько это позволяют данные источни¬
ков, роль рабов и отпущенников в различных областях экономи¬
ческой и социальной жизни поздней республики. На основании
приведенных данных, даже абстрагируясь от неразрешимого
вопроса об абсолютной численности рабов и процентном соотно¬
шении свободного и рабского населения Италии, все же можно
заключить, что роль эта была очень велика и что рабовладель¬
ческие отношения были ведущей и определяющей формой
155
эксплуатации чужого труда. В рассматриваемый период они
быстро развивались, постепенно оттесняя иные виды эксплуата¬
ции в старых отраслях хозяйства и полностью господствуя в но¬
вых. Труд рабов приобретал все большее значение в наиболее
прогрессивных для того времени производственных ячейках — не¬
больших и средних виллах и мастерских, в наибольшей степени
связанных с рынком и дававших наибольшие возможности раз¬
витию производительных сил благодаря осуществляемой в них
простой кооперации и разделению труда. Рабство начинало ока¬
зывать все большее влияние на положение свободных наемных
работников, в социальном смысле низводившихся почти до по¬
ложения рабов. Рабовладельческие отношения господствовали
и в сферах жизни, не связанных с производством. Из рабов и
отпущенников состояла не только домашняя прислуга, но в бо¬
лее или іменее значительной мере также интеллигенция, а от¬
части и возникавший новый государственный аппарат, сосуще¬
ствовавший со старым республиканским и по-настоящему раз¬
вившийся после крушения республики.
Многообразие форм использования рабов наталкивает неко¬
торых западных исследователей (Уэстерманн, Лауфер и др.),
отрицающих наличие особой рабовладельческой формации, на
мысль, что в Риме вообще не существовало класса рабов в том
значении этого слова, в котором мы говорим о классе пролета¬
риата, а следовательно, не было ни классовых противоречий, ни
вообще достаточно четкой классовой структуры общества. Под¬
тверждение этому они видят и в развитии отпущенничества,
будто бы открывавшего перед рабами широкую возможность
перехода из одного класса в другой.
Суждение это основано на двух одинаково ошибочных по¬
сылках. Во-первых, оно игнорирует то обстоятельство, что во
всякой антагонистической формации характер основных клас¬
сов и основного классового противоречия складывается и наибо¬
лее ярко проявляется в той отрасли производства, которая яв¬
ляется для данного общества ведущей. Для античного мира в
целом и для древнего Рима в частности такой отраслью, како¬
го бы уровня ни достигало ремесло, было сельское хозяйство,
а потому определяющими были те отношения, которые в нем
господствовали, а не те, которые складывались в иных отраслях
и тем более вне сферы производства вообще. Между тем боль¬
шинство фактов, на которые ссылаются упомянутые исследова¬
тели,— наделение рабов пекулием, сближение части из них со
свободными трудящимися, сравнительно частый отпуск на сво¬
боду и т. п.— заимствованы именно из данных, относящихся к
городским рабам-ремесленникам, слугам, администрации, интел¬
лигенции. К сельским рабам того времени, как мы пытались по¬
казать, они отношения не имеют, так как средствами производ¬
ства этих рабов не наделяли, на свободу не отпускали, а от сво¬
156
бодной сельской бедноты они были строго изолированы. Ника¬
ких шансов изменить свое положение и перейти в другой класс
они в огромном большинстве случаев не имели. Классовые про¬
тиворечия, т. е. противоречия между земле- и рабовладельцами
и трудившимися в их имениях рабами, выступали с предельной
четкостью. При этом они не сливались с противоречиями между
крестьянами и крупными собственниками или, как выражаются
некоторые западные историки, с «извечным антагонизмом бед¬
ных и богатых». Сельский плебс, борясь с богачами, оставался
чуждым рабам.
Вторая ошибка, тесно связанная с первой, состоит в отоже¬
ствлении понятий класса и сословия рабов, что для данного
периода римской истории неправомерно без довольно существен¬
ных оговорок. Рабы, хотя сами римляне их сословием не счита¬
ли (сословием считались сенаторы, всадники, позже, при импе¬
рии, декурионы и, как уже упоминалось выше, либертины), не¬
сомненно, таковым были, поскольку условия, определявшие при¬
надлежность к числу рабов — рождение от матери-рабыни, плен,
законная продажа,— а также их положение в государстве и
сумма прав (в данном случае, бесправия) были юридически за¬
фиксированы. Первоначально, по-видимому, сословие рабов
было в то же время и классом, классом производителей матери¬
альных благ, лишенных собственности на средства производ¬
ства и произведенный ими продукт и самих находившихся в
собственности владельцев средств производства. Но так же, как
это имело место при феодализме, по мере развития ремесла,
торговли, товарно-денежных отношений, культуры зарождается
и постепенно углубляется несовпадение сословного и классово¬
го деления общества. Сословия расслаиваются, и сочлены их
оказываются в разных классах. Так, в феодальных странах из
числа крепостных выходили, с одной стороны, владельцы ре¬
месленных предприятий и мануфактур, сближавшиеся со сво¬
бодным купечеством, с другой стороны, отпущенные на оброк в
города и нанимающиеся в мастерские и мануфактуры крестья¬
не. По своей классовой принадлежности и по своим интересам
они постепенно сливаются с свободными наемными работни¬
ками, выходцами из различных сословий. С ними вместе они
участвуют в классовой борьбе в тех ее формах, которые были ха¬
рактерны для этого «предпролетариата».
В Риме те же причины также обусловливали расслоение со¬
словий, и в частности рабов, или, вернее, определенной их части.
Сельские рабы дифференциации еще не подверглись. Их классо¬
вая и сословная сущность еще полностью совпадали. Они по-
прежнему оставались монолитным классом, место которого в про¬
цессе производства и отношение к средствам производства сов¬
падали с их юридическим положением. Отсюда и типичный для
рабовладельческого способа производства метод эксплуатации
157
сельских рабов, метод, при котором на первом плане стоит
непосредственное принуждение к труду работника, не заинте¬
ресованного в результате труда. Отсюда и основное антагони¬
стическое противоречие между рабами и рабовладельцами,
принимавшее разнообразные формы, о которых речь подробнее
будет ниже, в главе о классовой борьбе.
По-иному, как мы видели, обстояло дело в городском ремес¬
ле и во внепроизводственных сферах. Здесь выделяется слой
рабов, которые по своему отношению к средствам производства,
месту в процессе производства или иных областях жизни к
классу рабов уже причислены быть не могут, хотя они и вхо¬
дили в сословие рабов. Они сближаются со сходными по поло¬
жению слоями свободных: раб-делец и предприниматель — с та¬
кими же свободными дельцами; раб, нанятый в чужую мастер¬
скую,—с продающими свой труд свободными; образованный
раб — со свободной интеллигенцией. Именно этих рабов чаще
всего отпускали на волю. Но став вольноотпущенниками, они
меняли не свою классовую, а лишь свою сословную принадлеж¬
ность, окончательно сливаясь с городской беднотой или с вла¬
дельцами средств производства и рабовладельцами. Поэтому в
городах противоречия между рабами и рабовладельцами, а
особенно между рабами и свободными, играли меньшую роль,
чем противоречия между имущими и неимущими, трудящимися
и нетрудящимися. Как всегда, сословные противоречия отхо¬
дили на задний план по сравнению с классовыми.
Классовая неоднородность сословия рабов, еще более на¬
глядная для сословия либертинов, объясняет ряд моментов ис¬
тории того периода — расстановку сил в социальной борьбе,
некоторые особенности идеологических течений, отношение к
различным группам рабов правящих классов, обусловленное
различными методами их использования и т. д. Но она ни в
коей мере не противоречит тому факту, что классовая структу¬
ра римского рабовладельческого общества была не менее чет¬
кой, чем B' любом ином обществе, основанном на эксплуатации
чужого труда собственниками средств производства. Основными
антагонистическими его классами были сельские рабы и земле-
и рабовладельцы. Отношения, сложившиеся в основной отрасли
экономики — сельском хозяйстве, оказывали огромное влияние
на все остальные области, но в последних действовали и иные
факторы, обусловливавшие известное своеобразие возникавших
там отношений. Таким же образом при феодализме село влияло
на город, но влияние это не исчерпывало историю развития
феодального города и присущих ему социальных противоречий,
а при капитализме методы эксплуатации промышленного про¬
летариата в значительной мере определяют характер эксплуа¬
тации сельского пролетариата, не исключая и различных иных
форм эксплуатации сельской бедноты. Однако никто не стал
158
бы судить о капиталистическом обществе и его классовой струк¬
туре, исходя не из промышленности, а из земледелия. Столь же
неправомерно делать выводы о рабовладельческом обществе,
оперируя данными, относящимися не к сельскому хозяйству, а
к городскому ремеслу или личному хозяйству знатного римля¬
нина. По сравнению с эпохой феодализма, когда из социальных
групп города, «третьего сословия», формировались классы бу¬
дущего капиталистического общества, буржуазия и пролетариат,
в Риме картина менее ясна, ибо социальные группы, сложив¬
шиеся в ремесленном производстве, не имели дальнейшей перс¬
пективы развития. Классы, предвосхищавшие классы феодаль¬
ного общества, зарождаются позже и опять-таки в сельском
хозяйстве. Однако независимо от этого в римском обществе
рассматриваемого периода существовали многообразные про¬
тиворечия, которые не могут быть втиснуты в узкие рамки вза¬
имоотношений между сословием рабов и сословиями свободных.
Картина была на деле значительно более сложной.
Глава VI
ПОЛОЖЕНИЕ РАБОВ. ОТНОШЕНИЕ К РАБАМ
Римские юристы времен республики не оставили нам связ¬
ного изложения своих взглядов на положение раба с точки зре¬
ния права, но в общих чертах оно достаточно известно. Рабом
считался тот, кто родился от матери-рабыни или был куплен на
законном основании, т. е. у магистрата, продававшего пленных
или людей, обращенных в рабство за какое-нибудь преступле¬
ние, о чем речь шла уже выше.
Родившийся или ставший рабом не имел никаких политиче¬
ских и гражданских прав — семьи, собственности, права обра¬
щаться в суд, давать свидетельские показания иначе, как под
пыткой, заключать какие-нибудь сделки от своего имени, уча¬
ствовать в народном собрании, занимать выборные должности,
служить в армии. Раб был в абсолютной и безусловной личной
собственности господина, бесконтрольно распоряжавшегося его
судьбой и жизнью. В этом отношении он отличался от зависи¬
мых типа илотов, собственность на которых была не индивиду¬
альной, а коллективной, регулировалась определенными зако¬
нами, обусловливалась принадлежностью к гражданской общине
владельцев и правами на участок земли, к которому такой за¬
висимый работник был прикреплен. Словом, античный, и в
частности римский, раб — «вещь, целиком находящаяся в об¬
ладании рабовладельца»
Бесправие рабов и их незаинтересованность в труде, обус¬
ловливавшие грубое и непосредственное принуждение их к тру¬
ду, вызвали к жизни сложную систему наказаний. За легкую
вину, например мелкую кражу, раба заставляли с надетой на
шею двузубой вилкой (furca) обойти ближайшие окрестности,
громко рассказывая о своем проступке, что считалось большим
позором. Отсюда и постоянно встречающаяся В’ комедиях пре¬
зрительная кличка рабов furcifer— вилоносец (Plut., Quest.
Rom., 70; Donat., Andr., III, 3, 12, 2; Isidor. Hisp., Etymol., X,
1 В. И. Ленин. Сочинения, т. 29, стр. 439.
160
109). За более тяжелые провинности рабов отдавали для биче¬
вания домашнему палачу — лорарию, заковывали в цепи или
колодки весом до 10 и более фунтов (Liv., XXXII, 26), посылали
на тяжелые работы — на мельницу, где они вращали жернова
в особых ошейниках (мешавших им дотянуться до рта и есть
муку), в пекарни, крупорушки (Plant., Persa, 22; Pollux, Ono-
masticon, III, 8, 87), в каменоломни, задавая там особенно тя¬
желые дневные уроки (Plant., Capt., 655—670), клеймили им
лбы (Novius, Lignaria Gramm. Lat., V, 41), заточали в карцеры
и эргастулы, где также принуждали к тяжелой работе (Isidor.
Hisp., Etymol., XV. 6, 2), пытали, например подвешивая на всю
ночь к кресту (Plant., Amphitr., 123; Schol. in Horat., tap,
Epist., II, 2, 15'), отдавали в гладиаторы или бестиарии, нако¬
нец, казнили, обычно распиная на кресте. Так, плавтовский раб
Сцелерд уверен, что крест будет его гробницей: в ней погребены
все его предки — отец, дед, прадед и прапрадед (Plant., Mil.
Glor., 375). При допросах рабов подвергали иногда чрезвычайно
жестоким пыткам. Раба-оратора М. Антония, обвинявшегося в
кровосмешении, били, растягивали на 'кобыле, жгли, так как он
не хотел давать показаний против господина (Vai. Max., VI, 8, 1).
Раб аргентария М. Агрия был обвинен в убийстве раба Г. Фан-
ния по имени Александр. Господин жестоко пытал его, и хотя
раб отрицал свою вину, выдал его Фаннию. Тот казнил
обвиненного, как оказалось, напрасно, так как затем Александр
нашелся (ibid., VIII, 4, 1). Этого Александра впоследствии за¬
подозрили в убийстве римского всадника Г. Флавия. Его пытали
шесть раз. Александр отрицал свою вину, но судья его осудил,
и он был распят триумвиром по уголовным делам Л. Кальпур-
нием (ibid., VIII, 4, 2). Раба Фульвия Флакка, желая добиться
V него показаний против господина, пытали даже восемь раз
(ibid., VIII, 4, 3).
В литературе, как западной, так и отечественной (до- и пос¬
лереволюционной), неоднократно обсуждался вопрос, в какой
мере господа пользовались своими правами относительно рабов
или, иными словами, до какой степени невыносимым было поло¬
жение рабов. Одни исследователи обращали внимание главным
образом на факты бесчеловечной жестокости рабовладельцев;
другие противопоставляли им данные о взаимной симпатии
господ и слуг и доказывали, что случаи особой жестокости бы¬
ли исключением, проявлением садистических наклонностей от¬
дельных людей, возможных во всяком обществе.
Думается, что в значительной мере опор этот схоластичен.
Во-первых, потому, что дошедшие до нас отдельные факты бо¬
лее или менее случайны, и истолкование их всегда будет субъек¬
тивно. Во-вторых, потому, что рабы не составляли единой
массы и положение отдельных их групп определялось не столь¬
ко личными свойствами их владельцев, сколько их местом в
1,1 Е. М. Штаерман
161
экономической и социальной жизни и могло изменяться по мере
ее эволюции. В-третьих, потому, что положение эксплуатируе¬
мых классов всегда было тяжелым и вряд ли удастся прийти
к единому мнению по вопросу о том, кому жилось хуже: рим¬
скому рабу или английскому рабочему эпохи промышленного
переворота. И если бы такое единство взглядов даже было до¬
стигнуто, оно по существу ничего бы не прибавило к пониманию
закономерностей развития рабовладельческого способа произ¬
водства, поскольку и без того ни у кого не вызывает сомнения,
что основой его являлись методы внеэкономического принужде¬
ния и насилия. Поэтому, не пытаясь дать общей оценки поло¬
жения римских рабов вообще, мы попытаемся привести лишь
некоторые более или менее объективные данные о тенденциях,
па него влиявших.
Развитие рабовладения и повышение удельного веса рабско¬
го труда в разных отраслях производства обусловливало отно¬
шение к рабу, в первую очередь, как к средству производства,
имуществу. Как мы видели, в споре между различными юриста¬
ми по вопросу об определении состава инвентаря имения возоб¬
ладало мнение, согласно которому в него включаются и «гово¬
рящие орудия»-—рабы. Но этой основной тенденции противо¬
стояли некоторые другие. Одни из них были порождены тем же
самым развитием рабовладельческого способа производства.
Оно, например, диктовало необходимость предоставить части
рабов известную фикцию правоспособности в различных сдел¬
ках, связанных с управлением делами господина и их собствен¬
ным пекулием, о чем подробно речь шла выше. Самое наделе¬
ние раба пекулием делало его фактически обладателем
имущества, права собственности, которого юридически он был
лишен. Стремление как-то заинтересовать раба и привязать его
к дому заставляло создать ему подобие семьи. «Какой может
быть отец у раба?!» — восклицает один из персонаж-ёй Плавта
(Captivi, 508). Но в отрывке из тогаты «Новобранец» автора
I в. до н. э. Атты некто говорит своему собеседнику: «Твой отец
вилик, значит твоя мать вилика» (Gramm, lat., VIII, 78) —про¬
исхождение раба и его родственные связи здесь вполне опре¬
деленны. Сенека Старший как о чем-то само собой разумею¬
щемся говорит, что на аукционе не продают раздельно рабов-
братьев (Seneca, Controv., IV, 26). Наряду с подобными мо¬
ментами, получившими свое дальнейшее развитие при империи
по мере укрепления рабовладельческого строя, во времена
республики еще действовали известные традиции, сохранив¬
шиеся от периода господства патриархального рабства и свя¬
занные с некоторыми формами рабства и зависимости, которые
сосуществовали в Италии с развитым рабовладением.
Как показывают два свидетельства Цицерона, такие формы
не исчезли окончательно накануне гибели республики. Одно из
162
этих свидетельств относится к городу Ларине, где имелись
издревле посвященные Марсу прислужники (ministri publici),
именуемые марциалами. Как рабы Венеры в Сицилии они со¬
ставляли фамилию бога, т. е. считались рабами. Но неожиданно
один из ларинцев Оппианик стал доказывать, что они свободные
и римские граждане. Декурионы и муниципалы, приняв это дело
близко к сердцу, поручили его вести своему представителю
Авиту. Вопрос был перенесен в Рим, и обсуждение его заняло
много времени (Cicer., Pro Cluent., 15). Каково было решение,
неизвестно, но самый казус показывает, что марциалы были
рабы особого рода, сильно отличавшиеся от римских. Аналоги¬
чен и другой случай. Прирожденные рабы (vernae) граждан
города Вицентина, люди, по словам Децима Брута, «ленивые
и мятежные», подали на вицентинцев какую-то жалобу в сенат
(Cicer., Ad Fam., XI, 19). В чем она состояла, неизвестно —
возможно, так же как и марциалы, эти верны претендовали на
свободу. Видимо, и те, и другие были подобны рабам Вольси-
ний, за двести лет до того оттеснившим своих господ от управ¬
ления городом и разгромленным явившимися на помощь граж¬
данам Вольсиний римлянами. В общинах латинского права
действовал отмененный только Веспасианом закон, согласно ко¬
торому B' некоторых случаях сыновья свободного и рабыни
считались свободными, а дети раба и свободной — рабами (Gai
Instit., I, 85; 86), что также свидетельствует об особом положе¬
нии рабов в отдельных районах Италии. Там отцовство прини¬
малось в расчет и для рабов, тогда как по римскому праву дети
рабынь отцов не имели, так же как и считавшиеся свободными
дети свободных женщин, если их отцами были рабы.
Сохранялись, видимо, и пережитки отношений, при которых
рабы были собственностью рода, как рабы Фабиев, отправив¬
шихся воевать всем родом вместе с рабами и клиентами (Serv.
Aen., VI, 845). Так, например, сородичи — когнаты — владельца
могли вынести решение об отпуске на волю его рабов (Cicer.,
Pro Caelio, 29). В упоминавшейся уже выше надписи из Капуи,
содержавшей перечень магистров Кастора и Поллукса от
105 г. до н. э., эти магистры-отпущенники носят только фамиль¬
ные имена. Некоторые указывают свои профессии: aer(arius),
pur(purarius). Один обозначен как С. Cossutius С. l(ibertus)
gent (АЁ, 1958, № 266). Поскольку никакое ремесло или про¬
фессия со слога «gent» не начинается, то он может значить
только «gentilis», т. е. Коссутий был отпущенник, а некогда —
раб рода. Выше уже приводились данные минтурнских стел,
показывающие, что братья часто совместно владели рабами.
То же мы видим в надписях и из других частей Италии: рабы и
отпущенники сплошь да рядом принадлежали нескольким одно¬
именным господам и патронам, т. е. братьям. Например, Секстин
отпущенники Марка и Нумерия Секстиев, Статий, отпущенник
163
И*
Публия и Марка Статиев (CIL, I, 566), Пиломуз, раб
Гнея и Секста (ibid., 570), Сульпиций, отпущенник Тита, Квин¬
та и Публия (ibid., 571), Турий, отпущенник Луция, Публия и
Гая (ibid., 574), Филоген, раб Луция и Публия Куртиев..
Орфей, раб Луция и Гая Азиниев (ibid., 602), Корнелий,
отпущенник Квинта и Публия (ibid., 1638), Папиний, отпущен¬
ник Квинта и Марка (ibid., 1355), Цецилий, отпущенник Гнея,
Авла и Квинта (ibid., 1430). Таких рабов и отпущенников боль¬
ше в надписях из центральных и 'северных областей Италии,
чем в надписях из Капуи, где вследствие связей с Грецией рабо¬
владение раньше приняло классические формы.
Можно полагать, что нераздельное владение рабами несколь¬
ких братьев ів исконных римских областях обусловливалось
более сильными родовыми связями и, соответственно, более
Патриархальными отношениями в фамилии. К этим отношениям,
возможно, восходит и практиковавшийся Катоном Цензором
обычай в случае совершенного рабом тяжелого преступления
судить виновного в присутствии всей фамилии и приговаривать
его к казни, только если все ее сочлены единогласно одобрят
такую крайнюю меру (Plut., Cato maior, 21). Обычай этот,
скорее всего, связан и с правом сородичей (которые впослед¬
ствии могли быть заменены наиболее уважаемыми друзьями
заинтересованного лица) судить преступления, совершенные
внутри семьи. Таким образом, еще при Августе судил своего
уличенного в покушении на отцеубийство сына некто Тит Арий
(Seneca, De Clem., I, 15). Сородичи или друзья, как мы увидим
далее, должны были присутствовать при допросе раба под пыт¬
кой, производившемся в доме господина, и имели право оста¬
новить пытку, если она становилась чрезмерно жестокой. Все
это показывает, что следы патриархальных отношений в фами¬
лии еще не совсем исчезли.
Между тем давно уже было высказано и принято вполне
справедливое мнение, что в древнейшем сакральном праве, воз¬
никшем именно на основе этих патриархальных родовых отно¬
шений, раб пользовался известной защитой и некоторыми
человеческими правами, несколько стиравшими грани между
свободными и несвободными членами фамилии. Некоторые дан¬
ные показывают, что разделявшая их пропасть некогда была
не столь глубока, как впоследствии. Так, юрист начала I в. н. э.
Мазурий Сабин упоминает, что древние юристы допускали воз¬
можность законного усыновления патроном отпущенника и да¬
же господином раба, что давало им права свободнорожденных.
Самому Мазурию Сабину такая возможность уже представля¬
ется совершенной нелепостью (Aul. Gell., V, 19, 11 —14). У од¬
ного из риторов рассматривается казус, возникший из закона,
на основании которого господину дозволялось признавать детей,
рожденных рабыней, своими, что также делало их свободнорож¬
164
денными гражданами и наследниками отца (Sulp. Victor., Instit.
orat., 38).
Впоследствии же возможность породниться с рабоім пред¬
ставлялась верхом унижения. Характерна контровероия Сенеки
Старшего, посвященная обвинению отца, вознамерившегося вы¬
дать свою дочь за раба, в награду за то, что он укрыл ее во
время господства тирана. Последний раздавал рабам для бра¬
ка жен и дочерей их изгнанных владельцев (Seneca, Controv.,
III, 21). Ораторы, разрабатывавшие эту тему, почти ничего не
нашли возможным сказать в защиту отца. Только Валерий
Гемин сослался было на брак Катона Цензора с дочерью своего,
колона, но противник Гемина не преминул указать на все раз¬
личие между свободнорожденным, пусть даже очень низко по¬
ставленным, и рабом. Оратор Альбутий произнес несколько
общих фраз на тему о прирожденной свободе всех людей, но
дальше свою мысль не развил. Зато те, кто выступали против
отца, не жалели сильных выражений: такой брак позорен, го¬
ворили они; как может человек, будучи в здравом уме, выбрать
B' зятья купленного раба? Ведь вся его заслуга лишь в том, что
он воздержался от злодеяний, за которые его следовало бы рас¬
пять, и исполнил свой долг. Неужели новый родственник из.
рабской каморки перейдет в покои господина? Где его сороди¬
чи? Где его родовые святыни и священнодействия? Можно ли
вообще говорить о великодушии раба? Если он спас дочь хозя¬
ина, то не из высоких побуждений, а в надежде, что, когда
падет власть тирана, господин даст ему в награду свободу. Ка¬
ким несчастьем для девушки было бы иметь от раба детей; ведь
от таких связей родятся злодеи и тираны и т. д.
В древности раб мог быть даже поручителем. Во всяком слу¬
чае Варрон упоминает закон, запрещавший просить или давать
поручителей (vades) из числа рабов (Varro, L. L., VI, 74). Рабы
в патриархальной фамилии несли жреческие функции при куль¬
те Ларов, которым, по словам Дионисия Галикарнасского (IV,
14), было приятно служение рабов, и участвовали вместе со
свободными в установленном по преданию Сервием Туллием
празднике Компиталий, справлявшемся соседями-земледельца¬
ми в честь Ларов перекрестков. Участвовали они и в других
обрядах. По словам Сервия, в древности младшие помощники в
священнодействиях (министры) были мальчики и девочки, име¬
новавшиеся камиллами. К участию в священнодействиях можно
было привлечь и рабов, на время или на всю жизнь посвящен¬
ных в культ (Serv., Aen., XI, 542; 591). По мнению Виссова, то
были рабы жреческих коллегий, исполнявшие при жертвопри¬
ношениях подсобную роль2. Возможно, однако, что к этим
заместителям камиллов восходит институт самостоятельных
2 G. W i s s о w а. Religion und Kultus der Romer. Miinchen, 1902, S. 426.
165
рабов-министров, о которых уже шла речь выше и которые,
в частности, обслуживали и культ Ларов. Первоначально они,
как и дети, выступали в качестве младших членов фамилии,
затем остались единственными представителями последних,
причем постепенно деятельность их вышла за рамки фамилии
и приобрела общегородской, общественный характер. Впослед¬
ствии уже не господа посвящали их на служение божеству, а
они назначались городскими магистрами или избирались чле¬
нами религиозных товариществ, к которым принадлежали. Как
мы видели, функции эти сохранялись за ними в течение всего
периода республики.
Служа богам, рабы пользовались в известной мере их защи¬
той. Видимо, алтарь Ларов был в доме тем местом, где раб
находил защиту от разгневанного господина, а чрезмерно жест¬
кий хозяин рисковал навлечь на себя гнев этих покровителей
фамилии (Juvenal., Sat., XIV, 15—25). Плутарх приводит пове¬
рие, согласно которому Лары наблюдали за жизнью фамилии и
наказывали злых и нечестивых (Plut., Quest. Rom., 51). Вообще
свирепствовать относительно рабов в присутствии божества
считалось грехом. Это явствует из известного, приводимого мно¬
гими авторами рассказа о первых играх в честь Юпитера, уст¬
роенных S' дни Латинской войны. Когда народ уже сидел на
местах в ожидании начала игр, по цирку провели бичуемого
раба. Вскоре Юпитер явился во сне одному крестьянину и при¬
казал уведомить сенат, что «ему не понравился первый плясун,
открывший игры». Крестьянин, пренебрегший приказанием бога,
был наказан смертью сына, и его разбил паралич. После нового
явления Юпитера он открылся друзьям, и они отнесли его в се¬
нат. Как только он поведал сенаторам все дело, он полностью
исцелился, сенаторы же во искупление допущенного святотат¬
ства повторили игры (Cicer., De divin., I, 26; Liv., II, 36; Vai.
Max., I, 7, 4; Lactan., Div. Instit., II, 7).
Афиней сохранил предание о гибели Сибариса, наказанного
за то, что некий сибарит ісек своего раба в святилище и прек¬
ратил бичевание, только когда раб прибег к гробнице его отца
(Athen., XII, 520). Тот же дух сказался в различных рассказах
об отмене ритуального жертвоприношения рабов. По преданию,
рабов убивали на алтаре Таврической Дианы, принесенной
Орестом и Пиладом в Арицию, но так как этот обычай показал¬
ся римлянам слишком жестоким, его заменили поединком меж¬
ду жрецом богини и новым претендентом на эту должность,
которую могли занимать только беглые рабы. Рабов некогда
убивали на похоронах знатных и могущественных лиц. Когда
умер Юний Брут, многие роды прислали в жертву ісвоих рабов-
пленников, но внук покойного, сочтя старый обычай слишком
жестоким, приказал пленным сражаться между собой, откуда
if пошли гладиаторские игры (Serv., Aen., II, 116; III, 67; V, 95;
166
VI, 136; X, 519; XII, 606). Такое же происхождение приписыва¬
лось римскими авторами и Немейским играм: они заменили
принесение жизни раба умершего господина в жертву манам
(Fact Placid., Comment, in Stat. Theb., IV, 721). Все это пока¬
зывает, что по древним религиозным представлениям, еще жив¬
шим при республике, напрасное пролитие крови раба считалось
нечестивым актом. Возможно, что в связи с теми же древней¬
шими представлениями находится обычай, по которому, если
на рабов падало подозрение в краже, их вели к жрецу, и он,
спев соответствующую песню, бросал каждому из них кроші ѵ
хлеба. Тот, к кому она прилипала, и был вор (Pseudo-Acron.,
Schol. in Horat., Epist., I, 10, 10). Такой мягкий вид следствия
противопоставлялся бичеванию и пыткам.
Вероятно, вначале защитой религии пользовались рабы-со-
племенники, рожденные в фамилии, может быть, бывшие соро¬
дичи, связанные поэтому с родовым и фамильным культом, и
только потом она распространилась на рабов-чужеземцев. На
это предположение наводят противоречивые известия об отно¬
шении к умершим рабам. По сообщению Баррона, В' праздник
Ларенталий жрецы вблизи могилы Акки Ларенции совершали
жертвоприношение рабским богам-манам (Varro, L. L., VI, 24).
Таким образом, считалось, что рабы, так же как свободные,
имеют манов, которых следует почитать, следовательно, раб
должен быть потребен с соблюдением определенных обрядов.
Но из других источников мы узнаем, что господа некогда выбра¬
сывали трупы рабов за Эсквилинские ворота, где впоследствии
были сады, охраняемые Приапом (Pseudo-Acron., Schol. in Hor.,
Ser., I, 8, 8; Fest., s. v. puteum). Скорее всего, первое свиде¬
тельство относится к рабам-соплеменникам, второе — к чуже¬
земцам. Впоследствии это различие сгладилось и всякое место
погребения раба было признано освященным — locus religiosus.
У Теренция рабы, так же как свободные, имеют своего гения.
Своего гения и даже своего бога упоминают рабы Дав и Гета
(Terent., Phorm., I, 1; 2).
Религия требовала, чтобы в праздники рабы отдыхали от
работы (Cicer., De legib., II, 8; 12). Правда, землевладельцы
старались по возможности обойти это требование (Cato, De ag¬
ric., 2), истолковывая в свою пользу соответствующие предпи¬
сания жреческих книг; например, некоторые доказывали, что
в праздники нельзя лишь начинать новые работы, но можно
делать то, что относится к уже существующему в имении, ска¬
жем: нельзя рыть новые водоотводные канавы, но можно чис¬
тить старые (Serv., Georg., I, 270). Все же известным сдержи¬
вающим началом религиозные предписания служили, и нару¬
шать их открыто и дерзко не решались.
Возможно, с древними верованиями, освящавшими власть
народного трибуна, были связаны его право и обязанность
167
вступаться за рабов в случае чрезмерной и несправедливой же¬
стокости к ним господ. Обычно принято считать, что известное
ограничение власти господ государством начинается лишь с
правления Адриана и Антонина Пия. Однако это не совсем
правильно. Видимо, при этих императорах оно было законо¬
дательно оформлено, но как обычай существовало значительно
раньше, B' частности и при республике. По словам Улыпиана,
Лабеон рассматривал вопрос, можно ли считать беглым раба,
прибежавшего в убежище (asylum) или туда, куда обычно при¬
ходят те, кто просят, чтобы их продали (qui se venales postu¬
lant— Dig., XXI, 1, 17, 12). Лабеон, умерший в начале I в. н. э.,
еще не мог здесь иметь в виду императорские статуи, тем более,
что о них в том же параграфе Улыпиан говорит особо. Не мог
он иметь в виду и какой-нибудь новый, появившийся при Авгу¬
сте закон, так как, во-первых, о таковом ничего неизвестно, а
во-вторых, речь у него явно идет о каком-то старом, исконном,
всем известном обычае. Что это был за обычай, мы можем су¬
дить на основании одного места из трактата Плутарха «о суеве¬
рии». Рабы, пишет он, имеют право, если они не надеются на
свободу, потребовать, чтобы их продали, и меняют своего гос¬
подина на более справедливого (De superst., 4). Обычно счи¬
тается, что Плутарх подразумевает греческий обычай, но, как
видно из приведенного свидетельства Лабеона, нечто подобное
практиковалось и в Риме.
В различных сборниках риторических упражнений неодно¬
кратно говорится, что «предки» сохраняли даже для рабов,
рожденных в рабстве, возможность получить помощь и что раб,
если ему грозила несправедливая казнь или мучения, мог обра¬
титься за защитой к народному трибуну3. Особенно любопытны
данные Сенеки Старшего, скорее всего, относящиеся ко времени
республики. Тема контровероии такова: больной господин при¬
казал рабу дать ему яд, дабы прекратить свои мучения. Раб
отказался. Разгневанный господин завещал его распять, что и
намерены исполнить наследники. Раб апеллирует к народным
трибунам и произносит речь. Он предвидит возможные возра¬
жения: трибуны, скажут ему, не могут защищать раба. Однако
утверждать нечто подобное — значит вообще положить конец
власти трибунов, которую римский народ поставил над собой,
чтобы и самому иметь вес в государстве. В другом казусе,
разобранном Флаком и Фортунатианом, раб обращается к три¬
буну, когда госпожа, гетера, собирается его распять за то, что
он осмелился в нее влюбиться. В одной из декламаций Псевдо-
Квинтиллиана дается ссылка на закон, дозволяющий вчинить
иск за плохое обращение с рабом (male tractatione sit actio),
3Calp. FI a cc., Declamat, 17, 23; Seneca. Excerpt, ex controv., Ill,
9; Ps.-Q u i n t i 1., Declam., 380; Fortunat., Ars rhet, I, 20.
168
причем здесь оратор имеет в виду даже не убийство или пытку
раба, а принуждение рабыни к разврату: господин пытается
выдать рабыню за свою жену и послать ее вместо последней
на свидание к богатому купцу, обещавшему мужу большие
деньги за такую уступчивость. Господину предъявляется обви¬
нение на основании цитированного закона (Ps.-Quintii., Deciam.,
363). Иллюстрацией прав трибуна относительно рабов может
служить уже упоминавшийся эпизод, имевший место после
убийства Клодия: когда замешанный в деле раб Милона Гала¬
та был пойман и приведен к триумвиру по уголовным делам,
народные трибуны вывели Галату из дома триумвира и вернули
Милону. Эпизод этот подтверждает, что трибуны могли вме¬
шиваться в защиту раба и действовать при этом достаточно
решительно и самовластно. На такого рода права трибунов ука¬
зывают и слова Цицерона о святилищах и общественных местах,
служивших по воле предков местом убежища, которых теперь
после восстановления власти народных трибунов никто не смеет
касаться (Cicer., De leg. agr., II, 14).
Из приведенных данных можно заключить, что при респуб¬
лике обычай дозволял рабу прибегать в убежище и искать за¬
щиты против чрезмерной жестокости и несправедливости господ,
просить (причем просьба принималась во внимание), чтобы его
продали другому, более гуманному господину. Защита рабов в-
силу того же обычая осуществлялась народными трибунами,
причем их право и долг в этом отношении были тесно связаны
с правом и долгом защищать плебеев от насилий богатых и
знатных, т. е. с самой основой их власти. Последнее, кстати
сказать, лишний раз подтверждает, что интересы городского'
плебса и городских рабов были тесно связаны. Мы не знаем, на¬
сколько часто рабы пользовались правом, предоставлявшимся
им этим обычаем. Судя по контексту, в котором его упоминает
Лабеон, соответствующие случаи не были из ряда вон выходя¬
щими исключениями. Но, конечно, речь здесь могла идти только
о городских рабах. Сельские раібы, запертые на виллах, темные
и забитые, вероятно, даже и не знали о предоставлявшихся им
возможностях и не могли добраться до убежища и до трибу¬
на. Все же тенденция к некоторому ограничению самовластия
господ существовала и при республике. Она питалась как древ¬
ними представлениями, возникшими в те времена, когда рабы
играли известную роль в религиозной жизни фамилии и не
слишком отличались от ее младших, свободных сочленов, так и
вновь возникавшей близостью городских рабов с городскими
свободными плебеями. Оба эти момента тесно переплетались.
По словам юриста I в. до н. э. Цинция, в старину патрициями
называли тех, кого теперь именуют свободнорожденными —
ingenui (L. Cine., fr. 6), т. е., с его точки зрения, некогда все не
принадлежавшие к патрициям не причислялись к свободнорож¬
169
денным, а следовательно, были близки к рабам, играли в госу¬
дарстве ту же роль, что и рабы в фамилии. Возможно, тогда
же сложился и афоризм: «Что в городе чернь, то рабы в фами¬
лии» (Donat., Adelph., V, 6, 10). Именно на базе старинных и
оживших вновь в связи с возникшими отношениями представ¬
лений, а также благодаря развитию взаимосвязи между рабами
и простым народом могла укрепиться и идея о долге трибуна
защищать и тех, и других. Юридическое воззрение на раба как
на имущество, говорящее орудие до известной степени коррек¬
тировалось взглядами, согласно которым рабы были хотя и
неполноправными членами фамилии, но все же играли немало¬
важную роль в ее религиозной жизни, а затем и в религиозной
жизни государства или города. Такого рода представления
сближали рабов с теперь уже полноправными, но все еще стояв¬
шими ниже других сословий гражданами, бедными и живущими
трудами своих рук.
Значительное влияние на положение рабов оказывали и мо¬
менты политические. Влияние это было многообразно и во мно¬
гом противоречиво. Попытаемся рассмотреть отдельные его
аспекты.
