ЕВГЕНИЙ МАРЫСАЕВ
ПОВЕСТИ
МОСКВА „ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА** 1981
Р2
МЗО
Рисунки И. Ушакова
©ИЗДАТЕЛЬСТВО «ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА», 1981 г.
. 70803—271
М----------
№101(03)81
265—81
® ШЯ

Теперь главным хищником в Арктике стал человек...
Ричард Перри,* английский писатель
1
«Дух предков, экзотика... Да нынче эти понятия цента
не стоят. Вот кретин! — зябко кутаясь в кухлянку и едва
удерживаясь на нарте, ругал себя последними словами
Роберт Грей.— А мог бы, как в прошлом году, вместо
этого дурацкого вояжа так славно понежиться на среди-
земноморском побережье... Будь проклята та вечеринка и
та пьяная компания!»
На той проклятой вечеринке Роберт Грей, преуспе-
вающий сорокалетний бизнесмен из штата Род-Айленд,
хватив лишнего, поклялся своим друзьям, что к зиме его
квартиру будет украшать вторая шкура белого медведя.
В нем, Роберте, видите ли, не изжит дух и зов деда, пионера
освоения канадской Арктики в начале столетия. Вытертая
шкура белого медведя, добытая дедом, до сих пор лежит на
паркете гостиной Роберта Грея.
5
Едва ли бы он отправился в столь дальнюю дорогу ради
той хмельной клятвы, данной друзьям: в Канаде его ждали
служебные дела; всадить пулю зверю из дедовского вин-
честера (непременно из винчестера деда!) Роберт Грей
намеревался как бы мимоходом, по пути.
Натягивая постромки, собаки сгрудились в кучу; обер-
нувшись, американец увидел, что эскимос работает осто-
лом — тормозом нарты.
Упряжка остановилась; умаявшиеся псы улеглись в
снегу.
— Что остановились?
— Полозья, однако, мазать надо, шипко скрипят,—
ответил одетый с ног до головы в меховое эскимос; ску-
ластое лицо его с глазами-щелками, вдоль и поперек
пропаханное давнишней оспой, было озабоченно.
Роберт Грей спрыгнул на снег, хотел было сделать
короткую пробежку, чтобы немного согреться, но собаки
тотчас со злобным лаем устремились за ним. Когда ездовые
псы в упряжке, в них вселяется сам сатана: все движу-
щееся они стремятся нагнать и разорвать в клочья.
Свистящий удар эскимосского хлыста остановил собак,
и американец увернулся от беспощадных клыков. Отбро-
сив хлыст, эскимос перевернул нарту вместе с увязанными
на ней вещами, извлек из-под кухлянки полиэтиленовую
флягу с водой и кусок медвежьей шкуры. Обильно сма-
чивая шкуру, он принялся водить ею по полозьям. Мороз
мгновенно превращал воду в лед, а обледеневшие полозья
легче скользят по снегу.
Роберт Грей тоже залез под кухлянку и достал из
кармана куртки пузырек с одеколоном. Тщательно протер
им лицо, особенно ноздри и губы, разбрызгал на мех, со-
прикасающийся со щеками. У этих «неандертальцев» пого-
ловный туберкулез, для полной экзотики еще не хватает
ему наглотаться палочек Коха. А раньше, говорят, эски-
мосы не знали, что такое чахотка и другие серьезные
недуги.
Роберт Грей ухмыльнулся. Он вспомнил рассказ хо-
зяина кабачка здесь, в глухом селении Арктики. На каком-
то дурацком сборище, посвященном жизни коренного
населения Америки, подкупленный эскимосский вождь
изрек с трибуны: белый человек принес им, туземцам,
6
цивилизацию. Верно, если под цивилизацией понимать
туберкулез и алкоголизм. Роберт Грей с тоскою огляделся
вокруг. Коротенький, с птичий нос, арктический денек
поздней осени, едва проклюнувшись на востоке, быстро
таял. Куда ни глянь — торосы, беспорядочное нагромож-
дение пакового, многолетнего льда. Подсвеченные
солнцем льдины горели и оранжевым, и зеленым, и синим,
и желтым чистым пламенем, и казалось, что это кто-то
огромный, сказочно щедрый раскидал в белом безмолвии
самородные камни.
Но американца мало трогали волшебные виды. Он
хотел добыть белого медведя и шел к заветной цели с за-
видной настойчивостью, большим терпением.
Раньше было просто: приезжай на Аляску, гони дол-
лары, нанимай легкий самолет с пилотом и бей медведя
с воздуха. Безопасно и удобно, хотя и недешево. В 1972 го-
ду Общество охраны животных — черт бы его подрал! —
добилось от правительства запрета на охоту с примене-
нием самолетов. В Канаде бить медведя белому человеку
вообще воспрещалось. Лицензии на отстрел выдавались
только туземцам. Туземец имел право продать лицензию
охотнику-спортсмену, и этим не замедлил воспользоваться
Роберт Грей.
На побережье моря Бофорта в забытом богом и дьяво-
лом эскимосском селении он без труда отыскал туземца,
который продал ему лицензию за четыре ящика виски.
Здесь все продавалось и покупалось на спиртное. Пить
стаканами огненную жидкость белый человек научил
коренное население Арктики. Еще ящик виски — и пьян-
чужка эскимос согласился быть егерем у американца.
Лучшая в селении упряжка, превосходные ездовые псы
также были взяты «напрокат» за виски.
Роберт Грей скоротал ночь в яранге, пропитанной
тошнотворным запахом ворвани. Утром двинулись в путь.
К вечеру началась пурга. Она бесновалась трое суток
кряду, и американец, проклиная все на свете, провел
это время в плотной меховой палатке. Эскимос по-мед-
вежьи безмятежно проспал три дня и три ночи и не сказал
ни слова, а просыпался только для того, чтобы здесь же,
в палатке, справить нужду и вытряхнуть наружу содер-
жимое мешочка из кожи кольчатой нерпы.
.7
Пурга наконец утихла, поехали дальше, но настроение
Роберта Грея было испорчено: за весь путь во льдах
не повстречалась ни одна живая тварь. Американец по-
думывал уже плюнуть на свою затею, граничащую с аван-
тюрой. От этого шага его удерживала выработанная
годами на службе редкая, удивительная настойчивость
в достижении какой-либо цели.
...Эскимос между тем смазал полозья, и хлыст ожег
спины лохматых ездовых псов. Нарта запрыгала на застру-
гах. Роберт Грей до рези в глазах всматривался в горящие
пронзительным разноцветьем льды, сжимая в меховых
перчатках холодный ствол винчестера. Иногда на пути
неожиданно вырастали трещины и разводья с черной,
как деготь, водой моря Бофорта. Казалось, еще секунда —
и нарта с каюрами уйдет под воду, но эскимос вовремя
тормозил остолом, точным, выверенным ударом хлыста
направлял налагака — вожака, и упряжка разворачива-
лась у самой кромки.
Когда миновало особенно высокое и плотное нагромож-
дение торосов, тянувшееся справа, и оттуда задул ветер,
собаки вдруг резко остановились, со свистом втянули
расширенными ноздрями колюче-игольчатый воздух и,
будто сговорившись, рванули нарту с такой силой, что
чуть было не сбросили каюров. Многоголосый злобно-
заливистый лай вспорол ледяное безмолвие. Сидящий
впереди Роберт Грей быстро оглянулся на эскимоса. Тот
привстал на нарте, обычно безучастные ко всему, кроме
виски, как бы потухшие глаза его остро загорелись, преоб-
разив все лицо. Это был совершенно другой человек, и аме-
риканец поймал себя на том, что невольно залюбовался им.
Впереди ярдах в двадцати промелькнуло что-то гибкое,
невесомое, словно сотканное из голубого дыма. Роберт
Грей не сразу догадался, что это песец. Он вскинул вин-
честер.
— Не стреляй,— негромко, но властно потребовал
эскимос и, работая остолом и хлыстом, резко остановил
псов.
Роберт Грей подчинился, опустил оружие, хотя не по-
нимал, отчего ему запретили стрелять. Он не знал, что
повстречавшийся песец в паковых льдах — верный при-
знак того, что где-то рядом белый медведь; этот зверек —
8

нахлебник хозяина Арктики, сопровождает его везде и
всюду, питаясь остатками со стола своего благодетеля
и кормильца. Выстрел мог спугнуть медведя — заветную
цель трудной и затянувшейся охоты.
Маленький, круглый от меховых одежд, похожий на
зверя, эскимос проворно соскочил с нарты и кривоного
побежал вперед, что-то высматривая на снегу. Роберт
Грей щелкнул предохранителем и последовал за своим
егерем. Он заметил тянувшуюся цепь мелких песцовых
следов. Эскимос остановился, затем присел на корточки.
Роберт Грей приблизился к нему. Он не сразу понял, что
широкие и длинные углубления в снегу, которые внима-
тельно рассматривал эскимос,—- медвежьи «лапти», а ког-
да осознал это, невольно передернул плечами. Растерян-
ность от испуга длилась, правда, недолго.
— Наконец-то! — обрадованно, возбужденно сказал
Роберт Грей.— И след вроде свежий! Значит, совсем
рядом?
Эскимос поднялся с корточек. Он был ровнехонько на-
половину меньше рослого тяжелоатлета американца.
— Этого медведя бить, однако, нельзя,— уверенно
сказал туземец.
— Да почему?!
— Это медведица с детенышем. Закон запрещает уби-
вать медведицу, если она с детенышем.— И эскимос ука-
зал рукавицей на частые неглубокие следы, тянувшиеся
параллельно медвежьих «лаптей».
— Какой еще закон в этой дыре! — раздраженно бро-
сил Роберт Грей.— И кто узнает, что мы убили медведи-
цу, у которой был медвежонок?
— Однако, надо искать другого зверя,— отрезал
эскимос.
— Я буду стрелять, а не ты. Если попадемся, я за
все отвечу. Понял? — повысил голос американец.
И этот аргумент не подействовал на егеря.
Роберт Грей скинул рукавицы и полез за бумажни-
ком. Он передал крупную ассигнацию эскимосу:
— Здесь хватит на ящик виски. На целый ящик виски.
И закон был нарушен.
Туземец отвязал от упряжки налагака, громадного
широкогрудого пса, помесь гренландской лайки и волко-
10
дава, лучшую медвежатницу на побережье моря Бофорта.
За ошейник он подвел собаку к медвежьему «лаптю».
Пес возбужденно обнюхал след, в желтых глазах его заго-
релись бешеные огоньки. Эскимос отдал короткую команду
и пнул собаку ногой в оленьем торбасе. Налагай живой
торпедой рванулся по следу.
Собаки, будто по команде, бросились догонять своего
предводителя. Они вырвали плохо укрепленный в снегу
остол, державший нарту. Остол отлетел в сторону. Роберт
Грей успел броситься на сани, а коротконогому эскимосу
нагнать их не удалось. Но недаром за нартой всегда воло-
чится длинная крепкая веревка: упавший на неровностях
дороги каюр может ухватиться за нее. И сейчас абориген
поймал веревку, энергичными рывками подтянулся к саням
и вскарабкался на них.
Ничто не могло остановить почуявших близость круп-
ного зверя псов. Они не слушались ударов хлыста. Если
бы на пути собак повстречалась полынья, они бы бросились
и в полынью, погубив себя и каюров. Но, слава богу, на
пути не было ни разводий, ни трещин.
Только эскимосская нарта, скрепленная крепчайшими
моржовыми сухожилиями и ремнями, могла выдержать
езду по такой торосистой дороге: все части ее, не сопри-
касаясь друг с другом, как бы «дышали»; ремни и сухо-
жилия служили своеобразными шарнирами и рессорами.
Погоня длилась недолго. Через четверть часа на ров-
ном ледяном поле показалась медведица. Длинный мех
ее был с желтоватым отливом (такой окрас шкура приоб-
ретает, если медведь пожирает без меры тюлений жир),
и она четко выделялась на сверкающем снегу.
Медведица сидела на задних лапах и усиленно рабо-
тала передними — отбивалась от наседавшего вожака.
Отважный пес крутился вокруг живой добычи, выхваты-
вал клочья длинной шерсти, с необыкновенным проворст-
вом увертывался от стремительных ударов тяжелых лап.
Вглядевшись, Роберт Грей заметил изрядно подросшего
медвежонка, который выглядывал из-под материнского
брюха и в точности повторял все движения родитель-
ницы: громко шипел, вытягивая губы трубкой, махал
передними лапами.
Мчавшихся во весь дух псов необходимо было остано-
11
вить, иначе их ждала смерть в когтистых лапах медведи-
цы: тяжело груженная нарта лишила бы собак элемен-
тарной маневренности. Остола не было; эскимос пробрался
к передку нарт, затем, рискуя быть порванным об острые
льдины, мешком свалился на постромки между нартой и
собаками.
Псы остановились, сбившись в кучу. Туземец, ловко
орудуя бритвенно-острым ножом, перерезал постромки.
Двенадцать злобных ездовых собак одна за другой по-
мчались к медведице. Роберт Грей и эскимос схватили
винчестеры и бросились следом. Еще три дня назад было
условлено: егерь стреляет только в крайнем случае, если
белому человеку грозит неминуемая гибель.
Собачья свора не успела настигнуть медведицу. Она
побежала прочь и уже не отмахивалась от налагака,
который неотступно преследовал ее, то и дело выхваты-
вая из зада и ляжек клочья шерсти с мясом. На спине ма-
тери сидел, крепко вцепившись в густой мех, медвежонок;
округлый зад его подпрыгивал, как мячик.
Роберт Грей выстрелил и раз, и два. Медведица не
сбавила бега. Расстояние между собаками и зверями
быстро увеличивалось. Медведице удалось оторваться
даже от налагака.
— Уйдет!..
— Теперь никуда не уйдет,— убежденно ответил
эскимос.
Это он знал точно. Долго бежать с такой скоростью
белые медведи не могут.
Звери скрылись за дальними торосами. Через несколько
минут в торосы нырнула собачья свора.
Роберт Грей первым подбежал к высокому и плотному,
как стена, нагромождению льдин. Из узкого извилистого
прохода между торосами несся органно-хриплый рев;
его временами покрывала непрерывная грызня собак.
Американец вскинул винчестер, с опаской прошел ледяной
коридор и остановился, замер как вкопанный.
Собаки прижали медведицу к высокому торосу. Она
стояла на задних лапах, опершись спиною о ледяную глы-
бу, и не пыталась оказать ни малейшего сопротивления. На
вытянутых передних лапах мать держала своего детеныша,
который смотрел с высоты на врагов и шипел, сложив
12
губы трубочкой. Две дюжины собак рвали, отталкивая
друг друга, громадного зверя совершенно безнаказанно...
В желтых глазах его не было ни злобы, ни гнева — одно
страдание от страшной пытки, только страдание.
Изуверскую пытку можно было прервать лишь одним
путем. И Роберт Грей выстрелил, прицелившись в левую
половину широкой груди.
Медведица сильно пошатнулась, но не опустила перед-
них лап с драгоценным грузом. Громыхнул второй выстрел.
Медведица падала с вытянутыми передними лапами.
И прежде чем рухнуть на снег, она далеко отбросила
своего детеныша. Это было последнее, что она могла
сделать.
Собаки с рычанием начали рвать тушу. Медвежонок
между тем, пропахав мордой снег, вскочил и опрометью
побежал прочь. Лишь один вожак бросился преследовать
его. Нагнать и разорвать неуклюжего медвежонка гро-
мадному псу было просто. Пуля, посланная Робертом
Греем, оборвала стремительный бег налагака. Пес завер-
телся волчком, отчаянно заскулил и заковылял обратно,
волоча за собою правую заднюю ногу.
Медвежонок нырнул за торос и более не показывался.
Эскимос внимательно осмотрел раненого пса и сокру-
шенно покачал головою. Он, очевидно, подумал, что аме-
риканец стрелял в медвежонка, но промахнулся и случайно
всадил пулю собаке.
— Хозяин упряжки будет сердит, однако,— сказал
он.— Хозяину надо дать на два ящика виски.
Роберт Грей ничего не ответил. Безучастно, пустыми
глазами он смотрел туда, куда побежал медвежонок.
Туземец, отогнав от туши собак, острым ножом вспорол
широкое брюхо, запустил туда оголенную руку и достал
медвежью печень. Печень он бросил в глубокую трещину
между льдинами. Из-за чрезмерного избытка витамина С
она является смертельным ядом как для людей, так и для
собак.
— Шкуру шибко порвали собаки,— обтирая снегом
руку, сказал он. И поинтересовался: — Будем искать дру-
гого медведя?
— Что?..— словно очнувшись, переспросил Роберт
Грей.— Какого медведя?.. А, да-да...
13
Бессвязно пробормотав это, американец взял за дуло
свой винчестер и, размахнувшись, с ожесточением ударил
его о лед тороса. Ложе разлетелось в щепки, сталь дула
лопнула в нескольких местах.
Потом Роберт Грей сожалел, что сделал это. Ста-
ринный винчестер работы превосходного мастера стоил
хороших денег и, кроме того, был дорог ему как реликвия.
Но сейчас он не подумал о цене дедовского винчестера.
Исковерканный металл и щепки полетели в снег.
Перед глазами Роберта Грея стояла по грудь окровав-
ленная медведица, спасавшая на вытянутых лапах своего
малыша...
II
В голодных паковых льдах медвежонка поджидала
смерть. Если иет главной пищи белых медведей — коль-
чатых нерп, от голода, случалось, гибли взрослые, матерые
звери. Но нерпа была недоступна медвежонку: надо не-
мало хитрости и сноровки, чтобы незамеченным подкрасть-
ся к этому осторожному тюленю, который при малейшей
опасности мгновенно нырял в лунку. Да и не одолел бы
восьмимесячный медвежонок взрослую нерпу. И силенки
не те, хотя вымахал уже с крупную овчарку, и опыта нет.
Недаром медведица пестует, натаскивает свое дитя до
полутора, а то и до двух лет.
Ранней осенью он с матерью выходил на побережье.
На свалке возле эскимосскрго селения было вдоволь дар-
мовых харчей. Но там жили лохматые злобные звери —
собаки и такие же опасные двуногие существа. И тех и
других следовало бояться пуще огня. Он помнил, что
они сделали с его матерью. Инстинкт самосохранения гнал
медвежонка строго на Северный полюс, прочь от побе-
режья, в паковые льды.
На третий день пути, пошатываясь от усталости й
голода, медвежонок набрел на белую чайку. Только белая
чайка да ворон зимуют в этих краях. Птица отдыхала
на низеньком торосе, и зверь, прежде чем увидеть ее,
почуял терпкую вкусную струйку запаха.
Владыка Арктики — Голод впервые заставил медве-
14
жонка проявить смекалку. Он вспомнил, как мать подкра-
дывалась к тюленям. И проделал то же самое. Зашел с
подветренной стороны, лег и, отталкиваясь задними ла-
пами, по-пластунски пополз к цели. Предательски чер-
невший нос закрыл правой лапой, а левой готовился
нанести удар, потому что многие белые медведи — левши,
хотя неплохо бьют и правой. Если птица шевелилась
или вертела головою, зверь надолго замирал, как бы
превращался в округлый кусок льдины, припорошенной
снегом.
Его подвело нетерпение. Надо бы поближе под-
красться к чайке, чтобы настигнуть добычу в одном прыж-
ке. Медвежонок же бросился на птицу метров за пять да
вдобавок рявкнул для острастки. Чайка взлетела с пани-
ческим криком; стремительные воздушные потоки, как кло-
чок газеты, унесли ее к облакам. Медвежонок задрал
морду, вытянул губы трубочкой и прошипел с досады.
К вечеру он увидел песца и погнался за ним. Но разве
угонишься за легкой, быстроногой полярной лисицей,
одетой в невесомую, с голубоватым отливом шубку? Песец
словно забавлялся: подпускал медвежонка почти вплот-
ную, затем мячиком отскакивал в сторону и вновь замирал;
в черных смышленых глазах его резвились озорные чер-
тики. Из озорства же песец, изловчившись, укусил медве-
жонка за ухо. Укус оказался очень болезненным, потому
что зубы зверька были игольчатой остроты. Медвежонок
взвыл от боли и бросился прочь, роняя на снег яркие крас-
ные капельки.
Через несколько часов пути зверь так устал и изголо-
дался, что порыв ветра валил его с ног. По ледяному
полю, освещенному луною и звездами, потянулись снежные
змеи. Они скользили все быстрее и быстрее, на глазах
утолщаясь, поднимая головы, и вскоре стали взлетать
и кружить в воздухе. Разом растаяли звезды, как льдинки
в горячей воде; яркое лунное око поблекло, потом раство-
рилось в плотном, непроницаемом месиве. Невидимые
упругие кулаки толкали медвежонка справа, слева, спере-
ди, сзади и даже норовили швырнуть вверх. Он ткнулся
лбом в массивный торос, обелиском стоявший на ледяном
поле. Ноги подкосились сами собою. Зверь лег и свер-
нулся калачиком. Сверху, будто кто крупу из мешка сыпал,
15
лились смерзшиеся дробинки снега. Вскоре пурга накрыла
медвежонка. Сначала на поверхности различалась склад-
ка-бугорок, но ураганный ветер старательно проутюжил ее.
Когда через двое суток разбойница пурга угомонилась,
на том месте, где был заживо погребен медвежонок, вы-
сился огромный, до самой макушки тороса, лебяжей бе-
лизны сугроб.
Медведица ступала неспешной, сытой поступью. Акку-
ратная, обтекаемой формы голова ее на длинной мощной
шее равномерно покачивалась из стороны в сторону.
Так, не останавливаясь, она могла пройти многие десятки
километров. Рядом семенил ее медвежонок. Иногда он
с веселым рявканьем бросался к торосам, вскарабкивался
на вершину и катился оттуда на заду, крепко упершись в
снежный наст расставленными передними лапами. Если
торос был очень высок, а спуск крут, мать подбегала к
подножию и ловила детеныша лапами. Дурашливый
медвежонок, набрав большую скорость, мог расшибиться
или распороть себе брюхо об острые льдины, торчавшие
повсюду на пути. После особенно рискованных трюков она
наказывала несмышленыша: ударяла его лапой по морде
с такой силой, что медвежонок с визгом отлетал в сторону;
если рядом были разводья, хватала его лапой и окунала
головой в воду. Некоторое время он обиженно плелся за
матерью, шипел на громадные, как тумбы, задние ноги,
потом, облюбовав очередной торос, мгновенно забывал
побои и с радостным рявканьем прыгал к нему в сугробах,
подбрасывая округлый зад. Мать останавливалась и, лю-
буясь им, провожала его грустными глазами. Она помнила,
помнила тот ужасный весенний шторм, когда погиб вто-
рой ее детеныш, раздавленный вздыбившимися льдинами...
Звери были сытые, отдохнувшие. Вчерашним вечером
они отменно поужинали жирной нерпой, которую съели
целиком, даже со шкурой. Желудки белых медведей по-
добны жерновам: все перетрут, все переварят. Затем они
спали до позднего утра; чтобы детенышу не было холодно,
мать обхватила его ляжками. В полудреме тот изредка
отыскивал губами теплый сосок и, чмокая от удовольствия,
пил тягучее, крепко пахнущее рыбьим жиром молоко.
16
Опыт подсказывал медведице, что ощущение сытости
быстро проходит, что разумнее не ожидать голодных
спазм, а начать охоту сейчас, немедленно. Лучше впрок
добыть себе пищу. Этой премудрости ее научила Арктика.
Она испытала на собственной шкуре, что значит бродить
во льдах с пустым желудком по полторы недели кряду.
Поэтому медведица иногда рывком поднималась на задние
лапы и подолгу крутила головою, нюхая расширенными
ноздрями воздух. Чутье у зверя превосходное, терпкие
запахи он улавливает за десять — двенадцать миль. Из-
редка медведица забиралась на высокий торос и с возвы-
шения обозревала окрестности. Природа наделила ее не-
плохим зрением, темневшего на снегу тюленя она различит
за версту. Полярная ночь для глаз не помеха: белый
медведь, подобно сове, видит и в темноте.
Медвежонок во всем подражал матери. Он тоже подни-
мался на задние лапы и жадно нюхал воздух. Правда,
подолгу так стоять на неокрепших еще лапах не мог,
поэтому садился, а игольчато-колючий воздух, с разгону
ворвавшийся в носоглотку, вызывал отчаянные приступы
кашля и чихания. Да и стоять на вершине тороса, тара-
щить глаза казалось ему занятием скучным и неинтерес-
ным. Поэтому, пока родительница высматривала добычу,
он раз пять успевал скатиться вниз и вскарабкаться
обратно. Куда как забавнее!
Однажды, когда медведица нюхала воздух, стоя на
задних лапах, чуткий нос ее уловил слабенькую струйку
очень знакомого запаха. Она пошла на этот запах, высоко
задрав морду и беспрестанно поводя черным, как начи-
щенное голенище, носом. Струйка становилась явственнее,
крепче. Медведица остановилась возле занесенного тороса
и принялась разбрасывать огромный сугроб. Детеныш с
радостью помогал ей, воспринимая это как интересную
игру.
Глубоко в сугробе, свернувшись крутым калачиком,
лежал медвежонок. Он не шевелился, не открывал глаз —
казалось, замерз. Медведица зубами вытащила его нару-
жу. Ее детеныш с опаской приблизился к своему сверст-
нику, дотронулся до него лапой, вопросительно взглянул на
мать. Она неспешно обнюхала неожиданную находку.
Если бы медвежонок был мертв, звери бы сожрали
2 Повесть о белой медведице
17
его. Медведица, не задумываясь, прикончила бы и сожрала
и взрослого, ослабленного голодом соплеменника. Что
людям кажется чудовищным, неприемлемым, естественно
и закономерно в голодной жизни белых медведей.
Но самка не могла убить и сожрать медвежонка.
Могучий инстинкт материнства настойчиво заставлял ее
делать совсем другое.
Она легла на снег, обхватила медвежонка задними
ногами, затолкала между ляжками, прикрыла толстыми
жировыми складками. Детеныш попытался было при-
строиться к своему сверстнику, но мать отшвырнула его
ударом лапы. Лежала долго, терпеливо. И обреченный
на гибель медвежонок ожил, зашевелился. Медведица
слегка раздвинула ляжки. Но медвежонок не вылез на-
ружу. Перевернулся в мягких тисках, показав смерзший-
ся сосульками зад, отыскал губами теплый вкусный
сосок...
Медведица приняла в свою семью возвращенного
ею к жизни медвежонка и относилась к нему так же,
как к родному детенышу. Она не была человеком и не
умела разделять детей на пасынков и падчериц. То,
что получал родной детеныш, доставалось и найденному
зверю. Медвежонок уставал — и мамаша несла его на
спине, как кровного детеныша. Этот кровник, самец, очень
обрадовался появлению в семье сверстника. Теперь есть
с кем поиграть!
В его обращении с найденным медвежонком сквозила
нежность, забота. Малыш был самочкой. Самец и самочка
уже сейчас довольно резко отличались друг от друга и
внешностью, и поведением. Самец был значительно
крупнее, с тяжеловатой поступью; в нем угадывался бу-
дущий матерый зверь, властелин Арктики. Он был очень
медлительным; прежде чем что-то сделать, садился и
подолгу чесал передней лапой за ухом. За непонятливость
часто получал от мамаши шлепки и затрещины. Самочка,
напротив, была очень подвижной, с округлым, развитым
огузком, этаким пушистым комом, и ступала легко, как бы
женственно. Она чаще ласкалась к приемной матери,
прижимаясь мордой к огромным ногам, и когда наказы-
18
вали ее, не шипела и не огрызалась, как самец, а ложилась
на снег и свертывалась клубком.
Медведица не замечала, вернее, не желала замечать
различия между детенышами, и нежность, ласковость
самочки вовсе не трогали ее. Она подготавливала несмыш-
ленышей к беспощадному арктическому существованию.
Не за горами было то время, когда малыши начнут са-
мостоятельную жизнь, и Голод не пожалеет ни самца,
ни самочку. Голод, как и Смерть, не знает пощады.
Около года медведица кормила, воспитывала, натас-
кивала своих малышей. С удивительной настойчивостью,
упорством она учила их добывать основную пищу —
кольчатых нерп. И жестоко наказывала медвежат за
неосторожность на охоте, лень, несообразительность.
Для их же пользы. За это время малыши очень подросли,
нагуляли жиру, и человек мог принять их за взрослых зве-
рей, хотя они, пожирая тюленей, все еще не отказывались
от материнского молока.
Дрейфующие льды обращались вокруг Северного
полюса, вместе с ними двигались и звери, не признавая
границ пяти государств, владеющих Арктикой. Белые
медведи скитаются во льдах и зимой, и летом, и весной,
и осенью, не привязываясь к одному месту; в берлоги
на островах и побережье материка залегают лишь бере-
менные самки. Скоро, скоро должен был наступить тот
неизбежный день, когда звери, вдруг почувствовав от-
чужденность, даже вражду друг к другу, разойдутся в
разные стороны, чтобы наверняка никогда более не
встретиться. Неизбежный и мудрый день... Медвежата
начнут самостоятельную жизнь, полную забот и лишений,
и, познав на собственной шкуре цену добычи, через год-
другой сами станут отцом и матерью. Инстинкт заставлял
медведицу оставить подросших, натасканных детенышей,
чтобы родить и воспитать новых. Она была еще нестарой
самкой. Судьба распорядилась, однако, по-своему.
В Арктике нельзя загадывать, что будет через день, завтра
или даже через минуту. Медведице суждено было погиб-
нуть. И у самых сильных на Земле зверей есть враги.
Случилось это за тысячи миль от берегов канадской
Арктики, куда зверей занесли дрейфующие льды.
С высокого тороса медведица заметила нерпу. Тю-
19
лень отдыхал, грелся на солнышке в полынье на плаву-
чей льдине и находился, казалось бы, в полной безопас-
ности: вокруг льдины была вода. Лежала нерпа на самой
кромке, чтобы, в случае нападения хищника, успеть ныр-
нуть. Она дремала, однако не забывала через каждую
минуту открывать свои огромные черные глазищи и воро-
чать усатой мордой, приподнявшись на передних ластах.
Из-за высокого тороса, с подветренной стороны медведица
долго наблюдала за тюленем, соображая, как бы его лов-
чее обхитрить, добыть. Медвежата тоже почуяли морского
зверя. По горькому опыту они знали, что сейчас лезть
вперед, показываться из-за тороса не следует, иначе роди-
тельница жестоко побьет их.
Медведица обернулась и ударами тяжелой лапы за-
ставила детенышей залечь. Затем распласталась на снегу
сама. Прикрыв правой передней лапой черневший нос,
она по-пластунски поползла к полынье, отталкиваясь зад-
ними ногами. Наконец достигла кромки, неслышно по-
грузилась в воду, оставив на поверхности лишь нос да
глаза. Предстояло проплыть метров сто до льдины, на
которой лежала нерпа. Но в том-то вся и загвоздка, как
незамеченной проплыть эти сто метров;..
Недаром эскимосы не перестают удивляться уму, хит-
рой изобретательности нанука — белого медведя. Как же
вышла медведица из столь затруднительного положения?
В полынье там и сям плавали большие и малые осколки
льда, раздробленные недавним свирепым штормом. Мед-
ведица спряталась за одну из льдин, пирамидкой тор-
чавшую из воды, затем начала толкать ее передними
лапами по направлению к отдыхавшей нерпе. Плавучая
пирамидка не могла вызвать беспокойства тюленя. На это
и рассчитывала медведица.
Любопытные медвежата высунулись из-за тороса, на-
блюдали за охотой. Они не однажды были биты родитель-
ницей за подобное любопытство во время ее охоты, потому
что не раз спугивали тюленей своим появлением. И сейчас
соблюдали величайшую осторожность, даже прикрыли
лапами дегтярной черноты носы, особенно выделявшиеся
на ослепительной белизне снега.
Пирамидальный осколок льда продвигался к цели
медленно, но неумолимо. Медведица ни разу не выглянула
20
из-за льдины; изредка она, скрытая от. нерпы маленьким
непроницаемым айсбергом, высовывала из воды голову,
жадно нюхала воздух и по запаху определяла нужное
направление.
Когда до тюленя было метров двадцать, медведица
оставила свое укрытие и бесшумно нырнула. Под водой она
находилась не более двух минут. Дольше без воздуха ей не
выдержать. Прилизанная водою хищница появилась у
кромки плавучей льдины, нос к носу с нерпой, шумно и
внезапно, взметнув веер радужных брызг. Для острастки
она рявкнула и коротко взревела. Насмерть перепуганная
нерпа бросилась к противоположной кромке льдины. Это-
го-то медведице и надо. На своих ластах нерпа на удивле-
ние подвижна и неуловима, подобно дельфину, лишь в
воде, а по льду передвигается неуклюже, с черепашьей
скоростью. Хоть и невелика была плавучая льдина, но
пересечь ее тюлень не успел. С рысиным проворством
медведица вспрыгнула на ледяную твердь, в два прыжка
настигла нерпу и страшным ударом левой лапы проломила
ей череп. Нерпа тотчас испустила дух, даже ластой не
дрыгнула.
Охота удачно закончилась, но медвежата не появля-
лись из-за своего укрытия, а продолжали воровато выгля-
дывать, все прикрывая лапами черные каблучки носов.
Они получили строгий материнский приказ: не обнаружи-
вать себя. И они выполняли его.
Медведица тем временем принялась пожирать тюленя.
Первой она насыщалась вовсе не потому, что была бес-
чувственной эгоисткой. Во-первых, для медвежат ей надо
наполнить соски молоком, а без пищи сделать это невоз-
можно; во-вторых, ослабленная голодом, она не сможет
рассчитывать на полный успех в будущей охоте. Но все
же медведица съела самое невкусное: ласты, голову,
шкуру, а жир и сросшееся с ним нежное мясо оставила
детенышам.
Удачливая добытчица уже подхватила зубами тушу
тюленя, собралась броситься в воду и переплыть полынью,
когда стало происходить что-то непонятное. Медведица
вдруг в ужасе отпрыгнула от кромки, шарахнулась к
центру льдины. Потом заревела, заметалась. Льдина слов-
но ожила, заколыхалась. Медведица резким движением
21
шеи швырнула тушу нерпы в полынью. Тотчас возле полу-
затонувшей туши взбугрилась свинцовая вода, из океана
высунулась громадная зубастая пасть и целиком загло-
тила лакомый кусок. Ненадолго успокоившаяся было
льдина вновь ожила, заколыхалась, задергалась.
На малой глубине ходила стая гигантских морских
хищников — десятиметровые косатки, киты-убийцы.
К льдине их привлек запах крови — медведица пожирала
нерпу возле кромки, и кровь ручейком стекала в воду.
Они почуяли, затем, вынырнув, увидели на льдине
медведя. Брошенная в воду нерпичья туша лишь на мину-
ту продлила жизнь попавшего в страшную ловушку
зверя.
Косатки поочередно подныривали под льдину и мощно
ударяли ее бетонной твердости широкими спинами. Льди-
на колыхалась. Они пытались сбросить зверя в воду.
Одновременно, когда медведица, балансируя, подбегала
к кромке, из воды показывался огромный раздвоенный
хвост. Упруго изогнувшись, он со свистом проносился
возле обреченного зверя, пытался сбросить его в океан, но
тот .каждый раз увертывался от страшного удара.
Медвежата оставили свое укрытие, бегали взад-вперед
на небольшой площадке пакового льда, отчаянно, бес-
прерывно ревели, но были бессильны помочь погибающей
матери.
После особенно сильного удара льдина вздыбилась,
и медведица, скользя лапами, съехала к самой кромке.
Она попыталась вскарабкаться обратно, вонзая шестисан-
тиметровые когти в лед. Но не тут-то было. Невероятной
силы удар хвоста косатки — и медведица, описав дугу,
полетела в океан. Туши белых медведей не тонут, и ко-
сатки разрывали ее на поверхности воды... По свинцовой
глади полыньи быстро расплывалось красное пятно.
Через день медвежата разошлись. Один погнался за
белой чайкой, присевшей отдохнуть на вершине тороса,
второй стал преследовать песца, и после охоты они не
нашли друг друга. Распад семьи ускорила гибель ма-
тери — главного связующего звена. Впереди их ждала
полная опасности и лишений жизнь в ледяной арктической
пустыне, к которой, однако, они были неплохо подготов-
лены.
22

Ill
Эскимосский злой и хитрый черт Тугнагако — Дух
Севера—поджег небо. Гигантское алое полотнище не-
греющего пламени в зените то упруго свертывалось крен-
делем, то молниеносно разворачивалось во всю ширь и тре-
петало, рвалось, словно на ураганном ветру. Каждую
минуту оно меняло оттенок: становилось то пронзительно-
розовым, как розовая арктическая чайка, то винно-
красным, то бархатно-бордовым. К полотнищу со всех
концов горизонта тянулись широкие ленты. Они походили
на ползущих змей — лениво колыхались, извивались,
горели зеленым, фиолетовым, желтым, синим цветом,
гасли, чтобы через короткое время вспыхнуть уже иным
цветом. Каждое мгновение небесное пожарище меняло
форму и свечение, и одна картина ни разу не повторила
другой. Отблески северного сияния струились на паковые
льды, и вершины торосов, не запорошенные снегом, тонко
и нежно светились разноцветьем.
Во льдах неспешно ступала белая медведица, холостая
самка. В громадном звере невозможно было узнать то
беспомощное существо, каким он коСда-то был. Медведице
исполнилось уже три года. Остались в прошлом младен-
ческие дни, загнанная собаками и людьми родная мать,
разорванная косатками приемная мать, тугодум братишка.
Из неуклюжего медвежонка она превратилась в круп-
ного, красивого зверя весом около полутонны, длиною
за два метра, с роскошным пушистым мехом с золотистыми
подпалинами, с толстенным, семисантиметровым слоем
жира, каменной твердости мышцами. Нос ее сгорбился,
холка вздыбилась.
В Арктике был март, а в это время у белых медведей
начинается гон. Могучий инстинкт материнства заставил
медведицу не чураться, как прежде, самцов, а напротив,
искать с ними встречи. Впрочем, этой встречи искать не
пришлось. Самку неотступно преследовали четверо самцов
на небольшом расстоянии друг от друга.
Медведица отдала предпочтение самцу ровного лимон-
ного цвета, удачливому охотнику, отъевшемуся тюленьим
жиром. Он был крупнее, шире грудью, матерее осталь-
ных и не из робкого десятка: преследовал медведицу пер-
24
вым. Изредка самец останавливался; тотчас замирали
и другие. Он грозно рычал, рявкал и по-змеиному шипел.
Много миль осталось позади, прежде чем лимонный самец
решил атаковать противников. Два самца, которые пле-
лись позади, не оказали мало-мальски серьезного сопро-
тивления. Один давно и тяжело болел туберкулезом, его
легкие были изрешечены кавернами, как простреленный
картечью и жаканами брезент. Он даже не вступил в
поединок и при виде атакующего конкурента закряхтел,
затем неожиданно по-кошачьи мяукнул и с хриплым,
свистящим' дыханием припустился наутек. Больше он не
показывался. Другой самец в свое время обладал недю-
жинной силой и выносливостью. Но год назад на полярной
станции, забравшись в палатку-склад, он налакался из
банки клея «БФ» и заболел циррозом печени. От уста-
лости и при сильном волнении у него частенько случались
приступы с невыносимой болью. И сейчас, едва начался
поединок, в правом боку вдруг так защемило, что не
продохнуть. Он вынужден был отступить и тоже обратился
в бегство.
Крепким орешком оказался третий самец. Он чуть усту-
пал самцу-лимоннику ростом и силой, но на его стороне
было другое преимущество — молодость, легкое дыхание.
Жестокая битва затянулась надолго. Крепкие,толстые ког-
ти вырывали клочья шерсти, до мяса, как острым ножом,
распарывали кожу. Самка наблюдала за смертным боем,
рявкала от возбуждения. Она хотела, чтобы победителем
вышел самец-лимонник. Но он-то и начал сдавать первым.
Тогда медведица сама вступила в драку. Она сзади
прыгнула на молодого самца. Зверь с непрерывным ревом
повалился на спину, открыв беспощадным клыкам шею и
живот. Через минуту соперник был мертв. Парок, подни-
мавшийся от лужи натекшей крови, шипел и потрески-
вал — замерзал на лету и осыпался на снег мельчайшими
кристалликами. Звери залегли, отдышались. Потом самка
долго зализывала самцу боевые раны. Затем они приня-
лись пожирать тушу своего соплеменника. К мясу не
притронулись — насыщались внутренностями и жиром.
Жира было много, около ста килограммов, и вся эта
масса поместилась в медвежьих желудках. Обычно медве-
ди не бросают недоеденных туш, а здесь же, переждав
25
день-другой, непременно сожрут ее полностью, потому
что ой как нелегко добыть пищу в голодной Арктике.
Но сейчас они бросили ополовиненную тушу и ушли.
В природе существовала сила мощнее страха голодной
смерти. Проявлялась она весной.
Целый месяц звери провели вместе. Самец оберегал,
ухаживал за самкой с необыкновенным усердием и забо-
той. Дни напролет она лежала, грелась в скупых лучах не-
давно появившегося солнца, а он добывал и приносил
ей пищу, в ярости отгонял самцов, которых за много верст
притягивал запах самки. Здесь, в ледяной пустыне, под
неласковым арктическим солнцем, в тридцатиградусный
мороз, под вой пурги зарождалась новая жизнь.
В середине апреля самец-лимонник, рисковавший
жизнью за право обладания самкой, получивший бесчис-
ленные раны в поединке, неожиданно охладел к своей
подруге. С последней охоты он не принес ей ничего, хотя
и добыл нерпу. Он сожрал добычу в одиночку. Медведь
залег неподалеку и проспал два дня кряду. Проголодав-
шаяся медведица сама отправилась на охоту. С великим
трудом ей удалось подстеречь нерпу. Она принесла до-
бычу самцу. Тот сожрал тушу, а медведице оставил лишь
ласты, череп да плохо обглоданные кости. И снова улегся.
Медведица проглотила остатки пищи, робко приблизилась
к самцу и лизнула его в нос. Затем нагнула голову, ожидая
ответной ласки. Но вместо ласки медведь пребольно
укусил ее за ухо и отогнал ударом левой лапы по морде.
Не могла знать не рожавшая еще медведица, что
через восемь месяцев, когда на свет появится детеныш,
все самцы — а если судьба сведет, и кровный отец —
превратятся в ее смертных врагов, потому что начнут
охотиться за медвежонком с целью убить и сожрать не-
смышленыша.
Самец-лимонник, нажравшись до отвала, проспал еще
сутки. Потом поднялся и ушел во льды, даже не взглянул
на прощанье на свою подругу. И на восемь месяцев мед-
ведица осталась в одиночестве.
Хотя по ночам еще полыхало северное сияние, но солн-
це с каждым днем становилось ярче, веселее. Случались
26
и тридцатиградусные апрельские морозы, и свирепые дол-
гие пурги, но желтые упругие лучи все ощутимее пригре-
вали черный медвежий нос.
Дрейфующие льды, обращаясь по часовой стрелке во-
круг Северного полюса, вынесли белого медведя к берегам
Гренландии — к мертвой, покрытой вечным льдом земле.
Суши медведица боялась и всегда уходила от нее прочь.
Там жили собаки и люди — заклятые враги исполинского
зверя, убившие, растерзавшие родную мать. Но в желудке
медведицы уже целую неделю не было ни кусочка мяса.
По неведомым причинам тюлени покинули этот участок
Арктики. И голод победил страх. Она ступила на землю.
Двигаясь по побережью, изредка раскапывала норки
леммингов — маленьких, не больше котенка, грызунов в
светло-серой шубке — и поедала их. Настигнутые вра-
гом — совой, песцом или даже медведем,— эти зверьки,
если им негде укрыться, садятся на задние лапки и яростно
пищат, размахивая передними. Лемминги исчезли бы с
лица земли, если бы не отличались удивительной плодо-
витостью. За коротенькое арктическое лето они трижды
приносят потомство по пять-шесть детенышей. Исчезни
эти существа с арктических островов и побережья —
и едва ли бы выжили многие звери и птицы...
Маленькие лемминги, разумеется, не могли насытить
изголодавшуюся медведицу, и она, пошатываясь от уста-
лости, шла и шла вперед. Изредка вскарабкивалась на
крутые нагромождения камней, вонзая в ледяные панцири
когти, на вершине поднималась на задние лапы и подолгу
водила чутким носом, до рези в глазах всматриваясь
в яркое заснеженное пространство.
Позади осталось не менее двадцати миль, когда она
наконец уловила желанный запах. Пахло живым мясом.
С пригорка зверь разглядел передвигавшиеся черные точ-
ки на снегу. Их было много, с полсотни. Скрываясь за
камнями, медведица направилась к ним. Запах становился
все острее, точки на снегу приняли определенную форму,
и она уже различала необычайно длинную, до земли,
шерсть, широкие, изогнутые калачом рога, большие, в пол-
морды, скорбные глаза. Это были овцебыки, целое стадо.
Внезапно раздался высокий трубный звук. Овцебыки,
как по команде, бросились к одному месту, вздымая об-
27
лачка снежной пыли, сбились в плотную кучу. Телята и
самки оказались внутри, а по окружности, тесно прижав-
шись друг к другу, выстроились самцы.
Нет, медведице вовсе не хотелось отправляться на тот
свет. Она умела трезво рассчитать свои силы. Однажды
зверь видел, на что способны эти лохматые и рогатые су-
щества. Тогда на них напала стая полярных волков.
Точно так же они приняли круговую оборону — каре.
Вожак, самый рослый самец, отделился от стада и со
всех ног, пригнув голову, бросился на врагов. Торпед-
ным ударом рогов убил одного из волков, увернувшись
от хищных клыков, описал крутую дугу и встал в строй,
на прежнее место. В то же мгновение соседний овцебык
отделился от стада, вздыбив облачко сухого снега, ринулся
в атаку. Он вернулся с порванной глоткой и рухнул за-
мертво. Соседи затолкали его внутрь, к самкам и телятам,
немедленно сомкнули разорванную линию. И так продол-
жалось до тех пор, пока волчья стая не обратилась в
бегство, оставив на поле битвы распластанные трупы...
Медведица развернулась и побежала прочь. На при-
горке она остановилась, переводя дух, и оглянулась.
Овцебыки продолжали занимать круговую оборону, никто
не покинул строй.
Долго брел арктический исполин по побережью, пока
в нос не шибанул тревожный запах гари. Так пахли посел-
ки, жилища людей и собак, которых он ненавидел и боялся.
Медведица повернула бы в голодные льды, если бы в терп-
кий запах гари вдруг не вклинилась вкусная ароматная
струйка съестного.
Наконец поселок открылся взору. Потемневшие от
жестоких ветров деревянные дома и круглые яранги, об-
тянутые оленьим мехом, как бы сбегали с пригорка к
океану. От жилища к жилищу переходили люди в мехо-
вых одеждах, там и здесь мельтешили собаки, а над
крышами вились дымы, источавшие резкий запах.
Зверь долго таился за нагромождениями обледенелых
валунов. С губ его свисала тягучая слюна. Ароматная
струйка пищи доносилась со свалки, вынесенной за селение
на самый берег. Свалка походила на огромный грязный
торос. Туда-то и поползла медведица.
Вскоре она, не замеченная врагами, находилась у цели.
28
Чего тут только не было! И пустые, но не тщательно вычи-
щенные консервные банки из-под сгущенного молока,
мяса, овощей, и смерзшиеся объедки, и разорванные
куски шкур, и рыбьи головы, и необглоданные кости.
Медведица, не доверяя собственному зрению, удивленно
и опасливо озиралась по сторонам...
Она вытащила из свалки затвердевший труп собаки
и принялась разрывать и пожирать его. Белые медведи
поедают падаль с таким же аппетитом, как и свежее мясо.
Голодный зверь, набивая пустой желудок, забыл об
осторожности. Не учуял, не увидел собак, которые, оставив
игры в поселке, со всех ног сворой мчались к свалке, не
заметил бегущих за ними людей с длинными предметами в
руках, похожими на палки. Нюх у гренландских лаек
отменный, выносливости в беге не занимать, а отчаянная
храбрость собак вошла в пословицу. Загнать и разорвать
зверя им не составляло особого труда; казалось, медве-
дица обречена. Она услышала взорвавший воздух злобный
лай, скрип снега под ногами людей слишком поздно.
Оставили трапезу, бросились во льды, в океан. Один пес,
рослый, дегтярной черноты кобель с бешено горящими
янтарными глазами, быстро оторвавшись от стаи, нагнал
зверя сразу. В длинном прыжке он попытался вцепиться
ему в шею. Медведица, не сбавляя бега, вздернула шею и
одновременно нанесла противнику удар левой лапой.
Лайка осталась лежать на снегу с переломленным
хребтом.
Впереди мили за три раскинулась широкая полынья.
Она бы, несомненно, спасла зверя — белые медведи от-
личные пловцы, а если б собаки преследовали его и в воде,
он легко расправился бы с ними, утопив поодиночке;
кроме того, лайки очень неохотно лезут в ледяную воду.
Но до полыньи не успеть. Псы уже настигали зверя.
Медведицу спасла собственная сообразительность.
Чем ближе к полынье, тем тоньше становился лед. Это
она почувствовала, потому что он начал прогибаться
под ногами. И тогда медведица высоко, насколько хватило
духу, подпрыгнула и проломила молодой лед тяжестью
своего тела, с ходу ушла в воду. Вынырнула в десятке
метров, пробив снизу спиной и головой ледяной панцирь,
проворно вскарабкалась на поверхность и, отбежав немно-
29
го, подпрыгнула и ушла под воду, чтобы вновь появить-
ся неподалеку. Она дробила большие, прижатые друг к
другу плавучие льдины, и они лопались, подобно стеклу.
Образовывались бесчисленные трещины. Иногда, уйдя под
воду, медведица снизу взламывала лед в нескольких
местах.
Свора резко остановилась, словно наткнулась на неви-
димую стену. Самые отчаянные лайки запрыгали было по
мелким льдинам, преследуя зверя, но они переворачива-
лись и сбрасывали их в ледяную воду. Псы с визгом вска-
рабкались обратно на кромку. Не сразу собаки сообразили,
что следовало бы сделать крюк, чтобы обогнуть плавучую
льдину. И драгоценное время было выиграно медведицей.
Задыхаясь в беге, она достигла широкой полыньи, шумно
свалилась в воду и поплыла. Изредка оглядывалась.
Сначала у полыньи сгрудились собаки. Они бесновались
и взахлеб лаяли. Когда медведица уже подплывала к
противоположной кромке, появились люди. Они прижали
к плечам толстые длинные палки, и воздух взорвали резкие
звуки. Будто лопался лед, взломанный весенним штор-
мом. В шею, с правой стороны, впилось что-то твердое,
жгучее. Боль так и пронзила зверя. Но он сумел выбраться
на кромку, с кряхтением и стоном скрылся за торосами.
И еще раз медведица убедилась в том, что самые
опасные ее враги — собаки и люди. Их надо обходить
за много миль.
IV
Разгар лета застал медведицу в советской Арктике,
в районе острова Врангеля. Непреодолимая сила тянула
ее на сушу. Этой силой была потребность организма в
растительной пище. Кроме того, медведица готовилась
стать матерью. Рожают же белые медведи не во льдах,
а непременно на суше. По осени ей впервые предстояло
устроить берлогу и залечь на пять долгих месяцев.
Инстинкт привел ее именно к острову Врангеля —
родильному дому белых медведей, излюбленному месту
обитания беременных самок.
Медведица подошла к острову, но, прежде чем ступить
30
на землю, долго таилась среди торосов и нюхала воздух:
не пахнёт ли вражьим духом? Но нет, ни людей, ни собак
там не было.
Зверь не мог знать, что население большого, свыше
семи тысяч квадратных километров, острова всего двести
человек, что живут они в двух поселках, расположенных
в бухте Роджерса и бухте Сомнительной, а здесь появ-
ляются очень редко. И что опасаться людей на острове
Врангеля совсем не надо: вся территория объявлена го-
сударственным заповедником, строжайше запрещена
охота на любую живность. А люди затем сюда и приехали,
чтобы охранять покой зверей и птиц и помогать им вы-
жить в голодное время.
Скрываясь за торосами, медведица разглядела на
берегу свою соплеменницу, которая безбоязненно расха-
живала среди валунов. Это придало ей решимости; пе-
реплыв километровую полосу чистой воды, она вышла на
каменистую косу. Соплеменница, тоже беременная самка,
лишь мельком взглянула на появившуюся из воды мед-
ведицу. И прошла как мимо пустого места или неодушев-
ленного предмета — например, валуна. Белые медведи чу-
раются общества себе подобных, предпочитают полное
одиночество.
Неделю прожил зверь на суше, поедая мхи, лишайники,
осоку, карликовые ивы, выброшенные прибоем водоросли,
почти созревшую голубику. От голубики морда и зад его
стали фиолетового цвета. Было здесь вдоволь и более
существенной пищи: вонючие трупы старых моржей, еще
не разложившиеся окончательно, потому что под ними
находилась вечная мерзлота — природный холодильник;
останки громадного кита, полусъеденного прожорливыми
песцами и птицами.
Цепи гор и хребтов с вечными снегами на вершинах
и северных склонах убегали в глубь острова, беспорядочно
громоздились в синей дымке, налезая друг на друга. Они
были расцвечены ярко-желтыми полярными маками,
тропической красоты цветами, чудом выжившими здесь,
на вечной мерзлоте, красными, оранжевыми, жемчужными,
черными лишайниками, темно-зелеными карликовыми
ивами.
Медведица присмотрела для берлоги удобное местеч-
31
ко — крутой заснеженный склон сопки, обращенный к
океану, и двинулась дальше, поедая скудную раститель-
ность арктического острова. После ранения она стала кри-
вошейкой. Ее шея была вытянута не по прямой линии,
а дугой, обращенной влево; казалось, она все время за-
глядывает в ту сторону. Повернуть голову вправо она не
могла, приходилось разворачиваться всем туловищем.
Застрявшая в шейном позвоночнике острая свинцовая
пуля в твердой латунной оболочке временами, особенно
к перемене погоды, причиняла саднящую боль, и тогда
зверь ложился, со стоном терся о камни или льдины.
Сюда, на край света, в ледяные туманы, где в июле
нередко случаются обильные снегопады и даже свирепые
пурги, по весне из теплых краев слетаются сотни тысяч
птиц. Таким обилием пернатых не сможет похвастать ни
один тропический остров. Здесь они гнездятся, терпеливо
насиживают яйца, кормят, выхаживают, пестуют своих
птенцов, чтобы осенью бесчисленными семьями, соеди-
ненными в стаи, улететь на юг, за тысячи верст. Какая
неведомая сила заставляет крылатые существа пускаться
в дальний, полный лишений и опасностей путь на затерян-
ный среди нетающих арктических льдов остров, кормиться
скудной пищей, днем и ночью дрожать от холода? Уж не
сама ли мудрая мать Природа подвергает их этому суро-
вому испытанию, даруя жизнь только самым сильным,
выносливым и сообразительным?..
В воздухе беспрерывно порхали бело-серые пуночки —
полярные воробьи, лапландские подорожники, кулички-
тулесы, чернозобики. Трели, писк, щебетанье, гортанные
крики — все слилось в неумолкаемый ни на секунду гомон,
который, однако, не надоедал, а, напротив, ласкал ухо.
Изредка пуночки садились на спину идущей медведицы,
зарывались в густой шерсти и там, в тепле, дремали.
Когда на открытой воде Кривошейка замечала стайки
гаг, она охотилась. Неслышно погружалась в воду, оставив
на поверхности лишь нос да глаза, медленно, без единого
всплеска плыла к птицам. Метров за двадцать до живой
добычи она так же бесшумно, без всплеска ныряла. Голова
ее с открытыми глазами была устремлена вверх. Там,
за слоем воды, покачивались зыбкие темные комки с дви-
жущимися красными перепончатыми лапками. С дель-
32
финьим проворством и быстротою медведица выныривала
под стаей, хватала лапами и зубами зазевавшихся, не ус-
певших взлететь птиц, потом плыла с добычей к берегу и
на косе неспешно лакомилась нежным мясом и потрохами.
Однажды, обогнув небольшую сопку на мшистой по-
ляне, медведица увидела канадских журавлей с кирпично-
красными клювами и ногами. Священные у северных на-
родностей птицы танцевали. Они стояли по кругу, отсту-
пали, кланялись и, выбросив, как для взлета, крылья,
перебирали длинными стройными ногами, изгибали тон-
кие шеи, затем соединялись в белоснежный айсберг и
расходились вновь. Любое движение было полно отточен-
ной грации, изящества. Танцуя, птицы переговаривались
на своем гортанно-картавом языке.
Медведица неподвижно стояла и смотрела на них,
словно зачарованная волшебным танцем. Она даже забы-
ла об охоте.
За много миль Кривошейка почуяла терпкий запах
птичьего помета, издалека услышала ни на минуту не
прекращавшийся гомон тысяч и тысяч пернатых. Она под-
ходила к птичьему базару на мысе Блоссом, крупней-
шему в Арктике. Взору ее открылись вплотную подступав-
шие к океану высоченные обрывистые скалы, сверху донизу
испещренные террасами и террасками, уступами и уступ-
чиками. На скалах не было снега, но они казались белыми
от сугробов — гранит сплошь облепили птицы. Они приле-
тели со всего света и располагались колониями. У каждой
колонии царили свои обычаи и законы.
Вот крупные кайры в строгих черных фраках. Самка
откладывает только одно яйцо и поэтому оберегает его
с особой заботой. Самец в неустанных трудах день и
ночь: ловит в полыньях полярную треску — сайку и кормит
свою подругу. Если подруге нужно отлучиться из гнезда,
ее место тотчас занимает самец. С такой же заботой
они выхаживают, пестуют птенца. В общем, крепкая
семья. Переговариваются они по-вороньи — каркают.
Вот белые гуси. Вернее не найти пары. Они вместе
всю жизнь; если гусыня погибает, гусак часто так и ос-
тается бобылем до конца дней своих. Гусак драчлив и
по-змеиному шипит, отгоняя холостых самцов, но с
подругой кроток и нежен. Птенца они пестуют целый год.
зз
А вот кулики, плосконогие плавунчики. В этой семейке
все наоборот: серенький самец высиживает яйца и забо-
тится о потомстве, а ярко окрашенная самка бездель-
ничает и в любой момент готова наставить супругу рога.
В воздухе появилось арктическое чудо — розовая
чайка, редчайшая птица. Нарисуй ее художник такой,
какова она на самом деле, и не поверят люди, сочтут
картину за плод безудержной фантазии. Ярко-розовая
грудка и живот так и полыхают в солнечных лучах;
головка и шея с тончайшим розовым оттенком — словно
алая заря; спина и крылья серенькие, с благородным
жемчужным отливом, клюв и ноги пронзительно-красные,
а вокруг шеи ожерелье будто из черного бархата. Диво
дивное парит над островом Врангеля...
А вот чистик, отличный ныряльщик и пловец. Достав
со дна рачка, прежде чем приступить к трапезе, непре-
менно тщательно прополощет его. Чистюля он. Чистик.
Закаркали кайры, пронзительно, как базарные торгов-
ки, закричали моевки и краснозобые казарки, раздались
хриплые голоса беринговых бакланов. Самочки, сидя в
гнездовьях, выбросили крылья, з-атолкали под живот
любопытных птенцов, самцы, как по команде, взлетели.
Кто нарушил покой птичьего базара? Бургомистр — ог-
ромная хищная чайка с загнутым клювом. Она не брез-
гует и вонючей падалью, но любимая ее пища — яйца
и птенцы. Воздушный пират спикировал на землю, ударом
мощного крыла сбил с гнездовья кайру, ухватил едва
опушенного птенца и взмыл ввысь. Тело бургомистра
дергалось в воздухе: он судорожно заглатывал лакомую
добычу. Потом заходил кругами, вытянул книзу шею,
высматривая, чем бы поживиться еще.
Но у птичьих колоний есть свои верные защитники —
белые совы и соколы-сапсаны. Сидящая на зубчатой вер-
шине скалы сова увидела разбойника острыми глазами,
молнией подкинула свое ладное тело в воздух. Бой
длился недолго. Вскоре бургомистр с разбитой головой
кубарем покатился с высоты на каменистую косу. Сова
опустилась рядом и с аппетитом позавтракала парным
мясом.
Немало врагов у птичьих семейств, не из каждого
яйца вылупится птенец. Вот кто-то скрывается за камнями,
34

