Научно-информационный и просветительский центр
«МЕМОРИАЛ»
К.Н. Морозов
СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС
СОЦИАЛИСТОВ-РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ
И ТЮРЕМНОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ
(1922–1926):
ЭТИКА И ТАКТИКА
ПРОТИВОБОРСТВА
Москва
РОССПЭН
2005

ББК 63.3(2)6 4
М80
ISBN 5 8243 0735 0
© К. Н. Морозов, 2005.
© «Российская политическая энциклопедия»,
2005.
Морозов К. Н.
Cудебный процесс социалистов революционеров и тюрем
ное противостояние (1922---1926): этика и тактика противо
борства. --- М.: «Российская политическая энциклопедия»
(РОССПЭН), 2005. ---736 с.
На материалах фондов ЦА ФСБ РФ, Архива Президента РФ, ГАРФ,
РГАСПИ, архива Гуверовского института войны, революции и мира,
Архива ПСР, хранящегося в Международном институте социальной ис
тории (Амстердам), и Архива «Мемориала» автором исследованы мно
гие из неизвестных моментов судебного процесса социалистов револю
ционеров, в том числе и мероприятия ГПУ по оперативно агентурному
обеспечению процесса и охране подсудимых, а также подробности дра
матического «тюремного противостояния» осужденных эсеров и власти
в 1922---1926 гг., принудившего Политбюро ЦК РКП(б) и ГПУ отменить
смертные приговоры двенадцати эсерам. Противостояние власти и эсе
ров в зале суда и в тюрьме рассматривается в контекстах норм и тради
ций революционной этики, репрессивной политики большевиков про
тив социалистов, борьбы их за «политрежим» и судеб российского
революционного движения в целом. Книга завершается штрихами
к портретам и судьбам подсудимых с. р. и анализом парадоксов их ре
абилитации Генпрокуратурой РФ в 1997---2001 гг.
Книга рассчитана на специалистов и на всех интересующихся ис
торией России.
Издание осуществлено при финансовой поддержке
Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ)
проект 04 01 16101
Ответственные редакторы:
А. Б. Рогинский, д. и. н. С. В. Тютюкин.
Рецензенты:
д. и. н. А. П. Ненароков, д. и. н. В. В. Шелохаев
М80

Судебный процесс социалистов революционеров состоялся в Моск
ве в июне --- августе 1922 г. и приковал к себе внимание не только Рос
сии, но и всей демократической и социалистической общественности Ев
ропы и Америки. По количеству особенностей, затрагивающих самые
разные сферы организации подобных процессов и юриспруденции, су
дебный процесс социалистов революционеров, пожалуй, не сравнится ни
с одним из процессов российского освободительного движения. Но глав
ная и совершенно уникальная его черта, резко выделяющая этот процесс
из всей как дореволюционной, так и советской судебной практики, за
ключается в том, что и те, кто судил, и те, кого судили, пытались дока
зать и себе, и друг другу, и всему миру, что они то как раз и есть истин
ные революционеры, а противостоящая им сторона и есть подлинные
предатели революции и трудящихся. Эта двуединая цель, хотя обычно
прямо и не называлась, и была основной, как для судей (и стоявших за
их спинами подлинных вдохновителей и дирижеров процесса), так и для
подсудимых (и их товарищей на воле и в эмиграции). Без ясного осозна
ния этой основной особенности процесса исследователь и читатель будут
просто сбиты с толку абсурдностью (с точки зрения юриспруденции) то
го, что происходило во время подготовки и проведения процесса.
Большевики страшились опасности повторения печального опыта са
модержавия, с переменным успехом боровшегося с революционным под
польем более полувека. Большевики стремились не просто уничтожить
и скомпрометировать революционное социалистическое (и анархистское)
подполье, но и подмять под себя и поставить себе на службу (переставив
акценты) саму субкультуру революционера (или, пользуясь термином пе
тербургского исследователя Б. И. Колоницкого, субкультуру революцион
ного подполья). Большевиков пугало, что благодаря механизмам субкуль
туры воспроизводились кадры революционеров, которые, врочем, были
страшны не столько сами по себе, сколько тем, что они были потенциаль
ными лидерами незатихающего движения масс. Свидетельством реальнос
ти этой угрозы были, с одной стороны, успехи эсеровской и меньше
вистской агитации в студенческой и рабочей среде в 1921---1922 гг.
(да и с многомиллионным крестьянством, как показал опыт, эсеры нахо
дили общий язык проще, чем большевики). С другой стороны, Тамбовское
и особенно Кронштадское восстание подтвердили на практике, что про
цесс, так сказать, «революционной самодеятельности» масс, как бы боль
шевикам ни хотелось, вовсе еще не прекратился. Соединение идеологий и
опыта революционных партий, с одной стороны, и недовольства различ
ных классов и страт российского общества --- с другой, было гибельно для
власти. А опасность такого соединения в 1921---1922 гг. была куда реаль
нее, чем возрождение «белой альтернативы», всерьез скомпрометировав
шей себя и в Сибири, и на Севере, и на Юге России.
3
ВВЕДЕНИЕ

Обычно современники и историки обращали внимание на идеологи
ческое воздействие революционных партий на различные страты россий
ского общества путем агитационно пропагандистской деятельности.
Но нельзя не видеть и степень глубины воздействия революционной суб
культуры на политическую культуру широких масс в революционных со
бытиях 1917 г. Интереснейшее исследование Б. И. Колоницкого убеди
тельно свидетельствует, что февральские события 1917 г. стали возможны
из за глубокого проникновения в политическую культуру широких масс
революционных традиций и символов, помогавших толпе самоорганизо
ваться: «Люди разных убеждений, разного возраста и социального поло
жения, в различных, подчас совершенно необычных ситуациях могли
действовать солидарно, ибо все они были знакомы с революционной тра
дицией, их действия регулировались общим культурным кодом поведе
ния. При этом важнейшим инструментом самоорганизации стали рево
люционные символы, прежде всего песни и красные флаги» 1.
Это, собственно говоря, и определило три магистральных направле
ния борьбы большевистской власти с надвигающейся опасностью. Пер
вым таким направлением оставалось своего рода комплексное воздейст
вие на все классы и слои общества как средствами пропаганды, так
и методами всеобщего устрашения и чекистского контроля. Во вторых,
В. И. Ленин и другие наиболее последовательно мыслящие вожди боль
шевизма поняли довольно быстро, что изоляция (а в при возможности
и необходимости и физическое уничтожение) социалистов --- эта жизнен
ная потребность, потребность самосохранения режима.
В третьих, получилось так, что старая революционная субкультура, хо
тя и была общей колыбелью для большевиков и ставших оппозиционных
им эсеров, меньшевиков и анархистов, вместе с тем, представляла собой
очень серьезную угрозу для большевистской власти. Любая конкуренция,
любое сравнение для большевиков были губительны и проигрышны ---
став властью и сев на новый стул, на стул тоталитарной власти, они про
должали сидеть и на стуле революционных традиций (все больше и боль
ше подменяя следование ее нормам риторикой), но и эти стулья разъез
жались все дальше и дальше. Совершенно не случайно, что власти чуть не
разогнали в этом же 1922 г. Общество политкаторжан, которое фактичес
ки стало претендовать на роль хранителя революционных традиций 2.
Выигрышность позиции социалистов по сравнению с большевистской бы
ла очевидной --- они продолжали свое старое дело --- борьбу с властью,
с властью хоть и из бывших революционеров, широко использующих ста
рые революционные нормы и символы, но в своей одиозности опередив
шей авторитарный царский режим. Большевистская демагогия, направ
ленная против социалистов летом осенью 1917 г. и в 1918---1920 гг., меркла
на фоне тысяч крестьянских восстаний против большевиков и расправ над
ними, на фоне недовольства рабочих, на фоне беспрецедентной в совре
менной истории страны деятельности ВЧК, взятия заложников, бессуд
ных расстрелов, лжи, лицемерия и крови, которые в изобилии источал но
вый режим, далеко обогнав по всем меркам не только социалистов (им
вменяли поддержку буржуазного Временного правительства и поддержку
лозунга «Войны до победного конца» в 1917 г. и «зверства» контразведки
Самарского Комуча в 1918 г.), но и старый режим.
Лидеры большевиков и ВЧК отдавали себе отчет в том, что им надо
сделать так, чтобы вся глубоко укоренившаяся и развитая несколькими
поколениями российской радикальной интеллигенции революционная
субкультура с ее нормами, символами, традициями стала ассоциироваться
4

только с большевиками, из оппозиционных власти революционеров став
ших «революционной властью», своего рода правопреемниками и рево
люционной традиции и государственной власти (соотношение этих двух
составляющих большевистские власти регулировали в зависимости от по
требности и настроений в обществе, акцентируя внимание, скажем,
в 1920 е гг. на первой, в 40 е --- скорее, на второй, впрочем, не забывая
напоминать о своем революционном прошлом).
Все это определило и сверхзадачу большевиков на процессе с. р.
в 1922 г. --- не доказать их виновность в борьбе против большевистской
власти (эсеры этим гордились), не сгноить их в тюрьмах --- это и так бы
ло уже решено и осуществлялось без всяких судов, а дискредитировать их
как революционеров, показать, что им гордиться нечем, что они не на
следники славных революционных традиций, а гнусные их предатели,
спутавшиеся с Антантой, кадетами, белогвардейцами, опозорившие рево
люционные традиции, и попутно доказать, от противного, что единствен
ные хранители этих святынь --- только большевики. То, что большевики
быстро стали создавать культы личности своих вождей, а чуть позже на
зывать в свою честь заводы, стадионы и даже города, было не только (или
не столько) данью их тщеславию и нарциссизму, но и выверенной поли
тической линией. С одной стороны, речь шла о сакрализации себя в гла
зах обывателя, далекого от традиций революционной субкультуры (горо
да раньше называли только в честь святых да царей), с другой (это уже
для тех, кто мыслил категориями и символикой революционной субкуль
туры) --- об утверждении себя в первых рядах революционного пантеона.
И на самом процессе, и на тысячах митингов, и в ходе петиционной кам
пании, и на грандиозной 300 тысячной демонстрации 20 июня 1922 г.
(в годовщину гибели В. Володарского), организованных властью, и в ты
сячах газетных статей советской прессы неоднократно повторялось, что
виновники всех тягот и бед гражданской войны --- эсеры, которые ее раз
вязали своим сопротивлением большевикам, что все социалистические
партии --- «банкроты и предатели» трудового народа и что единственная
отныне партия трудящихся --- это партия коммунистов, достойная наслед
ница всего революционного движения и его традиций.
В силу всего вышесказанного нам кажется очевидным, что процесс
1922 г. должен рассматриваться как гораздо более многогранное явление,
чем просто случай судебной расправы большевистской власти с одной из
оппозиционных ей политических партий. Избранная нами тема многоас
пектна, и многие из этих аспектов мы только только начинаем осознавать
и подступаться к ним. Некоторые из них изучались десятилетиями, но се
годня требуют как переосмысления, так и дальнейшего изучения на осно
ве документов, спрятанных до сих пор в малодоступных архивах, требу
ют нового взгляда, отрешенного от старых, вбитых в сознание стереотипов
и подходов, как, например, события Октября 1917 г. и гражданской вой
ны или весь круг различных аспектов бытования и взаимоотношений двух
ветвей русского социализма --- народничества и марксизма --- и их судеб.
По другим ведутся с недавних пор исследования, но они только в самом
начале (или на середине) пути, как, например, практика и эволюция ре
прессивной политики большевистской власти против социалистов и анар
хистов (имеющиеся исследования вовсе не исчерпали этой темы 3).
К другим темам исследователи всерьез еще и не подступались, как, на
пример, к феномену субкультуры российского революционера и ее различ
ным нормам или к эволюции ментальности и поведенческих норм самих
коммунистических правителей, стремительно мутировавших, и т. д. и т. п.
5

Автор предпринял попытку исследования поведения подсудимых
1 й группы (а отчасти и поведения противостоявшей им стороны) 4,
сквозь призму тех норм поведения, той субкультуры, которая и опреде
ляла выбор ими форм и методов борьбы на следствии, суде и в тюрьме,
а главное --- давала духовные силы для этого противостояния, итог кото
рого --- годы в тюрьмах, лагерях и неизбежная смерть --- хотя и был всем
известен, но страшил осужденных эсеров меньше, чем измена себе и сво
им товарищам. Эти нормы и этика оказывали на поведение революцио
неров отнюдь не меньшее влияние, чем их политические взгляды. В этом
контексте показательно, что некоторые из подсудимых, например
П. В. Злобин и Д. Д. Донской, хотя к 1922 г. и не разделяли уже тех взгля
дов, которые исповедовала ПСР, но считали невозможным предать сво
их товарищей, впасть в бесчестие. Не менее показателен и пример двух
других эсеров, В. К. Белецкого и В. К. Рейснера, давших в мае 1922 г. Вер
ховному трибуналу ВЦИК (далее Верхтриб) т.н. подписки в лояльности
советской власти и выведенных из числа обвиняемых, но через несколь
ко дней написавших заявления в Верхтриб и дезавуировавших свои под
писки. С другой стороны, самым ярым борцом со старой революцион
ной моралью явился младший брат члена ЦК ПСР Евгении Ратнер
(подсудимой 1 й группы) Григорий, бывший член МК ПСР, ставший ком
мунистом. Именно он по собственной инициативе вошел во 2 ю группу
подсудимых ренегатов и называл «болотом мещанской психологии» не
понимание того, что «если требует революция, то можно свести на эша
фот и собственную сестру» и отправить к собственной теще чекистов
с обыском, ибо считал, что «современная политическая борьба этих ста
рых этических понятий не терпит» 5.
Необходимость посмотреть на судебное и тюремное противостояние
эсеров и большевиков с позиций норм субкультуры и этики российско
го революционера вытекает и из того, что используемые 22 подсудимы
ми формы и методы борьбы на следствии, суде и в тюрьме, которые при
несли им в ряде случаев победу в противостоянии с властью, не взялись
из воздуха и не были ими придуманы в 1922---1926 гг., а являлись частью
их предшествующего (и немалого) «тюремного» опыта, а точнее говоря,
частью длительной практики российских революционеров, отлившейся
в целую систему норм поведения революционера на следствии, суде
и в местах заключения, в традиции борьбы за сохранение человеческого
достоинства, включаемой в понятие борьбы за «политрежим». Именно
благодаря этому они нанесли большевистской власти, самонадеянно вы
ведшей их на публичный процесс, серьезное поражение и преподали
урок, который она уже больше не забывала.
Но большевики быстро учились на своих ошибках, и об их пораже
нии в «тюремном противостоянии» с 22 осужденными эсерами в 1922---
1926 гг. мир получал лишь обрывки информации, просачивавшиеся во
преки режиму «особой изоляции», специально для этого случая
придуманному чекистами. А это «тюремное противостояние» без всяко
го преувеличения было беспримерным даже на фоне много чего повидав
шего за свою уже более чем полувековую историю российского револю
ционного движения. Сломить власти и взорвать «каторжно карцерный»
режим «особой изоляции» заключенные смогли, многократно продемон
стрировав как свою готовность идти в этой борьбе до конца (в том чис
ле и до своего конца), так и виртуозное владение всеми тюремно конспи
ративными навыками, которые позволяли им вопреки сверхусилиям
тюремщиков не терять связи между собой и с внешним миром, благодаря
6

чему они сумели соблюсти единство требований и отчасти координиро
вать свою групповую голодовку в октябре 1925 г., даже будучи развезен
ными по тюрьмам нескольких губерний. Такой воли и такой согласован
ности действий мы не увидим даже в таких крупнейших голодовках
и столкновениях политических заключенных с тюремным начальством
дореволюционного времени, как, скажем, Якутская бойня, Зерентуйская
и Кутомарская трагедия и т. д.
На наш взгляд, процесс с. р. --- это, собственно говоря, ни что иное,
как частный случай противостояния демократического и большевистско
го, тоталитарного, социализма и их субкультур. С этой точки зрения,
крайне интересной задачей будущего стало бы проследить (в том числе,
и по материалам процесса с. р.) становление новой «властной» субкуль
туры и ее разрыв с основными краеугольными ценностями старой суб
культуры революционера. А для этого надо проанализировать, о чем обе
стороны спорили, как трактовали нормы морали и поведения револю
ционера, попробовать определить хотя бы некоторые из тенденций раз
вития их субкультур. К сожалению, официальные документы по боль
шей части рисуют внешнюю, казовую сторону событий. Тем ценнее те
относительно немногие письма, заявления, тюремные записки, воспо
минания, позволяющие видеть «душу живую» этих людей, их настрое
ния, эмоции, побудительные мотивы. И тот факт, что многое пришлось
собирать по крупицам в архивных фондах, до сих пор не очень то
доступных исследователям, должен хотя бы отчасти извинить автора за
то, что описание внешней стороны событий порой превалирует над не
посредственным проникновением во внутренний мир российского рево
люционера.
Автор не ставил перед собой цели осуществить детальное и полно
ценное исследование таких глобальных и сложнейших тем, как феномен
субкультуры российского революционера, нормы и традиции поведения
революционера, репрессивная политика большевиков против социалис
тов, борьба социалистов и анархистов за «политрежим», но считал край
не важным затронуть их в книге, чтобы не превратить ее в скучное фак
тографическое описание хода процесса, вырванного из множества
контекстов, органично с ним связанных.
Эта книга задумана как попытка понять и осмыслить одну из запу
танных и трагичных страниц нашей истории. При этом ряд тем, в част
ности --- степень причастности эсеровского руководства к боевой группе
Г. И. Семенова, а в более широком плане --- к покушению на В. И. Лени
на 30 августа 1918 г., после углубленного исследования не кажется столь
ясной, как ранее. Учитывая важность и сложность этой проблемы, явно
требующей расширения источниковой базы, автор вынес ее за рамки дан
ного исследования, чтобы сделать предметом отдельного всестороннего
изучения и отдельной книги. В данной монографии затрагивается лишь
часть аспектов этой проблемы.
Главная цель, которую ставил перед собой автор --- максимально глу
боко (благодаря новым источникам) исследовать ряд сюжетов и сторон
ярчайшего и парадоксальнейшего процесса в истории революционного
движения России, многие из подробностей и аспектов которого были
спрятаны вплоть до самого недавнего времени под грифом «Совершенно
секретно». Но достичь ее можно было, лишь решив задачу максимально
го расширения источниковой базы за счет введения в научный оборот ра
нее не доступных для исследователей архивных материалов и, прежде все
го, материалов, хранящихся в ЦА ФСБ РФ.
7

Хронологические рамки той части работы, которая посвящена непо
средственно процессу с. р., охватывают период с декабря 1921 г., когда
был дан старт его подготовке, до вынесения приговора 7 августа 1922 г.
«Тюремное противостояние» 22 осужденных эсеров и власти охватывает
период с 8 августа 1922 г. до конца сентября 1926 г., когда закончилось
тюремное заключение Н. Н. Иванова и Е. А. Ивановой Ирановой. Автору
представляется, что «тюремное противостояние» следует рассматривать
как послепроцессную стадию, часть общей темы процесса с. р., нераз
рывно с ней связанную. Ведь противостояние перешло в тюремные сте
ны из зала суда (можно сказать, что параметры и логика «тюремного про
тивостояния» были заданы процессом) и длилось вплоть до того как
власть изменила приговоры осужденным, в том числе и приговоренным
к высшей мере наказания.
Мероприятия ГПУ по «добиванию» ПСР, к сожалению, удалось рас
смотреть только в пределах 1922 г. и только с той степенью полноты, ко
торую позволили материалы архивного фонда эсеровского процесса ---
Н 1789, хранящегося в ЦА ФСБ РФ, ибо только этот фонд был доступен
автору. Подавляющая же часть материалов по «добиванию» ПСР в 1922---
1926 гг. и последующих годах (в том числе, и материалы по проведению
Ликвидационного съезда ПСР бывшими эсерами, начало подготовки ко
торого прослеживается нами по документам лета 1922 г.) находятся в дру
гих фондах этого ведомственного архива.
Автор не ставил перед собой задачи осветить в своем исследовании
все аспекты судебного процесса, с одной стороны, потому, что подобная
работа уже была блестяще выполнена голландским историком Марком
Янсеном (на доступной ему источниковой базе и в крайне лаконичной
форме 6). С другой стороны, получив возможность использовать уникаль
ные архивные материалы фонда Н 1789, автор счел необходимым обес
печить массовое введение их в научный оборот, а по причине невозмож
ности «объять необъятное» не ставил себе цели «сказать понемногу обо
всем», предпочтя более глубокую проработку ряда тем.
Обсуждение в ходе судебных слушаний сюжетов гражданской вой
ны, по которым эсерам было предъявлено обвинение, нашло отраже
ние на сотнях листов стенографического отчета и тысячах листов до
кументов, приобщенных к делу. Этих пунктов обвинения набралось
почти два десятка (начиная с участия эсеров в «юнкерском мятеже»,
получения финансовой помощи от Антанты, связей с белогвардейски
ми организациями, участия в Союзе Возрождения, ведения террорис
тической, диверсионной и экспроприаторской деятельности, создания
собственного правительства --- Самарского Комуча, и заканчивая обви
нениями их в связях с тамбовской «антоновщиной» и «кронштадскими
мятежниками»). По многим из них в зале суда разгорелась ожесточен
ная полемика, дающая исследователю ценнейший материал как факти
ческого, так и полемического характера. Мысли и аргументы, содержа
щиеся в стенограммах процесса (их можно сравнить с ключом)
в соединении с партийными эсеровскими документами, не введенны
ми еще в научный оборот, как представляется, позволят в будущем на
писать более объективную историю противостояния эсеров и комму
нистов в гражданской войне. Но для того, чтобы проследить полемику
на процессе по всем пунктам обвинения необходимо отдельное иссле
дование. В данной же книге автору пришлось ограничиться лишь од
ним сюжетом, который он счел крайне необходимым для предприня
того им исследования.
8

Безусловно, введение материалов в научный оборот для автора не са
моцель, а способ приращения научных знаний по данной проблематике,
необходимых для достоверной исторической реконструкции событий. Ав
тор надеется, что его выводы и размышления вкупе с введенными в науч
ный оборот недоступными ранее документами станут ступенькой для
дальнейших исследований. Ведь одно дело, когда современники событий
и историки догадывались о том, что верхушка большевистского руковод
ства дирижирует процессом, пропагандистской кампанией и проявлени
ями «народного гнева», что ГПУ принимает активное участие в агентур
но оперативном обеспечении процесса, но эти догадки базировались на
отрывочных данных, на слухах и аналитических умозаключениях; и сов
сем другое дело, когда удалось выявить и ввести в научный оборот тыся
чи документов, которые, собрав вместе отдельные штрихи и мазки, рису
ют яркую и достоверную картину (достаточно полную) многочисленных
действий, кампаний и спецопераций власти, позволяя увидеть роль и по
зицию отдельных партийных и чекистских деятелей, увидеть все то, что
власти так старательно прятали за грифами «Совершенно секретно» (и да
же --- «По прочтении сжечь» и «Хранить конспиративно»), а также пока
зывают мужественное поведение заключенных эсеров в 1922---1925 гг., сво
ей борьбой не позволивших себя «похоронить от внешнего мира».
У русской интеллигенции в конце ХIХ --- начале ХХ в. пользовалась
большой популярностью поговорка «Правда таится в нюансах». Есть,
правда, и другая поговорка, передающая ту же, в сущности, мысль ---
«Дьявол прячется в деталях». На наш взгляд, именно возможность «по
щупать руками» «нюансы» и «детали» исторического явления или собы
тия, подышать воздухом «правды жизни» и позволяет историку при ре
конструкции и анализе событий смотреть на них уже не с высоты
птичьего полета, когда абстракции и теории заменяют глубокое знание
анализируемого события (как правило, с ущербом для дела). Детальное
же рассмотрение объекта исследования невозможно без привлечения ши
рокого круга источников.
Важной задачей исследования является прослеживание логики и дей
ствий власти и органов ГПУ по постановке процесса, по развертыванию
пропагандистской кампании вокруг него, мероприятий по охране и по
«оперативно агентурному обслуживанию» процесса с. р., а также по ре
шению главной задачи --- «добиванию» ПСР. Этим сюжетам уделено зна
чительное внимание в книге, т. к., на наш взгляд, это не является излиш
ней детализацией, а, напротив, показывает, как еще в 1922 г. было
заложено многое из того, что стало характерными чертами репрессивной
политики советского государства: были предвосхищены ЧСИРы (члены
семьи изменника родины), начальник Секретного отдела ГПУ Т. П. Сам
сонов предлагал особым правительственным распоряжением объявить
эсеров врагами народа, в мае --- июне 1922 г. началось формирование ос
ведомительной сети во всех московских вузах с установкой определять
политическую физиономию студентов по их отношению к процессу, бы
ла воссоздана система административных ссылок, но еще более жесткая,
чем в царское время, в 1922---1923 гг. была предпринята попытка «завин
тить» тюремный режим, ликвидировав доставшийся заключенным в тя
желой и постоянной борьбе «политрежим».
Материалы Архива ФСБ свидетельствуют о том, что противостояние
эсеров и власти быстро приобрело черты личного, человеческого проти
востояния и многие документы, выходившие из под пера нескольких
чекистов и видных большевиков, совершенно явственно несли на себе
9

отпечаток почти маниакального желания отомстить, сломить, унизить,
причинить страдания и т. п. Подчеркнем, что это касалось не только чеки
стов, но с полным основанием может быть распространено и на некото
рых видных большевиков (к сожалению, документы недостаточно харак
теризуют умонастроения некоторых из них). Собственно говоря, то, что
И. С. Уншлихт и Н. В. Крыленко, потерпевшие моральное поражение от
противостоявших им 22 х подсудимых, озлобились и испытывали к ним
личную неприязнь, заметил еще во время процесса А. В. Луначарский 7.
Но дать волю своим чувствам чекисты смогли уже после процесса, по соб
ственной инициативе создав для заключенных эсеров особый режим
и «протащив» его через Президиум ВЦИК (этот режим «особой изоля
ции» сами политзаключенные, имевшие богатый дореволюционный
опыт, сравнивали с режимом карцерного содержания каторжных центра
лов). Незаконность этого действа была очевидна, т. к. эсеры были приго
ворены к отбыванию заключения в условиях значительно более мягкого
режима «строгой изоляции».
Автор не ставил перед собой цели обелить и апологетизировать эсе
ров и не избегал фактов и оценок, рисовавших их такими, какими они
и были --- и как политические деятели, и как люди. Безусловно, в кри
тике эсеровской тактики после Октября 1917 г. (в том числе и больше
виками, и эсерами ренегатами) есть ряд совершенно справедливых мо
ментов. Безусловно, эсеровские лидеры совершили ряд действий,
не бесспорных как с точки зрения внутрипартийной ситуации, так
и с точки зрения развития общероссийской политической ситуации тех
лет. Конечно же, теперь становится понятно, что в борьбе за власть вну
три партии (и в стране) следует по иному посмотреть на такие фигуры,
как В. М. Чернов, Н. Д. Авксентьев, М. А. Натансон, М. А. Спиридонова,
А. А. Аргунов и многие другие, не желавшие порой обуздывать свои лич
ные амбиции.
Безусловно, было бы ошибкой некритически относиться ко всему, что
говорили на процессе подсудимые эсеры, опровергая обвинения в свой
адрес, и нельзя принимать все их свидетельства за окончательную версию
событий революции и гражданской войны. Вне сомнения, рассматривая
свое участие на процессе как продолжение политической борьбы, они не
только допускали фигуры умолчания, но и запутывали свидетелей обви
нения. Но наряду с этим они разбивали ту мифологическую историю ре
волюции и гражданской войны, которая была сформулирована обвини
тельным заключением, а позже была закреплена в учебниках и трудах
историков. Искажения подсудимых, если так можно сказать, носили, как
правило, локальный характер, охватывая лишь отдельные, крайне болез
ненные для них сюжеты, вроде статуса боевой группы Семенова и обсто
ятельств покушений на Володарского и Ленина. А вот ложь обвинитель
ного заключения глобальна, ибо это была тенденциозная большевистская
версия Октябрьской революции и гражданской войны. Бельгийский со
циалист Э. Вандервельде, участвовавший на процессе в качестве иност
ранного защитника подсудимых 1 й группы, совершенно справедливо за
метил: «Обвинительный акт представляет собою весьма неискусную,
на мой взгляд, попытку дать политическую историю русской революции
с большевистской точки зрения. Как адвокат, а не как политический де
ятель, я могу сказать, что на почве подобного обвинительного материала
принять судебное состязание для сколь нибудь опытного защитника бы
ло бы легче легкого, и любой суд, обставленный необходимыми гаранти
ями, вынес бы оправдательный приговор» 8.
10

***
Как это ни покажется странным, научная историография процесса
социалистов революционеров, имевшего такой общественно политиче
ский и международный резонанс, не столь велика, как это можно было
бы ожидать. Здесь, впрочем, следует оговориться, что, на наш взгляд,
нельзя считать историческими работами (и включать в историографиче
ский обзор) огромное количество брошюр и статей, опубликованных ве
дущими большевистскими публицистами и безвестными журналистами
в сотнях газет и журналах по всей стране накануне и в ходе проведения
процесса. Собственно говоря, статьи и брошюры 1922 г. продолжили тра
дицию пропагандистских большевистских статей и брошюр, выпущен
ных в годы гражданской войны 9. Эти брошюры (как и все предшеству
ющие) носили ярко выраженный агитационно пропагандистский
характер, преследовали цель не установления научной истины, а компро
метации своего политического противника, и были написаны по зада
нию Агиткомиссии ЦК по процессу с. р., устанавливавшей названия
брошюр и назначавшей авторов. Более того, о чем писать авторам также
указывалась в «Тезисах для агитации к процессу с. р.», написанных по
решению «тройки» Политбюро (Л. Д. Троцкий, Л. Б. Каменев, Ф. Э. Дзер
жинский) Н. И. Бухариным, Луначарским и Крыленко, а также в тези
сах агитаторам, составленных Агиткомиссией ЦК по процессу с. р. Та
ким образом, можно констатировать, что все основные параметры
агитационно пропагандистских статей и брошюр 1922 г. были жестко за
даны властью, а сами они носили ярко выраженный характер политиче
ского заказа 10. Обзору того, что появилось тогда в Советской России об
эсерах и эсеровском процессе, была посвящена статья С. Ингулова, вы
шедшая уже в августе 1922 г. 11
К разряду публицистических сочинений и одновременно источников
следует отнести вышедшую тогда же, но за границей, книгу меньшевика
Вл. Войтинского, содержавшую яркое изложение процесса 1922 г. глаза
ми русской социалистической эмиграции 12. Среди достоинств, выгодно
отличающих ее от агитпроповских творений, --- серьезная насыщенность
фактами.
Многие десятилетия после этого процесс социалистов революционе
ров не являлся предметом отдельного исторического рассмотрения. Вновь
эта тема появляется в 60---70 е гг. ХХ в. в контексте более широкой те
мы --- крушения антисоветских партий и подполья. Обоснованию зако
номерности и неизбежности «краха» и «распада» всех антибольшевист
ских сил в это время посвящено большое количество статей, книг
и диссертаций. Но об исследовании процесса с. р. 1922 г. речь, как пра
вило, не шла. В сотнях работ об этом процессе просто упоминали как
о «закономерном конце» ПСР.
Упоминания заслуживают лишь две работы подобного рода, авторы
которых воспользовались для своих схематических построений не толь
ко очевидными и лежавшими «на поверхности» материалами периодики
и опубликованными тогда же, в 1922 г., отдельными документами, сопро
вождавшими процесс (обвинительное заключение, приговор и т. д.),
но и обратились к доступным архивным источникам (материалам Вер
ховного трибунала, хранящимся в ЦГАОР --- ныне ГАРФ) 13.
Д. Л. Голинков в своей книге «Крушение антисоветского подполья
в СССР», само название которой уже задавало формат и стиль исследо
вания, фактически лишь добавил к старой схеме освещения и трактовок
11

