П.К.БОНТАШ, H.С.ПРОХОРОВА
ТОМАС МОР
Москва
«Юридическая литература»
1983

Бонташ Петр Ксенофонтович (1894—'1976) —
кандидат юридических наук, доцент юридического
факультета Киевского государственного
университета, специалист по истории политических учений,
автор статей о А. Н. Радищеве, M. М. Сперанском,
В. В. Попугаеве, Т. Море.
Прозорова Наталия Сергеевна — кандидат
юридических наук, доцент юридического факультета
Киевского государственного университета,
специалист по истории политических учений. Основные ее
работы: «Борьба К. Маркса и Ф. Энгельса против
анархизма» (1961), «Политические и правовые
взгляды Дж. Лильберна» (1960), а также в соавторстве
«Критика современных буржуазных теорий права»
(1981).
(g) Издательство «Юридическая литература», 1983

ВВЕДЕНИЕ
Утопический социализм как великое достижение
общественной мысли, явившийся одним из важнейших
источников научного коммунизма, рождением многих
идей обязан Томасу Мору. Написанная Мором в
1516 году «Весьма полезная, а также и
занимательная, поистине золотая книжечка о наилучшем
устройстве государства и о новом острове Утопия», или
сокращенно «Утопия», дала наименование
домарксистскому социализму. В своих произведениях Т. Мор
предложил совершенно новые для его эпохи
демократические начала организации государственной
власти, поставил и решил с гуманистических позиций
правовые проблемы. Сформировавшиеся в период
становления капиталистической формации,
зарождения раннекапиталистических отношений взгляды
Т. Мора не утратили своего исторического значения.
Его проект идеального государства вызывает и ныне
острые столкновения мнений ученых различных
стран. Жизнь и деятельность Т. Мора, ученого, поэта,
юриста и государственного деятеля, привлекают
внимание многих исследователей. Мировая литература
о нем, получившая наименование мороведения,
чрезвычайно обширна и постоянно пополняется1.
Буржуазные авторы — преимущественно
английские и американские — наряду с фактологическим
материалом привносят много тенденциозного в
трактовку взглядов Т. Мора, в выводы о месте «Утопии»
в его творчестве. Зарубежные историки
клерикального направления стремятся доказать первостепенную
важность работ Т. Мора на теологические темы,
обосновать тезисы о религиозных истоках утопийского
идеального государства.
В марксистской литературе заслуги Т. Мора в
истории политической мысли оцениваются высоко.
Среди советских авторов наибольшее внимание
Т. Мору уделили историки. Большой вклад в
изучение «Утопии» внесли в свое время академики
5

Е. В. Тарле и В. П. Волгин. Под редакцией
последнего был осуществлен ряд высоконаучных изданий
«Утопии» (1937, 1947, 1953 годы) с необходимыми
примечаниями, комментариями, аналитическими
вступительными статьями. В 1978 году к 500-летию со дня
рождения Т. Мора вышло в свет новое издание
«Утопии» в переводе Ю. М. Каган со вступительной
статьей И. Н. Осиновского и его совместными с
Ю. М. Каган «Комментариями». И. Н. Осиновский —
автор многих трудов о жизни и творчестве Т. Мора.
В честь юбилея Т. Мора были проведены научные
сессии, материалы которых опубликованы в сборнике
«Томас Мор. 1478—1978» (1981). В последние годы
в СССР изданы его «История Ричарда III»,
эпиграммы, некоторые письма.
Юридическая литература о Т. Море сравнительно
немногочисленна, но имеет первостепенное значение
для характеристики взглядов Т. Мора на
государство и право2. В рабочах ученых-юристов
рассматриваются специфические, государственно-правовые
аспекты «Утопии». Однако другим произведениям
Т. Мора не уделено должного внимания.
В настоящей работе делается попытка комплексно
осветить политические и правовые взгляды Т. Мора,
проанализировать и уточнить ряд имеющихся в
литературе выводов и положений.

ГЛАВА I
Эпоха Т. Мора и его жизненный путь
Т
■& онец XV века знамено-
^K^L вал собой наступление
И1Ч1 нового времени.
Тенденции экономического развития этого периода
обусловили начало процесса первоначального
накопления капитала. В Англии и других наиболее развитых
странах Европы зарождаются новые общественные
отношения — капиталистические, появляются новые
классы, складываются нации, усиливается
централизация государственной власти, что подготавливает
превращение сословно-представительных монархий в
абсолютистские. С особенной силой проявляются
новые веяния в идеологии, которая становится той
первой ареной, где разгорается битва против
феодализма, духовного порабощения человека католической
Церковью, против схоластики и суеверия.
В Италии уже в XIV—XV вв., а в других странах
Европы с конца XV—начала XVI века наступает
эпоха Возрождения — развертывается движение, шедшее
под знаменем «ренессанса» античной культуры.
Приблизительно в то же время появляются
идеологические течения гуманизма и реформации церкви. Каж-
7

дое из них обладало своей формой проявления и
гаммой общественно-политических идей.
Подавляющее большинство гуманистов эпохи
Т. Мора были людьми умеренно прогрессивных
взглядов. Они призывали к развитию просвещения,
искоренению лихоимства и невежества в
государственном аппарате, смягчению жестокостей в законах
и нравах, но не более. Однако в недрах гуманизма
возникли и более радикальные учения. Автором
одного из них явился Т. Мор — выдающийся
английский гуманист XVI века. Его политико-правовые
взгляды не просто отразили появление новых
общественных и политических отношений, но прежде всего
вскрыли присущие им внутренние противоречия.
В Англии того времени первоначальное
накопление капитала в невиданных размерах вызвало
разорение мелких товаропроизводителей — как
ремесленников, так и крестьян. Особенно сильно пострадали
крестьяне-копигольдеры — люди лично свободные, но
владевшие своей землей временно, по «копиям» —
средневековым документам, продление действия
которых после установленного срока целиком зависело
от лендлорда — феодального собственника земли.
В связи с развитием английской суконной
промышленности резко возросла потребность в сырье
для нее, что повлекло в конце XV — начале XVI века
стремительный рост овцеводства. В стране шло
массовое превращение принадлежавших крупным
землевладельцам пахотных земель в пастбища.
Лендлорды резко расширили практику так называемого
«огораживания» — захвата и огораживания
общинных земель, в которые входили и исконные
крестьянские наделы. Такое огромное число крестьян было
разорено и согнано со своих земель, что даже бурно
развивающаяся промышленность не могла
обеспечить их занятость.
Одновременно английское государство установило
так называемые законы о бродяжничестве, которые
получили в истории наименование «кровавого
законодательства». Королевские акты устанавливали для
рабочих мануфактур крайне низкую заработную
плату и вместе с тем лишали их возможности поиска
сколько-нибудь сносных условий найма рабочей
силы. Всякий, кто по тогдашним законам признавался
«бродягой», подлежал истязаниям, членовредитель-
8

ским наказаниям, клеймению, а при рецидивах
предавался смертной казни.
«Деревенское население, — писал К. Маркс, —
насильственно лишенное земли, изгнанное и
превращенное в бродяг, старались приучить, опираясь на эти
чудовищно террористические законы, к дисциплине
наемного труда поркой, клеймами, пытками»1.
В начале XVI века развитие новых классовых
антагонизмов достигло в Англии огромной остроты.
Характеризуя историю превращения социализма из
утопии в науку, Ф. Энгельс отмечал, что во времена,
когда буржуазия начала свою борьбу с феодальным
дворянством, существовала также «общая
противоположность между эксплуататорами и
эксплуатируемыми, богатыми тунеядцами и трудящимися
бедняками»2.
Буржуазия с момента своего возникновения была
обременена своей собственной противоположностью,
«при каждом крупном буржуазном движении
вспыхивали самостоятельные движения того класса,
который был более или менее развитым
предшественником современного пролетариата»3. К их числу
относились движения Т. Мюнцера и анабаптистов во
время Реформации и Крестьянской войны в Германии в
начале XVI века, так называемых «истинных
левеллеров» в период английской буржуазной революции
середины XVII века, Г. Бабефа — в годы
французской буржуазной революции конца XVIII века. «Эти
революционные вооруженные выступления еще не
созревшего класса, — писал Ф. Энгельс, —
сопровождались соответствующими теоретическими
выступлениями; таковы в XVI и XVII веках утопические
изображения идеального общественного строя, а в
XVIII веке — уже прямо коммунистические теории
(Морелли и Мабли)»4.
Учение Т. Мора об идеальном государстве
возникло в эпоху, когда противоречия буржуазных
общественных отношений уже начинали сказываться,
несмотря на сохранение основ феодализма, но вопрос о
правильном устройстве общества еще не мог быть
тогда решен в силу отсутствия крупного
капиталистического производства и порождаемого им
промышленного пролетариата.
Томас Мор родился в Лондоне. Днем его
рождения одни из биографов считают 7 февраля 1478 г.,
9

другие — 6 или 7 февраля 1477 г.5. Родители, деды и
прадеды великого английского мыслителя
принадлежали к зажиточным лондонским горожанам, из числа
которых обычно избирались члены органов
городского самоуправления и представители английских
городов в палате общин парламента.
Дед Томаса Мора со стороны матери в 1503 году
был избран на пост лондонского шерифа, служба
другого деда была связана с юридической
корпорацией, Линкольнсинном, в котором служит и отец
Томаса— Джон Мор, прошедший здесь путь от
должности дворецкого до поста сенешала, или стюарда,—
чиновника, который заведовал денежными
счетами. В награду за службу Джон был принят в Лин-
кольнсинне в члены общества, т. е. вошел в состав
корпорации юристов. Позже он получил права
рыцаря, избирался в гражданский суд по искам частных
лиц (Common Pleas) и суд королевской скамьи
(King's Bench). Отец Т. Мора состоял членом ряда
коммерческих компаний и передал свое членство по
наследству детям.
Жизнь лондонского Сити и сфера юриспруденции
были знакомы Томасу Мору с юных лет. В них
развернулась и его собственная деятельность, дававшая
ему богатый материал для наблюдений и выводов.
Томас был вторым из шести детей Джона Мора, но
старшим из сыновей, и отец предназначал его к
юридической карьере. Общее образование Томас получил
в одной из лучших в ' ту пору лондонских средних
классических школ (так называемых «grammar
school»), находившейся при монастыре Св. Антония.
Первостепенное внимание уделялось в ней латыни и
искусству полемики, которыми Мор великолепно
овладел.
После школы, согласно обычаям его среды, юный
Томас служил в качестве пажа в доме архиепископа
(впоследствии кардинала) Мортона и по его совету
был отдан в Оксфордский университет, где
проучился, однако, менее двух лет, так как отец не был
склонен превращать сына в ученого.
С 1494 года начинается учеба Т. Мора в
лондонских иннах, сначала в Ныо инне, а затем в Лин-
кольнсинне. В 1502 году он получает звание
королевского адвоката.
Ю

Прекрасные способности и пристрастие к наукам,
обнаруженные Т. Мором с юных лет, сделали его
одним из образованнейших людей эпохи. Он
овладевает лучшими достижениями предшествующей и
современной ему философской, политической,
исторической, правовой мысли, становится знатоком
античности, поборником изучения древнегреческого языка и
творчества древнегреческих авторов, не проходят
мимо его внимания труды ранних итальянских
гуманистов. Т. Мор исследует общественно-политические
порядки многих стран и народов, глубоко изучает
политическую историю Англии, а в знании ее
сложного и запутанного, основанного на многочисленных
судебных прецедентах, common law, не имеет себе
равных.
Как это было свойственно людям его времени,
Т. Мор проявляет интерес к теологической
литературе, где главными для него становятся творения отцов
христианской церкви. В них он старается найти
рациональный смысл и позитивное общественное значение.
В последние годы пребывания в Линкольнсинне и
в начале адвокатской практики у Т. Мора
устанавливаются тесные дружеские отношения с выдающимся
нидерландским гуманистом Эразмом Роттердамским,
английскими гуманистами У. Гроцином, Т. Линакром,
Д. Колетом, многими другими просвещенными
людьми теологами-рационалистами, знатоками греческого
языка и латыни. Все они оказали на него
немаловажное влияние. Связь с гуманистами стала у Т.
Мора постоянной6, а Эразм Роттердамский сделался его
самым близким другом на всю жизнь.
Процесс складывания мировоззрения Т. Мора
проследить трудно из-за отсутствия необходимых
исторических документов. Критическое отношение к
окружающему миру он проявляет уже в 25—26-летнем
возрасте, когда пишет свои первые произведения,
эпиграммы, политические стихотворения. Как
полагают многие биографы, вначале Т. Мор
ограничивался общими мечтами о разумных и добродетельных
отношениях между людьми, но вскоре пришел к
пониманию существенных противоречий своего идеала
с реальным миром, что едва не толкнуло его на
отказ от мирской жизни7. Один из виднейших
английских биографов Мора Чемберс пишет, что под конец
пребывания в Линкольнсинне Томас колебался в вы-
11

боре жизненного пути между правоведением и
служением церкви8.
Как и многие другие буржуазные исследователи,
Чемберс преувеличивает роль церкви в жизни Т.
Мора, когда, в частности, утверждает, что только по воле
отца и сложившимся обстоятельствам жизни
английский гуманист был вынужден заниматься
юриспруденцией и политикой. Нет, однако, ни одного факта,
который бы указывал, что Т. Мор тяготился
избранной им деятельностью.
Политическая деятельность Т. Мора началась в
1504 году, когда он был избран в палату общин
парламента, где выступил против финансовых
требований короля. Ссылаясь на Великую Хартию
Вольностей 1215 года, Генрих VII требовал от парламента
санкционировать выдачу ему из казны крупной
суммы денег ввиду посвящения в рыцари первого сына
и выдачи замуж первой дочери. Однако ст. ст. 12 и
15 Великой Хартии Вольностей устанавливали, что
при этих событиях королю полагалось получить
«умеренное пособие». К тому же первый сын Генриха VII
был посвящен в рыцари более десяти лет назад и
умер за два года до созыва парламента. Замужество
старшей дочери короля состоялось на год раньше
парламентской сессии. Т. Мор настолько
убедительно доказал необоснованность королевских
притязаний, что палата общин отказалась вотировать
требуемую сумму. Генрих VII пришел в ярость, начал
преследовать родных Т. Мора, вскоре распустил
парламент.
До конца царствования Генриха VII (1509 г.)
Т. Мор не возвращался к государственной
деятельности. Он преуспевал как юрист, развивал связи с
финансовыми и коммерческими кругами Лондона,
принимал участие в торговых компаниях. Его услугами
пользовались в переговорах с иностранными
компаниями, так как Т. Мор свободно владел латынью — в
то время международным языком.
В 1510 году Т. Мор был второй раз избран в
палату общин и вскоре назначен одним из помощников
лондонского шерифа, став судьей по гражданским
делам. На этом посту он пробыл около семи лет,
приобретя славу справедливого и гуманного судьи.
Ко времени создания «Утопии» Т. Мор достиг
значительного для своей среды уровня преуспеяния. Ка-
12

залось, ничто не связывало его с низшими слоями
общества. И тем не менее знакомство с биографией
великого мыслителя показывает, что такая связь
существовала. Он проявлял глубокое сочувствие
трудящимся и угнетенным. Эразм Роттердамский,
описывая в письме к Ульриху фон Гуттену в 1519 году
характер, внешние черты и духовную сущность
своего друга, отмечал, что он всегда был готов
поддержать угнетенного, вызволить обедневшего. Эразм
называл Т. Мора «покровителем всех нуждающихся»9.
Мору были известны многочисленные факты о
тяжелом положении народных масс. Его юридическая
практика помогала понять их. В начале XVI века
процесс «огораживания» вызывал столько жалоб и
прошений, поступавших в суды, чиновникам и
самому королю, что даже правительство иногда было
вынуждено заниматься этими вопросами. При
Генрихе VII и Генрихе VIII создавались соответствующие
комиссии и принимались статусы об ограничении
огораживания. Т. Мор видел реальное положение дел в
английском земледелии, ремесле, промышленности и
торговле.
Ему было известно о волнениях и восстаниях
народных масс, систематически проходивших в Англии.
В «Утопии» упоминается об одном из них —
восстании населения в графстве Корнуэл в 1491 году.
Устами одного из главных действующих лиц оно
названо «гражданской войной против короля», которая
закончилась безжалостным разгромом восставших.
Горячее сочувствие трудящимся, угнетенным и
обездоленным, с одной стороны, и глубокое для того
времени проникновение в суть общественных и
политических отношений — с другой, явились теми
главными причинами, которые привели Т. Мора к
воззрениям о необходимости коренной перестройки
общества, государственной власти, изменении законов.
«Утопия» была написана Т. Мором в 1515—1516 гг.
Начал он ее во время поездки во Фландрию в
составе назначенного королем Генрихом VIII посольства
для улаживания конфликтов, возникших между
Англией и Нидерландами по поводу взаимной торговли
шерстью и сукном. Ход переговоров, происходивших
в г. Брюгге, и их успешное завершение упоминаются
в «Утопии». В Нидерландах Т. Мор обрел новых
друзей из числа тогдашних выдающихся гуманистов. По
13

рекомендации Эразма Роттердамскою он встретился
с его другом Петром Эгидием (Питером Гиллесом),
которого впоследствии ввел в круг персонажей
«Утопии».
Обстоятельства создания «Утопии» известны мало.
По словам Эразма Роттердамского, Т. Мор сначала
написал ее вторую часть, а потом уже первую.
Параллельно он работал над другим своим
произведением—хроникой «История Ричарда III». Она была
написана в двух вариантах —на латинском и
английском языках, «Утопия» — только на латыни10.
Летом 1516 года рукопись была закончена и послана
из Лондона в г. Лувен (Нидерланды) Эразму
Роттердамскому, который вместе с Петром Эгидием
опубликовал ее осенью 1516 года*.
Друзья Т. Мора приняли большое участие в
судьбе «Утопии». Как предполагают исследователи,
Эразм Роттердамский читал почти законченную
рукопись летом 1516 года, а возможно, и сделал по ней
замечания11. Посылая ему в Лувен свою «Нигдею»,
Т. Мор писал, что вместо предисловия он дополнил
текст вступительным письмом Петру Эгидию.
Известно, что Эразм Роттердамский и другие друзья
Т. Мора торопили его с присылкой рукописи и
сделали все, чтобы быстрее выпустить книгу в свет, а
после опубликования дали ей блестящую оценку,
которая не должна, однако, рассматриваться как
проявление их полного единомыслия с идеями «Утопии».
Вскоре после поездок во Фландрию и в г. Кале,
где он участвовал в переговорах с французскими
купцами, Мор получил и принял приглашение короля
Генриха VIII поступить к нему на государственную
службу. Согласие Т. Мора оказалось неожиданным
даже для его близких друзей, в частности Эразма
Роттердамского. Предыдущие приглашения и даже
предложение ежегодной пенсии, последовавшие от
Генриха VIII вслед за успехом переговоров во
Фландрии, были Т. Мором отвергнуты. Отвергнуты со
всей необходимой любезностью, но решительно, ибо
* Лувенское издание содержало немало опечаток. В 1517
году было выпущено второе издание в Париже, а в 1518 году —
два новых издания в Базеле. Все они различаются
немаловажными деталями. Так как рукопись «Утопии» не сохранилась, в
дальнейшем издатели и переводчики использовали все три
издания.
14

Т. Мор стремился сохранить свою независимость от
короля.
Большинство исследователей полагают, что
Т. Мор принял столь важное и ставшее для него
«роковым» решение, находясь во власти заблуждений
относительно добродетелей Генриха VIII,
разыгрывавшего тогда роль покровителя наук и защитника
справедливости. Т. Мор и его друзья «надеялись, —
пишет И. Н. Осиновский,— что такой образованный
и разносторонний человек, каким представлялся им
Генрих, станет идеальным просвещенным
монархом»12. Эти выводы нуждаются в некоторых
поправках.
Когда Генрих VIII вступил на престол, Т. Мор
посвятил ему( поэму «На день коронации
Генриха VIII, славнейшего и счастливейшего короля
Британии», где дал резкую критику «власти без границ»,
«попрания законов», всеобщих притеснений, клеветы
и невежества, существовавших при Генрихе VII, и
высказал надежду на коренные перемены, которые
должны были, по его мнению, произойти в политике
нового короля.
Если даже в то время эти надежды у Мора были
искренними (а последующий разбор поэмы позволит
обнаружить несколько иные цели), то в дальнейшем,
чтобы разувериться в них, Т. Мор имел достаточно
времени и возможностей. Идеи, высказанные в
первой книге «Утопии», свидетельствуют, что ее автор
ко вступлению на королевскую службу уже не верил
в существование «доброго короля», защитника
«всеобщей справедливости» и интересов народа.
Решение Т. Мора скорее напоминает позицию тех,
не раз встречавшихся в мировой истории радикально
настроенных политических мыслителей, которые, с
одной стороны, видели общий антинародный
характер монархической власти, а с другой,— понимали,
что в политических событиях нет фатальности и что
в пределах существующей правительственной
политики на государственной службе можно добиться
улучшения дел в государстве и принятия хотя бы
частичных мер, направленных на пользу народу. За
несколько месяцев до поступления на королевскую
службу жизнь преподнесла Т. Мору очень
своеобразный в этом отношении урок. В мае 1517 года поело
подавления восстания лондонских ремесленников и
15

подмастерьев более 400 человек, среди которых было
несколько женщин и подростков, приговорили к
смертной казни. Их жизнь зависела от милости
короля. 12 мая, когда они буквально с петлями на
шее ожидали королевского решения в Вестминстере,
к королю с просьбой об их помиловании обратились
несколько именитых людей. Среди них — Т. Мор,
помощник лондонского шерифа. Жизнь восставшим
тогда была дарована.
В литературе о Т. Море справедливо
подчеркивается, что ему было присуще обостренное чувство
гражданского долга, которое, по всей вероятности,
и привело его на королевскую службу. Не случаен,
по-видимому, и тот факт, что, став одним из членов
Королевского Совета, Т. Мор вошел в комиссию,
которая рассматривала все прошения, поступавшие на
королевское имя и рекомендовала королю принять
по ним то или иное решение.
Последующая жизнь Т. Мора имела два разных
периода. Первоначально король проявил к нему
явное благоволение. Т. Мор получает права рыцаря,
его назначают помощником казначея, в 1523 году
избирают спикером палаты общин. В 1529 году
Генрих VIII по рекомендации Королевского Совета
делает Т. Мора лордом-канцлером, т. е. своим премьер-
министром. Политике короля тех лет отвечало и
неприятие Мором тогдашних реформационных
движений. Произведения Т. Мора в 20-е годы содержат
религиозно-теоретическую полемику с идеями М.
Лютера, Я. Гуса, английских церковных реформаторов.
Расположение Генриха VIII к Т. Мору, казалось, все
возрастало.
Речь Т. Мора при вступлении на пост
лорда-канцлера показывает, что сам он отнюдь не обольщался
по поводу блестящих успехов на королевской службе.
С присущей ему иронией, прикрытой светской
учтивостью, он сказал: «Чем выше положение, тем
глубже падение... Если бы не милость короля, я считал
бы свое место столь же приятным, сколь Дамоклу
был приятен меч, висевший над его головой»13.
Принципом, которым Т. Мор руководствовался на
государственной службе, было, как он писал сам,
следовать девизу: «во всех делах обязанности перед
богом ставить выше обязанностей перед королем»14.
Учтиво приписывая это правило урокам, якобы полу-
16

ченным от самого короля, Т. Мор трактовал его не
как какое-то религиозное «кредо», а как следование
долгу совести, нарушить который недопустимо и по
королевскому повелению.
С 1532 года наступает другой, трагический период
в жизни великого мыслителя. Перемена в его судьбе
была тесно связана с отрицательным отношением
Т. Мора к внезапному повороту в церковной
политике короля, осуществившего в 1532—1534 гг. реформу,
в результате которой прежняя католическая церковь
в Англии была поставлена в подчинение королю, а
сам король, наоборот, освободился от какой бы то ни
было власти римского папы.
Хотя толчком к осуществлению церковной
реформы послужили чисто личные мотивы Генриха VIII —
желание расторгнуть вопреки запрету римского
папы прежний брак и заключить новый, внутреннюю
причину проведенных преобразований составило
возвышение в стране королевской власти. Генрих VIII
заявил о недопустимости «двойного» подчинения
своих подданных — королю и римскому папе.
Добившись утверждения парламентом ряда
королевских актов, Генрих VIII стал в своей стране
верховным главой церкви. К нему перешло отнятое у
римского папы право назначать в Англии
архиепископов и епископов, в королевскую казну стали
поступать платежи, прежде полагавшиеся Риму.
Реформа, несмотря на свои мотивы, носила
относительно прогрессивный характер, содействуя развитию
национального суверенитета английского
государства, но понять этого Т. Мор не смог.
Вопрос об отношении Т. Мора к церковной
реформе Генриха VIII является одним из самых острых
в его биографии и порождает различные толкования.
Ревнители католической церкви трактуют принятую
им линию поведения как высшее выражение его
приверженности католицизму, проявившейся уже в
предшествующей полемике с «еретиками». В 1886 году
Ватикан признал Т. Мора «святым мучеником», а к
400-летию со дня смерти — канонизировал его как
«святого католической церкви». Указанная версия,
для обоснования которой не принимаются во
внимание многие противоречащие ей факты, оказала
огромное влияние на всю буржуазную литературу о
Т. Море. Лишь немногие, более беспристрастные,
2 Заказ 3885
17

исследователи признают рационалистический подход
Т. Мора к вопросам религии и связь занимаемой им
позиции с его политическим мировоззрением.
Научная марксистская литература о Т. Море
раскрыла политико-этическую мотивацию его отношения
к реформационным движениям и проблемам религии
в целом. Как и другие гуманисты его времени, Т.,Мор
стремился к созданию взамен схоластики
рационалистической религии, но при этом только такой,
которая послужила бы на пользу народу, могла бы
воспрепятствовать тирании, содействовать
улучшению нравов. PÎ. Н. Осиновский с большой
обстоятельностью показал в своих исследованиях, как
этими мотивами руководствовался Т. Мор в своей
полемике с «еретиками», где он выдвигал на первое место
проблемы о соотношении религии и государственной
власти, свободе человеческой воли, влиянии
религиозных доктрин на массы и с этих позиций отдавал
предпочтение католицизму перед реформацией15.
Явилось ли, однако, отрицание Т. Мором
церковной реформы Генриха VIII проявлением каких-то
надежд на возможное использование католической
церкви для борьбы с произволом государей? Или оно
было результатом нежелания изменить своим
жизненным принципам, отвергавшим всякое угодничество
перед королем и тем более измену прежним идеям
и высказываниям? Опасался ли Т. Мор установления
в результате реформы осуждаемой им «власти без
границ» и не хотел потворствовать тирании? Скорее
всего все эти мотивы сливались в одно целое,
сочетаясь с верностью своим убеждениям.
Еще в самом начале церковной реформы Т. Мор
сложил с себя обязанности лорда-канцлера. Тогда
Генрих VIII повел упорную и методичную борьбу
против прежнего «фаворита».
Первое из обвинений Т. Мора в «государственной
измене» — за связь с некоей «прорицательницей»
смерти короля — было простым поклепом и
провалилось. Второе — за отказ от присяги новым
королевским актам — повлекло заключение Т. Мора в
Тауэр. Но и оно не имело достаточных юридических
оснований, так как, став частным лицом, Т. Мор не
обязан был приводиться к такой присяге. Во время
15-месячного тюремного заключения у Т. Мора
настойчиво старались выудить, в том числе, подослав
18

к нему в камеру провокатора и лжесвидетеля,
нужные для суда «преступные» высказывания против
королевских актов, но он отказывался от присяги
без указания причин, ссылаясь на запреты своей
совести.
Несмотря на уговоры родных, близких ему по
духу жены и старшей дочери, Т. Мор не соглашался
признать ту формулу королевского акта, которая
отрицала верховенство римского папы. В начале
заключения это грозило осуждением не за
«государственную измену», а за «изменнический умысел», что
не могло повлечь смертной казни. Но Генрих VIII
провел через парламент еще ряд актов, по которым
присягать королю и признавать все его, в том числе
новые титулы, обязан был каждый. Отрицание хотя
бы одного титула короля приравнивалось к
государственной измене.
Суд королевской скамьи, состав комиссии
которого был подобран самим Генрихом VIII, вынес
Т. Мору жесточайший приговор к мучительной казни.
«Милостью короля» она была заменена на отсечение
головы.
Казнь состоялась через четыре дня после суда —
6 июля 1535 г. До последней минуты Т. Мор, хотя
тюрьма быстро превратила его из здорового и
крепкого человека в немощного старика, держался
стойко, не теряя присутствия духа и даже не изменяя
своей привычке к иронии и шутке.
После смерти Т. Мора осталось большое
литературное наследие, лишь частично опубликованное при
его жизни. Кроме упоминавшихся выше трудов, оно
включает в себя обширную переписку, стихотворения,
эпиграммы, оригинальные переводы,
автобиографическое произведение «Апология», написанный в
Тауэре «Диалог об утешении против невзгод» и др. Не
все работы Т. Мора изучены в полной мере.
Подлинной жемчужиной всего написанного Т. Мором
остается его «Утопия». Она сделала его имя
бессмертным.