крадется на брюхе к гусиной колонии. Тощий, облезлый,
остромордый, как бы весь в лишаях.
Ба! Да это же песец! Летом бесследно исчезает его
роскошная голубовато-белая шубка, и он здорово сма-
хивает на бродячую облезлую кошку. Песца вовремя
заметила сова. Моргнула сердитыми янтарными глазами,
неслышно снялась с кочки. С высоты она камнем упала
на неудачливого охотника, вонзив в тощие жесткие бока
когти-иглы, поднялась с ним в воздух. Затем выпустила
живую ношу — бедняга хлопнулся на камни, взвыл от боли
и с тявканьем, хромая сразу на обе передние ноги, зако-
вылял в глубь острова. Гуси громко загоготали, благо-
даря защитницу сову.
При известной осторожности медведица могла бы спо-
койно жить здесь, кормясь яйцами, птенцами, а то и взрос-
лыми птицами, потому что самочки, защищая родное
гнездо, подпускали зверя почти вплотную. Ни белая сова,
ни сокол-сапсан не смогли бы отогнать ее от птичьего
базара. Но медведица не знала, какую серьезную опас-
ность представляли для нее белые чайки, соединенные
в большую стаю. Поодиночке этих птиц она видела чуть
ли не каждый день — они питались остатками добычи
зверя — и не обращала на них внимания. И сейчас Кри-
вошейка безбоязненно, хозяйкой, углубилась в колонию
белых чаек и -принялась поедать беспомощных птенцов.
В мгновение ока самки и самцы поднялись в воздух,
сбились в плотную, непроницаемую массу. И живое
облако, загораживая солнце, устремилось на незваную
гостью. Птицы пребольно долбили клювами нос, лобовую
кость, норовили выклевать глаза, рвали когтями шерсть,
с ног до головы облили пометом. Медведица с рявканьем
бросилась было в глубь острова, но белые чайки заста-
вили ее развернуться и погнали к океану. Пернатые мсти-
тели не оставили ее в покое даже тогда, когда она пере-
плывала широкий участок чистой воды, беспрестанно
долбили клювами. Медведице пришлось нырять, плыть
под водой, затем выныривать, чтобы глотнуть воздуха —
при этом, спасая глаза, она закрывала их широкой ла-
пой — и вновь нырять. Чайки улетели, когда зверь вска-
рабкался на кромку льда и убежал в торосы.
Да и не случись это неприятное происшествие, медве-
36
дица через день-другой сама бы ушла во льды. Уж очень
жарко ей было на суше в своей толстой шубе с длинной
шерстью и густым подшерстком. На острове Врангеля в
это время стояла невыносимая для нее жара — плюс че-
тыре градуса.
Ближе к осени у Кривошейки испортился характер.
Она стала капризной, раздражительной и агрессивной.
Ни за что ни про что в кровь избила свою сверстницу,
которая, повстречавшись во льдах, остановилась только
посмотреть на нее. Когда Кривошейку постигала неудача
в охоте, она с досады шипела, рявкала и колотила лапой
по льду. У нее совсем пропал аппетит; чтобы поддержать
свои силы, приходилось буквально заталкивать пищу в
пасть.
Однажды что-то ворохнулось во чреве медведицы. От
невыразимо сладостного ощущения сами собою подкоси-
лись ноги. Кто-то живой и настойчивый шевельнулся еще
раз. Кривошейка растянулась на льдине, громко заур-
чала...
В середине сентября медведица вновь вышла к острову
Врангеля. Суша была покрыта толстым слоем снега.
Солнце уже не показывалось на небосклоне, лишь в пол-
день на два-три часа озарялся восток, хребты и сопки
острова заливал малиновый свет. Скоро солнечный шар
провалился в преисподнюю на долгие месяцы. Наступила
полярная ночь. Птичьи базары опустели. На зиму птицы
улетели в иные страны, где нет леденящего ветра и вдоволь
пищи. Но по весне неведомая сила соединит их в стаи и
вновь пустит в дальний путь на неприютный, но родной
остров.
Только белая чайка да черный, словно обугленный,
ворон остались здесь зимовать. Вообще-то метахлюк —
черный ворон,— если верить старикам эскимосам, давным-
давно был белым, как снег, как белая чайка. Тысячи лет
назад Земля была покрыта мраком. Клюнул белый ворон
черное небо — звездочка блеснула, клюнул еще — другая
засияла. Расхрабрился и проклевал дыру с голову белого
медведя. Вышло оттуда яркое солнце, на радость людям
да зверям осветило Землю. Да вот беда: опалило ворона
37
солнцем, черным он стал, словно головешка. Ни один эски-
мос не убьет эту птицу, даже слова ей обидного не скажет.
Метахлюк — страдалец, священная птица...
Пернатых на острове осталось совсем мало, но зато
появились тысячи моржей. Такого скопления исполинских
клыкастых животных медведица ни разу не видела. Ржаво-
коричневые, кирпичные, розовые, с налитыми кровью
глазками, они лежали на каменистой косе вповалку и
даже друг на друге, поводя толстыми вибриссами — уса-
ми, растущими из мясистой верхней губы. Мычание, рыки,
визг, беспрестанное хлопанье ласт повздоривших самцов
не умолкали ни на минуту. Животных донимали
вши, спрятавшиеся в складках толстенной и твердой, как
жесть, кожи, и они терлись телами о камни. За
много миль лежбище издавало тяжелый, зловонный
запах.
Медведица обошла моржей стороною. Однажды она
по неопытности решила поохотиться на это клыкастое
чудище и чуть было не поплатилась жизнью. Морж только
с виду неповоротлив. В бою он неистов и дьявольски
проворен; удар ласты страшен; поворот шеи — и опущен-
ные бивни разят врага и сбоку, и сверху.
К концу сентября Кривошейка вышла к лагуне Дрем-
Хед, узнала склон сопки, облюбованный ею для берлоги
еще в первый приход на остров. Она не была в одино-
честве. Именно на этой сопке решили залечь десятка
два беременных самок. Медведицы рыли в плотно утрамбо-
ванном ветрами снегу берлоги и не обращали друг на
друга ни малейшего внимания.
Истощение не грозило Кривошейке. Она нагуляла
вдоволь жиру; на спине и огузке жировой слой был толщи-
ною в десять сантиметров. Пять долгих полярных месяцев
он будет «кормить» самку, наполнять сосцы густым, как
сметана, молоком. Кроме того, прежде чем приняться за
устройство берлоги, медведица раскопала на берегу
занесенные снегом водоросли и стала с отвращением
пожирать их. Через некоторое время жестокий понос очис-
тил желудок, промыл кишечник. Затем наелась мха. Мох,
напротив, вызвал запор. Потом добыла три нерпы и до
отвала нажралась нежного тюленьего жира. Ее желудок
вместил килограммов семьдесят, не меньше. С трудом
38
поднявшись на склон сопки, она начала копать зимнее
убежище.
Некоторые ленивые самки не утруждают себя подобной
работой. Залегают на склоне сопки, ждут частую гостью
острова Врангеля — пургу; снег засыпает медведицу
толстым слоем — вот тебе и готовая берлога. Но Криво-
шейка не поленилась, захотела устроить берлогу по всем
правилам. Не дожидаясь пурги, она сначала выкопала
длинный узкий коридор, потом — «каюту» яйцеобразной
формы, где свободно помещалась в полный рост. Стены
тщательно утрамбовала лапами, исполосовала когтями.
Маленькое вентиляционное отверстие «каюты» заткнула
заранее заготовленным пучком мха. Стены быстро за-
леденели от дыхания.
Снаружи разбойничали трескучие морозы, а здесь
было теплее на двадцать с лишним градусов. Теперь можно
засыпать, не боясь замерзнуть. И Кривошейка улеглась
на правый бок...
Под новый год, когда снаружи вовсю полыхало север-
ное сияние и бушевали шестидесятиградусные морозы, в
берлоге появилось совершенно беспомощное, глухое и
слепое существо с реденькой шелковистой шерсткой, рас-
тущей из нежнейшей розовой кожи, с голубыми краями
век и черным языком. Малец весил немногим больше
полукилограмма и походил на раскормленного котенка.
У него не было ни брата, ни сестрицы: первый раз самки
рожают только одного детеныша. Едва появившись на
свет, он огласил берлогу отчаянным визгом, но когда
отыскал упругий, налитый молоком материнский сосок,
тотчас замолчал, словно захлебнулся. Потом задвигались
губы, заработали челюсти, и в берлоге раздалось частое
жадное чавканье. Медведица громко заурчала от удо-
вольствия...
Три недели пролежала Кривошейка на боку, ни разу не
перевернулась, боясь ненароком раздавить живой комо-
чек. Медвежонка она держала задними лапами, не позво-
ляла ему коснуться снега, затем разрешила детенышу
путешествовать по своему телу. Цепляясь за длинную
шерсть крохотными изогнутыми коготками, он пробирался
39
по обширному животу к груди, искривленной шее, и тогда
медведица заботливо обогревала его своим горячим
дыханием.
Рос медвежонок очень быстро, буквально не по дням,
а по часам. Уже потемнели нос, губы, подушечки лап,
тельце обросло густой шерстью, и розовых раковин ушек
не видно — покрылись белыми волосками. Едва открылись
чистые, блестящие, светло-карие глаза, едва слух разли-
чил первые звуки, медвежонок сполз на ледяной пол и за-
ковылял, беспрестанно падая, по берлоге. Тщательно
обнюхал все углы, затем углубился в длинный узкий
коридор. В коридоре было значительно холоднее, чем в
«каюте», потому что через вентиляционное отверстие за-
дувал ледяной ветер. Там он мог простудиться. И Криво-
шейка грозно рявкнула. Медвежонок от испуга на мгно-
вение прижался к полу, потом отчаянно завизжал и куба-
рем покатился обратно. Он так и не понял, откуда раз-
дался этот устрашающий звук, потому что до сих пор
медведица только ласково урчала. И сон, и покой Криво-
шейки был бесповоротно нарушен. Малыш есть малыш:
хочется поиграть, побегать. Только недели две она отдох-
нула, когда у детеныша резались молочные зубки. Все это
время медвежонок неподвижно лежал, зарывшись в
шерсть, стонал и хныкал, как младенец, и кусал голыми
деснами лапу. Но зубки наконец прорезались, и малыш
вновь принялся резвиться.
Как-то темную берлогу затопил ровный голубовато-
молочный свет. Стены ее как бы раздвинулись. Это окон-
чилась долгая полярная ночь. Остров Врангеля, припай,
бескрайние паковые льды осветило молодое солнце.
Кривошейка закряхтела, поднялась, протиснулась в
коридор и взломала спиной каменной твердости снежный
наст. Словно расплавленные потоки металла хлынули в
берлогу. Медвежонок в углу зажмурился от страха. Тело
его била крупная дрожь. Но медведица безбоязненно
вылезла наружу и рявкнула, подзывая детеныша.
Тот подполз на брюхе к выходу. Лапой она извлекла
своего малыша из снежного убежища.
Медвежонок недолго жался к материнским ногам,
со страхом глядя из-под лохматого брюха на огромный
яркий мир, открывшийся ему со склона сопки. Сделал
40
несколько нерешительных шажков по снегу. Лапы за-
скользили по зернистому, отшлифованному ветрами насту.
И он с радостным визгом поехал на задушке вниз. Кри-
вошейка заспешила следом, поймала несмышленыша ла-
пой. Но медвежонок вырвался и вновь покатился. Мед-
ведица сердито рявкнула. Куда там! Ничто не могло
оторвать медвежонка от забавы. Наказывать малыша
ударом тяжелой лапы мать еще не решалась: можно нена-
роком зашибить его.
Тотам, то здесь на склонах сопок, обращенных к океа-
ну, вскрывались медвежьи берлоги. Громадные звери вы-
водили своих детенышей на прогулку. К вечеру они непре-
менно возвращались обратно. Вдоволь наигравшиеся,
умаявшиеся малыши мгновенно засыпали. Так повторя-
лось несколько дней подряд. Неокрепший организм должен
был привыкнуть к новому образу жизни. Да и медведицам
после беспрерывного пятимесячного лежания сразу
пуститься в скитания было нелегко.
Однажды, когда Кривошейка собралась вывести мед-
вежонка на очередную прогулку, снаружи раздался злоб-
ный лай, скрип снега, голоса. Лютых своих врагов —
собак и людей — зверь учуял сразу. Не спастись бегством
с неопытным малышом на спине, который свалится при
первом же резком движении корпуса! Это Кривошейка
поняла сразу. Оставить, бросить детеныша медведица не
могла.
И она решила принять неравный бой. С необычайным
проворством выпрыгнула наружу, рявкнула и зашипела,
обнажив серый язык и мощные клыки. Людей было чет-
веро. Один стоял поодаль и с трудом удерживал на повод-
ках двух лохматых бесновавшихся псов-великанов. Дру-
гой, страховщик, опустился на правое колено, вскинул к
плечу короткий армейский карабин. Двое, с заледеневши-
ми бородами, в темных очках, в унтах, ушанках и барань-
их полушубках, нерешительно приближались к зверю.
— Может, уйдем от греха, Игорь Валерианович? Че-
ресчур агрессивная...
— Уйти проще всего. Что-то у нее с шеей? Искривлена
коромыслом... Аверьянов! Стрелять только в случае на-
падения! Если сдали нервы, передай карабин Ми-
хаилу.
41
— Понял, Игорь Валерианович. Стреляю только в слу-
чае нападения. Нервы в порядке.
Тот, кого звали Игорем Валериановичем, скинул мехо-
вые рукавицы. Они повисли на тесемках. Затем неторопли-
во, стараясь не делать резких движений, снял с плеча
ружье. Прицелился.
— Вы ей в глаз не угодите...
— Пойди к черту! Кто ж под руку говорит!
Хлопнул выстрел. Летающий шприц впился Криво-
шейке в щеку. Медведица выдернула металлический
шприц лапой и сделала угрожающий выпад.
— Аверьянов, не стрелять! Всем отходить назад! —
приказал Игорь Валерианович.
Люди поспешно спустились по склону, зашли за обле-
денелую скалу. Изредка воровато выглядывали из-за
укрытия, смотрели вверх.
— Все еще стоит. Шипит.
— Медвежонок вылез! Ластится к мамке...
— Залегла. Голову откинула. Готова, братцы!
— За мной! — коротко приказал Игорь Валерианович.
Препарат, по своим свойствам схожий с ядом кураре,
на некоторое время обездвижил Кривошейку. Она растя-
нулась на снегу и не могла пошевелить ни головой, ни ла-
пой. Даже веки открывала с великим трудом.
Игорь Валерианович, известный зоолог, исследователь
фауны Арктики, ученый с мировым именем, унимая расхо-
дившееся от быстрого подъема сердце, первым подошел
к зверям. Медвежонок с шипением бросился на него и на-
чал кусать ноги в толстых собачьих унтах.
— Боевой, чертенок! — одобрительно сказал ученый,
развернул заранее приготовленный пустой рюкзак, поймал
маленького храбреца за холку и на время засунул его
туда — чтобы не мешал.— За работу, товарищи.
Люди быстро произвели мечение Кривошейки. К ушам
прикрепили пронумерованные сережки из нержавеющей
стали; на огузке стойкой красной краской вывели но-
мер: 141.
— Приходит в себя, Игорь Валерианович. Поосто-
рожнее.
— Да, да, заканчиваю... Теперь посмотрим, мадам,
что у вас с шеей... М-мда, ясно. Так я и думал. Виноват не
42
клык моржа — виновато всеядное, весьма опасное для
фауны Земли двуногое существо. Гомо сапиенс — человек
разумный. Пулевое, глубоко проникающее ранение. Те-
перь мне понятно, почему ты, голубушка, была так агрес-
сивна с нами...
Через полчаса препарат прекратил обездвижущее дей-
ствие, и медведица поднялась. Вдосталь навизжавшийся
и охрипший в рюкзаке медвежонок был освобожден, жался
к материнской ноге.
Люди и собаки ушли, не причинив зверям вреда.
Но медведица не поверила в это. Она не могла верить
людям и собакам, потому что очень много горя они внесли
в ее жизнь. Кривошейка посадила детеныша на свою спи-
ну, поспешно покинула берлогу и остров Врангеля. Звери
ушли в паковые льды, забившие пролив Лонга.
В полночь над островом Врангеля разыгралось не-
обычайно яркое северное сияние. Гигантские цветастые
змеи в неистовом яростном поединке носились в вышине
друг за другом, ударялись, сплетались телами, ежеминут-
но меняя пронзительную окраску. На заснеженные склоны
Дрем-Хеда, на паковые льды словно выбросились тысяч-
ные косяки шевелящихся, бьющихся в агонии разноцвет-
ных диковинных рыбин. Небесный огонь был столь ярок,
что отблески играли даже на обтянутой прокопченными
оленьими шкурами яранге. Взлаивали, выли лохматые
ездовые псы, привязанные за нарту с закрепленным
остолом.
В яранге четверо — работники биологической экспеди-
ции из Московского института эволюционной морфологии
и экологии животных АН СССР; один доктор и три кан-
дидата биологических наук. На острове Врангеля они без-
выездно полгода ведут наблюдения, изучают жизнь бело-
го медведя.
Два жирника (фитиль, плавающий в растопленном
жире моржа) освещали чистым, ярким пламенем теплей-
шие собачьи спальники, груды рюкзаков, карабины и
ружья, раскаленную железную «буржуйку» на земель-
ной разделке с выводом через крышу. В «буржуйке»
потрескивал уголь.
43
Ученым не спалось. Северное сияние нездорово дейст-
вует на непривычную к Арктике психику городского чело-
века. Игорь Валерианович в тренировочном костюме ле-
жал на спальнике, читал английскую брошюру об аркти-
ческих животных. Изредка он чертыхался и делал энергич-
ные карандашные пометки на полях.
Кандидаты наук азартно резались в «дурака». Игорь
Валерианович задремал, уронив раскрытую брошюру на
грудь. Ему, очевидно, снилось что-то страшное: он дергал
головою, постанывал, скрежетал зубами. Когда на улице
бушует яркое северное сияние, полярникам снится всякая
чертовщина.
Вдруг ученый вскрикнул и резко сел на спальнике, вы-
таращил глаза. Все оставили карты, глядя на своего на-
чальника. Наконец взгляд Игоря Валериановича принял
осмысленное выражение. Он криво усмехнулся, повертел
в руках красочную английскую брошюру, которую читал
четверть часа назад.
— Что, Игорь Валерианович? Кошмар?
— Еще какой, ребята... Пожалуй, стоит рассказать.
— Слушаем, Игорь Валерианович.
— Так все зримо, четко, в цвете, как наяву... Там,
где бухта Роджерс, где как бы въезд на остров Врангеля,
будто стоит громаднейших размеров памятник, архитек-
турный ансамбль, все из чистейшего белого мрамора.
Да... На высоченной колонне-постаменте — белая медве-
дица. Та самая, с искривленной шеей, которую мы сегодня
метили. Нет, она не просто повернула голову, а стоит
именно с искривленной, перебитой пулей шеей. Слева
и справа от постамента — мемориальные доски, очень
большие, в три человеческих роста. На одной высечены
ставшие хрестоматийными для зоологов слова Джулиана
Хаксли ь. «Крупные животные, свободно и безбоязненно
разгуливающие по необозримым просторам,— это.зрелище
волнует и восхищает подобно созерцанию прекрасного
здания или прослушиванию гениальной симфонии». Не
правда ли, звучит как издевательство по отношению к той,
с искривленной шеей, что стоит на постаменте?.. Другая
доска сплошь исписана. Знаете чем? Цитатами вот из
* Английский зоолог.
44
этой брошюры.— Игорь Валерианович раскрыл книжку и
начал переводить с английского те места, которые поме-
чал карандашом: — «...медвежата залегли на туше за-
стреленной матери, злобно ворча и фыркая...», «Мы вы-
стрелили и тяжело ранили одного из медвежат...», «...ми-
нимальное число белых медведей, убиваемых ежегодно
во всем мире, превышает 1300...», «Предполагают, что в
полярной области все еще бродят 11 000—12 000 белых
медведей...»
Игорь Валерианович отбросил брошюру, замолчал.
— Пожалуй, цитаты более соответствуют характеру
памятника...— задумчиво сказал один из кандидатов.
— Ваш сон вовсе не кошмарный, Игорь Валериано-
вич,— вставил другой.— Не сон, а явь. Действительное
положение вещей.
— Явь бывает пострашнее самого кошмарного сна,—
добавил третий.
V
Два песца, серебристый и голубой, с желтыми и про-
зрачными, как смола, глазами, пять белых чаек, бурго-
мистр и ворон вот уже полтора года неотступно пресле-
довали Кривошейку, где бы она ни находилась, куда бы
ни шла. Нахлебники питались остатками пищи белой
медведицы. К подобному соседству пернатых и зверей
она давно привыкла, не замечала своих нахлебников и
не охотилась за ними даже в дни жестокого голода. Они-
полностью зависели от добычи медведицы, и погибни она
во льдах голодной смертью, та же участь постигла бы и
нахлебников. У каждого медведя были свои нахлебники,
свое сопровождение, своя братия, которая не потерпит чу-
жаков, вырывающих у них кусок изо рта.
И сейчас, едва Кривошейка ступила со своим малышом
на паковые льды, два песца, серебристый и дымчато-
голубой, пять белых чаек, бургомистр и ворон немедлен-
но присоединились к ней. Похоже было, что долгие по-
лярные месяцы они терпеливо ожидали выхода своей
кормилицы из берлоги. Дождались.
Боевитый медвежонок обрадовался появлению птиц
45
и зверей и начал гоняться за ними. Он думал, что все
живые существа, населяющие этот огромный солнечный
мир, созданы для забавы.
Медведица шла неторопливой поступью, покачивая
искривленной шеей из стороны в сторону. Когда медвежо-
нок кусал ее задние ноги, она останавливалась. Малыш
поднимался на дыбки, отыскивал пахнущий рыбьим жи-
ром сосок и подкреплялся. Изредка он начинал фукать
и скулить — уставал. Медведица тотчас ложилась; дете-
ныш вскарабкивался на широкую спину, впивался когот-
ками в мягкую подпушь. Если на пути встречались широ-
кие разводья или полыньи, переплыть которые малышу
было не под силу, он цеплялся зубами за короткий ма-
теринский хвост и таким образом благополучно переправ-
лялся с Кривошейкой на противоположную сторону.
Ни на песцов, ни на бургомистра, ни на ворона медве-
дица не обращала никакого внимания, но за полетом
белых чаек следила зорко и неотступно. Чайки недаром
кормятся возле белых медведей. Они зарабатывают пищу
неустанным трудом. Белые чайки — разведчицы. Летая
над ледяными полями, они криком и направлением полета
указывают медведю местонахождение тюленей.
Вот и сейчас одна из чаек, вернувшись из облета, спи-
кировала на Кривошейку, ударила крылом лобастую го-
лову и пронзительно прокричала. Проделала это вторично.
Медведица поспешила за птицей. Изредка она поднима-
лась на задние лапы, принюхивалась и оглядывала торо-
систые поля. Чтобы лучше видеть, Кривошейка подпрыги-
вала. Мили через три зверь наконец обнаружил тюленя.
Это был лахтак— морской заяц. Лахтак похож на «сухо-
путного» зайца: круглая морда, торчащие уши. Он грелся
на солнышке возле лаза, проделанного во льду. Зайчишка
весом за триста килограммов и размером немногим мень-
ше коровы. Теплые весенние лучи смаривали его, он засы-
пал ровно на минуту, затем беспокойно крутил головою,
высматривал глубоко посаженными глазами: нет ли какой
опасности. Осторожный, всегда начеку. Иначе в Арктике
нельзя. Не выживешь.
Медведица ударом лапы заставила медвежонка за-
лечь и не двигаться. И поползла к тюленю, хоронясь за
торосами, на открытом месте прикрывая нос правой
46

лапой и сливаясь со снегом. Да, видно, не учла Кривошей-
ка направление ветра, и лахтак почуял хищника. Проворно
поднялся на передних ластах, запрыгал к лазу, бултыхнул-
ся в воду. От досады медведица, поднявшись, так хватила
лапой по торосу, что от него отлетел кусок пуда на три.
Но еще не все было потеряно. Не подходя к лазу (лах-
так теперь едва ли к нему приблизится), она начала искать
продухи — небольшие лунки. Каждые десять минут мор-
ской заяц вынужден просовывать морду в лунку, чтобы
глотнуть воздуха, иначе он захлебнется. Медведица обна-
ружила пять таких лунок на одинаковом удалении от лаза,
по окружности. Если к одной из лунок по каким-либо при-
чинам нельзя подойти, в запасе есть еще четыре. Осторо-
жен, предусмотрителен и хитер морской заяц.
Кривошейка залегла возле лунки. Подбежавший де-
теныш сделал то же самое уже без приказания родитель-
ницы. Два песца, пять белых чаек, бургомистр и ворон
сидели на небольшом расстоянии друг от друга и напря-
женно следили за исходом охоты.
Долго пролежала медведица, приготовив левую лапу
для удара. Но лахтак, видно, заподозрил недоброе, не при-
ближался к продуху. Тогда Кривошейка начала негромко
прихлопывать лапой по льду: точно такой же звук издают
ластами тюлени, когда передвигаются по льдине. Пуглив
морской заяц, но и любопытен не в меру. Вот на это-то и
рассчитывала умная медведица. И действительно, услы-
шав снизу знакомые звуки, тюлень тотчас просунул голову
в продух: кто-то там появился?
Удар был молниеносен, а смерть мгновенной. Просунув
лапу в продух, Кривошейка зацепила когтями добычу.
Можно было бы расширить свободной лапой продух, но ей
не терпелось вытащить тюленя наружу. И она протянула
тушу через узкое отверстие, ломая бедняге кости.
Три дня пировала медведица. Сразу столько жира и
мяса ей не съесть.’Нажравшись, тут же отсыпалась, зажав
медвежонка, чтобы тот не убежал, между ляжками. Дете-
ныш, хотя и продолжал сосать молоко, тоже познал вкус
нежного тюленьего жира.
Нахлебники терпеливо ждали, но не решались в при-
сутствии хозяйки приблизиться к добыче. Но вот медве-
дица ушла. Первыми на остатки туши набросились песцы.
48
Они жрали очень торопливо, жадно, заглатывали целыми
кусками. Бургомистр, ворон и белые чайки ожидали своей
очереди.
Песцы наконец насытились и побежали догонять кор-
милицу. К изрядно обглоданной туше подлетел бурго-
мистр. Раздались частые удары клюва о кости. Ворон и
белые чайки ждали.
Бургомистр улетел — туда, куда ушла медведица с мед-
вежонком, куда побежали песцы. Теперь очередь ворона.
Белые чайки насыщались последними.
Субординация, порожденная физической силой, со-
блюдена.
Что-то заставило Кривошейку круто свернуть в сторо-
ну. Она пошла медленнее, пригнув голову и шумно нюхая
расширенными ноздрями воздух.
Возле снежного бугорка медведица остановилась, бы-
стро раскопала, раскидала его задними лапами.
В пещерке, рядом с лазом, лежал новорожденный
нерпенок, покрытый нежной серебристой шерсткой. Ледя-
ную колыбель ему по-крысиному выгрызла зубами мать.
Малыш еще не умел плавать, тонул и некоторое время
должен был лежать здесь; изредка из лаза появлялась
нерпиха, чтобы покормить детеныша.
Нерпенок — всегда желанное медвежье лакомство. Да
слишком мал он, чтобы насытить громадного зверя. Тогда
Кривошейка столкнула нерпенка в воду. Захлебываясь,
тот отчаянно завизжал, забил ластами. На помощь немед-
ленно приплыла мать. Вот на это и рассчитывала медве-
дица. Поддерживая детеныша передними ластами, нерпа
попыталась вытолкнуть его наружу, в пещерку. Медведь
ухватил лапами сразу и мать, и детеныша, рывком извлек
их из лаза. Нерпенок сразу испустил дух, а нерпиха была
жива и запрыгала по снегу, пытаясь пробиться к един-
ственному спасению — лазу. Медведица же забавлялась
с ней, как кот с пойманным мышонком: подпускала почти
вплотную к лунке, потом отбрасывала лапой далеко в
сторону, вновь подпускала и опять отбрасывала. Когда
ей надоело развлекаться таким образом, она прикончила
нерпу ударом лапы.
3 Повесть о белой медведице	49
...На моржа Кривошейку навела белая чайка. Зверь
плавал в полынье кругами. Изредка он, показав толстен-
ный зад, вертикально уходил на восьмидесятиметровую
глубину и пропахивал бивнями дно, отыскивая рачков,
звезд и ежей. Это был старый, предпочитавший полное
одиночество самец, антохпак, как зовут его эскимосы, с
морщинистой, в шишковатых наростах ржаво-коричневой
шкурой и сильно сточенными бивнями. Каждые десять
минут он выныривал, издавал громкое долгое мычание и
фырканье, жадно хватал раскрытой пастью воздух.
Ни один белый медведь не нападет на моржа в воде.
Победителем, безусловно, выйдет морж: пловец он пре-
восходный. И Кривошейка хотела уйти, но как раз в это
время антохпак решил отдохнуть. Он подплыл к кромке
пакового льда, с тяжким вздохом на треть перевалил
свое чудовищно огромное, толстое, почти круглое тело. За-
тем, с треском вонзая клыки в лед, до предела напрягая
шейные мышцы, вылез из воды и улегся у подножия высо-
кого тороса. Недаром латинское название моржа в пере-
воде звучит так: «Те, кто ходит на зубах».
В редчайших случаях белые медведи отваживаются
вступить в поединок с клыкастым исполином...
Медведица не решилась напасть в открытую, хотя в ее
желудке уже целую неделю не было ни кусочка мяса,
а в сосцах кончалось молоко. Голод в который раз заста-
вил Кривошейку проявить изобретательность, смекалку.
Она обошла полынью, ведя за собою медвежонка и на-
хлебников, и приблизилась к торосу, у подножия которого
отдыхал морж, с противоположной стороны. Вскарабка-
лась на зубчатую вершину, цепляясь когтями за выступы,
воровато заглянула вниз. Морж дремал, не чуя беды.
Ударом лапы Кривошейка отломила кусище льда.
Услышав глухой треск, морж закрутил головою, потом
запрыгал на ластах к воде. Но было уже поздно. Медве-
дица, как человек, подняла передними лапами глыбу льда,
встав на дыбки, швырнула смертоносный груз точно в го-
лову морского великана.
Морж остался лежать возле кромки.
VI
До предела загруженный ящиками с керном грузовой
«МИ-4» возвращался из геологической партии на базу,
в затерянный на побережье пролива Лонга поселок с
центральной усадьбой оленеводческого совхоза. Граждан-
ские летчики, оленные люди — чукчи, охотники на морско-
го зверя — эскимосы — вот и все население поселка.
Экипаж — трое: командир, штурман и бортмеханик.
Это были люди совсем молодые, недавно закончившие
училище и мечтавшие работать в полярной авиации еще
со школьной скамьи.
Месяц май. На материке цветут сады под теплыми
солнечными лучами, но здесь, в Арктике, весной и не пах-
нет. По-зимнему яростно сверкают снега, гплошь покрыв-
шие скудную, без единого деревца землю. Скалы и хребты
в толстых ледяных панцирях. Даже на южных склонах
не посерел, не подтаял снег.
Покрытый сверху ярко-красной краской, цветом поляр-
ной авиации (в случае вынужденной посадки машина та-
кого цвета хорошо заметна на снегу), «МИ-4» вышел к
проливу Лонга и полетел вдоль узенькой полоски чистой
воды, образованной недавним штормом. Отсюда до базы
рукой подать.
Саня, бортмеханик, небольшого роста розовощекий
крепыш, баламут и заводила, которого невозможно пред-
ставить себе грустным или просто задумчивым, всегда
рот до ушей, прильнул к иллюминатору, рассматривая
паковые льды.
Взломанные штормами льдины топорщились гребнями,
беспорядочно налезали друг на друга и переливались все-
ми цветами радуги. Над свинцовой водой проносились
стаи кайр, у кромки отдыхали моржи и нерпы. Заслышав
гул вертолетного двигателя, морские звери тотчас ны-
ряли.
Саня перевел взгляд на горизонт и невольно раскрыл
от удивления рот. Прямо перед ним в проливе Лонга по-
явился большой остров, хотя по карте никакого острова
здесь не было. Четко обозначились обрывистые берега,
уходящие вдаль сопки, скалы, зубчатые хребты. В Арктике
нет и не может быть леса, но чудесный остров был покрыт
51
дремучей тайгою, на вершине высоченной сопки торчало
одичавшее деревце, и черная тень от него явственно легла
на синий снег. Вдоль побережья вытянулось селение с
рублеными темными избами...
Не раз и не два видел Саня подобную чертовщину, про-
тирал глаза, крутил головою, стараясь стряхнуть навяз-
чивое видение, но волшебные острова не исчезали.
Бортмеханик соскочил с откидного дюралевого сиденья,
встав на вертикальную лестницу, просунул голову в пи-
лотскую кабину.
— Вовка! Мишка! Справа по борту остров! — про-
кричал он.
Вовка, то бишь командир экипажа, красивый рослый
парень с модными, опущенными книзу итальянскими уса-
ми и бачками, досадливо поморщился. Сколько раз мож-
но говорить этому обормоту, что в воздухе ни Вовок,
ни Мишек нет. Хоть кол на голове теши! Есть командир
и штурман. Вовка и Мишка они ему на земле, когда вече-
рами отплясывают в поселковом клубе.
Владимир немного важничал после своего назначения
командиром экипажа. Он неторопливо повернул голову в
сторону пролива Лонга, воздержавшись от нотаций, с ви-
дом знатока сказал:
— Мираж. По-моему, разновидности фата-морганы.
Нечто подобное в 1811 году увидел промышленник Санни-
ков с северного побережья острова Котельного, а позже —
Фердинанд Петрович Врангель во время своей безуспеш-
ной попытки достигнуть открытый им остров... Кажется,
начинает исчезать.
Саня бросился к иллюминатору.
По обрывистым берегам острова заструилась легкая
зыбь, похожая на поземку. Поземка быстро, прямо на гла-
зах, разрасталась, заволакивала, стушевывала скалы,
хребты, сопки, селение. Несуществующая земля превра-
тилась в сплошную бело-серую массу, похожую на грозо-
вое облако. И, подобно парам жидкого азота, облако вдруг
исчезло без следа. На его месте были паковые льды с раз-
ноцветными торосами.
До базы оставалось четверть часа лёта, когда неуго-
монный Саня, возбужденный, с блестящими глазами, опять
просунул голову в пилотскую кабину.
52
— Вовка! Мишка! Справа по борту «дядюшка» с де-
тенышем!..
Он считал себя чуть ли не коренным северянином,
а местный люд называет белого медведя «дядюшкой»,
а бурого — «племянником».
— Здесь нет ни Вовки, ни Мишки,— начал было ме-
таллическим голосом командир.— В воздухе мы...
— Да будет тебе выпендриваться! Слушай! У меня
идея. Давай «дядюшку» отгоним, а медвежонка поймаем!..
— Как всегда, очень неумная идея пришла в твою свет-
лую головку, Санек.— Командир сменил гнев на ми-
лость — на этого черта невозможно долго сердиться.—
Белый медведь с 1956 года находится под охраной госу-
дарства, записан в Международную Красную книгу. За по-
добную авантюру нам шею намылят. И правильно сделают.
И прежде всего мне— как командиру.
— Да что ты городишь! «Охрана, Красная книга»...
Я ведь не изверг и не предлагаю убить зверя. Я зверей
очень даже люблю. Слушай: устроим медвежонку какой-
нибудь загончик при общаге, будем воспитывать его, кор-
мить. Жрет много? Не обедняем. Объедок из столовки ему
во как хватит! — И Саня ударил ребром ладони в меховой
кожаной перчатке по своему горлу.
— Но мы не имеем права захватывать медвежонка.
Понимаешь? Наши действия противозаконны.
— Откуда только таких слов понабрался... Святая
наивность! Не маленький ведь, пора врать научиться.
Скажем так: медвежонок приблудился к поселку, сиротка,
мол, без роду и племени, и прочее. Усек? А о том, что мы его
захватили во время рейса, никому ни гугу. Слушай: при-
летаем с медвежонком на базу, запираем его в вертолете.
Идем в общагу. Вечерком я с рюкзачком под курткой
топаю на вертодром, охране говорю, что кое-какие шмотки
в машине забыл. Усек? Открываю дверцу, медвежонка —
в рюкзак, и все в ажуре. Словом, операцию «Медвежонок»
целиком и полностью беру на себя... Да решайся же,
командир, уйдут в торосы — не отыщешь!
— Потом медвежонка можно в зоопарк переправить,—
поддержал бортмеханика штурман Михаил.— Это бурых
медведей у них хоть пруд пруди, а за белого они ухватятся,
только свистни.
53
— Да брось ты его уговаривать! — вдруг зло крикнул
Саня.— По инструкции всю жизнь хочет прожить! Это
нельзя, то нельзя. Диспетчер, а не вертолетчик! За что
только в тебя Наташка влюбилась? Будь я девчонкой...
Вместо ответа командир резко повернул вправо штур-
вал — «МИ-4», описав короткую дугу, лег на обратную ли-
нию полета, затем углубился в паковые льды.
Впервые в короткой своей летной жизни командир сра-
зу дважды грубо нарушил инструкцию. Во-первых, без
крайней надобности и без разрешения руководителя поле-
та отклонился от линии полета; во-вторых, повел машину
над океаном — одномоторному вертолету, каким был
«МИ-4», не «поставленному» на поплавки, делать это кате-
горически запрещено: в случае отказа двигателя произой-
дет катастрофа, ведь внизу могут оказаться мелкие, раз-
дробленные штормами льды, они не выдержат много-
пудовую тяжесть, перевернутся.
«Вертушка», как называют вертолеты полярники, сни-
зилась. Сначала пилоты увидели длинную цепь редких
следов, убегающих к Северному полюсу. Через минуту
полета заметили медведицу. На заду четко просматри-
вался номер, написанный яркой красной краской: 141.
Она во весь дух мчалась прочь от громадной гудящей
стрекозы, унося на спине подпрыгивающсто от резких дви-
жений детеныша.
— Шея какая-то у нее странная,— заметил командир.
— Ага. Искривлена здорово,— подтвердил бортме-
ханик.— Меченая. На острове Врангеля этим зани-
маются.
«МИ-4» зашел слева от зверей — Кривошейка шарах-
нулась в правую сторону, и медвежонок не удержался, ска-
тился в снег с широкой спины. Медведица тотчас оборвала
стремительный бег.
Вертолет завис над зверями. Кривошейка вскинулась
на дыбки, зажав задними лапами насмерть перепуганного
медвежонка, разинула пасть со страшными, в палец, клы-
ками и серым языком, и даже сквозь грохот вертолетного
двигателя люди услышали отчаянный рев. Передними ла-
пами с выпущенными когтями зверь неуклюже размахивал
в воздухе. Он будто кричал: «Уходите! Я не причинил вам
зла! Что вы делаете?!»
54
Ураганный ветер, поднятый винтом, сбил в одну сторо-
ну его длинную, с золотистым отливом шерсть.
Поединок был явно неравный. Человек, вооруженный
мощной техникой, и дикий зверь, способный защищаться
лишь ударами передних лап и клыками... Но медведица
не сдавалась.
Саня лихорадочно соображал: что предпринять, как об-
ратить зверя в бегство? «Ракетница!..» Он достал из-под
сиденья ракетницу, распахнул дверцу багажного отделе-
ния. Стрелять в медведицу не смог, пожалел; выстрелил
рядом, в торос. Красная сигнальная ракета с шипением и
шлейфом дыма забилась в ледяных глыбах и погасла, не
причинив зверю вреда. Тот не обратил на нее никакого вни-
мания, продолжал реветь и размахивать передними лапа-
ми, как бы отгоняя вертолет.
Саня вошел в азарт, плохо соображал и не ведал сам,
что делает... Взгляд его упал на порожнюю бочку из-под
солярки, которую вертолетчики вывозили с буровой. По не-
аккуратности облитая горючим, она жирно блестела
в полутьме багажного отделения. За околицей любого арк-
тического поселка гниют десятки, а то и сотни тысяч
заржавленных порожних бочек из-под горючего. На одном
острове Врангеля, например, их скопилось шестьдесят —
семьдесят тысяч. Их ни разу не вывозили на материк —
мол, овчинка выделки не стоит — и никто не учитывал.
«А если?..» Саня рывком повалил поставленную на
«попа» бочку, подкатил ее к выходу. Дрожащими паль-
цами переломил ракетницу, вогнал в ствол толстый патрон.
Потом вытолкнул бочку на лед.
Едва раздался громкий дребезжащий звук. Саня вы-
стрелил. Огненный заряд пробил металл. Бочка вспыхнула
факелом. Вертолет тотчас отлетел в сторону.
И только тогда медведица оставила на произвол судь-
бы своего малыша и бросилась прочь. Она скрылась за
гребнями торосов.
Медвежонок ни жив ни мертв лег на лед, закрыл глаза
лапами, боясь смотреть на синеватые языки пламени, рву-
щиеся на ураганном ветру от бочки.
Этого-то и добивались люди.
Не рискуя сесть, «МИ-4» завис в полуметре от льдины;
Саня открыл дверцу багажного отделения и спрыгнул
55
на снег. Был он в одном свитере, а кожаную, на меху, лет-
ную куртку держал в руках, намереваясь ею накрыть
медвежонка.
При появлении человека медвежонок бросился наутек.
Но был он очень толстый от жирного материнского молока
и нерпичьего жира, неповоротливый и быстро устал и по-
ступил так, как поступают все медвежата, умаявшиеся
от преследования врага: ложатся, зарывают голову в снег
или мох.
Саня сгреб медвежонка в охапку, пригибаясь под
работающими лопастями винта, побежал обратно к маши-
не. Зверенок отчаянно ревел и все пытался укусить своего
врага за руку в меховой перчатке.
Очевидно, услышав зов о помощи своего детеныша,
Кривошейка, презрев опасность, выбежала из торосов.
Она не скользила по наледи, потому что подошвы лап бе-
лых медведей покрыты густым грубым волосом. Словно
по воздуху, громадный зверь мчался на машину.
Саня с живой ношей успел-таки вскочить в багажное
отделение и захлопнуть изнутри дверцу. Командир тотчас
начал подъем.
С вертолетом случилось что-то неладное: оторвавшись
метра на два, он начал вдруг крениться кабиной. Лопасти
вращавшегося винта вот-вот чиркнут лед, и тогда немину-
емо произойдет катастрофа: вертолет завалится набок,
воспламенится раскаленный двигатель или тяжелые ящики
с керном сместятся, пробьют запасную бочку с авиабензи-
ном — от искры она взорвется.
Глянув вниз, командир увидел медведицу. Она висела
на колесе, ухватившись за него передним^ лапами. Много-
пудовая туша и не позволяла до предела загруженной ма-
шине набрать высоту.
— Медведица на колесе! — прокричал он.
Бросив запутавшегося в куртке медвежонка на дюра-
левый пол, Саня рывком открыл дверцу. Медведица висела
с задранной мордой. На ушах у нее были металлические
сережки. Она подтягивалась на передних лапах, затем
рывком опускалась, силой и тяжестью тела тянула верто-
лет вниз. Машина раскачивалась маятником, готовая вот-
вот потерять управление и рухнуть на лед. Кроме того,
резиновая покрышка колеса долго не выдержит таких
56

