Автор: Зырянов П.Н.
Теги: период 1917 -1939 гг экономика история история россии архивные документы российская империя издательство наука
ISBN: 5-02-008627-4
Год: 1992
Текст
П.Н. Зырянов
КРЕСТЬЯНСКАЯ
ОБЩИНА ЕВРОПЕЙСКОЙ РОССИИ 1307-1914 ГГ
«НАУКА»
П.Н. Зырянов
КРЕСТЬЯНСКАЯ
ОБЩИНА ЕВРОПЕЙСКОЙ РОССИИ 1307-1914 ГГ
«НАУКА»
L
з~9 7£>
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ
П.Н. Зырянов
КРЕСТЬЯНСКАЯ
ОБЩИНА ЕВРОПЕЙСКОЙ РОССИИ 1907-1914 ГГ
О MSi i> У' ¥
в
МОСКВА"НАУКА
1992
ББК 63.3(0)61
3-97
Ответственный редактор доктор исторических иаук А.М, Анфимов
Рецензенты:
кандидат исторических наук М.С. Симонова, доктор исторических наук В.В. Шелохаев
Редактор издательства
Е.Д. Евдокимова
П.Н. Зырянов
3-97 Крестьянская община Европейской России в 1907-1914 гг. - М.: Наука, 1992. - 256 с.
ISBN 5-02-008627-4
В книге освещается внутренняя жизнь крестьянской общииы в критический для нее период столыпинской аграрной реформы. Подробно анализируются цели и задачи аграрной реформы, методы ее проведения, борьба крестьянства против нее и те альтернативные решения, которые оно противопоставляло реформе. Приводятся статистические данные о земельных переделах. Особо рассматриваются внутренний строй и эволюция крестьянского "мира”, трезвенное и просветительное движение в общиие, а также заметно обострившаяся к началу первой мировой войны проблема деревенской молодежи. В основу исследования положены материалы центральных и областных архивов, впервые вводимые в научный оборот.
Для историков, экономистов, студентов, широкой общественности.
30503020300— 079 ц пояугодие ББК 63.3(0)61
042(02)—92
Научное издание Зырянов Павел Николаевич КРЕСТЬЯНСКАЯ ОБЩИНА ЕВРОПЕЙСКОЙ РОССИИ В 1907-1914 гг. Утверждено к печати Институтом истории России Российской академии наук Заведующая редакцией З.Г. Демидова.Реаактор издательства ЕД. Евдокимова Художник Н.И. Казаков. Художественный редактор И.Ю. Нестерова Технический редактор Л.В. Русская. Корректор Л.М. Сахарова
Набор выполнен в издательстве на наборно-печатающих автоматах
ИБ №49975
Подписано к печати 22.04.92.Формат 60Х901/, 6- Бумага офсетная № 2 Гарнитура Пресс-Роман. Печать офсетиая.Усл.печ.л. 16,0
Усл.кр.-отт. 16,З.Уч.-изд.л. 20,1.Тираж 780 экз. Тип. зак. 2042
Ордена Трудового Красного Знамени издательство ’’Наука”
117864 ГСП-7, Москва В-485, Профсоюзная ул., д. 90
Ордена Трудового Красного Знамени 1-я типография издательства ’’Наука” 199034, Санкт-Петербург В-34, 9-я линия, 12
ISBN 5-02-008627-4
7 г
Волгоградская ;
б и б л и о т е к\г‘злат7льство ’’Наука”, 1992
им. М. Горького
--------------------------\' Ч
Ч
ВВЕДЕНИЕ
В одном из вариантов письма к В.И. Засулич К. Маркс отметил, что «^Россия - единственная европейская страна, в которой ’’земледельческая община” сохранилась в национальном масштабе до наших дней»*. При этом Маркс рассматривал русскую общину второй половины XIX в. не как анахронизм и осколок старины, любопытный для этнографов, а как живой организм, как важный фактор в жизни страны, играющий заметную и неоднозначную роль. Включая русскую общину в контекст всемирно-исторического развития, Маркс сравнивал ее с индийской общиной и германской средневековой маркой.
Крестьянская соседская община - явление всемирного масштаба, зародившееся на заре человеческой истории и продолжающее существовать во многих странах и в настоящее время. Изучением этого явления на разных его стадиях и во всех разновидностях заняты сотни ученых во всем мире. ’’Новейшие исследования убеждают в важности и значимости сельской соседской общины, - пишут известные историки Л.В. Данилова и В.П. Данилов. - На материалах истории народов СССР, различных стран Европы и Азии в древности, средние века, новое время и в современную эпоху, а также доколониальных и постколониальных обществ Африканского континента и Латинской Америки раскрывается роль соседской общины как социального института со многими и разносторонними функциями”2. В этом всемирно-историческом ряде русская крестьянская община занимает особое место, выделяясь своей жизнестойкостью, гибкостью и приспособляемостью к новым историческим условиям.
Общераспространенное мнение состоит в том, что в конце XIX - начале XX в. крестьянская община в России была пережитком. В принципе это верно. Но парадокс русской истории состоял в том, что этот ’’пережиток” был связан с жизнью широких народных масс, более того - отстаивался ими в борьбе с царскими ’’реформаторами”, а также частично исправлялся и совершенствовался применительно к требованиям экономики и новым взглядам на жизнь. Следовательно, задача историка состоит в том, чтобы разгадать этот парадокс. Если же он до конца не разгадан, то по крайней мере необходимо относиться к нему с тем же чувством уважения и просвещенности, как к старым городам, к старым книгам, к родной истории.
Пыльные и ветхие раритеты, мешающие развернуть ’’фронт работ” и отвлекающие от решения первоочередных задач, в недавнем прошлом нередко были отправляемы на ’’задворки” или даже ”на свалку истории” - в прямом и переносном смысле. А затем производились раскопки и открывались бесценные хранилища национальной памяти, исторического опыта, культуры.
Как в прошедшем грядущее зреет, Так в грядущем прошлое тлеет...3
Пришло время - и в жизни наших сел и деревень вдруг стали восстанавливаться позабытые было традиции общих сходов. А выражение ’’взяться за дело всем миром”, кажется, никогда не сходило с наших уст, хотя, конечно, далеко не все помнили о том, что оно родилось из многовекового трудового опыта общинного крестьянства. Прошлое тлеет — значит подает в нашей памяти слабые сигналы о себе. Но бывает, что его отдельные страницы вдруг как бы освещаются новым светом. Вполне возможно, что нечто подобное происходит и с историей русской крестьянской общины.
В течение XIX в. и до 1917 г. о ней было написано около 3 тыс. книг и статей. А в последующий период (в условиях многократного увеличения общего потока информации) - всего около двух-трех десятков^ Причем основная часть этих работ приходится на первые годы Советской власти, до коллективизации, и на период примерно с 60-х годов. А в промежутке между этими двумя периодами, в течение почти 40 лет, проблема общины игнорировалась историками. Как справедливо отмечает В.В. Кабанов, об общине ’’как будто забыли”5.
Между тем неизученность этой проблемы в известной мере задерживает более углубленное исследование экономики крестьянского хозяйства, капиталистического расслоения в деревне. Не случайно в работах о крестьянском хозяйстве основной упор делается на такие моменты, как материально-производственная база крестьянского земледелия, валовой сбор различных культур и их товарность, крестьянские промыслы, доходы и расходы и т.п., а вопросы землепользования изучены гораздо слабее. Процесс мобилизации надельной земли представляется в самом общем или от рывочном виде. И действительно, вполне конкретно и нагляд^ но этот процесс можно понять только на основе изучения внутренней жизни общины.
Игнорирование проблемы общины при изучении классовой борьбы крестьянства привело к явному кризису и застою в разработке этой проб лемы. Историки сосредоточились в основном на подсчетах внешних проявлений этого движения (количество выступлений), превратившись в своего рода счетных работников. При этом отсутствие авторитетного координирующего центра, а также борьба амбиций мешают договориться даже о методике таких подсчетов. Не в силах проникнуть ’’внутрь движения историки ’’заорганизовывают” его, преувеличивают воздействие на него внешних сил, невольно переделывая на свой лад версию некоторых царских администраторов насчет того, что вся деревенская смута шла от городских ’’крамольников”. Между тем организационные основы крестьянского движения и его идеология были тесно связаны с общиной, с общинными по духу представлениями крестьян о праве трудиться на земле, о роли своего сословия в жизни государства, о своих, крестьянских, правах и обязанностях.
Наконец, неизученность крестьянской общины препятствует более углубленному пониманию аграрной политики правительства, его замыс
лов и практических результатов его действий. Наглядный тому пример -столыпинская аграрная реформа. Ее принято считать буржуазным мероприятием, которое ускорило ’’развитие капитализма в сельском хозяйстве (по прусскому пути) и усилило расслоение крестьянства6. Если это так, то как оценивать борьбу крестьян против реформы? Отстаивая общину, ’’пережиточное явление”, не защищали ли крестьяне свое прошлое? Не являлась ли их борьба объективно реакционной по своей сути? Чтобы убить в зародыше подобные ’’крамольные” вопросы, авторы относят борьбу крестьян против реформы ко второй социальной войне в деревне. Позвольте, продолжает недоумевать недогадливый читатель, причем здесь вторая социальная война, если те же авторы пишут, что из общины выходили как раз те, кто должен был бы вести между собой эту войну -деревенские верхи и низы? Подробнее об этом, впрочем, речь пойдет несколько ниже, в других разделах.
А сейчас можно отметить, что проблема общины сплела в гордиев узел многие важные вопросы социально-экономической и политической истории России. И этот узел нельзя разрубить. Его надо распутать кропотливой работой многих исследователей.
* * *
Для развития русской историографии крестьянской общины большое значение имела полемика между западником Б.Н. Чичериным и славянофилом И.Д. Беляевым в 50-е годы XIX в. Чичерин доказывал, что древняя община славян безвозвратно исчезла. Существующая община создана государством с фискальными целями и не имеет глубоких корней в русской истории. Беляев же утверждал, что поземельная община сопутствует русскому народу на всем протяжении его истории7. Эта полемика выдвинула важный вопрос о соотношении государства и общины. В пореформенный период со всей остротой встал и другой вопрос - община и социально-экономическое развитие крестьянства.
В споре о русской общине представители консервативного лагеря (К.П. Победоносцев, К.Ф. Головин и др.) продолжали линию Чичерина, отклоняясь значительно вправо. Победоносцев не считал общину отличительной особенностью славян. Община, по мнению Победоносцева, неразрывно связана с определенным ’’экономическим состоянием, посреди коего она возникает и которым поддерживается”. С изменением этого состояния на Западе община разрушилась. Эта же участь, считал он, ожидает общину повсюду, поскольку она не в состоянии обеспечить дальнейшее развитие сельского хозяйства: ’’Обладая значительной силой для поддержания и сохранения, для удовлетворения первых и существенных потребностей, она не имеет достаточно сил и простору для предприимчивости и для производства новых ценностей и капиталов”. Победоносцев был уверен, что пробьет час и русской общины: ’’Мимо нас не пройдет явление, замеченное у всех народов”.
Однако, по мнению Победоносцева, еще не настало время прямо или косвенно содействовать распадению общины. Для этого необходимо, чтобы в массе крестьянства образовалось достаточно капиталов и ’’открылись доступные способы к производственному их употреблению”. Между
4
5
тем в России ’’дело идет не о сбережениях, а о возможности добыть хлеб насущный”. ”В таком состоянии только общинное хозяйство может обеспечить крестьянина от нищеты и бездомовности или в самой нищете, составляющей обыкновенное у нас явление, - отдалить опасность голодной смерти”.
Победоносцев полагал, что как только закон снимет свои ’’заставы”, общинное землевладение распадется. Но это может оказаться гибельным и для земледельческого сословия, этого ’’корня силы государственной”, и для государства. Поэтому настоятельно необходимо оберегать общину. Поскольку, как считал Победоносцев, крестьянская бедность и темнота просуществуют еще неопределенно долгое время, неопределенно долго будет необходима и община, и столь же долгое время следует сохранять курс на ее поддержание6. Так складывалась охранительная концепция общины как ’’благодетельной неволи” для крестьян.
В отличие от Победоносцева правый публицист К.Ф. Головин в большей степени отражал точку зрения помещиков. Как и Победоносцев, он не идеализировал общину. Он шел еще дальше, признавая, что община не спасает и от ’’бездомовности”, от появления сельского пролетариата. ’’Фактически сельский пролетариат уже существует, - писал Головин, -но он существует как бы украдкой, непризнанный законом, и как будто скрадывается от глаз официальным правом каждого на землю”. Община не только не поддерживает крестьянство, она даже ухудшает его положение. Община отмирает, и ’’потому следует лишь облегчить ее последние дни и мирно обставить ее естественный конец”. В связи с этим Головин предлагал отменить круговую поруку, изменить порядок выдачи паспортов, расширить переселение и даже содействовать образованию хуто-
9 рсв .
Однако, считая возможным дать некоторые уступки капиталистическим отношениям в фискальной и поземельной областях, автор настаивал на сохранении ’’главных устоев” деревенского правопорядка, прежде всего сословной обособленности крестьянства10. Таким образом, Головин во многом предвосхитил не только столыпинскую аграрную реформу, но и политику ’’Объединенного дворянства”.
Линия Беляева была продолжена в работах революционных демократов, а затем народников. Однако они рассматривали общину не как способ сохранения ’’исконных начал” народного быта, а как средство достижения социализма. В отличие от революционеров-демократов многие поздние народники стали рассматривать общинное землевладение уже как самоцель. Фактически расставшись с утопическим учением о достижении социализма при посредстве общины, они утратили и революционный заряд учения своих предшественников.
Плеяда талантливых исследователей-народников (В.П. Воронцов, К.Р. Качоровский и др.) проделала огромную работу по организации и систематизации фактического материала, изучила, пусть и пристрастно, все основные направления эволюции поземельных распорядков в общине. Однако понятие ’’община” очень узко трактовалось народниками. Например, П. Вениаминов в популярной книге, написанной по материалам К.Р. Качоровского и под его редакцией, писал, что ’’община - это союз
крестьянских семей, которые владеют сообща землей и притом не иначе, как уравнительно”. Автор особо подчеркивал, что общину не следует путать с сельским обществом, которое ведает делами по управлению крестьянами. Община ’’есть только земельный союз”". Искусственно разделяя сельское общество и поземельную общину, народники мысленно отсекали от нее фискально-полицейские функции. Именно такая, приукрашенная и ’’очищенная” община легла в основу всех народнических теорий.
Ниже мы увидим, что многие фискально-полицейские функции, действительно, были чужды общине; они были навязаны ей крепостническими по духу законами самодержавного государства. Однако функции управления и суда не были вовсе чужды общине. В реальной жизни эти исконные функции переплетались и противоборствовали с теми, которые были навязаны государством. Народники же ради чистоты своего идеала одним взмахом отрубили и те, и другие. Вот почему народнические авторы, так много сделавшие для изучения поземельных отношений в общине, недостаточно осветили эволюцию общинной надстройки - крестьянского ’’мира”.
Главную функцию общины народники видели в уравнительных переделах земли. ’’Душа общины - уравнение земли, - писал П. Вениаминов, - без этого уравнения община - как тело без души, мертва”*2. ’’Коренные переделы - это поистине главнейшее ппоявление общинной жизни нашего крестьянства”, - утверждал В. Пругапин13.
Беспередельные общины, по мнению К.Р. Качоровского, являлись ’’замершими”, нежизнедеятельными. Именно таковыми, с его точки зрения, долгое время были общины бывших помещичьих крестьян. Однако и здесь, отмечал Качоровский, постепенно началось пробуждение общинного духа14. Такое ’’пробуждение” народнические авторы считали в какой-то мере неизбежным, ибо расслоение крестьянства, по их мнению, не было закономерным явлением - скорее, отклонением от нормы. И как раз в расслоении, в выделении слоя зажиточных крестьян видели они причины замедления переделов.
П. Вениаминов, как и другие народнические авторы, справедливо связывал начало переделов с ростом земельного утеснения в общине15. Народники, однако, считали, что само по себе земельное утеснение - явление не только закономерное, но и полезное, что оно стимулирует развитие крестьянского хозяйства. Прогресс сельского хозяйства, писал Н.П. Ога-новский, создается ’’главным образом ростом и уплотнением населения и его культурным и социальным развитием”16. С точки зрения подобной политэкономии переделы являлись своеобразным показателем поступательного развития крестьянского хозяйства.
Народники решительно отметали все доводы своих оппонентов относительно того, что переделы препятствуют поднятию уровня земледелия, а община повинна в агротехническом консерватизме. Огановский утверждал, что в западных губерниях уровень земледелия выше не потому, что там нет переделов, а вследствие более значительной плотности населения17. В.П. Воронцов доказывал, что общинное землевладение не может служить препятствием для любых агротехнических новшеств.
’’Соглашаясь с мнением, что, стесняя личную инициативу, община, сравнительно с подворно-хуторским владением, может задержать начало улучшения, - писал он, - мы должны вместе с тем признать за нею преимущества (даже сравнительно с идеальным типом подворной собственности) в деле дальнейшего распространения последнего”. Община заставляет передового крестьянина всячески пропагандировать то или иное улучшение, а когда его польза станет очевидной для большинства, она вводит его в обязательном порядке18.
Апологетическое отношение к общине помешало народническим авто рам дать последовательную оценку политике правительства. Качоров-ский и Вениаминов, например, справедливо указывали на крепостническую суть выкупной операции. И именно с ней связывали они оживление ’’индивидуалистических тенденций” в крестьянстве и замедление переделов в 60-70-е годы XIX в.*9 Между тем это замедление, пожалуй, правильнее связывать с усиленным ростом капиталистических отношений в деревне до начала мирового сельскохозяйственного кризиса и перехода правительства к политике контрреформ.
Отношение народников к контрреформам тоже было противоречивым. Качоровский и Вениаминов осуждали закон 8 июня 1893 г. о регламентации переделов. А другой закон из той же серии, 14 декабря 1893 г., сильно затруднивший досрочный единоличный выкуп надельных земель и выдел на хутора и отруба, очень им нравился, и они возмущались тем, что по указу 9 ноября 1906 г. эти ограничения были сняты20.
В начале 1914 г. вспыхнула полемика между Н.П. Огановским и А.В. Пешехоновым по вопросу о залоге надельных земель. Первый считал вполне допустимым и жизненно необходимым такой залог в органах кредитной кооперации. Второй резко возражал, доказывая, что у крестьян нет уменья с достаточным благоразумием пользоваться ипотечным кредитом”2*.
Приведенные примеры показывают, что многих народников, как и Победоносцева, не на шутку страшила судьба общины и общинного крестьянства после того, как все охранительные ’’заставы будут сняты. Среди народников, как и среди правых, было немало сторонников искусственного поддержания общины и сословной обособленности крестьянства22. Победоносцев и Головин, надо сказать, отличались более трезвыми взглядами на общину, чем многие народники. В целом же народники, несмотря на свои достижения в изучении общины, так и не смогли достаточно убедительно вписать ее эволюцию в общий ход социально-экономического и политического развития страны. Именно поэтому народническая трактовка этой эволюции была слишком оптимистичной. ”... В общинах растет, укрепляется и совершенствуется уравнительное пользование землей, - писал Вениаминов. - Происходит развитие общинно-уравнительных земельных порядков, т.е. развитие самого существа общины”23. Массовый голод среди крестьян на рубеже XIX и XX вв., помещичью кабалу и ’’отработки” народнические авторы не соединяли в единый контекст с ’’расцветом” общины.
Марксистское направление в изучении русской общины начинается с трудов самого К. Маркса. Его взгляда по этому вопросу достаточно пол-8
но освещены в советской литературе2'’. Поэтому в настоящем обзоре имеет смысл лишь кратко напомнить намеченные Марксом основные теоретические положения по вопросу о русской общине
К. Марксу принадлежит принципиально новая для того времени теория общины как ’’необходимой фазы развития свободных народов”25. В свете выработанной им общей теории общины Маркс определил место русской поземельной общины среди известных тогдашней науке общинных организаций. Маркс сравнивал русскую общину с германской26 и, следовательно, относил ее к европейской форме общины. Эта форма, по Марксу, является объединением мелких собственников земли (единых по национальности, языку и т.п.), основанным та сочетании индивидуального владения землей как главного средства производства и коллективного владения прочими угодьями (пастбищем, лесом и т.п.) как дополнительными средствами производства. Экономической единицей в такой общине является семья. Внешнее функционирование общины подобного типа, писал Маркс, заключается ’’лишь в форме сходок членов общины”. Этим самым средневековая европейская община, по Марксу, отличается от античной городской общины, которая действовала и помимо этих собраний, в лице избранных должностных лиц и прочих институтов . Таким образом, в народном собрании Маркс усматривал важнейшее звено всей общинной организации, сердце общины, являющееся показателем ее жизненности.
Однако, если античная и германская общины интересовали Маркса преимущественно в плане исследования процесса смены форм собственности, то русскую общину он рассматривал и как важный политический фактор, имеющий громадное значение для исторических судеб одной из крупнейших европейских держав. Проявив большую осторожность, Маркс наметил две возможные тенденции, по которым могло пойти дальнейшее развитие русской общины. Эти тенденции исходили из свойственного общине дуализма (общий характер собственности и единоличный характер производства). С одной стороны, полагал Маркс, этот дуализм может стать для общины ’’источником большой жизненной силы”. ”Но не менее очевидно, - подчеркивал Маркс, - что тот же дуализм может со временем стать источником разложения”. И Маркс указывал на возможность широкой социальной дифференциации и зарождения частной собственности на землю внутри общины. Чтобы победила первая тенденция, чтобы община стала ’’точкой опоры социального возрождения России”, по мнению Маркса, необходимо было ’’устранить тлетворные влияния”, которым подвергалась со всех сторон русская община, ”а затем обеспечить ей нормальные условия свободного развития”28.
Поставив вопросы о значительной жизнестойкости общины, о возможности ее разложения и о влиянии на общину крепостнических пережитков и буржуазных отношений, Маркс во многом определил основные направления изучения общины своими русскими последователями.
В трудах Г.В. Плеханова получила освещение и развитие только одна из указанных Марксом тенденций. Относительную живучесть общины Г.В. Плеханов связывал исключительно с условиями натурального хозяйства. По мере роста товарного производства и денежного хозяйства общи-
на, по мнению Плеханова, неизбежно начинает «^распадаться на ’’красную” и ’’холодную” стороны» - на слой богатых, ’’хозяйственных мужичков” и слой бедняков. Рост товарности производства ставит перед зажиточным крестьянством задачи интенсификации земледелия. Общинное же землевладение, доказывал Плеханов, мало совместимо с вложением в землю капитальных затрат, оно мешает даже удобрению земли. ’’Что же будет со введением более рациональных способов хозяйства, интенсивной культуры, многопольной системы? - спрашивал Плеханов. - Общинное землевладение, несомненно, явится -серьезным препятствием для их упрочения. Оно и теперь уже ведет к таким ненормальным явлениям, как отказ от удобрения пахотных полей”.
Борьба зажиточного крестьянства против общинных порядков приводила, по мысли Плеханова, к удлинению сроков передела. И в связи с этим Плеханов подчеркивал свой конечный вывод: ’’Удлинение сроков переделов, явившееся как результат неравенства между общинниками, ведет лишь к усилению неравенства и окончательному подрыву сельской общины”29.
Г.В. Плеханов справедливо указал на обозначившийся в России конфликт между общинным землевладением и развитием производительных сил в сельском хозяйстве. Но в его работах остались почти нерассмотренными другие стороны общинной жизни, другие тенденции развития общины. Освещение общины получило исключительно негативный характер. По замечанию В.И. Ленина, Плеханов ’’пересаливает во вражде к общине”30.
Ленинская концепция русской общины, как и взгляды Маркса по этому вопросу, подробно освещена в специальных работах31. Поэтому ограничимся сжатым изложением основных моментов этой концепции. Сложилась она далеко не сразу. На ее формирование оказало влияние то известное обстоятельство, что В.И. Ленин создал свою общую концепцию российского капитализма как бы в два приема: сначала в полемике с народниками доказал, что Россия вступила на путь капиталистического развития, а затем показал массу крепостнических пережитков, которые тяготели над этим развитием.
Для ранних ленинских работ характерно нейтральное (или ’’равнодушное”, как писал сам Ленин) отношение к формам крестьянского землевладения. По мнению В.И Ленина, народническая теория ’’усматривает ’’главный пункт” - в таких не играющих коренной роли юридических институтах, как формы крестьянского землевладения (общинное или подворное)...”32 Сосредоточившись на защите общинного землевладения, народники, подчеркивал Ленин, упускали из внимания то обстоятельство, что ’’никакие особенности землевладения не могут, по самой сущности дела, составить непреодолимого препятствия для капитализма, который принимает различные формы, смотря по различным сельскохозяйственным, юридическим и бытовым условиям”33. И далее, показав постепенный процесс превращения общинной деревни в ’’деревню мелких аграриев”, Ленин отмечал: ’’Вот почему мы относимся очень равнодушно к вопросу собственно о форме крестьянского землевладения”34. Мысль о том, что капиталистические отношения пробиваются и через ’’уравни-ю
тельность мирского землевладения, и через переделы, проводится и последующих ленинских сочинениях35.
В работе ’’Развитие капитализма в России” Ленин указывал, что ”де ствительно важный вопрос относится вовсе не к форме землевладения, к тем остаткам чисто средневековой старинь!, которые продолжают тяг теть над крестьянством: сословная замкнутость крестьянских общест круговая порука, непомерно высокое податное обложение крестьянскс земли... отсутствие полной свободы мобилизации крестьянских земел передвижения и переселения крестьянства”.
Все эти устарелые учреждения, - продолжал Ленин, - нисколько не тара тируя крестьянство от разложения, ведут только к умножению различи! форм отработков и кабалы, к громадной задержке всего общественно! развития”36.
Все наиболее резко отрицательные отзывы Ленина об общине относя ся, собственно говоря, к ее законодательному оформлению, к фискальн< крепостническому наросту пореформенной общины. Что же касаетс общины как таковой, то Ленин отмечал прежде всего ее недостаточност как союза в условиях развивающегося капитализма. ’’Потребность в сов зе, в объединении в капиталистическом обществе не ослабела, а, напрс тив, неизмеримо возросла, - писал он. - Но брать старую мерку дл удовлетворения этой потребности нового общества совершенно нел< по”37. Община, по мысли Ленина, поддерживает средневековую раздроС ленность крестьянства, его экономическую и политическую разобщеь ность и изолированность. И прогрессивность капитализма как раз в том состоит, что он ’’разрушает в самом основании старинные формы хозяь ства и жизни с их вековой неподвижностью и рутиной, разрушает осе; лость застывших в своих средневековых перегородках крестьян и создг ет новые общественные классы, по необходимости стремящиеся к связи к объединению, к активному участию во всей экономической (и не толь ко экономической) жизни государства и всего мира”3®.
Такова ленинская характеристика общины в 90-е годы. В 1902 г., во; вращаясь к проблеме общины, Ленин, с одной стороны, развил свои преж ние оценки. По его мнению, существующие общинные порядки во много» поддерживаются искусственно. Ликвидация круговой поруки, сослов ных податей и ограничений в распоряжении надельной землей, по мысль Ленина, ’’поведут к неизбежному и быстрому уничтожению той фискаль но-крепостнической обузы, каковой является, на три четверти, современ ная поземельная община”.
Однако Ленин тут же подчеркивал, что марксисты, добива ясь ликвидации всех этих законов, никогда не поддержа ни одной меры непосредственно против общины как таковой. ’’Более то го, - указывал Ленин, - общину, как демократическую организации местного управления, как товарищеский и соседский союз, мы безуслов но будем защищать от всякого посягательства бюрократов”39. Как видим ленинская характеристика общины значительно обогатилась, стала болеь разносторонней. Примечательно, что указание на демократическую струк в общинной жизни появилось в период непосредственного назревание первой русской революции.
на, по мнению Плеханова, неизбежно начинает ^распадаться на ’’крае ную” и ’’холодную” стороны^ - на слой богатых, ’’хозяйственных мужичков” и слой бедняков. Рост товарности производства ставит перед зажиточным крестьянством задачи интенсификации земледелия. Общинное же землевладение, доказывал Плеханов, мало совместимо с вложением в землю капитальных затрат, оно мешает даже удобрению земли. ’’Что же будет со введением более рациональных способов хозяйства, интенсивной культуры, многопольной системы? - спрашивал Плеханов. - Общинное землевладение, несомненно, явится серьезным препятствием для их упрочения. Оно и теперь уже ведет к таким ненормальным явлениям, как отказ от удобрения пахотных полей”.
Борьба зажиточного крестьянства против общинных порядков приводила, по мысли Плеханова, к удлинению сроков передела. И в связи с этим Плеханов подчеркивал свой конечный вывод: ’’Удлинение сроков переделов, явившееся как результат неравенства между общинниками, ведет лишь к усилению неравенства и окончательному подрыву сельской общины”29.
Г.В. Плеханов справедливо указал на обозначившийся в России конфликт между общинным землевладением и развитием производительных сил в сельском хозяйстве. Но в его работах остались почти нерассмотренными другие стороны общинной жизни, другие тенденции развития общины. Освещение общины получило исключительно негативный характер. По замечанию В.И. Ленина, Плеханов ’’пересаливает во вражде к общине”30.
Ленинская концепция русской общины, как и взгляды Маркса по этому вопросу, подробно освещена в специальных работах31. Поэтому ограничимся сжатым изложением основных моментов этой концепции. Сложилась она далеко не сразу. На ее формирование оказало влияние то известное обстоятельство, что В.И. Ленин создал свою общую концепцию российского капитализма как бы в два приема: сначала в полемике с народниками доказал, что Россия вступила на путь капиталистического развития, а затем показал массу крепостнических пережитков, которые тяготели над этим развитием.
Для ранних ленинских работ характерно нейтральное (или ’’равнодушное”, как писал сам Ленин) отношение к формам крестьянского землевладения. По мнению В.И. Ленина, народническая теория ’’усматривает ’’главный пункт” - в таких не играющих коренной роли юридических институтах, как формы крестьянского землевладения (общинное или подворное)...”32 Сосредоточившись на защите общинного землевладения, народники, подчеркивал Ленин, упускали из внимания то обстоятельство, что ’’никакие особенности землевладения не могут, по самой сущности дела, составить непреодолимого препятствия для капитализма, который принимает различные формы, смотря по различным сельскохозяйственным, юридическим и бытовым условиям”33. И далее, показав постепенный процесс превращения общинной деревни в ’’деревню мелких аграриев”, Ленин отмечал: ’’Вот почему мы относимся очень равнодушно к вопросу собственно о форме крестьянского землевладения”34. Мысль о том, что капиталистические отношения пробиваются и через ’’уравни-ю
тельность” мирского землевладения, и через переделы, проводится и в последующих ленинских сочинениях35.
В работе ’’Развитие капитализма в России” Ленин указывал, что ’’действительно важный вопрос относится вовсе не к форме землевладения, а к тем остаткам чисто средневековой старинь!, которые продолжают тяготеть над крестьянством: сословная замкнутость крестьянских обществ, круговая порука, непомерно высокое податное обложение крестьянской земли... отсутствие полной свободы мобилизации крестьянских земель, передвижения и переселения крестьянства”.
Все эти устарелые учреждения, - продолжал Ленин, - нисколько не гарантируя крестьянство от разложения, ведут только к умножению различных форм отработков и кабалы, к громадной задержке всего общественного развития”36.
Все наиболее резко отрицательные отзывы Ленина об общине относятся, собственно говоря, к ее законодательному оформлению, к фискальнокрепостническому наросту пореформенной общины. Что же касается общины как таковой, то Ленин отмечал прежде всего ее недостаточность как союза в условиях развивающегося капитализма. ’’Потребность в союзе, в объединении в капиталистическом обществе не ослабела, а, напротив, неизмеримо возросла, - писал он. - Но брать старую мерку для удовлетворения этой потребности нового общества совершенно нелепо”37. Община, по мысли Ленина, поддерживает средневековую раздробленность крестьянства, его экономическую и политическую разобщенность и изолированность. И прогрессивность капитализма как раз в том и состоит, что он ’’разрушает в самом основании старинные формы хозяйства и жизни с их вековой неподвижностью и рутиной, разрушает оседлость застывших в своих средневековых перегородках крестьян и создает новые общественные классы, по необходимости стремящиеся к связи, к объединению, к активному участию во всей экономической (и не только экономической) жизни государства и всего мира”38.
Такова ленинская характеристика общины в 90-е годы. В 1902 г., возвращаясь к проблеме общины, Ленин, с одной стороны, развил свои прежние оценки. По его мнению, существующие общинные порядки во многом поддерживаются искусственно. Ликвидация круговой поруки, сословных податей и ограничений в распоряжении надельной землей, по мысли Ленина, ’’поведут к неизбежному и быстрому уничтожению той фискально-крепостнической обузы, каковой является, на три четверти, современная поземельная община”.
Однако Ленин тут же подчеркивал, что марксисты, добиваясь ликвидации всех этих законов, никогда не поддержат ни одной меры непосредственно против общины как таковой. ’’Более того, - указывал Ленин, - общину, как демократическую организацию местного управления, как товарищеский и соседский союз, мы безусловно будем защищать от всякого посягательства бюрократов”3’. Как видим, ленинская характеристика общины значительно обогатилась, стала более разносторонней. Примечательно, что указание на демократическую струю в общинной жизни появилось в период непосредственного назревания первой русской революции.
Оценка другой стороны общины, поземельной, в годы революции у Ленина существенно изменилась Если ранее отношение Ленина к общинному землевладению было нейтральным, то теперь он пришел к выводу о несовместимости традиционного крестьянского землевладения с дальнейшим развитием производительных сил. ’’Новая земледельческая техника, - писал он, - требует пересоздания всех условий стародедовского, заскорузлого, дикого, невежественного, нищенского крестьянского хозяйства на надельной земле. Должно быть выброшено за борт и трехполье, и первобытные орудия труда, и патриархальное безденежье земледельца, и рутинное скотоводство, и наивное, медвежье незнание условий и требований рынка”. Простой раздел помещичьих земель между крестьянами, по мысли Ленина, ”не может выполнить роли импульса к новой агрикультуре, если он базируется на старом надельном землевладении”40.
В другом месте Ленин подчеркивал, что ’’средневековым является в России до сих пор и помещичье землевладение и в значительной части также крестьянское”41. Исходя из этого, Ленин выдвигал задачу ’’очистки” всей земли ”от всего средневекового хлама”. ’’Необходимо облегчить в максимальной степени обмен земель, расселение, округление участков, создание свободных товариществ на место заржавевшей тягловой общины”, - писал он42. Эти мероприятия, по мысли Ленина, были тем настоятельнее и тем осуществимее, что среди крестьянства ’’распространилось и утвердилось требование национализации земли”. «СИ все это говорит за национализацию, - делал вывод В.И. Ленин, — ибо только она действительно ’’ломает” все старое средневековое землевладение, только она действительно разрубает запутавшийся узел, предоставляя новым хозяйствам полную свободу складываться на национализированной земле»43.
В годы первой русской революции ленинская концепция пореформенной общины приняла четкие и законченные формы. Не являясь оплотом против развития капитализма, общинное землевладение, по мысли Ленина, было все же слишком традиционным, рутинным, оно служило источником многих низших форм эксплуатации и кабалы. Вместе с тем В.И. Ленин неоднократно подчеркивал значение общины как ’’демократической организации местного управления”. Двойственность этой характеристики отражает двойственный характер пореформенной общины.
Как уже говорилось, начальный этап изучения крестьянской общины в советское время приходится на 20-е годы. В историографическом введении к своей статье В.В. Кабанов указал работы П.Н. Першина, С.М. Дубровского и других авторов 20-х годов44. В статье, опубликованной в 1984 г., автор не назвал А.В. Чаянова. Изучение его научного наследия - неотложная задача историков.
С конца 20-х годов изучение крестьянской общины в нашей литературе надолго заглохло и возобновилось сравнительно недавно. Обзор советской историографии 60-70-х годов сделан в обстоятельной статье В.Н. Никулина. Автор справедливо подчеркивает, что ’’без всестороннего исследования общины капиталистической России невозможно воссоздание полной картины развития русского крестьянства в один из слож-12
нейших периодов его истории”. В обзоре рассматриваются работы С.М. Дубровского, В.А. Александрова, В.П. Данилова, 10.Г. Алексеева, И.Д. Ковальченко, С.Д. Зака, М.С. Симоновой, М.М. Громыко, П.Н. Зырянова45.
Вне рамок историографической работы В.Н. Никулина оказались обзорная статья А.М. Анфимова и П.Н. Зырянова и конкретно-историческое исследование Л.И. Кучумовой об общине 60-70-х годов XIX в/6 В 1986 г. была защищена кандидатская диссертация В.Д. Шарова по истории марийской общины пореформенного периода47. По существу это первое региональное исследование общины в новейшей историографии.
Особо следует остановиться на разделе, посвященном общине, в одной из монографий Б.Н. Миронова. Автор - известный петербургский историк, отличающийся необыкновенно широким кругом своих интересов, включающим различные эпохи в истории России и многие сложные проблемы. Б.Н. Миронов известен также как горячий приверженец и пропагандист социологических методов исследования. Для наглядной демонстрации возможностей этих методов Б.Н. Миронов использовал некоторые материалы по истории русской общины пореформенного периода. Автор задался целью построить социологическую модель общины 60-70-х годов XIX в.
В действительности получился краткий очерк, ярко написанный и интересный для читателя-неспециалиста своим фактическим материалом, а для специалиста - способом подачи и трактовкой этого материала. Правда, назвав свой очерк ’’моделью”, автор получил возможность ограничиться рассмотрением ’’типичных” общин (территориально совпадающих с границами одной деревни и насчитывающих от 4 до 80 дворов) и отбросить все ’’нетипичные” (которых, по словам автора, насчитывалось около одной трети)46. В ’’нетипичных” общинах жило едва Ли не больше народу, чем в ’’типичных”, но социологический анализ требует, по-видимому, известного упрощения.
К сожалению, печать такого упрощения лежит на всем очерке. Наверно, если бы автор не задавался специальной целью продемонстрировать возможности социологического подхода, ему удалось бы гораздо лучше показать многообразие общинной жизни и ее эволюцию.
Упрощение коснулось не только структуры общины, но и ее функций. Это выразилось в произвольном сближении природных (естественных) функций общины и навязанных ей государством фискально-полицейских обязанностей. Функциями общины автор называет такую ее деятельность, которая направлена ”на удовлетворение материальных и духовных потребностей ее членов”. В числе этих функций, между прочим, перечисляются и податная, и полицейская (в том числе задержка бродяг и дизертиров), и раскладка натуральных повинностей (вплоть до перевозки арестантов и чиновников)4’. Спрашивается, какое отношение к материальным и духовным потребностям членов общины имеет выполнение всех этих обязанностей? Косвенно отвечая на этот вопрос, автор пишет, что ’’община не только выступала организующим началом всей деревенской жизни, но и служила также проводником в деревне тех идей, установок и норм, которые существовали в государстве”. Между официаль-
ным и обычным правом ’’кардинальных противоречий, которые угрожали бы существованию современного им общественного порядка... в рассматриваемое время еще не было”.
Правда, автор оговаривается, что цели государства и крестьян ’’совпадали далеко не всегда” и что государство ’’навязывало общине фискально-полицейско-административные функции”50. Эти оговорки, однако, плохо согласованы с приведенными выше положениями. Кроме того, вызывает большйе сомнения тезис об отсутствии ’’кардинальных противоречий” между официальным и обычным правом в пореформенную эпоху. Еще С.В. Пахман, вовсе не народник, а просто добросовестный исследователь, открыл трудовое начало в обычном праве51. Правда, во времена Пахмана это начало не трактовалось крестьянами так расширительно, как во время трех революций XX в. Или, если и трактовалось, то чисто теоретически. Однако ростки будущих глубоких конфликтов и социальных войн уже существовали и в 60-70-е годы.
Следующий спорный момент в предложенной ’’модели” состоит в том, что община выглядит слишком монолитной, единой, неподвижной и, если не совсем, то почти бесконфликтной. В общине 60-70-х годов, по мнению Б.Н. Миронова, отсутствовала проблема отцов и детей; община извлекала своеобразную пользу из рекрутчины, сбывая в армию ’’бедняков и лиц с отклоняющимся поведением”. С богачей же взималась своего рода дополнительная подать: им приходилось откупаться от рекрутчины, заниматься мирской благотворительностью, их избирали на такие почетные должности (сельского старосты, волостного старшины), которые влетали им в копейку. В результате община как бы усреднялась, и вспыхивавшие внутри нее конфликты погашались на сельских сходах, которые могли обсуждать вопрос сколько угодно долго, лишь бы добиться единогласия. Правда, вновь оговаривается автор, все это характерно для ’’идеальной общины с развитым мирским духом”. В годы столыпинской реформы, добавляет автор, община тоже усреднялась: из нее выходили прежде всего крайние социальные группы52. Остается неясным, касается ли это утверждение только ’’идеальной общины” или большинства общин.
Построенная Б.Н. Мироновым модель ’’идеальной общины” не вызывает доверия не только потому, что она, как и многие другие идеалы, слишком оторвана от реальной жизни. (Именно в 60-70-е годы волостные старшины отличались особым лихоимством, обогащаясь, а не разоряясь на своих должностях53.) Дело в том, что даже в наименее расслоившейся (почти ’’идеальной”) общине отнюдь не было гармонии внутренних отношений. Кроме противоречий, вызванных растущим имущественным неравенством, в общине существовали и другого рода противоречия. Как представляется, Б.Н. Миронов недооценивает силу сцепления входивших в состав общины семейных кланов, когда пишет: ’’Для крестьянина община была главнейшей референтной социальной группой, превосходившей для него по значению даже первичные - родственные и соседские - группы”54. Отношения между общиной и кланами и кланов между собой были весьма непростыми, а конфликты между ними решались не всегда однозначно. 14
Итоговые выводы Б.Н. Миронова относительно общины звучат крайне пессимистично: ’’община несовместима с интенсивным рыночным хозяйством, со значительной имущественной, социальной и культурной дифференциацией людей, с формальной рациональностью, с ярко выраженным индивидуализмом”, поэтому в условиях капитализма ’’дни ее, несмотря на феноменальную живучесть, были сочтены”. Тем неожиданней заключительный аккорд: ’’Вследствие своего дуализма русская сельская община могла трансформироваться в многосемейное коллективное хозяйство, в большое капиталистическое аграрно-промышленное предприятие, в кооператив или в современное семейное товарно-денежное хозяйство”55. Из всех этих вариантов по существу лишь последний означал распадение общины.
Отмеченные противоречия, шаткость и сомнительность ’’модели” в целом произошли, думается, оттого, что автор применил социологические методы изучения к явлению, фактическая сторона которого пока еще недостаточно известна. Правда, автор оговаривается, что социологический подход не может подменить исторический. Но в данном случае, вольно или невольно, в силу слабой изученности предмета, восторжествовал именно социологический подход, по словам автора, ’’преимущественно дедуктивный, качественный, аналитический”, отдающий ’’предпочтение логическим конструкциям, схемам концептуального плана”56. Именно эти дедукции и ’’логические конструкции” составляют наиболее уязвимое место в интересном и неординарном очерке Б.Н. Миронова. Дальнейшее изучение общины, по-видимому, должно идти прежде всего по пути кропотливой индукции.
Успехи, достигнутые нашей историографией на этом пути, пока не очень значительны. Более или менее изученной может считаться лишь община дореформенного периода57. По истории общины периода капитализма преобладают ’’постановочные” и ’’обзорные” статьи и очень мало конкретно-исторических исследований. Особенно скудно освещен чрезвычайно драматический для общины период от начала первой русской революции до свержения царизма.
Между тем проблема общины имеет не только академическое, но и общественное значение. К ней обращаются не только историки, но и писатели, публицисты. Общинные порядки дореволюционной России описаны в серии очерков В.И. Белова под общим названием ”Лад”. Особое внимание писатель уделил деревенскому сходу ”с его открытостью и непосредственностью, с его иногда буйными, но отходчивыми ораторами”. Решения схода, по мнению автора, определяли ’’здравый смысл, традиция, неписаное правило”. При всей колоритности такого описания оно дает нам несколько идеализированную картину. В реальной жизни традиция, между прочим, могла быть косной, неписаное правило - зыбким, а коллективный здравый смысл мог отступить под напорем групповых или чьих-то личных интересов. И тем не менее отдельные моменты в очерке В.И. Белова, основанные на рассказах очевидцев, могут использоваться в числе источников по истории северной общины56.
Иной характер имеет статья Г. Куницына ”В.И. Ленин - литературный критик”, опубликованная в том же году, что и очерки Белова, и в том же
15
журнале. При всех этих совпадениях эти сочинения — неодинакового порядка. И к статье Куницына можно было бы не возвращаться, если бы в свое время в печати прозвучал ответ на нее историков.
Сразу надо оговориться, что название статьи мало соответствует ее содержанию. О деятельности В.П. Ленина как литературного критика автор говорит как бы мимоходом и скороговоркой, а основное внимание уделяет изложению своих взглядов на ’’общинность” и ’’патриархальность” Эти понятия он отождествляет. В начале XX в., утверждает автор, патриархальное (общинное) крестьянство составляло в России ”в буквальном смысле подавляющее большинство”. Самым страшным врагом ’’общинности” был кулак, мироед. Между тем начавшаяся в 1905 г революция была буржуазной по своей сути, несла с собой конец ’’миру”, ’’патриархальному укладу жизни”, ’’Кресткяне не были заинтересованы в такой, в сущности буржуазной, революции”. И потому революция ”с неизбежностью потерпела поражение”. К Февральской революции крестьянство подошло ’’дифференцированным”, но ’’стремления его к о бщинному землепользованию, проникавшие в его кровь и плоть веками, не исчезли”. Поэтому крестьянство отстранилось и от второй (Февральской) революции, которая тоже была ’’антиобщинной”. Но после Октябрьской революции ’’Декрет о земле” ’’немедленно же привел к восстановлению общины по всей Советской России”3’.
Подобные спекулятивные построения, с точки зрения профессионального историка в корне несостоятельные, создавались с целью возрождения представлений о ’’самобытном” характере русского народа, которому всегда якобы было глубоко чуждо все ’’буржуазное”, даже буржуазно-демократические революции. Одновременно пропагандировались столь популярные в недавнем прошлом принципы ’’всеохватного обобществления”.
На чем основывался при этом автор? К сожалению, на игнорировании целого комплекса фактов, которое могло быть рассчитано на неосведомленность читателя в области отечественной истории. Автор как будто ’’забыл” о мощном крестьянском движении в годы первой русской революции, в котором участвовали, конечно, не только и не столько кулаки и мироеды, сколько те же самые средние, ’’общинные” (хотя вовсе и не патриархальные) крестьяне. ’’Забыл” он и о том, что именно в 1905-1907 гг. начал складываться союз между крестьянством и рабочим классом, шедшим во главе революционных боев. Вторым ’’основанием” послужила действительная неизученность проблемы общины.
Подобные явления продолжают наблюдаться и в последние годы. В серии острых публицистических выступлений на страницах ’’Нового мира” пространный очерк В. Селюнина читается с интересом, и автор остро ставит некоторые наболевшие вопросы. ’’Как же так вышло, — спрашивает он, - что человек, венец творения, явил собою лишь материал, ресурс для социальных экспериментов, назем, напитавший почву под предпе лагаемсе всеобщее благоденствие?”
К сожалению, ответы не всегда равнозначны вопросам. Статья неровно написана, удачные места чередуются со скольжением по поверхности, а экскурсы в историю порой напоминают путешествие в темную кладовую,
где загребается все подряд,. Под горячую руку попала и дореволюционная русская община. Автор уверенно заявляет: ’’Этот консервативный институт по сути своей враждебен частной собственности, без которой не бывает капитализма”. И далее следует назидательный вывод: ’’История учит: посредством общины никогда не удавалось обеспечить рвение к труду и экономические успехи; равенство, социальная справедливость общинного типа неизменно оборачивались подавлением личности”. ’’Требование времени, — пишет автор, — лучше всех выразил видный государственный деятель предреволюционной России П. Столыпин... При отчаянном противодействии справа и слева, отступая и лавируя, глава правительства сумел провести свою программу в жизнь... К лету 1917 г. 62,5% крестьянской земли находилось в частной собственности и личном владении, то есть не в общинах”. (Подсчеты произведены самим автором; по каким источникам и как - неизвестно.)
Смелый пассаж доверчиво воспринимается миллионной читательской аудиторией: там, где от историка-профессионала потребовали бы основательные доказательства, публицисту-любителю достаточно широкого взмаха пера. В частности, столыпинская реформа в трудах отечественных историков с полным основанием относится к числу тех самых ’’социальных экспериментов”, в которых щедро расходовался человеческий ’’материал” и о которых со справедливым негодованием пишет В. Селюнин60.
Сложнее с крестьянской общиной. Сложилось такое положение, что историки топчутся на месте, а публицисты рубят сплеча. Выводы насчет общины опережают ее исследование. Возвращаясь к статье Г. Куницына, можно отметить один ее пункт, с которым нельзя не согласиться. ’’Проблема общинности, - пишет он, — терпеливо ждет своих исследователей”61.
* * *
Указанная проблема давно интересует и зарубежных исследователей. В 1972 г. специально по этой теме вышла книга японского историка К. Ясуды62. Проблема общины затрагивается и в исследовании С. Кодзи-мы63. Важное место эта проблема занимает в работах европейских и американских историков.
До недавнего времени в оценке роли общины западная историография была довольно единодушна. Именно общину (а не помещичьи латифундии) считала она главным тормозом развития производительных сил страны. Перечисляя отрицательные последствия общинного владения (частые переделы земли, круговая порука, чересполосица, дальноземелье), западные историки подчеркивали, что ’’институт полевой общины противоречил свободной частной собственности и капиталистическому ведению хозяйства” и что ’’функция общины состояла в простом отражении существования ее членов”. Поскольку община затрудняла отход
крестьянства в город, то она же являлась, по мнению западных авторов, и причиной крестьянской перенаселенности и нищеты66.
Отдельные элементы подобных воззрений до сих пор удерживаются в концепциях западных исследователей. Вместе с тем в настоящее время
оценка сбщины-в-их работах- значительно усложнилась и стала более
2. Зак. 2042
Еодго'р чек-л областная! б ,ч б л к о т с к а | игл. ГЛ. Горького I
разноречивой. Постараемся это пояснить, подробнее остановившись на монографиях американских историков Дж. Ейни и Д. Эткинсон, а также английского исследователя Т. Шанина.
Из всех троих наиболее трудны для читателя работы Дж. Ейни, у него своеобразная майера изложения, собственная, одному ему присущая терминология. Он весьма пренебрежительно относится к трудам своих предшественников и коллег, советских и американских. По его мнению, они мало что поняли в русской истории, используя «Сизбитые шаблоны ’’собственных интересов” и борьбы за ’’власть”».
Ключевое значение в концепции Ейни имеют три термина. Два из них примерно соответствуют термину ’’модернизация”, употребляемому другими западными историками. При этом термин ’’систематизация” покрывает собою ранний этап ’’модернизации”, когда ее идеи распространялись в умах горожан и более или менее успешно воплощались в городской жизни и в общей системе управления. Второй этап ’’модернизации”, когда она начинает распространяться и на деревню, в работах Ейни именуется ’’мобилизацией”, которой предшествует ’’толчок, приводящий в движение”, или ’’мобилизующий толчок”. Это третий основной термин Ейни, давший название его книге об аграрных реформах в России. Здесь этот ’’толчок”, по его мнению, осуществили местные правительственные чиновники (земские начальники, землеустроители, землемеры).
Эти термины, отмечает Ейни, не рассчитаны для политических речей. Они звучат слишком сурово. Но они честнее тех слов, которые употребляются в политических речах. <КИногда мне кажется, - пишет американский автор, - что если бы я смог убедить каждого говорить ’’систематизировать” всякий раз, когда ему хочется сказать ’’освобождать”, а также говорить ’’мобилизация”, когда ему хочется сказать ’’реформа” или ’’прогресс”, мне не надо было бы писать толстых книг о взаимодействии правительства и крестьян в России».
Предложенные Ейни термины, конечно, лучше подчеркивают жестокость капиталистического прогресса, чем привычный для западных историков термин ’’модернизация”. Особенно это касается таких вариантов капиталистического развития, которые в нашей литературе принято именовать прусскими. Однако другие варианты Ейни, похоже, не признает. ”Я за зрелость и цивилизацию, — пишет он. — Я люблю утонченных и вежливых людей, даже если они лицемерны. Я в общем поддерживаю администраторов, исполняющих свои обязанности, даже если нахожу их напыщенными и лишенными чувства юмора. С другой стороны, я питаю отвращение к фанатичным крестьянам, золотушным дикарям и плохо воспитанным детям и не имею ничего против того, чтобы их мобилизовали”.
Этот общий подход, высказанный зло и откровенно, определил отношение автора к русской общине. Впрочем, самый этот термин Ейни с презрением отбрасывает, считает, что его придумали столичные жители, наполнив таким содержанием, которое не имело ничего общего с действительностью. Из всех упоминавшихся в литературе терминов - ’’община”, ’’мир”, ’’сельское общество” — Ейни предпочитает последний, введенный в обиход законоположениями 1861 г.: «Ж 1905 г. ’’общество”
проделало значительный путь юридического развития и, без сомнения, в какой-то мере стало частью крестьянской жизни, хотя по-прежнему несло на себе печать своего искусственного, бумажного происхождения. Но даже при этом оно было гораздо ближе к подлинному крестьянскому обществу, чем разнообразные фантазии на тему ’’община-мир”».
Что же из себя представляло, по мнению Ейни, это ’’подлинное” крестьянское общество? Или ’’традиционное сельское общество”? (Это выражение тоже присутствует в книге.) Здесь, надо сказать, категоричность изменяет автору. Его суждения об этом ’’обществе” несколько неопределенны. Автора больше интересует вопрос о том, как ’’мобилизовывали” это общество, а не что оно из себя представляло. Но из отдельных высказываний можно составить общую картину Ейни считает, что мышление крестьян всегда было сугубо конкретно, всегда направлено на решение очерёдных практических задач. Никакие абстракции крестьян не интересовали. Соответственно и отношение друг к другу всегда было очень конкретно. Разрешая спорные вопросы на сходе, крестьяне ’’выносили свой приговор, справедливый или несправедливый, только на основе житейских соображений: кто в действительности работал на спорной земле? Что за люди на каждой из спорящих сторон? Что за семьи вовлечены в спор, насколько они влиятельны? Кто поставит водку для схода?”
В конечном счете, утверждает Ейни, «способность семьи ’’владеть” землей почти всецело зависела от места этой семьи в обществе, а не от системы законов и мер, которые выходят за пределы непосредственного опыта и социальных отношений». ”На практике общества управляли своими домохозяевами примерно так же, как центральные власти управляли обществами”, т.е. деспотично и произвольно. Иными словами, имела место власть соседей в самой грубой и примитивной форме.
Крестьяне, продолжает Ейни, ’’имели много общих характерных черт в своем образе мыслей”, могли соединиться вместе под влиянием какого-то внешнего толчка (например, броситься на тушение пожара или устроить бунт). Но они понятия не имели о таких абстракциях, как ’’классовые интересы”. И поэтому власть крестьянского общества никогда не использовалась для того, чтобы ’’поднять крестьян до более высокого уровня жизни”, она вообще не имела отношения ”ни к какой общественной цели”. И Ейни, по-видимому, разделяет мнение тех деятелей столыпинской реформы, которые считали, что ’’общинная деревня, пользуясь своим влиянием на все стороны деятельности каждого двора, будет удерживать своих членов в трясине первобытной изоляции, несмотря на все воздействия правительства или рынка”65.
При всей карикатурности такого изображения нельзя сказать, что оно вовсе не имеет отношения к исторической действительности. И трудовое начало в обычном праве (кто работал на этой земле?), и влияние семейноклановых интересов, и спаивание кулаками сходов - все это было, и об этом пойдет речь в последующих главах. Надо, однако, помнить, что и в карикатурах обыгрываются какие-то реальные факты, черты характера и т.п. Причем стоит ввести только один какой-то заведомо вымышленный элемент или ситуацию, и изображение получает анекдотический харак
тер. В картине, нарисованной Ейни, роль такого элемента играет утверждение о том, что крестьяне мыслили всегда сугубо конкретно. Это утверждение, которое все смазывает, начиная от обычного права и кончая лозунгами крестьянского движения, осталось фактически недоказанным. Между тем достаточно ознакомиться с решениями крестьян ских судов середины XIX в., чтобы признать существование вполне определенных норм обычного права. Достаточно ознакомиться с крестьянскими приговорами и наказами начала XX в., чтобы убедиться, что крестьяне в общем-то понимали такие ’’абстрактные” вещи, как свои классовые интересы. Но Ейни мало знаком с источниками, вышедшими непосредственно из крестьянской среды. Он предпочитает правительственные источники и сочинения деятелей, близких к правительству. Тенденциозный отбор источников в сочетании с общими представлениями о ’’золотушных дикарях” предопределил тенденциозность изображения. При всей своей оригинальности Ейни, пожалуй, больше, чем кто-либо из упомянутых авторов, отдает дань традиционной для западной литературы концепции общины.
На титульном месте книги Д. Эткинсон ’’Конец русской поземельной общины” значится период 1905—1930 гг. Фактически же автор начинает свое изложение со времен крепостного права. К тому же основная часть монографии посвящена периоду после Февральской революции. При такой структуре пореформенный период истории общины получил очень беглое освещение, а в разделах о межреволюционном периоде (1907— 1917 гг.) основное внимание уделено столыпинской аграрной реформе. Все это дает основание говорить, что книга Эткинсон, по крайней мере ее первая часть, о дореволюционной общине, имеет скорее обзорный, нежели исследовательский характер. Специалист извлечет из нее мало новых сведений, но неспециалист получит довольно полное, систематизированное общее представление о русской общине. На некоторых положениях книги следует особо остановиться.
В отличие от Ейни Эткинсон считает общину не выдумкой столичных фантазеров, а реально существовавшим институтом. После всех административных реформ, связанных с отменой крепостного права, пишет автор, ’’ближайшей к крестьянам единицей местного управления осталась все та же община, ныне официально именуемая сельским обществом”. Развивая эту мысль, автор добавляет, что ’’старые общины,, как правило, сохранились даже там, где они — по тем или иным причинам — не совпадали с сельским обществом”. С этим положением можно полностью согласиться. Два других вызывают возражения.
Прежде всего это касается общей концепции переделов. ’’Хотя внутри общины и существо вали различия в размерах владения, земельные переделы все же резко ограничивали рамки социального расслоения -бреди крестьян, периодически улучшая положение низших слоев за счет верхних”. Возможно, это справедливо в отношении дореформенного периода, и тогда следовало бы внести соответствующее уточнение. В пореформенный же период, как будет показано в последующих главах, дело обстояло несколько иначе: наряду с изъятием земельных излишков у богатых крестьян происходило изъятие наделов у пролетаризировавшихся одного
общественников. Именно таким путем общине удавалось держаться ”на плаву”, хотя не могло быть речи о передаче средств от богатых к бедным.
Переделы, считает Эткинсон, ’’имели целью обеспечить каждый крестьянский двор минимальным земельным Заделом, необходимым для выполнения обязательств перед государством и помещиком”. Из этого следует, будто община имела своей целью удовлетворение потребностей государства и помещиков. Это сближает Эткинсон с теми авторами, дореволюционными, зарубежными и советскими, которые настаивали на фискальном характере русской общины.
И наконец, еще одно спорное положение в книге Эткинсон связано с трактовкой ею концепции французского ученого-аграрника М. Конфино о влиянии системы земледелия на социальную организацию деревни. В книге Конфино, вышедшей в 1969 г., доказывалось, что эта система не только тесно связана с деревенским строем, но и оказывает на него определяющее влияние. Община, по мнению Конфино, была неразрывно связана с трехпольной системой, и это блокировало сельскохозяйственный прогресс на долгие годы, поскольку любое покушение на трехпольную систему рассматривалось, как угроза всему социальному порядку в деревне.
Эткинсон без труда обнаруживает уязвимость некоторых других суждений Конфино (например, о тесной взаимосвязи общины, барщины и крепостного права). Но изложенная выше концепция привлекает ее внимание, поскольку, как ей кажется, ’’дает более конкретное объяснение аграрной отсталости России, чем обычные ссылки на деревенскую инертность”66. Груз прежних историографических традиций, таким образом, сказался на книге Д. Эткинсон, хотя в целом для нее характерно стремление к объективному отображению истории общины.
Английский исследователь Т. Шанин, как и Б.Н. Миронов, - сторонник широкого внедрения социологических методов в исторические исследования. И надо сказать, что английский коллега пользуется этим инструментом более уверенно и привычно. Хотя следует отдать должное и Б.Н. Миронову, который располагает более значительным фактическим материалом относительно русской общины.
Свой краткий анализ Т. Шанин начинает с общей характеристики сельских организаций, существовавших или продолжающих существовать по всему миру. В своем классическом варианте, отмечает он, эти ’’закрытые общества” основаны ”на обычном личном контакте, широкой эндогамии, однородности ценностей, подчеркнутом конфоризме, сильной групповой солидарности, явном идеологическом уравнительстве”. Приезжему наблюдателю, измотанному городской жизнью, такие общества нередко представляются как образец гармонических отношений. Но это только видимость, ибо в действительности сельские общины всегда расколоты ”на конфликтующие страты, группы и фракции”. Образован е таких внутренних подразделений в общине - не отклонение в ее развитии, не свидетельство кризиса, а нормальное явление, ибо они играют ’’жизненно важную роль в общине и имеют решающее значение для понимания ее социальной структуры и динамизма”.
Т. Шанин склонен считать, что многие отличительные особенности русской передельной общины в литературе были преувеличены и в действительности ”их можно наблюдать по всему миру”. Не видит Шанин большой разницы и между передельной и беспередельной общинами. Переделы, подчеркивает он, вовсе не обеспечивали ’’экономическое равенство в деревне”. Они не-касались таких важных характеристик крестьянского хозяйства, как численность скота, размеры купчей или арендованной земли, величина несельскохозяйственных заработков. Русская община всегда объединяла различных по своему благосостоянию крестьян. Но в нее все же были встроены некоторые уравнивающие механизмы, ”и наиболее резкое неравенстве в деревне наблюдалось между крестьянами-домохозяевами, с одной стороны, и теми, кто был вне крестьянской общины, с другой — дворянами-помещиками, купцами и государством с его чиновниками”.
Функции общины автор группирует по двум основным разрядам. Община распределяла земли, занималась благотворительностью, ’’отчасти обеспечивала коллективную безопасность”. В этом своем качестве община обслуживала нужды крестьян. Вместе с тем община использовалась для сбора налогов, для несения полицейской службы в деревне, для набора рекрутов и т.д. В этом качестве община обслуживала государство. Создавался противоречивый дуализм общинных функций. Однако с 80—90-х годов, считает автор, община, саботируя государственные мероприятия в области налогов, с/ала обнаруживать еще одну, доселе скрытую, третью свою важнейшую функцию, выражавшуюся ”в организации крестьянской самообороны и неповиновения”. ”Во время революции 1905-1907 гг., — пишет автор, — со всем драматизмом обнаружились возможности общины как ячейки классовой организации, генератора уравнительной идеологии и школы коллективных действий такого рода, что они могли мгновенно перерасти в хорошо организованное восстание”6’’.
Как ни странно, именно социологический метод, пока не очень удачно заявивший о себе в нашей литературе, помог Т. Шанину порвать со многими стереотипами западного ’’россиеведения”. Приведенные выше основные положения краткого очерка Шанина о русской общине очень близки к выводам советских историков, в некоторых моментах развивают их, дополняют и углубляют. Думается, однако, что автор достиг бы еще более значительных результатов, если бы располагал более весомым фактическим материалом. Недостаток фактов — ахиллесова пята всех зарубежных исследоватей русской общины, как, впрочем, и отечественных.
* * *
Настоящая работа ставит своей целью освещение истории общины, прежде всего ее внутренней жизни, в критический для нее период столыпинской аграрной реформы. При этом дополнительно ставится задача ввести в научный оборот как можно более значительный массив редко используемых или же до сих пор совершенно не использовавшихся источников.
В книге предоставлены материалы архивных фондов центральных и
местных органов власти, анкетных обследований Вольного экономического и Русского географического обществ, земские статистические источники, периодическая печать того времени. Некоторые источниковедческие вопросы, возникшие во время работы с этими материалами, освещаются по ходу изложения.
Особую группу источников составляют крестьянские воспоминания. Именно они позволяют показать некоторые отношения и факты, реально существовавшие в общинной жизни, но не фиксировавшиеся в официальных документах. При этом предпочтение отдавалось воспоминаниям, опубликованными до революции, по свежим следам событий. Но именно этой категории крестьянских воспоминаний присущ один серьезный недостаток: опасаясь нежелательных последствий своих мемуарных опытов, их авторы не указывали место описываемых действий. При очень сильных региональных различиях в эволюции общины такая ’’безад-ресность” в значительной степени обесценивает источник.
Потребовалась дополнительная работа, чтобы привязать к определенной местности использованные в настоящей монографии воспоминания Н. Баженова, С. Матвеева и Шелонника. Впрочем, для установления места событий, описанных в воспоминаниях первого из авторов, не потребовалось значительных усилий. Автор, между прочим, упомянул, что в селе вел революционную пропаганду Н.Э. Бауман, и окончательно выяснилось, что речь идет о Саратовском уезде66.
Шелонник — псевдоним интеллигентного крестьянина, возможно, бывшего сельского учителя, отстраненного от преподавания за ’’неблагонадежность”. Скрыв свое имя, автор вольно или невольно открыл ту местность, где проживал, ибо Шелонь - это река в Новгородской губернии. Кроме того, в записках упоминается о таком специфическом агротехническом приеме, как устройство канав вдоль всего общинного поля для стока воды69. Этот прием издавна и наиболее широко применялся именно в Новгородской губернии с ее низкими болотистыми почвами.
Гораздо сложнее оказалось решить вопрос о записках волостного старшины С. Матвеева. Он служил в одной из великорусских земских губерний. Волость была расположена на берегу судоходной реки, в лесистой местности с песчаными малоплодородными почвами. Деревни были довольно велики, по 100 дворов. За рекой, в другом уезде, земли были получше, и там проживали ’’крепкие” помещики (Прозоровские, Шереметевы, Сабуровы, Осоргины). Название уезда, в котором служил Матвеев, начинается с буквы ”С” (упоминается Общество учителей С. уезда)70.
Судоходная река и обилие леса наводят на мысль о верхневолжских губерниях. Но в этих губерниях деревни были значительно меньше. По этому же признаку отпадает и Московская губерния.
Для решения этой непростой задачи пришлось выделить основные признаки (фамилии землевладельцев), а остальные использовать как вспомогательные. Княжеский род Прозоровских угас в 1870 г. Их преемники Прозоровские-Голицыны владели землей в Московской и Саратовской губерниях. Владения Шереметевых были разбросаны по 16 губерниям. Сабуровы также были крупными землевладельцами (имения в 6 губер-
23
ниях). Осоргины принадлежали к древнему, но малоизвестному дворянскому роду. У них было по одному имению в Калужской, Рязанской, Уфимской губерниях, два в Симбирском уезде и четыре в Бузулукском и Бугурусланском уездах Самарской губ. (данные на конец XIX - начало XX в.). Но в Самарской губ., где сосредоточивались основные владения Осоргиных, не было ни Шереметевых, ни Сабуровых, ни Прозоровских-Голицыных. Все четверо в пределах одного уезда вообще не обнаружены. И только Симбирский уезд дает частичное совпадение (два Осоргиных и одно Сабуровых). Неподалеку, в Сызранском уезде Симбирский губернии, находилось имение А.Д. Шереметева. Правда, имения Осоргиных, указанные в справочниках ’’Вся Россия”, отсутствуют в списках, изданных перед выборами в Думу. Отчасти зто можно объяснить тем, что одно из имений принадлежало женщине.
По-видимому, Симбирская губерния как раз и находилась в непосредственной близости от тех мест, где служил Матвеев, - за рекой. Если так, то легче всего предположить, что в его записках речь идет о Ставропольском уезде Самарской губернии. Прозоровские, возможно, были упомянуты понаслышке.
Ставропольский уезд был расположен на северо-западе Самарской губернии. Вдоль реки здесь действительно встречаются супесчаные почвы. Лесов в этих местах не так уж много, но другие уезды Самарской губернии были почти совершенно безлесными. Из этого сравнения автор, очевидно, и исходил. Не настаивая на бесспорности этого решения, видно, что оно наиболее отвечает условиям поставленной задачи71.
Автор настоящей работы отдает себе отчет в том, что им использованы далеко не все крестьянские мемуары за этот период, как не все архивные фонды, газеты и журналы, ибо не может один человек добыть и собрать воедино все золото мира. Будущих историков русской общины ожидают новые яркие находки.
По меткому замечанию Д. Эткинсон, ’’наука, как и община, - это коллективное предприятие, хотя она и ведется усилиями отдельных личностей”72. В каждой монографии скрыт труд многих людей, и далеко не все они указаны на титульном листе. Вполне сознавая это, автор благодарит за помощь, внимание и советы научных сотрудников ЦГИА СССР, ЦГИА г. Москвы, Ленинградского государственного исторического архива, государственных архивов Владимирской, Пензенской, Тульской и Челябинской областей, а также своих коллег в Институте российской истории и его Петербургском филиале. Слова особой признательности моим незабвенным учителям - И.Ф. Гиндину и Н.П. Ерошкину.
‘Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 19, С. 405.
2Община в Африке: проблемы типологии. М., 1978. С. 17.
3Ахматова А.А. Соч.: В 2 т. М., 1987. Т. 1. С. 279.
4Миронов Б.Н. Историк и социология. Л., 1984. С. 59.
^Кабанов В.В. Октябрьская революция и крестьянская община // Ист. зап. М 1984. Т. 111.С. 100.
^Герасименко Г. А. Борьба крестьян против столыпинской аграрной политики. Саратов, 1985. С. 4.
’Подробнее см.: Дружинин Н.М. Крестьянская община в оценке А. Гакстгаузена и
его русских современников // Ежегодник германской истории, 1968. М., 1969. Т. 1. С. 39, 40.
Победоносцев К.П. Курс гражданского права. СПб., 1896. Ч. 1. С. 541—558.
^Головин К. Сельская община в литературе и действительности. СПб., 1887. С. 131, 238-259.
‘“Там же. С. 12, 19-20.
1 Вениаминов И. Крестьянская община. Б.м., 1908. С. 3.
12Там же. С. 5.
13Пругавин В. Русская земельная община в трудах ее местных исследователей. М., 1888, С. 14.
1АКачоровский К.Р. Русская общииа. М., 1906. С. 359, 360.
^Вениаминов П. Указ. соч. С. 35.
1ВОгановский Н. Первые шаги "великой реформы” // Русское богатство, 1911. № 10. С. 140.
17Там же. С. 138.
1ВВ.В. [Воронцов В.П.] Прогрессивные течения в крестьянском хозяйстве. СПб., 1892. С. 173, 174.
1ВВениаминов П. Указ. соч. С. 53, 54.
20Там же. С. 77.
21Пешехонов А. Демократизация кредита // Русское богатство. 1914. № 4. С. 358.
,2Такое странное совпадение взглядов реакционеров типа Победоносцева и народников, ’’непримиримых врагов режима”, отмечено в статье американского историка Д. Филда. Автор при этом уточняет, что правые и народники поддерживали общину, имея в виду "совершенно противоположные перспективы” (Soviet Studies in History. Winter 1982/83. Vol. XXI, N 3. N. Y. P. 7-8).
23Вениаминов П. Указ. соч. С. 123.
гАЗак С.Д. Русская поземельная община второй половины XIX в. в трудах Маркса и Энгельса // Ежегодник по аграрной, истории Восточной Европы, 1971 г., Вильнюс, 1974. С. 367—379; Он же. Некоторые черты однотипности и отличия германской и русской земледельческой общины в работах Маркса и Энгельса И Проблемы аграрной истории. Минск, 1978. Ч. 1. С; 160—166.
25Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 33. С. 482.
26Там же. Т. 32. С. 158, 541.
27Там же. Т. 46. Ч. 1. С. 468-472.
2ВТам же. Т. 19. С. 251, 404.
2ВПлеханов Г.В. Наши разногласия // Избр. философ, произведения: В 5 т. М., 1956. Т. 1. С. 255-275.
30Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 6. С. 447.
3‘Алексеев Ю.Г. В.И. Ленин о некоторых чертах русской общины конца XIX в. И В.И. Ленин и проблемы истории. Л., 1970; Ковальченко И.Д. В.И. Ленин о характере аграрного строя капиталистической России // Вопр. истории. 1970. № 3; Дани лов. В.П. К вопросу о характере и значении крестьянской поземельной общины в России // Проблемы социально-экономической истории России. М., 1971.
32Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 1. С. 380.
33Там же. Т. 3. С. 321.
34Там же. С. 322.
35См.: Там же. Т. 17. С. 119.
36Там же. Т. 3. С. 322.
37Там же. Т. 2. С. 236.
звТам же. Т. 3. С. 382.
3’Там же. Т. 6. С. 344.
«Там же. Т. 16. С. 266.
“‘Там же. Т. 17. С. 126.
«Там же. Т. 16. С. 406.
43Там же. С. 267.
ААКабанов В В. Указ. соч. с. 100.
*5 Никулин В.Н. Русская крестьянская община второй половины XIX в. в советской историографии Ц Историография аграрной истории пореволюционной России: Сб. статей. Калининград, 1982. С. 61—67.
46 Анфимов А. М., Зырянов П.Н. Некоторые черты эволюции русской крестьянской общины в пореформенный период (1861—1914 гг.) Ц Ист. СССР. 1980. № 4; Кучу-мова Л.И. Сельская поземельная община Европейской России в 60—70-е годы XIX в. И Ист. зап. М., 1981. Т. 106.
47 Шаров В.Д. Сельская община крестьян Марийского края в середине XIX — начале XX в.: Автореф. дис.... канд. ист. наук. М., 1986.
4® Миронов Б.Н. Указ. соч. С. 62.
49Там же.
“Там же. С. 61, 63-64.
’’Подробнее см.: Зырянов П.Н. Обычное гражданское право в пореформенной общине И Ежегодник по аграрной истории. Вологда, 1976. Вып. 6.
52 Миронов Б.Н. Указ. соч. С. 73—84.
53 Зырянов П.Н. Социальная структура местного управления капиталистической России (1861-1914) И Ист. зап. М., 1982. Т. 107. С. 252.
54 Миронов Б.Н. Указ. соч. С. 73.
’’Там же. С. 88, 89.
“Там же. С. 90.
57 Александров В.А. Сельская община в России (XVII — начало XIX в.). М., 1976; Он же. Обычное право крепостной деревни России (XVIII — начало XIX в.). М., 1984; Прокофьева Л.С. Крестьянская община в России во второй половине XVIII — первой половине XIX в. Л., 1982.
“.Белое В. Лад: Очерки народной эстетики // Наш современник, 1981. № 6. С. 144.
59 Куницын Г. В.И. Ленин — литературный критик // Наш современник, 1981. № 4. С. 5-10.
60Селюнин В. Истоки // Новый мир. 1988. № 5. С. 163, 185—186.
61Куницын Г. Указ. соч. С. 9.
62 Ясуда К. Русская революция и община. Токио, 1972. На яп. яз.
63Кодзима С. Очерки истории русской агрикультурной мысли. Киото. 1987. На яп. яз.
“Критика основных концепций современной буржуазной историографии трех российских революций. М., 1983. С. 27, 28.
“Уолеу G. The Urge to Mobilize. Agrarian Reform in Russia, 1861—1930. Urbana; Chicago; London, 1982. P. 6-9, 168-170, 172, 173, 182, 561.
66 Atkinson D. The End of the Russian Land Commune, 1905—1930. Stanford, 1983. P. 10, 11, 14, 15, 26.
“Shenin Th. Russia as a "Developing Society”. London, 1985. Vol. 1. P. 72—81.
“Боженов H. Как у нас произошло аграрное движение: Записки крестьянина И Русское богатство. 1909. № 4. С. 101; Рудь А.С., Шелохаев В.В. Герои революции 1905-1907 годов в России. М., 1984. С. 32.
“Кр-н Шелонник. Из записок крестьянина Ц Жизнь для всех. СПб., 1912. № 8. С. 1227.
’“Матвеев С. В волостных старшинах // Русское богатство. 1912. № 2. С. 82; № 5. С. 1153—184; Он же. Из жизни современного крестьянского "мира”: (В волостных старшинах) // Там же. 1913. № 9. С.122, 123; № 10. С. 170.
71Минорик Л.П. Земельные владения крупнейших помещиков России Ц Материалы по истории сельского хозяйства и крестьянства СССР. М., 1965. Вып. 6. С. 373; Анфимов А.М. Крупное помещичье хозяйство Европейской России. М., 1969. С. 350; Вся Россия: Русская книга промышленности, торговли, сельского хозяйства и администрации на 1900 г. СПб., 1899. Ч. 2. Адреса землевладельцев. С. 107, 118, 127; То же на 1903 г. СПб., 1902. Адреса землевладельцев. С. 108,119; Симбирские губернские ведомости, 1905. Приложение к № 69 офиц. отд.
22 Atkinson D. Op cit. Р. XII.
Глава первая
КРЕСТЬЯНСКАЯ ОБЩИНА В ПОРЕФОРМЕННЫЙ ПЕРИОД (1861-1906)
Русская крестьянская община, поземельная соседская организация мелких непосредственных производителей, являлась экономическим объединением и низшей административной единицей. Экономическую сторону общины составляли мероприятия по распределению и эксплуатации земельного надела (переделы полей и лугов, использование пастбищ и лесов). В качестве административной единицы община должна была исполнять фискальные и полицейские обязанности. Регулирование внутриобщинных отношений производилось на основании накопленного опыта, нашедшего отражение в неписанном обычном праве. На его основании строилась деятельность общинных институтов, совокупность которых составляла крестьянский ’’мир”.
В настоящей главе мы рассмотрим эволюцию пореформенной крестьянской общины российского центра по двум основным направлениям: как мирской организации и поземельного союза.
ОРГАНИЗАЦИЯ КРЕСТЬЯНСКОГО ’МИРА"
В 40-х годах XIX в. немецкий барон Август фон Гакстгаузен, совершив путешествие по России, собрав и обработав обширный материал, приступил к изданию своего многотомного труда, посвященного внутреннему строю Российского государства. В центре внимания автора находилась русская поземельная община. Барона привлекали устойчивость, народный характер и консерватизм этого института. ’’Подлинное могуществе народа коренится в его семейно-патриархальном быте, в славянской поземельной общине, в свободном самоуправлении. Отец в семье, выборный староста в общине и неограниченный царь во главе государства связаны друг с другом неразрывной связью исторического развития и преемства”, - так резюмировал выводы Гакстгаузена академик Н.М. Дружинин1. Концепция Гакстгаузена исходила из ложных представлений о ’’народном” характере самодержавия. Барон явно преувеличивал устойчивость и неподвижность патриархальной семьи и общины. Однако мысль о тесной связи между патриархальными фермами быта и неограниченной царской властью имела рациональное начало. Средний русский крестьянин, член многочисленней семьи, находившейся под твердой дланью отца-патриарха, и в действиях царской власти склонен был видеть проявления все той же крутой и не всегда понятной в своей мудрости отцовской воли.
Принятое 19 февраля 18'61 г. ’’Общее положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости”2 определило официально признанную 27
структуру и полномочия сельского общественного управления. Его основными органами были сельский сход и сельский староста. По своему усмотрению общества могли также избирать сборщиков податей, смотрителей хлебозапасных магазинов (или возлагать все эти обязанности на старосту). Продолжало действовать ’’Положение о земской полиции” 1837 г., согласно которому общества должны были навначать из своей среды низших полицейских (сотских и десятских)3. Избранный на какую-либо должность крестьянин, согласно закону, не мог от нее отказаться, если ранее ее не занимал, был моложе 60 лет и не страдал ’’сильными телесными недугами”.
(Сельский сход, состоявший из крестьян-домохозяев, разрешал дела о переделах земли, раскладке повинностей, семейных разделах, избирал должностных лиц, составлял ходатайства по мирским делам и т.п. Все дела, подлежащие ведению схода, были перечислены в законе, где особо подчеркивалось, что в случае обсуждения сходом дел, не подлежащих его ведению, приговор, принятый сходом, считается ’’ничтожным”, а лица его подписавшие, должны быть наказаны. Первое место на сходе закон отводил сельскому старосте. Решения, принятые в его отсутствие, считались недействительными. Староста должен был созывать и распускать сход, выполнять его решения, следить за исправным поступлением податей и отбыванием повинностей, принимать меры к ’’охранению благочиния”^ к вылавливанию бродяг и дезертиров, а также ’’исполнять беспрекословно все законные требования мирового посредника, судебного следователя, местной полиции и всех установленных властей”.
Петербургские чиновники, разработавшие ’’Общее положение”, конечно же, не были ’’создателями” сельского общественного управления. Мирская крестьянская организация существовала в России не одно столетие. Реформа 1861 г. лишь ’’легализовала” общинное управление бывших помещичьих крестьян. (Мирская организация государственных крестьян законом признавалась и ранее. В 1866 г. действие ’’Общего положения” было распространено и на них4.) Однако свое законодательное оформление крестьянская общественная организация получила лишь в самых общих чертах. Многие общинные институты не были санкционированы законом, хотя продолжали действовать. Кроме того, чиновные ’’освободители” приняли меры к тому, чтобы крестьянская община отразилась в законе именно в том искаженном виде, какой она приобрела под гнетом крепостного права.
Последнее замечание относится прежде всего к законодательному оформлению должности сельского старосты. Мы видели, на какую высоту поднимал старосту Гакстгаузен. Между тем ’’Общее положение” превращало старосту в полицейского. Решением вышестоящего начальства он мог быть оштрафован, подвергнут аресту и удалению от должности. На практике сельский староста обычно не имел большого влияния на сход. Об этом говорят почти все обследования отдельных общин, помещенные в сборнике Вольного экономического и Русского географического обществ. Вопреки закону староста не везде освобождался от натуральных повинностей5. Если же закон соблюдался, то часто именно потому, что крестьяне смотрели на само несение должности старосты как на 28
натуральную повинность. Этот повинностный характер должности старосты выявился еще резче после введения в 1889 г. земских начальников, когда в некоторых общинах установился порядок поочередного отбывания этой должности. Более зажиточные крестьяне даже старались от нее откупаться6.
Связывая узаконенную должность сельского старосты с тем старостой, которого имел в виду Гакстгаузен, мы будем долго размышлять над причинами быстрого падения престижа этой должности. Оказывается, однако, что в некоторых общинах наряду с официальным сельским старостой действовал еще один староста, неофициальный. В Частовской общине Новгородской губернии такой староста назывался полевым. Он выступал как распорядитель и устроитель общественных интересов, собирал крестьян на общественные работы, следил за исправностью изгороди вокруг мирского поля, разбирал дела о потравах и запашках чужих полос. Двухаршинной дубинкой, символом своей власти, он постукивал под окном того хозяина, чье небрежное огораживание привело к потраве. Затем дубинка втыка ась в землю и стоял; под окном до тех пор, пока приказание старосты не было исполнено. Если же воткнутая дубинка не производила впечатления, полевой староста обращался за помощью к сельскому (как видно, полевой староста уже не мог опираться только на свой нравственный авторитет). ’’Если при этом еще староста человек старый и седой, как лунь, непьющий, то в праздничные дни он нередко исправляет в местной часовне роль духовного отца”, - сообщал исследователь И. Красноперов’. По-видимому, именно такой староста, всеми признанный, но неофициальный глава общины, и являлся составной частью схемы Гакстгаузена. Именно этот староста был генетически связан с патриархальным крестьянским ’’миром”.
Что же касается официального сельского старосты, то он явно имел своим прототипом помещичьего старосту крепостной эпохи. Этот староста вовсе не считался ’’отцом-патриархом”. Крестьянские общества нередко вскрывали его мошенничества, а по приказу помещика его зачастую секли прямо на сходе8. Отнюдь не все функции поземельной общины были органически с нею связаны, например фискальные и полицейские. Таким же чуждым общинному духу наростом был сельский староста, в действиях которого названные функции, несомненно, преобладали.
О неофициальном главе сельского ’’мира” пореформенного периода у нас очень мало сведений. Он не выделялся среди прочих крестьян и мог остаться незамеченным для исследователей. Но в Новгородской и Псковской губерниях такой староста действовал, видимо, во многих общинах. В 1894 г. Псковское губернское совещание предлагало ’’узаконить существующую ныне на практике повсеместно должность деревенского старшины по каждому селению, хотя и не составляющему сельского общества, но имеющему отдельное землевладение”9.
Проведенное в законе общее правило допускало на сельский сход только домохозяев, т.е. глав крестьянских семейств. Однако, опасаясь, что сельский сход может оказаться очень уж немногочисленным, законодатели ввели оговорку относительно того, что ”с дворов многотягольных дозволяется посылать на сход двух или более крестьян, если сие сог-
29
ласно с местным обычаем”. Этот обычай в первые пореформенные десятилетия, видимо, большого распространения не имел. Во всяком случае в сборнике ВЭО и РГО он не отмечен.
К сожалению, нам очень мало известно о составе схода середины XIX в. Вполне понятно, что его численность зависела от количества семей в обществе. Но и с составе среднерусской крестьянской семьи этого периода нам очень мало известно. Гораздо лучше этот вопрос изучен сибирскими исследователями. В Западной Сибири, по данным Н.А. Миненко, средняя крестьянская семья в середине XIX в. состояла из 6—8 душ обоего пола. Но нередко встречались и семьи-”гиганты”, насчитывавшие свыше 30 человек. В некоторых деревнях большие неразделенные семьи составляли от четверти до половины всех семей10. Пс-видимому, в 50— 60-е годы и в Европейской России крестьянская семья была близка к подобным параметрам.
Если исходить из приведенных данных, то сельский сход тех времен, надо полагать, состоял из двух основных частей: из семейных ’’патриархов”, представлявших на сходе семьи-”гиганты”, и из глав средних и малых семей. Причем влияние первых, по-видимому, далеко превосходило их численность.
В дореформенной России крестьянин рано женился, рано обзаводился детьми и внуками и рано умирал. Средний век мужчины тогда составлял 50 лет. Мужчин, достигших ’’патриархального” возраста (60 лет и старше), было сравнительно немного. Однако, как подчеркивается в статье М.А. Рахматуллина, ’’социальная и моральная роль старших крестьян в деревне была достаточно велика, несмотря на то, что они составляли незначительную часть ее населения”. Хотя, отмечает автор, к середине XIX в. их влияние стало постепенно ослабевать”.
Традиционный сход, руководимый ’’патриархами”, решал немногочисленные тогда дела сельских общин на основании векового опыта отцов и дедов. Так создавалась неписанная ’’конституция” сельских сходов - обычное право. Новое решение могло привести к непредвиденным последствиям, и, наоборот, решение, опробованное предками, казалось, давало гарантию от всех бед и несчастий. Соответствие решения обычаям предков не должно было вызывать сомнений. Отсюда выработался принцип единогласного решения дел на сходе, замечавшийся и в пореформенный период1®.
Некоторые вопросы патриархальные старцы, очевидно, решали в своем узком кругу. Как известно, во многих общинах в пореформенное время действовали ’’советы стариков”, выполнявшие довольно широкие обязанности, в частности как своеобразный президиум сельского схода, подготовлявший и осуществлявший его решения13. В этом случае компетенция сельского схода значительно сокращалась.
Кроме того, ’’советы стариков” (а иногда сход в целом) являлись несанкционированными законом судебными органами”. Согласно ’’Общему положению” 1861 г., споры и тяжбы между крестьянами должны были разбираться в волостном суде. Однако в первые пореформенные годы крестьяне предпочитали решать дела в рамках своего общества. По приговору ’’стариков” провинившийся крестьянин ’’кланялся в ноги”
зо
пострадавшему, а если этого казалось мало, то его тут же и пороли. После этого ответчик в благодарность за ’’учебу” выставлял ведро водки, и дело заканчивалось к общему удовольствию15.
Мирской суд иногда прибегал к очень суровым мерам поддержания общинной дисциплины. В Мезенском уезде Архангельской губернии крестьян, виновных в небрежном огораживании пашни или луга, секли на том самом месте, где был допущен брак16.
В больших патриархальных селах со старинными традициями конфликты улаживались не только на сходе и в ’’совете стариков”. Так, в украинских селах существовали своего рода общества неженатых парней (’’парубоцства”) и девушек (’’дивсцства”), которые считали себя вправе оберегать честь своих членов и разрешать возникавшие на этой почве конфликты17.
Вскоре, однако, община стала утрачивать судебные функции, что было связано с общим нарушением патриархальных порядков. Усилилось распадение больших крестьянских семей. Общинные ’’советы стариков”, как сообщалось из Лукойловского уезда Нижегородской губернии, препятствовали семейным разделам и брали сторону старших в семье. Младшие же шли с жалобой в волостной суд, который, как правило, разрешал разделы18.
Согласно ’’Общему положению” в рамках сельского общества должен был действовать только один сельский сход. Это часто не соответствовало действительности. В Нечерноземной полосе широкое распространение имели сложные общества, состоявшие из нескольких деревень, иногда с раздельным землевладением15. Так, Блазновское сельское общество Осташковского уезда Тверской губернии состояло из пяти деревень, пользовавшихся различными наделами. В каждой деревне действовал свой, не санкционированный законом сход. И только раскладки повинностей (а также, очевидно, выборы старосты) происходили на ’’официальном” сходе с участием домохозяев всех пяти деревень20.
Сложные общины встречались и в Черноземной полосе. Так, в д. Старухино (Тульской губернии), составлявшей одно сельское общество, существовали две поземельные общины. Податные и поземельные вопросы каждая община решала самостоятельно, а выборы старосты и заключение договора об аренде земли производились на соединенном сходе21. Только в 1887 г. ’’малые” сходы были санкционированы Сенатом, который назвал их ’’селенными сходами” и возложил на них ряд формальных прав и обязанностей. В 1899-1900 гг. эти сходы были признаны законодательством22.
^Общее положение”, зафиксировавшее традиционную структуру крестьянского ’’мира” с большими пробелами и искажениями, в дальнейшем оставалось без значительных изменений. Этого нельзя сказать о крестьянской общине, в пореформенную эпоху вступившей на путь перестройки и приспособления к капиталистическим отношениям./
Семейные разделы, начавшиеся еще в дореформенную эпоху, в пореформенный период стали массовым явлением. В 1861—1882 гг. в 43 губерниях Европейской России в среднем происходило ежегодно 116 тыс. семейных разделов. А за несколько более поздний отрезок времени
31
(1874—1884) ежегодный средний показатель составил 140 тыс.23 Это означало, что процесс ускорялся. ’’Семьи-гиганты” (из 12-15 человек) становились редким явлением. ’’Нормальные неразделенные семьи” (с 3-4 работниками-мужчинами) составляли к концу века около 10% в промышленных губерниях и 17% в губерниях земледельческого типа. Средняя численность крестьянской семьи в черноземных и нечерноземных губерниях постепенно сближалась. В конце XIX в. она составила соответственно 6,85 и 5,08 душ обоего пола24.
