Марксизм и утопизм - Ойзерман Т.И.

ГЛАВА II Марксизм и его предшественники-утописты

ГЛАВА III Опыт критического осмысления диалектического материализма

ГЛАВА IV Материалистическое понимание истории: плюсы и минусы

ГЛАВА V Революция или эволюция? Проблема перехода от капитализма к посткапиталистическому обществу

ГЛАВА VI Идея диктатуры пролетариата: Маркс, Энгельс, Ленин

ГЛАВА VIII Марксистская концепция социализма и реальный социализм

Автор: Ойзерман Т.И.

Теги: философия психология логика марксизм утопизм

ISBN: 5-89826-135-4

Год: 2003

Похожие

Избранные труды. В пяти томах. Том II. Марксизм и утопизм

Избранные труды. В пяти томах. Том I. Возникновение марксизма

Формирование философии марксизма

Текст

?=T'-*lL"0
л
опизм

Т.И.Оизерман
МАРКСИЗМ
и УТОПИЗМ

Институт философии Российской академии наук

Т.И. Оизерман
МАРКСИЗМ
и УТОПИЗМ
Прогресс-Традиция
Москва

УДК 1/14
ББК 87.4
О 48
Издание осуществлено при финансовой поддержке
Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ),
проект № 02-03-16019
В оформлении переплета использован мотив картины К. Малевича «Супрематизм (с
восемью прямоугольниками)», 1915
Ойзерман Т.И
О 48 Марксизм и утопизм.—М.: Прогресс-Традиция, 2003. —
568 с.
ISBN 5-89826-135-4
В монографии анализируется феномен утопизма. Негативистское
отношение к утопиям, по мнению автора, совершенно неоправданно, так
как они представляют собой содержательные заблуждения, в которых
неадекватным образом заключаются истинные представления.
Основоположники марксизма полагали, что основательной, материалистической
критикой своих предшественников они покончили со всяческим
утопизмом. Однако они восприняли безусловно утопические представления
о бестоварном, безденежном посткапиталистическом обществе, об
упразднении разделения труда, специализации работников в производстве.
Более того, они выдвинули и пытались научно обосновать новые,
созданные ими утопические положения об исторической миссии пролетариата
как разрушителя капиталистического строя и строителя бесклассового
общества, о диктатуре пролетариата, которая в принципе невозможна,
так как никакая диктатура не осуществляется массой людей. Эти и ряд
других положений являются предметом критического анализа.
ББК 87.3
© Т.И. Ойзерман, 2003
© А.Б. Орешина,оформление, 2003
ISBN 5-89826-135-4 © Прогресс-Традиция, 2003

ВВЕДЕНИЕ
Начиная работу над этой книгой, я прежде всего задавал себе
вопрос о ее будущих читателях, в особенности о тех гражданах
бывшего СССР, которые пережили десятки лет существования
советского государства, «диктатуры пролетариата», реального
социализма, безраздельного господства социалистической
идеологии, марксизма. Я не мог, конечно, не задумываться и о тех
моих согражданах, которые преподавали
«марксизм-ленинизм», историю КПСС и даже занимались исследовательской
работой в этой области, разумеется, лишь в той мере, в какой
это допускалось догматическими стереотипами и
идеологическим диктатом. Для преподавателей и ученых, как и для меня,
поскольку ряд моих работ были посвящены истории
марксистской философии, сразу же после краха социалистического
строя в СССР и других европейских странах неизбежно
вставали такие вопросы: а был ли это действительно социализм?
возможно ли социалистическое переустройство общества
вообще? является ли социализм единственно возможной
альтернативой капиталистическому строю? нужно и можно ли
оставаться марксистом сегодня, несмотря на опровергающие его
важнейшие выводы, исторические факты? можно ли преодолеть
заблуждения основоположников марксизма и их
продолжателей, не подвергая отрицанию основы марксизма, в частности
материалистическое понимание истории? чем объяснить
засвидетельствованное историческим опытом громадное воздействие
марксизма на ход общественного развития, на эволюцию
капитализма в особенности?
Я перечислил далеко не все вопросы, которые вставали
передо мной и множеством других советских людей. Но эти
вопросы кажутся мне самыми важными, и я постараюсь ответить
на них в этой книге.
Если бы лет 15 тому назад кто-либо из граждан СССР или
зарубежных ученых-советологов высказал предположение,
что в ближайшие годы Маркс, Энгельс, Ленин будут
объявлены в нашей стране утопистами (и чуть ли не шарлатанами), а их
теории — апологией жесточайшего тоталитарного режима,

6
Введение
то такого прорицателя в лучшем случае высмеяли бы как субъекта,
лишенного чувства реальности, а что еще более вероятно, просто отправили
бы в распоряжение психиатров. И тем не менее крушение
социалистического строя произошло в стране, где марксизм был не только
официальной, господствующей идеологией, но также и массовым общественным
сознанием, можно даже сказать, вероисповеданием. И произошло это
отнюдь не случайно. Вот почему критический анализ марксизма —
моральная обязанность, по меньшей мере, тех ученых, которые в течение
десятилетий пропагандировали это учение или пытались развивать,
обосновывать те или иные его положения. Поэтому для меня совершенно
неприемлемо весьма распространенное теперь убеждение, что сегодня
теоретическое обсуждение основных проблем марксизма является если не
излишним, то, во всяком случае, неуместным занятием. На деле же
научное, критическое обсуждение учения марксизма подменяется его
беспардонным охаиванием.
В 1990 г. С. Чернышев в статье «Новые вехи» писал о готовящемся
суде над марксизмом: «Судебный процесс еще не начался, обвинение не
предъявлено. Покуда Маркс всего лишь выходит из моды. Говорить о нем,
ссылаться на него становится дурным тоном. Он окружен стеной молчания.
Общественное мнение в классическом сталинском стиле готовится
санкционировать расправу над своим былым кумиром. Естественно, аргументы
никого не интересуют» .
Суд над Марксом, над марксизмом так и не состоялся, его заменила
внесудебная расправа. Приведу лишь один пример. 3 декабря 1992 г. на
страницах «Известий» выступил один из самых известных
представителей советской интеллигенции. Я не хочу называть его имени частью из
уважения к нему, частью из снисходительности, а также потому, что он
высказывал (вернее, пересказывал) не только свое убеждение.
Октябрьская революция, писал он, была совершена «непосредственно силами
самого российского народа во главе с немецким революционным центром».
Эта революция представляла собой «большевистский предательский
мятеж». Походя автор касается и знаменитого марксистского лозунга:
«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Автор оценивает его
безапелляционно категорически: «шизофренический лозунг» .
Естественно возникает вопрос: чем объясняется эта внесудебная
расправа с марксизмом, которой больше всего занялись его недавние
пропагандисты? Объяснение, которое напрашивается само собой, таково:
Чернышев С. Новые вехи. // Знамя, 1990, № \, с. 156.

Введение
7
в СССР марксизм как обязательное учение был конформистской
идеологией, а после крушения социализма конформистской идеологией стал
воинствующий антимарксизм. И все же дело не только в конформизме,
карьеризме, которым можно объяснить поведение новоявленных
ниспровергателей марксизма из числа его наиболее активных в недалеком
прошлом пропагандистов. Суть дела, скорее, в том, что крушение
социалистического строя не могло не повлечь за собой и крушения
социалистической идеологии.
Конечно, марксизм как научная теория не сводится к идеологии,
но в социалистических странах его излагали и понимали именно как
идеологию, непримиримо враждебную всем немарксистским теориям, в том
числе и тем, которые воспринимали те или иные положения марксизма.
Эта нетерпимость к инакомыслию, именовавшаяся партийностью,
превращала марксизм в учение, обрекшее себя на изоляцию, т. е. в учение,
ставшее невосприимчивым ко всем появившимся после его
возникновения философским, социологическим и экономическим теориям.
Идейный изоляционизм, идеологическое отчуждение оказались одной из
главных причин догматизации марксизма еще до того, как он в
результате Октябрьской революции стал официальной идеологией в обществе,
где все в чем-либо не согласные с ним теории были просто запрещены.
Марксизм появился на исторической арене прежде всего как критика
всех предшествовавших социалистических и коммунистических учений.
Маркс и Энгельс, в отличие от своих предшественников, воспринимали
себя как суровых (строго научных!) обличителей капиталистического строя.
Не случайно первый основательный экономический труд Маркса
назывался «К критике политической экономии» (1859), а главное экономическое
сочинение Маркса, многотомный «Капитал», имеет подзаголовок:
«Критика политической экономии». Свои же философские воззрения Маркс
и Энгельс излагали лишь в полемических сочинениях, таких, как «Святое
семейство», «Немецкая идеология», «Нищета философии»,
«Анти-Дюринг» и т. д.
Учение Маркса, как известно, с самого начала (и чем дальше, тем
больше) подвергалось критике со стороны не приемлющих это учение
социальных мыслителей. Кстати, и сам термин «марксизм» впервые
появляется в работах антимарксистов, и лишь в конце XIX века выражение
«марксист» приобретает у левой интеллигенции вполне респектабельное
содержание.
1 Известия, 3.12.1992 г.

8
Введение
К. сожалению, идейная борьба между марксизмом и его противниками
уподобилась религиозным войнам, когда всякая критика воспринималась
марксистами как посягательство на святая святых. Этим объясняется
весьма односторонняя, несомненно пагубная по своим историческим
последствиям оценка сочинений немецкого социал-демократа Э. Берн-
штейна (кстати, друга и душеприказчика Ф. Энгельса),
опубликовавшего в 1899 году работу, в которой высказывались важные как в
теоретическом, так и политическом отношении положения. Так, он правильно
констатировал, что сформулированный в «Капитале» закон абсолютного
(то есть постоянно возрастающего) обнищания рабочего класса явно
неприменим к западноевропейским капиталистическим странам конца XIX
века. Нетрудно понять принципиальное значение этого вывода для
правильного определения не только тактики, но и стратегии
социал-демократических партий.
Бернштейн полагал, что «дальнейшее развитие и усовершенствование
марксистского учения должно начаться с его критики» . В подобном
утверждении нет ничего противоречащего нормальному развитию науки:
наиболее плодотворны в ней именно разногласия между
единомышленниками. И тем не менее оно вызвало возмущение ортодоксальных марксистов,
полагавших, несмотря на всякого рода оговорки, что теория Маркса
представляет собой истину в последней инстанции. А поскольку Бернштейн
оставался членом социал-демократической партии и считал себя марксистом,
ортодоксальные марксисты, включая Г.В. Плеханова и В.И. Ленина,
объявили «бернштейнианство» злейшим врагом марксизма,
придерживаясь принципа, что «еретик хуже иноверца». Так возник жупел
ревизионизма. Парадоксально, что поборники «научного социализма» тем самым
отступали от основных императивов научного исследования, согласно которым
принципы — не умозрительные, априорные постулаты, а фундаментальные
теоретические обобщения эмпирических данных, обобщения, которые не
остаются неизменными, а подлежат дальнейшему развитию, и нередко даже
пересмотру (ревизии) и отрицанию. Разве теория относительности и
квантовая физика не являются основательной ревизией принципов классической
механики и всей физики XVII—XIX веков?
В науках о природе немыслим такой феномен, как «ревизионизм»,
обозначающий якобы внутреннего врага, скрывающего свое враждебное
нутро под покровом научности. Нет этого жупела и в большинстве
гуманитарных наук. Ревизионизм — общепринятая научная процедура,
которая, в свою очередь, также не застрахована от критики, а значит, и от
ревизии. Превращение же ревизионизма в нетерпимую, подлежащую
преследованию и решительному искоренению деятельность представляло
собой начало ускоренной догматизации марксизма, вопреки сопутствую-

Введение
9
щим утверждениям: марксизм, мол, не догма, а руководство к
исследованию и действию.
Самокритика никогда не занимала в истории марксизма сколько-нибудь
значительного места, а со времени возникновения «ревизионизма» она
практически исчезла. Утверждение догматизма в качестве основной
идеологической установки означало также отказ от развития этой теории на
основе нового исторического опыта, неизбежно понуждающего к пересмотру
прежних воззрений. Нетрудно понять, что эта негативная тенденция
развития выдающейся социальной теории XIX века получила свое самое
утрированное выражение в СССР. В течение ряда десятилетий в советском
обществе сложился культурно-исторический менталитет, вследствие
которого марксизм был поставлен над всеми науками и тем самым, как бы это
ни было парадоксально, лишен нормального научного статуса. Научная
теория, ставшая непререкаемой официальной доктриной, юридически
освященным государственным образом мышления, выступала в качестве
всеведущей верховной науки, директивные указания которой считались
обязательными не только в области гуманитарных исследований, но также
и в биологии, кибернетике, физике и т. д.
Исключительное, так сказать, сверхъестественное положение, в
которое был поставлен марксизм, не могло не привести к небывалому
снижению научного уровня марксистских исследований, в особенности тех,
предметом которых оказалось «социалистическое строительство». Правда,
в работах, посвященных истории античности или средневековья, в трудах
по логике, теории познания, истории философии, философским проблемам
естествознания, несомненно, имелись определенные достижения,
поскольку такого рода исследования обычно лишь косвенным образом были
связаны с суровым идеологическим диктатом. Но и здесь, конечно,
исследователи нередко оказывались, по существу, в трагической ситуации.
Достаточно, в частности, вспомнить известное, хотя и нигде не опубликованное
замечание Сталина, что философия Гегеля якобы представляет собой
аристократическую (то есть феодальную) реакцию на Великую французскую
революцию.
Догматизация общественного сознания, неуклонно насаждавшаяся
в процессе пропаганды марксизма, заведомо предполагала запрещение
в какой бы то ни было форме упоминать о заблуждениях Маркса,
Энгельса, Ленина и, конечно, Сталина. К последнему это, правда, относилось,
Бернштейн Э. Проблемы социализма и задачи социал-демократов. М.,
1901, с. 46.

10
Введение
лишь пока он оставался в живых. После XX съезда КПСС критика
Сталина стала необходимым элементом пропаганды
«марксизма-ленинизма». Практически это означало замену разоблаченного культа Сталина
(о действительном содержании этого эвфемизма немногие
задумывались) культом Ленина.
Если ученые-естествоиспытатели, излагавшие студентам ту или иную
научную дисциплину, считали необходимым упоминать, а то и
анализировать заблуждения таких корифеев науки, как И. Ньютон, А. Эйнштейн,
Д. Менделеев, то классики марксизма характеризовались его
преподавателями как непогрешимые мыслители. Преподаватель марксизма мог,
например, саркастически высмеять католический догмат о непогрешимости
папы римского, бессознательно противопоставляя тем самым ему якобы
избежавших любых заблуждений классиков марксизма, которым в силу
такой логики рассуждений приписывалось чуть ли не божественное
наитие.
История СССР демонстрирует беспредельное в истории науки
некритическое отношение к научной теории, несмотря на то что она
обосновывала необходимость радикальнейшего переустройства всех общественных
отношений. Разумеется, за время существования СССР сознательные
граждане по-разному относились к марксизму. Одни были его
пламенными пропагандистами, несмотря на то что их знания были главным образом
почерпнуты из учебных пособий, являвшихся едва ли не основной формой
догматизации и вульгаризации этого учения. Небольшая часть
марксистов-ученых, занимавшихся исследовательской работой, изучавшая
марксизм по первоисточникам, имела, конечно, представление о некоторых
заблуждениях его основоположников и их последователей, однако же
заводила речь об этом в своих публикациях лишь в тех случаях, когда можно
было привести соответствующие признания из работ классиков
марксизма. Большинство же воспринимало марксизм как не подлежащую
обсуждению государственную доктрину, положения которой следует
принимать подобно некоторым прописываемым врачами пилюлям, то есть
проглатывать не разжевывая. Среди них было немало критически
относящихся к марксизму людей; их скептицизм был естественной
реакцией на доходящую до абсурда догматизацию и вульгаризацию основных
марксистских положений.
Скептики хорошо сознавали опасность открытого выражения своего
отношения к марксизму. Тем не менее этот крайне сдержанный, а то и
вовсе молчаливый скептицизм постепенно распространялся, а после XX
съезда КПСС охватил значительные слои советской интеллигенции.
Из этой среды вышли диссиденты, в ней они находили сочувствие и
нередко также поддержку.

Введение
11
Стоит отметить, что диссиденты вовсе не выступали против
социалистического строя. Их требования были несравненно скромнее: выполняйте
демократические нормы, записанные в Конституции СССР. Когда один
из диссидентов появился на улице с плакатом «Да здравствует советская
Конституция!», он был арестован миллиционером*.
Описываемая ситуация может быть определена как латентный,
скрытый, но постоянно углубляющийся кризис «марксизма-ленинизма», с
одной стороны, как идеологии, а с другой — как социальной теории.
Неудивительно поэтому, что после официального провозглашения
гласности, а также плюрализма мнений действительное, несомненно критическое
отношение значительной части советских людей к господствующей
«научной социалистической идеологии» выплеснулось на поверхность. В
газетах и журналах появились публицистические статьи, в которых
подвергались критике достаточно очевидные, исторически выявившиеся
заблуждения классиков марксизма. В этих статьях приводилась и вполне
объективная информация о жизненном уровне трудящихся в
капиталистических странах. В свете этой информации оценивалось экономическое
положение СССР, качество жизни его граждан. Короче говоря,
публицисты и журналисты, не занимаясь собственно научным анализом
марксистской теории, оценивали ее лишь как идеологию путем сопоставления
того, как живут люди «у нас» и «у них».
Ответом на эту критику господствовавших идеологических штампов
и того, что называлось «реальным социализмом», стала статья Н.
Андреевой «Не могу поступиться принципами». Автор весьма
недвусмысленно продемонстрировала суть догматического «понимания» не только
отдельных положений марксизма, но и его принципов, так же как и
научных принципов вообще. К сожалению, такой догматической защите
марксизма была противопоставлена огульная критика этого учения, которая,
несмотря на свое неприятие большевистского радикализма, фактически
возрождала присущую ему нетерпимость к инакомыслию.
Вульгарная критика марксизма, вопреки убеждению ее представителей,
является выражением глубокого духовного кризиса нашего общества. Она,
в сущности, родственна тому предельно вульгаризированному марксизму,
который десятилетиями насаждался в нашей стране. Приведу лишь один
пример. Известный в свое время советский драматург в небольшой
опубликованной им газетной статье рассматривает громадное влияние идей
социализма и в нашей стране, и во всем мире как некое помрачение умов. Он
приходит к выводу: глупость свойственна не только глупым людям.
Доверие к учению Маркса, которое обосновывало возможность и
необходимость гуманистического преобразования общественных отношений, это-де
и есть глупость умных людей, явление, между прочим, вечное, неистреби-

12
Введение
мое, которое будет снова и снова направлять народы по ложным путям.
По мнению этого критика, марксизм обещал людям земной рай, который,
увы, неосуществим. В этой связи хотелось бы заметить, что западные
критики марксизма по-иному оценивают социалистические идеи.
Ученые на Западе, выступающие в качестве критиков марксизма, в
отличие от наших неофитов, изучали эту теорию не по советским учебным
пособиям, а по первоисточникам. И для нас небезынтересно, что говорят
о социализме и марксизме его наиболее авторитетные критики. Так,
К. Ясперс был убежденным антикоммунистом и выступал с осуждением
господствующего в СССР политического режима. Подвергая его резкой
критике, Ясперс вместе с тем писал: развитие техники, возникновение
крупных предприятий, общественный характер труда вызывают
необходимость материального обеспечения всех людей и правового
регулирования отношений между ними. «Все люди требуют справедливости и теперь
при пробудившемся сознании способны понять, выразить и защитить
свои притязания. Это требование справедливости направлено как на
условие труда, так и на распределение полученных в результате трудовой
деятельности продуктов» .
Свои политические воззрения Ясперс определял как
консервативно-демократические, противопоставляя их радикализму как справа, так и слева.
Но, развивая приведенные выше мысли, он утверждал: социализм пред-
* А.Д.Сахаров, наиболее выдающийся представитель диссидентского
движения, подвергавший суровой критике советскую практику подавления гражданских прав,
вместе с тем подчеркивал в своих получивших широкую известность «(Размышлениях о
прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе», что его воззрения
«являются глубоко социалистическими», что он «хорошо понимает, какие уродливые явления в
области человеческих и международных отношений рождает эгоистический принцип
капитала, когда он не испытывает давления социалистических, прогрессивных сил...» (Сахаров
А.Д. Тревога и надежда. М., 1990, с. 27). В этих же «Размышлениях...» он утверждал:
«Доказана жизнеспособность социалистического пути, который принес народу огромные
материальные, культурные и социальные достижения, как никакой другой строй возвеличил
нравственное значение труда» (там же, с. 38). И, заключая свои «Размышления...»,
Сахаров заявлял: «Мы приходим к нашему основному выводу о нравственном,
морально-этическом характере преимущества социалистического пути развития человеческого общества»
(там же, с. 41—42). Таким образом, Сахаров подвергал критике советские порядки с
социалистических позиций. Однако эта критика осуждалась как враждебная социализму, ибо
советский режим был абсолютно нетерпим к критике в свой адрес.

Введение
13
ставляет собой в настоящее время универсальное тяготение современного
человечества к новой организации труда и распределения произведенного,
к установлению свободы для всех людей. «В этом смысле сегодня едва ли
не каждый человек социалист... Социализм — основная черта нашего
времени» .
К. Поппер, которого можно считать одним из наиболее влиятельных
философов второй половины XX века, посвятил немало работ критике
марксизма. Главная из них — «Открытое общество и его враги». В ней
коллективизм трактуется как враждебное цивилизации, трайбалистское
по своему происхождению сознание, которое обрекает людей на
несвободное существование в «закрытом», антидемократическом по своей
природе обществе. Платон, Гегель и Маркс являются согласно этой
концепции, идеологами «закрытого общества». Не вдаваясь в рассуждения
о «марксистском трайболизме», я хотел бы подчеркнуть, что Поппер,
с силу присущей ему научной добросовестности, крайне далек от того,
чтобы запросто перечеркнуть учение Маркса. Поэтому он заявляет:
«Возвращение к домарксистской общественной науке уже немыслимо.
Все современные исследователи проблем социальной философии обязаны
Марксу, являются должниками Маркса, даже если они этого не
осознают» . Поппер подчеркивает непреходящий вклад Маркса в развитие
социальной науки, при всем своем критическом отношении к его
теоретическому наследию.
Думаю, что в настоящее время, после превращения массового
«социалистического сознания» в постоянно третируемую идеологию,
истолковываемую как набор предрассудков, суеверий и злонамеренных
замыслов, маскируемых гуманистической фразеологией, несомненно
необходима серьезная научная дискуссия по основным вопросам марксизма.
Марксизм, именуемый также научным социализмом,
противопоставлялся его основоположниками и их последователями утопическому
социализму (и коммунизму) как его противоположность, отрицание,
преодоление, что, однако, не исключало признания того, что это
утопическое учение явилось одним из его источников. История во многом
опровергла это противопоставление, доказав, что марксизм далеко не
во всем преодолел утопизм, а ряд его противопоставлявшихся
утопическим учениям концепций оказались тем не менее также утопическими.
Утопические социалисты и коммунисты рисовали будущее
человечества как бестоварное, безденежное общество, заменившее рыночную
экономику непосредственным продуктообменом между производителями.
Марксизм полностью воспринял это видение будущего, несмотря на его
явную несостоятельность. В настоящее время промышленность ежегодно
производит не менее 35—40 миллионов различных изделий, значитель-

14
Введение
ная часть которых ежегодно обновляется. Новые, не производившиеся
ранее промышленные изделия умножаются небывалыми в истории
темпами. Невозможность распределения всей этой громадной массы
различных продуктов производства путем непосредственного продуктообмена,
т. е. без товарно-денежных отношений, вне рыночной экономики,
доказана математически. Ныне даже самые правоверные марксисты (если
такие все еще имеются) не отваживаются утверждать, что товарное
производство и деньги должны быть упразднены.
Идея замены товарно-денежных отношений непосредственным
продуктообменом — не единственное положение, заимствованное
марксизмом у его утопических предшественников. Тезис об упразднении
разделения труда в посткапиталистическом обществе, т. е. убеждение в том, что
каждый член этого общества будет постоянно переходить от одной
полезной деятельности к другой, отвергая тем самым профессиональную
специализацию, также был воспринят основоположниками марксизма у их
предшественников -утопистов.
Энгельс утверждал, что утопические социалисты «гениально
предвосхитили бесчисленное множество таких истин, правильность которых мы
доказываем теперь научно...» . Приведенные примеры показывают, что
идеи, воспринятые марксизмом у утопистов, не были в большинстве
своем предвосхищениями истин и поэтому не могли быть доказаны научно.
Однако не один лишь утопический социализм (и коммунизм) был
источником присущих марксизму утопических положений: ряд таких
положений являются собственным порождением марксизма. Это
прежде всего положение об исторической миссии пролетариата как
классе — разрушителе капитализма и создателе бесклассового
коммунистического общества. Во времена Маркса и Энгельса это положение
представлялось обоснованным историческим опытом. Даже в начале
XX века с ним соглашались многие близкие марксизму
гуманистически мыслящие деятели. А. Франс, не только гениальный писатель,
но и выдающийся мыслитель, говорил в 1903 г.: «...Мы видим, как во
Франции, в Германии, в Англии, в Соединенных Штатах, невзирая на
препятствия, которые воздвигают на пути пролетариата правящие
и имущие классы, он закономерно развертывает свои неисчерпаемые
силы и медленно, но уверенно готовится к завоеванию власти в
умиротворенном мире» . В настоящее время немногие, даже среди марксис-
Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991, с. 185.
Там же.

Введение
15
тов, согласятся с этим утверждением. Пролетариат, составлявший во
времена Франса значительную часть в массе трудящихся, ныне не
превышает 20 процентов всего самодеятельного населения в развитых
капиталистических странах, в которых несравненно большая часть
трудящихся занята в сфере услуг. Но дело не только в этом. Существенно
изменились жизненные условия пролетариата и его классовое
сознание. Было бы, однако, грубым заблуждением не видеть ничего
истинного в идее об исторической миссии пролетариата. Рабочее движение,
на которое Маркс и Энгельс возлагали задачи социалистического
переустройства общества, сыграло громадную роль в демократизации
буржуазного общества, в создании законодательства,
ограничивающего произвол капиталистов по отношению к наемным рабочим, в
улучшении жизненных условий трудящихся и т. д. Следовательно,
утопическое положение Маркса и Энгельса об исторической миссии
пролетариата оказалось не только содержательным, но также и истинным,
хотя и не в том смысле, который придавали ему основоположники
марксизма.
Утопизм, утопия обычно истолковываются в марксистской литературе
сугубо отрицательным образом, несмотря на признание выдающегося
исторического значения утопического социализма и коммунизма. Г.В.
Плеханов писал: «Если бы я должен был в немногих словах определить
заслугу Маркса в общественной науке, я сказал бы, что его учение нанесло
смертельный удар утопизму» . Плеханов ошибался не только в оценке за-
Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. т. 2, с. 98.
Продолжением этого положения Поппера могут быть такие, например, его высказывания:
«Формула «вся история есть история борьбы классов» весьма ценна как напоминание о нашей
обязанности вникать в важную роль, которую играет классовая борьба в сфере политики,
равно как и в других сторонах жизни общества)» (там же, с. 136). Маркс, пишет далее Поп-
пер, «впервые установил влияние экономического развития и экономических интересов на
законодательство и раскрыл функцию законодательных мер как орудия классовой борьбы»
(там же, с. 142). Касаясь Марксовой критики капитализма и, в частности, произвола
магнатов капитала, Поппер указывает: «Его пылкий протест против этих преступлений, к
которым тогда относились терпимо и иногда даже защищали не только профессиональные
экономисты, но и представители церкви, навсегда обеспечит ему место среди
освободителей человечества» (там же, с. 143). Совершенно ясно, что убежденный противник
марксизма K.P. Поппер, в отличие от постсоветских изобличителей Маркса и их
последователей, отличается научной объективностью, которая напрочь отсутствует у этих недавних
марксистов.

16
Введение
слуг Маркса, но и в оценке утопизма, о котором он имел крайне
одностороннее и поэтому ошибочное представление. Он совершенно не допускал
возможности и даже необходимости положительной оценки утопизма,
так же как не был в состоянии осознать, что нанести смертельный удар
утопизму невозможно и едва ли нужно.
Предметом этой монографии является критический анализ
проблематики марксизма, его отношения к утопизму. Феномен утопизма
специально рассматривается во второй главе; о нем также идет речь в
последующих главах. Поэтому во Введении я полагаю необходимым и достаточным
остановиться лишь на принципиальной характеристике гносеологической
всеобщности утопизма.
Утопизм обычно характеризуется как попытка предвидеть,
обрисовать будущее человечества. Но представление об историческом
прошлом, т. е. ретроспективное видение истории, также нередко носит
утопический характер, примерами чего могут быть поэтические
представления Гесиода о золотом веке, а в новое время — «натюризм»
Ж.Ж. Руссо. Однако утопизм находит свое выражение не только в
изображении истории, но и в развитии человеческого познания. В течение
двух тысячелетий формальная логика, разработанная Аристотелем,
считалась совершенно законченной наукой о правилах мышления.
Возникновение и развитие неклассической, математической логики опровергло
это утопическое убеждение. Таким же утопическим было всеобщее
убеждение в том, что геометрия Эвклида — единственно возможная
геометрия. Классическая механика, создание которой в основном является
великой заслугой И. Ньютона, также истолковывалась утопически
вплоть до начала XX века, т. е. до создания теории относительности,
а затем и квантовой механики. А разве не было утопизмом стремление
создать perpetuum mobile? Утопией была и алхимия, значение которой
в становлении научной химии нельзя недооценивать.
Предвидения грядущих достижений науки и техники и их значения для
судеб человечества закономерно связаны с творческим, не боящимся
утопии воображением. X. Максим, изобретатель получившего широчайшее
распространение пулемета, полагал, что это скорострельное оружие
позволит, по меньшей мере, раз в тридцать сократить постоянные армии.
А. Нобель, знаменитый изобретатель динамита, утверждал, что это
ужасающее по своей разрушительной силе вещество сделает невозможным
войны. Оба изобретателя оказались утопистами, но их утопии
несравненно ближе к действительности, чем, например, претендующее на трезвое
видение будущего утверждение Г. Уэллса, автора замечательных научно-
фантастических романов, сделанное в начале века: «Возможно, что
в 1950 г. будет изобретен такой аэроплан, который поднимется и благо-

Введение
17
получно вернется на свое место» . В этом предвидении нет ни грана
утопизма, но как далеко оно от истины.
Б.Г. Кузнецов, талантливый историк науки, несомненно, хорошо знал,
какими серьезными заблуждениями чревато предвидение будущих
научных открытий и их практическое применение. Но он не боялся чрезмерно
высокой оценки реальных возможностей долговременного научного
предвидения, не останавливался перед заключениями, которые и по сей день,
через 30 с лишним лет после выхода его книги «Наука в 2000 году»,
представляются утопическими, несмотря на их глубокую
содержательность. Кузнецов, не колеблясь, утверждал: «В солнечной системе уже
в конце нашего века, по-видимому произойдет частичное освоение
поверхности (может быть, и недр) Луны и планет солнечной группы —
Меркурия, Венеры и Марса» . Обсуждая вопрос о будущих
достижениях молекулярной биологии и биотехнологии, он столь же уверенно
заявлял: «С медицинской генетикой связана надежда на исчезновение
наследственных болезней в течение оставшихся десятилетий XX века» . И, как
бы подытоживая предвидение достижений не столь уж отдаленного
будущего, которое стало уже наступившим временем, Кузнецов отваживался
на пророчество, которое не посмел сделать, насколько мне известно,
ни один из его современников: «Ничто сейчас не противоречит мысли
о поколении, которое доживет до 2000 года, как о поколении, которое
будет последним или предпоследним смертным поколением» . Кузнецов
был, конечно, чрезмерным оптимистом; в этом источник его во многом
утопических предвидений. И все же не стоит утверждать, что эти
предвидения несбыточны. Я полагаю, что они лишь опережают будущие
достижения человечества. Но такое опережение предстоящих достижений
науки и практики, как бы ни было оно утопично, само является научным
достижением.
Приведенные примеры убедительно опровергают утверждение
В.И. Ленина, что утопия — «фантазия, вымысел, сказка» .
Люди живут не только настоящим, но и будущим. Краткосрочное
и среднесрочное предвидение является необходимым условием
эффективного производства и управления на государственном уровне, которые
невозможны без планирования и, следовательно, без прогнозов. Такие,
охватывающие 5—10 лет прогнозы представляют собой эмпирические
выводы, основой которых является учет тенденций происходящего развития
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 18, с. 499.
Франс А. Собр. соч. в восьми томах. М., 1960, т. 8, с. 573.

18
Введение
и их экстраполяция на ближайшие годы. Совершенно иной,
принципиально иной характер носит долгосрочное, охватывающее десятилетия
предвидение, которое ни в коем случае не должно рассматривать будущее
состояние общества как простое продолжение его предшествующих
состояний. И здесь долгосрочное предвидение, которое в наше время
иронически именуется пророчеством, неизбежно сталкивается с
трудностями, которые лишь частично, да и то далеко не всегда, могут быть
преодолены.
Исторические, более или менее отдаленные последствия самых
разумных, продуманных, тщательно рассчитанных действий людей (в
особенности общества в целом) хотя бы отчасти не могут быть заранее
предвосхищены и, следовательно, носят неуправляемый, чреватый всякого рода
неожиданностями характер. А эти отчасти непредвидимые последствия
влекут за собой еще менее предвидимые, еще более неожиданные
последствия. Последние, еще менее предвидимые, проще говоря, непостижимые
последствия порождают такого рода непредвиденные последствия,
которые неизбежно вступают в конфликт с научным предвидением и
фактически ставят под вопрос саму его возможность. Этот ряд все более и
более непредвидимых следствий непредвиденных последствий самой
рациональной человеческой деятельности уходит в бесконечность. И чем
дальше заглядываем мы в будущее, тем более туманными, утопическими
становятся наши представления о нем.
Неизбежность утопического видения будущего объективно
обусловлена. Но она имеет и субъективные, столь же непреодолимые причины.
Дело в том, что сегодня мы не можем обладать знанием, которое окажется
в нашем распоряжении не только в отдаленном, но даже в ближайшем
будущем, выражаясь фигурально, завтра. Как же без знания будущего
судить о будущем состоянии человечества, которое в постоянно
возрастающей степени зависит от этого неизвестного нам знания? Отсюда
нетрудно сделать вывод, что научное предвидение будущего принципиально
невозможно. И все-таки с этим выводом нельзя согласиться. Научное
предвидение отдаленного будущего проблематично, всегда чревато
утопиями, которые отнюдь не бессодержательны, т. е. в какой-то, пусть
Плеханов Г.В. Избр. философские произведения. М., 1956, т. II, с. 691. В
отличие от Плеханова, третирующего утопизм, современный английский историк
общественной мысли И. Берлин утверждает: «Утопии имеют свою ценность — ничто так
замечательно не расширяет воображаемые горизонты человеческих возможностей...»
(Берлин И. Стремление к идеалу // Вопросы философии, 2000, № 5, с. 58).

Введение
19
и в совершенно неадекватной форме, частично предвосхищают грядущее.
B.C. Степин справедливо констатирует: «Любой сверхдальний футу-
рологический прогноз включает в себя некоторые утопические элементы,
какие бы научные основания и научные методы ни применялись при его
разработке» . Стоит отметить, что эту истину в известной мере осознавал
и Энгельс, который в конце своей жизни писал: «Сформулировать в
немногих словах идею грядущей новой эры. не впадая ни в утопизм, ни в
пустое фразерство. — задача почти невыполнимая» . Тем не менее
Энгельс, по существу, абсолютно противопоставлял «научный социализм»
утопическому социализму.
Итак, научное понимание утопизма предполагает признание его
укорененности в человеческом мышлении, познании. Оно также предполагает
осознание того, что утопии не только утопии. Диалектика, которая
подвергает критике абстрактное тождество (А есть А, утопия есть утопия),
подсказывает необходимость глубже разобраться в утопизме.
Диалектика требует признания относительной противоположности между истиной
и заблуждением, поскольку последнее не сводится к нарушению правил
мышления, а представляет собой содержательную форму познания.
То же, конечно, относится и к утопиям, содержательность которых не
подлежит сомнению.
К. Мангейм, который специально исследовал феномен утопии, видел ее
основную черту в критике существующего общественного строя. Хотя
такое понимание утопии односторонне, так как оно игнорирует утопические
идеалы, которые, как правило, являются содержательными, нередко даже
предвосхищающими будущие достижения цивилизации, тем не менее
характеристика утопии как критики социального status quo в высшей степени
существенна. Критика — специфическая форма познания, вскрывающая
негативные стороны социальной действительности. И хотя утопия не
является научным критическим анализом социума, она тем не менее имеет
немало с ним общего. Напомню, что Т. Мор был первым критиком
первоначального накопления капитала в Англии, разоблачившим варварские,
бесчеловечные формы этого исторического процесса с позиций человечности,
гуманизма. «Теоретические построения Т. Мора, — справедливо
отмечает О.В. Мартышин, — проникнуты верой в прогресс, в возможность
рационального переустройства общества. Такой подход противоречил
христианской средневековой традиции безропотного смирения перед судьбой
Уэллс Г. Предвидения о воздействии прогресса механики и науки на
человеческую жизнь. М., 1902» с. 176.

20
Введение
и был привнесен в общественное сознание гуманизмом, опиравшимся
в этом плане на развитие производительных сил, успехи наук и искусства» .
Связь между утопизмом и гуманизмом носит глубоко органический
характер, поскольку гуманистическое видение социальной реальности всегда
проникнуто критическим к ней отношением. Гуманизм никогда не
удовлетворяется имеющимися достижениями, улучшениями; он требует большего,
лучшего, и это роднит его с утопизмом. Уже платоновская утопия идеального
государства носила глубоко гуманистический характер, хотя бы потому, что
она отрицала рабство и обосновывала необходимость научного руководства
государственными делами. Прослеживая исторические корни гуманизма,
можно с уверенностью сказать, что его колыбелью была утопическая
критика общества. Оснований для такой критики всегда было и всегда будет
предостаточно.
Утопический характер радикального отрицания частной собственности
(на средства производства) ныне ни у кого не вызывает сомнений.
Необходимость многоукладной экономики стала очевидной и для самых
ортодоксальных марксистов. Такая экономика характерна для современного
капитализма, в котором наряду с частной, единоличной собственностью на
средства производства существует также государственная,
муниципальная, акционерная, кооперативная формы собственности. Следовательно,
можно сказать, что отрицание частной собственности на средства
производства в известной мере осуществлено уже при капитализме.
Утопическим оказалось лишь тотальное отрицание частной собственности.
Однако и это утопическое отрицание частной собственности было исторически
оправдано в эпоху феодализма, когда феодал являлся собственником
земли, которую из поколения в поколение возделывала крестьянская семья.
Феодализм был отрицанием частной собственности подавляющей массы
членов общества. Удивительно ли, что такой мыслитель, как Лейбниц,
не утопический социалист и даже не демократ, высказывался, как
правильно подчеркивает A.M. Деборин, против частной собственности.
«Лейбниц был убежден, что общность имущества служила исходным
пунктом развития человечества, и верил в то, что исторический процесс
приведет к строю, основывающемуся на общности имущества» . Это
утопическое воззрение было вполне выраженной антифеодальной идеологи-
1 Кузнецов Б.Г. Наука в 2000 году. М., 1969, с. 193.
Там же, с. 196.
Там же, с. 208.

Введение
21
ческой позицией. И конечно, нельзя согласиться с основной идеей книги
К. Маннгейма «Идеология и утопия», т. е. с противопоставлением
(и притом радикальным) идеологии и утопии. Французское
Просвещение было идеологией буржуазной революции, идеологией, которая
носила несомненно утопический характер, ибо утопическими были
представления просветителей о будущем, т. е. буржуазном, обществе как царстве
разума и справедливости. Ранняя буржуазная идеология с характерным
для нее иллюзорным убеждением, будто упразднение сословных
привилегий обеспечит благоденствие общества, насквозь пропитана утопизмом,
который возвышает, облагораживает эту идеологию. Да и существовала
ли вообще когда бы то ни было идеология, свободная от утопизма?
Полагаю, что на этот вопрос может быть дан лишь отрицательный ответ.
Марксистское отрицание частной собственности на средства
производства утопично, поскольку оно требует полного, всеобъемлющего
и окончательного ее упразднения. Но было бы близорукостью не видеть
того, что капитализм, особенно во времена Маркса и Энгельса, означал
фактическое отрицание частной собственности на средства производства
у значительной части самодеятельного населения, у пролетариев.
Следовательно, это утопическое основоположение марксизма отражает
определенные исторические реалии. Капитализм лишил частной собственности
на средства производства массу мелких производителей,
пролетаризировал их. Марксизм выдвинул задачу продолжить этот процесс
экспроприации, т. е. экспроприировать экспроприаторов. Однако исторический
опыт показал, что превращение всех средств производства в
общественную (в особенности государственную) собственность становится,
вопреки основному убеждению марксистов, оковами для дальнейшего развития
производительных сил.
Утопическая формула «диктатура пролетариата» расшифровывалась
Марксом и Энгельсом как «завоевание демократии», ибо речь шла о
необходимости насильственной революции в условиях, когда пролетарии
фактически были лишены гражданских прав и свобод. Следовательно,
Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 22, с. 117. Ленин фактически и сам
опровергает это утверждение, когда он рассуждает об утопическом социализме, а также о
либеральных и народнических утопиях. О последних он пишет: «...марксисты должны
заботливо выделять из шелухи народнических утопии здоровое и ценное ядро искреннего,
решительного, боевого демократизма крестьянских масс» (там же, с. 121). Как же после этого
утверждать, что утопия просто вымысел, фантазия, сказка? Это, разумеется,
риторический вопрос.

22
Введение
и эта утопическая формула носила глубоко содержательный характер:
завоевание демократии отнюдь не было утопической задачей.
Ортодоксальное изложение учения марксизма предполагает его
радикальное противопоставление утопизму и, соответственно этому, огульно
отрицательное отношение к последнему. В наше время несостоятельность
такого понимания марксизма доказана историческим опытом. Однако
многие, узревшие утопические черты марксизма, оказались не способны
позитивно оценить утопизм и, следовательно, критиковать утопизм,
учитывая его реальное содержание, историческое и в некоторых отношениях
непреходящее значение. И это непонимание сущности утопизма и его
исторической роли исключает возможность постижения выдающегося
научного и культурного значения учения Маркса и Энгельса. Нельзя не
согласиться с В.М. Межуевым, который убедительно подчеркивает:
«Неприятие Марксом буржуазной, т. е. наиболее развитой, по его мнению,
цивилизации в качестве окончательной и единственно возможной формы
человеческой жизни ставит его в один ряд со многими выдающимися
мыслителями прошлого и настоящего, хотя и отличает от них предложенными
им способами выхода из ее тупиков и противоречий. Как бы ни оспаривать
правомочность и справедливость этих средств в наше время, нельзя
вместе с ними отвергать и главный, общий смысл его учения». И, развивая свою
мысль, Межуев продолжает: «...без марксистской и вообще всей социал-
демократической и коммунистической мысли капитализм не стал бы тем,
чем он является в настоящее время». По отношению к созданной
капитализмом цивилизации марксизм «выполняет свою историческую задачу
тем, что способствует ее большей демократизации, гуманизации,
перерастанию в новое качество, выявлению ее собственного культурного
смысла» .
Таким образом, не только научное содержание учения Маркса,
но и его оказавшиеся утопическими идеи оказали громадное воздействие
на общественное развитие, способствуя больше, чем какое-либо другое
учение, социальному прогрессу в рамках капитализма, который
благодаря противостоящему ему социалистическому движению приобрел
современную, цивилизованную, контролируемую форму, превратился, так
сказать, в капитализм с человеческим лицом.
Ленин с огорчением констатировал, что социализм, который в про-
Степин B.C. Маркс и тенденции современного цивилизационного развития.
// сб. «Карл Маркс и современная философия». М., 1999, с. 19.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 39, с. 167.

Введение
23
шлом третировался буржуазными политиками, ныне признается ими как
цель, идеал, противополагаемый капитализму, несмотря на то что эти
политики вовсе не разделяют воззрений Маркса. «Социализм» вообще, как
цель, в противоположность капитализму (или империализму),
признается теперь и многими буржуазными социальными политиками» . Ленин
заключает слово «социализм» в кавычки, ибо он признает лишь
социалистическое учение марксизма. Но он не хочет видеть того, что признание
социализма немарксистами, противопоставляющими социализм
капитализму (этого Ленин, как мы видим, не отрицает), свидетельствует о том,
что апология капитализма, господствовавшая в прошлом в духовной
атмосфере буржуазного общества, вытесняется его критикой. Ленин
отвергает немарксистский социализм, поскольку последний считает
возможным осуществление социалистического идеала не путем революции, а
посредством социальных реформ. Но ведь Маркс и Энгельс, начиная с 70-х
годов, считали возможным мирный переход к социализму в
демократически развитых капиталистических странах. Однако эта сторона учения
основоположников марксизма, которую я постараюсь обстоятельно
рассмотреть в пятой главе монографии, фактически игнорируется Лениным.
Таким образом, тема предлагаемой монографии — марксизм и
утопизм — предполагает не просто отрицание присущего марксизму
утопического видения капитализма и посткапиталистического будущего
человечества, но и положительное рассмотрение этой сущностной определенности
марксистского учения. Научное и утопическое в рамках марксизма
трактуются мною не как абсолютные, а относительные противоположности,
которые друг друга обусловливают и вне этого взаимного отношения просто не
существуют. И пусть это не покажется парадоксом: в этом единстве
научного и утопического, в их взаимопроникновении, и слабость и сила
марксизма. Эту силу хорошо сознают его противники. «Маркс, — писал
Р. Арон, — поставил перед собой научную задачу, которую мы еще сегодня
не можем выполнить»1. Вопреки опошляющему марксизм критиканству,
в котором упражняются, стремясь обелить свое марксистское прошлое,
постсоветские антимарксисты, следует со всей определенностью заявить,
что марксизм был и остается наиболее теоретически обоснованным
гуманистическим движением, которое оказало неоценимую поддержку
пролетариату и непролетарским трудящимся массам в их борьбе за человеческие
условия жизни против всевластия капитала. Тот факт, что членами коммунисти-
Мартышин О.В. Политические теории нового времени. // сб.
«Политические учения: история и современность». М., 1976, с. 266.

24
Введение
ческих партий были А. Франс, Р. Роллан, П. Пикассо, Л. Арагон, П.
Неруда — люди, которые с полным правом могут быть названы совестью
человечества, — убедительнее любых теоретических аргументов говорит как
о высоком гуманистическом значении учения Маркса, так и о том, что
поставленные им проблемы не ушли и еще долго не уйдут в историческое
прошлое.
Деборин A.M. Лейбниц как социальный мыслитель. // Вопросы
философии, 1961, № 3, с. 107.

Введение 25

26
Введение
См.: Вопросы философии, 1990, № 10. Круглый стол: «Умер ли
марксизм?», с. 44—45.

Введение
27
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 30, с. 214. Ф.А. Хайек, критикующий
социализм с позиций консервативного неолибералиэма, с горечью признает, что
«социализм — одно из наиболее влиятельных политических движений нашего времени» (Хайек
Ф.А. Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма. М., 1992, с. 21). Хайек пытается
обяснить этот неоспоримый факт. «Первоначальный шок при обнаружении того факта, что
люди интеллектуальных профессий по большей части бывают социалистами, проходит по
мере сознания того, что этим людям свойственно, как правило, переоценивать интеллект
и полагать, будто мы должны быть обязаны всеми преимуществами и возможностями,
которые дает нам цивилизация, сознательному замыслу, а не следованию традиционным
правилам поведения» (там же, с. 95). Хайек, следовательно, осуждает слишком высокую,
по его убеждению, оценку интеллекта, убеждение в возможности рациональной
организации общества. Этому убеждению он противопоставляет следование традициям, т. е.
примирение с существующим социальным строем независимо от присущих ему пороков.

28
Введение
Aron R. Die heiligen Familien des Marxismus. Hamburg, 1970, S. 233.

ГЛАВА I
Марксизм
как идеология
ИДЕОЛОГИЯ КАК ОТРИЦАНИЕ ВСЯКОЙ ИДЕОЛОГИИ
Термин «идеология» был предложен в 1796 г. французским экономистом
и философом Дестютом де Траси в качестве названия для учения об
идеях, которые рассматривались им в духе сенсуалистической теории Конди-
льяка как имеющие своим источником чувственные восприятия внешнего
мира. Дестют де Траси и его единомышленники П. Кабанис, К. Вольней
были активными деятелями либерального движения, которое
противостояло установленному Наполеоном режиму императорской власти.
Наполеон третировал этих своих противников как фантастов, утопистов,
оторванных от жизни мечтателей, придавая термину «идеология» сугубо
отрицательный смысл. Такое презрительное, негативистское толкование
этого термина стало общепринятым в первой половине XIX в. В этой
связи Маркс и Энгельс писали о Наполеоне: «Его презрение к
промышленным дельцам было дополнением к его презрению к идеологам» . Это
получившее повсеместное распространение представление об «идеологии»
было воспринято также Марксом и Энгельсом.
Было бы ошибочно винить основоположников марксизма в том, что
они, так сказать, не раздумывая, присоединились к этому,
распространившемуся в их эпоху толкованию термина «идеология». В.И. Ленин
правильно отмечает, что термины, которые в тех или иных исторических
условиях приобретают известное, никем не оспариваемое содержание
и значение, представляют собой «совершившийся факт, который заставит
Маркс К. и Энгельс Ф. Святое семейство. // Соч., т. 2, с. 137.

30
ГЛАВА I. Марксизм как идеология
считаться с собой». Каждый, конечно, имеет «полное право критиковать
термин, отвергать или пояснять его условное значение и т. д., но
игнорировать его, или извращать установившееся уже значение, значит вносить
путаницу в вопрос» . Понятно поэтому, почему Маркс в своей
докторской диссертации «Различие между натурфилософией Демокрита и
натурфилософией Эпикура», не входя в обсуждение сложившегося
словоупотребления, утверждает: «Не в идеологии и пустых гипотезах
нуждается наша жизнь, а в том, чтобы мы жили, не зная смятения» .
В 1842—1843 гг., в период работы в «Рейнской газете», Маркс
неоднократно применяет термин «идеология» в негативистском смысле. В
статье «Дебаты по поводу закона о краже дров» он ссылается при этом на
Наполеона . В другой статье «Запрещение «Leipziger-allgemeine Zeitung» он
характеризует идеологию как превратное восприятие действительности:
«...не будем судить слишком поспешно, возьмем мир таким, каков он есть,
не будем идеологами...» . Такое толкование неологизма «идеология»
сохраняется у Маркса (а также у Энгельса) и в последующие годы, когда
они создают свое собственное, материалистическое и коммунистическое
учение. Особенно показателен в этом отношении их труд «Немецкая
идеология», в котором немецкая классическая философия и в особенности
младогегельянство, а также мелкобуржуазный «истинный социализм»
решительно отвергаются и, пожалуй, даже третируются как идеологемы.
В этой связи конкретизируется понятие идеология: «Если во всей
идеологии люди и их отношения оказываются поставленными на голову, словно
в камере-обскуре, то и это явление точно так же происходит из
исторического процесса их жизни...» . Это значит, что идеологическое восприятие
действительности и, следовательно, его превратный характер не являются
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 11, с. 252.
MEGA, 2 Auflage, 1 Abteilung, Bd. 1, S. 53. Я цитирую подлинник, так как
в русском переводе слово «идеология» заменено словом «мудрствование» (см.: Маркс К.
и Энгельс Ф. Из ранних произведении. М., 1956, с. 60). Стоит отметить, что Гегель
также негативистски относился к термину «идеология», но ограничивался лишь критикой
связанного с ним философского содержания. (Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии.
Кн. 3 Соч., т. XI, с. 385. М., 1935). Отрицательное отношение к «идеологии» мы
находим также у Шеллинга, который трактует ее как совершенно неприемлемую форму
идеализма (Schelling F.W.I. Das Tagebuch 1848. Hamburg, 1990, S. 230).
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 141.
Там же, с. 171.

Идеология как отрицание всякой идеологии
31
делом произвола того или иного мыслителя, а обусловлены определенным
общественным бытием, характером общественных отношений. Поэтому
идеологическое отражение социальной действительности не сводится
просто к ложным о ней представлениям; оно обладает реальным,
объективным, хотя и превратно выраженным содержанием. Это существенное
обстоятельство, характеризующее марксистское понимание идеологии и
отличающее его от общепринятого в то время словоупотребления, как
правило, игнорируется многочисленными комментаторами и критиками
марксизма. Вот один из примеров. Современный немецкий философ
Э. Топич определяет идеологию, имея при этом в виду концепцию
Маркса и Энгельса, как совокупность пустых, бессодержательных формул,
которые «можно по мере надобности наполнять желаемым содержанием или
вообще оставлять пустыми. Но это не препятствует тому, что подобные
идеологические, ложные обоснования или пустые формулы обладают
значительным влиянием на сознание индивидов и групп» .
То обстоятельство, что Маркс и Энгельс понимают идеологию как
содержательное, хотя и ложное отражение социальной действительности,
следует особенно подчеркнуть не только потому, что они критикуют как
идеологов Канта, Гегеля, младогегельянцев, мелкобуржуазных
социалистов, но и потому, что они, в отличие от принятого в их время
представления об идеологии, связывают этот духовный феномен с положением
и интересами определенных классов. Так, они утверждают, что
«немецкая философия есть следствие немецких мелкобуржуазных отношений» .
В характеристике идеалистических воззрений младогегельянцев Маркс
и Энгельс подчеркивают, что они выражают «в философской форме
представления немецких бюргеров» . Но, не касаясь вопроса о том, в какой
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 25. Важно подчеркнуть, что такое
понимание идеологии как искаженного отражения социальной действительности сохраняется
во всех последующих трудах основоположников марксизма. Так, в «Анти-Дюринге»
Энгельс подчеркивает, что «идеолог конструирует мораль и право не из действительных
общественных отношений окружающих его людей, а из понятиям (Маркс К. и Энгельс
Ф. Соч., т. 20, с. 98). В письме к Ф. Мерингу от 14 июля 1893 г. Энгельс вновь
поясняет понятие идеологии: «Идеология — это процесс, который совершает так называемый
мыслитель, хотя и с сознанием, но с сознанием ложным. Истинные движущие силы,
которые побуждают его к деятельности, остаются ему неизвестными, в противном случае это
не было бы идеологическим процессом. Он создает себе, следовательно, представление
о ложных или кажущихся побудительных силах» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 39, с.
83).

32
ГЛАВА /. Марксизм как идеология
степени правильны эти идеологические характеристики (мне они
представляются, мягко говоря, упрощенными), важно указать, что идеология
здесь понимается как общественное сознание, отражающее, хотя и
превратным образом, общественное бытие того или иного класса или
социальной группы.
Это в высшей степени важное положение о классовом содержании
идеологии, положение, в сущности вступающее в конфликт с ее негативист-
ским истолкованием, сохраняющимся во всех трудах основоположников
марксизма, получает дальнейшее развитие в работах Маркса. Так, в
«Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта» Маркс ставит вопрос об
отношении между политическими и литературными представителями класса
и тем классом, который они представляют. Отвечая на него, он
разъясняет, что идеологи мелкой буржуазии могут быть далеки по своему
социальному положению от мелкого буржуа. Но представителями мелкой
буржуазии «делает их то обстоятельство, что их мысль не в состоянии
преступить тех границ, которые не преступает жизнь мелкого буржуа, и потому
теоретически они приходят к тем же самым задачам и решениям, к
которым мелкого буржуа приводит практически его материальный интерес
и его общественное положение» . Маркс не называет здесь политических
и литературных представителей мелкой буржуазии идеологами, но
совершенно очевидно, что именно они имеются в виду.
В предисловии к «Критике политической экономии» Маркс,
лапидарно формулируя основы исторического материализма, дает обобщенную
характеристику идеологии как совокупности форм общественного
сознания, в которых находит свое отражение социально-экономический
процесс. Характеризуя эпохи социальных революций, Маркс указывает:
«При рассмотрении таких переворотов необходимо всегда отличать
материальный, с естественно-научной точностью констатируемый переворот
Topitsch Е. Sozialphilosophie zwischen Ideologie und Wissenschaft. Berlin
(West), 1971, S. 148. Это же воззрение разделяет представитель «критического
рационализма» К. Альберт, утверждающий, что идеология «дезавуирует идею беспристрастного
поиска истины», что «идеология противоположна истине» (Albert К. Konstruktion und
Kritik, Aufsatze zur Philosophie des kritischen Rationalismus. Hamburg, 1872, S. 68). Весьма
показательно, что и Е. Топич и К. Альберт ни в малейшей мере не сознают, что и они
являются идеологами, а именно идеологами буржуазного, консервативного либерализма.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 449.
Там же, с. И.

Идеология как отрицание всякой идеологии
33
в экономических условиях производства от юридических, политических,
религиозных, художественных или философских, короче — от
идеологических форм, в которых люди осознают этот конфликт и борются за его
разрешение» . Здесь прежде всего обнаруживается, что идеология уже не
сводится к идеалистическим представлениям о действительности. Речь
идет о всех без исключения формах общественного сознания, о всем
многообразии политических, юридических, эстетических и других
социальных воззрений. Общим для всех этих качественно различных форм
общественного сознания является то, что они представляют собой осознанное
бытие. Оно, разумеется, не тождественно с тем бытием, которое
осознается, но оно его отражает, и в этом его существенное значение. Такая
характеристика идеологии и ее форм во многом отличается от того, что
было сказано на эту тему в « Немецкой идеологии». Я полагаю, что здесь
налицо основы научного понимания сущности идеологии, которые оказали
большое влияние на тех социологов XX столетия, которые занялись
специальным исследованием этого феномена, признавая, как это делает,
например, К. Мангейм, что они развивают идеи Маркса.
В отличие от тех мыслителей, которые, выражая определенные
классовые интересы, не сознают этого и полагают, что их теоретические
воззрения независимы от каких-либо классов, Маркс и Энгельс, напротив,
подчеркивают, что созданная ими коммунистическая теория отнюдь не
является результатом одного лишь теоретического мышления. В
«Манифесте Коммунистической партии» коммунистические убеждения
противопоставляются идеологии как выводы, непосредственно почерпнутые из
эмпирически констатируемых фактов: «Теоретические положения
коммунистов ни в коей мере не основываются на идеях, принципах,
выдуманных или открытых тем или другим обновителем мира. Они являются лишь
общим выражением действительных отношений происходящей классовой
борьбы, выражением совершающегося на наших глазах исторического
движения» .
Важнейшей, определяющей чертой этого исторического движения
Маркс и Энгельс считают классовую борьбу пролетариата; они
характеризуют ее как борьбу против капиталистического строя, которая
закономерно приведет к его уничтожению. Основоположники
марксизма, выступая на стороне этого класса, полагают, что «значительная
часть английского и французского пролетариата уже сознает свою ис-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 8, с. 148.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 7.

34
ГЛАВА I. Марксизм как идеология
торическую задачу и постоянно работает над тем, чтобы довести это
сознание до полной ясности» .
Полемизируя в работе «Святое семейство» с младогегельянцами,
которые, будучи идеалистами, признавали в качестве движущей силы
истории лишь борьбу идей и поэтому крайне пренебрежительно относились
к рабочему движению, к борьбе пролетариата за свои материальные
интересы, Маркс и Энгельс подчеркивают, что в отличие от этих,
игнорирующих исторические реалии идеологов, пролетарии «знают, что
собственность, капитал, деньги, наемный труд и тому подобное представляют
собой далеко не призраки воображения, а весьма практические, весьма
конкретные продукты самоотчуждения рабочих и что поэтому они
должны быть упразднены также практически и конкретным образом» .
В этом же произведении пролетариат характеризуется как порождаемое
капитализмом отрицание капиталистической системы. Ведь если основой
капитализма является частная собственность на средства производства,
то пролетариат, лишенный этой собственности, несмотря на то что он ее
создает, представляет собой деятельное отрицание капитализма, которое
неизбежно приведет к его уничтожению. Поэтому Маркс и Энгельс
характеризуют свои воззрения как теорию освободительного движения пролетариата.
Они подчеркивают, что коммунизм есть, прежде всего, не доктрина, а
общественное движение, борьба против существующего, капиталистического
строя. Что же касается коммунистической теории, то она представляет
собой «теоретическое обобщение условий освобождения пролетариата» .
Итак, Маркс и Энгельс, создавая систему теоретических воззрений,
которая выражает, по их убеждению, уже проявившиеся стремления
рабочего класса, выступая, следовательно, в качестве его теоретиков,
идейных представителей, самым решительным образом противопоставляют
свою теорию всякой идеологии, несмотря на то что они вполне осознают,
что любая идеология выражает определенные классовые интересы. Чем
объяснить такую противоречивую позицию, этот отказ считать себя не
идеологами, а исследователями, теоретиками, идеи которых совпадают
с интересами пролетариата? Ссылка на то, уже упоминавшееся выше
обстоятельство, что в эту эпоху термин «идеология» истолковывался чуть
ли не как бранное слово, представляется мне все же недостаточным
ответом на поставленный вопрос. Главной причиной негативного отношения
Маркса и Энгельса к термину «идеология» был, на мой взгляд, тот факт,
что основоположники марксизма решительно отвергали все без исключе-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 438.

Идеология как отрицание всякой идеологии
35
ния идеологии, поскольку они были враждебны или по меньшей мере
чужды интересам рабочего класса. Кроме того, негативное отношение
основоположников марксизма ко всем существовавшим идеологиям имело
и теоретические основания: эти идеологии исходили из идеалистических
посылок, в то время как Маркс и Энгельс разрабатывали
материалистическую теорию общественного развития. Противопоставляя эту теорию
идеалистическим идеологе мам, Маркс и Энгельс указывали на
эмпирически фиксируемые, материальные предпосылки своей теории: «...мы
исходим не из того, что люди говорят, воображают, представляют себе...
для нас исходной точкой являются действительно деятельные люди, и из
их действительного жизненного процесса мы выводим также и развитие
идеологических отражений и отзвуков этого жизненного процесса» . Как
известно, последователи Маркса и Энгельса, выступившие на
историческую арену в конце XIX — начале XX вв., отказались от негативистско-
го отношения к термину «идеология» и, вопреки высказываниям
основоположников марксизма и вместе с тем в полном согласии со всем духом их
учения, стали называть его идеологией, идеологией пролетариата,
подчеркивая при этом ее научный характер. Так поступал, например, Плеханов,
а вслед за ним и Ленин, который писал: марксизм «завоевал всемирно-
историческое значение как идеологии революционного пролетариата тем,
что марксизм отнюдь не отбросил ценнейших завоеваний буржуазной
эпохи, а, напротив, усвоил и переработал все, что было ценного в более
чем двухтысячелетием развитии мысли и культуры» . Если
основоположники марксизма принципиально противопоставляли науку и идеологию,
отвергая на этом основании всякую идеологию, то их последователи,
сохраняя противопоставление науки буржуазной идеологии,
пересматривали вместе с тем само понятие идеологии, разъясняя, что научный
социализм, в отличие от утопических социалистических учений, представляет
собой научную социалистическую идеологию. Таким образом, противо-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 40.
Там же, с. 58.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 282. Исходя из учения Маркса и
Энгельса, их французский последователь и соратник П. Лафарг утверждал, что
«коммунистические идеи находятся в скрытом состоянии в головах наемных рабочих — пропагандисты
коммунизма только пробуждают их и делают их действительными» (Лафарг П. Соч., т. 2, с.
310. М.—Л., 1928). Таким образом, Лафарг, как и другие последователи
основоположников марксизма, был убежден в том, что коммунисты лишь теоретически выражают то, к
чему фактически стремится пролетариат.

36
ГЛАВА I. Марксизм как идеология
речие, наличествовавшее в учении Маркса и Энгельса об идеологии и
общественном сознании, было преодолено его последователями.
ИДЕОЛОГИЯ ПРОЛЕТАРИАТА ЭПОХИ РАННЕГО
ПРОМЫШЛЕННОГО КАПИТАЛИЗМА
Маркс и Энгельс, создавая свое учение, опирались не только на
предшествующие социалистические теории, но и на факты, свидетельствующие
о борьбе рабочего класса против хозяев-капиталистов. Они отмечали
бурное развитие капиталистического производства, доказывая вместе с тем,
что умножение общественного богатства в условиях капитализма
неизбежно усугубляет нищету производителей этого богатства, пролетариев.
В «Святом семействе» основоположники марксизма говорят о положении
пролетариата, сложившемся в результате промышленной революции, как
о действительности нечеловеческого существования. В своей
характеристике пролетариата они указывают на «противоречие между его
человеческой природой и его жизненным положением, являющимся откровенным,
решительным и всеобъемлющим отрицанием этой самой природы» .
Бесчеловечность капитализма в странах Западной Европы, несомненно,
по убеждению Маркса и Энгельса, чревата социальной,
антикапиталистической революцией, так как в пролетариате человек, потерявший
самого себя, «вместе с тем не только обрел теоретическое сознание этой
потери, но и непосредственно вынужден к возмущению против этой
бесчеловечности велением неотвратимой, не поддающейся никакому
приукрашиванию, абсолютно властной нужды, этого практического
выражения необходимости — то ввиду этого пролетариат может и должен
себя освободить» .
В этом высказывании основоположников марксизма важно
подчеркнуть их убеждение, что пролетариат обрел теоретическое сознание своего
невыносимого положения, т. е. сознательно встал на путь революционной
борьбы против капитализма. С этой точки зрения Маркс и Энгельс
рассматривают рабочие восстания 30—40-х гг., видя в них не просто акты
отчаяния доведенных до крайности пролетариев, а начало революционного
штурма твердыни капитализма. Примечательна в этом отношении оценка
Марксом восстаний ткачей в Лионе в 1831 и 1834 гг.: «Лионские рабочие
полагали, что преследуют только политические цели, что они только сол-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 25.

Идеология пролетариата...
37
даты республики, тогда как на самом деле они были солдатами
социализма» .
Еще более решительно утверждает Маркс, что рабочий класс приходит
к сознанию необходимости пролетарской революции в своей оценке Силез-
ского восстания ткачей, вспыхнувшего в 1844 г.: «Силезское восстание
начинает как раз тем, чем французские и английские рабочие восстания
кончают, — тем именно, что осознается сущность пролетариата». Ни одно из
рабочих восстаний в прошлом «не имело столь теоретического и
сознательного характера, как восстание силезских ткачей» . Ф. Меринг в своей
биографии К. Маркса оценивает Марксову характеристику Силезского
восстания как более чем странную. Маркс, указывает Меринг, приписывает
этому восстанию «стремление, несомненно чуждое ему» . Меринг,
конечно, прав. На самом деле, Силезское восстание ткачей не заключало в себе
никакого стремления уничтожить капиталистическую систему. Чем же
объясняется Марксова оценка и этого, и Лионского восстания как, в
сущности, антикапиталистических?
Ответом на этот вопрос служит истолкование фактов, на которые
постоянно ссылаются основоположники марксизма. Промышленная
революция, совершившаяся в Англии во второй половине XVIII в. и
захватившая Францию, Германию и некоторые другие западноевропейские
страны в XIX в., вызвала массовое разорение ремесленников, которые не
могли конкурировать с промышленным производством. Пролетаризация
мелких производителей, громадное увеличение массы пролетариев,
значительная часть которой была обречена на безработицу, — все это
означало прогрессирующее ухудшение экономического положения
трудящихся на фоне бурного прогресса капиталистического производства.
Констатация этих фактов приводит Маркса и Энгельса к выводу, что
дальнейший прогресс капитализма не сулит даже малейшего улучшения
положения пролетариата: прогрессирующее обнищание пролетариата —
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 41, с. 337. Правильно замечает В.М.
Межу ев в статье «Был ли Маркс утопистом?»: «По иронии истории, учение, претендовавшее
на преодоление всяческой идеологии, было истолковано его последователями как идеология
по преимуществу, хотя и иногда и с добавлением «научная». Для самого Маркса
словосочетание «научная идеология» столь же неприемлемо, как выражение типа «народное
государство», «казарменный коммунизм» и пр. По смыслу его теории, идеология несовместима
с наукой...» (сб. «Карл Маркс и современная философия». M.t 1999, с. 73). Соглашаясь
с В.М. Межуевым, я все же хочу подчеркнуть, что отказ от негативистского толкования
термина «идеология» был не только исторически, но и научно оправдан.

38
ГЛАВА /. Марксизм как идеология
неизбежное следствие развития производительных сил буржуазного
общества. Так сама по себе правильная констатация существовавшего
положения вещей служит основой для оказавшегося ошибочным вывода
о том, что пролетариат, социальное положение которого характеризуется
как отрицание капиталистического способа производства, необходимо
стремится к его революционному упразднению. Этот вывод
непосредственно связывался с упоминавшимися выше восстаниями пролетариев,
в которых Маркс и Энгельс видели свидетельства приближающейся
пролетарской или, как они выражались, коммунистической революции. Это,
как указывалось уже выше, заблуждение основоположников марксизма
было опровергнуто последующим историческим опытом, показавшим,
что массовое организованное рабочее движение борется за
удовлетворение своих социальных требований путем забастовок и других форм
сопротивления эксплуатации, не прибегая, как правило, к восстаниям, которые
заранее осуждены на поражение.
Следует, правда, отметить, что это обстоятельство в известной мере
признал уже в 1845 г. Энгельс в работе «Положение рабочего класса
в Англии», в которой, в частности, отмечается: «Рабочий класс впервые
выступил против буржуазии тогда, когда он силой воспротивился
введению машин, что произошло в самом начале промышленного переворота.
Так подверглись насилию первые изобретатели, Аркрайт и другие, а
машины их были разбиты; позже последовало множество восстаний,
вызванное введением машин, которые протекали почти в точности так, как
волнения ситцепечатников в Богемии в июне 1844 г.: рабочие ломали
машины и разрушали фабрики» . Однако на следующей странице этой же
работы Энгельс указывает на изменившийся характер английского
рабочего движения вследствие легализации профсоюзного движения. «Когда
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 39.
Там же, с. 40. Однако, наряду с этой характеристикой общественного
положения пролетариев как обесчеловеченного бытия, мы находим в том же «Святом
семействе» и существенно иное представление об этом классе: «Нужно быть знакомым с тягой
к науке, с жаждой знания, с нравственной энергией и неутомимым стремлением к
саморазвитию у французских и английских рабочих, чтобы составить себе представление о
человеческом благородстве этого движения» (там же, с. 92). Такая характеристика рабочего
класса, в отличие от той, которая приведена выше, несравненно больше соответствует
содержанию марксистского учения о пролетариате как классе, способном не только
покончить с капитализмом, но и создать новое общество, в котором будет покончено с нищетой
трудящихся, с социальным неравенством вообще.

Идеология пролетариата...
39
же рабочие в 1824 г. получили право свободно объединяться, союзы эти
очень быстро распространились по всей Англии и получили большое
значение. Во всех отраслях труда образовались такие союзы (trades-unions),
открыто стремившиеся оградить отдельных рабочих от тирании и
бездушного отношения буржуазии. Они ставили себе целью: устанавливать
заработную плату, вести переговоры с работодателями коллективно, как
сила, регулировать заработную плату сообразно с прибылью работодателя,
повышать заработную плату при удобном случае и удерживать ее для
каждой профессии повсюду на одинаковом уровне» . Эта
характеристика английского рабочего движения первой половины XIX века,
движения, наиболее выдающимся выражением которого был чартизм,
выдвигавший лишь демократические требования, убедительно говорит о том,
что рабочий класс этой самой развитой капиталистической страны отнюдь
не стремился к уничтожению капитализма. Тем не менее Энгельс в этой
же, цитируемой мною работе утверждает, что стачки «являются военной
школой, в которой рабочие подготовляются к великой борьбе, ставшей
уже неизбежной». Повсеместно распространяющиеся забастовки «всего
лучше доказывают, как далеко зашла в Англии социальная война».
Правда, замечает Энгельс, «эти стачки — только авангардные схватки,
превращающиеся иногда и в более серьезные битвы: они еще ничего не
решают, но они с несомненной ясностью доказывают, что решительный бой
между пролетариатом и буржуазией уже близится» .
Чем объясняется убеждение Маркса и Энгельса в том, что
историческая миссия пролетариата заключается в революционном уничтожении
капиталистического строя, в замене его общественным устройством,
экономической основой которого станет не частная, а общественная,
коллективная собственность на средства производства? Поскольку это убеждение
появляется уже в работах Маркса и Энгельса, относящихся к периоду
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 446. Уместно сослаться на то, как
оценивала лионские восстания ткачей французская буржуазная пресса. Так, одна из газет
утверждала: «Вот где опасность для современного общества, и отсюда могут выйти варвары,
которые его разрушат» (см.: Е. Тарле. Соч. в 12 томах, том VI, с. 250. М., 1950). И Маркс,
и буржуазная пресса в этих восстаниях видят смертельную угрозу существованию
буржуазного общества. Но если газету эти восстания приводят в отчаяние, то Маркс видит в них
залог обнадеживающего будущего.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 443.
Меринг Ф. Карл Маркс, его жизнь и деятельность. М.—Л., 1934, с. 76.

40
ГЛАВА I. Марксизм как идеология
формирования их мировоззрения, т. е. до того, как они стали
основоположниками учения, получившего название марксизма, научного
коммунизма, то представляется несомненным, что теоретическим источником
этого основополагающего воззрения был утопический коммунизм,
который, в отличие от утопического социализма, не признавал иного пути
упразднения капиталистического строя кроме насильственной революции.
Уместно в этой связи указать на то, что «Манифест Коммунистической
партии», первый программный документ марксизма, содержит
обстоятельную критику различных течений утопического социализма и лишь
вскользь говорит об утопическом коммунизме, упоминая при этом учение
Э. Кабе, который в отличие от других утопических коммунистов (бабу-
вистов, бланкистов) не был приверженцем революционного
коммунистического переустройства общества.
Однако не один лишь утопический коммунизм способствовал
развитию убеждений Маркса и Энгельса в необходимости пролетарской
революции. Дело в том, что это убеждение сложилось у Маркса и Энгельса
еще до того, как они познакомились с работами представителей
утопического коммунизма. Об этом пойдет речь в главе, посвященной учению
основоположников марксизма о революции. Пока же достаточно указать на
тот факт, что период формирования марксизма совпадает с периодом
назревания революционной ситуации в Германии, Франции и других
европейских странах. «Манифест Коммунистической партии» вышел в свет
всего лишь за несколько недель до революции 1848 г. В нем прямо
говорится о приближающейся революции, которая, с одной стороны,
характеризуется как буржуазная революция, а с другой — как пролог,
преддверие революции пролетарской.
Следует, конечно, в полной мере учитывать качественное отличие
европейских буржуазных революций середины XIX века от буржуазных
революций не только XVII, но и XVIII столетия. К середине XIX века
капиталистический способ производства стал господствующим не только в
Англии, уже пережившей эпоху промышленной революции, но также во
Франции, Германии и ряде других стран. Этому значительно более
высокому уровню развития капитализма соответствовало как умножение
массы пролетариата, так и развитие присущей капитализму
противоположности между трудом и капиталом. Революция 1848 г. во Франции была уже
третьей буржуазной революцией в этой стране. Ее содержание состояло не
столько в борьбе буржуазии за власть, сколько в ее борьбе за
безраздельное политическое господство. Но в этой борьбе буржуазия столкнулась не
только (и даже не столько) с пережитками феодального прошлого,
сколько с противостоящим ей пролетариатом, который, собственно, и был
основной, совершившей буржуазную революцию силой. Конфликт между

Идеология пролетариата...
41
буржуазией и пролетариатом, боровшимся за коренное улучшение своих
жизненных условий, во многом определил ход этой революции, а
поражение пролетариата привело к победе контрреволюции, которая теперь уже
носила не феодальный, а буржуазный характер.
В Германии революция 1848 г., конечно, существенно отличалась от
французской революции. Однако и здесь конфликт между борющейся за
власть буржуазией и пролетарской массой, главной участницей
вооруженной борьбы, также в конечном итоге выступил на передний план, что
побудило либеральную буржуазию фактически отказаться от
революционной борьбы и пойти на сговор с абсолютизмом. Энгельс в работе
«Революция и контрреволюция в Германии», анализируя причины
поражения немецкой революции, имеет в виду не столько поражение буржуазии,
сколько поражение пролетариата, который, по его убеждению, боролся
отнюдь не за победу буржуазии, хотя далеко не всегда осознавал свои
действительные интересы и обусловленные ими политические задачи.
Отсюда понятен вывод Энгельса: «...если мы и разбиты, нам не остается
ничего другого, как начинать сначала. А та, вероятно, очень короткая
передышка между концом первого и началом второго акта движения,
которая нам предоставлена, дает нам, к счастью, время для крайне
необходимого дела: для исследования причин, сделавших неизбежным как
недавний революционный взрыв, так и поражение революции»1. Все
дальнейшее исследование хода немецкой революции посвящено в
значительной мере выяснению вопроса: почему пролетариату не удалось
добиться победы в революции, т. е. завоевать власть. То, что такая задача
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 439. К. Каутский также
подчеркивает, что рабочие восстания характерны для ранних стадий промышленного капитализма:
«Многочисленные восстания в первые десятилетия прошлого века свидетельствовали
о том, как много страданий принес ручным рабочим переход к машинной работе, какое
отчаяние она вызывала» (Каутский К. Эрфуртская программа. М., 1959, с. 52). Вместе
с тем Каутский отмечает, что «в начальный период развития крупной капиталистической
промышленности рабочий-пролетарий едва отличался от люмпен-пролетария» (там же, с.
177). Люмпен-пролетариат появился в результате массового разорения мелких
производителей, ремесленников, вызванного промышленной революцией. И восстания, о которых
шла выше речь, были в своем большинстве люмпен-пролетарскими восстаниями. Отсюда
понятна ошибочность убеждения, согласно которому эти восстания свидетельствовали
о назревании пролетарской революции.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 440.

42
ГЛАВА I. Марксизм как идеология
действительно вставала перед пролетариатом, не вызывает у Энгельса ни
малейшего сомнения. Так, обрисовывая складывавшуюся в Германии
революционную ситуацию, Энгельс пишет: «...в то время как буржуазия
была готова свергнуть правительство, а пролетариат готов был свергнуть
вслед за тем буржуазию, — правительство упрямо следовало по пути,
который неизбежно должен был привести к столкновению» . Этот вывод
Энгельса тем более поразителен, что он характеризует немецкий
пролетариат как класс, не вполне осознавший свои интересы, не вполне
выделившийся из массы ремесленников, которые сплошь и рядом были его
работодателями. В этой связи Энгельс замечает: «...поэтому нет ничего
удивительного в том, что в начале революции значительная часть рабочих
выставляла требование немедленного восстановления цехов и
средневековых привилегированных ремесленных корпораций» . Как же можно было
утверждать, что этот еще не вполне сложившийся как класс буржуазного
общества пролетариат был готов свергнуть еще не завоеванную немецкой
буржуазией власть? Не приходится сомневаться в том, что такое
утверждение вытекало из созданной Марксом и Энгельсом идеологии, с
позиций которой Силезское восстание ткачей истолковывалось как
революционная борьба рабочего класса против капитализма, сознательная борьба.
При этом совершенно выпадало из поля зрения то весьма существенное
обстоятельство, что силезские ткачи были ремесленниками, восставшими
против тех спекулянтов-предпринимателей, которые по дешевке скупали
продукты их труда.
Произведение Маркса «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта»
представляет собой теоретическое осмысление французской революции
1848 г. вплоть до бонапартистского государственного переворота 1851 г.
Оно продолжает и завершает его работу «Классовая борьба во Франции
с 1848 по 1850 г.», которая в значительной мере основана на его
публикациях в «Новой Рейнской газете», т. е. в период революционной бури
1848—1849 годов. Оба эти труда пронизаны единой идеей: революции
1848 г. были, в сущности, пролетарскими революциями, несмотря на то что
буржуазия боролась в ходе этих революций за политическое господство,
которого ей не хватало даже во Франции, несмотря на две предшествовавшие
буржуазные революции. Объясняя поражение революций 1848 г., Маркс
утверждает: «...пролетарские революции, революции XIX века, постоянно
критикуют сами себя, то и дело останавливаются в своем движении,
возвращаются к тому, что кажется уже выполненным, чтобы еще раз начать это
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 448.

Идеология пролетариата...
43
сызнова, с беспощадной основательностью высмеивают половинчатость,
слабые стороны и негодность своих первых попыток, сваливают своего
противника с ног как бы только для того, чтобы тот из земли впитал свежие
силы и снова встал бы во весь рост против них еще более могущественный,
чем прежде, все снова и снова отступают перед неопределенной
громадностью своих собственных целей, пока не создается положение,
отрезывающее всякий путь к отступлению...» . Эта характеристика пролетарских
революций, непосредственно относимая к революционным событиям
1848—1849 гг., имеет, по-видимому, в виду и новые, ожидаемые Марксом
в недалеком будущем революции. Своей критикой Маркс надеется помочь
будущим участникам пролетарской революции преодолеть те колебания,
непоследовательность, половинчатость, которые, как он полагал, проявили
пролетарские революционеры в 1848—1849 гг., что повлекло за собой
поражение революции.
Свою характеристику пролетарских революций Маркс
противопоставляет характеристике буржуазных революций прошлого, которые
сравнительно легко, пожалуй, даже триумфально продвигались к победе. Но
перед пролетарской революцией встают несравненно более грандиозные
задачи, поражающие «неопределенной громадностью своих собственных
целей». Поэтому и трудности, с которыми предстоит справиться
пролетарской революции, совершенно несопоставимы с теми трудностями,
которые преодолевали буржуазные революции.
Все эти рассуждения Маркса не вызывали бы каких-либо, даже
малейших, возражений, если бы революции 1848 г. были действительно
пролетарскими революциями или же вообще если бы пролетарские
революции представляли собой, как были убеждены основоположники
марксизма, всемирно-историческую необходимость, которой не может
избежать ни одно капиталистическое общество. Но история, опровергшая это
убеждение Маркса и Энгельса, тем самым практически доказала, что
источником этого убеждения являлся не реальный ход общественного
развития, а идеология, та самая идеология, которую создали эти
выдающиеся мыслители.
Идеология, всякая идеология, несомненно отражает определенные
социальные условия, тенденции развития, короче говоря, факты. То, что
делает ее идеологией, заключается в определенной интерпретации фактов.
Идеология, которую создали Маркс и Энгельс интерпретировала факты
в интересах рабочего класса, т. е. в интересах наиболее угнетенной,
наиболее эксплуатируемой части населения капиталистического общества.
Выше уже шла речь о тех фактах, истолкование которых приводило
Маркса и Энгельса к коммунистическим выводам. Их можно и нужно
дополнить экономическими фактами, которые приковывали к себе внимание

44
ГЛАВА I. Марксизм как идеология
не только Маркса и Энгельса, но и других их современников. Можно,
не боясь ошибиться, сказать, что наиболее важным из этих фактов
являются кризисы перепроизводства. Первый такой кризис разразился в
Англии и некоторых других капиталистических странах Европы в 1825 г.; за
ним с перерывом в несколько лет следовали снова и снова новые кризисы
перепроизводства, которые вызывали громадное увеличение количества
безработных, банкротство части капиталистических предприятий,
разрушение производительных сил. Неудивительно, что эти кризисы
воспринимались многими современниками буквально как катастрофы и
зловещие предзнаменования. Швейцарский экономист Симон де Сисмонди
(1773—1842) был, пожалуй, первым ученым, который сделал предметом
специального исследования кризисы перепроизводства. Он рассматривал
их как такого рода пороки капиталистической системы, которые рано или
поздно сделают невозможным ее существование. Причину кризисов
перепроизводства Сисмонди видел в концентрации капитала, т. е. в
капиталистическом обобществлении средств производства, которому он
противопоставлял мелкое и среднее предпринимательство, т. е. фактически уже
пройденный этап развития капитализма.
Маркс и Энгельс были решительно не согласны с тем осуждением
концентрации и централизации капитала и крупной промышленности вообще,
которые представлялись Сисмонди причинами кризисов
перепроизводства. Они видели эти причины не в развитии производительных сил
буржуазного общества, а в ограниченном характере капиталистических
производственных отношений. В «Манифесте Коммунистической партии» они
утверждают: кризисы перепроизводства — свидетельство того, что
производительные силы буржуазного общества благодаря своему развитию
вступили в конфликт с частнособственническими производственными
отношениями. Капитализм уже выполнил свою историческую миссию.
«Буржуазия менее чем за сто лет своего классового господства создала
более многочисленные и более грандиозные производительные силы, чем
все предшествующие поколения вместе взятые» . Дальнейшее развитие
производительных сил, совершающееся в условиях буржуазного
общества, все более обостряет противоречие между производительными силами
и буржуазными производственными отношениями, что вызывает еще
более глубокие, более разрушительные кризисы перепроизводства. «Каким
путем преодолевает буржуазия кризисы? С одной стороны, путем вы-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 8, с. 6.
Там же, с. 24.

Идеология пролетариата...
45
нужденного уничтожения целой массы производительных сил, с другой
стороны, путем завоевания новых рынков и более основательной
эксплуатации старых. Чем же, следовательно? Тем, что она подготовляет более
всесторонние и более сокрушительные кризисы и уменьшает средства
противодействия им» .
Таким образом, «Манифест» предрекает конец капиталистического
строя и неизбежность пролетарской революции, развивая и обосновывая
сформулированное уже в «Немецкой идеологии» положение, что именно
пролетариат является тем классом, от которого «исходит сознание
необходимости коренной революции, коммунистическое сознание»3. Это
положение, образующее одну из основ созданной Марксом и Энгельсом
идеологии, не получило сколько-нибудь конкретного обоснования в их
произведениях, так как из констатации действительно существующей
противоположности труда и капитала отнюдь не вытекает, что рабочему
классу присуще коммунистическое сознание и революционная решимость
уничтожить капиталистический способ производства. Поэтому и
провозглашенный «Манифестом» тезис — пролетариат является могильщиком
буржуазии — оказался не более чем одним из постулатов
коммунистической идеологии, вступившим в противоречие с тем, что в Англии, стране
наиболее организованного рабочего движения (чартизм), пролетарии
борются за проведение демократических реформ, за свои экономические
интересы, не примыкая к существующему в этой стране социалистическому
учению. Однако, не придавая значения этому факту, Маркс, выступая
в 1847 г. на митинге в Лондоне, заявляет, что «все старое общество
отжило свой век». И далее: «По сравнению с другими странами Англия
является страной, где противоположность между пролетариатом и буржуазией
достигла наибольшего развития. В силу этого победа английских
пролетариев над английской буржуазией имеет решающее значение для победы
всех угнетенных над их угнетателями» . Впоследствии Маркс и Энгельс
существенно изменили свои оценки английского рабочего движения,
приблизившись благодаря этому к более правильному и, я бы сказал, более
трезвому его пониманию.
Ленин, следуя представлениям Маркса и Энгельса об обусловленном
развитием капитализма порождении коммунистического сознания
пролетариата, писал в 1910 г., т. е. тогда, когда ошибочность этого
представления основоположников марксизма была уже опровергнута историческим
опытом, что марксизм «всего легче, всего быстрее усваивается рабочим
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 8, с. 12.

46
ГЛАВА I. Марксизм как идеология
классом и его идеологами в условиях наибольшего развития крупной
промышленности» . Источником этого ошибочного воззрения является,
конечно, идеология, которая не позволяла сомневаться в том, что
пролетариат по мере развития капитализма все более осознает необходимость
революционного уничтожения этой социально-экономической системы.
Десятилетия, последовавшие вслед за поражением революций 1848 г.,
были периодом сравнительно мирного развития буржуазного общества
в Европе. Промышленная революция продолжается, охватывая все новые
и новые сферы производства. Рабочее движение приобретает
организованный характер, в особенности благодаря профсоюзным объединениям,
которые в ряде стран Западной Европы обретают легальный статус.
Маркс констатирует в работе «Классовая борьба во Франции с 1848 по
1850 г.»: «При таком всеобщем процветании, когда производительные
силы буржуазного общества развиваются настолько пышно, насколько
это вообще возможно в рамках буржуазных отношений, о действительной
революции не может быть и речи». Тем не менее несколькими строками
ниже он уверенно заявляет: «Новая революция возможна вслед за новым
кризисом. Но наступление ее так же неизбежно, как и наступление этого
последнего» .
Однако во второй половине XIX века воззрения Маркса и Энгельса
претерпевают существенные изменения. Они теперь уже признают, что
пролетарскую революцию отделяет от буржуазной революции более или
менее длительный исторический период. Изменяются и их представления
о классовом сознании пролетариата. Они все чаще и чаще констатируют,
что пролетарии самых развитых капиталистических стран не проявляют
склонности к революционному штурму капитализма. И это прежде всего
относится к Англии, самой развитой капиталистической стране, в которой,
согласно учению Маркса и Энгельса, антагонистическое противоречие
между трудом и капиталом приобрело наиболее острый характер. Энгельс
в статье «Тред-юнионы» с горечью констатирует, что «тред-юнионы
забыли свои обязанности передовой части рабочего класса» . Но при этом он
не теряет надежды, что приближается уже время, когда английские
рабочие поймут, что экономическая борьба является «только одним из многих
средств, ведущих к достижению более высокой цели: к полному уничтоже-
з
нию всей системы наемного труда» .
Цитируемая статья относится к 1881 г. А в декабре 1889 г. Энгельс,
как об этом свидетельствует его письмо к Ф. Зорге, по-видимому, окон-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 8, с. 123.

Идеология пролетариата...
47
чательно теряет надежды на изменение характера английского рабочего
движения. «Самое отвратительное здесь — это всосавшаяся в плоть
и кровь рабочих буржуазная «респектабельность»1.
Стоит сравнить эти высказывания Энгельса с тем, что он писал об
английском пролетариате в 1845 г. в работе «Положение рабочего класса
в Англии». Разница поразительная, и она, конечно, не сводится к
одному лишь изменению убеждений: существенно изменилось положение
английских рабочих, которые добились значительного улучшения условий
труда, повышения заработной платы, сокращения рабочего дня, и,
пользуясь завоеванными ими гражданскими правами в демократическом
буржуазном обществе, продолжают свою борьбу в целях все более полного
осуществления своих потребностей в рамках существующего
общественного строя.
Английские рабочие — пожалуй, самый убедительный пример
эволюции пролетариата от первоначального революционаризма, наиболее
примитивной формой которого было движение луддитов, разрушавших
машины, до организованного тред-юнионистского движения, на основе
которого возникла в 1900 г. лейбористская партия. Но английские
рабочие — отнюдь не исключение, обусловленное особым положением
Великобритании. В письме Ф. Зорге от 31 декабря 1892 г. Энгельс
отмечает, что буржуазные предрассудки крепко засели также и в
американском рабочем классе: «...американский рабочий воображает, что
традиционная буржуазная форма хозяйства есть нечто по самой своей природе
и на все времена прогрессивное и превосходное, нечто пес plus ultra» .
В этом же письме Энгельс констатирует, что классовая борьба
пролетариата как в Англии, так и в США носила более ожесточенный характер
в первый период развития крупной промышленности и стала затихать
в последующий период.
Энгельс возлагает свои надежды на развитие рабочего движения в
континентальной Европе, особенно в Германии. В 1869 г. здесь возникла
первая марксистская рабочая партия, организаторы которой А. Бебель
и В. Либкнехт были последователями и соратниками Маркса и Энгельса.
Однако в 1875 г. эта партия объединилась с существовавшим с 1863 г.
«Всеобщим рабочим союзом», организованным Ф. Лас сале м. Главным
программным положением этого союза было требование создания
производственных кооперативных объединений рабочих при помощи
существующего, т. е. буржуазно-помещичьего, германского государства. Это
требование, как и некоторые другие чуждые марксизму положения
лассальянской программы, было включено в программу объединенной
пролетарской партии, принятой в г. Гота. Новая программа подверглась
резкой критике в письмах основоположников марксизма к руководителям

48
ГЛАВА I. Марксизм как идеология
партии. Однако Маркс и Энгельс отказались от опубликования своих
писем, полагая, что это не стало бы способствовать укреплению
политических позиций объединенной партии. Впервые M ар к сова «Критика
Готской программы» была опубликована в 1891 г., накануне Эрфуртского
съезда германской социал-демократической партии* . Предложенный
съезду новый проект программы партии стал предметом критики
Энгельса, который, в частности, осудил имевшееся в нем положение о
возможности мирных социалистических преобразований в условиях Германии.
Показательно, что, отвергая это положение, Энгельс вполне допускает
такую возможность в более демократически развитых капиталистических
странах, в частности в Англии и США. Эти мысли Энгельса,
продолжающие высказывание Маркса в одном из его выступлений 1872 г.,
получают дальнейшее развитие в ряде работ Энгельса 90-х годов. Налицо,
таким образом, изменение созданной Марксом и Энгельсом идеологии,
которое несомненно связано с пониманием изменившегося положения
пролетариата в буржуазном обществе: совершенно бесправный в
прошлом класс обрел гражданские права, в частности право на
профессиональные объединения, на забастовки, добился законодательного
ограничения рабочего дня и т. д. Та характеристика рабочего класса, которая
давалась Марксом и Энгельсом в «Святом семействе», «Немецкой
идеологии», «Манифесте Коммунистической партии», во многом уже не
соответствовала положению этого класса в демократически развитых
капиталистических странах конца XIX в.
К. Каутский — главный теоретик германской социал-демократии
и второго Интернационала, основанного в 1889 г., правильно оценил
процесс изменения положения пролетариата в буржуазном обществе,
когда он утверждал, что социалистические убеждения, социалистическая
идеология не вызревают в рабочем движении, не порождаются им, а
вносятся в рабочее движение извне пропагандистами этой идеологии,
революционной интеллигенцией. Этот вывод Каутского, означавший
пересмотр одного из основных положений Маркса и Энгельса, был
воспринят Лениным и получил систематическое развитие в его работе «Что
делать?». В ней утверждается: «История всех стран свидетельствует,
что исключительно своими собственными силами рабочий класс в состо-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 429.
Там же. с. 430.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 69.

Идеология пролетариата...
49
янии выработать лишь сознание тред-юнионистское, — т. е. убеждение
в необходимости объединиться в союзы, вести борьбу с хозяевами,
добиваться от правительства тех или иных необходимых для рабочих
законов и т. п.» . Не следует понимать это ленинское положение лишь в том
смысле, что рабочие не в состоянии своими силами выработать научную
теорию социализма, хотя Ленин и указывает на это само собой
разумеющееся обстоятельство. Основная идея работы Ленина заключается
в ином: классовое сознание пролетариата не становится само собой
социалистическим сознанием, ибо пролетариат, соответственно своему
положению в капиталистическом обществе, стремится главным образом
к улучшению условий своего труда: повышению заработной платы и т. п.
Поэтому Ленин категорически заявляет: «Классовое политическое
сознание может быть привнесено рабочему только извне, т. е. извне
экономической борьбы, извне сферы отношений рабочих к хозяевам» .
Ленин характеризует тред-юнионистское, т. е. профсоюзное,
движение как, в сущности, буржуазное по своему характеру, так как оно ставит
своей задачей не уничтожение капиталистических отношений, а
достижение наиболее выгодного для рабочего класса компромисса с
капиталистами. «Тред-юнионистская политика рабочего класса есть именно
буржуазная политика рабочего класса» .
Если подытожить смысл приведенных высказываний Ленина, то он
сводится к отрицанию одного из основных положений Маркса и
Энгельса, к отрицанию социалистической природы пролетариата. Но раз
пролетариат не социалистический по своей природе класс, то на каком
основании социал-демократическая партия, важнейшей задачей которой
считается уничтожение капиталистической системы, объявляет себя партией
пролетариата? Ленин не ставит этого вопроса, хотя он постоянно
настаивает на том, что задача социал-демократической партии состоит прежде
всего в том, чтобы убедить широкие народные массы в необходимости
революционного ниспровержения капиталистических общественных
отношений. Тред-юнионистское сознание (и политика) истолковывается им
как продукт стихийного рабочего движения, что, конечно, противоречит
фактам, так как профсоюзное движение представляет собой
организацию, охватывающую (в отличие от социал-демократических партий)
большую часть пролетарской массы, в особенности ее осознающую свои
непосредственные классовые интересы часть.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 372.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 20,с. 65.

50
ГЛАВА I. Марксизм как идеология
Один из современных критиков марксизма А. Мейе проводит весьма
интересную параллель между изложенными выше воззрениями Ленина
и воззрениями Э. Берн штейна, которого Ленин беспощадно критиковал
как предателя интересов рабочего класса. Мейе пишет: «Нет сомнения
в том, что пролетариат естественно склоняется скорее к реформизму, чем
к революции. Бернштейн уже высказал это; поэтому он требовал от
социал-демократии отбросить революционную фразеологию и открыто
объявить себя партией реформ. Ленин исходит из той же констатации,
но чтобы прийти к противоположному выводу» . В какой же мере
правомерен этот противоположный вывод? Октябрьская революция 1917 г.,
германская революция 1918 г., казалось бы, подтверждают вывод
Ленина, что революционная социал-демократия способна
революционизировать рабочий класс вопреки его тред-юнионистскому сознанию. Однако
весь исторический опыт рабочего движения XX в., вся история социал-
демократических партий показывают, что рабочий класс всех развитых
капиталистических стран борется за улучшение своего положения в
рамках существующего, т. е. капиталистического, строя, достигая в большей
или меньшей мере удовлетворения своих классовых требований, не
стремясь к упразднению капиталистических производственных отношений,
во всяком случае революционным путем. Эта борьба рабочего класса
находит свое отражение в программных документах
социал-демократических партий, в которых если и говорится о социализме, то только лишь
в смысле социальных реформ в интересах трудящихся.
Современные социал-демократические (и социалистические) партии
нередко становятся правящими партиями во многих капиталистических
странах, особенно наиболее развитых, например, в Великобритании,
Франции, Германии, Швеции. Они используют завоеванную ими путем
выборов государственную власть для издания законов, выражающих
интересы трудящихся, но ни в коей мере не пытаются ликвидировать
систему капиталистического хозяйствования, которая оценивается ими как
наиболее продуктивная.
Социализм, с точки зрения современной социал-демократии, означает
не новую общественно-экономическую формацию, сменяющую
капиталистический способ производства, а совокупность социальных программ,
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 7, с. 100.
2 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 267.
Там же, с. 268. За два года до цитируемой статьи Энгельс писал Э.
Бернштейну: «Английское рабочее движение вот уже ряд лет

Идеология пролетариата...
51
направленных на улучшение условий жизни и труда широких
трудящихся масс. В противоположность теории и практике ленинизма,
современные социал-демократы не рассматривают свою партию как руководящую
силу рабочего движения, ее передовой отряд. Вместо характерного для
ленинизма неявного, но, несомненно, имеющего место
противопоставления партии рабочей массе с ее якобы ограниченным буржуазными
идеологическими догмами тред-юнионистским сознанием, социал-демократы
ныне считают свою партию частью рабочего движения, стремящейся
к осуществлению вырастающих из этого движения конкретных
экономических и политических задач. Партия рабочего класса, утверждает
теоретик современной германской социал-демократии И. Штеффен, «не
имеет, как учат коммунисты, руководящей роли по отношению к рабочему
движению. Для демократического социализма распределение ролей носит
совершенно противоположный характер. Партия демократических
социалистов является политическим вспомогательным средством рабочего
движения» .
Ленин третировал социал-демократические партии второго
Интернационала как враждебные делу рабочего класса. Но именно рабочий класс
составлял массовую базу этих партий. Современные
социал-демократические партии объединены в социалистическом Интернационале,
который является продолжателем идеологии и политической практики второ-
безвыходно вращается в узком кругу стачечной борьбы за повышение заработной платы
и сокращение рабочего дня, причем эти стачки рассматриваются не как мера временной
помощи и не как средство пропаганды и агитации, а как конечная цель» (Маркс К. и Энгельс
Ф. Соч., т. 34, с. 295). Еще резче высказывается Энгельс в письме к Г.В. Плеханову в
декабре 1894 года: «Можно, действительно, прийти в отчаяние от таких людей, как эти
английские рабочие с их чувством воображаемого национального превосходства, с их в
высшей степени буржуазными идеями и взглядами...» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 39, с.
210). Характерно, что Энгельс не видит того, что тенденция, наиболее ярко выявившаяся
в Англии, наличествует в большей или меньшей мере во всех развитых капиталистических
странах. В отличие от Энгельса Каутский отмечает эту тенденцию, указывая, что в конце
XIX века «экономическая борьба выдвигается на первый план, и рабочие массы приходят
к тому взгляду, что при помощи профессиональных и кооперативных организаций они в
настоящий момент могут добиться больших успехов, чем путем политической деятельности»
(Каутский К. К критике теории и практики марксизма. Одесса, 1905, с. 248).
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 37, с. 270.

52
ГЛАВА I. Марксизм как идеология
го Интернационала. Ныне массовой базой этих партий является не
только пролетариат, доля которого существенно уменьшилась, но и
достаточно широкие слои так называемого среднего класса. Что же касается
немногочисленных коммунистических партий, то они не играют какой-либо
значительной роли в современном рабочем движении* . Этот факт со всей
очевидностью свидетельствует о том, что рабочие массы стремятся к
решению своих классовых задач не путем уничтожения капиталистической
системы, а посредством ее реформирования.
Выше уже отмечалось, что Маркс и Энгельс в определенной мере
осознавали существенное изменение положения и интересов пролетариата
в рамках капиталистического общества и ставили в этой связи вопрос
о возможности, при известных условиях, мирных социалистических
преобразований. Этот вопрос будет предметом обстоятельного
рассмотрения в пятой главе. Здесь же отметим, что Маркс и Энгельс до конца
своих дней были убеждены в том, что пролетариат так или иначе стремится
к замене капиталистической системы принципиально отличным от нее
коммунистическим обществом. Однако исторический опыт XX в.
доказывает, что реформы, к осуществлению которых стремятся пролетарии
и другие слои трудящихся, хотя и предполагают существенные изменения
в сфере распределения, не направлены против экономической основы
капиталистического строя. Рабочий класс и его партия не ставят своей
задачей упразднение частной собственности на средства производства.
Рабочие добиваются установления достаточно высокого прогрессивного
налога, дабы значительная часть получаемой капиталистами прибыли
поступала в государственную казну и шла на осуществление социальных
программ. Такое, в сущности, коренное изменение исторической ситуации
никак не согласуется с марксистским анализом развития капитализма,
с прогнозами, которые делались на основе этого анализа. Весь ход
исторического развития капиталистических стран приводит к заключению:
марксизм как идеология выражал положение и интересы пролетариата эпохи
раннего промышленного капитализма. Однако содержание марксизма,
конечно, не может быть сведено к идеологии. Это — философское,
социологическое, экономическое учение, которое и будет предметом моего
рассмотрения в следующих главах.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 38, с. 476.

Идеология пролетариата...
53
* В связи с опубликованием «Критики Готской программы» Энгельс писал
Ф. Зорге: «Статью Маркса в «Neue Zeit» ты читал. Среди социалистических
властителей в Германии она вызвала сначала страшный гнев, который теперь, кажется, понемногу
начинает стихать» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 38, с. 24.). В этом же письме Энгельс
констатирует расхождения между ним и социал-демократическими лидерами в Германии:
«...эти господа меня бойкотируют, что мне весьма кстати, так как избавляет меня от кое-
какой бесполезной траты времени» (там же). Расхождения, о которых пишет Энгельс,
были фактически началом отхода социал-демократии от ортодоксального марксизма.

54
ГЛАВА I. Марксизм как идеология
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т.6, с. 30. Несколько ниже Ленин в еще
более категорической форме заявляет: «О самостоятельной, самими рабочими массами в
самом ходе их движения вырабатываемой идеологии не может быть и речи...» (там же, с. 39).
Но разве тред-юнионизм не является идеологией, выработанной внутри рабочего
движения? Ленин, судя по его рассуждениям в «Что делать?)», с одной стороны, признает тред-
юнионизм идеологией, присущей организованному рабочему движению, а с другой —
считает тред-юнионизм продуктом воздействия буржуазной идеологии на рабочий класс.
Но идеология буржуазии господствует в капиталистическом обществе. Это означает, что
она господствует не только в буржуазной среде, но и в массе трудящихся, в том числе и
пролетариев. При этом буржуазная идеология, господствующая в небуржуазной среде,
естественно, изменяет свою форму, что делает ее более приемлемой для этой среды.
Там. же, с. 79.

Идеология пролетариата...
55
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т.6, с. 84.

56
ГЛАВА I. Марксизм как идеология
Maillet A. Un myth contemporain: le marxisme-léninisme // Les cahiers
rationalistes, 1976, septembre-october, p. 16. Следует, однако, подчеркнуть, что фактическое
отрицание Лениным социалистической природы пролетариата представляет собой результат
его полемики против «экономистов», т. е. течения в российском рабочем движении,
придававшего первостепенное значение экономической борьбе пролетариата, отодвигая на
второй план политическую борьбу, в которой Ленин видел главный признак всякой классовой
борьбы. Однако в других своих работах Ленин, подобно Марксу и Энгельсу, полагал, что
социалистическое сознание зарождается в массе рабочих уже в процессе их экономической
борьбы. Так, в статье «О стачках», написанной в 1899 г., он утверждал: «Всякая стачка
наводит рабочих с громадной силой на мысль о социализме — о борьбе всего рабочего
класса за свое освобождение от гнета капитала» (Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 4, с.
294). Работа «Что делать?» была написана двумя годами позже. Остается гадать,
действительно ли изменились (и притом коренным образом) воззрения Ленина, или же его
полемика с «экономистами» завела его слишком далеко?

Идеология пролетариата...
57
1 Steffen I. Strukturelle Revolution. Hamburg, 1974, S. 390.

58
ГЛАВА I. Марксизм как идеология
* Нельзя не отметить, что и коммунистические партии во всех развитых
капиталистических странах давно отказались от идеи насильственной революции, как и от
идеи диктатуры пролетариата. Американский писатель-коммунист Л. Лоренс заявляет
устами героя своего романа Фрэнка Хоггарта: «Коммунизм не имеет с анархизмом ничего
общего. Он не признает ни насилия, ни пропаганды насилия. Коммунистическая партия
исключает из своих рядов всех, кто совершает насильственные действия или призывает
к ним» (Лоренс Л. Старый шут закон. М., 1976, с. 448). Характерно, что Лоренс
считает признание революционного насилия признаком анархизма, который решительно
отвергается марксизмом. Налицо, таким образом, эволюция коммунистических партий, их
сближение с социал-демократией. Однако, поскольку эти партии по-прежнему объявляют
коммунизм конечной целью пролетариата, они не находят поддержки в пролетарских
массах.

Идеология пролетариата... 59

ГЛАВА II
Марксизм и его
предшественники-
утописты
ФЕНОМЕН УТОПИЗМА
Вопрос об отношении марксизма к утопизму есть прежде всего ( и
главным образом) вопрос об его отношении к утопическому социализму
и коммунизму. Однако понятия утопии, утопизма далеко не
исчерпываются содержанием тех социалистических и коммунистических учений,
которые предшествовали марксизму или существовали наряду с ним.
Именно поэтому понятие утопии должно быть рассмотрено прежде всего
безотносительно к марксизму. Только при таком подходе могут быть
раскрыты действительное содержание и, в известном смысле,
непреходящее значение утопического в сознании, мышлении, мировоззрении
людей.
Вопрос о сущности утопизма был уже кратко рассмотрен во Введении,
но он заслуживает более обстоятельного рассмотрения как потому, что
предшественниками марксизма были утопические социалисты и
коммунисты, но также и потому что утопизм представляет собой форму
общественного сознания, существующую безотносительно к существованию
марксизма.
В повседневном, обыденном языке слова «утопия», «утопическое»
обозначают, как уже указывалось во Введении, несбыточное,
неосуществимое, невозможное, то есть то, о чем можно лишь мечтать. Однако когда
говорят о неосуществимом, невозможном, то естественно возникает
вопрос: невозможна эта мыслимая цель в рамках данных наличных
исторических условий, или же она неосуществима вообще, в принципе?
Анализ различных утопических учений позволяет сделать вывод, что в них
наряду с заведомо неосуществимым содержались вполне реальные (можно

Феномен утопизма
61
сказать, реалистические) социальные проекты, которые вполне осуществимы
в наше время в наиболее экономически развитых странах. Можно
согласиться (правда, не безоговорочно) с А. Франсом, который писал: «Утопия —
принцип всего прогресса; без утопистов далекого прошлого люди
продолжали бы нищенскую жизнь в пещерах» . А. Франс совершенно прав,
поскольку он имеет в виду прогрессивные утопии; однако существовали (и
существуют по сей день) утопии реакционные, обосновывающие
необходимость возвращения к прошлому, исторически изжившему себя состоянию
общественной жизни. Но и эти последние утопии не лишены известного
положительного содержания, поскольку заключают в себе обоснованную
критику тех социальных порядков, которые действительно должны быть
преобразованы.
Всякая утопия есть прежде всего критика пороков, присущих
исторически определенному общественному строю, которому утопист
противопоставляет идеал общественного устройства, некую мысленную картину
общества всеобщего благоденствия. Как правильно отмечал Г.В.
Плеханов, утопистом оказывается «всякий тот, кто стремится построить
совершенную социальную систему, исходя из какого-нибудь отвлеченного
принципа» . Таким «отвлеченным принципом» может быть идея
справедливости, истолковываемая вне связи с конкретными историческими
условиями, абстрактная идея человеческой природы, в соответствии с
которой должно быть организовано идеальное общество, идея равенства
всех людей перед Богом и т. д. Совершенное общество, совершенное
социальное устройство — явно несбыточный социальный проект. Но
отсюда вовсе не следует, что социальные идеалы (и даже проекты идеального
общественного устройства) лишены реального, в принципе
осуществимого содержания. И такого рода осуществимые социальные проекты
наличествуют, правда, обычно в неадекватно, ненаучно выраженной форме,
во всех прогрессивных утопиях.
Утопические системы возникли уже в глубокой древности. Первой
систематически выраженной, изложенной системой утопизма является
знаменитое сочинение Платона о государстве. Идеальное государство,
которое рисует философ, противопоставляется рабовладельческому строю,
является его отрицанием. В идеально устроенном обществе, по
убеждению Платона, нет рабства. Основными социальными группами являются
France A. Discours aux étudiants. Paris, 1910, p. 36.
Плеханов Г.В. Избранные философские произведения. М., 1957. т. III, с.
561.

62 ГЛАВА //. Марксизм и его предшественники-утописты
свободные земледельцы и ремесленники, воины и правители — наиболее
образованная, умудренная часть общества, которых Платон называет
философами.
Утопию Платона нередко характеризуют как первое произведение
утопического коммунизма, поскольку в его идеальном обществе правители,
высшая социальная группа, не обладают иной, кроме личной,
собственностью. Тем не менее платоновскую утопию нельзя считать
коммунистической, несмотря даже на то, что она послужила прообразом для ряда
последующих, утопически-коммунистических сочинений. Характерным
признаком утопического коммунизма, признаком, вполне уже выявившимся
у Т. Мора в его знаменитой «Утопии», является его
антикапиталистический характер. Этой черты, конечно, нет в утопии Платона, значение
которой состоит скорее в том, что она сформулировала идеал справедливости,
указывающий (несмотря на ограниченное понимание самой
справедливости) высшую цель, к достижению которой должны стремиться люди.
И. Кант правильно определил значение утопии Платона: «Хотя этого
совершенного строя никогда не будет, тем не менее следует считать
правильной идею, которая выставляет этот maximum в качестве прообраза, чтобы,
руководствуясь им, постепенно приближать законосообразное
общественное устройство к возможно большему совершенству» .
Английский историк А. Мортон указывает в своей монографии на
существование многочисленных народных утопий, рисующих общество
всеобщего благоденствия, наделяя его нередко фантастическими,
сказочными чертами. Он цитирует поэму безымянного автора «Страна Кокейн»:
Широкие реки текут молока,
Меда и масла, а то и вина.
Там совсем не нужна водица,
Для виду разве да чтоб помыться.
Плодов бессчетно там на растениях
В сладкое зреет всем утешение.
Комментируя эту народную утопию, появившуюся за два века до
утопии Т. Мора, Мортон констатирует: «Итак, Кокейн прежде всего
страна, где все сбывается. Это — утопия изнуренных тяжелым трудом
крепостных людей, которым все достается ценой больших усилий, тех, кто
должен непрерывно бороться лишь для того, чтобы добыть скудные
средства к жизни» .
Кант И. Соч. в шести томах. Мм 1966, т. 3, с. 252.

Феномен утопизма
63
Исторический процесс становления капиталистического способа
производства вызвал к жизни утопические сочинения, предвосхищающие
будущие научно-технические достижения и связанное с ними, как полагали
их авторы, благоденствие всех без исключения членов общества. Такова
«Новая Атлантида» Ф. Бэкона. В ней описывается некий затерявшийся
в необъятных океанских просторах остров Бенсалем — «счастливая
страна», называемая Бэконом еще и «страной ангелов», поскольку народ этой
страны живет, не зная в чем-либо нужды, оставаясь вместе с тем чуждым
«всякой скверне». A.A. Карев отмечает: «Все жители Бенсалема, с
которыми мы встречаемся на страницах бэконовской утопии, к какой бы
категории населения они ни принадлежали, заняты той или иной научной,
производственной, административной деятельностью. Как и в «Утопии»
(имеется в виду сочинение Т. Мора, с которым Бэкон был знаком. —
Т.О.), в «Новой Атлантиде» нет места праздности» .
В идеальном обществе Бэкона сохраняются частная собственность,
деньги, социальное неравенство. Отсутствие же нищеты и благоденствие
всех граждан обеспечиваются исключительно достижениями науки и
техники, которыми специально занимается управляющий Бенсалемом совет
мудрейших, задачей которого является «познание причин и скрытых сил
всех вещей и расширение власти человека над природою, пока все не
станет для него возможным»2.
Научно-технические достижения бенсалемцев поистине должны были
поражать воображение современников Бэкона. В «Новой Атлантиде»
говорится о создании новых видов растений и животных, более полезных
человеку, чем уже существующие. У бенсалемцев существуют подводные
лодки и летательные аппараты, различного рода машины, а также
«приборы, основанные на вечном движении». Бэкон даже в какой-то мере
предвосхищает изобретение лазеров, утверждая, что бенсалемцы умеют
«усиливать свет» и передавать его «на большие расстояния» .
«Новая Атлантида» является утопическим произведением прежде
всего в том смысле, что она изображает осуществленным то, что в эпоху
Бэкона не могло быть осуществлено. Утопично, конечно, утверждение
о приборах, основанных на «вечном движении; здесь мы сталкиваемся со
своеобразной технической утопией. Рассуждения философа об идеальной
нравственности и даже «целомудренности» бенсалемцев также утопичны.
Однако в целом в «Новой Атлантиде» превалирует не столько утопия,
сколько прогностическое мышление, научное предвидение, вполне обос-
Мортон A.A. Английская утопия. М., 1956, с. 352.

64
ГЛАВА //. Марксизм и его предшественники-утописты
нованный исторический оптимизм.
Конечно, научно-технический прогресс нашего времени далеко
превзошел предсказания Бэкона относительно возможных человеческих
изобретений и усовершенствований. Здесь вполне уместно вспомнить
изречение французского деятеля и поэта А. Ламартина: «Утопии часто
оказываются лишь преждевременно высказанными истинами» . Случайно ли
это? Конечно, нет. Ни Бэкон, ни какой-либо другой гениальный
мыслитель не могли в силу самой природы познания предвидеть будущие
знания, а следовательно, и основанные на них технические достижения.
Принципиальная невозможность такого (конкретного) предвидения
очевидна хотя бы из того факта, что мы не можем сегодня познать то, что мы
познаем в будущем, то есть не можем заранее обладать будущим
знанием. Отсюда-то и следует, что утопические предвидения, проекты сплошь
и рядом отстают от действительного прогресса, который они загодя
предвосхищают.
«Новая Атлантида» Бэкона — не единственное утопическое
сочинение, предвосхищающее капиталистический прогресс и его благодетельные
последствия. В середине XVII века английский публицист Дж. Гарринг-
тон в книге «Республика Океания» разработал конституцию утопической
буржуазно-дворянской республики, в которой, несмотря на сохранение
социального неравенства, преодолевается пропасть между имущими и
неимущими, упраздняется нищета масс и воцаряется всеобщее
благоденствие. Д. Юм вопреки обосновываемому им философскому скептицизму,
писал, что «Океания» представляет собой «единственно ценный образец
государства, который был до сих пор предложен вниманию общества» .
Вообще следует отметить, что эпоха буржуазных революций
закономерно порождала утопические упования, прожекты, лозунги. Деятели
Великой английской революции XVII века были убеждены, что
созидают Царство Божие на Земле. По этому поводу немецкий романтик
Ф. Шлегель утверждал: «Революционное стремление осуществить
Царство Божие на земле — пружинящий центр прогрессивной культуры
в начале современной истории. Все, что не связано с Царством Божиим,
представляется ей чем-то второстепенным» . Лозунги Великой
французской революции XVIII века — свобода, равенство, братство! — несо-
Карев A.A. «Новая Атлантида» и «Утопия» // Томас Мор.
Коммунистические идеалы и история культуры. М., 1981, с. 156.
2 Бэкон Ф. Соч., т. 2. М., 1978, с. 509.
3 Там же, с. 515-516.

Феномен утопизма
65
мненно, утопичны, несмотря на то что эта революция установила
демократические порядки, обязательные для всех граждан законы, упразднив
сословные привилегии и крепостничество. Утопические ожидания,
надежды составляли в высшей степени существенное содержание сознания
массы участников трех российских революций XX столетия.
Немецкий исследователь А. Фогт справедливо указывает: «Во всех
политических движениях всегда есть свой утопический элемент; без него,
по-видимому, никакая борьба не была бы возможна» .
Подведем некоторые предварительные итоги. Совершенно
неправильно представление об утопизме как о беспочвенном мечтательстве,
уповании на несбыточное, принципиально неосуществимое. То, что
в утопии оказывается совершенно невозможным, вполне подлежит
исключению, после чего остается реальное прогностическое содержание,
возможность реализации которого выявляется при определенных
исторических условиях на путях социального прогресса. Едва ли можно
согласиться с Э.Я. Баталовым, автором весьма содержательной
монографии, когда он утверждает, что «утопию можно определить как
произвольно сконструированный образ идеального социума».
Произвольность, точнее говоря, фантазии (и соответственно
фантастические конструкции), несомненно, свойственны утопиям, но не они
образуют их содержательную ценность. Характеризуя утопию как
произвольную конструкцию, мы выражаем тем самым принципиально нега-
тивистское отношение к утопиям, которое с исторической точки зрения
не может быть оправдано. Гораздо более правильно другое положение
автора цитируемой работы, согласно которому «во многих футурологи-
ческих проектах легко просматривается типичный для утопии
нормативно ценностный подход...» .
Утопия — определенная историческая форма общественного
сознания, содержание которой обусловлено общественной жизнью, ее
противоречиями, тенденциями ее развития. Следует согласиться с Ч.С. Кирве-
лем, посвятившим свою докторскую диссертацию исследованию
феномена утопии, когда он подчеркивает, что каждая утопия — важнейший
документ данной исторической эпохи, свидетельствующий о ее духовной
атмосфере, поисках и чаяниях ее современников. «Утопия, — пишет Кир-
См. сб. «Афоризмы» М., 1966, с. 166.
Юм Д. Идеал совершенного государства.// О свободе. Антология западно
европейской классической либеральной мысли. М., 1995, с. 99.

66 ГЛАВА II. Марксизм и его предшественники-утописты
вель, — представляет собой неизбежную (для определенных
исторических ситуаций), объективно обусловленную форму осмысления человеком
окружающей и своей собственной природы, тип реакции субъекта на те
или иные социальные проблемы». Развивая далее свое понимание
сущности утопии, Кирвель указывает на исторически выявляющееся
приближение утопических сочинений к научным исследованиям. «В своем
историческом развитии утопия, — пишет он, — интенсивно развивает способы
и методы, приближающиеся к логике и методологии социально-научного
познания, тяготеет к самому понятию социальной науки, имитирует ее
объективность и точность» . Эта характеристика вполне может быть
отнесена к великим представителям утопического социализма, к
Сен-Симону, Фурье, Оуэну, учения которых стали одним из источников
марксизма.
Было бы заблуждением полагать, что в век научно-технической
революции и успешно развивающихся социальных наук утопии представляют
собой исторический анахронизм, навсегда превзойденное прошлое,
которое никоим образом не может возродиться. Научно-техническая
революция породила научно-техническую фантастику, произведения которой
при ближайшем рассмотрении оказываются своеобразными утопиями.
Противоречия и негативные последствия научно-технического прогресса
и экономического роста породили антиутопии — сочинения, в которых
осуществление утопических проектов всеобщего благоденствия
изображается как ужасающая картина деградации человечества. Разумеется,
антиутопии — тоже утопии, но только со знаком минус.
Таким образом, утопии не канули в реку забвения. Они оказались
необходимыми и в наше, преимущественно прагматически мыслящее время.
И возможно, не лишено серьезных оснований утверждение известного
американского футуролога А. Тоффлера: «Необходима целая революция
в создании новых утопий» . Стоит задуматься над этим утверждением,
претендующим на прогностическое постижение будущего человечества.
УТОПИЧЕСКИЙ СОЦИАЛИЗМ (И КОММУНИЗМ):
ИЛЛЮЗОРНОЕ И РЕАЛЬНОЕ
Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика. М., 1983, т. 1, с. 301.
Фогт А. Социальная утопия. СПб., 1907, с. 2.

Феномен утопизма
67
В сочинениях утопических социалистов и коммунистов легко обнаружить
положения, которые явно противоречат гуманистической традиции,
в рамках которой они возникли и развивались. Так, в «Утопии» Т. Мора
преступники подвергаются весьма своеобразному, чуждому гуманизму
наказанию: они превращаются в рабов, которых заставляют выполнять
самые тяжелые и «низменные» работы. В утопии Т. Кампанеллы «Город
Солнца» в обществе будущего упраздняется семья, а тем самым и
воспитание детей родителями. Функцию воспитания детей берет на себя
государство и осуществляет ее таким образом, что детям неизвестны их
родители.
В сочинениях социалистов-утопистов (и коммунистов) нетрудно
обнаружить фантастические, противоречащие реалистическому видению
мира положения, которые уже их современниками и даже
сторонниками рассматривались как несуразные. Так, Фурье в своем описании
будущего общества, которое он называет социетарным (термины
«социализм» и «коммунизм» появились позднее), утверждает, что благодаря
милости Божией в распоряжении людей будут антильвы, на которых
можно будет передвигаться с большой скоростью, антикиты, которые
станут буксировать морские суда, антиакулы, антитюлени, которые
станут полезными для общества рыболовами.
Социетарный строй, утверждал Фурье, обеспечит среднюю
продолжительность человеческой жизни, превышающую 140 лет. В этом
обществе «будет на Земном шаре 37 миллионов поэтов, равных Гомеру, 37
миллионов математиков, равных Ньютону, 37 миллионов драматургов,
равных Мольеру» .
Для того чтобы правильно оценить утопический социализм и
коммунизм, следует отвлечься от этих частью архаических, частью
популистских (выражаясь современным языком) положений, которые не имеют
отношения к основному содержанию этих учений, то есть ко всему тому,
что придало им эпохальное значение.
Правильное понимание содержания социалистических и
коммунистических утопий выявляется путем их сравнения с идеологией либерализма,
который обосновывал необходимость гражданского общества, то есть
ликвидации сословных привилегий, узаконения гражданских прав и
свобод (свободы вероисповедания прежде всего), равенства всех граждан
Баталов Э.Я. В мире утопий. М., 1989, с. 23, 37.
Кирвель Ч.С. Утопия как форма освоения социальной реальности. Л., 1989,
с. 8, 17.

68 ГЛАВА //. Марксизм и его предшественники-утописты
перед законом.
Утопический социализм (и коммунизм) не отвергает положений
либерализма, но считает их совершенно недостаточными, поскольку
гражданское общество, в котором либералы видят воплощение социальной
справедливости, нисколько не устраняет пропасти между имущими и
неимущими и, более того, обрекает широкие трудящиеся массы на нищенское
существование. Поэтому в противовес либерализму
утописты-социалисты (и коммунисты) выдвигают и обосновывают идею радикального
переустройства общества, создания такого общественного строя, в котором бы
восторжествовала подлинная социальная справедливость и была бы
полностью устранена нищета масс.
Социалисты-утописты пытались осуществить свой социальный идеал
путем пропаганды, просвещения, убеждая господствующие классы, что
планируемое ими преобразование общества будет равно благотворно для
всех классов, и это было, конечно, утопией. Но такой же утопией было
и стремление коммунистов-утопистов установить новый, идеальный,
по их убеждению, общественный строй путем революционного
переворота, осуществляемого группами заговорщиков-коммунистов.
Из того, что пути осуществления социального идеала, предлагавшиеся
социалистами-утопистами (и коммунистами), носили явно иллюзорный,
неосуществимый характер, вовсе не следует, что идеи социальной
справедливости и устранения нищеты масс утопичны. Следует подробней
остановиться на этих идеях, поскольку даже в настоящее время имеется немало
ученых, считающих эти идеи утопичными. Ф.А. Хайек, один из наиболее
авторитетных представителей консервативного крыла современного
либерализма, заявляет весьма категорически: «Я не считаю, что получившее
широкое хождение понятие «социальной справедливости» описывает
какое-то возможное положение дел или хотя бы вообще имеет смысл...» .
Аргументация Хайека основана на том, что в разные исторические
эпохи имелись существенно различные представления о том, какое
общественное устройство является справедливым. Действительно, понятие
социальной справедливости исторически изменялось, что, впрочем,
относится и ко всем другим социальным понятиям. Однако едва ли кто-либо
станет оспаривать то, что упразднение рабства, крепостничества,
сословных привилегий представляло собой акт социальной справедливости.
Хайек, разумеется, не осуждает эти исторические акты; он просто
считает, что они не имеют отношения к якобы неизменному, догматическому
1 Toffler A. The Future Shock. N.Y., 1970, p. 467.

Утопический социализм (и коммунизм)...
69
понятию социальной справедливости. Он, таким образом, догматизирует
понятие социальной справедливости и отрицает его под флагом борьбы
против догматизма.
Понятие социальной справедливости, которое Хайек стремится
дискредитировать путем, по существу, умозрительных рассуждений, не
относится к тем понятиям, которые зародились и получили свое развитие в
сфере отвлеченного мышления. Это понятие порождено, можно сказать,
выстрадано в ходе многовекового освободительного движения угнетенных
и эксплуатируемых масс: рабов, крепостных, рабочего класса. Следует
подчеркнуть, что и буржуазия, когда она составляла «третье сословие»
в недрах феодального общества, также использовала в лице своих
передовых представителей понятие социальной справедливости. И в
современном буржуазном обществе точка зрения Хайека отнюдь не разделяется
мыслителями, не принадлежащими к радикально консервативному лагерю.
А. Печчеи, основатель Римского клуба, сыгравшего выдающуюся роль
в исследовании глобальных экологических проблем, настойчиво
подчеркивает: «...если смотреть на будущее в долгосрочной перспективе, без
справедливости нет и не может быть никакого стабильного мира или
безопасности, никакого социального развития, никакой свободы личности,
человеческого достоинства и приемлемого качества жизни для всех.
Справедливость становится, таким образом, в новую эпоху условием sine
qua non самого существования человеческого общества» .
Печчеи не является ни социалистом, ни коммунистом. Но он гуманист,
демократ, наделенный глобальным видением современных основных
проблем человечества. Он обращается к понятию социальной
справедливости потому, что убежден: «...если нынешний ход развития человечества не
будет радикально изменен, то глобальный крах во всех человеческих
делах неминуем» .
Итак, понятие социальной справедливости, понятие общества, в
котором социальная справедливость будет осуществлена, — не ложная
семантическая конструкция, не пустой идеал. Выдвижение этого понятия, его
обоснование не заключает в себе ничего утопического. Утопическими
являются представления о путях и средствах достижения социальной
справедливости, предлагавшиеся теоретиками утопического социализма
и коммунизма.
Понятие социальной справедливости не остается у утопических
социалистов (и коммунистов) одним лишь юридическим понятием, оно напол-
1 Фурье Ш. Избр. соч., М., 1951, т. 1. с. 199.

70 ГЛАВА //. Марксизм и его предшественники-утописты
няется вполне определенным социально-экономическим содержанием:
уничтожение нищеты, создание общества, в котором каждый человек
располагал бы необходимыми для жизни вещами.
Т. Мор и Т. Кампанелла были убеждены, что прекращение
производства предметов роскоши, ликвидация всякого рода излишеств,
превращение всех работоспособных членов общества в производителей
материальных благ не только покончит с нищетой, но и сделает возможным
осуществление принципа: от каждого по способностям, каждому по
потребностям. Этот принцип, рассматриваемый сам по себе, вне
исторического контекста, в рамках которого он был сформулирован,
представляется сугубо утопическим. Однако под потребностями, подлежащими
удовлетворению, и Мор, и Кампанелла понимали лишь удовлетворение
насущной жизненной нужды. Так, по словам Т. Мора, «в Утопии
каждый довольствуется одним платьем, которое носит большей частью два
года» . Все жители острова носят одинаковые платья из некрашеной
(в целях экономии) материи. Таким образом, удовлетворение всех
потребностей в системах раннего утопического коммунизма предполагает,
как это ни парадоксально, всемерное их ограничение, повсеместный
аскетизм.
Сен-Симон, Фурье и Р. Оуэн обосновывали принцип: от каждого по
способностям, каждому по его труду. Они отвергали, следовательно,
уравнительное распределение материальных благ, но при этом, однако,
доказывали, что и при неравном распределении каждый трудящийся
будет обеспечен всем жизненно необходимым. Так, согласно Фурье, даже
самые слабые работники в условиях социетарого общества будут по
меньшей мере обладать «средним буржуазным достатком» .
Сен-Симон, Фурье и Оуэн в отличие от своих предшественников
полагали, что уничтожение нищеты и создание общества благоденствия
становятся возможными благодаря ускоренному развитию материального
производства. Сен-Симон видел предпосылки будущего процветающего
общества в развитии промышленного капитализма, индустриализации.
Фурье, который считал основной экономической ячейкой социетарного
общества земледельческую ассоциацию, полагал, что эта новая
организация производства и всей жизни общества повлечет за собой столь
значительное повышение эффективности производства, что продукты его
сделают возможным всеобщее благоденствие.
Наиболее четкие представления о материальной основе благоденствия
Хайек Ф.А. Пагубная самонадеянность, М., 1992, с. 19.