рывков, сорвется с обода, а на одном колесе не сесть,
непременно завалишься набок...
Глаза зверя и человека встретились.
Саня с ужасом представил, как взорвавшаяся запаска
разнесет и машину, и людей на куски. Если же вдруг про-
изойдет чудо и вертолет сядет, не повредив винта, с целой,
не сорванной с обода покрышкой, разъяренная медведица
ударом мощной лапы пробьет корпус, отомстит людям за
похищение детеныша.
Медлить было нельзя. Держась руками за металличес-
кий дверной косяк, Саня присел и выставил ногу наружу.
Затем твердым каблуком унта ударил по огромной когтис-
той лапе, вцепившейся в толстое, как бочонок, колесо.
Медведица повисла на одной лапе. Бортмеханик ударил по
другой — и зверь упал на лед.
И только теперь вертолет, почувствовав облегчение,
рывками набрал высоту.
«МИ-4» покружил над медведицей. Она полулежала,
задрав голову и немигающе глядя на машину.
В пилотской кабине затрещал, запищал приемник,
и раздался тревожный голос руководителя полета:
— Полста шесть два пять! Я — «Север»! Не вижу вас!
Ваше место?
— Я — борт полста шесть два пять. Немного откло-
нился от линии,— спокойно ответил командир.— Буду...
буду пятнадцать двадцать.
— Понял вас, понял. Конец связи.
Когда «МИ-4» летел над побережьем, медведица с
кряхтеньем поднялась, прихрамывая, пошла в ту сторону,
куда полетела машина.
Но этого пилоты уже не видели.
Саня проклинал и себя и ту минуту, когда ему пришла
в голову затея пленить медвежонка. Но кто, кто знал,
чем все это обернется!
Саня действительно любил животных. Своей, конечно,
очень странной любовью. И если б кто обвинил его в не-
оправданной жестокости к «братьям нашим меньшим»,
он бы мог рассказать, как прошлой осенью подобрал в
поселке облезлого, в лишаях, с перебитой лапой пса,
выходил, воспитал, вырастил его, не жалея ни сил, ни вре-
58
мени. Да и все поселковые собаки знали и любили этого
краснощекого крепыша, и когда он шел с аэродрома в
общежитие, со всех ног бросались к нему: для псов в
кармане бортмеханика всегда припасено лакомство.
Но дело было сделано; запоздалое сожаление лишь
терзало сердце, но уже ничто не могло изменить...
Поздно вечером, когда в общежитии пилотов наконец
воцарилась тишина и задремала дежурная в своем закутке
возле выхода, Саня спрятал под курткой свернутый рюкзак
и зашагал к аэродрому. Своего Урмана, пса-великана,
помесь овчарки и ездовой лайки, он заблаговременно
вывел на улицу. Урман, несмотря на протесты дежурной,
открыв мордой входную дверь, чуть ли не каждый день
проникал в комнату хозяина и ночевал у него под кро-
ватью. Это командир и штурман посоветовали вывести
собаку. Неизвестно, как бы овчарка-лайка реагировала
на соседство дикого зверя, хотя Урман умный и послушный
пес. Извечные враги, природа могла взять свое. Договори-
лись так: Саня приносит медвежонка в комнату, где
жили он, Владимир и Михаил, и медвежонок проводит
здесь ночь, а о «находке» объявляют поутру.
На аэродроме Саня поднялся в сторожевую будку и
сказал часовому, что забыл в «МИ-4» кирзовые сапоги,
которые ему срочно понадобились. Врать он умел мастер-
ски.
Медвежонок по-змеиному зашипел из-под дюралевого
сиденья, увидев залезавшего в багажное отделение верто-
лета человека. Он кусал руки в меховых перчатках, кото-
рые поспешно заталкивали его в рюкзак.
Мимо сторожевой вышки Саня прошел, громко распе-
вая модную песенку и размахивая рюкзаком, чтобы заглу-
шить рявканье медвежонка и скрыть взбрыкивающее в
рюкзаке живое существо. Часовой проводил бортмеханика
удивленным взглядом.
И вот он в комнате. Запер дверь на ключ. Командир
и штурман не ложились, ждали.
Медвежонка высвободили из рюкзака. Он испуганно
огляделся, щурясь от яркого электрического света, затем
свернулся в комочек и спрятал морду между задними
лапами. Правой передней лапой он прикрыл голову, словно
опасаясь, что по ней нанесут удар.
59
Люди решили, что зверенок голоден. Вылили в миску
банку сгущенки, совали ему хлеб, шоколад, холодньГе
котлеты. Но малыш не притронулся к пище. Наконец оста-
вили его в покое.
Командир и штурман разделись и легли. Саня в трени-
ровочных рейтузах и майке, перекинув через плечо мохна-
тое полотенце, повернул ключ, намереваясь выйти в умы-
вальник. Он приоткрыл дверь и оглянулся, беспокоясь,
как бы медвежонок не выскочил следом.
У порога стоял Урман. Проникнув в общежитие мимо
задремавшей старушки-дежурной, он терпеливо поджи-
дал, когда откроется дверь хозяйской комнаты.
И она открылась. Урман, вздыбив шерсть на загривке,
чуть не сбив хозяина с ног, с глухим рычанием бросился
на медвежонка.
Это произошло так быстро и неожиданно, что никто
не успел ничего предпринять.
Когда Саня наконец сообразил, что случилось, и отта-
щил пса от зверя, все было кончено. Медвежонок лежал в
лужице крови с располосованной клыками глоткой.
...Через полчаса, засунув теплую тушку в рюкзак,
бортмеханик вышел из общежития. Он сделал большой
крюк, обогнул аэродром и у подножия сопки захоронил
медвежонка. Вырыть яму без лома или кайла в каменной
твердости вечной мерзлоты Саня, разумеется, не мог;
пробив каблуком унта плотный, утрамбованный жестокими
ветрами слой снега, он сделал неглубокую яму. В нее
положил медвежонка и присыпал снегом.
Кто-то простонал совсем рядом. Саня вздрогнул и обер-
нулся. Поблизости никого не было. Послышалось...
Когда стон повторился, Саня понял, что стонет не кто-
нибудь, а он сам, и почувствовал, как по щекам его льются
жгучие мальчишеские слезы.
VII
Медведица приближалась к поселку крадучись, иногда
ложилась и ползла по-пластунски. Ее вовсе не интересова-
ла вкусно пахнущая свалка. Ей нужен был другой запах —
острый запах чада, и бензина. Так пахло то громадное
60
гудящее существо, во чрево которого успел вспрыгнуть
с медвежонком человек и которое с режущим свистом
поднялось в воздух.
Аэродром находился с противоположной стороны по-
селка. Осторожная, пуганая Кривошейка, разумеется, не
решилась пройти к нему через слободку и сделала большой
крюк, углубившись в сушу. У подножия гигантской сопки
она залегла, наблюдая за аэродромом. В сереньких сумер-
ках белой ночи, освещенные яркими прожекторами, рядком
выстроились покрытые сверху красной краской «Аннуш-
ки», по соседству отдыхали два вертолета: один совсем
маленький, «МИ-2», другой побольше, «МИ-4». Возле
сторожевой вышки прохаживался часовой, за плечом у не-
го торчал короткий ствол карабина с примкнутым блестя-
щим штыком.
Кривошейка поползла к аэродрому. Через полсотни
метров терпкая, сильная струя очень знакомого ей запаха
так и шибанула в нос. Почти одновременно широкая
грудь коснулась твердого бугорка, скрытого под снегом.
Кривошейка поспешно раскидала лапами смерзшиеся
комья.
Она узнала своего детеныша сразу.
Зверь крупно задрожал всем телом, кряхтенье, стон,
сдавленные рыки вырвались из распахнутой пасти. Со
стороны могло показаться, что его скрутили жестокие
приступы рвоты.
Длилось это, однако, недолго. С глухим грозным ры-
чанием медведица запрыгала к аэродрому. В поселке
раздался заливистый лай — очевидно, собаки почуяли
зверя,— но Кривошейку это не остановило.
Она выскочила на взлетную полосу, затем подбежала
к «МИ-4» и страшным ударом левой лапы пробила дюра-
левую дверцу багажного отделения. Вертолет тяжело кач-
нулся, вислые лопасти винта заколыхались. Подпрыгнув,
медведица ухватилась за лопасть и погнула его тяжестью
тела.
— Стой! Кто идет?! — раздалось за клубами туманов.
И через несколько секунд:
— Стой! Стрелять буду!
Воздух взорвал хлесткий выстрел.
Кривошейка выскочила на ярко освещенную площадку.
61
Там с карабином навскидку стоял часовой. Человек на
мгновение замер, потом поспешно выстрелил. Пуля ожгла
маленькое медвежье ухо — прошила его насквозь. Зверь
не остановился.
Человек закричал, швырнул карабин в сторону Криво-
шейки и бросился к сторожевой будке. С ловкостью
и проворством обезьяны взлетел по жиденькой дощатой
лестнице, наклонно подымавшейся к будке. Преследуя
ненавистное ей двуногое существо, медведица с ходу за-
лезла на лестницу. Когда до будки оставалось полтора-два
метра, лестница с оглушительным треском рухнула. Криво-
шейка упала по-кошачьи — всеми лапами.
— Алло! Товарищ старший л-лейтенант! Б-быстрее!
Медведь на аэродроме! Н-на меня напал! — заикаясь, за-
кричал в телефонную трубку часовой.— Ай!.. Вышку сей-
час повалит!!
Зверь действительно пытался сокрушить вышку мощ-
ными ударами корпуса, лап. Толстые дощатые переклади-
ны переламывались с легкостью спичек. Вышка скрипела
и содрогалась.
От этого занятия Кривошейку оторвали собаки. На
аэродром ворвалась стая из шести разнопородных псов.
Зверь бросился наутек. Он обогнул аэродром и резко свер-
нул в сторону пролива Лонга.
Но прежде чем нырнуть, медведица заманила собак на
заснеженную, волнистую от валунов косу. Здесь она и дала
им бой. Частые обледенелые валуны очень мешали соба-
кам, лишили их маневренности.
Когда к побережью на предельной скорости подъехал
вездеход «Новосибирец» и из крытого брезентом кузова
повыскакивали вооруженные автоматами пограничники,
Кривошейка была уже на той стороне полыньи, в паковых
льдах.
Все собаки были мертвы. Растерзанные, с проломлен-
ными черепами, они распластались на заснеженной круп-
нокаменистой косе.
Старый Нноко очень стыдился, что так долго живет,
что получает дармовые деньги, которые называют пенсией,
что за ним, как за малым дитем, ухаживают пионеры
62
и доктор Мария Кузьминична. Без вторых глаз — очков —
эскимос уже почти ничего не видел; по утрам, когда он
поднимался, кости трещали громко, как бревенчатая изба
в сильный мороз. Жена давно умерла, умер и преклонных
лет сын, который прожил на этом свете бобылем? Еще
лет десять назад Нноко хотел поступить так, как когда-то
поступали все старики его селения: незаметно уйти в
тундру и там погибнуть от голода и холода, чтобы не быть
обузой. Да помешал парторг колхоза Кмо. Словно узнав
о намерениях старого эскимоса, пришел к нему и сказал,
что если он сделает это, то оскорбит до глубины души
и его, парторга, и председателя, и всех селян. Потому
что он, Нноко, людям еще очень и очень нужен. Не
сыскать на всем побережье Ледовитого океана такого
опытного охотника на морского зверя, как Нноко. Нечест-
но уйти из жизни и не передать свой опыт молодежи. Ведь
нет таких учебников, по которым можно научиться этому
делу. Не по книгам же русских ученых людей о животных
Арктики охотиться: там описаны такие вещи, про которые
знает каждый мальчишка-эскимос. А что сказал Игорь
Валерианович?
Что без него, Нноко, он как без рук. Потому что каждую
свою книгу об арктических животных, прежде чем пода-
рить ее людям, проверяет через Нноко. Сам Игорь Вале-
рианович, который в Москве очень большой умилек —
начальник!
Старому эскимосу трудно было выходить в море на бай-
даре из кожи моржа, чтобы учить молодежь добывать
морского зверя. Слабые руки уже не держали карабина и
гарпуна, да и на волнах его укачивало до тошноты. Поэто-
му после каждого выхода в море Кмо приводил зверобой-
ные бригады в дом Нноко, люди подробно рассказывали
об охоте, а старик внимательно слушал и указывал
на допущенные ошибки добытчиков.
И пришлось Нноко расстаться с затеей уйти из жизни.
Надо, однако, еще маленько пожить, раз люди просят, если
нужен он им.
...Нноко проснулся очень рано, когда маленькое эски-
мосское селение еще спало крепким сном. Бессонница, что
поделать. Старик нацепил на нос очки, обвел взглядом
чисто прибранную горницу. До недавнего времени он жил
63
в одной из немногих яранг, сохранившихся в поселке.
Колхоз выстроил ему бревенчатый дом. Ох, как не хотел
Нноко покидать привычное жилище! Перешел в избу,
когда парторг Кмо пригрозил пристыдить старика на об-
щем колхозном собрании. Видано ли, мол, чтобы в век
космоса и Билибинской атомной электростанции про-
должать ютиться в жалкой яранге!
Пуще огня боялся эскимос срама, потому что род
Нноко, род знаменитых охотников на морского зверя, никто
и ничем не посрамил. И только поэтому он согласился
переехать в деревянную ярангу.
И ничего, понравилось. В яранге — как? Угас огонь —
через час холодно. А большая русская печь тепло весь
день держит.
Взгляд старика скользнул по многочисленным грамо-
там, прикрепленным к бревенчатым стенам, и остановился
на бархатной подушечке сплошь увешанной орденами и
медалями. Под подушечкой красивая надпись, сделанная
пионерами на полоске ватмана: «Трудовые награды дедуш-
ки Нноко». Самый дорогой орден, конечно, первый. Пер-
вый орден Ленина, врученный первому эскимосу. Когда
пионеры просили рассказать о том, как и кто вручал этот
орден Нноко, эскимос начинал свой рассказ такими сло-
вами: «Давно это было, еще до Большой Беды. Русский
умилек прилетел в поселок на самолете. Весь в кожаных
ремнях, как наш колхозный жеребец...»
Когда глаза эскимоса остановились на цветном теле-
визоре, от воспоминаний ему стало так стыдно, что он про-
стонал. Натерпелся Нноко сраму от этого ящика, осла-
вился на весь поселок! Помнится, поработал телевизор
два или три дня, потом пыхнул и погас. «Спортился». Нно-
ко не знал, что его можно было очень легко починить, за-
менив перегоревший предохранитель. Выволок он «ящик»
в сенцы. Деньжата у него водились. Сначала он их склады-
вал в рогожный мешок, а когда мешок стал полным, Кмо
посоветовал отнести деньги в сберкассу. Взял Нноко
из сберкассы деньги, поставив вместо подписи крестик,
зашел в сельмаг и купил новый телевизор. Первый теле-
визор ему продал заведующий, а второй — его жена, ниче-
го не знавшая о недавней покупке эскимоса. И со вторым
телевизором произошло то же самое: поработал два-три
64
дня и «спортился». «Ящик» тоже пришлось выволочь в
сенцы. Когда старик отправился в сельмаг, чтобы купить
третий цветной телевизор, все прояснилось. Заведующий
устранил замыкание в розетке и заменил перегоревший
предохранитель.
Один из телевизоров он отнес обратно в сельмаг, а
деньги вернул. Люди долго посмеивались над старым
Нноко.
Теперь вот «спортился» транзисторный приемник
«Океан»... Покричал, покричал недели три без передыху,
потом замолчал. Но как купить новый? Вдруг опять на
смех подымут... Не знал эскимос, что в батарейках кончи-
лось питание.
Нноко с кряхтеньем поднялся, сполоснул под руко-
мойником руки, лицо, потом взял миску и вышел во двор
за копальгином.
Копальгин — заквашенное моржовое мясо, националь-
ное эскимосское блюдо,— хранился в яме возле крыльца,
прикрытой от собак тяжелой дощатой крышкой, на кото-
рой лежал большой камень.
Старик встал на колени, с трудом оттащил камень,
потом поднял и передвинул крышку.
Кто-то сзади положил на плечо Нноко тяжелую руку.
Он оглянулся и поспешно отполз на четвереньках с миской
в руке.
Позади стояла огромная белая медведица.
— Что пришла? Есть захотела? — спросил эскимос
медведицу на родном языке. Он был убежден, что белые
медведи понимают человеческий язык.— Иди, нанука, иди,
сейчас не голодная зима, добыча легкая. Копальгин учуя-
ла... Ты его за один присест съешь, а мне на полгода хва-
тит. Экие у тебя сережки на ушах, как у настоящей бабы...
Иди, иди подобру-поздорову.
Медведица вытянула кривую шею, обнажила клыки и
громко прошипела. Медведи частенько наведывались в
селение, попрошайничали, особенно зимой. Нноко знал, что
нанука легко напугать резким жестом, громким звуком.
И он вскинул руку с миской и ударил о металл костяшками
пальцев.
Но медведица не испугалась. Напротив, этот жест,
резкий металлический звук как бы послужили сигналом
65
для атаки. Зверь прыгнул на человека, опрокинул про-
тивника навзничь и ударом левой лапы раскроил ему череп.
Поселок еще спал крепким сном, и никто не видел,
как Кривошейка отделилась от избы на отшибе, в которой
жил Нноко, и легко, как пустой мешок, потащила человека
в тундру. Собаки не учуяли зверя — он подкрался к селе-
нию с подветренной стороны.
Нноко хватились через день. Обнаружили его далеко
за поселком. Не самого Нноко, а то, что от него осталось...
Вокруг было множество следов нанука.
Кривошейка впервые вкусила нежное человеческое
мясо. Оно ей понравилось. И добыть человека оказалось
несложным делом.
Но не только легкая добыча теперь интересовала мед-
ведицу.
Она мстила людям.
О Наталье Сергеевне, директоре школы-десятилетки
в поселке, говорили по всей округе. Говорили, что ей
всего двадцать четыре года и что она умна, даже талант-
лива и красива; что два года назад Наталья Сергеевна
совершила почти подвиг, приехав после окончания уни-
верситета в родном Ленинграде сюда, в тьму-таракань,
и что именно она «вытянула» отстающую школу.
Жила она в маленьком домике с единственной горни-
цей. Горенка была всегда чисто прибрана, жарко вы-
топлена, и можно было сразу сказать, что здесь живет
девушка.
Окна выходили на пролив Лонга, забитый зимою и ле-
том плавучими льдами; вид был чудесный и жуткова-
тый, особенно когда в полынье раздавалось долгое мыча-
ние моржей.
Наталья Сергеевна с подростковых лет полюбила спорт
и не мыслила свою жизнь без гимнастики, ежедневной
пробежки в любую погоду; выкраивала время для занятий
и по системе йогов. Хрупкость узких плеч, тонкого стана
могли ввести в заблуждение любого; на самом деле На-
талья Сергеевна была девушкой физически очень сильной,
выносливой.
... Она ушла с дня рождения сослуживца ни с кем не
66
попрощавшись — по-английски. Не хотелось, чтобы ее кто-
то провожал.
С Северного полюса тянул ледяной ветер, щелкала
плотная юбка, сквозь капрон мороз покалывал ноги в лад-
ных меховых сапожках, и Наталья Сергеевна куталась
в белую пушистую шубку из негреющего синтетического
меха.
Пожалуй, рановато она сняла овчинный тулуп и обла-
чилась в эту летнюю арктическую одежду. Ведь на дворе
только середина мая, еще вчера бушевала пурга.
От бокала шампанского ей было весело. Глаза блесте-
ли, щеки полыхали, тугие кольца волос, выбившиеся из-под
ушанки, заиндевели. Напевая что-то, она смотрела на по-
лоску свинцовой воды и тянувшиеся дальше до самого
Северного полюса разноцветные льды, и от необозримого
простора у нее кружилась голова. Почему-то вдруг вспом-
нилась фраза: «Ах, как кружится голова, как голова
кружится!» И она произнесла ее громко, с чувством, слегка
нараспев и расхохоталась.
Она свернула в проулок, где вытянулись «учительские»
избы, обращенные окнами к проливу Лонга. Они были
освещены неуемным солнцем белой ночи. Стоял поздний
час, люди спали.
Наталья Сергеевна шагнула на крыльцо своей избы
и остановилась, чтобы достать из кармана шубки ключ.
В кармане была дырка, которую все некогда было зашить,
и ключ провалился за шелковую подкладку. Ругая себя за
бесхозяйственность, она наклонилась, запустила руку
в дырку.
И в это время кто-то грубый, чудовищно сильный
схватил ее сзади за шиворот, рванул на себя так, что от
боли в горле Наталья Сергеевна чуть не потеряла созна-
ние, и быстро потащил прочь от крыльца к проливу Лонга.
— Что за идиотские шутки! — оправившись от испуга,
вскричала она, быстро-быстро перебирая по снежной це-
лине ногами.— Сейчас же отпустите! Прекратите, вам
говорят!..
Но «шутник», однако, продолжал грубо тащить На-
талью Сергеевну.
Ушанка скатилась с головы, трещал ворот шубки. Со-
противляясь, она забилась раненой птицей, уткнулась
67
носом во что-то мягкое, густое и ощутила тошнотворный
звериный запах. Потом до слуха донеслись сдавленные
хриплые рыки.
Только теперь Наталья Сергеевна поняла, что на нее
напал медведь, что тащит ее к открытой воде. Через
несколько минут зверь, утопив, умертвив живую добычу,
переплывет с ней неширокую полоску чистой воды и в па-
ковых льдах сожрет ее...
Разом вспомнились те ужасные рассказы, ходившие
в последнюю неделю. Якобы в округе объявился белый
медведь-людоед. В одном поселке он пытался повалить
сторожевую будку с часовым, повредил вертолет, из дру-
гого утащил старика эскимоса...
Ужаса происходившего она не успела осознать. Если
бы это случилось, едва ли бы человек впоследствии про-
должал пребывать в здравом рассудке.
И она не кричала, поняв, что крик бесполезен, до
ледяной воды осталось каких-то пятнадцать — двадцать
метров.
Пока люди услышат зов о помощи, пока выбегут из
жилищ... уже все будет кончено.
Стальным нервам Натальи Сергеевны позавидовал бы
голливудский герой-супермен. Хладнокровно оценив обста-
новку, она твердыми, не дрожащими пальцами расстегнула
три пуговицы шубки, за ворот которой ее тащил медведь,
затем, подняв руки, рывком выскользнула из нее возле
самой кромки воды.
Медведь прыгнул в полынью и поплыл, держа в зубах
шубку Натальи Сергеевны. Зверь так и не понял, что
человека в шубке уже нет. Такому гиганту все равно —
тащить шестьдесят килограммов или всего два кило-
грамма.
Он обнаружил это лишь тогда, когда переплыл по-
лынью и взобрался на льдину. Гнев его был, очевидно,
страшен, потому что шубка Натальи Сергеевны оказалась
разорванной в мелкие клочья.
Фотокорреспондент областной газеты Олег Маркелов,
нескладный прыщавый юноша ростом два метра три сан-
тиметра, ужасно худой, кожа да кости, прозванный
68
в редакции Верстой Коломенской, успешно выполнив за-
дание, уже целую неделю бездельничал в эскимосском
селении, ожидая вертолета. Вертолеты не летали из-за
сильных туманов, частых весенних гостей на побережье
пролива Лонга. Случалось, командированные, к великому
неудовольствию бухгалтеров, застревали здесь на ме-
сяц, а то и на два.
Штамп, проставленный на оборотной стороне авиа-
билета: «Задержка рейса по метеоусловиям с... по...»,
служил оправдательным документом.
Одно немного успокаивало Олега — фоторепортаж по-
лучился превосходный. Мысленно он уже видел набранный
крупным жирным шрифтом заголовок: «Будни охотников
на морского зверя». Фото № 1: вооруженные караби-
нами эскимосы в кожаной байдаре сосредоточенно смот-
рят все в одну сторону; на дальнем плане — льдина в
полынье с тремя отдыхающими на ней моржами. Фото № 2:
смуглый узкоглазый эскимос стоит на носу байдары и,
вскинув оружие, целится в моржа. Фото № 3: пораженный
метким выстрелом морж распластался на льдине. Фо-
то № 4: морж в полынье, «пришит» за клыки кожаными
ремнями к байдаре; видны «пых-пых» — два надувных
шара из нерпичьей кожи, которые удерживают добычу на
поверхности воды. Фото № 5: трактор буксирует полутора-
тонную тушу из моря на берег.
От нечего делать Верста Коломенская с фотоаппара-
том на груди слрнялся по единственной улице эскимос-
ской деревни (рядом с низкорослыми эскимосами он
казался Гулливером среди лилипутов), бродил по по-
бережью пролива Лонга, изредка фотографировал выбро-
шенные на песчаную косу водоросли, раковины или при-
чудливой формы плавучие льды.
Однажды во время прогулки по побережью он увидел в
полынье лахтака. Морской заяц — довольно редкое жи-
вотное, и разве можно упустить такой кадр! Олег защелкал
фотоаппаратом.
Хотя у фотоаппарата был неплохой телеобъектив,
но снимки едва ли бы получились удачными, потому
что лахтак находился очень далеко,. метров за двести
от берега.
Лахтак некоторое время плавал на поверхности, потом
69
нырял, показав толстый округлый зад, и оставался под
водой минут десять; затем опять выныривал, отфыркивал-
ся и ходил по замкнутому кругу. Ах, как же его сфото-
графировать поближе, крупным планом?!
Лахтак нырнул очередной раз добывать себе пищу со
дна морского. Олег бросился на ногах-ходулях к кожаным
байдарам, вытащенным на песчаную косу. Он столкнул
в воду одну из байдар, самую маленькую, залез в нее.
Узкая кожаная байдара словно ожила, зашаталась, за-
дрожала, кренясь то на один, то на другой борт. Олег
едва успокоил посудину, догадавшись сесть на корму и не
шевелиться, иначе бы байдара перевернулась. Черт, как же
на ней рискуют ходить в море не умеющие плавать эски-
мосы?..
На днище лежало короткое весло с широкой лопастью.
Олег заработал им, опуская в воду поочередно с одной
и с другой стороны кормы.
Корреспондент совсем забыл о предупреждении, кото-
рое сделал ему председатель колхоза Иерок: в море безо-
ружным выходить ни в коем случае нельзя — там могут
находиться хищные моржи-келючи, нападающие на чело-
века в лодке, да и нанука ради забавы не прочь пере-
вернуть утлую байдару...
Когда морской заяц находился под водой, Олег шумно
работал веслом, продвигаясь в полынье; едва зверь выны-
ривал, он замирал.
Таким образом фотокорреспондент приблизился к круг-
ломордому, с торчащими ушками лахтаку и сделал
несколько снимков.
Морской заяц нырнул и более не показывался. Очевид-
но, почуял человека. Или какую-то другую опасность.
Олег не обратил внимания на небольшую льдину, которая
медленно двигалась на байдару...
Медведь появился возле посудины шумно и внезапно.
Прилизанный водою мех, маленькие свиные глазки, рас-
пахнутая пасть с серым языком и ужасными клыками.
Зверь положил передние лапы на борт, обшитый моржо-
вой шкурой, рванул на себя байдару. Деревянный каркас
с треском переломился; накренившаяся байдара сбросила
человека в полынью.
Олег забарахтался и стал кричать. Из домов
70

повыскакивали вооруженные люди, начали стрелять в воз-
дух. «Вихрь-30», лодочный мотор, дробно и лающе вспорол
воздух...
Кривошейку напугали резкие, громкие звуки. Она так
и не притронулась к человеку. Нырнула и поплыла прочь,
к паковым льдам.
Медведица взобралась на кромку и побежала. Паковые
льды, взломанные недавним штормом, были со множеством
трещин и широкими разводьями, и Кривошейка легко
оторвалась от людей.
А в это время эскимосы затаскивали в моторную
байдару насмерть перепуганного Версту Коломенскую.
VIII
Из районной газеты «Огни Арктики»:
«К СВЕДЕНИЮ ВСЕХ ГРАЖДАН НАШЕГО РАЙОНА!
Товарищи! В мае месяце с. г. имели место случаи
нападения белого медведя на человека. Так, 15 мая зверь
появился на аэродроме поселка А, повредил вертолет и
пытался повалить сторожевую будку с часовым; 19 мая
он утащил из эскимосской деревни Б... жителя этой дерев-
ни; 24 мая белый медведь пришел в поселок С... и напал
на жителя этого поселка; 28 мая около эскимосской дерев-
ни Д... в полынье перевернул байдару, в которой находился
человек. В одном случае нападения имели трагические
последствия — погиб человек.
При райкоме КПСС создан Штаб по борьбе с хищни-
ком, его возглавил известный ученый-зоолог тов. ... (следо-
вала фамилия Игоря Валериановича)находившийся
в служебной командировке на о. Врангеля и отозван-
ный в районный центр в связи со сложившейся обста-
новкой.
Штабом установлено, что белый медведь курсирует
между названными населенными пунктами, однако не
исключено, что он может появиться и в других поселках
и деревнях района. По отпечаткам лап на снегу определе-
но, что это крупная самка.
72
Близ всех населенных пунктов района организованы
патрули и засады из числа опытных охотников.
К сожалению, отдельные жители нашего района рас-
пространяют ложные слухи и сплетни о якобы имевшем
место чуть ли не массовом убийстве людей белыми медве-
дями. Без паники, товарищи! Штаб со всей ответственно-
стью заявляет: произошел ОДИН трагический случай,
окончившийся гибелью человека, а нападение осущест-
вляет ОДИН зверь.
Начальник Штаба ученый-зоолог И. В. ... считает, что
мы имеем дело с исключительным явлением, так как за
всю историю существования советской Арктики от напа-
дения белых медведей погибло не более десяти человек
(как правило, по вине этих людей). Возможно, мед-
ведь поражен бешенством в результате укуса бешеной
собаки.
Штаб просит всех жителей нашего района, увидевших
белого медведя, немедленно сообщить в Штаб телеграм-
мой-молнией, по рации или телефонограммой. В распоря-
жении Штаба имеются укомплектованные стрелками вер-
толет «МИ-4» и самолет «АН-2», которые в данное время
ведут поиск зверя.
Штаб также просит, при возможности, если белый
медведь не посягает на человеческую жизнь, воздержаться
от выстрела.
До окончания операции по поимке или уничтожению
медведя-людоеда, в целях безопасности граждан, патру-
лям дано указание не выпускать жителей за пределы
населенных пунктов.
Районный комитет КПСС.
Исполнительный комитет Совета
депутатов трудящихся».
Буровых вдоль побережья Лонга было множество:
Чукотка полезными ископаемыми не обижена. Они при-
надлежали экспедиции, базировавшейся в поселке. Эта
организация была крупная, солидная, имела в своем рас-
поряжении вертолет и два самолета. Командовал экспе-
дицией Федюк, громкоголосый, гренадерского роста,
крепкий старик, крутого нрава которого все побаивались,
73
но уважали как блестящего специалиста, знатока Чукот-
ки, с юности посвятившего свою жизнь этому малоисследо-
ванному краю.
Буровая номер четыре, ближайшая к поселку, распо-
ложилась сразу за складом с горючим, обнесенным колю-
чей проволокой.
Младшим рабочим на той буровой был Валерка Ло-
скутков, восемнадцатилетний юноша, тощий и длинно-
ногий, приехавший на Крайний Север с единственной
целью — хлебнуть романтики.
...В эту смену Валерка вымотался: пошла твердая,
скальная порода, в скважину надо было беспрерывно
лить воду, иначе победитовая коронка проворачивалась,
работала вхолостую, и он с ведрами то и дело бегал к
проливу Лонга. Выльет воду в скважину, как в бездонную
бочку,— и обратно. К обеду от тяжкой работы спина
не гнулась, как у старика, а предплечья болели острой
болью.
Проторенная стежка от дощатого тепляка к про-
ливу Лонга бежала между грязных, осевших сугробов, и
каждый шаг был выверен, всякая колдобина или кочка
хорошо знакомы.
Однажды, когда Валерка, от усталости еле держась
на ногах, направлялся очередной раз за водой, он мельком
взглянул на сугроб, невесть откуда появившийся на троп-
ке. Странно! Здесь он проходил три минуты назад, вроде
бы никакого сугроба не было...
И вот «сугроб» вздыбился и превратился в громадного
белого медведя. Валерка выронил пустые ведра, замер.
Он сразу понял, что это тот самый медведь-людоед. Надо
бы бежать в тепляк буровой, спасаться, но руки, ноги
были словно парализованы...
Ударом головы в грудь Кривошейка сбила человека
с ног, схватила клыками за ворот овчинного полушубка
и потащила его к проливу.
— Спа-си-теее!..— закричал Валерка.
Из дощатого тепляка выбежали товарищи по смене —
буровой мастер и старший рабочий. Буровой мастер не
растерялся: пулей заскочил в тепляк, схватил двустволку.
Стрелять по медведю не решился, побоялся угодить в чело-
века. Дуплетом выстрелил в воздух.
74
Резкие звуки до смерти напугали Кривошейку. Она
оставила живую добычу, шумно вбежала в воду и по-
плыла.
Когда буровой мастер и старший рабочий подбежали
к Валерке, тот сидел на заснеженной косе и безучастно
смотрел в море. Ворот его полушубка был разорван в
клочья.
Буровой мастер стрелял жаканами по плывущей мед-
ведице, но промахнулся. Зверь то и дело нырял, а появлял-
ся на поверхности воды на считанные секунды, чтобы
глотнуть воздуха.
Люди разглядели, как медведица выбралась на пако-
вые льды и убежала в торосы.
Жизнь Валерки Лоскуткова висела на волоске. Его
начальник, буровой мастер, был заядлым охотником и
ходил на смену с ружьем, благо дичи, особенно уток,
здесь предостаточно. Если бы не это обстоятельство...
Начальник экспедиции Федюк проводил совещание
начальников партий, когда в дверях показалась встрево-
женная секретарша.
— Белый медведь напал на рабочего Лоскуткова...—
упавшим голосом сказала она и села на стул возле двери,
держась за сердце.— Позвонили только что из...
— Парень жив? — перебил Федюк.
— Живой. Только...
— Где он сейчас?
— На месте происшествия. Четвертая буровая...
Через считанные минуты «газик» начальника экспеди-
ции затормозил возле буровой номер четыре. Валерка
сидел на заснеженной косе и безучастно смотрел в пролив
Лонга. Он был в шоке.
Федюк присел на корточки, положил на Валеркино
плечо руку, бодро сказал:
— Ну-ну, сынок, не раскисай! Обошлось, и слава богу.
В ответ тот ребячливо хныкнул.
Начальник экспедиции резко поднялся и посмотрел
туда, куда все время смотрел Валерка,— в пролив
Лонга.
— Сволочь! — гаркнул он.— Ах, ссволочь!..
75
Раскрыв дверь своего кабинета, Федюк сразу прошел
к телефонам. Он связался с диспетчером аэропорта.
— Василий Григорьевич? Здравствуй. «Вертушка»
где?.. Отлично. Экипаж в машину. Буду через четверть
часа. Все.
Бросив трубку на рычаг, он открыл сейф и извлек
оттуда свой персональный «ТТ». .
— А как же с райцентром?..— неуверенно спросила
стоящая в дверях секретарша.— Они просили сразу же
сообщить, если медведь...
— Раз просили, то сообщите.— Начальник экспедиции
взглянул на часы.— Скажем, часика через полтора. В три-
надцать ноль-ноль. Вопросы есть?
— Они еще просили, при возможности, воздержаться
от выстрела...
— А вот такой возможности я не вижу,— с легким раз-
дражением отозвался Федюк.— Пока эти товарищи будут
вести научные наблюдения, разводить дебаты и принимать
решение — стрелять или не стрелять, зверь совершит
нападение еще на одного моего рабочего. Вдоль побережья
сколько наших буровых?
— Восемнадцать...
— Совершенно верно. И на каждой — люди. Лю-ди,
понимаете? Люди, за жизнь и безопасность которых я
отвечаю головой.
Вскоре начальник экспедиции на юрком «газике» при-
ехал на аэродром. Там стоял вертолет «МИ-4». Экипаж
уже запустил двигатель, и винт со свистом резал воздух.
Машина оторвалась от земли. Встав на перекладину
железной лестницы, вертикально поднимавшейся из ба-
гажного отделения в пилотскую кабину, Федюк указывал
вертолетчикам направление полета.
Позади остались строения поселка; когда внизу пока-
зался склад горючего, а потом копер буровой номер четыре,
машина резко свернула в сторону пролива Лонга.
Над паковыми льдами она полетела большими кругами.
Экипаж вел поиск.
Наконец увидел следы. Под свежим снегом стояла
вода, и следы были четкие, как дыры в накрахмаленной
простыне. Они то перепрыгивали трещины, то исчеза-
ли в разводьях. Сначала следы тянулись строго к Север-
76
ному полюсу, затем, описав дугу, повернули обратно
к суше.
Зверя люди заметили неподалеку от полыньи. Шара-
хаясь от тени вертолета, он со всех ног бежал к воде.
— Ниже. Еще ниже,— командовал Федюк.— Так. От-
лично. А теперь левее возьми, боком стань. Так, так!
Выполняя приказание, бортмеханик распахнул дверцу
багажного отделения. Пистолет задергался, заплясал,
словно норовя вырваться из рук стрелка, лающе изрыгнул
свинец...
Кривошейка оборвала стремительный бег, дважды пе-
ревернулась через голову и растянулась на льдине.
На белой шкуре, с правого бока, появились ярко-крас-
ные пятна. Они на глазах расплывались, увеличивались
в размере.
— Готов! — сказал начальник экспедиции.
Но Кривошейка была еще жива. Она поднялась и побе-
жала прочь от гудящего чудовища, к воде. Люди увидели
четкий номер на огузке: 141.
— А, черт! Возьми влево, не вижу, исчезла за корпу-
сом!
Пока вертолет разворачивался, зверь успел добраться
до полыньи и мешком свалился с обрывистой кромки.
Он появился неподалеку от льдины на несколько
секунд, судорожно схватил раскрытой пастью воздух.
Один за другим хлопнули три выстрела. Кривошейка
забилась в свинцовой ряби, потом перевернулась вверх
брюхом и замерла.
— Доставать будем? — прокричал из пилотской каби-
ны вертолетчик.
— К черту! Пусть товарищи из райцентра этим зани-
маются! Туши белых медведей не тонут! — отозвался
Федюк.
Вертолет недолго покружил над полузатонувшей тушей
медведицы и полетел в сторону поселка.
Но товарищам из райцентра не пришлось достать из
полыньи мертвую белую медведицу. Когда гул вертолета
затих, возле Кривошейки появились два моржа. Ударами
бивней они расчленили тушу, передними ластами выбро-
сили куски на льдину, потом забрались туда сами и
прикончили медведицу без остатка.
77
«Командиру ОАО1 тов. Краснову А. А.
от командира вертолета «МИ-4» 2-й АЭ2 Быкова В. Д.
РАПОРТ
8 мая с. г., выполняя заказ геологической партии,
я заметил в паковых льдах белую медведицу с медве-
жонком и самовольно отклонился от линии с целью захва-
тить медвежонка. Мне это удалось. В ночь с 8 на 9 мая
медвежонок погиб от клыков собаки и был захоронен
неподалеку от аэродрома.
В связи с имевшими место случаями нападения белого
медведя на людей полагаю, что нападения совершает
медведица, у которой был отбит медвежонок. Сообщаю
номер мечения медведицы— 141.
В. Быков».
1 Объединенный авиаотряд.
2 Авиаэскадрилья.