18 марта 1886 г. правительство издало закон об ограничении семейных разделов: с этого времени они разрешались с согласия двух третей всех домохозяев, имевших право голоса на сходе25. Однако уже в 1894 г. большинство губернских совещаний заявило о нежизненности этого закона26. 5 октября 1906 г. он был отменен2^
Дробление крестьянских дворов подрывало их хозяйственную устойчивость, но молодое крестьянское поколение (отделялись в основном женатые сыновья и младшие братья) сознательно шло на такие последствия, лишь бы выйти из-под гнета патриархальной семьи. ’’Знает и твердо знает русский крестьянин, - писал П.Н. Толстой, - что выгоднее жить одним домом с отцом и братьями, а выделяется, строит свою избу и предпочитает терпеть нужду, чем повиноваться старшим или браниться и ссориться”28.
Распадение больших семей подрывало влияние патриархальных старцев на сходах. Происходили изменения в составе и численности сходов. Эти изменения были более заметны в Нечерноземной полосе, где отход и внеземледельческие заработки ставили молодежь в более независимое положение, где разделов было больше. Однако, с другой стороны, отсутствие молодых домохозяев, ушедших на заработки, повышало на сходах роль пожилых крестьян, остававшихся в деревне. Так что изменения носили сложный и неоднозначный характер.
Это проявлялось в том, что патриархальный ’’совет стариков” отнюдь не везде бесследно растворялся в новом, гораздо более широком составе сельского схода. Наоборот, в изменившихся условиях этот совет, обломок старины, кое-где стал наполняться новым содержанием. Дело в том, что от распадения ускользали в основном семьи зажиточные и богатые. В то время как работавшие члены таких семей находились в поле или в городе, старики-домохозяева были дома и могли посвятить себя мирским делам29. В ’’совете стариков” стала группироваться зажиточная часть крестьянства. Бывший земский начальник С.А. Дедюлин сообщал, что ему встречались такие ’’старики” и в возрасте до 35 лет30. Должность выборного ’’старика” начинала утрачивать возрастной ценз, оставаясь привилегией ’’домовитых” хозяев. В общинах, где действовал ’’совет стариков”, ограничивался допуск женщин на сходы, задерживались переделы31. ’’Советы стариков” в некоторых общинах существовали длительное время.
И все же изменения, происходившие в организации крестьянского ’’мира” в пореформенную эпоху, носили необратимый характер. Возрастной состав сельских сходов становился все более пестрым, увеличивалась их численность. Хотя во многих местах участники схода сохранили 32
почетное наименование ’’стариков”, в их числе мог оказаться 17-летний юноша, волею судьбы ставший главой хозяйства32. Произошло известное омоложение сходов. С течением времени в числе ’’стариков” все чаще стали появляться женщины.
Включение женщин в состав сельского схода было связано, во-первых, с повышением их роли в хозяйственной жизни, во-вторых, с увеличением отходничества (ria заработки шли в основном мужчины). Женщина не сразу завоевала себе место на сельском сходе. Так, еще в 1878 г. в состав сходов пяти земельных общин села Введенская Слобода Свияжского уезда Казанской губернии женщины не допускались33. Исключение в 70-80-х годах составляли вдовы, державшие надел, и жены отсутствующих домохозяев. Но к их голосу на сходе не всегда прислушивались. ’’Женщина, что птица забвенная”, — рассуждали крестьяне с. Пустынь Рязанского уезда34. Однако крестьяне у Блазновской общины Тверской губернии на основании опыта своих сходов должны были признать, что ”в иной бабе больше толку, чем в мужике”35. Если община переходила к распределению земли ”пс едокам”, положение женщин на сходе заметно укреплялось.
Безземельные члены общины не имели решающего голоса в земельных вопросах, но при обсуждении других дел (налоговых, выборных, арендных) они чаще всего считались полноправными членами схода36.
Таким образом, в пореформенный период явственно прослеживалось развитие сельских сходов по линии демократизации их состава. Сход все более стремился к тому, чтобы охватить все взрослое население общины. Принцип представительства домохозяев становился все более шатким. Отсутствовавшего или заболевшего домохозяина могли заменить его жена, сестра или сын (правда, в Мезенском уезде Архангельской губернии крестьяне придерживались правила, что дети могут заменять отца на сходе лишь по достижении 21 года)37. Нс для полной демократизации все же нужно было перешагнуть через указанный принцип. Эволюции сходов в этом направлении мешало то, что представительстве соединялось с налогами, а последние разверстывались по хозяйствам. Демократизация общины задерживалась ее фискальным наростом и общей политической системой империи.
Впрочем, имеются факты, говорящие о том, что в отдельных случаях сходы стали выходить за рамки подворного представительства. Так, Тамбовское губернское совещание с неудовольствием отмечало, что ”на сходы являются иногда от некоторых дворов без всякого права вместо одного, два-три человека”. Минское совещание заявляло, что сход превратился в ’’толпу со всеобщей подачей голосов”38.
В новую эпоху каноны обычного права теряли свою устойчивость, их часто просто не хватало. Они молчали, например, о том, как выгоднее сдать в аренду доходную статью и, в свою очередь, арендовать землю. Они не были знакомы с проблемами, встающими в связи с интенсификацией земледелия. Поэтому сход начинал вторгаться в каноны обычного права, его компетенция расширялась и приобретала чисто распорядительный характер.
Постепенно отпадало архаическое требование единогласия, невоз-3. Зек. 2042 33
можное при новом составе сходов, а главное, в условиях расслоения деревни. Сельский сход становился ареной борьбы различных группировок, отражавшей конфликт между беднотой и зажиточными крестьянами. Такой характер, в частности, носила борьба между ’’новодушниками” -и ’’стародушниками”, о которой будет рассказано в следующем разделе.'
В дореволюционной дворянской и буржуазной литературе существовала тенденция изображать сход в виде хаотического сборища, шедшего на поводу у нескольких крикунов. Конечно, подобные характеристики достаточно тенденциозны. Однако, говоря об общинной демократии, мы не должны упускать из виду, что она вырастала на почве традиционных крестьянских поземельных отношений и была еще во многом несовершенна. Соединение в одном союзе функций административных и экономических приводило к тому, что права меньшинства оказывались недостаточно защищенными. Это в какой-то мере сдерживало предприимчивость отдельных хозяев. Развитие капитализма по американскому пути, очевидно, потребовало бы отделения поземельного союза от органа самоуправления, общины от ’’мира”, с сохранением и расширением демократических завоеваний последнего.
Но, не упуская из виду некоторые теневые стороны в организации крестьянского ’’мира”, нельзя преуменьшать и значение его демократизации. Арена сельского схода была первой политической школой для крестьян. Сходы, как правило, стремились отстоять права своих членов от произвола администрации. Борьба между сходами и администрацией особенно обострилась с введением института земских начальников.' В ряде мест последним, видимо, удалось ликвидировать власть схода и установить свое единоличное правление. Случалось, что земские начальники утверждали приговоры при большинстве 7 голосов из 13 при 45 домохозяевах, уклонившихся от участия в обсуждении3’. Но в основном сходы упорно отстаивали свою автономию, и земским начальникам не везде удалось их подавить. Нижегородское губернское совещание с неудовольствием отмечало ’’вечевую организацию” сельских сходов40.
Думается, что демократическая струя в общинной жизни являлась не только и не столько наследием очень далеких эпох, что демократические тенденции в обшине развились главным образом в пореформенный период, когда крестьянство, несмотря на гнет помещиков и царизма, показало свое стремление воплотить в жизнь принцип всеобщей подачи голосов.
* * *
Выше говорилось в основном об административных и судебных функциях общины. Когда речь шла о ’’полевом” старосте, мы вскользь касались и религиозной функции. В давние времена эта функция, судя по всему, выражалась в выборах крестьянским обществом членов причта приходской церкви. Постепенно, однако, утвердился иной порядок, и епархиальное начальство стало назначать священников и других членов причта по своему усмотрению. Крестьянские общества неохотно уступали свои права, и на этой почве возникали длительные конфликты. Московский митрополит Филарет (Дроздов) отмечал, что после 1861 г. крестьяне 34
стали ’’упорнее прежнего” настаивать на своих ’’нерассудительных избраниях” членов причта41. В период первой русской революции нередки были случаи изгнания священников, не поладивших с крестьянским обществом42.
Еще одна важная функция общины заключалась во взаимопомощи ее членов. В дворянской перчатке, говорил один вологодский крестьянин, для каждого пальца свой ’’чуланчик”, и рука мерзнет, а в крестьянской рукавице все пальцы вместе43. И действительно, община обычно приходила на помощь своим членам, попавшим в трудное положение. ’’Помочь” оказывалась и тогда, когда требовалось срочное выполнение какой-то работы или соединение усилий многих людей, например, при строительстве. Этот старинный обычай очень хорошо описан в монографии М.М. Громыко44.
Важнейшей же функцией общины, несомненно, была поземельная, на которой следует остановиться особо.
РАЗВИТИЕ ПОЗЕМЕЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ В ОБЩИНЕ I
По своему экономическому типу российская община подразделялась на передельную и беспередельную. Согласно ’’Общему положению”, сельское общество, по воле двух третей домохозяев, могло перейти от общинного землепользования к подворному. После этого община не имела права производить переделы земли.
Подворное землевладение охватывало около трети всех дворов бывших помещичьих крестьян. Гораздо реже оно встречалось среди государственных и удельных крестьян45. Общины, составленные из бывших однодворцев, также не имели права переделять землю.
К беспередельным относились и те общины, которые, владея землей на общинном праве, в течение длительного времени не прибегали ни к коренным, ни к частным переделам-. Точное количественное соотношение передельных и беспередельных общин установить невозможно. Бесспорно, что беспередельных общин было несколько больше общего количества общин с подворным землевладением.
Материалы ’’Статистики землевладения 1905 г.” позволяют определить соотношение общинного и подворно-наследственного крестьянского землевладения по отдельным регионам и в целом по стране. Из своего рассмотрения здесь и далее мы должны исключить прибалтийские губернии (Эстляндскую, Лифляндскую и Курляндскую), где община отсутствовала и как экономическое объединение и как административная единица. Из табл. 1 исключена также Пермская губерния, относительно которой в источнике отсутствуют нужные сведения.
В 46 губерниях Европейской России, за исключением казачьих земель, на общинном праве землею владели в 1905 г. 135 315 общин, 8 680 796 дворов. В их пользовании находилось 91 220 973 дес. надельной земли. Подворное крестьянское землевладение имело следующие показатели: 31 858 общин, 2 735 059 дворов, 20 446 189 дес.
Как показывает табл. 1, в западных губерниях господствующие позиции занимало подворное землевладение. В трех северо-западных гу-
Таблица 1
Общинное и подворное земневладение в 46 губерниях Европейской России в 1905 г. (в %)*
Район,губерния Общинное землевладение Подворное землевладение
общин дворов земли общин дворов земли
1 2 3 4 5 6 7
Северный 97,6 97,1 99,3 2,4 2,9 0,7
Архангельская 94,2 97,5 96,3 5,8 2,5 3,7
Олонецкая 97,1 98,2 99,9 2,9 1,8 0,1
Вологодская 98,5 97,8 98,9 1,5 2,2 1,1
Северо-западный 99,2 99,5 99,7 0,8 0,5 0,3
Петербургская 97,5 97,8 98,9 2,5 2,2 1,1
Новгородская 99,3 99,9 99,9 0,7 0,1 0,1
Псковская 100 100 100 — — —
Средневолжский с 99,5 99,6 99,9 0,5 0,4 0,1
Заволжьем
Костромская 99,9 99,99 99,99 0,1 0,01 0,01
Нижегородская 98,2 99,7 99,9 1,8 0,3 0,1
Вятская 99,6 99,3 99,8 0,4 0,7 0,2
Центрально-промышленный 97,6 99,2 99,2 2,4 о;в 0,8
Тверская 98,7 99 98,8 1,3 1 1,2
Московская 99,97 99,99 99,99 0,03 0,01 0,01
Смоленская 99 99,4 99,3 1 0,6 0,7
Калужская 99,6 99,7 99,8 0,4 0,3 0,2
Владимирская 89,9 97,4 98 10,1 2,6 2
Ярославская 99,8 99,8 99,8 0,2 0,2 0,2
Западный 30,3 27,5 20,9 69,7 72,5 79,1
Витебская 55,2 53,1 44,8 44,8 46,9 55,2
Виленская 0,3 0,5 0,6 99,7 99,5 99,4
Минская — — — 100 100 100
Могилёвская 80,2 86,6 79,3 19,8 19,4 20,7
Гродненская — — — 100 100 100
Ковенская — — — 100 100 100
Юго-западный 2,1 3,4 3,6 97,9 96,6 96,4
Киевская 4,8 9 7,4 95,2 91 92,6
Подольская 0,06 0,3 0,5 99,94 99,7 99,5
Волынская 2,5 1,8 2,7 97,5 98,2 97,3
Южный степной 80 78,3 84,8 20 21,7 15,2
Бессарабская 23,4 30,1 40,9 76,6 69,9 59,1
Херсонская 91,8 93,3 87,6 8,2 6,7 12,4
Екатеринославская 98 99,3 99,5 2 0,7 0,5
Таврическая 77,9 92,1 79,3 22,1 7,9 20,7
Донская** 99 99,9 99,7 1 0,1 0,3
Средне-чернозёмный 84,2 82,7 81,1 15,8 17,3 18,9
Тульская 87,4 85,3 84 12,6 14,7 16
Рязанская 97,2 97,4 96,1 2,8 2,6 3,9
Орловская 88,2 89,8 87,6 11,8 10,2 12,4
Курская 73,6 69,8 59,6 26,4 30,2 40,4
Тамбовская 96 97 96,7 4 3 3,3
Таблица 1 (окончание)
1 2 3 4 5 6 7
Пензенская 94,8 96,5 96,6 5,2 3,5 3,4
Черниговская 53,7 51,6 53,7 46,3 48,4 • 46,3
Южно-чернозёмный 48,3 66,9 76,1 51,7 33,1 23,9
Воронежская 98,1 98,6 98,9 1,9 1.4 1,1
Харьковская 90,5 93,2 94,6 9,5 6,8 5,4
Полтавская 13,5 17,9 14,6 86,5 82,1 85,4
Нижневолжский с 98,8 99,3 99,4 .1,2 0,7 0,6
Заволжьем
Казанская 100 100 100 — — —
Симбирская 98 98,5 98,6 2 1.5 1,4
Самарская 96,7 99,2 98,8 3,3 0,8 1,2 j
Саратовская 99,2 99,9 99,7 0,8 0,1 0,3 *
Уфимская 98,9 97,9 99,1 1.1 2,1 0,9
Оренбургская** 100 100 100 — —. —
Астраханская** 100 100 100 — — —
Итого по 46 губерниям 81,1 76,1 81,7 18,9 23,9 18,3
‘Статистика землевладения 1905 г.: Свод данных по 50 губерниям Европейской России. СПб., 1907, с. 80—129. Подсчеты автора. В книге С.М. Дубровского помещена таблица ’’Общинное землепользование и подворное землевладение Европейской России в 1905 г.”, основанная на этом же Источнике (см.: Дубровский С.М. Указ. соч. С. 570— 573). В этой таблице даны не только процентные соотношения, но и абсолютные цифры, однако нет сведений о количестве общин. Кроме того, районы взяты по используемому сборнику. В приведенной выше таблице произведен пересчет в соответствии с другой схемой районирования, которая используется многими советскими историками (см. Анфимов А.М. Крупное помещичье хозяйство Европейской России (конец XIX — начало XX в.). М., 1969. С. 24). Эта же схема принята и в настоящей работе.
**С исключением казачьего землевладения.
берниях (Гродненской, Ковенской и Минской) общинное землевладение отсутствовало совершенно. В Подольской губернии оно было зафиксировано только в двух селах, правда довольно больших.
В южных губерниях (регионы Южно-степной и Южно-черноземный) происходила борьба между общинным и подворным землевладением. Особо выделяется в этом отношении Южно-черноземный регион, протянувшийся узкой полосой с запада на восток.
В cafiofi западной губернии этого региона (Полтавской) преобладало подворное землевладение, а в восточной (Воронежской) — общинное. Южнее, в степной Новороссии, сравнительно недавно заселенной выходцами из центральных губерний, преобладало общинное землевладение. Однако община здесь не имела вековых традиций и не отличалась прочностью.
В северных, центрально-промышленных, средневолжских и нижневолжских губерниях, а также в Заволжье господствовало общинное
37
землевладение. В губерниях Оренбургской, Астраханской и Казанской в 1905 г. не было зафиксировано общин с подворно-наследственным владением. В Московской губернии были отмечены только две такие общины (в одной семь дворов, в другой - три).
Среди губерний со сплошным общинным землевладением оказалась и Псковская. Это трудно объяснимый факт, если учесть близость Прибалтики, а также природноландшафтные особенности этой губернии, благоприятствующие хуторскому расселению. В целом же по стране общинное землевладение нарастало с запада на восток и, менее четко, с юга на север. >
Было бы ошибкой утверждать, что подворное землевладение носило чисто капиталистический характер, а 'общинное было всецело пережиточным, докапиталистическим. С.М. Дубровский справедливо предостерегал от такого противопоставления*6. Как увидим далее, общинное землевладение отчасти все же перестраивалось под воздействием развивавшихся товарно-капиталистических отношений. В.И. Ленин неоднократно указывал на то, что никакие формы землевладения не могут стать непреодолимой преградой для развития капитализма, что он развивается и в ’’общинной” деревне*7.
Вместе с тем нельзя не отметить, что подворное землевладение позволяло крестьянину более свободно распоряжаться своим клочком земли. Это облегчало мобилизацию надельной земли и способствовало расслоению крестьянства. В этом отношении подворное землевладение более отвечало требованиям капитализма.
Однако в условиях России преимущества подворного владения перед общинным были минимальны. Хуторские хозяйства, имевшие более широкие возможности для совершенствования агрикультуры, сосредоточивались в основном в Прибалтике. В других губерниях подворное землевладение, как и общинное, отличалось чересполосицей, растущей мелкополосицей, а иногда и дальноземельем. При этом подворная деревня в отличие от общинной не имела возможностей хоть как-то, хоть на время смягчить эти неудобства. Поземельные отношения здесь отличались еще большей запутанностью, чем в общинной деревне. Переход от традиционного трехполья к более совершенным севооборотам для подворной деревни был, пожалуй, даже более труден, чем для общинной.
В большинстве регионов центральной России (за исключением Среднечерноземного) в подворной деревне существовало еще большее земельное утеснение, нежели в общинной. Доказательством этого является тот факт, что почти во всех центральных губерниях, за исключением указанного региона, процент подворных общин был выше процента находившейся в их владении земли (см. табл. 1). Бывшие помещичьи крестьяне, составлявшие основную часть подворных владельцев центральных губерний, имели, как правило, меньше земли, чем бывшие государственные. В некоторых губерниях среди подворных владельцев было мнэго так называемых ’’дарственников”, выпущенных на волю с нищенским наделом (в среднем по 1 дес. на ревизскую душу). Например, в Херсонской губернии малоземельные крестьяне на девять десятых состояли из
’’дарственников”46. В той же губернии надел до 3 дес. на двор имели 30,6% общин с подворным владением и 18,1% - с общинным4’. Больше всего ’’дарственников” было в Саратовской губернии. Но там они владели землей на общинном праве.
Народнические авторы, как уже отмечалось, преувеличивали значение переделов. Современные исследователи не считают переделы единственным признаком жизнедеятельной общины. ’’Вообще неверно связывать существование крестьянской ^.общины с переделами”, - пишет В.П. Данилов50. Подворные и беспредельные общины - это общины, временно или навсегда утратившие свои земельно-распределительные функции. Однако неимение одних функций не означало отсутствия других. В условиях чересполосицы, когда крестьяне были связаны общими сроками сева и уборки урожая, определение этих сроков зависело от общины. В общинном владении оставались некоторые угодья общего пользования (пастбища, выгоны, иногда леса). Большое украинское село, часто беспередельное, имело, пожалуй, даже более сложную мирскую организацию, чем деревенька из десяти дворов в Нечерноземной России. Украинский крестьянин испытывал к своей ’’громаде” не меньшее уважение, чем русский крестьянин - к ’’обществу” своей деревни51.
Однако переделы земли являлись все же одной из важнейших функций российской общины, ее особенностью, имевшей мало аналогов в мировой истории. Поэтому есть смысл специально остановиться на этой функции, начав рассмотрение с Севера, где в пореформенное время она начинала активно действовать, и с Нечерноземной зоны, где она получила наибольшее развитие.
* * *
В северной и сибирской общинах в условиях сравнительно редкой населенности долгое время сохранялись подсечная система земледелия и заимочный (или ’’захватный”) принцип землевладения, когда крестьянин каждые два-три года переходил с одной расчищенной новины на другую. Однако рост населения, быстро истощение земель в результате ежегодных посевов, увеличение дальноземелья заставляли северных крестьян переходить к трехпольной системе земледелия. При этом обычно выделялось ближайшее к селению ядро давно освоенных земель, разбивавшееся на три поля (озимое, яровое и пар). На периферии же оставались участки подсечного земледелия. Со временем трехпольный севооборот дополнялся переделами земли. Северная община по своему типу постепенно приближалась к центральнороссийской52. Подобные же явления наблюдались и в сибирской общине53.
В середине XIX .в. переделы были знакомы огромному большинству общин российского Центра. За свою долгую историю земельные переделы развились в довольно сложный механизм. Его основной частью был общий (коренной) передел, повторявшийся через ряд лет и приводивший к полной перетасовке земли между домохозяевами.
При трехпольном севообороте пахотные угодья общины разбивались
39
на три поля. Каждое поле обыкновенно состояло из разнокачественных частей (по плодородию, отдаленности и т.п.). В соответствии с этими признаками поле делилось на определенное число конов (гонов или участков). Чем пересеченнее была местность, тем больше конов было в одном поле. В небольших общинах коны дробились непосредственно на делянки (полосы). В крупных общинах коны, уже безотносительно к качеству земли, разбивались на определенное число равных друг другу жребиев (или четверух). Число четверух в каждом коне соответствовало числу жребиев (розников), составленных из жителей общины. В каждом рознике было одинаковое число земельно-раскладочных единиц (ревизских или наличных душ). Розник мог состоять из одной большой семьи или из нескольких небольших.
После разделения конов на четверухи и распределения домохозяев по розникам следовала жеребьевка. Каждый розник получал по одной четверухе в каждом коне. Четверухи делились на равное число полос в соответствии с числом земельных единиц в рознике. После этого происходила жеребьевка внутри розника, и каждый домохозяин получал, наконец, свои полосы54. Если за домохозяином числилось, например, пять душ, он получал по пять полос в каждом коне. В одном коне эти полосы могли быть побольше, в другом поменьше - это зависело от величины кона. В сравнительно небольшой Грузинской общине (Новгородская губерния) при 133 ревизских душах надел каждой души состоял из 25 отдельных полос в озимом и яровом полях (не считая пара)55.
Правда, эту сознательно созданную чересполосицу крестьяне пытались уменьшить при помощи обмена полос (если земля в каких-либо конах не очень резко различалась). Но чем более отдалялось время коренного передела, тем неизбежнее возрастала чересполосица. Дело в том, что, помимо коренного передела, повторявшегося нечасто, чуть ли не ежегодно происходили частные переделы (’’скидки-накидки”, ’’свалки-навалки”), связанные с естественным и механическим движением населения, снятием части надела с недоимщиков, добровольными отказами \ / и пр. Если сразу после общего передела земельные полосы каждого двора в пределах одного кона были в одной меже, то в результате скидок-накидок они рассеивались по разным частям кона.
Через несколько лет после общего передела возникала необходимость в пережеребьевке. Этот вид передела, когда сохранялись прежнее число раскладочных единиц и величина душевого надела, в литературе иногда называется еще качественным переделом. Позднее, в начале XX в., этот термин проник даже в крестьянские приговоры о земле. В результате пережеребьевки каждый двор получал новые полосы, сведенные по возможности в одно место в пределах каждого кона55.
Однако постепенный прирост населения приводил к тому, что численность членов общины, имевших право на надел, начинала превышать количество душевых наделов, взятых в расчет при последнем коренном переделе. Назревала необходимость в новом коренном переделе с расчетом на новое число душ и с передвижкой полос. Коренной передел повторялся примерно каждые 10-15 лет.
Описанную выше схему можно считать образцовой. На практике в
разных местах бывали различные от нее отступления. Так, не везде применялись пережеребьевки. Иногда отсутствовали и скидки-накидки, зато чаще повторялись коренные переделы. В с. Мыт Гороховецкого уезда Владимирской губернии до 1894 г. они происходили через три года57. Это означало, что ежегодно переделялось одно из полей.
С другой стороны, некоторые мелкие общины, где прирост населения происходил очень медленно, длительное время обходились без переделов, ограничиваясь скидками-накидками. Например, в селении Большом Шульгине (Рузского уезда Московской губернии), состоявшем из восьми дворов, переделы отсутствовали в течение 20 дет, до 1906 г. В этом году землю переделили еще на 20 лет58.
В некоторых частях Весьегонского уезда Тверской губернии крестьяне, очищая почву от валунов, стаскивали их на межи, которые со временем превратились в каменные ограды. Коренные переделы с ломкой межевания стали невозможны59.
Однако при всех отступлениях от указанной схемы пахотная земля оставалась главным объектом распределения в переделяющихся общинах соответственно тому, как хлебопашество было основным занятием миллионов русских крестьян.
Луговые угодья иногда переделялись вместе с пашней, а чаще всего -ежегодно. Как и в поле, раздел производился при помощи шеста или вожжей. С увеличением количества раскладочных единиц сенокосные делянки мельчали, тогда шест и вожжи заменялись лаптем. Если же и он не мог ничего намерить, кроме одного-двух взмахов косы, луг скашивался сообща всем миром и сено делилось в копнах60. К.Р. Качоровский отмечал, что ”не найдется, пожалуй, в России уезда, где бы ни встретилось хотя бы несколько случаев артельной убсрки сенокосов”61.
Леса чаще находились в пользовании всей общины, но иногда разделялись между крестьянами. Исследователи отмечали, что в первом случае лесные угодья сохранялись лучше: авторитет мира был достаточно велик, и нарушать его волю решался не всякий. Во втором же случае лес быстро опустошался вследствие взаимных порубок и стремления извлечь из своего участка наибольшую выгоду до нового передела62. В конце XIX в.,когда во многих губерниях лесные площади сильно сократились, некоторые крестьянские общества стали принимать меры к восстановлению леса. Случаи, когда крестьяне производили лесонасаждения на своих землях, отмечены в Липецком уезде Тамбовской губернии и Днепровском уезде Таврической губернии63.
Выгоны находились в совместном пользовании всей общины. Пастбищных земель, как правило, недоставало, и скот выгонялся на пар, а в междупарье на жнивье64. Как уже отмечалось, это часто связывало отдельных домохозяев общими сроками посева и уборки урожая.
Усадебные земли состояли из дворовых мест, гумен, огородов, ко-ноплянников, капустников, картофельников и пр. Конечно, не всегда этот набор был в полном составе. Дворовые места и гумна в пореформенное время почти нигде не делились, за исключением семейных разделов. Только после крупных пожаров иногда производилась передвижка дворов, чтобы высвободить проулки.
В Мураевенской волости Данковского уезда Рязанской губернии со времени введения уставных грамот и на момент обследования (1879 г.) не переделялись и все прочие усадебные земли. Правда, в это же время в волости не переделялась и пахотная земля. В Пустынской общине Рязанского уезда крестьяне в 1878 г. еще только собирались после 20-летнего перерыва вновь разделить полевую землю. А огороды переделялись через 4-5 лет. В с. Торхове Тульского уезда коноплянники и капустники переделялись вместе с полевой землей, ежегодно бывали скидки-накидки65. Крестьяне д. Заниной Клинского уезда Московской губернии в своем приговоре писали, что усадебная земля у них всегда переделялась, ’’вследствие чего при постоянной скидке и накидке тягол усадебная земля так перемешалась, что все домохозяева владеют усадебной землей в разных местах, а некоторые и совсем не имеют таковой под своими дворами”66.
Вопрос о переделе усадебных земель остро стоял на протяжении всего пореформенного периода. Усадебные угодья, располагавшиеся обычно вблизи поймы реки, занимали наиболее плодородные земли крестьянского надела. Всякий домохозяин, не имевший этих угодий в достаточном количестве (маленький огород при большой семье), считал себя несправедливо обиженным. С другой стороны, на усадебных угодьях всегда велось более интенсивное хозяйство (земля тщательнее обрабатывалась и лучше удобрялась). Поэтому всякие попытки отрезать хотя бы небольшую полоску от усадьбы наталкивались на сильное сопротивление.
Если эти споры доходили до властей, они решали их в пользу владельца ссылаясь на ст. 110 Местного положения Великороссийского 1861 г.67 Примером может служить упоминавшаяся выше д. Занина. В 1906 г. здешние крестьяне решили ликвидировать усадебную чересполосицу, нарезать всем одинаковые усадьбы рядом со строительным местом. На приговор поступила одна жалоба. Ее податель не возражал против передела, но просил оставить ему ту часть прежней усадьбы, где был разбит сад. Когда дело дошло до губернской инстанции, приговор был отменен, и крестьяне должны были вернуться на чересполосные усадьбы66. Однако в тех местах, где переделы усадебной земли споров между крестьянами не вызывали, власти волей-неволей мирились с этим нарушением закона. В 1898 г. крестьяне с. Новорождественского Бронницкого уезда Московской губернии переделили не только полевую землю, но и огороды и капустники. В 1906 г. передел земли, включая огороды и коноплянники, произошел в с. Большом Шульгине Рузского уезда той же губернии. Оба приговора были утверждены уездными съездами69.
К.Р. Кочаровский полагал, что община, производя переделы, тщательно распределяя землю по количеству и качеству, преследовала свою ’’основную внутреннюю цель”, которая заключалась во ’’всесторонней уравнительности владения”70. Н.А. Карышев тоже считал, что в пореформенный период община эволюционировала в сторону все более уравнительного распределения земель71. Подобные утверждения диктовались общетеоретическими взглядами народников на общину как на ’’зародыш социализма”.
Крестьяне, однако, не были теоретиками, и на переделы их толкали
соображения чисто практического свойства, обусловленные состоянием сельского хозяйства России того времени. Сложившаяся в течение веков система общинного землевладения основывалась на преобладании патриархального крестьянства, полной освоенности имеющихся в распоряжении общины угодий и низком уровне агротехники.
Уравнительность, как предоставляется, вовсе не была для общины самоцелью, а являлась лишь средством достижения другой, действительно главной для нее цели — коллективного выживания в суровых условиях борьбы за существование. Эта цель была чисто житейской, но не менее высокой, чем та, которая приписывалась народниками общине. Даже чересполосица, возникавшая при переделах и сильно мешавшая крестьянскому хозяйству, преследовала все ту же цель ограждения его от разорения и сохранения в нем наличной рабочей силы. Имея участки в разных местах, крестьянин мог рассчитывать на ежегодный средний урожай. В засушливый год выручали полосы в низинах и лощинах, в дождливый - на взгорках.
Когда вся земля была освоена и поделена, но ее было еще достаточно много по сравнению с численностью населения в общине, основным условием поддержания хозяйства и воспроизводства жизни был труд пахаря. Наличие здоровых и сильных работников, мужчин-пахарей, считалось залогом благополучия общины. Именно поэтому в первые пореформенные десятилетия в большинстве общин земля распределялась по числу мужчин. Такое распределение означало, что общество стремилось к тому, чтобы, с одной стороны, ни один здоровый мужик не остался без работы, а с другой, - чтобы никто не получил земли больше, чем он сможет обработать собственными силами.
В дореформенной государственной деревне издавна существовал обычай переделять землю от ревизии к ревизии по мужским душам. В помещичьей деревне при крепостном праве земля распределялась по тяглам - в основном по брачно-хозяйственными парам72. Раскладка по тяглам кое-где сохранялась в 70-е годы (например, в небольшой Погорелов-ской общине Костромской губернии)73 и даже позднее (в конце 80-х годов в некоторых общинах Лукояновского уезда Нижегородской губернии)74. Но, как правило, после реформы 19 февраля 1861 г. бывшие помещичьи крестьяне перешли от тягловой раскладки к ревизской или же к раскладке по наличным душам мужского пола ,s.
Отмена крепостного права и вступление России в период капитализ-м'а потребовали от общины приспособления к изменившимся условиям своего существования. В капиталистический оборот втягивались не только продукты крестьянского труда, но и крестьянские надельные земли. Расслоение крестьянства наносило удар по былой общинной солидарности. В общине начались противоречивые процессы приспособления и разложения. _J
Ход этих процессов был значительно замедлен и искажен крепостническими пережитками, оставленными реформой 1861 г. Отрезав из состава крестьянских земель часть угодий, помещики усилили земельное утеснение в общине и вынудили крестьян к аренде земли на самых кабальных условиях. Крестьянское малоземелье было оборотной сторо-
43
ной многоземелья помещиков. Критическое положение, в котором вскоре после реформы оказались многие малоземельные общины, наталкивало крестьян на мысль о переделе.
Последняя ревизия была в 1857 г. Ревизская раскладка в некоторых общинах Нечерноземной полосы сохранялась и в 70-е годы (например, в общине Борок Псковской губернии)76, и даже позднее (в ряде мест Ва-сильсурского уезда Нижегородской губернии)77. Однако именно в 70-е годы крестьяне нечерноземных губерний стали переходить от раскладки по ревизским душам к распределению земли по наличным душам мужского пола. В Заозерской общине Крестецкого уезда Новгородской губернии такой переход произошел в 1870 г.78, в с. Грузине Новгородского уезда - в 1872 г.7’. По наличным душам мужского пола распределяли землю и крестьяне Смоленской слободы Петербургского уезда80.
Как явствует из прошения крестьян с. Вронского Ватраса Васильсур-ского уезда Нижегородской губернии, их переход с ревизских душ на наличные произошел вследствие крайнего земельного утеснения. При проведении реформы 1861 г. крестьянам были отведены худшие земли, с буграми и осыпями. Село было бедное, с большим количеством безло-шадиных дворов. По уставной грамоте землю получили 274 души, к 1905 г. население примерно удвоилось.” Нарожденные души, - сообщали крестьяне, - пользуются таким же количеством земли, как и получавшие по уставной грамоте, все в равном количестве, по равной час-т;и...”81
Положение крестьянина отягощалось и огромными выкупными платежами, которые в ряде нечерноземных губерний были выше доходности надельной земли. Там, где земля была переобложена выкупными платежами, крестьянин при всяком удобном случае сбрасывал с себя лишние полосы. Предложение, как правило, превышало спрос82. Это тоже подталкивало переделы, прежде всего частные, а вслед за ними - и общие. В начале 70-х годов крестьяне одной из волостей Ковровского уезда Владимирской губернии сообщали в Валуевскую комиссию: ’’Переделы от ревизии до ревизии; но если случится много несостоятельных душ и потребуется переложить их надел на общество, то передел совершается и панее”83. Как видно, крестьяне этой волости начали переделять землю, не дожидаясь ревизии. К этому их понуждали наложенные на землю тяжелые налоги, непосильные для бедноты.
Переделы, вызванные отказом от наделов разорившихся крестьян, увеличивали налоговое бремя их односельчан, приводили к новым разорениям, новым отказам и переделам. Этим объяснялись необычайно частые переделы в некоторых общинах Нечерноземной полосы^ Даже народнический исследователь В.П. Воронцов признавал, что в Московской губернии ’’замечается прямой параллелизм (во волостям) роста безлошадных и бесхозяйных членов общины и учащения общих переделов”84.
Все пять общин Блазновского сельского общества Осташковского уезда Тверской губернии в 1879-1880 гг. формально продолжали использовать раскладку по ревизским душам. Однако в результате ’’скидок-накидок” бывшие ревизские души раздробились на ’’полудуши” и факти-44
чески произошел переход на ’’новые души”. В здешних общинах укоренилось правило, что парень 18 лет обязан взять две души, а 60-летний старик имеет право их сбросить 5.
В Торховской общине (Тульский уезд) на крестьянина с 17 лет накладывали один надел, а с 19 - еще один; в 60 лет он мог отказаться от земли. Недалеко от Торхова, в Больше-Байдиковской общине, надел накладывался с 12 лет. ’’Это происходит оттого, - писал исследователь В. Борисов, - что значительное число членов последней общины живет в Петербурге в кучерах, где многие из них умерли, так что в этой общине уже бабы пашут землю; от недостатка взрослых рабочих и начали накладывать наделы с такого раннего возраста”86. В с. Копнине Богородского уезда Московской губернии надел накладывался с 15 лет (по переделу 1906 г.)".
Описанный способ распределения земли получил название разверстки по рабочим душам. В отличие от разверстки по наличным душам, он более точно учитывал рабочие силы каждой семьи, но приводил к более частым переделам. В нечерноземных губерниях разверстка по рабочим душам встречалась гораздо чаще, чем по наличным. Раскладки же по тяглам и ревизским душам в этих губерниях постепенно вытеснялись.
Такое положение, когда ’’уже бабы пашут землю”, сложилось не в одной Больше-Байдиковской общине. Более или менее длительный отход на заработки в город стал экономической необходимостью для миллионов крестьян Центрально-промышленного района. Ведь нередко лишь с помощью сторонних заработков здешний крестьянин мог восполнить убытки, которые приносил ему ’’надел-разоритель”.
Отсутствие домохозяина заставляло крестьянку отложить в сторону свое традиционное домашнее рукоделие и взяться за коренную крестьянскую работу. И постепенно в общинную раскладку стали вноситься поправки, учитывавшие женскую рабочую силу. Первыми получили признание крестьянские вдовы. В Блазновском сельском обществе Тверской губернии вдовы могли взять надел своего мужа и держать его до совершеннолетия старшего сына. Такие же порядки существовали в Старухинской общине Чернского уезда Тульской губерний®.
Следующим шагом было распределение земли с учетом всего населения общины, в том числе и женщин. В 1903 г. крестьяне с. Ратчи Старорусского уезда Новгородской губернии переделили землю по наличным душам мужского и женского пола, без различия возраста. При этом мужчина получил 3/4 надела, а женщина - 1/489. По четверти надела получали женщины и в некоторых общинах Лукояновского уезда Нижегородской губернии. В Васильсурском уезде той же губернии в конце XIX в. 35 общин практиковали распределение земли ”по едокам” (т.е. мужчинам и женщинам). В это же время в Сарапульском уезде Вятской губернии начались переходы с разверстки по работникам к распределению ”по едокам”. В Яранском уезде той же губернии крестьяне долго ожидали новой ревизии и прирезки земли, а с 1887 г. в некоторых общинах также стали делить землю ”по едокам”. В Вологодской же губернии эта разверстка стала господствующей. В северных уездах (Яренском и Устьсысольском) она существовала издавна, а в более южных устанавли
валась прежде всего там, где было мало предлагавшейся в аренду земли и малоземельные ’’начали одолевать на сходах”. В Калужской губернии, где крестьяне имели самые меньшие в Центрально-промышленном районе наделы, распределение ”по едокам” широко распространилось в Малоярославском, Козельском и Лихвинском уездах. Эта же система применялась в Велижском уезде Витебской губерний’0.
Нетрудно заметить, что разверстка ”по едокам” распространялась в основном по окраинным губерниям Нечерноземной полосы, а в Центрально-промышленном районе, где сильнее были развиты отхожие промыслы, она встречалась гораздо реже. Переход к такой разверстке вызывался, по-видимому, прежде всего малоземельем, а не временным отливом мужского населения на заработки в город.
Вообще же даже в пределах одной губернии общинные порядки были настолько разнообразны, что не было, наверно, и двух совершенно похожих друг на друга общин. Чтобы воочию представить это разнообразие, достаточно рассмотреть несколько коренных переделов, происшедших в разных местах Нечерноземья накануне памятного для общины 1907 года, когда перестали взиматься выкупные платежи и началось практическое проведение столыпинской аграрной реформы.
В Московской губернии применялось несколько способов раскладки. В д. Дубровках Нагатинской волости Московского уезда существовал строгий обычай распределять землю только по наличным душам мужского пола. Когда в 1905 г. здесь произошел очередной коренной передел, с надела были согнаны две вдовы, потерявшие мужей в период между переделами91. Как видим, крестьянский ’’мир” не всегда был прав в отношении отдельных своих членов.
Крестьяне с. Ивановского Звенигородского уезда с пониманием относились к положению вдов, но поступали несправедливо по отношению к своим односельчанам, достигшим 60 лет. ”По заведенному исстари порядку, - говорилось в приговоре схода, принятом в 1900 г., - за достижением 60-летнего возраста, тягло должно слагаться и передаваться другим членам, имеющим потребность в земле, и накладка тягол должна производиться только на достигших 18-летнего возраста; в отношении же таких домохозяев, которые не имеют детей, хотя и более 60 лет, то они (или за смертью - вдовы) должны владеть землею всегда по этой разверстке”. В дальнейшем на основании этого приговора общество неоднократно отбирало землю у 60-летних крестьян вопреки их желанию92.
В с. Новорождественском Бронницкого уезда этот вопрос был разрешен более справедливо. ’’Общество впразе делать скидки и накидки душевых наделов со стариков 65-летнего возраста, если только старики пожелают сами, а также вдов, обремененных семьей, если они того пожелают”, - говорилось в мирском приговоре от 6 декабря 1898 г. Наложение ’’душ” в этом обществе производилось с 18-летнего возраста. Некоторые члены общества, осевшие в городе, по этому приговору, видимо, были лишены надела. В одном из пунктов было записано, что земля делится только на тех домохозяев, которые ’’живут в нашем селении оседло и ведут крестьянское хозяйство”93.
Из архивного дела не видно, чтобы кто-то из бывших крестьян этого 46
общества приносил жалобу на лишение надела. Однако в целом вопрос о праве на надел лиц, фактически переселившихся в город и ставших постоянными рабочими, с конца XIX - начала XX в. постепенно приобретал остроту. Вчерашние крестьяне неохотно расставались с наделом, предпочитая сдавать его в долгосрочную аренду. Неуверенные в прочности своего положения в городе, они остерегались окончательно рвать связи с землей. В то же время их односельчане были недовольны тем, что надел либо забрасывается, либо уходит в чужие руки. При очередном коренном переделе многие такие ’’крестьяне-рабочие” окончательно ’’раскрестьянивались”.
Примечательные земельные порядки установились в д. Малое Сырково Яропольской волости Волоколамского уезда согласно мирскому приговору от 28 мая 1906 г. В этой небольшой деревне (26 дворов) землю получал каждый крестьянин по достижении 18-летнего возраста. Возраст, при котором надел можно было сдать, не устанавливался. Авторитет и ответственность главы семьи, ’’большака”, подкреплялись тем, что ему полагался надел на две души. Крестьянин, отделившийся от своего отца или страшего брата, должен был взять еще одну душу (до двухдушевой нормы), и для этого в запасе было оставлено шесть душ. Прежде чем решиться на раздел с ’’большаком”, крестьянин должен был подумать, сможет ли он самостоятельно обрабатывать и оплачивать два надела.
В Малом Сыркове было пять'домохозяев, досрочно выкупивших свои наделы. Согласно мирскому приговору, они подлежали постепенному ’’поравнению”. При настоящем переделе им оставлялись лишние ’’души”, но за каждую из них они обязаны были выплатить обществу по 40 руб. При следующем переделе было решено всех домохозяев наделить землей на одинаковых основаниях.
Довольно остро в обществе стоял вопрос о наделах длительно отсутствующих домохозяев, и собравшиеся на сход крестьяне дали друг другу своеобразный обет: ’’...полученную землю каждый домохозяин должен обрабатывать, личным трудом, сдавать же ее в аренду или оставлять не обработанною безусловно воспрещаем, и каждый из нас в таком случае согласен на отобрание у него обществом земли”’4.
Решающую роль в мирских делах этой деревни, по-видимому, играло среднее крестьянство. Принятое решение отсекало от надела беднейшее, безлошадное крестьянство и тех отходников, которые ’’загостились” в городе. Но некоторые пункты приговора были направлены явно против зажиточных крестьян, которые стягивали к себе наделы бедноты и отходников, а путем досрочного выкупа пытались закрепить за собой лишние ’’души”. В этой деревне фактически было запрещено применение наемного труда при обработке надела. В приговоре нет ссылок на ’’исстари установившийся обычай”. Наоборот, как явствует из контекста, пункты о ’’личном труде” и постепенном поравнении досрочно выкупленных наделов были введены в 1906 г. впервые. В этом, несомненно, сказалось влияние первой русской революции.
Однако не везде среднее крестьянство было решающей силой в мирских делах. Кое-где мирские распорядки устанавливались под диктовку кулаков. В Вяземском уезде Смоленской губернии в 80-е годы примерно
47
10% общин использовали разверстку ”по хозяйственной силе”. При этом учитывалось не только число рабочих рук, но и количество скота и сельскохозяйственных орудий в хозяйстве’5. В 1901 г. крестьяне д. Верхних Кватчей Елабужского уезда Вятской губернии переделили землю ”по платежеспособности в семействе каждого домохозяина”. При этом некоторые домохозяева, имевшие в семье две души мужского пола, получили такой же надел, как и домохозяева с семьей из 4—6 душ96. Подобные разверстки встречались и в Нижегородской губернии”. Они вели к сосредоточению надельной земли в руках кулаков.
Выше были описаны, пожалуй, все основные варианты поземельных распорядков, существовавших в общинах нечерноземных губерний к началу столыпинской аграрной реформы. Нигде так, как в Нечерноземной полосе, не давил на общину чуждый ей, навязанный государством фискально-крепостнический нарост. В некоторых местах остро ощущалось и крестьянское малоземелье. Однако именно наложенные на надел непомерно высокие подати заставляли общину очень часто (несомненно, во вред хозяйству) переделять землю и изыскивать наиболее точные способы раскладки.
* * *
Во многом иначе происходила эволюция пореформенной общины в черноземных губерниях российского центра. Как ни высоки были здесь выкупные платежи, эксплуатация надела давала все же некоторый доход. Но крестьянское малоземелье, связанное с грабительскими условиями реформы 1861 г., чувствовалось здесь острее, чем в Нечерноземной полосе.
В пореформенной деревне происходил быстрый прирост населения. Если в 1860 г. численность сельского населения в 50 губерниях Европейской России равнялась 50,3 млн. человек, то к 1900 г. она достигла 86,1 млн. Соответственно изменилась и средняя величина душевого надела: с 4,8 дес. в 1860 г. до 2,6 дес. в 1900 г.’в
В табл. 2 помещены сведения о средней величине душевого надела По отдельным губерниям. Даже в пределах одного экономического района эта величина сильно колеблется. Но нетрудно заметить, что эти колебания все же более значительны между районами, чем внутри районов. Так, наименьшая средняя величина душевого надела в целом характерна для губерний юго-западного района. Это был район развитого капиталистического помещичьего хозяйства, набиравшего достаточное количество рабочих рук из среды многочисленного здесь безлошадного и безземельного крестьянства. Крестьянская верхушка тоже интенсивно перестраивала хозяйство на капиталистический лад, заводила сахарные плантации на своих землях”. На основании данных табл. 1 можно судить, что общинно-передельные земельные распорядки имели небольшое распространение на Волыни, в Подолии и в Киевской губернии.
Ненамного выше средняя величина надела была в губерниях средне-и южно-черноземных (в Тульской и Полтавской губерниях она была даже немного меньше, чем в Волынской, а в Рязанской и Курской - такой же). Однако по своему экономическому строю эти районы резко различались.
Таблица 2‘
Размер надела на одну душу (в дес.)3*
j.
Район, губерния Год Район, губерния Год
1860 1880 1900 1860 1880 1900
Северный Западный
Архангельская 3,6 2,8 2,1 Витебская 5 3,2 2,2
Олонецкая 23,5 18,7 14,9 Виленская 4,3 2,7 1,9
Вологодская 8,1 6,2 4,7 Минская 5,8 3,8 2,3
Северо-западный Могилёвская 4,8 3,1 1,9
Петербургская 5,1 5,1 4,3 Г родненская 4,7 3,1 2,2
Новгородская 6,9 5,6 4,3 Ковенская 5,2 3,7 2,7
Псковская 4,7 3,5 2,6 Юго-западный
Средневолжский Киевская 2,7 1,9 1,2
с Заволжьем Подольская 2,4 1,8 1,2
Костромская 4,9 4 3 Волынская 3,8 2,6 1,7
Нижегородская 3,7 2,9 2,2 Южный степной
Вятская 8,2 6,1 4,6 Бессарабская3* 6,2 4,1 2,4
Пермская 8 6,1 4,7 Херсонская 5,1 3,4 2,2
Центрально- Екатерин ославская 5,6 3,6 2,3
промышленный Таврическая 10,1 6,5 3,6
Тверская 4,2 3,4 2,6 Донская 3,3 2 1,4
Московская 3,1 2,9 2,5 Средне-чернозёмный
Смоленская 4,6 3,5 2,5 Тульская 2,7 2 1,6
Калужская 3,6 2,7 2,1 Рязанская 3,1 2,2 1,7
Владимирская 4 3,3 2,6 Орловская 3,3 2,4 1,8
Ярославская 3,8 3,2 2,6 Курская 3,1 2,2 1,7
Южн о-чернозёмный Тамбовская 3,6 2,7 2
Воронежская 4,5 3,3 2,4 Пензенская 3,6 2,7 2,1
Харьковская 3,8 2,6 1,9 Черниговская 3,9 2,9 2
Полтавская 2,8 2,2 1,5
Нижневолжский с
Заволжьем
Казанская 4,8 3,6 2,7
Симбирская 3,4 2,6 2
Самарская 9,2 6,2 4,5
Саратовская 4,8 3,5 2,6
Уфимская 8,7 6,3 4,4
Оренбургская 12,1 8.7 6,3
Астраханская 16,9 11 7,2
В Среднем по 50 гу- 4,8 3,5 2,6
берниям Европейской
России
^Материалы высочайше учрежденной 16 ноября 1901 г. Комиссии... Ч. 1. С. 77, 79. г*1860 г. — ревизские души, 1880 и 1900 гг. — наличные.
э*Без Измаильского уезда
Помещики Правобережной Украины вели собственное капиталистическое хозяйство, мало земли сдавали крестьянам в аренду. В Чернозёмной же полосе помещики предпочитали сдавать значительную часть своих земель крестьянам на кабальных условиях, исполу или за отработки. Чернозёмный центр являлся основным очагом полукрепостнических форм эксплуатации крестьянства.
Что касается Нечернозёмной полосы, то там величина душевого надела была близка к среднерусским показателям. Следует отметить, что по исходным данным (за 1860 г.) Нечернозёмный и Чернозёмный районы не имели таких больших отличий, как в 1900 г. Например, московские и курские крестьяне в 1860 г. владели по 3,1 дес. на душу. В 1900 г. у первых оставалось по 2,5 дес., а у вторых - по 1,7 дес. Во Владимирской губернии в 1860 г. крестьяне владели по 4 дес. на душу, а в Черниговской - по 3,9. В 1900 г. эти показатели упали соответственно до 2,6 и до 2,0.
Отмеченный рост расхождений объяснялся в основном меньшей подвижностью крестьян Чернозёмной полосы. Миграция сельского населения в города здесь протекала гораздо слабее, чем в более северных губерниях. Переселение в другие сельскохозяйственные районы вплоть до начала XX в. искусственно сдерживалось царским правительством и местной дворянской администрацией, опасавшейся падения арендных цен.
Растущее земельное утеснение в крестьянской общине Чернозёмного центра в первые пореформенные десятилетия очень слабо отражалось на ее земельных распорядках. Гораздо более явственный отпечаток в это время на них накладывали усиленно развивавшиеся в деревне капиталистические отношения.
После введения уставных грамот в 60-х годах XIX в. в огромном количестве общин центрально-чернозёмных губерний земельные переделы надолго замерли. Обследуя в конце 70-х годов Мураевенскую волость Данковского уезда Рязанской губернии, П.П. Семёнов не обнаружил в ней не только коренных переделов (последний был в 1861 г.), но и скидок-накидок. Крестьяне владели землёй согласно записанным за каждым двором ревизским душам100.
По данным В.П. Воронцова, извлеченным из земских статистических источников, подобное положение являлось типичным для большинства общин Курского, Тимского и Щигровского уездов Курской губернии, Елецкого уезда Орловской губернии. Усманского, Липецкого и Лебедянского уездов Тамбовской губернии, Данковского и Раненбургского уездов Рязанской губернии. В целом же для большей „части Черноземной полосы до середины 80-х годов характерным было отсутствие коренных переделов101.
В Курской и Тамбовской губерниях было много крестьян-однодворцев, земельные порядки которых оказывали влияние на крестьян-общинников. Сыграло свою роль и прекращение ревизских переписей. В течение долгого времени крестьяне, ожидая новой ревизии, не решались на передел. Главной же причиной затухания переделов в Черноземной поло
се в первые пореформенные десятилетия было то, что эксплуатация надела была здесь выгодной, и крестьянин не спешил сбросить с себя лишние полосы.
Без общих переделов постепенно затухали скидки-накидки, которые все меньше могли уравнять владение каждого двора в соответствии с реальными единицами. При отсутствии скидок-накидок становились ненужными и пережеребьёвки. Передельный механизм общины останавливался.
Долговременное отсутствие переделов приводило к появлению зачатков наследственного и завещательного права102, что было первым шагом к фактическому оформлению частной собственности на надельную землю. Особенно ярко это проявилось в губерниях Курской и Тамбовской, Таврической и Херсонской, а также в подстоличных Петербургском и Шлиссельбургском уездах. ’’Духовное завещание уважается обществом еще сильнее благодаря, может быть, тем проклятиям, которые обещает завещатель нарушителям его воли”, - сообщали земские статистики Херсонской губернии103.
В некоторых уездах Курскотт и Тамбовской губернии началась продажа наделов, иногда совершенно посторонним общине лицам. Причем общество смотрело на приобретенные наделы, как на неотъемлемую собственность новых хозяев. Земские статистики начинали сомневаться, стоит ли в таких случаях делать различие между мирским и подворным владением10*. Отсутствие переделов, продажа нагельной земли способствовали сосредоточению ее в руках зажиточного крестьянства.
Однако в 80-е годы ряд обстоятельств заставил крестьян Черноземной полосы вспомнить о переделах. Мировой сельскохозяйственный кризис привел к падению цен на продукцию помещичьего хозяйства. Помещики поспешили переложить убытки на крестьян, подняв арендные цены. Многие арендаторы были вынуждены вернуться на надел. Вернувшись, они потребовали передела. На этом же настаивала крестьянская молодежь, ’’заревизское поколение”. (Старшее поколение, попавшее в ’’ревизские сказки”, считало ревизские наделы своей собственностью105.) Требовала передела беднота, имевшая избыток рабочих рук и теснившаяся на нищенских наделах. Таким образом, три основные причины - земельное утеснение, вызванное раздутыми помещичьими латифундиями и обостренное сельскохозяйственным кризисом, распад больших патриархальных семей и начавшаяся борьба беднейшего крестьянства с деревенской буржуазией - дали толчок движению за переделы106.
Сравнительно быстро и без больших споров переход с ревизских душ на наличные совершался в беднейших обществах. Но там, где расслоение крестьянства зашло сравнительно далеко, где образовалась сплоченная и влиятельная группа зажиточных крестьян, борьба между ”ново-душниками” и ’’стародушниками” принимала ожесточенный и затяжной характер. Каждая из сторон нанимала адвокатов и ходатаев, стремясь доказать незаконность решения схода, если оно было не в ее пользу. В течение ряда лет общины жили, что называется, ”на ножах”, а порой дело доходило до кровавых стычек на сельских сходах 101 Бывало, и проведен
ный уже передел не прекращал кипения страстей. ’’Стародушники” ложились под сохи и не давали пахать, когда новые владельцы выезжали на их прежние полосы, которые в этот год так и оставались незасеянными 10В.
С начала 80-х годов в течение пяти-шести лет у государственных крестьян Черноземной полосы переделы совершались подобно цепной реакции. За это время передел совершился во всех государственных общинах Моршанского и Спасского уездов Тамбовской губернии. В ряде уездов Тамбовской, Курской, Воронежской и Рязанской губерний переделилось более половины бывших государственных крестьян. В некоторых обществах крестьяне принимали компромиссные решения. Совершив передел, они отменяли на будущее время пережеребьевки109.
В 90-е годы начались переделы и у бывших помещичьих крестьян Черноземного центра и Нижней Волги. К 1900 г. в Саратовской губернии, например, осталось всего около 16% беспередельных общин. Это были сравнительно небольшие общины, заключавшие в себе 5,8% крестьянского населения губернии и 4,4% надельной земли (в том числе, по-видимому, и подворные общины). Повторные переделы, как правило, совершались более спокойно. Правда, в той же Саратовской губернии отмечены четыре случая возврата к ревизской раскладке, в 36 случаях был просрочен оговоренный для повторного передела срок, причем в пяти случаях к моменту обследования нового передела все еще не было110.
Это говорило о том, что борьба вокруг переделов еще не закончилась. В пореформенный период общины Черноземной полосы и Нижней Волги явственно обнаружили тенденцию к утрате поземельно-распределительных функций. Переделы 80-90-х годов сильно изменили обстановку, но не смогли заглушить вовсе эту тенденцию, связанную с ростом капиталистических отношений в деревне и укреплением сельской буржуазии.
Противники переделов получили поддержку со стороны царского правительства, которое, перепутав причину и следствие, решило, что слишком частые переделы являются источником оскудения деревни и крестьянской недоимочности. 8 июня 1893 г. был принят закон, установивший минимальный срок между коренными переделами в 12 лет. Досрочные переделы разрешались только ’’для окончательного раздела земли на подворные наследственные участки”. В других случаях для досрочного передела требовалось разрешение губернского присутствия. В промежутке между переделами запрещались скидки-накидки, за исключением распределения выморочных земель, брошенных хозяевами или снятых за недоимки. Хозяева удобренных полос при переделе могли требовать надел в прежнем месте или какое-либо вознаграждение. Земский начальник обязан был тщательно проверять каждый передельный приговор и со своим заключением представлять его на утверждение уездного съез-111 да .
Перестроить отношения в десятках тысяч общин, внести бюрократическое единообразие в их распорядки было затеей явно невыполнимой. Зг кон создал новые хлопоты для земских начальников, умножил их столкновения с сельскими сходами, но не имел тех результатов, на которые рассчитывало правительство. Крестьяне изобретали различные уловки для обхода закона, составляли фиктивные приговоры о разделе на 12 лет, 52
фактически же устанавливали свои сроки и т.д. Соблюдение одного пункта закона часто влекло за собой нарушение другого: вводился 12-летний срок, но появлялись скидки-накидки, ранее отсутствовавшие; наоборот, ликвидировались под давлением начальства частные переделы, но што учащались коренные. Нередко закон просто игнорировался, особенно при скидках-накидках и переделах сенокосов, за которыми начальству было особенно трудно уследить. К тому же и земские начальники, над которыми правительство никогда не имело действенного контроля, нередко смотрели на переделы сквозь пальцы112.
Тем не менее закон привел к усилению вмешательства во внутриоб-тинные дела местных и центральных властей. Поводом обычно служили жалобы, количество которых в условиях ослабления общинной солидарности все более увеличивалось. Эти жалобы обрастали перепиской, актами проверок, доходили до МВД, Сената и даже выше; дело растягивалось па многие годы. Чаще всего крестьяне все же осуществляли передел, не дожидаясь окончательного решения. Изучение архивных дел показывает, что передельный приговор, утвержденный уездным съездом, можно считать состоявшимся, даже если последующие инстанции его забраковали. Однако в таком случае перед крестьянами вставал вопрос о возращении к прежнему положению, т.е. фактически о новом переделе. Многолетняя бюрократическая волокита увеличивала шаткость поземельных отношений в общине, создавала еще одну причину для неуверенности крестьянина в прочности его владения отведенным ему наделом и отнюдь не способствовала созданию обстановки для спокойного хозяйствования. Закон, как это часто бывает, приводил к таким результатам, которые были прямо противоположны намерениям его творцов.
Возобновление массовых переделов в Черноземной полосе поставило вопрос о системе разверстки. Исходным фактором, определявшим эту систему, возможно, когда-то являлись физические возможности среднего работника при данном состоянии земледельческой техники. Имея достаточно земли, мужчина-пахарь мог прокормить не только себя, но и свою семью. Но в том-то и дело, что к концу XIX в. крестьянин нигде уже в Европейской России не имел в своем распоряжении столько земли, сколько он мог возделать113. Система разверстания в нечерноземных губерниях давно уже определялась тяжестью налогового бремени, а в черноземных стала диктоваться малоземельем. Во многих здешних общинах создавалась такая ситуация, когда распределение земли по работникам или по наличным душам мужского пола грозило прямым вымиранием тем семьям, где было много женщин и детей и мало мужчин. Именно этим, а не отвлеченным стремлением к уравнительности (вопреки утверждениям народнических авторов) объясняется переход многих общин от разверсток по наличным душам мужского пола к распределению земли ”по едокам”.
В конце XIX в. в общинах Черноземной полосы были приняты следующие основные системы разверсток.
До переделов 80—90-х годов господствующие позиции в черноземных губерниях занимала ревизская разверстка. Переделы сильно ее подорвали, но не вытеснили полностью. Особенно часто такая разверстка встречалась у бывших помещичьих крестьян. В Орловской губернии, за исключе-53
нием Севского и Карачевского уездов, ревизская система продолжала господствовать. Переделы 80- 90-х годов, по-видимому, мало затронули эту губернию. Преобладающее положение эта система сохраняла также в Рязанской, Уфимской, Таврической губерниях и Донской области, а также у бывших помещичьих крестьян Воронежской и Херсонской губерний и четырех уездов Курской губернии. В других губерниях оставались небольшие островки с преобладанием ревизской разверстки (три уезда Симбирской губернии, два - Самарской, ряд уездов Казанской, один уезд Харьковской). Ревизская разверстка вытеснялась в окраинные районы Черноземного центра (Орловская губерния в этом смысле являлась исключением ). Кроме того, в ряде мест она подвергалась ’’исправлениям”: землю начинали делить только по наличным, или живым ревизским душам114.
В конце XIX в. доминирующее положение в черноземных губерниях стало закрепляться за разверсткой по наличным душам мужского пола115. Можно назвать следующие губернии с явным преобладанием этой разверстки: Тамбовская, Тульская, Курская (за названным исключением), Воронежская (бывшие государственные), Харьковская, Казанская (три уезда), Саратовская, Астраханская, Херсонская (бывшие государственные)116. Наличная разверстка встречалась и во многих других губерниях. В 1906 г. в с. Семеновке Александровского уезда Екатеринославской губернии поизошел передел земли с распределением ее пе наличным душам мужского пола117. В том же году приговор о переделе на подобных же основаниях был принят в с. Иссы Писарского уезда Пензенской губернии. Это большое село бывших помещичьих крестьян (755 дворов) до 1906 г. пользовалось ревизской раскладкой, хотя и с частными переделами. Несмотря на жалобы ’’стародушников” и не дожидаясь утверждения приговора уездным съездом, в том же году общество переделило одно из полей, а на следующий год - второе118. В дальнейшем передел земли в с. Иссы стал предметом острой борьбы как среди крестьян, так и в правительственных кругах.
Рабочая разверстка в Черноземной полосе по степени распространения уступала наличной и ревизской. В этом регионе не было ни одной губернии с преобладанием рабочей разверстки. Но в некоторых уездах она занимала видное место. Можно назвать Аккерманский уезд Бессарабской губернии, Бердянский-Таврической, Славяносербский и Екатеринослав-ский — Екатерирославской, Изюмский-Харьковской, ряд уездов Пензенской, Рязанской, Самарской, Саратовской, Астраханской губерний и, наконец, Оренбургский уезд119. Рабочая разверстка практиковалась, по-видимому, там, где земля была похуже и где население отвлекалось на вне-земледельческие заработки. Совсем не случайно распространение рабочих разверсток на Волге и в Южном промышленном районе.
Вытеснение ревизской разверстки рабочей и наличной не было новым явлением в истории русской общины и не свидетельствовало об ее поступательном развитии, ибо действительно ноеым явлением была как раз ревизская разверстка, которая означала (в конце XIX в.) длительное отсутствие переделов. Что же касается наличной разверстки, то она являлась возрожденным вариантом разверстки ”от ревизии до ревизии”, ко-54
торую практиковали государственные крестьяне в крепостную эпоху. Рабочая же разверстка была ближайшей родственницей тягловой, распространенной в помещичьей деревне. Таким образом, в Черноземной полосе в 80—90-е годы, а в Нечерноземной еще раньше произошло частичное возрождение дореформенных общинных порядков - вследствие крепостнического характера реформы 1861 г., контрреформ 80-90-х годов и мирового сельскохозяйственного кризиса. Правда, теперь, в пореформенную эпоху, потеряло решающее значение деление крестьян на разряды. Рабочая разверстка сосредоточилась на севере, наличная - на юге.
Новым явлением в жизни общины было и распределение ”по едокам”, представлявшее собой замену производственного принципа разверстки на потребительский. Как уже говорилось, это было свидетельством кризиса общины, зажатой в тисках малоземелья. Эта форма распределения в черноземных губерниях укоренялась быстрее, чем в нечерноземных. Известны семь черноземных губерний, в которых разверстка ”по едокам” начинала играть заметную роль: Херсонская (Александрийский, Ананьевский, Тираспольский уезды), Таврическая (Евпаторийский), Черниговская (Новгородсеверский, Суражский, Стародубский), Тульская (Тульский, Богородицкий, Крапивенский), Рязанская (Рязанский), Симбирская (Курмышский) и Воронежская (Бирюченский и Павловский)’20. Весьма примечательно присутствие в этом списке таких малоземельных губерний, как Тульская, Рязанская и Черниговская (см. табл. 2).
Распределение земли ”по едокам” говорило о том, что в жизни соответствующей общины ведущую роль играет среднее и беднейшее крестьянство. Об этом же свидетельствуют и те случаи, когда сходы принимали меры против чрезмерной концентрации надельной земли в одних руках. В некоторых общинах Таврической, Екатеринославской и Полтавской губерний выносились решения о том, чтобы одна семья не держала больше четырех наделов121.
Наоборот, сохранение ревизской раскладки отвечало интересам зажиточного крестьянства. В ряде мест кулацкая верхушка, бесспорно, заправляла всеми общинными делами. Об этом, в частности, говорит распределение земли по степени зажиточности. Таким формы разверстки замечены в Бессарабской, Черниговской и Уфимской губерниях. В Верхнеуральском и Троицком уездах Оренбургской губернии надельная земля была поделена ”по скоту”. Переделов там почти не было, и менее состоятельные крестьяне были вынуждены снимать землю у казаков и башкир122. В с. Новый Чирчим Кузнецкого уезда Саратовской губернии с учетом зажиточности домохозяев делались скидки-накидки123. По существу это были неприкрытые формы господства кулаков, поскольку в данном случае распределялся не переобложенный налогами суглинок, а плодородный чернозем.
Эволюция форм распределения земли в пореформенной общине свидетельствовала, с одной стороны, о сложности протекавших в ней социальных процессов, а с другой - о ее кризисе, вызванном необходимостью приспособления к капиталистическим отношениям в условиях сохранения крепостнических пережитков и растущего крестьянского малоземелья.
В свое время общинное землевладение сыграло большую положительную роль в утверждении трехпольной системы.севооборота. И в пореформенный период русская крестьянская община продолжала раздвигать границы трехполья на север (о чем уже говорилось) и на юг - в донские, кубанские и причерноморские степи. В южных районах ей приходилось вступать в противоборство со стремлением зажиточных хозяев ’’выжать” из земли наибольшую прибыль. Ежегодное засеивание всей пахотной земли, даже очень плодородной, приводило к ее истощению. В связи с этим станичные общества и сельские сходы Кубанской области и Черноморской губернии принимали постановления о переходе к трехпольному севообороту с обязательным выделением парового поля. Подобные решения встречали сопротивление не только зажиточной верхушки, но и бедноты, не имевшей средств для того, чтобы перейти к более интенсивной системе земледелия путем сокращения посевных площадей. Поэтому введение трехполья на Юге происходило очень медленно. К 1905 г. этот процесс находился лишь на своей начальной стадии124.
Если на Юге и Севере трехполье еще только утверждалось, то в Центральной России трехпольная община вступила в полосу затяжного кризиса. По мере роста земельного утеснения острее чувствовались отрицательные стороны общинной чересполосицы. Видимо, в некоторых местах участки были еще достаточно широки, и к каждому из них можно было добраться с дороги или межи. Но в других случаях приходилось ехать через посев соседй25. Полосы же бывали настолько узкими, что позволяли только продольную вспашку, и всякий раз оставались такие огрехи, которые можно было устранить лишь поперечной вспашкой126. В Псковской губернии встречались полоски не шире 3/4 аршина127. Бесконечные переезды с участка на участок увеличивали непроизводительные затраты труда и времени.
Внутриобщинная чересполосица часто дополнялась межобщиной. В период освобождения многие мелкие общины Нечерноземья не были размежеваны, получили надел ”в одном плане” (”в одной даче”). Так, в Можайском уезде Московской губернии неразмежеванными оказались все деревни двух соседских волостей (Глазовской и Порецкой). В Богород ском уезде Зуевская, Игнатьевская и Теренинская волости получили наделы каждая ”в одной даче”128. Четкие границы в свое время не были проведены ввиду запутанности и чересполосности землевладения соседних деревень.
В черноземных губерниях крестьянам сильно мешало дальноземелье. В Курской губернии 46% общин имели дальний конец поля более, чем за 3 версты от усадьбы, 27% - более чем за 5 верст и 332 общины - более 10 верст. В Рижском уезде Рязанской губернии более половины крестьянского населения имело наделы дальше 6 верст. В Каневском уезде Киевской губернии крестьянам приходилось ездить за 6—10 верст. В юго-вос точных маловодных губерниях крестьяне жили в больших селах по бере гам рек, а надел вытягивался длинными и узким ’’холстом” в сторону водораздела, иногда на 30- 40 верст129. Наиболее отдаленные участки наде-56
ла, эксплуатация которых при гужевом транспорте часто была нерентабельна, обычно плохо возделывались и почти не удобрялись.
Самым действенным средством борьбы с дальноземельем были выселки. Однако они требовали больших трудов и расходов со стороны выселяющихся. Кроме того, размежевание дочерней общины с основной обыч но вызывало споры и затяжные конфликты. В маловодных же местах выселения часто были невозможны без устройства артезианских скважин, что, конечно, было не по силам даже большой общине. Поэтому выселки не получили большого развития, а дальноземелье увеличивалось, если общество покупало новые земли.
Однако гораздо сильнее нарастала чересполосица. Дробление полос было связано не только с приростом населения, но и с распространением разверсток ”по едокам”. В 90-е годы чересполосица в ряде мест превратилась в настоящее бедствие. Тогда же для борьбы с ним ярославские крестьяне стали переходить на ’’широкие полосы”130. Это достигалось путем сокращения количества конов в каждом поле. Переход одного крестьянского общества на ’’широкие полосы” отмечен в 1906 г. и в Вяз-никовском уезде Владимирской губернии131. Конечно, при этом снижалась гарантия ежегодного среднего урожая, что способствовало расслоению общины.
В некоторых уездах Витебской, Могилевской, Смоленской, Псковской и Петербургской губерний крестьяне повели с чересполосицей еще более решительную борьбу. Здесь прекращалось общинное пользование землей, и домохозяева расселялись на хутора. В Псковской губернии этому способствовали изрезанный ландшафт и благоприятный водный режим. Правда, расселялись лишь небольшие деревни (по 5—7 дворов). С начала века до столыпинской аграрной реформы в Псковском, Островском и Холмском уездах перешли на хутора 54 общины132. Таким образом, черес полосица, в условиях изрезанной местности особенно нестерпимая, иногда приводила к полному распадению общины.
В пореформенный период остро встал и вопрос о восстановлении и повышении плодородия земли. Применение естественных удобрений в Нечерноземной зоне началось еще до реформы 1861 г. В некоторых деревнях укоренился обычай устраивать помочи по вывозке навоза в поля. М.М. Громыко удалось обнаружить такие факты по восьми нечерноземным и северным губерниям. Самый ранний из них отмечен в 1845 г.133 В условиях слабо расслоившейся деревни, когда каждый двор имел примерно одинаковое количество скота, применение удобрений вполне уживалось с периодическими переделами. Однако расслоение пореформенной общины, сокращение скота у бедноты по-новому поставили этот вопрос. Маломощные хозяйства оказывались не в состоянии удобрять даже одно только озимое поле, как того требовали мирские порядки. В ряде мест зажиточные крестьяне скупали удобрения в бедных хозяйствах и вызывали еще большее запустение их наделой34.
Растущее различие в качестве надельной земли осложняло вопрос о переделах, поскольку никому не хотелось переходить на запущенные полосы. Но передельный механизм в Нечерноземье продолжал исправно действовать, так как земля была обложена выше доходности. В таких ус-57
ловиях в ряде мест община раскалывалась. Зажиточная часть начинала переделять наделы только между собой, оставив бедноте ее пустыри135.
В других случаях происходило обнищание всей деревни, и соответственно падал общий уровень земледелия. Крестьяне с. Вронского Ватраса Нижегородской губернии, из надела которых во время реформы был отрезан лес, вынуждены были отапливаться соломой, что вело к сокращению скота. ”По случаю этого, — писали крестьяне, — навозу для удобрения полей у нас не имеется, земля и ближняя - и та остается неудобренной; поэтому почти каждогодно и страдаем от неурожая хлебов”136.
В связи с уменьшением наделов, истощением почв и ростом товарности крестьянской продукции вопрос о применении органических удобрений в пореформенную эпоху остро встал и в Черноземной полосе. Однако это новое для здешних мест дело наталкивалось на хозяйственный консерватизм и предрассудки (вроде того, что землю удобрять грех), на растущее расслоение деревни. Продвижение органических удобрений на юг и восток от Нечерноземного центра шло медленно и трудно.
Традиционная община отнюдь не сразу признала необходимость удобрений и взяла это дело под свою защиту. В с. Сюкееве Тетюшского уезда Казанской губернии унавоженные участки из общего передела не исключались137. В Торховской общине Тульской губернии часть хозяев удобряла землю, часть - не удобряла (”не по нежеланию, а по бедности”). Удобренные участки шли в пережеребьевку на обпщх основаниях138. В Шад-ринском уезде Пермской губернии унавоженные полосы бывали и предметом скидок-накидок139.
Защищая общину от обвинений в агротехническом консерватизме, В.П. Воронцов доказывал, что переделы не только не препятствуют восстановлению плодородия почвы, но даже отчасти ему способствуют, ибо бывает, что полоса бедного хозяина ’’очень кстати” попадает к зажиточному140. По-видимому, такие факты действительно были. Но случалось и так, что заклейменный всей народнической литературой ’’мироед” нарочно подталкивал передел, чтобы захватить удобренные полосы своего соседа141. Случайно попав к бедняку, удобренный участок не спасал его от нищеты. Средний же крестьянин, потеряв такой участок, мог возобновить сваливание навоза в овраги по примеру своих отцов и дедов.
Однако удобрение почвы становилось хозяйственной необходимостью, и в некоторых сельских обществах крестьяне стали выделять особые полосы, ’’навозники”, исключая их из переделов142. Начавшееся в Черноземном центре применение удобрений было, возможно, одной из причин затухания переделов в 60-70-е годы. Позднее, как уже говорилось, переделы возобновились. Ожесточенная борьба между ’’стародушниками” и '’новодушниками” в некоторых обществах продолжалась ряд лет. Удобрение земли в этот период, как правило, прекращалось, замечалось падение урожаев143. Если же переделы совершались регулярно, более или менее спокойно, то именно их наличие заставляло общину следить за уровнем земледелия на всем своем наделе. ”...Мы, крестьяне, должны землю удобрять назьмом, - говорилось в приговоре общества с. Никольского Азяся Мокшанского уезда Пензенской губернии, — а если по истечении 12-летнего срока земля будет переделяться и окажутся участки земли небе
уназьменными, то при разделе нерадивому домохозяину возвратить тот самый участок, который не был удобрен им в течение 12 лет” (1893 г.)144.
Несмотря на всю сложность внутренней жизни пореформенной общины Черноземного центра, применение органических удобрений прокладывало дорогу на надельные земли. В началу XX в. зона повсеместного использования удобрений продвинулась к югу и юго-востоку, захватив северо-западную часть Черниговской губернии, всю Тульскую, Рязанскую, северо-запад Тамбовской губернии, Нижегородскую губернию и северо-западную часть Казанской. Конечно, и в этих губерниях бывали исключения. К югу и юго-востоку от указанной линии располагались местности с частичным применением удобрения. Оно здесь использовалось на усадебной земле и на ближайших к селению полосах. И лишь в исключительно плодородных и сравнительно неперенаселенных южных и юго-восточных губерниях (Херсонской, Таврической, Екатеринославской, Воронежской, Саратовской и Области Войска Донского) естественное удобрение по-прежнему практически не применялось145.
Проблема восстановления плодородия надельных земель Черноземной полосы была далека от решения. Поскольку переделы продолжались, небольшая группа зажиточных общинников и часть среднего крестьянства, очевидно, удерживалась от дальнейших вложений труда и средств в землю. В то же время более многочисленный слой деревенской бедноты, не имея возможности вести земледелие даже на принятом в общине уровне, еще более истощал свои наделы.
В таких условиях все более четко выявлялась специализация Черноземной полосы на производстве зерновых культур, прежде всего пшеницы. Экстенсивный характер крестьянского хозяйства предопределил то обстоятельство, что увеличение сбора зерновых достигалось не за счет роста их урожайности, а замечет расширения посевов. В Коротоякском уезде Воронежской губернии в период с 1887 по 1900 г. (при несколько уменьшившейся площади удобной земли) пахотные угодья на надельной земле увеличились с 37,7 тыс. до 38,7 тыс. дес.14® Расширение пашни достигалось за счет сокращения площади лесов, пастбищ и сенокосов. Воронежский губернатор доносил, что вследствие постоянного уменьшения площади лугов даже при хорошем урожае трав ощущается недостаток кормов для скота147. Если в целом по 50 губерниям за время с 1870 по 1900 г. произошло некоторое увеличение поголовья крестьянского скота, то в ряде поволжских (Нижегородской, Казанской, Симбирской и Саратовской) и центрально-черноземных (Пензенской, Тамбовской, Воронежской, Харьковской) губерний его количество сократилось на 3,8-3,9%148. Это приводило к уменьшению удобрений. Одной из причин неурожая 1891 г. тамбовский губернатор считал повсеместное истощение почвы149.
Уменьшение лесных площадей приводило в мелению и высыханию рек, размыванию оврагов, наносам песка и мела. По Задонскому, Нижне-девицкому, Коротоякскому и Богучарскому уездам Воронежской губернии площадь неудобной земли составляла в 1861 г. 4,5% всех надельных земель. В 1892 г. она увеличилась до 8%15°. В Черноземном центре складывалась тревожная в экологическом отношении обстановка. И именно здесь гнет крепостнических пережитков был наиболее нестерпимым, 59
крестьянская нищета — наиболее зримой. Именно черноземные губернии являлись основным районом ’’отработков, кабалы и всевозможных пережитков крепостничества”151.
В нечерноземных районах восстановление плодородия полевой земли при помощи имеющегося в хозяйстве органического удобрения приводило к постепенному истощению покосов и пастбищ. Неурожаи трав становились все более частым и распространенным явлением152. Вставала необходимость отказа от традиционного трехполья, включения в состав полевой земли суходольных лугов и введения многопольного севооброта с посевом кормовых трав. Для крестьянской общины, малоземельной, задавленной выкупными платежами и помещичьей кабалой, такая революционная мера была почти не по силам. Однако ведение хозяйства по старинке означало неуклонную и неизбежную его деградацию. Проблема обострилась в связи с начавшейся специализацией ряда местностей на выращивании льна, который относится к числу культур, наиболее опустошающе воздействующих на почву.
До 90-х годов крестьянское травосеяние в Московской губернии сосредоточивалось почти исключительно на усадебных землях. Однако в 90-е годы некоторые крестьянские общества, используя помощь земских агрономов, стали переходить от трехполья к четырех-, шести- и восьмипольным севооборотам с посевом трав. Наиболее распространенным было четырехполье. К 1898 г. в Московской губернии насчитывалось 414 селений с правильным травопольным хозяйством и с площадью надельной земли 147,8 тыс. дес. (9,4% всей надельной земли в губернии)153. ’’Полоса травосеяния” включала Волоколамский, Клинский и Дмитровский уезды154. Внедрялось травосеяние и в других уездах. В 1906 г. крестьяне с. Большого Шульгина Рузского уезда, составляя приговор об очередном переделе, решили разбить свои пахотные земли на четыре поля155. Коллективный переход ряда общин к многопольному севообороту, по-видимому, оказался возможным вследствие того, что процесс расслоения в этих общинах продвинулся сравнительно недалеко. Особенно это касалось маленьких общин. (В Большом Шульгине, например, было всего восемь дворов). Положительный пример одних крестьянских обществ воздействовал на другие. Сыграла свою роль и помощь, оказанная земством в приобретении семян.
В Ярославской губернии в 1897 г. насчитывалось свыше 120 селений с более или менее правильным травосеянием на надельной земле. Особенно выделялись в этом отношении Даниловский и Мышкинский уезды155. В эти же годы травосеяние стало распространяться в Тверской губернии. В Кашинском уезде оно охватило 70 селений из 726157. В Ямбургском уезде Петербургской губернии четырехпольный севооборот внедрился на землях 14% сельских обществ156. Столь же распространенным травосеянием было и в Гдовском уезде той же губернии159.
В Псковской губернии крестьянское травосеяние сосредоточивалось главным образом в трех уездах — Псковском, Островском и Опочецком. В последнем площадь под посевными травами составила 25% надельной пахотной земли, в двух остальных - от 5,3 до 5,5%. Некоторые селения
Псковской губернии перешли от трехпольного к многопольным севооборотам160.
В Старорусском уезде Новгородской губернии переход крестьянских обществ к правильному травосеянию начался сравнительно поздно, с IK99 г. К 1907 г. такой переход здесь совершили 33 селения, насчитывавшие 672 двора161.
Довольно медленно травосеяние распространялось в таких льноводных губерниях, как Смоленская, Владимирская и Калужская. В 1898 г. четырехпольный севооборот действовал в 15 селениях Дорогобужского уезда Смоленской губернии. Ряд селений Вяземского уезда той же губернии ввел шестипольный севооборот. Во Владимирской губернии к началу XX в. лишь 2,8% общин ввели травосеяние (главным образом в земледельческих уездах). В Калужской губернии посевы трав появились лишь па усадебных землях и в особых выгородках на полевой земле, при сохранении трехпольной системы162.
Несмотря на отдельные успехи, в целом внедрение травосеяния и многополья в районах товарного льноводства продолжало отставать от расширения посевов льна. Угроза быстрой деградации почв становилась все более реальной.
Крестьянская община Нечерноземного центра предпринимала и некоторые другие меры по поднятию агротехники, восстановлению и улучшению естественных ресурсов. В 1905 г. сельские общества Московской губернии израсходовали 8582 руб. на снабжение населения улучшенными семенами, сельскохозяйственными машинами и орудиями, 6593 руб. — на размежевание земель, 5305 руб. — на мелиорацию163. Цифры невелики, но сбрасывать со счетов их не следует.
Уникальный пример интенсивного ведения хозяйства на надельной земле представлял знаменитый ростовский огородный район в Ярославской губернии. Огородные культуры во многих селениях этого района вышли на пределы приусадебной земли и вытеснили трехпольный зерновой севооброт. Земля удобрялась привозным городским навозом и обрабатывалась при помощи лопаты и заступа. Применение наемного труда вошло в обыкновение. И все это уживалось с передельной системой землевладения. Через каждые три—четыре года ростовские огородники производили частные переделы, через 12-15 лет - общие. Казалось, традиционная община торжествовала. Но в том-то и дело, что это была не традиционная, не обычная община. В ней осуществлялся строгий контроль за интенсивностью хозяйства на каждом участке, запрещалась сдача земли в аренду, крестьянам же, не желавшим самим эксплуатировать надел, вменялось в обязанность возвратить его в общество164. Иными словами, с земли сгонялись обедневшие крестьяне, не имевшие средств для ведения хозяйства на должном уровне. Община ростовских огородников в определенном смысле сближалась с капиталистической кооперацией.
Пореформенная история крестьянской общины Европейской России обнаруживает две основные тенденции ее трансформации в условиях становления капиталистических аграрных отношений. В черноземных губерниях выявилась тенденция к утрате общиной земельно-распределитель-
ных функций. Это же наблюдалось и в некоторых нечерноземных губерниях (главным образом северо-западных). Здесь дело доходило до распадения общины и расселения крестьян по хуторам.
Однако в Нечерноземном центре заметнее проявилась другая, противоположная тенденция. Община не только не оставляла своих земельнораспределительных функций, но начинала еще более активно вмешиваться в процесс сельскохозяйственного производства. Но при этом происходила постепенная перестановка преследуемых ею целей. Задача воспроизводства рабочей силы членов общины и поддержания исправных крестьянских хозяйств вытеснялась стремлением к повышению доходности совместно используемых земель.
Крепостнические пережитки в аграрном строе пореформенной России стали главной причиной того, что обе тенденции проявились довольно слабо. Господствующее положение в крестьянском землепользовании по-прежнему занимала традиционная трехпольная передельная община. В условиях налогового гнета и помещичьей кабалы эта община, обеспечивая минимальное приложение трудовых сил своих членов, все же удерживала массу крестьянских хозяйств от быстрого разорения. Средний крестьянин мог существовать, лишь ухватившись за общину.
С искусством, которому надо отдать должное, она балансировала на той грани, за которой уже не могла, исходя из имеющихся у нее природных ресурсов, обеспечить воспроизводство рабочей силы и выживание своих членов. И с течением времени община начинала сползать за эту грань. Мельчание наделов не восполнялось ростом урожайности, повсеместно крайне медленным. В Орловской губернии с надельной десятины в 1861-1870 гг. в среднем снимали 35 пуд хлеба, а в 1891-1900 гг. - 37. В Тульской губернии за этот же срок урожай вырос с 38 до 42 пуд.165 Голод становился все более частым гостем в русской деревне.
* * *
Еще в дореформенную эпоху власти столкнулись с необходимостью снабжать продовольствием голодающее население и стали изобретать различные способы переложить эту заботу на самих крестьян. Так были изобретены хлебозапасные магазины, которые предполагалось создать в каждом сельском обществе. Но крестьяне неохотно сдавали туда хлеб — в основном по недостатку его даже в хорошие годы, а также и потому, что в таких магазинах он чаще всего просто сгнивал. Тогда были изобретены ’’общественные запашки”. Из крестьянского надела выделялись особые полосы, которые сообща обрабатывались крестьянами, а урожай шел в хлебозапасные магазины. Особенно активно устройством ’’общественных запашек” занималось удельное ведомство. В 1835 г. ’’общественная запашка” была введена на землях Оренбургского казачьего войска, что вызвало бурные протесты казаков166.
После отмены крепостного права бывшие удельные крестьяне быстро покончили с ’’общественными запашками”. ’’Там, где они возникают вновь, - писал К.Ф. Головин, - почин в этом деле принимают не сами крестьяне, а какой-нибудь ревностный администратор или какое-нибудь 62
передовое земство. Что-то не слышно, чтобы эти запашки давали блестящий урожай”*67.
В 1890 г. земства были устранены от продовольственного дела. Устройство "общественных запашек” взяла в свои руки администрация. Кое-где такие запашки сохранялись вплоть до столыпинской аграрной‘реформы. В марте 1907 г. крестьяне д. Черняевки Городищенского уезда Пензенской губернии просили разрешить им ликвидировать "общественную запашку” (18 дес.), так как "некоторые из крестьян по своему нерадению обрабатывают общественную землю весьма плохо и несвоевременно, ввиду чего урожай хлеба получается плохой’”68.
Явно неудачные опыты с "общественный запашками” свидетельствовали о том, что община не испытывала внутренней потребности перейти от обобществления земли к обобществлению земледельческого труда. Всякие такие попытки навязывались крестьянам извне и встречали сопротивление с их стороны. Совместное выкашивание лугов в некоторых обществах, по-видимому, было исключением, тем более что покос не требовал никакого другого ухода, кроме скашивания. К.Р. Качоровский, как представляется, сильно преувеличивал распространенность в общине коллективных форм труда.
КРЕСТЬЯНСКАЯ ОБЩИНА И РЕВОЛЮЦИЯ 1905-1907 гг.
В настоящем разделе нет возможности всесторонне и полно осветить роль общины в событиях 1905-1907 гг. Эта особая и большая тема, которая ждет своего исследователя. Настоящий раздел преследует более скромную цель - обратить внимание читателя на вопрос об использовании общинных форм организации крестьянства в его революционном движении.
Конечно, роль общины в крестьянском движений периода революции нельзя переоценивать. Некоторые губернии с преобладанием общинного землевладения (Московская, Тверская, Калужская, Ярославская и др.) находились на периферии крестьянского движения. Другие губернии, где было много крестьян с подворным владением (Черниговская, Курская, Орловская и др.), наоборот, оказались в гуще крестьянской борьбы. Более того, один из главных очагов движения образовался там, где не было общины (В Прибалтике).
Далее, известно, что в повседневной жизни община была активнее в нечерноземных губерниях и у бывших государственных крестьян. Между тем наибольший размах крестьянская борьба приобрела в черноземных губерниях и в бывшей помещичьей деревне. Не община и общинное землевладение, а малоземелье и различные виды эксплуатации и угнетения толкали крестьян на борьбу.
Тем не менее крестьянское движение нельзя изучать в отрыве от общины. Раздробленность крестьян Нечерноземного центра и Севера в мелких и мельчайших общинах сильно сковывала их борьбу. Наоборот, особенности расселения крестьян черноземных губерний придавали их выступлениям широкий размах. В этих местах даже одно село (с числом дворов более тысячи), поднявшись на борьбу, создавало в округе революци-
онную обстановку. А северное, нечерноземное село, в 8-10 дворов, предпочитало составлять приговоры и ходатайства, на открытые выступления решаясь лишь в момент наивысшего подъема революции.
В своей борьбе против помещиков и властей крестьяне черноземных губерний широко использовали общинную организацию. Решения о выступлениях часто принимались- на сельских сходах. Всем миром разрабатывались хитроумные планы нападения на помещичью собственность, которые затем организованно проводились в жизнь. Так, в августе 1905 г. крестьяне сел Новенького и Федчевки Обоянского уезда Курской губернии произвели порубку в лесах графа Клейнмихеля. В то время как одни рубили лес, другие под видом пастьбы скота перерезали дорогу, пролегавшую через крестьянские поля. Когда сторожа заспешили на место порубки, крестьяне остановили их и, возмущаясь вторжением в общинные земли, обратили в бегство169.