Утопический социализм (и коммунизм)...
71
будущего общества мы находим у Р. Оуэна, который теоретически
осмысливает итоги промышленной революции в Англии и приходит к
выводу, что вызванный ею громадный рост производительности труда вполне
обеспечивает удовлетворение всех насущных потребностей населения. Он
указывает на то, что в результате промышленной революции 12
миллионов английских работников производят такое богатство, для создания
которого в прежнее время (то есть до промышленной революции)
понадобился бы труд 800 миллионов работников. Таким образом, свое
убеждение в возможности такого переустройства общества, которое
ликвидировало бы нищету масс, Оуэн обосновывает вполне
материалистически. Он пишет: «Благодаря изобретениям и открытиям, сделанным
в последнее столетие, общество, организованное на научных основаниях
и управляемое с помощью простых здравых принципов равенства и
справедливости, может быть насыщено благами самого высшего качества при
работе, сводящейся к приятным занятиям, продолжающимся менее
четырех часов» .
Либеральные теоретики — современники утопических социалистов
и коммунистов — упорно отстаивали тезис, согласно которому
существование неимущей массы населения является неизбежным, неустранимым
злом. Это зло действительно было неустранимо в тогдашних
исторических условиях. Но либералы доказывали, что бедность значительной
части населения, притом той его части, которая непосредственно занята
созданием общественного богатства, никогда не может быть устранена.
Экономист Мальтус завоевал широкое признание своей теорией,
согласно которой население увеличивается в геометрической прогрессии, а
средства существования — в арифметической прогрессии. Из этой ложной
умозрительной концепции следовал вывод о неизбежном ухудшении
экономического положения трудящихся, неизбежном росте безработицы
и пауперизма.
Утопические социалисты решительно оспаривали догматические
утверждения о неизбежности существования неимущих классов и были
принципиально правы в своем споре с адептами либерализма. Однако,
несмотря на свою правоту, они оставались утопистами, поскольку полагали, что
условия для уничтожения нищеты уже имеются налицо.
Утопические социалисты (и коммунисты), рассуждая о потребностях,
подлежащих удовлетворению, считали их в основном неизменными, по-
Печчеи А. Человеческие качества. Мм 1985, с. 217.
Там же, с. 168.

72 ГЛАВА //. Марксизм и его предшественники-утописты
скольку речь шла лишь о пище, одежде, жилище. Они не задумывались
о том, что ускоренному росту производства соответствуют порождаемый
самим производством ускоренный рост потребностей людей,
возникновение новых потребностей, которых просто не могло быть в прошлом.
Из этого ограниченного понимания и проистекало утопическое
убеждение, что ускоренный рост производства является достаточным условием
для удовлетворения всех человеческих потребностей.
Общество социальной справедливости, как его понимали утописты,
общество, в котором навсегда покончено с нищетой масс, конечно,
несовместимо с капиталистической системой. И утопические социалисты
(и коммунисты) являются страстными критиками капитализма, в котором
они видят причину небывалого в прошлом обнищания трудящихся.
Промышленная революция вызвала разорение массы ремесленников, занятых
ручным производством. Пролетаризация ремесленников и значительной
части крестьянства повлекла за собой массовую безработицу, пауперизм.
Подвергая критике капитализм, утописты далеки от того, чтобы
представить себе перспективы его развития. Они полагают, что порожденные
капитализмом противоречия не могут быть разрешены в рамках
капиталистического способа производства. Согласно основным убеждениям
утопистов, нищета трудящихся постоянно порождается богатством в его
капиталистической форме.
Было бы наивно полагать, что утопическая критика капитализма
оказалась бесплодной. Утописты не просто критиковали социальную
систему, которую считали порочной, антигуманной. Они противопоставляли
капиталистической практике свои проекты рационализации
производства, свои требования сокращения рабочего дня, который в те времена
длился до 14—16 часов в сутки. Т. Мор устанавливает в своей «Утопии»
шестичасовой рабочий день. Р. Оуэн считал возможным ограничить
рабочий день четырьмя часами, учитывая выдающиеся достижения
научно-технического прогресса. В идеальном обществе, которое
рисовалось утопистами, обеспечивалось бесплатное образование, бесплатное
медицинское обслуживание. Утописты были инициаторами некоторых
законодательных актов. Как отмечает Г.В. Плеханов, Р. Оуэн «был
истинным родоначальником кооперативного движения в Англии. Его
требование фабричного законодательства не заключало в себе ровно
ничего утопического» . Энгельс указывает, что Оуэн после ряда неудачных
попыток организовать коммунистическую колонию «обратился прямо
1 Мор Т. Утопия. М., 1978, с. 190.

Утопический социализм (и коммунизм)...
73
к рабочему классу, в среде которого он продолжал свою деятельность еще
тридцать лет. Все общественные движения, которые происходили в
Англии в интересах рабочего класса, и все их действительные достижения
связаны с именем Оуэна» .
Хотя утопический социализм и коммунизм возникли вне рабочего
движения, независимо от него, идеи этих учений, их социальные требования
постепенно стали проникать в рабочее движение, которое в странах
Западной Европы уже к середине XIX века находилось под сильным
влиянием утопических идей и предложений. И эволюция капиталистического
общества, которое вынуждено было принять законы, ограничивающие
продолжительность рабочего дня, не может быть понята без учета идей
и предложений утопистов, воспринятых трудящимися, которые начали
бороться за свои права.
В современном буржуазно-демократическом обществе трудящиеся
обладают не только избирательными правами, но и правом свободного
объединения в профсоюзы, правом на борьбу за улучшение своего
положения путем демонстраций, забастовок, реализации своих прав в качестве
избирателей. Современный капитализм в его наиболее развитых формах
осуществил на практике многие требования и предложения,
выдвигавшиеся утопистами-социалистами. Следует при этом, конечно, иметь в виду,
что эти требования и предложения были научно развиты и обоснованы
марксизмом, влияние которого на общественное развитие, в том числе
и на развитие буржуазного общества, невозможно переоценить.
Сен-Симон и Фурье, обосновывая необходимость радикального
переустройства общества, отнюдь не считали необходимым упразднение частной
собственности. Это обстоятельство следует подчеркнуть, дабы избежать
одностороннего представления об утопическом социализме. В отличие от
Сен-Симона и Фурье, Оуэн утверждал, что частная собственность, «если
она и была полезна до того, как началось господство машин, то сейчас она
совершенно не нужна и является ничем не оправданным злом» . При этом,
однако, подчеркивалось, что частная собственность не включает в себя
«предметов чисто личного обихода»2.
Утопические коммунисты отличались от социалистов-утопистов своим
решительным требованием «общности имущества». Однако понимание
этого требования претерпело на протяжении XVII—XVIII веков
существенные изменения. Если Т. Мор безоговорочно требовал «совершенного
уничтожения частной собственности» , то Морелли, утопический комму-
Фурье Ш. Избр. соч., т. 1, с. 113.

74 ГЛАВА //. Марксизм и его предшественники-утописты
нист XVIII века, уже утверждал, что из общего имущества должны быть
исключены «те вещи, которые каждый употребляет для удовлетворения
своих потребностей, для удовольствия или для повседневного труда» .
Последние слова, очевидно, имеют в виду повседневный труд ремесленников;
применяемые ими орудия труда и средства производства исключаются из
общего владения, остаются частной собственностью производителя.
Д. Брей, английский утопический коммунист XIX века, современник
Маркса и Энгельса, еще более уточняет традиционное коммунистическое
требование общности имущества, утверждая, что «производительные
силы общества будут находиться в общей собственности» . При этом Брей
вполне допускает имущественное неравенство в рамках планируемого им
посткапиталистического общества. Он пишет: «Абсолютное
имущественное равенство среди людей так же невозможно, как полное сходство
характеров» .
Существенные различия в понимании собственности, отличающие
одних социалистов от других, различия в понимании собственности между
социалистами-утопистами и утопистами-коммунистами —
примечательный факт, заслуживающий специального исследования. Ведь всех этих
утопистов, несмотря на указанные выше различия, объединяет одна и та
же генеральная идея: установить общество социальной справедливости,
в котором трудящиеся получали бы заслуженную ими долю
общественного богатства. Во имя осуществления этой великой гуманистической идеи
одни утописты предлагают преобразования, не затрагивающие
существования частной собственности, в то время как другие считают
невозможным осуществление благодетельных социальных преобразований без
упразднения (или оптимального ограничения) частной собственности,
которая в ходе эволюции этих утопических теорий начинает пониматься как
частная собственность на средства производства. Не следует ли из
констатации этих различий при наличии единой основной цели, что вопрос
о частной собственности (на средства производства) является для всех
этих утопистов (и социалистов, и коммунистов) не главным, а вторичным.
Обсуждая вопрос, как быть с частной собственностью, утописты
пытаются найти необходимое средство для радикального переустройства
общества. Сен-Симон и Фурье полагают, как указывалось выше, что такое
переустройство общества вполне возможно при сохранении частной
собственности, Оуэн и утопические коммунисты, напротив, настаивают на
замене частной собственности общественной, коллективной собственное-
1 Оуэн Р. Избр. соч., М.-Л., 1950, т. 2, с. 21.

Утопический социализм (и коммунизм)...
75
тью на средства производства.
Отрицание капиталистической системы, требование замены ее
гармоническим посткапиталистическим обществом, исключающим
противоположность классов, — вот главная идея, основное требование утопических
социалистов и коммунистов. Эта идея, это требование утопичны в том
смысле, что капиталистическая система, которую надеялись упразднить
утописты, находилась на подъеме и в высшей степени способствовала
развитию производительных сил, культуры, науки и в конечном счете также
постепенному повышению жизненного уровня трудящихся. Эта идея, это
требование остаются утопическими и по сей день, ибо современный
капитализм при всех своих противоречиях и пороках все еще остается наиболее
производительной, эффективной системой общественного производства.
Значит ли это, что идея перехода к посткапиталистическому обществу
целиком утопична? Для такого вывода, на мой взгляд, нет никаких
оснований. Капитализм, как и предшествовавшие ему системы
общественного производства, не вечен; он эволюционирует, изменяется и благодаря
своему развитию превратится в посткапиталистическое общество. Этот
вывод отнюдь не является умозрительным, основанным на общей
философской идее о всеобщем изменении, развитии. Факты убедительно
свидетельствуют, что капиталистический способ производства в настоящее
время качественно отличается от той экономической системы, которая
господствовала в Европе в прошлом веке. Понятие «постиндустриальное
общество», которое ныне применяется к наиболее развитым
капиталистическим странам (и зачастую истолковывается как отрицание
капитализма), фиксирует в высшей степени существенные трансформации,
которые претерпело буржуазное общество. Укажем хотя бы на тот факт, что
в «постиндустриальном» обществе в материальном производстве занято
не более 20 процентов самодеятельного населения; остальная его часть
занята в сфере услуг, культуры, образования, медицины, короче говоря,
в сфере обслуживания человека. Нетрудно понять, что такая
перестройка производства и всех остальных сфер общественной жизни означает
существенное улучшение жизненных условий трудящихся.
В 1948 году, свыше полувека тому назад. Генеральная ассамблея
ООН приняла «Всеобщую декларацию прав человека», в которой
получили свое юридическое, экономическое обоснование, реалистическое
выражение те гуманистические требования, которые в начале прошлого
Плеханов Г.В. Избр. философские произведения, т. III, с. 582.

76 ГЛАВА II. Марксизм и его предшественники-утописты
столетия провозглашались, обосновывались патриархами утопического
социализма и коммунизма. Приведем лишь одну, а именно 25-ю статью
этого выдающегося исторического документа: «Каждый человек имеет
право на такой жизненный уровень, включая пищу, одежду, жилище,
медицинский уход и необходимое социальное обслуживание, который
необходим для поддержания здоровья и благосостояния его самого и его
семьи, и право на обеспечение на случай безработицы, болезни,
инвалидности, вдовства, наступления старости или иного случая утраты средств
к существованию по не зависящим от него обстоятельствам».
Конечно, от провозглашения прав человека до их полного
осуществления дистанция немалая. Однако не следует полагать, что цитируемая
«Всеобщая декларация» лишь провозглашает благие, в высшей степени
гуманистические пожелания. Речь идет об обязательствах, принятых
государствами — членами ООН, то есть большинством ныне
существующих государств. Эти обязательства в разной степени, в разном объеме
выполняются в различных странах, но они повсеместно признаются
обязательствами, подлежащими выполнению. Вдумываясь в содержание
«Декларации», мы можем сказать, что утописты были не только
утопистами, что в их утопических проектах заключалось опережающее
фактический ход истории видение будущего, которое в известной мере (и вполне
закономерно) становится настоящим.
Ф. Энгельс, подвергая критике иллюзии утопических социалистов
(и коммунистов), иронизировал: «Истинный разум и истинная
справедливость до сих пор не господствовали в мире только потому, что они не
были еще надлежащим образом познаны. Не было просто того
гениального человека, который явился теперь и который познал истину» . Это
в основном правильное положение является вместе с тем односторонней
оценкой утопических представлений об историческом процессе, которые,
несомненно, включали в себя идеалистическое понимание роли гения,
исторической личности, но никоим образом не сводились к этому
ограниченному воззрению.
В сочинениях Сен-Симона, Фурье, Оуэна мы обнаруживаем явные
признаки исторического подхода к анализу общества. Сен-Симон
проповедует исторический детерминизм, утверждает, что каждая эпоха в
истории человечества является закономерным продолжением
предшествующей эпохи. Социалистическое переустройство общества становится
возможным и необходимым лишь благодаря индустриализации, которая
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 274.

Утопический социализм (и коммунизм)...
77
создает необходимые условия для создания изобилия предметов
потребления. В.П. Волгин так характеризует историческое воззрение этого
мыслителя: «Каждая новая общественная система, сменяя систему
устаревшую, составляет некоторый шаг вперед в развитии общества. Это
развитие мыслится Сен-Симоном как аналогичное развитию человеческого
организма. Общество человеческое, подобно человеку, с момента своего
возникновения совершенствуется, достигая в конце концов зрелости» .
Промышленный капитализм, по Сен-Симону, это общество, достигшее
зрелости, то есть такого уровня, когда становится возможным его
радикальное переустройство в интересах всех его членов, и прежде всего
обездоленной части населения.
Фурье делит всемирную историю на качественно различные
исторические периоды. Социетарному (социалистическому) обществу, согласно
его учению, предшествуют семь исторических периодов. Цивилизация,
или буржуазное общество, является, с точки зрения Фурье, пятым
историческим периодом, за которым должны последовать еще два (гарантизм
и социантизм), но человечество может миновать их и прямо от
цивилизации перейти к обществу гармонии, социетарному строю. Поэтому Фурье
фокусирует свою критику на «цивилизации», буржуазном обществе
своего времени, настойчиво подчеркивая преходящий характер этого строя,
породившего повсеместную нищету. «Разве не вероятно, — риторически
вопрошает Фурье, — что он является лишь ступенью на пути
общественного развития?»
Исторических воззрений Р. Оуэна мы уже касались выше. Он
жестко разграничивает доиндустриальную эпоху с характерным для нее
господством ручного, ремесленного труда и эпоху промышленной
революции, которая является, по его убеждению, вполне достаточной основой
для все возрастающего производства всего необходимого людям для
безбедного существования. Благодаря промышленной революции возникла,
писал Оуэн, «новая и неограниченная способность создавать богатства
Оуэн Р. Избр. СОЧ., т. 2, с. 24.
Там же, с. 25.
Мор Т. Утопия, с. 97.
Морелли. Кодекс природы. М., 1947, с. 202.
Брей Д. Несправедливости в отношении труда и средства к их устранению.
М., 1956, с. 225.
Там же, с. 138.

78
ГЛАВА //. Марксизм и его предшественники-утописты
и навсегда устранить бедность...» .
Утопические коммунисты в отличие от социалистов не занимались
периодизацией всемирной истории. Они констатировали
противоположность классовых интересов внутри общества, сформировавшегося после
Великой французской революции, подчеркивали, что власть находится
в руках наиболее зажиточной части населения, настаивали на том, что
необходима новая, последняя революция, которая навсегда покончит с
господством капитала над трудом. Характеризуя последователей Бабёфа,
В.П. Волгин отмечает: «Впервые в истории коммунизма они сделали
попытку разрешить проблему организации власти после победоносной
революции, выдвинув идею диктатуры трудящихся» .
Понятие исторической необходимости, к которому в той или иной мере
подходили утопические социалисты, служило им, как это ни покажется
удивительным на первый взгляд, для обоснования их основной утопической
идеи — необходимости незамедлительного перехода к
посткапиталистическому обществу. Описывая исторические периоды, предшествующие
завершающему всемирную историю обществу гармонии, утопические
социалисты тем самым пытались доказать, что время для коренного социального
переустройства уже наступило. Правильно замечает А. Фогт:
«Убежденный утопист всегда нетерпелив... Он требует, чтобы переустройство
государства и экономических условий жизни совершилось бы сейчас же, и
едва соглашается на самое короткое или переходное к реформам время.
Возможность немедленного изменения общественных отношений — один из
з
основных принципов утопической веры» .
Утопические коммунисты считали возможным немедленно после
совершения революционного переворота и установления власти
трудящихся упразднить товарно-денежные отношения и перейти к
непосредственному обмену продуктами производства. В их сочинениях подробно
описываются правила, обычаи, взаимоотношения разных групп населения,
устанавливаемые в гармоническом обществе. Эти доходящие до
мельчайших подробностей описания предназначались, по-видимому, для
привлечения симпатий читателя, чтобы сделать его активным сторонником
проповедуемого учения. Вместе с тем эти детальные описания
взаимоотношений между членами коммунистической общины свидетельствовали
о стремлении жестко регламентировать сверху не только организацию
общества, но и личную жизнь его членов. Эта черта утопического
коммунизма особенно отчетливо выявилась в тех коммунистических общинах,
которые неоднократно создавались видными деятелями утопического
коммунизма в США и других странах.
Утопический социализм и коммунизм XIX века существенно
отличаются от предшествующих социалистических и коммунистических учений.

Утопический социализм (и коммунизм)...
79
Впрочем, и в рамках XIX века нельзя не отметить развития этих
утопических учений, их тяготения к научному обоснованию своих убеждений.
Показательно, например, что Фурье, полемизируя с сен-симонизмом,
называл систему своего предшественника утопической, пытаясь
противопоставить ей свою «социальную науку». В этом смысле можно сказать,
что понятие научного социализма начало складываться еще до
возникновения марксизма.
Английские утопические коммунисты Д. Брей, Т. Годскин были
сторонниками трудовой теории стоимости А. Смита и Д. Рикардо.
Опираясь на учение последнего, они доказывали, что создаваемая рабочими
прибавочная стоимость целиком присваивается собственником средств
производства, капиталистом. Не будучи сторонниками революционного
переустройства общества, они разрабатывали проекты
перераспределения прибавочной стоимости и постепенного, посредством социальных
реформ, перехода к обществу социальной справедливости.
Французский утопический социалист П. Прудон утверждал в 1844
году, то есть в период формирования марксизма: «Необходимо отвергнуть
субъективную отправную позицию, принимаемую до сих пор философами
и юристами, и искать вне смутной концепции справедливости и добра
законы, которые могут быть детерминирующими и которые объективно нам
даны в процессе изучения социальных отношений, создаваемых
экономическими фактами» .
Таким образом, история утопического социализма (и коммунизма)
явилась исторической, теоретической подготовкой учения К. Маркса
и Ф. Энгельса.
ПРЕОДОЛЕНИЕ МАРКСИЗМОМ УТОПИЗМА КАК
НЕЗАВЕРШЕННЫЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС
Основное, важнейшее содержание учения Маркса — экономическая
теория, предмет которой составляет исследование закономерностей
возникновения, развития и функционирования капиталистической системы
производства. Главные выводы, которые делаются Марксом из его
экономических исследований, могут быть сведены к следующим трем
положениям:
1) Капиталистический способ производства — исторически
необходимая эпоха в развитии если не всего человечества, то, во всяком случае,
европейских народов, которые уже перешли от феодального способа
производства к капиталистическому. Маркс сознательно избегал философско-
исторических обобщений и поэтому не утверждал, что все народы земно-

80 ГЛАВА //. Марксизм и его предшественники-утописты
го шара обязательно должны пройти капиталистическую стадию
развития. Введенное Марксом понятие азиатского способа производства
указывало на возможность иного, отличного от европейского, исторического
пути экономического развития. В письме к В. Засулич от 8 марта 1881
года Маркс указывал, что в его экономических исследованиях
историческая неизбежность капитализма ограничена странами Западной Европы.
Иными словами, он не исключал возможности при наличии определенных
исторических условий некапиталистического развития других стран.
2) Капиталистический способ производства является исторически
преходящей эпохой в развитии стран, вступивших на путь капитализма.
Экономическое развитие человечества не ограничивается рамками
какой-либо одной системы общественного производства. Капитализму
предшествовали феодальный и рабовладельческий способы
производства, которые оказались преходящими в силу внутренне присущих им
антагонизмов. И капитализму внутренне присущи антагонистические
противоречия; главное из них — противоречие между общественным
характером производства и частной формой присвоения. Это противоречие
получает свое основное выражение в противоположности труда и
капитала, в противоречии интересов пролетариата, главного производителя
материальных благ, и класса капиталистов, присваивающих создаваемую
пролетариатом прибавочную стоимость. Таким образом, преходящий
характер капитализма обусловлен не только всеобщими законами
развития, но и специфическими закономерностями капиталистического
производства.
3) Капиталистическая система производства в основном уже
исчерпала свои потенции, в силу чего возникла историческая необходимость
перехода к посткапиталистическому, бесклассовому обществу, которое
Маркс и Энгельс именуют социализмом и коммунизмом. Переход к
этому новому общественному строю, который раз и навсегда кладет конец
эксплуатации человека человеком, обусловлен самим развитием
капиталистической системы. В рамках этой системы непрерывно происходят
концентрация капитала (возрастание его массы), централизация
капитала (его сосредоточение в руках все уменьшающегося количества
капиталистов). Этот исторически ускоряющийся процесс Маркс называет
обобществлением средств производства, которое, однако, совершается на базе
частной собственности. Переход к посткапиталистическому обществу
означает продолжение и завершение процесса обобществления средств про-
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 191-192.

Утопический социализм (и коммунизм)...
81
изводства: частная собственность на средства производства
упраздняется, и экономической основой нового общества становится общественная,
коллективная собственность на средства производства.
Сопоставляя друг с другом три указанных выше раздела учения
Маркса, можно констатировать, что наиболее основательно был разработан
первый раздел: исследование законов функционирования и развития
капиталистического способа производства. Маркс прослеживает в этом
разделе, составляющем основное содержание первого тома «Капитала»,
переход от простого товарного производства к
товарно-капиталистическому, исследует исторический генезис капитала, процесс его
первоначального накопления, появление класса формально свободных рабочих,
пролетариев, то есть превращение рабочей силы в товар, стоимость
которого определяется суммой жизненных средств, необходимых для ее
воспроизводства. Маркс исследует начальные ступени развития
капитализма, его первую историческую форму — мануфактурный капитализм,
основу которого составляет ручное, ремесленное производство. Далее
предметом исследования Маркса становятся промышленная революция,
возникновение машинного производства, индустриализация, крупное
производство, становление и развитие промышленного капитализма.
Не следует недооценивать значение второго и третьего разделов
экономического учения Маркса. Положение об исторически преходящем
характере капиталистической системы, составлявшее теоретическую основу
марксистской критики капитализма, было направлено против вульгарных
апологетов капиталистической системы, которые воспевали ее как предел
возможного для человечества благоденствия. Критика капитализма,
которую научно обосновал Маркс, стала идейным оружием рабочего
класса, борющегося за сокращение рабочего дня, повышение заработной
платы, улучшение условий труда и т. д.
Современные критики марксизма справедливо утверждают, что
капитализма, который разоблачал Маркс, уже не существует. Действительно,
современный капитализм существенно отличается от капитализма времен
Маркса. Рабочие свободно объединяются в профсоюзы, заключающие
соглашения с собственниками капиталистических предприятий. В этих
соглашениях выражены интересы рабочих, их достижения в борьбе за
улучшение условий жизни и труда. Современный капиталист вынужден
Волгин В.П. Социальное учение Сен-Симона // Сен-Симон. Иэбр. соч.,
М.-Л., 1958, т. 1, с. 23.
Фурье Ш. Избр. соч., т. 1, с. 91.

82
ГЛАВА //. Марксизм и его предшественники-утописты
оплачивать рабочим ежегодные отпуска, выплачивать страховые суммы,
необходимые для оплаты пособий безработным, выплаты пенсий, и т. д.
Рабочий класс современного буржуазного общества добился в условиях
капитализма большего, чем это считали возможным Маркс и Энгельс.
Подчеркивая положительное значение второго и третьего разделов
экономического учения Маркса, их несомненное влияние на развитие
организованного рабочего движения и даже на эволюцию
капиталистической системы, мы все же должны признать, что эти футурологические по
своему характеру разделы марксизма остались недостаточно
обоснованными как в экономическом, так и в историческом и политическом
отношениях. Эти разделы появились в учении Маркса задолго до того, как он
создал свою экономическую систему, в частности теорию прибавочной
стоимости. О преходящем характере капитализма, о необходимости
перехода к посткапиталистическому обществу Маркс и Энгельс говорили уже
в своих работах середины 40-х годов XIX века, то есть в период
формирования, становления своего учения. Иначе говоря, Маркс и Энгельс
стали социалистами, коммунистами еще до создания марксистской
политической экономии.
Естественно, возникает вопрос: что послужило теоретической
основой социалистических (и коммунистических) убеждений
основоположников марксизма еще до создания марксистской политической
экономии? Такой основой стало материалистическое понимание истории,
главные положения которого были сформулированы Марксом и Энгельсом
уже в 1845—1846 годах в таких совместных работах, как «Святое
семейство» и «Немецкая идеология». Согласно материалистическому
пониманию истории многообразие общественных отношений (юридических,
политических и т. д.) обусловлено материальным производством,
производством материальных благ, которое всегда совершается в рамках
соответствующих уровню его развития производственных,
экономических отношений, совокупность которых образует экономический базис
общества; ему соответствуют, образуя его надстройку, политические,
юридические отношения, а также формы общественного сознания.
С этой точки зрения переход от рабовладельческого строя к
феодальному так же, как переход от феодализма к капиталистическому способу
1 Оуэн Р. Избр. соч., т. 2, с. 39.
Волгин В.П. Французский утопический коммунизм. М., 1979. с. 51.
Фогт А. Социальные утопии, с. 8.

Утопический социализм (и коммунизм)...
83
производства, обусловлен прогрессом производительных сил, которые
вступают в конфликт со старыми (рабовладельческими, феодальными
и т. д.) производственными отношениями. Капиталистическая система,
подчеркивали основоположники марксизма, характеризуется бурным
развитием производительных сил. В «Манифесте Коммунистической
партии», опубликованном Марксом и Энгельсом в начале 1848 года,
говорится, что буржуазия «впервые показала, чего может достигнуть
человеческая деятельность. Она создала чудеса искусства, но совсем
иного рода, чем египетские пирамиды, римские водопроводы и готические
соборы; она совершила совсем иные походы, чем переселение народов
и крестовые походы». И далее, развивая свою мысль, Маркс и Энгельс
подчеркивают: если первым условием существования прежних
господствующих классов было сохранение старого способа производства в
неизменном виде, то буржуазия постоянно революционизирует
производство. «Исконные национальные отрасли промышленности уничтожены
и продолжают уничтожаться с каждым днем. Их вытесняют новые
отрасли промышленности, введение которых становится вопросом жизни
и смерти для всех цивилизованных наций...» . Однако бурное развитие
производства, без которого не может существовать буржуазия,
перманентное расширение производства за пределы национальных границ
неизбежно вступают в конфликт с буржуазными производственными
отношениями, следствием чего становятся кризисы перепроизводства
«Буржуазные отношения стали слишком узкими, чтобы вместить созданное
ими богатство» . Таким образом, по убеждению авторов «Манифеста»,
капиталистический способ производства своим собственным,
объективным развитием подготавливает свое уничтожение, которое будет
осуществлено классом, порожденным самим капитализмом, пролетариатом.
В противоположность философам-идеалистам, которые объясняли
переход от рабовладельческих отношений к феодальным и последующее
упразднение крепостничества, а также установление буржуазного общества
развитием гуманности, прогрессом нравственного сознания, Маркс и
Энгельс рассматривали развитие общественного сознания, духовный
прогресс, осознание несправедливости рабовладения, крепостничества и т. п.
как следствие развития производительных сил, причем главной
производительной силой, подчеркивают они, являются работники, трудящиеся.
Сознание, сколь бы ни было оно возвышенным, как бы ни было велико
его значение для развития общества, все же является вторичным,
производным от развития общественного бытия, жизни общества, основу
которого образует материальное производство. Таковы теоретические
позиции, которыми определяется отношение марксизма к утопическому
социализму и коммунизму. Разделяя вместе с утопическими социалистами

84 ГЛАВА //. Марксизм и его предшественники-утописты
и коммунистами убеждение в необходимости перехода от
капиталистического общества к посткапиталистическому бесклассовому строю, Маркс
и Энгельс доказывали, что речь идет не просто об осуществлении
некоего в высшей степени гуманного идеала, а о закономерном ходе развития
самой капиталистической системы. «Рабочему классу, — писал Маркс, —
предстоит не осуществлять какие-либо идеалы, а лишь дать простор
элементам нового общества, которые уже развились в недрах старого
разрушающегося буржуазного общества» .
Марксизм есть отрицание утопического социализма (и коммунизма),
но отрицание диалектическое, воспринимающее содержащиеся в этих
учениях неадекватно выраженные истины, смутные предвосхищения
будущего, проницательную критику капитализма.
В особенности высоко Маркс и Энгельс оценивают учения
Сен-Симона, Фурье и Оуэна, характеризуя их как критически-утопический
социализм. Подчеркивая выдающуюся роль этих мыслителей как
предшественников марксизма, Энгельс указывал, что они гениально
предвосхитили множество истин, правильность которых марксизм доказывает научно.
Подвергая критике мелкобуржуазный социализм, обосновывающий
необходимость возрождения доиндустриальных форм производства с его
благоприятными для ремесленников условиями труда, указывая на
реакционность этого социального идеала, Маркс и Энгельс вместе с тем
показывают, что и это социалистическое учение основательно, глубоко
критиковало капиталистический способ производства. «Этот социализм, —
говорится в «Манифесте Коммунистической партии», — прекрасно умел
подметить противоречия в современных экономических отношениях. Он
разоблачил лицемерную апологетику экономистов. Он неопровержимо
доказал разрушительное действие машинного производства и разделения
труда, концентрацию капитала и землевладения, перепроизводство,
кризисы, неизбежную гибель мелких буржуа и крестьян, нищету
пролетариата, анархию производства, вопиющее неравенство в распределении
богатства, истребительную промышленную войну наций между собой,
разложение старых нравов, старых семейных отношений и старых
национальностей» . Эта выразительная характеристика
мелкобуржуазного утопического социализма свидетельствует также о том, что и он в
известной мере предвосхищал некоторые положения социалистического
учения Маркса и Энгельса и, следовательно, также является одним из
теоретических источников марксизма.
1 См.: Cuvillier A. Proudon. Paris, 1937, p. 152-153.

Преодоление марксизмом утопизма...
85
Основоположники марксизма пытались объяснить, почему
предшествующие социалистические и коммунистические учения неизбежно носили
утопический характер. Эти учения возникли в условиях неразвитого
капиталистического строя, когда еще не выявились тенденции,
указывающие на закономерность обобществления средств производства в ходе
развития капитализма, когда еще не существовало организованное рабочее
движение, которое в дальнейшем сыграло выдающуюся роль в эволюции
буржуазного общества. Утописты, говорит Энгельс, были вынуждены
конструировать элементы будущего общества из своей головы, так как
в буржуазном обществе эти элементы еще не зародились. Утопические
социалисты не видели и не хотели видеть того уже выявляющегося
факта, что капиталистическому обществу предстоит еще длительный путь
развития, прежде чем оно исчерпает свои социальные ресурсы и станет
возможным переход к посткапиталистическому общественному строю.
Чувство социальной справедливости, которое одушевляло утопистов,
подталкивало их к выводу, что уже настала пора заменить
несправедливый общественный строй справедливым обществом социальной
гармонии.
Маркс решительно выступил против этих субъективистских
представлений своих предшественников. В предисловии к работе «К критике
политической экономии» он с впечатляющей научной трезвостью заявил:
«Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются
все производительные силы, для которых она дает достаточно простора,
и новые, более высокие производственные отношения никогда не
появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в
недрах самого старого общества» . Это классическое положение,
высказанное в 1859 году, когда уже были созданы основы марксистского
экономического учения, является назидательным ответом не только
утопическим социалистам и коммунистам, но и собственным воззрениям
Маркса и Энгельса, которые доказывали, что эпоха перехода от
капитализма к посткапиталистическому обществу уже наступила. Между тем
трезвый научный вывод, сформулированный Марксом, не получил
подтверждения ни в его экономических, ни в исторических и политических
исследованиях. Парадоксальный факт: признав жизнеспособность
капиталистического способа производства, Маркс и Энгельс продолжают
выражать надежду, что каждый новый кризис перепроизводства станет
предвестником краха всей капиталистической системы. Несмотря на то
что в Марксовом «Капитале» было разъяснено, что кризисы
перепроизводства являются нормальным циклом процесса воспроизводства
капитала, Энгельс в «Анти-Дюринге» характеризует эти кризисы как кризис
«самого способа производства» .

86 ГЛАВА //. Марксизм и его предшественники-утописты
Энгельс разъяснял, что утописты были утопистами в силу того, что
капиталистическая система была недостаточно развита. Однако и Маркс
и Энгельс также жили в эпоху все еще недостаточно развитого
капитализма, едва вступившего в эпоху промышленного производства. Это
обстоятельство впоследствии было признано Энгельсом, когда он писал, что
вместе с Марксом переоценивал степень зрелости капитализма. Но дело было
не только в этой переоценке зрелости капитализма, но и в тех, по существу,
утопических выводах, которые делались из этой ложной констатации.
Вернемся снова к «Анти-Дюрингу» — произведению, в котором
наиболее полно и систематически изложены социалистические воззрения
основоположников марксизма. Эта книга вышла в свет в 1878 году. Маркс
читал ее в рукописи, согласился с выводами Энгельса и дополнил его
исследование еще одной, им самим написанной главой. «Анти-Дюринг»
можно рассматривать как одно из итоговых произведений марксизма.
В нем мы находим обстоятельный критический анализ утопического
социализма и наряду с ним... утопические по своему характеру заявления
о конце капитализма, близости нового, социалистического строя. «Новые
производительные силы уже переросли буржуазную форму их
использования», — категорически утверждает Энгельс . Та же мысль
высказывается в другом месте: «Производительные силы восстают против
способа производства, который они переросли»3. И далее: «Весь механизм
капиталистического способа производства отказывается служить под
тяжестью им же самим созданных производительных сил» .
Такими высказываниями пестрит весь «Анти-Дюринг», но нам нет
нужды приводить другие цитаты, чтобы показать утопический характер
убеждений основоположников марксизма относительно близости краха
капитализма. Эти убеждения были полностью восприняты и даже
усилены Лениным, который в отличие от Маркса и Энгельса не связывал
ожидаемый крах капиталистической системы с конфликтом между
высокоразвитыми производительными силами и не соответствующими их уровню
и характеру буржуазными производственными отношениями.
Таким образом, марксистская критика утопического социализма
и коммунизма оказывается непоследовательной. Отвергая
идеалистические воззрения утопистов, полагавших, что социализм победит капитализм
подобно тому, как истина и справедливость побеждают ложь и
несправедливость, Маркс и Энгельс также оказывались во власти гуманистических
иллюзий, предрекая крах капиталистической системы в ближайшие годы.
Подобно утопистам, они не видели, что порождаемые капитализмом
противоречия находят свое постепенное разрешение в рамках
капиталистической системы, и односторонне, пессимистически оценивали перспективы
развивающегося капитализма. Это нашло свое наиболее яркое выражение

Преодоление марксизмом утопизма...
87
в сформулированном Марксом законе абсолютного и относительного
обнищания трудящихся. Согласно этому закону прогресс капитализма
означает прогрессирующее обнищание пролетариата. Следует отметить, что
основную идею этого закона мы находим у Фурье и других утопистов,
которые утверждали, будто богатство порождает нищету, так как
источником богатства является ограбление трудящихся.
Закон абсолютного и относительного обнищания трудящихся был
фактически опровергнут уже при жизни Маркса и Энгельса благодаря
организованному рабочему движению и деятельности
социал-демократических партий, которые сумели заставить капиталистов пойти на серьезные
уступки классовым требованиям пролетариата. Таким образом, само
историческое развитие разоблачило одну из главных утопических идей,
служившую для марксизма едва ли не главным теоретическим аргументом
в критике капитализма и обосновании его неминуемого краха в рамках
ближайшего, уже начавшегося исторического периода.
Свое убеждение относительно приближающегося краха капитализма
Маркс стремился также обосновать общими положениями созданного им
исторического материализма. Идеи согласно этому учению вторичны; они
отражают определенные материальные условия, общественное бытие.
Следовательно, появление на исторической арене социалистических
и коммунистических идей свидетельствует о том, что уже существуют
условия, определившие их содержание, и соответствующие социальные
требования и задачи. Однако коммунистические идеи появились на
исторической арене задолго до возникновения капитализма. Каутский в своем
исследовании происхождения христианства ссылается на Священное
Писание, в частности на «Деяния апостолов», приводя следующий пассаж:
«И они постоянно пребывали в учении Апостолов, в общении и
преломлении хлеба и в молитвах... Все же верующие были вместе и имели все
общее. И продавали имения и всякую собственность и разделяли всем,
смотря по нужде каждого»1.
Энгельс в работе «Революция и контрреволюция в Германии»
характеризует Томаса Мюнцера, радикального представителя Реформации,
как утопического коммуниста. Едва ли приходится сомневаться в том, что
эти коммунистические идеи имели библейский источник. В
«Анти-Дюринге» и других своих работах Энгельс неоднократно высказывается
в том духе, что буржуазной революции во Франции и в Германии
предшествовали философские революции — французское Просвещение, с
одной стороны, и немецкая классическая философия — с другой.
Разумеется, идеи утопического коммунизма, как и другие идеи, вступавшие
в конфликт с существующим социально-экономическим строем,
возникали не самопроизвольно: они отражали происходившие в обществе изме-

88 ГЛАВА II. Марксизм и его предшественники-утописты
нения, протест против существующих порядков. Таким протестом, и
притом весьма радикальным, были идеи утопического коммунизма,
возникшие задолго до появления капиталистического строя.
Положение Маркса и Энгельса о том, что появление на исторической
арене коммунистических идей свидетельствует о приближающемся крахе
капитализма, представляло собой явную уступку утопическому
социализму и коммунизму.
Маркс и Энгельс критиковали утопических социалистов и
коммунистов за то, что они со скрупулезными подробностями описывали будущее
общество, которое придет на смену капитализму. В отличие от утопистов
основоположники марксизма ограничились указаниями на те черты
посткапиталистического строя, которые являются продолжением процессов,
совершающихся уже при капитализме. Так, констатируя, что развитие
капитализма характеризуется обобществлением средств производства,
основоположники марксизма приходили к выводу, что конечным
результатом этого процесса станет упразднение мелкого и среднего
производства, поглощение мелких капиталистов крупными акционерными
компаниями, короче говоря, прекращение существования частной
(принадлежащей отдельным, частным лицам) собственности на средства
производства. Этот вывод отличался от представлений тех утопических
социалистов и коммунистов, которые считали необходимым запрещение
частной собственности на средства производства. И тем не менее этот
вывод Маркса и Энгельса оказался ошибочным, поскольку развитие
капитализма, особенно начиная с конца XIX века, не только не вело к
упразднению мелкого производства, но всячески способствовало его
развитию, создавая необходимую для него материально-техническую базу.
Частная собственность на средства производства оказалась
непреходящей основой капиталистического производства, которое вопреки
убеждениям Маркса и Энгельса не создавало экономических предпосылок для
ее упразднения.
Вслед за Р. Оуэном и утопическими коммунистами основоположники
марксизма утверждали, что посткапиталистическое общество навсегда
покончит с товарно-денежными отношениями и перейдет к системе
непосредственного продуктообмена. И этот вывод Маркса и Энгельса также
оказался явной уступкой утопизму.
Маркс утверждал, что в товаре содержатся в зародыше все антагони-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 427.
Там же, с. 430.

Преодоление марксизмом утопизма...
89
стические противоречия капитализма. Этот тезис остался недоказанным
и, конечно, вообще не может быть доказан. Товарный обмен возник уже
в доклассовом обществе; он существовал, развивался в
рабовладельческом, феодальном обществах, не порождая присущих капитализму
экономических отношений. И современный уровень общественного развития
свидетельствует, что товарно-денежные отношения, рыночная
экономика являются рациональными экономическими отношениями как внутри
каждой страны, так и в отношениях между странами. Товарно-денежные
отношения возникли задолго до капитализма, и они как цивилизованная
форма экономических отношений сохранятся и в посткапиталистическом
обществе. Значит ли это, что они не подвергаются изменению, развитию?
Конечно, нет. Они находятся в процессе изменения и развития.
Д.К. Гэлбрейт характеризует крупные капиталистические фирмы,
корпорации как планирующую систему, которая в ряде отношений
качественно отличается от рыночной экономики, прежде всего потому, что она
сама определяет цены продукции, поставляемой ею на рынок. «Чем
крупнее фирма, тем большее место она занимает в своей отрасли, тем выше
соответственно будет ее влияние на установление цен и издержек. И тем
выше будет в целом ее влияние на потребителей, общество и государство,
короче говоря, тем выше будет ее способность влиять на окружающую ее
среду, т. е. планировать ее»1. Корпорации, являющиеся планирующими
экономическими системами, производят в развитых капиталистических
странах около половины всех товаров и услуг, оказывая мощное влияние
на товарно-рыночные отношения как относительно независимая, хотя
и связанная с ней хозяйственная организация. «Рыночная система
покупает по ценам, которые во многом находятся во власти планирующей
экономики» . Разве это не свидетельствует о том, что рыночная экономика
и вся система товарно-денежных отношений претерпевают качественные
изменения, будущее которых в настоящее время не поддается
предвидению?
Маркс и Энгельс полагали, что социалистический принцип
распределения «от каждого по способностям, каждому — по труду» может быть
осуществлен в обществе, упразднившем товарно-денежные отношения.
И этот вывод является, конечно, уступкой утопизму. Отсутствие
товарно-денежных отношений делает невозможным хозяйственный расчет
и вознаграждение за труд, соразмерное его количеству и качеству
(последнее особенно важно). Маркс, правда, указывает в «Критике Готской
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т.17, с. 347.

90 ГЛАВА //. Марксизм и его предшественники-утописты
программы», что на первой стадии коммунизма, при социализме,
сохранится экономический закон, аналогичный закону стоимости, что сделает
возможным эквивалентный обмен между производителями, несмотря на
упразднение товарно-денежных отношений. Однако он никак не
обосновывает этот свой вывод, т. е. не указывает, как возможен эквивалентный
непосредственный продуктообмен без измерения стоимости
обмениваемых материальных благ. Исторический опыт «реального социализма»,
несмотря на то что при нем в какой-то мере сохранились
товарно-денежные отношения, убедительно показал, что цены на продукты
производства формировались не столько в рамках рыночных отношений, сколько
административным путем, решениями государственных органов, что
крайне мешало созданию рентабельного, эффективно развивающегося
производства.
В заключение само собой напрашивается вопрос: не является ли идея
социализма и коммунизма утопией? Многие в наши дни готовы без
каких-либо колебаний ответить утвердительно. Однако ответ на этот
вопрос не может быть однозначным. Прежде всего не подлежит сомнению,
что капитализм не вечен и, следовательно, переход к
посткапиталистическому общественному строю неизбежен. Однако «научный коммунизм»
не сводится к обоснованию этого тезиса. Он представляет собой
программу разностороннего социального прогресса, важнейшим направлением
которого является свободное развитие способностей человека, всемерное
умножение интеллектуального капитала, роль которого в развитии
общества все более превосходит значение создаваемых на его основе
материальных средств производства. Уже утопический социализм (и
коммунизм) представлял собой целый комплекс социальных программ по
вопросам организации производства, обучения, воспитания, образования,
медицинского обслуживания, пенсионного обеспечения и т. д. В еще
большей мере это относится к разработанному Марксом и Энгельсом
учению, которое никоим образом не сводится к требованию заменить
частную собственность на средства производства общественной
собственностью, перейти от товарно-денежных отношений к планомерно
организованному обмену продуктами труда. Учение Маркса и Энгельса —
программа рабочего движения, борющегося за обеспечение прав
человека: на труд, отдых, образование и т. д. И тот факт, что трудящиеся
многих стран уже добились осуществления своих человеческих прав, говорит
о выдающемся значении марксизма несравненно больше, чем эаблужде-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 450.

Преодоление марксизмом утопизма...
91
ния его основоположников, не сумевших до конца преодолеть утопизм
своих предшественников.
Бельгийский социал-демократ Э. Мандель пишет: «На протяжении
более двух тысячелетий идея социализма понималась как стремление
и борьба за создание такого общества, которое было бы качественно
более справедливым, равноправным и разумным, чем то, которое
существует сегодня. Это содержание социалистической идеи не исчезло и не
исчезнет» . Учение Маркса является продолжением традиции,
сформировавшейся на протяжении тысячелетий. В марксизме эта традиция приобрела
развитую, систематическую форму научной теории, форму, которая не
предохранила ее от заблуждений, но вместе с тем способствовала
глубокому экономическому, историческому, материалистическому
исследованию общества.
В.И. Ленин противопоставлял марксизм либерализму, поскольку
последний является буржуазной идеологией. При этом, однако, Ленин
игнорировал тот факт, что либерализм был и остается идеологией демократии,
в рамках которой рабочее (в том числе социалистическое) движение
добилось своих выдающихся успехов. Нельзя поэтому не согласиться с
выдающимся американским социологом Ч.Р. Миллсом, который писал: «То,
что является наиболее ценным в классическом либерализме, наиболее
убедительно и плодотворно воплощено в классическом марксизме»1.
В противоположность большинству буржуазных социологов, которые
рассматривают марксизм как в значительной мере чужеродное явление
в лоне европейской цивилизации, как отрицание ее веками сложившихся
духовных устоев, традиций, убеждений, Миллс, напротив, подчеркивает,
что именно в марксизме высочайшие достижения европейской культуры
получили свое наиболее одухотворенное выражение. С его точки зрения,
с которой нельзя не согласиться, марксизм является такой же частью
европейской культуры, как и культура итальянского Ренессанса.
Миллс не марксист, и это делает тем более ценными его размышления
о марксизме. Они приводят его к выводу, что «нет такого
положительного идеала, поддерживаемого Марксом, который не был бы вместе с тем
ценным вкладом в гуманистическую традицию» . Это положение Милл-
са позволяет правильнее, глубже оценить позицию тех недавних
марксистов, которые ныне не видят в марксизме ничего, кроме утопических
заблуждений, не ведая того, что даже эти заблуждения содержательны
и именно поэтому не являются только заблуждениями.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 7.

92
ГЛАВА II. Марксизм и его предшественники-утописты
«В любой части света интеллектуалы и политики в течение сотни лет
мыслили и действовали и сегодня мыслят и действуют от имени
Маркса», — констатирует Миллс . И эта констатация, которой нельзя
избежать, вновь и вновь ставит вопрос о современном значении учения
Маркса, о путях его критического переосмысления и дальнейшего развития,
преодолевающего всякий утопизм.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 299.
Там же, с. 279.
Там же, с. 287.
Там же, с. 288.

Преодоление марксизмом утопизма... 93

94
ГЛАВА //. Марксизм и его предшественники-утописты
Каутский К. Происхождение христианства. М., 1990, с. 310.

Преодоление марксизмом утопизма... 95

96
ГЛАВА //. Марксизм и его предшественники-утописты
Гэлбрейт Д.К. Экономические теории и цели общества. М., 1976, с. 69.
Там же, с. 82.

Преодоление марксизмом утопизма... 97

98
ГЛАВА II. Марксизм и его предшественники-утописты
Маидель Э. О социализме в прошлом и будущем // Социальные идеалы и
политика в меняющемся мире. М., 1992, с. 160.

Преодоление марксизмом утопизма...
99
1 Mills Ch. R. The Marxists. N. Y., 1962, p. 123.
2 Ibid., p. 132.
3 Ibid., p. 136.

ГЛАВА III
Опыт критического
осмысления
диалектического
материализма
ФИЛОСОФИЯ КАК ОТРИЦАНИЕ ФИЛОСОФИИ
Перманентная конфронтация, специфически характеризующая отношения
между философскими учениями, нередко находит свое выражение в том,
что тот или иной создатель философской системы подвергает отрицанию
не только все другие философские учения, но даже самое философию,
истолковывая тем самым свое учение как нечто принципиально отличное от
того, что когда-либо считалось философией. Ярким примером такого
философского отрицания философии является учение Канта,
утверждающего, что его философия «провозглашает себя такой философией, до которой
еще вообще не существовало никакой философии» . Это парадоксальное
заявление Кант поясняет рассуждением о том, что возможна лишь одна
истинная философия, а поскольку до него таковой не существовало, то все
неистинные философские учения вообще не следует считать философией;
они представляли собой просто рассуждательство на философские темы,
а не систему истин, которой, по определению, должна быть философия.
Кант, разумеется, не был одинок в своем философском отрицании
философии. Непримиримый противник кантианства и идеализма вообще
Л. Фейербах с такой же категоричностью, как и Кант, восклицал:
«Никакой религии! — такова моя религия; никакой философии! — такова моя
философия» . В этом заявлении парадоксально сочетаются как отрицание
философии (и религии), так и ее признание. Такова вообще судьба всякого
Кант И. Метафизика нравов. Соч., М., 1965, т. 4, ч. 2, с. 114.

Философия как отрицание философии
101
философского отрицания философии, начиная со времен античного
философского скептицизма и до наших дней. Дело в том, что всякое
теоретически обосновываемое отрицание философии неизбежно становится
обоснованием новой философской теории. Иными словами, отрицание философии,
предполагающее критический анализ ее содержания, противопоставление
ее тезисам антитезисы, ее аргументам контраргументы, необходимо
оказывается отрицанием отрицания, т. е. возрождением философии на новой
основе. С этих позиций следует подходить и к тому отрицанию философии,
которое внутренне присуще учению Маркса и Энгельса как в период его
формирования, так и на следующих этапах его развития.
Уже в первой своей философской работе, диссертации «Различие
между натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпикура» Маркс
вплотную подходит к отрицанию философии как абстрактного
самосознания, противопоставляемого внешней, якобы лишенной духовности
действительности. Философия, согласно Марксу, призвана не отвергать эту
действительность, а сделать ее разумной, философской. А для этого
философия должна превратиться из абстрактного умозрения в практическую
энергию. Это превращение — закон развития философии, благодаря
которому только и может быть преодолено противоречие между нею и
действительностью. Но вместе с преодолением этого конфликта происходит
и самоотрицание философии. «Таким образом, — пишет Маркс, — в
результате получается, что в той мере, в какой мир становится
философским, философия становится мирской, что ее осуществление есть вместе
2
с тем ее потеря...» .
Эта мысль о необходимом, закономерном обмирщении философии,
которое становится в конечном итоге ее самоотрицанием, получает
дальнейшее развитие в статьях Маркса, опубликованных в «Рейнской газете»
в 1841—1843 гг. В них обсуждается экономическое и политическое
положение Германии, однако обсуждение ведется с позиций философии,
понимаемой как разумная критика. То обстоятельство, что предметом
философского рассмотрения являются дебаты Рейнского ландтага,
законопроект о краже дров, бедственное положение мозельских виноделов,
нисколько не противоречит, по убеждению Маркса, назначению и
призванию философии. Если в прошлом философия считала газеты не
подходящей для своих выступлений ареной, то теперь она становится газетной
Фейербах Л. Фрагменты к характеристике моей философской биографии.
— Избр. филос. произведения, М., 1955, т. 1, с. 268.
Маркс К. и Энгельс Ф. Из ранних произведений. M.t 1956, с. 78.

102 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
сотрудницей. «Философия, сообразно своему характеру, никогда не
делала первого шага к тому, чтобы сменить аскетическое священническое
одеяние на легкую модную одежду газет», — писал Маркс . Порывая
с многовековой традицией, Маркс делает предметом философского
анализа нефилософские вопросы, развивая тем самым новое понимание
философии, которое в дальнейшем характеризуется как ее отрицание.
Следующим этапом в развитии Марксовой концепции философии
являются статьи, опубликованные в «Немецко-французском ежегоднике»,
изданном Марксом вместе с младогегельянцем А. Руге в 1844 г. Это
издание открывается письмами Маркса и Руге, в которых обсуждается
задача предпринятого ими издания. В письме Маркса, помеченном
сентябрем 1843 г., философия осуждается как стремление умозрительно,
догматически предвосхищать будущее, как совершенно неоправданная
амбициозная претензия решить раз и навсегда все встающие перед
человечеством проблемы. «До сих пор, — саркастически замечает Маркс, —
философы имели в своем письменном столе разрешение всех загадок,
и глупому непосвященному миру оставалось только раскрыть рот, чтобы
ловить жареных рябчиков абсолютной науки». Но времена меняются,
констатирует Маркс, и прежнее по видимости независимое от
жизненного мира существование философии стало невозможным. «Теперь, —
пишет Маркс, развивая идеи, сформулированные в «Рейнской газете», —
философия стала мирской; это неопровержимо доказывается тем, что
само философское сознание не только внешним, но и внутренним образом
втянуто в водоворот борьбы» . Это изменение характера
философствования, превращение философии в критику социального status quo,
непосредственное участие философии в политической борьбе есть, с одной
стороны, воплощение гуманистических идеалов, порожденных развитием
философии, а с другой — отрицание философии, по меньшей мере в старом,
традиционном ее понимании* .
В статье «К критике гегелевской философии права. Введение»,
опубликованной в «Ежегоднике», Маркс продолжает развивать идею о
единстве процессов воплощения философии и ее отрицания, упразднения.
Выступая против модного в тогдашней Германии младогегельянства,
воззрения которого Маркс незадолго до этого разделял, он критикует его
представителей за иллюзорное представление будто бы «можно
превратить философию в действительность, не упразднив самой философии» .
Превращение философии в действительность, т. е. осуществление ее гу-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 105.

Философия как отрицание философии
103
манистических идеалов, есть, по убеждению Маркса, отрицание,
упразднение всего того, что специфическим образом характеризует философию
как умозрительную форму сознания. Философия, воплощаясь в жизнь,
став практической деятельностью, политически ориентированной
борьбой, перестает быть философией — такова мысль Маркса.
Однако в цитируемой статье Маркс еще не приходит к отрицанию
философии вообще; он, скорее, настаивает на необходимости радикально
преобразовать философию, соединив ее с освободительным движением
пролетариата, сделав ее идейным оружием его классовой борьбы.
«Подобно тому, как философия находит в пролетариате свое материальное
оружие, так и пролетариат находит в философии свое духовное
оружие...» .
Приведенные положения Маркса свидетельствуют о его двойственном
отношении к философии. С одной стороны, он осуждает ее как
доктринерское, противопоставляемое практической жизни умозрительное
сознание, которое подлежит упразднению. Но с другой стороны, он
настойчиво подчеркивает необходимость воплощения философии в
действительность и, следовательно, не только признает сложившиеся в лоне
философии гуманистические идеалы, но и видит в философии (правда,
радикально преобразованной) идейное оружие социального освобождения
рабочего класса. Такое двойственное отношение к философии
преодолевается Марксом в «Экономическо-философских рукописях 1844 года».
Эта незаконченная рукопись, являющаяся, пожалуй, самым значительным
произведением периода формирования, становления марксизма, отличает -
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 379.
* Наглядным примером такого традиционного понимания философии может
быть следующая сентенция Гегеля: «Отвращение к волнениям непосредственных страстей
в действительности побуждает приступить к философскому рассмотрению; его интерес
заключается в том, чтобы познать ход развития самоосуществляющейся идеи, а именно идеи
свободы, которая существует лишь как сознание свободы» (Гегель. Философия истории.
Соч., М.—Л., 1935, т. VIII. с. 422). Примечательно, что Гегель говорит о
самоосуществляющейся идее, т. е. не включает в ее осуществление человеческую деятельность.
Показательно и другое: свобода характеризуется «лишь как сознание свободы». Именно против
такого понимания смысла и роли философии выступает Маркс: «... мы знаем, что нам
нужно совершить в настоящем, — я говорю о беспощадной критике всего существующего...»
(Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 379).
Там же, с. 421.

104 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
ся той особенностью, которую Маркс, оценивая впоследствии «Святое
семейство», первое написанное в соавторстве с Энгельсом произведение,
назвал культом Фейербаха. Фейербах, утверждает Маркс,
«по-настоящему преодолел старую философию». Развивая этот тезис, Маркс пишет:
«Подвиг Фейербаха заключается в следующем:
1) в доказательстве того, что философия есть не что иное, как
выраженная в мыслях и логически систематизированная религия, не что иное,
как другая форма, другой способ существования отчуждения
человеческой сущности, и что, следовательно, она также подлежит осуждению;
2) в основании истинного материализма и реальной науки, поскольку
общественное отношение «человека к человеку» Фейербах также делает
основным принципом теории» .
Маркс солидаризуется с Фейербахом и тем самым принимает фейер-
баховское отрицание философии, несмотря на его явно односторонний,
а также и упрощенный характер. Как видно из приведенной цитаты, фей-
ербаховское отрицание философии есть отрицание идеализма, который
редуцируется к религиозному сознанию, что, конечно, игнорирует его
собственно философское, познавательное содержание, которое попросту
выносится за скобки.
Нетрудно понять, что такое, принимаемое Марксом отрицание
философии принципиально отличается от того к ней отношения, которое
обосновывалось им в «Немецко-французском ежегоднике» и в более ранних
работах. Теперь уже нет и не может быть речи о воплощении философии,
претворении в действительность ее гуманистических идеалов.
Упразднение философии сводится к упразднению религии, понимаемой как
отчужденное человеческое сознание. Правда, в приведенной выше цитате
философии, подвергнутой тотальному отрицанию, противопоставляется
истинный материализм, который понимается, как видно из цитируемого
текста, не как философское учение, а как отрицание философии, что
представляется вполне правомерным, поскольку философия сведена к
идеализму и, более того, к религиозному сознанию. Но суть дела не только
Там же, с. 428. Несколько ниже Маркс поясняет свою мысль: «Философия
не может быть воплощена в действительность без упразднения пролетариата, пролетариат
не может упразднить себя, не воплотив философию в действительность» (там же, с. 429).
Упразднением пролетариата Маркс называет его социальное освобождение, благодаря
которому пролетариат перестает быть пролетариатом, т. е. эксплуатируемым классом, и
становится собственником применяемых им средств производства.

Философия как отрицание философии
105
в этом, ибо «истинный материализм» противопоставляется не только
идеализму, но и всем предшествующим материалистическим учениям: ведь
они также были философскими учениями. То, что Маркс называет
истинным материализмом, не есть материалистическое учение о природе,
каковым был весь предшествующий (в том числе и фейербаховский)
материализм. Называя Фейербаха основателем истинного материализма,
Маркс, разумеется не сознавая этого, приписывает своему выдающемуся
предшественнику принципиально новое материалистическое учение,
которое лишь в зародыше содержалось в философии Фейербаха, в его
антропологическом материализме. Маркс имеет в виду (и это становится
очевидным при чтении его «Тезисов о Фейербахе» и в особенности
«Немецкой идеологии») материалистическое учение об обществе,
исторический материализм, понимаемый как теоретическая основа
коммунистического мировоззрения.
«Точка зрения старого материализма, — говорится в Марксовых
«Тезисах о Фейербахе», — есть гражданское общество; точка зрения
нового материализма есть человеческое общество, или обобществившееся
человечество» . Гражданское общество, о котором здесь идет речь,
конечно, буржуазное общество; человеческое же общество есть не что иное, как
общество, построенное на коммунистических началах. Отсюда понятно,
почему в «Немецкой идеологии» коммунисты характеризуются как
практические материалисты: их деятельность теоретически основывается на
материалистическом понимании истории .
В «Святом семействе» основоположники марксизма в процессе
критики младогегельянского идеализма конкретизируют свое отрицание
философии, понимаемой как отчужденное человеческое сознание в его
теоретической форме. Философия, утверждают они, «именно потому, что она
была только трансцендентным, абстрактным выражением
существующего положения вещей, вследствие этой своей трансцендентности и
абстрактности, вследствие своего мнимого отличия от мира, должна была
вообразить, что она оставила глубоко под собой существующее положение
вещей и действительных людей. С другой стороны, так как философия
в действительности не отличалась от мира, то она и не могла произнести
над ним никакого действительного приговора, не могла приложить к
нему никакой реальной силы различения, не могла, значит, практически
вмешаться в ход вещей, и в лучшем случае ей приходилось
довольствоваться практикой in abstracto» . И здесь, так же как в «Экономическо-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 42, с. 154.

106 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
философских рукописях 1844 года», Маркс, в сущности, отрицает не
философию вообще, а ее особую, трансцендентную, по его выражению,
форму, т. е. идеализм. Этот вывод, несомненно вытекающий из цитируемого
положения, вполне подтверждается содержанием того краткого
историко-философского экскурса, который мы находим в «Святом семействе».
Маркс и Энгельс прослеживают, правда фрагментарным образом,
борьбу материализма против идеализма, именуемого метафизикой.
Подчеркивая выдающееся значение философии Гегеля, который не только
возродил, но и обогатил метафизику XVII века, основоположники марксизма
указывают, что и эта, высшая форма спекулятивно-идеалистической
философии «будет навсегда побеждена материализмом, достигшим теперь
благодаря работе самой спекуляции своего завершения и совпадающим
с гуманизмом. А подобно тому как Фейербах явился выразителем
материализма, совпадающего с гуманизмом в теоретической области,
французский и английский социализм и коммунизм явились выразителями
этого материализма в практической области» . В другом месте этой же
работы Маркс и Энгельс утверждают, что материализм, продолжающий
традиции картезианской физики, «вливается в естествознание в
собственном смысле слова» , т. е. также перестает существовать как особая,
философская форма знания. Таким образом, философия, не только
идеализм, но и материализм теряют свой raison сГ е tre, а то, что в них было
рациональным, растворяется в нефилософском знании, с одной стороны,
в науках о природе, а с другой — в социальной, практически
ориентированной теории.
Отрицание философии особенно резко выражено во втором
совместном произведении основоположников марксизма, в «Немецкой
идеологии». Здесь уже нет речи об усвоении положительными науками гумани-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 4. Следующий, заключительный
тезис, получивший широкую известность, гласит: «Философы лишь различным образом
объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его» (там же). В этом
положении отрицание философии не сводится к отрицанию идеализма и его якобы неизбежной
религиозной основы. Философия отвергается как теория, которая не служит необходимому
делу изменения (разумеется, революционного) общественных отношений. Это, конечно,
весьма одностороннее понимание философии, которая, как свидетельствует исторический
опыт, достаточно часто служила делу революционного преобразования общества. Что же
касается того, что философы различным образом объясняли мир, то это, конечно, нельзя
вменять в вину философии, как и науке вообще, которая познает и тем самым объясняет
действительность.

Философия как отрицание философии 107
стической направленности философии, о слиянии материализма с
естествознанием. Философия буквально третируется. Философия, утверждают
Маркс и Энгельс, должна быть отправлена в отставку: «...нужно
выпрыгнуть из нее и в качестве обыкновенного человека взяться за изучение
действительности. Для этого в литературе имеется огромный материал,
не известный, конечно, философам... Философия и изучение
действительного мира относятся друг к другу, как онанизм и половая любовь» .
Это, по существу, нигилистическое отношение к философии, явно
отличающееся от того отрицательного, но вместе с тем двойственного
отношения к ней, которое имело место в более ранних работах Маркса и
Энгельса, обосновывается аргументами, родственными позитивистской
философии О. Конта. Положительные науки, отпочковавшись от философии,
отмежевавшись от нее, лишают в конечном итоге ее права на
существование. «Изображение действительности лишает самостоятельную
философию ее жизненной среды. В лучшем случае ее может заменить сведение
воедино наиболее общих результатов, абстрагированных из рассмотрения
исторического развития людей» . Это сравнительно мягко выраженное
отрицание философии, допускающее вместе с тем возможность
теоретического (по существу, философского) обобщения результатов истории
человечества, сменяется в последующем изложении все более резкой
критикой философии как мнимого знания, неизбежно обреченного
оставаться в отрешенном от реальной действительности мире мыслей. Этой
самоизоляции в мышлении не существует для нефилософского,
положительного исследования, которому нет необходимости спуститься из мира
мыслей в действительный мир, так как такое исследование не отрывается
от действительности, не противопоставляется ей; оно осуществляется
в лоне действительного мира, в мире фактов, эмпирических данных.
Понятно поэтому, почему «вся задача перехода от мышления к
действительности, и, значит, от языка к жизни существует только в философской
иллюзии, т. е. правомерна лишь с точки зрения философского сознания,
которому неизбежно остаются неясными характер его мнимого отрешения
от жизни»2.
И здесь обнаруживается, что отрицание философии снова и снова
оказывается отрицанием спекулятивно-идеалистического мышления,
которому постоянно противостоит материалистическая философия. Это
обстоятельство не остается вне поля зрения основоположников марксизма,
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 42.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 43.

108 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
поскольку они говорят о материалистическом мировоззрении, которое
«вовсе не обходится без предпосылок, а эмпирически изучает как раз
действительные материальные предпосылки как таковые и потому является
впервые действительно критическим воззрением на мир»1. Речь здесь
идет о материалистическом понимании истории. Само это выражение, так
же как и основы материалистического понимания истории, впервые
изложены Марксом и Энгельсом в «Немецкой идеологии», изложены как
отрицание философии, как переход материализма из области философской
спекуляции в область положительного, осмысленного и обобщающего
эмпирические данные положительного исследования.
Не следует думать, что отрицание философии, так же как и
противопоставление философии материалистического понимания истории,
характерно лишь для ранних произведений Маркса и Энгельса, относящихся
к периоду формирования марксизма. Эту же позицию Маркс и особенно
Энгельс отстаивают во всех своих трудах. Так, в работе «Людвиг
Фейербах и конец классической немецкой философии» Энгельс утверждает:
материалистическое понимание истории «наносит философии
смертельный удар в области истории точно так же, как диалектическое понимание
природы делает ненужной и невозможной всякую натурфилософию» .
В этом безоговорочном отрицании натурфилософии и философии истории
нельзя не отметить признания одного из важнейших результатов
развития философии — диалектического способа мышления, который, как
видно из цитируемого высказывания, рассматривается Энгельсом
безотносительно к философии, т. е. не как специфически философский, а
общенаучный метод исследования, который должен быть усвоен всеми учеными,
в особенности естествоиспытателями. Поэтому в «Диалектике природы»
Энгельс настойчиво подчеркивает: «Лишь когда естествознание и
историческая наука впитают в себя диалектику, лишь тогда весь философский
скарб — за исключением чистого учения о мышлении — станет
излишним, исчезнет в положительной науке» .
Таким образом, отрицание философии, которое в «Немецкой
идеологии» выступало в своей тотальной и, можно даже сказать, вызывающе
брутальной форме, приобретает позитивный характер, свидетельством
чего является признание выдающегося завоевания философии —
диалектического способа мышления.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 139.
Там же, с. 145.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 225.

Философия как отрицание философии
109
В «Святом семействе» Маркс и Энгельс высказываются о диалектике
главным образом в связи с философией Гегеля и его последователей,
высказываются по-фейербаховски, т. е., по существу, отрицательно. Это
подтверждается, в частности, такой их оценкой гегелевской системы и ее
критики Фейербахом: «Но кто же открыл тайну «системы»? Фейербах.
Кто уничтожил диалектику понятий — эту войну богов, знакомую одним
только философам? Фейербах» . Если учесть, что Фейербах не
воспринял диалектики Гегеля, что он истолковывал ее как идеалистический,
мистифицирующий действительность метод, то столь высокая оценка фей-
ербаховской критики диалектики убедительно свидетельствует о том, что
в 40-х гг. Маркс и Энгельс еще не ставили вопроса о материалистической
переработке диалектики, что их отрицание философии являлось в те годы
также отрицанием диалектики.
В «Немецкой идеологии» вопрос о диалектике вообще не
обсуждается. В «Нищете философии» Маркс критикует прудоновскую,
воспринятую из гегелевской философии диалектику, вскрывая ее идеалистический
характер. Однако наряду с этим Маркс подчеркивает и положительные
стороны гегелевской диалектики. Он указывает, например, на то, что
отрицание является необходимым моментом процесса развития. Выступая
против прудоновского недиалектического понимания отношения
противоположностей положительного и отрицательного, Маркс справедливо
отмечает: «Сосуществование двух взаимно-противоречащих сторон, их
борьба и их слияние в новую категорию составляют сущность
диалектического движения. Тот, кто ставит себе задачу устранения дурной
стороны, уже одним этим сразу кладет конец диалектическому движению» .
Однако в «Нищете философии» отсутствует общая принципиальная
характеристика отношения марксизма к гегелевскому диалектическому
методу, несмотря на то что Марксова критика «Философии нищеты» Пру-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 26. В.И.Ленин, следуя Марксу и
Энгельсу, утверждал в одной из ранних своих работ: «С точки зрения Маркса и Энгельса,
философия не имеет никакого права на отдельное самостоятельное существование, что ее
материал распадается между разными отраслями положительной науки» (Ленин В.И. Поли,
собр. соч., т. 1, с. 438). В своих последующих работах Ленин, по-видимому, изменил свою
точку зрения, о чем свидетельствуют, с одной стороны, его собственные философские
работы, а также тот факт, что он рассматривает философию (диалектический материализм)
как одну из составных частей марксизма.
Там же, с. 451.

110 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
дона несомненно заключает в себе диалектическую постановку ряда
вопросов* . Такую принципиальную характеристику мы находим лишь
через 20 с лишним лет в предисловии Маркса ко второму изданию
первого тома «Капитала». В нем Маркс выступает против модного в
тогдашней Германии третирования философии Гегеля, объявляет себя
«учеником этого великого мыслителя» и в этой связи лапидарно
определяет смысл и значение гегелевской диалектики: «Мистификация,
которую претерпела диалектика в руках Гегеля, отнюдь не помешала тому,
что именно Гегель первый дал всеобъемлющее и сознательное
изображение ее всеобщих форм движения. У Гегеля диалектика стоит на голове.
Надо ее поставить на ноги, чтобы вскрыть под мистической оболочкой
рациональное зерно» . Как разительно отличается эта оценка
диалектического идеализма Гегеля от всего того, что писали об этой философии
Маркс и Энгельс в сороковых годах!
Маркс ставит вопрос о демистификации идеалистической диалектики
Гегеля, о ее материалистической переработке. Такая постановка вопроса
с необходимостью влечет за собой возвращение к материалистической
философии как общему мировоззрению, которое не сводимо к
материалистическому пониманию истории. И Энгельс, решая поставленную
Марксом задачу, говорит в «Анти-Дюринге» о новой исторической форме
материализма: «...современный материализм является по существу
диалектическим и не нуждается больше ни в какой философии, стоящей над
прочими науками. Как только перед каждой отдельной наукой ставится
требование выяснить свое место во всеобщей связи вещей и знаний о
вещах, какая-либо особая наука об этой всеобщей связи становится
излишней» . Таким образом, признание необходимости новой,
диалектико-материалистической философии не отменяет прежнего отрицания филосо-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 224.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 316. К. Каутский, опираясь на
высказывания основоположников марксизма и не видя в их отрицании философии
стремления по-новому понять и развить философию, приходит к явно неправильной
характеристике марксизма: «Я рассматриваю марксизм не как философское учение, а как эмпирическую
науку, как особое понимание общества» (Kautsky К. Ein Briefüber Marx und Mach // «Der
Kampf», Wien, 1909, Heft 10, S. 452). Тот факт, что Энгельс в «Анти-Дюринге» и
других своих работах, уточняя марксистское отношение к философии, говорил об отрицании
философии в старом смысле слова, по-видимому, не оказал на Каутского никакого
влияния.

Философия как отрицание философии
111
фии, однако на место тотального, по существу, нигилистического
отрицания права философии на существование ставится конкретная,
исторически оправданная задача: покончить с противопоставлением философии
наукам о природе и обществе, упразднить философию как науку наук, т. е.
мнимую науку, претендующую на верховенство в мире конкретных наук.
Это уже не отрицание философии вообще, а отрицание философии в
старом смысле слова, т. е. отрицание традиционной философии, каждая
система которой претендовала объять необъятное, построить целостную,
охватывающую все существующее картину мира. Относительно этой,
подлежащей упразднению философии Энгельс замечает: «Требовать от
философии разрешения всех противоречий, значит требовать, чтобы один
философ сделал такое дело, какое в состоянии выполнить только все
человечество в своем поступательном развитии. Раз мы поняли это, —
а этим мы больше, чем кому-нибудь обязаны Гегелю, — то всей
философии в старом смысле слова приходит конец. Мы оставляем в покое
недостижимую на этом пути и для каждого человека в отдельности
«абсолютную истину» и зато устремляемся в погоню за достижимыми для нас
относительными истинами по пути положительных наук и обобщения их
результатов при помощи диалектического мышления» .
Итак, Маркс и Энгельс, начав с радикального отрицания философии en
bloc, приходят в конечном итоге к отрицанию философии в старом смысле
слова. Это уже несомненно положительное отрицание, которое означает,
с одной стороны, преодоление присущего прежней, в особенности
идеалистической, философии противопоставления философского
миропонимания всему многообразию научного знания, а с другой стороны,
представляет собой критическое освоение материалистической традиции и
диалектического способа мышления. На этом пути Маркс и Энгельс
приступают к созданию философии нового типа. В какой мере им удалось
решить эту задачу? Этот вопрос требует обстоятельного рассмотрения.
ПРОБЛЕМА ПРЕДМЕТА ФИЛОСОФИИ НОВОГО ТИПА.
ЗАКОНЫ ДИАЛЕКТИКИ
Маркс, высоко оценивая диалектический способ мышления и ставя
задачу материалистической переработки идеалистической гегелевской диа-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 525.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 102.

112 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
лектики, не называл, однако, свое мировоззрение диалектическим
материализмом или философией вообще. По-видимому, он рассматривал
материалистически переработанную диалектику не как философское учение,
а как научную методологию, что вполне согласуется с марксистским
отрицанием философии. Нет поэтому у Маркса и речи о созданной им
философии. В.И. Ленин безусловно ошибается, когда заявляет, что «Маркс
неоднократно называл свое миросозерцание диалектическим
материализмом...» .
Энгельс, как это видно из приведенной выше цитаты, говорит о
диалектическом характере «современного материализма». Однако и у него я
не нахожу выражения «диалектический материализм»; характеризуя свои
философские воззрения, Энгельс чаще всего говорит о материализме,
о материалистической диалектике. Речь, разумеется, идет о
диалектическом материализме, а почти полное отсутствие этого выражения,
очевидно, объясняется тем, что свои философские воззрения Энгельс, как это ни
парадоксально, трактовал как преодоление философии. Вероятно,
поэтому мы не встречаем у Энгельса таких, получивших впоследствии широкое
распространение выражений, как «философия марксизма» или
«марксистская философия». Тем не менее было бы совершенно неправильно
ставить под вопрос тот несомненный факт, что основоположники
марксизма, подвергая критике предшествующую материалистическую
философию как метафизическое (антидиалектическое), механистическое
учение, предприняли в высшей степени плодотворную попытку создания
принципиально новой, диалектической формы материализма. И,
несмотря на свою суровую критику идеалистических учений, они признавали,
что одним из источников их новой материалистической философии
является идеалистическое учение Гегеля, поскольку оно носило
диалектический характер. Сам факт признания исторической преемственности между
диалектическим материализмом и определенным идеалистическим
учением принципиально отличает Маркса и Энгельса от их предшественников-
материалистов, которые напрочь отвергали всякое идеалистическое фило-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 136.
* Г.В.Плеханов правильно характеризует выступление Маркса против Пру-
дона: «Победа Маркса над Пру доном в этом споре была победой человека, умевшего
мыслить диалектически, над человеком, не сумевшим выяснить себе природу диалектики, но
пытавшимся применить ее метод к анализу капиталистического общества» (Плеханов Г.В.
Избранные философские произведения в пяти томах. Том III. М., 1957, с. 147).

Философия как отрицание философии
113
софствование, третируя его как собрание всяческих предрассудков и
утверждений, противоречащих здравому смыслу.
Французские марксисты, авторы «Критического словаря марксизма»,
правильно говорят о выражении «диалектический материализм»: «Это
выражение, которое в настоящее время служит для обозначения
философии марксизма, не встречается у Маркса и Энгельса, которые говорили
лишь о «материалистической диалектике» .
Авторы словаря подчеркивают это далеко не случайное
обстоятельство, так как оно выражает сложившееся у основоположников марксизма
негативистское отношение к философии, выявляющееся даже тогда,
когда они приступают к изложению своей собственной системы философских
взглядов. Так, в «Анти-Дюринге» Энгельса, в произведении, в котором
наиболее полно, несмотря на свою полемическую форму, излагаются
основные положения философии марксизма, утверждается: «...если
принципы бытия выводить из того, что есть, — то для этого нужна не
философия, а положительные знания о мире и о том, что в нем происходит; то,
что получается в результате такой работы, также не есть философия, а
положительная наука» . Если руководствоваться этим тезисом, то нелегко
ответить на вопрос, какое же место занимает философия марксизма в
системе научных знаний, поскольку и здесь Энгельс по-прежнему
рассматривает философию как противостоящую положительным наукам и
поэтому подлежащую отрицанию. Это значит, что, несмотря на утверждение,
что марксизм отрицает философию лишь в старом смысле слова,
тотальное отрицание философии не вполне преодолено, что, как мы увидим
дальше, непосредственно сказывается в постановке вопроса о предмете
философии.
Выражение «диалектический материализм» ввел в научный оборот
последователь Маркса и Энгельса И. Дицген в работе «Экскурсии
социалиста в область теории познания». Выражение «философия марксизма»
впервые появляется в работах марксистов эпохи II Интернационала, в
особенности же в сочинениях Г.В. Плеханова и В.И. Ленина. Не следует,
однако, придавать этим историческим подробностям существенного
значения, так как создателями диалектического материализма, вне всякого
сомнения, являются Маркс и Энгельс, последний в особенности.
Энгельс, подчеркивая принципиальное отличие излагаемых им
философских воззрений от всей предшествующей философии, указывает: «Это
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 22.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 25.

114 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
вообще уже больше не философия, а просто мировоззрение, которое
должно найти себе подтверждение и проявить себя не в некоей особой науке
наук, а в реальных науках». Выражение «просто мировоззрение» не может,
конечно, не вызвать возражения по той простой причине, что просто
мировоззрения не существует. Существуют различные типы мировоззрений,
в частности религиозное, естественно-научное, социально-политическое и,
конечно, философское мировоззрение, обладающее специфическими, лишь
ему одному свойственными характеристиками. Энгельс косвенным образом
признает, что речь идет именно о философском мировоззрении, так как
продолжением приведенной выше цитаты является следующее утверждение:
«Философия, таким образом, здесь «снята», т. е. «одновременно
преодолена и сохранена», преодолена по форме, сохранена по своему
действительному содержанию» . Следовательно, отрицание философии оказывается
в конечном счете, если воспользоваться понятиями диалектики,
отрицанием отрицания, т. е. снятым, преодоленным отрицанием, а значит, и
возрождением философии, но, конечно, на новой, как подчеркивает Энгельс,
основе.
Философия, переставшая быть «особой наукой наук», черпает свои
выводы не из умозрительных постулатов, а из совокупного опыта
человечества, из результатов естественно-научного исследования природы.
Естественно, что такая философия, осмысливающая человеческий опыт
и научные данные, может быть только материализмом. И соответственно
этим методологическим посылкам Энгельс утверждает:
«...материалистическое мировоззрение означает просто понимание природы, какова она
есть, без всяких посторонних прибавлений...» .
Такими же аргументами пользуется Энгельс для обоснования
материалистического отрицания сверхприродного, потустороннего духовного мира.
Это отрицание представляется ему не результатом философского
(материалистического) исследования, а необходимым выводом из специально
научного исследования внешнего мира и мышления. Нет, конечно, никаких
оснований умалять роль науки, в особенности естествознания, в
обосновании материалистического мировоззрения. Но значит ли это, что
материализм не является результатом развития самой философии, в том числе и
философского осмысления естественно-научных открытий? Конечно, нет.
Тем не менее материалистическое отрицание трансцендентного трактуется
Энгельсом не как философский, а как естественно-научный вывод. Он
пишет: «Уверенность, что кроме материального мира не существует еще осо-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 278.

Проблема предмета философии нового типа...
115
бого духовного мира, есть результат длительного и трудного исследования
реального мира, у compris также исследование продуктов и процессов
человеческого мозга» . Между тем в «Диалектике природы» Энгельс
подвергает критике тех естествоиспытателей, которые придерживаются
идеалистических и даже мистических воззрений. Не значит ли это, что
естествознание не приводит само собой к материалистическому миропониманию,
что философский материализм, который несомненно черпает свои
аргументы в естествознании, все же отличается известной самостоятельностью,
относительной независимостью от своего естественно-научного основания.
По словам Энгельса «современный материализм обобщает новейшие
успехи естествознания...» . Это обстоятельство свидетельствует как о
зависимости «современного материализма» от наук о природе, так и о его
относительной независимости, проистекающей из обобщения многообразных,
нередко не согласующихся друг с другом, научных данных.
Энгельс решительно противопоставляет новый, т. е. диалектический,
материализм предшествующим учениям, которые оставались чужды
диалектике, носили метафизический (т. е. антидиалектический) характер,
сводили движение к механическому перемещению тел, не признавали
всеобщности и существенности развития, ограничивались
материалистическим пониманием природы, оставаясь на идеалистических позициях в
своем понимании общественных явлений. В отдельных случаях критика
Энгельсом недиалектического характера предшествующего материализма
обретает крайне резкие, неоправданно резкие черты. Так, например, он
утверждает, что гегелевский «синтез наук о природе и их рациональная
группировка представляют собой большее дело, чем все
материалистические глупости, вместе взятые...» .
Итак, диалектический материализм порывает не только с
идеалистической философией, но и с метафизическим, антидиалектическим
материализмом и, соответственно этому, диалектико-материалистически
формулирует предмет и всю проблематику философии. Отрицание философии
(пусть и в старом смысле слова) делает во многом проблематичным и
понимание предмета марксистской философии. Это бросается в глаза хотя
бы из такого высказывания Энгельса: «За философией, изгнанной из
природы и истории, остается, таким образом, еще только царство чистой
мысли, поскольку оно еще остается: учение о законах самого процесса
мышления, логика и диалектика» . Если согласиться с этим тезисом,
то предметом философии марксизма оказывается мышление. Но этот вы-
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 260.

116 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
вод, сближающий диалектический материализм с гегелевским
диалектическим идеализмом, явно противоречит всем другим высказываниям
Энгельса, в особенности тем, которые касаются материалистического
понимания природы.
В «Диалектике природы» Энгельс критикует Гегеля за то, что для
него законы диалектики существуют «лишь как законы мышления»,
противопоставляя этому идеалистическому воззрению материалистический
тезис, характеризующий предмет философии марксизма:
«...диалектические законы являются действительными законами развития природы» .
В другом месте этой же работы Энгельс, ссылаясь на «Анти-Дюринг»,
подчеркивает, что «диалектика рассматривается как наука о наиболее
общих законах всякого движения» .
В той же «Диалектике природы» мы встречаемся и с другой
характеристикой диалектики, а тем самым и предмета философии марксизма:
«Диалектика как наука о всеобщей связи. Главные законы: превращение
количества в качество — взаимное проникновение полярных
противоположностей и превращение их друг в друга, когда они доведены до
крайности, — развитие путем противоречия, или отрицание отрицания, —
спиральная форма развития» . Энгельс, таким образом, связывает
всеобщность развития со всеобщей связью явлений. И то и другое
трактуется как сущностное содержание развития природы и общества
(объективной диалектики), с одной стороны, и процесса познания, т. е.
субъективной диалектики, — с другой.
Нельзя не отметить, что с точки зрения современного естествознания,
статической физики прежде всего, представление о безусловно всеобщей
взаимосвязи, взаимообусловленности всех явлений и соответствующее
ему утверждение, что все связано со всем, является мягко говоря,
односторонним и фактически противоречит основоположению диалектики
о единстве противоположностей, которое предполагает существование
противоположного наличному состоянию. Уже во времена Маркса
и Энгельса физика газов исходила из положения о независимости
молекул газа друг от друга, об отсутствии связи, взаимообусловленности
между ними. Теория вероятности, которая в XIX веке была уже в основном
сложившейся математической дисциплиной, также исходила из понятия
независимости явлений, составлявших предмет ее исследования. Современная
Labica G. et Bensussan G. Dictionnaire critique du marxisme. Paris, 1982, p.
723.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 35.

Проблема предмета философии нового типа...
117
статистическая физика и теоретическая биология определяют независимость
как фундаментальную определенность явлений, определенность, которая
никоим образом не сводится на нет их взаимосвязью, взаимозависимостью.
Ю.В. Сачков в своей монографии приводит следующее положение
P.A. Берга и A.A. Ляпунова: «Независимость — это такое же
фундаментальное явление природы, как наличие взаимозависимости».
Комментируя это положение, он разъясняет: «Независимость есть необходимое
условие признания истинного разнообразия в мире, когда каждый объект
или система имеют нечто свое, не определяемое извне и не зависящее от
других объектов и систем»1. Таким образом, определение диалектики как
науки о связях требует существенной корректировки, поскольку
отношения между явлениями природы и общества не сводимы к их
взаимозависимости.
Итак, предметом диалектического материализма являются
универсальные законы диалектики, которые характеризуются как определяющие все
процессы, совершающиеся в природе, обществе и познании. Естественно,
возникает вопрос: не является ли само представление о верховных,
повсеместно господствующих законах, в равной мере определяющих
природные и социальные процессы, а также деятельность познания далеким от
науки, которая исследует, открывает законы определенной области
явлений, законы, всеобщность которых неизбежно ограничена? Если даже
такие всеобъемлющие законы существуют, то, поскольку они не могли быть
открыты какой-либо наукой, область исследования которой не
беспредельна, как могли они быть открыты философией? Существуют ли
вообще абсолютно всеобщие законы, т. е. законы, радикально отличные от тех
законов, которые открыты (и открываются) фундаментальными
науками? Для ответа на эти вопросы следует, на мой взгляд, хотя бы вкратце
рассмотреть отношение между «законами диалектики» и теми законами,
которые открыты физическими, химическими, биологическими и другими
науками.
Прежде всего, возникает вопрос: чуждо ли фундаментальным наукам
понятие универсального закона? Закон всемирного тяготения
представляет собой, как я полагаю, универсальный закон природы. Действие
этого закона, определяя отношения между телами неживой природы, вместе
с тем оказывает вполне определенное, поддающееся измерениям влияние
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 142.
Там же, с. 513. Это определение материалистического мировоззрения не
учитывает того, что идеалисты также полагают, что они

118 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
и на процессы, протекающие в живой природе, в том числе и в
человеческом организме. Однако биологические процессы хоть и подвержены
влиянию закона всемирного тяготения, все же определяются
специфическими, биологическими закономерностями. Правда, анализ этих
закономерностей показывает, что в их основе лежат физические и химические
законы, но это обстоятельство не отменяет специфических
биологических, физиологических закономерностей и лишь свидетельствует о
единстве живой и неживой природы, единстве законов природы. Однако
универсальность закона всемирного тяготения не распространяется на
общественные отношения, так же как и на процессы познания, мышления.
Следовательно, это не абсолютная универсальность, т. е. все же
ограниченная всеобщность. И фундаментальные науки, судя по их исторически
сложившемуся содержанию, не знают таких законов, которым бы
подчинялись все без исключения процессы, совершающиеся в природе и
обществе.
Таким образом, сравнение «законов диалектики» с законами
фундаментальных наук указывает на принципиальное различие между ними,
поскольку «законы диалектики» трактуются как сущностные отношения,
определяющие процессы, происходящие в неживой и живой природе,
в общественной жизни, а также в мышлении. Правда, при этом обычно
оговаривается, что «законы диалектики» по-разному проявляются в
различных сферах бытия, обретают существенно различные, особенные,
специфические формы своего действия в природе, обществе и мышлении.
Но эта оговорка не изменяет главного, а именно признания одних и тех же
законов для всего существующего.
Энгельс в «Анти-Дюринге» и «Диалектике природы» иллюстрирует
«законы диалектики» примерами из физики, химии, биологии, истории
философии. Мы видим, что переход из одного агрегатного состояния
в другое происходит путем постепенного накопления количественных из-
понимают природу так, как она есть, и, больше того, в отличие от теологов, настаивают на
том, что явления природы следует объяснять лишь естественными, т. е. природными,
причинами. Сошлемся хотя бы на Шеллинга, который в своей натурфилософии, осмысливая
достижения естествознания, отвергал всякое объяснение природных явлений внеприрод-
ными факторами. «Первое правило подлинного естествознания — объяснять все
естественными силами...» (Schelling F.W.J. Sämtliche Werke. Stuttgart, 1860, Bd. Ill, S. 273).
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 631.
Там же, с. 24.

Проблема предмета философии нового типа...
119
менений, которое в конечном итоге приводит к скачкообразному
переходу в новое качественное состояние. Этот пример, как и все другие,
которые нет необходимости перечислять, позволяет сделать вывод, что
законы природы (если не все, то, во всяком случае, значительное множество
этих законов), а также законы социальных процессов и познания носят
диалектический характер, т. е. являются законами движения, изменения,
развития. Но из этого заключения, которое носит все же в известной
мере гипотетический характер, поскольку остается непознанным
неопределенное множество законов природы и общества, отнюдь не следует вывод
(пусть даже гипотетический), что существуют всеобъемлющие,
абсолютные законы диалектики. Имеются лишь основания утверждать: то, что
обычно именуется законами диалектики, указывает на наличие общих
существенных черт во всех процессах материального мира и духовной
жизни. Законы природы, законы общественной жизни, законы
познавательной деятельности людей, несомненно, качественно отличающиеся друг от
друга законы, что, однако, не исключает существенно общего между
ними, поскольку все они представляют собой законы. Это общее между
качественно различными законами качественно различных сфер бытия
и было возведено в ранг абсолютных «законов диалектики». В
действительности же нет и не может быть особого класса законов, верховных
законов, производными от которых якобы являются конкретные,
открываемые фундаментальными науками законы. Правомерным, научно (а
значит, и философски) оправданным является допущение, что наличествует
существенное единство всего многообразия известных науке законов,
единство, которое стремится выявить и выразить диалектика как
философское учение. Признавать же, что существует два класса законов —
высшие (диалектические) и подчиненные им законы природы, общества
и познания, — значит, оставаться на позициях гегелевского
диалектического идеализма, который противопоставлял философию всему научному
знанию как всеведущую науку наук, постигающую подлинную, скрытую
от всех остальных наук истину*.
Следует отметить, что Маркс и Энгельс, говоря о сформулированных
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 520.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 316. Французский марксист Л. Аль-
тюссер, имея в виду это и другие аналогичные высказывания Энгельса, заключает:
«Философия не имеет предмета» (Althusser L. Philosophie spontanée des savants. Paris, 1974,
p. 38). Однако этот вывод не согласуется с другими высказываниями Энгельса,
приведенными выше.

120 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
Гегелем законах диалектики, обычно имели в виду повсеместно
совершающиеся диалектические процессы, находящие свое выражение в
закономерностях, устанавливаемых фундаментальными науками.
Основоположники марксизма были весьма далеки от допущения, что философия
открывает законы, неизвестные фундаментальным наукам. Им было
совершенно чуждо гегелевское, идеалистическое возвеличение «законов
диалектики», их противопоставление законам, познаваемым
фундаментальными науками. Однако в учебных пособиях, издававшихся в
советское время, «законы диалектики» характеризовались как особый, высший
класс законов, с которыми обязаны сообразоваться положения всех наук.
Печально знаменитая «мичуринская биология», провозглашенная
Т. Лысенко подлинной диалектико-материалистической наукой, с
позиций которой были отвергнуты все исследования в области генетики,
является убедительным свидетельством того, что апелляция к высшим
(диалектическим) законам, выставляемым в качестве верховного судьи в
научном споре, легко превращается в лженаучное шарлатанство.
Подытоживая предшествующее изложение, я прихожу к заключению,
что предметом диалектического материализма являются не пресловутые
«законы диалектики», а гипотетически полагаемый всеобщим
диалектический процесс, содержание которого образуют установленные науками
факты: движение, изменение, развитие в природе, обществе, познании.
Материалистическая диалектика есть поэтому общая теория движения,
изменения, развития, обобщающая специальные теории движения,
изменения, развития, созданные в биологии, геологии, астрофизике,
социологии и ряде других наук.
Энгельс, характеризуя предмет философии марксизма, разграничива-
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 384, 385.
Там же, с. 582.
Там же, с. 343. Приведенное положение явно не согласуется с уже
цитированным высказыванием Энгельса в «Анти-Дюринге», согласно которому каждая наука
должна выяснить свое место во всеобщей связи вещей, в силу чего «какая-либо особая
наука об этой всеобщей связи становится излишней» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20,
с.25). Таким образом, обнаруживается определенное расхождение между
«Анти-Дюрингом» и «Диалектикой природы». В «Анти-Дюринге» диалектика характеризуется,
прежде всего, как учение о законах мышления (см. там же), в то время как в «Диалектике
природы» в соответствии с предметом исследования говорится об объективных
диалектических законах.

Проблема предмета философии нового типа...
121
ет объективную диалектику как процесс, совершающийся в независимой
от сознания и воли людей реальности, и субъективную диалектику,
диалектическое мышление, познание. В этой связи он, вслед за Гегелем,
обосновывает необходимость диалектической логики, о которой, однако,
его высказывания носят спорадический характер, вследствие чего
марксистская концепция диалектической логики остается недостаточно
определенной. В.Ф. Асмус, пытаясь определить специфику диалектического
мышления, рассуждает в духе Платона и Гегеля: «Только в том случае
можно говорить о диалектике, если мы вынуждены об одном и том же
предмете высказывать утверждения, противоречащие друг другу в одно
и то же время, в одном и том же отношении» . Такое понимание
диалектического мышления противопоставляет его, и притом радикальным
образом, формальной логике, т. е. фактически отвергает последнюю, для
чего нет никаких оснований, что хорошо понимал и сам Асмус, как автор
одного из советских учебников формальной логики. Гегель, а также Энгельс
тоже в известной мере противопоставляли диалектику формальной
логике, которая зачастую истолковывалась ими как метафизическое,
антидиалектическое учение о правилах мышления. Но для такого истолкования
нет никаких оснований, если, конечно, отвлечься от того, что
метафизически мыслящие философы нередко истолковывали формальную логику
не только как учение об элементарных правилах мышления, но также как
онтологическую теорию.
Если у Гегеля противопоставление диалектики формальной логике
носит преимущественно полемический характер, выражая стремление
доказать, что диалектика является более глубоким, проникающим в сущность
явлений способом мышления, то у Энгельса это противопоставление
свидетельствует как о недостаточной разработанности общей теории
диалектического процесса, так и о недостаточной ясности, определенности
марксистского понятия диалектической логики. Неудивительно поэтому, что
даже в советское время, т. е. в эпоху идеологического принуждения также
и в философии, некоторые философы-марксисты (преимущественно
специалисты-логики) отрицали существование диалектической логики.
ПОСТАВЛЕННЫЕ, НО НЕ РЕШЕННЫЕ ПРОБЛЕМЫ
Развитие познания, а также практическая деятельность людей вполне
Сачков Ю.В. Вероятностная революция в науке. М., 1999, с. 74.

122 ГЛАВА Ш. Опыт... осмысления диалектического материализма
опровергают идеалистическое представление о природе как совокупности
наших, человеческих представлений. Это субъективно-идеалистическое
представление не находит в наше время открытых приверженцев. Что же
касается объективного идеализма, который признает независимость
природы от человеческого сознания, то его несостоятельность в свете
современных достижений естествознания полностью выявляется в его
понимании материи как косного, аморфного вещества, которое само по себе, т. е.
без действия имматериальной силы, не способно к движению, развитию,
образованию сложных структур. Уже естествознание XIX в.
экспериментально доказало самодвижение материи, т. е. превращение
качественно различных форм движения материи друг в друга. А после открытия
атомной энергии любые рассуждения о косности материи утеряли даже
видимость убедительности* . Однако, несмотря на современные научные
представления о внутренней мощи материи, то есть о неразрывном
единстве материи и энергии, идеализм не исчез; он по-прежнему стремится
опровергнуть материалистические представления о духовном, отстаивая
тезис о самодостаточности, даже субстанциальности духовного. Маркс
и Энгельс не ограничивались критикой идеализма, сурово критиковали
они и так называемый вульгарный материализм, истолковывавший
духовное как особого рода материальный продукт человеческой
жизнедеятельности. Но так ли уж далека эта явно упрощенная концепция духовного от
свойственного всем материалистическим учениям воззрения? Античные
материалисты полагали, что человеческая душа есть особенно тонкая
материя. Материалисты нового времени не продвинулись существенным
образом вперед в своем представлении о сознании, мышлении. Т. Гоббс
вообще утверждал, что существуют только тела, и, хотя он признавал,
конечно, существование мышления в качестве акциденции особого,
сложного тела и даже занимался основательным анализом мышления, ему
не удалось примирить свой онтологический вещизм с признанием
духовного. Другие материалисты, в отличие от Гоббса, признавали не только
существование тел, вещей, но и невещественную реальность — сознание,
которое они в полном согласии с физиологией человека рассматривали как
свойство мозга.
Основоположники марксизма, соглашаясь с исходным положением
предшествующего материализма о первичности материи по отношению
к сознанию, критиковали своих предшественников за метафизическое
(антидиалектическое) понимание природы и неспособность
распространить материалистические принципы на понимание общественной жизни.
При этом, однако, они вполне удовлетворялись старым
материалистическим основоположением: сознание — свойство мозга, функция
высокоорганизованной материи. Это положение бесспорно лишь в том смысле.

Проблема предмета философии нового типа...
123
что без человеческого мозга не может быть сознания, мышления. Но
позволяет ли это само по себе правильное утверждение понять, объяснить
реальное многообразие и содержательность духовного? Конечно, нет.
Больше того: признание истины, что сознание, мышление являются
продуктом высокоорганизованной материи, едва ли полностью порывает
с устаревшим материалистическим воззрением на духовное как особенно
тонкую материю. Ведь духовное не есть просто сознание, мышление.
Существует духовный мир — наука и познание вообще, искусство, формы
которого многообразны, религия. Сказать, что наука, искусство,
религия — продукт высокоорганизованной материи, мозга, значит, ничего не
объяснить, ничего не понять в этих феноменах духовной деятельности
человека, человечества на всем протяжении их исторического развития.
Если идеализм явно недооценивает природу, редуцируя ее к
личностному сознанию или безличному духовному, то материализм, как мы
видим, постоянно недооценивал духовное, редуцируя его к физиологической
основе, которая нисколько не объясняет развития науки, искусства,
духовного вообще (например, интеллектуальности индивидуума).
Энгельс, определяя сознание, мышление как «продукты человеческого
мозга» , вместе с тем осознает, что мышление все же не может быть
сведено к его физиологической основе. Поэтому он пишет: «Есть ли это
мышление отдельного единичного человека? Нет. Но оно существует только
как индивидуальное мышление многих миллиардов прошедших,
настоящих и будущих людей» . В другом месте, в том же «Анти-Дюринге»
Энгельс, говоря о теоретическом мышлении, подчеркивает: «...это —
исторический продукт, принимающий в различные времена очень различные
формы и вместе с тем очень различное содержание» . Такая постановка
вопроса о мышлении, о знании, конечно, далеко выходит за пределы
естественно-научной констатации того, что мышление есть свойство, функция
мозга.
К сожалению, эта принципиально новая по сравнению с
предшествующим материализмом постановка вопроса о природе духовного не
получает развития ни в «Анти-Дюринге», ни в других работах Энгельса.
Правда, излагая основы материалистического понимания истории,
основоположники марксизма намечают новый, весьма плодотворный подход
к анализу сознания. Общественное сознание, утверждают они, отражает
общественное бытие, т. е. жизнь людей, которая, по определению, носит
общественный характер. Сознание человеческих индивидов
представляет собой индивидуальное и вместе с тем общественное сознание, т. е.
единство того и другого. Без понимания этого изначального единства
индивидуального и общественного невозможно понять развитие мышления
(его категориальной структуры прежде всего), научного познания, искус-

124 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
ства во всех его формах.
Таким образом, становится понятным, что исходное
материалистическое положение о духовном как продукте материального, при всей своей
правильности, совершенно недостаточно для понимания духовной жизни
людей, в том числе их сознания, мышления, не говоря уже о познании,
развитие которого может быть объяснено лишь путем исследования
специфических законов этого процесса. Маркс и Энгельс, создавшие
диалектический материализм как теорию диалектического развития, которую
они противопоставляли прежним эволюционистским концепциям, не
разработали теории духовного развития человечества и вследствие этого не
смогли преодолеть до конца материалистический редукционизм, т. е.
одностороннее, принципиально несостоятельное сведение духовного к
материальному.
Плодотворная попытка углубления, развития понятия идеального,
которое мы обнаруживаем в «Капитале» Маркса, была предпринята
Э.В. Ильенковым в статье «Идеальное», опубликованной в
«Философской энциклопедии», а также в ряде других его работ. Ильенков
справедливо указывает на то, что материальное воплощение человеческих идей,
замыслов, образов превращает эти продукты человеческой деятельности
в единство материального и идеального, вследствие чего идеальное
получает и внешнее по отношению к сознанию людей существование. Он
пишет, что «предмет оказывается идеализированным лишь там, где создана
способность активно воссоздать этот предмет, опираясь на язык слов
и чертежей, где создана способность превращать «слово в дело», а через
дело в вещь». И далее, развивая эту мысль, Ильенков утверждает:
«...форма внешней вещи, вовлеченной в процесс труда, «снимается»
в субъективной форме предметной деятельности; последняя же предметно
фиксируется в субъекте в виде механизмов высшей нервной деятельности.
А затем обратная очередь тех же метаморфоз — словесно выраженное
представление превращается в дело, а через дело — в форму чувственно
1
созерцаемой вещи, в вещь» .
M. Лифшиц, опираясь на Ильенкова и частью полемизируя с ним,
полагает, что идеальное как норма (например, биологический вид) сущест-
* Так, в «Феноменологии духа» Гегель утверждает: «...все, что в каком-нибудь
энании и в какой-нибудь науке считается истиной и по содержанию, может быть, достойно
этого имени только тогда, когда оно порождено философией» (Гегель. Соч. Т. IV. М., 1959,
с. 37). По Гегелю выходило, что множество научных положений, никак не связанных с
философией, являются в лучшем случае правильными, но не истинными.

Проблема предмета философии нового типа...
125
вует и безотносительно к сознанию людей. «Словом, идеальное есть во
всем, оно есть и в материальном бытии и в сознании, оно есть в обществе
и в природе, или же его нет нигде» . И подытоживая свою концепцию
объективной реальности идеального, Лифшиц заключает: «И чтобы наш
материализм был вполне современным, придется взять еще один урок у
Платона, Аристотеля и Гегеля, то есть признать, что идеальное существует не
только в человеке, не только в общественной деятельности, не только
в предметных воплощениях общественного сознания, но и в природе,
и в социальных процессах, и в жизни личности» .
Можно соглашаться или не соглашаться с Ильенковым и особенно
с Лифшицем, но несомненно одно: они творчески ставят проблему
духовного, идеального, способствуя преодолению ее ограниченного понимания,
которое не было вполне преодолено марксистской философией.
Энгельс утверждал, что материалистическая философия с каждым
новым эпохальным научным открытием принимает новую историческую
форму. Можно в основном согласиться с этим положением, несмотря на
заключающееся в нем преувеличение. Создание диалектического материализма,
т. е. новой исторической формы материалистической философии, отразило
выдающиеся естественно-научные открытия середины прошлого века.
Конец XIX столетия и особенно начало XX века были ознаменованы
новыми эпохальными естественно-научными открытиями, которые сделали
необходимостью придание диалектическому материализму новой
исторической формы. Эту задачу пытался решить В.И. Ленин в работе
«Материализм и эмпириокритицизм».
Энгельс, исходя из данных естествознания своего времени, не
ограничивался общим философским, онтологическим определением понятия
материи как первичного по отношению к сознанию, мышлению, а
пытался конкретизировать это определение, указывая на естественно-научные
факты. «Вещество, материя, — писал он, — есть не что иное, как
совокупность веществ, из которых абстрагировано это понятие» . Строго
говоря, это определение материи не вполне отвечало всем выдающимся
открытиям естествознания эпохи Маркса и Энгельса. Ведь уже при их
жизни появилось в высшей степени важное понятие электромагнитного
поля. Кроме того, существовавшая в то время волновая теория света
несомненно указывала на то, что материальное не сводимо к веществу,
к телам природы. Тем не менее ссылка Энгельса на естественно-научные
представления о материи имеет принципиальное значение, так как она
1 Асмус В.Ф. Иммануил Кант. М., 1973, с. 282.

126 ГЛАВА Ш. Опыт... осмысления диалектического материализма
указывает на недостаточность абстрактной дефиниции понятия материи
как первичной реальности. Такая абстрактная дефиниция, поскольку она
рассматривается безотносительно к научным данным, мало чем
отличается от представлений наивных материалистов античности,
рассуждавших о первоматерии, первовеществе.
В.И. Ленин анализирует в «Материализме и эмпириокритицизме»
методологический кризис в физике, начавшийся в конце прошлого века
вследствие открытия электрона — элементарной частицы, объяснение
которой не укладывалось в рамки классической механики.
Замешательство среди многих естествоиспытателей, вызванное этим открытием,
нашло свое выражение в идеалистических рассуждениях о
дематериализации материи, так как понятие материи все еще сводилось к понятию
вещества. Ленин, отстаивая позиции материализма, доказывал, что
электрон, даже если он не обладает свойствами, которые естествознание
приписывает материи, несомненно материален, поскольку он
представляет собой реальное, существующее независимо от сознания и воли людей
явление. В этой связи Ленин предлагает философское определение
материи, которое должно сохранить свою истинность независимо от того,
какие бы новые, неожиданные природные явления ни открыло
естествознание. В отличие от онтологической философской дефиниции понятия
материи как первичного, предложенная Лениным дефиниция может быть
определена как гносеологическое определение понятия материи.
«Материя есть философская категория для обозначения объективной
реальности, которая дана человеку в ощущениях его, которая копируется,
фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от
них» . Главное в этом определении — понимание материи как
объективной реальности, которая по определению существует безотносительно
к человеческому сознанию. Утверждение, что эта объективная реальность
чувственно воспринимается, связано с ленинской критикой махизма,
рассматривающего ощущения как «элементы» всего существующего, а не
как восприятия существующей независимо от них реальности.
Настаивать на том, что объективная реальность является таковой, лишь
поскольку она отображается в наших ощущениях, значит отступать от
материализма, осознающего ограниченность чувственных восприятий и,
следовательно, существование множества объективно-реальных явлений,
которые не являются объектами наших органов чувств. Однако запросто
исключить чувственные восприятия из дефиниции понятия материи как
объективной реальности, по-видимому, невозможно, поскольку эта
дефиниция носит гносеологический характер. Кроме того, понятие
объективной реальности, взятое вне связи с человеческими чувственными
восприятиями, вполне приемлемо для объективного идеализма, который ис-

Поставленные, но не решенные проблемы
127
ходит из представления о субстанциальности духовного и, следовательно,
его независимости от человеческого сознания. Таким образом, хотя
понятие о материи как о чувственно воспринимаемой объективной реальности
далеко не охватывает многообразия форм ее существования, оно все же
в определенной мере необходимо как антитеза идеалистическому
представлению о сверхчувственной, трансцендентной объективной
реальности. Однако это понятие остается недостаточным, неполным, не
охватывающим многообразия форм существования материи.
Нельзя не отметить, что предложенное В.И. Лениным философское
понятие материи не является новым как в марксистской литературе, так
и в предшествующей марксизму философии. Так, Плеханов в статье
«Трусливый идеализм», критикуя махиста И. Петцольда, определяет
материю как то, что «посредственно, или непосредственно, действует,
или, при известных обстоятельствах, может действовать на наши
внешние чувства» . При этом Плеханов замечает, что ни одно из
«поразительных физических открытий последних лет» не подрывает этого понятия
материи.
Однако не только материалисты определяют материю как внешнюю
чувственно воспринимаемую реальность. Ж.Ж. Руссо, который
решительно не соглашался со своими соратниками-материалистами, отстаивая
идеалистическое мировоззрение, утверждал: «Все, что я сознаю вне себя
и что действует на мои чувства, я называю материей» . И. Кант,
создатель трансцендентального идеализма, утверждал в «Метафизических
началах естествознания»: «... материя есть любой предмет внешних
з
чувств...» .
Итак, определение понятия материи как чувственно воспринимаемой
объективной реальности недостаточно характеризует специфику
материализма, его принципиальную противоположность идеализму, во всяком
случае некоторым его разновидностям. Это сенсуалистическое
определение понятия материи так же ограниченно, как и сенсуалистическая
гносеология, согласно которой все познаваемые предметы чувственно
воспринимаемы. Связывая понятие материи с чувственным восприятием, это оп-
* Следует, впрочем, отметить, что материализм XVIII в., предвосхищая
последующие естественно-научные открытия, успешно опровергал представления о
косности материи. Так, П. Гольбах в своей знаменитой «Системе природы» утверждал, что
«материя движется благодаря собственной энергии, что она обязана своим движением
внутренне присущим ей силам...» (Гольбах П. Избр. произв. в двух томах. Т. 1. М., 1963, с.
75).

128 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
ределение вносит тем самым в понятие материи момент субъективности.
Ясно также и то, что созданные человеком предметы (например,
машины или художественные произведения) не могут определяться как
независимые от сознания и воли людей. Это — специфическая объективная
реальность, которая представляет собой воплощение, материализацию
человеческого интеллекта и находится в явном противоречии с исходным
положением материализма: материальное первично, изначально, всегда
существовало.
Понятие материи как чувственно воспринимаемой объективной
реальности, независимой от сознания и воли людей, принципиально
неприменимо к категориям материалистического понимания истории.
Производительные силы и производственные отношения создаются людьми, их
объективность носит субъект-объектный характер, т. е. они частью
независимы, а частью зависимы от человеческой деятельности.
Гносеологическое определение понятия материи заключает в себе и тот
недостаток, что оно ничего не говорит о первичности материи по
отношению к сознанию, мышлению, духовному вообще. Между тем это
определение материи как абсолютно изначального, несотворенного и
неуничтожимого, исторически и логически является ее основным философским
определением. Это, между прочим, признает и Ленин, говоря об отношении
между материальным и духовным: «... нельзя, по сути дела нельзя дать
определения двух последних понятий гносеологии, кроме как указания на
то, которое из них берется за первичное» . И тем не менее Ленин
пытается, как мы видим, дать новое философское определение материи,
определение, которое нельзя признать удовлетворительным, принципиально
размежевывающим несовместимые противоположности — материализм
и идеализм.
Все изложенное выше приводит меня к выводу, что диалектический
материализм не дал своего философского понятия материи, т. е. такого
понятия, которое принципиально бы отличало его от предшествующего,
метафизического (антидиалектического) материализма. Конечно, может
возникнуть вопрос: необходимо ли новое,
диалектико-материалистическое понятие материи, возможно ли оно? Ленин, как и Плеханов, ставил
вопрос о необходимости такого нового понятия, пытался его
сформулировать. Однако поставленная задача не была решена. Можно, правда,
прийти и к такой постановке проблемы: философия не претендует на свое
собственное, особое понятие материи и принимает то понятие материи,
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 34.

Поставленные, но не решенные проблемы
129
которое сложилось и развивается в естествознании. Но
естественно-научное понятие материи оказывается неприменимым к общественным
явлениям, которые, несомненно, также подлежат материалистическому
объяснению. А поскольку общенаучное понятие материи не
вырабатывается в рамках отдельной науки, выработкой такого, по существу,
философского понятия и призван заниматься диалектический материализм как
наиболее развитая форма материалистической философии. Такое понятие
необходимо в особенности для того, чтобы окончательно преодолеть то
упрощенное понимание духовного, от которого все еще не избавился
философский материализм.
Центральным понятием философии марксизма как учения о
диалектическом процессе является понятие всеобщности развития. Хотя
диалектика определяется Энгельсом как наука о законах всякого движения,
изменения, развития, именно развитие должно быть понято как процесс,
включающий в себя всякое движение и изменение. Только при таком
понимании развития оно выступает как действительно всеобщий процесс.
Движение, какова бы ни была его форма, само по себе не есть развитие.
Переход из одного агрегатного состояния материи в другое представляет
собой качественное изменение ее состояния, но это также не есть
развитие, хотя бы уже потому, что оно является обратимым процессом.
Выдающиеся представители домарксовского материализма обосновывали
принцип самодвижения материи, трактовали движение как форму
существования материи* . Они признавали также изменение материи,
природы как необходимый, закономерный процесс. Понятие развития также не
было им чуждо, но они не исследовали связи между понятием развития
и такими образующими его процессами, как движение и изменение,
которые сами по себе не являются процессами развития. Основоположники
марксизма также не исследовали это отношение, т. е. единство
качественно различных процессов, образующих процесс развития.
Диалектический материализм предполагает диалектическую
концепцию развития. Маркс и Энгельс характеризуют развитие как процесс,
совершающийся по законам диалектики. Однако эти законы, во всяком
случае в том виде, в каком они формулировались и применялись Гегелем,
характеризуют не столько процесс развития, сколько связь, единство
противоположностей. Так, переход количественных изменений в
качественные описывается Гегелем как обратимый процесс. Противоречие,
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 87.
Там же, с. 366.

130 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
взаимопроникновение противоположностей рассматривается в
гегелевской «Науке логики» в разделе о сущности, в котором отсутствует
понятие развития, появляющееся лишь в учении о понятии,
интерпретируемом Гегелем как онтологическая основа и бытия, и сущности.
«Поступательное движение понятия, — утверждает Гегель, — не есть больше ни
переход в другое, ни видимость в другом, но есть развитие...» И Гегель
поясняет этот тезис, разграничивая сферу понятия от сфер бытия и
сущности: «Переход в другое есть диалектический процесс в сфере бытия,
а видимость в другом есть диалектический процесс сущности. Движение
понятия есть, напротив, развитие, посредством которого полагается
лишь то, что уже имеется в себе» .
Маркс и Энгельс, естественно, не согласились с гегелевским
пониманием процесса развития, которое фактически отрицало его всеобщность.
Законы диалектики являются, с их точки зрения, не только законами
всякого движения и изменения, но прежде всего законами развития. Так,
закон перехода количественных изменений в коренные, качественные
обосновывает, согласно материалистической диалектике, скачкообразный,
революционный путь развития. В этой связи Маркс и Энгельс
принципиально разграничивают революционное и эволюционное
развитие, рассматривая последнее как предшествующее революционному
преобразованию и как бы подготавливающее его. Следует, однако, отметить,
что в «Капитале» Маркса переход количественных изменений в
качественные (например, накопление денег до известного предела, когда они
становятся капиталом) рассматривается как постепенный, эволюционный
процесс.
Высказывания Энгельса относительно присущих явлениям качеств
позволяют сделать вывод, что качественные изменения могут
происходить не только скачкообразно, но и постепенно. Энгельс, в частности,
указывает, что «существуют не качества, а только вещи, обладающие
качествами, И ПрИТОМ бесконечно МНОГИМИ Качествами». При ЭТОМ, Как ПОД-
Философская энциклопедия. М., 1962, т. 2, с. 221, 222. В другой своей
работе Ильенков подчеркивает: труд есть процесс, «внутри которого в качестве его метаморфозы
рождается и функционирует идеальное, совершается идеализация деятельности, природы
и общественных отношений, рождается язык символов как внешнее тело идеального образа
внешнего мира. Здесь — тайна идеального и здесь же его разгадка» (Ильенков Э.В.
Диалектическая логика. М., 1974, с. 194). При этом указывается: «В природе самой по себе,
в том числе в природе человека, как биологического существа, идеального нет» (там же, с.
189).

Поставленные, но не решенные проблемы
131
черкивает Энгельс, «всякое качество имеет бесконечно много
количественных градаций» . Но в таком случае изменение одного или нескольких
качеств, присущих тем или иным предметам, вовсе не означает
превращение этих предметов (или процессов) в новое, скачкообразно возникающее
состояние.
Диалектическое противоречие Маркс и Энгельс также рассматривают
как закон развития. Противоречие определяется основоположниками
марксизма как отношение противоположностей, которые и
обусловливают, и вместе с тем исключают друг друга. В «Капитале» Маркс
характеризует отношение между наемным трудом и капиталом как именно такое
отношение, противоречие. Соответственно этому он и приходит к
выводу, что упразднение капитала (капиталистических общественных
отношений) есть также и упразднение наемного труда. Маркс исследует
противоречивый характер функционирования и развития капиталистического
способа производства. Так, анализируя процесс обмена товаров, Маркс
указывает, что он «заключает в себе противоречащие и исключающие
друг друга отношения. Развитие товара не снимает этих противоречий,
но создает форму для их движения. Таков и вообще тот метод, при
помощи которого разрешаются действительные противоречия» . Маркс,
следовательно, полагает, что разрешение противоречий представляет собой
не устранение их, а переход в новую форму противоречивого развития.
Мысль Маркса понятна: развитие всегда представляет собой
противоречивый процесс. Но разве развитие не предполагает упразднение тех или
иных противоречий, например противоречий между трудом и капиталом,
специфических противоречий капитализма вообще?
Исследуя производство прибавочной стоимости, т. е. процесс,
совершающийся при определенных исторических условиях, Маркс утверждает, что
оно «должно совершиться в сфере обращения и в то же время не в сфере
обращения» . Противоречие, на которое указывает Маркс, не трудно
постигнуть: производство прибавочной стоимости совершается в сфере
производства товаров, которые поступают в сферу обращения, т. е. продажу, в
результате которой капиталист обретает вожделенную прибавочную
стоимость.
К сожалению, Маркс рассматривает вопрос о противоречии лишь
в связи с исследуемыми им экономическими процессами, не входя в спе-
Лифшиц М.А. Об идеальном и реальном. // Вопросы философии, 1984,
№ 10, с. 123.
Там же, с. 145.

132 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
циальный философский анализ понятия противоречия, не разрабатывая
теории противоречий. То же можно сказать об Энгельсе, в работах
которого понятие «противоречие» выступает как само собой разумеющееся
понятие.
В.И. Ленин трактует противоречие как борьбу противоположностей.
В «Философских тетрадях», важнейшее содержание которых образует
критический конспект трудов Гегеля, он утверждает, по-видимому, в
противовес Гегелю: «Развитие есть «борьба» противоположностей». И
далее: «Борьба взаимоисключающих противоположностей абсолютна, как
абсолютно развитие, движение»1.
Примечательно, что в первой из приведенных цитат слово «борьба»
заключено в кавычки, которые, правда, исчезают во второй цитате. Тем
не менее эти кавычки далеко не случайны, так как Ленину, судя по
примерам, которые он приводит, ясно, насколько условно слово «борьба»
применительно к любому диалектическому отношению
противоположностей. В тех же «Философских тетрадях» Ленин ссылается на такие
диалектические противоположности: действие и противодействие (в
механике), положительное и отрицательное электричество (в физике),
соединение и диссоциация (в химии), классовая борьба (в обществоведении) .
Нет необходимости доказывать, что диалектические отношения,
наличествующие в механических, физических, химических процессах, никак не
могут быть охарактеризованы как борьба противоположностей. Это —
коррелятивные отношения, взаимообусловленность
противоположностей. Иное дело борьба классов; она действительно имеет место, но и ее
нельзя назвать абсолютной, поскольку она не исключает компромиссы,
как об этом свидетельствует исторический опыт и современное
буржуазное общество. Абсолютная борьба, о которой говорит Ленин,
предполагает абсолютные противоположности, в то время как диалектика имеет
дело с относительными противоположностями.
В тех же «Философских тетрадях» Ленин, по-видимому под влиянием
Гегеля, придает первостепенное значение идее тождества противоположностей,
определяя, соответственно этому, главное в диалектике: «...диалектика есть
учение о том, как могут быть и как бывают (как становятся)
тождественными противоположности, — при каких условиях они бывают тождественны,
превращаясь друг в друга...» . Если у Гегеля идея тождества противополож-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 550. Понятие материи, разъяснял
Энгельс, есть абстракция. «Мы отвлекаемся от качественных различии вещей, когда
объединяем их как телесно существующие под понятием материи» (там же, с. 570).

Поставленные, но не решенные проблемы
133
ностей относилась к определениям мышления и поэтому могла быть, в
известной мере, оправданна, то у Ленина, рассуждающего о тождестве
материальных процессов, вещей, эта идея придает диалектике сугубо
релятивистский, субъективный характер. Разве могут быть тождественны наемный труд
и капитал, истина и заблуждение, добро и зло, война и мир? Тождество
противоположностей, о котором говорит Гегель, может быть материалистически
интерпретировано лишь как момент реального отношения
противоположностей, лишь как указание на то, что относительность противоположностей
предполагает наличие момента общности между ними.
Маркс, подвергая критике экономические воззрения Дж.С. Милля,
указывает на такое его, отнюдь не диалектическое заблуждение:
«Единство противоположностей он превращает в непосредственное тождество
этих противоположностей» . Это конкретное критическое замечание
Маркса имеет и более общее, методологическое значение: оно
предупреждает против преувеличения относительности противоположностей,
абсолютизации их единства, которое отнюдь не абсолютно.
Энгельс, обосновывая необходимость социалистического
переустройства общества, говорит о внутренне присущем капитализму противоречии
между общественным характером производства и частной
(капиталистической) формой присвоения. Совершенно очевидно, что это противоречие не
предполагает взаимозависимости противоположностей, что здесь лишь
одна сторона противоречия определяет другую ее сторону. Поэтому
уничтожение капиталистического присвоения не только не упраздняет
общественного характера производства, но, напротив, придает ему еще более
развитую многообразную форму. То же следует сказать и о другом, указываемом
Энгельсом противоречии, присущем капитализму: противоречии между
плановой организацией производства на предприятиях и анархией
капиталистического производства в целом. Упразднение последнего не только не
упраздняет плановой организации производства на предприятиях, но
превращает планирование производства в задачу государственного масштаба.
Приведенные примеры указывают на многообразие диалектических
противоречий и необходимость их типологического исследования,
которого мы не находим у основоположников марксизма и их последователей.
Можно, конечно, указать на работы отдельных марксистов, в
особенности советских философов, но они, как правило, представляли собой
популяризацию идей Маркса, Энгельса, Ленина, т. е. были совершенно
лишены критического анализа этих идей. В «Анти-Дюринге»Энгельс кратко
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 131.

134 ГЛАВА Ш. Опыт... осмысления диалектического материализма
характеризует «законы диалектики», в особенности закон отрицания
отрицания, против которого яростно ополчался Е. Дюринг. Приводя ряд
примеров, иллюстрирующих этот «закон», Энгельс затем делает вывод:
«Итак, что такое отрицание отрицания? Весьма общий и именно поэтому
весьма широко действующий и важный закон развития природы, истории
и мышления; закон, который, как мы видели, проявляется в животном
и растительном царствах, в геологии, математике, истории, философии...»
Однако именно всеобщность этого закона указывает, как отмечает
Энгельс, на то, что он не определяет конкретным образом какие-либо
процессы. «Когда я обо всех этих процессах говорю, что они представляют
собой отрицание отрицания, то я охватываю их всех одним этим законом
движения и именно потому оставляю без внимания особенности каждого
специального процесса в отдельности» . Этот вывод несомненно
относится ко всем «законам» диалектики; он указывает на то, что эти законы
(если сохранять за ними такое наименование) не определяют процессов,
совершающихся в природе, обществе и мышлении, а лишь фиксируют
некоторые общие черты, присущие этим процессам, которые определяются
законами, образующими предмет исследования фундаментальных наук.
В своей практической деятельности люди овладевают действием
законов природы, но они, конечно, не овладевают так называемыми законами
диалектики, поскольку они представляют собой лишь научные
абстракции, необходимые теоретическому мышлению, но не образующие кон-
Плеханов Г.В. Избранные философские произведения, т. III, с. 469. Такое
же понимание материи мы находим и у Каутского, который исходит при этом иэ
признания неоспоримой реальности чувственно воспринимаемого мира: «Признание
материализмом материи ничего другого не означает, как признание, что мир существует
действительно вне нас, что он не чистая видимость (nicht blosser Schein), не является продуктом
человеческой головы» (Kautsky К. Materialistische Geschichtsauffassung. Stuttgart, 1928, Bd. 1,
S. 23). Марксизм в своем определении понятия материи не отличается принципиальным
образом от предшествующего материализма. Так, Гольбах в работе «Система природы»
аналогичным образом определяет материю: «...по отношению к нам материя вообще есть все
то, что воздействует каким-нибудь образом на наши чувства» (Гольбах П. Иэбр. философ,
произведения в двух томах, т. 1, с. 84). Такие же определения материи характерны и для
других материалистов XVII-XVIII вв., поскольку они в теории познания стоят на
позициях сенсуализма.
Руссо Ж.Ж. Эмиль, или О воспитании. СПб., 1913, с. 262.
Кант И. Сочинения в шести томах. М., 1966, т. 6, с. 70.

Поставленные, но не решенные проблемы
135
кретного содержания процесса практического овладения законами
природы. Это не может не признать и Энгельс: «С одним знанием того, что
ячменный стебель и исчисление бесконечно малых охватываются понятием
«отрицание отрицания», я не могу ни успешно выращивать ячмень,
ни дифференцировать и интегрировать...» .
Таким образом, характеризуя те или иные процессы, в частности
занимаясь исследованием капитализма, Маркс и Энгельс, хотя и указывают на
диалектические черты исследуемых процессов, постоянно стремятся
выявить их специфические закономерности, которые и характеризуются ими
как определяющие характер этих процессов. Нельзя также не признать,
что, указывая на диалектические процессы в развитии
капиталистического строя, основоположники марксизма не применяют (за редким
исключением) основных понятий диалектики в своих высказываниях о
докапиталистическом развитии человечества, так же как и в своих
характеристиках будущего человечества, определяемого как коммунистическая
формация. Таким образом, всеобщность диалектического процесса в
истории человечества скорее постулируется, чем доказывается конкретным
анализом эмпирических данных.
Выше уже отмечалось, что Маркс и Энгельс пользуются понятием
развития, не занимаясь его определением, т. е. принимая его как вполне
определившееся по своему содержанию благодаря научным
достижениям. Однако отдельные высказывания Энгельса показывают, что он
иногда все же формулирует и общее понятие развития. Существенным (это
особенно важно) диалектическим содержанием этого понятия является
взаимосвязь противоположностей: прогресса и регресса. Так, он
подчеркивает: «...точное понятие о вселенной, о ее развитии и о развитии
человечества, равно как и об отражении этого развития в головах людей,
может быть получено только диалектическим путем, при постоянном
внимании к общему взаимодействию между возникновением и исчезновением,
между прогрессивными изменениями и изменениями регрессивными» .
Это положение свидетельствует о том, что Энгельс далек от сведения
развития к одному лишь прогрессу, что он подчеркивает противоречивый
характер развития, взаимообусловленность наличных в нем
противоположных процессов. Конкретизируя этот диалектический тезис, Энгельс
обращается к учению Дарвина о видообразовании, которое вполне
подтверждает понимание развития как единства противоположностей.
И Энгельс утверждает: «...каждый прогресс в органическом развитии яв-
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 149.