ГЛАВА II
Теоретические основы и критическая часть
политико-правового учения Т. Мора
Теоретическую основу
политико-правовых идей
Т. Мора составляло едва
начавшее появляться в его эпоху обращение к
человеческому разуму и историческому опыту как
основным аргументам и средствам объяснения
политических явлений. К. Маркс и Ф. Энгельс писали в
«Немецкой идеологии» о целом ряде мыслителей нового
времени, которые рассматривали государство
«человеческими глазами» и выводили его «естественные
законы из разума и опыта, а не из теологии»1. Хотя
среди таких мыслителей XVI века К. Маркс и Ф.
Энгельс назвали только Н. Макиавелли, их слова,
безусловно, можно отнести и к великому английскому
гуманисту.
Рационалистическому характеру
политико-правовой теории Т. Мора не препятствовала его личная
религиозность. Даже у более поздних мыслителей,
представителей естественноправовой теории XVII—
XVIII вв., нередко были компромиссы с религиозным
мировоззрением. Отношение Мора к религии было
своеобразным.
20

Он не ограничивал свое философское
мировоззрение рамками религии и, подобно всем гуманистам,
проявлял живой интерес к различным философским
доктринам, особенно излюбленной им античности. В
его идеальном государстве допускалось
материалистическое мировоззрение, разрешалось вести
философские диспуты, а те ограничения, которые
устанавливались для пропаганды материализма, вводились
не по религиозным, а по общественно-этическим со*
ображениям.
Сама приверженность к католической религии
носила у Мора специфический характер. И. Н. Осинов-
ский справедливо подчеркнул связь духовных
исканий тогдашних гуманистов с идейным влиянием
католицизма, который представлял тогда господствующую
форму философского мышления2. Мор стремился к
познанию внутренней сущности христианства, его
этического смысла, а также процесса его становления,
дабы отделить учение, представлявшееся ему
подлинным, от позднейших наслоений. Неудивительно, что
он проявлял специальный интерес и к вопросу об
историчности библейских персонажей.
Отвергая тогдашние реформационные движения и
протестантскую церковь, сам Мор, как это ни
парадоксально, тоже стремился к реформе христианской
церкви, но не на базе протестантских доктрин, а на
основе католического вероучения. Ему импонировали
мечты ряда английских гуманистов и просвещенных
теологов восстановить дух «подлинного»
христианства и превратить эту религию в мощное средство
морального перевоспитания народов и их правителей.
Понимание и трактовка насущных
политико-правовых проблем у Мора не носят религиозного
характера. И в критике существующего строя, и при
построении своего идеала Мор оперирует доводами
разума и конкретными историческими фактами, а не
религиозными аргументами. Скорее наоборот.
Обрисовав идеальное государство, автор «Утопии»
стремится как бы «согласовать» его с религией,
подчеркивая, что оно не противоречит учению христианства,
а соответствует его подлинному духу.
В теоретической аргументации Т. Мора
определенное место занимают также ссылки на мнения
разных авторов, что составляло один из характерных
приемов тогдашней научной литературы. В «Утопии»
21

таких ссылок, однако, гораздо меньше, чем в рели-
гиозно-доктринальных работах Мора, где без них он
просто не мог бы вести свою полемику. Из числа
упоминаемых в «Утопии» авторитетов первое место
занимают античные, особенно Платон и Аристотель.
В литературе о Море справедливо
подчеркивается, что идейно-теоретические источники его
творчества были чрезвычайно обширны. Постоянно
открываются все новые и новые факты, свидетельствующие
об изумительной эрудиции мыслителя.
Роль идейно-теоретических источников в
формировании мировоззрения Мора нельзя ни
преуменьшать, ни преувеличивать. Произведения многочислен*
ных предшественников и современников Мора,
изучавшиеся им политические порядки и
законодательство многих стран и народов были для него важным
материалом для размышлений, но сами по себе не
могли вызвать к жизни его взгляды и идеалы.
Напротив того, он осознанно выделяет в них то, что
созвучно его политическому мировоззрению, и тогда
уже ссылается на такие идеи и факты, как
позитивные решения, которым надо следовать.
Критическая часть политико-правого учения
Т. Мора является разносторонней. Она включает в
себя анализ причин и последствий общественного
неравенства, характеристику современного ему
государства, разоблачение многих типичных явлений
правительственной политики, рассмотрение целого ряда
правовых проблем и явлений. Все это занимает в
произведениях Т. Мора большое место. Очень много
обличительных строк содержит его поэзия, особенно
эпиграммы. Своеобразное разоблачение феодальной
политической системы развернуто в «Истории
Ричарда III». Даже в религиозно-доктринальной полемике
Т. Мора немало глубоких мыслей и замечаний,
которые звучат как приговор политическому гнету и
алчности имущих классов.
Политическая поэзия Мора создавалась в
основном в 1508—1518 гг., т. е. и до, и после «Утопии».
Вопрос о том, отражена ли в ней эволюция
политических взглядов мыслителя, остается открытым, так
как точная дата создания большинства его
поэтических произведений неизвестна*. Между тем и критика
* Первый сборник эпиграмм вышел одной книгой с
«Утопией» в 1518 году.
22

окружающей действительности, и суть предлагаемых
преобразований здесь во многом отличаются от идей
«Утопии». В поэзии Мора критикуется па весь
существующий строй в целом, а его отдельные, хотя и
очень важные, проявления — короли-тираны,
царящие при них несправедливость и насилие, жадные и
глупые священнослужители, изворотливые адвокаты,
шарлатаны-астрологи, невежественные врачи и целый
ряд других обманщиков, занятых выколачиванием
денег из своих легковерных жертв. Королевская
тирания чаще всего противопоставляется доброму
правлению во главе со справедливым властителем,
который призван ликвидировать беззаконие и наказать
виновных в лихоимстве, клеветнических доносах,
негодной своекорыстной службе. С внешней стороны
идеи политической поэзии Т. Мора очень напоминают
мотивы так называемой тираноборческой литературы.
То же свойственно «Истории Ричарда III», где на
фоне исторического повествования раскрываются
потрясающие по глубине обличения черты феодального
политического произвола и королевской тирании.
Излагая события и факты, почерпнутые из изученных
им документов, хроник и сочинений историков, Т. Мор
показывал, как произошел захват государственной
власти герцогом Ричардом Глостерским, который, с
одной стороны, силой сметал, не останавливаясь
перед злодейскими убийствами родных и близких, все
препятствия, стоявшие на его пути, а с другой,—
искусно обеспечивал себе поддержку влиятельной
группировки знати и духовенства, горожан и даже
простого народа, потакая одним и ловко и лицемерно
обманывая других, угрожая и внушая подданным
страх и пользуясь неведением масс в сфере политики.
С тиранией, установленной Ричардом III,
сопоставлялось правление его предшественника Эдуарда IV,
наделенного чертами положительного монарха.
Теоретическая конструкция, противопоставлявшая
монархию тирании, возникла еще в Древней Греции.
Она входила как важное звено в классификации
форм государства у Платона и Аристотеля. Ее
применяли и разные направления средневековой
политической мысли Западной Европы, не исключая
доктрины католицизма, особенно в разработках Фомы
Аквинского. Обширная светская тираноборческая
литература появилась несколько позже Т. Мора, но и
23

гуманисты его времени, в частности Эразм
Роттердамский, широко пользовались категорией «тирании»
для своей политической критики.
Смысл подобных противопоставлений тирании и
монархии не был одинаковым и резко менялся в
зависимости от того, какими чертами и признаками
наделялось каждое из этих понятий. Католическая
церковь, по существу, выставляла тиранами тех, кто
высвобождался из-под ее главенства. Для гуманистов
признаками тирании являлись жестокость правления,
своеволие монархов, их противодействие развитию
просвещения.
Антитираническая позиция Т. Мора оказалась
весьма оригинальной. Ее первой особенностью,
отличающей взгляды Т. Мора на государство от
религиозной доктрины, явилась идея о создании
монархической власти по волеизъявлению народа. Трудно
сказать, включала ли его точка зрения объяснение
происхождения государства вообще, как полагает
О. Э. Лейст, отмечая, что у Т. Мора государство
является неким «результатом договора между
народом и государством»3. В латинских эпиграммах и
«Утопии» содержатся лишь краткие высказывания о
происхождении власти государей, т. е. монархов. Все
они однотипны и служат цели обосновать
подчиненность правителей интересам и воле народа.
Характерно в этом отношении название одного из
стихотворений Мора: «Народ своей волей дает и
отнимает власть». В нем он пишет: «Любой принявший
власть над многими людьми — должник правление
вверивших. И во главе стоять не дольше должен он,
чем захотят избравшие»4. Типичным тезисам
католической церкви о происхождении государственной
власти от бога и об ответственности монархов «ради
народа», но перед церковью Мор противопоставляет и
рационализм в объяснении происхождения
государства, и демократическую идею о прямой зависимости
власти правителей от народа.
По-видимому, Мор противопоставляет свое мнение
другим тогдашним доктринам. О. Э. Лемст
достаточно обоснованно показал, что взгляды Мора на
возникновение государства отражают также его
несогласие с мнением Эразма Роттердамского о
появлении государства в результате «глупости» —
неразумия людей5.
24

Другой важнейшей особенностью
антитиранических идей Т. Мора была его специфическая трактовка
категории тирании. Она не содержится в каком-либо
одном произведении. Те краткие определения
«доброго» и «недоброго» властителей, короля и тирана,
которые встречаются в некоторых эпиграммах Т. Мора
и которые сводятся к образному противопоставлению
пса, охраняющего стадо, и волка, готового его
пожрать, а также отца над своими чадами и свирепого
господина над рабами, не могут быть поставлены во
главу угла при характеристике взглядов Т. Мора на
государство. И не только потому, что какие-то из
эпиграмм, очевидно, были написаны в период, когда
его политическое мировоззрение только
складывалось. Сама форма этих произведений затрудняла
широкую характеристику понятия тирании. К тому же
сразу дать ее полное определение было просто
небезопасным для автора, который при изложении своих
политических взглядов постоянно вынужден был
прибегать к иносказаниям, скрытой иронии,
полемической форме и другим подобным приемам, которыми
он владел мастерски.
Только сопоставление всех высказываний Мора о
тирании позволяет уяснить характер и особенности
его позиции.
Тиран в произведениях Т. Мора — это прежде
всего тот, кто рассматривает граждан как своих
рабов, чья власть не имеет границ, правитель, при
котором люди вынуждены молчать или
раболепствовать. Такая характеристика тирании содержится и в
эпиграммах, и в «Истории Ричарда III»6, и в
«Утопии», где в будущем идеальном государстве
предусмотрены определенные гарантии против захвата всей
власти должностными лицами и подавления народа
тиранией7. Однако в «Утопии» понятие тирании в ее
политическом аспекте значительно расширяется.
Типично феодальный термин «подданные»,
обозначавший соответствующее отношение населения к
королевской власти, Т. Мор в письме к Эразму
Роттердамскому от 31 октября 1516 г. прямо отождествляет с
категорией «политических рабов»8. Получалось, что там,
где существует система «подданных», всегда
тирания. В политической поэзии и «Истории Ричарда III»
вопрос так не ставится. Здесь понятия «тирания» и
«монархия» не совпадают. В некоторых случаях
25

Т. Мор аналогичным образом противопоставляет
власть короля и власть принцепса, называя, в
частности, Генриха VIII принцепсом в отличие от его
отца — тирана.
Признаком тирании у Т. Мора является также
«попрание законов». Оно раскрывается двояко:
во-первых, как пренебрежение ими, а во-вторых, как
создание законов, притесняющих массы людей.
Беззаконие Т. Мор особенно выделяет в поэме,
посвященной коронации Генриха VIII, как характерную
черту правления Генриха VII. Т. Мор пишет, что при
прежнем правлении законы оказывались, с одной
стороны, «лишенными силы», а с другой, — «вред
принужденными сеять», они «ниспровержены были
и сами ниспровергали»9. Не только «мирские»
законы, но и мораль, «законы божеские» и даже узы
кровного родства — все было растоптано и
отброшено Ричардом III ради захвата власти, ее сохранения
и увеличения своего могущества10.
Но главный признак тирании все же оказывался
у Т. Мора не формальным, а материальным, так как
во главу угла было положено не само по себе
нарушение или соблюдение законов, наличие или
отсутствие каких-либо политических прав у граждан, а
реальное положение масс — социальное притеснение
и угнетение народа. Эта сторона тиранического
правления раскрыта Мором в его политической поэзии и
«Истории Ричарда III» очень глубоко, хотя вместе
с тем соответственно характеру этих работ не в виде
каких-либо общих теоретических тезисов, а в форме
критики конкретных мер и проявлений политики
тиранов. Невыносимые поборы с населения,
чрезмерные налоги, разорение бедняков, притеснение
торговцев, презрение даже к сословию «благородных»
и, наконец, внешние войны ради своего обогащения —
вот что было свойственно, по Т. Мору, политике
Генриха VII, Ричарда III и их окружения.
Большой заслугой Т. Мора было то, что он видел
в правлении тиранов не господство одиночек, стоящих
во главе государства, а некую иерархическую
систему, куда входят все приспешники короля: и его
лорды-канцлеры, и камергеры, и пресмыкающиеся перед
ним ученые-богословы вроде доктора теологии Шея
в «Истории Ричарда III», и сонм раболепствующих
придворных, которые аттестуются в поэме на коро-
26

нацию Генриха VIII как «воры с загребущими
руками», «клеветники», «доносчики», «неучи»,
получающие должности «на откуп», непригодные к
государственной службе и заботящиеся только о своих
выгодах.
Т. Мор говорил о неизбежности «государственных
смут», поражающих при тирании государство
вследствие вражды соперничающих группировок знати, а
особенно из-за «яростных народных возмущений».
Многие из этих высказываний Мора в эпиграммах
и «Истории Ричарда III» явно перекликаются с
положениями «Утопии». Таковы его мысли о
неизбежности восстаний и возмущений масс в условиях их
угнетения. Таковы его высказывания о ненасытной
алчности королей, об их постоянном стремлении к
войнам, к захвату чужих территорий.
Иной раз Т. Мор и в эпиграммах, возможно, как
раз более позднего времени, как бы соскальзывает
на отождествление тирании со всякой монархией. Он
проводит мысль о неизбежном социальном угнетении
народа при монархии: «Долго живя, свой народ
острижет король ненасытный», ненасыщаем алчный
король, «эта пиявка всегда будет себя набивать»11.
Однако в отличие от «Утопии» политическая поэзия
Т. Мора и его «История Ричарда III» содержат и
характеристику добрых властителей, справедливых
монархов. Генриху VII противопоставляется его
наследник Генрих VIII, Ричарду III — его
предшественник Эдуард IV.
И. Н. Осиновский, впервые в нашей литературе
обратившийся к подробной характеристике
политических идей поэзии Т. Мора и его «Истории
Ричарда III», справедливо отмечает большое сходство
высказываемых в них идей с представлениями об
идеальном государе Эразма Роттердамского. Но было
ли это сходство полным тождеством? Указывая, что
новейшие английские исследователи «Истории
Ричарда III» склонны трактовать это произведение как
своеобразный жанр «апологии наоборот» или
«апологии от противного», И. Н. Осиновский пишет: «В
«Истории Ричарда III» Томас Мор мастерски
использует этот жанр в качестве эффективного средства для
пропаганды гуманистической концепции
совершенного государя»12.
27

Такая трактовка этого произведения приводит к
противоречию. Если противопоставление тирании
доброму властителю предпринималось с целью
защиты идеальной или совершенной монархии, то как
подобные идеи Т. Мора согласовать с прямым
отрицанием их в «Утопии», учитывая одновременность
работы над обоими произведениями? О. Э. Лейст,
анализируя государственно-правовые идеи «Утопии»,
справедливо пишет: «Решая здесь проблему реформ,
проводимых по инициативе «мудрого советника при
государе», Мор ведет скрытую полемику с Эразмом
Роттердамским и другими гуманистами, уповавшими
на постепенное просвещение монархов»13. К
сожалению, в исследовании О. Э. Лейста не затрагивается
вопрос об основных идеях политической поэзии
Т. Мора и о том, каковы политические выводы
«Истории Ричарда III».
Чтобы разобраться в кажущемся или
действительном противоречии идей «Утопии» с другими
произведениями Т. Мора, следует более тщательно
присмотреться к его характеристике «доброго
властителя», особенно в образах двух конкретных королей —
Эдуарда IV в «Истории Ричарда III» и Генриха VIII
в поэме, посвященной его коронации.
Что отмечается как положительное в правлении
Эдуарда IV? Прежде всего то, что хотя он захватил
власть, низложив Генриха VI, но зато установил
правление, при котором внутри страны существовал
прочный мир, так как не оказывалось предпочтение
какой-либо группировке знати. Перед смертью
король также пытался, хоть и безуспешно,
предотвратить в будущем вражду соперничающих кланов. В
особую заслугу этого короля Т. Мор ставит отсутствие
отягощающих население поборов и прекращение
внешних войн, достигнутое под конец его правления,
что привело к общему процветанию страны.
В остальном мы видим у Т. Мора характеристику
личных достоинств короля. Он говорит о его
приятной в молодые годы внешности, доброте,
снисходительности к людям, храбрости, рассудительности и
т. д. Т. Мор утверждает, что отношение народа к
Эдуарду основывалось на любви, но далее не без
иронии замечает, что после смерти Эдуарда IV она
стала большей, чем при жизни, а после жестокостей
его преемника еще возросла14. Ничего не говорит
28

Мор о том, что при Эдуарде IV существовали иные
чем при Генрихе VI, порядки в сфере законов или
не было обычной королевской политики «власти без
границ».
«Антиапология», таким образом, не
сопровождалась точно соответствующей ей апологией, а широко
распространенная теоретическая конструкция о
тирании и монархии использовалась с главной целью —
вполне легальными средствами дать критику
характерных явлений существующей государственной
политики.
В поэме «На день коронации Генриха VIII,
славнейшего и счастливейшего короля Британии»
противопоставление двух королей выглядит как будто
иначе. Все то отрицательное, что было свойственно
правлению Генриха VII, якобы не существует и
уничтожено его сыном. Он отказывается от «власти без
границ». Законы при нем обретают силу, они становятся
«смелы и славны» и воздают «грядущим добром» за
«причиненный урон». Исчезло притеснение торговли
и собственности, «нажитой честным путем», обрело
древнюю честь сословие благородных и главное —
государственные должности розданы «достойнейшим
людям», а клеветники, доносчики, те, кто «вред
государству чинил скверным советом своим»,
заключены в тюрьму.
«О, сколько радости видеть, — патетически
восклицает Т. Мор, — что столько воров и немало рук
загребущих теперь тщетно добычи хотят!»15.
Но если приглядеться внимательней, нетрудно
увидеть и здесь своеобразный прием. В поэме нет
освещения реальной королевской политики, перемены
в которой, разумеется, не могли осуществиться в
день коронации нового монарха. Т. Мор излагает не
факты, а желаемое, т. е. программу справедливой
государственной деятельности. Была ли, однако, эта
программа выражением реальных надежд на
Генриха VIII или, может быть, она являла изложение
более тонкой мысли, что без всех названных перемен
любое королевское правление останется тиранией?
Есть основания склониться ко второму выводу. Уж
очень далека от реальной политической
действительности, достаточно известной Т. Мору, была
обрисованная им политическая идиллия.
29

Конечно, какие-то надежды на Генриха VIII у
гуманистов были. Недаром Эразм Роттердамский
поспешил ко времени его коронации вернуться из
Италии в Англию. Генрих VIII по своему образованию
был ученым-теологом. Он не являлся наследным
принцем и готовился к сану священника, но смерть
старшего брата превратила его в наследника
престола. Гуманисты могли рассчитывать на
покровительство Генриха VIII наукам, какую-то поддержку столь
высоко ценимых ими моральных заповедей
христианской религии, другие частные перемены, но вряд
ли на что-то большее. Для Эразма Роттердамского
и других друзей Т. Мора этого, возможно, было
достаточно. У Т. Мора критика тирании вела к выводу
о необходимости более глубоких перемен. В поэме
как бы говорилось: вот что абсолютно необходимо
для государства. После начала правления каждому
предоставлялось сделать вывод: исчезло ли все то,
что свойственно тирании, или изменения оказались
половинчатыми, несущественными?
Отрицательное отношение Т. Мора к монархии
вообще, оценка ее как угнетательской, антинародной
власти подтверждаются и другими фактами. Ценным
свидетельством являются слова Эразма
Роттердамского о демократических убеждениях его друга в
письме к Гуттену от 23 июня 1519 г. В эпиграмме
«Какое состояние государства наилучшее» Т. Мор
прямо пишет о превосходстве выборных органов перед
королевской властью. «Избран народом сенат, короли
же родятся в коронах; жребий здесь правит слепой,
там же — надежный совет. И понимает сенат, что он
создан народом, король же думает, что для него
создан подвластный народ»16. Если сенат будет даже
чем-то средним между добром и злом, то король, по
словам Т. Мора, не может достичь и этого.
Возможно, в более ранний период творчества у
Т. Мора еще были какие-то надежды на роль
просвещенного монарха, но позже они развеялись.
Справедливо предположить, что идеи политической поэзии
Т. Мора, как и «История Ричарда III», отражают не
какой-то отдельный этап в формировании его
мировоззрения, а являются своеобразной составной
частью всей системы политических взглядов
мыслителя. Эти произведения в соответствии с условиями
и формой их жанра содержали критику отдельного,
30

частного и конкретного, необходимую для уяснения
общего, типичного и неизбежного, мастерски
раскрытого в «Утопии». Ее особое значение в
характеристике эксплуататорского общества, государства и
права как раз и состоит в обобщенном, поднятом до
теоретического уровня анализе их антинародной
сущности.
Для своей критики Т. Мор избрал форму
диалога и полемики. Первая из двух книг «Утопии»
представляет, как известно, изложение якобы
состоявшейся у автора в его бытность в Голландии беседы
с Петром Эгидием и его необычайным знакомым —
моряком, чужестранцем-путешественником
Рафаэлем Гитлодеем, фамилия которого, происходя от
греческого «гитлос» (пустая болтовня), специально
подчеркивает, что это вымышленный литературный
персонаж. Гитлодей, помимо всего, пересказывает
разговор, который якобы происходил в доме
кардинала Мортона, и последний в силу этого также
становится своеобразным «участником» беседы.
В диалоге у Т. Мора строго распределены
соответствующие роли. Гитлодей, о котором сказано, что
он бывал во многих странах, и в том числе в 1491
году несколько месяцев жил в Англии, является
главным персонажем и автором всей критики*. Мортон,
который умер за много лет до создания «Утопии»,
одобряет некоторые его идеи и предложения. Роли
Эгидия и самого Мора сведены к небольшим
репликам, высказыванию сомнений или умеренных
реформистских идей. Тщательно выбранная форма
повествования позволила замаскировать подлинные
взгляды автора «Утопии», сделать его хотя бы формально
неуязвимым на случай королевских преследований,
а с другой стороны, посредством полемики
опровергнуть некоторые общепринятые политические и право-
* О соотношении высказываний Гитлодея со взглядами
Мора имеется обширная иностранная литература. Выводы в ней
варьируются от утверждения об их полном совпадении до прямо
противоположных тезисов о принципиально ином характере
политических идей Т. Мора в сравнении с его литературным
персонажем, что преследует уже цель представить английского
гуманиста не сторонником утопического социализма, а умеренным
политическим реформистом. Наибольший интерес
обстоятельностью анализа вызывает работа: Süssmuth H. Studien sur
Utopia des Tomas More. Tübingen, 1967.
31