Как безусловная и абсолютная собственность господина раб,
согласно общераспространенной точке зрения, был обязан слепо
повиноваться его воле, должен был всему на свете предпочитать
благо господина. «Согрешить ради господина для раба добро¬
детель», гласила пословица. Различные, более поздние авторы
с восторгом рассказывали, каковы были рабы у «предков». Они
спасали их, жертвуя жизнью, как раб отца Сципиона (Liv., XXI,
46; Macrob., Saturn., I, 11); умирали вместе с ними, когда толь¬
ко смерть могла спасти господ от бесчестия, как раб Гая Грак-
ха, раб претора марсов в Союзническую войну Гая Веттия или
раб сына Мария (Vai. Maxim., VI, 8, 2; 3; Veli. Patere., II, 6, 5;
Seneca, De benef., III, 23); терпели жесточайшие пытки, не вы¬
давая совершенных хозяевами преступлений (Vai. Max., VI, 8,
1; VIII, 4, 3). Они были образцами железной дисциплины в пов¬
седневной жизни. Рабы не выходили из дома без позволения,
не общались с посторонними, не болтали о господине за его
спиной и даже без нужды не называли его имени (Fest., s. v.
percunctatum — со ссылкой на Катона), отвечали только на
вопросы хозяина и не позволяли себе заговорить с ним по соб¬
ственной инициативе (Plutarch., De garrulit., 18, 1).'
«Предки», владевшие этими идеальными автоматами, со
своей стороны ни в коем случае не позволяли себе побудить
чужого раба нарушить долг относительно господина, какие бы
выгоды это им ни сулило. В 120 г. до н. э. Луций Красс обви¬
нил на суде ненавистного ему Гая Карбона. Раб последнего
принес Крассу ларец, в котором хранились бумаги его госпо¬
дина, обеспечивающие Крассу легкую победу. Но Красс запе-
170
латал ларец и вместе с закованным в цепи рабом отослал Кар¬
бону (Vai. Max., VI, 5, 6). Так же поступил и Гней Домиций.
В 104 г. до н. э. он судился с принцепсом Марком Скавром и
прилагал все старания, чтобы его победить. Как-то ночью к
нему явился раб Скавра и предложил представить доказатель¬
ства многих преступлений своего господина и тем помочь До-
мицию выиграть дело. Однако Домиций не только отказался
выслушать раба, но приказал схватить его и доставить к Окав-
ру (Schol. Gronov. in Cicer., Pro reg. Deiot., II; Vai. Max., VI, 5,
5). Точку зрения рабовладельцев на этот вопрос четко сфор¬
мулировал Цицерон: «Подстрекать раба словами, надеждами,
портить обещаниями, увести из дома, вооружить против госпо¬
дина—-это значит... объявить всем фамилиям нечестивейшую
войну. Если таковая порча раба останется безнаказанной...,
нашу безопасность не охранят никакие стены, никакие законы.
Если то, что находится внутри дома и принадлежит нам, сможет
безнаказанно ускользнуть и сражаться против нас, то рабы
окажутся господами, а господа рабами» (Cicer., Pro reg. Deiot.,
II). Соответственно в принципе считалось недопустимым пытать
рабов при судебных разбирательствах, направленных против их
господ.
С развитием рабовладельческого способа производства вся
ответственность за действия рабов, как и за действия животных,
перекладывалась на владельца. По Законам XII таблиц раб,
совершивший (мошенничество или другое правонарушение с ве¬
дома господина, сам за него отвечал, иск вчинялся рабу. Но в
первой половине III в. до н. э. был издан закон Аквилия, уста¬
навливавший во изменение древнего права ответственность
господина за раба: иск за причиненный им ущерб вчинялся гос¬
подину. «Закон XII таблиц,—пишет Ульпиан,— желал, чтобы
рабы в таких делах не повиновались господам. Закон же Акви¬
лия как бы прощал рабу, который послушался господина, так
как раб должен был бы погибнуть, если бы не сделал то, что
приказывает господин» (Dig., IX, 4, 2, 1). По тому же закону
Аквилия убийство чужого раба приравнивалось к убийству
чужого четвероногого: в обоих случаях убийца должен был
вернуть владельцу наибольшую стоимость, которую имел уби¬
тый B' текущем году, а также возместить дополнительные убыт¬
ки, например, если убитого раба кто-то назначил наследником,
а он погиб раньше, чем господин вступил в права наследства,
или если смерть раба — актера или музыканта обесценила труппу
или хор, к которым он принадлежал (Gai Instit., III, 210—214;
Dig., IX, 2, 1). Таким образом, раб юридически окончательно
приравнивался к скоту и к бессловесному орудию воли господи¬
на, перед которым только и отвечал за свои поступки. Государ¬
ственные магистраты могли осудить раба лишь за совершенное
им по собственной инициативе тяжелое уголовное преступление
171
вне фамилии, как в приводившемся выше случае, когда раб
убил римского всадника и был распят триумвиром по уголов¬
ным делам. К суду привлекались и рабы, изготовившие яд для
отравителя (Cicer., Pro Cluent., 54). Да и то осудившие раба
магистраты рисковали навлечь на себя гнев его господина. Так,
Цицерон, выступая в защиту Л. Флакка, доказывал, что один
из обвинителей Флакка Лукрон мстит ему за то, что он, будучи
претором, осудил совершившего убийство вилика Лукрона (Ci¬
cer., Pro Flacc., 4; 35). Если раб подозревался в самом тяжелом
преступлении, совершенном внутри фамилии, владелец вел
следствие собственными силами. Показательны в этом смысле
некоторые подробности сложного и обильного многими злодея¬
ниями дела Клуэнция.
Враги Клуэнция Фабриций и Оппианик (пытались подкупить
принадлежавшего врачу Клеофонту раба Диогнета, чтобы тот
дал Клуэнцию яд. Раб донес об этом Клеофонту, а тот Клуэн-
пию. По совету сенатора Бабрия последний купил у врача Дио¬
гнета, «чтобы легче узнать, правдивы ли его показания», т. е.
применить допрос под пыткой; и, действительно, Фабриций был
уличен (Cicer., Pro Cluent., 16). Через некоторое время Оппиа¬
ник, разойдясь с изменившей ему женой Сассией, умер при
загадочных обстоятельствах, и Сассия, на которую падало по¬
дозрение в отравлении мужа, решила начать расследование об
его смерти. Она купила у лечившего Оппиаіника врача его раба
Стратона и дала на пытку его и своего собственного доверенно¬
го раба. У своего пасынка она потребовала на пытку достав¬
шегося ему от отца раба Никострата, по слухам, доносившего
Оппианику на Сассию. В присутствии наиболее почтенных дру¬
зей покойного и их жен рабов дваждьг подвергли пытке, столь
суровой, что присутствовавшие были вынуждены остановить
палача, но ничего от них не добились. Сассия,— по мнению Ци¬
церона, с целью вознаградить Стратона за молчание,— пода¬
рила ему в Ларине, где жила сама, оборудованную всем необ¬
ходимым для занятий медициной таберну, так как у своего
старого хозяина он научился врачебному искусству. Через три
года Стратон в сообщничестве о імальчиком-р абом убил двух спя¬
щих рабов Сассии, бросил их тела впруд, распилил шкаф, где хра¬
нились ее деньги и ценности, и похитил их. Долгое время все
были уверены, что преступление совершили исчезнувшие рабь
убитые Стратоном. Затем случайно стало известно, что он ку¬
пил на аукционе именно такую пилку, которой можно было
вскрыть шкаф. Мальчик, сообщник Стратона, испуганный воз¬
никшим подозрением, во всем признался. Стратон был закован
в цепи, и началось следствие опять-таки в доме Сассии. Движи¬
мая старой ненавистью к рабу покойного мужа Никострату,
она без всякого к тому основания потребовала и его на пытку.
Молодой хозяин сначала отказался выдать преданного раба, но
172
когда Сассия пригрозила лишить его наследства, «выдал вер¬
нейшего раба свирепейшей женщине не столько для расследо¬
вания, сколько на жестокие мучения». На сей раз присутство¬
вать при допросе и пытке был приглашен только любовник
Сассии, «порядочных» же людей при этом не было. В резуль¬
тате Стратону, чтобы он не болтал лишнего, Сассия приказала
отрезать язык, а затем он был распят на кресте (ibid., 63—66).
Из этой случайно дошедшей до нас уголовной хроники го¬
рода Ларины чрезвычайно ярко видно, в какой мере замкнутым
мирком, государством в государстве была в те времена фами¬
лия. Закон в ее внутренние взаимоотношения не вступал, даже
в случае самых вопиющих преступлений, совершенных как гос¬
подами, так и рабами. Господин был и следователь, и судья, и
палач. Насколько доминировала его воля, видно, между прочим,
из одного приводимого Цицероном рассуждения. Допущенную
провинность, пишет он, можно иногда оправдать незнанием.
Например, некто предал пытке раба своего брата, убившего
господина. Затем, когда было вскрыто завещание покойного,
оказалось, что тот отпускал раба на волю. Брат мог сослаться,
что не знал этого обстоятельства, а потому пытал свободного
уже человека (Cicer., Rhet. ad Herenn., I, 14). Достаточно срав¬
нить этот пример с изданным спустя несколько десятилетий,
при Августе, знаменитым Силанианским сенатусконсультом, что¬
бы оценить все его своеобразие. По Силанианскому сенатуокон-
сульту, как известно, если возникало подозрение, что господин
был убит не только своим рабом, но и посторонним лицом, за¬
вещание не вскрывалось, пока не было закончено расследова¬
ние. Если же факт убийства подтверждался, все рабы, находив¬
шиеся на расстоянии окрика от убитого в момент его гибели и
не пришедшие ему на помощь, предавались казни, независимо
от того, получали ли они по его завещанию свободу или нет.
Государство здесь вмешивается железной рукой в жизнь фами¬
лии, пренебрегая волей отдельного рабовладельца ради защиты
класса рабовладельцев в целом. Совершенно иное мы видим у
Цицерона: раба, с его же точки зрения, несомненно, достойного
пытки и казни, нельзя пытать, раз господин изъявил волю сде¬
лать его свободным гражданином.
При империи точка зрения, согласно которой государство в
ряде случаев имеет право вмешиваться во взаимоотношения гос¬
под и рабов, как мы увидим в следующем выпуске, постепенно
возобладала. Но зарождаться она начала уже при республике
под влиянием тогдашних политических событий и прокладывала
себе путь в постоянном противоречии с общепринятой.
Рабы, числившиеся по закону вещью, на деле были одарен¬
ными волей и разумом людьми, и с этим в конце концов не мог¬
ли не считаться даже самые твердокаменные приверженцы
«нравов предков». Как мы видели, рабы сплошь да рядом были
173
активными участниками частных и политических интриг своих
владельцев, а враги последних далеко не всегда оказывались на
такой «высоте», как Домиций и Красс. В острой политической
борьбе снова и снова возникал эмпирически и теоретически воп¬
рос о допустимости поступиться в какой-то мере принципом су¬
веренности воли господина. В начале I в. до н. э. был издан
уже упоминавшийся выше закон М. Лукулла против распрост¬
ранившейся и опасной для государства практики совершать на¬
падения с помощью вооруженных рабов. В отличие от закона
Аквилия закон Лукулла признавал рабов, даже если они дей¬
ствовали по приказу господина, ответственными и предавал их
суду. В случае, если суд признавал, что виновная фамилия дей¬
ствовала со злым умыслом (dolo malo), потерпевшему предо¬
ставлялось возмещение в четырехкратном размере. Противник!
нового закона пытались доказать, что рабы вообще ничего не'
могут совершить со злым умыслом, но, видимо, поколебать за¬
кон Лукулла им не удалось (Cicer., Pro М. Tullio, 2; 9). Веро¬
ятно, они исходили из предпосылки, что рабы, исполнявшие-
приказ господина, за него не ответственны, так как своей воли
и суждения иметь не могут. Против подобной концепции нап¬
равлены, между прочим, слова Альфена: раб не во всем может
безнаказанно слушаться своего господина, например, если гос¬
подин прикажет ему убить человека или совершить кражу (Dig.,
XLIV, 7, 20). Подорванным оказалось и незыблемое запреще¬
ние пытать рабов, чтобы добиться от них показаний против их гос¬
под. В консульство Цицерона по постановлению «предусмотри¬
тельных людей» было дозволено пытать рабов лиц, заподозрен¬
ных в кровосмешении и заговоре (Cicer., De partit, orat., 34).
Как мы видим, доносы рабов на господ, злоумышлявших
против республики, постоянно принимались и даже вознаграж¬
дались. На эту традицию опирался Сулла во время проскрип¬
ций. Фактически, давая рабам проскрибированных свободу за
донос на господ, он подрывал устои рабовладельческого обще¬
ства, покоившиеся на абсолютной власти главы фамилии. Но
формально его действия выходили за обычные рамки скорее с
количественной, чем с качественной стороны. Поэтому, как ни
странно, эти ломавшие все принятые нормы действия не выз¬
вали серьезного осуждения ни в среде нобилитета, ни даже у
оппозиции. В глазах первого Сулла оставался борцом с «воору¬
жившим эргастулы» и «призвавшим к свободе рабов» тираном
Марием (Арр., ВС, I, 60; Lucan., Phars., II, 149; Vai. Max., VIII,
6, 2). О нем даже рассказывали, неизвестно насколько До¬
стоверно, будто, желая продемонстрировать верность «обычаям
предков», он, когда раб Сулыпиция выдал своего господина,
чтобы не нарушить свое слово, отпустил его на волю, но тут
же сбросил с Тарпейской скалы в наказание за предательство
(Vai. Max., VI, 5, 7; Liv., Epit., 90).
174
Вероятно, в связи с событиями времен Мария, Суллы, а за¬
тем Катилины и Клодия в римском обществе пробудился особый
интерес к «тиранам», и в частности к взаимоотношениям «тира¬
нов» с рабами. В заимствованном у греков и обогащенном соб¬
ственными домыслами образе «тирана» у авторов, современных
событиям, и несколько более поздних римских писателей эта
сторона его деятельности играла немаловажную роль. «Тиран»
непременно призывал к свободе рабов, изгонял с их помощью
благородных господ и раздавал освобожденным рабам не толь¬
ко имущество изгнанников, но и их жен и дочерей для постыд¬
ного и унизительного брака. По Юстину, таким образом посту¬
пал тиран Гераклеи Клеарх, по Цицерону, Полиену и Диодо¬
ру— Дионисий, по Ливию — Набис4. Целиком посвящена ана¬
логичному случаю уже упоминавшаяся контроверсия Сенеки
Старшего (Controv., Ill, 21).
Следует заметить, что те же римские историки и писатели
не осуждали «законные» греческие и римские правительства,
когда те после тяжелых военных поражений сами освобождали
и призывали в армию рабов. Лишь у более поздних авторов
призыв рабов в войско после битвы при Каннах представлен
актом, глубоко унизительным для римского государства, при¬
мером несчастья, заставившего пренебречь и честью, и спра¬
ведливостью ради спасения от неминуемой гибели (Quintii.,
Inst, orat., III, 8; Flor., Epit., I, 20; 30; Vai. Max., -VII, 7, 1).
Напротив, Тит Ливий в мобилизации рабов после Канн не ви¬
дит ничего особенно страшного и даже подчеркивает в даль¬
нейшем мужество и стойкость «волонов», как именовались
части, составленные из рабов. Для тогдашнего римлянина раз¬
ница между действиями «законного» правительства и «тирана»
была очевидна. Первое, будь то афинское народное собрание
или римский сенат, будучи вынуждено вооружить рабов, во-
первых, выкупало их у господ, а во-вторых, и это главное, не
призывало их к самочинным действиям, не противопоставляло
их господам, не разжигало в них дух неповиновения и мятежа.
Напротив, вооружив рабов, оно посылало их защищать рабо¬
владельческое государство и за это награждало их свободой.
Исходя из тех же соображений, оптиматы считали вполне
допустимым широко использовать рабов в борьбе с популяра¬
ми. Так, например, Антоний и Кален в ответ на «Филиппики»
Цицерона упрекали его за то, что он в свое консульство «на¬
полнил форум вооруженными рабами» (Cicer., Philip., II, 7; Dio
Cass., XLVI, 20, 1). Он же во время движения Каталины обещал
рабам, донесшим на заговорщиков, свободу и 100 тыс. сестерци¬
ев, а для охраны италийских городов разместил в них
4 J u s t, XVI, 5, 2—5; Cicer., Tuscul., V, 20; D i o d о г., XIV, 6, 5; Po¬
ly a e n., Strateg., V, 2, 20; Liv. XXXIV, 21—32; 36.
175
гладиаторские фамилии (Sallust., Catii., 30, 6—7). Но Цицерон
считал и доказывал, что и он, и Сестий, и Милон, и другие опти¬
маты, имевшие отряды вооруженных рабов, действовали как хо¬
рошие, достойные всяческого уважения граждане, всеми спосо¬
бами защищавшие республику (Schol. Bobiens., Pro Sestio, 23,
1). Сам факт вооружения рабов не считался предосудительным.
Признаком «тиранических» устремлений был призыв их к свобо¬
де и восстанию против господ и республики. Поэтому Мария счи¬
тали «тираном», а Суллу, несмотря на роль, отведенную им во
время проскрипций рабам,— борцом за свободу против тирании.
Но независимо от того, как оценивались в этом смысле дей¬
ствия лидеров той или иной партии, то обстоятельство, что ра¬
бов так или иначе все чаще вовлекали в политическую борьбу,
разрушало замкнутость фамилии и противодействовало тенден¬
ции к полному обезличиванию рабов, растворению их воли в
воле господина. В том же направлении действовали и некоторые
практические мотивы: желавшие добиться популярности дея¬
тели отлично знали, что их «репутация на форуме во многом
составляется домочадцами» (Cicer., De petit, cons., 5), и они
старались расположить к себе не только посторонних, но и сво¬
их собственных рабов, особенно тех, кто, живя в одном доме с
господами, были полностью осведомлены обо всех их делах.
Все эти разнохарактерные тенденции так или иначе влияли
на отношение к рабам и на их положение в значительно боль¬
шей степени, чем личные качества отдельных рабовладель¬
цев, хотя, конечно, и этот фактор не приходится сбрасывать со
счетов.
Естественно встает вопрос, каково в этом смысле было влия¬
ние таких определяющих по своей первостепенной важности
событий, как сицилийские восстания рабов и восстание Спар¬
така? Казалось, они должны были бы произвести огромное впе¬
чатление на рабовладельцев, поставить «рабский вопрос» в
центр внимания, вызвать какие-то серьезные изменения в от¬
ношении к рабам. Однако, как это ни странно, величайшие раб¬
ские восстания античности на деле не произвели никакой корен¬
ной ломки во взглядах рабовладельцев на рабов. Как мы уви¬
дим в следующем выпуске, такие изменения начались лишь на
столетие позже, во времена империи, когда крупные рабские
движения уже отошли в прошлое. В современных же им источ¬
никах нет никаких данных, позволяющих заключить, что гост
подствующий класс извлек какие-нибудь серьезные уроки из
событий.
Правда, согласно общепринятому мнению, первое Сицилий¬
ское восстание натолкнуло Тиберия Гракха и его единомышлен¬
ников на мысль, что рост числа рабов и разорение крестьян¬
ства грозят серьезными потрясениями и падением численности
.армии. Но впоследствии это опасение как будто бы рассеива¬
176
ется. Видимо, в связи с превращением армии в наемную умень¬
шение количества крестьян теряет в этом смысле свое значение.
Что же касается опасности рабских восстаний и вообще сопро¬
тивления рабов, то италийские землевладельцы еще далеко ее
не осознали. В Сицилии после подавления второго восстания
рабам под страхом смерти было запрещено иметь какое бы то
ни было оружие (Cicer., Verr., II, 5, 3). В Италии не была при¬
нята даже такая мера предосторожности. Все пастухи, судя по
Баррону, имели при себе оружие, и, как уже неоднократно упо¬
миналось, господа сами постоянно вооружали рабов.
Особенно удивительны некоторые факты, приводимые Цице¬
роном B' «Верринах». Как известно, Веррес был наместником
Сицилии во время восстания Спартака, причем, хотя Цицерон
и утверждает обратное (ibid., II, 5, 2—3), союз спартаковцев
с сицилийскими рабами мог легко осуществиться. Признаки
брожения среди сицилийских рабов вынужден признать и Ци¬
церон (ibid., II, 5, 16). Казалось бы, и сицилийские рабовла¬
дельцы, среди которых было много выходцев из Италии, и пред¬
ставитель римского правительства должны были бы особенно
настороженно относиться к рабам, заподозренным в сочувствии
к повстанцам. Но на деле мы видим иное. По рассказу Цице¬
рона, фамилия богатого собственника Леонида была уличена в
заговоре и приговорена к казни, но Веррес, получив от Леонида
крупную взятку, вернул ему осужденных рабов (ibid., Il, 5, 4).
За 70 тыс. сестерциев Веррес отпустил заподозренного в под¬
стрекательстве к мятежу вилика некоего Эвменида, а за
100 тыс. сестерциев — вилика и пастухов римского всадника Гая
Мартиния. Богатому панормийцу Аполлонию было предписано
выдать надсмотрщика над пастухами, возбуждавшего рабов.
Аполлоний его не выдал под предлогом, будто ,в его фамилии
такой раб не числится, и был брошен Берресом в тюрьму, но не
столько в наказание, сколько с целью получить с него при¬
личную взятку (ibid., II, 5, 6; 7).
Таким образом, несмотря на крайне напряженную обстанов¬
ку, ни сицилийские рабовладельцы, ни римский наместник не
боялись оставлять на свободе рабов, неблагонадежность кото¬
рых была более или менее очевидна. Особенно достойно внима-
'ния то, что Цицерон приводит все эти факты лишь в опроверже¬
ние выдвинутой Берресом версии о его заслугах в борьбе с
беглыми рабами, а не использует их, чтобы обрисовать, сколь
опасным для государства и господ могло бы стать попуститель¬
ство Берреса. Надо думать, что он бы не преминул это сделать,
если бы страх перед рабами был действительно очень острым
в современном ему италийском обществе. Но, видимо, он еще
не достиг той степени накала, которая позволила на столетие
позже осудить тетку Нерона Домицию Лепиду за то, что она
собрала слишком много рабов в своих калабрийских имениях
]2 Е М Штаерман
177
и недостаточно строго наблюдала за ними, что угрожало нару¬
шить мир в Италии (Tacit., Annal., XII, 65), хотя, по-видимому,
никаких данных о подготовляемом рабами Лепиды выступле¬
нии не было.
При республике восстания рабов, очевидно, считались, если
можно так выразиться, неизбежным злом. Их подавляли с не¬
уклонной жестокостью, но особенно над ними не задумывались.
Не занял еще большого места в идеологии рабовладельцев и
«рабский вопрос» в целом.
Известный интерес к нему пробуждался под влиянием про¬
никновения в Рим эллинистической литературы и философии.
Ее представителей «рабский вопрос» волновал в двух его ас¬
пектах. Во-первых, многовековое развитие рабства в Греции и
на эллинистическом Востоке привело к такому обострению про¬
тиворечий между рабами и рабовладельцами, которое должно
было заставить последних задуматься и над самим феноменом
рабства, и над его многообразными последствиями. Вопросы
эти, как известно, издавна занимали различных греческих мыс¬
лителей. Во-вторых, во время беспрерывных войн как между
самими греками, так и особенно между греками и римлянами
многие греки, среди которых были люди образованные и у себя
на родине видные, попадали в рабство, из рабовладельцев ста¬
новились сами рабами, что неизбежно заставляло их взглянуть
на рабство под неким новым углом зрения. По словам Цицеро¬
на, в его время существовало много, несомненно, написанных эл¬
линистическими авторами трактатов обо всяких постигающих
человека несчастьях — бедности, изгнании, гибели родины, раб¬
стве (Tusculan., Ill, 34). Так, после разрушения Карфагена Кли-
томах послал свою написанную на эту тему книгу в утешение
своим пленным согражданам (ibid., 22). К сожалению, из этой
литературы до нас ничего не дошло и судить о ней можно лишь
по косвенным данным (подробно все эти вопросы разбираются
в. выпусках, посвященных истории рабства в эпоху эллинизма),
но она, безусловно, оказывала влияние и на римлян республи¬
канского времени. Попытка реконструировать в более или менее
цельном виде характер этого влияния может быть лишь очень
гипотетичной ввиду отсутствия ясного представления о породив¬
ших его идеях, несомненно, достаточно разнообразных, а воз¬
можно, и противоречивых. Поэтому по данному вопросу воз¬
можны лишь частичные и предположительные выводы и наблю¬
дения.
Видимо, в греческой литературе, в которой в той или иной
мере отражалась оппозиция победоносной римской агрессии,
известное место занимал и вопрос о рабах. Римлян осуждали
за жестокость вообще и, в частности, за жестокость к рабам.
Очень интересны соображения автора уже цитировавшейся мо¬
нографии о Катоне Цензоре Д. Кинаста. Он считает, что Плу¬
178
тарх в своей биографии Катона пользовался между прочим и
греческими памфлетами против Катона, в которых его упрекал
в разных пороках, причем не последнее место занимало и его
плохое обращение с рабами (op. cit., S. 24). Кое-что в этом смыс¬
ле сохранилось у Афинея, вообще довольно охотно собиравшего
враждебные римлянам слухи и рассказы 5. Он пишет, например,
ссылаясь на Николая Дамасского, будто на пирах у римлян сра¬
жались обычно две-три пары гладиаторов, среди них даже жен¬
щины и мальчики (Athen., IV, 153), но и этого было недостаточ¬
но, чтобы утолить кровожадность римлян. По словам Эвфориона
из Халкиды, они дают по пять мин наследникам того, кто даст
отрубить себе голову топором, причем иногда желающих ока¬
зывается так много, что между ними возникает спор за право
быть обезглавленным (ibid., IV, 154).
Возможно, что именно в этой литературе особенно подчерки¬
вались пагубные последствия чрезмерного развития рабства в
различных государствах, разрушившего простые древние нравы,
и прямо или косвенно делался вывод о такой же опасности, гро¬
зившей римлянам. Вся история Сицилийских восстаний, на¬
писанная Посидонием и заимствованная у него Диодором Сици¬
лийским, служила иллюстрацией к этому тезису. На вопросе о
пагубности чрезмерного количества рабов Посидоний, очевидно,
останавливался не раз. Самые мудрые из римлян, писал Афи-
ней, ссылаясь на него и на Полибия, никогда не имели много
рабов, так как следовали древним обычаям и заимствовали у
побежденных только полезное, а не то, что портит и развращает
нравы (ibid., VI, 273—274). Те, кто имели много рабов и сурово
с ними обращались, рано или поздно терпели ниспосланную
богами кару. Выше уже приводилось предание о гибели Сиба-
риса, неизвестно откуда заимствованное Афинеем, но большин¬
ство примеров на эту тему он черпал у Посидония: первые гре¬
ки, пользовавшиеся купленными рабами, хиосцы, справедливо
были наказаны богами, во-первых, тяжелыми войнами с раба¬
ми, восставшими под предводительством Дримака, а во-вторых,
тем, что их самих поработил Митридат (ibid., VI, 265—266);
афиняне, державшие мириады рабов в рудниках, претерпели
жестокие беды, когда эти рабы восстали и опустошили Аттику
(ibid., VI, 272). Посидоний же писал о толпах рабов у этрусков
(ibid., IV, 153), возможно, также связывая это обстоятельство с
упадком их могущества. Если греческие авторы и не решались
прямо предрекать римлянам судьбу хиосцев, то для их читате¬
лей было довольно и намека. Недаром истории восставших
5 Как далеко в этом смысле заходила антиримская оппозиция, видно из
приводимого Диодором рассказа, будто после битвы при Каннах на римской
земле не осталось мужчин, и римлянкам пришлось вступать в связь с рабами
(іХХѴ, 18, 1)—версия, обычно создававшаяся, чтобы опорочить происхожде¬
ние врагов.
179
12*
сицилийских и афинских рабов Афиней предпосылает свои из¬
мышления о римлянах, владеющих десятками тысяч рабов.
Возможно, что из греческой литературы проникали веяния,
осуждавшие допрос рабов под пыткой. Цицерон предвидит, что
судебному оратору придется с ними сталкиваться, и советует в
таких случаях ссылаться на обычай 'предков и на древних афи¬
нян и родосцев, дозволявших пытать даже свободных граждан
(Тор., 34). Сам он не только не отвергает пытки, но рекомендует
обвиняемому защищаться любыми способами, в частности вы¬
дав на пытку своих рабов (Rhet. Her., IV, 30). Для воззрений
эллинистических авторов того времени характерно и одно место
из сочинения по астрономии Манилия. Он перечисляет свойства
людей, родившихся под созвездием Андромеды, и говорит, что
из них выходят тюремщики, безжалостные палачи, с презрением
взирающие на слезы матери узника и не содрогающиеся при
виде мучения жертв, а также и господа закованных рабов, тер¬
зающие их тела (Manii., Astronom., V, 626).
Греховным и пагубным нравам рабовладельцев, греческие
мыслители и писатели упорно противопоставляли времена древ¬
ней невинности, когда рабов вообще не было. Так жили некогда
закаленные и выносливые луканы (Just., XXIII, 1, 7—9), абори¬
гены в царствование Сатурна, до того справедливого, что при
нем «никто никому не был рабом» (Just., XLIII, 1, 3—4), и вооб¬
ще все древние, которым на пирах в честь богов служили не
рабы, а свободнорожденные юноши (Athen., V, 192). По словам
Афинея, авторы комедий, повествуя о первобытной жизни, всег¬
да показывали, что рабы тогда не были в употреблении (ibid.,
VI, 267). В подтверждение он цитирует комедию Ферекрата
«Дикари», где речь идет о временах, когда никто не имел раба
Манеса или Секиса, но женщины сами выполняли всю домаш¬
нюю работу и мололи зерно (ibid., VI, 263). Также и Тимей
писал, что в древности у греков не было купленых рабов и
младшие служили старшим (ibid., VI, 264).
Эти скудные данные позволяют полагать, что в. эллинистиче¬
ской литературе вопрос о рабах не только был весьма животре¬
пещущим, но что он в каком-то аспекте соприкасался с вопро¬
сом об отношении к Риму, а это, естественно, должно было вы¬
зывать какую-то ответную реакцию и у самих римлян. Как мы
уже пытались показать в главе об источниках рабства, эта реак¬
ция сказалась на отношении к проблеме порабощения пленных.
Стремясь доказать покоренным народам, что и они не чужды
гуманности, римляне склоняются к мысли, что продажа пленных
в рабство не есть естественный результат всякой победы, а лишь
карательная мера против непокорных и мятежников.
Начинают они проявлять и некий, правда, еще слабый, инте¬
рес к вопросу о рабстве и рабах вообще, что отразилось в неко¬
торых замечаниях, рассыпанных в сочинениях Цицерона, доста¬
180
точно хорошо знакомого с греческой литературой вообще и с
сочинениями своего учителя Посидония в частности. Существует
мнение, что в этом отношении Цицерон, «стоявший на тради¬
ционной римской точке зрения», резко расходился с Посидонием
и другими стоиками, признававшими изначальное равенство
и свободу всех людей, благодаря заложенной в их душах боже¬
ственной искре, открывавшей всем одинаковые возможности к
самосовершенствованию 6. Вряд ли, однако, между Цицероном и
Посидонием существовало различие, основанное на столь глу¬
боких принципиальных соображениях. Скорее дело было в том,
что Цицерона вопрос о рабах и проблема рабства волновали
значительно менее, чем его греческих учителей. Так, например,
он цитирует книгу Гекатона «Об обязанностях», где разбирается
такая контроверсия: достойно ли хорошего мужа не кормить
свою фамилию во время дороговизны? Следует ли, если необхо¬
димость заставляет, едущего на корабле бросить в море часть
имущества, пожертвовать дорогим конем или дешевым рабом?
Гекатоп, по словам Цицерона, приводя аргументы в пользу
обоих решений, склоняется скорее к выгоде, чем к человечности
(De off., III, 23), но сам он не одобряет и не осуждает его в от¬
личие от Сенеки, резко полемизирующего с тем же Гекатоном,
отрицавшим способность раба оказать благодеяние своему гос¬
подину (De benef., III, 18).
В другом случае Цицерон замечает, что справедливость сле¬
дует соблюдать и относительно низших, самое же низшее поло¬
жение и судьба у рабов. Недурное мнение относительно рабов
высказывают те, кто предписывает пользоваться ими как наем¬
никами, требуя от них работы и предоставляя им то, что диктует
справедливость (De off., I, 13). Здесь Цицерон имеет в виду
Хрисиппа, который, по (Свидетельству Сенеки, определял раба
как вечного наемника (De benef., III, 22). Также мимоходом
Цицерон пишет, что сплошь да рядом обстоятельства не позво¬
ляют лишить раба жизни, не совершая беззакония (Paradox.,
Ill, 2). Тот, кто управляет скотом или рабами, обязан, по его
мнению, заботиться о благополучии и тех, и других (Ad Quint,
fr., I, 1, 8). Если господа не могут иными способами обуздать ра¬
бов, они неизбежно должны применить жестокость (De off., II,
7), чтобы сломить их сопротивление (De rep., III, 25). Но тер¬
роризировать рабов без надобности не следует. «Если бы мои
рабы боялись меня так, как тебя боятся сограждане,— говорит
Цицерон Катилине,— то я, клянусь Геркулесом, счел бы, что
мне следует покинуть свой дом» (In Cat., I, 7). Рабов следует
не только карать, но и награждать, например, если они спасли
господина (Pro Milon., 22). У них не следует отнимать надежды
6 I. Heinemann. Poseidonios metaphysische Schriften, Bd. II. Breslau,
1928, S. 235, 279.
181
на свободу, которая избавит их от страха пыток и казни, ибо
без этой надежды они не смогли бы выносить своего положе¬
ния (Pro Rab., 5). Им следует давать отдых в праздничные дни
и участие в заповеданном от предков культе Ларов (De leg.,
II, 8; 12).
В иных случаях рабство может быть признано несправедли¬
вым и продиктованным только соображениями полезности и го¬
сударственными интересами, как, например, когда Ликург дал
земли богатых для обработки народу, поставив его на положе¬
ние рабов (De rep., III, 9). Несправедливо рабство, когда в
собственности других оказываются те, кто могли бы сами собой
управлять. Но если рабами становятся не умеющие себя уме¬
рять, никакой несправедливости нет (ibid., Ill, 25). При этом
Цицерон различает виды господства: душа властвует над те¬
лом, как царь или магистрат над согражданами и союзника¬
ми, отец над детьми, лучшая же часть души властвует над низ¬
кими страстями, как господа над рабами, обуздывая и ломая
их любыми средствами (De rep., III, 25; De off., II, 7) 7.
Во времена Цицерона в Риме были хорошо известны некото¬
рые стоические афоризмы о свободе и рабстве. Уже Луцилий го¬
ворит об освобождающей от рабства добродетели (Lucii.,
XXVII, fr. 760). Популярна была история царя Пентея, сожжен¬
ного за то, что он заковал Либера-Диониса, и ее толкование:
мудрого и добродетельного человека нельзя удержать в рабстве
ни страхом, ни силой (Schol. in Herat., Хфф, Epist., I, 16, 73;
Porphir., Schol. in Horat., ibid.). Варрон писал: если ты не мо¬
жешь стать свободным, переноси свою судьбу (Nonn. Marcel.,
676). На аналогичные сентенции при случае ссылается и Цице¬
рон. Одобряя речь Красса, воскликнувшего: недопустимо, чтобы
мы, сенаторы, были чьими-либо рабами, кроме как народа, ко¬
торому служить мы можем и должны,— он иронизирует над «из¬
неженными» философами, учащими, что добродетель всегда сво¬
бодна и не может быть в рабстве, а потому нельзя, мол, говорить
о служении сената народу (De orat., I, 52). С другой стороны, он
довольно подробно излагает аргументы, подтверждающие, чго
только мудрый свободен, все же глупцы и негодяи, преданные
своим страстям,— рабы (Paradox., V, 1—2). Он советует орато¬
ру приводить пословицу, гласящую, что свободен лишь тот, кто
не раб ничего постыдного (Rhet., IV, 17).
Скудость и неоригинальность этих замечаний показывает,
как мало интересовал Цицерона «рабский вопрос». Пользуясь
от случая к случаю отдельными мыслями, заимствованными из
греческих источников, он не излагает собственных позиций, до¬
вольствуясь некоторыми эмпирическими правилами поведения.
7 Хейнеман (op. cit.) видит в этом различии форм господства специ¬
фику мышления римлянина Цицерона, отличающую его от греков, не выде¬
лявших власть над рабами из остальных отношений господства и подчинения.
182
Сплошь да рядом Цицерон ставит рабов на одну доску с
другими лицами из низших сословий, так или иначе зависев¬
шими от высших. Так, он советует оратору возбуждать жалость
судей к обвиняемому, показав, что он был обижен людьми, ко¬
торые по всем законам божеским и человечеоким не должны
были бы им пренебрегать: его рабами, отпущенниками, клиен¬
тами, зависимыми (supplicibus — De invent., I, 55). Он, как мы
видели, осуждает товарищества с рабами, отпущенниками,
клиентами (Paradox., VI, 2). В своих инвективах против Ката¬
лины и Клодия он называл их возмутителями рабов и негодных
граждан, вооружавшими рабов против господ, бедных против
богатых, нищих против порядочных людей (In Catii., I, 11; Pro
domo sua, 21; 50; Pro Plane., 35; Pro Sestio, 44 и др.). Как в фа¬
милиях, так и в государстве низшее место он отводил рабам и
свободным, занятым физическим трудом. Им он противопостав¬
ляет не только свободных, но и рабов, посвятивших себя наукам
и услаждающим душу искусствам (De off., I, 42; Paradox., V, 2;
Pro S. Rose., 46). Благонамеренных, занимающих известное по¬
ложение рабов он готов включить в сообщество почтенных лю¬
дей, оплот республики. Перечисляя противников Каталины, он
говорит, что не найдется даже ни одного раба, находящегося в
сносных условиях рабства, который не ужаснулся бы наглости
катилинарцев и не был бы готов ів меру своих сил и возмож¬
ностей принять участие в деле общего спасения (In Catii., IV,
S). «Тебя ненавидят,— восклицает Цицерон, обращаясь к Анто¬
нию,— все боги, все люди, высокого, среднего и низкого положе¬
ния, граждане, перегрины, мужчины, женщины, свободные,
фабы» (Phillip., XIII, 20). Напротив, на стороне изгнанного Кло-
дием Цицерона были не только свободные, но и «всем достой¬
ным свободы рабам стало дорого мое благополучие» (De legib.,
III, 11). Конечно, тут много риторики и даже, может быть, демаго¬
гии, но все же создается впечатление, что для Цицерона и его
аудитории «хороший», занимающий в фамилии высокое положе¬
ние, а следовательно, состоятельный и «благонадежный» раб —
более приемлемая фигура, чем занимающийся физическим тру¬
дом, бедный и поэтому неизбежно мятежный гражданин.