136 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
ляется вместе с тем и регрессом, ибо он закрепляет одностороннее
развитие и исключает возможность развития во многих других направлениях» .
К сожалению, это в высшей степени плодотворное общее понятие
развития не получает дальнейшего развития в работах Энгельса. Более того:
Энгельс фактически пересматривает им же сформулированное общее
понятие развития в своих характеристиках развития человечества.
Всемирная история, заявляет он, представляет собой процесс «бесконечного
развития общества от низшей ступени к высшей» . Нельзя не отметить, что
это утверждение явно не согласуется с марксистским положением об
антагонистическом развитии классового общества. «Капитал» Маркса
убедительно показывает, что капиталистический прогресс внутренне связан
с регрессивными процессами, которые и порождаются этим прогрессом.
И тем не менее приведенное высказывание Энгельса, далеко не
случайно. Развитие общества, говорит Энгельс представляет собой картину
«непрерывного процесса возникновения и уничтожения, бесконечного
восхождения от низшего к высшему» . Чем объясняются эти противоречия
в его общем понятии развития, в особенности же в применении этого
понятия к обществу? На мой взгляд, здесь имеются две причины:
теоретическая и идеологическая. Энгельс, по-видимому, полагал, что в процессе
взаимодействия прогрессивных и регрессивных тенденций первая из них
оказывается более мощной, преобладающей, так что в конечном итоге
именно она, во всяком случае в общественном развитии, определяет его
направление и результаты. Такое соотношение между указанными
противоположными тенденциями, конечно, имеет место в истории, но оно
вовсе не носит всеобщего характера, в особенности потому, что не только
процесс развития, но и его результат заключают в себе как
прогрессивные, так и регрессивные тенденции.
Таким образом, можно констатировать, что общее диалектическое
понятие развития, центральное понятие диалектического материализма,
остается у основоположников марксизма недостаточно разработанным.
И если диалектика определяется ими как теория развития, то, строго
говоря, такая теория в принципе невозможна без всестороннего анализа и
обоснования самого понятия развития. Правда, Ленин в «Философских
тетрадях» (фрагмент «К вопросу о диалектике») делает попытку указать на
основные черты диалектической (в противоположность метафизической)
концепции развития, но он не дает ни общего понятия развития, ни
анализа столь важного для этого процесса соотношения между прогрессом и
регрессом.
Теория познания диалектического материализма обычно
характеризуется как теория отражения, которая являлась гносеологией и
предшествующего материализма. Понятие отражения носит частью метафорический

Поставленные, но не решенные проблемы
137
характер, но в философии, особенно в диалектическом материализме,
речь, конечно, идет не о непосредственном отношении субъекта познания
к познаваемому объекту, а об идеальном воспроизведении реальности,
которое совершается в течение более или менее длительного времени и
поэтому не вполне адекватно выражается термином «отражение». Энгельс
указывает, что «верное отражение природы — дело трудное, продукт
длительной истории опыта». И далее: «В сфере общественных явлений
отражение еще более трудное дело» .
Маркс и Энгельс диалектически перерабатывали гносеологическую
концепцию отражения. Они провели качественное различие между
теоретическим и эмпирическим (а тем более чувственным) познанием,
доказав, что теоретические выводы принципиально несводимы к чувственным
данным и основанным на них эмпирическим заключениям. Тем самым
основоположники марксизма вскрыли ограниченность сенсуалистической
гносеологии, т. е. теории познания старого материализма, согласно
которой все содержание знания, независимо от его теоретического уровня,
заложено в чувственных данных, ощущениях* . Тем не менее понятие
отражения понимаемое как сущность познавательного процесса, является,
строго говоря, односторонним, недостаточным, поскольку оно в конечном
итоге сводит знание к осмыслению и обобщению чувственных данных.
Между тем, как правильно отмечает В.А. Лекторский, результаты
«воздействия предмета на органы чувств человека, хотя и являются
отражением внешнего объекта, но вовсе не составляют знания, они
непосредственно не включены в познавательное отношение и, будучи лишь его
необходимой предпосылкой, не могут быть охарактеризованы как
познавательные образы...» . Далее Лекторский еще более четко
указывает на качественное отличие любого знания от непосредственного
чувственного восприятия внешних предметов: «Любое восприятие, как мы
пытались показать, — это сложная опосредующая деятельность, предпола-
* Обоснованный материализмом принцип самодвижения материи вынужден
был признать (разумеется, не без оговорок) и идеалист Гегель, который в своей
«Философии природы» постулирует единство материи и движения: «Точно так же как нет
движения без материи, так не существует материи без движения» (Гегель. Энциклопедия
философских наук. Том второй. М., 1975, с. 64). Однако Гегель вместе с тем ограничивает
понятие движения. Логический процесс, которому он приписывает субстанциальное
значение, не есть, с его точки зрения, процесс движения. Связывая движение с материей,
Гегель понимает его лишь как механическое движение, перемещение в пространстве.

138 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
гающая допущения, предположения, гипотезы, схематизацию и т. д.» .
Философские предпосылки, лежащие в основе экономических
исследований Маркса, в известной мере преодолевают сенсуалистический
редукционизм, поскольку они убедительно показывают, что теоретическое
познание и его результаты относительно независимы от эмпирических
знаний. «Капитал» Маркса, хотя и не формулирует эту истину,
доказывает ее всем своим содержанием. Эмпирические данные говорят о том, что
цена товара определяется суммой издержек производства плюс прибыль.
Эмпирические наблюдения свидетельствуют о том, что цены товаров
колеблются в зависимости от спроса и предложения. Маркс не отрицает
этих эмпирически фиксируемых данных; он объясняет их теоретически
посредством анализа производства стоимости товара, производства и
обращения капитала. Таким образом, эмпирические свидетельства служат
для него материалом, анализ и осмысление которого приводит к
теоретическим выводам, опровергающим эмпирически познаваемую видимость
капиталистического производства и обращения.
Теоретическое мышление, согласно гносеологии диалектического
материализма, относительно независимо от эмпирических данных, на
которых оно обычно основывается, что не мешает ему вступать в
противоречие с ними. Энгельс указывает, что Ньютон теоретически установил
сплюснутость земного шара, между тем как исследователи-эмпирики
в течение длительного времени не только игнорировали это открытие,
но и пытались его опровергнуть . Что же позволяет теоретическому
исследованию быть относительно независимым от эмпирических данных?
Энгельс указывает, что в естествознании эта относительная
независимость реализуется посредством гипотез, которые предлагают объяснение
тем наблюдаемым фактам, которые не укладываются в рамки
существующих теорий. Разумеется, многие гипотезы, как показывает история
естествознания, оказываются несостоятельными, но некоторые из них
подтверждаются эмпирическими исследованиями и тем самым совершается
переход к новому, более высокому уровню познания.
Разумеется, гипотезы имеются и в обществоведении, где они играют
примерно такую же роль, как и в естествознании. С точки зрения
психологии познания гипотезы предполагают воображение, фантазию, которые
в науке, конечно, далеки от произвольных, лишенных основания, допуще-
Гегель. Энциклопедия философских наук. Том 1. Наука логика. М., 1974,
с. 343.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 547.

Поставленные, но не решенные проблемы
139
ний. Кант, характеризуя мышление, придавал первостепенное значение
тому, что он называл продуктивной силой воображения. Маркс и
Энгельс, явно недооценивавшие роль Канта в развитии теории познания,
фактически принимали это понятие, давая ему, разумеется, не
априористическое, а историческое объяснение. Так, Энгельс, поясняя
независимость теории от наличных в данное время эмпирических данных, писал:
«Теоретическое мышление каждой эпохи, а значит, и нашей эпохи, это —
исторический продукт, принимающий в различные времена очень
различные формы и вместе с тем очень различное содержание» . Тот факт, что
не только формы, но и содержание теоретического мышления
исторически обусловлены, — в высшей степени важное положение гносеологии
диалектического материализма. Историческая обусловленность
теоретического мышления многообразна, но в ней необходимо прежде всего
выделить предшествующее развитие познания, которое если и не
детерминирует его последующее развитие, то так или иначе образует его
основу и достижения, указывающие направление и методы дальнейшего
развития познания.
Несводимость познавательного содержания мышления, каковы бы ни
были его формы, к эмпирическим данным самым очевидным образом
обнаруживается в категориях, которыми оперирует мышление. Это —
необходимые формы мышления, без которых оно невозможно даже на
уровне обыденного опыта. Категории — формы всеобщности, которые,
естественно, не могут быть почерпнуты из чувственных данных. Образование
и развитие категориального аппарата мышления — многовековой
исторический процесс, который продолжается и в наше время, и притом в ясно
выраженной форме, благодаря революционизирующим
фундаментальные науки открытиям. Учение о категориях — весьма важный раздел
теории познания.
Нельзя сказать, что Маркс и Энгельс уделяли много внимания
гносеологическому исследованию категорий. Тем не менее следует отметить
диалектический анализ причинно-следственного отношения в работах
Энгельса, так же как и его, основанное на материалистической
переработке гегелевской диалектики, понимание конкретного тождества, которое
в отличие от абстрактного тождества, являющегося одним из основных
понятий формальной логики, содержит в себе различие, существенное
различие. «Тот факт, что тождество содержит в себе различие, выражен
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 113-114.
Там же, с. 177.

140 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
в каждом предложении, где сказуемое по необходимости отлично от
подлежащего. Лилия есть растение, роза красна: здесь либо в подлежащем,
либо в сказуемом имеется нечто такое, что не покрывается сказуемым или
подлежащим... Само собой разумеется, что тождество с собой уже с
самого начала имеет своим дополнением отличие от всего другого» .
Значение понятия конкретного тождества трудно переоценить. Ведь речь идет,
с одной стороны, о тождестве единичного или особенного и общего,
а с другой стороны, указывается на существенность имманентно
присущего тождеству различия безотносительно к отношению данного
единичного и особенного к общему. Есть политика и политика; есть война и
война. Однако противоположность конкретного тождества абстрактному
тождеству не умаляет содержательности последнего. Политика есть
политика; война есть война
Категория тождества — одна из основных категорий, совокупность
которых, как правильно утверждал Гегель, образует понятие сущности. Что
касается других категорий сущности, то их анализ в «Анти-Дюринге» едва
ли удовлетворит читателя, проштудировавшего «Науку логики» Гегеля,
не говоря уже о профессиональных философах. Правда, эта книга была
написана Энгельсом в расчете на широкий круг читателей, т. е. представляет
собой популярное изложение основ марксизма, в том числе и его
философии. Но суть дела в том, что философское учение марксизма нигде, кроме
«Анти-Дюринга», не было изложено более или менее систематическим
образом. Не удивительно поэтому то, что ряд категориальных форм
мышления не получил в системе диалектического материализма основательной
разработки. Укажу в этой связи на проблему необходимости и
случайности. Маркс в «Капитале», исследуя товарное обращение, показывает, что
этот объективно необходимый, вследствие разделения труда,
экономический процесс складывается из случайных актов купли-продажи. Случайные
акты образуют в своей совокупности необходимый процесс, который
вырастает из них, обусловлен ими, осуществляется посредством случайностей.
К сожалению, этот в высшей степени важный диалектический вывод,
который принципиально по-новому намечает анализ понятия необходимости,
не получает систематического философского развития в трудах
основоположников марксизма.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 317.
Там же, с. 316. Гораздо правильнее рассуждал Гегель: «Положительное
и отрицательное, следовательно, существенно обусловливаются друг другом и существуют
лишь в своем отношении друг к другу». (Гегель. Энциклопедия философских наук, т. 1, с.
278).

Поставленные, но не решенные проблемы
141
Энгельс в «Диалектике природы» подвергает основательной критике
как антидиалектическое отрицание случайностей, так и представление
о случайном как несущественном в природных процессах. Ссылаясь на
учение Ч. Дарвина, он справедливо подчеркивает: «Случайность
опрокидывает существовавшее до сих пор понимание необходимости. Прежнее
представление о необходимости отказывается служить. Сохранять его —
значит навязывать природе в качестве закона противоречащее самому
себе и действительности произвольное человеческое определение, значит
тем самым отрицать всякую внутреннюю необходимость в живой природе,
значит вообще объявить хаотическое царство случая единственным
законом живой природы»1. Этот вывод, почерпнутый из учения Ч. Дарвина,
излагается Энгельсом и в более обобщенной форме, т. е.
распространяется на всю совокупность природных явлений. Однако как только Энгельс
переходит к рассмотрению общественной жизни, его понимание
отношения необходимость-случайность начинает изменяться. Случайности
теперь уже трактуются не как то, из чего складывается необходимый
процесс, а как нечто, образующее его видимость. При исследовании
социально-исторического процесса задача, говорит Энгельс, состоит в том, чтобы
«проследить последовательные ступени этого процесса среди всех его
блужданий и доказать внутреннюю его закономерность среди всех
кажущихся случайностей»2. Утверждать, что случайность представляет собой
нечто кажущееся, даже если допускается объективная реальность
кажимости (видимости), значит отступать на позиции домарксовского
материализма.
Чем объясняется это изменение взгляда на отношение случайности
к необходимости? Я полагаю, что его причина носит не столько
теоретический, сколько идеологический характер. Основоположники марксизма
теоретически обосновывали объективную необходимость перехода от
капитализма к социалистическому общественному строю, необходимость,
которую они всегда истолковывали как неизбежность, исключающую
всякую иную историческую альтернативу. При таком понимании
исторической необходимости, которое при ближайшем рассмотрении
оказывается ее абсолютизацией, принципиально чуждой диалектике, случайность
неизбежно низводится к чисто поверхностному явлению, к тому, что лишь
кажется. Поэтому Энгельс утверждает: «...где на поверхности
происходит игра случая, там сама случайность всегда (курсив мой. — Т.О.) ока-
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 98.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 26, ч. III, с. 86.

142 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
зывается подчиненной внутренним скрытым законам» . Случайность,
таким образом, объявляется поверхностным, внешним явлением. Нетрудно
понять, что с такого рода концепцией случайности, нельзя понять
существо статистических закономерностей, значение которых в современном
естествознании, а также в социальных науках чрезвычайно велико.
Ю.В. Сачков в своей содержательной монографии справедливо
подчеркивает: «...теорию вероятностей зачастую называют наукой о
случайном, а в представлении ученых вероятность и случайность практически
нерасторжимы». И, развивая далее эту мысль, он резонно отмечает:
«Понятие случайности является первичным. Оно не поддается определению
через иные, более общие понятия» . Эти правильные положения, конечно,
не согласуются с представлениями основоположников марксизма об
отношении между случайностью и необходимостью. Маркс и Энгельс, а также
их продолжатели понимали необходимую связь явлений как жесткую
детерминацию, которая фактически предопределяет будущее состояние. Это
представление было обусловлено, с одной стороны, идеологическими
постулатами, а с другой, — основными посылками классической механики.
И хотя Маркс и Энгельс неоднократно указывали на ограниченность
механистического мировоззрения, их представление о необходимости как
неизбежности фактически еще несет на себе печать этого мировоззрения.
Важно также отметить, что отношение необходимость-случайность не
охватывает всего многообразия процессов, совершающихся в природе
и истории человечества. Сошлюсь, к примеру, на такой факт, как
эпидемии, которые почти ежегодно постигают людей целой страны, а то и
всего континента. Являются ли эпидемии необходимо обусловленным
процессом? Можно сказать, что при определенных условиях они становятся
не просто необходимыми, но даже неизбежными. И все же эпидемии
нельзя считать необходимостью, а тем более неизбежностью. Тот факт,
что некоторые эпидемии были искоренены благодаря вакцинации,
подтверждает такое заключение. Но если эпидемии не являются
необходимостью, значит, они представляют собой нечто случайное? Отнюдь нет.
Значит, характеристика определенных явлений в духе альтернативы —
или необходимое, или случайное — оказывается несостоятельной. Здесь
эти категории или просто неприменимы, или же мы имеем дело с
явлением, которое в равной мере и необходимо, и случайно.
Другой пример. В 30-х годах прошлого века в связи с установлением
фашистского режима в Германии в марксистской литературе обоснова-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 145.

Поставленные, но не решенные проблемы
143
лось положение: победа фашизма не была необходимостью. Совершенно
правильное утверждение. Но можно ли сказать, что установление
фашистского режима было случайностью? Конечно, нет. Какой же вывод
напрашивается? Очевидно, такой: или данные категории здесь
неприменимы, или же приходится считать, что фашистский режим в Германии,
учитывая специфические условия, при которых он победил, представлял
собой нечто и необходимое и случайное. Этот же вопрос можно поставить
и относительно победы Октябрьской революции в России.
Таким образом, единство необходимости и случайности выступает
перед нами в совершенно новой, весьма существенной ипостаси. Это
отношение сущностных противоположностей не привлекало внимания
основоположников марксизма и их последователей, несмотря на его в высшей
степени существенный характер. Дело, по-видимому, заключается в том,
что понятие необходимости не было предметом обстоятельного,
всестороннего исследования. Так, например, отношение
необходимость-возможность вообще оставалось вне поля зрения.
К числу весьма важных категориальных отношений, присущих
теоретическому и в особенности диалектическому мышлению, несомненно
принадлежит отношение возможность-действительность. Смысл и значение
этой категориальной пары впервые исследовал Аристотель, по учению
которого материя содержит в себе неограниченное множество
возможностей, которые, однако, могут осуществляться лишь благодаря
нематериальным формам. Гегель является продолжателем Аристотеля в этом, как
и в ряде других отношений. Но в отличие от своего гениального
предшественника он не связывает с понятием материи бесконечное многообразие
возможностей. Многочисленность возможностей, которую Гегель,
правда, не отрицает, он характеризует как наличие абстрактных
возможностей. Такого рода возможности, скорее, лишь мыслимы, но реально не о-
существимы. Абстрактным возможностям Гегель противопоставляет
немногочисленные реальные возможности, которые при наличии
определенных условий и деятельности, направленной на осуществление
той или иной возможности, превращаются в действительность.
Действительности, которая, развертываясь, оказывается необходимостью,
принадлежит примат над возможностями. Этот вывод Гегеля выражает
основную направленность его философии, идею примирения умудренного
сознания с действительностью, которая в отличие от просто
существующего и необходима и разумна.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 146.

144 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
Гегель, который склонялся к тому, чтобы рассматривать свою эпоху
как завершение всемирно-исторического процесса, естественно, не мог
и не хотел понять того, постоянно выявляющегося общественным
прогрессом факта, что мир возможностей, в том числе тех возможностей,
которые благодаря историческому развитию становятся реальными и в
конечном счете осуществляются, несравненно богаче наличной
действительности, закономерно сменяющейся новой действительностью,
реализующей возможности более развитого этапа социального или
природного развития.
Маркс и Энгельс, к сожалению, лишь от случая к случаю касались
категориального отношения возможность-действительность. При этом
понятие возможности трактовалось ими главным образом как понятие
зародыша того, что со временем, в результате развития, станет
действительностью. Это сведение возможности к зародышу может быть
оправдано лишь как аналогия, недостаток которой состоит в том, что она
указывает на одну обусловленную наличием зародыша возможность,
в котором уже задана, заложена вполне определенная, вполне
предсказуемая действительность. Между тем всегда существует по меньшей
мере две или даже несколько возможностей.
Маркс, анализируя противоположность потребительной стоимости
к стоимости, внутренне присущей товару, указывает, что эти
противоположности «заключают в себе возможность — однако только
возможность — кризисов. Превращение этой возможности в действительность
требует целой совокупности отношений, которые в рамках простого
товарного производства вовсе еще не существуют» . Энгельс, разъясняя Марк-
сово понимание товара, утверждает: «...в форме стоимости продукта уже
содержится в зародыше вся капиталистическая форма производства,
противоположность между капиталистами и наемными рабочими,
промышленная резервная армия, кризисы» . Если учесть, что товарное
производство в Европе появляется за несколько тысяч лет до первых ростков
капитализма в недрах феодального общества, то становится совершенно
необъяснимым, почему этот зародыш капиталистической экономики
столь долго находился, так сказать, в спящем состоянии.
Понятие возможности как зародыша применяется Энгельсом и при
рассмотрении естественно-научных вопросов. Так, по его словам,
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 22.
Там же, с. 621.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 275.

Поставленные, но не решенные проблемы
145
«в впервые возникшем комочке белка заключается, как в зародыше,
«в себе» (an sich), весь бесконечный ряд более высокоразвитых
организмов» . Такое представление об отношении возможности к
действительности в известной мере приближается к преформистской концепции
биологического развития, которая была опровергнута уже во времена
Энгельса.
Более широкое и глубокое понятие возможности применяется
Энгельсом в анализе человеческой способности познания. Мышление, говорит
он, и суверенно и несуверенно, его познавательная способность столь же
неограниченна, как и ограниченна. «Суверенно и неограниченно по своей
природе, призванию, возможности, исторической конечной цели;
несуверенно и ограниченно по отдельному осуществлению, по данной в то или
иное время действительности» . Здесь возможность понимается как
присущий познанию потенциал, который заведомо превосходит наличные
результаты познания. В таком случае мир возможностей несравненно
богаче действительности. Такое понимание возможностей процесса познания
является убедительным обоснование диалектического принципа
неограниченной познаваемости мира. Однако и в этом понимании отношения
возможность-действительность отсутствует представление о
возможностях, т. е. о том, что реальный процесс развития предполагает отнюдь не
единственную возможность. Между тем лишь учет многообразия
возможностей позволяет правильно понять становление определенной
действительности и присущую ей отнюдь не однозначную, не одномерную
необходимость.
История человечества, в особенности научно-технический прогресс
с неоспоримой убедительностью свидетельствуют о превосходстве
возможного над наличной действительностью. Промышленная революция
второй половины XVIII—первой половины XIX веков,
электротехническая революция последней трети XIX века, научно-техническая
революция середины XX столетия, ее современный этап — компьютерная
революция — все это не что иное, как превращение многообразных
возможностей в действительность. Кто в наше время отважится ограничить
многообразие возможностей и тем самым ограничить научно-технический
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 276. Правильно замечает М.Н. Рут-
кевич, имея в виду распространенное в советской марксистской литературе понятие
развития: «...сведение понятия развития к прогрессу обладает прочностью предрассудка...»
(Руткевич М.Н. Развитие, прогресс и законы диалектики // Вопросы философии, 1965,
№ 8, с. 28).

146 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
прогресс, т. е. его потенциальные возможности, перспективы? Таких
людей ныне, пожалуй, не найдется. Имеется, правда, немало людей, в том
числе и среди научной элиты, которых страшит многообразие
возможностей научно-технического прогресса. Некоторые из этих людей создают
даже антиутопии, изображающие ужасающие последствия
научно-технических достижений. Яркий пример этого — роман О. Хаксли «Новый
прекрасный мир» (название, разумеется, саркастическое), в котором, в
частности, изображается изготовление людей посредством специального
технического оборудования. Роман О. Хаксли вышел 70 лет тому назад,
и теперь его представление об искусственном создании человеческих
особей уже не кажется утопическим. Правда, человечество, возможно,
откажется от клонирования человеческих индивидов, пресечет такую
возможность. Но это также докажет, как необъятны, необозримы,
непререкаемы возможности человеческой деятельности. Но и эти возможности
блекнут благодаря постоянно выявляющимся, в процессе познания
и практики, возможностями природы, материального мира. Строго
говоря, почти неограниченные в масштабах исторического времени
возможности человечества представляют собой не что иное, как возможности самой
природы, реализацию ее закономерностей. Стоит ли после всего этого
утверждать, что действительность, наличное бытие превосходит
возможное, потенциальное? Ведь и сама действительность, если понимать ее не
как нечто застывшее, а как процесс, заключает в себе многообразие
возможностей, что составляет весьма важную, весьма существенную ее
характеристику.
Отличительной особенностью философии марксизма является диалек-
тико-материалистическое понимание истины как процесса и результата
познания. В «Анти-Дюринге» Энгельса мы находим глубокое понимание
относительности объективной истины, обусловленной развитием
познания, прогресс которого постоянно вносит коррективы в уже казавшиеся
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 639, 640.
* Этой критической характеристики гносеологии диалектического
материализма явно не заметил В.И. Ленин, который тверждал: «Иначе, как через ощущения, мы
ни о каких формах вещества и ни о каких формах движения ничего (курсив мой. — Т.О.)
узнать не можем» (Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 320). Это ошибочное воззрение
связано с тем, что Ленин сближает философию марксизма и радикально
сенсуалистический материализм Фейербаха, утверждая, что «вся школа Фейербаха, Маркса и Энгельса
пошла от Канта влево, к полному отрицанию всякого идеализма и всякого агностицизма»
(там же, с. 213).

Поставленные, но не решенные проблемы
147
окончательными результаты познания, признаваемые истинами, нередко
даже абсолютными, не подлежащими критическому анализу истинами.
Эта концепция относительности, историчности истины
противопоставляется антидиалектическому представлению об абсолютной истине как
исчерпывающем познании предмета, как истине в последней инстанции,
вечной истине. При этом, однако, не отрицается наличие, правда,
немногочисленных вечных истин, так же как и достижимость абсолютных
истин, если последние понимаются как единство относительных истин и,
следовательно, относительные в своих границах.
Центральным пунктом в этой теории истины является положение об
относительной противоположности между истиной и заблуждением, если
последнее понимается не просто как логическая ошибка, а как
содержательное заблуждение, которое постоянно имеет место в научном
познании. «Истина и заблуждение, — пишет Энгельс, — подобно всем
логическим категориям, движущимся в полярных противоположностях,
имеют абсолютное значение только в пределах чрезвычайно ограниченной
области...» Однако из этого глубоко правильного положения Энгельс
неожиданно делает весьма сомнительный, мягко выражаясь, вывод:
«Поэтому в действительно научных трудах избегают обыкновенно таких
догматически-моралистических выражений, как заблуждение и истина...» .
Этот вывод, сделанный в пылу полемики с Е. Дюрингом, совершенно не
согласуется с теорией познания диалектического материализма.
Одной из наиболее сложных проблем теории познания является
проблема критерия истины. Идеализм постоянно стремился выявить
неопровержимый признак истины в самом процессе познания и больше того:
в высказываниях, признаваемых истинами. Так, Декарт утверждал, что
истинные суждения отличаются такой ясностью и отчетливостью,
которая исключает какие бы то ни было сомнения в их истинности. Критики
этой концепции справедливо утверждали: необходимо в таком случае
указать критерий ясности и отчетливости суждений. Это требование
фактически указывало на то, что критерий истины находится вне признаваемых
за истинные высказываний. Однако необходимость такой постановки
проблемы не осознавалась философами, продолжавшими искать
критерии истины в самом знании, в его содержании или логической форме.
Материалисты в отличие от идеалистов пытались решить проблему
критерия истины путем анализа отношения суждений к внешним предме-
Лекторскнй В.А. Субъект. Объект. Познание. Мм 1980, с. 137.
Там же, с. 184.

148 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
там, о которых высказываются суждения. Однако эта правильная в
основе своей постановка проблемы не получала развития. Только Фейербах,
так сказать, нащупал правильный подход к решению проблемы, указав на
необходимость «включить в состав самой философии ту сторону
человеческого существа, которая не философствует...» . Однако Фейербах имел
в виду лишь чувственные восприятия, свидетельства наших органов
чувств; эти свидетельства он истолковывал как критерий истинности (или
неистинности) того, что высказывается в суждениях, в мышлении.
При этом Фейербах отрицал необходимость критической проверки
чувственных данных, объявляемых не подлежащими сомнению истинными
представлениями.
Маркс, философские взгляды которого формировались под влиянием
фейербаховского материализма, согласился с тезисом, что философия,
решая свои проблемы, должна обратиться к тому, что не является
философией. Однако этим необходимым для философии нефилософским
элементом является не просто чувственность, чувственные восприятия, а
чувственная практическая деятельность, которая только и может быть
критерием истинности наших знаний.
В своих знаменитых «Тезисах о Фейербахе» Маркс указывал, что
Фейербах «рассматривает чувственность не как практическую
человечески-чувственную деятельность»1. Этот недостаток фейербаховского
и всего предшествующего материализма Маркс называет
созерцательностью, которая состоит в том, что познание рассматривается как результат
воздействия внешнего мира на наши органы чувств, между тем как
важнейшим условием познаваемости явлений мира является человеческое
воздействие на этот мир, его изменение благодаря практике. Именно
поэтому в практике и только в практике «должен доказать человек
истинность, т. е. действительность и мощь, посюсторонность своего
мышления» .
Практика является критерием истины, поскольку она образует основу
всей познавательной деятельности людей, основу общественной жизни,
определяющей, направляющей, стимулирующей процессы познания во
всем их многообразии. «Общественная жизнь, — пишет Маркс, —
является по существу практической. Все мистерии, которые уводят теорию
в мистицизм, находят свое рациональное разрешение в человеческой
з
практике и в понимании этой практики» .
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 522.
Там же, с. 366.

Поставленные, но не решенные проблемы
149
Включение понятия практики в теорию познания, несомненно,
является выдающимся философским достижением. Но ясно также и то, что
понятие практики, относящееся прежде всего к материальному
производству и определенным формам общественной деятельности, далеко не всегда,
не везде может быть непосредственно (или хотя бы опосредованно)
применимо к проверке, к оценке результатов познания. И, как всякая
человеческая деятельность, практика отнюдь не свободна от всякого рода
заблуждений. Естественно поэтому возникают вопросы: всякая ли
практика является основой познания? Всякая ли практика может быть
критерием истины? На мой взгляд, на эти вопросы не может быть
утвердительного ответа.
Признание практики критерием истины нисколько не умаляет
значения теоретического доказательства, особенно в таких науках, как
математика и физика, исследования в которых сплошь и рядом непосредственно
не связаны с практикой. Нельзя не согласиться с Д.П. Горским, который
пишет: «...практику как критерий истины не следует понимать
примитивно, а именно в том смысле, что каждое положение науки должно
применяться на практике, подтверждаться ею. В процессе обоснования
положений науки мы пользуемся многими приемами опосредованного
сопоставления научных утверждений, научных контекстов с действительностью
(логическим доказательством, принципами соответствия, принципами
простоты и непротиворечивости, отысканием моделей, удовлетворяющих
формальным системам, правилами сведения сложного к простому и т. п.),
которые лишь в конечном счете связаны с практикой» .
Практика, какова бы ни была ее форма и уровень развития, постоянно
подвергается теоретической критике. Это в равной мере относится и к
материальному производству, и к общественной деятельности, и к тем
материальным средствам, которые применяются в познании. Теория,
особенно в современную эпоху, как правило, опережает практику. Это не
значит, конечно, что практика перестает быть основой научного познания;
она продолжает играть эту роль, но лишь в той мере, в какой она
осваивает, вбирает в себя научные, теоретические достижения. Но в таком
случае не практика сама по себе, т. е. безотносительно к научной теории,
а единство практики и научной теории становится основой последующего
развития научного познания. Это особенно очевидно в современном
естествознании (например, в атомной физике, астрономии, биохимии),
инструментарий которого представляет собой материализацию, овеществлен-
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 529-530.

150 ГЛАВА Ш. Опыт... осмысления диалектического материализма
ную форму научных теорий, результатов теоретических исследований.
Энгельс справедливо указывает на громадную роль эксперимента в
естественно-научном исследовании, в установлении истинности или
ложности теоретических положений, остающихся обычно гипотезами до тех
пор, пока они не получат экспериментальной проверки. Эксперимент,
несомненно, представляет собой специфическую форму практической
деятельности. Специфичность ее состоит в том, что она исходит из
определенных теоретических положений, которые и подвергаются
экспериментальному испытанию. Правильно отмечает B.C. Степин: «...эксперимент
должен предваряться какими-то вариантами абстрактных схем практики,
заранее созданными в науке и представленными в содержании ее знаний.
Именно сквозь призму этих схем исследователь смотрит на природу
и «препарирует» ее в своей экспериментальной деятельности» . Таким
образом, и экспериментальная практика не существует безотносительно
к теории, независимо от нее. Эксперимент есть не только научно
осмысленная и направляемая научной теорией практика; он представляет собой
реализацию или ниспровержение определенного научного замысла,
концепции, гипотезы.
На примере эксперимента особенно наглядно выявляется неизбежная
ограниченность практики как критерия истины. Законы, открываемые
естествознанием, подтверждаются экспериментально и благодаря этому
признаются истинным знанием определенных природных отношений.
Но это практическое подтверждение любого закона природы нисколько
не доказывает его неограниченную всеобщность, которая признается
лишь потому, что этот закон постоянно подтверждается. Это значит, что
вывод о всеобщности того или иного закона природы является
индуктивным заключением, истинность которого не поддается практической
проверке.
Энгельс, подчеркивая роль практической деятельности, в частности
эксперимента, указывает: «Эмпирическое наблюдение само по себе
никогда не может доказать достаточным образом необходимость. Post hoc,
но не propter hoc... Это до такой степени верно, что из постоянного
восхождения солнца утром вовсе не следует, что оно взойдет завтра, и
действительно, мы теперь знаем, что настанет момент, когда однажды утром
солнце не взойдет. Но доказательство необходимости заключается в
человеческой деятельности, в эксперименте, в труде: если я могу сделать
некоторое post hoc, то оно становится тождественным с propter hoc» .
Соглашаясь с Энгельсом относительно познавательной роли труда,
практики, эксперимента, нельзя не признать, что приведенный им пример,
вероятно вопреки его замыслу, указывает как раз на ограниченность
практики и в особенности эксперимента, поскольку астрономическое яв-

Поставленные, но не решенные проблемы
151
ление, о котором идет речь, ни в какой степени не поддается
практическому воздействию. Следовательно, здесь нельзя «сделать некоторое post
hoc» для того, чтобы доказать необходимость propter hoc.
В области познания социальных процессов практика, согласно
диалектическому материализму, также является критерием истины, несмотря на то
что экспериментирование в этой области играет по сравнению с
естествознанием незначительную роль и в ряде отношений вообще невозможно.
В этой области познания практика обычно понимается как исторический
опыт. Это понятие не отличается достаточной определенностью, поскольку
нет и не может быть согласия между исследователями относительно уроков
истории. Тем не менее имеется достаточно много социальных знаний,
истинность которых получила историческое подтверждение. Утверждения
социальных мыслителей об экономической неэффективности
рабовладельческого труда и крепостничества были высказаны задолго до того, как эти
экономические отношения были практически упразднены. Положения
Маркса и Энгельса о том, что капиталистический способ производства
исчерпал свой потенциал, свою способность всемерно способствовать
развитию производительных сил, положения, впервые высказанные ос ново-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 536.
Там же, с. 23. Это же положение буквально повторяется Энгельсом в статье
«Развитие социализма от утопии к науке» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 206). Это
обстоятельство, на мой взгляд, показывает, какое большое значение придавал Энгельс
данному тезису. Правда, в другой своей работе Энгельс утверждает, что в истории, «несмотря
на сознательные желаемые цели каждого отдельного человека, царствует, в общем и целом,
по-видимому случай...» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 306). Создается
впечатление, что диалектическое отношение между необходимостью и случайностью совершенно
недостаточно исследовано Энгельсом. Главное, что он не решается признать, состоит в том,
что случайности, многообразие которых невозможно отрицать, столь же существенны, как
и необходимость, что случайности необходимы, представляют собой одно из основных
определений сущности. Это тем более удивительно, что в «Диалектике природы» он, излагая
гегелевское понимание случайности, подчеркивает его новаторский, порывающий с
традиционными представлениями характер: «...случайное имеет некоторое основание, ибо оно
случайно, но точно так же и не имеет основания, ибо оно случайно; что случайное
необходимо, что необходимость сама определяет себя как случайность и что, с другой стороны, эта
случайность есть скорее абсолютная необходимость» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20,
с. 535). Однако это положение, в частности указание, что случайность есть также
абсолютная необходимость, не становится предметом теоретического анализа в работах Энгельса.

152 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
положниками марксизма в конце 40-х гг. XIX в., были опровергнуты уже
при их жизни, что не помешало им продолжать настаивать на их
правильности. Этот пример выявляет недостаточную определенность
марксистского понимания исторического опыта как критерия истины.
Таким образом, глубоко правильная, новаторская идея о роли практики
как критерия истины оказалась скорее постулированной, чем теоретически
разработанной в трудах основоположников марксизма. Маркс и Энгельс, так
же как и их продолжатели, применяли понятие практики почти как само
собой разумеющееся понятие. Необходимость критического анализа
гносеологической роли практики, исследования способов и границ применения этого
критерия истины не осознавалась ими. Можно поэтому согласиться с
немецким исследователем проблематики теории познания Р. Бубнером, который
указывает, что понятие практики не следует превращать в заклинание
(Zauberwort), посредством которого окончательно решаются все теоретические
проблемы. «Нет нигде оснований, — замечает Бубнер, — чтобы узреть,
каким образом простой переход из области теории к практике может сам собой
исключить заблуждение» .
Подведем некоторые итоги. Материализм — это убедительно показали
Маркс и Энгельс — должен стать диалектическим материализмом, что
предполагает диалектическую переработку предшествующего
материализма, материалистическую переработку идеалистической диалектики и диа-
лектико-материалистическое осмысление и обобщение достижений
истории естествознания. В какой мере основоположникам марксизма удалось
решить эти задачи? Я полагаю, что в недостаточной мере. Маркс и
Энгельс большей частью ограничивались постановкой задачи, оставляя, так
сказать, на потом ее конкретное решение. Наглядный пример этого —
отношение к гегелевской диалектике. В работах основоположников
марксизма мы находим высокую оценку диалектики Гегеля, критику ее
идеалистического характера, признание сформулированных Гегелем законов
диалектики без необходимого критического анализа этих законов,
применение диалектики к отдельным категориям, к постановке и решению
некоторых социальных проблем. Это, конечно, предполагает
материалистическую переработку гегелевской диалектики, но, строго говоря, лишь на-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 306. В другой своей работе Энгельс
также утверждает, что в истории законы господствуют «над кажущейся случайностью
событий» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 11).
Сачков Ю.В. Вероятностная революция в науке, с. 62, 63.

Поставленные, но не решенные проблемы
153
чало этой большой исследовательской работы. Сошлемся хотя бы на
учение Гегеля о сущности, которая, как уже указывалось выше,
рассматривается Гегелем как система категорий: тождество, различие,
противоречие, основание, причинность, необходимость и т. д. При этом Гегель
вскрывает единство сущности и явления, объективность видимости,
коррелятивное отношение между содержанием и формой, взаимодействие
причины и следствия. Сущность раскрывается как единство
многообразных отношений, которое находит свое выражение в мире явлений.
Позволю себе утверждать, что такого многостороннего понимания
сущности мы не находим в философии марксизма, которая обычно
определяет сущность как внутреннюю связь явлений, не входя в рассмотрение
отношения вэаимоперехода между внешним и внутренним, как это делал
Гегель. Маркс, например, определяет сущность человека как
совокупность всех общественных отношений. Это само по себе правильное
положение является односторонним определением и сущности человека,
и сущности как диалектической категории вообще. Нет необходимости
доказывать, что к сущности человека относятся его различные
антропологические характеристики (возрастные, половые, унаследованные),
уровень эмоционального и интеллектуального развития и прежде всего,
конечно, его индивидуальность, т. е. то, что отличает одного
человеческого индивида от другого, но тем не менее входит в содержание
человеческой сущности. Поэтому сущность человека — не абстрактное тождество
различных человеческих индивидов, а конкретное тождество, которое,
как известно, содержит в себе различие, становящееся при определенных
условиях противоречием.
«Философские тетради» В.И. Ленина представляют собой попытку
продолжить работу основоположников марксизма по
материалистической переработке гегелевской диалектики. Однако ленинские конспекты
произведений Гегеля показывают, скорее, необходимость решения этой
задачи, чем ее действительное решение.
Само собой разумеется, что в наше время разработка
материалистической диалектики предполагает не только критическое освоение
диалектического идеализма Гегеля, но также и освоение идейного богатства всего
последующего развития философии, значение которой начисто отрицали
не только Маркс, Энгельс и Ленин, но все другие выдающиеся
представители марксизма. Энгельс справедливо подчеркивал необходимость
философского осмысления достижений естествознания для развития
материалистической диалектики. Его работа в этой области убедительно показала, что
достижения естествознания середины прошлого века подтверждают
и в определенной мере конкретизируют принципы диалектики.
Продолжить начатую Энгельсом работу пытался Ленин в «Материализме и эм-

154 ГЛАВА Ш. Опыт... осмысления диалектического материализма
пириокритицизме», однако рамки его исследования, опубликованного
в 1908 г. (и, конечно, не только эти причины), естественно, не давали
возможности философски осмыслить великие естественно-научные
открытия начала XX столетия. Что же касается последующих грандиозных
достижений естествознания, то, хотя им и посвящено немало марксистских
исследований, задача дальнейшего развития материалистической
диалектики, ее обогащения новыми понятиями все еще остается нерешенной.
Это объясняется, на мой взгляд, догматизацией марксизма, вследствие
которой любая новаторская попытка встречала непреодолимое
сопротивление.
Энгельс указывал в связи с анализом достижений наук о природе, что
диалектика «является единственным, в высшей инстанции, методом
мышления, соответствующим теперешней стадии развития
естествознания» . Он полагал, что естествоиспытатели, освободившись от всякого
рода идеалистических и антидиалектических заблуждений, станут
диалектическими материалистами. Развитие естествознания последующего
исторического периода показало, что естествоиспытатели усвоили ряд
основных положений диалектики (принцип относительности истины, идею
единства необходимости и случайности, понятие конкретного тождества,
идею всеобщей связи явлений и т. д.), но они не стали диалектическими
материалистами, так как они не стали философами, т. е. представителями
определенной специальной области исследования, занятия которым
предполагает специальную образовательную подготовку и соответствующие
наклонности. Констатация этого факта, неизбежность которого
обусловлена разделением труда в области научных исследований, приводит меня
к выводу, что диалектический материализм (или, говоря другими
словами, материалистическая диалектика) не может быть общенаучной
теорией и методом исследования, так как в каждой науке исторически
вырабатывается соответствующий предмету ее исследования метод и его
теоретическое обоснование, которые воспринимают те или иные черты
диалектического метода, но не превращаются в силу этого в диалектико-
материалистическое исследование. Поэтому материалистическую
диалектику следует понимать как философское осмысление истории
познания природы и общества, теоретическое обобщение сущности
многообразных, качественно различных закономерностей, короче говоря, как
философскую, а не общенаучную теорию и метод, что отнюдь не умаляет
ее эвристического значения для каждой специальной науки.
Требование, чтобы все естествоиспытатели стали диалектическими
материалистами неправомерно не только в силу существующего в сфере
научного творчества разделения труда, но и потому, что оно косвенным
образом сохраняет то противопоставление философии нефилософским ис-

Поставленные, но не решенные проблемы
155
следованиям, против которого справедливо выступали основоположники
марксизма. Это значит, что не следует требовать, чтобы в каждой науке
о природе занимались исследованием развития, поскольку диалектика
есть теория развития. Предмет научного исследования, как и его методы,
независим от диалектического материализма даже тогда, когда в этом
исследовании применяются те или иные понятия материалистической
диалектики.
В течение почти полуторавекового существования диалектического
материализма его многочисленные приверженцы не только комментировали
и популяризировали его положения, но в известной мере также развивали
это философское учение. Однако то обстоятельство, что основные
положения марксизма и его философии были превращены в догмы, чрезвычайно
сковывало развитие диалектического материализма, исключало его
творческое взаимодействие с другими философскими учениями и нередко
приводило не только к заблуждениям, но и к фактическому отступлению от
принципов материалистической диалектики.
Мое изложение и анализ основ диалектического материализма
представляет собой самокритику этого философского учения. Будучи его
убежденным приверженцем, я вместе с тем сознаю, что философия по
природе своей носит плюралистический характер, т. е. никогда не было
и не будет последней, окончательной, единственно истинной философии.
В моей опубликованной в 1999 г. монографии я формулирую этот вывод
следующим образом: «Философия, в отличие от любой науки, каков бы
ни был исторический уровень ее развития, существует, так сказать, лишь
во множественном числе. Иначе говоря, философия существует только
как философии, т. е. как неопределенное множество различных,
противостоящих друг другу философских систем. Таков modus essendi
философии. Такой она была уже в первое столетие своего исторического бытия;
такой она осталась и в наше время, и нет оснований полагать, что когда-
нибудь в будущем философия утратит свою многоликость, которая, как я
убежден, является ее специфической определенностью» .
Философы — предшественники марксизма создавали свои системы
с непоколебимой уверенностью в том, что ими наконец создана
последняя, подлинно истинная философия и все последующее развитие
философской мысли будет происходить только на ее основе. Это была
утопическая иллюзия, которую постоянно ниспровергало последующее разви-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 124.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 322.

156 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
тие философии, в ходе которого создавались новые философские учения,
также претендовавшие на то, что они завершают многовековой процесс
становления истинной философии. Маркс и Энгельс, как и их
продолжатели, также разделяли это утопическое убеждение, т. е. рассматривали
плюрализм философских учений как исторически преходящий процесс,
который завершается созданием их научно-философского
мировоззрения. Самокритика марксизма обязана отвергнуть эту утопическую
иллюзию, т. е. признать правомерность существования, наряду с
диалектическим материализмом, и других философских учений, как бы они ни
отличались по своему содержанию от философии марксизма.
Этот вывод не должен обескураживать диалектических
материалистов, напротив, он должен стимулировать их исследовательскую
деятельность в избранном ими направлении. Общий вывод, которым я хочу
завершить эту попытку позитивного критического осмысления
диалектического материализма, сводится к тому, что эта философская теория все еще
не вышла из стадии становления, что она, вопреки уверениям ее
ортодоксальных представителей, носит не столько систематизированный,
сколько эскизный характер, не говоря уже о том, что некоторые ее положения
оказались заблуждениями. Констатация этих фактов открывает
перспективы создания действительно диалектико-материалистической
философии и ее дальнейшего творческого развития путем теоретического
осмысления научных достижений и исторического опыта.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 617.
Там же, с. 88.

Поставленные, но не решенные проблемы 157

158 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 92, 93. К сожалению, неясность в
вопросе об отношении между истиной и заблуждением сохраняется и в написанной
Энгельсом после «Анти-Дюринга» работе «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой
философии», в которой утверждается: «...то, что ныне признается истиной, имеет свою
ошибочную сторону, которая теперь скрыта, но со временем выступит наружу; и
совершенно так же то, что признано теперь заблуждением, имеет истинную сторону, в силу которой
оно прежде могло считаться истиной...» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 303).
В этом высказывании относительная противоположность между истиной и заблуждением
истолковывается таким образом, что она фактически исчезает: истина и заблуждение
оказываются едва ли не равноценными, равнозначными положениями. Последовательное про-

Поставленные, но не решенные проблемы
159
ведение такого воззрения (чего, конечно, нет в работах Энгельса) привело бы к
абсолютному релятивизму.
Фейербах Л. Предварительные тезисы к реформе философии // Избр. фи-
лос. произведения. М., 1955, т. 1, с. 124.

160 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 2.
Там же, с. 1.
Там же, с. 3.

Поставленные, но не решенные проблемы
161
Горский Д.П. Опережающий характер отрицания действительности на
уровне человеческого познания // Практика и познание. Под ред. Д.П. Горского и др.
М., 1973, с. 69. Несколько ниже автор справедливо отмечает: «На основе внутренних
законов развития фундаментальных наук создаются также области знания, которые в
принципе не допускают непосредственной практической проверки, но они применяются,
используются в конечном счете в тех дисциплинах, которые допускают практическое
применение» (там же, с. 70—71).

162 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
Степин B.C. Научное познание как «опережающее отражение» практики
// Практика и познание. Под ред. Д.П. Горского и др., с. 217.

Поставленные, но не решенные проблемы
163
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 544.

164 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма
Bubner R. Theorie und Praxis — eine nachhegelsche Abstraktion. Frankfurt
a/M., 1971. S. 30. «Хотя Маркс, — отмечает далее Бубнер, — рассматривает практику
как самоосуществление человека, он недостаточно разрабатывает теорию практики»
(Ibidem, S. 34).

Поставленные, но не решенные проблемы 165

166 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма

Поставленные, но не решенные проблемы
167
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 528.

168 ГЛАВА III. Опыт... осмысления диалектического материализма

Поставленные, но не решенные проблемы
169
Ойзерман Т.И. Философия как история философии. СПб., 1999, с.5.

ГЛАВА IV
Материалистическое
понимание истории:
плюсы и минусы
ОБЩЕСТВЕННОЕ ПРОИЗВОДСТВО
КАК ПРОИЗВОДСТВО ОБЩЕСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ
И САМОГО ЧЕЛОВЕКА КАК ЧЛЕНА ОБЩЕСТВА
Материалистическое понимание истории, или исторический
материализм, трактуется в марксистской литературе (в учебных пособиях в
особенности) как распространение философского материализма на
понимание общественной жизни. То, что материалистическая философия и
исторически, и логически является необходимой предпосылкой исторического
материализма, не вызывает сомнений, поскольку материалистическое
понимание общественной жизни несовместимо с идеалистической
интерпретацией природы и познания. Однако отсюда вовсе не следует, что
исторический материализм является теоретическим продолжением
философского материализма, важнейшее, онтологическое содержание которого
составляет учение о природе, материи как первичной реальности,
существовавшей до человека, существующей безотносительно к человечеству.
Общество же, которое Маркс в известном письме к Анненкову
определяет как продукт взаимодействия людей, разумеется, не существовало до
человечества, не существует безотносительно к нему. Поэтому понятие
объективной реальности, применяемое историческим материализмом
к определенным социальным фактам, принципиально отличается от того
понятия объективной реальности, которое составляет отправной пункт
материалистического понимания природы. Вот почему нельзя
согласиться с В.И. Лениным, когда он, по существу, отождествляет то и другое
понятия. «Материализм вообще, — пишет он, — признает объективно
реальное бытие (материю), независимое от сознания, от ощущений,

Общественное производство...
171
от опыта и т. д. человечества. Материализм исторический признает
общественное бытие независимым от общественного сознания человечества» .
Согласно материалистическому пониманию истории определяющую
основу и существенное содержание общественного бытия составляет
материальное производство, или производство материальных благ, которое
каждое новое человеческое поколение получает как наследие от
предшествующих поколений и которое оно развивает, с тем чтобы передать
следующему поколению. Именно как наследие, т. е. то, что принадлежит
прошлому, общественное производство есть объективная реальность, не
зависимая не только от сознания и воли людей, но даже от
производственной деятельности того поколения, которое наследует данный уровень
производства со всеми его качественными характеристиками. В этом
смысле понятие «объективная реальность» применительно к
общественному производству (и, следовательно, к общественному бытию) носит
в определенном смысле условный характер. Это не есть нечто первичное
по отношению к существованию человечества. Речь идет о
специфической объективной реальности, которая не укладывается в рамки
философского материализма как учения о природе, понимаемой не просто как
среда человеческого обитания, а как вселенная.
Специфичность социальной объективной реальности состоит в том,
что она не только объективна; это — единство субъективного и
объективного или, говоря иначе, субъект-объектная реальность. Единство этих
противоположностей предполагает их взаимопереход.
Социально-объективное возникает вследствие объективации человеческой деятельности,
обусловленной общественным производством, которое, в свою очередь,
представляет собой процесс человеческой деятельности, обусловленной
предшествующим развитием общественного производства.
Эта диалектика субъективного-объективного глубоко раскрыта
Марксом и Энгельсом в «Немецкой идеологии», т. е. в том их произведении,
где впервые появляется выражение «материалистическое понимание
истории» и его основные положения, которые противопоставляются не
только идеализму, но и философии вообще, философскому материализму
Фейербаха в особенности. «История, — пишут Маркс и Энгельс, —
есть не что иное, как последовательная смена отдельных поколений,
каждое из которых использует материалы, капиталы, производительные
силы, переданные ему всеми предшествующими поколениями; в силу этого
данное поколение, с одной стороны, продолжает унаследованную дея-
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 346.

172
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
тельность при совершенно изменившихся условиях, а с другой —
видоизменяет старые условия посредством совершенно измененной
деятельности» .
Таким образом, исторический материализм впервые в истории
общественной мысли непосредственно связывает историю человечества с
развитием общественного производства. В уже упомянутом письме к
Анненкову Маркс прямо заявляет, что история человечества «тем более
становится историей человечества, чем больше выросли производительные
силы людей, а следовательно, и их общественные отношения» .
Приведенные высказывания — свидетельство того, что благодаря
материалистическому пониманию истории вырабатывается, в противовес
историческому фатализму, с одной стороны, и волюнтаризму — с другой,
принципиально новое понимание процесса детерминации социальных
явлений, т. е. исторической необходимости*.
Домарксовский материализм, обосновывая принцип детерминизма как
одно из основных антитеологических убеждений, постоянно склонялся
к натуралистически понимаемому фатализму. Исходя из посылки,
согласно которой любое следствие необходимо вытекает из той или иной
причины, этот материализм отождествлял причинность и необходимость.
Необходимость, в свою очередь, истолковывалась как неизбежность,
исключающая какую-либо альтернативу. Абсолютизируя понятие
необходимости, он не признавал качественного различия между
необходимой связью явлений в обществе и природной, предшествующей
действиям человека необходимостью. Идея свободы воли, свободы выбора
отвергалась материалистами на том основании, что каждый акт человечес-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 44—45. В 1846 г. в письме к
Анненкову Маркс конкретизирует и развивает цитируемое положение: «...люди не свободны
в выборе своих производительных сил, которые образуют основу всей их истории, потому
что всякая производительная сила есть приобретенная сила, продукт предшествующей
деятельности. Таким образом, производительные силы — это результат практической
энергии людей, но сама эта энергия определена теми условиями, в которых люди находятся,
производительными силами, уже приобретенными раньше, общественной формой,
существовавшей до них, которую создали не эти люди, а предыдущее поколение. Благодаря
тому прростому факту, что каждое последующее поколение находит производительные
силы, приобретенные предыдущим поколением, и эти производительные силы служат ему
сырым материалом для нового производства, — благодаря этому факту образуется связь
в человеческой истории...» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 27, с. 402).

Общественное производство...
173
кой воли определяется мотивами, анализом которых они не считали
нужным заниматься. Получалось, таким образом, что человеческое существо
фактически рассматривалось не как субъект, способный инициировать
различного рода процессы, а как объект, полностью обусловленный его
природой и условиями его существования.
Уместно отметить, что такое понимание необходимой связи
социальных явлений оказало значительное влияние на исследования
специалистов-историков. Так, В.О. Ключевский, выдающийся представитель
исторической науки конца XIX века, утверждал: «История человечества
есть бесконечный ряд фактов, совершающихся независимо от личной
воли, независимо даже, по-видимому, от какого-либо индивидуального
сознания. В этом отношении они очень похожи на явления природы: и те
и другие одинаково проникнуты характером необходимости и,
следовательно, сами по себе одинаково чужды сознанию, ибо где действует
необходимость, там нет места ни для сознательной воли, ни для свободной
мысли» .
В противоположность такому материалистически-фаталистическому
воззрению на общество и его историю Маркс доказал, что необходимая
связь социальных явлений, историческая необходимость, создается самими
людьми, следующими друг за другом человеческими поколениями. Это
значит, что люди сами создают объективные условия, определяющие их жизнь,
но создают их отнюдь не по своему произволу, так как они не могут не
сообразоваться с условиями, созданными предшествующим развитием
общества. Соответственно этому, Маркс сделал вывод, исключающий как
фатализм, так и волюнтаризм: «...обстоятельства в такой же мере творят людей,
в какой люди творят обстоятельства» .
Домарксовский материализм, несмотря на свою фаталистическую кон-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 27, с. 402.
* В предыдущей главе указывалось на то, что основоположники марксизма,
обосновывая понятие исторической необходимости, фактически умаляют роль
случайности, хотя и признают ее объективную реальность. Еще одним подтверждением этого
вывода может быть следующее высказывание Маркса: история человечества «носила бы очень
мистический характер, если бы «случайности» не играли никакой роли» (Маркс К. и
Энгельс Ф. Соч., т. 33, с. 175). С одной стороны, Маркс выступает против сведения всего
совершающегося в истории к необходимости, а с другой — он закавычивает случайность,
давая тем самым основание полагать, что речь идет о кажущейся случайности, как это
считал Энгельс, судя по приведенным в предшествующей главе высказываниям.

174
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
цепцию необходимости, утверждал в противовес теологическому
мировоззрению, что люди сами творят свою историю. Однако этот тезис не
мог быть обоснован в рамках этого материализма и оставался вплоть до
возникновения марксизма не более чем декларацией. Необходимо было
ответить на вопрос: как это возможно, что люди сами творят свою
историю, если ни внешняя, окружающая их природа, ни их собственная,
человеческая природа от них не зависимы? Материалистическое понимание
истории дало ясный и недвусмысленный ответ на этот вопрос. Согласно
этому учению, ни внешняя природа, ни природа человека не определяют
характер общественного устройства и историю человечества. Как то, так
и другое определяется развитием общественного производства, которое
представляет собой двусторонний исторический процесс: с одной
стороны, изменение людьми внешней природы, а с другой — изменение самой
человеческой природы, развитие человека.
Итак, исторический материализм предлагает и обосновывает
совершенно новое понимание общественного производства. То, что
производство материальных благ является условием sine qua non существования
людей, понимали, конечно, задолго до марксизма, и признание этого
факта считалось, как правило, чем-то само собой разумеющимся. Некоторые
предшественники марксизма, правда, пошли гораздо дальше этой
общеизвестной и, в сущности, банальной истины. Б. Франклин характеризовал
человека как животное, производящее орудия труда (toolmaking animal),
отличая его тем самым от животного. Точка зрения Франклина утвердилась
в археологии, которая подтверждает ее своими раскопками. «Для
археологов, — утверждает английский археолог В.Г. Чайлд, — человек есть
животное, производящее орудия труда. Человек создает орудия труда,
так как он должен их создавать» . Гегель пошел еще дальше в своей ха-
Ключевский В.О. Литературные портреты. М., 1991, с. 432.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 37. Г.В. Плеханов в статье
«Материалистическое понимание истории)», разъясняя марксистское понимание
социально-исторической необходимости, ее специфически человеческого характьера, справедливо
утверждает: «Свобода не только не исключает необходимости, но является ее предпосылкой и ее
основанием» (Избр. философские произведения, т. II, с. 654). При этом Плеханов
ссылается на Шеллинга, который высказывал это положение, не разграничивая, однако,
общество и природу, вследствие чего этот тезис служит обоснованием его идеализма.
Маркс, следовательно, своим материалистическим и диалектическим пониманием
соотношения необходимости и свободы в обществе преодолел одно из основных заблуждений
немецкого классического идеализма.

Общественное производство...
175
рактеристике труда как специфически человеческой сущности,
формирующей человеческую личность. У Гегеля имеется даже догадка
относительно значения общественного производства для развития всех других
сторон общественной жизни. Человек, утверждает Гегель, преисполнен
возвышенным сознанием того, что он создает вещи. «Создание
предметов (die Produktionen) — его честь и гордость; оно становится
источником огромного, бесконечного богатства — мира человеческих воззрений,
знаний, внешних благ, прав и поступков» . Однако эта гениальная
догадка, предвосхищавшая исходные положения материалистического
понимания истории, не могла получить развития в идеалистической системе
Гегеля, в рамках которой производство материальных благ выступает как
внешняя, я бы даже сказал, досадная необходимость, а отнюдь не как
определяющая основа общественной жизни. Только основоположники
марксизма постигли общественное производство не только как
производство материальных благ, но вместе с тем и производство общественных
отношений — а тем самым и самого человека как члена общества* .
Уже в ранней своей работе «Экономическо-философские рукописи
1844 года» Маркс сформулировал отправное положение исторического
материализма, которое принципиально отличает это учение от всего до-
марксовского материализма с его статическим пониманием человека и
общества: «Вся так называемая всемирная история есть не что иное, как
порождение человека человеческим трудом...» .
Понятие «производительные силы» впервые было введено в науку
классиками английской политической экономии, которые применяли это
понятие для характеристики необходимого в процессе производства
сочетания рабочей силы и орудий труда. Маркс не ограничился одним лишь
экономическим пониманием производительных сил; он постиг в них, с
одной стороны, развитие многообразных способностей человека, а с другой
стороны, открыл специфическую форму развития производительных сил,
которую он называл общественными отношениями производства,
или производственными отношениями, отличая их от тех отношений
между работниками, которые складываются вследствие технического,
технологического и профессионального разделения труда. Производственные
отношения, согласно Марксу, представляют собой не только отношения
людей друг к другу в процессе производства, но прежде всего способ
распределения средств производства, характер отношения людей к
средствам производства, отношения собственности. С этой точки зрения антич-
Childe V. Gordon. Society and Knowledge. N. Y., 1956, p. 9.

176
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
ное рабовладение, крепостничество при феодализме, наемный труд
формально свободной рабочей силы при капитализме — исторически
определенные производственные отношения. Открытие и исследование
общественных отношений производства и положило начало
материалистическому пониманию истории.
Маркс показал, как прогресс производительных сил с объективной
необходимостью ведет к изменению производственных отношений и в
конечном итоге к замене устаревших производственных отношений новыми,
соответствующими возросшему уровню производительных сил. Этот
процесс — закономерное разрешение противоречия, конфликта,
возникающего между новым, более высоким уровнем производительных
сил и старыми, изжившими себя общественными отношениями
производства. Основоположники марксизма утверждали, что этот конфликт
образует основу социальных революций в классово-антагонистическом
обществе, в котором общественные отношения производства представляют собой
отношения противоположных (эксплуатирующего и экплуактируемого)
классов. Таким образом, они стремились обосновать экономическую
обусловленность политической истории человечества. Признание такой
обусловленности указывает на глубинные движущие силы общественного
развития, исследование которых означает переворот в исторической науке.
Правильность такого вывода, как станет ясно из последующего изложения,
не зависит от признания или непризнания необходимости революции для
разрешения противоречия между производительными силами и
производственными отношениями.
Учение Маркса и Энгельса об общественных отношениях
производства, обусловливаемых уровнем наличных производительных сил, стало
ключом для научного объяснения исторически совершившегося перехода
Гегель. Философия религии, том I. М., 1976, с. 211.
* Энгельс в одном из своих популярных изложений основ марксизма
невольно умаляет выдающееся научное значение основного положения материалистического
понимания истории: «Маркс открыл основной закон, определяющий движение и развитие
человеческой истории, закон, до такой степени простой и самоочевидный, что почти
достаточно простого его изложения, чтобы обеспечить ему признание» (Маркс К. и Энгельс Ф.
Соч., т. 19, с. 348). В действительности открытый Марксом закон отнюдь не прост, не
самоочевиден, ибо речь у Маркса (и это, конечно, хорошо знал Энгельс) идет вовсе не о том,
что люди не могут жить без производства продуктов питания, одежды и т. п.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 42, с. 126. Г. Маркуэе, сопоставляя
исторический материализм с предшествующей материалистической
философией, резонно присовокупляет: «Плохой материализм философии преодолевается

Общественное производство...
177
от феодального (крепостнического) общества к капиталистическому
строю, к системе наемного труда формально свободных работников,
пролетариев. Рабовладение, крепостничество, наемный труд, которые до
возникновения марксизма понимались как юридические установления,
не имеющие непосредственного отношения к состоянию и уровню
производства, впервые были поняты как исторически необходимые формы
развития производительных сил общества. Таким образом, учение о
производительных силах и общественных отношениях производства
проложило путь к целостному пониманию общества и человека как члена общества
в их историческом развитии. Этот вывод Маркс формулирует следующим
образом: «Производительные силы и общественные отношения — и те
и другие являются различными сторонами развития общественного
индивида» .
Учение об общественных отношениях производства будет предметом
обстоятельного анализа во втором разделе этой главы. Там же я намерен
рассмотреть многостороннее и, пожалуй, также не свободное от
некоторых противоречий марксистское учение о производительных силах.
Итак, Маркс не ограничивается одним лишь экономическим
пониманием производительных сил, которое не указывает, что же является
главным в сочетании рабочей силы и орудий труда, в единстве живого и
овеществленного труда. В отличие от классиков политической экономии
Маркс утверждает, что человек — главная производительная сила;
уровень его, человеческого, развития — главное общественное богатство.
Техника, которую применяет человек в процессе производства, —
реализация, объективация, материализация человеческих способностей,
единство идеального и материального. Эти бесспорные положения
материалистического понимания истории, однако, сплошь и рядом отступают на
второй план, заслоняются, оттесняются марксистской концепцией
технического, технологического детерминизма.
Маркс и Энгельс создавали и развивали свое учение в эпоху
промышленной революции, т. е. революционного технического переворота,
который начался в Англии во второй половине XVIII века и развернулся в
западноевропейских странах в XIX веке. По-видимому, это эпохальное
событие и стало причиной того, что они вопреки своему пониманию
человека как главной производительной силы все чаще и чаще выдвигали
на первый план технику, придавая ей при этом решающее значение. Та-
в материалистической теории общества» (Marcuse H. Kultur und Gesellschaft, I, Frankfurt
a/M., 1968, S. 121).

178
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
кая оценка техники может быть вполне правильной для характеристики
определенного исторического периода (например, промышленной
революции), но она становится ошибочной, когда ей придается универсальное
значение, как это получилось у Маркса и Энгельса, вопреки отправным
положениям материалистического понимания истории. Так, в работе
«Нищета философии» Маркс утверждает, что уровень общественного
развития определяется уровнем технического прогресса: «Ручная
мельница дает нам общество с сюзереном во главе, паровая мельница —
общество с промышленным капиталистом» . Такое представление об условиях
перехода от феодализма к капитализму является, мягко говоря,
односторонним, чтобы не сказать больше.
Приведенное высказывание взято из раннего произведения Маркса
(1847 г.), когда материалистическое понимание истории еще не было
достаточно развитой системой воззрений. Однако и в последующих трудах
основоположников марксизма обычно подчеркивается, что технический
прогресс играет решающую роль не только в развитии производства,
но и в развитии всех сторон социального организма. В 1856 г. Маркс,
критически оценивая революции 1848 года (они, по его словам, были
«лишь мелкими эпизодами, незначительными трещинами и щелями
в твердой коре европейского общества»), противопоставляет им
технический прогресс: «Пар, электричество и сельфактор были несравненно
более опасными революционерами, чем даже граждане Барбес, Распайль
и Бланки» . Не следует думать, что Маркс отрицательно относится
к этим революционерам, активным участникам французской революции
1848 г. Речь в данном случае идет о противопоставлении промышленной
революции революции политической, которая, как ошибочно утверждал
Маркс, не оказала значительного влияния на развитие европейского
общества.
В приведенных словах Маркса выражено определенное разочарование
в революциях 1848 года, от которых Маркс и Энгельс ожидали
несравненно большего, чем укрепления политических позиций буржуазии.
Теперь Маркс связывает перспективы освободительного движения
рабочего класса с бурным развитием производительных сил, главный показатель
которого он видит в техническом прогрессе. Эти же мысли развивает
и Энгельс, сопоставляя промышленную революцию в Англии и Великую
французскую революцию 1789 года. «В то время как над Францией
проносился ураган революции, очистивший страну, в Англии совершался ме-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. 2, с. 214.

Общественное производство...
179
нее шумный, но не менее грандиозный переворот. Пар и новые рабочие
машины превратили мануфактуру в современную крупную
промышленность и тем самым революционизировали всю основу буржуазного
общества. Вялый ход развития времен мануфактуры превратился в настоящий
период бури и натиска в производстве» .
Не подлежит, конечно, сомнению, что промышленная революция
радикально изменила не только производственные процессы, но и
общественные отношения. Основная масса трудящихся — ремесленники,
мелкие собственники средств производства, превратилась в класс наемных
рабочих, пролетариев. Энгельс не без основания отмечает в работе
«Принципы коммунизма», что пролетариат как класс является продуктом
промышленной революции, которая, таким образом, оказывается не
только техническим, но и социально-экономическим переворотом. Но
примечательно то обстоятельство, что этот грандиозный технический переворот
совершился в Англии после победоносной буржуазной революции.
И в Германии, и во Франции промышленная революция развернулась
лишь после буржуазных революций 1848 года. Значит, дело не просто
в изобретении паровой машины (кстати сказать, она была изобретена
задолго до промышленной революции в Англии), изобретении
механического прядильного станка и т. п.
Ф. Меринг в работе «Исторический материализм» рисует
впечатляющую картину совершенно непонятной на первый взгляд расправы с
замечательными изобретателями феодальной эпохи, этими провозвестниками
грядущей промышленной революции. Немецкий ремесленник А. Мюллер,
создавший примерно в 1529 г. новый ткацкий станок, значительно
превосходивший по своей производительности старые станки, был по
распоряжению городских властей посажен в тюрьму, где его тайком
умертвили, а станок уничтожили. Почти столь же трагичной была судьба
Д. Папина, изобретателя, жившего в XVII века, одного из первых
творцов паровой машины. И дело здесь вовсе не в произволе властей
предержащих, а в том, что эти технические новшества угрожали существованию
феодального цехового производства, системе ручного труда,
применявшего простые, нередко даже примитивные орудия производства.
Французский историк Ф. Бродель, описывая промышленную
революцию в Англии, показывает, что условия, вызвавшие ее к жизни, носили эко-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 133. В первом томе «Капитала»
цитируемое положение получает свое дальнейшее развитие: «Экономические эпохи
различаются не тем, что производится, а тем, как производится, какими средствами труда» (Маркс К.
и Энгельс Ф. Соч.,

180
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
номический характер. Обобщая этот вывод, он заключает: «Эффективное
техническое применение, по существу, запаздывает по сравнению с общим
развитием экономической жизни; оно должно дожидаться, чтобы
включиться в нее, его следует добиваться — и скорее дважды, чем
единожды, — четко и настойчиво» . Бродель цитирует историка промышленной
революции П. Бероша: «В течение первых десятилетий промышленной
революции техника гораздо больше была фактором, определяемым
экономикой, нежели фактором, определявшим экономику» . Эти выводы,
принадлежащие ученым, не являющимся сознательными сторонниками
материалистического понимания истории, убедительно подтверждают
марксистское понимание решающей роли экономических условий в
развитии техники производства. Они, эти выводы, указывают также на то, что
техника производства, вызванная к жизни определенными
экономическими условиями, становится затем социальным фактором, благодаря
которому совершается изменение этих условий. Технико-технологическая
интерпретация социального прогресса фиксирует именно эту, производную
сторону общественного развития, придавая ей значение первоначального,
определяющего условия этого процесса. Известно также, что в начале
промышленной революции в Англии многие пролетарии, которые еще недавно
были ремесленниками, самостоятельными производителями, не только
выступали против применения машин, но даже ломали, выводили из строя эти
разрушившие их прежнее «благополучие» технические устройства. Это так
называемое луддитское движение (по имени подмастерья Лудда, первым
разрушившего механический станок) свидетельствовало о том, что
появление и введение новой техники отнюдь не независимо от
социально-экономических условий. Нельзя поэтому согласиться с Энгельсом, когда он
утверждает: «Орудия дикаря обуславливают его общество совершенно в той
же мере, как новейшие орудия — капиталистическое общество» .
Производительные силы, обусловливающие те или иные общественные
отношения производства, несводимы к технике, которая является показателем
уровня развития главной производительной силы, человека, а значит, и по-
т. 23, с. 191). Это положение ошибочно не только вследствие одностороннего
представления о различии между экономическими эпохами, но также и потому, что прогресс
производительных сил (и, следовательно, также технический прогресс) является также
производством новой продукции, о которой нередко даже не было представления у
потребителей. Это абсолютно очевидно в наше время, но не было достаточно очевидным в первой
половине XIX века.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 12, с. 3.

Общественное производство...
181
каэателем исторически определенного уровня развития производственных
отношений. Известный исследователь античного общества Г. Дильс
справедливо отмечает, что в нем «блестящие достижения механики и
инженерного искусства... не находят в широких кругах никакого признания, и
техника, запертая в узком кругу любителей, начинает тянуться к игре в
игрушки» .
В работе «Нищета философии» Маркс называет машину
производительной силой. В действительности машина, как и любое другое средство
труда является, конечно, весьма важной частью производительных сил,
которые, однако, характеризуются также существенно отличными от
техники содержанием, о чем еще будет речь ниже. Здесь же уместно
отметить, что технико-технологический детерминизм, к которому нередко
склоняются Маркс и Энгельс, получил широкое распространение во
второй половине XX века благодаря выдающимся достижениям
научно-технической революции, которые небывалым образом изменили весь облик
современного общества. И тем не менее объяснение общественного
развития с позиций технико-технологического детерминизма принципиально
несостоятельно, что доказывает, как это ни покажется удивительным,
именно современный исторический опыт.
Сошлемся на факты, относящиеся к сравнительно недавнему прошлому
«реального социализма». В программе КПСС, опубликованной в 1961
году, категорически утверждается, что капитализм сковывает
научно-техническую революцию, которая в полной мере может развернуться лишь в
условиях социализма . Читателю наших дней, независимо от его
мировоззренческих убеждений, не надо разъяснять, сколь глубоким, поистине роковым
заблуждением оказалось это утверждение. Действительность посрамила его
самым беспощадным образом. Капиталистическая система оказалась
благодатной экономической основой и мощной движущей силой для небывалого
по своим масштабам научно-технического переворота, который стал,
по-видимому, непрерывной научно-технической революцией, темпы которой все
более ускоряются. Что же касается «реального социализма», то эта
экономическая система нисколько не способствовала развертыванию
научно-технической революции, что стало одной из главных причин ее краха.
Таким образом, технический прогресс, как ни разительны его
социальные последствия, не есть самодостаточный, имманентно развивающийся
процесс; он социально-экономически обусловлен и может быть
правильно понят лишь в контексте исторически определенных общественных от-
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 197.

182
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
ношений, которые в одних случаях споспешествуют ему, а в других —
тормозят, несмотря на всяческие стремления ускорить его. Понятно
поэтому, что там, где Маркс и Энгельс пытаются представить технический
и технологический прогресс как определяющее, так сказать,
субстанциальное содержание производительных сил, там они фактически
отступают от исходных положений материалистического понимания истории.
Однако ради справедливости должно признать, что такого рода
отступления не характеризуют в целом марксистскую концепцию
производительных сил. Уже в «Немецкой идеологии», т. е. в раннем своем труде,
Маркс и Энгельс указывают, что развитие производительных сил в
значительной мере определяется организацией трудового процесса.
«Уровень производительных сил нации обнаруживается всего нагляднее в том,
в какой степени развито у нее разделение труда» . Это положение
получает дальнейшее развитие в «Капитале» Маркса, в частности в его
анализе мануфактурной стадии капитализма. Мануфактурное производство
в техническом отношении не отличается от работы ремесленника, но оно
качественно отлично от нее благодаря организации трудового процесса.
Мануфактура представляет собой планомерное объединение работников,
взаимодействующих друг с другом в процессе производства,
осуществляемого посредством разделения труда. Такое объединение, или
кооперация, не сводимо к сумме отдельных рабочих сил. Кооперация является
совокупной рабочей силой, мощность которой значительно превосходит
простую сумму производительного труда всех работников
мануфактурного предприятия. «Здесь, — говорит Маркс, — дело идет не только о
повышении путем кооперации индивидуальной производительности силы,
но и о создании новой производительной силы, которая по самой своей
сущности есть массовая сила» . Такая производительная сила, по
существу независимая от своей технической основы, представляет собой
общественное отношение производства, производственное отношение.
Следовательно, различие между производительными силами и
производственными отношениями относительно, поскольку и производственные
отношения представляют собой в определенной мере, в определенных
условиях производительную силу. Содержание и форма развития
общественного производства находятся в коррелятивном отношении. В этой
связи стоит напомнить диалектическое положение Гегеля: «...содержание
есть не что иное, как переход формы в содержание, а форма — переход
1 Бродель Ф. Время мира. М., 1992, т. 3, с. 584.
Там же, с. 585.

Общественное производство...
183
содержания в форму» .
Дальнейшим, в высшей степени важным этапом в развитии
материалистического учения о производительных силах является исследование роли
науки, роли духовного производства в развитии производительности
труда, в создании новых продуктов и новых отраслей материального
производства. Если в ранних работах Маркса производительные силы
характеризуются главным образом как сочетание рабочей силы со средствами
труда, то во второй половине 50-х годов, в подготовительных рукописях
к «Капиталу» Маркс уделяет первостепенное внимание науке, трактуемой
как могущественная производительная сила. Указывая на машины,
железные дороги, телеграф и т. п., Маркс заключает: «Все это — созданные
человеческой рукой органы человеческого мозга, овеществленная сила
знания. Развитие основного капитала является показателем того, до какой
степени всеобщее общественное знание (Wissen, knowledge)
превратилось в непосредственную производительную силу, и отсюда —
показателем того, до какой степени условия самого общественного жизненного
процесса подчинены контролю всеобщего интеллекта и преобразованы
в соответствии с ним» . Совершенно очевидно, что это положение
по-новому раскрывает понятие производительных сил, в особенности их
развитие в новое, вернее даже сказать, новейшее время, когда
фундаментальные и прикладные науки выделились в особую отрасль духовного
производства, в профессиональную трудовую деятельность определенной
социальной группы.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 36, с. 146. В «Диалектике природы»
Энгельс характеризует возникновение новой техники как процесс, обусловленный не
наличными производительными силами и экономическими отношениями, а как специфический
процесс познания, социальные последствия которого определятся лишь сравнительно
отдаленным будущим. «Люди, которые в XVII и XVIII веках работали над созданием
паровой машины, не подозревали, что они создают орудие, которое в большей мере, чем что-
либо другое, будет революционизировать общественные отношения во всем мире, и
которое, особенно в Европе, путем концентрации богатства в руках меньшинства
и пролетаризации огромного большинства, сначала доставит буржуазии социальное и
политическое господство, а затем вызовет классовую борьбу между буржуазией и
пролетариатом, борьбу, которая может закончиться только низвержением буржуазии и
уничтожением всех классовых противоположностей» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 497).
Энгельс, таким образом, указывает на познание как потенциальную производительную
силу.
Дильс Г. Античная техника. М.—Л., 1934, с. 36.

184
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
С точки зрения повседневного опыта приведенное положение,
по-видимому, представляется едва ли приемлемым. Разве ученые
возделывают зерновые, выращивают скот, выплавляют металлы, добывают нефть
и другие ископаемые богатства, строят дома, дороги, мосты, автомобили,
аэропланы и т.п.? Все это делают непосредственные участники
материального производства. Это обстоятельство в особенности подчеркивали
политики советской эпохи, постоянно рассуждавшие о решающей роли
производителей материальных благ, имея при этом в виду главным
образом людей физического труда. С их точки зрения, положение о
главенствующей роли науки как производительной силы представлялось явным
умалением роли рабочего класса. Однако не трудно показать, что точка
зрения повседневного опыта представляет собой близорукое видение
процесса труда и всего производства, особенно в его современной форме.
Маркс, который высказал приведенное положение полтора века тому
назад, возможно, преувеличивал тогдашнюю роль науки в производстве.
Однако в наше время его утверждение выступает как исполнившееся
предвидение и констатация фактов. Эти факты общеизвестны, но о них не
мешает напомнить. Урожайность зерновых на протяжении истекшего
столетия увеличилась в несколько раз. Это стало возможным благодаря
внедрению в сельскохозяйственное производство достижений
агробиологии и других наук. То же следует сказать о других традиционных
отраслях производства, где производительность труда благодаря применению
достижений науки также возросла в несколько раз, не говоря уже о том,
что значительно улучшилось качество продукции этих отраслей
производства. Однако важнейшим фактом, непосредственно выражающим
роль науки в качестве производительной силы, является, конечно,
возникновение совершенно новых отраслей производства, основу которых
составляют выдающиеся открытия наук о природе и их производственное
применение. Возникновение новых отраслей производства на основе
научных открытий указывает на то, что при определенных условиях не
производство определяет развитие науки, а именно развитие последней
инициирует возникновение тех или иных отраслей производства и
определяет их последующее развитие. Следовательно, исходное положение
исторического материализма должно быть ограничено определенными
условиями.
Маркс называет знание, науку непосредственной производительной
силой. Это утверждение нуждается в уточнении. Даже результаты при-
См.: Программа Коммунистической партии Советского Союза. М., 1961, с.
27-28.

Общественное производство...
185
кладных наук не могут, как правило, непосредственно применяться в
производстве; необходимо внедрение этих результатов в производство, что
предполагает разработку соответствующей технологии и нередко также
создание новых материальных средств, условий и т. д. Еще более
опосредованной производительной силой являются фундаментальные науки,
которые, как об этом наглядно свидетельствуют современные факты,
создают основу для новых отраслей производства и многократного увеличения
производительности труда. Но все это становится возможным через
многочисленные посредствующие звенья, новую технику, новые
технологические процессы, создание которых требует более или менее
продолжительного времени. Тем не менее Маркс, по существу, прав, определяя науку
как производительную силу, поскольку он, конечно, имеет в виду науку,
получившую практическое воплощение в материальном производстве.
Современная научно-техническая революция ad oculos подтверждает
правильность Марксова понимания роли науки в производстве материальных
благ.
Благодаря науке, указывает Маркс, «процесс производства
выступает не как подчиненный непосредственному мастерству рабочего, а как
технологическое применение науки» . Машина, с этой точки зрения, есть
«реализованная наука» . Превалирующей тенденцией
капиталистического производства в ходе его развития становится стремление придать
производству научный характер, что с необходимостью ведет к
качественному изменению характера труда. «Труд выступает уже не столько как
включенный в процесс производства, сколько как такой труд, при
котором человек, наоборот, относится к самому процессу производства как его
контролер и регулировщик» . Наглядным примером такого
качественного изменения характера труда является прогрессирующая автоматизация
производства, исключающая если не полностью, то в значительной мере
физический труд рабочего. При этом несомненно возрастает значение
духовных способностей участников производства, каждый из которых
становится руководителем на своем участке работы. Былая
противоположность между умственным и физическим трудом, отношение взаимного
отчуждения между ними все более сменяется отношением единства,
взаимопроникновения. Ведь «действительным богатством, —
подчеркивает Маркс, — является развитая производительная сила всех
индивидов» .
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 20.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 337.

186
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
Ю. Хабермас, современный немецкий философ, стремящийся
переосмыслить материалистическое понимание истории, приходит к выводу:
«Техника и наука становятся первой производительной силой, вследствие
чего условия применения Марксовой теории стоимости отпадают» . Это
положение правильно указывает как на возросшую роль науки и техники,
так и на то обстоятельство, что в изменившемся благодаря этому
обстоятельству характере производства материальных благ создаваемое
материальное богатство измеряется уже не столько количеством затраченного
рабочего времени, сколько уровнем технического и технологического
применения науки* . Однако нельзя, конечно, согласиться с утверждением,
что наука и техника становятся первой производительной силой. Первой
производительной силой по-прежнему остается человек, который, с
одной стороны, творит науку и технику, а с другой — применяет их в
процессе общественного производства.
То, что люди творят науку и технику, конечно, хорошо известно Хабер-
масу, но он явно недооценивает сложный, многообразный, творческий
характер применения науки и техники в производстве. Между тем именно то
обстоятельство, что производство все более становится технологическим
применением науки, не только изменяет характер трудового процесса,
но и весьма усложняет его, предъявляя все более высокие требования к
интеллектуальному потенциалу участников производства. Уже в середине
XIX века Маркс предвидел эпоху «того полного развития индивида,
которое само, как величайшая производительная сила (курсив мой. — Т.О.),
воздействует на производительность труда» . Современная
научно-техническая революция представляет, по моему убеждению, становление этой
эпохи.
Выяснение роли науки как производительной силы, значение и роль
которой неуклонно возрастают в ходе развития общественного
производства, делает необходимым уточнение как самого понятия
производительных сил, так и понятия общественного производства. Дело в том, что
Маркс и Энгельс излагали основы материалистического понимания
истории в борьбе с младогегельянцами, обосновывавшими «философию
сознания», согласно которой производство идей определяет всю
общественную жизнь и историю человечества. В противовес этому
идеалистическому воззрению Маркс и Энгельс говорят о материальном производстве,
Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук, том 1. М., 1974, с. 298.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. 2, с. 215.

Общественное производство...
187
материальной жизни индивидов, материальной деятельности,
материальной практике и т. п.* . Этот способ изложения основ
материалистического понимания истории вызывает законные возражения.
Производство материальных благ не есть лишь материальный процесс, так как
человек не только материальное, но и духовное существо, и, изменяя
в процессе труда то, что дано природой, человек «осуществляет вместе
с тем и свою сознательную цель, которая как закон определяет способ
и характер его действий и которой он должен подчинять свою волю» .
Из этой Марксовой характеристики процесса труда вытекает, что
производство материальных благ есть единство, взаимопроникновение
материальных и духовных (или умственных) процессов. Трудовая деятельность,
независимо от того, является ли она физическим или умственным трудом,
предполагает планирование совершаемого процесса, его осмысление,
предвидение его результатов. С этой точки зрения выражение
«материальная деятельность», с которым мы встречаемся в трудах
основоположников марксизма, носит, так сказать, условный характер, который не
может служить в качестве положительного определения не только
производства, но и всякой практической деятельности вообще.
Столь же неадекватный характер носит выражение «материальные
производительные силы», поскольку речь идет о человеческих силах,
способностях, уменье, а не просто о технике, которая, впрочем, также не
является просто материальной вещью, а представляет собой
овеществленное знание и, следовательно, единство идеального и материального.
Энгельс справедливо замечает: «...в истории общества действуют люди,
одаренные сознанием, поступающие обдуманно или под влиянием
страсти, стремящиеся к определенным целям. Здесь ничто не делается без
сознательного намерения, без желаемой цели» . Само собой разумеется, что
это полностью относится и к общественному производству, и ко всякой
другой человеческой деятельности.
Подытоживая рассмотрение понятия «производительные силы»,
центрального понятия материалистического понимания истории, обобщающего
многообразие созидательной деятельности людей, нельзя не согласиться
с той оценкой этого понятия в учении Маркса, которую дает американский
социологА. Босков: «К сожалению, термин «производительные силы»
никогда не был ясно определен Марксом. Но важно отметить, что
интерпретация социальных отношений как производительных сил указывает на
наличие и значение нематериальных факторов в экономической структуре» .
В этом положении нет ни малейшей недооценки научного значения понятия
«производительные силы». А. Босков, скорее, указывает на необходимость
дальнейшей разработки, обоснования и возможно более точного
определения этого понятия. Такое определение, как видно из предшествующего из-

188 ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
ложения, не может быть однозначным, хотя бы уже потому, что оно имеет
своим предметом единство духовного и материального, субъективного
и объективного. В этой связи само собой напрашивается вопрос: когда речь
идет о науке как производительной силе, имеется ли в виду только
естествознание и связанные с ним прикладные науки, или же правомерно говорить
о всех отраслях научного знания? У Маркса и Энгельса нет постановки
этого вопроса, а значит, и ответа на него, однако этот ответ уже содержится
в самом понятии «производительные силы». Ведь главной
производительной силой является сам человек, который создает средства труда,
овладевает ими, управляет производственными процессами. Достаточна ли для
этого одна лишь техническая, специальная, профессиональная подготовка?
Конечно, нет. Прежде чем стать участником общественного производства,
главной производительной силой, человек должен сформироваться как
личность, пройти нелегкую школу воспитания и по меньшей мере школьного
образования, научиться подчинять свою волю и чувственные порывы
рассудочному контролю, короче говоря, стать разумным существом, которым он
не является от рождения, хотя и именуется homo sapiens. В этом процессе
индивидуального развития основную роль играют, с одной стороны,
гуманитарные науки, а с другой — межличностное общение, формы которого
включают в себя семью, школу и многое другое. Таким образом, имеются
основания говорить о производительных силах человека в самом широком
смысле слова. В таком случае не только работа педагога и врача, но и
деятельность художника, писателя, актера, да и всякая иная деятельность,
формирующая человеческую личность, должна рассматриваться как
производительная сила. Тем самым понятие производительной силы уже не
ограничено лишь сферой производства материальных благ, как это имеет место
в марксистском учении об обществе. Не только духовное производство,
но и другие формы человеческой деятельности предполагают свои
специфические производительные силы.
Говоря о роли гуманитарных наук в развитии человека, а тем самым
и в развитии производства, следует особо указать на значение
экономической науки, непосредственно участвующей в организации,
планировании производства, обеспечении его оптимальной эффективности.
Без бухгалтерии, являющейся лишь одной из прикладных экономических
дисциплин, вообще невозможна нормальная работа даже сравнительно
небольшого производственного предприятия. Одной из наиболее важных
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. 2, с. 206.
Там же, с. 211.

Общественное производство...
189
отраслей прикладной экономической науки является теория
менеджмента, т. е. теория управления производственной и всякой иной
организацией совместной деятельности людей. Один из известных представителей
этой науки П. Друкер констатирует: «Сегодня же самую большую
группу в рабочей силе — более одной трети ее — составляют люди, которых
Бюро переписи населения Соединенных Штатов Америки называет
менеджерами и профессионалами» . Менеджеры, следовательно, это не
просто крупные, высшие руководители той или иной организации;
менеджером является всякий организатор совместной деятельности людей,
даже небольшой организованной группы. Задача менеджмента — «сделать
людей способными к совместной деятельности, сделать их сильные
стороны еще более эффективными, а их слабые стороны —
несущественными» . Теория и практика менеджмента — наглядное свидетельство
выдающейся роли гуманитарной науки как в развитии производства, так
и в обеспечении эффективности любой совместной деятельности людей,
любой организации.
Производительные силы — основное, важнейшее содержание
общественного производства. Это — главный вывод материалистического
понимания истории, вывод, который, однако, умаляется Марксом и
Энгельсом, когда они включают в понятие общественного производства
также «производство и воспроизводство действительной жизни»1, т. е.
рост населения. Такое понимание общественного производства, впервые
высказанное в общей форме в «Немецкой идеологии», получает
систематическое развитие в работе Энгельса «Происхождение семьи, частной
собственности и государства». Здесь мы читаем: «Согласно
материалистическому пониманию, определяющим моментом в истории является в
конечном счете производство и воспроизводство непосредственной жизни.
Но само оно, опять-таки, бывает двоякого рода. С одной стороны —
производство средств к жизни: предметов питания, одежды, жилища и
необходимых для этого орудий; с другой — производство самого человека,
продолжение рода. Общественные порядки, при которых живут люди оп-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. 2, с. 213.
Там же, с. 217.
Habermas J. Technik und Wissenschaft als «Ideologie». Frankfurt a/M., 1971,
S. 75.
* «По мере развития крупной промышленности создание действительного
богатства становится менее зависимым от рабочего времени и от количества затраченного
труда, чем от мощи тех агентов, которые

190
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
ре деленной исторической эпохи и определенной страны,
обусловливаются обоими видами производства: степенью развития, с одной стороны, —
2
труда, с другой — семьи» .
Цитируемое положение Энгельса непосредственно связано с анализом
доклассового родового строя, в котором общественные отношения
производства являются кровно-родственными отношениями. Поэтому,
продолжая цитируемое положение, Энгельс подчеркивает: «Чем меньше развит
труд, чем более ограничено количество его продуктов, а следовательно,
и богатство общества, тем сильнее проявляется зависимость
общественного строя от родовых связей»3. С этим положением, подтверждаемым
многочисленными антропологическими и этнографическими исследованиями,
нельзя не согласиться. Но отсюда вовсе не следует сформулированный
Энгельсом вывод, относимый ко всем историческим эпохам, вывод, согласно
которому определяющей основой общественного развития является не
только производство материальных благ, но и «продолжение
человеческого рода». Исторический опыт ни в какой мере не свидетельствует о том, что
рост населения и прогресс производительных сил непосредственно или
хотя бы опосредованным образом связаны друг с другом. В экономически
отсталых странах Африки и Азии налицо бурный рост населения, который
не только не ускоряет развитие производительных сил, но, напротив,
замедляет этот процесс, создавая громадную армию безработных. В
высокоразвитых капиталистических странах Европы налицо совершенно
незначительный рост населения, а в некоторых из них даже отсутствие этого
роста, однако производительные силы продолжают развиваться высокими
темпами.
Таким образом, положение, согласно которому развитие общества
определяется двоякого рода производством, представляет собой
заблуждение, в которое впали основоположники марксизма, по-видимому, потому.
приводятся в движение в течение рабочего времени и которые сами, в свою очередь (их
мощная эффективность), не находятся ни в каком соответствии с непосредственным
рабочим временем, требующимся для их производства, а зависят, скорее, от общего уровня
науки и от прогресса техники, или от применения этой науки к производству» (Маркс К.
и Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. 2, с. 213—214). Нетрудно понять, что это положение
Маркса, как и некоторые другие его высказывания, требует пересмотра самого понятия
стоимости товара, величина которой в системе наукоемкого производства уже не может
измеряться количеством часов общественно-необходимого времени, затрачиваемого на
производство того или иного товара.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. 2, с. 221.

Общественное производство...
191
что они абстрактно, расширительно истолковывали совершенно
правильный тезис: человек — главная производительная сила. Отсюда как бы
само собой следовало: чем больше людей, способных участвовать в
производстве, тем больше масштабы последнего. Однако увеличение массы
населения и прогресс производительных сил не представляют собой
взаимосвязанные стороны общественного развития. Демографическая
проблематика не получила развития в трудах основоположников
марксизма, что и стало одной из причин указанного заблуждения.
Маркс и Энгельс создавали и разрабатывали материалистическое
понимание истории в XIX веке. Их последователи в XX веке не обогатили
это учение существенно новыми положениями. Между тем в течение
последнего века, особенно во второй его половине, общественное
производство претерпело радикальные изменения. Достаточно хотя бы указать на
тот, все еще недостаточно теоретически осмысленный факт, что в
настоящее время в наиболее развитых капиталистических странах в
производстве средств производства и предметов потребления занято не более 20
процентов трудящегося населения, в то время как остальная его часть
занята в так называемой индустрии услуг, которая в значительной, если не
большей своей части находится вне производства материальных благ.
Значит ли это, что производство материальных благ перестало быть
определяющей основой общественной жизни? Я полагаю, что этот вопрос
должен быть конкретизирован следующим образом: является ли
производство материальных благ единственной определяющей основой жизни
общества? Ответ на этот вопрос не может быть однозначным.
По-видимому, говоря об определяющей основе общественной жизни, надо иметь
в виду общественное производство в целом, т. е. и производство услуг,
производство знаний и т. д., а не только производство одних
материальных благ. Кроме того, понятие определяющей основы общества включа-
* Такая терминология характерна для ранних работ Маркса и Энгельса. Так,
в «Немецкой идеологии» утверждается, что основной формой деятельности людей
является «материальная деятельность, от которой зависит всякая иная деятельность: умственная,
политическая, религиозная и т. д.» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 71). Но
«материальная деятельность» т.е. материальное производство, предполагает умственную
деятельность, включает ее в себя. Впрочем, приведенные выше высказывания Маркса о роли
науки в производстве, так же как и Марксово понимание процесса труда как целеполага-
ющей, целесообразной деятельности, показывают, сколь неточным и, по существу,
условным является выражение «материальная деятельность».
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 189.

192
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
ет в себя, согласно материалистическому пониманию истории, и
общественные отношения производства (производственные отношения),
образующие экономическую структуру общества, с которой в большей или
меньшей мере связаны и неэкономические общественные отношения.
Такой ответ на поставленный выше вопрос вносит определенные
коррективы в исходные положения материалистического понимания истории.
ОБЩЕСТВЕННОЕ БЫТИЕ И ОБЩЕСТВЕННОЕ СОЗНАНИЕ.
ЭКОНОМИЧЕСКИЙ БАЗИС И НАДСТРОЙКА.
ОБЩЕСТВЕННО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ФОРМАЦИИ
Положение об определяющей роли производства материальных благ
в развитии человечества не является единственным теоретическим
исходным пунктом материалистического понимания истории. Другое отправное
положение этого учения составляет тезис: общественное бытие
определяет общественное сознание. Нужно сразу же отметить, что этому
положению явно не повезло в марксистской литературе, посвященной
популяризации материалистического понимания истории. В ней «общественное
бытие» характеризуется по аналогии с материалистическим пониманием
природы, как материя, «материальная жизнь общества», т. е. нечто,
существующее до сознания, безотносительно к нему, само по себе.
При этом игнорируется тот очевидный факт, что общественное бытие
есть бытие существ, обладающих сознанием, которое внутренне присуще
их бытию, составляет его существенное содержание, поскольку
общественное бытие есть деятельность образующих его индивидов,
взаимодействие между ними.
Маркс и Энгельс не считали необходимым специальное разъяснение
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 306. Характеризуя далее
человеческую деятельность безотносительно к какой бы то ни было особенной ее области, Энгельс
отмечает: «Воля определяется страстью или размышлением. Но те рычаги, которыми,
в свою очередь, непосредственно определяются страсть или размышление, бывают самого
разнообразного характера. Отчасти это могут быть внешние предметы, отчасти —
идеальные побуждения: честолюбие, «служение истине и праву», личная ненависть или даже
чисто индивидуальные прихоти всякого рода» (там же).
Беккер Г.Б. и Босков А. Современная социологическая теория. М., 1961, с.
22.

Общественное производство...
193
термина «общественное бытие», поскольку они обозначали им
общественную жизнь, общество. Это недвусмысленно утверждается в
«Немецкой идеологии», в которой мы читаем: «Сознание (das Bewusstsein)
никогда не может быть чем-либо иным, как осознанным бытием (das
bewusste Sein), а бытие людей есть реальный процесс их жизни»1.
Значит, сознание людей есть их осознанное бытие, а последнее представляет
собой не что иное, как общественную жизнь. Но если сознание
выводится из общественного бытия, то это возможно лишь потому, что оно
внутренне присуще ему, так как нет общественного сознания вне
общественного бытия, которое определяет это сознание как наличествующую в нем
духовную определенность, т. е. подобно тому, как целое определяет все
то, что составляет его слагаемые* .
Путаница, которая все еще имеет место в вопросе об отношении
общественного бытия и общественного сознания, полностью преодолевается,
как только осознается, что общественное бытие не есть отличная от
общественной жизни реальность. Именно это и подчеркивают Маркс и
Энгельс: «Не сознание определяет жизнь, а жизнь определяет сознание» .
Речь, конечно, идет об общественной жизни, а также об общественном
сознании, поскольку индивидуальное сознание, сознание индивида есть
также общественное сознание, что непосредственно выявляется в языке,
без которого не существует ни мышления, ни сознания. Это не значит,
конечно, что не следует различать индивидуальное и общественное
сознание. Тот факт, что Маркс и Энгельс не занимались анализом этого,
несомненно, качественного различия, является, конечно, пробелом в
материалистическом понимании общества, неотъемлемой составной частью
которого должно быть также материалистическое понимание
человеческой личности, для чего необходима разработка философской
антропологии. В «Экономически-философских рукописях 1844 года» Маркс
формулирует, обосновывает некоторые отправные положения этого учения,
которые, к сожалению, не получили развития в последующих трудах
основоположников марксизма и не вписываются в содержание
материалистического понимания истории.
То обстоятельство, что общественное бытие (общественная жизнь)
включает в себя и общественное сознание (духовную жизнь общества),
которую оно определяет, постепенно выявляется в конкретных
исследованиях Маркса и Энгельса. Так, характеризуя возникновение и развитие
классового общества, Энгельс указывает: «Низкая алчность была
движущей силой цивилизации с ее первого до сегодняшнего дня; богатство, еще
раз богатство и трижды богатство, богатство не общества, а вот этого
отдельного жалкого индивида, была ее единственной, определяющей
страстью»1. Разве не ясно, что речь здесь идет не только о сознании, но

194
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
и о бытии, общественной жизни классового общества?
Общественное бытие, или общественная жизнь, есть единство
духовного и материального, субъективного и объективного. Любая попытка
характеризовать общественное бытие безотносительно к общественному
сознанию, то есть игнорирование их единства, в рамках которого только
и возможен процесс детерминации социальных явлений, есть
вульгаризация материалистического понимания истории, которая сводит на нет его
познавательное и методологическое значение.
Исключение общественного сознания из общественного бытия
обычно приводило не только к упрощенному пониманию последнего как
«материальной жизни общества», но и к сведению общественного бытия
к производству и обмену материальных благ, производству человеческой
жизни; все эти процессы характеризовались как совершающиеся
независимо от сознания людей. Несуразность такого понимания общественной
жизни не проникала в сознание ортодоксальных марксистов. Достаточно
для примера привести такое высказывание В.И. Ленина: «Из того, что
вы живете и хозяйничаете, рожаете детей и производите продукты,
обмениваете их, складывается объективно необходимая цепь событий, цепь
развития, независимая от вашего общественного сознания, не
охватываемая им полностью никогда» . Казалось бы, ясно, что «объективно
необходимая цепь событий», о которой здесь идет речь, включает в себя
сознание и волю людей, которые по меньшей мере частично определяют ее,
и поэтому рассмотрение общественной жизни в качестве независимой от
человека реальности искажает Марксово понятие общественного бытия.
Однако оно выдается за его разъяснение. Нетрудно понять, что если из
общественного бытия исключается субъективная реальность (сознание
и воля людей), то тем самым оно фактически трактуется как нечто
сверхчеловеческое, сверхчувственное, т. е., по существу, трансцендентное.
О каком же материалистическом понимании истории может идти в таком
1 Друкер П.Ф. Новые реальности. М., 1994, с. 319-320.
Там же, с. 329. Понятно поэтому, почему в связи с оценкой значения
теории и практики менеджмента Друкер решительно выступает против весьма
распространенной недооценки роли гуманитарных наук в общественной жизни. «Необходимо, —
заявляет он, — возродить прежний статус гуманитарных наук, вернув им их прежние функции,
а именно — служить путеводной звездой, освещающей нам дорогу и помогающей избрать
правильное направление в наших действиях» (там же, с. 365). Надеюсь, что с этим
выводом согласятся не одни только гуманитарии, но и мировоззренчески мыслящие
естествоиспытатели и представители технических наук.

Общественное производство...
195
случае речь?
Естественно, возникает вопрос, в каком отношении находятся
общественное бытие, т. е. вся совокупность общественных отношений, и
производство материальных благ, которое, разумеется, не находится вне
общественного бытия, т. е. общественной жизни? Согласно учению Маркса и
Энгельса общественное бытие (общественная жизнь) обусловлено общественным
производством. Исторически определенный способ производства, т. е.
сочетание производительных сил и производственных, или экономических,
отношений, обусловливает все другие стороны общественной жизни.
При этом производительные силы определяют производственные
отношения, а совокупность последних составляет экономическую структуру
общества, или экономический базис, который, как утверждают
основоположники марксизма, определяет правовую и политическую надстройку общества,
а также формы общественного сознания, в частности религию, философию,
а также эстетические воззрения. По словам Энгельса, «экономическая
структура общества каждой данной эпохи образует ту реальную основу,
которой и объясняется в конечном счете вся надстройка, состоящая из
правовых и политических учреждений, равно как и из религиозных, философских
и иных воззрений каждого данного исторического периода» . Это
положение, которое послужило основанием для того, чтобы окрестить
материалистическое понимание истории экономическим материализмом, является,
пожалуй, наименее ясным, наиболее спорным или, по меньшей мере,
наименее разработанным положением исторического материализма.
Г.В. Плеханов в статье «Несколько слов в защиту экономического ма-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 37, с. 394.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 25—26.
Там же, с. 26. Если Энгельс рассматривает кровно-родственные отношения
как производственные отношения первобытного общества, то выдающийся французский
антрополог, структуралист К. Леви-Стросс, разделяющий ряд основных положений
марксистского понимания истории, утверждает: «...именно Маркс и Энгельс наиболее часто
высказывали мысль о том, что первобытные общества или те, которые считаются
первобытными, управляются кровно-родственными связями (которые мы теперь называем
структурами родства), а не экономическими отношениями» (Леви-Стросс К. Структурная
антропология. М., 1982, с. 299). Если согласиться с французским антропологом (а для
этого дает достаточные основания и работа Энгельса «Происхождение семьи, частной
собственности и государства»), то следует признать, что марксистское положение об
определяющей роли производственных отношений неприменимо к доклассовому обществу.

196
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
териализма», полемизируя с либералом В.А. Гольцевым, утверждавшим,
что невозможно «вывести всю культурно-историческую жизнь, как
следствие из одних только производственных отношений»,
противопоставляет ему следующее положение: «По мнению экономических
материалистов, правовые понятия развиваются не сами собою, а под влиянием тех
взаимных отношений, в которые становятся производители под влиянием
экономической необходимости» . Из этой несколько неуклюжей (не
характерной для стилистики Плеханова) формулировки следует,
во-первых, что Плеханов согласен с характеристикой материалистического
понимания истории как экономического материализма и, во-вторых, что
экономические отношения (экономическая необходимость) оказывают
влияние на правовые понятия. Оказывать влияние вовсе не значит
определять, детерминировать. Плеханов явно смягчает гораздо более жесткие
формулировки Маркса и Энгельса.
Уместно отметить, что через год после опубликования этой статьи,
в 1897 г. Плеханов пересматривает свое отношение к «экономическому
материализму». В статье «О материалистическом понимании истории» он
указывает на то, что историки эпохи Реставрации (Гизо, Минье, Тьер-
ри) признавали преобладающее значение экономического фактора, в
особенности для средневековья, что Луи Блан считал экономический фактор
господствующим в общественной жизни. В этой связи Плеханов
заключает, что «между материалистами-диалектиками и людьми, которых не
без основания можно назвать экономическими материалистами, лежит
целая пропасть» . Но если материалистическое понимание истории не есть
экономический материализм, то как понять в таком случае многократные
заявления основоположников марксизма, что экономический базис
определяет надстройку, к которой они относят политику, государство, право,
религию, философию и т. д.? Из этого перечисления элементов надстройки
нельзя не сделать заключения, что термин «надстройка» едва ли
подходит для обозначения того многообразия жизни общества, которое
составляет его в высшей степени существенное содержание. Называть
духовную жизнь общества надстройкой — значит умалять ее значение в
жизни людей, а также в развитии производства* . Классовая, политическая
борьба, государство также не укладываются в понятие надстройки.
Маркс и Энгельс характеризовали политическую жизнь буржуазного,
а также предшествовавших ему феодального и античного общества как
отношение между классами, борьбу между ними. Но классы, классовые
отношения — это общественные отношения производства, и,
следовательно, они относятся к экономической структуре общества, к
экономическому базису, а вовсе не к надстройке, к которой, согласно марксизму,
может быть отнесена лишь идейная, идеологическая борьба между клас-

Общественное бытие и общественное сознание...
197
сами.
Известно, что основоположники марксизма трактовали классовую
борьбу как важнейшую со времени возникновения частной
собственности движущую силу истории человечества. Вот одно из многочисленных
высказываний Энгельса на этот счет: «Маркс впервые открыл великий
закон движения истории, закон, по которому всякая историческая
борьба — совершается ли она в политической, религиозной, философской или
какой-либо иной идеологической области — в действительности является
только более или менее ясным выражением борьбы общественных
классов...»1. Как же теперь ответить на вопросы: 1) относится ли классовая
борьба, поскольку она обусловлена экономическими отношениями, к
базису или надстройке?; 2) что же определяет классовую борьбу «в
политической, религиозной, философской или какой-либо иной
идеологической области» — базис или надстройка? Мне представляется, что Маркс
и Энгельс в равной мере считают экономический базис и классовую
борьбу определяющей основой «идеологических» процессов (духовной жизни
общества) и вместе с тем их движущей силой. Или может быть, они
разграничивают определяющую основу жизни общества (к которой они
относят то производительные силы, то производственные отношения)
и движущую силу развития классового общества? Ответа на этот вопрос
я не нахожу в их трудах.
Столь же неясным представляется мне вопрос об отношении
государства к базису и надстройке. Конечно, если рассматривать государство лишь
как организационную форму политического господства экономически
господствующего класса — такое понимание государства мы обычно
встречаем у Маркса и Энгельса, хотя они иногда трактуют государство и по-
иному, — то тогда оно действительно оказывается не более чем
надстройкой над экономическим базисом общества. Но дело в том, что в эпоху
феодализма и в странах, которые Маркс объединяет в понятии азиатского
способа производства, государство является крупнейшим собственником
средств производства. Да и в современном буржуазном обществе
государственная собственность составляет немалую долю экономики.
Впрочем, и независимо от того, в какой мере государство является
собственником средств производства, оно несомненно участвует в экономических
процессах, то ускоряя, то, напротив, замедляя развитие
производительных сил. Об этом свидетельствует не только становление и развитие
капиталистического способа производства (в том числе и его современное
состояние), но и весьма поучительный опыт «реального социализма»,
крах которого в основном был обусловлен негативной ролью
государственной власти, ее административно-командной системой, тотальной
централизацией, системой всеобщего планирования и т. д. Заслуживает вни-

198
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
мания вывод, к которому приходит Г.Х. Шахназаров: «...во все времена
государство, не беря под свой непосредственный контроль ход
экономического развития, своими законами и указами регулировало его
технологию, порядок оплаты труда и даже его охраны; с помощью финансовых
маневров предопределяло вложение капитала в отрасли, которые были
ему нужны и выгодны, — в первую очередь это относится, естественно,
к созданию военной силы» . Если не распространять это положение на
«все времена», а относить его преимущественно к новому времени,
то с ним нельзя не согласиться.
М. Вебер, на мой взгляд, правильно характеризует государство,
указывая на то, что оно, с одной стороны, играет существенную
экономическую роль, а с другой — обусловлено экономическими отношениями.
«В той мере, в какой государство оказывает влияние на хозяйственную
жизнь посредством своей законодательной функции или другим образом
(причем и тогда, когда оно сознательно руководствуется в своем
поведении совсем иными, отнюдь не экономическими мотивами), оно
«экономически релевантно»; и наконец, в той мере, в какой его поведение и
специфика определяются и в других — не только «экономических» —
аспектах также и экономическими мотивами, оно «экономически
обусловлено» .
Маркс и Энгельс и сами в известной мере сознавали, что явления
духовной жизни (по меньшей мере некоторые из них) не могут быть
поняты, исходя из тех или иных экономических отношений. Так, например,
Маркс признает: «Относительно искусства известно, что определенные
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 25. Это же положение Маркс
лапидарно формулирует в знаменитом предисловии к работе «К критике политической
экономии»: «Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие
определяет их сознание» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 7).
* В.П. Тугаринов был, пожалуй, единственным среди российских
философов-марксистов, который вплотную подошел к правильной постановке этого вопроса.
«Общественная жизнь, — писал он, — есть единство двух сторон: совокупной
практической производственной и общественной деятельности людей (общественное бытие) и
духовной, идейной деятельности (общественное сознание)» (Тугаринов В.П. О категориях
«общественное бытие» и «общественное сознание» // Вопросы философии, 1954, № 1,
с. 20). Однако и он неправомерно разграничивает понятия общественной жизни и
общественного бытия, не смея, по-видимому, отмежеваться со всей решительностью от
догматической постановки вопроса, общепринятой в советской философской литературе.
Тем не менее эта попытка правильно осмыслить действительное содержание понятия
общественного бытия была решительно пресечена Г.Е. Глезерманом, который, возражая Туга-

Общественное бытие и общественное сознание...
199
периоды его расцвета отнюдь не находятся в соответствии с общим
развитием общества, а следовательно, также и с развитием материальной
основы последнего...»1. В этой связи Маркс ссылается на древнегреческое
искусство и Шекспира. Значение шекспировского творчества Маркс не
пытается связать с какими-либо социальными условиями. Что же
касается греческого искусства, то оно, по его мнению, все еще доставляет нам
художественное наслаждение и признается в известном отношении
недосягаемым образцом потому, что в нем отражается... детство
человеческого рода в его наиболее обаятельной форме. И Маркс риторически
вопрошает: «...почему историческое детство человечества там, где оно
развилось всего прекраснее, не должно обладать для нас вечной прелестью, как
никогда не повторяющаяся ступень?» И далее Маркс уже со всей
определенностью утверждает, что обаяние древнегреческого искусства
связано «с той неразвитой общественной ступенью, на которой оно выросло» .
Такое объяснение ничего, конечно, не объясняет, не говоря уже о том, что
оно не имеет какого-либо отношения к теории базиса и надстройки.
Не думаю, что художественное творчество Гёте, Байрона, Пушкина,
Достоевского и других гениальных писателей может быть «выведено» из
экономических условий современной им эпохи. Попытки такого
выведения получили наименование вульгарного социологизма, который
справедливо подвергался критике в марксистской литературе. Однако критики
вульгарного социологизма умалчивали о том, что корни этой концепции
таятся в марксистском понимании экономического базиса как
определяющей основы литературы и искусства вообще. Это не значит, конечно,
что художественное творчество существует независимо от современной
ему эпохи. Но эта эпоха не сводится к экономическому базису, и, кроме
того, связь художественного творчества с эпохой отнюдь не
обусловливает художественный уровень произведений искусства, который
определяется главным образом дарованием его творцов. Роль личности в искусст-
ринову, писал: марксистское понимание бытия «никак нельзя совместить с утверждениями
о том, что политический строи общества, политические отношения между людьми
относятся к общественному бытию» (Глеэерман Г.Е. К вопросу о понятии «общественное бытие»
// Вопросы философии, 1954, № 5, с. 120). Несуразность этого утверждения вполне
укладывалась в прокрустово ложе марксистского догматизма.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 25.

200
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
ве несравненно выше всех исторических обстоятельств, которые в той или
иной мере определяют содержание художественных произведений и их
идейную направленность.
Право, правосознание являются такими слагаемыми надстройки,
которые действительно если не целиком, то в весьма значительной мере
определяются экономической структурой общества, экономическим базисом.
Буржуазное право качественно отличается от феодального, поскольку
оно не признает сословных различий и привилегий, т. е. применяет равное
мерило ко всем членам общества, признавая тем самым формальное
равенство всех граждан перед законом, их равные гражданские права и
обязанности. Всеобщее, равное, тайное избирательное право, которое
совершенно немыслимо в феодальном обществе, вполне соответствует
экономической основе развитого капитализма. И тем не менее даже в этой области
экономический базис капитализма нисколько не объясняет, почему
частное право Древнего Рима сохраняет свое значение и в буржуазном
обществе. Энгельс пытается объяснить этот факт следующим образом:
«Римское право является настолько классическим, юридическим выражением
жизненных условий и конфликтов общества, в котором господствует
частная собственность, что все позднейшие законодательства не могли
внести в него никаких существенных улучшений» . Однако частная
собственность (на средства производства) вовсе не была господствующим
экономическим отношением в рабовладельческом обществе, как и при
феодализме. Этот тип частной собственности становится
господствующим лишь в буржуазном обществе. Следовательно, и в данном случае
гражданское право в условиях капитализма далеко не во всех
отношениях определяется его экономическим базисом и, как показывает данный
пример, вовсе не вырастает из него.
История религий также не дает оснований для вывода, что
религиозные убеждения определяются исторически определенной экономической
структурой общества и изменяются вместе с ней. Христианство было
господствующим общественным сознанием в средневековом европейском
обществе. Оно утратило эту роль в капиталистических странах. Однако
новый экономический базис не породил новой религии. Реформация,
которую пережили некоторые европейские страны, не была вызвана
формированием капиталистического экономического уклада в недрах
феодализма, как об этом свидетельствует возникновение лютеранства в феодаль-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 176.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 345.

Общественное бытие и общественное сознание...
201
ной Германии начала XVI века. История религии, несомненно, связана
с общественным развитием, с культурным развитием общества в первую
очередь. Изменение религиозного сознания, несомненно, отражает
общественное бытие, но последнее, как было показано выше, не сводится
к экономической структуре общества* .
Здесь обнаруживается внутренне присущая материалистическому
пониманию истории двойственность, противоречивость. С одной стороны,
это учение утверждает, что общественное бытие, т. е. вся совокупность
общественных отношений, определяет, обусловливает общественное
сознание. С другой стороны, вопреки этому основополагающему тезису
утверждается, что общественное сознание, или, выражаясь словами
Энгельса, «все юридические, политические, философские, религиозные и
тому подобные представления людей в конечном счете определяются
экономическими условиями их жизни, их способом производства и
обмена продуктов» . Налицо, таким образом, две существенно различные
точки зрения по одному и тому же вопросу. Какая из них является более
правильной, более соответствующей материалистическому пониманию
истории? Ответ на этот вопрос я постараюсь дать в ходе последующего
изложения.
Письма Энгельса 80-х—первой половины 90-х годов, получившие,
по предложению В.В. Адоратского, название «Писем об историческом
материализме», представляли собой не только разъяснение основ этого
учения превратно его истолковывавшим корреспондентам Энгельса,
но и попытку уточнить и в известной мере также исправить свои
высказывания на эту тему, сделанные в предшествующие годы. Прежде всего,
Энгельс признает, что он и Маркс, создавая свое учение, в известной мере
преувеличивали роль экономических отношений в развитии всех других
сторон общественной жизни. «Маркс и я отчасти сами виноваты в том, что
молодежь иногда придает больше значения экономической стороне, чем
это следует. Нам приходилось, возражая нашим противникам,
подчеркивать главный принцип, который они отвергали, и не всегда находилось
время, место и возможность отдавать должное остальным моментам,
участвующим во взаимодействии» . Далее, Энгельс настойчиво подчеркивает
и ранее высказывавшееся положение: экономический базис лишь в
конечном итоге определяет элементы, образующие надстройку. Однако это
выражение «в конечном итоге» повисает в воздухе, остается
нерасшифрованным, так как Энгельс ничего не говорит о промежуточных факторах, по-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 26.

202 ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
средством которых «в конечном итоге» экономический базис
детерминирует надстройку. Этот недостаток стараются исправить последователи
Маркса и Энгельса. Так, Плеханов в работе «О материалистическом
понимании истории» решительно заявляет: «Чтобы понять историю научной
мысли или историю искусства в данной стране, недостаточно знать ее
экономию. Надо от экономии перейти к общественной психологии, без
внимательного изучения и понимания которой невозможно
материалистическое объяснение истории идеологий» . И, развивая эту мысль, Плеханов
присовокупляет: «Нет ни одного исторического факта, который своим
происхождением не был бы обязан общественной экономии; но не менее
верно и то, что нет ни одного исторического факта, которому не
предшествовало бы, которого не сопровождало бы и за которым не следовало бы
известное состояние сознания» . Это значит, что общественное сознание,
определяемое общественным бытием, в свою очередь, предшествует
последующему состоянию общественного бытия, и не только предшествует,
но и в какой-то мере вызывает его к жизни. Французское Просвещение
XVIII века, несомненно, возникло вследствие разложения феодальных
экономических отношений, но не будет преувеличением сказать, что оно
стало одной из причин Великой французской революции. Не следует
поэтому абсолютно противопоставлять общественное бытие и общественное
сознание, экономический базис и надстройку. И то и другое находятся
в единстве, которое представляет собой не статическое состояние, а
взаимодействие, которое при известных условиях становится коррелятивным
отношением. Это диалектическое отношение между общественным
сознанием и общественным бытием не укладывается в рамки
материалистического понимания истории, если ограничивать его рассмотрение
высказываниями Маркса и Энгельса, которые настаивают на том, что общественное
сознание изменяется вслед за общественным бытием, оставляя вне
рассмотрения те исторические коллизии, когда общественное бытие изменяется
вслед за изменением общественного сознания. Нетрудно понять, что
игнорирование этого двойственного отношения умаляет роль общественного
сознания, которое иной раз фактически сводится к эпифеномену
общественного бытия.
К. Каутский так же, как и Г.В. Плеханов, пытается конкретизировать
марксистское понимание объективной обусловленности явлений, которые
основоположники марксизма объединяют в понятия надстройки. «Вся
Плеханов Г.В. Избр. философские произведения, т. II, с. 199.
Там же, с. 243.

Общественное бытие и общественное сознание...
203
экономическая теория становится пустой игрой понятий для каждого, кто
не исходит из признания, что движущей силой всякого экономического
прогресса является человеческая воля — но отнюдь не свободная воля,
не хотение само по себе, а определенные волевые устремления. Это в
конечном счете воля к жизни, лежащая в основе всей экономики...» .
Каутский прав в том смысле, что экономика создается и развивается людьми,
что это происходит в силу жизненной необходимости («воля к жизни»),
но с ним, конечно, нельзя согласиться, когда он выводит экономические
отношения из человеческой воли, которая, по его словам, определяется
сознанием, привычками, инстинктами. Такая попытка уточнить исходное
положение исторического материализма в какой-то мере стирает его
противоположность идеалистическому пониманию истории.
В «Немецкой идеологии» Маркс и Энгельс с неоправданной
категоричностью, свойственной основателям нового миропонимания, заявляют:
«...мораль, религия, метафизика и прочие виды идеологии и
соответствующие им формы сознания утрачивают видимость самостоятельности.
У них нет истории, у них нет развития...» . Теперь Энгельс
пересматривает это воззрение. Касаясь истории философии, он отмечает: «...как
особая отрасль разделения труда, философия каждой эпохи располагает в
качестве предпосылки определенным мыслительным материалом, который
передан ей ее предшественниками и из которого она исходит». И далее,
развивая это положение, он подчеркивает: «Экономика здесь ничего не
создает заново, но она определяет вид изменения и дальнейшего развития
имеющегося налицо мыслительного материала, но даже и это она
производит по большей части косвенным образом, между тем как важнейшее
* Нисколько не умаляя роли материального производства в развитии
общества, B.C. Степин справедливо подчеркивает: «Духовная жизнь общества, взятая во всем
многообразии ее проявлений и понятая предельно широко, как состояние и развитие
культуры, пронизывает все без исключения сферы человеческого бытия. Она определяет
воспроизводство и изменения многочисленных структур социальной жизни, аналогично тому,
как генетический код и его мутации определяют структуру живого и изменения его
организации» (Степин B.C. Маркс и тенденции современного цивилизационного развития // сб.
«Карл Маркс и современная философия». М., 1999, с. 37). С точки зрения догматически
препарированного исторического материализма это положение представляется уступкой
идеалистическому пониманию истории. В действительности же оно представляет собой
реалистическое понимание духовной жизни общества, которая в таких своих формах, как
наука и искусство, в значительной мере определяет развитие материального производства,
особенно в современную эпоху.

204
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
прямое действие на философию оказывают политические, юридические,
моральные отражения» .
Конечно, назвать, к примеру, философию Канта, непосредственного
предшественника учений Фихте, Шеллинга и Гегеля, всего лишь
«мыслительным материалом», значит умалить не только значение философии
Канта, но и значение исторической преемственности в развитии
философии. Столь же неубедительно утверждение, что экономика, хоть и
косвенно «определяет видоизменения». То, что отличает философские
системы Канта, Фихте, Шеллинга, Гегеля друг от друга, безусловно, не
определялось экономикой Германии, хотя бы уже потому, что эти
философские учения относятся к одной и той же исторической эпохе.
Но несомненно, прав Энгельс в своем утверждении, что прямое
воздействие на развитие философии оказывают политические, юридические,
моральные факторы. Однако это означает, что развитие философии (и,
конечно, не только философии, но и других форм общественного сознания)
в немалой мере определяется взаимодействием неэкономических
факторов. Осознание этого факта влечет за собой ряд выводов, которые
изменяют первоначальное изложение материалистического понимания
истории. Главный из них — признание, что экономические отношения не
являются единственным источником тех изменений, которые совершаются
в неэкономической области. Энгельс излагает этот вывод как положение,
которое с самого начала имели в виду он и Маркс: «...согласно
материалистическому пониманию истории в историческом процессе
определяющим моментом в конечном счете является производство и
воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не
утверждали. Если же кто-нибудь искажает это положение в том смысле, что
экономический момент является будто единственно определяющим
моментом, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую,
абстрактную, бессмысленную фразу. Экономическое положение — это базис,
но на исход исторической борьбы также оказывают влияние и во многих
случаях определяют преимущественно форму ее различные моменты
надстройки... Существует взаимодействие всех этих моментов, в котором
экономическое движение как необходимое в конечном счете
прокладывает себе дорогу сквозь бесконечное множество случайностей...» .
Итак, экономический базис подвергается воздействию элементов,
образующих надстройку, т. е. изменяется под влиянием неэкономических
факторов. К этим элементам Энгельс относит не только формы общест-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 259.

Общественное бытие и общественное сознание...
205
венного сознания, которые характеризуют и в известной мере
определяют сознательную деятельность членов общества, но и «политические
формы классовой борьбы и ее результаты — государственный строй,
установленный победившим классом после выигранного сражения...» .
Воздействие этих и других элементов надстройки на экономический базис
способствует развитию данных экономических отношений или, напротив,
тормозит этот процесс. Налицо, следовательно, взаимодействие, в
котором причина и следствие меняются местами. И Энгельс критикует тех
теоретиков, которым не хватает диалектики, вследствие чего они
«постоянно видят только здесь причину, там — следствие. Они не видят, что это
пустая абстракция, что в действительном мире такие метафизические
полярные противоположности существуют только во время кризисов, что
весь великий ход развития происходит в форме взаимодействия (хотя
взаимодействующие силы очень неравны: экономическое движение среди
них является самым сильным, первоначальным, решающим),что здесь
нет ничего абсолютного, а все относительно» .
Энгельс, таким образом, не только конкретизирует, но и
корректирует первоначальное изложение материалистического понимания истории.
При этом он настаивает на том, что в процессе взаимодействия всех
сторон общественной жизни (общественного бытия) экономическое
движение всегда оказывается «первоначальным, решающим». Насколько
согласуется этот вывод, без которого рушится вся концепция
экономического базиса и неэкономической надстройки, с понятием взаимодействия,
согласно которому в процессе взаимодействия «нет ничего абсолютного,
а все относительно»? Не следует ли именно из понятия взаимодействия,
что в разное время, в зависимости от изменяющихся обстоятельств,
то одна, то другая сторона процесса взаимодействия приобретает
решающее или по меньшей мере преимущественное значение? Энгельс не
занимается исследованием констатируемого им процесса взаимодействия,
несмотря на то что этот процесс предполагает наличие многих факторов,
Шахназаров Г.Х. В поисках утраченной идеи // Коммунист, 1991, № 4,
с. 23.
Вебер М. «Объективность» социально-научного и
социально-политического познания // Вебер М. Избранные произведения. М., 1990, с. 361. Энгельс и сам
фактически ставит под вопрос марксистское истолкование политической власти, а значит, и
государства, как надстройки, когда он, например, заявляет в письме к К. Шмидту от 27
октября 1890 года: «К чему же мы тогда боремся за политическую диктатуру пролетариата,
если политическая власть экономически бессильна?
Насилие (то есть государственная власть) — это тоже экономическая сила!» (Маркс К.

206
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
что с необходимостью порождает вопрос об отношении
материалистического понимания истории к теории факторов, которая появилась на свет
до возникновения марксизма, а после его возникновения нередко
противопоставлялась этому учению.
Г.В. Плеханов признает, что теория факторов сыграла в свое время
прогрессивную роль. Однако ее порок состоит в том, что она
«расчленяет деятельность общественного человека, превращая различные ее
стороны и проявления в особые силы, будто бы определяющие собою
историческое движение общества» . Этой теории не хватает синтетического
взгляда на общественную жизнь. Именно такой взгляд на общество дает
материалистическое понимание истории, утверждает Плеханов. В чем же
состоит это синтетическое единство многообразия факторов,
взаимодействующих друг с другом? Энгельс отвечает на этот вопрос в самой общей
форме: «...история делается таким образом, что конечный результат
всегда получается от столкновений множества отдельных воль, причем
каждая из этих воль становится тем, что она есть, опять-таки благодаря
массе особых жизненных обстоятельств. Таким образом, имеется
бесконечное количество перекрещивающихся сил, бесконечная группа
параллелограммов сил, и из этого перекрещивания выходит одна
равнодействующая — историческое событие. Этот результат можно
опять-таки рассматривать как продукт одной силы, действующей как целое,
бессознательно и безвольно» . Эта действующая как одно целое сила, по-
видимому, уже не может рассматриваться как экономический базис
общества, это — система социальных элементов, в которой все
составляющие ее элементы находятся в отношении взаимозависимости. Близкое
к этому понятие системы мы находим в Марксовом «Капитале». Оно
предполагает отказ от представления, что какой-либо элемент системы,
как бы ни было существенно его значение, определяет все образующие
систему элементы, все отношения между ними. Иными словами, понятию
системы имманентно присуще отрицание какой бы то ни было
определяющей основы того взаимосвязанного множества элементов, из которых,
и Энгельс Ф. Соч., т. 37, с. 420). Это смешение политического и экономического в
известной мере перечеркивает разграничение экономического базиса и надстройки, которому
марксизм придает основополагающее значение.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. 1, с. 47.
Там же, с. 48.

Общественное бытие и общественное сознание...
207
собственно, и складывается система. Поэтому можно вполне согласиться
с уже цитировавшимся выше Леви-Строссом, который, применяя
понятие системы в своем антропологическом исследовании, утверждает:
«Социальная антропология родилась в результате открытия того, что все
аспекты социальной жизни — экономический, технический, политический,
юридический, эстетический, религиозный — образуют значимый
комплекс и что невозможно понять какой-нибудь один из этих аспектов без
рассмотрения его в совокупности с другими» . Я полагаю, что то же самое
можно и нужно сказать о материалистическом понимании истории, если
мы принимаем понятие системы, которое, повторяю, намечено в основных
чертах в экономических исследованиях Маркса* .
Таким образом, понятие экономического базиса заменяется,
вытесняется понятием системы, которая отнюдь не является одной лишь
экономической системой, ибо в нее входят, так сказать, на равных правах и
неэкономические элементы. К этому следует добавить, что Энгельс в
рассматриваемых письмах весьма расширительно понимает
производственные отношения, включая в них и способ производства
(а значит, и производительные силы, и технику), и даже географическую
среду. Так, он утверждает в письме Э. Боргиусу от 25 января 1894 года:
«Под экономическими отношениями, которые мы считаем
определяющим базисом истории общества, мы понимаем тот способ, каким люди
определенного общества производят средства к жизни и обменивают
между собой продукты (поскольку существует разделение труда). Таким
образом, сюда входит вся техника производства и транспорта. Эта техника,
согласно нашим взглядам, определяет также и способ обмена, затем
способ распределения продуктов и тем самым после разложения родового
строя также и разделение на классы, отношения господства и подчинения,
государство, политику, право и т. д.» . Эта, можно сказать, совершенно
неожиданная характеристика производственных отношений не только
ликвидирует принципиальное для марксизма разграничение
производительных сил и производственных отношений, но и доводит до предела уже
отмеченную выше тенденцию истолковывать материалистическое
понимание истории в духе технико-технологического детерминизма, который
сводит на нет производственные отношения, понимаемые марксизмом не
только как форма развития производительных сил, но и как материальная
основа всех неэкономических, в том числе и духовных, социальных
процессов. При этом игнорируется то немаловажное обстоятельство, что тех-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 412.

208
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
ника сама по себе не есть экономический феномен, во всяком случае с
точки зрения марксизма, основы которого в данном случае излагает Энгельс.
«Машина, — говорил Маркс, — столь же мало является экономической
категорией, как и бык, который тащит плуг. Машина — это только
производительная сила» . Разумеется, это относится ко всякой технике,
к любым средствам производства. Экономическими отношениями, с
точки зрения Маркса, являются не производительные силы, а
производственные отношения. Поэтому-то марксизм понимает социалистическую
революцию как упразднение капиталистических производственных
отношений, которое никоим образом не затрагивает производительные силы.
Справедливости ради следует отметить, что приведенное положение
Энгельса, включающее в производственные отношения все и вся,
является единственным в своем роде, хотя отождествление производственных
отношений и способа производства встречается повсеместно. Однако эта
единственная в своем роде формулировка далеко не случайна. Она
свидетельствует о том, что учение об экономической структуре общества,
экономическом базисе, определяющем характер всех других,
неэкономических явлений, оказалось несостоятельным. Теория базиса и надстройки
фактически противоречит основополагающему тезису
материалистического понимания истории, согласно которому общественное бытие
(общественная жизнь), определяющей основой которого является
общественное производство (производительные силы и производственные
отношения), обусловливает общественное сознание людей, взаимодействие
между которыми, собственно, и образует общество. Материалистическое
понимание истории следует избавить от искусственной конструкции
«базис-надстройка», которая неизбежно влечет за собой вульгарный социо-
* Г.Б.Мэйо, подвергая критике марксистское положение об обусловленности
религии экономической структурой общества, пишет: «Марксисты обычно утверждают,
что католицизм, возникший в Риме, соответствовал феодализму, а протестантизм —
капитализму. Но к чему мы должны отнести ислам, буддизм и другие конфессии? И как же
объяснить тот факт, что римский католицизм соответствовал не одному, а трем способам
производства?» (Мауо Н.В. Introduction to Marxist Theory. N.Y., 1960, p. 76).
Возражения Мэйо, бесспорно, не лишены оснований. Но он запросто игнорирует тот факт, что
религиозное сознание масс в буржуазном обществе качественно отличается от феодального
религиозного сознания, а последнее еще более отличается от религиозного сознания людей
античного рабовладельческого полиса. И эти качественные различия форм религиозного
сознания в значительной мере обусловлены исторически изменявшейся экономической
структурой общества.