процесса ряд извлечений из стенограмм. В духе этих старых представле
ний он (правда, довольно подробно) описал решение Берлинской конфе
ренции Трех Интернационалов о неприменении к обвиняемым на пред
стоящем процессе смертной казни и дебаты вокруг него на первых
судебных заседаниях с участием иностранной защиты; дискуссии о при
менении к членам ПСР амнистии ВЦИК от 26 февраля 1919 г.; расска
зал о том, каким образом складывался окончательный состав группы об
виняемых; обратил внимание на дискуссию о праве иностранных
защитников на ведение собственной стенограммы, имеющей юридичес
кий характер и т. д.
Трудно согласиться с выводом Голинкова: «Поистине трудно найти
в истории еще один подобный политический судебный процесс, на ко
тором подсудимые пользовались бы большей свободой слова и больши
ми правами на защиту!» 14. Беспристрастное исследование свидетельст
вует прямо о противоположном --- о том, что права подсудимых
1 й группы на защиту существенно ограничивались (смехотворным сро
ком на знакомство с многотомным обвинительным материалом, ограни
чением вызова свидетелей со стороны защиты, ограничением приобще
ния материалов к делу, постоянным одергиванием и обрыванием их,
копированием и конфискацией ГПУ во время досмотров тюремных ка
мер и личных обысков их защитительных материалов и записей, подслу
шиванием их разговоров в тюремных камерах и в зале суда с сообщени
ем сведений верхушке ГПУ и председателю суда Г. Л. Пятакову, запретом
на встречу и общение русских адвокатов и иностранных социалистов за
щитников и т. д. и т. п. Специфичность организации и ведения процес
са, постоянное ущемление права подсудимых на защиту были зафикси
рованы всеми беспристрастными наблюдателями и бросаются в глаза
даже при чтении стенограмм процесса. С Голинковым можно согласить
ся только, если сравнивать процесс с. р. с постановочными процессами
конца 20 --- 30 х гг., где подсудимых превращали в марионетки, а сами
судебные слушания имели еще более отдаленное отношение к правосу
дию, чем процесс 1922 г.
Весьма неоднозначное и противоречивое впечатление производит
книга Н. Д. Костина «Суд над террором», появившаяся уже в 1990 г. Про
тиворечивость эта состоит в том, что, с одной стороны, автор в отличие
от многих и многих, касавшихся процесса 1922 г. мимоходом и всерьез
не использовавших документы процесса, обильно использовал в своей
книге ряд материалов предварительного следствия и стенограммы про
цесса (правда, без ссылок, но очевидно, что пользовался он тем, что со
хранилось в фонде Верхтриба в ГАРФ). Но, с другой стороны, он соеди
нил цитирование стенограмм с такой публицистичностью, что вкладывал
в уста действующих лиц слова, которые не отражены в стенограммах про
цесса. Но куда серьезнее проявилась тенденциозность автора в выборе
тем и сюжетов, в отборе материала, в трактовке явлений, в характерис
тике побудительных действий участников процесса и их самих и т.п. По
добных тенденциозных передержек в книге очень много, и мы укажем
лишь на некоторые из них.
Например, говоря о требовании подсудимыми 1 й группы и их ад
вокатами отвода суда и гособвинителя Крыленко, Костин не приводит
их аргументов, среди которых были более чем серьезные, включая со
знательное нарушение советских законов и процессуальных норм. Ска
жем, следствие Верхтриба вела жена Крыленко Е. Ф. Розмирович, сам
Крыленко был председателем коллегии Верхтриба, но во время суда стал
12

государственным обвинителем, заместителем председателя суда был его
подчиненный А. А. Галкин, а в довершение всей этой картины председа
тель суда Пятаков являлся свояком Крыленко (по утверждению Вандер
вельде заграничной прессе). Адвокаты указывали на полную недопусти
мость подобной ситуации и требовали нового следствия и новой
конструкции суда и обвинения. Костин же по этому поводу писал: «Под
судимых первой группы пугала большевистская принципиальность, вы
сокий профессионализм, эрудиция Крыленко, и они попытались обезо
пасить себя, удалив его из прокурорского кресла» 15. Да, действительно,
подсудимые 1 й группы, как позже мы это увидим, считали Крыленко са
мым опасным и самым талантливым прокурором в России, но это вовсе
не перечеркивает нарушения, допущенные при конструировании суда.
Говоря о причинах ухода иностранных защитников, Костин не упо
минает о той травле, которой они подвергались даже в зале суда со сто
роны, тех же Бухарина и Крыленко, или о том, что их речи не переводи
ли, ссылаясь на отсутствие хорошего переводчика. В результате
получалось, что подвергаемые травле защитники оказались совершенно
безгласными. Костин игнорирует и весьма весомые аргументы русских
адвокатов, объяснявших, почему они не могут оставаться на процессе.
Его вывод категоричен и весьма спорен: «Однако истинная причина ухо
да адвокатов эсеровских руководителей заключалось в другом: в невоз
можности доказать невиновность своих подзащитных. Они провоцирова
ли их на излишнюю откровенность, которая могла им дорого стоить.
Каждый день пребывания на суде приносил защитникам эсеров все но
вые и новые политические удары» 16. Характеризуя книгу Костина в це
лом, можно сказать, что несмотря на широкое использование докумен
тов и стенограмм процесса, она отбрасывала читателя к стереотипам
и языку 1922 года.
Настоящий же прорыв в научной разработке темы произошел с по
явлением в 1982 г. монографии голландского историка Марка Янсена, пе
реведенной и опубликованной на русском языке в 1993 г. 17 Этого проры
ва автору удалось добиться не в последнюю очередь благодаря изучению
материалов социалистической эмиграции, внимательно анализировавшей
процесс 1922 г. (все это интеллектуальное богатство как и источниковая
база в виде многочисленных статей, опубликованных в эмигрантских
журналах, были практически недоступны советским историкам и не бы
ли ими востребованы). Несомненно также, что успеху автора в продви
жении на пути к реконструкции исторических реалий способствовало то,
что им впервые были введены в научный оборот документы и материалы
из зарубежных библиотек и архивохранилищ, а также воспоминания ря
да очевидцев и участников событий. Безусловно, его работа и по сей день
является лучшей из всего того, что было написано по этой теме.
Среди работ последнего времени, где рассматриваются биографии вид
ных участников процесса (обвиняемых), а в связи с этим и некоторые ас
пекты организации и проведения самого процесса, следует отметить пуб
ликацию М. Янсена о послепроцессном периоде жизни Е. М. Тимофеева 18,
основанную на переписке последнего, сохранившейся в эмигрантских ар
хивах, сборник документов Я. А. Яковлева о пребывании в Нарымской
ссылке Д. Д. Донского 19, статью казанского профессора А. Л. Литвина 20
и исторический очерк С. В. Журавлева 21, посвященные перипетиям судьбы
Г. И. Семенова.
А. Л. Литвин впервые проследил судьбу Г. И. Семенова вплоть до его ги
бели по материалам его следственного дела 1937 г. Большим достоинством
13

статьи стало рассмотрение фигуры Семенова в контексте процесса с. р.
Огромный интерес представляет ряд авторских суждений, в том числе
и о причинах процесса с. р.
Напротив, в продолжающей исследование биографии Семенова ин
формативно насыщенной статье С. В. Журавлева наряду с введением в на
учный оборот важнейших документов следственного дела Семенова, кон
текст процесса с. р. отсутствует, как отсутствует и контекст процесса
Бухарина, на которых Г. И. Семенов сыграл весьма серьезную роль (осо
бенно на первом).
Проблематика эсеровского процесса затрагивается в книге Д. Б. Пав
лова 22. Сообщение А. И. Юрьева посвящено «ликвидационному» Всерос
сийскому съезду бывших членов ПСР, который хотя и состоялся в 1923 г.,
но был генетически связан с процессом 1922 г. 23
Переходя к анализу источниковой базы, следует, прежде всего, отме
тить, что корпус опубликованных источников заметно уступает по объе
му пропагандистской литературе. Накануне процесса, в феврале 1922 г.,
сначала в Берлине, а затем и в Советской России была издана брошюра
Г. И. Семенова, которую в декабре 1921 г. еще в рукописи читал И. В. Ста
лин, оставивший на ней свой автограф 24. Было опубликовано также «Об
винительное заключение по делу Центрального Комитета и отдельных
членов иных организаций партии с. р. по обвинению их в вооруженной
борьбе против Советской власти, организации убийств, вооруженных ог
раблений и изменнических сношениях с иностранными государствами» 25
и ряд материалов самого процесса в двух выпусках, включивших в себя
речи государственных обвинителей А. В. Луначарского, М. Н. Покровско
го, Н. В. Крыленко; представителей Коминтерна К. Цеткин, А. Муны,
Д. Бокани; приговор Верховного революционного трибунала и постанов
ление Президиума ВЦИК, воззвание Коминтерна, а также речи защит
ников и обвиняемых 2 й группы 26.
Тенденциозность отбора этих материалов очевидна: публиковались
исключительно материалы обвинения, а также речи подсудимых 2 й груп
пы и их защитников коммунистов, не столько защищавших своих раска
явшихся подопечных, сколько обвинявших подсудимых 1 й группы. Не
смотря на обещания властей издать стенограммы процесса целиком, они
так и не были опубликованы. Не были изданы в Советской России и за
щитительные речи и последние слова подсудимых 1 й группы.
Лавируя между необходимостью придать процессу видимость свобо
ды и объективности и невозможностью помещать в прессе выступления
подсудимых 1 й группы, власти придумали т. н. подневные отчеты из за
ла суда, выполненные в нарочито объективированной, сдержанной по
языку форме и весьма скромные по объему. Нельзя не отметить, что эта
форма и стилистика появились у них после вмешательства Троцкого, под
вергшего советские газеты критике за крикливость и ругань при освеще
нии процесса с. р. Эти подневные газетные отчеты о ходе процесса, пе
чатавшиеся в центральной прессе, являются весьма своеобразным
источником, т. к., во первых, их тексты значительно короче текстов сте
нограмм, а, во вторых, при всей внешней объективности, они, безуслов
но, тенденциозны.
В известной мере документальная лакуна, созданная политическим
режимом для Советской России, была компенсирована публикациями со
циалистической эмигрантской печати тех лет --- прежде всего, публика
цией в эсеровской «Революционной России» защитительной речи А. Р. Го
ца и «последних слов» десяти (из двадцати двух) подсудимых 1 й группы.
14

Эти материалы были опубликован по черновикам, переданным подсуди
мыми из тюрьмы, очевидно, через своих родственников 27. Кроме того,
на протяжении нескольких месяцев, начиная с марта 1922 г., когда стало
известно о предстоящем процессе, «Революционная Россия» и меньше
вистский «Социалистический вестник» печатали на своих страницах раз
личные декларации, заявления, протесты политических партий (в том
числе и российских партий) и их лидеров, профсоюзов и письма видных
деятелей культуры Европы, протестовавших против процесса 28.
В 1922 г. в Берлине была выпущена брошюра меньшевика В. Войтин
ского 29. К числу ее несомненных достоинств следует отнести включение
в текст ряда ключевых документов предпроцессной и процессной стадий,
исходивших от эмигрантских организаций, подборку обращений запад
ных деятелей, профсоюзов, политических партий и общественных объе
динений в поддержку обвиняемых.
На протяжении многих десятилетий источниковая база процесса с. р.
не расширялась. В 1989 г. в Амстердаме вышел подготовленным голланд
ским исследователем Марком Янсеном документальный сборник о пар
тии социалистов революционеров в 1917 --- середине 1920 х гг. Матери
алы были взяты преимущественно из заграничного Архива ПСР,
хранящегося в Международном институте социальной истории в Амстер
даме. Часть из полутора сотен документов отразила деятельность под
польных и заграничных эсеровских организаций накануне и в период
процесса 1922 г. Особое значение имеет переписка обвиняемых, в т. ч.
А. Р. Гоца, М. А. Веденяпина, а также представителей эсеровского подпо
лья с членами Заграничной Делегации ПСР, в которой содержатся оцен
ки готовившегося большевиками процесса лидерами ПСР «изнутри»
и «извне» страны. М. Янсен также ввел в научный оборот такой источ
ник, как стенографические записи процесса за несколько дней, переправ
ленные за рубеж и хранившиеся в архиве ПСР 30.
Перечень публикаций последнего времени пополнился вышедшим
в 2000 г. документальным научным изданием «Партия социалистов рево
люционеров. Документы и материалы. Т. 3. Ч. 2. Октябрь 1917---1925 гг.»
(М.: РОССПЭН, 2000), в который составителем тома Н. Д. Ерофеевым
включен комплекс материалов, посвященный процессу 1922 г. Позиция
лидеров ПСР представлена взятыми из журнала «Революционная Россия»
за 1922 г. текстами воззваний и заявлений центральных органов ПСР
в России и эмиграции, а также отдельными выступлениями и последни
ми словами части подсудимых 1 й группы. В приложении к сборнику со
ставитель ввел в научный оборот девять документов партийного и чекист
ского руководства 1922---1925 гг. о «добивании» ПСР и политике
в отношении осужденных на процессе, выявленные им в фонде
Ф. Э. Дзержинского (РГАСПИ).
В 2002 г. в свет вышел сборник документов «Судебный процесс над
социалистами революционерами (июнь --- август 1922). Подготовка. Про
ведение. Итоги», в составлении и написании комментариев к докумен
там которого принимал участие (в соавторстве) и автор данной моногра
фии 31. В основной части книги были опубликованы документы
1922---1924 гг. из трех «тематических» дел фонда Политбюро ЦК РКП(б),
хранящиеся в АП РФ и раскрывающие механизм подготовки и проведе
ния процесса над членами ПСР в контексте разгрома политической оп
позиции в РСФСР---СССР. В приложении были опубликованы докумен
ты других дел фондов Политбюро и Секретариата ЦК РКП(б), Верховного
Трибунала, ГПУ---ОГПУ и документы из других российских и зарубежных
15

архивов (ГАРФ, РГАСПИ, ЦА ФСБ РФ, МИСИ, Hoover Institution), рас
крывающие политические, пропагандистские, карательные и прочие ас
пекты подавления властью крупнейшей оппозиционной партии послере
волюционной России, а также материалы подсудимых, российских
и заграничных эсеров, рисующие человеческую составляющую их само
отверженной борьбы и противостояния власти.
Данный сборник уже получил оценку в обзоре современной истори
ографии ПСР, опубликованном в журнале «Отечественная история»: «Об
ращает на себя внимание большое аналитическое предисловие и прост
ранный комментарий к документам, в которых заключена огромная
дополнительная информация по множеству затронутых в публикации во
просов. Данное издание может служить примером совершенно нового ти
па публикаторской работы, выполненной настоящими мастерами своего
дела. В результате читатель получил одновременно и документальную
публикацию, и научную монографию, значительно продвигающую впе
ред изучение одного из самых драматических периодов в истории эсеров
ской партии» 32.
Подводя итог анализу историографической и источниковедческой си
туации по данной теме, следует отметить, что, несмотря на целый ряд ис
следований и публикаций документов, ни осмысление темы, ни исполь
зование архивных материалов нельзя считать вполне достаточными.
Источниковая база данного исследования, помимо опубликованных
источников, зиждется на архивных документах, большая часть которых
сосредоточена в фонде Н 1789 ЦА ФСБ РФ и в научный оборот вводит
ся впервые. Кроме того, автором были использованы документы и дру
гих отечественных и зарубежных архивов (РГАСПИ, ГАРФ, МИСИ, Гу
веровского института войны, революции и мира, Архива «Мемориала»).
Фонд Н 1789 формировался с 1923 г. и до конца 40 х годов и состо
ит из нескольких блоков разнородных материалов. Хотя официально
в описи фонда значится только 113 томов, на самом деле их больше,
но точное их количество и номенклатура за пределами описи неизвестны.
По своему происхождению материалы фонда можно разделить на следу
ющие группы --- тома предварительного следствия ГПУ и следствия Верх
триба ВЦИК, стенограммы процесса, агентурные материалы и охрана
процесса, личные следственные дела ряда эсеров, эсеровские партийные
материалы за 1917---1921 гг., эсеровская эмигрантская печать, чекистские
следственные дела времен гражданской войны, делопроизводственные
материалы комендатуры процесса с. р. Верхтриба, резолюции и петиции
различных организаций и лиц как с осуждением организаторов процес
са, так и с осуждением самих эсеров и т. д.
В начале 1922 г., в спешке готовясь к процессу, чекисты собрали все,
что попалось им под руку, и, прежде всего, ценнейший эсеровский пар
тийный архив времен гражданской войны, а также целый ряд чекистских
следственных дел, посвященных событиям этого периода. Лишь крохот
ная часть эсеровского партийного архива была переправлена за границу,
большая же попала в руки чекистов при обысках и арестах 1918---1921 гг.
Для историка эсеровской партии эти документы просто бесценны,
при знакомстве даже с малой их частью возникает ощущение, что мы не
знаем подлинной истории Гражданской войны, утратили понимание ее
трагизма и переломного характера для судеб страны.
Большая часть материалов фонда была оформлена в конце 40 х годов
в картонные папки коричневого цвета с грифом «Министерcтво государ
ственной безопасности СССР. Центральный архив. Общий следственный
16

фонд». При этом было изменено название фонда, данное ему в 1922 г.
Это старое название написано на папках, носящих еще гриф ВЧК (ста
рые папки были вложены в новые), --- «Дело 2162 ЦК партии с. р. пра
вых 1922». Новое название фонда Н 1789 --- «Дело по обвинению Гоц Аб
рама Рафаиловича и др».
Стенограммы процесса, хранящиеся в фонде Н 1789, представляют со
бой два блока. В первый блок вошли машинописные копии (под копирку)
стенограмм, которые велись в 1922 г. и которые были переплетены, про
шиты и пронумерованы в том же 1922 г. Эти стенограммы были заверены
подписью секретаря суда и печатью Коллегии по уголовным делам Верхов
ного суда РСФСР. Данный блок оригинальных материалов 1922 г. не по
лон (имеются подневные «Стенограммы судебных заседаний по делу пар
тии социалистов революционеров» лишь от 3 июля 33 и 28--29 июля 34)
и находится за пределами 113 томов, указанных в описи.
Кроме того, имеется специальная выписка из стенограммы Верхтри
ба ВЦИК на 109 листах, адресованная наркому юстиции Курскому, в ко
торой освещается конфликт между судом и русскими защитниками 35. Вы
писки сделаны были из подневных стенограмм от 20--24 июня 1922 г.
и только по данному сюжету. К выпискам приложено сопроводительное
письмо от 2 августа 1922 г. за подписью ответственного секретаря Суда
Верхтриба ВЦИК 36.
К этому же блоку относится отдельный том под названием «Поправ
ки и вставки к стенограммам судебных заседаний по делу партии социа
листов революционеров» 37, в который вошли машинописные копии (под
копирку) 1922 г. заявлений на имя Председателя Верховного Трибунала
от подсудимых обеих групп о внесении исправлений и поправок в стено
граммы. Как правило, они носят «точечный» характер, хотя иногда встре
чаются и развернутые тексты, как в случае с заявлением Е. М. Тимофее
ва от 29 июня, посчитавшего, что стенограмма путано передает его мысль
о возможности вооруженной борьбы с большевистской властью, и дав
шего приемлемый для себя вариант 38.
Второй блок --- это копии стенограмм, сделанные в 1934 г. и качест
венно переплетенные. Каждый из 14 томов стенограмм процесса про
нумерован: Книга 1, Книга 2 и т. д. Золотым тиснением на обложке вы
бито «Стенограмма судебного процесса по делу ЦК. П.С. Р. (правых)
1922 год» 39. Обращает на себя внимание, что оглавление каждой книги,
подписанной ст. инспектором 7 го отделения УСО ГУГБ НКВД Кольчу
гиным 29 декабря 1934 г., называется «Оглавление выдающихся выступ
лений и допросов на процессе» 40, из чего должно следовать, что данные
стенограммы представляют из себя не полные стенограммы процесса,
а их подборку. Насколько они отличаются от полного варианта, судить
трудно, не имея всего комплекта оригинальных стенограмм 1922 г.,
но сравнение экземпляров трех подневных стенограмм от 3 июля и от
28--29 июля, сделанных в 1922 г., с копиями 1934 г. показывает их иден
тичность. Кроме того, чтение стенограмм 1934 г. не создает впечатления
логических пропусков и провалов, а нумерация дней слушаний строго со
блюдена.
Однако в стенограммах 1934 г. речи иностранных защитников 1 й
и защитников коммунистов 2 й группы подсудимых, а также обвините
лей из числа коммунистов иностранцев либо даются на их родном язы
ке (без русского перевода), либо опущены --- в стенограммах просто зия
ют чистые страницы, вероятно, оставленные для последующего
впечатывания иностранного текста.
17

Таким же переплетом с золотым тиснением, как и стенограммы,
оформлены «Протокол Судебного заседания Верховного трибунала
ВЦИК по делу ЦК. П.С. Р. (правых) 1922 год »41 и «Сборник статей из га
зет "Известия" и "Правда" к процессу ЦК. П.С. Р. (правых) 1922 год.»42
Протоколы представляют собой краткий, выдержанный в объективист
ском тоне рассказ о данном дне заседании и занимают, как правило, не
сколько страниц. Впрочем, их составители иногда ограничивались и по
ловиной страницы.
Подлинность документов фонда сомнений не вызывает. Степень же
их достоверности во многом зависит от их характера. Нельзя не прини
мать во внимание, что ряд документов несет на себе неизгладимый отпе
чаток острого противостояния, как вооруженного во время гражданской
войны, так и политического после нее. В первую очередь, это имеет от
ношение к газетной публицистике и прокламациям, но не только. Из
лишне говорить, что крайне осторожного к себе отношения требуют все
протоколы допросов (а в фонде имеются также протоколы допросов ря
да эсеров за 1918---1921 гг.) --- как тех, кто стал сотрудничать со следстви
ем, так и тех, кто сотрудничать не стал, но показания все же дал (скажем,
М. А. Веденяпин, Н. Н. Иванов, А. Ю. Фейт и др.). В первом случае неред
ки следы влияния следователя Я. С. Агранова (так, например, бывший
эсер, ставший идейным коммунистом, Григорий Ратнер, на каждом сле
дующем допросе вспоминал все больше и больше, в том числе и много
такого, что категорически выходило за рамки сказанного им на первом
допросе), во втором --- допрашиваемые, безусловно, говорили далеко не
все, что знали (нормы поведения и традиции революционной среды,
прежде всего, категорически запрещали выдавать товарищей и давать на
них обвинительный материал).
Подобное обстоятельство надо иметь в виду и при чтении стенограмм.
С одной стороны, явно бросается в глаза, что у Семенова и Л. В. Коноп
левой (и еще у ряда подсудимых 2 й группы), как остроумно пошутил
М. Я. Гендельман, память по ходу процесса все время улучшалась, и они
вспоминали все новые и новые подробности, в том числе и такие, кото
рые совершенно меняли смысл сказанного ими на предварительном след
ствии (или написанного Семеновым в его брошюре). Подсудимые 1 й
группы неоднократно ловили их на противоречиях и нестыковках, о чем
мы подробно будем писать ниже.
Но было бы наивным верить и всему тому, что говорили подсудимые
1 й группы. В данном контексте принципиально важно, что они рассма
тривали процесс не как способ восстановления исторической истины,
а как продолжение политической борьбы в специфических судебных ус
ловиях. Характерно и то, что услышали сексоты в разговорах обвиняемых
и то, как подсудимые 1 й группы сбивали, подлавливали и «припутыва
ли» свидетелей обвинения и подсудимых 2 й группы.
Подводя итог, можно сказать, что от исследователя, не желающего
стать жертвой искажения реальности всеми участниками процесса,
для работы со стенограммами требуются эрудиция, знание материала
гражданской войны и истории самой эсеровской партии, потому что в ря
де случаев мы имеем дело с замысловатыми переплетениями фигур умол
чания и разных полуправд (со стороны всех участников процесса), а так
же откровенных фальсификаций со стороны обвинения, подсудимых 2 й
группы и свидетелей обвинения. Подсудимые 1 й группы на процессе ак
тивно и порой весьма успешно боролись с мифами, которые насаждала
власть, оперируя не только своими свидетельствами, но и документами,
18

приобщения которых к делу они требовали, и выступлениями свидетелей
защиты, и ловлей на лжи и фальсификациях следствия и подсудимых 2 й
группы. Вне всякого сомнения, результаты этого разоблачения больше
вистского мифа, запечатленные в стенограммах процесса, в совокупнос
ти с ценнейшими документами эсеровского партийного архива, захвачен
ного чекистами и приобщенного к этому же фонду вместе со
следственными материалами ГПУ и Верхтриба, представляют ценнейший
комплексный исторический источник по истории гражданской войны.
С помощью их изучения и критического сравнения можно отделить не
мало зерен истины от плевел лжи. Будем надеяться, что рано или позд
но все эти ценнейшие материалы будут опубликованы 43, что даст импульс
проведению сложной, длительной и кропотливой работы по реконструк
ции исторических реалий многим историкам.
Степень достоверности документов партийного эсеровского архива,
как и большинства рапортов, докладов, сводок и прочих документов ГПУ
и различных комиссий, созданных для обслуживания процесса, зависит
как от их характера, так и от ряда других факторов. Скажем, некоторые
донесения агентов резидентур ИНО ГПУ, «освещавших» эсеровскую эми
грацию, по всей видимости, недостоверны и похожи на пересказ слухов.
Краткий обзор исследований и источниковой базы по данной теме
дает основание считать, что начатое сравнительно недавно научное ис
следование процесса 1922 г. над группой членов ПСР и ренегатов от этой
партии требует всесторонней реконструкции причин, обстоятельств и ме
ханизма подготовки и проведения большевистской партийно государст
венной машиной антиэсеровского показательного политического процес
са, воссоздания картины мужественного поведения подсудимых в ходе
и после него сквозь призму оценки процесса как части исторического
противостояния «тоталитарного» и демократического социализма.
Автор надеется, что эта книга станет еще одной ступенькой к изуче
нию всех этих непростых и весьма актуальных тем нашей истории.
***
Автор благодарит д ра ист. наук С. В. Тютюкина, д ра ист. наук
А. П. Ненарокова и д ра ист. наук В. В. Шелохаева за целый ряд ценных
замечаний и советов, а также выражает признательность А. Б. Рогинско
му, председателю НИПЦ «Мемориал» и правления международного «Ме
мориала», который посоветовал автору изложить «тюремный» материал
с точки зрения «этики и тактики» революционера, а также высказал ряд
важных замечаний и пожеланий.
Автор благодарит д ра ист. наук С. А. Красильникова, одного из соав
торов сборника документов по процессу с. р., подталкивавшего его к на
писанию монографии и предоставившего собранный им в московских
и сибирских архивах и не вошедший в сборник архивный материал (часть
материала была выявлена и собрана им вместе с Н. Г. Охотиным --- чле
ном правления Международного «Мемориала»).
Автор выражает благодарность В. С. Христофорову, В. К. Виноградову,
А. В. Тюрину, С. Ю. Крючковой, С. В. Матвеевой, Н. Ю. Каталкиной
(УРАФ ФСБ РФ).
Автор благодарит своих товарищей и коллег по «Мемориалу» Б. И. Бе
ленкина, Г. И. Бувину, Н. С. Васильеву, А. Ю. Даниэля, Е. Б. Жемкову,
А. Г. Козлову, В. А. Крахотина, Г. В. Кузовкина, Н. А. Малыхину, Н. Г. Охоти
на, Я. З. Рачинского, а также американскую исследовательницу З. Галили.
19

Автор выражает благодарность сотрудникам НИПЦ «Мемориал»
И. И. Осиповой, И. С. Заикиной, С. С. Печуро, Л. А. Должанской,
М. Л. Кофман, ряд материалов которых, полученных ими в ходе архив
ных изысканий в фонде ПКК ППЗ (ГАРФ), был автором использован
в книге.
Автор благодарит Т. А. Семенову (Рихтер) и Т. В. Шестакову за предо
ставленную возможность использовать в книге документы и фотографии
из их семейных архивов, а также И. И. Осипову за предоставленные
материалы из дела заключенного А. Р. Гоца 1937 г.
И, наконец, моя безграничная благодарность и признательность
канд. ист. наук А. Ю. Морозовой, без чьей самоотверженной помощи дан
ная книга не увидела бы свет.
В 2003---2004 гг. автору для работы над книгой была оказана финан
совая поддержка Министерства образования РФ (грант Минобразования
России по фундаментальным исследованиям в области гуманитарных на
ук --- ГО2 1.2 45). В книге использован ряд материалов совместного про
екта автора с А. Ю. Морозовой, посвященного субкультуре российского
революционера, получившего поддержку фонда Сороса в 2000 г. (грант
RSS 893/2000).
Примечания
1 Колоницкий Б. И. Символы власти и борьба за власть: К изучению политической
культуры российской революции 1917 года. СПб., 2001. С. 22.
2 Всесоюзное общество политкаторжан и ссыльнопоселенцев: Образование, разви
тие, ликвидация. 1921--1935: Материалы Международной научной конференции.
Москва, 26--28 октября 2001 г. / Сост. Я. Леонтьев, М. Юнге. М., 2004.
3 Рогинский А. Б., Жемкова Е. Б. Соловецкие политскиты. Список политзаключен
ных [1925] // Звенья. Исторический альманах. Вып. 1. М. 1991. С. 252---287; Заяв
ления политзаключенных Пертоминска и Соловков. 1923---1924 гг. / Публ. А. Мель
ник, А. Сошиной. Прим. А. Е. // Звенья. Исторический альманах. Вып. 1. М., 1991.
С. 245---251; Павлов Д. Б. Большевистская диктатура против социалистов и анар
хистов. 1917 --- середина 1950 х годов. М.: РОССПЭН, 1999 и др.
4 Одной из особенностей процесса с. р. стало то, что подсудимые были поделены
на две группы, сидевшие на разных скамьях. Защитниками 2 й группы подсу
димых, фактически игравших на стороне обвинения, выступили видные ком
мунисты.
5 Процесс эсеров. Вып. 2: Речи защитников и обвиняемых. М., 1922. С. 229, 238---241.
6 Jansen M. The Trial of the Socialist Revolutionaries, Moscow 1922. Martinus Nijhoff
Publishers, 1982; Янсен М. Суд без суда. 1922 год. Показательный процесс социа
листов революционеров. М., 1993. Хотя советские архивы стали доступны М. Ян
сену лишь при издании книги на русском языке в постсоветское время, он исполь
зовал большое количество советских и европейских опубликованных источников,
а также ценнейшие материалы эсеровской эмиграции, хранящиеся в Международ
ном институте социальной истории в Амстердаме, в Гуверовском институте вой
ны, революции и мира и в Бахметьевском архиве (США).
7 В своем письме от 12 июля 1922 г. к «тройке Политбюро», секретно руководившей
процессом, он бил тревогу по поводу голодовки, объявленной подсудимыми в от
вет на изменение порядка проведения свиданий с родственниками (поставили
между ними решетки): «Я просто диву даюсь, как не только Уншлихт, но и Кры
ленко в каком то странном озлоблении против подсудимых не понимают, что они
бьют наш процесс наотмашь. <...> Неужели так важно, что, как мне объясняли,
20

жены с.р. садятся к ним на колени и могут передать им записки. Да черт с ними,
пусть передают им, что угодно, это было бы в миллион раз менее вредно для нас,
чем демонстрация голодания, за которую они горячо ухватились, понимая, какой
это большой для них козырь» (Судебный процесс над социалистами революцио
нерами (июнь---август 1922). Подготовка. Проведение. Итоги. Сборник докумен
тов / Сост. С. А. Красильников, К. Н. Морозов, И. В. Чубыкин. М., 2002.
8 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 63. Л. 167---168.
9 Устинов Г. Меньшевики, правые эсеры и революция. М., 1918; Мясников А. Соци
алисты революционеры. Минск, 1919; Зорин С. Потомки провокатора Азефа. Пг.,
1921; Попов Н. Н. О мелкобуржуазных партиях. Харьков, 1921; Партия социалис
тов революционеров (правых и центра). Тамбов, 1921; Быстрянский В. А. Меньше
вики и эсеры в русской революции. Пг., 1921.
10 Вардин И. Эсеровские убийцы и социал демократические адвокаты (факты и до
кументы). М., 1922; К процессу правых эсеров. Тезисы для агитаторов. М.: Агит
пропотдел ЦК РКП(б), 1922; Луначарский А. В. Бывшие люди. Очерк истории пар
тии эсеров. М., 1922; Мещеряков В. Н. Партия социалистов революционеров.
Ч. 1---2. М., 1922; Покровский М. Н. Что установил процесс так называемых «со
циалистов революционеров»? М., 1922; Стеклов Ю. Партия социалистов револю
ционеров (правых эсеров). М., 1922 и др.
11 Ингулов С. О бурно пожившей и бесславно погибшей партии (обзор литературы
об эсерах) // Печать и революция. 1922. 8. С. 93---101.
12 Войтинский В. Двенадцать смертников. Суд над социалистами революционерами
в Москве. Берлин, 1922.
13 Голинков Д. Л. Крушение антисоветского подполья в СССР. Кн. 2. М., 1986.
С. 207---221; Костин Н. Д. Суд над террором. М., 1990.
14 Голинков Д. Л. Крушение антисоветского подполья в СССР. С. 212.
15 Костин Н. Д. Суд над террором. С. 27.
16 Там же. С. 31.
17 Jansen M. The Trial of the Socialist Revolutionaries, Moscow 1922. Martinus Nijhoff
Publishers, 1982; Янсен М. Суд без суда. 1922 год. Показательный процесс социа
листов революционеров. М., 1993.
18 Янсен М. Е. М. Тимофеев и другие члены ЦК ПСР после процесса 1922 г. // Ми
нувшее. Вып. 7. ATHENEUM, 1989. С. 193---214.
19 Дмитрий Дмитриевич Донской / Сост., автор введения, комментариев Я. А. Яков
лев. Томск, 2000.
20 Литвин А. Л. Азеф второй // Родина. 1999. 9. С. 80---84.
21 Журавлев С. В. Человек революционной эпохи: Судьба эсера террориста Г. И. Се
менова (1891---1937) // Отечественная история. 2000. 3. С. 87---105.
22 Павлов Д. Б. Большевистская диктатура против социалистов и анархистов. 1917 ---
середина 1950 х годов. --- М., 1999.
23 Юрьев А. И. Последние страницы истории партии социалистов революционе
ров. // Отечественная история. 2001. 6.
24 Семенов Г. (Васильев) Военная и боевая работа партии социалистов революцио
неров за 1917---1918 гг. М., 1922; ЦА ФСБ РФ, Н 1789. Т. 2. Л. 294.
25 Обвинительное заключение по делу Центрального комитета и отдельных иных ор
ганизаций партии социалистов революционеров по обвинению их в вооруженной
борьбе против Советской власти, организации убийств, вооруженных ограблений
и в изменнических сношениях с иностранными государствами. М., 1922.
26 Процесс П.С. Р. Речи государственных обвинителей. Приговор Верховного рево
люционного трибунала. Постановление Президиума ВЦИК. Воззвание Коминтер
на. М., 1922; Процесс эсеров. Вып. 2: Речи защитников и обвиняемых. М., 1922.
27 Революционная Россия. 1922. 21---22.
21