вые идеи, отчасти свойственные и друзьям самого
Т. Мора.
Чрезвычайно своеобразными были у Т. Мора и
приемы критики. Первым ее объектом оказались
английские законы о воровстве, внешне как будто
вызвавшие главный гнев Гитлодея. Но в ходе их
рассмотрения затем выдвигалась мысль о социальных
причинах преступлений, а в этой связи
развертывалась потрясающая картина разорения крестьян в
процессе развития овцеводства. Она окончательно
раскрывала мысль автора об общих причинах всех
бедствий. То же происходило при обсуждении
вопроса о том, не следует ли высказать соответствующие
советы монархам при характеристике внешней
политики государств и т. д. Одна проблема как бы
переходила в другую, и с разных сторон беседа
приводила к одному и тому же общему выводу.
Итак, прежде всего в «Утопии» подвергались
осуждению существовавшие в Англии жесточайшие
законы о воровстве. Опровергая некоего
«мирянина»— знатока права, высказывавшего в доме Мор-
тона одобрение английскому правосудию, в
соответствии с которым воров вешали иногда по двадцати
человек на одной виселице, Т. Мор устами Гитлодея
раскрывает несправедливость смертной казни за
кражу, вред подобных наказаний для общей борьбы
с преступностью и, наконец, бесполезность в
достижении цели обуздать, а тем более ликвидировать
кражи. По словам самого правоведа, ярого
защитника смертной казни за воровство, выходило, что,
хотя мало кто из воров ускользал от смертной
казни, словно по «злому року» повсюду существовало
много тех, кто занимался разбоем17.
Первая линия критики идет у Т. Мора с
общегуманистической точки зрения, и ей сопутствует
изложение ряда прогрессивных идей в области уголовного
права, о которых будет сказано ниже. Но главная
цель обсуждения законов о воровстве — показать, что
в совершающихся кражах и грабежах виновно само
общество. Это — вторая линия критики, идущая с
позиций утопического социализма. Т. Мор перечисляет
ряд причин, по которым в современном ему обществе
возникает масса людей, не имеющих не только средств
существования, но и возможности их заработать, а
нередко и необходимых навыков, а то и желания к
32

общественно полезному труду. Т. Мор раскрывает
социальные условия имущественных и других
преступлений, шаг за шагом подводит читателя к
пониманию необходимости ликвидации частной
собственности— основы и источника всех общественных
бедствий.
Одной из главных причин увеличения толпы
обездоленных людей, которых само общество сначала
превращает в неимущих и бездомных, а затем
преследует и клеймит как бродяг, нищих и воров, Т. Мор
называет обезземеливание крестьян в связи с
развитием овцеводства и системой огораживаний. Это —
второй, после законов о воровстве, важнейший
объект его критики.
В «Утопии» была дана столь яркая и глубокая
картина того, как крупные английские
землевладельцы, сгоняя с земли крестьян и разоряя их хозяйства,
превращают пахотные земли в пастбища для
разведения овец и производства шерсти, поглощаемой
быстро развивающейся суконной промышленностью,
что на свидетельство Т. Мора ссылался К. Маркс в
«Капитале»18.
Словами Р. Гитлодея Т. Мор выносит
беспощадный обвинительный приговор господствующим
классам Англии. На вопрос, какова же свойственная
Англии особая причина нищеты, делающая воровство
неизбежным, Гитлодей отвечает: «Ваши овцы.
Обычно такие тихие, питающиеся так скудно, ныне, как
говорят, стали они такими прожорливыми и
неукротимыми, что пожирают даже людей, опустошают
и разоряют поля, дома, города»19.
Заслуга Т. Мора состоит не только в остроте
критики. Все дело в том, с каких позиций она ведется.
Обрисованная в «Утопии» картина последствий
развития овцеводства — это не призыв вернуться
назад, к средневековым формам владения и
пользования землей, а тем более не отрицание необходимости
развития промышленности или восхваление
домашнего ткачества. Все служит доказательству одной и
той же главной мысли, которая проходит красной
нитью через всю «Утопию», — только ликвидация
частной собственности и переход к общественной
собственности способны предотвратить пауперизацию и
угнетение масс.
3 Заказ 3885
33

Критика развивающегося капитализма дана в
целом ряде мест «Утопии» и на многих примерах.
Т. Мор раскрывает, как и почему происходит
увеличение цен па хлеб, а также рост стоимости шерсти,
который сопровождается быстрым разорением
ремесленников. Он показывает, что во всех сферах
производства и торговли все начинает сосредоточиваться
в руках немногих богатых людей, и прозорливо
замечает, что «неудобства» этого будут все возрастать20.
Глубина критики развивающегося капитализма
обнаруживается у Т. Мора также в том, что он
раскрывает прямо противоположный характер
интересов богатых и бедных, угнетателей и угнетенных.
Именно это позволило ему сделать замечательные по
своей близости к истине выводы о сущности
тогдашних государств, их внутренней и внешней политике и
характере законодательства.
В «Утопии» неоднократно говорится о том, что
имущие классы живут за счет труда простого народа,
ненавидят его и стараются отнять у бедняков все.
Резкая критика имущих классов присутствует и в
других произведениях Т. Мора, где она дана в виде
отдельных примеров, за которыми легко угадывается
общее и типичное. Так, в одной из эпиграмм с
характерным названием «На некоего низкого и алчного
епископа» Т. Мор клеймит этого представителя
духовенства за то, что он, как и другие, руководствуется
только заботой о собственном обогащении: сдает
землю в аренду, обладает сказочным богатством,
окружен толпою слуг, а когда к нему со своей
просьбой приходит бедняк, отнимает у него и его малое
достояние. Эта критика продолжена в «Утопии», где
Т. Мор пишет, что подражая другим
землевладельцам, «даже некоторые аббаты ... все занимают
пастбищем, ломают дома, разрушают города, оставляя
лишь только храм под овечий хлев». Не раз называет
Т. Мор всю толпу священников и монахов
бездельниками и тунеядцами21.
Критика современных ему общественных и
политических порядков в первой книге «Утопии» служила
у Т. Мора обоснованием необходимости коренных
преобразований и предпосылалась описанному во
второй книге идеальному строю. В свою очередь это
описание использовалось как эталон для оценки
существующего общества, государства и права, выска-
34

занной в конце работы. Содержащиеся здесь
глубокие выводы по форме опять-таки исходят от имени
Гитлодея и даже сохраняют приданную ему
нарочитую грубоватость речи.
В этом своеобразном заключении особо
подчеркивается, что у всех народов, кроме единственно уто-
пийцев, есть, с одной стороны, люди, которые ничего
не делают либо делают то, что не очепь-то нужно
государству, а жизнь их протекает среди блеска и
роскоши, и, с другой — те, кто заняты необходимым
обществу трудом, оказывающимся для них самих
настолько «безвыгодным», что жизнь их становится
едва ли не хуже жизни рабочего скота22.
Нельзя, разумеется, сказать, что Т. Мор раскрыл
здесь классовые антагонизмы эксплуататорского
общества, но он их по-своему обнажил, его
высказывания помогли их последующему уяснению
прогрессивными мыслителями.
Венцом политической критики Т. Мора явилась
характеристика сущности государства в
эксплуататорском обществе. «Утопия» отвергает мысль о
защите в нем государственной властью интересов
простого народа, о каком бы то ни было
«уравновешивании» государством противоборствующих
стремлений богатых и бедных, эксплуататоров и
эксплуатируемых. В «Утопии» развенчивается многовековая
теория о том, что цель всякого государства — общее
благо.
Оценивая положение дел в современных ему
государствах, Гитлодей восклицает: «Чтоб мне
пропасть, если я у тех смогу отыскать вообще хоть
какой-нибудь намек на справедливость». Ни одно
государство, за исключением утопийского, «нисколько
не заботится о земледельцах, угольщиках,
работниках, возницах и ремесленниках». Все эти
государства не представляют ничего иного, кроме «некоего
заговора богатых, под предлогом и под именем
государства думающих о своих выгодах»23.
Следует подчеркнуть, что это было оценкой не
только конкретного, современного Т. Мору
государства. Его характеристика относилась ко всякой
государственной власти в условиях частной
собственности и общественного неравенства. Раскрыв его
антинародный характер, Т. Мор в «Утопии» сделал пер-
рын, пусть небольшой, но важный шаг к выявлению
3*
35

классовой сущности государства в эксплуататорском
обществе.
Аналогичную государству аттестацию Т. Мор дает
и современным ему правовым учреждениям.
Уже в поэтических произведениях Т. Мора
говорилось о многих «неправедных» законах. В «Утопии»
Т. Мор определяет все современные ему законы как
установленные богатыми для защиты собственных
интересов. Правда, такой лаконичной и красочной
формулировки, какая дается государству, в отношении
права сделано не было, но мысль эта выражена
недвусмысленно. Т. Мор объясняет, что богатые
постоянно измышляют всевозможные пути и средства,
дабы, во-первых, удержать, не боясь потери, свою
собственность («то, что они сами накопили
пагубными ухищрениями») и, во-вторых, чтобы «откупить для
себя труд всех бедных людей и воспользоваться им,
заплатив за него как можно дешевле»24. Эти-то
«затеи», говорится далее, и становятся законом, как
только богатые представляют их от имени
государства, т. е. якобы и от имени бедных.
Нельзя не признать, что такое понимание права
было для эпохи Т. Мора очень глубоким. В нем
превосходно раскрываются две главные задачи
буржуазного права и его антинародная сущность. Т. Мор
ясно показывает, что общегосударственный характер
законов — это только видимость их всеобщего
происхождения, преследующая цель обеспечить
соблюдение законов теми, против кого они направлены.
К глубоким для своего времени оценкам сущности
права у Т. Мора прибавляется понимание того, что
народные массы не могут даже знать содержания
законов, установленных правящими классами, особенно
такой разветвленной и запутанной системы права,
которая была свойственна Англии. Он резко
критикует ее во второй книге «Утопии», подчеркивая, что и
это служит интересам богатых и направлено против
интересов бедняков, которым для уяснения законов
нельзя обойтись без помощи адвокатов.
Характеризуя социальные причины воровства,
Т. Мор показал, что уголовно-правовая борьба с этим
преступлением не достигает цели, так как
преступников плодит само общество. В форме небольшом
реплики кардинала Мортона, Т. Мор отмечает такую
36

же бесплодность правовых норм английского
законодательства о бродяжничестве25.
Он постигает глубокий разрыв, существующий
между законодательным регулированием
человеческих отношений в эксплуататорском обществе и их
действительным состоянием и развитием.
Столько народов, говорит Т. Мор, постоянно
стремятся утвердить у себя порядок, издавая множество
законов, но ни один не может достичь этого из-за
существования частной собственности. «Законов,
издающихся каждый день, там недостаточно для того,
чтобы им подчинялись, чтобы они могли кого-нибудь
защитить или достаточно четко отделить от чужого
то, что кто-то называет своей собственностью. Это
легко подтверждают бесконечно и неизменно там
появляющиеся, но никогда не кончающиеся
раздоры»26.
Беззаконие должностных лиц, а тем более
правителей, вызывало у Т. Мора, который сам был
образцом справедливого судьи и беспристрастного
адвоката, особенно резкое осуждение и критику,
высказанные уже в эпиграммах и стихотворениях. В
«Утопии» Т. Мор раскрывает «двойственное» отношение
к законности у правителей — одно для них самих, а
другое для народа.
Некоторым, указывает он, справедливость — и при
этом речь идет у него о справедливости в смысле
необходимости соблюдать законы и соглашения —
кажется «плебейской, низкой доблестью», находящейся
далеко от королевского величия. Существуют две
разного рода справедливости: «одна приличествует
простому народу и ходит пешком, ползает по земле,
не смея перескочить через забор, скованная со всех
сторон многими цепями, и другая — доблесть
правителей, которая величественней, чем народная, а также
и гораздо свободнее ее, оттого, что для нее не
существует ничего недозволенного, за исключением того,
что не угодно ей самой»27.
Конечно, для обоснования будущего идеального
законодательства Т. Мор был вынужден
пользоваться главным образом моральными оценками и
критериями «справедливого» и «несправедливого» закона.
Ни историческое, ни научно-теоретическое
обоснование социализма и свойственного ему права не могло
еще возникнуть в XVI веке. Однако глубина мысли
37

Т. Мора состояла уже в том, что все отмеченные им
отрицательные явления в сфере права он поставил в
прямую связь с порядками, существующими в
условиях частной собственности, а также интересами
имущих и правящих классов.
Одним из специальных и очень важных объектов
критики в «Утопии» была внешняя политика
эксплуататорских государств. Общим пороком почти всех
тогдашних государств Т. Мор называет содержание
огромных армий. Галлию, пишет Т. Мор,
подразумевая здесь Францию, разоряет еще и особая пагуба.
Ее политики (Гитлодей именует их «глупомудры-
ми») решили, что для блага государства надо всегда
иметь наготове сильный гарнизон хорошо обученных
солдат, т. е. ветеранов, а не каких-то там
новобранцев. В результате «вся страна, даже в мирное
время, если это можно назвать миром, оплетена и
осаждена наемными солдатами». Таким политикам
поэтому «надобно искать повод для войны, чтобы не
было у них неопытных солдат...»28.
Резкая и справедливая критика милитаризма,
которую дал Т. Мор, органически сочеталась с
защитой им мирных отношений между народами. Однако
необходимую для трудящихся масс и процветания
народов мирную внешнюю политику он считал
возможной только после коренного переустройства
общества и государства.
В «Утопии» в форме полемики глубоко и
всесторонне обсуждается вопрос о том, можно ли
предложить план нужных преобразований тем лицам,
которые стоят у кормила государственной власти, т. е.
монархам? И одним из главных доказательств бес-'
плодности подобного обращения названо как раз то,
что все короли «гораздо более пекутся о том, как бы
правдами и неправдами приобрести себе новые
царства, чем о том, как достойно управиться с приобре-^
темными»29.
Приговор, который выносит Т. Мор современным
ему государствам, проливает дополнительный свет па
его отношение к монархии. Во всех своих
характеристиках государства, его внутренней и внешней
политики, права и законности, содержащихся в «Утопии»,
где он был свободен от форм тираноборческой
концепции, Т. Мор ни для одной из монархий не делал!
никакого исключения. Конечно, он и словом не упо-,
38

минал о конкретных пороках правления
царствующего короля Генриха VIII. Наоборот, в первых же
строчках «Утопии» Генрих VIII именовался «непобе-
димейшим королем», щедро украшенным «всеми
достоинствами выдающегося государя», по суть дела
от этих придворных фраз не менялась. В «Утопии»
речь шла абсолютно обо всех тогдашних
государствах, вне зависимости от конкретных правящих лиц,
особенностей правлений и форм организации власти.
Совершенно естественно, что, исходя из
сделанных им выводов о сущности тогдашнего государства,
его политики и права, Т. Мор не мог уповать на
реформу сверху как средство коренного преобразования
общества и государства. С очень тонкой иронией и
вместе с тем глубокими аргументами в «Утопии»
опровергаются предложения изложить план
необходимых кардинальных перемен какому-либо монарху.
Гитлодей, которому в «Утопии» повсеместно
отводится роль выразителя взглядов Т. Мора, в ответ на
подобное предложение, во-первых, резко отвергает
всякую мысль о его «услужении» королю, а
во-вторых, остроумно высмеивает те вопросы, которые
повседневно решают монархи со своими «советниками».
Французский король, например, обсуждает на
«секретнейшем» совещании в кругу «умнейших»
людей, какими ухищрениями удержать Медиолан
(Милан) или вернуть Неаполь, разорить Венецию,
подчинить всю Италию, захватить власть над другими
народами. Королю подают советы о заключении
фальшивого союза, о найме иноземных солдат, о том,
чтобы опутать соседнего короля ложными надеждами
на возможность породниться и т. д. и т. п. Советники
другого короля придумывают ему средства обогатить
казну. Один предлагает повысить ценность монеты
при соответствующих выплатах подданным из казны
и понизить, когда начнется сбор налогов с населения.
Другой —собрать деньги для ведения войны и,
присвоив их, заключить мир, за что народ еще и должен
быть благодарным. Третий подкидывает мысль, что
есть старинные законы, которых никто не помнит и
все нарушают, за что можно взимать штраф.
Мор поясняет, что все предложения королевских
советников сводятся к одному и тому же. А именно:
никакого золота недостаточно для прокормления
войска, любой поступок короля считается справедливым
39

и главная «опора его заключается в том, чтобы
народ не распустился от богатства и свободы»30.
Говорить этим людям, что честь короля состоит
в благосостоянии народа, что народ избрал королей
!ради своего благополучия и безопасности и
предлагать соответствующие этому преобразования и
законы, не означает ли, по словам Гитлодея, с которым
полностью соглашаются оба его собеседника,
выступать в роли рассказчика басен перед глухим?
Следует подчеркнуть, что, развеивая
монархические иллюзии и надежды на справедливого короля,
Т. Мор отвергает возможность осуществить «сверху»
коренные реформы, а не всякие частные
преобразования вообще. Правда, его Гитлодей не соглашается
идти на государственную службу ни с какой целью,
но это уже другой вопрос, в решении которого
позиция Т. Мора могла и перемениться, в частности
после майских событий 1517 года31.
В своей характеристике эксплуататорского
общества, государства и права Т. Мор сделал для своего
времени немало в полном смысле слова открытий.
Но едва ли не главная его заслуга состояла в
идеологическом обосновании необходимости ликвидации
прежнего строя. Академик В. П. Волгин справедливо
подчеркивал, что Т. Мор первый в истории
политической мысли обосновал необходимость ликвидации
частной собственности и установления общественной
собственности рационалистически32.
Главный вывод Т. Мора из всей критики
современного ему общества, государства и права
заключен в замечательных словах: «повсюду, где есть
частная собственность... там едва ли когда-нибудь будет
возможно, чтобы государство управлялось
справедливо или счастливо». Каково бы ни было в таком
обществе изобилие материальных благ, все богатство
«целиком поделят между собой немногие», а у
«наибольшей и самой лучшей части людей навсегда
останется страх, а также неизбежное бремя нищеты
и забот»33.
Этот вывод вполне относится и к современному
буржуазному обществу. Неудивительно, что его
стремятся опровергнуть или по крайней мере «отделить**
от Т. Мора буржуазные исследователи его
творчества. В буржуазной литературе накопилось много
разных трактовок политического идеала Т. Мора,
40

многие из них обстоятельно проанализированы в
работах И. Н. Осиновского. Одной из широко
распространенных тенденций является стремление доказать,
что «Утопия» не выражала идей и намерений
«святого» Т. Мора, так как он не от себя излагал
развернутую в ней критику и утопический идеал, а в
других произведениях не повторил ничего подобного.
При этом ряд современных буржуазных авторов
ссылается на написанный Т. Мором в Тауэре
религиозно-философский трактат «Диалог об утешении
против невзгод». Английский историк Холлис,
специально исследовавший этот, до него малоизвестный
трактат, явился автором версии, будто бы в нем
Т. Мор отстаивает частную собственность и
защищает капитализм, так как высказывается против
всеобщего раздела имущества богатых34.
Мнение Холлиса поддерживается в комментариях
к американскому полному собранию сочинений Мора,
где говорится: «Эта защита капитализма кажется
противоречащей раннему экономическому
эгалитаризму Мора в «Утопии». Но «Утопия» никогда не
была практической программой социальных
реформ»35. В стремлениях доказать, что Мо(р не был
противником капитализма, буржуазные авторы
допускают смешение разных сторон вопроса об
отношении мыслителя к частной собственности. То, что
он не предлагал мер по ее ликвидации в
современном ему государстве, т. е. не делал «Утопию»
практической программой социальных реформ,— это
бесспорно, но отсюда нельзя делать выводы об отказг
от самого ее идеала.
Анализируя политические и правовые взгляды
Т. Мора, всегда надо учитывать отмеченные выше
особенности приемов изложения им своих идей,
полемическую форму ряда произведений, то
обстоятельство, что они посвящались разным проблемам. В
«Диалоге об утешении» Мор в виде полемики двух
венгров — Антони и его племянника Винсента —
разбирает философско-этическую проблему о том, что
может служить человеку общим утешением при
любых невзгодах. Вопрос о частной собственности
затрагивается всего на двух-трех страницах и только
в плане обсуждения идей о том, не следует ли для
облегчения участи бедных раздать им все деньги.
Мор отвергает это.
41

«Если бы завтра,— говорит Антони своему
племяннику,— все деньги, имеющиеся в нашей стране,
были бы отобраны у каждого человека и сложены в
одну кучу, а затем поровну разделены между всеми,
то на следующий день было бы еще хуже, чем днем
раньше». Богатые стали бы почти нищими, а нищие
все равно не смогли бы сколько-нибудь подняться
выше прежнего уровня. Не может каждый быть
собственником корабля, поясняет Мор, не может у
каждого быть запасов товаров для торговли. Кто же
сможет работать плотником, портным или
ремесленником по изготовлению одежды, если не будет
состоятельного человека, способного оплатить его
работу?36 Для большей убедительности Мор
пересказывает сюжет одной из басен Эзопа, где говорилось о
женщине, владевшей курицей, которая несла ей по
золотому яйцу в день. Желая получить все сразу,
женщина зарезала курицу и осталась ни с чем.
И. Н. Осиновский справедливо пишет, что Мор
выступает в «Диалоге» не против общественной
собственности и за собственность частную, а против
планов, сохраняя эту последнюю, ввести
имущественное равенство37. Идеи «Диалога» в этом не
расходятся, а совпадают с положениями «Утопии», в
первой книге которой тоже были отвергнуты
разнообразные планы имущественного равенства при
ограничении частной собственности вместо ее ликвидации.
Мор уподобляет их здесь процедурам, которые
применяют при лечении «немощного тела безнадежно
больного»38.
Другой вопрос: почему Мор не высказал в
«Диалоге об утешении» каких-либо аргументов в защиту
идеала «Утопии». Ответ на него, очевидно, следует
искать в конкретных условиях и целях написания
«Диалога» и других произведений последних лет.
Для характеристики политических взглядов Мора
достаточно того, что он нигде не опровергает этого
идеала. За последнее время обнаружены новые
подтверждения неизменности его политической позиции.
Так, И. Н. Осиновский обратил внимание на письмо
Мора к монаху Батмансону в 1519—1520 гг.
Проблема частной собственности снова разбирается в нем
в плане ее общественных последствий. Мор не
опровергает мнений, известных со времени Аристотеля,
что каждый заботится о своем и любит лишь то, что
42

ему принадлежит. Существование частной
собственности с неизбежностью утверждает частные
интересы. Такая же мысль была высказана и в «Утопии».
Частную собственность Мор назвал там главной
помехой к созданию идеального государства. Батман-
сону Мор поясняет, что благу общества в целом
частная собственность противоречит, принося людям
жестокие горести. Используя религиозное
обоснование идей общественной собственности, он пишет:
«Господь... создал все общим» и «Христос... снова
попытался отвратить смертных от частного интереса
к общему»39.
Проблема общественных последствий
существования частной собственности подразделяется здесь,
таким образом, на две части: с одной стороны,
частная собственность противоречит интересам общества,
и это требует ее уничтожения, а с другой,— она
ведет к утверждению частных интересов, и они
препятствуют ее ликвидации. В «Утопии» именно так и
ставился вопрос, особенно в конце второй книги40.
Некоторые буржуазные авторы проявляют
готовность признать ценной первую книгу «Утопии», яо
с целью объявить неприемлемой и даже «скучной»
вторую. Такую позицию занял английский
исследователь Рейнольде41. Один из авторов статей
юбилейного сборника о Т. Море, вышедшего в США в 1977
году, также рассматривает «Утопию» как комплекс
этических идей, не предназначенных к
осуществлению, но выдвинутых лишь для обличения пороков
тогдашнего мира42. Обе книги «Утопии» связаны,
однако, неразрывно. Они являют собой описание двух
прямых противоположностей, своеобразный негатив
и позитив.