Общественное бытие и общественное сознание...
209
логизм в объяснении духовной жизни общества, как бы ни выступали
против него основоположники марксизма и их последователи.
Э. Фромм, который пытается критически переосмыслить
материалистическое понимание истории, дополнить его рядом новых положений,
утверждает: «Несмотря на взаимозависимость экономических,
психологических и идеологических факторов, каждый из них обладает некоторой
самостоятельностью» . Я полагаю, что признание относительной
самостоятельности всех тех социальных феноменов, которые
основоположники марксизма относили к так называемой надстройке, действительно
необходимо и научно оправдано, поскольку существуют история права,
история религии, история философии и т. д. Надо считать заслугой
советских марксистов, что они, несмотря на догматизацию марксизма
и идеологический диктат, носивший сплошь и рядом репрессивный
характер, настойчиво обосновывали положение об относительной
самостоятельности всех без исключения форм общественного сознания.
Несомненным достоинством материалистического понимания истории
является историзм, т. е. рассмотрение общества в его развитии и,
следовательно, отказ от рассуждений об обществе вообще, замена такого
абстрактного подхода анализом общества как исторически определенного
общества, находящегося на определенной ступени развития, существенно
отличной от предшествующего состояния общества. История с этой
точки зрения представляет собой не только изменение и развитие того, что
существовало и раньше, т. е. модернизацию изначально существующего,
но и переход от одной качественно определенной эпохи к другой, которая
отличается от предшествующей эпохи сущностными характеристиками.
Значение марксистского историзма наглядно выявляется если
сравнить его с утвердившимся в немарксистской исторической литературе
описанием капитализма как общественного устройства, которое в
неразвитой форме существовало уже в античном обществе, так что все
последующее общественное развитие оказывается историей капитализма, т. е.
историей того, что якобы уже наличествовало с самого начала
цивилизации. Даже такой выдающийся социолог и историк, как М. Вебер,
утверждал, что капитализм, капиталистические предприятия
«существовали во всех культурных странах земного шара... в Китае, Индии,
Вавилоне, Египте, в средиземноморских государствах древности, средних веков
и нового времени» . В противоположность подобным воззрениям Маркс
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 498.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 37, с. 396.

210
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
характеризует античное (рабовладельческое), феодальное, буржуазное
общества как существенно отличные друг от друга способы
производства, которым соответствуют столь же различные формы общественной
жизни и внутренне присущие им своеобразные формы общественного
сознания. В этой связи у Маркса и Энгельса появляется понятие
общественно-экономической формации.
В предисловии к «К критике политической экономии» Маркс
утверждает: «В общих чертах, азиатский, античный, феодальный и
современный, буржуазный способы производства можно обозначить как
прогрессивные эпохи экономической общественной формации»1. Подчеркну, что
слово «формация» дано в единственном числе. Это подчеркивание
необходимо потому, что Ленин в своем переводе приведенного положения
Маркса заменил единственное число множественным. Он писал:
«Рассматриваемые в общих чертах азиатские, античные, феодальные и
новейшие буржуазные производственные порядки могут быть рассматриваемы
как прогрессивные эпохи в истории экономических формаций (курсив
мой. — Т.О.) общества» . Маркс в приведенной цитате пользуется
термином «формация», как это видно из всего контекста высказывания,
для обозначения экономической структуры общества. Античный,
феодальный, буржуазный способы производства он характеризует как
различные социально-экономические структуры или типы
производственных отношений.
В предисловии к первому изданию «Капитала» Маркс, говоря о
капитализме, подчеркивает: «Я смотрю на развитие экономической
общественной формации как на естественно исторический процесс» . И здесь,
как это следует из контекста, термином «формация» обозначается
экономическая структура общества, в данном случае капиталистического.
Ряд исследователей, приводя эти и другие высказывания Маркса,
заявляют, что он не создал учения об экономических общественных
формациях, что у него речь идет лишь о различных способах производства. Я не
могу согласиться с этим выводом, поскольку основоположники марксизма
неоднократно пользовались термином «формация» для обозначения
качественно различных всемирно-исторических эпох развития человечества.
Да и в том же предисловии к «К критике политической экономии» Маркс
заявляет, что «буржуазной общественной формацией завершается
предыстория человеческого общества» . Здесь, несомненно, речь идет о капита-
Плеханов Г.В. Избр. философские произведения, т. II, с. 247.
2 Там же, с. 247-248.

Общественное бытие и общественное сознание...
211
диетическом обществе в целом, а не только об его экономической
структуре.
Таким образом, я нахожу, что термин «экономическая общественная
формация» употребляется Марксом в двух не совпадающих друг с другом
значениях. Но в таком случае следует ответить на вопрос, в какой мере
эти оба значения термина расходятся друг с другом? В работе «Наемный
труд и капитал» Маркс следующим образом характеризует исторически
определенное общество, т. е. то, что в марксистской литературе принято
именовать экономической общественной формацией:
«Производственные отношения в своей совокупности образуют то, что называют
общественными отношениями, обществом, и притом образуют общество,
находящееся на определенной ступени исторического развития, общество
с своеобразным отличительным характером. Античное общество,
феодальное общество, буржуазное общество представляют собой такие
совокупности производственных отношений, из которых каждая вместе с тем
знаменует собой особую ступень в историческом развитии
человечества» . Совершенно ясно, что речь здесь идет о различных общественно-
экономических формациях, но столь же ясно, что формация понимается
как совокупность производственных отношений, или экономическая
структура общества, которая отличает один исторический тип общества
от другого. Получается, таким образом, что оба значения термина
«формация», которые мы находим у Маркса, хотя и различаются по своему
смыслу в разных контекстах, в сущности, совпадают по своему
содержанию. Формация есть, с одной стороны, качественно определенная
всемирно-историческая эпоха (античная, феодальная и т. д.), а с другой —
исторически определенный тип производственных отношений
(рабовладельческая система, крепостничество и т. д.)* .
Однако, поскольку понятие формации сведено к совокупности
производственных отношений, то оно, хотя и указывает на качественное
отличие одной исторической эпохи от другой, естественно, не может быть ха-
Каутский К. Путь к власти. М.—Л., 1928, с. 32. Современный
исследователь психологических мотивов массовых общественных движений утверждает: «Вначале
надо исследовать материальные и экономические условия, затем следуют психологические
и антропологические факторы, в том числе ментальное единство и несознаваемое давление
традиций и символов, обладающих устойчивой силой внушения по отношению к
индивидам» (Московичи С. Машина, творящая богов. М., 1998, с. 500). На мой взгляд, такая
точка зрения, подчеркивающая значение неэкономических факторов, вполне согласуется
с материалистическим пониманием истории.

212
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
рактеристикой всей совокупности общественных отношений, т. е.
общества в целом, будь то античное, феодальное или буржуазное общество.
Такое суженное понятие формации оказывается сведением всей
совокупности общественных отношений к одним лишь экономическим
отношениям. Неправомерность такого сведения очевидна. В силу этого нельзя,
конечно, согласиться с утверждением автора статьи «Исторический
материализм», помещенной в «Философской энциклопедии», который
безоговорочно утверждает: «Важнейшим и основным понятием
исторического материализма является понятие общественно-экономической
формации как совокупности исторически определенных
производственных отношений» . Автор статьи не задумывался о том, что его понятие
формации полностью совпадает с тем, что Маркс и Энгельс именовали
экономическим базисом общества. Впрочем, едва ли это можно поставить
в вину автору этой статьи: ведь такое же отождествление отличных друг
от друга понятий наличествует и в трудах основоположников марксизма.
Если согласиться с автором цитируемой статьи, то исторический
материализм должен быть определен как учение об
общественно-экономических формациях. Но для такого понимания исторического материализма
нет никаких оснований, поскольку Маркс занимался главным образом
исследованием капитализма, а его основной труд, четырехтомный
«Капитал», является политической экономией капитализма. Ленин, считавший,
что в понятии общественно-экономической формации выражено основное
содержание истории человечества, тем не менее не мог не признать, что
«Маркс говорит только об одной «общественно-экономической
формации», о капиталистической, т. е. говорит, что исследовал закон развития
только этой формации и никакой другой» .
Таким образом, у Маркса нет понятия формации, охватывающего
общество как целое в рамках определенной исторической эпохи.
Определение же формации как совокупности производственных отношений
лишает это понятие специфического содержания. Фактически Марксова
концепция истории человечества сводится к истории способов производства.
Тем не менее выдающееся положительное значение марксистского
историзма заключается в выделении и разграничении сущностно отличных
друг от друга всемирно-исторических эпох развития человечества, хотя
сведение различия между этими эпохами к одним только различиям
способов производства не может быть оправдано, поскольку понятие форма-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 25.
2 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 37, с. 419, 420.

Общественное бытие и общественное сознание...
213
ции, коль скоро мы его принимаем, призвано охватить всю совокупность
отношений, образующих общество той или иной всемирно-исторической
эпохи.
В одном из набросков письма к В. Засулич Маркс различает
первичную и вторичную формацию, разграничивая таким образом доклассовые
и классово-антагонистические общества. Первичную формацию Маркс
называет также архаической, подчеркивая, что она «открывает нам ряд
различных этапов, отмечающих собой последовательно сменяющие друг
друга эпохи» . Касаясь в этой связи русской общины, Маркс пишет:
«Земледельческая община, будучи последней фазой первичной
общественной формации, является в то же время переходной фазой ко вторичной
формации, т. е. переходом от общества, основанного на общей
собственности, к обществу, основанному на частной собственности. Вторичная
формация охватывает, разумеется, ряд обществ, основывающихся на
рабстве и крепостничестве» . Капитализм является, согласно этой
классификации, третьим типом формации, а посткапиталистическое общество —
четвертым.
Наряду с этим, пожалуй, слишком общим разграничением всемирно-
исторических эпох, Маркс связывает понятие формации с античным,
феодальным и капиталистическим способом производства. При этом
имеется в виду история Европы. Поэтому Маркс выделяет азиатский способ
производства, указывая тем самым на его своеобразие, которое он не
исследовал сколько-нибудь обстоятельно.
Энгельс в работе «Происхождение семьи, частной собственности и
государства» исследует доклассовое общество с характерным для него
способом производства. Это исследование Энгельс завершает
характеристикой становления классового общества, которое он, следуя примеру других
исследователей, именует цивилизацией. Соответственно этому, античное,
феодальное, капиталистическое общества и, по-видимому, азиатский
способ производства трактуются как этапы развития цивилизации. И здесь
обнаруживается, что, как ни существенно выделение основных,
качественно различных способов производства, оно все же оказывается
упрощением по сравнению с многообразием существенно отличных друг от
друга цивилизаций, которое просто игнорируется основоположниками
марксизма: для них цивилизация существует только в единственном
числе. Между тем если обратиться, например, к понятию «азиатский способ
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 37, с. 394, 395.
Там же, с. 394.

214
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
производства», то независимо от того, какое содержание вкладывается
в это понятие, оно совершенно недостаточно для характеристики
азиатских цивилизаций, своеобразие которых проявилось в исторических
особенностях развития Китая, Индии, Японии, стран Средней Азии,
Ближнего Востока и т. д.
Понятие цивилизации охватывает общество в целом во всем объеме его
прошлой истории и нередко также его современного состояния. Каждая
цивилизация отличается неповторимым своеобразием, основные черты
которого лишь частично могут быть объяснены свойственной ей
экономической структурой. Цивилизации многочисленны, и это говорит о том, что
общие многим из них производственные отношения не определяют их
отличия друг от друга. Маркс, как мне представляется, осознавал это
обстоятельство, ибо он указывал: «Один и тот же экономический базис — один
и тот же со стороны основных условий — благодаря бесконечно
разнообразным эмпирическим обстоятельствам, естественным условиям, расовым
отношениям, действующим извне историческим влияниям и т. д. — может
обнаруживать в своем проявлении бесконечные вариации и градации,
которые возможно понять лишь при помощи анализа этих эмпирически
данных обстоятельств» . Это положение Маркса в какой-то степени
указывает пути исследования различий между цивилизациями. Оно служит также
указанием на то, что бесконечно многообразные эмпирические
обстоятельства определяют своеобразие той или иной цивилизации, пожалуй, в
большей мере, чем присущая ей экономическая структура.
А. Дж. Тойнби в своих многотомных исследованиях характеризует
всемирную историю как историю цивилизаций. Подытоживая свое
исследование, он утверждает: «Путем эмпирического анализа мы пришли к
обнаружению самостоятельных единиц, которые мы назвали
цивилизациями. Затем мы приступили к сравнительному изучению генезисов, роста,
надломов и распадов двадцати одной цивилизации, которые нам удалось
идентифицировать на материале обозримой и документированной
истории человечества» . В другом месте своего исследования, касаясь
феодального общественного строя, Тойнби указывает: «Феодальные
системы Западной Европы, Византийской империи и мусульманского Египта,
Турции, Индостана, не говоря уже о феодализме в Японии, должны
рассматриваться как совершенно различные институты» .
Не приходится сомневаться в том, что различия между
цивилизациями, в том числе и между цивилизациями феодального типа, Тойнби выяв-
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 37, с. 420-421.

Общественное бытие и общественное сознание... 215
ляет, описывает путем исследования тех бесконечно многообразных
эмпирических обстоятельств, естественных условий, расовых отношений
и действующих извне исторических влияний, на которые ссылается
Маркс в приведенной выше цитате из «Капитала».
B.C. Степин в ряде своих исследований принципиально
разграничивает традиционные и техногенные цивилизации. Первые характеризуются
застойным, остающимся почти неизменным состоянием производства
и всей общественной жизни на протяжении ряда, нередко даже многих
столетий, в то время как вторые постоянно находятся в состоянии
модернизации, развития, обусловленного научным и техническим прогрессом.
Хотя преддверием техногенной цивилизации можно считать развитие
античной культуры, ее действительное, совершающееся, так сказать,
на собственной основе развитие начинается в европейских странах с XVII
века, т. е. фактически вместе с развитием капиталистического способа
производства. В его исторических границах техногенная цивилизация
«проходит три стадии: сначала — прединдустриальную, потом —
индустриальную и наконец — постиндустриальную. Важнейшей основой ее
жизнедеятельности становится прежде всего развитие техники,
технологии, причем не только путем стихийно протекающих инноваций в сфере
самого производства, но и за счет генерации все новых научных знаний
и их внедрения в технико-технологические процессы»2.
Капитализм, в рамках которого складывается и получает ускоренное
развитие техногенная цивилизация, с объективной необходимостью
порождает всемирный рынок. Вследствие этого капиталистический строй,
в отличие от предшествующих способов производства, не
характеризуется наличием многообразия цивилизаций, хотя европейское буржуазное
общество существенно отличается от буржуазного общества в Японии
или даже в США. Цивилизация, порождаемая капитализмом, носит в
основном интернациональный характер. Это объясняется прежде всего
экономическими связями между капиталистическими странами, их
зависимостью друг от друга, вследствие чего история человечества
превращается во всемирную историю. Как справедливо подчеркивают Маркс
и Энгельс, «чем дальше идет уничтожение первоначальной замкнутости
отдельных национальностей благодаря усовершенствованию способа
производства, общению и в силу этого стихийно развившемуся разделению
труда между различными нациями, тем во все большей степени история
Плеханов Г.В. Избр. философские произведения, т. II, с. 242.
2 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 37, с. 395-396.

216
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
становится всемирной историей» . Исторические особенности
капиталистического развития отдельных стран все в меньшей мере определяются
теми «многообразными эмпирическими обстоятельствами,
естественными условиями, расовыми отношениями, действующим извне
историческим влияниям и т. д.», о которых говорит Маркс. Это значит, что
исторический материализм, объясняющий характер и развитие общества,
исходя из наличествующих в нем производительных сил
и производственных отношений, в несравненно большей мере применим
к исследованию капиталистического строя, чем к исследованию
предшествующих ему типов общества. Пусть не покажется этот вывод
парадоксальным: ведь материалистическое понимание истории выросло из
исследования генезиса и развития капиталистического способа производства,
в особенности промышленной революции в Англии и буржуазных
революций XVII—XIX столетий. Вопрос о том, является ли исторический
материализм столь же плодотворным методом исследования
посткапиталистического общества оказывается, как мне представляется, открытым,
подлежащим обсуждению вопросом, поскольку развитие
производительных сил все более и более порождает угрожающие существованию
человечества негативные последствия, которые уже в настоящее время
вызвали планетарный экологический кризис, преодоление которого, по
убеждению многих исследователей, предполагает существенные ограничения
экономического роста.
В статье «Исторический материализм», которая уже цитировалась
выше, утверждается, что он есть «наука о наиболее общих законах и
движущих силах развития человеческого общества» . До недавнего времени та-
Леви-Стросс К. Структурная антропология, с. 316—317.
* Французский социолог Л. Гольдман, считавший себя «западным» (в
отличие от советского) марксистом, подчеркивает системный характер материалистического
понимания истории: «Не преобладание экономических мотивов в объяснении истории
отличает решающим образом марксизм от буржуазной науки, а точка зрения целостности...
преобладание целого над своими частями» (Goldman L. Recherches dialectique. Paris, 1959,
p. 20). Далее, развивая приведенную мысль, Гольдман заключает: «...если рассматривать
историю в целом, то нет первичного, которое правомерно и необходимо принадлежало бы
одной определенной области общественной жизни» (Ibidem, р. 67). Хотя Гольдман явно
умаляет роль экономики, производства в развитии общества, обосновываемая им идея
системной связи всех сторон общественной жизни является, на мой взгляд, безусловно
необходимой для материалистического понимания истории.

Общественное бытие и общественное сознание... 217
кое определение предмета материалистического понимания истории
принималось без всякого обсуждения всеми марксистами. Между тем, и это
должно было бросаться в глаза каждому образованному марксисту,
создатель исторического материализма не признавал одних и тех же,
одинаковых для всех эпох законов общественного развития. В послесловии ко
второму изданию первого тома «Капитала» Маркс цитирует статью
русского экономиста, посвященную этому труду, в которой подчеркивается
отличие метода Маркса от метода тех ученых, которые полагают, что
существуют общие экономические законы для всех исторических эпох. «Но
именно этого, — подчеркивает рецензент, — Маркс не признает. Таких
общих законов для него не существует... По его мнению, напротив,
каждый крупный исторический период имеет свои законы... Но как только
жизнь пережила данный исторический период, вышла из данной стадии
и вступила в другую, она начинает управляться уже другими законами».
Маркс полностью солидаризируется с этой характеристикой его метода.
«Автор, — указывает он, — описав так удачно то, что он называет
моим действительным методом, и отнесшись так благосклонно к моим
личным приемам применения этого метода, тем самым описал не что иное, как
диалектический метод» .
Таким образом, Маркс, как это следует из введенного им в научный
оборот понятия капитализма, не признает общих для всех этапов
развития человечества экономических законов, т. е. законов, которые,
согласно его учению, определяют развитие общества. Учитывая то значение,
которое исторический материализм придает развитию экономических
отношений, нельзя, конечно, допустить совместимое с марксизмом признание
универсальных социологических законов, которые именно в силу своей
универсальности должны были бы определять особенные, специфические
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 39, с. 174. Несколько ниже Энгельс
указывает: «В понятие экономических отношений включается далее и географическая основа,
на которой эти отношения развиваются...» (там же). Нет, конечно, сомнений в том, что
географическая среда (климат, полезные ископаемые, характер почвы и т. п.) играет
значительную роль в развитии общественного производства, но из этого отнюдь не следует, что
географические условия, природная среда обитания людей входит в понятие общественных
отношений производства, т. е. отношения людей, классов, социальных групп в процессе
производства. Эти отношения, согласно материалистическому пониманию истории,
изменяются по мере развития производительных сил независимо от географической основы
истории.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 152.

218
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
законы развития каждой общественно-экономической формации.
Следует, однако, уточнить, в каком смысле Маркс, научно
обосновавший в высшей степени важное положение о специфическом характере
закономерностей каждой экономической формации общества, отрицает
наличие всеобщих социологических законов. Маркс, как это было ясно из
предшествующего изложения, отнюдь не отрицает того, что внутри
каждого исторически определенного общества, так же как и в
предшествующих ему обществах, производительные силы определяют
производственные отношения, общественное бытие определяет общественное сознание.
Эти законы существования и развития каждого исторически
определенного общества Маркс, конечно, не отрицает. Ведь именно ему
принадлежит историческая заслуга открытия и обоснования этих законов.
Но Маркс самым решительным образом отрицает наличие
универсальных социологических законов, которые бы определяли ход всемирной
истории, последовательность смены одной исторической эпохи другою,
неизбежность для каждой страны проходить тот же путь исторического
развития, который прошли (или проходят) более развитые в экономическом
отношении страны. Да и само понятие «всемирная история» (об этом
было уже сказано выше) датирует, согласно марксизму, эпоху, начало
которой было положено развитием капитализма, т. е. оно вовсе не относится
к истории человечества в целом.
Отрицание универсальных социологических законов развития всего
человечества ясно и недвусмысленно выражено Марксом не только в
«Капитале», но и в документах, опровергающих неправильные
социологические выводы, которые приписывали марксизму некоторые его противники.
В письме в редакцию журнала «Отечественные записки» Маркс
возражает Н.К. Михайловскому, который истолковывал «Капитал» как учение
о якобы неизбежном для всех народов пути исторического развития.
«Ему, — писал Маркс, — непременно нужно превратить мой
исторический очерк возникновения капитализма в Западной Европе в
историко-философскую теорию о всеобщем пути, по которому роковым образом
обречены идти все народы, каковы бы ни были исторические условия, в
которых они оказываются, — для того, чтобы прийти в конечном счете к той
экономической формации, которая обеспечивает вместе с величайшим
развитием производительных сил общественного труда и наиболее полное
развитие человека» .
Маркс указывает, что историческое развитие народов сплошь и рядом
Фромм Э. Бегство от свободы. М., 1990, с. 247.

Общественное бытие и общественное сознание...
219
протекает совершенно по-разному, несмотря на наличие весьма схожих
экономических условий. В Древнем Риме свободные крестьяне,
собственники своих небольших земельных участков, были экспроприированы
крупными землевладельцами, следствием чего стало возникновение
пролетариев, которые, однако, не стали наемными рабочими, а превратились
в праздную чернь, паразитическую часть свободного населения Римской
империи, существовавшей за счет эксплуатации рабов и завоевания
«варварских» народов. Совсем по-иному произошло возникновение
пролетариата в процессе становления капитализма: пролетаризация мелких
производителей вызвала к жизни класс лично свободных наемных
рабочих, ставших создателями капиталистического богатства. Это значит,
заключает Маркс, что только конкретное исследование определенного
исторического явления дает ключ к его пониманию, но «никогда нельзя
достичь этого понимания, пользуясь универсальной отмычкой в виде
какой-нибудь общей историко-философской теории, наивысшая
добродетель которой состоит в ее надысторичности» .
В письме к В.И. Засулич от 8 марта 1881 г. Маркс указывает, что его
выводы, вытекающие из анализа происхождения и развития
капиталистического способа производства, основаны на исследовании истории
западноевропейских стран и поэтому не могут быть непосредственно
применимы к другим странам. «Следовательно, «историческая
неизбежность» этого процесса (речь идет о развитии капитализма. — Т.О.)
точно ограничена странами Западной Европы» . В ней становление
капитализма происходило путем превращения «одной формы частной
собственности в другую форму частной собственности». В России же, где
основную массу населения составляет крестьянство, в деревне
господствует общинная собственность. На вопрос, может ли крестьянская община
стать исходным пунктом социалистического преобразования
общественных отношений, Маркс отвечает, что его экономическая теория не дает
«доводов ни за, ни против жизнеспособности русской общины». Тем не
менее Маркс, основываясь на результатах своего изучения истории
России, допускает, что при наличии благоприятных исторических условий,
к которым прежде всего он относит революцию в России, община могла
бы стать «точкой опоры социального возрождения России» .
Таким образом, Маркс решительно отклоняет попытки истолковывать
материалистическое понимание истории в духе универсальной теории об-
Вебер М. Предварительные замечания // Избранные произведения. М.,
1990, с. 49.

220
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
щественного развития. Исторический материализм выступает,
следовательно, как методологическая теория, указывающая пути и способы
конкретного исследования исторического процесса, что предполагает анализ
каждого исторического этапа, каждой страны, каждой ступени ее
развития с учетом ее специфических особенностей. Теория исторического
процесса теряет самодовлеющее значение, она обосновывает метод
исследования, который представляет собой не просто набор исследовательских
приемов, а теоретическое обобщение исторического опыта, остающееся
всегда незавершенным, ибо история продолжается и ее новые
исторические результаты не предопределены предшествующим развитием,
поскольку историческая необходимость всегда предполагает различные
возможности, а значит, и альтернативы.
МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОЕ ПОНИМАНИЕ ИСТОРИИ
И ПРОБЛЕМЫ ЭКОЛОГИИ
В наше время анализ материалистического понимания истории
несомненно нуждается в рассмотрении его отношения к экологическим проблемам,
которые приобрели судьбоносное значение не только для социальной
теории, но и для политической практики. Во времена Маркса и Энгельса
понятие «экология», введенное известным дарвинистом Э. Геккелем
в 1866 г., относилось лишь к животным и растениям, к условиям их
существования. Социальная экология, предметом которой является
исследование отношения деятельности людей (общественного производства
прежде всего) к природной среде их обитания, исследование негативных,
угрожающих жизни людей последствий их сознательной деятельности,
сложилась как научная дисциплина лишь в последней трети двадцатого
столетия* . Значит ли это, что вопрос о пагубном воздействии
материального производства на природную среду не ставился Марксом и
Энгельсом? Отнюдь нет. Основоположники марксизма неоднократно
указывали на то, что производство материальных благ в условиях капитализма
наносит значительный ущерб естественной основе производства, природе.
Так, например, Маркс, характеризуя развитие земледелия при
капитализме, подчеркивает: оно «не только прогресс в искусстве грабить рабо-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 7.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 139.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 10.

Общественное бытие и общественное сознание...
221
чего, но и в искусстве грабить почву, всякий прогресс в повышении ее
плодородия на данный срок есть в то же время прогресс в разрушении
постоянных источников этого плодородия» .
Маркс, конечно, ошибался, полагая, что именно капиталистический
прогресс неизбежно влечет за собой разрушение природной основы
сельскохозяйственного производства. Иными словами, его заблуждение
в том, что он рассматривал негативное воздействие производства на
природу как процесс, специфически характеризующий капиталистическую
систему, т. е. как следствие капиталистического применения техники,
единственной целью которого, как он полагал, является увеличение
прибавочной стоимости. Отсюда сам собой следовал вывод: упразднение
капиталистического способа производства покончит с его негативным
воздействием на окружающую среду. В этой связи Маркс говорил о том, что
достижения науки и техники сделают возможным безотходное
производство, которое исключит его пагубное воздействие на природу.
Капиталистическая индустриализация, указывал Маркс, умножая
население городов, порождает разрыв между городом и деревней, что
«препятствует обмену веществ между человеком и землей, т. е. возвращению почве
ее составных частей, использованных человеком в форме средств питания
и одежды, т. е. нарушает вечное естественное условие плодородия почвы» .
Эта противоположность между городом и деревней, негативные
экологические последствия которой совершенно правильно отмечаются Марксом,
будет, по его убеждению, полностью преодолена в процессе
коммунистического переустройства общества.
Энгельс в «Анти-Дюринге» развивает это положение Маркса,
доказывая, что преодоление противоположности между городом и деревней
необходимо не только для уничтожения порабощающей человека формы
разделения труда; оно «необходимо в интересах общественной гигиены.
Только путем слияния города и деревни можно устранить нынешнее
отравление воздуха, воды и почвы, и только при этом условии массы
городского населения, ныне чахнущие, сумеют добиться такого положения,
при котором их экскременты будут использованы в качестве удобрения
для выращивания растений, вместо того, чтобы порождать болезни» .
Энгельс не только развивает положения Маркса, но и в одном, весьма
существенном отношении идет дальше него, ставя вопрос о негативном
воздействии производства на природу безотносительно к тому или иному
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 8.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 6, с. 422.

222
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
типу социально-экономических отношений. Он утверждает, в частности,
что, овладевая стихийными природными силами, люди тем самым
вынуждены подчиняться преобразованной ими природной реальности, и это
подчинение неизбежно при любом общественном строе, так как его
источником являются сами законы природы. Иными словами, человек, пленивший
молнию, не вправе забывать, какую страшную силу он держит в своих
руках. «Если человек, — говорит Энгельс, — наукой и творческим гением
подчинил себе силы природы, то они ему мстят, подчиняя его самого,
поскольку он пользуется ими, настоящему деспотизму, независимо от какой-
либо социальной организации»1. К сожалению, это в высшей степени
важное положение не получает дальнейшего развития в работах Энгельса.
Можно сказать даже больше: значение этого положения,
предвосхищающего в ряде отношений современную социальную экологическую науку,
фактически умаляется Энгельсом, который, идеализируя
посткапиталистическое будущее человечества, настойчиво подчеркивает, что предвидение
и предотвращение всех отрицательных воздействий производства на
природу вполне осуществимо благодаря прогрессирующему познанию
законов природы в условиях свободного от антагонистических противоречий
социалистического общества. Он подчеркивает: «Все существовавшие до
сих пор способы производства имели в виду только достижение
ближайших, наиболее непосредственных полезных эффектов труда. Дальнейшие
же последствия, появляющиеся только позднее и оказывающие действие
благодаря постепенному повторению и накоплению, совершенно не
принимались в расчет»1. Рациональная организация общественного
производства, осуществляемая социализмом, позволит исключить его негативное
воздействие на природу, что станет возможным также благодаря более
глубокому познанию законов природы и технологическому прогрессу.
И Энгельс уверенно утверждает: «...мы становимся все более и более
способными к тому, чтобы уметь учитывать также и более отдаленные есте-
* Ленин в работе «Что такое «друзья народа» и как они воюют против
социал-демократов?» также определяет общественно-экономическую формацию как
экономическую структуру общества« а исторический процесс характеризует как развитие
формаций. Маркс, по словам Ленина, «впервые поставил социологию на научную почву,
установив понятие общественно-экономической формации, как совокупности данных
производственных отношений, установив, что развитие таких формаций есть естественно-
исторический процесс» (Поли. собр. соч., т. 1, с. 139).
Константинов Ф.В. Исторический материализм // Философская
энциклопедия. М., 1962, т. 2, с. 357.

Общественное бытие и общественное сознание...
223
ственные последствия по крайней мере наиболее обычных из наших
действий в области производства и тем самым господствовать над ними» .
Не приходится, конечно, сомневаться в том, что прогрессирующее
познание законов природы, а также совершенствование техники и технологии
производства способствуют научному предвидению определенных
негативных последствий производственного процесса и благодаря этому их
предотвращению или хотя бы сведению к некоторому минимуму. Но
вопрос заключается не в том, можно или нельзя избежать тех или иных,
отдельных вредных для человеческой жизни последствий процессов
производства. Правильно сформулированный вопрос, по-видимому, должен
быть выраженным следующим образом: не являются ли в большей или
меньшей мере закономерными, пожалуй, даже неизбежными негативные
изменения природной среды обитания людей вследствие процессов
производства, а также процессов потребления? На этот сформулированный
в столь общей (я бы сказал, мировоззренческой) форме вопрос
основоположники марксизма дают определенно отрицательный ответ. И хотя они
и указывают на негативные изменения в окружающей человека природе
вследствие промышленного и сельскохозяйственного производства, они
рассматривают эти негативные последствия как исторически преходящие,
а не как внутренне присущие и, значит, неотделимые от производства и
потребления изменения. Поэтому и материалистическое понимание истории,
в той форме, в какой оно разрабатывалось основоположниками
материализма, не может быть рассматриваемо как предвосхищение современного
экологического мировоззрения, согласно которому изменение природы
человеком, какой бы полезный, созидательный характер ни носил этот
процесс, заключает в себе и негативную тенденцию, так как оно в той или иной
мере нарушает экологическое равновесие.
Создавая материалистическое понимание истории, Маркс и Энгельс
выступали как продолжатели тех основоположников философии нового
времени, которые провозгласили в качестве высшей задачи человечества
завоевание природы, господство над нею. Ф. Бэкон, Р. Декарт, убежденные
в неограниченных возможностях научного познания, безоговорочно
утверждали, что познание законов природы сделает человечество ее
господином, властителем* . Эти великие мыслители не сознавали несомненно
условный характер выражения «господство над природой», поскольку оно
относится лишь к ограниченной области природных явлений, а вовсе не
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 133.
Маркс К. н Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 413.

224
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
к природе в целом, т. е. ко Вселенной. Впрочем, и применительно к
окружающей человека природной среде, которую он изменяет, преобразует
и даже, увы, разрушает, выражение «господство над природой» не может
быть признано адекватным выражением действительного отношения людей
к природе. Человек не может остановить, а тем более прекратить действие
физических, химических, геологических и иных законов природы; он может
лишь, познав их действие, использовать его в определенных границах для
достижения своих целей. В этом смысле можно сказать, что законы
природы являются основой целесообразной деятельности людей, из чего вовсе не
следует, что человек может изменить эту основу или господствовать над
нею. Правда, производственная деятельность людей и ее последствия,
умножавшиеся в течение столетий, вызвали изменения климата на Земле
и другие изменения глобального масштаба, но и это отнюдь не доказывает,
что человечество овладело какими-либо законами природы. Скорее,
наоборот, эти глобальные изменения, которые люди оказались не в силах
предотвратить, демонстрируют господство законов природы, по сравнению с
которыми власть человечества над теми или иными природными процессами
оказывается, так сказать, локализованным, ограниченным во времени
и пространстве феноменом, значение которого не следует преувеличивать.
Даже тот факт, что человек, создав водородную бомбу, становится
способным уничтожить жизнь на нашей планете и тем самым свое собственное
существование, нисколько не отменяет господства законов природы, ибо
такой ужасающий акт самоуничтожения мог бы произойти только в строгом
соответствии с законами природы.
Таким образом, познание законов природы — не подлежащий
сомнению факт, если учитывается и то, что множество законов природы всегда
остается непознанным, — отнюдь не означает господства над природой,
хотя, конечно, делает возможным практическое использование действия
познанных законов природы в интересах людей. Тезис, впервые
сформулированный стоиками, систематически развитый Гегелем и воспринятый
марксизмом — свобода есть познанная необходимость, — несомненно
нуждается в серьезной корректировке. Само по себе познание
необходимости научает согласному с необходимостью действию, что далеко не
обязательно соответствует потребностям, интересам людей, достижению
желанных целей. Нельзя поэтому согласиться с Энгельсом,
утверждающим, что свобода «состоит в основанном на познании необходимостей
природы (Naturnotwedigkeiten) господстве над нами самими и над внеш-
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 413.

Общественное бытие и общественное сознание...
225
ней природой» . Познание необходимости безусловно является
предпосылкой свободы, сущность которой заключается в свободе выбора.
Таким образом, экологическое мировоззрение, подвергшее суровому
критическому анализу производство, развитие которого представлялось
мыслителями нового времени самоочевидным, не заключающим в себе
каких-либо противоречий, залогом счастливого будущего человечества,
предполагает отказ от упрощающего действительное положение вещей
выражения «господство над природой». Между тем основоположники
марксизма понимают общественное производство как исторически
развивающееся господство человека над природой. По словам Энгельса,
первобытный человек, научившийся извлекать огонь путем трения, овладел
тем самым одной из сил природы. Однако отсюда не следует, что человек
овладел огнем, который и в наше время посредством пожаров производит
немалые разрушения, влекущие за собой и человеческие жертвы.
Маркс утверждает в первом томе «Капитала», что капитализм
«предполагает господство человека над природой» . Если учесть, что начало
эпохи капитализма Маркс датирует XVI веком, то можно сделать вывод,
что он не связывает господство человека над природой с машинным
производством, т. е. практическим использованием законов механики. В чем
же в таком случае заключается смысл этого утверждения? Очевидно,
Маркс имеет в виду тот факт, что капиталистическое производство
предполагает рациональную организацию трудового процесса, в котором
человек «своей собственной деятельностью опосредствует, регулирует
и контролирует обмен веществ между собой и природой» . С точки
зрения экологического мировоззрения это положение Маркса подлежит
конкретизации и тем самым уточнению, которое в немалой степени изменяет
его смысл. Человек регулирует и контролирует обмен веществ между
собой и природой в ограниченных пространственно-временных рамках,
вследствие чего и рациональность организации производственного
процесса носит ограниченный характер. Если же рассматривать процесс
производства в масштабе всей страны (безотносительно к тому, сколь она
велика или мала), то его рациональность постоянно подвергается суровому
испытанию, следствием чего являются постоянные экологические
дисфункции, которые в наше время привели к экологическому кризису,
порождающему там и сям экологические катастрофы.
Между тем Маркс и Энгельс, считавшие негативные последствия раз-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. II, с. 354.
Тойнби А.Дж. Постижение истории. М., 1991, с. 484.

226
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
вития общественного производства исторически преходящими явлениями,
полагали, что развитие познания, с одной стороны, и упразднение
капиталистических производственных отношений — с другой, закономерно
приведут к ликвидации этих негативных последствий и тем самым к не
ограниченному этими факторами господству человека над природой.
Показательно в этом отношении следующее высказывание Энгельса: «Общественные
силы, подобно силам природы, действуют слепо, насильственно,
разрушительно, пока мы не познали их и не считаемся с ними. Но раз мы познали
их, поняли их действие, направление и влияние, то только от нас самих
зависит подчинять их все более и более нашей воле и с их помощью достигать
наших целей» . Энгельс не говорит, какие разрушительные силы природы
могут быть подчинены человеку благодаря познанию. К таким
разрушительным силам относятся, в частности, землетрясения, наводнения,
ураганы и т. п. Едва ли Энгельс имел в виду подчинение этих природных
катаклизмов человеческой воле. Следовательно, его слова о слепых,
насильственно действующих силах природы имеют в виду еще не познанные людьми
природные силы. Однако и в этом случае он не прав, так как основой
целесообразной деятельности людей служат не только познанные, но также еще
не познанные законы природы, определяющие объективные условия
деятельности людей, которые вынуждают их действовать так, а не иначе.
Энгельс справедливо подчеркивает, что одного лишь познавания
законов природы недостаточно для овладения их действием. Поэтому он
утверждает, что условием действительного господства человека над
природой является социалистическое переустройство общества, благодаря
которому люди, «ставшие, наконец, господами своего собственного
общественного бытия, становятся вследствие этого господами природы,
господами самих себя — свободными» . И здесь, следовательно,
рациональное отношение человека к природе толкуется как господство над нею.
Марксистское представление о господстве человека над природой
предполагает не ограниченное по своим масштабам развитие этого
господства, что находит свое выражение в убеждении в не ограниченном
какими-либо пределами росте производства. В «Наброске к критике
политической экономии» Энгельс заявляет: «Производительная сила,
находящаяся в распоряжении человечества, беспредельна. Урожайность
земли может быть бесконечно повышена приложением капитала, труда
и науки» . Это положение было высказано в 1844 г., в период формиро-
Тойнби А.Дж. Постижение истории. С. 30.
Степин B.C. Теоретическое знание. М., 2000, с. 21.

Общественное бытие и общественное сознание...
227
вания учения Маркса и Энгельса. Однако они не сочли нужным его
пересмотреть или хотя бы уточнить в своих последующих исследованиях.
В 1880 г. Энгельс писал, что упразднение капиталистических
производственных отношений «есть единственное предварительное условие
беспрерывного, постоянно ускоряющегося развития производительных сил,
а благодаря этому — и практически безграничному росту самого
производства» . Между тем то обстоятельство, что развитие
производительных сил человечества происходит на Земле с ее отнюдь не
безграничными ресурсами, а главное — тот факт, что прогресс производства и
соответствующий ему прогресс в сфере потребления неизменно порождают
деструктивные процессы в природной основе существования
человечества, несомненно делает невозможным в границах земного пространства
бесконечное развитие как производительных сил, так и потребления
продуктов производства. Некоторые исследователи и в настоящее время
утверждают, что в наиболее передовых капиталистических странах уже
достигнуты допустимые с экологической точки зрения пределы. С этим
выводом, пожалуй, нельзя согласиться; он подвергнут основательной
критике многими исследователями, однако несомненно, что само понятие
предела экономического роста, если истолковывать его исторически,
диалектически, — содержательное понятие, а не спекулятивная
абстракция.
Во избежание односторонней оценки марксистской концепции
господства человека над природой, следует указать, что у основоположников
марксизма имеются и такие высказывания, которые в определенной
степени противоречат этой концепции. Я имею в виду прежде всего ряд
положений Марксовых «Экономико-философских рукописей 1844 года». Здесь,
в частности, указывается, что природные процессы «составляют часть
человеческой жизни и человеческой деятельности... Природа есть
неорганическое тело человека... Человек живет природой. Это значит, что природа
есть его тело, с которым человек должен оставаться в процессе
постоянного общения, чтобы не умереть» . Однако это положение, закладывающее
основы марксистской философской антропологии, не только не получило
дальнейшего развития в последующих работах Маркса, но было
фактически пересмотрено им в «Капитале»* .
Энгельс в работе «Роль труда в процессе превращения обезьяны в
человека» в определенной мере уточняет то понимание господства человека
над природой, которое обосновывалось им и Марксом в ряде предшест-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 45.

228
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
вующих работ. Он подчеркивает, что «мы отнюдь не властвуем над
природой так, как завоеватель властвует над чужим народом, не властвуем
над ней так, как кто-либо находящийся вне природы, — что мы,
наоборот, нашей плотью, кровью и мозгами принадлежим ей и находимся
внутри ее, что все наше господство над ней состоит в том, что мы, в отличие
от всех других существ, умеем познавать ее законы и правильно их
применять» . Это воззрение, существенно отличающееся от тезиса Маркса
об извечной и непреходящей борьбе человека с природой, может быть
дополнено другим положением Энгельса «о жизни в гармонии с
познанными законами природы»3, которая, как он полагает, станет возможной в
будущем, бесклассовом обществе. Если следовать этим мыслям Энгельса,
то ни о каком господстве над природой не должно быть речи; природу
надо любить, ее надо беречь, всячески ограничивая извечное человеческое
стремление изменять природу. Однако такой ход мыслей был, конечно,
чужд основоположникам марксизма, как и их великим предшественникам
(о последователях в данной связи вообще не стоит говорить, так как они
усугубили заблуждения своих учителей).
Подытоживая анализ воззрений Маркса и Энгельса на отношение
между материальным производством и его природной основой, я
прихожу к выводу, что они, несмотря на приведенные выше высказывания о
негативных последствиях, вызываемых производством, остались в общем
далеки от понимания закономерного (и в этом смысле неизбежного)
противоречия между производством и природной средой обитания людей,
противоречия, которое носит фундаментальный и, если можно так
выразиться, судьбоносный характер. Экологического мировоззрения, как уже
отмечалось выше, не существовало во времена Маркса и Энгельса,
несмотря на то что уже тогда производство и потребление влекло за собой
уничтожение лесов, загрязнение воздуха, воды и почвы. Однако эти
негативные явления, хотя и отмечались и даже описывались некоторыми
исследователями и писателями, воспринимались подавляющей массой
ученых как мелкие царапины на здоровом и мощном теле нашей планеты,
царапины, которые не могут оказать сколько-нибудь существенного
влияния на здоровье и само существование человечества.
Экология как социальная научная дисциплина, как экологическое
мировоззрение появилась на свет, как указывалось выше, лишь в последней
четверти XX века. Однако ее предшественниками, возвестившими о гро-
Философская энциклопедия, т. 2, с. 353.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 20, 21.

Общественное бытие и общественное сознание...
229
зящей человечеству угрозе, порождаемой бурным развитием
производительных сил, стали мыслители начала и первой половины этого столетия.
И нет, пожалуй, ничего удивительного в том, что в своем большинстве эти
мыслители подвергали научно-технический прогресс критике справа. Ведь
и самыми первыми, ранними критиками буржуазных революций,
капиталистического прогресса и буржуазной демократии были в своем
большинстве защитники предшествовавшего капитализму феодального строя
(Э. Берк, Ж. де Местр, Л. Бональд, Т. Карлейль и многие другие).
О. Шпенглер, которого поражение Германии в Первой мировой
войне побудило выступить с философе ко- исторической концепцией «заката»
современной цивилизации, ополчался на машинное производство, именуя
его орудием дьявола. В книге «Человек и техника» он утверждал, что
современная техника «влечет поверженного победителя (т. е. человека. —
Т.О.) к смерти». Можно ли предотвратить эту созданную людьми
угрозу их существованию? Шпенглер отвечает категорическим нет. «Мы —
дети своего времени и должны идти до конца, который предопределен
нам. Ничего другого не остается. Отстаивать проигранные позиции без
возможности спасения — в этом долг» .
Беспросветно пессимистическое пророчество Шпенглера другой
немецкий мыслитель А. Вебер (брат знаменитого Макса Вебера)
выражает в более спокойной, оставляющей для человечества возможность
спасения форме: «Западноевропейский человек своей овладевающей мир
техникой создал промежуточное царство между собой и природой, в котором
он ныне, как производящее существо, все более вынужден действовать
как слуга им самим созданной аппаратуры, независимо от того, в какой
2
социальной системе эта аппаратура создана» .
О. Шпенглер, А. Вебер, М. Хоркхаймер и другие философы и
социологи не являются создателями социальной экологии, но их на первый
взгляд парадоксальные воззрения предвосхищали создание этой
конкретной, в основе своей эмпирической научной дисциплины, которая
занимается исследованием ужасающей не только здравый рассудок, но и
самое изощренное воображение картины разрушения природной среды
обитания человечества.
Вода, как известно, является главным геологическим фактором. В
настоящее время, вследствие деятельности человечества, таким фактором
становятся также сточные воды, т. е. отходы производства и
потребления. Один литр такой воды делает непригодными для питья тысячи
литров чистой воды. А между тем масса сточных вод равна примерно
Амазонке, самой многоводной реке на нашей планете. Хотя вода и
отличается, в особенности благодаря населяющим ее микроорганизмам,
замечательной способностью обезвреживать губительные для жизни хи-

230
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
мические вещества, наши реки и моря уже не успевают нейтрализовать
вредоносную деятельность человечества. Яркий пример тому уменьшение
массы планктона, играющего громадную роль в восстановлении
кислорода атмосферы, а также в питании рыб.
Экологи констатируют, что ежегодно более 100 кубических
километров различных, но большей частью вредных для жизни веществ
выбрасывается в воды земного шара. Несколько десятилетий назад началось
применение сильнодействующего химического соединения ДДТ для борьбы
с вредителями сельскохозяйственных культур. Однако это соединение,
создатель которого был удостоен Нобелевской премии, оказалось
губительным для всего живого. Прошло уже немало лет с тех пор, как
применение ДДТ было запрещено почти во всех странах, а тем временем в
Антарктиде, где никогда ДДТ, конечно, не применяли, выпало свыше двух
тысяч тонн этого смертельно опасного вещества.
Содержащиеся в фосфатных удобрениях незначительные примеси
ртути и мышьяка, постепенно накапливаясь в озерах, реках и морях,
усваиваются микроорганизмами, рыбами и другими населяющими воды
живыми существами. В закрытых водоемах примесь соединений ртути
достигает половины процента, что составляет уже смертельную дозу для
человека. Если насыщение вод всякого рода ядовитыми веществами будет
продолжаться такими же темпами еще полвека, то все рыбное богатство
нашей планеты станет непригодным для питания людей, а очистка
пресной воды, и ныне требующая немалых затрат, превратится в сложнейшую
техническую и экономическую проблему.
Быстро возрастает масса твердых отбросов, большая часть которых
также в конечном итоге попадает в воды. Уже сейчас масса этих отбросов
превышает 25 тонн на каждого жителя Земли. Английский эколог
Л. Дж. Баттан указывает, что в атмосфере нашей планеты постоянно
находится примерно 3 млн. тонн загрязняющих ее веществ. Количество
углерода, ежегодно выбрасываемого в атмосферу, достигло 6 млн. тонн,
вследствие чего его концентрация в воздухе, которым мы дышим, увели-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 120. Маркс, конечно, явно
преуменьшает значение своего фундаментального экономического исследования, характеризуя его
как «очерк возникновения капитализма в Западной Европе». В предисловии к первому
изданию «Капитала» он указывает: «...конечной целью моего сочинения является открытие
закона движения современного общества» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 10).
Но и эта характеристика «Капитала» далеко не исчерпывает всего богатства его не только
экономического, но также и философского и социологического содержания.

Общественное бытие и общественное сознание...
231
чилась на десять процентов. Количество окиси углерода (угарного газа),
попадающей в биосферу, достигает ежегодно 200 млн. кг. Конечно,
механизм газообмена, существующий в атмосфере, со временем разрушает
окись углерода, но природа уже не в состоянии преодолеть эти
последствия человеческой деятельности, масштабы которой непрерывно
возрастают. Если в XIX в. количество углекислого газа в атмосфере не
превышало 0,03 %, то к концу XX в. оно достигло внушительной цифры — 5 %.
Каждый год сжигание угля вносит в атмосферу 200—250 млн. тонн
аэрозоля, значительную часть которого составляет сернистый газ.
Количество автомобилей возрастает примерно в два раза быстрее, чем
население Земли. На долю всех видов транспорта и тепловых электростанций
приходится более половины выбросов загрязняющих атмосферу веществ.
«К атмосфере, — резонно замечает Баттан, — часто относятся как к
помойному ведру бесконечного объема. Бесспорно, это серьезная ошибка.
К этому атмосферному слою, в котором мы живем... нельзя относиться как
к свалке» .
Исследования экологов все убедительнее доказывают, что
человеческая деятельность приводит к уменьшению в атмосфере озонового слоя,
защищающего нашу жизнь от чрезмерного, крайне опасного воздействия
ультрафиолетовых лучей. Если добавить к этому т. н. парниковый
эффект, следствием которого является повышение средней температуры на
Земле, что чревато повышением уровня морей из-за таяния арктических
льдов, то не столь уж отдаленные перспективы повсеместной
экологической катастрофы становятся более чем вероятными.
Естественно, возникает вопрос: есть ли выход из фактически уже
наступившего экологического кризиса? Экологи путем конкретных
исследований доказывают, что не все еще потеряно, указывая на факты
появляющегося то там, то тут безотходного производства, на совершенствова-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 121. При этом Маркс указывает,
ссылаясь на свое изучение исторических исследований на русском языке: «Если Россия будет
продолжать идти по тому пути, по которому она следовала с 1861 г., то она упустит
наилучший случай, который история когда-либо предоставляла какому-либо народу, и
испытает все роковые злоключения капиталистического строя» (там же, с. 119). Это
утверждалось в 1877 г., следовательно, даже в начале последней четверти XIX века Маркс не
считал капитализм неизбежным для развития России (и, конечно, не только России).
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 35, с. 137.
Там же.

232
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
ние технологии производства, благодаря которой существенно
уменьшаются отравляющие атмосферу отходы, на отказ в ряде стран и в ряде
отраслей сельского хозяйства от применения пестицидов и инсектицидов,
что привело к появлению экологически чистой продукции
растениеводства, на применение в современных автомобилях специального устройства,
значительно уменьшающего и очищающего автомобильные выхлопы.
Короче говоря, экологи пытаются доказать, что экологически
ориентированный научно-технический прогресс способен если не свести на нет, то, во
всяком случае, максимально ограничить его вредоносное воздействие на
природу. Однако эти же экологи не могут не признавать, что, несмотря
на некоторые достижения в деле очищения воздуха, почвы и вод, в целом
экологическая ситуация человечества на протяжении последней четверти
XX века отнюдь не улучшилась, напротив, ухудшилась. Осознание
этого факта приводит некоторых выдающихся представителей
экологической науки к выводу, что одного научно-технического, даже экологически
ориентированного, прогресса совершенно недостаточно для установления
благотворного взаимодействия между производством и природой;
необходимы радикальные социальные преобразования. Таково убеждение
американца Б. Коммонера, одного из основоположников социальной
экологии, выступившего с докладом на одном из симпозиумов в Италии.
«...Чтобы выжить, чтобы возродить красоту и щедрость Земли, народы
Вашей страны, моей страны, всех стран мира должны взять в свои руки
власть, чтобы самим распоряжаться своими собственными жизнями,
и добиться того, чтобы бесценные ресурсы Земли не эксплуатировались
более ради недальновидных, преходящих целей частной прибыли, но
использовались в гармонии с природой, для блага всех людей, всех времен» .
Коммонер не марксист, не революционер, он надеется осуществить
радикальные, в интересах экологического благополучия социальные
преобразования демократическим путем в рамках буржуазного общества.
Вероятность таких преобразований весьма незначительна. Наиболее
радикальный и, пожалуй, пока еще утопический путь предотвращения
тотальной экологической катастрофы предлагает английский
естествоиспытатель С. Доул. Он, прежде всего, исходит из убеждения, что
экологический кризис, переживаемый человечеством, вплотную приблизился
к тотальной экологической катастрофе. «Стало ясно, — утверждает
он, — что как бы ни были огромны атмосфера и океаны, они не смогут
* Следует, однако, указать на предшественников социальной экологии.
Первым из них является, по-видимому, Ламарк, который писал в 1820 году: «Можно,
пожалуй, сказать, что назначение человека

Материалистическое понимание истории...
233
вечно поглощать индустриальные отходы современными темпами, не
оказавшись смертельно зараженными. Если уж ядовитые отходы наших
производственных процессов были обнаружены в органах животных в самых
отдаленных уголках Земли, то приходится признать, что пороговый
уровень зараженности уже достигнут» .
Выход, который предлагает Доул, из этой безнадежной, по его
убеждению, для землян ситуации может быть только один: переселение на
какую-либо другую, подходящую для жизни людей планету. Разумеется,
любая избранная для переселения планета должна иметь определенный
температурный диапазон, уровень интенсивности света, давления
атмосферы и в составе ее кислород в определенном количестве и в связи с
другими газами. Нужна, конечно, вода. Доза радиоактивности не должна
превышать определенного уровня. Все эти характеристики планеты
связаны друг с другом; они определяются главным образом массой планеты
и ее отдаленностью от главного светила. Таких планет в нашей
Галактике имеется, по мнению Доула, 600—700 миллионов; на некоторых из них,
по-видимому, существует аналогичная человеческой цивилизация.
Необходимо лишь создание таких транспортных средств, которые обладали бы
скоростью передвижения, близкой к скорости света. «Если
человечество, — заявляет Доул, — в пределах длительности жизни одного
поколения смогло пройти путь от полета первого аэроплана до высадки на
Луну, то у нас есть все основания с нетерпением ждать дальнейшего
развития техники, которое позволит человеку достичь других пригодных для
жизни планет» . В другом месте своей книги Доул заявляет: «...мы
имеем право быть оптимистами относительно возможных в будущем полетов
к звездам» . Оборотной стороной такого оптимизма является безысход-
как бы заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав земной шар
непригодным для обитания» (Ламарк Ж.Б. Избр. труды. М., 1952, т. 2, с. 442). Г. Уэллс
в ряде своих публицистических сочинений говорит о «человеческой экологии», а также
«экологических ошибках». В 1941 г. в статье «Неприглядная сторона Америки» он пишет
о трагических последствиях уничтожения лесов в США. В этой связи он замечает, что
история «ставит человечество перед выбором: перестройка мира или катастрофа» (Уэллс
Г. Собр. соч. в 15 томах. М., 1964, т. 15, с. 455). Важно отметить, что «перестройку
мира», как необходимое условие предотвращения экологической катастрофы, Уэллс
понимает как коренное изменение общественных отношений. При этом он характеризует свое
мировоззрение как социалистическое, подчеркивая вместе с тем, что он не является
марксистом.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 515.

234
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
но пессимистическое представление о переживаемом человечеством
экологическом кризисе и абсолютное, преисполненное скрытого отчаяния
неверие в возможность его преодоления на путях экологически
ориентированного научно-технического прогресса. Оправданно ли такое неверие?
Оно несомненно имеет серьезные основания. Однако, как всякое неверие
(т. е. вера с отрицательным знаком), оно лишено доказательной силы
и представляет собой умонастроение, которое фиксирует некоторые
факты, игнорируя или недооценивая другие факты. Экологическая наука
указывает пути преодоления кризисной ситуации, в которой оказалось
человечество, а бурный прогресс науки, техники, технологии создает все
более надежные условия для решения этой великой задачи здесь, на нашей
родной планете. Необходимо лишь, не теряя темпа и умножая усилия,
превращать выявившиеся возможности экологического оздоровления нашей
жизни в действительность. Однако уверенность в возможности
предотвращения тотальной экологической катастрофы и, следовательно, гибели
человечества едва ли может быть в полной мере научно обоснована.
Маркс и Энгельс, указывавшие на некоторые существенные
негативные последствия воздействия материального производства на природу,
были, конечно, далеки от представления, что эти деструктивные
последствия перерастут в ходе развития производительных сил в глубочайший
кризис, ставший реальной угрозой самому существованию человечества.
Но отсюда вовсе не следует, что экологическое мировоззрение, которое
все более овладевает сознанием миллионов людей и все чаще становится
побудительным мотивом их поведения и деятельности, несовместимо с
материалистическим пониманием истории. Ведь исходным положением эко-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 514. Это убеждение воспринято в
наше время не только учеными, исследователями, специалистами; оно глубоко вошло в
общественное сознание и поэтому находит свое яркое выражение в художественных
произведениях. С этой точки зрения я рассматриваю слова Э. Хемингуэя: «Земля устает от
культивации. Страна быстро изнашивается, если человек вместе со всей его живностью не отдает
ей свои экскременты. Стоит только человеку заменить животное машиной — и земля
быстро побеждает его». (Хемингуэй Э. Зеленые холмы Африки. // Собр. соч. М-, 1968, т.
2, с. 477). Устами писателя в данном случае говорит исторический опыт XX века,
которым, естественно, не располагали основоположники марксизма, не связывавшие ущерб,
наносимый человеком природной среде его обитания, с применением техники в сельском
хозяйстве.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 307—308. В противоположность
Е. Дюрингу, который считал разрыв между городом и
деревней «неустранимым по самой природе вещей», Энгельс доказывает, что в социалистичес-

Материалистическое понимание истории...
235
логического мировоззрения является признание определяющей роли
материального производства, научно-технического прогресса в развитии
общества. Правда, в отличие от этой теории общественного развития
экологическое мировоззрение выявляет, исследует негативные стороны этого
всемирно-исторического процесса. Это в высшей степени существенное
обстоятельство следует, однако, понимать не как отрицание
материалистического понимания истории, а как обогащение, углубление,
конкретизацию его содержания. Материалистическое понимание истории,
теоретически осваивая современный исторический опыт и избавляясь от
положений, не выдержавших испытания временем, должно воспринять
экологическое мировоззрение, согласовать с ним свои основоположения.
МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОЕ ПОНИМАНИЕ ИСТОРИИ
И КОММУНИСТИЧЕСКОЕ УЧЕНИЕ
Энгельс в работе «Развитие социализма от утопии к науке» указывает,
что создание научного социализма стало возможным благодаря двум
великим открытиям, сделанным Марксом: материалистическому
пониманию истории и теории прибавочной стоимости. Основы
материалистического понимания истории были изложены основоположниками
марксизма в их совместном произведении «Немецкая идеология», относящееся
к периоду формирования марксизма, т. е. к ранним работам Маркса
и Энгельса, содержащим немало положений, которые были
пересмотрены в их последующих произведениях. Так, например, они утверждают:
«...разделение труда и частная собственность, это — тождественные
выражения...» . Тем не менее именно «Немецкая идеология» остается
единственным трудом основоположников марксизма, в котором
материком обществе эта противоположность будет преодолена благодаря распределению
промышленности по всей стране. «Правда, в лице крупных городов цивилизация оставила нам
такое наследие, избавиться от которого будет стоить много времени и усилий. Но они
должны быть устранены — и будут устранены, хотя бы это был очень продолжительный
процесс», в результате которого «гибель больших городов непременно осуществится» (там же,
с. 308). Как мы видим, Энгельс не останавливается перед весьма далеко идущими, весьма
радикальными и во многом утопическими выводами.
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 18, с. 303-304.

236
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
алистическое понимание истории изложено наиболее полным образом.
И именно в этом произведении Маркс и Энгельс впервые называют свои
социально-политические воззрения коммунизмом, подчеркивая, что
коммунисты являются практическими материалистами, т. е. указывая на
принципиальное единство своих коммунистических воззрений с
материалистическим пониманием истории.
Следует, однако, отметить, что коммунистами Маркс и Энгельс стали
еще до создания упомянутого выше труда. Их статьи в
«Немецко-французском ежегоднике», а также первый совместный труд — «Святое
семейство» убедительно свидетельствуют об их переходе на позиции
коммунизма, хотя в этих работах они называют свое учение не коммунизмом,
а «реальным гуманизмом». Работа Маркса «Экономическо-философские
рукописи 1844 года» также является изложением коммунистических
воззрений. В апреле 1845 г. Энгельс публикует статью «Быстрые успехи
коммунизма в Германии», в которой, в частности, утверждается: «...наши
идеи завоевали и продолжают завоевывать с каждым днем новые
позиции. Повсюду я встречал новых прозелитов, которые обсуждали и
распространяли идеи коммунизма со всем рвением, какого только можно
было пожелать» .
Эти предварительные замечания необходимы мне для того, чтобы
стало ясно значение, которое Маркс и Энгельс придавали изложенному
в «Немецкой идеологии» материалистическому пониманию истории.
Речь шла о научном обосновании тех коммунистических воззрений, к
которым уже пришли Маркс и Энгельс. Следовательно, интересующий нас
вопрос должен быть сформулирован так: в какой мере
материалистическое понимание истории служит делу научного обоснования
коммунистического учения? Этот же вопрос можно сформулировать и по-другому:
является ли материалистическое понимание истории в какой бы то ни бы-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 497.
Там же, с. 496. Несколько выше Энгельс утверждает: «...мы, путем
долгого, часто жестокого опыта и путем сопоставления и анализа исторического материала,
постепенно научаемся уяснять себе косвенные, более отдаленные общественные последствия
нашей производственной деятельности, а тем самым мы получаем возможность подчинить
нашему господству и регулированию также и эти последствия» (там же, с. 497). В этом
положении еще резче, чем в приведенном выше, наличествует непоколебимая
убежденность Энгельса в том, что человечество может господствовать над всеми без исключения
последствиями своей производственной деятельности, что в этой сфере оно способно,
рано или поздно, стать всемогущим.

Материалистическое понимание истории...
237
ло степени коммунистическим учением?
Маркс и Энгельс были несомненно убеждены в том, что
коммунистические выводы логически вытекают из основных положений
материалистического понимания истории. Рассмотрим эти положения и следующие из них,
по убеждению Маркса и Энгельса, коммунистические выводы.
Маркс и Энгельс подчеркивают, что материалистическое понимание
истории в противоположность спекулятивно-философским конструкциям
исходит из эмпирически констатируемых фактов, анализ которых
приводит к теоретическим выводам, относящимся также к фактам,
подлежащим эмпирической проверке. «Предпосылки, с которых мы начинаем, —
не произвольны, они — не догмы; это — действительные предпосылки,
от которых можно отвлечься только в воображении. Это —
действительные индивиды, их деятельность и материальные условия их жизни, как те,
которые они находят уже готовыми, так и те, которые созданы их
собственной деятельностью. Таким образом, предпосылки эти можно
установить чисто эмпирическим путем» . Развивая это отправное положение,
Маркс и Энгельс характеризуют производство материальных благ как
определяющую основу общественной жизни, анализируют исторические
формы собственности, борьбу между классами и в результате
критического обзора исторических фактов приходят к определению коммунизма
как эмпирически констатируемому факту: «Коммунизм для нас не
состояние, которое должно быть установлено, не идеал, с которым должна
сообразоваться действительность. Мы называем коммунизмом
действительное движение, которое уничтожает теперешнее состояние» . Нет
необходимости доказывать, что во времена Маркса не было общественного
движения, которое уничтожало тогдашние, т. е. капиталистические
отношения. И хотя идеи утопического коммунизма (и социализма) накануне
* Убеждения этих философов разделяли и их современники — политические
деятели и поэты. Один из самых выдающихся среди них Дж. Мильтон восторженно
утверждал, что благодаря достижениям наук человеку «будут повиноваться звезды, его
показания будут слушать суша и море, ему будут служить ветры и бури. И наконец, ему
покорится сама мать-природа, как будто на самом деле какой-нибудь бог отказался от
мирового престола и вручил свои права, законы и меры человеку как правителю» (см. Рикворд
Э. Мильтон как революционный мыслитель // Хилл К. Английская революция. М.,
1947, с. 158). Как мы видим, поэтическое воображение великого английского поэта и
буржуазного революционера стало источником такого утопического видения будущего
человечества, на которое не отваживались гениальные основоположники философии нового
времени.

238
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
буржуазных революций 1848 г. имели значительное влияние в самых
различных (в том числе и буржуазных) слоях общества, они, как
свидетельствует исторический опыт, не оказали существенного влияния на
развернувшиеся в ходе этих революций события.
Несколько выше приведенной цитаты Маркс и Энгельс
характеризуют коммунизм именно как состояние общества, к которому закономерно
придет человечество благодаря развитию производительных сил и
общественных отношений производства и обусловленному этими процессами
революционному переустройству общества. «Коммунизм эмпирически
возможен только как действие господствующих народов, произведенное
«сразу», одновременно, что предполагает универсальное развитие
производительной силы и связанного с ним мирового общения» . Это
положение в отличие от предыдущего, естественно, не может рассматриваться
как констатация наличного положения вещей. Оно представляет собой
предвидение будущего, которое, как всякое предвидение, проблематично
и отнюдь не является эмпирическим выводом. Это — теоретический
вывод, который основоположники марксизма стремятся обосновать путем
рассмотрения перспектив общественного развития. Развитие
производительных сил, утверждают они, неизбежно вызовет конфликт между ними
и существующими, т. е. капиталистическими, производственными
отношениями. Это предвидение основывается Марксом и Энгельсом на
сформулированном ими социальном законе, который в свою очередь является
предвидением будущего: производственные отношения, являющиеся
формой прогресса производительных сил, превращаются со временем
именно благодаря прогрессу производительных сил в оковы для их
дальнейшего развития, что станет экономической основой революции, которая
упразднит эти производственные отношения, заменит их новыми
общественными отношениями производства, соответствующими более высокому
уровню развития производительных сил. Совокупность этих новых
производственных отношений, которые сменят капиталистические,
частнособственнические отношения, и будет экономической основой бесклассового
коммунистического общества. Формулируя указанную выше
закономерность, основоположники марксизма утверждают: «...все исторические
коллизии, согласно нашему пониманию, коренятся в противоречии между
производительными силами и формами общения» , т. е. общественными
отношениями производства.
Генезис капиталистического способа производства действительно
представляет собой развитие противоречия между выросшими в рамках
феодального строя производительными силами и феодальными
общественными отношениями производства (крепостничеством, цеховым
строем в городах). В одних странах это противоречие разрешалось благодаря

Материалистическое понимание истории...
239
постепенному упразднению феодальных производственных отношений,
в других странах — путем политической революции. Именно
буржуазные революции, которые были предметом изучения Маркса и Энгельса,
и привели их к формулировке закона, о котором идет речь. Этот закон
предполагает, что прогресс производительных сил совершается в рамках
остающихся неизменными производственных отношений, вследствие
чего и возникает чреватый революцией конфликт. Однако развитие
капитализма — это неоднократно признают основоположники марксизма —
совершается таким образом, что прогресс производительных сил влечет
за собой изменение производственных отношений, причем это изменение
соответствует новым, порождаемым этим прогрессом потребностям
общественного производства. Так, в «Манифесте Коммунистической
партии» основоположники марксизма со всей определенностью заявляют:
«Буржуазия не может существовать, не вызывая постоянно переворотов
в орудиях производства, не революционизируя, следовательно,
производственных отношений, а стало быть, и всей совокупности общественных
отношений» . В предшествующих капитализму обществах способ
производства, подчеркивают Маркс и Энгельс, сохранялся в неизменном виде,
капитализм же предполагает его изменение, т. е. постоянные перевороты
в сфере производства и соответствующие им изменения формы развития
производительных сил. Но если производственные отношения
изменяются в соответствии с развитием производительных сил, то тем самым
исключаются конфликт между тем и другим, а значит, и необходимость
революции. Тем не менее в том же «Манифесте» утверждается, что
производительные силы буржуазного общества вступили в конфликт
с буржуазными производственными отношениями*. Однако это
утверждение никак не согласуется с приведенным выше положением, указывающим,
что буржуазия революционизирует как производительные силы, так и
производственные отношения.
Правда, «Манифест Коммунистической партии», хотя и считается
классическим произведением марксизма, является ранним
произведением Маркса и Энгельса, написанным до создания марксистской
политической экономии, предметом которой являются капиталистические
производственные отношения. Но обратимся к «Капиталу» Маркса. В главе,
посвященной первоначальному накоплению капитала, Маркс
характеризует этот процесс, предшествовавший буржуазной революции, как изме-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 116.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 522.

240
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
нение производственных отношений, т. е. переход от феодальных
производственных отношений к капиталистическим. В главах, посвященных
переходу от мануфактурного к промышленному капитализму, предметом
исследования является, в частности, изменение капиталистических
производственных отношений, совершающееся в рамках капитализма .
Энгельс, характеризуя промышленную революцию, показывает, что
изменение капиталистических производственных отношений
совершалось в результате изменения материально-технической основы
производства. «Пар и новые рабочие машины... революционизировали всю основу
буржуазного общества». Таким образом, сформулированный
основоположниками марксизма социологический закон относительно
неизбежности конфликта между производительными силами и производственными
отношениями (а значит, и неизбежности революции) или не действует
в рамках капитализма, или же этот конфликт, если он действительно
возникает (что еще требует доказательства), разрешается не
революционным, а эволюционным путем. Впрочем, вопрос может быть поставлен
иначе: а существует ли вообще сей универсальный закон, согласно
которому развитие материального производства неизбежно приводит к
конфликту между производительными силами и производственными
отношениями? То, что такой конфликт имел место в эпоху позднего
феодализма, когда в недрах феодального общества уже сложился
капиталистический экономический уклад, не дает оснований для вывода
о всеобщности указанного закона. Скорее напрашивается другой вывод:
Маркс и Энгельс экстраполировали ситуацию, сложившуюся в
феодальном обществе, на сменившее его капиталистическое общество.
Оправданна ли такая экстраполяция? Мне представляется, что на этот вопрос
следует дать отрицательный ответ, ибо если в недрах феодализма сложился
капиталистический экономический уклад, то никакого социалистического
экономического уклада не возникает в рамках капиталистического
общества.
Читатель вправе спросить: на чем основывались Маркс и Энгельс,
утверждая в конце 40-х гг. XIX века, в эпоху буржуазных революций в
Западной Европе, в период, когда промышленный капитализм утвердился
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 188.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 223. В.И. Ленин, ссылаясь на
высказывания Энгельса, еще более упрощенно толкует марксистское представление о
господстве человека над природой: «...пока мы не знаем закона природы, он, существуя и
действуя помимо, вне нашего познания, делает нас рабами «слепой необходимости». Раз мы

Материалистическое понимание истории...
241
в одной лишь Англии, что производительные силы буржуазного
общества вступили в конфликт с буржуазными производственными
отношениями? Основанием для такого утверждения, как это видно из текста
«Манифеста», послужили экономические кризисы перепроизводства.
«Достаточно указать, — пишут Маркс и Энгельс, — на торговые кризисы,
которые, возвращаясь периодически, все более и более грозно ставят под
вопрос существование всего буржуазного общества» . Первый такой
кризис разразился в Англии в 1825 г., в последующие годы кризисы
перепроизводства происходили в западноевропейских капиталистических
странах каждые 8—10 лет. Многие мыслители того времени, в
особенности мелкобуржуазные критики капитализма, рассматривали эти кризисы
как свидетельство экономической несостоятельности капиталистической
системы. Маркс и Энгельс также оказалась во власти этой иллюзии
главным образом потому, что еще не было создано экономическое учение
марксизма, согласно которому кризисы перепроизводства представляют
собой элемент экономического цикла капиталистического
воспроизводства, временный упадок, за которым следует новый подъем производства.
Это значит, что кризисы перепроизводства, несмотря на их в ряде
отношений разрушительный характер, не являются кризисом
капиталистической системы и, как свидетельствует исторический опыт, не ставят под
вопрос ее существование.
Несмотря на доказанное в «Капитале» Маркса положение, что
кризисы перепроизводства не являются показателем кризиса
капиталистического способа производства, Энгельс в «Анти-Дюринге» утверждал:
«...мы установили неизбежность кризисов, порождаемую
капиталистическим способом производства, и их значение как кризисов самого этого
способа производства» . В этой же работе он неоднократно повторял, что
кризисы перепроизводства доказывают, что производительные силы
буржуазного общества находятся в конфликте с буржуазными
производственными отношениями. Так, например, он утверждает, что
экономическая коллизия, порождаемая кризисами перепроизводства, доказывает,
узнали этот закон, действующий (как тысячи раз повторял Маркс) независимо от нашей
воли и от нашего сознания, — мы господа природы» (Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 18,
с. 198). В свете рассмотренных выше положений Маркса и Энгельса несостоятельность
этого безапелляционного утверждения не требует специальных пояснений.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 676.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 563.

242
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
что «производительные силы восстают против способа производства,
который они переросли» .
На протяжении более полутора веков марксисты, следуя учению
Маркса и Энгельса, неустанно утверждают, что производительные силы
буржуазного общества находятся во все более обостряющемся
конфликте с буржуазными, частнособственническими производственными
отношениями, что эти отношения сковывают развитие производительных сил.
Даже научно-техническая революция, развернувшаяся в небывалых
масштабах в современном капиталистическом обществе, не вразумила
марксистских ортодоксов, продолжающих повторять, что капиталистические
производственные отношения продолжают сковывать развитие
производительных сил.
Итак, учение о производительных силах и производственных
отношениях, составляющее важнейшее содержание материалистического
понимания истории, не может служить теоретической основой для
коммунистических выводов, поскольку это учение, применяемое к анализу
капиталистического способа производства, не доказывает исторической
необходимости социалистического (в марксистском понимании этого
термина) переустройства буржуазного общества.
Однако материалистическое понимание истории не сводится к учению
о производительных силах и производственных отношениях. К исходным
положениям этого учения относится также тезис: общественное бытие
определяет общественное сознание, содержание которого в той или иной
форме наличествует в общественном бытии, ибо отражение предполагает
наличие отражаемого. Исходя из этой теоретической посылки, Маркс
и Энгельс истолковывают факт наличия революционных идей в обществе
как свидетельство наличия в нем революционных сил. «Существование
революционных мыслей в определенную эпоху уже предполагает
существование революционного класса» . Такой, так сказать, прямолинейный
вывод несомненно противоречит фактам. Свидетельством существования
революционного класса может быть, конечно, наличие массового
революционного сознания, а не просто существование революционных идей.
Однако и наличие массового протеста против тех или иных экономических
отношений далеко не всегда свидетельствует о том, что эти отношения
устарели, изжили себя. Луддитское движение — свидетельство тому, что
возникновение новых, исторически прогрессивных экономических
процессов встречало массовое недовольство, протест, который, конечно.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 226.

Материалистическое понимание истории...
243
не имел ничего общего с революционным выступлением.
В той же «Немецкой идеологии», в которой Маркс и Энгельс
утверждают, что существование революционных мыслей указывает на
существование революционного класса, имеется и другое, гораздо более
правильное высказывание, с которым нельзя не согласиться: «...для
практического развития не имеет никакого значения то обстоятельство, что уже сотни
раз высказывалась идея этого переворота» . К сожалению, эта весьма
важная мысль не только не получает развития в трудах
основоположников марксизма, но фактически перечеркивается противоположными
высказываниями, содержащимися в той же, цитируемой в данном случае
«Немецкой идеологии».
Существование утопического социализма (и коммунизма) Маркс
и Энгельс характеризуют как отражение незрелости капиталистических
отношений и, соответственно этому, незрелости пролетариата, который
еще не вполне выделился из непролетарской трудящейся массы, не обрел
соответствующего его положению в капиталистическом обществе
классового, коммунистического, по убеждению основоположников марксизма,
сознания. Свое коммунистическое учение, которое они
противопоставляют утопическому социализму (и коммунизму) как научное выражение
классового сознания пролетариата и его теоретическое обоснование,
Маркс и Энгельс, в полном соответствии со своим пониманием
отношения общественного сознания к общественному бытию, рассматривают как
неоспоримое свидетельство того, что на исторической арене уже созрела
та революционная сила, которая упразднит отживший свое время капита-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 42, с. 92.
* Идея единства человека и природы уступает место идее борьбы с природой:
«Как первобытный человек, чтобы удовлетворять свои потребности, чтобы сохранять
и воспроизводить свою жизнь, должен бороться с природой, так должен бороться и
цивилизованный человек, должен во всех общественных формах и при всех возможных
способах производства» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. II, с. 387). Маркс не входит
в разъяснение своего понимания борьбы человека с природой. Но тот факт, что он
приравнивает отношение к природе первобытного и цивилизованного человека, достаточно
многозначителен. Природа, во всяком случае в данном высказывании, трактуется как
противостоящая человеку и в известном смысле угрожающая человеческому бытию реальность.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 496.
Там же, с. 117.

244
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
диетический строй. То, что этот общественный строй действительно
подлежит упразднению, вытекает, по убеждению основоположников
марксизма, из их утверждения о присущем пролетариату
антикапиталистического (коммунистического) сознания. Нетрудно понять, что такого рода
обоснование исторической необходимости коммунистического
переустройства буржуазного общества может привести к стиранию
противоположности между материалистическим пониманием истории и ее
идеалистической интерпретацией.
Важно отметить, что выводы о необходимости уничтожения
буржуазного строя на том основании, что враждебное ему сознание, осуждающее,
проклинающее капитализм, появилось в капиталистическом обществе,
характерно не только для таких ранних работ Маркса и Энгельса, как
«Немецкая идеология». В 1859 г. выходит в свет труд Маркса «К критике
политической экономии», выдающееся значение которого в создании
политической экономии марксизма неоспоримо. В предисловии к нему мы
вновь встречаемся с утверждением, что наличие революционного
сознания свидетельствует об объективной необходимости революционного
преобразования общественных отношений. Маркс пишет:
«...человечество ставит себе всегда только такие задачи, которые оно может разрешить,
так как при ближайшем рассмотрении всегда оказывается, что сама
задача возникает лишь тогда, когда материальные условия ее решения уже
имеются налицо, или, по крайней мере, находятся в процессе
становления» . Выходит, стало быть, что коммунистическое переустройство
буржуазного общества — дело ближайшего будущего, поскольку задача
такого преобразования не только уже поставлена, но и теоретически
обоснована и даже воспринята определенной частью общества,
заинтересованной в ее осуществлении. Но так ли это на самом деле? Ведь
Маркс говорит о человечестве, которое ставит себе задачу. Можно ли
вообще утверждать, что человечество когда-либо ставило или ставит перед
собой ту или иную задачу? Ведь человечество не есть нечто единое,
оно — совокупность множества народов, находящихся на разных
ступенях исторического развития, народов, интересы которых отнюдь не
совпадают, и задачи, встающие перед ними существенно различны. Короче
говоря, человечество, взятое в целом, не является субъектом истории,
человечество не ставит перед собой тех или иных задач. И Маркс, конечно,
ошибался в цитируемом выше афористическом изречении. Он
совершенно неправомерно утверждал, что созданная им коммунистическая теория
выражает задачи, которые встают перед человечеством* .
Таким образом, ни из материалистического учения о
производительных силах и производственных отношениях, ни из материалистического
понимания отношения общественного сознания к общественному бытию

Материалистическое понимание истории...
245
коммунистические выводы не следуют.
Маркс и Энгельс характеризуют материалистическое понимание
истории как учение об естественно-историческом процессе развития общества.
Тем самым указывается на то, что история человечества не есть
беспорядочное нагромождение событий, вызванных к жизни то ли случайными
обстоятельствами, то ли произволом власть имущих. История общества есть
закономерно совершающийся процесс, и в этом отношении она подобна
процессам, происходящим в природе. Однако социальные процессы
радикально отличаются от природных процессов, так как люди сами творят
свою историю, сами являются авторами своей исторической драмы. Но
деятельность людей обусловлена предшествующим развитием,
следовательно, они творят историю не так, как им заблагорассудится, а в зависимости
от условий, созданных предшествующими поколениями и, значит,
существующими независимо от их сознания и воли. Выдающееся научное
значение этого диалектического понимания исторического процесса,
исторической необходимости, социальных закономерностей уже рассматривалось
выше. Но я вновь обращаюсь к этому вопросу, поскольку Маркс и
Энгельс, обосновывая идею исторической необходимости социализма (и
коммунизма), вольно или невольно отступают от диалектического понимания
исторической необходимости, истолковывая ее как неизбежность,
исключающую всякую альтернативу. Так, в своем исследовании капитализма
Маркс справедливо (и неоднократно) подчеркивает, что присущие ему
законы функционирования и развития действуют как тенденции, т. е.
предполагают всякого рода отклонения, противодействия, вследствие чего они
не «выполняются» в каждом отдельном случае и, следовательно,
аналогичны статистическим закономерностям. Но вопреки этому, как я полагаю,
правильному воззрению Маркс утверждает в предисловии к первому то-
1 Spengler О. Der Mensch und die Technik. Berlin, 1931, S. 88-89.
Weber A. Einführung in die Soziologie. München, 1955, S. 405. Такое же
убеждение формулирует глава т. и. франкфуртской школы социальных исследовании М. Хорк-
хаймер, одно время выступавший в духе позитивного критического истолкования
марксизма. «Человек, — заявляет он, — достиг господства над природой, господства, которое
может его уничтожить» (Horkheimer M. Eclipse of Reason. N.Y., 1947, p. 177). Угроза
человеческому существованию, заключающаяся в том, что Хоркхаймер, следуя традиции,
называет господством над природой, действительно существует, поскольку современные
производительные силы и разрушительные процессы в природной среде обитания людей
составляют, в сущности, единый процесс.

246
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
му «Капитала», что эти законы-тенденции осуществляются с «железной
необходимостью» .
Энгельс еще более расширительно понимает эту неожиданно откуда
появившуюся «железную необходимость». В письме к И. Блоху от
21—22 сентября 1890 г. он, как бы уточняя основные положения
исторического материализма, утверждает: «...история, как она шла до сих пор,
протекает подобно природному процессу и подчинена, в сущности, тем же
самым законам движения» . Это положение явно противоречит
материалистическому пониманию истории, которое исследует качественно
отличные от природных социальные процессы.
Трудно понять, что имеет в виду Энгельс, говоря о природных
закономерностях социального процесса. Конечно, речь не идет о том, что
общество подчиняется закону всемирного тяготения, как это наивно полагал
Ш. Фурье. Может быть, Энгельс рассматривает социальные
закономерности по аналогии с законами природы? Или возможно, речь просто идет
о том, что в обществе, как и в природе, действуют объективные
диалектические закономерности? Но этот вывод явно противоречит приведенному
высказыванию, которое говорит о прошлой истории и тем самым
утверждает, что в будущем (коммунистическом) обществе законы движения
будут радикально отличны от природных законов. Короче говоря,
приведенное положение Энгельса несовместимо с историческим материализмом.
Остановимся несколько подробнее на этом вопросе, поскольку он
непосредственно относится к марксистскому, материалистическому
обоснованию исторической необходимости социализма. Законы природы
действуют стихийно, подчиняя себе человеческие действия, которые не могут
совершаться вопреки этим законам. Правда, познавая законы природы,
люди в той или иной мере овладевают их действием, подчиняя эти
действия своим целям и добиваясь тем самым, как полагают Маркс и Энгельс,
господства над природой. Аналогичный процесс совершается, согласно
учению марксизма, и в классово-антагонистическом обществе, законы
функционирования и развития которого действуют подобно законам
природы, т. е. стихийно, сплошь и рядом разрушительно, не поддаваясь
человеческому контролю. Следствием этого является господство
общественных отношений над людьми, т. е. ситуация, когда положение массы
людей определяется обстоятельствами, которые не зависят от их воли
и сознания. Коммунистическое переустройство общества
характеризуется Марксом и Энгельсом как овладение законами общественного
развития, благодаря которому люди начинают господствовать над
общественными отношениями, что делает возможным их свободное развитие.
Коммунистический строй, заявляют они в «Немецкой идеологии», является
«как раз таким действительным базисом, который исключает все то, что

Материалистическое понимание истории...
247
существует независимо от индивидов...» . С этим отрицанием
специфической объективности общественного развития, отрицанием, относящимся,
правда, к будущему человечества, нельзя, конечно, согласиться. Но не
такое ли отрицание объективного имеется также в виду, когда Энгельс
утверждает в своей характеристике коммунизма: «...люди начнут вполне
сознательно сами творить свою историю, только тогда приводимые ими
в движение общественные причины будут иметь в преобладающей и все
возрастающей мере и те следствия, которых они желают. Это есть скачок
из царства необходимости в царство свободы» .
Приведенные разъяснения положений Маркса и Энгельса
относительно социальных закономерностей, действующих как законы природы,
все же оказываются недостаточными, поскольку ничто не вынуждало их
прибегать к формулировкам, фактически стирающим различие между
социальными и природными процессами. Можно, конечно, допустить, что
эти формулировки Маркса и Энгельса просто являются плохим
выражением их действительных взглядов, что их можно игнорировать как
случайные, не исправленные вовремя высказывания. Но все дело в том, что
эти формулировки, как это ни покажется удивительным, выражают, хотя
и не вполне адекватным образом, действительные воззрения
основоположников марксизма и, более того, их основное убеждение: социализм
неизбежен.
Маркс и Энгельс не удовлетворяются обоснованием положения об
исторически преходящем характере капиталистического способа
производства и, следовательно, об исторической необходимости
посткапиталистического общества. Они видят свою важнейшую задачу в том, чтобы
доказать, что на смену капитализму придет именно коммунистическое, а не
какое-либо другое общество. Этим и объясняется тезис о неизбежности
социализма (коммунизма), тезис, который самым очевидным образом
противоречит тому диалектическому пониманию исторической
необходимости, которое образует одну из наиболее привлекательных черт
материалистического понимания истории.
Истолкование исторической необходимости как неизбежности
является явной уступкой фатализму. Последний нередко понимается как
оправдание бездеятельности, что, как правильно отмечает Г.В. Плеханов,
опровергается историческими фактами, например Реформацией, деятели
которой, будучи фаталистами, вместе с тем отличались чрезвычайной,
революционной активностью. В этой связи Плеханов отмечает: «...история
Баттан Л. Дж. Загрязненное небо. Мм 1967, с. 99.

248
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
показывает, что даже фатализм не только не всегда мешает энергичному
действию на практике, но, напротив, в известные эпохи был
психологически необходимой основой такого действия» . Это положение вполне
применимо и к марксистскому тезису о неизбежности социализма
(коммунизма), хотя Плеханов обходит молчанием это обстоятельство.
Противоречащее материалистическому пониманию истории
истолкование исторической необходимости как неизбежности обосновывалось
основоположниками марксизма для вящего убеждения своих сторонников,
для идеологической мобилизации пролетариата на борьбу против
капитализма за коммунистическое будущее. Нельзя, конечно, отрицать, что
такая подмена понятий логически следовала (так это представлялось
основоположниками марксизма) из тезиса об объективной необходимости
упразднения частной собственности на средства производства вследствие их
прогрессирующего даже в условиях капитализма обобществления.
Однако именно этот тезис, как показало развитие капитализма, особенно в XX
столетии, не выдержал испытания практикой, так как параллельно с
процессами капиталистического обобществления средств производства
происходила и диффузия капитала, умножение мелких и средних
предприятий, рентабельность которых стала возможной благодаря
научно-техническому прогрессу.
Маркс и Энгельс, обосновывая объективную необходимость
«экспроприации экспроприаторов», имели, конечно, в виду социалистическое
обобществление крупных капиталистических предприятий, но отнюдь не
мелких и средних собственников средств производства, которых, как
полагали они, экспроприируют магнаты капитала. Между тем мелкие
и средние предприятия обеспечивают в современных капиталистических
странах не менее половины валового национального продукта.
Основоположники марксизма, следовательно, заблуждались в своих
представлениях об исторических перспективах общественного развития. И это
заблуждение обесценило предпринятое ими теоретическое обоснование
необходимости (а тем более неибежности) коммунизма.
Противники марксизма не замедлили подвергнуть критике весьма
уязвимый тезис о неизбежности социализма. Р. Штаммлер в своей книге
«Хозяйство и право» саркастически замечал: если социализм неизбежен,
то к чему создавать партию с целью борьбы за его наступление.
Марксисты отвечали Штаммлеру и другим своим оппонентам, что борьба
пролетариата за социализм также неизбежна, что она составляет необходимую
слагаемую неизбежного процесса, который ведет к победе социализма.
Однако это утверждение не подтверждалось фактами, которые
свидетельствовали, что пролетариат ведет борьбу за повышение своей заработной
платы, сокращение рабочего дня и другие блага, а вовсе не против к а пита-

Материалистическое понимание истории...
249
лизма, в рамках которого он в большей или меньшей мере добивается
удовлетворения своих требований. Наибольших успехов в своей борьбе
рабочий класс достигает в высокоразвитых капиталистических странах, в
которых поэтому рабочее движение вполне сочетается с компромиссом
между трудом и капиталом. Этим, собственно, и объясняется тот факт, что
в развитых капиталистических странах так называемые соглашательские
рабочие партии (лейбористы, социал-демократы) ведут за собой
пролетарские массы, в то время как марксистские, коммунистические партии,
как правило, пользуются незначительным влиянием среди пролетариев.
Г. Фляйшер, близкий к марксизму немецкий философ, пытается
преодолеть неправомерное отождествление необходимости и неизбежности,
указывая на внутренне присущую историческому процессу существенную
роль случайного, а также на то, что необходимая связь социальных
явлений не исключает выбора, инициативы, свободы. «Внутренняя
случайность (Kontingenz) всей истории состоит в том, что осуществление
возможного всегда является делом свободной инициативы и творческого
синтеза, качество которых не предполагает предварительного решения и их
достижение никак не гарантируется» . Правильно отмечая единство
субъективного и объективного в историческом процессе, Фляйшер,
однако, по существу, сводит на нет его специфическую объективность,
обоснование которой составляет важнейшее содержание
материалистического понимания истории.
Маркс и Энгельс справедливо подчеркивают, что материалистическое
понимание истории является вместе с тем ее диалектическим пониманием.
А диалектика, по словам Маркса, включает в позитивное понимание
существующего, т. е. в осознание его необходимости, также и «понимание
его отрицания, его необходимой гибели, каждую осуществленную форму
она рассматривает в движении, следовательно также и с ее преходящей
стороны, она ни перед чем не преклоняется и по самому существу своему
критична и революционна» . С этих позиций Маркс характеризует
капитализм и предшествующие ему способы производства, постоянно
указывая на их исторически преходящий характер. Марксистский историзм как
диалектическое понимание развития общества решительно противостоит
гегелевскому (и не только гегелевскому) представлению о каком бы то ни
было завершении развития общества путем достижения каких-либо
совершенных форм социального устройства. Энгельс в работе «Людвиг
Коммонер Б. Замыкающийся круг. Ленинград, 1974, с. 246.
Доул С. Планета для людей. М., 1974, с. 8.

250
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
Фейербах и конец классической немецкой философии» красноречиво
формулирует этот вывод, который несомненно составляет одно из
базисных положений материалистического понимания истории: «История так
же, как и познание, не может получить окончательного завершения в
каком-то совершенном, идеальном состоянии человечества; совершенное
общество, совершенное «государство» это — вещи, которые могут
существовать только в фантазии. Напротив, все общественные порядки,
сменяющие друг друга в истории, представляют собой лишь преходящие
ступени бесконечного развития человеческого общества от низшей ступени
к высшей»1.
Если последовательно придерживаться этих положений, являющихся
гносеологическими императивами материалистического понимания
истории, то и социалистический (коммунистический) общественный строй
надлежит рассматривать как исторически преходящий тип общества.
В таком случае понятие посткоммунистического общества так же
правомерно, как и понятие посткапиталистического общества. Мне
вспоминается, что в еще не столь далекие времена, когда «марксизм-ленинизм»
был не только единственной и, конечно, безраздельно господствующей,
а также обязательной для всех граждан СССР идеологией, студенты
часто ставили преподавателей в весьма затруднительное положение своим
простым и естественным вопросом: а что будет после коммунизма? Было
нелегко дать вразумительный ответ на этот вопрос, поскольку, согласно
материалистическому пониманию истории, каждый новый общественный
строй представляет собой отрицание предыдущего. Конечно,
диалектически понимаемое отрицание предполагает определенное усвоение и
освоение предшествующего этапа развития, однако преподаватели «марксиз-
Доул С. Планета для людей. М., 1974, с. 4.
Там же, с. 165. С. Лем, известный польский писатель, посвятивший одну из
своих книг исследованию научно-технического прогресса, считает идею переселения
землян на какую-либо пригодную для жизни людей планету за пределами нашей Солнечной
системы совершенно утопической, ибо «количество материи, которую потребовалось бы
аннигилировать для перелета из одной галактики в другую за «разумное» время (порядка
длительности человеческой жизни), т. е. для перелета с околосветовой скоростью, имело
бы порядок, равный массе нашей Луны. Поэтому в настоящее время считается, что
подобные полеты не будут осуществлены даже в ближайшие столетия» (Лем С. Сумма
технологии. М., 1968, с. 107). Книга Доула вышла в свет на десятилетие позже книги Лема,
но в ней нет аргументов, опровергающих пессимистический вывод польского писателя.

Материалистическое понимание истории...
251
ма-ленинизма» не позволяли себе утверждать, что и коммунизм,
согласно диалектике, подвергнется какому бы то ни было, пусть и позитивному,
диалектическому отрицанию. Поэтому ответ на вопрос, что будет после
коммунизма, в лучшем случае сводился к утверждению, что благодаря
установлению коммунистического строя все последующее общественное
развитие, все изменения общественного устройства будут происходить на
коммунистической основе, так как человечество никогда не вернется
к своему историческому прошлому, к частной собственности на средства
производства и т. п.
Маркс и Энгельс, да и их последователи никогда не ставили, не
обсуждали вопрос о возможности, а тем более неизбежности
посткоммунистического общественного строя. И тем не менее из их высказываний о
коммунизме фактически следовал вывод, что благодаря торжеству коммунизма
все последующее общественное развитие может быть лишь дальнейшим
развитием этой, так сказать, искомой формы общественного устройства.
Что же касается отдельных высказываний основоположников марксизма,
то они позволяют сделать вывод, что коммунизм рассматривался ими как
достижение конечной цели борьбы за создание подлинно человеческих
условий общественной жизни. Так, в «Экономическо-философских
рукописях 1844 года» утверждается, что коммунизм «есть действительное
разрешение противоречия между человеком и природой, человеком и
человеком, подлинное разрешение спора между существованием и
сущностью, между опредмечиванием и самоутверждением, между свободой и
необходимостью, между индивидом и родом. Он — решение загадки
истории, и он знает, что он есть это решение» . Правда, данное высказывание
относится к периоду формирования марксизма, когда Маркс и Энгельс
наряду с положениями, получившими дальнейшее развитие в их
последующих трудах, высказывали и такие положения, от которых им пришлось
затем отказаться. Но вот более позднее высказывание, с которым мы
встречаемся в опубликованном в 1850 г. заявлении «Всемирного
общества коммунистов-революционеров», где прямо провозглашается, что
коммунизм «должен явиться последней формой устройства человеческого
рода» . Этот документ подписали наряду с двумя бланкистами и одним
левым чартистом также Маркс и Энгельс.
Основоположники марксизма, как известно, скупо высказывались об
устройстве коммунистического общества, противопоставляя свое учение
также и в этом отношении утопическим социалистам (и коммунистам),
которые подробнейшим образом описывали организацию общественной
и даже личной жизни в будущем обществе. Тем не менее и
немногочисленные высказывания Маркса и Энгельса о коммунистическом обществе
заключают в себе убеждение, что общество разрешит раз и навсегда все

252
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
возникшие в ходе истории человечества проблемы. Коммунизм
характеризовался Марксом и Энгельсом как общественный строй, который
предполагает как господство над природой, так и господство над всеми
общественными отношениями, удовлетворение всех разумных потребностей
каждого члена общества, упразднение разделения труда, всестороннее
развитие каждого человека. Уже простой перечень этих признаков
коммунистического общества несомненно свидетельствует о том, что
«научный коммунизм», несмотря на свое существенное отличие от систем
утопического социализма и коммунизма, не разделался до конца с
утопизмом, что набросанный им в общих чертах образ коммунистического
будущего носит во многом утопический характер.
Материалистическое понимание истории, как было показано выше,
не свободно от ряда крайне односторонних и, по существу, ошибочных
положений. Однако к числу его минусов утопизм не относится. Можно
сказать даже резче: материалистическое понимание истории
представляет собой именно ту часть учения Маркса и Энгельса, которая отличается
научным реализмом, интеллектуальной трезвостью и поэтому
принципиально противоположна утопизму. Тот факт, что основоположники
марксизма стремились обосновать свои коммунистические убеждения с
помощью материалистического понимания истории, никоим образом не
свидетельствует о том, что это последнее составляет одну из теоретических
основ «научного коммунизма», который, как вытекает из нашего
изложения, фактически противоречит этой, в основе своей научной теории
общественного развития. Поэтому из всего сказанного выше можно сделать
единственно возможный вывод: материалистическое понимание истории
принципиально независимо от коммунистических воззрений Маркса
и Энгельса.
Со времени выхода в свет первого тома «Капитала» Маркса в
марксистской литературе утвердилось воззрение, что неизбежность
социализма экономически доказывается Марксом. Мне представляется, что
Марксов «Капитал» не дает оснований для такого воззрения. В
предисловии к этому труду Маркс указывает: «Предметом моего исследования
в настоящей работе является капиталистический способ производства и
соответствующие ему отношения производства и обмена» . Далее в
предисловии подчеркивается: «...конечной целью моего сочинения является
открытие экономического закона движения современного общества» .
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 31.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 523.

Материалистическое понимание истории...
253
Речь, следовательно, идет главным образом об исследовании
функционирования капиталистической экономики. Вопрос о генезисе
капиталистического способа производства, а также о его развитии (конкретно: о
переходе от мануфактурного капитализма к промышленному) занимает
подчиненное место и не содержит в себе научного предвидения
коммунистического будущего. Теория прибавочной стоимости, которую Энгельс
характеризует как экономическое обоснование исторической
необходимости социализма, говорит лишь о том, что рабочий сверх стоимости,
равной стоимости рабочей силы, создает еще не оплачиваемую капиталистом
дополнительную, прибавочную стоимость, которая целиком достается
капиталисту. Отсюда следует вывод: капиталист эксплуатирует рабочего,
капиталистическое производство, независимо от уровня своего развития,
предполагает эксплуатацию рабочей силы; ни один капиталист не стал бы
заниматься производством, не стал бы нанимать для этой цели рабочих,
если бы он не рассчитывал на получение прибавочной стоимости,
образующей основу получаемой им прибыли. Утверждать, что из факта
эксплуатации рабочих капиталистами, т. е. из существования
капиталистического способа производства, вытекает историческая неизбежность
социалистического переустройства буржуазного общества, нет сколько-нибудь
достаточных оснований, как об этом свидетельствует история
европейского капитализма, насчитывающая более двух столетий.
Рабочий, не имея ни малейшего представления о теории прибавочной
стоимости, хорошо понимает, что он производит большую стоимость,
больше товаров, чем можно купить на получаемую им заработную плату.
И если последняя более или менее удовлетворяет его жизненные
потребности, он не видит ничего несправедливого в том, что капиталист
получает прибыль, т. е. считает такое положение нормальным, естественным.
Если же заработная плата не удовлетворяет рабочих, то они приходят
к убеждению, что капиталист получает чрезмерно большую прибыль,
частью которой он должен поделиться с рабочими для увеличения их
заработной платы. Борьба рабочих капиталистических предприятий сводится
главным образом к тому, чтобы установить «правильное» соотношение
между заработной платой и прибылью капиталистов. Исторический опыт
доказывает, что эта борьба не влечет за собой стремления пролетариев
уничтожить капиталистический способ производства. Вот почему из
теории прибавочной стоимости, которая в общей форме, как это показывает
Маркс в четвертом томе «Капитала», была создана уже классиками ан-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 18.

254
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
глийской политической экономии, никак не вытекает вывод о
необходимости (неизбежности) социалистического переустройства общества.
Правда» классики политической экономии не разграничивали прибыли
и прибавочной стоимости, не занимались исследованием генезиса
последней. Однако это не помешало некоторым предшественникам марксизма
делать из этой теории революционные, антикапиталистические выводы.
И тем не менее нет оснований утверждать, что разработанная Марксом
теория прибавочной стоимости, вскрывающая механизм эксплуатации
капиталом труда наемных рабочих, теоретически обосновывает
историческую необходимость (а тем более неизбежность) коммунизма.
Таким образом, положение Энгельса о том, что превращение
социализма из утопии в науку произошло благодаря материалистическому
пониманию истории и теории прибавочной стоимости, не соответствует
действительному положению дел. Да и само превращение социализма из
утопии в науку следует поставить под вопрос, учитывая наличие
утопического содержания в марксистской социалистической теории.
***
Подведем итоги нашей попытке критического осмысления
материалистического понимания истории. Я полагаю, что эта часть учения Маркса
и Энгельса в несравненно большей мере, чем все другие его части,
выдержала испытание временем. Критический анализ этой теории ни в какой
степени не является опровержением ее основ, несмотря на то что ряд ее
положений, которым основоположники марксизма придавали
первостепенное значение, оказались наиболее уязвимыми и в известной мере
также ошибочными. Возвращение к идеалистическому пониманию истории
было бы лишь попятным движением в развитии социальной теории. Это
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 34. В 1860 г. Маркс вновь
возвращается к этому пониманию коммунизма как общественного движения, осуществляющего
революционное упразднение капиталистического строя: «Дело идет не о проведении в жизнь
какой-нибудь утопической системы, а о сознательном участии в происходящем на наших
глазах историческом процессе революционного преобразования общества» (Маркс К.
и Энгельс Ф. Соч., т. 14, с. 451). Таким образом, Маркс и через 14 лет после создания
«Немецкой идеологии» и после того, как он уже в работе «К критике политической
экономии» изложил основы своего экономического учения, продолжает отстаивать вывод,
выдаваемый за констатацию факта, но являющийся всего лишь заблуждением, иллюзией
революционера.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 34.

Материалистическое понимание истории...
255
значит, что материалистическое понимание истории может и должно быть
по меньшей мере одной из теоретических основ для последующего
развития научной теории общественного развития, необходимой предпосылкой
которого станет, конечно, также критика этой теоретической основы. Это
обстоятельство вполне сознают и мыслители, отнюдь не являющиеся
марксистами. Так, Ж.-П. Сартр, отмечая неудовлетворительную, с его
точки зрения, марксистскую постановку проблемы человека, вместе с тем
подчеркивает, что исторический материализм представляет собой
«единственно пригодную (valable) интерпретацию истории» . Весьма
показательно, что Сартр пытался дополнить материалистическое понимание
истории экзистенциалистской концепцией человека. Эта попытка, как не
трудно понять, не увенчалась успехом, но она обнажила весьма существенный
недостаток марксистской теории, ее крайне одностороннее понимание
человека, человеческой сущности, индивидуальности.
Маркс в своих критических замечаниях на «Учебник политической
экономии» А. Вагнера писал: «...мой метод анализа, исходным пунктом
которого является не человек, а данный общественно-экономический
период...» . Правомерность такого подхода особенно (и главным образом)
в экономическом исследовании вполне оправданна, но ограничиваться
этим «исходным пунктом» (а именно это и характерно для
материалистического понимания истории) совершенно неправомерно.
Несомненной заслугой Маркса и Энгельса является критика
идеалистического возвеличения роли выдающихся исторических деятелей в
развитии общества. Основоположники марксизма связывают выдающуюся
роль тех или иных исторических персонажей с общественными
потребностями, определенными историческими условиями. Но при этом они не
считают сколько-нибудь нужным объяснять, почему именно данный, а не
какой-либо другой индивидуум стал выдающимся историческим деятелем.
Разумеется, для объяснения этого факта совершенно недостаточно общей
теории исторического процесса, необходимо также специальное
биографическое исследование. Однако марксизм фактически игнорирует
необходимость такого материалистического исследования, на что справедливо
указывает Сартр. «Валери, — пишет он, — мелкобуржуазный интеллигент,
и это не вызывает сомнения. Но не каждый мелкобуржуазный
интеллигент является Валери. Эвристическая недостаточность современного
марксизма заключается в этих двух фразах. Чтобы охватить процесс,
который порождает личность внутри класса и данного общества в данный ис-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 74.

256
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
торический момент, марксизму не хватает иерархии промежуточных
звеньев. Квалифицируя Валери как мелкого буржуа, а его труды как
идеалистические, марксизм не находит ни в том, ни в другом ничего иного, кроме
того, что он в них вложил. Вследствие отсутствия этого основания
марксизм отбрасывает в конечном счете особенное, определяя его как простое
действие случайного» . С этим критическим замечанием нельзя не
согласиться. Существенность его приобретает особенно важное значение,
когда речь заходит об исторических деятелях, ставших фактическими
виновниками колоссальных исторических потрясений, которых, судя по всему,
не было бы, если бы во главе государства не оказались, например, такие
персонажи, как И. Сталин или А. Гитлер. Анализ такого рода фактов не
находит, к сожалению, места в рамках материалистического понимания
истории в том виде, в каком оно существует в настоящее время. Сказать, что
деятели типа Сталина и Гитлера были исторически необходимы, значит,
просто перечеркнуть материалистическое понимание истории. Но столь же
противоречит последнему и утверждение, что такого рода исторические
персонажи представляли собой нечто случайное. Приходится,
следовательно, признать, что дихотомия необходимое-случайное неприменима для
материалистического понимания такого феномена, как роль исторических
деятелей в развитии общества. Правда, философия марксизма признает
единство необходимости и случайности, но это единство не понимается как
коррелятивное отношение противоположностей, которые, так сказать,
равноправны, одинаково существенны, друг друга обусловливают. В
предыдущей главе уже рассматривался вопрос об ограниченности
марксистского понимания отношения между необходимостью и случайностью.
Поэтому здесь достаточно одного указания на то, что эта ограниченность
в особенности присуща материалистическому пониманию истории.
В «Тезисах о Фейербахе» Маркс упрекал своего выдающегося пред-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 427.
* «Вот уже несколько десятилетий история промышленности и торговли
представляет лишь историю возмущения современных производительных сил против
современных производственных отношений, против тех отношений собственности, которые
являются условием существования буржуазии и ее господства» (там же, с. 429). Выходит,
следовательно, что Маркс и Энгельс заявляли о кризисе капиталистической системы,
о том, что капиталистические отношения стали оковами для развития производительных
сил в эпоху становления промышленного капитализма. Трудно объяснить, почему в
предисловиях ко все новым и новым изданиям «Манифеста» его авторы не считали
необходимым уточнить, мягко говоря, это ошибочное воззрение.

Материалистическое понимание истории...
257
шественника в том, что он сводит религию к ее земной основе, между тем
как гораздо более важной исследовательской задачей является выведение
религии из этой основы. Этот упрек представляется мне необоснованным,
поскольку материалистическое понимание истории в той форме, в какой
оно разрабатывалось основоположниками марксизма, предполагает не
выведение, а именно сведение явлений духовной и политической жизни
общества к экономическим отношениям. Нельзя согласиться с
Энгельсом, который утверждает: «...главный упор мы делали и должны были
делать сначала на выведении политических, правовых и прочих
идеологических представлений и обусловленных ими действий из экономических
фактов, лежащих в их основе» . Гораздо более прав В.И. Ленин,
который, не сознавая того, что дело касается недостатка, присущего
материалистическому пониманию истории, заявляет, что его достижением
является «сведение общественных отношений к производственным и этих по-
след них к высоте производительных сил...» . Действительно,
редукционизм, поскольку он превращается в основную
методологическую установку, является принципиально недостаточной формой
исследования явлений, поскольку он фактически отвлекается от их
качественного отличия друг от друга, сводя всю исследовательскую задачу к
установлению общей основы этих явлений.
Здесь необходимо внести уточнения в наше исследование. В работе
«Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» Маркс путем блестящего анализа
конкретной политической и идеологической ситуации, сложившейся во
Франции непосредственно после революции 1848 г., действительно выводит,
т. е. показывает, как ход политических событий, а также традиция, связанная
с исторической ролью Наполеона Бонапарта, превратили такую, саму по
себе незначительную фигуру, как Луи Бонапарт, в исторического деятеля,
покончившего с демократической республикой и установившего императорскую
власть. Однако в этом исследовании Маркса нет речи об экономической
обусловленности тех политических и идеологических процессов, которые
привели к власти Луи Бонапарта. Поэтому данная работа Маркса не
подтверждает, а опровергает приведенное выше положение Энгельса, так как она
в качестве основных причин описываемых им событий выдвигает не
экономические факты, а, пользуясь выражением Сартра, иерархию
промежуточных звеньев.
Само собой разумеется, что обращение Маркса к ближайшим
причинам, условиям, обстоятельствам, которые позволили Луи Бонапарту за-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 197.

258
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
хватить власть и ликвидировать демократическую республику,
нисколько не ставит под вопрос основы материалистического понимания истории.
Однако они указывают на то, что материалистическое понимание истории
только тогда может служить делу плодотворного исследования
социальных процессов, когда оно в полной мере будет учитывать порожденную
в конечном счете экономическим развитием «иерархию промежуточных
звеньев», т. е. не только отдаленные, но и ближайшие причины
совершающихся событий.
В советской марксистской литературе длительное время
господствовало воззрение, что исторический материализм и есть единственно
возможная научная социология. При этом, конечно, ссылались на приведенное
выше высказывание Ленина, относящееся к середине 90-х годов, когда
он едва ли имел какое-либо представление об уже сложившейся в
западноевропейских странах социологической науке и безапелляционно
утверждал, что Маркс впервые поставил социологию на научную почву.
Этой ссылки на ленинское высказывание считалось вполне достаточным
для огульно отрицательного отношения к успешно развивавшейся
социологии, которая представляла собой, с одной стороны, общую теорию
социальных процессов, а с другой стороны, специальные, частные
исследования отдельных сфер общественной жизни (социология семьи,
социология религии и т. п.).
В настоящее время возникшая на Западе социологическая наука
получила заслуженное признание в нашей стране. Появилось значительное
количество специалистов, работающих в этой области, которая
фактически рассматривается как совершенно независимая от
материалистического понимания истории или даже опровергающая последнее. Между тем
выдающиеся представители социологической науки постоянно
подчеркивают роль материалистического понимания истории в развитии этой
науки. Сошлемся хотя бы на известного антимарксиста Р. Арона, который,
выступая на четвертом Всемирном социологическом конгрессе, говорил:
«Социология О. Конта принадлежит прошлому. Социология Маркса,
хотят этого или нет, — настоящему... Будучи марксистом или
антимарксистом, нельзя отрицать, что миллионы людей считают себя
сторонниками учения Маркса» .
Р. Арон не одинок в своем признании выдающегося значения
материалистического понимания истории для современной социологии. Сошлюсь на
других известных социологов. Так, П. Бергер и Т. Лукман непосредствен -
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 420.

Материалистическое понимание истории...
259
но связывают социологию как науку с отправным положением
материалистического понимания истории: «...именно у Маркса социология берет свое
коренное положение, согласно которому сознание человека определяется его
общественным бытием» . Ряд социологов указывает на значение воззрений
Маркса и Энгельса на идеологию для создания социологии знания, одним из
виднейших представителей которой был К. Маннгейм, автор получившего
широкую известность труда «Идеология и утопия».
В работе «Идеология и современная политика», принадлежащей перу
четырех социологов, мы читаем: «...материалистическая марксистская
теория идеологии была прочно внедрена в современную науку Карлом Ман-
геймом» . Нет необходимости приводить другие высказывания,
подтверждающие влияние материалистического понимания истории на
современную социологическую науку. Важнее, пожалуй, уяснить значение
этой науки для развития, обогащения материалистического понимания
истории, так же как и для внесения необходимых корректив в его основные
положения.
Важным разделом социальной теории, созданной Марксом и
Энгельсом, является учение о классовой структуре общества, согласно которому
определяющей чертой того или иного класса является его отношение
к средствам производства. Внутри каждого класса Маркс и Энгельс
выделяли отдельные социальные группы с их особенными, групповыми
интересами, а внутри этих социальных групп — отдельные социальные слои
(например, рабочая аристократия, как немногочисленная, верхушечная
часть пролетариата), которые также характеризуются своими особыми
интересами, существенно отличными от интересов классов, к которым
они принадлежат. Следует, однако, отметить, что основоположники
марксизма в основном ограничивались этой констатацией, не уделяя
значительного внимания анализу социальных групп и слоев внутри основных
классов буржуазного общества. Кроме того, в своей характеристике
классов они совершенно отвлекались от расовых, национальных особенностей,
религии, традиций и многих других особенностей, характерных для тех
или иных народов и накладывающих свою печать на присущую им
классовую структуру. Они также не считали необходимым учитывать
различия между индивидами, принадлежащими к одному и тому же классу.
Между тем эти различия (возрастные, половые, профессиональные
и т. д.) весьма существенны для понимания поведения того или иного
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 299.
Там же, с. 287.

260
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
класса в конкретной исторической ситуации. Современная социология
восполняет этот пробел в материалистическом понимании истории,
обогащая и конкретизируя понятие социальной структуры, что имеет не
только теоретическое, но и практически-политическое значение. Наряду с
теорией стратификации, исследующей многочисленные и разнообразные
социальные слои, такое же значение для исторического материализма
имеет теория социальной мобильности, вскрывающая характерные для
современного общества процессы перехода значительной части населения
из одних социальных групп, слоев в другие. Социальная, в частности
классовая, структура общества утрачивает благодаря процессу
социальной мобильности статический характер, становится динамичной,
многообразно изменяющейся, соответственно процессу общественного
развития.
В рамках современной социологии, наряду с частными, специальными
дисциплинами, предметом которых являются те или иные формы
общественной жизни, деятельности людей, существуют и общие
социологические теории, которые, отличая предмет своего исследования от других
наук, изучающих общество и человека (политическая экономия, история,
психология, антропология и т.п.), исследуют общество как некое целое,
историю человечества. Было бы поэтому ошибочным сводить социологию
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 46—47. Развивая это положение, Энгельс
писал в 1885 году: «Если нравственное сознание массы объявляет какой-нибудь
экономический факт несправедливым, как в свое время рабство или барщину, то это есть доказательство
того, что этот факт сам пережил себя, что появились другие экономические факты, в силу
которых он стал невыносимым и несохранимым» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 184).
Здесь, в отличие от приведенной выше цитаты, говорится о массовом протесте против тех или
иных экономических фактов. Однако и это положение нельзя признать истинным, так как
отношение между общественным сознанием и общественным бытием является более сложным,
противоречивым. Так, в период промышленной революции в Англии пролетаризация мелких
производителей, ремесленников породила массовый протест против капиталистической
индустриализации, который нашел свое выражение в восстаниях и других массовых выступлениях,
которые, однако, нисколько не свидетельствовали о том, что капиталистические
производственные отношения изжили себя. Маркс и Энгельс, правда, пришли к такому выводу в
значительной мере под влиянием массовых выступлений трудящихся против капиталистической
индустриализации, выступлений, происходивших не только в Англии, но также во Франции,
Германии и других европейских странах. Эти выступления они истолковывали как
приближение антикапиталистической, коммунистической, по их выражению, революции.

Материалистическое понимание истории...
261
к исследованию лишь того общества, которое существует в настоящее
время. Еще большим заблуждением было бы ограничение этой науки
прикладными исследованиями, основанными на опросах,
интервьюировании, анкетировании и т. д. Следует согласиться с Г.В. Осиповым,
который в противовес такому ограниченному пониманию предмета
социологической науки решительно подчеркивает: «...социология является
важнейшей обществоведческой наукой, дает знания об обществе как едином
социальном организме во взаимосвязи и взаимодействии объективных
и субъективных факторов исторического развития, а следовательно,
позволяет людям, партиям, властным структурам действовать осознанно,
предвидя возможные последствия своей деятельности» . Такое понимание
социологии как науки, естественно, неприемлемо для марксистской
ортодоксии, которая не признает другой социологии, кроме исторического
материализма. Но эта другая социология реально существует, успешно
развивается, что бы ни утвеждали ортодоксальные марксисты. Как же,
учитывая этот неоспоримый факт, следует рассматривать отношение
исторического материализма к современной социологии? Чтобы правильно
понять это отношение, необходимо, по моему убеждению, в полной мере
учесть и тот неоспоримый факт, что существуют разные социологические
теории, разные, соревнующиеся друг с другом социологические школы,
течения, направления. И исторический материализм является одним из
таких, следует подчеркнуть, весьма влиятельных направлений.
В предыдущей главе, характеризуя способ существования философии,
я подчеркивал, что его образует плюрализм философских идей, учений,
направлений, которые, как правило, находятся в отношении
конфронтации, взаимного отрицания, но вместе с тем обогащают друг друга, что
в конечном итоге обеспечивает развитие, прогресс, интеграцию
философских идей. Та же ситуация, на мой взгляд, наличествует и в социологии
как общей теории социального процесса. И материалистическое
понимание истории, освобожденное от догматических искажений, начинает уже
входить в это плюралистическое сообщество социологических учений как
его пользующийся немалым влиянием участник. Это вхождение
исторического материализма в мировую обществоведческую науку создает
в высшей степени благоприятные условия для его дальнейшего развития.
Материалистическое понимание истории, созданное свыше полутора
столетий тому назад, все еще остается скорее наброском, изложением
концептуального замысла, чем основательно разработанной теорией, про-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 38.

262 ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
веренной, подтвержденной, конкретизированной специальными
историческими исследованиями. Все попытки придать этой теории
систематическую форму носили, как правило, учебно-методический характер,
который исключал критическое рассмотрение ее основных положений.
Однако минусы материалистического понимания истории не могут умалить его
плюсов, его выдающегося научного значения, которое станет еще более
несомненным как благодаря преодолению заблуждений, так и благодаря
смелому творческому развитию этого учения.
Основоположники марксизма характеризовали материалистическое
понимание истории как отрицание философии истории, поскольку
последней, как полагали они, имманентно присуще телеологическое видение
истории человечества. Тем не менее материалистическое понимание
истории, вопреки убеждению его создателей, остается как социологической,
так и философской теорией, которая представляет собой также
методологию всеобщей истории, способствующую конкретно-историческому
исследованию плюралистического многообразия общественного развития.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 7.

Материалистическое понимание истории...
263
* В подготовительных работах к «Капиталу» Маркс высказывается в
совершенно противоположном духе, т. е. фактически опровергает положение, высказанное им
в предисловии к «К критике политической экономии». Он указывает, что «рассматривать
общество как один-единственный субъект значит рассматривать его неправильно,
умозрительно» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. 1, с. 30). Но то, что относится к
обществу, составляющему лишь часть человечества, тем более относится к человечеству, понятие
которого охватывает великое множество обществ.

264
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 6.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 37, с. 396.

Материалистическое понимание истории...
265
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 71.

266
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 295. Маркс в «Капитале», не
ссылаясь на Энгельса, вносит коррективы в его утверждение. Общественное производство и при
коммунизме «все же остается царством необходимости. По ту сторону его начинается
развитие человеческих сил, которое является самоцелью, истинное царство свободы, которое,
однако, может расцвести лишь на этом царстве необходимости как на своем базисе»
(Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. II, с. 387). Такая перспектива общественного
развития, если ее не связывать с коммунистическим переустройством общества, не содержит
в себе ничего утопического.

Материалистическое понимание истории...
267
Плеханов Г.В. Избранные философские произведения, т. II, с. 302.

268 ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории

Материалистическое понимание истории...
269
Fleischer H. Marxismus und Geschichte. Frankfurt a/M., 1970, S. 95.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 22.

270
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 275. Обобщая цитируемое
положение, Энгельс несколько ниже, как бы продолжая приведенное выше изречение Маркса,
заключает: «Для диалектической философии нет ничего раз навсегда установленного,
безусловного, святого. На всем и во всем видит она печать неизбежного падения...» (там же,
с. 276). Такой взгляд на историю человечества едва ли может быть охарактеризован как
исторический оптимизм, органически присущий марксистскому, коммунистическому
мировоззрению.

Материалистическое понимание истории...
271
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 42, с. 116.

272
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 7, с. 552.

Материалистическое понимание истории...
273
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 6.
Там же, с. 10.

274 ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории

Материалистическое понимание истории... 275

276
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
Sartre J.-P.Critique de la raison dialectique. Tome 1. Paris, 1960, p. 24.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 386.

Материалистическое понимание истории...
277
Sartre J.-P. Critique de la raison dialectique, p. 44.

278
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 39, с. 82. Вслед за приведенными словами
Энгельс отмечает: «При этом из-за содержания мы тогда пренебрегали вопросами о
форме: какими путями идет образование этих представлении и т. п.» (там же). Однако то, что
Энгельс называет вопросом о форме, и есть как раз вопрос о происхождении тех или иных
политических или духовных явлений, а исследование процесса происхождения и есть не что
иное, как выведение.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 131.

Материалистическое понимание истории... 279

280
ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
Transactions of the Fourth WoHd Congress of Sociology. N.Y., 1959, Vol. 1, p.
3.
Treatise in the Sociology of Knowledge. N.Y., 1967, p. 17.
Christensen R.M., Engel A.S., Jacobs D.J., Waltzer H. Ideologies and Modern
PoÜtics. N.Y., 1973, p. 22.

Материалистическое понимание истории... 281

282 ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории
Осипов Г.В. Социальное мифотворчество и социальная практика. М., 2000,
с. 497.

Материалистическое понимание истории... 283

284 ГЛАВА IV. Материалистическое понимание истории

ГЛАВА V
Революция или эволюция?
Проблема перехода
от капитализма
к посткапиталистическому
обществу
ИДЕЯ РЕВОЛЮЦИИ В РАБОТАХ МАРКСА И ЭНГЕЛЬСА
В ПЕРИОД ФОРМИРОВАНИЯ МАРКСИЗМА
К. Маркс и Ф. Энгельс, разумеется, не сразу стали основоположниками
учения, которое впоследствии получило название марксизма, научного
коммунизма. В начале своей интеллектуальной биографии оба они,
уроженцы Рейнской провинции, наиболее развитой области тогдашней
Германии, в которой особенно благотворно сказалось влияние Великой
французской революции, были идеалистами, участниками левогегельянского
(младогегельянского) движения, представители которого делали из
философии Гегеля революционные и атеистические выводы.
Германия 30—40-х годов XIX века представляла собой страну,
раздробленную на множество формально независимых друг от друга
королевств, курфюрстшеств. Стремление к объединению в единое
государство неизбежно приобретало революционную форму, так как единая
Германия означала упразднение множества карликовых монархических
немецких государств. Мощное влияние французской революции в
особенности проявлялось в том, что наиболее последовательные борцы за
объединение Германии выступали как республиканцы, противники
монархии вообще.
Однако создание единого немецкого государства не было
единственной политической проблемой в тогдашней Германии, в которой уже
развивался капитализм, и противоречия между трудом и капиталом в
особенно резкой форме выступали именно в Рейнской области. О. Корню,
автор трехтомной биографии Маркса и Энгельса, приводит высказывание
Э. Ганса, ученика Гегеля, осмелившегося в своей опубликованной

286
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
в 1836 г. книге прямо заявить, что упразднение крепостничества не
означает упразднения рабства, что «рабство, по существу, еще не исчезло, что
оно было отменено только формально, но фактически осталось в
полнейшей неприкосновенности. Подобно тому как прежде друг другу
противостояли господин и раб, позднее патриций и плебей, потом сеньор и вассал,
так теперь противостоят бездельник и трудящийся... Разве это не
рабство, когда человека эксплуатируют, как животное, даже если он и
свободен в противном случае умереть с голода?.. Неужели нет никакого
средства против этого? Конечно есть: это — свободная корпорация, это —
обобществление»1. Как мы видим, Э. Ганс пытался сочетать свои левоге-
гельянские убеждения с социалистическими выводами, которые он
воспринял от сенсимонизма. Кстати сказать, Э. Ганс был любимым
профессором юноши Маркса в бытность его студентом Берлинского
университета. А приведенное высказывание Ганса о классовых
противоположностях в известной мере предвосхищает аналогичное
положение первого раздела «Манифеста Коммунистической партии».
Революционные идеи профессора Ганса не были гласом вопиющего
в пустыне. Его современник Георг Бюхнер (1813—1837) выступал еще
более решительно. Этот писатель выразил свое восторженное отношение
к Великой французской революции в пьесе «Смерть Дантона». В другой
своей пьесе, «Войцек» Бюхнер рисует пролетария, обреченного на
бесправие, унижение, нищету и даже голод в условиях буржуазного
общества. Бюхнер не был социалистом, его политические воззрения носили
революционно-демократический характер. Он утверждал:
«Единственное средство осуществить республику — это революция» .
В 1834 г. Бюхнер организовал «Общество человеческих прав», в
которое вошли наряду с левыми студентами и некоторые ремесленники.
В том же году он опубликовал «Воззвание к гессенским крестьянам»,
в котором содержался ставший впоследствии признанным всеми
революционерами лозунг: «Мир — хижинам, война — дворцам!» Спасаясь от
преследований, Бюхнер был вынужден бежать за границу.
Утопический социализм (и коммунизм) получивший в эти годы
значительное распространение во Франции и Англии, нашел своего талантливого
представителя в лице немецкого подмастерья В. Вейтлинга (1808—1871),
опубликовавшего в 1842 г. свою ставшую широко известной книгу
«Гарантии гармонии и свободы». Коммунистическое переустройство общества он
Корню О. Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Жизнь и деятельность. Том
первый. М., 1959, с. 103.

Идея революции в работах Маркса и Энгельса...
287
полагал возможным лишь в результате революционного уничтожения
частнособственнических отношений. Однако он оставался утопическим
коммунистом, так как не признавал ни исторической необходимости капитализма,
ни необходимости определенных экономических условий для перехода к
посткапиталистическому обществу, картину которого Вейтлинг, как и все
утописты, наделял радужными, идиллическими чертами.
Маркс, который, по-видимому, испытал на себе влияние
коммунистических идей Вейтлинга, характеризуя его книгу, писал в 1844 г., когда он
уже совершил переход с революционно-демократических на
коммунистические позиции: «Стоит сравнить банальную и трусливую
посредственность немецкой политической литературы с этим беспримерным и
блестящим литературным дебютом немецких рабочих, стоит сравнить эти
гигантские детские башмаки с карликовыми стоптанными политическими
башмаками немецкой буржуазии, чтобы предсказать немецкой Золушке
в будущем фигуру атлета» . В дальнейшем по мере развития своих
коммунистических воззрений Маркс подверг суровой критике утопизм
Вейтлинга, однако это не умаляет, не отменяет высокой оценки его
исторической роли.
Энгельс, как и Маркс, видел в Вейтлинге пролетарского
революционера, коммуниста. Он писал в 1843 г., в период становления своих
коммунистических воззрений, что пролетария Вейтлинга «можно считать
основателем немецкого коммунизма...» .
Революционная ситуация, назревавшая в Германии в течение
полутора десятилетий, предшествовавших революции 1848 года, получила свое
выражение не только в выступлениях революционно мысливших
деятелей, но и в публикациях либералов, которые, опасаясь революции,
предлагали правительству неотложные, по их убеждению, меры для
предотвращения социального взрыва. Представитель либеральной группы
«Молодая Германия» Т. Мундт в изданной в 1847 г. книге «Третье
сословие в Германии и Пруссии в его политическом и сословном
представительстве» доказывал, что третьему сословию, в которое он включал и лиц
наемного труда, должны быть предоставлены такие же права, которыми
пользуются другие сословия, т. е. дворянство и духовенство. Третьему
сословию, утверждал Мундт, не хватает лишь права петиций, свободы
печати и права на создание ассоциаций; соответствующая реформа в этом
Büchner G. Sämtliche Werke und handschriftlicher Nachlass. Frankfurt a/Main,
1879, S. 67.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 444.

288
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
отношении могла бы привести в конечном итоге ко всеобщему
благоденствию .
Мало чем отличался от Мундта и буржуазный радикал И. Берендс
(впоследствии — левый в Берлинском собрании 1848 г.). Он утверждал,
что ликвидация сословных привилегий вполне достаточна для
удовлетворения насущных общественных потребностей. По его мнению, «средство
для преодоления нищеты» заключается в создании различных
объединений трудящихся, системы взаимопомощи, а также в «организации труда»
по инициативе правительства. «Организация труда — это требование,
которого наше время не в состоянии избегнуть»1.
Население тогдашней Германии, т. е. всех многочисленных немецких
государств, не превышало 36 миллионов человек, среди которых
количество промышленных рабочих едва достигало одного миллиона» . Однако
вопрос о пролетариате как угрозе существованию обществу горячо
обсуждался в либеральной печати. Так, К. Бидерман опубликовал в 1847 г.
лекции о социализме и социальных вопросах, в которых доказывал, что
«первая и ближайшая задача социализма» — задержать рост
пролетариата, являющийся якобы следствием перенаселения Земли, и тем самым
преодолеть нищету. В качестве радикального средства решения этой
проблемы Бидерман, ссылаясь на Мальтуса, рекомендовал законодательное
запрещение раннего вступления в брак3.
Таковы были исторические условия, в рамках которых происходило
формирование, становление марксизма. Революционная ситуация,
складывавшаяся в Германии, Франции, Австрии, естественно, вызывала
обсуждение вопроса о революции. Если либералы предлагали средства для
предотвращения революции, то революционные демократы, напротив,
возлагали свои надежды на революцию, к которой они призывали в своих
нелегально издававшихся работах. И Маркс, и Энгельс уже в первых
своих работах выступают как приверженцы этой второй, сравнительно
немногочисленной группы политических мыслителей.
Диссертация Маркса «Различие между натурфилософией Эпикура
и натурфилософией Демокрита» не имеет какого-либо отношения к
вопросу о революции. Тем не менее в подготовительных работах к
диссертации, относящихся к 1839—1840 гг., Маркс ставит, правда в
абстрактной философской форме, вопрос о необходимости революции, в которой
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 535.
Mundt Т. Der drille Stand in Deutschland und Preussen in seinen politischen
und ständischen Vertretung. Berlin, 1847, S. 88.