28 См., например: Революционная Россия. 1922. 19; Социалистический вестник.
1922. 12. 18 июня.
29 Войтинский В. Двенадцать смертников. Суд над социалистами революционерами
в Москве. Берлин, 1922.
30 Партия социалистов революционеров после октябрьского переворота 1917 года:
Документы из архива П.С. Р. / Ред. сост. М. Янсен. Амстердам, 1989.
31 Судебный процесс над социалистами революционерами (июнь --- август 1922).
Подготовка. Проведение. Итоги. Сборник документов / Сост. С. А. Красильников,
К. Н. Морозов, И. В. Чубыкин. М., 2002. 1007 с. (Серия «Архивы Кремля»).
32 Кононенко А. А. Современная российская историография партии социалистов ре
волюционеров // Отечественная история. 2004. 4. С. 113.
33 ЦА ФСБ РФ, Н 1789. Т. 116.
34 Там же. Т. 117.
35 Там же. Т. 115.
36Тамже.Т.115.Л.1.
37 Там же. Т. 118.
38 Там же. Т. 118. Л. 126---128.
39 Там же. Т. 23---36.
40 См., например: Там же. Т. 35.
41 Там же. Т. 22а.
42 Там же.
43 Насколько нам известно, завершается подготовка к изданию стенограмм процес
са с. р. авторским коллективом во главе с казанским профессором А. Л. Литвиным.
Значение введения в научный оборот стенограмм процесса трудно переоценить.
22

Взаимоотношения членов двух крупнейших российских социалисти
ческих партий --- РСДРП и ПСР --- вряд ли уместно рассматривать (как это
зачастую делалось) с сугубо формальной точки зрения и сводить их к фор
муле «сотрудничество и борьба». Сами эсеры и эсдеки называли себя «дру
го врагами». В этом немного режущем слух искусственном словосочета
нии достаточно хорошо отражены центробежная и центростремительная
тенденции, характерные для их взаимоотношений на протяжении всего
времени их существования. В ХХ в. обе эти тенденции парадоксальным
образом дошли до своего полюса: центробежная проявилась в уничтоже
нии большевиками всех своих социалистических конкурентов не только
из числа «друго врагов», но и бывших товарищей по партии --- меньшеви
ков; центростремительная, высшим своим пиком имевшая стремление
к созданию на базе этих партий единой социалистической партии, закон
чилась Манифестом 1952 г. эсеров эмигрантов и меньшевиков «На пути
к единой социалистической партии».
Что питало центростремительную тенденцию? Многое. Обе партии
ставили перед собой единую конечную цель --- социализм. Обе партии
являлись членами II Интернационала. У них совпадали многие программ
ные и тактические установки. У них был общий враг --- самодержавие,
сажавшее их в одни тюрьмы. У них были (при всех оговорках) общие на
роднические корни. Многие из них были связаны личными отношениями,
иногда --- дружбой. Первые русские марксисты --- Г. В. Плеханов, П. Б. Ак
сельрод, Л. Г. Дейч, А. И. Потресов, В. И. Засулич --- начинали как народ
ники. С другой стороны, многие эсеры начинали свою политическую ка
рьеру как социал демократы (С. Н. Слетов, Б. В. Савинков, И. П. Каляев,
А. Д. Покотилов, Б. Н. Моисеенко, Е. Ф. Кудрявцев, П. М. Рутенберг
и многие другие). Кроме того, правомерно говорить и об определенном
взаимопроникновении идей. Такой четкой грани между их идеологиями,
как, скажем, между кадетами и с. д., не существовало. Конечно, кристал
лизация и формирование российской социал демократии шли под знаком
отталкивания от идей и практики народничества. И тем не менее Г. В. Пле
ханов еще в середине 90 х гг. XIX в. говорил о социал демократическом
секторе в общей семье русских социалистов революционеров, к которым
23
ГлаваI
ФЕНОМЕН И ПАРАДОКСЫ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ
СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ «ДРУГО ВРАГОВ»:
СОЦИАЛИСТЫ РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ
И СОЦИАЛ ДЕМОКРАТЫ
ДО И ПОСЛЕ ОКТЯБРЯ 1917 г.
§ 1. «ЭСЕРЫ И СОЦИАЛ ДЕМОКРАТЫ НЕ ПРОСТО
РАЗНЫЕ ПАРТИИ. ...ОНИ РАЗНЫЕ ПО СКЛАДУ
МЫШЛЕНИЯ, ПО ВЗГЛЯДАМ, ПО ОБРАЗУ ЖИЗНИ»:
ФЕНОМЕН СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ «ДРУГО ВРАГОВ»
В КОНТЕКСТЕ СУБКУЛЬТУРЫ РОССИЙСКОГО
РЕВОЛЮЦИОНЕРА

относили землевольцев, чернопередельцев, народовольцев, народоправ
цев 1. В свою очередь, самоопределение эсерства шло путем отталкивания
от идей социал демократии, воскрешения некоторых постулатов старого
народничества.
В то же время влияние марксистских идей на формирование эсеров
ской официальной доктрины трудно переоценить. Достаточно сказать,
что эсеры называли К. Маркса одним из своих учителей и признавали
факт наличия в России капитализма. Социал демократы, в свою очередь,
заимствовали некоторые идеи у эсеров и уж по крайней мере учитывали
их опыт на практике. Это относится и к теории «перманентной» револю
ции Л. Д. Троцкого, и к идейным и тактическим заимствованиям, кото
рые сделал В. И. Ленин в 1917 г. и позже (от идеи прерыва буржуазного
развития до идеи социализации земли и использования кооперации в со
циалистическом строительстве).
Не менее сильным, а точнее говоря, преобладающим было и взаим
ное отталкивание этих партий. Причины его различны и многообразны.
И если одни из них, скажем, идейно теоретические, хорошо известны,
то другие, лежащие в области социальной психологии, исследованы ма
ло. Так, например, уже современники отмечали наличие нескольких ус
тойчивых социально психологических типов революционеров (эсеры,
анархисты, с. д.), порой имевших также внутреннюю градацию 2. Более
того, рассматривать их взаимоотношения только в плоскости идейных
взглядов (как это делали сплошь и рядом они сами) и игнорировать со
зданную ими субкультуру российского революционера, нормы которой,
безусловно, оказывали на них сильное влияние (зачастую вопреки декла
рациям идейного характера), было бы абсолютно неверно.
Мы не ставим себе целью ни детальное и полное изучение взаимоот
ношений между этими двумя партиями, ни, тем более, изучение субкуль
туры российского революционера, что, безусловно, является делом более
или менее отдаленного будущего и усилий многих исследователей, но все
же попробуем хотя бы наметить контуры данного явления. Это необхо
димо, так как представляется, что на реальную политику и взаимоотно
шения социалистических партий (большевиков, меньшевиков и эсеров)
до и после Октября 1917 г. оказывали влияние не только их идейно тео
ретические взгляды, прагматические интересы партийной корпорации
и личные интересы их лидеров, но и наличие общей субкультуры россий
ского революционера, которое революционеры никогда не отрицали
и охотно описывали в своей мемуаристике многие из этих норм и их про
явления, но осмысливать и анализировать в целом явно опасались, дабы
не впасть в ереси, противные российской революционной среде рубежа
ХIХ---ХХ в., явно не готовой уравнять в правах идейную и культурную со
ставляющую своего социума.
Но влияние этой общей субкультуры (наряду с идейными взгляда
ми и прагматическими интересами) мы увидим и в самом феномене
«друго врагов», и в основе объединительных настроений в обеих парти
ях до 1917 г., и в основе политики большевиков по отношению к оппо
зиционным им социалистическим партиям, и в противоречивой, часто
непоследовательной политике меньшевиков и эсеров в отношении
большевиков после Октября 1917 г., когда большинство их них не же
лало видеть во вчерашних «друго врагах» врагов, куда более опасных для
судеб страны, чем привычный «генерал на белом коне», и в ходатайст
ве видных коммунистов за меньшевиков и эсеров --- своих прежних то
варищей и т. д.
24

Октябрь 1917 г. провел новые водоразделы в среде социалистов
и анархистов и создал новые конфигурации внутри социалистических
партий. Часть прежних «друго врагов» превращалась в непримиримых
врагов, а часть --- в союзников. Водоразделом стало отношение к демо
кратии, причем демократии не на словах, а на деле. Не менее важную
роль играло и то, что нашлись люди, способные перешагнуть через ста
рые понятия и нормы субкультуры революционера и его этики, пустив
шись в эксперименты по созданию новой этики на основе «революцион
ной целесообразности» и «революционного права», в то время как
остальные остались верны старым традициям и этике. Вот почему линия
раскола прошла не только между партиями, но и внутри всех российских
социалистических партий и анархистских организаций. Только идеологи
ей нельзя объяснить, почему часть эсеров (эсеры максималисты, левые
эсеры, «народовцы») и анархистов пошла за большевиками и в то же вре
мя часть левых эсеров, максималистов, народовцев, анархистов --- в оп
ределенный момент взбунтовалась и боролась против большевистской
власти и своих бывших сопартийцев, многие из которых были в своем
«революционном энтузиазме» «святее папы римского» --- большевиков.
Научное исследование и теоретическое осмысление феномена слож
но структурированной системы субкультуры российского революционера
фактически умерло (или, точнее сказать, было убито), едва начавшись
в 20 е гг. Начиная с 30 х гг. ни о чем подобном не приходилось даже
помышлять.
Эта тема, несомненно, вызывала огромный интерес как у мемуа
ристов, так и у читателей. Но, как правило, ее касались вскользь, огра
ничиваясь описанием единичных фактов или образа жизни, скажем, «за
граничной колонии» членов БО ПСР в 1910 г. (М. М. Чернавский),
рассуждениями о ментальных различиях большевиков, меньшевиков
и эсеров (И. М. Майский), зарисовками поведенческих норм политзаклю
ченных социалистов 20---30 х гг. (Е. Л. Олицкая) и т. д. Не будет преуве
личением сказать, что мемуаристами оставлен богатейший фактический
материал, рисующий (с большей или меньшей степенью подробности) все
стороны и проявления мира российского революционера.
Как представляется, многих революционеров и их современников эта
тема отпугивала тем, что при ее исследовании современные обществовед
ческие науки не давали достаточно эффективных подходов и инструмен
тария, не говоря уже о том, что возможности марксистских, народниче
ских и анархистских теорий (приверженцами которых были российские
революционеры) были еще ограниченнее. Но само наличие данного фе
номена никто и не думал отрицать, как не отрицают его и современные
историки революционного движения, не рискующее, впрочем, браться за
его изучение (во многом по тем же самым причинам).
Революционеры мемуаристы, пытаясь описать рассматриваемый фе
номен, пользовались самыми разными понятиями и терминами, такими,
как «честь революционера», «революционная этика», «революционная
традиция», «обычное право» революционера (по выражению Б. В. Савин
кова в 1909 г.) и т. п. Историки, как говорилось выше, избегали не толь
ко как либо типологизировать данное явление, но даже и называть его,
предпочитая исследовать программы, тактику и деятельность революци
онных организаций и партий. Одно из первых исключений --- упоминав
шаяся выше книга Б. И. Колоницкого «Символы власти и борьба за
власть», где феномен хотя бы называется --- «революционная традиция»
и субкультура революционного подполья.
25

Во избежание недоразумений еще раз подчеркнем, что мы не стави
ли перед собой цели и не брали обязательств немедленного и полного ис
следования феномена субкультуры российского революционера, ее струк
туры и тенденций эволюции и трансформации, этических и правовых
норм ее чуть ли не вековой практики. Хронологические рамки существо
вания субкультуры российского революционера, на наш взгляд, опреде
ляются моментом ее формирования на рубеже 50---60 х гг. ХIХ в. (ее ге
незис требует очень серьезного исследования, ибо значительным было
влияние декабризма и субкультуры декабристов на тех, кто стоял у исто
ков движения 50---60 х гг., и не исключено, что ряд ее элементов можно
будет найти в 30---40 х гг.) и насильственным ее уничтожением вместе с ее
носителями к концу 30 х годов ХХ в. (последние ее очаги погасли в эми
грации). В то же время, на наш взгляд, прав был историк Андре Либих,
писавший, что когда меньшевистский «"Социалистический вестник" за
кончил свое существование в американском изгнании в 1963 году, исчез
последний кружок интеллигенции ХIХ века»3 (прибавим только, что не
просто интеллигенции, а российской интеллигенции --- носительницы
субкультуры российского революционера). Ведь такая тема --- предмет ис
следования не одного десятилетия, и не только историков, но и культу
рологов и социальных психологов. Автор сделал лишь первый шаг в том
направлении, которое (будем надеяться) приведет рано или поздно к пол
ному исследованию этой сверхсложной проблемы, а именно, стал соби
рать материал, характеризующий различные стороны и проявления этой
субкультуры, группировать его и пытаться осмыслить в той мере, в какой
это было необходимо для полноценного исследования этики и тактики
противоборствующих сторон на судебном процессе, вокруг него и во вре
мя тюремного противостояния 22 х эсеров и власти 4.
Из весьма широкой и многоуровневой темы субкультуры революци
онера мы затронем лишь ряд сюжетов и контекстов, в которые они по
гружены:
соотношение субкультуры революционера и «субкультуры полити
ческого инакомыслия»;
трактовка субкультуры революционера как общей, «рамочной»;
вариативные типы субкультуры революционера, в том числе и в эсе
ровской партии;
некоторые отличия субкультуры революционера от субкультур сек
тантов и уголовного мира;
молодежная контркультура как один из системообразующих факто
ров субкультуры революционера;
механизмы и парадоксы взаимодействия «старого» и «нового» по
колений революционеров; проблема консервации и изменения в нормах
субкультуры;
черты и особенности субкультуры революционера;
партийное и внепартийное следствие и суд как система правовых
норм и механизмов, очерчивающих границы допустимого для революци
онера и контролирующих их соблюдение;
«восстановление чести» и «защита достоинства революционера» ---
функция «третейского суда» и партийного правосудия;
взаимоотношения социалистических «друго врагов»;
дискуссии о единой социалистической партии.
Прежде чем обратиться непосредственно к рассмотрению феномена
субкультуры российского революционера, нам кажется необходимым
«вписать» его в более широкий культурно исторический контекст.
26

Каким бы странным ни показалось подобное сравнение, на наш взгляд,
можно провести параллель между взаимоотношением субкультур револю
ционеров и декабристов и взаимоотношением субкультур диссидентов 60---
80 х гг. ХХ в. и революционеров: с одной стороны, все они сформирова
лись как контркультуры --- оппозиционные власти и господствующей
в обществе идеологии и этике и имели целый набор общих ценностей
и общих черт. C другой стороны, между ними нет общей преемственно
сти и накопилось слишком много не только политических и идеологиче
ских, но и социальных различий.
И все же нам кажется правомерным говорить о существовании тако
го явления, как «политическое инакомыслие в России», и неразрывно
с ним связанного другого явления --- «субкультуры политического инако
мыслия». Разве Радищев в системе общественных отношений своего вре
мени не инакомыслящий? А Пестель? Если мы посмотрим на декабрис
тов, петрашевцев, народников, народовольцев, социал демократов,
социалистов революционеров, анархистов, советских инакомыслящих
и диссидентов разных оттенков, то у большинства из них мы обнаружим
такие общие черты, как оппозиционность к власти, в том числе и оппо
зиционность внутренняя, основанная на отталкивании от психологии
и ментальности чиновника, никогда не являвшегося идеалом для этих
людей; желание изменения (в разной степени, направлениях, разными
методами и т. д.) существующего государственного и общественного уст
ройства; желание быть гражданами, а не подданными и требование по
литических и гражданских свобод. Впрочем, понятие «субкультуры поли
тического инакомыслия в России» «рамочное», ибо мы можем говорить
о субкультурах декабристов, народников 60---70 х, народовольцев 80 х,
эсеров, социал демократов, анархистов, кадетов, и --- значительно позд
нее --- диссидентов. Идейно и ментально они порой весьма различны,
но они своего рода комнаты одной квартиры, или, скажем, ветки одно
го дерева с общей корневой системой.
Главное, что многие из них это родство душ инстинктивно ощущали.
Социалисты и анархисты начала ХХ века спорили о том, кто из них под
линный продолжатель дела декабристов, народников и народовольцев.
Но еще более показательно то, что часть диссидентов 70 х с упоением чи
тала Юрия Давыдова и чувствовала симпатии к совершенно неприемле
мым для них политически народовольцам и совсем не тянулась к идей
но более близким кадетам. Может быть, такая парадоксальная вещь
происходила от того, что напряженность, отчаянность вызова, который
они бросали власти, и последствия этого вызова вполне были сопостави
мы только на этом уровне --- и тут и там практически самопожертвова
ние, самоубийство (в то время, как у кадетов планка репрессий выше ссы
лок, как правило, не поднималась, если не считать наказания за
Выборгское воззвание), и тут и там непонятость собственным народом,
и тут и там надежда лишь на будущее, и тут и там уверенность в том, что
их идеи верны, а значит, пора действовать, а следовательно, и тут там
фактически единый принцип, рожденный народовольцами (и повторяе
мый социалистами) --- «Делай, как должно, и пусть будет, как будет».
Таким образом, в этом случае (и не только в этом), пожалуй, можно го
ворить о разных политических взглядах (впрочем, и тут и там --- в боль
шинстве случаев политические свободы и демократия) и явном духовном
родстве и совпадении базовых ценностей их субкультур. Но эта тема в та
ком понимании и в таких рамках --- это поле для дальнейших исследова
ний и осмысления.
27

Но и рассматривая лишь революционную субкультуру, т. е. субкуль
туру революционной среды с рубежа 50---60 х гг. ХIХ в. до конца 30 х гг.
ХХ в., мы приходим к выводу, что и она была не общей и единой для всех
и вся, а может быть признана нами как «рамочная», как некая абстрак
ция, как термин. Пытаясь очертить контуры «революционной субкульту
ры», мы столкнемся с тем, что имеются серьезные отличия --- не только
«поколенческие» (т. е. между революционной субкультурой народников
70 х годов ХIХ в. и субкультурой эсеров и меньшевиков, поддерживав
ших ее и живших в ней на рубеже 20---30 х гг. ХХ в.), но даже и в рам
ках одного поколения --- на уровне партийно группового позициониро
вания. Совершенно очевидно, что серьезно отличались (если не говорить
сразу о разных вариантах революционной субкультуры) южные «бунтари»
и северные «пропагандисты» 70 х гг. ХIХ в., эсеры, социал демократы
и анархисты в начале ХХ в.
Различия в ментальности и темпераменте накладывали отпечаток на
все --- от политической тактики до бытовых мелочей и «тюремной такти
ки». Многое поможет понять отрывок из воспоминаний эсерки
Е. Л. Олицкой, попавшей в 1924 г. на Соловки и сравнивавшей поведе
ние в одинаковых условиях заключенных эсеров и меньшевиков: «В ски
те была общая каптерка. Из находящихся в ней продуктов наши повара
готовили обеды и ужины. <...> Эсеры сдавали все свои продукты из по
сылок, все денежные переводы. Коммуна была полная. Так же поступа
ли "леваки" и "анархи". Социал демократы были против так жестоко
осуществляемой коммуны уравниловки. Лакомства, предметы роскоши,
то, чем родные хотели побаловать, оставалось у заключенного в его пол
ном распоряжении<...>». Староста эсдеков Б. О. Богданов так объяснял
Олицкой эту позицию: «Мы простые люди, а не святые. Допустим, от се
бя мы еще можем потребовать. Но вправе ли мы требовать от наших род
ных? Они, может быть, отказывая себе во всем, шлют брату, мужу или
сыну, что могут, чтобы побаловать его, скрасить его участь. Почему мы
должны лишать человека маленькой радости? Да и станут ли родные слать
эти мелочи, если узнают, что они не попадут адресату?
--- Зачем же их уведомлять об этом, --- перебила я Богданова.
--- Ну, мы не святые. Мы не можем ущемлять своих родных, прини
мать их жертвы для соседа.
Я опять перебила Богданова:
--- А для себя?
--- Я буду просить родных высылать продукты, деньги и сдавать их
в каптерку. Так должны делать мы все, улучшая питание свое и своих
товарищей. Но балуют родные меня, именно меня. А я побалую того,
кого приятно побаловать мне. В данном случае, вас. Каждый живет по
своему. <...>
Вечером, гуляя по коридору с Иваном Юлиановичем [Примаком], я
спросила:
--- Почему у Богданова при общей тесноте отдельная камера?
--- Каждому старосте коллектива выделяется одиночка. Она ему не
обходима для бесед с товарищами и для отдыха. Поймите, какую нерв
ную работу он ведет. Ведь он отвечает за жизнь коллектива.
--- Почему же у Иваницкого (староста эсеров. --- К. М.) нет отдельной
комнаты? --- спросила я.
Иван Юлианович рассмеялся.
--- Потому, что --- Иваницкий, а не Богданов. Ему выделена одиноч
ка, но он, зная о тесноте в коллективе, позвал в свою камеру товарища.
28

--- А почему у Богданова кабинет, а у Иваницкого койка под сукон
ным одеялом?
--- Я не имел чести быть у Богданова, --- резко сказал Примак и сра
зу мягче добавил, --- вероятно, социал демократы находят нужным, что
бы их староста так жил. Вы замечаете, --- уже посмеивался Примак, --- что
они уже и вас уважают, раз их староста пригласил вас к себе.
Я чувствовала, что между фракцией эсеров и с. д. какая то отчужден
ность. Отдельные члены из разных фракций поддерживали между собой
хорошие товарищеские отношения, но на них большинство косилось.
<...>Я стала избегать встреч с Богдановым. Мне хотелось уяснить, поче
му мои товарищи не одобряют общения с ним. Помогла мне Александ
ра Ипполитовна [Щесневская].
--- <...>Эсеры и социал демократы не просто разные партии. Люди,
примкнувшие к этим партиям, резко отличаются друг от друга. Они разные
по складу мышления, по взглядам, по образу жизни. Мы говорим "ти
пичный эсер" или "типичный социал демократ" (выделено нами. --- К. М.)
В тюрьме эти различия особенно выпирают наружу. Сравните Ива
ницкого и Богданова. В тюрьме эти разные люди вынуждены жить ря
дом. Мало того, они вынуждены рядом противостоять администрации
тюрьмы. Линия поведения в тюрьме у социалистических фракций раз
ная. <...>»5.
Но существовала и другая тенденция: люди из разных партий притя
гивались друг к другу, объединяемые общей идеей. М. М. Чернавский,
присутствовавший при разговоре Б. В. Савинкова и Г. В. Плеханова о не
обходимости сближения российских социалистических партий, происхо
дившем в 1911 г. в доме последнего в Сан Ремо, вспоминал: «<...>весь ве
чер у меня в голове вертелся вопрос: какой магнит притягивает друг
к другу этих двух совершенно не похожих людей? Что это герои из со
вершенно разных опер, для меня было ясно, как день, несмотря на не
которые черты сходства между ними: оба революционеры, талантливые
люди с большим характером. В то же время я не сумел бы словесно фор
мулировать, в чем состоит это несходство. Принадлежность к разным
партиям в данном случае не имеет ни малейшего значения. Можно на
брать из различных партий сколько угодно людей, похожих друг на дру
га, как два новеньких пятиалтынных. В тот вечер у меня мелькало толь
ко одно объяснение этого сближения: по видимому, и тому, и другому
было приятно перешагнуть через междупартийные перегородки, поды
шать внепартийным воздухом, для обоих их отношения были отдыхом от
партийности. Быть может, я ошибаюсь, но я и по сей день не могу при
думать лучшего объяснения»6.
Характерно и противопоставление В. М. Черновым В. И. Ленина как
харизматического лидера и вождя партии себе и Г. А. Гершуни как пред
ставителям разных типов российской революционной интеллигенции.
Противопоставление Ленина и Гершуни крайне симптоматично и дает
большой материал для анализа, несмотря на то, что Чернов выразил свои
мысли в тезисной форме.
Приведем часть этих тезисов: «Ленин --- издали; появился, когда Ок
тябрьская революция победила.
Гершуни --- всегда на боевом фронте, лично руководит.
Гершуни --- пафос освобождения от проклятой неизбежности наси
лия. Тягота, взваленная историей на плечи. Камень с души.
Ленин. Не умеем быть террористами. Все мало, мало. Любил детей,
щенков.
29

Ораторская сторона. Троцкий --- фейерверкер. Мартов --- тонкий диа
лектик. Плеханов --- блестящий стиль, злое остроумие. Уменье вышутить,
блестящие знания с уменьем подать товар лицом.
Ленин --- грубый, гипнотизер, упроститель, повторения; брань. Не бе
да переборщить, отдельная неправота --- ничего не значит. Дурачок Ке
ренский, нарциссик Керенский.
Гершуни --- молчаливый, non multa, sed multimo --- "говори короче";
огромная сила слова, чашки весов и тяжкие гири. Интел[лигентная] со
весть. Множество беззлобного юмора. Любил товарищей. Слабость к ис
тер[ии] о Балмашеве (так в тексте. --- К. М.). Некролог Гоца. Глубоко при
вязывался.
Гершуни. На суд, как молодая девица на первый бал. Выход в свет.
На бой, как на праздник.
Ленин --- ни за что! Обвинение в запломбированном вагоне, в связи
с неприятелем. Козловский и др. Отрекся, они не большевики = никако
го сепаратного мира --- революционная война и довольно болтать. Корм
чие сект[антских] кораблей.
Ленин --- любил детей, котят, щенков. Теория Фрейда. Именно беспо
щадность, бесчеловечность --- уравновешение душевное. Нежность в семье.
Ленин был добродушен --- Бог Янус --- незлопамятен --- как крупный
Сан Бернар --- случалось проучить --- забывал --- готов был сейчас же при
мирить с собой = всякий может пригодиться в большом хозяйстве и вся
кая дрянь может пойти в дело.
Гершуни. Впечатление от него, как от аскета. Отнюдь не был. Любил
жизнь. Бесконечно милые письма. Бездна внимания. Тяжело переживал
отклонения. Кач[ания] Савинкова. Суд... Пушкин.
Ленин: плохой стратег, великий тактик. Предвидения его никуда не
годились. Менял.
Гершуни. Задатки дальнозоркого стратега. Чувство меры в политике.
Велич[авое] равновесие духовных сил. Гармония натуры.
Оба --- не избегали мелочей. Крупные люди не боятся черной работы.
Нет опасностей из за деревьев не увидеть леса. Не были белоручками.
Гершуни как еврей. Чувствовал себя сыном своего народа. Как еврей
может сраж[аться], как [еврей] спокойно может глядеть в глаза смерти.
Именно участие во всех передовых движениях... Впереди... --- создает
в нем свойства, способность на великие дела.
Народническая струя. Кающиеся дворяне, совлечь с себя. Один из тех
людей, которые связывают свою национальность со всем мировым движе
нием, национальная арена слишком узка, чтобы ограничить себя ею...»7.
Но еще больший интерес для целей нашего исследования представляет
черновая запись Чернова, где, противопоставляя себя Ленину, он говорит
о себе в третьем лице: «Характерные черты лидера партии социалистов ре
волюционеров резче всего выступают при параллели с характерными черта
ми лидера большевистской партии. Есть люди, которые так срастаются с воз
главляемыми ими коллективами, что трудно их представить вне этих
коллективов, в данном случае, вне их партий --- как и эти партии трудно се
бе представить без них. Ленин и Чернов принадлежали к числу таких лю
дей. Один из наиболее оппозиционно настроенных к Чернову эсеровских
деятелей, Авксентьев однажды сказал, что Чернов мог бы mutatis mutandis
сказать про себя и партию то, что когда то Ломоносов сказал про Академию
наук: меня нельзя отставить от партии, можно только партию отставить от
меня. И действительно, когда после дела Азефа в 1912 г. Чернов удалился от
центральных органов партии и перестал принимать участие в руководстве
30

партией из за границы, вышел в отставку из всех центральных органов пар
тийной эмиграции и перенес центр тяжести своей работы в редактирование
легального журнала «Заветы», то вскоре оказалось, что именно...»8.
В. М. Чернов не стал дописывать фразу, зачеркнув все предложение,
но мысль его достаточно понятна. Далее он вновь ее подчеркивает: «Ле
нин и Чернов, как психологические и морально политические типы, были,
действительно, эквивалентны представляемым ими партиям. Оба, как типы,
были глубоко национальны. Но в них воплощены были разные, и можно ска
зать, даже полярно противоположные стороны национального русского ха
рактера (выделено нами. --- К. М.)»9.
Мы имеем много свидетельств, как сильно отличались социалисты
разных партий по темпераменту. Самыми рассудочными, осторожными,
склонными больше к словам, чем к действиям, в революционном движе
нии, считались меньшевики. Так, например, с точки зрения ортодоксаль
ного большевика А. Голубкова, меньшевики ликвидаторы «к подпольной
работе относились не только скептически, но и с нескрываемой насмеш
кой, как к какому то кустарничеству, как уже к изжитому этапу движе
ния, как "взрослый", "серьезный", человек относится к забаве и увлече
нию молодости»10.
А самыми бесшабашными и склонными к авантюризму, с самым яр
ким революционным темпераментом считались (по убыванию) анархис
ты, максималисты, левые эсеры, эсеры и большевики (в 1917 г. больше
вики удивили всех, побив все рекорды).
Впрочем, и внутри партий было достаточно большое разнообразие
«типов», порой гораздо больше не схожих друг с другом, чем с родствен
ными им «типами» из другой партии. Так, по темпераменту один из глав
ных эсеровских «типов» (решительный и боевой) был близок большеви
кам, а другой (народолюбивый рефлексирующий интеллигент) вызывал
у большевиков полное отторжение и презрение. В этом контексте при
мечательна характеристика, выданная видному эсеру В. М. Зензинову
секретным сотрудником ИНО ГПУ в 1922 г. «[На IV съезде] переизбира
ется в ЦК и вообще всегда будет избираться без особых протестов левых,
ибо кристально чистый, симпатичный человек и притом апологет и патриот
Партии (выделено нами. --- К. М.). Ценен как надежно верная и внутри
организаторская партийная сила. Подпадает под влияния. Так в 17 году
явно под влиянием Гоца и Керенского. Летом 18 г. --- влияние Тимофее
ва, в 18 на востоке --- всецело под влиянием Авксентьева и Гендельмана.
Творец (вместе с первыми двумя) Уфимской Директории.
Типичный член Авксентьевской Директории --- бесхарактерный, нере
шительный и недалекий (выделено нами.
---К. М.). Сам попал в горло
к Колчаку без какого либо серьезного сопротивления и несмотря на пре
дупреждения. <...> Неустойчив, в политике недальновиден, типичный не
решительный русский интеллигент. Все сказанное не мешает ему считать се
бя искренним социалистом (выделено нами. --- К. М.)»11. Нарисованный
портрет Зензинова категорически не соответствует всему тому, что мы
знаем о нем. Достаточно сказать, что этот «типичный нерешительный
интеллигент» в 1909 г. в качестве члена ЦК ПСР, поехал на работу в Рос
сию, где его ждал неминуемый арест и каторга.
Но для большевиков, считавших, что только они могут претендовать
на звание истинного российского революционера и социалиста, слова
«типичный нерешительный русский интеллигент», безусловно, были при
говором для революционера, ставящим под сомнение право «считать себя
искренним социалистом». Как представляется, большевики подобного
31