ГЛАВА III
«Утопия» о будущем общественном строе
Свой идеал общества,
государства и права Т. Мор
излагает во второй
книге «Утопии» под видом описания тех порядков,
которые Гитлодей и его товарищи обнаружили
во время путешествий на некоем красивом и
благоустроенном острове в южном полушарии.
Нереальность описанного подчеркивалась многими
названиями, примененными Т. Мором, который
использовал с этой целью взятые из греческого языка
термины. Остров именуется Утопией — местом,
которого нет. Его столица Амаурот может быть
переведена как «темная», т. е. непознаваемая. Река Анидр,
протекающая на острове,— это «река без воды».
Вместе с тем Т. Мор стремился провести мысль,
что все изложенное им как идеал может быть в
будущем осуществлено на практике, стать реальной
действительностью его родной Англии. Поэтому на
острове Утопия насчитывается 54 города — как раз
столько их было в тогдашней Англии вместе с
Уэльсом. Есть черты внешнего сходства у Амаурота и
Лондона, Анидра и Темзы, совпадают и некоторые
другие параметры идеального и родного Мору ост-
44

ровов. Что касается формы изложения
представлений о должной организации общества и государства,
то выбрал ее Т. Мор, очевидно, отправляясь от
типичных для эпохи великих географических открытий
рассказов о далеких и неведомых странах,
используя некоторые формы древнегреческого романа и
создавая вместе с тем необходимую маскировку
собственных политических убеждений.
В повествование Гитлодея Т. Мор ввел много
бытовых подробностей и деталей. Он поселил
рассказчика и его товарищей в Утопии на целых пять лет,
а словам Гитлодея придал глубокую
аргументированность. Благодаря таланту Т. Мора изложение
вышло очень живым и увлекательным.
Представления Т. Мора о правильной
организации общества были ограничены тогдашней
исторической эпохой, обусловившей их утопический, а в
ряде моментов наивный характер, что особенно ярко
видится в свете сегодняшнего дня. Однако
утопичность идей социализма у Мора была гениальной. В
«Утопии» оказалось много таких положений,
которые либо представляли замечательные для его
времени догадки о социалистическом обществе, либо
содержали первую постановку некоторых его
проблем.
Это проявилось прежде всего в том, что основой
будущей организации общества он сделал
общественную собственность всего утопийского народа и
обязательность труда для всех.
Дома, земля, сады, орудия производства, рабочий
скот, предметы обихода, а также все,
производящееся для потребления, составляет в Утопии
всеобщее достояние. Городские дома — благоустроенные
трехэтажные здания. Хотя все они одинаковы,
живущие в них меняются домами по жребию через
десять лет. «Нет такого дома, — пишет Т. Мор, — у
которого не было бы двери как на улицу, так и
задней— в сад. Они двустворчатые, легко открываются
от прикосновения руки и закрываются, пропуская •
кого угодно. Ведь у утопийцев нет никакой
собственности»1.
Труд организован у Т. Мора по небольшим
производственным объединениям, которые он назвал по
латыни словом «familia» — т. е. семья. Каждая из
них занимается в городе определенным видом реме-
45

ела — каменщиков, плотников, прядильщиков шерсти,
жестянщиков и т. д.— и насчитывает от 16 до 20
взрослых членов. В семье происходит обучение
ремеслу, поэтому оно по большей части переходит ог
родителей к детям, но если кого-либо привлекает
иное ремесло, его принимают в другую семью. Не
возбраняется изучить и второе ремесло, выбирая
занятия по склонности. Семья, таким образом, ячейка
производственная, и в новом издании «Утопии»
переводчик счел более правильным перевести «familia»
у Мора как «хозяйство», что, на наш взгляд, менее
точно передает особенности такой ячейки, так как
она не лишена патриархальных черт.
Помимо ремесла, каждый утопиец обязан
заниматься сельскохозяйственным трудом и два года
подряд, а те, у кого есть склонности к этому, и долее
живут в деревне. Сельскому хозяйству обучают всех
с детства в школах, а также вывозя детей на поля
для упражнений в труде. Деревенская семья
включает в себя не менее 40 взрослых членов и
составляется так, чтобы ежегодно половина ее обновлялась,
а те, кто уже прожил в деревне год, могли обучить
вновь прибывших. Во время уборки урожая город
помогает деревне. Должностные лица
земледельческой корпорации сообщают городским властям,
сколько им надо помощников, и те присылают к
нужному сроку столько работников, что утопийцы
почти в один ясный день справляются со всей
уборкой.
Т. Мор привлекательно описывает жизнь своих
земледельцев. Будучи по личным жизненным
условиям далек от деревни, он не упустил тем не менее
из виду основных отраслей сельского хозяйства. Его
земледельцы занимаются производством зерна и
льна, овощей, фруктов и винограда, выращиванием
скота, лошадей (предназначенных для обучения
молодежи искусству верховой езды), цыплят
(разводимых в приспособлении, напоминающем инкубатор),
заготовкой дров и т. д. Возделывают землю или
перевозят тяжести с помощью быков. В деревне для
каждого хозяйства, как и в городе, построены дома,
удобно расположенные и снабженные
необходимыми орудиями труда. Каждый месяц деревенские
жители приходят в город на праздник. То, чего нет
в деревне, они получают из города.
46

Все же сельскохозяйственное производство и
деревенскую жизнь Т. Мор считает более суровыми,
чем городские, и этим объясняет необходимость
обязать всех к двухлетней жизни в деревне. Проблему
ликвидации противоположности между городом и
деревней автор «Утопии» решает в весьма
примитивной <J)qpMe. Однако уже одно то, что он угадал
наличие этой проблемы, составляет его
историческую заслугу. Последующие утописты-социалисты
неизменно обращались вслед за Т. Мором к этому
вопросу, накапливая и положительный, и
отрицательный опыт его разрешения, который смогла
потом учесть при своем возникновении теория
научного коммунизма.
Всеобщая обязательность труда в Утопии по
существу сочетается с правом на труд. Хотя Т. Мор
еще не сформулировал его в юридической форме, оно
реализуется у утопийцев в том, что каждый из них
обеспечен работой и в основном по своим
естественным склонностям. Это прямо противопоставляется
описанному в первой книге положению вещей в
Англии, где, как писал Т. Мор, существует масса
людей, которые вынуждены скитаться, нищенствоват:>
и бродяжничать, «ведь никто не нанимает их труд,
сколь горячо они его ни предлагают»2.
Труд в Утопии приобретает и качественно иной
характер. Т. Мор понимает, что люди не будут
подвержены при социализме непосильному и
подневольному труду. Его утопийцы работают всего шесть
часов в день соответственно нормальным человеческим
возможностям. Он специально оговаривает
обязанность должностных лиц следить, чтобы никто на
работе не переутомлялся. Свободное время,
оставшееся у граждан, за вычетом рабочего дня и времени,
уходящего на пищу и сон («сон требует восьми
часов»), предоставляется их личному усмотрению.
Одной из новых общественных проблем, впервые
подвергнутых рассмотрению и разрешению Т. Мором,
явилась также проблема уничтожения
противоположности между умственным и физическим трудом.
Свободное время большинство утопийцев уделяют
наукам. Они имеют обыкновение ежедневно до работы
в предрассветные часы устраивать публичные чтения.
Не понуждаемое никем «великое множество разных
47

людей» — мужчины и женщины — стекается для
слушания подобных лекций, каждый по своим
склонностям и вкусу3.
В Утопии есть небольшая категория людей,
которая освобождена от физического труда. Это —
должностные лица на период их полномочий (к тому
же их основное звено — сифогранты сами не
избавляют себя от работы, которой они руководят) и те,
у кого с детства обнаружились выдающиеся
способности, особое дарование и призвание к полезным
наукам. Но если кто-либо из них не оправдает
возложенных надежд, его отправляют обратно в разряд
ремесленников, и наоборот, рабочего, показавшего
соответствующие способности и прилежание,
выдвигают в категорию ученых. Т. Мор подчеркивает, что
общее количество освобожденных от физического
труда из числа всех работоспособных жителей едва
достигает пятисот человек в каждом городе4.
Таким образом, Т. Мор устанавливает в качестве
общего правила всеобщую обязательность
физического труда и занятие науками в свободное от него
время. Решение проблемы ликвидации
противоположности между умственным и физическим трудом
также оказывается у него примитивным. Хотя в книге
Мора и есть попытка обеспечить развитие науки,
однако мысль о будущем взаимном проникновении,
органическом сочетании умственного и физического
труда и постепенной ликвидации существенных
различий между ними, разумеется, осталась ему
недоступной в силу тех HCTqpH4ecKHx условий, в которых
он создавал книгу. Однако и здесь заслуги ее автора
должны быть поставлены на первое место. Без
характерного для утопического социализма поиска
ответов на этот вопрос не могло бы впоследствии
достаточно быстро быть найдено и правильное его решение
в научной теории. К тому же Т. Мор настойчиво
подчеркивал, что для умственного развития граждан в
Утопии созданы все условия, а дети поголовно все
учатся в школах. Утопийцы поэтому очень сведущи
в науках и быстро перенимают полученные от
других народов знания.
Характерной чертой мировоззрения Т. Мора было
представление, что осущестгить его идеалы можно
при любом и, в частности, при достигнутом тогда
уровне развития производства. «Мысль о возмож-
48

ности быстрого роста производительных сил,—писал
акад. В. П. Волгин, — была чужда Т. Мору»5.
Занятие утопийцев ремеслом, почти полное
отсутствие каких-либо указаний на применение в
производстве машин и технических приспособлении
весьма симптоматичны в этом отношении. Мечты о
построении социализма на базе ремесленного
производства и ручного труда, как и многие другие идеи
Мора, являются явно утопическими. Нельзя, однако,
согласиться с мнением И. Н. Осиновского, что Мор
идеализировал средневековую цеховую организацию
ремесла в противовес отвергаемой им с
гуманистических позиций капиталистической мануфактуре6. Во
времена Мора мануфактуры только начали
возникать и были почти исключительно «рассеянными», а
не централизованными, т.е. основывались на том же
ручном труде, что и в господствовавшем тогда
ремесленном производстве.
А. Э. Штекли прав, что «такой формы
организации производства, которую предлагал Мор, нигде и
никогда не существовало»7. К тому же в «Утопии» не
описывались ее детали. Мор не давал пояснений,
как производится тот или иной продукт ремесла в
каждой семье, есть ли внутри нее разделение труда
и т. д. В «Утопии» говорилось, что ее жители широко
используют машины в военном деле, но где эти
машины производятся, остается неизвестным.
Следовательно, для автора «Утопии» характерно
не отрицательное отношение к капиталистической
мануфактуре и машинному производству, а
невозможность предвидеть их, обусловленная рамками
эпохи.
С этим было связано и то решение вопроса о
потребностях членов будущего общества и возможностях
их удовлетворения, которое мы находим в «Утопии».
Mqp категорически отверг всякое предположение о
том, что при всеобщем шестичасовом рабочем дне
возникнет недостаток в предметах первой
необходимости. Он утверждал, наоборот, что часть
произведенных утопийцами продуктов труда составит
определенный излишек, предназначенный для оказания
помощи другим народам. Главные надежды он
возлагал на уничтожение паразитизма
эксплуататорских классов и отказ от производства предметов
4 Заказ 3885
49

роскоши и всего, что именуется в «Утопии»
излишеством.
Необходимость ликвидации положения, когда
большая часть населения живет без настоящего,
общественно полезного труда, описана в «Утопии» с
исключительной силой убеждения и логики. Т. Мор
указывает даже на неправильное использование
труда женщин, имея в виду их занятие только в личном
хозяйстве, от которого надо, наоборот, освободить
их в будущем. Мысль о необходимости включить
женщин в общественное производство подробно
развил впоследствии один из великих
утопистов-социалистов начала XIX века Ш. Фурье, чьи
высказывания в этой области высоко оценивали классики
марксизма8.
Главная категория людей, не участвующая в
общественном труде,—это, по Т. Мору, «огромная и
праздная толпа» священников и монахов, все
богачи, а особенно владельцы поместий, именующие се
бя знатью, затем их многочисленная челядь —
«ливрейные бездельники» и даже нищие, которых
наплодило общество, так как среди них есть люди
крепкие и сильные, предающиеся праздности под
предлогом какой-либо болезни.
Всем этим лицам, считает Т. Мор, надо дать
работу. Его вполне можно считать сторонником
принципа: «кто не работает, тот не ест».
Замечательные мысли и высказывания о
всеобщей обязательности труда сочетаются у Т. Мора с
многочисленными выпадами против роскоши,
отрицанием «бесполезного производства», «бесполезных
ремесел».
В нашей литературе далеко не однозначно
характеризуются предусмотренные в «Утопии» принципы
распределения. Акад. В. П. Волгин полагал, что
Т. Мор в отличие от ряда последующих утопистов-
социалистов, сторонников равного распределения
продуктов, ввел распределение по потребностям, а
И. Н. Осиновский прямо назвал предложенные Т.
Мором принципы распределения коммунистическими9.
Другие исследователи склонны считать, что
взглядам Т. Мора на социализм присущи «черты грубой
уравнительности и всеобщего аскетизма»10. Оба
мнения не лишены определенных оснований.
С внешней стороны Т. Мор действительно прокла-
50

мирует распределение по потребностям. По
описанию Т. Мора, в каждом утопийском городе созданы
по четыре рынка со складами для промышленных
изделий и по четыре примыкающих к ним рынка
съестных припасов. Сюда свозятся и сортируются по
отдельным складам предметы ремесленного
производства, поступающие от каждого хозяйства, а также
хлеб, овощи, рыба, мясо, птица и все другие
продукты, производимые в деревне. Стоящие во главе
первичных производственных ячеек отцы семейства
получают со складов все, что нужно, без всякой
оплаты. Им не отказывают ни в чем, что они просят,
поскольку имеется изобилие и полностью
отсутствуют стремления брать что-то ненужное и излишнее.
Научная фантазия T. Moipa воздвигает в утопий-
ских городах большие прекрасные дворцы,
рассчитанные на каждые 30 семейств, где проводятся
общие трапезы, празднества, занятия наукой. Во время
обеда и ужина для всех читается какая-нибудь
поучительная книга, ведутся общие беседы, звучит
музыка*. Для больных существуют особые госпитали,
продукты которым отпускаются по предписанию
врачей и в первую очередь. Т. Мор уделяет вниманиз
даже тому, как лучше разместить за трапезой
людей— детей и взрослых, мужчин и женщин,
беременных и кормилиц. Несмотря на налет
патриархальности, повсюду у него встречаются здравые мысли,
интересные рассуждения. Например, когда он
обосновывает преимущества общественного питания перед
домашним, не отрицая, впрочем, возможности
пользоваться этим последним по желанию.
Граждане Утопии предпочитают собираться hi
трапезу во дворцах, где подается в изобилии
прекрасная пища, не исключая лакомств, десерта,
сладостей. Утопийцы пользуются духами. За едой они
делают все, чтобы создать веселое настроение. Ни на
один род удовольствия в Утопии не полагается
налагать запретов, лишь бы они не угрожали
вредными для здоровья и нравственности последствиями.
Кажется невозможным признать все это за
аскетический идеал. Материальные потребности людей,
* В описании утопийского образа жизни нередко
проглядывают черты тех порядков, которые юный Томас наблюдал,
будучи пажем в доме Мортона.
4
51

по Т. Мору, должны быть удовлетворены, а не кем-
то намеренно ограничены. Но есть и другая сторона
вопроса о характере распределения в Утопии. Т. Мор
рисует потребности людей как самые простые и
непритязательные, и если они не абсолютно
одинаковые у всех, то во всяком случае однородные.
У утопийцев ни золото, ни драгоценные камни, ни
другие предметы роскоши не вызывают ни зависти,
ни уважения, которое измеряется там только
личными достоинствами и трудолюбием. Будучи
воспитаны в духе презрения к роскоши, граждане Утопии
выказывают это, изготавливая из золота ночные
горшки, цепи для рабов, отличительные внешние
знаки для преступников, а драгоценные камни
предоставляют для забавы малолетним, которые, едва
вырастая, немедленно отвергают их. Запасы золота и
других ценностей хранятся в Утопии на случай
войны, стихийных бедствий, для торговли с другими
странами, словом, для внешних надобностей.
Утопийцы смеются над теми, кто кичится
роскошной одеждой и золотыми украшениями. Они
удивляются «если какой-нибудь смертный, которому
дозволено созерцать какую-нибудь звезду и даже,
наконец, само солнце, находит удовольствие в неверном
блеске маленькой жемчужины или камешка»11.
Гитлодей описывает курьезный случай, когда в
Утопию прибыли иностранные послы в пышных
нарядах, золототканых плащах, увешанные золотыми
серьгами, кольцами, цепями и ожерельями и, сверх
того, блиставшие жемчугом и драгоценными
камнями. Жители посчитали послов за рабов и оказали
внимание не им, а их слугам. Даже дети смеялись
над разукрашенными чужеземцами.
Нельзя не видеть в «Утопии» зародыш глубоко
верной мысли, что коммунистически воспитанное
общество придет к пониманию подлинно разумных
человеческих потребностей и изживет то, что связано
с их искусственным развитием, происходящим из
буржуазного культа вещей. В. И. Ленин раскрыл
определенную справедливость идей Т. Мора, когда писал
в статье «О значении золота теперь и после полной
победы социализма», что при полном коммунизме
может быть мы построим из золота несколько
общественных отхожих мест в самых больших городах
мира, дабы наглядно-назидательно показать ос-
52

вобождение от того преклонения перед ним, которое
вызвало в истории столько кровавых войн, жертв и
столкновений12.
Однако в «Утопии» речь идет не только об отказе
от роскоши. Несколько строк книги посвящаются
тому, чтобы доказать, что тонко выделанная
шерстяная ткань ничуть не лучше грубошерстной. Для уто-
пийцев, пишет Т. Мор, в полотне важна только
белизна, а в шерстяной ткани — лишь ее чистота. В
противовес тем, кому кажется мало иметь четыре-
пять разных плащей и до десяти шелковых рубашек,
они довольствуются одним платьем, и притом
обычно на два года. «Пока они заняты работой, они
небрежно прикрыты кожами или шкурами, которые
служат им семь лет». Выходя на люди, утопийцы
надевают сверху плащ одинакового на всем острове
цвета — естественного цвета шерсти13.
Мысль об однообразии проскальзывает и при
описании общих трапез, так как все лучшие съестные
продукты, после того, как будет выдана, согласно
предписаниям врачей, еда для больничной кухни,
распределяются между дворцами «поровну» и
сообразно с числом их людей, а блюда с кушаньем после
обслуживания пользующихся особым почетом
старейших в «равных долях» раздаются всем
остальным14.
Таким образом, коммунистического
распределения у Т. Мора все-таки нет. Принцип распределения
по потребностям провозглашен лишь формально, а
в действительности наполнен уравнительным
содержанием. Подобное распределение, которое не
соответствует ни первой, ни второй фазе
коммунистического общества, не создает необходимых стимулов
к повышению производительности труда. Появляясь
как отражение невысокого уровня развития
производительных сил, данный принцип не способствует их
нормальному развитию и не служит в силу этого
интересам общества. К. Маркс и Ф. Энгельс отмечали
как общую особенность раннего утопического
социализма, начиная с XVI и вплоть до конца XVIII века,
его спартанский характер, его аскетизм и уровни-
тельность в распределении, подчеркивая, что
содержание этих требований неизбежно оказывается
реакционным15.
Преодолеть такие представления о социализме
53

впервые смогли лишь великие утописты-социалисты,
выступившие в условиях крупного промышленного
производства,— К. Сен-Симон, Ш. Фурье, Р. Оуэн.
Они высказали ряд гениальных догадок о будущем
социализме, его основных чертах, в том числе о
необходимости учитывать при распределении предметов
потребления количество и качество труда, вложенного
каждым работником в общее производство,
подготовив своими идеями последующее решение этих
проблем в теории научного коммунизма.
Вместе с тем в характеристике принципов
распределения представители раннего утопического
социализма—Т. Мор, Т. Кампанелла, Д. Уинстенли,Морел-
ли, Ж. Мелье, У. Годвин, Г. Бабеф и другие — часто
существенно отличались друг от друга. Если одним
из них был свойствен прямой призыв к аскетизму и
разделу всех продуктов поровну, то для других это —
скорее объективно присущая тенденция, чем
субъективное стремление. К последним относится и Т. Мор.
Простые и скромные потребности утопийцев
представлены у Т. Мора как следствие их
самовоспитания. Термин «грубая уравнительность» к его идеалу
все-таки не подходит. К. Маркс и Ф. Энгельс
применяли этот термин лишь при характеристике идей той
политической литературы, которая сопровождала
первые попытки пролетариата непосредственно на
практике осуществить свои интересы в период
ниспровержения феодализма16.
Специфической особенностью политических
взглядов Т. Мора, отличающей его от других утопистов-
социалистов, оказалось весьма своеобразное
решение им в «Утопии» проблемы так называемых
«неприятных» — особо тяжелых или грязных работ.
Совершенно неожиданно для социализма, хотя бы и
утопического, в Утопии существует особая, правда,
немногочисленная категория рабов. По два таких
раба придается каждой семье как в городе, так и в
деревне. Труд двух рабов используется на кухне в
каждом дворце, хотя приготовление пищи
предоставляется поочередно всем женщинам. Рабы забивают
скот, так как утопийцы не позволяют своим
согражданам делать это во избежание потери чувства
милосердия.
Рабство у Т. Мора только пожизненное, а не
наследственное. Во многих других отношениях оно так-
54

же отличается от античного рабства. Это люди,
лишенные свободы, они носят цепи, но личность их
неприкосновенна, никто не может убить и даже
распорядиться ими иначе, как для работы, которой они
заняты постоянно. А главное, их превращению в
рабов предшествуют особые обстоятельства.
«Рабами,—пишет Т. Мор об утопийцах,—они не
считают ни захваченных в войне (кроме тех, кого они
сами взяли в бою), ни детей рабов, ни, наконец,
никого из пребывающих в рабстве у других народов,
кого они могут купить. Но они обращают в рабство
тех, кто у них допустит позорный поступок, или же
тех, кто в чужих городах осужден на казнь за
совершенное им злодеяние»17.
Таким образом, рабами становятся в основном
преступники, в том числе своеобразные «военные»
преступники — те, кто вел войну против
справедливого утопинского строя. Правда, наряду с этим
рабами утопийцев становятся иногда бедные
трудолюбивые батраки из другого народа, которые сами
предпочитают пойти на эту работу. Однако к ним в
Утопии относятся иначе — почти так же, как к
собственным гражданам, и только налагают на них
несколько больше работы. Если подобные лица желают
уехать, им не препятствуют, не удерживают против
воли, и они уезжают из Утопии не с пустыми руками.
Напротив, рабы, происходящие из среды утопийцев,
подвергаются особенно суровому обращению ввиду
того, что в хороших условиях жизни и воспитания,
они не смогли удержаться от преступления,
усугубили тем свою вину и заслужили худшую участь.
По поводу утопийских рабов в нашей литературе
также существуют разные мнения. С. Б. Кан, И. Е.
Фарбер полагают, что рабство явилось средством для
решения в Утопии проблемы «неприятных» работ18.
Другие главной причиной этого считают задачи
уголовного наказания. О. Э. Лейст называет утопийское
рабство чем-то «вроде исправительных работ».
Подобное мнение высказывалось в свое время и
советским историком-криминологом —М. Н. Гернетом19.
Связь утопийского рабства с поставленными Т.
Мором задачами уголовного наказания несомненна. В
Утопии почти все особо тяжкие преступления обычно
караются осуждением на рабство. По мнению
утопийцев, это лучше смертной казни, так как не менее
55

страшно для преступников и более выгодно для
государства, использующего труд этих лиц. К тому же
их пример отвращает других от подобных
злодеяний20.
Однако утопийцы не связывают с перевоспитанием
преступников возможность их освобождения. Только
иногда, в исключительных случаях и по специально
му решению высших должностных лиц или народа,
в Утопии может быть смягчено или прекращено
состояние рабства для тех, кто обнаруживает глубокое
раскаяние. Аналогична позиция Т. Мора при
описании высокооцениваемых им обычаев такого народа,
как полилериты (т. е. «многовздорные», иначе
говоря, выдуманные), которые преступникам,
обращенным в рабов, оставляют надежду на освобождение
при их исправлении и делают это, как пишет Т. Мор,
ежегодно для нескольких рабов в награду за их
терпение21. Следовательно, уголовное рабство
оказывается у Т. Мора в основном пожизненным.
Рабов из своих сограждан у утопийцев, как
подчеркивает Т. Мор, бывает мало, ибо преступления у
них редки. Рабов из числа тех, кто осужден к
смертной казни в других государствах, гораздо больше,
так как утопийцы покупают их по дешевой цене, а
чаще получают даром. Все это не может не привести
к заключению, что главной причиной утопийского
рабства является именно необходимость обеспечить
исполнение «неприятных» работ. Попутно же рабство
выполняет и роль уголовного наказания, получая при
этом свое «моральное» оправдание.
Но какими бы ни были причины рабства в
Утопии, само рабство, несомненно, внутренне
противоречит основным принципам общественного строя у
Т. Мора. Проблема обеспечения особо тяжелых и
грязных работ возникала и перед другими
утопистами-социалистами, и уже Т. Кампанелла, создававший
свой идеал в сходных с Т. Мором исторических
условиях, сумел найти другое решение этой проблемы,
провозгласив в «Городе Солнца», что выполнение
такого труда — дело чести каждого гражданина.
Несмотря на указанные особенности
общественный идеал Т. Мора, несомненно, обладает чертами
и качествами идей утопического социализма, и
абсолютное большинство наших исследователей отвечает
утвердительно на вопрос о том, является ли Мор ос-
56

новоположником этого направления политической
мысли.
Некоторые авторы, однако, склонны относить
появление утопически-социалистических идей к более
ранним периодам истории, вплоть до глубокой
древности, полагая, что любые проекты и даже просто
смутные мечты о ликвидации общественного
неравенства и угнетения, о создании строя, где нет
частной собственности, где все являются тружениками,
следует считать утопически-социалистическими. H. Е.
Застенкер называет такие идеи, существовавшие в
странах Древнего Востока, античных Греции и Риме
и у других народов, «проблесками социалистической
мысли», обнаруживаемыми им даже в
древнегреческой легенде о «золотом веке» (общинно-родовых
отношениях, не знавших неравенства, эксплуатации и
собственности)»22.
Напротив, А. И. Володин и А. Э. Штекли
выдвинули точку 3|рен1ия, что возникновение утопического
социализма нужно датировать более поздней, чем
времена Т. Мора, эпохой. Первый из них связал
появление нового направления общественно-политической
мысли с условиями буржуазных революций XVII —
XVIII вв., отнеся к самым ранним представителям
утопического социализма Д. Уинстенли и Г. Бабефа.
Из них он исключил Т. Мора, Т. Кампанеллу и даже
предреволюционных французских мыслителей XVIII
века —Ж. Мелье и Морелли, KOTqpbix он
характеризует как авторов «литературных утопий»,
составляющих только предысторию утопического социализма
и являющихся, по его мнению, отличным от него
«типом социального утопизма»23.
А. Э. Штекли отодвинул создание утопического
социализма на еще более поздний период, считая, что
первыми его сторонниками можно назвать лишь К. А.
Сен-Оимона, Ш. Фурье и Р. Оуэна, т. е. великих
утопистов-социалистов начала XIX века. По отношению
к Т. Мору и Т. Кампанелле А. Э. Штекли предложил
применять термин «утопически-коммунистические
гуманисты»24.
В обоих случаях понятие о тех
идейно-политических течениях, к которым отнесен Т. Мор, страдает
неопределенностью. Термины «литературная утопия» и
«социальный утопизм» не раскрывают нам их
содержания. Что касается определения «утопически-ком-
57

мунистический гуманизм», то, будучи правильным для
показа разных политических течений в среде
широкого по своему содержанию движения гуманизма XVI
и более поздних веков, оно никак не может
использоваться для противопоставления его утопическому
социализму, так как гуманизм и социализм
соотносимые, а не противоположные понятия. Попытка
разграничить утопический социализм и утопический
коммунизм была бы более правильна и во всяком случае
вполне логична, но вопрос о таком разграничении
после специальной научной дискуссии остался
неразрешенным и, главным образом, в силу
существующей традиции в ряде случаев рассматривать эти
понятия в качестве синонимов25.
Научные споры о времени возникновения
утопического социализма неразрывно связаны с
определением его главных черт, внутренних этапов развития,
выявлением общего и особенного в учениях каждого
из представителей. Основным в решении этих
вопросов должна быть характеристика самих идей, их
анализ и сопоставление.
Утопически-социалистическими и
утопически-коммунистическими могут быть, очевидно, названы те
политические учения, которые не только отвергал*
существующий эксплуататорский строй, но и
выдвигали идеал (пусть даже и в фантастической форме),
характеризовавшийся чертами, которые свойственны
социализму и коммунизму как особым
формациям.
Древние течения политической мысли, которые
содержали идеализацию основных черт
первобытнообщинного строя, не могут быть поэтому отнесены к
каким-либо видам утопического социализма, хотя их
роль в его появлении не должна сбрасываться со
счета. В отличие от древних мыслителей у Мора мы
находим не только идею общественной собственности
и всеобщей обязательности труда, но и принцип
коллективного труда и коллективного производства,
требования общественного распределения продуктов
труда. Ему принадлежит первая постановка вопроса
о ликвидации противоположностей между городом и
деревней, умственным и физическим трудом. Он
выдвинул задачу дать иные, чем в современном ему мире,
функции государственной власти, не отказываясь,
подобно защитникам первобытнообщинного строя, от
58

самого ее существования, но предлагая новые формы
и принципы ее организации.
А. И. Володин справедливо заметил, что
исследователя истории утопического социализма привлекают
«преимущественно такие учения, которые содержат
внутри себя определенную систему теоретической
аргументации»26, иначе говоря, являются
теоретически оформленными и разработанными. По всем этим
параметрам возникновение утопического социализма
не может не быть связано с «Утопией» Т. Мора.
Конечно, у него были свои предшественники и
современники. Отдельные идеи утопического
социализма, которые, действительно, можно назвать
«проблесками социалистической мысли», встречались в
движениях социальных низов во время религиозно-рефор-
мационных движений средневековья, например, у так
называемых «милленариев» в среде таборитов в
Чехии. Ф. Энгельс отмечал, что политическая
программа Т. Мюнцера во время крестьянской войны в
Германии в XVI веке была «близка к коммунизму»27.
В истории развития утопического социализма есгь,
разумеется, различные этапы и разные уровни. У
Д. Уинстенли, Ж. Мелье, Г. Бабефа и некоторых
других политических мыслителей XVII—XVIII вв. идеи
утопического социализма отличаются своеобразной
попыткой связать их с народным движением. Вместе
с тем в их представлениях об идеальном обществе
и государстве много общего с идеями Т. Мора, Т. Кам-
панеллы. Сен-Симон, Фурье и Оуэн выдвинули во
многом более зрелые представления о социализме.
Не случайно К. Маркс, Ф. Энгельс, В. И. Ленин
называли их великими утопистами-социалистами28. Все
это не должно, однако, вести к какому-либо умалению
заслуг их предшественников.
Взгляды Мора на будущее общество, несмотря на
все их недостатки и утопические черты, близки и
понятны строителям реального социализма и
коммунизма. Обрисованный в «Утопии» идеал пронизан
мыслью, что люди созданы для счастья и свободы,
для нормального человеческого труда и отдыха и что
все это достигается только при условии ликвидации
частной собственности.
Не удивительно, что общественный идеал Т. Мора
оказывается предметом нападок или искажений со
стороны буржуазных теоретиков. Он служит своего
59