В воспоминаниях крестьянина Н. Баженова описываются события в Саратовском уезде осенью 1905 г. В селе, где жил автор воспоминаний, было много грамотных крестьян, длительное время велась революционная пропаганда, начало которой в 90-е годы положил Н.Э. Бауман. Позднее вели пропаганду эсеры.
В 1905 г. революционно настроенные крестьяне стали собираться на сходки, в лесу или на околице села. В этих сходках участвовало все больше и больше людей. Наконец, осенью сходки превратились в полномочный сход, собиравшийся в сельском правлении. Официальный староста отсутствовал, а председательствовал избранный крестьянами руководитель. Было много молодежи, и принцип подворного представительства, по-видимому, не соблюдался. Однако женщины не допускались. Они оставались на улице, заглядывали в окна и обсуждали между собой происходившие события. Таковы были мирские порядки в этих местах. Автор воспоминаний, выезжавший в соседнее село, и там увидел такую же картину: на улицах толпились женщины, а мужчины были на сходе.
Поскольку сход приобрел революционную окраску, то некоторые крестьяне (меньшинство) перестали на него ходить: одни по трусости, другие были известны как ’’черносотенники”. Общинная солидарность не была безусловной и все же оставляла крестьянину свободу выбора. Отнюдь не всегда восстания происходили всем селом. Правда, кое-кто из крестьян предлагал как-нибудь наказать отсутствующих, но сход не согласился, и ”с реакционерами постановили держать себя корректно”.
На одном из сходов приняли решение о захвате помещичьей экономии. Хлеб делили по два воза на двор, нескольким вдовам выдали вместо зерна муку, безлошадным отдали лошадей. В захвате участвовало опять-таки не все село, но несколько ’’черносотенников” присоединилось из корыстных побуждений. Захваты помещичьих имений в то время происходили по всей округе, но не везде в одинаковых формах. Одно из окрестных сел, как сообщал автор, произвело беспорядочный разгром экономии.
В другой раз на сходе было решено образовать дружину для охраны своего села и помощи соседям. Таким образом, сход действовал как орган революционной власти.
64
Но не везде политическое сознание крестьян было столь высоко развито. В одном из соседних сел в революционное движение включилось лишь меньшинство крестьян. Их выступление было подавлено своими же односельчанами. ’’Бунтовщиков” приводили в сельское правление к старосте и ’’старикам” и здесь избивали. Однако составить приговор о высылке ’’порочных” крестьян общество отказалось, несмотря на настойчивые требования полиции170.
Как видим, даже в тех местах, где аграрное движение достигло наивысшего размаха, встречались консервативно настроенные крестьянские общества. В целом, однако, в крестьянской борьбе за землю и волю община сыграла положительную роль. Именно община стала организатором этой борьбы. В годы революции демократическая сторона общины сказалась с особой силой.
И все же рамки общины были слишком тесны для крестьянской борьбы, особенно в нечерноземных губерниях, где крестьянам в ходе революции приходилось создавать надобщинные организации, объединявшие несколько деревень, чаще всего в масштабе целой волости. Еще в конце 1904 г. на Валовском волостном сходе в Макарьевском уезде Костромской губернии крестьяне избрали трех доверенных ’’для ведения лесорубных дел”. В дальнейшем эта тройка возглавила борьбу против помещиков и властей и по существу превратилась в крестьянский комитет. ’’Дерзость крестьян дошла до того, — сообщалось в полицейском документе, — что авторитет всякой власти в их глазах исчез окончательно и они перестали принимать какие бы то ни было вызовы к суду и повестки, продолжая свои самоуправства”171.
В августе 1905 г. межобщинные крестьянские комитеты появились в Новоторжском уезде Тверской губернии. На Прямухинском волостном сходе (в том же уезде) крестьяне избрали старшиной одного из своих руководителей, Г.В. Журавлева. Земский начальник не утвердил его в должности по причине ’’политической неблагонадежности”. Но Журавлев фактически исполнял обязанности волостного старшины, созывал сходы, председательствовал на них, руководил крестьянской борьбой, пока земский начальник не занял волостное правление с помощью казаков172.
Межобщинными объединениями были и знаменитая ’’Марковская республика” (в Волоколамском уезде Московской губернии), и Новинский волостной Совет крестьянских депутатов (Тверская губерния), в выборах которого приняли участие крестьяне 30 сел.173. В попытках создать такие объединения проявилось стремление крестьян преодолеть свою разобщенность, выйти в своей борьбе за узкие рамки общины. Последняя, однако, не растворялась в новом объединении. Наоборот, оно действовало именно как демократический союз общин.
Необходимо также отметить, что в период революции крестьянство вступило совсем не таким, каким оно вышло из крепостного права. Поднялся уровень грамотности, многие крестьяне регулярно бывали в городе, участвовали в пролетарской борьбе, осознали свое бесправное положение и свои права, за которые надо бороться. И не случайно в годы революции вошло в обиход понятие ’’сознательный крестьянин”. В 1906 г. Л.Н. Толстой, получив письмо от одного из пензенских крестьян, с удо-s. Зак. 2042 65
влетворением отметил: ’’Вот какие стали теперь крестьяне. Это тон вполне образованного человека. А ведь их, таких, теперь масса”’74.
В годы революции, как показывают воспоминания Н. Баженова, среди крестьянства началось политическое размежевание, в общем соответствовавшее расстановке сил на общероссийской политической арене. Два соседних села по тем или иным причинам могли очень расходиться в политических настроениях. Однако во многих развитых селах политическое разделение произошло и внутри общины, разъединяя сход на ’’сознательных крестьян” и ’’черносотенников”, разрушая былую общинную солидарность.
Это явление, отражавшее процесс классового расслоения в деревне, имело двоякое значение. С одной стороны, среди крестьянства выявились элементы, на которые правительство вскоре попыталось опереться. Но с другой стороны, общероссийское освободительное движение получило громадный источник своего пополнения в лице сознательных, демократически настроенных крестьян.
В годы первой русской революции была разбита некогда замкнутая скорлупа крестьянского ’’мира”, и передовое крестьянство включилось в общенародную борьбу против самодержавия и помещиков, за землю и волю.
’Дружинин Н.М-. Крестьянская община в оценке А. Гакстгаузена и его русских современников // Ежегодник германской истории. М., 1968. Т. 1. С. 33, 34.
2ПСЗ-2. Т. XXXVI, № 36657.
3Там же. Т. XII, № 10305.
4Там же. Т. XLI, № 42899.
’Сборник материалов для изучения сельской поземельной общины. СПб.,1880. Т. 1. С. 163, 198, 212, 219, 266. Конечно, бывало и иначе. Н.Г. Гарин-Михайловский рассказывал, что в одной из глухих деревень на границе Костромской и Вологодской губерний сельским старостой оказался богатый старик, державший в своих руках все здешнее общество (Гарин-Михайловский Н.Г. Мои скитания // Русское богатство. 1912. № 12. С. 67—83). По-видимому, подобные же случаи наблюдались и в Сибири (см.: Никулин В.Н. Русская крестьянская община второй половины XIX в. в советской историографии // Историография аграрной истории дореволюционной России. Калининград, 1982. С. 66).
6Дедюлин С.А. Крестьянское самоуправление в связи в дворянским вопросом. СПб., 1902. С. 96.
''Красноперов И. Поземельная община в Крестецком уезде // Русская речь, 1880. Кн. 5. С. 278-280.
Александров В.А. Сельская община в России (XVII — начало XIX в.). М., 1976. С. 147.
’Свод заключений губернских совещаний по вопросам, отиосищимся к пересмотру законодательства о крестьянах. СПб., 1897. Т. 1. С. 212. Эти совещания действовали в 1894—1895 гг. под председательством губернаторов и состояли в основном из чиновников МВД.
'"Миненко Н.А. Русская крестьянская семья в Западной Сибири (XVIII — первая половина XIX в.). Новосибирск, 1979. С. 71—76.
"Рахматуллин М.А. Возрастной состав вожаков крестьянского движения в России (1826-1857 гг.) И История СССР. 1984. № 6. С. 142, 143.
12Сборник материалов... С. 163.
’’Там же. С. 308; Трирогов В. Общииа и подать. СПб., 1882. С. 117; Дедюлин С.А. Указ. соч. С. 85.
’’Сборник материалов... С. 330.
’’Астырев Н.М. В волостных писарях. М., 1896. С. 246.
“Любимов В.А. Основные занятия и некоторые черты общественной жизни крестьян Мезенского уезда во второй половине XIX — начале XX в. И Архангельское Поморье: История и культура. Архангельск, 1983. С. 124.
’’Борисов Б. Малорусское сельское общество И Слово, 1879. № 1. С. 6—8.
*®ЦГИА СССР. Ф. 1291 (Земский отдел МВД). Оп. 50. 1906 г. Д. 32. Л. 8 об.-'э.
’’Подробнее см.: Кучумоеа Л.И. Сельская поземельная община Европейской России в 60-70-е годы XIX в. И Ист. зап. М., 1981. Т. 106. С. 325-328.
’’Сборник материалов... С. 238, 239, 249.
’’Там же. С. 193.
”ЦГИА СССР. Ф. 1278 (Государственная дума). Оп. 2. Д. 3513. Л., 12, 12 об.
’’Федоров В.А. Семейные разделы в русской пореформенной деревне Ц Сельское хозяйство и крестьянство Северо-Запада РСФСР в дореволюционный период. Смоленск, 1979. С. 30.
2 * Милоголова П.Н. Семья и семейный быт русской пореформенной деревни (1861— 1900): На материалах центральных губерний: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1988. С. 7, 8.
’5ПСЗ-3. Т. VI, № 3578.
“ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 50. 1906 г. Д. 32. Л. 52.
”ПСЗ-3. Т. XXVI, № 28392.
2ВТолсюй Л.Н. О значении русской революции // Поли. собр. соч. М.; Л., 1936. Т. 36. С. 350.
’’Трирогов В. Указ. соч. С. 117, 118.
’’Дедюлин С.А. Указ. соч. С. 86.
’’Сборник материалов... С. 93, 95—96, 137, 308; Вечеслае Н.Н. Сведения о сельских поземельных общинах Казанской губернии. Казань. 1879. С. 10.
’’Трирогов В. Указ. соч. С. 27, 44, 47, 48.
,3Вечеслав Н.Н. Указ. соч. С. 12.
’’Сборник материалов... С. 163, 185, 197, 212, 249.
’’Там же. С. 249.
’’Тамже. С. 219.
’’Любимое В.А. Указ. соч. С. 122.
’Свод заключений губернских совещаний... Т. 1. С. 196, 229.
’’Дедюлин С.А Указ. соч. С. 35.
*°Свод заключений губернских совещаний... Т. 1. С. 201.
’’Филарет, митрополит. Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита московского и коломенского, по учебным и церковно-государственным вопросам. М., 1887. Т. 5, ч. 1. С. 470, 471.
’’Зырянов П.Н. Православная церковь в борьбе с революцией 1905—1907 гг. М., 1984. С. 114, 205, 206.
,3Потанин Г.Н. Никольский уезд и его жители Ц Древияя и новая Россия. 1876. № 10. С. 148.
Громыко М.М. Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX в. М., 1986. С. 33-70.
“Дубрреский С.М. Столыпинская земельная реформа. М., 1963. С. 190.
“Дубровский С.М. Указ. соч. С. 190.
”См.: Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 3. С. 165, 321, 322.
’’Дарственное надельное землевладение крестьян (по обследованию 1907 г.). СПб., 1908. С. XI.
’’Статистика землевладения 1905 г. С. ИЗ. Подсчеты автора.
°Данилов В.П. Об исторических судьбах крестьянской общины в России // Ежегодник по аграрной истории. Вологда, 1976, Вып. 6. Проблемы истории русской общины. С.106.
’Борисов Е. Указ. соч. С. 1—14.
52Л[ало]ш Ал. Сельская община в Олонецкой губернии Ц Отечественные записки. 1874. Т. 212, № 2. С. 228, 232.
53Качоровский К.Р. Русская общииа. М., 1906. С. 202.
‘“Вечеслав Н.Н. Указ. соч. С. 17, 39; Половцов А.В. Первые шаги на пути фактического исследования сельской общины. СПб., 1879. С. 9—15.
55Георгиевский П. Очерки быта одной сельской общины // Слово. 1879. № 1. С. 105.
5бПоловцов А.В. Указ. соч. С. 40.
57Русское богатство. 1910. № 8. С. 50.
5®ЦГИА г. Москвы. Ф. 62. (Московское губернское присутствие). On. 1. Д. 2802. Л. 4 (далее: ЦГИАМ).
5ЯПешехонов А.В. Хроника внутренней жизни // Русское богатство. 1906. № 12. С. 145.
“.Вечеслав Н.Н. Указ. соч. С. 11, 40; Потанин Г.Н. Указ. соч. С. 153.
6>Качоровский К.Р. Русская община. С. 160.
62Сборник материалов... С. 369.
63Качоровский К.Р. Русская община. С. 170.
6*Вечеслав Н.Н. Указ. соч. С. 19, 50.
“Сборник материалов... С. 98—107, 160, 178.
“ЦГИАМ. Ф. 62. Оп. 4. Д. 990. Л. 12.
"В ст. 110 Местного положения говорилось, что усадебная земля "остается в потомственном пользовании проживающего в том дворе семейства" (ПСЗ-2. Т. XXXVI, № 36663).
“ЦГИАМ. Ф. 62. Оп. 4. Д. 990. Л. 14.
"Там же. On. 1. Д. 2802. Л. 4; Д. 2928. Л. 2.
70Русское богатство. 1910. № 7. С. 136.
71Корышее Н.А. Народнохозяйственные наброски. Системы разверстки земли в новейшее время И Русское богатство. 1895. № 4. С. 9, 12.
22 Александров В.А. Указ. соч. С. 218, 219.
7ЭСборник материалов... С. 229.
74Русское богатство. 1895. № 4. С. 12.
75Сборник материалов... С. 93, 181, 373.
76Там же. С. 304.
77Русское богатство. 1895. № 4. С. 12.
78 Сборник материалов... С. 262.
2 я Георгиевский П. Указ. соч. С. 108, 109.
“Ленинградский государственный исторический архив (ЛГИА). Ф. 258 (Петроградское губернское присутствие). Оп. 14. Д. 354. Л. 27, 38.
6 ’Революционное движение в России весной и летом 1905 г.: Документы и материалы. М., 1957 г. Ч. I. С. 563, 564.
82См. на примере Блазновской общины Тверской губернии (Сборник материалов... С. 243).
8ЭДоклад высочайше учрежденной Комиссии для исследования Нынешнего положения сельского хозяйства и сельской производительности в России. СПб., 1873. С. 167. Приложение 1. Комиссия под председательством министра государственных имуществ П.А. Валуева работала в 1872—1873 гг. Ее доклад был издан в сопровождении семи приложений, составленных из присланных в комиссию отзывов.
в*В.В. [Воронцов В.П.] Прогрессивные течения в крестьянском хозяйстве. СПб., 1892. С. 151.
“Сборник материалов... С. 239, 243.
86Там же. С. 181.
87ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 4342а. Л. 12.
“Сборник материалов... С. 203, 249.
89ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 50. 1907 г. Д. 15. Л. 3.
"Русское богатство. 1895. № 4. С. 12, 18, 19, 21, 22.
91ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 4586. Л. 20, 20 об.
92Там же. Д. 4463. Л. 15.
’’там же. Д. 2928. Л. 2, 2 об.
’«Там же. Д. 3078. Л. 3.
Будаев Д.И. Смоленская деревня в конце XIX — начале XX в. Смоленск, 1972. С. 156.
’«ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 50. 1909 г. Д. 4. Л. 3, 3 об.
Русское богатство. 1895. № 4. С. И.
Материалы высочайше учрежденной 16 ноября 1901 г. Комиссии по исследованию вопроса о движении с 1861 по 1900 г. благосостояния сельского населения среднеземледельческих губерний сравнительно с другими местностями Европейской России. СПб., 1903. Ч. 1. С. 76-79.
Анфимов А.М. Крестьянское хозяйство Европейской России, 1881—1904. М., 1980. С. 118, 119, 136, 209.
Сборник материалов... С. 93, 95, 96.
В.В. Прогрессивные течения... С. 121, 128.
102 В.В. Крестьянская община // Итоги экономического развития России по данным земской статистики. М., 1892. Т. 1. С. 167.
103Там же. С. 159.
*°*Там же. С. 163.
105Puttux А.А. Зависимость крестьян от общины и мира. СПб., 1903. С. 31,101.
106С.М. Дубровский, говоря о волне переделов в конце XIX — начале XX в., об их "рецидивах” в прежде беспередельных общинах, называет только одну причину — крайнюю чересполосицу и мелкополосицу (см.: , Дубровский С.М. Указ. соч. С. 193). Это, действительно, была одна из причин, но не главная.
101Пруговин В. Русская земельная община в трудах ее местных исследователей. М.. 1888. С. 24-30.
10вКачоровский К.. Крестьянская община в Саратовской губернии // Русское богатство. 1901. № 11. С. 132.
,09В.В. Прогрессивные течения в крестьянском хозяйстве. С. 125, 134; Пругаеин В. Указ. соч. С. 46—49.
1,0Качороеский К.Р. Крестьянская община в Саратовской губернии. С. 124, 125, 127, 130, 131, 134.
’“ПСЗ-3. Т. XIII, № 9754.
1,2Качороеский К. Бюрократический закон и крестьянская община // Русское богатство. 1910. № 8. С. 47-52.
,,3По подсчетам С.Л. Берлина, в 1895 г. один крестьянин-работник (мужчина или женщина) в ЦПР своими силами мог обработать примерно 5,6 дес. земли, а имел в наличии в среднем 1,9 дес. (надельной, купчей, арендованной). В 1913 г. соответствующие цифры составили 5,2 и 1,8 (Берлин С.Л. Рабочие силы крестьянского льноводного хозяйства в Центрально-промышленном районе России в конце XIX — начале XX в. // Ист. зап. М., 1985. Т. 112. С. 288—290). В черноземных губерниях эта разница была, очевидно, еще больше.
“«Русское богатство. 1895. № 4. С. 8—18. См. также: Усманов Х.Ф. Развитие капитализма в сельском хозяйстве Башкирии в пореформенный период. М., 1981. С. 162, 163.
“5К этому виду разверстки следует отнести и те случаи, когда из расчета исключались дети до пяти лет. Такая поправка делалась, надо думать, ввиду высокой детской смертности. Если же дети (мальчики) наделялись землей с 12 лет — это уже разновидность рабочей разверстки.
“‘Русское богатство. 1895. № 4. С. 8—18.
“’ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 50. 1909 г. Д. 25. Л. 6 об.
“®Госархив Пензенской области (ГАПО). Ф. 53. (Пензенское губернское присутствие!. On. 1. Л. 1043. Л. 3, 3 об.
“’Русское богатство. 1895. № 4. С. 8—18.
“‘Там же. С. 8-20.
“’Там же. С. 9, 16.
’22Там же. С. 15—17. См. также: Усманов Х.Ф. Указ. соч. С. 163.
123Русское богатство. 1910. № 8. С. 49.
12*Ратушняк В.Н. Эволюция землепользования и систем земледелия иа Кубани (конец XVIII в. — 1914 г.) И Проблемы отечественной истории. М., 1973. С. 222, 223.
123Вечеслав Н.Н. Указ. соч. С. 10.
12‘Доклад высочайше учрежденной Комиссии... Приложение 1. С. 183.
122 Оганоеский Н. Первые шаги “великой реформы” И Русское богатство. 1911. № И. С. 72.
’2®ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 50. 1909 г. Д. 87. Л. 66, 100-103.
“’Русское богатство. 1911. № 10. С. 155, 156.
*э“Там же. С. 155.
1э,Госархив Владимирской обл. Ф. 208 (Вязииковский уездный съезд). On. 1. Д. 776. Л. 19.
“’Русское богатство. 1911. № 11. С. 71—73.
133 Громыко М.М. Указ. соч. С. 39—47.
“‘Сельскохозяйственные статистические сведения по материалам, полученным от хозяев. СПб., 1901. Вып. 10. С. 54, 55, 57.
135Плеханое Г.В. Избранные философские произведения: В 5 т. М., 1956. Т. 1. С. 273, 274.
“‘Революционное движение в России весной и летом 1905 г. Ч. 1. С. 564.
132Вечеслае Н.Н. Указ. соч. С. 40.
“‘Сборник материалов... С. 189.
“’Госархив Челябинской обл. Ф. 143 (Земский начальник 1-го участка Шадрииского уезда). On. 1. Д. 53. Л. 20, 23.
‘“р.В. Прогрессивные течения в крестьянском хозяйстве. С. 136.
“’Доклад высочайше учрежденной Комиссии... Приложение 1. С. 166, 178.
142 Гам же. С. 164, 182; Вечеслав Н.Н. Указ. соч. С. 52.
1*3В.В. Прогрессивные течения в крестьянском хозяйстве. С. 133.
“‘ГАПО. Ф. 53. On. 1. Д. 1048. Л. 11, 11 об.
“‘Сельскохозяйственные статистические сведения... Вып. 10. С. I—III.
’“Свсеицкие З.М., Н.А. Земские подворные переписи 1880—1913 гг.: Поуездные итоги. М.» 1926. С. 292.
“’Положение и нужды сельскохозяйственной промышленности на основании отчетов генерал-губернаторов, губернаторов и начальников областей за 1891, 1892 и 1893 гг. 1891 год. СПб., 1897. С. 81.
“‘Материалы высочайше учрежденной ... Комиссии ... Ч. 3. С. 210.
’‘’Положение и нужды сельскохозяйственной промышленности... 1891 г. С. 5.
“‘Там же. 1892 г. С. 91.
’“Ленин В.Н. Поли. собр. соч. Т. 17. С. 112.
“’Положение и нужды сельскохозяйственной промышленности... 1891 г. С. 17.
153 Анфимов А.М. Крестьянское хозяйство Европейской России. С. 199.
“‘Сельскохозяйственные статистические сведения по материалам, полученным от хозяев. СПб., 1905. Вып. 12. С. 183, 184.
“‘ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 2802. Л. 4.
’“Сельскохозяйственные статистические сведения... Вып. 12. С. 223, 233.
“’Положение и нужды сельскохозяйственной промышленности... 1891 г. С. 18. “®В.В. Прогрессивные течения в крестьянском хозяйстве. С. 156.
132 Анфимов А.М. Крестьянское хозяйство Европейской России. С. 199. “‘Сельскохозяйственные статистические сведения... Вып. 12. С. 350, 351. ’‘’Постановления Старорусского уездного земского собрания очередной сессии 1912 г. с докладами управы и другими приложениями. Новгород, 1913. С. 524.
‘“Вениаминов П. Крестьянская община. Б.м., 1908. С. 216; Сельскохозяйственные статистические сведения... Вып. 12. С. 199, 245, 246.
16’Мирские доходы и расходы за 1905 г. по 50 губерниям Европейской России. СПб., 1909. С. XXI, 367, 368.
‘“В.В. Указ. соч. С. 157, 158.
‘“Материалы высочайше учрежденной ... Комиссии ... Ч. 1.- С. 162, 163.
lttXopouixuH М.П. Казачьи войска: Опыт военио-статистического описания. СПб., 1881. Прил. 1. С. 33.
167Головин К.Ф. Сельская община в литературе и действительности. СПб., 1887. С. 68, 69.
*6вГАПО. Ф. 53. On. 1. Д. 739. Л. 2.
‘“Революционное движение в России весной и летом 1905 г. С. 697.
Баженов Н. Как у нас произошло аграрное движение: Записки крестьянина // Русское богатство. 1909. № 4. С. 100—111.
‘’‘Революционное движение в России весной и летом 1905 г. С. 516.
‘72Там же. С. 587, 895.
‘"“Революция 1905-1907 годов в России. М., 1975. С. 207, 208.
17*Тютюкин С.В. Л.Н. Толстой и первая российская революция//Ист. зап. М. 1986. Т. 113. С. 184.
Глава вторая
ОБЩИНА И СТОЛЫПИНСКАЯ АГРАРНАЯ РЕФОРМА
ПРОБЛЕМА ВЫБОРА ЦЕЛЕЙ
В СТОЛЫПИНСКОМ АГРАРНОМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ
В рамках настоящего раздела нет возможности дать подробный историографический очерк по проблеме столыпинской аграрной реформы. Эта работа еще ждет своего исполнителя. А пока можно лишь отметить, что в литературе нет единства мнений относительно того, какие цели ставило перед собой царское правительство, начиная столыпинскую аграрную реформу. Для примера можно привести оценки некоторых советских историков, и прежде всего С.М. Дубровского, чья монография стала настольной книгой для всех, кто изучает столыпинскую земельную реформу. В начале XX в., писал С.М. Дубровский, в результате капиталистического развития помещичье хозяйство стало нуждаться,в наемной рабочей силе, в батраках. В кадрах пролетариев и полупролетариев нуждалась и промышленность. Но для нее было важно и то, чтобы в деревне образовался слой крепких, зажиточных крестьян - потребителей промышленных изделий и производителей хлеба. На ’’крепкого хозяина” как на политическую опору в деревне делало ставку и правительство. ”В целях форсирования его развития оно начало энергично переустраивать крестьянское землепользование... Если ранее помещик в интересах своего барщинного хозяйства стремился к малоземелью крестьян и для этого через общину дробил крестьянскую надельную землю, то теперь ему нужна была ее концентрация. Путем разрешения товарного оборота земли через ее куплю и продажу правительство способствовало тому, чтобы эта земля перешла к крепким и сильным крестьянам”1.
На первый план в целях и задачах столыпинской реформы С.М. Дубровский решительно выдвигал создание слоя крепких крестьянских хозяйств. Примерно в этом же ключе реформа трактуется в книге Г.А. Герасименко, вышедший через 22 года после монографии Дубровского. ”С помощью аграрной реформы Столыпина, — пишет автор, — царизм пытался не только сохранить помещичье землевладение как экономический базис самодержавия, но и расширить социальную опору монархии за счет самого массового эксплуататорского слоя — сельской буржуазии. Причем этот консервативный слой в деревне предполагалось усилить, укрепить экономически и увеличить количественно за счет крестьянского землевладения. В этом и заключалась главная идея реформы Столыпина”. На развалинах общины правительство хотело создать ’’широкий слой сельских капиталистов, союзников помещиков и сторонников монар
хии”2. Разрушение общины, следовательно, являлось предварительной, вспомогательной задачей реформы.
Во многом оное определение целей реформы дается в коллективной монографии ”1ризис самодержавия в России” (автор соответствующих разделов — В.С Дякин). Основным содержанием реформы, пишет он, ’’была ставка на форсированную ломку общины и насаждение крестьянской частной собственности на землю”. Вместе с тем ’’царизм не был заинтересован ни в образовании крупного фермерского землевладения, конкурирующего с дво1янским, ни в массовом обезземеливании крестьян, поскольку он нуждался в многочисленном классе мелких земельных собственников как кокервативном элементе деревни и страны в целом”. Испугавшись возмокных последствий собственной реформы, правительство вскоре ограничило скупку земель в одни руки3. ’’Столыпинская реформа, - заключает автор, - одной рукой открывавшая путь капитализму в сельское хозяйство, а другой пытавшаяся его закрыть, преследовавшая цель создать и :аконсервировать мелкого земельного собственника, была очередной и последней реакционной утопией царизма в аграрном вопросе”4.
Нельзя не заметить, что в этой интерпретации разрушение общины становилось хотя I не главной, но первоочередной задачей реформы. Создание же слоя к1естьянских собственников принимает более ограниченный вид. Речь 1дет не о действительно крепких хозяевах, ’’сермяжных помещиках”, а»мелких хозяйчйках, вцепившихся в свой клочок земли. В этом ocHOBHOt отличие выводов В.С. Дякина от приведенных выше традиционных, ’’устоявшихся” оценок. Есть, однако, и сходство, которое заключается в ток, что все названные авторы рассматривают цели реформы как нечто однахды заданное и до конца неизменное. Вопрос об их эволюции по ходу реформы в нашей литературе до сих пор не ставился.
В связи в этии имеет смысл еще раз обратиться к документам, сверить с ними высказатные точки зрения, обращая особое внимание на проблему общины в столыпинском аграрном законодательстве, ибо, как показало сопоставлеше, в литературе еще не решен вопрос, какое место занимала в этом законодательстве задача ее разрушения.
Как известно один из первых проектов указа 9 ноября 1906 г. был разработан в начале 1906 г., еще до прихода П.А. Столыпина на пост министра внутренних дел5. Вскоре после созыва I Думы стало очевидно, что нет никаких оснований рассчитывать на одобрение ею подобного закона. Издать же закон пкой важности собственной властью, ни с кем не советуясь и ни на кою не опираясь, правительство, видимо, не решалось, тем более в обстансвке революции. И оно обратилось за поддержкой к поместному дворжству.
В мае 1906 г. собрался Первый съезд уполномоченных дворянских обществ. Он был созван при ближайшем содействии правительства, видные деятели которою (В.И. Гурко, А.И. Лыкошин) участвовали в заседаниях съезда. С докладом ’’Основные положения по аграрному вопросу” выступил Д.И. Пестржецкий, чиновник МВД, принимавший участие в разработке аграрных прсектов.
В докладе резко критиковались предложения о принудительном отчуждении частновладельческих земель. Докладчик утверждал, что в целом по стране ”за последнее время никакого реального основания для огульного наделения крестьян землею не возникло”. Отдельные случаи малоземелья, говорилось в докладе, могут быть ликвидированы при помощи покупки земли через Крестьянский банк или путем переселения на окраины. В общем же должны быть предприняты меры ”к улучшению и более полному использованию надельной площади” (введение многопольных севооборотов, лучшая обработка и удобрение земли, переход от общинной к личной собственности, расселение крупных деревень, уничтожение внутринадельной чересполосицы, создание хуторов). ’’Инициатива по введению улучшений в крестьянском хозяйстве, - подчеркивалось в докладе, - должна составить предает главнейших забот государства и земства. Следует отрешиться от мысли, что когда наступит время к переходу к иной, более культурной системе хозяйства, то крестьяне перейдут к ней по собственной инициативе. Во всем мире переход крестьян к улучшенным системам хозяйства происходил при сильном давлении сверху”6.
Настроение прибывших на съезд дворян не было единодушным. Некоторые из них были настолько напуганы революцией, что считали необходимым сделать уступки. ’’Лучше всего сразу, не унижаясь до принудительного отчуждения, заранее удовлетворить требования крестьян... -сказал граф Д.А. Олсуфьев. - Мы должны добровольно идти навстречу к продаже крестьянам земли, сохраняя и за собой часть... Компромисс необходим... Как во время бури бесполезна борьба, так и здесь упрямое отношение будет гибельно для дела”7.
Но эти здравые рассуждения не встретили сочувствия у подавляющего большинства присутствующих. ’’Дворянство Рязанской губернии, - решительно возразил Л.Л. Кисловский, - не находится в таком цветущем состоянии, чтобы оно могло делать подарки и приносить жертвы. Наоборот, когда нас выбирали уполномоченными, то нам рекомендовалось заботиться о неприкосновенности частной собственности’*. Путаная речь князя А.А. Крапоткина началась с ошеломляющего заявления о том, что надо ’’запретить народу плодиться”. Иначе, говорил князь, не поможет никакое земельное наделение, ибо община ’’глубоко вложила в народ сознание, что всякий родившийся на свет крестьянский мальчик имеет право на землю”9.
Вопрос об общине неодинаково толковался дворянскими депутатами, но последовательным ее защитником выступил только Я.А. Ушаков10 (впоследствии он защищал общину и в Государственном совете, при обсуждении указа 9 ноября 1906 г.). В основном же полемика шла между крайними и умеренными противниками общины. Когда один из прибалтийских баронов назвал общину ’’рассадником социалистических бацилл”, то А.А. Нарышкин возразил, что в Прибалтике общины нет, а между тем произошла ’’страшная революция’*1. Б.И. Кринский заявил, что ’’аграрные беспорядки были только там, где существует община”. На это полтавский депутат С.Е. Бразоль ответил, что в Полтавской губернии об
щинного землевладения почти нет, а ’’аграрные беспорядки” начались еще в 1902 г.12
В целом же большинство уполномоченных занимало антиобщинные позиции. ’’Община - это то болото, в которое увязает все, что могло бы выйти на простор, - заявил К.Н. Гримм, - благодаря ей нашему крестьянству чуждо понятие о праве собственности. Уничтожение общины было бы благодетельным шагом для крестьянства”13. Эти же мотивы повторялись в резких нападкак на общину В.Л. Кушелева, князя АЛ. Урусова, П.В. Попова. Община, подчеркивали дворянские представители, ’’должна быть безусловно уничтожена”14.
Подобные нападки в какой-то мере были лишь тактическим приемом: отрицая крестьянское малоземелье, дворяне стремились все беды свалить на общину. Вместе с тем нападки на общину объяснялись и тем, что в период революции она сильно досадила помещикам: крестьяне шли громить помещичьи усадьбы ’’всем миром”, имея в общине готовую организацию для борьбы. И вообще помещик чувствовал себя увереннее, когда имел дело с отдельными крестьянами, а не со всем обществом.
Почти не обсуждалась на съезде ’’созидательная” часть представленной в докладе программы. Только Б.Г. Бланк говорил об отрубах и только Ю.Ю. Саморупо - о хуторах и выселках15.
Позиции дворянских депутатов окончательно выяснились при голосовании по отдельным пунктам. Некоторые из них, где говорилось о мерах помощи малоземельным, были отклонены. Вообще слово ’’малоземелье” было тщательно вычеркнуто. Пункт, где говорилось об улучшении крестьянского хозяйства, был принят в более краткой редакции, предложенной Н.Е. Марковым: ’’Способы к улучшению и более производительному использованию наличной земельной площади должны прежде всего заключаться в переходе 01' общинного землевладения к землевладению личному на отрубных участках, для чего необходимо расселение крупных деревень, уничтожение внутринадельной чересполосицы и переход к хуторской системе. Инициатива по введению преобразований в крестьянском хозяйстве и капитальная для сей цели экономическая помощь должны составлять предмет главнейших забот государства и земства”16.
Сами по себе хутора и отруба, по-видимому, мало интересовали дворянских представителей. Главные их заботы сводились к тому, чтобы ’’закрыть” вопрос о малоземелье и избавиться от общины. Правительство предложило раздробить ее при помощи хуторов и отрубов, и дворянство охотно согласилось. Но при этом имелось в виду достаточно широкое, массовое раздробление, а не образование узкой прослойки выделенцев. Поправка В.Л. Кушелева, сводившая все дело к возобновлению действия той статьи ’’Общего положения”, где говорилось о праве выделиться на отдельный участок, была отклонена?7.
29 депутатов во главе с Д.А. Олсуфьевым представили особое мнение, предостерегая против ’’схематически-шаблонного, однообразно-догматического решения в центральных учреждениях аграрного вопроса без достаточного внимания ко всем разнообразным бытовым, племенным, географическим и другим особенностям отдельных местностей России’*8. Но
эти весьма резонные доводы не встретили понимания, и большинство дворянских депутатов поддержало основные положения программы правительства.
В последующие месяцы и годы, по мере того как революция отступала, и у дворян проходил страх за свою собственность, происходило постепенное отдаление общероссийской дворянской организации от правительства. На дворянских съездах стала звучать критика многих его мероприятий. Но отношение к общине не претерпело изменений. Защищая ее, по-прежнему горячился Я.А. Ушаков, а остальные уполномоченные отзывались о ней по меньшей мере с холодной злобой. ”В политическом отношении уничтожение общины повлечет за собой прекращение аграрных беспорядков... — рассуждал на втором съезде, в ноябре 1906 г., Э.А. Есеев. -Раз только земля общества будет распределена на отдельные участки в руках собственников, то не может быть вопроса о принудительном отчуждении, ибо логика у крестьян есть, и каждый поймет, что если можно отнять землю у дворянина или купца, то завтра можно отнять и у него”19.
На третьем съезде, в марте-апреле 1907 г., среди дворян возникли расхождения по вопросу о деятельности Крестьянского банка. Несмотря на то что банк прилагал все усилия к удержанию высоких цен на дворянские земли, он не заслужил благодарности дворянства. Наоборот, все выступавшие на съезде депутаты подвергали его резкой критике, но по разным мотивам и с различных позиций.
Некоторых дворян не устраивал односторонне-сословный характер деятельности банка, который брал землю у дворян и продавал крестьянам. Некоторые дворяне были не г прочь воспользоваться услугами банка не как продавцы, а как покупатели. Об этом, в частности, говорил В.Л. Кушелев. Коснувшись более общих вопросов, он призвал дворян теснее сблизиться с широкими слоями мелких собственников: ’’Впредь мы можем найти союзников только в буржуазии; землевладельцы - природные наши союзники; мы же одни совершенно бессильны. Что бы наши предки ни сделали, какую бы пользу ни принесли государству, все равно нам не обойтись без естественных союзников, которые волей или неволей пойдут с нами. Для меня интересно, чтобы мой ближайший сосед был одних взглядов со мной; это вопрос шкурный”20.
Д.В. Хотяинцев выразил недовольство тем, что Крестьянский банк отчасти еще продолжает продавать землю общинам. Создание хуторов и отрубов на банковских землях тоже не нравилось дворянскому уполномоченному: ’’Когда возникает вопрос об отрубных участках (по-моему, не имеющий почвы под собой) по соседству, например, с вашими землями, то достаточно установить необходимость устройства каждому домохозяину отдельного хозяйства, чтоб иметь права захватить вашу частную собственность под предлогом, что она вкрадывается в земли, нужные для отрубных участков; тогда вы должны преклониться пред общественным интересом, ибо ваша земля заехала, куда не следовало; дело, однако, в том, что ее окружили посредством покупок Крестьянского банка... Но таким способом можно все отнять... Правительство берет на себя непосильную задачу регулировать частную жизнь в таких сторонах, как экономическая, основой которой является земледелие”21.
Эту же мысль еще резче высказал А.Д. Кашкаров: ”Я полагаю, что Крестьянский банк не должен заниматься разрешением так называемого аграрного вопроса... аграрный вопрос должен быть прекращен силой власти”22. Добиваясь от правительства подавления революции силой, крайне правые отвергали правительственные попытки контреволюцион-ным путем решить некоторые поставленные революцией вопросы.
Позиции Кушелева и Хотяинцева разделяла ’’дистанция огромного размера”. Оба, однако, сходились во вражде к общине. На этом, за немногими исключениями, после событий 1905-1907 гг. стояло все поместное дворянство. Вопрос же о хуторах и отрубах стал предметом спора. Это во многом предопределило развитие законодательства по столыпинской аграрной реформе.
Заручившись поддержкой дворянства, правительство распустило I Думу и стало осуществлять свою аграрную программу при помощи чрезвычайных указов. 10 октября 1906 г. Совет министров рассматривал проект указа ”0 дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования”. Правительство, возглавлявшееся П.А. Столыпиным, стояло всецело на антиоб-щинных позициях. Против общины выступало не только его большинство, но и оппозиция (В.Н. Коковцов, Б.А. Васильчиков и Н.Д. Оболенский), которая тоже считала, что ’’община не заслуживает далее покровительства закона”. Основные разногласия вызвал вопрос о порядке издания обсуждаемого проекта. Меньшинство ссылалось на то, что ’’отрицательный взгляд самих крестьян на общину еще не доказан”. Следовательно, не исключено, что правительство столкнется с массовым недовольством. ’’Крайние партии, как правые, так и левые”, воспользуются ’’уязвимым на этот раз положением правительства", которое вряд ли сможет ’’отразить обвинения в некоторой узурпации законодательных прав”. В связи с этим меньшинство возражало против осуществления проекта в порядке чрезвычайного законодательства. 9 ноября 1906 г. проект ’’Особого журнала” Совета министров был доложен царю, который наложил резолюцию: ’’Согласен с мнением председателя и 7 членов”23. Таким образом, волею царя, правительства и дворянства указ 9 ноября 1906 г. был принят по ст. 87 Основных законов и начал действовать.
Статья 1 указа, наиболее известная и часто цитируемая, устанавливала, что ’’каждый домохозяин, владеющий надельною землею на общинном праве, может во всякое время требовать укрепления за собою в личную собственность причитающейся ему части из означенной земли”. ’’Причитающуюся часть” составляли все земли, находившиеся в постоянном (неарендном) пользовании домохозяина к моменту подачи заявления. Если в селении в течение последних 24 лет производились коренные переделы, то домохозяин, имевший более значительный надел, чем ему полагалось по составу семьи, должен был заплатить обществу за излишки по ’’первоначальной средней выкупной цене”. В беспередельных общинах никаких доплат не полагалось. Крестьянин, выходивший из общины, сохранял за собой право пользования, в неизменной отныне доле, общинными сенокосами и лесами, а также непеределяемыми угодьями (пастбищами, выгонами, доходными статьями).
В 30-дневный срок со дня подачи заявления о выходе общество должно было составить приговор с описанием укрепляемых участков; если же оно отказывалось это сделать, выделение оформлялось постановлением земского начальника. И приговоры, и постановления утверждались уездным съездом.
В указе особо оговаривалось, что укрепляемые участки ’’составляют личную собственность домохозяев”. Тем самым отметались прежние сенатские толкования, согласно которым имущество крестьянского двора признавалось собственностью семьи, а не домохозяина. Права на укреп ленные участки приравнивались к правам на подворные участки. Последние же согласно указу могли отчуждаться ’’общим крепостным порядком”. Это открывало путь к продаже участков общинной земли, укрепленной в личную собственность.
Особое значение имела ст. 12 указа, где говорилось, что каждый домохозяин, за которым укреплены участки надельной земли, ’’имеет право во всякое время требовать, чтобы общество выделило ему взамен сих участков соответственный участок по возможности к одному месту”. Если это требование не совпадало по времени с общим переделом, а выдел оказывался ’’неудобным или невозможным”, общество могло предложить крестьянину деньги за его укрепленный надел В случае недостижения соглашения домохозяин мог остаться на чересполосном наделе. При коренном переделе выдел 'на отруба укрепившихся домохозяев был обязателен как по требованию последних, так и общества. В указе также устанавливалось, что переход к отрубному владению всего общества совершается по приговору, постановленному большинством двух третей домохозяев24.
Нельзя не заметить, что наиболее разработанной была та часть указа, которая определяла порядок укрепления чересполосного надела. Эта задача как бы выдвигалась в качестве первоочередной. Что же касается образования отрубов и хуторов на надельных землях, то в этом отношении не предусматривалось форсированных мер. Эта часть указа была менее разработанной. Образование слоя ’’крепких хозяев” на надельной земле, владельцев отрубов и хуторов, по-видимому, не представлялось авторам указа делом настоятельно неотложным.
Между тем в ’’Особом журнале” Совета министров издание указа объяснялось необходимостью возобновить действие (после отмены выкупных платежей) той статьи ’’Общего положения о крестьянах”, которая имела в виду образование обособленных крестьянских хозяйств.
В комитетах и комиссиях, разрабатывавших основные положения реформы 1861 г., не было единства мнений относительно общины. Наряду с ее сторонниками, стремившимися использовать общину в интересах фиска, активно действовали и ее противники, считавшие целесообразным развивать независимое от общины крестьянское хозяйство25. Первые одержали верх, но сделали символическую уступку вторым. В ’’Общее положение” была введена ст. 36, согласно которой каждый член сельского общества мог требовать, чтобы из закрепленных за обществом земель после окончания выкупной операции ему был выделен в частную собственность участок, соответствующий его доле в выкупе. Согласно 78
ст. 165 ’’Положения о выкупе” хозяин, досрочно выплативший выкуп, мог требовать выделения своего участка к одному месту26.
Пока крестьяне платили выкупные платежи, практического значения ст. 36 не имела, а досрочный выкуп по закону 14 декабря 1893 г. был крайне затруднен2"1. Но с 1 января 1907 г. согласно манифесту 3 ноября 1905 г. взимание выкупных платежей прекращалось. Тем не менее, писали авторы указа, на практике применение этой статьи может натолкнуться на ’’непреодолимые затруднения”. Во многих обществах утеряны книги по податному счетоводству; многократные семейные разделы и переделы земли безнадежно запутали расчеты также и там, где такие книги сохранились, - выявить долю каждого двора в выкупных платежах в большинстве случаев стало невозможно. Чтобы разрубить этот гордиев узел, авторы указа решили исходить не из доли участия в выкупных платежах, а из фактического землепользования каждого домохозяина к моменту подачи им заявления о выделе.
Рассуждения эти, по-своему резонные, объясняют только часть указа 9 ноября 1906 г. Если все заботы его авторов сводились к разблокированию соответствующей статьи ’’Общего положения”, т.е. к расчистке путей для образования прослойки хуторян и отрубников на надельных землях, то весь указ можно было свести к трем- четырем пунктам. Выдел хуторов и отрубов легче всего было производить при общих земельных переделах. В последующей главе будет показано, что в 1907 и даже в 1908 г. переделы происходили довольно часто. Соответственно выделение хуторов и отрубов могло пойти достаточно быстрыми темпами - с точки зрения экономической науки, хотя правительству такие темпы, возможно, показались бы медленными. Если главной целью было создание хуторов и отрубов, то все изобретения авторов указа относительно чересполосного укрепления были не только не нужны, но и вредны, ибо последующая практика показала, что именно такое укрепление породило сумятицу в общинах, замедление, а во многих случаях и прекращение переделов. Тем самым перекрывался наиболее безболезненный путь образования хуторов и отрубов.
Понимая, что чересполосное укрепление вовсе не нужно для их создания, авторы указа поясняли, что ’’требование обязательного выдела к одному месту участков, укрепляемых в личную собственность ... будет служить препятствием к выходу из общины тех ее членов, которые имеют право на выдел им земли в количестве, недостаточном для ведения самостоятельного отрубного хозяйства, либо не решатся перейти к отрубному владению из опасения лишиться выгод от участия в пользовании общею пастьбою скота и общими угодьями’^8.
Следовательно, старания авторов указа сводились не только к реанимации ст. 36 ’’Общего положения” (по изданию 1902 г. - ст. 12). Им хотелось, говоря словами Столыпина, ’’вбить клин” в общину^. Чересполосные укрепления должны были нарушить единство крестьянского ’’мира”. При этом правительство не очень интересовало, какая часть крестьянства (богатые или бедные) сыграет роль такого ’’клина”. Важно было добиться раскола и разрушения общины. Эта задача для автора указа была первоочередной, имевшей явно самостоятельное значение, а не подчиненной 79
по отношению к созданию хуторов и отрубов. Напротив, исполнение этой последней задачи на первом этапе реформы несколько притормаживалось в интересах быстрейшей ликвидации общины.
Что же касается утверждения, будто реформа проводилась в интересах ’’сельских капиталистов”, то оно явно не стыкуется с тем дополнением, которое было внесено правительством в Думу вслед за самим указом. Согласно этому дополнению временно, ’’впредь до пересмотра узаконений о крестьянском землевладении”, воспрещалось в пределах одного уезда сосредоточивать в одних руках более шести высших душевых наделов, определенных по реформе 1861 г. ’’Ввиду особого государственного значения надельного фонда, — говорилось в объяснительной записке, — подобное ограничение представляется весьма желательным”, поскольку обмечены случаи ’’сосредоточения путем скупки в одних руках значительного числа наделов”. Установленный для ’’крепких хозяев” потолок был весьма низким. Так, в Московской губернии он составлял 18 дес., в Курской - 12,6 дес'. В будущем правительство обещало повысить норму до девяти наделов, но это, видимо, рассматривалось как предел30. В следующей главе мы убедимся, что в действительности многие сельские богатеи внутри общины распоряжались гораздо более значительной площадью.
Введенное правительством ограничение объяснялось желанием избежать массовой продажи укрепленных участков, переполнения сел безземельными, а городов - безработными, что могло привести к самым опасным последствиям (тем более что в промышленности в это время продолжалась депрессия). Но это не означало, что правительство не помышляло о создании слоя ’’крепких собственников”, новой дополнительной опоры режима в деревне. Проект реформы волости, разработанный в это же время, в значительной мере был рассчитан как раз на таких собственников. Достаточно сказать, что от участия в волостном избирательном собрании по землевладельческой курии, согласно правительственному проекту, отстранялись владельцы чересполосных участков, а также отрубов, не превышавших сороковой части земского ценза (около 3-5 дес.)31. Таким образом, по замыслу правительства, слой ’’крепких хозяев” должно были составлять владельцы хуторов и отрубов размером примерно от 3—5 до 12-18 дес. Товарищ министра внутренних дел А.И. Лыкошин в интервью ’’Новому времени” сказал, что министерство интересуют ”по преимуществу хутора средней руки, от 5-6 до 10 дес.”33. Дальнейший рост таких хозяйств мог совершаться только за счет покупки банковских и частновладельческих земель, которые стоили гораздо дороже, чем продаваемые по пониженной цене, а часто и за бесценок надельные земли.
Столыпин, надо полагать, понимал, что указ 9 ноября 1906 г. может дать в основном только массу чересполосных укрепленцев, не имевших в глазах правительства большой ценности. Недаром он призывал местные власти ’’проникнуться убеждением, что укрепление участков лишь половина дела, даже лишь начало дела, и что не для укрепления чересполосицы был создан закон 9 ноября”зз. Недостаточность землеустроительной части указа правительство попыталось восполнить изданием ведомственных инструкций. 80
< »•
15 октября 1908 г. по соглашению министров внутренних дел, юстиции и главноуправляющего землеустройством и земледелием были изданы ’’Временные правила о выделе надельной земли к одним местам”. В правилах указывались различия между выделами, соответствовавшими и не соответствовавшими ’’землеустроительным целям”. Первые следовало включать в план работы землеустроительных комиссий, а вторые прекращать.
’’Наиболее совершенным типом земельного устройства является хутор, - говорилось в правилах, - а при невозможности образования такого - сплошной для всех полевых угодий отруб, отведенный особо от коренной усадьбы”. Наоборот, отвод пахотных участков отдельно в каждом из севооборотных полей, ’’как не освобождающий выделяющегося от принудительного участия в общем севообороте, во всяком случае признается несоответствующим целям землеустройства”.
Ряд статей был посвящен разъяснению, а, вернее, перетолковыванию того положения указа, которое устанавливало, что вне общих переделов выдел к одному месту производится лишь тогда, когда он не вызывает затруднений. Окончательное суждение о ’’затруднительности” предоставлялось уездному съезду. Ему надлежало учитывать, что ”в сего рода делах имеет существенное значение отношение числа выделяющихся домохозяев к общему числу членов общества”. Выделяющихся должно было быть не менее пятой части общества, а в крупных селах - не менее 50 домохозяев. Это примерно соответствовало удельному весу зажиточной части деревни. Утверждение проектов выделов также было предоставлено уездному съезду34.
Таким образом, все ранние, за 1906-1908 гг., правительственные акты по аграрным реформам (указ 9 ноября 1906 г., правила 1908 г., проект волостной реформы 1906-1908 гг.) имели в виду того не бедного, но и не слишком богатого ’’крепкого мужичка”, о котором говорилось выше. Именно он должен был возвыситься над обломками общины.
Однако эти представления, по-видимому, господствовали в основном в МВД, в ближайшем окружении Столыпина. Более активное вмешательство в законодательство других ведомств, а также Думы и Государственного совета несколько изменило ход реформы.
С 1909 г. все инструкции по землеустройству стали издаваться Комитетом по землеустроительным делам, межведомственным органом, находившимся под эгидой Главного управления землеустройства и земледелия. Аграрные теоретики из Главного управления (датчанин А.А. Кофод, известный противник общины А.А. Риттих и др.) мечтали о том, чтобы разбить на квадратики, наподобие шахматной доски, все крестьянские земли. При этом в Главном управлении мало считались с концепцией реформы, сложившейся в МВД?
19 марта 1909 г. Комитет по землеустроительным делам утвердил ’’Временные правила о землеустройстве целых сельских обществ”. Они касались раздела селений, выдела земли выселкам и перехода к отрубному владению целых сельских обществ?5. С этого времени местные землеустроительные органы все более ориентировались на разверстание наделов целых деревень. Землеустроителям было удобнее так работать, повыша-6. Зак. 2042 , 81
лась результативность их труда, но вместе с тем умножалось число мелких отрубников, которых МВД отказывалось считать ’’крепкими хозяевами”.
В установленный законом срок правительство внесло на рассмотрение Думы указ 9 ноября 1906 г. Он не имел шансов на прохождение через II Думу, и она была распущена. ВIII Думе, созванной после третьеиюньско-го государственного переворота по новому избирательному закону, указ 9 ноября встретил гораздо более сочувственное отношение. Около года он изучался в земельной комиссии, а 23 октября 1908 г. был вынесен на пленарное заседание Думы.
Первым обычно брал слово назначенный комиссией докладчик, который знакомил членов Думы с вносимым законопроектом. Однако С.И. Шидловский (воронежский помещик, октябрист) отступил от этого порядка. В своей многочасовой речи он меньше всего коснулся содержания указа 9 ноября 1906 г. (слушателям оно, конечно, было знакомо) и совсем не затронул тех поправок и дополнений, которые внесла в него комиссия (и о которых слушатели вполне могли не знать).
О чем же так долго говорил докладчик? Об аграрном вопросе, о неправомерности сводить его к малоземелью, о спорности всех проектов дополнительного наделения крестьян за счет помещиков, о распространенной среди крестьян ’’слепой вере в пространство”, о вредности общинного землевладения и пользе частной инициативы, о насаждении культуры и просвещении народа как способах решения аграрного вопроса. Докладчик не скрывал, что большинство комиссии состояло из противников общины, но, стараясь выглядеть объективным, изложил аргументы за и против общины. При этом первые были представлены в нарочито ослабленном виде, а вторые - более развернуто. Именно община, доказывал Шидловский, виновата в том, что крестьянин не прилагает достаточно усилий к улучшению своего надела, а все расчеты строит на его расширении, верит в ’’спасительность пространства”. I результате, говорил докладчик, в общине не применяются даже такие агротехнические улучшения, которые возможны и при трехполье (ранний взмет пара, осенняя вспашка под яровое). Более того, в некоторых общинах начинается ломка трехпольной системы, ежегодное засеивание всей земли. (В крайне малоземельных общинах Черноземной полосы Шидловский действительно мог наблюдать подобное явление.) Каждый отдельный крестьянин понимает пагубность такого пути, ”а вместе не понимают, и никакого решительно прогресса в этом направлении нет”.
Что же касается перехода многих общин Нечерноземья к травосеянию и многопольным севооборотам, то об этом октябристский докладчик отозвался с большим пренебрежением. Подобные факты, сказал он, имели место, ’’если не ошибаюсь, в Волоколамском уезде Московской губернии” (в действительности — во многих губерниях). Но к чему они сводятся? Крестьяне скашивают травы и продают сено в городах, а свои земли еще более истощают. (Как будто торговля сеном, в отличие от торговли хлебом, наносила особый вред земледелию и как будто частные землевладельцы сеном не торговали).
В целом, заключил докладчик, ’’община представляет в настоящее 82
время явление для экономического благосостояния как крестьян, так и государства отрицательное, и поэтому мы отнеслись к указу 9 ноября благоприятно по существу, ибо это есть указ, который имеет целью способствовать насаждению личного землевладения, а личное землевладение есть, несомненно, необходимое условие улучшения культуры в самом широком смысле этого сйова, а улучшение культуры есть не что иное, как разрешение аграрного вопроса”.
Таким образом, указ 9 ноября докладчик считал полезным мероприятием, способствующим ликвидации общины. Однако свой собственный рецепт решения аграрного вопроса, по-видимому, казался ему более проработанным, в связи с чем и столыпинский указ рассматривался только как вспомогательное средство, долженствующее превратить общинников в мелких собственников и убить ’’веру в пространство”. Лишившись этой веры, крестьяне должны были заинтересоваться улучшением своей агрикультуры. И вот тогда наступал благоприятный момент для того, чтобы распространять ’’просвещение, просвещение и просвещение”. ”Я понимаю не только просвещение школьное... — уточнял Шидловский, — я нахожу, что просвещение вносится всем строем государства, я нахожу, что вся жизнь является воспитателем всякого отдельного гражданина и что, следовательно, в торжестве законности... и вообще в правовом-строе в государстве кроются условия, при которых ... может найти правильное разрешение тот комплекс серьезных вопросов, которые в настоящее время отождествляются под общим понятием аграрного вопроса”36.
Таким образом, докладчик провозгласил, что залогом решения аграрного вопроса является осуществление либеральной идеи ’’правового государства”, а главным средством - насаждение культуры. В глазах помещиков особую прелесть подобной схеме придавало то, что оставались в неприкосновенности их латифундии. Естественно, что при таком подходе основное содержание указа 9 ноября еще более сводилось к борьбе с общиной. О хуторе и отрубах в своем пространном докладе Шидловский почти ничего не сказал.
Последовавшие затем прения показали, что в вопросе об общине помещики-октябристы занимали такие же позиции, что и деятели ’’Объединенного дворянства”. Князь А.Д. Голицын приветствовал указ 9 ноября 1906 г., который, по его выражению, ставит своей целью ’’вырвать, наконец, из этого стоячего болота, называемого общиной, многомиллионное крестьянство”. Защитники же общины, утверждал князь, ’’всеми силами стремятся сохранить тот послушный материал”, который еще совсем недавно по их велению шел ”и на экспроприации, и на иллюминации”37.
Другой октябристский князь, С.С. Волконский, заострил внимание на двух главных целях указа 9 ноября 1906 г.: во-первых, ’’дать возможность каждому крестьянину осуществить свое право частной собственности” и, во-вторых, ’’повлиять на улучшение производительности земли путем резмежевания, путем отвода земли к отдельным местам”. Первую из этих целей Волконский считал первоочередной. Он даже призвал правительство ’’сделать такое распоряжение, которое бы отменило право производить поравнительные переделы”, т.е. еще более усилить нажим на общину. Вторую цель князь тоже признавал великой, но не такой, ”ко-
торую можно быстро достигнуть”. Народ привык жить в деревнях, он еще страшится хуторского одиночества, и с этим ’’нельзя не считаться”38. К достижению второй цели, несмотря на ее величие, не предполагалось стремиться ускоренными темпами.
А.Д. Голицын либо ошибался, либо лукавил, когда находил защитников общины только на левых думских скамьях. Защитники общины и критики указа 9 ноября имелись и справа, и слева, но меньше всего — среди помещиков. И действительно, представители всех других сословий, даже несмотря на партийную принадлежность, относились к общине гораздо более терпимо. ’’Как явление исторически сложившееся пусть она существует, - заявил член фракции правых епископ гомельский Митрофан, — и насильственно, искусственно уничтожать ее, конечно, не следует... Если новая форма землеустройства жизненна, а она несомненно такова, то она сама собою в силу внутреннего превосходства вытеснит прежнюю, отжившую форму”39.
Священник И.В. Титов (фракция прогрессистов) сообщил, что в Пермской губернии большинство крестьян ’’даже не понимают мотивов издания закона 9 ноября”. Взгляд на землю как на такое же доступное и необходимое средство к существованию, как воздух и вода, прочно укоренился среди крестьянства: ”Вы знаете, конечно, что у крестьян постановка ветряных мельниц производится совершенно свободно, потому что ветер, воздух находится в общем обладании. Вы знаете, что у крестьян не существует территориального разделения вод. Крестьяне признают, что и земля должна находиться в общинном пользовании”40.
С критикой аграрных мероприятий правительства выступили многие крестьянские представители. ’’...Нужно было занять миллиарда два, три, да купить чрез Государственный банк у дворян землю и наделить крестьян сейчас, - заявил крестьянин И.И. Сторчак, — а потом внести закон 9 ноября, нехай они выходили бы на отрубные участки, а то у меня 3 дес. земли, на что я вылезу?”41.
В целом прения показали, что правительство при проведении этого указа через Думу могло рассчитывать в основном только на голоса помещиков. Духовенство занимало колеблющиеся позиции, а крестьянские депутаты, как правило, были настроены против указа, не говоря уже о рабочих депутатах, которые заведомо по принципиальным соображениям его отвергали.
5 декабря 1908 г. в Думе выступил П.А. Столыпин. К этому времени Дума уже перешла к постатейному чтению, и выступление премьера было посвящено частному вопросу — о закреплении в законе права личной собственности на укрепленные участки. Многие ораторы высказались в пользу семейной собственности, правительство забеспокоилось, и Столыпин решил лично вмешаться в прения. Такая поправка, заявил он, вступает в противоречие с основным смыслом закона, который заключается в следующем: ”В тех местностях России, где личность крестьянина получила уже определенное развитие, где община как принудительный союз ставит преграду для его самодеятельности, там необходимо дать крестьянину свободу приложения своего труда к земле, там необходимо дать ему свободу трудиться, богатеть, распоряжаться своею собственнос-84
тью; надо дать ему власть над землею, надо избавить его от кабалы отживающего общинного строя. Закон вместе с тем не ломает общины в тех местах, где хлебопашество имеет второстепенное значение, где существуют другие условия, которые делают общину лучшим способом использования земли”.
Вышедший из общины крестьянин, заявил премьер, становится ’’кузнецом своего счастья”-. Он может поступить с укрепленным участком по своему усмотрению, но государство не может взять на себя обязанность ’’гарантировать его от известного риска” (иными словами, ’’кузнец своего счастья” может разориться.) Государство может лишь взять на себя заботу, чтобы та или иная земельная площадь сохранилась за определенным классом населения, в частности надельная земля - за крестьянством. Следовательно, если участок земли от одного ’’кузнеца” перейдет к другому, то это естественное последствие отмены опеки над личностью крестьянина. ’’Нельзя ставить преграды обогащению сильного для того, чтобы слабые разделили с ним его нищету”. Законодатель должен ’’иметь в виду разумных и сильных, а не пьяных и слабых”. ’’Крепких и сильных”, заявил Столыпин, ”в короткое время оказалось около полумиллиона домохозяев” (имелись в виду вышедшие к тому времени из общины), и вообще ’’таких сильных людей в России большинство”. ’’Крепкий личный собственник” ’’является преградой для развития революционного движения” и основой ’’для переустройства нашего царства... на крепких монархических устоях”42.
Обещая не разрушать общину повсеместно, Столыпин делал уступку правым, среди которых отчасти еще живы были иллюзии относительно патриархального общинного крестьянства. Уступка была тоже иллюзорной, ибо на деле власти штурмовали общину даже в северных губерниях — Вологодской и Олонецкой. Лишь Архангельская губерния (за исключением Шенкурского уеЬда) была оставлена в покое.
Речь Столыпина еще раз подтвердила, что по замыслу правительства ’’крепкий собственник” (’’преграда” и ’’основа”) не должен быть чрезмерно богат. Иначе он никак не мог бы составить большинство населения России. Вряд ли, кстати говоря, он оказался в большинстве и среди вышедших к тому времени из общины хозяев. В МВД не могли не знать, что многие из них уже успели продать и пропить свою землю. Но это заявление премьера следует отнести на счет свойственных ему демагогии и бесцеремонного обращения с фактами.
Думские деятели тоже полагали, что крестьянский собственник не должен быть слишком богат. В принятый Думой законопроект вошлг правительственное дополнение о предельной норме сосредоточения наделов в одних руках. Главная цель этой меры, подчеркивалось в заключении земельной комиссии, состоит в том, чтобы ’’оградить мелкое землевладение от возможности превращения в крупное капиталистическое”, чтобы надельные земли ’’остались в руках мелкого землевладения и не могли быть скупаемы с целью служить средством эксплуатации того же земледельческого населения”. Октябристские помещики заговорили почти народническим языком. Подыгрывая им, представитель правительства А.И. Лыкошин тоже перешел на октябристско-народнический диалект: ”В 85
вопросе раскрепощения крестьянских надельных владений следует идти осторожно... В чем вообще заключается назначение надельных земель? В сохранении мелкого землевладения. И вот, чтобы надельные земли сохранили это назначение, желательно, чтобы они не служили материалом для образования крупных и средних владений”43.
Помещиков-октябристов, с одной стороны, не устраивало существование общины, которая соединяла крестьян и противопоставляла их помещику, а с другой, по-видимому пугала возможность быстрого развитая крупных и средних фермерских хозяйств на надельных землях. Мало того, что такие хозяйства неизбежно должны были отвлечь рабочие руки от помещичьих экономий, - их владельцы могли нарушить монополию дворянства в решении местных дел (в земствах, в различных уездных коллегиях и т.п.).
В марте 1910 г. вышедший из Думы законопроект поступил на обсуждение Государственного совета. Предварительно же он рассматривался специальной комиссией, которая назначила двух докладчиков, как бы соответствовавших двум главным составным частям верхней палаты — бюрократической и поместнодворянской. Первый докладчик, А.С. Сти-шинский, бывший главноуправляющий землеустройством и земледелием в правительстве И.Л. Горемыкина в свое время защищал ’’исконные устои” крестьянского быта, а затем переметнулся в стан противников общины44. Это не спасло его от отставки с приходом к власти Столыпина. Второй докладчик, октябрист М.В. Красовский, был избран в Государственный совет Черниговским губе] неким земским собранием.
Оба докладчика поддерживали указ 9 ноября 1906 г., но расходились по ряду пунктов думского законопроекта. Основным предметом спора стали введенные Думой в проект первые восемь статей, согласно которым объявлялись перешедшими к подворно-наследственному владению все общины, не производившие переделов в течение 24 лет. Стишинский считал, что выход из общины должен быть актом осознанным и вряд ли по мановению руки законодателя вчерашнего общинника можно превратить в собственника. Насаждать частную собственн >сть на землю при помощи приказов, говорил Стишинский, ’’помимо и даже вопреки желанию самих крестьян, представляется мне приемом бесцельным и даже опас-,,45 ным .
В прениях выяснилось, что мнение Стишинского разделяют многие члены Государственого совета, особенно из числа назначенных, и над думской вставкой нависла угроза отклонения. А этого никак не хотел допустить другой докладчик.
Как известно, прямодушие — редкий дар, и только натиск оппонентов заставил Красовского выложить один за другим в резкой, даже циничной форме все доводы и соображения помещичье-октябристских ’’реформаторов”, в том числе и такие, о которых предпочитал умалчивать в Думе Шидловский. ’’Долгое время считалось, - заявил Красовский, — что община есть оплот охранительных начал, что там сохраняются патриархальные условия быта, старые добрые нравы, что там господствуют и руководят трудолюбивые и степенные мужчки... Составу первых двух Дум, наполовину почти набранному из крестьян, суждено было разрушить эти 86
иллюзии. Оказалось, что вместо степенных мужиков, которых думали получить в Думу в качестве представителей крестьянства, явилась буйная толпа, слепо идущая за любым руководителем, который разжигает ее аппетиты. Тех консервативных начал, охранителем которых считалось наше крестьянство, в нем не оказалось. А наряду с этим по всей России... воскресли картины из времен Стеньки Разина и Пугачева”.
Позиция, правительства в отношении общины, продолжал докладчик, ныне является в какой-то мере двойственной. С одной стороны, оно заявляет, что не собирается насильственно ее разрушать, а с другой стороны, община ставится в такое положение, что ее существование оказывается ’’невозможным или крайне трудным”. Думское большинство, большинство комиссии Государственного совета, решительно сказал Красовский, не подвержены подобной двойственности. Они ’’вполне ясно и определенно заявляют, что общину они считают злом”. Они непоследовательны разве лишь в том, что соглашаются на сохранение общинных порядков там, где в последние 24 года происходили общие переделы. Но это вынужденный компромисс. ”Мы сознаем, что при несовершенстве нашего правительственного механизма, он не в состоянии выдержать тех условий, которые от него потребовались бы для единовременной и повсеместной ликвидации общинных порядков”.
Мера, предлагаемая первыми восемью статьями, утверждал Красовский, имеет целью внедрение в массу русского крестьянства ’’спасительного понятия о собственности”. ”Мы утверждаем, что для того, чтобы побудить нашего крестьянина уважать чужие права, чужую синюю бумагу, на которой пишутся крепостные акты, нужно дать ему такие же права, такую же синюю бумагу”. И не нужно ждать, если ”по косности и невежеству или другим причинам в стране не разд ется отклика на неотложные потребности данного времени”. Здесь докладчик поставил последнюю точку: ”Мы стоим за решение принудительное, насильственное, навязанное”46.
Из авторов и проводников столыпинской реформы, пожалуй, никто с такой откровенностью не говорил о ее насильственном характере. Как и многие деятели ’’Объединенного дворянства”, Красовский не скрывал, что община разрушается прежде всего ради спасения помещичьих имений. Вручая крестьянину ’’синюю бумагу ’, помещики надеялись купить его спокойствие, думая, что крестьянин не разберется и отождествит свою бумагу на несколько клочков земли с бумагой помещика на его латифундию. Расчет был прост и весьма наивен, тем более что такое вручение превращалось уже в навязывание.
В спор вмешался Столыпин, и его слово оказалось решающим. Думское новшество, заявил он, не противоречит основной идее закона. Но на практике трудно выявить общества, не делившиеся 24 года, тем более что бывают ’’йезаконные общие переделы”. Возникнут споры, и проведение реформы затормозится. Гораздо проще взять на учет те общества ста-родушников, которые не переделяли землю после отмены крепостного права и до сих пор владеют по ревизским душам47. Соответствующая поправка была одобрена Государственным советом.
Одновременно возникла полемика относительно перспектив, которые
87
открывались в связи с ликвидацией общины. Столыпин, воодушевленный успехами реформы за первые три года, заявил, что еще шесть-семь таких трехлетий, и ’’общины в России - там, где она уже отжила свой век, почти уже не будет”. Массового обезземеливания при этом не происходит, утверждал премьер. Продают землю в основном те, кто переселяется или покупает новый участок. Указ 9 ноября 1906 г. закладывает ’’основание нового социально-экономического крестьянского строя”, ’’является осью нашей внутренней политики,... наше экономическое возрождение мы строим на наличии покупной способности у крепкого достаточного класса на низах... на наличии этого элемента зиждутся и наши законопроекты об улучшении, упорядочении местной земской жизни”.
Столыпин вместе в тем отмечал, что он не преувеличивает значения указа 9 ноября, ’’этого сравнительно, быть может, скромного акта”, что ’’без сопутствующих, упорно проводимых мероприятий по мелкому кредиту, по агрономической помощи, по просвещению духовному и светскому, нас временно ждут и неудачи, и разочарования”48. Все это действительно ожидало Столыпина, а еще больше — тех, кто связал себя с его реформой, кто продолжал ее уже после него, потому что Столыпин не раскрыл секрета, как собирался он превратить массу полунищих общинников в класс крепких собственников и при этом избежать и ликвидации крупных имений, и значительного обезземеливания. Последнее тоже ведь не входило в планы правительства, ибо грозило нарушить с трудом достигнутое ’’успокоение”. Мелкий же кредит и агрономическая помощь могли послужить как средства вспомогательные, а не основные. Крестьянское малоземелье вовсе не исчезало от того, что его замалчивали или отрицали. Скорее всего, ’’секрет” был неизвестен и Столыпину.
Беспринципный, но опытный бюрократ Стишинский хорошо видел, что указ 9 ноября не решает всех проблем. Чересполосное укрепление, говорил он, приводит только к замене общинного владения подворным. ”С точки зрения интересов сельскохозяйственной культуры трудно сказать, какая из этих двух форм лучше”. Обе связаны с чересполосицей, мелко-полосицей и принудительным севооборотом. Единственным способом улучшения крестьянской агрикультуры Стишинский считал разделение земель на хутора и отруба. Но в больших обществах с огромными наделами выделение для желающих хуторов и отрубов натолкнется на трудности почти непреодолимые. Поэтому Стишинский советовал практиковать раздробление больших сел и создание выселков с отдельным землевладением, хотя бы даже и общинным. Из таких выселков легче будет выделять хуторские и отрубные хозяйства49. Подобные советы не оставались без применения. Стремление как можно более раздробить общинную деревню проявилось в упомянутых выше правилах 1909 г. о землеустройстве целых сельских обществ. Но вместе с тем ставка на хутора и отруба отодвигала перспективу переустройства деревни не на ’’шесть-семь трехлетий”, а в гораздо более отдаленное будущее.
Лаже Красовский должен был признать, что указ 9 ноября ”не приводит к конечной цели ...не дает ни правильного владения, ни удобного для экономического прогресса пользования надельною землею”. Однако, успокаивал Красовский себя и своих слушателей, рассматриваемый зако-88
нопроект - это всего лишь ’’начальный шаг”, за которым должны последовать другие шаги: проект закона о землеустройстве уже рассмотрен Лумой и поступил в Государственный совет, другой проект, о крестьянском землевладении, внесен правительством в Думу и взят обратно, ’’для исправления”, затем, ’’несомненно, должно последовать” издание законов о мелком кредите, агрономической помощи и установлении опеки за расточительность. Все это водворит ’’должный порядок в крестьянское и 1* 50
землевладение и землеустройство
Прения разгорелись после выступления М.М. Ковалевского, одного из немногих открытых противников законопроекта в верхней палате, который заявил, что в результате его проведения надельную землю расхватают зажиточные крестьяне51. Представитель Пензенского земства В.А. Бутлеров возразил, что не видит в том ничего плохого: ”Во всяком случае, кулаки и мироеды - это люди стойкие, люди крепкие, люди трудолюбивые, люди, своим трудом и скопидомством нажившие копейку. Вот эти люди, приобретя в свою собственность земельные наделы от крестьян слабых, от крестьян, пропивающих свои земли, они, без всякого сомнения, вложат капиталы в свое хозяйство”52. Этот выразительный пассаж в литературе часто используется для характеристики всей реформы53.
Речь Бутлерова чем-то перекликалась с выступлением Кушелева на дворянском съезде, когда тот призывал к сближению с мелкой землевладельческой буржуазией. Значит, подобные настроения среди дворян существовали. Однако, думается, не преобладали, и Бутлеров излагал только свое личное мнение, во многом не совпадавшее с мнением авторов проекта и не вполне отвечавшее его содержанию.
Несколько иначе на выступление Ковалевского отвечал Красовский. В некоторых уездах, отметил он, за последнее время резко уменьшилось дворянское землевладение. Именно здесь чувствуется необходимость в образовании ’’класса обеспеченных земельных собственников, хотя бы и не дворянского происхождения”. ”С нашей точки зрения, — закончил Красовский, - предпочтительно, чтобы руководительство на местах перешло в руки этого новоявленного дворянства, нежели ... получилась серая бесформенная масса рядового крестьянства, руководимая пришлою и ничем не связанною с местными интересами интеллигенциею”54. Таким образом, ’’крепкий хозяин”, ’’новоявленный” (чаще, говорили - ’’чумазый”) помещик рассматривался прежде всего как ’’заменитель” (’’эрзац”), необходимый в уездах со слабым и исчезающим дворянским элементом. В уездах с достаточным дворянским землевладением помещики ни с кем не собирались делиться властью. И законопроект рассматривался ими, конечно, с оглядкой на свой уезд, а не с отвлеченной заботой о дальних уездах с редким дворянством.
В целом же прения в верхней палате показали, что разрушение общины стояло перед царскими законодателями как задача первоочередная, боевая, ясно видимая. Создание же ’’нового социально-экономического крестьянского строя” должно было последовать только вслед за решением этой задачи. И перспективы этого строя были более отдаленны, расплывчаты, не столь ясно и по-разному видимы. В представлении некоторых законодателей, особенно из числа помещиков, этот ’’новый строй”, за 89
вычетом общины, мало чем отличался от старого. Даже октябрист Красовский явно грешил подобной близорукостью.
Все это наложило отпечаток на законопроект, который вышел из Государственного совета,*14 июня 1910 г. был подписан царем, получил силу закона” и заменил собою указ 9 ноября 1906 г.
Как отмечалось, указ состоял из двух неравных частей: о чересполосном укреплении и об образовании хуторов и отрубов. Первый из этих разделов в законе 14 июня 1910 г. был дополнен правилами о беспере-дельных общинах, которые были признаны перешедшими к подворнонаследственному владению. Каждое такое общество могло получить удостоверительный акт на свои земли. Если общество о том не просило, удостоверительный акт мог быть выдан любому отдельному его члену. В прениях справедливо отмечалось, что крестьянин-общинник с изданием закона за один день не может переродиться в собственника. Однако соответствующие статьи закона имели не только чисто символическое значение. Практически они означали запрещение производить переделы для определенной категории общин. В столыпинской аграрной реформе еще более явственно обозначились тенденции к насильственному разрушению общины.
По сравнению с указом в законе была представлена в более разработанном виде и та часть, которая касалась хуторов и отрубов. Из ’’Временных правил” 1908 г. в закон было перенесено положение относительно требований о выделе, заявленных пятой частью домохозяев. В свою очередь, остающиеся в общине крестьяне простым большинством голосов могли потребовать выделения на отруба всех укрепившихся. В том и другом случае разрешалось даже производить досрочные переделы беэ санкции губернского присутствия.
Существенная поправка была внесена в правила о переходе к отрубному хозяйству всем обн1еством. Приговоры о таком переходе в обществах с подворным владением могли приниматься простым большинством голосов. Для обществ с общинным или смешанным владением сохранялось требование о большинстве в две трети голосов.
В целом в законе были усилены обе его части, он принял более сбалансированный вид. Однако реформа постепенно становилась все менее способной производить ’’крепких хозяев” заданных правительством параметров. Указ 9 ноября 1906 г. мог дать в основном только массу чересполосных укрепленцев. Закон 14 июня 1910 г. пошел по пути еще большего увеличения этой массы. Правда, правила относительно пятой части домохозяев, выходящих на отруба, имели в виду как раз ’’крепких хозяев”. Но облегчение перехода к отрубам целых обществ должно было увеличить число слишком мелких собственников.
И правительство, и законодатели из Думы и Государственного совета всецело сходились только в вопросе о разрушении общины. Закон 14 июня 1910 г. в этом отношении шел дальше указа 9 ноября 1906 г. В отношении второй задачи взгляды несколько разошлись. Правительство хотело опереться на слой устойчивых собственников, не очень мелких, но и не крупных. Законодатели же взяли курс на ускоренное и широкомасштабное насаждение массового собственника. Этот зыбкий, неустоявшийся, 90
подвижный социальный слой вряд ли мог послужить режиму в качестве дополнительной опоры.
По закону 14 июня 1910 г. все землеустройство было сосредоточено в уездных и губернских землеустроительных комиссиях. Дела по чересполосным укреплениям остались в уездных съездах, там же должны были выдаваться удостоверительные акты. В связи с этим понадобилось внести изменения во ’’Временные правила” 1908 г. 19 июня 1910 г. Комитет по землеустроительным делам утвердил ’’Правила о выделах надельной земли к одним местам”.
В новых правилах уже не говорилось о том, что идеальным типом земельного устройства является хутор. Подчеркивалось другое: ’’Конечною целью землеустройства является разверстание всего надела; поэтому при Производстве работ по выделам надлежит стремиться к тому, чтобы эти работы охватили возможно большую площадь устраиваемого надела...” При назначении работ на очередь первыми должны были идти дела по разверстанию всего надела, затем - по групповым выделам и только после них — по одиночным. Практически, при нехватке землемеров, это означало прекращение одиночных выделов. К тому же в правилах оговаривалось, что ’’групповые и отдельные выделы должны производиться с таким расчетом, чтобы они не затруднили дальнейших землеустроительных работ, направленных к устройству в будущем всего надела сельского общества”.
Предусматривались особые меры к тому, чтобы по возможности совершенно порвать связь выделявшихся с общиной. По своему желанию домохозяева могли получить в виде отдельного постоянного участка не только пашню, но и луг и лес. Взамен усадебного места в деревне можно было сделать прирезку к отрубу, превратив его в хутор. Участие в общественных доходах (например, от сдачи в аренду каменоломни или торфяника) тоже можно было заменить земельной прирезкой56.
Составители правил явно предпочитали полное рассечение общины на хутора или отруба. Неизбежный при этом выдел массы отнюдь не крепких хозяев мало их беспокоил. Если к полному разверстанию склонить общину не удавалось, землеустроители должны были стремиться вытеснить ее с возможно более значительной части надела. При сохранении и усилении антиобщинных тенденций реформа все более ориентировалась в сторону массового собственника. Действительно крепкий хозяин долго мог ожидать, пока в соседней деревне выгонят на отруба всех бедняков.
Последним крупным нормативным актом столыпинской земельной реформы был закон ”0 землеустройстве”, принятый 29 мая 1911 г. Он вобрал в себя некоторые положения закона 14 июня 1910 г., правил 1909 и 1910 гг. Новый закон еще более упрощал переход к отрубному хозяйству: для этого уже не надо было предварительного укрепления земель в личную собственность. Документы, полученные при выделе отруба, признавались удостоверяющими право собственности. В новом законе были смягчены ограничения относительно концентрации надельных земель в одних руках. При разверстании на отруба разрешалось соединять земли надельные и купчие. Соединенный участок считался частновладельче
ским (вненадельным). Зажиточные крестьяне получили неширокую лазейку для обхода ограничительной статьи закона 14 июня 1910 г.
И все же закон 1911 г. был издан с учетом и в развитие основных тенденций предшествующего законодательства. Разрушение общины, полное вытравливание всех следов общинного владения - эта цель сохранялась и в новом законе. При выделении надела для части селения особо поощрялись те случаи, когда на выдел переносились и усадьбы. По опыту 1905-1907 гг. власти знали, что при аграрных волнениях особую опасность представляют большие деревни. Особый упор в законе делался на разверстание целых сельских обществ. Такое раэверстание могло повторяться в одной деревне даже дважды, если во втором случае в него включалась более значительная земельная площадь, в том числе, например, пастбища и выгоны.
В закон 1911 г. из правил 1910 г. перешла оговорка относительно того, что землеустройство отдельных хозяев или их групп не должно мешать возможному в будущем землеустройству всего общества. Кроме того, единичный выдел был труден для хозяина и в материальном отношении, ибо в таком случае он один должен был доставать подводы для землеустроителей, нанимать в помощь им конных и пеших*рабочих, снабжать их необходимыми орудиями и материалами и т.п.57 В целом, как видим, закон сохранил тенденцию к образованию массового собственника.
Обращает на себя внимание и то, что составители правил 1910 г. и закона 1911 г. были весьма озабочены созданием максимальных удобств для чинов землеустроительного ведомства. Из всех видов работ (полное разверстание на отруба и хутора, единичные выделы, раздел однопланных селений, размежевание с соседними землевладельцами) закон как бы приглашал отобрать такие, которые обещали наибольшие показатели для отчета при наименьшей затрате труда. В следующим разделе мы увидим, что эта забота принесла такие плоды, которых совсем не ожидали теоретики из Главного управления землеустройства и земледелия.
Слабым местом аграрной реформы было ее финансовое обеспечение. В.Н. Коковцов, пытавшийся укрепить расстроенные войной и революцией финансы, скептически относился к начинаниям Столыпина и жалел на них денег. 18 сентября 1907 г. в Совете министров разбирался спор между землеустроительным и финансовым ведомствами по поводу расходов на землеустройство. ГУЗиЗ просило на 1908 г. 8,4 млн руб., а Министерство финансов, которое поддержал Госконтроль, считало, что достаточно 5,4 млн. Столыпину пришлось употребить все свое красноречие, доказывая важность задачи по созданию ’’многочисленного класса мелких земельных собственников”, чтобы отстоять нужную сумму58.
В дальнейшем попытки МВД и ГУЗиЗ организовать более или менее широкий кредит для обустройства выходящих из общины хозяев натолк нулись на решительное сопротивление Министерства финансов, не желавшего выпускать кредитное дело из своих рук и ссылавшегося на необходимость больших военных расходов. Как отмечает В.С. Дякин, землеустроительная часть столыпинской аграрной реформы осталась без соответствующего финансового обеспечения59.
Не получила продолжения реформа Столыпина и в административно-
Один такой саботажник нашелся и в Арзамасском уезде Нижегородской губернии. ’’Указ 9 ноября 1906 г., у нас был объявлен почему-то поздно на сельском сходе, 3 февраля 1908 г., - писал корреспондент ВЭО. — Со стороны начальства не было дано никаких объяснений. А земский начальник не только не оказал влияния на выход из общины, но даже отклонил от этого”66. Более того, принципиальным противником реформы, как сообщалось в печати, оказался ярославский губернатор А.А. Римский-Корсаков66. Ниже мы увидим, что Ярославская губерния действительно не отличалась успехами в этом деле.
Все это заставило МВД принять ответные меры. На места заспешили министерские ревизоры. Прибывший в Казанскую губернию чиновник из Земского отдела В.И. Бафталовский потребовал от земских начальников, чтобы все их силы были сосредоточены на проведении аграрной реформы. Несколько земских начальников было немедленно уволено8’.
Под стать петербургскому начальству действовали и губернские власти (Римский-Корсаков, конечно же, был исключением). Исполняющий обязанности пермского губернатора В.И. Европеус в конце 1907 -начале 1908 г. разослал уездным съездам и земским начальникам два грозных циркуляра, в которых требовал, чтобы указ 9 ноября 1906 г. был безотлагательно и подробно разъяснен крестьянам. Начальник губернии предупреждал, что ’’виновные в допущении по сим делам медленности или нерадения будут подвергаться самой строгой дисциплинарной ответственности”68.
Нерадетели и противники столыпинской реформы встречались среди земских начальников в общем-то не чаще, чем среди губернаторов. Печать была переполнена сообщениями о беззакониях и насилиях, творимых администрацией при проведении реформы. Аресты сельских старост и отдельных крестьян, запрещение высказываться на сходах против указа, вызов стражников и содержание их за счет общества - таков основной перечень средств, при помощи которых она навязывалась крестьянам68. Широко практиковалась административная высылка. В 1909 г. было выслано четверо крестьян с. Старая Ведуга Землянского уезда Воронежской губернии, агитировавших против указа 9 ноября 1906 г.70 В 1911 г. власти выслали трех крестьян д. Истомине Балахнинского уезда Нижегородской губернии за агитацию против отрубов71. Совершались высылки и из Пермской губернии’2. К сожалению, общее число крестьян, высланных за агитацию против реформы, до сих пор не подсчитано.
И все же порой эти меры бывали тщетны, натыкаясь на глухую стену мужицкого упрямства. Из Ардатовского уезда Симбирской губернии сообщали, что ’’закон 9 ноября крестьянам стал известен, но им никто не интересуется”73. Земский начальник первого участка Шадринского уезда Пермской губернии, напуганный недовольством начальствующих лиц, летом 1908 г. специально объехал все сельские общества своего участка. ’’Несмотря на сделанные мною разъяснения означенного закона с указанием на благодетельные последствия его для населения, - докладывал он, - не только не стало поступать новых-заявлений о выходе из общины, напротив, ранее подавшие заявления об этом начали отказываться от своих заявлений...” Причины отказов излагались в рапорте сугоякского
волостного старшины и четырех сельских старост. ”На всякого домо-х зяина, заявившего желание о выходе из общества, - писали они, -общество озлобляется, не желая выделить из общины до передела, почему ранее заявившие требования о выделе и отказались, не желая быть с обществом в неприятностях”74.
О том, каковы бывали эти ’’неприятности”, поведал в Думе земский деятель из Костромской губернии В.С. Соколов. В Костромском уезде один крестьянин, пожелавший укрепить свой надел, навлек на себя всеобщий гнев. ’’Все общество встало как один человек”. Усадьба крестьянина подверглась разгрому. Пострадали и те, кто писал ему прошение. Укрепленец срочно побежал к земскому начальнику: ’’Батюшка, раскрепи меня”75.
На сходе в д. Лопуховке Богородицкого уезда Тульской губернии, в присутствии земского начальника, несколько крестьян заявили о желании выйти из общины. После отбытия начальства сход не разошелся Дальнейший ход прений нам неизвестен, но закончились они полной капитуляцией меньшинства, которое заявило, что ясно теперь сознает ’’весь для себя вред держаться в г оземельных отношениях особняком от общества ’. Со своей стороны и сход, ”во избежание различных неудобств, вреда и убытков от различного владения землей”, согласился вновь принять раскаявшихся в свое общество76.
Особое упорство, с которым крестьянские общества отбивались от ’’реформаторов” в первый год после указа, объяснялось не только тем, что явное большинство крестьян продолжало испытывать привязанность к общинному землевладению (об этом подробнее см. в гл. 3). Крестьянство имело собственные взгляды на решение земельного вопроса. А кроме т ого, политическая обстановка вплоть до лета 1907 г. не благоприятствовала столыпинской реформе.
Крестьяне, особенно из малоземельных обществ, продолжали рассчитывать на прирезку земли. При этом они понимали, что крепление земли в личную собственность каждому отдельному домохозяину снимет вопрос о такой прирезке. Именно поэтому отказывал 1сь укрепляться, например, крестьяне малоземельно > сельца Усть-Карабольского Шадрин-ского уезда Упоминавшийся уже земский начальник считал, что новый закон ”не встретил сочувствия у этих крестьян ... под влиянием идей освободительного движения, занесенных в Усть-Караболку приезжавшими для лечения кумысом”77.
В Лукояновскйй уезд Нижегородской губернии, по-видимому, никто не ездил лечиться кумысом. Однако и здесь по деревням ходила молва, ’’что дескать кто выйдет из общины, тому никогда не будет даровой прирезки земли от помещиков”. В Богучарском уезде Воронежской губернии распространился слух, что закон - ’’ненастоящий”. Крестьянский ко респондент сообщал в ВЭО, что многие ”не верят”, что закон издан самим государем батюшкой, а говорят: это паны выгадали для своей поль-»78 зы .
Другой крестьянин, из Пензенской губернии, по-видимому, не склонный к монархия хким иллюзиям, дал очень точную характеристику ука-
за. ”У помещиков, конечно, цель та, - писал он, - насадить более собственников и тем умножить себе товарищей, чтобы в будущей борьбе сделать перевес против малоземельных крестьян”79.
Многие крестьяне опасались связывать свою судьбу со столыпинской реформой, не веря в ее долговременность. ’’Наши общественники не основательно верят закону 9 ноября”, - сообщал земскому начальнику крестьянин Сугоякской волости Шадринского уезда Пермской губернии80. А в Калужской губернии один богатый мужик отозвался о столыпинском законодательстве с откровенным пренебрежением: ’’Какие это законы? Это не надолго, это на живую руку, об этом нас, мужиков, не спрашивали, а Дума, вишь, не хочет: нонче тебе министр законов понапишет, а завтра их насмарку... Проси-ка об выделе да пиши завещание, -а там, глядь, помрешь, да опчество у твоих у родичей землю отберет и
55 В1 пустит ее снова в круг...
Вплоть до разгона II Думы и окончания первой русской революции дела у столыпинских ’’реформаторов” шли особенно туго. Во многих местах начальство, не имея данных для отчета, чуть ли не насильно заставляло укрепляться зависимых от него лиц: сельских старост, волостных старшин и писарей82.