Значит ли это, как думают некоторые западные исследова¬
тели, что в Риме не было противоречий между рабами и рабо¬
владельцами, не было классовой борьбы, а был лишь антаго¬
низм между бедными и богатыми, существующий во всяком об¬
ществе? Нет, не значит, так как именно в рассматриваемый пе¬
риод развернулись самые крупные рабские восстания, доста¬
точно наглядно показывающие, сколь острой была классовая
борьба рабов против- рабовладельцев. Но далеко не всегда вре¬
мя открытых, массовых выступлений угнетенных классов совпа¬
дает с тем временем, когда эксплуататорские классы начинают
сознавать, сколь велика угрожающая им опасность. Осознание
183
этой опасности обычно приходит вместе с первыми симптомами
кризиса данного способа производства 8. В пору же, когда он
еще развивается по восходящей линии, господствующие слои
видят в основном лишь противоречия в своей собственной среде,
поглощающие их внимание, и неспособны оценить все значение
борьбы угнетенных классов. Для политических деятелей конца
республики конфликты между оптиматами и популярами, между
различными борющимися за власть «пр ин цепе а ми» стояли на
первом плане, оттесняя остальные противоречия, хотя бы и на¬
много более глубокие и значительные. Немалую роль играло
и то несовпадение сословной и классовой принадлежности не¬
которых групп рабов, о котором іречь уже шла выше. Часть ра¬
бов, действительно, готова была поддерживать те социальные
слои свободных, с которыми была близка по своей классовой
сущности и с которыми сливалась, получив свободу, что, конеч¬
но, для современников также затемняло картину. Для мыслите¬
лей эллинистического мира, где известные признаки кризиса, ос¬
нованного на рабстве экономического и социального строя, уже
проявлялись, «рабский вопрос» приобрел довольно четкие очер¬
тания. Для их учеников-римлян та ночь, в которую «вылетает
сова Минервы», еще не наступила.
Тем не менее эллинистические влияния все же сказывались,
и известный интерес к проблеме рабства у отдельных римлян
пробуждался. Интересна в этом смысле одна из приводимых
Сенекой Старшим контроверсий, в разработке которой участво¬
вали и римские и греческие ораторы конца республики. Тема
ее такова: когда Филипп Македонский распродавал пленных
граждан Олинфа, объявленных союзниками афинян, афинский
художник Паррасий купил одного старика. Подвергая его все¬
возможным мучениям, от которых олинфянин в конце концов
умер, художник писал с него терзаемого орлом Прометея и по¬
местил картину в храм Минервы. За свои действия он был обви¬
нен в оскорблении республики. Ораторы — обвинители Парра-
сия упирали на то, что нечестиво было мучить несчастного, ли¬
шившегося родины старика, да еще союзника афинян. Если уж
художнику нужна была соответствующая натура, то пусть бы
он купил виновного и присужденного к казни раба. Кроме того,
они подчеркивали, что не только с бывшим свободным, но и со
всяким иным рабом нельзя так обращаться. По афинским зако¬
нам раба нельзя убить, а следовательно, и замучить до смерти.
Паррасий оскорбил Афины, дав повод сомневаться в их про¬
славленном милосердии. Защитники художника ссылались на
то, что раб был куплен по законам войны, а если это право
отрицать, то будет подорвана и власть Афин, так как им при¬
8 Более подробно этот вопрос будет рассмотрен в выпуске, посвященном
периоду империи.
184
шлось бы отказаться от всего добытого войной и вернуться в
свои древние границы. Паррасий, живший замкнуто з своей ма¬
стерской, не вдавался в политические тонкости и не знал о вза¬
имоотношениях Афин и Олинфа. Он руководствовался общепри¬
нятым правом (vulgaria jura), согласно которому нет ничего,
что господину не было бы дозволено относительно раба, а пото¬
му пожертвовал рабом ради искусства. То обстоятельство, чго
старик был олинфянин, дела не меняет, так как происхождение
раба вообще ничего не значит. Весьма любопытно, что, по сло¬
вам Сенеки Старшего, греческие ораторы все выступали обвини¬
телями Паррасия, считая нечестивым произносить речи в его
защиту. Эту функцию брали на себя римляне (Seneca, Controv.,
V, 34).
Знаменательна приводимая в контроверсии ссылка на право
войны и, с другой стороны, противопоставленная ей мысль, что
мучить несчастного пленного особенно гнусно. Выше уже при¬
водились свидетельства комедий Плавта, показывающие, что
покупку пленных вообще не одобряли и на покупавших смотре¬
ли косо. Возможно, что постепенно и среди римлян стало про¬
бивать себе путь мнение, сложившееся у греков, что пленный,
несмотря на всю законность его приобретения, не является ра¬
бом в полной мере, так как человек, родившийся свободным, ни
при каких обстоятельствах не может быть приравнен к р.абу, ро¬
дившемуся рабом. Особенно ярко оно развито во второй речи
Диона Хризостома о рабстве, заимствованной, по мнению совре¬
менных исследователей, у Антистена. Она посвящена доказа¬
тельству невозможности провести границу между рабом и сво¬
бодным и безоговорочно на основании .каіких бы то ни было
признаков причислить кого-либо к рабам. Оратор опирается и
на распространенное, видимо, убеждение, что пленные в соб¬
ственном смысле слова не рабы, а следовательно, не рабы и их
дети, поскольку они произошли от свободных. Он доказывает,
что старейший способ приобретения рабов—плен не имеет ни¬
какой законной силы, ибо как только пленные убегут, они ста¬
новятся свободными, как люди, бывшие в рабстве несправед¬
ливо, а следовательно, они и вообще никогда не были рабами
(Dio Chrys, XV, 16; 25; 26).
Ту же мысль развивает и Квинтиллиан, когда пишет, что
«право войны не имеет ничего общего с судопроизводством.
Так, пленные, если вернутся на родину, свободны, ибо захвачен¬
ное на войне удерживается во владении лишь силой» (Quintii.,
Inst. Orat., V, 10). Возможно, что мысль эта со всей четкостью
была сформулирована при империи, но в какой-то мере она
была известна и во времена республики. По словам Цицерона,
еще «при предках» разбирался вопрос, теряет ли гражданство
некто из союзного народа (ex populo foederato), бывший в
Риме рабом, а затем возвратившийся к своим по праву постли-
185
миния (De orat., I, 40; Pro Balbo, II). Человека, пишет Цицерон,
характеризует имя, происхождение, образ жизни, воспитание,
поведение, вкусы, судьба. К последней относится: богат он или
беден, знатный или простой, власть имущий или частный граж¬
данин, прославлен или неизвестен, свободный или раб (De in¬
vent., I, 25). Комментатор Цицерона Марий Викторин так рас¬
крывает эту его мысль: «многим могло бы показаться, что сво¬
боден ли человек или раб, относится не к судьбе (fortuna), а к
происхождению (natura), ибо многие родятся рабами. Но не го¬
воря уже о тех, кого рабами сделала судьба, ясно, что и те,
кто родятся рабами, обязаны этим судьбе. Ибо вначале раба¬
ми стали попавшие в плен исключительно из-за неверной судь¬
бы, значит, она предназначает человеку быть рабом» (С. Маг.
Victor., In Rhet. Cicer, exp. I, 25, 1).
Оратор одной из Псевдо-Квинтиллиановых декламаций гово¬
рит о праве оккупации, отдающей во власть человека то, что
природа сделала свободным. В качестве одного из примеров он
приводит рабов. «Несправедливость войны отдает их, рожден¬
ных по тем же законам, той же судьбой, той же необходимо¬
стью, в добычу победителям. От того же неба они имеют души;
не природа, а судьба им дала господ... Если бы мы отдали при¬
роде все, что родилось свободным, пришлось бы отказаться,
от того, чтобы быть богатым» (XIII, 8). Во всех этих отрывках
та же мысль, что у Диона Хризостома или, вернее, у его источ¬
ника: рабом делает человека злая судьба, причем, если он по¬
пал в плен, то власть над ним господина определяется не пра¬
вом, а силой, и несчастье не меняет его природу, которая ничуть
не хуже, чем природа хозяина.
Таким образом, римляне времен республики, еще не усвоив
учение стоиков о равной природе всех людей, все же приняли
в известной мере тезис о разнице между рабом, рожденным в
рабстве, и свободнорожденным, ставшим рабом из-за преврат¬
ностей судьбы. Характерно, что Нонний, ссылаясь на Плавта и
Луцилия, доказывает, что у древних слово «домородный раб» —
verna — было ругательством (например, у Луцилия — verna et
cercupithecon — домородный раб и длиннохвостая обезьяна,
Nonn. Marcel., 43), т. е. рожденный рабом считался особенно
низким существом. Напротив, герой комедии Плавта «Пленни¬
ки» Тиндар, свободнорожденный, случайно попавший в рабство,
проявляет исключительное благородство, способность к беско¬
рыстному самопожертвованию, высокий дух, не сломленный ни¬
какими испытаниями 9.
9Р. Spranger. Historische Untersuchungen zu den Sklavenfiguren des
Plautus und Terenz. Wiesbaden, 1960, S. 27—28. Шпрангер подчеркивает, что
та же идея имеется у Еврипида и авторов новой аттической комедии: сво¬
бодный никогда не становится настоящим рабом, так как между миром ра¬
бов и свободных лежит непроходимая пропасть.
186
Эллинистическому влиянию, видимо, можно (приписать и еще
один момент: попытки несколько сгладить — хотя бы в литера¬
турных произведениях — реальные противоречия между рабами
и рабовладельцами. Казалось бы, это противоречит вышепри¬
веденному материалу, свидетельствующему, что римлян еще
особенно не занимал «рабский вопрос» и что из всей массы ра¬
бов они теоретически соглашались выделить только бывших
свободных. Однако от этой общей, господствующей тенденции
были и отклонения. Слои римской интеллигенции и римского
нобилитета, в большей мере воспринявшие эллинистическое
влияние и, возможно, уже предвидевшие опасности, связанные
с быстрым развитием рабства, усвоили то стремление придать
некий идиллический характер взаимоотношениям рабов и гос¬
под, которое неизбежно возникало по мере крайнего обострения
этих взаимоотношений. Мы не так уж много знаем о литера¬
туре эллинизма, но, видимо, соответствующая тенденция в ней
проявлялась. Она весьма ощутима в> некоторых эпиграммах гре¬
ческой антологии. В своих надгробных надписях рабы обра¬
щаются к пережившим и похоронившим их господам, сентимен¬
тально благодаря их за оказанные благодеяния, желая счастья
и давая слово сохранять им верность и преданно служить в аиде
(например, VII, 178-—180). Со своей стороны, господа оплаки¬
вают умерших рабов и восхваляют их достоинства (VII, 185
и др.).
Стобей, собравший в 62-й главе своего «Florilegium» цитаты
из греческих комедиографов о господах и рабах, сохранил нам
такие же образцы. «Насколько лучше, будучи сытым, терпеть
милостивого господина, чем жить бедняком под именем свобод¬
ного»,— восклицает персонаж неизвестного автора. Раб из «Фи¬
ванцев» Филиска доказывает свободным, что у него лишь один
господин, тогда как они повинуются или закону, или тирану и
что все должны быть верны своим господам. Антифан вклады¬
вает в уста раба утверждение, что рабу, лишенному родины, ее
заменяет милостивый господин; у Алексия раб говорит, что те,
кто стойко переносят рабство, равны по своим нравам господам,
ибо человек всегда усваивает нравы тех, к кому проявляет ус¬
лужливость.
В одном из отрывков Менандра говорится, что спокойствие
духа полезно для жизни раба, в другом — что добрый
господин — высший дар судьбы; в третьем — раб заверяет, что
господин для него и государство, и закон, и убежище, и мерило
как справедливого, так и несправедливого и что для него лично
справедливость состоит в том, чтобы жить, руководствуясь
суждениями господина.
Мотивы эти перешли и к римским авторам, руководствовав¬
шимся эллинистическими образцами. Современник Баррона
грамматик Сияний Капитон дал новое толкование известной
187
пословице «сколько рабов, столько врагов». По его мнению, она
родилась вследствие искажения первоначального изречения
«сколько врагов, столько рабов», так как пленных обращали в
рабство (Fest., s. v. quot servi tot hostes). Здесь чувствуется
явное стремление смягчить слишком откровенное признание не¬
примиримой вражды господ и рабов. Та же тенденция проскаль¬
зывает в составленных безымянными поэтами нескольких эпи¬
тафиях рабов и отпущенников. Некая Хорея, отпущенница Пуб¬
лия Ларция и его жены, вышедшая замуж за своего соотпущен¬
ника, как родная относилась к состарившимся господам, была
услужлива и честно управляла их домом, еще будучи совсем
юной девушкой, за что они наградили ее свободой (Buecheler,
56 = CIL, I, 1194). Отпущенница Брутия Руфа всегда была мила
и угодна своему патрону, торговцу быками (CIL, I, 1259). Отпу¬
щеннику-актеру сделал надгробную надпись патрон, заверив¬
ший, что покойный был человек честнейший и наилучший либе¬
ртин (ibid., р. 1378).
Луцилий посвятил четыре книги (XXII—XXV) рабам и отпу¬
щенникам своим и своих знакомых. То были их эпитафии и ма¬
ленькие поэмы, иногда частично на их родных диалектах. Из
них, к сожалению, дошло до нас лишь несколько незначитель¬
ных отрывков, например, «здесь погребен раб Метрофан, верный
и небесполезный оплот Луцилия» (XXII, fr. 624—625). Этот
отрывок приводит Донат в подтверждение того, что у древних
старшие рабы в доме — servi maiores — назывались оплотом —
columen, columella. Другие, еще более мелкие отрывки указы¬
вают скорее на сатирическое, чем на лирическое содержание
стихов, посвященных рабам, например о человеке, имевшем пря¬
мой нос, о другом, замечательном своими кривыми ногами, о
мальчике, лизавшем вкусные пироги (fr. 626—629). Но, во вся--
ком случае, сам по себе интерес, проявленный Луцилиеім к ра¬
бам, заслуживает внимания. Первый же отрывок проникнут тем
же духом, что эпитафии греческой антологии. Впоследствии при
империи такие мотивы весьма часты и B' эпиграфике, и у авто¬
ров— Марциала, Статия и др.
Уже во время республики начинают складываться рассказы
о верности рабов, ставшие очень популярными во времена им¬
перии. О времени возникновения большинства этих рассказов
мы судить не можем, но один из них, по свидетельству Сенеки,
принадлежал анналисту Клавдию Квадригарию. Это рассказ
о двух рабах гражданки города Грумента, которые в Союз¬
ническую войну притворно перебежали на сторону римлян,,
а когда Грумент был взят, они бросились в дом своей госпо¬
жи и под предлогом, будто ведут ее на казнь, чтобы ото¬
мстить за жестокое обращение, вывели ее из города и пря¬
тали до тех пор, пока гнев римлян остыл. Когда восстано¬
вился порядок, она вернулась к себе и сразу же отпустила
188
обоих рабов на волю. Ее спасение, заключает Сенека, «стало
легендой и благородным примером для двух городов» (Seneca,
De benef., III, 23).
Особенно интересно, с этой точки зрения, сравнить комедии
Теренция и Плавта. Мы, естественно, не можем здесь останав¬
ливаться на многочисленных проблемах, связанных с римской
комедией, к тому же еще далеко не разрешенных в огромной,
посвященной им литературе. Освещение тех из них, которые
имеют непосредственное отношение к образам рабов, дано- в
упоминавшейся уже книге П. Шпрангера. Наиболее важный для
нашей темы спор идет в основном между представителями двух
противоположных точек зрения. Одни исследователи, пытаясь
установить разницу в социальной направленности произведений
Плавта и Теренция, видят в первом идеолога простого народа,
протестующего против гнета знати и богачей, а во втором — вы¬
разителя настроений аристократии. Другие основную разницу
между обоими комедиографами усматривают в большей (Терен¬
ций) или меньшей (Плавт) верности греческим образцам и,
соответственно, в большем или меньшем приближении к рим¬
ской действительности.
Думается, что оба эти момента нельзя отрывать друг от
друга. Весьма важным В’ этом отношении является сделанный
некоторыми западными исследователями и принятый таким
крупнейшим нашим специалистом, как С. И. Соболевский, вы¬
вод, что огромная роль, отведенная в комедиях Плавта рабам,
не заимствована из греческих образцов, а «является оригиналь¬
ной чертой творчества самого Плавта» 10. Может быть, не было
бы слишком смелым предположить, что черта эта была свой¬
ственна не только Плавту, но и другим комедиографам, следо¬
вавшим не столько греческой, сколько римской традиции. В про¬
тивном случае был бы непонятен смысл часто цитируемых слов
Теренция, выражавшего желание отказаться от обязательного
для комедии стандарта, включавшего вечно бегущих и растал¬
кивающих свободных граждан рабов (Heaut. timor., пролог).
Если судить по очень, правда, скудным и невразумительным от¬
рывкам из римских комедий, заимствовавших сюжеты не из гре¬
ческой, а непосредственно из римской жизни, рабы также игра¬
ли в них большую роль, хотя, как сообщает Донат, в паллиа-
те, т. е. комедии, действие которой происходит в Греции, поэтам
дозволялось изображать рабов более умными, чем господа, что
не подобало делать в комедии из римской жизни — тогате (Do¬
nat., Eun., I, 1, 12). Прямое свидетельство о такого рода роли
рабов мы имеем для мимов: в мимах, исполняемых городскими
актерами, пишет комментатор Ювенала, наглость вызывает
10 Публий Теренций. Адельфи. Введение и комментарии С. И. Со¬
болевского. М., 1954, стр. 38.
189
смех; таков, например, мим Катулла, в котором беглый раб
тащит своего господина (Schol. Veter, in Juv., XIII, 109).
Но если действительно в различных типах комедийных зре¬
лищ Рима рабы играли особенную роль, то можно допустить,
что это связано с какими-то исконными традициями, повлияв¬
шими на самые истоки и сущность римской комедии. Как извест¬
но, именно об ее истоках сведений сохранилось очень мало, и
они чрезвычайно отрывочны. Однако считается общепринятым,
что одной из составных частей ее генезиса были фесценнины,
шутливые сатирические песни в драматической форме, исполняв¬
шиеся на праздник жатвы и во время других сельских праздни¬
ков и. Думается, что на основании некоторых данных можно
заключить, что наибольшее значение из этих праздников для
возникновения комедии имели Компіиталии. Варрон, говоря об
афинских сельских праздниках, из которых произошла комедия,
сопоставляет их именно с римскими Компиталиями (Gramm,
lat., I, 488). Из Сервия мы узнаем, что во время празднества
Цереры на тех же перекрестках разыгрывалось некое подобие
драмы: женщины в память того, как Церера искала и звала по¬
хищенную Прозерпину, причитали и издавали различные вос¬
клицания, причем Прозерпину отожествляли с Дианой, также
почитавшейся на перекрестках под именем Тривии (Serv., Аеп.,
IV, 511; 609; Bucol., Ill, 26).
Давая определение перекрестков (compita) и Компиталий,
Сервий, ссылаясь на Требатия, пишет, что римляне, справляя
эти игры, поют песни, сложенные сатурническим размером, как
это привыкли делать простые люди. При этом смысл священ¬
нодействий требует, чтобы происходило что-нибудь непристой¬
ное и веселое, что могло бы возбудить смех публики, присут¬
ствующей на играх. Те, кто это делали, чтобы пощадить свою
скромность и чтобы их не узнали, одевали маски из древесной
коры. Праздник сопровождался и качанием на качелях (oscilla),
будто бы получивших свое название от распространивших их
осіков. Согласно Фесту (Fest., s. ѵ. oscilla), па качелях качались
вместе свободные и рабы, то ли потому, что они искали на зем¬
ле и на небе исчезнувшего во время битвы царя Латина, став¬
шего Юпитером Латиарисом, то ли в знак переменчивости судь¬
бы, которая может в один миг унизить высокопоставленного и
возвысить ничтожного.
Сервий связывает этот обряд как с производимым в честь
отца Либера очищением) души посредством воздуха, так и с бо¬
лее древним обрядом — раскачиванием сделанного из цветов
фалла,— что имело целью обеспечить плодородие полям и ста¬
дам (Serv., Georg., II, 383—389). *
11 С. И. Соболевский. Указ, соч., стр. 20; В. Т а I а d о i г е. Essai sur
le comique de Plaute. Monaco, 1948, p. 70, 75.
190
Все эги данные указывают на аналогии между римскими
Коміпиталиями и народными праздниками урожая и плодоро¬
дия, справлявшимися сходным образом и греками, и различны¬
ми примитивными племенами и послужившими исходным пунк¬
том происхождения и развития комедии. Такая же преемствен¬
ность между народными играми и комедией могла существовать
и в Риме, что тем легче позволило римской комедии впитать
элементы греческой. Но между истоками той и другой имелось
одно существенное для нашей темы различие. В древнейших
греческих Дионисиях рабы участвовали наряду со свободными,
но никакой специфической роли в них не играли, хотя впослед¬
ствии их роль и стала более заметной І2. Соответственно, хотя
рабы и фигурируют в древней и новой аттической комедии, они
не выдвигаются там на передний план по сравнению с осталь¬
ными персонажами. Напротив, в Италии или во всяком случае
в Риме, как уже упоминалось выше, рабы были теснейшим об¬
разом связаны с культом Ларов, в частности, Ларов перекрест¬
ков, .и им по преимуществу был этот культ поручен. Не менее
тесной была и связь рабов с почитавшейся также на перекрест¬
ках Дианой. Жрец арицийской Дианы был беглый раб. Спе¬
циальным праздником рабов были иды августа, день, когда сын
рабыни Сервий Туллий посвятил на Авентине храм Диане, по¬
кровительнице рабов, и в частности беглых рабов, по быстроте
ног равных любимым богиней оленям (Fest., s. ѵ. servorum dies;
Lucii., VI, fr. 278—281). Более чем вероятно, что в празднестве
К'омпиталий рабам, которые и впоследствии наряду с отпущен¬
никами занимали должности компитальных магистров и мини¬
стров, отводилась исключительно важная роль. Они, скорее все¬
го, не только устраивали компитальные игры, что входило в обя¬
занности магистров и министров (Calpurn., Bucol. 4), но и
проделывали те входившие в ритуал смешные непристойности,
о которых говорит Сервий. На их обязанности лежало обмени¬
ваться шутками, импровизировать насмешливые стихи, бегать,
падать, раздавать и получать колотушки, словом, всячески ве¬
селить народ и одновременно угождать богам плодородия и
дома.
Если это было действительно так, то само собой становится
понятным и происхождение в римской комедии «интригующего
раба» как главной пружины действия. Он не был изобретением
Плавта или какого-нибудь другого комедиографа, а был взят из
наиболее популярного народного празднества 13 и лишь развит
12 F. В о m е г. Untersuchungen uber die Religion der Skiaven in Griechen-
land und Rom, Bd. III. Die wichtigsten Kulte der griechischen Welt. Wiesbaden,
1961, S. 116, 122—126.
13 На роль фольклорных элементов у Плавта большое внимание обратил
Таладуар (lop. cit., р. 78), подчеркивавший, что комедии Плавта есть явление
чисто латинское.
191
и усовершенствован гением Плавта, тогда как менее талант¬
ливые его собратья довольствовались традиционным, излюблен¬
ным народом образом «бегущего и расталкивающего всех»
раба. В этой связи более понятным становится различие между
Плавтом и Теренцием. Плавт, более близкий во всех отноше¬
ниях к римским нравам и обычаям, и в этом смысле отдавал
должную дань отечественной традиции и именно поэтому поль¬
зовался таким успехом у римской публики как из простого на¬
рода, так и из знати. Теренций под влиянием своих эллинизиро¬
ванных покровителей из кружка Сципиона свысока смотрел на
вкусы, возможно, казавшиеся ему «варварскими», и придержи¬
вался греческих образцов, не только с точки зрения сюжета, но
и во всех остальных отношениях, в частности, в том, что каса¬
лось места, занимаемого в пьесе рабом, и характера рабов.
Рабы Теренция, несомненно, близки своим греческим прото¬
типам. Они резонеры, постоянно приводят или изрекают посло¬
вицы и сентенции вроде «ничего чрезмерного», «лесть рождает
друзей, а правда врагов» (Andr., I, 1), «все желают лучшего для
себя, а не для другого» (ibid., II, 6), «без риска не сделаешь
ничего великого и достопамятного» (Heaut. timor., II, 2), «выс¬
шая законность — часто высшее злодеяние» (ibid., IV, 5), «о наш
век! о злодейства! о нечестивый род!» (Adelph., Ill, 2) и т. п.
Эта обычная для греков черта рабов Теренция смущала римлян.
Им казалось нелепым вкладывать в уста рабов серьезные и глу¬
бокомысленные изречения (Donat., Phor. I, 2, 88; Eugraph.,
Andr., I, 1, 34). Смущали их некоторые черты благородства,
проявляемые его рабами, например нежелание солгать, нару¬
шить клятву (Donat., Andr., IV, 3, 15, 1; 3). С точки зрения рим¬
лян, комедийный раб — это нестесняемый никакими принципами
и щепетильностью плут, да и в жизни высшей похвалой, возда¬
ваемой рабу, были слова frugi servus — скромный раб, непло¬
хой, не слишком ленивый (Donat., Adelph., III, 4, 35, 2). Донат
определяет frugi как utilis et necessarius ut fruges humano ge¬
neri (Donat., Eunuch., Ill, 5, 60). Раб мог быть преданным (fi¬
delis), в отличие от друга — верного (fidus), так как предан¬
ность входила в его обязанности (Donat., Phor., I, 2, 2, 26). Ни¬
какими другими добродетелями раб, с римской точки зрения, не
обладал. Сказать о рабе или даже об отпущеннике, что он
просто хороший человек, разрешали себе лишь в виде редкого
исключения (Cicer., Ad Att., VIII, 4). Теренций эти традиции в^
известной мере нарушал. ,
Как и рабы греческих комедий, его рабы, хотя они также об¬
манывают господ и даже иногда хвалятся, что далеко превосхо¬
дят их своей мудростью (Phor., II, 1), все же нередко находятся
с ними в самых идиллических отношениях, как, например, Со-
сий с его бывшим хозяином Симоном (Andr., I, 1): Они также
говорят о необходимости повиноваться судьбе и воле господ.
192
Например: «будучи в рабстве я обязан для тебя, господин, ста¬
раться руками и ногами, ночью и днем встречать опасность,
пока я тебе нужен. Тебе же надлежит, если случится не так,
как мы надеялись, простить меня» (Andr., IV, 1); «если не мо¬
жешь делать то, что хочешь, желай того, что можешь» (ibid., II,
1); «что дает судьба, переноси спокойно» (Phor., I, 2), причем
Донат, находя последнюю сентенцию слишком мудрой для раба,
истолковывает ее в том смысле, что рабы легкомысленно отно¬
сятся к будущему. Иногда встречаются и мысли об обязанно¬
стях господ. Так, раб Сир, которому господин угрожает, воскли¬
цает: «какая же это храбрость бить меня, бедного раба, кото¬
рый не смеет сопротивляться» (Adelph., IV, 2). Как уже упоми¬
налось выше, господин награждает за заслуги этого Сира сво¬
бодой и дает ему в долг денег на обзаведение: он обязан это
сделать, чтобы вознаградить верного раба (ibid., V, 9).
Все это несомненные свидетельства эллинистических влия¬
ний. Не случайно, конечно, так упорно держались слухи о тай¬
ном сотрудничестве с Теренцием Сципиона и Лелия. Видимо, те
слои римского нобилитета, которые ощущали назревавшие кон¬
фликты как с низшими слоями плебса, так и с рабами, охотно
воспринимали идеи, возникшие в обществе, где социальные про¬
тиворечия издавна были очень остры. А одним из элементов' его
идеологии была попытка хотя бы внешне сгладить рознь между
господами и рабами, нарисовать, с одной стороны, образы гос¬
под. заботящихся о рабах, воздающих им должное за их заслу¬
ги, признающих за ними право на известный ум, собственное
суждение, душевное достоинство, а с другой — рабов разумных,
преданных господам на том и на этом свете, ставящих превыше
всего их интересы и благополучие. Культурное влияние и со¬
циальные моменты здесь тесно переплетаются. Да оно и не
могло быть иначе, так как культурные заимствования возможны
лишь B' том случае, если для них имеется соответствующая поч¬
ва, подготовленная социальными отношениями.
Иное мы видим у Плавта, в гораздо большей мере стоявшего
на римской почве и верного римской традиции, несмотря на то,
что и он руководствовался греческими образцами, не только
заимствуя у греческих авторов сюжеты, но и сохраняя вырабо¬
танные греческой комедией типы персонажей, в частности рабов.
1 аких типов насчитывается несколько: честный, но тугой на со¬
ображение сельский раб, антипод раба городского; старозавет¬
ный педагог, осуждающий современные испорченные нравы; вер¬
ный раб, добросовестно исполняющий свои обязанности, и, нако¬
нец, главный герой, движущая сила и центр интриги — лукавый
раб, ловкий, самоуверенный плут, хорошо знающий свет и лю¬
дей (Spranger. Op. cit., S. 16). Уже то центральное положение,
которое занимает эта фигура, несовместимо с картиной взаим¬
ной любви господ и рабов. Плавт и не стремится тешить подоб¬
ій Е. М. Штаерман
193
ними иллюзиями себя и своих зрителей. Единственное исключе¬
ние составляет вообще стоящая особняком пьеса «Пленники»,
в которой раб, попавший в плен вместе со своим молодым гос¬
подином, готов пожертвовать собой, чтобы помочь ему выр¬
ваться на свободу. И только в этой пьесе содержатся рассужде¬
ния, напоминающие сентенции рабов греческой комедии. Так,
лорарий, стерегущий пленных, советует им спокойно переносить
ниспосланное богами несчастье, приспособиться к своему ново¬
му положению, смягчить покорностью власть господина, «считая
достойным то недостойное, что они будут делать». Тогда ожи¬
дающая их жизнь и труд будут легче (Captivi, 128—133). Там
же Тиндар, раб, выдавший себя за пленного господина, говорит
о величии своего подвига: если даже он погибнет, его переживет
достопамятное дело, то, что он спас господина из рабства, вер¬
нул его свободным отцу и родине, предпочел рискнуть головой,
но не допустить, чтобы он погиб (615—620). Когда обман откры¬
вается и Тиндара в цепях ведут в каменоломню, он не проси г
пощады: он радуется спасению своего господина, с которым
вместе вырос и от которого видел много добра. На упреки но¬
вого хозяина он отвечает, что не считал себя обязанным хранить
верность ему, только что его купившему, в ущерб той верности,
которой он обязан воспитавшему его господину (640—648). Но,
как мы помним, Тиндар — свободнорожденный, он был украден
в детстве и продан в рабство. Поэтому он не «настоящий» раб с
присущими ему, с точки зрения рабовладельца, свойствами.
В других пьесах Плавта мы ничего подобного не найдем.
Рабы не только не философствуют и не изрекают сентенции, но,
напротив, подчеркивают, что они философии не обучены и что
для раба мудрость — это говорить меньше, чем знаешь (Epidic.,
57; Mil. gl., 478). Те из них, кто относится к типу «хороших»,
признают, что господам следует повиноваться, но отнюдь не из
каких-либо «высоких» побуждений^ а потому, что раб, которым
господин доволен, скорее наберет денег на выкуп, нерадивый же
раб постоянно терпит побои, не скопит пекулия, и так и оста¬
нется на всю жизнь рабом 14. Вообще пекулий играет опреде¬
ляющую роль для суждения о личности и положении раба: хо¬
роший раб имеет большой пекулий, что дает ему право вести
себя с господином сравнительно независимо, подымать голос в
его присутствии. Бездельник же, пекулием не обладающий, по¬
добных вольностей допускать не смеет (Asinar., 480; Cas., 147—
151; Rudens, 30).
Господа обычно отзываются о рабах, KąK о мошенниках и
тунеядцах: они отлично помнят, когда надо получать месячный
паек, но всегда забывают выполнить порученную им работу
14 Plant., Amph., 805—808; Aulul., 542; Menaechm., 870—896; MostelU
875—893; Persa, 7—10; Pseudol., 1080—1090; Rudens, 47.
194
(Stich., 57—60). Они .пользуются всяким случаем, чтобы наесть¬
ся, напиться, обокрасть господина и сбежать (Pseudol., 135). Со
своей стороны, рабы знают, какова верность господ данному
слову: ведь их нельзя заставить сдержать его с помощью судьи
(Persa, 193). Господа, особенно богатые, ни днем, ни ночью не
дают рабам покоя. Не трудясь сами, они считают, что раб обя¬
зан исполнять .все, что им взбредет в голову, не думая, трудно ли,
справедливо ли то, что они приказывают. Рабство, особенно у
богатого,— тяжелое бремя (Amph., 12—21). Как несчастен раб,
которого господин приказал высечь, видя, что палач уже бе¬
рется за кнут и велит ему снимать тунику (Persa, 359—360).
Господа постоянно напоминают рабам о плетях, мельнице, ко¬
лодках и тому подобных неприятностях, ожидающих их за их
проделки. Но соблазн одурачить господина пересиливает страх
перед возможными последствиями. Раб Сагаристион намерен
присвоить деньги, данные ему хозяином на покупку быков. На
эти деньги он поможет своему приятелю рабу Токсилу выкупить
его любовницу. Хорошо, говорит Сагаристион, сыграть штуку
со старым скупцом, который даже соль запечатывает, чтобы
рабы ее не украли. Грех пренебречь таким случаем. Что он мне
сделает? Прикажет избить, заковать в колодки? Пусть не ждет,
что я буду его умолять. Горе ему! Мне же он не может причи¬
нить ничего нового (Persa, 250—268).
Никакой сентиментальности в отношениях рабов и господ
нет. Единственная мысль о возможности улучшить эти отноше¬
ния принадлежит паразиту Пеникулу: глупо, говорит он, посту¬
пают те, кто заковывает в цепи пленных и надевает колодки
беглым рабам, ибо зло, прибавляемое ко злу, лишь увеличивает
у несчастного желание бежать и поступать скверно. Из цепей
тети или иным способом высвобождаются. Заключенные в колод¬
ки выбивают гвозди, камнем перепиливают звенья. Если хочешь
кого-либо хорошо привязать, чтобы он не бежал, опутай его пи¬
щей и питьем (Menaech., 3—12). Мысль, в общем, в современ¬
ном римском духе — господам незачем особенно вникать в пси¬
хологию и духовную жизнь рабов, но они должны достаточно
хорошо их поить и кормить и обеспечить им необходимый мини¬
мум материальных удобств. Тогда раб будет привязан к дому.
Господ и рабов. могут связать не моральные, а материальные
соображения.
Плавт не скрывает противоречий между рабами и их вла¬
дельцами, но вряд ли можно считать, что в его комедиях отра¬
жается какой-то сознательный классовый протест против рабо¬
владельцев и тем более против рабства. Нельзя не согласиться
с соображениями Шпрангера, справедливо замечающего, что
Плавт имел большой успех и у простого народа, и у знати, ко¬
торая, следовательно, не замечала в его комедиях ничего для
себя опасного и не боялась разрешать своим рабам смотреть их
195
(op. cit., S. ПО), хотя вообще цензура в Риме была весьма при¬
дирчива. Как известно, Невий пострадал за какие-то смелые на¬
меки, а в конце республики были запрещены ателланы, хотя мы
и не знаем, чем их авторы задели власть имущих.
Комедии Плавта были рассчитаны на то огромное большин¬
ство его современников, которые, так же как и их ближайшие
потомки, наблюдая в реальной действительности противоречия
между рабами и рабовладельцами, все же еще далеко не осо¬
знали всей остроты «рабского вопроса». Поэтому они и не боя¬
лись выводить на сцену рабов, которые, возможно, в соответ¬
ствии с исконными традициями Коміпиталий веселили публику,
ловко дурача господ и высмеивая и их и друг друга. Тенденции
же, представленные Теренцием, еще не находили отклика у зри¬
телей, и его комедии казались им скучными.
Как мы пытались показать, на положение рабов и на отно¬
шение к рабам влияли различные, отчасти противоречивые,
взаимодействующие и взаимопроникающие факторы. С одной
стороны, развитие товарно-денежных отношений, распростране¬
ние рабства и укрепление самого рабовладельческого строя пре¬
вращали раба в вещь, в вид имущества, способствовали усиле¬
нию его эксплуатации и методов принуждения. Но тот же про¬
цесс приводил к дифференциации рабов, к выделению привиле¬
гированных рабов, которых господа старались заинтересовать
экономически, что влияло на их фактическое, а отчасти и юри¬
дическое положение. Политические события, в которые борю¬
щиеся партии и отдельные господа втягивали рабов, ставили на
очередь вопрос, в какой мере рабы могут нарушить священную
для них волю господина, если она идет вразрез с интересами
государства или, вернее, той группы правящего класса, которая
себя с ним на данном этапе отожествляла. Еще сохранившиеся
пережитки старых патриархальных традиций, отводивших ра¬
бам известное место в жизни фамилии и фамильных культах,
переплетались с новыми явлениями социальной и политической
действительности, в силу которых рабы, мало связанные с
жизнью фамилии, становились как бы частью низших слоев
городского плебса и принимали активное участие в его жизни.
Наконец, известную, хотя и еще очень слабую роль играло влия¬
ние эллинистических идей, порожденных стремлением затуше¬
вать противоречия между рабами и господами. Во времена
римской республики большого распространения, однако, эти
идеи не получили, так как, несмотря на глубокий антагонизм
между рабами и рабовладельцами и остроту классовой борьбы,
«рабский вопрос» для рабовладельцев того периода еще не
встал со всей остротой.
При суждении о положении рабов следует учитывать все эти
моменты, воздерживаясь от слишком простых, однозначных ре¬
шений. Однако постоянно следует иметь в виду, что тенденции,
196
влиявшие тогда на смягчение положения рабов, касались почти
исключительно городских фамилий. На сельских рабов они не
распространялись. Сельские рабы не наделялись средствами про¬
изводства, не вовлекались в политическую и религиозную жизнь
свободных, а напротив, всячески от нее изолировались. Пере¬
житки патриархальных отношений, не питаемые, как в городах,
вновь возникавшими связями рабов со свободной беднотой,
быстро исчезали под воздействием развития товарно-денежных
отношений, интенсификации хозяйства, усиления эксплуатации.
Но именно сельские рабы составляли не только основную
массу рабов, но и основной эксплуатируемый класс римского об¬
щества. Этот класс надо в первую очередь иметь в виду, говоря
о положении рабов. А в рассматриваемый период оно опреде¬
лялось почти исключительно непосредственным принуждением
их к труду со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Глава VII
ИДЕОЛОГИЯ РАБОВ
Идеология рабов еще очень слабо изучена, несмотря на
упоминавшиеся уже выше достижения нашей науки в разра¬
ботке истории классовой борьбы рабов. На их идеологии обыч¬
но останавливались лишь попутно, в связи с попытками
установить программу участников Сицилийских восстаний,
восстаний Аристоника и Спартака.