«типичного нерешительного русского интеллигента» видели прежде все
го и более всего (и ненавидели всеми «фибрами своей души») в меньше
виках, с которыми они долгое время формально находились в рядах од
ной партии.
Фанатичную уверенность в собственной правоте и ненависть к «тем,
кто не с нами», как характерную черту большевизма, отмечал в 1949 г.
меньшевик эмигрант Г. Аронсон: «На протяжении всей своей истории
меньшевизму пришлось выступать в качестве антипода большевизма. Ле
нин и ученики отдавали себе в этом отчет и ненавидели лютой ненавис
тью своих <...> "товарищей по Интернационалу". Да ненависть вообще
была стихией большевизма, его подлинным пафосом, которым он пытал
ся заразить и своих рабочих, и свою интеллигенцию. На этой ненависти,
как на дрожжах, взошел впоследствии весь сталинизм. Казалось бы, ис
торически в первое десятилетие надо всем превалировала задача борьбы
со старым режимом. Но от деятельности большевиков получалось впе
чатление, что они ведут борьбу не столько с самодержавием, сколько
с меньшевиками и либералами.
В этом направлении подталкивали большевиков не только фракци
онное ослепление и изуверство, но и ...департамент полиции, который,
как это установлено после революции, через своих агентов принимал си
стематически меры к тому, чтобы всемерно препятствовать всяким объ
единительным тенденциям в социал демократии и искусственно разду
вать самые незначительные разногласия, чтобы таким путем увековечить
состояние хаоса и раскола. В опубликованных в 1940 году воспоминани
ях члена русского Бюро ЦК после 1912 года большевика Тимофея (Спан
дарьяна) отразилась психология большевиков тех лет, и особенно приме
чательно в этом отношении сорвавшееся у него признание: "Я больше
ненавижу меньшевиков, нежели самодержавие" <...>»12
Вероятно, очень существенной причиной для таких «расселений по уг
лам» в общей партийной «комнате» являлся темперамент и волевые каче
ства людей, большая или меньшая рассудочность или, напротив, склон
ность к прямому активному действию, а то уж и вовсе склонность
к волюнтаризму и т. д. Ведь нечто похожее произошло и у эсеров, от кото
рых в годы революции 1905---1907 гг. откололись максималисты, во мно
гом предвосхитившие эксперименты большевиков в 1917 г., а в 1917 г.
в ПСР, кроме эсеров центра (собственно эсеров), появились «левые эсе
ры», по темпераменту близкие к максималистам и большевикам, и «пра
вые» эсеры типа Авксентьева, В. В. Руднева, И. И. Фондаминского,
М. В. Вишняка, обладавшие совершенно иной физиономией. В 1921 г. Чер
нов скажет «правым» эсерам: мы по отношению друг к другу варвары, го
ворящие на разных языках.
Еще в 1910 г. Чернов говорил только о максималистах (то же самое
можно было бы сказать и десять лет спустя о левых эсерах): «Многие эле
менты, характеризующиеся нетерпеливым, резкореволюционным и не
примиримым темпераментом, которым естественнее всего было бы при
мкнуть к анархизму, шли в ряды ПСР, моральный и политический
престиж которой был высоко поднят в глазах публики рядом громких де
яний. <...>Они то и явились впоследствии в партии теми центробежны
ми силами, которым не хватало только лидеров для того, чтобы выделить
ся в особую фракцию или даже в новую партию»13.
Взгляды и субкультура «правых» эсеров не сложились в нечто цельное,
фиксированное на бумаге (несмотря на огромное количество статей, напи
санных ими в эмиграции) и требуют дополнительного изучения с привлече
32

нием всех источников. В этом видится одна из причин того, что ни совре
менники, ни историки не могли вразумительно объяснить, что же из себя
представляет «правый эсер». В свое время это попытался сделать М. В. Виш
няк, у которого получилось пространное, патетическое и весьма расплывча
тое определение. По его словам, «правый эсер --- не сторонник лозунгов «все
или ничего», «сейчас или никогда», он не абсолютизирует какое либо одно
начало, исключающее все другие, не является ни догматиком, ни тем более
фанатиком, не претендует на собственную непогрешимость.
Правый эсер чужд пафоса разрушения, которое принимает в ницше
анской формуле «лишь как творцы можем мы уничтожить». Правый эсер
считает, что противникам следует «раскрывать глаза, а не вырывать их».
Правый эсер «исполнен стремления к свободе, напоен ее пафосом», яв
ляясь народником и идеалистом, признающим общественные нужды
и цели стоящими выше личных. «Идеологически правый эсер считает се
бя реалистом», признавая и «категорический императив», и критическую
проверку разумом всех сторон жизни. Правый эсер --- «патриот без шо
винизма», он знает, где его родина, но он и интернационалист.
«Некоторые эти черты, --- писал в заключение Вишняк, --- присущи
и другим группировкам и справа, и слева, но «в своей совокупности они
присущи, как мне представляется, только правым эсерам»14. Впрочем, ему
же принадлежат строки, намного рельефнее показывающие феномен
«правого эсерства». Так, вспоминая о 20---30 х гг., Вишняк писал: «Мно
гое отличало правое крыло партии от других групп или "крыльев" в пар
тии. Одной из характерных и существенных черт было то, что мы не ис
ходили от социализма как основы основ или высшей и абсолютной
ценности, а приходили к нему как к следствию и выводу, логически и ис
торически вытекавшему из гуманизма, демократизма, свободолюбия, до
стоинства человека, социальной справедливости. Это отличало нас от тех,
кто по старинке считал социализм "миросозерцанием", разделившим мир
на приверженцев социализма и всех других --- "буржуев", "либералов",
консерваторов, реакционеров, фашистов... Отказавшись от претензии
быть последним словом о первых и последних вещах, социализм пере
стал быть для нас катастрофичным, строящим новое на отрицании и про
тивоположении всему предшествующему, обветшалому... Дух разрушения
сменялся волей к творчеству и созиданию. Призыв к ненависти и клас
совой и национальной борьбе --- зовом к солидарности, от класса исхо
дящей и чрез солидарность нации к международному и общечеловечес
кому содружеству восходящей»15.
В эсеровской партии складывался и еще один тип эсера и, наверное,
даже еще один весьма специфический вариант эсеровской субкультуры,
не похожий на базовый. Он формировался исподволь среди членов
БО ПСР в 1903---1905 гг., находившихся в совершенно необычных, рез
ко отличающихся от повседневной жизни т. н. партийных «массовиков»
(пропагандистов, агитаторов, техников, комитетчиков и т. д.) условиях.
Эта «субкультура», символом которой был Б. В. Савинков, стала объек
том критики и травли даже в эсеровской среде, против нее ополчились
и «старики», и «молодые», и «массовики», и даже ряд «террорис
тов» --- боевиков называли «революционными кавалергардами», крити
ковали за высокомерие, дух исключительности, отчужденность от ос
тальной части партии (Чернов накануне Первой мировой войны даже
придумал очень странный план ротации «боевиков» и «массовиков»),
за игру в ницшеанство, бесконечные рассуждения о смерти, о праве на
убийство, за богоискательские тенденции, наконец. Надо сказать, что
33

неприятие в эсеровской среде этого явления, которое можно назвать за
чаточной субкультурой, ее травля и травля ее лидера и символа Савин
кова отнюдь не способствовали ее расширению и привлечению новых
адептов. Сам Савинков говорил, что «его только прощают». Показатель
но, что М. М. Чернавский, в 1909 г. вступая в БО, вздрогнул, услышав
вопрос Савинкова «Зачем Вы идете в террор?», подумав: «Ну, вот, нача
лось --- из "Коня бледного". И Савинков все понял по его лицу и разго
вор свернул. Идеи, мысли «Воспоминаний», «Коня бледного», «Того, че
го не было» (с 1908 по 1913 г.), высказанные Савинковым, в еще большей
мере сделали его объектом преследования --- «оплевывателем револю
ции», «палачом», «мастером красного цеха» и т. д. и т. п. Более того, За
ключение Судебно Следственной комиссии по делу Азефа в 1911 г. ос
новным виновником азефщины делало кавалергардский дух,
исключительность, отсутствие контроля за БО со стороны ЦК, что не
могло не возмущать членов БО 16.
Необходимо также подчеркнуть, что выработка норм общей, рамоч
ной революционной субкультуры происходила в различных группах и на
протяжении длительного времени, причем эти группы и в XIX и в ХХ в.
могли быть как более открытыми, так и более закрытыми, а некоторые
из них имели прямо сектантский облик (кружок Ишутина, организация
Нечаева). Надо понимать, что, рассматривая революционные партии
и партийные организации начала ХХ в., мы не найдем там во всех струк
турах, на всех этажах организационной, идейной и, так сказать, субкуль
турной однородности, к чему стремятся и чего добиваются современные
легальные партии. То, что мы сегодня называем местной партийной груп
пой, а то и партийной организацией, могло быть весьма замкнутой груп
пой, со своими взглядами, мироощущениями, а иногда и субкультурой.
Совсем не случайно эсеровские агитаторы и пропагандисты так «броса
лись» на эсеровских же боевиков. Фактически это была схватка двух ми
роощущений, двух субкультур. А не было ли подобное различие одной из
причин, обусловивших появление идейных течений и фракций в револю
ционных партиях? А случайно ли родиной эсеровского максимализма был
еврейский Северо Запад? А случайно ли и анархизм процветал именно
там? Верно ли привычно строить логическую цепочку от угнетенного
и бедственного положения еврейства к крайней его революционности?
Впрочем, такого рода вопросов можно задать самим себе немало. Но для
ответа на них нужно отдельное большое исследование.
За годы развития революционного движения и формирования и раз
вития его субкультуры немало накапливалось всяких коллизий и разли
чий. Весьма показателен диалог В. Н. Фигнер с Б. В. Савинковым в 1907 г.:
«Сравнивая прошлое с настоящим, Савинков спросил меня, что, по мое
му, наиболее отличает революционера современного от революционера
моего времени. Я замялась, потому что различий находила много, и он
поспешил ответить сам. По его мнению, это был мистицизм, и в виде при
мера привел себя и Каляева. Мне же казалось, что главное заключалось
в том, что сообразно расширению сферы и размеров деятельности требо
вания к деятелю повысились, а требования к личности, благодаря росту
численности партии, понизились. Аскетизм, свойственный прежним по
колениям, исчез; бросалась в глаза большая снисходительность к разным
слабостям членов партии и большая требовательность их по отношению
к материальным условиям жизни (жилище, питание, развлечения); удив
ляло неравенство состояний, при котором в одной и той же партии одни
могли нуждаться, а другие --- ни в чем себе не отказывать. Конечно, это
34

зависело от изменения в составе и численности участников движения.
Легко было установить равенство и общность имуществ, когда организа
ция была мала, а когда в партию входили тысячи членов, произошло то,
что было и в Европе: братские отношения равенства среди членов пар
тии исчезли»17. Показательно, что Савинков говорил об одном явлении,
крайне его интересовавшем, а Фигнер, только недавно выпущенной по
сле чуть ли не четвертьвекового сидения, бросались в глаза больше внеш
ние различия. Не случайно она же, дававшая лестную оценку Савинкова
как самому «блестящему» человеку в ПСР, все же не смогла удержаться
от следующих весьма ехидных слов: «В самом деле, не смешно ли было
с серьезным видом, указывая на голые руки, говорить, что нет денег на
лайковые перчатки, чтобы в Париже сидеть за столиком на Тюильрий
ском бульваре»18.
Но на «лайковые перчатки» реагировала, кстати, не только Фигнер,
вышедшая из тюрьмы, но и большевичка Ц. С. Бобровская, происходив
шая из бедной еврейской семьи и приехавшая в 1898 г. из Варшавы в Цю
рих: «Отчетливо запомнилась обстановка, при которой я первый раз уви
дела Плеханова. <...> "Кто бы мог быть этот барин с такими умными
глазами?" --- подумала я, а когда "барин" вошел в подъезд, обратилась
с этим вопросом к Саше, на что тот ответил недоуменным вопросом: "Не
ужели Вы не догадались, что это Георгий Валентинович?". Юноша, вы
росший в Швейцарии, конечно, не мог понять, что в моем представле
нии властитель тогдашних наших дум --- Плеханов не мог рисоваться
в образе элегантного "барина" в лайковых перчатках»19.
Выступая на состоявшемся 14 декабря 1996 г. в «Мемориале» теоре
тическом семинаре «Субкультура оппозиционных движений в России
ХIХ---ХХ вв.» (в организации которого принял участие и автор данной
книги), петербургский исследователь Лев Лурье высказал несколько
весьма плодотворных мыслей, требующих, впрочем, и корректировок,
и дальнейшего развития (цитируем по диктофонной записи): «Здесь по
лезным может оказаться методология изучения вообще любых закрытых
обществ, обществ с отклоняющимся поведением --- старообрядческие
толки, это могут быть "воры в законе", т. е. некие группы, которые спло
чены общей опасностью и поневоле должны общаться прежде всего друг
с другом. Революционная субкультура очень сильна, и она сильнее, чем
какие либо другие субкультуры, и она медленно разрушается. И вот то,
что в юности и молодости появляется, оно консервируется на очень дол
гий период, т. е. это субкультура, которая вырастает, как такая молодеж
ная контркультура и остается чуть ли не до седых волос, потому что в ус
ловиях опасности они как бы в юности герметизируются в этой
компании и вынуждены, потому что они оказываются в тюрьме с этими
же людьми, и в подполье с этими же людьми, и в эмиграции с этими же
людьми в инородной среде, они, как какие нибудь пятидесятники в Ка
наде или староверы в Калифорнии, они образуют как бы вот такие ан
клавы, культурные анклавы, культурные скиты».
На наш взгляд, нельзя согласиться с утверждением Льва Лурье, что ре
волюционная субкультура, созданная как молодежная контркультура,
«медленно разрушается», и «герметизируется» по двум причинам. Так оно
и было бы, если бы созданная молодежью 60---70 х гг. субкультура не ис
пытывала притока свежей крови, но в том то и дело, что каждое поколе
ние, толкаемое стремлением создать «молодежную контркультуру», вно
сило что то свое, новое, омолаживало эту субкультуру. Порой это
происходило в конфликтах между «отцами» и «детьми», иногда консенсус
35

достигался, иногда нет (и тогда возникал очередной вариант субкультуры
внутри уже существующей субкультуры, как, например, в случае с эсе
ровскими боевиками, о котором уже говорилось выше).
Именно молодежь не давала покоя «загерметизировавшимся» в сво
их взглядах и вкусах «старикам», она становилась своего рода «двигате
лем прогресса», она заставляла в спорах и дискуссиях добавлять «свое»,
«новое», что обеспечивало развитие, обновление субкультуры, придание
ей адекватности новым реалиям, в которых молодежь родилась и кото
рые хотела учитывать. Этот процесс «обновления» был постоянным и ка
сался многих вопросов. Приведем два примера.
В начале ХХ в. произошло любопытное столкновение эсеровских «ста
риков» и молодой эсеровской поросли из кружка т. н. «грызунов науки»
(М. Р. Гоц), «галлов» (О. С. Минор), или «германо эсеровского выводка»
(В. М. Чернов) --- группы студентов, учившихся в 1899---1904 гг. в Берлин
ском, Галльском и Гейдельбергском университетах, состоявшей из А. Р. Го
ца, Н. Д. Авксентьева, В. М. Зензинова, И. И. Фондаминского, В. В. Руд
нева, Д. О. Гавронского, М. О. Цейтлин и др. В 1899---1900 гг. М. Р. Гоц
заявлял: «У меня тут наготове целый выводок наших будущих продолжа
телей, смены нашей: грызут гранит науки по германским университе
там...»20. Центральной фигурой этого «выводка» был Авксентьев, чье ли
дерство признавали все члены этого, по словам Чернова, «целого кружка
незаурядных людей, сыгравших немалую роль в истории партии социа
листов революционеров то как единое целое, то порознь»21. По словам
Чернова, в кружке «жил какой то культ двух людей, которых иные, впро
чем, знали больше понаслышке, чем по личному опыту: Михаила Гоца
и Матвея Исидоровича Фондаминского, брата известного впоследствии
Ильи Исидоровича Фондаминского Бунакова»22. Члены кружка твердо
решили, что прежде чем они уйдут с головой в партийную работу, они
должны как следует к этому теоретически подготовиться. Большинство
из них изучали философию и хотели «под народническую политическую
программу и неонародническую философию» подвести «не столько Лав
рова и Михайловского, сколько Канта и Риля»23. «Старики» пытались
в соответствии со своими представлениями объяснить им, что их долг
в условиях кризиса прервать учебу и ехать на подпольную работу в Рос
сию. В 70 е или 80 е (когда среди революционеров эмиграция вообще
считалась неприличной и рассматривалась как дезертирство) и даже
в 90 е гг. любой революционер, не желавший выглядеть малодушным, по
ехал бы в Россию. «Грызуны» же настояли на том, что для революции
и партии будет больше пользы, если они продолжат учебу. И самое глав
ное, что это сошло им с рук, и их не объявили ни эгоистами, ни дезер
тирами и трусами и т. п., а вскоре они сделали стремительную партийную
карьеру за считанные годы.
Любопытно свидетельство В. М. Зензинова об ироническом отноше
нии М. Р. Гоца к «философским увлечениям» А. Р. Гоца, Авксентьева,
Фондаминского и Зензинова. «Их позитивистическое поколение, стар
ше нашего на 12---15 лет, считало философию излишней роскошью в ар
сенале революционера и общественного деятеля. Мы же полагали, что
под наши революционные чувства необходимо прежде всего подвести
фундамент философии и науки»24. В 1903 г. после ареста Гершуни и раз
грома целого ряда эсеровских организаций (в том числе саратовской,
выполнявшей функции ЦК), когда многие руководители партии стали
всерьез опасаться за ее судьбу, М. Р. Гоц и О. С. Минор, отправившись
в Германию, попытались призвать «галлов» поехать в Россию спасти
36

ситуацию. По словам Чернова, в течение суток они пытались убедить
Авксентьева, А. Р. Гоца и Зензинова, «что никогда еще в развитии пар
тии не было такого ответственного и критического момента, когда спло
ченный кружок мог бы золотыми буквами вписать свое имя в ее исто
рию. <...> Группа, и особенно Авксентьев, стояла на своем. "Нельзя
ничего делать наполовину, все мы будем партии полезнее, доведя до
конца свое академическое образование", --- говорил Авксентьев. Вер
нувшись в Женеву, Михаил Гоц в раздумье говорил: "Почем знать? Мо
жет быть, они и правы. Они имеют лишние против нас шансы дожить
до той счастливой поры, когда и полнота академического образования
будет иметь большое значение. А мы, "старики", знаем, что на наш век
хватит тюремного академического стажа"»25.
Сам Чернов также бы склонен оправдывать «грызунов», заявляя: «От
правься они на работу тогда же, в 1903 году, они, быть может, растеря
лись бы, попав прямо на свежее пепелище партийного пожара, и, обжег
ши себе пальцы, томились бы по гиблым местам ссылки. А позже,
на рубеже 1904---1905 годов, они застали в России конъюнктуру, как нель
зя более благоприятную. <...> Именно в этот момент выход на полити
ческую арену целой группы образованных, хорошо спевшихся между со
бой и развивших свои способности как ораторов и полемистов молодых
людей дал максимум своего эффекта»26. То, что на их эксперименты с фи
лософией и социологией смотрели терпимо, объясняется атмосферой
в эсеровской среде (сразу отметим, что социал демократическая среда
была значительнее менее терпима, и это затрудняло процессы адаптации
«новых» идей и изменения субкультуры). А то, что приняли терпимо их
отказ ехать в Россию, говорило о том, что «старики» оказались вынужде
ны «подстроиться» и придумать себе в утешение и самоуспокоение сооб
ражения о том, что неподчинившиеся в их понимании «святому» партий
ному долгу «грызуны», может быть, и правы.
Другой пример. Когда Савинков восстал против позитивизма «ста
рой» революционной морали, ему оказали сопротивление. Лучше понять
идеи «революции духа» Савинкова позволяют пронзительные строки из
его письма Фигнер, написанные в июле 1907 г.: «Я скажу Вам правду: ес
ли я смею, что во мне есть что либо в малейшей степени стоящее вни
мания, то это именно мои "ереси". Все мои товарищи, за самыми ред
кими исключениями, только "прощают" мне их за то, чего я не знаю.
Быть может, простите и Вы. И именно в этом прощении несказанная
боль. Боль, ибо повторяю --- в моих "ересях" я вижу попытку, быть мо
жет, слабую --- все равно --- революции духа, борьбы с той стороной чело
веческого "я", которая --- я замечал --- во всех даже самых свободных лю
дях несвободна и глубоко консервативна. Я говорю именно
о духе, --- о старой морали, старых традициях, я бы смел сказать --- ста
рой рутине. Этой старой моралью, этим духом позитивизма и рациона
лизма питается все наше поколение. Я им питаться не могу и не хочу.
В этом мое отличие от тех, с которыми я связан и буду связан всей мо
ей жизнью, моей ненавистью и моей любовью. Одни смеются надо мной,
другие бранят меня, третьи прощают мне. Все равно --- я не могу жить те
ми мыслями, как и они. Мне больно. Вера Николаевна, мне очень боль
но... Я только хочу выяснить мою позицию. Я еретик? Пусть. Я ерети
ком и останусь»27.
Но его взгляды потерпели поражение не только потому, что их в шты
ки встретили «старики», гораздо сильнее на это поражение повлияло то,
что их не поняла и отвергла немалая часть молодежи, и Савинков стал
37

«еретиком» в глазах и тех, и других. Более того, он во многом опередил
эту среду и поднялся выше нее в рефлексии, готовности говорить нели
цеприятное об изнанке жизни революционера и непонятном для
большинства товарищей по партии желании «раскрепостить дух», что при
вело к отторжению и абсолютному непониманию. Савинков и революци
онная среда (за исключением нескольких человек, в том числе и видных
эсеров Л. Э. Шишко, Чернова, Фондаминского и других, защищавших
его), заговорили как слепой с глухонемым. Удивительно, но бывшая эсер
ка Б. А. Бабина уже в конце 70 х гг. ХХ в. считала, что необходимыми ка
чествами для роли вождя эсеровской партии обладал Савинков, если бы
он не взорвал свой имидж этическими поисками в «Коне бледном»
и «Том, чего не было», и весьма резко отзывалась о Чернове: «Чернов не
является для меня образцом социалиста. Талантливый теоретик, прекрас
но писал, но в личной жизни вел себя недостойно социалиста. Во время
революции лидер партии, министр земледелия, вместо того, чтобы зани
маться своим прямым делом, крутит роман и меняет жену --- это недо
стойно. Как вождь он совсем не удовлетворял никаким требованиям, про
сто хороший теоретик. Вождем у нас мог быть Савинков, но он был
совсем другой ориентации. И потом, это был совсем аморальный чело
век, у него не было этики. Помните, он проповедовал: "Почему нельзя
убить мужа своей любовницы, но можно убить министра? Если вообще
можно убить человека, то безразлично, кого и по каким мотивам". Это
он нам преподнес в 1909 году. Вся наша эсеровская молодежь была глу
боко возмущена»28.
«Обновление» молодежью и взглядов, и субкультуры во многом об
легчалось тем, что шла ротация революционных кадров, когда многие
старики просто уходили в личную жизнь. Кроме того, мы бы поставили
совсем иной акцент, чем Лев Лурье, в вопросе о взаимосвязи и первич
ности «молодежной контркультуры» и революционной субкультуры.
Представляется, что революционная молодежь 60 х и 70 х гг. в поисках
понимания окружающего мира и своего места в нем изначально создает
то, что мы бы сейчас, в привычных для нас терминах, назвали «молодеж
ной контркультурой». Но ее носители стали реализовывать себя в основ
ном в общественно политическом пространстве, именно это поприще
и считали для себя главным (в отличие, скажем, от разных вариантов
и конкретных форм «молодежной контркультуры» второй половины ХХ в.
Впрочем, это отнюдь не значит, что революционеры разных поколе
ний не пытались «освоить» какие либо другие сферы жизни, кроме обще
ственно политической. С одной стороны, была создана субкультура, дик
товавшая революционеру и образ жизни, и формы досуга, и круг чтения,
и поведенческие нормы, фактически регламентирующие его действия да
же в таких вещах, как, скажем, посещение публичного дома или употреб
ление алкоголя, участие в азартных играх, образ жизни и даже внешний
вид и т. д. и т. п. С другой стороны, многие из них рассматривали свою
субкультуру как своего рода базовую (или как прообраз) для создания
культуры нового социалистического мира, культуры, которая станет син
тезом их субкультуры и культуры «трудящегося народа». Совершенно не
случайно в начале ХХ в. были популярны идеи богостроительства и «про
летарской культуры». Но это было уделом наиболее «продвинутых», выра
жаясь языком современной молодежи. А для массы революционеров счи
талось аксиомой, что своей жизнью, своей борьбой, своей моралью и даже
своим бытовым поведением они должны служить маяками, примерами
для миллионов, прозябающих в нищете и вне «культуры».
38

Как представляется, революционная субкультура не только родилась
как «молодежная контркультура», она в ядре своем таковой и оставалась.
И тут уместно будет отметить, что революционная среда в целом все же
всегда была молодежной 29. (Естественно, что, говоря о «молодежной», мы
имеем в виду не крестьянскую или рабочую молодежь и их культуру. Ре
волюционную субкультуру формировала интеллигентская молодежь (пре
имущественно гимназисты и студенты первого второго курса), которая,
правда, и сама была весьма пестрой по социальному происхождению (от
дворян до детей мещан, священников, мелких чиновников и т. п.) и по
той культуре, которую ее выходцы приносили с собой из своих социаль
ных страт (неслучайно в 60 е гг. XIX в. за этой средой закрепилось на
звание «разночинной»)).
По свидетельству Льва Дейча, в 1877 г. в среде революционеров воз
раст в 25---26 лет считался уже очень «почтенным»30. Но даже спустя три
пять десятилетий, когда заговорили о «революционных поколениях»,
о «революционных династиях», когда в руководстве революционных пар
тий появилось много убеленных сединами «почтенных революционных
старцев», когда появились «бабушка» (Е. К. Брешко Брешковская) и «де
душка» (Н. В. Чайковский, правда, из за недостойного поведения на су
де в 1908 г. потерявший это звание) русской революции, средний возраст
членов оппозиционных социалистических партий был весьма молодым
и применительно к эсерам составлял, по подсчетам историка М. И. Лео
нова, не более двадцати двух лет.
О том же говорит черновая запись одного из лидеров эсеровской
партии Чернова, посвященная роли интеллигенции в революционных
партиях: «Интеллигенция: цвет, сливки, доктринеры. До 20---25 лет»31.
В этом контексте интересны имеющиеся в черновиках Чернова тезисы
следующего содержания: «В обычное время --- скелетообразующие кадры.
Проф[ессиональный] революционер. Странств[ующий] апостол социа
лизма, рыцарь, карающий насильников. В своем роде великолепный тип.
Тюрьма --- его университет. Допросы --- экзамен на аттестат зрелости.
Конспирация --- быт. Состязание в ловкости и неуловимости с полици
ей --- его спорт. Побеги из тюрьмы --- эпизоды. Паспортная, динамитная,
шифровальная техника --- его профподготовка. Пропаганда и агита
ция --- его жизнь»32. Весьма показательна и реплика, прозвучавшая на
III Совете партии в июле 1907 г. (при обсуждении вопроса о профсоюзной
работе) из уст эсера, представителя Закавказской области: «Мы и с. д.
не партия; возьмем возрастной состав: средний возраст герм[анских] с. д.
30 лет, я член ОК --- мне несколько больше 20»33. К «германским» возра
стным стандартам с. д. и с. р. приближались только когда речь шла о ру
ководящих кругах этих партий (удельный вес интеллигенции также сра
зу во много раз возрастал). Так, например, среди участвовавших
в I общепартийной конференции ПСР, проходившей в августе 1908 г. («20
представителей областных и губернских организаций, 6 членов ЦК,
37 уполномоченных ЦК и видных теоретиков») был опрошен 61 человек.
Возрастные параметры оказались следующие: в возрасте до 25 лет было
9человек,от25до30---19,от30до35---10,от35до45---12,от45до
64 --- 10. Выделяется группа от 25 до 35 лет (29 чел. --- 47,6%). Сюда вхо
дили как представители «новой волны» --- Фондаминский, Зензинов
и др., так и активные теоретики и организаторы --- Чернов, С. Н. Слетов,
В. В. Леонович и др. Значителен был процент революционеров, начавших
свою деятельность со времени «хождения в народ», «Земли и воли», «На
родной воли», поздних народовольческих кружков. Удельный вес этой
39

группы в партии эсеров во много раз превышал долю революционеров
этого поколения в партии социал демократов. Ф. В. Волховский,
Л. Э. Шишко, М. А. Натансон, Н. С. Тютчев, Е. Е. Лазарев являли живую
связь партии эсеров с предшествующим, народническим этапом обще
ственного движения в России. Следует отметить, что они относились
к центральному ядру, их роль и влияние во многом определяли лицо пар
тии эсеров.
Чернов приводил данные о среднем возрасте социал демократов по
анкетным данным участников V съезда РСДРП, состоявшегося в 1907 г.,
и количестве обысков, побегов, сроков тюремного заключения и т. д.:
«Лондонский съезд с. д. 338 чел. --- 597 лет гласного надзора, тюрем,
ссылки, каторги. Средний возраст 28 лет --- 710 привлечений к делу,
201 побег. Лондонская конференция ПСР 61 чел. --- 228 обысков, 146 по
паданий в тюрьму, 121 год ссылки, 104 года тюрьмы, 88 лет каторги»34.
Понять, как происходило в реальной жизни поддержание численно
го перевеса молодежи в революционной среде, нам поможет обращение
к опыту, поставленному самой жизнью после Первой российской рево
люции, хотя этот механизм работал и раньше и позже. После серьезных
неудач и гибели «Народной воли» в 80 х гг. ХIХ в. в революционное дви
жение пришла молодежь, а из действующих «стариков» в России оста
лись считанные единицы. В массе своей они находились в эмиграции
и «пущали революцию промеж собой», и лишь некоторые из них, выхо
дя с поселений на рубеже ХIХ---ХХ вв., примыкали к «племени младому,
незнакомому». Еще ярче это проявилось после 1907 г., когда под влияни
ем самых разных причин, начиная с усталости, потери перспектив, стра
ха перед правительственными репрессиями и заканчивая гнетущим впе
чатлением от дела Азефа или разочарования в революционных лидерах,
тысячи «старых» революционеров ушли в личную жизнь. После 1910 г.
в России образовалась «организационная пустыня». И вот здесь то вновь
хлынула молодежь, чуть ли не на пустом месте вновь пытавшаяся «стать»
эсерами и социал демократами.
Получилось так, что в 1910---1914 гг. в России росла новая генерация
эсеровских партийных работников, пришедших в партию в условиях рас
пада и разрыва преемственных связей, и лично никак не связанная с ли
дерами. Весной 1912 г. один из руководителей партии, А. А. Аргунов,
обобщив весь материал, имевшийся в его распоряжении, сделал симп
томатический вывод: «Первое, что останавливает внимание, --- это поч
ти полное отсутствие в подполье нашей взрослой интеллигенции. Это на
блюдается повсюду, констатируется в сообщениях с разных мест. "Нет
опытных работников", "нет опыта", "учимся в процессе работы" --- таков
общий голос. За самым редким исключением, "опытные", "взрослые"
и проч. товарищи стоят в стороне от подполья»35. Впрочем, бывшие пар
тийные работники стояли в стороне и от легальной работы в различного
рода «культурных учреждениях»36. Аргунов делал справедливое заключе
ние: «Таким образом, главная тяжесть подпольной работы лежит на пле
чах молодежи, --- преимущественно студенчества, да провинциальной мо
лодой "разночинной" публики. На смену прежним руководителям
движения явилась молодежь, работа в подполье ведется силами ее и пе
редовой части рабочих и крестьян, при безучастном отношении взрослой
опытной публики»37.
Аналогичные процессы происходили в это время и в социал демо
кратической партии. Отход от партийных организаций, с одной сторо
ны, тех «революционеров», которые были принесены в них волной ре
40

волюции 1905---1907 гг., а с другой --- разочарование части старых пар
тийных работников в своей деятельности и «естественная убыль» их на
каторгу, в ссылку, в эмиграцию приводили к смене поколений в пар
тии. Вновь пришедшие горели желанием работать и приносить пользу,
но далеко не всегда обладали для этого необходимыми знаниями. Не
случайно в это время большевики организовали и провели за границей
занятия в трех пропагандистских школах для рабочих. Первые две были
организованы группой «левых большевиков» во главе с А. А. Богдановым,
для которого занятия с рабочими, приехавшими из России, были вопло
щением идеи «пролетарской культуры», которую, по его мнению, мож
но и должно было создавать еще до политического переворота и завое
вания власти, которому должен предшествовать переворот идейный
и духовный. Третья школа, известная гораздо больше и многократно
описанная в литературе, была устроена ленинцами в Лонжюмо по обра
зу и подобию первых двух. К сожалению, все школы, с одной стороны,
активно использовались их устроителями для фракционной борьбы,
а с другой --- их выпускники по приезде в Россию довольно быстро бы
ли арестованы, т. к. в их среде были провокаторы. И все же, как нам ка
жется, нельзя не отметить деятельность этих школ как попытку создать
механизм передачи революционного опыта новому поколению и, что го
раздо важнее, воспитания, выработки нового типа партийного работни
ка --- из рабочих, который должен был прийти на смену старому партий
ному функционеру интеллигенту.
Примечательно, что в это же время Аргунов выступил инициатором
издания «Памятной книжки с. р.», в первом выпуске которой новое по
коление эсеров знакомилось с программой, уставом и основными реше
ниями съездов и Советов партии, а во втором --- с техникой паспортного
дела, статистикой террористических актов и указателем статей «Револю
ционной России».
В этом контексте примечательны рассуждения Бабиной, пришедшей
в ПСР после поражения революции 1905---1907 гг. и работавшей сначала
пропагандисткой Василеостровского района Петербургской организации,
а затем участвовавшей в издании органа Северного областного комитета
«Голос социалиста революционера» (конец 1908 --- начало 1909 г.), а поз
же и в издании легальной эсеровской газеты в 1913---1914 гг. Оказавшись
в феврале 1922 г. в Бутырской тюрьме вместе со многими видными эсе
ровскими лидерами, она восклицала: «<...> а ведь я их совсем мало знаю.
Когда мое поколение пришло на подпольную работу, они все были кто
уже в эмиграции, кто на каторге<...>»38.
Конечно, нельзя абсолютизировать степень разорванности и обособ
ленности старой и новой, растущей и объединяющейся партийной орга
низации, но нельзя не видеть и того факта, что старая партия фактичес
ки рассыпалась, а ее вожди потеряли львиную долю своего авторитета
и влияния. Конечно, в новых организациях работала и небольшая часть
старых партийных работников, символизировавшая и осуществлявшая на
практике преемственность идей и генераций, продолжали функциониро
вать центральные органы партии, которые пытались координировать де
ятельность новых организаций и связать их воедино под своей эгидой.
И тем не менее к 1913---1914 гг. ни для кого в партии не было секретом,
что в России растет новая партийная организация, почти сплошь состо
ящая из новой генерации партийных работников, довольно скептически
относящихся к авторитету и тактическим построениям эмигрантских ли
деров партии.
41