Большинство выделений совершалось против воли общества, по постановлениям земских начальников, хотя последние, по выражению А.В. Пе-шехонова, считали особым ’’шиком” добиться того, чтобы выделение произошло по мирскому приговору83. ’’Волостной писарь по приказанию земского начальника силой заставлял крестьян составлять приговоры на укрепление в собственность земли, — сообщал сельский священник из Карачевского уезда Орловской губернии. - Крестьянство долго не желали, но им пригрозили, что будут присланы казаки, и они, кроме того, будут привлечены к ответственности по какой-то статье, карающей за неисполнение сего тюремным замком, а не то и Сибирью”84. Так что, наверно, не следует усматривать большую разницу между укреплениями по мирским приговорам и по постановлениям земских начальников.
И все же отношение крестьянских обществ к укреплениям не везде было одинаковым. Например, по анкете ВЭО в Симбирской губернии сельские сходы в 12 случаях отнеслись отрицательно к новому закону и только в двух - положительно. А по Орловской губернии расклад получился иной - 4 и З85. По-видимому, более снисходительное отношение к выделявшимся проявлялось прежде всего в тех губерниях, где после 1861 г. долго отсутствовали переделы. Впрочем, более точно об этом можно судить по статистическим данным о первом этапе столыпинской реформы (табл. 4).
Согласно тем же источникам, к 1 февраля 1908 г. укрепилось 111 127 домохозяев на площади 864 726 дес. У нас нет возможности вычесть из этих данных Ставропольскую губернию, не вошедшую в исследуем*ый в настоящей работе регион и не учтенную в табл. 4. Можно, однако, считать, что к этому времени из общины вышло около 110 тыс. домохозяев. Правда, эта цифра не вполне стыкуется с приведенными в табл. 3 данными за 1907 г. Последние, опубликованные в 1915 г., видимо, точнее. В 1908 г., когда правительству было очень важно показать успех своего 7. Зак. 2042 87
Укрепление в личную собственность надельных земель к 1 мая 1908 г.*
Район, губерния Количество укрепившихся хо-зяйств Площадь укрепленной земли, дес. В среднем по губернии на одно хо-зяйство надельных земель, дес.
всего в среднем на одно хозяйство
1 2 3 4 5
Северный
Олонецкая 369 11 796 31,9 65,1
Вологодская 562 5 089 9 15,5
Северо-западный
Петербургская 788 6 496 8,2 9,7
Новгородская 2 181 28 981 13,2 13,5
Псковская 1 081 8 788 8,1 9,2
Среднееолжский с Заволжьем
Костромская 705 9 797 13,8 8,9
Нижегородская 681 3 373 4,9 7,4
Вятская 704 11 278 16 16
Пермская 1 117 16 091 14,4 15,8
Промышленный
Тверская 1 364 9 292 6,8 8,6
Московская 303 1 971 6,5 7,5
Смоленская 2 544 23 484 9,2 9
Калужская 2 385 17 536 7,3 8,1
Владимирская 390 2 447 6,2 8,9
Ярославская 816 4 471 5,4 7,1
Западный
Витебская 2 906 20 054 6,9 11,5
Могилевская 14 828 114 189 7,7 8,2
Юго-западный
Киевская 19 152 89 645 4,6 5,7 -
Южный степной
Бессарабская 3 638 45 450 12,4 6,5
Херсонская 24 938 188 389 7,5 7,8
Екатеринославская 19 554 128 779 6,5 9,3
Таврическая 12 907 167 586 12,9 14,7
Средне-черноземный
Тульская 1 090 4 900 4,4 6,3
Рязанская 1 450 6 311 4,3 6,6
Орловская 2 900 14 840 5,1 7
Курская 6 671 29 418 4,4 7,3
Тамбовская 3 325 16 534 4,9 7
Пензенская 4 033 24 377 6 7,5
Черниговская 1 447 8 372 5,7 6,3
Южно-черноземны й
Воронежская 2 957 20 190 6,8 9,6
Харьковская 13 700 79 212 5,7 7,3
Полтавская 1 961 10 931 5,5 4,9
Таблица 4 (продолжение)
1 2 3 4 5
Нижневолжский с Заволжьем Казанская 523 3 671 7 8,6
Симбирская 6 329 37 959 5,9 6,8
Самарская 15 059 184 509 12,2 19,8
Саратовская 7 884 48 900 6,2 9,5
Астраханская 480 8 883 18,5 28,4
Уфимская 1 432 15 477 10,8 18,8
Оренбургская 31V 4 422 14,1 29,8
Итого 185 467 1 433 858 7,7 —
‘Известия Земского отдела, 1908. № 6. С. 299; Статистика землевладения 1905 г. Свод
данных по 50 губерниям Европейской России. СПб., 1907. С. 80- 129. Подсчеты
автора.
начинания, в подсчет, весьма возможно, были включены многие неоконченные дела. Ясность мог бы внести подсчет по архивным материалам. Во всяком случае несомненно, что весной 1908 г. число укрепившихся значительно прибавилось.
Из табл. 4 видно, что по отдельным губерниям и регионам количество выходов из общины было далеко не одинаковым. Особенно много выходов произошло в губерниях южно-степной зоны (за исключением, пожалуй, Бессарабской). К ним примыкали Киевская, Харьковская и Могилевская губернии. На востоке особо выделилась Самарская губерния.
Похоже, только в отношении этих губерний сбывалось известное (см. во ’’Введении”) пророчество К.П. Победоносцева о том, что общинное владение распадется, едва только ’’закон снимет свои заставы”. (В это пророчество, видимо, сильно верило правительство, начиная реформу). В новороссийских губерниях, заселенных сравнительно поздно выходцами из разных мест, община не успела сложиться в прочный соседский поземельный союз. Чтобы это произошло, надо было, чтобы отдельные крестьянские семьи разрослись в кланы, а последние переплелись родственными связями. Порою вполне мирно, а порою при драматических обстоятельствах (о борьбе в Вознесенском обществе Таврической губернии см. в гл. 3) местная община быстро разваливалась. Уже в 1908 г. в южных губерниях появились толпы бездомных и безземельных людей. Женщины и дети выпрашивали ’’кусочки”, мужчины не зарекались и от грабежей. ’’Тяжелую картину представляют эти номады, расположившиеся где-нибудь за селом на выжженом пыльном выгоне, - сообщали газеты. - Вокруг повозок с поднятыми оглоблями, на которых развешено тряпье, сидят женщины и дети, усталые, с измученными лицами. Мужчины на все вопросы отвечают вяло, лениво и равнодушно:
- Куда идем? Да кто ж его знает. Сказывают, будто за Кубанью есть еще какая-то земля”86.
В степном Заволжье община тоже была сравнительно молодой, и в Са-
марской губернии происходило примерно то же самое, что и в южных губерниях. Что касается Киевской и Могилевской губерний, то здесь окончательно утверждалось более характерное для этих мест подворное владение.
В средне-черноземной полосе успехи реформы выглядели более скромно. Несколько выделялась лишь Курская губерния, где было много подворников и где еще в 70-е годы надельную землю уже было начали продавать, закладывать и завещать.
Чрезвычайно пестрой выглядела картина в ЦПР. Такие губернии, как Смоленская, Калужская и Тверская, по числу выходов примыкали к черноземным. Другие губернии (Московская, Владимирская, Ярославская -ядро всего региона) значительно от них отставали. Особенно медленно разворачивалась реформа в Московской губернии. К 1 апреля 1908 г. здесь окончательно укрепилось только 285 домохозяев. 108 из них приходилось на Можайский уезд. Их трех уездов, входивших в ’’полосу травосеяния”, самое большое число выходов дал Дмитровский (75). В Клин-ском уезде было оформлено 10 выходов, в Волоколамском — 3. Ни одного выхода к указанному сроку не значилось в Богородском и Звени-07 городском уездах .
Примечательно, что другая подстоличная губерния, Петербургская, тоже не отличалась большим количеством выходов. Крестьяне этих губерний, более развитые и осведомленные, надо думать, достаточно хорошо видели всю шаткость положения столыпинских ’.’реформаторов” в 1907 г.
Довольно плохо реформа шла в Средневолжском районе и особенно -на Севере. Здесь дело, видимо, объяснялось особой прочностью общины с ее многовековыми традициями.
Один из первых исследователей столыпинской реформы, Н.П. Оганов-ский, в образной форме представил ее движение: ”В общем картина вы-делов... если исключить запад, где ... история общины была совсем иная, чем в остальной России, напоминает поверхность пруда, в один из углов которого бросили большой камень: вокруг этого места на юго-востоке поднялась большая волна, эта волна несколько позже достигла середины пруда, здесь уж она, естественно, оказалась меньших размеров, и чем далее от места падения камня, тем волны эти становятся все меньше и почти замирают в противоположном углу, на северо-востоке”88. При этом автор оговаривался, что под юго-востоком он понимает Новороссию и низовое Поволжье.
Всякое сравнение, как известно, хромает. Приведенное - очень сильно. Ибо не получается территориально единого ’’юго-восточного угла”: очень уж удалена от Причерноморья Самарская губерния, а Саратовская по количеству выделов больше тяготела к центрально-черноземным губерниям, чем к соседней Самарской. Получается два очага: на юге и юго-востоке. Оба в степных, недавно освоенных районах с экстенсивным земледелием, сравнительно небольшим помещичьим землевладением и относительно высоким уровнем аграрного капитализма. От этих двух очагов действительно расходятся волны, погашаясь по мере удаления. Кроме того, Огановский, по-видимому, напрасно не учитывал западные 100
губернии: оттуда тоже шла волна. Не случайно, видимо, сравнительно много выходов было в Псковской и Смоленской губерниях.
Картина получается сложная и труднообъяснимая. Начатая под лозунгом поднятия крестьянской агрикультуры, реформа делала успехи в районах самого экстенсивного земледелия. Предпринятая помещиками в целях спасения своих латифундий, она лучше шла там, где гнет латифундий был меньше. Похоже, эти самые латифундии и гасили ее движение на запад и север от двух главных очагов. Уже в первые свои годы реформа стала действовать ’’неправильно”, неожиданно, как сильное лекарство при плохо поставленном диагнозе.
Табл. 3 показывает, что с 1908 г. реформа резко прибавила темпы. Причин тому было несколько. Поспешный выход домохозяев, владеющих ’’излишками” против нормы, сеял панические настроения: с чем останутся те, кто выйдет последним? Неменьший страх нагоняли визитеры из города, требовавшие выделить им долю в наделе, чтобы сразу ее укрепить и продать. А пуще того боялись отрубников, зарившихся на лучшие земли. Чтобы не допустить подобных выделов, сплошь укрепилось, например, с. Вознесенки Александровского уезда Екатеринославской губернии85. (Крестьяне, конечно, не знали, что в 1911 г. выйдет новый закон и укрепленные земли станут передвигать наравне с неукрепленными.) Местное начальство, подстегиваемое ревизорами и циркулярами, рекламировало реформу с большим нажимом: почему не укрепляетесь? кто вас смущает?
Главное же, третьеиюньский государственный переворот коренным образом изменил обстановку в стране. Мечты о скорой ’’прирезке” приходилось оставить. Из Краснинского уезда Смоленской губернии сообщали, что широкое движение к укреплению земли ’’началось лишь тогда, когда все надежды на увеличение землевладения за счет других классов были потеряны”50. В Московской губернии за период с апреля до декабря 1908 г. число укрепленцев выросло в 8 раз51.
Особенно долго надеждами на ’’прирезку” жили самые малоземельные общества. Но затем и здесь участились укрепления. Крестьяне упоминавшегося выше с. Усть-Карабольского (которых, как уверял земский начальник, распропагандировали приезжие любители кумыса) держались до 1911 г. и наконец подали ходатайство о переходе к подворно-наслед-92 ственному владению .
И.В. Чернышев, сопоставляя данные анкет по пяти центрально-черноземным губерниям, сделал вывод, что ”в наиболее малоземельной группе общин, имевших до 5 дес. на двор, 89% чересполосных укреплений и почти все (99,4%) выходы на отруба и хутора произошли после 1909 г.”53 В Московской губернии к 1 февраля 1912 г. численность укрепленцев увеличилась еще в 19,6 раза, составив 45 338 домохозяев. Но при этом средняя площадь укрепляемого владения уменьшилась с 6,4 дес. в начале 1908 г. до 4,5 дес. Первое место по числу укреплений теперь занимал Московский уезд (5548), где средний укрепленный надел составлял всего 1,7 дес. Травосеющие же уезды (Волоколамский, Дмитровский, Клин-ский) по-прежнему были в числе ’’отстающих*1
Эти же процессы отражает и табл. 3, показывая неуклонное, до 1910 г.
101
включительно, уменьшение земельной площади, укрепляемой в среднем за одним домохозяином. В 1911 г. снижение приостановилось, но ненадолго. Еще Н.П. Огановский заметил это явление, подчеркнув, что ’’чем шире распространяется влияние закона 9 ноября, тем малоземельнее становятся выделяющиеся дворы” ”.
По мере своего хода столыпинская реформа сильно изменяла соотношение между общинным и подворным землевладением Многие общества, прежде владевшие землей на общинном праве, стали подворными или смешанными, общинно-подворными. Приведенная выше табл. 4 с ’’валовыми” показателями не отражает перемен в этом отношении, ибо в губерниях было разное количество дворов с неодинаковым исходным распределением их на общинные и подворные.
В 1908 г. правительство внесло в Думу законопроект о волостной реформе. Одновременно оно решило проверить его по конкретным материалам. 9 февраля 1909 г. МВД разослало в земские губернии циркуляр с предписанием провести обследование по прилагаемой программе. В большинстве губерний бланки заполнялись в уездных земских управах по сведениям из волостных правлений. В двух случаях (Самарская и Харьковская губернии) бланки были заполнены земскими начальниками, и уездные сводки по этим губерниям отсутствуют. Представленные в МВД сведения относятся примерно к середине 1910 г. Пока их доставили в столицу, думская комиссия сильно переработала правительственный проект, и в МВД не стали подробно анализировать полученный материал, ограничившись карандашными прикидками.
Материал остался в сыром виде. По большинству губерний не подведены общие итоги. По некоторым губерниям (Московской, Смоленской, Пермской, Таврической) сведения отсутствуют. В ряде губерний власти отослали материалы, так и не дождавшись ответов из некоторых уездов. Так, отсутствуют данные по двум уездам Воронежской губернии (Бобровскому и Острогожскому), одному - Костромской (Нерехтскому), двум -Петербургской (Петербургскому и Лужскому), одному - Уфимской (Уфимскому) и шести уездам Полтавской (Зеньковскому, Константино-градскому, Кременчугскому, Переяславскому, Прилукскому и Хороль-скому).
Программа обследования включала довольно широкий круг вопросов. Некоторые из них имеют важное значение для настоящей работы. Сделанные по соответствующим графам подсчеты легли в основу табл. 5. Поскольку сведения приводятся в процентных отношениях, а не в абсолютных цифрах, то отсутствие данных по некоторым уездам не очень значительно искажает погубернские итоги. Расчет вычислен по общему количеству дворов, приводимому в том же источнике. К середине 1910 г., как видно по использованным материалам, во многих местах произошел значительный прирост количества дворов по сравнению с 1905 г. По-видимому, после указа 5 октября 1906 г., отменившего ряд стеснений для семейных разделов, были ’’легализованы” многие ранее фактически уже существовавшие дворы.
Ввиду особой важности Московской губернии данные по ней были ’’смонтированы” по донесениям о ходе укреплений на 1 февраля 1912 г. и 102
Количество дворов, владеющих землей на общинном и подворном праве, по 31 губернии Европейской России в 1905 и 1910 гг. (в»)‘
Губерния 1905 г. 1910 г. Увеличение доли подворных хозяев
на общинном на по- дворном на общинном на подворном
Олонецкая 98,2 1.8 89,7 10,3 8,5
Вологодская 97,8 2,2 89,5 10,5 8,3
Петербургская 97,8 2,2 86,1 13,9 11,7
Новгородская 99,9 0,1 88,7 11,3 11,2
Псковская 100 — 85,1 14,9 14,9
Костромская 99,99 0,01 87,1 12,9 12,8
Нижегородская 99,7 0,3 90,2 9,8 9,5
Вятская 99,3 0,7 96,8 3,2 2,5
Тверская 99 1 96,6 3,4 2,4
Московская 99,99 0,01 78,5 21,5 21,4
Калужская 99,7 0,3 97,2 2,8 2,5
Владимирская 97,4 2,6 93,4 6,6 4
Ярославская 99,8 0,2 82,3 17,7 17,5
Бессарабская 30,1 69,9 6 94 24,1
Херсонская 93,3 6,7 76,2 23,8 17,1
Екатеринославская 99,3 0,7 75,4 24,6 23,9
Тульская 85,3 14,7 80,6 19,4 4,7
Рязанская 97,4 2,6 83,7 16,3 15,7
Орловская 89,8 10,2 64,3 35,7 25,5
Курская 69,8 30,2 50,1 49,9 19,7
Тамбовская 97 3 85 15 12
Пензенская 96,5 3,5 79,7 20,3 16,8
Черниговская 51,6 48,4 37,9 62,1 13,7
Воронежская 98,6 1.4 91,7 8,3 6,9
Харьковская 93,2 6,8 75,6 24,4 17,6
Полтавская 17,9 82,1 3,3 96,7 14,6
Казанская 100 — 94,2 5,8 5,8
Симбирская 98,5 1.5 83,1 12,9 11,4
Саратовская 99,9 0,1 81,6 18,4 18,3
Самарская 99,2 0,8 91,8 8,2 7,4
Уфимская 97,9 2,1 90,7 9,3 7,2
*ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 50. 1909 г. Д. 53-78, 80 -86. 1910 г. Д. 22, 23, 29; ЦГИАМ.
Ф. 62. On. 1. Д. 7497. Подсчеты автора. См. также примеч. к табл. 1.
по количеству дворов, указанному в ’’Статистике землевладения 1905 г.” Поэтому полученный по этой губернии подсчет удельного веса укрепившихся дворов, конечно, преувеличен.
Табл. 5 несколько отодвигает на второй план те губернии, которые выделяются в табл. 4 - Херсонскую и особенно Самарскую. Правда, в последней число вышедших из общины с 1908 по 1910 г. более чем удвоилось - с 15 тыс. до 35 тыс. Однако в губернии продолжало преобладать
юз
общиное владение. В Херсонской губернии соответствующие цифры составили 24,9 и 85,7 тыс. Но и здесь подворное землевладение еще не охватило и четверти крестьянских дворов. Зато в Бессарабской и Полтавской губерниях общинное землевладение практически было ликвидировано.
После того ^ак укрепительная лихорадка охватила и малоземельные общества, реформа быстро двинулась в Курской и Орловской губерниях. Кроме того, здесь, как уже говорилось, был значительный ’’задел” по-дворников еще до столыпинской реформы. Оживились и тенденции, сбитые волной переделов 80-90-х годов. В итоге к 1910 г, общинное землевладение в Курской губернии утратило господствующее положение. Надо, однако,думать, что если бы не крестьянское малоземелье в сочетании с помещичьими латифундиям^, общинно-передельное землевладение здесь, возможно, давно бы исчезло.
Вместе с тем табл. 5 показывает, что в некоторых губерниях (северных, северо-восточных, а отчасти центрально-промышленных, поволжских и черноземных) реформа лишь слегка затронула толщу общинного крестьянства. Общинно-подворный ’’фронт”, включая переходную зону, по-прежнему тянулся в меридианальном направлении, медленно смещаясь на восток.
Надо, однако, иметь в виду, что чересполосно укрепляемая личная крестьянская земельная собственность лишь очень отдаленно походила на классическую, римскую ’’священную и неприкосновенную частную собственность”. И дело не только в правовых ограничениях, налагавшихся на надельные земли (запрещение продавать лицам некрестьянского сословия, закладывать в частных банках). Сами крестьяне, выходя из общины, первостепенное значение придавали закреплению за собой не конкретных полос, а общей их площади. Поэтому, как увидим в гл. 4, кре-стьяне-выделенцы наряду с общинниками, случалось, охотно принимали участие в качественных переделах. Иногда такой же взгляд на укрепляемую землю усваивало и местное начальство. Министерская ревизия 1911 г. обнаружила в Брянском уезде Орловской губернии многочислен-ные случаи долевого укрепления . Значит, укреплялись не определенные полосы, а доля того или иного домохозяина в мирском землевладе-нии. Да и само правительство в конце концов встало на такую же точку зрения, присвоив себе по закону 1911 г. право передвигать укрепленные полосы.
Поэтому сплошное, в рамках общины, укрепление земли за отдельными домохозяевами фактически приводило не к насаждению частной собственности на землю, а только к образованию беспередельных общин по образцу тех, которые владели землей по ревизским или ’’старым” душам. А такие общины знали и частные переделы, и качественные. Сложнее обстояло дело там, где закреплялось небольшое число домохозяев. В таких случаях были возможны следующие исходы: 1) община становилась бес-передельной; 2) закрепившиеся домохозяева выделялись на отруба, хотели они того или нет; 3) вопреки закону и негласно укрепившиеся домохозяева участвовали бы в общих переделах, но в неизменной доле; 4) по истечении ряда лет, даже независимо от внешних событий, общинное землевладение должно было ’’переварить” многие чересполосные ук-104
репления, как ’’переварило” оно значительную часть досрочно выкупленных наделов. Таким образом, что касается чересполосных укреплений, то успехи столыпинской реформы в этом деле были во многом скоропреходящими.
Табл. 6 показывает итоговые данные об укреплении земли в личную собственность к концу изучаемого периода.
Таким образом,- за 1907-1914 гг. по 46 губерниям Европейской России (Пермскую губернию приходится вычитать) 22,2% бывших общинников укрепили за собой 14,4% надельной земли. Конечно, более правильно было бы брать количество общинных дворов не по ’’Статистике землевладения 1905 г.”, а по состоянию на 1910 г., как это сделано в табл. 5. Но у нас, во-первых, нет таких данных по 46 губерниям. Во-вторых, расчеты по данным за 1905 и за 1910 гг. трудносопоставимы, потому что наряду с приростом дворов часть их к 1910 г. уже перешла в разряд подворных. Такие сопоставления не вызывают сомнений лишь тогда, когда в губернии в 1905 г. не было или почти не было подворного землевладения. Поэтому для примера возьмем Екатеринославскую, Самарскую и Псковскую губернии. При этом за 1910 г. будем исходить из общего количества дворов (общинных и подворных).
Расчет по 1905 г., % Расчет по 1910 г., %
Екатеринославская 54 46,1
Самарская 49,1 38,4
Псковская 18,8 17,2
В разных губерниях был разный прирост дворов. Несомненно, однако, то, что в действительности из общины путем укрепления земли вышло менее 20% дворов.
Как показывает табп. 6, к 1915 г. окончательно определились районы, где укрепление надельной земли шло сравнительно быстро. Главный такой район включал губернии Херсонскую, Таврическую, Екатеринославскую, Харьковскую, Курскую и Орловскую. Он как бы опоясывал украинские губернии с сильно развитым подворным землевладением и упирался в границу Центрально-промышленного района. Если к этому же району усиленного ’’разобщинивания” присоединить Тамбовскую губернию, то он соединится с другим таким же районом, охватывающим Самарскую и Саратовскую губернии. В целом конфигурация перечисленных губерний напоминает зеркально отраженную булеву z. Причем на концах этой ’’буквы”, в губерниях со слабым дворянским землевладением, выходы из общины начались раньше и протекали интенсивнее. Вентральную же ось занимали губернии мощного дворянского землевладения и крестьянского малоземелья. А в целом все эти губернии объединяла довольно активная передельная деятельность общины в период, предшествовавший реформе (Только Орловская губерния, пожалуй, была исключением). Возможно, многие укрепления как раз и были реакцией на слишком частые переделы.
Все губернии, вошедшие в этот район, были черноземными. Однако по своим социально-экономическим условиям они были неоднородны. Да и
Укрепление в личную собственность надельных земель к 1 мая 1915 г.*
Район,губерния Количество укрепившихся хозяйств Площадь укрепленной земли, дес. Укреплено в среднем на одно хозяйство, дес.
1 2 3 4
Северный
Олонецкая 6 867 147 407 21,4
Вологодская 14 975 137 458 9,1
Северо-западный
Петербургская 10 571 99 492 9,4
Новгородская 21 693 272 613 12,5
Псковская 29 899 253 230 8,4
Средневолжский с
Заволжьем
Костромская 23 121 187 302 8,1
Нижегородская 38 103 165 707 4,3
Вятская 23 526 296 718 12,6
Пермская 21 065 253 289 12
Промышленный
Тверская 47 053 329 794 7
Московская 65 783 331 700 5
Смоленская 33 926 281 047 8,2
Калужская 40 415 288 601 7,1
Владимирская 23 960 115 535 4,8
Ярославская 19 113 125 532 6,5
Западный
Витебская 21 168 154 828 7,3
Могилевская 90 637 702 909 7,7
Юго-западный
Киевская 15 948 77 987 4,8
Южный степной
Бессарабская 12 084 131 826 10,9
Херсонская 104 534 664 059 6,3
Екатеринославская 145 298 948 735 6,5
Таврическая 77 743 751 137 9,6
Средне-черноземный
Тульская 39 517 163 913 4,1
Рязанская 46 534 167 943 3,6
Орловская 100 418 464 118 4,6
Курская 102 471 409 334 3,9
Тамбовская 94 390 385 762 4
Пензенская 58 645 275 031 4,6
Черниговская 16 166 88 377 5,4
Южно-черноземный
Воронежская 76 919 466 171 6
Харьковская 98 810 518 513 5,2
Полтавская 9 739 44 572 4,5
Нижневолжский с Заволжьем
Казанская 32 232 158 092 4,9
Таблица 6 (окончание)
1 2 3 4
Симбирская 57 728 293 735 5
Самарская 164 226 1 954 371 11,9
Саратовская 97 965 619 975 6,3
Астраханская 3 569 49 774 13,9
Уфимская 46 072 316 985 6,8
Оренбургская 16 248 245 484 15,1
Итого 1 949 131 13 429 056 6,8
‘Известия Земского отдела, 1915, № 12. С. 419.
само ’’разобщинивание” было неодинаково. В крайних точках перевернутой ’’буквы” оно, видимо, в значительной мере совпадало с раскрестьяниванием, с пауперизацией, а отчасти деклассированием значительной части выделенцев. Выше уже говорилось о ’’шатунах” в Херсонской губернии. Несколько позднее в газетах стали писать об ’’овражных людях” - деревенской голытьбе, понастроившей трущобы на окраинах поволжских городов”. Из Саратовской и Тульской губерний стали поступать известия об увеличении числа странствующих по деревням нищих”. Если бы община везде распадалась так же быстро, как в Херсонской и Самарской губерниях, ’’шатуны”, ’’овражные люди” и нищие, наверно, переполнили бы всю Россию.
В чем заключалось ’’разобщинивание” в других губерниях с большим количеством выходов, мы попробуем разобраться несколько ниже.
К северу и западу от этого района остался ряд украинских и белорусских губерний. В некоторых из них общинное землевладение было незначительно, в других доходило до половины и даже больше. В годы столыпинской реформы оно повсеместно здесь сильно сократилось. В Киевской и Полтавской губерниях оно перестало играть сколько-нибудь существенную роль, в Могилевской и Витебской отступило на второй план. И все же успехи реформы по части укрепления выглядят здесь скромнее, чем в очерченных выше губерниях. Видимо, играло свою роль почти полное отсутствие здесь общих переделов. Обращают на себя внимание очень небольшие показатели по Черниговской рубернии.
Вне района ’’перевернутой z” оказались Воронежская и Астраханская губернии. Видимо, сказалось то, что обе губернии были сравнительно неперенаселенными. К тому же экстенсивные формы здешнего крестьянского хозяйства пока еще в небольшой степени вступали в противоречие с общинным землевладением.
К северу от линии Орел-Тамбов-Саратов-Самара столыпинская политика разрушения общинного землевладения имела явный неуспех. Лишь в Московской губернии выходы из общины шли сравнительно интенсивно, да и то за счет Московского и Звенигородского уездов (близость к столице взвинтила цены на землю и сделала выход из общины очень уж выгодной коммерческой операцией).
После первоначальных успехов приостановилось проведение укреплений в Северо-Западном районе. Здесь, а также в Промышленном районе община, видимо, уже нашла пути приспособления к более интенсивным способам ведения хозяйства, а развивающиеся капиталистические отношения настолько сплелись с общинными формами землевладения, что ломка общины в значительной мере затрагивала и эти отношения. Впрочем, это тема особого разговора.
Что касается северных, восточных, средневолжских и некоторых других губерний, то столыпинская реформа не имела здесь успеха в первую очередь, наверно, потому, что в этих губерниях не оказалось сколько-нибудь значительной группы крестьянства, заинтересованной в выходе из общины.
Табл. 3 показывает неуклонный ежегодный рост чересполосных укреплений с 1907 по 1909 г. С 1910 г. их количество стало убывать. Выше мы постарались разобраться в том, почему оказались такими скромными показатели за 1907 г. и почему затем они стали быстро возрастать. Теперь нам надо поискать причины, почему ’’кривая” пошла вниз. На этот раз, как представляется, дело было не в общеполитической обстановке, а в составе самих укрепленцев.
•к 9с 9с
В одной из статей А.В. ПещехЬнова высказывалось мнение, что из общины выходили, с одной стороны, многоземельные крестьяне, а с другой - бесхозяйные, разорившиеся, опустившиеся. И лишь отчасти, оговаривался автор, ”в процесс укрепления оказались вовлеченными средние слои крестьянства””. Эта оговорка косвенно свидетельствует о том, что в данном случае Пешехонов вольно или невольно отождествил многоземельных крестьян и зажиточных.
Пешехоновская схема многим понравилась, стала переходить из работы в работу. Для большей ясности стали говорить не о многоземельных крестьянах, а о зажиточных. В таком виде она приведена в книге С.М. Дубровского. Последний, правда, колебался в оценке роли и удельного веса различных групп выделяющихся. ’’Если все же значительную роль в укреплении земли в личную собственность играло зажиточное крестьянство, - писал он, - то не меньшую, если не большую, - его пролетаризирующаяся часть”100. Зато Г.А. Герасименко решительно отбрасывает все колебания: ’’Главной, ведущей, ударной группой, которая оказалась на острие аграрной реформы, были зажиточные, крепкие, кулацкие хозяйства”101. Историографическая судьба концепции Пешехоно-ва была такова, что наибольшее развитие получило самое ее сомнительное звено.
Ко времени появления статьи Пешехонова Столыпин уже произнес свою знаменитую речь, в которой упомянул о ’’ставке на сильных”. Это высказывание, видимо, воздействовало и на Пешехонова, и на всех, кто позднее повторял его умозаключение. Действительно, если само правительство говорит о ’’ставке на сильных”, значит эта ставка делается и, следовательно, сельская буржуазия ею пользуется.
В жизни редко бывает так, что воплощенное соответствует задуманно-108
му. Однако если о планах было широко оповещено, то люди некоторое время продолжают верить, что перед ними именно то, что было задумано. Не на всех, однако, высказывание Столыпина возымело магическое действие. Еще в 1958 г. М.С. Симонова на материалах четырех центральночерноземных губерний показала, что ”в основном общину покидала беднота”102. Но на доводы М.С. Симоновой нашлись контрдоводы: богатые крестьяне были в меньшинстве среди выделявшихся по той простой причине, что они вообще составляли в деревне ничтожное меньшинство. ’’Полный распад общины, - оговаривается В.С. Дякин, - лишал деревенскую буржуазию возможности использовать общественные выгоны, затруднял аренду бедняцких наделов и наем батраков (в случае ухода обезземелившихся в города)... Однако желание укрепить земельные излишки, перспектива скупки земель односельчан и агротехнические преимущества сведения земли к одному месту все же побуждали значительную часть многоземельных крестьян к выделу...”103
Скупать земли односельчан можно было и не выходя из общины. Из общины должен был выйти продавец, а не скутцик. Но главное не в этом. Оно в том, что большинство авторов почему-то убеждено, что земельные излишки всегда оказывались в руках зажиточного крестьянства. Большинство авторов почему-то отождествляют богатых крестьян и многоземельных.
Составители анкеты ВЭО, желая выяснить, кто же выходил из общины, построили несколько рядов предполагаемых ответов. Корреспондент, заполняя анкету, должен был указать в каждом ряду по одному ответу. Два ряда ответов оказались настолько красноречивы, что их можно привести полностью. Итак, кто же в основном выходил из общины по 10 губерниям?104
Число ответов % Число ответов %
Многоземельные 64 24,6 Богатые 11 4,4
Малоземельные 79 30,3 Средние 53 21,2
Всякие 69 26,5 Бедные 49 19,6
Неизвестно какие 48 18,4 Всякие • Неизвестно какие 126 11 50,4 4,4
Всего 260 100 Всего 250 100
Левый ряд показывает, что около четверти выходивших из общины крестьян были многоземельными. В правом ряду значится, что богатые составляли только 4,4% выходивших из общины. Ответы были получены от одних и тех же корреспондентов. И конечно же, один ответ не противоречил другому. Ибо люди, близко видевшие деревню, знали, что не всякий многоземельный крестьянин богат.
Для пояснения рассмотрим, с точки зрения общинных порядков, жизненный случай, положенный в основу поэмы Н.А. Некрасова ’’Мороз Красный Нос”. В семействе старого крестьянина умер женатый сын, основной работник. Семейству грозит неминуемое разорение. Но с общинной точки зрения, заметим, оно становится ’’многоземельным”: ведь у него теперь лишний душевой надел.
По всей России немало, наверно, было таких крестьян, которые, не будучи в силах обработать свой ’’многоземельный” надел, должны были платить за него все подати и исполнять повинности. Тот же Пешехонов указывал на такие случаи, когда крестьянин по выходе из общины продавал часть своего надела, чтобы привести его площадь в соответствие с рабочими силами семьи, а на вырученные деньги поправить хозяйство105.
По-видимому, вопрос о том, кто же выходил из общины, нельзя решить сразу, имея в виду всю массу крестьян, укрепивших свои наделы. Попробуем разбить эту массу на группы, определить в каждой из них, хотя бы на глаз, удельный вес разных социальных слоев, а затем подвести итоги. Итак, из кого же состояла пестрая толпа укрепленцев?
Примерно такой же вопрос задавал В.П. Дроздов, сотрудник газеты ’’Русские ведомости”, беседуя с чиновниками землеустроительного ведомства. В Курской губернии ему ответили, что всех укрепившихся можно разбить на четыре группы: « 1) переселенцы, составляющие главную массу выделившихся; 2) меньше - фабричные рабочие, городская прислуга и вообще лица, порвавшие связь с землею; 3) еще меньше многодушников, стремящихся до нового передела закрепить выгодное для себя распределение общинных земель, и, наконец, 4) самая незначительная часть крестьян, укрепивших свои наделы ”на всякий случай”..;»106.
Последнюю группу, очевидно, составляли люди, примкнувшие к движению из страха что-нибудь упустить. Подобный элемент присутствует во всех сколько-нибудь широких движениях. Численность и социальный состав таких попутчиков всегда очень трудно определить. Это своего рода ’’человеческая пыль”, поднимающаяся в разгар движения и оседающая на его исходе. Мы не будем подробно рассматривать эту группу. Отметим лишь, что1 ее численность, очевидно, достигла максимума в 1909-1910 гг., а затем стала быстро уменьшаться.
Детальный анализ контингента укрепленцев надо начать со второй из указанных групп - с фабричных рабочих и вообще городских жителей, возвращавшихся в родную деревню только затем, чтобы укрепить и продать свой надел. Пензенский корреспондент ’’Нового времени” писал в 1908 г.: ’’Среди городских ремесленников и мелкого торгового люда еще издавна замешалось достаточно крестьян. Многие из них почти уже потеряли связь с землею... Иные собрались уже перечислиться в мещане, так как не чувствовали никакой связи между собою и крестьянским миром. Не всем было приятно даже напоминание о том, что они крестьяне, а не почтальоны, бухгалтера, телеграфисты, кондуктора считают себя даже скорее чиновниками, чем ’’мужиками”...” И вдруг все эти ’’чиновники” и ’’купцы”, отмечал корреспондент, вспомнили свои родные деревни. ’’Они завалили жалобами крестьянские учреждения на то, что сельские сходы не дают им земли, а когда им отказали в удовлетворении ходатайств на том основании, что они не имеют оседлости в сельских обществах, то они послали своих жен и родственников нанять утлы в избах у односельчан и завести кур да корову и, ссылаясь на подобную оседлость, стали вновь требовать надела землею на законном уже осно-1 ю
вании. Получив надел, эти налетевшие в села городские галки и вороны тотчас заявляют об укреплении их полос в личную за ними собственность и тотчас предлагают их купить любым желающим”107.
Подобные сделки вызвали ажиотаж в больших и малых российских городах и даже за рубежом. Русского консула в Сан-Франциско осаждали выходцы из России с просьбами о засвидетельствовании доверенностей на укрепление участков надельной земли и на их продажу108.
Выступая в Думе, товарищ министра внутренних дел А.И. Лыкошин довольно пренебрежительно отозвался об укрепленцах из числа горожан: ’’...Это лица, отбившиеся от земли, всякие швейцары, дворники, у кото рых гуляла земля в аренде...”109. Тем не менее власти в общем-то благосклонно относились к этим людям. Правда, МВД разослало циркуляр, в котором предостерегало против укрепления наделов за иностранными подданными и лицами, просрочившими заграничные паспорта110. Укрепление за ними земли могло привести к значительному оттоку денег за границу. Но в других случаях вопрос решался в положительном смысле. Совещание земских начальников Московской губернии в июне 1908 г. пришло к выводу, что крестьянин, не имеющий ни дома, ни усадебной оседлости, может укрепить за собою полевую землю111. Ясно, что такое решение открывало путь к укреплению надельной земли очень многим желающим. Надо думать, подобным образом обстояло дело и в других губерниях.
Столь явное расхищение надельных земель пытался приостановить Сенат. 28 сентября 1910 г. он разъяснил: ’’Крестьяне, живущие на стороне и не имеющие в своих обществах усадебной оседлости и не ведущие хозяйства, имеют право на укрепление за ними земли ... только в том случае, если они продолжают пользоваться своими душевыми наделами, хотя бы и сдавая их от себя в аренду или передавая на иных условиях другим лицам”112. Практически это означало признание права на укрепление земли за всеми, кто был ею наделен по последнему переделу. К этому времени, однако, большинство швейцаров и дворников, видимо, уже совершило упомянутую сделку. И хотя они отнюдь не олицетворяли собой класс ’’крепких хозяев”, благожелательное отношение к ним начала '.тва в общем-то понятно.
В отличие от деревенских укрепленцев, которые на первых порах вели себя нерешительно, с оглядкой на соседей, городские пришельцы действовали напористо) и бесцеремонно. Они-то чаще всего и взламывали круговую оборону, занятую общиной. В страхе перед подобными посещениями крестьяне иногда заблаговременно укрепляли всю свою землю113.
Вопрос о том, кого в рассматриваемой группе было больше, богатых или бедных, видимо, не имеет значения. В любом случае это были городские богатые и бедные. Выступая в Думе, А.И. Лыкошин сообщил, что к 1 января 1909 г. продали землю 31 188 укрепившихся домохозяев1 м (5,6% всех укрепившихся к этому времени). Сведения, наверно, неполные, но трудно решить, какую долю из числа этих 31 тыс. составляли городские укрепленцы.
На первых порах в рассматриваемой группе было довольно мало in
’’рабочих с наделом” (работающих на фабрике и возвращающихся в деревню на сенокос или уборку). Богородский уезд Московской губернии, самый большой по площади и известный значительным развитием отхожих промыслов, в начале 1912 г. стоял на последнем месте в губернии по числу укреплений**®. По этому показателю на первых порах сильно отставала и Владимирская губерния (см. табл. 4, 5), где было особенно много ’’рабочих с наделом”. По-видимому, такой рабочий часто удерживал за собой даже явно убыточный надел, вовсе не торопясь укрепить его и продать, тем более что состояние дел в промышленности первые годы не вселяло больших надежд.
Но в 1910 г. начался промышленный подъем, затем были изданы страховые законы, и подскочила численность городских укрепленцев. Как видно, продавать землю начал ’’рабочий с наделом”. В 1914 г. продало землю 84,3% домохозяев, вышедших за год из общины в порядке укрепления и ’’удостоверения”116. Из общего числа продавцов чересполосных наделов в том же году 25,1% составили лица, не занимавшиеся сельским хозяйством. ''В Центрально-промышленном районе их доля доходила до 47,2%, в Юго-Западном опускалась до 9,3%**7. Если сопоставить данные, приведенные в ’’Известиях Земского отдела” и в статье М.С. Симоновой, то получится, что в 1914 г. укрепили и ’’удостоверили” землю 40,7 тыс. человек, не занимавшихся сельскцм хозяйством, или 21% всех вышедших в этом году из общины в порядке укрепления или ’’удостоверения”.
Следующая категория укрепленцев, активно заявившая о себе на первом этапе реформы, распадается на несколько групп. Анкета ВЭО и материалы с мест, полученные А.В. Пешехоновым, говорят о выходе из общины ’’многоземельных” и малосемейных крестьян, домохозяев с преобладанием женщин в семействе, стариков и вдов118. Выше мы уже рассматривали вопрос о том, из кого состояло большинство ’’многоземельных” крестьян. Видимо, ’’многоземельные” и малосемейные хозяйства - это в большинстве случаев одно и то же. Все эти хозяйства -малосемейных крестьян, вдов, одиноких стариков — объединял недостаток рабочих рук. Соответственно падали благосостояние и влиятельность этих дворов, они оттеснялись на периферию общинной жизни, вставал вопрос о лишении их части или всего надела.
В частности,V.’’многоземельные” хозяйства должны были лишиться своих ’’излишков” при очередном общем переделе или даже путем "скидки-накидки” J9to заставляло спешить с выходом из общины. Одна из причин того, что в 1907-1908 гг. средний надел на двор, выходивший из общины, был выше, чем, в последующие годы, - укрепление ’’многоземельных” (см. табл. 3). Выше, сопоставляя ответы на анкету ВЭО, мы могли заметить, что богатые крестьяне составляли примерно шестую часть ’’многоземельных^.
Наблюдение за выходом дворов с преобладанием женщин, приведенное в статье Пешехонова, относится к Вологодской губернии. Здесь, как мы знаем, широко применялась разверстка ”по едокам”, учитывавшая также и девушек. После их замужества лишние полосы должны были перейти в общество. Чтобы не упустить их, отец женского семейства 112
заблаговременно укреплял свой надел. Моральным оправданием ему служило то, что иначе он остался бы не только без работников, но и без земли. Вряд ли к тому же семейства с преобладанием женских рабочих рук могли быть богатыми.
Это же относится и к вдовьим хозяйствам. В некоторых обществах во время коренного передела вдовы снимались с надела. Недостаточная демократичность общинных порядков заставляла многих обездоленных женщин подавать заявления об укреплении. К этому же часто подталкивали и родственники, на попечение которых переходили престарелые вдовы115. Укрепление вдовьего надела отдавало его в руки клана. Противоречия между интересами общины и составлявших ее кланов ухолили в седую древность. Эти противоречия использовались и столыпинскими ’’реформаторами” для подрыва общины.
Многие одинокие старики, давно выдавшие дочерей замуж, тоже выхолили из общины для того, чтобы оставить надел своему клану. Среди таких стариков встречались и богатые хозяева120.
Случалось, впрочем, что выходили из общины и престарелые отцы больших семейств — с тем, чтобы утвердить за собой единоличное право распоряжаться наделом. Об этом рассказал Л.Н. Толстому его последователь С.Т. Семенов, приехавший в Ясную Поляну. Во время прогулки Толстой заехал в волостное правление, где ему подтвердили, что такое действительно бывает121. По-видимому, главы больших патриархальных семейств прибегали к указу 9 ноября 1906 г. для того, чтобы предотвратить семейные разделы. Большие патриархальные семьи в это время тоже оттеснялись на периферию крестьянской жизни.
Молодые крестьяне очень часто выражали недовольство новым законом, считая, что их хотят лишить земли и вытеснить из родных мест122. Столыпинская ’’ставка на сильных” фактически оказывалась ’’ставкой на старых”, и это еще раз подчеркивало консервативный характер реформы.
Можно упомянуть еще одну периферийную группу, охотно укреплявшую наделы. ’’Неудовольствия происходят оттого, - сообщал в ВЭО крестьянский корреспондент из Горбатовского уезда Нижегородской губернии, - что выходят в личную собственность те, которые не имеют наследства родового...”123 Речь шла о приймаках - неместных крестьянах, путем женитьбы оказавшихся в данной общине. О положении приймаков подробно будет рассказано в следующей главе. Коротко можно сказать, что крестьянские общества не признавали за ними права на мирской надел. Укрепление земли за этими ’’чужаками” в глазах крестьян выглядело особенно вопиющим нарушением мирских обычаев.
Все Перечисленные периферийные (или оттесняемые на периферию) группы общинного крестьянства укрепляли землю для того, чтобы не лишиться надела, полностью или частично. Если взять все группы в целом, то зажиточных крестьян среди них было, наверно, даже меньше, чем в среднем в общине. Конечно же, периферия - не место для богатеев. Здесь больше теснилась беднота. Образование таких групп зависело от естественно-демографических процессов и происходило довольно медленно. Трудно определить общую численность таких групп, но ясно, что в целом эта категория была больше рассмотренной выше группы укреплен-8. Зак. 2042 113
цев-горожан. Однако накопившиеся резервы быстро исчерпались, и в дальнейшем все группы этой категории сдвинулись на задний план. В 1914 г. из-за ’’недостатка рабочих рук в семье” в Курской, Орловской, Тамбовской и Воронежской губерниях состоялись 2962 продажи надельной земли (14,9% йсех продаж)*’*. Продавцами, по-видимому, выступали малосемейные крестьяне, вдовы и старики. В некоторых случаях, надо полагать, продавалась лишь часть надела, поскольку все эти группы расставались с землей только в безвыходном положении.
Одна из периферийных групп общинного крестьянства отличалась тем, что ее формирование зависело не от демографических, а в основном от социально-экономических факторов. Речь идет о безнадежно расстроенных, пролетаризирующихся хозяйствах. Чем быстрее шло расслоение деревни, тем значительнее становилась эта группа, возрастал ее удельный вес в общем контингенте укрепленцев. В некоторых губерниях (Херсонской, Таврической, Екатеринославской, Самарской) она с самого начала играла значительную роль в чересполосном укреплении. Именно из этой группы выходили ’’шатуны”, ’’овражные люди”, нищие. Есть сведения о подобных же укрепленцах в Тверской и Уфимской губерниях12S.
Сохранение крепостных пережитков в центральных губерниях замедляло процесс социальной дифференциации в общинной деревне. Поэтому указанная группа так и не стала ведущей в чересполосном укреплении. Однако она все же играла заметную роль даже в центрально-черноземных губерниях. Благодаря работе, проделанной М.С. Симоновой, мы имеем суммарные сведения о численности и удельном весе этой группы по четырем губерниям (Курской, Орловской, Тамбовской, Воронежской) за 1914 г. Всего в этом году здесь было продано 17 903 чересполосно укрепленных владения (данные, возможно, несколько неполные). 1020 продавших наделы (5,6%) освободились от них вследствие ’’упадка хозяйства”, 1668 (9,3%) - ”по расточительности, пьянству и другим причинам”126. Всего, таким образом, пролетаризованная группа составила 14,9% продавцов надельной земли. К сожалению, у нас нет под рукой сведений об укреплении надельной земли по четырем губерниям за этот год. По приблизительной же оценке к этой группе принадлежало примерно 7-8% чересполосных укрепленцев.
Следующая категория укрепленцев также имеет неоднородный характер. Видное место в ней занимают те, кто выходил из общины, чтобы перейти на хутор, покупаемый с помощью Крестьянского банка. Всего за 1907-1915 гг. из фондов банка или при его посредничестве было продано 270 340 хуторских и отрубных участков127. При этом до 1911 г. объем таких продаж возрастал, а затем стал снижаться128. К этому году банк в основном реализовал закупленные у помещиков в 1905-1907 гг. земли, а в последующие годы помещики приостановили продажи.
В то же время отнюдь не все 270 тыс. покупок были связаны с выходом из общины. Прежде всего около 20% покупателей были безземельными12’. Как свидетельствуют анкетные данные, собранные ВЭО, в каждой большой деревне существовала прослойка ’’вненадельного крестьянства”. Так, в Воронежской губернии в 45 охваченных анкетой сельских 114
обществах имелось 635 (2,4%) безнадельных дворов. В Пензенской губернии в обследованных 77 общинах было 888 безнадельных дворов (5,3%)130. Отнюдь не все безнадельные дворы принадлежали беднякам, отказавшимся от надела ввиду полной невозможности уплаты податей. Многие такие дворы принадлежали ’’чужакам” крестьянского и некрестьянского сословия, приписанным к волости или обществу, но не получившим земли. Дети таких ’’чужаков” тоже оставались ’’чужаками”. В других безнадельных дворах проживали местные крестьяне - потомки бывших дворовых людей и николаевских солдат. В литературе отмечается, что многие безземельные были состоятельными людьми131. Среди них встречались трактирщики, лавочники, ремесленники.
Безземельные подвергались в общине различным ограничениям. «Общество заело! - жаловался шорник из Тульской губернии, купивший банковский хутор. - Ведь, нас, дворовых, они прямо грызут, что волки. Заведешь коровенку - плати им за выгон; платишь-платишь, а всякий орет: ”Ишь навел табун-то! Ишь распустил!”»132
За вычетом безземельных остается 216 тыс. покупателей банковских хуторов и отрубов. Не все они ради покупки выходили из общины. Богатые крестьяне имели возможность заплатить первый взнос, не продавая надел и пренебрегая льготами, связанными с переселением на хутор. Основное хозяйство у них обычно оставалось в деревне, а на купленные земли они приезжали ”в виде как на дачу”. Иногда же на хутор отселялся один из женатых сыновей. Даже середняки старались сохранить хозяйство на надельной земле, в крайнем случае - сдать в аренду133. Уход на хутор, продажа надела означали разрыв с ’’миром” родной деревни, отказ от его поддержки, а такой шаг казался крестьянину настолько рискованным, что он не решался на него по доброй воле. По-видимому, не более 200 тыс. покупок банковских земель было связано с выходом из общины. Э)о составляет около 10% всех укреплений.
Вопрос о том, как распределялись покупки банковских хуторов и отрубов среди различных слоев крестьянства, исследован недостаточно. В книге С.М. Дубровского приведены лишь общие данные о численности покупателей всех разрядов (единоличных, обществами и товариществами). Правда, как известно, банк старался развивать прежде всего индивидуальные покупки (хуторами и отрубами), и именно такие покупки численно преобладали. Пересчет данных Дубровского применительно к периоду 1907-1914 гг. и за вычетом безземельных показывает, что 0,8% покупателей до покупки владели участками свыше 25 дес., 3,2% - от 15 до 25 дес. Богатая верхушка, таким образом, составляла всего 4% покупателей134.
Среди покупателей банковских земель преобладали среднее крестьянство и беднота. Ее попытки закрепиться на банковских хуторах и отрубах объяснялись довольно просто. Многие помещичьи земли, из года в год сдававшиеся в аренду одним и тем же обществам, стали как бы частью их надела. Но в период революции некоторые владельцы продали свои земли Крестьянскому банку. Это ударило в первую очередь по малоземельным хозяевам. Между тем банк разбивал купленные земли на отрубы и предлагал их к продаже. Ссуда давалась в размере 90-95% 115
стоимости участка. Продажа укрепленного надела обычно позволяла уплатить первый взнос. Некоторые земства оказывали различную помощь по обзаведению на хуторах135. Все это толкало бедноту на банковские земли, а банк, имея убытки от содержания купленных земель на своем балансе, не был разборчив в выборе клиентов.
Ступив на банковскую землю, крестьянин как бы восстанавливал для себя те изнурительные и бесконечные выкупные платежи, отмене которых он только что радовался. Вскоре появились и недоимки. Начиная с 1911 г. платежи стали непрерывно уменьшаться, а к 1915 г. недоимки составили 68,5% годового оклада. Как и прежде, власти вынуждены были прибегать к рассрочкам и пересрочкам. Но появилось и нечто такое, чего крестьянин прежде не знал: продажа с молотка всего хозяйства. С 1908 по 1914 г. таким путем было продано 11,4 тыс. участков136. Это, по-видимому, было прежде всего мерой устрашения. И основная часть бедноты, надо думать, осталась на своих хуторах и отрубах. Для нее, однако, продолжалась та же жизнь (’’перебиться”, ’’продержаться”, ’’дотянуть”), какую она вела в общине.
А.В. Пешехонов утверждал, что в ходе столыпинской реформы почти не играло никакой роли ’’укрепление с культурными целями - в расчете улучшить таким путем свое земледельческое хозяйство”137. Вывод оказался поспешным и недостаточно объективным. (В политической борьбе трудно, конечно, сохранить строгую объективность.) Анкета ВЭО показала, что выходы с целью ’’завес и независимое от общины хозяйство” имели почти повсеместное распространение. Во всяком случае, они отмечены в 9 из 10 обследованных губерний (кроме Саратовской)138. Правда, таких крестьян было немного. Например, по Воронежской губернии в 13 ответах указывалось на стремление укрепленцев сохранить излишки и только в одном - завести самостоятельное хозяйство. По Рязанской губернии о стремлении сдать в аренду или продать укрепленный надел говорилось в шести показаниях, о самостоятельном же хозяйстве — в четырех. Обычно этот мотив указывался последним и имел наименьшее число показаний.
Завести достаточно независимое от общины хозяйство при чересполосном укреплении было нельзя. Но это был шаг к последующему выделению отрубов или хуторов на надельной земле. В отзыве сельского учителя из Моршанского уезда Тамбовской губернии говорилось о стремлении некоторых крестьян ’’укрепленную землю отрубить в один участок, затем всячески стараться удобрять ее и улучшать хозяйство”139. Все это говорит о том, что среди крестьян существовала небольшая группа хозяев, тяготившихся общиной и мечтавших завести обособленное фермерское хозяйство на банковской или надельной земле. Обычно эти люди не принадлежали к числу первых деревенских богачей, опутывавших своими сетями всю общину и не желавших из нее выходить. Не очень помышляли о фермерском хозяйстве и бедняки. Ядро этой небольшой группы составляли, по-видимому, среднезажиточные крестьяне.
Один из них, Ф. Оброскин, изображен в записках крестьянина Шелон-ника. Оброскин был развитым, сознательным крестьянином, критически относился к политике правительства. Но когда властям удалось разжечь 116
угли раздора в общине и посеять среди крестьян смятение, он пошел на хутор. ”В душе я и сейчас против земельной политики и против спекуляции землей, — говорил он. — Но мы давим друг друга, не даем один другому хода, и все страдаем. Нам надо разойтись”1*0.
Агротехнических противников общины среди хуторян и отрубников было особенно много в первые годы реформы. Позднее, когда началась массовая фабрикация отрубов, положение изменилось. В дальнейшем нам еще придется вернуться к этому вопросу. А пока надо отметить, что, наверное, немногие из потенциальных фермеров стали таковыми в действительности. Выходя на банковские земли, они попадали в долговременную кабалу, должны были отдавать банку почти все свои доходы вместо того, чтобы вкладывать их в хозяйство. На надельных же землях хутора и отруба часто получались очень уж миниатюрных размеров. Российская действительность явно не благоприятствовала созданию фермерских хозяйств.
Последняя и, наверное, самая многочисленная группа выходящих из общины - переселенцы. Для удобства сопоставления двух величин -потока переселенцев и контингента укрепленцев, первые приводятся не по числу душ, как обычно в литературе, а по числу семейств (см. табл. 3). Правда, следует иметь в виду, что среди переселенцев был определенный процент подворно-коренных домохозяев (особенно из таких губерний, как Полтавская, Курская, Черниговская, Могилевская). Кроме того, по закону 14 июня 1910 г. некоторые домохозяева не укрепили, а ’’удостоверили” свою землю. Наконец, переселилось и какое-то число крестьян, перешедших на хутора и отруба по закону 29 мая 1911 г. минуя чересполосное укрепление. В свою очередь, из сведений об укрепленцах не удалось изъять данные по Ставропольской губернии, которая не учитывалась при подсчете переселенцев (не учитывались также сплошь подворные Ковенская, Виленская, Гродненская, Минская, Волынская и Подольская губернии). Неточности одного ряда отчасти нейтрализуют неточности другого. ’’Чистое вещество”, как известно, трудно получить даже для химических опытов.
Сопоставление динамики того и другого ряда показывает их определенную взаимосвязь. Правда, довольно странными могут показаться данные за 1907 г., когда переселенцев было больше, чем укрепленцев. Дело в том, что в период русско-японской войны правительство приостановило переселение в Сибирь. После заключения в августе 1905 г. Портсмутского мира последовал подъем революционного движения. Транссибирская магистраль несколько месяцев фактически не действовала. Поэтому в 1906-1907 гг. произошло резкое увеличение потока переселенцев. Громадную часть из них составляли крестьяне, подготовившиеся к переселению еще в 1903-1904 гг. Тогда же они, видимо, успели распорядиться наделом - отдать в аренду или родственникам, сдать в общество и т.п. К тому же указ 9 ноября 1906 г. в 1907 г. был еще малоизвестен. Поэтому значительная часть переселенцев 1907 г. не укрепляла свои наделы. Это, впрочем, не значит, что в 1907 г. среди переселенцев отсутствовали укрепленцы.
Минул 1907 год, окончилась революция, выяснилось, что прирезки
117
земли не будет, и взоры крестьян устремились в Сибирь. Укрепление надела переселенцами (с последующей его продажей или сдачей в долгосрочную аренду) стало общим правилом, ибо переселяющаяся беднота крайне нуждалась в деньгах.
В 1908-1909 гг. произошел невиданный подъем переселенческого движения. ’’Правительству 'в первые годы реформы, - отмечает А.М. Анфимов, — удалось поднять на переселение за Урал огромные массы крестьянского населения”141. Эти же годы были отмечены наибольшим количеством чересполосных укреплений. В 1908 г. количество переселившихся семей по отношению к числу укрепившихся домохозяев составило 18,5%, в 1909 г. - 14,6%.
Однако уже в 1910 г. численность переселенцев резко сократилась, а в неурожайном 1911 г. упала еще ниже. Следующие годы были урожайными, но уровень переселения далеко не достиг рекордной отметки 1908 г. За три-четыре года крестьянство рассталось с иллюзиями насчет привольных сибирских земель.
Сибирь, оставалась краем сравнительно малозаселенным и, конечно, могла принять более значительное число переселенцев, чем прибыло в 1906-1914 гг. Но правительственные органы оказались не готовыми к приему такой массы переселенцев. Это объяснялось не только малочисленностью землеотводных партий, но и бесконечными спорами и пререканиями между чиновниками одного и того же ведомства - Главного управления землеустройства и земледелия. Представители Переселенческого управления требовали выделения новых участков для переселенцев, а губернские управления государственных имуществ, не желая выпускать из своих рук лучшие земли, прибегали к всякого рода задержкам и проволочкам. Такой же тактики придерживался и Кабинет его императорского величества, владевший наиболее плодородными землями на Алтае. В результате в 1907 г. землеотводные работы в Тобольской и Томской губерниях велись почти целиком в лесных заболоченных местностях. Некоторые из заготовленных участков оказались настолько непригод ными, что переселенцы, несмотря на крайний недостаток отведенных земель, отказались их взять142. Мало изменилось положение и в последующие годы.
Многие переселенцы, растратив в борьбе с природой и жизненными обстоятельствами все свои силы и средства, возвращались в родные места, где у них уже не было ни надела, ни усадьбы. Только в 1911 г. вернулось 12 965 семей переселенцев (в те 38 губерний, которые вошли в подсчет в табл. 3). Это составило 57,4% переселений этого года. В Курскую,* Тамбовскую, Воронежскую и Бессарабскую губернии в том году вернулось больше переселенцев, чем выехало оттуда143. ’’Теперь о переселении в Сибирь не слышно, - сообщал в ВЭО псаломщик из Валуй-ского уезда Воронежской губернии. - Отбила охоту к переселению плачевная картина возвратившихся обратно из Сибири”. ’’Плохая их судьба, - писали из Борисоглебского уезда Тамбовской губернии, -выроет в земле конурку и живет там в ней”144
Сокращение потока переселенцев вело к уменьшению выходов из общины. Возобновлялись совсем заглохшие было переделы. Только 118
теперь меньше была площадь переделяемой земли, еще более изрезанным становился надел. И вновь вставал вопрос о ’’черном переделе”. Это было как бы новое возвращение ”на круги своя” - к тому, что было перед 1905 г. (Подробнее об этом будет рассказано в следующей главе.)
Всего за период 1907-1914 гг. переселилось приблизительно 20,6% укрепившихся домохозяев. Если же учитывать и ’’удостоверенных”, то процент переселенцев сократится до 16,7. Наиболее значительным было переселение из следующих десяти губерний: Полтавской (35 077 семей), Черниговской (25 760), Киевской (25 596), Воронежской (24 447), Екатери-нославской (24 418), Курской (23 712), Харьковской (23 608), Могилевской (21 387), Херсонской (19 444) и Тамбовской (16 374). В Воронежской губернии отношение переселения к укреплению составило 31,7%, в Харьковской - 23,8, в Херсонской - 18,6, в Тамбовской - 17,3. За неимением сведений, мы не можем в данном случае сделать поправку на ’’удостоверенные” земли. Думается, что относительно этих губерний поправка была бы невелика.
Из перечисленных десяти губерний пять вошли в район ’’перевернутого z”, где выходов из общины было особенно много. Причем преобладали губернии, расположенные по ’’оси” этого района, с сильными крепостническими пережитками. В десятке оказался также ряд малоземельных губерний Левобережной Украины и восточной Белоруссии. Все это говорит о том, что к переселению крестьян толкало прежде всего малоземелье, являвшееся оборотной стороной помещичьего многоземелья.
80% переселенцев приходилось на черноземные губернии. Остальные 20% весьма неравномерно распределялись по нечерноземным губерниям. Ничтожно малым переселение было из Московской и Владимирской губерний, несколько более заметным - из Петербургской, Тверской и Новгородской. Из окраинных же губерний Нечерноземья, удаленных от промышленных центров, переселение было довольно значительным. На западе особенно выделялись Могилевская и Витебская губернии. Переселение из Смоленской губернии составило 18,9% всех укреплений за 1907-1914 гг. В Вятской губернии - 55,7%. Из Вятской губернии за эти годы переселилось больше, чем из Витебской (13,1 тыс- семей против 11,2 тыс.)145.
Л.Ф. Скляров, автор капитальной работы о переселенческом движении, пришел к выводу, что число безземельных и малоземельных среди переселенцев начало увеличиваться со второй половины 90-х годов, достигло значительных размеров в первые годы XX в. и стало преобладающим в 1907-1911 гг. Именно в эти годы было отмечено резкое снижение материального уровня переселенцев. В последующие годы несколько увеличился удельный вес переселенцев-середняков146. Меньше всего, очевидно, переселялись богатые крестьяне. От добра добра не ищут, и вряд ли был смысл сниматься с места и пускаться в рискованное путешествие тем, кому и на родине жилось сравнительно неплохо.
С.М. Дубровскому такой вывод показался теоретически неверным: если из мест выселения уходила беднота, чтобы стать середняками в местах вселения, то это означало переход части бедняков в середняки и ослабление расслоения деревни, а это нетипично для капитализма и
119
подрывает ’’главные закономерности в развитии расслоения крестьянства”. Дубровский считал, что и в годы реформы ’’переселялось по-прежнему крестьянство среднего достатка”147.
Неизвестно, заметил ли С.М. Дубровский, что, защищая от покушений ’’главные закономерности”, он ненароком повредил своему главному выводу - о том, что из общины выходили в основном представители крайних групп — богачи и беднота. И вдруг оказывается, что переселенцы, занимавшие очень видное место среди укрепленцев, - ’’среднего достатка”.
Вопрос, конечно, нуждается в дальнейшем изучении. В частности, желательно выделить в особую группу и вынести за скобку безземельных. Среди них, возможно, были вполне состоятельные люди, о чем уже говорилось, когда речь шла о клиентах Крестьянского банка. А в общем, на нынешней стадии изучения вопроса, предпочтительнее выглядит вывод Л.Ф. Склярова, В.С. Дякина148 и других исследователей о том, что среди переселенцев преобладала беднота, хотя, наверно, и не такая пролетаризованная, как может показаться из приводимых ими примеров и высказываний. Бесспорно, средний крестьянин тоже был заметной фигурой в переселении, а меньше всего, если отбросить вопрос о безземельных, было богатых крестьян. С.М. Дубровский строил свои выводы, и основной, и вспомогательный, на ’’главных закономерностях”. Не наша беда, что эти выводы вступили друг с другом в противоречие.
Табл. 3 показывает, что переселение стало убывать с 1909 г., а укрепления - с 1910 г. Но последние убывали быстрее. В результате в 1914 г. отношение переселения к укреплениям составило 33,4%, если же учитывать домохозяев, получивших в 1914 г. удостоверения, - то 20%. Из предыдущего изложения нам известно, что в том же году 21% вышедших из общины составляли лица, не занимавшиеся сельским хозяйством, примерно 5% - разорившиеся и спившиеся домохозяева. Покупатели банковских земель (за исключением безземельных) - около 11,7% укрепленных и ’’удостоверенных”149. Таким образом, более половины вышедших из общины в этом году ликвидировали свое хозяйство в месте проживания. В числе остальных (менее 80 тыс.) были ’’многоземельные” хозяева (т.е. потерявшие право на несколько душ), вдовы, одинокие старики. .
Как показывает статья М.С. Симоновой, укрепление и продажа земли с целью переуступки ее родственникам имели довольно широкое распространение158. Кланы не давали земле уходить ”в общество”, а распределяли ее между своими членами. Наконец, если мы взяли в расчет домохозяев, получивших удостоверения, то должны учитывать, что многие жители беспередельных деревень получили такие удостоверения заодно со всеми, ни в чем не изменив своего хозяйства.
Последовательно рассмотрев почти все группы домохозяев, вышедших из общины, мы видим, что только среди клиентов Крестьянского банка и потенциальных фермеров было довольно много зажиточных хозяев, И только одна небольшая группа целиком состояла из пролетаризованных крестьян. Так кто же, в конце концов, составлял большинство выходя-120
щих из общины? Как видно, прежде всего беднота, еще не потерявшая надежд поправить свое хозяйство и лихорадочно изыскивавшая к тому 1 пособы, а также городские жители различных классов, окончательно рвущие связи с деревней.
Что касается широкого участия в столыпинской реформе богатого крестьянства, то, по-видимому, это легенда, которая застилала глаза сначала самому Столыпину, а потом и историкам. Правда, С.М. Дубровский, Прекрасно осведомленный о реальных фактах, ввел в свою монографию небольшой раздел ’’Почему кулаки иногда стояли за общину”. В разделе перечисляются некоторые причины, почему богатые крестьяне иногда явно предпочитали общинное владение и не спешили на хутора. В общине они могли пасти на общественных землях большое количество скота и арендовать земли однообщественников. Кроме того, многие богатые крестьяне владели лавками, трактирами и каменными домами. Имея в деревне лавку, не с руки было ехать на хутор, а перенос каменных строений был очень дорог. Но автор оговаривался, что зажиточному крестьянину перенести свой каменный дом было легче, чем бедняку свою избу, а к укреплениям богатых толкала соблазнительная возможность купить надел у соседа151.
Тем не менее вывод о преобладании богатых и бедных среди укрепляющихся был продиктован не столько фактическим материалом, сколько общетеоретическими соображениями. С.М. Дубровскому, по-видимому, казалось, что ’’главные закономерности” должны отразиться в каждом конкретном вопросе, причем непременно во всей своей полноте.
Нельзя, конечно, сказать, что богатые крестьяне не участвовали в столыпинской реформе. В частности, они охотно, скупали землю. Правило о предельной норме в шесть наделов они различными способами обходили152. Но сами при этом очень часто оставались в общине, боясь ’’отбиться от мира”153.
И действительно, воспользоваться указом 9 ноября означало противопоставить себя крестьянскому ’’миру”, нарушить всю ту систему соседских связей и общинных отношений, от которой сильно зависел даже зажиточный крестьянин и которую он давно и не без успеха приспосабливал для целей своего обогащения.
Выйти из общины означало лишиться поддержки ’’мира” и вручить свою судьбу в руки ’’господ”: земского начальника, непременного члена, станового. Только в отчаянном положении можно было решиться на такой шаг. Все видели, какова судьба бывших дворовых, в свое время, хотя и поневоле, связавших свою судьбу с господами. И эту судьбу наследовали их потомки.
Кроме того, в следующий главе мы увидим, что внутриобщинная мобилизация надельной земли в ряде мест зашла настолько далеко, что не укладывалась в рамки столыпинской реформы. В таком случае с выходом из общины для богатых крестьян был связан прямой ущерб. Поэтому они обычно не спешили воспользоваться указом, если не существовало реальной угрозы при переделе по тем или иным причинам лишиться надела или его части.
Как видно, действительный ход реформы очень мало соответствовал первоначальным замыслам Столыпина. Община отнюдь не разрушалась, она лишь несколько разгружалась от избыточных рабочих рук и освобождалась от тех своих членов, которые перестали быть крестьянами. Кроме того, от общины откалывались некоторые периферийные группы. Правда, при этом усиливалось земельное утеснение в общине. Но такой способ ее ликвидации, путем сжатия, был чреват для правительства большими неприятностями.
А вот дело создания слоя верных правительству ’’крепких хозяев” шло туго. Настолько туго, что к концу реформы эту мысль почти оставили. Но и с ’’массовым собственником” обстояло не лучше. О каких ’’массовых собственниках” могла идти речь, если половина из них торопилась продать надел? А другую половину представляли вдовы, бобыли и прочий маловлиятельный люд. Если же крестьяне, бывало, укреплялись всем селом, то потому, что надеялись таким способом отвязаться от назойливого вмешательства начальства в свои дела и не допускать выделов на отруба154. Такие укрепленцы в полной мере сохраняли психологию общинников и, как увидим далее, иногда пытались даже совершать переделы.
Самым значительным итогом столыпинской реформы (по крайней мере, в той ее части, что касалась укреплений) было обращение в продажу огромной площади надельных земель. В первые годы продажа имела довольно скромные размеры. ’’Охотников покупать мало, - сообщал сельский писарь из Симбирской губернии, - так как крестьяне не уверены в твердости укрепления, а думают, что это нарочно, а потому покупать такую землю боятся”155.
Но в последующие годы объем продаж возрос. По данным на 1 июля 1912 г. в 39 губерниях Европейской России (без Ставропольской губернии) за все предшествовавшие годы реформы продали землю 402 300 владельцев укрепленных участков (около 25,8% общего их числа). Площадь проданной укрепленной земли составила 1 528 791 дес. (примерно 14,2% всей площади укрепленной земли). Численность покупателей равнялась 385 265156 (некоторое превышение числа продавцов над числом покупателей свидетельствует о наличии процесса концентрации земли, правда, довольно вяло текущего). В последние годы перед мировой войной земельных продаж стало еще больше. В 1914 г., как уже говорилось, продало землю 84,3% домохозяев, вышедших в этом году из общины в порядке укрепления и ’’удостоверения”. В продажу поступило около 60% укрепленных и”удостоверенных” земель. Наибольшее число сделок было совершено в губерниях Екатеринославской, Херсонской, Самарской, Харьковской и Курской157 (почти в точности - район ’’перевернутой Z’’).
Всего за 1908-1915 гг. было продано 4,1 млн. дес. надельной земли, т.е. приблизительно четверть земли, перешедшей в личную собственность в период реформы. В качестве продавцов выступили 1,2 млн. домохозяев - почти половина вышедших из общины158.
Нам примерно известно, кто продавал землю. Сложнее ответить на
«опрос, кто покупал. Иногда покупало общество. Тогда земля возвраща-iinci, в мирской котел, и стирались все нежелательные для общины последствия реформы. Однако, как будет показано в четвертой главе, пкие покупки не были массовым явлением. Гораздо чаще землю покупали отдельные крестьяне, местные и посторонние.
’’Продажа земли бедняцкими элементами вела к ее концентрации в руках деревенской верхушки”, - пишет В.С. Дякин15’. В конечном счете гпк оно, видимо, и было. Но... история интересна в подробностях. М.С. Симонова провела кропотливую работу по определению итогов распродажи надельных земель в Воронежской губернии за 1914 г. Согласно ее подсчетам, 37% проданной земли пришлось на долю безземельных, 45% - на долю малоземельных и 8% купили многоземельные крестьяне, имевшие свыше 15 дес. Автор справедливо отмечает, что большинство безземельных покупателей не следует относить в разряд бедноты. Не имея земли, они имели деньги, которые спешили вложить в землю, тем более что надельные земли продавались ниже рыночных цен. В общем в руках зажиточных элементов оказывалось примерно 55% проданных надельных земель, а в руках бедноты -45%160. При этом, однако, в тех случаях, когда землю покупали безземельные, происходила как бы замена одного собственника другим: бедняка — более состоятельным хозяином. О действительной концентрации с уверенностью можно говорить только относительно 8% проданной зеМли. И 45% по полоске, по клинышку было разобрано беднотой. Если судить по такой статистике, то концентрация происходила в ’’гомеопатических” дозах.
Вместе с гем нельзя закрывать глаза и на то, что в деревне орудовали скупщики наделов - не самые лучшие представители сельской буржуазии. Крестьянин Шелонник рассказывал о богатом мужике Павле Сидоровиче, который давал обществу на водку, чтобы оно не допускало выделения хуторов и отрубов и производства переделов161. Разрозненные полосы стоили дешевле, и их выгоднее было сдавать в аренду крестьянам той же деревни. О скупке чересполосно укрепленных земель с целью сдачи в аренду местным крестьянам сообщали и из Бахмутского уезда Екатери-нославской губернии162.
Картина, таким образом, получается довольно сложная и противоречивая. С одной стороны, нельзя отрицать процесс концентрации надельной земли в руках зажиточных верхов. Более того, этот процесс был гораздо масштабнее, чем это может показаться на основании данных о результатах аграрной реформы, ибо он полностью не укладывался в ее рамки, отчасти шел и помимо нее. Далее, осела на землю часть торгово-ростовщической буржуазии. С другой стороны, ’’мироеды” изобрели и внедрили некоторые относительно новые методы эксплуатации крестьянства, столь же некрасивые, как и прежние. Отчасти эти методы были позаимствованы из арсенала крепостников-помещиков. Крепостнические пережитки продолжали отравлять обстановку в деревне.
Однако мы должны констатировать, что некоторые бедные и средние крестьяне, купив несколько полос уехавшего или разорившегося соседа, отчасти улучшили свое положение. Впрочем, этот ’’нетипичный”, с точки
зрения С.М. Дубровского, процесс осреднения все-таки не получил сколько-нибудь значительного развития: земли освободилось сравнительно мало, и не вся она попала в руки малоземельных.
Было и еще одно следствие всей этой земельной перетряски, быть может, самое значительное: земельные отношения в деревне окончательно запутались. Еще и раньше мужик нередко путал, какую землю он получил по душам, какую арендовал, купил - отдельно, в товариществе или в обществе. Теперь же в руках одного и того же хозяина оказались надельные земли двух видов: укрепленные и общественные. Не выходя из общины, он в то же время имел и укрепленные участки. Свидетель и участник всей этой перетряски еще мог помнить, где какие у него полосы. Однако уже во втором поколении неизбежно должна была начаться невозможная путаница, в которой не в силах был бы разобраться ни один суд.
Нечто подобное, впрочем, уже однажды было. Досрочно выкупленные наделы одно время довольно заметно нарушали единообразие землепользования в общинах. Но во многих местах они постепенно подравнивались. В других местах отчасти на их основе стало развиваться частное право на надельную землю. Но волна переделов, поднявшаяся в 80-е годы, быстро смела и это право, и многие из досрочно выкупленных наделов. Как представляется, к началу столыпинской реформы в неприкосновенном виде уцелели лишь немногие из них.
Поскольку реформа не разрешила аграрного вопроса и земельное утеснение должно было возрастать, неизбежна была новая волна переделов, которая должна была смести очень многое из наследия Столыпина, Конечно, легко быть пророком задним числом, ибо поднявшаяся волна оказалась настолько сильной, что снесла не ’’очень многое”, а почти все наследие Столыпина, не говоря уже о ликвидации помещичьего земле-владения163. Важно, однако, обратить внимание на заведомую внутреннюю непрочность результатов политики искусственного насаждения ’’массового собственника”.
* * *
Как отмечалось выше, авторы закона 14 июня 1910 г. большие надежды связывали с переходом к подворному владению беспередельных общин. Видимо, до законодателей не доходили известия о том, что домохозяева из беспередельных общин довольно равнодушно относятся к указу 9 ноября 1906 г.164
И действительно, замысел октябристов в общем-то не удался: выдача удостоверительных актов шла вяло. В 1910 г. было выдано таких актов 8,2 тыс. домохозяев, в 1911 г. — 167,3, в 1912 г. - 108,7, в 1913 г. - 97,8 и в 1914 г. - 65,3165. Если соединить эти данные со сведениями табл. 3, то получится: в 1910 г. из общины вышло 350,4 тыс. домохозяев, в 1911 г. — 312,8 тыс., в 1912 г. - 231 тыс., в 1913 г. - 232 тыс. и в 1914 г. - 163,1 тыс.
Как видим, выдача удостоверений после 1911 г. тоже пошла по нисходящей, даже более последовательно, чем укрепления. Соединенные же показатели лишь несколько сгладили линию падения, которая обозначилась после 1909 г.
124
Между тем, если бы соответствующими статьями закона 14 июня 1910 г. воспользовались в,се беспередельные общины, цифры были бы иными. В Московской губернии по состоянию на 1 сентября 1912 г. было 542 общества, по которым были случаи утверждения удостоверительных актов. В этих обществах насчитывалось 16 561 домохозяев. В той же губернии было еще 567 обществ, подходящих под действие статей 1-7 закона 14 июня (25 303 домохозяина). В этих обществах никто не захотел ’’удостоверить” свою землю166. Просмотр отдельных дел по Богородскому уезду Московской губернии показал, что очень часто лица, получавшие удостоверительные акты, не проживали в своей деревне (в семи случаях, а всего просмотрено 13 дел с единичными удостоверениями)161. По-видимому, ’’удостоверенный” надел шел на продажу наряду с укрепленным.
Очень редко удостоверительные акты получало все общество. Сельский сход в д. Юрятиной Богородского уезда вынес приговор о выдаче акта на все общество (33 домохозяина), но затем расписки в получении акта дали только 9 человек, остальные отказались168. Крестьянам д. Бо-риловой власти предложили выписать удостоверения на всех домохозяев, но общество отказалось. В ответ на такое же предложение крестьяне д. Горшковой ответили, что желают владеть землей ”по старому поряд-
Закон 29 мая 1911 г. сделал возможным переход к хуторам и отрубам, минуя стадию укрепления. Тем самым реформа получила новый поворот. Из рук МВД она стала все более переходить в руки ГУЗиЗ.
Хутора и отруба на надельной земле стали образовываться в первые же годы реформы. Однако дело шло очень туго, наталкиваясь на разнообразные препятствия. Особенно плохо прививались хутора. Крестьяне, привыкшие жить в больших деревнях, страшились одинокой жизни на хуторе. Домохозяева, вздумавшие укрепляться, нередко оставляли свое намерение, когда им говорили, что при первом же переделе их отселят в самое укромное место. ’’Чего же вы боитесь?” - спрашивал их князь С.С. Волконский: там и вода есть, и земля неплохая. ”Да там волки съедят, жуть берет одному жить”, - отвечали крестьяне110. Из Орловской губернии сообщали, что крестьяне отказывались даже брать удостоверительные акты из опасения, что их зашлют на хутор111.
Ярыми противницами хуторов оказались женщины. Крестьянин Витебской губернии С. Зенченко, практикант общества ’’Русское зерно”, выдержавший нелегкую борьбу в собственном семействе, утверждал, что женщины не желали уходить на хутора потому, что ”в деревне жить веселее” и ’’посидеть негде будет”112. Практиканту такие доводы казались вздорными. Однако деревенское общество замужних женщин для каждой крестьянки обладало большой притягательной силой. Выйти из этого общества означало подвергнуться всеобщему осуждению.
Веским доводом против хуторов стал вопрос о школе. Псаломщик из Валуйского уезда Воронежской губернии сообщил в ВЭО о старых хуторах, возникших еще до столыпинской реформы. Отметив, что хозяйство хуторян получше, чем у жителей слободы, он добавил; ’’Отдаленность школ сказывается, целые поколения неграмотны, последнее время есть стремление обучить своих детишек: отдают на зиму в слободку к родственникам”113.
Неожиданно для правительства против хуторов стали высказывать и соображения религиозного свойства. Расселение на хутора отдалит прихожан от церкви, ’’отчего может развиться ересь и православие в вере иссякнет”, - писал верующий крестьянин из Тамбовской губернии174. В связи с этим церковь довольно сдержанно отнеслась к столыпинской аграрной реформе. Некоторые сельские священники поддерживали жалобы прихожан на произвол землеустроителей, по просьбе сельских обществ обращались с ходатайствами в различные инстанции175.
С большим нежеланием шли на хутора старообрядцы. Об этом, в частности, сообщалось из Осинского и Оханского уездов Пермской губернии176. Старообрядцы, в течение нескольких веков подвергавшиеся гонениям, привыкли держаться вместе, хутора же должны были их разъединить.
Правоверные мусульмане, не желая отдаляться от мечети, тоже не спешили на хутора, о чем сообщалось из Казанской губернии177.
Наконец, широкой хуторизации в некоторых юго-восточных губерниях препятствовали и природно-географические условия, прежде всего отсутствие воды. В конечном счете хутора на надельных землях так и не получили широкого распространения, за исключением разве что западных губерний. Однако в официальной статистике хутора и отруба обычно указываются в одной графе, и показать их отдельно бывает невозможно. Между тем только уход на хутор означал полный разрыв с общиной. Выделение же на отруб, не говоря уже о чересполосном укреплении, сохраняло очень многие связи с ’’миром” общинной деревни.
Но и отруба насаждались с большим трудом. Когда заходила речь об отрубах, крестьяне обычно ссылались на малоземелье. Соответствующее высказывание в Думе крестьянина Сторчака приводилось выше. Немало таких же высказываний содержится в ответах на анкету ВЭО. Как утверждали крестьяне, в общине при существующем малоземелье еще можно кое-как держаться. Если же свести полосы в отруб, то на этом клочке земли жить станет совсем нельзя178.
На первый взгляд этот довод выглядит странно: даже на маленьком клочке работать удобнее, чем на разрозненных полосах. Но не надо забывать, что крестьянское хозяйство по-прежнему сильно зависело от капризов погоды. Рассредоточение полос по разным частям надела, как уже говорилось, обеспечивало ежегодный средний урожай. Сведение полос в маленький участок лишало такой гарантии: в засушливый год мог выгореть весь отруб, если он был на пригорке, а у соседа в низине был бы вполне сносный урожай. Наступал дождливый год, и приходила пора разоряться соседу. Крестьянское хозяйство было еще явно не готово к сплошному переходу на отруба: и по малоземелью, и по своему агротехническому уровню, который, конечно, поднялся по сравнению с эпохой отмены крепостного права, но не настолько, чтобы совсем отказаться от чересполосицы.
Тем не менее хутора и отруба стали появляться на надельных землях уже в первые годы столыпинской реформы. Выше уже говорилось о тех людях, которые шли на хутора и отруба: одни хотели завести отдельное от общины хозяйство, другие надеялись на казенные и земские подачки. 126
Некоторые оказывались на отрубах поневоле: общество, желая произвести передел, выводило всех укрепленцев на край надела, и начальство
шло в этом отношении ему навстречу17’.
Надельные хутора и отруба в отличие от банковских получались
разнокалиберными: от вполне достаточных по размерам и жизнеспособных до совсем крошечных. Выше уже сообщалось о министерском обследовании 1910 г. по 30 губерниям. Волостной проект, ради которого прово
дилось обследование, допускал в волостные избирательные собрания владельцев хуторов и отрубов размером не менее -^-земского ценза. Прочие хуторяне и отрубники наряду с чересполосными укрепленцами должны были голосовать в составе сельских сходов180. Соответственно и
в обследовании учитывались хутора и отруба по этой разграничительной ’’черте бедности”. Земский ценз по разным уездам был неодинаков. Если не считать двух уездов с самыми высокими цензами (Яренского Вологодской губернии - 800 дес. и Новоузенского Самарской - 550 дес.), то он колебался в пределах от 125 до 475 дес. В нечерноземных губерниях ценз был повыше; в черноземных - пониже. Минимальный ценз (125 дес.) встречался в 11 уездах, а в двенадцатом - на части территории181. Следовательно, в разных местах в особую группу выделялись хутора и отруба от 3,1 дес. до 11,8 дес. В таком подходе была своя логика, ибо в разных местах одна и та же земельная площадь обладала разной доходностью.
Абсолютные данные, приведенные в табл. 7, неполны, ибо, как говорилось, не поступили анкеты из 12 уездов разных губерний. Забывали отчитаться чаще всего, наверно, те, кому не в чем было отчитываться. Из другого источника мы, например, узнаем, что по Зеньковскому уезду Полтавской губернии к концу 1912 г. не было ни одного законченного проекта по выделу отрубных участков182. Так что можно говорить об отсутствии данных лишь по И уездам.
По Холмскому уезду Псковской губернии количество хуторов и отрубов значительно превышает число подворных владельцев183. Городи-щенская волость Боровичского уезда Новгородской губернии владела землей на общинном праве, но вся была разбита на отруба. Значительное превышение численности хуторян и отрубников над числом подворных владельцев замечено по Сугоровской волости Тихвинского уезда той же губернии184. Как видно, во всех этих случаях, а также и в ряде других, в подсчет попали старые хутора и отруба, образованные крестьянами еще до столыпинской реформы. Формально многие из них продолжали относиться к землям, владеемым на общинном праве.
В целом можно сказать, что разграничительная черта отделила в основном карликовые, бедняцкие хозяйства. И таковых оказалось больше половины. К сожалению, по этим данным мы не можем выделить кулацкую верхушку. Вряд ли, однако, богатые крестьяне составили большинство среди тех 61 тыс. хуторян и отрубников, которые оказались выше разграничительной черты. А между тем все вообще хуторяне и отрубники к середине 1910 г. составляли ничтожное меньшинство даже
среди подворных владельцев.
С 1907 по 1910 г. по всем губерниям, где проводилась реформа, было
Хутора и отруба на надельной земле в 1910 г. по 30 губерниям Европейской России*
Губерния Менее 1/40 ценза Свыше /40 ценза Всего % к домохозя-евам-подвор-никам
ЧИСЛО % число %
Олонецкая 68 70,1 29 29,9 97 1,5
Вологодская 23 33,8 45 66,2 68 0,3
Петербургская 1774 59,4 1210 40,6 2984 26
Новгородская 1094 53,2 961 46,8 2055 8,5
Псковская 2724 42,9 3617 57,1 6341 24,4
Костромская 545 61 347 39 892 3,3
Нижегородская 1873 57,1 1405 42,9 3278 13,6
Вятская 4200 91,8 373 8,2 4573 27,7
Тверская 785 36,4 1368 63,6 2153 21
Калужская 122 24,4 376 75,6 498 9,4
Владимирская 224 64,9 121 35,1 345 2,1
Ярославская 620 41,7 865 58,3 1485 4,4
Бессарабская 3804 99,6 12 0,4 3816 1,5
Херсонская 2755 33,8 5395 66,2 8150 9,5
Екатеринославская 5668 41,3 8044 58,7 13 712 17,6
Тульская 506 49 526 51 1032 2,2
Рязанская 358 26,4 995 73,6 1353 2,7
Орловская 1438 62,6 858 37,4 2296 2
Курская 1072 39,9 1609 60,1 2681 1,5
Тамбовская 1595 48,7 1678 51,3 3273 4,7
Пензенская 1449 40,7 2104 59,3 3553 6,7
Черниговская 9741 54,5 8112 45,5 17 853 7,4
Воронежская 333 38,4 532 61,6 865 3,1
Харьковская 3786 53,2 3325 46,8 7111 7,7
Полтавская 13 596 78,6 3694 21,4 17 290 10,6
Казанская 608 46,7 692 53,3 1300 5,5
Симбирская 1689 84,4 310 15,6 1999 5,7
Саратовская 3412 37,7 5628 62,3 9040 12,4
Самарская 4443 40,2 6585 59,8 11028 31,4
Уфимская 138 35,7 248 64,3 386 1,1
Итого 70 443 53,5 61 064 46,5 131507 7,1
‘Источники указаны в примеч. к табл. 5. Подсчеты автора.
Работы по единоличному землеустройству в 1911—1914 гг. по 48 губерниям*
Год Утверждено землеустроительных проектов
Число домохозяев-крестьян Число мелких некрестьянских собственников Площадь, в дес.
1911 206 723 196 2 031507
1912 122 522 703 1294 439
1913 192 988 2332 1833 556
1914 203 915 5795 1 980 273
Итого 726148 9026 7 139 775
‘Отчетные сведения о деятельности землеустроительных комиссий на 1 января 1915 г. Пг.э 1915. С. 1 (2-я наг.).
образовано 319 148 хуторов и отрубов на надельных землях. Из них
175 892 (55,1%) появились в результате полного разверстания наделов отдельных селений, владевших ранее землей на общинном праве. 74 277 хуторов и отрубов (23,2%) возникли после разверстания наделов подворных селений. Отдельных хуторов и отрубов, выделенных из состава сельских обществ, оставшихся при чересполосном пользовании, насчитывалось 68 979 (21,6%)1В5, Из этих цифр следует, во-первых, то, что землеустроители с самого начала отдавали предпочтение полному разверстанию наделов целых селений, а не выделу одиночных хозяев, желающих завести отдельное от общины хозяйство. В обоих случаях объем работ был почти одинаков, а цифры для отчета - разные. Таким образом, в первые же годы реформы, когда особенно много говорили о ’’крепком собственнике”, практические деятели реформы в действительности приступили к насаждению массового собственника.
Во-вторых, обращает на себя внимание довольно слабое участие в землеустройстве крестьян-по дворников. Между тем в подворной деревне позиции сельской буржуазии, как правило, были сильнее, чем в общинной. Значит, в данном случае именно буржуазные элементы сторонились реформы. Как видно, для подворной (вообще беспередельной) деревни столыпинская реформа во многом уже запоздала. И у нас нет оснований судить об уровне развития буржуазных отношений в той или иной местности по степени успеха столыпинской аграрной реформы.
После 1910 г. землеустройство продолжалось следующими темпами (табл. 8).
В круг деятельности землеустроительных комиссий все более втягивались мелкие собственники-некрестьяне. В первые годы реформы их 9. Зак. 2042 129
участие было ничтожно мало. В 1914 г. оно стало уже заметным. Интерес к ним землеустроителей, видимо, усиливался в связи с тем, что с крестьянами становилось все труднее работать.