В большинстве своем авторы соответствующих работ приш¬
ли к одинаковым выводам: рабы, восставая, не ставили себе
целью уничтожение рабства. Они стремились вернуться к то¬
му положению, которое занимали до того, как попали в раб¬
ство: стать свободными землевладельцами и рабовладельцами,
если таковыми они были на родине, или восстановить отноше¬
ния первобытнообщинного строя, воспоминания о которых жи¬
ли в форме легенд о «золотом веке» и царстве Сатурна. Боль¬
шую роль в идеологии повстанцев играла религия, и особенно
восточные культы. С точки зрения политического строя, рабы,
во всяком случае в Сицилии, видели свой идеал в монархии
эллинистического типа, поскольку в эллинистических госудаі
ствах рабство было более мягким, чем в Риме1. Только
А. В. Мишулин считал, что рабы — во всяком случае те рабы,
которые участвовали в восстановлении Спартака,— боролись
против рабства как системы и идеалом их был заимствованный
из греческих утопий уравнительный потребительский социа¬
лизм. По мнению А. В. Мишулина, Спартак боролся не только
с рабовладельческим способом производства, но преследовал
цель разрушить рабовладельческую собственность. Если бы
ему удалось это, рабы превратились бы в пролетариев, их
классовая борьба поднялась бы на высшую ступень, и они
1 Л. Л. Раков. Указ, соч., стр. 22; О. О. Крюгер. Движения рабоз
в доэллинистическую эпоху, стр. 119; он же. Рабские восстания II—I вв.,
стр. 119; С. А. Жебелев и С. И. Ковалев. Великие восстания рабов,
стр. 156, 161, 174; В. С. Сергеев. Очерки.., стр. 160; «История древнего
мира», стр. 572.
198
могли бы выдвинуть в качестве своей задачи уничтожение вся¬
кой частной собственности2. Эта концепция не подтверждает¬
ся, к сожалению, никакими данными источников и противоре¬
чит обычным представлениям о ходе исторического процесса.
Идеология рабов, так сказать, в обычных условиях, вне
связи с восстаниями почти совсем не изучалась3, что в пер¬
вую очередь объясняется крайней скудостью источников. Ис¬
следование данной проблемы очень затрудняет и неоднород¬
ность состава рабов как с точки зрения их этнической принад¬
лежности, так и их положения, о чем речь уже шла выше.
Рабы поступали в Италию из разных районов Средиземно¬
морья, и на их мировоззрение в какой-то мере должны были
влиять условия их жизни на родине. Испанец и германец, еще
вчера бывшие членами племени, живущего по всем законам и
обычаям первобытнообщинного строя, с трудом и не сразу на¬
ходили общий язык с прибывшим из Греции или Малой Азии
потомком многим поколений рабов, воспитанным в понятиях,
прививавшихся господами рабам в старых рабовладельческих
странах, и вместе с тем обогащенным опытом классовой и со¬
циальной борьбы, кипевшей в этих странах. В Италии рабы
также находились в разном положении. Городских и сельских
рабов больше моментов разделяло, чем сближало. Наконец,
и римские рабовладельцы делали все возможное, чтобы раз¬
общить и изолировать рабов. Все это препятствовало форми¬
рованию классового самосознания и классовой идеологии. Од¬
нако уже самые усилия рабовладельцев, направленные на
подавление самостоятельного мышления рабов, позволяют за¬
ключить, что какие-то ее элементы зарождались и казались
опасными.
Как мы видели, Катон запрещал вилику совершать какие-
либо религиозные церемонии, кроме как в день Компиталий и
на алтаре Ларов, общаться с странствующими проповедника¬
ми и гадателями. В известной мере запрещение это вызывалось
страхом, как бы рабы не использовали полученные от колду¬
нов и ворожей сведения во вред господину, так как в эффек¬
тивность даже самого примитивного чародейства верило ог¬
ромное большинство римлян, несмотря на распространение
просвещения и «вольнодумства». Впоследствии, при империи,
раба, гадавшего о здоровье господина, распинали, а гадателя
ссылали в рудники или на острова (Paul., Senten., V, 21, 1). Но,
2 А. В. Мишулин. Спартаковское восстание, стр. 53, 89, 140.
3 Можно назвать статьи: Л. А. Е л ь н и ц к и й. О социальных идеях
Сатурналий.— ВДИ, 1946, 4, стр. 54—65; Я. Н. Коржинский. Отноше¬
ние раба к выходу на волю (по материалам римской комедии).— ВДИ, 1957,
№ 3, стр. 149—158 и монографию: Е. М. Ш т а е р м а н. Мораль и религия
угнетенных классов Римской империи. М., 1961, посвященную, однако, в ос¬
новном периоду империи.
199
конечно, владельцы боялись также, чтобы рабы не узнали от
странствующих пророков какие-нибудь новости, способные их
взволновать. Такие бродячие проповедники и предсказатели
казались опасными, и их неоднократно высылали из Рима. Ци¬
церон считал необходимым запретить кому бы то ни было по¬
читать частным образом новых, иноземных, непризнанных го¬
сударством богов и не допускать посвящений в какие-либо ми¬
стерии, кроме элевсинских (Cicer., De legib., II, 8; 9).
На основании этих и тому подобных фактов (например, го¬
нений, которым подверглись участники Вакханалий, появления
мессианских и эсхатологических чаяний, следы которых замет¬
ны в позднереспубликанской литературе и т. д.) многие иссле¬
дователи делают вывод о сильном влиянии восточных идей на
римский плебс и рабов, о ведущей роли рабов в распростра¬
нении этих идей в италийских низах. Подтверждение этому
ищут в предполагаемом сходстве программы сицилийских пов¬
станцев и участников восстания Аристоника, вдохновляемых
эллинистическими утопиями и восточными культами Солнца
как грядущего царя справедливого строя, возрождающего зо¬
лотой век. Авторы этих концепций приводят ряд интересных
соображений и сопоставлений, но в конечном счете их гипоте¬
зы не представляются особенно убедительными, ибо они поне¬
воле вынуждены оперировать уравнениями со многими неиз¬
вестными.
Против преувеличения роли восточных культов в идеологии
рабов выступил Ф. Бёмер (op. cit., Bd. III, S. 157 ff). На осно¬
вании многочисленных фактов он доказывает, что эти культы
были довольно слабо распространены среди рабов и в Греции,
и в Сицилии, не говоря уже об Италии. С другой стороны, по¬
явление в литературе периода конца республики мессианских
и эсхатологических мотивов, откуда бы они ни шли — от этрус¬
ков, халдеев, иудеев или любого другого народа — еще не
означает, что эти мотивы были присущи идеологии рабов и
низших слоев плебса. Носителями и распространителями их
могли быть и, скорее всего, были иные социальные группы, на¬
пример, солдаты4, познакомившиеся во время восточных по¬
ходов с культами Ma-Беллоны, Митры, восточного Диониса.
Последнее, кстати сказать, объясняло бы попытки таких дея¬
телей, как Марий, Сулла, Цезарь, Антоний, связать себя с
каким-нибудь эллинистическо-римским божеством. В то же
время предполагаемая популярность веры в пришествие бога-
царя-спасителя среди римских народных масс плохо вяжется с
тем фактом, что их вожди, например Клодий, ни на какую
богоизбранность не претендовали. Конечно, рабы всегда верили
в волшебство, гадание и пророчество. Как известно, пророчи¬
4 К. Latte. Rómische Religionsgeschichte. Munchen, I960, S. 279 ff.
200
цей была жена Спартака, находившаяся в его войске. Но ни¬
чего специфически восточного или присущего исключительно
идеологии рабов и свободной бедноты в этом не было. Сирий¬
ская пророчица Мара сопровождала в походах Мария. Рабы
и простой народ обращались к сельским гаруспикам и авгу¬
рам, к астрологам и толкователям снов, промышлявшим у
цирка. Но и противник Мария Октавий общался с халдеями.
Известный цезарианец Ватиний, гадая о будущем, вызывал
души умерших и, по слухам, даже приносил им человеческие
жертвы. Виднейший представитель астрологии, славившийся
своими тайными знаниями, Нигидий Фигул был крайний опти¬
мат. Его единомышленник Аппий Клавдий Пульхр занимался
некромантией5.
Вера в чудесное, стимулировавшаяся политическим кризи¬
сом, обстановкой общей неуверенности, ожиданием каких-то не¬
обычайных событий, была тогда присуща всем слоям общест¬
ва, независимо от их социального положения и политических
убеждений. Только какой-нибудь Нигидий Фигул пытался дать
ей сложное «научное» обоснование, привлекая греческую и во¬
сточную мудрость, раб же довольствовался услугами полуни¬
щего чародея, по дешевке торгующего своими нехитрыми
знаниями.
Никаких данных о популярности восточных богов среди
рабов и отпущенников республиканского времени нет ни в ли¬
тературных, ни, что еще важнее, в эпиграфических источниках.
Правда, последние очень скудны, но все же нельзя игнориро¬
вать тот факт, что ни одного посвящения какому-нибудь во¬
сточному божеству от раба или отпущенника до нас не дошло.
Можно было бы думать, что они не смели открыто поклоняться
не признанным официально богам, но вряд ли это так. Гоне¬
ния на жрецов и адептов восточных богов носили спорадиче¬
ский характер, и в промежутке между ними такие культы спо¬
койно существовали. Уже не говоря об издавна включенной в
римский пантеон Пессинунтской Великой Матери, со времени
походов Суллы в Италии существовал культ отожествленной
с Беллоной каппадокийской Ма. Еще раньше в Италию про¬
никла Изида, имевшая храм в Помпеях (а в первой половине
I в. до н. э. и на Капитолии), и Серапис, святилище которого
было в Путеолах уже в 105 г. до н. э. В конце республики в
Риме появляются новые мистерии Диониса, но, по общеприня¬
тому мнению, они были популярны не среди простого народа,
а среди состоятельных людей. Последнее очень показательно,
так как именно с Дионисом, отожествлявшимся, между про¬
чим, и с богом иудеев, особенно тесно были связаны мессиан¬
ские чаяния—именно поэтому разные государственные деятели,
ь Ibid., S. 289 ff.
201
среди них и Антоний, называли себя «новыми Дионисами».
Нет также веских оснований считать, что активными участни¬
ками запрещенных в 187 г. до н. э. Вакханалий были рабы и
отпущенники. Тот факт, что рассеявшиеся по Италии ответчи¬
ки по процессу о Вакханалиях подняли восстание апулийских
пастухов, еще ничего не доказывает, так как рабов ничего не
стоило возмутить по любому поводу. Участие же в Вакхана¬
лиях рабыни, а впоследствии отпущенницы Фесцении Гиспалы,
открывшей на них глаза сенату, объясняется тем, что она со¬
провождала на церемонии госпожу (Liv., XXXIX, 19). Впослед¬
ствии, в первые века н. э., Дионисовские тиасы часто организо¬
вывали богатые люди, включавшие в них своих клиентов, от¬
пущенников и рабов. Скорее всего, и в древних Вакханалиях
рабы и либертины участвовали не по собственной инициативе,
а по воле своих повелителей. В сенатусконсульте о Вакхана¬
лиях они ни единым словом не упомянуты.
Проникновение в Италию признанных или терпимых до
поры до времени восточных культов давало бы возможность
рабам и отпущенникам, если бы влияние восточных идей было
среди них действительно столь велико, выбирать такие боже¬
ства покровителями своих коллегий или во всяком случае
объектами личного благочестия. Но ничего подобного мы не
видим. Сакральные надписи периода республики, собранные
Деграсси (Inscriptiones latinae liberae rei publicae, Firenze,
1957), дают нам следующую картину: коллегии, магистрами и
министрами которых были рабы и отпущенники, участвова¬
ли в культах Фортуны (в Риме, Капуе, Помпеях, Пренесте),
Меркурия Счастливого (в Минтурнах, Путеолах и Капуе),
Меркурия и Маи (в Помпеях), Цереры (в Минтурнах и Ка¬
пуе), Верности (в Капуе), Кастора и Поллукса (в Капуе и
Тускуле), бога воды и кормильца фамилии Фонта (в Риме и
Корфинии), Геракла (в Интерамне), Либера (в Капуе, Туску¬
ле и на Делосе), Ларов (в Риме, Помпеях, Минтурнах, Акви-
лее, Мантуе), Благоразумия (в Риме, Коре, Путеолах), Ми¬
нервы (в Сполето), Вулкана (на Делосе), Сильвана и Марса
(в Цере), иллирийской богини Экорны (в Навпорте).
*Не составлявшие коллегий группы рабов и отпущенников
сделали посвящения: Юпитеру Либеру (один отпущенник и
четыре раба,— Degrassi, № 194), Ларам Августам — в районе
Мантуи (19 или 20 рабов, № 200), Благоразумию (три раба,
№ 227). Из индивидуальных посвящений известны: от отпу¬
щенников: Аполлону—из районов Неаполя и Интерамны
(№ 46, 48); Доброй Богине, по обету за освобождение из раб¬
ства— из Рима (№ 56); богиням Корнискам — из Рима
(№ 69); богине Дие — из Аквилы (№ 73); Dianai Opiferai
Nemorensei — из Тибура (№ 85); Феронии — из Монтелеоне
и района Капены (№ 90, 92, 93а); Гераклу — из Рима, Путеол
202
и Пренесте; в одном посвящении Геракл носит эпитет Celer,
в одном посвящении дедикант сообщает, что исполнил обет,
данный еще во время пребывания в рабстве; в другом — что
приносит в дар богу десятину, очевидно, от какой-то прибыли
(№ 127, 140, 141, 154, 155); Чести (Honore)—из Рима
(№ 155); lunone Seispitei Matri Reginae — из Ланувия
(№ 170); Либеру — из Нароны (№ 206); Numisio Martio, бо¬
жеству круга Марса — из Рима (№ 248); Statae Matri от от¬
пущенника Стабилиона— из Рима (№ 259). От рабов: Минер¬
ве от раба, который на свой счет сделал для богини ограду,
вход и картины (pinnas),— из Тергесте (№ 244); Ларам от
двух рабов, один из которых, магистр Дракон, сделал на свой
счет для фамильных Ларов изображения и все украшения, а
другой, вилик Карра Филаргир, соорудил Ларам часовню
(№ 196 и 197; одно из посвящений найдено в Анксане, другое
в Карсиолине).
Как видим, отпущенники и рабы в своих неофициальных
групповых и индивидуальных посвящениях выбирали тех же бо¬
гов, что и коллегии, которые, возможно, как организации офи¬
циальные были как-нибудь ограничены в выборе своих бо¬
жественных покровителей и обязывались участвовать в город¬
ских культах. Особо следует отметить, что дедиканты в
большинстве случаев носили греческие имена или даже имена,
возможно, указывающие на сирийское или понтийское проис¬
хождение, как Антиох, Сур, Абенней, Фарнак, Барней, что не
мешало им почитать чисто римских богов, не делая никаких
попыток противопоставить им иных. Такая быстрая романиза¬
ция иноплеменных рабов отнюдь не согласуется с представле¬
нием об их роли как проповедников восточных культов и идей
среди римского плебса. Скорее можно предположить обратное:
попадая в Рим и другие италийские города и соприкасаясь как
с плебеями, так и со своими сотоварищами по рабству, родив¬
шимися в Италии, они воспринимали их культы и те представ¬
ления, которые могли быть с ними связаны.
Но можно ли вообще предполагать, что такие представле¬
ния были и что ими руководствовались в какой-то мере рабы
и отпущенники, предпочитая одних богов другим? Думается,
что довольно специфичный набор божеств в их посвящениях
делает такое предположение закономерным. Как мы видим, в
нем отсутствуют полностью или почти полностью боги, особен¬
но тесно связанные со славой и мощью римского государства,
такие, как Юпитер, Юнона, Марс, Квирин, Веста, или с такими
его деятелями, как Сулла и Цезарь (Венера). Некоторые по¬
священия носят, вероятно, случайный характер (как, напри¬
мер, посвящение почитавшейся как отвратительнице пожаров
Statae Matri от отпущенника Стабилиона, скорее всего, пре¬
льстившегося сходством своего имени с именем богини).
203
Популярность Феронии, к которой как к богине плодородия, тай¬
ных сил и ведовства близко стояла Добрая Богиня, объясняется
ее исконной связью с отпуском рабов на волю. В ее пользовав¬
шемся большой известностью храме в Террацине находилось,
сидение с надписью: «Пусть сядут достойные рабы и да вста¬
нут они свободными»; здесь отпущенные на свободу рабы по¬
лучали символ нового статуса — пилей. Поэтому Варрон счи¬
тал Феронию богиней свободы (Serv., Aen., VIII, 564). Цере¬
ра, богиня плебса во время его борьбы с патрициями, еще
пользовалась почитанием некоторых коллегий, но индивиду¬
альных посвящений ей нет (за исключением посвящения Дие,
под которой могла подразумеваться Церера). С примире¬
нием патрициев и плебеев ее старая роль отошла на задний
план и она, испытав различные влияния греческих и сицилий¬
ских культов, равно почиталась всеми италиками. В таком же
положении был и второй член старой плебейской триа¬
ды Либер, тоже утративший свою специфическую связь
с плебсом.
Наиболее популярными, судя по надписям, среди отпущен¬
ников и рабов были три группы божеств: во-первых, боги, да¬
ющие удачу и неожиданную счастливую перемену судьбы,—
Фортуна и Меркурий; во-вторых, персонифицированные по¬
нятия— Благоразумие6, Верность, Честь, о которых Цицерон,
добавляя к этому списку Virtus и Pietas — добродетели, ско¬
рее ассоциировавшиеся со свободными, чем с рабами, говорит,
что они дают человеку доступ на небо (De legib., II, 8);
в-третьих, боги, испокон веков связанные с фамилией — Лары,
Фонт, Вулкан. Несколько особняком стоит Геракл, который, с
одной стороны, может быть причислен к каждой из названных
групп, а с другой — был наиболее ярким представителем бо¬
гов, ставших таковыми из смертных. Цицерон особенно реко¬
мендует почитать заслуживших апофеоз людей — Геракла,
Кастора, Поллукса, Либера, Квирина, так как из их примера
явствует, что души всех людей бессмертны, а души доблест¬
ных и добродетельных — божественны (De legib., II, 8, 11).
Геракл, как известно, пользовался особым уважением киников,
и не исключена возможность, что прибывшие из эллинистиче¬
ских стран рабы, знакомые с кинизмом, распространили культ
Геракла-труженика, «в обычае которого приходить на помощь
работающим, даже без просьбы с их стороны» (Serv. Aen.,
VIII, 564 со ссылкой на Варрона).
Возможно также, что особенная популярность Геракла свя¬
зана с уже зародившимся во время республики и распростра¬
нившимся при империи обычаем изображать на надгробиях
6 К- Латте (lop. cit., S. 240) толкует это божество как твердость разума,
которую не могут поколебать внешние события (в связи с этим ему был по¬
священ храм в 217 г. до н. э.— в начале второй Пунической войны).
204
свободных и несвободных тружеников орудия труда7 — обы¬
чаем, свидетельствующим об уважении к труду в этой среде,
контрастирующему с презрительным к нему отношением высших
классов. Из времен республики известны изображения двоих
людей со строительными инструментами из Alba Fucens,
римское надгробие нескольких отпущенников со строительны¬
ми инструментами, алтарь марсийской богини Эпоинты, на
котором изображены люди с молотом, отвесом и пробойником,
надгробие делателя щитов из Капуи Магия Александра с изо¬
бражением щита. Очень интересен памятник (Gummerus,
№ 48), правда, уже несколько более поздний, от 2 г. до н. э.
Это найденный в Риме алтарь Минервы, по предположению
Гуммеруса, стоявший в схоле коллегии плотников. На одной
его стороне надпись: министры второго пятилетия — и изобра¬
жение сцены жертвоприношения; на другой — мужчина и две
женщины, одна из которых держит статуэтку Минервы, и оста¬
ток надписи с именами двух рабов, принадлежавших Юлию
Милону и Юлию Амфиону; на третьей — имена рабов Эрила
и Утила, принадлежавших Антонию Андронику и Виктору
Флакку, и изображения двух пил, двойного топора, молота,
кирки и орудий жертвоприношения. Минерва почиталась как
покровительница ремесла, и ей, как мы видели, также принес
дар один раб в приводившейся выше надписи.
Особый и наиболее интересный комплекс идей связывался
с Ларами, сыном Лара и рабыни царем Сервием Туллием и
его возлюбленной Фортуной. Генезис и смысл древнейшего
культа Ларов до сих пор спорен. Большинство исследователей
считают их духами предков рода или его вождей, другие (как,
например, Латте, отрицающий существование культа предков
в Риме) — божествами земельного участка, впоследствии став¬
шими божествами дома. Спорен также вопрос о том, пред¬
шествовал ли культ множества Ларов культу одного Лара или
наоборот и т. д. Меньше внимания привлекала наиболее важная
для нашей темы проблема, а именно — причины исключительно
тесной связи Ларов с рабами и ее дальнейшая эволюция.
Думается, что на той стадии истории римского общества, на
которой мог возникнуть и оформиться культ Ларов, вообще не
было резкой разницы между духами — предками кровнородст¬
венных групп и божествами — хранителями их территории, по¬
дателями здоровья, изобилия и прочих благ. Такой дифферен¬
циации нет и в верованиях других примитивных народов. Так,
например, у черкесского племени шапсугов празднества в
честь духов отдельных родов и семей совпадали с земледель¬
7 Н. Gummerus. Darstellungen aus dem Handwerk auf rómischen Grab-
und Votivsteinen aus Italien.— «Jahreshefte des Deutschen Archaologischen
Instituts»., Bd. 28 (1913), S. 67.
205
ческими праздниками, а некоторые из таких семейно-родовых
божеств были вместе с тем и общеплеменными богами земле¬
делия и скотоводства8. Не дифференцировались души предков,
духи домов и местностей у племен Индонезии. Им приносили
жертвы при расчистке леса под поле, при закладке нового до¬
ма. Особым почитанием в центральном Целебесе пользовались
предки знати, жившие в горах и лесах. Их считали хозяевами
леса и земли, из которой они некогда родились. Они первыми
расчистили лес под пашню и основали поселения своих родов.
При начале земледельческих работ им приносил жертву за всю
общину представитель местного знатного рода, якобы потомок
этих первооснователей9. На островах Товарищества в Поли¬
незии каждая большая семья имела обслуживавшееся ее гла¬
вой святилище духов-предков, причем обладание таким свя¬
тилищем удостоверяло право семьи на ее земельный участок.
Со святилищами были связаны и наследственные имена
семьи. Такое имя давалось усыновленным детям, что делало
их совладельцами земли, тогда как тот, кто соответствующего
имени не носил, из пользования ею исключался. Самая соб¬
ственность на землю определялась в терминах, выражавших
религиозную связь между территорией, населением и его пред¬
ками и богами 10 11. В Меланезии культ предков главы рода, ге¬
роев, передававших своим потомкам знания в области магии
и земледелия, тесно переплетался с религиозными обрядами,
совершавшимися за село и за более мелкие коллективы при
расчистке земли, ее обработке, посеве, жатве, уборке11.
В современном английском, шотландском и ирландском
фольклоре, сохранившем значительные пережитки древнейших
германских, кельтских и докельтских верований, домовые, до¬
машние привидения, феи, некогда бывшие душами предков,
сливаются с духами и призраками, появлявшимися на пере¬
крестках дорог, в лесах, на горах, у водных источников, близ¬
ких древним божествам местностей, плодородия, растительно¬
сти 12. В эпоху римского владычества в кельтских и германских
провинциях с Ларами часто отожествлялись туземные боже¬
ства кровнородственных групп и их территорий, легко стано¬
вившиеся по мере разложения этих групп божествами дома и
семьи.
8 Л. И. Лавров. Доисламские верования адыгейцев и кабардинцев.
’В кн.: «Исследования и материалы по вопросам первобытных верований». М.,
1959, стр. 208—214.
9 Л. Э. Каруновская. Доисламские верования в Индонезии.— Та?л
же, стр. 237—248.
10 R. W. W i 11 а ш s о п. Religion and Social Organisation in Central Poli-
nesia. Cambridge, 1937, p. 220—221, 253—259, 307.
11 I. Wach. Sociology of Religion. Chicago, 1958, p. 225—226; данные
о культах предков у других народов и их связи с землей (ibid., р. 61—86).
12 L. Spence. The Minor Traditions of British Mythology. London, 1948.
206
Все это позволяет полагать, что таков же был и характер*
Ларов, которые, вероятно, подобно аналогичным духам других
народов составляли — во всяком случае, первоначально — не¬
кую множественность прародителей родственных коллективов
и хранителей их земель. Ведь в древнейшем правовом пред¬
ставлении такие коллективы не отделялись от принадлежащего
им имущества (например, Fest., s. v. familia и Ульпиан со
ссылкой на Закон XII таблиц — Dig., L, 16, 197) и, конечно, в
первую очередь, земли. Впоследствии, с разложением общин-'
кого и укреплением частного землевладения мог появиться от¬
дельно взятый Лар семьи и дома.
Сходные с Ларами божества в качестве божеств определен¬
ной территории были и защитниками ее границ, а следова¬
тельно, ведали и отношениями с соседями. Отсюда столь обыч¬
ная их связь с лесами и дорогами, разделявшими пашни и
пастбища племен, родов или больших семей. У индонезийских
тораджей, особенно почитавших духов своей местности, на
границах всегда ставился жертвенник духам леса и деревьев
(Л. Э. Каруновская, Указ, соч., стр. 245). В кельтских и гер¬
манских областях империи к деревьям и лесу имели непосред¬
ственное отношение близкие Ларам Матроны, а также Бивии,
Тривии и Квадривии, подобно римским компитальным Ларам
почитавшиеся на перекрестках, разделявших несколько владе¬
ний. В рощах некогда отправлялся и культ Ларов, одним из
древних эпитетов которых был «Дубовые». Впоследствии же
их часовни стояли на перекрестках, где справлялись и посвя¬
щенные им Компиталии. Издавна были известны и Лары до¬
рог — viales и пограничных троп — semitales.
Из /гарантов добрососедских отношений между общинами
такие божества легко превращаются в блюстителей справед¬
ливости и внутри общин. У тех же тораджей они карали нару¬
шителей обычаев и законов предков. На островах Товарище¬
ства захватчика чужой земли ожидала немилость почитавших¬
ся на ней семейных духов. Они же наказывали за насилие над
сородичами и членами семьи (Willamson. Op. cit., р. 253, 317).
Примеры эти можно было бы значительно умножить. Даже, у
давно отошедших от язычества славян сохранилось представ¬
ление, будто домовой враждебен не только ленивым и неради¬
вым членам семьи, но и тем, кто нарушает некоторые древние
запреты и традиции І3. Выше мы уже приводили соответствую¬
щие мнения о Ларах как о существах, не только теснейшим об¬
разом связанных со всеми событиями в жизни фамилии, но и
карающих и награждающих ее сочленов в соответствии с их
поведением. Таким образом, Лары, видимо, как и аналогичные
13 С. А. Токарев. Религиозные верования восточнославянских народов.
М„ 1957, стр. 95.
207
божества других народов, были духами-прародителями родов
и больших семей, хранителями их жилищ и земель, духами по¬
граничных лесов и дорог, гарантами добрососедских отношений
и соблюдения установленных норм внутри общин.
Греческие авторы римского времени обычно отожествляли
Ларов с Героями. Последних роднит с Ларами, во-первых, их
функция домашних божеств, а во-вторых, то обстоятельство,
что определенная их группа считалась рожденными самой зем¬
лей прародителями и хранителями этнических и кровнородст¬
венных групп и их территорий, основателями и эпонимами их
городов14. Тот общепризнанный факт, что, как бы ни были
различны по своему происхождению, функциям, характеру от¬
дельные Герои, все они, с точки зрения древних, были смерт¬
ные, приобщенные к богам за свои подвиги и заслуги, лиш¬
ний раз подтверждает, что и отождествлявшиеся с ними Лары
мыслились как некогда жившие и умершие люди. Сравнитель¬
но недавно была опубликована найденная в святилище Фаты
и Энея и датируемая IV в. до н. э. надпись с посвящением
«Лару Энею» (АЁ, 1960, № 138). Здесь Лар, впервые носящий
имя собственное, равнозначен Герою и, по некоторым предпо¬
ложениям, аналогичен Aeneas Indiges или Indiges Pater15.
Надпись эта позволяет предположить, что в древнейшие вре¬
мена сходство между Ларами и Героями было более полным
и что к Ларам, так же как к Героям, причислялись предки
знатных родов, а также основатели и устроители городов, как
основатель Пренесте Цекул (Serv., Аеп.,ѴІІ, 678) и Ромул, впо¬
следствии считавшиеся сыновьями Ларов (одна из версий про¬
исхождения Ромула — Pint., Rom., 2). Такие Лары-Герои выде¬
лялись из безыменной множественности Ларов и получали осо¬
бый культ, опять-таки подобный культу Героев. Однако даль¬
нейшее развитие культа тех и других пошло разными путями.
Для Ларов основной стала их роль божеств фамилии и ее име¬
ния, а их роль основателей, законодателей, культурных Героев
была забыта и перенесена на богов или более или менее леген¬
дарных исторических деятелей. Для греческих же Героев она
оставалась наиболее характерной, что и позволило им сохра¬
нить имена, ярко выраженную индивидуальность и более или
менее твердо установившуюся биографию, тогда как Лары
превратились в безличных духов низшей категории.
Наиболее характерной и важной для нас чертой Ларов бы¬
ла уже неоднократно упоминавшаяся их тесная связь с раба¬
ми, черта, отличавшая их от Героев. Правда, Тезей, так же как
Ромул, считался основателем убежища для рабов, а в городе
14 А. В rei ich. Gli eroi greci. Roma, 1958, p. 138—155.
15 S. Weinstock. Two archaic inscriptions from Latium — JRS, 1963,
p. 114.
208
Фегалии рабы участвовали в культе местного Героя16, но ни¬
каких иных признаков связи рабов и Героев в Греции не
прослеживается, несмотря даже на то, что некоторые Герои
временно сами оказывались в рабстве, о чем речь подробнее
пойдет ниже.
Какова же причина названного различия? Конечно, утверж¬
дать что-либо с уверенностью невозможно, но представляется
допустимой следующая рабочая гипотеза.
В древнейшие времена, когда жрецом фамильного культа
был глава фамилии, его помощниками, министрами, т. е. слу¬
гами божества, были дети, мальчики и девочки, именовавшие¬
ся камиллами. Тем же термином обозначались и боги, служив¬
шие остальным богам, например, один из Кабиров и хМерку-
рий 17. Низших богов также называли famuli — рабы высших
богов. В ритуале Арвальских братьев призывали наряду с
virgines divae и famuli divi18. Кто были эти божественные ра¬
бы, служившие высшим богам, в точности неизвестно. Впо¬
следствии к «черни земных богов» причислялись главным об¬
разом лесные божества (Mart. Capella. De nupt. Mercurii et
Philol., II, 167). Famuli divi также призывались при обряде,
совершавшемся в роще. По мнению Замтера, это и есть те же
низшие духи леса. Но к ним, как мы видели, были близки и
Лары, также, возможно, причислявшиеся к famuli.
Аналогию этому мы находим в языческих литовских веро¬
ваниях. Крестьяне, принося жертву богу земли Пушаиту, жив¬
шему в священной роще, просили его, чтобы он умиротворил
бога знатных людей Макрополла и чтобы прибыли его послан¬
цы Барстукки — гнездившиеся у корней деревьев гномы, слуги
других богов. Если они селились в крестьянском доме, они
приносили ему счастье и изобилие. Сходны с ними и гномы
Кауки, также обитавшие как в деревьях, так и в домах. И тем,
и другим накрывали стол и ставили еду на чердаках и в са¬
раях19. Лесные и домашние боги-слуги — здесь покровители
маленьких, зависимых людей, которые надеялись на их по¬
мощь против бога знати. Как известно, в европейском, особенно
английском и немецком, фольклоре гномы также могут быть и
лесными, и домашними духами. Лесные женщины из рода
гномов или фей вступали в брак с крестьянами, дарили их до¬
му богатство, земле и стадам — плодородие. Гномы селились
в домах и исполняли там всякую домашнюю работу, что уже
само по себе сближало их со слугами. Гномы и близкие им
16 А. В rei ich. Op. cit., p. 183.
17 G. van der Leew. Virginibus pucrisque. Amsterdam, 1939, p. 19.
18 S a mt er. Famulus.— PWRE, t. VI, Sp. 1896.
19 V. P i s a n i. Le religioni dei celti e dei balto-slavi nell’ Europa precris-
tiana. Milano, 1950, p. 84—85; H. U s e n e r. Gotternamen. Frankfurt am Main,
1948, S. 85—102.
14 E M. Штаерман
209
феи нередко в сказках приносят заслуженное счастье обижен¬
ным членам семьи — падчерице, младшему сыну, помогают
бедняку и наказывают обидчиков и угнетателей.
Сходные по значению Лары могли иметь тот же характер и
функции, что роднило их с неполноправными членами фами¬
лии— детьми и рабами, власть над которыми pater familias
в древнейшие времена была почти идентичной. Отсюда, напри¬
мер, мог возникнуть обычай, согласно которому мальчик, став
совершеннолетним, посвящал им свою детскую буллу, а полу¬
чивший вольную раб — свои колодки (Pseudo-Acron., Schol. in
Horat., Ser., I, 5, 65). Первоначально Лары, скорее всего,
покровительствовали тем рабам, которые происходили из млад¬
ших и обедневших сородичей, т. е. имели некоторое право на
защиту духов-предков рода, бывших и их предками. Отсюда,
возможно, и взаимосвязь терминов familia и famuli, по Иси¬
дору Севильскому, рожденных в фамилии и противопоставляв¬
шихся servi—ірабам-военнопленным (Isidor Hisp., Etym., IX,
4, 43). Если мы предположим, что порабощение сородичей в
древнейшем Риме играло весьма значительную и, во всяком
случае, большую, чем в Греции, роль, разница между столь
близкими Ларами и Героями в отношении к рабам станет по¬
нятной. Лары как блюстители справедливости и норм обыч¬
ного права вступались за утративших свободу сородичей, с ко¬
торыми нельзя было обращаться с тем же бесконтрольным са¬
мовластием, что с порабощенными чужеземцами. Впоследствии
разница между теми и другими сгладилась, но исконная связь
Ларов с рабами осталась.
Из тех же корней, возможно, берут свое начало и легенды
о рабском происхождении таких римских Ларов-Героев, как
Цекул, Ромул, затем Сервий Туллий, — сыновей Лара и рабы¬
ни. Многие исследователи уже давно обратили внимание на
сходство биографий героев у самых различных народов20.
В огромном большинстве случаев будущий герой, то ли пото¬
му, что с его рождением были связаны неблагоприятные для
его родных или власть имущих предсказания, то ли потому, что
его отец — бог, полубог, царь—оставался неизвестен до поры
до времени, обрекается при своем появлении на свет на
смерть. Его бросают в реку, в море, в лес, но ребенок чудес¬
ным образом спасается, его вскармливает какое-нибудь жи¬
вотное, находит и берет к себе прохожий, часто пастух. Ребе¬
нок вырастает в юношу необычайных способностей, красоты и
силы, совершает различные достопамятные деяния, его боже¬
ственное или царское происхождение обнаруживается, и он
20 К истории вопроса см.: А. В г е 1 і с h. Op. cit., р. 66 sqq. Богатый ма¬
териал собран в кн.: О. Rank. Der Mythus von der Geburt des Heiden.
Leipzig, 1922.
210
становится знаменитым героем, основателем, изобретателем,
царем, богом. Ряд греческих героев временно, то ли в детстве,
воспитываясь у пастухов, то ли впоследствии, во искупление
различных проступков, были рабами. Рабом временно был и
Аполлон. Геракл не только был в рабстве у Омфалы, но в
известной мере находился на положении раба Еврисфея
(A. Brelich. Op. cit., р. 183). Однако никто из Героев древних
греков или иных народов не был рабом по рождению. В этом
смысле от повествующих о них мифов явно и значительно от¬
личаются и упоминавшаяся версия о происхождении Ромула,
и биография Сервия Туллия. Возможно, что рабом был и царь
Анк Мар'ций, поскольку ancus — anculus — ancula в древности
означали «раб» и «рабыня» (Fest., s. v. ancilla), а также и
сын Лара Цекул. Впоследствии по сходной схеме сложилось
предание об известном сицилийском царе Гиероне II: по отцу
он—потомок тирана Гелона, мать же его была рабыней. Отец
приказал выбросить новорожденного, но его вскормили пчелы
(Just., XXIII, 4, 4). Рабское происхождение приписывалось по¬
следнему персидскому царю Дарию, македонским царям
Архелаю и Аминте, Деметрию Фалерскому (Aelian., Var. Hist.,
XII, 43). От спартанских рабов происходили будто бы и осно¬
ватели Тарента (Just., Ill, 4, 8).
Легенды о римских героях-рабах складывались, очевидно,
в эпоху патриархального рабства, когда дети рабынь, приз¬
нанные своими принадлежавшими к аристократии отцами,
могли быть приравнены в известной мере к их свободнорожден¬
ным детям и возвыситься благодаря личной доблести21. Особая
же роль рабов и рабынь в культе Ларов, а также, возможно, пер¬
воначальная идентичность таких героев с самими Ларами
порождали версию об их происхождении от этих божеств, ко¬
торые могли предпочесть рабыню дочерям главы фамилии,
также обслуживавшим культ домашних богов. Так, по Плу¬
тарху, дочь альбанского царя Тархетия, человека злого и
жестокого, должна была сочетаться с богом очага — будущим
отцом Ромула, но вместо себя послала свою рабыню, став¬
шую матерью основателя Рима. Сходный мотив обычен в ев¬
ропейских сказках: принц или король берет в жены вместо
знатной, но ленивой и злой девушки простую крестьянку, слу¬
жанку, падчерицу, отличавшуюся умом, добротой и красотой.
Возможно, также, что здесь имелись некие отголоски пред¬
ставлений о браке божества со жрицей-рабыней.
21 Таг, например, один из героев исландской «Саги о людях из Лаксдаля»
Олав был сыном местного знатного человека Хаскульда и пленницы-рабыни
Мелкорки, что не помешало ему достичь весьма высокого положения и в
Исландии, и при дворе норвежского конунга. Правда, Мелкорка была до¬
черью ирландского короля. См. «Исландские саги». М., 1956, стр. 253—449.