Но самое важное, что подобное повторилось и в 1923---1925 гг., когда
студенческая молодежь, начав борьбу с властью за свои права и «универ
ситетскую автономию», судорожно искала социалистов, которые уже бы
ли в ссылках и политизоляторах, и очень хотела помощи и ответов на мно
гие вопросы. Вот как описывает это явление эсерка Олицкая,
встретившаяся на Соловках с такими студентами: «<...>Мы увидели трех
еще совсем молодых девушек. <...>Люся Ионова, Тася Попова, Аня Бах
ман <...> Привезли их из Ленинграда вместе с большой группой студенче
ской молодежи. <...>
Кто были эти девушки? Люся Ионова была дочерью старого народоволь
ца, каторжанина. Выросла в каком то ссыльном городке. Она с трепетом го
ворила об эсерах. Аня, кажется, сочувствовала с. д., Тася еще не знала, к ка
кому направлению примкнуть. Они все трое говорили о том, как ждут встречи
со старшими товарищами, как мечтают в тюрьме выработать свое мировоз
зрение (выделено нами. --- К. М.).
<...> Юноши производили более серьезное впечатление, но и они были
еще неоперившимися птенцами. Мечталось им о всяких идеалах, свободе,
справедливости, равенстве, тех идеалах, на которых вырастало их поколе
ние. Все свои силы готовилась молодежь отдать им. Много недоуменных во
просов вставало перед ними, со многим спорным и неясным столкнулись они,
попав за решетку. Со всеми этими вопросами обратились они теперь к пер
вым встреченным старым социалистам (выделено нами. --- К. М.)»39.
Сломать этот механизм прихода молодежи в революционную среду
удалось только в 30---40 е гг., с одной стороны, физическим уничтожени
ем этой самой революционной среды, с другой --- вбиванием в голову не
допустимости наличия у советской молодежи какой либо «контркульту
ры». Но ни страх общественного осуждения, ни страх репрессий не смог
прекратить естественного для молодежи процесса --- обретения себя хоть
в каком то протесте. С 50 х гг. он выплеснулся и в стилягах, и в увлече
нии западной музыкой, и, конечно же, в попытках политического проте
ста, который в 40---50 е гг. шел в русле критики коммунистов с позиций
классиков марксизма ленинизма. Позже, в 60---70 е гг., вспыхивает дис
сидентское движение и подпольные политические движения молодежи,
от монархического до прокоммунистического, но связь поколений к это
му времени была уже разорвана.
Еще одна проблема --- это вопрос о степени «закрытости» революци
онной субкультуры и революционной среды как группы с девиантным
поведением. Аналогия с другими группами, такими, как религиозные сек
ты и уголовное сообщество, уместны лишь до определенного момента.
Прежде всего, представляется, что «революционная субкультура», в отли
чие, скажем, от религиозных сектантов, действительно старавшихся не
выходить из своего, как метко заметил Л. Лурье, «культурного скита», бы
ла более открыта для новаций. Другими словами, неистребимая печать
«молодежной контркультуры» делала революционную субкультуру очень
непохожей на другие замкнутые субкультуры. Кроме того, различны и ме
ханизмы прихода в сектантскую и революционную среду. В первом слу
чае почти исключительно работает канал рождения в данной среде и лишь
отчасти --- приход со стороны. (Правда, это больше характерно для тра
диционных раскольнических и религиозных сект, насчитывающих за сво
ими плечами десятилетия и столетия типа «адвентистов седьмого дня»,
баптистов, «пятидесятников» и т. д. «Молодежный протест» и поиск но
вой «контркультуры» ведет не столько к ним, сколько к разного рода «но
вым» религиозным сектам, начиная от «сатанистов» и кончая «Аум Сен
42

рике».) Но, как представляется, и в «традиционных», и даже в «новых» ре
лигиозных сектах действует куда более мощная, чем в революционной сре
де, система табу, мешающая молодежи разрушить святые для секты идеи
и формы. Важно и то, что революционер ищет свободу не только для об
щества, но и для себя. И революционная среда (по представлениям всту
пающего в него молодого человека) должна была бы ее обеспечить. Дру
гое дело, что в реальности вместо ожидаемых свободы и братства
молодой революционер мог встретить и деспотизм Нечаева, проводив
шего в жизнь положения своего «Катехизиса революционера».
Необходимо также отметить, что у революционеров был велик инте
рес к сектантам самых разных толков и предпринимались попытки ис
пользования их в революционных целях. Особо подчеркнем, что револю
ционную и сектантскую среду также объединяло (а вот этого совсем не
было в уголовной среде) общее стремление нести в народ проповедь сво
ей «правды», своей «веры».
Уголовная субкультура --- и с точки зрения поиска молодежью
«контркультуры», и с точки зрения ценимости личной свободы (и в ле
гендизированном образе воровской свободы и культе «незарешеченной»
воли), в каком то смысле ближе к революционной. Совершенно не слу
чайно, что в ряде случаев революционеры испытывали неподдельный ин
терес к уголовному миру. Широко известно, что Бакунин и «бакунисты»
70 х гг. ХIХ в. считали «разбойников» своеобразным авангардом грядущей
революции, да и позже анархисты, выбирая, кто им ближе, тяготели к ним.
Так, скажем, эсерка Инна Ракитникова вспоминала о своем этапном пу
тешествии в Сибирь в 1907 г.: «Было в составе партии и много анархис
тов разных толков. Отмечу, что они держались обособленно и к нам, "по
литическим", т. е. соц. дем. и соц. рев., относились весьма недружелюбно,
зато с самыми темными личностями из уголовных были за панибрата.
Доходило даже до попытки с их стороны восстановить против нас уголов
ных»40. С другой стороны, и сами уголовные элементы, скажем, в стихи
ях революций 1905---1907 гг. и 1917 г. охотно маскировались под «револю
ционные» экспроприаторские группы, перемешиваясь порой с выходцами
из эсеровской, эсдековской, максималистской и анархистской среды.
Таких экспроприаторских групп было в это время немало.
В то же время между ними было слишком много различий... Представ
ляется, что «закрытость» революционной среды совершенно иная, чем
у уголовной субкультуры и у сектантов, и помимо прочего, о чем уже гово
рилось, диктовалась еще двумя обстоятельствами. «Уголовная субкультура»
не ставила себе задачи глобального преобразования современного мира
сверху донизу: от культуры до экономики. Ее носители не собирались ид
ти в народ с проповедью тех или иных идей, и все общение с различными
категориями граждан у «уголовного мира» сводилось к оказанию им помо
щи в освобождении от «лишнего» имущества и денег. Но есть и еще одно
обстоятельство. Сектанты тоже несли «веру» и порой не прочь были ее «про
пагандировать». Но в отличие от революционеров, сектантам и в голову не
приходило учиться чему то у народа и с помощью понятого и осмысленно
го исправлять свою «веру» и образ жизни. Социалисты же смотрели на «на
род» или на «пролетариат» (в зависимости от партийной окраски) как на
«бога», у которого хотели учиться и которому хотели искренне служить,
а для этого хотели понять его потребности (что опять же толкало к изуче
нию этого «бога»). «Хождение в народ» и непонятость народом заставили
часть революционеров обратить свои взоры на пролетариат, а часть под
толкнули к серьезному изучению своего «бога», которому они собрались
43

«помогать». Народнические публицисты с 70---80 х гг., а позже и эсеры
всерьез принялись за изучение крестьянства, его быта, его экономики,
его ментальности и за несколько десятилетий многого добились. Пред
ставляется крайне интересным, что весной 1907 г. в инструкции руковод
ства партии эсеровским местным работникам, где рассказывалось
о целях, задачах, способах организации, агитации и деятельности Крес
тьянского союза ПСР, содержалась также «Программа вопросов для озна
комления пропагандистов с местными условиями». По сути дела партий
ным работникам предлагалось провести своеобразный социологический
опрос среди крестьян, состоявший из 60 вопросов, разбитых на 10 бло
ков. Прежде всего, партработник должен был собрать ответы на 25 во
просов, рисующих социально экономический портрет данной деревни.
Часть из девяти разделов носила названия, говорящие сами за себя: Вла
сти, Попы, Помещики, Кулаки, Борьба, Война, Литература. Вопросы вы
ясняли как фактическое положение, так и мнение крестьян по этим
и другим вопросам.
Без сомнения, при подробном ответе на эти вопросы можно было по
лучить очень детальную картину жизни села, различных его социальных
групп, их психологии и взглядов, а также об отношении крестьян к ме
стным властям, попам, помещикам, кулакам. Но особенно интересно, что
эсеры пытались выяснить у крестьян их мнение и по таким вопросам:
«Нужна ли постоянная армия и чем ее можно заменить», «Что думают
о Государственной думе и о народных представителях», «Какое нужно за
конодательное собрание и как в него выбирать уполномоченных», «Кто
должен заведовать расходованием казенных денег и как об этом получать
отчет», «Что думают и знают о настоящем положении России», «Что мо
жет случиться», «Что нужно делать»41. Такая попытка эсеров наладить
«обратную связь» с крестьянством и учитывать его взгляды и мнения
представляется весьма характерной и важной. Не менее характерно, что
результаты этого своеобразного опроса были опубликованы в централь
ном партийном органе --- газете «Знамя труда». Представляется вовсе не
случайностью, что именно эсеры адекватно выразили многие чаяния рус
ского крестьянства, во многом именно крестьянскими голосами они
одержали оглушительную победу на выборах в Учредительное собрание
в конце 1917 г. Правда, левонароднический публицист и исследователь
крестьянской общины К. Р. Кочаровский уже в начале 20 х гг. восклицал:
«<...>У ново народников не возобновилось ни страстного увлечения на
родом --- крестьянством и его миром, ни непосредственного хождения
в народ и прямого знания его. Признав "холодным разумом" его живу
честь, изумившись и обрадовавшись его революционным вспышкам,
ново народники стали усердно кормить народ жадно поглощаемой им
пропагандой "аграрной программы", но не уверовали в него, не полюби
ли его, как родного, не слились с ним жизнью и душой. Оставаясь поч
ти все в городах, вне крестьянской стихии, новые народники, хотя и жаж
дали полной доктрины так же, как народ, но в сутолоке событий,
в напряженной борьбе не успевали ее обрести и не могли ее дать народу.
Первая Революция разразилась в момент, когда народничество еще не ус
пело воспрянуть, воскреснуть духом. И это было великим несчастьем для
нее. Раскрывшаяся в великом движении народная душа переживала эту
первую революцию, как "первую любовь", как переживания самых пер
вых народников в "хождении в народ" --- и вот она не получила в ответ
на это великого творческого вдохновения полного народнического соци
ализма как цельной религии. Народ и народничество не слились целиком
44

воедино. Остались дружественными, близкими, но отдельными силами.
И в эту отдаленность потом проскользнуло упорное негативное антина
родничество --- проскользнул большевистский демагогизм»42.
Эсер Вишняк уже в 50 е гг. ХХ в. в статье «Оправдание народничест
ва», оспоривая традиционный тезис о том, что центральным ядром на
роднической (и эсеровской) идеологии является вопрос об «особых пу
тях» развития России, заявлял: «Если говорить о главном или главнейшем
признаке в идеологии народничества, на протяжении всей истории на
родничества он выражается в признании народа определяющим агентом
русской истории, ее правообразующим фактором --- в меньшей степени
в прошлом, в возрастающей степени в будущем»43. Не менее важным при
знаком народнической идеологии он считал подчеркивание ценности че
ловеческой личности и создание демократического общественного уст
ройства. Во многом с ним был солидарен и М. М. Карпович (один из
авторов сборника «Судьбы России», изданного в 1957 г. «Объединением
российских народников», возглавлявшимся А. Ф. Керенским), который
отмечал: «Народничество 70 х годов было "религией социального долга",
но среди его учителей были Лавров, видевший главного двигателя про
гресса в "критически мыслящей личности", и Михайловский, подняв
ший знамя "борьбы за индивидуальность". <...> Свобода личности была
для них неразрывно связана с ее ответственностью, с сознанием ее нрав
ственного долга перед каждым из "братий по крови", как писал Белин
ский. В народничестве 70 х годов эта связь свободолюбия с народолюби
ем сказалась с особой напряженностью, и знаменитое "хождение в народ"
при всей его политической неподготовленности и бесплодности навсег
да останется примером высокого морального воодушевления и бескоры
стной жертвенности. <...> И так же, как в вопросе об отдельной челове
ческой личности, так и в своем отношении к народу (в условиях того
времени это было прежде всего крестьянство) русская интеллигенция ви
дела в нем не средство для достижения своих целей, не опытное поле для
произведения социально политических экспериментов, а своего рода
коллективную личность, в которой она уважала ее самобытность и чая
ния и нужды которой она стремилась познать. <...> С признанием за на
родом права на самобытное существование была неразрывно связана идея
народной самодеятельности, народного самоуправления. В своем логиче
ском развитии эта идея приводила к мысли о необходимости создания
в России правового демократического государства. Не все из свободолю
бивых течений русской общественной мысли пришли к этому выводу
с надлежащей быстротой, а некоторые из них вообще его не сделали»44.
Социал демократы, в отличие от народников, «обожествили» не весь
«трудящийся народ», а только часть его, а именно «пролетариат». Но по
клонялись они ему в 80---90 е гг. ХIХ в. не менее истово. Меньшевик Ва
лентинов вспоминал: «Осенью 1898 г., незадолго до моей высылки из Пе
тербурга, я слушал на сходке в Технологическом институте речь одного
студента старшего курса.<...> Он желчно говорил о студенческом движе
нии: "Вы устраиваете сходки, протестуете, волнуетесь, думаете сделать
что то большое. Неужели вы не понимаете, что вы не сила? Вы ничто. Та
кое же ничто, как болтающая либеральная буржуазия и беспомощное, тем
ное, забитое крестьянство. Единственная сила, способная разрушить совре
менный строй,--- это мощный числом, хорошо организованный, познавший
свои классовые интересы пролетариат. Научный социализм устами Маркса
учит, что ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьют
ся скрытые в ней новые производительные силы (выделено нами. --- К. М.).
45

И с головы самодержавно крепостнического строя не упадет ни один во
лосок и этот строй не погибнет, пока не разовьется российский капита
лизм, пока из брошенных на фабрики и заводы крестьян и мещан не
сформируется мощный рабочий класс. Этого класса у нас еще нет, а те
слои его, которые существуют, удушаются варварскими условиями, свой
ственными начинающему появляться капитализму. Если вы действитель
но хотите делать полезное общественное дело, оставьте ненужную болтов
ню, идите в рабочую среду, помогайте ей, как можете, чем можете. Делайте
все, чтобы улучшить, поднять ее нищенский уровень жизни, избавить ее от
каторжного одиннадцатичасового рабочего дня. Помните --- только из этой
среды придет в будущем освободитель нашей страны" (выделено на
ми. --- К. М.)».
Но даже социал демократы, весьма скептически оценивавшие место
«народа» (за исключением пролетариата) в будущем обществе и в общем
то явно не собиравшиеся у него учиться, в начале ХХ в. не думали о ре
прессивных мерах в отношении него. Интересно свидетельство Валенти
нова об одном разговоре с Лениным и Н. К. Крупской в это время:
«Можно с уверенностью сказать, что в партии никто тогда не думал, что
социалисты могут прибегать к "щелчкам" и репрессивным мерам по от
ношению к народным массам. О щелчках, притом жестоких, весьма ду
мали, но они предназначались не "своим", а "чужим" --- слугам самодер
жавия, буржуазии, входя в понятие революции и "диктатуры
пролетариата". Что же касается воздействия на народную массу, оно пред
ставлялось исключительно в виде идейного воспитания, внушения, угова
ривания, апелляции к разуму, совести, расчету. Я почувствовал, что в этой
очень важной области взгляды Ленина далеко отходят от сентименталь
ной политической "педагогики", разделяемой всеми социалистами»45.
Сильнейший отпечаток на революционную субкультуру наложило то,
что она всегда была гонимой, противозаконной, нелегальной. Крайне
ценны для нас размышления Л. Дейча о причинах существования имен
но в России столь мощного слоя «нелегальных», о складывании тради
ций нелегального существования и о преимуществах нелегального суще
ствования (позволим себе обширную цитату): «С переходом после побега
на "нелегальное" положение, для меня началась совершенно новая
жизнь. <...> Я должен был впредь избегать всех не социалистов, знавших
меня в лицо, чтобы их не скомпрометировать и себе не повредить тем
или другим неосторожным поступком. Уже одно это сознание, понятно,
не представляло собою решительно ничего утешительного, особенно ес
ли принять во внимание, что мне тогда было всего двадцать лет. Впос
ледствии я, конечно, свыкся с этим обстоятельством. Но еще в более
сильной степени давал себя чувствовать, особенно на первых порах, раз
рыв со всеми близкими, родными, старыми друзьями, так как переходом
в разряд «нелегальных» я должен был навсегда прервать все связи с про
шлым. Правда, в революционной среде я вскоре нашел очень близких
и ставших дорогими мне товарищей, с которыми я сошелся на всю мою
дальнейшую жизнь, тем не менее ощущение некоторой неприютности,
жуткости, вследствие замкнутости в очень тесной революционной среде
в сущности никогда не исчезало у меня; временами в особенно сильной
степени давала себя чувствовать почти полная моя оторванность от все
го остального мира. <...>.
Этот слой революционеров --- "нелегальные" --- кажется, присущ был
почти исключительно только нашему освободительному движению,
по крайне мере в том виде и размахе, какие он у нас принял. <...> Не го
46

воря уже о том, что, насколько мне известно, ни в одной из западноев
ропейских стран "нелегальные" никогда не достигали такого относитель
но большого контингента, как у нас, нигде к тому же этот слой не играл
такой крупной роли в революционных движениях, как в России. <...>
Способствовала возникновению и долгому существованию "нелегаль
ных людей", конечно, наша культурная отсталость, а также существовав
шая при царизме паспортная система с подкупностью полиции и пр. Про
живание в течение многих лет под фальшивыми паспортами или с ведома
полиции, без всякого вида на жительство, практиковалось у нас разным
преследуемым и разыскиваемым людом --- сектантами, уголовными бро
дягами --- с давних времен. Несомненно, интеллигентная молодежь заим
ствовала этот прием еще в 60 х гг. минувшего столетия. Но сначала лишь
отдельные лица, да и то только в крайне редких случаях прибегали к про
живанию под чужими именами. Затем начавшееся в 70 х годах "хождение
в народ" вызвало необходимость пользоваться фальшивыми паспортами,
преимущественно крестьянскими, в сравнительно широких размерах. От
сюда уже недалеко было и до появления специального типа --- "нелегаль
ного революционера".
Когда, как я уже выше сообщил, после погрома 1874 г. несколько
десятков пропагандистов остались не разысканными, то преобладаю
щий контингент их не эмигрировал за границу, а остался в России.
Списки их с обозначением их примет были Третьим отделением разо
сланы повсюду; разыскиваемым, понятно, пришлось поэтому прибег
нуть к самодельным паспортам, с которыми нетрудно было свободно
проживать, вращаясь как среди учащейся молодежи, так даже и в обще
стве. Вскоре затем практика показала, что "нелегальное" существова
ние не только не стеснительно, но при господствовавших в России по
рядках представляет много удобств и даже преимуществ: легальным
революционерам легче было скомпрометироваться и попасть в руки вла
стей, так как их имена и адреса скорее становились известными поли
ции. Легальный был всегда менее настороже, чем нелегальный; так, на
пример, последний только самым близким товарищам сообщал свой
адрес и фамилию, под которой он проживал, для большей безопаснос
ти он среди знакомых фигурировал под какой нибудь кличкой, а на
квартире жил под фамилией, известной только немногим посещавшим
его друзьям. Сверх того, у "нелегального" имелся всегда про запас еще
второй, а то и третий фальшивый паспорт: скомпрометировав один, он
без всякого труда и риска переезжал в другой город, а то лишь на дру
гую квартиру, где прописывался уже под иной фамилией. Благодаря та
кой легкости перемены документов, а следовательно и местожительст
ва, звания, профессии и пр., некоторым «нелегальным» удавалось
продержаться на воле, несмотря на энергичнейшие розыски их полици
ей, по 4---5, а то и больше лет. Мих. Фроленко, например, не уезжая ни
разу за границу, просуществовал на нелегальном положении больше ше
сти лет, что решительно не случалось ни с кем из легально проживав
ших революционеров.
Неверно затем предположение, будто "нелегальный" всегда тщатель
но скрывался от посторонних лиц, от общества, что он никуда не пока
зывался, таился в подполье и т. п. Наоборот, с истечением времени "не
легальный" всюду, куда считал нужным, являлся, завязывая сношения
в обществе, выступая на сходках и пр. Многим из встречавшимся с ним
лиц было известно, что он "нелегальный", и одно уже это обстоятельст
во импонировало, поднимало его фонды и значение.
47

Когда к концу 70 х гг. контингент "нелегальных" сильно разросся, при
чем нередко целые кружки, общества и обширные организации состояли
почти сплошь из одних лишь "нелегальных", то создалась даже особая пси
хология этого разряда революционеров. Так, нелегальное существование
приучало к вполне равнодушному отношению ко всему будничному, мате
риальному. "Нелегальный", часто не знавший, где проведет он ближайшую
ночь, в буквальном смысле слова не имел никакой собственности, кроме
бывшей на нем и в его карманах, да и эти вещи нередко были взяты у то
варищей. Поэтому он не мог даже говорить "omnia mea mecum porto".
Бродячий образ жизни, неопределенность существования и постоянное
ожидание ареста --- это и многое другое развивали в "нелегальном" посто
янную привычку к опасностям, полное равнодушие к своему будущему, го
товность в любой момент расстаться со свободой, а то и с самой жизнью
и пр. Отсюда также вытекало его стремление сделать что нибудь заметное,
крупное, громкое. Эти же условия жизни вызывали у него жажду сильных
ощущений, рискованных и опасных предприятий. В огромном большинст
ве случаев "нелегальный" являлся поэтому смелым, отважным борцом, го
товым в любой момент примкнуть к самому отчаянному предприятию, в ко
тором ему нетрудно было сложить свою буйную голову. Само собою
разумеется, что также и в возникновении этой психологии равнодушия
к материальным удобствам, с одной стороны, и удали --- с другой, немалую
роль сыграл вообще господствовавший в стране строй, с крайним его про
изволом, злоупотреблениями, с ужасными тюремными порядками и пр.
Начиная с 19 го февраля 1876 г., т. е. со дня моего побега из гаупт
вахты, мне самому пришлось в течение многих последовавших затем лет
испытать все прелести "нелегального" существования. И теперь на скло
не лет я совсем без удовольствия вспоминаю о многих эпизодах из этого
периода, занявшего, однако, больше трети моей сравнительно довольно
длинной жизни...»46.
К началу ХХ в., и особенно после революции 1905---1907 гг., квали
фикация полиции (и сеть ее секретных сотрудников) выросла настолько,
что ни о каком многолетнем нахождении в качестве нелегального и речи
уже не было 47, но традиции «нелегального» были уже весьма крепки,
да и само положение имело свои плюсы, не говоря уже о тех ситуациях,
когда оно было абсолютно необходимым или вынужденным.
Как и 30---40 лет назад, нелегальная работа накладывала свой отпе
чаток на привычки и ментальность людей. Так, например, большевичка
Е. Д. Стасова вспоминала: «Какие черты должен был воспитывать в себе
партийный работник в нелегальное время? Во первых, точность. Не все
гда можно было встретиться с товарищами на квартире, иногда приходи
лось встречаться на улице, где нибудь на углу, и тут нужна была исклю
чительная точность. Если вы придете с опозданием, товарищу придется
в ожидании вас прохаживаться. Этим он обратит на себя внимание горо
дового, шпика, дворника. Следовательно, вы ставите под наблюдение по
лиции и товарища, и себя. Надо было минута в минуту сойтись и идти
дальше. Тогда ваша явка проходила незамеченной.
Явки часто бывали на квартирах у врачей, у адвокатов. Приемные ча
сы у них были определенные. Значит, нужно было вовремя прийти и во
время уйти.
Затем требовалась наблюдательность, внимание к окружающему. Эти
черты мы воспитывали в себе так: например, я вхожу в комнату, и това
рищ мне говорит: "Отвернись и скажи, что ты видела?" И я должна бы
ла перечислить все, что заметила в комнате.
48

Кроме того, мы должны были вырабатывать умение владеть своим ли
цом. Когда нас брали на допрос, допрашивающие садились спиной к све
ту, а нас сажали против света и наблюдали за выражением лица. Значит,
надо было владеть им, чтобы ничем не выдать своих мыслей и чувств.
У нас не принято было спрашивать друг у друга о том, что тебя не
касается. Когда я заведовала техникой, я, конечно, знала товарищей, за
нимавшихся агитацией и пропагандой, но их подшефных, то есть тех, кто
посещал их кружки, я не знала. Они могли мне дать поручение: отнести
на такую то квартиру литературу для рабочих. Но какой это кружок, кто
руководил им, этого я никогда не знала и не спрашивала об этом»48.
Разоблачение провокаторства Е. Ф. Азефа вызвало в эсеровской пар
тии паранойю провокаторофобии, в результате которой многие револю
ционеры теряли веру в людей, становились излишне подозрительными.
По словам Зензинова, «измена Азефа на многих произвела ошеломляю
щее впечатление, многие разуверились в жизни, в людях, в партии --- было
даже несколько случаев самоубийства в связи именно с этим событием (вы
делено нами. --- К. М.)»49. Много лет спустя, задаваясь вопросом, какой
стороне Азеф «нанес наибольший вред», М. М. Чернавский считал, что
«придется признать, что печальное преимущество несомненно на сторо
не партии. Достаточно оценить эффект его разоблачения для правитель
ства и для партии, чтобы убедиться в правильности нашей мысли.
Для правительства разоблачение сошло --- можно сказать --- "как с гуся
вода", тогда как в партии оно нанесло сокрушительный удар по всей ее
организации сверху донизу, и --- что еще хуже --- внесло смуту в души ее
работников, подорвало взаимное доверие»50.
Конспиративная жизнь диктовала и такие вещи, как привычка к рас
хождению между словами о внутрипартийной демократии и реальной
практикой, где процветали кооптации, конспирирования друг от друга,
и недемократичность партийных комитетов. Меньшевик Б. И. Горев,
вспоминая о 1896 г., констатировал: «Мы ведь не только мало развитых
рабочих, но даже близких к нам интеллигентов пропагандистов никогда
не посвящали в важнейшие дела "центра", и это продолжалось еще год
после моего ареста, когда выборы на первый съезд партии были произве
дены 3---4 лицами, ближайшими к С. И. Радченко, а вся "периферия" по
"конспиративным" соображениям о съезде и не подозревала»51.
Конспиративность и недемократичность партийных комитетов вооб
ще стала притчей во языцех. Так, например, вспоминая о своей работе
в Харьковской организации РСДРП в 1899---1900 гг., Ц. Бобровская пи
сала: «Несмотря на подъем настроения среди рабочих, Харьковский ко
митет продолжал упорно конспирироваться. Даже нас, работников, вы
полнявших сложную работу, не подпускали к комитету, что называется,
на расстояние пушечного выстрела. Это конспирирование сверх меры не
только больно задевало самолюбие рядовых работников, но и вредно от
зывалось на работе в целом, так как нам, проводившим в жизнь решения
комитета, приходилось принимать их в готовом виде, без всякого обсуж
дения. Такая ультраконспиративная постановка дела рождала сильное не
довольство.
<...>точно регламентированных форм организации тогда еще не было
не только в Харькове, но и по всей России. Комитеты на местах и выбира
лись и назначались из центра, пополнялись путем кооптации. Чаще всего
наши комитеты строились так: очутившийся в каком либо городе активный
революционер связывался с рабочими и подбирал несколько человек для
руководящей работы. Затем объявлялось о создании комитета»52.
49

«Карьерный рост» революционеров также строился совершенно по
другим принципам, чем в «нормальной» жизни. Так, Горев, вспоминая
о работе в 1896 г., отмечал: «Вообще же обыкновенно после каждого "про
вала" члены организации, находившиеся на "периферии", автоматичес
ки приближались к "центру", т. е. занимали более ответственные посты
и принимали на свой страх более важные решения»53. Такая ротация от
части формировала и то отношение, на основе которого родилось знаме
нитое сталинское «незаменимых у нас нет» и отношение к людям как
к винтикам. Да и вообще, рождаются какие то аналогии с тем, как поз
же коммунисты в 30---40 е гг. занимали опустевшие после арестов каби
неты своих начальников, часть которых спровадили не без помощи са
дившихся (очень часто ненадолго) в это кресло.
Не было строго прописанных процедур и правил и у эсеров. Говоря
о предреволюционном периоде, И. А. Рубанович в 1910 г. отмечал: «<...>
Я тогда смотрел так, что вообще в партии совершенно не выяснены были
организационные и функциональные отношения: Кто такой Центральный
Комитет? Кто такие эти заправилы официальными органами? и почему
они являются заправилами? Вот хотя бы Гоц и Чернов: дают ли им дирек
тивы из России или же Россия получает директивы от них? <...> Я конста
тировал отсутствие определенных организационных отношений»54. Вспо
миная I съезд партии, И. А. Рубанович восклицал: «<...> Вот начинаются
выборы в Центральный Комитет, по рукам циркулирует неизвестно кем со
ставленный список кандидатов, и во время выборов все, как бараны, по
дают свои голоса за этих пять намеченных человек. И я говорю: этот Цен
тральный Комитет назначается из Ниццы, назначается больным, лежащим
человеком (М. Р. Гоцем. --- К. М.), и если сейчас в Финляндии происходят
выборы, то это только формальное "быть по сему". Я и никого не обви
няю: тут нет ни кружковщины, ничего такого, этот человек безупречной
нравственности, но политического такта у него ни на грош. Если бы они
это понимали, то они никогда не взяли бы в Центральный Комитет этого
человека (Е. Ф. Азефа. --- К. М.), не потому, чтобы они ему не доверяли,
а просто потому, что как же брать в Центральный Комитет социалистиче
ской партии человека, который вам говорит, что "я не социалист"?»55.
Было бы крайним упрощением пытаться свести всю сложность пост
роения социалистической партии, которую хотели базировать на прин
ципах федеративности и выборного начала в нелегальных условиях авто
ритарного общества, лишь к субъективному фактору. В эсеровской среде
всегда были широко представлены стремления к созданию организаций
на принципах демократии и федеративности. Они опирались на миросо
зерцание и идейные взгляды людей, смотревших на себя как на социали
стов и демократов. Кроме того, они были укоренены в обычном праве
конспиративно элитарных кружков, члены которых, как правило, были
связаны личными, а подчас и дружескими отношениями. Отношения
между членами подобных кружков или организаций строились на осно
ве личностного статуса и авторитета того или иного его члена при мини
мальной формализации этих отношений. Даже при объединении в рам
ках единой партии эти кружки или организации оставались во многом
самодостаточными, опираясь на нормы революционного обычного пра
ва, строя свои взаимоотношения с центром и другими организациями на
федеративных началах. Организации даже низового уровня принимали
свои собственные уставы, а в работе опирались, как правило, только на
свои собственные силы. Связь и помощь со стороны центра партии но
сили нерегулярный и недостаточный характер.
50