Идея революции в работах Маркса и Энгельса...
289
он видит форму разрешения конфликта между развившимся
самосознанием и наличной, сопротивляющейся радикальным переменам
действительностью. Он отвергает воззрения «половинчатых умов», которые
пытаются ограничиться «мирным договором с реальными потребностями»,
между тем как «Фемистокл побудил афинян, когда Афинам угрожало
опустошение, совершенно покинуть город и основать новые Афины на
море, в иной стихии» . Маркс, следовательно, отмежевывается от
сторонников компромисса с существующими в Германии порядками и, осмеивая
тех продолжателей Гегеля, которые страшатся титанической, т. е.
революционной, борьбы, заявляет: «Обыкновенные арфы звучат в любой
руке, эоловы арфы — лишь тогда, когда по их струнам ударяет буря.
Не нужно приходить в смятение перед лицом этой бури...» .
К1838—1841 гг. относятся письма Энгельса к его школьным товарищам
братьям Греберам, в которых он с восторгом говорит о французской
революции 1830 г. и заявляет о необходимости народного восстания против
германского абсолютизма. Так, в одном из них (февраль 1840 г.) он
утверждает: «... я смертельно ненавижу его (прусского короля
Фридриха-Вильгельма III. — Т.О.); и если бы я не презирал до такой степени этого
подлеца, то ненавидел бы его еще больше... Нет времени, более
изобилующего преступлениями королей, чем время с 1816 по 1830 год; почти каждый
государь, царствовавший тогда, заслужил смертную казнь... От государя я
жду чего-либо хорошего только тогда, когда у него гудит в голове от
пощечин, которые он получил от народа, и когда стекла в его дворце выбиты ре-
» 3
волюцией» .
В 1842 г. Маркс становится редактором либеральной «Рейнской
газеты», ставшей под его руководством революционно-демократическим
изданием, которое, как и следовало ожидать, было запрещено прусским
правительством в 1843 г.
Статьи Маркса в «Рейнской газете» отличаются необычайным богат-
Berends I. Wie ist der Noth der arbeiten Klassen abzuhelfen? Zweite Auflage.
Leipzig, 1847, S.17, 23.
Rossmann. Das Proletariat in der bürgerlichen Revolution von 1848 // Einheit,
1948, Heft 4, S. 320. Известный немецкий экономист Ю. Кучине кий в своем
основательном историческом исследовании полагает, что в массе немецких трудящихся количество
пролетариев не превышало 700 000 человек (Kuczynski. Die Geschichte der Lage der
Arbeiter von 1800 bis in die Gegenwart. Bd. 1. Berlin, 1948, S. 34).
Biedermann K. Vorlesungen über Sozialismus und soziale Fragen. Leipzig,
1847, S. 71.

290
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
ством мысли, требующим специального исследования* . Здесь же
необходимо подчеркнуть, что важнейшей идеей этих статей является идея
революции, как необходимого волеизъявления народа, борющегося за
свободу. В статье, посвященной дебатам в Рейнском ландтаге по поводу
законопроекта о свободе печати, Маркс осуждает дворянских
и буржуазных депутатов, стремящихся законодательно ограничить
свободу печати, и, присоединяясь к речи представителя крестьянского
сословия, цитирует в этой связи приводимое Геродотом в его «Истории»
заявление спартанцев Спертая и Булиса, что за свободу надо сражаться «не
только копьями, но и топорами»1. Топоры — оружие не воинов, а
народа, восставшего против его угнетателей.
Реакционные и консервативные депутаты Рейнского ландтага,
выступая против либерального законопроекта о свободе печати, утверждали,
что именно свобода печати вызвала революцию во Франции, Бельгии
и других странах. Маркс возражает: «Бельгийская революция есть
продукт бельгийского духа. Поэтому и печать — самое свободное в наши дни
проявление духа — принимала участие в бельгийской революции.
Бельгийская печать не была бы бельгийской печатью, если бы она стояла в
стороне от революции, но точно так же бельгийская революция не была бы
бельгийской, если бы она в то же время не была революцией печати» .
В 1843 г. Маркс критически анализирует «Философию права» Гегеля,
подвергая, в частности, критике убеждение Гегеля в том, что развитие
государства, стало быть, политическое развитие представляет собой
«спокойное и незаметное по внешней видимости движение». Категория
постепенного перехода исторически неверна, утверждает Маркс, так как «для
установления нового государственного строя всегда требовалась
настоящая революция»1.
С 1844 г. начинается тесное сотрудничество Маркса и Энгельса. В
начале этого года они публикуют свидетельствующие об идейном единстве
их взглядов статьи в «Немецко-французском ежегоднике», изданном
в Париже Марксом и младогегельянцем А. Руге, финансировавшем это
издание. Эти статьи — свидетельство перехода Маркса и Энгельса на
позиции коммунизма — выдвигают задачу революционного
ниспровержения политического господства буржуазии, указывая, что эта задача
Маркс К. и Энгельс Ф. Из ранних произведении. М., 1956, с. 196.
2т
1 ам же.
3 Там же, с. 337-338.

Идея революции в работах Маркса и Энгельса...
291
должна быть осуществлена пролетариатом, который, как класс,
лишенный собственности на средства производства, представляет собой
порожденное самим буржуазным обществом отрицание этого социального
строя.
Маркс противопоставляет буржуазной революции, которая именуется
«политической эмансипацией», пролетарскую революцию,
характеризуемую как «человеческая эмансипация». Если младогегельянцы объявляли
движущей силой истории «критическую критику», т. е. радикальную
критику существующего общества, то Маркс, отвергая это идеалистическое
воззрение, приверженцем которого он был в период работы в «Рейнской
газете», настаивает на необходимости революции. «Оружие критики не
может, конечно, заменить критики оружием, материальная сила должна
быть опрокинута материальной же силой...» Расшифровывая реальное
содержание «человеческой эмансипации» как категорического
императива гуманистической философии, Маркс разъясняет, что речь идет о том,
чтобы «ниспровергнуть все отношения, в которых человек является
униженным, порабощенным, беспомощным, презренным существом» .
«Наброски к критике политической экономии» — так называлась
одна из статей Энгельса в «ежегоднике». Ее содержание —
социалистическая критика политической экономии как буржуазной теории,
оправдывающей, увековечивающей капиталистический строй, неизбежно
порождающий нищету трудящихся. Чтобы покончить с безработицей,
периодически возникающими кризисами перепроизводства, необходимо
упразднить превращение рабочего в товар, цена которого определяется
спросом и предложением. Все это «побуждает нас покончить с этим
унижением человечества путем уничтожения частной собственности, конку-
3
ренции и противоположности интересов» .
Если в «Немецко-французском ежегоднике» Маркс говорит о
политической и человеческой эмансипации, хотя имеется в виду, конечно,
революция, то уже через несколько месяцев после выхода этого сборника,
в том же 1844 г., в статье, опубликованной в газете «Vorwärts» Маркс,
так сказать, ставит все точки над «и». Он заявляет, что всякая действи-
* Обстоятельному рассмотрению работ Маркса в «Рейнской газете»
посвящена вторая глава моей монографии «Формирование философии марксизма», третье
издание которой вышло в 1986 году.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 84.
Там же, с. 42. Несколько выше Маркс красноречиво и глубоко
характеризует свободную печать как мужественную разумную и нравственную сущность свободы.
«Свободная печать — это зоркое око

292
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
тельная революция, поскольку она разрушает старый общественный
строй, является социальной революцией. И та же революция,
низвергающая старую власть, является поэтому также политической
революцией.
Таким образом, на место разграничения (и в известной мере
противопоставления) социальной и политической революций ставится единство
их социального и политического содержания. Революция с этой точки
зрения не сводится к одной лишь смене власти, как бы ни была
существенна, например, замена монархии республикой. Важнейшее, глубинное
содержание революций, их выдающееся историческое значение состоит
в том, что они осуществляют переход от одного общественного строя
к другому, например от феодализма к буржуазному обществу.
Соответственно этому следует понимать и переход к посткапиталистическому
общественному строю. И Маркс категорически заявляет в той же статье:
«...социализм не может быть осуществлен без революции. Он нуждается
в этом политическом акте, поскольку он нуждается в уничтожении и
разрушении старого» .
В Германии и других европейских странах назревает
буржуазно-демократическая революция. Революционная ситуация характеризуется не
только либеральной оппозицией господствующей феодальной власти,
но и антагонизмом между трудом и капиталом, поскольку в рамках
капитализма уже возникли антагонистические противоречия, и на
политической арене выступает не только буржуазия, но и пролетариат, как ни
малочисленны его силы. И Маркс, и Энгельс далеко не сразу осознают, что на
повестке дня истории стоит вопрос о буржуазной (и только буржуазной)
революции. Убеждение в необходимости социалистического
переустройства общества приводит Маркса, и особенно Энгельса к выводу, что
предстоящая революция неизбежно обретет антикапиталистический характер.
В эти годы Энгельс находится в Англии, где, в отличие от
континентальной Европы, уже совершилась промышленная революция, повлекшая
за собой пролетаризацию массы ремесленников, работников ручного труда,
которые, конечно, не могли конкурировать с оснащенной машинами промы-
народного духа, воплощенное доверие народа к самому себе... Она — идеальный мир,
который непрерывно бьет ключом иэ реальной действительности и в виде все
возрастающего богатства духа обратно вливается в нее животворным потоком» (там же, с. 65—66).
Даже не соглашаясь с идеализмом молодого Маркса, нельзя не признать справедливости и
актуальности этого положения.
Там же, с. 283.

Идея революции в работах Маркса и Энгельса...
293
тленностью. Пролетаризация мелких производителей сопровождается
образованием громадной резервной армии трудящихся, т.е. безработицей,
ростом пауперизма в таких масштабах, каких не знала вся
предшествующая история. Констатируя эти факты, Энгельс в статье, напечанной
в «Немецко-французском ежегоднике» утверждает, что для британских
пролетариев нет другого выхода из их бедственного положения, кроме
социалистической революции: «...социалисты представляют собой
единственную партию в Англии, имеющую будущее, как бы относительно
слабы они не были. Демократия, чартизм должны скоро одержать верх,
и тогда массе английских рабочих останется только один выбор —
между голодной смертью и социализмом» .
Следует отметить, что никакой социалистической партии в Англии
в эти годы не было. Термин «партия» применяется Энгельсом,
по-видимому, для обозначения группы сторонников социалистического учения
Р. Оуэна, но эта группа не пользовалась влиянием в чартистском,
массовом рабочем движении, в программе которого содержались лишь
демократические требования. Уверенность Энгельса в том, что Англия
находится накануне социалистической революции — субъективное
убеждение революционера, оптимистически оценивающего перспективы дела,
которому он отдает свои силы.
Если Англия сороковых годов XIX века уже вступила в эпоху
промышленного капитализма, то в Германии все еще преобладало мелкое
ремесленное производство, и мануфактурный капитализм объединял
значительную часть ремесленников. Тем не менее Энгельс высказывает
убеждение, что и его родина находится накануне социалистической революции.
Там же, с. 422.
Там же. Развивая свое положение о «материальной силе», способной
совершить революцию, Маркс поясняет, что ни один класс не может претворить в жизнь
задачу человеческой эмансипации «пока его к тому не принудят его непосредственное
положение, материальная необходимость, его собственные цепи» (там же, с. 427).
Следовательно, возможность человеческой эмансипации заключается «в образовании класса,
скованного радикальными цепями, такого класса гражданского общества, который не есть
класс гражданского общества; такого сословия, которое являет собой разложение всех
сословий...» (там же). Таким классом и является пролетариат. И именно его историческая
миссия состоит в том, чтобы посредством своей освободительной борьбы, путем
революции осуществить человеческую эмансипацию.
Там же, с. 567.

294
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
Источником этой иллюзии является в данном случае то обстоятельство,
что либеральная, буржуазно-демократическая оппозиция в Германии
сплошь и рядом выступала под флагом социализма и коммунизма, причем
и социализм и коммунизм сводились в основном к гуманистическому
умонастроению. Не сознавая этого, Энгельс публикует в 1845 г. статью
«Быстрые успехи коммунизма в Германии». Принимая
псевдосоциалистическую и псевдокоммунистическую декларацию буржуазных демократов за
действительно социалистические и коммунистические убеждения
и стремления, Энгельс заявляет, что «современное положение Германии
не может не привести в очень скором времени к социальной революции;
что эта неминуемая революция не может быть предотвращена
какими-либо мерами, способствующими развитию торговли и фабричной
промышленности, и что единственным средством предотвратить такую
революцию, — революцию более грозную, чем все потрясения предшествующей
истории, — является подготовка и введение коммунистической
системы» .
Предложение предотвратить пролетарскую революцию путем
постепенного введения коммунистической системы, конечно, весьма наивно
и может быть объяснено лишь влиянием утопического социализма (и
коммунизма), которое испытывал в это время Энгельс.
В том же 1845 г. Энгельс выступает в Эльберфельде с речами,
пропагандирующими идеи коммунизма. Он утверждает, что социальная
революция, к которой приближается Германия, отличается от прежних,
политических революций тем, что она есть «открытая война бедных против
богатых». Существующие в Германии социальные отношения делают эту
революцию неизбежной. «С той же уверенностью, с какой мы из
известных математических аксиом можем вывести новое положение, с той же
самой уверенностью можем мы из существующих экономических
отношений и из принципов политической экономии сделать заключение о
грядущей социальной революции» . Эту же мысль Энгельс развивает в
вышедшей в том же 1845 г. работе «Положение рабочего класса в Англии».
И здесь положение о «великой битве, ставшей уже неизбежной»
обосновывается анализом нищенского положения пролетариата, которое с
каждым годом становится все более нетерпимым, так как Англия является
богатейшей страной мира.
Энгельс подвергает критике английских социалистов, приверженцев
Р. Оуэна, которые «вполне смирны и миролюбивы», отрицают ре волю-
Там же, с. 448.

Идея революции в работах Маркса и Энгельса...
295
ционное насилие и не видят иного пути изменения существующего,
бедственного положения вещей, кроме «завоевания общественного мнения».
Утопическому социализму Энгельс противопоставляет классовую борьбу
пролетариата, в особенности стачечные выступления, которые он
характеризует как «военную школу», свидетельствующую о том, «как далеко
зашла в Англии социальная война». Вывод, к которому приходит Энгельс
однозначен: «...война бедных против богатых, которая теперь ведется
косвенно и в виде отдельных стычек, станет в Англии всеобщей и открытой.
Для мирного исхода уже слишком поздно» . Энгельс явно не сознает
того, что рабочее движение в Англии отнюдь не направлено на
уничтожение капиталистического строя. Чартистское, массовое движение
английских пролетариев, добивается демократических реформ. Забастовки
также не представляют собой ни военной школы, ни «авангардных схваток»;
задачи, которые ставят перед собой бастующие рабочие, сводятся к
повышению заработной платы, сокращению рабочего дня, улучшению
условий труда. И эти требования бастующих рабочих сплошь и рядом если не
полностью, то, во всяком случае, частично удовлетворяются.
В 1845 г. выходит в свет первый совместный труд Маркса и
Энгельса — «Святое семейство». Хотя основное содержание этой работы
составляет критика недавних соратников, младогегельянцев, в нем
излагаются попутно и материалистические воззрения ее авторов. В частности,
они пытаются выявить объективную обусловленность пролетарской
революции путем анализа спонтанно развивающегося антагонизма между
частной собственностью на средства производства и наемным трудом,
который предполагает работника, лишенного средств производства, т. е.
того, что составляет экономическую основу буржуазного общества. Отсюда
следует вывод: «...частная собственность в своем экономическом
движении сама толкает себя к своему собственному упразднению, но она
делает это только путем не зависящего от нее, бессознательного, против ее
воли происходящего и природой самого объекта обусловленного развития,
только путем порождения пролетариата как пролетариата, — этой
нищеты, сознающей свою духовную и физическую нищету, этой обесчелове-
ченности, сознающей свою обесчеловеченность и потому самое себя
упраздняющей» . Это положение — первая формулировка понятия
естественно-исторического процесса, одного из основных понятий
материалистического понимания истории.
Пролетарская революция, которую Маркс и особенно Энгельс непо-
Там же, с. 596.

296
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
средственно связывали с растущим возмущением пролетариата
тяжелейшими условиями его жизни и труда, теперь рассматривается как
конечный результат исторического развития частной собственности на
средства производства, которая, порождая пролетариат, выносит сама себе
приговор, приводимый в исполнение пролетариатом. Однако Маркс
и Энгельс вполне осознают, что пролетариат как класс еще не готов к
осуществлению своей исторической миссии. Но суть дела не в том, в чем
видит свою цель тот или иной пролетарий или даже весь пролетариат. «Его
цель и его историческое дело самым ясным и непреложным образом
предуказываются его собственным жизненным положением, равно как и всей
организацией современного буржуазного общества» . Тем не менее
Маркс и Энгельс не делают вывода, что пролетарская революция— дело
отдаленного будущего.
В 1845—1846 гг. Маркс и Энгельс связываются с парижской
общиной «Союза справедливых», члены которого находились под влиянием
утопического социализма. Энгельс в письме «Брюссельскому
коммунистическому корреспондентскому комитету» от 23 октября 1846 г.
сообщает о своем участии в дискуссии, состоявшейся в этом обществе: «Я
определил намерения коммунистов следующим образом: 1) отстаивать
интересы пролетариев в противоположность интересам буржуа; 2)
осуществить это посредством уничтожения частной собственности и
замены ее общностью имущества; 3) не признавать другого средства осуще-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 527. Впрочем, Энгельс в какой-то
мере осознает, что «в Германии слово социализм не означает ничего, кроме различных
туманных, неопределенных и неопределимых фантазий тех, кто видит, что необходимо что-то
предпринять, но не может решиться принять коммунистическую систему со всеми
вытекающими из нее выводами (там же, с. 530). Однако Энгельс сохраняет иллюзии
относительно тех немецких интеллигентов, которые объявляют себя коммунистами. Он сообщает
в своей статье, что Фейербах «объявил себя коммунистом» и выразил «свое глубокое
убеждение в том, что коммунизм является лишь необходимым выводом из
провозглашенных им принципов и что, по существу, коммунизм является лишь практикой того, что он
сам уже давно провозгласил в теории» (там же, с. 525). Фейербах действительно
объявлял себя коммунистом, но коммунизм для него не более чем гуманное, сердечное
отношение человека к человеку. Он пишет: «К чему сводится мой принцип? К Я и к другому Я,
к «эгоизму» и к «коммунизму», ибо и то и другое так друг с другом связаны, как голова
и сердце. Без эгоизма у тебя не будет головы, без коммунизма — сердца» (Фейербах
Л. Избранные философские произведения. М.,1955, т. 1, с. 267).

Идея революции в работах Маркса и Энгельса...
297
ствления этих целей кроме насильственной демократической
революции» .
Понятие насильственной демократической революции заслуживает
особого внимания, так как оно поясняет, почему Маркс и Энгельс считали
невозможным социалистические преобразования без революционного
насилия. Необходимость последнего, как полагали они, вытекает не просто из
констатации факта политического господства буржуазии, а из констатации
антидемократического характера тогдашней государственной власти.
Понятно поэтому, почему Энгельс в «Принципах коммунизма»
(предварительный проект «Манифеста Коммунистической партии»)
рассматривает диктатуру пролетариата как результат демократической революции.
Эта идея получает свое законченное выражение в «Манифесте...», в
котором пролетарская революция и диктатура пролетариата
характеризуются как «завоевание демократии».
«Немецкая идеология» — второе совместное произведение Маркса
и Энгельса, относящееся к 1846 г., представляет собой дальнейшее
развитие идеи революции, которому придается всеобщее философско-историче-
ское значение. Продолжая критику младогегельянства, в особенности его
анархистской разновидности в воззрениях М. Штирнера, Маркс и
Энгельс опровергают идеалистическое учение, согласно которому в мире
господствуют религия, понятия, всеобщее. Штирнер и другие
младогегельянцы реформируют это идеалистическое воззрение, утверждая, что
движущей силой истории является не религия, не абстрактные понятия,
а «критическая критика», критически мыслящие личности. Маркс и
Энгельс опровергают и эту разновидность идеализма, настаивая на том, что
«не критика, а революция является движущей силой истории, а также
религии, философии и всякой иной теории» . Однако это полемически
высказанное категорическое (пожалуй, слишком категорическое) суждение
недостаточно адекватно выражает воззрения Маркса и Энгельса, как они
изложены в «Немецкой идеологии». Дело в том, что именно в
«Немецкой идеологии» впервые появляется выражение «материалистическое
понимание истории» и соответственно этому формулируются его основные
положения, согласно которым движущей силой истории является
развитие материального производства, производительных сил, а революции
представляют собой следствие противоречия между развивающимися
производительными силами и устаревающими общественными отноше-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 552.
Там же, с. 517.

298
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
ниями производства. Основы этой теории были уже предметом анализа
в четвертой главе настоящей работы. Здесь же особенно важно
подчеркнуть, что материалистическое понимание истории противопоставляется
Марксом и Энгельсом теории насилия, которую они характеризуют как
господствующую социально-политическую концепцию, являющуюся
натуралистической разновидностью идеалистического понимания истории.
«До сих пор, — пишут они, — насилие, война, грабеж, разбой и т. д.
объявлялись движущей силой истории» . Отвергая это воззрение, Маркс
и Энгельс отнюдь не отрицают того, что оно опирается на определенные
исторические факты, в особенности на события, относящиеся к эпохе
крушения Римской империи, а также на последующую историю Европы,
существенное содержание которой составляли войны, завоевания и другие
формы насилия.
Историки эпохи реставрации (Гизо, Тьерри, Минье), исследования
которых высоко оценивались основоположниками марксизма, объясняли
возникновение противоположных классов феодального общества,
завоеванием одного народа другим. Маркс и Энгельс, выступая против
несостоятельного, с их точки зрения, преувеличения роли завоевания в
истории, указывают на тот факт, что захватнические войны предполагают
наличие того, что может быть предметом захвата, в особенности того, что
создано трудом, материальным производством. В этой связи
основоположники марксизма указывают: «Нет ничего обычнее представления,
будто в истории до сих пор все сводилось к захвату. Варвары захватили
Римскую империю, и фактом этого захвата принято объяснять переход от
античного мира к феодализму» . Маркс и Энгельс, разумеется,
нисколько не отрицают факты, но они подчеркивают, что «захвату повсюду очень
скоро приходит конец. Когда для захвата ничего уже более не остается,
нужно перейти к производству» . Следовательно, с точки зрения
материалистического понимания истории теория насилия, согласно которой
история общества определяется внеэкономическими факторами,
принципиально несостоятельна. Внеэкономическое принуждение,
характеризующее феодальные производственные отношения, Маркс и Энгельс
объясняют не просто насилием, а уровнем развития производительных
сил в эту эпоху. Переход от феодального способа производства к
капиталистическому означает замену внеэкономического принуждения к труду
принуждением экономическим, обусловленным капиталистическими
производственными отношениями. Это значит, что марксизм не только обос-
Там же, с. 39.

Идея революции в работах Маркса и Энгельса...
299
новывает приоритет экономического развития, но и доказывает, что его
роль неуклонно возрастает в ходе исторического развития человечества.
Таким образом, понятие насилия, включенное в содержание
материалистического понимания истории, становится производным понятием,
содержание которого определяется антагонистическими противоречиями,
присущими развитию материального производства. Поэтому в рамках этого
учения насилие рассматривается, с одной стороны, как сущностный элемент
государственной власти, а с другой — как революция, необходимость
которой обусловлена антагонистическим характером экономического
прогресса.
В «Немецкой идеологии» также поставлен вопрос о роли революции
в преобразовании сознания людей. Это — весьма важный вопрос,
постановка которого органически связана с Марксовым пониманием
человеческой сущности, как совокупности всех общественных отношений. С этой
точки зрения революция, как переход от одного общественного строя
к другому, является вместе с тем и изменением человеческой сущности.
Поскольку Маркс и Энгельс отмечали в «Святом семействе», что
пролетариат еще не стал классом, способным построить новое общество, они
выражают надежду, что «коммунистическая революция» не только
покончит с буржуазными экономическими и политическими отношениями,
но также будет означать «массовое изменение людей, массовое
порождение коммунистического сознания». Именно поэтому «революция
необходима не только потому, что никаким иным способом невозможно
свергнуть господствующий класс, но и потому, что свергающий класс только
в революции может сбросить с себя всю старую мерзость и стать
способным создать новую основу общества» . В какой мере оправдана эта
надежда, вернее, даже уверенность Маркса и Энгельса? Английская
революция XVII века, французская революция XVIII века действительно
преобразовывали не только общественные отношения, но и членов
общества. Но не следует забывать, что этим революциям предшествовало
более или менее длительное развитие капиталистических отношений в
рамках феодального общества, развитие, приводившее в какой-то мере к
изменению и господствовавших феодальных экономических и политических
отношений. Это значит, что изменение людей, порождение буржуазного
сознания началось и все более ширилось до этих буржуазных революций,
что, конечно, нисколько не умаляет их громадного исторического значе-
Там же, с. 40.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 27, с. 60.

300
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
ния, в том числе и их роли в порождении массового буржуазного
сознания.
Маркс следующим образом характеризует английскую революцию
1648 г. и французскую революцию 1789 г., отмечая основные присущие
им черты, которые делают их эпохальными историческими свершениями:
«Революции 1648 и 1789 годов не были английской и французской
революциями; это были революции европейского масштаба. Они
представляли не победу определенного класса общества над старым политическим
строем; они провозглашали политический строй нового европейского
общества. Буржуазия победила в них; но победа буржуазии означала тогда
победу нового общественного строя, победу буржуазной собственности
над феодальной, нации над провинциализмом, конкуренции над цеховым
строем, дробления собственности над майоратом, господства
собственника земли над подчинением собственника земле, просвещения над
суеверием, семьи над родовым именем, предприимчивости над героической
ленью, буржуазного права над средневековыми привилегиями... Эти
революции выражали в гораздо большей степени потребности всего
тогдашнего мира, чем потребности тех частей мира, где они происходили,
т. е. Англии и Франции» .
Соглашаясь с этой блестящей характеристикой ранних буржуазных
революций, нельзя, однако, признать, что она применима и к европейским
буржуазным революциям XIX века, которые происходили в ставшем уже
в основном капиталистическом обществе и преследовали задачи
завершения буржуазно-демократических преобразований, задачи, в решении
которых трудящиеся массы были более заинтересованы, чем буржуазия.
Возвращаясь к тезису Маркса и Энгельса о преобразующем влиянии
«коммунистической революции», нельзя не признать, что убеждение
основоположников марксизма носило утопический характер, во-первых,
потому, что развитие капитализма не порождало необходимости такой
революции, и, во-вторых, потому, что уничтожение капиталистических
производственных отношений, как показал удручающий советский
исторический опыт, не превратило пролетариат в совершенно новый класс,
способный построить коммунистическое общество, идея которого также
оказалась утопией. И совершенно несостоятельным является поэтому
убеждение авторов «Немецкой идеологии» в том, что эпоха
«коммунистической революции» уже наступила. «Мы показали, — заявляют
они, — что в настоящее время индивиды должны уничтожить частную
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 37.

Идея революции в работах Маркса и Энгельса...
301
собственность, потому что производительные силы и формы общения
(имеются в виду общественные отношения производства. — Т.О.)
развились настолько, что стали при господстве частной собственности
разрушительными силами и потому, что противоположность между
классами достигла своих крайних пределов» . Разумеется, «Немецкая
идеология» не показала необходимости пролетарской революции, не показала
того, что производительные силы буржуазного общества вступили в
конфликт с буржуазными производственными отношениями. Иллюзия
Маркса и Энгельса имела своим источником назревание революционной
ситуации в Германии и других европейских странах. Эта революционная
ситуация, наличие которой осознавали многие современники Маркса
и Энгельса, представлялась основоположникам марксизма преддверием
не буржуазной, а пролетарской революции.
В 1844 г. в « Hемецко-французском ежегоднике» Маркс утверждал:
«В Германии никакое рабство не может быть уничтожено без того, чтобы
не было уничтожено всякое рабство» . Это утверждение означало
фактически отрицание возможности и необходимости
буржуазно-демократической революции и тем самым убеждение в том, что в Германии возможна
и необходима только пролетарская революция. Такое превратное
понимание революционной ситуации, складывавшейся в Западной Европе,
преодолевается Марксом и Энгельсом, но далеко не в полной мере лишь
в 1846—1847 гг. в их полемике с буржуазным радикалом К. Гейнценом,
который не без основания заявлял, что главным социальным вопросом
в Германии является замена монархии республикой, и обвинял Маркса
и Энгельса в том, что они стремятся установить «коммунистическую
диктатуру» с помощью «какого-нибудь» немецкого Бланки» . Отвергая это
не лишенное оснований обвинение, Маркс и Энгельс теперь уже
правильно, в отличие от предшествующих лет, указывали на то, что Германия
стоит на пороге буржуазной революции, и рабочие, писал Маркс, «могут
и должны участвовать в буржуазной революции, поскольку она является
Там же, с. 21.
Там же, с. 74.
Там же. Следует, впрочем, отметить, что Маркс и Энгельс, выступая
против представления о насилии как движущей силе истории, указывают и на то, что в
классово-антагонистическом обществе постоянно наличествует насилие как средство,
необходимое господствующему классу. Так, в «Капитале» Маркс констатирует: «Как известно,
в действительной истории большую роль играют завоевание, порабощение, разбой, —
одним словом, насилие» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч.,
т. 23, с. 726). Это положение нисколько не противоречит тому, что сказано в «Немецкой

302
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
предпосылкой рабочей революции». Буржуазная революция несомненно
ускорит развитие революционного движения пролетариата, но пролетарии
«ни одного мгновения не могут рассматривать буржуазную революцию как
свою конечную цель» . Остается, однако, неясным (или, может быть,
нерешенным) вопрос, какой смысл вкладывается в характеристику
буржуазной революции как предпосылки революции пролетарской. Означает ли
это выражение, что одна революция непосредственно предшествует
второй? К такому пониманию этого вопроса ведет утверждение Маркса в той
же статье против Гейнцена, что в XIX веке в отличие от XVII и XVIII
столетий «дело идет об отмене буржуазных отношений собственности»3.
Но если это так, то само собой напрашивается вывод, который и делается
в той же статье: «...там, где политическая власть находится уже в руках
буржуазии, пролетарии должны ее низвергнуть. Они должны сами стать
властью, прежде всего революционной властью» . Столь же радикально
высказывается Энгельс в «Принципах коммунизма»: «В интересах
коммунистов помочь буржуазии скорее достичь господства, чтобы затем как
можно скорее в свою очередь свергнуть ее» . В другой статье «Движение
1847 года», опубликованной в январе 1848 г., т. е. за месяц до революции,
Энгельс утверждает, что буржуа «завоюет лишь самое большое
несколько лет полного тревог блаженства, чтобы вскоре после этого быть
свергнутыми в свою очередь»2. Однако наряду с этими и приведенными в сноске
высказываниями, которые, как я покажу дальше, были прямо связаны
с глубоко ошибочной идеей непрерывной революции, Маркс в высшей
степени трезво предупреждает в этой же, направленной против Гейнцена
статье: «... если пролетариат и свергнет политическое господство буржуазии.
идеологии», в которой Маркс и Энгельс отрицали, что насилие является движущей силой
истории. Далее Маркс указывает, что методы первоначального накопления капитала
«отчасти покоятся на грубейшем насилии», так как «все они пользуются государственной
властью, т. е. концентрированным и организованным общественным насилием, чтобы
ускорить процесс превращения феодального способа производства в капиталистический и
сократить его переходные стадии. Насилие является повивальной бабкой всякого старого
общества, когда оно беременно новым. Само насилие есть экономическая потенция» (там
же, с. 761). Таким образом, материалистическое понимание истории нельзя упрекнуть
в недооценке, умалении роли насилия в истории. Правильнее будет сказать, что своим
материалистическим пониманием истории Маркс и Энгельс указали на большое, но отнюдь
не решающее значение насилия в развитии классового общества.

Идея революции в работах Маркса и Энгельса...
303
его победа будет лишь кратковременной, будет лишь вспомогательным
моментом самой буржуазной революции, — как это было в 1794 г., — до тех
пор, пока в ходе истории, в ее «движении» не создались еще материальные
условия, которые делают необходимым уничтожение буржуазного
способа производства, а следовательно, также и окончательное свержение
политического господства буржуазии» .
Таким образом, налицо противоречащие друг другу высказывания,
относящиеся к одному и тому же периоду интеллектуального развития
Маркса и Энгельса. Кстати сказать, приведенная цитата, указывающая
на то, что развитие производительных сил еще не достигло такого
уровня, когда возникает необходимость замены частной собственности на
средства производства общественной собственностью, не является
единственным высказыванием Маркса и Энгельса на эту тему. В «Немецкой
идеологии», т. е. за год до выступления против Гейнцена, Маркс и
Энгельс в весьма категорической форме утверждали: «...частная
собственность может быть уничтожена только при условии всестороннего
развития индивидов, потому что наличные формы общения и
производительные силы всесторонни, и только всесторонне развивающиеся индивиды
могут их присвоить, т. е. превратить в свою свободную
жизнедеятельность» . Само собой разумеется, что таких условий не существовало во
времена Маркса и Энгельса, которые постоянно указывали на то, что
существующее разделение труда делает невозможным всестороннее
развитие индивидов, что оно обрекает их, как утверждает Маркс в «Нищете
философии» на «профессиональный идиотизм». Что же понуждало
Маркса и Энгельса, вопреки этим недвусмысленным высказываниям,
утверждать, что эпоха пролетарской (коммунистической, по их
выражению) революции уже наступила, что упразднение капиталистических
отношений и переход к коммунизму стал, в сущности, безотлагательной
необходимостью?
Ответ на этот вопрос я попытаюсь дать во втором разделе этой
главы, в котором рассматривается уже не формирование марксизма, а его
развитие на своей, так сказать, собственной основе. Подытоживая же
содержание этого первого раздела, я хочу подчеркнуть, что идея
насильственной революции, революционного уничтожения капиталистического
строя и политического господства буржуазии высказывалась,
обосновывалась Марксом и Энгельсом еще до того, как они создали свое учение
и противопоставили его утопическому социализму и коммунизму. По-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 70.

304
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
скольку ряд представителей французского утопического коммунизма
(Бабеф и его продолжатели, а также О. Бланки) доказывали, что
политическое господство буржуазии может быть ниспровергнуто лишь
посредством насильственной революции, следует признать, что переход
Маркса и Энгельса с революционно-демократических позиций к
коммунистическим воззрениям происходил под несомненным влиянием
французского утопического коммунизма. Однако, в отличие от Бланки и
других революционных коммунистов-утопистов, Маркс и Энгельс не
считали, что «коммунистическая революция» может быть осуществлена путем
восстания, организованного небольшой группой
революционеров-заговорщиков. Несколько таких восстаний, организованных французскими
коммунистами, потерпели поражение, что не могло не способствовать
дискредитации идеи революционного заговора.
Важнейшей характеристикой процесса формирования марксизма
является зарождение и развитие идеи об исторической миссии пролетариата,
его классовой, освободительной борьбе, которая, как полагали Маркс
и Энгельс, уже в недалеком, вполне предвидимом будущем приведет
к пролетарской (коммунистической) революции. Таким образом,
коммунистическое переустройство общества представлялось Марксу и
Энгельсу делом ближайшего будущего. Показательно, например, то, что писал
Энгельс в 1844 г. относительно колоний, которые организовывали в
Америке Р. Оуэн, Э. Кабе и другие коммунисты-утописты: «Коммунизм,
общественная жизнь и деятельность на основе общности имущества,
не только возможен, но уже фактически осуществляется во многих
общинах в Америке и в одной местности в Англии и осуществляется, как
увидим, с полным успехом» . Тот факт, что все эти коммунистические
опыты потерпели полный провал, остался, по-видимому, незамеченным
Энгельсом.
Итак, идея насильственной антикапиталистической революции
и «предвидение» недалекого коммунистического будущего человечества
развиваются Марксом и Энгельсом в процессе формирования их
собственного учения под непосредственным влиянием революционного
утопического коммунизма. В последующий период, начало которого можно
датировать «Манифестом Коммунистической партии» и революционными
событиями 1848—1849 гг., Маркс и Энгельс пытаются обосновать свои
коммунистические идеи путем теоретического осмысления истории,
опыта этих революций и экономического исследования капиталистического
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 6, с. 115.

Идея революции в работах Маркса и Энгельса...
305
способа производства. Они подвергают основательной и в принципе
справедливой критике утопический социализм (и коммунизм),
решительно размежовываются с ними, настаивая на том, что они, в отличие от
своих предшественников, создают материалистически обоснованную,
исследующую действительный исторический процесс научную
коммунистическую теорию. Однако исторический опыт XX века доказал, что
созданная ими теория, несмотря на ее принципиальное отличие от учений
их предшественников-утопистов, оказалась если не полностью, то в ряде
своих основных положений также утопическим учением.
УБЕЖДЕНИЕ МАРКСА И ЭНГЕЛЬСА
В БЕЗОТЛАГАТЕЛЬНОЙ НЕОБХОДИМОСТИ
ПРОЛЕТАРСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ И ЕГО
ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ОБОСНОВАНИЕ
«Манифест Коммунистической партии» — первый программный
документ «научного коммунизма» и признанное классическим изложение
его основных положений. Он, неоднократно переиздавался при жизни
Маркса и Энгельса, и в предисловии к каждому изданию его авторы
постоянно подчеркивали незыблемую истинность его основных
положений. Значит ли это, что основоположники марксизма не пересмотрели
тех или иных положений? Последующее изложение призвано дать
ответ на этот вопрос.
«Манифест» констатирует бурный рост производительных сил
капиталистического общества. Буржуазия неустанно развивает производство
как в национальном, так и в международном масштабе, создавая при
помощи своей «тяжелой артиллерии» (дешевые цены) новые рынки сбыта,
вовлекая в капиталистическое развитие экономически отсталые страны,
организуя новые отрасли производства. В этой констатации достаточно
очевидного процесса существенно то, что революционизирование
производства Маркс и Энгельс характеризуют, да будет позволено это
выражение, как природу буржуазии, ее сущностную определенность.
«Буржуазия не может существовать, не вызывая постоянно переворотов в
орудиях производства, не революционизируя, следовательно,
производственных отношений, а стало быть, и всей совокупности общест-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 441.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 428.

306
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
венных отношений» . В этом положении в высшей степени существенно
признание того, что в условиях капитализма вместе с развитием
производительных сил изменяются, соответственно этому процессу, и
производственные отношения. Ярким примером этого является переход от
мануфактурного к промышленному капитализму, промышленная революция,
которая, собственно, и создает качественно отличный от ремесленников
класс пролетариев*. Но если капиталистические производственные
отношения изменяются благодаря прогрессу производительных сил
буржуазного общества, то о каком противоречии, конфликте между ними может
идти речь? С точки зрения марксизма такой конфликт закономерен,
неизбежен, поскольку производственные отношения, хотя и изменяются
вследствие роста производительных сил, все же остаются
капиталистическими отношениями производства. Но ведь, согласно марксизму, этот
конфликт состоит в том, что капиталистические производственные
отношения становятся оковами для развития производительных сил. Между
тем производительные силы буржуазного общества развиваются
революционным образом, о чем трезво и красноречиво говорит «Манифест».
Поэтому совершенно не согласуется с этим, не подлежащим сомнению
фактом, важнейшее для всего содержания этого произведения
утверждение о кризисе капиталистической системы, который-де с неотвратимой
необходимостью ведет к пролетарской революции. Маркс и Энгельс
утверждают: «Вот уже несколько десятилетий история промышленности
и торговли представляет собой лишь историю возмущения современных
Heinzen К. Die Helden des teutschen Kommunismus. Bern, 1848, S. 98.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 313.
Там же, с. 302. Несколько ниже мы читаем, что после победы буржуазии
боевым кличем коммунистической партии «является отнюдь не республика вместо монархии
(это прямо направлено против лозунга Гейнцена. — Т.О.), а господство рабочего класса
вместо господства класса буржуазии» (там же, с. 303). А в «Манифесте
Коммунистической партии», т. е. уже в 1848 году, также утверждается: «Немецкая буржуазная
революция, следовательно, может быть лишь непосредственным прологом пролетарской
революции» (там же, с. 459). Эти высказывания не оставляют сомнений в том, что Маркс и
Энгельс, несмотря на весьма существенную оговорку, которая приведена вслед за цитируемым
выше положением, считали и возможной и необходимой в условиях тогдашней Германии
и других европейских стран революционное коммунистическое переустройство общества.
Там же, с. 298.

Идея революции в работах Маркса и Энгельса...
307
производительных сил против современных производственных
отношений, против тех отношений собственности, которые являются условиями
существования буржуазии и ее господства. Достаточно указать на
торговые кризисы, которые, возвращаясь периодически, все более и более
грозно ставят под вопрос существование всего буржуазного общества» .
Торговые кризисы, о которых здесь идет речь, есть не что иное, как
кризисы перепроизводства. Первый такой кризис разразился в Англии
в 1825 году. Периодическое повторение этих кризисов истолковывалось
утопическими социалистами как свидетельство экономической
несостоятельности капиталистической системы. «Манифест» в этом отношении
следует по уже проторенному пути. Разрушительный характер кризисов
перепроизводства не мог, конечно, не приводить к мысли о том, что
капиталистическое производство таит в себе неустранимую угрозу своему
собственному существованию. Следует, конечно, учесть и то
обстоятельство, что в 1848 г., когда был опубликован «Манифест», еще не
существовало политической экономии марксизма. Неудивительно поэтому, что
в исследованиях Маркса и Энгельса, предшествовавших созданию этого
учения, периодические кризисы перепроизводства отождествлялись
с кризисом всей капиталистической системы. Лишь в процессе
разработки своей экономической теории Маркс установил, что такого рода
кризисы представляют собой нормальные фазы капиталистического процесса
воспроизводства, за которыми следует новый его подъем.
Итак, констатация периодических кризисов перепроизводства
истолковывается в «Манифесте» как свидетельство кризиса всей
капиталистической системы, непосредственное выражение конфликта между
производительными силами и производственными отношениями. А этот
конфликт, политическим выражением которого является антагонизм между
трудом и капиталом, классовая борьба пролетариата, являющаяся по
природе своей политической борьбой, как утверждают авторы «Манифеста»,
образует объективную, экономическую основу пролетарской революции,
насильственного переворота, победоносным завершением которого
становится упразднение частной собственности на средства производства
и утверждение политического господства пролетариата. Отсюда следует
вывод: «...мы прослеживали более или менее прикрытую гражданскую
войну внутри существующего общества вплоть до того пункта, когда она
Там же, с. 339.
Там же, с. 469.
3 Там же, с. 299.

308
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
превращается в открытую революцию, и пролетариат основывает свое
господство посредством насильственного ниспровержения буржуазии» .
Пролетарская революция представлялась авторам «Манифеста»
отнюдь не более или менее отдаленным будущим: как указывалось уже
выше, буржуазная революция характеризовалась «Манифестом» как
непосредственный пролог революции пролетарской. Это убеждение
теоретически обосновывалось концепцией непрерывной революции, которая станет
предметом моего анализа после того, как будет дан ответ на вопрос:
почему Маркс и Энгельс, несмотря на бурное развитие производительных сил
буржуазного общества (неопровержимое свидетельство
жизнеспособности капитализма), упорно настаивали на том, что пролетарская революция,
уничтожение капиталистических производственных отношений является
безотлагательной необходимостью? Ссылка на кризисы
перепроизводства, на противоречие между производительными силами и
капиталистическими производственными отношениями не может служить ответом на этот
вопрос. Таким ответом является констатация характерной для тогдашней
стадии развития капитализма прогрессирующего обнищания пролетарских
и непролетарских трудящихся масс. И нет ни малейшего преувеличения
в утверждении авторов «Манифеста»: «...современный рабочий с
прогрессом промышленности не поднимается, а все более опускается ниже
условий существования своего собственного класса. Рабочий становится
паупером, и пауперизм растет еще быстрее, чем население и богатство. Это
ясно показывает, что буржуазия неспособна оставаться далее
господствующим классом общества... Она неспособна господствовать,
потому что неспособна обеспечить своему рабу даже рабского уровня
существования... Общество не может более жить под ее властью, т. е. ее жизнь
несовместима более с обществом» .
Повторяю: в этой констатации бедственного положения пролетариата
нет никакого сгущения красок. Эта констатация, которую мы находим
и в публикациях ряда чуждых марксизму авторов, основывается, в
частности, на эмпирическом исследовании, проведенном Энгельсом в работе
«Положение рабочего класса Англии», опубликованной в 1845 г.
Предметом анализа Энгельса являются социальные последствия
промышленной революции в самой передовой капиталистической стране. Налицо
громадный подъем производительных сил, небывалое умножение
общественного богатства и вместе с тем повсеместная пауперизация: разорение
мелких производителей, постоянное увеличение резервной армии проле-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 441.

Идея революции в работах Маркса и Энгельса...
309
тариев, понижение и без того низкого уровня их жизни* .
Книга Энгельса потрясает своим описанием тяжелейших условий
труда во всех отраслях промышленности, убогих жилищных условий,
нищенского питания английских рабочих. Энгельс обвиняет английских
капиталистов в «промышленном убийстве». Он заявляет: «...если общество
ставит сотни пролетариев в такое положение, что они неизбежно обречены
на преждевременную, неестественную смерть, на смерть насильственную
в такой же мере, как смерть от меча или пули; если общество лишает
тысячи своих членов необходимых условий жизни, ставит их в условия, в
которых они жить не могут; если оно сильной рукой закона удерживает их
в этих условиях, пока не наступит смерть, как неизбежное следствие;
если оно знает, великолепно знает, что тысячи должны пасть жертвой
таких условий, и все же этих условий не устраняет, — это тоже убийство,
в такой же мере, как убийство, совершенное отдельным лицом, но только
убийство скрытое, коварное, от которого никто не может себя
оградить...»
Современному читателю эта характеристика положения английского
пролетариата может показаться слишком эмоционально заостренной,
сгущающей краски и т. п. Однако возмущение, выражаемое Энгельсом,
не помешало ему объективно обрисовать положение вещей, и притом,
конечно, не только в Англии. Укажу хотя бы на то, что накануне
революций 1848 г. рабочий день во Франции и Германии достигал 18 часов,
а заработная плата, выдававшаяся зачастую товарами из фабричных
лавок, едва обеспечивала полуголодное существование. В Лионе,
знаменитом своим производством бархата, ткачи получали за свой
восемнадцатичасовой рабочий день менее 20 су. В Кельне, по данным официальной
статистики, каждый четвертый житель поддерживался на средства
публичной благотворительности . Даже прусские военные с тревогой
говорили о плохом состоянии здоровья новобранцев. Несомненно, что не из
любви к рабочему классу прусское правительство в 1828 г. запретило
ночную работу детей.
Книга Энгельса подытоживает на основе большого фактического
материала выводы, которые и он, и Маркс сделали в статьях,
напечатанных в «Немецко-французском ежегоднике». Маркс указывал в одной
из этих статей, что Англия, не знающая себе равных по уровню
развития производства, является, по общему признанию, страной
пауперизма. Даже само слово «пауперизм» английского происхождения. Чем же
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 42, с. 211.

310
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
объясняют английские законодатели «ужасающий рост пауперизма»?
Нераспорядительностью администрации? Так утверждали либеральные
защитники капитализма. Разумеется, с таким объяснением фактов
Маркс не мог согласиться. Причину пауперизма в наиболее
процветающей капиталистической стране этой эпохи, стране, уже в те времена
ставшей могущественной колониальной империей, Маркс видит в
капиталистическом способе производства. Этот вывод вполне оправдан
применительно к капитализму эпохи промышленной революции
и последующего периода, охватывающего большую часть XIX века.
Но Маркс говорит о сущности капиталистического способа
производства, которая-де неизбежно порождает прогрессирующее обнищание
пролетариата как необходимое условие капиталистического прогресса.
Такая характеристика капитализма в целом является, с одной стороны,
недооценкой экономических потенций этого способа производства,
а с другой стороны, недооценкой экономической классовой борьбы
пролетариата, которая уже в последней трети XIX века вынуждала
капиталистов Англии, Франции, Германии и некоторых других стран идти,
по меньшей мере, на частичное удовлетворение его требований.
Маркс не ограничился констатацией факта обнищания рабочего
класса, он теоретически осмысливает это явление, которое, однако, он
понимает не как факт, характеризующий определенную эпоху
капиталистического развития, а как объективный закон развития всего
капиталистического способа производства. Так, в работе «Наемный труд и капитал»,
написанной в 1847 г., Маркс, разделяя воззрения Д. Рикардо,
утверждал, что рост прибыли капиталиста означает понижение заработной
платы рабочих. «Заработная плата и прибыль находятся о обратном
отношении друг к другу... Прибыль повышается в той же мере, в какой
понижается заработная плата» . Это положение, которое на первый взгляд
представляется само собой разумеющимся, в действительности
правильно лишь при условии, что производительность труда остается
неизменной. Однако развитие машинного производства и совершенствование его
технологии значительно повышают производительность труда,
увеличивают прибыли капиталистов и позволяют им, понуждаемым
требованиями рабочих, идти не некоторое увеличение заработной платы. Это значит,
что одновременное увеличение прибыли капиталиста и заработной платы
рабочих вполне возможно. И этот процесс начал происходить в наиболее
развитых капиталистических странах уже в последней четверти XIX
столетия. Кстати, вывод о возможности одновременного повышения
заработной платы и прибыли капиталиста можно сделать и из учения Маркса
об относительной прибавочной стоимости, получаемой за счет увеличения
производительности труда. Это учение изложено в первом томе «Капи-

Убеждение Маркса и Энгельса...
311
тала», но Маркс делает из него лишь тот вывод, что производство
относительной прибавочной стоимости увеличивает прибыль капиталиста.
Положение о прогрессирующем в ходе развития капитализма
обнищании пролетариата является, на мой взгляд, важнейшим политическим
выводом, содержащимся в Марксовом «Капитале». Значение этого
вывода, как ясно из предшествующего изложения, состоит в том, что он
обосновывает безотлагательную необходимость пролетарской революции*.
Поскольку тезис о прогрессирующем обнищании пролетариата является
не только констатацией наличного положения вещей, но и предвидением
еще более удручающего будущего, которое следует предотвратить во что
бы то ни стало, естественно возникает вопрос: насколько теоретически
обосновано это предвидение? Маркс в своем «Капитале», который
существенно отличается по своему научному уровню от его ранних
экономических исследований 40-х годов, исходит из установленного его
предшественниками-экономистами факта: капиталистическое воспроизводство по
природе своей носит расширенный характер, что непосредственно
свидетельствует о его превосходстве над докапиталистическими способами
производства. Это предполагает постоянное увеличение массы средств
производства, т. е. превращение в капитал значительной части прибыли
капиталистов, к чему вынуждают последних объективные законы
конкуренции. Ведь пролетарии не в состоянии выкупить большую часть
производимых ими товаров, а растущая масса прибавочной стоимости (а
значит, и прибыли) капиталистов значительно превосходит средства,
необходимые для их личного потребления. В рамках этих экономических
условий и прежде всего при данном жизненном уровне трудящихся не
существует факторов, противодействующих такому типу экономического
развития, при котором затраты на производство средств производства
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 427.
* «Пролетариат, — пишет Энгельс в «Принципах коммунизма», — возник
в результате промышленной революции, которая произошла в Англии во второй половине
прошлого века и после этого повторилась во всех цивилизованных странах мира» (там же,
с. 322). Это утверждение нуждается в уточнении не только потому, что у Энгельса в те
годы не было оснований говорить о «всех цивилизованных странах», но также и потому, что
даже во Франции и Германии промышленная революция началась лишь в конце первой
трети — первой половины XIX века. И немецкие, и французские пролетарии, о которых
писали Маркс и Энгельс в 40-х гг., были в подавляющем своем большинстве
ремесленниками, значительная часть которых, правда, была уже вовлечена в мануфактурные
капиталистические предприятия.

312
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
превосходят затраты на производство средств потребления.
Следовательно, объективно обусловленный процесс капиталистического
воспроизводства порождает сравнительно низкий уровень потребления
продуктов производства их производителями, трудящимися.
Примат производства средств производства над производством
средств потребления, производство ради производства, как писал Маркс,
означает вместе с тем и изменение органической структуры капитала,
более быстрое возрастание постоянного капитала (средств производства
и их стоимости) по сравнению с переменным капиталом, т. е. количеством
занятых в производстве рабочих, совокупной стоимости рабочей силы.
Следовательно, для производительного применения каждой рабочей
силы требуется в среднем больше средств производства (больше затрат
капитала), чем в прошлом. Поскольку прибыль капиталиста соответствует
величине всего авансированного капитала, а творцом прибавочной
стоимости, превращающейся в прибыль, может быть лишь рабочая сила,
постольку относительное уменьшение доли переменного капитала по
отношению ко всей его, к тому же все возрастающей величине означает не что,
иное, как понижение нормы прибыли на капитал.
Как указывает Маркс, «понижение нормы прибыли представляет
собой закон, который в известный момент самым резким образом приходит
в столкновение с развитием производительной силы труда и потому
постоянно должен преодолеваться посредством кризисов» . Маркс, правда,
называет этот закон законом-тенденцией, указывая на
противодействующие ему факторы (совершенствование орудий труда, механизация
трудовых процессов, рост производительности труда и т. д.), однако в
конечном счете настаивает на приведенном выше выводе: норма прибыли,
приносимая функционирующим капиталом неуклонно снижается. Этот
вывод, опровергнутый развитием капитализма, крайне необходим
Марксу для обоснования его, по существу, главного теоретического тезиса:
капиталистический прогресс и прогрессирующее обнищание
пролетариата — две стороны единого, антагонистического по своей природе
исторического процесса.
В 23 главе первого тома «Капитала» Маркс анализирует
экономическое положение Англии за двадцатилетний период (1846—1866), рисуя
поистине ужасающую картину обнищания пролетариев. Так, касаясь
условий жизни рабочих в Бакингемшире, Маркс констатирует: «На
каждую семью приходится меньше площади, чем на одного каторжника.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 429.

Убеждение Маркса и Энгельса...
313
Ни в одном доме нет больше одной спальни, ни в одном нет черного
хода, в очень немногих домах имеется водоснабжение... Из жильцов
обследованных 16 домов только у одного единственного заработок достигал 10
шилл. в неделю. Количество воздуха, приходившееся в упомянутом
случае на каждого человека, соответствует тому, что досталось бы на долю
каждого, если бы на ночь он был заперт в ящик в 4 фута по всем трем
измерениям» . Эти и другие приводимые Марксом фактические данные
содержатся в разделе упомянутой выше главы, названном «Иллюстрация
всеобщего закона капиталистического накопления», который
формулируется Марксом следующим образом: «Чем больше общественное
богатство, функционирующий капитал, размеры и энергия его возрастания, а
следовательно, чем больше абсолютная величина пролетариата и
производительная сила его труда, тем больше промышленная резервная
армия... Но чем больше эта резервная армия по сравнению с активной
рабочей армией, тем общирнее постоянное перенаселение, нищета которого
прямо пропорциональна мукам труда активной рабочей армии. Наконец,
чем больше нищенские слои рабочего класса и промышленная резервная
армия, тем больше официальный пауперизм. Это — абсолютный,
всеобщий закон капиталистического накопления» .
Маркс различал относительное и абсолютное обнищание
пролетариата. Первое означает уменьшение доли пролетариата в создаваемом
общественном богатстве, второе — прогрессирующее обнищание этого
класса. Таким образом, положение рабочего класса постоянно ухудшается как
в одном, так и в другом отношении. Обнищание пролетариата еще более
усугубляется вследствие того, что капиталистическое производство
предполагает возрастание резервной армии труда, т. е. рост безработицы,
которая влечет за собой снижение заработной платы и занятых в
производстве рабочих. Именно поэтому, полагает Маркс, по мере накопления
капитала, т. е. в процессе капиталистического производства
и воспроизводства, «положение рабочего должно ухудшаться, какова бы
ни была, высока или низка, его оплата» . А поскольку существование
капитализма и накопление капитала неотделимы друг от друга, то закон,
обусловливающий относительное перенаселение, соответствующее
возрастанию массы капитала, обусловливает тем самым и накопление
нищеты. И чем больше богатеет буржуазное общество, тем более нищают
создатели этого богатства, пролетарии. «Следовательно, накопление
богатства на одном полюсе есть в то же время накопление нищеты, муки труда,
Там же, с. 435.

314
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
рабства, невежества, огрубления и моральной деградации на
противоположном полюсе, т. е. на стороне класса, который производит свой собст-
2
венный продукт как капитал» .
Теперь становится совершенно ясно, почему Маркс и Энгельс
настаивают на безотлагательной необходимости пролетарской революции, т. е.
насильственного ниспровержения политического господства буржуазии
и капиталистических производственных отношений вообще. Дело вовсе
не в том, что эти отношения стали оковами для развития
производительных сил, хотя об этом говорится и в «Манифесте», и в предшествующих
ему работах. Производительные силы буржуазного общества
развиваются небывалыми в истории человечества темпами, что не только признают,
но и подчеркивают, так сказать, жирной чертой основоположники
марксизма. Значит, безотлагательная необходимость пролетарской
революции заключается в другом, а именно в невыносимом положении
пролетариата, который находится на грани голодной смерти, как утверждают
Маркс и Энгельс и другие критики капитализма. Нужно спасать
пролетариат, предотвратить надвигающуюся катастрофу. И хотя в «Немецкой
идеологии» Маркс и Энгельс предупреждали против преждевременной
пролетарской революции, тем не менее в «Манифесте» они доказывают,
что она — единственно возможный способ предотвращения
катастрофы*.
«Манифест Коммунистической партии» был опубликован в феврале
1848 г., т. е. за несколько недель до того, как разразилась революция 1848
года. Маркс и Энгельс вполне сознавали буржуазно-демократический ха-
Там же.
* Стоит отметить, что ужасающую нищету трудящихся в Англии за четверть
века до Энгельса отмечал Гегель: «Нет страны, где бы столько производилось, как в
Англии, страны, которая располагала бы таким рынком, и тем не менее ни в одной стране
бедность и количество черни не достигали такой ужасающей степени, как в Англии»
(Философия права. М., 1990, с. 456). В другом месте этой работы Гегель указывает: «В
Лондоне, этом богатейшем городе, нужда, нищета, бедность столь ужасны, что мы даже не
можем себе это представить» (там же, с. 437). Весьма интересно, что Гегель винит в
нищете трудящихся капиталистов: «Капиталисты, трутни общества, они непродуктивны,
не создают средства для других, они располагают этими средствами, но не создают их»
(там же, с. 438—439). Эти высказывания нельзя истолковывать как протест против
капитализма и защиту феодальных отношений. Гегель осуждает не капитализм, а его
последствия, которые представляются ему вовсе не неизбежными.

Убеждение Маркса и Энгельса...
315
рактер этой революции. В «Новой Рейнской газете», которую они
издавали в 1848—1849 гг. в Кельне, они пропагандировали не идею
пролетарской революции, а необходимость создания единой республиканской
Германии. При этом, однако, они были убеждены в том, что решение этой
демократической задачи, т. е. победоносная буржуазная революция, станет
началом новой, на этот раз уже антикапиталистической революции. Это
и была идея непрерывной революции, оправдывающая убеждение в
необходимости пролетарской революции. Энгельс еще в 1845 г. высказывал
эту идею, предвосхищая назревавшую буржуазно-демократическую
революцию: «...все современное европейское социальное движение
представляет собой лишь второй акт революции, лишь подготовку к развязке той
драмы, которая началась в 1789 г. в Париже, а теперь охватила своим
действием всю Европу...» Впоследствии в статье Маркс и «Neue Rheinische
Zeitung» Энгельс указывал, что в период революции 1848 г. он и Маркс
«бессознательно подражали Марату, который «не считал революцию
завершенной, а хотел, чтобы она была признана непрерывной» .
Буржуазные демократы — активные участники революции 1848 г. —
сплошь и рядом не осознавали ее буржуазного содержания, т. е. того, что
ее победоносным завершением может быть лишь установление
политического господства буржуазии. Характерна в этом отношении позиция
немецкого республиканца Ф. Геккера, заявившего в 1848 году: «Капитал
не должен быть более господином, а труд — его холопом; средством для
достижения этой цели являются свобода и единение». Другой немецкий
республиканец Г. Юлиус, редактор популярной газеты «Берлинская
читальня» писал в ней в марте 1848 года, что «разрыв между классом
буржуазии и рабочим классом уже произошел» и война идет «не между
королевством и республикой, а между собственниками и теми, кто при
помощи своей рабочей силы стремится к собственности» .
Социалистические иллюзии буржуазных демократов еще сильнее
проявлялись во Франции, в которой революция 1848 г., третья буржуазная
революция, в значительной мере развертывалась в форме пролетарской
борьбы за «социальную демократию». Один из участников этой
революции вспоминал спустя десятилетия: «Для нас республика
«демократическая и социальная», как мы ее называли, должна была стать режимом
справедливости и счастья, всем тем, что вы сегодня называете социалис-
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 329-330.
Кучинский Ю. История условий труда в Германии. М., 1949, с. 49.

316
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
тическим строем» .
Буржуазные демократы, конечно, не говорили о непрерывной
революции. Их социалистические иллюзии, носившие весьма расплывчатый
характер, были всего лишь результатом утопической идеализации
содержания и возможных достижений буржуазно-демократической революции.
Совершенно по-иному оценивали революцию 1848 г. Маркс и Энгельс,
которым была чужда идеализация буржуазно-демократической
революции и ее социальных последствий. Идея непрерывной революции,
которую отстаивали в эти годы Маркс и Энгельс, прямо свидетельствовала
о том, что они вполне осознают ограниченное содержание буржуазной
революции. Неудивительно поэтому, что они видели в этих революциях не
только борьбу буржуазии за установление своего политического
господства, но и борьбу пролетариата против буржуазии, которая и
представлялась им началом непрерывной революции, т. е. переходом к революции
пролетарской.
Июньское восстание парижских рабочих Маркс оценивает в «Новой
Рейнской газете», т. е. непосредственно в дни начавшегося восстания, как
«величайшую революцию из всех, которые когда-либо происходили», как
«революцию пролетариата против буржуазии» . В том же духе
оценивает Энгельс события 1848 г. и в других европейских странах, в том числе
и в Англии, где не было революции: «...в Вене, как и в Париже, в
Берлине, как и во Франкфурте, в Лондоне, как и в Милане, дело идет о
свержении политического господства буржуазии, о таком перевороте, даже
ближайшие последствия которого наполняют ужасом всех солидных и
занимающихся спекуляцией буржуа» .
То, что содержанием буржуазных революций 1848 г. была не
только борьба буржуазии за установление своего полного политического
господства, но и борьба пролетариата против бесчеловечных,
ужасающих условий своего существования, т. е. борьба против
эксплуатирующей его буржуазии, является несомненно фактом, которому уделяли
самое большое внимание Маркс и Энгельс, как до революции, так и в хо-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 435. Энгельс в статье, помещенной
в том же «Ежегоднике)», утверждал, что обнищание пролетариата неизбежно приведет в не
столь уж отдаленном будущем к такой критической ситуации, когда «массе английских
рабочих останется только один выбор — между голодной смертью и социализмом» (там же,
с. 596). То обстоятельство, что предвидение Энгельса не оправдалось, конечно, не
говорит о том, что его описание бедственного положения английского рабочего класса не
соответствовало действительности.

Убеждение Маркса и Энгельса...
317
де ее. «Новая Рейнская газета», указывая и на побудительные мотивы
июньского восстания в Париже, писала: «Июньская революция —
революция отчаяния, и она протекает в молчаливом гневе, в мрачном
хладнокровии отчаяния» . Однако вывод, который делают Маркс и
Энгельс, т. е. положение о превращении буржуазной революции в
революцию пролетарскую, является, конечно, утопическим, ибо из того факта,
что доведенные до отчаяния и возмущенные своим нищенским
положением пролетарии выступают против существующего положения вещей,
никоим образом не следует, что они стремятся завоевать
государственную власть, уничтожить частную собственность на средства
производства и т. д.
Маркс указывал в своих предреволюционных работах, что в
буржуазных революциях XVII—XVIII веков постоянно имели место выступления
угнетенных и эксплуатируемых масс, борющихся за свои, отличные от
интересов буржуазии интересы. Но эта борьба социальных «низов» против
имущих классов нисколько не изменяла содержания буржуазных
революций и представляла собой, пользуясь словами Маркса, вспомогательную
силу этих революций. Однако революции 1848 г. способствуют
изменению взглядов Маркса и Энгельса на пути осуществления пролетарской
революции. Если в их предреволюционных работах идея непрерывной
революции формулируется недостаточно определенно, и притом с весьма
существенными оговорками (достаточно напомнить приведенное в
первом разделе этой главы предупреждение Маркса против
преждевременной пролетарской революции), то теперь, в разгар революционной бури
1848—1849 гг. и даже непосредственно после нее, эта идея, правда в
течение всего лишь двух лет, приобретает первостепенное значение,
становится руководством к действию. Об этом особенно наглядно
свидетельствует составленное Марксом и Энгельсом «Обращение Центрального
комитета к Союзу коммунистов» (март 1850 г.). В нем говорится о том,
что близка новая революция, в которой пролетарская партия на первых
порах должна выступать в союзе с мелкобуржуазными демократами,
за которыми идет значительная часть населения городов и все
крестьянство, включая и сельский пролетариат. Однако этот союз неизбежно
распадется, как только мелкобуржуазные демократы, добившись
осуществления демократических преобразований, попытаются «возможно быстрее
закончить революцию», что в корне противоречит интересам
пролетарской партии, так как «наши интересы и наши задачи заключаются в том,
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 6, с. 449.

318
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
чтобы сделать революцию непрерывной до тех пор, пока все более или
менее имущие классы не будут устранены от господства, пока пролетариат
не завоюет государственной власти...» .
В июне 1850 г. Маркс и Энгельс выпускают второе «Обращение ЦК
к Союзу коммунистов». В нем содержится отчет о состоянии «Союза
коммунистов» в европейских странах (Швейцарии, Бельгии, Германии,
Франции, Англии), отмечается, в частности, что поражения понесенные
общинами «Союза» в период революции почти совершенно разрушили
его организацию. Обращение намечает меры, направленные на
восстановление «Союза». Важно отметить следующее место в этом документе:
«Из французских революционеров к нам присоединилась действительно
пролетарская партия, вождем которой является Бланки. Делегаты тайных
бланкистских обществ находятся в постоянной и официальной связи с
делегатами Союза, которым они поручили важные подготовительные
работы в интересах предстоящей в ближайшее время французской
революции» . Маркс и Энгельс, как мы видим, все еще не теряют надежды на то,
что в Европе вскоре разразится революция. Возможно, эта надежда в
какой-то мере питается их союзом с бланкистами, хотя в отличие от
последних они не считают, что революция может быть подготовлена и
осуществлена силами подпольной революционной организации.
В одной из написанных в апреле—мае статей Маркс решительно
выступает против революционеров-заговорщиков, которые «не
довольствуются тем, чтобы вообще организовать революционный пролетариат. Их
дело заключается как раз в том, чтобы опережать процесс
революционного развития, искусственно гнать его к кризису, делать революцию
экспромтом, без наличия необходимых для нее условий. Единственным
условием революции является для них надлежащая организация их
заговора. Они — алхимики революции...» . Это исключающее всякие
* К. Каутский отмечает, что и социалисты — предшественники марксизма
связывали свои убеждения в неизбежности антикапиталистической революции с
ухудшением положения пролетариата в буржуазном обществе: «Чем хуже становилось положение
масс, тем скорее должен был, по мнению этих ранних рабочих социалистов, настать
момент, когда положение сделается настолько невыносимым, что массы взорвут давящую на
них общественную надстройку» (Каутский К. Эрфуртская программа. М., 1959, с. 217).
Разумеется, Каутский имеет в виду отнюдь не всех социалистов, а лишь тех
представителей социалистического (вернее даже, коммунистического) течения, которые отрицали
возможность коренных социальных преобразований в условиях капитализма.

Убеждение Маркса и Энгельса...
319
кривотолки положение Маркса дает основание для вывода, что
сближение «Союза коммунистов» с бланкистами представляло собой не более
чем временный, тактический союз. Это, кстати сказать, подтверждается
последующими историческими событиями, в частности историей
Первого Интернационала и Парижской коммуны.
В «Обращении» нет речи о непрерывной революции, что, впрочем, еще
не указывает на то, что основоположники марксизма отказались от этой
революционной установки.
Поворотным пунктом в воззрениях Маркса и Энгельса на
перспективы пролетарской революции стало заседание Центрального комитета
«Союза коммунистов» 15 сентября 1850 года. На нем произошел раскол
«Союза» вследствие принципиальных разногласий между группой
А. Виллиха и К. Шаппера, с одной стороны, и сторонниками Маркса
и Энгельса — с другой. Фракция Виллиха—Шаппера настаивала на
том, что «Союз коммунистов» должен, не теряя времени, заняться
непосредственной подготовкой революции, с тем чтобы осуществить ее как
можно скорее. «Речь идет о том, — говорил Шаппер, — мы или сами
начнем рубить головы, или нам будут рубить головы... Я не сторонник
того мнения, что в Германии к власти придут буржуа...» Шаппер был
убежден в том, что в Германии предстоит в самое ближайшее время «новая
революция» и коммунисты должны добиться завоевания государственной
власти» .
Маркс, выступая против фракции Виллиха—Шаппера, указывает,
что в Германии слово «пролетариат» превратилось в устах коммунистов
в пустую фразу, так как они фактически объявляют всех мелких буржуа
пролетариями. Он осуждает требование приступить к незамедлительной
подготовке пролетарской революции как субъективистское,
идеалистическое. «Вместо материалистического воззрения Манифеста выдвигается
идеалистическое. Вместо действительных отношений главным в
революции изображается воля. В то время как мы говорим рабочим: Вам, может
быть, придется пережить еще 15, 20, 50 лет гражданской войны для
того, чтобы изменить существующие условия и чтобы сделать самих себя
способными к господству, — им, вместо этого, говорят: «Мы должны
тотчас достигнуть власти, или же мы можем лечь спать» .
Для правильного понимания этого положения следует иметь в виду,
что выражение «гражданская война» означает в устах Маркса классовую
борьбу пролетариата. В этом же смысле это выражение употреблялось
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. 1, с. 283.

320
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
и в «Манифесте Коммунистической партии». Далее, нужно отметить, что
Маркс осуждает здесь если не прямо, то косвенно, не только фракцию
Виллиха—Шахтера, но и революционные установки бланкистов. Но
самое важное, имеющее громадное принципиальное значение в этом
положении состоит в том, что здесь налицо безоговорочное отрицание идеи
непрерывной революции, т. е. установки на превращение
буржуазно-демократической революции в революцию пролетарскую, установки, которой
Маркс и Энгельс руководствовались в период революции 1848 г. и
непосредственно после нее. Ведь согласно этой установке, которой остаются
верны Виллих, Шаппер и их приверженцы, пролетарская революция
может и должна быть непосредственным продолжением буржуазной
революции, т. е. пролетарская партия должна воспользоваться этой
революцией для завоевания власти. Маркс отвергает эту субъективистскую
революционную установку, указывая на то, что и после буржуазной
революции (она уже совершилась) пролетариату необходимы еще 15, 20,
50 лет классовой борьбы, чтобы он обрел способность совершить
социалистическую революцию.
Революционную установку фракции Виллиха—Шаппера, т. е. идею
непрерывной революции, Маркс называет идеалистической, ссылаясь
при этом на «Манифест Коммунистической партии», в котором
пролетарская революция рассматривается как экономически обусловленная
конфликтом между развившимися в лоне капитализма
производительными силами и буржуазными производственными отношениями.
Следовательно, согласно «Манифесту» (и материалистическому пониманию
истории вообще), пролетарская революция становится возможной и
необходимой в уже вполне сложившемся капиталистическом обществе,
развитие которого совершалось в течение более или менее длительного
периода после победы буржуазной революции.
Маркс, правда, не подвергает прямой критике идею непрерывной
революции, что может быть истолковано или как отсутствие самокритики,
или как то, что эта идея еще не окончательно преодолена, и он все еще
сохраняет убеждение, что пролетарская революция не за горами. К этому.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 700.
Там же, с. 659. Рассматривая богатство при капитализме и его
противоположность — нищету, как обуславливающие друг друга, Маркс вполне в духе Гегеля
говорит о тождестве этих противоположностей: «...национальное богатство оказывается теперь
по самой своей природе тождественным с народной нищетой» (там же, с. 781).

Убеждение Маркса и Энгельса...
321
последнему выводу могут привести отдельные высказывания Маркса,
относящиеся к 50—60-м годам, в которых он говорит о возможности
пролетарской революции в связи с очередным кризисом перепроизводства
и его разрушительными последствиями. Так, в 1858 г. Маркс в одном из
писем Энгельсу выражает уверенность, что «на континенте революция
близка и примет сразу же социалистический характер» . Однако это
убеждение никак не связано с идеей непрерывной революции, которая
исходит из констатации буржуазной революции и полагает не только
возможным, но и необходимым переход от нее к революции пролетарской.
Оно, это убеждение, скорее связано с констатацией надвигающегося
очередного кризиса перепроизводства, который, как полагали в это время
Маркс и Энгельс, неизбежно порождает революционную ситуацию*. Это
воззрение может быть также понято как некоторая
непоследовательность, революционное нетерпение, которое ни в коей мере не отменяет
основного материалистического вывода Маркса об объективной
неизбежности более или менее длительного исторического интервала между
буржуазной и пролетарской революцией.
Отвечая Шапперу, говорившему о наличии в Германии массового
революционного энтузиазма, благодаря которому можно и должно
незамедлительно совершить пролетарскую революцию, Маркс с величайшей
трезвостью умудренного историческим опытом революционера замечает:
«Что до энтузиазма, то немного его требуется, чтобы принадлежать
к партии, о которой думаешь, что она вот-вот придет к власти. Я всегда
противился преходящим мнениям пролетариата. Мы посвящаем себя
партии, которая, к счастью для нее, как раз не может еще прийти к власти.
Пролетариат, если бы он пришел к власти, проводил бы не
непосредственно пролетарские, а мелкобуржуазные меры. Наша партия может
прийти к власти лишь тогда, когда условия позволят проводить в жизнь
Там же, с. 660.
Там же. Характеризуя положение пролетариата в процессе исторического
развития капитализма как накопление «рабства, невежества, огрубления и моральной
деградации)», Маркс тем самым вольно или невольно ставит под вопрос способность этого
класса к сознательной, организованной политической борьбе против эксплуатирующего его
класса. Пролетариат, фактически изображаемый как люмпенпролетариат, представляет
собой деклассированную массу населения, которую сплошь и рядом используют для
подавления демократии реакционные силы, как это, например, показал Маркс в своем
«Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта».

322
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
ее взгляды» . Маркс, следовательно, утверждает, что даже завоевание
политической власти рабочим классом не является само по себе
достаточным условием для осуществления социалистического переустройства
общества, предполагающего не только политические, но и экономические
условия, которые все еще не сложились в тогдашних, даже наиболее
развитых капиталистических странах. Поясняя свою мысль, Маркс говорит
о том, «что получается, когда слишком рано приходят к власти».
При этом он имеет в виду Францию, где в случае победы пролетарской
революции «пролетарии придут к власти не одни, а вместе с крестьянами
и мелкими буржуа и будут вынуждены проводить не свои, а их меры»2.
Выступление Маркса на заседании Центрального комитета «Союза
коммунистов» от 15 сентября 1850 года является определенным
подытоживанием развития марксистской концепции революции в ранний период
существования марксизма. Этот период непосредственно связан с
революциями 1848 г., осмыслением социального содержания этих революций. И
выводы, сделанные Марксом в цитируемом выше выступлении, вытекают из
анализа этих революционных переворотов. Маркс и Энгельс, правда, еще
продолжают называть эти революции не только буржуазными, но также
и пролетарскими, что указывает на то, что они еще не сделали всех выводов
из своего принципиального отказа от идеи непрерывной революции. Но то,
что они фактически уже отвергли эту идею, недвусмысленно следует из
всего содержания приведенного выше выступления Маркса. Благодаря этому
открываются новые перспективы для марксистского учения о революции.
НОВЫЕ ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ К ВОПРОСУ
О ПУТЯХ ПЕРЕХОДА К ПОСТКАПИТАЛИСТИЧЕСКОМУ
ОБЩЕСТВУ
* Вывод, что пролетарская революция необходима и неизбежна вследствие
невыносимого положения пролетариата был фактически сделан Марксом уже в
«Экономически-философских рукописях 1844 года» Г. Маркузе, характеризуя революционное
содержание этой работы, подчеркивает «неумолимое стремление к обоснованию радикальной
революции: дело в том, что фактическая ситуация капитализма означает не только
экономический или политический кризис, а полную катастрофу человеческой сущности,
а этот вывод заранее осуждает всякую лишь экономическую и политическую реформу на
неудачу и требует безусловного решительного упразднения существующего состояния путем
тотальной революции» (Marcuse H. Neue Quellen zur Grundlegung des historischen
Materialismus // «Die Gesellschaft», 1932, Heft 8, S. 158).

Убеждение Маркса и Энгельса...
323
Согласно учению Маркса и Энгельса, революции представляют собой
закономерные, наиболее прогрессивные этапы развития
классово-антагонистического общества, в эпоху, когда прогресс производительных сил,
а тем самым и общественный прогресс в целом сковывается устаревшими
общественными отношениями производства. Этот общий
социально-экономический вывод основывается главным образом на изучении
буржуазных, антифеодальных по своему содержанию революций XVII—XVIII
веков. Если переход к капитализму от феодализма, в лоне которого
возникает и развивается капиталистический экономический уклад,
преобразуя в известной мере на буржуазный лад феодальные общественные
отношения, стал возможен лишь в результате ряда революций, то переход
к принципиально новому, исключающему антагонистические
производственные отношения посткапиталистическому общественному строю
совершенно невозможен без насильственной революции. Таков, по моему
убеждению, был ход мысли Маркса и Энгельса, который, как они
полагали, получил свое неоспоримое подтверждение на опыте революций 1848
года. Анализируя ход революции во Франции, Маркс пришел к своему
знаменитому заключению: революции — локомотивы истории.
Однако идея пролетарской революции не сводится к этому, все еще
недостаточно теоретически обоснованному обобщению, поскольку
основоположники марксизма ограничиваются исследованием генезиса
буржуазных революций, не исследуя необходимость революций в
докапиталистические эпохи.
В «Манифесте Коммунистической партии» пролетарская революция
и ее важнейший результат — политическое господство пролетариата —
характеризовались как «завоевание демократии». Это положение
проливает свет на Марксово понимание необходимости насильственной
революции пролетариата, так как оно непосредственно связывает эту
необходимость с отсутствием демократии в тогдашнем капиталистическом
обществе. И действительно, как накануне революций 1848 г., так
и непосредственно после них, в европейских странах еще не было
всеобщего избирательного права, как и свободы объединения в профсоюзы,
права на забастовки, демонстрации, свободы печати и т. д. Понятно
поэтому, почему Энгельс в «Принципах коммунизма» называет пролетар-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 589.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 20.
См.: Obermann К. Die deutschen Arbeiter in der ersten bürgerlichen
Revolution. Berlin, 1950, S. 61, 88.

324
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
скую революцию демократической революцией.
Следует в полной мере учесть и то обстоятельство, что буржуазные
революции XVII—XVIII веков и даже первой половины XIX века
представляли собой лишь начало демократических преобразований,
завершение которых относится к последней трети XIX века, да и то лишь в
наиболее развитых капиталистических странах Европы. В период революций
1848 г., да и в течение ряда последующих лет, Маркс и Энгельс
продолжали придерживаться убеждения в том, что завершение демократических
преобразований, буржуазный характер которых не вызывал у них ни
малейших сомнений, в принципе невозможно в условиях капитализма, так
как оно подорвало бы политическое господство буржуазии. В
«Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта» Маркс, анализируя поведение
буржуазных и мелкобуржуазных партий, указывает на то, что французская
буржуазия осознавала невозможность совместить свое политическое
господство с основательными демократическими преобразованиями, ибо
«республика означает вообще только политическую форму
революционного преобразования буржуазного общества, а не консервативную форму
его существования» . Развивая эту мысль несколько ниже, Маркс пишет:
буржуазия «поняла, что все так называемые свободы и органы прогресса
посягают на ее классовое господство» .
В статье «Чартисты», опубликованной в 1852 г., Маркс отмечает, что
чартистская Хартия «не содержит в себе ничего, кроме требования
всеобщего избирательного права и тех условий, без которых всеобщее
избирательное право было бы иллюзорным для рабочего класса... Но
всеобщее избирательное право равносильно политическому господству
рабочего класса Англии, где пролетариат составляет огромное большинство
населения... Поэтому введение всеобщего избирательного права в Англии
было бы в гораздо большей степени социалистическим мероприятием,
нежели любое другое мероприятие, которому на континенте присваивается
это почетное имя» . Отсюда следует вывод: если даже политически
господствующая буржуазия и бывает вынужденной под давлением рабочего
движения провозгласить всеобщее избирательное право, она
ограничивает его рядом условий и оговорок, которые делают фактически
невозможным его практическое применение рабочим классом. Маркс
подтверждает этот свой вывод в статье «Конституция французской революции», ко-
См.: «La revolution de 1848 et les revolutions du XIX siècle 1830—1870».
Paris, 1924, tome 21, p. 294-295.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 5, с. 121.

Убеждение Маркса и Энгельса...
325
торая декретируя всеобщее и прямое избирательное право, признает его
действие «за исключением тех случаев, которые будут предусмотрены
законом» . Фактически каждая статья конституции содержит в себе свою
противоположность, в сущности, аннулирует те гражданские свободы,
которые она торжественно провозглашает. Буржуазия, заключает
Маркс, может быть демократической на словах, но не хочет быть
демократической на деле, она признает правильность демократических
принципов, но всячески препятствует их осуществлению. Поэтому в условиях
капитализма сколько-нибудь существенные социальные преобразования
в интересах рабочего класса неосуществимы мирным путем. Таковы
были убеждения Маркса и Энгельса накануне революций 1848 года, во
время революций и непосредственно после них.
Тезис о враждебности политически господствующей буржуазии
последовательным демократическим преобразованиям был, как ясно из
предшествующего изложения, отнюдь не единственным аргументом Маркса
и Энгельса в пользу обоснования необходимости насильственной
социалистической революции. Другим аргументом являлось их убеждение в том,
что капитализм, по-видимому, доживает свой век, а поэтому в
оставшийся для его существования незначительный период практически
невозможны существенные демократические преобразования, с помощью которых
пролетарии могли бы добиться существенного улучшения своего
положения. С этим заблуждением относительно ближайшего будущего
капиталистического способа производства, характеризующим не только ранний
марксизм, но и все его последующее развитие, связана и определенная,
конечно, не осознанная Марксом и Энгельсом недооценка значения
организованного рабочего движения в качестве могущественной силы в
историческом процессе завершения буржуазно-демократических преобразова-
Там же, с. 444.
Там же, с. 123. В ноябре 1848 г., когда революция во Франции была
фактически уже подавлена, Маркс писал: «В февральскую революцию деспотизм буржуазии
отнюдь не был сломлен — он получил вполне законченное выражение» (там же, с. 485).
Это положение Маркса говорит о том, что революция 1848 г. во Франции трактовалась
Марксом, по существу, как пролетарская революция, а поражение пролетариата в дни
июньского восстания в Париже рассматривалось им как поражение революции. В
действительности революция завершилась победой буржуазии, что и отмечает Маркс: «Корона,
последний феодальный ореол, скрывавший господство класса буржуазии, была сброшена.
Господство капитала выступило в чистом виде» (там же). Именно в этом Маркс видит
поражение французской революции 1848 года.

326
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
ний. Ведь если крах капитализма представляется делом ближайшего
будущего, то тем самым предельно ограничивается временное пространство для
пролетарской борьбы за демократию в рамках этого общественного строя.
Однако, как отмечалось уже выше, Маркс в 1850 г. пришел к весьма
важному на этом этапе развития марксизма заключению, что пролетариату
необходимо еще 10, 20, а то и 50 лет классовой борьбы, чтобы стать
способным к ниспровержению старого и к созданию нового общественного строя.
В этом утверждении имплицитно содержится признание необходимости
пролетарской борьбы за демократию, за гражданские права и свободы.
И вовсе не удивительно, что в том же 1850 г. Энгельс прямо заявляет:
благодаря борьбе рабочего класса всеобщее, равное и тайное избирательное
право вполне достижимо и в рамках капитализма. В статье, посвященной
законодательному установлению в Англии десятичасового рабочего дня,
Энгельс пишет: «Рабочие должны теперь понять, что им никогда не будет
обеспечено улучшение их социального положения, пока они не добьются
всеобщего избирательного права, которое даст им возможность провести
рабочее большинство в палату общин» . Конечно, убеждение, что рабочие
благодаря всеобщему избирательному праву смогут добиться
большинства в парламенте, является иллюзией. Однако в данном случае
существенно другое: признание того, что борьба за демократические преобразования
является первостепенной задачей рабочего движения, что только
посредством этой борьбы могут быть созданы условия для социалистического
переустройства общества.
В конце 50—60-х годов Маркс и Энгельс частично пересматривают
свои выводы, сделанные на основе теоретического осмысления
революций 1848 года. Преодоление иллюзии относительно близости
антикапиталистической революции позволило более трезво оценить повседневную
борьбу пролетариата за улучшение своих жизненных условий в рамках
буржуазного общества. Это, как свидетельствовали факты, была не
только экономическая, но и политическая борьба, а именно борьба за
завершение буржуазно-демократических преобразований. Всеобщее
избирательное право, казавшееся невозможным вследствие политического
господства буржуазии, стало фактом в первую очередь в наиболее развитых
капиталистических странах: в Англии, США, Франции, Германии.
Профсоюзное движение было легализовано в этих странах, несмотря на
противодействие предпринимателей-капиталистов. Стачечное движение
также постепенно обретало правовую основу.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 7, с. 261.

Убеждение Маркса и Энгельса...
327
В конце 60-х годов в Германии возникла первая легальная социал-
демократическая партия рабочего класса. К. Маркс и Ф. Энгельс,
естественно, не могли не учитывать эти факты. Энгельс в 1865 г. в статье
«Военный вопрос в Пруссии и немецкая рабочая партия» утверждает,
что демократические права и свободы необходимы самой буржуазии
в ее борьбе против феодальных отношений. «Буржуазия не может
завоевать своего политического господства, не может выразить это
политическое господство в конституции и в законах без того, чтобы не дать в то
же время оружия в руки пролетариата» . Это значит, что буржуазная
революция и последующее развитие капиталистического общества
объективно способствуют пролетарской борьбе за демократию. А
благодаря этой борьбе «пролетариат получает в руки и то оружие, которое ему
необходимо для его окончательной победы. С помощью свободы
печати, права собраний и союзов он завоевывает себе всеобщее
избирательное право, с помощью же всеобщего и прямого избирательного права,
в сочетании с указанными агитационными средствами, — все прочее» .
Энгельс, как видно из этого высказывания, явно переоценивает
значение всеобщего избирательного права для рабочего движения в
условиях капитализма, поскольку он фактически не учитывает того, что
политическое господство буржуазии и все материальные и духовные
средства, которыми она располагает, позволяют ей добиваться большинства
в парламенте и других представительных органах. И в борьбе за это
большинство ей также удается привлечь на свою сторону значительную
часть трудящихся, в том числе и пролетариев. Маркс в этом отношении
гораздо более трезво оценивает возможности, которыми могут
воспользоваться пролетарии в буржуазно-демократическом обществе.
В 1880 г. в заметке «Введение к программе французской рабочей
партии» Маркс указывает на принципиальное значение самостоятельной
политической партии пролетариата, подчеркивая в этой связи:
«...нужно добиваться подобной организации всеми средствами, какие имеются
в распоряжении пролетариата, в том числе и с помощью всеобщего
избирательного права, превращаемого таким образом из орудия обмана,
каким оно было до сих пор, в орудие освобождения» .
Маркс, следовательно, не сомневается в возможности такого
превращения всеобщего избирательного права. Его вполне оправданное
критическое отношение к этому демократическому институту нисколько не ме-
Там же, с. 328.
Там же, с. 287—288.

328
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
шает ему в полной мере оценивать выдающееся значение
демократических завоеваний в тех странах, где они прочно укоренились в
общественной жизни. Об этом свидетельствует тот факт, что Маркс начинает
рассматривать такие глубокие демократические реформы как условие,
благодаря которому становятся возможными мирные социалистические
преобразования. В этой связи становится понятным громадное
принципиальное значение известного высказывания Маркса, сделанного в 1872 г.
после Гаагского, последнего конгресса Первого Интернационала. В речи
на митинге в Амстердаме Маркс указывает, что существуют разные
пути и средства, ведущие к новому, социалистическому строю: «...мы
никогда не утверждали, что добиваться этой цели надо повсюду одинаковыми
средствами» . Это общее положение конкретизируется посредством
прямого указания на возможность мирных социалистических
преобразований в тех капиталистических странах, в которых в полной мере
осуществлены демократические преобразования. «Мы знаем, — говорил
Маркс, — что надо считаться с учреждениями, нравами и традициями
различных стран; и мы не отрицаем, что существуют такие страны, как
Америка, Англия, и если бы я лучше знал ваши учреждения, то, может
быть, прибавил бы к ним и Голландию, в которых рабочие могут
добиться своей цели мирными средствами» .
На первый взгляд речь идет просто об исключении, сделанном
Марксом для США и Англии: ведь в других странах, по его же словам,
«господство труда» не может быть установлено мирным путем, т.е.
посредством реформ в рамках существующего строя. Необходимо, однако,
вполне уяснить себе роль Англии и США в мировой экономике второй
половины XIX в. Великобритания была наиболее могущественной
индустриальной державой мира. Британская империя охватывала едва ли не
большую часть населения Земли. США господствовали на всем
американском континенте. Можно было не сомневаться в том, что успешные
мирные социалистические преобразования в этих странах имели бы
своим непосредственным продолжением аналогичный процесс в
подавляющем большинстве капиталистических стран Европы.
В.И. Ленин в работе «Государство и революция» мимоходом
касается этого высказывания Маркса, рассматривая его как ограничение
общего закона, обуславливающего переход от капитализма к социализму,
ограничение, которое полностью отпадает вследствие изменения историче-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 8, с. 584.
Там же, с. 582.

Убеждение Маркса и Энгельса...
329
ских условий, в особенности потому, что в XX веке Англия и США
«скатились вполне в общеевропейское грязное, кровавое болото
бюрократически-военных учреждений, все себе подчиняющих, все собой
подавляющих» . По Ленину выходит, что в XIX в., к которому относится
упомянутое высказывание Маркса, Англия и США были гораздо более
демократическими государствами, чем они стали в XX веке. Это сугубо
ошибочное воззрение, связанное с ленинской концепцией «эпохи
империализма», истолковываемой как повсеместное подавление демократии
и реакция по всей линии, явно игнорирует тот факт, что массовое
организованное рабочее движение, массовые социал-демократические партии,
т. е. все то, чего фактически не было (или почти не было) в XIX в.,
являются несомненным завоеванием демократии в рамках
капиталистического общества. Поэтому представлять себе «эпоху империализма» как
подавление демократических завоеваний предшествующего периода —
значит, абсолютизировать некоторые свойственные монополистическому
капитализму черты и явно недооценивать громадную роль рабочего
движения в демократизации буржуазного общества XX века.
Весьма показательно, что Ленин, упоминая о высказывании Маркса
относительно возможности мирных социалистических преобразований,
ни слова не говорит об аналогичных высказываниях Энгельса, некоторые
из которых были приведены выше. Вследствие этого у читателя
неизбежно создается ложное впечатление, что имеется лишь одно-единственное
высказывание Маркса, которое не связано органическим образом со всей
системой марксистских воззрений, а тем более с их развитием. Между
тем приведенное положение Маркса отнюдь не единственное его
высказывание относительно возможности мирных социалистических
преобразований в развитых буржуазно-демократических странах. В письме
к Г. Гайдману от 8 декабря 1880 г. Маркс подчеркивает, что его партия
«считает английскую революцию не необходимой, но — согласно
историческим прецедентам — возможной». Революция, поясняет далее Маркс,
безусловно необходима для свержения антидемократического режима:
«...от военного деспотизма невозможно избавиться иначе, как путем
революции» .
В 1886 г. в предисловии к английскому изданию первого тома
«Капитала» Маркса Энгельс указывает, что изучение положения Англии
привело Маркса к убеждению, что «по крайней мере, в Европе, Англия
является единственной страной, где неизбежная социальная революция
может быть осуществлена всецело мирными и легальными средствами» .
Мы видим, таким образом, что Маркс неоднократно высказывал свое
убеждение в возможности мирных социалистических преобразований
в условиях капитализма при наличии развитых, эффективно функциони-

330
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
рующих демократических учреждений и организованного рабочего
класса, составляющего основную массу трудящегося населения и
осознающего свои коренные интересы. Стоит отметить и то, что в приведенном
высказывании Энгельса, излагающего воззрения Маркса, речь идет о
социальной революции, осуществляемой мирными, легальными средствами.
Это значит, что Маркс и Энгельс допускают два типа мирных
социалистических преобразований: реформистский и революционный. Однако,
имея в виду большинство высказываний основоположников марксизма по
этому вопросу, можно сказать, что в большинстве случаев
основоположники марксизма, говоря о мирных социалистических преобразованиях,
имели в виду социалистические реформы, а не революцию.
Прежде чем остановиться на анализе взглядов позднего Энгельса,
развивавшего уже после смерти Маркса эти положения, я считаю
необходимым указать на то, что идея мирных социалистических
преобразований в рамках буржуазного общества была также связана, с одной
стороны, с развитием экономических воззрений Маркса и Энгельса, а с другой
стороны, с критикой «теории насилия», предпринятой Энгельсом в его
« Анти -Дюринге ».
В третьем томе «Капитала» Маркс, анализируя процесс
обобществления средств производства в ходе развития капитализма, характеризует
акционерные компании как наиболее развитую, по существу высшую форму
концентрации капитала. При этом он вскрывает противоречивый характер
1 Маркс К. и Энгельс Ф.Соч., т. 29, с. 295.
* «Новая революция, — утверждает Маркс в начале 50-х годов, —
возможна только вслед за новым кризисом. Но наступление ее так же неизбежно, как и
наступление последнего» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 7, с. 100). Это утверждение явно
связано со все еще не преодоленным представлением о кризисах перепроизводства как
кризисе капиталистической системы. Таким обраэом, во взглядах Маркса и Энгельса этого
периода наглядно выступает противоречие, которое выражается в не согласующихся друг
с другом высказываниях С одной стороны, Маркс заявляет, что экономическое развитие
буржуазного общества идет по восходящей линии, осуждая «реакционные попытки
затормозить буржуазное развитие» и подчеркивая, что при «таком всеобщем процветании,
когда производительные силы буржуазного общества развиваются настолько пышно,
насколько это вообще возможно в рамках буржуазных отношений, о действительной
революции не может быть и речи» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 7, с. 100). Но с другой
стороны, в этой же работе — «Классовая борьба во Франции...» утверждается, что
пролетарская революция вспыхнет вслед за очередным, неизбежным кризисом
перепроизводства.

Убеждение Маркса и Энгельса...
331
этих капиталистических объединений, которые, с одной стороны,
изменяют характер частной собственности на средства производства, поскольку
она в виде акций доступна в известной мере широкому кругу покупателей,
а с другой стороны, остаются частью совокупного капитала. «Это —
результат высшего развития капиталистического производства,
необходимый переходный пункт к обратному превращению капитала в
собственность производителей, но уже не в частную собственность разъединенных
производителей, а в собственность ассоциированных производителей,
в непосредственную общественную собственность» . В акционерных
компаниях, по убеждению Маркса, совершается эволюционный переход от
капиталистического к социалистическому обобществлению средств
производства. Это, продолжает свою мысль Маркс, «упразднение
капиталистического способа производства в пределах самого капиталистического способа
производства и потому само себя уничтожающее противоречие, которое
prima facie представляется простым переходным пунктом к новой форме
производства» . Маркс, следовательно, видит в акционерных компаниях
эволюционный переход к общественной собственности на средства
производства, т. е. к посткапиталистическому, социалистическому обществу.
Такому экономическому воззрению, естественно, соответствует
представление о возможности мирных социалистических преобразований, или
эволюционного перехода от капитализма к социалистическому обществу.
Главным его политическим условием является всемерное развитие
демократических институтов. Это убеждение Маркса, сформулированное
свыше века тому назад, оказалось заблуждением: акционерные предприятия,
ставшие с тех пор основной формой капиталистического
предпринимательства, представляют собой лишь высшую фазу развития
капиталистического способа производства, высшую фазу обобществления средств
производства, которая сохраняет присущий ей капиталистический характер
даже тогда, когда акционерами того или иного предприятия являются тысячи
трудящихся.
Энгельс, как и Маркс, отмечает качественные изменения
капиталистического способа производства. В своих критических замечаниях на
проект Эрфуртской программы социал-демократической партии Германии
он также указывает на акционерные компании, противопоставляя их
частному предпринимательству, рассматриваемому как сущностная
определенность капиталистического способа производства. «Мне известно ка-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 8, с. 584.
Там же, с. 585.

332
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
питалистическое производство как общественная форма, как
экономическая фаза, и частное капиталистическое производство как явление,
встречающееся в том или ином виде в рамках этой фазы. Но что же
представляет собой частное капиталистическое производство? — Производство,
которое ведется отдельным предпринимателем, а ведь оно уже все
больше и больше становится исключением. Капиталистическое производство,
ведущееся акционерными обществами, это уже не частное производство,
а производство в интересах многих объединившихся лиц» . Это
положение Энгельса, как и приведенные выше положения Маркса, с полным
правом могут быть истолкованы как попытка экономического
обоснования возможности мирных, эволюционных социалистических
преобразований в условиях капитализма. Правда, в таком случае социализм
выступает не столько как посткапиталистическое общество, сколько как
трансформированный капитализм, сложившийся в результате реализации
совокупности социальных программ, которые выдвинул и обосновал
«научный социализм», утрачивающий при такой интерпретации его
содержания присущие ему черты утопизма.
Важным моментом в развитии нового марксистского подхода к
вопросу о путях перехода к посткапиталистическому обществу является
предпринятая Энгельсом критика теории насилия Е. Дюринга. Дело в том, что
этот мыслитель, создавший свою социалистическую теорию, выступил
против марксизма как учения, которое якобы недооценивает роль насилия
в истории, в особенности же его роль в буржуазном обществе, которое,
с точки зрения Дюринга, целиком построено на насилии.
Дюринг писал, что «некоторые из новейших социалистических
систем... утверждают, что формы политического подчинения как бы
вырастают из экономических состояний». Отвергая это марксистское
воззрение, Дюринг пытался обосновать положение, что «первичное все-таки
следует искать в непосредственном политическом насилии, а не в
косвенной экономической силе» . Для подтверждения этого тезиса Дюринг
прежде всего ссылается на рабовладельческие отношения, которые,
несомненно, основаны на внеэкономическом принуждении. Однако рабство,
как разъясняет Энгельс, предполагает прежде всего такой уровень
развития производительных сил, при котором рабский труд создает
прибавочный продукт. Следовательно, основу рабовладения образует не просто
насилие, а определенный тип экономики.
По теории Дюринга, частная собственность, капитал, прибыль и даже
процент — все это оказывается результатом насилия со стороны имущих
классов по отношению к неимущим. Энгельс решительно отвергает эту
абсолютизацию насилия, подчеркивая, что возникновение частной
собственности на средства производства происходит «в интересах повышения

...Переход к посткапиталистическому обществу
333
производства и развития обмена — следовательно, по экономическим
причинам. Насилие при этом не играет никакой роли» .
Господство имущего меньшинства над неимущим большинством,
которое Дюринг пытается объяснить простой ссылкой на насилие,
нуждается, как подчеркивает Энгельс, в принципиально ином, экономическом
объяснении. Ведь во все времена порабощенные и эксплуатируемые
были гораздо многочисленнее тех, кто их порабощал и эксплуатировал. Это
значит, что «действительная сила всегда была на стороне первых — уже
^ « 2
один этот факт достаточно показывает нелепость всей теории насилия» .
Дюринг, несмотря на характерную для него абсолютизацию насилия,
понимал последнее крайне односторонне. Насилие, с его точки зрения,
есть абсолютное зло. Он осуждает, следовательно, всякое насилие, что
сводит на нет революционные претензии его социалистической доктрины.
Права на революционное насилие, которое обосновывали такие
выдающиеся мыслители эпохи Просвещения, как Ж.-Ж. Руссо, не существует для
Дюринга. И Энгельс, решительно отвергающий теорию насилия
Дюринга, недвусмысленно подчеркивает выдающееся историческое значение
революционного насилия, которое, по словам Маркса, является повивальной
бабкой старого общества, когда оно беременно новым. Революционное
насилие, следовательно, играет вспомогательную роль, что нисколько не
умаляет его выдающегося значения в переходный период от одного типа
классового общества к другому.
В замечаниях Энгельса на Эрфуртский проект
социал-демократической программы наличествует не только попытка экономического
обоснования возможной трансформации капитализма в социалистическом
направлении, но и дальнейшее развитие мысли Маркса о решающем
значении последовательного развития демократии для такого рода
общественного развития. В этом проекте программы имеется
формулировка: «современное общество врастает в социализм». Энгельс отвергает
это положение, поскольку оно распространялось на все
капиталистические страны, и прежде всего на Германию, в которой, несмотря на наличие
представительных учреждений, господствовал абсолютизм, подавлявший
демократическое волеизъявление трудящихся масс. Иное дело
действительно развитые демократические буржуазные государства, в которых
народное волеизъявление получает адекватное выражение в
представительных учреждениях. «Можно представить себе, — пишет Энгельс
в этой связи, — что старое общество могло бы мирно врасти в новое в та-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 8, с. 127.

334
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
ких странах, где народное представительство сосредоточивает в своих
руках всю власть, где конституционным путем можно сделать все, что
угодно, если только имеешь за собой большинство народа: в демократических
республиках, как Франция и Америка, в таких монархиях, как Англия...»
Стоит подчеркнуть, что Энгельс не отрицает возможности
сосредоточения всей власти в органах народного представительства, несмотря на то
что буржуазия остается экономически господствующим классом в системе
капитализма. Это противоречие буржуазной демократии, которая при всей
своей исторической ограниченности все же является действительной, а не
мнимой (как утверждают анархисты) демократией, неоднократно
отмечалось основоположниками марксизма. Примечательно также и то, что
Энгельс считает возможными мирные социалистические преобразования
также в монархических государствах, если монархия существует в рамках
демократически организованного общества. Англия, в которой в силу
ряда исторических причин сохранилась монархия, является, конечно, не
менее демократическим государством, чем республиканская Франция или
США. Противоположность между монархией и республикой имела,
несомненно, существенное значение в эпоху буржуазной борьбы против
феодального строя, повсеместной государственной формой которого была
монархия. Но эта противоположность утратила свое значение в эпоху
завершения буржуазно-демократических преобразований, что и находит
свое выражение в приведенном высказывании Энгельса*.
В 1878 г. правительство Германии, возглавлявшееся «железным
канцлером» Бисмарком, приняло «исключительный закон», поставивший вне
закона германскую социал-демократическую партию, которая
вынуждена была перейти в подполье. В течение почти двенадцати лет нелегальная
Там же, с. 160.
Там же, с. 361—362. Стоит отметить, что Энгельс в 1847 г., полемизируя
с К. Гейнценом, который объявлял коммунистов противниками демократии, решительно
утверждал: «Необходимым следствием демократии во всех цивилизованных странах
является политическое господство пролетариата, а политическое господство пролетариата есть
первая предпосылка всех коммунистических мероприятий» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч.,
т. 4, с. 276). Это преувеличение значения демократии в условиях капитализма является,
конечно, заблуждением, правда, весьма содержательным заблуждением, из которого
можно почерпнуть и правильные выводы, которые сделали Маркс и Энгельс в последующие
годы.
3 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 7, с. 535.

...Переход к посткапиталистическому обществу
335
работа партии привлекла на ее сторону значительную часть избирателей,
благодаря чему на выборах в рейхстаг, состоявшихся в 1890 г.
социал-демократы получили двадцать процентов депутатских мандатов. Закон
против социалистов был аннулирован, правительство Бисмарка
отправлено в отставку. Впечатляющая победа немецких социал-демократов,
победа, совершенно неожиданная для правительства, неопровержимо
доказала, что социалисты способны добиться серьезных успехов даже в
тяжелейших условиях нелегальной, подпольной борьбы. В этой связи Энгельс
рекомендует: «Нужно пытаться обходиться пока что законными
средствами борьбы. Так действуем не только мы, так действуют все рабочие
партии во всех странах, где рабочие имеют известную установленную
законом свободу движения, и по той простой причине, что таким путем
достигаются наибольшие результаты» .
При этом Энгельс резервирует для социал-демократической партии
право на революционное насилие: если правительство само начнет
нарушать существующие демократические законы, т. е. прибегнет к насилию,
то социал-демократическая партия также будет вынуждена «вступить на
незаконный путь, как на единственный, который у нее еще останется.
Даже у англичан, у нации, наиболее почитающей закон, первым условием
соблюдения законности со стороны народа является то, что другие
органы власти держатся в рамках закона; в противном случае, по английским
правовым понятиям, восстание становится первой обязанностью
граждан» .
Таким образом, Энгельс, как и Маркс, полагает, что благодаря
демократическим завоеваниям пролетариата и представляющим его коренные
интересы социал-демократическим партиям возникла реальная
возможность мирных социалистических преобразований. Естественно возникает
вопрос, в каком объеме возможно мирное осуществление
социалистической программы. Одно дело повышение заработной платы рабочих,
сокращение рабочего дня и другие аналогичные достижения, удовлетворяющие
насущные нужды пролетариата, но совершенно иное дело — переход
государственно власти в руки этого класса. Возможен ли этот переход
мирным путем? На этот вопрос Энгельс не дает определенного ответа,
полагая, по-видимому, что такой ответ в принципе не может быть дан заранее,
так как нельзя со всей определенностью предвидеть поведение
господствующей буржуазии перед лицом социал-демократической партии,
завоевавшей большинство в парламенте. Тем не менее Энгельс высказывает
уверенность в том, что германская социал-демократия «достигла теперь
такого положения, что может почти с математической точностью
определить время, когда она придет к власти» . Однако он не питает иллюзии
относительного того, что господствующая буржуазия, осознав свою ела-

336
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
бость пред лицом мощного, организованного социалистического
движения, добровольно уступит государственную власть
социал-демократической партии. Имеется, полагает Энгельс, десять шансов против одного,
что буржуазия применит насилие против пролетарской партии и тем
самым борьба за власть будет перенесена с парламентской на
революционную арену. «Без сомнения, они (т. е. буржуа. — Т.О.) будут стрелять
первыми... Что это даст?.. Насильственная контрреволюция может,
пожалуй, задержать на несколько лет победу социализма, но лишь для
того, чтобы затем эта победа стала еще более полной и прочной» .
Все работы Энгельса 80-х и первой половины 90-х годов (т. е. вплоть
до его кончины) исполнены все более нарастающей уверенностью в том,
что час окончательного торжества социалистического движения в
европейских странах стремительно приближается. Переход государственной
власти в руки пролетариата может произойти если не мирным путем,
то посредством насильственной революции. Каким из этих двух путей
совершится это великое событие, зависит от характера обстоятельств,
которые сложатся ко времени критической ситуации. Ясно одно:
социалистические партии вплотную приблизились к своей окончательной победе, они
сознают свою мощь и достаточно хорошо организованы, чтобы овладеть
государственной властью. Выступая в 1893 г. на собрании
социал-демократов в Вене, Энгельс с гордостью заявляет: «Нет такой страны, нет
такого крупного государства, где бы социал-демократическая партия не
была бы силой, с которой всем приходится считаться... Мы — великая
держава, внушающая страх, держава, от которой зависит больше, чем от
других великих держав... Каждые новые выборы — это постоянный
неудержимый рост социал-демократических голосов, который приводит
в трепет буржуазию» . Это заявление, конечно, не свободно от
преувеличения реальных достижений и перспектив социал-демократического
движения. Такое же преувеличение реального положения вещей находит свое
выражение в письме Энгельса Э. Бернштейну от 28 августа 1883 г., в
котором высказывается твердая уверенность в том, что буржуазная
республика в Германии (ее тогда еще не было) продержится не более одного-
двух лет, после чего «мы сможем с успехом прийти к власти» .
Республика, по-видимому, представлялась Энгельсу столь демократической
формой государственного устройства, которая сделает возможным
переход государственной власти в руки пролетариата без насильственной
революции, с помощью избирательного бюллетеня.
Там же, с. 243.

...Переход к посткапиталистическому обществу
337
Энгельс, однако, вовсе не отказывается от идеи насильственной
революции. Он выражает даже убеждение в том, что парламентская победа
социал-демократии будет иметь своим наиболее вероятным последствием
попытку утрачивающей свое политическое господство буржуазии
совершить государственный переворот, т. е. противопоставить результатам
демократического волеизъявления народа противозаконное насилие.
Поэтому социал-демократическая партия и рабочий класс, несмотря на свои
успехи на парламентском поприще (и даже благодаря этим успехам),
всегда должны быть готовы ответить на насилие насилием и, следовательно,
совершить насильственную революцию, чтобы подавить буржуазную
контрреволюцию. В письме к Триру от 8 декабря 1889 г. Энгельс
следующим образом формулирует свое представление о действиях партии
с учетом двух возможных путей социалистических преобразований:
«У нас единое мнение в вопросе о том, что пролетариат не может
завоевать политическое господство — единственную дверь в новое
общество — без насильственной революции». Но тут же он дополняет это
положение: «...для меня как революционера пригодно всякое средство,
ведущее к цели, как самое насильственное, так и то, которое кажется самым
мирным» . Такое же убеждение относительно реальности
революционного ниспровержения капиталистических отношений Энгельс высказывает
и в 1891 г. в своем приветствии французским рабочим по поводу
двадцатой годовщины Парижской коммуны: «Пусть же свершится неизбежное!
Пусть буржуазия, пришедшая в упадок, откажется от власти или
погибнет, и да здравствует Пролетариат! Да здравствует международная
Социалистическая революция!» Таким образом, убеждение Энгельса в
возможности (пожалуй, даже вероятности) эволюционных
социалистических преобразований нисколько не исключает уверенности в том, что при
определенных условиях насильственная социалистическая революция
окажется необходимой и, более того, неизбежной.
Основоположники марксизма в своих работах 50—60-х годов считали,
что пролетарская революция если не сразу, то в конечном счете
осуществит «экспроприацию экспроприаторов», т. е. конфискует средства произ-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 16, с. 76.
Там же, с. 76—77. В другой статье, относящейся к этому же периоду,
Энгельс заявляет: «Политические свободы, право собраний и союзов, свободы печати — вот
наше оружие...» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 17, с. 422). Это — совершенно
правильное положение, но естественно возникает вопрос: не подвергает ли Энгельс сомнению
необходимость и правомерность насильственной пролетарской революции?

338
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
водства, которыми владеют капиталисты. Теперь, в условиях
сложившегося демократического буржуазного общества, Энгельс, ссылаясь на
мнение Маркса, полагает, что национализация принадлежащих капиталистам
средств производства может быть проведена таким способом, что
капиталистам будет выплачена какая-то часть их стоимости. «Как только наша
партия овладеет государственной властью, ей надо будет просто
экспроприировать крупных землевладельцев, точно так же как промышленных
фабрикантов. Произойдет ли эта экспроприация с выкупом или без него,
будет зависеть большей частью не от нас, а от тех обстоятельств, при
которых мы придем к власти, а также, в частности, и от поведения самих
господ крупных землевладельцев. Мы вовсе не считаем, что выкуп
недопустим ни при каких обстоятельствах; Маркс высказывал мне — и как
часто! — свое мнение, что для нас было бы всего дешевле, если бы мы могли
откупиться от всей этой банды» . Энгельс говорит здесь прежде всего
о крупных землевладельцах, так как статья посвящена крестьянскому
вопросу. Обстоятельства, при которых овладевший государственной
властью пролетариат готов выкупить средства производства капиталистов, по-
видимому, предполагают не насильственную революцию и связанную с ней
гражданскую войну, а мирные социалистические реформы.
В 1893 г. Энгельс в интервью французской газете «Фигаро»
уверенно заявляет: «Я считаю, что уже близится время, когда наша партия
будет призвана взять управление страной в свои руки... К концу века Вы,
возможно, увидите, что это свершится». При этом Энгельс явно
рассчитывает на завоевание социал-демократией власти благодаря
парламентским выборам, которые уже в 1890 г., как отмечалось выше, принесли
находившейся на нелегальном положении партии значительное количество
депутатских мандатов. Социал-демократия, легализовавшая свое
существование, надеялась, что на ближайших парламентских выборах она
добьется еще более значительных успехов. Поэтому Энгельс подчеркивает,
что партия рассчитывает прийти к власти легальным путем. «Мы не так
глупы, чтобы попасться в ловушку, подставленную нам правительством;
ведь германское правительство ничего так не хочет, как восстания, чтобы
нас раздавить» .
Последней статьей Энгельса, написанной за полгода до его кончины,
является введение к переизданию работы Маркса «Классовая борьба во
Франции с 1848 по 1850 г.». В этой статье, значение которой постоянно
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 246.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 18, с. 154.

...Переход к посткапиталистическому обществу
339
замалчивалось в советской, посвященной истории марксизма литературе,
Энгельс еще более решительно, чем в предшествующих своих работах,
обосновывает возможность мирных социалистических преобразований.
Лишь в сравнительно недавнее время эта статья Энгельса получила
правильную оценку в коллективном труде марксистских авторов, которые,
касаясь этой работы, утверждают: «Ряд идей Энгельса по таким
вопросам, как социализм и буржуазная демократия, о роли вооруженной
борьбы пролетариата и др., носили столь новаторский характер, что Э. Берн-
штейн и его сторонники восприняли их как осуждение своего и M арке о-
ва революционного курса»1.
Приведенное утверждение может создать впечатление, что статья
Энгельса, о которой идет речь, принципиально отличается по своему
содержанию от предшествующих его (а частью и Маркса) печатных
выступлений. Между тем положение о возможности мирных социалистических
преобразований в условиях капитализма отнюдь не впервые
высказывается основоположниками марксизма, что, надеюсь, достаточно ясно из
предшествующего изложения в данном разделе главы. Тем не менее,
дополняя изложенное выше, сошлюсь на высказывание Энгельса,
сделанное за девять лет до рассматриваемой работы. В 1886 г. в статье «К
годовщине Парижской коммуны» Энгельс указывает, что все попытки
буржуазных правительств Франции и Германии подавить социалистическое
движение и в особенности его успехи в легальной борьбе на выборах
в правительственные учреждения терпят поражение. «Меры, наиболее
тщательно рассчитанные на то, чтобы помешать успехам пролетариата,
только ускоряют его победоносное шествие. Сам враг действует, вынуж-
2
ден действовать нам на пользу» .
Эти замечания не нужно истолковывать как умаление введения
Энгельса к работе Маркса о классовой борьбе во Франции. Выдающееся
значение статьи Энгельса состоит в том, что она подытоживает, система-
Там же. В другом своем выступлении, относящемся к 1871 г., Маркс
указывает, что пролетарская партия прибегнет к революционному насилию, если к этому ее
вынудит насилие со стороны политически господствующей буржуазии. «Мы должны заявить
правительствам: мы знаем, что вы — вооруженная сила, направленная против пролетариев;
мы будем действовать против вас мирно там, где это окажется для нас возможным,
оружием — когда это станет необходимым» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 17, с. 649). Это
высказывание предвосхищает, на мой взгляд, цитируемое выше гаагское выступление
Маркса.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 33, с. 38.

340
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
тически излагает и теоретически обосновывает положения, которые в
предыдущие годы лишь спорадически высказывались Марксом и особенно
Энгельсом, высказывались от случая к случаю, по тому или иному
поводу, без должного теоретического обоснования.
Важнейшее содержание «Введения» составляет разъяснение и
обоснование положения, что завоеванное трудящимися всеобщее избирательное
право может и должно быть основным средством борьбы не только для
достижения ближайших целей, но и для решения важнейшей задачи
социалистического рабочего движения, задачи, которая обычно называется
его конечной целью. Всеобщее избирательное право представляет собой
«совершенно новый способ борьбы пролетариата», так как благодаря
этому праву «государственные учреждения, при помощи которых буржуазия
организует свое господство, открывают и другие возможности для
борьбы рабочих против этих самых учреждений». И, разъясняя это
положение, Энгельс пишет, что рабочие «стали оспаривать у буржуазии каждую
выборную должность, если при замещении ее в голосовании участвовало
достаточное количество рабочих голосов. И вышло так, что буржуазия
и правительство стали гораздо больше бояться легальной деятельности
рабочей партии, чем нелегальной, успехов на выборах, — чем успехов
восстания» .
Если в первой половине XIX в. пролетарии, доведенные до отчаяния
ужасающими условиями своего существования, нередко восставали против
произвола капиталистов, то в последней трети столетия, благодаря
изменившимся условиям, демократическим преобразованиям прежде всего,
борьба европейского пролетариата против класса капиталистов обретает
новые, легальные формы. Вооруженные выступления, бои на баррикадах
уступают место забастовкам и другим формам массового организованного
сопротивления трудящихся капиталистической эксплуатации.
Капиталисты теперь вынуждены считаться с организованным рабочим движением,
с профессиональными союзами, идти на компромисс с ними. Это значит,
указывает Энгельс, что «условия борьбы существенно изменились.
Восстание старого типа, уличная борьба с баррикадами, которая до 1848 г.
повсюду в конечном счете решала дело, в значительной степени устарела» .
Отсюда не следует, подчеркивает тут же Энгельс, что право народа на
революцию, которая невозможна без насилия, устарело. Напротив, оно прочно
вошло в народное сознание как право законного ответа на насилие,
применяемое господствующими классами. Поэтому не следует полностью исклю-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 34, с. 383.

...Переход к посткапиталистическому обществу
341
чать и возможность вооруженной народной борьбы. «Значит ли это, —
пишет Энгельс, — что в будущем уличная борьба не будет уже играть роли?
Нисколько. Это значит только, что условия с 1848 г. стали гораздо менее
благоприятными для бойцов из гражданского населения, гораздо более
благоприятными для войск. Будущая уличная борьба может, таким образом,
привести к победе лишь в том случае, если это невыгодное соотношение
будет уравновешено другими моментами. Поэтому уличная борьба будет
происходить реже в начале большой революции, чем в дальнейшем ее ходе, и ее
надо будет предпринимать с более значительными силами» . Это
признание существенного значения восстания на определенном этапе
пролетарской революции не умаляет, а, напротив, подчеркивает убеждение
Энгельса в том, что столбовой дорогой к завоеванию политического господства
пролетариата становится не восстание, а легальное массовое
социалистическое движение, овладевающее узаконенными демократическими методами
борьбы за власть.
Энгельс ссылается на успехи социал-демократической партии
Германии в условиях принятого в 1878 г. «исключительного закона»,
запрещавшего легальные организации партии, ее прессу, право собраний и т. д. Тот
факт, что социал-демократическая партия в условиях нелегального
существования добилась значительного влияния в массе трудящихся,
доказывает, что ее легальное существование является предпосылкой еще более
значительных успехов.
Отмена «исключительного закона» в результате победы
социал-демократической партии Германии на выборах оценивается Энгельсом как
свидетельство выдающегося значения всеобщего избирательного права
для достижения целей социалистического движения. День выборов в
германский рейхстаг в феврале 1890 г. Энгельс назвал в письме к Лауре Ла-
фарг днем «начала германской революции» . Это было, конечно,
преувеличением (письмо написано сразу же после оглашения результатов
выборов), однако суть дела заключается в принципиальной оценке легальных
форм борьбы трудящихся за свои цели в условиях капитализма. Всеобщее
избирательное право, полагал Энгельс, создает возможность мирного
завоевания власти рабочим классом. Это, однако, не исключает того, что на
пути к мирной победе рабочий класс, по-видимому, столкнется с
антиконституционным, насильственным сопротивлением буржуазии, которое он
вынужден будет подавить революционным насилием* .
Осмысливая опыт социалистического движения в Германии и в других
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 34.

342
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
буржуазно-демократических странах, Энгельс приходит к весьма
важному заключению: «Ирония всемирной истории ставит все вверх ногами.
Мы, «революционеры», «ниспровергатели», мы гораздо больше
преуспеваем с помощью легальных средств, чем с помощью нелегальных или с
помощью переворота. Партии, называющие себя партиями порядка,
погибают от созданного ими же самими легального положения... И если мы не
будем настолько безрассудны, чтобы в угоду этим партиям дать себя
втянуть в уличную борьбу, то им в конце концов остается лишь одно: самим
нарушить эту роковую законность» .
Приведенные высказывания Энгельса носят, конечно, чрезмерно
оптимистический характер. Всеобщее избирательное право, как доказывает
исторический опыт XX века, используется имущими классами не менее
(а зачастую и более) успешно, чем социал-демократическими партиями.
Демократические институты в любом буржуазном обществе не
устраняют экономического господства капиталистов, которое дает себя знать во
всех сферах общественной жизни. Германия 20—30 гг. XX столетия
была демократически развитой страной; ни в одной другой
капиталистической стране не было столь мощных партий трудящихся —
социал-демократической и коммунистической. Однако в условиях экономического
кризиса 1929—1933 гг., который больше всего потряс потерпевшую
поражение в Первой мировой войне Германию, обе эти партии не смогли
предотвратить установление фашистской диктатуры. Немецкий фашизм,
вскормленный монополистическим капиталом, сумел привлечь на свою
сторону значительную часть мелкой буржуазии, а также рабочего класса.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. 1, с. 480. Этот же процесс
изменения характера собственности на средства производства совершается, но в еще более
радикальной форме в существующих при капитализме кооперативных предприятиях, которые
«показывают, как на известной ступени развития материальных производительных сил
и соответствующих им общественных форм производства с естественной необходимостью
из одного способа производства возникает и развивается новый способ производства)» (там
же, с. 483—484). Таким образом, кооперативные предприятия, существующие при
капитализме (в США в 90-х годах XIX века они объединяли около 12% всех трудящихся),
рассматриваются Марксом как островки социализма в капиталистическом обществе.
Однако на деле эти предприятия, несмотря на то что члены кооперативов не являются
наемными рабочими, представляют собой, поскольку они существуют в системе рыночной
экономики и подчиняются ее законам, капиталистические предприятия.
Там же, с. 481.

...Переход к посткапиталистическому обществу
343
Таким образом, исторический опыт дает достаточно оснований для
критического отношения к демократии в условиях капиталистического
общества. Такое отношение внутренне присуще учению Маркса и
Энгельса, которое немыслимо без критики буржуазно-демократических
иллюзий. Однако Марксу и Энгельсу, в отличие от анархистов и некоторых
других выступающих против капитализма учений, совершенно чуждо не-
гативистское отношение к буржуазной демократии, т. е. ее фактическое
отрицание, поскольку эта демократия существует в условиях
экономического и политического господства буржуазии. Прослеживая развитие
буржуазной государственности, Маркс и Энгельс пришли к заключению,
что всеобщее избирательное право ставит в той или иной степени под
вопрос безраздельное господство буржуазии. История полностью
подтвердила этот вывод. Неоспоримым фактом является то, что
социал-демократические партии нередко становятся правящими партиями буржуазного
общества. И в качестве правящих партий они, выражая интересы
трудящихся масс, осуществляют социальные программы в сфере трудовых
отношений, налогообложения, социального страхования, образования,
медицины и т. д. Показательно также и то, что консервативные партии,
становясь правящими, не могут, как правило, упразднить эти социальные
программы, ибо в таком случае они лишаются шансов удержаться у
власти* .
До недавнего времени советские исследователи подвергали суровой
критике социал-демократические партии за то, что они, придя к власти,
отвергают необходимость «экспроприации экспроприаторов» и тем
самым оказываются сторонниками компромисса с классом капиталистов.
Однако, поскольку Маркс и Энгельс признавали закономерность
(разумеется, при определенных исторических условиях) мирных
социалистических преобразований, они признавали тем самым и необходимость
компромисса между противоположными классами капиталистического
общества. Борьба классов с точки зрения марксизма отнюдь не исключает
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 234. Впрочем, в другой своей
работе, опубликованной на одиннадцать лет раньше, Энгельс утверждал, что ни переход
средств производства «в руки акционерных компаний и трестов, ни превращение в
государственную собственность не уничтожают капиталистического характера
производительных сил. Относительно акционерных обществ и трестов это совершенно очевидно» (Маркс
К. и Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 222). Цитируемое выше высказывание Энгельса,
относящееся к 1891 г., свидетельствует о том, что его оценка акционерных компаний
существенно изменилась.

344
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
компромиссов между ними. Экономическая борьба рабочего класса
представляет собой, по существу, борьбу за соответствующий интересам
трудящихся компромисс.
Таким образом, завершая рассмотрение вопроса об отношении
основоположников марксизма к вопросу о насильственной революции, мы не
вправе недооценивать факт эволюции воззрений Маркса и Энгельса по
данному вопросу. Если в начале своего пути Маркс и Энгельс считали
насильственную революцию безусловной необходимостью, то в
дальнейшем, осмысливая исторические перспективы, возникающие в ходе
завершения буржуазно-демократических преобразований, основоположники
марксизма постепенно приходят к признанию возможности иного пути
к посткапиталистическому обществу, т. е. мирных социалистических
преобразований. Речь, следовательно, идет о двух возможных путях
социалистического переустройства общества, причем мирные
социалистические преобразования оказываются тем более вероятными, чем
значительнее демократические завоевания трудящихся.
В конце XIX века в европейских капиталистических странах
демократические завоевания трудящихся становятся одной из основных
политических характеристик общественной жизни. С этим связано убеждение
Энгельса в том, что партия рабочего класса может прийти к власти
благодаря этим завоеваниям, т. е. не прибегая к вооруженной борьбе против
политического господства буржуазии. Понятно поэтому заявление
Энгельса, сделанное в 1891 году. «Если что не подлежит никакому
сомнению, так это то, что наша партия и рабочий класс могут прийти к
господству только при такой политической форме, как демократическая
республика» .
Современные социал-демократические партии в капиталистических
странах восприняли положения Маркса и Энгельса о возможности
мирных социалистических преобразований в условиях капитализма.
Социализм рассматривается этими партиями не как некое отдаленное туманное
будущее, а как совокупность социальных программ, часть из которых уже
осуществлена или находятся в процессе осуществления. С этой точки
зрения Маркс и Энгельс, сделавшие вывод о возможности социалистических
реформ в рамках капитализма, являются, по меньшей мере в этом
отношении, основоположниками «демократического социализма» —
основной программной установки современных социал-демократических
партий.
См. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 162.

...Переход к посткапиталистическому обществу
345
В.И. Ленин и созданная им большевистская партия никогда не
признавали эволюции воззрений Маркса и Энгельса по вопросу о
насильственной революции. Вопреки Марксу и Энгельсу (но, конечно, не признавая
своего расхождения с ними), Ленин безоговорочно утверждал: «Мирного
пути к социализму быть не может» . В противоположность Ленину
Г.В. Плеханов, отмечая эволюцию воззрений Энгельса, не видел в ней
какого-либо отступления от принципов марксизма и, по существу,
солидаризировался с поздним Энгельсом. Он писал: «...к концу своей жизни
Энгельс значительно изменил свой взгляд на роль открытых восстаний в
освободительной борьбе пролетариата. Между тем как в эпоху
опубликования «Манифеста» он и Маркс считали открытое восстание
неизбежным условием победы рабочего класса, Энгельс к концу своей
жизни признал, что при известных условиях легальный путь тоже может
привести к победе, а на восстание стал смотреть, как на такой способ
действий, который при современной технике военного дела сулит социалистам
не победу, а жестокое поражение, и не перестанет сулить до тех пор, пока
сама армия не проникнется социалистическим духом»1. Плеханов говорит
лишь об эволюции взглядов Энгельса, однако следует отметить, что
начало этой эволюции положил Маркс своими выступлениями 70-х годов.
Энгельс лишь систематически развивал отдельные высказывания Маркса,
значение которых невозможно переоценить.
Подытоживая главу, следует разграничить такие марксистские
представления, как переход от капитализма к социалистическому обществу,
упраздняющему рыночную экономику и товарно-денежные отношения
вообще, и социалистические преобразования в рамках капитализма.
Первое, т. е. социалистическое общество с указанными выше
характеристиками, в принципе невозможно, и представление о нем носит утопический
характер, которое хотя и фиксирует негативные стороны рыночной сти-
Там же, с. 166.
Там же, с. 182. В подготовительных работах к «Анти-Дюрингу» Энгельс
указывает на то, что насилие является скорее следствием, чем причиной тех или иных
социальных явлений. «Если насилие является причиной социальных и политических
порядков, то что же является причиной насилия? Присвоение продуктов чужого труда и чужой
рабочей силы. Насилие могло изменить потребление продуктов, но не самый способ
производства, оно не могло превратить барщину в наемный труд, кроме тех случаев, когда
были налицо необходимые для этого условия и когда форма крепостного труда стала оковами
для производства» (там же, с. 645—646).