211
14*
Впоследствии с развитием рабства эти легенды трансфор¬
мируются в двух направлениях. В среде господствующего
класса рабское происхождение героев отрицается или сглажи¬
вается дополнительными комментариями. Так, Ромул стано¬
вится сыном альбанской царевны и Марса. О матери Сервия
Туллия рассказывают, что она была не прирожденная рабы¬
ня, а знатная пленница, попавшая в рабство уже будучи бе¬
ременной, что должно было изменить взгляд на статус ее сына,
так как — по крайней мере, по мнению большинства поздних
юристов — ребенок, зачатый свободной женщиной, оставался
свободным, хотя бы мать его стала рабыней до его рождения.
С другой стороны, для свободной бедноты и рабов предания
о возвышении сыновей рабынь становятся ярким и вдохнов¬
ляющим примером возможностей, открывающихся перед лю¬
бым человеком, как бы низко он ни стоял, если он наделен со¬
ответствующими высокими качествами. К старым преданиям
прибавляются новые о сравнительно недавно живших истори¬
ческих лицах такой же судьбы.
Мы уже видели, что среди рабов и либертинов были попу¬
лярны персонифицированные добродетели и особенно Mens
Вопа, Благоразумие, или Стойкость разума, качество, особен¬
но необходимое тому, кто надеется выйти победителем из
борьбы с неблагоприятными обстоятельствами.
Новый смысл приобретает, видимо, отожествление Ларов с
греческими Героями. В древнейшей Греции апофеоз был яв¬
лением исключительным. Имевшие культ Герои — это дегра¬
дировавшие боги или отожествлявшиеся с гомеровскими пер¬
сонажами цари микенского времени, но не люди, жившие в
исторически обозримый период. Но начиная с середины IV в.
и особенно в III и II вв. до н. э. апофеоз все более, так ска¬
зать, демократизируется, героизация покойников, даже ничем
не замечательных при жизни, становится делом обычным. По
новым представлениям, приобщиться к загробному блаженст¬
ву мог всякий, умершего называли «герой» и изображали в
образе героя. В Риме, видимо, сходное представление связы¬
вается с Ларами. Сервий приводит слова Лабеона о неких
священнодействиях, посредством которых души людей превра¬
щаются в богов дорог и пенатов (Serv., Аеп., III, 168). И те, и
другие близки Ларам. Тот же Сервий называет рощи обитали¬
щем душ Героев, манов благочестивых людей, ставших дорож¬
ными Ларами (ibid., I, 441; III, 302; Georg., V, 40). Таким обра¬
зом, Лары уже не только защищали раба при жизни, но могли,
если он того был достоин, дать ему бессмертие и принять в свою
среду после смерти.
Можно полагать, что теми же причинами объясняется та
популярность, которую приобретает у рабов и свободного
плебса Фортуна. Если первоначально она была богиней плодо¬
91?
родия и материнства, то в рассматриваемый период эта ее
функция отошла на задний план по сравнению с ее характером
богини судьбы, счастливого случая, удачи, возлюбленной
Сервия Туллия. Народ, пишет Овидий, весело справляет
праздник Fors Fortuna, так как тот, кто основал ее храм, был
плебеем и, выйдя из низов, стал царем. Эта богиня под¬
ходит и рабам, ибо храм ей воздвиг Сервий Туллий, рожден¬
ный рабыней (Ovid., Fast., VI, 775—784). Сервий Туллий же
был очень популярен среди плебса, либертинов и рабов.
О других царях тоже рассказывали, что они помогали про¬
стому народу. Например, Тулл Гостилий разделил среди пле¬
беев землю, чтобы они вышли из рабской зависимости и ста¬
ли действительно свободными гражданами. Он же будто бы
установил и праздник Сатурналий (Macrob., Saturn., I, 8).
Но подобные рассказы отступали на задний план по срав¬
нению с легендами о Сервии Туллии22. Из рабов он возвы¬
сился благодаря своим исключительным, уже с детства оче¬
видным способностям и помощи полюбившей его Фортуны.
Он раздавал народу отнятые у врагов земли, запретил пора¬
бощать должников и освободил тех, кто уже находился в ка¬
бале. Словом, как писал Акций в своей трагедии «Брут», он
укрепил свободу граждан (libertatem civivibus stabiliaverit —
fr. 40). Сервий Туллий был и создателем сельских общин-
пагов, учредил ежегодные празднества в честь богов пагов —
Паганалии, Компиталии — в честь Ларов и ярмарочные дни —
нундины. Он ввел ценз, дававший каждому возможность воз¬
выситься по заслугам, независимо от происхождения. Нако¬
нец, он построил несколько святилищ Фортуне и храм Дианы
на Авентине, день посвящения которого стал днем праздника
рабов. Плутарх (Plut., Quest. Rom., 100) считает, что этот
праздник справлялся в годовщину дня рождения Сервия Тул¬
лия, но так или иначе он тесно связан с этим царем. Может
быть, некогда такая же тесная связь существовала и между
Фортуной и отчасти сходным с Сервием Туллием Цекулом, что
и обусловило как исключительную популярность культа Фор¬
туны в Пренесте, так и то активное участие, которое в нем
принимали коллегии рабов, отпущенников и ремесленников.
Там же простой народ охотно гадал по известным хранившим¬
ся в храме жребиям (так называемые sortes praenestinae).
Сервию Туллию приписывалось и сооружение храма Mater
Matuta в непосредственной близости от храма Фортуны. Образ
этой древнейшей богини во многом темен. Впоследствии она
отожествлялась с Левкотеей и была, по преданию, враждебна
рабыням. Поэтому каждый год в ее храм приводили рабыню,
били и прогоняли. Может быть, этой богине некогда приноси¬
22 G. D u m ё z i 1 e. Servius et la Fortune. Paris, 1943.
213
ли в жертву пленниц, а затем, как и в некоторых других куль¬
тах, кровавый обряд был заменен символическими ударами,
что и связало ее с именем защитника рабов Сервия Туллия.
Все эти разрозненные черточки указывают на один комп¬
лекс идей, связанных с наиболее популярными в среде рабов
и отпущенников богами, Сервием Туллием и сходными с ним
царями и героями. Это идеи в высшей степени демократиче¬
ские, утверждающие равенство людей независимо от их про¬
исхождения и статуса. Это мысль о неограниченных возможно¬
стях, которые должны быть открыты перед всеми в соответ¬
ствии с их способностями, трудолюбием, добродетелями, ко¬
торые могут и должны обеспечить человеку, кем бы он ни был,
любое, даже самое высокое положение при жизни и бессмер¬
тие или даже апофеоз после смерти. Фортуна, которая награ¬
дила за заслуги Сервия Туллия царским титулом, несмотря на
его рабское происхождение, могла наградить таким же обра¬
зом и всякого другого. Отсюда же, вероятно, произошло и упо¬
минавшееся уже толкование, данное Фестом обычаю качаться
на качелях во время праздника Компиталий как символу
судьбы, унижающей могущественных и возвышающей слабых.
Социальную направленность получило и толкование неко¬
торых других праздников, в которых участвовали рабы и пле¬
беи и происхождение которых терялось в глубине веков.
7 июля справлялся один из древнейших праздников плодоро¬
дия— Нонны Капротины (Wissowa. Op. cit., S. 118). В этот
день рабыни одевались как свободные женщины, участвовали
в веселых гуляниях, затевали всякие шутки и вместе с матро¬
нами приносили жертвы священной смоковнице. Впоследствии
он был истолкован как день, посвященный воспоминанию о
подвиге рабынь во время войны римлян то ли с латинами, то
ли с галлами. Враги, осадив истощенный войнами Рим, потре¬
бовали, чтобы римляне выдали им своих жен и дочерей. Одна
из рабынь посоветовала удрученным сенаторам одеть ее и ее
товарок в платье свободных и отправить к врагам. Прибыв в
их лагерь, рабыни напоили там солдат допьяна и подали знак
римлянам, без труда расправившимся с обессилившими про¬
тивниками (Ovid., Fast., II, 25'7; Macrob., Satur., I, 11; Pint,
Parallel., 30). Возможно, что в этом благоприятном для рабов
толковании древнего праздника также сказалось греческое
влияние. Плутарх, заимствовавший эту историю у Аристида
Милетского, рассказывает об аналогичном случае, будто бы
происшедшем во время войны между Сардами и Смирной, что
дало повод к празднованию в Смирне Элевтерий, ког¬
да рабыни одевались и поступали как свободные. По поводу
также очень древнего весеннего, а некогда новогоднего празд¬
ника Анны Перенны, когда матроны служили своим рабыням
за столом, подобно тому как господа служили рабам в Сатур-
214
палии (lul. Solin., I, 35; Macrob., Satur., I, 12), возникла следую¬
щая версия. Анна была бедная старуха, коірмившая пирогами
плебеев, ушедших на священную гору и страдавших там от
голода; вернувшись домой, благодарные плебеи поставили
Анне Перенне статую и учредили в ее честь праздник (Ovid.,
Fast., III, 661 сл.) 23.
Совершенно особое значение приобрел праздник Компи-
талий, ставший во время борьбы оптиматов и популяіров неким
символом свободы и прав низших слоев плебса и рабов. Ком-
питалии были запрещены одновременно с роспуском коллегий
в 69 г. до н. э. Когда Клодий внес законопроект о восстановле¬
нии коллегий, еще до его принятия он назначил празднование
Компиталий, и бывший консулом Пизон допустил, чтобы их спра¬
вили вопреки желанию сената и противодействию избранного в
консулы на следующий год Кв. Метелла и трибуна Л. Нинния
(Cicer., In Pison., 4; Ascon. Pedian., In Pis., 8). Самовольное
празднование Компиталий было, с точки зрения Цицерона,
непростительным проступком, стоявшим в ряду других «мя¬
тежных» действий Клодия и его сторонников. Для низших же
слоев плебса и рабов это был акт, утверждавший его искон¬
ные права, ущемленные оптиматами.
В комплексе идей, связанных с Сервием Туллием, культом
Ларов и т. п., нет никаких элементов, заимствованных из вос¬
точной мистики. Скорее они сложились в результате интерпре¬
тации традиций патриархального Рима в свете социальных
идей, привнесенных выходцами из эллинистических стран. Как
мы видели, для правящих кругов в это время особенно одиоз¬
ной становится фигура «тирана», вождя простонародья и рабов.
Но совсем иначе могли относиться к ней римские низы, и не¬
даром Цицерон думает уколоть популяров, сравнивая их с
греческими демагогами (Cicer.', Pro Flacc., 7). Для этих слоев
«тиран» был борцом против богатых и знатных, отдавший их
богатства народу и освобожденным рабам, сделавший неиму¬
щих, угнетенных, трудящихся независимыми и равноправными
гражданами. Его образ был близок образу того же Сервия
Туллия, проводившего сходные мероприятия с аналогичной
целью сделать народ свободным. «Идеальный» тиран шел
дальше Сервия Туллия, освобождая не только бедноту, но и
рабов. Такие же планы приписывались Клодию. Они ни в коей
мере не могли встретить сопротивление бедноты, тесно связан¬
ной с городскими рабами и не противопоставлявшей свои ин¬
тересы их интересам. Со своей стороны, городские рабы актив¬
но участвовали в выступлениях римского плебса и, следова¬
тельно, разделяли его устремления. Ни они, ни идеологи
23 Мы не останавливаемся здесь на Сатурналиях, так как у нас нет дан¬
ных о том, какой смысл вкладывали рабы в этот праздник во времена рес¬
публики. ; _ JT I [ t |J’
215
народных низов не выступали против самого института рабства.
Ни один легендарный народолюбец не отменял рабовладения.
Но все эти излюбленные народом и рабами цари и тираны
давали угнетенным независимость, изгоняли и смиряли угне¬
тателей, лишали их монополии на власть и богатство, делали
их самих рабами в наказание за страдания, которые они при¬
чиняли другим. Мечта о такой перегруппировке общества никог¬
да не умирала в среде эксплуатируемых античного мира. Она
отразилась и в соответствующих толкованиях древних празд¬
ников и обрядов, и — уже накануне падения Рима — в действиях
агонистиков, менявших местами господ и рабов, и в легендах
о рабах, ставших царями, или попавших в рабство богах, и в
поэмах Коммодиана, предрекавшего победу праведных, когда
сенат пройдет под игом, а власть имущие и начальствующие
на тысячу лет станут рабами своих рабов.
Поэтому римские городские рабы конца республики так чти¬
ли Сервия Туллия и Фортуну и готовы были поддержать любой
римский вариант «тирана». Они охотно шли за Клодием, а
после смерти Цезаря признали его богом, несмотря на все разо¬
чарования, которые принесла народу его диктатура. И если они
приносили ему жертвы на месте его погребального костра, то
вовсе не потому, что отожествляли Цезаря с каким-нубудь во¬
сточным солнечным царем-спасителем, а скорее из-за его во¬
ображаемой близости с древними римскими царями, опиравши¬
мися на народ в борьбе с сенатом и погибшими от рук знати.
В тот период, когда еще была надежда на победу в реальной
борьбе, мистика особой роли в идеологии низов не играла.
Август со свойственным ему талантом к социальной демаго¬
гии и маскировке действительного под желаемое учел эти на¬
строения. Он, правда, отверг имя в известной мере близкого Сер¬
вию Туллию Ромула, а самого Сервия Туллия почитал столь
мало, что чуткий к современным веяниям Вергилий исключил
его из списка римских царей в знаменитом пророчестве Анхиза
о будущем Рима. Но зато он не только восстановил Компиталии,
но и сделал культ Ларов‘перекрестков с прибавлением собствен¬
ного гения, обслуживавшийся рабами и либертинами, одним из
важнейших государственных культов. По форме желание «чер¬
ни» и рабов праздновать Компиталии было удовлетворено, н0
связанные с ними «разрушительные» идеи были заменены идея¬
ми «охранительными». Глава государства, представленный сво¬
им гением, сам становился патроном свободного и несвободного
римского плебса, готовым осуществить его чаяния и надежды
при непременном условии совершенной покорности его боже¬
ственной воле и мощи.
То обстоятельство, что конституируя компитальный культ,
Август отвел в нем первенствующее место рабам и отпущенни¬
кам, весьма знаменательно. Оно показывает, что в своей поли¬
216
тике относительно римского плебса император не мог их игно¬
рировать, а следовательно, они действительно доставляли важ¬
ную и, так оказать, органическую часть городских низов. Во-вто¬
рых, оно подтверждает, что культ Ларов перекрестков и весь
связанный с ним комплекс идей наиболее отвечал идеологии
этих слоев. И если влияние восточных верований на некоторые
круги можно было сравнительно легко побороть дисциплинар¬
ными мерами и идущей сверху пропагандой, то Компиталии
приходилось нейтрализовать более сложным и действенным спо¬
собом: выхолостить их первоначальное содержание и поставить
на службу новому строю и его официальной идеологии. Как мы
увидим B' соответствующем разделе выпуска, посвященного им¬
перии, эта политика привела к упадку популярности культа Ла¬
ров в среде рабов за счет выдвинувшегося на первое место куль¬
та Сильвана, не включенного в число государственных богов.
Если победа какого-нибудь вождя популяров, будто бы на¬
меревавшегося воспроизвести в Риме политику «тирана», была
отдаленной конечной целью, то городские рабы были, несомнен¬
но, заинтересованы и в более частных и скромных победах на¬
рода, способствовавших демократизации политического строя:
в усилении власти народного трибуна, расширении прав колле¬
гий, распределении отпущенников по всем трибам. Мечтали, ко¬
нечно, рабы и отомстить господам за все обиды. Ведь даже
такой образец римского рабовладельца, как Катон, не признавав¬
ший раба человеком, знал, что рабы с трудом переносят оскорб¬
ления (Aul. Gell., X, 3). Рабы, купленные за деньги, не перено¬
сят несправедливой власти господ, восклицает Саллюстий (Іи-
gurth., 31, 11), а Сенека замечает, что рабу часто легче стерпеть
бичевание или даже смерть, чем пощечину и оскорбительные
слова (Seneca, De const, philos., 4). Когда против кого-либо из
власть имущих на народном собрании вносился законопроект,
рабы, хотя и лишенные права голоса, вместе с «сапожниками»,
«делателями поясов» и прочими, как их называл Цицерон, «по¬
донками города» активно способствовали его принятию (Cicer.,
Pro Flacc., 7; 8; Pro Sest., 24; 25). Убить человеческое достоин¬
ство в рабах несмотря на все усилия не удавалось. Очень харак¬
терен в этом смысле следующий рассказ: во время гражданской
войны в 47 г. до н. э. Сципион раздавал награды отличившимся
солдатам. Лабиен просил его наградить храброго всадника, од¬
ного из тех рабов, которых помпеянцы часто принимали в свое
войско. Сципион отказал, говоря, что не хочет унизить воинское
отличие, давая его человеку, еще недавно бывшему в рабстве.
Лабиен от своего имени дал всаднику золото, но тот с презре¬
нием бросил его под ноги Лабиена. Увидя это, Сципион пере¬
менил свое решение и дал солдату воинскую награду — серебря¬
ные браслеты, чем тот был чрезвычайно обрадован (Vai. Мах.,
VIII, 14, 6). Унижения, которые терпели рабы, побуждали их,
217
помимо всего прочего, особенно активно поддерживать дея¬
телей, суливших им свободу, равенство и кару господам 24.
Приведенные нами данные в основном относятся к городским
рабам, тесно связанным с городскими низами. Об идеологии
сельских рабов мы знаем еще меньше. Но, видимо, и тем, и
другим не 'был чужд идеал монарха, справедливого и борюще¬
гося за права рабов и простого народа. На это указывает тот
факт, что пытавшийся поднять восстание сельских рабов Мину-
ций (о чем подробнее будет сказано далее) провозгласил себя
царем и принял инсигнии и одежду древних римских царей.
Идеал этот, как мы пытались показать, питался не восточными
представлениями, а римскими, возможно, несколько трансфор¬
мировавшимися под влиянием греческих рабов и греческих уче¬
ний, в свете которых интерпретировались римские верования и
традиции25.
24 Любопытную аналогию представлениям, связанным с римскими царя¬
ми, імы находим в культе Ниобинги у северных племен Руанды (R. Р. Р а и-
w e 1 s. Imana et le culte de Manes au Rwanda. Bruxelles, 1958, p. 219—254)
Наряду с повсеместно распространенным ярко выраженным культом предков
кровнородственных групп, почитание Ниобинги занимает особое место. О ее
происхождении и судьбе существуют разные версии. По одним, она была
царской дочерью, гонимой враждебным царем. Она бежала от него со своими
рабами, но слуги царя настигли их и перебили почти всех, кроме одной или
нескольких рабынь, ставших первыми жрицами и пророчицами Ниобинги. По
другой версии, она сама была рабыней царя, которому вместе с одним рабом
сохраняла верность, когда его покинули его дети. За это их господин, умирая,
сделал раба царем, а Ниобинги завещал воздавать божеские почести. Ее
культ быстро распространился, и ей посвящено много часовен в частных до¬
мах. Жрецы и жрицы Ниобинги, иногда получающие сан по наследству, а
иногда становящиеся жрецами из рабов своих предшественников, пользуются
огромным авторитетом в народе, который верит, что Ниобинги не умерла, но
время от времени является верующим. Вместе с тем этих жрецов преследо¬
вали и местные царьки, и колониальные власти, так как они возбуждали в
народе «мятежный дух», проповедуя, будто Ниобинги освободит его от на¬
логов и повинностей. Большая часть их кончила жизнь в тюрьмах. Видимо,
этот культ был особенно популярен среди угнетенных и тех, кто, не принад¬
лежа к кровнородственным группам, не участвовал в почитании их предков.
Возможно, что сходен был и генезис идей, живших в среде римских рабов
и трудящейся бедноты, частично обожествлявших, частично просто почитав¬
ших римских царей-героев или ларов рабского происхождения, защитников
простого народа и рабов.
25 Среди высших классов намечалось обратное явление: старые мифы
пересказывались в недоброжелательном по отношению к рабам смысле. Так,
ссылаясь на Кассия, Аврелий Виктор передает, будто сын Вулкана Как,
уінавший стада Геракла и им побежденный, на самом деле был раб Эвандра,
«негодяй превосходивший других рабов вороватостью» (Orig. gent. Rom., 6;
Serv., Aen., VIII, 190). Ориона, по римской версии, в море бросили не моряки,
но негодяи-рабы, рассудившие, что «лучше злодейством приобрести свободу,
чем мирно пребывать в рабстве». За это они были наказаны, так как буря
прибила их к тому же берегу, на который дельфин доставил Ориона, и он пой¬
мал их и казнил (Mythogi. Latini, Astronomic., 17).
Глава VIII
КЛАССОВАЯ БОРЬБА
В рассматриваемый период классовая борьба рабов против
рабовладельцев становилась все более интенсивной. Она при¬
нимала самые разные формы. Мы рассмотрим их, начиная с
наименее заметных, как их иногда называют, «латентных»
форм и кончая рабскими восстаниями. На деле, конечно, все
эти типы классовой борьбы нельзя как-то разделять или про¬
тивопоставлять друг другу. Восстания были наиболее полным
и ярким выражением антагонизма рабов и рабовладельцев, но
и в «мирные» по видимости периоды этот антагонизм никогда
не затухал. Самое разнообразие в проявлениях классовых про¬
тиворечий показывает, насколько они были остры.
Постоянным и привычным явлением было бегство рабов.
Катон, приводя обычный разговор хозяина с виликом, отчиты¬
вающимся в проделанной работе, уверен, что на вопрос гос¬
подина, почему то или иное осталось невыполненным, вилик со¬
шлется на ненастье, болезни и бегство рабов (Cato. De agric., 2).
Бегство рабов, особенно «нерадивых», часто упоминается у
Плавта: не сумевшие скопить пекулий рабы бегут (Captivi,
47—48; Mostell., 875; Pseudol., 135). Бежавшие рабы несколько
раз фигурируют и в переписке Цицерона. Некоторые приводи¬
мые им факты позволяют судить, как действовали и куда на¬
правлялись беглые. Раб М. Эмилия Скавра, бывшего квесто¬
ром в Эфесе, искал убежища в храме Артемиды. Скавр хотел
забрать его оттуда, но эфесяне силой помешали ему. Инициатор
этого «беззакония» Перикл, «знатнейший человек», был вызван
на суд в Рим (Cicer., In Verr., II, 1, 33). Чем кончилось дело,
неизвестно, но любопытно, что беглый раб нашел поддержку
даже у представителей верхушки города, то ли потому, что
Скавр покушался на освященные веками привилегии храма,
то ли потому, что этот случай позволил проявиться постоянно
тлевшей оппозиции против римлян. В письме к Квинту Цице¬
рон рассказывает о бежавшем рабе трагика Эзопа Лицинии.
В Афинах у эпикурейца Патрона Лицинии выдавал себя за
219
свободного. Затем он перебрался в Азию. Там его увидел граж¬
данин Сард Платон, эпикуреец, встречавший Лициния в Афи¬
нах и узнавший впоследствии из письма Эзопа, что он беглый
раб. Платон захватил Лициния и переправил его под стражей
в Эфес то ли в городскую тюрьму, то ли на мельницу. Цицерон
просит Квинта, бывшего тогда в Азии, захватить Лициния с
собой в Рим. Правда, стоимость его невелика, но Эзопа огор¬
чает не потеря денег, а «злодейство и наглость раба», и он
жаждет получить его обратно (Ad Quint, fr., I, 2).
Управляя Киликией, Цицерон писал Аттику, что намерен
отправиться к Тавру, чтобы поговорить там с Мерогеном о бег¬
лом рабе Аттика Теренции. Однако, прибыв во владения Меро-
гена, Цицерон нашел их опустошенными, сам Мероген погиб,
следов же Теренция он не мог доискаться (Ad Att, V, 15;
VI, 1). Видимо, Мероген был глава какого-то местного племе¬
ни, проводившего время в стычках с соседями. У него и искал
убежища бежавший от Аттика Теренций. Раб-библиотекарь
самого Цицерона Дионисий, обвиненный в краже ценных книг,
бежал в Нарону, утверждая там, что Цицерон отпустил его
на волю. Из Нароны он перебрался к «варварам», т. е. к ка¬
кому-то далматинскому племени. Цицерон просил пропретора
Иллирика Ватиния отыскать его, и тот обещал обшарить небо
и землю, чтобы найти Дионисия, даже если он скрылся в глу¬
бине Далмации (Cicer., Ad Famil., V, 9; XIII, 77). Затем поиски
задержались, по словам Ватиния, из-за наступивших холодов
(ibid., V, 10). В конце концов ему, видимо, удалось напасть
на след Дионисия и вступить с ним в переговоры. «Если ты
меня любишь,— пишет Цицерон Ватинию,— кончай дело с Дио¬
нисием. Все, что ты ему обещал, я сделаю. Если же он оста¬
нется таким негодяем, каков он есть, приведи его, пленного, в
триумфе» (ibid., V, 11). Очевидно, вернуть Дионисия силой от
далматов не удалось и Ватиний, по поручению Цицерона, до¬
рожившего этим рабом, несмотря на расточаемые ему неле¬
стные эпитеты, дал Дионисию какие-то обещания с тем, чтобы
тот добровольно вернулся к господину. Конечно, если беглого
просто ловили, с ним так не церемонились. «Я веду его как
беглого,— говорится в одном фрагменте Луцилия,— в наруч¬
никах, в ошейнике, на собачьей цепи» (Lucii., XXIX, fr.
917—918).
Как велико было число беглых, показывает известная над¬
пись Попилия Лената, который сообщает, что, будучи претором
в Сицилии, он разыскал и возвратил 917 беглых рабов-италиков
(CIL, I, 460). Вероятно, в пограничные с Римом страны, от
него независимые или пытающиеся свою независимость от¬
стоять, бежало еще больше рабов. По словам Цезаря, в вой¬
ско египетских царей набирали не только всяких разбойников
и изгнанников, но и беглых рабов-римлян, из которых каждый
220
мог быть уверен, что его в Александрии примут и дадут сред¬
ства к жизни, зачислив в солдаты (Caes., ВС, Ш, 116). Цице¬
рон в бытность свою наместником Киликии мотивировал пред¬
принятый им поход на крепость Пинденисс непокорностью ее
жителей, их симпатией к Парфии и тем, что они принимают
беглых (Ad Fam., XV, 4).
Против бегства рабов принимали различные меры, даже
магические. Так, по древнему поверию, бытовавшему еще в
I в. н. э., весталки определенной молитвой могли удержать на
месте беглых рабов, еще не успевших выйти за пределы города
(Plin., NH, ХХѴШ, 3, 4). Карались пособники и укрыватели
беглых, причем последнее понятие истолковывалось довольно
широко. Юрист Масурий Сабин считал, что как вор осуждает¬
ся человек, который встанет между господином и рабом, про¬
тянув свою тогу, как будто намереваясь одеть ее на себя, а на
деле, чтобы господин не видел беглого (Апі. Gell., XI, 18).
Судя по одному свидетельству Плавта, в его время человек,
укрывший беглого раба, присуждался к штрафу в размере
двойной его стоимости (Poenul., 181 —186). В I в. до н. э. был
издан закон Фабия о похищении и продаже свободных людей,
чужих рабов и укрывательстве беглых. Закон этот дозволял
разыскивающим беглых входить в имения сенаторов и частных
лиц и налагал штраф на чинивших тому препятствия (Dig., XI,
4, 1, 2). Человек, похитивший чужого раба, спрятавший его
или даже просто уговоривший бежать, присуждался к штрафу
в 50 тыс. сестерциев (Mos. et Rom. Leg., Coll., XIV, 3, 5). Ответ¬
ственность виновного, таким образом, значительно повышалась
по сравнению со временем Плавта. В конце I в. юристом Офи-
лием было предложено определение самого понятия «беглый»,
развитое затем позднейшими юристами. Согласно Офилию,
беглый — это раб, который находится вне дома господина с
целью скрыться от хозяина (Dig., XXI, 1, 17, 1). Владельцы
беглых оповещали через глашатая или в выставленной на вид¬
ном месте надписи об их приметах и о награде тому, кто их
вернет (Fortunat., Ars. rhet., I, 18). Захвативший беглеца при¬
водил его к господину или триумвиру по уголовным делам, ко¬
торый затем передавал его владельцу. Раб, сделавший однаж¬
ды попытку бежать, частично обесценивался: при продаже, как
уже упоминалось, продавец был обязан предупредить покупа¬
теля об этом «пороке» раба, и его покупали менее охотно.
Особенно благоприятные условия для бегства рабов созда¬
вались во время войн. Рабы солдат, сопровождавшие их в ла¬
геря, и рабы, проживавшие поблизости от театра военных дей¬
ствий, постоянно перебегали к неприятелям, охотно принимав¬
шим их в пику римлянам, а также в надежде получить от них
ценные для себя сведения. В мирных договорах, заключавших¬
ся римлянами с побежденными противниками, обычно предус¬
221
матривалась выдача свободных перебежчиков и беглых рабов.
Еще до битвы при Заме Сципион, начав с карфагенскими пар¬
ламентерами переговоры о мире, потребовал возвращения
пленных, перебежчиков и беглых рабов. Соответствующий пункт
был затем включен в мирный договор. Всего было выдано око¬
ло 4 тыс. свободных и рабов. Первые понесли более суровую»
кару: латины были обезглавлены, римляне распяты (Liv., XXX,
16; 37; 44). Какая участь постигла рабов, неизвестно. Этоляне
по миру с римлянами в 189 г. до н. э. обязывались возвратить
всех пленных, перебежчиков и беглых римлянам и их союзни¬
кам (Polyb., XXI, 31, 5; Liv., XXXVIII, 11, 4). То же был обя¬
зан сделать и Антиох по миру 188 г. до н. э. (Liv., XXXVIII,
38, 7; Polyb., XXI, 45, 10; 15). Когда Серторий принял капиту¬
ляцию граждан испанского города Контребии, он приказал им
привести к себе свободных перебежчиков, беглых же рабов, ко¬
торых было огромное множество, убить. Контребийцы задуши¬
ли их и бросили со стены (Liv., fr. 91). Любопытно, что Серто¬
рий действовал иначе, чем Сципион: к беглым рабам он проявил
большую жестокость, чем к свободным перебежчикам. Воз¬
можно, здесь сказалось его личное отрицательное отношение
к рабам, но возможно также, что за истекшее столетие, запол¬
ненное рабскими восстаниями, изменились взгляды на рабов,
и к непокорным рабам считали нужным применять террор.
Во время войны Цезаря с гельветами беглые рабы уведо¬
мили последних о перемене маршрута римской армии (Caes.,
BG, I, 23, 2). Разбив гельветов, Цезарь потребовал, чтобы они
выдали бежавших к ним рабов (ibid., I, 27, 3).
Неприятели не только принимали беглых, но иногда и пере¬
манивали на свою сторону рабов. Так поступал Югурта (Sal¬
lust., lugurt., 66, 1). Особенно широко использовал этот метод
Митридат. Как известно, он давал свободу рабам римлян и
италиков, проживавших в Азии, если они выдавали или уби¬
вали своих господ (Арр., Mithridat., IV, 22). Во время мирных
переговоров Сулла потребовал, чтобы Митридат выдал всех
дезертиров и перешедших к нему рабов (ibid., VIII, 55). Окку¬
пировав Азию, Сулла приказал, чтобы все освобожденные Мит¬
ридатом рабы вернулись к своим господам. Этот приказ вы¬
звал во многих городах восстания, жестоко подавленные Сул¬
лой: мятежные города были разрушены, а их жители, свобод¬
ные и рабы, проданы в рабство (ibid., IX, 61). К сожалению,
более подробно об этом событии нам ничего неизвестно. Мо¬
жет быть, рабы, которых имел в виду Сулла, были местные
уроженцы, ранее попавшие в рабство и освобожденные Митри¬
датом, и их сограждане пытались протестовать против их вто¬
ричного порабощения. Возможно также, что здесь создалось
положение, сходное с тем, которое имело место после победы
римлян над Набисом. Тогда освобожденные им рабы особенно
222
рьяно возражали против мира с Римом. Победив, римляне
уничтожили данную им свободу и, по словам Ливия, обрекли
их на гораздо более тяжелое, чем прежде, рабство, возвратив
разгневанным господам (Liv., XXXIV, 36, 6). Во всяком случае
данные Аппиана позволяют полагать, что число рабов, пере¬
шедших к Митридату, было очень велико. Уже на последнем
этапе войны с Митридатом, в 68 г. до н. э., царь разбил в Арме¬
нии М. Фабия с помощью бывших в римском лагере рабов, ко¬
торым он обещал свободу. Во время неожиданной атаки Мит¬
ридата рабы из лагеря Фабия перебежали к нему (Dio Cass.,
XXXVI, 9, 5).
Рабы не только бежали, но убивали своих владельцев и
уничтожали их имущество. Еще Энний, сопровождавший в 189 г.
до н. э. назначенного главнокомандующим в войне с этоляна¬
ми Фульвия Нобилиора и прославивший его в пьесе «Ambracia»,
посвященной взятию этого города, писал в ней о «дерзких ра¬
бах, опустошающих поля господ» (Norm. Marcel., 471). Рабы
сожгли виллу зятя Суллы Скавра в Тускуле, в которой погиб¬
ло статуй, картин и драгоценностей на сто миллионов сестер¬
циев (Plin., NH, XXXVI, 24, 12). Один из убийц Цезаря Ми-
нуций Базил пал от руки своих рабов, отомстивших за то, что
он приказал нескольких из них кастрировать (Арр., ВС, III,
97). Убийство господ рабами, видимо, казалось тогда делом
довольно обычным. Варрон, по поводу судьбы Актеона, приво¬
дит то ли пословицу, то ли собственный афоризм: «Верь мне,
рабы сожрали больше господ, чем собаки» (Norm.. Marcel., 355).
В другом его отрывке некто восклицает: «То ли меня обма¬
нывают глаза, то ли я вижу рабов, взявшихся за оружие про¬
тив господ!?» (Nonn. Marcel., 86). По словам упоминавшегося
уже Филодема, известно много случаев, когда господа были
убиты или изгнаны рабами (Philodem., Rhetor., VII, fr. 381).
Цицерон советует оратору на замечание противника, что некто
мог быть убит только грабителями или наследниками, ответить,
что столь же вероятно, что он убит рабами (Rhet. ad Her.,
II, 21). На рабов сразу же падало подозрение в случаях зага¬
дочных убийств. Так, когда в лесу в области бруттиев было
убито несколько видных лиц, виновными сразу сочли рабов-
откупщиков местных смолокурен (Cicer., Brut., 22).
Все это показывает, что отношения между рабами и госпо¬
дами были достаточно напряженными. Господа считали,, что
рабы естественно являются их врагами, рабы же при первой
возможности бежали, переходили на сторону неприятелей, а то
и убивали господ.
Однако нельзя считать, что позиция всех рабов и во все
времена была одинаковой. Разнородность их состава опреде¬
ляла и различия в их взаимоотношениях с различными группа¬
ми свободных, что особенно ярко сказалось в той роли,
223
которую рабы и близкие им отпущенники играли в гражданских
войнах последнего века республики L
К сожалению, соответствующих данных у нас немного, и
они обычно сводятся к беглому упоминанию, что тот или иной
деятель борющихся партий «призывал рабов к свободе», «во¬
оружил рабов» и т. п. К тому же, как мы уже пытались пока¬
зать выше, смысл подобных сообщений не однозначен: в неко¬
торых случаях такой деятель, вооружая рабов, следовал старой
традиции и считал, что имеет полное право использовать ра¬
бов для «защиты республики», в других случаях рабов при¬
зывали к участию в государственных переворотах, что счита¬
лось признаком стремления к тирании.
Однако сопоставление имеющихся в нашем распоряжении
источников все же может дать кое-какой материал для сужде¬
ния об участии рабов в борьбе среди свободных.
Ко времени движения Гракхов относится лишь несколько
беглых упоминаний. По Луцию Ампелию (Liber memorab., 26),
во время мятежа Гая Гракха консул Опимий и Децим Брут Кал-
леций, призвав рабов к свободе, разбили на Авентине мятеж¬
ников. Напротив, Аврелий Виктор (De vir. ill., 65) считает, что
Гай Гракх занял Авентин, вооружив свою фамилию. Наконец,
Аппиан (ВС, I, 26) и Орозий (V, 12, 6) передают, что
Гай Гракх или его сторонники перед последним, роковым для
них боем тщетно старались призвать к свободе рабов, за ними
не последовавших. Известны также слова, сказанные Сципио¬
ном Эмилианом народу, встретившему ропотом его публично
выраженное одобрение убийству Гракха: пусть молчат те,
кому Италия приходится мачехой, а не матерью, те, кого я
привел закованными и продал под венком и кого я не испуга¬
юсь теперь, когда они раскованы (Vai. Max., VI, 2, 3; Aur. Viet.,
De vir. ill., 58). Здесь Сципион имеет в виду отпущенников, ко¬
торые, следовательно, сочувствовали гракханскому движению.
Последнее вполне вероятно, так как либертины могли быть
озлоблены недавно состоявшимся их переводом в городские
трибы, да и вообще, подвергаясь в те времена особенно жесто¬
кой эксплуатации, естественно были настроены против круп¬
ных собственников. Что же касается рабов, то приведенные
сообщения источников показывают, что серьезной попытки их
привлечь не делали не только Тиберий, но и Гай Гракх и что
особой симпатии к Гракхам они не питали.
Из других же данных явствует, что гракханцы, особенно
шедшие за Тиберием, были прямо враждебны рабам. Старший
1 Этой теме посвящена статья: Н. К ii h n е. Zur Teilname von Skiaven und
Freigelassenen an den Biirgerkriegen im I. Jahrhundert v. u. Z. in Rom.— «Studi
Classice», 1962, IV, S. 189—209. Автор, на наш взгляд, преувеличивает пас¬
сивность рабов, участвовавших в борьбе свободных, и не прослеживает в
должной мере разницу в позиции отдельных групп рабов и либертинов.
224
Гракх задумал свою реформу под влиянием опасений, вызван¬
ных Сицилийским восстанием и ростом числа рабов в Италии.
В своих речах он подчеркивал, что рабы-чужестранцы, враж¬
дебные Риму и неспособные к военной службе, вытесняют с
полей римских граждан. Бедняки, по словам Аппиана, ругали
тех, кто вместо них брал на работу рабов, не заслуживающих
доверия, враждебных и непригодных к войне. «Разве раб та¬
кой же человек, как и свободный,— спрашивал Тибе¬
рий Гракх,— разве не полезнее, чем раб, тот, кто может быть
воином?» (Арр., ВС, I, 9—11). Такое отношение к рабам сель¬
ского плебса, шедшего за Тиберием Гракхом, естественно
исключало всякую мысль о союзе с ними. К тому же освобо¬
дить какую-то часть рабов значило увеличить число претен¬
дентов на дешевый хлеб и на землю, что противоречило инте¬
ресам сельского плебса. Рабов же, занятых в городском ремес¬
ле, было еще не настолько много, чтобы они могли представ¬
лять серьезную силу.