I
Зимой из большого сибирского города в глухую, богом
забытую деревеньку на Крайнем Севере приехал навестить
престарелых родителей давний житель этой деревеньки.
Здесь прошло его детство, пролетела юность; потом он
уехал учиться в город да так и остался там навсегда.
С ним был огромный, с телка, мышино-коричневатого
цвета датский дог по кличке Фараон. Собаку не с кем
было оставить в городе, пришлось везти с собою.
Когда Фараон, широко расставляя лапы, шел со взлет-
ной полосы по деревне на поводке, на него, как на диво,
сбежались посмотреть все лайки, или остроушки, если
называть этих собак по-местному. А лаек здесь было мно-
жество, потому что жители деревни испокон веку зани-
мались охотой и каждый хозяин держал четыре-пять собак.
Отваги и смелости промысловым лайкам не занимать,
4 Повесть о белой медведице	gj
они в одиночку выходят с разъяренным медведем, но даже
самые свирепые псы поджали хвосты, уступая Фараону
дорогу. Такой собаки они отродясь не видывали, и все им
было в диковинку: и короткая, с птичий нос, шерсть,
и большая приплюснутая голова с мощными челюстями
и отвислыми губами, и длинный, тонкий, как у водяной
крысы, хвост, и прямые, длинные, голые ноги. Кроме того,
на шее у дога висел тяжелый ошейник с разноцветными
медалями, которые позванивали, как колокольчики.
А Фараон хоть бы глазом повел. Так он был уверен
в своей силе. И если бы хозяин вдруг спустил его с поводка
и бросил бойцовский клич, он бы играючи отправил на тот
свет всех собак, какие сейчас боязливо рассматривали его.
Неожиданно к ногам дога пушистым комком скатился
щенок, тявкнул раз-другой, уставившись на него глупень-
кими молочными глазками. Потом как бы осознал, что
натворил, на кого осмелился поднять голос,— съежился,
втянул голову, как бы ожидая по ней удара. Фараон
едва заметно приподнял верхнюю губу (это он снисходи-
тельно усмехнулся) и осторожно переступил преградив-
шего ему путь щенка: сильные не обижают слабых.
И вдруг дог остановился, шагнул от ноги хозяина, туго
натянув поводок, уши его взлетели топориком: то бело-
снежная сучка Ласка с запозданием выбежала поглазеть
на чужака. Ласка была первой красавицей. Шкура со-
вершенно белая, без единой метины и опалинки (признак
чистой крови), глаза горели черным пламенем, хвост в два
загиба, беличьей пушистости. Длинную шею и голову
с острой мордой она держала высоко, по-оленьи, и строй-
ными ногами переступала чуть наискосок.
— Ах вот оно что! — сказал хозяин, поняв, что так
заинтересовало Фараона.— Хороша!.. Ну, хватит, пошли.
Слышишь? Кому говорю!
Но дог подчинился приказу лишь после того, как
получил легкий удар концом кожаного поводка по мясисто-
му заду. И даже после этого он шел до самой калитки
и поминутно оглядывался на Ласку.
В деревне хозяин прожил целый месяц. С отцом, боро-
датым стариком, насквозь пропахшим крепчайшим само-
82
садом и кислой овчиной, он частенько хаживал на охоту.
Фараона с собою не брали — не его ума дело,— и он на
целый день оставался с глазу на глаз с чистенькой сухонь-
кой старушкой в длинной черной юбке и блеклом платке
в горошинку, которая вечно хлопотала у печи. Дога она
побаивалась (это он понимал); глядя на него, она украд-
кой крестилась и шептала:
— Образина-то какая, пресвятая богородица!.. А гла-
зищи-то, глазищи, того и гляди, слово вымолвит...
Безошибочным чутьем сторожевого пса Фараон понял,
какую службу он должен нести здесь, в деревне: охранять
избу, эту чистенькую старушку, корову в хлеву, телка,
борова в закутке, кур и петуха на насесте. И он, полежав
у порога в жаркой, вкусно пахнущей щами горнице и убе-
дившись, что хозяйке ничто не угрожает, мордой открывал
дверь в сенцы и шел проведать, все ли в порядке в хлеву.
Дог лапой толкал дверь и просовывал в хлев голову. Коро-
ва жевала жвачку, рядом с матерью лежал теленок,
глядя на мир наивными глазами; объевшись, тяжко взды-
хал боров, на насесте шевелились куры, ревниво косил гла-
зом по-павлиньи раскрашенный петух. Так, здесь все
на месте.
Теперь следует обойти плетень, показаться и людям и
собакам. Знайте: я, мол, здесь, стерегу хозяйское добро.
Затем Фараон возвращался в горницу и ложился на
стареньком половике у порога.
Однажды во время обхода двора дог увидел на слобод-
ке Ласку. Она сидела на обочине дороги, всего в не-
скольких метрах от калитки, обернув пушистым хвостом
лапы, и глядела на него. За хлопотами сторожевой службы
Фараон совсем забыл Ласку. Он просунул голову сквозь
дырку в плетне и долго смотрел на нее. Ему очень хотелось
подойти к лайке. Но разве можно оставлять без присмотра
двор, хлев, избу, старушку? И Фараон, тяжко вздохнув,
вернулся в горницу.
Утром, провожая во дворе хозяина и старика на охоту,
дог опять увидел на том же месте Ласку. Лайка всем своим
видом хотела убедить дога, что оказалась здесь совершен-
но случайно. Она выкусывала из хвоста блох, зевала,
оглядывалась по сторонам. Фараон забил хвостом и до-
вольно решительно направился к Ласке. Та вдруг зарыча-
83
ла, обнажив верхнюю губу и показывая превосходные
белые как снег клыки. «Если я тебе понравилась,
то любуйся мной издалека»,— как бы говорило ее рыча-
ние.
Дог снисходительно усмехнулся. Он умел это делать
бесподобно. Доберман-пинчер с четвертого этажа, ирланд-
ский сеттер из соседнего двора и фокс-гаунд с бульвара,
которая каждый вечер прогуливала там свою хозяйку,—
все они, помнится, и рычали, и даже кусались. Сейчас
они — многодетные матери, и наблюдательный человек в
каждом щенке найдет сходство с Фараоном.
Ласку оскорбила снисходительная усмешка дога.
Когда Фараон подошел вплотную и вытянул шею, чтобы
обнюхать ее, она полоснула зубами тонкую шкуру на мус-
кулистой груди и отскочила прочь.
Если бы подобное позволил себе кобель, он в ту же
минуту был бы растерзан им в клочья. Но перед ним стояла
Ласка, а с собаками противоположного пола Фараон не
мог вступить в поединок: он был чистой, благородной
крови, не какая-нибудь замызганная дворняжка.
Ласка легкой трусцой побежала домой. Выгнув гибкую
спину, она пролезла в дыру под плетнем и исчезла в своем
дворе. Фараон проводил ее взглядом желто-зеленых, глу-
боко посаженных глаз и приметил двор, в котором она
жила. С ее двора остро пахло свежей еловой смолою. Этот
запах исходил от недавно перекрытой дранкой крыши
избы и прируба.
Глубокой ночью, когда хозяин, бородатый старик и
чистенькая старушка крепко спали в избе, когда уснула
скотина в хлеву, Фараон бесшумно отворил мордой калит-
ку и вышел в слободку. Крадучись он пробрался к избе,
пряно пахнущей еловой смолою, остановился возле плетня.
Тотчас к плетню с обратной стороны бросились лайки,
сразу штуки четыре. Они зашлись в заливистом лае.
В одной из них дог узнал Ласку. Она тоже лаяла и
рычала, отгоняя чужака от дома.
Дверь распахнулась, на крыльцо вышел хозяин. Фара-
он тенью скользнул от плетня и залег за сугробом на обо-
чине дороги.
— Ну, чего всполошились? На место! Спать не даете,
дурные...— сонным голосом сказал человек.
84

Лайки успокоились, одна за другой исчезли в глубине
двора; с легким хлопком притворилась дверь, щелкнула
щеколда.
Долго пролежал Фараон,не шевелясь и неотрывно гля-
дя на двор, в котором жила Ласка. Дог хотел уже было
подняться и идти восвояси, когда за плетнем замельтеши-
ло что-то белое, расплывчатое, и в ту же минуту он
почуял желанный запах Ласки.
Белесая тень исчезла, затем появилась, словно из-под
земли, но уже не на дворе, а по эту сторону плетня, на
слободке. Фараон проворно подскочил к собаке. Ласка,
не обращая на него внимания, побежала в темноту. Через
некоторое время она остановилась и оглянулась.
Еще три недели прожил хозяин в родительском доме,
и каждую ночь, когда деревня спала крепким сном, Фараон
спешил к Ласке. Вдвоем они бежали за околицу, к речной
косе, и расходились по дворам с первым рассветным
лучом.
Однажды деревенские кобельки подстерегли Фараона
на речной косе и набросились на него. Битва была жесто-
кой, кровавой. Неуклюжий с виду дог увертывался от бес-
пощадных клыков с необыкновенным проворством. Не-
сомненное преимущество его в драке — рост. Вот лайка
делает прыжок, намереваясь вцепиться ему в глотку.
Фараон высоко подпрыгивает на четырех лапах, вздерги-
вает шею и собака пролетает мимо. Второе явное
достоинство — сила удара лапой^по голове. После такого
удара, всегда стремительного и неожиданного, лайка долго
не может очухаться и совершенно беспомощна. И наконец,
его мертвая, бульдожья хватка. Уж если во гневе дог
ухватит врага, будьте уверены, не отпустит, пока жилы не
перегрызет. На совести Фараона было с десяток загублен-
ных собачьих душ. И если первые жертвы сошли ему
безнаказанно (поединки происходили в дачной местности,
по ночам, когда люди спали беспробудным сном и свиде-
телей тому не было), то за ротвейлеров он получил сполна.
Чрезмерно раскормленные и ожиревшие без движений рот-
вейлеры каждый вечер прогуливались по бульвару в сопро-
вождении такой же раскормленной хозяйки в узких голу-
бых брюках. Братья вели себя хамски: кусали встречных
собак, скалили зубы на людей. Когда раскормленной
86
хозяйке делали замечание: мол, водите собак в наморд-
никах, раз они такие свирепые, она или не отвечала или
тоже показывала зубы и коротко огрызалась. Однажды
братья, будто сговорившись, бросились на Фараона и
здорово располосовали ему бок. Собак не -успели раста-
щить. Они вырвали поводки. Прохожие разбежались в
разные стороны. Через считанные минуты ожиревшие
и неповоротливые братья ротвейлеры распластались на
асфальте с разорванными глотками. И тогда Фараон
узнал, что такое побои. Дома хозяин бил его долго, чем
ни попадя, а потом три дня подряд не давал пищу. Дог
навек запомнил, что убивать своих сородичей возбраняет-
ся, даже если тебе грозит смертельная опасность. И не
будь той памятной схватки, тех жестоких побоев хозяина,
плохо бы пришлось сейчас лайкам. И еще спасло их то,
что они с первой же минуты драки поняли, что тягаться
с невиданной собакой не следует, и стали разбегаться,
унося на своих телах ужасные раны, оставленные здоро-
венными, в палец, клыками дога.
Фараон несколько увлекся, переусердствовал. Одна
лайка все же осталась лежать на заснеженной речной косе.
Он виновато забил хвостом, обнюхал ее; успокоился лишь
тогда, когда учуял слабое дыхание жизни. Как бы изви-
няясь, он провел по морде лайки языком.
А .Ласка все время сидела в сторонке и преспокойно
наблюдала за битвой. Только когда последняя собака
дала стрекача, она неспешно подошла к Фараону. Она
помогала догу зализывать боевые раны. И это было для
него высшей наградой за победу.
Но вот однажды утром хозяин спал дольше обычного
и не пошел со стариком на охоту. Когда он вытащил из-
под кровати чемодан и начал складывать в него знакомые
по городской квартире вещи, Фараон понял: уезжают!
И точно: хозяин расцеловался со старухой и стариком
и вышел с чемоданом на крыльцо. Дог ошалело выскочил
во двор, и хриплый раскатистый лай огласил деревню.
Ему тотчас ответили десятки собак, но в этом разноголосье
не было голоса Ласки. Не знал Фараоьь что рано утром
хозяин Ласки ушел на охоту и взял собаку с собою.
Сейчас она была далеко в тайге и не слышала призывного
лая.
87
На взлетную полосу хозяин буквально тащил Фараона
за ошейник. Он не хотел уезжать; хозяин догадался, что
его здесь удерживает.
— И здесь кому-то голову вскружил? — не то одоб-
рительно, не то осуждающе сказал он и прихлопнул собаку
концом поводка.— Тогда, брат, у тебя не сердце— обще-
житие!..
С великой неохотой Фараон залез в маленький почто-
вый самолетик «Аннушку». Когда дверцу захлопнули и,
чихнув, взревел мотор, на Фараона нашла такая тоска, что
он вытянул шею и громко, длинно, перекрывая работу
двигателя, завыл.
Ласка круто переменилась после отъезда Фараона. Уже
не было той игривой верткой собаки, хозяйской отрады, что
по-щенячьи, на всех ногах одновременно, прыгала возле
людей, радовалась всем. Она как бы углубленно ушла
в себя. Так ведет себя человек, в жизни которого должны
произойти серьезные перемены. Был весел, беззаботен
и вдруг — на тебе, словно подменили!
Она неприкаянно бродила по селению, останавливаясь
возле тех дворов, где водились щенки, подолгу смотрела
на них. Если какой-нибудь любопытный несмышленыш
вылезал через дырку в плетне на большак, она начинала
облизывать его. Бока лайки раздались, округлились,
и теперь она уже не могла шибко бегать, и хозяин не брал
ее на охоту. Надев тяжелые камусные лыжи за околицей,
поправив за плечом бескурковку «Зауэр», хозяин ласково
трепал загривок собаки и говорил:
— Тебе, мамка, больше отдыхать надо. Полеживай
да посапывай. Поняла? Иди, мама, иди домой, без тебя
управимся.
И теперь он хаживал на промысел с Ладой, Липкой
и Цыганом, а Ласка только провожала их за околицу.
г Когда прошли трескучие морозы и в воздухе едва
слышно запахло весной. Ласка совсем затяжелела. Целы-
ми днями она лежала в своей конуре и очень плохо себя
чувствовала. Обычно после еды, переваливаясь с боку
на бок, как ожиревшая домашняя утка, она брела за
огород, где стояла укрытая большим куском полиэтилена
88
копна, отыскивала в сене засохшие листья зеленого или
сизого щетинника и с отвращением съедала их. Щетинник
сразу вызывал рвоту, собаке становилось немного легче.
Но гораздо больше физической слабости изводили Ла-
ску Лада и Липка. Они отгоняли ее от Цыгана, который
все время увивался за нею, а на них не обращал никакого
внимания, ревновали к хозяину, который норовил сунуть
Ласке кусок послаще. И если раньше зубастая Ласка живо
ставила их на место, то теперь она была почти беспомощна.
А Лада и Липка беспрерывно задирали ее.
Однажды ночью Ласка почувствовала сильную боль
в животе.
Как назло, в это самое неподходящее время Лада и
Липка вытащили свою соперницу из конуры. Не огрызаясь,
Ласка заковыляла в хлев, хотела устроиться в укромном
уголке, но сучки не оставили ее и там. Ласка — за огород,
к сенной копне; не отставали Лада и Липка, то и дело
хватали за ляжки. Тогда Ласка длинно заскулила — за-
плакала, призывая на помощь хозяина. Но хозяин не про-
снулся, не отогнал жестоких сучек. Было единственное
спасение — бежать в тайгу. От жилья без хозяина ни
одна нормальная собака не убежит в тайгу ночью. Расчет
оправдался: едва подступила плотная зубчатая стена
леса, Лада и Липка повернули к дому.
Сделав большой крюк, Ласка выбежала на речную
косу. Здесь когда-то она играла с Фараоном. И здесь ей
предстояло ощениться. Собака пробралась к стволу раз-
лапистой прибрежной ели и залегла. Пушистая хвоя шат-
ром сомкнулась над нею.
II
Стылой апрельской ночью из норы, прогнув гибкое
тело, вылезла рысь, самка. Она вдохнула полной грудью
колюче-игольчатый воздух, и от долгого лежания, от сла-
бости у нее закружилась голова. В норе осталось трое
отощавших рысят. В материнских сосцах уже давно не
было ни капли молока. Последняя добыча — длинноухий
зайчишка-подросток, жилистый и невкусный, кончилась
три дня назад. Кости его, с которыми сейчас играли рыся-
89
та, были обглоданы с такой тщательностью, что совершен-
но потеряли вкус, как лежавший в норе лобастый булыж-
ник. Отчего же тогда рысь не позаботилась о пище за-
благовременно и три дня кряду глодала безвкусные заячьи
кости? Дело в том, что, возвращаясь с последней охоты,
она еще издалека почуяла: что-то неладное творится там,
возле норы. Оставила добычу и со всех ног бросилась
туда. И не ошиблась. От норы черной молнией взлетел
на высокую лиственницу соболь, хищник злой и беспо-
щадный. Рысь бросилась в нору. Целы, целы рысята!
Не успел соболь полакомиться ими. Она начала пресле-
довать зверька. Соболь шел верхом, рысь — низом. Но
как ни остра она была глазами, в темноте вскоре потеряла
его из виду; а если добыча Наверху, не каждый зверь
учует ее с земли. Рысь мастерица лазать по деревьям,
но прыгать с дерева на дерево не может так ловко, как
соболь: телом тяжела. И она оставила погоню.
Три дня безвылазно пролежала рысиха в норе. Все
боялась, что соболь вернется. Но собственный голод, голод
рысят (они в кровь искусали ей сосцы) вытолкнул зверя
наружу.
Сначала самка обнюхала следы соболя, какие были по-
близости. Узорчатые цепочки следов оказались давниш-
ними, со слабым запахом. Значит, за три дня враг не
приближался к норе. Это немного успокоило ее. И она,
поминутно останавливаясь и оглядываясь, жадно нюхая
воздух — не хрустнет ли ветка под легкой соболиной лап-
кой, не пахнет ли ненавистным запахом? — отправилась
на охоту, решила на время оставить рысят без присмотра.
Несмотря на раннюю весну, по ночам еще стояли
лютые холода, и луна была в трех январских радужных
кольцах, и постанывали от стужи деревья, и по неосторож-
ности задетая ветка ломалась с громким пугающим зву-
ком — промерзла насквозь. Луна пролила на тайгу свой
холодный неживой свет. Снега казались синими; если
приглядеться, в ровном свечении снегов можно.было за-
метить крошечные точки — они тонко и слабо горели раз-
ноцветьем. Звезды — осколки льда, разлетевшиеся по
всему небу и припорошенные мохнатым инеем. И круп-
ные — с вершины дерева дотянуться можно, и мельчай-
шие, почти невидимые, как точки на снегу. Над дальней
90
горной грядой, как всегда, зеленовато-голубым огнем сия-
ла Венера, отбрасывала на землю прямой и упругий луч.
Вокруг было царство теней от стволов деревьев и веток.
Одни утвердились на сугробах глубоко и прочно, зияли
черными провалами, другие легли легким паутинным узо-
ром. И живой тенью неслышно скользила по тропе рысь.
Природа наделила ее яркой желто-бурой шкурой. Рысь
пестра снаружи, а человек — внутри. Так говорят в наро-
де. И это было ее несчастьем, потому что очень мешало
в охоте. И зверь и птица издалека могли видеть надвигав-
шуюся опасность.
Так случилось и сейчас. Рысь почуяла зайца. Если бы
косой шел, она бы применила свой излюбленный прием:
сделала крюк, забралась на дерево и прикончила его
броском с высоты. Но заяц лежал, дремал, однако не
забывал время от времени поглядывать вокруг. И он
заметил подозрительную тень, бесшумно скользившую
на него. Будто сухой лист ураганом подхватило — взвился
зайчишка в воздухе и пошел, пошел плясать по узорчатой
сини, оставляя следы треугольником: впереди двойной,
слитный, а поглубже — с боков. Рысь бросилась было вдо-
гонку, но вовремя одумалась, оставила преследование.
Разве угонишься за косым?
Неудача постигла зверя и в охоте на стайку куро-
паток. Птицы кругом облепили пушистую годовалую елоч-
ку, растущую на полянке. Они по шею зарылись в снег —
так теплее ночь коротать. Рысь почуяла вожделенный
запах и одновременно увидела торчащие из снега головки.
Она долго таилась в дебрях. С губ ее тягуче сползала
голодная слюна-висюлька. Наконец решилась. Залегла
и поползла. Но недаром куропатки выбрали для ночлега
открытое место. Едва пестрая шкура появилась в лунном
свете, раздался тревожный крик опасности птичьего во-
жака, и стая снялась.
Рысь проводила птиц немигающими фосфорическими
глазами, в которых стыла лютая ненависть, фыркнула
от досады в снег. Длинные черные кисточки на ушах
нервно дернулись.
А вот и конец ее охотничьему угодью, где она издав-
на кормилась. Таежный ручей, завал, огромный валун.
Для других хищников граница была помечена частыми
91
метками на стволах деревьев — мочой. Учует какой-нибудь
хищник этот запах и уже знает, что ходу дальше
нет.
Рысь обновила метки и хотела было повернуть обратно,
когда вдалеке, со стороны замерзшей реки, раздался ба-
зарный сорочий крик. Она знала точно, что крик сорок
всегда возвещает о приближении зверя. (Не раз эти таеж-
ные сплетницы мешали ей на охоте.) Поэтому насторо-
жилась. И действительно, вскоре послышался приглушен-
ный расстоянием треск сучьев, потом едва уловимо пахну-
ло зверем. Рысь прыгнула на лиственницу, распласталась
на толстом суку. Треск сучьев громче, запах— явствен-
ней, острее. Там, где ручей огибал невысокий взлобок,
показался сохатый. Луна высветила его серебристую от
инея шкуру. Зверь шел по ручью и через минуту должен
быть под лиственницей, на которой затаился хищник.
Если бы сохатый вдруг изменил направление — например,
перешел ручей и скрылся в тайге, рысь едва ли бы стала
его преследовать. Голод очень ослабил ее, в лапах и че-
люстях не было прежней силы, цепкости. Это тебе не
зайчишка, которому стоит лишь слегка полоснуть клыками
по шее — он и лапки кверху. Это сильнейший зверь, за-
гривок его толст, упруг, сойдет сто потов, прежде чем
такая махина рухнет наземь. Даже не каждая сытая, хоро-
шо отдохнувшая рысь выходит победительницей из подоб-
ного поединка...
Но тот же голод сейчас толкал рысь на безрассуд-
ный поступок. Добыча сама шла к ней. Сразу столько
вкусного и сытного мяса!
Прыжок был удачный. Хищник сразу утвердился на
шее сохатого и с остервенелым рычанием когтями и клыка-
ми начал рвать упругий загривок. Громадный зверь оста-
вался в замешательстве недолго. Рывком мотнув головой,
он попытался стряхнуть рысь. Бесполезно. Тогда соха-
тый тяжело отпрыгнул к стволу лиственницы, изо-
гнув, вывернув шею, прижал к нему свою страшную
ношу.
Рысь уже не рвала живое мясо. Она. не чаяла, как
вырваться из этих тисков. Они душили ее. Неминуемую,
казалось, гибель отвратила случайность. Упершись задни-
ми копытами в валун, сохатый поскользнулся и грузно
92
сел на снег. Рысь, взвизгивая от боли, забралась на
дерево, перемахнула на другую лиственницу, оттуда —
на кедрач и только потом спустилась на землю и побежала
прочь.
Сильно болели намятые бока, похрустывал чуть было
не переломившийся в тисках хребет.
Она проверила, все ли в порядке в ее норе. Голодные
рысята с визжанием бросились к матери, едва та просунула
голову в пахнущую молоком темень норы. Нет, в мате?
ринских зубах не было ни куропатки, ни зайца. Самый
рослый рысенок, самец, с досады вцепился крохотными
зубками в губу матери. Она ударила его лапой, отка-
тила внутрь норы и побежала добывать пищу.
Возбужденная битвой с сохатым, рысь не проявила
должной осторожности, когда подходила к своей норе.
Если бы она внимательно посмотрела наверх, то увидела
бы ушастую соболиную головку. Соболишка, тот самый,
которого она отгоняла от норы три дня назад, вновь
пришел сюда. Уж больно заманчиво было полакомиться
рысятами, нежнейшее мясо которых так вкусно пахнет
молоком.
Рысь, поторчав у норы, ушла, но соболек еще долго
не двигался, ждал: не вернется ли? Наконец он решился,
спустился к норе. Тотчас оттуда выглянула любопытная
мордочка боевитого самца. Он склонил голову набок, как
бы спрашивая: а ты кто такой? С коротким змеиным
шипением выпущенной из лука стрелою соболь бросился
на рысенка, полоснул зубами-иглами по чуть опушенной
шее. Рысенок упал замертво. Ушастый хищник выволок
добычу на снег и не спеша, не особенно тщательно обгла-
дывая кости, съел ее. Не успел он заглотать последний
кусок мяса, из норы высунулись морды сестриц съеденного
рысенка. Голод, Его Величество Голод притупил инстинкт
самосохранения. Сейчас они чуяли запах крови, запах мя-
са, вовсе не думая о том, что эта кровь, это мясо — плоть
их родного брата.
Рысята один за другим вышли из норы и начали
жадно слизывать со снега незатвердевшие еще бурые
солоноватые пятна.
93
Первую самочку постигла участь брата — соболь по-
лоснул зубами нежную шею; другая заковыляла было к
норе, но была остановлена и задушена при входе.
Рысь обежала свои владения, довольно обширный
участок тайги с незаметными глазу метками на деревьях,
но не добыла пищу. Лишь однажды она вспугнула глухаря,
но в зубах ее остались только хвостовые перья. Уверну-
лась птица от страшной смерти, вовремя взлетела. И в
неудаче, как всегда, был виноват пестрый окрас до-
бытчицы.
Она поднялась на взлобок, поросший корявыми лист-
венницами, заставленный замшелыми валунами. В тяже-
лом панцире льда внизу белела под луною река. На том
берегу аляповато облепили сопку с одного бока темные
избы — будто тяжелые огромные валуны скатились с вер-
шины. Над каждой избою колом стоял дымный столб.
Лениво брехала собака. Из избы на отшибе, где в окнах
горел яркий свет, летели в промозглую стынь тайги рит-
мичные джазовые аккорды.
Рысь замерла в чуткой боязливой стойке, немигающе
глядела на избы. Деревня и тайга вокруг деревни этак
с версту от язб были запретным местом для рыси. Про-
шлой голодной зимою притянул ее туда псовый запах.
Добыть собаку не составляло особого труда. Она под-
стерегла ее на задворках. Но когда тащила в зубах окро-
вавленного полугодовалого щенка, из жилья выбежали
двуногие существа. Они преследовали ее, кричали и разма-
хивали руками. Затем раздался выстрел — будто перека-
ленный морозом лед на реке лопнул.
Ожгло правую ляжку. Нога повисла в воздухе. При-
шлось бросить добычу. Спасла зверя плотная таежная
стена. Теперь к перемене погоды раненая нога побали-
вала, рысь прихрамывала...
Долго она стояла на взлобке, глядела на деревню.
Все пугало ее: тревожно пахнущие гарью белые дымы
из труб, огненные глаза окон в избе на отшибе, звуки
музыки. Но там была легкая, хотя одновременно и опас-
ная добыча: жестковатое собачье мясо с неприятным за-
пахом, и это непреодолимо влекло туда голодную, ото-
щавшую самку.
94
Она спустилась со взлобка, крадучись перешла реку
и очутилась на заснеженной, бугристой от невидимых кам-
ней косе. И вдруг сильная пахучая струя шибанула в нос.
Запах исходил от пушистой елки, утвердившейся на кромке
косы и высокого берега. Из-под елки раздалось злобное
рычание. Рысь торпедой ринулась туда, с ходу пробила сте-
ну из пушистых веток. Лежавшая на снегу собака, странно,
даже не вскочила, а только замотала узкой мордой и оска-
лила зубы. Прикончить ее не составило труда. Рысь вы-
волокла Ласку на открытое место, огляделась. Опасности
не было. И разорвала ее.
Жрала она жадно, быстро, давясь и срыгивая. Когда
голод был утолен, хищник схватил зубами ополовиненную
тушу. Только сделал несколько шагов, как вдруг совсем
рядом раздался... то ли писк, то ли слабое поскуливание.
Рысь бросила добычу на снег, метнулась в еловый шатер.
Там лежал щенок, слепой, только родившийся, еще не об-
лизанный. На свет божий успел появиться лишь он. Пятеро
его братьев и сестер так и остались навсегда в материн-
ской утробе.
Рысь перевернула его лапой на снегу, обнюхала. Запах
щенка остро напомнил ей запах ее рысят: вся только ро-
дившаяся таежная тварь пахнет одинаково — моло-
ком.
Часом раньше это обстоятельство едва ли бы остано-
вило хищника. Закон тайги жесток: не насытишься ты,
тобою насытятся другие. Но сейчас рысь была совсем
не голодна. Она фыркнула, схватила ополовиненную тушу
и поспешила в свою нору кормить рысят.
Она на малое время подарила щенку жизнь. Ведь на
морозе это совершенно беспомощное существо ждала не-
минуемая гибель.
Рысь бежала к норе, вздернув голову, чтобы добыча
не волочилась по снегу, чуяла только один сильнейший
запах — запах псины и поэтому не могла издалека по-
чуять свежий соболиный след. Но вот она возле своей
норы. Бросила добычу. Возле входа снег был утоптан,
умят. Рысь обнюхала разбросанные повсюду небольшие
темные предметы — это были лапки и головы ее ры-
сят, они чуть слышно пахли молоком — и метнулась в
нору.
95
Нора, расположенная под выворотнем кедрача, была
пуста.
С грозным рычанием самка забегала вокруг, шара-
хаясь из стороны в сторону, уткнулась в соболиный след.
След оборвался возле лиственницы. Уходил соболек вер-
хом, хорошо запутал след — долго кружил над норой,—
и рысь вскоре потеряла его.
...Она смутно понимала, зачем вновь пришла сюда,
на взлобок.
Деревня спала крепким предутренним сном. Погас
свет в избе на отшибе, не рвали тишину ритмичные джа-
зовые аккорды. Дым из труб стал тоньше, прозрачнее,
он исходил лишь от раскаленных углей. Даже собаки не
брехали.
Рысь спустилась к реке, крадучись (она боялась от-
крытого места) перешла на тот берег. Приблизилась к
елке, вошла в шатер из хвойных веток.
Щенок лежал не шевелясь, не поскуливая — казалось,
без признаков жизни. Самка обнюхала щенка и вдруг
принялась жадно облизывать его, согревать беспомощ-
ное существо теплом языка и дыхания. Она почуяла
едва теплившуюся жизнь, иначе бы не делала этого. Бес-
престанно переворачивала лапой и лизала, лизала без
устали, в страстной исступленности. От него явственней
пахнуло молоком. Тогда она легла, мордой затолкала щен-
ка к теплым сосцам, закрыла сверху складками живота.
Лежала, ждала. И устойчивое тепло медленно, очень
медленно возвратило щенку жизнь. Сначала он слабо во-
рохнулся. Потом чуть слышно проскулил. Рысь рассла-
била мышцы живота, чтобы щенку было посвободнее.
Тот инстинктивно уткнулся в сосок, зачмокал жадно,
взахлеб.
Если бы человек сейчас видел рысь, он бы понял, что
она пребывает в счастливейшем состоянии. Вся она как бы
обмякла. Глаза ее медленно закрывались и так же мед-
ленно открывались. «Уррр... Уррр...» — мягко и бархатно
урчала рысь и все старалась лечь так, чтобы ненаро-
ком не причинить щенку боль.
Но чу! Зверь встрепенулся, весь обратился в слух. В де-
96
ревне залаяла собака, ей отозвалась другая, третья. Лай
был злобный, заливистый. Похоже, что лайки почуяли
близость хищника.
Рысь поспешно поднялась, схватила щенка поперек
спины (не зубами, а мышцами губ) и побежала в тайгу.
Щенок всю дорогу скулил не переставая. Успокоился
он лишь тогда, когда в темной звериной норе вновь отыскал
губами вкусный теплый сосок.
ill
Рысь полностью заменила щенку мать, она считала его
своей кровью и плотью, родным детенышем. Она приносила
ему пищу, главным образом птицу, которую ей было спод-
ручнее, легче добыть, чем зверя. Никогда не забывая то,
что однажды произошло с рысятами, зверь не оставлял
надолго нору без присмотра. Порыщет, порыщет непода-
леку и бежит проведать: цел ли щенок?.. Рысь играла
с ним, перекатывая с живота на спину и наоборот, легонь-
ко покусывала уши, ласкала, облизывала голенький розо-
вый живот. Но она же начинала потихоньку готовить
щенка к беспощадному таежному существованию, учила
пока главной науке—осторожности. Ведь выживает не
сильный и бесстрашный, а прежде всего разумно осто-
рожный зверь. Самка не могла знать, что у щенят такого
возраста появляется рефлекс, который великий Павлов
назвал «Что такое?». Любопытство к окружающему миру
начисто отметает инстинкт самосохранения. Все-то не-
смышленышу хочется обнюхать, попробовать на зуб. Не-
оправданная боязнь мира наступит несколько позже,
где-то в трехмесячном возрасте, и тогда его придется не
учить, а, напротив, отучать от осторожности. Иначе он
вырастет трусом.
Щенка очень интересовало, откуда мать приносит ему
пищу, куда уходит каждый день, что находится там, за
пределами норы? Оттуда всегда так заманчиво струился
неяркий свет и пахло чем-то колко-бодрящим, вкусным.
Попытки выяснить все эти вопросы в присутствии матери
оканчивались тем, что рысь с недовольным рычанием
откатывала, иногда, рассердившись, отбрасывала щенка в
97
глубь норы. Как-то мать задержалась на охоте дольше
обычного и не прибегала проведать щенка: на месте ли
он? Собака успела вздремнуть, поиграть с заячьей костью
(у нее росли и «чесались» зубки), погонять лапой и мордой
по всей норе кедровую шишку, а ее все не было и не было.
Щенок заскулил и даже всплакнул. Потом медленно
начал подползать к выходу из норы. Такой заманчивый
и такой запретный свет ближе, ближе. Он ослеплял, и ще-
нок щурился, было больно глазам. И вдруг узкие стены
и потолок норы пропали, остался один пол, широкий до
бесконечности земляной пол! Пес удивленно покрутил
головою, как бы не доверяя зрению. Куда же все это
подевалось?! Вместо стен и потолка были деревья, про-
зрачные пахучие сгустки воздуха, бездонная голубизна
неба, а там, на головокружительной высоте, сияло что-то
очень яркое и круглое, которое невозможно было как сле-
дует рассмотреть...
Внимание щенка привлек островок грязно-серого снега.
Он замотал хвостом: что такое? Коснулся неотвердевшей
подушечкой зернистого снега и тут же отдернул лапу.
Холодно! Затем по мягкой влажной перине из прелых
прошлогодних листьев прошел, не переставая вилять хво-
стом, к лиственнице. Что такое? Ствол был твердым, шер-
шавым; опершись о него передними лапами, показав миру
розовый живот, щенок быстро-быстро заработал ими (кро-
ме зубов, у него «резались» и оттого «чесались» коготки).
Очень даже удобно!
В воздухе стоял беспрерывный птичий гомон. Разбу-
женные весной разноцветные птахи невесомыми бабочками
перепархивали в макушках деревьев. Но вот одна из них
с желтой грудкой и черной головкой снизилась, села на
тонкую ветку куста, зацвиркала прямо в морду щенка.
Пес замер с поднятой лапой. Рассмотрел птаху и так
и эдак, склоняя голову то на одну, то на другую сторону.
«Ты кто такая?» — спрашивал его взгляд. Птица раскачи-
валась на ветке, как на качелях. Туда-сюда, туда-сюда.
Щенок неотрывно следил за нею, и голова его тоже рас-
качивалась вслед за движениями пушистого комочка. От
таких упражнений все запрыгало перед глазами, и он
чуть не упал. Фыркнул недовольно, как бы стряхнул на-
вязчивое видение и отбежал прочь.
98

Потом вдруг разом замолкли, оборвались птичьи го-
лоса. Щенок поглядел туда, где только что сидела птица
с желтой грудкой и черной головкой. Ее не было. Лишь
покачивалась тонкая ветка.
Наверху, то и дело загораживая собою солнце, ходил
кругами ястреб-стервятник. Пес задрал голову и с любо-
пытством смотрел на него. «Ты кто такой?..»
Птица вытянула книзу короткую шею. Вот-вот она ри-
нется на живую добычу...
Недаром говорят, что материнское сердце чует беду
на расстоянии. Что-то заставило рысь бросить затянув-
шуюся погоню за зайцем и опрометью бежать к норе.
Успела в самый раз. Ястреб, раскинув острые крылья, уже
завис над щенком, выпустил когти-иглы.
Как ни был молниеносен рысиный прыжок, верткой пти-
це все же удалось уйти от звериных клыков. Легко под-
бросив мощными крыльями свое литое ладное тело, она
взмыла ввысь.
Щенок с крайним недоумением и.любопытством погля-
дывал то на приемную мать, то на удаляющуюся птицу.
Затем ему захотелось повторить то, что только что сделала
мать, собезьянничать. Разогнавшись, он с рычанием бро-
сился вслед улетевшему ястребу, но не рассчитал прыжок,
ткнулся мордой в ствол лиственницы и взвыл от боли.
Рысь не спеша подошла к неразумному своему дете-
нышу. Пес полагал, что она сейчас начнет, как обычно,
ласкать, облизывать его. Но произошло совершенно проти-
воположное: движением лапы она опрокинула щенка на
спину и задала ему жестокую взбучку. Пес и визжал,
и скулил на одной тонкой длинной ноте. Но все это
было напрасно. Он получил сполна. Чуть живого, с проку-
шенным острейшими рысиными зубами ухом, множеством
кровавых ран на теле его отшвырнули к норе, затолкали
в самый дальний угол. Там он пролежал два дня, зали-
зывал раны и впервые в своей коротенькой жизни уяснил,
что на свете существует понятие «нельзя», нарушение кото-
рого ведет к ужасным’неприятностям. Это понятие рас-
пространялось пока на единственное конкретное желание:
нельзя выходить из норы.
На сытных, свежих харчах, еще неостывшей звериной
крови рос пес не по дням, а по часам. Он был крупнее,
100
сильнее любого шенка лайки в этом возрасте. Иначе и
быть не могло: его отец — громадный датский дог. От лай-
ки и дога он унаследовал как бы все поровну. Шерсть не
короткая, как у Фараона, но и не длинная, как у Ласки;
морда острая, в мать, но одновременно и приплюснутая,
с заметно выступающими челюстями — это уже в отца.
Хвост у дога был тонкий, крысиный, опущенный, у лайки
же наоборот — пушистый, кренделем. Словно не желая
обижать ни мать, ни отца, щенок выбрал нечто среднее:
не тонкий, но и не толстый хвост всегда боевито торчал у
него трубкой. Но пожалуй, самое примечательное в собаке
был ее окрас, очень необычный, диковинный; такого окраса
не имела ни одна собачья порода. Белая шубка Ласки и
благородная шоколадная шкура Фараона дали ровный,
оранжевый с красноватым отливом мех. Огон^>, закатное
солнце! На шкуре — ни единой отметины, даже опалинки,
если не считать узкую полоску на голове резкого черного
цвета. Она тянулась наискосок через лоб, правый глаз и
левую скулу собаки и очень походила на черную повязку,
какой прикрывают пустую глазницу одноглазые люди.
Полторы недели щенок жался в дальнем углу норы,
даже не глядел подолгу на выход, и мать, возвращаясь с
охоты и видя такое примерное поведение, одобрительно
урчала и облизывала его.
Однажды, когда мать рыскала в округе в поисках
пищи, снаружи послышался слабый шорох. Щенок со сви-
стом потянул ноздрями воздух. Пахло не рысью.
В нору не пролез, а вошел не сгибаясь, в полный рост
полосатый бурундучок, детеныш. Оставшись в своей норе
без присмотра, он вышел наружу, увлекся погоней за
полевкой и заблудился. Рысиная нора отдаленно напомни-
ла ему свою: размещалась она под вывороченным с корнем
деревом.
Щенок завертел, забил хвостом: «Ты кто такой?» И на
брюхе пополз к странному полосатому существу. Бурун-
дучок съежился, замер. Щенку очень захотелось потрогать
его лапой. Но едва мягкая подушечка коснулась головы
между ушками, бурундучок фыркнул, развернулся и
выскочил из норы. Если бы сейчас зверек скрылся из виду,
101
пес бы не осмелился вылезти наружу. Слишком свежи бы-
ли в памяти материнские побои, еще не зарубцевались
раны на теле. И тогда бы его судьба сложилась совсем,
совсем иначе... Но бурундучок не думал убегать. Его тоже
донимало любопытство. Присев рядом с норой, он неотрыв-
но глядел черными глазами-бусинками на выход.
Чем дальше выбирался щенок из норы, тем больше ото-
двигалось было усвоенное им грозное понятие «нельзя»
и связанные с ним неприятности: побои, долгое отсутствие
пищи. В конце концов понятие это вообще оставило слабую
на память головенку щенка, и он вылез наружу. Подбежал
к бурундучку, подпрыгнул сразу на всех лапах, звонко
тявкнул. Тот ответил ему тонким цвирканьем и позволил
лизнуть себя в морду. Звери как-то сразу прониклись
друг к другу доверием. Играя, подпрыгивая на ходу, они
побежали прочь от норы. Тайга сменялась полянами, поля-
ны — тайгой. Дорогу неожиданно преградил звонкий ру-
чей. Щенок с разгону вбежал в него, захлебнулся и с па-
ническим визгом выскочил на берег. Отряхнулся, забрыз-
гав своего приятеля. Бурундучок оказался умнее, в воду не
полез. Преграду звери перешли по жердинке, поваленной
поперек ручья.
Все занимало и все забавляло пса, все ему нравилось: и
яркие солнечные блики в талых лужах (если по ним уда-
рить лапой, они разлетятся в разные стороны сверкаю-
щими брызгами), и разноголосое пение птиц, их беспре-
станное порхание, и это полосатое существо на коротень-
ких лапах, что семенит рядом. А сколько новых, неведо-
мых запахов! Щенок иногда останавливался и с наслаж-
дением тянул розоватыми ноздрями воздух. Пахло и талым
снегом, и землей, и нагретой корой деревьев, и едва распу-
стившимися почками, и птицами, и таежной тварью... Ведь
собака различает до сорока запахов одновременно.
Пес отвлекся, разглядывая сидевшую на ветке черную
северную белку, а когда посмотрел туда, где минутой рань-
ше был бурундучок, замер от удивления. Там находи-
лись два бурундучка. Второй был значительно крупнее,
с более резким окрасом. Пес покрутил головою, похлопал
глазами. Второй зверек не исчезал. Когда бурундуки по-
бежали (малыш будто приклеился боком к матери и ни
на мгновение не отставал от нее), щенок наконец понял,
102
что все это не видение, а явь, и припустился за ними. Он
уже догонял их, когда они нырнули под корневище пова-
ленного дерева и исчезли в норе. Щенок с трудом просунул
в нору голову, но туловище туда не пролезало. Он заску-
лил, усиленно заработал задними ногами. Не помогло. Пес
в раздумье сел у норы. Жизненные обстоятельства впер-
вые заставили его проявить сообразительность, смекалку.
Надо бы разгрести, расширить передними лапами вход в
нору, но такая мудреная мысль не осенила щенка. Зато
пришла другая. И он немедленно привел ее в исполнение.
Щенок отбежал от норы. Затем тявкнул для бодрости и со
всех ног бросился в зияющий круглый провал, намерева-
ясь влететь в нору с разгону. Влетел. Намертво. Твердая
земля жестким обручем стиснула бока. Ни туда, ни сюда.
Хоть скули, хоть вой — бесполезно.
Что делает человек, если в дом к нему ломится, на-
пример, дебошир? Он не желает пускать непрошеного
гостя и может даже ударить, выпроваживая его. Чувство
дома, то бишь норы, развито у любого зверя во сто крат
сильнее, чем у человека. И бурундучиха, защищая свое
жилище, впилась острыми зубами в нос щенку. Тот взвыл
на одной тонкой бесконечной ноте. Но не было бы счастья,
да несчастье помогло. Боль высвободила пса из плена,
вытолкнула из норы. С беспрестанным воем он бросился
прочь, вгорячах тараня лбом стволы деревьев, и бежал до
тех пор, пока от усталости у него не подкосились ноги.
Долго лежал, поскуливал от боли, осторожно прикладывал
лапу к ранке на кончике носа, слизывал сочившуюся
кровь. Затем пил из ручья и случайно опустил нос в
ледяную воду. Боль немного притихла. Вытащил нос из
воды. Боль возросла. Проделал эту операцию еще и еще
раз. Та же реакция. И запомнил пес очередную истину:
боль переносить легче, если укушенное место окунуть
в очень холодную воду.
Позади послышалось: цок-цок, цок-цок-цок! Щенок
вздрогнул и обернулся. По каменистому берегу ручья, ча-
сто и звонко выстукивая острыми копытцами, прямо на
него бежал кто-то длинноногий, неуклюжий, с долгой
горбоносой мордой и огромными черными глазами. Это
был сохатенок.
Пес сжался в комок. Такой большой зверь вызвал
103
в нем не только любопытство. Сохатенок остановился на-
против, горбоносая морда начала медленно опускаться.
Пес сжался еще больше и поспешно прикрыл лапой нос,
опасаясь, что эта махина укусит его в больное место. Но
лосенок и не думал кусаться. Он ощупал его теплыми, пах-
нущими молоком губами и повернул голову назад. На
опушку вышла громадная лосиха. Она прошествовала
мимо щенка с таким видом, будто не заметила его; соха-
тенок фыркнул и затрусил за матерью.
Оставаться одной собаке очень не хотелось. Эти пугаю-
щих размером звери, на которых надо было смотреть за-
драв голову, почему-то внушали доверие. И он побежал за
ними как привязанный. Лоси шли небыстро, но усталый
и голодный щенок едва поспевал за ними. Время от
времени он тявкал и даже, подпрыгнув, легонько кусал
звериные ляжки: не спешите же вы так! Дорогу неожидан-
но преградил довольно широкий ручей. Звери, не останав-
ливаясь, перешли его. Щенок бросился в воду, забарах-
тался — поплыл. Но быстрое течение подхватило легкое
тельце, как щепку. Понесло! Собака пронзительно завиз-
жала. Плохо бы кончилось дело, если бы не сохатый.
Умный зверь, громко треща сучьями, побежал вдоль ручья,
обогнал барахтавшегося щенка и встал в воду, низко скло-
нив голову. Когда течение поднесло неопытного пловца,
он схватил его губами поперек туловища и, выйдя из воды,
бросил на берег.
Теперь у насмерть перепуганного щенка отпала всякая
охота бежать за лосями: не угнаться. Он стряхнул с себя
воду, свернулся калачиком и жалобно заскулил. Было
холодно. И очень хотелось есть.
Орлица, как снялась с гнезда и набрала высоту, ни
разу не махнула крыльями. Прозрачные воздушные потоки
были быстры, порою стремительны; чтобы изменить на-
правление полета и удержать равновесие, птица затрачи-
вала самые незначительные, пустяковые усилия. Она ходи-
ла большими бесконечными кругами, и если б кому взду-
малось графически изобразить ее полет, то получились бы
впритык прижатые друг к другу правильные круги с полу-
километровым радиусом.
104
Внизу расстилалось освещенное ярким солнцем гро-
мадное пространство. Голая еще тайга иногда разрыва-
лась реками и ручьями. Ручьи кое-где вскрылись и взбле-
скивали живым серебром, а реки все скрывал тяжелый,
сверху ноздреватый панцирь льда. Взлобки чередова-
лись гольцами, гольцы — скалами, скалы — ущельями.
Ничто не ускользало от круглых, редко мигающих глаз
орлицы. Вон там перепрыгнула с дерева на дерево белка.
Вон там пробежал бурундук. Даже мышку-полевку раз-
глядела она с такой высоты. Но ее не интересовала мелкая
добыча. Недаром народ говорит: орел мух не ловит. До-
быча должна накормить ее, орлицу, и трех орлят, которые
пищат сейчас в гнезде, вытягивая длинные голенькие
шеи. Они ужасно прожорливы. Гнездо расположилось
на выступе высоченной отвесной скалы, возле самой вер-
шины, и неприступно для бескрылых хищников.
На поляну из дебрей не спеша, вразвалку вышел мед-
ведь. Сел, греясь на солнышке, и принялся долго-долго
чесать за ухом. При этом он сладко, во всю пасть, даже с
ревом зевал. Видно, только проснулся косолапый, только
вылез из берлоги. Орлица не обратила на него внимания.
Она умела трезво рассчитать свои силы и знала, что
даже ей, царице птиц, не одолеть в поединке медведя.
Добыча не должна быть такой большой и сильной.
Она полетела вдоль ручья и вдруг резко оборвала по-
лет, заходила на одном месте маленькими кругами,
вытянув книзу голову. На каменистом берегу ручья лежа-
ло что-то ярко-рыжее с красноватым отливом. Птица,
возможно, приняла бы свернувшегося щенка за камень
и пролетела мимо, если бы он, на свою беду, не пошеве-
лился.
Орлица сложила крылья и ринулась в атаку. Перед
самой землею она выбросила крылья, с ходу долбанула
щенка острым клювом. Затем когти легко, как в мягкую
глину, погрузились в бока щенка. Еще через мгновение
огромная птица с добычей летела над тайгою.
А через четверть часа на этом месте металась, злобно
рычала рысь. Но напрасны были все ее поиски. Не суждено
ей было в этом году воспитать детеныша.
IV
Начальник отряда геофизиков Константин Реутский
с рабочим был на профиле. Шла обычная каждодневная
работа. Геолог и рабочий шагали по прямой линии с маг-
нитометром1, укрепленным на треножье. Через каждые
шестьдесят четыре шага (что равнялось пятидесяти мет-
рам) Константин устанавливал магнитометр и сообщал
показания прибора; рабочий, точнее, «записатор», как
назвал его должность какой-то бездушный трестовский
чиновник, записывал показания в маршрутный журнал.
В дальнейшем эти сведения наряду с радиометрическими
измерениями, результатами работы поисковых групп, дан-
ными аэрофотосъемки помогут создать общую геологи-
ческую карту исследуемого района.
Профиль — это прямая линия на карте аэрофотосъем-
ки. Отклониться от нее геолог не имеет никакого права.
Встречается на этой прямой линии скала — изволь караб-
каться на скалу. Преградила путь марь — пробирайся
по трясине. При падении как зеницу ока береги дорогой
магнитометр: он нежен, хрупок, боится всяких резких
движений.
С утра до позднего вечера пропадали маршрутные пары
на профиле. Без выходных — выходной у гелога только
в дождливую погоду. И часто случалось, единственным
горячим блюдом за сутки был чай, кружка крепко зава-
ренного плиточного чая.
Но Константин не роптал ни на трудности профилей, ни
на тяготы походной жизни, когда дворцом кажется шести-
местная брезентовая палатка и роскошной периной —
крытый плотной материей верблюжий спальник, брошен-
ный на пихтовые ветви. Такова профессия. На сезон, с мая
по октябрь, она вот уже десять лет кряду бросала геолога
в дикие, неисследованные районы Крайнего Севера. И да-
леким воспоминанием становилась Москва, освещенные
неоновым светом улицы, развлечения большого города;
лишь одно по-настоящему крепко связывало Константина
с родными местами — тоска по красавице жене и пятилет-
ней дочурке Надюшке...
1 Прибор для измерения магнитного поля Земли.
106