Для предреволюционного периода существования ПСР характерно
странное переплетение формально не очерченных принципов и форм фе
деративного и централистического устройства. Само создание партии
носило характер федеративного договора представителей различных
организаций. Но руководящий центр составлялся достаточно стихий
но, даже случайно, не имел четко очерченных полномочий и четких ме
ханизмов их организационной реализации. Мнение о том, что россий
ские партии создавались сверху, применительно к эсеровской партии
требует существенных оговорок. Она не создавалась из одного центра,
по одному плану. Скорее, центр возник для объединения уже существу
ющих, весьма разнородных и изолированных друг от друга групп, опи
равшихся на традиционное революционное право.
Несомненно, центр пытался регламентировать партийную жизнь,
стремился к созданию властной вертикали, к централизации партии.
Но так же несомненно, что эти попытки сдерживались и неизжитым обыч
ным правом, которое приходилось учитывать членам ЦК, и слабостью са
мого центра, и отсутствием необходимых возможностей, сил и средств для
превращения малочисленных, почти автономных, глубоко законспириро
ванных организаций в централизованную, дисциплинированную партию.
Да и сама степень приверженности идеям централизации у эсеровского
руководства была в целом неизмеримо слабее, чем, скажем, у большеви
ков и Ленина. В последнем большевики видели харизматического лидера
и, по свидетельству Валентинова, даже такие «партийные генералы», как
Богданов, первоначально не заступали ему дороги, заботясь об укрепле
нии силы и мощи большевистских организаций.
В феврале 1904 г. Богданов заявлял Валентинову: «<...> В предстоя
щей борьбы [с меньшевиками] мы все, как один человек, должны друж
но сгрудиться около Ленина, всячески помогать ему, оказывать ему мак
симальную поддержку, хотя для некоторых из нас не все стороны его
характера приемлемы. <...> Среди большевиков должно быть больше по
чтения к Ленину, нам нужно его защищать, а не вести против него кри
тику, да еще вдобавок дерзкую»56. Несколько сомневаясь в точности пе
редачи Валентиновым слов Богданова, тем не менее можно согласиться
с ним, что подобные настроения были весьма характерны для большеви
ков ленинцев, особенно в более позднее время.
Сам же Богданов кардинально разошелся с Лениным и по полити
ческим, и по философским вопросам в 1909 г. И хотя на поверхности ле
жала их философская дискуссия, олицетворенная ленинским «Материа
лизмом и эмпириокритицизмом», истинные причины их расхождений
были значительно глубже. Не вдаваясь здесь в подробности, отметим
лишь, что, на наш взгляд, речь шла не только и не столько о политиче
ских разногласиях по тактическим вопросам, но и о стратегии дальней
шей борьбы. Богданов, сформулировавший к этому времени основные
положения теории «пролетарской культуры», исходил прежде всего из
того, что перевороту политическому, в ходе которого рабочий класс со
своей партией во главе придет к власти, должен обязательно предшест
вовать переворот духовный, культурный. С его точки зрения, вначале
пролетариат должен был овладеть новой культурой и лишь затем присту
пать к построению нового мира, основанного на этой новой культуре.
Этот взгляд был глубоко чужд Ленину, который считал первоочередной
задачей захват власти, после которого, по его мнению, сложатся более
благоприятные условия для культурного переворота. Дальнейшие собы
тия в России после Октября 1917 г., на наш взгляд, показали глубинную
51

правоту Богданова, ибо пришедшая к власти партия большевиков, про
водя, в том числе, и культурную революцию, способствовала утвержде
нию совсем не той культуры нового мира, о которой мечтал Богданов.
Кроме того, Богданов выступал против того авторитарного стиля ру
ководства и общения, который насаждался в ленинской части большеви
стской партии. Сам он ратовал за истинно товарищеские отношения, ко
торые были, с его точки зрения, теми зачатками новой культуры, которые
социал демократы могут и должны проводить в жизнь уже сейчас, не до
жидаясь политических изменений общества.
Идеал «ордена меченосцев» был чужд и эсерам, скорее ориентировав
шимся на эталонную партию II Интернационала --- СДПГ, --- конечно,
с учетом суровой российской специфики. Неслучайно, что у эсеров не
было единого лидера вождя харизматического типа, а существовала груп
па таких лидеров из 4---5 человек, которых можно обозначить как свое
образного «коллективного лидера». Применительно к отдельным членам
эсеровского руководства мы, пожалуй, можем говорить о стремлении
к централизации, строительству сверху и т. п. Но говорить об этом мож
но лишь с учетом, с одной стороны, природы и психологии любого ру
ководящего центра, силою вещей стремящегося усилить свою власть
и расширить свои полномочия; с другой стороны, с учетом нелегальных
условий России, из которых вытекала невозможность существования от
крытой, с демократическими, гласными процедурами и системой взаим
ного контроля организации.
Для многих считалось аксиомой, что жестко централизованная и дис
циплинированная организация обладает большей конспиративностью,
лучшей «полицейской выживаемостью», имеет больше возможностей для
обнаружения и локализации провокации. Кроме того, следует иметь в ви
ду, что, как бы ни был склонен к жестким авторитарным методам управ
ления тот или иной эсеровский деятель, ему приходилось считаться с тра
дициями и вольнолюбием эсеровской среды. В этой связи очень
показателен пример Азефа, обладавшего крупным организаторским талан
том и склонного к жестким, авторитарным методам работы. Но при всей
своей властности Азеф не командовал членами БО, да и не мог бы этого
сделать при всем своем желании. По авторитетному свидетельству Савин
кова, Азеф напоминал капитана корабля, не выходившего из своей каю
ты, общавшегося с командой через старшего офицера --- Савинко
ва, --- бывшего членом этой команды и связанного со многими из них
дружбой. По его свидетельству, в котором трудно усомниться, ни одно из
важных, принципиальных решений не принималось, не будучи обсужде
но всеми членами организации, рассматривавшими ее как своего рода
«братство» и «семью».
Но если это было применимо к такой организации, как БО, которая
по своей дисциплинированности, несомненно, превосходила любую из
партийных организаций, то еще более это было применимо к местным
организациям, где любые авторитарные устремления любого руководите
ля встречались в штыки. Нужно всегда иметь в виду, что «партийное об
щественное мнение» очень бурно реагировало на какие либо отклонения
от соблюдения демократических норм и правил игры, заставляя всех
руководителей опасаться отхода от них, чреватого скандалами и импуль
сивными обвинениями. Подобные нормы были установлены на I съезде
партии и корректировались II съездом партии, Советами партии и обще
партийной конференцией. Представляется, что можно смело утверждать,
что в основу эсеровской организации были заложены принципы демо
52

кратизма и федеративности. Попытки централизовать и дисциплиниро
вать партию, преодолеть ее организационную аморфность и недисципли
нированность, своеволие местных организаций наталкивались на мощное
сопротивление «партийных масс».
Одним из ключевых системообразующих элементов сложившейся
субкультуры может считаться система поведенческих норм, регулируемых
«общественным мнением» социума, намечающего границы допустимого
и недопустимого (и контролирующего соблюдение этих норм). Потреб
ность для российских революционеров в подобном была вопросом выжи
вания социума, что привело к постепенному созданию своеобразного
«партийного правосудия». Нормы поведения революционера на следст
вии, в тюрьме, на суде (помогающие ему проводить грань между допус
тимым в компромиссах для облегчения своей участи, с одной стороны,
и предательством --- с другой) и их мотивация, собственно говоря, и ста
ли первым побудительным толчком к созданию того, что можно назвать
своеобразным революционным «партийным правом». «Партийное право
судие» же вобрало в себя, помимо правовых норм, также конкретные ме
ханизмы и структуры следствия и суда. Кроме этого, важнейшей функ
цией партийного и внепартийного «товарищеского» следствия и суда
являлись восстановление чести и защита достоинства революционера.
Генезис и развитие революционного права отразили в себе общие тен
денции и источники генезиса и развития субкультуры российского рево
люционера в целом, причем огромную роль играли и социальные источ
ники их формирования, и общественно политические условия (взять хотя
бы для примера периоды реакций и революций, немедленно накладывав
ших свой отпечаток на них). Если говорить о социальных источниках
формирования революционной субкультуры и революционного права,
то с одной стороны, они складывались под сильным и, пожалуй, даже до
минантным влиянием дворянской культуры, в том числе и игравших
в ней ключевую роль т. н. «законов чести», а с другой --- участвовавшие
в революционном движении представители самых различных классов
и социальных слоев общества также весьма ощутимо влияли на форми
рование правосознания, норм поведения и практики революционера.
Третейские разбирательства практиковались и до возникновения все
возможных партийных следственных и судебных структур, и после, имея
свою собственную нишу, так же, как и особые цели и задачи. Подчерк
нем, что третейские разбирательства, в отличие от тех партийных меха
низмов следствия и суда, о которых пойдет речь ниже, не были придума
ны собственно революционерами, а были заимствованы из арсенала
российской интеллигенции, решавшей с их помощью конфликты в сво
ей среде. Более того, третейский суд и суд чести революционер мог со
зывать, пока данное дело не задевало «партийных» интересов, после че
го на него, как правило, распространялась «партийная» юрисдикция.
Поводы, круг вопросов и даже формы третейских судов были различны,
а вот его основная идея или его принцип оставался неизменным. Он был
хорошо сформулирован видным эсером И. А. Рубановичем, который
в 1904 г. для решения своего конфликта с Черновым и Азефом, устроил
«маленький третейский суд»: «<...> Вот приедет Чернов, приедет Азеф,
мы возьмем нейтрального уважаемого человека, изложим ему все это де
ло, и как он решит, так и поступим».
Самое главное, без чего третейский суд был немыслим, состояло
в том, что стороны давали согласие подчиниться принятому решению.
Причем, как правило, это согласие не давалось каким либо письменным
53

обязательством, а подразумевалось (иногда, правда, специально оговари
валось в протоколах суда при «конституировании»). Считалось, что любая
из сторон, имеющая право отвода любого из судей на стадии конституи
рования суда, после признания судей и «суперарбитра» теряет моральное
право на оспоривание любого решения суда. Третейский суд серьезно от
личался от партийных следственных и судебно следственных комиссий,
во первых, тем, что участие в нем было делом добровольным и любой из
участников при желании вполне мог прервать его (если не боялся поте
рять лицо). Можно сказать, что участник третейского суда являлся одно
временно и субъектом, и объектом следственных и судебных действий,
а во время работы партийной следственной или судебно следственной
комиссии --- фактически лишь объектом. Крайне важно и другое принци
пиальное отличие. Третейский суд для революционеров являлся прежде
всего механизмом восстановления задетой чести, подобно дуэли у дво
рян, в то время как партийные следственные и судебные структуры преж
де всего выполняли защитные функции (и как побочный результат мог
ли восстанавливать репутацию человека).
Постоянно действующие следственные структуры возникают у ПСР
в1909г.,уРСДРП---в1911г.Доэтогоивтойивдругойпартиисмомен
та их возникновения существовала практика создания следственной комис
сии той или иной партийной структурой в России или в эмиграции (ЦК
ПСР или ЦК РСДРП, ЗД ЦК ПСР, ОЗК эсеров или ЦБЗГ социал демо
кратов, эмигрантской группой или местным партийным комитетом или ор
ганизацией любого уровня --- от областной до самой мелкой) под данное
конкретное дело. Состав таких комиссий тоже не был постоянен, и выбор
в нее зависел и от личного желания, и от знания «фигурантов» и обстоя
тельств расследуемого дела, и от того, кто из руководящих работников
(а требовались достаточно опытные и авторитетные партийные функционе
ры) достаточно свободен, чтобы взвалить на себя эту весьма кропотливую
и отнимающую немало нервных и моральных сил следственную работу.
Участие в следственных и судебных разбирательствах и в качестве
членов комиссий, и в качестве свидетелей воспринималось революцио
нерами как их долг, тяжелая, но необходимая работа. Проведенные иссле
дования позволяют говорить о том, что подобная нагрузка рассматрива
лась как общественный, товарищеский и партийный долг и обязанность
и выполнялась бесплатно.
Специализированные постоянно действующие судебные партийные
структуры возникают только перед Первой мировой войной. До этого
в этой сфере наблюдалась большая пестрота, временами больше похожая
на хаос, т. к. судебными функциями обладали (или считали, что они име
ют на них право) местные низовые партийные группы (в том числе и гим
назические, студенческие, рабочие) и их комитеты, а далее по восходя
щей от уездной и районной организации и их комитета до ЦК,
и в эмиграции --- от партийной группы содействия до общего эмигрант
ского центра.
Для придания большей авторитетности решениям суда его могли со
здавать на межпартийной основе. Действительно, по праву считалось,
что межпартийные суды отличаются большей объективностью, но по
рой в них начиналась межпартийная или фракционная грызня, мешав
шая делу.
Специализированная Судебная комиссия при ЦК ПСР возникает
около 1911 г. в Париже. Ее появление через два года после создания по
стоянно действующей Следственной комиссии при ЦК ПСР (и прекра
54

щения весной 1911 г. деятельности Судебно следственной комиссии при
ЦК ПСР по делу Азефа) логично увенчало систему эсеровского партий
ного правосудия.
«Тематика» дел, рассматривавшихся различными партийными и меж
партийными судебными и судебно следственными структурами, а также
третейскими судами, дает представление о том, что считалось допусти
мым, с точки зрения моральных и этическим норм революционной сре
ды, а что было «из ряда вон выходящим», о бытовавших в этой среде по
нятиях «что такое хорошо и что такое плохо». Рассмотренные нами дела
можно сгруппировать следующим образом: о провокации, «политической
неблагонадежности» и «политической нечестности»; о «вступлении в сно
шения с охранкой в революционных целях»; о «недостойном поведении»
на следствии, суде и в тюрьме; о присвоении партийного имущества и де
нег товарищей; о «нетоварищеском поведении», внутрисемейных и меж
личностных конфликтах.
Однако в ряде случаев социалисты эмигранты считали себя вправе об
ратиться в правоохранительные органы той страны, где они в данный мо
мент находились, с жалобой на своих товарищей по партии (или членов
другой социалистической партии). Это было явлением исключительным
и вызывало со стороны товарищей неоднозначную реакцию. Фактически
каждый такой случай был сигналом того, что жалующийся в полицию не
верит в эффективность механизмов и методов, практикующихся в рево
люционной эмигрантской среде, для решения своей проблемы, а сам
факт обращения в полицию вызывал бурю кривотолков, протестов и спе
куляций даже в случаях явной и неоспориваемой вины «преследуемого».
Характерно, что одним из самых весомых аргументов сторонников допу
стимости в определенных случаях обращения в полицию буржуазного го
сударства (разумеется, речь не шла о России) был тот, что, совершив оп
ределенные действия (например, крича в драке «Бей жидов!» или украв
детей у отца), человек в глазах своих товарищей переставал считаться то
варищем по партии или по социалистическому движению, а потому
и в обращении в полицию для его поиска или наказания не было ниче
го предосудительного 57.
Появление официального правосудия «социалистического» государст
ва принесло и угрозу существованию старого «революционного правосу
дия». Под удар попали прежде всего третейские суды и суды чести, их вы
тесняло государственное правосудие. А что касается революционного
правосудия в целом, тут можно говорить о трех направлениях в его эволю
ции. Часть социалистов, ушедших в оппозицию коммунистам, продолжа
ла бороться с ними и жила по своему старому «революционному праву»
(которое, впрочем, развивалось), считая новое государство и его право не
менее враждебным по отношению к себе, чем старое. И потому и «рево
люционное правосудие» в целом продолжало существовать без каких либо
серьезных качественных изменений для нескольких тысяч эсеров, меньше
виков и анархистов (в тюрьме и ссылке) на протяжении 20---30 х гг., вплоть
до их полного физического уничтожения к началу 40 х гг. Что же касает
ся социалистов, отошедших от политической борьбы (но не вступивших
в коммунистическую партию) и превратившихся в обывателей, то они (кто
в большей, кто в меньшей степени) «перешли» на государственное право
судие, что, впрочем, было достаточно логично и закономерно. Специаль
ных исследований мы не проводили, но думается, что среди части, скажем,
членов Общества политкаторжан и ссыльно поселенцев, старавшихся жить
своим мирком, наверняка часть понятий и норм сохранилась.
55

Но самые серьезные метаморфозы претерпели «революционное пра
восознание» и «революционное правосудие» в правящей коммунистиче
ской партии. С одной стороны, возникла своеобразная двойственность
(вытекавшая, впрочем, из самой роли компартии в государстве): в виде
наличия двух параллельных следственных и судебных структур --- госу
дарственной и партийной. До самого падения советского режима счита
лось, что коммунист прежде всего находится в партийной юрисдикции,
и для того чтобы привлечь его к уголовной ответственности (т. е. пере
дать под государственную юрисдикцию), его сначала исключали из пар
тии. Двойная юрисдикция создавала массу коллизий. С другой стороны,
главенство принципа «политической целесообразности» и «эксперимен
ты в области морали» (по меткому выражении эсерки Е. Ратнер) чудо
вищно трансформировали правосознание членов правящей партии.
Не вдаваясь в детали, достаточно указать, что в рамках «нового социали
стического права» стала отрицаться презумпция невиновности, а призна
ние обвиняемым своей вины было провозглашено «царицей доказатель
ства». Со временем руководство партии и государства стало виртуозно
пользоваться и двуединой системой, и этим «изуродованным» правосо
знанием в своих интересах (особенно в 30---50 е гг. во время разного ро
да чисток, репрессий, кампаний и процессов, когда, скажем, следователь
призывал коммуниста во имя интересов партии признать себя винов
ным). Результат оказался вполне закономерным: и государственная,
и партийная системы оказались дискредитированы, а в современном
российском обществе свирепствует правовой нигилизм, охвативший все
страты общества сверху донизу.
Как уже отмечалось выше, в отношениях между эсерами и социал де
мократами наблюдались две противоположные тенденции: центробежная
и центростремительная. В разных ситуациях и в разное время верх одер
живала то одна, то другая. Самому раннему этапу формирования этих на
правлений, когда уже выяснилась весьма серьезная пестрота взглядов, бы
ла все же присуща довольно высокая степень толерантности и терпимости
к взглядам друг друга. Так, Л. Г. Дейч вспоминал, что к 1884 г. в револю
ционной среде появилось большое количество различных направлений ---
«молодые народовольцы», «бомбисты», «милитаристы», социал демокра
ты, но, тем не менее, «между сторонниками всех этих направлений, имев
ших своих представителей среди заключенных в Бутырки, происходили,
конечно, оживленные споры и дебаты, кончавшиеся в большинстве слу
чаев довольно миролюбиво: общие условия заключения и оторванность
от практической деятельности заставляли даже самых непримиримых тер
пимо относиться к людям, придерживавшихся иных, чем они, взглядов»58.
И в середине---второй половине 90 х гг. отношения в среде народников
и марксистов были достаточно спокойны. Будущий эсер Б. Ф. Тарасов
вспоминал: «В указанные годы (1897---1898 гг. --- К. М.) я жил у себя на
родине в Сибири, поддерживая оживленные сношения со ссыльными,
которые в общем дружно жили между собой. Полемический задор не от
ражался на их личных отношениях.
Прислушиваясь и к народникам, и к марксистам, я никак не мог
определить окончательно свой путь. Главное, что мне мешало примкнуть
к народническому течению, это их вера в террор. Марксистское же миро
созерцание при всей его стройности оставляло у меня какую то неудов
летворенность, какой то осадок при разрешении практических жиз
ненных вопросов. Особенно болезненно реагировал я на отношение
марксистов к крестьянству, обреченному ими на гибель в жертву капита
56

лизму и безнадежному, с их точки зрения, в деле борьбы за социализм
с их "антиколлективистическим черепом" <...> За интеллигенцией, как
таковой, марксистами также не признавалось никакого значения.
Все это меня, интеллигента, идеалистически настроенного и желав
шего отдать свои силы на служение народу, главным образом, крестьян
ству, среди которого я жил и которое знал, отталкивало от марксизма и за
ставляло искать ответа у народников.
Но у последних, казалось, никакой практической работы не было.
Чтобы окончательно разобраться в течениях революционной мысли
и примкнуть к одному из них, я решил поехать за границу. Эта поездка
состоялась в конце 1898 г. и начале 1899 г.»59. Любопытно и свидетельст
во видной эсерки Ракитниковой, как в 1900 г., приехав в Париж, Ракит
никовы (она и ее муж вели в это время огромную эсеровскую работу в По
волжье) нашли приют в семье социал демократа Лейтейзена, где
и прожили до отъезда на родину 60.
Даже усиливающаяся в 90 е гг. полемика между крепнущими социал
демократами, претендовавшими на монополию обладания истиной, и не
онародничеством удивительным образом соседствовала с призывами
к объединению, время от времени раздававшимися из обоих лагерей. Вот
как вспоминал Чернов о выступлении на студенческом собрании А. Ма
линовского, будущего известного с. д. А. Богданова, который обосновы
вал идею единой партии марксистской трактовкой движения от кустар
ного производства к созданию крупного производства с разделением
труда, приложенной к политической сфере: «Все могут быть объединены
в одно "крупное предприятие". Каждый сохраняет свою область прило
жения сил. Каждый действует методами, соответственными его сфере.
Все фракции, так рассматриваемые, равно законны и необходимы для ко
нечного успеха общего дела. Поэтому они должны слиться в одну общую,
всеохватывающую, всеобнимающую, универсальную "партию партий"»61.
В том же духе выступал и другой докладчик --- П. Г. Смидович. Конечно
же, эти планы были проникнуты идеализмом и наивным рационализмом,
столь свойственным революционной молодежи ХIХ в., но Чернов был
прав, когда восклицал: «Все это, конечно, было по детски наивно.
Но в основе была психологически здоровая струя»62. Вред ожесточенной
полемики между двумя направлениями социалистического движения по
нимали и сами ее участники. Так, К. Р. Кочаровский отмечал: «Ясно, как
уже самый факт этой борьбы негативировал и опустошал революцию.
Рабочим и крестьянским массам, едва открывшим глаза на социализм,
он предстал в виде двух взаимно исключающих учений, в пылу злобной
полемики, и это сразу отравило их восприятие, не позволило ему стать
цельным, религиозным, как к тому душою тянулись массы, ища в нем
нового христианства. С другой стороны, силы самой интеллигенции от
борьбы с общим врагом и от позитивного теоретического и программно
го творчества были отвлечены к отупляющему полемическому буквоедст
ву, аморальной распре между "друго врагами"»63.
Впрочем, на первых этапах становления эсеровских организаций вза
имоотношения между ними и социал демократами были сравнительно
терпимыми, а объединительные настроения в обеих партиях были весьма
сильны, охватывая как ряд лидеров, так и партийных работников на ме
стах. Существовали объединенные эсеровские и социал демократические
организации в различных регионах России. Вспоминая позже об отноше
нии руководства эсеров к этому процессу, Чернов писал: «В России тяга
к улучшению наших взаимоотношений с социал демократами тоже очень
57

заметна: при нашем горячем одобрении кое где, особенно в Саратове и на
Урале, уже возникают даже объединенные группы социал демократов
и эсеров, и, почем знать, быть может им удастся стать пока еще недоста
ющим связующим звеном для создания в дальнейшем объединенной со
циалистической партии в России»64.
Очень интересно, что основу для сближения с. д. и с. р. создавала, по
мимо прочего, и развернувшаяся внутри социал демократии борьба меж
ду «политиками искровцами» и «экономистами», принявшая весьма жест
кие формы. Как известно, ничто так не сближает, как наличие общего
врага. В данном случае для эсеров и «искровцев», бывших «политиками»,
таким общим врагом стали «экономисты» --- социал демократы. Эсерка
Инна Ракитникова так описывала сложившуюся в 1901---1902 гг. ситуа
цию: «Встречи с социал демократами, противниками господствовавшего
тогда "экономизма", уже за границей поставили для нас вопрос о совме
стной деятельности. Вернувшись в Саратов, мы решили попытаться осу
ществить это, посылая на первых порах по данному нам адресу коррес
понденции в с. д. заграничную "Искру", созданную Лениным. Позже
наши шаги в этом направлении выразились в попытке объединить силы
для совместной революционной работы. Так, осенью 1901 г. возникла
"Объединенная группа", имевшая общие связи с рабочими и издавав
шая "Голос труда". Совместно же была организована в Саратове в 1902 г.
первомайская демонстрация, некоторые из участников которой попали
под суд <...>. Но в дальнейшем деятельность обеих групп шла уже обо
собленно»65.
Серьезные разногласия возникли после включения эсерами индиви
дуального террора в свою тактику и определения «особого отношения
к крестьянству». В. М. Зензинов вспоминал: «Два основных вопроса раз
деляли эти партии: аграрный вопрос и вопрос о терроре. Социалисты ре
волюционеры были не только партией пролетариата, рабочих, но и кре
стьянства --- тех и других они объединяли в одно понятие трудового
народа. Социал демократы (и большевики и меньшевики), как и все
марксисты того времени, были исключительно классовой партией одно
го лишь промышленного пролетариата и смотрели на крестьянство, вла
девшее землей (как бы ни был мал и ничтожен земельный участок, на ко
тором крестьянин работал) как на мелкую буржуазию. Поэтому и на
партию социалистов революционеров марксисты смотрели как на буржу
азную партию и отрицали за ней право называться социалистической.
Другой разделявший обе партии вопрос --- не менее острый --- был вопрос
о терроре. Социал демократы были сторонниками массового рабочего
движения и относились отрицательно к индивидуальному террору, видя
в этом тоже признак буржуазности и проявление недоверия к массам.
В своем отрицании и полемике они доходили до того, что даже усомни
лись в первом террористическом акте партии социалистов революционе
ров, который сделал партию популярной в революционных массах, ---
в покушении 2 апреля 1902 года на министра внутренних дел Сипягина.
Социал демократы утверждали, что это покушение было индивидуаль
ным актом студента Балмашова, мстившего за преследования студентов,
и что партия социалистов революционеров, заявившая официально, что
это было делом ее Боевой организации, лишь "примазалась" (буквальное
выражение "Искры") к нему и что никакой Боевой организации в дей
ствительности у партии социалистов революционеров не существовало;
партия социалистов революционеров, по словам "Искры", "козыряла
мертвым телом Балмашова"»66.
58

С начала ХХ в. раскол и рост недружественных отношений пошли
и вширь, и вглубь, охватывая все слои революционной и сочувствующей
среды, ссоря даже прежних приятелей и товарищей. Так, меньшевик Го
рев вспоминал: «В Иркутске, где я пробыл несколько дней (на пути из
ссылки в Европейскую часть России летом 1902 г. --- К. М.) и где скопи
лось много "политиков" (старых ссыльных, бывших каторжан, и моло
дых) уже не было товарищеских, благодушных отношений между ссыль
ными. Они резко делились на с. д. и эсеров, которым сочувствовали
и помогали старые народовольцы (впрочем, некоторые из "стариков" яв
но сочувствовали, не скрывая этого в частных разговорах, "Освобожде
нию" Струве, т. е. склонялись к либерализму, доводя до логического кон
ца настроения бывших "народоправцев")»67. Интересно также замечание
В. О. Левицкого, относящееся к лету 1902 г., о причинах охлаждения в его
четырехлетних дружеских отношениях с эсером А. Покотиловым: «И при
чиной тому была не перемена нашего внутреннего отношения друг к дру
гу, а исключительно принадлежность наша к двум различным политичес
ким партиям»68. Меньшевик Горев вспоминал о временах 1902 г.: «Посетил
я также главу эсеровской женевской эмиграции, О. С. Минора, жившего
одно время после каторги и ссылки в Вильне и знакомого с моими бра
тьями и сестрами. Он принял меня приветливо, но все жаловался на "не
корректное" и "нетоварищеское" отношение "Искры" к эсерам»69.
До каких странностей доходило дело во взаимотношениях социал де
мократов и эсеров, видно из эпизода, рассказанного эсером крестьянином
В. Ф. Гончаровым, относящегося, правда, к чуть более позднему времени
(после революции 1905---1907 гг.). В Воронеже В. Ф. Гончаров жил на квар
тире некой Натальи Ивановны, к которой часто приходил не то знакомый,
не то родственник, который просиживал у нее целые вечера, но не произ
носил ни одного слова. Гончаров уже начал думать, что тот, догадываясь
о его фальшивом паспорте, хочет подловить его на чем нибудь и донести
куда следует. На его вопросы Наталья Ивановна сказала, что этот молчун ---
социал демократ, видный местный работник по кличке «Борода». Гонча
ров попытался с ним заговорить, но не добился не только ответа, но даже
кивка головы. Вскоре на одной из товарищеских вечеринок его познако
мили с еще одним социал демократом, которому Гончаров и описал в не
сколько преувеличенном виде повадки угрюмого молчальника. Этот соци
ал демократ выступил защитником чернобородого и сказал, что тот «был
человек очень умный и деятельный, но чересчур берег чистоту своих убеж
дений. Он признавал влияние на человека "окружающей среды" и нахо
дил, что хуже всего иметь дело с социалистами революционерами, взгля
ды которых против воли проникают в сознание и заставляют человека
думать о личности и других вопросах, отброшенных социал демократиче
ской программой. Конечно, я не думаю, чтобы этот "Борода" боялся, что
я совращу его в свою веру. Я был для него слишком неопасный против
ник. Но мне кажется, что он считал ниже своего достоинства разговари
вать с мелкой буржуазией, как тогда называли нас социал демократы»70.
В то же время, по свидетельству Савинкова, члены БО 1904---1905 гг.
считали, что они служат «всей российской революции без различия пар
тий и направлений». В 1910 г. Савинков заявлял членам ССК: «В наших
глазах это имело большое значение, потому что многие из нас не вполне
понимали даже, зачем нужна такая борьба с с. д., хотя из того, что я ска
зал, вы видите, что мы меньше всего были с. д. Но всякие партийные
разногласия были нам весьма чужды, до известной степени непонятны,
и всегда мы относились к ним с некоторым неодобрением»71.
59

Рабочие же вообще с большим трудом разбирались в отличиях этих
социалистических партий друг от друга и не понимали причин их враж
ды. Надо особо подчеркнуть, что последнее непонимание и требования
рабочих прекратить вносить межпартийный раздор в рабочую среду бы
ли одним из постоянных аргументов в пользу объединения в единую со
циалистическую партию. Рабочие зачастую становились членами той или
иной социалистической партии лишь в силу того что кружки именно этой
партии существовали на данном заводе. Массовым в среде рабочих было
«различение» этих партий по признаку «боевитости»: более мирной,
склонной к пропаганде считалась социал демократическая, а более бое
вой, склонной с таким острым формам борьбы, как террор, эсеровская.
Так, например, один из рабочих боевиков, проходивших по процес
су эсеров 1922 г. --- С. Е. Кононов вспоминал, что в начале своей револю
ционной деятельности (она проявлялась в том, что он принимал участие
в забастовках на заводах), ему было трудно отличать социал демократов
от эсеров, т. к. он знал лишь, что обе партии борются за освобождение ра
бочего класса и в качестве первого шага на этом пути выступают за Учре
дительное собрание. По его представлениям основное различие между пар
тиями было в том, что социал демократы в целом склоняются к более
мирному способу достижения цели, а в эсеровскую партию идут более
боевито настроенные люди.
В это же время М. А. Натансоном была предпринята попытка сбли
зить обе партии. Сам он долго не мог определиться в своем выборе и за
нимал как бы промежуточное положение, будучи вхож в руководящие
круги и эсеров и социал демократов, пользуясь своим авторитетом
и связями. В 1910 г. Натансон так вспоминал о событиях 1904 г.: «Затем
случился один факт, который дал возможность больше войти в дела пар
тии; это история о том, как мы с Плехановым задумали устроить бое
вой наступательный и оборонительный союз с. р. с с. д... Примирение
с с. д. и заключение с ними союза расстроилось вследствие неприми
римой позиции, занятой Даном, Аксельродом и Дейчем»72. Все это от
толкнуло Натансона от социал демократов и повлияло на его решение
вступить в ПСР.
Зензинов, приехав в Женеву летом 1905 г., застал там новый пик оже
сточенной «братоубийственной войны» между эсдеками и эсерами. «До
клады следовали за докладами --- обычно их было теперь по несколько
в неделю. <...> Полемика между социалистами революционерами и соци
ал демократами (большевиками и меньшевиками) достигла тогда апогея.
Для тех, кто сам не прошел через это, может показаться странным, до ка
кой страстности и взаимной нетерпимости доходили люди --- недаром го
ворят, что самая страшная борьба --- борьба братоубийственная, происхо
дящая между близкими. Казалось бы, что могло быть естественнее, чем
союз двух революционных и социалистических партий против общего
противника --- царского самодержавия? А между тем именно взаимная
борьба между социалистами революционерами и социал демократа
ми --- правда, борьба идейная, принципиальная, а не физическая --- велась
тогда едва ли не с такой же страстью и напряжением, как и борьба обеих
этих партий с правительством. <...> Нетрудно понять, какую горечь и ка
кое раздражение вызывала в обеих партиях эта полемика, длившаяся це
лые годы! Ее отчасти можно объяснить лишь тем, что то была борьба за
умы и души всей революционной молодежи того времени. Эта взаимная
полемика, отнимавшая так много сил от непосредственной революцион
ной борьбы с правительством, не была украшением ни для той, ни для
60