Во время Союзнической войны к помощи рабов прибегали
обе стороны, так же как и к содействию отпущенников. Из по¬
следних римляне образовали когорты для охраны побережья
(Арр., ibid., I, 49). Вопреки своим обычным принципам они
принимали перебежавших к ним от союзников рабов и позво¬
ляли им расправляться со своими господами, о чем свидетель¬
ствует приводившийся выше рассказ о двух рабах спасших
свою госпожу во время взятия Грумента, и сообщение о рабе
претора марсов Г. Веттия, предавшего своего господина и по¬
лучившего за это от римлян награду (Macrob., Satur., I, 11).
Со своей стороны, союзники, овладевая римскими колониями,
убивали местную знать, простой же народ и рабов зачисляли
в свою армию. По некоторым сведениям, Помпедий Силон
образовал из освобожденных им рабов отряды в 20 тыс. пехо¬
тинцев и 1 тыс. всадников (Арр., ВС, I, 42; Diodor., fr., lib
XXXVII). Римляне, видимо, подчеркивали в своей агитации
связь союзников с рабами: на одном из камней для пращи того
времени имеется надпись: fugitivi peristis (CIL, I, 861).
Думается, однако, что обе стороны не имели какой-то чет¬
ко выраженной программы действий относительно рабов и от¬
пущенников, а действовали по требованию обстоятельств: им
надо было пополнить свои силы и обеспечить себе любую по¬
мощь в этой исключительно тяжелой и кровопролитной войне.
Кроме того, среди рабов в римских колониях, вероятно, было
немало италиков, и вожди повстанцев освобождали их, как
своих сограждан и соплеменников, и как таковые они вступа¬
ли в их войско. Скорее всего, именно этим обстоятельством
объясняется необычный для римской практики акт Помпея:
взяв Аскул, он перебил не только военачальников и городских
«принцепсов», но и рабов (Oros., V, 18, 26). Вероятно, то были
15 Е. М. Штаерман
225
рабы не аскульцев, а римлян, освобожденные и принятые в чис¬
ло граждан города, из которого происходили они или их
предки.
По-настоящему об обращении к рабам как к особой со¬
циальной группе можно говорить лишь со времени войны ма-
риаицев и сулланцев. Из Плутарховых биографий Мария и
Сертория и из рассказов Аппиана и Орозия мы узнаем, что во
время первого похода Суллы на Рим Марий и Сульпиций Руф
призывали рабов, обещая им свободу, но успеха не имели: к
нимі перешло будто бы всего три раба (Арр., ВС, 58; Oros.,
V, 19, 5). Сам Сульпиций был выдан рабом (Oros., V, 19, 6).
Столь же безрезультатной оказалась и попытка Цинны зару¬
читься поддержкой городских рабов после отъезда Суллы из
Рима в начале восстания марианцев. Она только дала сенату
предлог отрешить Цинну от должности консула за призыв ра¬
бов к свободе (Арр., ВС, I, 65). Напротив, когда Марий, вер¬
нувшись из Африки, объявил, что дает свободу примкнувшим
к нему рабам, толпы их стали стекаться к нему в лагерь (ibid.,
1, 69). По Аврелию Виктору, он составил из них целое войско
(De vir. ill., 67). Во всяком случае, их было не менее шести
или восьми тысяч, ибо таково было, по разным данным, число
перебитых Серторием и Цинной рабов из гвардии Мария (Арр.,
ВС, I, 74; Oros, V, 19, 24).
Чем можно объяснить разницу в отношении рабов к мари-
анцам в первом и во втором случае? Было ли причиной тому
недовольство, вызванное какими-нибудь действиями Суллы
после его первой победы? Единственное его мероприятие, о ко¬
тором в данной связи может идти речь, это отмена закона
Сульпиция, распределявшего либертинов по всем трибам. Ко¬
нечно, это могло настроить против Суллы часть рабов, но вряд
ли столь резко изменило их позицию. Ведь и раньше было из¬
вестно отношение оптиматов к законам Сульпиция, и все же
рабы не поднялись на их защиту. Видимо, дело тут было в
другом. В первый раз Марий и Сульпиций, а затем и Цинна
находились в Риме и могли апеллировать только к городским
рабам. Во втором же случае марианцы находились вне города
и могли призвать сельских рабов, охотно к ним примкнувших.
Правда, Аппиан говорит, что, когда Марий приблизился к Риму
на расстояние ста стадий, к нему стали сбегаться и городские
рабы (Арр, ВС, I, 69), но вряд ли их было большинство.
По вполне определенному сообщению Плутарха, рабы из числа
пастухов и земледельцев сходились к Марию в Этрурию, что
и естественно, так как Марий стал собирать своих сторонников
непосредственно после высадки в Италии2. Древние авторы
упрекают Мария за то, что он «взломал и вооружил эргасту-
2 А. Passerin i. Caio Mario, p. 127.
226
лы»3,— выражение, приложимое лишь к сельским рабам.
По Аврелию Виктору, Цинна, лишенный консульства, бежал
из города и, призвав рабов к свободе, смог победить своих
врагов. Заслуживает внимания и название «бардиэев», данное
Марием его рабской гвардии, и сообщение Сервия, что на сол¬
датских тессерах Мария стояло имя... Bardeus, так же как на
тессерах Суллы — «Аполлон Дельфийский», а на тессерах Це¬
заря— «Венера-Родительница» (Serv., Aen., VII, 637). Бар-
диэй — слово иллирийское, и, очевидно, ядро рабского войска
состояло из иллирийцев (Passerini. Op. cit.). Возможно, что
«Bardeus» на тессере Мария было эпитетом какого-то почитав¬
шегося иллирийцами бога, и Марий, отведя ему столь важное
место, хотел польстить своей гвардии. Но рабы-иллирийцы —
несомненно, сельские рабы. Как мы помним, Варрон подчер¬
кивает силу и выносливость иллирийских рабов, делающих их
особенно пригодными для пастушеской жизни. Таким образом,
если к Марию и примкнули некоторые городские рабы, основ¬
ную ставку он делал на сельских.
Вооружить сельских рабов, наиболее угнетенных, а следо¬
вательно, и наиболее опасных для рабовладельцев, было мерой
отчаянной, чреватой грозными для господ последствиями, что
и выяснилось в первые же дни после победы марианцев. Часть
из них этой меры явно не одобряла и поспешила ее нейтрали¬
зовать: как известно, Серторий и Цинна приказали солдатам
окружить и истребить безоружных бардиэев, то ли когда они
спали, то ли когда под предлогом выдачи жалованья были
собраны на форуме (Oros., V, 19, 24). Как вообще рабовла¬
дельцы реагировали на попытки поднять сельских рабов, по¬
казывает относящееся к тому же врем.ени сообщение Орозия.
заимствованное у Клавдия Квадригария. Пропретор Фабий Ад¬
риан пытался захватить власть в Африке, собрав отряд ра¬
бов"? их господа сожгли его вместе с фамилией (Oros., V, 20, 3;
6; Pseudo-Ascon., In Verr., II, 1, 70). Действия Мария дали сул-
ланцам крупный козырь. Сулланец-консул Октавий отказался
призвать рабов для защиты Рима от марианцев. Вернувшись в
Италию, Сулла также не вооружал рабов. Их помощью он как
глава государства, имевший на то право, пользовался только во
время проскрипций. Как уже упоминалось выше, свое отношение
к рабам он продемонстрировал, сбросив с Тарпейской скалы
раба Сульпиция Руфа, выдавшего своего господина (Liv.,
Epit., 90; Vai. Max., VI, 5, 7). По изданному Суллой закону
Корнелия об оскорблениях (De iniuriis), если виновным ока¬
зывался раб, то ни ему, ни его господину не вчинялся обычный
иск, а он подвергался особой каре в экстраординарном порядке
3 Plut., Маг., 41; Flor., Epit., II, 9, 11; Lucan, Phars., II, 94—95;
Schol. Gronovian., Catilin., Ill, 10, 24; A u r. Viet., De \ir. illustr., 69.
2 27
15*
(Dig., XLVIII, 2, 12, 4). Некоторые марианцы были изгнаны
Суллой именно за то, что призывали рабов к свободе (Арр.,
ВС, I, 60), и Сулла официально был признан мстителем за зло¬
действо Мария, вооружившего рабов4. Вместе с тем, как мы
помним, Сулла был первый государственный деятель, созна¬
тельно и в больших масштабах опиравшийся на преданных ему
отпущенников, скорее всего, набранных из городских рабов
проскрибтов.
Согласно выше охарактеризованным взглядам, Марий дей¬
ствовал как «тиран», Сулла же не выходил за- рамки закон¬
ности.
В дальнейшем, но мере обострения отношений между опти¬
матами и популярами и по мере того, как последние все в
большей мере начинают опираться на городской плебс, боль¬
шую роль начинают играть в движениях и городские рабы,
число которых все росло.
В движении Катилины еще сочетались некоторые старые и
новые тенденции. По всем свидетельствам, сам Катилина ре¬
шительно отказывался принимать в свои отряды рабов, хотя
некоторые его сторонники, в частности Лентул, на этом настаи¬
вали (Cicer., In Cat., III, 4, 5). Ципарий намеревался возму¬
тить рабов в Апулии, и рабы первоначально стекались к кати-
линарцам во множестве (Sallust., Catii., 44, 6; 56; 46, 3), что
и дало повод Цицерону назвать Катилину «поджигателем ра¬
бов» (In Cat., I, 11). Не вдаваясь в обсуждение спорных и за¬
путанных вопросов о природе и сущности заговора Катилины,
заметим только, что если говорить о плебсе, то заговорщики,
видимо, имели больше сторонников среди сельской, чем среди
городской бедноты. Цицерон называет районами, наиболее
затронутыми волнениями, Пиценскую область, территорию ка-
меритов и Галлию (Pro Sylla, 19). Какие-то движения были
в Апулии, так как в Риме ходили слѵхи, что там начинается
рабская война (Sallust., Catii., 27,1; 30,2). Манлий, наиболее
активный из внеримских катилинарцев, действовал в Этрурии
(ibid., 28, 4). Как видно из упоминавшегося ранее письма Ман¬
лия к Марцию Рексу, он выступал от имени закабаляемых
должников из сельского плебса. Видимо, здесь имело место
то же явление, что и во времена Гракхов: крестьяне не жела¬
ли принимать в свою среду сельских рабов, все еще видя в них
враждебный элемент, косвенную причину своего бедственного
положения. И те из вождей заговора, в частности сам Катили¬
на, которые ориентировались на сельский плебс, отказываются
от помощи рабов, подчеркивая, что ведут справедливую войну
граждан за их права, а не поднимают рабский мятеж. Правда,
4 Lucan., Phars., II, 149; Schol Gronovian., Catilin., Ill, 10, 24; Cicer.,
Pro Sex. Rose. Amer., 46, 137.
228
по словам Цицерона, его соперник на консульских выборах,
сторонник Катилины Антоний, лишившийся за долги пастбищ
и скота, удержал своих пастухов, грозя разжечь рабскую войну
(In toga cand., 4). Но если предположить, что это не обычная
инвектива, а реальный факт, то все равно Антоний собирался
не поднимать чужих сельских рабов, а вооружать своих, что,
как мы видели, было обычным и не встречало особого осуж¬
дения.
Если катилинарцы, действовавшие в сельских местностях,
отказывались от союза с рабами, то те из них, которые оста¬
вались в Риме, готовы были поднять ремесленников и рабов.
По словам Цицерона, обвиненный в подкупе во время выборов
Автраний «хотел помешать суду, возбудив гладиаторов и бег¬
лых рабов» (Pro Sylla, 5). Агенты Лентула, с самого начала
советовавшего не пренебрегать рабами, во время суда над ка-
тилинарцами рассчитывали освободить их, «разными путями
поджигая по кварталам ремесленников и рабов, разыскивали во¬
жаков черни, которые имели обыкновение за плату наносить вред
республике» (Sallust., Catii., 50, 1; Dio Cass., XXXVII, 35, 3).
Здесь речь, несомненно, идет о рабах-ремесленниках и о кол¬
легиях, в которые они входили наряду со свободными плебея¬
ми. «Вожаки черни» — это те же «первые лица», влиятельные
в коллегиях и союзах соседей, которых Квинт советует Цице¬
рону привлечь на свою сторону перед выборами (De petit,
cons., 8). В городе рабы-ремесленники настолько тесно слились
с свободными, что обращавшиеся к одним неизбежно обраща¬
лись и к другим. Таким же образом действовал и бывший не¬
задолго до этого народным трибуном Манилий. Он внес оче¬
редной законопроект о распределении либертинов по всем три¬
бам, что вызвало страшное возмущение в сенате. Тогда он
собрал вооруженный отряд из отпущенников и рабов, поднял
мятеж и осадил Капитолий. Мятежники были разбиты Доми-
цием, многие погибли, что, по словам Аскония Педиана, навлек¬
ло на Домиция ненависть простого народа (In Milon., 22), ко¬
торый, очевидно, тоже участвовал в этом движении.
По словам Цицерона, катилинарцы не встретили особого
сочувствия ни у ремесленников, ни у отпущенников, ни у рабов
(In Cat., IV, 8). Конечно, нельзя безусловно доверять свиде¬
тельству Цицерона, но, возможно, в нем есть доля истины. Сво¬
бодные и несвободные городские низы особой активности не
проявили. Видимо, Цицерон действительно сумел им внушить
страх перед подготовляемым Катилиной всеобщим разруше¬
нием. В отличие же от сельских рабов, которым нечего было
терять, городские ремесленники боялись лишиться своего иму¬
щества, своих пекулиев и заработков. Любопытно сообщение
Плутарха, что, когда народный трибун Метелл предложил
призвать Помпея и его армию «под предлогом борьбы с
15 E. М. Штаерман
229
Катилиной, а на деле, чтобы передать ему власть», в день голо¬
сования к Метеллу на форум сбежались вооруженные гладиато¬
ры, иноземцы и рабы (Plut., Cato min., 26). Неизвестно, была ли
проведена среди городских рабов соответствующая агитация
или они действовали по собственной инициативе. Важно, что
многие городские рабы были враждебны Катилине и (если
истинные намерения Метелла были известны) дружественны
Помпею, вернее, той сильной власти, которую он мог осуще¬
ствить.
По-настоящему серьезная и последовательная попытка под¬
нять городских рабов была сделана Клодием, уже полностью
отошедшим от старых демократических чаяний, связанных с
возрождением крестьянства. Об этой попытке у нас имеются
довольно многочисленные, хотя и разрозненные сведения. Ци¬
церон неоднократно повторяет, что, восстановив коллегии,
Клодий по всем римским кварталам поименно переписывал ра¬
бов, «открыто прельщая их надеждой на свободу», собирал их
в вооруженные отряды, разделенные на декурии (Pro domo sua,
21; ,50: In Pison., 13; Pro Sest., 15; 25; Ad Att., IV, 13). Мероприя¬
тия Клодия были уже не вызванным потребностями момента
стихийным призывом к рабам, а планомерной организацией
вооруженной силы из рабов и ремесленников, состоявших в
восстановленных и вновь созданных ремесленных, покварталь¬
ных и прочих коллегиях. Рабы охотно поддерживали Клодия,
так как действия правительства, ущемлявшие интересы плебса,
ущемляли и их интересы. К таким действиям, кроме запрещения
коллегий и Компиталий, можно отнести и незаконную казнь
катилинарцев. Последняя как будто нарушала лишь демокра¬
тические права римских граждан. Но если мы вспомним, что
народные трибуны, чья власть символизировала власть плебса,
выступали и как защитники рабов и права убежищ, мы можем
заключить, что и городские рабы были готовы мстить за оскорб¬
ление исконных прав народа. Сюда же относится и вопрос о
распределении либертинов по трибам. По некоторым сведени¬
ям, Клодий также намеревался внести соответствующий за¬
конопроект, но не успел этого сделать (Ascon. Pediam, In Milon.,
22, 87).
Что предпринимал Клодий со своими отрядами, мы знаем
весьма неполно и лишь в пристрастной передаче Цицерона.
Так, последний упоминает, что Клодий сжег храм Нимф с целью
уничтожить хранившиеся там записи ценза (Pro Milon., 27).
Такой акт был весьма выгоден рабам, так как давал им воз¬
можность утверждать, что они значились в цензовых списках
как свободные. Жестоко упрекает Цицерон Клодия и за то, что
во время празднования Мегалезий, игр в честь Великой Мате¬
ри, он привел отряды рабов в два театра, выгнал с их помощью
зрителей и разместил рабов на тех местах, на которых им си¬
деть строго воспрещалось (De harusp. resp., II). Чем было
вызвано это нападение, неизвестно. Может быть, приведя ра¬
бов на праздник, издревле считавшийся праздником аристо¬
кратии, Клодий хотел им дать некоторое моральное удовлетво¬
рение, показать, что считает рабов не ниже знати и вообще
свободных, поскольку он, по словам Цицерона, «вооружал
бедных против богатых, рабов против господ» (Pro Plane., 35).
Отряды Клодия постоянно присутствовали на форуме в дни го¬
лосования особенно важных мероприятий, и, хотя рабы права
голоса не имели, они воздействовали на решения народного
собрания. С их помощью был проведен закон об изгнании Ци¬
церона и некоторые другие. Они же в свое время способствова¬
ли оправданию Клодия во время суда над ним (Cicer., Pro
Sest., 35; 36; 39; 45; De leg., Ill, 11; Ad Att., I, 16). В день вы¬
несения приговора Милону за убийство Клодия на заседание
суда явились закрывшие свои мастерские ремесленники и рабы,
чтобы не допустить оправдания Милона (Ascon. Pedian., In Mi¬
lon., 71).
В отличие от Катилины Клодий иногда обращался и к сель¬
ским рабам. По словам Цицерона, он опустошал Этрурию при
помощи грубых рабов-пастухов, приведенных с Апеннин (Pro
Milon., 9; 19). Однако повсеместно призвать сельских рабов
к восстанию не решился и он. Его отряды пастухов действовали
только в Этрурии, в основном же свою «армию рабов» он на¬
бирал в Риме (ibid., 27, 28).
Каковы были дальнейшие намерения Клодия относительно
рабов? Если бы Клодий победил, восклицает Цицерон, все
перешло бы в руки рабов; он захватил бы с их помощью всю
республику и все частное имущество; все стали бы рабами ра¬
бов и либертинов (Cicer., Pro Sest., 21; Pro Milon., 28; Ad Att.,
II, 1). Это, конечно, риторические обороты, из которых трудно
восстановить подлинные планы Клодия. Большего внимания
заслуживает сообщение Цицерона о найденном в документах
Клодия после его смерти проекте, согласно которому все рабы
становились его отпущенниками (Pro Milon., 33). По рассказу
Диона Кассия (XXXIX, 23, 2), Клодий добивался, чтобы рабы
кипрского царя, привезенные в Рим Катоном, именовались
Клодиями. Отпущенные государственные рабы получали иногда
имя отпустившего их магистрата (Varro, L. L., VIII, 83). Кло¬
дий, видимо, собирался отпустить кипрских рабов и стать их па¬
троном. Видимо, с точки зрения отношения к рабам, Клодий
был ближе всего к тому образу «тирана», который сложился в
представлении тогдашних римлян. Он вполне сознательно рас¬
считывал опереться на их отряды, обещал их свободу и, возмож¬
но, имущество изгнанных оптиматов. Став патроном отпущен¬
ных на волю рабов, он приобрел бы сильную и надежную опору,
способную обеспечить ему прочное положение. В этом отношении,
231
16*
как и во многих других, движение Клодия было продук¬
том разложения классической античной крестьянской демокра¬
тии. Рабы не были только слепым орудием в руках Клодия.
Цицерон определенно говорит, что один из самых ревностных
сторонников Клодия Гелий, тот самый, который женился на
отпущеннице, чтобы прослыть другом народа, во всем поль¬
зуется советом рабов (Pro Sest., 52; Ad Att., IV, 3). Рабы со¬
знательно поддерживали Клодия и его программу. Главной его
опорой были, конечно, не домашние рабы, а рабы-ремеслен¬
ники, работавшие вне домов своих господ: ведь нельзя же себе
представить, чтобы Клодий и его агенты агитировали домаш¬
них рабов и вербовали их в свои отряды в домах владельцев,
куда их, естественно, не допустили бы.
Цезарь, политическую программу которого иногда чрезмер¬
но сближают с программой Клодия5, не разделял его отноше¬
ния к рабам. Уже роспуск Цезарем коллегий показывает, что
он не намеревался опереться на массовые организации, вклю¬
чавшие рабов. Когда в 49 г. до н. э. Цезарь издал закон, за¬
прещавший иметь более 60 тыс. сестерциев в золоте и серебре,
и народ требовал, чтобы рабам была назначена награда за
доносы на господ, нарушающих этот закон, Цезарь отказал и
«призвал на себя проклятие, если он когда-либо поверит рабу,
свидетельствующему против своего господина» (Dio Cass., XLI,
38, 3). Выше уже приводились данные источников, свидетель¬
ствующие, что Цезарь старался привлечь на свою сторону ра¬
бов и отпущенников видных лиц и сам широко пользовался
своими рабами и отпущенниками, назначая их на администра¬
тивные должности. В этом смысле он шел по стопам Суллы,
привлекая влиятельных и состоятельных лиц из несвободно¬
рожденных сословий. Но так же как Сулла, даже в период са¬
мой острой борьбы за власть ни сам Цезарь, ни цезарианцы
за помощью к рабам не обращались. Можно привести лишь два
исключения. Первое довольно сомнительно, так как известия
о нем противоречивы. По Цицерону, Цезарь содержал в Капуе
5 тыс. гладиаторов, которые будто бы в самом начале граж¬
данской войны намеревались совершить вылазку, предотвра¬
щенную Помпеем: он роздал их под надзор частным лицам, по
одному на каждого главу фамилии (Ad Att., VII, 14). По вер¬
сии Цезаря, дело обстояло несколько иначе: помпеянец Лен-
тулл собрал капуанских гладиаторов Цезаря, отпустил их на
волю, роздал им/ коней и приказал за собой следовать. Но уз¬
нав, что это вызвало общее осуждение, распределили их по Кам¬
пании под надзор некоторых лиц (Caes., ВС, I, 14). Второй
случай имел место при осаде помпеянцами преданной Цеза¬
5 О неправомерности такого сближения см.: С. Л. Утченко Консулат
Цезаря—трибунат Клодия.— ВДИ, 1961, № 3.
232
рю Салоны. Будучи немногочисленными и потеряв много уби¬
тыми и ранеными, салонитанцы освободили и зачислили в
армию рабов. С точки зрения Цезаря, это было крайнее, отча¬
янное средство (ibid., Ill, 9).
Напротив, Помпей и помпеянцы сплошь да рядом прини¬
мали в армию своих и чужих рабов. Рабы-пастухи, наряду с
отпущенниками и колонами, составляли экипаж судов Доми-
ция при Массилии (Caes., ВС, I, 34; 56; 57). Помпей, собирая
в начале гражданской войны войска, вооружил и снабдил ко¬
нями 300 своих рабов, а при Фарсале в его армии было их уже
800 (ibid., I, 24; III, 5). В дальнейшем ходе войны в провин¬
циях помпеянцы неоднократно освобождали рабов и зачисля¬
ли их в войско (ibid., I, 75; III, 80; Bell. Alex., 2; Bell. Afr., 19;
34; 36; 76; 83; 93; Dio Cass., XLIII, 39, 1). Видимо, помпеянцы
придерживались традиций старой римской аристократии, не
видевшей ничего зазорного в том, чтобы вооружать клиентов,
отпущенников и рабов. Цезарианцы же представляли круги
рабовладельцев, резко осуждавших всякую попытку сделать
рабов воинами. При империи, о чем речь будет далее, послед¬
няя точка зрения окончательно возобладала.
К сожалению, нам слишком мало известно об участии ра¬
бов в движениях Целия Руфа, Милона и Долабеллы (Caes.,
ВС, III, 21; 22; Dio Cass., XLII, 22). Милон пытался возбудить
пастухов в окрестностях Турий и напал на Козу в районе этого
города. Все его движение шло под лозунгом отмены долгов
Известно также, что именно в районе Турий нашли свое по¬
следнее убежище остатки войск Спартака и отрядов Катилины,
уничтоженные в 62 г. до н. э. отцом Августа (Suet., Div. Aug.,
3). Вероятно, борьба против закабалявших сельский плебс круп¬
ных собственников была там особенно популярна, и тяжелое
положение крестьян в какой-то мере сближало их с рабами,
чем и воспользовался Милон в своей, в общем, авантюристиче¬
ской попытке. Среди городского плебса и городских рабов по¬
пулярность Цезаря была все еще очень велика, что подтверж¬
дается движением Герофила после его смерти. История и анализ
этого движения подробно даны в монографии Н. А. Маш¬
кина «Принципат Августа» (М., 1949, стр. 126—132). Напом¬
ним, что в нем активное участие принимали городские низы,
отпущенники и рабы, воздававшие религиозные почести Цеза¬
рю. Н. А. Машкин видел здесь влияние восточных идей, но, как
мы уже пытались показать выше, это мало вероятно. В Цезаре
рабы скорее видели царя-народолюбца, подобного Сервию Тул¬
лию, погибшего за народ в борьбе с сенатом и достойного апо¬
феоза, как трудившийся и боровшийся на благо людям Геракл.
Движение Герофила было последним отголоском тех движений,
в которых свободный и несвободный городской плебс выступал
за демократию. Но не за классическую крестьянскую демокра¬
233
тию полиса, а за такую, какой ее представлял себе эксплуати¬
руемый класс городских ремесленников и городской бедноты,
независимо от сословной принадлежности его отдельных со¬
членов.
В последующие годы второго триумвирата борьба между
«республиканцами» и «цезарианцами» разных направлений до¬
стигла такой остроты, что все старые принципы отошли на зад¬
ний план и все средства к достижению победы признавались
годными. Это сказалось и на отношении борющихся сторон
к рабам.
К Октавиану, когда узнали, что он наследник Цезаря, стали
стекаться, кроме солдат и ветеранов покойного, его отпущен¬
ники и рабы (Арр., ВС, III, 11), что, вероятно, и дало Антонию
повод называть его в своих эдиктах «Спартаком» (Cicer., Philip.,
III, 8) Но и сам Антоний, только что с исключительной же¬
сткостью подавивший движение Герофила и распявший при¬
нимавших в нем участие рабов, терпя поражение в войне про¬
тив сената и Октавиана, пытался поднять рабов, отворял эрга-
стулы и набирал заключенных в них в свое войско (Cicer.,
Ad Fam., X, 33; XI, 19). Здесь речь, несомненно, идет не о го¬
родских, а о сельских рабах из Цезальпийской Галлии, где дей¬
ствовал Антоний. С другой стороны, и сам Децим Брут, осуж¬
давший Антония в письме к Цицерону, имел в своем войске в
Мутине множество гладиаторов (Арр., ВС, III, 49). Клавдий Не¬
рон, участвовавший в Перузинской войне на стороне Л. Анто¬
ния, после капитуляции Перузии бежал сначала в Пренесте,
а затем в Неаполь, тщетно пытаясь призвать к свободе рабов
(Suet., Div. Tib., 4).
Мы не будем здесь останавливаться на общеизвестной роли
рабов в проскрипциях триумвиров и в сицилийском госу¬
дарстве Секста Помпея. В вышеупомянутой монографии
Н. А. Машкин показывает, что эти события, подрывавшие
власть отца и господина, расшатывали устои рабовладельче¬
ского общества. Следует, однако, заметить, что и в те смутные
времена на вооружение рабов легче шли республиканцы, чем
цезарианцы. Октавиан, продолжая линию последних, в армию
рабов не принимал и лишь изредка пополнял ими флот. По¬
ощряя же доносы рабов на проскрибированных господ, он, как
в свое время Сулла, действовал формально на законном осно¬
вании, борясь с врагами государства. Поэтому он мог без боль¬
шой натяжки объявить войну с Секстом Помпеем войной с бег¬
лыми рабами, а затем перейти к мероприятиям по укреплению
расшатанных основ рабовладельческого строя.
Итак, мы можем сказать, что бегство, переход на сторону
врагов, убийство господ были формами сопротивления, свой¬
ственными всем рабам, независимо от их положения. В борьбе
свободных участие принимали преимущественно рабы, занятые
234
в городском ремесле и сближавшиеся с городскими же плебея¬
ми. Привлечь сельских рабов попытался лишь Марий, но его
попытка напугала не только его врагов, но и сторонников.
Наиболее острыми были в римском обществе классовые про¬
тиворечия между его основными классами — земле- и рабовла¬
дельцами и сельскими рабами. Здесь классовая борьба дости¬
гала наибольших для рабовладельческого общества размаха
и ожесточенности.
Для сельских рабов, эксплуатировавшихся наиболее типич¬
ными для рабовладельческого строя методами, наиболее изо¬
лированных от всех других общественных групп, характерной
формой борьбы были самостоятельные выступления, более или
менее крупные восстания. Со времен второй Пунической вой¬
ны они повторялись постоянно. Еще до битвы при Каннах были
распяты 25 рабов, составивших заговор и выданных одним из
участников, получившим в награду свободу и 2 тыс. ассов
(Liv., XXII, 33, 2). Ливий связывает это событие с поимкой
карфагенского шпиона, два года проживавшего в Риме неуз¬
нанным. Возможно, что он пытался ослабить римлян, органи¬
зовав у них в тылу мятеж рабов. Ведь и сам Ганнибал, приди
в Италию, пытался привлечь рабов, обещая им свободу (Liv.,
XXI, 45, 7). В ходе войны, однако, движения рабов не засви¬
детельствованы. Возможно, это объясняется тем обстоятель¬
ством, что после битвы при Каннах римляне призвали в армию
8 тыс. наиболее крепких молодых рабов, выразивших желание
стать солдатами. Из них были составлены части так называе¬
мых волонов, поступившие под команду консула Тиберия Сем-
прония Гракха. Он приказал не делать разницы между вело¬
нами и свободными солдатами и считать равно благородными
всех, кому римский народ доверил свои знамена (ibid., XXII,
57, 11; XXIII, 35, 7—9). На второй год их службы Гракх с раз¬
решения сената после битвы при Беневенте объявил волонов
свободными, хотя часть из них, боясь наказания за недоста¬
точную активность в бою, не вернулась в лагерь и расположи¬
лась отдельно (ibid., XXIV, 14; 16). После смерти Гракха во-
лоны разбежались, и был издан приказ разыскивать их по
городам и селениям и возвращать в строй (ibid., XXV, 20; 22).
Какие результаты имела эта мера, неизвестно, но вскоре воло-
ны получили отставку и были вновь призваны лишь при изве¬
стии о приближении к Италии Газдрубала (ibid., XXVII, 38).
Рабы были взяты и во флот, снаряженный для войны с Сици¬
лией. Согласно изданному по этому случаю сенатусконсульту,
лица, обладавшие состоянием в 50—100 тыс. ассов, давали од¬
ного матроса с полугодовым жалованием, в 100—300 тыс.—
трех с годовым жалованием, в 300 тыс.— 1 млн. ассов,— пя¬
терых, свыше 1 млн.— семерых и сенаторы по восемь матросов.
Кроме того, господа должны были предоставить взятым во
235
флот рабам снаряжение и оружие (ibid., XXIV, 11). Своих ра¬
бов вооружили и перешедшие на сторону Ганнибала кампанцы
(ibid., XXIV, 19; XXV, 4). Как уже упоминалось выше, рабы
кампанцев участвовали в заговорах своих господ против рим¬
лян, другие, напротив, на них доносили. Многие рабы бежали
к пунийцам и были затем возвращены по мирному договору.
Открывавшаяся таким образом во время войны перед рабами
возможность тем или иным> способом получить свободу отвле¬
кала их от самостоятельных выступлений. Возможно, что не¬
обычное для римлян снисходительное и предупредительное
отношение к волонам вызывалось стремлением расположить
к себе рабов и не допустить их до восстания, которое в ослаб¬
ленном первыми поражениями Риме могло бы иметь шансы на
успех.
После окончания войны засвидетельствовано три попытки
рабов поднять восстания. Первая возникла в 199 г. до н. э. в
городе Сетии, где содержались карфагенские заложники, имев¬
шие много рабов. Рабов-пунийцев из добычи купили и сами
сетийцы. Эти рабы составили заговор и послали агитаторов,
чтобы поднять рабов в районах Сетии, Норбы и Цирцей. За¬
говорщики намеревались в день предстоящих игр овладеть
сперва Сетией, а затем и двумя другими городами. Однако два
доносчика выдали их планы римскому претору Л. Корне¬
лию Лентулу. Сенат послал его расследовать и подавить заго¬
вор. Захватив с собой пять легатов и вооружив по дороге
2 тыс. крестьян, он прибыл в Сетию. Главарей заговора Лентул
успел схватить, многие же участники разбежались и, по слу¬
хам, намеревались захватить Пренесте. Лентул отправился
туда и казнил около 500 мятежников. Против остальных за¬
ложников и пленных были приняты суровые меры. В Риме
младшим магистратам было приказано тщательно охранять
и обходить тюрьмы, в которых они содержались. В латинских
городах заложникам запрещалось показываться в обществен¬
ных местах, а пленных — содержать где-либо, кроме обществен¬
ных тюрем, где они были закованы в колодки не менее 10 фун¬
тов весом (Liv., XXXII, 26).
В 196 г. до н. э. обнаружился заговор рабов в Этрурии.
Для расследования и подавления был послан претор М. Аци-
лий Глабрион с целым легионом. Собравшихся в одном месте
повстанцев он разбил в бою, многих убил и захватил в плен.
Главарей Глабрион приказал бичевать и распять, остальных
же возвратил господам (ibid., XXXIII, 36, 1—3). Видимо, раз¬
мах восстания был весьма значителен.
Спустя десять лет сильные волнения произошли среди пас¬
тухов Апулии. Претор Л. Постумий, получивший в качестве
провинции Тарент, расследовав дело, осудил 7 тыс. человек,
из которых многие были казнены, а многие бежали. Ливий свя¬
236
зывает это восстание с последствиями процесса о Вакханалиях:
его подняли скрывшиеся от суда в Апулии обвиняемые, часть
которых Постумий захватил и препроводил в Рим (ibid., XXXIX,
29; 41).
Во время первого Сицилийского восстания движения рабов
возникли в районе Минтурн, где 450 рабов было распято, и в
Синуэссе — там 4 тыс. повстанцев разбили Кв. Метелл и Гн. Сер-
вилий Цепион (Oros., V, 9, 4). Перед вторым Сицилийским
восстанием 30 рабов составили заговор близ Нуцерии, а 200
восстали в районе Капуи. Тогда же поднял рабский мятеж
римский всадник Тит Минуций, или Веттий. Сын богатого отца,
он влюбился в чужую рабыню и уговорил хозяина уступить
ее ему за 7 аттических талантов. Но не имея возможности рас¬
платиться, Минуций вооружил 400 своих рабов, убедил их под¬
нять восстание, а себя провозгласил царем, надел диадему,
пурпурное одеяние и окружил себя ликторами. Со своими ра¬
бами он нападал на ближайшие имения, сопротивляющихся
убивал, а рабов присоединял к своему отряду, вскоре достиг¬
шему численности в 3500 человек. Из Рима против повстанцев
был выслан претор Л. Лукулл. Прибыв в Капую, он набрал
4 тыс. пехотинцев и 400 всадников и двинулся против укрепив¬
шегося на холме Минуция. В первой битве рабы одержали по¬
беду, но Лукулл подкупил их полководца Аполлония, обещая
ему свободу и прощение. Аполлоний выдал Лукуллу Минуция,
который покончил с собой, остальные же повстанцы, кроме пре¬
дателя-полководца, были истреблены (Diodor., XXXVI, 2).
Можно ли считать, что рабские восстания были вызваны не
столько закономерным обострением классовой борьбы, сколь¬
ко случайным стечением обстоятельств? Такую точку зрения,
высказывавшуюся рядом западных исследователей, в послед¬
нее время наиболее полно развил И. Фогт6. Он ссылается, во-
первых, на то, что все крупные рабские восстания происходили
в течение небольшого отрезка времени 140—70 гг. до н. э., и,
во-вторых, на отсутствие учений, требующих отмены рабства
и способных вдохновить рабов на борьбу. Следовательно, за¬
ключает Фогт, все дело было в особых, характерных для того
времени социально-политических условиях. К этим условиям
он относит массовый приток рабов в Рим и ухудшение их по¬
ложения, разложение восточных государств и сопутствующие
ему смуты, рост пиратства и разбойничества, разорение сред¬
них слоев. «Смесь силы и слабости, государственного и неле¬
гального создала революционную обстановку»,— заключает
Фогт (op. cit., S. 13). Конечно, некоторые внешние обстоятель¬
ства способствовали восстаниям, создавая условия, при кото¬
рых тлеющая ненависть скорее могла вырваться наружу. Когда
р- J. V о g t. Struktur der Antiken Sklavenkriege. Wiesbaden, 1957, S. 7.
237
основное внимание и основные силы римского правитель¬
ства были заняты войнами, когда находились руководители,
способные организовать рабов, восстания вспыхивали особен¬
но легко. Но это отнюдь не означает, что они вообще обуслов¬
ливались более или менее случайной конъюнктурой. Противо¬
речия между рабами и рабовладельцами, как мы видели, были
достаточно остры на протяжении всего рассматриваемого пе¬
риода. Период восстаний, в основном довольно значительных,
хотя и не достигавших в своем большинстве такого размаха,
как Сицилийские или спартаковское, длился не с 140 по 70 г.
до н. э., а с 199 по 70, или даже по 62, когда были разбиты
возле Турий последние остатки войск Спартака. Отрезок же
времени в полтора столетия никак нельзя считать коротким7.
А он как раз совпадает с периодом окончательной победы ра¬
бовладельческого способа производства в Италии, быстрым
внедрением рабства в различные отрасли производства и окон¬
чательным конституированием двух основных антагонистиче¬
ских классов римского общества: земле- и рабовладельцев и
сельских рабов. Именно этот процесс и обусловил обострение
классовой борьбы, принимавшей форму восстаний рабов.
Только первое из них, восстание 199 іг. до н. э., было непо¬
средственно связаіно с поступлением на земли италийских го¬
родов новых рабов из числа пленных. О последующих восста¬
ниях и заговорах нет никаких данных, подтверждающих, что
именно пленные, а не исконные рабы были их инициаторами.
Довольно характерна географическая локализация движений.