Одеты геофизики в штормовки — куртки с капюшо-
нами, сшитые из легкой и прочной непромокаемой мате-
рии, и такие же брюки; на ногах бахилы — болотные
сапоги с высокими голенищами, которые крепятся к пояс-
ному ремню. Лучше одежды для тайги и не придумать.
Геологи вооружены казенным армейским карабином —
превосходной защитой от таежного зверья и личной «то-
зовкой» Константина с оптическим прицелом: из нее хоро-
шо бить сидячую птицу.
... Конец профиля Константин пометил флажком —
куском марли, укрепленным на макушке невысокой ели.
Половина работы проделана. Теперь надо возвращаться
обратным профилем к стоянке отряда. Геофизики под-
крепились добытыми в дороге куропатками (птичьи тушки
зажарили на костре, как шашлыки), выпили по кружке
крепчайшего чая и двинулись в обратный путь.
Они уже подходили к стоянке — на лысом взлобке по-
казалась новенькая, еще не выгоревшая от солнца шести-
местная палатка,— когда внимание Константина привлек
хвостатый орел, редкая в этих северных краях птица. Воз-
душный пират взмахивал громадными крыльями тяжело,
натруженно, потому что нес крупную добычу. «Зайчишку
загубил, бандит,— подумал Константин, сорвал с плеча
«тозовку» и щелкнул затвором.— Сейчас мы у тебя до-
бычу-то отобьем... В этот сезон ребята еще не пробовали
зайчатинки...»
Стрелок Константин был превосходный. Когда в пере-
крестье оптического прицела попала орлиная грудь, он за-
таил дыхание и плавно потянул за курок. Выстрел раздал-
ся негромкий, будто кто сухой сук переломил.
Добыча отделилась от птицы, плюхнулась неподалеку
в марь на мягкие кочки, поросшие белесым ягелем. Пуля,
очевидно, лишь легко ранила орла. Птица шарахнулась в
сторону, сделала широкий круг, вытянув книзу шею и гля-
дя на упущенную добычу. Но к добыче уже не подсту-
питься: к ней пробирались, выше колен проваливаясь в то-
пи, двуногие существа, от которых — это она смекнула
сразу — лучше держаться подальше. И орел, поспешно на-
брав высоту, вскоре скрылся за лобастым гольцом.
Константин первым пробрался к отбитой у хищника до-
быче и остолбенел: перед ним лежала не заячья тушка,
108
а собака, щенок неопределенной породы! Диковинный
красноватый окрас... Голова залита свежей еще кровью.
Как бы не доверяя собственному зрению, он склонился
над щенком, погладил короткошерстный мех. Потом замер.
Его ладонь ощутила слабое биение жизни — теплый бок
едва заметно то опускался, то поднимался. И всегда сдер-
жанный, даже мрачноватый, всякое повидавший в бро-
дяжьей своей жизни геолог прокричал звонко, с удивлени-
ем мальчишки-подростка:
— Он дышит!!
...Щенка принесли в палатку, уложили на мягкую оле-
нью шкуру. Очнулся он от острой боли в голове. (Это Кон-
стантин смазал йодом рану, оставленную орлиным клю-
вом.) Щенок слабо проскулил и открыл глаза. И первое,
что он увидел, было склоненное над ним лицо будущего
хозяина. Он сжался в комок: а вдруг это сероглазое,
с красивой русой бородкой существо укусит его? Но худого
человек не собирался делать. Напротив, он погладил его
рукой по спине. Прикосновение теплых пальцев было
нежное, приятное.
— Ну, здравствуй, собака,— сказал Константин.—
Очухалась? Откуда ты такая, скажи?.. Молчишь? А я,
брат, догадываюсь. Деревенька тут поблизости стоит.
Мамка твоя зазевалась, а орлик тем временем тебя и сца-
пал. Так оно?.. Ну, что было, то было. Была ты чья-то,
а стала моя. Так что изволь любить и жаловать меня. Бу-
дем знакомы: Константин Реутский, старший геолог, на-
чальник отряда геофизиков аэрогеологического треста...
Щенок, разумеется, не мог понять смысла слов, но ин-
стинктом, унаследованным от Ласки и Фараона, он хорошо
разбирался в интонациях человеческого голоса. А голос
этого бородача был ласковый, успокаивающий и, следова-
тельно, опасаться человека не нужно. Остальные люди,
склонившиеся над щенком — а было их всего шестеро, три
маршрутные пары,— также не издавали пугающих звуков.
— Так какой же ты породы? — продолжал между тем
русобородый. Безусловно кровь лайки и... ну подска-
жи! И еще какого-то большого пса. Ладно, оставим этот
вопрос открытым: подрастешь — виднее будет. А как
тебя звать? Бобик, Шарик, Тайга? В деревнях мудреные
городские клички вроде Изабеллы и Азы не в почете. Или
109
кличку тебе дать вообще не успели? Не беда. Сейчас эти
бородатые субъекты, вполне цивилизованные люди, кое-
кто даже с дипломом МГУ в кармане, на сезон отброшен-
ные в каменный век, как-нибудь обзовут тебя. Думайте,
граждане неандертальцы.
— Каштанка,— предложил чернобородый неандер-
талец.
— Плагиатор! Хоть классиков в покое оставь.
— Идиллия!
— От Идиллии слышу.
— Млада!
— Ну, это еще куда ни шло... Стоп! Какая она к черту
Млада?! Гляньте, перед нами мужик, братцы. Натураль-
ный мужик! — Константин задумался, оглядывая щен-
ка, и вдруг воскликнул: — Эврика! Видите, черная полоса
поперек лба? И глаз закрывает. Как повязка на пустой
глазнице... Пират!
Так и назвали щенка — Пират.
Пирату очень хотелось есть. Он поскуливал, взвизги-
вал, но люди думали, что беспокойство собаки вызвано
болью. Шутка ли упасть с такой высоты, хотя бы и на мяг-
кую перину мари! Небось все внутренности себе отбил.
Да и рана на еще не окостеневшей голове не пустяк. Но
когда щенок легонько ухватил зубами палец Константина
(мельтешившие перед ним пальцы напомнили ему мате-
ринские сосцы) и начал жадно сосать его, люди наконец
поняли, что тревожит пса не боль, а голод.
Константин вылил в миску банку сгущенного молока.
Что тут началось! Пират по-свинячьи залез в миску перед-
ними ногами, чавкая, облизываясь, стал пожирать белую
тягучую массу. Константин подумал, что следовало бы
сначала дать собаке что-нибудь более существенное —
например, кусок мяса, а молоко потом, на десерт. Он потя-
нул миску. Не тут-то было: Пират поднял верхнюю губу,
оскалил зубы и грозно прорычал.
— А ты, брат, с норовом! — одобрительно сказал Кон-
стантин.
Мясо собака съела после сладкого.
— Пожалуй, хватит. Не лезь, больше не дам!.. О тебе
же забочусь, дурачок: заворот кишок с голодухи слу-
чится.
ПО

Пират словно понял смысл сказанного. Он свернулся на
оленьей шкуре калачиком, закрыл глаза и будто полетел
в бездонную пропасть.
Утром перед уходом на профиль геофизики крепко по-
спорили со своим начальником. Они убеждали его, что
щенка необходимо привязать в палатке, иначе он убежит.
Константин утверждал, что щенок не убежит: в таком воз-
расте собака быстро забывает былые привязанности и при-
нимает за хозяина того, кто ее приласкает и накормит. Он
привязал в палатке к верхней перекладине каркаса за нит-
ку полиэтиленовую кружку, раскачал ее. Пират поддал
кружку лапой раз, другой, увлекся игрой, а геофизики тем
временем поспешно отошли от палатки. Когда щенку на-
доела игра и он выбежал наружу, ни русобородого хозя-
ина, ни других людей уже не было поблизости. Пират мог
найти, догнать людей по запаху, но он еще неважно себя
чувствовал. Саднило рану на голове, ранки на боках,
оставленные острыми орлиными когтями, болел живот —
падал вчера щенок брюхом.
Собаки, как известно, занимаются самолечением. Ще-
нок тщательно зализывал ранки на боках. Лизать рану на
голове, разумеется, не мог; Пират смочил слюной подушеч-
ку лапы и приложил ее к голове.
Недаром говорится, что собаке лучший лекарь — соб-
ственный язык. В собачьей слюне содержится целебное
вещество — лизоцим, он задерживает рост и размножение
возбудителей нагноения и, следовательно, способствует
быстрому заживлению ран. Лизоцим, например, содержит-
ся в куриных яйцах, поэтому они так долго могут лежать и
не портиться.
Пират не спеша начал знакомиться со своим новым жи-
лищем. Обошел снаружи палатку, неторопливо обнюхал
все углы. Затем обследовал внутренность: верблюжьи
спальники, неостывшую еще печку-«буржуйку», груду сва-
ленных рюкзаков, большой ящик с продуктами. Вещи вкус-
но пахли дымом и тайгой.
Инстинктом сторожевого пса Пират сообразил, что его
долг — охранять палатку и все, что находится в ней. Эта
задача была для него новая и пока очень смутная.
В привычные запахи вдруг вклинилась резкая, неприят-
ная струя. Она доносилась с улицы. Собака замерла, на-
112
сторожилась. Потом в светлом проеме палатки промельк-
нуло что-то темное, гибкое.
Наконец показался доселе неведомый Пирату зверек —
горностай. Несмотря на малый рост (был он не больше ко-
тенка), смышленую черноглазую мордашку с острыми уш-
ками и красивый пушистый хвост, он не понравился Пира-
ту. Недремлющим инстинктом собака почуяла в привлека-
тельном и безобидном на вид зверьке извечного своего вра-
га— хищника. И Пират поднял верхнюю губу и зарычал,
как в злобе всегда делал его отец, дог Фараон. Но горно-
стай недаром слывет среди таежной твари за отчаянного
храбреца и нахала. Хоть бы глазом повел! Неторопливо,
хозяином зашел в палатку, зевнул, осмотрелся, затем
резко подбросил свое легонькое тельце на ящик с продук-
тами. Консервные банки с тушенкой прожорливый хищник
не тронул, хотя и мог прокусить жесть острейшими своими
зубами. Просто не понимал, что в них находится. Гор-
ностай принялся разрывать пакеты с «Домашним супом»,
в состав которого входили кусочки сушеного мяса. Верми-
шелью он брезговал, рассыпал ее в ящике и на брезенто-
вый пол палатки, пожирал только мясо.
Воришку горностая люди не раз заставали на месте
преступления. Возвращаясь с работы, они видели следы
разбоя, да и во время завтрака зверек мог внезапно по-
явиться у палатки, схватить из-под носа лакомый кусочек и
гибкой черной стрелою влететь в нору.
Не однажды геолог в сердцах хватал ружье, но спу-
стить курок не решался. Геологи, таежные бродяги, слитые
с природой воедино, только с виду страшноваты; на самом
же деле под штормовкой, пропахшей потом и дымом
костра, бьются у них добрые сердца. Убивать дичь только
для еды — вот закон, которому они следуют неукосни-
тельно.
Инстинкт подсказал Пирату, что зверек этот занимает-
ся нечистым делом. В палатке жили только борода-
чи — значит, хозяйничать здесь могли лишь они. И щенок
решил прогнать непрошеного гостя. Горностай между тем
принялся потрошить четвертый пакет с «Домашним су-
пом». Пират запрыгал вокруг ящика, звонко затявкал.
Зверек оставил трапезу. Круглые нахальные глазищи ост-
ро пронзили собаку. Взгляд был скорее недоуменный, не-
5 Повесть о белой медведице
113
жели злобный. Иди, мол, гуляй, со мною связываться не со-
ветую.
Пират подпрыгнул и попытался схватить наглеца зуба-
ми за хвост, чтобы стащить его с высокого ящика. Но про-
махнулся, только лязгнул молочными своими зубками.
Горностай по-кошачьи выгнул спину, фыркнул. Когда ще-
нок подпрыгнул опять, пытаясь стащить за хвост воришку,
маленький, но ловкий и опасный хищник сделал молние-
носный короткий выпад и полоснул зубами-иглами Пирата
по мочке носа. Боль пронзила нестерпимая! Именно за это
место вчера укусила щенка бурундучиха, когда отгоняла от
своей норы. Пират с визгом покатился по брезентовому по-
лу палатки, роняя на материю алые звездочки. Но в его
крови текла кровь Фараона, злобного сторожевого пса.
И она, эта кровь, сейчас проявилась. Пират, презрев боль,
принял боевую стойку. Но что такое?.. На .ящике не было
горностая. Щенок похлопал глазами, затем выбежал из па-
латки. Горностая и там не было. Щенок бросился было по
невидимому, запаховому, следу, но вскоре потерял его.
Ночью возле палатки пробегал заяц, просеменила мыш-
ка-полевка и прошел волк. Ненавистный запах врага сме-
шался с другими запахами.
А горностай, прихватив пакет с консервированным су-
пом, просто-напросто убежал в свою нору. В драку со щен-
ком он не вступал совсем не потому, что струсил, нет. Храб-
рости ему не занимать. Зверек был сыт. А биться с против-
ником его заставлял только голод. Но если бы и произошел
поединок, победителем бы наверняка стал бы он, горно-
стай. Убить неповоротливого, неуклюжего щенка, вцепив-
шись ему в глотку острейшими зубами, было для хищника
легким делом...
Вечером с профиля вернулись геофизики. Их встречал
заливистый лай.
'— А кое-кто думал, что ты удерешь...— одобрительно
говорил Константин, лаская щенка.— Обожди... откуда
у тебя на носу еще одна ранка? И совсем свежая, черт по-
бери!
В палатке геофизики увидели разорванные пакеты
с «Домашним супом», разбросанную повсюду вермишель и
сразу же догадались, чья это работа. Не в первый раз.
Зная отличные бойцовские качества горностая, Констан-
114
тин не на шутку встревожился. Он опасался за жизнь Пи-
рата. В тот же вечер геолог поймал горностая.
Это было несложным делом. Возле норы он установил
на подпорке, к которой привязал длинную леску, порожний
продуктовый ящик вверх дном. Под ящик положил потроха
убитой на профиле утки. Прожорливый горностай не за-
ставил себя долго ждать. Вылез из норы, безбоязненно за-
шел под ящик и принялся заглатывать еду. Константин,
спрятавшись за палаткой, дернул леску — подпорка упа-
ла, и фанерный ящик пленил зверька.
На следующий день, шагая по профилю, геолог отнес
горностая за двенадцать километров от стоянки отряда и
выпустил в тайгу. Больше зверек не появлялся возле па-
латки. Очевидно, он не нашел обратной дороги в нору, вы-
рыл себе новую. На это и рассчитывал Константин.
V
Недели через две, когда Пират окончательно освоился
на новом месте, привык к бородачам, полюбил преданной
и бескорыстной собачьей любовью своего хозяина, Кон-
стантин принялся за воспитание щенка. Когда-то у него
была собака, лайка по кличке Айна, названная им по имени
таежной реки, где в свое время геологу приходилось жить
и работать. Айну в начале сезона полугодовалым песцово-
белым щенком ему подарил старик якут, олений пастух, на
чум которого, шагая профилем, однажды набрел Кон-
стантин. Любопытный щенок сам вспрыгнул гостю на коле-
ни. «Хороший, отнако, сопака путет,— сказал старик,
услышав от геолога, что тот желал бы приобрести поро-
дистую лайку.— Мамка шипко умный, отец шипко умный.
Пери, пери». Когда Константин хотел рассчитаться, пас-
тух недовольным жестом отстранил деньги: «Сопака —
селовек. Селовека расьве мосно протавать? Стытно, стыт-
но. Сопаку тарить нато».
За полгода жизни в тайге Константин воспитал из щен-
ка чудесную промысловую лайку. Необходимые познания
в кинологии — науке о собаководстве — он приобрел не
столько из специальных книг, сколько из опыта таежных
жителей — якутов, эвенков, русских поселенцев, которые
115
не мыслили свое существование без собаки. Потом он при-
вез лайку в Москву. Соседи по коммунальной квартире, где
жил Константин с женою и маленькой дочкой, «заарта-
чились». Константин терпеливо втолковывал им, что лай-
ка — чистоплотнейшее существо, поаккуратней иного че-
ловека, что, по мнению многих ученых, собака создает
вокруг человека бактериальную защитную среду, которая
действует как предохранительная прививка, помогает вы-
работать иммунитет к ряду заболеваний. Никакие доводы
в пользу собаки в доме на соседей не действовали. И при-
шлось Константину подарить собаку своему другу, тоже
геологу, жившему в отдельной квартире.
Перед самым отлетом в экспедицию жена Константина,
женщина энергичная, мечтавшая вырваться из коммунал-
ки, нашла отличный вариант обмена. И Константин решил,
что в октябре, в конце сезона увезет Пирата в Москву.
К тому времени соседей у Реутских, слава богу, не будет.
Теперь он вспомнил все, связанное с воспитанием
щенка.
Во-первых, кормежка. Не перекармливать и не держать
щенка в черном теле — вот основная премудрость. Свеже-
го молока, овощей у геологов не было; молоко заменила
сгущенка, разболтанная в воде, овощи — олений ягель,
воистину целебная пища, полезная и для людей. Еда дава-
лась пять раз в день в строго определенное время. Из-за
этого геологу приходилось брать Пирата на профиль. Про-
бежать пятнадцать—двадцать километров за день еще
неокрепшему щенку было, конечно, не под силу; когда он
уставал, хозяин усаживал его в рюкзак за спиной; от рав-
номерной раскачки умаявшийся пес мгновенно засыпал.
И на профиле, и на стоянке отряда шло непрерывное
каждодневное обучение щенка.
Первым делом Константин выделил Пирату место. Но-
чи здесь, на Крайнем Севере, стояли сырые, ветреные, и
геолог беспокоился, как бы пес не простудился. Поэтому
место ему дали в палатке, в противоположном от «буржуй-
ки» углу. Высушенный мох и кусок оленьей шкуры служи-
ли лежанкой и подстилкой.
Главная команда, которую четко обязан усвоить ще-
нок,— «Место!». Константин усадил Пирата на оленью
шкуру и сказал мягко: «Место!» Едва тот попытался вско-
116
чить, хозяин повторил ласково, но более настойчиво:
«Место!» Лишь через несколько дней до Пирата дошло,
что от него требуют; но если он забывался и вскакивал,
Константин произносил команду строгим тоном. И щенок,
виновато виляя хвостом, послушно усаживался на мехо-
вую подстилку.
К своей звучной кличке Пират привык быстро. И когда
пес бежал на зов, хозяин непременно поощрял его ла-
комством.
Третье главное задание — выполнение команды «Ко
мне!». Это одно из самых трудных заданий для щенка.
Выполнит команду — хозяин обязательно приласкает его.
Наказывал же пса очень редко. Даже когда тот делал
в палатке лужи. Есть неумные люди, которые тыкают щен-
ка в лужи: смотри, мол, негодяй, что натворил. Это только
озлобляет пса. Ведь он как грудной младенец. Но если
нормальному человеку никогда не придет в голову наказы-
вать собственного ребенка, тыкая его носом в лужу, то
почему он часто именно так поступает с четвероногим мла-
денцем?
Другой немаловажной командой, «Фу!», Константин
никогда не злоупотреблял. Залезет ли Пират в спальник
и затеет там игру, лизнет ли в губы спящего человека —
все это оставалось безнаказанным. Ну и пусть забавляет-
ся! Геологи народ небрезгливый. Да и здоровой собакой
не надо брезговать. Обнюхал кусок колотого сахара возле
дымящейся кружки с чаем? Если хочешь, можешь и попро-
бовать. А вот вытаскивать из планшета карты аэрофото-
съемки, геофизические журналы и рвать их зубами нельзя:
«Фу!» Получай щелчок по носу, чтобы крепче запомнил.
Собираешься, прогнув спину, оставить «визитную кар-
точку» в собственной миске для еды? «Экая ты, брат,
свинья! Фу! Ну-ка поворачивайся. На тебе ремня!..»
Две команды — «Сидеть!» и «Лежать!» — Константин
отрабатывал одним и тем же способом. Заносил над го-
ловою Пирата лакомство, щенок задирал голову все даль-
ше и дальше, чтобы видеть пищу. Наступал момент,
когда пес садился; и в этот момент Константин подавал
команду «Сидеть!». И немедленно скармливал лакомство.
Прошло еще немного времени, и Пират выполнял команду
уже без лакомства.
117
Заставить Пирата ложиться было уже несложным де-
лом. Константин тянул руку с лакомством к земле, а дру-
гой рукой пригибал щенка. Едва брюхо касалось земли,
хозяин быстро выкрикивал: «Лежать!» — и скармливал
пищу. Вскоре после подобных упражнений Пират охотно
выполнял команду без лакомства.
Остальные команды: «Вперед!», «Барьер!», «Рядом!»,
«Домой!», «Апорт!» Пират инстинктом сторожевого пса
и охотничьей собаки усвоил буквально за минуты. Корот-
кую обструганную палку щенок приносил мгновенно и от-
давал хозяину без команды.
Под утро, едва забрезжил рассвет, Константина разбу-
дил лай Пирата за палаткой. Такое в последнее время час-
тенько случалось с щенком. В нем пробуждался охотни-
чий пес. Учует, к примеру, мышку-полевку, а поднимет
такой переполох, будто возле палатки появился грозный
медведь. «Фу, дурачок! Место!» — обычно приказывал
геолог, и щенок не сразу, но подчинялся.
Но сейчас команда не подействовала. Пират лаял злоб-
но, взахлеб. Потом лай резко оборвался. Константин поду-
мал, что щенок сейчас наконец вернется и уляжется на сво-
ем месте. Но тот не возвращался.
Обеспокоенный геолог быстро вылез из спальника, снял
с гвоздя, вбитого в стояк, карабин и вышел из палатки.
На каменистой косе реки, сузившейся к лету до разме-
ров ручья, неслышным шагом приближалась к Пирату
крупная рысь на длинных ногах и с коротким, как бы об-
рубленным, хвостом. На ржаво-коричневом меху четко
выделялись хаотично разбросанные черные пятна, на ушах
просматривались черные султанчики волос. Сейчас этот
беспощадный хищник в мгновение ока разорвет щенка
в клочья. Быстрее, быстрее! Константин щелкнул затво-
ром, вскинул карабин. На мушку попала аккуратная круп-
нолобая голова зверя. Он готов был спустить курок, но
в самый неподходящий момент голова щенка с пиратской
повязкой на глазу загородила цель. Константин чертых-
нулся, опустил оружие. То, что произошло дальше, ошело-
мило, потрясло его, знавшего тайгу и зверей не понаслыш-
ке и видевшего разные виды.
118
Беспощадная, не знавшая жалости рысь неторопливо
обнюхала Пирата, лизнула в морду. Пес не проявил ни ма-
лейшего признака испуга. Напротив, он подпрыгнул и в
ответ тоже лизнул зверя в нижнюю челюсть. Затем рысь
легла на мелких камнях косы. И Пират начал играть с нею
точно так же, как играл по утрам с только что проснувшим-
ся Константином: забирался на нее, она беззлобно сбрасы-
вала щенка, вновь карабкался на спину и опять оказывал-
ся на земле.
Константин подумал: да не мерещится ли ему все это?..
Вероятно, чтобы убедить себя в обратном, он поднял кара-
бин и выстрелил в воздух. Рысь рыжей короткой молнией
сорвалась с места, перемахнула через ручей и длинными
энергичными прыжками вклинилась в плотную стену
тайги.
Щенок бросился за нею.
— Ко мне, Пират! — властно приказал геолог.
Пес остановился и оглянулся на палатку. Потом по-
смотрел в чертолом тайги, туда, где исчезла его приемная
мать. Растерянно заскулил.
— Место! Место! Пират!
И собака неохотно, часто останавливаясь и огля-
дываясь, засеменила к палатке.
Разбуженные выстрелом, проснулись геологи, вышли
из палатки. Когда Константин рассказал им то, что увидел
на речной косе, они подумали: начальник решил разыг-
рать их.
— Ну и шуточки у тебя! Такие байки в тайге не прой-
дут. Прибереги их для столицы.
— Да я и сам себе не верю, братцы...
—. Дельный совет,- Костя: поцелуй крестик, скажи:
«Изыди, нечистая!» — и ложись спать.
— Коли б веровал, так и поступил бы...
Однажды вертолет перебросил отряд геофизиков на
очередную точку работ. Он перебрасывал геологов каждые
полторы-две недели. За это время они успевали пройти
запланированное число профилей на точке. Сначала Пи-
рат вертолета очень боялся. Он принимал его за громадное,
беспрерывно рычащее живое существо. Жался к ногам хо-
зяина, жалобно скулил. Тогда Константин брал щенка на
руки, подходил с ним к вертолету и гладил корпус машины:
119
он, мол, хороший, только очень шумный. И пес постепенно
перестал бояться вертолета.
Новая точка работ находилась неподалеку от единст-
венной в округе деревеньки, из которой, как полагал
Константин, орел украл Пирата. Геолога очень интересова-
ла родословная щенка. Откуда у него такой диковинный
окрас, приплюснутый, не лаячий лоб? Какой же породы
его пес?
Правда, жители деревни могли не поверить в то, каким
невероятным образом очутился щенок у геолога, иные
подумают — украл. За кражу собаки жители глухих север-
ных деревень до сих пор карают воров жестокой карой.
Для них испокон веку собака, без преувеличения,— член
семьи. Но Константин подумал об этом мельком, ибо со-
весть его была чиста.
И вот однажды, когда геофизический профиль прохо-
дил неподалеку от деревни, Константин сделал небольшой
крюк и заглянул в нее. По слободке шел неторопливо, вни-
мательно следил за поведением Пирата. Узнает родной
двор или нет? Но прошли избу на отшибе, а щенок так и не
бросился к знакомой калитке. «Забыл»,— решил геолог.
И ни одна лайка — а тут их было великое множество —
не проявила родственных чувств к Пирату.
Для жителей любой глухой деревеньки каждый приез-
жий словно праздник. Выглядывали со дворов, откровенно
рассматривали геолога. Лица все старые, посеченные мор-
щинами. Наконец подошел какой-то дед. Поинтересовался:
кто таков? Тут же любопытные вышли на слободку, окру-
жили Константина. Он объяснил, зачем в деревне, коротко
рассказал то, что знал о Пирате. Люди оглядывали ди-
ковинного окраса щенка, качали головами: нет, не нашен-
ская собака. И это здорово озадачило Константина. Бли-
жайший отсюда населенный пункт находился в ста пяти-
десяти километрах. Не мог же орел отмахать такой путь,
да еще с живым щенком в когтях! И вдруг кто-то обмол-
вился (это был хозяин Ласки), что ранней весною у него
пропала собака, «сука на сносях».
— Что, так и не нашли? — поинтересовался Кон-
стантин.
— Нашли,— махнул рукою тот.— Один скелет обгло-
данный. А лежал он у норы малой тигры.
120
«Малая тигра» — так называли местные жители рысь.
Это знал Константин.
— Малая тигра? — быстро переспросил он.
— Она самая...
В деревне жили опытные профессиональные охотники,
и Константин попросил их определить породу щенка.
Рассматривали, даже ощупывали Пирата долго, неспешно.
Сошлись на одном: в крови собаки течет половинная кровь
остроушки. Кто второй ее родитель, наверняка сказать
не могли. Предполагали ротвейлера, фокс-гаунда, эрдель-
терьера. Но в деревне отродясь не водились такие породы,
местные собаководы свои предположения строили умо-
зрительно, из книг по кинологии. От веку жили в деревне
одни промысловые лайки.
И здесь кто-то обмолвился, что зимою в деревню при-
езжал на короткое время сын старика Нефедова, и был
при нем дог размером с телка и что, мол, Пират смахивает
на того дога, особенно приплюснутой головой. Сказанное
как бы-повисло в воздухе. И лишь потом, когда Константин
подходил к стоянке отряда, он вспомнил коротенький этот
рассказ. Догадка так и пронзила хозяина Пирата. Но она
казалась невероятной, хотя Константин мог привести не
один подобный, самый невероятный пример из жизни
таежных зверей. Разве можно поверить в то, что случилось
в прошлом сезоне?.. К стоянке отряда тогда пришел соха-
тый. Трубным криком он вызвал людей из палатки. Вел
себя очень странно: отбегал на небольшое расстояние,
останавливался, глядя на людей, опять отбегал и вновь
останавливался. Как бы приглашал их следовать за ним.
Геологи опустили карабины, пошли за сохатым.
В версте от стоянки когда-то давным-давно старатели
били шурфы, добывали золото. Могучий зверь остановил-
ся возле одного из заброшенных шурфов. Когда люди при-
близились к провалу в земле, он отошел в сторону, но не
убегал. В глубокий шурф, оказывается, угодил годовалый
медвежонок, пестун. Он лежал на дне, свернувшись в клу-
бок,— видно, страшно ослабленный голодом. Сохатый
скрылся в тайге лишь тогда, когда увидел, что люди вы-
свободили медвежонка из плена...
Логическая закономерность фактов: появление дога
в деревне, скелет лайки возле норы «малой тигры», одно-
121
временная схожесть Пирата с догом и лайкой, очень стран-
ное поведение рыси при встрече с собакой — все это при-
вело Константина к заключению... рысь вскормила щенка!
Но утверждать такое наверняка геолог, разумеется, не мог.
VI
Бежали дни, недели. Миновала макушка лета, время
шло к осени, вернее, к предзимью: осени в этих суровых
краях не существует. Нынче жара — а завтра снег хлопь-
ями, ледок на окнах мари. Времена года здесь скорые на
перемену. Не за горами был конец сезона — октябрь,
отъезд в Москву.
Пират полюбил хозяина той преданной, всепоглощаю-
щей любовью, на какую способна только собака; соперни-
чать с ней здесь изредка может разве что человек. Видеть
хозяина, находиться рядом с ним, касаться его ног достав-
ляло Пирату величайшее наслаждение.
Вот Константин шагает профилем. Щенок снует не-
подалеку, то и дело оглядываясь на него. Геолог оста-
новился, устанавливает геофизический прибор на тре-
ножье; как вкопанная стоит и собака, ждет. Вот Констан-
тин в палатке. Отужинав, пьет крепчайшей заварки пли-
точный чай, с карандашом рассматривает карты аэрофото-
съемки, изучает новые маршруты. Щенок лежит на олень-
ей подстилке и неотрывно смотрит на него своими светло-
карими, красиво косящими глазами. Хозяин выходит за
чем-нибудь на улицу—Пират немедленно вскакивает
и следует за ним. А ночью, когда Константин засыпал, ще-
нок неслышно подбирался к его ногам, торчавшим в спаль-
нике, и ложился так, чтобы касаться головою ступней.
Лежать здесь было неудобно, не то что на мягкой оленьей
подстилке, да'и хозяин спал неспокойно, все сучил ногами,
ударяя ими по собачьей голове, но Пират не уходил на свое
место до утра. Едва Константин просыпался, собака тотчас
отбегала: хозяин требовал, чтобы в палатке она всегда
находилась на своем месте.
Обычно зверовая лайка, неплохо справляясь с обязан-
ностями сторожевого пса (не пустит постороннего во двор,
в меру злобна к незнакомому человеку), в отличие от
122
овчарки, например, не понимает, что надо защищать хозя-
ина. Даже если хозяина бьют, она не вступится за него.
Но в крови Пирата текла кровь дога, сторожевого пса, и
это совершенно меняло положение. Однажды Константин,
вернувшись с профиля, никак не мог стащить с правой ноги
сапог — видно, сбилась портянка. Один из геологов решил
помочь. Дернул за каблук раз, другой. Пират коротко про-
рычал, подняв верхнюю губу; прыжок, еще прыжок, и соба-
ка рванула мнимого врага за ногу. Но вовремя раздалась
команда «Фу!». Геолога спасла толстая резина болотного
сапога...
Дни бежали, и Пират вымахал с добрую лайку; даже
опытный охотник никогда бы не сказал, что ему нет еще
и полугода. Давно уже выпали молочные зубы и замени-
лись порядочно отросшими постоянными; давно почернела
розовая щенячья мочка носа. Шерсть стала длиннее, гуще,
и мех потемнел, принял устойчивый окрас, точь-в-точь, как
у красной лисы — лисы-огневки. Навсегда исчезла тупая
морда несмышленыша — отросли челюсти.
Обычно охотничью собаку начинают натаскивать
с восьми-девяти месяцев, иногда раньше (если уж очень
хороша родословная), с семи месяцев. Константин попро-
бовал заняться натаской сейчас и был поражен: собака все
схватывала на лету, понимала команды хозяина с полу-
слова. Выстрел не пугал Пирата, напротив, возбуждал
в нем большую охотничью страсть. Он прыгал вокруг чело-
века, с удовольствием тянул ноздрями резкий запах поро-
ха. А это главный признак хорошей охотничьей собаки.
...Раннее утро. В сырости собака лучше чует след. За
плечом у Константина не карабин, а двустволка, пояс стис-
нут патронташем, полным патронов с шестым и седьмым
номерами дроби. Охотник и собака идут вокруг озера.
Вдруг Пират бросается в прибрежные заросли. На чистую
воду с писком выплывает стайка утят.
— Фу, Пират!
Идут дальше. И когда от берега поспешно отходит еще
одна стайка утят, пес не обращает на нее внимания. Через
десять шагов из-под ног шумно взлетает кряква. Собака
ее не учуяла. Первый блин комом! Пират растерянно смот-
рит то на хозяина, то на удаляющуюся птицу. Константин
вскинул двустволку и ударил дуплетом. Утка сделала
123
«свечу» — маленькой ракетой взмыла ввысь и камнем упа-
ла в озеро.
— Подай!
Пес стремглав летит в озеро, плывет, вытянув морду
с черной пиратской повязкой на глазу. Константин замет-
но волнуется. Собака голодна — перед охотой ее кормить
не следует. Если с добычей уплывет на тот берег и начнет
пожирать ее — так поступают все дворняги, многие испор-
ченные городом легавые, а иногда и отличные с виду
лайки,— то можно смело поставить на Пирате крест...
Но нет! Ухватил зубами добычу, повернул обратно. Вышел
на берег, приблизился к хозяину и не бросил, а вежливо
и бережно опустил добычу к ногам. Затем стряхнул со шку-
ры воду, крупно задрожав всем телом. Глянул на хозяина:
все ли правильно сделал?
— Молодец, Пиратка! — похвалил Константин.— По-
нюхай, понюхай утю. Запомни запах. А теперь ищи. Ищи!
Пират метнулся и пошел, пошел вдоль берега, со
свистом тянул ноздрями воздух. Вдруг взвизгнул — зна-
чит, учуял, услышал дичь. Слух у собаки острейший, в со-
рок раз превышает человеческий.
И вот Константин на том месте, где Пират учуял дичь.
Невидимая утка сидит рядом, в зарослях. Охотник берет
ружье наизготовку.
— Вперед, Пират!
И собака торпедой летит в заросли. Почти одновремен-
но с броском из воды взмывает крупный, по-павлиньи
раскрашенный селезень. Гремит выстрел. Птица быстро
теряет высоту и падает посреди озера. Собака приносит
добычу охотнику.
— Ну, Пиратка, отдохни малость, заслужил...— Кон-
стантин говорит с собакой, как с человеком, и ему иногда
кажется невероятное: пес понимает смысл слов.— Хватит
ребятам двух утей. На обратном пути еще боровую бы
добыть. Косача, например. Он больше на ягоды налегает,
и мясо его так хорошо ягодками пахнет. А поесть тебе пока
не дам, уж не обессудь... Обожди, ты куда?.. А, на взлобок,
на обдув, в низине мошка лютует. Ну и умник же ты у меня!
Роса еще не сошла. Огненная спина Пирата мелькает
в цепких зарослях голубики. И как давеча, учуяв селезня,
пес взвизгнул, так и сейчас подал голос. Константин
124

щелкнул предохранителем. Стволы направлены по гори-
зонтали. «Ко-ко-ко...» — кокотание тетерки слышит уже и
человек. Птенцы ее подросли в это время года, вполне мо-
гут обходиться без родительницы. Бросок! Светло-корич-
невая «артистка» взлетает из-под носа Пирата. А раз есть
«артистка», то обязательно начнется «концерт». И точно.
Тетерка летит низко, заваливается на крыло, изображая
из себя подранка; Пират прыгает, изловчившись, выхва-
тывает из хвоста пестрое перо. Почему тянет с выстрелом
Константин? Да ему как нож по сердцу весь этот «кон-
церт». Ведь тетерка кокотанием своим нарочно дала об-
наружить себя. И теперь изображает подранка тоже на-
рочно. Она уводит охотника и собаку от выводка, который
где-то здесь, притаился в зарослях и кочках. Ценою своей
жизни мать спасает собственных детей. Садится на дерево,
вплотную подпускает собаку и взлетает. Это повторяется
много раз. Пират беснуется, лает.
— Ко мне, Пират! — вдруг раздается команда.
Собака с неохотой подбегает к хозяину. «В чем дело?
Почему не стрелял?» — как бы спрашивают ее умные гла-
за. Оглаживая пса и тем самым успокаивая его, Констан-
тин объясняет:
— Пусть кокоша живет. Видел, как она от выводка-то
уводила?.. То-то. Не каждая мать на такое пойдет. Рука,
понимаешь ли, не поднялась...
Самое удивительное было то, что кровь сторожевого
пса Фараона, струившаяся в жилах Пирата, ничуть не по-
мешала ему унаследовать от Ласки, превосходно натаскан-
ной промысловой лайки, все лучшие качества своей ма-
тери.
...Утром Константин получил письмо. Писала жена.
Она была в отчаянии. Обмен на однокомнатную квартиру,
о которой она так мечтала, расстроился. Семью Реутских
не смогут прописать на новом месте жительства: слишком
мала площадь. И для Константина эта новость была уда-
ром. Потому что от Пирата придётся избавляться.
Да как же с ним расставаться-то?..
В своей нелегкой работе геолог не обходится без травм.
То, по-бараньи прыгая с камня на камень, не рассчитает
прыжка, растянется на каменистой косе ручья, в кровь
126
сбив колени. То, пробиваясь в чертоломе, в клочья изорвет
штормовку и сучья непременно повредят нежную челове-
ческую кожу. А каждая пустяковая царапина в летнюю
пору на Крайнем Севере долго не заживает, гноится по
два месяца. Таков здесь климат. Излишняя сырость всему
виною. Возбудители нагноения, говоря языком врачей,
чувствуют себя в таких условиях замечательно и размно-
жаются с угрожающей быстротой. Нарыв то там, то тут.
Медицина далеко, а мужик есть мужик, в подобных слу-
чаях на авось надеется. Авось пройдет; поболит да пере-
станет.
Однажды Константин переходил быструю реку. Мощ-
ный поток сбил его с ног, протащил по камням. Нечаянное
купание не обошлось бесследно: от колена до бедра зияла
довольно глубокая рана. Пришлось оставить работу. Пока
добирался до стоянки, кровь хлюпала в сапоге. Приуныл
начальник отряда: как же теперь на профиль идти? И при-
помнил он, что у некоторых северных народностей есть
веками проверенный надежный способ лечения ран: дают
ее полизать собаке. Пират сразу понял, что от него хо-
тят. И буквально на следующий день рана затянулась су-
хой корочкой! Правда, такой способ врачевания, несмот-
ря на превосходный результат, кое-кого в отряде поко-
робил.
...Константин должен был лететь с отчетом в штаб
экспедиции, базирующийся в поселке Урема, в ста пятиде-
сяти километрах от отряда. Туда приехал проверяющий —
главный геофизик аэрогеологического треста. Брать с
собою Пирата Константин не решился. Поселок был боль-
шой, с аэродромом, своеобразный «проходной двор» для
бесчисленных экспедиций. Пирата могли принять за без-
домного пса и увезти в другую экспедицию. Потом ищи
ветра в поле. Тем более, что собаку, конечно, не впустят
в Дом для приезжих, и держать ее придется на улице.
«МИ-4» прилетел за начальником отряда рано утром,
когда геофизики еще не ушли на профиль. Когда лопасти
винта замерли, Константин направился к раскрытой вер-
толетной дверце. Пират увязался за хозяином. Он думал,
что все летят на очередную точку работ.
— Место, Пиратка! Место! — приказал Константин.
Пес зашел в палатку, однако не лег на оленью подстил-
127
ку, воровато выглядывал оттуда. Когда хозяин поднялся
в багажное отделение и захлопнул дверцу, Пират нарушил
приказ: вылетел из палатки, заметался возле машины,
громко залаял. Но вислые лопасти «МИ-4» уже враща-
лись. Мощным потоком воздуха собаку сносило в сторону,
но она яростно сопротивлялась этой силе и бросалась на
корпус машины, оставляя на мягком дюрале следы своих
клыков. Вертолет поднялся метра на полтора и, как всегда,
прежде чем набрать высоту, завис, наклонившись пилот-
ской кабиной. Прыжок! Пират по-обезьяньи повис, вцепив-
шись когтями передних лап в резину толстого колеса.
Геофизики закричали, замахали руками, но пилоты
за грохотом двигателя, режущим свистом винта не слыша-
ли криков, поэтому не обратили внимания на отчаянные
жесты людей. И колес из кабины им не было видно. Верто-
лет косо начал набирать высоту. Собака раскачивалась
в воздухе маятником. Когда машина заложила крутой
вираж, ложась на курс, Пират отделился от колеса, пере-
ворачиваясь в воздухе, стремительно полетел вниз.
Геофизики замерли. Подобный полет мог окончиться
одним — смертью. Такая высота! Теперь не спасет даже
мягкая перина мари...
На той стороне обмелевшей летом реки в тайге пружи-
нисто качнулась верхушка высокого кедрача...
Люди побежали туда.
— Такая собака пропала!
— Костя не переживет...
Лазали по трясине, долго искали Пирата. Кто-то выска-
зал предположение: собака угодила в окно мари, с ходу
ушла в вонючую жижу. Это было самое вероятное. Пре-
кратили поиск. Стояли, молчали. И вдруг раздалось слабое
поскуливание.
— Пират! Пиратка! Мы здесь!..
Собака взлаяла и опять заскулила. Звуки неслись отку-
да-то сверху. Наконец люди увидели пса. Он застрял вы-
соко над землею в густой кроне векового кедрача. Верхуш-
ка дерева была обломлена и тоже повисла на ветвях.
Самый ловкий из геофизиков вскарабкался на дерево
и спустился, одной рукой прижимая к груди окровавлен-
ного Пирата. Порезов на теле собаки было множество,
и губа порвана о сук,.и левое ухо безжизненно свисло на
128
лоб, как разрезанная ножницами тряпица. Но обошлось,
слава богу, без серьезных ран.
Три дня Пират пролежал в палатке, усердно работая
языком. Люди ухаживали за ним, как за больным ребен-
ком. Затем начал выходить наружу. Ляжет неподалеку
и смотрит, смотрит больными глазами в небо. И вздыхает
по-человечьи. Но ошибался тот, кто думал, что тяжко было
псу от страданий физических...
На пятый день к вечеру пес вдруг заволновался. Начал
метаться, прыгать, лаять... Геофизики встревожились: не-
ужели бешенство?
Все прояснилось через четверть часа, когда в воздухе
раздалось нарастающее тарахтение вертолета. Просто
работу двигателя собака услышала гораздо раньше людей.
И когда Константин вышел из багажного отделения,
Пират мертвой хваткой вцепился в штанину хозяина и по-
тащил его прочь от вертолета. Разжал челюсти, успокоил-
ся лишь тогда, когда «стрекоза» взлетела, нырнула за
лобастый голец.
Константин, узнав о «цирковом трюке» своей собаки,
дрожащими руками ощупал ее с головы до ног. Потом
отошел в сторону, часто заморгал, пряча от товарищей
повлажневшие глаза.
Да как же с Пиратом расставаться-то?
Профиль был длинный, одиннадцатикилометровый, и
лежал через горы. Константин и записатор изрядно уста-
ли. Перед обратной дорогой развели костерок, взбодрили
себя крепчайшим чаем. Пират куда-то исчез. Видно, увлек-
ся погоней за каким-то зверем. Но Константин знал на-
верняка, что дорогой пес нагонит его, отыщет по запахо-
вому следу.
Не было собаки довольно долго. Вернулась, когда
геофизики уже шагали обратным профилем. С ходу вце-
пилась в бахилину хозяина, потянула его назад, откуда
прибежала. И такому поведению было объяснение: пес
обнаружил крупного зверя.
— Да пойми ж ты, Пиратка, что мы здесь занимаемся
не только охотой! — сказал Константин.— Мишку иль
сохатого поднял? Пусть живут. Все имеют такое право —
129
жить. Человек, зверь... Ну, угомонись. Хватит, тебе сказа-
но! Фу!
Пират пристально смотрел на хозяина и мотал головою,
как бы не соглашаясь с его доводами; челюсти по-преж-
нему сжимали болотный сапог.
— Кому сказал?! — рассердился геолог.— Бахилину
порвешь! Фу! — И, нагнувшись, шлепнул его ладонью
по мясистому заду.
Только теперь пес разжал челюсти. Взвыл от досады:
его не поняли. Недолго раздумывал, нагнув голову и креп-
ко упершись ногами в землю. Затем с лаем помчался в ту
сторону, откуда прибежал.
— Пират, ко мне!
Но собака даже не приостановилась.
Не возвращался Пират долго, и Константин забеспо-
коился. Он выстрелил в воздух из карабина. Звук выстре-
ла всегда действовал на собаку как зов. Но нет, выстрел-
клич не вернул ее.
Прилегли на мху. Усталый и оттого раздраженный Кон-
стантин решил задать своему питомцу хорошую трепку
за ослушание.
Но вот среди кустов и кочек замелькала красная лисья
спина и хвост трубой. В зубах Пират держал что-то темно-
коричневое, с длинным ремешком. Он бросил свою добычу
к ногам хозяина.
Это был испачканный грязью геологический планшет.
Константин и записатор тревожно переглянулись. Кон-
стантин извлек из планшета толстую геологическую за-
писную книжку. Карандашные записи, какие обычно де-
лает геолог-поисковик в маршруте: описание образцов,
характеристика рельефа местности. Последняя запись
была трехнедельной давности. В планшете еще лежали:
фотография смеющейся молодой женщины с ребенком
на руках, конверт с письмом на имя Караулова Сергея
Георгиевича. Адрес получателя — экспедиция номер три-
дцать четыре Гидропроекта, партия номер четыре. Кон-
стантин знал, что штаб этой экспедиции базировался, как
и штаб аэрофотосъемщиков, в поселке Урема. Но гидро-
проектовские партии работали значительно севернее, в
совершенно безлюдной местности, этак за полтысячи верст.
Геофизики прервали работу, поспешили за собакой.
130
Пират поминутно останавливался и взвизгивал от нетер-
пения, как бы приглашая людей идти быстрее. Штормовки
взмокли — хоть выжимай. Три, четыре ли километра оста-
лись позади, Константин не знал. Но вот пес замер на
мшистой площадке под голубовато-дымчатой пихтой.
Там лежал человек: рослый, страшно худой — кожа
да кости — мужчина. Одежда на нем была порвана в
клочья, и только приглядевшись, можно было догадаться,
что одет он в геологическую гимнастерку из диагонали
с оторванным капюшоном, такие же брюки и полубахилы
с отрезанным верхом. На поясе, с левого боку, в кожаном
чехле висел кинжал с наборной янтарной ручкой. Все тело
человека было в ссадинах, ушибах, кровоточащих поре-
зах. Лицо, заросшее смоляной курчавой бородою, так
распухло от укусов мошки, что сразу и не поймешь, что
это человеческое лицо.
В нелегкой службе геолога случается всякое...
Пульс человека не прощупывался. Константин приль-
нул ухом к левой половине груди и облегченно вздох-
нул, ощутив слабые неровные толчки сердца.
Решили так: Константин идет к стоянке, вызывает по
рации санрейсом вертолет, затем с маршруткой (одно-
местная палатка) и спальником возвращается обратно.
Записатор в это время дежурит возле человека. Нести
к стоянке отряда его, конечно, не следует, разумнее захва-
тить вертолетом прямо отсюда.
К девяти вечера Константин добрался до отряда. В это
время ежедневно была связь со штабом экспедиции.
Он сообщил о случившемся. Радист прервал связь
на полчаса. Через полчаса с Константином разговаривал
начальник экспедиции Гидропроекта. Голос в микрофоне
звучал взволнованно. Три недели назад, сказал он, в одной
из партий экспедиции ушел в маршрут и пропал старший
геолог экспедиции Караулов Сергей Георгиевич. Поиски
с воздуха и наземными средствами не дали результатов.
Константин спешил, поэтому ответил коротко:
— Сергей найден. Жив. Организуйте санрейс, ждем
вас утром. Наше местонахождение обозначим тройным
костром в форме треугольника.
Геолог так и не пришел в себя до утра. Всю ночь он
прометался в спальнике, бредил, вскрикивал. Успокоился
131
лишь тогда, когда прилетевший доктор впрыснул ему
морфий.
...Только через две недели Константину пришла в го-
лову идея: подарить своего пса Сергею Караулову. Тот
наверняка должен принять его с радостью. На связи со
штабом экспедиции Константин попросил радиста на-
вестить Сергея в поселковой больнице, подробно рас-
сказать, как его спасли, и узнать, примет ли он в подарок
собаку, которой обязан жизнью?
Но с подарком коллеге Константин немного опоздал.
Сергея Караулова днем раньше выписали из поселковой
больницы и отправили долечиваться в крымский сана-
торий.
VII
Пират рванулся из палатки, зашелся в злобном лае.
Константин схватил карабин, выскочил следом. У плотной
таежной стены стоял олень, рогатый бык. Геолога на
мгновение смутило то, что дикий северный олень, чрез-
вычайно осторожное животное, так близко подошел к
стоянке и сейчас не очень-то испугался человека и соба-
ки. Побежал не стремглав, а как бы нехотя. Но раздумы-
вать было некогда. У геофизиков были лицензии на от-
стрел оленей — доставка продуктов сюда обходится очень
дорого,— и как раз мясо в отряде кончилось. Прогремел
выстрел. Бегущий олень вздыбился и всем телом рухнул
на землю.
А дальше стало происходить что-то непонятное... Из
тайги появился второй олень... третий... десятый... два-
дцатый... На одном из животных сидел человек с лунооб-
разным лицом, за плечами у него висел ранец из оленьего
меха и торчал короткий ствол армейского карабина.
— Ай-яй, насяльник, сасем совхоснохо олешка саху-
пил?! — хлопнув себя по ляжкам, с досадой и раздраже-
нием сказал человек и, несмотря на почтенный возраст, с
необыкновенным проворством соскочил на землю и криво-
ного побежал к неподвижно лежавшему животному. Затем
понуро опустил голову — олень был убит наповал. И опять
хлопнул себя темными ладонями по ляжкам: — Ай-яй, как
я теперь отситываться путу?..
132
Константин так и сел на мох. Господи, срам-то какой!
Принял домашнего оленя за дикого! И ладно бы принял —
подстрелил! Теперь оплошность геолога анекдотом пойдет
гулять по всему Крайнему Северу! Прославился, нечего
сказать!
Причитая, человек подошел к геологу. Был он малень-
кий, сухонький; узкие глаза-щелочки, приплюснутый нос,
безгубый рот находились как бы в одной плоскости, словно
нарисованные на диске. На темном, цвета печеного яблока
лице, испещренном мелкой сеткой морщин, резко выде-
лялись редкие белые усы и жиденькая бородка клиныш-
ком. Одет в летнюю одежду пастуха: небольшие, ниже
колен, торбаса из камуса, кухлянка с коротко острижен-
ным мехом внутрь и оленьи штаны; лоб стягивала белая
повязка. За расстегнутым воротом кухлянки виднелось
голое тело, рубашки не было.
— Сорок семь олешек ис тапуна на сапой вету. Теперь
стало сорок шесть,— сокрушенно говорил между тем
пастух.— Тирехтор, стнако, сертитый шипко путет...
Директору можно было соврать очень правдоподобно.
Например, сказать, что одного оленя по дороге загубила
рысь. Но Константин знал наверняка, что это не пришло
в голову незнакомца. Ржавчина лжи — «достояние» ци-
вилизованных европейцев — не смогла разъесть роднико-
вой чистоты души этих чудесных и по-детски наивных
людей — оленьих пастухов.
— Проходи, отец, в палатку, гостем будешь,— вино-
вато пробормотал Константин.
— Спасипа,— ответил тот и добавил, вероятно думая
об убитом олене: — Латно, как-нипуть распласюсь с ти
рехтором...
Самое удивительное было то, что пастух целиком и пол-
ностью брал вину за смерть оленя на себя и даже соби-
рался выплачивать из своего кармана. Однако и такому
поведению имелось объяснение. Веками грабили, обма-
нывали, спаивали северные народности русские купчишки,
из поколения в поколение у чукчей, якутов, эвенков пере-
ходили рассказы о чудовищных этих людях. Не выветри-
лась, не стерлась худая память о них за десятилетия. Да и
в наше время изредка отыщется американского пошиба
«бизнесмен», который за ящик водки скупит в глухомани
133
столько ценных шкурок, что на «материке» приобретет
за них «Жигули»...
Прежде чем зайти в палатку, старик мелкими шажками
кривых ног направился к обширной поляне, по которой
разбрелись олени, кормясь белесым ягелем. Там он снял
с плеча маут — кожаный аркан для ловли оленей и ловко
метнул его. Маут со свистом вспорол воздух и поймал
«удавкой» рога рослого быка. Олень заметался и задер-
гал головой, но пастух короткими сноровистыми рывками
заставил подойти животное. Затем пригнул за рога
голову к земле, и олень успокоился. Старик привязал его
к дереву.
— Вожак на привяси — олешки талеко не уйтут,—
объяснил он Константину.
Только теперь человек назвал себя. Звали его Чейвы-
ном, родом он был из Уремы (там размещалась централь-
ная усадьба крупного оленеводческого совхоза), а по
национальности чукча. Вообще-то чукчи живут выше, если
смотреть по карте, в тундре, ближе к Ледовитому океану,
но изредка встречаются чукчи, в свое время по какой-либо
причине откочевавшие на юг огромнейшей территории
Крайнего Севера. Чейвын работал бригадиром.
Зашли в палатку. Сначала старик скинул олений ранец,
снял карабин, затем рывком сдернул длинную кухлянку.
В ярангах чукчи раздеваются до пояса, в том числе и
женщины. На шее у него висело длинное и тяжелое оже-
релье из медвежьих клыков — добрая сотня, верно. Зна-
чит, столько медведей добыл обладатель этого украшения.
На запястьях рук — кожаные браслеты-патронташи, из
каждого гнезда выглядывала острая карабинная пуля.
Но не экзотическое ожерелье аборигена удивило Констан-
тина. Поразило тело Чейвына, бронзовое и мускулистое,
как у юноши. Оно никак не вязалось с морщинами лица,
седой бородкой и седыми усами; голова старика на таком
теле казалась совершенно нелепой, чужой.
Константин заварил не плиточный чай, а смесь индий-
ского, цейлонского и краснодарского, которую заваривал
лишь для добрых гостей. Чай для северянина всегда же-
ланный напиток, а такая божественная смесь желанна
вдвойне, потому что в здешних поселковых магазинах
продают только плиточный чай.
134
Старик понюхал ароматный парок, исходивший от
кружки, и вкусно зачмокал губами, а когда сделал малень-
кий глоток, даже воскликнул:
— Ай-яй-яй!..
— Возьми, отец. Пей на здоровье.— Константин про-
тянул пастуху довольно увесистый еще мешочек с драго-
ценной смесью. Тот испуганно замахал руками, закрутил
головою, отказываясь от такого подарка. Константин
почти насильно сунул ему мешочек: — Я в октябре в
Москву еду. Там вволю напьюсь. Не возьмешь — обижусь.
— Спасипа, спасипа...
Чейвын закурил длинную прямую трубку с маленьким
чубуком. Затяжка — глоток ароматного чая, снова затяж-
ка и опять глоток.
Константин достал из рюкзака бутылку питьевого
спирта. В геологических партиях царит строгий сухой за-
кон, и спирт в отряде использовали только как лекарство
от простуды. Чейвын выпил четверть кружки, поблагода-
рил, затем перевернул кружку вверх дном: хватит. Кон-
стантину это понравилось.
Геолог вырвал из тетрадки листок, что-то быстро на-
писал на нем. Затем передал листок Чейвыну и сказал:
— Ваш совхоз поставляет нашей экспедиции продук-
ты, в том числе и оленину. Я написал директору, что по
недоразумению убил твоего олешка и прошу тушу спи-
сать за счет последующих поставок экспедиции. Ты уж
прости. Так нелепо получилось.
Чейвын посмотрел на Константина и сказал:
— Ты сесный таньга.— И это было высшей похвалой
для русского в устах чукчи.
Чейвын курил и молчал. Чукчи не любят поддерживать
беседу вынужденным пустым разговором. Они умеют го-
ворить молча. Потом он сказал:
— Стам олешков — в отпуск на месяс поету. К внуку,
в Анатырь. Внук па-альшой там селовек.
— Исполкомовское начальство? — предположил Кон-
стантин.
Пастух этак небрежно махнул рукою: бери, мол, выше.
И ответил со значением:
— Супы лесит. Хоросо лесит.
Выше всякого начальника ставил пастух человека кон-
135
кретной специальности, мастера своего дела: плотника,
стоматолога, охотника.
В палатку, вдоволь налаявшись на оленей и даже уку-
сив вожака за ногу, прибежал Пират. Он был в полном
недоумении: почему хозяин убил одного оленя, а когда
появилось целое стадо, прекратил охоту?
— Место, Пиратка! — приказал Константин.
Пес послушно отправился в угол палатки, на ходу
обнюхал Чейвына. Вообще-то к посторонним он был на-
строен воинственно, недоверчиво-злобно — в его крови
текла кровь свирепого Фараона — и однажды даже порвал
штанину прилетевшего в отряд главного геолога экспе-
диции. Но к чукче он почему-то сразу проникся симпа-
тией.
— Хороший пес. Ему только полгода, а все понимает
с полуслова. И охотится как взрослый,— неожиданно для
себя похвалил геолог.
Чейвын с некоторым сомнением посмотрел на Констан-
тина, затем отстегнул патронташ-браслет и швырнул его
за полог:
— Принеси, сопака!
Пират сорвался с места и принес патронташ-браслет
не пастуху, а своему хозяину.
Потом чукча извлек из ранца маленькую лепешку и
протянул ее псу. Пират не проявил ни малейшего интереса
к еде, даже зевнул.
— Возьми, возьми,— разрешил хозяин.
Пират мгновенно выхватил из руки лепешку и про-
глотил.
— Умный сопака,— заключил Чейвын.
«А если?..— подумал Константин.— Вот у кого Пират
будет в надежных руках!»
— Возьми моего пса, отец,— сказал он.— Бери, не
пожалеешь.
Чукча осуждающе глянул на геолога. Две вещи нельзя
передавать в чужие руки: собственное ружье и приручен-
ную собаку. Дарить можно щенка-несмышленыша, но не
прирученную и подросшую собаку.
Чтобы развеять сомнения пастуха, Константин объяс-
нил, почему не может оставить Пирата себе, рассказал,
как относятся к собакам соседи по квартире.
136