другой партии --- хотя я и должен признать, что партия социалистов рево
люционеров несла за нее меньше ответственности, чем социал демокра
тическая партия в ее обеих фракциях того времени --- большевистской
и меньшевистской. Социалисты революционеры в этой полемике зани
мали большею частью оборонительные позиции --- инициатива нападе
ния почти всегда принадлежала социал демократам; кроме того, эсеры
неоднократно предлагали социал демократам объединить общие усилия
в борьбе с правительством и даже пытались в самой России создавать об
щие организации. Но социал демократы каждый раз с негодованием от
вергали эти предложения ("руки прочь!"), по их прямому требованию из
центров такие организации в России были ликвидированы. Полемика
между социал демократами и социалистами революционерами на устра
иваемых в Женеве рефератах часто принимала очень острые формы»73.
Крайне важен его вывод о том, что нетерпимость вообще была ха
рактерна для русской интеллигентской среды, в том числе и социалис
тической: «Нетерпимость, быть может, вообще тогда характеризовала
русскую революционную среду. Полемизировали между собой не только
социал демократы и социалисты революционеры, но и большевики
с меньшевиками <...> Не все благополучно было тогда и в рядах социа
листов революционеров. <...> Революционная мысль бродила тогда во
всех направлениях, отражая происходившее в России летом и осенью
1905 года народное неорганизованное революционное движение в самых
разнообразных формах.
Для полноты картины не мешает упомянуть еще и об анархистах <...>
Собрания, которые они устраивали в женевских кафе, были замечатель
ны тем, что всегда заканчивались драками (дрались главным образом
анархисты с социал демократами), и на поле битвы оставались сломан
ные столы и стулья»74.
Но эти драки анархистов и с. д. в женевских кафе 1905 г. меркнут по
сравнению с «цюрихским погромом» 1912 г., который учинили несколь
ко эсеров эмигрантов, избивавшие социал демократов с криками «Бей
жидов!». Эта история заслуживает внимания и потому, что на межпартий
ные взаимоотношения наложились антисемитские настроения, и потому,
что не только большая часть эсеровской колонии, но и руководство За
граничной федерации групп содействия ПСР в силу корпоративного мы
шления и застарелой нелюбви к социал демократам встали на защиту эсе
ров антисемитов (выдвинув встречное обвинение --- о недопустимости
обращения социалиста в полицию с доносом на другого социалиста),
и потому, что один из лидеров Чернов выступил с решительным осужде
нием антисемитизма и требованием исключением подобных людей из
ПСР и через голову эмигрантских эсеровских структур обратился с пись
мом на эту тему к социал демократу Крахмальнику 75.
Противоречивость вообще характерна для взаимоотношений с. д.
и с. р. Даже в годы революции 1905---1907 гг., когда обе партии были вы
нуждены тесно сотрудничать в своей борьбе с самодержавием, взаимная
настороженность сохранялась, хотя совместная борьба несколько оздоро
вила отношения. Позже эсеры с улыбкой вспоминали, как во время ре
волюции эволюционировал способ обращения друг к другу на митингах
ораторов двух партий. Для социал демократов каждый оратор эсер «был
сначала просто "г. такой то". Потом какой то находчивый человек при
искал остроумную формулу "товарищ по революции". Спасительная фор
мула быстро привилась и пошла в ход. Но потому ли, что язык социал
демократических ораторов уставал и путался в длиннотах этой формулы,
61

или потому, что а` la longue глубокомысленный формализм ее стал, нако
нец, становиться детским и смешным, --- но только "товарищ по револю
ции" постепенно сменился "товарищем" tout court»76.
На I съезде ПСР М. А. Натансон, делая доклад по вопросу об отно
шениях к политическим партиям, заявил следующее: «Наша задача --- со
здание в России единой социалистической партии, т. к. только такая пар
тия сможет осуществить в будущем всесторонний социалистический
переворот и организовать жизнь общества на новых началах солидарно
сти и равенства»77. От имени комиссии он предлагал заключить с РСДРП
и родственными ей организациями «боевые соглашения для координи
рования действий» под контролем ЦК (по крайней мере, в наиболее важ
ных случаях). В то же время он предупреждал: «Вообще с с. д. нужна ос
торожность и еще раз осторожность, т. к. вероломство их достаточно уже
нами испытано»78.
Очень ценно свидетельство Вишняка о том, какую эволюцию он со
вершил в своем отношении к с. д., столкувшись с их «вероломством». Он
вспоминал, что одним из условий (наряду с неприятием им террора) его
вступления в ПСР, которые он поставил перед своими приятелями А. Го
цем и Фондаминским было его неучастие в полемике с с. д.: «Была мне
чужда и "братоубийственная" борьба эсдеков с эсэрами и обратно. По
этому, предлагая свои услуги партии с. р., я просил освободить меня от
связанности по этим двум пунктам. В крайнем случае я могу отмалчи
ваться по ним, но положительно защищать террор и неприязнь к эс де
кам я по совести не могу, --- может быть, потому что еще «не дозрел» до
эсэрства. К моему удивлению, Гоц с Фондаминским --- решающее слово,
видимо, принадлежало на год более молодому Гоцу --- без особых возра
жений согласились принять мои услуги с оговорками, которые я сделал.
Жребий был брошен, и я примкнул к П.С. Р. Это было не формальное
только включение в организацию, занимавшуюся политикой. Это озна
чало и приобщение к особого рода содружеству, в котором отношения
между сочленами покоились на началах товарищества, --- давая особые
права, они налагали и свои обязанности»79.
И хотя вскоре ему пришлось принять участие в диспутах с социал де
мократами, это не изменило его «мирного» к ним отношения: «Наряду с не
легальной работой, устной и письменной, "в массах", приходилось мне вы
ступать и в качестве официального оппонента от эсэров на нелегальных
и полулегальных собраниях, которые устраивали другие партии или группы
на частных, "буржуазных" квартирах. Чаще всего попадал я почему то на
собрания, где докладчиком бывал прив. доц. Рожков, Николай Александ
рович. Историк по специальности и социал демократ по политическим
взглядам, он обыкновенно защищал марксистское понимание аграрных от
ношений, а я его опровергал с точки зрения народничества, защищая эс
эровское понимание. Эти споры приобрели скоро характер рутины. Зави
дя меня, краснощекий и упитанный Рожков расплывался широкой
улыбкой. Мы добросовестно исполняли каждый свою "пластинку" и мир
но расходились --- до следующей встречи»80. Но вскоре произошел случай,
заставившей М. Вишняка отбросить свои «миролюбивые» настроения:
«Приближался праздник труда --- 1 е Мая, --- который русские социалисты,
как социалисты во всех странах, считали обязательным отметить публич
ной демонстрацией или собраниями рабочих на открытом воздухе, так на
зываемыми, "массовками". Этот праздник трудящихся почти неизменно со
провождался в России разгоном демонстраций и собраний, избиениями,
арестами. И московский комитет эсэров одну из своих массовок назначил
62

на 5 й версте Ярославской железной дороги, --- неподалеку от того мес
та, где в ранней юности мы устраивали свои пикники. Одним из орато
ров на этой "массовке" был назначен я. Пробираясь к назначенному ме
сту, я встретил старого своего знакомого Бориса Лунца, с которым в свое
время уезжал вместе учиться заграницу. Он уже стал большевиком и то
же шел на "маевку", --- я был убежден --- на свою. Но когда собралось до
статочно народа, и мы решили начинать, вдруг выступил вперед Лунц еще
с каким то типом и заявил, что собрание открывается. Мы стали проте
стовать, сначала корректно, а потом с возмущением указывая, что эта
массовка организована эсэрами, и посторонние не призваны ею руково
дить. Самозванцы не обращали на наше возмущение никакого внимания.
Собравшиеся, в большинстве рабочие, были и нашего, и их толка, --- со
ответственно и поддерживали одни нас, другие их. Мы продолжали пре
пираться, как раздались крики: "Казаки!.. Казаки!.." Вдоль пролеска, где
мы укрылись под деревьями, на рысях замелькали казаки. "Массовка"
мгновенно растаяла: в дружном бегстве большевистские пятки обгоняли
эсэровские и наоборот. Кое кто из настигнутых получил нагайкой по спи
не или голове. Но арестов не было. Очевидно, был приказ: разгонять,
но не задерживать.
Мое миротворческое воздержание от публичной борьбы с социал де
мократами получило наглядное опровержение. Если даже Лунц, воспи
танный, культурный, находившийся в личных отношениях со мной,
не постеснялся покуситься на "захват", чего ждать от других, ему подоб
ных?! От "квакерского" отношения к "братоубийственной" борьбе я был
сразу исцелен и --- навсегда»81.
Для того, чтобы лучше понять противоречивые «друго вражеские»
взаимоотношения эсеров и социал демократов, когда при разногласиях
между партиями сплошь и рядом устанавливались особые личные отно
шения, обратимся к воспоминаниям, которые дают возможность, спус
тившись с «официального» уровня на «бытовой», увидеть те нюансы, ко
торые и позволяют лучше понять явление. Любопытен эпизод о диспутах
группы с. д. и с. р. по дороге на каторгу, рассказанный с. д. С. Василь
ченко: «<...> Однажды я похвастал ему (А. Браиловскому. --- К. М.) тем,
что после одного спора с эсером о мелкобуржуазности требований этой
партии, домогающейся поддержки за счет государства мелиоративных то
вариществ, я согласился с ним во взглядах, Браиловский махнул рукой. ---
"Знаю, как вы сходитесь, --- заявил он, --- ты ему немножечко уступишь,
он тебе немножечко, а в результате от спорного вопроса останется один
пшик. Впрочем, упражняйтесь". И мы "упражнялись"до Красноярска.
Так как в партии были и женщины, то двое каторжан из нашей группы
унесли при разлуке даже нежные чувства к эсеркам и не прочь были хло
потать о разрешении жениться»82.
Живописную картину дружеских отношений эсера Н. Д. Шишмарева
с меньшевиком К. Быковым Адамовичем нарисовал их товарищ по одес
ской тюрьме П. Витязев. Оба принадлежали к наиболее влиятельным фи
гурам среди политических заключенных. Меньшевик Карл Быков Ада
мович являлся тюремным старостой и «был огромного роста и большой
физической силы. Галя (Н. Д. Шишмарев. --- К. М.) пред ним казался пря
мо карликом. Быков относился к Гале прямо с отеческой любовью. Тот
ему платил тем же. Нельзя было без смеха глядеть, как Галя дразнил сво
его добродушного "Карлу" и как тот отшучивался в свою большую боро
ду. Обычно они резались по аграрному вопросу. Или же Галя прокатывал
ся насчет "пролетариев" и их "классового сознания"», чем особенно
63

досаждал Быкову. Но эти, чисто теоретические разногласия, не мешали
их тесной дружбе, которую какой то досужий тюремный шутник опреде
лил как «неестественную помесь эсдека с эсером»83.
Зензинов вспоминал о том, как предубежденно относились сначала
с. д. в Таганской тюрьме к жене И. И. Фондаминского Амалии --- доче
ри чаеторговца миллионера, арестованной за помощь эсерке террорист
ке З. Коноплянниковой: «Несмотря на всю свою избалованность, держа
ла она себя в тюрьме замечательно --- с администрацией была очень
горда, с товарищами --- мила, и поэтому все в тюрьме ее уважали и лю
били. <...> Амалия получала огромные передачи, среди которых было
много конфет и цветов --- то и другое она рассылала по всей тюрьме. В ка
мере ее пахло духами --- духами, как мне потом передавали сидевшие
с ней одновременно в Таганской тюрьме, пахло даже в коридоре, куда вы
ходила ее одиночка. И принципиальные марксисты, наблюдая все это
и нюхая в коридоре --- вероятно, не без тайного удовольствия --- воздух,
неодобрительно крутили головами. Амалия была арестована по делу со
циалистов революционеров, и, наблюдая все это, социал демократы еще
больше убеждались в том, что партия социалистов революционеров ---
партия мелкобуржуазная. Но Амалия была так очаровательна и так ми
ла со всеми, что и их завоевала. Они долгими часами простаивали в ко
ридоре около ее камеры, разговаривая с ней через форточку (тогда
в тюрьме, как и всюду, были отвоеваны свободы). А уголовные называ
ли ее "наша Ималия"»84. М. Вишняк вспоминал о приятельских отноше
ниях с большевиком И. И. Смирновым («будущим свирепым председа
телем сибирского ревкома и наркомпочтелем, а в заключение --- одной
из первых жертв сталинской расправы со старыми большевиками»), сло
жившихся у него в сибирской ссылке, в которой он находился вместе
с женой: «Он был ловок и смел, интересен в беседе и корректен в спо
ре даже на фракционные темы. Отличный товарищ, он в мое время был
чуток к вопросам совести и чести. Словом, никак не походил на тип
большевика, ставшего всем нам хорошо известным за последние 37 лет.
Он вел аккуратную переписку с секретаршей Ленина --- Крупской, и это,
как ни удивительно, никак не отражалось на том, каким я знал Смир
нова в Колпашеве»85.
В высшей степени любопытно свидетельство Инны Ракитниковой,
шедшей в 1907 г. этапом в Сибирь, о том, как разговоры анархистов с уго
ловными на тему о том, что социал демократы и эсеры «только прикры
ваются всякими красивыми кличками», а на самом деле «у них в про
грамме стоит --- власть забрать в свои руки. Ну, а тогда вашему брату,
ворам и убийцам, будет еще похуже, чем теперь...», «заставляли партий
ных представителей дорогой теснее держаться друг за друга, на время за
бывая свои политические разногласия»86.
Очень интересно свидетельство народовольца и эсера С. А. Никонова,
лично знавшего старшего брата Ленина, об установившихся дружествен
ных отношений с семейством непримиримого к эсерам лидера большеви
ков. В самом конце срока ссылки в Архангельск, в 1909 г., против Нико
нова и его жены планировалось возбудить новое дело по обвинению их
в организации помощи ссыльным и организации побегов. Губернатор, хо
рошо относившийся к Никонову, посоветовал ему уехать из города (хотя
Никоновы планировали жить здесь и после окончания ссылки), а сам обе
щал сделать все возможное для прекращения дела. Уехали Никоновы в Са
ратов, где жил тогда его брат. «Встретили мы в Саратове и М. Т. Елизаро
ва, с которым и я, и жена были хорошо знакомы еще со студенческих
64

времен, с 1885---86 гг. <...> Теперь семья Ульяновых, кроме Влад. Ильича
и младшего брата, собралась в Саратове и жила вместе с Елизаровыми.
<...> Анна Ильинична знала, что я и Нина Васильевна были близко зна
комы с ее покойным братом, и, хотя теперь наши политические пути ра
зошлись, это не помешало хорошим отношениям вскоре наладиться меж
ду нами. И М. Т., и Анна Ильинична оба были очень мягкими и чуткими
людьми, не говоря уже о Марии Александровне, и все полгода, что мы
прожили с Н. В. в Саратове, мы часто виделись с Елизаровыми и быва
ли друг у друга. Вопросы принципиальные, программные и тактические,
между нами почти не поднимались, и главным цементом наших отноше
ний было прошлое, впрочем, мы мало расходились также в общих суж
дениях о делах и людях того времени <...>.
Обе сестры и М. Т. состояли в местной с. д. организации и можно
было думать, что они ведут активную партийную работу. Но, само собой
разумеется, об этой работе разговоров не было, равно как и я, говоря об
Александре Ильиче, почти не касался своего участия в его деле и не рас
сказывал никаких подробностей о нем. Только революция 1917 года раз
вязала мой язык в этом отношении»87.
Вместе с тем многие мемуаристы отмечают, что даже в тюрьмах, как
только у политических заключенных появлялась свобода выбора, они се
лились по партийной принадлежности. Так, по замечанию В. Плескова,
в Горно Зерентуйском централе «каждая фракция, по причинам практи
ческого и идейного характера, желала быть в одном месте и жить спло
ченной семьей»88. По воспоминаниям с. д. Г. Крамарова, Нерчинская ка
торга в 1908 г. резко делилась на партийных и беспартийных, а «среди
партийных, в свою очередь, обособленно держались группы эсдеков, эсе
ров, пепеэсов (членов ППС. --- К. М.) и анархистов, имевших свои орга
низации, но живших в общем довольно мирно, не пытаясь заострять свои
теоретические расхождения. И, наконец, во фракции эсдеков совсем уже
сплетались большевики и меньшевики»89.
Характерно, что эта идиллия длилась лишь до появления на каторге
«непримиримого большевика» А. В. Попова. По словам Г. Крамарова,
«вступив в отчаянную схватку с эсерами и обругав их и мелкобуржуазны
ми социалистами, и социал реакционерами, и вспышкопускателями
и т. д. и т. п., он не оставил в стороне и находившихся там же меньшеви
ков, которых он не называл иначе, как "мягкотелыми". Попов готов был
спорить в любой час дня и ночи. Его аргументы поражали всегда налич
ностью серьезного багажа, остротой и язвительностью, а главное, глубо
кой искренностью. Он никогда не считал себя побежденным, да по су
ществу, никогда и не был побежден. Если ему не удавалось убедить других
в правоте своих слов, то он выходил из себя, разносил противников на
чем свет стоит и никогда не умолкал первым»90.
В этой связи важно тонкое замечание В. М. Зензинова о том, чем
Троцкий как оратор отличался от выдающихся эсеровских ораторов
1905 г.: «Он был замечательным оратором --- но в то время, как Авксен
тьев, Фондаминский и Мякотин в своих выступлениях завоевывали серд
ца слушателей и вызывали к себе симпатии, Троцкий действовал своими
отточенными чеканными фразами, язвительностью и находчивостью. Он
апеллировал не к сердцу, а к ненависти и к разуму. Скрестить с ним шпа
ги было очень опасно, он мог своей едкостью растереть противника в по
рошок. Мы, его идейные противники, его терпеть не могли, нам все в нем
казалось ходульным, театральным и напыщенным, но считали его очень
опасным --- в полемике он был неотразим»91.
65

Замечание большевика В. Виленского об Якутской ссылке в 1912 г.
позволяет понять, что, собственно говоря, связывало эсеров и социал де
мократов: «Нельзя сказать, чтобы в этот первый период нашей ссыльной
жизни между нами и эсерами существовали какие нибудь острые разно
гласия или столкновения. Каждая группа жила своей жизнью, своими ин
тересами, но между ними было живое общение, объяснявшееся, может
быть, в значительной степени тем, что большинство было связано совме
стным сидением в Нерчинской каторге. Позднее, когда подошла новая
публика, из новых тюрем, личные связи ослабли, и обе фракции Якут
ской ссылки больше обособились»92.
Примечательно, что побег эсерки террористки М. Школьник из
больницы Иркутской тюрьмы в 1911 г. был осуществлен силами иркут
ских социал демократов 93. Общеизвестен факт, относящийся к 1912 г.,
когда большевик В. В. Куйбышев, чувствуя, что его арестуют со дня на
день, собрался эмигрировать. Но, узнав от знакомого эсера, что одному
из его товарищей, за которым числилось участие в террористическом ак
те, грозит неминуемый арест с последующей каторгой или виселицей, от
дал свой заграничный паспорт и вскоре сам отправился в ссылку в Туру
ханский край. Любопытно, что даже весной 1910 г., когда отношения
между эсерами и социал демократами были еще весьма прохладными, се
кретарь «Парижской группы содействия РСДРП, Бунду и СДПиЛ» обра
тился к Чернову с просьбой "пожертвовать" в библиотеку группы его про
изведения, вышедшие в России за последние три четыре года 94.
Какой вред революционному движению наносила вражда и несогла
сованность действий с. р. и с. д., ярко показала революция 1905---1907 гг.
на массе мелких и крупных примеров. Весьма показателен, например,
эпизод, произошедший в Екатеринославе в ноябре 1906 г., когда пять чле
нов украинской боевой группы ПСР напали на шестерых конвоиров, вед
ших в суд их товарищей. Конвой оказал упорное сопротивление, ранив
одного нападавшего и двух заключенных (принявших участие в стычке)
и ретировался только тогда, когда была брошена бомба (почти все солда
ты были ранены). Каково же было удивление трех схваченных боевиков,
когда чуть позже на очной ставке все конвоиры «не опознали» их, так как
принадлежали к военной организации социал демократов 95. Любопытно
также объяснение В. Н. Фигнер о том, почему в 1910 г. в создаваемый ею
комитет Общества помощи политкаторжанам она и ее единомышленни
ки не включили представителей ПСР и РСДРП: «Политические партии
с. д. и с. р. хотели ввести в наш комитет своих представителей --- мы еди
нодушно отказались от этого. На основании опыта в Нижнем Новгороде
я опасалась недоверия, подозрения в лицеприятии и споров. Благодаря
этой мере у нас не было разногласий, бесполезной траты времени и раз
брасывания сил»96.
Но самую яркую картину взаимоотношений эсеров и с. д. мы нахо
дим в воспоминаниях эсерки Ю. Зубелевич, одной из организаторов
Кронштадтского восстания в 1906 г. Она красочно рисует собрание эсе
ров и с. д. накануне восстания: «Но разве это спор? Это просто попыт
ки в запальчивости и раздражении наговорить друг другу возможно боль
ше неприятностей. И это революционеры! Накануне выступления! Может
накануне своей ли, чужой ли смерти!
И вдруг стихли. Со стороны эсдеков заговорила девушка, молодое су
щество лет 18. Заговорила, и все смолкли и внезапно затихшие слушали
ее короткие отрывочные фразы. Видно волновалась, но тем тщательнее,
тем толковее старалась выразить свои мысли: говорила степенно и веско,
66

убеждая своих в наши убеждения вдуматься, а наших... тоже быть не так
нетерпимыми. С нерусским акцентом, мягко выговаривая букву "л", от че
го казалась еще более молодой и наивной ее детская головка в ореоле ко
ротких кудрей, эта девушка, ясная и выдержанная, резко выделялась на
фоне рассерженных лиц и недобрых взглядов. И только она одна каза
лась здесь и доброй, и умной, и вдумчивой.
И только отошли было нервы, только облегченно вздохнула душа, ---
и опять новый каскад взаимных недоразумений, обвинений, страстных
слов, и непозволительной ругани<...>
За дверями между тем слышался шум отодвигаемых стульев. --- С ва
ми одной только и можно разговаривать! --- слышался голос Яна, пока
завшегося в дверях рядом с эсдечкой. Старик и ребенок выходили вмес
те. Они поладили друг с другом»97.
В этом эпизоде, рассказанном Ю. Зубелевич, нельзя не увидеть тех
общих черт, которые были характерны для взаимоотношений эсеров и со
циал демократов в целом. Общая картина крайне противоречива: здесь
и предубежденность, и непримиримость обеих сторон, нарушаемая по
пытками отдельных, наиболее непредвзятых и терпимых, услышать дру
гую сторону, и бурный темперамент, и неумение держать себя в руках,
и застарелые обиды, и понимание того, что договариваться все таки на
до, и бессилие от того, что найти общий язык крайне трудно, и понима
ние того, что за все это придется расплачиваться и своей кровью, и кро
вью тех, кого они поведут за собой. К сожалению, подобные вещи были
скорее нормой, чем исключением. И все таки время революции было
лучшим временем для взаимоотношений двух партий. В конце 1909 г.
в передовой статье «Знамени труда» отмечалось: «В эпоху революцион
ного кризиса разногласий было не меньше, чем теперь, а практическое
значение этих разногласий было посерьезнее, ибо за словами тогда тот
час же следовало дело. И тем не менее атмосфера междуфракционных от
ношений тогда начинала заметно улучшаться. Иное дело теперь, когда
половодье схлынуло, когда русло партийной организационной жизни об
мелело. Повсюду мы видим рецидивы старой, дореволюционной психо
логии. Из праха времен грозит подняться сырая мгла заграничной меж
дуфракционной грызни, с ее лучшими приемами хлестаковской
развязности, выдаваемой за остроумие, и топорной бранчливости, выда
ваемой за резкую принципиальность... Как бы мы, социалисты револю
ционеры, ни относились к программе и тактике наших "друго врагов",
мы должны признать, что распадение русского социализма на два основ
ных направления, социал демократическое и социально революционное,
есть не случайность, а явление, имеющее свои глубокие социально пси
хологические основы. С двумя течениями придется считаться еще долго,
ибо ранее того времени, как сделается возможным открытое существова
ние их на широкой арене политической свободы, не может идти серьез
но и речи о создании в России, согласно принципиальным требованиям
Интернационала, единой социалистической партии»98.
Вновь возникают дебаты на эту тему в легальной и нелегальной прес
се обеих партий, а также возникают единичные объединенные группы
в России. Представляется, что в основе этих настроений лежало пони
мание слабости революционных организаций, необходимость объедине
ния своих весьма скромных сил для противостояния несоциалистичес
ким влияниям на пролетариат и крестьянство. Постоянно действующим
фактором являлось и то, что рабочие эсеры и рабочие эсдеки с трудом
понимали суть непрекращающейся распри между своими партиями
67

и очень часто стремились к координации и объединению своих усилий.
Кроме того, борьба партий отталкивала от них рабочих, дезорганизовала
как профсоюзную, так и партийную работу. Крайне примечательно, что
еще в августе 1908 г. представитель Бакинской организации, выступая на
I Общепартийной конференции ПСР в Лондоне, заявил: «Ненормальное
положение в союзах, вечные дискуссии, переходящие в стычки, свары
и отчаянная свалка между различными партиями создают самую вредную
атмосферу, вносят деморализацию в рабочую среду. Отсюда --- индиффе
рентное отношение рабочей массы к рабочим союзам и даже к партиям.
Необходимо обсудить это и найти выход из невозможного положения ---
прекратить эту взаимную вражду партий»99.
С оживлением рабочего движения в годы нового подъема и деятель
ности эсеровских и эсдековских организаций в Петербурге стихийно
начался процесс совместной деятельности эсеров и меньшевиков ликви
даторов в страховых, кооперативных обществах и профсоюзах. Весной
1914 г. видный эсер Б. Н. Лебедев отмечал: «Мы уже наблюдаем любопыт
ный факт союза левонародников с "лучистами" на почве взаимной борь
бы с фракционной нетерпимостью "правдистов"»100. В. И. Ленин тогда же
писал: «И вот, перед нами налицо вполне уже определившийся теперь со
юз ликвидаторов и народников против рабочего класса и оставшихся вер
ными этому классу большевиков»101. Характеризуя это явление, Ленин от
мечал: «Союз мелкобуржуазной интеллигенции, ликвидаторской
и народнической, против рабочих рос и растет стихийно. Сначала на не
го толкнула "практика" --- недаром говорят, что практика идет впереди
теории (особенно у тех, кто руководится фальшивой теорией)»102. Отра
жая упреки «Правды» в том, что эсеры, прикрываясь «левыми» фразами,
идут вместе с ликвидаторами, левонародническая газета «Стойкая мысль»
заявляла: «Да, мы идем с ликвидаторами, но лишь постольку, поскольку
мы защищаем внефракционность рабочих организаций от поползновений
правдистов сделать их фракционными, правдистскими»103.
Глашатаем идеи объединения двух партий выступил Н. Н. Гиммер
(Суханов), дебютировавший ранее как подающий надежды молодой эсе
ровский публицист и экономист. Начав свою революционную работу
в рядах ПСР, как он сам позднее писал, «больше в силу личных связей,
чем в силу научных убеждений»104, позже он начинает эволюционировать
к марксизму. Сам Н. Н. Суханов отмечал: «Начиная с 1906---1907 гг. я не
был связан формально ни с одной из партий и организаций. Мое поло
жение "дикого", конечно, исключало возможность непосредственной,
а тем более какой либо руководящей работы в практическом социализ
ме. Я был литератором по преимуществу»105.
Получив карт бланш от политического редактора легального левона
роднического журнала «Заветы» В. М. Чернова, Суханов буквально запо
лонил страницы журнала своими статьями, что вызывало массу нарека
ний в эсеровской среде. Отметим сразу, что, на наш взгляд, ничего
принципиально нового в споре между народничеством и марксизмом, ко
торый длился уже три десятилетия, Суханов не сказал. Резонанс его ста
тей, шедших в «Заветах» без редакционных примечаний и сдававших
марксизму принципиальные положения народничества, объяснялся ско
рее всего тем, что эти мысли высказывались из народнического лагеря.
В эсеровской среде по вопросу объединения партий единомыслия не
было, но взгляды Н. Н. Суханова были восприняты в штыки. Будучи сто
ронниками потенциального объединения социалистических партий, эсе
ры, тем не менее, не желали проводить его за счет лишь собственных
68

уступок в теории и тактике, как к этому призывал Н. Н. Суханов. С кри
тическими статьями по поводу его теоретизирований выступили Н. И. Ра
китников, Б. Н. Лебедев, В. М. Чернов и другие 106.
Хорошо передает позицию по вопросу о единой социалистической
партии, близкую многим эсерам, передовица левонароднической газеты:
«Преобладание интеллигентских влияний и невозможность вынести на
ши разногласия на простор открытого обсуждения их массой создали дог
матические споры, которые привели к существованию у нас в России двух
социалистических партий --- социал демократической и социально рево
люционной --- при наличности меньших разногласий, чем внутри единых
партий европейского рабочего движения». Вместе с тем в статье отмеча
лась неприемлемость позиции Суханова: «И пусть некоторые из нашей
среды, как т. Суханов в "Заветах", выражают готовность поступиться не
которыми программными требованиями, лишь бы достигнуть возможно
сти объединения нашего течения с русской социал демократией. Мы зна
ем, что его призыв останется гласом вопиющего в пустыне, пока сам
рабочий класс не станет руководителем своих политических представи
телей»107.
Еще весной 1912 г. Чернов отмечал «первые признаки эволюции»
в сторону объединения между ликвидаторским, примиренческими кры
лами марксизма и народничества и их «центрами» и ставил следующую
задачу: «<...> как бы ни было далеко полное осуществление идеала един
ства, всегда можно работать, по крайней мере, для приближения, для под
готовления его реализации. И что здесь крайне важно --- это создание
прочного общественного мнения в пользу грядущего единства, общест
венного мнения, которое могло бы сдерживать вредные эксцессы фрак
ционности, пережитки слепой нетерпимости, рецидивы озлобленно
враждебного отношения друг к другу». Лидерами по части расколов
и мастерами на «крепкое словцо», по мнению Чернова, являлись Ленин
и Л. Б. Каменев, которых он характеризовал как «главных актеров <...>
пошлого фарса»108. Вместе с тем, анализируя взгляды двух фракций
РСДРП, эсеры отдавали предпочтение большевикам, которых считали
«<...> левою, революционною половиною русской социал демократии».
Идея объединения двух крупнейших социалистических партий
России была горячо поддержана таким крупным авторитетом россий
ской социал демократии, как Г. В. Плеханов, который принял участие
в неудачной попытке Савинкова издавать внепартийную газету, задумы
вавшуюся как трибуну для пропаганды идеи объединения. Знакомство
Плеханова с Савинковым произошло при довольно драматичных обсто
ятельствах. В момент самороспуска БО ПСР, произошедшего в начале
1911 г. в деревушке недалеко от Канн, ее члены были потрясены и заин
тригованы неожиданным приездом из Италии Плеханова, потребовав
шего конфиденциального разговора с Савинковым. Выяснилось, что
Плеханов «из очень солидного источника» узнал о том, что под энергич
ным давлением русского правительства французские власти будто бы на
мерены произвести в ближайшее время обыск и арест Савинкова, жив
шего в то время вполне открыто. Поступок Плеханова, известного
принципиального противника террора, нарушившего свой санаторный
режим, проходивший под строгим надзором жены и дочери (обе они бы
ли врачами) и лично помчавшегося предупреждать незнакомых ему чле
нов БО чужой партии, о существовании которой он знал по эмигрант
ским слухам, произвел сильное впечатление на боевиков. Чернавский
отмечал, что хотя ничего радостного в сообщении Плеханова не было,
69

«тем не менее его приезд, его забота о судьбе незнакомых ему людей, как
будто разрядила немного то тяжелое, угрюмое настроение, которое созда
лось в Теуле перед его приездом»109.
Плеханов предложил забрать с собой «что нибудь такое, что может
не понравиться предполагаемым визитерам», и увез с собой письма
Е. С. Созонова к М. А. Прокофьевой, не желавшей, чтобы они попали
в руки полиции. Несмотря на то, что мрачная весть, принесенная Пле
хановым, не нашла подтверждения на практике, контакты Савинкова
и Плеханова продолжались. Этому способствовало и то обстоятельство,
что по просьбе Плеханова его жена и дочь установили шефство над боль
ной Прокофьевой, жившей в семье Савинкова, и попеременно наезжали
к ней. Через три месяца Плеханов и Савинков снова встретились, уже
в доме Плеханова в Сан Ремо. Появившись снова у Савинкова, Чернав
ский увидел, что «мысль, возникшая в беседе с Плехановым в Сан Ре
мо, о необходимости сближения русских революционных партий, --- по
лучила практическое осуществление. Была сделана попытка здесь
в Ницце (туда перебрался Савинков после смерти Прокофьевой. --- К. М.)
издавать на русском языке внепартийный или надпартийный революци
онный орган»110. Савинков убедил русского эмигранта Туманова, владель
ца небольшой типографии, издать «Коня Бледного» и взять на себя из
дательство задуманного органа. Сам Савинков взял на себя функции
редактора новой газеты.
Первый (и, судя по всему, единственный) номер общественно поли
тической и литературной газеты «Юг» вышел в июле 1913 г. в Ницце.
Состав редакции и издатель газеты не были названы. Программная ре
дакционная статья была достаточно бесцветной и расплывчатой: «Мы не
будем вести в газете никакой фракционной политики. И кроме тех во
просов, которые существенно разделяют друг от друга отдельные разветв
ления нашего освободительного движения, есть слишком много иных,
являющихся для них бесспорной общей почвой. Она то прежде всего
и явится базисом нашей литературной деятельности. Мы не будем, одна
ко, себя урезывать. Мы не будем избегать касаться ни одного вопроса,
волнующего общественную совесть... Мы лишь будем практиковать по
литику открытия свободной трибуны для представителей разных мнений
в вопросах, являющихся яблоком раздора для различных сталкивающих
ся, но родственных друг другу направлений передовой демократической
мысли. Иными словами, наш орган не сделается чьим либо фракцион
ным оружием в междоусобных распрях лагеря борцов за новую Россию.
Он будет пытаться отразить лишь основное идейное существо лежащих
в их основе разногласий, --- но обязательно вырвав из них всякое жало
личной полемики и связанного с ней искусственного обострения. Давая
в первом же номере, в интервью Г. В. Плеханова и В. М. Чернова, слово
представителям двух различных направлений русской социально полити
ческой мысли, мы хотели бы на деле испробовать тот метод информиро
вания наших читателей, которому всецело отданы наши предпочтения:
метод параллельного освещения самых важных и больных вопросов рус
ской жизни с разных точек зрения, не отвлекающегося от существа во
проса никакими непосредственными столкновениями»111.
Любопытна оценка Чернавского, говорившего, что журнал «яркого
впечатления» не него не произвел. «Видно русские интеллигенты гораз
до более склонны к расколам, чем к объединению. Потому то у них по
лемические перепалки выходят талантливее, чем статьи примирительно
го характера»112. По его же свидетельству, в начале 1914 г. Савинков зазвал
70