рода камне преткновения для них. С одной стороны,
капитально исследуются жизнь и деятельность, круг
друзей, идейные истоки творчества мыслителя, его
связь с движением гуманизма, а с другой, —
проявляется стремление так или иначе принизить значение
социалистических идей в мировоззрении Т. Мора.
Для ряда западноевропейских и американских
исследователей характерна трактовка «Утопии» как
некоей «шутки» или «иронии», к которой так был
склонен ее автор, якобы не имевший ничего общего с
идеями социализма. Это толкование идет от одного
из католических интерпретаторов идей Т. Мора в
конце прошлого века — Бриджета и разделяется в нашг
время Холлисом, Сэрджентом и другими английскими
и американскими учеными. Холлис, в частности,
утверждает, что из «Утопии» будто бы нельзя понять,
какие идеи принадлежат автору, а какие
опровергаемым им оппонентам29.
В работах Хекстера, Суртца и других буржуазных
исследователей опровергаются попытки отрицать
коммунистический идеал Т. Мора, но сам он
истолковывается как призыв к религиозной морали и
христианскому гуманизму, выдвинутый, по их мнению, в
результате того влияния, которое имели на Т. Мора
труды Платона, идеи раннего христианства и
некоторые монастырские порядки и уставы30.
Католические авторы, в свою очередь, пытаются провести
параллели между «Утопией» и произведением
Августина Блаженного «О граде божьем», используя тот
факт, что Т. Мор читал однажды в молодые годы в
одной из церквей Лондона лекцию об этом
произведении древнеримского теоретика христианства.
Подобный подход имеет в конечном счете цель — стереть
коренное различие утопического социализма Т. Мора
и абстрактных, способных подвергнуться
многообразным толкованиям христианских моральных догм и
заповедей. Он оказался типичным для буржуазной
литературы, опубликованной к 500-летнему юбилею
Т. Мора31.
Не менее распространенной среди
западноевропейских и американских исследователей политических
взглядов Т. Мора является характеристика его
идеала как абсолютной фантазии, как чего-то
«неземного», иллюзорного, недостижимого. Она сочетается
с изображением утопийского общества в виде парст-
G0

ва однообразно унылого и расписанного по нотам
образа жизни, подавляющего свободное развитие
личности, что, в свою очередь, трактуется как якобы
общее свойство всякого социализма и коммунизма32.
Такие оценки «Утопии» используются в идеологии
антикоммунизма. Они преследуют цель, с одной
стороны, отвергнуть реальную возможность создания
коммунистического общества с его удовлетворением
многообразных человеческих потребностей,
гармоническими отношениями людей. Именно это, а не
действительный утопизм социалистических убеждений
Т. Мора получает эпитет «неземного» и
«иллюзорного». С другой стороны, таким способом пытаются
посеять в умах неосведомленных читателей недоверие
и неприязнь к подлинным идеалам и реальной
действительности социализма и коммунизма.
Определенные различия в трактовке
общественного идеала Мора у буржуазных авторов сочетаются
с широко распространенной тенденцией представить
этот идеал как результат заимствования или по
крайней мере определившего его мировоззрение влияния
чьих-либо идей и образцов.
При такой постановке вопроса если и не
исключается полностью связь политических взглядов Т.
Мора с современной ему действительностью, то во всяком
случае исчезает их обусловленность современными
ему социальными и политическими противоречиями,
а идеал мыслителя оказывается обращенным не
вперед, а назад.
Так, Чемберс, характеризуя творчество Мора, все
время обращает мыслителя спиной к ходу истории.
В «Утопии», по его мнению, Т. Мор глядел назад,
на «Республику» Платона и его «Законы», а также
«корпоративную жизнь средневековья». В
«Ричарде III» он глядел назад на греческую и латинскую
историю33.
Выше уже отмечалось, что идейно-теоретический
материал, использованный Мором для его
собственных выводов, был очень обширен. Несмотря на
размах исследований об идейных влияниях, испытанных
Т. Мором, ученые еще не выработали достаточно
обоснованных заключений о том, какое же из них
было наиболее значимым. Широко распространенное
мнение о том, что это был Платон, страдает
односторонностью. Нельзя считать случайной фразу Гиг-
61

лодея в «Утопии», что утопийцы получили от него
«многие сочинения Платона, еще больше
Аристотеля»34. Совершенно очевидно, что Аристотеля Мор
ценил не менее высоко.
Суть дела, однако, не в этом. Тенденциозность
буржуазных исследователей сказывается не столько
в том, что они находят сходство или созвучие тех
или иных идей Мора и Платона или даже Мора и
Августина, сколько в стремлении сблизить их
общественные идеалы, изобразить «Утопию» как простое
развитие прежних проектов. Тем самым исчезает и
связь «Утопии» с эпохой Мора и ее коренное
различие с отнюдь не прогрессивным идеалом Платона,
а тем более с «божьим градом» Августина.
Опровергая буржуазные трактовки обрисованного
в «Государстве» Платона идеала как первой
«коммунистической» утопии, С. Ф. Кечекьян справедливо
указал, что Платон отразил интересы узкой верхушки
класса рабовладельцев, которая относилась к
землевладельческой аристократии, и «призывал к
открытой диктатуре «лучших» людей над массой рабов и
свободной бедноты и к организации господствующего
класса на началах военно-лагерной жизни во имя
солидарности свободных перед лицом рабов»35.
Платон мечтал об установлении не общественной,
а коллективной частной собственности двух
привилегированных сословий своего государства
—философов и воинов, которые не должны были заниматься
каким бы то ни было общественно полезным трудом,
предоставлявшимся в удел многочисленному третьему
сословию — ремесленникам и земледельцам, а также
рабам, как пьедесталу этого общества. Обучение
наукам, изучение философии, занятия спортом — все
предусматривалось у Платона только для
привилегированной верхушки рабовладельческого общества и
с определенной целью — обеспечить ее господство и
способность ее членов к этому.
Вместе с тем у Платона Т. Мор мог, конечно,
находить и импонирующие ему идеи или нужную
постановку вопросов. Платон понял связь частной
собственности с противоречиями, возникающими между
ее обладателями. На это и опирался Т. Мор, делая
свои ссылки на авторитет Платона, хотя его
собственная критика последствий частной собственности
была несравнимо более глубокой.
62

ГЛАВА IV
Организация государственной власти
в Утопии
^г
Наряду с разработкой идей
утопического социализма
Т. Мор выдвинул целый
ряд демократических требований в организации
государственной власти. Демократические принципы
государства, сформулированные в «Утопии», были
весьма прогрессивны и сами по себе, но особенно ценным
было то обстоятельство, что Т. Мор соединил их с
идеями утопического социализма, сделал в своем
идеале взаимно связанными и дополняющими друг
друга.
Порядок выбора должностных лиц и органов
государства в «Утопии», а также общая структура
существующей на острове государственной
организации были раскрыты Т. Мором на примере одного из
54 утопийских городов, а именно ее столицы Амауро-
та. Первоначально это казалось простым и понятным,
так как Т. Мор подчеркнул, что все города между
собой сходны, за исключением особенностей
местности и природы. Однако в процессе исследования
утопийского государственного строя между учеными
обнаружились большие разногласия по поводу того,
63

какой же орган или должностное лицо является
высшим, а следовательно, и какова форма государства
в «Утопии». Эти разногласия нельзя считать
полностью устраненными и в настоящее время. Они
рассматриваются подробно в специальной статье одного
из авторов настоящей работы1 .
Система органов государственной власти в
«Утопии», если рассматривать ее «снизу», начинается с
должности глав семейства — отца и матери — «pater
materque familias», что Ю. M. Каган подсчитала более
удачным перевести как «хозяин» и «хозяйка»2. Такой
перевод, однако, удаляется от смысла латинского
термина, примененного Т. Мором, порождает
преувеличенное представление о полномочиях этих
должностных лиц, власть которых, с одной стороны, имеет
патриархальные черты, а с другой,— обладает
государственным характером, но с весьма скромными
функциями. Отец семейства распоряжается только
организацией работы в его хозяйстве, получает для
него необходимые продукты и разрешает, очевидно,
вместе с матерью семейства возникающие в семье
споры. Должности эти, как пишет Т. Мор, занимают
«люди почтенные и в летах».
30 семейств («хозяйств» по новому переводу)
объединяются под руководством избираемого ими
ежегодно должностного лица, которое называется сифо-
грантом или филархом. Во главе 300 семейств (си-
фогрантий) стоит транибор или протофиларх, он
также ежегодно переизбирается.
Сифогранты и траниборы занимаются
организацией производства и потребления в своих
объединениях. Во время уборки урожая они обеспечивают
отправку нужного количества людей из города в
деревню. Сифогранты и сами участвуют в
производстве. «Главное и почти что единственное дело сифо-
грантов,— пишет Т. Мор,— заботиться и следить,
чтобы никто не сидел в праздности. Но чтобы каждый
усидчиво занимался своим ремеслом, однако же не
работал бы, не переставая, с раннего утра до
поздней ночи...»3. В ведении сифогрантов находятся
дворцы для трапез, научных занятий и развлечений.
Следующим звеном в системе должностных лиц в
Утопии является принцепс («princeps»), компетенция
которого оказалась обрисованной Т. Мором недоста-
64

точно ясно, даже противоречиво. Точный перевод
этого латинского термина затруднителен.
Термин «принцепс» был избран Т. Мором,
разумеется, не случайно. Он имел в то время
многообразные значения от исторического и буквального
древнеримского «первый», «первенствующий» до
«государь», «правитель», «глава государства» и даже
«князь». Это могло помочь Т. Мору при
необходимости защитить свое детище от обвинений в
антимонархических идеях. Возможно, поэтому он установил
пожизненность избрания принцепса и не дал четкого
ответа на вопрос, глава ли это всего государства
или каждого отдельного города.
Первый переводчик «Утопии» на английский язык-
Ральф Робинсон перевел термин «принцепс» словом
«князь». Так же поступил в 1684 году его
соотечественник Жильберт Барнет и последующие английские
переводчики. Аналогичными были переводы в
монографии К. Каутского о Т. Море, в современных
немецких переводах Эндреса и Риттера, в последнем
французском переводе Стувене, в дореволюционном
русском — А. Г. Генкеля, в переводах А. И. Малеина
и Ф. А. Петровского4. Перевод «принцепса» как
«князя» оказался наиболее частым явлением.
Из общего правила было несколько исключений.
Академик Е, В. Тарле предложил для перевода
«принцепса» два термина: «глава государства» и
«городской;» старшина». Шаровольский в переводе
«Утопии» на украинский применил слово «володарь»,
т. е. «властелин», что, однако, не соответствует
правовому положению принцепса у Т. Мора. В
английской литературе — Рут, в американской — Джонсон,
а во французской —Делькур называют утопийского
принцепса королем, хотя Т. Мор нигде его так не
титулует. Французский переводчик XVII века Сорбиер
перевел слово «принцепс» как «президент». Такое
наименование, конечно, более соответствовало бы
духу республиканских порядков «Утопии», чем
слово «князь», но во времена Т. Мора оно еще не
вошло в государственно-правовую практику. И
наконец, в новом немецком издании «Утопии» в ГДР
«принцепс» переводится как «бургомистр», что
буквально означает «городской старшина»5.
Перевод слова «принцепс» как «князь»
порождает ложные представления о монархических порядках
5 Заказ 3885
65

Утопии и противоречит словам Т. Мора об утопий-
ском государстве как республике. В вышеупомянутой
статье П. К. Бонташа была подробно показана
необоснованность такого перевода. С учетом этого
И. Н. Осиновский и Ю. М. Каган ныне отказались
от старого термина. Однако если И. Н. Осиновский,
как и П. К. Бонташ, употребляет термин «принцепс»
без перевода, то Ю. М. Каган применила в своем
переводе слово «правитель»6. Такой термин, конечно,
лучше, чем «князь», но все же не передает
своеобразия замысла Т. Мора. Как представляется, слово
«принцепс» в «Утопии» лучше сохранять в его
буквальном звучании. Этот термин общепринят в исто-
рико-правовой литературе. Он используется в
издании латинских эпиграмм и стихотворений Т. Мора.
Суть дела, однако, не только в точности перевода.
Из «Утопии» недостаточно ясно, является ли
принцепс, а он избирается не на год, а пожизненно,
должностным лицом каждого города или представляет
общеутопийскую государственную власть, т. е.
существует в единственном числе. От решения этого
вопроса зависит и характеристика его
взаимоотношения с утопийским сенатом — высшим
представительным органом Утопии. В «Утопии» есть также
упоминания о собраниях сифогрантов и траниборов,
отсюда и возникает вопрос, не существовали ли в городах
свои сенаты?
Первым, кто высказал мысль, что в Утопии не
один, а 54 принцепса (по его терминологии, 54
«князя»), был английский издатель «Утопии» «Пептон,
опубликовавший в конце XIX века параллельно
латинский текст (с вариантами «А», «В», «С») и
английский перевод Робинсона7. Однако точка зрения
Лептона не получила широкого распространения, и
большинство комментаторов «Утопии» продолжали,
а зарубежные ученые до сих пор продолжают
рассматривать принцепса («князя») как должностное
лицо всего острова, осуществляющего высшую
государственную власть наряду с утопийским сенатом.
Такая трактовка вкупе с переводом «принцепса»
словом «князь» привела некоторых исследователей к
выводам, что утопийское государство — это
конституционная, или избирательная, или своеобразная
ограниченная избирательная монархия8. Все это не
только противоречит словам Т. Мора об Утопии как
66

республике, но и создает неясности при трактовке
взаимоотношений принцепса с другими
должностными лицами и в определении порядка его избрания.
Академик М. П. Алексеев в этой связи шутливо
замечал, что «Утопийский князь доставлял особенно
много хлопот для исследователей республиканского
строя «Утопии», начиная с самого термина («prin-
ceps»), которым обозначено это лицо», и его не
всегда ясными отношениями с местными органами
власти9.
В советской литературе впервые высказал и
обосновал тезис, что в Утопии князь (т. е. принцепс) —
это глава каждого города, О. Э. Лейст. Он указал,
во-первых, на порядок его выборов, описанный Т.
Мором, как избрание, осуществляемое не всем
населением, а происходящее в одном городе (правда,
столичном). Во-вторых, на тот факт, что траниборы раз
в три дня, а то и чаще ходят на совещания с князем
(принцепсом), следовательно, такие совещания
происходят в каждом городе. И, наконец, на то место
в «Утопии», где говорится, что путешествующие по
стране утопийцы должны иметь от князя (т. е.
принцепса) особое письмо, которое многочисленные
жители 54 городов не могли бы получить от одного
главы государства10.
На этом основании О. Э. Лейст сделал вывод, что
Утопия — это союз 54 городов, возглавляемый обще-
утопийским сенатом, а в каждом городе имеется свой
князь и сенат, стоящие во главе управления11.
Выдвинутые О. Э. Лейстом аргументы очень
основательны, хотя не во всем бесспорны, так как
Т. Мор мог ввести существовавший в античном мире
способ избрания общегосударственных должностных
лиц и органов власти не всеми гражданами, а только
живущими в столице. Такие порядки существовали,
например, в Древнем Риме. Да и письма на
разрешение путешествовать, особенно если они были
нечастыми, могли исходить от одного должностного
лица или хотя бы быть подписаны его именем. Но
главное, в работе О. Э. Лейста остались необъяснен-
ными существующие у Т. Мора противоречия или
несогласованности. С одной стороны, Т. Мор ничего
не упоминает о принцепсе в самом начале второй
книги «Утопии», где речь идет об устройстве всего
острова и его 54 городов. Там говорится только об
о*
G7

утопийском сенате и порядке его избрания от городов.
О принцепсе у Т. Мора впервые сказано в разделе
«О должностных лицах», обрисовывающем систему
государственных органов, существующую в каждом
городе. Все это как будто ведет к поддержке
выводов Лептона и Лейста, но, с другой стороны, слово
«принцепс» в «Утопии» употребляется только в
единственном числе, а в некоторых местах, как,
например, там, где речь идет о приеме иностранных
послов, он выглядит как должностное лицо всего
государства, представитель всего острова Утопия.
Разрешение и разъяснение этих противоречий
дает выдвинутая в статье «Высшие органы
государственной власти» научная гипотеза, согласно которой
вторая книга «Утопии» сначала содержала описание
государства полисного типа, т. е. государства-города с
окружающей его сельской местностью, а потом была
переделана в описание государства 54 городов,
сохранив из старой редакции отдельные «реликтовые»
места12.
Хорошо известно, что вторая книга «Утопии»
была написана раньше первой и, следовательно, начата,
а возможно, и закончена во время пребывания Т.
Мора в Нидерландах. По возвращении домой Т. Мор
приступил к первой книге, где дал критику
общественного строя, политических и правовых порядков в
Англии. После этого встала задача соединить обе
части, согласовать их на базе идеи, что Утопия —
это та же Англия, но Англия будущего, и полисный
идеал потребовал переделки.
В Лондоне работа Т. Мора над «Утопией» шла
много медленней, чем в Нидерландах. В письме к
П. Эгидию он писал, что повседневные дела
совершенно не оставляют ему времени для литературных
занятий13. Вместо предполагавшихся шести недель
Т. Мор закончил «Утопию» в Англии через шесть
месяцев. Между тем, нидерландские гуманисты —
друзья Т. Мора —торопили его с изданием, а Эразм
специально приезжал ради этого в Лондон. В таких
условиях вполне могла сложиться некоторая
несогласованность отдельных положений второй книги.
Выдвинутую научную гипотезу было бы очень
ценно подтвердить какими-либо дополнительными
фактами, но мы располагаем только свидетельством
Эразма, который указал, что обе книги «Утопии»
G8

Мор объединял в одно произведение, согласовывая
их14.
Текстологический анализ «Утопии» вполне
подтверждает предположение о двух редакциях ее
второй книги. На первых же страницах заметны как бы
два варианта изложения одного вопроса — как
выглядит с внешней стороны Утопия — сначала в виде
описания всего острова, а потом в виде рассказа об
его столице, что могло бы быть самостоятельным
началом книги. В последующем изложении Мора
несколько раз встречаются противоречия с положениями
об Утопии как государстве с 54 городами. Так, об
основателе утопийского государства Утопе говорится
как о создателе одного города. Только к
государству полисного типа могут относиться слова: «уто-
пийцы имеют четыре больничных приюта в
окрестностях города». Речь здесь идет об утопийцах как
жителях всей Утопии. Об Утопии как одном городе
говорится при описании разряда лиц, освобожденных
от физического труда15. Возможно, что в
характеристике должностных лиц и органов государства в
«Утопии» есть как бы «реликтовые» места первого
полисного варианта. Возможны, однако, и иные
объяснения имеющихся противоречий. Они могли быть
и следствием стремления Т. Мора не подчеркивать
антимонархический характер своего идеала. Не
желая выявлять его слишком явно, Т. Мор мог скрыть
его за внешней видимостью существования в Утопии
одного принцепса. В силу этого представляется
неприемлемым перевод «принцепса» как «городского
старейшины» или «бургомистра». Механически
устраняя имеющиеся противоречия, он лишает читателя
возможности проникнуть в замысел Мора.
В окончательном решении вопроса о системе
органов государственной власти в Утопии необходимо,
на наш взгляд, исходить из двух главных моментов.
Во-первых, из того факта, что в начале второй книги,
где речь идет обо всем острове и его 54 городах,
высшим органом государственной власти назван
только сенат. И, во-вторых, из того обстоятельства,
что разделу «о должностных лицах», где впервые
упоминается «принцепс», предпослан раздел «о
городах и преимущественно об Амауроте», в котором
подчеркнуто, что все города Утопии устроены
одинаково и, следовательно, в них одинаковы описанные
G9

далее должностные лица, порядок их избрания,
сфера деятельности.
Система высших органов государственной власти
в «Утопии» и органов власти в ее отдельных городах
может быть на основании этого представлена в
следующем виде.
Высшим органом государственной власти
является сенат, находящийся в Амауроте. Он избирается
ежегодно, всем населением, по три депутата от
каждого города. В заседаниях сената поочередно
участвуют сифогранты: «В сенат всегда допускаются два
сифогранта и всякий день разные»16. Т. Мор
подчеркивает особую роль сената в системе органов
государственной власти словами: «Предусмотрено ни о
чем, относящемся к государству, не выносить
суждений, если со времени обсуждения в сенате не прошло
трех дней»17.
Сенат у Т. Мора единственный законодательный
орган, но в его компетенцию входит не только
принятие законов, а все важнейшие
общегосударственные дела: общее руководство производством и
распределением, сфера внешней политики, наиболее
важные судебные дела и другие вопросы. В Утопии
отсутствует ставший позднее характерным для
буржуазных государств принцип так называемого
«разделения властей».
Т. Мор предусматривает далее в Утопии целый
ряд форм и способов непосредственного участия
народа в решении общегосударственных дел: «...все, что
считается важным, докладывают собранию сифогран-
тов, которые, обсудив дело со своими хозяйствами,
совещаются после друг с другом и свое решение
объявляют сенату. Иногда дело выносится на
обсуждение всего острова»18.
Следовательно, особо важные дела выносятся на
всенародное голосование. В Утопии установлена
строгая ответственность за попытку обойти сенат и
народное собрание при принятии решений по
общественным делам. Все это свидетельствует о том, что
государство Утопия является не чем иным, как
демократической республикой.
Как уже говорилось, некоторые из советских и
зарубежных исследователей полагают, что в городах
Утопии есть также местные или городские сенаты.
О. Э. Лейст называет городским сенатом собрание
70

траниборов19. Французская исследовательница Мари
Делькур — собрание сифогрантов, а ее
соотечественник Марсель Прело — собрание двухсот траниборов20,
хотя число 200 может у Т. Мора относиться только
к количеству сифогрантов каждого города. И,
наконец, польская исследовательница Данута Петш
пишет, что в каждом городе, кроме совещания
траниборов, имеется еще и свой сенат, состава которого
она не указывает21.
Однако в «Утопии» термин, «сенат» применяется
лишь в единственном числе и только в отношении
представительного органа всей республики. Т. Мор
называет его амауротским сенатом. В городах же
проводятся — раз в три дня — совещания («consi-
lium») траниборов с принцепсом, на которых
обсуждаются текущие дела и разрешаются частные
споры22. Очень важную роль играют в городах собрания
сифогрантов. Они доводят до сведения семейств
наиболее важные дела и результаты их обсуждения
передают затем сенату. Однако и это, как очевидно,
совещательный орган. Возможно, что в первом
полисном варианте говорилось о городском сенате, но,
расширив рамки своего идеального государства,
Т. Мор все городские коллегиальные органы
переименовал в совещания.
Высшим должностным лицом города является;
принцепс, власть которого осуществляется совместно
с сифогрантами и траниборами.
Выборы принцепса проводятся в Утопии по двум,
а возможно, и трем этапам. Первоначально
граждане города выбирают четырех кандидатов (каждая
четвертая часть города своего). Затем сифогранты
выбирают из них одного. «Именно сифогранты,
которых двести,— пишет Т. Мор,— поклявшись, что они
изберут того, кого сочтут наиболее пригодным,
тайным голосованием определяют правителя —
разумеется, одного из тех четырех, которых им назвал
народ»23. Так как далее говорится, что каждая
четвертая часть города, избирая своего кандидата,
«советует его сенату», не исключено, что утверждение всех
54 принцепсов Т. Мор оставлял за сенатом, делая их
подведомственными и центральной государственной
власти24. В отличие от других должностных лиц
принцепс избирается пожизненно, но его могут сместить,
если заподозрят в стремлении к тирании.
71

Функции городского принцепса немногочисленны
н связаны с руководством хозяйственными делами
и разрешением частных споров в масштабах города.
Прннцепс обладает правом освобождения
раскаявшихся преступников от рабства, но это право
принадлежит также народу, осуществляющему его
путем голосования. Амауротский принцепс,
по-видимому, выполняет одновременно и почетную обязанность
приема иностранных послов, правителей других
народов, хотя для важных переговоров обязателен созыв
сената25.
Так, в письме к Эразму Роттердамскому после
выхода в свет «Утопии» Т. Мор однажды писал, что
ему представилось, будто утопийцы избрали его
своим «пожизненным принцепсом»26 и он видит себя
шествующим в почетной диадеме из пшеницы со
скипетром из пучка хлебных колосьев, окруженным
свитой амауротов, с которыми он встречает послов
и представителей других народов.
Вполне возможно, что Т. Мор предоставлял амау*
ротскому принцепсу общие функции главы
государства. Он мог руководствоваться античными
образцами, где высшие органы главного города являлись
зачастую и высшими органами всего государства,
а также рекомендациями в «Политике» Аристотеля.
Аристотель указывал, что при выборах своих
должностных лиц и создании магистратур «граждане
непременно должны знать друг друга, какими
качествами они обладают; где этого не бывает, там с
замещением магистратур и с производством судебных
процессов дело неизбежно обстоит плохо»27.
Порядок избрания других должностных лиц и
органов власти в Утопии вполне соответствовал
подобной рекомендации. Возможно, поэтому Т. Мор и
не предоставлял выбора главы государства всему
населению. Он стремился, чтобы все избирающие
непосредственно знали того, кого избирают. Однако
возможно и другое. В своей переписке с друзьями, а
письма эти могли предназначаться для чтения в
широком кругу, Т. Мор, как уже отмечалось,
поддерживал «игру» о реальности существования Утопии.
Он мог использовать переписку все с той же целью —
скрыть свой республиканский идеал.
Следует обратить внимание, что принцепса Мор
называет еще и «барзаном» на древнем или «адемом»
72