— Тот, кто не люпит сопак, не люпит и лютей,— ска-
зал Чейвын.
Мысль чукчи показалась Константину мудрой.
...Пастух принял подарок. Условились так. Пока Пират
побудет с хозяином. Чукча слетает на месяц в отпуск к
внуку, вернется домой в Урему. К тому времени закон-
чатся полевые работы, и Константин тоже прилетит в по-
селок. Там он и передаст ему Пирата.
В середине сентября снег уже прочно лег на землю.
Стояли легкие морозы. Купалось в яркой голубизне белое
зимнее солнце. Невесомая снежная пыль разноцветными
блестками кружилась в прозрачном воздухе. Все помоло-
дело вокруг в сверкающих снегуркиных нарядах: старые,
замшелые деревья, древние валуны, морщинистые скалы.
Сезон охоты на пушного зверя еще не начался, рано-
вато, но Константин решил натаскать Пирата, чтобы по-
дарить Чейвыну уже «готовую» охотничью собаку.
...— Ищи, Пират!
Хозяин не показывает след. Пират бежит широкими
кругами, жадно нюхает воздух, чутко вскидывает острые
ушки. Под снегом прошелестела жухлыми листьями мыш-
ка-полевка, но собака не обратила на нее внимания. По-
левка никогда не интересовала хозяина. С ветки кустар-
ника порхнула цветастая птаха. Пусть себе летит.
Но чу! Пират вдруг задрал голову, замер. Ему послы-
шался слабый звук. Будто кто-то скреб коготками по коре
дерева. «Белка»,— решил Константин. Но где же сама
хозяйка?.. Может, ищет одну из своих бесчисленных кла-
довых, в которой лежат сушеные грибы, насекомые, семе-
на деревьев? Пират тянет ноздрями морозный воздух,
чует пахучую струйку, исходящую от зверька, и начинает
звонко лаять, подзывать хозяина. Подбегает Константин.
Человек и собака осматривают сук за суком, но ничего не
замечают. Тогда Константин стучит палкой по стволу
дерева. Раздается цоканье. Северная белка темна шубкой,
так ей сподручнее маскироваться. Ах, как зверьку хочется
жить! Движения его порывисты, вертки, цоканье прямо-
таки паническое. И Константин опускает «тозовку». Лет
десять назад он не знал подобной жалости...
138
— Ладно, Пиратка, успокойся, не дрожи. День-то
какой, все так и искрится. Нельзя осквернять такой день
убийством, никак нельзя...
...На снегу тянется след. Он то и дело пропадает возле
деревьев. След свежий, собака изредка нюхает его и взлаи-
вает от возбуждения. Константин бегом еле успевает за
Пиратом. Вдруг пес резко останавливается. На снегу
гроздьями переспелой рябины цветут кровавые пятна.
Возле дерева распластался краснобровый глухарь. У пти-
цы съедена только грудка. Тушка глухаря еще теплая.
Константин стучит палкой по стволам деревьев, вниматель-
но осматривает кроны. Есть! Стряхнув на землю искря-
щийся ком снега, с ветки срывается притаившаяся куни-
ца. Она стремительно прыгает с ветки на ветку, далеко
подбрасывает свое гибкое тело с пушистым хвостом. Рез-
кое желтое пятно на горле и груди зверька суживается
возле передних лап. По кровожадности с ней сравнится
разве что волк. Дичь она убивает не только ради еды —
ради убийства. Прикончит жертву, напьется кровушки,
выест самое вкусное, а остальное бросит. Сущий вампир!
А случается, что даже не притронется к добыче.
Кровожадный хищник вполне заслужил пулю, и Кон-
стантин, щелкнув затвором, начал преследование.
VIII В
В начале октября закончились полевые работы, и без-
отказный трудяга «МИ-4», незаменимый воздушный1 извоз-
чик геологов, перебросил отряд в Урему. Через несколько
дней аэрогеологическая экспедиция (шесть партий, три-
дцать четыре отряда) спецрейсами должна была лететь
домой, в Москву.
В первый же день приезда Константин с Пиратом
разыскал дом, где жил бригадир оленеводов Чейвын.
Дом — рубленая русская изба — был большой, свет-
лый. Константин вошел в незапертую калитку. Во дворе
стояла яранга. Чумы или яранги стояли и в других дворах.
Геолог постучал в дверь. Никто не ответил. Он вошел
в избу.
Горница была убрана богатыми коврами. Мебель —
139
не примитивная самоделка, а полированный заморский
гарнитур. Все как в комфортабельной городской квартире.
Здесь же стояли почему-то два телевизора и три радио-
приемника.
Позади скрипнула дверь. Константин оглянулся. На
пороге стоял Чейвын.
— Мать сесная! Костька-хеолох! Трастуй!..— хлопнув
себя по ляжкам, радостно сказал пастух.
— Здорово, отец! — ответил Константин и обнял ста-
рика.
Чейвын уткнулся коричневым лунообразным лицом
геологу в живот, потому что Константин был ровно в два
раза выше чукчи.
— Пойтем в том, большим хостем путешь.— И с этими
словами пастух вышел из избы.
Константин растерянно посмотрел на дверь, за кото-
рой исчез хозяин. Куда он ушел?.. И лишь теперь припом-
нил, что старые пастухи по вековой стойбищенской при-
вычке продолжают жить в ярангах и в поселках, несмотря
на то что каждой семье совхоз выстроил избу. Зарплата
у пастухов оленей раз в десять превышает оклад инженера.
Куда девать деньги? Вот и обставляют горницу, в которой
не живут, шикарной мебелью, полдюжиной телевизоров,
радиоприемников, украшают коврами.
Они прошли в ярангу. На оленьих шкурах в стороне
от дымящегося камелька сидела старуха с длинными серы-
ми волосами, с погасшей трубкой в зубах. Поверх кухлян-
ки, расшитой ярким национальным орнаментом, на шее
висели два ожерелья: одно из серебряных старинных мо-
нет, другое ширпотребовское, из плексигласа; в правом
ухе болталось большое серебряное кольцо. Старуха наби-
вала патроны. Константин наметанным охотничьим гла-
зом сразу подметил, что дробь и порох она засыпала в
папковые гильзы «на глазок».
— Сена,— представил старуху Чейвын.— Хотов тва-
тсать насат лусей охотнисей пыла. Сесяс стара стала, у
камелька ситит.
— Трастуй,— приветливо сказала старуха, не выни-
мая трубки из морщинистого рта.
После сытного угощения — вкуснейших национальных
лепешек, вкусно приготовленного оленьего мяса — Кон-
140
стантин заспешил к товарищам. Чейвын никак не хотел
его отпускать, оставлял ночевать. Но геолог не мог до-
пустить, чтобы его отряд ночевал в экспедиционной «го-
стинице» — на нарах в большой круглой палатке, а он в
тепле, со всеми удобствами. Старик, очевидно, понял то,
что тревожило гостя, и предложил привести в избу всех
«хеолохов». Через полчаса отряд геофизиков в полном
составе ввалился в пустующую избу Чейвына. Кто устро-
ился на тахте, кто на кровати, а кто на полу, на оленьих
шкурах, принесенных из яранги. И впервые за полгода
геологи всласть отоспались в тепле. Даже странным каза-
лось, что не надо было просыпаться ночью и подкармли-
вать дровами «буржуйку». В гостях у пастуха отряд провел
оставшиеся три дня до отъезда.
Пират привык с геологами перелетать с места на место.
Что поделать, уж такие непоседливые эти двуногие суще-
ства! И последний перелет в поселок он сначала расценил
как очередную привычную необходимость. Но постепенно
сомнение закралось в голову пса... Отчего это хозяин пере-
стал давать ему пищу, ходит такой грустный и взгляд у не-
го, как у нашкодившей собаки? Зачем старик с лунообраз-
ным лицом и глазами-щелочками, от которого пахнет
оленем, стал кормить его, трепать по загривку, отдавать
команды — словом, вести себя хозяином? Что-то здесь
не так... И Пират на заботу пастуха отвечал не привя-
занностью, а злобным рычанием, отказывался принимать
из его рук пищу. И ни на минуту не оставлял хозяина.
Однажды утром геологи вышли с рюкзаками во двор,
пожали руки старику и старухе. Хозяин сделал то же самое
и даже прижал старика к груди. Затем подошел к Пирату,
накинул на его шею пахнущий чужой собакой ошейник
с толстым кожаным поводком. Привязал поводок к стояку
крыльца, присел на ступеньку.
— Вот, брат... Пришла пора расставаться...
И все отводил виноватые глаза. А Пират, наоборот,
старался заглянуть в глаза хозяина. «Что с тобой?»—
как бы спрашивал взгляд пса.
— Ты уж прости меня, подлеца, а?..
Сказав это, хозяин прижал к своему лицу собачью
морду. Потом поднялся, рывком закинул за плечо рюкзак
и пошел. И ни разу не оглянулся.
141
Пират некоторое время лежал возле крыльца, терпели-
во поджидал своего хозяина. Но тот не возвращался.
Тогда пес начал рваться на поводке, рычать и лаять.
Из яранги вышел старик. В руках у него была миска
с кусочками оленьего мяса.
— Покусай, сопака,— сказал он и протянул Пирату
миску.
Пес в прыжке выбил головой миску из рук пастуха —
кусочки мяса разлетелись в разные стороны — и продол-
жал метаться на поводке и лаять, лаять... Чейвын по-
стоял возле собаки, сокрушенно покачал головою и вер-
нулся в ярангу.
Пират вдруг перестал бесноваться. Он лег на ступень-
ку, передними лапами натянул поводок и принялся пере-
грызать его. Ремень был крепок, жесток; клыки увязали
в толстой коже, но никак не могли перегрызть ее. Тогда
пес рванул поводок с такой силой, что от боли в горле
упал и на мгновение потерял сознание. Пришел в себя и
тотчас проделал то же самое. «Лишь с четвертой попытки
продырявленный клыками поводок оборвался. Пират
стремглав выбежал из распахнутой калитки.
Запаховый след хозяина привел сначала к длинному
дощатому бараку. Это был штаб экспедиции, сюда ча-
стенько захаживал хозяин. Дверь барака, обычно всегда
распахнутая настежь, сейчас была плотно закрыта. Пират
постоял недолго, неотрывно глядя на дверь. Прильнул
ухом к доскам: не слышно ли шагов геологов? Нет, не
слышно. Тогда пес обежал вокруг дома. Окна были низ-
кие; опершись передними лапами о стену, он поочередно
заглянул в каждое окно. Но все кабинеты были пусты.
Пират вернулся к ступенькам крыльца, тщательно обню-
хал все следы. Замечательное чутье собаки выхватило
из десятка чужих, ненужных запахов тот, который был ей
дороже всего. След хозяина от крыльца повел задворками
на окраину Уремы. Там находился аэродром.
В аэровокзале — большом бревенчатом тереме с засте-
кленной будкой-диспетчерской на крыше — было полно
народу, но чужие следы не успели затоптать свежего
следа хозяина. Он привел к зарешеченному окошку кассы,
затем перешел зал ожидания и пересек порожек двери,
выходящей на перрон аэродрома. С перрона след вел
142
на взлетную полосу, где стоял ослепительный красавец
«ЯК-40» с вытянутыми назад крыльями.
А Константин тем временем поднимался по трапу в са-
лон самолета. Возле дверцы его встретила стройная, кра-
сивая, белозубо улыбающаяся, будто сошедшая с реклам-
ного проспекта Аэрофлота, стюардесса. Но геолог не за-
смотрелся на нее, как другие пассажиры. Потом он распо-
ложился в удобном мягком кресле. Стосковавшиеся по
дому геологи были радостно возбуждены, речисты, шум-
ливы. Константин же глядел сентябрем. Такое было у него
чувство, будто он навсегда расставался с любимым дру-
гом. Одно немного успокаивало — Пиратка в надежных
руках, ему будет хорошо с новым хозяином...
Невеселые мысли Константина прервал истошный жен-
ский визг. Геолог быстро обернулся. Визжала упавшая
на выходе насмерть перепуганная стюардесса. С ног ее
сбил Пират — она пыталась преградить псу путь в салон.
Прыжок, другой, и собака на коленях хозяина. Поскули-
вая, уткнулась носом под мышку.
Медлить было нельзя. Самолет вот-вот должен от-
правиться в рейс. Константин прижал к груди Пирата,
побежал к выходу. Мелькнуло перекошенное злобой
лицо стюардессы.
— Рразвели тварей, ссволочи!..
Куда девалась рекламная белозубая улыбка! Она здо-
рово смахивала сейчас на Бабу-Ягу.
Спустившись по трапу, Константин помчался с живой
ношей к аэровокзалу. Влетел в зал ожидания. Рванул
дверь с табличкой: «Диспетчерская. Посторонним вход
строго запрещен». Узкая винтообразная лестница приве-
ла человека и собаку в застекленную будку на крыше.
За пультом с наушниками сидел диспетчер в голу-
бой аэрофлотской форме, парень одних лет с Констан-
тином.
Геолог и диспетчер быстро нашли общий язык. Диспет-
чер, житель У ремы, знал бригадира оленеводов Чейвына,
обещал отвести ему пса.
— Спасибо, дружище!
Константин ногой оттолкнул Пирата, захлопнул дверь и
поспешил к самолету.
Пес вдруг успокоился. Повернулся мордой к двери, сел
143
и стал ждать. Он думал, что хозяин ненадолго отлучился,
вот-вот вернется.
Ошибся. Хозяин не возвращался. Пират затравленно
оглянулся в диспетчерской-аквариуме. Внимание его при-
влекла приоткрытая форточка. Решение созрело мгно-
венно. Двойной прыжок! С пола на диспетчерский пульт,
с пульта — в форточку. Рамка форточки дернулась, стекло
разбилось. Пират плюхнулся на железную крышу. Вско-
чил, покрутил головою. «ЯК-40» оглушительно ревел тур-
биной на взлетной полосе. Пес съехал к сточному бортику,
скользя лапами по наклону крыши. Секундное раздумье.
Прыжок на землю был не очень удачным: подвернулась
правая передняя нога. Пират взвыл от боли, закружился
на одном месте. Потом с призывным лаем побежал к само-
лету. Правая передняя нога, как перебитая, висела в
воздухе.
А хозяин Пирата в это время сидел в кресле и хмуро
смотрел в одну точку перед собою. Он не видел своей соба-
ки, бежавшей на трех ногах к самолету, не заметил, как она
потом попала в мощный поток воздуха, рвущийся из сопла
реактивного двигателя, и как этот поток протащил ее по
бетону взлетной полосы и швырнул на обочину аэродрома,
за шахматно-сигнальные флажки. И хорошо, что всего
этого не видел Константин. Он и без того чувствовал себя
прескверно. Иначе и быть не могло. Разве может нормаль-
ный человек пребывать в хорошем расположении духа
после совершенного им самого тяжкого греха — преда-
тельства?..
IX
Диспетчер аэропорта не смог отвести собаку Чейвыну.
Едва он подошел к Пирату и протянул руку к обрывку по-
водка, тот с рычанием оскалил клыки и метнулся в сто-
рону. И все другие попытки поймать собаку были тщет-
ными. Диспетчер отправился к бригадиру оленеводов один.
Он рассказал пастуху о случившемся. Чейвын подобрал
разбросанные возле крыльца кусочки мяса и отправился
на аэродром. Пират сидел в начале взлетной полосы и,
задрав морду, смотрел на дальнюю сопку, за которую не-
сколько часов назад нырнул самолет с хозяином.
144
— Покусай, сопака,— сказал старик и протянул руку
с пищей.
Пират огрызнулся, отбежал и снова сел, устремив
взгляд на дальнюю сопку. Чейвын тоже присел на корточки
и понимающе покачал головою.
Пират, не обращавший на пастуха никакого внимания,
вдруг вскочил. Напряженно ощеренная пасть с дрожащим
красным языком, вздувшиеся мускулы выдавали волнение
собаки. Она вытянулась в струнку и неотрывно смотрела
на дальнюю сопку.
Спустя некоторое время гул самолета услышал и Чей-
вын. Когда серебристый «ЯК-40» показался над сопкой,
Пират взвизгнул и подпрыгнул радостно, по-щенячьи —
сразу всеми лапами. Самолет приземлился. Пес стремглав
бросился к нему. Он коротко взвизгивал и подпрыгивал
на одном месте, пока в хвостовой части не открылась двер-
ца и не подали трап. По трапу стали спускаться пассажи-
ры. Пират замер, проводил глазами каждого. Но вот
последний человек вышел из самолета. Хозяина не было.
Как бы не доверяя собственному зрению и чутью, Пират
бросился за толпой пассажиров, направлявшихся к тере-
му-аэровокзалу, еще раз осмотрел, обнюхал каждого
по очереди.
Не знал пес, не мог знать, что хозяин надолго исчез
из его жизни...
До отлета в табун бригадир оленеводов Чейвын прожил
в поселке еще две недели. Каждый день с куском мяса
он приходил на аэродром и заставал Пирата на одном
и том же .месте, в начале взлетной полосы. Пес сидел или
лежал, задрав морду и глядя на дальнюю сопку. Пастух
бросал ему мясо. На человека и пищу Пират не обращал
никакого внимания; равнодушно глянув на старика, он
как бы говорил взглядом: «А, это опять ты...» — и вновь
упирался глазами в одну точку. Чукча присаживался на
корточки и почем зря ругал «хлупых» соседей «Костьки-
хеолоха».
Но вот старик уходил, и только тогда собака проглаты-
вала мясо. Делала она это быстро, ей было очень стыдно
есть пищу не хозяина, а чужого человека.
6 Повесть о белой медведице	145
В полдень прилетал самолет; Пират дрожал от нетерпе-
ния, впивался взглядом в каждого спускавшегося по трапу
пассажира. Но тот, кого он так ждал, так любил, все не вы-
ходил. Это повторялось каждый раз, когда прилетал
«ЯК-40». На вертолеты и «Аннушки», базировавшиеся на
аэродроме, пес не обращал никакого внимания. Хозяин
улетел на большом самолете и должен вернуться на
нем же...
Иногда на взлетную полосу приходил диспетчер. Он
тоже, как и пастух, приносил мясо и говорил одну и ту же
фразу:
— Выдрать бы твоего хозяина как Сидорову козу!..
Ночевал Пират на полосе, зарывшись в снег: так было
теплее.
Наконец настал день отъезда пастуха в табун. Стоящий
неподалеку на вертодроме «МИ-4» долго загружали ящи-
ками с продуктами, мешками с мукой.
Закончив с погрузкой, бригадир, в зимней, расшитой
золотом кухлянке, лисьей шапке и высоких зимних
торбасах, направился к Пирату. В одной руке старик дер-
жал кость с остатками мяса, в другой — большой кусок
свернутой рыболовной сети. Он присел на корточки, не
доходя трех метров до пса, и сказал:
— Ты умная сопака, люпис своехо хосяина. Но
Костька-хеолох не мох веять тепя томой, у нехо там осень
хлупые сосети. Он потарил тепя мне. Теперь ты путес сить
в тапуне. Сейсяс мы полетим с топой в тапун.
С последней фразой Чейвын ловко накинул на Пирата
сеть. Пес покатился по снегу и опутал себя капроновой
сетью так крепко, что пастух безбоязненно-.подошел к нему.
Он накинул на морду Пирата кожаный ремешок, стянул
собачьи челюсти. Затем взвалил живую ношу на плечо
и отнес ее в багажное отделение вертолета.
Вскоре «МИ-4» был в воздухе. Два часа летела машина
к табуну, и все это время плененный сетью Пират бидся
раненой птицей, норовил разорвать крепкие капроновые
ячейки.
...Вертолет приземлился на большой таежной поляне.
Чейвын вынес Пирата и положил на снег. Пастухи, шесть
человек, низкорослые и проворные, в меховых одеждах,
146
все как бы на одно лицо, быстро выгрузили ящики и мешки.
Машина взлетела, вздыбив снежный буран. Когда буран
осел, темнолицые узкоглазые люди, стряхивая с кухлянок
искрящуюся снежную пыль, склонились' над Пиратом.
— Ну трастуй, сопака! — сказал один.
— Не сопака, а рысая лиса. Охневка! — сказал другой.
— Сереть коротка. Плохо, отнако. Мерснуть путет со-
пака,— вставил третий.
В пастушеской бригаде были якуты, чукчи и эвенки.
Эти народности, издревле разделенные громадными рас-
стояниями, не схожи языками. Поэтому пастухи объясня-
лись на ломаном, вернее сюсюкающем русском. Такое
произношение русского языка свойственно всем народнос-
тям Крайнего Севера.
Чейвын подробно рассказал своим подчиненным исто-
рию Пирата. Потом, схватив пса за обрывок поводка, осво-
бодил его от сети, сдернул кожаный ремешок, стягивавший
челюсти.
Пират прикинулся послушной, покорной собакой. Его
плотной стеною окружали люди, и проломить эту стену
было невозможно; кроме того, Чейвын намотал на рукави-
цу поводок. Пес даже разрешил потрепать себя
по загривку.
Когда его повели к островерхому чуму, обтянутому
прокопченными шкурами, и в живой стене образовался
провал, Пират так рванулся на поводке, что легонький
Чейвын повалился на снег. Рукавица, на которую был на-
мотан поводок, скользнула с ладони. Кто-то тотчас бро-
сился на собаку сзади, придавил тяжестью тела. Пират
изогнулся дугою, рванул ногу, обтянутую оленьим
торбасом; человек вскрикнул и на четвереньках отполз в
сторону. Путь к бегству преградил другой пастух. Расста-
вив руки, приседая, он шел на собаку. И сзади, и справа,
и слева на него наступали люди, точно так же расставив
руки и пружинисто приседая. Медлить было нельзя. Пират
с разгону прыгнул на пастуха, ударом головы в грудь
повалил на снег и перескочил его. Дальше стояли ря-
ды нарт: тяжелых, грузовых, и маленьких, предназна-
ченных для каюров. Длинным прыжком пес перемахнул их,
обогнул островерхий прокопченный чум и скрылся в
тайге.
147
В бригаде начался переполох. Пастухи с криком бро-
сились вдогонку. Беспокойство пастухов вызвало не само
бегство Пирата, а то, что пес мог напугать, взбудоражить
табун. Совхозные олени, ведущие полудикий образ суще-
ствования, пугливы чрезвычайно. Поэтому пастухи побе-
жали не за собакой, а к основному табуну, находившемуся
в долинке, затем сделали крюк и заставили Пирата резко
свернуть в сторону.
Пес увязал в глубоком снегу и бежал долго. Крики лю-
дей затихли. Он то и дело вспугивал небольшие группки
оленей. Животные с хорканьем оставляли облюбованный
для пастбища клочок тайги с взрыхленными лунками
на снегу и, как по команде, срывались с места.
Пират устал, хватал языком снег. Ему все труднее было
продвигаться в сугробах. Наконец он остановился, чутко
прислушался: не слышно ли погони? Нет, не слышно. Пес
покрутил головою. Куда бежать дальше? Бежать было
некуда. Он понимал, что аэродром, взлетная полоса, само-
леты находились где-то очень и очень далеко и что
отыскать их невозможно. Кроме того, он понял еще одну
вещь: без людей в зимней тайге он погибнет от мороза
в своей легкой шкуре. И тогда Пират сел в снег, вытянул
шею и длинно, по-волчьи завыл, как бы выплескивая нару-
жу все свое отчаяние.
Поздно вечером в пастушеском чуме горел камелек.
В большом чугуне, подвешенном над пламенем, варилось
мясо молодого олешка. Дым и чад уходили в круглое от-
верстие наверху. Потрескивали, покрывались мелкой сет-
кой морщин булыжники, кольцом опоясавшие пламя. Рас-
каленные камни долго сохраняют тепло, и когда ночью
огонь потухнет, в чуме не будет холода.
Дома пятеро пастухов, один в табуне, на ночном де-
журстве. Это люди все пожилые или совсем старые, как
Чейвын. Молодые в пастухи идут неохотно. Не всякий вы-
держит робинзоновскую жизнь полгода, а то и больше.
Здесь нет ни клуба, ни кино, а единственное развлечение —
работа. Среди оленеводов одна женщина, старуха Нюргу-
яна, жена пастуха-якута. В бригаде она кухарка. Кроме
того, Нюргуяна еще шьет пастухам одежду.
Сейчас Нюргуяна замешивала тесто для лепешек.
Стряпуха она была знатная. А вот лицом якутка не
148