В 1911 г. работы по нарезке хуторов и отрубов достигли наивысшего размаха. В 1912 г. наступил резкий спад, который отчасти был преодолен в 1913-1914 гг. Однако уровень 1911 г. не был достигнут. Эта динамика кое в чем напоминает нам знакомый уже график укреплений наделов и выдач удостоверительных документов. По закону 29 мая 1911 г. выдел хутора или отруба оформлялся как переход к личному владению. И.В. Чернышев считал, что именно этим обстоятельством отчасти объяснялось падение числа укрепленцев в последние годы реформы*86.
В связи с этим встает вопрос о том^какова подлинная динамика выходов из общины. У нас нет точных сведений о численности вышедших из общины в порядке закона 29 мая 1911 г. Некоторые из домохозяев, вышедших на хутора и отруба в 1911-1914 гг., укрепили свою землю в предыдущие годы. Чтобы отчасти нейтрализовать двойной учет, надо, видимо, вовсе отбросить данные о выходе на хутора и отруба за 1911 г. Далее, в землеустройстве, как мы знаем, участвовали и подворники. Точные данные относительно этой категории нам известны только за 1907-1910 гг. В отношении последующего периода остается один выход -вычитать из данных за каждый год средний процент подворников за предыдущие четыре года (23,2). Таким путем попытаемся реконструировать динамику выходов из общины за все годы, учитывая укрепления земли в личную собственность, выдачи удостоверительных актов и выходы на отруба и хутора по закону 29 мая 1911г.
Год Число крестьян Год Число крестьян
1907 48 271 1911 312 867
1908 508 344 1912 325 112
1909 579 409 1913 380 571
1910 350 445 1914 319 785
Итого 2 824 804187
Нетрудно заметить, что с 1912 г., когда началось широкое применение закона 29 мая 1911 г., правительству удалось приостановить падение темпов реформы. Однако вновь приблизиться к ее-наивысшим показателям 1908-1909 гг. так и не удалось.
Если сделать расчет по сопоставимой территории (т.е. без Пермской и Ставропольской губерний), то получится, что за 1907-1914 гг. из общины вышло примерно 31,8% домохозяев (по отношению к их численности в 1905 г.). Сделанные подсчеты (в абсолютных цифрах и в процентах) несколько завышены, поскольку так и не удалось полностью избежать двойного учета тех, кто в 1907-1911 гг. укрепил землю, а в 1912-1914 гг. вышел на хутор или отруб. По приблизительным подсчетам за эти же годы из общинного пользования было изъято 22,3% земли. Эта цифра тоже немного завышена.
По отдельным губерниям и регионам итоговые данные об образовании хуторов и отрубов на надельных землях показаны в табл. 9. Порайонный 130
Количество хуторов и отрубов, образовавших в 1907—1914 гг. на надельных землях в 46 губерниях Европейской России*
Регион, губерния Количество хуторов и отрубов Площадь, в дес. В среднем на один хутор или отруб, в дес.
1 2 3 4
Северный 7 669 127148 16,5
Архангельская 259 1713 6,6
Олонецкая 850 42723 50,2
Вологодская 6 560 82712 12,6
Северо-западный 66 792 678 405 10,1
Петербургская 28 556 252 645 8,8
Новгородская 16 389 217 637 13,2
Псковская 21847 208 123 9,5
Средневолжский с Заволжьем 36 797 357 283 9,7
Костромская 6113 55 514 9
Нижегородская 17 598 101499 5,7
Вятская 3 399 37 755 И,1
Пермская 9 687 162 515 16,7
Промышленный 89 573 798 827 8,9
Тверская 19 523 192139 9,8
Московская 14 507 98140 6,7
Смоленская 27 409 275 883 10
Калужская 6 206 52 569 8,4
Владимирская 11597 89 064 7,6
Ярославская 10 331 91032 8,8
Западный 120 624 1291 878 10,7
Витебская 38 720 369132 9,5
Виленская 12788 121445 9,4
Минская 11144 151379 13,5
Могилевская 23 887 248 137 10,3
Гродненская 10405 87 706 8,4
Ковенская 23 680 314 079 13,2
Юго-западный 79 261 468 140 5,9
Киевская 32 877 174 935 5,3
Подольская 10548 32 096 3
Волынская 35 836 261109 7,2
Южный степной 194112 1747718 9
Бессарабская 20 432 128 254 6,2
Херсонская 59 689 445 465 7,4
Таблица 9 (окончание)
1 2 3 4
Екатеринославская 74 495 705 103 9,4
Таврическая Донская 29 671 9 825 382 626 86 270 780 105 12,8 8,7 6,4
Средне-черноземный 121 694
Тульская 19 273 99 391 5,1
Рязанская 10 273 54 021 5,2
Орловская 15 205 109 376 7,1
Курская 24 290 156 392 6,4
Тамбовская 22 954 152 575 6,6
Пензенская 19 799 135 132 6,8
Черниговская 9 900 73 218 7,3
Южно-черноземный 139 013 823 964 5,9
Воронежская 24 771 175 006 7
Харьковская 71333 448 455 6,2
Полтавская 42 909 200 503 4,6
Нижневолжский с Заволжьем 164 778 2 686 780 16,3
Казанская 15165 103 916 6,8
Симбирская 16 962 121 849 7,1
Самарская 66 567 1 506 257 22,6
Саратовская 45 361 530 471 11,6
Астраханская 4 638 137 068 29,5
Уфимская 16 085 287 219 17,8
Итого 1 020 313 9 760 248 9,5
‘Отчетные сведения о деятельности землеустроительных комиссий на 1 января 1915 г. С. 21 51
(2-я паг.). Подсчеты автора. J '
анализ показывает определенную взаимосвязанность чересполосных укреплений и выходов на хутора и отруба. Где было мало чересполосных укреплений, там еще меньше оказалось хуторов и отрубов. Это относится почти ко всей Нечерноземной полосе, в том числе и к западным губерниям с преимущественно подворным землевладением. Последнее обстоятельство тем более примечательно, что и в юго-западных губерниях, на Правобережной Украине, успехи хуторского и отрубного землеустройства тоже были весьма скромными. По-видимому, планы правительственных землеустроителей плохо вписывались в контекст социально-экономического развития большинства районов Европейской России, при всей
несхожести этих районов.
Сопоставление таблиц 6 и 9 показывает и некоторые различия в движении реформы на двух ее фазах. Во втором случае не вырисовывается
’’перевернутая Z”. Отсутствует ’’ось” этой буквы, ибо показатели по губерниям Средне-черноземного района очень уж невелики в сравнении с данными по некоторым южным, украинским- и нижневолжским губерниям. По существу выявилось два не связанных друг с другом района сравнительно быстрого распространения хуторов и отрубов. Один из них охватывает Херсонскую, Екатеринославскую, Харьковскую и Полтавскую губернии, второй - Самарскую и Саратовскую. В этих шести губерниях сосредосточилось 35,3% образованных в годы реформы хуторов и 39,3% их площади.
Несмотря на некоторые отличия, названные шесть губерний имели много общих черт. Все они располагались в степной зоне с очень плодородными почвами. В большинстве этих губерний проблема земельного утеснения была не столь острой, как в целом по России. Средний размер хутора (или отруба) равнялся здесь 10,6 дес., а по России - 9,5 дес. Исключение составляла лишь малоземельная Полтавская губерния. Но она стояла последней в этой шестерке.
’’Херсонская губерния, - пишет А.М. Анфимов, - представляла своего рода максимум капиталистического развития сельского хозяйства всей южной и юго-восточной полосы Европейской России”188. В какой-то степени такую характеристику можно отнести и к Самарской губернии, где помещичье землевладение было ослабленным. Другие четыре губернии в большей мере были знакомы и с помещичьими латифундиями, и с полукрепостническими формами эксплуатации. Однако они все же находились на окраинах той цитадели крепостнических пережитков, какую представлял из себя российский черноземный центр.
С другой стороны, в этих губерниях отнюдь не диковинкой были залежь и двуполье, многие хозяйства имели неопределенный севооборот. Обычай вносить органические удобрения в почву, распространяясь с севера на юг и юго-восток, вряд ли дошел до этих мест. А внедрение многопольных севооборотов здесь едва начиналось, да и то, видимо, не на надельных землях189. Наиболее благоприятные условия для столыпинской аграрной реформы, очевидно, складывались там, где сочетались три объективных условия: довольно высокий уровень развития аграрного капитализма, плодородные почвы и низкий, даже примитивный уровень агротехники190. Четвертое условие, «е столь ярко проявившееся, -довольно ’’молодая” община или же сильно размытая, как в Полтавской губернии. Отсюда ясно, что столыпинская реформа могла иметь только ограниченный успех, даже если бы сбылись упования на ’’двадцать лет покоя”. Ведь не все же эти условия могли повсеместно возникнуть через 20 лет.
Из всего количества хуторов и отрубов 64,3% возникло в результате разверстывания целых селений, 29,3% - путем выдела отдельных домохозяев и остальные - при других видах землеустроительных работ191. Примечательны данные по Полтавской губернии за 1907-1912 гг. При полном разверстании селений здесь приходилось в среднем на одного хозяина 4,1 дес., а при выделе отдельных отрубов - 10,1 дес.192 Весьма возможно, что примерно такое же соотношение было и в других местах. Если бы землеустроительное ведомство пошло по второму пути, ему, 133
возможно, удалось бы создать хотя и тонкий, но устойчивый слой более или менее крепких хозяйств. Но правительство предпочло форсированный слом общины и массовую фабрикацию отрубов. В результате на отрубах оказывалась такая же нищета, как и в общине.
Соотношение вновь образованных и проданных хуторов и .отрубов на надельных землях в 1914 г.‘составило 14%. Правительство считало это доказательством того, что землеустроенные хозяева гораздо устойчивее чересполосно укрепленных193. .Заметим, однако, что на хутор или отруб мало кто шел с заведомым желанием продать его. И тем не менее многие продавали и шли в батраки, в город или переселялись в Сибирь.
И вновь следует подчеркнуть насильственный характер аграрной реформы. На втором ее этапе, когда во главу угла была поставлена массовая фабрикация хуторов и отрубов, масштабы административных насилий еще более возросли. Прежде подвергались насилию в основном те, кто мешал разрушению общины; выходы же из нее в основном были добровольными. Теперь многим приходилось переходить на хутора и отруба помимо своей воли.
Об одном характерном случае рассказывается в воспоминаниях бывшего земского начальника В. Поливанова. Автор служил в одной из северных губерний (скорее всего, в Грязовецком уезде Вологодской губернии). Однажды, рано утром в страдную пору, в одну из деревень его участка нагрянул непременный член уездной землеустроительной комиссии. Был созван сход, и непременный объяснил ’’мужичкам”, что им надо выходить на хутор: общество маленькое, земли достаточно и вода с трех сторон. ”Я как план посмотрел, так и говорю своему писарю: скорей Лопатиху на хутора переводить надо”.
Посовещавшись между собой, сходчики ответили отказом. Ни обещания предоставить ссуду, ни угрозы арестовать ’’бунтовщиков” и привести на постой солдат не производили впечатления. Крестьяне твердили: ’’Как старики жили, так и мы будем жить, а на хутора не согласны”. Тогда непременный член отправился пить чай, а крестьянам запретил расходиться и садиться на землю. После чаепития непременный немного поспал и вышел к ожидавшим под окнами крестьянам поздно вечером. ”Ну как, согласны?” - ’’Все согласны! - дружно ответил сход. - На хутора так на хутора, на осину так на осину, только чтобы всем, значит, вместе”.
В. Поливанов утверждал, что ему в конце концов удалось расстроить замысел непременного члена. ’’Случай с лопахинскими крестьянами, конечно, крайность, - продолжал он, - едва ли таких случаев было мно!*о, но если бы землеустроителям не давалось свыше боевого тона, то такие случаи были бы совершенно невозможны. Боевой тон наносил самый непоправимый вред землеустройству. Этот тон вызывал враждебное отношение к землеустройству не только со стороны крестьян, но и со стороны наиболее порядочных и пользовавшихся влиянием на крестьян земских начальников”194.
За короткий срок службы, притом в отдаленной от главных событий губернии, В. Поливанов столкнулся лишь с одним ярким случаем и решил, что он исключительный. В других губерниях подобные насилия, 134
со ссылками и без ссылок на закон, творились сплошь и рядом. Летом 1912 г. сотрудник’’Русского богатства” Ф. Крюков побывал в Камышинском уезде Саратовской губернии. ’’Закон, разумеется, жестокий, -говорил один из местных землеустроителей, - никто из нас, исполнителей его, в том не. сомневается. Мера политическая. Это все ерунда, что они там о поднятии культуры говорят. Все для политики сделано. Может быть, через сто лет и культура придет, а сейчас - одна политика. Но мы-то тут при чем же? А на нас и жалобы, и вся злоба”1’®.
Обстановка в дзревне все более накалялась - и не без помощи правительства, задававшего ’’боевой тон”.
* * *
Упорное сопротивление крестьян сказывалось на результатах землеустройства. Постепенно менялось соотношение двух его випов -единоличного и группового. К единоличному относилось устройство хуторов и отрубов. Групповое землеустройство включало в себя разделение одноплановых селений, выдел выселков, отграничение земель, уничтожение чересполосицы с соседними сельскими обществами и частными владениями.
Во главу угла землеустроительного дела правительство всегда ставило единоличное землеустройство. В 1912 г. Главное управление землеустройства и земледелия заявило, что ”в своей конечной цели землеустройство направлено к созданию самостоятельных хозяйственных единиц в виде единоличных владений: хуторов и отрубов”196. В 1914 г. официальный теоретик землеустройства А.А. Кофод особо подчеркивал: ’’Землеустроитель должен помнить, что не групповые, а единоличные работы составляют конечную цель землеустройства”197.
Тем не менее вопреки всем наставлениям доля группового землеустройства увеличивалась, а единоличного сокращалась. В 1908 г. 76,1% всей площади устроенной земли приходилось на единоличное землеустройство и 23,9% — на групповое. В 1909 г. доля единоличного землеустройства упала до 65,4%, а в 1910 г. - до 62,'9%19®. 1911 год дал некоторое увеличение доли единоличного землеустройства, зато за один только 1912 год процент групповых работ (по их площади) возрос с 35 до 43%199. Всего же за восемь лет (1907-1914) групповое землеустройство охватило 38,6% площади всех ’’землеустроенных” угодий. По некоторым губерниям, где крестьяне особенно решительно противились устройству хуторов и отрубов, доля группового землеустройства была еще больше. В Московской губернии она составила 85,5% размежеванной площади, в Казанской - 76,8, в Ярославской - 74,2, в Тульской - 72,6, в Воронежской -69,6%.
77,9% площади, охваченной групповым землеустройством, составлял раздел однопланных селений. 11,5% падало на отграничение земель (т.е. на установление четких границ между отдельными сельскими обществами и частными владениями). Другие виды группового землеустройства 200 не получили значительного развития .
Приведенные выше данные отчасти были использованы в статье, опубликованной автором настоящей работы в 1973 г. В статье говорилось, 135
что разрешение аграрного вопроса в очень небольшой степени зависело от размежевания отдельных селений. ’’Реформа явно шла на убыль, -писал я, - превращалась в паллиативное мероприятие, не способное ни разрешить аграрный вопрос, ни сколько-нибудь значительно упрочить положение царизма”.
В той же статье были изложены взгляды американского историка Дж. Ейни по вопросам о характере и итогах столыпинской реформы. При этом я выразил несогласие с американским исследователем по двум основным пунктам. Во-первых, нельзя было согласиться с тем, что правительство, как утверждал Ейни, проводило реформу, почти не прибегая к насилию. Многие насильственные действия администрации, уверял американский автор, были направлены просто к восстановлению порядка, поскольку споры крестьян об укреплении ”не всегда носили характер мирной дискуссии”.
Второй пункт разногласий касался группового землеустройства, которому Дж. Ейни придает преувеличенное значение. По его словам, мысль о хуторах как идеальной цели землеустройства правительство оставило вскоре после начала реформы. А затем стало придавать меньшее значение и отрубам. На первый план волею обстоятельств стало выдвигаться групповое землеустройство. Правительство сначала противилось этому, но где-то примерно с 1910 г. пошло навстречу требованиям жизни. В конечном итоге, писал Ейни, ’’русское государство, действуя в своих собственных интересах, открыло при помощи своих действий реальное соглашение между собственными целями и интересами крестьянства”.
Подчеркнув свое несогласие с американским историком по этим двум пунктам, я отметил и положительный, по моему мнению, момент в его концепции. Именно Ейни, пожалуй, первым среди историков подметил, что реформа не оставалась раз навсегда заданной и неизменной, что с 1907 по 1915 г. в своем реальном исполнении она проделала значительную эволюцию .
В 1982 г. вышла пространная монография Дж. Ейни, посвященная крестьянской проблеме в России и попыткам правительства ее решить. В центре внимания автора осталась столыпинская аграрная реформа, вернее та ее часть, которая связана с землеустройством. Автор уточнил свои позиции по некоторым вопросам, в том числе и о насилии. Он отмечает, что реформа начиналась в обстановке насилий - крестьянских, революционных, с одной стороны, и правительственных - с другой. ’’Следует помнить, - пишет Ейни, — что Столыпин прославился не только аграрной реформой, которая с ним связывается, но и тем, что при нем и его предшественнике на посту министра внутренних дел по приговорам военных судов было казнено около 2 тыс. человек”. В действительности, продолжает автор, жертв было больше: ’’Когда полиция и солдаты стреляли в бунтующие толпы и поджигали мятежные деревни, у них было слишком мало времени, чтобы считать трупы”. Поэтому, утверждает Ейни, ”ни одно исследование столыпинской земельной реформы не может игнорировать ее тесной связи с насилием”. Однако, делает автор поспешную оговорку, ’’это не говорит о том, что реформа была неизбежно сопряжена с насилием”.
Мятежи и революционные насилия, продолжает Ейни, вызывали очень разную реакцию в правительственных верхах. Выдвигались самые разнообразные предложения. Общим их местом было то, что все они рекламировались как наиболее верное средство к прекращению мятежей. При этом подчеркивалось, что противоположные идеи, наоборот, разожгут мятежи. Все это звучало, пишет Ейни, довольно фальшиво, но привело к одному неожиданному результату. Правительство приступило к реализации своих замыслов, стараясь избегать открытых беспорядков. ’’Это не означало, что центральное правительство было готово оставить свои реформы; это означало, что местные администраторы будут призваны к ответу, если вызовут открытое сопротивление со стороны крестьян, и что центральное правительство будет необыкновенно восприимчиво (хотя и не всегда) к тем новшествам, которые, будучи введенными местными деятелями, покажут, что они не ведут к насилиям”. И действительно, ни один противник реформы не был казнен по приговору военно-полевого суда, неизвестны случаи вызова войск. ’’Мятеж против реформы” наказывался только трехмесячным арестом и лишь ”в особо серьезных случаях” - высылкой из губернии. Американскому историку такие наказания, видимо, не кажутся чрезмерными. Правда, он добавляет, что во время беспорядков ’’полиция убила значительное число мятежников, выступавших против реформы”202.
Автору, конечно, нельзя отказать в изощренности и остроумии попыток отвязать столыпинскую реформу от правительственных репрессий и даже от самого Столыпина. Выше, однако, приводилось слишком много фактов и достаточно откровенных высказываний вдохновителей, авторов и исполнителей реформы, чтобы воспринимать эти попытки всерьез. Некоторые факты будут приведены и ниже. Можно добавить, что ’’мятеж”, за которым следовали тюрьма и высылка, часто заключался лишь в агитации против реформы. И высылка вовсе не была таким легким наказанием, как может показаться. Высланные крестьяне не могли рассчитывать на земельные участки, заготовленные для переселенцев. Оказавшись ’’чужаками” в новом для себя сельском обществе, они не получали земли, подвергались всем прочим притеснениям, страшно бедствовали и неустанно добивались возвращения на родину.
И все же нельзя не отметить, что в вопросе о насилии в позиции Дж. Ейни обозначились определенные подвижки. Этого нельзя сказать о втором вопросе - о значении группового землеустройства. Предпринятая на этом участке стремительная ’’атака легкой кавалерии” заслуживает того, чтобы воспроизвести ее полностью. ’’Рассуждения Зырянова беспочвенны и неуместны, - пишет Дж. Ейни. - Разделение соединенных между собой владений разных деревень в отдельные, единые массивы редко было простым делом. Да и не в простоте дело. В отношении всех форм группового землеустройства, простых и сложных, важно то, что их желали отдельные группы крестьян и что они служили целям правительственной земельной реформы. В поддержку своего тезиса о крахе Зырянов делает еще одно беспочвенное заявление. Он приписывает расширение группового землеустройства широко распространившемуся среди зем-
ских начальников стремлению саботировать земельную реформу. Это замечание по крайней мере имеет отношение к действительности столыпинских дней, поскольку многие земские начальники в самом деле противились реформе... Тем не менее и оно неверно. Ко времени, когда правительство стало активно поддерживать групповое землеустройство, земские начальники были решительно отстранены от организации реформы... Зырянов является исключением среди исследователей в том смысле, что он признает существование группового землеустройства, но в своей трактовке он не может выйти за пределы старой радикально-либеральной концепции, будто царское правительство не приносило ничего хорошего своему народу, разве что делая уступку вследствие слабости” 20э.
Последняя фраза этой длинной отповеди звучит почти как комплимент. Действительно, Зырянов так примерно и считает, что царское правительство мало хорошего делало для народа. В свою очередь, Ейни, насколько можно понять из его работ, по-видимому, полагает, что только царские чиновники могли сделать что-то для народа, а сам народ без помощи правительства не мог для себя сделать ничего полезного. Ниже, в гл. 4, будет подробно показано, во что оборачивались те чиновничьи ’’благодеяния”, которые имеет в виду Ейни.
Со времени выхода в свет статьи, раскритикованной американским коллегой, прошло довольно много лет, и сейчас я, конечно, не вполне разделяю все ее положения. Видимо, тогда я несколько преувеличивал ’’скрытое сопротивление проведению реформы со стороны поместного дворянства”. Это отчасти справедливо лишь в отношении устройства хуторов и отрубов. А в общем, в отличие от реформы волости, проваленной на стадии законодательства, земельная реформа встречала гораздо более благожелательное отношение дворянства.
Тем не менее она потерпела крах - это несомненно. Во-первых, так и не удалось создать сколько-нибудь широкий слой мелких собственников с обостренным чувством собственности. Общинник, владевший, наряду с наделом, еще и ’’собственным” клочком, конечно, оставался прежде всего общинником. Во-вторых, правительству не удалось значительно расшатать общину. Она продолжала существовать, объединяя крестьян, по-прежнему предпочитавших действовать сообща, ’’миром”. В-третьих, явно не удалась затея с переселением. Расставшись с иллюзиями о ’’вольной сибирской землице”, малоземельные крестьяне вновь обратили свои взоры на помещичьи латифундии. Уже в конце 1911 - начале 1912 г. в селах, на ярмарках и базарах заговорили о том, что по случаю 100-летия со времени изгнания наполеоновских войск предстоит дополнительное наделение крестьян землей за счет помещиков. А потом пополз другой слух: будет ’’забастовка”, ездят по стране ’’тайные люди”, готовят; и когда они кончат, тогда и начнется204.
Столыпинская аграрная реформа представляла из себя один из крайне правых вариантов прусского решения аграрного вопроса. И как таковой, она была нереалистична прежде всего тем, что почти не учитывала настроения и требования крестьянства. Народ неразумен и без ’’сильного давления сверху” не поймет своей пользы, считали ’’реформаторы”.
138
Концепция реформы была слишком жесткой, а между тем во всякой политической борьбе прилагается ’’параллелограмм усилий”, и решение должно идти по диагонали. Но отклонение от заданного курса грози ло разрушить всю концепцию. Поэтому проводить такую реформу можно было только в условиях-террора, установленного в дерейне сразу после революции. 20 лет такой террор продолжаться не мог. Его хватило только на несколько лет. А между тем концепция реформы еще более ужесточалась, все более значительные ограничения накладывались на общину. После Столыпина сверху стал задаваться, пожалуй, еще более ’’боевой тон”. Тем не менее реформа все же несколько отклонилась от заданного курса, но это не спасло ее. Групповое землеустройство было невелико по масштабам (всего 6,5 млн. дес. за восемь лет) и не затрагивало сердцевину аграрного вопроса. Кроме того, по-чиновничьи исполняемое благое дело отнюдь не всегда оборачивалось во благо (подробнее об этом речь пойдет в гл. 4).
Ф.И. Тютчев в свое время проницательно заметил, что Россию ’’аршином общим не измерить”. Между тем столыпинские ’’реформаторы” как раз и пытались приложить один общий аршин ко всей России, со всем разнообразием ее климатических зон, агротехнических уровней земледелия, хозяйственных укладов, сложившихся” обычаев - везде хутора и отруба. Конечно, чересполосица, переходившая в мелкополосицу и путаницу полос, наносила громадный ущерб крестьянскому хозяйству. Но хутора и отруба тоже не были спасением. Тот же Ейни резонно замечает, что теория об особой их пользе фактически не доказана. ’’Нигде в мире не наблюдалось такого практического опыта, - пишет он, — который бы показал, что соединенные в одно целое поля принесли с собой агрокультурный прогресс, и некоторые современные исследователи крестьянской агрикультуры фактически отрицают подобную причинно-следственную связь... С 40-х годов XX в. в Западной Европе прилагались мощные усилия к объединению владений, но система открытых полей до сих пор широко распространена среди некоторых наиболее продуктивных хозяйств”205.
Печать кабинетности и отвлеченности лежала на столыпинской реформе. И крестьяне боролись против реформы не по невежеству своему и инертности, а потому, что большинство их считало ее нелепой барской затеей, мешающей хозяйствовать и отвлекающей от коренного вопроса о земле.
Оценивая итоги столыпинской реформы, В.И. Ленин писал: ’’Ничтожное чйсло хороших, отрубных хозяйств крестьянской буржуазии, — при уменьшении числа пролетариев, связанных наделом, - при сохранении всевластия Пуришкевичей, - при громадной массе обнищавших и вымирающих от голода закабаленных средних крестьян, - при увеличении числа пролетариев, наделом не связанных, - вот картина сегодняшней русской деревни”206. Подлинные уроки этой реформы, по словам В.И. Ленина, заключались в следующем: ’’Только сами крестьяне могут решить, какая форма землепользования и землевладения удобнее в той или другой местности. Всякое вмешательство закона или администрации в
свободное распоряжение крестьян землей есть остаток крепостного права. Ничего, кроме вреда для дела, кроме унижения и оскорбления крестьянина от такого вмешательства быть не может”207.
БОРЬБА КРЕСТЬЯН ПРОТИВ СТОЛЫПИНСКОЙ АГРАРНОЙ РЕФОРМЫ
Крестьянская борьба против столыпинской реформы являлась частью крестьянского движения 1907-1914 гг. Поэтому вполне закономерно, что со времен С.М. Дубровского в отечественной историографии утвердилась традиция рассматривать выступления против реформы в общем контексте крестьянской борьбы. С.М. Дубровскому принадлежит и первый опыт составления статистики крестьянского движения 1907-1914 гг. В основу ее были положены материалы Департамента полиции. Статистика состоит из двух рядов. В первый включены наиболее крупные выступления, а во втором они соединены с поджогами и ’’некоторыми другими видами движения” (табл. 10). Чтобы не составлять еще одну подобную таблицу, в табл. 10 включен и третий ряд, составленный Н.А. Мальцевой по материалам хроники крестьянского движения, приложенной к сборнику документов ’’Крестьянское движение в России, июнь 1907 - июль 1914 г.” (М., Л., 1966).
Отображенную в таблице динамику крестьянского движения С.М. Дубровский объяснял следуклцим образом. В 1907 г. было ’’еще весьма много отзвуков революции 1905 г.” С 1909 г. началось ’’нарастание новой волны революционного движения”, которая наивысшего размаха достигла в 1910 г. Затем последовал резкий спад крестьянской борьбы. Таким образом, картина получилась обратная той, которая наблюдалась в рабочем движении за указанные годы. В 1908-1910 гг., писал Дубровский, в промышленности наблюдались депрессия и безработица. Многие рабочие возвращались в деревню. Приступив к руководству крестьянским движением, они подняли его в 1910 г. на новую высоту. Между тем в промышленности наступил подъем, многие рабочие вернулись в города, туда же устремилась часть разорившегося крестьянства, и в крестьянском движении наступил спад. Правда, отмечал Дубровский, ’’среди крестьянства чувствовалось сильное брожение”, ”в одних районах крестьяне ждали манифеста, в других - революции”.
Сильнее всего, по мнению С.М. Дубровского^ крестьянское движение 1907-1914 гг. заявило о себе в губерниях юго-западных, белорусских, центрально-черноземных, центрально-промышленных и средневолжских. Это, добавлял он, ’’как раз те губернии, которые отличались наибольшей революционностью в 1905-1907 гг.”, ’’наибольшим количеством остатков крепостничества” и ’’занимали первые места и по проценту домохозяев, вышедших из общины и укрепивших землю в личную собственность”. В эти довольно широкие рамки не попали лишь северные, северо-восточные и причерноморские губернии.
С.М. Дубровский не усматривал полного совпадения динамики крестьянского движения с ходом аграрной реформы, но считал, что наибольшее количество крестьянских выступлений и наибольшее число выделявшихся из общины ’’приходятся почти на одни и те же годы”. И это при том,
Таблица 10
Крестьянское движение в России в 1907—1914 гг.*
Год Количество крестьянских выступлений (без поджогов) Количество крестьянских выступлений с поджогами2* Количество крестьянских выступлений, по данным Н.А. Мальцевой3*, с поджогами
1907 1337 2557 —
1908 855 2045 227
1909 819 2528 140
1910 928 6275 183
1911 507 4567 225
1912 307 1810 187
1913 128 647 183
1914 178 — —
Итого 5059 20 429 1145
'★Дубровский С.М. Указ. соч. С. 518, 530; Мальцева 1йА. О количестве крестьянских выступлений в период столыпинской аграрной реформы И История СССР. 1965. № 1. С. 126.
а*В этом ряду не подсчитаны данные за 1914 г.
3*Н.А. Мальцева не подсчитала данные за 1907 и 1914 гг.
что выступлений, непосредственно связанных с реформой, оказалось не так уж много. За 1907-1913 гг. Дубровский насчитал всего 224 таких выступления (без поджогов), т.е. примерно 4,5% всех выступлений за эти годы. По отдельном годам эти выступления распределяются следующим образом: 1907 г. - 20, 1908 г. - 29, 1909 г. - 32, 1910 г. - 46, 1911 г. - 52, 1912 г. - 36 и 1913 г. - 9. Динамику крестьянских выступлений протии реформы Дубровский считал более устойчивой, чем всех других видон борьбы. Правда, после 1912 г. почему-то наступил резкий спад.
С.М. Дубровский признавал, что ”не все хуторяне и отрубники были кулаками”. ”И вообще эта реформа использовалась не только кулпка ми, - оговоривался он и тут же делал другой вывод, - но связанное с nrft расхищение общинных земель, выделение хуторов и отрубов и т.п. шло и основном по линии капиталистического развития и формирования сельской буржуазии... Потому борьба на этой почве и была в пиши it чп. ной мере показательной для борьбы против кулачества. По >тим сооб ражениям я ее в основном и отношу к антикулацкой борьбе”’0’.
Этот вывод С.М. Дубровского, сделанный с некоторой осторожностью, довольно прочно укоренился в нашей историографии. Всякая осторожность была отброшена Г.А. Герасименко, который уверяет читателя, будто сделанный им анализ ’’взаимоотношений между общинниками, с одной стороны, и отрубщиками и хуторянами - с другой, дает возможность проследить, как внутрикрестьянская борьба из отдельных разрозненных
столкновений между беднотой и зажиточными крестьянами превратилась в настоящую социальную войну”20’.
У некоторых исследователей сомнения, однако, остались Ф.Я. Коновалов (автор соответствующего раздела в ’’Истории северного крестьянства”) оговаривается, что среди хуторян и отрубников существовал ’’значительный слой середняков и бедноты”. Если это так, если нередко сталкивались бедняк-общинник и бедняк-отрубник, то при чем здесь, казалось бы, вторая социальная война? И можно ли к такой войне отнести случаи, когда вся деревня изгоняла землемера? Однако Ф.Я. Коновалов считает, что зажиточные крестьяне имели больше шансов удержаться на хуторе и отрубе, а потому выступления крестьян против хуторов и отрубов можно ”с полным основанием” отнести ко второй социальной войне210.
Впрочем, проблемы истории крестьянского движения межреволюционного периода не исчерпываются только этим последним вопросом. Можно например, было заметить известную надуманность объяснений С.М. Дубровского относительно динамики крестьянского движения, составленной по его подсчетам. И этим воспользовался Дж. Ейни. Он утверждает, что статистика Дубровского скорее говорит о том, что ’’успешный ход землеустройства приносил мир в деревню”. Правда, это звучит только как подсказка советским историкам. Американских же коллег Ейни предупреждает, что использовать такого рода данные нужно с осторожностью - в частности потому, что они основаны на официальной полицейской статистике, а русские люди не любили доводить дело до вмешательства властей. К тому же лишь очень небольшое число этих инцидентов связано с проведением реформы211. Если отвлечься от всех прочих фактов и основываться только на статистике Дубровского, то ’’подсказка” Ейни звучит слишком уж правдоподобно.
Впрочем, подсчеты С.М. Дубровского и основанная на них динамика далеко не бесспорны. В третьей колонке табл. 10 помещены подсчеты Н.А. Мальцевой. Нетрудно заметить, что они сильно отличаются от подсчетов Дубровского - в основном в сторону уменьшения. И только за 1913 г. Мальцева насчитала больше выступлений, чем Дубровский. Самое удивительное здесь то, что те и другие подсчеты основаны на одних и тех же источниках - материалах ПГИА СССР и ПГАОР СССР. Правда, Н.А. Мальцева пишет, что при составлении хроники были привлечены материалы 4 республиканских и 13 областных архивов. Но на них сделано всего 58 ссылок212. По-видимому, составители хроники вели более строгий отбор факторв, чем С.М. Дубровский.
Но, конечно же, статистику Н.А. Мальцевой нельзя считать ни полной, ни окончательной, хотя все наиболее крупные выступления крестьян в ней отмечены. Однако В.А. Степынин, составивший хронику крестьянского движения в Воронежской губернии, включил в нее множество фактов из местного архива, не учтенных в хронике ’’Крестьянского движения в России”. При этом просматривались только фонды губернского уровня. Это говорит, во-первых, о том, что выявление материалов в местных архивах нельзя считать делом малоперспективным. Надо только, чтобы эта работа велась крупным специалистом или же под его 142
непосредственным руководством. Во-вторых, необходимо, наконец, спуститься с губернского уровня на уездный, поскольку сведения о некоторых крестьянских выступлениях ’’закольцовывались” на уездном уровне и не поднимались выше. Это касается, например, составления сходами ’’незаконных” приговоров, конфликтов общинников и выделен-цев и т.п. Уездных фондов сохранилось немного, но они должны быть обследованы. При этом наиболее перспективной формой изучения крестьянского движения в настоящее время следует признать составление хроник по отдельным губерниям или крупным регионам. Подсчеты Н.А. Мальцевой имеют то преимущество перед статистикой С.М. Дубровского, что опираются на опубликованную хронику.
Статистический ряд Мальцевой имеет еще и то преимущество, что поддается конкретно-историческому объяснению. Отпадает надобность в умозрительных догадках (вроде того что безработные возвратились в деревню и к 1910 г. революционизировали в ней обстановку). Согласно подсчетам Мальцевой, крестьянское движение неуклонно падало в 1908-1910 гг. И лишь в 1911 гг. произошел всплекс. И это вполне понятно, потому что этот год был неурожайным. Затем последовали два урожайных года, и в движении снова произошел спад, хотя и не такой значительный, как считал Дубровский. Помимо урожая, падение крестьянского движения в эти годы объясняется и оттоком в города беднейших слоев крестьянства в связи с промышленным подъемом. Но это, что называется, причина второго ряда213.
Есть сомнения и относительно выводов С.М. Дубровского о географии крестьянского движения в 1907-1914 гг. Как представляется, в ней произошли известные перемещения по сравнению с 1905-1906 гг. В годы первой русской революции, помимо Грузии и Прибалтики, основным районом крестьянского движения являлась огромная по протяженности черноземная полоса Европейского Центра, начиная от Правобережной Украины и кончая Самарским Заволжьем. Причем наиболее драматические события разыгрывались на Нижней Волге (Саратовская губерния) и в Центрально-черноземном районе214.
Из данных, приводимых самим же Дубровским, видно, что с 1908 г. произошло резкое падение движения в нижневолжских губерниях. Ослабело крестьянское движение в Центральночерноземном районе. Наоборот, в Пентральнопромышленном районе количество крестьянских выступлений возрастало вплоть до 1911 г. и лишь в 1912 г. резко уменьшилось. Примерно так же выглядит динамика в приозерных губерниях (Петербургской, Новгородской, Псковской). Эти некогда ’’тихие” губернии в исследуемый период стали играть более заметную роль в крестьянском движении. В целом, по-видимому, происходило сближение уровня движения в черноземных и нечерноземных губерниях. Но самые главные события крестьянской борьбы развертывались отчасти в Белоруссии, а в основном - на Правобережной Украине. На эти два региона, согласно данным Дубровского, приходилось 46,7% всех крестьянских выступлений в Европейской России в 1907-1913 гг.215. Следовательно, есть основания говорить о перемещении главного очага крестьянского движения в западные губернии.
С.М. Дубровский связывал обострение борьбы в западных губерниях с ликвидацией сервитутных отношений, которая происходила на невыгодных для крестьян условиях216. Луга и леса, которыми крестьяне и помещик прежде пользовался сообща, теперь отходили к помещику, и земельное утеснение крестьян усиливалось. Кроме того, к социально-экономическим противоречиям между крестьянами и помещиками в западном крае примешивались национально-религиозные. Наконец, сыграла свою роль и политика правительства в отношении западных губерний. П.А. Столыпин опасался ’’чрезмерного ослабления плотности русского населения” (т.е. украинского и белорусского) в западных губерниях217. Переселение из этих губерний, надо полагать, несколько сдерживалось.
Вопреки мнению С.М. Дубровского, отважимся на вывод, что район наиболее интенсивного крестьянского движения 1907-1914 гг. был очень слабо связан с аграрной реформой. Чересполосные укрепления здесь были редким явлением, поскольку подворное землевладение в одних губерниях было сплошным, а в других - господствующим. Насаждение же хуторов и отрубов шло очень туго. Правда, ниже мы увидим, что слишком напористые попытки внедрить эти ’’рациональные” формы землевладения становились еще одним раздражителем.
Крестьянские волнения на Правобережной Украине и в Белоруссии наглядно показали, что размах и сила крестьянской борьбы против помещиков мало зависят от того, какой системы землевладения придерживаются крестьяне - общинной или подворной. Да и среднерусская община даже в те годы, когда она раздиралась борьбой между сторонниками и противниками укреплений и выделений, в общем-то сохраняла, как ни странно, свое изначальное единство и заряженность на борьбу с помещиками. ”В общине часто бывают случаи, - писал И. Коновалов, побывавший в эти годы в Тульской губернии, - когда она выступает как один человек. При столкновениях с помещиками, с соседними деревнями в общине объединяются богатые и бедные, все дружно отстаивают общие интересы”21®. Столыпинская реформа отнюдь не несла с собой ’’умиротворения” деревни и ’’примирения” с помещиками массы новоиспеченных ’’мелких собственников” (по существу остававшихся общинниками). С.М. Дубровский справедливо отмечал, что и в годы столыпинской реформы ведущее место в крестьянском движении занимала борьба против помещиков21’. (Хотя, надо сказать, в некоторых местностях в отдельные годы выступлений против реформы было больше.)
Что же касается замечания Дж. Ейни о том, что русские не любят вмешивать в свои конфликты государство, то это справедливо лишь отча'сти. Дворяне, например, действительно, не любили, когда власти вмешивались в их взаимные дела и счеты. Но поднимали большой шум, если те же власти запаздывали с подмогой при крестьянских ’’беспорядках” (даже когда и ’’беспорядков”-™ по существу еще не было). А указ 15 апреля 1905 г. о возмещении убытков пострадавшим от крестьянских волнений помещикам220 дал им побудительный мотив для преувеличения происшедших ’’беспорядков” и причиненных убытков. Так что статистика антипомещичьей борьбы, надо думать, не грешит большими пробелами.
Сельское духовенство, наоборот, не любило призывать полицию на своих прихожан. В крайних же случаях оно предпочитало жаловаться духовному начальству. Это надо учитывать при изучении антиклерикального движения, которое в статистике Дубровского выглядит довольно бледно.
А вот землемеры и вообще чины землеустроительного ведомства были, судя по всему, заядлыми жалобщиками. Желая переложить ответственность за малоуспешность своей деятельности на другое ведомство, они были склонны к преувеличению тех трудностей, с которыми сталкивались. Жалобы на имя губернатора поступали не только тогда, когда крестьяне прямо противодействовали землемерам или изгоняли их из села, но даже в случаях ’’дерзкого” поведения некоторых крестьян на сходах. Можно поэтому считать, что конфликты по поводу выделения хуторов и отрубов достаточно полно отразились в документах.
Иначе дело обстоит с чересполосными укреплениями. В фондах различных административных и судебных учреждений отложилось великое множество взаимных крестьянских жалоб. Но изучение их позволит выделить лишь немногие ’’выступления”, достойные занесения в статистический ряд. Между собой крестьяне предпочитали судиться и рядиться, не доводя дело до ’’военных действия” или же скрывая зти факты от властей. Кипение страстей могло дойти дб драки на сельском сходе, но этот факт чаще оставался незафиксированным. И только на следующий день побитый приходил к земскому начальнику и просил ’’раскрепить его обратно”. Все это определило значительную неполноту и ’’однобокость” статистики крестьянской борьбы против аграрной реформы.
Выше уже говорилось, что Дубровский насчитал всего 224 крестьянских выступления в связи со столыпинской реформой (4,5% всех выступлений). Правда, он оговаривался, что учитывались лишь такие выступления, которые ’’носили массовый характер и проявлялись более или менее бурно, т.е. кончались столкновениями с полицией и часто убитыми и ранеными”221. Подсчеты по таблице, составленной Н.А. Мальцевой, выявляют 262 выступления на почве реформы, что составляет 22,8% всех крестьянских выступлений, попавших в поле зрения составителей хроники222. В подсчет были включены столкновения между крестьянами при выходе на отруба, срыв межевых работ и сопротивление при этом властям, коллективный отказ выходить на отруба. К сожалению, переделы земли, специально направленные против реформы, автор посчитала заодно с потравами, запашками, увозом сена и прочими действиями, затрагивавшими преимущественно помещиков. Агитация против указа 9 ноября 1906 г. учитывалась отдельно (76 выступлений) и в общий подсчет не вошла.
Если полагаться только на приведенную статистику, то можно подумать что громадное большинство крестьянских выступлений было связано с образованием хуторов и отрубов, а чересполосное укрепление почти не вызывало сопротивления. Приведенные в предыдущем разделе материалы заставляют, однако, усомниться в таком выводе. И можно согласиться с Г.А. Герасименко, который отмечает: ’’Многое из того, что происходило в деревне, носило скрытый характер и проходило 10. Зак. 2042 145
мимо внимания властей”2’3. Может, впрочем, и не проходило, но как ’’выступление”, как статистический факт не отмечалось. Статистика фиксирует отдельные факты, а не общую обстановку. ’’Вражды и раздоров хоть отбавляй, - сообщал из Пензенской губернии корреспондент ВЭО, - потому что общество желает как можно больше повредить выходящему, лишь бы сделать какое препятствие этому”224. Несомненно, крестьянская борьба против реформы носила более широкий характер, чем можно судйть об этом на основании имеющейся статистики.
Формы крестьянской борьбы против столыпинской реформы были очень разнообразны. Они носили мирный и немирный характер, легальный и нелегальный. Не все эти формы, кстати говоря, учитываются в статистике. На протяжении всего периода реформы в зависимости от обстановки наблюдалось их чередование.
Одной из наиболее ранних форм крестьянской борьбы против аграрной политики правительства был отказ избирать из своей среды членов уездных землеустроительных комиссий. Их бойкот начался еще до издания указа 9 ноября 1906 г. и продолжался в 1907 г. По данным на начало июля 1907 г. крестьяне бойкотировали выборы в эти комиссии в 9,6% волостей, где такие выборы предпринимались. В Самарской и Полтавской губерниях отказалась избирать третья часть волостей. Широкое распространение бойкот получил в Саратовской, Курской и Московской губерниях225. В некоторых уездах Саратовской губернии (Балашовском, Сердобском, Камышинском) бойкотировали выборы от 60 до 80% волостных сходов. В некоторых случаях крестьяне вполне определенно называли причины бойкота. Черевский волостной сход во Владимирской губернии заявил, что крестьяне ждут решения земельного вопроса от Думы и не хотят ’’помогать министрам, которые находятся во вражде с Государственной думой’’226.
Как отмечалось, вплоть до окончания революции столыпинская аграрная реформа продвигалась особенно туго. В крестьянских наказах, принимавшихся при выборах во II Думу, преобладали требования, выработанные крестьянством в предшествующий период революции. В таком духе составлены все наказы, помещенные в последних двух томах публикации ’’Революция 1905-1907 гг. в России: Документы и материалы”. Например, крестьяне с. Голицына и д. Старого Села Нижне-Ломов-ского уезда Пензенской губернии выставили следующее требование: "Земля должна быть принудительно отчуждена без всякого выкупа в пользу желающих работать на ней непосредственно, так как самая ничтожная выкупная цена ляжет непосильным бременем на истощенные крестьянские средства, которые понадобятся на улучшение сельского хозяйства после проведения земельной реформы22’. Еще более радикальные требования выдвинули крестьяне с. Телеги Змиевского уезда Харьковской губернии. ’’Вся земля как дар божий, не созданная руками человека, - говорилось в их наказе, - должна перейти в пользование трудящихся на ней без какого бы то ни было выкупа. Право частной собственности должно быть уничтожено, владеет землей весь народ, и каждый человек имеет право получить в свое пользование такую часть, какая может быть обработана силами его семьи без наемного труда”226. Столы-146
пинский указ в этих документах чаще всего вовсе не упоминался. Видимо, в условиях революции крестьяне, не придавали ему значения. И только в наказе представителей 20 деревень Бугульминского уезда Самарской губернии содержалось требование ’’немедленной отмены закона 9 ноября 1906 г.”22’ Отрицательные отзывы о реформе встречаются в некоторых неопубликованных приговорах и наказах, поступивших во II Думу. И ни в одном из них не выражалась поддержка столыпинской аграрной реформе230.
Ко времени выборов в III Думу обстановка в стране резко изменилась. Усилиями правительства началось форсированное проведение в жизнь аграрной реформы. Крестьянство, не отказавшись от своих основных требований, вынуждено было перейти к обороне, и теперь указ 9 ноября гораздо чаще упоминался в наказах. Крестьяне из самых разных мест пытались доказать, что именно к их условиям он никак не подходит. ’’Указ 9 ноября 1906 г., - писали в Думу крестьяне д. Засориной, - хотя в некоторых местностях Российской империи и полезен, но нашей Вологодской губернии, а особенно Никольскому уезду, вовсе неподходящий”231. Священник И.В. Титов, депутат от Пермской губернии, сообщил в Думе: ’’.„Представители нескольких обществ дали мне императивное поручение сказать в Государственной думе: ’’Вводите этот закон, где угодно, только по нашей местности он не подходящий”232.
Подавались соответствующие прошения и на ’’высочайшее” имя, что свидетельствовало о сохранении среди крестьянства монархических иллюзий. Правда, некоторые прошения носили курьезный характер. В 1906 г. одно из сельских обществ Судогодского уезда Владимирской губернии решило подать жалобу... английскому королю233 (российскому монарху веры, должно быть, уже не было). Крестьяне д. Больших Кизе-лей Сарапульского уезда Вятской губернии в 1912 г. послали прошение на имя императрицы Александры Федоровны. В прошении содержалась явно невыполнимая для императрицы просьба ’’выслать приказ прекратить собственность или выслать для усмирения в нашу сторону казаков уральских поучить собственников и начальства”234.
Некоторые крестьянские приговоры составлялись как бы для ’’внутреннего пользования”. Это были своего рода торжественные обещания, связывавшие однообщественников в их дальнейших действиях. В начале 1907 г. крестьяне с. Руховского Волоколамского уезда Московской губернии вынесли решение не выходить никому из общины в течение 24 лет235. В той же губернии 31 января 1910 г. сельский сход д. Камшило-вой Богородского уезда принял краткий, но выразительный приговор: ’’Землю не желаем давать закрепощать в свою собственность”. Земский начальник представил этот приговор в уездный съезд к отмене, а старосту С.Н. Зайцева ”за подписание явно незаконного приговора” подверг аресту на два дня. Отсидев срок и явившись на разбор дела в уездный съезд, староста просил оставить приговор в силе236.
Похожий случай, по рассказу трудовика К.М. Петрова, произошел в Повоузенском уезде Самарской губернии. Крестьяне с. Нидермундеса постановили не давать душевых наделов выделяющимся из общины. За составление этого приговора староста тоже попал под арест237. По-види-147
мому, подобных приговоров составлялось довольно много, но некоторые до настоящего времени не выявлены, другие безвозвратно утрачены вместе с соответствующими уездными и волостными фондами.
Одной из форм борьбы являлись выступления против реформы на сельских сходах группы крестьян или даже одного крестьянина. Такие выступления, нередко в присутствии властей, носили публичный характер, часто встречали шумную поддержку сходчиков и нарушали разработанный начальством сценарий. Поэтому подобные события с полным основанием можно вносить в летопись крестьянской борьбы, тем более что многие сельские ораторы, осмелившиеся произносить неугодные начальству речи, подвергались различным репрессиям. В хронике В.А.Степынина по Воронежской губердии с 1908 по 1914 г. насчитывается 17 таких выступлений238. Иногда они заканчивались демонстративным уходом группы крестьян, как это произошло в д. Алферовой Богородского уезда Московской губернии. В этом случае земскому начальнику едва удалось удержать на сходе остальных крестьян239.
Агитацию против реформы вне схода, в неофициальной обстановке, можно учитывать как выступление, по-видимому, лишь в том случае, если она велась группой крестьян данного общества. По хронике В.А. Степынина отмечено четыре таких выступления240.
И наконец, самым массовым из легальных способов борьбы с реформой был отказ сельских сходов в составлении приговоров о выходе из общины, сопровождавшийся негласным давлением на выделяющихся. По данным, приведенным С.М. Дубровским, всего с начала реформы по 1 сентября 1914 г. лишь 26% укрепившихся получили соответствующий приговор от общества. По Нечерноземной полосе этот показатель равняется 43,4%, по Черноземной — 21,4%. Из этого, впрочем, не следует, что в нечерноземных губерниях крестьяне охотнее давали приговоры на укрепление. Более высокий процент вышедших по приговорам в Нечерноземной зоне образовался отчасти за счет Белоруссии (75,8% укрепившихся), где община почти не переделялась. А в беспередельных общинах на чересполосное укрепление смотрели как на пустую формальность. Кроме того, не следует забывать, что абсолютное число укрепившихся по приговорам в Нечерноземье было меньше, чем в черноземных губерниях (294 тыс. против 423 тыс.)241.
Даже такой пассивный вид сопротивления, как отказ в составлении приговора, нередко требовал от крестьян большой выдержки, ибо земские начальники добивались, чтобы укрепления производились по общественным приговорам, а не по их постановлениям. ’’Сколько возни с этим указом 9 ноября, - жаловался один земский начальник из Тульской губернии. - Обыкновенно общество приговора не дает. Ездишь, ездишь к ним, прежде чем добьешься согласия. Впрочем, теперь я свою тактику решил изменить. По нескольку раз ездить к ним уже не буду, а стану вызывать уполномоченных в волость. Пусть походят!”242. 4
Из общего числа домохозяев, подавших заявления о выходе из общины, 3,8% взяли свои заявления назад (6,2% в нечерноземных губерниях и 3,5% в черноземных)143. Как видно, давление на домохозяев, решивших воспользоваться указом, сильнее было в нечерноземных губерниях. В 148
архиве сохранилось письмо одного зажиточного и бездетного крестьянина из Подмосковья, в 1909 г. решившего было укрепить свой надел. ’’Сейчас я прочел в газете ’’Русское слово” корреспонденцию из деревни и долго над ней размышлял, - писал он. - Ведь, пожалуй, и на меня тоже, как на царевских хуторян, будут злобиться да и набросятся. Ругань уже была, и надо ждать, что впереди злоба ожесточится... Решаюсь ради спокойствия освободить себя от навязанного мне земельного бремени, почему и заявляю: я хочу, чтобы у меня в моем крестьянстве оставалось все по-старому. Укрепляться ни в чем не хочу”244.
В нечерноземных губерниях, где народ был предприимчивей, крестьяне проявляли иногда большую изобретательность в использовании именно мирных средств борьбы с реформой. В 1909 г. в звенигородских уездных инстанциях готовился проект выдела нескольких отрубов на землях Ивановского общества. Намеченные для выдела земли составляли лесной массив, и будущие отрубщики, вероятно, намеревались осуществить выгодную сделку по продаже срубленного леса. Однако, к их огорчению, на облюбованные ими участки явились крестьяне во главе с сельским старостой и начали сплошную вырубку. Жалобы ни к чему не привели, потому что из Москвы был получен ответ, что ”со стороны губернского начальства не может быть предпринято мер к запрещению крестьянам рубки леса, произрастающего на их надельной земле”. А между тем действия крестьян расстраивали весь проект, ибо, конечно, никто не пошел бы на отруб, сплошь усеянный пнями. В том же году такой же случай произошел в Можайском уезде245.
В связи с этим вряд ли покажется удачной предложенная Г.А. Герасименко методика подсчета крестьянских выступлений, когда ”в качестве случая крестьянского движения принимается такое выступление, которое вызвало вполне определенную реакцию властей, ту или иную санкцию” (вооруженное подавление, аресты, высылку и т.п.)246. В борьбе с реформой Столыпина крестьяне явно предпочитали мирные и ’’внутри-общинные” средства, хотя и не всегда им удавалось избегать ’’санкций” со стороны властей. Дело, пожалуй, даже не в стремлении избежать санкции, а в том, что, несмотря на все склоки и раздоры, крестьянский мир, как уже говорилось, все же сохранял свое изначальное единство. Можно было в запале поднять руку на кума, свата или даже брата, но вслед за дракой наступало примирение, ибо родственное чувство не терялось. В деревне все были повязаны более или менее близкими родственными узами. Особым же ожесточением, как показывают факты, отличались столкновения с землемерами, полицейскими и с хуторянами, пришедшими из других мест и осевшими на землях, которые прежде использовались здешними крестьянами.
И крестьянская борьба против реформы, конечно, не ограничивалась мирными и ’’внутриобщинными” средствами. Промежуточное положение между мирными и немирными методами борьбы занимали ’’самовольные” переделы земли, когда в передел включались укрепленные или даже отмежеванные участки. (Подробно об этих переделах будет рассказано в следующей главе).
Немирные формы крестьянской борьбы (изгнание землемеров, столк-
149
новение с полицией, нападения на хутора и их поджоги), как уже отмечалось, были связаны прежде всего с образованием хуторов и отрубов. Но очень часто раздражение вызывали не сами по себе хутора и отруба. Крестьяне переделяющихся общин, резко протестовавшие против чересполосных укреплений, чаще всего не возражали против отселения кого-то из своих однообщественников на край надела. Подобные ответы присутствуют, например, в пяти анкетах, полученных ВЭО из Воронежской губернии. Такие же ответы зафиксированы и в четырех анкетах по Тамбовской губернии, но с оговоркой: если выделяющиеся не требовали себе ’’самой лучшей земли”. Не возражали против того, чтобы при очередном переделе выделить хутор, и общества Казанской губернии, правда, иногда старались дать землю похуже24’. Иными словами, крестьяне-общинники не считали принятый ими способ землепользования единственно возможным и для всех обязательным. Желающий мог получить возможность попробовать зажить по-иному.
Самые драматические события происходили тогда, когда власти нарезали хутора и отруба, демонстративно пренебрегая интересами общинников или же грубо попирая крестьянские обычаи. Крестьяне д. Больших Кизелей, просившие императрицу выслать казаков для усмирения ’’собственников”, прогоняли землеустроителей со своих полей потому, что они выделяли под отруба ’’самую лучшую землю, хорошую, удобренную” и принимали от отрубщиков ’’подарки”248.
В июле 1914 г. произошли волнения в д. Хотиловой Можайского уезда Московской губернии (изгонялся землемер, звучал набат, освобождались арестованные, пока не прибыл дополнительный наряд полиции и не разогнал нагайками сход). Подобных событий, наверно, не было бы, если бы единственный на всю деревню отруб не загораживал прогон для общественного скота24’.
Трагические события 1910 г. в с. Болотове Лебедянского уезда Тамбовской губернии, закончившиеся убийством шестерых крестьян, разыгрались тоже из-за слишком явного покровительства отрубщикам со стороны властей. Землеустроительный проект предусматривал создание отрубов на лучших землях вблизи села. Общинники же должны были ездить на край надела, который отчасти располагался за р. Доном2®0.
В феврале 1912 г. прикомандированный к Московской уездной землеустроительной комиссии инженер выезжал в д. Михайловскую для подготовки выдела отруба одному из крестьян. Сход прошел очень шумно, инженер начал было уже опасаться за свою безопасность, но крестьяне демонстративно разошлись, а инженер тотчас настрочил донесение, в котором писал, что ’’распущенность и недисциплинированность крестьян может послужить в дальнейшем причиной многих недоразумений”. Так выглядело дело со стороны властей, которые даже не пытались взглянуть на него с точки зрения крестьян.
Между тем все крестьянское общество этой деревни укрепило свои наделы по закону 14 июня 1910 г. Во время укрепления им, очевидно, объяснили, что отныне каждый из них - собственник своих полос, охраняемый всею силою закона. Один из укрепленных наделов купил посторонний крестьянин, пожелавший выйти на отруб. И оказалось, что 150
имеется другой закон, 29 мая 1911 г., который позволяет властям передвинуть и перетасовать все полосы в интересах ’’чужака”, которому, по крестьянским понятиям, следовало бы идти туда, откуда он пришел. На сходе крестьяне с вполне понятным негодованием говорили, что если есть такой закон, то ’’рубите нам руки или головы”251.
Уманский уезд Киевской губернии был одним из самых ’’передовых” по части землеустройства. В 1910 г. в Умани устроили выставку, с картограммами и диаграммами, из которой следовало, что почти половина крестьянских земель в уезде уже разбита ”на правильные хутора и отруба”. Выставка, кстати говоря, был приурочена к прибытию министерского ревизора, посланного в связи с крестьянскими волнениями, начавшимися в 1908 г. и растянувшимися на несколько лет252.
Добиваясь согласия сельских обществ на переход к отрубному хозяйству, уездные власти действовали напористо и бесцеремонно. Всякий, кто начинал перечить, объявлялся ’’агитатором” и ’’противником частной собственности”. Так, в с. Собковке было арестовано шестеро крестьян, как говорилось в крестьянской жалобе, ’’почтенных, разумных, убеленных сединами старейшин”. Как видно, полиция арестовала ’’совет стариков”.
Согласие выйти на отруба, добытое подобными методами, не было прочным, и в конце концов в Собковке осталось очень немного тех, кто поддерживал принятый приговор. Но власти, считая его окончательным, приступили к землемерным работам прямо по посевам. Началось и взимание средств на землеустройство. А поскольку крестьяне отказывались платить, то сборщики силой вламывались в хаты, вскрывали сундуки, а с одной женщины сорвали платок в счет причитающегося с ее мужа взноса253 (’’опростоволоситься при людях” для крестьянки было большим неприличием). Немудрено, что в результате такого вандализма Уманский уезд превратился в один из главных очагов крестьянской борьбы против столыпинской реформы254.
Значит ли это, что если бы власти соблюдали необходимый такт, более взвешенно соотносили интересы разных групп, то волнений было бы меньше? Несомненно. Но и достигнутые результаты, особенно в области землеустройства, были бы еще скромнее.
Если же власти захотели бы свести волнения к минимуму, им следовало отказаться от попыток насаждения хуторов и отрубов в беспере-дельных общинах. Ибо именно там подобные попытки встречали самое ожесточенное сопротивление. Богородский уезд Московской губернии, как будет показано в следующей главе, делился как бы на две части: в одной общества переделялись редко и больше по ’’ревизским душам”, в другой переделы совершались гораздо чаще. Известные нам два случая крестьянских выступлений по этому уезду (оба против отрубов) относятся к ’’беспередельной” части уезда (с. Беззубово той же волости и Алферове Новинской волости)255.
Дошедшие до нас некоторые личные характеристики крестьян, оказавшихся вдруг главными ’’смутьянами”, не дают оснований считать, что борьбу против хуторов и отрубов возглавляло беднейшее крестьянство. По сообщениям полицейских властей, например, оказалось, что вожаки 151
крестьянского выступления в д. Дор Волоколамского уезда Московской губернии были людьми почтенного возраста, от 53 до 77 лет, проживали на родине постоянно, ’’под судом и следствием не состояли, образа жизни и поведения хорошего, и за ними за все время ничего предосудительного в политическом отношении не замечено”256. Другой крестьянин, активно выступавший против отрубов, из д. Каллистово того же уезда, получил от местных полицейских столь же положительную характери тику: ”... Имеет от роду 60 лет, живет довольно зажиточно, имея 3-душевой надел в количестве 11,5 дес. земли и 5 взрослых сыновей, живущих в Москве на заработках. Образ жизни он ведет трезвый и вообще поведения хорошего”. Исправник подчеркивал, что ’’никаких политических взглядов в данном случае нет”257. Все это вполне могло относиться и к членам ’’совета стариков” из Собковки, отсидевшим месяц. в тюрьме. Вообще же события в Уманском уезде - самое яркое подтверждение того, что хутора и отруба с превеликим трудом насаждались именно в бесперед льных общинах Громадное большинство крестьян в Киевской губернии владело землей на подворном праве, а переделы были практически неизвестны.
По-видимому, землеустроительная часть реформы (насаждение хуторов и отрубов) входила в противоречие со стихийным процессом зарождения частной собственности на общинную землю. И недаром крестьяне д. Собковки писали в жалобе,, что ”с переходом на отруба мы навсегда отрубимся от какой бы то ни было собственности”, т.е. разоримся 258. Аграрная реформа Столыпина, как представляется, встречала противодействие не только со стороны тех крестьян, которые сохраняли привязанность в общине, но и тех, которые уже прониклись частнособственнической психологией и которых ’’реформаторы” пытались оторвать от возделанного и ухоженного клочка земли.
Это, в своию очередь, должно изменить наши представления о фронте борьбы (скрытой и открытой) против столыпинской аграрной реформы. По-видимому, он был гораздо шире, чем принято считать, включал все основные слои деревни, в том числе нередко и зажиточное крестьянство. А если так, то нет оснований считать борьбу против реформы частью второй социальной войны в деревне.
Выступая против столыпинских ’’реформаторов”, крестьяне, конечно, не задумывались, какую социальную войну они ведут. Но объективно их действия вели к срыву разработанных царским правительством и одобренных поместным дворянством планов разрешения аграрного вопроса по прусскому пути. Не затрагивая непосредственно помещичьих усадеб, эта борьба велась против помещичьего правительства, помещичьих планов, следовательно - против помещиков. Хотя, конечно, в этой борьбе нередко звучали и ноты второй социальной войны, когда, например, крестьяне громили кулака или лавочника, скупившего крестьянские наделы. Между первой и второй социальными войнами не было ’’китайской стены”.
В заключение остановимся на вопросе о том, насколько крестьянская борьба против аграрной реформы влияла на ее результаты. Ввиду отсутствия надежной статистики крестьянских выступлений по всей 152
стране возьмем данные только по трем губерниям (Воронежской, Самарской и Московской). По первым двум имеются хроники, составленные местными авторами (правда, хроника Ф.Г. Попова страдает пробелами). В основу статистики по Московской губернии положена хроника, помещенная в сборцике документов ’’Крестьянское движение в России, июнь 1907 - июль 1914 г.”, дополненная материалами из ЦГИА г. Москвы. Учитывались как мирные, так и немирные выступления, за исключением отказов в выдаче приговоров об укреплении, по которым имеется особая статистика. В подсчет вошли и поджоги, которые нельзя считать исключительно индивидуальными актами. Крестьяне нередко демонстративно отказывались помогать в тушении пожара и почти никогда не выдавали тех, кто поджег. В некоторых местностях действовали неуловимые ’’шайки поджигателей”, как их называлй власти2®’. Агитационные выступления вне сельского схода учитывались тогда, когда они носили групповой характер (более двух человек). Не вошли в подсчет некоторые слишком уж малозначительные факты из хроники В.А. Степынина, вроде того, что ’’ночью у псаломщика сгорел сарай”.
Данные табл. 11 еще раз подтверждают то общее положение, что борьба против помещичьего землевладения, а также против полицейского режима в деревне занимала ведущее место в крестьянском движении (за исключением, пожалуй, Московской губернии). Напомним, что из трех губерний, вошедших в табл. 11, наиболее значительных успехов столыпинские ’’реформаторы” достигли в Самарской. В Воронежской губернии успех был средним, а в Московской - ниже среднего. Наоборот, в Московской губернии выступления против реформы играли главную роль в крестьянском движении, в Воронежской - не столь значительную и в Самарской - совсем незначительную. Правда, в Московской губернии движение в целом не было очень сильным, и в Воронежской губернии выступлений против реформы количественно было больше. Значит, дело не только в крестьянском движении. В Московской губернии было просто меньше желающих укрепить землю и выйти на отруб. В следующей главе будет более подробно освещен вопрос, почему в этой губернии в сохранении общины было заинтересовано не только среднее крестьянство, но во многих случаях и зажиточное.
Особое внимание следует обратить на крайне незначительное количество выступлений против реформы по Самарской губернии. И здесь, надо думать, нет статистической случайности или ошибки, ибо подобное же явление наблюдалось и в губерниях Северного Причерноморья. По подсчетам В.С. Горякиной, в степных уберниях (Херсонской, Таврической, Екатеринославской) с июля 1907 по июль 1914 г. произошло 27 выступлений против столыпинского землеустройства, по губерниям Левобережной Украины - 41, по Правобережной Украине - 32s60.
Поэтому вряд ли можно согласиться с С.М. Дубровским, который считал, что наибольшее количество крестьянских выступлений наблюдалось в районах ’’наиболее сильного развития столыпинской реформ”261. Если бы это было так, крестьянское движение против реформы можно было бы считать ее побочным результатом, вроде разогревания машины при
Таблица Н
Крестьянское движение в 1907—1914 гг. в губерниях Воронежской, Московской и Самарской*
Крестьянские выступления 1907 1908 1909 1910 1911 1912 1913 1914 Всего
Воронежская губерния
Всего высту- 62 21 25 10 14 7 10 14 163
плений в том числе 14 5 6 4 2 4 9 35
против аграрной реформы Московская губерния
Всего высту- 4 3 3 6 3 1 — 1 21
плений в том числе 2-26 3 1 — 1 15
против аграрной реформы Самарская губерния
Всего выступлений 13 4 2 - 2 — 2 6 29
в том числе 1 - - - 1 — — 2 4
против аграрной реформы
‘Революция 1905—1907 гг. в России: Документы и материалы. Второй период революции, 1906—1907 гг. Январь—июнь 1907 г. Кн. 1. С. 244; Крестьянское движение в России, июнь 1907-— июль 1914 г. С. 496—621; Крестьянское движение в России в годы первой мировой войны, июль 1914 — февраль 1917 г. М.; Л., 1965. С. 480, 484; Борьба крестьян против столыпинского "землеустройства” И Исторический журнал. 1940. № 2. С. 115; |СгепынинВ.А. Указ. соч. С. 126—154;, Попов Ф.Г. Летопись революционных событий в Самарской губернии. Куйбышев, 1969. С. 226—371; ЦГИАМ, Ф. 62. On. 1. Д. 7250. Л. 12-13; Д. 7448. Л. 13; Ф. 696. On. 1. Д. 1802. Л. 4, 8.
частых оборотах. В действительности же крестьянское движение было самостоятельным фактором. Оно зависело не столько от самой реформы, сколько от отношения к ней крестьян. Это отношение в разных местах было неодинаково. Кроме того, имела значение и позиция местных властей. Если реформа не шла, а власти были очень настойчивы, то страсти разгорались, как это и произошло в Уманском уезде.
И еще в одном выводе С.М. Дубровского можно усомниться. Он считал, что оживление рабочего движения в 1910-1911 гг. и его подъем в 1912-1914 гг. не нашли отклика среди крестьянства, что после некоторого оживления крестьянского движения в 1910 г. (наверно, все же точнее — в 1911 г.) новый его подъем наступил лишь после Февральской революции262. К сожалению, Н.А. Мальцева и В.С. Горякина доводят подсчеты только до начала первой мировой войны. В табл. 11 подсчеты доведены
до конца 1914 г., и обнаружилось, что по крайней мере в трех включе ных в таблицу губерниях в 1914 г. крестьянское движение пошло п восходящей. Вполне возможно, что более тщательные подсчеты по другим губерниям дали бы похожие результаты. Во всяком случае, волнения мобилизованных запасных летом 1914 г. и нападения женщин-солдаток на землемеров, хуторян и отрубников осенью того же года не составляют особенность Воронежской и Самарской губерний. Некоторые другие характерные черты крестьянского движения 1912-1914 гг. будут отмечены в гл. 5.
В целом же крестьянское движение было серьезным фактором торможения столыпинской реформы. При этом надо учитывать, что статистика этого движения показывает нам лишь видимую, измеряемую часть тех рифов, на которые напоролся столыпинский корабль. Рифы не казались высокими и прочными. Столыпин же и его окружение были решительными, но малоискусными лоцманами. Они плохо представляли себе то, что было скрыто под поверхностью народной жизни. И им не удалось ’’протаранить” толщу крестьянства, чтобы окончательно навязать стране путь развития, выгодный горстке помещиков, но обрекаощий основную часть народа на долгие годы нищеты и голодовок.
’Дубровский С.М. Столыпинская земельная реформа. М., 1963. С. 55, 56.
2Герасименко Г.А. Борьба крестьян против столыпинской аграрной политики. Саратов, 1985. С. 22.
3Кризис самодержавия в России, 1895—1917. Л., 1984. С. 349, 355, 356.
♦Там же. С. 357.
^Дубровский С.М. Указ. соч. С. 98, 99.
’Труды 1-го съезда уполномоченных дворянских обществ 29 губерний. СПб., 1910. С. 152-156.
7Там же. С. 39.
8Там же. С. 49.
♦Там же. С. 39.
"Там же. С. 42, 43.
"Там же. С. 36, 37.
"Там же. С. 43, 47, 48.
*3Там же. С. 54.
'♦Там же. С. 38, 40, 60.
"Там же. С. 42, 92.
"Там же. С. 71, 92, 93.
"Там же. С. 93.
"Там же. С. 165.
'’Труды 2-го съезда уполномоченных дворянских обществ 31 губернии 14-18 ноября 1906 г. СПб., 1906. С. 95, 96.
2’Труды 3-го съезда уполномоченных дворянских обществ 32 губерний. С 27 марта по 2 апреля 1907. СПб., 1907. С. 284.
21Там же. С. 221.
22Там же. С. 297, 298.
23ЦГИА СССР. Ф. 1276 (Совет министров). Оп. 20. Д. 4. Л. 53—58.
^ПСЗ-З. Т. XXVI, № 28528.
2БАнфимов А.М., Зырянов П.Н. Некоторые черты эволюции русской крестьянской общины в пореформенный период (1861—1914 гг.) // История СССР. 1980. № 4. С. 35.
26ПСЗ-2. Т. XXXVI, № 36657, 36659.
27ПСЗ-3. Т. ХШ, № 10151.
“ЦГИА СССР. Ф. 1276. Оп. 20. Д. 4. Л. 53, 54.
29Koefoed С.А. Му Share in Stolypin Agrarian Reforms. Odense, 1985. P. 111.
30 Александровский Ю.В. Закон 14 июня 1910 г. об изменении и дополнении некоторых постановлений о крестьянском землевладении. Спб., 1911. С. 545—547.
З13ырянов П.Н. Крах внутренней политики третьеиюньской монархии в области местного управления (1907—1914): Автореф. дйс. ... канд. ист. наук. М., 1972. С. 260.
згНовое время. 1911. 14 авг.
33Кризис самодержавия в.России... С. 352.
3* Александровский Ю.В. Указ. соч. С. 378—384.
35Там же. С. 456.
“Государственная дума. Созыв 3: Стеногр. отчеты. Сессия 2. СПб., 1908. Ч. 1.
С. 147-198.
37Там же. 806—809.
звТам же. С. 441-452.
39Там же. С. 203, 204.
4°Там же. С. 602, 603.
41Там же. С. 822.
42Там же. С. 2279-2284.
*3Александровский Ю.В. Указ. соч. С. 548, 550, 551.
44Кризис самодержавия в России... С. 318.
“Государственный совет. Сессия 5: Стеногр. отчеты. СПб., 1910. С. 1129.
46Там же. С. 1264-1279.
47Там же. С. 1139-1143.
4вТам же. С. 1138, 1143, 1144.
4’Там же. С. 1127, 1128.
50Там же. С. 1134, 1135.
5‘Там же С. 1211.
52Там же. С. 1248.
БЗДубровский С.М. Указ. соч. С. 153.
54Государственный совет. Сессия 5: Стеногр. отчеты. С. 1238.
55ПСЗ-3. Т. XXX, № 33743.
ББАлександровский Ю.В. Указ. соч. С. 367—375.
57ПСЗ-3. Т. XXXI, № 35370.
5ВЦГИА СССР. Ф. 1276. Оп. 20. Д. 15. Л. 69-70.
‘’Кризис самодержавия в России... С. 421—428, 446.
“Подробнее см.: Дякин В.С. Столыпин и дворянство: (Провал местной реформы) // Проблемы крестьянского землевладения и внутренней политики России. Л., 1972. С. 231—273; Зырянов П.Н. Крах внутренней политики...
Б13ырянов П.Н. Третья дума и вопрос о реформе местного суда и волостного управления Ц История СССР. 1969. № 6. С. 54—56.
“Чернышев И.В. Община после 9 ноября 1906 г. Пг., 1917. Ч. 1. С. 152; Ч. 2. С. 123.
“Русское богатство. 1908. № 2. С. 165.
“Известия Земского отдела. 1909. № 1. С. 23; № 2. С. 54, 55.
ББЧернышев И.В. Указ. соч. Ч. 2. С. 57, 58.
“Русское богатство, 1911. № 2. С. 62.
^Дроздов В.П. Около земли: Очерки по землеустройству. М., 1909. С. 49—51.
“ГАЧО. Ф. 143. On. 1. Д. 150. Л. 3, 24.
‘’Дроздов В.П. Указ. соч. С. 46—47; История северного крестьянства. Архангельск, 1985. Т. 2. С. 174; Русское богатство. 1908. № 7. С. 149-152; 1912. № 11. С. 265, 266.
70Степынин В.А. Хроника революционных событий в деревне Воронежской губернии (1861-1917). Воронеж, 1977. С. 140, 141.
7,ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 122. 1911 г. Д. 20. Л. 179.
72Дубровский С.М. Указ. соч. С. 179, 180.
156
’’Русское богатство. 1908. № 7. С. 143.
’♦ГАЧО. Ф. 143. On. 1. Д. 150. Л. 99, 103 об.
’’Государственная дума. Созыв 3. Стеногр. отчеты. Сессия 2. Ч. 1. С. 309.
’6Госархив Тульской области. Ф. 230 (Богородицкий уездный съезд). On. 1. Д. 1131.
Л. 19.
’’ГАЧО. Ф. 143. On. 1. Д. 189. Л. 22 об-.
“Чернышев И.В. Указ. соч. Ч. 1. С. 20; Ч. 2. С. 68.
’’Там же. Ч. 2. С. 32.
В0ГАЧО. Ф. 143. On. 1. Д. 145. Л. 30 об.
81 Кудрин Н.Е. Двадцать пять лет спустя; (Из деревенских впечатлений) И Русское богатство. 1907. № 10. С. 59.
“Дроздов В.П. Указ. соч. С. 49—50; Русское богатство. 1910. № 7. С. 4.
взРусское богатство. 1908. № 7. С. 148.
в*Чернышев И.В. Указ. соч. Ч. 1. С. 127.
8‘Там же. Ч. 1. С. 128; Ч. 2. С. 87.
В6Русское богатство. 1908. № 11. С. 164.
в’ЦГИАМ. Ф. 62. Оп. 2. Д. 2318. Л. 223, 224.
ввОгановский Н. Первые шаги "великой реформы” И Русское богатство. 1911. № 10. С. 145. '
®’Русское богатство. 1909. № 10. С. 118.
’“Там же. 1908. № 7. С. 157.
’’ЦГИАМ. Ф. 62. Оп. 2. Д. 2314. Л. 228, 229. Подсчеты автора.
’= ГАЧО.Ф. 143. On. 1. Д. 198. Л. 46. об., 47.
’’Чернышев И.В. Указ. соч. Ч. 1. С. 153.
’’ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 7497. Л. 3—49. Подсчеты автора.
’’Русское богатство. 1911. № 10. С. 146.
’6ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 124. 1911 г. Д. 406. Л. 43, 44 об.
“Елпатъевский С. На Волге // Русское богатство. 1912. № 7. С. 202.
’®Русское богатство. 1910. № 6. С. 126; Там же. 1911. № 1. С. 19.
"Пешехонов А.В. Разрушение общины // Русские ведомости. 1911. 6 янв.
‘“Дубровский С.М. Указ. соч. С. 228.
10 ‘Герасименко Г.А. Указ. соч. С. 101.
“‘Симонова М.С. Экономические итоги столыпинской аграрной политики в центрально-черноземных губерниях Ц Ист. зап. М., 1958. Т. 63. С. 33.
10’Кризис самодержавия в России... С. 360, 361.
“«Чернышев И.В Указ. соч. Ч. 1. С. 155; Ч. 2. С. 127, 128.
10‘Пешехонов А. Социальные последствия землеустройства // Русское богатство. 1909. № 10. С. 110.
‘“Дроздов В.П. Указ. соч. С. 57.
“’Там же. С. 64, 65.
“®ГАЧО. Ф. 143. On. 1. Д. 183. Л. 88.
“’Государственная дума. Созыв 3: Стеногр. отчеты. Сессия 2. Ч. 1. С. 2047.
“°ГАЧО. Ф. 143. On. 1. Д. 183. Л. 88 об.
111ЦГИАМ. Ф. 62. Оп. 2. Д. 2296. Л. 3.
“2ОбщеЬ положение о крестьянах... с разъяснениями Правительствующего Сената... по 20 ноября 1914 г. / Сост. И.М. Тютрюмов. Пг., 1915. С. 225.
“’Русское богатство. 1909. № 10. С. 112, ИЗ, 115.
11’Государственная дума. Созыв 3: Стеногр. отчеты. Сессия 2. Ч. 2. С. 2080.
“’ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 7497. Л. 3-49.
“’Известия Земского отдела. 1916. № 1. С. 36, 37. Подсчеты автора.
11’Сия, нова М.С. Мобилизация крестьянской надельной земли в период столыпинской аграрной реформы // Материалы по истории сельского хозяйства и крестьянства СССР. М., 1962. Сб. 5. С. 452.
“‘Чернышев И.В. Указ. соч. Ч. 1. С. 155, 156; Ч. 2. С. 125, 126; Русское богатство. 1909. № 10. С. 107, 108.
“®ГАПО Ф. 53. On. 1. Д. 1051. Об укреплении надела за 70-петней крестьянкой А. Лю-товой.
120Русское богатство. 1909. № 10. С. 108.
12 Семенов С. Последние свидания со Л.Н. Толстым // Русское богатство. 1911. № 10. С. 64. См. также Чернышев И.В. Указ. соч. Ч. 1. С. 106, 127.
122Чернышев И.В. Указ. соч. Ч. 2. С. 60—62, 65.
123Там же. С. 61.
i2'Симонова М.С. Экономические итоги... С. 34.
125Русское богатство. 1909. № 10. С. НО.
12еСимонова М.С. Экономические итоги... С. 34.
12’Кризис самодержавия в России. С. 361.
12вДубровский С.М. Указ. соч. С. 335.
12®Там же. С. 334. #
“•Чернышев И.В. Указ. соч. Ч. 1. С. 3; Ч. 2. С. 21.
131Дуброеский С.М. Указ. соч. с. 337; Кризис самодержавия в России... С. 361, 362.
13гКоноеалое И. Деревенские картинки Ц Русское богатство. 1911. № 1. С. 29.
133Коноволов И. На хуторах // Там же. 1910. № 1. С. 40, 50.
13*Дуброеский С.М. Указ. соч. С. 334, 335.
135Русское богатство. 1912. № 5. С. 172, 173.
13вДубровский С.М. Указ. соч. С. 348, 349.
137 Русское богатство. 1909. № 10. С. 106.
“•Чернышев И.В. Указ. соч. Ч. 1. С. 21, 48, 78, 110, 128; Ч. 2. С. 13, 36, 62, 88.
139Там же. Ч. 1. С. 48.
140Кр-н Шелонник Из записок крестьянина И Жизнь для всех. СПб., 1912. № 8.
С. 1230.
14‘История СССР с древнейших времен до наших дней. М., 1968. Т. 6. С. 388.
‘“Скляров Л.Ф. Переселение и землеустройство в Сибири в годы столыпинской аграрной реформы. Л., 1962. С. 136, 137, 222, 228, 229.
143Итоги переселенческого движения за время с 1910 по 1914 г. (включительно) / Сост. Н. Турчанинов, А. Домрачев. Пг., 1916. С. 2—18;, 28—41. Подсчеты автора.
1**Чернышев И.В. Указ. соч. Ч. 1. С. 29, 56.
‘••Итоги переселенческого движения за время с 1896 по 1909 г. / Сост. Н. Турчанинов. СПб., 1910. С. 1—19, 28—41; Итоги переселенческого движения за время с 1910 по 1914 г. (включительно) / Сост. Н. Турчанинов, А. Домрачев. С. 2-18, 28—41. Подсчеты автора. См. также Дубровский С.М. Указ. соч. С. 397.
‘••Скляров Л.Ф. Указ. соч. С. 123.
147Дубровский С.М. Указ. соч. С. 398.
‘“Кризис самодержавия в России. С. 372, 373.
1 ^Дубровский С.М. Указ. соч. С. 335. Процент подсчитан автором настоящей работы.
150 Симонова М.С. Мобилизация крестьянской надельной земли... С. 452.
151Дубровский С.М. Указ. соч. С. 227, 228.
15гСимонова М.С. Мобилизация крестьянской надельной земли... С. 399.
‘“Русское богатство. 1908. № 7. С. 156; 1909. № 11. С. 103.
‘“Там же. 1909. № 10. С. 118.
‘“Чернышев И.В. Указ. соч. Ч. 2. С. 91.
156ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 51. 1912 г. Д. 126. Л. 79-80. Подсчеты автора.
“’Известия Земского отдела. 1916. № 1. С. 33, 37.
1ввСмирнова М.С. Мобилизация крестьянской надельной земли... С. 400.
‘“Кризис самодержавия в России.С. 363.
1ВОСимоноеа М.С. Мобилизация крестьянской надельной земли .. С. 425, 426.
‘•‘Жизнь для всех. 1912. № 6. С. 986.
‘“Русское богатство. 1911. № 10. С. 152.
‘“Подробнее см.: Кабанов В.В. Октябрьская революция и крестьянская община И Ист. зап. М., 1984. Т. 111. С. 115, 116, 127.
‘•’Чернышев И.В. Указ. соч. Ч. 1. С. 169.
,в5Дубровский С.М. Указ. соч. С. 203.
’««ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 7495. Л. 451.
1в’Там же. Ф. 696. On. 1. Д. 2495, 2501, 2736, 2741, 2751-2753, 2758, 2760, 2762, 2763, 2767, 2768.
’•’Там же. Д. 1992. Л. 3, 16.
’•’Там же. Д. 2291. Л. 5. Д. 2058. Л. 21.
’’’Госу дарственная дума. Созыв 3: Стеногр. отчеты. Сессия 2. Ч. 1. С. 449, 450.
”’ЦГИА СССР. Ф. 1'291. Оп. 124. 1911 г. Д. 406. Л. 12.
’’’Гордеев И. "Возрождение деревни” // Русское богатство. 1913. № 7. С. 301.
’’’Чернышев И.В. Указ. соч. Ч. 1. 25.
”4Там же. С. 54. См. также: Ч. 2. С. 64.
’’’Русское богатство. 1911. № 2. С. 62.
”‘ГАЧО. Ф. 143. On. 1. Д. 188. Л. 112 об., 113.
’’’Чернышев И.В. Указ. соч. Ч. 2. С. 17.
”®Там же. С. 64.
’’’ЦГИАМ. Ф. 696. On. 1. Д. 2315. Л. 6.
’®’3ырянов П.Н. Крах внутренней политики третьёиюньской монархии в области местного управления. С. 260, 261.
‘в‘ПСЗ-3. Т. X. Отд. 2, № 6927.
1вгСтатистический справочник по Полтавской губернии на 1914 г. Полтава, 1913. С. 198.
1в’ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 50. 1909 г. Д. 64. Л. 57.
*®4Там же. Д. 81. Л. 84. об.-85 об.
*®’Землеустройство: Обзор деятельности землеустроительных комиссий со времени их открытия по 1 января 1911 г. СПб., Б.г. С. 38.
’®вЧернышее И.В. Указ. соч. Ч. 1. С. XIV.
’® ’Согласно подсчетам В.С. Дякина, проведенным по несколько иной методике, за 1907—1915 гг. из оёщины вышло 3084 тыс. дворов (Кризис самодержавия в России. С. 359). Полученные результаты очень близки.
1ев Анфимов А.М. Крупное помещичье хозяйство Европейской России. (Конец XIX — начало XX в.) М., 1969. С. 160.
‘’Он же. Крестьянское хозяйство Европейской России, 1881—1904. М., 1980. С. 174—177.
‘’’Это подтверждается и на материалах по Ставропольской губернии. См.: Ратушняк В.Н. Развитие аграрного капитализма на Северном Кавказе в конце XIX — начале XX в. // Ист. зап. М., 1989. Т. 117. С. 188.
’’’Отчетные сведения о деятельности землеустроительных комиссий... С. 19. (1-я паг.). Подсчеты автора.
’’’Статистический справочник по Полтавской губернии иа 1914 г. С. 200.
”эИзвестия Земского отдела. 1916. № 1. С. 36, 37.
’’•Поливанов В. Записки земского начальника // Русская мысль. 1917. № 7/8. С. 78—82.
’’•Крюков Ф. В нижнем течении // Русское богатство. 1912. № И. С. 269.
’’•Главное управление землеустройства и земледелия: Обзор деятельности за 1912 год. СПб., 1913. С. 195.
”’Ko<fod А.А. Русское землеустройство. СПб., 1914. С. 162.
’’•Дубровский С.М. Указ. соч. С. 244.
19,Кофод А.А. Указ. соч. С. 161.
’’’Отчетные сведения о деятельности землеустроительных комиссий... С. 19—20 (1-я паг.), 1 (2-я паг.). Подсчеты автора.
20^Зырянов П.Н. Современная англо-американская историография <толыпинской аграрной реформы // История СССР. 1973. № 6. С. 190 —194.
2“2Уопеу G. The Urge to Mobilize. Agrarian Reform in Russia. Urbana, Chicago; London, 1982. P. 186, 187, 191, 192.
203Ibid. P. 359.
204Русское богатство. 1912. № 2. C. 126; № 5. C. 83; Дубровский • M. Указ. соч. С. 531; Степынин В.А. Указ. соч. С. 149.
2D5YaneyG. Op. cit. Р. 167.
2ввЛенин В.И. Поли. собр. соч. Т. 22. С. 21.
207Там же. С. 97.
2оеДубровский С.М. Указ. соч. С. 516—538.
209Герасименко Г.А. Указ. соч. С. 4, 5.
21вИстория северного крестьянства. Т. 2. С. 192.
211Уапеу G. Op. cit. Р. 187-189.
212Малъиева Н.А. Указ. соч. С. 127.
213В северных губерниях, согласно подсчетам Ф.Я. Коновалова, межреволюционный пик крестьянских выступлений приходится на 1912 г. (Коновалов Ф.Я. Проведение столыпинской аграрной политики в губерниях Европейского Севера (1906—1916 гг.): Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Горький, 1985. С. 12.) Это вполне понятно, ибо события в северной деревне обычно примерно на год отставали от общероссийских.
214Первый штурм царизма. М., 1986. С. 67.
213Дубровский С.М. Указ. соч. С. 534.
21ВТамже. С. 542, 544.
21,Кризис самодержавия в России. С. 372.
21ВРусское богатство. 1911. № 1. С. 18.
219Дубровский С.М. Указ. соч. С. 536.
22°Там же. С. 86.
221 Дубровский С.М. Указ. соч. С. 552.
222Мальцева Н.А. Указ. соч. С. 128, 129.
223Герасименко Г.А. Указ. соч. С. 72.
224Чернышев И.В. Указ. соч. Ч. 2. С. 34.
22ВВторой период революции, 1906—1907 гг. Январь—июнь 1907 г.: Документы и материалы. Кн. 1. М., 1963. С. 88.
22 6 Герасименко Г.А. Указ. соч. С. 31, 32.
227Второй период революции 1906—1907 гг. Январь—июнь 1907 г. Кн. 1. С. 362.
22ВТам же. Кн. 2. М., 1965. С. 67.
229Там же. Кн. 1. С. 377.
230Василевский Е.Г. Идейная борьба вокруг столыпинской аграрной реформы. М., 1960. С. 68.
23 крестьянское движение в России, июнь 1907 — июль 1914: Сб. документов. М.; Л., 1966. С. 99.
232Государственная дума. Созыв 3: Стеногр. отчеты. Сессия 2. Ч. 1. С. 602.
233Русское богатство. 1908. № 2. С. 101.
234ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 51. 1912 г. Д. 59. Л. 7-8.
23ВБорьба крестьян против столыпинского ’’землеустройства” / Публ. Е. Осокина // Исторический журнал. 1940. № 2. С. 115.
2эвЦГИАМ. Ф. 696 (Богородский уездный съезд). On. 1. Д. 1802. Л. 4,8.
^’Государственная дума. Созыв 3: Стеногр. отчеты. Сессия 2. Ч. 1. С. 566—567.
23вСтепынин В.А. Указ. соч. С. 139—154.
23’ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 7428. Л. 22, 22 об.
24ВСтепынин В.А. Указ. соч. С. 145—150.
241 Дубровский С.М. Указ. соч. С. 211.
242Дроздов В.П. Указ. соч. С. 46.
243Дубровский С.М. Указ. соч. С. 211.
244ЦГИАМ. Ф. 62. Оп. 4. Д. 1342. Л. 3, 3 об.
245Там же. On. 1. Д. 7250. Л. 8-9, 14-15.
24ВГерасименко Г.А. Указ. соч. С. 9.
247Чернышев И.В. Указ. соч. Ч. 1. С. 20, 47; Ч. 2. С. 13.
24ВЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 51. 1912 г. Д. 59. Л. 5-6.
24’Исторический журнал. 1940. № 2. С. 121,122.
2В0Крестьянское движение в России, июнь 1907 — июль 1914 г. С. 184,185.
2в1Исторический журнал. 1940. № 2. С. 120,121.
г’аРусское богатство. 1910. № 12. С. 57.
253Крестьянское движение в России... С. 113—115.
254 Дубровский С.М. Указ. соч. С. 557.
253Исторический журнал. 1940. №«2. С. 118; ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 7428*. Л. 22.
256Исторический журнал. 1940. № 2. С. 119.
25,ЦГИАМ. ф. 62. On. 1. Д. 7448. А. 13, 13 об.
25еКрестьянское движение в России__С. 114.
2Л*Горякина В.С. Крестьянское движение на Украине в 1907—1914 гг. // История СССР. 1972. № 1. С. 133.
2*°Горякина В.С. Указ. соч. С. 129.
261 Дубровский С.М. Указ. соч. С. 552.
2в2Там же. С. 521.
Глава третья
ЗЕМЕЛЬНО-РАСПРЕДЕЛИТЕЛЬНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ОБЩИНЫ
В 1907-1914 гг. столыпинская реформа как бы заслонила общину. О жизни общины вне прямой связи с реформой в печати появлялось очень мало сведений. Народнические авторы в первые годы после революции пытались использовать старый багаж познаний и теоретических обобщений. Вслед за корифеями народничества прошлых лет А.В. Пешехонов, например, утверждал, что в эволюции общинных земельных разверсток нетрудно подметить ’’стремление общин распространить право владения надельною землею на все возрасты и на оба пола. Так, с одной стороны, имевшая когда-то широкое распространение разверстка по работникам почти вовсе перестала практиковаться в последнее время; с другой стороны, все больше начала входить в употребление разверстка по едокам (по наличным душам обоего пола), совсем почти неизвестная в старые годы”1.
Народники отрицательно относились к столыпинской реформе. Однако публиковавшиеся правительством ежегодные данные об ее ’’успехах” в конце концов обескуражили народнических авторов. Доходившие с мест отрывочные сведения тоже не вселяли оптимизма. И Н.П. Огановский с сожалением отмечал, что в общине практически прекратились переделы. Она еще жива, но столыпинский закон погрузил ее в состояние ’’анабиоза”3 .К 1914 г. еще решительнее пересмотрел свои взгляды на общину А.В. Пешехонов, заявивший, что ’’общинная форма. . . теперь в одних местах уже разрушена, в других дезорганизована”, община ’’окончательно надломлена”, ’’опереться на нее в деле реорганизации местной жизни немыслимо”3. Таким образом, к началу первой мировой войны некоторые народники отказались от своего традиционного талисмана. Это произошло как раз в тот момент, когда общинному крестьянству удалось приостановить натиск столыпинских ’’реформаторов”. Явный просчет народнических авторов свидетельствовал о том, насколько туманны были их представления о происходивших в общине процессах. Обратившись к фактическому материалу, мы увидим, что все приведенные выше высказывания имели мало общего с реальной жизнью.
КТО ПОЛУЧАЛ И КТО НЕ ПОЛУЧАЛ МИРСКОЙ НАДЕЛ
Обзор земельно-распределительной деятельности общины следует начать с определения контингента лиц, которых они считала необходимым наделить из имеющегося в ее распоряжении земельного фонда. Этот вопрос затронут в статье В.В. Кабанова, освещающей эволюцию общины в период Октябрьской революции и гражданской войны. Автор отмечает,
что ’’крестьянство в целом с пониманием отнеслось к праву трудового человека на получение земли. Поэтому многие общества предоставили такую возможность всем, кто хотел получить землю и обрабатывать ее своим трудом”. Земельные наделы получали не только вернувшиеся из города рабочие, но и осевшие в деревне беженцы4. Многое, действительно, должно было измениться, чтобы общинное крестьянство столь радикально пересмотрело свои взгляды по этому вопросу. Ликвидация помещичьего землевладения разрядила обстановку земельного утеснения в общине,
С другой стороны, людские потери, в двух войнах, одна из которых еще продолжалась, мобилизация в армию молодых крестьян повысили ценность рабочих рук. Наложили свой отпечаток и специфические условия продразверстки. Отсюда понятно, почему землю стали получать те, кому в прежнее время в этом упорно отказывали (вернувшиеся рабочие), и даже те, кто раньше на нее никак не мог рассчитывать (прибившиеся со стороны ’’чужаки”).
В дореволюционные времена первые из них выталкивались общинным крестьянством из своей среды, а вторые отталкивались О том, насколько сложно было ’’чужаку” получить надел, свидетельствует многолетняя тяжба в Ново-Николаевском сельском обществе Новохоперского уезда Воронежской губернии. Речь шла о,наделении землей принятых в это общество двух зажиточных крестьян. Общество состояло из пяти мелких общин с неодинаковыми наделами. Принятие даже одного нового члена должно было существенно уменьшить надел в каждой из общин. Препирательства между ними продолжались до тех пор, пока губернское присутствие не предложило уездному съезду своей властью приписать жалобщиков к той или другой общине5.
Даже принятый в общину и наделенный землей ’’чужак” долгое время подвергался разным ограничениям. В 1909 г. Богородский уездный съезд Московской губернии отменил приговор крестьян д. Щелковом о переделе земли. Причина заключалась в том, что два двора были наделены меньшим наделом, чем им полагалось по раскладке. Жившие в них крестьяне принадлежали к обществу уже во втором поколении, но общество соглашалось дать им надел не более того, какой получили их отцы6.
Общество ограничивало права и тех ’’чужаков”, которые оказывались в составе семей ’’коренных” крестьян. При распределении земли иногда не брались в расчет внебрачные дети7. Но особенно остро стоял вопрос о прийтйаках, т.е. зятьях, принятых в дом тестя, или мужьях, принятых в дом жены из другой деревни. Общества не считали их своими и отказывались наделять землей. В д. Раговицы Ямбургского уезда Петербургской губернии одна из крестьянок, имевшая прежде надел на две души, по переделу 1907 г. получила надел лишь на одну душу, да и то в аренду, правда пожизненную и бесплатную. В обществе было несколько крестьянок-домохозяек, но таким ограничениям была подвергнута лишь одна. Очевидно, она была в свое время взята в жены из другой деревни. Овдовев, она взяла нового мужа тоже со стороны. С точки зрения общества, двор оказался населенным ’’чужаками”®.
В с. Русской Муромке Нижне-Ломовского уезда Пензенской губернии общество сняло землю с приймака сразу же после смерти его тестя, несмотря на то что приймак уже 25 лет жил в этой деревне’. Два подобных случая произошли в 1908 и 1911 гг. в Шадринском уезде Пермской губернии. В одном случае, по жалобе приймака, решение схода было блокировано земским начальником. Тогда общество возбудило иск в волостном суде об изъятии ’’вымороченного надела”. В другом случае отобранный надел был отдан ”в окуп” (в аренду) до передела одному из крестьян этого селения, по-видимому, ’’мироеду” который воспользовался нормой обычного права в корыстных целях10. Приймаки лишались надела и в Вязни-ковском уезде Владимирской губернии11.
Впрочем, бывало и так, что приймак получал надел наравне с другими членами общества, как например, в д. Кондратовой Клинского уезда Московской губернии. Однако этот приймак вошел в дом одного из членов влиятельного в деревне клана. Произошло явное нарушение сложившегося обычая, что вызвало жалобы других крестьян^.
Громадную роль, которую играли семейные кланы в общине начала XX в., следует подчеркнуть особо. Развитие капитализма и расслоение деревни не всегда разрушали эти кланы. Одни из них беднели, разорялись, мельчали, уходили в города, другие богатели и приобретали власть в деревне. Борьба между кланами (или родами) наполняла деревенскую жизнь на протяжении многих лет. Как свидетельствуют документы, крестьяне нередко даже жалобы писали целыми кланами. А в период столыпинской реформы таким же образом выходили из общины: Ивановы, положим, выходят, а Сидоровы и Петровы остаются.
Очень наглядно роль и значение семейных кланов проявлялись в жизни маленьких общин, например в д. Клочки Полюстровской волости Петербургского уезда. Это общество состояло из потомков казенных ямщиков, после постройки железной дороги посаженных на землю. В 1907 г. в обществе произошел земельный передел. Разверстка была избрана самая передовая - по едокам. Однако только домохозяева получили по полному наделу, а все остальные - по половинке. В обществе было 10 дворов, но полные наделы получили только три человека. В чем же дело?
Список домохозяев показывает, что община состояла из двух разросшихся кланов - Валежиных и Галкиных. Кроме того, особняком стоял один домохозяин, Сергухин. По полному наделу и получили один из Валежиных, один из Галкиных и Сергухин13. Можно предположить, что только они и считались настоящими домохозяевами. Валежин и Галкин патронировали свои кланы, а Сергухин, не входивший ни в один из них, считался как бы сам по себе и, возможно, уравновешивал их.
В приведенных примерах нетрудно выделить общее правило, которым руководствовалась община при определении контингента наделяемых. Община наделяла землей только своих членов, имевших с ней потомственную, генетическую связь по отцовской линии. Этот принцип выдерживался довольно стойко, несмотря на то что ’’мироеды” в одних случаях нарушали его, а в других использовали в своих целях. Соседская община XX в., как видим, еще несла на себе родимые пятна древней родовой 164
патриархальной общины. Поскольку же этот принцип земельного наделения в основном вытекал из внутренней сути общины, а малоземелье лишь усиливало его, то за два-три года после ликвидации помещичьего землевладения он не мог полностью стереться и исчезнуть. Это заставляет сомневаться в том, что вопрос о контингенте наделяемых сразу потерял свою остроту в период, описываемый в статье В.В. Кабанова.
Отталкивая от себя ’’чужаков”, община одновременно выталкивала из своей среды многих своих же уроженцев. Это касалось тех, кто фактически перестал быть земледельцем и утратил связь с родными местами. Особенно охотно общества снимали наделы с полицейских стражников. Так, в 1906 г. Мелавское сельское общество Землянского уезда Воронежской губернии обделило землей (при частном переделе) своего бывшего однообщественника, служившего конным стражником в Курской губернии. Жалобщик утверждал, что это произошло ”по ненависти к нему общества как к стражнику”14. В 1907 г. известия о снятии наделов со стражников поступали из Владимирской и Симбирской губерний15.
Без колебаний сходы снимали наделы с крестьян, выбившихся в чиновники. В 1907 г. община Заречной Слободы Московского уезда (староста в деревне в то время был ’’левый”) лишила надела семейство, члены которого уже во втором поколении служили по удельному ведомству и приобрели права почетного гражданства (правда, в 1914 г. Сенат восстановил права этих чиновников на надел)15.
Чаще всего, однако, уходившие из деревни крестьяне становились промышленными рабочими, но старались не рвать своей связи с землей. При отсутствии пенсионного обеспечения и периодических кризисах в промышленности надел рассматривался как своеобразный страховой полис. Рабочий трудился в городе, а его надел либо оставался невозделанным, зарос-тал сорняками и лесом, либо сдавался в аренду, чаще всего кулакам. Поэтому оставшиеся в деревне члены общины стремились ’’раскрестьянить” своих односельчан, осевших на фабриках и заводах. На этой почве возникали затяжные конфликты и с жившими в городе однодеревенцами, и с местной администрацией.
При переделах общество отказывалось учитывать те ’’души”, которые долго отсутствовали или же находились в безвестной отлучке. Но уездные съезды, ссылаясь на сенатские указы, требовали наделять отсутствующие души в присутствующих семействах. На этом основании в 1909 г. не был утвержден приговор о переделе Ереминского обшестваБогород-ского уезда Московской губернии, а в 1913 г. - Ситского общества Богородицкого уезда Тульской губернии17.
Очень часто семейства отсутствовали в полном составе. Сходы в принципе признавали их право вернуться и снова заняться сельским хозяйством. Но опыт подсказывал, что возвращались далеко не все. Поэтому при переделах обычно выделялось некоторое количество свободных наделов, но значительно меньше, чем число отсутствующих душ. Так, в Мумарском сельском обществе Наровчатского уезда Пензенской губернии, при 50 отсутствующих, было оставлено в запас лишь 15 душевых наделов. А чтобы не допустить вмешательства начальства, общество пошло на ’’самовольный” передел, без составления официального приговора16. 165
И поэтому, однажды потеряв надел, его очень трудно было получить вновь. В 1899 г. крестьяне д. Каменец Гдовского уезда Петербургской губернии совершили передел, по которому полностью или частично были обезземелены 13 крестьян, живших в Петербурге. Приговор был утвержден уездным съездом, но в 1907 г. жалоба дошла до Сената. Постановление уездного съезда было отменено. Новым своим постановлением съезд отменил приговор 1899 г. После этого, по-видимому, следовало восстановить межевание по предыдущему переделу, но через восемь лет никто не смог бы воспроизвести его в точности. Поэтому губернское присутствие рекомендовало сделать новый передел и удовлетворить жалобщиков. Однако сдвинуть с места каменецких крестьян оказалось не так-то просто. В 1911 г. истек срок отмененного приговора, но общество не собиралось начинать новый передел - видимо, как раз потому, что не желало возвращать жалобщикам землю. В 1913 г. губернское присутствие с сожалением отметило, что общество ’’упорно отказывается” от нового передела, и посоветовало жалобщикам (их осталось всего четверо) обратиться в волостной суд. Просители еще долго ходили по инстанциям, но сенатский указ остался на бумаге19.
Зажиточные домохозяева иногда пытались лишить земли даже тех своих односельчан, которые явно еще не порвали с ней связь или же ко времени передела вернулись в деревню. Примером тому может служить драматическая история, разыгравшаяся в Вознесенском обществе, составлявшем часть огромного с. Верхняя Белозерка Мелитопольского уезда Таврической губернии. 6 мая 1907 г. Вознесенские крестьяне собрались на сход для решения вопроса об очередном переделе. Зажиточные домохозяева требовали разделения земли по дворам ’’раньше хозяйничавших плательщиков выкупных”. (Ниже мы увидим, что такая разверстка, ”по старым душам”, иногда применялась). Однако беднейшие крестьяне, молодые домохозяева и недавно вернувшиеся из города требовали наделения всех дворов. Видя, что они в меньшинстве сторонники ’’старых душ” ушли со схода, думая тем самым его сорвать. Однако приговор был принят большинством в 458 голосов (в обществе насчи тывалось 643 домохозяина) и утвержден уездным съездом.
Сторонники ’’старых душ” принялись писать жалобы, доказывая, что в действительности квалифицированного большинства на сходе не получилось. 18 декабря 1908 г. Сенат отменил решение Мелитопольского уездного съезда, а 20 сентября 1909 г. съезд, вновь рассмотрев дело, отменил приговор о переделе.
Этот акт привел в движение все общество. Меньшинство требовало возвращения к прежнему межеванию. Большинство доказывало, что этот возврат невозможен ’’без разрушения экономических устоев общества”, которое должно будет согнать с общественных земель арендаторов и потерять арендные деньги, прекратить выплату денег Крестьянскому банку и переселенцам, уехавшим в Сибирь и продавшим обществу свои земли, потерять ссуду, выданную нескольким маломощным крестьянам для обзаведения на новых наделах. Кроме того, безвозвратно терялась сумма, израсходованная на проведение передела, и требовалась
такая же сумма на новый. Общую сумму убытков сторонники отмененного передела оценивали в 120 тыс. руб.
Между тем земский начальник, получивший целую пачку заявлений об укреплении земли по старой разверстке, настаивал на исполнении решения уезднЬго съезда. Общество прекратило все платежи, многие крестьяне не решались засевать землю. Однако сторонники передела не опустили руки, выдвинув из своей средЁ! бывалых и энергичных людей. Доверенные общества прибыли в Петербург и просили аудиенции у министра внутренних дел.
Была ли такая аудиенция, неизвестно. Но П.А. Столыпин, видимо, понял, что в Вознесенском обществе дело принимает опасный поворот. ’’Хотя приговор о переделе отменен, - писал он в ноябре 1910 г. таврическому губернатору, - однако фактическая разверстка земли может быть уничтожена только тогда, когда общество вновь переделит землю по иным основаниям”. Поэтому, указывал министр, власти не обязаны принимать меры к восстановлению прежнего владения. Недовольные должны обращаться в суд. Не следует и укреплять землю по старому владению, если оно не будет восстановлено в судебном порядке.
После этого местные власти вновь круто изменили свою позицию. В Таврическом губернском присутствии был отпечатан специальный бланк с отрицательным ответом на ходатайство об укреплении земли в Вознесенском обществе по старому переделу. В этом бланке проставлялась лишь фамилия очередного просителя. В 1912 г. было израсходовано 135 таких бланков. Сторонники меньшинства вновь подали жалобу в Сенат, доказывая, что его указ не был исполнен. Однако Сенат оставил жалобу без последствий, поскольку формально сенатский указ считался исполненным: уездный съезд вторично рассмотрел дело и отменил приговор.
Между тем обстановка продолжала накаляться. Попытки местных властей разрешить конфликт составлением нового приговора не удавались - ни одна из сторон не желала уступить, а большинство не набирало двух третей голосов. Из Вознесенского общества сообщали: ’’Возможно столкновение, весьма серьезное, при существующей озлобленности противников”.
В ожидании крупных беспорядков министр внутренних дел Н. А. Маклаков в 1913 г. сделал даже запрос губернатору, не следует ли через Совет министров испросить ’’высочайшее” разрешение, отступив от закона, постановить новый приговор о переделе простым большинством. Однако в конце того же года дело неожиданно разрешилось: подавляющим большинством голосов общество постановило перейти к отрубному владению по разверстке 1907 г.20 Достигнутый компромисс означал признание последнего передела и отказ от поравнений в будущем.
Этот пример показывает, какой затяжной и ожесточенный характер принимала иногда борьба за землю внутри общины. Зажиточное крестьянство пыталось вытолкнуть с надельной земли бедноту, которая в свою очередь упорно отстаивала свои права. Власти, опасаясь значительных волнений и обезземеления слишком большого числа крестьян, иногда
бывали вынуждены сделать некоторые уступки основной массе крестьянства.
Все описанные выше случаи ’’выталкивания” из общины не могут иметь однозначную оценку. Но важно отметить: когда речь шла об ’’отталкивании”, мы имели дело с архаической стороной общины, в вопросе же о ’’выталкивании” она повернулась к нам другой, буржуазной стороной. Каждый передельный приговор, оставлявший без земли осевших в городе односельчан, в сущности являлся юридическим признанием их фактического ’’раскрестьянивания”. Для непотомственных рабочих, недавних выходцев из деревни, более перспективный путь борьбы за улучшение своего положения состоял не в попытках удержать клочок земли, а в присоединении к общепролетарскому движению за демократические перемены и социальное переустройство общества.
Вместе с тем, однако, сельские сходы иногда слишком торопились ’’раскрестьянить” своих односельчан, еще не порвавших полностью с земледелием. В целом же в ’’выталкивании” и ’’раскрестьянивании” отражалась, сквозь призму общинного строя, объективная тенденция капиталистического развития, которая заключалась в отделении непосредственного производителя от средств производства. Есть основания полагать, что в 1907- 1914 гг. эта тенденция весьма усилилась.
ПЕРЕДЕЛЫ УСАДЕБНЫХ ЗЕМЕЛЬ И ЛУГОВ
Определение контингента наделяемых было первым, предварительным этапом земельно-распределительной деятельности обшины. Далее следовал передел. Несмотря на начало реформы, вопрос о переделах не потерял своей остроты. Более того, отношение к самой общине для многих крестьян определялось отношением к переделам. Убежденные сторонники переделов и держались за обшину потому, что она переделяет землю. Крестьяне д. Засорина Вологодской губернии писали в Думу, что указ 9 ноября 1906 г. не подходит для их местности потому, что ’’упраздняет мирские переделы навсегда”21. В свою очередь, многие воронежские крестьяне именно с передельной общиной связывали надежду на то, что их потомки не останутся без земли. ’’Крестьяне говорят, - сообщал один корреспондент Вольного экономического общества, - что раз они землю разделят сегодня (т.е. перейдут к подворному владению - П.З.), то кто даст землю их детям, которых, разумеется, будет больше, чем отцов”22.
Противники общины и переделов, по анкете ВЭО, в основном не принадлежали к числу крестьян. Это были землевладельцы, управляющие имениями, священники. Но и некоторые крестьяне горячо ратовали против переделов. В отзыве одного тульского крестьянина говорилось, что ’’общинное пользование всегда тормозило ведение хозяйства”, а другой крестьянин, пензенский, утвержал, что своими переделами и прирезками община ’’избаловала и оставила дикарем” русского мужика23.
Сразу надо оговориться, что последнее выражение было допущено, видимо, в запальчивости и что русскому мужику всегда было свойственно недооценивать свой труд и самого себя. В действительности, как
увидим ниже, земельные переделы, при всей неоднозначности их оценки, к началу XX в. достигли очень развитых, даже изощренных форм, являясь составной частью земледельческой культуры народа и постоянно вплетаясь в его экономическую и социальную жизнь.
Обзор передельной деятельности общины следует начать с усадебных земель, наиболее ин енсивно возделываемой части крестьянского надела. В описываемое время усадебная земля (плановое место, огороды, коноплянники и пр.), по крестьянским понятиям, продолжала оставаться предметом переделов. Однако она распределялась и переделялась несколько иначе, чем полевая земля. Можно отметить следующие основные виды переделов у адебных земель: 1) традиционное распределение по душам; 2) переход от душевного распределения к одинаковому для всех усадеб; 3) включение части полевой земли в усадебную; 4) компенсация усадебной земли за счет полевой или луговой (косвенный передел усадебной земли).
Даже душевое распределение усадебных земель, наиболее близкое к полевым разверсткам, все же сильно от них отличалось. В этом нетрудно убедитьс на примере Давыдовского сельского общества Богородского уезда Московской губернии. Передел усадеб в этом обществе производился каждые 12 лет вместе с полевой землей и на одинаковых с ней основаниях. При этом плановое место, занятое под постройками, было у всех одинаково. Но владельцы однодушевого надела пользовались лишь половиной огорода, двудушники занимали огород во всю длину усадьбы, а многодушники, кроме того, получали еще те половинки, которые были отрезаны от однодушников24. При таких порядках ближняя часть огорода всегда принадлежала владельцу усадьбы, а дальняя иногда переходила в другие руки.
Душевое распределение, приводившее к периодической перетасовке части усадебных земель, начинало вызывать недовольство крестьян, и в описываемый период в ряде мест произошли переходы от душевного распределения усадебных земель к равному наделению ими всех домохозяев. Такие приговоры приняли, например, Морозовское общество Бронницкого уезда, 2-е Афонасовское (отменен уездным съездом) и Кожинс-кое общества Богородского уезда Московской губернии25. По условиям передела в д. Кожиной на некоторых усадебных. отрезках оказались сараи. Они были оставлены в пользовании прежних владельцев до полного разрушения без права ремонта. Переход к одинаковым усадьбам подразумевал в дальнейшем полный отказ от усадебных переделов. Пользование такими усадьбами было выгодно маломощным хозяйствам, ибо гарантировало им наиболее ухоженную часть надела, для возделывания которой требовались в основном только рабочие руки, а тягловый скот — в минимальной степени.
Следует отметить и еще одну любопытную тенденцию, отчетливо проявившуюся во многих местах: расширение усадебных земель за счет полевого надела. Такие факты были замечены в губерниях: Московской (Бронницкий уезд), Петербургской (Гдовский и Ямбургский) и Тульской (Богородицкий)26. Иногда такое расширение имело вынужденный характер, вызывалось приростом населения и размножением дворов в резуль
тате семейных разделов. Так, в с. Новорождественском Бронницкого уезда в 1898 г. насчитывался 281 двор, а в 1909 г. их стало 300, и потребовался общий передел всей земли. В этих случаях расширение усадеб лишь увеличивало тесноту в полевом наделе и крестьянское малоземелье.
Однако подобный мотив в ’’чистом” виде встречался редко, а чаще сочетался со стремлением расширить огороды и конопляники. В отдельных случаях такое стремление было единственным- мотивом к расширению усадеб. В с. Кузнецы Бронницкого уезда до передела 1909 г. усадьбы ограничивались только плановым (строительным) местом. По переделу они были увеличены на 1500 кв. сажен каждая. В этом случае расширение усадеб означало шаг по пути к интенсификации крестьянского хозяйства.
Тенденцию к расширению усадеб подтверждают следующие данные по Богородскому уезду Московской губернии. В д. Дорховой по уставной грамоте 1862 г. усадьба занимала 20 дес. (3,4% надела); к 1910 г. она расширилась До 75 дес. (12,7% надела). В д. Мальковой в 1862 г. усадьба занимала всего 10 дес. (1,7% надела), в 1910 г. - 38 дес. (6,5% надела)27. Правда, в некоторых других деревнях размеры усадеб не изменились. Следует отметить и то, что в’’глубинных”, не пригородных уездах доля усадьбы в крестьянском наделе все же оставалась небольшой. В 1911 г. у крестьян Квашнинской волости Камышловского уезда Пермской губернии усадьбы занимали 3,5% площади надельных земель, пашня - 34,2, выгон - 9,3, сенокосы - 33,2, леса - 11,2, неудобья - 8,3%2В. Один из пензенских корреспондентов ВЭО с горечью отмечал, что в большинстве общин у крестьян ’’нищенские усадьбы”29.
Четвертый вид усадебных переделов носил косвенный характер и заключался в компенсации усадебной земли за счет других угодий. Крестьяне д. Бабеевой, прсле того как Богородский уездный съезд отменил их приговор о прямом уравнении усадеб, приняли решение усадебные излишки вычитать из полевой земли, а недостаток восполнить за счет самых лучших покосов. Этот приговор, впрочем, тоже был отменен съездом30.
Подобный способ усадебных переделов, в первые пореформенные десятилетия совсем почти неизвестный, в межреволюционный период распространился довольно широко. Компенсация чаше всего производилась из пашни. Компенсация могла быть отрицательной (вычитание излишков -Богучарский уезд Воронежской губернии), отрицательной и положительной вместе (Липецкий уезд Тамбовской губернии, Ардатовский Симбирской, Старорусский Новгородской) или только положительной (Богородицкий уезд Тульской губернии). В трех общинах последнего уезда часть пахотных земель в 1912-1913 гг. была выделена в конопляники, которые распределялись между владельцами недостаточных усадеб31.
Усадебные переделы всех видов были далеко не столь частым явлением, как полевые переделы. По-видимому, усадебные земли постепенно выходили из состава переделяемых угодий. Возникавшую при этом неравномерность распределения наиболее ценных земель крестьяне пытались нейтрализовать двояким путем: переходом к одинаковым усадьбам или же компенсацией из других угодий. 170
Надо отметить особо ’’щадящий” характер усадебных переделов. Даже при ’’скидках-накидках” усадебных земель основная их часть оставалась в постоянном пользовании двора. Это диктовалось той особой ролью, которую играла усадьба в крестьянском хозяйстве. Как известно, полевой надел в общине эксплуатировался в какой-то мере сообща: севооборот, состав культур и сроки работ определялись ’’миром”. В одних случаях здесь коллективно поддерживалась существующая рутина, в других - также коллективно осуществлялся переход к новым системам земледелия. На усадьбе же крестьянин был гораздо свободнее, здесь в большей степени могли проявиться его индивидуальные поиски. Усадьба была для многих крестьян как бы опытным участком. Например, травосеяние сначала испытывалось на усадебных землях, а затем уже стало входить в полевой севооборот. Расширение усадебных земель и эволюция их переделов в какой-то степени отражают поступательный ход развития крестьянского хозяйства.
К сожалению, снова надо отметить и то, что общинные порядки, изначально отнюдь не идеальные, еще более искажались при расслоении деревни и укреплении сельской буржуазии. Сказалось это и на усадебных переделах. В 1909 г. в с. Мисцеве Богородского уезда Московской губернии были произведены передел пахотной земли и обмер усадеб с целью выявления излишков. Как жаловался один крестьянин, в обмер не попали две красильни и одна ткацкая фабрика, принадлежавшие его односельчанам32.
В отличие от усадеб луговые земли, наиболее экстенсивно эксплуатируемая часть надела, переделялись очень часто. В приговоре Зап-хаевского общества Богородицкого уезда Тульской губернии от 30 марта 1912 г. говорилось: ’’Луговую землю, как переделяемую на особых основаниях, подвергать ежегодному переделу по числу наличных мужского пола душ, на кои подлежит переделу полевая пахотная земля”. Аналогичный пункт присутствовал в передельном приговоре Чудневско-го общества тоже же уезда33.
Ежегодные переделы лугов был распространены даже в беспередельных общинах. 12 сельских обществ Огаревской волости Богородицкого уезда не делили свой полевой надел с 1862 г. Между тем луга в тех же обществах переделялись ежегодно. Такие же порядки существовали в 23 обществах Казанской волости того же уезда34.
Ежегодные переделы лугов были широко распространены и в Богородском уезде Московской губернии. В д. Митиной ежегодному переделу подвергались даже усадебные проулочные покосы35.
Отсутствующие домохозяева часто сдавали свои покосы в аренду, в том числе посторонним для деревни лицам. Возникал конфликт, ибо общества всегда помнили неписанное правило: общественная земля - для членов данного общества. В июне 1909 г. крестьяне д. Арининой Богородского уезда составили приговор, запрещавший сдавать в аренду покосы чужакам. Луговые участки можно было сдавать только обществу - по определенной цене. 11 крестьян обжаловали этот приговор, и он был отменен уездным съездом. Но пока разбиралось дело, сенокос 1909 г. был завершен36. Какие порядки были введены на следующий год, неизвестно.
Удалось установить только два случая, когда покосы делились на длительные сроки. В д. Коробановой Богородского уезда покосные проулочные земли делились на 12 лет37. В 1907 г. крестьяне д. Протасовой того же уезда купили 46 дес. луговой и лесной земли и разделили ее по ’’живым душам мужского пола” на 60 лет36. Столь длительный срок, по-видимому, объяснялся довольно высокой платой, которую общество должно было ежегодно вносить за купленную землю. Два приведенных примера не дают оснований для вывода об удлинении сроков передела луговой и другой покосной земли.
ПЕРЕДЕЛЫ ПОЛЕЙ
Усадебные земли делились редко, луга - часто. Промежуточное положение занимали пахотные земли. Именно они составляли основую часть крестьянского надела. Вопрос о переделах полевых угодий, один из главных вопросов общинной жизни конца XIX - начала XX в., не потерял свою остроту и с началом столыпинской аграрной реформы.
Здесь следует напомнить, что переделы были троякого вида: частные (’’скидки-накидки”), ’’качественные” (пережеребьевки) и коренные (общие). Пережеребьевки (когда общая площадь надела у каждого двора оставалась прежней, но менялось местоположение) встречались довольно редко. К ним прибегали, например, когда хотели перейти на ’’широкие полосы” или к многопольному севообороту, не дожидаясь окончания срока предыдущего общего передела. В дальнейшем изложении переделы ’’качественные” и ’’коренные” войдут в общий подсчет.
Некоторые общины практиковали только частные переделы. Такие общины далее будут называться частнопередельными (в отличие от передельных, которые производили и частные, и общие переделы или только общие). Другие общины вовсе не переделяли пахотные угодья. В лите ратуре они носят название беспередельных.
К числу последних прежде всего относились те, которые владели землей на подворном праве. В западных губерниях преобладало подворное землевладение. По мере движения на восток оно быстро убывало и нарастало общинное. При этом нечерноземные губернии были более общинными, а черноземные - более подворными.
Некоторые сельские общества, владея землей на общинном праве, тем не менее не переделялись, фактически являлись беспередельными. Общее количество таких общин по всем губерниям выявить затруднительно. По данным К.Р. Качоровского, в 35 губерниях Европейской России (в подсчет не вошли западные губернии) доля беспередельных общин составляла 29%39. Следовательно, в целом в Европейской России беспередельных общин было несколько менее половины общего их числа.
Исходя из имеющегося материала (см. ниже табл. 13 и комментарии к ней) можно предположить, что фактически беспередельных общин (имеющих право на передел, но не использующих его) было особенно много в губерниях, близких или смежных с западным районом подворного землевладения. В Псковской, Петербургской, Тверской, Смоленской, Витебской, Могилевской, Черниговской, Полтавской, Херсонской и Бессарабской губерниях,
составлявших как бы переходную зону, господствующее положение занимали фактически беспередельные и частнопередельные общины.
Закон 14 июня 1910 г. объявил перешедшими к подворному землепользованию все сельские общества, в которых не было общих переделов со времени наделения их землей в период отмены крепостного* права. Волей законодателей все беспередельные и частнопередельные общины были объявлены подворными. Поэтому и нам придется объединить эти общины в одну группу. Сюда же следует присоединить и общины, владевшие землей на подворном праве. Характерной особенностью образованной группы является отсутствие коренных переделов. Условно ее можно назвать беспередель-ной группой.
В Московской губернии, по данным местных властей, всех общин, которые могли получить удостоверительные акты, насчитывалось 1109, или 19,6% от общего количества общин в губернии40. Самым ’’беспередельным” был Звенигородский уезд (к западу от Москвы), наименее ’’беспередельным” - Богородский (к востоку от Москвы). В последнем в названную выше группу входило 69 общин (16,7%)41.
Во Владимирской губернии насчитывалось 3647 беспередельных общин (43,2% всех общин). Наиболее беспередельным здесь был Вязников-ский уезд, на востоке губернии, по преимуществу земледельческий, наиболее удаленный от основных промышленных центров ЦПР. В этом уезде беспередельные общины составляли 95,5%. В промышленных уездах (Александровском, Шуйском, Покровском, Меленковском) количество беспередельных общин было ниже среднего по губернии42.
К.Р. Качоровский утверждал, что беспередельные общины, как правило, невелики по размерам43. Данные по Владимирской губернии подтверждают это мнение. В беспередельных общинах состояло 28,6% всех дворов в губернии. ’’Средняя” беспередельная община здесь состояла из 18,8 дворов. А средний соответствующий показатель для всех общин (передельных и беспередельных) составлял 28,544. Данные по Московской губернии говорят вроде бы об обратном. Здесь средняя община состояла из 37,3 двора, а средняя беспередельная - из 37,7 двора45.
Большой интерес представляют данные о величине земельного надела беспередельных общин. К сожалению, в нашем распоряжений таких данных немного. В среднем по Владимирской губернии на один двор приходилось 8,9 дес. надельной земли. А в среднем на один беспередельный двор - 8,8 дес. Данные довольно близки, но средние погубернские показатели скрадывают некоторые важные подробности. По Владимирскому и Вязниковскому уездам, например, лучше обеспечены землей были как раз беспередельные общины. В первом из указанных уездов они владели в среднем на двор по 7,6 дес. против 7,1 по уезду. Соответствующие данные по Вязниковскому уезду составили 10,7 и 8,8 дес. Оба уезда были по преимуществу земледельческими. А вот подсчеты по Александровскому уезду, где крестьяне были гораздо теснее связаны с промышленностью, дали такие результаты: 11,2 в среднем на беспере-дельную общину и 11,6 дес. в среднем по уезду45.
Причины, по которым одни общины переделяли землю, а другие не переделяли, весьма многообразны. Важную роль играли размеры того или
иного сельского общества, интенсивность промышленного отхода, качество почвы, доходность земледелия, тяжесть налогового бремени, степень земельного утеснения. Одни и те же факторы в разной комбинаций и с различной силой воздействия могли дать противоположные результаты. Одйн и тот же фактор в разных обстоятельствах мог проявиться неодинаково. Имел значение и пример соседей. Беспередельные общины чаще всего располагались компактными группами. В Богородицком уезде Тульской губернии Огаревская и Казанская волости, по-видимому, сплошь состояли из таких общин47. В Богородском уезде Московской губернии они группировались в близко друг от друга расположенных Карповской, Ильинской, Беззубовской, Новинской и Дорховской волостях. Правда, в беспередельных волостях иногда встречались вкрапления переделяющихся общин и наоборот.
Богородский уезд, кстати сказать, тоже был промышленным. Однако, не в пример Александровскому уезду, некоторые беспередельные общины здесь были лучше обеспечены землей, чем передельные. По 12 бес-передельным общинам, относительно которых удалось выявить сведения, в среднем на двор приходилось 8,1 дес. надельной земли46. Средний показатель по уезду - 5,4 дес. (по данным 1905 г.). В действительности разница должна бы быть еще больше. Самое большое село из этой группы, Соболеве Карповской волости, взято из рйечета 303 дворов. Между тем 152 домохозяина в селе не жили и хозяйства не вели49. Конечно, их наделы не пустовали, и можно было бы делать расчет на 151 двор. Но все ли эти дворы пользовались наделами отсутствующих домохозяев? Почему Соболевское общество, не в пример многим другим, не сняло наделы с раскрестьянившихся односельчан и не перешло на ’’новые души”? Потому, наверно, что наделы отсутствующих сосредоточивались в немногих руках. И эти же руки, надо думать, были достаточно сильны, чтобы в течение многих лет удерживать общину от переделов.
Вопрос о соотношении беспередельных, частнопередельных и переделяющихся общин в различных местностях нуждается в дальнейшем изучении. Возможно, в результате такого изучения мы поймем, наконец, механизм взаимодействия различных факторов, который заставлял одни общины переделяться, а другие воздерживаться от переделов. Но если насчет причин нам сейчас многое неясно, то следствие, надо думать, достаточно очевидно. Очень многие беспередельные общины были в руках зажиточного крестьянства. С этим обстоятельством, видимо, связан и пониженный средний размер беспередельных общин, замеченный Качоровским в некоторых местностях. Кучке богачей, было, конечно, легче установить свою власть над маленьким сходом, чем над большим и многоголосым. Сделанный вывод, однако, нельзя понимать ограничительно: власть ’’мироедов” вовсе не замыкалась кругом беспередельных и частнопередельных общин. Она проявлялась и во многих передельных общинах.
В гл. 1 уже говорилось о законе 8 июня 1893 г., который запретил частные переделы. После перехода правительства от ’’попечительной” политики к разрушению общины многие законы 90-х годов, например о семейных разделах, прекратили свое действие. Но закон 8 июня 1893 г. сохранял силу. Однако продолжались и ’’скидки-накидки”. Архивная 174
опись материалов Богородского уездного съезда Московской губернии пестрит делами об отмене частных переделов. Уездный съезд вел с ними беспощадную войну. И эта война, начавшаяся еще в 90-е годы, продолжалась весь исследуемый период. По-видимому, только небольшая часть ’’скидок-накидок” попадала в поле зрения уездного начальства. И не все отмененные приговоры в действительности теряли силу. В подтверждение этого можно привести один наглядный пример.
В апреле 1907 г. общество крестьян с. Давыдова сняло со своего односельчанина Кузнецова пять душ надела, перешедших к нему от бокового родственника. В августе по жалобе Кузнецова уездный съезд отменил это решение. На следующий год общество произвело коренной передел. При его проверке вновь встал вопрос о пяти душах, которые общество так и не вернуло. В присутствии земского начальника было достигнуто соглашение: общество обязалось возвратить усадебную землю на эти души, а крестьянин отказался от претензий на соответствующую долю полевой и луговой земли50.
Во Владимирской губернии, по данным К.Р. Качоровского, частные переделы наблюдались в трех четвертях переделяющихся общин51. В Вязни-ковском уезде крестьянские общества, составляя приговор о коренном переделе, особо оговаривали свое право производить ежегодные ’’скидки-накидки”. Уездный съезд не обращал на это внимание - соответствующее положение закона 1893 г. здесь, видимо, забыли52.
В Богородицком уезде Тульской губернии крестьяне по-своему пытались упорядочить ’’скидки-накидки”: в некоторых общинах существовал обычай каждые три года снимать ’’души” с умерших и накладывать на новорожденных53. Власти здесь вели борьбу с частными переделами столь же упорно, как и в Богородском уезде. В 1907 г. уездный съезд отменил приговор Каменского общества о производстве ’’скидок-накидок” через каждые три года54.
Косвенные свидетельства о частных переделах зафиксированы анкетой ВЭО по Саратовской губернии55.
Некоторые сведения по разбираемому вопросу были обнаружены в делопроизводстве земского начальника 1-го участка Шадринского уезда Пермской губернии. Русские и башкирские волости, входившие в этот участок, находились в северо-западной части уезда. В русских волостях в изучаемый период общих переделов не было, но практиковались частные, причем земские начальники относились к ним довольно терпимо. В настольном журнале административных дел земского начальника за 1907 г. отмечено семь частных Переделов; только два из них были отменены. ’’Скидки-накидки” отмечались и в 1908 г. Настольный журнал за 1911 г. показывает ’’скидки-накидки” не только в русских, нс и в башкирских волостях. По поступившим жалобам некоторые приговоры были отменены, другие жалобы остались без последствий56.
Насколько можно судить по приведенным данным, в центральных и восточных губерниях частные переделы были распространены повсеместно. Борьба с ними властей напоминала попытки задержать руками течение воды. ’’Скидки-накидки” были составной частью передельного механизма общины, и добиться их уничтожения можно было только путем
Таблица 12
Переделы в 10 центрально-черноземных и поволжских губерниях в 1907—1910 гг. по данным ВЭО*
Губерния Черноземного центра Число переделов Губерния Поволжья Число переделов
Воронежская 3 Казанская 2
Тамбовская 5 Нижегородская 10
Рязанская 4 Симбирская 9
Тульская 1 Пензенская 23
Орловская 2 Саратовская 4
Итого 15 48
*Дубровский С.М. Указ соч. С. 192.
полного слома этого механизма. Правда, в исследуемый период ’’скидки-накидки”, по-видимому, производились несколько реже. Однако это было связано с общим замедлением переделов в эти годы.
В земельно-распределительной деятельности общины главное место принадлежало коренным переделам. Несмотря на всю важность этого явления, общей статистики коренных переделов по стране не велось вплоть до 1913 г. Земские статистические источники (по разным губерниям за разные годы) дают лишь умозрительные оценки учащения или замедления переделов. На основании этих оценок в литературе рисуется следующая общая картина переделов с 1861 по 1914 г. В первые два пореформенных десятилетия наблюдалась своеобразная пауза: переделы были не очень часты в Нечерноземной полосе и совсем почти отсутствовали в Черноземном центре. Затем, с началом мирового сельскохозяйственного кризиса, переделы стали учащаться, захватывая все новые и новые губернии и категории крестьян. На рубеже веков передельная деятельность общины достигла максимального размаха. Затем последовали первая русская революция, отмена выкупных платежей и столыпинская аграрная реформа. С началом последней исследователи связывают значительное уменьшение переделов. Наступила новая пауза. Выше приводилось мнение Н.П. Огановского, считавшего, что община впала в ’’анабиоз”. Другими словами, но то же самое писал С.М. Дубровский: ’’замирание общины отнюдь не являлось ее окончательной смертью, а лишь летаргией”®’.
Первую попытку перейти от общих оценок к статистическим сделал И.В. Чернышев, в книге которого приводятся подсчеты переделов, выявленных в центрально-черноземных и поволжских губерниях по анкете ВЭО. Несколько таблиц из его книги сведены воедино в одну таблицу, С.М. Дубровским. Фрагмент этой таблицы, по интересующему нас периоду, приводится в настоящей работе (табл. 12). Анкета заполнялась на рубеже 1910-1911 гг.
Всего зафиксировано 63 передела. Одно из достоинств этого обследо-
вания состоит в том, что количество ответов на анкету более или менее пропорционально, без резких отклонений, распределяется по всем представленным губерниям. Ответы из губерний первой группы коснулись 183 общин, из губерний второй группы — 203, всего 386 общин. Если принять средний срок между переделами в 12 лет, то за четыре года (1907-1910) должна была переделиться примерно треть общин (33,3%). В действительности переделилось 16,3%. Налицо значительное отклонение от средней нормы в сторону уменьшения. Но говорить об ’’анабиозе” и ’’летаргии” было бы все же преувеличением.
Анкета ВЭО дает материал лишь для предварительных выводов. За ее пределами остается период 1911—1914 гг. Кроме того, Чернышев ограничился обработкой материалов лишь по 10 губерниям, девять из которых относятся к Черноземной полосе. Отсутствуют динамика по годам и дополнительные характеристики (размеры и земельное обеспечение переделяющихся общин, сроки переделов, системы разверстки). Наконец, переделы как бы обезличены, не указаны даже уезды, где они происходили. Это препятствует соединению данных Чернышева с другими данными, поскольку, возможен двойной учет одних и тех же переделов.
Развернутая картина общих переделов, включающих их географическое распространение, динамику по годам, способы разверстки, сроки между переделами и другие ’’привходящие” обстоятельства, во многом раскрыла бы внутреннюю жизнь общины, ее попытки противостоять столыпинской реформе, выработать свои собственные, альтернативные способы улучшения крестьянского хозяйства и самосохраниться в эти трудные для нее годы, чтобы продолжить борьбу с помещичьим землевладением. Однако создание такой картины, требующее выявления и обработки огромной массы сырого материала, в основном архивного, не по плечу одному исследователю. Автору настоящей работы удалоСь сделать лишь новый статистический ряд, охватывающий весь исследуемый период и большее число губерний, чем в книге Чернышева, но тоже выборочный. К сожалению, данные в этом ряду в силу некоторых причин располагаются не столь равномерно, как в табл. 12. Более полные данные получены по Московской и Тульской губерниям, а по другим — за 1913— 1914 гг. (после циркуляра МВД от 19 сентября 1913 г. сведения о переделах стали регулярно поступать в Петербург).
Учитывались только те переделы, время и место которых в документах точно обозначены. Совершившимися считались такие переделы, приговоры о которых получили утверждение уездного съезда или губернского присутствия (при досрочном переделе). Сенат иногда отменял решения уездных съездов и возвращал дело для нового рассмотрения. Бывало, что при повторном рассмотрении передельный приговор отменялся. Но к этому времени он был, как правило, уже исполнен в натуре. ’’Отменить” такой приговор означало произвести новый передел. В подсчет включены также некоторые ’’самовольные” переделы, не утвержденные съездом, но исполненные в натуре.
В расчет не брались переделы, приостановленные до выдела на отруба домохозяев, укрепивших свои наделы. Выдел мог затянуться, а при не согласии сторон иногда расстраивалось все дело. Не учитывались пере-12. Зак. 2042 177
делы части надела (одного поля). При отсутствии отметки о времени исполнения передела он датировался по передельному приговору.
Несмотря на неполноту приведенных данных, особенно за 1907-1912 гг., табл. 13 все же дает определенное представление о зоне распространения коренных переделов в Европейской России. Вполне понятно отсутствие в таблице западных губерний с подворным землевладением. К востоку от них, с севера на юг, тянулась полоса губерний с очень слабо выраженной передельной деятельностью общины. Неизвестно, бывали ди здесь частные переделы, но отсутствие коренных за 1913-1914 гг. засвидетельствовано донесениями псковского, витебского, могилевского, смоленского, полтавского, херсонского и бессарабского губернаторов58. Редким явлением переделы были в Петербургской, Тверской и Калужской губерниях.
В Архангельскую губернию циркуляр МВД от 19 сентября 1913 г., по-видимому, не засылался. В отдаленных местах Олонецкой, Вологодской, Костромской, Вятской и Пермской губерний крестьяне, надо думать, предпочитали делиться самопроизвольно, и их переделы не фиксировались. Количество переделов в таких губерниях, как Симбирская, Саратовская, Тульская, Ярославская (Ростовский уезд), было бы больше, если бы не особые старания местных властей (подробнее об этом см. ниже). По этим губерниям много отмененных переделов или с задержкой исполнения.
По данным Чернышева (табл. 12), из 10 обследованных губерний наиболее переделяющимися были Пензенская и Нижегородская, по данным табл. 13 — Московская и Вологодская . Нужно, однако, учитывать, что в последней крестьянство было рассредоточено в основном по мелким деревням, починкам и выселкам. За 1912-1914 гг. в Вологодской губернии (36 переделов) переделилось 2043 двора. А в Харьковской губернии за 1913-1914 гг. (7 переделов) - 4218 дворов. В первом случае переделился 1% всех дворов губернии, во втором - 1,1%. Так что ’’отставание” по количеству переделов южных губерний от северных было весьма условным.
Что же касается Московской губернии, действительно одной из самых передельных, то она была к тому же более подробно обследована. Ввиду этого имеет смысл показать распространение переделов по отдельным уездам этой губернии (табл. 14). В таблице отсутствует Рузский уезд. Вполне возможно, что и там были переделы, по каким-то причинам не зафиксированные в сохранившихся источниках. Но вообще, судя по таблице, переделы были как бы сдвинуты в центральную и восточную части губернии (уезды Богородский, Бронницкий и Московский). Подобная картина получает некоторое объяснение, если вспомнить, что в западной части губернии крестьянское хозяйство было более передовым. Видимо, интенсификация земледелия приводила к замедлению переделов. И это, надо думать, было одной из причин того, что переделы были такой редкостью в Псковской, Тверской и Смоленской губерниях.
Самым переделяющимся в таблице показан Богородский уезд, на границе с Владимирской губернией. Пора, наконец, сделать оговорку, что в данном случае подсчет производился по фонду Богородского уездного съезда. Фонд хорошо сохранился. Согласно закону, уездный съезд лол-178
Таблица 13
Коренные переделы в Европейской России в 1907—1914 гг. (выборочные сведения но 32 губерниям)*
Губерния I 1907 1 1908 1909 1910 1911 1912 1913 1914 Всего
Архангельская 1 1 2
Олонецкая 1 1
Вологодская 1 1 7 28 37
Петербургская 4 3 7
Новгородская 2 3 4 9
Костромская 1 1 2 2 6
Нижегородская 2 4 5 11
Вятская 1 1 1 1 5 4 13
Пермская 1 5 1 7
Тверская 1 1
Московская 18 30 15 8 7 2 6 10 96
Калужская 3 3
Владимирская 2 3 1 2 6 1 15
Ярославская 1 1 2
Екатеринославская 2 2 4
Таврическая 1 2 3
Тульская 6 2 1 1 2 4 2 18
Рязанская 5 5
Орловская 2 2 4
Курская 2 8 2 12
Тамбовская 1 2 5 8
Пензенская 1 8 9
Черниговская 1 1
Воронежская 1 1 1 1 11 15
Харьковская 1 6 7
Казанская 1 11 15 27
Симбирская 1 1 2
Самарская 1 1 6 8 16
Саратовская 3 1 4
Астраханская 1 1
Уфимская 1 1 2 4
Оренбургская 1 1 2
Итого 46 50 18 15 11 9 73 130 352
*ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 31. 1908 г. Д. 580. Л. 5; Оп. 50. 1906 г. Д. 22. 1908 г.; Д. 4, 6, 15, 16, 21; 1909 г. Д. 3, 5, 11, 38, 40, 41, 50, 92; 1910 г. Д. 20, 25; 1911 г. Д. 53. Л. 11, 16; Д. 66. 135, 173, 176, 213, 216, 302; Оп. 51. 1912 г. Д. 159. Л. 2-3; Д. 175. Л. 38-39, 75-78, 105-106, 159-160; Оп. 121. 1914 г. Д. 132; 1915 г. Д. 6; ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 2706, 2707, 2743, 2744, 2816, 2830, 2836, 2928, 4149, 4276, 4367, 4375, 4522, 4531, 4616, 4660; Оп. 2. Д. 2433, 2437; Оп. 4. Д. 972, 1010, 1032, 1330, 1331, 1342, 1387, 1691, 2664; Ф. 696. On. 1. Д. 1021, 1022, 1025, 1028, 1041, 1045, 1105, 1131, 1136, 1161-1170, 1172-1175, 1187, 1188, 1190, 1497, 1524-1526, 1528, 1529, 1538, 1543, 1546, 1547, 1774, 1785, 1786, 1789, 1790, 2003, 2004, 2010, 2332, 2607, 2769, 2770, 2805; ЛГИА. Ф. 258. Оп. 14. Д. 32, 56, 160, 174, 374, 476, 482; ГАВО. Ф. 204. Оп. 2. Д. 1156; Оп. 3. Д. 100. Л. 5; Ф. 208. On. 1. Д. 704, 722, 734, 734а; ГАПО. Ф. 53. On. 1. Д. 1073; ГАТО. Ф. 230. On. 1. Д. ИЗО, 1131, 1242, 1253, 1360, 1361, 1382, 1393, 1401, 1434, 1443, 1444, 1461, 1595, 1603; ГАЧО. ф. 143. Оп. 2. Д. 63, 64; Доклады Московской уездной земской управы по экономическим мероприятиям и кооперации. М., 1909. С. 67. Приложения. С. 42—44; Отчет об агрономической деятельности Покровского уездного земства и доклады по экономическим мероприятиям очередному земскому собранию 1912 г. Владимир, 1912. С. 3, 5, 20, 37—38; То же за 1913 г. Владимир, 1913. С. 27, 29; Русское богатство. 1908. № 3. С. 119—123. Подсчеты автора.
Таблица 14
Коренные переделы в Московской губернии в 1907—1914 гг.*
Уезд 1907 1908 1909 1910 1911 1912 1913 1914 Всего
Богородский 12 22 10 4 4 — 2 2 56
Бронницкий 1 4 2 2 2 11
Верейский 1 1
Волоколамский 1 1 2
Дмитровский 1 1
Звенит оро дский 1 1 2
Клинский 1 1
Коломенский 1 2 3
Можайский 1 1
Московский 2 3 1 1 1 1 1 10
Подольский 1 2 3
Серпуховский 1 4 5
Итого 18 30 15 8 7 2 6 10 96
‘Таблица составлена по источникам, указанным в примечании к табл. 2.
жен был утверждать все передельные приговоры. Только ’’самовольные” переделы могли не отразиться в его документах. Поэтому данные по Богородскому уезду очень близки к действительности.
За 1907-1914 гг. здесь переделилось 56 общин (из 412), т.е. 13,6%. Между тем при среднем сроке передела в 12 лет за восьмилетний период должны были бы переделиться две трети общин (66,6%). ’’Ножницы” получаются еще больше, чем по обследованию ВЭО. Можно предположить, что разрыв увеличился за счет 1911-1914 гг., не охваченных анкетой ВЭО. Чтобы убедиться в этом, надо было построить хотя бы еще один динамический ряд, максимально приближенный к действительности.
К сожалению, фонды многих уездных съездов либо вовсе не сохранились, либо сохранились в недостаточном объеме. Это выяснилось при статистической обработке фонда Богородицкого уездного съезда Тульской губернии. В свое время фонд, видимо, не полностью поступил на государственное хранение. К тому же в 1959 г. архив провел ’’экспертизу ценности”. В составе большой группы дел были отправлены на макулатуру и некоторые материалы о земельных переделах. Утраченное лишь отчасти удалось восстановить по материалам ЦГИА СССР. Поэтому данные по Богородицкому уезду за 1907-1912 гг. занижены. Судя по сохранившимся документам, в 1907-1914 гг. в этом уезде (к юго-востоку от Тулы) состоялось 18 переделов в 17 общинах (одно общество успело переделиться дважды). Всего переделилось 4,5% общин. По годам это распределяется так: 1907 г. - 6, 1908 г. - 2, 1909 г. -1, 1910 г. - 1, 1911 г. - 2, 1912 г. - 4, 1913 г. -2. Наиболее ’’урожайным” на переделы здесь оказался 1907 год. На второе место вышел 1912 год. В 1914 г. утвержденных переделов не было.
Таким образом, выше были рассмотрены четыре динамических ряда (по 32 губерниям в целом и отдельно по Московской губернии, Богород-180
скому и Богородицкому уездам). Все они показывают резкий спад переделов после 1907-1908 гг. и затем новый подъем примерно с 1912—1913 гг. Если судить по табл. 13, новый подъем был даже выше исходного уровня. Несомненно, однако, что в табл. 13 динамика искажена вследствие того, что данные за последние два года гораздо полнее. Три других статистических ряда говорят о том, что уровень 1907-1908 гг. в 1913-1914 гг. достигнут не был.
Относительно высокие показатели 1907-1908 гг., очевидно, являлись отчасти как бы продолжением предыдущего периода очень активных переделов, а отчасти были связаны с началом столыпинской аграрной реформы. Едва слухи о реформе поползли по деревне, общества стали пос-’ пешно переделять землю, стараясь изъять образовавшиеся у отдельных дворов излишки. В разных губерниях реформа разворачивалась неодновременно. Продвигаясь в северо-восточном направлении, она гнала впереди себя волну переделов. Поэтому ’’пик” переделов в Богородицком уезде падает на 1907 г., а в Богородском - на 1908 г.
Волна была относительно невысокой, и начавшаяся реформа быстро ее сбила. Замешательство в общинной жизни приводило к расстройству передельного механизма. Об этом сообщали корреспонденты ВЭО из многих губерний. ”По переделу земли крестьяне решительно ничего не принимают, - писал один крестьянин из Пензенского уезда, - потому что закружились между себя судами из-за земли...”59 Когда массовые выходы закончились, многие общины долго не могли оправиться, находились в подавленном состоянии. Оставшиеся в общине, сообщалось из Ранен-бургского уезда Рязанской губернии, ’’пользуются землей так, как и укрепившиеся, и делить не делят, а все чего-то будто ждут”. Такое же сообщение пришло из Корсунского уезда Симбирской губернии: ’’Оставшиеся в общине ничего не думают, ожидают, что будет свыше”60.
Попытки переделов могли спровоцировать новые выходы. Вот как описывал обсуждение вопроса о переделе на одном из сходов бывший волостной старшина С. Матвеев. Сельский староста, левый крестьянин, настаивал на переделе из идейных соображений. Его поддерживали те, кто должен был получить прибавку. И решительно возражали все, кому грозили потери. ’’Миряне! - обращался к ним староста. - Где у вас прав-да-то? Запахали вы ее в землю!” После долгих споров противники передела, сговорившись между собой, высыпали на стол перед старостой кучу заявлений о выходе из общины и ушли со схода. Столь же бесплодны были попытки договориться насчет передела и в других деревнях61.
1910-1911 годы были, по-видимому, самыми бее; предельными. С началом аграрной реформы стало меняться отношение к переделам местных властей. Если прежде оно бывало безразличным (власти настаивали лишь на соблюдении формальностей), то теперь становилось враждебным. Оставшиеся в общине ’’думают переделить землю, но желанию их препятствует взгляд крестьянского начальства”, сообщал сельский учитель из Корочанского уезда Курский губернии62. Никитское общество Шадринского уезда Пермской губернии в 1908-1909 гг. тщетно добивалось у земского начальника разрешения на передел, а он рапортовал начальству, что общество решило выйти на отруба63. Другой земский на
чальник в том же уезде заявил крестьянам д. Плехановой, добивавшимся передела: ’’Как хотите, все равно ваш приговор пойдет под стол”64.
Вообще же надо было обладать большой дерзостью, чтобы обратиться к начальству с ходатайством о переделе земли в то время, когда оно агитировало за укрепление ее в личную собственность. И некоторые переделы, между прочим, были сознательно направлены против столыпинской реформы. Судя по всему, таковым был передел земли в с. Янове Сергач-ского уезда Нижегородской губернии в 1907 г. ’’...Передельный приговор возник на почве борьбы с законом 9 ноября, - говорилось в одной из жалоб, — мы заявили о выходе из общины, а противники наши решили помешать этому”65.
В 1908 г. крестьяне д. Тоболкиной Вытегорского уезда Олонецкой губернии, несмотря на отмену их приговора уездным съездом, переделили всю свою землю, в том числе и укрепленные участки. В ответ на внушения земского начальника крестьяне демонстративно ушли со схода. Власти вызвали на несколько дней в волостной центр стражников и арестовали на два месяца ’’зачинщика” — и это, по-видимому, все, что они смогли сделать66. Подобный же случай произошел в Великоустюгском уезде Вологодской губернии61. Переделы стали одной из форм крестьянской борьбы против аграрной реформы.
Анкета ВЭО показывает, что даже в разгар реформы многие крестьяне не оставляли мысль о переделах и предполагали в будущем продолжить передельную практику. А в некоторых обществах, указывалось в анкетах, переделы продолжались и в эти годы68.
Новая фаза борьбы вокруг переделов началась приблизительно с 1912 г., когда реформа прошла свой ’’пик”, когда крестьянам удалось сбить ее темп. Данные по Богородицкому уезду говорят о некотором оживлении переделов с 1912 г., по Богородскому - с 1913. Донесения с мест за 1912-1914 гг. свидетельствовали о том, что переделы перекидывались из уезда в уезд, разгораясь в одном и затухая в другом. В табл. 13 включены переделы, исполнение которых не вызывает сомнения. Но многие передельные приговоры не утверждались, и у нас нет сведений о их фактическом исполнении. Попробуем рассмотреть совокупно все передельные приговоры по двум ’’экспериментальным” уездам - Богородскому и Богородицкому.
Несколько слов в пояснение табл. 15. Учитывались приговоры, а не общества. Получив из съезда отвергнутый приговор, крестьяне иногда составляли новый. Некоторые общества безуспешно добивались утверждения своих приговоров в течение ряда лет. Все эти приговоры, как сказано, учитывались отдельно.
Для принятия передельного приговора закон требовал квалифицированного (две трети) большинства. Во многих обществах такое большинство не составлялось вследствие сильной внутренней оппозиции переделу. Такие общины постепенно утрачивали свои поземельно-распределительные функции. Этот процесс, начавшийся в пореформенный период, продолжался и в 1907-1914 гг. Впрочем, отдельные случаи, попавшие в табл. 15 под этой рубрикой, носили спорный характер: общества, в от-
Таблица 15
Передельные приговоры по Богородскому и Богородицкому уездам в 1907-1914 гг.*
Приговоры 1907. 1908 I 1909 1910 1911 1912 1913 1914 Всего
Исполненные Бс 12 городский у 22 10 езд 4 4 2 2 56
Не утвержденные 8 10 7 3 2 3 6 6 45
в том числе по причинам:
а) отсутствия двух 4 3 1 2 — 1 — — 11
третей голосов
б) связанным с проведе- — — 1 — 1 1 5 3 11
нием аграрной реформы
в) формальным 4 7 5 1 1 1 1 3 23
Не рассмотрены съездом — — — — — 1 4 4 9
к 1 июля 1916 г.
Итого 20 32 17 7 6 4 12 12 110
Исполненные Богородицкий уезд 6 2 11 2 4 2 18
Не утвержденные 5 2 — — 2 2 4 4 19
в том числе по причинам:
а) отсутствия двух 3 2 — — — 1 1 — 7
третей голосов
б) связанным с проведе- — — — — — — — 1 1
нием аграрной реформы
в) формальным 2 — — — 2 1 3 3 И
Не рассмотрены к 1 янва- — — — — — — — 2 2
ря 1915 г.
Итого 11 4 1 1 4 6 6 6 39
*ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 7607. Л. 9-12; Ф. 696. On. 1. Д. 1024, 1030, 1043, 1046, 1048, 1049, 1102-1104, 1134, 1157, 1171, 1177, 1195, 1473, 1475, 1493, 1498, 1499, 1527, 1543, 1545, 1548, 1549, 1553, 1741, 1787, 2008, 2032, 2298, 2309, 2519, 2532-2535, 2776-2780, 2811, 2817; ГАТО. Ф. 230. On. 1. Д. 1128, 1140, 1143, 1161, 1234, 1241, 1242а, 1425, 1463, 1470, 1560, 1562, 1583, 1665, 1678; Оп. 2. Д. 287; ЦГИА. Ф. 1291. Оп. 121. 1914 г. Д. 132. Л. 204 об.-206. 1915 г.; Д. 6. Л. 174 об., 175. См. также примечания к табл. 13. Подсчеты автора.
личие от съездов, отказывались учитывать некоторых домохозяев, давно отсутствующих и забросивших хозяйство.
Очень часто приговоры отменялись потому, что общества перетасовывали полосы, укрепленные в личную собственность (без изменения общей их площади). Чаще всего против этого не возражали и сами укрепившиеся. Изучение документов показывает, что домохозяева, укрепившие свои клочки в чересполосном владении, вовсе не смотрели на них как на священную и неприкосновенную частную собственность. Укрепляясь, они имели в виду прежде всего площадь своего надела, а не его местоположение. Однако уездные съезды отказывались утверждать та-
кие приговоры. В эту же рубрику с 1910 г. стали попадать общества, прежде не делившиеся и признанные перешедшими к подворному владению.
К числу формальных причин отнесены прежде всего те или иные нарушения закона 8 июня 1893 г., допущенные в приговоре (упоминание о частных переделах; меньший, чем положено, срок, на который составлялся приговор; неистечение срока предыдущего.приговора и т.д.). Поводом для неутверждения могли послужить те или иные отклонения в оформлении приговора, отсутствие на сходе старосты или некоторых домохозяев, подписавших приговор задним числом (эти домохозяева показывались в своей деревне столь редко, что для подписания приговора приходилось разыскивать их на фабрике). Все причины ’’формального” характера трудно перечислить.
В целом же табл. 15 показывает, что в начальные годы, примерно до 1911-1912 гг., исполненных приговоров было больше, а затем - меньше, чем неутвержденных и нерассмотренных. Особенно примечательны данные за 1914 г. В Богородском уезде в этом году было принято 12 передельных приговоров, из них исполнено только два, один из которых - самовольно. В Богородицком уезде принято шесть приговоров — четыре отвергнуто съездом и два остались нерассмотренными.
Таким образом, есть основания утверждать, что с 1912—1913 гг., когда столыпинская реформа прошла свой апогей, община вновь оживилась. Начала восстанавливаться ее передельная деятельность. Но теперь она наталкивалась на более жесткое сопротивление администрации.
Среди причин отклонения приговоров в 1907-1908 гг. на первом месте значилось отсутствие двух третей голосов. Затем эта причина становится сравнительно редкой. Видимо, закоренелые противники переделов вышли из общины. С 1913-1914 гг. община стала дружнее. Но выдвинулись другие причины: противоречие с недавним аграрным законодательством и ’’формального” характера. Первое вполне понятно. Второе требует пояснений.
В 1913 г. Сенат отменил один из передельных приговоров по Богородицкому уезду®9. Вообще-то Сенат не был принципиальным противником переделов, а уездные съезды не всегда считались с его решениями. Но на этот раз сенатский указ послужил для богородицких уездных властей своеобразным сигналом. Передельные приговоры стали подряд отклоняться. Группа земских начальников, захватившая в свои руки уездный съезд, была неумолима даже тогда, когда местный земский начальник, проверявший приговор, считал возможным его утвердить. В 1914 г. общество крестьян д. Ситки, составив передельный приговор, не включило в него незаконнорожденного сына одной крестьянки. Земский начальник, по-видимому, объяснил ситуацию, и общество наделило мальчика по дополнительному приговору. И хотя этот приговор поступил в съезд вместе с основным, последний все же был отклонен по этой же самой причине — ненаделение незаконнорожденного70. Дополнительный приговор не мог вступить в силу без основного, и крестьянский мальчик все-таки остался без надела. (Годом раньше приговор этого же общества был отклонен под тем предлогом, что остался без надела безвестно отсутствующий односельчанин71.) 184
Приговор Шишкинского общества за тот же год съезд не утвердил, потому что не был внесен в списки домохозяев один из приказчиков графов Бобринских, который не имел в своей деревне ни хозяйства, ни усадьбы и которого там, возможно, даже не знали в лицо, потому что семейство жило на стороне уже во втором поколении. Общество жаловалось в губернское присутствие, но ’’без последствий”12.
Примерно такую же позицию занял и Богородский съезд. Этот съезд, кроме того, стал бесконечно затягивать рассмотрение передельных приговоров, чего прежде в общем-то не наблюдалось.
Столь схожие изменения в позиции двух съездов, географически друг от друга довольно удаленных, конечно, не были случайным совпадением. По-видимому, дворянство все более понимало, что только силой государственной машины передельный механизм общины удерживается на границе помещичьих владений. Политика разрушения общины, принятая правительством Столыпина, была поддержана дворянством. Но община не была разрушена. Оправившись от удара, она возобновила переделы. В ответ на это местная администрация, состоявшая из помещиков или действовавшая по их указке, стала фактически запрещать переделы. По-видимому, негласно преследовалась цель связать общине руки, ’’отучить” мужика от переделов. Разучившись делить собственную землю, мужик, как представлялось, не смог бы разделить и помещичью. Остается неясным, понимали ли чины местной администрации, что подобное ’’отучивание” может слишком затянуться, что переделы делаются не от хорошей жизни и искусственное их задерживание лишь ускорит социальный взрыв.
Некоторые из отвергнутых переделов, возможно, были исполнены самовольно. Иначе общества с расстроенным столыпинскими ’’реформаторами” землевладением оказывались в очень трудным положении. ”...У многих из нас выделена земля в собственность отрубщиков, - жаловались крестьяне д. Ситки, чьи приговоры съезд дважды отвергал, — поля наши разбиты, и без раздела невозможно определить, кому какой участок сеять”13.
Многие самовольные переделы, возможно, так и остались не зафиксированными в документах. Такие факты крестьяне старались не разглашать, особенно в первые годы после передела. Если же в обществе оказывались недовольные, то о содеянном становилось известно властям, но ликвидировать исполненный уже передел бывало не так-то легко. Из 352 переделов, внесенных в табл. 13, девять были ’’самовольными” (три в Московской губернии, по два в Самарской и Тульской, по одному в Олонецкой и Пензенской)14. Спустя несколько лет некоторые из них были легализованы.
Б предыдущий период ’’самовольные” переделы, по-видимому, бывали чаще. В этом отношении многое открылось после издания закона 14 июня 1910 г. Не желая попасть в число беспередельных, некоторые общества признавались, что у них ’’ранее были переделы, но съездами они никогда не утверждались” (д. Загряжская Богородского уезда)15.
Когда началась аграрная реформа, ’’самовольных” переделов стало меньше. Чтобы не дать возможность заявлять претензии на укрепление
185
земли по старому переделу, крестьяне старались оформлять свои приговоры законным порядком. Это дело часто растягивалось на многие годы, срывалось по самым неожиданным причинам, после чего все приходилось начинать сначала. Невозможность распорядиться по своему усмотрению собственным наделом вызывала растущее раздражение всех слоев общинного крестьянства.
Динамика переделов отчасти зависела от сроков, на которые составлялись приговоры. Закон 8 июня 1893 г. устанавливал, что таковой срок должен быть не менее 12 лет. По архивным делам не всегда удавалось определить, на какой срок предполагалось разделить землю. Из 352 переделов, занесенных в табл. 13, такие сведения имеются о 117. В 99 из них срок устанавливался в соответствии с законом - 12 лет; 14-, 16- и 18-летние сроки встречались по одному разу, 15-петний - дважды, 20-летний -трижды, 8 обществ решили разделить землю ’’навечно”. В двух случаях были установлены короткие сроки - 6 и 10 лет. Это произошло в башкирских обществах Шадринского уезда Пермской губернии. ’’Положение о баппсирах” не устанавливало минимального срока передела. Если бы ’’Общее положение о крестьянах” было столь же либерально, 12-летний срок, возможно, встречался бы реже. Наконец, крестьяне слободы Красный Яр Камышинского уезда Саратовской губернии имели обыкновение, вопреки закону, ежегодно переделять озимое поле. Передельный цикл совершался в три года. В 1910 г. земский начальник запретил передел. Общество пришло в замешательство и в этом году осталось без посева озимых76.
Переходы к разделению земли ’’навечно” иногда связывались с разбивкой всего надела на отруба (д. Верея Бронницкого уезда Московской губернии, с. Питерка Новоузенского уезда Самарской губернии)77. В других случаях это выглядит как компромисс в борьбе вокруг передела. В д. Раговицы Ямбургского уезда Петербургской губернии при этом произошел переход с ревизских душ на рабочие, а в д. Клочки Петербургского уезда - к распределению по едокам78. Насколько позволяют судить имеющиеся материалы, эти две причины (столыпинская реформа и внутренняя борьба в общине) и являлись определяющим моментом при разделении земли ’’навечно”.
Долгосрочные переделы (от 14 до 20 лет) часто сопровождались какими-либо крупными агротехническими мероприятиями (например, введением многопольного севооборота), проведенными сообща всем миром. Крестьяне с. Слободы Богородского уезда разработали под посев новое место из-под кустарника, ввели травосеяние и установили 16-летний срок передела79. Общество д. Каблуковой того же уезда, прикупив земли, перешло к четырехполью и переделилось на 14 лет80. Длительный срок требовался крестьянам для того, чтобы вернуть вложенные в землю единовременные крупные затраты. Однако от общинного владения крестьяне отказываться не собирались.
Волна переделов, прокатившаяся в период Октябрьской революции и гражданской войны, нарушила многие передельные сроки, в том числе и установленные ’’навечно”81. Поэтому, может быть, важнее обобщить сведения не об установленных в приговорах сроках, а о действительных 186
сроках между данным приговором и предыдущим переделом. К сожалению, определить такие сроки возможно далеко не всегда. Это удалось выявить лишь в отношении 64 передельных приговоров из 352.
При этом получается довольно пестрая картина. Чтобы разобраться в ней, надо прежде всего соединить вместе 11-, 12- и 13-летние сроки. В первом случае приговор принимался немного ’’загодя” с тем, чтобы на следующий год, по утверждении съездом, исполнить его в натуре. Во втором случае точно соблюдался установленный законом срок. В третьем - имела место небольшая задержка. Всего таких переделов 25, т.е. меньше половины. Как видим, обозначенный в законе срок на самом деле не был доминирующим. Особняком стоят два приговора (в Богородском уезде), при проверке которых земским начальником крестьяне заявили, что ’’переделов, утвержденных съездом, у них до сих пор не было”. Следовательно, были ’’самовольные” переделы, но когда - неизвестно.
19 переделов были досрочными (от двух до 10 лет). За немногими исключениями, они производились с разрешения губернского присутствия. Ходатайствуя о досрочном переделе, крестьяне часто ссылались на желание перейти всем обществом к подворному владению. Два таких случая отмечено в Московском уезде82. В д. Малиной Коломенского уезда Московской губернии большинство крестьян давно забросило земледелие. Проживая в городе, они сдавали землю в аренду. В 1909 г. крестьяне захотели укрепить свои полосы, но не могли найти их в натуре. Потребовался досрочный передел83.
Несколько иначе обстояло дело в с. Питерке Новоузенского уезда Самарской губернии. Здесь разгорелась борьба между крестьянским большинством и зажиточным меньшинством, взявшим в аренду некоторые наделы и не желавшим передела. Верх одержало большинство: общество произвело досрочный ’’самовольный” передел, а затем перешло на отруба84. В этих случаях досрочный передел был той вспышкой, после которой следовало длительное затухание передельной деятельности.
В других случаях досрочный передел вызывался столыпинским землеустройством: размежеванием однопланных селений, выделением отрубов (два случая в Бронницком уезде Московской губернии)88. В с. Сухие Плоты Богородицкого уезда Тульской губернии передел 1912 г. (после ’’самовольного” передела в 1907 г.) был связан с размежеванием между общинным и отрубным землевладением86. В 1909 г. Владимирское губернское присутствие разрешило досрочный передел Осиповскому сельскому обществу вследствие выделения двух отрубов и отсутствия многих домохозяев, наделы которых стали зарастать лесом. В 1913 г. общество совершило новый передел (число домохозяев в нем увеличилось с 45 до 56 - видимо, вернулись отсутствовавшие). Оба передела были совершены ранее официальной санкции87.
В д.Большие Лучки Гдовского уезда Петербургской губернии крестьяне ходатайствовали о досрочном переделе, желая перейти на ’’широкие полосы” и к 4-польному севообороту88. Наконец, к досрочным переделам толкало и стремление установить более справедливое распределение земли в условиях все большей ее нехватки. Об этом прямо говорилось в приговоре крестьян с.Верескина Московского уезда8’. Однако боль-187
шинство вошедших в подсчет досрочных переделов так или иначе было связано с проведением столыпинского землеустройства.
’’Запоздавших” переделов (спустя 15-30 лет после предыдущего передела) оказалось всего девять. Два из них произошли в башкирских общинах Шадринского уезда. Эти общины не делились 25 лет, нс,, почувствовав земельное утеснение, составили приговоры о переделах с очень короткими сроками (6 и 10 лет)®0.
Наконец, девять приговоров соединены в группу ’’первого передела”. В этих обществах переделов не было либо со времени наделения (обычно 60-е годы), либо не было вообще. Это говорит о том, что и после 1907 г. продолжался переход с ’’ревизских душ” на ’’новые души”. Одна из своеобразных черт периода 1907-1914 гг. заключалась в том, что в некоторых общинах переделы приостанавливались, но зато начинались в других, прежде беспередельных.
Как уже говорилось, причин замедления переделов было несколько: столыпинская реформа, интенсификация крестьянского хозяйства, отмена выкупных платежей, отсутствие сильных неурожаев. Но одновременно продолжали действовать и другие факторы: растущее земельное утеснение в общине, ее расслоение и усиление борьбы между различными социальными группами крестьянства. Эти факторы и толкали к ’’первому переделу”. Внутренняя борьба усиливалась и во многих общинах из числа тех, которые оставались беспредельными. Так, группа малоземельных крестьян д. Дятловки Богородского уезда писала в своем прошении: ”Мы думаем так, что мы такие же крестьяне, как и все прочие, и должны пользоваться всем наделом по усмотрению нашего селения, что же разве это порядок, [когда] один домохозяин продает ежегодно дров на 80 руб., а другой хоть иди воровать, один домохозяин имеет три или четыре скотины, а другому невозможно и одной иметь”91.
С изданием закона 14 июня 1910 г. власти стали запрещать первые переделы. Но они не могли запретить внутреннюю борьбу и рост недовольства в общине, которое теперь не имело своего выхода.
СОЦИАЛЬНОЕ ЗНАЧЕНИЕ ПЕРЕДЕЛОВ
Передел в крестьянской общине играл неоднозначную роль. В этом можно убедиться при рассмотрении общинных разверсток. Из 352 переделов (табл. 13) нам известны разверстки по 141. В частности, есть сведения о разверстках по всем переделам в Богородском уезде. Количество их по видам выглядит следующим образом:
По наличным работникам 40
мужского пола
По ревизским душам 10
По наличным душам мужского 3
пола
По "старым душам” 3
В уезде применялось четыре вида разверсток. Преобладала разверстка по наличным работникам мужского пола. Правда, в приговорах иногда указывается также разверстка ”по тяглам”. Но изучение сопутствующих 188
документов (списков домохозяев с, указанием размера наделения, протоколов земских начальников) с несомненностью показывает, что это та же самая разверстка по наличным работникам-мужчинам.
В приговорах иногда отсутствует уточнение ’’мужского пола”. И опять-таки на основании сопутствующих документов нельзя не прийти к выводу, что имеются в виду работники-мужчины. Э^от принцип проводился иногда очень жестко, и при переделе вдовы лишались надела (например, в д. Петрищи)92. В других местах (д. Дядькина, 1-я часть) вдовы приравнивались к работникам-мужчинам93.
В 23 случаях из 40 работником считался юноша, достигший 16-18 лет. Более раннее наделение (с 12-15 лет) встречалось в восьми случаях. Иногда 13-14-летний работник мог получить уменьшенный надел. Позднее наделение (от 20 до 22 лет) отмечено в 9 случаях. Нигде не налагался надел с 19 лет, поскольку в этом возрасте мужчина должен был уходить в армию. В пяти случаях (из 9) надел налагался с 22 лет. Предполагалось, что к этому времени мужчина должен был вернуться со службы и жениться.
Вопреки народническим теориям, нет оснований считать, что разверстки эволюционировали от позднего к более раннему, более справедливому наделению. Поздние наделения встречались на всем протяжении исследуемого периода. По-видимому, справедливость торжествовала тогда, когда она соединялась с крайней экономической необходимостью. Самое раннее наделение, с 12 лет, отмечено лишь дважды: в деревнях Соболихе и Щелковой. В первой из них на двор приходилось в среднем по 3 дес., во второй - по 494 (в среднем по уезду — 5,4 дес.). Крайняя земельная теснота и бедность толкали крестьян к признанию за ’’работников” 12-летних мальчиков.
Рабочая разверстка, сложившаяся в условиях высоких выкупных платежей, имела ограничения не только по малолетству, но и по старости. И это было вполне понятно, когда подати превышали доход от надела. После отмены выкупных платежей надел стал приносить доход, и теперь уже несправедливо было обезземеливать стариков. Крестьянские общества вполне это понимали. По Богородскому уезду такое ограничение отмечено всего 5 раз. Возраст при этом назначался от 60 до 80 лет. После 1909 г. подобных случаев не наблюдалось95. По-видимому, снятие надела по старости отходило в прошлое.
После отмены выкупных платежей можно было ожидать перехода от рабочей раскладки к распределению по наличным душам, более устойчивому и в общем-то более справедливому. Массового перехода, однако, не произошло. Из трех переделов по наличным душам мужского пола (см. выше) только в одном случае можно с уверенностью сказать о переходе от рабочей разверстки96. В других случаях наличная разверстка, видимо, применялась и раньше. В общем же рабочая разверстка оказалась крепко связанной со всем строем хозяйства московских крестьян.
Отмена выкупных платежей имела одно неожиданное последствие. В некоторых обществах стали раздаваться голоса против наделения молодых крестьян, не плативших выкупных платежей. Примечательный случай произошел в д.Карабановой в 1907 г., где передельный 189
приговор был принят вопреки противодействию группы крестьян во главе с сельским старостой. Эта группа требовала отменить передел или установить налог в пользу общества с молодых домохозяев. На первый взгляд произошел классический конфликт отцов и детей. Но в нем просматривается явный социальный подтекст, ибо молодые домохозяева обычно были беднее. Дело кончилось тем, что уездный съезд отменил передел, найдя недостаток нескольких голосов”.
В двух случаях налог на молодых был проведен в жизнь (по 4 и по 8 руб. ежегодно)’8. Как увидим ниже, подобный опыт был достоянием не только московских крестьян. Установление своего рода внутриобщин-ных ’’выкупных платежей” было связано с оживлением консервативных течений в крестьянстве после поражения первой русской революции. О подобных течениях свидетельствовали и две попытки восстановления ревизских раскладок. Оба приговора не были утверждены уездным съездом по формальным причинам”.
Заметным явлением в Богородском уезде были переделы по ревизским душам. Суть таких переделов понять и объяснить довольно трудно, тем более что эта суть нигде ясно не описана. Однако в свое время крестьяне и земские начальники, видимо, хорошо ее понимали и никогда по этому вопросу не спорили. (Впрочем земские начальники исследовательскими целями не задавались, а мужики не спешили объяснить все свои обстоятельства.) Передел по ревизским душам оставлял неизменным не только общее количество этих душ, установленное при последней ревизии в 1857 г., но в основном — и количество этих душ во владении каждого двора. Что же тогда менялось? По-видимому, только местоположение наделов отдельных хозяев. В этом плане передел по ревизским душам сближался с пережеребьевкой. Но если последняя имела видимую цель в соединении слишком уж разбросанных полос, то передел по ревизским душам трудно объяснить и с этой точки зрения, ибо при ревизской раскладке скидки-накидки бывали очень редко.
Подлинный смысл подобных переделов раскрывался постепенно, по мере изучения материалов Богородского уездного съезда. Прежде всего выяснилось, что и при ревизском переделе одни дворы немного теряли, а другие приобретали. Речь идет о так называемых ’’накладных” душах, которые когда-то составляли надел убылых дворов (давно выехавших или вымерших). Эти души во время передела могли перемещаться от хозяина к хозяину100.
Но из-за нескольких ’’накладных” душ не имело смысла перетряхивать весь надел, тем более что никакие ’’накладные души” не могли уничтожить вопиющее неравенство в распределении земли, сложившееся в общинах с ревизской раскладкой. Для примера можно взять Кудиновс-кое общество, охватывавшее пять деревень и насчитывавшее 230 домохозяев. 102 из них (44,3%) имели по одной ревизской душе и менее; 114 (49,5%) - от 1,5 до 3 душ и 14 (6%) - более трех душ. Самый богатый домохозяин сосредоточил в своих руках 17 душ (66 дес.)101.
В действительности зажиточная верхушка в таких деревнях распоряжалась еще более значительным наделом, что значилось в официальных списках. Ревизская ’’полудуша” или даже душа, конечно, не могла 190
прокормить крестьянскую семью. Беднота уходила в город, сдавая свои клочки в аренду богатым хозяевам.
В апреле 1914 г. группа зажиточных крестьян с.Слободищи, в том числе сельский староста и трактирщик, провела на сходе приговор о переделе по ревизским душам. Вскоре, не дожидаясь утверждения, передел исполнили в натуре. Недовольные стали жаловаться, и земский начальник велел остановить передел. Сельский сход уклончиво отвечал, что в этом переделе ’’ничего незаконного” он не находит. В октябре приговор был отменен съездом на том основании, что в передел попали досрочно выкупленные участки (которые раньше уже переделялись). От имени схода трактирщик подавал жалобу в губернское присутствие, но безуспешно10’. Вряд ли, однако, передел был ликвидирован, потому что в двух полях старое межевание было уже стерто, поля вспахали и засеяли по новому разделу.
Зачем же богатым крестьянам, в том числе старосте и трактирщику, понадобилось идти на ’’самовольный” передел, бросая вызов властям? Причины раскрываются в одной из жалоб: ’’Цель передела земли такова: крестьяне большею частью сделались малодушники и землю пахать побросали, многие накупили таковых душ (т.е. взяли в аренду. - П.З.), и, желая подобрать землю (т.е. свести по возможности вместе арендованные и собственные полосы), они и пожелали поделить землю”. Сам жалобщик тоже присоединил к своим двум душам четыре чужих, но получил запущенные участки и остался недоволен103.
Такова истинная подоплека переделов по ревизским душам: зажиточные хозяева стремились уменьшить немыслимую чересполосицу собранных в своих руках полос и клочков. Передел, таким образом, играл важную роль во внутриобщинной мобилизации земли, совершавшейся независимо от столыпинской аграрной реформы и часто вопреки противодействию властей. Кстати заметим, что из таких общин, как Слободи-щи, зажиточным крестьянам выходить было бы в убыток, ибо никто не укрепил бы за ними и не свел в отруб тот надел, которым они фактически владели.
Примечательно, что из четырех переделов, исполненных по Богородскому уезду в 1913-1914 гг., в трех разверстка производилась по ревизским душам104. Сельская буржуазия, укрепившись после отмены выкупных платежей и нескольких урожайных лет, активно собирала в своих руках наделы бедноты.
Подобный же характер имели переделы по ’’старым” (или ’’владепь-ным”) душам. Происхождение подобной разверстки обрисовывается следующим образом. В свое время, еще до 1907 г., община перешла с ревизских душ на рабочие (или наличные). Затем во внутриобщинной борьбе верх одержали зажиточные элементы, и следующий передел производился по душам старого передела (кто их сколько имел). Произошло как бы новое издание ревизских душ. В предыдущий период, до 1907 г., подобных разверсток вроде бы не замечалось. Если это так, то перед нами новое свидетельство некоторого усиления консервативных тенденций в крестьянстве и укрепления сельской буржуазии в период 1907-1914 гг.
Отсутствие переделов, переделы по ревизским и ’’старым” душам — все это явные признаки преобладающего влияния зажиточных верхов в общинной жизни. Всего таких общин в Богородском уезде, по приведенным выше данным, насчитывалось 82 (19,9% всех общин). Так что не следует преувеличивать отмеченные выше тенденции.
В общинной жизни Богородского уезда отразились многие процессы, происходившие в те годы по всей России. Вместе с тем этот уезд не может быть признан ’’образцовой моделью” даже для Московской губернии. К сожалению, в использованных материалах сведения об общинных разверстках в губернии, за вычетом Богородского уезда, присутствуют далеко не всегда - всего в 13 случаях105. Однако картина складывается несколько иная:
По наличным душам мужского 6 пола
По работникам мужского 2
пола
По "старым душам” 2
По работникам обоего попа 1
По ревизским душам 1
По дворам 1
Судя по приведенным данным, в целом по Московской губернии переход с рабочей раскладки на наличную приобрел более широкий масштаб, чем в Богородском уезде.
Следует также обратить внимание на передел по работникам обоего пола, демократизированную форму рабочей разверстки. Этот случай произошел в д. Заречная Слобода Московского уезда в апреле 1907 г., т.е. еще в период первой русской революции. Желая опорочить передельный приговор, жалобщики сообщали, что составлявший его сельский староста впоследствии был отстранен от должности ” за свои освободительные деяния”106. В период 1907-1914 гг. разверстка по работникам обоего пола не получила сколько-нибудь широкого распространения.
Уникальным явлением представляется распределение земли между всеми дворами в равной доле, проведенное в д. Акуловой Подольского уезда в 1910 г. Подобное поравнение, очевидно, было вызвано стремлением изъять земельные излишки у зажиточных дворов. Из 33 домохозяев у восьми были сделаны отрезки107.
Переделы по ревизским и ’’старым” душам были распространены в Московской губернии, по-видимому, в той же мере, как и в Богородском уезде.
По Владимирской губернии сведения о разверстках имеются по четырем переделам (три - по работникам-мужчинам и один - по наличным душам мужского пола). В последнем случае (д.Верзякина Вязниковского уезда) работник получал больше, чем неработник. Правда, владелец самой большой усадьбы получил, вопреки всяким расчетам, самый большой надел108. Кроме того, имеются данные о разверстках, принятых в девяти неутвержденных съездом передельных приговорах по тому же уезду (один — по наличным мужским душам, два — по едокам, один — по ’’среднему числу работников и едоков” и пять - по работникам-мужчи-192
нам)10’. В приговорах иногда уточнялось: ”по работникам, живущим дома”, а иногда отсутствующий работник получал меньший надел.
По сведениям К.Р.Качоровского, во Владимирской губернии употреблялись разверстки рабочая, наличная и потребительская (по едокам) в примерном соотношении 1:2:4110. Возможно, Качоровский преувеличивал распространение потребительской разверстки.
В Ярославской губернии (д.Твердина Ростовского уезда) в 1907 г. был совершен передел по едокам111.
По двум северо-западным губерниям, Петербургской и Новгородской, сведения о разверстках (по шести переделам) распределяются следующим образом: по едокам - 4, по наличным душам мужского пола - 1 и по работникам - I112. В двух случаях (в Ямбургском и Гдовском уездах Петербургской губернии) произошел переход с ревизских душ к распределению по едокам. Но в Ямбургском уезде бывали переделы и по ревизским душам113.
Из трех северных губерний некоторые сведения о разверстках имеются только по Вологодской (Великоустюгский уезд). Здесь явно господствовала разверстка по едокам (15 пределов)114.
Средневолжско-заволжский регион охватывал несколько обширных губерний, от Нижегородской на юго-западе до Пермской на востоке. В первой из них в двух случаях переделы совершались по наличным душам мужского пола115. В Ардатовском уезде ревизская раскладка, сохранявшаяся во многих селениях, привела к явному неравенству в распределении земли: бывало, что ’’живущие один с женою имеет 2 и 3 ревизские души, а имеющий четырех сыновей, из коих двое уже женатых, имеет только одну ревизскую душу”. Однако крестьяне терпели такое неравенство, ожидая указа о распределении земли по наличным душам. Из Балахнинского уезда сообщали: ’’Много в общине и Колупаевых, и Разуваевых. Эти господа то подешевле снимут у общества в аренду покос, капустник и лес, то как сильные — отвлекают иногда начало покоса, дележа леса, сообразуясь с своими выгодами”116.