Большая их часть — заговор 196 г. до н. э._ (Этрурия), движе¬
ние 186—185 гг. до н. э. (Апулия, там же заговор рабов в Ну-
церии), заговор 200 рабов и восстание Минуция (район Ка¬
пуи)— развертывались в областях крупных пастбищных хо¬
зяйств. Земли Минтурн и Синуэссы, расположенные на грани¬
це Лация и Кампании, вероятно, как и помещавшиеся побли¬
зости виллы Катона, были отведены под средней величины
виллы с преобладанием виноградарства и оливководства, а,
возможно, и садово-огородных культур, спрос на которые, оче¬
видно, был велик в таких ремесленных и торговых центрах,
7 Кроме того, продолжительность периодов восстаний как наиболее ост¬
рых проявлений классовой борьбы вообще не может считаться каким-либо
решающим критерием. Великие крестьянские восстания в феодальных стра¬
нах также занимали сравнительно короткие отрезки времени, приходясь обыч¬
но либо на начальные этапы закрепощения крестьян, либо на эпоху наивыс¬
шего развития феодальной эксплуатации. Однако вряд ли кто-либо стал бы
отрицать классовую борьбу между крепостными и помещиками и видеть в ее
проявлениях лишь результаты случайного стечения обстоятельств. Рабские же
восстания II—I вв. до н. э., с точки зрения того места, которое они занимали
в истории развития рабовладельческой формации, как раз и могут быть сопо¬
ставлены с крестьянскими войнами и их местом в движении феодальной
формации.
238
как эти два города. Все это были те отрасли хозяйства, в кото¬
рые рабский труд внедрялся наиболее быстро. И главной дви¬
жущей силой этих восстаний и заговоров были сельские рабы.
Сельская беднота в них не участвовала. Напротив, Лентул и
Лукулл, посланные подавлять мятеж 199 г. и восстание Мину-
ция, набирали свои отряды на месте из крестьян, на которых,
следовательно, правительство считало возможным положиться.
Тянувшаяся белее столетия борьба рабов и рабовладельцев
достигла своего кульминационного пункта в восстании Спар¬
така. Напомним очень кратко его историю, изложенную в лю¬
бом учебнике по истории древнего Рима.
В 74 или в 73 г. до н. э. (датировка начала восстания спор¬
на), во время весьма тяжелых для Рима войн с Митридатом
на востоке и Серторием в Испании, 78 гладиаторов, среди
которых был Спартак, фракиец, отданный в гладиаторы за от¬
каз служить в римской армии, бежали из гладиаторской школы
Лентула Батиата в Капуе. Захватив повозки, везшие в школу
оружие, они вооружились и ушли на Везувий. Своим руководи¬
телем они избрали Спартака, его помощниками — кельтов
Крикса и Эномая. Постепенно их отряд за счет примыкавших
к ним беглых возрос до 10 тыс. человек и смог производить на¬
беги на имения Кампании. Правительство, вначале не придав¬
шее большого значения бегству гладиаторов, теперь выслало
против спартаковцев трехтысячный отряд под командой пре¬
тора Клодия. Заняв подступы к Везувию, Клодий рассчитывал
взять повстанцев голодом, но Спартак сумел с помощью спле¬
тенных из виноградных лоз канатов спуститься по считавше¬
муся неприступным, и, следовательно, неохраняемому солдата¬
ми склону горы. Зайдя Клодию в тыл, он нанес ему сокруши¬
тельное поражение. Такая же судьба постигла и войско претора
Вариния, высланного навстречу Спартаку, который, овладев
значительной частью южнойталийских земель, начал продви¬
жение на север.
Победы Спартака обусловили невиданный прежде в Италии
размах движения. К 72 г. до н. э. его армия насчитывала уже
120 тыс. или даже 200 тыс. человек, и сенатское правительство
было вынуждено выслать против повстанцев обоих консулов.
В то же время, по свидетельству источников, среди спартаков¬
цев начались разногласия: Спартак считал, что рабам следует
дойти до Альп, перейти их и, добравшись до стран, неподвла¬
стных Риму, обрести свободу. По мнению же Крикса, их силы
были уже достаточно велики, чтобы идти непосредственно на
Рим. В результате Крикс с десятитысячным отрядом откололся
от продолжавшей двигаться к северу в обход Рима основной
армии, направился на юг, был разбит консулом М. Геллием и
погиб в бою. При неизвестных обстоятельствах погиб и Эно-
май. Однако эти потери не ослабили повстанцев. Разбив обоих
239
консулов, Спартак подошел к Мутине, городу Цизальпийской
Галлии, и одержал блестящую победу над ее наместником Кас¬
сием.
Растерявшийся сенат некоторое время не мог найти ни ар¬
мии, ни полководца, чтобы послать их против рабов. Казалось
бы, ничто не мешало им теперь перейти Альпы. Однако по при¬
чинам, которые, вероятно, так и останутся навсегда неизвестны¬
ми, Спартак не воспользовался открывавшимися возможностя¬
ми и снова повернул на юг. В Пиценской области его поджидал
Красс, знаменитый богач и будущий триумвир, решившийся
выступить против повстанцев, набрав кое-как армию и подняв
ее боевой дух старинной римской мерой — децимацией, т. е.
казнью каждого десятого солдата из отрядов, давших себя
разбить. Тем не менее, летом 71 г. до н. э. Красс потерпел еще
несколько поражений. Повстанцы через Луканию шли на юг
к морю, рассчитывая переправиться в Сицилию и поднять та¬
мошних рабов. Красс, несмотря на все желание единолично
разгромить Спартака, вызвал из Испании воевавшего с Сертори-
ем Помпея, сенат же — Лукулла. Одновременно выяснилось,
что переправа в Сицилию не может быть осуществлена: пира¬
ты, обещавшие перевести спартаковцев, изменили. Неудачи
усилили разногласия в лагере повстанцев, которые оказались
запертыми на Бруттийском полуострове. Силы убывали, но все
же Спартаку удалось с предельным напряжением и большими
потерями прорваться через укрепления Красса в Луканию.
Здесь в последней битве с Крассом Спартак был убит, как и
большинство его соратников. Лишь немногие спаслись и еще
несколько лет продолжали борьбу.
Остановимся теперь на некоторых спорных вопросах в со¬
временной историографии спартаковского восстания. Оконча¬
тельное решение этих вопросов при состоянии наших источни¬
ков на сегоднявший день, очевидно, невозможно.
В советской исторической науке спорными являются в ос¬
новном два момента: состав повстанцев и его влияние на так¬
тику Спартака, а также предполагаемая программа рабов и
возможные результаты их победы, если бы таковая была до¬
стигнута.
В предшествующей буржуазной историографии, как извест¬
но, господствовала точка зрения, согласно которой разногла¬
сия в армии Спартака, помешавшие ему вывести рабов из Ита¬
лии в соответствии с первоначальным планом, обусловлива¬
лись пестротой их этнического состава: каждая национальная
группа преследовала свои интересы, что и привело к расколу
среди повстанцев и их поражению (такого же мнения придер¬
живается и Фогт. Указ, соч., стр. 37).
Против этой концепции решительно выступил А. В. Мишу¬
лин. По его мнению, единство спартаковцев нарушала не их
240
этническая, а социальная неоднородность. Первая должна бы¬
ла бы отойти на задний план перед лицом врага и не могла
играть решающей роли. Разницу же в интересах различных со¬
циальных групп преодолеть значительно труднее. Такими груп¬
пами в спартаковских войсках были, с одной стороны, рабы, с
другой — примкнувшие к ним «попутчики» — сельская свобод¬
ная беднота. Первые были последовательно и до конца револю¬
ционны. Только они были заинтересованы в разрушении раб¬
ства как системы, только они боролись с рабовладельческим
способом производства и рабовладельческой собственностью8.
Поэтому рабы дали высокие образцы организованности, уме¬
ния довести борьбу до конца, они владели организацией вос¬
стания как особого искусства в борьбе классов и были клас¬
сом-гегемоном в революции9. Крестьяне же, хотя они также
жестоко страдали от господствующих порядков и могли ждать
облегчения своего положения только от победивших рабов, не
проявили достаточной революционной выдержки и сознатель¬
ности. Правда, можно думать, что и они массами устремились
к Спартаку, но преследовали свои узкие цели — не освобожде¬
ние рабов, а возвращение себе отнятых у них земель. Они не
понимали, что задачи крестьянской революции могут быть раз¬
решены лишь с ликвидацией рабовладельческой системы хо¬
зяйства 10 11. Основную массу рабов объединял Спартак, кресть¬
ян — Крикс, отсюда и возникшие между ними разногласия о
дальнейшем ходе действий, помешавшие победе повстанцев.
Положения А. В. Мишулина, переносившего особенности
пролетарской революции на восстание Спартака, подверглись
критике со стороны С. И. Ковалева. Он признавал существова¬
ние в Риме единого антирабовладельческого фронта, включав¬
шего также и крестьян, и ведущую роль в этом союзе рабов.
Однако рознь в армии Спартака, по его мнению, не вызыва¬
лась социальными причинами. Отчасти она объяснялась боль¬
шей решительностью в борьбе с Римом галло-германских эле¬
ментов, отчасти общим недостатком дисциплины. Спартак по¬
терял власть над своим войском и поэтому ему пришлось от¬
казаться от единственного реального плана, сулившего успех,—
вывести рабов через Альпы на родину11. Роль крестьян в спар¬
таковском движении, по мнению С. И. Ковалева, вообще слиш¬
ком преувеличивалась А. В. Мишулиным. В те времена рабы не
участвовали в крестьянских движениях, а крестьяне лишь весь¬
8 А. В. Мишулин. Спартаковское восстание. М., 1936, стр. 53, 138—'140.
9 А. В. Мишулин. Революция рабов и падение римской республики,
стр. 78—83. Эти взгляды А. В. Мишулин высказывал и в более ранних ра¬
ботах.
10 Там же, стр. 84, 87; о н ж е. Спартаковское восстание, стр. 141.
11 С. А. Ж е б е л е в и С. И. Ковалев. Великие восстания рабов
II—I веков до н. э. в Риме — ИГАИМК, 1934, вып. 101, стр 152. 166 сл.
241
ма слабо участвовали в рабских. Свободных бедняков и рабов
еще разделяла пропасть, исчезнувшая лишь в III—V вв. н. э.,
когда те и другие выступали широким единым фронтом (указ,
соч., стр. 179).
К точке зрения А. В. Мишулина, однако, без допущенных
им крайностей, примкнули В. С. Сергеев и Н. А. Машкин, так¬
же объяснявшие разногласия в армии Спартака и вызванные
ими изменения первоначального плана не этнической, а социаль¬
ной ее пестротой12. Мнение С. И. Ковалева поддержала
А. А. Мотус-Беккер; исходя из предположения, что крестьян в
армии Спартака было немного, она отрицала их влияние на
ход восстания и объясняла рознь между ее вождями различ¬
ными их взглядами на стратегию и тактику борьбы І3.
Весьма оригинальное решение вопроса предложил
В. Н. Дьяков. По его мнению, Спартак вообще не менял свой
первоначальный план из-за раскола в рядах его соратников.
Доверять в этом смысле Плутарху не следует: он мог оши¬
биться или нарочно выдумать порочащие спартаковцев факты.
На самом деле Спартак с самого начала восстания ставил сво¬
ей целью разгром Рима как главного центра рабовладения.
Но сделать это он мог, лишь собрав очень большие силы, от¬
сюда и особенности его тактики 14. К тому же выводу, видимо,
независимо от В. Н. Дьякова, пришел и французский исследо¬
ватель спартаковского восстания Бриссон15. Общепринятое
мнение о несогласиях между Спартаком и Криксом, пишет он,
ничем не подтверждается. Напротив, об их дружеских отноше¬
ниях свидетельствуют игры, устроенные Спартаком в память
погибшего Крикса. Если бы Спартаку перейти Альпы мешала
рознь в его армии, он мог бы разделить ее и уйти с теми, кто
этого хотел. С его характером не вяжутся нерешительность и
колебания. Планы, приписываемые ему Плутархом и другими
авторами, они, возможно, сами выдумали, чтобы унизить вож¬
дя рабов. На деле у него были иные, более грандиозные планы.
Может быть, он рассчитывал снова зажечь Союзническую вой¬
ну, возмутив против Рима италиков. С этой целью он пошел
в районы марсов и самнитов, Крикса же направил в Апулию.
Они намеревались увеличить свои силы, а затем соединиться и
идти на Рим. Но намеченный план не удался. Крикс погиб,
италики не восстали. Сил для похода на Рим недоставало.
Пополнить их на крестьянском севере Италии Спартак не мог.
12 В. С. Сергеев. Очерки по истории древнего Рима. М, 1938. стр. 267;
И. А. Машкин. Истопия Рима. М., 1947, стр. 263.
13 А. А. Мотус-Беккер. Из истории восстания Спартака.— «Ученые
записки Ленинградского гос пед. ин-та» (Далее — УЗЛГПИ), вып. 68,
стр. 55—78.
14 «История древнего мира», стр. 621.
15 J. Р. Brisson. Spartacus. Paris, 1959, р. 212—218.
242
Поэтому-то он и решил снова вернуться на юг и набрать там
новых рабов, чтобы потом повернуть против Рима.
Все три приведенные гипотезы имеют, по-видимому, рав¬
ное право на существование, поскольку ни одна из них не мо¬
жет быть ни доказана, ни опровергнута достаточно убедитель¬
но. Можно только заметить, что приводившиеся выше данные
об отчуждении сельского плебса от сельских рабов, свидетель¬
ствуют скорее в пользу точки зрения С. И. Ковалева и других
исследователей, не считавших возможным преувеличивать роль
крестьян в восстании Спартака.
Проблема программы Спартака и значения его восстания
носит более общий характер, соприкасаясь с рядом других воп¬
росов. Как мы уже отмечали выше, материалов для характе¬
ристики идеологии сельских рабов Италии у нас нет. Исследо¬
ватели рабских движений, основываясь на весьма скудных ма¬
териалах о Сицилийских восстаниях и восстании Аристоника,
старались выявить идеологию и программу их участников и
на основании полученных шатких результатов судить об идео¬
логии и программе всех восставших в римском мире рабов, в
том числе и италийских. Но закономерность такой операции
более чем сомнительна. В своей уже неоднократно упоминав¬
шейся монографии И. Фогт совершенно справедливо критикует
тех западных исследователей, которые видели в восстаниях
II—I вв. до н. э. проявление деятельности некоего «рабского
интернационала», ставившего себе целью объединить весь
«пролетариат» античного мира в борьбе с античной «буржуа¬
зией» и создать социалистическое общество (op. cit., S. 48 If.).
Им Фогт противопоставляет советских историков, более точно
придерживающихся фактов, отмечающих разрозненность дви¬
жений, отсутствие настоящего контакта между различными
слоями угнетенных и между повстанцами различных областей
римского мира. Поэтому, заключает Фогт, политические и со¬
циальные идеи восставших рабов были различны в разных
местах и в разное время (ibid., S. 55). Действительно, госу¬
дарство сирийских и малоазиатских рабов Сицилии, имев¬
шее своим прообразом эллинистическую монархию, независи¬
мо от содержания, заключавшегося в этой форме, вряд ли мог¬
ло импонировать фракцийцам, галлам и германцам Спартака,
а также, пожалуй, и рабам-италикам. Прав был О. О. Крюгер,
когда писал, правда, применительно к рабам доримского вре¬
мени, что их чаяния во многом определялись их прежним по¬
ложением: пленный хотел вернуться на родину, кабальный —
получить обратно свою землю, рожденный рабом — стать сво¬
бодным, а возможно, и изменить общественный строй 16.
16 О. О. Крюгер. Движения рабов в доэллинистическую эпоху.—
ИГАИМК, 1934, выл. 101, стр. 119.
243
О программе восставших рабов в нашей литературе дела¬
лись различные догадки. Л. Л. Раков писал, что, победив, ра¬
бы перешли бы к мелкому крестьянскому землевладению, а
потому рабские восстания нельзя считать прогрессивными, ибо,
увенчавшись успехом, они вернули бы общество к исходной
точке его развития 17. С. И. Ковалев считал, что рабы не име¬
ли четко выраженной программы, но, победив, не ограничились
бы тем, чтобы поменять местами господ и рабов, а уничтожи¬
ли бы само рабство и вернулись к крестьянскому хозяйству
или общинным порядкам. Это вызвало бы столь глубокие из¬
менения во всем общественном строе, что реставрация рабо¬
владельческого способа производства оказалась бы невозмож¬
ной (указ, соч., стр. 171). Рабы не могли победить как из-за
их изолированности и низкого уровня классового самосознания,
так и из-за того, что рабовладельческий строй еще находился
в зените своей истории. Но, несмотря на поражения, восста¬
ния сыграли прогрессивную роль, так как нанесли страшный
удар рабовладельцам и ускорили переход от республики к им¬
перии 18.
На той же точке зрения стоял и О. О. Крюгер — хотя рабы
не имели никакой определенной программы, восстание Спар¬
така, способствовавшее возникновению империи, было про¬
грессивно 19. В переходе рабовладельцев от республики к от¬
крытой диктатуре видит результат спартаковского восстания
и А. В. Мишулин, но, по его мнению, рабы имели достаточно
четкую революционную программу. В армии Спартака господ¬
ствовали идеи уравнительности, потребительского социализма,
заимствованные из греческих утопий и питавшиеся стремлени¬
ем вернуться к общинным порядкам. Если бы Спартаку уда¬
лось разрушить рабовладельческую собственность, что было
его основной целью, рабы обратились бы в пролетариев и
могли бы поставить перед собой задачу уничтожения всякой
частной собственности20. А. В. Мишулин в своем увлечении
героическим образом Спартака, несомненно, зашел в данном
случае слишком далеко, ибо даже в случае победы рабов ка¬
питалистические отношения, с которыми только и может быть
связан пролетариат, в древнем Риме возникнуть не могли.
В дальнейшем советские исследователи отказались от попы¬
ток реконструировать программу Спартака, поскольку за от¬
сутствием данных дальше более или менее вероятных домыс¬
17 Л. Л. Р а к о в. К проблеме разложения рабовладельческой формации.—
ИГАИМК, 1933, вып. 66, стр. 22—23.
18 С. И. Ковалев. Об основных проблемах рабовладельческой форма¬
ции.— ИГАИМК, 1933, вып. 64, стр. 31; о н ж е. Проблема социальной рево¬
люции в античном обществе.— ИГАИМК, 1934, вып. 76, стр. 49.
19 О. О. Крюгер. Рабские восстания II—I веков до н. э. как началь¬
ный этап революции рабов.— ИГАИМК, 1934, вып. 76, стр. 128—130.
20 А. В. Мишулин. Спартаковское восстание, стр. 89, 140.
244
лов такие попытки идти не могут. Но значение спартаковского
восстания подчеркивают все авторы, в той или иной связи
касавшиеся этого периода истории Рима. Отмечают, что, хотя
восстание было подавлено, рабовладельцы, «наученные горь¬
ким опытом», несколько изменили отношение к рабам, стали
предпочитать доморощенных рабов пленным, чаще отпускали
их на волю, заменяли рабов колонами 21. К такому же выводу
склоняется и Бриссон. Сицилийские восстания и восстания
Спартака, пишет он, произвели глубокие внезапные изменения
в экономике, вызвали переход к новым способам эксплуатации
рабов, особенно в сельском хозяйстве (op. cit., р. 4). По мне¬
нию В. Н. Дьякова, даже известное сочувствие Спартаку, про¬
глядывающее у Плутарха и Аппиана, объясняется тем, что
после его восстания наступил резкий перелом во взглядах на
рабов и рабство — старые методы эксплуатации рабов новое
поколение рабовладельцев считало недопустимыми и опасны¬
ми и искало новые пути использования рабского труда
(указ, соч., стр. 623). Восстанию Спартака отводится большая
роль в переходе от республики к империи. Пережитая опас¬
ность заставила рабовладельцев сплотиться, консолидировать¬
ся как класс, орудием господства которого стала империя22.
По словам Бриссона, по своим взглядам во многом приближа¬
ющегося к советским авторам, восстание Спартака ускорило
возникновение империи. История античного мира эволюцио¬
нировала бы медленнее и, может статься, иначе, если бы этого
восстания не было (op. cit., р. 242).
Влияние спартаковского восстания на изменения в хозяй¬
ственной жизни, видимо, преувеличено. Как мы видели, колонат
не мог быть результатом этого изменения, так как он столь же
стар, как и рабство, а о вытеснении труда рабов трудом коло¬
нов можно серьезно говорить лишь с середины II в. н. э. За¬
метных сдвигов в отношении к сельским рабам ѵ современни
ков спартаковского восстания заметить нельзя. Наделение ра >
бов пекулием и отпуск их на волю практиковались и до вогэ
стания и после него применительно не к сельским, а к город¬
ским рабам, что, как мы пытались показать выше, явилось
результатом особых условий, сложившихся в городском ре¬
месле, а не спартаковского восстания, в котором городские ра¬
бы вообще не участвовали. Восстание Спартака, несмотря на
его грандиозный размах, не открыло римской аристократии
глаза на всю важность «рабского вопроса». В глазах совре¬
менников из высших классов Спартак был одиозной фигурой.
«Спартаком» называл Октавиана Антоний, а Антония и Клодия
21 В. С. Сергеев. Очерки..., стр. 273; Н. А. Машкин. История Рима,
стр. 266; Всемирная история, т. II, стр. 371.
22 Н. А. Машки н. История Рима, стр. 266; С. Л. У т ч е н к о. Идейно¬
политическая борьба в Риме накануне падения республики. М., 1952, стр. 20
245
Цицерон (Cicer., Philipp., III, 8, 21; IV, 6, 15; XIII, 10,
22; De harusp. resp., 12). Но Саллюстий, насколько можно
судить по незначительным фрагментам его «Историй», отдавал
должное полководческим талантам и величию души Спартака,
противопоставляя его всей массе необузданных и жестоких
повстанцев. Может быть, он в соответствии со своими общими
идеями противопоставлял его и испорченным и бесталанным
представителям знати, как впоследствии Плиний Старший пре¬
возносил благородство Спартака, запретившего своему войску
иметь золото и серебро, и ставил его в пример изнеженным
римлянам с их постыдной страстью к этим металлам (NH,
XXXIII, 2—3). Варрон признавал, что Спартак был сдан в
гладиаторы без всякой вины с его стороны (Gramm, lat., I,
133). Вряд пи такие отступления от общего правила были бы
возможны, если бы восстание напугало всех рабовладельцев
до такой степени, что они коренным образом пересмотрели и
свои хозяйственные принципы, и свое отношение к рабам.
Сравнительно слабый резонанс восстания Спартака объясня¬
ется, скорее всего, острыми гражданскими смутами, во время
которых ни одна из сторон не хотела отказаться от помощи
вооруженных рабов, и которые вообще оттеснили на задний
план впечатление, произведенное рабской войной.
Восстание Спартака вместе с тем с предельной наглядно^
стью показало, как остра была ненависть рабов к рабовла¬
дельцам и как сравнительно незначительное вначале движение
могло перерасти с исключительной быстротой в потрясшую всю
Италию грандиозную рабскую войну. Объяснять ее размах слу¬
чайным стечением обстоятельств — отсутствием основных кон¬
тингентов римской армии, притоком пленных и т. п.— конечно,
не приходится, учитывая напряженность антагонизма между
рабами и рабовладельцами во весь предыдущий период. Если
тем не менее непосредственный эффект восстания был не столь
велик, а поражение его неизбежно, то это объясняется не сла¬
бостью классовых противоречий в рабовладельческом Риме, а
иными причинами. Они, пожалуй, станут яснее, если сравнить
спартаковское восстание с крестьянскими войнами эпохи фео¬
дализма, и в частности, с крестьянской войной в Германии.
Характеризуя тогдашнюю обстановку, Энгельс подчеркивал и
многообразие противоречий между различными сословиями и
частями сословий Германии, и отсутствие настоящих действен¬
ных контактов между наиболее революционными силами — кре¬
стьянством и городским плебейством, и предательство времен¬
ных союзников крестьян из других сословий и, наконец, общую
незрелость общественных отношений, делавшую бесполезными
попытки даже таких крайних революционеров, как Томас Мюн<
цер, провести коренные реформы, возможные лишь при побе-1
де достаточно развитой буржуазии. Аналогичные причины обус¬
246
ловливали безрезультатность борьбы крестьян и в других странах,
находившихся в сходных условиях. Только там, где, как в Анг¬
лии накануне восстания Уотта Тайлора, развитие производи¬
тельных сил уже диктовало переход к новым, более прогрес¬
сивным формам эксплуатации крестьян, их восстания этот пе¬
реход ускоряли. В Германии же, как отмечает Энгельс, резуль¬
таты крестьянской войны оказались выгодными, в первую
очередь, только князьям. Положение крестьян значительно не
изменилось; временно оно ухудшилось, но не надолго, так как
и до восстания помещики выжимали из них все, что возможно23.
Не ставя знак равенства между феодальным и рабовладель¬
ческим обществом, мы все же можем до известной степени го¬
ворить о некотором сходстве условий, в которых происходили
наиболее крупные восстания угнетенных классов в этих обще¬
ствах. В обоих случаях крупнейшие восстания падают на пери¬
од расцвета соответствующей формы эксплуатации, особенно
интенсифицировавшейся под влиянием значительного развития
товарно-денежных отношений. Далее, если Энгельс подчеркива¬
ет множественность противоречий между сословиями и соци¬
альными группами Германии XVI в. в отличие от разделения
общества на два четко разграниченных лагеря накануне рево¬
люций, то в еще большей мере это относится к республикан¬
скому Риму. Сенаторы, всадники, муниципальные земле- и ра¬
бовладельцы, крестьяне, различные группы городского плебса
и вольноотпущенников преследовали свои цели, то блокируясь,
то вступая в борьбу между собой. Основной эксплуатируемый
класс, сельские рабы, оказывался в еще большей изоляции,
чем феодальные крестьяне. Если последние по временам нахо¬
дили хотя и не очень надежных союзников в других сословиях
и пользовались поддержкой городских низов, то сельским ра¬
бам Рима противостояла враждебная коалиция всех остальных
социальных слоев. Как мы видели, за исключением единствен¬
ной кратковременной попытки Мария на союз с сельскими ра¬
бами не шли даже самые крайние популяры. Городские рабы,
как и городской плебс, их не поддерживали, свободное сельское
население в своей массе относилось к ним более или менее от¬
рицательно, хотя возможно, что некоторая часть беднейших кре¬
стьян и батраков и входила в армию Спартака. В этом смысле
римские сельские рабы находились в еще менее благоприятных
условиях, чем крепостные.
Вместе с тем движение рабов было еще более стихийным,
чем крестьянские восстания. Рабы не имели даже той формы
организации, какую давала крестьянам более или менее сохра¬
нившаяся община. Вследствие почти полной невозможности
23 Ф. Энгельс. Крестьянская война в Германии.—К. Марке и
Ф. Энгельс. Сочинения, т. 7, стр. 343—437.
247
взаимного общения, рабы еще в меньшей степени, чем крепост¬
ные, могли провести какую-либо предварительную работу по
подготовке восстания и выработке своей программы. Если та¬
ковая у них и была, то, вероятно, весьма нечеткая и расплыв¬
чатая, что и может объяснить разногласия повстанцев в самом
ходе борьбы. Будь эта программа более определенной, какие-
нибудь сведения о ней просочились бы в литературу, хотя бы
в самом отрывочном и искаженном виде.
В поступательном развитии классовой борьбы от формации
к формации борьба рабов, несмотря на ее героизм и гений
отдельных вождей, стояла на более низкой ступени, чем борь¬
ба феодальных крестьян. Но и последняя была обречена на неу¬
дачу до тех пор, пока весь ход социально-экономического раз¬
вития не поставил на очередь изменение форм эксплуатации, а
затем и смену формации. Только тогда восстания крестьян,
действовавших в союзе с еще прогрессивной буржуазией, опро’
кидывали господство феодалов.
В Риме I в. до н. э. не было еще никаких предпосылок не
только для крушения рабовладельческой и победы феодальной
формации, но не было даже зародышей феодального способа
производства. Здесь сказывалось одно существенное различие
в ходе истории рабовладельческой и феодальной формаций.
И при рабовладении, и при феодализме развитие товарно-де¬
нежных отношений, полностью отделившегося от земледелия ре¬
месла, внутреннего и внешнего рынка, городской жизни повы¬
шало степень эксплуатации непосредственных производителей
материальных благ. Вместе с тем оно обусловливало известное
расслоение низших сословий, выделение из них групп, занятых
в городском ремесле и торговле и уже мало или вовсе не свя¬
занных с тем классом-сословием, из которого они вышли.
При феодализме процесс этот шел по неуклонно восходящей
линии и привел, в конце концов, к формированию — в пер¬
вую очередь, в городе — новых классов буржуазии и пролета¬
риата, зародившихся уже на довольно ранней стадии истории
феодального города. Процесс этот мог ускоряться движе¬
ниями крестьян и городской бедноты, которые таким образом
укрепляли отношения, призванные со временем сменить фео¬
дальные.
В Риме социальные группы, сложившиеся в городах в ре¬
зультате развития ремесла и торговли, никаких дальнейших
перспектив не имели. Классы нового, феодального общества
стали зарождаться спустя полтора — два века и не в городском
ремесленном производстве, а в сельском хозяйстве. Явления, зна¬
меновавшие собой при феодализме появление неких слабых
ростков будущего, здесь ничего общего с будущим не имели и
с наступлением кризиса развитого рабства сошли на нет. При
полном же отсутствии хотя бы зачаточных элементов гряду-
248
щего, более прогрессивного способа производства даже столь
грандиозное движение угнетенных, как восстание Спартака, не
могло повлиять на их развитие.
Однако если неправомерно видеть в этом одном, отдельно
взятом событии причину далеко идущих изменений в самом ба¬
зисе тогдашнего общества, то еще более неправомерно отри¬
цать огромную роль все обостряющейся классовой борьбы, од¬
ним из проявлений которой было восстание Спартака, в других
сферах римской жизни и, в первую очередь, в изменении его по¬
литической надстройки.
Мы уже видели, как по мере роста удельного веса рабско¬
го труда на виллах изменяется система организации хозяйства.
Все большее значение приобретает «труд надзора»; господа
принимают различные меры, чтобы создать преданный себе
слой поместной администрации. Они стремятся, с одной сторо¬
ны, разобщить рабов, подавить их самостоятельность и индиви¬
дуальность, устрашить наказаниями, а с другой — хоть в ка¬
кой-то мере заинтересовать их и привлечь к дому. И все же
чем далее, тем более становится очевидным, что сил отдельных
глав фамилий уже недостаточно', чтобы удерживать рабов в
повиновении. Задачу эту должно было взять на себя государ¬
ство. Но сенатское правительство, представлявшее старую ари^
стократию с ее традиционными взглядами на фамилию как на
абсолютно автономное государство в государстве, где царит
ничем не ограниченная, непререкаемая воля ее главы, могло
разве что усмирить уже восставших рабов. Оно не могло пред¬
отвратить их восстания, эффективно вмешавшись во взаимо¬
отношения отдельных рабов и рабовладельцев в интересах все¬
го господствующего класса. Оно оказывалось неспособным да¬
же поекратить практику вооружения рабов и вовлечения их в
частные и общественные конфликты, что могло в конце концов,
как это и было во время существования сицилийского госу¬
дарства Секста Помпея, свести на нет все усилия рабовладель¬
цев материально и морально подчинить себе рабов. Политика
Секста Помпея, зачислявшего в свою армию и флот беглых
рабов, нанесла италийским рабовладельцам, возможно, не мень¬
ший урон, чем восстание Спартака, а между тем она лишь про¬
должала в значительно больших масштабах сходную практику
знати, испокон веков считавшей вполне допустимым вооружать
клиентов, отпущенников и рабов во взаимных распрях.
Для собственников рабовладельческих вилл, благосостояние
и даже жизнь которых зависели от покорности рабов, такое по¬
ложение было нестерпимым. Скорее всего, именно под их влия¬
нием были предприняты упоминавшиеся выше попытки ограни¬
чить право господ требовать от рабов нарушения действовав¬
ших законов. Но попытки эти были мало действенны. Между
тем все обострявшиеся противоречия между рабами и рабовла-
17 E. М. Штаерман
249
дельцами усиливали и стремление собственников, связанных с
рабовладельческим хозяйством в его, так сказать, наиболее чис¬
том виде, иметь правительство, способное проводить в их инте¬
ресах иную, более гибкую и более действенную политику отно¬
сительно рабов. Потребность в отвечавшем такой задаче пра-;
вительстве была одним из важнейших факторов, обеспечивших
победу империи как органа класса рабовладельцев.
Некоторые шаги в этом направлении сделал уже Цезарь, не
бравший в свою армию рабов, отказавшийся принимать доно¬
сы рабов на господ и в своем известном законе de ambitu за¬
претивший, между прочим, под страхом ссылки на острова со¬
бирать вооруженных рабов с целью добиться какой-нибудь ма¬
гистратуры (Paul., Sent., V, 3, 1).
Гораздо более последовательную политику относительно ра¬
бов и отпущенников проводил Август, наметивший ее основные
линии, в той или иной мере проводившиеся и развивавшиеся за¬
тем его преемниками.
С одной стороны, он как реставратор «нравов предков»
подчеркивал свое уважение к власти pater familias, к аксиоме,
гласившей, что для раба не может и не должно быть ничего бо¬
лее священного и дорогого, чем благополучие господина. До¬
статочно известны анекдоты о его демонстративном нежелании
вмешаться в возмущавшие его самого бесчеловечные действия
пресловутого Ведия Поллиона, бросавшего провинившихся ра¬
бов на съедение муренам, о том, как он прощал и даже награЖ'
дал рабов и отпущенников, спасших своих осужденных господ
и патронов и т. п. Наиболее «ярким» его актом в этом смысле
был гнусный поступок с 30 тыс. беглых рабов, воевавших на
стороне Секста Помпея, которых Август, признав по договору
с Секстом свободными, затем приказал схватить и возвратить
господам.
С другой стороны, ряд его мероприятий фактически был на¬
правлен на подмену власти господ властью государства, которое
могло гораздо эффективнее обеспечить интересы класса рабо¬
владельцев в целом, чем отдельные его сочлены, действующие
на свой страх и риск. На первом месте здесь стоит знаменитый
Силанианский сенатусконсульт, предписывавший казнь всем
рабам, находившимся под одной кровлей с господином, погиб¬
шим насильственной смертью, и не пришедших ему на помощь.
Как явствует из комментариев юристов к Силанианскому сена-
тусконсульту, наследники убитого, не желая лишиться достав¬
шегося им имущества, нередко пытались скрыть факт убийства
или спасти тем или иным способом обреченную фамилию, но
попытки эти решительно пресекались. Выгода и воля отдельного
рабовладельца здесь отступали на задний план.
В том же ряду стоят и не менее известные законы Элия
Сентия и Фуфия Каниния (Gai Inst., I, 18; 31; Ulp., fragm., I,
250
12—15; I, 24), ограничивавшие отпуск рабов как при жизни гос¬
подина, так и по завещанию и навеки лишавшие «неблагона¬
дежного» раба, когда-либо закованного или заклейменного
господином, возможности получить римское гражданство и да¬
же проживать в Риме. О причинах издания этих законов уже в
древности высказывались разные мнения (подробно они будут
разобраны в выпуске, посвященном империи), но, видимо, ос¬
новным мотивом было стремление ослабить опасные для правя¬
щего класса связи между свободным и несвободным городским
плебсом. Той же цели служила активная борьба с недозволен¬
ными правительством коллегиями (Suet., Div. Aug., 32), демон¬
стративное презрение, проявляемое Августом к отпущенникам
(Suet., Div. Aug., 42; 44; 67; 74), и та настойчивость, с которой Ав¬
густ и близкие к нему глашатаи официальной идеологии внуша¬
ли римскому народу идею его избранничества и высокой миссии
среди других народов. Обращаясь в своем завещании к рим¬
лянам, Август, между прочим, наказывал им не освобождать
большого числа рабов, не наполнять города смешанной чернью
и не принимать многих в ряды граждан, дабы всегда сохраня¬
лась разница между римским народом и его подчиненными
(Dio Cass., LVI, 33, 3).
Вместе с тем, наряду с террористическими и ограничитель¬
ными мерами, направленными против сословий рабов и отпу¬
щенников в целом, Август учитывал их фактическую неодно¬
родность и старался привлечь наиболее богатых и близких
классу собственников. Это должно было дать двойную выгоду,
обеспечить правительству их материальную и моральную под¬
держку и углубить раскол в среде несвободнорожденных со¬
словий. Как мы помним, из отпущенников и рабов Август вер¬
бовал магистров городских кварталов и жрецов культа Ларов
и своего Гения. Своим собственным отпущенникам он поручал
ряд частных и государственных дел и многих из них высоко
ценил 24. Он установил практику пожалования золотого кольца
наиболее видным отпущенникам, что давало им статус свобод¬
норожденных и право занимать всаднические должности (Dio
Cass., XLVHi, 47, 9), дозволил всем, кроме сенаторов, вступать
в законный брак с отпущенницами (ibid., LIV, 16, 2),
а дочерям либертинов — становиться весталками (ibid., LV,
22, 5). Правда, по изданному в 9 г. н. э. закону Папия он уве¬
личил права патронов на наследство отпущенников, владевших
состоянием более чем в 100 тыс. сестерциев и имевших менее
трех детей (Gai Instit., III, 42), но кое в чем притязания быв¬
ших господ были им ограничены. Как уже упоминалось выше,
Лабеон отрицал законность заключенного между патроном и
24 Suet., Div. Aug., 67; Macrob., Saturn., II, 4; Dio Cass., XLVIII,
33, 1; LI, 11, 4; Lill, 15, 3.
251
17*
отпущенником договора о товариществе (Dig., ХХХѴШ, 1, 36),
служившего прежде одной из форм эксплуатации либертинов.
Соответственно и закон Элия Сентия запрещал патрону обязы¬
вать либертинов определенными платежами, взимавшимися,
как мы помним, во времена республики на основании договора
о товариществе. Тот же закон обязывал патрона кормить отпу¬
щенника, под страхом лишиться права на наложенные при от¬
пуске отработки и доли наследства либертина (Dig. ХХХѴШ,
2, 33; XL, 9, 32, 1).
Судя по Лабеону, уже в то время было признано, что в пе¬
кулий раба входит сумма, причитающаяся ему по какому-
нибудь иску, а также оставленные ему наследства и легаты
(Dig., XV, 1, 7, 5), хотя формально и полученное рабом наслед¬
ство, и то, что ему кто-либо был должен, принадлежало его
господину.