346
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
хии, совершенно не в состоянии противопоставить ей реальную
альтернативу. «Реальный социализм» был действительно социалистическим
обществом, которое, однако, несмотря на громогласные обещания его
основателей и пропагандистов, не смогло упразднить ни товарное
производство, ни денежное обращение, но лишь низвело их на уровень почти
соответствующий докапиталистической эпохе. Что же касается
социалистических преобразований в рамках капиталистического общества,
то в них, вопреки расхожему представлению марксистских ортодоксов,
нет ничего нереального, утопического. Социализм провозгласил своей
задачей уничтожение нищеты рабочего класса, повышение заработной
платы до уровня, обеспечивающего достойное человеческое существование,
сокращение рабочего дня как минимум до восьми часов, поголовное
пенсионное обеспечение всего трудящегося населения, эффективное
медицинское обслуживание, доступное всем трудящимся, бесплатное
образование на всех уровнях, пособия безработным, приближающиеся по
уровню к средней заработной плате. Все эти требования программы
социализма частью уже полностью осуществлены, частью находятся
в процессе осуществления в развитых капиталистических странах. Тот
факт, что в некоторых из них рабочая неделя не превышает 35 часов,
говорит о том, что задачи, поставленные социализмом, могут быть не
только выполнены, но и перевыполнены в условиях современного
капитализма, качественно отличного от капитализма XIX века, который был
предметом глубокого критического исследования в «Капитале» Маркса.
Маркс и Энгельс считали предварительным условием
социалистического переустройства общества установление политического господства
пролетариата. Они были убеждены в том, что рабочий класс каждой
капиталистической страны стремится, по мере роста своей классовой
сознательности, овладеть государственной властью, добиться политического
господства. На поверку это оказалось заблуждением утопического типа,
не лишенным, однако, реального содержания, истины. Рабочее движение
во всех капиталистических странах ведет борьбу за свои интересы, но ни
в одной капиталистической стране пролетарии не стремятся установить
свою, так сказать, единоличную пролетарскую власть. Сознательные
рабочие и их лидеры считают, что законодательная власть должна
представлять интересы всех групп населения, интересы большинства населения
в первую очередь.
Энгельс писал в 1893 году: «Рабочим стоит только захотеть — и Англи-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 237.

...Переход к посткапиталистическому обществу
347
ей нельзя будет управлять вопреки их воле» . Рабочие, увы, не проявляли
того желания, которого от них ожидал Энгельс и другие марксисты. Рабочие
Англии, естественно, желали, чтобы их интересы полностью учитывались
как предпринимателями, так и правительством. Они, пожалуй, даже хотели,
чтобы кабинет министров состоял из представителей лейбористской партии,
возникшей в 1900 г. Вероятно, определенная часть английского рабочего
класса считала необходимой, справедливой национализацию крупных
капиталистических предприятий. Но одно несомненно: английские рабочие,
даже наиболее осознающие свои классовые интересы, были противниками
запрещения частной собственности на средства производства, т. е.
ограничения свободной самодеятельности законопослушного хозяйствующего
субъекта. Само собой разумеется, что упразднение товарно-денежных
отношений представлялось им не только ненужным, но и противоестественным.
В 40-х годах Энгельс, находясь в Англии, констатировал, что социализм
(тогдашний утопический социализм) и рабочее движение (чартизм) не об-
* Важно отметить изменение взглядов основоположников марксизма на роль
Англии в истории Европы XIX века. Маркс, обсуждая в конце 40-х годов вопрос о
перспективах пролетарской революции в Европе, отмечал: «Англия кажется скалой, о
которую разбиваются революционные волны, которая хочет уморить голодом новое общество
еще во чреве матери... Переворот в экономических отношениях любой страны
европейского континента или даже всего европейского континента без Англии — только буря в
стакане воды» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 6, с. 159—160). И несколько ниже мы
читаем: «...всякий социальный переворот во Франции неизбежно будет сокрушен английской
буржуазией, мировой промышленной и торговой гегемонией Великобритании» (там же, с.
160). Однако уже в 1872 г. Маркс утверждает, что Англия является единственной
европейской страной, в которой возможны мирные социалистические преобразования. Эту же
мысль он высказывает в 1880 г. в письме к Гайдману. И уже после смерти Маркса
Энгельс в 1891 г. также указывает на Англию (наряду с Францией и США) как на страну,
в которой благодаря развитию демократии сложились объективные условия для мирного
перехода к социализму. Как разительно отличается эта характеристика политического
положения Англии от приведенного выше безапеляционного заявления В.И. Ленина о том,
что Англия и США «скатились вполне в общеевропейское грязное, кровавое болото
бюрократически-военных учреждений...». Изменилась, конечно, не ситуация в Англии
и США, которые и в начале XX века (как и в настоящее время) остаются наиболее
демократическими буржуазными странами. Суть дела в другом: Ленин отбросил положение
Маркса и Энгельса о возможности мирных социалистических преобразований.

348
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
наруживают стремления к сближению, единству. В конце XIX века, когда
в Англии получил некоторое распространение марксистский социализм,
рабочее движение существовало независимо от него. И лейбористская партия,
принявшая впоследствии социалистическую программу, понимала
социализм отнюдь не как упразднение всякой частной собственности на средства
производства и, конечно, не как упразднение товарно-денежных отношений.
Ее социалистическая программа предусматривала всестороннее улучшение
жизненных условий трудящихся, и это составляло реальное содержание
того, что Энгельс характеризовал как мирные социалистические
преобразования в рамках капиталистического общества. Разумеется, все, что здесь
сказано об английском рабочем движении, относится в большей или меньшей
мере к рабочему движению в других развитых капиталистических странах.
В заключение позволю себе остановиться на высказываниях
известного антимарксиста К. Поппера относительно теории революции Маркса
и Энгельса. Поппер утверждает, что «именно предсказание революции,
не исключающей насилия, является — с точки зрения политической
практики — наиболее пагубным элементом марксизма» . При этом Поппер
вовсе не отрицает, что насилие вполне оправдано при определенных
условиях, против определенного типа государственной власти: «...применение
насилия оправданно только при тирании, которая исключает возможность
ненасильственных реформ, и должно иметь единственную цель —
создание ситуации, позволяющей проводить ненасильственные реформы» . Это
утверждение (пусть не выглядит это парадоксом) в основном совпадает
с точкой зрения Маркса и Энгельса, которые рассматривали
пролетарскую революцию как насилие против антидемократической
государственной власти, как «завоевание демократии». Поэтому, констатируя процесс
демократизации в рамках капитализма, Маркс и Энгельс постепенно
приходили к выводу, что насильственная революция не является
необходимостью там, где становятся возможны мирные социалистические
преобразования. Поппер, по-видимому, имеет достаточно ясное представление об
этой эволюции воззрений основоположников марксизма, так как он
подчеркивает, что «все марксисты в принципе согласны с давно известной
точкой зрения, что насильственная революция оправданна только в том
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 83—84.
Там же, с. 84. Однако тут же Энгельс высказывает н иное убеждение в
связи с вопросом, как поступит партия, если господствующая буржуазия попытается подавить
ее насилием. «Ну, а если такая попытка будет препринята, что тогда? Будет ли партия
строить баррикады, апеллировать к силе оружия? Такого удовольствия она своим врагам

...Переход к посткапиталистическому обществу
349
случае, если она направлена против тирании» . Но если это так, а это
именно так, то совершенно неправильно его приведенное выше
утверждение относительно пагубного элемента марксизма.
Несомненной заслугой Маркса и Энгельса является их переход от
теоретического обоснования неизбежности насильственной пролетарской
революции к теоретическому обоснованию возможности мирных
социалистических преобразований в условиях капитализма. Выше уже
говорилось о том, что составляет содержание этих мирных социалистических
преобразований. Их называют социалистическими, поскольку идея этих
преобразований впервые была провозглашена социалистическими
(утопическими) учениями, а также потому, что они были теоретически
обоснованы марксистами и стали программными задачами
социал-демократических партий. Однако если вдуматься в реальное содержание этих
преобразований, то становится ясно, что они, по существу, носят
демократический характер, соответствующий высокому уровню
экономического развития капиталистических стран, т. е. их современному уровню
развития. Этим-то и объясняется тот факт, что эти, получившие названия
социалистических преобразования оказались в основном приемлемыми
и для современных буржуазно-демократических партий. И нет ничего
удивительного в том, что требования радикального улучшения
жизненных условий трудящихся осуществляются (ив значительной мере уже
осуществлены) именно в передовых буржуазно-демократических
странах, а отнюдь не в странах бывшего (а кое-где все еще существующего)
«реального социализма». Таким образом, выявляется действительное,
в высшей степени прогрессивное и безусловно новаторское для своего
времени содержание марксистской утопической концепции
социалистической революции. А тот факт, что это реальное содержание не было
понято и, больше того, было искажено Лениным и большевистской парти-
наверняка не доставит. От этого ее предохраняет сознание собственной силы, которое
придают ей каждые общие выборы в рейхстаг» (там же). Энгельс, по-видимому, имеет в виду
опыт нелегального существования партии в период «исключительного закона», когда
партия ограничивалась пропагандистской и организаторской работой в массах и добилась
благодаря этому решительной победы на выборах в рейхстаг в 1890 г. Тем не менее создается
убеждение, что у Энгельса в этот период имеются колебания в вопросе о том, необходима
ли, целесообразна ли (разумеется, при определенных объективных условиях)
насильственная пролетарская революция.
Там же, с. 252.

350
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
ей, стало одной из главных причин той трагедии, в которую была
ввергнута Россия, начиная с Октябрьской революции и кончая крахом «реаль
ного социализма».
Там же, с. 254.
Там же, с. 427.

...Переход к посткапиталистическому обществу
351
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 36, с. 49.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 37, с. 275.

352
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 188.
Там же, с. 523. В «Политическом завещании Г.В. Плеханова»,
опубликованном у нас в 1999 г., говорится о поэтапной национализации капиталистической
собственности с определенной компенсацией ее владельцам. На первом этапе социалистического
переустройства общества (25—30 лет) следует «поэтапно конфисковать лишь самые крупные
банки, заводы, фабрики, транспорт, помещичьи, церковные земли (если к тому времени
таковые сохранятся), крупные торговые предприятия. Экспроприацию проводить на основе
частичного выкупа, пожизненной ренты, пенсии или права на определенный дивиденд.
Средние и мелкие заводы, фабрики, банки, торговлю и сферу обслуживания оставить в
частных руках». На втором этапе социалистического переустройства
(25—30 лет), который Плеханов называет этапом «зрелого социализма», экспроприируют-

...Переход к посткапиталистическому обществу
353
ся «средние банки, заводы и фабрики, оптовая торговля, опять же на справедливой основе.
Например, владелец банка становится его управляющим, владелец завода — его
директором и т. д. Частичный выкуп, пожизненная рента или пенсия также не исключаются».
На третьем этапе строительства социализма (50—100 лет) «конфискуются остатки частной
собственности, социалистический способ производства становится господствующим» (См.
приложение к «Независимой газете от 30 ноября 1999 г.). Если отвлечься от утопизма,
содержащегося в марксистском понятии социалистического общества, как исключающего
рыночную экономику и товарно-денежные отношения вообще, то плехановский план
социалистического обобществления средств производства несравненно рациональнее, чем
ленинский, большевистский «план», повлекший за собой колоссальную разруху, гражданскую
войну и прочие бедствия в течение всех лет существования Советской власти.
1 Там же, с. 563, 560, 561.

354
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
История марксизма-ленинизма, т. 2, ч. 2, с. 361. М., 1990.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 269.

...Переход к посткапиталистическому обществу
355
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 540.

356
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
Там же. Несколько ниже Энгельс разъясняет: «...даже в классические
времена уличных боев баррикада оказывала больше моральное воздействие, чем
материальное.Она была средством поколебать стойкость войск. Если ей удавалось продержаться до
тех пор, пока эта цель бывала достигнута, — победа была одержана; если не удавалось —
борьба кончалась поражением» (там же, с. 542).
Там же, с. 543.

...Переход к посткапиталистическому обществу
357
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 37, с. 304.
* Относительно поведения буржуа в случае легального завоевания
пролетарской партией законодательной власти Энгельс замечает: «Против
социал-демократического переворота, которому в настоящий момент идет на пользу как раз соблюдение
законов, они могут пустить в ход лишь переворот со стороны партий порядка, переворот,
который не может произойти без нарушения законов» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 22, с.
547). Если в «Манифесте Коммунистической партии» право характеризовалось как воля
господствующего класса, возведенная в закон, то теперь Энгельс рассматривает закон
в буржуазно-демократическом обществе как выражение соотношения классов, их силы,
влияния, способности отставить свои интересы и охранять их путем издания
соответствующих нормативных актов.

358
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 546. В другой своей работе,
относящейся к 1893 г., Энгельс говорит о пролетариях Англии, которые «все больше
проникаются сознанием, что их спасение заключается не столько в том, чтобы в борьбе с отдельными
предпринимателями добиться более высокой заработной платы и более короткого
рабочего дня, а прежде всего в том, чтобы организованный в самостоятельную партию рабочий
класс завоевал политические права, завоевал парламент» (там же, с. 417). Энгельс,
следовательно, считал вполне возможным завоевание парламента английскими пролетариями,
т. е. мирный переход законодательной власти в руки рабочего класса. Такую возможность,
пользуясь терминологией Гегеля, можно назвать абстрактной возможностью, для
превращения которой в действительность отсутствуют необходимые условия. Энгельс,
несомненно, заблуждался в оценке возможностей и перспектив рабочего движения, так же как
и в оценке целей, которые оно преследует.

...Переход к посткапиталистическому обществу
359
* К. Каутский вполне в духе Энгельса замечает: «Там, где пролетариат
принимает участие в борьбе за парламент (главным образом в избирательной борьбе и в
самом парламенте) как класс, достигший самосознания, там и парламентаризм начинает
изменять свою прежнюю сущность. Он перестает быть только орудием господства

360
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
буржуазии» (Каутский К. Эрфуртская программа, с. 207.). Таким образом, по
убеждению Каутского, буржуазная демократия изменяет свою классовую природу благодаря
пролетарской борьбе за демократию. Это значит, что законодательная власть в
капиталистическом обществе определяется реальным соотношением классовых сил, т.е. отнюдь не
является безраздельной властью экономически господствующего класса.

...Переход к посткапиталистическому обществу
361
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 237.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 38, с. 358.

362
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
Плеханов Г.В. Первые фазы учения о классовой борьбе // Избранные
философские произведения, т. II, с. 502.

...Переход к посткапиталистическому обществу
363
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 417.

364
ГЛАВА V. Революция или эволюция?
Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992, т. 2, с. 176.

...Переход к посткапиталистическому обществу
365
Там же, с. 177.
Там же, с. 178.

366 ГЛАВА V. Революция или эволюция?

ГЛАВА VI
Идея диктатуры
пролетариата: Маркс,
Энгельс, Ленин
ФОРМИРОВАНИЕ И РАЗВИТИЕ ИДЕИ ДИКТАТУРЫ
ПРОЛЕТАРИАТА В ТРУДАХ К. МАРКСА И Ф. ЭНГЕЛЬСА
Основоположники марксизма создавали и развивали свое учение как
учение о классовой борьбе пролетариата, которая характеризовалась ими
как закономерное выражение антагонистической сущности капитализма,
как его отрицание, которое с объективной необходимостью приведет
к уничтожению этого эксплуататорского общественного строя, к
экспроприации экспроприаторов. Уже в период формирования своих
коммунистических взглядов, в особенности же в таких произведениях, как
«Святое семейство» и «Немецкая идеология», Маркс и Энгельс, полемизируя
с идеалистическим (младогегельянским) пониманием истории,
доказывают, что основным условием социального освобождения пролетариата
может быть лишь завоевание им государственной власти. При этом они
исходят из анализа предшествующей истории, который приводит их к
заключению, что «каждый стремящийся к господству класс — если даже
его господство обусловливает, как это имеет место у пролетариата
уничтожение всей старой общественной формы и господства вообще, —
должен прежде всего завоевать себе политическую власть...» .
В 1847 г. Маркс, подвергая критике буржуазного радикала К. Гейн-
цена, который сводил все социальные преобразования к замене монархии
республикой, подчеркивает, что «боевым кличем» пролетарской партии
«является отнюдь не республика вместо монархии, а господство рабочего
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 32.

368
ГЛАВА VI. Идея диктатуры пролетариата
класса вместо господства класса буржуазии» .
Установление политического господства рабочего класса, полагают
в этот период развития своих взглядов Маркс и Энгельс, возможно
только в результате антикапиталистической революции. Это убеждение
получает свое законченное выражение в «Манифесте Коммунистической
партии», опубликованном несколько месяцев спустя после цитируемой
статьи. В этом первом программном документе марксизма теоретически
подытоживается история капитализма, которая характеризуется также
как история становления и политического возмужания рабочего класса.
Заключением этого анализа является вывод: «...мы прослеживали более
или менее прикрытую гражданскую войну внутри существующего
общества вплоть до того пункта, когда она превращается в открытую
революцию, и пролетариат основывает свое господство путем насильственного
ниспровержения буржуазии» .
Превращение пролетариата в политически господствующий класс
авторы «Манифеста» характеризуют как «завоевание демократии» . Это
в высшей степени важное указание, которое позволяет правильно понять
содержание, вкладывавшееся основоположниками марксизма в
выражение «политическое господство пролетариата». В «Принципах
коммунизма» — первом варианте «Манифеста», написанном Энгельсом, на вопрос
о том, каков будет ход пролетарской революции, дается следующий ответ:
«Прежде всего, она создает демократический строй и тем самым, прямо
или косвенно политическое господство пролетариата. Прямо — в
Англии, где пролетариат уже теперь составляет большинство народа,
косвенно — во Франции и Германии, где большинство народа состоит не
только из пролетариата, но также из мелких крестьян и городских мелких
буржуа» . В свете этого и других разъяснений, имевшихся в трудах Маркса
и Энгельса (разъяснений, которых я коснусь ниже), становится понят-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 303. Несколько выше Маркс прямо
формулирует задачу коммунистов: «...там, где политическая власть находится в руках
буржуазии, пролетарии должны ее ниспровергнуть. Они долны сами стать властью, прежде
всего революционной властью» (там же, с. 298). В этот период формирования своих
коммунистических воззрении Маркс и Энгельс еще не связывают идею пролетарской
революции с экономическими предпосылками, которые, как они утверждали в последующие
годы, создаются самим развитием капиталистического способа производства.
Там же, с. 435.
Там же, с. 446.

Формирование и развитие идеи диктатуры пролетариата... 369
ным, что основоположники марксизма рассматривали в этот период
пролетарскую революцию как насильственное низвержение
антидемократического политического господства капиталистов и переход власти в руки
большинства населения, которое в основном состоит из пролетариев*.
Следует подчеркнуть, что понимание задачи завоевания
пролетариатом политической власти как «завоевания демократии» самым
непосредственным образом связано с той стадией развития капиталистического
общества, когда еще не существовало ни всеобщего избирательного
права, ни права на забастовки, организацию профессиональных союзов
и т. д. Накануне буржуазных революций 1848 года, а также в течение
длительного времени после них Маркс и Энгельс были убеждены в том,
что политическое господство буржуазии несовместимо с реальными,
действительно демократическими преобразованиями, в частности с
введением всеобщего, равного и тайного избирательного права, которое, как
полагали они, стало бы могущественным средством для того, чтобы
большинство населения, т. е. рабочий класс и близкие к нему слои трудящихся,
овладели путем демократического волеизъявления политической властью
или хотя бы оказывали на ее формирование непосредственное влияние.
Именно поэтому они и характеризовали пролетарскую революцию как
завоевание демократии, доказывая, что лишь политическое господство
пролетариата обеспечивает последовательную и всестороннюю
демократизацию общества.
В работах, посвященных теоретическому осмыслению революций
1848 года, Маркс показывает, что в ходе этих революций, благодаря
революционной энергии пролетариата, устанавливались демократические
порядки, которые, однако, были упразднены, как только буржуазия ут-
Там же, с. 332.
* В этой связи становится понятным следующее, существенно важное, хотя
и не вполне адекватно выражающее воззрения основоположников марксизма, положение
Маркса, высказанное в середине 1847 г., т. е. за полгода до завершения работы над
«Манифестом»: «Значит ли это, что после падения старого общества наступит господство
нового класса, выражающееся в новой политической власти? Нет». И, поясняя свою мысль,
Маркс говорит о конечном результате пролетарской революции: «Рабочий класс поставит,
в ходе развития, на место старого буржуазного общества такую ассоциацию, которая
исключает классы и их противоположности: не будет уже никакой собственно политической
власти, ибо именно политическая власть есть официальное выражение
противоположности классов внутри буржуазного общества)* (там же, с. 184).

370
ГЛАВА VI. Идея диктатуры пролетариата
вердилась у власти и подавила революционные выступления трудящихся.
Так, французская революция 1848 г. ввела всеобщее избирательное
право, но, поскольку оно на деле стало правом народного волеизъявления,
победившая буржуазия отменила это выдающееся демократическое
завоевание. Маркс писал: «Уничтожение всеобщего избирательного права —
вот последнее слово партии порядка, последнее слово буржуазной
диктатуры» . Это положение разъясняется и развивается Марксом в другой
работе, также посвященной французской революции 1848 года, в которой
указывается, что «в странах старой цивилизации с развитым
разделением на классы, с современными условиями производства и с духовным
сознанием, в котором благодаря вековой работе растворились все
унаследованные по традиции идеи, что в таких странах республика означает
вообще только политическую форму революционного преобразования
буржуазного общества, а не консервативную форму его существования» .
И далее Маркс разъясняет: буржуазия «поняла, что все так
называемые гражданские свободы и органы прогресса посягали на ее классовое
господство» .
Впоследствии, когда борьба рабочего класса привела к установлению
в буржуазном обществе всеобщего избирательного права и связанных
с ним гражданских прав и свобод, основоположники марксизма,
естественно, пересмотрели приведенные выше воззрения. Однако они
продолжали настаивать на том, что только завоевание политической власти
рабочим классом обеспечивает последовательную и всестороннюю
демократизацию общества.
В «Манифесте Коммунистической партии» Маркс и Энгельс
перечисляют основные мероприятия, которые призван осуществить
установивший свое политическое господство пролетариат. Это — экспроприации
земельной собственности и обращение земельной ренты на покрытие
государственных расходов, высокий прогрессивный налог, отмена права
наследования, конфискация имущества всех эмигрантов и мятежников,
централизация кредита в руках государства путем национализации банков,
национализация транспорта, увеличение количества государственных
предприятий, введение обязательности труда для всех трудоспособных
граждан, содействие постепенному устранению противоположности
между городом и деревней, промышленностью и земледелием, общественное
и бесплатное воспитание детей.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 7, с. 95.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 8, с. 127.

Формирование и развитие идеи диктатуры пролетариата... 371
Показательно, что в этом перечне первоочередных мероприятий
пролетарской власти отсутствует задача национализации всех средств
производства, т. е. упразднения частной собственности на средства
производства вообще. Эту задачу, как видно из всего содержания «Комманифес-
та», Маркс и Энгельс рассматривали как цель, которая должна быть
осуществлена в ходе развития нового общественного строя, начало
которому положит пролетарская революция.
В «Манифесте Коммунистической партии» нет выражения «диктатура
пролетариата». Это выражение мы встречаем в документе «Всемирного
общества коммунистов-революционеров», который Маркс и Энгельс
подписали вместе с бланкистами Аданом, Видалем и левым чартистом Дж.
Гарни в 1850 г. «Целью общества, — говорится в этом документе, —
является низложение всех привилегированных классов, подчинение этих
классов диктатуре пролетариата путем поддержания непрерывной
революции вплоть до осуществления коммунизма, который должен явиться
последней формой устройства человеческого рода» .
Идея «диктатуры пролетариата» впервые формулируется в
документах организованного Гракхом Бабефом тайного революционного
общества, поставившего своей задачей осуществление коммунистической
революции. Ф. Буанаротти, ближайший соратник Бабефа, в своей книге,
посвященной этому революционному заговору, приводит одну из
инструкций бабувистского общества, в которой указывается: «...когда
народ порабощен, когда тирания лишила его возможности изъявить свою
волю» восстание против тирании безусловно необходимо, а для успеха
восстания и закрепления его победы инструкция предписывает его
руководителям, чтобы «они облекли себя диктатурой...» . О. Бланки,
которого Маркс и Энгельс считали выдающимся пролетарским
революционером, также настаивал на необходимости диктатуры пролетариата,
понимаемой как организация революционеров, овладевших благодаря
Там же, с. 160. Впрочем, и в 1881 г. Энгельс утверждал, что «в Англии, где
промышленный и земледельческий рабочий класс образует огромное большинство
населения, демократия означает власть рабочего класса, не более и не менее» (Маркс К. и
Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 287). Энгельс, однако, не отрицает того, что в Англии конца
прошлого века существуют демократические порядки. Он лишь указывает на то, что
английские пролетарии не стремятся завоевать политическую власть. «Везде рабочий борется за
политическую власть, за прямое представительство своего класса в законодательных
органах, везде — только не в Великобритании» (там же).

372
ГЛАВА VI. Идея диктатуры пролетариата
восстанию государственной властью для обеспечения насущных
интересов угнетенных и эксплуатируемых масс. Уместно подчеркнуть в этой
связи, что выражение «диктатура пролетариата» впервые применяется
Марксом в 1850 г. в его анализе хода французской революции 1848
года, причем Маркс имеет в виду движение, возглавляемое Бланки.
Анализируя ход развития революции, Маркс указывает: «...пролетариат все
более объединяется вокруг революционного социализма, вокруг
коммунизма, который сама буржуазия окрестила именем Бланки. Этот
социализм есть объявление непрерывной революции, классовая диктатура
пролетариата как необходимая переходная ступень к уничтожению
классовых различий вообще...»
Э. Бернштейн в своей нашумевшей критике ряда основных положений
марксизма утверждает, что Марксово понимание диктатуры
пролетариата носит ясно выраженный бланкистский характер. Это утверждение,
несмотря на приведенное выше высказывание самого Маркса, является
ошибочным, так как Бернштейн совершенно выпускает из виду, что
основоположники марксизма, как было показано выше, прежде всего
обосновывали возможность и необходимость политического господства
пролетариата, считая необходимым объективным условием этого господства
преобладание пролетариата в массе трудящегося населения. Такая
постановка вопроса о диктатуре пролетариата принципиально отличала
позицию Маркса и Энгельса от теории и практики революционного заговора,
которые характеризуют бланкизм.
Французские марксисты Ж. Лабика и Г. Бензюссан в составленном
ими словаре марксистских понятий указывают, что выражение
«диктатура пролетариата» применяется Марксом и Энгельсом всего 12 раз,
учитывая не только опубликованные ими работы, но также и письма,
наброски и другие документы, не предназначавшиеся для печати . Однако
авторы словаря не указывают при этом, что выражение «политическое
господство пролетариата» применялось основоположниками марксизма
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 7, с. 551.
Буанаротти Ф. Заговор во имя равенства. М. —Л., 1958, т. 2, с.
125. В.П. Волгин в предисловии к первому тому сочинения Буанаротти отмечает:
«Пройдя школу революционных лет, считая себя продолжателями якобинцев, бабувисты прочно
усвоили идею диктатуры...» (с. 28). Стоит отметить, что Ж.-Ж. Руссо — идейный
учитель якобинцев выделил в своем трактате «Общественный договор» отдельную, шестую
главу, посвященную вопросу о диктатуре, необходимость которой в периоды социальных
кризисов он теоретически обосновывал.

Формирование и развитие идеи диктатуры пролетариата... 373
более сотни раз, причем далеко не всегда при этом имелось в виду то, что
получило название «диктатура пролетариата».
Показательно, что наиболее полно свое понимание смысла и значения
«диктатуры пролетариата» Маркс изложил в ставшем знаменитым
письме к И. Вейдемейеру от 5 марта 1852 года, письме, не
предназначавшемся к печати (полностью оно было опубликовано лишь в 1930 году). В нем
Маркс утверждает: «Что касается меня, то мне не принадлежит ни та
заслуга, что я открыл существование классов в современном обществе, ни та,
что я открыл их борьбу между собою. Буржуазные историки задолго до
меня изложили историческое развитие этой борьбы классов, а буржуазные
экономисты — экономическую анатомию классов. То, что я сделал
нового, состояло в доказательстве следующего: 1) что существование классов
связано лишь с определенными историческими фазами развития
производства, 2) что классовая борьба ведет к диктатуре пролетариата, 3) что
эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких
классов и к обществу без классов» .
Было бы глубоким заблуждением умалять значение этого положения
Маркса. Но нельзя, конечно, согласиться с теми, весьма
распространенными в марксистской литературе высказываниями, согласно которым
в этом положении Маркс теоретически подытожил самое главное в своем
учении. Ведь это положение относится к первым годам деятельности
Маркса как создателя новой социальной теории, получившей
впоследствии название научного коммунизма. Со времени этого высказывания
Маркс продолжал разработку и обоснование своего учения тридцать лет,
в течение которых были созданы его важнейшие, в первую очередь эко-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 7, с. 91. В этой же работе Маркс говорит
о диктатуре пролетариата как задаче, необходимость решения которой осознается
французским пролетариатом вследствие поражения июньского восстания 1848 года: «...только
поражение его открыло ему истину, что малейшее улучшение его положения в рамках
буржуазной республики остается утопией и что эта утопия становится преступлением при
первой попытке осуществить ее. Тогда на место требований, к удовлетворению которых
пролетариат хотел принудить февральскую республику, требований чрезмерных по форме,
но мелочных и все еще буржуазных по существу, выступил смелый революционный боевой
лозунг: «Низвержение буржуазии! Диктатура рабочего класса!» (там же, с. 30—31).
Важно отметить, во-первых, то, что Маркс отрицает возможность улучшения положения
рабочего класса даже в условиях буржуазной республики, и, во-вторых, идея диктатуры
пролетариата уже не связывается с революционными выступлениями, возглавляемыми
Бланки и его приверженцами.

374
ГЛАВА VI. Идея диктатуры пролетариата
номические труды. В семидесятых годах он неоднократно указывал на
возможность мирных социалистических преобразований в
демократически развитом буржуазном обществе, пересматривая тем самым второй
и третий тезис приведенного выше положения. В своей оценке
Парижской Коммуны как диктатуры пролетариата Маркс и Энгельс
подчеркивают, что созданное в Париже временное революционное правительство
было избрано на основе всеобщего избирательного права. «Коммуна, —
писал Маркс, — образовалась из выбранных всеобщим избирательным
правом по различным округам Парижа городских гласных. Они были
ответственны и в любое время сменяемы. Большинство их состояло, само
собой разумеется, из рабочих или признанных представителей рабочего
класса... Начиная с членов Коммуны, сверху донизу, общественная
служба должна была исполняться за заработную плату рабочего. Всякие
привилегии и выдачи денег на представительство высшим государственным
чинам исчезли вместе с этими чинами» . Таким образом, диктатура
пролетариата, которую установили парижские коммунары, представляла
собой, пользуясь выражением «Комманифеста» завоевание демократии,
подлинно демократическую организацию государственной власти,
несмотря на военное положение, в котором находилась Франция.
Маркс и Энгельс, теоретически подытоживая исторический опыт
революций 1848 года, развивают, конкретизируют свое понимание диктатуры
пролетариата и приходят к выводу, что пролетариат, низвергая в ходе
социалистической революции политическое господство буржуазии,
овладевая благодаря этому государственной властью, не может воспользоваться
для своих целей существующим в буржуазном обществе государственным
аппаратом, представляющим собой бюрократически централизованную
военную и чиновничью машину, которая по самой природе своей не может
служить интересам трудящихся, поскольку она является орудием их
подавления и угнетения. Прослеживая историю этой
бюрократически-военной государственной машины, сложившейся во Франции в период
абсолютной монархии и все более укреплявшейся в ходе последующих трех
буржуазных революций, Маркс заключает: «Все перевороты
усовершенствовали эту машину вместо того, чтобы сломать ее» . Диктатура
пролетариата с этой точки зрения может утвердиться лишь в результате слома,
уничтожения этого враждебного трудящимся массам государственного ап-
Labica G. et Bensussan G. Dictionnaire critique du marxisme. Paris, 1982, p.
324.
2 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 28, с. 427.

Формирование и развитие идеи диктатуры пролетариата... 375
парата. К этой мысли Маркс неоднократно возвращается и в
последующие годы, в частности в связи с теоретическим осмыслением опыта
Парижской коммуны. В письме к Л. Кугельману от 12 апреля 1871 года
Маркс категорически утверждает, что «следующей попыткой
французской революции я объявляю: не передать из одних рук в другие
бюрократически-военную машину, как бывало до сих пор, а сломать ее, и именно
таково предварительное условие всякой действительной народной
революции на континенте. Как раз в этом и состоит попытка наших геройских
парижских товарищей» .
Энгельс также видел в Парижской коммуне подтверждение этого
вывода Маркса: «Коммуна должна была с самого начала признать, что
рабочий класс, придя к господству, не может дальше хозяйствовать со
старой государственной машиной; что рабочий класс, дабы не потерять
снова своего только что завоеванного господства, должен, с одной стороны,
устранить всю старую, доселе употреблявшуюся против него, машину
угнетения, а с другой стороны, должен обеспечить себя против своих
собственных депутатов и чиновников, объявляя их всех, без исключения,
сменяемыми в любое время» .
Итак, основоположники марксизма ставят вопрос о государстве
принципиально нового типа, о государственной форме диктатуры
пролетариата. Решение вопроса теоретически подготовлено, с одной
стороны, пониманием политического господства пролетариата как
«завоевание демократии», а с другой стороны, обоснованным Марксом
положением о необходимости слома, упразднения
бюрократически-военной централизации государственного аппарата.
Опираясь на эти теоретические предпосылки, Энгельс в своих
замечаниях на проект Эрфуртской программы социал-демократической
партии Германии приходит к выводу, что демократическая республика
является «специфической формой для диктатуры пролетариата...» .
Энгельс неоднократно возвращается к этому выводу. Так, в письме
П. Лафаргу от 6 марта 1894 года он подчеркивает «Республика по
отношению к пролетариату отличается от монархии только тем, что она
является готовой политической формой для будущего господства про-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 17, с. 342. Энгельс, характеризуя
Парижскую Коммуну как демократическую организацию временного революционного
правительства, решительно заявляет: «Хотите ли знать, милостивые государи, как эта диктатура
выглядит? Посмотрите на Парижскую Коммуну. Это была диктатура пролетариата» (Маркс
К. и Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 201).

376
ГЛАВА VI. Идея диктатуры пролетариата
летариата» . Само собой разумеется, что Энгельс имеет в виду не
просто республику как она существует в буржуазном обществе. В такой
республике сохраняется бюрократически-военная централизация
государственной власти, в силу чего демократические права и свободы
трудящихся неизбежно ограничены, урезаны. Уничтожение политического
господства буржуазии, переход власти к пролетариату, который
создает новый, подлинно демократический государственный аппарат,
необходимо влечет за собой, как полагает Энгельс, небывалое расширение
и реальное осуществление демократических прав и свобод для всего
трудового народа.
Следует, однако, не выпускать из виду, что это
пролетарски-демократическое преобразование республиканского строя не отменяет основных
характеристик республики как формы государственного устройства. Это,
прежде всего, разделение законодательной, исполнительной и судебной
властей, а также равенство всех граждан перед законом, их равное право
избирать государственные органы и быть избранными в эти органы
власти, свобода слова, свобода печати, свобода в деле организации
политических партий, профессиональных и иных объединений, свобода совести
и т. д. Достаточно одного только перечисления этих основных черт
демократической республики, которые, по мысли Энгельса, должны получить
всестороннее развитие при наличии политического господства
пролетариата, чтобы стало абсолютно очевидным, что такое государственное
устройство не имеет ничего общего с какой бы то ни было диктаторской
властью, а значит, и с «диктатурой пролетариата».
Идея диктатуры пролетариата, впервые высказанная
непосредственными предшественниками марксизма — революционными
утопическими коммунистами, была непосредственно направлена против
антидемократического владычества буржуазии, победившей в Великой
французской революции. Маркс и Энгельс, выделившие пролетариат из
непролетарской массы трудящихся, стремились тем самым придать
понятию диктатуры пролетариата научную определенность, которая
отсутствовала у бабувистов и бланкистов. Но так же как и их
предшественники, основоположники марксизма противопоставляли идею
диктатуры пролетариата антидемократическому буржуазному режиму,
существовавшему в Европе вплоть до последней трети XIX века.
Обосновывая объективную необходимость революционного низвержения
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 8, с. 206.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 33, с. 172.

Формирование и развитие идеи диктатуры пролетариата... 377
политического господства буржуазии, Маркс и Энгельс указывали, что
эта историческая задача не может быть решена без диктатуры
пролетариата, которую они характеризовали как основное содержание
победоносной пролетарской революции. Эта диктатура, полагали они, как уже
указывалось выше, необходима пролетариату для последующего,
коммунистического переустройства общества, после чего необходимость
диктатуры, как и государства вообще, исчезает, отмирает, поскольку
исчезают классы и классовые различия. Такое понимание диктатуры
пролетариата едва ли совпадает по своему содержанию с «завоеванием
демократии», т. е. со всесторонним развитием демократических
институтов в рамках демократической республики, характеризуемой
Энгельсом как готовая, т. е. исторически сложившаяся в рамках буржуазного
общества, государственная форма диктатуры пролетариата.
Таким образом, в марксистском понятии диктатуры пролетариата
обнаруживается, как мне представляется, противоречение между тем, что
именуется диктатурой, и тем, что характеризуется как «завоевание
демократии» и ее всестороннее развитие*. Корни этого противоречия таятся,
на мой взгляд, в тех односторонних, нередко не согласующихся друг
с другом представлениях о сущности государства, которые выявляются
в трудах Маркса и Энгельса.
В «Немецкой идеологии», т. е. в одном из первых произведений
марксизма, его основоположники утверждают, что «государство есть та
форма, в которой индивиды, принадлежащие к господствующему классу,
осуществляют свои общие интересы...» . Это лапидарное определение
нельзя не признать односторонним, так как оно игнорирует многообразие
функций государства и тем самым его весьма опосредованное отношение
к интересам экономически господствующего класса. Недостаток этого
определения состоит также и в том, что выделяя в качестве основного
признака государства господство одного класса над другим (или
другими), Маркс и Энгельс ничего не говорят о том, что существование госу-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 199. Несколько ниже Энгельс,
ссылаясь на работу Маркса, подчеркивает, что выдающееся историческое значение
Парижской Коммуны состояло также в том, что она представляла собой попытку создания
принципиально нового государственного аппарата: «Этот взрыв старой государственной
власти и ее замена новой, поистине демократической, подробно описан в третьем отделе
«Гражданской войны» (там же, с. 200).
Там же, т. 22, с. 237.
3 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 39, с. 184.

378
ГЛАВА VI. Идея диктатуры пролетариата
дарства предполагает определенное соотношение классов, борьбу между
ними, сопротивление угнетенных классов, которое ограничивает власть
господствующего класса, вынуждает его идти на уступки тем классам,
которые сопротивляются его господству, борются против него.
Я привел цитату из раннего марксистского труда. Но такое же
одностороннее определение государства я нахожу и в работе Энгельса,
относящейся к 1891 году: «...государство есть не что иное, как машина для
подавления одного класса другим, и в демократической республике ничуть
не меньше, чем в монархии» .
Если бы Маркс и Энгельс ограничивались только подобными
определениями сути государства, их нельзя было бы упрекнуть в
непоследовательности. Однако в их произведениях наличествуют и совершенно иные,
противоречащие приведенным выше положениям определения сущности
государства. Так, в работе «Людвиг Фейербах и конец классической
немецкой философии» Энгельс безоговорочно утверждает: «Общество
создает себе орган для защиты своих общих интересов от внутренних
и внешних нападений. Этот орган есть государственная власть» .
Следовательно, государство не есть лишь выражение интересов одного только
господствующего класса: его сущность состоит также в защите общих
интересов. Это, конечно, существенное отступление от приведенных выше
формулировок. И это отнюдь не единичное высказывание Энгельса; его
дальнейшим развитием является другой труд Энгельса —
«Происхождение семьи, частной собственности и государства». Прослеживая
возникновение частной собственности и противоположности классов с их
взаимоисключающими интересами, Энгельс вскрывает объективную
необходимость возникновения государства как публичной власти, которая не
позволяет этим противоположностям уничтожать друг друга.
«Государство есть продукт общества на известной ступени развития; государство
есть признание того, что это общество запуталось в неразрешимое
противоречие с самим собой, раскололось на непримиримые
противоположности, избавиться от которых оно бессильно. А чтобы эти
противоположности, классы с противоречивыми экономическими интересами, не пожрали
друг друга и общество в бесплодной борьбе, для этого стала необходима
сила, стоящая, по-видимому, над обществом, сила, которая бы умеряла
столкновение, держала его в границах «порядка». И эта сила,
происшедшая из общества, но ставящая себя над ним, все более и более
отчуждающая себя от него, есть государство» . Ясно, что такое понимание
государства как умиротворяющей силы предполагает, что оно, государство,
ограничивает произвол и господствующего эксплуататорского класса, дабы
тем самым примирить эксплуатируемые классы с их подневольным
положением, или если не примирить, то, во всяком, случае ослабить силу их

Формирование и развитие идеи диктатуры пролетариата... 379
сопротивления. Ясно, что это определение сущности государства
подчеркивает заключающийся в нем элемент своеобразного классового
компромисса, который, однако, устанавливается, как правило, не свободным
соглашением сторон, а преимущественно насильственным путем.
Такое понимание сущности государства несводимо к формуле
«господство одного класса над другим», хотя оно в принципе не исключает
того, что экономически господствующий класс осуществляет если не
в прямой, то косвенной форме, свое политическое господство. И вполне
понятно поэтому стремление Энгельса объединить друг с другом эти две
качественно различные сущностные характеристики государства: «Так
как государство возникло из потребности держать в узде
противоположность классов; так как оно в то же время возникло в самих
столкновениях этих классов; то оно по общему правилу является государством
самого могущественного, экономически господствующего класса, который
при помощи государства становится также политически
господствующим классом...» С этим положением, если речь идет о
капиталистическом обществе, нельзя не согласиться. При этом, однако, надо в полной
мере учитывать, что классовая борьба пролетариата и
общедемократическое движение в целом существенным образом ограничивают
политическое господство капитала, отвоевывая у него одну позицию за другой.
Современное буржуазно-демократическое общество, в котором
трудящиеся массы добились семичасового рабочего дня, сравнительно
высокой заработной платы, социального страхования и т. д., общество, в
котором трудящиеся своим активным участием в избирательной борьбе
в немалой мере оказывают влияние на состав и политику правительства,
неустанно добиваясь повышения своего жизненного уровня, вполне
подтверждает этот вывод.
В «Манифесте Коммунистической партии» основоположники
марксизма, разоблачая господствующую буржуазию, саркастически
утверждают: «...ваше право есть лишь возведенная в закон воля вашего класса» .
В свете изложенного выше эта характеристика правовой надстройки
капитализма (и классового общества вообще) представляется мне упрощен-
* Это противоречие в известной мере осознается и высказывается Энгельсом
в его письме к А. Бебелю от 18—23 марта 1875 года: «...пока пролетариат еще нуждается
в государстве (имеется, конечно, в виду диктатура пролетариата. — Т.О.), он нуждается
в нем не в интересах свободы, а в интересах подавления своих противников, а когда
становится возможным говорить о свободе, тогда государство как таковое перестанет
существовать» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 34, с. 104).

380
ГЛАВА VI. Идея диктатуры пролетариата
ной, сбрасывающей со счетов реальное соотношение классов
буржуазного общества, которое не могут не учитывать законодатели, несмотря
даже на то, что они прежде всего представляют интересы экономически
и политически господствующего класса. Маркс, кстати сказать, уже в
период германской революции 1848 года внес коррективу в эту
формулировку: «...закон должен основываться на обществе, он должен быть
выражением его общих, вытекающих из данного материального способа
производства интересов и потребностей, в противоположность произволу
отдельного индивидуума» . Политическое господство того или иного
класса (пролетариата, если, конечно, он составляет большинство
населения страны) не может, очевидно, не считаться с этой, указанной
Марксом, сущностной характеристикой законодательных установлений.
Подытоживая изложение взглядов Маркса и Энгельса по вопросу
о диктатуре пролетариата, нельзя не отметить тот факт, что
основоположники марксизма не посвятили этому несомненно весьма важному вопросу
ни одной специальной работы, ни одной, пусть даже небольшой статьи.
Все их высказывания о диктатуре пролетариата сделаны, так сказать,
мимоходом, в ходе изложения других вопросов. Поэтому нет у
основоположников марксизма и систематического изложения их воззрений по
данному вопросу. Мы не находим у них и разграничения таких понятий, как
«политическое господство пролетариата» и «диктатура пролетариата».
В одних случаях (например, в «Комманифесте») эти понятия выступают
как тождественные по своему содержанию, в других — особенно в
высказываниях Маркса и Энгельса о возможности, при известных
условиях, мирных социалистических преобразований капиталистических
отношений — эти понятия становятся принципиально несовместимыми.
Бабу висты и бланкисты, говоря о диктатуре пролетариата, имели в
виду диктатуру меньшинства, т. е. временного революционного правитель-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 63. При этом Маркс и Энгельс
оговариваются: «Самостоятельность государства существует в наше время лишь в таких
странах, где сословия еще не до конца развились в классы, где сословия, упраздненные уже
в более передовых странах, еще продолжают играть некоторую роль, образуя
неопределенную смесь, — где поэтому ни одна часть населения не может добиться господства над
другими его частями. Таково именно положение в Германии» (там же, с. 62—63). Это
говорится о Германии первой половины XIX века, еще не ставшей единым, капиталистическим
государством. Из приведенной цитаты вытекает, что докапиталистические (сословные)
государства не являются орудиями господства одного класса над другим.
2 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 200-201.

Формирование и развитие идеи диктатуры пролетариата... 381
ства, выражающего коренные интересы трудящихся масс. В
противоположность этому воззрению, Маркс и Энгельс ставят вопрос о диктатуре
большинства, диктатуре рабочего класса. Но разве возможно, чтобы
диктатуру, т. е. власть, не ограниченную существующими законами,
преступающую их, осуществляли все или хотя бы большинство рабочего класса?
История диктатур не только не знает ничего подобного, но и прямо
указывает на то, что диктатура большинства, диктатура массы народа
несовместима с самим понятием диктатуры.
Ш. Монтескье, характеризуя государственное устройство Древнего
Рима, указывает: «...сенат имел власть изъять так сказать республику из
рук народа посредством назначения диктатора, перед которым преклонял
голову самодержавный народ и смолкали самые благоприятные для
народа законы» . Диктатор избирался сенатом обычно на шесть месяцев,
иногда его диктаторская власть продлевалась на два и даже три срока.
Необходимость введения диктатуры мотивировалась критической ситуацией
в государстве, возникшей вследствие угрозы извне или внутренних
причин.
В новое время диктаторская власть сплошь и рядом насильственно
захватывалась одним политическим деятелем или группой лиц. В период
английской революции XVII века диктаторская власть была захвачена
Кромвелем, который, разумеется, выражал интересы революционной в ту
эпоху буржуазии, но диктаторская власть принадлежала лишь ему.
Диктатура якобинцев в период Великой французской революции, диктатура,
несомненно выражавшая интересы социальных «низов», в том числе
и тогдашнего пролетариата (вернее, пред пролетариата) представляла
собой, в сущности, диктатуру Робеспьера и его ближайших соратников.
Диктаторами, разумеется, были не одни лишь революционеры. Немало
было также диктаторов-реакционеров. Такого рода диктаторов хватает
и в наше время главным образом в т. н. развивающихся странах, в
которых демократические преобразования остаются все еще нерешенной
задачей.
Маркс и Энгельс иногда говорят о диктатуре класса капиталистов,
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 311. Однако в этой же работе,
несколько выше по-прежнему утверждается, что «государство в целом является лишь
(курсив в обоих случаях мои. — Т.О.) выражением, в концентрированной форме,
экономических потребностей класса, господствующего в производстве...» (там же, с. 310).
Там же, с. 170.

382
ГЛАВА VI. Идея диктатуры пролетариата
отождествляя таким образом политическое господство буржуазии с
диктаторской властью. Такое отождествление представляется мне
неправомерным, не соответствующим историческим фактам и исторически
сложившемуся понятию диктатуры. Фашистский режим был, разумеется,
диктатурой, но эта диктатура Гитлера, Муссолини и их приспешников
означала разрушение буржуазно-демократического строя, который был
восстановлен в Западной Германии и Италии после
военно-политического разгрома фашизма.
Авторы марксистской «Истории марксизма», опубликованной в
начале т. н. перестройки, критически рассматривая понятие диктатуры у
основоположников марксизма, приходят к заключению: «Хотя у Маркса
и Энгельса проблема диктатуры пролетариата неоднократно
анализировалась, она все же не получила целостного и концептуального
обоснования. Высказывания Маркса и Энгельса на эту тему допускают
возможность их альтернативных интерпретаций — от расширительного
понимания диктатуры пролетариата как гегемонии до суженной трактовки этого
понятия — отождествления диктатуры пролетариата с тоталитарным
единовластием партии рабочего класса» . С этим заключением можно
согласиться, если исключить из него мысль о тоталитаристской тенденции
в Марксовом понятии диктатуры рабочего класса. Такая тенденция,
совершенно независимо от Марксовой постановки проблемы, появляется
у Ленина, к рассмотрению воззрений которого по вопросу о диктатуре
пролетариата я и перехожу.
ЛЕНИНСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ ДИКТАТУРЫ
ПРОЛЕТАРИАТА
Маркс и Энгельс, исследуя развитие капитализма, приходили к выводу,
что буржуазное общество все более поляризуется, вследствие чего
пролетариат становится большинством в массе трудящегося населения.
Поэтому и диктатуру пролетариата они трактовали как политическое
господство большинства, или «завоевание демократии», поскольку
насильственная пролетарская революция противопоставлялась ими еще не ставшему
демократическим буржуазному обществу. В России, применительно к
которой Ленин истолковывал марксистское учение, пролетариат составлял
лишь незначительную часть трудящегося населения. И тем не менее
Ленин считал не только возможным, но и необходимым установление в ней
Там же, с. 171.

Формирование и развитие идеи диктатуры пролетариата... 383
диктатуры пролетариата в результате революционного низвержения
политического господства капиталистов и помещиков. «Не всегда
необходимо, — утверждал он, — абсолютное большинство; но для победы,
для удержания власти, необходимо не только большинство рабочего
класса, — я употребляю здесь термин «рабочий класс» в западноевропейском
смысле, т. е. в смысле промышленного пролетариата, — но и
большинство эксплуатируемых и трудящихся сельского населения» .
Ленин с полным основанием рассчитывал на то, что революционная
инициатива пролетариата, во всяком случае на первых порах, будет
поддержана непролетарскими трудящимися массами, поскольку социалистический
переворот в условиях России является также (или даже прежде всего)
борьбой против самодержавия и помещичьего землевладения. Ленинская
теория перерастания буржуазно-демократической революции в революцию
социалистическую как раз и предполагала союз пролетариата с
крестьянством и городской мелкой буржуазией. Такой союз действительно
осуществился сначала в Февральской революции, а затем в ходе Октябрьского
переворота, важнейшей движущей силой которого было, во-первых,
общенародное стремление положить конец войне и, во-вторых, стремление
крестьянских масс покончить с помещичьим землевладением. Задачи эти
были решены, а провозглашенная власть Советов рабочих, крестьянских
и солдатских депутатов (несмотря на то что Советы формально
объединяли трудящихся города и деревни) представляла собой на деле диктатуру
большевистской партии, которая именовалась «диктатурой пролетариата».
При этом даже подчеркивалось, как свидетельствуют работы Ленина
этого периода, что рабочий класс ни с кем не делит завоеванную им власть, ибо
диктатура пролетариата по определению есть диктатура одного-единствен-
но революционного класса.
Если даже согласиться с тем, что диктатура большевистской партии
представляла собой диктатуру пролетариата, то и в этом случае нельзя не
признать, что это была диктатура меньшинства. Однако в
действительности эта власть не была и не могла быть диктатурой пролетариата, что
если не прямо, то косвенно признавал и Ленин. В октябре 1921 г., т. е.
через три года после победы Октября, Ленин констатировал, что рабочий
класс «благодаря войне и отчаянному разорению и разрухе,
деклассирован, т. е. выбит из своей классовой колеи и перестал существовать как
пролетариат». И, конкретизируя свою мысль, Ленин разъяснял: «По-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 443.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 6, с. 259.

384
ГЛАВА VI. Идея диктатуры пролетариата
скольку разрушена крупная капиталистическая промышленность,
поскольку фабрики и заводы стали, пролетариат исчез» . О какой же
диктатуре пролетариата может идти речь в условиях, когда нет
пролетариата? Диктатура, конечно, была, но это была диктатура большевистской
партии, члены которой были убеждены в том, что они выражают
интересы рабочего класса и действуют соответственно его интересам, так же как
и в интересах всего трудящегося человечества.
И.В. Сталин в работе «К вопросам ленинизма» указывает, что ему
известны «лишь пять случаев», когда Ленин говорил о диктатуре
большевистской партии . Но дело, конечно, не в том, сколько раз применяется
Лениным выражение «диктатура партии», поскольку Ленин фактически
постоянно говорил об этой диктатуре, не употребляя такого выражения.
«Ленин, — утверждает Сталин, — употребляет слово диктатура партии
не в точном смысле слова («власть, опирающаяся на насилие»), а в
переносном смысле, в смысле ее безраздельного руководства» .
Сталин критикует тех лидеров партии, которые сводят диктатуру
пролетариата к диктатуре партии. Но и он утверждает: «Партия
осуществляет диктатуру пролетариата» . Партия, подчеркивает он, осуществляет
эту диктатуру путем руководства органами советской власти,
профсоюзами, молодежными организациями и т. д., которые выполняют ее решения.
Таким образом получается, что Советская власть, характеризовавшаяся
Лениным как искомая форма диктатуры пролетариата, оказывается
всего лишь подчиненной партии инстанцией, «приводным ремнем», как
выражается Сталин, называя массовые организации, посредством которых
партия осуществляет диктатуру пролетариата. Можно ли в таком случае
утверждать, что Советская власть является верховной властью в
государстве? Конечно нет.
Диктатура пролетариата, которая в России могла быть лишь
диктатурой незначительного меньшинства, неизбежно оказывается предельно
жестокой насильственной властью. Впрочем, этот вывод
непосредственно вытекает из ленинского определения диктатуры: «Научное понятие
диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими
законами, никакими абсолютно правилами не стесненную,
непосредственно на насилие опирающуюся власть» . Слова «научное понятие»
применяются для вящей убедительности, поскольку понятие диктатуры
определяется здесь крайне односторонне, упрощенно и поэтому неправильно.
Монтескье Ш. О духе законов. // Избр. произведения. М., 1955, с. 309.

Формирование и развитие идеи диктатуры пролетариата... 385
Выше уже говорилось о том, что в Древнем Риме диктатор избирался
сенатом на определенный срок. Диктатура якобинцев, о которой также
говорилось выше, непосредственно опиралась не только, не столько на
насилие, сколько на поддержку революционного народа. Правильным в
ленинском определении диктатуры является лишь указание на то, что она
преступает существующие законы, игнорирует, а иногда и просто
упраздняет их. При этом, однако, диктатура (всякая диктатура) декретирует
новые законы, новые правовые нормы и, конечно, опирается на них, ибо
одного насилия для осуществления государственной власти совершенно
недостаточно. Об этом почему-то умалчивается в ленинском определении
диктатуры, хотя сразу же после установления в России Советской
власти стали едва ли не ежедневно издаваться новые законы (декреты).
Достаточно упомянуть декреты о мире, о национализации банков, об
аннулировании государственных займов, об отмене частной собственности на
недвижимость в городах, об отмене права наследования. Само собой
разумеется, что эти декреты (законы), как и множество связанных с ними
нормативных актов, служили опорой «диктатуры пролетариата», которая
не долго бы продержалась на одном только насилии, как бы значительны
не были его масштабы. Уместно отметить, что Ленин неустанно требовал
строжайшего соблюдения установленных «диктатурой пролетариата»
законов и самого сурового наказания за их нарушение. Ленин писал, что
решение задач диктатуры пролетариата «на основании ее законов является
необходимым и достаточным для окончательной победы социализма» .
В связи с введением нэпа Ленин категорически требовал, чтобы не
допускалось «ни тени отступления от наших законов» . При этом Ленин
решительно выступал против попыток областных партийных и советских
властей устанавливать свои, особенные, местные законы. Он
подчеркивал: «...законность не может быть калужская и казанская, а должна быть
единая всероссийская и даже единая для всей федерации Советских
республик» .
Нетрудно понять, почему Ленин самым безоговорочным образом
настаивает на необходимости строжайше блюсти установленные
«диктатурой пролетариата» законы. Ведь диктатура пролетариата, как разъяснял
Ленин, опирается не на законы, а на революционное насилие,
осуществляемое массами. Всякое законодательство с этой точки зрения есть
ограничение революционной инициативы масс, а также и самой диктатуры
пролетариата. Сознание сверхзаконности диктатуры (диктатуры проле-
История марксизма, т. 1, ч. 2. М., 1990, с. 25.

386
ГЛАВА VI. Идея диктатуры пролетариата
тариата в особенности) овладело не только руководителями, но и массой
трудящихся, которые, по-своему понимая «революционную
целесообразность», осуществляли на практике одобренный Лениным лозунг «грабь
награбленное»*. И Ленин с возмущением констатирует, что диктатура
сплошь и рядом воспринимается как сверхзаконная, беззаконная власть,
т. е., говоря иначе, правовой произвол. «Нет сомнения, — заявляет
он, — что мы живем в мире беззаконности, что местное влияние (т. е.
власти на местах. — Т.О.) является одним из величайших, если не
величайшим противником установления законности и культурности» . Что же
может, что же должна противопоставить этому миру беззакония
диктатура пролетариата, ставшая насильственным внедрением новых законов?
Во-первых, строжайшую централизацию государственной власти,
централизацию, которая именуется демократическим централизмом, но может
быть осуществлена и поддерживаема лишь путем насилия. Во-вторых,
усиление, радикализацию самой диктатуры, т. е. власти, опирающейся не
на закон, а на насилие. Такая радикализация диктатуры, которая сама по
себе является чрезвычайной властью, есть не что иное, как террор. И
Ленин не останавливается перед откровенным признанием: «...диктатура
пролетариата, террористическая власть .
В 1917 г. была создана Всероссийская чрезвычайная комиссия, которая
непосредственно осуществляла «террористическую власть». В
последующие годы ее неоднократно переименовывали, однако назначение ее
оставалось неизменным, как об этом свидетельствуют массовые репрессии на
протяжении почти всех лет существования Советской власти, в
особенности в период сталинской диктатуры.
Ленин В.И. Полн. с об. соч., т. 44, с. 32. Это положение, высказанное уже
после установления Советской власти явно противоречит дореволюционным
высказываниям Ленина. Так, в статье «Аграрная программа русской социал-демократии» (1902 г.)
Ленин вполне в духе «Комманифеста» Маркса и Энгельса утверждал:
«...социал-демократия — непосредственно и всецело — представляет интересы только одного пролетариата»,
поскольку «класс мелких производителей, и мелких хозяйчиков в том числе, в своей борьбе
против буржуазии является реакционным классом» (Полн. собр. соч., т. 6, с. 310). Дело,
однако, не в том, что Ленин изменил свою точку зрения на непролетарские трудящиеся
массы — подавляющее большинство трудящихся России. И в годы Советской власти Ленин,
вопреки приведенному выше высказыванию, продолжал считать мелких собственников
средств производства враждебными пролетарской власти. В «Докладе об единстве партии и
анархо-синдикалистском уклоне на X съезде РКП(б)» он категорически
заявлял: «Нет трудящихся вообще или работающих вообще, а есть либо владеющий
средствами производства мелкий хозяйчик, у которого вся психология и все навыки жизни ка-

Ленинская концепция диктатуры пролетариата
387
Накануне Февральской революции Ленин в работе «Государство и
революция» утверждал, ссылаясь на опыт Парижской коммуны, что
диктатура пролетариата представляет собой последовательнейшее
осуществление демократии, вследствие чего государство в собственном смысле
слова фактически перестает существовать: «...демократия, с такой
наибольшей полнотой и последовательностью, с какой это вообще
мыслимо, превращается из буржуазной демократии в пролетарскую, из
государства (=особая сила для подавления определенного класса) в нечто
такое, что уже не есть собственно государство» . Однако после
установления Советской власти воззрения Ленина на отношение диктатуры
пролетариата и демократии изменяются радикальнейшим образом. Он,
правда, по-прежнему утверждает, что диктатура пролетариата является
высшей, небывалой еще в истории демократией. Однако это утверждение
остается лишь фразой, во-первых, потому, что Советская власть
представляет собой упразднение разделения властей (законодательной,
исполнительной и судебной), без чего демократическое общественное
устройство принципиально невозможно, и, во-вторых, Советская власть
означает отмену большинства гражданских прав и свобод (прежде всего,
свободы печати, свободы слова, свободы независимых профсоюзов,
стачек и даже свободы совести, хотя последняя формально признается).
Показательны в этом отношении возражения, высказанные Лениным
одному из своих соратников, считавшему необходимым допущение в стране
свободы печати. Ленин полностью отвергает высказанные им аргументы.
«Свобода печати в РСФСР, окруженной буржуазными врагами всего
мира, есть свобода политической организации буржуазии и ее вернейших
слуг, меньшевиков и эсеров» . Ленин не допускает мысли, что свобода
печати, свобода обсуждения действий правительства и партии необходимы,
прежде всего, самому правительству и партии, а также всем
сознательным советским гражданам, необходимы для улучшения работы
государственных органов, для разоблачения коррупции и т. д.
Ленин всегда был противником либерализма, никогда не признавал то-
питалистические — которые и не могут быть иными, — либо наемный рабочий, с
совершенно иной психологией...» (Поли. собр. соч., т. 43, с. 100—101). И тем не менее Ленин
утверждал, что союз пролетариата и трудящегося крестьянства является высшим
принципом диктатуры пролетариата. Согласовать эти высказывания друг с другом, по-моему,
невозможно.

388
ГЛАВА VI. Идея диктатуры пролетариата
го, что демократическое движение масс, в том числе и рабочее движение,
стали возможны лишь благодаря либерализации буржуазного общества.
Неудивительно поэтому, что ему были совершенно чужды и,
по-видимому, просто непонятны азбучные истины либерализма, например такие
высказывания Дж. С. Милля: «...свобода печати есть одна из необходимых
гарантий против правительственного произвола или притеснения... народ
не должен терпеть, чтобы какая бы то ни было законодательная или
исполнительная власть предписывали ему известные мнения или
определяли бы, какие мнения или доктрины могут свободно доходить до его
слуха, а какие нет»2. Само собой разумеется, что, если бы эти
основоположения либерализма были бы признаны Советской властью, ее
существование в качестве «диктатуры пролетариата» стало бы
абсолютно невозможным.
До революции Ленин утверждал, что «невозможен победоносный
социализм, не осуществляющий полной демократии» . После установления
Советской власти Ленин фактически отбросил это принципиальное
утверждение, несмотря на громогласные заявления о самой
демократической организации общества, достигнутой благодаря... диктатуре
пролетариата. Интересен один из аргументов, которым Ленин обосновывает
фактическое отрицание демократии диктатурой пролетариата. «Демократия
есть одна из форм государства. Между тем мы, марксисты, противники
всякого государства» . Если принимать всерьез это заявление, то
следует считать, что Советская власть вовсе не является государством. И
Ленин, неоднократно утверждавший, что Советы представляют собой
созданную революционным творчеством народа государственную форму
диктатуры пролетариата, принципиально новый тип государства, тут же,
не опасаясь впасть в вопиющее противоречие со своими собственными
убеждениями, провозглашает, что «наше рождающееся, новое
государство не есть уже государство в собственном смысле слова, ибо в ряде мест
России эти отряды вооруженных людей есть сама масса, весь народ, а не
кто-либо над ним поставленный, от него отдельный, привилегированный,
практически несменяемый»3. Эти утверждения о вооруженном народе,
осуществляющем присущие государству функции и тем самым якобы
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 44, с. 161.
Сталин И.В. Соч., т. 8, с. 56.
Там же, с. 43.
Там же, с. 40.

Ленинская концепция диктатуры пролетариата
389
подвергающем отрицанию государство в собственном смысле слова,
опровергаются другими высказываниями Ленина, в которых он прямо
сводит диктатуру пролетариата к единоличной власти диктатора. Так, в
статье «Очередные задачи Советской власти» Ленин говорит о значении
«единоличной диктаторской власти» как условии, без которого не могут
быть обеспечены необходимые для социалистического переустройства
общества согласованные действия трудящихся. «Но как может быть
обеспечено строжайшее единство воли? — Подчинением воли тысяч
воле одного» . Такому пониманию «диктатуры пролетариата» не откажешь
в логической последовательности. Диктатура в собственном смысле
слова и есть абсолютное единоначалие, независимо от того, осуществляется
ли оно одним человеком или группой лиц, возглавляемых этой персоной.
При жизни Ленина такое абсолютное единоначалие находилось еще в
процессе становления. Сталин — верный ученик и ортодоксальный
последователь Ленина — довел это абсолютное единоначалие до его, пожалуй,
даже немыслимого при жизни Ленина предела. Для этого ему
понадобилось уничтожить почти всех лидеров партии (некоторые, правда, успели
умереть собственной смертью), не говоря уже о миллионах уничтоженных
сталинщиной «простых» людей, большинство из которых были
ликвидированы для устрашения оставшихся в живых по обвинениям, которые
сплошь и рядом носили фантастический характер.
Подлинное лицо «диктатуры пролетариата», выявляющееся в этом
ленинском положении о единоличной власти диктатора, постоянно
затемняется, маскируется другими высказываниями Ленина, уверяющими
широкие народные массы в том, что именно они являются подлинной властью
в государстве. В той же статье, где речь шла о необходимости диктатора,
тем не менее утверждается: «Целью нашей является поголовное
привлечение бедноты к практическому участию в управлении... Целью нашей
является бесплатное выполнение государственных обязанностей каждым
1
трудящимся» .
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 12, с. 316. Отстаивая понятие диктатуры
в период первой русской революции, Ленин писал: «С вульгарно-буржуазной точки
зрения, понятие диктатура и понятие демократия исключают друг друга... буржуа понимает
под диктатурой отмену всех свобод и гарантий демократии, всяческий произвол, всякое
злоупотребление властью в интересах личности диктатора» (Ленин В.И. Поли. собр. соч.,
т. 11, с. 121). Нет необходимости доказывать, что воззрение, которое критикует Ленин,
в основном правильно характеризует диктатуру вообще, «диктатуру пролетариата» в
особенности.

390
ГЛАВА VI. Идея диктатуры пролетариата
Диктатура пролетариата, постоянно разъясняет и повторяет Ленин, есть
не прекращение, а продолжение классовой борьбы в новых условиях и
новыми средствами. Первейшей ее задачей является подавление
эксплуататоров, которые, по словам Ленина, и после низвержения буржуазии
остаются в течение определенного времени сильнее победившего их
пролетариата, сильнее благодаря своему опыту, влиянию, поддержке иностранного
капитала. Однако уже в период военного коммунизма Ленин ставит
вопрос о развитии в стране государственного капитализма,
истолковываемого как капитализм, контролируемый пролетарским государством,
опекаемый и поддерживаемый им. Именно с развитием таких
капиталистических предприятий он связывает основную надежду на восстановление
и подъем производительных сил, без чего невозможно социалистическое
переустройство общества. По этому вопросу Ленин высказывается
откровенно и прямолинейно: «...наше положение было бы легче и решение нами
социалистических задач было бы ближе, если бы у нас в России был
государственный капитализм в виде господствующей хозяйственной системы» .
В этом положении скрытым образом содержится признание того, что
ликвидация капиталистической собственности, которую повлекла за собой
Октябрьская революция, была заблуждением: надо было не разрушать ее, а
поставить под государственный контроль.
Следует, однако, признать, что разрушение капиталистической
экономики в ходе антикапиталистической революции, носившей в значительной
мере стихийный характер, было неизбежным, неотвратимым. Что же
касается поставленной Лениным задачи возрождения капитализма под
началом «диктатуры пролетариата», то эта задача, как показала история,
носила заведомо утопический характер. Нэп, конечно, открыл дорогу
мелким капиталистическим предприятиям, но это не имело ничего
общего с тем «государственным капитализмом», о котором мечтал Ленин.
Идея возрождения капитализма под руководством большевистской
партии свидетельствует о том, что подавление эксплуататоров,
объявление Лениным первейшей задачей «диктатуры пролетариата» отнюдь не
было таковой* . Если уж говорить о первейшей задаче большевистской
власти, то таковой являлось подавление мелкого, мелкобуржуазного,
в первую очередь крестьянского хозяйствования. «Нам необходим, — го-
1 Ленин В.И. Поли, собр.соч., т. 36, с. 174.
2 Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 44, с. 399-400.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 45, с. 198.

Ленинская концепция диктатуры пролетариата
391
ворил Ленин, — блок или союз пролетарского государства с
государственным капитализмом против мелкобуржуазной стихии» . Яснее,
пожалуй, не скажешь.
Важно подчеркнуть, что приведенное высказывание выражает
основные убеждения Ленина, его понимание диктатуры пролетариата как
диктатуры одного класса. Трудящееся крестьянство, с точки зрения Ленина,
неизбежно тяготеет к буржуазии, поскольку крестьянин является
собственником средств производства. То, что крестьянин является
тружеником, разумеется, не отрицается Лениным, но этому основному,
определяющему обстоятельству придается совершенно второстепенное значение.
Понятно поэтому заявление Ленина на III конгрессе Коминтерна, т. е.
в период, когда уже совершился переход к нэпу: «...мы ведем теперь
войну с мелкой буржуазией, с крестьянством, войну экономическую, которая
для нас гораздо опаснее, чем прошлая война» .
Этим высказываниям Ленина, конечно, нетрудно противопоставить
другие его высказывания, в частности утверждения о том, что диктатура
пролетариата предполагает союз рабочего класса с трудящимся
крестьянством, что главное в диктатуре пролетариата не только насилие и даже не
главным образом насилие, а новый, более высокий, чем при капитализме,
тип организации труда. «Диктатура пролетариата, — утверждал
Ленин, — есть упорная борьба, кровавая и бескровная, насильственная
и мирная, военная и хозяйственная, педагогическая и административная,
против сил и традиций старого общества» . Все эти высказывания не
столько дополняют, сколько исключают друг друга. Если диктатура про-
* В речи перед агитаторами, посылаемыми в провинцию (1918 г.), Ленин
говорил: «Прав был старик-большевик, объяснивший казаку, что такое большевизм. На
вопрос казака: А правда ли, что Вы, большевики грабите? — старик ответил: Да, мы грабим
награбленное» (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 35, с. 327). Ленин, по-видимому,
популярно объяснял положение Маркса об экспроприации экспроприаторов. Но он, очевидно,
не учитывал, что осуществление такой экспроприации Маркс рассматривал не как
стихийный, осуществляемый широкими народными массами процесс, а как претворение в жизнь
системы законодательных актов пролетарского государства.
Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 45, с. 199.
Там же, с. 127. Понятно поэтому, почему Ленин рассматривает террор не
как чрезвычайное мероприятие, ограниченное краткими временными рамками, а как
повседневную практику органов власти. Так, в письме к народному комиссару юстиции
Д.И. Курскому от 15.5.1922 г., т. е. уже после окончания Гражданской войны, введения
нэпа и существенного улучшения экономической ситуации в стране, он заявляет:
«По-моему, надо расширить применение расстрела» (там же, с. 189). Через два дня в письме то-

392
ГЛАВА VI. Идея диктатуры пролетариата
летариата, как неустанно подчеркивает Ленин, есть опирающаяся на
насилие, а вовсе не на законы, абсолютно неограниченная власть, то
совершенно непонятно, каким образом она может быть мирной созидательной
работой. И если такого рода работа все же осуществлялась в основанном
Лениным и большевистской партией государстве, то это было возможно
лишь потому, что на практике, поскольку новое государство создавало
новые законы и требовало их строжайшего соблюдения, приходилось
в большей или меньшей (скорее, меньшей) мере отказываться от того
понимания и осуществления диктатуры, на котором столь страстно
настаивал Ленин.
Одним из определений диктатуры пролетариата основоположники
марксизма, как уже отмечалось в первом разделе главы, считали слом,
упразднение буржуазной бюрократически-военной централизованной
государственной машины. Ленин, комментируя это положение в работе
«Государство и революция», утверждает, что оно является главным в
марксистском учении о государстве. С этих позиций он в этой работе
определяет основное содержание социалистической революции:
«Революция состоит в том, что пролетариат разрушает аппарат управления
и весь государственный аппарат, заменяя его новым, состоящим из
вооруженных рабочих» . Отсюда следует, что революция пролетариата никоим
образом не сводится к переходу государственной власти от одного класса
к другому. Я подчеркиваю этот само собой разумеющийся с точки зрения
марксизма вывод в интересах последующего изложения, которое, как мы
увидим далее, самым парадоксальным образом поставит этот вывод под
вопрос.
В опубликованной в начале октября 1917 г. статье «Удержат ли
большевики государственную власть?» Ленин вполне в духе Маркса и
Энгельса разъясняет, почему пролетариат, побеждая в революции, не может
му же лицу Ленин предлагает внести в Уголовный кодекс дополнительную статью, чтобы
«открыто выставить принципиально и политически оправданное (а не только юридически
узкое) положение, мотивирующее суть и оправдание террора, его необходимость, его
пределы». В этом же письме Ленин присовокупляет: «Суд должен не ограничить террор:
обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его
принципиально, ясно, без фальши и без прикрас» (там же, с. 190).
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 33, с. 42.

Ленинская концепция диктатуры пролетариата
393
просто овладеть государственным аппаратом, с тем чтобы использовать
его в деле социалистического переустройства общества. «Овладеть»
«государственным аппаратом» и «привести его в движение» пролетариат не
может. Но он может разбить все, что есть угнетательского, рутинного,
неисправимо-буржуазного в старом государственном аппарате, поставив на
его место свой, новый аппарат. Этот аппарат есть Советы рабочих, сол-
2
датских и крестьянских депутатов» .
Победа Октябрьской революции, установление большевистской
диктатуры, которая официально именуется властью Советов рабочих,
крестьянских и солдатских депутатов, вопреки марксистскому определению
диктатуры пролетариата как власти одного класса, характеризуется
Лениным как разрушение буржуазной государственной машины и создание
принципиально нового государственного аппарата. В «Докладе о
пересмотре программы и изменении названия партии» торжественно
провозглашается: «Советская власть есть новый тип государства без
бюрократии, без полиции, без постоянной армии, с заменой буржуазного
демократизма новой демократией, которая выдвигает авангард трудящихся масс,
делая из них и законодателя, и исполнителя, и военную охрану, и создает
аппарат, который может перевоспитать массы...» В этом в основном,
голословном утверждении правильно лишь то, что Советы как официальная
государственная власть означают ликвидацию разделения властей, т. е.
одного из главных демократических завоеваний эпохи буржуазных
революций.
Ленин, подкреплял свое убеждение в необходимости ликвидации
разделения властей ссылкой на Парижскую Коммуну, т. е. на временное
революционное правительство, и на ее оценку Марксом и Энгельсом.
Но основоположники марксизма ни в малейшей мере не отрицали
органической связи демократии и разделения властей. Укажу хотя бы на
критику Энгельсом извращения принципа разделения властей прусской
монархией. «Разве существующее разделение властей не является
ограниченным, урезанным, приспособленным к неограниченной
бюрократической монархии? Как же можно, следовательно, применять
к этому разделению властей конституционные понятия, пока оно не будет
преобразовано в конституционном духе?» Энгельс, как мы видим,
настаивает на необходимости действительного разделения властей, как одного
из базисных условий демократической конституции. Ленин же, отрицая
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 44, с. 53.
2 Милль Дж.Ст. О свободе. СПб., 1900, с. 221.

394
ГЛАВА VI. Идея диктатуры пролетариата
принцип разделения властей, видит в этом отрицании нечто существенно
новое, вносимое марксизмом в учение о государстве. Но ничего нового
в этом отрицании, конечно, нет, так как добуржуазные формы
государства не допускали разделения властей.
Приведенная цитата отнюдь не единственное заявление о том, что
Октябрьская революция и установление Советской власти разрушили
буржуазную государственную машину и создали совершенно новый тип
государства. В черновом наброске программы РКП (б) Ленин утверждает:
«Только благодаря советской организации государства революция
пролетариата могла сразу разбить и разрушить до основания старый,
буржуазный государственный аппарат, а без этого невозможен был бы приступ
к социалистическому строительству» . Это же положение повторяется
в статье «О диктатуре пролетариата» и в ряде других ленинских работ.
«Мы создали советский тип государства, начали этим новую всемирно-
историческую эпоху...» — говорит Ленин в одной из этих работ, относя-
з
щихся к периоду нэпа .
Проходит еще немного времени, и уже в 1922 г., в речи на пленуме
Московского совета, Ленин неожиданно заявляет: «Аппарат остался
у нас старый, и наша задача теперь заключается в том, чтобы его
переделать на новый лад. Мы переделать его сразу не можем...» Теперь уже
нет речи о том, что революция сломала старую государственную машину
и создала принципиально новый государственный аппарат. Нет речи
и о том, что задача слома старой бюрократически-военной
государственной машины стоит на повестке дня. Оказывается, что ее надо не ломать,
а лишь переделать на новый лад. Теперь Ленин все чаще и чаще
подчеркивает тот факт, что задача создания нового государственного аппарата
осталась нерешенной, что Советская власть, в сущности, лишь восполь-
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 27, с. 253.
2 Ленин В.И. Соч., т. 31, с. 180.
Там же, с. 120. Развивая цитируемое положение, Ленин провозглашает:
«Не полиция, не чиновники, безответственные перед народом, стоящие над народом,
не постоянная армия, отрезанная от народа, а сам вооруженный поголовно народ,
объединенный Советами — вот кто должен управлять государством» (там же, с. 188). Это
говорилось накануне Октябрьской революции, которая привела к власти не народ, а
большевистскую партию, политика которой в период «военного коммунизма» и в последующее
время постоянно вступала в конфликт с действительными интересами народа, в
особенности крестьянства, но также и рабочего класса.

Ленинская концепция диктатуры пролетариата
395
зовалась старой государственной машиной, которая, согласно учению
марксизма, носит угнетательный характер. В «Письме съезду» (декабрь
1922 г.) Ленин констатирует: «...мы аппарат, в сущности, взяли старый
от царя и буржуазии и теперь с наступлением мира и обеспечением
минимальной потребности от голода вся работа должна быть направлена на
улучшение аппарата» . Итак, улучшить заимствованную у самодержавия
государственную машину. Задача, надо сказать, весьма скромная,
отнюдь не революционная.
Здесь уместно напомнить процитированные выше высказывания
Ленина о том, что социалистическая революция представляет собой слом
буржуазной бюрократически-военной государственной машины, что
диктатура пролетариата невозможна, немыслима без этого слома. Выходит,
надо отказаться от этих положений, поскольку революция все же
совершилась и «диктатура пролетариата» все же установлена? Или же
поставить под сомнение социалистический характер Октябрьской революции,
а также факт существования «диктатуры пролетариата»? У Ленина нет
ответа на эти вопросы. Они, впрочем, и не возникают у него, несмотря на
то что его суровая критика советского госаппарата есть, по существу,
критика Советской власти, которая столь громогласно провозглашалась им
подлинной государственной формой диктатуры пролетариата. Правда,
уже в начале 1922 г. отношение Ленина к этой государственной форме
радикально изменяется, что, впрочем, естественно, если учесть его суровую
критику советского госаппарата. Ленин теперь не стесняется в
выражениях: «Все у нас потонуло в паршивом бюрократическом болоте
«ведомств»... Ведомства — говно; декреты — говно. Искать людей,
проведении В.И. Соч., т. 36, с. 204. «Товарищи рабочие! — восклицает Ленин
в другом своем выступлении. — Помните, что вы сами теперь управляете государством»
(Поли. собр. соч., т. 35, с. 65). Уместно в этой связи отметить, что до революции Ленин
критиковал английских лейбористов супругов Веббов, описывавших демократические
порядки в тред-юнионах. В этих рабочих организациях, писал Ленин, ссылаясь на Веббов,
«не только все вопросы решались голосованием всех членов, но и должности отправлялись
всеми членами по очереди. Нужен был долгий исторический опыт, чтобы рабочие поняли
нелепость такого представления о демократии и необходимость представительных
учреждений, с одной стороны, профессиональных должностных лиц, с другой» (Ленин
В.И. Поли. собр. соч., т. 6, с. 142). Не следует думать, что когда после Октябрьской
революции Ленин провозгласил, что все трудящиеся могут и должны участвовать в
управлении государством, его воззрения претерпели изменения. Изменились условия и
понадобилась новая тактика, новые лозунги — к этому сводится все дело.

396
ГЛАВА VI. Идея диктатуры пролетариата
рять работу — в этом все» . Следует, однако, отметить, что все эти
осуждающие оценки советского государственного аппарата в одном, весьма
определенном отношении неправильны или по меньшей мере
односторонне Ведь фактическая власть принадлежит вовсе не Советам, а партии;
именно она, т. е. ее партийный аппарат или, точнее говоря, его
руководящая верхушка, осуществляет так называемую диктатуру пролетариата.
Ленин вполне признает этот факт: «...управляет у нас единственная
правительственная партия», указывая в этой связи на «неправильное
отношение между партией и советскими учреждениями» . Однако он,
по-видимому, не осознает, что это «неправильное отношение» составляет
сущность «диктатуры пролетариата». Ведь советские учреждения, согласно
ленинской характеристике, охватывают массы пролетариев и трудящихся
вообще, в то время как диктатура, любая диктатура без исключения, есть
власть меньшинства, вернее даже, власть немногих, возглавляемая
главным диктатором.
Естественно возникает вопрос, как объяснить вопиющее противоречие
между высказываниями Ленина относительно государственного
аппарата. В одних выступлениях Ленин объявляет буржуазную
государственную машину уничтоженной в ходе революции, которая, по его словам,
создала принципиально новый государственный аппарат. В других же
выступлениях он с горечью констатирует, что этот буржуазный госаппарат
вовсе не упразднен, напротив, перенят Советской властью, которая,
следовательно, не является принципиально новым государственным
аппаратом. Ленин умалчивает об этих расхождениях в своих высказываниях,
хотя они, без сомнения, вполне осознавались им. Ведь эти расхождения
фактически свидетельствовали о существенном изменении его воззрений
на результаты Октябрьской революции. Объяснение этим
противоречиям в ленинских высказываниях мы находим у К. Каутского, который
писал: большевики «начали с того, что разрушили «готовую
государственную машину» с ее военным и бюрократическим аппаратом. Свершив это,
они нашли себя вынужденными в интересах самосохранения заново
создать такой же аппарат»1. С этим объяснением нельзя не согласиться, так
как оно правильно характеризует, с одной стороны, ход революции,
а с другой стороны, ее результаты.
Подведем итоги. Идея диктатуры пролетариата, впервые
появившаяся в документах утопических коммунистов (бабувистов, бланкистов) ос-
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 36, с. 204.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 44, с. 200.

Ленинская концепция диктатуры пролетариата
397
новывалась на убеждении, что низвержение политического господства
буржуазии возможно лишь посредством организованного подпольной
группой революционеров-заговорщиков восстания. Его организаторы
и руководители осуществляют в ходе восстания и непосредственно после
него диктаторскую власть в интересах эксплуатируемой массы, которая,
осознавая свои интересы, втягивается в создание нового общественного
строя, исключающего эксплуатацию человека человеком. Маркс и
Энгельс отвергли заговорщическую тактику утопических коммунистов,
доказав, что она неизбежно обречена на поражение. Они противопоставили
ей идею массового революционного движения пролетариата, которое
закономерно, согласно их учению, приведет к антикапиталистической
революции. Ее результатом станет политическое господство пролетариата,
которое Маркс и Энгельс в ряде случаев называли диктатурой.
Диктатура пролетариата понималась основоположниками марксизма
как «завоевание демократии», т. е. низвержение антидемократического
строя, которым в значительной мере было буржуазное общество первой
половины XIX века. Примером диктатуры пролетариата Маркс и
Энгельс считали Парижскую коммуну, в которой все органы власти были
избраны на основе всеобщего избирательного права. Однако именно
пример Парижской коммуны не подтверждает, а опровергает представление
о диктатуре, тем более о диктатуре одного класса, на чем настаивали
основоположники марксизма.
Диктатура, примеров которой не мало в истории, никогда не была
диктатурой массы, а значит, и диктатурой класса. Политическое господство
буржуазии не является диктатурой, а когда в буржуазном обществе,
обычно в результате государственного переворота, устанавливается
диктатура, то она оказывается властью одного или небольшой группы
правителей, которой в большей или меньшей мере подчиняются все классы
общества. Это значит, что понятие диктатуры пролетариата, т. е.
диктатуры массы, в принципе несостоятельно. Это — contradictio in adjecto.
Следует, однако, отметить, что Маркс и Энгельс, как правило, говори-
* Уже в марте 1919 г. Ленин заявил: «От подавления капиталистов мы
перешли к их использованию и это, пожалуй, самое важное завоевание, достигнутое нами за год
внутреннего строительства» (Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 38, с. 7). Ленин, однако,
умалчивает о том, что отказ от подавления эксплуататоров лишает диктатуру
пролетариата важнейшей, по его собственному убеждению, функции.
Там же, с. 108.

398
ГЛАВА VI. Идея диктатуры пролетариата
ли не о диктатуре пролетариата, а о политическом господстве этого
класса, имея в виду, что в ходе развития капитализма пролетариат становится
большинством всего самодеятельного населения страны. Если в начале
своей деятельности они утверждали, что политическое господство
пролетариата возможно лишь как результат пролетарской революции, то в
дальнейшем, вследствие демократизации буржуазного общества, в частности
благодаря установлению всеобщего избирательного права, они допускали
возможность мирного установления политического господства
пролетариата в силу того, что он образует большинство в населении. Такая
постановка вопроса означала резкое разграничение таких понятий, как
политическое господство пролетариата и диктатура пролетариата.
Анализируя ход революции 1848 г. во Франции, Маркс пришел к
выводу, что главной опорой контрреволюционных сил был бюрократически -
военный централизованный государственный аппарат. Победоносная
пролетарская революция, утверждал в этой связи Маркс, возможна лишь
при условии слома этой государственной машины. Это положение также
оказалось ошибочным, как показал опыт Советской власти. Государство
не может существовать без постоянной армии и квалифицированного слоя
управленцев, чиновников. Энгельс в последние годы своей жизни,
по-видимому, был не вполне согласен с идеей слома буржуазной
государственной машины, так как он говорил лишь об ее переделке* .
Ленинская концепция диктатуры пролетариата как террористической
и, в сущности, антидемократической власти представляет собой
фактически отказ от ее марксистского понимания. Поэтому нельзя не
согласиться с американским антимарксистом С. Хуком, писавшим, что эта
концепция является «абсолютным разрывом со всеми демократическими
принципами марксизма» . Ленинская интерпретация Марксова положения
о сломе буржуазной государственной машины также несостоятельна,
поскольку она провозглашает необходимость поголовного привлечения всех
трудящихся к управлению государством. Правда, на практике, после
победы Октябрьской революции Ленин отказался от этого утопического
или, говоря современным языком, популистского положения. История
СССР и других стран «реального социализма» доказала на практике, что
«диктатура пролетариата» была на деле диктатурой руководства
коммунистических партий, а «социалистическое общество» было
антидемократическим тоталитарным строем. Можно согласиться с польским маркси-
Там же, с. 60.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 41, с. 27.

Ленинская концепция диктатуры пролетариата
399
стом А. Шафом, который характеризует установленную благодаря
Октябрьской революции государственную власть следующим образом:
«В такой ситуации не может быть речи о диктатуре пролетариата, но лишь
о диктатуре от имени пролетариата, которая осуществляется вопреки ему
и всему остальному обществу» .
Ленин утверждал, что положение о диктатуре пролетариата —
главное в теории марксизма. И с этим, конечно, нельзя согласиться. Главное
в марксизме — материалистическое понимание истории, экономический
анализ функционирования и развития капиталистического способа
производства, доказательство его исторической ограниченности, его
исторически преходящего характера. Я согласен с K.M. Кантором: «Когда Ленин
говорил, что главное в марксизме — это учение о диктатуре
пролетариата, он говорил, по сути дела, о главном в своей ленинской доктрине, а не
о теории Маркса» . У Маркса и Энгельса нет учения о диктатуре
пролетариата; имеются лишь отдельные, разрозненные высказывания по этому
вопросу. И именно потому, что идея диктатуры пролетариата не
составляет главного в марксизме, это учение, несмотря на все заблуждения его
основоположников, сохраняет вполне определенное научное значение
и идейно-политическую актуальность, безусловно независимую от так
называемого строительства социализма.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 33, с. 114. Идея замены армии
вооружением трудящихся масс, выдвигавшаяся задолго до Ленина в марксистской литературе,
провозглашается им выводом из... военной науки: «Военная наука доказала полную
осуществимость народной милиции, которая может стать на высоту военных задач и в
оборонительной и в наступательной войне» (Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 12, с. 114). Эта ссылка на
военную науку явно рассчитана на легковерие читателя. Стоит отметить, что после
установления Советской власти, в связи с началом Гражданской войны, была создана
постоянная армия. О всеобщем вооружении трудящихся больше уже не упоминали.
2
* Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 34, с. 303.

400
ГЛАВА VI. Идея диктатуры пролетариата
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 36, с. 51—52. В «Черновом наброске
проекта программы РКП(б)» Ленин пишет: «Советская Конститутция в то же время
уничтожает выясненные уже со времени Парижской Коммуны отрицательные стороны
парламентаризма, особенно отделение законодательной и исполнительной властей...»
(Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 38, с. НО). Нетрудно понять, что это отрицание разделения
властей логически вытекает из представления о диктатуре пролетариата как постоянной
форме советского государства вплоть до его отмирания. В этом же наброске заявляется, что
«партия коммунистов, отбрасывая демократические лозунги, упраздняет без остатка и
такие органы буржуазного господства — как суды прежнего устройства, заменяя их
классовыми рабоче-крестьянскими судами» (там же, с. 115). Комментарии, как говорится,
излишни.

Ленинская концепция диктатуры пролетариата
401
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 5, с. 204.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 38, с. 92—93.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 44, с. 417.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 45, с. 308.

402
ГЛАВА VI. Идея диктатуры пролетариата
Там же, с. 347—348. В 1923 г., в последних своих статьях Ленин вновь
и вновь возвращается к вопросу о государственном аппарате, пессимистически оценивая не
только его состояние, но и перспективы его улучшения. В статье «О кооперации» мы
читаем: «Дела с госаппаратом у нас до такой степени печальны, чтобы не сказать
отвратительны, что мы должны сначала подумать вплотную, каким образом бороться с
недостатками его, помятуя, что эти недостатки коренятся в прошлом, которое хотя перевернуто,
но не изжито...» (Поли. собр. соч., т. 45, с. 390). В статье «Лучше меньше, да лучше»
содержится суровая оценка попыток улучшения советского госаппарата: «Мы уже пять лет
суетимся над улучшением нашего госаппарата, но это именно только суетня, которая за
пять лет доказала лишь свою непригодность или даже свою бесполезность, или даже свою
вредность» (там же, с. 389). Примечательно, что Ленин не указывает путей улучшения
госаппарата и фактически сознается в том, что у него нет ответа на этот вопрос: «Вреднее
всего было бы полагаться на то, что мы хоть что-нибудь знаем, или на то, что у нас есть
сколько-нибудь значительное количество элементов для построения действительно нового
аппарата, действительно заслуживающего названия социалистического, советского и т. п.»
(там же, с. 390).

Ленинская концепция диктатуры пролетариата
403
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 44, с. 369.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 45, с. 113.

404
ГЛАВА VI. Идея диктатуры пролетариата
Каутский К. Терроризм и коммунизм. Берлин, 1919, с. 202.

Ленинская концепция диктатуры пролетариата 405

406
ГЛАВА VI. Идея диктатуры пролетариата
* В письме от 1 января 1884 г. Энгельс писал Э. Бернштейну: «...победивший
пролетариат должен заново переделать старый бюрократический,
административно-централизованный аппарат, прежде чем сможет использовать его для своих целей» (Маркс К.
и Энгельс Ф. Соч., т. 36, с. 70).
1 Hook S. Marx and the Marxists. N.Y. 1965, p. 91.

Ленинская концепция диктатуры пролетариата
407
Schaff А. Die kommunistische Bewegung am Scheideweg. Wien, 1982, S. 136.
Кантор K.M. На башне броневика и в мавзолее. // Вопросы философии,
1998, № 8, с. 98.

ГЛАВА VII
Ленин
как марксист
В предыдущих главах, посвященных в основном критическому
осмыслению учения основоположников марксизма, я также касался то в большей,
то в меньшей мере воззрений В.И. Ленина, поскольку они
рассматриваются значительной частью марксистов как дальнейшее развитие учения
Маркса и Энгельса. Ленинские воззрения были предметом довольно
обстоятельного анализа в первой и особенно шестой главе, посвященной
вопросу о диктатуре пролетариата, который занимает в трудах Ленина
несравненно большее место, чем в сочинениях основоположников
марксизма. Тем не менее необходимость данной главы представляется мне
несомненной, поскольку ее задачей является целостное рассмотрение
взглядов Ленина как марксиста и основателя советского государства, что
придает его теоретическим концепциям и практической деятельности
выдающееся историческое значение, независимо от положительной или
отрицательной их оценки. При этом, разумеется, важно избежать
повторения того, что уже изложено в предшествующих главах, учитывая все же
необходимость целостной характеристики ленинизма.
ХАРИЗМАТИЧЕСКИЙ ЛИДЕР
Макс Вебер, которого обычно называют одним из родоначальников
социологии, выдвинул понятие харизматического политического лидера.
Харизма (от греческого: дар, подарок) — не поддающаяся научному
объяснению способность общественного деятеля вести за собой массы,
необыкновенная способность, которую не следует отождествлять с
талантом и даже с гениальностью, способность, воспринимаемая массой людей
как высшая избранность, историческое предназначение, милость Божия.

Харизматический лидер
409
Понятие харизматического деятеля, как бы не оценивать его
теоретическую значимость, имеет эмпирическое происхождение. Это
интерпретация фактов, которые никем не ставятся под сомнение. Жил, например,
в первой половине XVI века в маленьком немецком городке Виттенберге
скромный монах Мартин Лютер. Вдруг, неожиданно для
соотечественников, он выступил с гневным обличением католицизма. Столь же
неожиданно этот отчаянно смелый вызов духовной диктатуре католической
церкви породил бурю — крестьянскую войну в Германии, Реформацию,
воспламенившую целые народы.
Харизматическим лидером был и Наполеон I, молодой корсиканский
офицер, ставший не просто выдающимся военачальником, но и
императором Франции, кумиром французов, завоевателем многих стран,
правителем, по слову которого шли в бой тысячи солдат, офицеров, генералов.
Ленин не был импозантной фигурой, покоряющей свою аудиторию
внушительной, привлекательной внешностью. Академик А. Панченко
вспоминает, что его бабушка говорила вскоре после Октябрьской
революции: «Нашли себе царя — маленький, рыжий, плешивый, картавый» .
Таково, вероятно, было мнение немалой части обывателей, в
особенности той напуганной ее части, которую ужасали совершающиеся перемены.
Но гораздо большая часть российского народа, рабочие и крестьяне
прежде всего, видели в Ленине совсем другого, поистине великого
человека. И веру этой революционно настроенной массы народа восторженно
выразил американский журналист Джон Рид, участник Октябрьской
революции: «Необыкновенный народный вождь, вождь исключительный
благодаря своему интеллекту, чуждый какой бы то ни было рисовки,
не поддающийся настроениям, твердый, непреклонный, без эффектных
пристрастий, но обладающий могучим умением раскрыть сложнейшие
идеи в самых простых словах и дать конкретный анализ обстановки при
сочетании проницательной гибкости и дерзновенной смелости» .
В.И. Ленин, пользуясь веберовской терминологией, был самым
выдающимся харизматическим лидером XX века. В него верили, ему верили,
за ним шли тысячи российских социал-демократов, тысячи участников
революционного движения, которых отличало от других занимавших
пассивную политическую позицию россиян, критическое мышление,
независимость убеждений. Ленин был вождем для многих, вступивших на путь
борьбы с царизмом уже в дореволюционной России. Он стал кумиром
миллионов не только в России, но и в других странах после победы Ок-
« Аргументы и факты», № 35 за 2000 г.

410
ГЛАВА VU. Ленин как марксист
тябрьской революции.
Идеи Ленина, его призывы, лозунги восторженно воспринимались не
только соратниками, но и народными массами как непреложные истины,
директивы и чуть ли не откровения вопреки тому, казалось бы,
очевидному факту, что он зачастую (в зависимости от обстоятельств) переходил от
одних страстно защищавшихся им воззрений к другим, прямо
противоположным, которые провозглашались и обосновывались им с такой же
страстностью. Ему, безусловно, верили, когда он в статье «О национальной
гордости великороссов», опубликованной в начале Первой мировой
войны, оправдывая свою установку на поражение царской России в войне
против Германии, заявлял: «Чуждо ли нам, великорусским сознательным
пролетариям, чувство национальной гордости? Конечно, нет!» И, как бы
полемизируя с авторами «Манифеста Коммунистической партии»,
утверждавшим, что у пролетариев нет отечества, Ленин подчеркивал: мы
любим свой язык, свою родину. А спустя пять лет ему продолжали так же
беззаветно верить, когда он на VIII съезде РКП (б) утверждал уже
нечто противоположное: «Патриотизм, это — такое чувство, которое
связано с экономическими условиями жизни именно мелких собственников.
Буржуазия более интернациональна, чем мелкие собственники» .
Переход от первого высказывания ко второму нельзя, конечно, объяснить
изменением мировоззренческих убеждений Ленина: изменились не
убеждения, а историческая обстановка. Поэтому правильнее полагать, что
второе высказывание, которое к тому же носит теоретический характер,
выражает действительное убеждение Ленина, в то время как первое
отражало, оправдывало его тактику в период Первой мировой войны.
Рид Дж. 10 дней, которые потрясли мир. М., 1959, с. 116. Г. Уэллс,
который посетил Россию в 1920 г., писал в своей книжке «Россия во мгле»: «Основное наше
впечатление от положения в России — это картина колоссального непоправимого краха»
(Уэллс Г. Собр. соч. в 15 томах. М., 1964, том 15, с. 316). Однако, несмотря на этот
пессимистический вывод, он почти восторженно характеризует Ленина: «После всех тех
утомительных фанатиков классовой борьбы, которые попадались мне среди коммунистов,
схоластиков, бесплодных как камень, после того, как я насмотрелся на необоснованную
самоуверенность многочисленных марксистских начетчиков, встреча с этим изумительным
человеком, который откровенно признает колоссальные трудности и сложности
построения коммунизма и безраздельно посвящает все свои силы его осуществлению,
подействовала на меня живительным образом. Он, во всяком случае, видит мир будущего,
преображенный и построенный заново» (там же, с. 369).

Харизматический лидер
411
Примеров перехода Ленина с одной позиции на другую, прямо
противоположную — великое множество. Приведу лишь некоторые из них.
В полемике с меньшевиками и другими «оппортунистами» Ленин
нередко говорит о нравственной позиции в политике. «Честность в политике
есть результат силы, лицемерие — результат слабости» . Это
неоднократно повторявшееся заявление, однако, не мешает Ленину настаивать
на том, что в политике ради достижения поставленной цели следует
использовать любые средства, обеспечивающие успех. Так, например,
придавая большое значение работе партии в профсоюзах, Ленин писал:
«...пойти на всяческие уловки, хитрости, нелегальные приемы,
умолчания, сокрытие правды, лишь бы проникнуть в профсоюзы, остаться в них,
вести в них во что бы то ни стало коммунистическую работу» . Это
откровенное высказывание в духе известного принципа — цель оправдывает
средства — не является как бы невольным отступлением от ранее
провозглашенного требования честности в политике. Ведь честность в политике,
по словам Ленина, есть результат силы, т. е. нечто производное от нее.
В данном же случае Ленин прямо признает слабость позиций партии
в профсоюзах. Здесь уже, следовательно, не до честности, необходимы
совсем иные тактические установки. Оправдывая такую политическую
позицию, Ленин уже в годы нэпа, т. е. в период утвердившейся власти
большевистской партии, замечает, так сказать, мимоходом:
«...убежденность, преданность и превосходные душевные качества — это вещь в
политике совсем не серьезная» . И эта фраза отнюдь не случайна: Ленин
выдвигает в этот период на первый план умение хозяйствовать, торговать,
соревноваться с предпринимателями-капиталистами, появившимися,
с дозволения Советской власти, благодаря переходу к новой
экономической политике.
Свои переходы от одной политической позиции к другой,
противоположной, Ленин никогда не затушевывал, напротив, подчеркивал,
философски трактуя их как конкретный подход к конкретной ситуации. Вслед
за Н.Г. Чернышевским и Г.В. Плехановым он часто повторял
знаменитый тезис Гегеля: истина конкретна, абстрактной истины нет. Он, в
частности, обвинял Плеханова и других меньшевиков в том, что они подходят
к оценке российской действительности с точки зрения абстрактной,
недействительной истины, поскольку они рассматривают назревающую в стра-
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 26, с. 107.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 38, с. 133.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 20, с. 209.

412
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
не буржуазную революцию по аналогии с западноевропейскими
революциями XVII—XIX веков, игнорируя значительно возросшую мощь и
социальную активность пролетариата, ставшего способным быть не только
движущей, но и руководящей силой буржуазной революции, т. е.
осуществить ее в своих интересах. Тем не менее, несмотря на многократные
утверждения, что абстрактной истины нет, постоянное подчеркивание, что
абстрактная истина вовсе не истина, Ленин в докладе на VII съезде
РКП(б), говоря о трудностях, с которыми столкнулась победившая
большевистская революция, заявляет: «Наше спасение от всех этих
трудностей — во всеевропейской революции. Исходя из этой истины,
совершенно абстрактной истины, и руководствуясь ею, мы должны следить за
тем, чтобы она не превращалась в фразу, ибо всякая абстрактная истина,
если ее будут применять без всякого анализа, превращается в фразу» .
Выходит, следовательно, что и здесь, в вопросе чисто теоретическом,
философском, Ленин запросто переходит с одной позиции на другую,
прямо противоположную.
Было бы ошибкой приписывать Ленину непоследовательность, а тем
более эклектическое совмещение противоположных положений. Ленин
в высшей степени последовательный мыслитель и революционер. Иное
дело, что последовательность он понимает по-своему, трактует ее как
диалектический подход к конкретным историческим ситуациям и задачам,
которые встают перед социалистическим движением. М.М. Розенталь,
посвятивший философским воззрениям Ленина основательное исследование,
справедливо писал: «...положение о гибкости понятий есть тот
центральный пункт, к которому тяготеют мысли Ленина о диалектике познания» .
Ленин действительно отмечал в своей характеристике диалектики
первостепенное значение гибкости понятий, указывая при этом, что в отличие от
софистики, для которой характерна субъективистская гибкость понятий,
диалектика предполагает объективное применение этой гибкости,
исключая тем самым произвол. В этой связи, естественно, напрашивается
вопрос: всегда ли эта диалектическая гибкость понятий применялась
Лениным объективно? Попытаюсь разобраться в этом достаточно сложном
вопросе, ответ на который, следует заранее сказать, не может быть
однозначным.
В докладе «Задачи союза молодежи» Ленин радикально
пересматривает традиционное представление о нравственности, которому он и сам
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 41, с. 38.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 45, с. 94.

Харизматический лидер
413
был не чужд, когда говорил о честности в политике. В противовес такому
представлению, истоки которого мы находим в христианских и иных
религиозных заповедях, Ленин утверждает: нравственность есть то, что
служит разрушению эксплуататорского строя и делу построения нового,
коммунистического общества. Если следовать этому императиву, то
нужно признать, что существует лишь то, что получило название
коммунистической нравственности, и все некоммунистические поступки,
некоммунистические воззрения должны быть признаны ненравственными или
даже безнравственными. Получается, что ленинское определение
нравственности предельно ограничивает содержание нравственного
сознания и поведения, оставляя за его пределами всю совокупность
межличностных отношений. Ленин политизирует нравственность, а это
неизбежно ведет к тому, что человеческие поступки, не имеющие прямого
отношения к политике объявляются чуждыми нравственности. Иными
словами, Ленин подчиняет нравственность партийности, которая
объявляется не только руководящим принципом деятельности партии (с этим,
конечно, нельзя не согласиться, ибо само существование партий
предполагает присущую им партийность), но и принципом теоретического
исследования.
В науках об обществе, неоднократно повторял Ленин, не может быть
беспристрастности. Это значит, что всякий обществовед, вольно или
невольно, занимает явную или неявную партийную позицию. Но если
обществоведение изначально предполагает точку зрения, которая не является
результатом научного исследования, то не ставится ли тем самым под
вопрос научная объективность любого социального исследования? Для
Ленина ответ на этот вопрос представляется чем-то само собой
разумеющимся: марксистская, пролетарская партийность обеспечивает
объективность исследования, в то время как немарксистская, непролетарская
партийность неизбежно влечет за собой отсутствие научной
объективности. Такой ответ на весьма сложный теоретический, философский вопрос
представляется мне явным упрощением проблемы* .
Следствием упрощенного подхода к вопросу об объективности знания,
а тем самым и истины является огульное осуждение буржуазных
обществоведов и философов. Ленин, к примеру, заявляет: «...раз речь заходит об
общей теории политической экономии — профессора-экономисты не что
иное, как ученые приказчики класса капиталистов, и профессора филосо-
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 36, с. 11—12.
Розенталь М.М. Ленин и диалектика. М., 1963, с. 111.

414
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
фии — ученые приказчики теологов» . Едва ли необходимо разъяснять,
что такого рода оценки весьма далеки от истины и, значит, от научной
объективности, как бы ее ни понимать.
Принцип партийности истины вполне аналогичен рассмотренному
выше принципу партийности нравственности. Это значит, что истиной
в рамках науки об обществе является лишь такое суждение, которое
служит делу разрушения эксплуататорского общества, задачам
коммунистического строительства. Ленин, правда, нигде не говорит ничего
подобного. Напротив, в своей полемике с Богдановым, утверждавшим, что для
него «марксизм заключает в себе отрицание безусловной объективности
какой бы то ни было истины», Ленин горячо отстаивал понятие
объективной истины, т. е. истины, независимой от сознания познающего субъекта.
Возражая Богданову, Ленин утверждал: «... если истина есть только
идеологическая форма, то значит, не может быть истины, независящей от
субъекта, от человечества...» Это только весьма примечательно. Оно
говорит о том, что, с точки зрения Ленина, истина не только
идеологическая форма, выражающая интересы того или иного класса, истина также
объективна, т. е. независима от каких-либо интересов и, следовательно,
предпочтений.
Ленин критикует прагматизм, согласно которому истина есть
представление, которое полезно в самом широком смысле этого слова, т. е.
непосредственно способствует достижению поставленной цели. Он
отвергает прагматизм, поскольку тот считает полезными, а значит, и
истинными религиозные верования. Однако, отрицая субъективистскую
концепцию истины, он также связывает это понятие с успехом, с
достижением поставленной цели. Отмежевываясь от чересчур
прямолинейного заявления Э. Маха о том, что «только успех может отделить познание
от заблуждения», Ленин тем не менее придает успеху значение, которое,
в сущности, совпадает с понятием критерия истины. «Для
материалиста, — пишет он, — «успех» человеческой практики доказывает (курсив
мой. — Т.О.) соответствие наших представлений с объективной
природой вещей, которые мы воспринимаем»1. Кавычки, в которое заключено
слово «успех», придают некоторую двусмысленность этому
высказыванию, однако не может быть сомнений в том, что Ленин не мыслит себе
истины без успеха и поэтому каждое его положение, истинность которого
подразумевается сама собой, непосредственным образом предполагает
достижение определенного успеха. В этом смысле можно сказать, что
в политике для Ленина существуют лишь ситуационные истины, т. е.
только такого рода высказывания, истинность которых (если она,
конечно, имеет место) целиком подчинена достижению поставленной
политической задачи* .

Харизматический лидер
415
В своей полемике с народниками, которые, отрицая необходимость
в России капитализма, всячески преуменьшали уровень его развития,
Ленин, как и следовало ожидать, напротив, говорил о его выдающихся
достижениях. «Россия сохи и цепа, водяной мельницы и ручного станка
стала быстро превращаться в Россию плуга и молотилки, паровой мельницы
и парового ткацкого станка. Нет ни одной отрасли народного хозяйства,
подчиненной капиталистическому производству, в которой бы не
наблюдалось столь же полного преобразования техники» .
В 1902 г. в статье «Задачи русских социал-демократов» Ленин,
высказывая уверенность в том, что малочисленный российский
пролетариат в кратчайшие исторические сроки станет решающей силой в массе
трудящихся, совершенно игнорирует перманентное экономическое
отставание полуфеодальной царской России и безапелляционно утверждает:
«Гигантские успехи, которые делает русский капитализм в последнее
время, ручаются за то, что рабочее движение будет безостановочно
расти вширь и вглубь» .
Новая историческая ситуация, естественно, возникает после победы
Октябрьской революции, которую Ленин называет рабочей,
пролетарской революцией, несмотря на то что рабочий класс составлял в
тогдашней России примерно пять процентов населения. Трудности,
обусловленные соответствующей этому обстоятельству классовой структурой
общества, перед которым большевистская партия поставила задачу чуть ли не
безотлагательного перехода к социализму, достаточно очевидны. И
Ленин теперь уже говорит отнюдь не о гигантских успехах
дореволюционного российского капитализма, а о том, что Россия является «одной из
самых отсталых стран в Европе» . И рабочий класс России, класс,
совершивший, по словам Ленина, величайшую революцию, характеризуется
* Маркс, который весьма резко критиковал апологетов капитализма, тем не
менее был весьма далек от того, чтобы придавать принципу партийности гносеологическое
значение. Поэтому он писал: «Человека, стремящегося приспособить науку к такой точке
зрения, которая почерпнута не из самой науки (как бы последняя не ошибалась), а извне,
к такой точке зрения, которая продиктована чуждыми науке, внешними для нее
интересами, — такого человека я называю «низким» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 26, ч. II, с.
125). Это положение, как нетрудно понять, является решительным осуждением
гносеологической интерпретации политического принципа партийности.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 364.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 124.

416
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
теперь совершенно по-иному: «...пролетариат России менее организован,
подготовлен и сознателен, чем рабочие других стран» . И эта
констатация действительного положения вещей, или, пользуясь словами самого
Ленина, объективная истина, носит явно ситуационный характер. Такую
истину Ленин, конечно, не высказал бы до революции, когда он,
напротив, подчеркивал руководящую роль российского пролетариата в массе
трудящихся, хотя факты вовсе не свидетельствовали в пользу такого
утверждения. Да, и как мог малочисленный, недостаточно организованный,
недостаточно сознательный российский пролетариат быть политическим
руководителем многомиллионной крестьянской массы? Достаточно лишь
сформулировать этот вопрос, чтобы понять неизбежность
отрицательного ответа. Однако констатация недостаточной организованности и
сознательности российского пролетариата сама собой ставит вопрос о том,
насколько исторически была необходима и оправданна пролетарская, т. е.
антикапиталистическая, революция в России? Ленин вполне осознавал
правомерность этого вопроса. Поэтому он неустанно повторял, что вся
Европа, весь мир находится фактически на пороге социалистической
революции, так что «мы только одно звено в цепи мировой революции и никогда
не ставили себе задачи победить одними своими силами» .
В 1915 г. Ленин в статье «О лозунге Соединенных штатов Европы»
обосновывал положение о возможности победы пролетарской
революции первоначально в одной или нескольких странах. Из этой статьи
вовсе не следовало, что Ленин рассчитывал на победу пролетарской
революции сначала в России. Напротив, он полагал, что наиболее развитые
европейские капиталистические страны первыми вступят на путь
революционного уничтожения капитализма. Такой же вывод, по существу,
непосредственно следовал из его работы «Империализм как высшая
стадия капитализма». Весь ход мировой войны не только укрепил его в этом
убеждении, но и привел к заключению, что война, чрезвычайно обострив
присущие капитализму антагонистические противоречия, создала
революционную ситуацию во всех европейских странах, вследствие чего
пролетарская революция неизбежно приобретает международный и, более
Там же, с. 142.
* Ярким примером такого ситуационного подхода к истине может быть
заявление Ленина накануне Октябрьской революции: «Захвата» власти мы не хотим, так как
весь опыт революций учит, что только та власть прочна, которая опирается на
большинство населения. Поэтому «захват» власти будет авантюрой, а наша партия на это не пошла
бы» (Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 32, с. 98 — 99). Здесь понятие истины

Харизматический лидер
417
того, всемирный характер. Всемирная рабочая революция является
единственно возможным выходом из тупика, порожденного
империалистической войной, — таково было убеждение Ленина, которое он
обосновывал в ряде статей, а также в своем выступлении на VII Всероссийской
конференции РСДРП(б) в апреле 1917 года. Теперь уже он
доказывает, что пролетарская революция в одной стране невозможна. «В один
кровавый комок спутано все человечество, и выхода из него поодиночке
быть не может. Если есть страны более или менее развитые, то
настоящая война их всех связала такими нитями между собой, что выход
отсюда одной только страны представляется невозможным и нелепым»1.
Что касается перспектив социалистической революции в России,
то о них Ленин говорит не вполне определенно, несмотря на то что
большевистская партия уже вела под его руководством непосредственную
подготовку именно к ней. «Социалистическая революция, нарастающая
на Западе, в России непосредственно не стоит на повестке дня, но мы уже
вступили в переходное к ней состояние» . Эта хитроумная формулировка,
по-видимому, преследует задачу скрыть от противников большевистской
партии преследуемую ею цель, хотя эта цель с предельной очевидностью
выявляется в других выступлениях Ленина, как и во всей политике
руководимой им партии в период Февральской революции.
Приведенным выше положениям Ленина явно противоречат другие
его высказывания, относящиеся к тому же периоду Первой мировой
войны. В октябре 1915 г. в статье «Несколько тезисов» Ленин прямо
говорит о революции в России, как о наступающем историческом событии,
которое ускорит революционный, социалистический взрыв в европейских
странах. «Задача пролетариата России — довести до конца буржуазно-
демократическую революцию в России, дабы разжечь социалистическую
революцию в Европе» . То, что Ленин понимает под доведением до
конца буржуазно-демократической революции, означает, скажем, забегая
вперед (об этом пойдет речь в следующем разделе), не что иное, как
переход к пролетарской революции. Недаром же Ленин в том же октябре
совпадает с тем, что считается тактически правильным заявлением. Что же касается
кавычек, в которые заключено слово «захват», то они, вероятно, дают понять, что
большевистская партия вовсе не намерена отказаться от завоевания власти, которое, выражаясь
абстрактно, возможно и демократическим путем.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 3, с. 597—598.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 2, с. 465 — 466.

418
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
1915 года так характеризует политическую ситуацию в России: «Мы
стоим, несомненно, накануне социалистической революции» .
Итак, все предшествующее изложение наглядно показывает, что Ленин
постоянно переходит от одного политического воззрения к другому,
противоположному, нередко высказывая несовместимые друг с другом
взгляды и обычно даже не оговариваясь насчет того, что изменившиеся
обстоятельства вынуждают к изменению подхода, точки зрения. Казалось бы,
это непостоянство воззрений по высшей степени важным политическим
вопросам должно было разочаровывать его сторонников, отталкивать их
от этого чересчур гибкого, постоянно меняющего свои высказывания,
заведомо непредсказуемого лидера. Однако в действительности все
происходило наоборот, эти переходы от одной позиции к другой,
противоположной, воспринимались соратниками Ленина как замечательная способность
незамедлительно реагировать на изменяющиеся условия политической
борьбы, как высшее лоцманское искусство, недоступное всем другим,
не только рядовым членам партии. При этом, конечно, надо иметь в виду,
что непостоянство конкретных воззрений по конкретным вопросам всегда
сочеталось с постоянством основного убеждения относительно
необходимости и полнейшей осуществимости пролетарской революции в России
в сравнительно недалеком, вполне предвидимом будущем. Это основное,
неустанно обосновываемое Лениным убеждение радикально отличало
основателя и вождя большевистской партии от меньшевистских лидеров,
правоверных социал-демократов, ортодоксальных марксистов, которые
говорили о необходимости буржуазной революции в России (ее
необходимость признавал, конечно, и Ленин), полагая, что она должна
завершиться установлением политического господства буржуазии (этот вывод
решительно отвергался Лениным). Короче говоря, Ленин предрекал завоевание
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 31, с. 451.
Там же, с. 91.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 42, с. 43. Этот тезис буквально
сопровождает все выступления Ленина после установления Советской власти, т. е. с конца 1917 до
1920 г. включительно. Так, выступая на XVIII съезде РКП(б), он категорически
заявляет: «...никакая сила в мире не задержит хода всемирной коммунистической революции ко
всемирной Советской республике» (Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 38, с. 130). В
проекте программы РКП(б), относящемуся к этому же периоду, Ленин утверждает, что
развитие капитализма «в большинстве цивилизованных стран... неизбежно приводит и привело
к всемирной коммунистической революции пролетариата» (там же, с. 84). В этом же, так
сказать, официальном документе о всемирной революции говорится как об уже состоявшем-

Харизматический лидер
419
политической власти пролетарской (большевистской) партией, в то время
как Плеханов, ссылаясь на марксистское учение об
общественно-экономических формациях, поучал: «...устранение капиталистического способа
производства никак не может стать у нас очередным историческим
вопросом. Этому можно радоваться; этим можно огорчаться. Но кто не утопист,
тот обязан руководствоваться этим в своей практической деятельности» .
Ленин отличался от Плеханова не только основной политической
установкой. Плеханов посвятил значительную часть своих сочинений
истории западноевропейской и отечественной философии, вопросам
художественной литературы, искусства. Ленин же не отвлекался на эти
«второстепенные» вопросы; он целиком отдавался партийной работе, основным
политическим вопросам, проблемам стратегии и тактики политической
борьбы, партийному строительству, партийному руководству. Его
единственный философский труд — монография «Материализм и
эмпириокритицизм» был написан лишь потому, что некоторые видные деятели
большевистской партии (А. Богданов, А. Луначарский, В. Базаров, С.
Суворов) выступили с ревизией диалектического материализма, пытаясь
сблизить его с влиятельной в начале века позитивистской философией
Э. Маха и Р. Авенариуса. Ленин считал себя неподготовленным в
философском отношении для полемики с этими отступниками* , но сознание
политической необходимости отмежеваться от философских воззрений
этих большевиков вынудило его взяться за подготовку к философской
полемике, результатом которой и стал названный труд.
Полемика с народниками, которой он вслед за Плехановым посвятил
ся факте: «...началась эра всемирной пролетарской коммунистической революции» (там
же). Эти непререкаемые утверждения, непосредственно связанные с революциями в Гер-
мании и Венгрии, революциями, потерпевшими поражение, которое не было серьезно
осмыслено Лениным и другими марксистами, вполне подтверждают изречение Ленина в
адрес его политических противников, которое вполне можно применить к его собственным
высказываниям: «Злоупотребление словами — самое обычное явление в политике». (Ленин
В.И. Поли. собр. соч., т. 11, с. 118). Это изречение тем более применимо к высказываниям
Ленина, что он сам буквально накануне революции в Германии сурово предупреждал:
«...только глупец может спрашивать, когда наступит революция на Западе. Революцию
нельзя учесть, революцию нельзя предсказать, она является сама собой» (Ленин
В.И. Поли. собр. соч., т. 37, с. 69). Это положение сводит на нет утверждения Ленина об
ожидаемой чуть ли не на днях всемирной коммунистической революции.

420
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
ряд своих работ конца XIX — начала XX века стала причиной создания
такого капитального труда, как «Развитие капитализма в России»,
исследования, значение которого совершенно независимо от критики
народничества, утратившей вскоре свое актуальное значение. Но наряду с этими
обстоятельными теоретическими работами Ленин постоянно, день за
днем, выступает в легальных и нелегальных изданиях
социал-демократической партии то с небольшими критическими заметками, то с
обстоятельными программными статьями, то с рецензиями на книги Каутского,
Богданова, Парвуса, Гобсона, Прокоповича, Карышева, Гвоздева, Ру-
бакина, Дроздова и других, как известных, так и мало известных авторов.
Он и исследователь-теоретик, и публицист, и журналист, живо
откликающийся на злобу дня, и всегда с одной и той же целью: обоснование
безотлагательной необходимости революции.
Вот убедительный, на мой взгляд, пример — статья «Памяти графа
Гейдена», напечатанная в 1907 г. Речь в ней идет о некрологах,
посвященных скончавшемуся левокадетскому деятелю. Некрологи, как
известно, пишутся по принципу out bene, out nihil; никто не пишет некрологи
с целью разоблачения усопшего. Но ленинская статья, вопреки своему
названию, вовсе не некролог. Ленин бичует кадетов и «беспартийных
демократов», которые поминают добрым словом Гейдена, называя его
человечным, сторонником демократии, хотя на деле, как указывает Ленин, он
был «умнее... самих демократов, ибо он лучше понимал интересы своего
класса и своего контрреволюционного общественного движения...» .
Обращаясь к авторам посвященных графу Гейдену некрологов, Ленин
клеймит их гневными словами: «Ваши слова о свободе и демократии —
напускной лоск, заученные фразы, модная болтовня или лицемерие. Это
размалеванная вывеска. А сами по себе вы — гробы повапленные.
Душонка у вас насквозь хамская, а вся ваша образованность, культурность
и просвещенность есть только разновидность квалифицированной
проституции» . Как мы видим, Ленин не скупится на крепкие словечки в
отношении идеологических противников. Его предельно резкие
характеристики этих деятелей — свидетельство непоколебимого сознания
собственной правоты, сознание величия той исторической задачи, выполнению
которой он отдает всего себя без остатка, глубочайшее презрение ко всем
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 31, с. 353.
Там же, с. 360.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 27, с. 49.

Харизматический лидер
421
тем политическим деятелям (и большим, и малым), которые
противостоят выполнению этой великой задачи. Непоколебимая уверенность
Ленина заражает его сторонников; они все более убеждаются в его правоте, как
и в том, что только он может быть подлинным лидером общественного
движения, участниками которого они являются.
Как признанный вождь социалистического движения, задачей
которого является небывалое по своим масштабам радикальное переустройство
общества, Ленин никогда не употребляет выражений типа «на мой
взгляд», «я полагаю», «мне кажется» и т. п., т. е. выражений, которые
допускают сомнения, а тем более возражения. Он вообще предпочитает
не говорить от первого лица; каждая произносимая им фраза выступает
как доказанная марксизмом истина, которую приходится повторять,
напоминать только лишь потому, что находятся все-таки люди, в том числе
и среди тех, кто является марксистами, которые не освоили еще его
азбучных истин. «Политика, — заявляет, например, Ленин, — не может не
иметь первенства над экономикой. Рассуждать иначе, значит забывать
азбуку марксизма» . Напоминание об азбуке марксизма, как бы ни было
оно искренне, какой бы убежденностью оно не звучало, не может не
вызвать недоумения, поскольку у основоположников марксизма, у
создателей материалистического понимания истории, согласно которому
политика является производной от экономики, мы не находим этой якобы
азбучной истины, ссылка на которую сделана Лениным в порядке сурового
предупреждения несогласным, а также для вящей убедительности, явно
без учета того, что настаивание на этой якобы истине безусловно таит
в себе тенденцию к волюнтаристическому истолкованию как марксизма,
так и всемирной истории вообще.
Харизматический лидер выступает обычно как первооткрыватель
истины, как деятель, предшественники которого устанавливаются лишь post
factum. К Ленину это, конечно, не может относиться, так как он
представляется сторонникам самым верным учеником, последователем,
продолжателем основоположников марксизма, наиболее выдающимся
марксистом XX столетия, самым решительным борцом против всевозможных —
оппортунистических, реформистских, ревизионистских — извращений
марксизма, марксистом, который возродил учение Маркса и Энгельса во
всей его чистоте. Но основоположники марксизма постоянно
подчеркивали, что их учение не догма, а руководство к исследованию и
практическому действию. И Ленин, аттестуя себя как ортодоксального марксиста
Там же, с. 57.

422
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
и разоблачая с ортодоксальных позиций Бернштейна и других
социал-демократов, отступающих, по его убеждению, от единственно правильных
марксистских позиций, вместе с тем настойчиво подчеркивает
необходимость творческого марксизма. Он пишет: « ...защищать такую теорию,
которую по своему крайнему разумению считаешь истинной, от
неосновательных нападений и от попыток ухудшить ее — вовсе еще не значит
быть врагом всякой критики. Мы вовсе не смотрим на теорию Маркса как
на нечто законченное и неприкосновенное; мы убеждены, напротив, что
она положила только краеугольные камни той науки, которую
социалисты должны двигать дальше во всех направлениях, если они не хотят
отстать от жизни» . В последующих разделах этой главы я покажу, в каком
направлении Ленин действительно развивал (вернее, видоизменял)
учение марксизма. Пока же достаточно указать на то, что каждое новое
положение, которое Ленин вносил в это учение, истолковывалось им как
уяснение, выявление истины, имплицитно содержавшейся в трудах
Маркса и Энгельса, но оставшейся не выявленной или сознательно
игнорируемой их непоследовательными сторонниками.
Таким образом, развитие марксизма в трудах Ленина постоянно
характеризовалось как развитие марксистской ортодоксии, отступление от
которой третировалось как измена марксизму. В одной из ранних своих
работ, относящихся к 1899 г., он категорически утверждал: «Не будем
верить тому, что ортодоксия позволяет брать что бы то ни было на веру,
что ортодоксия исключает критическое претворение и дальнейшее
развитие, что она позволяет заслонять исторические вопросы абстрактными
схемами» .
Непреклонная верность марксизму, остающаяся неизменной,
несмотря на новые, вносимые в него положения, как бы ни представлялись они
Плеханов Г.В. Год на Родине. Париж, 1929, с. 214—215.
* В письме к A.M. Горькому от 25 февраля 1908 г., т. е. за год с небольшим
до выхода в свет своей книги, Ленин сообщает: «Книга «Очерки философии марксизма»
сугубо обострила давние разногласия среди беков по вопросам философии. Я не считаю
себя достаточно компетентным по этим вопросам, чтобы торопиться выступить печатно»
(Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 47, с. 141). Относительно книги А. Богданова
«Эмпириомонизм» Ленин пишет в том же письме: «Прочитал, озлился и взбесился необычайно:
для меня еще яснее стало, что он идет архиневерным путем, не марксистским (там же, с.
142). Свои возражения Богданову, сообщает Ленин, он обстоятельно изложил ему в
письменной форме, в трех тетрадках. «Выяснял я там ему, что я, конечно, рядовой марксист
в философии, но что именно его ясные, популярные,
превосходно написанные работы убеждают меня окончательно в его неправоте по
существу и в правоте Плеханова» (там же). Весьма характерно, что Ленин нехотя приступает к ра-

Харизматический лидер
423
противоречащими его основам, неустанное настаивание при этом на
подлинной верности гениальному учению — таков пафос ленинизма,
и в этом, пожалуй, один из секретов харизматической власти Ленина.
Трезво мыслящего читателя ленинских трудов, в том числе и
убежденного марксиста, не может не приводить в недоумение та характеристика
учения Маркса, которую мы находим в одном из последних выступлений
Ленина, а именно в его докладе «Задачи союзов молодежи». Вот что
в нем говорится о Марксе: «Все, что было создано человеческим
обществом, он переработал критически, ни одного пункта не оставив без
внимания. Все то, что человеческой мыслью было создано, он переработал,
подверг критике, проверив на рабочем движении...» Достаточно вчитаться
в эту цитату, чтобы осознать ее явную несуразность. Не мог Маркс,
не мог какой бы то ни было гениальный, супергениальный мыслитель,
ученый освоить все, что было создано обществом, человеческой мыслью,
не мог он, конечно, критически переработать все это духовное богатство.
Больше того: никакой гений не претендует на критическое освоение
всего и всякого знания, напротив, он сознательно себя ограничивает,
вычленяет область своих исследований и научных интересов и, в частности,
благодаря этому совершает выдающиеся научные открытия. Маркс, кстати
сказать, хорошо понимал эту простую истину, которой пренебрегает
Ленин в своем стремлении возвеличить марксизм.
Не ограничиваясь этим противоречащим здравому смыслу мнимым
возвеличением научного подвига Маркса, Ленин, если можно так
выразиться, идет еще дальше, разъясняя молодежи, что значит быть коммунистом.
«Коммунистом, — утверждает он, — можно стать лишь тогда, когда
обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало
человечество» . Если следовать этому наставлению, то неизбежно придешь
боте, направленной против философских воззрений указанных выше большевиков. Он
считает, что большевистская газета «Пролетариат» должна придерживаться нейтралитета в
философских, второстепенных, по его мнению, спорах. «Мешать делу проведения в рабочей
партии тактики революционной социал-демократии ради споров о том, материализм или
махизм, было бы, по-моему, непростительной глупостью» (там же, с. 142). Это весьма
характерное, явно противоречащее духу ленинской книги «Материализм и
эмпириокритицизм», заявление показательно: с точки зрения Ленина, все, что отвлекало революционную
социал-демократию от борьбы за революцию, было «непростительной глупостью».

424
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
к заключению, что не только Ленин, но и Маркс не был коммунистом.
Овладение отдельным индивидуумом всем богатством, всей совокупностью
знаний, достигнутых человечеством (по-видимому, это имеет в виду
Ленин), не только утопическая, но и совершенно лишенная реального смысла
задача.
Остается предположить, что Ленин слишком увлекся в своем докладе,
что у него не было времени, дабы отредактировать его текст перед сдачей
в набор. Можно, наконец, отвлечься от этих утверждений Ленина, что
нисколько не помешает критическому осмыслению его теоретических
воззрений. Но как отнестись к другому, гораздо более раннему утверждению
Ленина, которое опять-таки ставит в тупик человеческое разумение:
«Учение Маркса всесильно, потому что оно верно» . Если бы эту
сентенцию высказал идеалист, ее можно было бы понять, как суждение,
производное от его основного заблуждения. Но Ленин материалист,
приверженец материалистического понимания истории, согласно которому никакая
теория, никакая наука не является всесильной, всемогущей, так как
вообще никакой всемогущей силы не существует. Ленин, как атеист,
безусловно отрицает существование всемогущей силы. Но его вера в марксизм
родственна религиозной вере, ибо только этим можно объяснить
убеждение во всесилии истины, раз она является марксистской истиной. Таким
образом, харизматический лидер оказывается во власти самообмана, а его
заблуждения воспринимаются его сторонниками, потерявшими
способность к критическому восприятию идей, как непререкаемые истины.
На этом можно было бы закончить характеристику Ленина как
харизматического лидера. Но остается еще один, едва ли не самый главный
вопрос — Октябрьская революция, которая, как это не противоречит
историческому материализму, была бы невозможна, не будь Ленина.
Л.Д. Троцкий, активный участник этой революции, который, конечно,
не склонен умалять своей роли, тем не менее признает, что в период Фев-
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 16, с. 42.
Там же, с. 40. Относительно крепких словечек, применяемых, дабы сделать
более убедительной критику противника, Ленин в одной из первых своих работ
справедливо замечает: «Употреблять «жупелы» и «страшные слова» — это значит давать
характеристику противника, которая является резко неодобрительной, не будучи в то же время
ясно и отчетливо формулирована...» (Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 1,с. 335). Это
суждение вполне применимо и к тем «страшным словам», которыми изобилует статья «Памяти
графа Гейдена», как и другие работы Ленина.