В Костромской губернии (Ветлужский уезд) два передела были совершены по числу едоков117.
В Вятской губернии в одном случае передел был по едокам, а в другом — по зажиточности118. Это показывает, насколько неодинаковы были общинные порядки в этой губернии.
В Шадринском уезде Пермской губернии три передела произошли по наличным душам мужского пола119. Такие же разверстки практиковались В Ирбитском уезде. В обоих уездах сохранялись и ревизские раскладки. И вновь приходится отмечать значительное влияние зажиточных крестьян на местную общину. ”В настоящее время землепользование далеко не уравнено между крестьянами, - сообщали в рапорте волостной старшина и сельские старосты Сугоякской волости Шадринского уезда, — богачи при переделе захватили земли чуть не вдвое против бедных и имеют много окупных (арендованных. - П.З.) душ, данных на одинаковых основаниях с коренными наделами, общественных же служб несут наравне с бедными домохозяевами”120.
Влияние зажиточного крестьянства на общинные дела было заметно во
13. Зак. 2042
193
всех губерниях Нечерноземной полосы. В некоторых общинах земельные распорядки были организованы под диктовку богатой верхушки (разверстки по ревизским и ’’старым” душам, по зажиточности). В других местах общинные разверстки исходили из интересов основной массы крестьянства, но богатым удавалось вносить выгодные для себя поправки. В целом все же преобладали не кулацкие, а ’’среднекрестьянские” разверстки (по рабочим или наличным душам, по едокам). В их расположении по губерниям прослеживается своеобразная Закономерность, зависящая от особенностей местного крестьянского хозяйства, от распространенности промышленного отхода. Как магнит в беспорядочном скоплении металлических опилок создает известный рисунок, так московская промышленность воздействовала на общинные порядки в огромной округе. В центре, где притяжение было максимальным, господствовали разверстки по работникам, а на периферии они сменялись наличными и по едокам.
После отмены с 1907 г. выкупных платежей началось постепенное наступление периферии на центр, вытеснение рабочей разверстки (впрочем, не очень явно выраженное). По-видимому, крестьяне нечерноземных губерний стали больше заниматься сельским хозяйством, а в промышленности повысился удельный вес постоянных рабочих, без земли. Но одновременно еще больше обострилось земельное утеснение, что выражалось в распространении разверсток по едокам. На крайней северной периферии, где отход был невелик, а годной для обработки земли не так уж много, распределение по едокам как будто было даже преобладающим. Любопытно, что петербургская промышленность не создавала вокруг себя такого мощного ’’поля”, как московская. Видимо, в Петербурге было больше постоянных, потомственных рабочих, не связанных с землей.
В черноземных губерниях отход на заработки в промышленность был не столь велик, земля не требовала таких больших вложений труда и средств, как в Нечерноземье, слабее убывало помещичье землевладение, а вместе с ним — крепостнические пережитки. Все это предопределило здесь господство традиционной трехпольной общины с распределением земли по наличным душам мужского пола. В силу обстоятельств община была занята здесь в основном отражением внешнего натиска, а не внутренней реорганизацией.
Это ясно видно на примере губерний Средне-черноземного региона. Впрочем, по двум из них (Рязанской и Орловской) сведений о земельных разверстках собрать не удалось. По другим губерниям (Тульской, Курской, Тамбовской и Пензенской) имеются данные по 25 переделам. 23 происходили по наличным душам мужского пола и два - по едокам21.
К распределению по едокам, по приговору от 4 февраля 1907 г., перешло Чернянское общество Новооскольского уезда Курской губернии. Предыдупщй передел был по ревизским душам. Таким образом, среднее и бедное крестьянство одержало победу над зажиточным, которое с этого времени стало писать бесконечные жалобы. Нельзя не отметить, что среднее земельное обеспечение на двор здесь составляло 4,5 дес. (По Курской губернии в целом - 7,3 дес.)122.
К сожалению, нам неизвестно землевладение другого общества, переделившегося по едокам (с.Кокуй Богородицкого уезда Тульской губернии, 1911 г.). Подобная разверстка в этом селе была уже установившейся традицией.
Растущее малоземелье ставило и перед другими обществами вопрос о переходе к разверстке по едокам. В 1909 г. крестьяне д.Щегловки Богородицкого уезда, взяв за основание распределение по наличным мужским душам, сделали надбавку ”на женские души тем домохозяевам, у кого таковых окажется много”123. В среднем на двор в этом обществе приходилось по 3,7 дес. (по уезду в целом - 5,1 дес.). Такое же решение было принято в д.Павловке того же уезда в 1907 г.124
Вопрос о переходе с наличной разверстки на потребительскую обсуждался во многих общинах Богородицкого уезда. Примечательный случай произошел в с.Балохны. В мае 1907 г. сельский сход, на котором оказалось много женщин, заменявших ушедших на заработки мужей, большинством голосов постановил совершить передел земли по едокам (прежний передёл был по наличным мужским душам). В июне многие домохозяева вернулись на сенокос, и не все из них одобрили новшество. Вслед за приговором в уездный съезд поступила жалоба. Распределение по едокам неудобно потому, писали жалобщики, что девушки рано или поздно выходят замуж, иногда в другую деревню, а их надел остается у отца до следующего передела. Со своей стороны жалобщики предлагали переделить землю мужским душам, а каждого молодого человека, впервые после отмены выкупных платежей получающего землю, обложить налогом и эти деньги откладывать на покупку земли обществом. В конце концов все осталось по-старому. Приговор был отменен съездом125. Не был, по-видимому, осуществлен и план расширения надела за счет молодых крестьян. Этот пример показывает, что домохозяева, как правило, были настроены более консервативно, чем рядовые крестьяне.
По Южно-черноземному региону (губернии Воронежская, Харьковская, Полтавская) удалось собрать очень мало сведений об общинных разверстках. В Полтавской губернии крестьяне практически не переделялись. По Харьковской известны два передела по наличным мужским душам, по Воронежской: один - по едокам и один - по наличным мужским душам126. В некоторых общинах Воронежской губернии сказывалось влияние кулаков. Как сообщалось из Задонского уезда, ”во время нового передела были прибавки за водку - якобы накидывалось на неудобную землю”127.
Весьма мало сведений о разверстках и по Южному степному региону. Бессарабская и Херсонская губернии переделялись слабо. По Области Войска Донского сведений нет. По Таврической губернии отмечен один передел по наличным мужским душам, а по Екатеринославской - один по ревизским душам12в. По-видимому, ревизские переделы чаще происходили в промышленных губерниях с сильно развитым крестьянским отходом и товарно-капиталистическими отношениями (Московской, Петербургской, Екатеринославской).
По двум губерниям Нижневолжского региона (Уфимской и Астраханской) не удалось собрать сведений о разверстках. Крайне незначительны
сведения по Казанской, Симбирской, Самарской и Оренбургской губерниям (пять переделов по четырем губерниям по наличным душам мужского пола)129. В Самарской губернии некоторые крестьяне высказывались в пользу разверстки по едокам, но возникали опасения, что такой передел не утвердят (’’съезд приговор съест”)130. Не молчали и сторонники других разверсток. В 1913 г. на сходе в с. Золотухине Новоузенского уезда голоса разбились почти поровну: одни стояли за передел по наличным душам, другие — по ревизским. Передел не состоялся131.
Интересный, хотя и односторонний материал имеется по Саратовской губернии. После революции, в обстановке репрессий и спада революционных настроений здесь оживились консервативные элементы общины, совсем еще недавно отступавшие под натиском сторонников земельного поравнения. Со второй половины 1907 г. стали отмечаться случаи, когда общества принимали приговоры о переходе с наличных душ на ревизские. Такой случай произошел, например, в с. Лунине Балашовского уезда132. В пользу возвращения к ревизским душам высказывались и некоторые зажиточные крестьяне Хвалынского уезда133.
Массового возвращения к ревизской разверстке, однако, не произошло. Насколько позволяют судить имеющиеся данные, в черноземных губерниях в исследуемый период вообще не произошло сколько-нибудь существенных изменений в соотношении разных разверсток. Господствовало традиционное распределение по наличным мужским душам. Явно приостановилось распространение потребительских разверсток, хотя земли у крестьян больше не стало и утеснение не уменьшилось.
Если в конце XIX - начале XX в. разверстка по едокам быстрее распространялась в черноземной деревне, чем в нечерноземной, то с 1907 г. наблюдалось обратное соотношение. Выше мы видели, что в нечерноземных (за исключением Московской) и северных губерниях потребительская разверстка становилась все более заметным явлением. Более широкое распространение получили здесь переделы преимущественно производственного (а не распределительного) характера, связанные с переходом на ’’широкие полосы” или к многополью (подробнее см. в гл. 4). В целом же можно отметить, что нечерноземная община оказалась более сплоченной, более успешно отбивалась от казенных ’’реформаторов”.
Роль переделов в крестьянской общине была неоднозначной. Многое зависело от вида переделов. Производственные переделы ставили своей целью улучшение крестьянского землепользования и агрикультуры. Переделы другого вида (по ревизским и ’’старым” душам) были вспомогательным средством внутриобщинной мобилизации земли, сосредоточения ее в руках зажиточной верхушки. Но самыми распространенными были уравнительные переделы.
Эти переделы в условиях капитализма отчасти тоже стали средством внутриобщиннрй мобилизации земли. Совершая передел, община отсекала от себя окончательно раскрестьянившиеся элементы, особенно отсутствующих домохозяев. Но их земля попадала в руки не зажитс”ных верхов, а всего крестьянства. Несмотря на те ’’поправки”, которые вносили в такие переделы кулаки, происходило некоторое 196
усреднение общины, подтягивание к среднему по данному обществу показателю, среднему уровню, который опускался с каждым переделом все ниже, если общине не удавалось расширить свое землевладение.
Основная социальная функция уравнительных переделов осталась той же, что и в XIX в.: обеспечение землей ‘как средством труда и пропитания всех нераскрестьянившихся членов общины, сохранение в ней здоровых, полноценных работников, которые являлись ее единственной опорой в самые трудные периоды жизни.
Остается добавить, что уравнительные и ’’ревизские” переделы, если они не сочетались с переходом на ’’широкие полосы” или к многополью, несомненно, оказывали отрицательное влияние на крестьянскую агрикультуру. Но гораздо губительнее на нее действовала затяжная борьба вокруг передела, особенно если она сопровождалась произвольным вмешательством властей.
ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ ПОЛИТИКА ПО ОТНОШЕНИЮ К ДЕЙСТВУЮЩЕЙ ОБЩИНЕ
В рамках настоящей главы остается рассмотреть один вопрос - о правительственной политике по отношению к переделам. Этот аспект аграрной политики показывает нам отношение правящих верхов к действующей общине. Поскольку осуществление главной цели - ликвидации общины - явно затягивалось, правительству волей-неволей приходилось решать, как же вести себя в отношении общины, которая все еще не распалась и не прекратила свою деятельность.
В условиях царизма было обычным явлением то, что ведомства и установления, вовлеченные в разработку какого-либо вопроса, в течение многих лет занимались бесконечными пререканиями, повторением одних и тех же доводов и упорным отстаиванием своих позиций, потому что по-разному смотрели на предмет и по существу преследовали разные цели. Это же повторилось в вопросе о переделах, в споры вокруг которого оказались втянутыми МВД, Министерство юстиции, Сенат, Государственный совет, император, а также местные власти. При этом в роли главных спорщиков выступали МВД и Сенат.
Каждому отечественному историку известно построенное К.И. Росси классическое здание слева от Медного всадника. Но мало кто знает, что происходило за его высокими окнами. Между тем Сенат играл немаловажную роль в определении курса внутренней политики, особенно аграрной. Весьма расширительно используя свое исключительное право на толкование законов, Сенат заходил в этом деле настолько далеко, что по существу создавал новое право. В том смысле новое, что оно не имело санкции законодателя. По духу же это было чаще всего старое право, более старое, чем закон, поскольку в Сенате группировались престарелые сановники, давно отошедшие от непосредственной административной и законодательной работы..
При соответствующем повороте курса правительственной политики некоторые старые сенатские толкования становились основой для новых законов. Так, например, с начала 80-х годов XIX в. Сенат, основываясь на
197
материалах 60 х годов, воскрешая и переосмысливая давно забытые патриархальные обычаи этих лет, разработал по-своему стройную и последовательную концепцию крестьянской общины и семьи, превратил их в пожизненную и наследственную тюрьму для крестьянина, в которой он по существу не имел ни личных, ни имущественных прав, но был обязан работать и платить подати134. В-духе сенатских толкований были разработаны охранительио-”попечительные” законы 80-90-х годов (например, закон 1886 г. о семейных разделах, закон 1893 г. о запрещении выхода из общины без ее согласия и др.).
В годы первой русской революции произошел крутой поворот в аграрной политике правительства. Она приобрела резко выраженную антиоб-щинную направленность. Утратили силу многие законы, выросшие из сенатских толкований и с ними неразрывно связанные (в том числе и два вышеупомянутые). Лишившись важных опор, зашаталась громоздкая постройка сенатских толкований. Однако сенаторы, ее так долго возводившие, оставались на местах. Их не переубедили ни революция, ни Столыпин. Они по-прежнему верили в спасительную силу патриархальной общины и ’’попечительно” крепостнической политики. Им не хотелось расставаться с возведенной ими постройкой. Хотя от нее оставались фактически лишь развалины, они упорно противились их сносу, пытались огородить их новыми толкованиями, чтобы уберечь от бесцеремонных вторжений министерства. Так произошло раздвоение в правительственной политике по отношению к действующей общине. МВД исходило из официальной политики разрушения общины, основываясь на указе 9 ноября 1906 г. Сенат же подспудно пытался проводить прежнюю политику эпохи контрреформ, стараясь спасти из этого наследия все, что можно, склеить разлетевшиеся обломки и вновь воссоздать из них патриархальную тюрьму 80- 90-х годов.
Даже в тех конкретных вопросах, по которым мнения Сената и МВД совпадали, они по-разному смотрели на суть явления. Это, в частности, касалось вопроса о наделении отсутствующих домохозяев.
В марте 1908 г., давая отзыв по делу о переделе земли в д. Ратчи Новгородской губернии, товарищ министра внутренних дел А.И. Лыкошин подчеркнул, что ’’сдача земли в аренду временно отлучившимися из деревни односельцами” составляет ’’одну из форм хозяйственного о наделе попечения” и потому не может служить причиной для отобрания надела. В свою очередь, в сенатском указе было сказано, что при переделе общество обязано наделить отсутствующих домохозяев, но впредь до их возвращения может использовать эти наделы по своему усмотрению135. Министерство не |возражало против такого решения вопроса, что и было отмечено в его отзыве по делу о передельном приговоре Федоровского общества Казанской губернии в 1913 г. Сенат в решении по этому делу подчеркнул, что оставление за отсутствующим земли ’’необходимо для предупреждения отсутствия в обществе земли в момент возвращения в общество домохозяина”136. Принимая такое решение, Сенат, по-видимому, все еще исходил из давно опровергнутого жизнью тезиса о том, что только общинное землевладение может защитить крестьянина от ’’нищеты и бездомов-ности”. Министерство же, допустившее массовую распродажу выделение
них из общины земель, преследовало явно другую цель - затруднить функционирование общины, отбить у массы общинников охоту к переделам земли. При этом министерство не учитывало того, что оставшиеся в общине земли отсутствующих домохозяев чаще всего оказывались в руках богатых крестьян, которые в связи с этим теряли интерес к выходу из общины.
Различие в исходных посылках при подходе к одйому и тому же вопросу привело к ряду затяжных конфликтов между МВД и Сенатом. Один из таких конфликтов был связан с вопросом о составе сельских сходов. В 1908 г. крестьяне починка Бочкарей Вятской губернии составили приговор о переделе. По жалобе недовольных выяснилось, что требуемое законом большинство включало в себя голоса двух слишком юных участников схода - 15 и 17 лет. Их послали на сход родители, которые не смогли явиться лично, но согласились с принятым на сходе решением. За вычетом этих двух голосов требуемого большинства не получалось.
Поскольку в ’’Общем положении о крестьянах” возраст участников схода точно не оговаривался, вопрос стал предметом длительного разбирательства в Сенате. Большая группа сенаторов настаивала на том, что в тех случаях, когда в специальном узаконении отсутствует точное указание, должна вступать в силу норма общегражданского закона, определяющая состав земских, дворянских и прочих собраний. ’’Отрицание какого-либо возрастного ценза, дающего право участия в сходе, - заявляли сенаторы, - привело бы к усилению влияния на общественные дела крестьянской молодежи, наиболее беспокойного и неблагонадежного элемента в деревне”137.
Правительство, очевидно, вполне разделяло этот тезис. Однако оно не могло поддержать сенаторов в их суровой решимости восстановить сельский сход в том виде, каким он был в середине XIX в. Ибо внесенное предложение означало массовое изгнание со сходов женщин и лиц, не достигших 21 года. Это чрезвычайно затруднило бы созыв сходов в законном составе (более половины или более двух третей домохозяев) в тех местах, где было много молодых домохозяев и отходников.
Поэтому представитель МВД должен был отметить те особенности семейного и хозяйственного уклада крестьянской жизни, которые не позволяют распространить на крестьян общегражданскую норму: крестьяне рано вступают в брак, после чего часто отделяются от родителей, ведут самостоятельное хозяйство и даже, подчеркнул чиновник, укрепляют наделы в личную собственность. ’’Отрицание за такими домохозяевами права участия в сходах представлялось бы в высшей степени непоследовательным и нецелесообразным и, несомненно, в корне противоречило бы правовым воззрениям и обычаям громадного большинства крестьян”. Поэтому представитель МВД и группа согласных с ним сенаторов внесли предложение истолковать закон таким образом, что на сход допускаются лица не моложе 17 лет. Однако в Сенате это предложение не прошло, и только в 1913 г. оно было одобрено I департаментом Государственного совета13®.
С наибольшим упорством борьба между МВД и Сенатом велась по двум
вопросам: о праве компенсации усадебной земли за счет полевой и о случаях применения старой и новой разверстки при укреплении земли в собственность.
Еще до столыпинского указа Сенат неоднократно разъяснял, что усадебные земли переделу не подлежат, но излишки их или нехватку можно компенсировать за счет полевого надела. В 1909 г. II департамент Сената еще раз подтвердил, что ’’если при переделах земли у кого-либо из домохозяев окажется излишек усадебной земли, сельское общество не лишено права вычесть этот излишек из полевой земли”13®. Именно так и поступили крестьяне с. Никольского Тамбовской губернии при переделе в 1908 г. Уездный съезд утвердил приговор. Губернское же присутствие постановило, что сельское общество не вправе уравнивать усадьбы, и представило решение уездного съезда в Сенат к отмене.
В Сенате было составлено определение, в котором доказывалось, что сельское общество вправе вычитать излишки усадебной земли из полевого надела и что, таким образом, оснований для отмены постановления уездного съезда,не имеется. Проект определения был отправлен для подписи товарищу министра внутренних дел и был возвращен неподписанным. Вопрос обсуждался во II департаменте Сената, голоса сенаторов разбились поровну. Одна группа полагала, что представление губернского присутствия должно быть оставлено без последствий. Другая группа, в том числе товарищ министра внутренних дел Лыкошин, настаивала на пересмотре дела.
Споры разгорелись с новой силой в I Общем собрании Сената. Большинство сенаторов (27 человек) указывало, что ”в крестьянской жизни весьма нередки случаи захватов отдельными домохозяевами части усадебной земли у соседей”, судебное преследование таких захватов -дело долгое, потому и необходимы периодические обмеры усадеб и вычеты излишков из полевой земли.
11 же сенаторов, в том числе Лыкошин, доказывали, что указ 9 ноября 1906 г. обратил усадебную землю в личную собственность домохозяина, а потому прежнее толкование Сената должно отпасть. Вычет излишков усадебной земли из полевой - это ’’скрытое уравнение усадебных мест”, покушение на право собственности. Узаконение таких вычетов ’’может внушить крестьянам убеждение, что они вправе уравнивать, посредством соответствующего уменьшения полевых наделов, не только усадебные земли своих однообщественников, но и всякое другое имущество их, до денежных доходов включительно, т.е. привело бы крестьян на путь коллективизма”.
Согласно закону, в случае разногласия в Общем собрании Сената, министр юстиции должен был дать ’’согласительное” (компромиссное) предложение. Однако И.Г. Щегловитов оказался полностью на стороне МВД, и его предложение трудно было назвать ’’согласительным”. Совершенно недопустимо, писал министр, учитывать при переделах землю, состоящую в личной собственности, ’’производство передела при таких условиях имело бы ... значение проведения в крестьянскую жизнь совершенно не свойственного ей социалистического принципа равного распределения всех вообще имущественных благ”. В настоящее время, 200
продолжал министр, когда усадьбы свободно продаются между крестьянами, может возникнуть такое положение, что домохозяин, купивший несколько усадеб, будет совсем лишен полевого надела.
В этом, очевидно, и коренилась суть затянувшегося спора. Сенаторов, надо полагать, действительно пугала возможность массовой скупки усадебных земель, они хотели обуздать алчность богатеев и сохранить основы патриархального быта. Правительство же не желало допустить, чтобы община делала вычеты из наделов ’’крепких хозяев”.
10 февраля 1912 г. предложение было доведено до сведения! Общего собрания. 10 сенаторов выразили с ним согласие, а 14 продолжали упорствовать. 16 сенаторов по разным причинам не были в заседании. Решение Общего собрания считалось принятым, когда в его пользу высказывались две трети сенаторов и министр юстиции. В данном случае решение принято не было140. В том же году дело рассматривалось в следующей инстанции - в! департаменте Государственного совета. Достигнутый компромисс выглядел довольно странно: доводы министра юстиции и согласных с ним сенаторов были признаны основательными, но ввиду существующих ’’бытовых условий” приговор сельского общества оставили в силе141. Государственный совет отчасти присоединился к попыткам Сената исподволь ограничивать аграрную реформу, но по-прежнему было неясно, как же должны впредь решаться аналогичные дела.
Вопрос о разверстке, применяемой при укреплении земли в личную собственность, возник сразу же после указа 9 ноября 1906 г. 9 декабря того же года за подписью П.А. Столыпина был разослан циркуляр, в котором напоминалось, что, согласно ’’Общему положению”, приговор о переделе вступает в законную силу после утверждения его уездным съездом. Поэтому, указывалось в циркуляре, домохозяевам, сделавшим заявление о выходе из общины до утверждения передельного приговора, земля должна укрепляться по прежней разверстка42. Это было почти равносильно запрещению переделов. Всякий домохозяин, у которого по новому переделу уменьшался надел, мог подать заявление о выходе из общины и укрепить свой надел в прежнем размере.
Министерское ’’разъяснение” вызвало возражения в Сенате. 5 декабря 1907 г. II департамент, разбирая жалобу о неутверждении приговора Драчевского сельского общества Курской губернии, пришел к выводу, что указ 9 ноября ’’был издан с целью облегчения отдельным крестьянам выхода из общины, а не лишения сельского общества фактической возможности производить общие переделы мирской земли”. Если заявление о выходе из общины сделано в промежуток между составлением передельного приговора и его утверждением, говорилось в сенатском указе, то укрепление надела должно производиться по разверстке, принятой для нового передела143.
МВД вынуждено было уступить, и в том же месяце была разослана соответствующая циркулярная телеграмма144. Фактически, однако, столыпинское ведомство продолжало гнуть свою линию, в результате чего и произошла скандальная история в связи с переделом земли в с. Иссы.
В феврале 1906 г. крестьяне с. Иссы Инсарского уезда Пензенской губернии постановили приговор о переделе земли (534 согласных и
221 несогласных). Проверив приговор, земский начальник нашел его правильным и представил к утверждению, а крестьянам негласно разрешил приступать к переделу. Но несогласные подали жалобу. Пока она разбиралась, последовал указ 9 ноября 1906 г., и противники передела заявили, что они хотят укрепить землю по старой разверстке. В апреле 1907 г. уездный съезд отменил передельный приговор на том основании, что, согласно циркуляру МВД от 9 декабря 1906 г., группе крестьян следует укрепить наделы в прежнем размере.
Нанятый ’’новодушниками” адвокат стал доказывать, что уездный съезд сообщил указу 9 ноября обратную силу. В апреле 1908 г. дело рассматривалось в губернском присутствии. К этому времени был уже известен сенатский указ 5 декабря 1907 г. Однако в отличие от уездного съезда, который придал обратную силу указу 9 ноября и циркуляру 9 декабря, губернское присутствие не стало придавать обратную силу сенатскому указу. Оно постановило, что уездный съезд, действуя на основании циркуляра, вправе был отменить приговор, а потому признало поданную жалобу ’’незаслуживающей уважения”14®. Об этом тотчас же сообщили на место. Крестьян, уже переделивших два поля, заставили вернуться к прежней разверстке146.
’’Новодушники” подали жалобу в Сенат, который в указе от 12 февраля 1909 г. повторил свое решение по делу Драчевского общества. Постановления уездного съезда и губернского присутствия были отменены, и дело послали на новое рассмотрение147.
5 мая 1909 г., т.е. без малого через три месяца, сенатский указ был рассмотрен Пензенским губернским присутствием. Непременный член присутствия, готовивший доклад, сообщил, что в с. Иссы укрепилось 448 домохозяев. Утверждение передельного приговора повлечет за собой отмену всех этих укреплений и ’’внесет такой раздор в порядке землепользования, с последствиями которого ... едва ли удастся покончить без принятия каких-либо чрезвычайных мер”. «Нельзя забывать и о том, - подчеркивалось в докладе, - какое впечатление этот случай произведет в губернии, где дело землеустройства, протекающее при весьма тяжелых условиях, ввиду отрицательного отношения населения, распропагандированного в минувшие 1904-1905 года и отчасти до сих пор находящегося в ’’ожидательном” положении в отношении вопроса наделения землей, начинает понемногу прививаться и делать некоторые успехи^. Губернское присутствие согласилось с докладчиком и постановило о всем этом представить Сенату14®.
Отказ в исполнении сенатского указа был неслыханной дерзостью. Этот факт тем более примечателен, что пензенский губернатор И.Ф. Кош-ко, как свидетельствуют его воспоминания, вообще-то был довольно трусоват149. Но Кошко был ставленником Столыпина и, видимо, крепко надеялся на поддержку своего патрона.
И действительно, нажим со стороны министерств внутренних дел и юстиции привел к тому, что в Сенате снова сложилась тупиковая ситуация. Дело перешло в Государственный совет в самый неподходящий для правительства момент - летом 1911 г., сразу после политического кризиса в связи с законопроектом о западных земствах, когда Столыпин 202
окончательно испортил свои отношения с Государственным советом и придворной камарильей.
В документе, вышедшем из I департамента Государственного совета, содержались высокоторжественные и гневные тирады по поводу ничем не обоснованного нарушения законного порядка управления1! ’’Правительствующему Сенату принадлежат высший надзор в порядке управления и исполнения... Указы Сената исполняются всеми подчиненными ему местами и лицами, как собственные императорского величества, и один государь или именной его указ может остановить сенатское повеление. Предоставление ... подчиненным местам права обращения к Правительствующему Сенату с домогательствами об отмене его указов, нарушая правильное течение государственной жизни и единство управления, неминуемо привело бы к колебанию значения и подрыву власти Сената и авторитета сенатского повеления, незыблемо сохраняемого в продолжение 200-летнего периода существования Пр. Сената”1®0.
Суровой критике подверглись все аргументы губернского присутствия. Передельный приговор Иссинского общества, говорилось в положении Государственного совета, отвечал всем требованиям закона и мог быть отменен в том лишь случае, если бы общество само от него отказалось и составило об этом новый приговор: ’’Отсутствие такого приговора и поступившие в Сенат жалобы на укрепление надельной земли за 234 домохозяевами с. Иссы лучше всего свидетельствуют о желании общества остаться при порядке пользования землею, установленном по приговору 1906 г.” В конечном итоге, отменив постановление губернского присутствия, Государственный совет высказал мнение, что Сенату следовало бы обсудить ’’противные закону и неправильные действия” этого присутствия. 10 июня 1911 г. положение I департамента Государственного совета было доложено царю и им одобрено1®1.
Последнее слово, однако, осталось не за Государственным советом и не за царем. 24 сентября 1912 г. дело вновь разбиралось Писарским уездным съездом. Земский начальник, проверявший приговор в 1906 г., к этому времени уже умер, и дело докладывал его преемник. Общество не придало значения своему приговору, заявил он, в селе уже укрепился 531 домохозяин, 78 домохозяевам земля выделена к одному месту. Согласившись с заключением земского начальника, уездный съезд вновь оставил передельный приговор без утверждения1®2.
В данном случае правительство выиграло дело потому, что ему оказали поддержку местные власти. Хотя такой поддержкой правительство пользовалось далеко не всегда, но в вопросе о переделах замечается близость позиций центральных и местных властей. Это определялось настроениями поместного дворянства, которые становились все более ’’антиобщинными”. Круг сторонников прежней политики ’’попечительного” охранения (консервации) общины становился все более узким. Даже в Сенате и Государственном совете не все поддерживали такую политику, а многие (в том числе царь) - по тактическим соображениям.
В других случаях, когда правительственная политика задевала привилегии помещиков, они вставали в ряды правой оппозиции, придавая ей силу и действенность. Так были провалены волостная и уездная ре-
формы153. ’’Совет объединенного дворянства”, придворная камарилья, Государственный совет, Сенат, Совет по делам местного хозяйства — это внушительное и мрачное нагромождение остаточных социальных и политических структур замедляло трансформацию монархии, мешало проведению буржуазной политики даже в ее помещичьем варианте. Вместе с тем нельзя не заметить, что попытки Сената несколько ограничить слишком размашистые и беззаконные действия правительства по разрушению общины в известном смысле играли на руку крестьянству в его борьбе против столыпинской аграрной реформы.
* * *
Сенат и крестьянство защищали общину, конечно, по-разному: Сенат - во имя прошлого, крестьянство - из перспективы будущего. Правительство же, разрушая общину, хотело увековечить настоящее - прусский путь развития капитализма, который стал утверждаться после поражения первой русской революции.
1907-1914 годы были критическим периодом для общины. Поражение революции замедлило внутреннюю перестройку и демократизацию крестьянского ’’мира”, упрочилось влияние богатых крестьян. Страшный удар по общине нанесла столыпинская аграрная реформа. Под угрозой оказалась земельно-распределительная деятельность общины, и в невиданных масштабах стали распространяться среди крестьян взгляды на землю как на объект частной собственности. ’’Прошение это я вынужден подать потому, - писал один московский крестьянин, - что от меня сход положил отобрать ревизскую душу и передать ее в пользование Сушкину, за которую я и отец мой, ныне умерший, уплатили выкупные платежи. Следовательно, эта земля ныне составляет мою собственность”154. Так во времена Столыпина рассуждали многие крестьяне.
Многие, но, видимо, не большинство. Ибо переделы все же продолжались. Мы сильно ошибемся, если предположим, что на сходах за переделы голосовали только те, кто непосредственно от них выигрывал. Если бы дело обстояло так, то выгоды одних уравновешивались бы потерями других, и сход не смог бы совершить ни одного передела. Передел был делом хлопотным, и большинству крестьян, конечно, не хотелось менять свои полосы. Тем не менее в глазах большинства общинников передел был делом законным и необходимым, он был тесно связан с крестьянским мировоззрением, с общим представлением крестьян о своем месте в обществе. Рядовой крестьянин знал главное свое право - право на землю и главную свою обязанность - защищать Отечество в минуту внешней опасности. ”...У многих крестьян сложилось убеждение, -сообщал корреспондент ВЭО из Наровчатского уезда Пензенской губернии, - что земля должна вознаграждать крестьян за воинскую повинность”155. О том же писали, хотя и не очень складно, крестьяне с. Алексеевского Богородицкого уезда Тульской губернии: ’’Согласно нашего общего мнения, вновь родившееся мужское поколение должно отбывать воинскую повинность и быть родоначальником своему поколению, [а] без земли на чем же все может существовать вновь народившееся племя?”156. 204
В итоге общине все же удалось сохранить свой передельно-распределительный механизм, который после победы Октябрьской революции помог быстро ликвидировать помещичье землевладение.
Если же ставить проблему в более общем плане, то следует напомнить слова В.И. Ленина ”о борьбе двух путей или методов капиталистического аграрного развития”157. Помещичий, прусский, путь подразумевал ликвидацию общины и медленное приспособление помещичьего хозяйства к условиям капитализма. Демократический же путь, условно называемый американским (как и прусский, он многовариантен), в России шел через ликвидацию помещичьего землевладения и дальнейшее приспособление общины к новым условиям или же ее изживание.
Борьба против ’’закрепощения” надельной земли в частную собственность, растущее земельное утеснение в общине вновь и вновь приводили крестьян к мысли о ’’раскрепощении” всей земли. В мае 1914 г. сотрудник ’’Русского богатства” Ф. Крюков разговорился с плотовщиками в Жиздринском уезде Калужской губернии:
Что ж, будет нам когда лучше или нет, господин?
- От вас самих будет зависеть.
— Ревизию бы новую сделать и всем дать поровну - вот было бы хорошо! А то вот у меня два брата на службе, а земли у нас одна душа... За что они служат?
Они помнили о I Думе и тех надеждах, которые зародились было тогда в мужицких головах. Один из них рассказывал про пятый год, - жил он в Москве во время всеобщей забастовки”156.
русское богатство. 1909. № II. С. 79.
2Там же. 1914. № 3. С. 317.
эТам же. № 4. С. 360; № 5. С. 324.
*Кабанов В.В. Октябрьская революция и крестьянская община И Ист. зап. М., 1984. Т. 111. С. 123.
5ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 50. 1907 г. Д. 10. Л. 10-11, 14.
6ЦГИАМ. Ф. 696. On. 1. Д. 1548. Л. 9, 14, 15, 17.
7Там же. Ф. 62. Оп. 4. Д. 972. Л. 20; Госархив Тульской области (ГАТО). Ф. 230 (Богородицкий уездный съезд). On. 1. Д. 1665. Л. 29 об.
6ЛГИА. Ф. 258. Оп. 14. Д. 476. Л. 5-9.
®ГАПО. Ф. 53. On. 1. Д. 1055.
*°ГАЧО. Ф. 143. On. 1. Д. 149. Л. 31-32; Л. 206. Л. 26-30.
“ГАВО. Ф.208. On. 1. Д.691. Л. 14.
“ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 2811.
13ЛГИА, Ф. 258. Оп. 14. Д. 56. При этом не все женщины, получили даже по полнадела. Видимо, были обделены жены, взятые * *со стороны”.
14ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 50. 1911 г. Д. 185. Л. 2-3.
15Второй период революции, 1906—1907 гг. Январь—июнь 1907 г.: Документы и материалы. М., 1963. Кн. 1. С. 272, 419.
,6ЦГИАМ. Ф. 62. Оп. 4. Д. 1032.
17Там же. Ф. 696. On. 1. Д. 1549. Л. 9-10; ГАТО. Ф. 230. On. 1. Д. 1463. Л. 59-61.
,6ГАПО. Ф. 53. On. 1. Д. 1073.
19ЛГИА. Ф. 258. Оп. 14. Д. 587.
2°ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 50. 1910 г. Д. 20.
2’Крестьянское движение в России, июнь 1907 — июль 1914: Сб. документов. М.; Л., 1966. С. 99.
“Чернышев И.В. Община после 9 ноября 1906 г.: (По анкете Вольного экономического общества). Пг., 1917. Ч. 1. С. 23.
2ЭТам же. С. ПО; Ч. 2. Пг., 1917. С. 41.
24ЦГИАМ. Ф. 696. On. 1. Д. 1105. Л. 37 об.
25Там же. Ф. 62. Оп. 4. Д. 1009; Ф. 696. On. 1. Д. 1033, 1552.
2бТам же. Ф. 62. On. 1. Д. 2928; Оп. 2. Д. 2433; ЛГИА. Ф. 258. Оп. 14. Д. 378, 419, 476; ГАТО. Ф. 230. On. 1. Д. 1443, 1444, 1603.
27ЦГИАМ. Ф. 696. On. 1. Д. 1985. Л. 4; Д. 1986. Л. 4.
28ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 50. 1911 г. Д. 332. Л. 13-14.
а9Чернышев И.В. Указ. соч. Ч. 2. С. 40.
3°ЦГИАМ. Ф. 696. On. 1. Д. 1530. Л. 6, 15.
31ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 50. 1908 г. Д. 21. Л. 2; 1909 г. Д. 3. Л. 2 об.; Д. 92. Л. 2; ГАТО. Ф. 230. On. 1. Д. 1443. Л. 4 об. - 5; Д. 1444. Л. 4. об.; Д. 1603. Л. 4
32ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 4522. Л. 2 об.
33ГАТО. Ф. 230. On. 1. Д. 1443. Л. 5 об.; Д. 1444. Л. 5.
34Там же. Д. 1393. Л. 3-95.
33ЦГИАМ. Ф. 696. On. 1. Д. 1474. Л. 2, 5, 11.
36Там же. Д. 1476. Л. 3, 12, 13, 27.
37Там же. Д. 1132.
38Там же. Д. 1047. Л. 4, 4 об,
Э9Вениаминов П. Крестьянская община. Б.м., 1908. С. 87.
40ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 7495 Л. 451.
41Там же. Л. 449. Ср.: Статистика землевладения 1905 г. СПб., 1906. Вып. 1. Московская губ. С. 10.
42ГАВ0. Ф. 204 (Владимирское губернское присутствие). Оп. 3. Д. 86. Ср.: Статистика землевладения 1905 г. СПб., 1906. Вып. 3. Владимирская губ. С. 28—29. Подсчеты автора.
“3 Качоровский К. Крестьянская община в Саратовской губернии // Русское богатство. 1901.№ 11. С. 134, 135.
"Рассчитано по: ГАВО. Ф. 204. Оп. 3. Д. 86; ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 50. 1909 г.
Д. 53. Статистика землевладения 1905 г. Вып. 3.
45Рассчитано по материалам, указанным в си. 41.
"Рассчитано по материалам, указанным в сн. 44.
47ГАТ0. Ф. 230. On. 1. Д. 1393.
48ЦГИАМ. Ф. 696. On. 1. Д. 1977, 1980, 1982, 1984, 1992, 2246, 2269, 2293, 2297, 2501, 2508, 2736. Подсчеты автора.
49ЦГИАМ. Ф. 696. On. 1. Д. 2519. Л. 15.
50Там же. Д. 1105. Л. 14, 14 об., 37.
51 Качоровский К.Р. Бюрократический закон и крестьянская общииа // Русское богатство. 1910. № 8. С. 54.
52ГАВО. Ф. 208. On. 1. Д. 722. Л. 9; Д. 734. Л. 2.
53ГАТ0. Ф. 230. On. 1. Д. 1140. Л. 10.
54Там же. Д. 1161. Л. 4, 5, 7.
53Чернышев И.В. Указ. соч. Ч. 2. С. 109.
“ГАЧО. Ф. 143. On. 1. Д. 123; Д. 155. Л. 37; Д. 198.
"Дубровский С.М. Столыпинская земельная реформа. М., 1963. С. 209.
58ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 121. 1914 г. Д. 132. Л. 10, 99, 136, 215; 1915 г. Д. 6. Л. 6. 7, 88, 118, 147, 186.
“Чернышев И.В. Указ. соч. Ч. 2. С. 41.
6°Там же. Ч. 1. С. 83. Ч. 2. С. 90.
"Матвеев С. В волостных старшинах // Русское богатство. 1912. № 5. С. 173—177.
“Чернышев И.В. Указ. соч. Ч. 1. С. 138.
63ГАЧО. Ф. 143. On. 1. Д. 155. Л. 141; Д. 189. Л. 22.
“Государственная дума. Созыв 3: Стеногр. отчеты. Сессия 2. СПб., 1908. Ч. 1. С. 529-531.
ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 50. 1908 г. Л. 6. Л. 11 об.
66Там же. Оп. 31. 1908 г. Л. 580. Л. 5, 5 об.
67История северного крестьянства. Архангельск, 1985. Т. 2. С. 188.
"Чернышев И.В. Указ. соч. Ч. 1. С. 27, 83, 111; Ч. 2. С. 15, 70, 109.
69ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 121.1914 г. Л. 132. Л. 206 об., 207.
70ГАТО. Ф 230. On. 1. Д. 1678. Л. 9, 9 об.
71Там же. Д. 1463. Л., 61, 61 об.
72Там же. Л. 1665. Л. 29-32.
7ЭТам же. Д. 1463. Л. 17 об.
74ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 31. 1908 г. Д. 580. Л. 5; Оп. 50. 1909 г. Д. 40. Л. 7-10; Оп. 121..
1915 г. Д. 6. Л. 126 об.; ЦГИАМ. Ф. 696. On. 1. Д. 1785, 2332, 2805; ГАТО. Ф. 230. On. 1. Д. 1434, 1603; ГАЛО. Ф. 53. On. 1. Д. 1073.
75ЦГИАМ. Ф. 696. On. 1. Д. 2769. Л. 14. См. также: Д. 2298. Л. 14.
76ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 50.1911 г. Д. 173. Л. 1, 8.
77Там же. 1909 г. Д. 40; ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 2816.
7еЛГИА. Ф. 258. Оп. 14. Д. 56, 476.
"ЦГИАМ. Ф. 696. On. 1. Д. 1190. Л. 6, 20-22.
В0Там же. Д. 1045. Л. 4, 12.
В1Подробиее ал.: Кабанов В.В. Указ. соч. С. 126, 127.
В2ЦГИАМ. Ф. 62. Оп. 4. 1010, 1342.
вэТамже. Д. 1331. Л. 1.
В4ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 50. 1909 г. Д. 40. Л. 7-10.
В5ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 4276; Оп. 4. Д. 1330. Л. 1.
В6ГАТО. Ф. 230. On. 1. Д. 1434. Л. 4, 4 об. ё
В7ГАВО. Ф. 204. Оп. 2. Д. 1156. Л. 5, 10, 12; ЦГИА. Ф. 1291. Оп. 121. 1914 г. Д. 132.
Л. 14 об., 15.
ВВЛГИА. Ф. 258. Оп. 14. Д. 174. Л. 1.
В9ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 4660. Л. 2.
"ГАЧО. Ф. 143. Оп. 2. Д. 63, 64.
91ЦГИАМ. Ф. 696. On. 1. Д. 1030. Л. 3 об.
92Там же. Д. 1790.
93Там же. Д. 1774.
94Там же. Д. 1174, 1548, 2332.
9ВТам же. Д. 1022, 1525, 1538, 1540, 1785.
96Там же. Д. 1173, 2063.
97Там же. Д. 1024.
9ВТам же. Д. 1170, 1539.
"Там же. Д. 1031, 2533.
100В д. Юдиной во время передела отняли у одной вдовы, не имевшей сыновей, накладную "полудушу” и передали ее малоземельному крестьянину. Вдова же доказывала, что эта "полудуша” не "накладная”, а ревизская (Там же. Д. 1136).
101Там же. Д= 1167. Л. 5-9. Подсчеты автора.
102Там же. Д. 2805. Л. 39.
103Там же. Л. 23, 23 об.
104Там же. Д. 2607, 2769, 2770, 2805.
105Там же. Ф. 62. On. 1. Д. 2706, 2707, 2816; 4367, 4616; Оп. 2. Д. 2433, 2437; Оп. 4. Д. 972, 1032, 1342, 1691; Доклады Московской уездной земской управы по экономическим мероприятиям и кооперации. С. 67. Приложения. С. 42—44.
1 "ЦГИАМ. Ф. 62. Оп. 4. Д. 1032. Л. 16, 22.
107Там же. Д. 1691. Л. 9-10.
10вГАВО. Ф. 208. On. 1. Д. 734. Л. 2, 18-20.
109Там же. Д. 691. Л. 4. Д. 692. Л. 3; Д. 693. Л. 10-11; Д. 721. Л. 2, 7; Л. 724. Л. 11; Д. 725. Л. 2; Д. 726. Л. 2-3; Л. 727. Л. 2-3; Л. 776, л. 22.
‘"Русское богатство. 1910. № 8. С. 53.
“‘ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 50.1911 г. Д. 53. Л. 16.
112Там же. 1908 г. Д. 16. Л. 4; 1909 г. Д. 92. Л. 2; ЛГИА. Ф. 258.Оп. 14. Д. 32, 56, 476,482. 113Русское богатство. 1909. № 10. С. 113.
114ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 121. 1915 г. Д. 6. Л. 19-29.
113Там же. Оп. 50. 1908 г. Д. 6. Л. 5; 1910 г. Д. 25. Л. 9 об.
’“Чернышев И.В. Указ. соч. Ч. 2. С. 61, 63.
117ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 121.1914*г. Д. 132. Л. 90; 1915 г. Д. 6. Л. 71 об. - 72.
11вТам же. Оп. 50. 1909 г. Д. 5. Л. 3; Д. 41. Л. 8.
119Там же. 1911 г. Д. 135. Л. 13; ГАЧО. Ф. 143. Оп. 2. Д. 63, 64.
12оГАЧО. Ф. 143. On. 1. Д. 150. Л. 5, 103 об., 104.
*21ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 50. 1908 г. Д. 4, 21; Оп. 121. 1914 г. Д. 132. Л. 93. 204 об. -206, 231-233 об.; 1915 г. Д. 6. Л. 75 об. - 76; ГАТО. Ф. 230. On. 1. Д. ИЗО, 1131, 1242, 1253, 1360, 1382, 1393, 1401, 1434, 1443, 1444, 1461, 1595, 1603.
122Статистика землевладения 1905 г.: Свод данных по 50 губерниям Европейской России. С. 129.
123ГАТ0. Ф. 230. On. 1. Д. 1382. Л. 7.
124Там же. Д. 1360. Л. 1.
123Там же. Д. 1140.
*26ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 50. 1909 г. Д. 3. Л. 4; Оп. 51. 1912 г. Д. 175. Л. 159 -160; Оп. 121.1915 г. Д. 6. Л. 184.
“’Чернышев И.В. Указ. соч. Ч. 1. С. 19.
12еЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 50 1910 г. Д. 20. Л. 7, Оп. 121. 1915 г. Д. 6. Л. 57 об., 58.
129Там же. Оп. 50. 1909 г.Д. 40. Л. 7; Д. 50. Л. 9 об.; 1911 г. Д. 213. Л. 9-10; Д. 302. Л. 5 об.; Оп. 51.; 1912 г. Д. 175. Л. 75-78.
1Э0Русское богатство. 1912. № 5. С. 173.
131ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 121.1914,г. Д. 132. Л. 153, 153 об.
132Русское богатство. 1908. № 3. С. 119—123.
133Тан[Боаороз В.Г.] На кооперативном съезде И Там же. № 5. С. 48.
Подробнее см.: Зырянов П.Н. Обычное гражданское право в пореформенной общиие // Ежегодник по аграрной истории Вологда, 1976. Вып. 6. Проблемы истории русской общины. С. 97—101.
133ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 50. 1907. Д. 15. Л. 9, 11.
136Там же. 1911 г. Д. 86. Л. 9 об., 10, 14.
137Там же. 1909 г. Д. 41. Л. 10.
1ЭеТам же. Л. 10 об., 11,50.
139Там же. 1908 г. Д. 16. Л. 5 об.
140Там же. Д. 21. Л. 1-8.
141Там же. Оп. 51. 1912 г. Д. 186. Л. 42.
142Там же. Оп. 50. 1906 г. Д. 22. Л. 1.
143Там же. Л. 8.
144ГАП0. Ф. 53. On. 1. Д. 1043. Л. 65.
143Там же. Л. 3—5 об.
146Тамже. Л. 64, 69.
147Там же. Л. 63, 63 об.
148Там же. Л. 64 об. — 66.
149Kowjco И.Ф. Воспоминания губернатооа 61905—1914). Пг., 1916.
15°ГАП0. Ф. 53. On. 1. Д. 1043. Л. 56 об. - 59.
1а1Там же. Л. 68 об. — 69 об.
152Там же. Л. 86, 86 об.
153Зыряное П.Н. Социальная структура местного управления капиталистической России // Ист. зап. М., 1982. Т. 107. С. 255, 282.
154ЦГИАМ. Ф. 696. On. 1. Д. 989. Л. 3 об., 4.
155Чернышев И.В. Указ. соч. Ч. 2. С. 37.
*36ГАТО. Ф. 230. On. 1. Д. 1242а. Л. 4 об.
157Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 47, С. 228.
15®Русское богатство. 1914. № 9. С. 177.
Глава четвертая
ХОЗЯЙСТВЕННО-АГРИКУЛЬТУРНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ОБЩИНЫ
ПОКУПКИ ЗЕМЛИ
Земельные потери в результате столыпинской реформы и растущий земельный голод заставляли общину продолжать покупки. Однако их условия в исследуемые годы оказались гораздо сложнее, чем в предыдущие. С началом реформы во многих общинах расстроилось необходимое для таких дел согласие. Между тем Крестьянский банк, вопреки своему названию, заботился больше об интересах помещиков, поддерживая высокие земельные цены1. Кроме того, с началом реформы банк стал разбивать свои земли на участки и продавать отдельным крестьянам (прежде преобладали продажи обществам и товариществам). О таком повороте в политике банка сообщалось из многих губерний2.
И все же крестьяне продолжали покупать землю, не только индивидуально или товариществами, но и всем миром. В печати сообщалось, что в Самарской и Симбирской губерниях крестьянские общества нередко скупали все банковские отруба, выставляя в качестве покупателей нескольких своих членов, а затем распределяя землю согласно принятой разверстке3. Трудно сказать, насколько часто крестьяне прибегали к такой уловке и какое количество десятин, по статистике проданное отдельным хозяевам, в действительности попало в руки общины.
Покупки совершались и без участия банка. Поскольку отдельные общества не всегда располагали необходимыми средствами, в Рязанской губернии, вопреки противодействию местных властей, собирались соединенные сходы нескольких деревень для обсуждения условий общей покупки4.
Случалось, что общества покупали укрепленные наделы. В 1912 г. МВД направило запрос московским губернским властям по поводу таких покупок. В ответ было сообщено, что всего с начала реформы по 1912 г. было куплено 25 укрепленных наделов 22 сельскими обществами. 21 покупка была совершена крепостным порядком, а 4 ’’домашним способом”. В одном случае продавец вернулся в общину и вновь получил надел (продажа, таким образом, была явно фиктивной)5. Анкета ВЭО отметила несколько случаев покупки обществом укрепленных наделов в Рязанской и Курской губерниях. Из Павловского уезда Воронежской губернии сообщалось, что одно из сельских обществ купило 27 ’’укрепленных душ” (свыше 30 дес.). 15 душ общество разрешило приобрести местному торговцу, но оговорило за собой в дальнейшем право выкупа этих земель. ’’Более общество никому покупать земли не дозволяет”6. Покуп-14. Зак. 2042 209
ка крестьянскими обществами укрепленных наделов не приобрела больших масштабов, но какая-то часть этих наделов все же вернулась в общинный котел.
Земли, приобретенные на основании общих законов, общество могло, по своему усмотрению, оставить во владении всех домохозяев или разделить между ними с передачей в частную собственность. Согласно толкованиям Сената, указ 9 ноября 1906 г. и закон 14 июня 1910 г. на эти земли не распространялись7.
В нашем распоряжении имеются сведения об официально зарегистрированных покупках крестьянских обществ. Как правило, это были самые крупные покупки. Мелкие покупки, оформленные "домашним способом”, нигде не учитывались. Поэтому приведенные в табл. 16 данные о покупках в действительности несколько занижены. Возможно, отчасти занижены и объемы продажи общественной земли (табл. 17). Сведения за 1907-1910 гг. приводятся погодно, за 1911-1914 гг. такой возможности нет (данные за эти- годы имеются только в соединенном виде). Порайонное распределение губерний, принятое в источнике, несколько отличается от того, которое используется в настоящей работе. Поэтому автору пришлось пересчитать некоторые порайонные итоги.
Таблицы 16, 17 показывают, что за изучаемые годы крестьянские общества купили свыше 1 млн дес. земли. Но в это же время было продано более 300 тыс. дес. Разница составляет 700 792,7 дес. Таким образом, наряду с сокращением площади общинного землевладения в результате столыпинской аграрной реформы, наблюдалось и частичное ее восстановление. К 1 мая 1915 г. в Европейской России было укреплено 13 339 621 дес. (не считая хуторов и отрубов, выделенных без предварительного укрепления)8. Общине удалось в эти же годы восполнить 5,2% этих потерь. По некоторым губерниям этот процент был выше. Например, в Смоленской губернии1 площадь приобретенной земли (за вычетом проданной) составляла 11,2% от площади укрепленной, во Владимирской- 18,6, в Астраханской - 40,8%.
Земельные покупки ’’всем миром” в эти годы значительно отставали от индивидуальных крестьянских приобретений и покупок товариществами. Те и другие за 1907-1914 гг. составили по 5,3 млн. дес. Правда, происходили и продажи. Только за 1911-1914 гг. отдельные крестьяне продали 1,1 млн. дес., товарищества за этот же период - 373 тыс.9 Как видно, общества и товарищества крепче удерживали землю, чем отдельные крестьяне.
Товарищества, покупавшие землю в другой губернии, впоследствии туда и переселялись. Дальнейшая их судьба бывала различной. Это можно показать на примере трех товариществ, купивших землю в Верейском уезде Московской губернии. Двое из них - переселенцы из Могилевской губернии. Место выхода членов третьего товарищества неизвестно. Члены одного из этих товариществ перешли на отруба, упразднили должность старосты и отказались от устройства какого-либо общественного управления. Члены другого товарищества, несмотря на уговоры, отвергли отрубное хозяйство и решили устроить чересполосное владение. Вместе с тем они согласились создать у себя сельское управление. 210
Покупки земли крестьянскими обществами Европейской России в 1907-1914 гг. (в дес.)*
Район, губерния 1907 1908 1909 1910 1911—1914 Всего 1907-1914
1 2 3 4 5 6 7
Северный 299,8 2625,1 807,7 334,6 2 024,4 6 091,6
Архангельская — — — 7,1 108 115,1
Олонецкая - 1 672,1 795,6 2,2 209,6 2 679,5
Вологодская 299,8 953 12,1 325,3 1 706,8 3 297
Северо-западный 4157,6 4 486,5 5 768,3 4183,9 26 419,9 45 016,2
Петербургская 1307 2 824,5 1 227,6 2481,8 6 173,9 14014,8
Новгородская 2 726,3 1 380,9 4 176,2 1387,8 19 028,5 28 699,7
Псковская 124,3 281,1 364,5 314,3 1 217,5 2301,7
Средневолжский с Заволжьем 11 393,5 18367,2 7108 15 294,5 19 392,5 71 555,7
Костромская 1287 1757,2 260,1 7581,7 3 299,5 14185,5
Нижегородская 7450,5 14 234,3 5 439,1 5 836,4 6 826,3 39 786,6
Вятская 1 045,1 1 634,6 995 1130,6 3 249,1 8 054,4
Пермская 1 610,9 741,1 413,8 745,8 6 017,6 9529,2
Промышленный 12 270,6 17560,1 18 118,6 14350,7 41 467,2 103 767,2
Тверская 1 994,7 2382,8 1083 1089,8 4135 10 685,3
Московская 1 880,6 2374,6 1565,6 854,1 6 547,8 13 222,7
Смоленская 4 824 7 112,2 7151,8 5 806,7 12323,1 37 217,8
Калужская 995,2 4222,6 3 727,6 303,6 4 468,5 13717,5
Владимирская 2 074,6 892 3 238,5 4 643 12 388,8 23 236,9
Ярославская 501,5 575,9 1 352,1 1 653,5 1604 5687
Западный 2 523,5 2 521,1 2 352,8 2 351,8 15 405,7 25 154,9
Витебская — - 205,1 360,3 159,7 725,1
Виленская 66,9 517,5 — 881,2 3 884 5349,6
Минская 124,9 66 224,7 462 3 843 4 720,6
Могилевская 2262,2 1 741,8 1538,5 313,6 5 941 11 797,1
Гродненская 69,5 122,4 384,5 334,7 1295 2 206,1
Ковенская — 73,4 — — 283 356,4
Юго-Западный 1491,6 2 178,3 1 545,9 4 438,5 9 054,1 18 708,4
Киевская 1133,3 251,1 285,4 1 223,6 1 519,9 4 413,3
Подольская 4 1 680,1 605 1448,9 1 269,4 5 007,4
Волынская 354,3 247,1 655,5 1766 6 264,8 9 287,7
Южный степной 38 208,8 20 512,6 21 776 14375,1 18 006,5 112879
Бессарабская 613,9 — — - 1574 2187,9
Херсонская 2 774 902,5 822,6 758,8 289,5 5547,4
Екатеринослав-ская 8 232,5 7554,8 7 715,5 6 185,9 4 839 34527,7
1 2 3 4 5 6 7
Таврическая 11 941,8 3 492,8 1150 90,5 866 17 541,1
Донская 14 646,6 8 562,5 12 087,9 7 339,9 10 438 53 074,9
Средне-черно- 131207 50 098,3 26 918,6 17 975,1 29 555,8 255 754,8
земный
Тульская 16 992,5 5 960 6 862,7 3 143,1 5 060 38 018,3
Рязанская 9 444,6 1936,6 915,4 7 082 2 445,5 21 824,1
Орловская 6 050 7 792 3 901,4 552,7 4 123,7 22 419,8
Курская 2 655,6 1245,9 752 84,2 4 798,3 9 536
Тамбовская 75 309 27 102,3 8 537,3 4371,4 9 830 125 150
Пензенская 17 991,8 4 452,6 5 613,3 1 883,5 780,5 30 721,7
Черниговская 2 763.5 1 608,9 336,5 858,2 2517,8 8 084,9
Южно-черно- 46 904,3 28 321 21 826,4 27792,1 7 645,6 132489,4
земный
Воронежская 41097 24 325,4 20 225,9 26 410,3 4 201 116 259,6
Харьковская 5 664,2 3 189,5 1 488,9 1137,9 2 605,2 14 085,7
Полтавская 143,1 806,1 111,6 243,9 839,4 2144,1
Нижневолж- 109 879,1 51 664,2 28 421,8 29 043,3 27 266,3 246 274,7
ский с Завал-
жьем
Казанская 19 802,5 12384,9 3 226,1 1535,4 2 252,7 39 201,6
Симбирская 19 342,6 7991 6 629,9 3 816,3 4 141,6 41 921,4
Самарская 8 477,9 7 033,5 5 860,1 4 399,8 9 784,5 35 555,8
Саратовская 52 897,8 14 820,7 6 123,7 10 398,4 3 121,4 87 362
Астраханская 4 348,1 4 058,6 5 437,2 2163,8 4 388 20 395,7
Уфимская 3 857,3 4259 531,3 2 921,5 1976 13 545,1
Оренбургская 1152,9 1116,5 613,5 3 808,1 1 602,1 8 293,1
Итого 47 гу- 358 335,8 198 334,4 134 644,1 130 139,6 196 238 1017 691,9
берний
‘Материалы по статистике движения землевладения в России. СПб., 1913. Вып. 22: Купля-продажа земель в Европейской России в 1907 г.; СПб., 1914. Вып. 23: То же, в 1908 г.; Пг., 1915. Вып. 24: То же в 1909 г.; Пг., 1917. Вып. 25: То же в 1910 г. С. 22, 23, 28—29 (в каждом выпуске); Анфимов А.М., Макаров И.Ф. Новые данные о землевладении в Европейской России Ц История СССР. 1974. № 1. С. 90—97. Подсчеты автора.
Третье товарищество существовало уже ряд лет, но упорно отказывалось ввести у себя сельское управление. Староста именовался в этом селе ’’выборным товарищества” и был свободен от тех фискально-полицейских обязанностей, которые нес обычный староста. В конце концов сельское управление было введено в принудительном порядке, но ’’выборный” отказался принять нагрудный знак старосты и печать*0.
Таким образом, в двух из трех приведенных случаях товарищества 212
Продажа земли крестьянскими обществами Европейской России в 1907—1914 гг. (в дес.)*
Район,губерния 1907 1908 1909 1910 1911-1914 1907-1914
1 2 3 4 5 6 7
Северный 0,3 1,3 5 965,4 958,8 73 6 998,8
Архангельская — - — 1,9 — 1,9
Олонецкая — — — — — —
Вологодская 0,3 1,3 5 965,4 956,9 73 6 996,9
Северо-запад- 270,8 1673 1 560,2 1 851,9 2154,5 7510,4
ный
Петербургская 256,8 40,6 1 309,9 1 398,2 647 3 652,5
Новгородская 9,2 1 235,1 247,1 404 1 408,6 3 304
Псковская 4,8 397,3 3,2 49,7 98,9 553,9
Средневолж- 1 123,5 1 872,2 842,7 543,9 4479,6 8 861,9
ский с Заволжъ-
ем
Костромская 66,2 201,9 124,2 33,1 1543 1 968,4
Нижегородская 1 057,3 858 132,7 94,7 2 347,1 4 489,8
Вятская — 7,6 1,3 5,1 167,2 181,2
Пермская — 804,7 584,5 411 422,3 2 222,5
Промышленный 1513,3 3 727,8 2 386,2 4 107,3 8 064,1 19 798,7
Тверская 609,9 319,9 17,9 394,3 1445,7 2 787,7
Московская 46,4 216,7 341 366,9 1715 2 686
Смоленская 553,7 730,6 967,1 1 927,4 1 282,1 5460,9
Калужская — 35,5 827,1 1 158,2 2 129,5 4 150,3
Владимирская 212,5 141,1 171,4 149,6 1 011,4 1686
Ярославская 90,8 2 284 61,7 110,9 480,4 3 027,8
Западный 748,3 4 127,2 63,2 1 491,4 511,3 6 941,4
Витебская 250,5 299,7 3,3 2,1 1 556,6
Виленская — 273,8 — — 52,3 326,1
Минская — 1,7 — 1 281,5 50,5 1 333,7
Могилевская 330,5 1 165,8 12,4 138,4 297,2 1944,3
Гродненская 167,3 2386,2 47,5 69,4 110,3 2780,7
Ковенская — — — — — —
Юго-западный 1,7 259 1,9 4,6 1 285,6 1 552,8
Киевская — — 1,9 4,6 7 13,5
Подольская 1,7 259 - - 869 1 129,7
Волынская — — — — 409,6 409,6
Южный степной 7214 3 951 6 468,3 6 577,4 6 127,2 30337,9
Бессарабская — — 237,2 — 2,1 239,3
Херсонская 10 169 1161,1 1559 13,4 2 912,5
1 2 3 4 5 6 7
Екатерине- 1 287,3 328,4 3 516 4 980,1 1 262,2 11374
славская
Таврическая 2,4 2 470,7 208,5 — 859 3 540,6
Донская 5 914,3 982,9 1 345,5 38,3 3 990,5 12 271,5
Средне-черно- земный 8 732,8 8561,8 4 490,8 1 015,1 2 940,4 25 740,9
Тульская 968,9 138,8 47,6 309,7 132 1597
Рязанская 7 700,2 23,5 — 209,6 846,9 8 780,2
Орловская 13,2 106,7 556,6 — 277,6 954,1
Курская 17,1 100 1 024,0 100 14,2 1 256,2
Тамбовская 15,7 1 688,7 2 861,2 158,5 1 340,9 6 065
Пензенская — 3 635,7 — 221,4 216 4 073,1
Черниговская 17,7 2 868,4 0,5 15,9 112,8 3 015,3
Южно-черноземный 5 154,7 89,9 169,5 141,8 2 050,1 7 606
Воронежская 724,8 35,8 9,2 1 1493 2 263,8
Харьковская 4 390,1 1.2 160,3 17,9 164,9 4 734,4
Полтавская 39,8 52,9 — 122,9 392,2 607,8
Нижневолж- 19 503,9 102457,5 42 368,8 3 277 33 943,2 201 550,4
ский с Заволжьем
Казанская — 29,7 34 947 1 702,4 2 713,1
Симбирская 2 559,2 4 055,9 — 537,9 836,3 7 989,3
Самарская - 7 784,2 1 385,1 331,1 107,2 9 607,6
Саратовская 4 249,6 75467 27 121,2 760,8 2 802,3 110 400,9
Астраханская 25 — — 44,2 — 69,2
Уфимская 8 323,3 13 787,2 9 266,8 486,9 1017 32 881,2
Оренбургская 4 346,8 1333,5 4 561,7 169,1 27 478 37 889,1
Итого 47 гу- 44 263,3 126 720,7 64 317 19969,2 61 629 316 899,2
берний
*См. примеч. к табл. 1.
превратились в новые общины. Примечательно и то, что в двух из трех случаев крестьяне решительно сопротивлялись навязыванию им официального общественного устройства с фискально-полицейскими функциями.
Динамика покупок земли крестьянскими обществами на протяжении периода 1907-1914 гг. имеет много общего с динамикой переделов. И в том и в другом случае наибольшими величинами выделяется 1907 год. В этом году общества купили 35,2% всей приобретенной в течение периода земли. Следующие два года давали резкие падения покупок. В 1910 г. снижение не было резким, но в 1911-1914 гг. последовало новое сильное
падение (наоборот, динамика переделов в 1912-1914 гг. показывает некоторое увеличение).
Нетрудно, однако, заметить, что итоговая динамика покупок определяется прежде всего черноземными губерниями. В начале периода они значительно превосходили нечерноземные по объему покупок. Затем показатели сблизились, а в конце периода нечерноземные губернии вышли вперед.
В нечерноземных районах динамика покупок выглядит несколько иначе. В Промышленном районе покупки шли по нарастающей до 1909 г. (включительно), а потом началось снижение. В Средневолжском районе наибольший показатель падает на 1908 г. В Северо-западном (картину здесь определяла Новгородская губерния) более значительные покупки приходятся на последнее четырехлетие. В целом же по нечерноземным губерниям наибольшие показатели падают на 1908—1909 гг., а последовавшее затем снижение не было резким.
Трудно дать исчерпывающее объяснение всем этим колебаниям, поскольку одновременно действовало несколько причин. Одна из них — уменьшение количества земельных продаж, поскольку помещики постепенно успокоились после революционных потрясений и снова стали цепляться за землю. Но мы знаем, что в эти же годы нарастали индивидуальные крестьянские покупки. Крестьянский банк, сосредоточив в годы революции в своих руках огромные площади, затем в течение нескольких лет медленно их реализовывал, стараясь не сбить цену.
Политика Крестьянского банка благоприятствовала индивидуальным, а не общественным покупкам. Но она оставалась примерно одинаковой на протяжении всего периода и не может объяснить отмеченные колебания. Две названные причины определяли скорее объем общественных покупок, а не их динамику.
В черноземной, а отчасти и в нечерноземной полосе эта динамика была сбита, несомненно, столыпинской аграрной реформой, которая внесла дезорганизацию в общинную жизнь. Но чем тогда объяснить увеличение объема покупок по некоторым губерниям в 1908-1909 гг., т.е. в самый разгар реформы? Прежде всего, надо думать, это происходило в районах, наименее ею затронутых. И, по-видимому, именно к этому моменту крестьяне окончательно поняли, что в ближайшем будущем им нельзя надеяться на прирезку казенной, помещичьей и прочей земли. Вместе с тем нельзя не отметить, что объем общественных покупок часто был обратно пропорционален успехам аграрной реформы в той или иной губернии. Наглядный тому пример - Херсонская и Самарская губернии.
Наводит на размышления и тот факт, что в последние предвоенные годы, когда община вновь оживилась и стала действовать дружней, в общем-то не произошло увеличения земельных покупок. В этой связи можно сослаться на возросшее расслоение деревни: все меньше оставалось сельских обществ, в которых все домохозяева (или за незначительным исключением) имели средства для участия в покупках. Но могла действовать и еще одна причина: новый революционный подъем вновь ставил вопрос о земле, и в крестьянских массах возрождались надежды на скорое его разрешение.
Наконец, следует отметить тот факт, что общественные покупки совершались и в районах с преобладанием подворного землевладения (Западном и Юго-западном), правда в небольших масштабах, но довольно стабильно. Отдельные виды угодий (выгоны, пастбища, иногда луга) оставались в общественном пользовании и в подворной общине. Эти угодья, видимо, ею и приобретались. Как видим, западная подворная община тоже была жизнедеятельна, хотя круг ее поземельных дел был довольно ограничен.
Крестьянские общественные земельные продажи были делом нелегким. Соответствующий приговор, составленный с согласия не менее двух третей домохозяев, утверждался губернским присутствием, а если стоимость участка превышала 500 руб., то дело восходило к министру внутренних дел, который согласовывал продажу с министром финансов. И только земельные обмены в ходе землеустройства совершались по несколько упрощенной схеме”.
Тем не менее продажи следовали за покупками неотступной тенью. Как правило, чем больше было в губернии покупок — тем больше продаж. Вторые составляли от первых примерно третью часть. Такая тесная согласованность говорит о том, что купля-продажа нередко совершалась между сельскими обществами12. По-видимому, происходил обмен землями в ходе землеустройства, а иногда, возможно, и расширение владений одного общества, более зажиточного, за счет других, победнее. Такие формы расслоения крестьянства, когда одно село, со времен освобождения оказавшись в более благоприятных условиях, богатело за счет окрестных сел, были известны наблюдателям народной жизни13.
В отличие от покупок продажи иногда носили как бы взрывной характер: после ряда лет значительных покупок и минимальных продаж последние вдруг стремительно подскакивали. Видимо, не все общества успешно расплачивались за свои приобретения и, когда конъюнктура ухудшалась, поспешно их ликвидировали.
Продаваемые общиной земли не всегда переходили в крестьянские же руки. Об этом, в частности, свидетельствуют материалы по Петербургской губернии. В двух уездах Петербургском и Царскосельском близость к городу взвинтила цены на надельные земли - более 2 тыс. руб. за десятину. Естественно, что крестьяне не могли долго удерживать в своих руках такую ценность. Надельные земли в этих уездах стали объектом многочисленных продаж и перепродаж, несмотря на то что в условиях чрезвычайно высоких цен требовалась санкция двух министров на каждую сделку о клочке земли даже в четверть десятины. Надельную землю у обществ и у отдельных крестьян здесь покупали крестьяне других губерний, мещане и даже иностранные подданные. Целью покупок чаще всего было устройство мелких промышленных заведений”. Здешняя община переполнялась пришельцами, разваливалась под натиском городского капитализма. И тем не менее в целом по Петербургской губернии объем продаж не превысил третью часть общественных крестьянских покупок. По-видимому, потери по двум подстоличным уездам компенсировались приобретениями в более удаленных уездах.
Как показывают таблицы 16,17 объем общественных продаж превысил 216
покупки только по пяти губерниям: Гродненской, Вологодской, Саратовской, Уфимской и Оренбургской. В первой из названных губерний, как представляется, происходила постепенная ликвидация остатков общинного землевладения, Вологодская, Уфимская и Оренбургская губернии были районами вселения, хотя и не такого многочисленного, как в Сибири. Видимо, именно с этим связана повышенная продажа общинных земель в трех губерниях тем более, как показывают те же источники, в Оренбургской и Уфимской губерниях происходила еще более значительная продажа казачьих и башкирских земель15. Продажи общественной земли в Саратовской губернии — факт примечательный, но труднообъяснимый. Основная часть этих продаж падает на 1908—1909 гг. (разгар аграрной реформы). Вероятно, в условиях обострения внутренней борьбы в общине, наступления на нее правительства, оживления антиобщинных элементов в крестьянстве многие общества продали купленную в предыдущий период землю. Уже в 1910 г. общественные продажи здесь упали и в дальнейшем оставались на невысоком уровне.
В целом же общине не удалось путем покупок сколько-нибудь значительно восполнить свои потери в результате аграрной реформы. К тому же некоторые из приобретенных земель крестьянские общества не смогли удержать. Разрешить проблему земельного утеснения в общине путем покупок было нельзя. Этот путь был связан с выкачиванием из деревни огромных средств, что неизбежно вызывало застой в крестьянской агрикультуре. К тому же по мере расслоения деревни, покупки земли становились все более недоступны основной массе общинного крестьянства.
ПЕРЕХОД НА ШИРОКИЕ ПОЛОСЫ
Кризис традиционного крестьянского общинного землевладения с трехпольным севооборотом углублялся на протяжении всего периода капитализма. Внешними проявлениями этого кризиса были медленный рост урожайности на крестьянских землях, чрезмерное расширение пашни за счет лугов и лесов, дальноземелье, чересполосица и растущая мелкополосица. , •
Существовавший в общине обычай тщательно распределять землю по качеству восходил к тем временам, когда крестьянское хозяйство при крайне низком его агротехническом уровне очень зависело от капризов погоды. Чтобы обеспечить за каждым двором ежегодный средний урожай, поля разбивали на великое множество конов по самым разным признакам: по удаленности от селения, по качеству почвы, по склонам, по увлажненности, по величине снежных заносов и т.п.16 В начале XX в., когда отчасти улучшилась крестьянская агротехника, несколько выросли урожаи на надельных землях, отпала необходимость в столь тщательном распределении земли. Однако прежний обычай продолжал существовать - главным образом из-за боязни потерять ежегодный средний урожай.
В Покровском уезде Владимирской губернии многие села на долгие месяцы оставались без мужчин, ушедших на заработки. Переделы земли
здесь нередко приходилось делать женщинам. В таких случаях земля делилась особенно тщательно, и чересполосица достигала небывалых размеров. Если передел производился мужчинами, чересполосица уменьшалась17.
Но вообще чересполосица мало зависела от величины отхода.. Анкетное обследование ВЭО обнаружило значительную чересполосицу во всех 10 губерниях, вошедших в разработку И.В. Чернышева. Особенной мелко-полосицей отличалась Рязанская губерния. Здесь были отмечены общества, в которых душевой надел состоял из 110 полос. И в той же губернии встречались общества с наделами всего из 4-5 полос18. Чем более однородный земельный надел имела община, тем меньше в этом наделе было конов и шире полосы. Более разнокачественный и пересеченный надел порождал и более значительную чересполосицу, в условиях малоземелья и быстрого прироста населения переходившую в мелкополосицу и путаницу полос.
Особенно страдали от этого нечерноземные губернии. В с. Заречная Слобода Московского уезда под межами и дорогами пропадало 9,5% пашни19. Мелкополосица не миновала и черноземные губернии. В Шацком уезде Тамбовской губернии ширина полос чаще всего составляла 2-3 арш, полосы в 2-3 саж. считались ’’толстячками”20. Накануне первой мировой войны, когда в крестьянский обиход стали входить жатки, многие общества оказались перед} вопросом: либо машины, либо прежняя мелкополосица, допускавшая только серп21.
Правительство, как мы знаем, предлагало крестьянам устранить чересполосицу путем выхода на отруба и хутора и ликвидации общины. Однако еще до столыпинской аграрной реформы крестьянство выдвинуло свой план смягчения чересполосицы при сохранении общины. Переход на ’’широкие полосы”, начавшийся в первые годы XX в., продолжался и позднее. Сокращая количество конов, крестьяне разбивали поля на меньшее число полос. В некоторых селениях Московского уезда после переделов 1908 г. чересполосица уменьшилась в 2,5 или даже в 4-6 раз. Появилась возможность пахать землю не только вдоль, но и поперек. В с. Заречная Слобода площадь, занятая под межами и дорогами, сократилась до 2,2%22.
Из 352 переделов, взятых в расчет в предыдущей главе, 11 были связаны с переходом на ’’широкие полосы” (4 - в Московской губернии, 3 - в Петербургской, 2 - в Новгородской и 2 - во Владимирской). Иногда такой переход сопровождался введением многопольных севооборотов (Покровский уезд Владимирской губернии, Гдовский и Ямбургский Петербургской)23. В д. Иванцевой Волоколамского уезда переход совершился при четырехпольном севообороте24.
Во многих уездах Смоленской губернии распространились переделы по ’’четвертям”, совершавшиеся иногда даже без письменных приговоров. При новой разбивке надела соблюдалось условие, чтобы каждая полоса была не менее четверти десятины. Земские начальники, не зная, подходят ли такие переделы под действие закона 8 июня 1893 г., ожидали указаний сверху. Между тем, как отмечал министерский ревизор в 1908 г., переделы ”по четвертям” сильно замедлили проведение в губер-218
нии земельной реформы. Крестьяне, желавшие выйти из общины, воздерживались от подачи заявлений, ожидая передела ”по четвертям” и надеясь получить надел в меньшем числе полос”.
Переход на ’’широкие полосы” был одним из тех альтернативных решений, которые община противопоставляла столыпинской аграрной реформе. ’’Давайте лучше сами делить землю, без начальства, - говорил на сельском сходе один новгородский крестьянин. — Устроим широкие полосы, уничтожим трехполье и будет ладно””.
В другом случае, описанном сельским учителем из Севского уезда Орловской губернии, дело не ограничилось разговорами. Несмотря на напористые убеждения земского начальника, крестьяне отказались выходить на отруба. Малоземельные считали, что они не смогут вести ’’порядочное хозяйство” на том клочке земли, который они получают вместо полос в разных частях надела и который лишит их гарантии ежегодного среднего урожая. Многоземельные были непрочь выйти на отруба, но боялись ’’мести” своих односельчан. Однако и те и другие понимали, что ’’без реформы обойтись нельзя”. А потому пришли ”к примиряющему выходу: разделу земли на более крупные полосы”37. Таким образом, переходы на ’’широкие полосы” происходили и в Черноземной полосе, но в гораздо меньших масштабах.
В некоторых случаях крестьяне призывали на помощь земских агрономов. И такая помощь оказывалась, если не чинили препятствий администрация или право-октябристское земство. Ямбургская земская управа, опасаясь, что переход на ’’широкие полосы” повредит аграрной реформе, запретила своему агроному принимать участие в крестьянском развер-стании, и тот подал в отставку. В Нерехтском уезде Костромской губернии агроном отказался помогать крестьянам, заявив, что он не хочет быть высланным из губернии30.
Особенно активно переход на ’’широкие полосы” происходил в 1 SOT-ISOS гг. Затем, в годы наибольшего развития столыпинской реформы, это дело заглохло. Но примерно с 1912 г. движение вновь оживилось. И начались его столкновения с аграрной реформой, которая к этому времени успела наложить заметный отпечаток на крестьянское землевладение.
В 1Э13 г. общество крестьян д. Внуковой Можайского уезда Московской губернии постановило приговор о переходе на ’’широкие полосы”. К моменту приговора большинство домохозяев этого общества уже укрепило свои наделы. И уездный съезд отменил передел на том основании, что укрепленные земли не подлежат более переделам, а губернское присутствие оставило жалобу крестьян ’’без последствий”2’. Такой же случай произошел иве. Сандыри Коломенского уезда30.
В 1911 г. Волоколамская уездная землеустроительная комиссия размежевала семь однопланных селений. Некоторые крестьяне лишились части своего надела, перешедшей в другое селение. В то же время в надел каждой деревни были включены новые земли, отошедшие от смежных обществ. Раздел новых земель между всеми, кто потерял часть своего прежнего надела, значительно увеличил чересполосицу и создал большие неудобства. Возникла необходимость произвести передел с включением в севооборотные поля прирезанных земель. Однако соответ-219
ствующий приговор общества крестьян д. Софьиной был отклонен уездным съездом, потому что в перетасовку попали укрепленные полосы одной домохозяйки (которая, впрочем, не возражала). Деревне Блуди было отказано в переделе по той причине, что прежде она никогда не делилась и потому согласно закону 14 июня 1910 г. признается перешедшей к подворно-наследственному владению. Жалобы обоих обществ в Московское губернское' присутствие оказались безуспешными31. И в других губерниях власти столь же бдительно стерегли букву закона. В 1913 г. Кирилловский уездный съезд Новгородской губернии отменил приговор крестьян с. Мокина о сведении мелких полос в более крупные, указав, что селение ’’относится к разряду подворно-наследственных’*2.
В приведенных случаях мы видим столыпинскую аграрную реформу с малоизвестной до сих пор стороны. Мы привыкли думать, что эта реформа, несмотря на всю свою узость и классовую ограниченность, все же несла с собой агротехнический прогресс. Оказывается, что насаждался только тот прогресс, который предписывался в законах, циркулярах и инструкциях. Насаждался сверху, не очень считаясь с обстоятельствами (например, с тем, что не все малоземельные крестьяне готовы выйти на отруба, потому что это значительно усилило бы их зависимость от капризов погоды). А тот прогресс, который шел снизу, от самого крестьянства, чаще всего без колебаний пресекался, если он так или иначе затрагивал реформу. Более того, в результате ведомственной разобщенности (уездные съезды и землеустроительные комиссии относились к разным ведомствам) погони за отчетными данными, поспешности и пренебрежения к интересам тех, чьи наделы ’’землеустраивались”, даже благие начинания столыпинских реформаторов (например, размежевание селений) часто оборачивались во зло.
Не случайно правительственное землеустройство нашло так мало защитников на Всероссийском сельскохозяйственном съезде в 1913 г., а в большинстве выступлений подверглось резкой критике. ”У нас отдельные чины администрации землеустроительного ведомства, слишком узко смотрящие на новый закон, слишком ретиво его выполняющие, ставят агрономии палки в колеса, — заявил агроном А.П. Левицкий, служивший в одной из северных губерний. — Землеустроительный закон выдвинут во имя агрономического прогресса, а на каждом шагу парализуются усилия, направленные к его достижению”33.
ВНЕДРЕНИЕ ТРАВОСЕЯНИЯ И МНОГОПОЛЬЯ
Кроме перехода на ’’широкие полосы”, община противопоставляла реформе также коллективное введение многопольных севооборотов с высевом кормовых трав. С конца XIX - начала XX в. это движение распространилось в ряде нечерноземных губерний (Псковской, Петербургской, Новгородской, Смоленской, Тверской, Ярославской, Московской, Владимирской). В основном в этих же губерниях продолжались переходы к многополью и в последующий период. Из 352 переделов, вошедших в разработку в предыдущей главе, 9 были связаны с переходом к четырехполью (Петербургская, Московская, Владимирская губернии).
В Московской губернии до революции 1905—1907 гг многополье было распространено главным образом в северо-западных льноводческих уездах (Волоколамском, Клинском, Дмитровском). После революции началось более широкое его распространение в восточных промышленных уездах (Московском и Богородском). Как сообщали земские агрономы Московского уезда, опыты с травосеянием не всегда бывали удачны. Падение цен на сено иногда приводило к тому, что крестьяне пропускали очередной посев трав. В ряде селений делались попытки втиснуть травосеяние влрадиционный трехпольный севооборот. В других местах нарушалось чередование посевов в многопольном севообороте. Сказывалось и отсутствие опыта травосеяния. Тем не менее новые поземельные порядки продолжали распространяться и укрепляться, хотя до повсеместного их внедрения было еще очень далеко34.
Из 56 переделов по Богородскому уезду за 1907-1914 гг. в четырех был произведен переход к многопольному севообороту. Еще четыре таких перехода не вошли в общий подсчет, потому что при этом переделялась лишь часть надела35. Кроме того, один передел был совершен при существующем уже четырехпольном севообороте36. Все эти девять переделов затронули 711 домохозяев и приходятся на период 1907—1909 гг. Резкое уменьшение количества переделов в последуклцие годы, по-видимому, свело на нет переходы к многополью.
Из девяти выделенных переделов в семи земля распределялась по работникам мужского пола, в одном — по ревизским душам и в одном — по ’’владельным душам” (правда, в последнем случае предыдущий передел был недавно). Это говорит о том, что заботу о повышении общего уровня агрикультуры проявляли и средние, и зажиточные слои деревни - хотя первые, пожалуй, все же больше. Срок передела, оговоренный в приговоре, колебался от 12 до 32 лет. Минимальный срок (12 лет) встречался 5 раз.
Введение многополья могло усилить чересполосицу. Крестьяне Богородского уезда решали эту проблему двояким образом. Общество д. Коб-луковой прикупило земли. При этом девять домохозяев вовсе отказались от надела, а трое — от купчей земли, видимо, за неимением средств. Все трое были выделены на отруба. В двух других деревнях четвертое поле было раскорчевано из-под кустарника Зч
И наконец, еще одна любопытная подробность относительно Богородского уезда. В число девяти селений, о которых выше шла речь, вошла и деревенька Камшилова, составившая приговор против столыпинской реформы ("землю не желаем давать закрепощать в свою собственность” -см. гл. 2). Этот приговор был составлен на следуюлщй год после принятия решения о раскорчевке четвертого севооборотного поля 36
Более активно переход к многопольным севооборотам и травосеянию происходил в Старорусском уезде Новгородской губернии. Здесь с 1907 по 1912 г. к правильному травосеянию перешло 44 селения, в которых насчитывалось 1467 дворов. Самый большой показатель за период с 1899 по 1912 г. дал 1907 год (17 селений, 419 дворов). Всего же к концу 1912 г. травополье было внедрено на землях Т1 селений с 2139 дворами ’(5,6% селений и 6,4% дворов)39.
В Костромском уезде переходы к травопольным севооборотам начались в 1903 г. Было замечено, что чаще всего такие переходы совершают селения средних размеров. На ’’одинах” (одиночных поселениях) и ’’малодворках” многопольных севооборотов не наблюдалось. К 1909 г. травополье было внедрено в 69 общинах. .Уездные агрономы провели опрос крестьян этих селений о влиянии новых распорядков на их хозяйство. ’’Ожили с клевера на глазах голодной смерти”, - заявили крестьяне одной деревни. В другой ответ был не столь эмоциональным, но по-хозяйски взвешенным: ’’Прежде лошадей в деревне дороже 80 руб. не было, а теперь найдутся и в 200 руб.” Обследование подтвердило, что почти во всех этих селениях сократились или вовсе прекратились покупки сена и увеличилось поголовье скота40.
Есть сведения о распространении многополья в Вологодской губернии41. На Севере оно, по-видимому, делало первые шаги — так же, как и в черноземных губерниях. В апреле 1909 г. Совет министров принял постановление о выдаче ссуды Гордеевскому, Ивановскому и Даниловскому сельским обществам Суражского уезда Черниговской губернии на введение травосеяния и на расходы, связанные с переходом к многополью42. Других подобных фактов по Черноземной полосе обнаружить не удалось. В печати сообщалось, что в Царицынском уезде Саратовской губернии один крестьянин на надельной земле развел сад и ввел травосеяние. Но общество пустило сад в передел, а траву потоптал скот, в связи с чем крестьянин пошел на отруб43. ’’Подворное владение много выгоднее общинного... — писал крестьянин, живший в Малоархангельском уезде Орловской губернии, — можно землю унавозить, укреплять овраги, заводить травосеяние и многое другое по хозяйству, что при общинном пользовании совершенно невозможно”44. Крестьянская агрикультура в целом значительно отставала в этих местах по сравнению с нечерноземными губерниями. Усилия агрономов и отдельных передовых крестьян пока не приносили заметных результатов.
В первые годы деятельности землеустроительных комиссий крестьяне нередко обращались к ним с просьбой о разбивке общинных земель в целях перехода к многопольному хозяйству. К 1 января 1911 г. было подано 222 таких ходатайства (от 14 611 дворов). За это же время в разных губерниях было исполнено и принято землеустроительных проектов всего по 31 обществу (2471 двор). Таким образом, было удовлетворено только около 14% ходатайств. Для сравнения можно привести данные овыделе земли для выселков: 723 ходатайства, 332 исполненные и принятые работы - 45,9%. Дела о переходе к многополью в землеустроительных комиссиях задвигались в дальний ящик. Но в официальном обзоре их деятельности этот вопрос освещался иначе: ’’При наличности более совершенных способов повысить урожайность земли и возможность завести самостоятельное хозяйство, независимое от общинного, эти работы не имеют многочисленных приверженцев среди крестьян и в будущем, по-видимому, особого развития не получат”45.
Действительно, из последующих сводных отчетов о деятельности землеустроительных комиссий такие сведения исчезли. Видимо, комиссии перестали принимать подобные ходатайства. Администрация начала 222
исподволь тормозить коллективные переходы к многопольным севооборотам, потому что они укрепляли общину и мешали насаждению хуторов и отрубов.’’Самый факт глубокой интенсивности полевого хозяйства... уложившейся в систему общинно-чересполосного землепользования, -писал П.Н. Першин, - не толькр не вызывает потребности, но даже служит препятствием к переходу на участков е землепользование”46. На сельскохозяйственном съезде в Киеве агроном В.И. Курочкин жаловал ся, что в некоторых губерниях нельзя говорить с крестьянами о травосеянии, ’’так как администрация косо смотрит на это”47.
В Тверской губернии, например, переход к многополью получил бы гораздо более значительное распространение, если бы не аграрная реформа. Опыт многополья с клеверосеянием завоевал здесь широкое признание, земство отпустило на это дело немалую сумму, были получены субсидии и от Главного управления землеустройства и земледелия, многие сельские бщества составили соответствующие приговоры, крестьяне встречали агрономов ”с распростертыми объятиями”, но... В губернии оказалось много обществ, до трех четвертей, прежде не деливших землю и согласно закону 14 июня 1910 г. признанных перешедшими к подворному владению46.
Такая же проблема возникла в Московской губернии. В июне 1914 г. по этому поводу состоялось совещание в Московской губернской земской управе. Был предложен остроумный план выхода из создавшегося положения: в обществах, признанных перешедшими к подворному владению, все домохозяева заключают договор со своим обществом о сдаче ему в аренду полевых земель, после чего обретается возможность коллективного перехода на ’’широкие полосы” или к многополью. Земские агрономы считали, что подобные договоры являются единственным способом ’’проведения в значительной части крестьянских хозяйств культурно-хозяйственных начинаний”.
Губернатор послал запрос в Земский отдел МВД и вскоре получил резко отрицательный ответ. В нем подчеркивалось, что составление подобных договоров ’’может лишь затормоз ть переход к наиболее совершенной форме землеустройства и землепользования - владению землей в совершенно обособленных участках”. В письме высказывалось порицание в адрес земских агрономов, которые пытаются вводить многополье на общинных землях, тогда как у них имеется ’’широкая возможность’’ для использования своих познаний ”на землях единоличного владения, отмежеванных в правильных границах”.
В цачале 1915 г. московский губернатор издал циркуляр, в котором говорилось, что заключение арендных договоров с целью обхода закона 14 июня 1910 г. является ’’безусловно недопустимым” Между тем в печати сообщалось, что властям так и не удалось остановить коллективные переходы к многопольным севооборотам - даже в тех обществах, кото рые подпадали под действие этого закона. Крестьяне совершали такие переходы, не оставляя никаких следов в документах49.
ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ОБЩИНЫ. БОРЬБА ЗА СОХРАНЕНИЕ ОБЩЕСТВЕННЫХ ВОД И ЛЕСОВ .