на новом языке утопийцев. Первый из терминов
комментаторы толкуют как иранское слово «высокий»,
или греческое «сын Зевса», второй — как
образованное от греческого: правитель «несуществующего
народа»28. Возможно, в этих терминах тоже есть ключ
к пониманию роли «принцепса».
Спорным в литературе о Т. Море оказывается и
вопрос о форме государственного устройства в
Утопии. Утопийское государство называют своеобразной
федерацией В. П. Волгин, О. Э. Лейст, И. Н.
Ооновский, а из иностранных исследователей — Лептон и
Джонсон29. Нам представляется, что Утопия — это
унитарная республика.
В описании Т. Мора его идеал никак не походит
на союзные объединения греко-римского мира,
которые строились на гегемонии возглавлявшего это
объединение государства-города. В Утопии вводится
равенство всех городов; столица республики Амаурот
особых привилегий не имеет.
Не была Утопия и федерацией в более позднем
значении этого слова. Отдельные утопийские города
не имели никаких суверенных полномочий; в их
компетенцию не входило принятие законов. Мор как бы
подчеркивает единый характер утопийского
государства, когда говорит, что все утопийские города «по
языку, нравам, установлениям, законам... одинаковы»
и что весь остров составляет «как бы единую
семью»30. Высший государственный орган Утопии —
сенат является однопалатным народным
представительством, депутаты которого представляют все
население острова, а не несуществующие города —
члены.
В отрицании единства утопийского государства
далее всех идет А. Э. Штекли. Полемизируя с
модернизацией «Утопии» у Каутского, который трактовал
утопийское государство как полностью
централизованную систему, А. Э. Штекли не признает в нем
совсем никакого централизма. По его мнению, все
хозяйственные вопросы в Утопии отнесены к ведению
городов и их должностных лиц, а роль сената
сводится исключительно к перераспределению продуктов
между городами в случае неурожая. Общины или
города, по мнению А. Э. Штекли, «самодовлеющее
целое»31.
73

Подобная точка зрения не учитывает ни скромных,
по описанию Мора, функций местных и городских
должностных лиц, ни общей компетенции сената, а
также народного собрания острова. Особенно важно
обратить внимание на слова Мора о том, что ни
одно из дел, относящихся к утопийскому государству,
не может быть ни обсуждено, ни реализовано без
предварительного обсуждения в амауротском сенате.
Предусматривая некоторые гарантии охраны
суверенитета народа, Мор пишет, что должностные лица,
которые при решении дел попытались бы обойти
сенат или народное собрание, подлежат уголовной
ответственности. Эта мера была учреждена, говорит
Т. Мор, «чтобы трудно было, воспользовавшись
заговором правителя с траниборами, изменить
государственный строй и подавить народ тиранией»32.
Республиканско-демократический характер
организации власти в «Утопии» выражается также в том,
что все должностные лица у Т. Мора не пользуются
никакими особыми привилегиями. Они не проявляют
надменности, не внушают страха, почет им
оказывается исключительно добровольный. Правда,
выбираются они из сословия ученых, т. е. тех, кто
получил право заниматься только наукой, но, как выше
было показано, зачисление в этот разряд
осуществляется по воле народа, может быть отменено и
пересмотрено.
В учении Мора о будущем государстве есть еще
одна интересная идея. Главную цель и обязанность
должностных лиц и органов утопийского государства
составляет не подавление и даже не охрана
существующих порядков, соблюдаемых утопийцами
добровольно, а организация производства и потребления,
а также забота о развитии науки и культуры, о
правильном воспитании подрастающего поколения.
Положение о том, что социализм — это общество
планомерного развития народного хозяйства, смогли
впервые выдвинуть только великие
социалисты-утописты XIX века, однако и их предшественникам, в
том числе Т. Мору, не чужды были эти идеи, и, в
частности, о том, что хозяйственная жизнь будущего
общества будет направляться соединенными
усилиями, по какому-то общему согласованию.
Т. Мор пишет, что утопийцы точно подсчитывают
свои потребности в зерне и других продуктах и так
74

регулируют их производство, чтобы иметь еще и
излишек для внешней торговли и помощи другим
народам, а также на случай войны или неурожая.
Железо в Утопии ввозится из-за границы, все остальное
утопийцы производят сами. В этой связи
должностные лица обязаны следить: какое ремесло или наука
нуждается в особой поддержке, куда рекомендовать
тех, кто знает два и более ремесла. Амауротский
сенат обеспечивает помощь городов друг другу в
случае неурожая в какой-либо местности. Т. Мор
пишет, что «весь остров — как бы единая семья»33.
Высказывания Т. Мора составили первое звено
большого комплекса идей утопического социализма
о задачах государства будущего, завершившегося
выводом Сен-Симона, что политика станет при
социализме наукой о производстве. Классики марксизма-
ленинизма высоко оценивали его замечательную
догадку. В ней, писал Ф. Энгельс, «совершенно ясно
высказана та мысль, что политическое управление
людьми должно превратиться в распоряжение
вещами и в руководство процессами производства, т. е.
мысль об отмене государства...»34.
Между тем именно в связи с характеристикой
задач должностных лиц и органов государства,
которую дал Т. Мор, многие буржуазные авторы
отказываются признать политический строй его Утопии
демократическим и заявляют о «деспотическом» и
«тоталитарном» характере утопийского государства.
«Деспотическое верховенство государства»
обнаруживает в Утопии Чемберс, полагая, что оно
уравновешивается только нерушимостью религии,
освобожденной от государственного контроля35. Джонсон
выражается еще более резко, заявляя, что «в основе
утопийского идеала лежит обезличенная
человеческая машина и общность имущества,
распространяющаяся и на человеческую индивидуальность»36.
«Идеал Утопии — это дисциплина, а не
свобода»,— утверждает Чемберс37. «Принудительная и
диктаторская дисциплина становится необходимой для
коммунизма»,— вторит ему Джонсон. «Эта
дисциплина основывается не на взаимном и добровольном
подчинении, а на приказе князя, который прежде
всего имеет в виду интересы государства»38.
Нельзя не видеть в подобных нападках на Т. Мора
опять-таки проявления буржуазной идеологии анти-
75

коммунизма. Роль должностных лиц, органов
государства в Утопии важна и значительна, хотя
мифические «приказы» князя там попросту отсутствуют.
Существует у утопийцев и дисциплина,
выражающаяся прежде всего в соблюдении шестичасового
рабочего дня. Однако и то и другое в идеальном
государстве Т. Мора — вовсе не извне принесенный
принудительный порядок, подавление личности, ограничение
ее стремления, а, наоборот, выражение ее коренных
интересов, сочетающееся с предоставлением ей
достаточно широких возможностей развития.
Не говоря уж о том, что вся система должностных
лиц и органов государства в «Утопии» Т. Мора
неотделима от граждан, избирающих и формирующих их,
государство, его должностные лица и органы никак
не препятствуют никому в свободе религии,
естественнонаучных идей, теоретических убеждений, в
занятиях и развлечениях после работы, в выборе своего
ремесла и т. п. Конечно, и здесь нетрудно
обнаружить у Т. Мора следы патриархальных идей,
наивность некоторых представлений или даже отдельные
ограничения, вполне объяснимые уровнем развития
его века, но общей и главной тенденцией идеала
Т. Мора является следовать методу убеждения,
увещевания, воспитания разумности и понимания, а не
запрета, ограничения и принуждения.
Свободное время в Утопии целиком
предоставлено усмотрению граждан. Они тратят его на
умственные занятия, в которых, по словам Т. Мора,
«неутомимы», на изобретательство, изучение новых ремесел,
на разнообразные игры и развлечения. Все это
делается рационально и не из-за принуждения, а в силу
разумности самих граждан. В развлечениях,
например, они руководствуются правилом, что развлечения
должны быть и приятны, и полезны. В Утопии
поэтому нет ни азартных игр, ни нелепых забав. Утопийцы
различают истинные и «подложные» удовольствия, а
к этим последним привержены лишь те, кто в
отличие от утопийцев видят счастье в личном
обогащении39.
Одни из буржуазных авторов не хотят признать
в Утопии свободы передвижения, другие — не могут
обнаружить свободы мысли, третьи — не находят
свободы слова — и все это выставляется в качестве
«доказательств» деспотичности утопийского государства.
76

Было бы грубой модернизацией видеть в
«Утопии» провозглашение всех демократических прав и
свобод, тем более в соответствующей юридической
форме. Однако важнейшие из них, бесспорно, нашли
свое место в описываемых Т. Мором идеальных
порядках.
Утопийцы не лишены свободы передвижения
ввиду возможности выбирать характер своего ремесла и,
следовательно, хозяйство («семью»), где оно
применяется. Они могут поехать в деревню, бродить по
полям в окрестностях города и путешествовать по
стране. В последнем случае требуется, однако,
разрешение должностных лиц. На поездку в другие города —
согласие траниборов и сифогрантов и особое
«письмо», исходящее от принцепса, в котором как бы
удостоверяется разрешение на поездку и
устанавливается срок обратного возвращения. Вот это-то
«письмо», по-видимому, и представляется Джонсону
«деспотическими приказами» князя.
Мысль Т. Мора состоит здесь, вопреки мнению
Джонсона, совсем не в безоговорочном подчинении
интересов личности государству. В «Утопии»
говорится, что граждане, желающие повидаться с друзьями
или просто посмотреть другие места, легко получают
на это согласие сифогрантов и траниборов.
Путешественников, если их несколько, даже обеспечивают
повозкой с волами и общественным рабом —
погонщиком волов. Везде, где они находятся, они
получают «всего вдоволь, ибо они повсюду дома»40.
Вместе с тем и работать они должны наравне с местными
жителями повсюду, где проживут более дня.
Следовательно, все установленные Т. Мором ограничения,
как бы их ни оценивать, связаны только с
предупреждением возможностей уклониться от ежедневного
труда.
В вопросе свободы совести и религии
общегуманистическая позиция Т. Мора выразилась в его
главном труде настолько четко, что миф о том, будто бы
все его мировоззрение соответствовало католической
доктрине, рушится окончательно. В утопийском
государстве религии рационалистичны и разнообразны,
даже на территории одного города: «Одни почитают
как Бога —Солнце, другие —Луну, третьи — какое-
нибудь из блуждающих светил»41. Мор заблуждался
в оценке роли религии и усматривал в ней определен-
77

ную духовную ценность. Он, в частности, полагал,
что без религии нельзя обеспечить всеобщее
соблюдение правил, норм морали, дать утешение
умирающим. Эти идеи широко развивались в его
полемике с религиозными реформаторами. Они
сконцентрированы в «Утопии». В утопийском государстве, с
одной стороны, существует группа так называемых
«священников» (до 13 человек в каждом городе),
которые, помимо религии (простой и
рационалистической), занимаются воспитанием нравственности и
образованием детей и юношества, а с другой, —
введены ограничения для атеистов. Им не разрешается
занимать государственные посты и публично, перед
толпой народа, защищать атеизм. Дискуссия о том,
есть ли бог и нужна ли религия, им дозволяется (и
даже поощряется), но только со священниками, т. е.
людьми учеными.
В остальном еще при основании Утопии было
установлено, чтобы «каждый был волен веровать во
что пожелает»42. С этим сочетаются у Т. Мора
принцип веротерпимости и запрещение религиозной розни.
Христианство, преподнесенное утопийцам спутниками
Гитлодея как учение в защиту общественной
собственности, пришлось им очень по душе. Однако они
тут же арестовали и потом приговорили к изгнанию
того из спутников Гитлодея, который публично
принялся рассуждать о христианских святынях как
единственно истинных, осуждая святыни утопийцев как
языческие и называя их самих нечестивыми
святотатцами. Осужден он был тем не менее не за презрение
к утопийским религиям, а «за возбуждение смуты в
народе»43.
Свобода убеждений и мнений, мысли и слова
также отнюдь не запрещены у Т. Мора в Утопии. Ее
граждане, будучи очень сведущи в естественных
науках, спорят о познании и причинах явлений природы
и самого происхождения мира. В этом споре, как и
древние философы, они «не во всем соглашаются и
не полностью сходятся»44. В такой своеобразной
форме Т. Мор говорит о свободе философских дискуссий,
о споре материализма с идеализмом.
Он пишет далее и о свободных спорах в другой
части философии — социальной или нравственной, где
утопийцы исследуют, что есть благо — духовное,
телесное, внешнее. Здесь дискутируется вопрос о доб-
78

родетели и удовольствиях. «Однако первый из всех
и главный у них спор о том, в чем состоит
человеческое счастье...»45.
Раскрывая духовный мир утопийцев, Т. Мор
исходил из замечательной мысли, что там, где будет
ликвидирована частная собственность и общественное
неравенство, образ мыслей и отношения людей друг
к другу изменяются кардинально, а их разногласия
будут касаться совсем других, чем прежде, вопросов.
Этого-то и не хотят видеть многие буржуазные
интерпретаторы его политических взглядов.
В Утопии, если и предусматривалось какое-то
действительное ограничение свободы, то это —
запрещение быть свободным от труда, взамен которого всем
обеспечивалась свобода от эксплуатации, от нищеты,
от голодной смерти, от необеспеченной старости. К
тому же Т. Мор подчеркивал постоянно, что утопий-
цы любят свой труд, а государство благодаря учету
хозяйственных потребностей страны может объявить
о сокращении рабочего времени: «Ведь и власти не
занимают граждан против их воли излишним трудом,
поскольку государство это так устроено, что прежде
всего важна только одна цель: насколько позволяют
общественные нужды, избавить всех граждан от
телесного рабства и даровать им как можно больше
времени для духовной свободы и просвещения»46.

ГЛАВА V
Правовые взгляды Т. Мора
ч
Освещение правовых
проблем в произведениях
Т. Мора было тесно
связано с его главными политическими идеями и вместе
с тем не растворялось в политическом учении, а
занимало самостоятельное, хотя и небольшое по
объему место. М. Гастингс справедливо пишет, что Мор
как юрист и судья ускользает от внимания
исследователей1.
Тому есть ряд причин, и в том числе
источниковедческого характера. Так, известно, что, будучи еще
студентом Линкольнсинна, Мор читал лекции по
вопросам права сначала в подготовительном Фэрнэвсл-
инне, а затем и в Линкольнсинне. Однако ни текст
их не сохранился, ни сам он их нигде не цитировал.
В период, когда Мор был судьей, через него прошло
свыше 300 дел, но и об этой деятельности
английского гуманиста можно судить только по общим
отзывам о его беспристрастном служении правосудию,
блестящем знании английского права, искусном
владении юридической аргументацией.
В работах Гастингс, Гая и некоторых других ипо-
80

странных авторов приведен ряд недавно
обнаруженных архивных материалов о позиции Мора по
правовым проблемам, возникавшим у него в 1529—1532 г2.
Весь этот материал нуждается в специальных
исследованиях.
Подобно учению об обществе и государстве,
высказывания Т. Мора о праве в основном распадаются
на две части: критическую и конструктивную. Первая
из них невелика по объему, но в ней содержится
целый ряд важных теоретико-правовых выводов. К
тому же без нее невозможно глубоко проникнуть в
правовой идеал Т. Мора, четко представить его
существенные черты.
В особую заслугу Мору ставилось глубокое
знание так называемого «общего права» Англии
(«common law»), на что не преминули, в частности, указать
члены Королевского Совета, предлагая в 1529 году
кандидатуру Т. Мора на пост лорда-канцлера.
Тогдашнее английское право, как отчасти еще и
в современной Англии, не было ни
кодифицированным, ни систематизированным. Оно распадалось на
«статутное право» (statute law), состоявшее из
королевских ордонансов, парламентских статутов,
хартий и других нормативных актов центральной власти,
и на огромный комплекс судебных прецедентов, т. е.
решений верховных английских судов, обязательных
во всех аналогичных случаях для судов
нижестоящих. Это и было английское «общее право»,
получившее такое наименование потому, что при своем
возникновении противополагалось существовавшим в
период феодальной раздробленности местным
правовым установлениям и обычаям. Уже во времена
Т. Мора оно приобрело безбрежную многочисленность
правовых норм, страдало массой противоречий,
архаизмов, неясностей.
Все это Т. Мор критиковал, обращая особое
внимание на то, как ловко используют запутанность и
неясность английского права в своих интересах
неправедные судьи и алчные, нередко невежественные
адвокаты, наживающиеся за счет неосведомленных
клиентов.
Одного такого адвоката Т. Мор высмеивает в
эпиграмме «На вора и защитника», где повествует
о клептомане, явившемся к адвокату с большой наг-
6 Заказ 3885
81

радой, дабы получить совет в своем деле: «Долго
листал, и не раз тот безмерно огромные томы... Верю,—
изрек, — избежишь кары ты, если сбежишь»3.
Главным объектом критики было, однако, общее
содержание современного Мору права, о чем уже
шла речь выше. Критическая часть правового учения
Т. Мора потому и была не слишком обширной, что
его внимание сосредоточивалось не на отдельных
английских законах, а на всей существующей правовой
системе, на том, чтобы раскрыть и показать ее
антинародный характер.
Помимо общей оценки существующего права, как
уже говорилось, Т. Мор дал в «Утопии» очень
глубокую для своего времени характеристику
социальных причин преступности. Высказывая в первой
книге «Утопии» мысль, что в происходящих в Англии
преступлениях повинно само общество, Т. Мор
прежде всего показал общую связь между существованием
частной собственности, общественного неравенства,
нужды и нищеты масс и уголовными
преступлениями. Он обратил далее взор на конкретный
социальный механизм появления лиц, совершающих кражи,
грабежи, разбой и другие имущественные
преступления, перечислил несколько категорий людей, которых
само общество толкает на такие преступления.
В их числе Т. Мор назвал солдат,
возвращающихся с войны калеками и неспособных ни продолжать
свой прежний труд, ни освоить новое занятие. Он
указал, далее, на разорившихся крестьян, которые
потеряли все свое имущество и которые, с одной
стороны, не могут заниматься ничем, кроме
земледельческого труда, а с другой, — лишены возможности
применить его из-за вытеснения земледелия
скотоводством. В «Утопии» было сказано и о толпе челяди
знатных бездельников, которые, разоряясь сами, пускают
по миру своих слуг, непригодных ни к какому
полезному делу. Т. Мор писал также о тех, кто не может
найти работы, людях, чей труд никто не нанимает,
«сколь горячо они его ни предлагают»4.
В этих высказываниях проводилась мысль, что
социальной средой для преступлений являются не
просто неимущие массы, а та их определенная часть,
которая не имеет возможности применить свой труд
или не имеет к нему необходимых навыков, а то и
82

желания приобрести их. Мор видел неизбежную связь
между человеческой праздностью, отсутствием
общественно полезного труда и склонностью к воровству
и другим имущественным преступлениям.
В обществе, основанном на частной собственности,
указал Мор, ко всему этому присоединяется
стремление к обогащению, к роскоши, к пышной одежде,
охватывающее буквально все сословия сверху донизу.
Существуют, писал он далее, и особые «губительные
язвы» —такие, как трактиры, притоны, публичные
дома, харчевни, пивные, винные лавки, заведения
бесчестных игр. Они посылают своих приверженцев
прямо на разбой, быстро опустошив перед тем
содержимое их кошельков5.
Глубокой характеристике социальных причин
преступлений соответствовал вывод Мора, что
ликвидировать преступность сможет только общество
будущего.
Особое место в «Утопии» занимает также критика
установленной по тогдашним английским законам
смертной казни за воровство. Опровергая в своей
импровизированной беседе у Мортона некоего
«знатока» английского права, он говорит, что кража и
смертная казнь несоизмеримы: «такое наказание
воров находится за пределами справедливости», оно
чрезмерно сурово для наказания за воровство,
простая кража не такой огромный проступок, чтобы за
него карать смертью»6. В «Утопии» говорится далее,
что применение смертной казни за воровство не
содействует борьбе с более опасными преступлениями.
«Нелепо и пагубно для государства,—пишет Т. Мор,—
равно наказывать вора и убийцу... Когда
разбойник видит, что осужденный за кражу рискует он не
меньше, чем если, кроме этого, уличат его еще в
убийстве, то одна только эта мысль побудит его зарезать
того, кого в ином случае он всего лишь намерен был
ограбить... Ему будет даже спокойнее, больше будет у
него надежды скрыться, когда не станет на свете
доказчика его преступления»7.
Т. Мор разбирал юридические мнения в теории
наказания. Он отвергал законы, повелевавшие сурово
карать за малейшее нарушение дисциплины, и
порицал тех, кто считал все преступления одинаковыми.
Его мысль о необходимости соразмерности наказания
83

преступлению, идея, что цель наказания не месть, а
разумная кара, служащая предупреждению других
преступлений, явились в то время совершенно новым
словом в юридической науке. Прошло не менее
двухсот лет, пока они получили широкое распространение,
хотя бы в передовом общественном мнении, как это
имело место в Англии накануне буржуазной
революции середины XVII века. Следует подчеркнуть, что
Т. Мор адресовал эти принципы и будущему
обществу, и обществу своего времени. Конструктивная часть
его правового учения включала и те гуманистические
принципы права, необходимость реализации которых
он отстаивал при всех, а не только при идеальных
порядках государства.
Такой же характер носили идеи Т. Мора об
условиях содержания преступников. В то время в
Англии, как и в большинстве других стран, осужденные
к тюремному заключению находились обычно в
тюремных башнях, подвалах или ямах и содержались
там за собственный счет. Неимущие осужденные
кормились путем милостыни и сбора подаяний. Если же
осужденный был состоятельным, он должен был сам
оплачивать свое содержание, что нередко порождало
стремление тюремщиков задержать освобождение
«клиента» сверх положенного срока. Т. Мор на
собственном горьком опыте имел возможность
почувствовать все варварство подобной тюремной системы,
когда был заключен в тюрьму по обвинению в
государственной измене, а семья его должна была
оплачивать по 15 шиллингов в неделю за «стол и
квартиру» в Тауэре.
В противовес этому в Утопии осужденные
содержатся преимущественно за счет государства,
покрывая его расходы своим трудом, который только и
может обеспечить их перевоспитание. У полилеритов,
как называет Мор один из вымышленных им народов,
если краже не сопутствовала жестокость, то воров
не заключают в тюрьму, они не носят кандалов, их
свободно и вольно допускают к работам8.
Уклоняющихся от труда полилериты побуждают к нему.
Правда, по мнению Т. Мора, это можно также делать и
побоями. Его правовые идеи, как и все другие
взгляды, не лишены в ряде конкретных моментов остатков
господствовавших тогда феодальных воззрений. Зато
«работающие усердно не подвергаются унижениям;
84

только на ночь их поименно пересчитывают и
запирают в камеры»9.
Гуманистические идеи Т. Мора в области
пенитенциарного (исправительного) права также на целые
века опередили их практическое осуществление.
Содержание заключенных за счет государства было
введено только в XIX веке во время буржуазной
тюремной реформы, а реализовать принцип перевоспитания
осужденных преступников в процессе общественно
полезного труда оказалось под силу только
социалистическому исправительно-трудовому праву.
Правовой идеал Т. Мора, описанный во второй
книге «Утопии», характеризуется
немногочисленностью законов.
В противовес запутанному и малопонятному для
народа английскому законодательству законы Утопии
просты и доступны для всех. Утопийцы «считают в
высшей мере несправедливым связывать кого-либо
такими законами, число которых превышает
возможность их прочесть или которые столь темны, что их
никто не может понять»10.
Однако не только простота, ясность и доступность
закона для понимания граждан у Мора определяют
судьбу права в будущем обществе. Чем вообще
обеспечивается соблюдение правовых норм? Этот вопрос
занимал его в первую очередь. Мор обращался за его
разрешением, как обычно, к мнениям античных
мыслителей, которые рассматривали проблемы права и
законности с самых разных сторон. Так, Платона,
Аристотеля, Тацита и других мыслителей Древней
Греции и Древнего Рима интересовало не только то,
что такое право, кем и как оно устанавливается, но
и проблемы соотношения законов и их соблюдения,
законов и реальной действительности, значения для
законности мер государственного принуждения, с
одной стороны, и собственной разумности граждан — с
другой. Платон, в частности, в диалоге «Законы»,
хорошо известном Т. Мору, высказывал мысль, что
даже самые суровые меры наказания, включая широкое
применение смертной казни, не могут обеспечить
полного соблюдения законов, если граждане не
понимают их разумности и не заинтересованы в них.
Правовой идеал Платона был реакционным, и он
предлагал в «Законах» ужесточать наказания, но его
теоретическая постановка вопроса не могла не быть пло-
85

дотворной для Т. Мора, подходившего к ее решению
уже с другой стороны.
Через критику и отрицание эксплуататорского
права Т. Мор пришел к выводу, что основой для
действенности права может стать только
соответствие законов интересам народа и осознание ими
этого.
Мысль о совпадении принципов права, морали и
собственных идеалов граждан в условиях
социализма не была высказана Т. Мором в общетеоретической
форме, но он исходил из нее, на ней зиждились все
особенности описанного им во второй книге «Утопии»
правопорядка, и в том числе положение о
немногочисленности норм права.
Т. Мор пишет об утопийцах, что для народа с
подобными установлениями достаточно немногих
законов и издаются они «только для того, чтобы
напоминать каждому его долг». Мор не создает в «Утопии»
чего-либо подобного кодифицированному праву. Не
разрабатывает для нее каких-либо конституционных
норм, как это делали потом некоторые другие
утописты-социалисты. Однако он хорошо понимал
необходимость законов, закрепляющих установленные
порядки*. Правовые нормы об основах общественного
и государственного строя в «Утопии» все-таки есть
или по крайней мере подразумеваются.
Так, Т. Мор пишет, что утопийцы признают
необходимым «соблюдать не только договоры,
заключенные между частными лицами, но и законы общества,
которые опубликовал добрый правитель или же
утвердил с общего согласия народ, не угнетенный
тиранией и не обманутый хитростью законов о
распределении жизненных удобств, то есть основы
удовольствия»11.
В Утопии установлено, что дела, касающиеся всей
республики, обязательно должны рассматриваться в
* В самой Англии Т. Мор высоко ценил существование
Великой Хартии Вольностей. Когда состоялся суд по его
обвинению в государственной измене и Т. Мор уже знал, что
умолчание о причинах отказа признать новые королевские акты не
может спасти его, он впервые дал им свою юридическую оценку,
указав в том числе на их противоречие Великой Хартии
Вольностей.
86

сенате. Нормативно-определенным предстает в
«Утопии» и запрет должностным лицам обходить сенат
и народное собрание. В сенате есть строго
соблюдаемый обычай: рассматривать внесенные предложения
только на следующем заседании, дабы иметь время
на их обдумывание с точки зрения общественного
блага12.
Помимо этих, так сказать «конституционных»,
законов, в «Утопии» упоминаются законы семейного и
уголовного права.
Т. Мор уделяет много внимания правилам
заключения брака. В них соединены у него правовые и
моральные нормы, направленные к цели сделать браки
счастливыми, создать между супругами «полное
единение», обеспечить их взаимную духовную и
физическую любовь, а следовательно, внимание и заботу
друг о друге. Т. Мор выступает как явный сторонник
прочности семьи и брака. Он называет
несправедливым отвергать жену против ее воли, «если нет на ней
никакой вины, за исключением того, что появился у
нее какой-то телесный изъян»13. Утопийцы считают
жестоким покидать своего супруга в болезни и
старости. Такая мораль в совокупности с разумным и
всесторонним подходом при выборе жен и мужей
обеспечивает то, что в Утопии браки расторгаются
редко.
Вместе с этим в Утопии существует право на
развод, хотя законные основания к расторжению брака
сформулированы Т. Мором не слишком широко. Он
устанавливает право на развод в случае супружеской
неверности, невозможно тяжелого характера одного
из супругов, а также «если нравы супругов
недостаточно схожи между собой». В последнем случае
после того, как оба супруга находят тех, с которыми
надеются прожить лучше, «они по обоюдной воле
расстаются и вступают в новый брак»14.
В эпоху, когда в Западной Европе фактически
вообще не существовало права на развод ввиду его
отрицания католической церковью, взгляды Т. Мора
были огромным прогрессом. Его предложения
выгодно отличались своим принципом равенства полов и
другими моментами даже от много более поздних
институтов буржуазного семейного права. Гражданский
кодекс Франции 1804 года, получивший в истории
название кодекса Наполеона, предоставлял право на
87