Харизматический лидер
425
ральской революции и непосредственно после нее лидеры большевистской
партии, находившиеся в это время в России, вовсе не считали необходимой
борьбу за установление диктатуры пролетариата. Признавая буржуазно-
демократический характер совершившейся революции, они полагали
необходимым добиваться максимума демократических преобразований в рамках
буржуазного общества. Апрельские тезисы Ленина, провозглашенные им
сразу же после возвращения в Россию, были для них полнейшей,
потрясающей неожиданностью. И тем не менее Ленину удалось заставить этих
людей полностью изменить свои стратегические установки, т. е. взять курс на
подготовку социалистической революции.
Можно ли допустить, что большевистская партия сама бы,
независимо от Ленина, вступила на этот путь? Троцкий отрицательно отвечает на
этот вопрос, в особенности потому, что фактор времени играл в этот
период решающую роль: если бы большевики не захватили власть в
октябре, им бы не удалось захватить ее позже. И Троцкий подчеркивает:
«Остается спросить, и это немаловажный вопрос, хотя поставить его легче,
чем на него ответить: как пошло бы развитие революции, если бы Ленин
не доехал до России в апреле 1917 г.?» Троцкий, правда не без
колебаний, отвечает на поставленный им судьбоносный вопрос со всей
определенностью: не будь Ленина, не было бы и Октября. «Роль личности, —
указывает он, — выступает здесь перед нами поистине в гигантских
масштабах. Нужно только правильно понять эту роль, беря личность как
звено исторической цепи» .
То, что Октябрьская революция, начавшаяся восстанием в
Петрограде, а затем охватившая всю Россию, стала возможной потому, что Ленин
буквально заставил большевистскую партию взять курс на захват
государственной власти, в несравненно большей мере характеризует
харизматическую личность Ленина, чем все его теоретические труды, которые,
возможно, остались бы известны лишь специалистам-историкам, не будь
Октябрьской революции, установления Советской власти и великого
социалистического эксперимента, судьба которого общеизвестна.
Заблуждения Ленина сопоставимы с масштабом этой личности, о которой
Троцкий справедливо говорит: «Нет и не было в историческом прошлом
влияния одного лица на судьбы не только одной страны, но и на судьбы
человечества, не было такого масштаба, не был создан он, чтобы
позволить нам измерить историческое значение Ленина» . Эти строки были
написаны свыше 70 лет тому назад. Последующая история Советской вла-
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 42, с. 278.

426
ГЛАВА VU. Ленин как марксист
сти, коммунистического, а также социал-демократического движения
стали реальным измерением исторического значения Ленина.
В наши дни, когда, во всяком случае в нашей стране, после крушения
коммунизма рухнула также и вера в харизматических лидеров, социологи
по-новому оценивают политических деятелей, независимо от того, сколь
выдающимися они являются. Так, A.B. Дмитриев и Г.Б. Старушенко
пишут: «Политик стремится не к истине, а к власти, к ее упрочению уже
сегодня, даже вопреки рекомендациям науки, даже ценой вероятного
нанесения ущерба делу, которому он служит, завтра. Оправдывает свое
поведение политик тем, что в случае принятия рекомендуемого наукой
решения, требующего времени, он может потерять свое положение, власть,
а это якобы нанесет стране еще больший вред, чем принятие ошибочного
решения» . Само собой разумеется, что эта общая характеристика
политиков (и малых, и больших) в разной мере относится к разным
политикам. И все же нельзя сказать, что она нисколько не характеризует
такого выдающегося, пожалуй, даже гениального политика, каким был
Ленин.
ПЛАМЕННЫЙ ПРИВЕРЖЕНЕЦ РАННЕГО МАРКСИЗМА
Историки марксизма обычно разграничивают период формирования,
становления этого учения и последующий период его развития на
собственной теоретической основе. При этом, к сожалению, не разграничиваются
существенно различные этапы этого последующего развития, хотя такое
разграничение, безусловно, необходимо, в особенности потому, что
экономическое учение Маркса сложилось по меньшей мере через
десятилетие после «Манифеста Коммунистической партии», в котором
основоположники марксизма изложили свои основные коммунистические взгляды.
В 1859 г. в предисловии к «К критике политической экономии» Маркс
фактически пересматривает то представление о перспективах
пролетарской революции, которое пронизывало «Манифест», поскольку он
утверждает, что ни одна общественно-экономическая формация не уходит
в небытие, пока она предоставляет достаточно простора для развития
производительных сил. Само собой разумеется, что здесь прежде всего
имеется в виду капиталистический способ производства.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 4, с. 183—184.
Там же, с. 87.

Харизматический лидер
427
Не мешает напомнить, что в «Манифесте» капитализм трактуется как
экономическая система, находящаяся в состоянии безнадежного кризиса.
И хотя накануне революций 1848 г. Маркс и Энгельс вполне отдавали
себе отчет в том, что в Германии предстоит буржуазная революция, они
безоговорочно утверждали, что она станет непосредственным прологом
революции пролетариата. В этом отношении они придерживались
заимствованной у Марата идеи непрерывной революции, которая, несомненно,
противоречит материалистическому пониманию истории, в частности
положению о конфликте между производительными силами и
капиталистическими производственными отношениями как экономической основе
пролетарской революции.
Французскую революцию 1848 г. Маркс и Энгельс рассматривали
как, в сущности, пролетарскую революцию, полагая, что именно в ней
наглядно материализовалась идея непрерывной революции. В дальнейшем
основоположники марксизма отказались от этой идеи, т. е. признали, что
социалистическую революцию отделяет от буржуазной более или менее
длительный период экономического и политического развития каждой
страны. Мы можем, таким образом, заключить, что период революций
1848 г. и непосредственно следующие за ним годы, когда Маркс и
Энгельс теоретически осмысливали исторический опыт этих революций,
может быть охарактеризован как период раннего марксизма, который
приближается к своему завершению с выходом в свет работы Маркса
«К критике политической экономии». А. Лабриола был совершенно
прав, когда отмечал: «Теоретические положения в их совокупности,
которые ныне принято называть марксизмом, достигли своей зрелости лишь
в 1860-1870 годах»1.
Переходя после этих замечаний об истории марксизма к воззрениям
Ленина, можно сразу же указать, что для него «Манифест
Коммунистической партии» оставался в течение всей его жизни краткой
энциклопедией марксизма. Он, правда, указывал, что Маркс и Энгельс дополнили
этот документ положением о необходимости слома буржуазной
государственной машины, уточнив тем самым вопрос о путях революционного
установления политического господства пролетариата. Все же остальные
положения «Манифеста» представлялись Ленину полностью
подтвержденными историческим опытом, хотя в действительности дело обстояло
вовсе не так.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 41, с. 304.
Там же, с. 305.

428
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
Подобно Марксу и Энгельсу, Ленин, игнорируя фактическое
развитие капитализма после 1848—1849 гг., придерживался убеждения, что
революции этих лет, в сущности, носили пролетарский характер.
«В 1848 г. дело шло о свержении буржуазии пролетариатом.
Последнему не удалось привлечь к себе мелкую буржуазию и ее измена вызвала
поражение революции» . Нетрудно понять, что такое воззрение влекло за
собой убеждение, что XX век, безусловно, является эпохой пролетарских
революций, что материальные предпосылки социализма имеются уже во
всех европейских странах. В 1913 г. Ленин писал: «Куда ни кинь — на
каждом шагу встречаешь задачи, которые человечество в состоянии
разрешить немедленно. Мешает капитализм» . Накануне Октябрьской
революции, обосновывая идею перерастания буржуазно-демократической
революции в революцию социалистическую, Ленин втолковывал
сомневающимся в необходимости последней: «Социализм теперь смотрит на
нас через все окна современного капитализма, социализм
вырисовывается непосредственно, практически, из каждой крупной меры,
составляющей шаг вперед на базе этого новейшего капитализма» . Речь шла в
данном случае даже не о высоко развитых капиталистических странах,
но о России.
Революции 1848 года характеризовались Лениным как важнейший
период в деятельности Маркса и Энгельса, а их произведения, непосредственно
связанные с этими революциями, как самое главное в политической теории
марксизма. Он писал: «В деятельности самого Маркса и Энгельса период их
участия в массовой революционной борьбе 1848—1849 года выделяется, как
центральный пункт. Из этого пункта исходят они в определении судеб
рабочего движения и демократии разных стран. К этому пункту возвращаются
они всегда для определения внутренней природы разных классов и их
тенденций в самом ярком и чистом виде. С точки зрения тогдашней революционной
эпохи оценивают они всегда позднейшие, более мелкие, политические
образования, организации, политические задачи и политические конфликты» .
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 23, с. 43. Дж. Ст. Милль, который в
отличие от Ленина не стоял на позициях материалистического понимания истории, тем не
менее вполне понимал иллюзорность такого типа убеждений. Он писал: «Изречение, что
истина всегда торжествует над заблуждениями, принадлежит к числу тех странных
заблуждений, которые так охотно повторяются людьми» (Милль Дж.С. Утилитариниэм.
О свободе. СПб., 1900, с. 245). Ленин, как видно из приведенной выше сентенции, еще
более углубил это странное заблуждение, приписав марксизму всемогущество.

Харизматический лидер
429
Я далек от того, чтобы недооценивать значение периода революций
середины XIX века в развитии идей Маркса и Энгельса. Но не меньшим
(вернее, даже большим) заблуждением оказывается недооценка
последующего развития их учения, которое привело основоположников
марксизма (как это было показано в пятой главе) к существенному пересмотру их
воззрений по вопросу о путях перехода от капитализма к
посткапиталистическому обществу. Это изменение воззрений основоположников
марксизма как бы не замечается Лениным. Отсюда и вытекает сведение
основного политического содержания марксизма к теоретическому обобщению
опыта революций 1848 года.
Ленин указывал на то, что в конце 40—начале 50-х годов капитализм
казался Марксу и Энгельсу «дряхлым, а социализм близким».
Правильно констатируя это существенное обстоятельство, которое в значительной
мере определяло политические взгляды основоположников марксизма
в «Комманифесте» и других произведениях раннего марксизма, Ленин
почему-то не ставил вопроса: как отразилось сие заблуждение в
воззрениях Маркса и Энгельса на перспективы пролетарской революции?
Между тем достаточно было поставить этот вопрос, чтобы стали
очевидны истоки и другого заблуждения основоположников марксизма: идея
непрерывной революции.
Ленин признавал в другой связи, что Маркс и Энгельс вскоре после
революций 1848 года отвергли иллюзию о близости пролетарской
революции. Но отсюда следует, что они вместе с этой иллюзией отвергли
и идею непрерывной революции. Однако Ленин не делает этого, казалось
бы, само собой разумеющегося вывода. Напротив, он всячески
обосновывает эту идею, разрабатывая на ее основе теорию перерастания
буржуазно-демократической революции в революцию пролетарскую.
В одной из работ начала 50-х годов Маркс называет революции
локомотивами истории. Исторический опыт вполне подтверждает это
положение, что, однако, не дает основания полагать, что не существует и других
локомотивов истории. Материалистическое понимание истории
рассматривает в качестве важнейшей движущей (и определяющей) силы
исторического процесса прогресс производительных сил. Современная научно-
техническая революция является небывалым по своей мощи локомотивом
социального прогресса. Однако Ленин, ссылаясь главным образом на
произведения раннего марксизма, полагает, невольно вступая в противо-
Троцкий Л. Д. К истории русской революции. Мм 1900, с. 332.
Там же.

430
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
речие с материалистическим пониманием истории, что главной движущей,
определяющей силой всемирно-исторического процесса являются
насильственные революции. Марксизм характеризуется Лениным как учение
«о неизбежности насильственной революции», как «настоящий
панегирик насильственной революции». При этом подчеркивается:
«Необходимость воспитывать массы в таком и именно таком взгляде на
насильственную революцию лежит в основе всего учения Маркса и Энгельса».
Нельзя, конечно, не согласиться с Лениным, когда он заявляет, что
«Манифест Коммунистической партии» является «гордым, открытым
заявлением неизбежности насильственной революции»1. Но отсюда отнюдь
не следует, что идея насильственной революции составляет основу всего
марксизма, не говоря уже о том, что «Манифест» представляет собой
произведение раннего марксизма, ряд положений которого был
фактически пересмотрен Марксом и Энгельсом, хотя они не указывали на эти
положения в своих предисловиях к переизданиям «Манифеста».
Популярные изложения основ марксизма, разъясняя его
принципиальное отличие от утопического социализма, указывают на то, что
последний отрицал революционное насилие как путь социалистического
переустройства общества. Однако не следует выпускать при этом из виду столь
же существенное отличие марксизма от утопического коммунизма
(бабувизма, бланкизма), который в противоположность утопическому
социализму трактовал насилие как единственно возможный путь социального
переустройства, не признавая того, что необходимость этого
переустройства должна быть обусловлена экономическим развитием общества. В
отличие от утопического коммунизма Маркс и Энгельс доказывали, что
переход от капитализма к посткапиталистическому обществу становится
возможным и необходимым благодаря высокому развитию производи-
Там же, с. 241.
Дмитриев A.B. и Старушенко Г.Б. От переосмысления прошлого к
осмыслению будущего. // Вопросы философии, 2000, № 3, с. 140. Весьма показательным для
характеристики политического деятеля является ленинское высказывание о значении
теории для политической практики: «...для нас теория есть обоснование предпринимаемых
действий, для уверенности в них...» (Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 36, с. 172).
Политические действия с этой точки зрения предшествуют их теоретическому обоснованию, т. е.
не вытекают из теоретического анализа определенной социальной ситуации. Этот
теоретический анализ играет, следовательно, вторичную роль; он служит не столько для проверки
предпринятых политических действий, сколько для оправдания их.

Пламенный приверженец раннего марксизма
431
тельных сил капиталистического общества, а революционное насилие
призвано сыграть лишь вспомогательную роль в осуществлении этого
перехода. Общество, писал Маркс, «не может ни перескочить через
естественные фазы развития, ни отменить последние декретами. Но оно может
сократить и смягчить муки родов» .
Ленин, конечно, не ставил под вопрос эти азбучные истины
марксизма, в свете которых пролетарская революция в экономически отсталой
крестьянской России выступала как весьма отдаленная перспектива.
Однако с таким, казалось бы, само собой разумеющимся выводом Ленин не
мог, не хотел примириться. Уже в 1895 г. в работе «Что такое «друзья
народа» и как они воюют против социал-демократов?» Ленин,
предвосхищая свою позднее сформулированную теорию перерастания буржуазно-
демократической революции в революцию социалистическую, уверенно
заявляет, что русский пролетариат, встав во главе всех демократических
элементов, свалит самодержавие и пойдет «прямой дорогой открытой
политической борьбы к победоносной коммунистической революции» .
Мысль о том, что в стране, где рабочий класс составляет всего несколько
процентов в подавляющей массе крестьянского населения, никак не
укладывается в эту очерченную Лениным историческую перспективу.
Чтобы правильно понять убеждение Ленина, сложившееся уже в
начале его политической деятельности не просто как субъективное
умонастроение, чуждое марксистскому, материалистическому пониманию
общественного развития, необходимо указать на то, что уверенность Ленина
в том, что Россия в обозримой исторической перспективе покончит не
только с самодержавием, пережитками феодализма, но и с
капиталистическими производственными отношениями, опиралась, как это ни
удивительно на первый взгляд, на некоторые высказывания Маркса и
Энгельса, относящиеся, правда, к революционному народничеству. Так, в
предисловии к русскому изданию «Манифеста» его авторы писали в 1882
году: «Россия представляет собой передовой отряд революционного
движения в Европе» . Несколькими годами ранее Маркс утверждал в
письме к Зорге: «Революция начнется на этот раз на Востоке, бывшем до сих
пор нетронутой цитаделью и резервной армией контрреволюции» . Речь
шла о России, и Маркс, конечно, имел в виду не пролетарскую, а
буржуазную революцию. Но Ленин, воспринимая положение
основоположников марксизма о превращении России в революционный авангард, был
полностью убежден, что в XX веке революция даже в экономически
отсталой стране не может остановиться на буржуазно-демократических
преобразованиях. При этом он, возможно, опирался и на отдельные
теоретические положения Маркса и Энгельса, относящиеся, правда, к
периоду формирования марксизма. Так, в «Немецкой идеологии» они указы-

432
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
вают, что основной причиной революций, которые они называют
«историческими коллизиями», является противоречие между производительными
силами и производственными отношениями. Дополняя этот вывод, Маркс
и Энгельс утверждают: «Впрочем, для возникновения коллизий в какой-
нибудь стране вовсе нет необходимости, чтобы именно в этой стране
противоречие это было доведено до крайности» . Это высказывание,
допускающее возможность революции и при отсутствии острого противоречия
между производительными силами и производственными отношениями,
вполне могло стать одним из теоретических оснований ленинской теории
революции.
Приведенные положения объясняют, правда далеко не в полной мере,
почему Ленин свое представление об отнюдь не отдаленной
социалистической революции в России связывает не столько с развитием
производительных сил буржуазного общества, с конфликтом между ними и
буржуазными производственными отношениями, сколько с предстоящей
в России буржуазной революцией, которая, как он постоянно стремился
доказать, не должна завершиться установлением политического
господства буржуазии.
Высокую оценку революционных периодов в истории человечества
Ленин считал «безусловно самой важной» особенностью марксизма,
вытекающей из всей совокупности исторических воззрений Маркса и
Энгельса . Революции, неоднократно повторял он, являются великим
творческим народным праздником. В ходе революций, полагал он,
осуществляются столь значительные социальные преобразования, которые были
бы невозможны, немыслимы в условиях «нормального», «мирного»
развития. Революции радикально противоположны реформам, которые
обычно предпринимаются господствующими эксплуататорскими
классами для предотвращения революции и укрепления своего господства.
Революции не только коренным образом изменяют общественный строй,
они столь же радикально изменяют людей, освобождая их от плена
застарелых предрассудков, делая их способными к созданию нового:
«...всякая насильственная революция играет величайшую роль,
перевоспитывая массы, переобучая их, поднимая необыкновенно их
самосознание, самоуважение и т. д.» . Эта высочайшая оценка роли революций
в истории является одной из основных предпосылок ленинской теории
непрерывной революции: народные массы, совершающие в XX веке
Лабриола А. Очерки материалистического понимания истории. М., 1960, с.
37.

Пламенный приверженец раннего марксизма 433
буржуазную революцию, не удовлетворятся одними лишь
демократическими завоеваниями; они пойдут дальше, вперед, к социализму.
Ленин подвергает критике Плеханова и других меньшевиков,
которые, по его мнению, ограничивались слишком общим, абстрактным
пониманием сущности буржуазной революции, игнорируя качественные
изменения основных характеристик этих революций на разных этапах
развития капитализма, в разных странах. Руководящей силой всякой
буржуазной революции, считал Плеханов, может быть лишь буржуазия;
результатом победоносной буржуазной революции неизбежно
становится политическое господство буржуазии, и задача пролетарской, социал-
демократической партии состоит в том, чтобы добиться максимума
демократических преобразований. Ленин решительно оспаривает это
представление о буржуазной революции, и, более того, он утверждает,
что буржуазная революция, если ее руководящей силой выступает
буржуазия, является, так сказать, недостаточно революционной.
«Буржуазная революция под руководством буржуазии может быть только
неоконченной революцией (т. е. реформой, строго говоря). Она может быть
действительной революцией только под руководством пролетариата
и крестьянства» . Ленин умалчивает о том, что буржуазные революции
XVII—XVIII веков, в которых руководящей силой была буржуазия,
были в высшей мере последовательны и никак не могут быть названы
просто реформами. Для него важнее всего доказать, что в новых
исторических условиях, когда налицо вполне осознаваемая пролетариатом
противоположность его интересов интересам буржуазии, руководящей
силой, гегемоном буржуазной революции становится пролетариат.
Буржуазная революция в XX столетии не может вообще завершиться победой
буржуазии, которая уже утратила свою былую революционность и
неизбежно стремится к сделке, к компромиссу с самодержавием, с классом
помещиков. Действительная победа буржуазной революции отныне
может быть обеспечена лишь диктатурой пролетариата и
крестьянства, которая станет переходом к новой, социалистической революции.
Нет неподвижной грани между буржуазной и пролетарской
революцией, утверждает Ленин. «Полная победа революции (речь идет о буржу-
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 27, с. 77.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 24, с. 17.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 34, с. 193.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 16, с. 24.

434
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
азной революции. — Т.О.) есть захват власти пролетариатом и бедным
крестьянством. А эти классы, находясь у власти, не могут не
добиваться социалистической революции» .
Таким образом, не отрицая буржуазного характера революции 1905
года, так же как и Февральской революции 1917 года, всячески
подчеркивая их буржуазное классовое содержание, Ленин обосновывал
необходимость перехода к социалистической революции, как для того, чтобы
завершить буржуазно-демократические преобразования, так и для того,
чтобы пойти дальше, вплоть до установления диктатуры пролетариата.
Основным условием перерастания буржуазно-демократической
революции в революцию социалистическую оказывается, согласно
Ленину, не уровень экономического развития страны, не конфликт между
новыми производительными силами и старыми производственными
отношениями, а наличие революционной ситуации (объективное условие)
и степень организованности и сознательности рабочего класса, условие,
которое он сам называет субъективным. Последнему условию Ленин
придает решающее значение. Исходя из этого, Ленин уже в 1905 году,
в разгар первой российской революции, провозглашает: «От революции
демократической мы сейчас же начнем переходить и как раз в меру
нашей силы, силы сознательного и организованного пролетариата, начнем
переходить к социалистической революции. Мы стоим за непрерывную
революцию. Мы не остановимся на полпути» .
Впрочем, эта категорически высказанная установка на
социалистическую революцию сочетается у Ленина с тактической позицией, с которой
вполне согласились бы Плеханов и другие меньшевики. Ведь в
работе «Две тактики социал-демократии в демократической революции»
Ленин утверждает: «Мы не можем выскочить из
буржуазно-демократических рамок русской революции, но мы можем в громадных размерах
расширить эти рамки» . Однако это положение не характеризует основного
направления ленинской тактики, направления, которое выражается
формулой «диктатура пролетариата и крестьянства».
Эта формула, введенная Лениным для обоснования возможности и
необходимости превращения буржуазно-демократической революции в
революцию социалистическую, представляла собой отступление от
прежнего марксистского понимания диктатуры пролетариата, как диктатуры
одного класса, диктатуры, с которой он не делится ни с кем, так как
в условиях буржуазного общества он является единственным
революционным классом. Ленин вслед за авторами «Комманифеста» всегда
настаивал на этом положении, никогда не отказывался от него. А для того,
чтобы оправдать понятие «диктатуры пролетариата и крестьянства» перед
меньшевиками, которые обвинили Ленина в отступлении от марксизма.

Пламенный приверженец раннего марксизма
435
он доказывал, что это понятие представляет собой расшифровку
требования самодержавия народа, которое Маркс и Энгельс провозглашали
в дни революции 1848 года. Однако это требование в тогдашних
условиях вовсе не исключало буржуазии из понятия «самодержавие народа», так
как Маркс и Энгельс поддерживали буржуазную борьбу за демократию
в той мере, в какой она носила революционный характер.
Ленин и сам сознавал, что его лозунг диктатуры пролетариата и
крестьянства не вполне укладывается в рамки учения Маркса и Энгельса.
В этой связи он, несмотря на постоянное подчеркивание
ортодоксальности своих марксистских воззрений, в довольно резкой форме указывал на
то, что нельзя удовлетворяться прежними марксистскими положениями
в новых исторических условиях. «Отстаивать старые решения
марксизма — значит быть верным букве, а не духу учения, значит повторять по
памяти прежние выводы, не умея воспользоваться приемами
марксистского исследования для анализа новой политической ситуации» .
То обстоятельство, что ленинская теория перерастания
буржуазно-демократической революции в революцию пролетарскую является
фактическим отрицанием учения Маркса и Энгельса об экономической основе
пролетарской революции, было с достаточной откровенностью признано
Лениным уже после победы Октябрьской революции. И по-видимому,
для оправдания этой революции, которую Плеханов и другие оппоненты
Ленина считали, по меньшей мере, преждевременной и поэтому
неправомерной, противоречащей исторической необходимости, Ленин по-новому
ставит вопрос о предпосылках социализма. Я имею в виду его статью
«О нашей революции», в которой он критикует меньшевика Н.
Суханова, доказывавшего, что социалистическая революция предполагает
высокое развитие производительных сил буржуазного общества и
соответствующий этому культурный уровень населения* . Ленин обвиняет
Суханова в педантском, догматическом истолковании марксизма, в рабской
подражательности прошлому, в непонимании революционной
диалектики, которая наряду с признанием общей закономерности развития
учитывает своеобразие отдельных его форм и этапов, которые не
укладываются в общую схему развития. Суханов утверждал, что Россия не доросла
до социализма; он, по словам Ленина, совершенно игнорировал тот факт,
что революционная ситуация, сложившаяся в России в результате войны,
создавала не только возможность свержения самодержавия, но и
возможность завоевания власти пролетариатом. Поэтому, доказывал Ленин, бы-
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 33, с. 20, 22.

436
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
ло бы явной изменой марксизму, как теории освободительного движения
пролетариата, отвергать эту возможность, руководствуясь общими
марксистскими соображениями, возводимыми в непререкаемую догму.
«Если, — писал Ленин, возражая Суханову, — для создания социализма
требуется определенный уровень культуры (хотя никто не может сказать,
каков именно этот определенный «уровень культуры», ибо он различен
в каждом из западноевропейских государств), то почему нам нельзя
начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого
определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской
власти и советского строя, двинуться догонять другие народы»1. И, развивая
далее это положение, Ленин утверждает: «Для социализма, — говорите
вы, требуется цивилизованность. Очень хорошо. Ну, а почему мы не
могли сначала создать такие предпосылки цивилизованности у себя, как
изгнание помещиков и изгнание российских капиталистов, а потом уже
начать движение к социализму? В каких книжках прочитали вы, что
подобные видоизменения обычного исторического порядка недопустимы или
невозможны?»
Приведенные положения Ленина наглядно иллюстрируют его тезис
относительно первенства политики над экономикой. Теперь становится
очевидным, что утверждения Ленина о том, что марксизм экономически
доказывает историческую необходимость перехода от капитализма к
социалистическому обществу представляют собой лишь общую фразу,
которая не служит для него руководством к действию. В этом отношении
Ленин оказывается довольно близок к революционному народничеству,
которое считало необходимым покончить с развивавшимся в России
капитализмом ради осуществления общинного социализма.
Несостоятельность ленинского тезиса о том, что можно сначала «изгнать»
капиталистов, а затем уже приняться за строительство социалистического строя
полностью выявилась в его проектах внедрения в российскую экономику
«государственного капитализма», который он считал, как уже говорилось
в предшествующих главах, наиболее верным путем к построению
социализма.
Характеристика Ленина как страстного приверженца раннего
марксизма, игнорирующего последующее развитие идей Маркса и Энгельса,
была бы неполной, недостаточной, если бы мы не остановились на его
борьбе против тех течений в марксизме, которые он бичевал как оппорту-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 10.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 312.

Пламенный приверженец раннего марксизма
437
нистические и ревизионистские.
В 1899 г. Ленин выступает против «Credo» (манифеста),
опубликованного группой т. н. «экономистов» (С.Н. Прокопович, Е.Д. Кускова
и др.), в котором западноевропейская социал-демократия
характеризуется следующими цитируемыми Лениным словами: «...ее стремление к
захвату власти преобразуется в стремление к изменению и реформированию
современного общества в демократическом направлении,
приспособлению к современному положению вещей, с целью наиболее удачной,
наиболее полной защиты прав (всяческих) трудящихся классов». Этой в
общем правильной констатации Ленин противопоставляет задачу
революционного штурма капитализма, который должен быть подготовлен всей
пропагандистской и организаторской деятельностью социал-демократии.
«Пролетариат должен стремиться к основанию самостоятельных
политических рабочих партий, главной целью которых должен быть захват
политической власти пролетариатом для организации социалистического
общества» . Таким образом, уже в конце XIX века, с самого начала
своей политической деятельности Ленин четко формулирует свое понимание
противоположности между марксизмом, непосредственно направленным,
по его мнению, на подготовку пролетарской революции, и реформизмом,
или оппортунизмом, который сводит важнейшую задачу социал-демокра-
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 305.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 34, с. 230. Это убеждение
основоположников марксизма полностью разделял и современник Ленина К. Каутский, который в
период российской революции 1905 г. писал: «(...русские дела заставляют меня думать, что по
всей Европе предстоят великие битвы и перевороты» (Каутский К. Этика и
материалистическое понимание истории. СПб., 1906, с. 5). Каутский, который в эти годы считался
Лениным наиболее выдающимся западноевропейским марксистом, неоднократно
возвращался в этой мысли в других своих работах. Это не могло не вдохновлять Ленина, не
укреплять его убеждения в своеобразной исключительности России в качестве
революционного авангарда в европейском социалистическом движении. Можно согласиться с П.
Андерсоном, который пишет, что Ленин «исходил в своей деятельности из осознания
фундаментального исторического различия между Западной и Восточной Европой»
(Anderson P. Considerations on Western Marxism. London, 1976, p. 117). Запад с
буржуазными революциями покончил, в то время как в Восточной Европе они лишь начались,
причем благодаря изменившимся историческим условиям они существенно отличаются от
буржуазных революций XIX века (не говоря уже о более ранних буржуазных
революциях), что создает условия для непосредственного перехода к революции пролетариата.

438
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
тии к борьбе за насущные (прежде всего, экономические) интересы
рабочего класса путем демократизации буржуазного общества.
«Оппортунизм, — разъясняет Ленин, — состоит в том, чтобы
жертвовать коренными интересами, выгадывая временные частичные выгоды.
Вот в чем гвоздь, если брать теоретическое определение оппортунизма» .
Временными, частичными интересами, в отличие от коренных
(завоевание политической власти пролетариатом), Ленин называет
экономические интересы рабочего класса. Соответственно этому он «уточняет»
утверждение авторов «Манифеста Коммунистической партии», согласно
которому классовая борьба пролетариата всегда является политической
борьбой, т. е. если не прямо, то опосредованным образом устремлена к
завоеванию политического господства рабочим классом. Ленин же
утверждает, что борьба пролетариев против капиталистов лишь тогда
становится классовой борьбой, когда она превращается в борьбу за власть, т. е.
в политическую борьбу в узком смысле этого слова* .
В первой главе этой работы, анализируя борьбу Ленина с
«экономистами», я приводил его высказывания о том, что тред-юнионизм, т. е.
организованная профсоюзная борьба рабочего класса за свои
непосредственные интересы, в сущности, чужд революционному стремлению
уничтожить капиталистические общественные отношения, чужд
революционной социалистической идеологии, которая и должна быть
внесена в рабочее движение извне. Если Маркс и Энгельс считали
пролетариат социалистическим по самой своей природе классом, то Ленин
фактически пересмотрел это воззрение и в данном случае высказывал
гораздо более правильную точку зрения.
Выступления Э. Бернштейна с его получившей широкую известность
книгой означало оформление еще при жизни Маркса и Энгельса
зародившегося критического отношения к марксизму, развившегося внутри
марксизма и получившего, по-видимому, вследствие этого наименование
ревизионизма. Ленин, так же как и Каутский, Плеханов и другие марксисты,
выступал с резкой критикой бернштейнианства, обвиняя его прежде
всего в отказе от идеи пролетарской революции, в подмене этой идеи
реформистской проповедью углубления демократических преобразований,
которые понимались Бернштейном как единственно возможный в
цивилизованном обществе путь осуществления задач социалистического
движения.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 74.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 33, с. 22.

Пламенный приверженец раннего марксизма
439
Бернштейн утверждал, что всеобщее избирательное право является
альтернативой революции, т. е. лишает ее всякого оправдания, так как
демократия в своем последовательном развитии упраздняет политическое
господство какого бы то ни было класса. Идея диктатуры пролетариата
отвергалась Бернштейном как несовместимая с демократией.
Превращение средств производства в государственную собственность означает,
доказывал Бернштейн, невероятное усложнение управления
производством, что сделает его менее эффективным, чем прежде. Социалистическое
обобществление, с точки зрения Бернштейна, предполагает широкое
развитие профсоюзных организаций, местного самоуправления, рабочих
кооперативов. Без таких организаций «так называемое общественное
присвоение орудий производства имело бы следствием, вероятно, только
безмерную растрату производительных сил, ряд бессмысленных
экспериментов и бесцельные насильственные меры; политическое
господство рабочего класса могло бы осуществиться лишь в форме
диктаторской революционной власти, поддерживаемой террористической
диктатурой...» .
Нет необходимости входить в оценку этих положений Бернштейна:
история в значительной мере подтвердила его констатации и прогнозы,
которые без сколько-нибудь серьезного анализа отвергались Лениным,
Плехановым, Каутским и другими ортодоксальными марксистами,
которыми сама идея ревизии, т. е. критической проверки основ марксизма,
трактовалась не иначе, как идейное предательство.
Ленин писал: «Конечная цель — ничто, движение — все», это
крылатое словечко Бернштейна выражает сущность ревизионизма лучше
многих длинных рассуждений. От случая к случаю определять свое
поведение, приспособляться к событиям дня, к поворотам политических
мелочей, забывать коренные интересы пролетариата и основные черты всего
капиталистического строя, всей капиталистической эволюции,
жертвовать этими коренными интересами ради действительных или
предполагаемых выгод минуты, — такова ревизионистская политика» . Нельзя,
конечно, согласиться с этим определением ревизионизма, который
представляет собой не политиканство, приспосабливающееся «к поворотам
политических мелочей», а вполне определенную, последовательную
политику и также вполне оправданную критическую позицию относительно
основ марксизма. Приведенные выше некоторые положения Бернштейна
Там же, с. 374.
Ленин В.И. Поли., собр. соч., т. 15, с. 228.

440
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
убедительно опровергают ленинское, пренебрежительно-легкомысленное
определение ревизионизма.
Трудно допустить, что Ленин недостаточно был знаком с работами
Маркса и Энгельса. Но если это так, то почему он игнорирует тот факт,
что фраза Бернштейна «Конечная цель — ничто, движение — все» не
отличается в принципе от ряда высказываний позднего Энгельса, с
которым Бернштейн, ставший его душеприказчиком, находился в особенно
близких отношениях. Я имею прежде всего в виду интервью газете
«Фигаро», данное Энгельсом в 1893 г. В нем Энгельс на вопрос «какую вы,
немецкие социалисты, ставите себе конечную цель?» со всей
определенностью отвечает: «У нас нет конечной цели. Мы сторонники постоянного
непрерывного развития, и мы не намерены диктовать человечеству какие-
то окончательные законы» . Можно допустить, что Ленину осталось
неизвестным это интервью Энгельса. Но он, безусловно, был хорошо
знаком с его работой «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой
философии», где черным по белому написано: «История так же, как
и познание, не может получить завершения в каком-то совершенном,
идеальном состоянии человечества; совершенное общество, совершенное
«государство», это — вещи, которые могут существовать только в
фантазии. Напротив, все общественные порядки, сменяющие друг друга в
ходе истории, представляют собой лишь преходящие ступени бесконечного
развития человеческого общества от низшей ступени к высшей» .
Можно, следовательно, сказать, что обличаемая Лениным формула
Бернштейна в принципе не отличается от высказываний Энгельса, если, конечно,
отвлечься от ее парадоксально-философского словесного выражения.
Ленин не проводит принципиального различия между оппортунизмом,
реформизмом, ревизионизмом. И он прав, ибо эти по-разному именуемые
течения в рабочем движении едины по своему содержанию, которое
весьма существенно, хотя бы уже потому, что оно противопоставляет идее
пролетарской революции идею социальных реформ, которые призваны
трансформировать капитализм и благодаря этому осуществить те
программные требования социалистического движения, которые, как показал
исторический опыт, осуществимы без упразднения частной
собственности на средства производства.
Ленинская критика оппортунизма, реформизма, ревизионизма
является вместе с тем попыткой выявления его истоков, так же как и причин его
влияния в рабочем движении. Теоретическое содержание этих течений
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 9, с. 382.

Пламенный приверженец раннего марксизма
441
Ленин запросто определяет как буржуазное (правда, замаскированное,
дабы обмануть рабочих). Буржуазная идеология господствует в
капиталистическом обществе: этим объясняется ее влияние в рабочем движении.
Не ограничиваясь этим указанием на социальные истоки и теоретическое
содержание указанных течений, Ленин стремится вскрыть их классовые
корни. И здесь он чаще всего указывает на интеллигенцию, которая
представляется ему главным проводником буржуазного влияния на
пролетариат, поскольку она не принадлежит к господствующим классам,
капиталистам и помещикам, и занимает по видимости нейтральную социальную
позицию. Ленин пишет: «Влияние помещиков на народ не страшно.
Обмануть сколько-нибудь широкую рабочую и даже крестьянскую массу
сколько-нибудь надолго им не удастся. Но влияние интеллигенции,
непосредственно не участвующей в эксплуатации, обученной оперировать
с общими словами и понятиями, носящейся со всякими «хорошими»
советами, иногда по искреннему тупоумию возводящей свое междуклассовое
положение в принцип внеклассовых партий и внеклассовой политики, —
влияние этой буржуазной интеллигенции на народ опасно. Тут, и только
тут есть налицо заражение широких масс, способное принести
действительный вред, требующее напряжения всех сил социализма для борьбы
с этой отравой» . В этом высказывании поражает прежде всего явно
несогласованный ход мыслей. С одной стороны, констатируется
«межклассовое положение» интеллигенции и то, что она не участвует в эксплуата-
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 11, с. 222. Это конкретное положение,
носящее характер революционной директивы, Ленин оправдывал общими социологическими
тезисами относительно решающей роли революционного насилия в истории классового
общества. «Единственной действительной силой, вынуждающей перемены, является лишь
(курсив мой. — Т.О.) революционная энергия масс» (Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 30,
с. 282). Разумеется, это не единственное высказывание Ленина относительно решающей
движущей силы истории. В 1905 г. Ленин писал: «Великие вопросы в жизни народов
решаются только силой» (Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 11, с. 123). Этот тезис Ленин
вновь и вновь повторяет в ряде своих последних работ.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 11, с. 39. В этой же работе Ленин трезво
констатирует: «...степень экономического развития России (условие объективное) и
степень сознательности и организованности широких масс пролетариата (условие
субъективное, неразрывно связанное с объективным) делают невозможным немедленное полное
освобождение рабочего класса» (там же, с. 6). Однако в этой же работе, как показано
выше, Ленин обосновывал необходимость перехода от буржуазной революции к революции
социалистичес кой.

442
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
ции трудящихся, а с другой стороны, она именуется буржуазной
интеллигенцией и, следовательно, принадлежащей к господствующему классу,
буржуазии. Что же касается искреннего тупоумия, которое
приписывается интеллигенции, то в этой характеристике выражено искреннее
отношение Ленина к интеллигенции, которая постоянно третируется им как
интеллигентщина, нередко также как гнилая интеллигентщина. Чем
объяснить это отношение к интеллигенции, к интеллигентам, которые
составляли, по-видимому, большинство членов большевистской партии,
особенно в дореволюционный период? Мне представляется невозможным
найти какое-либо объяснение этому факту, кроме одного: интеллигенты
склонны к инакомыслию, они стремятся выработать собственное мнение
по каждому вопросу, в обсуждении которого они участвуют; они нередко
скептически относятся к вышестоящим персонам, руководителям, не хотят
бездумно подчиняться их указаниям, приказам. Можно согласиться
с И. Шумпетером, который, характеризуя интеллектуалов, т. е. наиболее
квалифицированных представителей интеллигенции, подчеркивает: «Эта
группа живет критикой и в целом ее преуспеяние зависит от
язвительности ее критицизма. Вместе с тем критика отдельных лиц и отдельных
явлений фатально перерастает — когда нет ничего святого — в критику целых
классов и институтов» .
Ленин, естественно, не питал симпатии к такого рода интеллигентам,
если даже они не отличались отрицанием всего святого. Он с самого
начала стремился к созданию такой партии, которая была бы жестко
централизованной организацией, члены которой занимались бы поменьше
дискуссиями и побольше неукоснительным выполнением заданий
руководящего центра. В работе «Шаг вперед, два шага назад» Ленин
подвергает критике резолюцию, предложенную меньшевиками на съезде
РСДРП. В этой резолюции большевики характеризуются как
приверженцы «системы самодержавно-бюрократического управления партией»,
сторонники бюрократического централизма, который «ставит на первый
план не внутреннее объединение, а внешнее, формальное единство,
осуществляемое и охраняемое чисто механическими средствами, путем
систематического подавления индивидуальной инициативы и общественной
самодеятельности» . Ленин саркастически критикует этот
меньшевистский проект резолюции как интеллигентское неприятие пролетарской
дисциплины. Показательно в этом смысле следующее утверждение
Ленина: «Обилие представителей радикальной интеллигенции в рядах наших
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 8, с. 237.

Пламенный приверженец раннего марксизма
443
марксистов и наших социал-демократов сделало и делает неизбежным
наличность порождаемого ее психологией оппортунизма в самых различных
областях и в самых различных формах» . Яснее, пожалуй, не скажешь.
Однако история КПСС свидетельствует о том, что меньшевистская критика
организационных принципов партийного строительства была явно
недалека от истины.
Негативистское отношение Ленина к интеллигенции нередко
приобретает резко выраженную эмоциональную окраску. Вот один из примеров:
письмо A.M. Горькому от 15 сентября 1919 года. Горький обратился
к Ленину, защищая некоторых репрессированных ЧК интеллигентов,
Ленин же в своем ответе писателю третирует «интеллигентиков», как
«лакеев капитализма, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а г.
2
. . .» .
Интеллигенция, конечно, разнородна. Есть в ней такие слои, которые
видят в капитализме единственно возможную форму цивилизованного
общества. Но есть, пожалуй, более значительный слой интеллигенции,
который критически относится к буржуазному устройству общества,
поддерживает рабочее движение или даже участвует в нем. Рассматривать
интеллигенцию, не учитывая ее разнородности, считать интеллигенцию
виновной в возникновении того, что получило название оппортунизма,
реформизма, ревизионизма, конечно, ошибочно, хотя теоретиками,
идеологами этих течений выступали, естественно, те или иные интеллигенты.
Но ведь и теоретиками марксизма, идеологами большевизма также были
не пролетарии, а интеллигенты, к которым, кстати сказать, относился
и Ленин, так же как и его ближайшие соратники.
Но вернемся к вопросу о классовых и идейных истоках оппортунизма,
реформизма, ревизионизма. Напомню, что Ленин в работе «Что делать?»
теоретически обосновывает тезис, что массовое организованное рабочее
* Нельзя не отметить, что в период революции 1905 года Ленин, несмотря на
свою концепцию перерастания буржуазной революции в революцию социалистическую,
полностью разделял эту марксистскую точку зрения. Он писал: «Достижение этой цели,
уничтожение частной собственности на средства производства, требует очень высокого
развития производительных сил капитализма и громадной организованности рабочего
класса» (Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 10, с. 270). Ленин не пытался доказывать, что
эти предпосылки наличествуют в России, что не мешало ему делать ставку на
социалистическую революцию.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 45, с. 381.

444
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
движение, формой которого являются профсоюзы (тред-юнионы) не
подымается выше борьбы за непосредственные, насущные интересы рабочих,
и революционное социалистическое сознание должно быть в него внесено
извне, к чему, собственно, и сводится задача социал-демократии. Этот
в высшей степени важный тезис говорит о том, что массовое рабочее
движение в той мере, в какой оно носит организованный характер, не
является, в сущности, революционным. Восстания пролетариев, которые имели
место в европейских странах в XVIII и первой половине XIX веков,
предшествовали возникновению массового организованного рабочего
движения. Ленин справедливо характеризует тред-юнионизм как
оппортунистическое, реформистское движение и идеологию. Отсюда нетрудно сделать
вывод, которого, однако, не делает Ленин, что главным источником
оппортунизма в социалистическом движении является организованная в
профсоюзы масса пролетариата, которая отнюдь не стремится к уничтожению
капитализма и преследует задачи, осуществимые в большей или меньшей
мере в рамках этого общественного строя. Этим, конечно, и объясняется тот
общеизвестный факт, что не марксистские (коммунистические), а социал-
демократические партии, давно отказавшиеся от ставки на пролетарскую
революцию и диктатуру пролетариата, являются массовыми пролетарскими
партиями. Существенно также отметить и тот факт, что
социал-демократические партии в XX веке являются организациями, объединяющими в
своих рядах наряду с рабочими и другие социальные группы трудящихся, в том
числе и определенную часть интеллигенции. Каутский еще в конце XIX
века, при жизни Энгельса не без основания утверждал, что
социал-демократия все более и более становится «народной партией в том смысле, что она
становится представительницей не только промышленных наемных
рабочих, но и всех трудящихся и эксплуатируемых слоев, т. е. огромного
большинства населения, которое обычно называют народом» .
Таким образом, борьба Ленина против оппортунизма, реформизма,
Там же, с. 382. Эти положения Ленина являются не только пересмотром
основных идей Маркса и Энгельса, основ «научного социализма», но и отказом от
собственных воззрений, высказывавшихся уже после победу Октябрьской революции, когда
Ленин утверждал, что переход к социалистическому общественному строю становится
возможным «при условии, что основные экономические, социальные, культурные
и политические предпосылки этого в достаточной степени созданы капитализмом» (Ленин
В.И. Поли. собр. соч., т. 36, с. 130—131). Пересмотр Лениным этого положения
фактически означал и ревизию одного из основных положений исторического материализма,
согласно которому общественное развитие есть естественно исторический процесс.

Пламенный приверженец раннего марксизма 445
ревизионизма оказывается при ближайшем рассмотрении борьбой против
действительных тенденций развития рабочего движения, тенденций,
которые в наше время настолько очевидны, что их не оспаривают даже
самые ревностные приверженцы марксизма. Марксистские
(коммунистические) партии представляют собой в современных капиталистических
странах, в сущности, малочисленные сектантские группы. Итальянская
коммунистическая партия, являвшаяся в этом отношении исключением,
прекратила свое существование по собственной инициативе.
Французская коммунистическая партия, являвшаяся второй по своей численности
в капиталистических странах Европы, непрерывно утрачивает свое былое
влияние. О других европейских коммунистических партиях едва ли стоит
говорить, ибо их численность и влияние совершенно ничтожны.
Утверждение Ленина, что к концу XIX века марксизм «уже побеждает
безусловно все прочие идеологии рабочего движения», а к 90-м годам «эта
победа была в основных чертах завершена» , совершенно выпускает из
виду основную, господствующую идеологию рабочего движения, т. е.
тред-юнионизм, массовое профсоюзное сознание рабочего класса.
Следовательно, в борьбе между ленинизмом и оппортунизмом правда
оказалась на стороне последнего. И хотя в России победили ленинцы,
большевики, история практически доказала, что правда была на стороне
Плеханова и его сторонников, меньшевиков, которые, осознавая необходимость
буржуазно-демократической революции в России, стремились к
максимальному расширению демократии и считали принципиально
несостоятельной, авантюристической большевистскую установку на
осуществление социалистической революции.
Здесь уместно привести следующее положение Ленина, которое он
прежде всего относил к пролетариату: «Классы не ошибаются: в общем и
целом они намечают свои интересы и свои политические задачи
соответственно условиям борьбы и условиям общественного развития» . Если
согласиться с этим отнюдь не бесспорным тезисом (классы не являются чем-то
единым, они объединяют существенно различные социальные группы),
который все же заключает в себе определенную истину, то становится
несомненным, что тред-юнионистская (оппортунистическая) идеология
рабочего движения внутренне присуща ему, а отнюдь не привнесена извне в
результате буржуазного идеологического воздействия на пролетарские массы.
Но отсюда следует роковой не только для Ленина, но всего большевизма вы-
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 4, с. 163.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 41, с. 42.

446
ГЛАВА VU. Ленин как марксист
вод, что марксизм, несомненно способствовавший развитию рабочего
движения и его социальным достижениям, все же не может рассматриваться как
идеология современного организованного рабочего класса
капиталистических стран.
ЭВОЛЮЦИЯ ВОЗЗРЕНИЙ В.И. ЛЕНИНА
НА ДЕМОКРАТИЮ
Социал-демократическая партия, как свидетельствует само ее название,
связывает в единое целое борьбу за демократические преобразования
в рамках буржуазного общества с борьбой за социализм, т. е. за
уничтожение буржуазных общественных отношений. Марксизм сочетает в себе
последовательную критику буржуазно-демократических иллюзий, т. е.
представлений, будто бы демократизация общества есть достаточное
условие для решения всех социальных проблем, с признанием
всемирно-исторического значения демократических преобразований,
осуществляющих разделение законодательной, исполнительной и судебной властей,
упраздняющих сословные привилегии, устанавливающих равенство всех
граждан перед законом, гражданские свободы, всеобщее избирательное
право и т. д. Тот факт, что Маркс и Энгельс характеризовали диктатуру
пролетариата как «завоевание демократии», убедительно говорит о том.
* Следует, впрочем, отметить, что Ленин далеко не всегда умаляет значение
экономической борьбы рабочего класса. В ряде случаев он признает, что лишь на путях
экономической борьбы пролетарии осознают необходимость политической борьбы. Так,
например, в одной из своих дореволюционных статей он справедливо констатирует:
«Масса втягивается в движение, энергично участвует в нем, высоко ценит его и развивает
героизм, самоотверженность, настойчивость и преданность великому делу не иначе, как при
улучшении экономического положения работающего... Добиваясь улучшения условий
жизни, рабочий класс поднимается вместе с тем и морально, и умственно, и политически,
становится более способным осуществлять свои великие освободительные цели» (Ленин
В.И. Поли. собр. соч., т. 21, с. 39). Однако ленинское понимание великих целей отнюдь
не совпадает даже с наиболее долговременными задачами, которые встают перед
организованным рабочим движением, если оно в той или иной форме воспринимает
социалистические идеи. В этом смысле можно сказать, что данная Лениным оценка тред-юнионизма
сохраняет свое значение и в современную эпоху и, более того, подтверждается
современным историческим опытом гораздо больше, чем в прошлом.

Пламенный приверженец раннего марксизма
447
что социалистическое переустройство общества мыслилось ими как
всемерное всестороннее развитие демократических институтов, качественно
отличных от неизбежно ограниченных буржуазно-демократических
порядков.
Ленин с первых шагов своей политической деятельности решительно
настаивал на неразрывной связи социалистических и демократических
задач, стоящих перед социал-демократией. В статье «Задачи русских
социал-демократов» он говорит «о невозможности успешной борьбы за
рабочее дело без достижения политической свободы и демократизации
политического и общественного строя России»1. Больше того, он даже
связывает пролетарскую борьбу за демократию с решением вопроса о
завоевании политической власти пролетариатом: «...только пролетариат
способен до конца довести демократизацию политического и
экономического строя, ибо такая демократизация отдала бы этот строй в руки
рабочих» .
Не следует думать, что Ленин здесь допускает мирные
социалистические преобразования в рамках капиталистического строя. Довести до
конца демократизацию не только политического, но и экономического строя
означает, с точки зрения Ленина, осуществление пролетарской
революции. Демократизация в буржуазном обществе неизбежно ограничена,
поскольку существует социальное неравенство, и буржуазия является
политически господствующим классом. Но сколь ни существенно это
обстоятельство, оно не дает никаких оснований сомневаться в реальности
демократических прав и свобод, утверждение которых всегда и везде
является завоеванием борющихся за демократию классов. Поэтому, говоря
о задачах социал-демократического движения, Ленин подчеркивает:
«...самым насущным требованием рабочих и первой задачей влияния
рабочего класса на государственные дела должно быть достижение
политической свободы, т. е. прямого, обеспеченного законами (конституцией)
участия всех граждан в управлении государством...» Эта задача
рассматривается Лениным как достижимая в рамках капиталистического строя,
утвердившегося благодаря победе буржуазно-демократической
революции, уничтожившей феодальные общественные отношения.
В 1902 г. в «Проекте программы российской социал-демократической
партии» Ленин следующим образом формулирует первый пункт
программы-минимум, рассчитанной на выполнение до социалистической
революции, т. е. в условиях капитализма: «...самодержавие народа, т. е. сосредо-
Бернштейн Э. Исторический материализм. СП 6., 1901, с. 240.

448
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
точение всей верховной государственной власти в руках
законодательного собрания, составленного из представителей народа» . Не следует
думать, что Ленин провозглашает здесь невыполнимую в рамках
буржуазного строя задачу. Конечно, выражение «самодержавие народа» едва ли
является адекватной характеристикой самых демократических порядков
в самой демократической буржуазной стране. Но не следует забывать,
что Ленин писал указанный выше проект социал-демократической
программы в эпоху, когда в развитых капиталистических странах Европы
были уже завершены буржуазно-демократические преобразования и
всеобщее избирательное право формально выступало как самодержавие
народа, хотя на деле оно, конечно, не было таковым. Я не исключаю также
того, что выражение «самодержавие народа» органически связано с
ленинской концепцией перерастания буржуазно-демократической
революции в революцию социалистическую, поскольку эта концепция
намечается уже в первых работах Ленина и окончательно складывается в период
революции 1905 г.
Важно подчеркнуть, что, даже допуская возможность «самодержавия
народа», несмотря на политическое господство буржуазии (факт,
который Ленин, разумеется, ни в малейшей степени ни ставит под вопрос),
Ленин абсолютно свободен от идеализации возможностей и границ
демократии в буржуазном обществе. «Завоевание республики, — пишет
он, — гигантское завоевание для пролетариата, хотя для
социал-демократа республика не «абсолютный идеал», как для буржуазного
революционера, а лишь гарантия свободы для широкой борьбы за социализм» .
Первая мировая война рассеяла иллюзии значительной части социал-
демократов относительно почти неограниченных легальных
возможностей борьбы рабочего класса за коренное улучшение своих жизненных
условий. Война, как и следовало ожидать, привела к ограничению, а частью
даже упразднению значительной части гражданских прав и свобод.
Демократические завоевания рабочего класса — право на свободные
объединения, забастовки и т. д. — если и не отменяются формально, то
фактически оказываются под запретом вследствие введения чрезвычайных
законов. При этом с особенной наглядностью выступает тот далеко не
всегда очевидный факт, что в самом демократическом капиталистическом
обществе, несмотря на провозглашаемое самодержавие народа,
политически господствующей силой является буржуазия. Разумеется, для
марксиста констатация такого положения вещей — не открытие. Маркс и Эн-
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 17, с. 24.

Пламенный приверженец раннего марксизма
449
гельс критически исследовали буржуазную демократию, вскрыли ее
экономическую основу, ее классовый характер, что, однако, не привело их
к отрицанию реальности демократических институтов и значения
гражданских прав и свобод при капитализме. То же, как было показано ранее,
относится и к цитированным выше работам Ленина. Однако в период
Первой мировой войны и особенно в последующие годы взгляды Ленина
на демократию претерпевают радикальные изменения. В работе
«Империализм как высшая стадия капитализма», написанной в первой
половине 1916 г., Ленин пытается теоретически обосновать это изменение
своих воззрений. Империализм, утверждает он, есть монополистический
капитализм, что означает подавление свободной конкуренции
монополиями. Этому экономическому процессу в политической области
соответствует прямое подавление демократических завоеваний
трудящихся, замена демократических порядков всевластной диктатурой
капитала. Империализм, утверждал Ленин, есть реакция по всей линии.
«Империализм есть отрицание демократии» .
По Ленину, получалось, что европейские буржуазные государства,
в особенности те, которые он называл империалистическими
государствами (Англия, Франция, Германия прежде всего), стали в конце XIX
века, т. е. с началом «эпохи империализма», менее демократическими, чем
они были прежде. Это сугубо ошибочное воззрение совершенно
игнорирует тот факт, что массовое организованное рабочее движение, массовые
социалистические партии, сложившиеся в последней трети XIX века в
западноевропейских странах, являются не только в высшей степени
важными демократическими завоеваниями трудящихся, но и убедительным
показателем уровня демократизации буржуазного общества. Поэтому
рисовать «эпоху империализма» как эпоху упразднения или хотя бы
ограничения демократических завоеваний предшествующего времени,
значит абсолютизировать некоторые свойственные монополистическому
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 563.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 275. Г.В. Плеханов, как и Энгельс
утверждает, что для материалистического понимания истории «совершенно естественно
отрицательное отношение ко всякого рода попыткам найти наилучшую общественную
систему: наилучшей общественной системой является в каждое данное время та общественная
система, которая наиболее соответствует состоянию общественных производительных
сил» (Плеханов Г.В. Иэбр. философ, произведения, т. III, с. 692). Это положение лишь
по форме отличается от бернштейновского отрицания «конечной цели».

450
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
капитализму черты и недооценивать (разумеется, невольно) громадную
роль рабочего движения в демократизации западноевропейских
капиталистических стран конца XIX века. Такая недооценка не может не
удивлять, поскольку Ленин в других своих работах (и в иной связи)
неоднократно указывал на органическую связь демократических
преобразований при капитализме с развитием организованного массового рабочего
движения. В наши дни несостоятельность ленинских представлений об
антидемократическом характере «эпохи империализма» настолько
очевидна, что совершенно не нуждается в каких-либо пояснениях.
Изменение воззрений Ленина на демократию происходило не без
противоречий, не без колебаний, казалось бы совершенно чуждых его
натуре. Сошлюсь на такую работу Ленина, как «Государство и революция»,
написанную накануне Февральской революции. Достаточно вникнуть
в ее содержание, чтобы ясно увидеть, как путем перестановки логических
акцентов совершается переход от позитивной оценки демократических
институтов буржуазного общества к совершенно другой, прямо
противоположной. С одной стороны, мы здесь читаем, что «в капиталистическом
обществе, при условии наиболее благоприятного развития его, мы имеем
более или менее полный демократизм в демократической республике».
А с другой стороны, тремя страницами ниже Ленин категорически
заявляет: «...в капиталистическом обществе мы имеем демократию
урезанную, убогую, фальшивую, демократию только для богатых, для
меньшинства» . Это не просто констатация (безусловно, необходимая)
противоречивости демократии в условиях капитализма, это — несомненный
переход от признания демократии в буржуазном обществе (при наличии
«наиболее благоприятного развития») к ее решительному отрицанию.
Отрицание реальности гражданских прав и свобод при капитализме
все более и более превращается в лейтмотив ленинских рассуждений о
демократии. Буржуазная демократия, все чаще и чаще повторяет Ленин,
на словах обещает равенство и свободу, на деле же не дает ни того, ни
другого. Буржуазная демократия, утверждает Ленин, есть демократия
пышных фраз, торжественных слов, велеречивых обещаний, которыми
прикрывается несвобода трудящихся, их угнетение, порабощение
буржуазией. При этом, однако, Ленин не отрицает необходимости исторически
сложившихся демократических форм после завоевания пролетариатом
государственной власти. В 1915 г. в статье «О лозунге Соединенных
штатов Европы» он вслед за Энгельсом, утверждавшим, что демократичес-
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 16, с. 39—40.

Пламенный приверженец раннего марксизма
451
кая республика есть готовая форма диктатуры пролетариата, заявляет:
«Политической формой общества, в которой побеждает пролетариат,
свергая буржуазию, будет демократическая республика...» Но через два
года в упоминавшейся выше работе «Государство и революция» Ленин,
по существу, отвергает это положение, противопоставляя ему такую
категорическую формулу: «Пока есть государство, нет свободы. Когда
будет свобода, не будет государства» . Смысл этой формулы раскрывается
утверждением, что всякое государство есть диктатура того или иного
класса. С этой точки зрения типологические различия между
демократическими и недемократическими государствами не являются
существенными (а значит, и сущностными) различиями.
В период, предшествующий Первой мировой войне, Ленин говорил
о неизбежности, необходимости диктатуры для осуществления успешной
революции. «Вспомним слова Маркса в 1848 г. о необходимости
диктатуры в революции и справедливые насмешки Меринга над людьми,
обвинявшими Маркса в том, будто он хотел введением диктатуры осуществить
демократию» . Маркс действительно и неоднократно говорил о
необходимости диктатуры в качестве временного состояния революционной власти,
утверждающей свои властные полномочия в ходе революции. Но он
никогда не высказывался в том духе, что утвердившаяся после революции власть
обязательно должна быть диктатурой. Он был далек от того, чтобы
отождествлять диктатуру и государственную власть, а тем более демократию
и диктатуру. В отличие от Маркса, Ленин приходит к выводу, что
диктатура необходима не только в революции, она образует сущность всякого,
в том числе и демократического государства. С этой точки зрения
противопоставление демократии диктатуре лишено всякого смысла; эти
противоположности, в сущности, тождественны. «Формы буржуазных
государств, — указывает Ленин, — чрезвычайно разнообразны, но суть их
одна: все эти государства являются так или иначе, но в последнем счете
обязательно диктатурой буржуазии» . Таким образом, диктатура и
государственная власть трактуются как различные наименования одного и того
же общественного устройства.
Победа Октябрьской революции и установление «диктатуры
пролетариата» являются заключительным этапом в эволюции воззрений Ленина
на демократию. Еще в «Государстве и революции» Ленин, характеризуя
Schumpeter J. Capitalism, Socialism and Democracy. N.Y., 1942, p. 151.
См. Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 8, с. 349.

452
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
государственную власть, устанавливаемую после победы
социалистической революции, прежде всего подчеркивает, что она упраздняет
парламентаризм и разделение властей вообще, которое со времени Монтескье
всегда признавалось необходимой основой демократического устройства
общества. «Представительные учреждения остаются, но парламентаризма
как особой системы, как разделения труда законодательного и исполни-
з
тельного, как привилегированного положения для депутатов, здесь нет» .
Остается в таком случае лишь гадать, к чему нужны представительные
учреждения, если не будет избираемого народом законодательного органа,
т. е. парламента. Ленин не считает необходимым отвечать на этот вопрос,
и едва ли у него имеется сколько-нибудь удовлетворительный ответ на
него.
Свое отрицание разделения властей Ленин пытается подкрепить
ссылкой на ту характеристику Парижской Коммуны, которую давали Маркс
и Энгельс, указывавшие, что власть, установленная парижскими
коммунарами, была одновременно и законодательной и исполнительной
властью. Но Парижская Коммуна, просуществовавшая всего два с половиной
месяца, была временным революционным правительством, а не
государственной властью нормально функционирующего общества, не
находящегося в состоянии войны или революции. Поэтому ссылки на Парижскую
Коммуну, на ее оценку Марксом и Энгельсом никоим образом не
опровергают отрицания необходимости разделения властей. Действительным
источником этого отрицания является ленинская концепция диктатуры
пролетариата как надэаконной власти, которая, естественно,
несовместима с признанием парламентаризма как законодательной власти,
учрежденной демократическим волеизъявлением народа на основе всеобщего
избирательного права.
Уже в первые месяцы существования Советской власти Ленин
обрушивается на общепринятое понимание демократии как системы гражданских
прав и свобод, причем, как и следовало ожидать, больше всего достается
свободе, которая вообще трактуется как свобода эксплуататоров и,
следовательно, несвобода трудящихся. «То, что раньше называлось свободой,
это было свободой буржуазии надувать при помощи своих миллионов,
свободой использования своих сил при помощи этого надувательства. С
буржуазией и с такой свободой мы окончательно порвали. Государство, это —
учреждение для принуждений... Мы хотим организовать насилие во имя
Там же, с. 392.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 51, с. 48.

Пламенный приверженец раннего марксизма
453
интересов трудящихся» . Это заявление Ленина, как и другие его
высказывания после Октябрьской революции находятся в кричащем противоречии
с теми его дореволюционными выступлениями, в которых настойчиво
подчеркивалось первостепенное значение демократии как для завоевания
пролетариатом политической власти, так и для построения коммунистического
общества. Вот одно из его предреволюционных высказываний на эту тему:
«Социализм невозможен без демократии в двух смыслах: (1) нельзя
пролетариату совершить социалистическую революцию, если он не
подготовляется к ней борьбой за демократию; (2) нельзя победившему социализму
удержать своей победы и привести человечество к отмиранию государства
без осуществления полной демократии» .
Ленин неоднократно повторяет, что победоносный социализм
невозможен без осуществления полной демократии, но он никак не разъясняет,
в чем заключается полнота демократии, обеспечиваемая установлением
Советской власти. Правда, он постоянно подчеркивает, что Советская
власть означает поголовное привлечение всех трудящихся к управлению
государством. Конечно, если бы такое массовое участие рабочих и
крестьян в управлении государством было бы возможным и, к слову сказать,
необходимым, целесообразным с государственной точки зрения, можно
было бы действительно говорить о полной демократии, демократии в
буквальном смысле этого слова. Но ничего подобного нельзя сказать
о Советской власти ни в первые годы ее существования, ни в последующее
время. Диктатура пролетариата, точнее, диктатура большевистской
партии, репрессивная деятельность ЧК в небывалых в истории масштабах —
все это, несомненно, исключало реальное привлечение трудящихся масс
к управлению государством. Впрочем, вопрос может быть поставлен
иначе: не является ли управление государством такого рода
высококвалифицированной специализированной деятельностью, к которой в принципе не
могут быть привлечены не только все трудящиеся, но и подавляющая их
часть? Не является ли сама идея поголовного участия всех трудящихся
утопической, или, выражаясь современным языком, популистской идеей?
Мне думается, что положительный ответ на этот вопрос не требует
теоретического обоснования. Тем не менее я все же сошлюсь на специальное
исследование современного российского юриста-государствоведа, который
со всей определенностью отмечает: «Любая форма управления делами
государства не способна полностью обойтись без отчуждения большей или
меньшей части населения от власти, в частности от управления имущест-
Каутский К. Эрфуртская программа, с. 229.

454
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
вом, от правотворчества и применения законов. Это просто невозможно.
Одна из наиболее привлекательных идей коммунизма (и анархизма) —
каждый может непосредственно управлять государственными делами —
в начале XXI в. кажется еще более утопичной, чем в начале XX в.
Сохраняющаяся необходимость такого отчуждения сама по себе будет
воспроизводить основания зависимости гражданина от чиновника на протяжении
всей обозримой перспективы» . Соглашаясь с цитируемым автором, хочу
все же подчеркнуть, что заманчивая социальная идея, которую он
справедливо подвергает критике как утопическое воззрение, характеризует не
столько учение Маркса и Энгельса, сколько многочисленные
высказывания Ленина. Основоположники марксизма и Ленин в особенности
полагали, что завоевание власти пролетариатом упростит управление
государственными делами. Ленин пытался обосновать это убеждение в работе
«Государство и революция», доказывая в этой связи, что пролетарская власть
обойдется без чиновников, функции которых будут поочередно выполнять
сами рабочие. Это утопическое популистское убеждение было
практически опровергнуто уже в первые годы Советской власти, если, конечно,
согласиться с представлением, что это действительно была пролетарская
власть.
Ленин, безусловно, вполне осознавал, что провозглашенная его
устами задача Советской власти привлечь поголовно всех трудящихся к
управлению государством, так же как и задача упразднения чиновничества,
как особой социальной группы, ведающей государственными делами,
остаются далеко не решенными задачами. Тем не менее он
безапелляционно утверждал: «Пролетарская демократия в миллион раз демократичнее
всякой буржуазной демократии; Советская власть в миллион раз
демократичнее самой демократической буржуазной республики» .
Полемический характер этого и других аналогичных заявлений Ленина, так же как
и оперирование миллионами для большей убедительности таких
заявлений совершенно очевиден. Советская власть, т. е. диктатура
большевистской партии, с самого начала оказалась под огнем критики со стороны
действительных демократов, которые вовсе не были противниками
социалистической революции. Именно этим критикам большевистской
диктатуры Ленин и стремился доказать измеряемое миллионом превосходство
«пролетарской демократии» над любой, даже самой демократической
буржуазной республикой. На деле же эта диктатура, как и всякая
диктатура, представляла собой отрицание демократических институтов и норм.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 17, с. 18.

Эволюция воззрений В.И. Ленина на демократию 455
Ленин еще накануне Февральской революции в уже цитировавшейся
работе «Государство и революция» доказывал, что пролетарское
государство будет принципиально отличаться от всех ранее существовавших
государств, в которых власть принадлежала меньшинству населения,
эксплуататорским классам. Пролетарское государство, утверждал Ленин,
представляет собой, так сказать, полу-государство, т. е. государство,
которое начинает уже отмирать, так как в нем уже нет эксплуатируемых,
угнетенных классов. А поскольку демократия есть не что иное, как одна из
форм государства, то и она начнет отмирать. И Ленин указывает:
«...постоянно забывают, что уничтожение государства есть уничтожение также
1
и демократии, что отмирание государства есть отмирание демократии» .
Этот вывод Ленина, который он продолжает повторять уже после
установления Советской власти, убедительнейшим образом говорит о
принципиально отрицательном отношении Ленина к демократии, в которой он
не видит ничего другого, кроме одной из форм насилия, составляющего,
как постоянно подчеркивается им, сущность государства. Поэтому вслед
за этим выводом, в качестве теоретического подкрепления его, Ленин
заявляет, что демократия, как и всякое государство, всякая диктатура есть
«организация для систематического насилия одного класса над другим» .
В этой связи становится понятным, почему Ленин, доказывая
необходимость отказаться от названия «социал-демократическая партия» и
заменить его названием «коммунистическая партия», утверждал: «Слово
социал-демократия не только научно неверно в применении к
коммунистической партии. Оно теперь, после марта 1917 года, есть шора, одеваемая
на глаза революционному народу и мешающая ему свободно, смело,
самочинно строить новое» . Если в начале своей политической
деятельности Ленин постоянно подчеркивал единство социалистических и
демократических задач рабочего движения, то теперь, в дни
буржуазно-демократической революции, он радикально противопоставляет
социалистические задачи демократии, характеризуя ее как диктатуру
буржуазии. Отсюда и тезис об отмирании демократии вместе с
отмиранием государства.
Представим себе, хотя для этого и нет сколько-нибудь убедительных
оснований, что государство действительно когда-нибудь отомрет. Но
общество-то останется и необходимость организации взаимодействия
между людьми, продуктом которого и является общество, также останется.
Почему же должна отмереть демократическая организация взаимоотно-
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 16, с. 347.

456
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
шений между членами общества? Ответа на этот вопрос у Ленина мы не
найдем. Он даже не ставит этого, само собой напрашивающегося
вопроса, хотя речь, согласно марксизму, идет о коммунистическом будущем
человечества. Изображать его как упразднение демократии, значит, иметь
крайне узкое, до нельзя одностороннее, искаженное представление о
демократии, которая, как показывают исследования антропологов (и
работа Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и
государства»), зародилась и получила своеобразное развитие задолго до
возникновения государства, в доклассовом родовом обществе. Можно понять и,
в известной мере, оправдать критику Лениным демократии при
капитализме, несмотря на совершенно несостоятельное отождествление
демократии и диктатуры* . Однако тот факт, что Ленин исключает
возможность существования демократии без диктатуры, не лезет ни в какие
ворота.
Попробую все же объяснить это радикальное отрицание демократии,
к которому Ленин пришел в конечном итоге. Истоки этой, в сущности,
нигилистической позиции таятся в его отношении к либерализму. Я имею
в виду не отношение к российской конституционно-демократической
партии (кадеты), поскольку это особый, частный вопрос. Речь идет вообще
об отношении к либеральной традиции, из которой исторически выросли
самые радикальные, революционные формы демократизма. Ленин
признает, что либералы «представляют интересы буржуазии, которой
необходим прогресс и сколько-нибудь упорядоченный правовой строй,
соблюдение законности, конституции, обеспечение некоторой политической
свободы» . Эта характеристика либерализма указывает на его
положительное, прогрессивное содержание в эпоху буржуазной революции.
И все же такая характеристика либерализма неудовлетворительна,
поскольку она ограничивает понятие либерализма лишь буржуазным его
содержанием, несмотря на то что либерализм выдвинул, обосновал
непреходящие по своему значению принципы демократического правового
государства.
Обратимся снова к уже цитировавшемуся мною патриарху
либерализма Дж.Ст. Миллю. Главный пункт его теории — обоснование
приоритета гражданской свободы, понимаемой прежде всего как свобода
личности. Милль указывает на три основных аспекта этой свободы. Первый:
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 2, с. 450.
Там же, с. 455.
Там же, с. 107.

Эволюция воззрений В.И. Ленина на демократию
457
«...та сфера человеческой деятельности, которая имеет непосредственное
отношение к самому индивиду... Сюда принадлежит, во-первых, свобода
совести в самом обширном смысле этого слова, абсолютная свобода
мысли, чувства, мнения касательно всех возможных предметов, и практичес-
1
ких, и спекулятивных, и научных, и нравственных, и теологических» .
Второй аспект индивидуальной свободы: «...свобода выбора и
преследования той или иной цели, свобода устраивать свою жизнь сообразно со
своим личным характером», если это не идет во вред другим людям.
Третий вид «индивидуальной свободы, подлежащий тому же
ограничению, свобода действовать сообща с другими индивидуумами,
соединяться с ними для достижения какой-либо цели, которая не вредит
другим людям» . От характеристики видов свободы личности Милль
переходит к понятию свободного народа, враждебного любой форме
деспотической власти, которую он вправе свергнуть путем восстания,
если нет других путей для восстановления правового государственного
строя.
Свободный народ допускает также любую критику частной
собственности, если она не является покушением на существование этого вида
свободного осуществления человеческой деятельности. Мнение, что
«частная собственность есть воровство, — такое мнение, конечно,
должно быть неприкосновенно, пока оно не выходит из литературной сферы,
но оно может справедливо подвергнуто преследованию, если выражается
перед раздраженной толпой...» . Как мы видим, Милль предвосхищает
ставшую знаменитой книгу П. Прудона «Что такое собственность?», в ко-
Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 6, с. 206. В дни революции 1905 г. Ленин
прежде всего подчеркивал непосредственную заинтересованность рабочего класса в самых
широких демократических преобразованиях: «Без политической свободы немыслимо ни
полное развитие производительных сил в современном буржуазном обществе, ни широкая,
открытая и свободная классовая борьба, ни политическое просвещение, воспитание и
сплочение масс пролетариата» (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 10, с. 270). Это положение
свидетельствует о том, что демократизация буржуазного общества рассматривалась
Лениным как условие sine que non для победы социалистической революции. И в последующие
годы, примерно до начала Первой мировой войны, Ленин продолжал отстаивать,
обосновывать это демократическое убеждение: «Вне свободных демократических учреждений
нет и быть не может иного пути к социализму» (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 23, с.
277). Можно констатировать, что эти высказывания Ленина полностью совпадают с
воззрениями основоположников марксизма на роль демократии.

458
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
торой капиталистическая собственность была открыто объявлена кражей.
Ленин в своем отрицании либерализма ссылается на Маркса, который
в 1848 г. подвергал резкой критике Французское национальное собрание,
которое вместо активной революционной позиции, необходимой для
победы революции, предавалось рассуждениям, дискуссии о
необходимости гражданских прав и свобод. Маркс, однако, никогда не ставил под
вопрос демократические принципы, впервые сформулированные
теоретиками либерализма. Для него эти принципы были само собой разумеющимся
достоянием демократического движения, с развитием основных идей
которого Маркс связывал и свое учение. В этом отношении можно вполне
согласиться с Э. Бернштейном: «Что касается либерализма, как
мирового исторического движения, то социализм не только по времени, но и по
внутреннему своему содержанию является его законным наследником» .
Ленинское отрицание либерализма, которое не имеет ничего общего
с диалектическим «снятием», являющимся отрицанием отрицания,
удерживающим, сохраняющим положительное содержание того, что было
подвергнуто отрицанию, опирается не столько на Маркса, сколько на
Н.Г. Чернышевского, который писал: «Либералы почти всегда
враждебны демократии и почти никогда не бывают радикалами. Они хотят
политической свободы, но так как политическая свобода всегда страждет при
сильных переворотах в гражданском обществе, то и в самую свободу,
высшую цель своих стремлений, они желают входить постепенно,
расширять понемногу, без всяких по возможности сотрясений...» Но
Чернышевский, как известно, был утопическим социалистом
мелкобуржуазного толка, непосредственным предшественником народничества,
надеявшимся на то, что Россия сможет избежать капитализма
и непосредственно благодаря общинной крестьянской собственности
перейти к социализму. Отсюда понятно его враждебное отношение к
либерализму, как буржуазной идеологии, оправдывающей и даже
обосновывавшей необходимость развития капитализма.
Ленину, конечно, нельзя отказать в понимании исторической
необходимости и прогрессивности капиталистического способа производства.
Поэтому его согласие с той оценкой либерализма, которую дает
Чернышевский, совершенно неоправданно и может быть объяснено разве
только верой в то, что капиталистическая фаза развития человечества будет
пройдена в кратчайшие исторические сроки. Эту иллюзию питали,
правда, и основоположники марксизма, но у них не было ни малейших сомне-
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 10, с. 129.

Эволюция воззрений В.И. Ленина на демократию 459
ний в непреходящем историческом значении демократии.
Нет необходимости доказывать, что вопрос об отношении социализма
к демократии — центральный пункт всего социалистического учения
Маркса и Энгельса. И именно в этом пункте Ленин, скорее
бессознательно, чем сознательно, безусловно отходит от учения, которое он стремился
теоретически развивать и практически применять.
ОСНОВАТЕЛЬ СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА
И ЕГО РУКОВОДИТЕЛЬ
Согласно марксизму, коммунистическое переустройство общества
предполагает переходный период от капитализма к социализму, первой,
низшей стадией коммунизма, развитие которой должно в конечном итоге
привести к бесклассовому коммунистическому обществу. Маркс и
Энгельс не высказывались сколько-нибудь определенно относительно
продолжительности этого переходного периода, однако из всего содержания
марксизма можно сделать вывод, что он должен быть наименее
длительным в странах с наиболее высоким уровнем развития производительных
сил и соответствующим ему уровнем капиталистического обобществления
средств производства, что, как полагали Маркс и Энгельс, означало бы
полное поглощение (экспроприацию) мелкого и даже среднего
производства немногочисленными крупнейшими капиталистическими
предприятиями. Они-то и подлежали экспроприации в процессе социалистической
революции.
Ленину, конечно, были хорошо известны эти положения
основоположников марксизма; он неоднократно ссылался на них в своих
дореволюционных работах. Не может быть сомнений также и в том, что он не мог не
сознавать, что в стране, в которой свыше четырех пятых населения
составляло крестьянство, где, следовательно, преобладало мелкое частное
производство, переходный период, о котором писали Маркс и Энгельс,
должен быть достаточно длительным. Накануне Октябрьской революции
Ленин, рассчитывая на завоевание партией государственной власти,
вместе с тем со всей определенностью предупреждал: «Мы не можем стоять
за то, чтобы социализм «вводить» — это было бы величайшей
нелепостью. Мы должны социализм проповедовать» . Чем же объясняется тот
факт, что сразу после установления Советской власти, несмотря на повсе-
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 30, с. 70.

460
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
местную разруху, вызванную двумя революциями и начавшейся
гражданской войной, большевистская партия, руководимая и вдохновляемая
Лениным, приступила к введению (если можно так выразиться)
коммунистического строя? Вопрос, сформулированный таким образом, может
показаться читателю грубейшим искажением фактов, однако
нижеследующий анализ покажет его правомерность, как и то, что
понимали Ленин и его соратники под непосредственным переходом к
коммунизму.
Период от победы Октябрьской революции до перехода в нэпу
получил наименование «военный коммунизм», и в советской марксистской
литературе обычно подчеркивалась условность этого выражения, так же как
и то, что это была политика, необходимость которой была вызвана
разрухой, гражданской войной, галопирующей инфляцией, фактическим
развалом товарно-денежных отношений, истощением материальных ресурсов,
запасов продовольствия. Эти обстоятельства требовали от правительства
мобилизации и централизации остающихся ресурсов, введения твердых
цен, усиления денежной эмиссии и, прежде всего, запрещения свободной
торговли хлебом, введения карточной системы. Все эти мероприятия,
которые частью уже проводились царским правительством, были
абсолютно необходимы, но большевистская партия не ограничивалась их
проведением, она обосновывала их проведение не просто наличием
чрезвычайного, отчаянного положения страны, но необходимостью введения
коммунистического распределения. Казалось бы, не требуется особого
теоретического обоснования запрещение свободной торговли хлебом.
Однако Ленин объяснял это запрещение необходимостью перехода от
капитализма к коммунизму. «Свободная торговля хлебом есть возврат к
капитализму, к всевластию помещиков и капиталистов» . Отсюда,
естественно, следовал вывод, что речь идет не о временной, чрезвычайной мере,
которая будет отменена при улучшении экономических условий, хорошем
урожае, окончании гражданской войны, налаживании транспорта и т. п.
Приведенное положение Ленина обретает имплицитно присущую ему
установку на переход к бестоварным, безденежным, т. е.
коммунистическим, отношениям распределения стоит только поставить его в связь с
другим категорическим заявлением Ленина: «...деньги — это остаток
вчерашней экономики» . Именно в период т. н. военного коммунизма Ленин
написал «Проект программы РКП (б)», в котором провозглашается в
качестве неотложной задачи: «...неуклонно продолжать замену торговли
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 33, с. 87, 90.

Эволюция воззрений В.И. Ленина на демократию
461
планомерным, организованным в общегосударственном масштабе,
распределением продуктов». При этом подчеркивается необходимость
упразднения денег в недалеком будущем. Сразу их уничтожить «в первое время
перехода от капитализма к коммунизму представляется невозможным».
Но тут же ободряющая формулировка: партия «будет стремиться к
возможно более быстрому проведению самых радикальных мер,
подготовляющих уничтожение денег» . Нетрудно понять, что с этой точки зрения
продразверстка рассматривалась не просто как чрезвычайное
мероприятие, которое будет отменено при малейшем улучшении экономического
положения страны, а как необходимый элемент бестоварных,
безденежных, т. е. коммунистических, отношений. Речь, таким образом, шла не об
упорядочении этой экономической меры, о надлежащем, эквивалентном
снабжении крестьян промышленными изделиями, а об одной из форм
коммунистического переустройства общества.
Спрашивается, чем могла быть вызвана к жизни эта явно
противоречащая марксизму «стратегия» непосредственного перехода к
коммунистическому распределению? Может быть, все дело состояло в том, что
фактический, представлявшийся возможно безвыходным развал
товарно-денежных отношений подсказывал коммунистически мыслившим
руководителям страны возможность выхода из этого тупика путем
организации бестоварного, безденежного продуктообмена? Это соблазнительное
объяснение все же является недостаточным. Его следует дополнить
другим, пожалуй, более существенным обстоятельством. Революционные
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 26, с. 355.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 33, с. 95. Пояснением этого
парадоксального изречения Ленина может быть утверждение, которое мы находим в этой же работе:
«Обычно понятия «свобода)» и «демократия)» считают тождественными и употребляют
часто одно вместо другого... На деле демократия исключает свободу» (там же, с. 177). Это
мало что разъясняющее пояснение становится несколько более понятным, когда Ленин
в другой своей работе говорит об античном государстве, в котором демократия,
существовавшая для граждан древнегреческого полиса имела своей основой рабовладение.
«Свобода капиталистического общества всегда остается приблизительно такой же, какова была
свобода в древних греческих республиках» (там же, с. 87). Это значит, что свобода в
классово-антагонистическом обществе существует лишь для эксплуататорских классов. То
обстоятельство, что пролетариат в отличие от крепостного является человеком свободным от
личной зависимости, не относится, по-видимому, с точки зрения Ленина, к вопросу о
демократии, с чем, конечно, нельзя согласиться.

462
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
массы, разрушавшие капиталистическую организацию экономики,
меньше всего думали о длительном, трудном, сложном переходе от
проклятого капитализма к тому громогласно обещанному большевиками
счастливому общественному строю, который обеспечит благоденствие всем
людям труда. Воодушевленная коммунистическим идеалом значительная
часть членов большевистской партии и беспартийных рабочих не видела,
по-видимому, никакого выхода из потрясавшего страну кризиса, кроме
упразднения денег и перехода к натуральному продуктообмену.
Настроение масс, их стремление покончить со спекуляцией, непосредственно
связанной с денежным обращением и инфляцией, не могло не сказаться
на решении большевистской партии.
Коммунизм, именовавшийся также социализмом, понимался, как уже
указывалось выше, главным образом как система распределения
имеющихся запасов продовольствия и продукции промышленности. Поэтому
главным условием осуществления коммунизма (социализма) Ленин
считал строжайший учет имеющейся продукции, а также контроль за ее
распределением, дабы предотвратить ее расхищение. Сразу же после
установления советской власти, в ноябре 1917 года Ленин наставлял:
«Социализм — это учет. Если вы хотите взять на учет каждый кусок железа
и ткани, то это и будет социализм» . Это, мягко выражаясь, своеобразное
понимание сути социализма (коммунизма) Ленин настойчиво, неустанно
внушает и государственным руководителям, и всем трудящимся,
каждому из которых вменяется в первейшую обязанность постоянно
контролировать учет и распределение продукции, которой с каждым годом, вплоть
до введения нэпа, становилось все меньше и меньше в распоряжении
Советского государства. «Учет и контроль — вот главное, что требуется для
правильного функционирования коммунистического общества» .
Кронштадтское восстание, то есть вооруженное выступление против
большевистской партии (именно против партии, а не Советской власти)
одетых в матросские робы рабочих и крестьян, среди которых много
было активных участников Октябрьской революции, отрезвило Ленина
и других партийных руководителей, убедило их в том, что «военный
коммунизм», продразверстка и все мероприятия, направленные на введение
коммунизма, подлежат скорейшей отмене. В этом смысле восставшие
кронштадтские матросы, с которыми сурово расправились, заслуживали
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 19, с. 362.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 33, с. 35.
Там же, с. 48.

Эволюция воззрений В.И. Ленина на демократию 463
несомненной признательности: народ указал большевистской партии на
ее тяжелейшие заблуждения.
Надо признать, что Ленин сразу же усвоил урок, преподанный
партии кронштадтскими матросами. Сила партии, разъяснял он в этой
связи, может и должна выражаться в решительной и беспощадной критике
своих собственных заблуждений, в способности смотреть прямо в глаза
самой горькой истине, в энергии и последовательности в деле перехода
на правильный путь. В этой связи Ленин признает: «К весне 1921 года
выяснилось, что мы потерпели поражение в попытках «штурмовым»
способом, т. е. самым сокращенным, быстрым, непосредственным, пе-
1
реити к социалистическим основам производства и распределения» .
Переход к нэпу был поворотом политики большевистской партии на
180 градусов. Необходимо было во что бы то ни стало убедить партию
и поддерживающую ее массу рабочих, что этот переход на
противоположные позиции и отказ от воззрений и политики, ради которых, собственно,
и была совершена революция, названная социалистической, является
единственно возможной альтернативой окончательному поражению,
катастрофе. Именно поэтому Ленин, обосновывая не раз и не два
необходимость допустить возрождение капитализма, т. е. по меньшей мере
частичную реставрацию экономических отношений, уничтоженных
Октябрьской революцией, постоянно возвращается к разъяснению причин,
побудивших партию пойти на оказавшееся ошибочным непосредственное
введение... коммунизма. «Отчасти под влиянием нахлынувших на нас
военных задач и того, казалось бы, отчаянного положения, в котором
находилась тогда республика, в момент окончания империалистической
войны, под влиянием этих обстоятельств и ряда других, мы сделали ту
ошибку, что решили произвести непосредственный переход
к коммунистическому производству и распределению. Мы решили, что
крестьяне по разверстке дадут нужное нам количество хлеба, а мы
разверстаем его по заводам и фабрикам, — и выйдет у нас коммунистичес-
2
кое производство и распределение» .
Само собой разумеется, что то, что Ленин именует коммунистическим
производством и распределением, не имело ничего общего с тем, что
основоположники марксизма называли коммунизмом. Ленин, собственно,
потому называет «военный коммунизм» введением коммунистического
производства и распределения, поскольку политика большевистской
партии в этот период основывалась на отказе от товарного оборота, на запре-
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 35, с. НО.

464
ГЛАВА VU. Ленин как марксист
щении свободной торговли и т. д. Показательно, что продразверстка,
которая с самого начала носила характер внеэкономического принуждения,
характеризовалась Лениным как «непосредственный коммунистический
подход» . Поэтому отказ от продразверстки, ставшей причиной
многочисленных крестьянских восстаний, замена продразверстки
продналогом — необходимая в высшей степени мера, положившая начало нэпу,
как новому историческому этапу развития советского общества,
трактовалась как отказ от непосредственного введения коммунизма.
Было бы все же заблуждением считать, что попытка
непосредственного введения коммунистического производства и распределения была
вызвана чрезвычайным, бедственным положением страны, на которое
ссылался Ленин, объясняя причины, побудившие партию встать на этот путь.
Существовали и были, конечно, известны экономической науке
совершенно иные, действительно эффективные пути преодоления этого
бедственного положения. Но большевистская партия именно потому, что она
была коммунистической партией, отвергла эти известные науке пути.
Партия, как говорил Ленин, «безрасчетно предполагала, — что
произойдет непосредственный переход старой русской экономики к
государственному производству и распределению на коммунистических началах» .
Но реальных оснований для такого предположения, конечно, не было.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 30, с. 128. В одной из своих
дореволюционных работ Ленин формулирует свое представление о подлинной и в этом смысле полной
демократии: «Демократизм состоит не в том, чтобы масса по знакомству доверяла
отдельным своим представителям, а в том, чтобы вся масса подавала сознательно голос по
существу важнейших вопросов» (Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 14, с. 259). Ленин здесь
противопоставляет демократическим выборам в законодательное собрание нечто вроде
непосредственной демократии, которая в известной мере может быть осуществлена с помощью
референдума, плебисцита. Однако ни референдумы, ни плебисциты не могут заменить
демократически избранного законодательного собрания, парламента, который Ленин не без
основания считал несовместимым с «диктатурой пролетариата». В данном случае нельзя не
согласиться с Каутским, который, подвергая критике большевистскую диктатуру, писал:
«Совершенно бессмысленно думать, что свобода парламентских прений, свобода печати
и организаций нужны пролетариату только там, где он только борется, но не там, где он
уже господствует» (Каутский К. От демократии к государственному рабству. Берлин,
1922, с. 38). Ленин, как известно, бичевал эти воззрения Каутского как ренегатское
предательство интересов пролетариата и окончательный разрыв с принципами... марксизма.

Эволюция воззрений В.И. Ленина на демократию
465
на что, кстати сказать, указывали Плеханов и другие меньшевистские
деятели, которые были противниками незамедлительного упразднения всей
капиталистической экономики и товарно-денежных отношений в
особенности. Ленин, разумеется, отметал эти возражения своих оппонентов,
которых он именовал не иначе, как лакеями контрреволюционной
буржуазии. Но жизнь показала, кто был прав.
Итак, начался переход к нэпу. «Новая экономическая политика, —
разъясняет Ленин своим соратникам, которые в течение трех лет
существования Советской власти занимались беспощадным выкорчевыванием
капиталистической экономики, — означает замену продразверстки
продналогом, означает переход к восстановлению капитализма в значительной
мере. В какой мере — этого мы не знаем» . Если в период «военного
коммунизма» Ленин объявлял свободную торговлю преступлением против
социализма, попыткой реставрации капиталистических отношений, ради
упразднения которых была, собственно, и совершена Октябрьская
революция, то теперь он ратует за всемерную поддержку товарно-денежных
отношений, решительно отвергает путь «прямой и полной ломки старого
для замены его новым общественно-экономическими укладом»,
доказывая необходимость не революционного, а реформистского пути
экономического строительства: «...не ломать старого
общественно-экономического уклада, торговли, мелкого хозяйства, мелкого предпринимательства,
капитализма, а оживлять торговлю, мелкое предпринимательство,
капитализм, осторожно и постепенно овладевая ими или получая возможность
подвергать их государственному регулированию лишь в меру их
оживления» . Отныне противниками социалистических преобразований
объявляются те, кто выражает несогласие с политикой возрождения
капиталистического уклада, т. е. те, кто не смог или не захотел заменить
проводившуюся прежде политику на совершенно противоположную ей политику.
Ленин, правда, не объявлял этих большевиков в прислужничестве перед
контрреволюцией, он терпеливо растолковывал, что необходимо
конкретно, диалектически оценивать сложившуюся экономическую ситуацию,
осознавать допущенные заблуждения и, не теряя времени на бесплодные
дискуссии, решительно перестраиваться на новый лад.
Ленин отнюдь не отказывается от своего ложного тезиса, что мелкое
производство ежедневно, ежечасно порождает капитализм. Но теперь
этот «факт» представляется ему уже не угрозой существованию Совет-
Максимов СВ. Коррупция, закон, ответственность. М., 2000, с. 25.

466
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
ской власти, а, напротив, отрадным явлением, процессом, который при
сохранении этой власти, будет способствовать строительству фундамента
социалистического общества. «Не надо, — разъяснял он своим
соратникам, все еще сомневавшимся в необходимости возрождения того, что под их
руководством было разрушено революцией, — бояться, что мелкая
буржуазия и мелкий капитал вырастет. Надо бояться того, что слишком долго
продолжается состояние крайнего голода, нужды, недостатка продуктов...
При увеличении количества продуктов никакое развитие мелкой
буржуазии не будет большим минусом, поскольку это дает развитие крупной
промышленности, и мы должны поощрять мелкое сельское хозяйство.
Все, что мы можем сделать для этого поощрения, мы обязаны сделать» .
Тем не менее, вопреки этому призыву поддерживать, поощрять мелкое,
частнособственническое производство, Ленин по-прежнему продолжает
утверждать, что именно оно остается врагом «диктатуры пролетариата»,
несмотря на то что она характеризуется им как союз рабочего класса
и трудящегося крестьянства, которую марксисты именуют мелкой
буржуазией: «Враг, — заявляет Ленин, — мелкобуржуазная стихия, которая
окружает нас как воздух, и проникает очень сильно в ряды
пролетариата» .
Доказывая необходимость развития капиталистического уклада,
Ленин вместе с тем ставит задачу если не предотвратить, то, во всяком
случае, всемерно ограничить стихийный характер этого процесса, т. е.
подчинить его контролю государства, придать ему характер
государственного капитализма. Признавая, что попытки запретить торговлю,
капитализм были бы «глупостью и самоубийством», Ленин
подчеркивает, что «единственно разумная политика» состоит в том, чтобы «не
пытаться запретить или запереть развитие капитализма, а стараться
направить его в русло государственного капитализма» . Задача как
теоретическая, так и практическая состоит в том, чтобы разработать и претворить
в жизнь способы такого развития государственного капитализма,
которые бы обеспечили его превращение «в недалеком будущем» в
социалистический строй.
Понятие государственного капитализма носит в работах Ленина
неоднозначный характер. Оно появляется впервые в его
предреволюционных работах в связи с характеристикой империализма как
монополистического капитализма, который в ряде стран и отраслей
производства обретает форму государственно-монополистического капитализма.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 37, с. 257.

Эволюция воззрений В.И. Ленина на демократию
467
Эта высшая, как полагал Ленин, форма капиталистического
обобществления средств производства является непосредственным
преддверием социалистического строя, который подчиняет государственно-
монополистическое производство пролетарской власти и тем самым
лишает его капиталистического характера. Социализм, писал Ленин
в 1917 г., «есть не что иное, как ближайший шаг вперед от
государственно-капиталистической монополии. Или иначе: социализм есть не
что иное, как государственно-капиталистическая монополия,
обращенная на пользу всего народа и постольку переставшая быть
капиталистической монополией»1.
Монополистический капитализм характеризуется, по словам Ленина,
превращением некоторых основных свойств капитализма в свою
противоположность, вследствие чего «по всей линии сложились и обнаружились
черты переходной эпохи от капитализма к более высокому общественно-
экономическому укладу» . Разумеется, речь идет о социализме. Однако
государственно-монополистический капитализм в той, весьма
слаборазвитой форме, в которой он существовал в дореволюционной России, был
дотла разрушен Октябрьской революцией. Возникновение его на почве
мелкого и даже среднего капиталистического производства в советских
условиях было безусловно невозможно. И Ленин делает основную
ставку на зарубежные капиталистические инвестиции, которые в тогдашней
России, при отсутствии достаточно развитой промышленности, крайней
экономической отсталости сельского хозяйства и недостаточного
развития торговли, были возможны только как концессии. Соответственно
этому, Ленин характеризует нэп следующим образом: «...практическая цель
нашей новой экономической политики состояла в получении концессий;
концессии уже несомненно были бы в наших условиях чистым типом
государственного капитализма» .
В работе «Империализм как высшая стадия капитализма» Ленин
рассматривает экспорт капитала развитыми капиталистическими странами
в отсталые, зависимые, колониальные, как наиболее утонченную, хищни-
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 33, с. 82.
Там же.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 31, с. 181. В этой связи Ленин даже
утверждает, что «Маркс и Энгельс сознательно мирились с неверным, оппортунистическим
термином «социал-демократии» (там же). Таким образом, основоположникам марксизма
приписывается сознательное примирение с оппортунизмом.

468
ГЛАВА VU. Ленин как марксист
ческую форму империалистической эксплуатации этих стран. Это было,
конечно, одностороннее, упрощенное и поэтому ошибочное воззрение,
игнорирующее тот факт, что финансовые инвестиции в отсталые, в том
числе и колониальные страны, будучи несомненно прибыльным делом для
инвесторов-капиталистов, несомненно способствовали экономическому
развитию отсталых стран. В годы Советской власти Ленин, как
свидетельствуют его выступления, не изменил своих взглядов на экспорт
капитала, т. е. на иностранные инвестиции, которых так не хватает
современной, постсоветской России, несмотря на то что она покончила с
социализмом и встала на путь развития многоукладной рыночной экономики.
И тем не менее, несмотря на свою негативистскую оценку импорта
капитала, Ленин в 1920 г., незадолго до перехода к нэпу, предлагает в
докладе на VIII Всероссийском съезде Советов грандиозный проект
предоставления концессий капиталистическим странам. Во-первых, речь идет
о сдаче в концессию сотен миллионов десятин сибирских лесов, которые
Советская власть была не в состоянии эксплуатировать, вследствие
отсутствия необходимых для этого материальных условий и средств. Во-
вторых, предлагались в концессию миллионы десятин остающейся
невозделанной пахотной земли. В-третьих, Ленин планировал предоставить
в концессию разработку ископаемых богатств Сибири. «Горные
богатства Сибири представляются совершенно необъятными, и мы даже, в
лучшем случае, при большом успехе, в несколько лет не могли бы
разработать одной сотой их доли» .
Как известно, программа импорта иностранного капитала путем
предоставления ему концессий не привлекла зарубежных капиталистов,
которые, по-видимому, были убеждены в том, что в условиях тогдашней
России инвестиции в ее экономику едва ли могут быть прибыльным
делом. В конце 1922 года, т. е. в условиях нэпа, когда уже было покончено
* Среди мыслителей, отнюдь не являющихся марксистами, мы встречаемся
с еще более резкой, чем у Ленина, критикой демократического буржуазного общества.
Сошлюсь на О. Хаксли, представителя, пожалуй, наиболее демократической буржуазной
страны, Англии. Он не стесняется в словах: «Кто стал свободнее благодаря политической
свободе? Ни одна душа... Политическая свобода — надувательство... Может ли быть при
какой-нибудь системе свобода? Сколько вы ни делите прибыли между рабочими, сколько
ни устанавливайте у них самоуправление, или создавайте гигиенические условия,
или стройте коттеджи или площадки для игр, самое главное рабство все равно остается —
подневольный труд. Свобода? Да ее не существует! Свободы в этом мире нет; только
позолоченные клетки» (Хаксли О. Шутовской хоровод. М.,
1936, с. 44). Хаксли критикует, отвергает буржуазную демократию, причем в ее наиболее
развитых формах, с позиций немарксистского, лейбористского «демократического социа-

Эволюция воззрений В.И. Ленина на демократию
469
с «военным коммунизмом» и происходило довольно быстрое развитие
мелкобуржуазного и капиталистического укладов, Ленин констатирует:
«К сожалению, введение государственного капитализма у нас не идет так
быстро, как бы нам этого хотелось. До сих пор, например, мы
фактически не имеем ни одной серьезной концессии, а без участия иностранного
капитала в развитии нашего хозяйства быстрое его восстановление
немыслимо» . Впрочем, Ленин, как показывает его доклад на VIII съезде
Советов, вполне допускал, что программу предоставления концессий
иностранным капиталистам не удастся претворить в жизнь даже в скромных
размерах. Но и в этом случае, полагал он, предлагаемый проект
сохраняет международное политическое значение как свидетельство готовности
Советской России к мирному сотрудничеству с капиталистическими
странами.
Важно, однако, отметить, что, хотя концессии и рассматривались
Лениным как важнейшая, наиболее эффективная форма государственного
капитализма в условиях Советской власти, понятие государственного
капитализма все же не сводилось им к одним лишь концессиям. Весьма
показательно в этом отношении новое, так сказать нэповское, понимание
государственных предприятий, которые ранее безоговорочно относились
к социалистическому сектору экономики. Теперь, в изменившихся
условиях, вопрос об их экономическом характере ставится по-иному, а
именно в плане развития государственного капитализма. Ленин говорит:
«...государственные предприятия переводятся на так называемый
хозяйственный расчет, то есть по сути в значительной степени на коммерческие
и капиталистические начала» . Нельзя не отметить весьма своеобразное
понимание Лениным «капиталистических начал». Рациональное,
рассчитанное на рентабельность ведение хозяйственной деятельности
трактуется им как, в сущности, капиталистическое. Социалистическое
предприятие с этой точки зрения не должно ориентироваться на рентабельность,
лизма», который не предвещает отмирание демократии, а ведет борьбу за ее всемерное
развитие. Можно и нужно не соглашаться с Хаксли в его явной недооценке демократических
завоеваний рабочего класса, но его беспощадная критика буржуазной демократии не
имеет ничего общего с ленинским отождествлением демократии и диктатуры, так же как
и с предначертанным Лениным отмиранием демократии.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 21, с. 471.

470
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
получение прибыли. Такая точка зрения органически связана с
представлением о социализме как общественном строе, исключающем
товарно-денежные отношения. Однако нэп требует иного, по существу
капиталистического, понимания всякой хозяйственной деятельности. Понятно
поэтому требование Ленина, чтобы государственные советские
предприятия стали функционировать по-капиталистически.
Таким образом, если не удалось привлечь иностранные инвестиции,
необходимо на базе советских, бывших социалистических предприятий
выращивать отечественный государственный капитализм, как
единственно эффективную, по крайней мере на первых порах, форму
обобществления средств производства, без чего невозможно создание
экономического фундамента социализма. А поскольку государственный капитализм
объявлен единственно возможным в российских условиях путем к
социализму, он неизбежно противопоставляется мелкотоварному, прежде
всего крестьянскому, хозяйству. С одной стороны, Ленин утверждает (см.
приведенную выше цитату), что следует всемерно поощрять мелкое
крестьянское хозяйство, а с другой стороны, он видит в нем враждебную
намеченному им пути к социализму мелкобуржуазную стихию, с которой
необходимо бороться. К счастью, Ленин в полном согласии с Энгельсом
решительно выступает против насильственного объединения крестьян
в сельскохозяйственные кооперативы, против коллективизации. Однако
он убежден в том, что массовое производство тракторов, когда оно будет
налажено, вскоре убедит крестьян в преимуществе коллективного,
социалистического ведения хозяйства. Это убеждение, несомненно, носило
иллюзорный характер. Крестьяне вполне осознавали пользу, приносимую
потребительской кооперацией; они также были готовы, но при известных
условиях, к совместной, использующей машины, обработке земли, но при
этом они нисколько не соглашались с отказом от частной собственности
на средства производства, т. е. с отказом от собственной земли,
собственного скота и т. д. Этой основной черты крестьянского «сословия» не
понимали, не хотели понять ни основоположники марксизма, ни Ленин,
ни тем более его продолжатели, которые не случайно пришли к выводу,
что крестьян можно объединить в коллективные хозяйства только
вопреки их воле, путем насилия, т. е. фактической ликвидации крестьянства как
особой, специфической социальной группы.
Милль Дж.Ст. Утилитаринизм. О свободе, с. 213—214.
Там же, с. 214.
Там же, с. 300.

Эволюция воззрений В.И. Ленина на демократию
471
Н.И. Бухарин, возражая Ленину, утверждал, что диктатура
пролетариата и государственный капитализм принципиально несовместимы.
Ленин, отвечая ему, упрекал его в повторении общих положений марксизма,
которые не предусматривали такого соединения, настаивая на
необходимости творческого марксистского мышления. «Теперь необходимо усвоить
себе ту бесспорную истину, что марксист должен учитывать живую жизнь,
точные факты действительности, а не продолжать цепляться за теорию
вчерашнего дня, которая, как всякая теория, в лучшем случае лишь
намечает основное, общее, лишь приближается к охватыванию сложности
жизни»1. Но эти правильные, несмотря на оценку марксистских положений
как теории «вчерашнего дня», соображения не опровергали воззрений
Бухарина, так как государственный капитализм в России действительно не
состоялся, что, конечно, не было исторической случайностью. А расчеты
Ленина на то, что советские предприятия, государственная крупная
промышленность станут работать по-капиталистически, также не
оправдались, поскольку эти крупные предприятия, целиком подчиненные
централизованному государственному планированию, были совершенно лишены
экономической самостоятельности. Если в буржуазных странах
государственные предприятия оставались капиталистическими предприятиями,
полноправными участниками конкурентной борьбы, то в советской
России, при отсутствии конкуренции, государственные предприятия не
смогли даже овладеть системой хозрасчета, причиной чего опять-таки было
сковывающее их хозяйственную самодеятельность централизованное
государственное планирование, бюрократическая сущность которого
совершенно не осознавалась Лениным и его соратниками.
Таким образом, нэп, вопреки расчетам Ленина, стал возрождением
мелкобуржуазной «стихии», развитием мелкого капиталистического
предпринимательства, которое в течение короткого, точнее, кратчайшего
исторического времени радикально улучшило экономическую ситуацию
в стране и создало условия для развития крупной промышленности,
несмотря на отсутствие иностранных инвестиций. При этом нэп наглядно
показал, что советские государственные органы, ведающие экономикой,
не умеют эффективно, разумно хозяйствовать.
В 1922 г. Ленин, подытоживая достижения первого года нэпа,
открыто признал: «За этот год мы доказали с полной ясностью, что хозяйство-
Бернштейн Э. Исторический материализм, с. 258.
Чернышевский Н.Г. Борьба партий во Франции при Людовике XVIII
и Карле X // Поли. собр. соч., т. V, с. 217. М.-Л., 1950.

472
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
вать мы не умеем. Это основной урок. Либо в ближайший год мы
докажем обратное, либо Советская власть существовать не может» . Как же
научиться рациональному, эффективному хозяйствованию? На этот
вопрос Ленин отвечает весьма категорическим образом: пойти на выучку
к капиталистам. Стоит вспомнить, что такую задачу выдвигал в борьбе
с народниками «легальный марксист» П. Струве в 90-х годах XIX века.
Ленин, разумеется, отвергал эту «оппортунистическую» установку,
поскольку уже тогда, критикуя народничество, он тем не менее думал о том,
как быстрее покончить в России с капитализмом. Теперь же, несмотря на
установление «диктатуры пролетариата», Ленин не видит иного пути
построения экономического фундамента социализма, кроме привлечения на
свою сторону возрождающейся в условиях нэпа буржуазии. Развивая
приведенную выше мысль, Ленин говорит: «Управлять хозяйством мы не
можем, если коммунисты сумеют построить это хозяйство чужими
руками, и сами будут учиться у этой буржуазии и направлять ее по тому пути,
по которому они хотят» .
Итак, строить социализм руками управляемой коммунистами
буржуазии — так парадоксально формулируется насущная задача Советской
власти. В такой постановке вопроса, несомненно, проглядывает
определенное разочарование в способности трудящихся собственными силами,
т. е. без помощи буржуазии, а в борьбе с нею строить новый,
противоположный капитализму общественный строй.
Характеризуя в докладе на X съезде РКП (б) классовую природу
нэпа как союза пролетариата с трудящимся крестьянством и тем самым
признавая, что такого союза не было в период «военного коммунизма»,
Ленин соответственно этому формулирует первостепенную задачу:
«Сомкнуться с крестьянской массой, с рядовым трудовым крестьянством,
и начать двигаться вперед неизмеримо, бесконечно медленнее, чем мы
мечтали, но зато так, что действительно будет двигаться вся масса
населения» . Эта совершенно правильная задача, которой пренебрегала
большевистская партия в донэповский период, неожиданно ставится под
вопрос или даже вовсе перечеркивается, когда Ленин в том же докладе
призывает на бой «с русским капитализмом, с тем, который растет из мелкого
крестьянского хозяйства, с тем, который им поддерживается» . Это,
конечно, не случайная оговорка, а по существу постоянная ленинская идея,
которая порождает негативистское отношение к нэпу, несмотря на
признание связанных с ним достижений, отношение, которое уже после
смерти Ленина привело к трагическому исходу: насильственной
коллективизации сельского хозяйства, не говоря уже о неоправданном упразднении
нэпа вообще.
Ставка на развитие государственного капитализма, не получившая

Основатель советского государства и его руководитель 473
претворения в концессиях и государственной промышленности,
применяется Лениным и к кооперативным предприятиям. «Кооперация, —
говорит Ленин, — есть также вид государственного капитализма, но менее
простой, менее отчетливо выраженный, более запутанный и потому
ставящий перед нашей властью на практике большие трудности» .
Трудности, которые имеет в виду Ленин, состоят в том, что кооперативы
объединяют мелких производителей, т. е. являются организацией той самой
мелкобуржуазной стихии, в которой Ленин видит главного врага
строительства социализма. Как же представлял себе Ленин преодоление этих
«большихтрудностей»? Зная убеждение Ленина в повсеместной
необходимости максимальной централизации, которая представлялась ему
наиболее эффективной формой всякой организации, не трудно предвидеть
ответ. Необходимо, утверждает Ленин, «превратить всех граждан данной
страны поголовно (курсив мой. — Т.О.) в члены одного
общенационального или общегосударственного кооператива», так как «кооператив, если
он охватывает все общество, в котором социализирована земля и
национализированы фабрики и заводы есть социализм» . Нет необходимости
доказывать, что такой, с позволения сказать, всеобъемлющий,
огосударствленный кооператив не является кооперативом, т. е. организацией,
предполагающей как добровольное вступление, так и добровольный
выход. Кооператив, объединяющий поголовно всех граждан, может быть
лишь принудительным их объединением. Такое объединение означает,
следовательно, и ликвидацию самостоятельного крестьянского хозяйства.
Правда, следует подчеркнуть, что, говоря о едином, государственном
кооперативе, Ленин имел в виду будущее, социалистическое общество, а не
задачу, подлежащую решению в условиях нэпа. Впрочем, это будущее,
полагал Ленин, станет настоящим примерно в течение одного
десятилетия.
В 1917 г., накануне Февральской революции, Ленин следующим
образом рисует картину будущего социалистического общества: «Все
граждане становятся служащими и рабочими одного всенародного
«синдиката». Все дело в том, чтобы они работали поровну, правильно соблюдая
меру работы и получали поровну». И несколько ниже опять та же мысль,
но, пожалуй, еще более категорически выраженная: «Все общество будет
одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством
платы» . Я, цитируя работу «Государство и революция», в которой Ленин
излагает основы марксизма, в частности марксистское разграничение
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 31, с. 357.

474
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
низшей и высшей фазы коммунизма, согласно которому при социализме
не будет равной оплаты труда, т. е. каждый трудящийся будет получать
вознаграждение, соответствующее количеству и, что особенно важно,
качеству его труда. Однако это разграничение, как видно из приводимой
цитаты, исчезает в этой ленинской характеристике социалистического
общества. Но дело не только в этом. Главный порок предвосхищаемого
Лениным социализма заключается в небывалой, по существу, невозможной
(и, конечно, ненужной с экономической точки зрения) централизации
всей трудовой и притом не только производственной деятельности, т. е.
такой принудительной организации общественной жизни, которая
полностью исключает свободу выбора.
То, что в работе «Государство и революция» выступало лишь как
предвосхищение социалистического устройства общества, становится после
установления Советской власти программой действий, важнейшей задачей,
которую неустанно обосновывает и внушает партии и массам Ленин. Никакой
децентрализации в какой бы то ни было области! Централизация, которую
Ленин без достаточных на то оснований называет демократической,
должна стать основным, руководящим принципом строительства социализма.
«Превращение всего государственного экономического механизма в единую
крупную машину, в хозяйственный организм, работающий так, чтобы сотни
миллионов людей руководились единым планом — вот та гигантская
организационная задача, которая легла на наши плечи» . Разумеется, такая
задача принципиально невыполнима, но в той мере, в какой возможно ее
частичное решение, она предполагает непомерное расширение
бюрократического аппарата, возрастание его властных полномочий, короче говоря,
небывалую бюрократизацию государства как в центре, так и на местах.
В шестой главе настоящей работы обстоятельно рассматривалась
марксистская концепция слома буржуазной бюрократической и военной
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 39, с. 170.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 38, с. 352.
Там же, с. 99—100. В эти же годы, предшествующие переходу к нэпу и
отказу от непосредственного перехода к коммунистическому распределению, Ленин
беспощадно обрушивается на мелкое, главным образом крестьянское производство, видя в нем
чуть ли не главную угрозу строительству коммунизма: «...мелкое производство рождает
капитализм и буржуазию постоянно, ежедневно, ежечасно, стихийно и в массовом
масштабе» (Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 41, с. 5—6). Через несколько лет он откажется от
этого ошибочного тезиса и потребует всяческого поощрения мелкого производителя.

Основатель советского государства и его руководитель
475
государственной машины. При этом особое внимание было уделено
высказываниям Ленина о том, что Советская власть не сумела решить этой
задачи, что она фактически сохранила старый государственный
бюрократический аппарат. Более того, становление и развитие советской
государственности сопровождалось так называемым разбуханием штатов, т. е.
увеличением количества чиновников, на что также указывал Ленин,
требуя систематического сокращения штатов. При этом он, как мне
представляется, совершенно превратно объяснял истоки бюрократизма. С
одной стороны, они якобы проистекали из того, что Советская власть
унаследовала старый государственный аппарат, а с другой стороны,
бюрократизм, утверждал Ленин, является следствием наличия
мелкобуржуазной стихии. «Чем раздробленнее крестьянство, тем неизбежнее
бюрократизм в центре» , — утверждал он. В действительности же
пресловутое разбухание государственных штатов происходило вследствие
пропагандировавшейся Лениным централизации экономики и политического
руководства. Диктатура пролетариата, которую Ленин характеризовал
как непосредственное участие трудящихся в управлении государством,
оказывалась на деле повсеместно распространившейся и фактически
бесконтрольной властью бюрократов, образовавших довольно значительную
политически господствующую социальную группу.
Ленин, надо отдать ему справедливость, вполне сознавал, что
бюрократизм широко распространился не только в органах государственного
управления, но и в рядах большевистской партии, которая, собственно,
и осуществляла руководство государством. «Самый худший у нас
внутренний враг — бюрократ, это коммунист, который сидит на
ответственном (а затем и на неответственном) советском посту и который
пользуется всеобщим уважением, как человек добросовестный» . Однако,
поскольку Ленин связывал наличие бюрократизма с наличием массы
крестьянских хозяйств, т. е. с объективными условиями, упразднение
которых предполагает более или менее длительный исторический период,
постольку и преодоление засилья бюрократизма представлялось ему
достаточно отдаленным будущим. «Если перед вами выходят и говорят —
«покончим с бюрократизмом», то это есть демагогия. Это чепуха. С
бюрократизмом мы будем бороться долгие годы, и кто думает иначе, тот
шарлатанствует и демагогствует...» Это говорилось в 1921 г., но
несколько лет до этого Ленин и сам утверждал, что Советская власть есть
принципиально новый государственный аппарат, который благодаря участию
пролетарских масс в управлении государством покончил с
чиновничеством, как особой, оторванной от народа кастой государственных
служащих.
Ленинская оценка бюрократизма, при всей ее резкости, лишена пони-

476
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
мания специфических, советских корней этого явления. Ведь
бюрократизация Советской власти была неизбежна именно потому, что эта власть
довела до предела не только политическую, но и экономическую
централизацию. Ленин, конечно, не мог признать, что запрещение всех партий за
исключением одной только правящей партии, национализация всего
промышленного производства, банков и т. д. не могло не иметь своим
следствием бюрократизацию власти сверху донизу. Признать эту истину
значило бы подвергнуть отрицанию необходимость и целесообразность
социалистического переустройства общества. Еще более неприемлемым для
Ленина было признание того, что бюрократизация государственного
аппарата наряду с громадным расширением его функций, обусловленная
централизацией не только производства, но и сферы культуры, неизбежно
означала подавление демократии во всех ее формах. Такое признание,
разумеется, означало бы отрицание «диктатуры пролетариата»,
провозглашавшейся высшей формой демократического устройства
общества. «У нас, — утверждал Ленин, — есть «чудесное средство» сразу,
одним ударом удесятерить наш государственный аппарат, средство, которым
ни одно капиталистическое государство никогда не располагало и
располагать не может. Это чудесное средство — привлечение трудящихся,
привлечение бедноты к повседневной работе управления государством» .
Следует, однако, отметить, что советские власти, как в центре, так и на
местах, ни разу не воспользовались этим «чудесным средством». И дело не
только в том, что бюрократизм, разросшийся в советской России в еще
небывалых масштабах, несовместим с демократией. Дело прежде всего
в том, что работа управления государством предполагает специальную
образовательную и практическую подготовку, которой не обладают массы
трудящихся, не говоря уже о том, что идея привлечения большинства
населения к делу управления государством несовместима с самим понятием
государственной власти. Ленин фактически признает эту истину, когда он
в полемике по вопросу о роли профсоюзов неожиданно, вопреки своим
прежним утверждениям, заявляет: «...без хороших бюрократов не
обойтись много лет»2.
Ленинская критика советского бюрократизма явно недооценивает тот
факт, что всевластие чиновничества, партийного чиновничества в
особенности, стала одной из главных (возможно, даже главной) причиной
массовой коррупции, которую не смогли подавить даже чрезвычайные ре-
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 35, с. 63.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 36, с. 266.

Основатель советского государства и его руководитель 477
прессивные меры, широко практиковавшиеся большевистским
государственным руководством. Ленин рассматривает коррупцию как одно из зол
наряду с другими, не указывая на тесную связь между ними. Так, в
докладе на Втором всероссийском съезде политпросветов в 1921 г. он
говорит: «Три главных врага, которые стоят перед ним (советским
человеком. — Т.О.) следующие: первый враг — коммунистическое чванство,
второй — безграмотность, третий — взятка» . Комчванством Ленин
называет высокомерный бюрократизм, проникший во все поры
государственной власти и партийного аппарата. Безграмотность, бескультурье,
с которым, несомненно, было связано комчванство, носители которого
были, правда, не неграмотными людьми, но, как правило, отличались
весьма низким уровнем культуры, Ленин рассматривает как отдельное
зло, что может быть оправдано лишь постольку, поскольку речь идет не
о государственных руководителях, а о массе трудящихся, среди которых
неграмотные в первые годы Советской власти составляли большинство.
И совсем как отдельное, особое зло Ленин выделяет взятку, в которой он
видит лишь наследие дореволюционного прошлого, игнорируя тот факт,
что коррупция неизбежно порождается всевластием чиновничества,
в особенности когда это чиновничество принадлежит к единственной,
несменяемо правящей партии.
Подвожу итоги. Учитывая третий раздел шестой главы, посвященный
ленинской концепции диктатуры пролетариата (этот вопрос я считал
наиболее целесообразным рассмотреть в связи с учением Маркса и
Энгельса), и содержание данной главы, я прихожу к следующему выводу: Ленин
волюнтаристически интерпретировал социалистические идеи Маркса,
фактически оторвал их от марксистского учения о социальном прогрессе,
согласно которому только обусловленный капитализмом громадный
прогресс производительных сил и соответствующее ему повсеместное
обобществление средств производства вследствие всеохватывающей кон цен-
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 44, с. 204. В этом же выступлении на VII
Московской губпартконференции Ленин подчеркивает: «...без ясного сознания об
ошибочности предыдущей экономической политики мы не могли бы успешно выполнить свою
работу...» (там же, с. 194). Ясное сознание ошибочности предыдущей экономической
политики было абсолютно необходимо, так как значительная часть членов большевистской
партии рассматривала отказ от прежней политики, т. е. от непосредственного ведения
социализма как измену коммунистическому делу.
Там же, с. 157.

478
ГЛАВА VU. Ленин как марксист
трации и централизации капитала делает возможным и насущно
необходимым осуществление коренных социальных преобразований в интересах
рабочего класса и всех трудящихся. Тот факт, что такие преобразования
в известной мере уже осуществлены и продолжают осуществляться в
развитых капиталистических странах, подтверждает совершенно
игнорировавшиеся Лениным положения Маркса и Энгельса о возможности
эволюционных социалистических преобразований буржуазного общества.
Следует, однако, при этом в полной мере учитывать весьма
существенное, пожалуй, даже радикальное изменение самого понятия социализма,
которое, с точки зрения большинства его современных приверженцев,
вовсе не предполагает упразднения всякой частной собственности на
средства производства, а тем более упразднения товарно-денежных
отношений и социального неравенства.
Там же, с. 159.
Там же, с. 156. Подытоживая четырехлетнее существование Советской
власти, Ленин вновь и вновь указывает на ошибочность попыток непосредственного
перехода к коммунизму: «Мы рассчитывали — или, может быть, вернее будет сказать: мы
предполагали без достаточного расчета — непосредственным велением пролетарского
государства наладить государственное производство и государственное распределение продуктов
по-коммунистически в мелкокрестьянской стране. Жизнь показала нашу ошибку» (Ленин
В.И. Поли. собр. соч.,
т. 44, с. 151). Настойчивость, с которой Ленин говорит о допущенной стратегической ошиб-

Основатель советского государства и его руководитель
479
ке, прямо служит доказательству необходимости, неизбежности возрождения
капиталистического уклада. «На экономическом фронте, с попыткой перехода к коммунизму, мы к весне
1921 г. потерпели поражение более серьезное, чем какое бы то ни было поражение,
нанесенное нам Колчаком, Деникиным или Пилсудским, поражение, гораздо более серьезное,
гораздо более существенное и опасное» (там же, с. 159). Отсюда вывод: «Мы не должны
рассчитывать на непосредственный коммунистический переход» (там же, с. 164). В докладе IV
конгрессу Коминтерна (1922 г.) Ленин вновь и вновь разъясняет, что «непосредственный
переход к чисто социалистическим формам, к чисто социалистическому распределению
превышает наши наличные силы» (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 45, с. 282). Однако в этом
же докладе он убежденно заявляет: «...не завтра, а в несколько лет, мы все вместе решим эту
задачу во что бы то ни стало, так что из России нэповской будет Россия социалистическая»
(там же, с. 309). Это ограничение нэпа несколькими годами сыграло роковую роль в
последующей истории страны.
1 Там же, с. 159-160.

480
ГЛАВА VU. Ленин как марксист
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 44, с. 222.

Основатель советского государства и его руководитель
481
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 43, с. 84.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 44, с. 103.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 43, с. 222. Ленин не просто изменяет,
соответственно изменившимся обстоятельствам, свою оценку свободной торговли. Он идет
гораздо дальше, полагая, что для убеждения ее противников, т. е. его соратникам,
оказавшихся неспособными к радикальной перестройке своих воззрений, необходимо
основательное социологическое обоснование ее необходимости. Свобода торговли оказывается
необходима «для развития производительных сил крестьянского хозяйства... для развития
мелкой промышленности... для борьбы с бюрократизмом» (там же, с. 386).

482
ГЛАВА VU. Ленин как марксист
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 34, с. 192.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 34, с. 192.

Основатель советского государства и его руководитель
483
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 45, с. 374.

484
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 42, с. 113. Ленин фактически
рассматривает государственно-монополистический капитализм как стихийное формирование по
существу готовой экономической основы социализма. «Сейчас мы имеем прямое перерастание
капитализма в высшую планомерную фазу его» (Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 31, с. 444).
Это говорилось незадолго до Октябрьской революции. А в 1908 году Ленин был еще
весьма далек от такой оценки капитализма. В статье «Марксизм и ревизионизм» он, изобличая
ревизионистов, писал: «Картели и тресты, объединяя производство, в то же время
усиливали на глазах у всех анархию производства...» (Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 17, с. 22).
Однако накануне Октября Ленин, обосновывая наличие объективных условий для
перехода от капитализма к социализму, по-новому трактует капиталистические монополии. «Еще
в 1891 г., 27 лет тому назад, когда немцы приняли свою Эрфуртскую программу, Энгельс
говорил, что нельзя по-прежнему толковать капитализм как отсутствие планомерности. Это
уже устарело: если есть тресты, то отсутствия планомерности уже нет» (Ленин В.И. Поли,
собр. соч., т. 31, с. 355). Эта эволюция воззрений Ленина на капитализм объясняется не
столько более правильным пониманием природы этого строя, сколько назреванием
революционной ситуации, что побуждало Ленина продолжать обоснование возможности и
необходимости пролетарской революции в России.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 45, с. 297.

Основатель советского государства и его руководитель
485
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 44, с. 342.

486 ГЛАВА VII. Ленин как марксист

Основатель советского государства и его руководитель
487
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 31, с. 134.

488 ГЛАВА VU. Ленин как марксист
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 45, с. 80.
Там же, с. 98.

Основатель советского государства и его руководитель
489
Там же, с. 78.
Там же, с. 83.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 43, с. 225.

490
ГЛАВА VU. Ленин как марксист
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 36, с. 161.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 33, с. 101. Уместно отметить, что Ленин
здесь фактически пересказывает столь же несостоятельную точку зрения Каутского,
который писал: «В социалистическом обществе все средства производства сосредоточены в
одних руках, в нем есть лишь один-единственный «работодатель», от которого невозможно
уйти к другому» (Каутский К. Эрфуртская программа, с. 159). Сознавая, что такая
структура общества лишает трудящихся права на выбор работодателя, Каутский пытался
доказать, что отсутствие свободы выбора «является основанием высшей свободы, какая только
до сих пор была возможна для человеческого рода» (там же, с. 160). Каутский имеет в
виду «свободу жизни, свободу художественной и научной деятельности, свободу
благороднейших наслаждений» (там же, с. 164). Однако эта аргументация нисколько не оправдывает
отрицания свободы выбора работодателя, отрицания, которое, кстати сказать,
оправдывается отрицанием капитализма, при котором наличествует такого рода свобода.

Основатель советского государства и его руководитель
491
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 36, с. 7.

492
ГЛАВА VU. Ленин как марксист
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 43, с. 49.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 45, с. 15.

Основатель советского государства и его руководитель
493
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 42, с. 260.

494
ГЛАВА VII. Ленин как марксист
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 34, с. 313. К. Каутский справедливо
критиковал тех марксистов, которые считали будто бы «пролетариат может без всяких
специальных познаний и без всякой подготовки тотчас же перенять все политические и
экономические функции, которые до сих пор выполнялись буржуазными органами»
(Каутский К. Проблемы пролетарской революции М., 1919, с. 21—22). К числу таких
марксистов относился, прежде всего, Ленин. Его знаменитая фраза насчет того, что и
кухарка должна управлять государством, стала темой многих анекдотов, которые
изобличали неквалифицированное управление советским государством, как будто бы к власти
действительно пришли кухарки.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 42, с. 276. В одном из выступлений,
относящихся к 1920 г., Ленин поясняет свое отношение к бюрократии. «В судопроизводстве
можно обойтись без бюрократов, а в других аппаратах без них не обойтись» (Там же, с.
32). Таким образом, вопрос о борьбе с бюрократизмом, так же как и задача «слома»
бюрократически-военного государственного аппарата, без решения которой пролетарская
революция объявлялась неосуществимой, фактически снят с повестки дня.

Основатель советского государства и его руководитель
495
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 44, с. 173.

496 ГЛАВА VII. Ленин как марксист

ГЛАВА VIII
Марксистская концепция
социализма и реальный
социализм
ФРАГМЕНТАРНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА
СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО СТРОЯ В ТРУДАХ
ОСНОВОПОЛОЖНИКОВ МАРКСИЗМА
В научно-популярных изложениях марксизма обычно говорится о трех
основных частях этого учения: философия, политическая экономия и научный
социализм. Это на первый взгляд само собой разумеющееся разграничение
нередко приводило к принципиально неправильному пониманию
«научного социализма» как учения о социалистическом обществе. Но у
основоположников марксизма не было такого учения; они даже считали
невозможным его создать, полагая (в отличие от утопических социалистов), что
только опыт социалистического переустройства капиталистического общества
станет реальной эмпирической основой научной теории нового,
посткапиталистического общества. То, что обычно именуется научным социализмом,
представляет собой в основном исследование генезиса, функционирования,
развития капиталистического способа производства, анализ присущих ему
противоречий, который привел Маркса и Энгельса к выводу о
неизбежности его экономического и политического краха, а тем самым и перехода к
новому, посткапиталистическому строю, получившему наименование
социализма (или коммунизма).
Г.В. Плеханов, возражая Э. Бернштейну, утверждавшему, что
марксистское социалистическое учение едва ли можно считать научным,
поскольку оно представляет собой теорию будущего, пока еще не
существующего общества и, следовательно, не является теорией, основывающейся
на эмпирических данных, т. е. на фактах, без которых невозможны
научные выводы, справедливо подчеркивал, что «учением о будущем общест-

498
ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма
венном порядке социализм был тогда, когда он еще не вышел из
утопической фазы» . Марксистское социалистическое учение, разъяснял
Плеханов, носит научный характер, так как оно является исследованием
реально существующего, капиталистического строя, исследованием его
развития, позволяющим делать определенные выводы и о направлении этого
процесса, а значит, и о будущем. Настоящее беременно будущим,
поэтому далеко не всякое суждение о будущем лишено научных оснований.
В этой связи Плеханов вполне резонно замечает: «...невозможность
существования научного социализма может быть доказана только в том
случае, если станет очевидной невозможность научного предвидения обще-
« 2
ственных явлении» .
Таким образом, Плеханов понимает «научный социализм» как
научное исследование капиталистического способа производства, которое
вскрывает присущие ему антагонистические противоречия, доказывает
его исторически преходящий характер и благодаря этому позволяет
научно предвидеть основные характеристики посткапиталистического
общественного строя.
Маркс и Энгельс, обосновывая свои социалистические выводы путем
теоретического исследования развития капитализма, решительно
отмежевывались от утопических социалистов (и коммунистов), которые в своих
сочинениях подробнейшим образом описывали организацию будущего
общества, не исключая даже расписания каждодневных занятий всех его
членов. Такие описания, имевшие своей целью привлечь на сторону
социализма (коммунизма) как можно больше сторонников, основоположники марк-
Плеханов Г.В. Избранные философские произведения» т. III. М., 1956, с.
32.
Там же, с. 33. Уместно отметить, что и далекие от марксизма
исследователи видят реальное содержание «научного социализма» в исследовании капиталистической
экономики, в анализе тенденции ее развития. Так, американский социолог Б. Олмэн
утверждает, что марксистская теория социализма «есть, в сущности, Марксова
интерпретация капитализма, незавершенный результат изучения того, как функционирует (works),
как развивается капитализм и в каком направлении совершается этот процесс» (Oilman
В. Alienation. N.Y., 1975, р. IX). Можно вполне согласиться с Олмэном, что Марксово
исследование капитализма осталось незавершенным. Более того, исследование развития
капитализма осталось незавершенным и в трудах всех без исключения последователей
Маркса. Это обстоятельство, которое никогда не учитывалось в полной мере марксистами
XX века, обесценивало их социалистические выводы.