Делаются при Августе и шаги в направлении некоторого ог¬
раничения озлоблявшего рабов чрезмерного произвола отдель¬
ных господ. Храму обожествленного Цезаря было присвоено
право убежища (Dio Cass., XLVII, 19, 3). Выше уже приводи¬
лись слова Лабеона о тех рабах, которые приходят в убежище
й просят, чтобы их продали другому господину (Dig., XXI, 1,
І7, 12). Возможно, соответствующий старый обычай теперь по¬
лучил новую санкцию. Новым было и приводимое Лабеоном
установление, согласно которому если кто-либо, допрашивая
даже по приказу господина раба под пыткой, «превосходил
меру», то должен был нести за это ответственность (Dig.,
XLVII, 10, 15, 42). Как мы помним, во времена Цицерона уме¬
рить пыл палача не по закону, а по обычаю могли только
приглашенные присутствовать при пытке родственники и
друзья, которых господин мог и не приглашать. В эдикте от
8 г. н. э. Август писал, что допрос не следует начинать с пытки
и не следует применять пытку во всех делах, а лишь тогда, ког¬
да тяжелое уголовное преступление не может быть расследова¬
но иначе, как посредством пытки рабов (Dig., XLVIII, 18, 1;
18, 8). Характерно, между прочим, для общей направленности
политики Августа, что, так как закон запрещал пытать раба
против господина, он приказал, чтобы каждый раз, как такая
необходимость возникнет, раба продавали государству или ему
лично. Тогда раба можно было допросить, формально не нару¬
шая закон. По словам Диона Кассия, одни эту меру осуждали,
другие, напротив, приветствовали, ибо многие, пользуясь ста¬
рым установлением, плели интриги против императора и ма¬
гистратов (Dio Cass., LV, 5, 4). Как мы видели, при республике
господа весьма болезненно реагировали на привлечение их ра¬
бов к суду даже за уголовные преступления и тем более на
Нанесенные рабам побои и обиды, считая, что расправляться
® рабами могут только они сами. По мнению же «Лабеона, если
252
муниципальный магистрат побьет чужого раба, то это еще
не дает хозяину права вчинить ему иск. Судья должен сперва
разобрать, не нарушил ли раб должного магистрату уважения:
тогда тот побил раба по заслугам (Dig., XLVII, 10, 15, 40).
Все эти крупные и мелкие факты довольно отчетливо пока¬
зывают, что уже с самого установления империи рабы и отпу¬
щенники стали занимать в политике правительства значительно
большее место, чем при республике. Эта политика сочетает
меры устрашения, проводившиеся против всех рабов, с первы¬
ми попытками уже не по обычаю, а по закону несколько урегу¬
лировать взаимоотношения отдельных господ и рабов. Наряду
с проводившимися Августом чисто полицейскими мерами, на¬
правленными против всяческих волнений и мятежей, она долж¬
на была обезопасить рабовладельцев и от новых массовых раб¬
ских восстаний, и от иных форм протеста их «говорящего ин¬
вентаря». Новая политика относительно рабов и отпущенников
была обусловлена всем ходом развития классовой борьбы р
предыдущий период, подготовивший и самую смену республи¬
ки империей.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Мы рассмотрели различные аспекты рабства в период позд¬
ней республики. Многое здесь еще остается спорным, на ряд
вопросов состояние источников не позволяет дать исчерпываю¬
щего ответа.
Некоторые выводы все же представляются допустимыми
Рабство, несомненно, непрерывно развивалось. Хотя мы ничего
не можем сказать о численности рабского населения Италии
и о процентном соотношении рабского и нерабского труда в
отдельных отраслях производства, рост удельного веса первого,
особенно в новых и более передовых типах хозяйств, очевиден.
Оттесняя иные виды эксплуатации, рабовладельческие отноше¬
ния становились ведущими как в производстве, так и во вне-
производственных сферах жизни.
С развитием рабства со всей четкостью определяется клас¬
совая структура римского общества. Основными антагонистиче¬
скими классами становятся земле- и рабовладельцы и сельские
рабы. Вместе с тем своеобразной чертой того времени было
начало и углубление раскола сословия рабов, из которого выде¬
ляются группы городских рабов-ремесленников и рабов, не за¬
нятых в производстве. Здесь мы видим одно из существенных
отличий римского рабовладельческого общества от феодаль¬
ного. В последнем связанные с городским ремеслом социальные
слои, сплошь да рядом выходившие из рядов крестьянства,
конституировались в особое, уже отделенное от него сословие.
Их новая социальная и классовая сущность выступает с полной
очевидностью. В Риме же они по-прежнему оставались в сосло¬
вии рабов, лишь частично переходя в число либертинов, что
значительно затемняет общую картину. Но сохраняя свою со¬
словную принадлежность, городские рабы, как и переселившие¬
ся в города и занявшиеся ремеслом феодальные крестьяне, из¬
меняют свою классовую природу, выделяя группу владельцев
средств производства и рабов-викариев и группу работников,
форма' эксплуатации которых отличается от формы эксплуа¬
тации сельских рабов, иногда почти неощутимо, иногда весьма
254
значительно. Соответственно изменяется не только их имуще¬
ственное, но и их социальное положение.
Если при феодальном строе крестьяне, несмотря на все их
бесправие, все же составляли органическую часть общества, то
римские рабы в принципе стояли вне его. Феодальные кре¬
стьяне входили в более или менее сохранявшую свое значение
общину и составляли паству официальной церкви, неуклонно
старавшейся сохранить власть над их душами и умами. Рабы
юридически не определялись как некое сословие общества,
были подчинены не государству, а только своему владельцу,
не имели никакой организации, не участвовали ни в военной,
ни в политической, ни в официальной религиозной жизни.
О необходимости их идеологической обработки лишь начинали
задумываться немногие римские рабовладельцы к концу раст
сматриваемого периода. Это и понятно, так как в классическом
античном комплексе этических и религиозных норм, родившем¬
ся и развивавшемся на основе полиса и выражавшем идеоло¬
гию его граждан, не было места стоявшим вне гражданского
коллектива рабам. Реминисценции времен патриархального
рабства, когда римские рабы как младшие сородичи пользо¬
вались покровительством родовых или фамильных богов и
активно участвовали в их культе, постепенно забывались под
влиянием развития рабства и превращения сельского раба в
«говорящий инвентарь». Однако в полной мере это положение
относится лишь к сельским рабам. Городские рабы, если
не юридически, то фактически в значительной мере становятся
частью городского плебса. Внося наряду со свободными пле¬
беями свой вклад в труд, в борьбу против сенатской олигар¬
хии, в деятельность профессиональных и религиозных ассоциа¬
ций, они, хотя и косвенно, но достаточно активно, а иногда и
эффективно принимали участие в общественной и политической
жизни. Участвовали они и в формировании идеологии угнетен¬
ных трудящихся масс, игравшей немаловажную роль в соци¬
альных конфликтах конца республики, а впоследствии в гораз¬
до более развитом виде вошедшей как один из важнейших
составных элементов в раннее христианство. Не следует забы¬
вать и вклад, внесенный вышедшей из тех же групп городских
рабов интеллигенцией в общеримскую культуру республики.
То место, которое занимали эти группы рабов в жизни
Рима рассматриваемого периода, послужило отправной точкой
наметившейся при империи тенденции к превращению рабов
из подданных только своих владельцев в подданных государ¬
ства. И хотя эта тенденция никогда не была полностью претво¬
рена в жизнь, она, как мы постараемся показать в выпуске,
посвященном империи, играла значительную роль в ее истории.
Особенности положения городских рабов и форм их эксплу¬
атации нельзя использовать для характеристики положения и
255
форм эксплуатации основного класса производителей матери¬
альных благ — сельских рабов. Столь же невозможно считать
эти особенности симптомами кризиса рабовладельческого спо¬
соба производства. Они свидетельствуют лишь об его усложне¬
нии в процессе развития. Но здесь уже наметились пути, по
которым эволюционировало положение основного эксплуатируе¬
мого класса, когда спустя сто — сто пятьдесят лет появились
первые признаки грядущего разложения рабовладельческого
строя.
Наиболее острая классовая борьба шла между двумя основ¬
ными антагонистическими классами. Она принимала различ-
, ные формы, наивысшей из которых были восстания рабов. Эта
борьба обусловливалась не случайными причинами, а была
органически присуща рабовладельческой формации и обостря¬
лась по мере развития последней. Прочность не исчерпавшего
еще свои возможности рабовладельческого способа производ¬
ства, изолированность сельских рабов от всех остальных со¬
циальных слоев, стихийность их борьбы обрекали ее на неуда¬
чу. На том этапе рабы еще не могли добиться улучшения своего
положения. Но в эволюции политической надстройки роль клас¬
совой борьбы рабов была весьма велика. Все растущий класс
собственников хозяйств, в которых труд рабов в отличие от
имений старой землевладельческой аристократии вытеснил
иные виды труда, не мог мириться с господством сенатского
правительства, неспособного выполнять главную функцию ра¬
бовладельческого государства — не только подавлять, но и
предотвращать и рабские восстания, и иные формы сопротив¬
ления рабов. Интересам этого класса отвечало установление
императорской власти, с самого начала своего существования
проводившей принципиально иную, более действенную и более
гибкую политику относительно рабов и отпущенников^ Отдель¬
ные элементы этой политики прослеживаются уже у некоторых
деятелей времен конца республики, являвшихся предшествен¬
никами императоров. И хотя «рабский вопрос» еще не занял
значительного места в идеологии высших классов, эмпириче¬
ский интерес к нему и соответствующая борьба мнений уже
пробуждаются.
Все это лишний раз подтверждает, сколь неправомерно сво¬
дить, как это делают многие западные исследователи, историю
конца республики к перипетиям борьбы между оптиматами и
популярами, сулланцами и марианцами, помпеянцами и цезз'
рианцами, игнорируя рабовладельческую основу римского об¬
щества и классовую борьбу, в нем кипевшую.
УКАЗАТЕЛЬ ИСТОЧНИКОВ*
I. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ИСТОЧНИКИ
Accius, Lucius. Brutus, fragm. 40—
213
Aelianus, Claudius. Varia Historia,
XII, 43—211
Ampelius, Lucius. Liber memorabilis,
19—45. 26—224
Appianus. Bella civilia, I, 9—11,
225, 26—224, 42—225, 49—142, 225,
58—226, 60—174, 228, 65—226, 69—
226, 74—226; III, II—154, 234, 49—
234, 94—154, 97—223; Iberica, XII,
68—59, 43; XIII, 77—39, 44; XIV,
84—69; XV, 98—39; Mithridatica, IV,
22—23—55, 146, 222; VII, 38—46;
VIII, 53-222; IX, 59—127, 61—39,
222; XI, 78—46; XIII, 88—126; Si¬
riaca, VII, 42—44
Atheneus, IV, 153—179, 154—179,
170—123; V, 192—180; VI, 263—72,
264-/59, 265—179, 266—179, 267-
180, 272—83, 134, 179 273—179;
274—71, 107, 179; XII, 520—166
Asconius Pedianus. Commenta¬
rii. In Cornelianam, 16—56; In Mi¬
lonianam. Argumentum — 125; 22—
92, 229; 37—127; 67—128; 71—231;
87—92, 153, 230; In Pisonianam, 8—
215
Pseudo-Asconius. In Verrem, II, 1,
70—227, 125—140
Aulus1 Gellius, IV, 2—53; V, 19—164-
VI, 3—7; VII, 4—52; X, 3—/25, 217;
XI, 18—221; XIII, 19—69
Aurelius Victor. Origo gentis Romanae,
6—218; De viris illustribus, 57—43,
58—224, 65—224, 67—226 69—
227
* Курсивом обозначены страницы
настоящей книги.
Caecilius Statius. Chrysion, fragm.
19—21—100
Caesar, C. lulius. De bello Africano,
19—87, 233, 34—57, 255, 36—57, 255,
76—255, 83—57, 255, 93—255; De
bello Alexandrino, 2—255; De bello
civili, i, 14—252, 24—84, 233, 34—
69, 124, 233, 56—69, 233; 75—233;
III, 5—84, 233, 9, 21, 22—255, 80—
255; De bello Gallico, I, 23,2—222;
27,3—222; 40,5—55; II, 33,6—7—42,
45; III, 15,4—42; VI, 32—42; VII,
89,5—42
Calpurnius. Bucolica, 4—191
Calpurnius Flaccus. Declamationes,
14—50, 17—168. 23—168
Cassius Dio, XXVI, fragm. 87—128;
XXXIII, 107—70; XXXVI, 9,5—223;
42, 2—4—92; XXXVII, 35,3—229;
XXXIX, 23,2—231; 24,1—150; XL,
60,4—128, 154; 63,4—154; XLI,
38,3—252; XLII, 14,4—45; 22—255;
XLIII, 39,1—255; 47,3—154; XLVI,
20,1—175; XLVII, 19,3—252;
XLVIII, 33,1—251; 34,5—155; 40,6—
155; 47,9—155, 251; LI, 11,4—251;
LIII, 15,3—251; 25,4—46; LIV,
11,2—44; 16,2—251; 21,3—149;
LV, 5,4—252; 22,5—251; LV1, 33,3—
251
Cato, M. Porcius. De agricultura, 1—74>
2—21, 75, 219, 4—75, 99, 5—79,
81, 89, 12—167, 13—81, 14—79, 99,
15, 16—99, 21—98, 22—98, 57—5/,
135—95
Catullus, Valerius. Carmina, 10—48
Cicero, M. Tullius. Epistolae. Ad
Atticum, I, 12—131, 151; 11, 1—153,
231, 24—124; IV, 3—252, 4—
124, 13—230, 16—57; V, 8—147,
15-220, 20—39; VI, 1—220; VII,
2—754, 139, 4—147, 7—90, 14—124,
257
232; VIII, 4—192; XII, 5—154,
33-72; XIII, 11—72, 52—129; XIV,
3—123; XV, 15—147, 20—72, 147;
Ad Familiares, V, 9—131, 220, 11—
220- VII, 30—6/; VIII, 5—57, 15—
128; X, 18—47, 33—234; XI, 19—
163, 234; XIII, 16—131, 21, 23,
33—147, 45—129, 69—147, 77—131,
220; XIV, 1—70, 4—140; XV, 4—
221; Ad Quintum fratrem, I, 1,5—
139, 146; 1,6—129; I, 2—148, 220;
II, 3—70, 6—124; III, 1—106; IV,
4—82
Orationes. Pro Balbo, 11—186.
Pro Caecina, 6—126, 147; 7—126,
9—126, 20—72, 32—72, 33—34—57;
In Q. Caecilium, 17—48, 131; Pro
Caelio, 23—123, 29—163; In Catili¬
nam, I, 7—181; 11—183; III, 4—
228; IV, 8—153, 183, 229; Pro
Cluentio, 7—8—47, 15—163, 16—
172, 19—151, 54—172, 59—47, 126,
63—66—131, 173; Pro Cornelio, 16—
152; Pro domo sua, 3—124, 21—183,
230, 50—183, 230; Pro Flacco, 4—
172; 6—147, 8—117, 17—47, 32—49.
35—172; De haruspicum responsis,
11—12—231, 246; De lege agraria,
II, 14—169, 28—70; 30—115; Pro le¬
ge Manilia, 6—87; Pro Milone, 7—
127, 9—231, 19—125, 19—231, 20—
105, 22—181, 27—230, 28, 33—231;
De petitione consulatu, 5—152, 176,
8—93, 152, 229; Philippicae, II, 7—
124; III, 8—234, 246; IV, 6, 15—
246; VIII, 11—46; XIII, 10—246,
20—183, 22—246; In Pisonem, 4—
215, 13—230, 27—122, 34—48. 131.
36—128; Pro Cn. Plancio, 25—81,
35—183, 231; Pro. P. Quintio, 6—51,
126, 26—126; Pro Rabirio, 3—48,
5—182, 11—144; Pro rege Deiotaro,
11—171; Pro Q. Roscio, 10—53,
12—86; Pro S. Roscio, 7—68, 41 —
90, 46—123, 131, 183; Pro Scauro,
7—152; Pro Sestio, 15—230, 21 —
231, 24—217, 2.5—217, 35—36—724,
231, 39—231, 44—183, 45—153, 231,
52-152, 232; Pro Sylla 5—229, 19—
124, 228; In toga candida, 4—84,
229; Pro M. Tullio, 2—/25, 174, 4—
/26, 5—126; 9—/74; In Verrem, II,
1, 33—219, 36—48, 102, 47—142,147,
48—153; 2, 54—148; 3,21—73; 4,5—
48; 4,24—26—102; 5,2—177; 5,3—
/77; 5,4—/77; 5,6—/77; 5,7—/77;
5,16—/77; 5,25—48, 102;
Tractatus. Brutus, 22—110, 223;
De divinatione, 1,26—166; De inven¬
tione, 1,25—186, 55—183; De legi¬
bus, II, 8—//4, 167, 182, 200, 9—200,
11—90, 114, 12—167, 182; III, 11—
231; De officiis. I, 13—181, 42—
117, 123, 183; II, 7—182, 19—146;
III, 18—70, 22—72; De oratore,
1, 9—91, 153, 38—59, 39—137, 40—
186, 52—182; II, 66—63; III, 40—
131; Paradoxon, III, 2—181; V, 1—
59, 182, 2—79, 123, 182; VI, 2—108,
147, 183; De republica. III, 24—
25—181, 182; V, 3—81; Rhetori¬
ca ad Herrenium, I, 14—173; II,
21—223; IV, 17—182; 30—180, 52—
123; Topica, 6—137; Tusculanae,
III, 22—39, 63, 178; 34—178; V,
20—/75
Cornelius Nepos. De viris illustribus.
Pomponius Atticus, 13,3—4—56,
102, 131
Diodorus Siculus, V, 13,5—63, 105;
26,3—5/; 36,4—5/; 38,1—118; XIII,
19—4/; XIV, 6,5—/75; XXV, 18,1—
179; XXXVI, 2—237; XXXVII,
2,10—9/
Dionysius Halicarnasensis, II, 16,1—
40; IV, 14—/65; VI, 19—40
Donatus, Aelius. Commentum Te¬
rentii. Adelphae, III, 4,35—192;
V, 6,10-/70; 9,22—/44; Andria, I,
3,21,4—62; III. 3, 12,2—/60; IV, 3,
15J—192; Eunuchus, I, 1, 12—189;
III. 5,60—192; Phormio, I, 1,9—130;
2,26,2—192; 2,88,1—/92; II, 1,20—
21—59; Vita, 1—5/
Festus. De significatione verborum,
s. V. ancilla — 211; s. v. ambactus —
98; s. v. baiuli — 99; s. v. bruttii —
45; s. v. calones — /26; s. v. manu¬
mitti—114; s. v. naccae — 97; s. v.
oscilla — /90; s. v. percunctantum —
/70; s. v. puteum— 167; s. v. quar¬
tarius — 99; s. v. quot servi tot hos¬
tes— 188; s. v. sardes venales —
38; s. v. servorum dies — 191
Florus, Aeneus. Epitomae, I, 20,30—
/75; II, 9,11—227
Granius Licinianus, 35—43
Horatius Flaccus. Epistolae, I, 1—/09;
I, 19,15-/34; Epoden, 2—90; Odae,
II, 18—70; III 1—/05, 17—90; Sa¬
turae, 1,3—/22; I, 6—/35; I, 16—92;
II, 6—90
Isidorus Hispalensis. Etymologiorum
258
libri, IX, 4,43—2/0; X, 109—/60; XV,
6,2—/5/
Junius Philargirus. In Vergilii Bucoli¬
ca explantatio, I, 11—84
Justinus, III, 4,8—2//; XVI, 5, 2-5—
/75; XXIII, 1,7—9—/80; 4,4—7—
2//; XLIII, 1,3—4—180
Lactantius Placidus. Commentarios in
Statii Thebaida, IV, 721—/67
Livius, Titus, II, 17,6—38; 36—/66; IV,
34,4—56; 45,2—144; V, 3,8—89;
22,1—38; VII, 16,7—141; 27,8—58;
VIII, 28—58; X, 31,4—59; XX, Pe-
rioche—91; XXI, 41,6—39; 45,7—255;
46, 10—/70; 51,2—58, 42; XXII,
33,2—255; 52,3—54; 57,11 —12—54,
255; 58,4—54; XXIII, 14,3—58,
35,7—0—235; 37,12—58, 42; XXIV,
11—256; 14—255; /6—255; 19—
256; 42—58; XXV, 4—256, 20—
255, 22—255; XXVI, 16—58, 24—56,
27—/44, 34—58; 40—58, 47—59, 101,
49—39; XXVII, 1,14—42, 3—/44,
16—42, 19—59, 38—255; XXVIII,
11—56; XXX, 16; 37—222, 44—59,
222; XXXI, 40,4-46; XXXII, 7,3—
49; 22,10—59, 45; 26—45, 141, 161,
236; XXXIII, 11, 2—45; 36, 1—3—
256; XXXIV, 21—32—59, 175;
36,1—3—175, 236; 50,6—7—54;
XXXVII, 17,2—59; XXXVIII, 11,4—
222; XXXIX, 6-/22, 19—/44, 202,
29; 41—257, 44—55; XL, 18—/42;
XLI, 11—59, 45; XLII, 8—40, 45,
21—22—40, 27; 31—/42, 43—59, 45;
XLIII, 3—/45, 4—40, 5—40, 7—8—
40; XLV, 15—9/, 34—59, 45, 35—45,
43—45; Epitomae, XLIV—/45,
LXVII—126, LXXIV—142, LXXVII—
/44; XC—/74, Fragm, 91—222
Lucilius. Fragmenta, 12—97, 159—
160—7/, 221—222—79, 278—281 —
191, 516—517—9/, 557—558—57,
623—628—/88, 650—653—/47, 760—
/82, 787-/2/, 917—918—220, 1053—
1056—/00
Macrobius. Saturnalia, 1,8—2/5, 11 —
170, 225, X2—215; 11,7—/52, 4—25/
Manilius. Astronomicon, V, 626—/80;
730—//7
Mythographi Latini. Astronomicon,
17—218
Nonnius Marcellus. De compendiosa
doctrina, 3—96, 8—76, 12—/25, 40—
123, 43—186, 46—64, 79—85, 81—77,
86—225, 91—/02, 109—79, 117—63,
Y3X—101, 149—8, 75, 152—/0/, 157—
146, 168—/00, 242—82, 309—/02,
345—/00, 355—225, 448—65, 471—
225, 483—/05, 490—75, 676—/82
Orosius, Paulus, IV, 23,3—59, 45; V,
9,4—7—257; 12,6—224; 14,6—44;
16,3—/26, 16,8—/27; 16,23—/27;
18,26—47, 225; 19,5—226; 19, 5; 6;
24—226; 20,3—227
Ovidius Naso. Fastes, II, 257—2/4;
III, 661—2/5; VI, 775—2/5
Plautus, T. Maecius. Amphitruo, 12—
21—/95, 123—/6/, 306—/45, 805—
/94; Asinaria, 3—99, 318—121.
327—/2/, 390—428—98, 121, 460—
475—96, 480—/22, /94, 521—86;
Aulularia, 236—98, 265—98, /45,
365—98, 372—98, 413—98, 455—
475—/00; Captivi,, 30—45—44, 45,
47—48—146, 219, 58—60—45, 128—
133—/94, 508—/62, 615—620—
194, 640—648—/94, 655—670—/46,
161; Casina, 67—74—86, 147—151—
81, 122, 194, 176—143, X86—143;
Curculio, 305—308—/2/, 488—492—
99, 555—/44; Epidicus, 10—/27, 57—
/94, 97—98—45, 699—/45; Menaech-
mai, 3—12—/95, 20-59, 375—96,
475—505-69, 870—896—/94. 945—
/45, /45; Mercator, 389—393—/00,
407—409—/00, 511—/00, 738—98;
Miles gloriosus, 375—161, 478—
/94, 687—698—55, 100; Mostel¬
laria, 39—47—90, 819—97, 875—
893—/22, /94, 2/9; Persa, 7—10—
194, 22—161, 38—122; 193—121,
250—268—/95. 330—57, 359—360—
/95, 520—536—50, 821—826—/46;
Poenulus, 42—43—/2/, 181 — 186—
221, 520—525—59; 830—59, 121,
841—/2/, 122, 900—965—50, 1340—
1345—50; Pseudolos, 135—/95,
756—771—/22, 794—800—98, 1080—
1090—/22, /45, /94; Rudens, 30—
/22, /94; 208—212—99. 833—838—
145, 1290—1315—/45; Stichus, 57—
60—130, 195, 730—/22, /45; Trinum¬
mus, 424—431—69, 680—/26, 900—
130
Plinius. Naturalis Historia, VII, 10,
5—6—53; 40—53; VIII, 70, 4—69;
XIV, 5, 3—5—92; XV, 15,1—92;
XVII, 26,5—92; XVIII, 7, 3—92; 28,
1—/20; XXV, 3, 1—132; XXVIII, 3,
4—22/; XXXI, 3, 2—/32; XXXIII, 6,
10—/20; 21, 12—//8; 47, 2—84;
XXXV, 58, 1—3—5/, 52, 132, 148;
XXXVI, 24, 12—223; XXXVII, 57,
1—2—9/
Plutarchus. Cato maior, 4—53. 10—
52, 20—55, 131, 2X—21, 55, 81,
259
64, 164, 24—7Г, Cato minor, 26'—230;
Crassus, 2—103; Fabius Maximus,
22—126; De garrulitate 18,1—170-,
Marius, 5—70, 41—227; Paulus
Aemilius, 29—81; Poplicola, 7—/37;
Regum et imperatorum apophtegma-
ta, Scipio minor, 7—127; 14—48;
Questiones Romanae, 51—166, 70—
160, 100—213; Romulus, 2—108; De
superstitione, 4—168; Collecta pa¬
rallela Graeca et Romana, 30—214
Pollux, lulius. Onomasticon, 111, 8,
87—161
Polyaenus. Strategemata, V, 2—175;
VI11, 11—46
Polybios, 1, 83, 9—39; IX, 39, 2—
36; 42, 5—8—39, 46; X, 17, 6—15—
39, 101; 40, 10—39; XI, 5—36, 39,
46;' 6, 3—36; XX, 9, 12—7/; XXI,
31, 5—7—222; 45, 10—222; XXII,
11, 9—39, 46; XXX, 19—143, 24—
143; XXXI, 24, 1—4—/2/; XXXI1,
12, 4—5—/2/
Pseudo-Acron. Scholia in Horatium.
Carmina, 11, 18, 8—71; Epistolae, 1,
10, 10—167; Sermones, 1, 1, 101—
103; 1, 8, 8—167; 2, 44—126; 5, 65—
210; 8, 8—167
Pseudo-Quintilianus. Declamationes,
111, 17—60; Xlll, 1 — 14—8, 71, 115;
252—115; 353—169; 380—168
Quintilianus, M. Fabius. Institutio ora¬
toria, 111, 8—175; V, 10-60, 185;
VI1, 4—60; X, 1—134
Rhetores Latini Minores (ed. C. Halm.
Lipsiae, 1863). Fortunatianus.
Ars Rhetorica, 1, 18—221, 20—/68;
11, 1—59; Marius Victorinus.
In Rhetoricam Ciceronis expositio, 1,
25—/86, 29—57; Sulpicius Vic¬
tor. Institutiones oratoriae, 38—165
Sallustius Crispus. Bellum lugurtinum,
31, 11—2/7; 44, 5-/26; 45, 2—47,
126; 66, 1—222; 91, 6—7—4/; Coniu-
ratio Catilinae, 27, 1—228; 28, 4—
228; 30, 2,6—7—/76, 228; 33,1 —
59,74; 37,7—77; 44,6—228; 46,3—228;
50,1—229; 56—228; Historiae, Ill,
4—59,73
Scholia Bobiensia in Ciceronem. In
Clodium et Curionem, VI, 3—125;
Pro Flacco, 34,1—/39; Pro Sestio,
23,1—/76
Scholia in Horatium Codicum
Parisianorum 7971, 7972, 7974. Epis¬
tolae, 1, 16, 73—/82; II, 2, 15—/6/;
Sermones, 1, 3, 91—104
Scholia Vetera in Juvenalem, 1, 109—
149; Xlll, 109—190
Scholiasta Gronovianus in Ciceronem.
In Catilinaris, 111, 10, 24—227; Pro
rege Deiotaro, 11, 32—/7/; Pro Sex.
Roscio Amerino, 12, 46, 137—153
Seneca, L. Annaeus Senior. Controver¬
siae, 111, 21—69, 165; IV, 8—/40;
26—/62; V, 33—55, 59, 74, 115, 34—
/85, 39—134; Excerpta ex controver¬
siis, 111, 9-/68; V, 2—128, 5—115
Seneca, L. Annaeus. De beneficiis, 11R
18—/8/, 22-/8/, 23—170, 189; De
clementia, 1, 15—/64; De constantia
philosophi, 4—217; Epistolae ad’
Lucilium, 47—/24, 90—//7, 91—/34;
De ira, 111, 23—/34
Servius. In Aeneidos commentarius, 1,
441—2/2; 11, 116—/66; III, 67—/66,
168—2/2, 302—2/2; IV, 609—190; V,
95—/66; VI, 136—/66, 845—69, /63;
Vll, 637—227, 678—208; VI11, 190—
2/8; 564—204, 790^-204; X, 519—/66;
XI, 542, 558—/65, 591—/65; XIL
606—/66; In Bucolicon, 111, 26—190;
V, 40—2/2; In Georgicon, 1, 270—
/67; 11, 383—389—190
Stobaeus. Florilegium, 62—/87
Strabo, V, 1,2—50; 1,12—79; 2,7—44,49;
3,2—70; VI11, 6,23—/50; XI1, 3,40—
119; XIV, 3,2—49,50; 5,2—49
Suetonius Tranquillus. De grammaticis
et rhetoribus, 2—55; 3,4—53, /32;
4,5—53; 5,1—/32; 6,1—3—/32; 7,1—
55, /32; 8,1—5/; 10,1 — 51,132; 11 —
51; 12, 1, 2—/32; 13—5/, 132; 15, I—
/32; 16—/33; 17—/33; 18—55, /33;
19—133; 20—51, 133; 21—55, 57, 133;
23—55, 133; 27—123, 133; Vita XI1
Caesarum. Divus Augustus, 3—233,
21—46, 32—47, 42, 44—25/, 67—25/,
74—25/; Divus lulius, 27—/54, 48—
154, 75—129; Tiberius, 4—234; Divus
Vespasianus, 1—76
Tacitus. P. Cornelius. Annales, XII,
64-65-3/, 178; Xlll, 27—/39, /42;
XIV, 5—113; Historia, 11, 72—70
Terentius Afer. Adelphoe, 111, 2—/92;
IV, 2—76, /93; V, 8—70; 9—143;
Andria, 1, I-/43, /92; 11, 1, I—/96;
6—/92; IV, 1—/93; Heauton timoru-
menos, 11, 2-/92, IV, 5-/92; Phor^
mio, 1, 1—/22, /69, /93, 2—167, 4—
/92; 11, 1—/92, 2—59, 3—70
Valerius Maximus, 1, 7, 4—166; 11, 7,
2—126; IV, 3, 6—13—/20; 4, 11—
260
120; VI, 2, 3—224; 5, 1—40; 5 5—
6-/77; 5, 7—174; 8, 1—128, 161,
170; 8, 2—170; 8, 3—770; 9,9—47;
VII, 7,1—58, 775; VIII, 4,1—757; 4,
2—767; 4, 3—757, 770; 6,2—774;
14,6—277
Varro. De lingua latina, VI, 24—757,
74—755; VII, 105—58; VIII, 6—55,
21—57, 52, 83—237; De re rustica, I,
.2—79, 13—89, 16—79, 80, 17—74,
76, 77, 81, \8—21, 36—81, 53—77;
II, 1—55, 10—53, 53, 85; III, 3—79,
94, 17—85, 89
Velleius Paterculus, II, 6, 5—770;
29, 1—70; 58, 1—724
Zonaras, VIII, 19—57; IX, 22—40,
25—39
II. ЮРИДИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
Aelius Gallus. Fragmenta, 3—85, 7—
738
Ł. Cincius. Fragmenta, 6—759
Codex Justinianus, VII, 16, 16—57;
VIII, 50, 2—57
Digestae,
III, 5, 18, 2—57;
IV, 6, 11—57; 6, 23—67;
VII, 8, 4—67;
IX, 2, 1—2—777; 2, 13, 1—67; 4, 2,
1—777;
XI, 1, 13,1—67; 3, 1, 1—67; 4, 1, 2—
227;
XII, 4, 3, 5—60;
XIV, 4, 5, 13—707;
XV, 1, 4, 6—707; 1, 5, 4—707; 1 5
6—107; 1, 7, 5—252; 1,17—107;
XVII, 2, 52, 2—75;
XIX, 2, 15, 2—72; 2, 25, 5—72- 2
60, 7—98;
XXI, 1, 1, 1—53; 1, 17, 1—227; 1 17
12-768, 252; 1, 25, 2-67; 1, 31; 33;
37; 65, 2—53;
XXVIII, 5, 35, 3—77, 90; 5,60—67;
XXXII, 60. 3—79;
XXXIII, 7, 12, 2—77; 7, 12 3—77, 82;
7, 12, 6—79; 7, 15—706;’ 7, 25 1 —
702;
XXXVIII, 1, 2—740; 1, 36—740, 252;
2, 1, 1; 2—740; 2, 33—252;
XL, 7, 14—82, /03, 738; 9, 32, 1 —
252; 12, 12, 1—60; 12, 12, 23—57;
XLI, 1, 19—67; 1, 54—67; 1, 54. 3a-
67;
XL1II, 29, 4, 1—3—67;
XLIV, 7, 20—774;
XLV, 1, 118—67; 3, 33—67;
XLVII, 10, 15, 40—253; 10, 15, 42-
252;
XLVIII, 2, 12, 4—228; 15, 1—48; 15,
6, 2—56; 18, 1, 1—252; 18, 1, 9—67;
18, 8—252;
XLIX, 15, 7, 1—77;
L, 16, 197—207; 16, 203—49, 702, 723
Gaius. Institutiones, I, 18; 31—250;
85, 86—763; 138—737; II, 91; 92—67;
200—738; III, 40; 41—739; 42, 46—
257 ; 56—738; 199—67; 210—214—777
Mosaicarum et Romanorum Legum
Collatio, XIV, 2, 1—56; 3, 1, 4—56;
3, 5—227
Paulus, lulius. Sententia, V, 3; 1—250;
6, 14—56; 21, 1—799
Scaevola, Cervidus. Fragmenta, 4; 5;
8—738
Ulpianus, Domitius. Fragmenta, I, 7—
10—738; 12—15—250; 24—250;
XXIX, 1—739
III. ЭПИГРАФИЧЕСКИЕ
ИСТОЧНИКИ
Annee Epigraphique 1958, № 266—
106, 112, 163; № 313—112; 1960,
№ 138—208
Corpus inscriptionum latinarum,
I, 364—99; 412—64, 97; 416—64, 97;
460—220; 504—64; 563—749; 564—
772, 565—772; 566—772, 164; 570—
64, 764; 571—64; 573—93; 574—
64, 764; 583—77; 585—752; 602—64,
764; 804—93; 808—705; 812—64,
705; 816—749; 820—64; 861—225;
889—64, 729; 890—729; 891—64, 129;
892—129; 893—64 729; 1009—737;
1011—706; 1194—788; 1202—64;
1209—706, 749; 1210—64; 1212—706;
1216—743; 1221—706; 1223—64;
1225—706; 1259—64, 788; 1268—706;
1274—706; 1278—749; .1279—749;
1292—64; 1296—749; 1297—737;
1301—749; 1307—706; 1319—749,
1332—64, 749; 1355а—749; 1378—788;
1404—749; 1406—64, 705; 1425—
705, 749; 1430—764; 1570—64;
1576—64, 706; 1591—749; 1596—
149; 1597—64; 1604—706; 1609—64;
261
1638—/49, 164; 1734—64, 106, 149;
1837—64; 1956—149; 2123—100;
2137—64; 2216—64; 2323—97;
2351—97; 2374—97; 2388—112;
2487—97; 2519—131; 2544—64;
2663а—/29;
VI, 7971—64; 9144—102, 9290—64,
123; 36771—102; 37378—64; 37774—
64;
IX, 5052—93;
X, 884—886, 112; 3772—93; 3775—
112; 3776—112; 3778—112; 3780—
112; 3783—93; 3785—112; 3789—//2;
3790—//2; 5388—93; 6009—64;
6950—84;
XI, 7602—//2
А. Degrassi. Inscriptiones latinae libe¬
rae rei publicae (Firenze, 1957), 33,
34—64, 46, 48, 56, 69, 73, 85, 90—
93—202; 94—109; 96—98; ЮЗ-
104— 105; \05—64; 105a, 106е—106,
106d—105, 107b—64, 112, 107е—//2;
107е—109, 111; 127, 140, 154—155,
170—203; \94—112; 202; 196, 197—
203; 199—112; 200—109, 202; 206—
203; 212—64; 225—109; 226—64,
112; 227—110, 202; 228—64, 110;
231—/06; 244, 248—203; 259—64„
203; 335—109
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение &
Глава I. Источники рабства 36
Глава II. Рабство в сельском хозяйстве ... 67
Глава III. Рабство ів ремесле ..... 96
Глава IV. Городские фамилии. Рабская интелли¬
генция 120
Глава V. Вольноотпущенники 137
Глава VI. Положение рабов. Отношение к рабам 160
Глава VII. Идеология рабов 198
Глава VIII. Классовая борьба 219
Заключение 254
Указатель источников ........ 257
Елена Михайловна Штаерман.
Расцвет рабовладельческих отношений
в Римской республике
Утверждено к печати Институтом истории
Академии наук СССР
Редактор Г. Г. Дилигенский
Редактор Издательства Ф. Н. Арский
Художник В. А. Назаров
Технический редактер А. П. Ефимова
В наборе с 5/Ш 1964 г. Подп. в печать 26/ІѴ
1964 г. Формат 60Х90’/іб Печ. л. 16,5.
Уч.-изд. л. 16,9. Т. пл. № 78, 1964. Изд. № 3018.
Т-06464 Тип. зак. № 5118.
Тираж 1400 экз
Цена 1 р. 22 к.
Издательство «Наука», Москва, К-62
Подсосенский пер., 21
2-я типография Издательства «Наука»
Москва, Г-99, Шубинский пер, 10
ОПЕЧАТКИ И ИСПРАВЛЕНИЯ
Стра¬
ница
Строка
Напечатано
Должно быть
43
3 св.
140 03«
140000
51
20 св.
Aeli
Aelii
58
13 св.
от Муция
из Муция
68
4—5 св.
хозяйство средней ве¬
личины, имение
хозяйство — средней
величины имение
76
7 св.
Аталлии
Атиллии
100
2 св.
Caecil., Stat. Chrys.,
Caecil. Stat., Chrys
139
13 св.
дополнительной
дополнительно
149
3 сн.
магистрах
магистратах
155
15 сн.
отпущенников,
отпущенников
161
18 св.
Раба-оратора
Раба оратора
179
2 св.
упрекал
упрекали
213
22 св.
civivibus
civibus
223
11—Юсн.
рабов-откупщиков
рабов отк}пщиксв
225
26—27 св.
предавшего своего
господина и получив¬
шего
предавшем своего
господина и получив¬
шем
232
5 сн.
распределили
распределил
E. М. Штаерман. «Расцвет рабовладельческих отноііенвй в Рим¬
ской республике».