удалась. Давнишняя оспа, как червь-древоточец, пропа-
хала и щеки, и лоб, и нос женщины. Кроме того, старуха
была крива на левый глаз. «Лет тридцать назад полоска-
ла она белье в ручье. Подошел медведь, обнюхал, а потом
начал жевать стираное белье. Добром просила: «Уйди».
Обзывала очень ругательным якутским словом — «черт».
Не послушался Топтыгин. Ну и шлепнула в сердцах по
морде мужниными кальсонами. Медведь в испуге махнул
лапой и побежал. И ненароком выпущенным когтем
вырвал глаз...
Один эвенк спал в двухстороннем меховом спальном
мешке..Это его хватил зубами за ногу Пират. Пастух при-
сыпал ранку горячим пеплом и даже не перевязал ее.
Другой эвенк, по-татарски сложив ноги, сидел на мед-
вежьей шкуре и раскачивался из стороны в сторону,
попыхивая коротенькой трубочкой. У него очень болел зуб.
Лечить зубы в поселковой поликлинике эвенк в свое время
не захотел, потому что до смерти боялся бормашины. Если
бы пастуху предложили выбирать одно из двух: сесть
в кресло стоматолога или выйти с ножом один на один
с разъяренным медведем, он бы, без сомнения, предпочел
последнее.
Сейчас эвенк решил заняться самолечением, хотя знал,
что способ, которым он хотел успокоить больной зуб, по-
страшнее всякой бормашины. Дососав трубочку, пастух
выковырял из чубука пахучую никотинную гадость и перед
осколком зеркала спичкой затолкал ее в дупло больного
зуба. Затем со стоном выбежал из чума и от страшной бо-
ли покатился по снегу. Через четверть часа никотин атро-
фировал нерв, боль затихла. Еще не веря в избавление от
мук, эвенк с блаженным лицом забрался в меховой спаль-
ник и уснул.
Чейвын с мужем Нюргуяны, бритым наголо стариком,
сидели возле жирника (фитиль, плавающий в растоплен-
ном медвежьем жиру). Чистое и яркое пламя жирника ос-
вещало лежавшую перед ним шахматную доску с расстав-
ленными фигурками. Шахматы — любимая игра пастухов.
Чейвын проигрывал и очень переживал.
— Ай-яй! Ай-яй-яй! — то и дело вскрикивал он. — Ту-
май, прихатир, тумай!..— И все потирал пальцами голову,
обросшую реденьким пухом седых волос.
150
Якут довольно потирал руки и подмигивал жене.
— Мата! — вдруг воскликнул Чейвын так громко, что
разбудил спящих эвенков, а Нюргуяна от испуга выронила
половник.— Мата тепе! — И переставил шахматные фи-
гурки по разработанной в уме комбинации.
Якут обиженно поджал губы и смахнул с доски фи-
гурки.
Чейвын прошелся по чуму, расставив руки и выделывая
кривыми, как колеса, ногами кренделя. Й даже этак игри-
во ущипнул за бок Нюргуяну.
— Русский селовек ховорит: «Сетина в холову, пес
в репро»,— усмехнулась старуха.— Правильно ховорит.
Полог чума зашевелился. Внутрь просунулась голова
Пирата.
— А, пришла, сопака,— сказал Чейвын так, словно
не сомневался, что пес должен прийти.— Кусать хосес,
вису. Не там сехотня тепе кусать. Ты укусил селовека.
Сказав это, бригадир поднял с оленьего пола маут,
и крепкий ремень прошелся по собачьей морде. Пастухи
никогда не впускают своих собак в человеческое жи-
лище.
Пират отбежал было от чума, но затем вновь вернулся
к нему. Он зарылся в снег и задремал. Деваться ему было
некуда.
«Лишь через несколько дней Чейвын покормил собаку,
привязал за ошейник обрывок маута, встал на широкие
камусные лыжи, обтянутые оленьим мехом, и пошел с
Пиратом в табун. Была его очередь дежурства.
Пастух в известной мере рисковал, когда привез в
бригаду собаку. В бригаде в разное время жили собаки,
промысловые лайки. Они предупреждали пастухов о
приближении хищников, отлично шли в охоте на птицу и
зверя — словом, делали свою извечную работу. Но каж-
дое появление лайки возле табуна тотчас вызывало па-
нику среди животных. В считанные минуты огромный
табун приходил в движение и мчался неведомо куда, зада-
вая немало хлопот пастухам. Да и зверовая лайка прихо-
дила в сильное волнение при виде животных. Ведь для нее
что дикий олень, что совхозный полудикий — одно и то же;
это не оленегонная собака. Убить охотничий инстинкт в
зверовой лайке, подаренный ей Природой, невозможно.
151
И приходилось пастухам скрепя сердце освобождаться
от лаек — дарить геологам.
Зачем же тогда Чейвын принял подарок от «Костьки-
хеолоха»? Почему не сказал сразу, что держать собаку
при табуне невозможно? Во-первых, из уважения к геоло-
гу. Этот бородатый таньга-великан сразу понравился своей
честностью; отказаться принять от него подарок значило
бы, по мнению чукчи, оскорбить Константина. Во-вторых,
в Пирате, кроме зверовой лаячьей, текла кровь какого-то
крупного сторожевого пса, это сразу определил наме-
танным глазом Чейвын. А раз так, то собаку можно
научить осторожному, вежливому обращению с оленями.
Можно командой запретить ей появляться близ табуна.
И сейчас, шагая на дежурство, Чейвын с интересом
и волнением наблюдал за поведением Пирата.
Вот на взлобке, утыканном сухостоем, появилась от-
бившаяся оленья стайка, голов пятнадцать. Пират по-
чуял ее раньше, натянул поводок, возбужденно глянул
на чукчу. Бригадир строго сказал:
— Нелься, сопака! Сити тут, сти меня.
Он был уверен, что собаки понимают человеческий
язык, вот только ответить не могут. Растил Пирата русский
хозяин, а не чукча, стало быть, разговаривать с ним надо
по-русски, язык чукчей он не понимает. Чейвын немного
ошибался. Учеными доказано, что собака понимает лишь
небольшое число команд на том языке, на каком говорит
хозяин. Понять речь ей не дано; но в интонациях голоса,
ласковых, недовольных, сердитых, она разбирается от-
лично.
Пират сел, услышав знакомую команду. Чукча на-
правился к стайке оленей. Он то и дело оглядывался. Пес
сидел неподвижно.
Олени склонились над лунками, пробитыми в снегу,
кормились ягелем. Чейвын внимательно оглядел стайку.
Взгляд его остановился на стройной красавице важенке.
Ба, старая знакомая! Непоседа и кокетка, каких мало.
Она-то и увела оленей из табуна. Было немало способов
проучить, приструнить ее, но Чейвын жалел важенку. Уж
больно хороша! Мех такой белый-белый; чудесное развет-
вление рогов запрокинуто, лежит почти на спине; строй-
ные ноги длинны, в вечном нервном движении.
152
— Ишь повадилась убегать! — строго сказал чукча
красавице важенке на родном языке, останавливаясь не-
подалеку от стаи. Он был уверен, что олени, как и собаки,
понимают человеческий язык.— И не стыдно тебе? Ду-
маешь, легко мне при моих-то годах бегать за тобой, как
мальчишке? Бесстыдница! Я так стар, что мог выйти на
пенсию еще четверть века назад. И знаешь ли ты, дурочка,
кого гоняешь? «Лучшего оленевода всей области, победите-
ля соцсоревнования, которому сам первый секретарь обко-
ма переходящее Красное знамя вручил!..
Важенка — сама грация — отбежала чуть в сторону;
Чейвын подумал, что это на нее подействовал столь зна-
чительный последний аргумент. Он поднял руки и хлопнул
ладонями. Стая, как по команде, бросилась бежать к
табуну.
Чейвын оглянулся. Пират сидел на прежнем месте. Он
делал то, что ему было приказано, и не бросился догонять
бегущих оленей. Такое послушание очень понравилось па-
стуху.
— .Ити ко мне, сопака! — позвал бригадир.
Пират подбежал к человеку.
Чейвын поехал дальше. Пират вдруг сильно натянул
поводок, и чукча легко заскользил на камусных лыжах сле-
дом за собакой. В овражке, заросшем цепким ерником,
перепорхнула стая каменных куропаток.
— Ай-яй!..— воскликнул пастух.
Удивило его не то, что пес почуял птиц на довольно
большом расстоянии, а внезапно пришедшая в голову
мысль... Он потрепал рукавицей по загривку, успокоил со-
баку. И отдал команду:
— Вперет! Посел!
Пират потянул за собою пастуха. От радости чукча
даже песню запел на родном языке. Пел он про то, что
видел и чувствовал сейчас:
— Блестит яркое солнышко на обледенелых стволах
деревьев и оленьих рогах. Старый Чейвын едет в табун.
Ему трудно ходить на лыжах, по ночам у него очень болят
ноги. Теперь знатному оленеводу области будет помогать
собака. Она начнет возить Чейвына. Как ловко приду-
мал известный бригадир и орденоносец! — так о себе в
третьем лице пел пастух словами корреспондента област-
153
ной газеты, написавшего о Чейвыне большую хвалебную
статью.
— Стой, сопака,— приказал чукча.— Сити стесь.
Он заметил старого оленя, кормившегося на таежной
поляне.
Чейвын снял с плеча маут, осторожно подошел метров
за десять к животному. Ремень, щелкнув в воздухе, поймал
оленя. Тот не оказал никакого сопротивления, спокойно
позволил пастуху приблизиться к нему.
«Старый олешек, совсем старый олешек,— сокрушен-
но качая головою, подумал Чейвын.— Вдруг возьмешь да
помрешь? Убыток совхозу. Я не могу допустить, чтобы
родной совхоз нес убытки».
И пастух пометил старого оленя к выбраковке. Пират
потащил пастуха дальше. Чтобы собаке было удобнее,
Чейвын перехлестнул ремень вокруг ее груди. На подъемах
он помогал Пирату, двигался сам.
Неподалеку от табуна к лиственнице был привязан пле-
менной бык. Это Чейвын несколько дней назад его здесь
привязал. У быка была повреждена и вспухла гнойными
нарывами нога. Чукча подходил к животному с волнением.
Пошла ли на убыль болезнь?
Больной олень шарахнулся от человека, волоча обезо-
браженную нарывами заднюю ногу. Нарывы вспухли
еще больше. Животное надо было забить.
Чейвын притянул веревку, поймал быка. Вытащил нож
и с коротким взмахом по рукоять всадил лезвие в лож-
бинку груди. Тотчас выдернул, отбежал. Олень подкинул
задом и упал на согнутые передние ноги. Из груди упру-
гим фонтаном струилась кровь. От лужицы, натекшей в
утоптанный снег, поднимался парок. Задние ноги живот-
ного начали выделывать пьяные кренделя, и вскоре бык
завалился на бок. На полузакрытые глаза его натекла
матовая пленка. В конце дежурства Чейвын освежует
оленя, отделит от туши негодную для пищи больную ногу,
а туловище привезет к чуму. Нюргуяна приготовит из
парного мяса такое блюдо, что пальчики оближешь. Мяса
северные люди едят очень много, раза в три больше евро-
пейцев; таньги больше на хлеб налегают.
А пока Чейвын вспорол живот оленя, оголив по ло-
коть руку, достал большую скользкую печень. И принялся
154
уплетать ее за обе щеки. Русские приходят чуть ли не в
ужас, видя, как чукчи едят сырую оленью печень. И не-
вдомек бледнолицым, что ходит еще Чейвын по тайге,
пребывает в добром здравии только благодаря сырой
печени, которую ест уже восемь десятилетий.
Пастух бросил собаке требухи, приказал:
— Сити стесь! Сити!
Вымыл снегом руки, отер губы и пошел в табун. Там
пастух будет находиться долгое время: если и теперь
Пират не нарушит приказа хозяина, возбужденный бли-
зостью стада, не побежит к нему, то можно смело остав-
лять собаку в бригаде. Она не обременит пастухов лиш-
ними хлопотами.
Табун пасся на той стороне долины, часто облепив
склон громадной сопки. Скрещивающиеся рога рождали
бесконечный костяной звук. Словно кто-то шел по каме-
нистой тропке и сыпал из дырявого мешка пересохшие
горошины. Олени копытили лунки, добирались до мха.
Частые серебристые облачка снежной пыли скрывали жи-
вотных.
Чейвын не спеша начал обход. Уже подросли, вошли
в тело молодые оленята, родившиеся весною. Окрепли,
закостенели их копытца. Научились сами копытить лунки.
По-юношески острые глаза чукчи приметили рослого быка-
кастрата. Обычно такие быки медлительны, ленивы, а
этот — сущий бес! Не пройдет и часа, чтобы не затеял со
своими собратьями драку. Одной важенке выбил рогами
глаз, другой пропорол бок, а вчера передними копытами
отправил на тот свет молодого бычка. Хватит! Терпение
пастуха лопнуло.
Чейвын вклинился в табун, стараясь не делать резких
движений, чтобы не напугать оленей. Он выгнал быка-
хулигана из стада на таежную полянку, там поймал его
маутом. Повалил на снег, извлек из ранца пилку и под
корень отпилил рога. Теперь оленю волей-неволей придет-
ся менять свой буйный нрав.
Бригадир уже заканчивал обход, когда в ложбин-
ке замерзшего ручья наткнулся на следы кровавого побо-
ища.
— Ай-яй! Ай-яй!..— воскликнул он.
На снегу валялись растерзанные и наполовину съеден-
155
ные оленьи туши, голов десять. Вокруг было полно вол-
чьих следов.
— Ай-яй! — опять воскликнул Чейвын.
Беспокойство пастуха вызвала не столько эта неболь-
шая растерзанная группка животных, сколько то, что
табун обнаружила волчья стая. По многолетним наблюде-
ниям чукча знал, что теперь хищники не отстанут, будут
совершать разбойничьи набеги раз в пять-шесть дней;
нажравшись до отвала, уйдут недалеко, чтобы усыпить
бдительность пастухов; проголодавшись, непременно
повторят дерзкий набег. Спасти совхозных оленей можно
было единственным путем — уничтожить стаю. Но ой как
нелегко выследить, подстеречь этих опасных и чрез-
вычайно осторожных зверей...
От русских геологов Чейвын слышал, что в самой
Москве вдруг пришли к выводу, что волк чуть ли не
полезный зверь. Что он кушает только старых и больных
животных и что его нужно не уничтожать, а, наоборот,
беречь. А раньше Чейвын думал, что столицу населяют
только умные люди. Пожалуйте в табун Чейвына, за-
щитники волков! Посмотрите, каких олешков режет этот
хищник. Только молодняк. Он не дурак, чтобы питаться
старым, жестким или зараженным болезнью мясом, когда
вокруг вдоволь молодого и нежного. Бригадир Чейвын
точно скажет, сколько голов ежегодно губят волки...
Чукча поспешил в чум, чтобы рассказать о беде пасту-
хам. Вскоре он приехал на лыжах к тому месту, где оставил
Пирата. Пес не убежал, терпеливо ждал своего нового
хозяина.
— Хоросая сопака,— похвалил Пирата Чейвын.—
Умная сопака.
Чукчи никогда не ласкают собак, как это делают рус-
ские. Но сейчас Чейвын подумал, что Пират воспитывался
у русского хозяина и, стало быть, привык к ласке. И он
потрепал пса по загривку.
X
Казалось бы, Пирату хорошо жилось у пастухов.
Его кормили, с ним хорошо обращались. Когда ударили
сильные морозы и лайке-догу с ее коротковатой и не
156
слишком густой шерстью стало холодно, Нюргуяна сшила
Пирату одежку: одеялко из оленьего меха. Одеялко обо-
рачивалось вокруг туловища и застегивалось на спине
ремешками. Спал пес не в снегу, а в будке, также из
оленьего меха, натянутого на каркас; будку смастерил
Чейвын. О собаке заботились. И она отвечала на людскую
заботу неустанным трудом, редкой понятливостью, по-
слушанием. Как ездовой олень, возила Чейвына, стоящего
на лыжах, на обход табуна (такой способ передвижения
был в диковинку для пастухов, и они хвалили бригадира:
здорово придумал!), превосходно шла по боровой дичи;
то глухарь, то косач, то куропатка разнообразили пищу
пастухов.
Но в глазах Пирата поселилась ни на минуту не
исчезавшая тоска. Посторонний человек мог подумать,
что пес поражен каким-нибудь недугом и испытывает
постоянную боль. Нет, Пират был совершенно здоров, по-
лон молодых сил и не знал боли физической. Его изводила
совсем другая боль, страшнее самого тяжкого физического
недуга — тоска по хозяину. Хозяином своим он считал
только одного человека, который много дней назад улетел
во чреве огромной ревущей птицы. Облик Константина,
запах его сапог, штормовки, рук, бороды Пират помнил
отчетливо и мог бы узнать среди сотен других запахов...
Чейвына он не мог полюбить даже в том случае, если бы
точно знал, что хозяин покинул его навсегда. Пес не умел
переносить свою любовь на другого человека, как это
нередко делают люди и беспородные дворняги. Он был из
благородной породы однолюбов. Пират подчинялся Чей-
выну вынужденно: уж так сложилась его жизнь. Случись
невозможное: пес вдруг узнал бы, где находится аэродром,
с которого улетел его хозяин,— и он тотчас покинул бы
Чейвына. И еще по одной причине Пират никогда бы не
смог полюбить чукчу. Он пленил его, взял хитростью
и силой. А людского коварства собаки не прощают и не
забывают...
Между тем в работе дни бежали с удивительной быст-
ротою. На обильной мясной пище, от постоянной физи-
ческой нагрузки Пират рос и креп не по дням, а по часам.
Все шире раздавалась грудь, круче, рельефнее становились
бока. Ростом он уже перегнал взрослую восточноевропей-
157
скую овчарку — тому причиной была кровь огромного
Фараона.
Пастухи часто кочевали с табуном. И ездовыми оле-
нями мчались дни, бежали недели, текла жизнь пастухов.
Истоптанный, с выеденными лунками участок тайги сме-
нялся свежим пастбищем. Заснеженными долинами, по
пояс проваливаясь в сугробах, гнали пастухи табун. Под
шестьдесят морозец, дерет ноздри, першит в глотке. Жи-
денькие усы и бороденки оленеводов обледенели, спаялись
с кожей. Но зимою, по единодушному убеждению олене-
водов, еще «нисиво», легко кочевать. Вот летом — да!
Топкая марь, гнус и мошка, зажирающая олешков на-
смерть, то и дело вспыхивающая попытка. Забот не обе-
решься! «Летом теряют в весе и олешки и пастухи.
Пират хорошо усвоил ритм кочевой жизни, не ленился
в работе, охотно подчинялся приказам. И со стороны
могло показаться, что пес вполне доволен своей жизнью.
Если бы не его взгляд, захлестанный тоской...
Ночь стеклянно-прозрачна, чутка. Хрустнет тонкая ве-
точка, морозом перебитая, а раздастся звук ружейного
выстрела. Лунища — с добрую избу, в трех широких и
четких радужных кольцах, и свет от нее ярок, пронзителен,
как от огромной неоновой лампы. Он затопил долину,
выхватил ложбинки замерзших ручьев, посеребрил за-
тянутые в ледяной панцирь деревья. Мохнато шевелились,
горели чистым разноцветным огнем крупные звезды. За
крупными звездами — тоже звезды, только помельче, за
ними — еще мельче, а дальше размашистыми поземными
полосами, прозрачной дымкой струилась звездная пыль.
Табун дремал в долине. Оттуда слышался непрерывный
звук пережевываемой жвачки. Самих оленей не было вид-
но, они слились со снегом, только различались рога. Их
было так много, что казалось, долина заросла ветвистым
кустарником.
Закончив обход табуна, Чейвын настелил на снег пуши-
стых кедровых веток, прилег отдохнуть; карабин повесил
на сук дерева. Он был на ночном дежурстве. Чтобы не
заснуть, пастух покуривал трубочку и разговаривал с
Пиратом, который тоже прилег рядом:
— Олешки спят, мосно и нам перекурить... Вису по
158
хласам, тоскуес по Костьке-хеолоху... А он и не вспомнит
о тепе. Нехоросо это: приусить сопаку и просить ее. Не-
хоросо. Все равно, сто малое тите просить...
Пират внимательно слушал, склонив набок голову,
будто понимал человеческую речь. Чейвын говорил еще
долго. Вспомнил свою хворую жену, потом почем зря
ругал Нюргуяну. Два дня назад старуха где-то потеряла
свою трубку. Бумаги в чуме не было, а курить ей очень
хотелось. И тогда она свернула самокрутку из листка,
вырванного из своего паспорта. Правда, успела «скурить»
только один листок. И как ни ругал ее бригадир, объяс-
няя, что паспорт — важный документ, Нюргуяна не
могла понять, что натворила. «Сасем мне паспорт? Мет-
ветю покасывать?» — все спрашивала «хлупая» стряпуха.
Пират вдруг вскочил, уши взлетели топориком. Не-
сколько мгновений он жадно нюхал колкий морозный
воздух, глядел на поляну, залитую луною, потом с глухим
рычанием бросился туда. Чукча проворно поднялся, сдер-
нул с дерева карабин.
На поляне, припадая к снегу, неслышно проплыла тень.
Старик пригляделся. Из тени зеленоватым фосфорическим
огнем блеснули глаза...
Пастух никак не мог поймать волка на мушку, она
расплывалась в полумраке, и выстрелил наугад. Зверь
пересек поляну и скрылся в дебрях. За ним с лаем бежал
Пират. Чейвын передернул затвор и дважды выстрелил
в воздух: сигнал тревоги пастухам, отдыхавшим в чуме.
Затем на лыжах побежал туда, где не переставая лаяла
и лаяла собака.
Через четверть часа старика нагнали свободные от
дежурства пастухи. Они были вооружены карабинами.
Бежали по следу. Вдруг лай затих. Вскоре показался
Пират. Пес ухватил Чейвына за рукав и потащил его
обратно, к табуну. Самое странное в поведении собаки
было то, что она совершенно не обращала внимания на
волка, которого преследовала с таким азартом минуту
назад, даже тогда, когда зверь вновь показался возле
людей. О загадочном поведении одинокого волка пока
смутно догадывался только Чейвын. Бригадир приказал
одному пастуху гнаться за хищником, а во главе других по-
бежал за Пиратом.
159
Пес не отрывался от людей, то и дело возвращался,
чтобы убедиться: спешат ли за ним пастухи? Шерсть на
загривке — дыбком. Первый признак — чует зверя. Он
вел на другой конец табуна.
Но вот Пират залился в непрерывном лае, заметался на
одном месте. В низинке волчья стая разрывала оленью
тушу. Звери грызлись между собой, отталкивали друг
друга, норовили ухватить кусок послаще. Голод притупил
страх, и они не чуяли людей, а на собачий лай вообще не
обращали внимания.
Загремели выстрелы. Четыре волка, завертевшись
колесом, рухнули подле своей растерзанной жертвы, ос-
тальные бросились врассыпную. Пастухи передернули
затворы и успели выстрелить еще раз. И еще четыре
волка распластались на снегу. Один из них тотчас заше-
велился и начал уползать, оставляя за собой темный след.
Пират длинными прыжками настиг хищника. Поединок
был коротким. Через минуту зверь лежал, устремив в
звездное небо остекленевшие глаза.
Стая была перебита наполовину. Оставшиеся в живых
хищники, напуганные выстрелами, теперь не посмеют
приблизиться к табуну.
И только сейчас пастухи поняли хитрейший маневр,
предпринятый волками. Матерый зверь, очевидно вожак,
пытался увести людей и собаку, отвлечь внимание от
оленей. Тем временем стая с другой стороны табуна напа-
ла на животных. Великолепным своим чутьем Пират
учуял стаю на большом расстоянии и заставил людей бро-
сить погоню за матерым волком. Пастухи успели почти
вовремя: растерзан был лишь один олешек. Опоздай они
хоть на четверть часа, потеря в табуне исчислялась бы
десятками голов...
— Умная сопака,— сказал Чейвын, соскабливая
ногтем со лба замерзший пот.
— Сены нет такой сопаке,— подтвердил пастух-якут.
А Пират тем временем бегал среди убитых волков, вы-
хватывал клоки шерсти то у одного, то у другого зверя.
Оставил он их только тогда, когда пастухи начали сни-
мать теплые волчьи шкуры. У охотничьих собак пропадает
к добыче всякий интерес, если ее коснулась человеческая
рука.
160
...Пират носился возле чума, взлаивал. Оленеводы
вышли из жилища. Они с недоумением глядели на собаку.
Если бы она учуяла зверя, то вела себя совсем не так.
Пастух-якут высказал предположение: уж не сбесился
ли пес? Несколько дней назад Пират вступил в едино-
борство с росомахой. Росомаха уже сидела на оленьем
загривке, и обезумевшее от страха и боли животное мча-
лось неведомо куда. Пират нагнал их, в длинном прыжке
рванул хищника за ногу, и тот свалился с живой добычи.
Неизвестно, чем бы кончился поединок — похожая на ма-
ленького медведя, росомаха сильна, вертка, злобна,—
не подоспей с метким выстрелом Чейвын. Хищник замертво
рухнул на снег. А у Пирата на боку зияла глубокая рана.
Вдруг росомаха была заражена страшной болезнью —
бешенством и передала ее собаке?..
Но беспокойство людей было напрасным. Все проясни-
лось через четверть часа, когда в небе загудел верто-
лет.
— Тумает, Костька-хеолох летит, хосяин,— сказал
пастухам Чейвын и понимающе покачал головою.
Чукча ошибался. Пират сейчас не ждал хозяина.
Совсем по другой причине радовался пес...
«МИ-4» приземлился на таежной поляне. Из багажно-
го отделения вышли главный зоотехник, главный бух-
галтер и директор совхоза. Они облетали оленеводческие
бригады, в каждой жили по неделе, а то и больше, с утра
до вечера пропадали в табуне.
Пятнадцать бригад, двадцать пять тысяч олешек на-
считывал совхоз, а паслись животные на территории,
равной двум Франциям и трем Швейцариям.
Директор привез пастухам новогодний подарок: три
мешка свежих яблок сорта шафран. Свежие, не мороже-
ные яблоки зимою на Крайнем Севере такой же дефицит,
как вяленая вобла в городе. Фрукты, предназначенные
только для главных работников совхоза — пастухов,
везли самолетом прямым рейсом из Алма-Аты. Подобный
рейс мог себе позволить совхоз-миллионер.
«МИ-4» взлетел и вскоре скрылся за сопкой. Машина
прилетит за руководителями совхоза через неделю.
Пастухи и начальство прошли в чум. Нюргуяна на-
кормила гостей обедом. За чаем директор попросил
161
Чейвына рассказать о главных новостях в бригаде. Чукча
прикинул, с чего бы начать. И поведал о своей собаке,
которой «сены» нет. Рассказал, как она спасла олешек
от волчьей стаи, как бесстрашно вступила в поединок
с росомахой, как возит его, Чейвына, на обход та-
буна.
— Хоть пиши приказ да премируй твою собаку! —
усмехнулся директор.— Но где же она? Приведи, по-
хвастай.
Бригадир вышел из чума. Пирата возле жилища не
было. Кричал, звал — бесполезно. Собака будто сквозь
землю провалилась.
— Наверно, сверя посюял, в тайху усел. Скоро при-
бесит,— сказал чукча директору.
Но Пират не прибежал к чуму ни к вечеру, ни утром
следующего дня. Навсегда исчезли из его жизни
совхозные олени, бригада, Чейвын, к которому пес от-
носился уважительно, но никогда бы не смог его по-
любить.
...Самое поразительное в истории бегства Пирата от
оленеводов было не то, что пес понял: надо залезть в вер-
толет, грохочущая стрекоза непременно привезет его на
аэродром, с которого много-много дней назад улетел
хозяин. Это бы сообразил всякий умный пес. Поразитель-
ным было то, что Пират понял: надо проникнуть в машину
скрытно. Если люди заметят его, залезающего в багаж-
ное отделение, то непременно выгонят. И он проник внутрь
вертолета крадучись, улучив момент, когда все склонились
над развязанным мешком с ароматными яблоками.
В хвосте машины лежал скомканный брезент, вертолет-
ный чехол. Пират подлез под него и за два часа лета ни
разу не пошевелился, не проскулил, хотя багажное отде-
ление не отапливалось, здесь стоял страшный холод. Умно,,
осмотрительно пес повел себя и на вертодроме, когда
машина приземлилась. Он обнаружил себя лишь после
того, как бортмеханик открыл дверцу и сошел на землю:
пулей выскочил наружу мимо растерявшегося человека
и побежал не куда глаза глядят, а туда, где начиналась
взлетная полоса. Здесь он в ожидании хозяина когда-то
скоротал немало ночей. Пустырь за взлетной полосой
Пират считал своим домом.
162
XI
Жизнь Пирата вновь обрела смысл. Он ждал, он
надеялся. Пес не сомневался ни на мгновение: хозяин
должен вернуться. В полдень прилетел серебристый кра-
савец «ЯК-40». Пират сломя голову мчался к самолету,
цепко осматривал каждого пассажира, а потом бежал за
толпой, двигавшейся к терему-аэровокзалу, и еще раз
перепроверял себя: не пропустил ли хозяина? Но того, кого
он так ждал, все не было...
Ночевал Пират, зарывшись в снег. Часто просыпался
от боли в лапах и тщательно выкусывал лед между когтя-
ми. Среди ночи ему становилось чертовски холодно в
нежаркой своей шубке. Как бы пригодилось сейчас
оленье одеялко, сшитое Нюргуяной! Но в день бегства из
оленеводческой бригады Чейвын снял с Пирата одеялко
и повесил его на суку дерева проветрить. Питался он возле
ближайших к аэродрому изб заледенелыми объедками,
какие выплескивали с помоями хозяйки. В одну такую ночь
заснул и не проснулся бы Пират, погиб от лютого холода на
столь скудных харчах, в легком своем одеянии, если бы
не диспетчер аэродрома. От вертолетчиков он узнал о
бегстве пса из бригады. Пожалел парень собаку, решил
на зиму взять к себе. Но не тут-то было! Едва диспет-
чер приблизился к собаке, она хватила его за ногу. От
укуса спасли высокие медвежьи унты. Однажды Пирата
пленили обманом. Теперь он твердо решил не подпускать
к себе человека. Другой бы на месте диспетчера озлился,
чего доброго, и прибил бы собаку. Но парень знал историю
Пирата. Здесь же, за взлетной полосой, он соорудил псу
дощатую конуру. Раздобыл на складе совхоза бракован-
ные оленьи шкуры, обшил ими конуру внутри и снаружи,
а вход закрыл меховым пологом. Не сразу Пират залез в
свое новое жилище. Все ждал подвоха: не ловушка ли?
Но однажды лютый мороз все же загнал его в укрытие.
И впервые за много дней Пират отоспался всласть в тепле.
Приходя на службу, диспетчер непременно приносил
собаке маленькое ведерко с объедками.
Но вот парень исчез. Пират не мог знать, что он уехал
с семьей в отпуск к теплому морю. Тот, кому диспетчер
поручил присмотреть за собакой, оказался человеком
163
необязательным. Он принес еду раза два-три и больше не
показывался на аэродроме.
Однажды на взлетной полосе появился не знакомый
Пирату человек. Он шел по направлению к конуре. Пи-
рат поспешно вылез наружу и предостерегающе за-
рычал.
— Хорош! — сказал человек, оглядывая пса, и по-
вторил: — Хорош!
Он пошел к собаке. Властно, хозяином. В руках у него
были расстегнутый ошейник и поводок.
На него шел враг, который хотел пленить Пирата.
Это пес понял сразу. Но он не убежал. Бежать ему было
некуда. Он принял бой.
Словно кто сжал и резко отпустил пружину — так
прыгнул на врага Пират. Клыки рванули рукав овчинного
полушубка. Человек отбежал в сторону. То, что собака
•порвала полушубок, ничуть не расстроило и не обозлило
его. Напротив, это неприятное происшествие даже обрадо-
вало незваного гостя.
— Вот это да!..— восторженно сказал он.— То, что
надо! То, что надо!..
Человек ушел и вернулся через полчаса. В одной руке
у него был свернутый рогожный мешок, в другой — пре-
восходный кусок оленины, мякоть. Он бросил собаке пищу,
отошел к зданию аэровокзала и стал ждать. В лучшие
времена Пират никогда бы не принял еду от такого чело-
века. Но сейчас он был очень голоден и помимо своей
воли подошел к лакомству. С губ его свисала голодная
слюна. Мясо припахивало чем-то резким и неприятным, но
это обстоятельство не смутило собаку. Она проглотила
оленину почти не жуя. Через несколько минут странная
штука произошла с Пиратом... Сначала качнулся и накре-
нился терем-аэровокзал. Затем вздыбилась взлетная
полоса. Потом перед глазами запрыгали яркие солнца,
и он будто полетел в бездонную пропасть...
Человек отделился от здания аэровокзала и подошел
к растянувшемуся на снегу Пирату. Засунул собаку в
мешок, взвалил живую ношу за спину и направился к
своей избе.
Человека, пленившего Пирата, звали Василием Ломо-
вым. Это был известный в округе браконьер. Здоровенный,
164
во цвете лет мужчина для отвода глаз, для «справки»,
работал, вернее, числился комендантом при школе. Не-
мудреные эти обязанности в действительности исполняла
его жена. А Ломов промышлял запретной охотой, и все
знали, чем он занимается, но никто ни разу не поймал
браконьера с поличным. Хитер, изворотлив был Ломов!
Загубит, к примеру, лося, тушу в тайнике спрячет. Ищи-
свищи в тайге тайник, умело замаскированную яму. В хо-
лоде мясо не пропадет. Потом верные компаньоны рас-
членят тушу, рассуют по рюкзакам и на «Аннушках»
переправят в соседние поселки. Там и сбудут. Львиная
доля выручки, конечно, ему, Ломову. «На кусок хлеба и
вагон масла хватит»,— так с ухмылкой оценивал он свой
промысел, получая в очередной раз от компаньона пухлую
пачку денег. В родной Уреме добычу он никогда не
сбывал — рискованно,— оставлял мясца разве что для
семьи.
Зачем ему понадобился Пират? Дело в том, что на
последней разбойной охоте погибла его лучшая зверовая
лайка Лифшиц (приобретенная у совхозного бухгалтера
Лифшица и названная по фамилии бывшего хозяина).
Лифшицу цены не было. Второй такой медвежатницы и
лосятницы не сыскать в округе. Рослая, злобная, верткая,
какой и должна быть остроушка, идущая по крупному
зверю. И вот, поди ж ты, не увернулась от тяжелого ло-
синого копыта, распласталась на снегу с раздробленным
черепом... Две другие лайки, каких держал браконьер,
были тоже хороши, но с Лифшицем, конечно, не тяга-
лись.
Ломов присматривал себе новую собаку среди бездом-
ных псов, каких в Уреме было предостаточно. И вот на-
ткнулся на Пирата. Он сразу понял, что собака ждет по-
кинувшего ее хозяина. Не она первая и не она последняя.
Геологи часто брали на сезонные работы бездомных
псов, а потом улетали восвояси и бросали их в Уреме.
Месяцами, даже годами понуро бродили покинутые собаки
по аэродрому...
То, что Пират ждет хозяина, ничуть не смутило Ло-
мова. Он был уверен, что пес быстро привыкнет к нему.
Он будет хорошо его кормить, холить. Лишь бы проявил
себя в охоте. Не проявит — получит пулю. Чего тогда зря
165
небо коптить, землю топтать. Браконьеры к «пустым», не
пригодным к охоте собакам беспощадны.
...Пират не помнил, как его принесли во двор, вытащили
из мешка, затолкали в конуру. Очнулся он лишь утром.
По всему телу разлилась страшная слабость, но он под-
нялся и вылез из конуры, пахнущей другой собакой. За
ним поволоклась, лязгнула тяжелая цепь.
Он увидел незнакомый двор. В центре его бастионом
возвышался крепкий пятистенок под железной крышей,
на каменистом фундаменте, с тремя прирубами. Амбар
с большим тяжелым замком. Длинный сарай с узкими
оконцами, возле него стояли розвальни. В разных углах
двора были еще две конуры.
Сытые черно-белые лайки на привязи зашлись в злоб-
ном лае, едва Пират показался из конуры. Он поднял
верхнюю губу и тоже показал зубы. Морозный воздух
взбодрил его.
Белая кисейная занавеска на окне пятистенка дерну-
лась, за стеклом показалось румяное лицо Ломова. Вскоре
дверь хлопнула, и он появился на крыльце. Одной рукой
он отирал жирно-блестящие после сытного обеда с медве-
жатиной губы, в другой держал миску с дымящимися,
плохо обглоданными костями. Браконьер присел на кор-
точки перед Пиратом, протянул миску с едой.
— Ну, Огонек, очухался? — спросил он.— Поешь.
Без еды, брат, нельзя, пропадешь...
Недаром говорится, что у собак безошибочный нюх
на хорошего или плохого человека. Не верил Пират лас-
ковому голосу Ломова. Он рванулся на цепи, головой
выбил из рук миску с костями. Браконьер едва успел от-
дернуть кисть — так и лязгнули возле пальцев клыки.
— Ах ты так?! — Он медленно поднялся: — Врешь,
сволочь. Подчинишься. Послушный будешь. Как кутенок!
С этими словами Ломов вошел в скотный двор и вер-
нулся оттуда с длинным, витым из конского волоса кнутом.
Больше он ничего не сказал — за браконьера говорил
теперь кнут. Хлесткие удары посыпались один за другим
по морде, по бокам, по спине Пирата... И он метался на
цепи, пытался рвануть своего врага за руку, но тот нахо-
дился на безопасном расстоянии. Долго длилось избиение.
И Пират не вынес боли, сдался. Он по-щенячьи проскулил,
166
поджал хвост и нырнул в конуру. Ах, если бы не эта про-
клятая цепь, которую невозможно перегрызть!..
Ломов устало отер тыльной стороной ладони пот со
лба, затем собрал в миску разбросанные по снегу кости
и безбоязненно просунул руку с миской в конуру.
— Так-то лучше, Огонек,— ласково сказал он.—
Кушай, кушай, поправляйся...
...Ранним морозным утром Ломов вывел из стойла
густогривую приземистую северную лошадь (жителям
деревень на Крайнем Севере разрешено держать лоша-
дей), запряг ее в розвальни. На громадную медвежью
шкуру кинул рюкзак с недельным запасом продуктов,
свернутую одноместную палатку, обшитую оленьим мехом,
положил карабин, бельгийскую двустволку и камусные
лыжи.
Браконьер снарядился на разбойный промысел.
Пирата на толстом дубленом ремне-поводке он привя-
зал к задку. Боясь побоев, плененный врагом Пират под-
чинился не огрызаясь. Он заметался и показал зубы
лишь тогда, когда Ломов спустил с цепей двух собак и
они с рычанием бросились на Пирата. Но хозяин ударами
кнута отогнал своих лаек.
Морозно скрипнули розвальни. Поехали. Вскоре ог-
ромным черным валуном проплыла изба на отшибе,
и сонная еще Урема осталась позади. Седогривый от инея
мерин вытянул розвальни на взлобок. Дальше темнела
тайга.
Поздно светает зимою на Крайнем Севере. По часам-то
утро, а звезды горят с полуночной яркостью, и луна налита
тугим ровным светом. Тихо в тайге. Разве что хрустнет вет-
ка, морозом перебитая. Птица всякая в снег зарылась,
спасаясь от лютого холода, зверь в берлоги да норы ушел.
Без собаки, верной помощницы, нечего помышлять охот-
нику об удаче в зимней тайге. Только собственные ноги
он собьет.
Остроушки Ломова убежали далеко вперед, и бра-
коньер, подняв ухо заячьей шапки, чутко прислушивался:
не раздастся ли злобно-заливистый лай? Тогда он сразу
привяжет лошадь к стволу дерева, встанет на лыжи, про-
ворно поспешит на зов. Но все было тихо...
Краем глаза Ломов наблюдал за Пиратом. Тот понуро
167

плелся на длинном поводке и, казалось, совсем не прояв-
лял интереса к тайге. И закралось в браконьерскую ду-
шонку сомнение: «пустой» пес, к охоте не пригоден...
Уже отъехали верст пятнадцать. Понемногу начало
светать. На востоке проступила льдисто-кровавая по-
лоска. Она все разрасталась, смывая звездно-бархатную
синь ночного неба. Снега посерели, оцепенелая тайга как
бы раздвинулась. Занесенная снегом дорога сузилась,
перешла в едва приметную охотничью тропку. Потом и
тропка оборвалась. Ни дорог, ни тропок дальше не было.
Охотник пробирался по приметам да затесям на деревьях.
— Тпрруу!..
Мерин остановился. Ломов привязал лошадь к стволу
лиственницы, накрыл круп и спину медвежьей шкурой.
На мех побрызгал из бутылки скипидаром: его запах
отпугнет от лошади хищного зверя. Затем встал на ши-
рокие камусные лыжи, закинул за плечо карабин, взяв
на поводок Пирата, двинулся в путь. Шел он по следу своих
лаек, убежавших далеко вперед.
Пират вдруг преобразился. Он весь обратился в чутье.
То и дело останавливался, вскидывал уши топориком,
тянул ноздрями колючий морозный воздух. Нет, он вовсе не
хотел служить этому злому толстомордому детине. Помимо
воли Пирата, в нем пробудился охотничий пес...
— Работай, работай, Огонек...— шептал Ломов, об-
радованный неожиданной переменой в поведении собаки.
Километра через два Пират так рванулся в сторону
от следа лаек, что чуть не свалил тяжелого Ломова.
Браконьер поспешно отстегнул поводок:
— Ищи!
Но псу не надо было приказывать. С глухим рычанием,
утопая в сугробах, он ринулся в чертолом. Ломов рванул
с плеча карабин и побежал на лыжах за собакой.
— Проворонили, дармоедки!..— ругал своих лаек бра-
коньер, которые пробежали мимо этого места и не учуяли
зверя.— Молодца! Молодца!..— хвалил он Пирата.
Впереди раздался заливистый лай. Опытный Ломов
точно определил: пес «держит» зверя, подзывает хозяина.
Судя по злобному и непрерывному лаю, зверь был крупный.
На полянке, волнистой от сугробов, Ломов увидел
огромную, в два обхвата, поваленную бурей ель. Пират
169
метался под выворотнем, оттуда, из черной дыры в снегу,
шел парок. «Самого хозяина на таком расстоянии
усекла!» — восторженно подумал браконьер. Сейчас надо
бы помочь собаке — например, колом потыкать в берлогу,
разбудить мишку (в сильный мороз он, стервец, спит
мертвецким сном), или бросить туда подожженную бе-
рестинку. Но Ломов не спешил. Ему необходимо было
знать, сумеет ли пес в одиночку вызволить из берлоги и
затем «посадить» зверя. Далеко не всякая хорошая
остроушка-медвежатница способна на такой «фокус»...
В своем белом маскировочном халате браконьер встал
в десятке метров от берлоги на открытом месте. Он бы мог
спрятаться с оружием за ствол дерева, так вроде бы без-
опаснее, но с некоторых пор в охоте на медведя остерегался
вставать за деревья. Три года назад Ломов промышлял
в паре с Тимохой, тоже уремским мужиком. Однажды
обложили берлогу. Ломов вырубил шест, потревожил
зверя. Здоров, помнится, был, пудов на двадцать, а выле-
тел наружу пулей. Тимоха, стоя за стволом толстой ели,
выстрелил, но не убил, а ранил. Зверина бросилась на него.
Тот с перепугу выронил карабин, заплясал вокруг ствола.
Медведь, встав на дыбки, обнял ствол да и поймал Тимоху
за руки. Зверь ревет, Тимоха вопит благим матом. Ломов
подскочил сзади, убил медведя выстрелом в затылок.
Рухнула туша. Из-за ствола появился Тимоха. Рот —
до ушей, улыбается. Потом долго безмятежная эта улыбка
мерещилась Ломову. В городе, в больнице, пол года бед-
нягу продержали. Так и не вылечили. До сей поры ходит
по У реме да всем улыбается...
Между тем Пирату надоело метаться и лаять. Он
наполовину исчез в берлоге; судя по вздрагивающему
заду, начал рвать зубами невидимого Ломову медведя.
И вдруг отскочил^ Следом за псом наружу вылетела
мохнатая когтистая лапа. Потом раздался глухой хрип-
лый рев.
Приметив цель, Ломов двумя-тремя выстрелами мог
уложить зверя в берлоге. Но медлил. Очень хотелось ему
посмотреть работу собаки.
Три раза еще совался Пират в берлогу, и столько же
вылетала оттуда мохнатая когтистая лапа. Всякий раз
пес увертывался от удара. Наконец медведю надоела
170
эта чехарда. Он проворно выскочил из берлоги, показав
комьями слежавшийся на правом боку мех, бросился
на Пирата.
Ломов вскинул к плечу карабин, но с выстрелом все
медлил. Медведь и собака закружились на одном месте.
Зверина пыталась поймать своего врага лапой, пес умело
увертывался и хватал мясистый вислый зад. Поединок про-
должался довольно долго. И первым сдался медведь. Он
взревел на одной длинной ноте, отбежал к берлоге и
припер изрядно покусанный зад к выворотню. Собака
залегла в трех метрах и не спускала с него глаз. «Ах,
умница, ах, сокровище! Одна, одна мишку посадила!..» —
восторженно подумал Ломов. Теперь он убедился в от-
личных зверовых качествах пса. Тянуть с выстрелом доль-
ше не было никакого смысла. Рука браконьера не дрог-
нула. Не повлиял строгий запрет на свободный отстрел
этих животных. Он был на разбойной охоте, и в медведе
видел только отличную шкуру и мясо, которое в особом по-
чете у северян...
В момент выстрела медведь мотнул головою, и острая
карабинная пуля не пробила пятачок между глазами,
как рассчитывал Ломов, пошла чуток выше. И раненый
медведь повел себя так, как поступал он всегда в подоб-
ных случаях: взревел от боли и бросился на охотника,
и теперь уже не обращал внимания на собаку, кусающую
его сзади. Ломов с завидным хладнокровием передернул
карабинный затвор. В третий раз он передернуть не успеет,
поэтому бить надо наверняка. Когда зверь был на рас-
стоянии трех-четырех метров, он сорвал с головы заячью
ушанку и подбросил ее. Медведь с ходу встал на дыбки,
поднял лапы, ловя шапку. (Непременно ему надо поймать!
Вроде умный, хитрый зверь, а поступает, как дите нера-
зумное.) И открыл свою широкую грудь с белой маниш-
кой. Ломов на одной вытянутой руке почти упер кара-
бинный ствол в левую половину груди, выстрелил и едва
успел отскочить, иначе б рухнувшая туша подмяла его.
Только теперь сказался испуг, нервы у браконьера
были все же не из стальной проволоки: он никак не мог
достать дрожащими руками папироску из мятой пачки.
В сердцах бросил пачку на снег.
Позади рычала собака.
171
— А что! Как мы его порешили-то?! — обернувшись,
сказал он собаке и осекся.
Пират злыми глазами уставился на браконьера, мех
на загривке — дыбком, как при встрече со зверем. Он не
обращал никакого внимания на медвежью тушу. Собака,
добывшая с охотником медведя, непременно должна рвать
зубами тушу, а эта собиралась броситься не на зверя —
на человека...
— Ты этта што?.. Ты этта што?..— больше растерянно,
чем испуганно, спросил Ломов.
И он вдруг понял, что собака ненавидит его лютой не-
навистью, что она никогда не будет служить ему. Не тот
нрав у пса, его нельзя переломать побоями...
Да, не ошибся браконьер. Побои только озлобили Пи-
рата. Убить в собаке ненависть к этому человеку возможно
было лишь одним путем — уничтожить собаку. Но, вопре-
ки здравому смыслу, браконьер все-таки надеялся, что
Пират-Огонек будет принадлежать ему. Терять такого
отличного медвежатника (хорошие лайки-медвежатни-
цы — большая редкость) он никак не хотел. Поэтому Ло-
мов не выстрелил в Пирата. Даже тогда, когда пес в
пружинистом прыжке рванул браконьера за рукав, выдрал
порядочный клок овчины. Он отбился от собаки ударами
приклада. Последний удар пришелся по голове — аж
череп хрястнул,— Пират на мгновенье потерял сознание,
растянулся на снегу. Но тотчас вскочил и бросился бежать
в ту сторону, где находилась Урема.
— Сущий человек!..— выдохнул Ломов.— Аж мстить
могет...
И здесь Ломов не ошибся. Пират действительно
мстил человеку...
Прибежали лайки, насели на медвежью тушу, полетели
клочья длинной шерсти. Ломову смотреть было тошно на
своих собак. По сравнению с Огоньком они казались ему
жалкими дворнягами.
— Кабысдохи проклятые! — напустился на них хо-
зяин.— С мертвым-то воевать и Мурка моя мастерица!
Да чтоб вы околели, дармоедки!..
Немного успокоившись, он отогнал лаек и-принялся
свежевать зверя. Шкура была добрая, в самой пушистости
и крепости. Приезжий городской человек не раздумывая
172
отвалит за нее сотен пять, а то и больше. И мясо нежное,
жир с розоватыми прожилками. Сразу видно, что мишка
не ягодник — хищник. Отожрался олешками да сохатыми.
Но ни отличная шкура, ни первосортное мясо и, как след-
ствие этого, хорошая выручка не радовали сейчас бра-
коньера. Все мысли его были об Огоньке...
Тушу он разрубил на пять частей, каждая тянула
пуда на четыре, матерущий попался зверь. Перетаскал
мясо к розвальням. В пяти километрах отсюда находился
тайник для добычи, вырытый осенью. Ломов отвез мясо
в тайник. Через несколько дней компаньоны Ломова сбу-
дут добычу жителям окрестных селений.
Еще утром Ломов намеревался провести в тайге дней
пять-шесть, не меньше. Но Пират нарушил все его планы.
Браконьер забеспокоился: а вдруг какому-нибудь заезже-
му человеку за это время приглянется собака и он ее уве-
зет?
Терять такое сокровище он никак не хотел.
XII
Людская жадность слепит глаза, мутит рассудок,
подобно вину. Ведь знал Ломов, сызмальства росший с
собаками, что Пират-Огонек с его крутым норовом никогда
не будет принадлежать ему, знал примеры удивительной
верности псов прежним хозяевам. Лет пять назад он
приобрел лайку-медвежатницу в поселке, который нахо-
дился за полтысячи верст от У ремы. Домой привез ее
самолетом. Хорошая была медвежатница, не одну зверину
добыл с ней. И вроде холил ее, кусок послаще сунуть
норовил. И вот однажды она исчезла. То ли кто из заезжих
увел, то ли зверь в тайге разорвал. В неизвестности
Ломов пребывал два месяца. И вдруг получает письмо
и денежный перевод. Оказалось прибежала к прежнему
хозяину. Каким сверхъестественным чутьем она отыскала
его за полтысячи верст, до сих пор осталось загадкой.
Вышла из тайги — ребра да кости, обтянутые кожей,
шкуру сучья разорвали. Приплелась в родной двор.
Хозяин с великим трудом признал в ней свою собаку.
И расчувствовался, что ли. Деньги, какие Ломов ему дал
173
за лайку, вернул, оставил пса у себя. И лишь потом при-
помнил браконьер, что все время, пока медвежатни-
ца жила у него, были у собаки тоскливые, больные
глаза...
Но жадность обуяла Ломовым, вышибла из головы тот
случай с лайкой-медвежатницей. Любой ценой вернуть
Пирата-Огонька — такую задачу он поставил перед собой.
И шел к цели напролом, с глупым ослиным упрямством.
Ломов появился на взлетной полосе к вечеру, когда
жизнь аэродрома затихла. В одной руке у него была
рогатина, в другой — кусок мяса и свернутый рогожный
мешок.
Зачуяв человека, Пират вылез из конуры. Он сразу уз-
нал своего врага. Подпускать его к конуре и тем более
спасаться бегством пес не желал. Он был свободен и мог
защищаться.
Ломов издалека бросил собаке мясо. Пират не при-
тронулся бы к пище даже в том случае, если бы от нее не
исходил тот резкий памятный запах. Тот запах он запом-
нил на всю жизнь.
— Тебя, брат, на мякине не проведешь! — одобритель-
но сказал Ломов, бросил на снег мешок, чтобы не мешал,
выставил рогатину и двинулся на собаку: — Придется
тебя силой брать... Не мельтешись, не лютуй, со мной,
Огонек, не совладать. Я, милок, из-под мишки жив-здоров
уходил...
Некоторое время Пират пятился, скалил зубы, хватал
рогатину. Затем резко отбежал в сторону. И не успел
Ломов развернуться с рогатиной. Длинный прыжок —
клыки впились в ворот овчинного полушубка. От неожи-
данности человек упал, покатился по снегу, спасая руками
горло. Именно в глотку норовил вцепиться Пират...
Плохо бы пришлось Ломову, если бы в это время по
взлетной полосе не проходил вертолетный экипаж, три
человека. Ударами ног люди отогнали пса. Помогли под-
няться браконьеру. Ворот полушубка порван в клочья, но
шея, слава богу, была без единой царапины.
На тыльных же сторонах ладоней зияли глубокие рва-
ные раны, кровища лилась ручьями.
Вертолетчики отвели Ломова в поселковую больницу.
Там ему сделали перевязку.
174
...В дежурную часть к лейтенанту милиции Васюкову
вломилась жена Ломова, Василиса, баба, с которой никто
никогда не связывался.
— Что ж ты, рожа бесстыжая, сидишь здесь, зад
наедаешь и вовсе не антересуешься, что в Уреме тво-
рится?! — с порога басом крикнула она.
Васюков встал, одернул китель, с металлом в голосе
было начал:
— Я вас, гражданка Ломова, за подобные оскорбления
при исполнении...
— «Оскорбления... исполнении»!..— храбро передраз-
нила Василиса.— Твое дело за порядком следить, а не
разными словами меня стращать. Ясно?
Лейтенант Васюков дрожащими руками закурил па-
пиросу. Неделю назад он провел успешную операцию по
поимке бежавшего из колонии особо опасного преступ-
ника, но минутный разговор с этой бабой стоил ему больше
нервов, чем та опасная операция.
Наконец участковый с трудом понял причину визита
Ломовой.
Оказалось, что ее мужа «почти насмерть за-
грызла бездомная собака, которая околачивается на аэро-
дроме».
Два или три случая нападения собак на людей были
на памяти лейтенанта. И виною всему— водка: одурма-
ненный спиртным человек измывался над псом. И Васюков
неосторожно спросил:
— Что, муж пьяный был?
Что тут началось! Василиса поносила лейтенанта таки-
ми непотребными словами, что можно было, не задумы-
ваясь, дать ей пятнадцать суток. Подкрепляя свои слова
жестами, она схватила участкового за китель. Немного
успокоилась лишь тогда, когда ненароком оторвала ему
пуговицу. Пригрозила:
— Не изничтожишь сей же час собаку — пеняй на
себя. Дармоед!
В тот же день Васюков пришел на аэродром. Пес как
пес; видно, покинул хозяин, а собака ждет, никого к себе
не подпускает. И пренебрег участковый угрозами Ломовой,
решил замять «это дело». Не поднялась бы у него рука на
Пирата. Молодой лейтенант писал стихи и даже изредка
175
публиковал их в районной газете. Были у него стихи
и о любви к «братьям нашим меньшим».
В кабинете лейтенанта Васюкова раздался телефонный
звонок. Звонили из райцентра. В трубке звучал недо-
вольный голос начальника отделения милиции, непосред-
ственного начальника лейтенанта:
— В чем дело, Васюков? В Уреме какой-то паршивый
пес покусал человека, а ты бездействуешь! Стрелять разу-
чился? Или пистолет потерял?
— Да вроде бы жаль псину, товарищ майор. Хозяина
она ждет, к себе не подпускает...	‘
— Ах, она даже бездомная? Тогда давай без соплей,
лейтенант. А то Ломова звонила, собирается на нас с
тобой жалобу министру внутренних дел накатать. Ме-
ня обложила такими словечками, аж в краску во-
гнала!
— А если, товарищ майор...
— Давай-ка без «если», лейтенант. Приказываю
уничтожить собаку. Об исполнении доложить через час.
Все.
Он понял, что не сможет выстрелить. Чудовищным
лицемерием показались ему собственные стихи, которые
он написал когда-то:
Собака — глаза человечьи,
Собака — душа человечья,
Любите собак, как детей.
Любите собак, как детей...
Лейтенант сунул обратно в кобуру пистолет, потоптал-
ся на взлетной полосе. И все воровато оглядывался: не ви-
дел ли его кто, кроме собаки?..
...Ломов был дома. Он настороженно глянул на мили-
ционера: часом, не пронюхал ли чего? А лейтенант мялся,
отводил глаза, не знал, с чего начать. Наконец решил не
юлить, не крутить, а выложить все начистоту.
— За помощью к тебе, Василь Тимофеич,— сказал
он.— Распоряжение поступило: ликвидировать собаку,
176
что тебя покусала. Помоги, если не занят. Ломик бы хоро-
шо прихватить... Зарыть вроде положено...
У Ломова отлегло от сердца. Он-то, дурак, чего поду-
мал!.. Все складывалось для браконьера как нельзя лучше.
Когда его покусала собака, Ломов сам надумал убить
Пирата-Огонька. Со злости, в отместку. И еще от великой
своей жадности и зависти. Не вынес бы он, если бы вдруг
однажды узнал, что такая собака кому-то принадлежит,
на кого-то работает. Не моя, так ничья! Но с убийст-
вом тянул. Собаку в тайгу не заманить: умная, чертовка,
сразу поймет, что к чему. На людях же стрелять не ре-
шался...
А здесь сама власть ему в ножки кланяется: подсоби!
— С превеликой охотой,— подхватил браконьер и стал
одеваться.— Не ровен час, еще кого рванет...
— Василь Тимофеич, того... задворками пройдем.
Чтоб лишних глаз не было...— зачем-то понизив голос,
предложил лейтенант.— И чтоб об этом деле— ни гугу...
Дорогой Ломов что-то говорил, но Васюков не мог
связать слова в общий смысл и не понимал, о чем он гово-
рит.
Наконец оии на взлетной полосе. Остановились в де-
сяти метрах от собаки. Ближе она не подпускала, грозно
прорычала.
Лейтенант оглянулся. На аэродроме никого не было.
Он извлек из кобуры пистолет и поймал на мушку собачью
голову.
Пират глядел в глаза человека и не двигался.
Васюков опустил оружие и жалобно, как-то по-маль-
чишески сказал:
— Не могу, Тимофеич. Убей, не могу... Давай-ка
ты, а?..
Ломов снял с забинтованной правой руки рукавицу,
пряча презрительную кривую усмешку, принял пистолет.
Пират заметался, залаял.
Выстрел в чутком морозном воздухе прогремел, как
из пушки.
Пират высоко подпрыгнул сразу всеми лапами и рухнул
на утоптанную площадку возле конуры.
Ломов подбежал к собаке, склонился.
— Спеклася! — бросил он, довольный своим метким
7 Повесть о белой медведице
177
выстрелом. Пуля навылет пробила голову возле левого
уха.
Тайга была рядом, в ста метрах от взлетной полосы.
Ломов и лейтенант шагали целиной. Браконьер тащил
Пирата за задние ноги, часть спины, шея и голова волочи-
лись по снегу.
Возле стылой лиственницы Васюков расчистил унтом
глубокий снег, а потом принялся долбить ломиком мерзлую
землю. Долбил долго, весь вспотел. Вечная мерзлота
подавалась с трудом, Ломов же со своими перевязанными
ладонями не помощник.
— Да хватит тебе, лейтенант,— сказал Ломов.— Вся-
кому кабысдоху могилу рыть... Велика честь!
Он ногой столкнул Пирата в неглубокую яму, кое-
как присыпал мерзлыми комьями, а потом и снегом. Хохот-
нул:
— Прими, господи, раба твово новопреставленного...
Аминь!
По ночам в Уреме хозяйские собаки, которым не сиде-
лось дома, собирались в большую стаю. Они гоняли из
конца в конец по единственной улице поселка, ‘ пугали
запоздалых прохожих, особенно приезжих, городских, и,
сытые, откормленные, задирали бродячих, вечно голод-
ных собак, которых никогда не допускали в свою стаю.
После полуночи они бежали за аэродром, на большую
таежную поляну: громкое лаяние и рычание под темными
окнами изб не нравилось спящим людям. Тут же им никто
не мешал. Здесь они играли, дрались. Случалось, после
особенно жестокой битвы на снегу оставалось бездыханное
окровавленное тело. Тогда бродячие собаки, наблюдавшие
из тайги за схваткой, подкрадывались к трупу, волокли
в дебри и жадно пожирали его.
Сучка Тайга тоже бегала со стаей. Это была здоро-
венная, умная, с отличным чутьем, хорошо натасканная
промысловая лайка. Хозяин ее любил и ценил, но вид у
Тайги, правда, был страшноватый. Года полтора назад,
спасая хозяина от верной гибели, побывала она в мед-
вежьих лапах, Потапыч оставил ей метины на всю жизнь:
вместо правого глаза — пустая глазница, вместо густого
178
меха на правом боку — содранная шкура; кроме того,
у собаки была порвана ноздря и выдрано одно ухо.
Вдоволь наигравшись в стае, Тайга затрусила во-
свояси, но что-то заставило ее остановиться на заснежен-
ном аэродроме. Она потянула ноздрями морозный воздух.
Терпко пахло дымом из печных труб, псиной, снегом,
скотиной. Но среди этих очевидных запахов, которые легко
различила бы всякая беспородная дворняжка, тончайший
нюх лайки уловил слабую тревожную струйку. Тревожный
запах исходил со стороны взлетной полосы. Там стояла
конура. Тайга подбежала к ней. Из конуры исходил рез-
кий запах кобеля. В этот запах неожиданно вклинился
другой, что и насторожило собаку. Это был жирный запах
крови. Кровь зияла на снегу темными пятнами, тянулась
пунктиром за взлетно-посадочную полосу, к лесу. Лайка
уткнула острую морду в кровяной пунктир. Тревожный
след привел ее на границу аэродрома и леса и оборвался
возле грязного бугра. В лунно-дымчатом свечении воздуха
от бугра вилась чуть приметная спиралька пара. Она пахла
живой собакой.
Тайга замерла. Она не доверяла собственному нюху.
Когда слух ее уловил слабое, приглушенное толщей земли
поскуливание, лайка бросилась «на бугор и заработала
одновременно мордой, передними и задними ногами.
Мелкие комья веером летели в разные стороны, бугор
быстро таял. Морда уткнулась в бок Пирата. Лайка ухва-
тилась за него клыками, упершись крепкими ногами, рыв-
ком вытащила Пирата из неглубокой ямы.
Тайга узнала Пирата: не раз видела его на аэродроме.
Держал себя пес с большим достоинством, никого к себе
не подпускал, дружбу с бродяжками, которых хозяйские
собаки презирали и за собак-то не считали, не водил.
Пират совсем не походил на униженных, с поджатыми
хвостами бездомных псов, хотя сам не имел ни дома,
ни хозяина...
Тайга обнюхала кобеля с головы до ног, потом оттаяла
дыханием, слизнула натекшую в глазницы кровь и усилен-
но заработала языком, врачуя ранки на лбу и затылке.
Пират дрыгнул задними лапами, проскулил, затем попы-
тался приподнять голову. Но шея совсем не держала ее.
Она вновь слизала натекшую в глазницы кровь. Села.
179
Вскочила. Коротко взвыла. И длинными прыжками, по
брюхо увязая в снегу, бросилась домой.
Она с разгону перемахнула низкий плетенек и залаяла
громко, беспрерывно, заскребла когтями по обледенелой
двери.
В сенцах раздался надсадный кашель, стукнула щекол-
да и морозно скрипнула дверь. На крыльце показался
низкорослый, почти квадратный, как пень, человек. На
исподнее был наброшен полушубок, короткие толстые ноги
обуты в тупоносые катанки.
Хозяин знал, что пес зря не разбудит. Вспомнил он,
как прошлой зимою волк скотину в хлеву хотел порезать.
Тайга помешала. Знатные унты вышли из шкуры того
волка!
— Щас, лапушка, щас, милушка, погодь тута, я мигом
обернусь. Не мельтешись, не мельтешись!..— заспешил
хозяин.
Через несколько минут он вновь, одетый, появился на
крыльце, на ходу щелкнул карабинным затвором.
Но лайка повела человека не на задворки, к лесу, а
вдоль улицы поселка и дальше, за аэродром.
— Н-нуу, это дело не пойдет,— разочарованно сказал
он.— За кордон повела...
И хотел повернуть обратно. Лайка ухватила его за
полушубок, потянула к лесу.
— Не балуй! Сказано: не пойду! День на охоту дан,
бестолковая!
Собака взвизгнула от досады, посеребренной тенью
метнулась прочь. Вскоре неподалеку раздался такой гром-
кий нескончаемый лай, что хозяин пошел по заснеженной
целине, выше колен проваливаясь в сугробы.
Тайга лаяла возле непонятного продолговатого пред-
мета, темневшего у ее ног. Увидев хозяина, она замолчала.
Ему показалось, что этот предмет медленно движется и
вроде бы скулит. Он зорко пригляделся. Потом взял наиз-
готовку карабин, с опаской приблизился.
Это была большая собака неопределенной породы.
Она ползла из тайги на взлетную полосу, за нею по снегу
тянулась длинная борозда. Человек поспешно нащупал
в кармане полушубка спички. Пламя выхватило из лунных
сумерек ярко-красный мех пса, черные ранки на голове,
180