При прокладке железнодорожных линий многие сельские общества Московского уезда лишились части своего надела. Денежная компенсация была положена в банк как ’’неприкосновенный капитал” этих обществ. Согласно закону его можно было расходовать только на приобретение недвижимой собственности с особого каждый раз разрешения министров внутренних дел и финансов. Однако в Московском уезде, при значительном земельном утеснении и высоких ценах на землю, купить новый участок вблизи от селения было трудно. Поэтому крестьянские общества стремились вложить свои деньги в какое-либо доходное предприятие. Самые высокие доходы обещал происходивший в это время под Москвой дачный бум. Но расходование ’’неприкосновенного капитала” на строительство дач являлось отступлением от закона, и потому всякое ходатайство о том сельских обществ могло быть разрешено только по ’’высочайшему повелению”.
Московское губернское присутствие обычно беспрепятственно направляло такие ходатайства в МВД. Но однажды, когда рассматривался приговор крестьян с. Спас, вышла заминка. Присутствие с неудовольствием отметило, что всякий раз, когда эти ходатайства удовлетворялись, полученные деньги делились между крестьянами, и каждый строил или ремонтировал сам по себе. Вопреки закону ’’приобретенное крестьянами имущество не носило характера общественной собственности”. Если крестьяне с. Спас хотят употребить неприкосновенный капитал на строительство дач, заявило присутствие, эти дачи должны быть ’’общественными”, а потому следует представить ’’план распоряжения и управления такими дачами” и смету на строительство.
Ничего подобного общество с. Спас не представило. В новом приговоре оно лишь подтвердило, что имеет в виду предоставить ’’каждому крестьянину возможность приспособить свои дома для сдачи их в наем летом, а также для постройки для той же цели на своих усадьбах новых дач”. Кроме того, предполагалось расширить молочное хозяйство и огороды, чтобы обеспечивать дачников.
Земский начальник, ставший на сторону крестьян, в своем рапорте подчеркнул, что ’’коммерческие предприятия редко дают прибыль учреждениям общественным”. В доказательство он сослался на ряд случаев из своего опыта. Одно крестьянское общество получило разрешение на устройство трактира. Дело это, обогащавшее частных предпринимателей, дало сельскому обществу ’’благодаря раздорам и злоупотреблениям” дефицит в тысячу рублей. В другом случае строились два новых здания для волостных правлений — одно подрядным способом, другое — хозяйственным. Во втором случае строительство обошлось дороже и закончилось судебным разбирательством. По-видимому, эти доводы возымели действие, и губернское присутствие не стало больше домогаться ни плана, ни сметы50. В 1909 г., по нашим подсчетам, девять сельских обществ Московского уезда получили разрешение на строительство дач за счет ’’неприкосновенных капиталов”51.
В некоторых случаях строительство дач производилось не на усадьбах, а на специально отведенных участках. Но во всех случаях, надо думать, строили отдельные домохозяева, а не общество. Роль общины сводилась к выбору той цели, на которую расходовались средства, и к последующему контролю за их использованием. Позднее в том же Спасском обществе на сельском сходе в присутствии земского начальника был утвержден сводный отчет об употреблении полученных средств”. Некоторые другие общества Московского уезда, например Нижнелихоборовское, предпочитали сдавать в аренду участки под строительство дач отдельным лицам. В этом случае общественные средства расходовались на проведение дорог к дачному поселку, устройство мостовых, колодцев, закупку пожарного инвентаря53.
Некоторые крестьянские общества Московского уезда в эти же годы приступили к организации сбыта молока. В пределах уезда в 1909 г. возникло два молочных товарищества (Чапчиковское и Сухаревское), объединивших 15 селений. В общей сложности они поставляли в Москву 60-70 ведер молока ежедневно54. Здешняя община начинала как бы врастать в систему кооперации.
В глубинных уездах Московской губернии крестьянские общины больше занимались не предпринимательской, а земско-хозяйственной деятельностью. Так, Одинцовское сельское общество Дмитровского уезда сдало в аренду часть своих земель для добывания камня. Полученные средства было решено использовать для устройства пруда. Однако губернское присутствие, утверждая договор об аренде, поставило условие чтобы одна часть арендной платы пошла в уплату податей, другая — в мирские средства, а третья составила ’’неприкосновенный капитал”. Когда пруд был вырыт, оказалось, что мирских средств для расчета с подрядчиком не хватает. Чтобы восполнить недостающие 100 руб. из ’’неприкосновенного капитала”, пришлось испрашивать ’’высочайшее разрешение”55. Бюрократические путы стесняли крестьянскую общину буквально со всех сторон.
Земско-хозяйственной деятельностью занимались общины не только нечерноземных, но и черноземных губерний. В Тульской губернии, например, в 1910 г. сельские общества истратили 13,8 тыс. руб. на исправление дорог, мостов и гатей. Правда, это составило всего около 2% суммы мирских (сельских) расходов за этот год по губернии и значительно уступало такой традиционной статье мирских издержек, как наем пастухов (204,2 тыс. руб.)55. Известно, что некоторые общины Курской губернии брали ссуды на устройство прудов57. Однако в черноземных губерниях такие факты наблюдались все же не очень часто.
С конца XIX в. перед крестьянской общиной промышленных районов встала еще одна проблема. В рамках настоящей работы нет возможности подробно ее осветить, но указать необходимо.
С 1900 г. крестьяне д. Орешковой Верейского уезда Московской губернии вели судебную тяжбу против владельца ситценабивной фабрики А.П. Смирнова, который спускал в реку красители и нечистоты, отчего падал крестьянский скот. Местные власти ничего не предпринимали, ссылаясь на то, что фабрика находится по ту сторону отравляемой реки, в 15. Зак. 2042 225
I
Калужской губернии, где по этому делу ведется следствие. Оно продолжалось много лет, и ₽ 1902 г. в очередной жалобе крестьяне писали, что ’’земский начальник и местный волостной старшина, а также все остальные находятся в руках фабриканта Смирнова ”50.
В 1909 г. крестьяне Кыштымской волости Екатеринбургского уезда Пермской губернии направили в Министрество торговли и промышленности жалобу на Общество кыштымских горных заводов, находившееся под контролем английских: капиталистов. Крестьяне писали, что ’’акционеры-иностранцы беспощадно вырубают и вывозят лес, что грозит в ближайшем будущем полным обезлесением местности”. В ответ на посланный запрос правление Общества заверило, что рубка леса якобы не имеет промышленного значения, и жалоба осталась без последствий”.
Конечно, проблема охраны окружающей среды в начале XX в. не стояла столь остро, как в наши дни. Власти беспечно отмахивались от крестьянских жалоб. Однако именно крестьяне первыми столкнулись с губительным воздействием на природу неконтролируемой промышленной деятельности, и крестьянская община выступила в защиту полей, лесов и рек. Эта сторона деятельности общины нуждается в дальнейшем изучении в рамках общей проблемы отношения русского общества к вопросам экологии с начала капиталистической эпохи.
Угроза деградации природной среды возникала и в результате сельскохозяйственной деятельности, особенно в Черноземном поясе. В гл. 1 об этом подробно уже говорилось. За исследуемый период обстановка здесь не улучшилась. Происходившие в эти годы изменения в структуре крестьянского животноводства (снижение доли лошадей, крупного рогатого скота, увеличение поголовья свиней) имели своим следствием уменьшение количества и ухудшение качества удобрений*0. Перетряхивание крестьянских наделов в ходе столыпинского землеустройства чуть ли не в каждой общине создавало такую ситуацию, более или менее длительную, когда все дружно бросали удобрять землю. Крестьянская пашня, особенно в черноземных губерниях, продолжала дробиться, выпахиваться и оскудевать.
Община в нечерноземных губерниях в целом проявляла гораздо больше гибкости, чем в черноземных, и даже в условиях столыпинской реформы находила в себе силы для продолжения своего внутреннего развития и приспособления к меняющимся условиям. У общины же черноземных губерний силы в основном уходили на борьбу с реформой, а во внутреннем развитии часто наблюдался явный застой.
В начале лета 1914 г. группа сотрудников ’’Русского богатства” совершила путешествие на ялике ”Энес” вниз по течению Оки. Первая же остановка, в Орловской губернии, произвела на путешественников удручающее впечатление. Деревенька ютилась на маленьком наделе выпаханной земли. Утеснение еще более обострилось, когда на соседних землях, прежде снимавшихся обществом в аренду, появились пришлые хуторяне, такие же бедняки. Общество было решительно настроено и против хуторов, и против реформы. Но в противовес ничего предложить не могло. Молодежь тянулась в город, мало интересовалась общинными делами. А старики вели хозяйство по старинке, отдавая дань вредным 226
традициям. Общество продало на сруб и пропило последний участок своего леса. ’’...Мертвая община, без уравнительного передела, давно застывшая в старых ревизских душах, мелкое дробление земли, косная мысль, пестрота Клинов и полос, первобытная земельная культура, опустошение природы, доедание последних кусков...” писал Ф. Крюков, один из участников энесовского путешествия61. Конечно, и в черноземных губерниях положение было не везде таково. Не везде община была застывшей, ’’мертвой”. Но груз крепостнических пережитков здесь был тяжелее, крестьянская темнота и забитость - сильнее.
1907-1914 годы по ряду признаков были благоприятны для крестьянства: в результате революции 1905-1907 гг. были отменены выкупные платежи, еще раньше закончился мировой сельскохозяйственный кризис и прекратилось падение цен на зерно, сократилась площадь помещичьего землевладения, не было особо неурожайных лет (за исключением, пожалуй, 1911 г.), а два года (1912,1913) были особо урожайными. И думается, что крестьянство, несмотря на все остававшиеся крепостнические пережитки, сумело бы гораздо лучше использовать это время для перестройки и подъема своего хозяйства, улучшения агрикультуры, наконец, для решения вопроса об общине, если бы правительство не затеяло широкомасштабное и сомнительное мероприятие, вошедшее в историю как столыпинская аграрная реформа.
‘Кризис самодержавия в России. Л., 1984. С. 361.
Чернышев И.В. Общииа после 9 ноября 1906. Пг., 1917. Ч. 1. С. 31, 56, 85, 135; Ч. 2. С. 15, 42, 43, 71, 72, 109, 110.
3Русское богатство. 1909. № 11. С. 104.
4ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 50. 1911 г. Д. 38. Л. 1-5.
’ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 7522. Л. 1, 89 об., 90.
‘Чернышев И.В. Указ. соч. Ч. 1. С. 29, 85, 139.
’Общее положение о крестьянах... с разъяснениями Пр. Сената ... по 20 ноября 1914 г. / Сост. И.М. Тютрюмов. Пг., 1915. С. 109, 241.
‘Дубровский С.М. Столыпинская земельная реформа. М., 1963. С. 576. (За вычетом Ставропольской губернии).
’Данные получены из источников, указанных в примеч. к табл. 16.
10ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 2720. Л. 5,10; Д. 7520. Л. 34, 45.
“Общее положение о крестьянах ... / Сост. И.М. Тютрюмов. С. 18.
120б этом свидетельствуют и архивные материалы. См.: ЛГИА. Ф. 258. Оп. 14. Д. 112.
‘‘Кудрин Н.Е. Двадцать пять лет спустя: (Из деревенских впечатлений) // Русское богатство. 1907. № 10. С. 34.
“ЛГИА. Ф. 258. Оп. 14. Д. 25, 65, 93, 95, 568, 572 и др.
“История СССР. 1974. № 1. С. 93.
“Кабанов В.В. Октябрьская революция и крестьянская община // Ист. эап. М., 1984. Т. 111. С. 117.
17Скалозубов Н.П. Препятствует ли община успехам техники сельского хозяйства? И Земское депо. СПб., 1910. № 15. С. 1168.
18Чернышев И.В. Указ. соч. Ч. 1. С. 62.
“Доклады Московской уездной земской управы по экономическим мероприятиям и кооперации. М., 1909. С. 43.
2С Кабанов В.В. Указ. соч. С. 118.
21Отчет об агрономической деятельности Покровского уездного земства и докла
ды по экономическим мероприятиям очередному земскому собранию 1912 г. Владимир, 1912. С. 37.
22Доклады Московской уездной управы... С. 43.
23Отчет ... очередному земскому собранию 1912 г. С. 3, 5, 20, 37—38; То же. 1913 г.
Владимир, 1913. С. 27; ЛГИА. Ф. 2$8. Оп. 14. Д. 160. Л. 2; Д. 174. Л. 1.
24ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 2707. Л. 8.
25Известия Земского отдела. 1909. № 2. С. 51.
26Кр-н Шелонник. Из записок крестьянина // Жизнь для всех. 1912. № 8. С. 1226.
^Чернышев И.В. Указ. соч. Ч. 1. С. 131, 132.
гвСкалозубов Н.Л. Указ. соч. С. 1167. 1168
2’ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 4647. Л. 2-5.
3°Там же. Д. 4696. Л. 3.
31Там же. Д. 4675, 4676.
32ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 121.1914 г. Д. 132. Л. 122.
33Труды 1-го Всероссийского сельскохозяйственного съезда в Киеве 1—10 сентября 1913 г. Киев, 1914. Вып. 2. С. 56.
Э4Доклады Московской уездной управы ... С. 19—24.
35ЦГИАМ. Ф. 696. On. 1. Д. 1194, 1529, 1541, 1553.
36Там же. Д. 1538.
37Там же. Д. 1045, 1190, 1541.
38Там же. Д. 1541, 1802.
^Постановления Старорусского уездного земского собрания очередной сессии 1912 г.
Новгород, 1913. С. 524; Статистика землевладения 1905 г. СПб., 1906. Вып. 38.
Новгородская губ. С. 10. Подсчеты автора.
Скалозубов Н.Л. Указ. соч. С. 1173, 1174.
“Русское богатство. 1910. № 7. С. 10, 11.
42ЦГИА СССР. Ф. 1276. Оп. 25. Д. 24. Л. 152-155.
43Жизнь для всех. 1912. № 6. С. 1019.
**Черньпиев И.В. Указ. соч. Ч. 1. С. 130.
“Землеустройство. Обзор деятельности землеустроительных комиссий со времени их открытия по 1 января 1911 г. СПб., б. г. С. 42, 43.
46Першин П.Н. Участковое землепользование в России. М., 1922. С. 27.
47Труды 1-го Всероссийского сельскохозяйственного съезда в Киеве. Вып. 2. С. 64.
“Русское богатство. 1914. № 3. С. 313.
49 ЦГИА. СССР. Ф. 1291. Оп. 121. 1914 г. Д. 114. Л. 1-10.
50ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 2995. Л. 3 об., 5-6, 11-12, 15-16.
51Там же. Д. 2667. Л. 12. об; Д. 2675. Л. 13; Д. 2995. Л. 6-17.
82Там же. Д. 2995. Л. 23-24.
53Там же. Д. 2675. Л. 9-11.
®4Доклады Московской уездной земской управы... С. 40, 41.
58ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 2709. Л. 8-10.
= 6ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 50.1911 г. Д. 106. Л. 112-115.
57Там же. Ф. 395 (Отдел сельской экономии и ; сельскохозяйственной статистики ГУЗиЗ). On. 1. Д. 1809. Л. 2, 5; и др.
88ЦГ1?АМ. Ф. 62. Оп. 2. Д. 2339. Л. 2-4.
59Лачаева М.Ю. Английский капитал в меднорудной промышленности Урала и Сибири в начале XX в. // Ист. зап. М., 1982. Т. 108. С. 81.
6°Симонова М.С. Экономические итоги столыпинской аграрной политики в центрально-черноземных губерниях И Ист. зап. М., 1958. Т. 63. С. 78.
“Русское богатстве 1914. № 7. С.'ЗОЗ, 304.
Глава пятая
КРЕСТЬЯНСКИЙ ”МИР” В 1907-1914 гг.
ДЕРЕВНЯ ПОСЛЕ РЕВОЛЮЦИИ 1905-1907 гг.
Выше, в гл. 2, уже отмечалось, что в 1907 г. крестьянское движение находилось еще на довольно высоком уровне. Однако по сравнению с двумя предшествующими годами оно шло по нисходящей. В деревне заканчивались последние бои первой русской революции. Сожженые карателями селения, расстрелы во время усмирения без суда и следствия, казни по приговорам военно-полевых судов - всё это осталось в основном в 1905-1906 гг. и лишь отчасти затронуло 1907 г. Резкое сокращение крупных крестьянских выступлений отнюдь не привело к прекращению правительственного террора. Он лишь видоизменился, приняв форму массовых арестов и высылок.
По первому зову помещика полиция совершала налет на деревню, производила массовую порку и аресты (Юхновский уезд Смоленской губернии)1. В декабре 1907 г. только за один день в с. Святотроицком Елисаветтрадского уезда Херсонской губернии было арестовано и препровождено в тюрьму 27 крестьян2. Подобные набеги толкали крестьян на новые выступления. ’’Зачем полиция у нас людей крадет?” - спрашивали крестьяне с. Калач Воронежской губернии весной 1907 г. во время ’’беспорядков”, вызванных действиями властей3. В 1910 г., через три года после окончания революции, в печати все еще сообщалось о существовании сел, где отсутствовало почти все взрослое мужское население, посаженное в тюрьмы или отправленное в ссылку*.
В тюрьме сидели по приговору суда, в ссылку шли по решению администрации. Из тюрьмы рано или поздно обычно возвращались. Из ссылки, как правило, возврата не было. Из одной только Саратовской губернии к концу 1911 г. было выслано около 6 тыс. крестьян5.
Большинство высылок производилось в порядке законодательства о чрезвычайной и усиленной охране. Однако некоторые высылки совершались как бы от имени сельских обществ, к которым принадлежало высылаемое лицо. На подобных высылках надо остановиться подробнее.
Закон разрешал крестьянским обществам составлять приговоры о высылке тех своих членов, ’’дальнейшее пребывание коих в этой среде угрожает местному благосостоянию и безопасности”6. ’’Это страшное право сельских обществ, — писал известный государствовед Н.И. Лазаревский, - при отсутствии правильно организованной полиции и суда в сельских местностях является единственным средством избавляться ”от ведомых лихих людей”. Прежде это право имели также и мещанские общества, но в условиях городской жизни оно давно уже утратило смысл
и было отменено в 1890 г.”7. Приговор сельского общества, постановленный большинством не менее 2/3 голосов, рассматривался на волостном сходе, проверялся земским начальником и отсылался на утверждение губернского присутствия, после чего вступал в законную силу. Расходы по пересылке высылаемого и его семьи должно было нести сельское общество.
Во время революции уездная полиция была значительно усилена. Однако узаконения о высылке ’’порочных членов” не только не были отменены, но и получили расширительное толкование. Согласно циркуляру МВД от 1 февраля 1906 г. к ’’порочным членам” приравнивались участники аграрного движения. Чтобы легче было добиться от крестьян составления соответствующего приговора, правительство взяло на себя расходы по препровождению именно этой группы ссыльных.
В 1908 г. управляющий Земским отделом МВД Я.Я. Литвинов провел ревизию деятельности Полтавского, Воронежского, Тамбовского и Саратовского губернских присутствий. В его отчете приводятся следующие данные о высылках по приговорам сельских обществ за 1907 г.
Губерния Высылки "порочных членов" Высылки по циркуляру от 1 фев. 1906 г.
Тамбовская 72 —
Полтавская 43 452
Саратовская 14 111
Воронежская 14 23
Итого 143 586
Ревизор с неудовольствием отмечал, что во всех обревизованных губерниях, за исключениеми Полтавской , высылки в соответствии с циркуляром 1 февраля 1906Т. ”за последний год почти прекратились”. Чиновники губернских присутствий, оправдываясь перед строгим начальством, ссылались на три основные причины: 1) ’’главные, зачинщики аграрных беспорядков в настоящее время уже высланы”; 2) ’’крестьяне неохотно выдают однообщественников, замешанных в аграрном движении”; 3) ’’неблагонадежный сельский элемент удаляется и ныне в порядке усиленной охраны без участия в этом деле крестьянских обществ”.
Не в пример тому Полтавское губернское присутствие расширительно истолковало министерский циркуляр, разъяснив уездным властям, что он имеет в виду не только ’’аграрные грабежи”, но и другие действия, ’’например поджоги, воровство и пр., имеющие целью сделать пребывание землевладельцев в усадьбах невозможным или же небезопасным”. Продолжая нагнетать обстановку террора в деревне, полтавское власти к моменту ревизии оформили дела о высылке якобы по требованию сельских обществ еще 79 ’’неблагонадежных” крестьян. Кроме того, 63 таких же дела находилось в производстве. Поскольку высылаемый обычно брал с собой в путь жену и несовершеннолетних детей, можно считать, что только за 1907 г. из Полтавской губернии по сфабрикованным приговорам сельских обществ выехало более тысячи человек. Министерский ревизор считал практику Полтавского губернского присутствия ’’вполне 230
целесообразною”, а воронежским и тамбовским властям указывал на слишком ограниченное использование циркуляра от 1 февраля 1906 г.® По-видимому, не случайно то, что именно в Полтавской губернии, где общинные традиции были относительно слабыми, власти так наловчились высылать неугодных им крестьян от имени сельских обществ.
Обычные высылки “порочных членов” (не в порядке циркуляра) весьма часто тоже происходили под сильным нажимом властей. Для примера возьмем наудачу три таких дела по Московской губернии за 1908 г.
Крестьянин Можайского уезда Ф. Коротков высылается за то, что ’’держит всех в страхе и беспокойстве”; ”Ф. Коротков готов ограбить всякого бедняка, и своего крестьянина, и чужого”, - говорилось в приговоре сельского общества9.
Не безосновательной была и высылка крестьянина Богородского уезда Ф. Ксенофонтова. В общественном приговоре перечислялось 14 краж и один поджог ”с умыслом, чтобы скрыть следы кражи”, ответственность за которые возлагалась на высылаемого. Общество было недовольно также тем, что он прогнал из дома жену с убогой дочерью и жил с ’’сообщницей”. Выслав Ксенофонтова, крестьяне отдали его надел обиженной жене10.
Третье дело было заведено на крестьянина Можайского уезда И. Филиппова. В разное время он совершил несколько краж (все, правда, вне своей деревни) и неоднократно сидел в тюрьме (сроком от шести до полутора месяцев). В приговоре о высылке было уклончиво сказано, что ’’обществу он причиняет беспокойство”. К делу были подшиты показания местной помещицы О.С. Зубовой, у которой пропало четыре овцы, 22 утки и два гуся. Помещица подозревала Филиппова. Сам высылаемый считал, что приговор составлен ”под давлением земского начальника, который сумел подействовать на общество крестьян”11. Скорее всего, крестьянин Филиппов с женой и малыми детьми поехал в Чердынь только потому, что ранее он был судим.
В одном из министерских циркуляров за 1910 г. отмечалось значительное увеличение числа ссылаемых по’ приговорам сельских обществ12. По-видимому, это было связано прежде всего с той обстановкой террора, которую правительство установило в деревне в эти годы, когда за пропажу у помещика мелкого скота и птицы крестьяне должны были кого-то выдавать из своей среды.
Бывший волостной старшина С. Матвеев (Ставропольский уезд Самарской губернии) вспоминал о визите исправника по случаю убийства и ограбления на большой дороге. ’’Был собран сход, - писал Матвеев, — и мне показалось, что... мы живем в стране, покоренной, но не замиренной еще”. Мужики знали о преступлении не больше чем полиция, но исправник был уверен, что преступник известен стоящим перед ним людям, но они не хотят его выдать. Разгневанный мужицким ’’упрямством”, исправник приказал каждую ночь за счет общества устраивать на дороге пикеты13.
Значительное усиление местной полиции в годы революции и после нее оборачивалось возложением на общину новых, довольно обременительных полицейских функций. Согласно постановлению черниговского 231
губернатора, каждое сельское общество должно было назначить из своей среды нескольских гонцов, обязанных немедленно сообщать полиции о всех случая ’’грабежа или разбойного нападения”14. Тот же губернатор предписал учредить ночные караулы и обходы. Эта повинность должна была отбываться ”не малолетними и престарелыми, а лицами взрослыми, способными к исполнению караульной службы”15
Устройство ночных караулов было сравнительно новой полицейской обязанностью, возложенной на сельские общества. Хотя она предусматривалась еще по ’’Общему положению” 1861 г., но только со времени революции власти стали настаивать на повсеместном ее исполнении. Тульским крестьянам в 1910 г. караульная повинность обошлась в 26,3 тыс. руб. (вдвое дороже, чем дорожная)16.
Попытки властей превратить сельское общество в инструмент полиции наталкивались на сопротивление крестьян. В апреле 1907 г. сход в с. Андреевке Бузулукского уезда Самарской губернии наотрез отказался дать подводы для перевозки полицейских стражников. Только после того, как стражники оцепили сход и крестьян стали переписывать, они согласились выделить подводы17. В 1911 г. общество крестьян с. Обухова Киевского уезда отказалось назначить десятских. Мировой судья признал виновными в нарушении закона более 200 домохозяев. Все они были оштрафованы по 16 руб. каждый15. Некоторые общины пытались избавиться от чуждых им полицейских функций, навязанных государством.
Сходы старались также перекрыть те каналы официальные и неофициальные, по которым власти получали информацию о том, что происходило внутри крестьянского ’’мира”. Тил самым ограничивались возможности для вмешательства в его дела. В 1908 г. на Александровском сельском сходе Петербургского уезда был принят приговор о лишении права голоса на три года крестьянской вдовы, которая постоянно приносила земскому начальнику жалобы на постановления схода. Губернское присутствие отменило приговор19. Однако оно, конечно, не в силах было отменить общественный бойкот.
Крестьяне восьми мелких деревень Волховского уезда Орловской губернии время от времени собирались на общие ’’потайные” сходы. Преимущества этих сходов состояли, в частности, в том, что не надо было составлять официальный приговор и подавать на утверждение начальству. На одном из таких сходов решался вопрос об ответных мерах против помещицы Е.Б. Юрасовой, отказавшей крестьянам в аренде. После этого были выкошены помещичьи луга, сжаты помещичьи хлеба. На новом ’’потайном сходе” было решено, что все, кто участвовал в покосе и уборке, должны свезти в помещичий двор по возу сена и возу пшеницы20.
Разными способами, о многих из которых говорилось и в предыдущих главах, сходы отстаивали свою самостоятельность, боролись против вмешательства властей и засилья полиции. На сходах постепенно стали группироваться противники правительственной аграрной политики. Сторонники ее, укрепляя наделы, отдалялись от мирских дел. Укрепившиеся домохозяева, как сообщал С. Матвеев, на сходы обычно уже не ходили21. Правительству так и не удалось прочно и надолго утвердить в деревне полицейский режим.
ВНУТРЕННИЕ ПРОЦЕССЫ В КРЕСТЬЯНСКОМ “МИРЕ"
В начале XX в. во внутренней, ’’неформальной” организации крестьянского ’’мира” происходили сложные и противоречивые процессы. Продолжали рушиться и исчезать многие остатки патриархальной старины. ’’Полевой староста”, всеми признанный деревенский патриарх и неформальный глава крестьянского ’’мира”, все еще распоряжался во многих общинах, хотя почва постепенно уходила из-под его ног.
С одним из таких общинных патриархов, дедом Романом, познакомился волостной старшина С.И. Матвеев, совершив поездку в самую отдаленную и изолированную деревню своей волости.
Дед Роман по своему усмотрению назначал и смещал сельских старост. Он задумывал обширные работы по благоустройству деревни, которые совершались в праздничные дни под его же руководством. После окончания работ происходила мирская трапеза. Народ долго не расходился: пели старинные песни, состязались в силе и ловкости. Официальный сельский староста, тайком писавший на деда Романа доносы, признавал, что в деревне он против него бессилен: ’’Прикажу десятским: эй вы! Отведите Романа Рязанова в волость! В холодную его на двое суток за супро-тивство!.. Ни за что не скажу, и десятские не пойд#'! Ни за что не пойдут. Скорее сами отсидят по неделе!”
Однако власть деда Романа подходила к концу. Началось с того, что в его собственной семье произошел раздел. Затем, когда доносы сделали свое дело, дед Роман и несколько его сподвижников, подверглись административному аресту ”за подстрекательство общества к неповиновению власти” (что выразилось в смещении сельского старосты без разрешения земского начальника). В деревне начались укрепления земли, а вместе с ними дрязги и склоки. ”И вообще, - с сожалением отмечал Матвеев, — Ворожба тронулась, вступила на известный для русской деревни путь развития”22. Трудно сказать, что же сыграло главную роль в крушении патриархальных порядков в этом селении: интриги местного кулака, не желавшего расставаться с должностью сельского старосты, или бесцеремонное вмешательство властей. Похоже, эти две силы действовали рука об руку.
Падение общинной дисциплины, пусть и не в столь драматической форме, наблюдалось во многих местах. В Новгородской губернии, как говорили сами крестьяне, стали приходить в негодность внутринадель-ные дороги и канавы. Один хозяин прорыл канаву, а сосед не подумал -урожай пропал у обоих. Началось воровство снопов с дальних полос, потрава скотом озимых посевов23. В с. Успенском Богородского уезда Московской губернии острой проблемой стала неявка домохозяев на сельские сходы. В 1910 г. сход вынес приговор о наложении штрафа в 1 руб. на всех неявившихся. Однако на сходе присутствовало всего 88 домохозяев из 264, и по этой причине уездный съезд отменил приговор24. Этот случай тем примечательнее, что произошел он в Московской губернии, где община, пожалуй, была наиболее динамичной. Видимо, во многих случаях процессы разрушения общины опережали ее перестройку.
Тем не менее некоторые устои крестьянского ’’мира” остались в не
прикосновенности. Даже столыпинская аграрная реформа, как представляется, не смогла поколебать клановый строй общинной деревни. Выше, в разных местах, мы уже касались этой темы Теперь следует остановиться на ней подробнее.
Взаимное тяготение живущих в деревне родственных семей замечено было давно. Еще в середине 60-х годов XIX в. один самарский крестьянин сообщал: ’’Крестьяне между собою связаны не только общественным пользованием, но и родственными узами: не только ближние, но и дальние родственники интересуются судьбою семьи, и к ждый родич готов помочь другому в затруднительную минуту”25.
Родственные кланы были неформальными, но ус ойчивыми объединениями, Внутриклановая солидарность, пожалуй, была даже сильнее вну-триобщинной. Иногда в общине доминировал какой-то один клан, выступавший от ее имени и олицетворявший ее. Правда, внутри таких кланов начинали зарождаться подгруппы. В д. Ворожба, где правил дед Роман, преобладающее влияние имел обширный род Рязановых, по имени которых иногда называлась и сама деревня. Рязановым принадлежал порядок больших изб на ’’красной стороне” деревни. Клан подразделялся ‘ на несколько ветвей: Егоровы, Фомичевы, Митричевы, Романовы — по имени деда Романа. (Дввй ые фамилии, существовавшие в крестьянском быту, означали принадлежность к клану и его ветви.) Примечательно, что староста, подсидевший деда Романа, принадлежал к его ветви26. Видимо, не случайно он оказался в должности, с которой не захотел расстаться.
Более сложную клановую структуру имела д. Крутцова Палехской волости Вязниковского уезда Владимирской губернии. В обще тве насчитывалось 84 домохозяина. Из них к клану Удаловых принадлежало 14. Столько же было Мешковых. Моталовых насчитывалось.9 семей, Бедовых - 5, Томиловых — 5, Корягиных — 4, Синицыных — 4, Мельниковых - 3. К перечисленным кланам принадлежало, таким образом, 58 домохозяев. Остальные представляли мелкие кланы и одиночные семьи. В 1908 г. большинством в 48 голосов против 36 сельский сход принял приговор о переделе. Несогласные подали жалобу. В числе жалобщиков оказались в полном составе кланы Бедовых и Мельниковых. Мешковых оказалось 10 (из 14), Удаловых - 5, Моталовых - 3, Синицыных - 2, в том числе сельский староста, Томилов - один. Корягины не жаловались, хотя наделены были неважно. (Клан состоял из больших семей с малым числом работников-мужчин.) По-видимому, по действующей раскладке они имели еще меньше земли. Корягины - единственный большой клин, представителей которого не было среди жалобщиков. В основном же сторонники передела состояли из мелких кланов и одиночных семей. К ним, надо думать, присоединились младшие семьи из крупных кланов. Приговор не собрал требуемого законом большинства голосов и был отменен уездным съездом27.
Как видим, клановая солидарность не была абсолютной. Лучше всего она сохранялась в средних кланах, которые либо одинаково богатели, либо сообща разорялись. Большим кланам труднее было сохранить вну
треннее единство. Тем не менее приведенный пример показывает, что решение внутридеревенских дел зависело от больших и средних кланов.
В некоторых делах, например, в общественном призрении, кланам принадлежала ведущая роль. В 1910 г. в Квашнинской волости Камыш-ловского уезда Пермской губернии под опекой состоял 71 малолетний ребенок-сирота. Местные власти сообщали, что эти дети ’призреваются родственниками и частью опекунами”. Это означало, что сельский сход назначал опекуна прежде всего из числа родственников. Если же таковых не было или они для такого дела не годились, то опекуна искали среди других членов общины. В дальнейшем сход время от времени требовал от опекунов отчета28.
Таким же образом опекались и престарелые. В 1907 г. крестьяне д. Малое Залесье Гдовского уезда Петербургской губернии должны были позаботиться об одинокой вдове, сдавшей своей надел в общество. Опека над ней была поручена ее сестре, надо думать тоже вдове. В помощь ей назначили еще двух, опекунов, очевидно не родственников. Кроме того, из общественного леса был выделен материал для ремонта усадьбы2’.
Случалось, к сожалению, и так, что одинокий человек, долгое время проживший вдали от родных мест, от рвавшийся от общины и клана, возвращался в свою деревню на старости лет и не находил там себе приюта. Судьба таких людей была трагичной.
Принадлежность к тому или иному клану имела большое значение в деревенской среде. Как отмечал С.И. Матвеев, существовали различия между "родовитыми” и ’’неродовитыми” крестьянами. Сам- автор воспоминаний затруднялся определить, в чем состояла крестьянская ’’родовитость”. Но ясно, что она вовсе не обязательно была связана с богатством. По-видимому,,решающее значение имел, потомственная, на много поколений, принадлежность к данной общине. Кроме того, ни один из родственников или предков не должен был заниматься таким деяниями, которые налагали пятно на весь род. ’’Родовитость”, писал Матвеев, имеет ’’очень большое значение в старых деревнях при браках: известно, что молодой человек из потомственно хорошей, хотя и среднего достатка семьи может посылать сватов к любому богатею’
В той местности, которую описывал Матвеев, ’’неродовитый” кре-тьянин мог быть избран сельским старостой. Эта должность в глазах крестьян не имела большого престижа. Кроме того, староста всегда был на виду, в любой момент его можно было поймать за руку. В волостные же старшины избирали только ’’родовитых ’30.
В другой местности, в Калужской губернии, по описанию Н.Е. Кудрина, и сельские, и волостные должности замещались представителями наиболее могущественных кланов, которые образовывали ’’настоящие династии деревенских тиранов, занимающих выгодные должности и заправляющих по-своему общественными делами”31.
Клановые отношения касались и поземельных дел. В Пермской губернии известны случаи, когда земля отводилась в совместное пользование родственников, составлявших несколько семей32. Широкого распространения такие порядки не имели, но вообще кланы старались не выпускать
из своих рук освободившиеся наделы. На этой почве нередко возникали конфликты между общиной и кланом. Так, в 1912 г. велась судебная тяжба между Серенским сельским обществом Верейского уезда Московской губернии и группой родственных семей по поводу надела, оставленного одной домохозяйкой, вышедшей замуж в другое селение. На ее землю претендовали родственники, а общество считало надел вымороченным33.
Борьба между кланами или их группировками за власть и влияние в общине иногда приобретала ожесточенный характер. Сторонние наблюдатели с удивлением отмечали, что большое село вдруг раскалывалось на два враждуклцих конца34. В действительности враждовали кланы, жившие кучно, большими гнездами, в разных частях села. Эти внутри-общинные баталии часто были как бы проявлением второй социальной войны в деревне. Но клановая солидарность, хотя и не абсолютная, приводила к тому, что бедняки и середняки нередко выступали под руководством богачей и, наоборот, богатый крестьян враждовал со своими ’’братьями по классу”. В ’’чистом виде” второй социальной войны в русской деревне, наверно, и не было. К сожалению, это почти не учитывается исследователями. И потому история классовой борьбы в деревне до и после Октября предстает перед нами в классически очерченном, но не вполне достоверном виде.
С двумя социальными войнами в деревне связано дальнейшее развитие общинных институтов, не прервавшееся и после окончания революции. В гл. 1 говорилось । таком институте, как совет стариков. В том виде, какой он имел в первые пореформенные десятилетия, он мало где сохранился. Однако в той же Ворожбе, описанной С.И. Матвеевым, на мирском сходе первую скамейку у стола по традиции занимали торжественные старцы с посохами. ”В других деревнях нашей волости, - отмечал автор, - сходы нынче составляет гораздо более молодая толпа, а к столу вылезают просто наиболее заинтересованные и речистые мужики, и передняя скамья уже не имеет значения почетного места”35.
Старый обычай, казалось, совсем был забыт. Но вот в июне 1910 г. на сходе в с. Успенском Богородского уезда Московской губернии была избрана комиссия из 18 человек для ’’наблюдения за общественными делами”. Сход постановил, что сельский староста должен отчитываться перед этой комиссией во всех своих действиях. Без ее санкции, подчеркивалось в приговоре, он не может израсходовать ни одного рубля из общественных денег.
Избрание комисии вызвало сильное недовольство части крестьян, которые доказывали, что из-за этого ’’происходят смуты в обществе”. Комиссия, сообщали они в жалобе, самовольно отводит усадьбы, сдает в аренду доходные статьи, возбуждает судебные дела, пытается ’’отыскивать землю, давно не принадлежащую обществу”. Из этого следует, что комиссия наделяла усадьбами те семьи, которые их не имели, т.е. молодые, только что отделившиеся, и пыталась вчинить судебные иски отдельным домохозяевам, в свое время захватившим лишнюю землю и считавшим ее, за давностью лет, уже своей, а не общественной.
Обращения к земскому начальнику успеха не имели, поскольку он полагал, что избирать комиссии законом не запрещено, а что не запреще-236
но, то разрешено. Но уездный съезд усмотрел в приговоре Успенского общества покушение на законную власть сельского старосты. Кроме того, было указано, что ’’закон не предоставляет сельскому обществу права учреждать новые органы общественной власти” । (следовательно, запрещено все, что не разрешено). Обжалованный приговор был отменен. Комиссия просуществовала чуть более трех месяцев36.
В 1908 г. общество Покровской слободы Новоузенского уезда Самарской губернии постановило скупать все поступающие в продажу укрепленные участки в пределах своего прежнего надела37. В 1911 г. общество решило избрать уполномоченных для контроля за исполнением решений схода. Власти на этот раз вроде бы согласились, но дело остановилось из-за того, что они не хотели видеть среди уполномоченных именно тех крестьян, которых хотел избрать сход38.
В обоих случаях выборы производились в очень больших селах, где трудно было часто созывать сходы и контролировать старосту. В обоих случаях образованные комиссии имели несомненное и ближайшее родство с революционными крестьянскими комитетами периода революции 1905-1907 гг. Эти последние тоже не были чьим-то кабинетным изобретением. Они родились на основе давней крестьянской традиции создавать неформальные руководящие группы для исполнения решений схода и контроля за сельским старостой. А самой первой такой группой был приснопамятный совет стариков.
Эта нить, конечно, не была непрерывной и имела несколько ответвлений. Некоторые ответвления, как уже говорилось в гл. 1, вели к созданию олигархических органов из числа зажиточных крестьян. Но наибольшее развитие получило то направление, которое вело к революционным крестьянским комитетам. Это соответствовало общей тенденции исторического развития России в период от крестьянской реформы до эпохи трех революций. И если даже в какие-то годы в том или ином селе или во многих селах таких неформальных руководящих групп не было, традиция все же не прерывалась. Она жила в сознание крестьян и вновь воплощалась в реальность, когда позволяла обстановка, и в том виде, который отвечал настроениям крестьянского большинства.
Попытки создать подобные комитеты в эпоху отнюдь не революционную являются еще одним доказательством того, что крестьянский общинный демократизм не был вытравлен репрессиями, что община была жива и не впала в ’’анабиоз”. Об этом же говорят и ее попытки провести в исследуемые годы некоторые серьезные общественные начинания.
ТРЕЗВЕННОЕ И ПРОСВЕТИТЕЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЯ В ОБЩИНЕ
Слабым местом старого крестьянского ’’мира” было пьянство. К сожалению, в соБрем“нной исторической литературе нет специальных исследований, показывающих динамику душевого потребления алкоголя на протяжении XIX -XX вв. Современники, однако, указывают на резкий всплеск пьяной волны с начала 60-х годов XIX в. После отмены крепостного права и общего смягчения режима у российских подданных стало больше свободы. И она, как водится, употреблялась не только во благо. Кроме того, с отменой откупной системы подешевела водка.
С.М. Соловьев, крупнейший русский историк, был городским жителем, мало знал деревню. Однако и до него доходили слухи о ’’взяточничестве целым миром, продаже правды за ведро вина”39. Слухи, возможно, преувеличивали размеры несчастья, но не были беспочвенными» Веселый патриархальный обычай скреплять печатью Бахуса все главные мирские решения в пореформенное время обернулся пропиванием мирской правды и составлением приговоров под диктовку тех, в чьих руках была эта печать. И с этим злом община не всегда успешно боролась. Уже в XX в., после первой русской революции, в Богородском уезде Московской губернии отмечались случаи, когда богатые крестьяне, споив сход, задешево скупали пустующие усадьбы. В том же уезде бывало и коллективное пропивание арендных денег40.
Столыпинская аграрная реформа дала новый толчок пьянству. Некоторые укрепленцы пропивали свои наделы немедленно по выходе из общины. Московский губернатор в отчете за 1909 г. упоминал о случаях ’’неудержимого мотовства, обездоливающего целые семьи”41.
К этому времени крестьянство в целом уже осознало масштабы бедствия и повело с ним борьбу. Первые общественные приговоры против пьянства принимались еще до революции 1905-1907 гг.
В 1902 г. Бродокалмакское, Теченское и Нижне-Петропавловское сельские общества Шадринского уезда Пермской губернии выступили с ходатайством о закрытии у них казенных винных лавок. Пермский губернатор отклонил ходатайство под тем предлогом, что закрытие их поведет к развитию шинкарства42. Действительной причиной отказа была боязнь затронуть интересы казны, пополнявшейся в значительной степени за счет винной монополии. Что касается шинкарства (беспатентной продажи алкогольных напитков), то оно фактически было необходимым к ней дополнением. Казенные винные лавки были только в крупных населенных пунктах, а шинкарь доставлял водку во все уголки, отпускал ее в любое время суток за деньги, товар и в кредит43.
Крестьянская борьба против пьянства и правительственной политики фактического его поощрения продолжалась и в годы первой русской революции. В 1905 г. в с. Синенькие Саратовской губернии крестьяне самовольно закрыли кабак. Вскоре прибыла сотня казаков, и кабак был открыт44. В 1907 г. в наказ крестьян с. Тетлеги Змиевского уезда Харьковской губернии члену II Думы И.П. Литвинову был внесен пункт с требованием ’’немедленно уничтожить казенные винные лавки как вредный элемент для всего населения”43.
Трезвенное движение среди крестьян не остановилось и после революции. В 1911 г. Сине-Тулицкое сельское общество Тульского уезда приняло проговор о борьбе с шинкарством. Крестьяне обязались выявлять и предавать шинкарей в руки правосудия. Лиц же, пользующихся их услугами, было решено штрафовать на 1 руб. или подвергать аресту на двое суток. Земский начальник отменил приговор, решив, что он составлен по вопросу, не подлежащему ведению схода. Уездный съезд восстановил приговор в части, касающейся шинкарей46.
Пермские крестьяне продолжали беспокоить своего губернатора ходатайствами о закрытии винных лавок. В 1910 г. он разослал земским на-238
чальникам специальный циркуляр, в котором предписал задерживать все такие ходатайства, если они не отвечали перечисленным в циркуляре требованиям. Запрещалась посылка таких ходатайств от имени волостных сходов. Только сельские и селенные сходы могли просить о закрытии винных лавок в черте их оседлости - и то при условии, если это не нарушит ’’интересы не принадлежащих к сельским обществам лиц”. В связи с этим запрещалось ходатайствовать о закрытии питейных заведений в больших промышленных и торговых селах, а также во всех прочих селениях, расположенных близ железнодорожных станций, речных пристаней, на больших трактах и перевозах или же имеющих более 5 тыс. жителей. Ходатайства могли составляться на срок не менее трех лет. В случае утверждения они могли вступить в силу лишь по истечении срока аренды помещения для казенной винной лавки или выданного на торговлю панента- Выдвигались и некоторые другие условия, столь же надуманные4’.
Даже в тех редких случаях, когда мирские ходатайства удовлетворялись, власти прибегали к таким уловкам, которые фактически восстанавливали прежнее положение. Например, была закрыта казенная винная лавка в с. Канадея Сызранского > уезда Симбирской губернии. Однако по соседству, в Горовском поселке, тут же,была открыта другая46.
Попытки оздоровить общую обстановку натыкались на противодействие властей, и крестьяне порой бывали вынуждены принимать довольно крутые меры индивидуального воздействия. В июле 1907 г. сельский сход слободы Пешки Московского уезда единогласно принял приговор об устранении за пьянство от участия на сходе в течение трех лет одного из домохозяев, отца многочисленного семейства. Вместо него участвовать в сходах и вести хозяйство должны были его старший сын с матерью. Только через год земской начальник прибыл в слободу для проверки приговора, и через месяц после этого он вступил в действие49.
В печати отмечалось, что ведущей силой крестьянского трезвенного движения были средние слои деревни. Наоборот, деревенские верхи сторонились этого движения, а иногда не скрывали своей вражды. Многие сельские богатеи так или иначе были связаны с казенной винной монополией: сдавали помещения под винные лавки, брали подряд на подвоз товара, покупали патенты на продажу. С другой стороны, владельцы трактиров и постоялых дворов, промышлявшие шинкарством, тоже не сочувствовали трезвости. Активно участвовала в трезвенном движении ’’молодая деревня” — молодые, передовые по своим взглядам крестьяне, осуждавшие патриархальное пьянство отцов. Сообщалось также о содействии в противоалкогольных начинаниях сельской интеллигенции и приходского духовенства. В районе Мальцевских заводов (смежные уезды Орловской, Калужской и Смоленской губернии) бывали случаи, когда ходатайства о закрытии ’’казенок” поступали одновременно от сельских сходов и от рабочих собраний50.
Несмотря на настойчивость, которую проявляла община в борьбе с пьянством, в течение долгих лет значительных успехов в этом деле не наблюдалось. И трлько в начале 1914 г. положение изменилось. Помогла, как говорится, чистая случайность.
В правящих верхах велась интрига против министра финансов и председателя Совета министров В.Н. Коковцова. Это был умеренный консерватор, неодобрительно относившийся к крайне правым. Последние, упрочив свои позиции при дворе и в правительстве, мечтали о замене его более податливым .деятелем. Однако Коковцов опирался на свои несомненные заслуги перед режимом: на посту министра он многое сделал для упорядочения русских финансов, расстроенных войной и революцией. Времена изменились, финансовое положение государства улучшилось, но Коковцев продолжал свою политику накопления ’’свободной наличности”. Многие ведомства, прежде всего гражданские, по-прежнему сидели на голодном пайке. В первых рядах обиженных находилось ГУЗиЗ, тем более что министр финансов так и не смог преодолеть своего скептического отношения к хуторам и отрубам.
Глава землеустроительного ведомства А.В. Кривошеин оказался в центре интриги. Он не принадлежал к крайне правым и, блокируясь с ними, не хотел переходить на их сторону. Требовалось найти какой-то временный повод для совместных нападок, пусть даже и чисто демагогических. Долго искать не пришлось, ибо респектабельный Коковцов, накапливая ’’свободную наличность”, широко использовал винную монополию и загребал ’’пьяные деньги”. 30 января 1914 г. Коковцов был отправлен в отставку. В рескрипте на имя нового министра финансов П.Л. Барка говорилось о необходимости ’’коренных преобразований” в финансовой политике, в том числе и о сокращении питейных доходов51.
После этого рескрипта власти уже не могли отмахиваться от крестьянских требований .о закрытии винных лавок, и вскоре крестьянское трезвенное движение достигло невиданного прежде размаха. Обозреватель ’’Русского богатства” АкБ. Петрищев, анализируя первые итоги этого движения, отмечал, что в стороне от него остались, пожалуй, лишь четыре губернии Европейской России: Архангельская, Олонецкая, Псковская и Новгородская. (Однако здесь и пьянство, по-видимому, не получило такого катастрофического характера, как в других местах.) Все прочие губернии Европейской России в той «ли иной степени оказались затронутыми движением. В Ряжском уезде Рязанской губернии только за февраль-март 1914 г. четыре волостных схода высказались за закрытие винных лавок. Всего, по оценке Петрищева, к маю этого года противоалкогольные приговоры были приняты в нескольких сотнях волостей Движение докатилось даже до далекой Бессарабской губернии52.
Требуя закрытия ’’казенок”, сходы намечали крутые меры и против шинкарства. В ряде мест были приняты специальные приговоры, изгоняющие водку с сельских сходов, запрещающие ’’магарычи”. В других местах делались попытки ограничить ритуальное и праздничное пьянство. Устанавливалось, например, что на крестинах и похоронах водки быть не должно. На свадьбу разрешалось выставить не более 3/4 ведра Пасха объявлялась трезвым праздником, в храмовые праздники пить разрешалось, но напившиеся допьяна подвергались штрафу53.
Во многих местах сельские сходы, приняв противоалкогольные приговоры, избирали ’’общество трезвости”, на которое как бы возлагалась
обязанность исполнять принятое решение54. По существу возникали te же самые н формальные руководящие органы, о которых говорилось выше, но почти на легальной основе.
Появлялись общества трезвости и другого рода. В них объединялись наиболее горячие сторонники трезвости в тех крестьянских обществах, где еще не сложилось прочного большинства в пользу приговора против ’’казенок” и шинкарей. В с. Крещенки Уфимской губернии ’’общество трезвости” стало выписывать и распространять газеты и журналы. В пос. Р ищеве Саратовской губернии антиалкогольный союз поставил своей задачей борьбу с шинкарством, устройство лекций и концертов55.
Все эти усилия не остались бесследными В первой половине 1914 г. в 75 губерниях и областях России, где действовала винная монополия, среднедушевое потребление вина (в пересчете на 40°) по сравнению с первым полугодием 1913 г. снизилось на 0,01 ведра. Что же касается изучаемых 47 губерний Европейской России, то в 9 из них (Петербургской, Пермской, Оренбургской, Саратовской, Астраханской, Самарской, Симбирской, Вятской, Уфимской) продолжался рост потребления алкогольных напитков. В других 9 губерниях (Ярославской, Костромской, Донской, Нижегородской, Тверской, Новгородской, Таврической, Казанской, Гродненской) это потребление осталось на прежнем уровне. В остальных 29 губерниях произошл снижение.
Статистика свидетельствует, что горожане пили больше крестьян. Но последние, в силу своей многочисленности, составляли основную массу потребителей. И обозначившийся положительный сдвиг был достигнут в основном блаи даря усилиям крестьян, использовавшим свою общинную организацию и уменье действовать ’’всем миром”. Наступление пьяной волны, начавшееся в 1912 г., было приостановлено55.
Успех, однако, не был впечатляющим, поскольку потребление алкоголя оставалось довольно значительным. В двух столичных губерниях (включая столицы) среднестатистическая ’’душа” потребляла в год более полутора ведер вина (в расчете на 40°). Обозреватель ’’Русского богатства” А.Б. Петрищев справедливо отмечал, что в трезвенном движении было ’’сишком много прямолинейности, максимализма, неведения.” ”К сожалению, — добавлял он, — вопрос об алкоголизме решается отнюдь не просто. За чрезмерную упрощенностью неизбежны огорчения и разочарования”57.
Высокопоставленные ’’трезвенники”, свалившие Коковцова, вероятно, имели в виду кратковременную кампанию. Судьба, однако, распорядилась иначе. Началась война и на время мобилизации, согласно закону, были закрыты казенные винные лавки и частные пивные. Это дало новый толчок трезвенному движению. Многие сельские общества, городские думы и общественные организации выступили с ходатайствами о запрещении продажи водки на все время войны или навсегда58.
22 августа 1914 г. по ’’высочайшему” повелению запрет на продажу спирта и водки был продлен до окончания войны. Р< зрешалось продавать только легкие виноградные вина, за исключением тех местностей, органы самоуправления которых заявили ходатайства о полном воспрещении
16. Зак. 2042
241
продажи алкогольных напитков59. Дальнейшая судьба ’’сухого закона”, появление порожденного им самогоноварения - тема для особого исследования60.
В начале 1914 г. некоторые сельские общества, выносившие приговоры о закрытии ’’казенок”, одновременно намечали и другие, кроме запретительных, меры по борьбе с пьянством. На сходе в с. Лоцманской Каменке Екатеринославской губернии было постановлено ходатайствовать об открытии библиотеки и читальни. Межиреченский сельский сход Гродненской губернии поставил вопрос об организации народных чтений. Крестьяне с. Сухой Печовки Пензенской губернии просили открыть у них школу. Сход с. Кубенского Вологодской губернии выделил 500 руб. на постройку народного дома61.
В других случаях крестьянские сходы, воздерживаясь от запретительных приговоров, пытались отвлечь народ от кабаков и винных лавок при помощи культурных начинаний. В Николаевскую уездную земскую управу Самарской губернии поступил целый ряд ходатайств об открытии в селах библиотек-читален. Все эти просьбы мотивировались необходимостью борьбы с пьянством62. Таким образом, крестьянское трезвенное движение смыкалось с просветительным движением, начавшимся в крестьянской среде примерно в те же годы.
7 июля 1913 г. сход в с. Савостьянове Богородского уезда Московской губернии обратился в уездную земскую управу с просьбой о преобразовании имеющейся в селе начальной школы в 2-годичное училище. ’’Желательно, чтобы дети наши, - писали крестьяне, - получали в школе более обширные сведения по отечественной истории, географии и математике”. Ходатайство было принято единогласно, но на сходе не оказалось кворума, и уездный съезд отменил приговор63.
Подобный приговор, однако, не был единственным. В печати часто мелькали сообщения о ходатайствах сходов об открытии начальных школ, о преобразовании их в школы повышенного типа, а в некоторых крупных селах - и об открытии средних учебных заведений6*.
В русской печати в начале XX в. укоренилось выражение ’’новый читатель”, т.е. читатель из среды рабочих и крестьян. В 1912 г. московские губернские власти по распоряжению из Петербурга провели широкую кампанию по выявлению тех сельских и волостных правлений, которые выписывали газеты ’’противоправительственного направления”. Оказалось, кроме того, что такие газеты выписывали некоторые сельские учителя, представители духовенства, церковные и сельские старосты, рядовые крестьяне. Особой популярностью пользовался такой ’’противоправительственный орган”, как беспартийно-либеральное ’’Русское слово”. Выписывались также ’’Русские ведомости” и ’’Биржевые ведомости”. Всем органам крестьянского самоуправления и должностым лицам было предписано прекратить подписку на эти издания65. Рядовые крестьяне, очевидно, продолжали их получать.
Анкетное обследование сельских библиотек в Сарапульском уезде Вятской губернии за 1910 г. показало, что наиболее читаемыми здесь были местные издания - ’’Прикамская жизнь”, ’’Пермская земская неде-
ля”, "Голос Вятки”. Пользовались спросом также журнал "Нива” и газета ’’Биржевые ведомости”. Всех сельских читателей было зарегистрировано 6450, более половины из них были моложе 15 лет. За год было прочитано 50 102 книги. 54,1% их составили беллетристические произведения, сочинения по истории - 6,7%, религиозно-нравственные - 5,7, по географии - 5,3, по естествознанию -2,9, по сельскому хозяйству - 2,6, юридические - 1,7, по медицине и гигиене - 0,8%. Наиболее читаемыми авторами были Л.Н. Толстой, Н.В. Гоголь, А.С. Пушкин и Т. Майн-Рид. Пользовались спросом и народные сказки66.
Темная и забитая деревня плохо знала родную историю. Кроме Разина и Пугачева, о которых слагались народные песни, крестьяне знали Петра, ’’Катерину” (Екатерину II), Александра II (’’Освободителя”), полководцев А.В. Суворова и М.Д. Скобелева. В первые годы XX в. большую известность в деревне приобрели Л.Н. Толстой и И.И. Сергиев (Кронштадтский). Правда, в период первой русской революции они, с разных позиций осудившие революционную борьбу, много потеряли в глазах деревни. В 1908 г. Иоанн Кронштадтский умер, и это событие осталось малозамеченным в деревне. Напротив, славе Толстого суждено было возродиться, и трагические обстоятельства его кончины произвели глубокое впечатление на русскую деревню67.
Толстовство не стало идеологией основной массы русского крестьянства, хотя отдельные элементы толстовства проникли далеко в глубь народного сознания. Накануне первой мировой войны в мировоззрении русских крестьян причудливо и противоречиво сочетались и перемешивались обрывки разных идеологий, мировоззрений, взглядов монархических, религиозных, военно-патриотических, толстовских, революционных. При этом первые из указанных вытеснялись последними. Нельзя, однако, сказать, что в голове крестьянина царил хаос. Нет, все эти элементы так или иначе подчинялись одному, исконно крестьянскому убеждению, разделявшемуся громадным большинством крестьянства: надо ’’раскрепостить” землю. Земля не должна принадлежать никому: ни помещику, ни государству, ни церкви. Она должна находиться в пользовании и распоряжении того, кто на ней работает.
ПРОБЛЕМА МОЛОДЕЖИ В КРЕСТЬЯНСКОЙ ОБЩИНЕ
В начале XX в. в словарь русского языка вошло новое иностранное слово - хулиганство (хулиган - от англ. соб. им. Hooligan). Прочно в нем обосновавшись, оно вскоре стало известно любому грамотному человеку, а порой и не очень грамотному. Новое слово обозначило явление, относительно новизны которого, а также происхождения, масштабов и тенденций роста тотчас же развернулись жаркие прения.
Сначала заговорила печать - прежде всего правая, затем либеральная и левая. В марте 1913 г. вопрос был поднят на IX съезде ’’Объединенного дворянства”6®. Тревога передалась и в высокие правительственные инстанции. В феврале 1913 г. дело разбиралось на совещании губернаторов в Петербурге6®, после чего было созвано особое междуведомственное сове-
243
щание под председательством товарища министра внутренних дел А.И. Лыкошина. Наконец, весной того же года вопрос был поднят в Думе70.
Несмотря на то что обсуждение вышло на такой уровень и шло с таким размахом, ревнители чистоты русского языка (особенно цз числа левых публицистов) продолжали сомневаться в правомерности иностранного заимствования, подыскивая ему отечественные заменители: озорство, безобразие, неприличие, бесчинство. Все эти слова, однако, звучали слишком невинно, подчеркивая лишь бессмысленность содеянного и не отражая того особого цинизма и жестокости, с которыми совершаются действия, с тех пор привычно именуемые у нас хулиганскими.
Наша отечественная историография, отличающаяся особой романтичностью, долгие годы сосредоточивалась на изображении тяжелого положения и напряженной борьбы рабочего класса в союзе с беднейшим крестьянством. Теневые стороны жизни эксплуатируемых низов не считались достойными отображения. И поэтому вопрос о хулиганстве, остро вставший как раз в период нового революционного подъема, заведомо отбрасывался — без попытки в нем разобраться.
В современной исторической литературе имеется лишь одна статья, специально посвященная этому вопросу. Ее автор, американский исследователь Н. Вайсман, пишет, что городское хулиганство в Россини было известно давно, но вскоре после революции 1905-1907 гг. оно стало распространяться и в деревне, и именно это ’’стало предметом общественного внимания и озабоченности”.
Основной район распространения нового бедствия, отмечается в статье, составляли центральные великорусские губернии, а в их пределах - крупные торгово-промышленные села, а также деревни с большим числом отходников. В хулиганских проявлениях были замечены все слои деревни, но особой активностью отличалась крестьянская молодежь из бедных и средних семей, уходившая на заработки в город. Жертвами хулиганских выходок становились чаще всего помещики, духовенство, чиновники, богатые крестьяне, прежде всего хуторяне. ’’Если хулиганство и имело цель, — пишет автор, — то это было самоутверждение, которое включало в себя отвержение традиционной власти деревенских старейшин и общины, а также дворян и чиновников”. Вместе с тем-автор считает, что в деревне хулиганов окружала атмосфера ’’терпимости” и ’’сочувствия”, и даже сельские старосты, волостные старшины и члены волостных судов проявляли ’’необычайную вялость в подавлении хулиганства, а в некоторых случаях явно сотрудничали с правонарушителями”.
Основную причину появления и быстрого распространения хулиганства автор усматривает в ’’разрушительном влиянии городских отношений, городского стиля поведения на деревенское общество”. К тому же в русской деревне никогда не признавалось право частной собственности на землю, не было почтения к установленным властям, существовала враждебность к дворянам, чиновникам и другим чужакам. ’’Возникшее под влиянием новых условий и отчасти направленное против традиции, хулиганство было усилено элементами традиционного сельского общества”.
Столыпинская аграрная реформа, продолжает автор, имела своей 244
целью укрепить в крестьянстве привязанность к частной собственности и тем самым искоренить хулиганство. Однако на своем первоначальном этапе она, наоборот, усилила его. Перераспределение земли увеличило раздоры в крестьянском обществе, а хутора оказались очень удобной мишенью для нападений. Автор приходит к выводу об очевидной связи ’’между оппозицией к укреплению и хулиганской деятельностью”.
В статье проводится параллель между хулиганством и революционными выступлениями крестьянства. И в тех и в других, считает он, активно участвовали одни и те же социальные и возрастные группы. По мере отступления революции и связанных с ней крестьянских мятежей нарастала волна деревенского хулиганства. Поэтому один дореволюционный юрист называл хулиганство арьергардным стражем крестьянского восстания. Однако автор считает, что между хулиганскими действиями и революционными выступлениями существовали ’’фундаментальные различия”. Восстания обычно заранее готовилось, хулиганские выходки были стихийны и непредсказуемы. Восстания имели своей подоплекой какие-то назревшие нужды и были направлены на их удовлетворение, хулиганство находило удовлетворение в самом себе. Из этого сравнения возникает вывод: ’’Хулиганство не было прямым продолжением революционных волнений и во многих существенных отношениях отличалось от них. Тем не менее все это наводит на мысль, что многие из механизмов, действовавших в 1905-1907 гг., продолжали работать и позднее, и это показывало, чтс значительная часть крестьян была подготовлена для более широкого и сознательного движения протеста”71.
Статья Вайсмана, написанная обстоятельно и объективно, грешит, однако, слишком формальным юридическим подходом к вопросу. Автор изображает явление таким, каким оно представлялось с точки зрения закона, каким его видели криминалисты, юристы, думские и дворянские деятели. И потому в статье оказывается одно противоречие, которое, возможно, заметил и сам автор. Хулиганство, пишет он, пользовалось сочувствием деревни и в то же время было направлено на подрыв власти общины, старейшин и даже родителей. В любом случае родители, надо думать, не сочувствовали подрыву собственной власти. А вот подрыву хозяйства помещика или власти земского начальника они вполне могли сочувствовать. И это наводит на сомнения в том, правомерно ли рассматривать в одном контексте явления, которые чиновники МВД и дворянские деятели объединили в одну рубрику ’’хулиганство”. Однородные ли явления собраны в этой рубрике со столь отталкивающим названием?
В августе 1911 г. корреспондент ’’Нового времени” сообщал из Псковской губернии о многочисленных случаях поджога стогов сена, краже необмолоченного хлеба, разостланного льна, крупного и мелкого скота и птицы. В числе пострадавших назывались помещики, зажиточные ”пус-тошники” и ’’мелкие состоятельные крестьяне”72. В связи с этим возникает вопрос: как оценивалось бы событие, если бы сгорел не один стог, а вся помещичья экономия, если бы с поля был унесен не один сноп, а снят весь урожай? Несомненно, это событие вошло бы в хронику крестьянского движения. Таким образом, обнаруживается противоречие уже в советской историографии, где учитываются только крупные события, а мелкие
с пренебрежением отбрасываются ввиду затруднительности их подсчета и отсутствия достоверных статистических источников. После этого исследователи с огорчением отмечают, что новый революционный подъем не нашел немедленного отклика в деревне.
Мощные крестьянские восстания 1905 г. выявили неэффективность сельской полиции. Правительство немедленно увеличило численность полицейской стражи и сформировало ее в крупные соединения. В дальнейшем сельская полиция довольно успешно справлялась с восстаниями. Как свидетельствуют документы, после революции большинство крестьянских выступлений подавлялось при помощи полицейской стражи, а не войск. В создавшихся условиях прежняя тактика открытых бунтов и разгромов стала для крестьянства малоперспективной и опасной. И крестьянство постепенно перестроило тактику своей борьбы. Крестьянское движение раздробилось на массу мелких выступлений, диверсий, вредительств, направленных против помещичьей собственности. В сумме они давали примерно такой же результат, как один большой разгром. И имели такую же цель - выкурить в конце концов помещиков из имений, прогнать их с земли. Эта цель и создавала в деревне атмосферу сочувствия вокруг тех, кто исполнял такие акты.
Земские начальники, не имея поддержки со стороны выборных крестьянских властей, были не в состоянии выявить всех виновных. В конце концов, как мы видели, за господских кур и гусей страдал один ’’подозрительный”, а покушения на помещичью собственность продолжались и после его высылки. Статистический подсчет всех тех мелких уколов, которыми крестьянство травмировало помещика накануне мировой войны, дело, конечно, невозможное. Однако нельзя не учитывать и такую особенность крестьянского движения этого периода. Иначе оно действительно почти исчезает, как это и произошло в подсчетах С.М. Дубровского. Между тем правая пресса, помещики и правительственные деятели шумели о потрясении ’’основ общественного порядка”, ’’социальной катастрофе” и угрозе самому существованию дворянских имений73. В той же корреспонденции в ’’Новом времени” ставился вопрос: ’’Кто может поручиться, что эти ростки деревенской анархии, напоминающие начало аграрного террора, не разрастутся в недалеком будущем и не примут характер настоящей эпидемии?” Все эти высказывания были не только игрой воображения при расстроенных нервах.
За скобки безмотивного хулиганства следует вынести столкновения не только с помещиками и властями, но и с духовенством. В годы первой русской революции развернулось антиклерикальное движение русских крестьян. Отчасти оно продолжалось, прежде всего в виде снижения платы за требоисправления, и в последующие годы. Да и вообще конфликты между причтом и прихожанами в деревенской России были довольно частым явлением. И. выходки против церкви и духовенства, относимые властями в разряд хулиганских, основывались на антиклерикальных настроениях местных крестьян74. Хотя не все такие выходки крестьянский ’’мир” мог одобрить.
И конечно же, должны быть отнесены по соответствующему разряду
столкновения в связи с проведением аграрной реформы, Кроме того, под маркой хулиганства иногда шли и проявления второй социальной войны в деревне. В одной из тульских деревень, например, разбили окна и спалили гумно у мироеда, который скупал вещи, выставленные на продажу за недоимки. Однако, насколько можно понять из корреспонденции И. Коновалова, домохозяева с осуждением,отнеслись к выходке деревенских парней. Мироед не вызывал сочувствия в общественном мнении, но битье стекол и поджоги тоже не одобрялись, по крайней мере в своей деревне75.
За всеми подобными вычетами в рамках ’’чистого”, или безмотивного, хулиганства > останутся лишь пьяные драки деревенской молодежи, публичное исполнение непристойных частушек под гармошку, грубость по отношению к родителям и старшим и т.п. действия. Бывший волостный старшина С.И. Матвеев (Самарская губерния) считал, что по сравнению с прошлым уличных драк не прибавилось76. И. Коновалов из разговоров с тульскими крестьянами понял другое. ’’Парни от рук отбиваются, - жаловались мужики, -пьянствуют, безобразничают, воруют...”77 Видимо, в разных местах дело обстояло по-разцому, но в общем можно все же говорить о росте деревенского хулиганства. Рассматривая его причины, Вайсман, как представляется, недооценил значение столыпинской аграрной реформы. Политика разрушения общины в значительной степени расшатала устои крестьянского ’’мира” и ослабила его контроль над поведением однообщественников. Естественно, что это отразилось прежде всего на молодежи.
Впрочем, описываемое явление не носило такого катастрофического характера, как утверждали правые, и даже не было таким широкомасштабным, как считает Вайсман. Сельское хулиганство, пожалуй, не было даже самостоятельной проблемой. Оно составляло лишь часть более широкой проблемы молодежи в крестьянской общине. Пьянствовала и бесчинствовала только небольшая часть крестьянской молодежи. Другая часть, как отмечалось выше, наоборот, активно участвовала в трезвенном движении. Именно о таких молодых крестьянах писал С.И. Матвеев: ’’Водки не пьют; хорошие, честолюбивые хозяева, но скупые, жесткие люди. И все явления в божьем мире они определяют по степени их хозяйственной пригодности”76.
Выше, во ’’Введении”, уже приводился вывод Б.Н. Миронова относительно того, что в русской общине середины XIX в. по существу не было конфликта отцов и детей. И те и другие имели почти одинаковый или очень схожий социальный опыт.
В начале XX в. такой конфликт уже существовал. Крестьянская молодежь гораздо ближе, чем старшее поколение, познакомилась с городской жизнью, побывала на войне, участвовала в пролетарском революционном движении. Она обладала более богатым и разнообразным социальным опытом. Однако в сельском обществе в первые послереволюционные годы молодежь оказалась в приниженном, ущемленном положении.
Как уже отмечалось, после поражения революции в крестьянстве оживились консервативные настроения. Кое-где произошло возвращение с
наличных душ на ревизские, в других обществах вводили специальный налог на молодых крестьян, впервые получавших надел. Некоторые домохозяева укрепляли надел только для того, чтобы утвердить свою власть в семье. И многим молодым крестьянам казалось, что столыпинская реформа с тем и задумана, чтобы их ущемить.
Недовольство крестьянской мдлодежи искало выход, парни стали ’’отбиваться от рук”, и заявило о себе хулиганство. Это, однако, не было единственным проявлением конфликта отцов и детей в деревне.
Продолжалось, несмотря ни на что, омоложение сходов - и не только в результате семейных разделов. В крестьянском хозяйстве дети рано начинали тянуть общую лямку, и труд делал их равноправными членами семьи, хотел или нет того родитель. Выше уже приводилось разбиравшееся в Сенате дело о переделе в починке Бочкари Вятской губернии, когда обнаружилось участие на сходе 15- и 17-летних крестьян с правом решающего голоса. В этом случае, правда, они были уполномочены своими родителями. Но случалось и так, что молодые крестьяне являлись на сход по собственной воле и выступали там наравне с родителями-домохозяевами. Жалобы на то, что от некоторых дворов на сходе участвовало и голосовало по 2-3 человека, доходили до губернских властей и даже до Сената”.
Молодые крестьяне, являясь на.сход, заявляли о себе в полный голос и, надо думать, ставили самые острые вопросы, выдвигали и поддерживали самые смелые решения. Это вызывало недовольство многих домохозяев. В мае 1914 г. на сходе в д. Терениной Богородского уезда Московской губернии был принят приговор о наложении штрафов на тех домохозяев, которые не являются на сход лично. ”А малолетних не допускать, - говорилось в приговоре, - они волнуют сход...” (Выяснилось, правда, что приговор не собрал большинства голосов домохозяев, а потому уездный съезд его отклонил)80. И в Вологодской губернии, случалось, молодежь поднимала на сходах шум, так что старики демонстративно уходили81.
Неверно было бы думать, что стариков раздражала только манера поведения молодых крестьян. Более значительную роль играло расхождение во взглядах на многие явления жизни. Л.Н. Толстой, побывав в с. Крекшино Московской губернии, рассказывал, что там издавна суще ствовал обычай являться на поклон к ’’барину” (соседнему помещику), когда он наезжал в свое имение. Старики поддерживали эту традицию, а молодежь смеялась • над ними82. Постепенно молодым удавалось одерживать верх в общественном мнении. В Тульской губернии приезжие наблюдатели с удивлением замечали, что при появлении земского начальника крестьяне перестали снимать шапки83.
И опять-таки расхождения между молодыми и старыми касались не только установленного со времен крепостного права этикета общения с ’’барином” и ’’начальством”. В мае 1914 г. группа сотрудников ’’Русского богатства”, совершая путешествие по Оке, оказалась в гостях у помещицы М.А. Лавровой в Волховском уезде Орловской губернии. Разговор зашел о крестьянской молодежи. ”На ней главный отпечаток - и малоуте
шительный — сейчас дает шахта^ — сказала помещица. — До шахты один человек. Побывает на шахте - другой. Старики лучше ... Со стариками я с удовольствием говорю ...Как-то достоинства в них больше, мягкости, культурности ... чувства порядочности ... А молодежь - вся с какими-то 4904 острыми углами ...
М.А. Лаврова не была оголтелой крепостницей, занималась благотворительностью. Тем не менее крестьянская молодежь относилась к ней, по-видимому, так же, как к земскому начальнику.
И даже Л.Н. Толстой с его громадным авторитетом среди крестьян наталкивался на ’’угловатость” крестьянской молодежи. Осенью 1906 г. во время прогулки к нему подошел молодой парень с явным намерением вступить в разговор. Разговорились, и речь зашла об экспроприации земли. Толстой сказал, что ’’установление равного права всех на землю может быть достигнуто только тем, чтобы земля вообще перестала быть чьей бы то ни было собственностью, а не отчуждением или какими бы то ни было насильственными мерами”. Собеседник не согласился, сказав, что ’’надо только организоваться”. - Как организоваться? - не понял Толстой.
— Да уже там видно будет.
— Что же, опять вооруженное восстание?
- Это печальная необходимость.
Беседа не получилась. Крестьянский парень, конечно же, знал, что старый граф не одобряет революции. И все же именно Толстому хотел он сказать накипевшие у него на душе слова: ’’Нельзя же все терпеть и терпеть”85. Конечно же, это был вызов — вызов знаменитому учителю жизни, старикам-крестьянам, которые охотно его слушали, старой деревне, которую Толстой за многое осуждал, но с которой он жил одной духовной жизнью и которую олицетворял.
Старшее поколение привыкло тянуть лямку. Оно было религиознее, покладистее, терпимее по отношению к тем, кого объединяло в общее понятие господ, и к собственной молодежи. Деревня не знала восстаний со времен освобождения от крепостной неволи до начала XX р. За эти 40 лет крестьянство проявило чудеса стойкости и терпения. И- самое большее, чего добилось, - усиления своей нищеты.
С точки зрения молодого крестьянства такой опыт заслуживал только осуждения. Крестьянская молодежь отличалась большей грамотностью и развитостью, меньшей религиозностью. Она была решительнее, напористее, легко впадала в крайности. В 1905—1907 гг. ’’молодая деревня” впервые громко о себе заявила. Затем бразды правления в общине вновь забрало старшее крестьянство. Прошло несколько лет, и молодежь вышла из-под контоля, снова начала одолевать...
Конечно, нельзя сбрасывать со счетов социальную подоплеку этого конфликта. Молодые домохозяева обычно были беднее старых (хотя конфликт отцов и дете?й существовал и внутри крестьянских семей). Нельзя ставить под сомнение и значительное расслоение русской деревни к началу первой мировой войны. И по всем вопросам внутренней жизни общины споры велись, как показано выше, между бедным
и средним крестьянством, с одной стороны, и богатой верхушки - с другой.
И все же помещица Лаврова не зря говорила о молодых и старых, а не о богатых и бедных. В вопросах, касающихся отношений крестьянской общины с внешним миром, т.е. по существу в вопросах общекрестьянских, имущественные различия в общине как бы отступали на задний план. Создается впечатление, что здесь споры велись не между бедными и богатыми, а между молодыми и старыми. Споры по извечным крестьянским вопросам - о земле и воле.
‘Русское богатство. 1909. № 8. С. 64.
“Там же. 1908. №> 1. С. 109.
3Там же. 1907. № 7. С. 113.
4Там же. 1910. № 8. С. 78.
“Русское богатство. 1912. № 1. С. 90.
Общее положение о крестьянах ... с разъяснениями Правительствующего Сената ... по 20 ноября 1914 г. / Сост. И.М. Тютрюмов. Пг., 1915. С. 63.
"’Лазаревский Н.Л Лекции по русскому государственному праву. СПб , 1910. Т. 2. С.272.
еИзвестия Земского отдела. 1908. № 6. С 309, 310.
’ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 2735. Л.4.
‘“Там же. Д. 2766. Л. 4-5. 8-9, 21.
“Там же. Д. 2734. Л. 5-6, 21.
“Там же. Оп. 2. Д. 2376. Л. 1 об.
“Матвеев С. В волостных старшинах // Русское богатство. 1912. № 5. С. 170.
“Русское богатство. 1909. № И. С. 120.
“ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 50. 1907 г. Д. 16. Л. 4.
“Там же. 1911 г. Д. 106. Л. 112-115.
‘’Попов Ф.Г. Летопись революционных событий в Самарской губернии. Куйбышев, 1969. С. 234.
“Речь. 1911. 8 нояб.
“ЛГИА. Ф. 258. Оп. 14. Д. 660. Л. 2-3.
““Русское богатство. 1907. № 10. С. 53, 54.
“‘Там же. 1912. № 5. С. 173.
““Матвеев С. Из жизни современного крестьянского ’мира”. (В волостных старшинах) Ц Русское богатство. 1913. № 9. С. 135—142. № 10. С. 151—163.
“эКр-н Шелонник. Из записок крестьянина // Жизнь для всех. 1912. № 8. С. 1227.
“*ЦГИАМ. Ф. 696. On. 1. Д. 1754. Л. 8.
““Громыко М.М. Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX в М., 1986. С. 60.
““Русское богатство. 1913. № 9. С. 142.
“’ГАБО. Ф. 208. On. 1. Д. 727. Л. 2-3, 5, 12.
“®ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 50.1911 г. Д. 332. Л. 1.
“’ЛГИА. Ф. 258. Оп. 14. Д. 355. Л. 4-5.
““Русское богатство. 1912. № 2. С. 76, 77.
“‘Там же. 1910. № 10. С. 44.
33Власова И.В. Община и обычное право у русских крестьян Северного Приуралья (XVII—XIX вв.) Ц Русские: семейный и общественный быт. М., 1989. С. 28.
33ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 7524. Л. 45.
3*Огановский Н. Первые итоги "великой реформы”//Русское богатство. 1911. № 11.
С. 95. Подобный же случай уже в советское время описывается в романе М.Н. Алексеева "Драчуны” (М., 1982).
35Русское богатство. 1913. № 10. С. 158.
абЦГИАМ. Ф. 696. On. 1. Д. 1844. Л. 17-18.
37Дроздов В.П. Около земли. М., 1909. С. 62.
звЖизнь для всех. 1911. № 5. С. 620, 621.
39 Соловьев С.М. Мои записки для детей моих, а если можно, н для других. Пг., б. г. С. 163, 164.
*°ЦГИАМ. Ф. 696. On. 1. Д. 987, 1621.
41ЦГИА СССР. Ф. 1291. Оп. 50. 1911 г. Д. 41. Л. 4.
4гГАЧО. Ф. 144. (Земский начальник 2-го участка Шадринского уезда). On. 1. Д. 33. Л. 16-17.
43Русское богатство. 1914. № 5. С. 288, 289.
^Государственная дума: Стеногр. отчеты. Созыв 1. СПб., 1906. С. 1347.
Революция 1905—1907 гг. в России: Документы и материалы. Второй период революции. 1906—1907 гг. Январь—июнь 1907 г. Кн. 2. М., 1965. С. 68.
46ГАТ0. Ф. 95 (Тульский уездный съезд). Оп. 2. Д. 3402. Л. 3.
47ГАЧ0. Ф. 143. On. 1. Д. 183. Л. 60-61.
48 Русское богатство. 1914. № 5. С. 283.
4®ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 2756. Л.2.
5ОРусское богатство. 1914. № 5. С. 282, 284, 285.
51Кризис самодержавия в России, 1895—1917. Л., 1984. С. 530.
5гРусское богатство. 1914. № 5. С. 280, 281.
£3Там же. С. 287, 288.
54Там же С. 287.
55Там же. С. 286, 287.
5£Статистика по казенной продаже питей, 1914 г. Пг., 1916. С. 58, 59.
57Русское богатство. 1914. № 5. С. 291.
58Там же. 1914. № 9. С. 246.
59Отчет Главного управления неокладных сборов и казенной продажи питей за 1914 г. Пг., 1915. С. 112, 114.
£0Отчасти эти вопросы рассматриваются в статье: Афанасьев А.Л. В.И.Ленин и борьба за трезвость // Наш современник. 1988. № 4.
£1Русское богатство. 1914. № 5. С. 287.
62Там же. С. 286. >
63ЦГИАМ. Ф. 696. On. 1. Д. 2559. Л. 3, 8.
ь*Елпатъевский С. Жизнь идет И Русское богатство. 1914. № 1. С. 291; Утро России. 1909. 29 дек.
65ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 7486. Л. 58-81.
66Жизнь для всех. 1912. № 8. С. 1300.
67Кр. Ив. Власов. Очерки деревенской жизни И Жизнь для всех. 1911. № 2. С. 256— 261.
£8Труды IX съезда уполномоченных дворянских обществ 39 губерний. СПб., 1913. С. 58-90.
едТрайнин В. На съезде криминалистов И Русское богатство. 1914. № 4. С. 251.
"^Государственная дума. Созыв 4: Стеногр. отчеты. Сессия. 1. Ч. 1. СПб., 1913. С. 2283-2308; Там же Ч. 2. СПб., 1913. С. 620-669.
7’Weissman N.B. Rural Crime in Tsarist Russia. The Question of Hooliganism. 1905— 1914 // Slavic Review. Vol. 37, N 2. June 1978. P. 228-240.
72Новое время. 1911. 31 авг
73Weissman N.B. Op. cit. P. 234.
74Об антиклерикальном движении крестьян и их антиклерикальных настроениях в 1908—1916 гг. подробнее см.: Емелях Л.И. Исторические предпосылки преодоления религии в советской деревне И Актуальные проблемы истории религии и атеизма: Сб. науч, трудов. Л., 1975. Вып. 1.
75Коновалов И. Деревенские картинки И Русское богатство 1911. № 1. С. 19—25.
7ВРусское богатство. 1913. № 9. С. 117, 118.
77Тамже. 1911. № 1. С. 19.
7ВТам же. 1912. № 2. С. 76.
”ЦГИА СССР, Ф. 1291. Оп. 50.1911 г. Д. 213. Л. 90 об.; ЦГИАМ. Ф. 62. On. 1. Д. 2830.
Л. 6.
В°ЦГИАМ. Ф. 696. On. 1. Д. 2798. Л. 7.
в1Белое В. Лад. Очерки о народной эстетике Ц Наш современник. 1981. № 6. С. 144.
Семенов С. Последние свидания со Л.Н. Толстым // Русское богатство. 1911. № 10. С. 61.
езТам же. № 1. С. 3.
В4Там же. 1914. № 8. С. 197, 198.
В5Толстой Л.Н. Что же делать? //41олн. собр. соч. М.; Л., 1936. Т. 36. С. 366, 367.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В одном из набросков письма к В.И. Засулич К. Маркс отметил характерное отличие русской общины XIX в. от древнейшей' в последней производство велось сообща, а распределялись лишь продукты - в русской же распределялось только важнейшее средство производства, земля, которая обрабатывалась ин ивидуальным трудом членов общины. Свойственный русской общине ’’дуализм”, писал Маркс, ’’может служить для нее источником большой жизненной силы, потому что, с одной стороны, общая собственность и обусловливаемые ею общественные отношения придают прочность ее устоям, в то время как частный дом, парцеллярная обработка пахотной земли и частное присвоение ее плодов допускают развитие личности, не совместимое с условиями более древних общин”1.
Последующее развитие общины подтвердило это наблюдение. Именно свойственный русской общине дуализм сохранял ей силу и жизнеспособность в нелегких исторических условиях России периода капитализму. Нарушая этот дуализм, делая от него шаг в ту или иную сторону, община теряла силу и устойчивость. Утрата земельно-распределительных функций не вела к немедленному отмиранию общины, но значительно ее ослабляла. Создававшиеся в таких общинах крайняя мелкополосица и путаница полос уже не могли быть отрегулированы силами самих крестьян, требовалась помощь правительственных землемеров. Возрастала, таким образом зависимость общины от властей. Тенденция к утрате поземельно-распределительных функций заметно проявлялась в жизни общины конца XIX - начала XX в., особенно в черноземных. губерниях, а также к западу от Москвы.
Другой шаг в сторону от дуализма, очевидно, заключался бы в обобществлении производства, о чем мечтали и к чему подталкивали общину не только народники, но и некоторые радетели общинности из среды администрации. Но мы видели, насколько бесплодны были попытки внедрить ’’общественные запашки” или какие-то другие формы коллективного труда. Мы видели также, что община всегда противодействовала таким попыткам.
Все это, впрочем, не означает что община ограничивалась распределением земли и не вторгалась в сферу производства. Мы видели, что функционирование трехпольной системы связано с довольно жестким регулированием сельскохозяйственных работ. В пореформенный период регулирующее воздействие общины еще более увеличилось. Контроль за внесением удобрений, переход на ’’широкие полосы” и к многоп льным севооборотам — эта положительная тенденция все заметнее проявлялась
Маркс К. Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 19. С. 404.
в жизни общины с последнего десятилетия XIX в. до 1914 г., особенно в нечерноземных губерниях. Община пыталась приспособиться к условиям капитализма, поднять уровень крестьянского земледелия. Однако проявлялась эта тенденция е рамках отмеченного Марксом дуализма: при всем регулирующем воздействии общины крестьянское хозяйство оставалось индивидуальным. Община в определенной степени лишь сближалась с кооперацией.
Выше уже говорилось о доктринерстве, которым грешили столыпинские ’’реформаторы”, о надуманности основных концепций аграрной реформы. Отмечалась и высокомерная убежденность авторов реформы в том, что правительство умнее народа, что народ без сильнейшего давления сверху не станет на ’’правильный” путь развития. Но это общее заключение о пеЛооме не означает, конечно, что она была нежизненна или вредна во всех ее моментах. Отмена ряда устаревших законов и стеснений ускорила социально-экономическое развитие деревни. Некоторые виды землеустроительных работ (раздел ’’однопланных” селений, отграничение земель) тоже бывали полезны, за исключением тех случаев (довольно, видимо, частых), когда они исполнялись торопливо и небрежно, еще более запутывая землепользование.
По существу в эти годы власти пытались форсированно ускорить развитие одной из указанных выше тенденций в общинной жизни - тенденции к утрате земельно-распределительных функций. Снятие различного рода законодательных ограничений не очень ускорило развитие этой тенденции: дело, по-видимому, упиралось в крестьянское малоземелье. Тогда власти прибегли к таким способам достижения желаемого, которые напоминали вытягивание растения за верхушку с целью ускорения его роста. Искоренить общину тоже не удалось. Но при этом заглушалось развитие второй, более перспективной тенденции - к поднятию агрикультурного уровня общинно-крестьянского производства.
В конечном итоге в изучаемые годы (1907-1914) шло медленное развитие обеих тенденций при сохранении господствующего положения традиционной трехпольной общины. Особенно медленным было развитие второй тенденции, несмотря на то, что отмена выкупных платежей, рост цен на сельскохозяйственную продукцию и ряд хороших урожаев, казалось, создавали для нее неплохие условия. Вместе с тем сохранявшееся крестьянское малоземелье и неравноправие, растущее вмешательство властей в общинные дела, попытки заменить регулирующее воздействие общины воздействием государства - все это приводило к накоплению недовольства в деревне, превращало крестьянские ’’миры” в тысячи зарядов, заложенных под существующий строй.
Прусский путь эволюции, предполагавший развитие помещичьего хозяйства и разрушение общины, явно ”не вытанцовывался” - прежде всего потому, что община упорно отказывалась умирать. Она словно поклялась не делать этого, пока жив ее вековой враг - помещичье землевладение. Выше мы видели многочисленные примеры поразительной живучести общины. У нее отнимали земли, она же пыталась восполнить потери новыми приобретениями. Ее дробили на хутора и отруба, а на частных и банковских землях, купленных товариществами, врзникали новые об-254
щины. Может быть, именно вследствие нерешенности аграрного вопроса даже традиционная община в эти годы сохраняла свою жизненность. И в конце концов община сыграла значительную роль в ликвидации помещичьего землевладения.
Напомнив эти выводы, сделанные выше, по ходу изложения, остается добавить, что автор считал бы свой труд не пропавшим даром, если бы читатель вынес впечатление, что русская крестьянская община - сложное и неоднозначное явление, которое не исчерпывается такими понятиями, как”архаизм” и ’’пережиток”.
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ ......................................................... 3
Глава первая. КРЕСТЬЯНСКАЯ ОБЩИНА В ПОРЕФОРМЕННЫЙ ПЕРИОД (1861-1906)..................................................... 27
Организация крестьянского "мира”................................. 27
Развитие поземельных отношений в общине.......................... 35
Крестьянская община и революция 1905—1907 гг..................... 63
Глава вторая. ОБЩИНА И СТОЛЫПИНСКАЯ АГРАРНАЯ РЕФОРМА............ 72
Проблема выбора целей в столыпинском аграрном законодательстве... 72
Ход аграрной реформы............................................ 93
Борьба крестьян против столыпинской аграрной реформы........... 140
Глава третья. ЗЕМЕЛЬНО-РАСПРЕДЕЛИТЕЛЬНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ОБ-
ЩИНЫ .......................................................... 162
Кто получал и кто не получал мирской надел..................... 162
Переделы усадебных земель и лугов.............................. 168
Переделы полей................................................. 172
Социальное значение переделов.................................. 188
Правительственная политика по отношению к действующей общине... 197
Глава четвертая. ХОЗЯЙСТВЕННО-АГРИКУЛЬТУРНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ОБЩИНЫ......................................................... 209
Покупки земли.................................................. 209
Переход на широкие полосы...................................... 217
Внедрение травосеяния и многополья............................. 220
Предпринимательская деятельность общины. Борьба за сохранение общественных вод и лесов.......................................... 224
Глава пятая. КРЕСТЬЯНСКИЙ ”МИР” В 1907-1914 гг................. 229
Деревня после революции 1905—1907 гг........................... 229
Внутренние процессы в крестьянском "мире”...................... 233
Трезвенное и просветительное движения в общине................. 237
Проблема моподежи в крестьянской общине........................ 243
ЗАКЛЮЧЕНИЕ..................................................... 253
П.Н. Зырянов
КРЕСТЬЯНСКИЙ ОБЩИНА ЕВРОПЕЙСКОЙ РОССИИ 1907-1914 ГГ
Это первая книга по истории русской крестьянской общины, изданная в нашей стране за последние 80 с лишним лет. Именно в общине рос и накапливался трудовой опыт нашего крестьянства. В рамках деревенского ’’мира” крестьянин проходил первые уроки демократии. На основании большого фактического материала, в том числе архивного, автор попытался показать внутреннюю жизнь русской общины в 1907-1914 тг., в период столыпинской атрарной реформы.