Фрагментарная характеристика социалистического строя 499
сизма осуждали как чуждую науке фантастику и опасную для
социалистического движения попытку декретировать будущий образ жизни и
повседневного поведения людей. По этому поводу Энгельс писал:
«...мудрствования о том, как станет будущее общество регулировать распределение пищи
и жилищ, ведут прямо в область утопии» . Важность такого
принципиального подхода относительно посткапиталистического общества подчеркивал
и Ленин: «...у Маркса нет ни капельки утопизма в том смысле, чтобы он
сочинил, сформулировал новое общество» .
Отказ от описания социалистического строя, хотя он и устранил
некоторые присущие «научному социализму» черты утопизма, являясь бесспорно
научно оправданным подходом к вопросу о будущем человечества, был
совершенно превратно истолкован таким известным представителем
либеральной экономической доктрины, как Л. фон Мизес, который заявил, что
«главный принцип» марксизма составляет «запрет на мышление и
исследование, особенно в тех случаях, когда оно затрагивает вопросы устройства
и функционирования социалистической экономики» . Разумеется,
никакого запрета на исследование тенденций развития посткапиталистической
экономики марксистское учение не содержало. А то обстоятельство, что
социалистические воззрения марксизма совершенно недостаточно характеризуют
экономику социализма, объясняется просто отсутствием необходимых для
этого эмпирических данных; оно оправданно нежеланием
основоположников марксизма заниматься умозрительным предвосхищением еще не
существующих экономических структур и отношений.
Социалистические воззрения Маркса и Энгельса представляли собой
результат критики порождавшихся капитализмом XVIII—XIX столетий
социальных бедствий, в особенности постоянно возраставшей в те
времена нищеты трудящейся массы населения. Именно из этой критики, из
теоретического отрицания капитализма, которые, несомненно, сыграли
выдающуюся роль в развитии рабочего движения, в научном обосновании
гуманистического мировоззрения, и развилась социалистическая
антитеза капитализму, а вместе с нею и те общие, фрагментарные представле-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 18, с. 282.
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 33, с. 48.
Мизес Л. Социализм. Экономический и социологический анализ. М., 1994,
с. 18. Несколькими страницами ниже Л. Мизес еще более усугубляет свое искаженное
представление о попытках Маркса и Энгельса преодолеть утопизм своих
предшественников — социалистов и коммунистов. Эту попытку, которая, как показал исторический опыт
двадцатого века, увы, не увенчалась преодолением утопизма, Мизес совершенно неспра-

500
ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма
ния о посткапиталистическом обществе, которые мы находим в
сочинениях основоположников марксизма, а также в работах их продолжателей.
Как же представляли себе Маркс и Энгельс будущее,
посткапиталистическое общество? Его определяющей экономической основой они, как
известно, считали общественную собственность на средства
производства, что, естественно, предполагает упразднение капиталистической
частной собственности — экономической основы буржуазного общества,
основы существования и эксплуатации наемных рабочих, пролетариев.
В отличие от своих предшественников-утопистов (в первую очередь
утопических коммунистов) основоположники марксизма отнюдь не
третировали частную собственность на средства производства как абсолютное
зло. Напротив, они рассматривали возникновение, распространение,
развитие этой зловредной, по убеждению утопистов, частной собственности
исторически, постоянно подчеркивая ее великое прогрессивное значение
в границах определенной исторической эпохи, когда она представляла
собой необходимую форму развития производительных сил, которая в
высшей степени способствовала прогрессивному развитию общества в целом.
Однако, полагали Маркс и Энгельс, эта эпоха завершается, и частная
собственность на средства производства уже превратилась из формы
развития производительных сил в сковывающие их развитие путы, о чем
свидетельствуют периодически повторяющиеся (начиная с 1825 г.) кризисы
перепроизводства, которые наглядно демонстрируют возмущение
производительных сил против отживших производственных отношений,
основу которых и составляет капиталистическая частная собственность на
средства производства.
Положение о противоречии, конфликте между производительными
силами и производственными отношениями капиталистического
общества, конфликте, порождающем необходимость революции,
осуществляющей социалистическое переустройство общества, было выдвинуто
Марксом и Энгельсом уже в их первых совместных произведениях — «Святое
ведливо (чтобы не сказать, недобросовестно) характеризует фактически как некий
коварный умысел и чуть ли не шарлатанство. Вот соответствующая тирада: «Запрет на
изучение того, как работает социалистическое общество, в оправдание которого приводилась
куча банальных аргументов, на деле имел целью скрыть слабости марксистского учения» (там
же, с. 26). Нетрудно понять, что если бы Маркс и Энгельс принялись за создание
политической экономии социалистического общества, то они бы лишь усугубили утопические
черты, присущие их социалистическим воззрениям.

Фрагментарная характеристика социалистического строя 501
семейство» и «Немецкая идеология», т. е. задолго до того, как Маркс
разработал свое экономическое учение, доказывающее, как он полагал,
экономическую необходимость перехода от капиталистического способа
производства к социалистическому устройству общества. Это положение
лапидарно сформулировано в «Манифесте Коммунистической партии».
И в последующих своих произведениях Маркс и особенно Энгельс
неустанно повторяют, что капиталистические производственные отношения
все более и более препятствуют прогрессу производительных сил,
которые уже переросли эту форму своего развития. Нет необходимости
цитировать в этой связи работы основоположников марксизма, а также их
продолжателей — марксистов XX века. В каждой из этих работ
утверждается, обосновывается тезис об устарелости, реакционности частной
собственности на средства производства, об экономической
необходимости перехода к общественной собственности.
Я намеренно столь подробно остановился на общеизвестном
положении марксизма о необходимости перехода к социализму, об
экономической основе социалистического общества, поскольку наряду с этим,
превратившемся в догму положением Маркс и Энгельс высказывают
положения, которые никак не согласуются с ним, пожалуй даже,
отвергают его. Сошлюсь, прежде всего, на «Немецкую идеологию», в
которой, несмотря на тезис об уже наличествующем в буржуазном
обществе противоречии между производительными силами и общественными
отношениями производства, имеется и следующее, в высшей степени
теоретически значимое положение: «...частная собственность может быть
уничтожена только при условии всестороннего развития индивидов,
потому что наличные формы общения и производительные силы всесто-
ронни, и только всесторонне развивающиеся индивиды могут их
присвоить, т. е. превратить в свою свободную самодеятельность» . Но
если упразднение частной собственности на средства производства
предполагает всестороннее развитие членов общества, которого,
конечно, не было во времена Маркса и Энгельса и которое вообще
принципиально невозможно, поскольку существует и все более развивается
и углубляется разделение труда, то нет никаких оснований выдвигать
задачу упразднения этой формы собственности в качестве не только
ближайшей, экономически неотложной, да и вообще действительно
необходимой задачи. Тем не менее продолжением цитируемого пассажа
является следующее весьма категорическое заявление: «Мы показали,
что в настоящее время индивиды должны уничтожить частную
собственность, потому что производительные силы и формы общения
развились настолько, что стали при господстве частной собственности
разрушительными силами, и потому что противоположность между классами

502
ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма
достигла своих крайних пределов» . Сравнивая эти положения друг
с другом, памятуя о том, что второе является непосредственным
продолжением первого, можно сделать только один вывод: они совершенно не
согласуются друг с другом.
Однако моя задача в данной главе состоит не столько в критике
марксистской концепции социализма, сколько в суммарной
характеристике фрагментарных представлений основоположников марксизма
о социалистическом обществе. Соответственно этому, не входя в
критический анализ этих представлений, я продолжаю их характеристику.
Итак, Маркс и Энгельс отвергают огульное отрицание частной
собственности на средства производства, недооценку ее выдающейся роли
в развитии производительных сил и исследуют те объективные условия,
при которых упразднение капиталистических производственных
отношений и замена их общественной собственностью на средства производства
будет действительно служить как дальнейшему развитию
производительных сил, так и благотворному (прежде всего в интересах пролетариата)
преобразованию всех общественных отношений. Этот вопрос об
объективных предпосылках социалистического переустройства общества
занимает значительное место в экономических исследованиях Маркса. В
предисловии к «К критике политической экономии», т. е. через одиннадцать
лет после опубликования «Манифеста Коммунистической партии», в
котором провозглашалась безотлагательная необходимость пролетарской
революции, Маркс констатирует с трезвостью, несовместимой с
утопическими иллюзиями конца 40—начала 50-х годов: «Ни одна общественная
формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные
силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие
производственные отношения никогда не появляются раньше, чем
созреют материальные условия их существования в недрах самого старого
общества» . Это положение, естественно, относится и к капиталистическому
строю (пожалуй, даже к нему в особенности), в рамках которого, как
неоднократно признают основоположники марксизма, продолжается бурное
развитие производительных сил, обусловленное прежде всего машинным
производством, которое благодаря умножающимся изобретениям и
рационализации непрерывно революционизируется, обеспечивая постоянный
рост производительности труда. Однако все это происходит в рамках
капиталистических производственных отношений, которые, следовательно,
вопреки утверждениям Маркса и Энгельса, вовсе не стали оковами для
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 441.

Фрагментарная характеристика социалистического строя 503
развития производительных сил.
В процессе исследования объективных условий, которые, согласно
марксизму, делают необходимым (и даже неизбежным) переход к
общественной собственности на средства производства, Маркс уделяет
первостепенное внимание происходящему уже при капитализме процессу
обобществления средств производства, совершающемуся вследствие
концентрации и централизации капитала. Этот процесс означает не только
пролетаризацию ремесленников, разоряемых промышленной революцией,
но и поглощение мелких и средних капиталистических предприятий
крупными, более рентабельными, побеждающими своих более слабых
соперников в беспощадной конкурентной борьбе. Стихийный процесс развития
капиталистического производства означает, следовательно, также
экспроприацию капиталистов капиталистами. Результатом этого исторического
процесса становится, с одной стороны, превращение большинства
населения каждой страны в пролетариев, а с другой — сосредоточение всей или
почти всей массы средств производства в руках немногих, крупнейших
капиталистов. Тогда, собственно, и происходит пролетарская революция, т. е.
экспроприация экспроприаторов. Это значит, что пролетарская революция
вовсе не предполагает запрещения частной собственности на средства
производства мелких и даже средних предпринимателей: эта социальная
группа, полагали Маркс и Энгельс, фактически ликвидируется крупным
капиталом в рамках буржуазного общества. Упразднению в ходе пролетарской
революции подлежит лишь крупный, вернее, даже крупнейший капитал.
Здесь не место обсуждать вопрос, в какой мере эти представления
Маркса и Энгельса о развитии капитализма и экономических
предпосылках пролетарской революции соответствовали действительному
историческому развитию буржуазного общества. Ясно, что Маркс и Энгельс
ошиблись в своей оценке судьбы мелких и средних предпринимателей,
которые в современных капиталистических странах производят не менее
половины всех поступающих в продажу товаров. Для меня важно
подчеркнуть, имея в виду последующее изложение, что Маркс и Энгельс
совершенно исключали возможность (а тем более необходимость) запрещения
мелкой и даже средней частной собственности на средства производства.
Поэтому они считали необходимым условием пролетарской революции
такой высокий уровень обобществления средств производства в рамках
буржуазного общества, который может стать экономической основой
социализма. Отсюда понятно положение, сформулированное Марксом
Там же.

504
ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма
в 1871 году: «Рабочему классу предстоит не осуществлять какие-либо
идеалы, а лишь дать простор элементам нового общества, которые уже
развились в недрах старого разрушающегося буржуазного общества» .
Маркс, следовательно, полагал, что элементы социалистического
общества уже развиваются в недрах капитализма. Это было заблуждением,
которое впоследствии, в одном из писем 90-х годов признал Энгельс,
указав, что он и Маркс ошибались в своей оценке экономической зрелости
капитализма, что они переоценивали эту зрелость, а тем самым
неправомерно приближали неизбежный, согласно их учению, переход к
посткапиталистическому обществу. Это весьма существенное признание
означало, хотя об этом ничего не сказано у Энгельса, фактическое отрицание
ряда ранее высказанных марксистских положений. К таким положениям
относится, в частности, сделанный Энгельсом в 80-х годах вывод, что
уже в последней четверти XIX века в развитых капиталистических
странах сложились условия для перехода к... коммунистическому принципу
распределения. Этот вывод сформулирован в работе «Развитие
социализма от утопии к науке»: «Возможность обеспечить всем членам
общества путем общественного производства не только вполне достаточные
и с каждым днем все улучшающиеся материальные условия
существования, но также полное свободное развитие и применение их физических
и духовных способностей, — эта возможность достигнута теперь
впервые, но теперь она действительно достигнута» . Здесь налицо не только
слишком высокая оценка уровня развития капитализма, но и, по
существу, утопическое представление о перспективах общественного развития,
от которого, несмотря на все усилия Маркса и Энгельса, оказался не
способен избавиться «научный социализм».
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 7. Правда, вслед за этой трезвой
констатацией действительных тенденций экономического развития Маркс, фактически в
противоречии со своим собственным выводом, заявляет: «Поэтому человечество ставит себе
всегда только такие задачи, которые оно может разрешить, так как при ближайшем
рассмотрении всегда оказывается, что сама задача возникает лишь тогда, когда материальные
условия ее решения уже имеются налицо, или, по крайней мере, находятся в процессе
становления» (там же). Это явно ошибочное положение, игнорирующее многовековую историю
утопических учений, указывает на то, что Маркс все же, несмотря на приведенный выше
важный экономический вывод, полагал, что условия для пролетарской революции уже
наличествуют или, по крайней мере, находятся в процессе становления. Таковы иллюзии всех
революционеров, которые считают поставленные ими задачи осуществимыми уже при их
жизни.

Фрагментарная характеристика социалистического строя 505
В своих ранних произведениях, относящихся ко второй половине
40—первой половины 50-х годов, Маркс и Энгельс считали возможной,
а частью даже неизбежной пролетарскую революцию в странах, в
которых еще не совершилась или же только начиналась промышленная
революция, а следовательно, и переход от мануфактурного к промышленному
капитализму. В последующие годы благодаря экономическим
исследованиям Маркса воззрения основоположников «научного социализма» на
пути перехода от капитализма к социализму уже связывались с
развитием капиталистической индустриализации, благодаря которой
пролетариат выделяется из массы непролетарских трудящихся классов и
становится в наиболее развитых капиталистических странах большинством в
массе трудящегося населения. Тем не менее в своих письмах к русским
корреспондентам Маркс не исключал возможности социалистического
преобразования российского общества, едва только вступившего на путь
капиталистического развития, правда лишь при условии, что социализм
победит в капиталистически развитых европейских странах, которые окажут
всемерную поддержку социалистическому движению в России. Таким
образом, Маркс, правда далеко не безоговорочно, шел навстречу
народническим (или близким к ним) представлениям о возможности
некапиталистического развития России в направлении к социализму при наличии
благоприятных для этого международных условий. Эту уступку
российским, мелкобуржуазным сторонникам социализма (вернее, противникам
капитализма) Маркс объяснял тем, что его исследование
западноевропейского капитализма, которое привело его к социалистическим выводам,
не должно быть рассматриваемо как универсальная
философско-историческая теория, равно применимая ко всем странам.
Естественно возникает вопрос, насколько оправданы эти
высказывания Маркса о возможности некапиталистического пути к социализму
в обществе, в котором все еще господствуют феодальные или
полуфеодальные производственные отношения и, соответственно этому,
подавляющую массу населения составляет крестьянство? Этот же вопрос можно
сформулировать еще в более резкой, даже парадоксальной форме:
возможно ли возникновение посткапиталистического общества без
предшествующего ему развития капиталистического способа производства? Я
полагаю, что экономические исследования Маркса дают однозначно
отрицательный ответ на этот вопрос. Достаточно вчитаться в «Капитал»
Маркса, дабы убедиться в этом. Капитализм «безудержно понуждает че-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 17, с. 347.

506
ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма
ловечество к производству ради производства, следовательно к развитию
общественных производительных сил и к созданию тех материальных
условий производства, которые одни только могут стать реальным базисом
более высокой общественной формы, основным принципом которой
является полное и свободное развитие индивидуума» . Это положение
Маркса сплошь и рядом превратно истолковывалось в марксистской
литературе. «Производство ради производства» — именно в этом, утверждали
ортодоксальные марксисты, заключается основной порок капитализма.
Между тем парадоксальная формулировка Маркса говорит лишь о том,
что капиталистическое производство есть прежде всего производство
средств производства, т. е. непрерывный рост и обновление постоянного
капитала и, следовательно, производительных сил. Поэтому из
приведенного положения можно сделать лишь один вывод: посткапиталистическое
общество, как бы оно ни называлось (социализмом или совсем по-иному),
возможно лишь в результате предшествующего развития капитализма,
и притом такого развития, которое реализует все имманентно присущие
ему потенции. Эту несомненную истину, убедительно подтвержденную
историческим опытом истекшего столетия, не вполне осознавали,
несмотря на приведенное высказывание Маркса, и сами основоположники
«научного социализма», которые, так сказать, торопили историю и
неустанно твердили, что капиталистический способ производства уже выполнил
свою историческую миссию. Еще в большей, несравненно большей мере
не осознавал, даже не понимал этой истины В.И. Ленин, который
боролся за то, чтобы создать посткапиталистическое общество в стране, едва
только вступившей на путь капиталистического развития, и поэтому,
несмотря на свою страстную полемику с народниками, не так уж отличался
в этом отношении от них.
Итак, Маркс и Энгельс доказывали, что превращение средств
производства в общественную собственность — объективная необходимость,
обусловленная совершающимся уже при капитализме (разумеется, на
капиталистический лад) прогрессирующим обобществлением средств
производства. Однако понятие социалистической собственности, т. е.
фундаментальное положение «научного социализма» остается совершенно
недостаточно раскрытым, разъясненным в их произведениях. Обратимся
прежде всего к знаменитому положению Маркса об экспроприации
экспроприаторов, т. е. уничтожении капиталистической частной
собственности. Этот процесс, утверждает Маркс, «восстанавливает не частную соб-
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 227.

Фрагментарная характеристика социалистического строя 507
ственность (имеется, конечно, в виду частная собственность на средства
производства, существующая и до капитализма. — Т.О.), а
индивидуальную собственность на основе достижений капиталистической эры:
на основе кооперации и общего владения землей и произведенными самим
трудом средствами производства» . Что означает понятие
индивидуальной социалистической собственности? Ни Маркс, ни Энгельс, ни их
последователи нигде не разъясняют это понятие, даже не упоминают
о нем, фактически предавая его забвению. Между тем не подлежит
сомнению, что речь идет здесь не о личной собственности, которой в разной
мере располагают все члены буржуазного общества, в том числе и т. н.
неимущие массы. По-видимому, у Маркса идет речь об индивидуальной
собственности на средства производства как неотъемлемой части
совместной собственности, или, говоря иными словами, о частной
собственности. Это значит, что общественная собственность не противопостоит
индивидуумам, членам общества, что каждый из них является ее
собственником, как это имеет место в трудовой кооперации и в известной мере
также в акционерных компаниях. Маркс, следовательно, говорит об
единстве общественной и индивидуальной собственности как реальном,
хотя и частичном владении общественной собственностью, благодаря
чему становится возможным упразднение наемного труда, без чего,
согласно Марксу, не может быть социалистического общества.
Уже в одной из ранних своих работ — «Наемный труд и капитал»
Маркс характеризовал наемный труд пролетариев как отчуждение
продукта труда, отчуждение трудовой деятельности и в конечном счете
отчуждение самой человеческой сущности. Уничтожение
капиталистических производственных отношений и упразднение наемного труда
(наемного рабства, по его выражению) рассматривалось Марксом как единый
процесс социалистического переустройства общества.
Упразднение наемного труда трактуется Марксом как
непосредственное выражение противоположности между социалистическим и
капиталистическим обобществлением средств производства. Последнее
умножает количество лиц наемного труда.
Маркс отличает социалистическое обобществление средств
производства от их превращения в государственную собственность, при которой
«категория рабочего не отменяется, а распространяется на всех людей...» .
К сожалению, этот в высшей степени важный пункт
социалистических воззрений Маркса совершенно игнорируется В.И. Лениным,
который в работе «Государство и революция» восторженно характеризовал
социализм как такое социальное устройство, при котором все
трудоспособные члены общества будут наемными рабочими у одного единого,
единственного хозяина, «социалистического» государства. Теоретически

508
ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма
обосновывая этот ужасающий тезис, лишающий трудящегося человека
всякого выбора, Ленин опирался на ту неясность понятия общественной
собственности, которая наличествует в трудах основоположников
марксизма, в особенности у Энгельса, который, в частности, писал:
«Пролетариат берет государственную власть и превращает средства
производства прежде всего в государственную собственность. Но тем самым он
уничтожает самого себя как пролетариат, тем самым он уничтожает все
классовые различия и классовые противоположности, а вместе с тем и
государство как государство» . Это положение не может не вызвать
недоумения. Если средства производства в результате упразднения
капиталистических отношений становятся государственной собственностью,
то к чему тогда утверждать, что государство также упраздняется?
Очевидно, Энгельс имеет в виду не непосредственное следствие
социалистического переворота, а тот конечный результат, который Маркс в
«Критике Готской программы» (1875 г.) называл коммунизмом. Но
приведенное положение Энгельса высказано уже после проведенного Марксом
разграничения между социализмом и коммунизмом. Получается, что
Энгельс игнорирует это весьма существенное для марксистской теории
разграничение и характеризует социализм как коммунизм. Об этом
свидетельствуют «Анти-Дюринг», «Происхождение семьи, частной
собственности и государства» и другие работы позднего Энгельса. Понятие
общественной собственности применяется как нечто само собой
разумеющееся, несмотря на то что фактическое смешение социализма и
коммунизма делает его все менее и менее осмысленным.
Маркс говорил о диктатуре пролетариата как государстве
переходного периода от капитализма к социализму. А Энгельс, напротив,
утверждает, что в результате социалистического переворота упраздняются как
пролетариат (класс наемных рабочих), так и государство, всякое
государство вообще. Вот одно из его многочисленных высказываний на эту тему:
«Когда государство наконец-то становится действительным
представителем всего общества, тогда оно само себя делает излишним» . Правда,
в других случаях Энгельс говорит об отмирании государства, что
означает отнюдь не внезапное его исчезновение, а более или менее длительный
исторический процесс. Таким образом, и этот в высшей степени важный
вопрос, как и вопрос о конкретном характере, структуре общественной
собственности, ее отношении к членам общества, остается неясным,
не разъясненным, недоосмысленным. Характеристика социализма как
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 605.

Фрагментарная характеристика социалистического строя 509
коммунизма, которая, возможно, объясняется соображениями
пропагандистского характера, влечет за собой утверждение, что вместе с
упразднением капиталистических производственных отношений упраздняются
и товарно-денежные отношения, т. е. общество переходит к
непосредственному, безденежному обмену продуктами производства и услугами.
«Раз общество, — утверждает Энгельс, — возьмет во владение
средства производства, то будет устранено товарное производство, а вместе
с тем и господство продукта над производителем» .
Упразднение товарно-денежных отношений ставит под вопрос
социалистический принцип распределения: от каждого по способностям,
каждому по количеству и качеству его труда. Правда, в «Критике Готской
программы», где Маркс четко разграничивает социализм и коммунизм,
утверждается, что в условиях социализма, несмотря на отсутствие
товарно-денежных отношений, сохраняется нечто подобное закону стоимости,
что делает возможным социалистическое распределение по труду:
«...здесь, — подчеркивает Маркс, — господствует тот же принцип, что
и при обмене товарными эквивалентами: известное количество труда в
одной форме обменивается на равное количество труда в другой» . Маркс,
правда, ничего не говорит о качественном различии между сложным
и простым трудом, различии, без которого невозможно социалистическое
распределение в соответствии не только с количеством, но и качеством
труда, его сложностью и ролью в иерархии трудовых отношений.
Вероятно, это обстоятельство, так же как и игнорирование разграничения
между социализмом и коммунизмом, служит основой для сделанного
Энгельсом заключения, что социалистическое общество упраздняет
экономическое различие между сложным и простым трудом, а значит, и неравную
оплату разного по своей сложности труда. Отсюда понятно, почему
Энгельс утверждает: «В обществе частных производителей расходы по
обучению работника покрываются частными лицами или их семьями;
поэтому частным лицам и достается в первую очередь более высокая цена
обученной рабочей силы: искусный раб продается по более высокой цене,
искусный наемный рабочий получает более высокую заработную плату.
В обществе, организованном социалистически, эти расходы несет
общество, поэтому ему принадлежат и плоды, т. е. большие стоимости,
созданные сложным трудом. Сам работник не вправе претендовать на
добавочную оплату» . Энгельс стало быть, отменяет социалистический принцип
распределения, что является, конечно, следствием игнорирования прове-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 773.

510
ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма
денного Марксом разграничения между низшей и высшей фазой
коммунистического строя.
В «Манифесте Коммунистической партии» и в других трудах,
предшествующих «Критике Готской программы» Маркс и Энгельс говорят о
переходе от капитализма к бесклассовому, коммунистическому обществу,
в котором свобода каждого станет условием свободы всех. Здесь нет речи
о низшей и высшей фазе коммунистического общества. Однако и в
последующих работах основоположников марксизма, особенно в работах
Энгельса, социализм характеризуется как осуществление
коммунистического идеала, или конечная цель социалистического движения, которая
выступает, в сущности, как конечная цель всемирной истории, т. е. нечто
в действительности не существующее. Благодаря социалистическому
переустройству общества экономические условия, господствовавшие над
людьми, «подпадают под власть и контроль людей, которые впервые
становятся действительными и сознательными повелителями природы,
потому что они становятся господами своего собственного объединения в
обществе» . Несколько ниже это восторженно описываемое радикальное
преобразование общества определяется как «скачок человечества из
царства необходимости в царство свободы» .
Следует, впрочем, подчеркнуть, что Маркс более трезво оценивает
пресловутый всемирно-исторический скачок. Общественное
производство и в бесклассовом обществе не есть, согласно Марксу, «царство
свободы», но оно составляет его необходимую материальную основу.
«Свобода в этой области может заключаться лишь в том, что коллективный
человек, ассоциированные производители рационально регулируют этот
свой обмен веществ с природой, ставят его под свой общий контроль,
вместо того, чтобы он господствовал над ними как слепая сила; совершают
его с наименьшей затратой сил и при условиях, наиболее достойных их
человеческой природы и адекватных ей. Но тем не менее это все же
остается царством необходимости. По ту сторону его начинается развитие
человеческих сил, которое является самоцелью, истинное царство свободы,
которое, однако, может расцвести лишь на этом царстве необходимости,
как на своем базисе»1.
Завершающим моментом той характеристики социалистического
(фактически коммунистического) общества, которую дают произведения
основоположников марксизма, является тезис об исторически неизбеж-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 42, с. 114.
2 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 291.

Фрагментарная характеристика социалистического строя 511
ном и в высшей степени благодетельном для развития сущностных сил
человека упразднении разделения труда. Этот вопрос заслуживает особого
обстоятельного рассмотрения, учитывая то место, которое он занимает
в трудах основоположников марксизма. Но такое обстоятельное
рассмотрение выходит за границы темы данной главы, в силу чего я ограничусь
лишь общей постановкой этого вопроса.
Уже утопические социалисты и коммунисты утверждали, что в
будущем идеальном обществе человек не будет привязан к одной профессии,
которая ограничивает не только круг его занятий, но и его способности.
Маркс и Энгельс, в отличие от этих своих предшественников, полностью
осознавали громадное значение разделения труда для развития
производительных сил. Однако они вместе с тем постоянно указывали на
отрицательные его стороны, видя в нем одно из главных экономических
выражений отчуждения человеческой деятельности. В «Нищете философии»
Маркс выступает против Прудона, считавшего разделение труда вечным
законом экономического развития, доказывая исторически преходящий
характер этой необходимой для определенной эпохи формы развития
производительных сил. «Разделение труда внутри современного
общества, — пишет Маркс, — характеризуется тем, что оно порождает
специальности, обособленные профессии, а вместе с ними профессиональный
идиотизм»1. Этот тезис получает развитие в «Капитале», где Маркс
утверждает, что разделение труда в процессе производства калечит
рабочего, превращает его в «частичного человека» (Teilmensch).
Маркс полагал, что развитие машинного производства, в
особенности его автоматизация, постепенно ведет к исчезновению обособленных
друг от друга трудовых операций, а тем самым и к упразднению
специализации и разделения труда вообще. Энгельс идет еще дальше Маркса,
доказывая, что разделение труда со временем исчезнет не только в
материальном производстве, но и во всех сферах человеческой деятельности
вообще: «...настанет время, когда не будет ни тачечников, ни
архитекторов по профессии, и когда человек, который в течение получаса давал
указания как архитектор, будет затем в течение некоторого времени
толкать тачку, пока не явится опять необходимость в его деятельности как
архитектора. Хорош был бы социализм, увековечивающий профессию
тачечников!»
Не входя в более обстоятельное рассмотрение марксистского
представления об исторических судьбах разделения труда, упразднение кото-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 224.

512
ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма
рого должно было бы способствовать гармоническому, всестороннему
развитию человека, можно со всей определенностью сказать, что это
представление, являющееся одним из важнейших элементов
марксистской картины социалистического (и, конечно, коммунистического)
общества, носит совершенно утопический характер. Конечно, в ходе
развития общества изменяются формы разделения труда, уходит в прошлое
былая противоположность между городом и деревней, между
умственным и физическим трудом, исчезают некоторые профессии (не говоря
уже о ремеслах), однако социально-экономический прогресс,
возникновение новых отраслей производства, развитие индустрии услуг, научные
открытия и их технологическое применение — все это влечет за собой
углубление разделения труда и расширение специализации в каждой
отрасли человеческой деятельности.
Подытоживая анализ марксистской характеристики
социалистического (коммунистического) общества, нельзя избежать заключения, что не
только положение об упразднении разделения труда носит утопический
характер. Утопично и убеждение основоположников марксизма в том, что
социализм ликвидирует товарно-денежные отношения, заменяет их
непосредственным обменом продуктов производства. Можно сказать даже
больше: утопичен весь образ социалистического (коммунистического)
общества как «царства свободы». Идея посткапиталистического
общественного строя, которую обосновывает марксизм, не является, однако,
утопией. Но будет ли социалистический строй единственно возможной
альтернативой капитализму? Анализ исторического опыта двадцатого
столетия может и должен дать совершенно определенный ответ на этот вопрос.
«РЕАЛЬНЫЙ СОЦИАЛИЗМ» - ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЕ
СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО
Крах социалистического строя в СССР и ряде других стран повлек за
собой теоретическое обсуждение вопроса: а был ли это действительно соци-
Там же, с. 227. Это утопическое воззрение полностью разделял В.И.
Ленин в своих дореволюционных работах. В одной из них он, в частности, утверждал, что
социализм «состоит в уничтожении товарного производства» (Поли. собр. соч., т. 17, с. 127).
Он также полагал в полном согласии с основоположниками марксизма, что
социалистический общественный строй упраздняет классы и классовые различия.
2 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 18—19.

Фрагментарная характеристика социалистического строя 513
ализм? Некоторые из участников дискуссии (преимущественно
журналисты, публицисты) без долгих колебаний стали утверждать, что советское
общество лишь прикрывалось заманчивой социалистической вывеской,
а в действительности представляло собой особую форму государственно-
монополистического капитализма. При этом ссылаясь на то
обстоятельство, что именовавшееся социалистическим советское общество весьма
отличалось от той картины социалистического строя, которая была в
общих чертах начертана Марксом и Энгельсом. Ссылались и на тот
несомненный факт, что жизненный уровень трудящихся (в частности, их
заработная плата) значительно ниже, чем жизненный уровень в развитых
капиталистических странах, что никак не согласуется с марксистским
описанием социализма как общественного строя, в котором общественное
производство исключает частнокапиталистическое присвоение
производимого богатства, становящегося безраздельным достоянием самих
трудящихся.
Некоторые, особенно упорно отрицавшие существование социализма
в СССР, ссылаясь на господство государственной собственности в нашей
стране и вспоминая об азиатском способе производства, о котором
изредка говорил Маркс, настойчиво старались доказать, что не социализм,
а именно этот азиатский способ производства господствовал в нашей
стране. При этом совершенно игнорировался тот факт, что этот способ
производства существовал в докапиталистическую эпоху, в аграрном обществе,
которое не знало промышленного производства, современных средств
связи, транспорта, информации, а значит, и средств повседневного,
вездесущего контроля государственной власти над населением. Маркс,
характеризуя азиатский способ производства, отмечает: «Государство здесь —
верховный собственник земли. Суверенитет здесь — земельная
собственность, сконцентрированная в национальном масштабе. Но зато в этом
случае не существует никакой частной земельной собственности, хотя
существует как частное, так и общинное владение и пользование землей» .
Достаточно вчитаться в эту характеристику докапиталистического
азиатского экономического строя, чтобы стала совершенно очевидной ее
абсолютная неприменимость к советскому обществу.
То, что «реальный социализм» не был воплощением всех
социалистических идей Маркса и Энгельса, — несомненный факт. Но некоторые из
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 207.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 227.
Там же, с. 228.

514
ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма
этих идей, которым основоположники марксизма придавали
основополагающее значение, были в принципе неосуществимы вследствие своей
утопичности. Можно ли на этом основании отрицать существование
социалистического общества в СССР и в других странах? Никоим образом.
Ведь Энгельс не без основания писал в «Анти-Дюринге»: «...пусть
читатель все время не упускает из виду, что мы здесь отнюдь не занимаемся
конструированием будущего» . И хотя основоположники марксизма,
подвергая отрицанию капиталистический способ производства, тем
самым противопоставляли ему его антитезу, их характеристика
социалистического общества носила, как указывалось уже выше, предварительный
характер. Единственное, что они считали несомненным, неизбежным,
сводилось прежде всего и в основном к замене капиталистической
частной собственности общественной собственностью на средства
производства. Все остальные характеристики социалистического общества,
несмотря на то что они высказывались обычно в категорической форме,
носили, по существу, гипотетический характер. Следовательно, расхождение
между тем образом социализма, который предстает перед нами в трудах
Маркса и Энгельса, и «реальным социализмом» не дает каких-либо
оснований для отрицания действительного существования
социалистического строя в СССР и ряде других стран. Во всех этих странах была
упразднена капиталистическая собственность на средства производства,
а следовательно, и класс капиталистов. Средства производства стали
общественной, точнее, государственной собственностью, как это и
предвидел Энгельс. И, констатируя это коренное отличие советского общества
от капиталистического строя, нельзя избежать вывода: в СССР был
построен социализм.
Г.Х. Шахназаров совершенно правильно отмечает: «...о том, что есть
социализм, следует судить не по идеалу, выношенному утопистами, и не
по определению классиков марксизма-ленинизма при всем к ним
уважении. Правомерно лишь определение, происходящее из самого
сущностного смысла этого понятия, а именно: преобладание общего над частным,
прежде всего и главным образом в формах собственности, производства
и распределения. Был ли с этой точки зрения у нас социализм? На этот
счет не может быть никаких сомнений» .
Авторы, утверждающие, что в СССР не существовало
социалистического общества, как правило, заявляют, что такое общество должно
быть построено в будущем. Отрицание существования социализма
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. II, с. 387.

Фрагментарная характеристика социалистического строя 515
в СССР оказывается, таким образом, нечем иным, как попыткой
восстановить (по-видимому, в новых, усовершенствованных формах)
обанкротившуюся социально-экономическую систему, которая потерпела
поражение в соревновании с современным капиталистическим способом
производства. Другие авторы, не отрицающие существования
социалистического строя в СССР, рассуждают о том, что необходимо избрать
иную, лучшую модель социалистического устройства, т. е. такую модель,
которая доказала бы свое превосходство над капитализмом. При этом
они как бы забывают о том, что в действительности существовала не
только советская, но и в известной мере отличные от нее модели
социалистического устройства. В Польше отменили коллективизацию
сельского хозяйства, восстановили единоличное крестьянское хозяйство.
В ГДР и Венгрии наряду с господствующей государственной
собственностью существовали и мелкие частнособственнические, а иногда и по
существу капиталистические предприятия. Однако все эти модели
социалистического хозяйствования оказались экономически
несостоятельными, неспособными противостоять капиталистическим странам на
мировом рынке.
Особенно показателен и поучителен крах социалистической
системы в Германской демократической Республике. Здесь часть
немецкого народа, вступившая на путь социализма, противостояла другой его
части, находившейся в западной части страны. Ничто, казалось бы,
не мешало восточным немцам так же успешно развивать экономику,
как это делали такие же немцы в другой части Германии. Однако в то
время как западные немцы осуществляли научно-техническую
революцию, начавшуюся как раз в период создания двух немецких государств,
восточные немцы продолжали трудиться по-старому. Техническое
и технологическое отставание ГДР от ФРГ с каждым годом
становилось все более очевидным и, наконец, превратилось в разрыв, который
не преодолен и теперь, спустя более десяти лет после воссоединения
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 159. Однако в «Капитале» Маркс
резонно также замечает: «...без ограничения сферы деятельности нельзя ни в одной области
совершить ничего значительного» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 378). Это
совершенно правильное положение никак не может быть согласовано с тезисом о необходимости
(разумеется, при соответствующем, весьма высоком уровне развития производительных
сил) упразднения разделения труда. Однако Маркс почему-то не видел этого противоречия
между собственными высказываниями.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 206.

516
ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма
Германии. Несмотря на то что ФРГ затратила сотни миллиардов
немецких марок на модернизацию производства в бывшей ГДР, эта
часть Германии все еще остается экономически отсталой ее частью.
Экономисты полагают, что понадобится не менее десяти лет, чтобы
преодолеть разрыв между бывшей социалистической частью Германии
и ее западными землями. А между тем ГДР ведь была самой
процветающей страной социалистического «лагеря», отличавшейся от других
социалистических стран наиболее высоким жизненным уровнем
населения.
Россия первая вступила на путь социалистических преобразований,
которые она осуществляла более семидесяти лет. Именно поэтому
российский социалистический эксперимент заслуживает основательного
анализа и оценки. Следует сразу же подчеркнуть, что даже противники
марксизма почти единодушно признают, что путь, на который вступила
наша страна в результате Октябрьской революции, был порожден
благороднейшими из устремлений человечества. Октябрьская революция,
писал Бердяев, изгнанный из России вследствие победы этой революции,
«низвергла господствующие, командующие классы и подняла народные
слои, раньше угнетенные и униженные, она глубоко взрыла почву и
совершила почти геологический переворот. Революция освободила раньше
скованные рабоче-крестьянские силы для исторического дела»1. Я не
могу согласиться с этой крайне односторонней оценкой, но у меня нет ни
малейшего сомнения в том, что под этими словами подписался бы
и В.И. Ленин.
Р. Арон, постоянно осуждавший «реальный социализм», тем не менее
признавал, что «с исторической точки зрения советский режим порожден
революционной волей, вдохновляемой гуманистическим идеалом. Цель
заключалась в создании самого гуманного общества, которое когда-либо
знала история, где больше не было бы классов, а однородность общества
способствовала бы взаимному сближению граждан» . И это положение,
высказанное убежденным антикоммунистом, вполне вписывается в
марксистское понимание задач социалистического переустройства общества.
Не будет преувеличением сказать, что Октябрьская революция
потрясла весь мир, как писал об этом ее очевидец, американский журналист
Д. Рид. Почему же, буквально через несколько месяцев после
утверждения Советской власти, отношение к ней начало превращаться из
восторженного в критическое и даже отрицательное? Почему против
установленной большевистской партией государственной власти выступили не
только ее заведомые враги, но и такие, далеко не чуждые делу
социализма люди, как A.M. Горький, В.Г. Короленко, П.А. Кропоткин? Эти
выдающиеся представители российского народа, трудящихся прежде всего.

Фрагментарная характеристика социалистического строя 517
выступали против провозглашенной и осуществлявшейся на практике
«диктатуры пролетариата», которая представляла собой не «завоевание
демократии», как ее определяли основоположники марксизма в
«Манифесте Коммунистической партии», а ее полное, радикальное отрицание
(запрещение свободы печати и всякой, даже лояльной оппозиции,
фактическое запрещение права рабочих на забастовки, ликвидация
независимости профсоюзов, преследование политического инакомыслия и,
соответственно этому, запрещение всех партий, кроме одной, правящей партии).
А между тем Ленин, вопреки очевиднейшим фактам, утверждал, что
благодаря упразднению частной собственности на средства производства
трудящиеся обрели «такую фактическую возможность пользоваться
демократическими правами и свободами, которой никогда не было, даже
приблизительно, в самых лучших и демократических буржуазных
республиках» .
Конечно, чрезвычайное положение, которое фактически ввела
большевистская власть, можно было в первые годы ее существования в
известной мере оправдать, имея в виду состояние, в котором находилась
страна: разрушенная экономика, гражданская война, саботаж противников
новой власти, иностранная интервенция. Советская власть, еще не
установившаяся на всей дореволюционной территории страны, подверглась
тяжелейшим испытаниям, которые ставили под вопрос само ее
существование. В обстановке внутренней и внешней угрозы завоеваниям
революции чрезвычайные меры, которые в принципе несовместимы с
демократическими порядками, были неизбежны, необходимы. Правда, здесь
нельзя избежать вопроса, который должен быть предметом
специального исследования: не стала ли одной из причин экономической разрухи
и гражданской войны политика большевистского правительства, в
особенности его попытка (в дальнейшем признанная ошибочной)
немедленно ввести коммунистическое распределение, а также запрещение
торговли, подавление демократии, репрессии относительно зажиточной части
деревенского и городского населения?
Можно было ожидать (и этого, по-видимому, ожидало большинство
российского населения), что после окончания гражданской войны и
относительной стабилизации экономического и политического положения
страны (особенно благодаря введению нэпа и его благотворным
последствиям) репрессивная политика, фактически чрезвычайное положение,
будут наконец прекращены и «диктатура пролетариата» предоставит на-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. II, с. 354.

518
ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма
селению, рабочему классу в особенности, действительные
демократические права и свободы. Но ничего такого не произошло. Необъявленное
чрезвычайное положение, массовые репрессии стали «нормальным»
состоянием общества. Так, незадолго до начала Великой Отечественной
войны количество заключенных в концентрационных лагерях достигало
примерно двух миллионов человек. Общее же количество
репрессированных за годы построения социализма в СССР превысило, по самым
скромным подсчетам, добрый десяток миллионов. Значительная часть
«великих строек» социализма осуществлялась руками заключенных.
Репрессивный политический режим, просуществовавший в нашей
стране со времени основания советского государства и до его краха,
справедливо связывают с политикой, начало которой положил Ленин, а
систематически организовал и последовательно проводил его ученик и
соратник Сталин. Сталинщина — это не только небывало жестокая
диктатура, небывало, бессмысленно жестокого тирана; сталинщина вовлекала
в свои беспощадные преступные действия тысячи, сотни тысяч советских
граждан, которые вольно или невольно становились соучастниками
бесчеловечных, по существу террористических «мероприятий», обычно
именовавшихся борьбой против «врагов народа» ради построения сияющего
коммунистического будущего.
Маркс и Энгельс считали, что социалистическая революция
экспроприирует крупных капиталистов, собственников средств производства.
Что касается мелких и средних собственников средств производства,
то их экспроприация, полагали они, осуществляется в рамках
буржуазного общества, в процессе концентрации и централизации капитала.
Правда, они выделяли крестьянство, вполне допуская, что оно сохраняется как
в капиталистическом обществе, так и непосредственно после
социалистической революции. В этой связи Энгельс писал: «...обладая
государственной властью, мы и не подумаем о том, чтобы насильно экспроприировать
мелких крестьян (с вознаграждением или нет, это безразлично), как это
мы вынуждены сделать с крупными землевладельцами. Наша задача по
отношению к мелким крестьянам состоит прежде всего в том, чтобы их
частное производство, их собственность перевести в товарищескую, но не
насильно, а посредством примера, предлагая общественную помощь для
этой цели» . Ленин, судя по ряду его высказываний, придерживался
такого же воззрения, но Сталин, его верный ученик, решил
«революционным» путем покончить с существованием крестьян-единоличников. Кол-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 315.

Фрагментарная характеристика социалистического строя 519
лективизация характеризовалась Сталиным как революция сверху,
осуществляемая по инициативе государственной власти в интересах...
трудящегося крестьянства. В действительности эта революция (вернее,
контрреволюция) была террористическим организованным насилием над
массой крестьян, которые вопреки их воле загонялись в колхозы,
именовавшиеся без всякого на то основания сельскохозяйственными
кооперативами. В ходе обобществления средств производства, которые
принадлежали крестьянам, значительная часть скота и другого
имущества фактически была уничтожена.
Коллективизация проводилась под лозунгом ликвидации кулачества
как класса. Фактически были ликвидированы все мало-мальски
зажиточные крестьянские хозяйства. У кулаков и значительной части середняков,
а также тех, которых причисляли к «подкулачникам», были
конфискованы не только средства производства, но и все их имущество, а сами они
были отправлены в ссылку, где многие из них, лишенные средств
производства, отчаявшиеся, просто погибли.
Нетрудно понять, что коллективизация сельского хозяйства означала
его разрушение, уничтожение крестьянства как особого класса населения,
превращение колхозников в крепостных, так как они были лишены права
выйти из колхоза. Сталин и его соратники, по-видимому, совершенно
игнорировали специфику сельского хозяйства, которое, как правильно
замечает современный американский исследователь, «не есть просто один из
видов деятельности, наряду с прочими; это — образ жизни —
уникальный и незаменимый по своим человеческим и духовным ценностям» .
Плачевные последствия коллективизации хорошо известны. Страна,
обладающая обширнейшими и плодороднейшими сельскохозяйственными
угодьями, оказалась вследствие пресловутой «революции сверху»
неспособной обеспечить свой народ необходимыми продуктами
растениеводства и скотоводства. Урожайность колхозных полей составляла
в среднем по стране примерно 12 центнеров с гектара, в то время как в
капиталистических странах она, как правило, раза в четыре выше. Хуже
того, социалистическое сельское хозяйство стало едва ли не самой
убыточной отраслью производства. Колхозы и совхозы ежегодно получали
громадные государственные кредиты, которые они не в состоянии были
возвратить. Недоимки постоянно списывались, кредиты вновь
выдавались. А потери зерновых при уборке и хранении урожая превышали 30
Шахназаров Г.Х. В поисках утраченной идеи // Коммунист, 1991, № 4, с.
31.

520
ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма
и более процентов. В конечном итоге начиная с 1963 г. советское
правительство начало закупать в капиталистических странах миллионы тонн
пшеницы и кормового зерна, а также сотни тысяч тонн мяса. Однако ни
один из руководителей партии и государства, конечно, не решился
признать реакционный характер «сталинской коллективизации»,
несостоятельность колхозно-совхозной системы, которая отбросила наше сельское
хозяйство в то далекое прошлое, о котором свыше столетия тому назад
И. Бунин с болью писал: «Господи Боже, что за край! Чернозем на
полтора аршина, да какой! А пяти лет не проходит без голода» .
Несмотря на очевиднейший экономический крах социалистического
сельского хозяйства и его противоречащую всем провозглашенным
советской властью демократическим нормам, его мнимые успехи постоянно
афишировались с трибуны партийных съездов, в газетах, радио,
телевидении. В одном из официальных партийных документов с гордостью
сообщалось, что в СССР производится на душу населения в 5 раз больше
тракторов и в 10 раз больше комбайнов, чем в США. При этом,
конечно, умалчивалось о том, что зерна в СССР производится в два раза
меньше, чем в США. Многие оставались в неведении относительно того, что
страна вынуждена производить так много тракторов и комбайнов,
потому что их качество столь низко, что они полностью выходят из строя
после двух-трех лет эксплуатации. Следовательно, колхозам и совхозам
приходилось слишком часто покупать новые и новые трактора и
комбайны, что ложилось тяжелым бременем на их и без того далеко не
рентабельную экономику.
Экспроприация мелких собственников, развернувшаяся с наибольшим
размахом в деревне, не обошла, конечно, и городское население. Одним
из первых законодательных актов Советской власти был декрет о
конфискации недвижимой собственности во всех городах страны. Если учесть,
что подавляющую часть жилых помещений в тогдашней России
составляли сравнительно небольшие деревянные дома, владельцами которых
обычно были отнюдь не капиталисты, то эта экспроприация, естественно,
охватила и различные слои трудящегося населения.
Новый этап экспроприации в городе был непосредственно связан с
отказом от нэпа. Ликвидации подверглись не только малые
капиталистические предприятия, которые вносили в государственную казну немалые
налоги, но и обширный слой кустарей, ремесленников, владельцев
небольших магазинов, ларьков, словом, та часть населения, которая в условиях
нэпа представляла собой то, что теперь именуют индустрией услуг, т. е.
сферой, меньше всего привлекавшей внимание большевистской партии
и советского правительства, делавших основную ставку на создание
тяжелой промышленности.

Фрагментарная характеристика социалистического строя 521
Стоит задуматься над вопросом: почему советское правительство
объединило (разумеется, в принудительном порядке) всех портных,
сапожников, парикмахеров и других мастеров своего дела, занимавшихся
нужной людям индивидуальной трудовой деятельностью, в артели, а затем
и в государственные мастерские, ателье, «салоны», с которыми у
каждого из граждан СССР связаны представления о плохом обслуживании,
низком качестве работы и т. д.? Я не думаю, что причиной такого
обобществления было стремление к неукоснительному выполнению заветов
Маркса и Энгельса. Основоположники марксизма были противниками
насильственного объединения мелких производителей. Мотивы,
которыми руководствовались правительственные органы, осуществлявшие
такого рода коллективизацию в условиях города, были, по-видимому,
прагматические, фискальные. Путем ликвидации частных парикмахерских,
сапожных и портновских мастерских планировалось увеличение доходной
части государственного бюджета. Едва ли эта цель была достигнута в
достаточно ощутимой степени, но одно несомненное следствие этого псевдо-
социалистического обобществления сказалось очень скоро: падение
культуры обслуживания, фактическая ликвидация одной из основ той самой
индустрии услуг, которая ныне в развитых капиталистических странах
доставляет значительную часть национального дохода, не говоря уже о том,
что она существенно повышает качество жизни.
Индустриализация СССР обычно рассматривается как величайшее
достижение социализма. Действительно, в сравнительно короткие
исторические сроки в нашей стране было построено множество заводов,
фабрик, электростанций, создана мощная оборонная промышленность,
без которой нам не удалось бы победить гитлеровскую Германию в
Великой Отечественной войне. Рабочий класс самоотверженно трудился, не-
Бердяев H.A. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990, с. 112.
Сошлюсь также на глубокомысленное замечание известного американского советолога
Д. Биллингтона: «Если для мыслителя XIX века ключевой проблемой было определение
своего отношения к Французской революции, то для современного мыслителя такой
проблемой становится определение своего отношения к русской революции. (Billinglon J. Six
Views on the Russion Revolution // Wordl Politics, 1966, vol. XVII, № 3, p. 452). Бил-
лингтон имеет прежде всего в виду международное значение Октябрьской революции,
которая вдохнула новые силы в рабочее движение всех стран и тем самым способствовала
эволюции капитализма, которая в немалой степени соответствовала интересам и
требованиям трудящихся.
Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М., 1993, с. 236.

522
ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма
смотря на тяжелейшие условия жизни: карточная система снабжения
продуктами питания, которых всегда не хватало, совершенно
неудовлетворительные, как правило, жилищные условия (коммуналка, бараки), низкая
заработная плата, хронический дефицит так называемых предметов
ширпотреба, т. е. одежды, обуви и т. п. Можно сказать, что
индустриализация страны была историческим подвигом трудящихся СССР,
воодушевленных сталинским лозунгом: «техника решает все». Но надо ли
следовать персонажу «Дневника провинциала в Петербурге»
Салтыкова-Щедрина, убежденному обскуранту, который утверждал:
«...нужно обращать внимание русского общества на пройденный славный
путь, но не следует делать никакой критической оценки этому пути» .
Промышленные предприятия, созданные в основном в течение первых
двух пятилеток, были в значительной части оснащены импортной
техникой, которая в капиталистических странах постоянно
совершенствовалась, обновлялась, развивалась, в то время как в СССР она, как
правило, оставалась неизменной, морально устаревала, вследствие чего,
несмотря на непрерывное увеличение объемов промышленного производства,
страна не только не догоняла развитые капиталистические государства,
но все более отставала от них, что с особенной очевидностью проявлялось
в низком качестве промышленной продукции.
Советские экономисты настойчиво обосновывали марксистское
положение о том, что великим преимуществом социалистической экономики
является отсутствие конкуренции, которая характеризовалась как
разрушительная сила капиталистической системы. Однако замена
конкуренции т. н. социалистическим соревнованием имела своим последствием
производство неконкурентно способной продукции, которая,
естественно, не могла найти себе нишу на мировом рынке.
Техническое отставание нашей индустрии обычно пытались
преодолеть путем приобретения новейшей заграничной техники. И здесь сплошь
и рядом вследствие отсутствия или недостатка материальной
заинтересованности производителей получалась ситуация, описанная все тем же
бессмертным Салтыковым-Щедриным в упомянутом выше произведении,
в котором провинциальный обыватель сокрушается: «И отчего это у нас
ничего не идет! — вдруг как-то нечаянно сорвалось у меня с языка, —
машины накупим — не действуют; удобрения накопим
видимо-невидимо—не родит земля, да и баста!»
Социалистическую индустриализацию обычно противопоставляют
Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 37, с. 499.

Фрагментарная характеристика социалистического строя 523
промышленному развитию дореволюционной России, что, конечно,
не лишено оснований, ибо тогдашняя Россия, несомненно, была
экономически отсталой страной. Однако эта российская отсталость весьма
преувеличивалась исследователями-марксистами. Между тем, как
справедливо указывает экономист А.Я. Певзнер: «...за период с 1860 по 1900 гг.
продукция промышленности России увеличилась более чем в 7 раз, а
протяженность железных дорог с 3 до 40 тыс. км. В первое десятилетие
XX в. (особенно в 1909 г.) темпы роста продолжали сохраняться на
уровне более высоком, чем в странах Западной Европы, и, опередив по
объему промышленного производства Францию, Россия постепенно
начала приближаться к Англии, Германии и США» .
История, конечно, не знает сослагательного наклонения: прошлое
невозможно изменить. Но ничто не мешает нам прибегнуть к воображению.
Представим себе, что Россия в результате буржуазно-демократической
революции 1917 года, которая была прервана (пожалуй, даже подавлена)
социалистическим переворотом, покончившим не только с буржуазной
демократией, но и демократией вообще, искоренила бы полуфеодальные
пережитки и с новыми силами продолжила бы еще более быстрыми
темпами продвигаться на путях капиталистической индустриализации. Я не
думаю, что к концу XX столетия капиталистическая Россия догнала бы
США или хотя бы Германию, но я убежден в том, что в новое, XXI
столетие Россия вошла бы по меньшей мере в пятерку самых индустриально
развитых капиталистических стран мира.
Само собой разумеется, что это, так сказать, ретроспективное
предвидение возможного, но не сбывшегося будущего России не может быть
эмпирически подтверждено. И все же, несмотря на свою принципиальную
неверифицируемость, оно не лишено научного смысла, поскольку
опирается на фактические данные о промышленном развитии дореволюционной
России и учитывает громадное значение буржуазно-демократической
революции для ускорения развития промышленного капитализма. Научная
ценность этого воображаемого представления о несостоявшемся развитии
России на путях капитализма XX столетия состоит в том, что оно
высвечивает несостоятельность социалистической программы
социально-экономического прогресса, крушение которой представлялось большинству
населения СССР совершенно неожиданным, чуть ли не вызванным
какими-то внешними, враждебными социализму силами, хотя это крушение
было несомненно неизбежным.
Коренной причиной экономической несостоятельности социализма
являлась, конечно, тоталитарная государственная система, созданная
большевистской партией. Эту систему наименовали «диктатурой
пролетариата», теперь ее называют командно-административной системой, но все

524
ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма
это такие же эвфемизмы, как и «культ личности» Сталина, выражение,
маскировавшее систему тоталитаризма, от которой не могла и не хотела
отказаться партийно-советская олигархия даже после того, как она
осудила чудовищные преступления сталинщины и отказалась от
террористических методов политического руководства.
История знает немало тиранических режимов, олигархических и
единоличных диктатур, но тоталитарная государственная система впервые была
создана большевистской партией. Эта система была невозможна без
массовой культуры, многообразных средств идеологической обработки
сознания масс, не говоря уже о развитии средств связи, путей сообщения,
благодаря которым государственная власть обрела способность проникать,
так сказать, во все закоулки, контролировать все и вся, ибо сущность
тоталитарной государственной системы состоит в том, что, доводя до
предела централизацию управления, она практически полностью определяет
и общественную и личную жизнь граждан, целиком подчиняя ее
совершенно бесконтрольной власти правящей верхушки, которой в СССР являлось
высшее руководство КПСС и, прежде всего, конечно. Политбюро во
главе со всевластным генеральным секретарем.
Ленинское определение диктатуры как власти, не считающейся с
существующими законами и опирающейся на насилие, которое она постоянно
осуществляет, — необходимый, но недостаточный признак тоталитарного
общественного строя, предполагающего как условие sine qua non
тотальную централизацию (как политическую, так и экономическую) и,
конечно, существование одной-единственной партии в стране, которой
безраздельно принадлежит вся власть, так же как господство одной идеологии,
идеологии этой партии, проникающей во все сферы духовной жизни
общества и подчиняющей их себе. Тоталитарная государственность также
предполагает небывалое по своим масштабам распространение
бюрократии, повсеместно осуществляющей функции исполнительной власти,
которая de facto является единственной властью, поскольку законодательной
власти, так же как и независимости судебной власти (не говоря уже о
свободе слова, печати и других средств информации), тоталитаризм
принципиально не признает, хотя, по видимости, они все же могут допускаться
в целях маскировки его действительной сущности. Можно вполне
согласиться с сочувствующим социализму Э. Фроммом, который
констатирует: «Несмотря на обобществление средств производства, слово
«социализм» стало в России лживым, потому что там широкими массами населе-
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 518.

Фрагментарная характеристика социалистического строя 525
ния манипулирует всесильная бюрократия...»
Весьма показательно, что в советской марксистской литературе
феномен тоталитаризма никогда не был предметом научного исследования.
Немало книг и статей были посвящены анализу и разоблачению
фашизма, но при этом умалчивалось о том, что эта буржуазная
террористическая диктатура является тоталитарной системой власти, т. е. осуществляет
функции вполне аналогичные функциям «диктатуры пролетариата» и
даже выступает под флагом социализма (национал-социализма).
Показательно также и то, что после крушения «реального социализма» в СССР
наши социологи, экономисты, историки оказались в чрезвычайном
затруднении, когда перед ними была поставлена достаточно скромная
задача: дайте определение понятию фашизма. Этот вопрос остался без
ответа. И дело вовсе не в том, что наши ученые оказались не способны дать
вразумительный ответ на разумно поставленный вопрос. Ответ, как
можно выразиться, напрашивался сам собой. Более того, он был известен всем
сведущим людям, но о нем благоразумно умалчивали, дабы не опорочить
наше социалистическое прошлое. Вопрос остался без ответа, потому что
ответ неизбежно указывал бы на политическое родство «реального
социализма» и буржуазного, агрессивного, империалистического фашизма.
И тот и другой являются разновидностями тоталитарной государственной
системы.
Энгельс, характеризуя буржуазное государство и находящиеся в его
собственности средства производства, подчеркивает: «Чем больше
производительных сил возьмет оно в свою собственность, тем полнее будет
его превращение в совокупного капиталиста и тем большее число граждан
будет оно эксплуатировать. Рабочие останутся наемными рабочими,
пролетариями. Капиталистические отношения не уничтожаются, а, наоборот,
доводятся до крайности, до высшей точки» . Энгельс, конечно,
заблуждался, полагая, что норма эксплуатации на государственных
капиталистических предприятиях выше, чем на предприятиях, находящихся в частной
капиталистической собственности. Как известно, государственные
предприятия в условиях капитализма нередко субсидируются правительством,
так как они сплошь и рядом оказываются недостаточно рентабельными
и не выдерживают конкуренции с частнособственническими
предприятиями. Но еще больше заблуждался Энгельс, полагая, что государственная
собственность после уничтожения капиталистических производственных
1 Trevelian J. English Social History. N.Y., 1942, p. 87.
2 Бунин И. Деревня. M., 1988, с. 10.

526
ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма
отношений исключает эксплуатацию трудящихся, поскольку она
упраздняет частное, капиталистическое присвоение. Логика этих типичных для
марксизма рассуждений достаточно проста: при капитализме
неоплаченная часть труда рабочих является источником прибыли для частного
лица, капиталиста, в то время как в социалистическом обществе продукт
прибавочного труда становится общественной собственностью, т.е.
достается самим трудящимся. Но жизнь посрамила эти, в сущности,
упрощенные, не свободные от иллюзий утопизма представления,
составляющие одну из основ «научного социализма». Во-первых, государство,
возникшее после уничтожения капиталистических производственных
отношений и ставшее собственником всех (или почти всех) средств
производства, оказалось еще в большей мере эксплуататором трудящихся,
чем капиталистическое государство. И во-вторых, что стало в конечном
счете одной из главных причин фатального краха «реального
социализма», государство — тотальный собственник было плохим,
нерачительным, бесхозяйственным собственником, не способным обеспечить
научно-технический прогресс, сопоставимый с тем прогрессом, который
совершался в капиталистических странах, не способным обеспечить
трудящимся нормальных, сопоставимых с капиталистическими условий
существования.
История «реального социализма» в СССР и других социалистических
странах — это история бедственного положения трудящихся, которое
всегда объясняли временными трудностями, несмотря на то что они
носили постоянный характер. Источник этих трудностей был достаточно
очевиден, но его не могли, не хотели признать, ибо он представлял собой не
что иное, как экономическую сущность тоталитарного государства. Эта
сущность — централизованное государственное планирование сверху
донизу, до самых малых предприятий, планирование всех расходов
предприятий по каждой статье, планирование результатов работы каждого
предприятия, объема выпускаемой продукции, ее ассортимента,
себестоимости и т. д. и т. п. Разумеется, такое государственное планирование
было не вполне осуществимым, в ряде отношений даже мнимым,
утопическим, но оно было приказом, нарушение которого преследовалось,
нередко даже в уголовном порядке, приказом, исключавшим хозяйственную
самодеятельность предприятий, инициативу их руководителей и в
конечном итоге сплошь и рядом обрекавших предприятия на убыточное
производство. Эта система тотального планирования соответствовала замене
рыночной экономики, истолковываемой как неконтролируемая государством
стихия, подрыванового хозяйства, которое-де все предусматривает,
намечает задачи, выражающие общественные потребности, и обеспечивает их
выполнение. При этом, разумеется, почти не принималось в расчет, что

Фрагментарная характеристика социалистического строя 527
важнейшей сферой планирования должно быть планирование на каждом
отдельном предприятии, руководители которого гораздо лучше, чем
чиновники Госплана, представляют себе условия работы предприятия, его
возможности, пути наиболее производительного использования
оборудования и т. п.
Известный польский экономист Л. Бальцерович, видный реформатор
экономики постсоциалистической Польши, указывает на то, что
тотальное государственное планирование вовсе не вытекало из
социалистических воззрений Маркса. «Маркс мог ожидать, что гармоничной
нерыночной координации можно достичь без централизации, в результате
свободного взаимодействия автономных производителей. Однако мы уже знаем,
что в экономике при всей ее сложности этого достичь невозможно. Ибо
для того, чтобы убрать рынок, нужно ограничить автономию
предприятий, а это, в свою очередь, создает вакуум, который должно заполнить
централизованное планирование. Далее, независимо от того, о чем мечтал
Маркс, единственной реальной формулой общественной собственности,
согласующейся с его видением социализма как экономической системы,
лишенной рынка, является централизованная государственная
собственность» . Таким образом, тотальное планирование, которое сводит на нет
хозяйственную самостоятельность и самодеятельность предприятий, и
социалистическая собственность на средства производства неотделимы друг
от друга. Этого не видели основоположники марксизма и их
последователи, но это доказала практика «реального социализма».
П.А. Кропоткин, приветствовавший Октябрьскую революцию и
надеявшийся, что она станет началом новой исторической эпохи, когда
трудящиеся массы создадут подлинно свободное общество, был горестно
потрясен установившейся в России партийной диктатурой и
порожденной ею чудовищной, по его выражению, бюрократией. Он писал о
несостоятельности политического режима, когда «всемогущая
централизованная власть пытается снабдить каждого обывателя ламповым стеклом,
и каждая спичка, которой можно зажечь эту лампу, обязательно
проходит через руки чиновника, как бы много их ни было...»1.
Принцип социализма, согласно его теоретикам, начиная от
утопических социалистов и кончая основоположниками марксизма, сводится
к краткой и выразительной формуле: от каждого — по способностям,
каждому — по количеству и качеству его труда. Однако ни
основоположникам марксизма, ни их продолжателям почему-то не приходил в голову
вопрос: осуществим ли этот принцип вне рамок рыночной экономики?
В первом разделе этой статьи приводилось утверждение Энгельса о том,
что при социализме и сложный и простой труд будут вознаграждаться
одинаково. Но такое уравнение качественно различных видов труда не-

528
ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма
совместимо с принципом социализма. Однако безотносительно к тому
или иному высказыванию основоположников марксизма распределение
материальных благ, согласно принципу социализма, невозможно вне
рыночной экономики, как правильно констатирует Л.фон Мизес, один из
основательных критиков марксистской теории социализма. Он пишет:
«...в социалистическом хозяйстве экономические калькуляции
неосуществимы. Когда не существует рыночных цен на факторы производства,
поскольку они не продаются и не покупаются, нельзя прибегнуть к
калькуляции для определения результатов прошлых действий или для
планирования будущего»1. Следует, правда, иметь в виду, что в советском
социалистическом обществе, упразднившем рыночную экономику, все же
сохранялась торговля, а следовательно, и акты купли-продажи. Но при
отсутствии реального действия закона стоимости цены фактически
устанавливались в административно-командном порядке, и носили, по
существу, условный характер. Колхозы поставляли зерно в государственные
закрома по ценам, назначенным правительством, и, хотя эти цены, как
правило, не покрывали затрат на производство зерна, поставки зерна
государству были обязательными, принудительными; невыполнение плана
поставок наказывалось самым суровым образом. Лишь после выполнения
этих поставок, именовавшихся первой заповедью, колхозам разрешалось
распределять оставшееся зерно (если оно оставалось) между членами
колхоза, а также продавать его на колхозном рынке, где цены были в
несколько раз выше государственных.
Такими же условными, назначенными сверху были цены на
промышленную продукцию. Они были обычно более выгодными для ее
производителей, благодаря чему государство, собственник промышленности,
фактически эксплуатировало деревню.
Заработная плата, разумеется, не находилась в определенном,
фиксируемом соответствии с количеством и качеством труда. Уровень
заработной платы рабочим и служащим устанавливался согласно различного рода
правительственным постановлениям и, кроме того, во многом зависел от
директоров предприятий и всякого рода начальников. Колхозники в
течение многих лет вообще не получали заработной платы; считалось, что их
труд оплачивается продуктами колхозного производства, которых далеко
не всегда доставалось колхозникам после обязательных государственных
Салтыков-Щедрин. Дневник провинциала в Петербурге. М., 1986, с. 160.
Там же, с. 136.

Фрагментарная характеристика социалистического строя 529
поставок. Спасением для колхозников служил приусадебный участок,
на котором выращивались овощи в количестве, достаточном для семьи,
а нередко также для продажи. Приусадебные участки были весьма
невелики, но на них выращивалось не менее, а иной раз и более картофеля и
некоторых других овощей, чем на обширных колхозных полях. Этот факт
довольно часто отмечался в газетах, но из него делался вывод, что колхозы
в недостаточной мере реализуют свой потенциал. На самом деле из этого
факта следовал совсем другой вывод: частнособственническое
сельскохозяйственное производство несравненно продуктивнее, чем
псевдокооперативное, колхозное.
Колхозникам разрешалось иметь в своей собственности корову,
свинью, кур, а в некоторых местностях также овец и другую живность.
Без этого, так же как и без приусадебного участка, семья колхозника не
могла обеспечить себя необходимыми продуктами, ибо колхоз в основном
работал на государство. В этой связи нельзя не отметить такое
примечательное обстоятельство: тоталитарное государство, осуществившее
тотальное социалистическое обобществление средств производства,
оказалось вынужденным допускать существование в колхозной деревне пусть
и незначительной, но все же частной собственности на средства
производства. Ведь корова, козы, овцы, куры — все это, конечно, является
средствами производства, которые использует в качестве частной
собственности колхозник в своем приусадебном хозяйстве.
Советское тоталитарное государство, сущность которого составляло не
ограниченное какими-либо, даже им самим установленными законами
и другими юридическими нормами насилие, опиралось, однако, не только
на насилие, но и на идеологический диктат, осуществлявшийся
посредством не допускающего инакомыслия убеждения, воспитания, пропаганды
и агитации, целью которых было внушение сознания безусловного
превосходства социалистического строя над капиталистическим способом
производства, изображавшимся как социальная система, порождающая
нищету трудящихся масс. Апология социализма, так же как гротескное
изображение капиталистического общества, составляя важнейшее
содержание повседневной социалистической пропаганды, выходили порой за
всякие разумные границы. Так, например, изо дня в день утверждалось,
что за годы Советской власти жизненный уровень рабочего класса возрос
в И раз, а крестьянства — в 8 раз. Это утверждали не какие-нибудь бе-
Певэнер Я.А. Крах коммунизма и современные общественные отношения.
М., 1999, с. 63.

530
ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма
зответственные газетчики: эта, с позволения сказать, «констатация»
содержалась в официальных партийных документах. Оставалось только гадать,
к какой таинственной методике прибегло ЦСУ (Центральное
статистическое управление), чтобы выдать на-гора эти потрясающие «данные».
Ложь, как известно, не знает границ, ибо они для нее просто не
существуют. В конце 1939 г., после заключения известного пакта (сговора)
с гитлеровской Германией, которая тут же начала Вторую мировую
войну, двинув свои полчища на Польшу, советская печать, солидаризируясь
с новым «союзником», писала, что «польские паны» затеяли войну с
Германией. Известный журналист Д. Заславский, постоянный сотрудник
«Правды», писал в этой газете, что существование польского
государства было историческим нонсенсом, которому наконец-то положен конец.
В «Энциклопедическом словаре», вышедшем в свет в 1954 г., в
статье «Корея» интервенция войск КНДР в Южную Корею описывалась
так: южнокорейские вооруженные силы «по указке их хозяев из
Вашингтона вторглись на территорию Северной Кореи. Империалисты США
стали на путь открытой интервенции в Корею...» . Поскольку другая,
правдивая информация была недоступна советским гражданам, они не
подвергали сомнению печатное слово, тем более что это было далеко не
безопасно.
В принятой на XXII съезде КПСС новой программе партии (1961 г.)
утверждалось, что капитализм превратился в «величайшую преграду на
пути общественного прогресса», что он «все больше сковывает развитие
современных производительных сил», что мировая капиталистическая
1
система «в целом созрела для социальной революции пролетариата» .
Капитализму, который по-ленински характеризовался как
загнивающий капитализм, естественно, противопоставлялась социалистическая
экономика с ее якобы недостижимыми для капитализма темпами
индустриального развития. «Если экономика мирового капитализма
развивается медленными темпами, испытывая кризисы и потрясения, то
экономика мирового социализма характеризуется быстрыми и устойчивыми
темпами роста, общим непрерывным хозяйственным подъемом всех
социалистических стран» . Это утверждалось в период, когда в
капиталистических странах уже развернулась научно-техническая революция,
означавшая не только весьма значительное возрастание темпов
экономического развития, но и коренное качественное изменение
материально-технической базы производства, а также создание его новых отраслей,
основанных на технологическом применении достижений кибернетики
и компьютерных устройств. Между тем в СССР вплоть до выхода в свет
новой партийной программы печать, радио, телевидение хранили
молчание относительно совершавшейся в капиталистических странах научно-

Фрагментарная характеристика социалистического строя 531
технической революции, свидетельствовавшей о мощи
капиталистической системы, обеспечившей выдающийся экономический и
научно-технический прогресс.
В новой партийной программе впервые, с опозданием на десятилетие,
говорится о научно-технической революции, но говорится таким образом,
что СССР благодаря созданию атомных электростанций и космических
спутников опередил «загнивающий» капитализм в осуществлении НТР.
В этой связи программа КПСС заявляет, что капиталистическая система
сковывает процесс НТР, которая развернется в полном объеме лишь
благодаря социалистическим производственным отношениям.
«Человечество, — говорится в программе, — вступает в период
научно-технического переворота, связанного с овладением ядерной энергией, освоением
космоса, с развитием химии, автоматизации производства и другими
крупнейшими достижениями науки и техники. Но производственные
отношения капитализма слишком узки для научно-технической революции.
Осуществить эту революцию и использовать ее плоды в интересах
общества может только социализм» . Это утверждение не просто
дезинформация, это, скорее, самообман, иллюзия, утопическое убеждение,
источником которого было не столько марксистская теория, сколько героическая
победа советского народа в Великой Отечественной войне, а также
быстрое восстановление народного хозяйства и разрушенных гитлеровскими
полчищами городов и деревень на весьма значительной части европейской
территории СССР. Эти выдающиеся победы на полях сражений и в
мирном труде были одержаны в значительной мере благодаря присущей
КПСС способности мобилизовывать все силы народа для достижения
конкретных, краткосрочных целей, не считаясь с жертвами, как бы ни
были они велики.
Фромм Э. Бегство от свободы. М., 1990, с. 227. Это же утверждает
М. Хоркхаймер — родоначальник т. н. «критической теории», возникшей как позитивно-
критическая интерпретация марксизма: «Социализм — идея содержательно
осуществленной демократии, давно превратился (и притом извращенным образом) в странах диамата
в инструмент манипуляции...» (Horkheimer M. Kritische Theorie. Bd. 1, Frankfurt a/M.,
1968, S.X). Представители «критической теории» подвергались в советской философской
литературе (в том числе и в моих работах) довольно резкой критике как искажающие
марксизм теоретики. Ныне следует признать, что их попытка критического осмысления (и
переосмысления) марксизма представляла собой научно значимое начинание, несмотря на то
что многие положения «критической теории» оказались несостоятельными.

532
ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма
Очевидно, именно эти победы, высоко поднявшие престиж СССР во
всем мире, побудили руководство КПСС поставить перед народом
заведомо утопическую задачу: в течение 20 лет совершить переход к
коммунизму. Эту задачу формулирует и обосновывает рассматриваемая
партийная программа. Она намечает в течение десяти лет (с 1961 по 1970 гг.)
превзойти по производству на душу населения США, богатейшую
капиталистическую страну. В течение второго десятилетия программа
обещает создать материально-техническую базу коммунизма,
обеспечивающую изобилие материальных и культурных благ для всего населения
СССР, превзойти примерно в два с половиной раза уровень
промышленного производства США и в основном построить коммунистическое
общество. Программа завершалась тирадой: «Партия торжественно
провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при
коммунизме» .Можно вполне допустить, что тогдашний секретарь ЦК КПСС
Н.С. Хрущев действительно верил в то, что поставленная им задача
построения коммунизма в течение 20 лет будет решена. Его не смущало,
например, такое существенное обстоятельство, что ни один из пятилетних
планов экономического развития СССР не был выполнен, хотя все они,
разумеется, объявлялись перевыполненными. Он вполне идеалистически
полагал, что мобилизация всех сил, неукротимая воля к победе, к
преодолению всех и всяческих трудностей увенчается построением коммунизма
в назначенные партией сроки. Однако соратники Хрущева, члены
Политбюро, а также партийные руководители всех других уровней, как правило,
не разделяли эту далеко не свободную от популистской демагогии
утопическую веру или, точнее, уверение. Тем не менее вся громадная
пропагандистская машина страны внушала советским людям, что задача
построения коммунизма в ближайшее двадцатилетие вполне разрешима
благодаря их трудовому героизму и, конечно, под испытанным и мудрым
руководством КПСС. И советские люди верили если не в достижение
коммунизма к 1980 году, то, во всяком случае, в то, что через 20 лет их
жизненный уровень существенно возрастет и будет навсегда покончено
с дефицитом продуктов питания, одежды, обуви и т. п. Действительность,
увы, и на этот раз обманула их оптимистические ожидания. И 1980 год,
и последовавшие за ним годы существования «реального социализма»
убедительно показали, что жить в стране становится не лучше, а хуже.
Характерно, что через пять лет после принятия пресловутой
программы перехода к коммунизму новый глава КПСС Л.И. Брежнев в отчет-
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 290.

Фрагментарная характеристика социалистического строя 533
ном докладе ЦК КПСС на XXIII съезде партии ни словом не
упоминает об этой программе. Он, конечно, произносит дежурные фразы об
обострении и углублении общего кризиса капитализма, о все более очевидной
обреченности этого строя. Говорит о достижениях социализма в нашей
стране, а также о том, что на путь строительства социализма переходят
даже такие страны, как Конго, Гвинея, Бирма, Мали, Алжир и Египет,
невольно тем самым подтверждая распространенные среди
антикоммунистов убеждения, что «экономически отсталые страны, — как пишет
американский политолог А. Улэм, — представляют собой более подходящее
поле для революции, чем индустриально развитые»1.
Особенно подчеркивается в докладе рост производства стали,
проката, цемента, продукции машиностроения, но ничего не говорится о
производстве компьютеров, несмотря на то что в развитых капиталистических
странах уже развернулась компьютерная революция.
Говорится и о достижениях социалистического сельского хозяйства,
но умалчивается о том, что СССР ежегодно закупает в США и Канаде
миллионы тонн продовольственного и кормового зерна. И лишь вскользь,
в добавление к победным реляциям, высказывается озабоченность по
поводу действительного положения дел в социалистическом хозяйстве.
«В последние годы стали появляться такие отрицательные явления, как
замедление темпов роста производства и производительности труда,
снижение эффективности использования производственных фондов и
капитальных вложений» . Важное признание, ставящее под вопрос успехи
очередной пятилетки, если таковые, вообще, имеются. Но докладчик не
считает нужным анализировать причины упомянутых «отрицательных
явлений», ибо такой анализ мог бы завести слишком далеко.
В 1981 году, когда СССР в соответствии с партийной программой
должен был уже вступить в коммунистическое общество, Л.И. Брежнев
в докладе XXVI съезду КПСС, разумеется, умалчивает о том, что
страна не только не приблизилась к достижению поставленной
всемирно-исторической цели, но, если можно так выразиться, имея в виду
утопичность цели, оказалась дальше от нее, чем была в 1961 году. В докладе
говорится о необходимости «разработать специальную продовольственную
программу», дабы удовлетворить потребности трудящихся в продуктах
питания. Ставится задача повысить минимальную заработную плату до
80 рублей . Скромная задача, чтобы не прибегать к более точной, но
резкой оценке.
Докладчик сообщает об основных задачах одиннадцатой пятилетки,
в частности о необходимости «ускорения научно-технического прогресса
и переводе экономики на интенсивный путь развития» . Тем самым
признается, что поставленная ранее задача объединения преимуществ соци-

534
ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма
ализма с научно-технической революцией не была решена (о том, что
таких преимуществ социализма перед капитализмом не существует,
конечно, не может быть речи). НТР в условиях социализма явно запаздывает,
о чем свидетельствует экстенсивный путь развития социалистической
экономики, т. е. простое увеличение количества производимой продукции
вместо производства новой продукции посредством новой технологии
и новых средств производства. Таким образом, несмотря на привычную,
обязательную оптимистическую тональность доклада, вдумчивому
читателю становится ясно, что руководство КПСС уже осознает, что СССР
все более отстает от передовых капиталистических стран.
Тот факт, что задача достижения коммунизма не была решена, что
советское общество не столько приблизилось к благоденствию, сколько все
более отдалялось от него, судя по жизненному уровню трудящихся,
можно было, конечно, замолчать, но изгладить из народной памяти
громогласно провозглашенную задачу было все же невозможно. Объявить, что
задача построения коммунизма будет решена еще через двадцать лет,
к началу нового века, уже не решались. Однако если построение
коммунизма не было осуществлено, то было все же, так полагали идеологи
партии, определенное движение в этом направлении, достижение новой,
более высокой ступени в развитии социалистического общества. Эту
возникшую в лоне идеологии советского общества ступень назвали
развитым социализмом. Новое наименование призвано было указывать
на то, что социализм, о построении которого было объявлено еще в 1936
году в связи с принятием новой Конституции СССР, успешно
развивается и благодаря этому становится зрелым социалистическим обществом.
В.И. Ленин вслед за Марксом и Энгельсом неоднократно
подчеркивал, что социалистический общественный строй благодаря общественной
собственности на средства производства превосходит
капиталистическую систему, прежде всего, по производительности труда. Именно более
высокая производительность труда является, по Ленину, действительным
показателем победы социализма над капитализмом, неоспоримым
свидетельством того, что новое общество представляет собой более высокую
ступень в прогрессивном развитии человечества. Однако «развитой
социализм», т. е. высшая ступень развития социалистического строя, не
отличался более высокой, чем при капитализме, производительностью труда.
В СССР, да и в других социалистических странах, она была раза в три
Бальцерович Л. Социализм, капитализм, трансформация. М., 1999, с.
31-32.

Фрагментарная характеристика социалистического строя 535
ниже, чем в капиталистическом производстве. Это обстоятельство,
разумеется, ставило под вопрос правомерность понятия «развитой
социализм». Чтобы устранить противоречие между идеей и
действительностью, начали выдвигать на первый план понятие эффективности
производства. Социалистическое производство, утверждали ученые и публицисты,
более эффективно, чем производство в условиях капитализма, так как оно
исключает безработицу, кризисы перепроизводства, хроническую
недогрузку предприятий. Возможно, что понятие социалистической
эффективности производства убеждало тех ученых, которые его обосновывали
и разрабатывали, но оно не могло убедить трудящихся социалистического
общества, ради которых, собственно, и было введено в научный и
повседневный оборот. Основная масса населения СССР на своем опыте
постигла, что социалистическое производство выпускает продукцию совершенно
недостаточного качества и не может обеспечить население необходимыми
продуктами питания и ширпотребом, т. е. одеждой, обувью и т. п.
Партийные документы, газеты, радио, телевидение продолжали
внушать трудящимся, что социалистическое общество продвигается от
одного достижения к другому, еще более значительному, что условия жизни
населения все более улучшаются, но народ постепенно прозревал, т. е. все
более осознавал, что грандиозный социалистический эксперимент,
стоивший жизни десяткам миллионов трудящихся, потерпел столь же
грандиозное фиаско.
Осознание кризиса социалистической системы побудило руководство
КПСС во главе с М.С. Горбачевым провозгласить необходимость
перестройки социалистического общества, которая, впрочем, понималась,
прежде всего, как совершенствование социалистических
производственных отношений. Однако попытки усовершенствовать социалистический
строй вступили в противоречие с объективным процессом его
разложения, который набирал все большую силу благодаря провозглашению
гласности, отмене цензуры и другим демократическим нововведениям, несо-
Кропоткин П.А. Обращение к рабочим и передовым кругам
общественности Западной Европы // Вопросы философии, 1991, № 11, с. 45. В том же духе
высказывался и В.Т. Короленко, решительный противник царизма. В письме к Луначарскому
он утверждал: «Основная ошибка советской власти — это попытка ввести социализм без
свободы. На мой взгляд, социализм придет вместе со свободой или не придет вовсе.
Отсюда огромная ошибка — классовая диктатура» (В.Т. Короленко. Дневники
1917—1921 гг. // «Память». Исторический сборник. Париж, 1979, с. 599).

536
ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма
вместимым с существованием тоталитарного государства. Кончина
социализма в СССР означала также крах этой системы в других европейских
странах. В немногих оставшихся социалистическими государствах весь
ход их развития, как свидетельствуют факты, приближает окончательный
крах социалистической системы.
Подведем итоги. Социалистическое общество в СССР не было
воплощением в жизнь основных социалистических идей Маркса и Энгельса,
но это не порок этого общества, не отрицание его социалистического
характера, так как марксистские представления о социализме в принципе не
могли быть реализованы на практике вследствие их утопического
характера. Однако тут же важно подчеркнуть, что если Марксу и Энгельсу
социализм представлялся таким общественным строем, в котором свобода
каждого является условием свободы всех, то реальный социализм вступил
в вопиющее противоречие с гуманистическим содержанием марксизма.
Тоталитарное государство в СССР и других социалистических странах
было радикальным отрицанием не только марксистского гуманизма,
но и демократических завоеваний трудящихся в капиталистических
странах. Реальный социализм, провозгласивший социальное освобождение
трудящихся, стал на деле новой исторической формой их порабощения,
которое, конечно, никогда не признавалось, но вместе с тем фактически
оправдывалось необходимостью догнать и перегнать в экономическом
отношении наиболее развитые капиталистические страны.
Некоторые исследователи объясняют крушение социалистического
строя «деформацией социализма», извращением его принципов,
террористическим характером государственной власти, жертвами которых
Миэес Л. Социализм. Экономический и социологический анализ, с. 370.
Первое издание этой книги вышло в 1922 г. Годом раньше экономист Б.Д. Бруцкис,
высланный из РСФСР в 1922 г., писал в статье «Социалистическое хозяйство»:
«Совершенно очевидно, что экономическая система, которая не располагает механизмом для
приведения производства в соответствие с общественными потребностями, несостоятельна.
Стремясь преодолеть «анархию капиталистического хозяйства», социализм может повергнуть
народное хозяйство в «суперанархию», по сравнению с которой капиталистическое
государство являет собой картину величайшей гармонии» (Новый мир, 1990, № 8, с.
182—194). Мы видим, таким образом, что ученый, не парализованный догматами
«научного социализма», уже на заре советского общества вполне определенно предвидел
непреодолимые трудности, с которыми столкнется социалистическое общество, трудности,
неотделимые от этого общественного устройства и обрекающие его на неизбежное
поражение в соревновании с капитализмом.

Фрагментарная характеристика социалистического строя 537
в СССР стали миллионы ни в чем не повинных людей. Нет, конечно,
сомнений в том, что злодеяния тоталитаризма не только опорочили
социализм, но и стали одной из причин его краха. Однако трагедия
социалистического строя как раз и состоит в том, что он осуществим лишь
посредством создания тоталитарного государства со всеми вытекающими из его
сущности ужасающими последствиями.
Маркс утверждал: «...цель, для которой требуются неправые средства,
не есть правая цель» . Социалистическое же государство
функционировало согласно иезуитскому принципу: цель оправдывает средства. При этом,
понятно, провозглашалась самая возвышенная, самая человечная цель,
недостижимая как вследствие ее утопичности, так и вследствие порочности
применяемых якобы для ее достижения средств. Можно поэтому
согласиться с Г. Маркузе, который не без сарказма замечал: «...вопрос,
руководствуются ли советские руководители принципами марксизма или нет,
является неуместным» .
Есть и такие ученые, убежденные сторонники социализма, которые
пытаются объяснить крах советского социалистического общества
внешними, чуть ли не случайными обстоятельствами, которые можно было бы
предотвратить, если бы партийно-государственное руководство страны
не допустило ряда крупнейших ошибок. Ошибок, и при том
действительно крупнейших, было в самом деле немало. Достаточно указать хотя бы
на тот факт, что три четверти нашей промышленности даже в
послевоенный период занималось выполнением военной программы, в то время как
на долю легкой и пищевой индустрии приходилось всего десять
процентов производственных фондов. И все же дело не в этих ошибках, а в
сущности социалистической системы производства, несостоятельность
которой с особенной очевидностью обнаружилась тогда, когда в
капиталистических странах развернулась научно-техническая революция, к которой
слабо восприимчивой оказался социалистический общественный строй,
несмотря на отдельные, несомненно выдающиеся, пионерские
достижения в области космонавтики и в мирном использовании атомной энергии.
Но все дело в том, что эти достижения, знаменовавшие начало научно-
технической революции, не привели к развертыванию этой революции во
всех отраслях промышленного и сельскохозяйственного производства,
как это произошло во всех развитых капиталистических странах.
Поэтому можно с полным правом сказать, что социалистический строй в СССР
и других странах был побежден именно научно-технической революцией,
выявившей не только жизнеспособность капитализма, но и возможности
в рамках этого строя осуществления прогрессивных программ.
Есть и такие защитники социализма, которые на полном серьезе
пытаются объяснить его крах в СССР и других странах международным ан-

538
ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма
тикоммунистическим заговором, возглавлявшимся США и Ватиканом.
Об этих людях можно сказать, что они весьма недооценивают мощь
советского народа, который не только устоял перед гитлеровскими
агрессорами, захватившими всю Западную Европу, но и разгромил
немецко-фашистские войска, добил фашистский режим в его логове, освободил
порабощенные гитлеровской Германией народы. Такой народ, если бы он не
утратил веру в большевистскую партию, не могли бы свернуть с
избранного им исторического пути никакие происки врагов социализма. Но все
дело в том, что советский народ, в том числе и значительная часть членов
КПСС, вероятно, в отличие от ее руководителей, вполне уже
осознавали, что на путях социализма невозможно добиться даже ликвидации
дефицита продуктов питания и других жизненно важных вещей. Стоит
отметить, что еще до окончательного краха социализма в СССР немалая
часть членов КПСС покинула в 1989—1990 гг. ее ряды.
Новый период в истории нашей страны, начавшийся после крушения
социалистического строя, принес новые тяготы и испытания нашему
народу. Жизненный уровень значительной массы населения стал еще ниже,
чем он был при социализме. И в этих условиях перехода от социализма
к рыночной экономике, присущей капитализму, множество российских
граждан с сожалением стали вспоминать о недавнем социалистическом
прошлом, когда буханка хлеба стоила 20 копеек, а цена бутылки молока
или кефира не превышала 30 копеек. Вспомнили о бесплатном
медицинском обслуживании, бесплатном не только среднем, но и высшем
образовании. Вспоминали, конечно, не напрасно, ибо бесплатное медицинское
обслуживание все более ограничивалось и частью уже вытеснялось
платной, к тому же весьма дорогой медициной. Аналогичный процесс
происходил и в сфере образования, особенно высшего. Короче говоря, стали
вспоминать о том, что при социализме было и хорошее, что он
значительно способствовал культурному подъему всего населения, совершил
буквально культурную революцию, вырастил массу образованных людей,
специалистов во всех областях знания. Однако при этом, повторяя азы уже
обанкротившейся социалистической пропаганды, утверждали, что этого не
дал, не может дать капитализм в силу своей эксплуататорской сущности.
Между тем в государственном бюджете развитых капиталистических
стран доля расходов на медицинское обслуживание и образование намного
превосходит соответствующую долю расходов в бюджете бывшего СССР.
Как известно, в нашей социалистической стране медицина и образование
финансировались по так называемому остаточному принципу, проще
говоря, в последнюю очередь. Это особенно сказывалось на качестве
медицинского обслуживания, которое склонны идеализировать те, кто испытывает
«ностальгию» по ушедшему в небытие социализму.

Фрагментарная характеристика социалистического строя 539
В газете «Поиск», издаваемой Российской академией наук, в номере
от 10.12.1999 г., в разделе «Новости столетней давности» помещен
отрывок из статьи сына Л.Н. Толстого, посетившего в 1899 г. Швецию.
Стоит процитировать этот отрывок. «В Швеции правительство первое идет
навстречу народным нуждам в деле образования. Результаты
поразительны. Поразительно общее благосостояние, отсутствие безграмотных,
общее развитие народа, его свободный дух, трудолюбие, знание,
честность, доброта и внутреннее благородство воспитанного характера, что
составляет черту особенно замечательную». Не исключено, что русский
путешественник несколько идеализировал увиденную им картину, но
существенно то, что он описывал буржуазную страну, капитализм, который
уже в конце XIX века значительно отличался от того капитализма,
который исследовал и гневно заклеймил Маркс, не допуская, что его
последующее развитие существенно улучшит условия жизни трудящихся и
благотворно повлияет на образ жизни всего общества.
Вероятно, Швеция в конце XIX века шла в ряде отношений впереди
других капиталистических стран, указывая им их будущее, которого они
достигли в XX веке. И народ современной России, освободившись от
социалистических иллюзий и не питая иллюзий относительно предстоящего
нашей стране капиталистического будущего, начинает все более
осознавать, что именно на этом пути станет возможным переход к
посткапиталистическому обществу, которое хотя и не будет социалистическим,
но, вероятно, воплотит в жизнь гуманистические идеалы учения Маркса
и Энгельса.
27,10.
Программа Коммунистической партии Советского Союза. М., 1961, с. 7,
Там же, с. 22.

540
ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма
Там же, с. 27_28.

Фрагментарная характеристика социалистического строя 541
Там же, с. 142. Стоит отметить, что задача непосредственного перехода
к коммунизму в течение двадцати лет представляла собой развитие предшествующих
партийных решений. Так, еще в 1932 г. XVII конференция ВКП(б) приняла решение,
которое провозгласило, что «основной политической задачей второй пятилетки является
окончательная ликвидация капиталистических элементов и классов вообще, полное
уничтожение причин, порождающих классовые различия и эксплуатацию, и преодоление
пережитков капитализма в экономике и сознании людей, превращение трудящегося
населения страны в сознательных и активных строителей бесклассового социалистического
общества» (Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов,
конференций и пленумов ЦК. Часть II. М., 1956, с. 693). Н.С. Хрущев, поставивший
через 30 лет после этого постановления задачу построения коммунизма в течение четырех
пятилеток, действовал вполне в духе традиций большевистской партии. Не исключено также
и то, что он руководствовался заявлением В.И. Ленина, сделанным в его речи на Третьем
съезде комсомола: те, которым в настоящее время 15 лет будут жить при коммунизме,
говорил Ленин в 1920 году.

542
ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма
1 Ulam A. The Unfinished Revolution. N.Y.. 1960, p. 242-243.

Фрагментарная характеристика социалистического строя 543
Брежнев Л.И. Отчетный доклад Центрального Комитета КПСС XXIII
съезду Коммунистической партии Советского Союза. М., 1966, с. 51.
Брежнев Л.И. Отчетный доклад Центрального Комитета КПСС XXVI
съезду Коммунистической партии Советского Союза и очередные задачи партии в
области внутренней и внешней политики. М., 1981» с. 60, 61.

544
ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма
Там же. Весьма показательно, что М.С. Горбачев, став в 1985 г.
генеральным секретарем ЦК КПСС, так же как и Л.И. Брежнев, выдвигал на первый план
задачу ускорения экономического развития социалистического общества: «...мы должны
добиться существенного ускорения социально-экономического прогресса. Другого пути
просто нет» (Горбачев М.С. Избр. речи и статьи. М., 1985, с. 10). В докладе на июньском
Пленуме ЦК КПСС (1987 г.) М.С. Горбачев уже отмечал, что на рубеже 70—80-х
годов «темпы экономического роста упали до уровня, который фактически означал
наступление экономической стагнации. Мы начали явно уступать одну позицию за другой, а в
повышении эффективности производства и качества продукции, в научно-техническом
развитии разрыв в сравнении с наиболее развитыми странами стал увеличиваться не в нашу
пользу» («Правда», 1987, 26 июня). Это не было, конечно, признанием экономической
несостоятельности социалистической системы производства, но такой вывод, который не
мог позволить себе М.С. Горбачев, напрашивался сам собой.

Фрагментарная характеристика социалистического строя 545

546 ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма

Фрагментарная характеристика социалистического строя 547
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 65.
Marcuse H. Soviet Marxism. A critical Analysis. N.Y., 1958, p. 8—9.

548 ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма

Фрагментарная характеристика социалистического строя 549

550 ГЛАВА VIII. Марксистская концепция социализма

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Выводы, которые подытоживают это исследование, частью уже
сделаны в каждой из его глав. Мне остается лишь суммировать,
обобщить эти выводы, с тем чтобы дать целостную
характеристику марксизма, как научной теории, далеко не свободной от
утопических воззрений, которые носили содержательный характер и,
следовательно, заключали в себе определенные, хотя и
неадекватно выраженные истины.
Прежде всего, полагаю, необходимо признать ту бесспорную
истину, что глубочайшим историческим источником марксизма
является гуманистический протест против порабощения и
угнетения человеческой личности. Это значит, что марксизм
представляет собой один из важнейших результатов (я бы сказал даже,
высшее достижение) всего предшествующего развития
прогрессивной общественной мысли. Можно и нужно согласиться
с Э. Фроммом, который указывает, что мировоззрение Маркса
«коренится в гуманистической философской традиции Запада,
которая восходит от Спинозы через французское и немецкое
просвещение восемнадцатого века к Гёте и Гегелю, традицию,
внутреннюю сущность которой составляет забота о человеке и об
осуществлении его возможностей» .
Гуманистическое мировоззрение, особенно в новое время, когда
оно обретает свою развитую форму, неизбежно становится
критикой капиталистической системы, которая в XVIII, а частью и в XIX
столетиях представляла собой не стесняемую государственным
законодательством, хищническую форму эксплуатации пролетариев,
попытки которых организованным образом противостоять
диктатуре капитала неизменно пресекались государственной властью,
выражавшей интересы экономически господствующего класса,
буржуазии. Гуманистическая антитеза, которую марксизм
противопоставил капитализму, несмотря на утопические представления
о характере посткапиталистического общества, заключала в себе
вполне осуществимую программу радикального улучшения
жизненных условий трудящихся. Тот факт, что эта программа в значитель-
Fromm Е. Das Menschenbild bei Marx. Frankfurt a/M., 1963, S. 5.

552
Заключение
ной мере осуществлена в наиболее развитых, демократических
капиталистических странах, может быть правильно понят и объяснен лишь постольку,
поскольку будет учтено воздействие марксизма, воздействие рабочего движения
и социал-демократических пролетарских партий на развитие буржуазного
общества, на буржуазное государство, которое вынудили считаться с интересами
трудящихся. В этой связи я хочу сослаться на такого далекого от марксизма
религиозного философа, как Н. Бердяев. Классовая борьба, утверждает этот
идеалист, есть бесспорный факт. Поэтому «ложно и не искренно
распространенное мнение, что классовую борьбу выдумал Маркс и социалисты и что
ведется классовая борьба исключительно революционным рабочим классом.
В действительности классовую борьбу ведет и буржуазия и всегда вели
господствующие классы. Но когда борьба ведется за сохранение своего
господствующего положения, она менее производит впечатление борьбы, чем когда она
ведется за изменение существующего социального строя. Это есть обычная
иллюзия восприятия. Сохранение существующего не кажется насильственной
борьбой. Именно это и есть преимущество рабочих и социалистов, что они
ведут классовую борьбу открыто, в то время как буржуазные командующие
классы ведут ее замаскированно»1.
Бердяев не только признает существование борьбы классов (факт,
который сплошь и рядом отрицают постсоветские критики марксизма), но также
настаивает на том, что нейтралитет по отношению к этой борьбе несовместим
с гуманизмом. «Классовая борьба существует, и в происходящей классовой
борьбе мы должны признать, что на чьей-то стороне больше правды, хотя бы
и не вся правда. Мы думаем, что больше правды на стороне трудящихся» .
И далее: «Неуместно проповедовать смирение угнетенным, его прежде
всего нужно проповедовать угнетателям»1.
Учение Маркса нередко характеризуется как теория классовой борьбы.
Это, конечно, далеко не исчерпывает его содержания, но указывает на его
сущность, и что важно подчеркнуть, далекую от утопизма черту. Ленин,
правда, справедливо указывал, что марксист не ограничивается признанием
существования и необходимости классовой борьбы, он доводит свое
понимание этой борьбы до признания необходимости диктатуры пролетариата.
Такова действительно была точка зрения Маркса, классически
сформулированная в известном письме к И. Вейдемейеру. Но Маркс, как видно из
«Манифеста Коммунистической партии», понимал диктатуру пролетариата как
«завоевание демократии». В своей характеристике Парижской Коммуны как
диктатуры пролетариата Маркс и Энгельс подчеркивают, что правительство
Бердяев Н. Христианство и классовая борьба. Париж, 1931, с. 181.
Там же, с. 119.

Заключение
553
парижских коммунаров было избрано на основе всеобщего, равного и
тайного избирательного права. В таком понимании диктатуры пролетариата нет
ничего утопического, так как речь идет о народовластии, которое практически
означает политическое господство рабочего класса, если он составляет
большинство самодеятельного населения. Утопический характер понятию
диктатуры пролетариата придал Ленин, поскольку он истолковывал ее как не
ограниченное какими-либо законами господство пролетариата, т. е. господство
всей массы пролетариев, что, конечно, несовместимо с понятием диктатуры
вообще, которая всегда и везде (в том числе и в СССР) была диктатурой
частью верховного владыки, частью приближенной к нему правящей клики.
Теория классовой борьбы — наиболее реалистическая, вполне
отражающая исторические реалии часть Марксовой критики капитализма. Наиболее
утопическими являются его представления о близкой кончине капитализма
и основных чертах посткапиталистического строя. Эти представления
глубоко противоречивы в том смысле, что они сплошь и рядом не согласуются друг
с другом. С одной стороны, Маркс и Энгельс утверждают, что буржуазия
постоянно революционизирует производство, что капитализм немыслим без
бурного развития производительных сил, а с другой — они упорно
настаивают на том, что капиталистические производственные отношения стали
оковами для развития производительных сил. Эти общественные отношения
производства характеризуются как остающиеся неизменными, несмотря на
прогресс производительных сил, однако в Марксовом «Капитале»
исследуется их изменение в процессе перехода от мануфактурного к
промышленному капитализму. Этот же факт — изменение капиталистических
производственных отношений отмечает и Энгельс в своей критике проекта Эрфуртс-
кой программы социал-демократической партии Германии. Но если вместе
с развитием производительных сил капитализма изменяются и
производственные отношения, оставаясь, разумеется, капиталистическими, то не может
быть речи о конфликте между теми и другими, и, следовательно,
оказывается несостоятельным, утопическим марксистское положение об
экономической основе пролетарской революции. Ленин фактически отказался от этого
Там же, с. 129. Вместе с тем Бердяев резонно замечает: «Безбожно и
безнравственно определять свое отношение к человеку, как к представителю класса, как
к классовому человеку, представляющему классовые интересы» (там же, с. 138). Он
противопоставляет эту точку зрения марксизму. Но Маркс и Энгельс никогда не оценивали
каких бы то ни было исторических деятелей, исходя из того, к какому классу они
принадлежат. Маркс, например, указывал, что идеолог мелкой буржуазии может отличаться от
мелкого буржуа как небо от земли; идеологом мелкой буржуазии этого теоретика делает
ограниченность его воззрений, а не его социальное положение.

554
Заключение
положения, поскольку он считал достаточной объективной основой
пролетарской революции наличие революционной ситуации. Но и это убеждение
носило, в сущности, утопический характер, так как революционная
ситуация, непосредственно предшествующая буржуазно-демократической
революции, истолковывалась Лениным как политическая основа революции
пролетарской. То обстоятельство, что в России большевистской партии
удалось, завершая буржуазно-демократическую революцию, осуществить
затем социалистический переворот, нисколько не ставит под вопрос
утопический характер убеждений в близкой кончине капитализма.
Энгельс, обсуждая вопрос о противоречиях, обрекающих на крушение
капиталистическую систему, указывал, что «продукт общественного труда
присваивается отдельным капиталистом. Это и составляет основное
противоречие, откуда вытекают все те противоречия, в которых движется современное
общество»1. Попробуем разобраться в этом положении, которому придается
столь большое значение. Продукт общественного труда следует разделить на
две основные части: производство средств потребления и производство
средств производства. Что касается последних, то они, конечно, полностью
присваиваются капиталистом, благодаря чему совершается прогресс
производительных сил, умножается общественное богатство. Если же говорить
о средствах потребления, то подавляющая их часть достается населению,
большую часть которого составляют трудящиеся массы. Частное присвоение
и здесь, разумеется, имеет место, поскольку капиталист получает прибыль от
продажи предметов потребления. Однако такого рода присвоение
неотделимо от рыночной экономики и его отрицание есть не что иное, как утопическое
отрицание необходимости рыночной экономики, товарного производства
и денег. К такому выводу действительно пришли Маркс и Энгельс. Ленин
пытался осуществить этот утопический проект в период т. н. «военного
коммунизма»; плачевные результаты этого коммунистического эксперимента
общеизвестны.
Энгельс, развивая приведенное выше положение, говорит о внутренне
присущем капитализму противоречии между планомерной организацией
производства на каждом предприятии и анархией капиталистического хозяйства
в целом. Анархию производства Маркс и его последователи рассматривали
как основной экономический порок капиталистической системы, вследствие
которого она неизбежно обречена на крушение. Однако в конце XIX века
Энгельс вынужден был признать, что появление картелей, трестов и других
монополистических объединений в значительной мере ограничивает, а то и
устраняет анархию капиталистического производства. Он констатирует: «В
трестах свободная конкуренция превращается в монополию, а бесплановое
производство капиталистического общества капитулирует перед плановым
производством грядущего социалистического общества. Правда, сначала
только к выгоде капиталистов» . Таким образом, противоречие, которое осно-

Заключение
555
воположники марксизма считали роковым для самого существования
капиталистической системы, находит свое разрешение в рамках этой системы. Но это
означает крушение одного из основных аргументов марксистской критики
капитализма* . Тем не менее Энгельс продолжал утверждать:
«...приближающийся крах этого способа производства можно, так сказать, осязать руками»1.
Одним из основных положений экономического учения Маркса является
тезис: способ производства материальных благ определяет способ их
распределения. В общей, абстрактной форме это положение не вызывает каких-либо
возражений. Ясно, что капиталистический способ распределения качественно
отличается от феодального, поскольку он предполагает развитое товарное производство,
рыночную экономику, наемный труд формально свободного рабочего,
производство прибавочной стоимости, прибыль капиталиста и т. д. Стоит, однако,
поставить вопрос: остается ли способ распределения неизменным на всем протяжении
существования капитализма? Конечно, нет. Основоположники марксизма
считали необходимым сразу же после установления политического господства
пролетариата введение высокого прогрессивного налога на прибыль капиталистов. Это
требование формулируется в «Манифесте Коммунистической партии», т. е. в ту
эпоху, когда прибыль капиталистов, как бы ни была она высока, не облагалась
сколько-нибудь высоким прогрессивным налогом. С тех пор, несмотря на
продолжающееся существование капитализма, высокий прогрессивный налог на
прибыль капиталистов достигает в ряде наиболее развитых буржуазных
государств 40—50 процентов.
Формально прибыль полностью принадлежит капиталисту. Но
определенную, немалую ее часть он вынужден вкладывать в обновление
производственного оборудования, без чего его предприятие не выдержит конкуренции,
особенно в наше время, в эпоху научно-технической революции. Такое
превращение прибыли в постоянный капитал поощряется государством путем
существенного уменьшения налога на эту часть прибыли. Зато та часть
прибыли, которая идет на личное потребление капиталиста, облагается самым
большим прогрессивным налогом. Есть и другие отчисления от прибыли,
которые вынужден делать капиталист, например выплаты в пенсионный фонд,
в медицинское страхование. Разумеется, каждый капиталист стремится
включить эти свои потери в цены производимых им товаров, но цены нельзя
устанавливать произвольно, так как они определяются ситуацией на рынке,
конкуренцией, соотношением спроса и предложения.
Капиталисты, несмотря на высокий прогрессивный налог, все равно
остаются богатейшей частью населения капиталистических стран. Их доходы во
много раз превосходят среднюю заработную плату. Пропасть между богаты-
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 674-675.
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 673.

556
Заключение
ми и бедными остается, несмотря на постоянно происходящий рост
заработной платы трудящихся. И все же формула «частное капиталистическое
присвоение», как и положение Маркса о том, что способ производства
определяет способ распределения, требует существенной корректировки, которую
и осуществляют на практике социал-демократические партии, когда они
находятся у власти. Программа проводимых ими социальных реформ
базируется на следующем императиве: производство капиталистическое, а
распределение социалистическое. Эта применяемая социал-демократами
формулировка не свободна от утопизма, но независимо от этого она выражает
реальное содержание проводимой социал-демократическими
правительствами экономической политики, которая заключается в существенном
перераспределении прибылей капиталистов в интересах всех слоев трудящегося
населения страны.
Констатируя утопические черты марксистской критики капитализма,
не следует выпускать из поля зрения тот факт, что именно марксизм,
несмотря на все свои заблуждения, положил начало научной критике капитализма,
классическим образцом которой является, конечно, «Капитал» Маркса, хотя
и он не свободен от утопического представления о будущем бестоварном,
безденежном обществе, основанном на непосредственном обмене продуктами
производства. Домарксовские критики капитализма противопоставляли ему
докапиталистическое прошлое. Маркс же постиг капиталистический способ
производства как небывалый по своим историческим масштабам
экономический, политический, культурный прогресс. Его критика капитализма являлась
вместе с тем обоснованием вполне научного убеждения, что именно
капитализм (и только капитализм) создает действительную материальную основу
для свободного от присущих капитализму антагонистических противоречий
и поэтому более высокоразвитого посткапиталистического строя. И нет
ничего удивительного в том, что под влиянием марксизма и в противовес апологе-
* Убеждение в том, что анархия капиталистического производства
принципиально неустранима в рамках этой экономической системы, что она фатально обрекает ее на
окончательный крах, разделялось всеми ортодоксальными представителями марксизма.
Так, Р. Люксембург писала: «С точки зрения научного социализма историческая
необходимость социалистического переворота выражается прежде всего в возрастании анархии
капиталистической системы, которая толкает капитализм в безвыходный тупик»
(Люксембург Р. Социальная реформа или революция. М., 1959, с. 18). Это утверждение Р.
Люксембург свидетельствует не о ее несогласии с Энгельсом, а о том, что тезис об анархии
капиталистического производства превратился в непререкаемую догму.
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 279.

Заключение
557
там капитализма возникла критика капитализма в стане его сторонников,
осознавших, что буржуазному обществу жизненно необходимы основательные
социальные реформы.
Сошлюсь, прежде всего, на такого весьма влиятельного буржуазного
экономиста, как Дж. Кейнс, который немало сделал как для обоснования
необходимости реформ, так и для их претворения в жизнь. Он писал: «Наиболее
значительными пороками экономического общества, в котором мы живем,
является его неспособность обеспечить полную занятость, а также его
произвольное и несправедливое распределение богатств и доходов»1. Как мы
видим, Кейнс говорит о тех пороках капитализма, которые основательнейшим
образом были подвергнуты критическому анализу основоположниками
марксизма. Но, в отличие от Маркса и Энгельса, он стремится доказать, что эти
пороки если не полностью, то в значительной мере преодолимы в рамках
буржуазного общества. Он предлагает следующие, осуществляемые в
значительной мере за счет государства меры: 1) государственные инвестиции в те
отрасли экономики, в которых частные инвесторы не проявляют необходимой
инициативы; 2) государственный контроль над всеми инвестициями; 3)
увеличение покупательной способности масс с целью поддержания высокого
уровня производства и соответствующего ему уровня занятости; 4)
перераспределение доходов в интересах групп населения с низкими доходами. Эти
задачи Кейнс предлагает осуществить частично путем соответствующей
системы налогов, частично путем фиксирования нормы процента, а также
другими средствами, среди которых фигурирует «достаточно широкая
социализация инвестиций», которая, по его убеждению, «окажется единственным
средством, чтобы обеспечить приближение к полной занятости, хотя это не
должно исключать всякого рода компромиссы и способы сотрудничества
государства с частной инициативой»1.
Идеи Кейнса и предложенные им средства не остались одними благими
пожеланиями. Они были восприняты рядом буржуазных правительств,
стали основой некоторых реформ, способствовавших снижению безработицы
и повышению платежеспособного спроса. Дж. Итон, подвергший кейнсиан-
ство марксистской критике, вместе с тем указывает на то, что лейбористская
партия восприняла идеи Кейнса, как средства, способствующие
осуществлению мирных социалистических реформ в рамках капиталистического
общества* .
Дж. Кейнс, несомненно, является выдающимся экономистом, и его
критика капиталистической системы, несмотря на то что она не только не
покушалась на ее существование, но, напротив, была направлена на укрепление ее
основ, являлась незаурядным событием в новейшей истории общественной
мысли. Важно, однако, подчеркнуть, что Кейнс не был одинок: самокритика
буржуазного общества получила во второй половине XX века широчайшее
распространение, несмотря на свершения научно-технической революции.

558
Заключение
В качестве примера я остановлюсь на книге, так сказать, рядового
представителя современной социологии Р. Хейлбронера «Цивилизация бизнеса
в упадке». Он утверждает, что «цивилизация бизнеса — цивилизация,
которой мы дали имя капитализма, — осуждена на исчезновение, вероятно,
не в течение нашей жизни, но, по всей вероятности, в течение жизни наших
внуков и правнуков» .
Хейлбронер подчеркивает, что он не одинок в этом убеждении, ссылаясь
в этой связи на ставшего знаменитым И. Шумпетера, который в своей
книге «Капитализм, социализм и демократия», поставив вопрос «Может ли
капитализм выжить?», ответил на него однозначно: «Нет. Я думаю, не может».
Хейлбронер отвергает положение Маркса об экспроприации
экспроприаторов, но вместе с тем полагает, что капитализму внутренне присущи
разрушающие его силы. Он, правда, верит в «совершенствующийся капитализм»,
улучшающий условия жизни трудящихся, однако трезво констатирует, что,
несмотря на это, капитализм не в состоянии преодолеть постоянно
порождаемую им социальную дисгармонию. Принудительный труд, который, как
подчеркивает Хейлбронер, Маркс справедливо называл наемным рабством,
все еще остается основой капиталистического строя, вследствие чего
сохраняется антагонизм между трудом и капиталом. Но наряду с этим
противоречием возникает и может превратиться в не столь уж отдаленном будущем
борьба за власть между капиталом и научно-технической элитой. Налицо,
таким образом, «неспособность "преуспевающего капитализма"» породить
социальную гармонию», из чего следует вывод: «...мы, возможно, стоим на
пороге эпохи, в которой глубокие изменения в образе жизни людей подорвут
(undermine) капитализм еще более фатальным и драматическим путем, чем
пролетарская революция»2.
Новейшей фазой развития капитализма Хейлбронер, как и другие его
буржуазные критики, считает постиндустриальное общество, в котором
доминирующей сферой созидательной деятельности становится индустрия услуг. Он
сравнивает результаты эволюции производства в главных капиталистических
странах с 1900 по 1972 гг. Так, в США в 1900 г. в сельском хозяйстве
было занято 38% самодеятельного населения, в промышленности также 38%,
а в сфере обслуживания всего 24%. К 1972 г. картина распределения
самодеятельного населения между этими подразделениями радикально
изменяется. Теперь уже в сельском хозяйстве занято всего 4% трудящихся, в
промышленности — 32%, а в сфере обслуживания — 64%, т. е. две трети всего
самодеятельного населения. Аналогичная картина эволюции капитализма, как
показывает Хейлбронер, характерна и для Великобритании, Франции,
Кейнс Дж.М. Общая теория занятости, процента и денег // Антология
экономической классики. М., 1993, т. 2, с. 424.

Заключение
559
ФРГ.
Превращение индустрии услуг в главную сферу общественного
производства свидетельствует о том, что производство средств потребления по
меньшей мере вдвое превышает производство средств производства, несмотря на
то что научно-техническая революция означает радикальное обновление
последних. Однако и этот революционный процесс характеризуется приматом
производства средств потребления над производством средств производства.
Все дело в том, что сфера потребления качественно изменилась и
чрезвычайно расширилась. Предметами потребления для миллионов жителей
капиталистических стран стали автомобили, компьютеры, видеомагнитофоны,
телевизоры, холодильники, стиральные машины и многое другое. Это говорит
о том, что платежеспособный спрос поднялся на невиданный в прошлом
уровень, что и дает основание буржуазным теоретикам говорить об «обществе
потребления». Хейлбронер констатирует все эти факты, однако они, по его
убеждению, не сулят ничего хорошего для будущности капитализма. Совсем
наоборот, все эти благоприятные изменения в жизни масс еще более
усиливают их недовольство господством капитала. Развитие капитализма в
современную эпоху делает все более необходимым плановую организацию
производства, которая способствует выживанию капитализма в настоящее время,
но вместе с тем приведет в более или менее отдаленном будущем к его
упразднению. Этот процесс, полагает Хейлбронер, совершится без революции,
эволюционным путем. «Я не думаю, — заключает Хейлбронер, — что
историки будущего будут оплакивать исчезновение цивилизации бизнеса. Кто
оплакивает упадок рабовладельческой системы в Греции или конец
феодальных отношений между аристократом и крепостным или крах древнего Китая
с его мандаринами»1.
Там же, с. 428.
* Дж. Итон ссылается на видного лейбориста Дж.Д. Коула, который в
книге «Социалистическая экономика» утверждает: «Кейнсианская экономическая теория еде-
лала большой шаг вперед по сравнению с предшествующими теориями, опирающимися на
laisser-faire; в довольно значительной мере социалистическая экономическая наука может
основываться на Кейнсе» (См. Итон Дж. Маркс против Кейнса. М., 1958, с. 67).
Разумеется, «социалистическая наука», о которой говорит Коул, имеет в виду не уничтожение
капиталистических отношений и построение принципиально отличного от него
социалистического строя, а осуществление совокупности социальных программ, выражающих
интересы рабочего класса и всех трудящихся посредством социальных реформ. Такова, если
следовать Ленину, «буржуазная» тред-юнионистская политика. Но не следует забывать, что
Маркс и Энгельс считали возможным мирные социалистические преобразования в Англии
и других демократически развитых странах.

560
Заключение
Излагая основные положения книги Хейлбронера, я подчеркивал, что он
не согласен с учением Маркса, полемизирует с ним. Однако не требуется
большой проницательности, чтобы увидеть в этой буржуазной критике
капитализма несомненное влияние марксизма, фактическое согласие с его
основным тезисом об исторически преходящем характере капиталистического
способа производства.
Если Хейлбронер критикует капитализм преимущественно с
экономических позиций, то основатель Римского клуба А. Печчеи доказывает
несостоятельность современного капитализма с экологических позиций.
Современные экологи убедительно доказывают, что самые развитые
капиталистические страны, и прежде всего США, наносят наибольший ущерб природной
среде обитания человечества, несмотря на то что в этих странах немало
делается для предотвращения этого ущерба. И А. Печчеи видит причины этого
все возрастающего ущерба природе, наносимого самыми передовыми
буржуазными странами в господстве капиталистического способа производства. Он
пишет: «Наука в том виде, в котором она существует в нашем обществе,
служит власть имущим. В значительной мере она планируется и используется
для увеличения их благосостояния, их богатства, их власти, их престижа. Она
служит их капризам сверхпотребления материальных благ и благ
псевдокультуры» . Печчеи не ссылается на Маркса, но его характеристика
капиталистического применения науки полностью совпадают с марксистской точкой
зрения.
В 1913 г. Ленин в статье «Исторические судьбы учения Карла Маркса»
пророчески предвещал грядущую победу марксизма над всеми другими
социальными учениями. Однако история засвидетельствовала не всемирное
торжество марксизма, а критическое освоение его немарксистскими учениями,
что, с одной стороны, означало возрастание влияния этих идей, а с другой —
постепенное преодоление марксизма как особой, противостоящей всем
другим социальным учениям социальной доктрины. Можно согласиться
с Д.К. Гэлбрейтом, который в своей оценке учения Маркса выражает
идейную позицию значительной части современных экономистов и социологов,
не являющихся марксистами, но освоившими многие идеи Маркса. «Маркс
предвидел многие тенденции капиталистического развития, однако он не
обладал сверхъестественной силой, позволявшей ему в свое время предвидеть
все, что в конце концов произойдет. После Маркса произошло многое, что
надо принимать в расчет сейчас»1.
Важно отметить, что такое трезвое позитивное отношение к марксизму
постепенно завоевывает признание и в нашей российской духовной атмосфе-
Heilbroner R.L. Business Civilization in Decline. N.Y., 1976, p. 9.
Ibidem, p. 46.

Заключение
561
ре вопреки крикливому и, в сущности, некомпетентному отрицанию
марксизма его недавними пропагандистами, ставшими вульгарными
антимарксистами. Эту действительно научную позицию отчетливо выражает Г.В. Осипов:
«Многие идеи Маркса, в том числе теория общества, стали достоянием
большой науки. Они были восприняты западноевропейской экономической и
социологической наукой, социально-экономической практикой. Никто сейчас
на Западе и в Америке не ставит под сомнение определяющую роль
экономики в социальном развитии, но экономики, работающей на рынке и
стимулируемой рынком. В соответствии с этим регулируются все остальные соци-
етальные структуры, растет жизненный уровень, повышается стабильность
и социальный порядок, смягчаются и решаются социальные конфликты» .
Марксизм как идеология рабочего класса принадлежит историческому
прошлому, но содержание марксизма, конечно, не может быть сведено к
одной лишь идеологии. Его содержание составляют прежде всего
материалистическое понимание истории, материалистическая диалектика, политическая
экономия. Эти теории носят научный характер, а тот факт, что они
заключают в себе определенные, в том числе и утопические заблуждения, не лишает
их научного статуса. История научного познания убедительно
свидетельствует о том, что все научные теории содержали в себе те или иные заблуждения,
которые преодолевались последующим развитием наук, что, однако, не
перечеркивало научного значения этих теорий. Сближение марксизма с
современными социальными теориями — закономерный процесс деидеологиэации
марксизма, благодаря которому учение Маркса воспринимается в той или
иной мере даже противниками марксизма и, таким образом, приобретает
общенаучное значение.
В нашей стране, в которой многие ученые, занимавшиеся исследованиями
на основе марксизма, неожиданно, как бы по мановению волшебной палочки,
отвергли его и даже стали его воинствующими противниками, небесполезно
напомнить о том, что далекие от марксизма буржуазные исследователи
постоянно подчеркивают научное значение этого учения. Сошлюсь для
примера на известного своими антикоммунистическими выступлениями
американского политолога 3. Бржезинского, который так оценивает учение Маркса:
«Марксизм представлял собой в свое время наиболее передовой и
прогрессивный метод анализа динамики социального развития для выражения его
в категориях и для экстраполяции, исходя их этого, определенных принципов
на социальное поведение»1. 3. Бржезински, высоко оценивая значение
марксизма как научной теории, но будучи его противником, относит это значение
к прошлому, уже пройденному историческому периоду. По-иному оценивает
научное значение марксизма известный американский социолог Райт Миллз:
Ibidem, с. 121.

562
Заключение
«Никто не может стать настоящим ученым в области социальных наук, если
не придет к пониманию идей марксизма» . Для Миллза научное наследие
Маркса и Энгельса сохраняет современное, актуальное значение. Еще более
решительно подчеркивает значение марксизма как научной теории,
позволяющей понять социальные явления нашего века, другой американский
исследователь марксизма A.B. Гоулднер: «Значение марксистской теории —
необходимый ключ для понимания потрясающих мир революций XX в., хотя
это учение, конечно, не заменяет необходимости изучения истории»1.
Гоулднер имеет в виду не только Россию, но и революции в ряде развивающихся
стран, находящихся на стадии раннего промышленного капитализма. Весьма
показательно, что многие политические лидеры в этих странах выступают под
флагом марксизма или проповедуют близкие марксизму социалистические
идеи.
Было бы непростительным заблуждением полагать, что деидеологизация
марксизма и критическое осмысление его научного содержания окажутся на
деле устранением гуманистической направленности марксизма, отказом от
гуманистической критики капитализма, отрицанием того пафоса высокой
человечности, которой неизменно одушевлял основоположников марксизма, их
учеников и соратников.
Научный анализ марксизма, освобожденный от его идеологических
интенций, с несомненностью доказывает, что главным в этом учении, как бы это
ни показалось невероятным на первый взгляд, является не обоснование
необходимости упразднения частной собственности на средства производства,
а обоснование возможности и необходимости всестороннего развития
человеческих способностей и потребностей путем радикального переустройства
общества, независимо от того, произойдет ли этот процесс революционным или
же эволюционным путем. Возражая против буржуазного убеждения
(отражающего практику капиталистического строя), согласно которому
производство выступает как цель человека, а богатство как цель производства, Маркс
говорит: «На самом же деле, если отбросить ограниченную буржуазную
форму, чем же иным является богатство, как не универсальностью потребностей,
способностей, средств потребления, производительных сил и т. д. индивидов,
созданной универсальным обменом? Чем иным является богатство, как не
полным развитием господства человека над силами природы, т. е. как над
силами так называемой «природы», так и силами его собственной природы?
Чем иным является богатство, как не абсолютным выявлением творческих
дарований человека, без каких-либо других предпосылок, кроме
предшествовавшего исторического развития, делающего самоцелью эту целостность раз-
Peccei А. 100 pages pour l'avenir. Reflexions du president du Club de Rome.
Paris, 1981, p. 91.

Заключение
563
вития, т. е. развитие всех человеческих сил как таковых, безотносительно
к какому бы то ни было заранее установленному масштабу» . Такое
понимание общественного богатства как достояния общественного индивида
представляет собой, на мой взгляд, наиболее полное выражение
гуманистического идеала, который является высшей целью развития общества как для
Маркса, так и для всех гуманистически мыслящих ученых и общественных
деятелей.
Я уже цитировал высказывание выдающегося американского социолога
Райта Миллза о научной значимости учения Маркса. Теперь, в заключение
уместно снова привести слова Миллза, характеризующие гуманистическую
сущность научного содержания учения Маркса: «Вера в человеческий разум
и свободу, как одно из последствий разума — вот источник его моральной
энергии, основа его мысли, ключ к его оптимизму, основе его ожидания, что
класс, в котором «человеческое бытие утратило самое себя» должен быть
уничтожен, и что люди должны прийти в состояние, при котором они будут
2
подлинно человеческими существами» .
Гуманизм — не идеология, а исторически развивающееся сознание
сущностной общности всех без исключения народов, населяющих нашу планету.
Это — совестливое, нравственное сознание, независимое от каких бы то ни
было идеологических предпочтений, сознание того, что человечность,
несмотря на многочисленные противодействия, постепенно ставящие ее под вопрос,
постепенно становится и со временем, несомненно, станет атрибутом
человечества. И научное содержание марксизма является теоретическим
обоснованием гуманистического мировоззрения, без которого лишены смысла научно-
технический и всякий иной общественный прогресс.
Гэлбрейт Д.К. Экономические теории и цели общества. М., 1976, с. 56.
Осипов Г.В. Социальное мифотворчество и социальная практика. М., 2000,
с. 24. Я вполне разделяю и такое положение в книге Г.В. Осипова: «На наш взгляд, корень
всех ошибок и недоразумении — в смешении понятий «"теория Маркса" и "марксизм"».
Последнее возникло в конце XIX в., но современной интерпретацией оно обязано Ленину»
(там же, с. 511—512). Этот вывод разъясняется Г.В. Осиповым в начале его исследования:
«На теоретическом уровне В.И. Ленин обосновывал свою деятельность, ссылаясь на идеи
К. Маркса и Ф. Энгельса, а на практике извращал эти идеи, превращая их в очередные
мифы, которые внедрял в жизнь силовыми методами)» (там же, с. 11).

564 Заключение
Brzezinski Z. Between Two Ages. America's Role in the technotronie Era. N.Y.,
1971, p. 72.
2 MUls C.W. The Marxiste, p. 11.

Заключение 565
Gouldner A.W. The Two Marxisms. Conlradictions and Anomalies in the
Development of Theory. N.Y., 1980, p. 8.

566
Заключение
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. I, с. 476. Маркс заключает слово
природа в кавычки, так он, по-видимому, имеет в виду господство человека лишь над
природной средой его обитания, а не над природой вообще, т. е. Вселенной. Впрочем, вопрос
о том, действительно ли человек господствует над природной средой своего обитания,
подлежит критическому обсуждению, как было показано в четвертой главе этой работы.
1 Mills С. Wrigt. The Marxists, р.131.

Оглавление
Введение 5
ГЛАВА I
Марксизм как идеология 29
ГЛАВА II
Марксизм и его предшественники-утописты 60
ГЛАВА III
Опыт критического осмысления
диалектического материализма 100
ГЛАВА IV
Материалистическое понимание истории:
плюсы и минусы 170
ГЛАВА V
Революция или эволюция? Проблема перехода
от капитализма к посткапиталистическому
обществу 285
ГЛАВА VI
Идея диктатуры пролетариата:
Маркс, Энгельс, Ленин 367
ГЛАВА VII
Ленин как марксист 408
ГЛАВА VIII
Марксистская концепция социализма
и реальный социализм 497
Заключение 551

Теодор Ильич Ойзерман
Марксизм и утопизм
Директор издательства Б.В. Орешин
Зам. директора ЕЛ. Горжевская
Зав. производством Н.П. Романова
Корректоры Т.В. Калинина . Н.М. Пущина
Оригинал-макет Д.В. Давыдов
Подписано в печать 04.12.2003. Формат 60x90/16.
Гарнитура SchoolBook. Бумага офсетная № 1.
Печать офсетная. Печ. л. 35,5. Тираж 1000 экз. Заказ №
Издательство «Прогресс-Традиция»
117049, Москва, Крымский вал, д. 8
119048, Москва, ул. Усачева, д. 29, корп. 9
Тел. (095) 245-53-95, 245-49-03