черную пиратскую повязку на глазу. Ранки оставила пуля
от пистолета — она прошила голову навылет. Это сразу
понял опытный охотник, фронтовик. Хозяин прошел вдоль
снежной борозды, уводящей в тайгу. Она привела к гра-
нице аэродрома и таежной стены. Там грязно темнели рас-
киданные мерзлые комья земли и черно зияла яма.
— Ясно, ясно,— сказал он.— Кому ж ты, милок, по-
мешал?..
Собака по-прежнему медленно, но упорно ползла к
тому месту, где находилась конура. Хозяин Тайги закинул
за плечо карабин и поднял собаку на руки. Пират хватил
зубами руку, но в челюстях тяжело раненного пса совер-
шенно не было силы, зубы не повредили даже человеческую
кожу.
— Кусаешь? Так и должно быть. Теперь тебе всяк
человек лютее лютого зверя... Ну, топаем в тепло.
Разбуженная жена было рассердилась, когда муж вва-
лился в горницу с живой ношей и уложил возле печи
большую собаку.
— Молоко у нас есть?
— Чего еще?..
— Где у нас молоко?! Мне надобно горячее молоко!..
Три дня Пират пролежал в избе хозяина Тайги в ма-
ленькой комнатенке, отгороженной от горницы дощатой
перегородкой, в которой никто не жил. Он никого к себе
не подпускал. Хозяин то и дело прибегал с работы прове-
дать больную собаку, сам готовил ей калорийную, не об-
ременительную для желудка пищу.
На четвертый день Пират вылез из-под кровати, ша-
таясь, подошел к двери. От слабости его бросало из
стороны в сторону, как пьяного. Надавил лапой дверь.
Она не открывалась. Постоял в раздумье некоторое время.
Он часто видел, как выходил из этой комнатки хозяин.
Прежде чем открыть дверь, он опускал ручку вниз. Пират
лапой опустил ручку и одновременно толкнул дверь
лбом. Она с коротким скрипом открылась.
Жена хозяина замерла возле печи с чугунком щей на
ухвате. Пират не обратил на нее ни малейшего внимания.
Он направился прямо к двери, выходящей в сени. Глянул
182
на женщину и гавкнул: открой! Жена хозяина поставила
на стол чугунок, с опаской приблизилась, с испуганным
«Пожалуйте...» толкнула тяжелую дверь.
На улице Пират поглядел по сторонам, потянул ноздря-
ми воздух и по запаху определил, где находится аэродром.
Вскоре он пришел на взлетную полосу. Обтянутую
оленьим мехом конуру никто не тронул, она по-прежнему
стояла за сигнальными флажками. Пират пришел в родной
дом. И жизнь собаки вошла в обычное русло, вновь
обрела смысл. Она ждала своего хозяина.
Вечерами приходил хозяин Тайги, приносил еду. Потом
из отпуска наконец вернулся диспетчер, и пищи для Пира-
та стало вдоволь. Ему не надо было бегать по задворкам
и выгрызать впаянные в лед объедки. Как-то хозяин
Тайги и диспетчер пришли на взлетную полосу одновре-
менно. Разговорились. И рассказали друг другу все, что
знали о Пирате...
В соседнем поселке произошла крупная кража из
магазина, и лейтенант Васюков срочно вылетел на
«Аннушке» раскрывать преступление. Дело оказалось
сложным, запутанным и целиком поглотило участкового.
В Урему он вернулся только через неделю. А с приездом
домой вернулись переживания, связанные с убийством
бездомного пса.
...В этот день все валилось из рук лейтенанта Васюкова.
Приходил вызванный им молодой рабочий совхоза Бры-
кин, который затеял драку в поселковом клубе. Надо бы
сначала узнать причину драки, поговорить с парнем не
горячась, а Васюков, не разобравшись, примитивно при-
грозил Брыкину пятнадцатью сутками. Как выяснилось
вечером, парень вовсе не виноват, более того — поступил
правильно, как и подобает мужчине: при нем распоясав-
шийся хам жестоко оскорбил девушку.
Шагая со службы, Васюков едва удерживался, чтобы
не заглянуть в магазин за поллитровкой. Лейтенанту
хотелось заглушить муки совести, душевную боль.
И дома сразу все пошло «наперекосяк». «Вечно вы,
мамаша, щи пересолите!» — раздраженно сказал он за
ужином теще, хотя давал себе зарок не связываться с ней.
183
«к ты что здесь раскомандовался?! — подбоченясь, с ходу
взъелась теща.— Здесь тебе не околоток!..» Бросив ложку
во щи, он прошел в детскую. Аленку еще не укладывали,
она сидела на маленьком стуле за маленьким столом и
рисовала цветными карандашами. Васюков провел ла-
донью по льняным дочуркиным кудряшкам. «Любите
собак, как детей. Любите собак, как детей...» — некстати
вспомнил лейтенант свои стихи.
Он отдернул ладонь от кудряшек, словно ожегся о них.
Затем решительно направился к вешалке, сорвал с гвоздя
полушубок, ушанку и почти выбежал на мороз.
Лютый холод немного остудил его.
«Нет, совсем не майор виноват в... в убийстве, да, в
убийстве,— мучительно размышлял Васюков.— Не свали-
вай с больной головы на здоровую. Он далеко, не' в курсе
всех событий. Ты, лейтенант, ты виноват...»
Так, ругая себя, Васюков неожиданно вышел к аэро-
дрому. «Преступника тянет на место преступления. Воис-
тину точно сказано»,— горько подумал он.
Лейтенант направился к тому месту, где произошла
расправа с Пиратом. Было светло от луны и звезд. За
сигнальными флажками виднелась конура, обтянутая
оленьим мехом. Он осмотрел ее. Интересно, кто ее здесь
смастерил?..
«Ну, хватит себя травить. Забудь. Твои переживания
не воскрешат того, кого ты отправил на тот свет. Подлые,
крокодиловы слезы. Но пусть это послужит тебе уроком
на всю жизнь, мерзавец...»
Васюков уже хотел уходить, когда из конуры вдруг
раздалось глухое рычание. Потом в неярком лунном свете
наружу вылезла большая, очень знакомая лейтенанту
собака. Он поспешно достал коробок, чиркнул спичкой.
И сразу узнал диковинный лисий окрас пса, черную полос-
ку, закрывавшую ему один глаз.
Как-то утром Ломов пришел на аэродром встречать
своего компаньона, который сбывал медвежье мясо в
окрестных поселках и должен был сегодня прилететь на
«Аннушке». В ожидании самолета Ломов прохаживался
возле аэровокзала. По радио объявили: «Аннушка» за-
184
держивается на три часа. Ломов плюнул с досады и хотел
уже идти домой, когда взгляд его случайно задержался
на конуре Пирата. Меховой полог был приоткрыт, пес ле-
жал, высунув наружу голову. Ломов подумал, что конуру
застреленной им собаки заняла какая-нибудь другая
бродяжка, и пошел посмотреть. И чем ближе он подходил,
тем отчетливее видел приплюснутую голову, знакомую чер-
ную полоску на глазу.
Ломов направился вдоль снежной борозды, уводящей
к тайге, ее не успело запорошить. Она привела к границе
аэродрома и таежной стены. Невысокий холмик под дере-
вом был разрушен, грязно темнели мерзлые комья земли.
Яма была пуста.
...В избе Ломов залпом выпил стакан спирта.
— Фокус!..— сказал он и забарабанил толстыми
короткими пальцами по столу.— Ловко, однако!..
И что-то вроде жалости к воскресшему из мертвых
Пирату зашевелилось в мохнатой душе его.
— Пущай живет, коли так. Пущай живет...— пробор-
мотал Ломов себе под нос.
Потом спустился в погреб, острым охотничьим ножом
отсек от туши изюбра изрядный кусок мяса и пошел на
аэродром — подкормить собаку.
Однажды Пирату неудержимо захотелось покувыр-
каться, поваляться в сугробах. Щенячья эта блажь в тот
же день пришла в голову й другим собакам в поселке,
Как бродячим, так и хозяйским. Жители Уремы, глядя
на резвившихся псов, облегченно вздыхали, поздравляли
друг друга: «С теплом тебя!», «Дожили, слава богу!»,
«Пора, пора зимушке на покой...» Верная примета: резвя-
щиеся, кувыркающиеся в снегу собаки — к теплу, скорой
весне.
И действительно, через несколько дней с юга нашли
низкие, рыхлые облака, хлопьями повалил сырой снег.
Густые туманы окутали Урему. Недвижно стояли они над
поселком целую неделю. Потом поднялся сильный ветер,
прогнал на север тучи и туманы. Небо глянуло весеннее,
пронзительной голубизны, тепло как бы смыло с него
стылую белесость. И солнышко взблескивало молодо,
185
резвилось в голубизне диковинной светящейся рыбиной.
Каждое утро, вылезая из конуры, Пират подмечал, как
постепенно темнеет, оседает высокая снежная шапка на
крыше терема-аэровокзала, растут на карнизе ребристые
блестящие сосульки.
Близился май. Но хозяина все не было. А Пират ждал.
Он не пропускал ни одного прилета «ЯК-40», пожирал гла-
зами спускавшихся по трапу пассажиров. Верил пес непо-
колебимо: вернется хозяин!
XIII
Из Москвы Константин летел со многими пересадками.
Как водится, в аэропортах подолгу ждал. Наконец послед-
ний перелет на «ЯК-40» 113 сибирской глубинки на Край-
ний Север, в Урему. Работы в тех местах непочатый край,
хватит на шесть-семь полевых сезонов. Столько же лет
будет базироваться в У реме аэрогеологическая экспеди-
ция.
О Пирате он вспоминал редко. Зачем понапрасну душу
бередить, если Константин точно знал, что не может позво-
лить себе такую роскошь — завести собаку... Хороший был
пес. Слава богу, в надежных руках.
...«ЯК-40» пробежал по взлетной полосе и остановил-
ся. За иллюминатором проплыл и замер знакомый терем-
аэровокзал с аршинными буквами на крыше застекленной
диспетчерской: «УРЕМА».
Константин в очереди пассажиров вышел на трап.
Был он без бороды, в модном костюме, кожаных ботинках
и ничем не напоминал того пропахшего тайгою и дымом
костра бродягу, каким хаживал на профили. Внимание
его привлек размером с телка пес огненного окраса. Он
сидел возле трапа и внимательно осматривал выходящих
пассажиров. Константин глянул на него мельком, потому
что надо было смотреть под ноги, чтобы не упасть. И лишь
отметил про себя: «Здорова собака! Интересно, какой по-
роды?» Не признал он своего Пирата, не признал. И не
удивительно. Полгода назад Пират был ровнехонько в
два раза меньше ростом, уже грудью. Константин оставил
его полущенком, а не взрослым, матерым псом...
186

Геолог ступил на землю и тотчас был сбит с ног. В пер-
вое мгновение он подумал, что кто-то бросил на него сзади
тяжелый мешок. Завизжали женщины; испуганный
мужской возглас: «Он бешеный!!» Пассажиров будто
ветром сдунуло.
Растянувшийся на бетоне аэродрома Константин на-
конец понял, что на него напала собака. Она лизала его,
обхватив задними лапами.
Он рывком перевернулся с живота на спину и замер.
Он увидел на собачьей морде черную полосу, тянувшую-
ся наискосок от уха до скулы и закрывавшую один
глаз.
— Пират!!
Пират жадно лизал длинным языком губы, нос, щеки
хозяина и скулил тонко, жалобно, по-щенячьи...
Они сидели за бутылкой вина, и диспетчер неторопливо,
с подробностями рассказывал Константину жизнь Пира-
та за полгода.
Геолог сразу понял, что его встреча с Пиратом на
аэродроме не счастливая случайность; поднявшись в дис-
петчерскую, он застал на службе того парня, которого пе-
ред отъездом просил отвести собаку Чейвыну. Диспетчер
тоже узнал его. Он сказал, где живет, и просил Констан-
тина зайти к нему вечером. Потому что в двух словах
невозможно пересказать все то, что произошло с Пира-
том в отсутствие хозяина...
Константин слушал молча, лишь поскрипывал зубами.
У ног лежал Пират, положив голову на ступню хозяина.
Собаку пришлось впустить в избу: она закатила на-
стоящую истерику, когда ее хотели оставить на крыльце.
Скулила, визжала, лаяла, скребла когтями дверь. Она ни
на минуту не хотела оставлять хозяина. Она не хотела
больше терять его. Слишком дорогой ценой пес заплатил
за ожидание...
Диспетчер наконец закончил свой рассказ. Молчали
долго. Потом он сказал:
— Вот какой к тебе разговор, Костя... Коли не думаешь
навсегда собаку брать, не увози ее сейчас. Не увози.
Знаешь, подленько это будет выглядеть: полгодика поза-
188
бавишься, а потом опять ногой под зад? Она ж к те-
бе еще больше привыкнет. И помрет с тоски. Как пить
дать.
— Ты прав, дружище, прав...— не сразу согласился
Константин.
Диспетчер уже знал, по какой причине геолог не может
везти Пирата в Москву.
Опять долго молчали. Первым молчание нарушил
диспетчер:
— Под Иркутском друг мой живет, заядлый охотник.
Писал, что ищет хорошую собаку, своя померла,— сказал
он.— Попробую с ним списаться, предложу Пирата. А?
— Пожалуй, единственный выход...
— Ко мне Пират вроде привык. Свяжу и отправлю
грузовым самолетом. Другу телеграмму дам: встречай,
мол.
— Да, да... Спасибо.
На полевые работы, в глухую тайгу, за триста километ-
ров от У ремы Константин с отрядом геофизиков улетал
на следующий день.
Пока загружали «МИ-4» продуктами, геологическим
снаряжением, свернутыми спальниками, Пират ни на се-
кунду не оставлял хозяина. Геолог с ящиком #а спине
идет от грузовика к вертолету — за ним бежит Пират.
Залезает в багажное отделение — туда вспрыгивает и
пес. Константин старался вести себя естественно, говорил
с Пиратом бодрым голосом. Чтобы тот ничего не запо-
дозрил.
Но вот машина загружена. Пилоты заняли свои места.
Геофизики один за другим залезли в багажное отделение.
Константин поставил ногу на дюралевый порожек и
замер...
Бортмеханик, молодой парень, появился из полутьмы
багажного отделения с короткой палкой. Он размахнулся,
далеко отшвырнул палку на бетонные плиты аэродрома и
приказал:
— Пират! Апорт!
Стоявшая у ног хозяина собака инстинктивно метну-
лась вперед. Затем остановилась в растерянности: ведь
не было приказа хозяина! Константин поспешно поднялся
внутрь вертолета...
189
Бортмеханик захлопнул дверцу. Пилоты запустили
двигатель. Пришли в движение сабельной остроты ло-
пасти винта.
Константин сел на продуктовый ящик, закрыл ладо-
нями лицо. Так тяжело и скверно на душе у него никогда
не было...
А Пират в это время стоял и крутил головою, следя за
движением лопастей. Потом бросился на машину, по-
пытался ухватить зубами металлический корпус. Двига-
тель ревел, заглушал беспрерывный собачий лай, лопасти
вращались все быстрее, и поднятый винтом ураган сбивал
шерсть собаки в одну сторону.
Вертолет поднялся на два-три метра и завис. Коман-
дир экипажа посмотрел через стекло кабины вниз. На коле-
се, вонзив в резину когти передних лап, висел Пират.
Вертолетчик, не набирая высоту, резко развернул машину,
и Пират упал на бетон аэродрома.
Вертолет набрал высоту и полетел на Север. Пес с лаем
и задранной мордой пересек аэродром и побежал в том
направлении, в каком полетела машина. Больше на аэро-
дроме поселка Урема Пирата не видели.
Константин шел профилем. Один, без записатора.
Записатор, романтически настроенный юноша, приехав-
ший в экспедицию после десятилетки, через неделю заску-
лил, как покинутый хозяином щенок. Какая к чертям здесь
романтика! И гнус заживо жрет, и на профиле так на-
ломаешься, что еле-еле до спальника доползешь. И вы-
спаться толком не дают: очень рано встают геологи...
Отправил юноша радиограмму в Москву, мама выслала
сынку денег на дорогу. И укатил. А геолог ходил на про-
филь один, хотя запрещено ему работать в одиночку. Глу-
хая тайга, топи, дикое зверье, мало ли что может слу-
читься. Угодит в болотное окно, а помочь выбраться не-
кому... Начальник отдела кадров экспедиции обещал при-
слать нового записатора недели через три, не раньше.
С рабочими на Крайнем Севере туго.
Константину все приходилось делать одному: носить
магнитометр, устанавливать его через каждые пятьдесят
метров, записывать показания прибора в журнал. Но к пе-
регрузкам геологу не привыкать.
190
Прошел месяц с начала полевых работ, но до сих пор
не забывалось гнусное предательство, совершенное Кон-
стантином на Уреминском аэродроме. До сих пор он чув-
ствовал себя чуть ли не подлецом, Иудой. Но самое сквер-
ное было то, что диспетчер через экспедиционного радиста
сообщил в отряд геофизиков: переправить в Иркутск со-
баку не смог, так как Пират в день отъезда Константина
бесследно исчез из Уремы. Наверняка опять ищет хозя-
ина, ждет. Но где?..
Неделю назад на стоянку отряда случайно набрел из-
вестный всем геологам Крайнего Севера Иван Иванович
Дронов, кустарь-шлиховщик, человек, без преувеличения,
легендарный. Вот уже полвека он каждый сезон, оставив
в подмосковной деревне свою старуху, уезжает то на
Чукотку, то на Колыму искать золотые жилы. С допотоп-
ным деревянным лотком и двумя классами церковно-
приходской школы, начисто отвергая прогнозы ученых
мужей.
Кустарю фартило так, как не везет на открытия целым
геологическим трестам. В тридцатых годах он «случайно»
наткнулся на богатейшее месторождение золота, там
до сих пор работают драги. Затем были еще три крупных
открытия. Четыре ордена Ленина украшают грудь Ивана
Ивановича. Правда, характерец у старика несносный!
Вечно всем недоволен, вечно всех ругает. Константин слы-
шал, что после каждого полевого сезона он имеет обыкно-
вение захаживать к министру геологии. По распоряжению
министра его принимают вне всякой очереди. Зайдет в ка-
бинет, не отвечая на приветствие, прямехонько семенит
к огромной карте Союза. «Издеся,— палец где-то в районе
Крайнего Севера уткнут,— видел летось твоих робят, золо-
тишко рыщут. Не трать понапрасну народные деньги и вре-
мечко. Окромя гранита, там ничегошеньки нету». — «Да
как же нет, Иван Иванович? — разводит руками ми-
нистр.— Прогноз уважаемого академика...» А Ивана Ива-
новича и след простыл. Пришел не здороваясь и ушел не
попрощавшись. Но самое поразительное было то, что Дро-
нов очень редко ошибался...
Вот этот человек-загадка, человек-легенда, шагая ему
только известным маршрутом, набрел на стоянку геологов.
Старик скоротал в палатке ночь. Он все отмалчивался, на
191
вопросы геофизиков не отвечал, будто не слышал их.
Лишь дважды геофизики услышали голос Ивана Ива-
новича. «Ишь, у «буржуйки» уложил — не продохнешь! —
заворчал он на Константина. — Сам-то небось к пологу
ближе, нахальная морда...» Когда Константин предложил
Дронову лечь на его место, тот в ответ захрапел. Своим
мощным храпом он не давал Константину спать всю ночь.
Встал старик очень рано, когда все, кроме Константина,
еще спали. Начальник отряда вскипятил гостю чай. Иван
Иванович неторопливо выпил шесть больших кружек, за-
кинул за широкие плечи рюкзак, свернутую палатку, кара-
бин, лоток. Вылез было наружу, но вдруг остановился, как
бы застрял на выходе. «Третьего дня в полста верстах от-
седова встренул зверюку очень даже чудную,— не обора-
чиваясь, сказал он.— Обличием вроде бы собака. Обод-
ранная вся, как бы в лишаях. Похоже, бешеная. Так что
остерегайтесь, может к вам наведаться».
Если бы Дронов набрел на отряд после сообщения
диспетчера! А тогда Константин после незаслуженного
оскорбления не очень-то хотел расспрашивать кустаря, с
которым, верно, и ангел под одной крышей не уживется.
И старик ушел, растворился в тайге.
...Захотелось есть. Геолог развел костерок, пристроил
над пламенем свою видавшую виды обгоревшую пол-лит-
ровую кружку, к которой привык, как к живому существу,
и пользовался десятый сезон подряд. Чай он заваривал
по-особому, «по-геологически», до маслянистой черноты;
подсластил и подсолил одновременно; кроме того, перед
заваркой ненадолго опустил в кипяток душистую ветку
лиственницы. Закусывал Константин сваренными с вечера
рябчиками и лепешками.
После обеда, как всегда, неудержимо захотелось спать.
Долголетней тренировкой геолог выработал привычку за-
сыпать на профиле ровно на двадцать минут. Он вытянулся
на теплом, высушенном солнцем мху, по системе йогов
расслабил все мышцы. Затем глубоко вздохнул три раза.
На последнем выдохе он уже уснул.
Чутко спал геолог. Это также вошло в привычку.
Негоже одному в тайге крепко спать.
Разбудил его легкий треск сучьев. Константин молние-
носным жестом вскинул к плечу карабин. Солнце, бьющее
192
прямо в глаза, мешало ему смотреть. Треск раздавался
с той стороны, откуда пришел Константин,— видно, зверь
преследовал его по запаховому следу. Рысь, росомаха?..
В чертоломе промелькнуло что-то большое. Солнце ме-
шало увидеть Константину — что именно. Он с трудом
поймал на мушку цель, но в это мгновение раздалось
нетерпеливое поскуливание.
— Пират!..
Пес с разгону бросился на хозяина, как месяц назад
на аэродроме, начал жадно облизывать лицо самого
дорогого ему человека.
Дрожащими руками, часто моргая, Константин ощупал
собаку с головы до ног. Шерсть во многих местах была
вырвана клочьями. Бесчисленные раны, следы жестоких
схваток с таежным зверьем, избороздили все тело Пирата.
Брыль (отвислая губа) разорвана так сильно, что вид-
нелась розовая десна. Половины левого уха не было
вообще, будто ее кто бритвой отсек. Пират был страшно
худ, хоть ребра считай, а живот ввалился, как у гончей.
— Что ж мне с тобой делать-то, Пиратушка?..
XIV
За месяц жизни в отряде Пират пришел в норму,
поправился на обильных харчах и ничем не напоминал
того облезлого, донельзя исхудавшего пса, каким вышел
из тайги к Константину. Но столь быстрому исцелению
собаки способствовала не только сытная пища. Он был
дома, у хозяина, а дома, как известно, и стены помогают.
... Всю ночь у Константина болел низ живота, с правой
стороны, но он не придал этому особого значения. Побо-
лит да перестанет. Когда утром он поднялся, то от нестер-
пимой боли в животе — будто кто ножом по нему полос-
нул — упал на спальник, на некоторое время потерял со-
знание. Очнулся — холодный пот градом со лба течет,
Пират слизывает капли горячим языком, скулит, и глаза
у собаки чувство выражают — страх за хозяина. Констан-
тина схватил жестокий приступ аппендицита. Слава богу,
-4Шкварищи не успели уйти в маршрут. Они вызвали по
рации санрейсом вертолет. Вертолет прилетел за больным
193
через несколько часов. Но прежде чем Константину по-
могли зайти в багажное отделение, туда вспрыгнул Пират.
Пилоты хотели выгнать собаку, но геолог попросил не
трогать ее. Он знал наверняка, что Пират не останется в
отряде, будет искать хозяина.
Форма аппендицита была опасная, гнойно-язвенная,
и хирург сказал Константину, что, опоздай он с опера-
цией на несколько часов, дело могло окончиться траге-
дией.
Настроение у геолога было ни к черту. В самый разгар
полевых работ взял да слег!
— Три недели у нас полежите, а потом с месячишко
на легкой работе потрудитесь, в штабе вашей экспеди-
ции,— «обрадовал» Константина хирург.— Начальник
экспедиции дал мне слово, что не отправит вас раньше это-
го срока в поле. Все сделано в ваших же интересах:
может разойтись шов, начаться свищ.
Палата находилась на первом этаже, Пират жил под
окном. Остается загадкой, каким образом пес учуял или
догадался, что хозяина положили именно сюда? Днем
через равные промежутки времени, примерно через полча-
са, пес заглядывал в окно, встав на задние лапы: здесь ли
хозяин?'Если Константин в это время спал и не шевелил-
ся, то он будил его по-заячьи частыми ударами передней
лапы по стеклу. Ночью, когда за окном было темным-темно,
Пират также вставал на задние лапы, опершись перед-
ними о стену, и тянул ноздрями воздух, исходивший из
распахнутой форточки, до тех пор, пока в терпкой лекар-
ственной струе не чуял желанный запах. Кормили собаку
геологи из штаба экспедиции, которые часто навещали
своего коллегу.
Однажды Пират не давал о себе знать с утра целый
день, и Константин не на шутку забеспокоился. К вечеру
пришла нянечка. Нагнувшись, завела швабру под койку
Константина и вскрикнула от испуга: забившись в угол,
там лежал Пират.
— Место, Пират! — строго приказал Константин.
Пес торпедой вылетел из-под кровати в открытую дверь
палаты, и через минуту большая морда показалась за
оконным стеклом: я, мол, здесь, приказание выполнил,
хозяин.
194
Каким образом Пират проник в здание больницы мимо
дежурной медсестры, а затем отыскал нужную палату, то-
же остается загадкой.
Выписавшись из больницы, Константин весь август
провел в Уреме, при штабе экспедиции: помогал состав-
лять отчеты главному геологу. Заниматься в разгар поле-
вого сезона бумажными делами — можно ль придумать
для геолога пытку изощреннее?..
Дом для приезжих был переполнен, и неприхотливый
Константин жил в большой круглой палатке с рядами
жердяных нар, которую каждую весну разбивали возле
штаба экспедиции.
Пират ни на минуту не покидал своего хозяина. На ра-
боте он лежал под письменным столом, положив морду
на ступню Константина, в палатке устраивался под нарами
хозяина...
Некоторое разнообразие в жизнь Константина внесла
встреча с Чейвыном. Пастух пригнал из табуна на забой
оленей. Чукча пригласил «хеолоха» в гости и рассказал
ему о жизни Пирата у оленеводов и о том, как ловко
улизнул он на вертолете в Урему.
Пират встретил своего старого знакомого приветливо,
но когда Чейвын и Константин заходили во двор к пастуху,
пес ухватил хозяина за штанину и потащил его прочь.
Он отлично помнил, что произошло в этом дворе год
назад. Константин долго не мог успокоить собаку...
...Пират вылез из-под нар, глухо прорычал. Тотчас
открылся полог, и в палатку вошел рослый бородатый
малый в бахилах и штормовом костюме. Лицо его показа-
лось Константину знакомым.
— Ты Костя Реутский будешь? — пробасил он.
— Угадал.
— Ясно... все ясно...— сказал нежданный гость, затем
опустился перед Пиратом на колени, крепко прижал со-
бачью голову к своей груди.
— Эй, парень! Это тебе не домашняя шавка, он и ку-
саться умеет! — поспешно сказал Константин.
— Пусть кусает. Разрешаю!
Наконец гость назвал себя: Сергей Караулов. Тот са-
мый, которого Пират спас прошлым летом от гибели.
Оказалось, что радисты экспедиций, в которых работа-
195
ли геологи, были друзьями; один сообщил другому, что
в Уреме находится Константин с собакой, которая в про-
шлый сезон обнаружила в тайге обреченного на гибель
геолога. Радист на связи с отрядом, в котором работал
Сергей Караулов, не замедлил сообщить новость.
— Узнал, припомнил...— говорил Сергей, продолжая
тискать пса в объятиях, и даже поцеловал его в нос.
Пирату, наконец, надоели непрошеные ласки, он вы-
рвался из объятий и побежал к выходу. Там он прилег.
«Да, я узнал тебя, но наше минутное знакомство не дает
повода для подобной фамильярности»,— как бы говорил
его взгляд.
Сергей поднялся и вытащил из кармана брюк бутылку
коньяку.
— Давай-ка прополощем глотки, Костя, а то слов
нужных не найду... Ради тебя я здесь. Бросил все и при-
летел...
Разлили в «геологические рюмки» — железные кружки,
выпили.
Сергей говорил долго, сбивчиво. Рассказал, как в крым-
ском санатории ругал себя последними словами за то, что
сразу не разыскал, не поблагодарил его, Константина,
как ему хотелось хоть одним глазком взглянуть на собаку,
которая спасла ему жизнь. И как потом дома, в Ленингра-
де, жена день и ночь пилила его: надо было, мол, любые
деньги, последнюю рубаху отдать за собаку, привезти ее
домой, она бы жила у них как член семьи.
— Ты только не подумай, что я и моя лучшая половина
потом разочаруемся в собаке, захотим от нее избавиться.
Нет, собак мы' очень любим! — горячо сказал Сергей.
— Насколько я понимаю, у вас нет собаки,— усмех-
нулся Константин.— Откуда же такая страстная любовь
к ним?
— Сейчас нет. Но была.— Легкая тень набежала на
лицо геолога.— Семь лет жила. Султан, овчарка. Два года
назад погибла под колесами автобуса: за кошкой погна-
лась, а та на проезжую часть выскочила...
— Ясно. Извини.
— ... Ходили на рынок, присматривали. Ничего не
нашли. Разве с Султаном кто сравнится?.. А здесь такой
случай... Отдай Пирата, Костя!
196
Константин испуганно взглянул на своего пса: ему
вдруг показалось, что Пират, как человек, понял просьбу
гостя. Он поднялся, вывел собаку из палатки и приказал
ей сидеть у входа.
Когда Константин вернулся обратно, Сергей поспешно
извлек из нагрудного-кармана штормовки пухлую пачку
денег.
— Вот... сколько у меня было и у ребят перехватить
удалось...
Константин уперся тяжелым взглядом ему в глаза.
Сергей все понял, неловко засунул деньги в свой карман.
— Это я так... не подумавши...— сконфуженно ска-
зал он.
Константин заходил по палатке, заложив за спину
руки. Надо было решать: или — или. Тянуть дольше не-
льзя. Он думал, думал очень напряженно и высказывал
свои мысли вслух:
— Казалось бы, мне только радоваться остается. Сосе-
ди по квартире не хотят, чтобы у нас жила собака, закон
на их стороне; везти пса мне некуда, следовательно, от
него надо избавляться. И тут появляешься ты... Да. Отчего
же я не радуюсь? Пират будет в хороших руках... При-
вык я к нему. Понимаешь? Как к человеку...— Констан-
тин замер. Он вдруг нашел, нашел выход из создавшегося
тупика! Да как же раньше такая простая штука в голову
не пришла! — Черт, идея!.. Я размениваюсь с соседями!
Комнату на комнату. И подыскиваю себе таких соседей,
которые бы согласились принять собаку в квартиру...
— Ну, это так, в минуту, не решается,— поднявшись,
сказал Сергей.— Обдумай как следует... Договоримся
так: в конце сезона встречаемся в Уреме. Может, к тому
времени передумаешь. Знай одно: Пирату в нашей семье
будет хорошо.
«Костенька, милый, здравствуй! Ты хочешь ради Пира-
та обменять нашу комнату. Прости, но я по многим веским
причинам никак не могу согласиться на обмен. Во-пер-
вых — и это главное — Наденьку, как тебе уже известно,
приняли в школу с французским языком. Эта школа
сейчас рядом. Ежедневно ездить ей, пусть даже на неболь-
197
шое расстояние, будет хлопотно и трудно. Во-вторых, ря-
дом с домом и место моей работы, которую я люблю
и очень не хочу менять. В-третьих, на нашей улице живет
моя больная мама, за которой нужен постоянный уход.
Вероятность же того, что наше новое местожительство
будет где-то неподалеку, крайне ничтожна. И еще: квар-
тирный обмен — процесс трудный, как правило, длится
месяцами, а то и годами. Где же в это время будет жить
твой Пират?..»
В первых числах октября бесчисленные отряды геоло-
гов съехались в Урему. Особых происшествий за это
время в отряде геофизиков, где начальником был Реутский,
не произошло, если не считать единственного случая, чуть
не стоившего Константину и Пирату жизни.
Однажды, шагая профилем, геолог вышел на таежную
поляну и почти вплотную столкнулся с громадным соха-
тым. У лосей в это время был гон, а во время гона самцы
опаснее разъяренного медведя. Константин не успел сдер-
нуть с плеча карабин — зверь бросился на него со всех
ног. Человек метнулся в сторону, зацепился за корневище
и упал. Мощные рога громадины с треском вонзились
в широкий ствол лиственницы. Сохатый рывком тотчас
выдернул рога, развернулся. Затоптать рядом лежавшего
человека было для него сушим пустяком.
Так бы он и поступил, если бы не Пират. В длинном
прыжке пес вцепился в горло зверя, повис на зубах.
Сохатый завертелся на одном месте и помчался с живой
ношей на шее неведомо куда. Опомнившись от испуга,
Константин подхватил карабин и бросился следом — спа-
сать собаку. Бежал он долго. И чуть было не наступил
в чертоломе на Пирата. Пес лежал на земле со вспоротым
боком. Рана, оставленная рогом сохатого, была страшная,
кровь из нее била фонтаном. Геолог перетянул разодран-
ной рубахой рану и двенадцать километров до стоянки
отряда нес собаку на руках. И в мыслях уже простился со
своим верным товарищем. Но жизненные силы Пирата
оказались столь велики, что, пролежав в палатке всего
неделю, он вновь вышел с хозяином на профиль. «Зажило,
как на собаке»,— шутили геологи.
Сергей Караулов встречал Константина на аэродроме.
В Урему из тайги он приехал раньше коллеги, мог бы уже
198

улететь в родной Ленинград, но не улетел: ждал Констан-
тина с Пиратом.
Шагая к палатке-общежитию, геологи говорили о чем
угодно, только не о собаке. Ни тот, ни другой старались
не смотреть на Пирата, который бежал, прижимаясь к ноге
хозяина.
В общежитии выяснилось, что отряд геофизиков улета-
ет спецрейсом до Москвы к вечеру, через несколько часов.
И только тогда Константин коротко сказал Сергею:
— Пират твой.
Геологи долго думали: как быть с Пиратом? Перед
самым отъездом завести собаку в погреб, чтобы она не
бросилась за хозяином. А то ведь Пирата теперь на мяки-
не не проведешь. И привязь он рвал, и в форточку прыгал,
и с крыши сигал. Пошли посоветоваться к диспетчеру. Тот
предложил совершенно противоположное: пусть Пират ви-
дит, как Константин сядет в самолет и улетит, сказал он.
Иначе пес может подумать, что его хозяин где-то непода-
леку работает в отряде, непременно найдет способ вы-
рваться из плена и убежит в тайгу искать, как это случи-
лось весною. С той лишь разницей, что теперь он не найдет
хозяина и неминуемо погибнет в зимней тайге.
— Ты уж помоги,— попросил диспетчера Сергей.
— Да помочь-то мне нетрудно,— не сразу ответил
диспетчер и, посмотрев на Константина холодным взгля-
дом, добавил: — Ты уж, друг, извини за прямоту, дипло-
мат из меня никудышный. Вот что скажу на прощанье...
Ты все на какие-то сложные обстоятельства сваливаешь,
себя выгораживаешь, чистеньким хочешь из этой истории
вылезти. А я так думаю: нет тех обстоятельств, которые
смогут оправдать тебя.
Константин стоял как побитый.
Дальше он делал все машинально, по инерции: обедал
в столовой, оформлял багаж, невпопад отвечал на вопросы
Сергея Караулова.
Константин как бы очнулся лишь тогда, когда диспет-
чер раздобыл тяжелую цепь, звенья которой не смогла бы
разорвать самая сильная собака в мире, и передал ее
Константину.
Диспетчер в толстый нижний венец терема-аэровокзала
вбил железную скобу. За пять минут до отлета Констан-
200
тин посадил Пирата на цепь и на виду у собаки с рюкзаком
за плечом быстро пошел, почти побежал к серебристому
«ЯК-40», который стоял в тридцати метрах от аэровокзала.
Он слышал, как его собака лает хриплым от удушья
лаем, отчаянно визжит и скулит, но мысленно приказал
себе не оглядываться.
«Если оглянусь — все, конец. Не оглядываться, не
оглядываться!..» — приказывал себе геолог.
У трапа «ЯК-40» Константин остановился и огля-
нулся...
ОБ АВТОРЕ ЭТОЙ КНИГИ
Несколько лет тому назад Евгений Клеоникович Ма-
рысаев путешествовал с друзьями по Оби, прекрасной
сибирской реке. Как всегда, с ним было охотничье ружье,
верная «ижевка» — спутник во многих странствиях по
Северу и Дальнему Востоку. Но в этот раз «ижевка»
стала для него вроде бы обузой, лишним, ненужным
и даже враждебным грузом. И конечно, не в ружье была
причина, а в человеке. Марысаев сказал себе, что с ружьем
пора прощаться. Однажды утром он сел в лодку, отгреб
туда, где поглубже, и тихонечко, без плеска,спустил ружье
за борт. Металл сверкнул в воде, и все: «ижевка» ушла
в темную глубину реки, зарылась в мягкий грунт. С ружей-
ной охотой кончено, навсегда.
«Чем топить, лучше бы кому-то подарил»,— сказали
Марысаеву друзья. Он не стал им объяснять все мотивы
.своего поступка. Он и сам еще не знал всех этих мотивов.
У него тогда еще и в мыслях не было написать повесть
о собаке по кличке Пират и повесть о белой медведице.
Марысаев работал тогда над другой книгой. Но его проща-
ние с ружьем было уже началом новой работы, предчув-
ствием новой темы, приближением к новым героям.
202
Каждую свою книгу писатель, прежде чем сесть за
рабочий стол, должен не только обдумать, прочувствовать,
но и пережить или, вернее сказать, прожить жизнью
этой новой книги. Поэтому вся биография писателя укла-
дывается в написанные им произведения, будь то стихи
или проза.
Первая книга Евгения Марысаева вышла в 1965 году
в Западно-Сибирском книжном издательстве, она называ-
лась «Одна луна пути», и в нее уместились годы взросления
юного москвича, который в 1957 году закончил десять
классов и отправился искать свое счастье на Север.
Потянуло его туда со страшной силой. Знакомые не
очень-то сочувствовали этому стремлению, они советовали,
чтобы он сначала получил высшее образование или рабо-
чую специальность высокой квалификации — и тогда уж
пожалуйста, поезжай, куда душе угодно. Но никакие
уговоры не подействовали на вчерашнего десятиклассника,
мечтавшего стать мужественным северянином, а там уж —
если удастся! — и написать обо всем увиденном. «Хочу
на Север!»
В биографии каждого человека бывает такой вот важ-
ный момент. И беда, если человек свой момент проглядит,
упустит. Если тебе очень хочется что-то делать, значит,
у тебя именно к этому делу призвание, способности, может
быть даже талант, значит, именно в этом деле ты можешь
добиться самого наибольшего. Здесь речь, конечно, не о
тех, кому хочется развлекаться, жить в свое удоволь-
ствие, и только. Речь о возникающем в юности у каждого
здорового человека горячем стремлении к какому-то опре-
деленному делу. И руки к этому делу тянутся, и голова
этим занята. Вот тут-то и надо слушаться самого себя,
доверять своим чувствам, своей мечте.
На Севере Евгения Марысаева встретила трудная ра-
бота и жизнь плюс ироническое отношение старожилов
к зеленым мальчикам, приезжающим сюда «за туманом
и за запахом тайги». На глазах у Евгения Марысаева
отбывали на материк неженки и неумехи, нахлебавшиеся
«романтики». А он прикипел к Северу. Он доказал корен-
ным северянам, что может справиться с трудностями не ху-
же других. Работал с геологами, освоил специальность бу-
ровика, потом взрывника, строил в Якутии Вилюйскую
203
ГЭС, в Карелии — железную дорогу. Поехал на строитель-
ство Саратовской ГЭС и поступил рабочим на бетонный
завод. И опять потянуло на Север. Евгений Марысаев едет
в качестве маршрутного рабочего с экспедицией на Кам-
чатку.
За годы странствий он в точности определил, куда пой-
ти учиться. Отнес в Литературный институт имени М. Горь-
кого свои первые произведения, прошел творческий кон-
курс, успешно сдал экзамены и несколько лет работал
в родном городе слесарем в одном из научно-исследо-
вательских институтов и учился на заочном отделении
литературного института.
За эти годы им и была завершена первая книга «Одна
луна пути». Следующую книгу Евгений Марысаев написал,
тоже еще будучи слесарем и студентом, это была повесть
«Только один год», она вышла в издательстве «Молодая
гвардия» в 1967 году. А в 1970-м вышла в издательстве
«Детская литература» первая книга Евгения Марысаева
для юных читателей — «Москвичка».
Став профессиональным писателем, он продолжает
ездить по стране. И тут Евгению Марысаеву всегда помо-
гают освоенные в юности рабочие специальности. Так,
например, в Среднюю Азию он ездил с геологами как бу-
ровик. Зато на БАМ он получил писательскую командиров-
ку от столичного журнала. А потом поступил рыбаком
на траулер, добывающий рыбу в Баренцевом море. Через
год отправился в Ханты-Мансийский национальный округ
к работникам рыбохраны, участвовал в борьбе с бра-
коньерами, написал для «Литературной газеты» статью об
этом обо всем, об ужасающей опасности браконьерства
и для природы, и для человека, для его души. Затем
Евгений Марысаев побывал на острове Врангеля, где уче-
ные занимаются вопросами охраны арктических жи-
вотных.
Конечно, писатель не «списывает» с жизни прямиком,
творчество требует работы воображения, но, читая книги
Евгения Марысаева, ощущаешь, что пишет их человек,
много поездивший и много повидавший, отлично знающий,
чем сегодня живет наша страна, наш народ.
Пишет Евгений Марысаев и для взрослых, и для юных
читателей. Для юных — кроме уже названной «Москвич-
204
ки» — вышли его книги «Белая дорога», «Ветру и солнцу
брат», «Голубые рельсы». Многим ребятам они уже зна-
комы, а тем, кто этих книг не читал, искренне советую
найти и прочесть.
Новые повести Евгений Марысаева о собаке по кличке
Пират и о белой медведице я впервые прочитала в ру-
кописи, которую автор принес в издательство через год
после своего возвращения с острова Врангеля. Меня по-
трясли эти две истории, две биографии животных. Так мог
написать только человек, которому самому приходилось
выступать на защиту родной природы. Евгению Марысаеву
горько видеть опустошение некогда привольных мест, он
отлично понимает, как много зла может принести элемен-
тарное равнодушие к природе, обывательская позиция
«а мне-то какое дело». Чтобы уничтожить зло, мало одной
лишь борьбы против этого зла. Надо утверждать добро,
учить добру, воспитывать в человеке с самых ранних
лет чувство сопричастности, родства со всем живым на
земле, с травами, деревьями, с птицами, животными, со
всей природой. Во имя добра и написана эта книга,
написана для юных. Я верю, что человек, прочитавший эту
книгу, переживший над ее страницами и радость, и печаль,
не станет никогда губителем природы.
И. Стрелкова
СОДЕРЖАНИЕ
ПОВЕСТЬ О БЕЛОЙ МЕДВЕДИЦЕ ...	3
ПИРАТ........................ 79
Стрелкова И. ОБ АВТОРЕ ЭТОЙ КНИГИ . . 202
к ЧИТАТЕЛЯМ
Отзывы об этой книге
просим присылать по адресу:
125047, Москва, ул. Горького, 43.
Дом детской книги.
ДЛЯ СРЕДНЕГО И СТАРШЕГО ВОЗРАСТА
Евгений Клеоникович Марысаев
ПОВЕСТЬ О БЕЛОЙ МЕДВЕДИЦЕ
ИБ № 5494
Ответственный редактор
3. С. Карманова
Художественный редактор
В. А. Горячева
Технический редактор
Е. В. Пальмова
Корректоры
Э. Л. Лофенфельд и Е. И. Щербакова
Сдано в набор 15.10.80. Подписано к печати
20.03.81. А00039,- Формат 84X 108'/32. Бум.
типогр. № 2. Шрифт литературный. Печать выс.
ротация. Усл. печ'-- л. 10,92. Усл. кр.-отт. 12,18.
"Уч.-изд. л. 10,64. Тираж 75 000 экз. Заказ № 2636.
Цена 45 коп. Ордена Трудового Красного Знамени
издательство «Детская литература» Государст-
венного комитета РСФСР по делам издательств,
полиграфии и книжной торговли. Москва, Центр,
М. Черкасский пер., 1. Ордена Трудового Красного
Знамени фабрика «Детская книга» № 1 Росглав-
полиграфпрома Государственного комитета
РСФСР по делам издательств, полиграфии и книж-
ной торговли. Москва, Сущёвский вал, 49.
Отпечатано с фотополимерных форм «Цсллофот
Марысаев Е. К.
МЗО Повесть о белой медведице: Повести/ Рис.
И. Ушакова.— М.: Дет. лит., 1981.— 206 с., ил.
В пер.: 45 к.
События этой книги протекают в самых отдаленных уголках нашей Родины,
где царствует холод н живут сильные, мужественные люди. Главные герои повес-
тей— белая медведица и собака по кличке Пират. Немало трагических испытаний
выпало на долю этих зверей... Любить, беречь «братьев наших меньших», помо-
гать им, а не уничтожать бездумно — таким должен быть принцип человека разумно-
го, утверждает автор.
. 70803—271
М----------
№101(03)81
Р2
265—81