развод в случае супружеской измены только для
мужа. Жена могла ставить об этом вопрос, лишь если
муж держал сожительницу в общем доме15.
В «Утопии» Т. Мор придавал немаловажное
значение и уголовному праву. Все его институты он
рассматривал в неразрывной связи с решением
проблемы об условиях и средствах искоренения
преступлений.
В противовес бесконечно возрастающей
преступности в тогдашней Англии, в Утопии исчезает
основная масса уголовных преступлений. В этом
государстве не существует ни разбоев, ни краж, ни других
имущественных преступлений. У утопийцев
искоренены пьянство, разврат. Там нет ни винных лавок, ни
пивных, ни публичных домов, ни притонов или
тайных мест для противозаконных встреч. Когда кто-
либо ведет себя недостойно, к нему применяются
меры «увещевания» и «внушения», особо лежащие на
обязанностях так называемых «священников». Только
«ужасные» и «злодейские проступки», как
определяет Т. Мор преступления, в Утопии подлежат
наказанию. Его применяют принцепс и другие
должностные лица16.
Ликвидацией социальных причин преступлений в
будущем обществе объясняется и отсутствие в
Утопии разработанного уголовно-правового
законодательства17. Среди урегулированных составов
преступлений у Т. Мора фигурируют: упоминавшиеся выше
«должностные» преступления, попытка возбудить
«смуту» в народе путем религиозных распрей и
проповеди религиозной нетерпимости, самовольные
путешествия за границы владений города и оскорбление
брачного союза. Два последних состава вызывают
в литературе много споров и нуждаются в
специальном разъяснении.
Как уже говорилось, путешествие в пределах
городских владений не представляет в Утопии
чего-либо экстраординарного и осуществляется с согласия
отца семейства, т. е. главы той хозяйственной ячейки,
к которой принадлежит утопиец, и его собственной
жены. Отъезд в другие города оформляется в
Утопии письменным разрешением принцепса с целью
предупредить возможные уклонения от
общеобязательного ежедневного труда. Поэтому уехавшего за
границы городских владений «по собственной воле,
88

без разрешения правителя... подвергают великому
позору: его возвращают как беглого и жестоко карают.
Отважившийся сделать это вторично становится
рабом»18.
Как бы ни сурово было это наказание, совершенно
очевидно, что установлено оно не с целью
ограничить свободу передвижения, а с целью защиты —
пусть своеобразной и примитивной — существующих
отношений труда, которые для Т. Мора были
предметом самой главной заботы и внимания.
Специфическим был в «Утопии» и тот состав
преступления, который условно можно было бы назвать
оскорблением брачного союза19. Оно, правда, не
вполне ясно отграничивается Т. Мором от супружеской
измены. Супружескую измену или прелюбодеяние
Т. Мор тоже предлагает наказывать.
Но при супружеской измене сенат в Утопии,
предоставляя оскорбленной стороне право вступить в
новый брак, виновную сторону карает одиночеством и
моральным позором.
При оскорблении же брачного союза наказание
более сурово. Виновного переводят в разряд утопий-
ских рабов. Очевидно, что «осквернители брачного
союза» в «Утопии»—это лица, виновные в каких-то
извращениях супружеских отношений. Во всяком
случае Мору не следует приписывать точку зрения о
необходимости суровой уголовной ответственности за
одну только супружескую измену20.
Своеобразны у Мора и правовые последствия для
«осквернителей брака» уже после того, как они
обращены в утопийских рабов. Дело в том, что супруге
или супругу такого осужденного Мор предоставляет
право вступить в новый брак либо оставаться в
прежнем супружестве, «сопровождать осужденного на
рабство; и тогда случается, что раскаяние одного и
послушное усердие другого вызвав сострадание
правителя, возвращают виновному свободу. Впрочем,
вторичное преступление карается уже смертью»21.
Очевидно, что в данном случае речь идет уже об
обмане доверия, об использовании любви ближнего,
чтобы выкарабкаться из состояния уголовного
рабства, а не просто о супружеской измене. Все эти
законы Утопии, конечно, очень необычны.
Немалое внимание Мор уделял проблемам нака-
89

зания. В принципе он как гуманист был противником
смертной казни, хотя закоренелых и неисправимых
преступников, отказывающихся от работы и
предпочитающих бунтовать, он рассматривал как диких
зверей, которых надо закалывать. Основным видом
наказания, наиболее содействующим исправлению
преступников, Т. Мор считал принудительный труд.
Неудивительно поэтому, что в Утопии «почти все
особо тяжкие преступления караются обычно
осуждением на рабство»22. Выбор меры наказания, кроме
вышеупомянутых четырех случаев, там предоставлен
сенату.
Интересна постановка вопроса в «Утопии» о
соблюдении права. Соблюдение законов Т. Мор
называет долгом граждан и одновременно не помехой для
их забот о собственной выгоде23. Он постоянно
подчеркивает гармонию личных и общественных
интересов в идеальном государстве и в этом духе строит
обеспечивающее соблюдение законов воспитание
общества должностными лицами, отцами и матерями
семейств, старшими младших и всех утопийцев друг
другом. Так как все законы близки и понятны
гражданам, их законоведом в Утопии является каждый,
а потому утопийцы решительно отвергают всех
адвокатов, хитроумно ведущих дела и лукаво
толкующих законы24. Они признают в порядке вещей, что
каждый сам ведет свое дело и сообщает прямо судье
то, что собирался рассказать защитнику. Это
позволяет обеспечить истину и справедливость при
осуществлении правосудия, что, как подчеркивает
Т. Мор, соблюсти трудно у других народов ввиду
прямо противоположного утопийским особенностям
их законодательства, а также несправедливости
судей и своекорыстия адвокатов.
Справедливость и объективность в правосудии
Т. Мор выделяет как особую добродетель утопийцев.
Он пишет о том, что она настолько привлекает
внимание их свободных и независимых соседей, которых
им удалось освободить от тирании, что эти народы
просят себе у них должностных лиц, одних —
ежегодно, других —даже на пятилетие25.
Принцип демократической законности, таким
образом, составляет внутреннюю сущность правовых
порядков Утопии, несмотря на внешнее отсутствие
многих норм права.
90

В «Утопии» рассматривался ряд вопросов
международного права и внешней политики. Типичным для
современных ему государств агрессивным
стремлениям и войнам Т. Мор противопоставлял
миролюбивую политику утопийского государства. Он
подчеркивал его стремление оказать помощь в борьбе с
тиранией другим народам, бесплатную материальную
поддержку и своего рода долгосрочный кредит,
оказываемые утопийцами бедным или оказавшимся в беде
государствам.
Правда, Т. Мор высказывал при этом
скептическое отношение к международным договорам, но
относил его, главным образом, на счет вероломства
тогдашних правителей, которые не создают никакой
уверенности в договорах, в результате чего «чем
более многочисленными и священными церемониями
они опутаны, тем скорее они расторгаются»26.
Войны, которые приходится вести жителям
Утопии,— это, как правило, освободительные войны либо
оборона своей страны от чужого вторжения, первой
опорой против которого Т. Мор считает естественные
и специально воздвигнутые географические рубежи
и преграды. В описании способов ведения войн
утопийцами вновь проглядывает критика современного
Мору государства. Иронически обрисовывает он
обычаи утопийцев использовать за высокую плату чужие
наемные войска, а также подкупать своих
противников, выдавать большие награды тем из них, кто
погубит собственного государя, сеять междуусобия
в стане врага и т. п. Вместе с тем Т. Мор рисует и
доблесть утопийских граждан, добровольно идущих
на войну за отечество постоянно упражняющихся
в военном деле с этой целью.
Некоторые войны, которые ведут утопийцы, не
кажутся справедливыми с современной точки зрения.
Т. Мор отмечает, что они предпринимаются иногда и
дабы отомстить за причиненные им или их друзьям
«обиды» (произведенный на их территорию набег,
угон добычи, даже оскорбление их купцов), а также
при необходимости освоить для новых поселений
пустующие земли, на которые претендуют другие
народы. Однако все это было не более как определенной
данью духу времени и не меняло основной,
прогрессивной тенденции международно-правовых взглядов
Т. Мора. Он подчеркивал, что война утопийцам в
91

высшей степени отвратительна, как «дело поистине
зверское», вследствие чего они всеми мерами
стараются сделать войну излишней. В силу этого
перемирие с врагами утопийцы соблюдают свято и к тому
же никогда не опустошают вражеской страны, а
мирное население оставляют нетронутым и только
обязывают побежденных к выплате соответствующих
контрибуций в возмещение произведенных по их вине
военных потерь и расходов27.
Правовые взгляды Т. Мора, таким образом,
представляли большое достижение в развитии
прогрессивной идеологии его времени.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Т. Мор не раскрыл в «Утопии» планов перехода к
описанному им будущему строю. Он отверг путь
реформ сверху, но не высказался и в пользу
революционных преобразований. Его отношение к народным
движениям было сложным. Нельзя сказать, как это
чаще всего пишут о Т. Море, что он боялся
революционных выступлений народа. Наоборот, он называл
в «Утопии» мятежный дух угнетенных благородным
духом1 и наделял утопийское государство функцией
помощи другим народам в свержении у них тирании.
Однако Т. Мор видел и то, что массы во время
происходивших в ту эпоху восстаний и широких
народных движений мало осознают свои интересы,
легко становятся игрушкой ловких политиков, далеки
от тех стремлений, которые могут привести к
правильному преобразованию общественных и
политических отношений. Это подчеркивалось в «Истории
Ричарда III», религиозно-политической полемике
Т. Мора, но нередко сопровождалось отрицанием
всякой положительной роли таких выступлений
народа.
Таким образом, Т. Мор не видел выхода из этой
проблемы. В самой «Утопии» возникновение
идеального государства объясняется мудрой деятельностью
его мифического основателя Утопа, но это не более
как литературный прием. Т. Мор очень хорошо
понимал всю сложность ликвидации частной собственности
в обществе его времени. Он показывал в «Утопии»,
как существование частной собственности ведет к
тому, что стремление к ней делается всеобщим. Такое
стремление, как «авернская змея», обвивает сердца
смертных и мешает им избрать путь к лучшей
жизни2. Только утопийцам удалось истребить у себя
«корни честолюбия и раздоров». Вопрос о том, как
можно этого добиться в реальной действительности,
Т. Мор оставляет открытым.
В нерешенности проблемы перехода к социализму
93

особенно сказывается утопизм социалистических
взглядов Т. Мора, тесно связанный с непониманием
закономерностей исторического развития. На первых
порах, как отмечал Ф. Энгельс, утопический
социализм ограничился лишь описанием будущего строя3.
Исторические заслуги мыслителей оцениваются,
однако, указывал В. И. Ленин, «не по тому, чего не
дали исторические деятели сравнительно с
современными требованиями, а по тому, что они дали нового
сравнительно со своими предшественниками»4.
Небольшая книжечка Т. Мора уже при его жизни
переиздавалась трижды и была переведена на
французский, немецкий, итальянский и фламандский
языки. С тех пор она выдержала огромное количество
изданий и переводов. На ее идеи опирались
последующие утописты-социалисты. Ее сильные и слабые
стороны старались учесть многие передовые
мыслители не только XVII—XVIII вв., но и последующих
столетий.
Прогрессивные политические и правовые взгляды
Т. Мора вызывают живой интерес у тех, кто на
практике осуществляет строительство реального
социализма и коммунизма.

ПРИЛОЖЕНИЕ
ИЗ ЭПИГРАММ И СТИХОТВОРЕНИИ Т. МОРА
Из стихотворения: «Томаса Мора, лондонца,
поздравительная песнь на день коронации Генриха VIII, славнейшего и
счастливейшего короля Британии, и Екатерины, его
счастливейшей королевы»:
«.Раньше лишенные силы и вред принужденные сеять
Рады законы теперь силу свою обрести».
«Тотчас законам (они ниспровержены были и сами
(Ниспровергали) вернул мощь и достоинство он».
ЭПИГРАММА: «НЕ ОХРАНА, НО ДОБРОДЕТЕЛЬ
ДЕЛАЕТ ЦАРЯ БЕЗОПАСНЫМ»:
«Править народом без страха тот будет, кого посчитает,
Как никого, для себя самым полезным народ».
ЭПИГРАММА: «НАРОД СВОЕЙ ВОЛЕЙ
ВЛАСТЬ ДАЕТ И ОТНИМАЕТ».
«Кто б ни был муж, один царя над многими,
Обязан властью многим он.
И он отнюдь царить не должен долее,
Чем захотят те, многие.
Что ж так спесивы властелины жалкие,
Коль их правленье временно?»
ЭПИГРАММА: «КАКОЕ СОСТОЯНИЕ
ГОСУДАРСТВА НАИЛУЧШЕЕ»:
«Ты вопрошаешь: «Что лучше, король иль правленье сената,
Или иное, когда оба негодны?»
Если ж и тот, и другой хороши,— я склоняюсь к сенату:
В множестве добрых людей, думаю, больше добра.
Пусть нелегко поддается количество добрых подсчету,
Но что негоден один, можно легко заключить.
Пусть даже будет сенат между злом и добром посредине,
Вряд ли, однако, король «средним» пребудет таким.
К доброму часто совету склоняется скверный сенатор,
Но непреклонен король, правя советом своим.
95

Избран народом сенат, короли же родятся в коронах,
Жребий здесь правит слепой, там же — надежный совет.
И понимает сенат, что он создай народом, король же
Думает, что для него создан подвластный народ.
В первый правления год короли обольщают обычно,
Консул же будет таким в каждом грядущем году.
Долго живя, свой народ острижет король ненасытный,
Если же консул плохой, можно другого желать.
Я не согласен с известною басней, что сытую муху
Надо терпеть, чтобы место голодной не дать.
И заблуждение верить, что алчный король насыщаем:
Эта пиявка всегда будет себя набивать.
Правда, решенья отцов несогласие вредное губит,
Но несогласным никто быть не дерзнет с королем.
Зло это тем тяжелей, если в важных делах разногласье,
Но почему у тебя сей зародился вопрос?
Есть ли народ где-нибудь, над которым ты волей своею
Власть учредишь короля или поставишь сенат?
Коль это можешь,— царишь, и не думай, с кем власть
ты разделишь.
Первое — это вопрос: надо ль ее отдавать?»
ИЗ ЭПИГРАММЫ «О СТРАСТИ ВЛАСТВОВАТЬ»:
«Царь из многих царей, кто единственным царством доволен,
Лишь и найдется один, если найдется один.
Царь из многих царей, хорошо управляющих царством,
Лишь и найдется один, если найдется один».
ИЗ «УТОПИИ»
«...Когда я внимательно наблюдал и размышлял обо всех
государствах, которые процветают и доныне, честное слово, не
встретил я ничего, кроме некоего заговора богатых, под
предлогом и под именем государства думающих о своих выгодах.
Они припоминают и измышляют все пути и способы, чтобы,
ьо-первых, не боясь потери, суметь удержать то, что они сами
накопили пагубными ухищрениями, а потом — для того, чтобы
откупить для себя труд всех бедных людей и воспользоваться
им, заплатив за него как можно дешевле. Эти затеи стали уже
законом, как только богатые от имени государства, а значит
и от имени бедных, постановили однажды, что их нужно
соблюдать...
На Утопии есть пятьдесят четыре города; все они большие
и великолепные. По языку, нравам, установлениям, законам они
одинаковы; расположение тоже у всех одно, одинаков у них,
насколько это дозволяет местность, и внешний вид. Ближайшие
из них отстоят друг от друга на двадцать четыре мили. И опять
же ни один из них не удален настолько, чтобы нельзя было из
него дойти до другого города пешком за один день.
Из каждого города по три старых и умудренных опытом
гражданина ежегодно сходятся в Амаурот обсуждать общие
дела острова. Ибо этот город считается первым и главным
(оттого, что он находится как бы в сердце страны и расположен
весьма удобно для легатов изо всех ее частей).
96

Земля для городов отведена так удачно, что ни один из
них не имеет ни с какой своей стороны менее двенадцати миль.
А с одной стороны даже гораздо больше; конечно, с той
стороны, где города дальше отъединены друг от друга. Ни один
город не желает расширять своих пределов. Это оттого, что
они считают себя скорее держателями, чем владельцами этих
земель.
В деревне повсюду есть удобно расположенные дома, в
которых имеется деревенская утварь. Там живут граждане,
приезжающие туда поочередно. В каждом деревенском хозяйстве
не менее сорока мужчин и женщин. И, кроме этого, еще два
прикрепленных раба. Надо всеми стоит хозяин и хозяйка,
почтенные и в летах. Над каждыми тридцатью хозяйствами — один
филарх. Из каждого хозяйства ежегодно возвращаются в город
двадцать человек: они провели в деревне два года. На их место
из города выбирают столько же новых, чтобы их обучили те,
которые пробыли в деревне год и поэтому более разумеют в
деревенских делах; на следующий год они будут наставлять
других, дабы — если все окажутся там равно неопытными и
неумелыми в возделывании земли — не повредили они урожаю
своим незнанием...
О ГОРОДАХ, ОСОБЕННО ОБ АМАУРОТЕ
Кто узнает об одном из городов, узнает обо всех: так они
вообще похожи друг на друга (насколько не препятствует этому
местность). Итак, я изображу какой-нибудь один (и,
действительно, не очень важно, какой). Но какой взять лучше, чем
Амаурот? Ни одного нет достойнее, чем он; прочие уступают
ему, потому что в нем заседает сенат...
о должностных ЛИЦАХ
Каждые тридцать хозяйств ежегодно выбирают себе
должностное лицо, которое на своем прежнем языке называют они
сифогрантом, а на теперешнем — филархом. Над десятью си-
фогрантами с их хозяйствами стоит человек, некогда
называвшийся транибор, а теперь — протофиларх.
Именно сифогранты, которых двести, поклявшись, что они
изберут того, кого сочтут наиболее пригодным, тайным
голосованием определяют правителя — разумеется, одного из тех
четырех, которых им назвал народ. Ибо от каждой из четырех
частей города выбирается один, которого и советуют сенату.
Должность правителя постоянна в течение всей его жизни. Если
не помешает этому подозрение в стремлении к тирании. Трани-
боров выбирают ежегодно. Однако беспричинно их не меняют.
Все прочие должностные лица избираются на год. Траниборы
каждые три дня, а если того требует дело, то иногда и чаще,
приходят на совет к правителю. Совещаются о государственных
делах. Частные споры, если они есть,— их там очень мало —
они разрешают быстро. В сенат всегда допускаются два сифо-
гранта, и всякий день разные. Предусмотрено ни о чем,
относящемся к государству, не выносить суждений, если со времени
обсуждения в сенате не прошло трех дней. Принимать решения,
томимо сената или народного собрания, о чем-либо, касающемся
7 Заказ 3885
97

общественных дел, считается уголовным преступлением. Говорят,
это было учреждено, чтобы трудно было, воспользовавшись
заговором правителя с траниборами, изменить государственный
строй и подавить народ тиранией. Оттого все, что считается
гажным, докладывают собранию сифогрантов, которые, обсудив
дело со своими хозяйствами, совещаются после друг с другом
и свое решение объявляют сенату. Иногда дело выносится на
обсуждение всего острова. У сената есть также обычай, по
которому ничто из предлагающегося в первый день не
обсуждается тут же, а переносится на следующее заседание сената,
дабы никто не сболтнул необдуманно того, что первым придет
ему на язык: в противном случае позднее он будет думать более
о том, как защитить свое решение, чем о пользе для
государства. От извращенного и ложного стыда предпочтет он скорее
подвергнуть опасности благополучие общества, нежели мнение о
себе, дабы не казалось, что сначала он недостаточно
поразмыслил. Ему надобно было поразмыслить сначала, чтобы говорить
обдуманнее, а не быстрее...
...Поэтому они (т. е. утопийцы. — Авт.) считают, что надобно
соблюдать не только договоры, заключенные между частными
лицами, но и законы общества, которые опубликовал добрый
правитель или же утвердил с общего согласия народ, не
угнетенный тиранией и не обманутый хитростью законов о
распределении жизненных удобств, то есть основы удовольствия.
Соблюдать эти законы, заботясь о своей выгоде,— дело
благоразумия; думать, кроме того, о выгоде общества — признак
благочестия...
О РАБАХ
Рабами они не считают ни захваченных в войне (кроме тех,
кого они сами взяли в бою), ни детей рабов, ни, наконец,
никого из пребывающих в рабстве у других народов, кого могут
они купить. Но они обращают в рабство тех, кто у них допустит
позорный поступок, или же тех, кто в чужих городах осужден
на казнь за совершенное им злодеяние (такого рода люди
встречаются весьма часто). Многих из них иногда они приобретают
по дешевой цене, чаще же получают их даром. Эти рабы не
только постоянно пребывают в работе, но и находятся в цепях.
Со своими согражданами-рабами утопийцы обходятся суровее,
оттого что они полагают, те заслужили худшей участи, так как
прекрасно воспитанные, отменным образом были они обучены
добродетели, однако не смогли удержаться от преступления...
Утопийцы отвращают от злодеяний не только страхом
наказания, но и почестями, которые видны всем, они призывают
к добродетелям. Мужам, которые знамениты своими особыми
заслугами перед государством, в добрую память об их подвигах
и для того, чтобы вместе с тем слава собственных их предков
подстрекала и побуждала потомков к добродетелям, утопийцы
Еоздвигают на площади статуи.
Кто хочет обманом получить какую-нибудь должность,
лишается надежды на любую. Живут утопийцы в любви, оттого
что должностные лица не надменны и не страшны; их называют
отцами, они себя так и держат. К ним относятся, как подобает:
почет оказывают добровольно, а не исторгают его насильно.
Даже сам правитель отличается не одеянием или короной, а
08

тем, что носит он пучок колосьев, подобно тому, как знак
первосвященника— это восковая свеча, которую несут перед ним.
Законов у них весьма мало. Ведь людям с такими
установлениями достаточно самых малочисленных законов. Они даже
особенно не одобряют другие народы за то, что тем не хватает
бесконечных томов законов и их толкований. Сами же они
считают в высшей мере несправедливым связывать кого-либо
такими законами, число которых превышает возможность их
прочесть или которые столь темны, что их никто не может понять.
Более того, утопийцы вовсе отвергают крючкотворов,
которые разбирают дела хитроумно и толкуют законы изворотливо.
Они считают правильным, когда каждый ведет свое дело сам и
говорит судье то, что собирался рассказать защитнику. Так и
тумана будет меньше, и легче будет разузнать истину. Пока
станет говорить тот, кого никакой защитник не обучил
притворству, судья умело взвесит частности и поможет более
простодушным людям одолеть наветы хитрецов. Это трудно соблюдать
другим народам, имеющим груду чрезвычайно запутанных
законов. Впрочем, у утопийцев в законах разбирается каждый. Ибо,
как я сказал, законов весьма немного. Кроме того, чем проще
толкование закона, тем более справедливым они его считают.
Ибо, они говорят, все законы издаются только для того,
чтобы напомнить каждому его долг...»

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Августин Блаженный Аврелий
60, 62
Алексеев М. П. 67
Аристотель 22, 23, 43, 62, 72,
85
Бабеф Г. 9, 54, 57, 59
Барнет Ж. 65
Батмансон Дж. 42, 43
Бонташ П. К- 66
Бриджет Т. 60
Волгин В. П. 6, 40, 49, 50, 73
Володин Л. И. 57, 59
Гастингс М. 80
Генкель А. Г. 65
Генрих VI 28, 29
Генрих VII 12, 13, 26, 27
Генрих VIII 13—19, 26—30,
39
Гернет M. Н. 55
Годвин У. 54
Гроцин У. 11
Гус Я. 16
Делькур М. 65, 71
Джонсон Р. 65, 73, 75, 77
Застенкер H. Е. 57
Каган Ю. М. 6, 64, 66
Кампанелла Т. 54, 56, 57, 59
Кан С. Б. 55
Каутский К. 65, 73
Кечекьян С. Ф. 62
Колет Д. 11
Лейст О. Э. 24, 28, 55, 67, 68,
70, 73
Лептон Дж. 66, 68, 73
Ленин В. И. 52, 59, 93
Линакр Т. 11
Лютер М. 16
Мабли Г. 9
Макиавелли Н. 20
Малеин А. И. 65
Маркс К. 9, 20, 33, 53, 59
Мелье Ж. 54, 57, 59
Мор Джон (отец Т. Мора) 10
Морелли 9, 54, 57
Мортон Дж. 10, 31, 32, 36, 51,
83
Мюнцер Т. 9, 59
Осиновский И. Н. 6, 15, 18,
21, 27, 41, 42, 49, 50, 66, 73
Оуэн Р. 54, 57, 59
Петровский Ф. А. 65
Петш Д. 71
Платон 22, 23, 60, 61, 62, 85
Прело М. 71
Рейнольде Э. Э. 43
Риттер Г. 65
Ричард III 22, 23, 26, 27
Робинсон Р. 65, 66
Рут Е. М. 65
Сен-Симон К. А. 54, 57, 59,
75
Сорбиер С. 65
Стувене В. 65
Суртц 60
Сэрджент Д. 60
Тарле Е. В. 6, 65
Тацит 85
Уинстенли Д. 54, 57, 59
Фарбер И. Е. 55
Фома Аквинский 23
Фурье Ш. 50, 54, 57, 59
Хекстер Дж. 60
Холлис Ч. 60
Чемберс Р. 11, 12, 61,75
Шаровольский Г. 65
Штекли А. Э. 49, 57, 73
Эгидий П. (Питер Гиллес) 14,
31, 68
Эдуард IV 27, 28, 29
Энгельс Ф. 9, 20, 53, 59, 75,
93
Эндрес H. М. 65
Эразм Роттердамский И, 13,
14, 24, 25, 27, 28, 30, 68, 72

ЛИТЕРАТУРА
Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической
партии.— В кн.: Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 4.
Энгельс Ф. Развитие социализма от утопии к науке.—
В кн.: Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 19.
Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Том
первый.—В кн.: Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23,
731 примечание, 746 примечание, 747.
Ленин В. И. Три источника и три составных части
марксизма.— Поли. собр. соч., т. 23
Ленин В. И. Карл Маркс.— Поли. собр. соч., т. 26.
Ленин В. И. О значении золота теперь и после победы
коммунизма в мировом масштабе.— Поли. собр. соч., т. 44.
M о р Т. Утопия. Пер. с лат. Ю. М. Каган. Комментарии
Ю. М. Каган и И. Н. Осиновского. Вступ. статья И. Н.
Ооновского. М., 1978.
Мор Т. Утопия. Пер. с лат. и комментарии Л. И. Малеина
и Ф. А. Петровского. Вступ. статья В. П. Волгина. М., 1953.
Мор Т. Эпиграммы. История Ричарда III. М., 1972.
The Utopia ot Sir Thomas More in Latin from the edition of
March 1518 and in English from the first edition of Ralf Robinson's
translation in 1551... Ed. Lupton J. H. Oxford, 1895.
The Complete Works of St. Thomas More. Ed and translate. Yale
University Press. New Haven and London, 1963.
Алексеев M. П. Славянские источники «Утопии» Томаса
Мора.— В кн.: Алексеев М. П. Из истории английской
литературы. М.—Л., 1960.
Б о н т а ш П. К. Высшие органы власти в «Утопии» Томаса
Мора.— В кн.: Проблемы правоведения. Вып. 36. Киев, 1977,
с. 107—1115.
Волгин В. П. Наследие утопического социализма.— В кн.:
История социалистических идей. М., 1962.
Волгин В. П. Очерки истории социалистических идей.
С древности до конца XVIII в. М., 1975.
Володин А. И. Утопия и история. М., 1976.
Застенкер H. Е. Ленин о домарксовом утопическом
социализме.—В кн.: История социалистических учений. М., 1964,
с. 92—122.
История политических учений. М., 1960, с. 205—210.
История политических учений. Ч. I. М., 1971, с. 126—131.
История социалистических учений. М., 1962.
История социалистических учений. Вопросы историографии.
Кан С. Б. История социалистических идей. М., 1963.
Каутский К. Томас Мор и его утопия. М., 1924.
Л е й с т О. Э. Вопросы государства и права в трудах
социалистов-утопистов XVI—XVII вв. М., 1966.
101

Л е й с т О. Э. Вопросы государства и права в «Утопии»
Томаса Мора (К 450-летию опубликования).—Сов. государство
и право, 1966, № 10, с. 25—33.
Мартышин О. В. Томас Мор.—В кн.: Политические
учения: история и современность. Домарксистская политическая
мысль. М., 1978, с. 261—284.
Мортон А. Л. Английская утопия. М., 1956.
Осиновский И. Н. Томас Мор и реформация
Генриха VIII.— В кн.: Очерки социально-экономической и
политической истории Англии и Франции XIII—XVII вв. М., 1960,
с. 79—95.
Осиновский И. Н. Томас Мор в английской
историографии XX в.—Средние века, вып. XXI, 1962, с. 262—274.
Осиновский И. Н. Об одной тенденции в трактовке
«Утопии» Томаса Мора. — Средние века, вып. 28. М., 1965,
с. 294—300.
Осиновский И. Н. «Утопия» Томаса Мора и ее
критики.—Вопросы истории, 1968, № 7, с. 67—84.
Осиновский И. Н. Политическая тенденция «Истории
Ричарда III» Томаса Мора.— В кн.: Европа в средние века. М.,
1971.
Осиновский И. Н. Томас Мор — гуманист и политик.—
Новая и новейшая история, 1973, № 2—3. -
Осиновский И. Н. Томас Мор. М., 1974.
Осиновский И. Н. Томас Мор: Утопический коммунизм,
'манизм, реформация. М., 1978.
Осиновский И. Н. 500-летний юбилей Томаса Мора и
зарубежная историография. — В кн.: Социальные движения и
борьба идей. Проблемы истории и историографии. М., 1982,
с. 186-207.
Т а р л е Е. В. Общественные воззрения Томаса Мора в
связи с экономическим состоянием Англии его времени.
Приложения: Пер. «Утопии» с лат. СПб., 1901.
Томас Мор. 1478—1978. Коммунистические идеалы и
история культуры. М., 1981.
Фар бе р И. Е. Утописты-социалисты XVI—XVII вв. о
праве. Ученые записки Саратовского юридического института
им. Д. И. Курского, 1957, вып. V.
Ш т е к л и А. «Утопия» Томаса Мора и социалистическая
мысль.—Коммунист, 1978, N° 18.
Ames R. Citizen Thomas More and His Utopia. Princeton,
1969.
Chambers R. W. Thomas More. London, 1935.
Essential Articles for the Study of Thomas More. Ed. with
Introduction and Bibliography by R. S. Sylvester, G. P. Marc'Ha-
dour. Hamden, Connecticut, 1977.
Guy J. A. The Public Career of Sir Thomas More. New Haven
and London, 1980.
Hex ter J, H. More's Utopia. The Biography of an Idea.
Princeton, 1952.
Johnson R. S. More's Utopia. Ideal and Illusion. New
Haven and London, 1969.
Marc'Hadour G. Thomas More et la Bible. Paris, 1969.
Mar c'H a d о u r G. Thomas More ou la sage folie. Paris, 1971.
Surtz E. The Praise of Pleasure. Philosophy, Education and
Communism in More's Utopia. Cambridge, Massachusetts, 1957.

ПРИМЕЧАНИЯ
ВВЕДЕНИЕ
1 См.: Осиновский И. Н. 500-летний юбилей Томаса
Мора и зарубежная историография. — В кн.: Социальные движения
и борьба идей. Проблемы истории и историографии. М., 1982,
с. 186—207.
2 См., например: Л е й с т О. Э. Вопросы государства и
права в трудах социалистов-утопистов XVI—XVII вв. М., 1966;
Он же. Вопросы государства и права в «Утопии» Томаса Мора
(к 450-летию опубликования). — Сов. государство и право, 1966,
№ 10, с. 25—33; Мартышин О. В. Томас Мор. — В кн.:
Политические учения; история и современность. Домарксистская
политическая мысль. М., 1978, с. 261—284; Фарбер И. Е.
Утописты-социалисты XVI—XVII вв. о праве.—Ученые записки
Саратовского юридического института им. Д. И. Курского,
1957, вып. V.
ГЛАВА I
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 747.
2 Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 190.
3 Там же, с. 191.
4 Там же.
5 См.: Осиновский И. Н. Томас Мор: утопический
коммунизм, гуманизм, реформация. М., 1978, с. 56;
Chambers R. W. Thomas More. London, 1935, p. 44—45. M a r c'H a-
dour G. Thomas More's birth 1477 or 1478. In: Moreana, 1977,
№ 53, d. 5—10.
e См.: BlockmansW. Thomas More. Utopia and
aspirations of early capitalist bourgeoisie. Rotterdam, 1978, p. 9.
7 Есть версия, что в молодости Т. Мор прожил несколько
лет в монастыре. Она основана на словах его зятя У. Роппера,
чьи утверждения в этом вопросе не бесспорны (см.: Оси н о в-
ский И. Н. Томас Мор. М., 1974, с. 14).
8 См.: Chambers R. W. Thomas More. London, 1935, p. 71.
9 Mop Т. Утопия. M., 1978, с. 329.
10 «История Ричарда III» была опубликована
(первоначально анонимно) только после смерти Т. Мора. Перевод «Утопии»
на английский был сделан в 1551 году Ральфом Робинсоном и
до сих пор считается образцовым (см.: Малеин А. И.
Издания и переводы «Утопии».— В кн.: Мор Т. Утопия. М.—Л., 1947,
с 229—236).
11 См.: Осиновский И. Н. Томас Мор. М., 1974, с. 59.
12 Осиновский И. Н. Томас Мор, с. 75—76.
13 Цит. по кн.: Осиновский И. Н. Томас Мор, с. 88.
14 См.: Chambers R. W. Thomas More, p. 168.
103

15 См.: Осиновский И. Н. Томас Мор, с. 88—100; Он
же. Томас Мор: утопический коммунизм, гуманизм, реформация,
с. 197—309.
ГЛАВА II
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., Т. 1, с. 111.
2 См.: Осиновский И. Н. Томас Мор, с. 18—19; Он же.
Томас Мор: утопический коммунизм, гуманизм, реформация,
с. 175—196.
3 Л е й с т О. Э. Вопросы государства и права в трудах
социалистов-утопистов XVI—XVII вв. М., 1966, с. 23.
4 The Latin Epigrams of Th. More. Ed. L. Bradner and
A. Charles Lynch. Chicago, 1953, p. 52. Цит. по кн.:
Осиновский И. H. Томас Мор, с. 85; см. также: Мор Т. Эпиграммы.
История Ричарда III. М., 1973, с. 37.
5 См.: Лейст О. Э. Указ. соч., с. 24.
6 См.: Мор Т. Эпиграммы. История Ричарда III. М., 1973,
с. 13—15, 140, 143, 146 и др.
7 См.: Мор Т. Утопия, с. 182.
8 См.: там же, с. 287.
9 См.: Мор Т. Эпиграммы. История Ричарда III, с. 13, 15.
10 См.: там же, с. 87.
11 Мор Т. Эпиграммы. История Ричарда III, с. 55—56.
12 Осиновский И. Н. Томас Мор, с. 45; см. также, с. 32,
33, 35, 53 и др.
13 Лейст О. Э. Вопросы государства и права в трудах
социалистов-утопистов XVI—XVII вв., с. 24.
14 M о р Т. Эпиграммы. История Ричарда III, с. 85.
15 Мор Т. Эпиграммы. История Ричарда III, с. 13.
16 M о р Т. Эпиграммы. История Ричарда III, с. 55.
17 См.: Мор Т. Утопия, с. 128.
18 См.: Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 731 прим.,
с. 746 прим.
19 Мор Т. Утопия, с. 132.
20 См.: Мор Т. Утопия, с. 134—135.
21 См.: Мор Т. Утопия, с. 138, 146, 186.
22 См.: Мор Т. Утопия, с. 274—275.
23 M о р Т. Утопия, с. 275—276.
24 M о р Т. Утопия, с. 276.
25 См. там же, с. 144.
26 Мор Т. Утопия, с. 163.
27 M о р Т. Утопия, с. 241.
28 См. там же, с. 131.
29 Мор Т. Утопия, с. 125—126.
30 Мор Т. Утопия, с. 155.
31 Очень интересное объяснение этому дает прогрессивный
английский историк Мортон А. Л. (см.: M орт он А. Л.
Английская утопия. М., 1956, с. 63—64). X. Зюссмут полагает, что
в вопросе о службе у короля точка зрения Мора вообще не
может быть идентифицирована с высказываниями его Гитлодея.
(см.: Süssmuth H. Studion sur Utopia des Thomas More,
p. 81—83, 86—99).
32 См.: Волгин В. П. Историческое значение «Утопии».—
В кн.: T. Mon. Утопия. М., 1953. с. 23—24.
33 См.: Мор Т. Утопия, с. 162—164.
104

34 См.: Hollis Ch. Thomas More. London, 1934, p. 55, 71.
35 The Complete Works of St. Thomas More. Vol. 12. New
Haven and London, 1976, p. .404.
36 The Complete Works of St. Thomas More, vol. 12, p. 179—
180.
37 См.: Осиновский И. H. Томас Мор: утопический
коммунизм, гуманизм, реформация, с. 298—309.
38 См.: Мор Т. Утопия, с. 164.
39 The Correspondence of Sir Thomas More, p. 195. Цит. nor
Ос и h о в с к и й И. Н. Томас Мор в истории ренессанского
гуманизма.— В сб.: Томас Мор. 1478—1978, с. 19.
40 См.: Мор Т. Утопия, с. 278.
41 См.: Reynolds Е. Е. Three Victorian views of Utopia.—
Moreana, 1971, N 31—32, p. 209.
42 См.: Essential Articles for the Study of Thomas More. Ed.
with Introduction and Bibliography by R. S. Sylvester,
G. P. Marc' Hadour. Hamden, Connecticut, 1977, p. 259.
ГЛАВА III
1 Mop Т. Утопия, с. 179.
2 Mop Т. Утопия, с. 134.
3 См.: Мор Т. Утопия, с. 185.
4 Там же, с. 187. А. Э. Штекли, справедливо критикуя
Каутского, сводившего число освобожденных от физического труд»
в Утопии к «нескольким ученым», впадает в другую крайность:
он стремится представить цифру 500, помноженную на 54
города, как очень большую (см.: Штекли А. Э. К спорам о>
месте «Утопии» в истории социализма.—В кн.: Томас Мор.
1478—1978, с. 312). В действительности это число составляло-
всего 5 человек на 60 семейств, а возможно, и на большее их;
количество, так как 6000 семейств упоминаются Мором в
каждом городе, а, помимо них, есть еще сельские семьи в
окрестностях города.
5 Волгин В. П. Историческое значение «Утопии» Т.
Мора.—В кн.: Мор Т. Утопия. М — Л., 1953, с. 19.
6 См.: Осиновский И. Н. Томас Мор: утопический
социализм, гуманизм, реформация, с. 164—165.
7 Штекли А. «Утопия» Томаса Мора и социалистическая:
мысль.— Коммунист, 1978, № 18, с. 69.
8 См.: Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 197.
9 См.: Волгин В. П. Историческое значение «Утопии»
Т. Мора.—В кн.: Т. Мор. Утопия. М.—Л., 1953, с. 18;
Осиновский И. Н. Томас Мор: утопический коммунизм, гуманизм»
реформация, с. 170.
10 К а н С. Б. История социалистических идей (до
возникновения марксизма). М., 1967, с. 21.
11 Мор Т. Утопия, с. 207.
12 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 44, с. 225, 226.
13 Мор Т. Утопия, с. 189.
14 См. там же, с. 195. 197.
15 См.: Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 455; т. 19„
с. 191; т. 20, с.17—18. Подробное освещение этих проблем дана
в работе: Суперфин Л. Г. Критика К. Марксом и Ф.
Энгельсом концепций грубо-уравнительного коммунизма
(экономический очерк). М., 1975.
16 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 455.
105

17 M о р Т. Утопия, с. 230.
18 См.: Кан СБ. История социалистических идей, с. 19;
*Фарбер И. Е. Утописты-социалисты XVI—XVII вв. о праве.—
3 кн.: Ученые записки Саратовского юридического института
им. Д. И. Курского, 1957, вып. V, с. ПО, а также: Политические
учения. История и современность, с. 272.
19 Лейст О. Э. Вопросы государства и права в трудах
утопистов-социалистов XVI—XVII вв., с. 41, а также: Г е р н е т М.
•От Томаса Мора до У. К- М., 1928, с. 19—22.
20 См.: Мор Т. Утопия, с. 235.
21 См. там же, с. 143, а также с. 235.
223астенкер H. Е. Утопический социализм.— В кн.:
Советская историческая энциклопедия, т. 14. М., 1973, с. 901.
23 См.: Володин А. И. Утопия и история. М., 1976, с. 10—
•64, особенно с. 58, 60, 78—79.
24 См.: Ш тек л и А. «Утопия» Томаса Мора и
социалистическая мысль.— Коммунист, 1978, № 18, с. 75.
25 См. об этом: Дунаевский В. А. и Поршиев Б. Ф.
Изучение западноевропейского утопического социализма в
советской историографии (1917—1968).— В кн.: История
социалистических учений. М., 1962.
26 Володин А. И. Указ соч., с. 146.
"Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 7, с. 371.
28 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 191; т. 20,
'■с. 18 и др.; Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 2, с. 240; т. 23,
с. 40—43; т. 26, с. 50.
29 См.: В ri d get t T. E. Life and Writting of Sir Thomas
More. London, 1934, p. 60, 71; Sargent D. Thomas More. New
York, 1948, p. 65.
30 См.: Hex ter J. H. More's Utopia. Biography of an Idea,
p. 12, 14—15, 71—82; Surtz E. The Praise of Pleasure.
Philosophy, Education and Communism in More's Utopia. Cambridge,
1957, p. 168—182; Surtz E. The Praise of Wisdom. Chicago,
1957, p. 181 — 182.
31 См.: Осиновский И. H. 500-летиий юбилей Томаса
Мора и зарубежная историография.— В кн.: Социальные
движения и борьба идей. Проблемы истории и историографии. М.,
1982, с. 186—207.
32 См.: Johnson. Robbin S. More's Utopia. Ideal and
Illusion. New Haven, 1969.
33 См.: Chambers R. W. Thomas More, p. 110, 132, 143—
.144.
34 M о p Т. Утопия, с. 227.
35 История политических учений. M., 1960, с. 68.
ГЛАВА IV
1 См.: Б он та ш П. К. Высшие органы власти в «Утопии»
Томаса Мора.—Проблемы правоведения, вып. 36. Киев, 1977,
с. 105—115.
2 См.: Мор Т. Утопия, с. 174, 372 прим. 209.
3 См.: Мор Т. Утопия, с. 184.
4 См об этом: Проблемы правоведения, 1967, вып. 36, с. 112.
5 См.: Тарле Е. В. Соч., т. 1, с. 237; Мор Томас. Утошя.
"Переклад з латинсько1 мови Г. Шаровольского. Кшв — Харюв.
1931, с. 51; Rout h E. M. Sir Thomas More and his Friends.
106

Oxford, 1937, p. 77; Johnson Robbin S. More's Utopia. Ideal
and Illusion, p. 16; Delcourt Marie. Le pouvoir au Roi dans
L'Utopie. Melanges offertes a M. Abel Lefranc. Paris, 1936, p. 103;
L'Utopie de Thomas Morus traduit par Samuel. Sorbiere a
Amsterdam chez Jean Bleau. 1643, p. 74; Thomas Morus Utopia.
Verlag Philipp Reclam. Leipzig, 1976, p. 56.
6 См.: Осиновский И. H. Томас Мор: утопический
коммунизм, гуманизм, реформация, с. 171; Он же. Томас Мор и его
«Утопиям— В кн.: Мор Томас. Утопия, 1978, с. 57—58; там же,
с. 181—182, 188 и др.
7 См.: The Utopia of Sir Thomas More in Latin... and in
English... with additional translation, introduction and notes by
Lupton J. H. Oxford, 1885, p. LXV.
8 См.: Kautscky K.Thomas More and His Utopie, p. 247,
249; Sir Thomas More's Utopia edited with introduction and
notes by Collins Ch. Oxford. 1930, p. XLVII; Кап С. Б. История
социалистических идей. M., 1963, с. 20.
9 Алексеев М. П. Славянские источники «Утопии»
Томаса Мора. М., 1955, с. 96.
10 См.: Лейст О. Э. Вопросы государства и права в
трудах утопистов-социалистов XVI—XVII вв., с. 34—35; см.
соответственно: Мор Т. Утопия, с. 181, 199.
11 См.: Лейст О. Э. Указ. соч., с. 35.
12 См.: Б о нт а ш П. К. Указ. статья. — Проблемы
правоведения, вып. 36. Киев, 1977, с. 107—115.
13 См.: Мор Т. Утопия, с. 108—109.
14 См.: Мор Т. Утопия, с. 330.
15 См.: Мор Т. Утопия, с. 171—176 и 177—180, а также
с. 172, 187, 194.
16 Мор Т. Утопия, с. 181. Возможно и здесь есть своего
рода «реликт» полисного варианта. В каждом городе «Утопии»
имеется 200 сифогрантов (сообразно 6000 хозяйств), а во всех
городах их 10 800. Следовательно, даже при условии
ежедневных заседаний в сенате каждый из сифогрантов смог бы в нем
участвовать всего один раз в 14—15 лет.
17 Мор Т. Утопия, с. 181.
18 Там же, с. 182.
19 См.: Лейст О. Э. Вопросы государства и права в
трудах социалистов-утопистов XVI—XVII вв., с. 54—55.
23 См.: Delcourt Marie. Le pouvoir du Roi daus
«L'Utopie» Melanges offerts a M. Abel Lefrans. Paris, 1936, p. 103;
Prelot Marse Histoire des idées politiques. Editions Dalloz.
1966, p. 221.
21 Petsh Danuta. Thomas Morus. Warszawa, 1969, S. 105.
Петш ссылается на то место «Утопии», где говорится, что
число семейств во всяком городе «не считая окрестностей»
состоит из шести тысяч (см. M о р Т. Утопия, с. 191). В латинском
оригинале цитируемое передано словами: exepto conventu, что
польский переводчик «Утопии» А. Агарович, которого цитирует
Петш, передал словами «не считая сената». Но, как указывает
Лептон, в средневековой латыни «conventus» означало приход,
диоцез, округ (см.: The Utopia of Sir Thomas More in
Latin... and in English... with additional translation
introduction and notes by Lupton J. H., p. 123). Таким образом,
вывод Петш о городском сенате основан на неточном переводе.
107

22 См.: M о р Т. Утопия, с. 181. См. также: Lupton. Op.
cit., p. 136.
23 Там же, с. 181.
24 См. об этом подробнее: Б о н т а ш П. К. Указ. статья,
с. 115.
25 См.: Мор Т. Утопия, с. 205.
26 В оригинале «perpetuum destinari mihi principatum ad
Utopians meus (см.: Opus epistolarum Des Erasmus Roterdami,
vol. II, N499, p. 414).
На русский язык это место письма переведено не совсем
точно: «дали мне мои утопийцы постоянную власть» (см.: M о р Т.
Утопия, с. 291).
27 Политика Аристотеля. Пер. с греческого А. И. Жебелева.
М., 1911, с. 309, 310.
28 См.: M о р Т. Утопия, с. 188, 239. Двойные наименования
употребляются в «Утопии» и для других должностных лиц.
Первый из терминов всегда древнегреческого звучания, а второй —
не имеет аналогов в каком-либо из языков.
29 См.: Волгни В. П. Историческое значение «Утопии».—
В кн.: Мор Т. Утопия. М., 1953, с. 16; Лейст О. Э. Вопросы
государства и права в трудах социалистов-утопистов XVI—
XVII вв., с. 34—35; Осиновский И. Н. Томас Mon:
утопический коммунизм, гуманизм, реформация, с. 170. The Utopia of
Sir Thomas More in Latin ...and in English... p. XLIV;
Johnson Robbin S. More's Utopia, p. 77—78.
30 Mop Т. Утопия, с. 172, 200.
31 Ш текли А. Э. К спорам о месте «Утопии» в истории
социализма. — В кн.: Томас Мор. 1478—1978, с. 311.
32 Мор Т. Утопия, с. 182.
33 M о р Т. Утопия, с. 200.
34 Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 270.
35 Chambers R. W. Thomas More, p. 127.
36 Johnson Robbin S.More's Utopia, p. 17, 80—82.
37 Chambers R. W. Thomas More, p. 136—137, 396.
38 Johnson Robbin S. More's Utopia, p. 17.
39 См.: Mop Т. Утопия, с. 215—229.
40 Mop Т. Утопия, с. 199.
41 Мор Т. Утопия, с. 255.
42 Там же, с. 259.
43 M о р Т. Утопия, с. 258.
44 Там же, с. 210.
45 Там же, с. 210.
46 M о р Т. Утопия, с. 190. Простое замечание Мора о
«духовной свободе» и «телесном рабстве», будучи вырванным из
контекста, породило у некоторых авторов мнение об одиозности
отношения к физическому труду у автора «Утопии». Но это
противоречит всему содержанию второй книги, где
раскрываются полезность труда для каждого, его социальная ценность,
добровольность его исполнения.
ГЛАВА V
1 См.: Hastings M. Sir Thomas More; Marker of English
Law? — In: Essential Articles for the Study of Thomas More.
Hamden, 1977, p. 104.
108

2 См.: Guy J. A. The Public Career of Sir Thomas More.
New Haven and London. Yale University Prpss. 1980; Essential
Articles for the Stuay of Thomas More, p. 104—118.
3 Mop Т. Эпиграммы. История Ричарда III, с. 36.
4 Mop Т. Утопия, с. 134.
5 См.: Мор Т. Утопия, с. 135—136.
6 См.: M о р Т. Утопия, с. 128.
7 Там же, с. 139.
8 См.: M о р Т. Утопия, с. 141.
9 Там же.
10 См.: Мор Т. Утопия, с. 237, 238.
11 Мор Т. Утопия, с. 214.
>2 См. там же, с. 182.
13 См. там же, с. 234.
14 M о р Т. Утопия, с. 234.
15 См.: Французский Гражданский кодекс 1804 г. М., 1941,
с. 79.
16 M о р Т. Утопия, с. 235, 237, 265.
17 См. об этом подробнее: Ф а р б е р И. Е.
Утописты-социалисты XVI—XVII вв. о праве.— Ученые записки Саратовского
юридического института им. Д. И. Курского, 1957, вып. V.
18 M о р Т. Утопия, с. 199.
19 Т. Мор называет виновных в нем «осквернителями
брака» (см.: Мор Т. Утопия, с. 234).
20 Такой точки зрения придерживается О. Э. Лейст, когда
пишет, что прелюбодеяние карается у Т. Мора рабством, а при
рецидиве — смертью (см. указ. соч., с. 39).
21 Мор Т. Утопия, с. 234—235.
22 Там же, с. 235.
23 Там же, с. 214.
24 Там же, с. 238.
25 См.: Мор Т. Утопия, с. 239.
26 M о р Т. Утопия, с. 240.
27 M о р Т. Утопия, с. 254.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
1 См. там же, с. 155. И. Н. Осииовский считает, что более
точным был бы перевод этого места словами «благородный дух
сопротивления» (см.: Осиновский И. Н. Томас Мор:
утопический коммунизм, гуманизм, реформация, с. 150).
2 См.: Мор Т. Утопия, с. 278.
3 См.: Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 190—191.
4 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 2, с. 178.

ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение 5
Глава I. Эпоха Т. Мора и его жизненный путь ... 7
Глава II. Теоретические основы и критическая часть
политико-правового учения Т. Мора 20
Глава III. «Утопия» о будущем общественном строе 44
Глава IV. Организация государственной власти в
Утопии 63
Глава V. Правовые взгляды Т. Мора . ... 80
Заключение 93
Приложение. Из эпиграмм и стихотворений Т. Мора ... 95
Из «Утопии» 96
Указатель имен ... . . 100
Литература . . 101
Примечания . 103

Бонташ П. К., Прозорова Н. С.
Томас Мор. М.: Юрид. лит., 1983.—112 с—
(Из истории политической и правовой мысли).
В книге исследуются политические и правовые взгляды
английского гуманиста, государственного деятеля и писателя XVI века--
Томаса Мора — автора сУтопии», одного из выдающихся
произведений прошлого. Авторы освещают жизненный путь Томаса Мора,
анализируют его критические выступления против эксплуататорского»
государства и права, показывают его роль в истории общественно-
политической и правовой мысли.
Для юристов и 'историков.

Петр Ксенофонтович Б о н т а ш,
Наталия Сергеевна Прозорова
«ТОМАС МОР»
(Из истории политической и правовой мысли)