Плеханова в Ниццу посмотреть карнавал, но вместо этого они провели
все время за беседой в каком то ресторане. Ценно замечание Чернавско
го: «Помню, что в этот вечер о мертворожденном детище "Голосе Юга"
(ошибка мемуариста. --- К. М.) речи уже не было. Оба, по видимому, по
няли, что сближение русских революционных партий дело безнадеж
ное»113. А само издатние журнала вскоре прекратилось за недостатком
средств 114.
Но, помимо обсуждения этого вопроса, в партийной и легальной
прессе в декабре 1913 г. эсерами был совершен крайне важный шаг в сто
рону объединения. Голосуя на заседании Международного социалистиче
ского Бюро 14(1) декабря 1913 г., занимавшегося восстановлением един
ства внутри РСДРП, за резолюцию К. Каутского об объединении
фракций в РСДРП, представитель ПСР И. А. Рубанович сделал поясня
ющее заявление: «<...> Я в полном согласии с центральными учреждени
ями моей партии заявляю, что мы готовы сделать все возможное для ус
транения причин расхождения обеих партий (ПСР и РСДРП. --- К. М.).
Конечно, только глубокая перемена общих политических условий в Рос
сии позволит лояльно обеим партиям понести на суд организованного
пролетариата и организованного трудового крестьянства свои разногла
сия. Но когда это станет возможным, наша партия заранее заявляет, что
она вдохновится волей организованных масс, на которых она смотрит,
как на единственного судью для установления единства. Это единство не
может быть декретировано одним вотумом МСБ. Но мы полагаем, что
авторитет последнего достаточно велик, чтобы уже теперь, с сегодняш
него дня, заставить все российские социалистические партии, вошедшие
в Интернационал, относиться друг к другу в своих разногласиях с боль
шим взаимным уважением и вниманием»115.
Эсеровские верхи сделали верный ход: они решили воспользоваться
авторитетом МСБ, сделав его третейским судьей в своих взаимоотноше
ниях с РСДРП. Выступая в качестве инициаторов объединения в тот мо
мент, когда МСБ вызывало на ковер погрязших в своих фракционных
дрязгах лидеров РСДРП, лидеры ПСР надеялись использовать эту ситу
ацию также и в своих интересах.
Ленин предпринимал все меры, чтобы блокировать попытки органи
зации «объединительной» конференции по восстановлению единства
в РСДРП. Впрочем, по словам Г. А. Алексинского, Плеханов считал, что
«если бы не вспыхнула война, то вопрос о его (В. И. Ленина. --- К. М.) дез
организаторской роли в русском рабочем движении был бы поставлен на
Междунар[одном] социалистическом конгрессе, который, наверное, осу
дил бы Ленина и исключил бы его из Социалистического Интернацио
нала, как в свое время были исключены Бакунин и Ко. Война помешала
созыву Конгресса и спасла Ленина от исключения из рядов Соц. Интер
национала»116. Исключение Ленина создало бы принципиально иную си
туацию, весьма благоприятную для будущих объединительных планов.
Впрочем, достаточно очевидно, что и объединение РСДРП, и объедине
ние РСДРП и ПСР действительно могло быть лишь «музыкой будущего»,
хотя даже движение по этому пути было бы большим благом.
Но несмотря на уверенность руководства партии, что «...многие ра
бочие с. р. организации уже откликнулись на наш зов и в общем присо
единились к его тенденции», в эсеровской среде единодушия не было 117.
Начиная с 1912 г. меньшевики ликвидаторы внимательно анализиро
вали процессы, происходившие в эсеровской среде, и постепенно коррек
тировали свою прежнюю оценку. Так, например, по мысли П. П. Маслова,
71

«европеизация» крестьянства «...поведет к расколу народничества на два
лагеря. Но пока и то и другое крыло не подозревают, что между ними рас
тет пропасть гораздо глубже, чем между левым крылом (группа "крайне
правых", или "марксиствующих". --- К. М.) и марксистами, с одной сто
роны, между правым крылом (ортодоксальные эсеры. --- К. М.) и чистыми
демократами --- с другой». Вывод П. Маслова был однозначен: «Часть ле
вых народников будет продолжать держаться за крестьян, другая часть
войдет в пролетарскую партию, как бы она ни называлась»118.
Внимательно наблюдал за процессами, происходившими в эсеров
ской среде, и другой меньшевистский публицист Л. Седов (под этим псев
донимом скрывался Б. А. Гинзбург, начинавший свою революционную
деятельность в народовольческих кружках) 119. Крайне важно, что он оп
ределял «левое крыло» в партии эсеров как «новаторское, или пролетар
ское»120. Позиция меньшевистской «Нашей Зари» находилась в строгом
соответствии с данной установкой: критика ортодоксального «правого»
крыла эсеровской партии и поддержка представителей «левого» --- «в ли
це г. Суханова, Савина, Алексеевского и др., считающих необходимым пе
рейти на сторону пролетариата, не покидая еще окончательно народни
ческих позиций»121. Необходимо отметить, что подобная поддержка
только накаляла страсти в эсеровской среде, не без оснований видевшей
в названных «господах» своеобразного троянского коня.
Резко отрицательную позицию к идее объединения заняли ленинцы,
подвергавшие критике как эсеров, так и меньшевиков, и более заинтере
сованно относившихся к этой идее. В. И. Ленин едко замечал по этому
поводу: «Бедные ликвидаторы, как зло подшутила над ними история!
...Ликвидаторы не успели даже отречься от своих собственных, формаль
нейших заявлений и резолюций 1903 и других годов, где левонародники
объявлялись буржуазной демократией»122.
В апреле 1914 г. произошло событие, беспрецедентное в истории рос
сийского социалистического движения: седьмой номер легального обще
ственно политического журнала «Современник» был украшен новым спи
ском сотрудников, в который вошли многие крупные фигуры эсеровского
и социал демократического лагерей. По сути дела, в списке не было толь
ко В. И. Ленина и его единомышленников. Сотрудничать с журналом дали
свое согласие Н. Д. Авксентьев, А. Н. Бах, А. А. Богданов, В. Д. Бонч Бру
евич, Н. Я. Быховский, Б. Н. Лебедев, Ф. Дан, Б. Корень, Н. Лазаркевич,
А. В. Луначарский, Ю. О. Мартов, П. П. Маслов, С. Н. Слетов, Г. В. Пле
ханов, М. Б. Ратнер, И. А. Рубанович, Ю. М. Стеклов, Л. Д. Троцкий,
В. М. Чернов. И хотя никакого программного заявления не было сдела
но, редакторство Н. Н. Суханова позволяло догадываться, в каком на
правлении сделан этот шаг. Любопытно, что еще накануне создания «За
ветов» К. Р. Кочаровский, обговаривая принципы, на которых должен
базироваться журнал, писал В. М. Чернову: «Журнал д.б. общесоциалис
тическим (за исключением лишь ортодоксальных с. д.)»123. Важно, что
идея создания единой партии витала в воздухе, что доказывается отнюдь
не только неудачным дебютом газеты «Юг». В одной из своих статей
в «Современнике» Н. Н. Суханов следующим образом обозначил «объе
динительную» позицию «нашего органа, где представители всех течений
и фракций являются дорогими гостями, желанными слугами общего де
ла»: «<...> Мы ставим себе задачей объединение и сотрудничество лите
ратурных сил всех направлений (марксизма и народничества), [выработ
ку] взаимного понимания и самоограничения, необходимых для
действительного практического единства»124.
72

Чересчур резкая позиция редактора органа, провозгласившего своей
целью объединение социалистических партий, противоречия внутри эсе
ровского лагеря, неприемлемость для эсеров односторонних уступок, от
малчивание социал демократов, предпочитавших тянуть время, --- все это
мешало «Современнику» в разрешении его главной задачи. Даже тот факт,
что участники этого грандиозного предприятия не смогли или не сочли
необходимым выработать единое программное заявление, свидетельство
вало о серьезных противоречиях среди них и опасениях «подставиться»
критике товарищей по партии. Тем не менее можно согласиться с Лени
ным, что речь шла о первых шагах по пути «соединения направлений».
Он писал: «Невиданное в нашем демократическом журнальном мире яв
ление представляет собой этот «Современник». Рядом с случайными име
нами сотрудников ...мы видим явно демонстративное соединение имен,
долженствующее знаменовать соединение направлений. ...И в полном со
ответствии с этим, гвоздем направления журнала является проповедь (на
родниками) союза народников и «марксистов» (не шутите!)»125.
Сам Ленин, получив приглашение войти в состав сотрудников «Со
временника» от члена его редакции В. Б. Станкевича, ответил вежливым
отказом: «Не разделяя в основном изложенной Вами программы Вашего
журнала, --- писал он в марте 1914 г., --- я должен отказаться от сотрудни
чества»126. О его отношении к журналу можно судить по строкам из его
письма большевику В. А. Карпинскому, где он восклицал: «Очень рад, что
Вы не сочувствуете "Современнику": это поганое предприятие блока двух
сволочей, ликвидаторов и народников, мы будем ругать жестоко. ...Ко
нечно, из за заработка иногда приходится всем нам работать в буржуаз
ных изданиях! Но гг. Мартов и Дан учинили "демонстрацию"!! И Плеха
нов в этом позорном месте!»127.
Любопытно, что проблема объединения двух социалистических пар
тий получила и своего рода художественное воплощение. В черновиках
Чернова, хранящихся в его личном фонде в ГАРФ, имеется неокончен
ная шуточная пьеса, написанная двумя почерками, один из которых
принадлежит В. М. Чернову. Главный герой пьесы, лидер некоей партии,
пребывает в плохом настроении, терзаемый посетителями и женой боль
шевичкой. На разные догадки «дяди», что с ним стряслось, он отвечает:
«Хуже! Объединение!». «Какое объединение? --- спрашивает дядя. --- «Ка
кое! Одно у нас объединение все время идет. Объединяемся с большеви
ками». Дядя: «Совет да любовь!». --- «Да, уж, действительно, любовь.
Не было печали, так черти накачали... Пока не объединялись, жили себе
каждый по своему, не хорошо, да и не больно плохо. А теперь после объ
единения такая катавасия пошла... Каждый день собрания, полуночные
бдения, дебаты, инциденты... Вчера, когда я кончал речь, я, может быть,
немножко увлекся, разоблачая заднюю мысль большевистского проекта
объединения, одна большевичка в обморок упала... Да что! Жена... ты ведь
знаешь, она у меня как раз большевичка, и самая ярая, и та так на меня
посмотрела, так посмотрела... ведь вот 4 года живем вместе, друг в друге
души не чаем, а каждый раз, как возобновляются переговоры об объеди
нении, между нами черная кошка пробегает. Всего на две минутки задер
жала меня товарищ Бетя, поздравляя меня по поводу моей речи, а жена
шмыгнула в дверь, ушла домой. А я уж знаю, что это за признак...». Дя
дя: «Навсегда конец, не так ли?» --- «Да то то и беда, что процессу объе
динения нашего, кажется, никогда конца не будет! (Звонок). Ну, опять,
кто то идет! Ни минуту свободной! Так одолели, что я, кажется, скоро
начну бросаться на людей и кусаться, черт возьми!»128.
73

Сотрудничество между партиями в годы войны пошло другими путя
ми, когда эсеры оборонцы сближались с меньшевиками оборонцами,
а эсеры интернационалисты --- с большевиками. Подобное же направле
ние было характерно и для событий 1917 г., когда правые эсеры и эсеры
центра блокировались с меньшевиками, а левые эсеры с большевиками.
В этих условиях голоса тех, кто призывал к единой социалистичес
кой партии, не находили отклика. М. Вишняк, которому пришлось в мар
те 1917 г. ставить в Москве эсеровскую газету «Труд», позже вспоминал:
«В одном из первых же номеров "Труда" я поместил фельетон в защиту
старого своего убеждения, что "мировоззренческая" установка --- пережи
ток начальной истории социализма, когда социализм собирался выдать
себя за новую философию истории, за систему этики и чуть ли не рели
гию. Между тем на самом деле он представляет собой лишь систему со
циально политических мер или технику улучшения строя жизни, и, по
тому для согласных в программе и тактике нет достаточных оснований
пребывать в разных партиях по мотивам разного толкования процессов
русского прошлого или первых и последних вопросов бытия. Я ждал со
чувственных откликов и поддержки. Но отозвался лишь мой друг Орлов,
причислявший себя к меньшевикам и давший мне статью о целесообраз
ности образования общей и единой социалистической партии. Его мне
ние осталось столь же одиноким в его среде, как мое в моей. Текущее
и неотложное тяготело над всеми и не оставляло времени задуматься над
тем, что не сегодня возникло и, просуществовав уже два десятка лет, мо
жет и в дальнейшем затянуться на неопределенный срок»129.
1917 г. стал переломным годом и во взаимоотношениях, и в судьбах
всех социалистов, да и страны в целом. К лету--осени 1917 г. эсеры
и меньшевики не только входили в правительственную коалицию и име
ли ряд важнейших министерских портфелей, но и контролировали сис
тему Советов, в руках которых находилась львиная доля реальной влас
ти. С другой стороны, Ленин и большевики, взяв курс на захват власти,
бросали вызов всем политическим силам и партиям, в том числе и соци
алистическим. Желая большего, чем долевое участие в коалиционном со
циалистическом правительстве вместе с эсерами и меньшевиками, боль
шевики (и особенно их лидеры --- Ленин и Троцкий), были готовы и на
свертывание реальных институтов демократии и ограничение политиче
ских свобод.
Уже к июльским событиям 1917 г. для ряда социалистов было ясно,
что безудержная демагогия и авантюристическая целеустремленность
большевиков, стремящихся к захвату власти любой ценой, губят страну,
толкают ее к гражданской войне. И в эсеровской и в меньшевистской
партиях были лидеры, понимавшие угрозу большевизма и готовые к са
мым решительным действиям. После 5 июля 1917 г. такие деятели, как
Керенский, Савинков, Авксентьев, Церетели, нанесли ряд ударов по
большевистской партии, в результате чего ряд ее деятелей оказался за ре
шеткой. Интересны воспоминания А. М. Колонтай, оказавшейся в их
числе: «Тюремный инспектор Исаев приехал меня навестить. Бывший фа
бричный инспектор, кадет, из левых. Встречались не раз в былые годы
еще на политических банкетах 1904 года, в эпоху "политической весны"
Святополк Мирского, в литературных клубах, на лекции.
Исаеву явно неловко, что это я вдруг "заключенная". И что поса
дили меня его друзья и приятели, что меньшевики и эсеры держат ме
ня на особом положении, что не дают даже свиданий. Он старается "оп
равдаться" и критикует "власть имущих". Уверяет меня, что мой
74

"старый знакомый" --- министр юстиции Зарудный --- очень склонен за
менить меру пресечения залогом, что об этом шли переговоры, но есть
"лица" (Керенский), которые решительно против проявления такой
слабости. Главное препятствие в том, что боятся, как бы я вновь не ста
ла "выступать".
Ваши речи и без того много народу "перепортили"... Это не мое мне
ние, это говорят другие... Вообще, все это очень странно и нелепо, ведь
вы же все социалисты, и вы, и Керенский, и Авксентьев, и Церетели...
Очень странно!»130.
Отпустили Коллонтай под залог в 5 тысяч руб. по приказу министра
Зарудного --- постарались, по словам начальника тюрьмы, Горький и Кра
син. Узнав об этом, Керенский рассвирепел и отдал приказ о наложении
домашнего ареста, который был подписан Керенским, Савинковым
и Авксентьевым 131.
Отчасти уже в этом отрывке содержится ответ на крайне интересный
вопрос, почему эсеры и меньшевики после июльских событий 1917 г. не
довели до конца начатого и не перешли от бутафорского преследования
большевистской партии и ее лидера Ленина, не пожелавшего явиться на
суд, к реальному. Другая часть ответа заключается в том, что подавляю
щая часть эсеров и меньшевиков оказалась не в состоянии «перестроить
ся» и увидеть злейших врагов во вчерашних «друго врагах». Самое пара
доксальное, что многие социалисты видели главного врага в «угрозе
справа» --- в реставраторски настроенных офицерах и генералах, кадетах,
казаках и т. д., не только в 1917 г., когда не все еще было ясно, не все ма
ски сорваны, но и в 1918---1920 гг., когда коммунисты продемонстриро
вали многое из того, что не могло присниться и в самом страшном сне:
разгон Учредительного собрания (созыв которого стоял в программе
РСДРП), уничтожение самых элементарных политических свобод и прав,
раскол крестьянства с помощью «комбедов» и продотрядов, изуверский
«военный коммунизм», ставший подлинным образчиком «казарменного
коммунизма» (против которого с. д., вслед за Марксом, всегда протесто
вали), кровавые преступления ВЧК и ужасы «красного террора», распра
вы с тысячами восставших крестьян, залитых кровью и т. д. и т. п. Спра
ведливости ради, впрочем, надо сказать, что некоторые старые
большевики, проводя в жизнь террористическую политику своей партии,
испытывали серьезный дискомфорт. В этом плане весьма показателен
эпизод, рассказанный Т. И. Вулих, в годы первой русской революции ра
ботавшей в социал демократических организациях, которая в 1918 г.
встретила в Тифлисе, находившемся тогда под властью меньшевиков, сво
его старого знакомого по партийной работе Буду Мдивани, с которым не
виделась 10 лет. Он рассказал ей, что живет нелегально, что подавленное
недавно меньшевистским правительством душетское восстание по пору
чению Москвы организовывал он, и стал уговаривать вернуться в пар
тию, соблазняя «всякими блестящими перспективами», от которых она
отказалась. «Последними его словами были --- после рассказа всей его
жизни за 10 лет: "Да, все хорошо, но уверяю Вас, что я был более счаст
лив, когда нас сажали и ссылали, а не когда это делаем мы"»132.
Подводя итог, отметим, что не только идеология и единая общая цель
питала центростремительные тенденции, но и общность судьбы, конкре
тизировавшаяся и общей борьбой на баррикадах, и общим сидением
в тюрьмах, и могилами товарищей. Центростремительные тенденции пи
тал и, так сказать, общий «культурный код» российского интеллигента
революционера, читавшего примерно одинаковые книги, думавшего
75

и спорившего об одних «проклятых вопросах» современности, но по раз
ному отвечавшему на них в зависимости уже от своего темперамента
и склада ума. Центростремительные тенденции питала общность многих
поведенческих норм, регулировавших жизнь и поведение революционе
ра --- от вопроса посещения публичного дома до поведения в тюрьме.
Впрочем, в последнем вопросе были и достаточно ощутимые различия
в выборе тактики борьбы за политрежим, что позднее приводило к тре
ниям на Соловках между меньшевиками и всеми остальными социалис
тами и анархистами.
Исследование норм и практики «партийного правосудия» российских
с. р. и с. д. позволяет говорить, с одной стороны, о том, что, несмотря
на все различия, весь понятийный аппарат и механизмы отправления
правосудия были общими, а с другой стороны, --- что столь развитая си
стема «социумного» правосудия является признаком развитой субкульту
ры (безусловно, далеко не все ее составные части были развиты столь се
рьезно, что и естественно).
Трещина между коммунистам и вставшими к ним в оппозицию со
циалистами и анархистами к 1922 г. уже превратилась в пропасть, кото
рая стремительно росла. И хотя «родимые пятна» общего происхождения
и общей этики российского революционера часть старых коммунистов
еще не изжила, но отсутствие общности судеб и мутация этики комму
нистов, отказывавшихся от ключевых норм и понятий субкультуры рос
сийского революционера, становятся все ощутимее и ощутимее. Более
подробнее об этом мы поговорим в другом параграфе данной главы,
а здесь в качестве иллюстрации к этому тезису приведем свидетельство
корреспондента меньшевистского «Социалистического вестника», скрыв
шего свое имя под псевдонимом «Каторжанин». Касаясь вопроса о пове
дении и мероприятиях большевистской власти по дискредитации эсеров
летом 1922 г., он восклицал: «Мне кажется, что нет тех красок, которые
описали бы то, что проделала власть до процесса, на самом процессе и вне
стен суда. Изумительно все же не это, а то перерождение вчерашних тю
ремных сидельцев, а ныне правителей, к которому я никак не могу привык
нуть (выделено нами. --- К. М). Большевики негодуют, как это подсуди
мые смеют сидеть, когда "суд идет", как они, "эти убийцы", смеют
заявлять (не они, правда, а защита в 1 й день), что их не кормят, почему
они выбриты и т. д. и т. д. <...> А все эти "гвардейский офицер Кашин
(это --- наш Ваня Кашин, бывший восьмилетний каторжанин!), а "кава
лерист" Утгоф, а "дворянин" Тимофеев и пр. и пр. прелесть, которая пе
чатается в "Известиях" и в центральном органе РКП, рядом с отчетом
о лошадях, "показавших (на бегах) столько то секунд". Есть от чего с ума
сойти и выть от злости...»133.
Б. В. Савинков, как сообщало Иностранное отделение Информацион
ного отдела ГПУ, подводя итог процессу с. р., когда двенадцать «смертни
ков» фактически были объявлены заложниками, восклицал на страницах
своей газеты «За Свободу»: «Когда эсеры были у власти, Временное пра
вительство отменило смертную казнь. Люди, вошедшие в соглашение
с противником во время войны, люди, прибывшие в Россию в "запломби
рованном вагоне", не только не были поставлены к "стенке", не только не
были преданы суду за государственную измену, но свободно разгуливали
по Петрограду и на глазах у всех подготавливали июльские дни. А после
июльских дней благополучно скрылись в Финляндии. Их Временное пра
вительство не искало, ибо не собиралось ни судить, ни казнить. Теперь яс
но, что это сентиментальное попустительство было ошибкой, не только
76

ошибкой, но и преступлением. Коммунисты оказались умнее эсеров. По
ка речь шла о смертной казни для них, они, как некогда Чернов в "Рево
люционной России", негодовали, возмущались, кричали все о том же "на
силии и произволе". Но когда они оказались у власти, протесты и крики
их смолкли. Началась апология "стенки". "Стенка" стала регулятором че
ловеческих отношений. "Cтенка" сделалась омегой и альфой бытия рос
сийского гражданина. Никогда и нигде смертная казнь не царила с такой
разнузданностью и с таким спокойным цинизмом , как в эти черные годы
владычества Совнаркома <...> Эсеров, Гоца, Тимофеева, Гендельмана, Дон
ского, коммунисты не решились вывести без суда "в расход". Они их бо
ятся. Боятся западноевропейских социалистов, боятся своих рабочих, бо
ятся призрака ПСР. Трус обыкновенно жесток, ибо жестокость скрытая
форма боязни. Для эсеров Крыленки придумали утонченную пытку, ту
пытку, которую выразить словами нельзя, --- не пытку голодом, не пытку
жаждой, не пытку бессоницей, не кровавую пытку пилой и ножом, а ту,
о которой не смела мечтать даже и Великая инквизиция: пытку угрозой
смерти. Люди знают, что их могут убить, люди знают, что их убьют. Но ког
да... Сейчас, через полчаса. Сегодня. Завтра. Через неделю.
Все перевернулось вверх дном, и на земле не осталось правды. Из
менники родины обвиняют в измене людей, отдавших жизнь за отечест
во. Обвинив, их везут казнить те самые негодяи, которые просто вопия
ли, когда дело касалось их. Но их не казнят, а мучат --- мучат медленно,
долго, неслыханно, невообразимо. Мучат, чтобы убить... Где мы? Кто мы?
И кто вершитель и хозяин нашей судьбы?»134.
§ 2. «МЫ НЕ ПРИНАДЛЕЖИМ К ЧИСЛУ ВАШИХ
ЕДИНОМЫШЛЕННИКОВ. ...НО И ВЫ И МЫ ---
ДЕМОКРАТЫ»: УЧАСТИЕ МЕНЬШЕВИКОВ
В АНТИБОЛЬШЕВИСТСКОЙ КАМПАНИИ НАКАНУНЕ
И ВО ВРЕМЯ ПРОЦЕССА С. Р. В КОНТЕКСТЕ
ВЗАИМООТНОШЕНИЙ ЭСЕРОВ И МЕНЬШЕВИКОВ
Деятельное участие меньшевиков в развертывании антибольшевист
ской пропагандистской кампании в России и особенно за рубежом, их по
пытка делегировать троих видных меньшевиков для участия в защите
1 й группы, их солидарность с подсудимыми эсерами --- все это стало не
ожиданностью для большевиков, ожидавших, что они будут отмежевы
ваться от эсеров и «их кровавых преступлений» (в своей пропагандистской
кампании большевики старательно смешивали эсеров и меньшевиков,
очень часто греша против истины). Позиция меньшевиков была послед
ней каплей, переполнившей чашу терпения чекистов, обрушившихся на
них масштабными репрессиями.
Но солидарность и участие в контрпропагандистской антибольше
вистской кампании означали новый этап в весьма непростых отношени
ях совсем еще недавних друго врагов. А эти отношения непросто скла
дывались и после Октября 1917 г. После захвата большевиками власти
в оппозиции к ним оказались обе общероссийские социалистические
партии --- ПСР и РСДРП. Степень этой оппозиции (да и само понима
ние ее сущности) была весьма различна у этих партий. Даже внутри каж
дой из них существовал ряд течений и групп, которые занимали диамет
рально противоположные позиции: от проповеди необходимости
77

вооруженной борьбы с большевиками до совместного с большевиками
противостояния «угрозе справа». Надо отметить, что в руководстве обеих
партий победили центристские и левоцентристские силы, фактически
вытеснившие из ЦК своих партий более правых своих товарищей.
В этом смысле показателен IV съезд ПСР, состоявшийся вскоре после
Октября 1917 г. и избравший новый состав ЦК, в котором ни Е. К. Бреш
ко Брешковкая (примечательно, что она отказалась от членства в ЦК, из
бранном на III съезде, из за того, что был забаллотирован А. Ф. Керен
ский), ни Н. Д. Авксентьев, ни И. И. Фондоминский, ни А. А. Аргунов,
ни другие видные «правые».
Похожая ситуация сложилась в это время и в руководстве меньше
вистской партии, и ряд видных меньшевиков, выступающих за более ре
шительные формы борьбы с большевиками (в том числе и в коалиции
с «несоциалистическими оппозиционными силами»), оказался вытеснен
из ее руководства, где тон стало задавать «левое крыло партии, определяв
шее тактику РСДРП в послеоктябрьский период»135.
Прав был «правый» эсер Вишняк, когда, анализируя настроения со
циалистов первых месяцев после Октября 1917 г., так характеризовал по
зицию многих эсеров и меньшевиков в их отношении к большевикам:
«Большевики подняли гражданскую войну, но поставили ее на счет сво
им противникам. В антибольшевистском лагере усилия большинства
меньшевиков и эсэров сосредоточились не столько на оказании активно
го сопротивления зачинщикам войны, сколько на ее ликвидации. Боль
шевистская затея казалась столь антиисторичной и объективно обречен
ной на провал не сегодня, так завтра, что, задумываясь о завтрашнем,
мысль парализовала волю сегодняшнего дня. Создавалась в психике не
кая "линия Мажино", предоставлявшая событиям идти своим чередом
в предрешенном историей направлении»136.
Очень интересно свидетельство н. с. Игнатьева на процессе с. р.
о том, какую позицию заняли некоторые меньшевики в вопросе о защи
те Учредительного собрания и его роли в начавшейся гражданской вой
не: «После разгона Учредительного собрания, вопросы о дальнейшей
борьбе во имя его рассматривались так называемым межфракционным
совещанием Учредительного собрания, в состав которого входили, поми
мо Президиума Учредительного собрания, представители фракций, вхо
дящих в состав Учредительного собрания, а также и представители Цен
тральных Комитетов соответствующих партий. Мне пришлось на этом
совещании быть всего один только раз, но оно слишком характерно, что
бы я о нем не мог не упомянуть. В этом совещании ставился вопрос о под
держке вооруженной силой Учредительного собрания от имени самого
Учредительного собрания. Как раз на этом совещании должны были быть
заслушаны сообщения о том, какова в настоящий момент фактическая
подготовка вооруженных сил для защиты Учредительного собрания. Ког
да этот вопрос был поставлен на обсуждение совещания, то выступавший
меньшевик Трояновский заявил, что Учредительному собранию неуместно
принимать и даже выслушивать представителей той организации, которая
занята вопросом вооруженной подготовки, ибо Учредительное собрание
является представителем всего народа, и поэтому оно не может взять на
себя защиту интересов одних групп населения против других... <...> В том
смысле, что Учредительное собрание не может взять на себя руководство
гражданской войной, выступал Церетели, который заявил, что пусть луч
ше Учредительное собрание умрет спокойно, не принимая участия в граж
данской войне, но это будет смерть достойная»137.
78

Впрочем, в меньшевистской среде так думали далеко не все. Как пи
шут авторы предисловия к сборнику документов «Меньшевики в 1918 г.»,
«по вопросам же природы и степени оппозиции к большевикам и к их
режиму, а также по поводу того, стоит ли РСДРП во имя свержения
"большевистской диктатуры" входить в соглашение с несоциалистичес
кими оппозиционными силами, <...> позиции некоторых меньшевиков
были диаметрально противоположны. Партия и раньше не представляла
из себя монолит. Ее "организационные рамки", как отмечали впоследст
вии, Г. Я. Аронсон, "всегда отличались чрезвычайной гибкостью. Элемент
принудительный в меньшевизме (так называемая партийная дисциплина
и пр.) даже в полосу легальности почти не имел реальной силы. Понятие
иерархии, субординации, тем более авторитарности и вождизма, ни в ка
кой мере не были характерны для меньшевизма". И действительно, на
ряду с левым течением, получившим большинство в руководящих орга
нах РСДРП, как показали итоги Чрезвычайного декабрьского съезда
1917 г., на всем протяжении 1918 г. в партии продолжало действовать пра
вое крыло с центром в Петрограде, по традиции именовавшееся "оборон
ческим"»138.
В оппозиции большевикам меньшевики оказались совершенно есте
ственным образом. И для этого были глубинные причины. В этом смыс
ле заслуживает внимания интересное умозаключение, сделанное много
лет спустя Аронсоном: «Но, в сущности говоря, ни одна политическая
группировка не посвятила борьбе с большевизмом столько усилий, как
меньшевики, в течение ряда лет давая решительный отпор большевизму
в рабочем движении, его диктаторским домогательствам внутри русского
социализма, а затем уже после Октября, --- борясь за душу народных масс,
за высвобождение их от большевистского гипноза, ведя с большевиками
непримиримую борьбу, когда они уже захватили власть в великой стране.
Может быть, это достойно сожаления, --- но такова была судьба меньше
виков (как после Октября она стала и судьбой всей мыслящей России):
все усилия были безраздельно отданы на "анти": на противопоставление
большевизму, на антибольшевизм»139.
Несмотря на, казалось бы, наличие «общего врага», общий язык ле
вонастроенное руководство меньшевистской партии и эсеры в своем про
тивостоянии большевикам после Октября 1917 г. находили с трудом,
во многом из за того что в чем то одинаково, но в чем то весьма по раз
ному подходили в своих оценках к нему и к тому, что он нес стране и на
ции. Союзническими отношения ПСР и РСДРП в годы гражданской вой
ны трудно назвать, во многом из за того что меньшевистское руководство
хотя и стало в оппозицию к бывшим своим сопартийцам, но занимало
отрицательную позицию в вопросе о вооруженной борьбе с большевист
ской диктатурой. Оно многократно подчеркивало, что не является сто
роной в гражданской войне (но нельзя забывать, что ряд меньшевиков,
придерживавшихся более правых позиций, принимал куда более актив
ное участие в борьбе с большевиками, вплоть до вхождения в Союз воз
рождения и Самарский Комуч (член ЦК РСДРП И. М. Майский, входив
ший в последний, подвергся за это партийным репрессиям)).
Эсеровское руководство стремилось к сближению с меньшевистским,
но последние предпочитали дистанцироваться от них. Так, например,
14 августа 1919 г. Бюро ЦК ПСР отправило «всем организациям» ПСР ди
рективное письмо, в котором говорилось о том, что «согласно решению
IX Совета партии о необходимости более тесного сближения последней
со всеми подлинно социалистическими группами и партиями России, ЦК
79

предложил ЦК РСДРП создать постоянное информационное бюро и со
звать совместное заседание пленумов обоих ЦК. ЦК РСДРП ответил
отказом на это предложение, мотивируя его сильным расхождением так
тических позиций обеих партий. Вместе с тем, отказываясь от постоян
ной информации, он признал желательным информацию от случая
к случаю и обмен резолюциями и другими изданиями». Критикуя мень
шевиков за «межеумочную» позицию и за беспочвенные надежды на со
здание «в России единого революционного фронта с большевиками»,
ЦК ПСР подчеркивал важность «той кампании в пользу социалистиче
ского объединения, которое он предлагал провести на местах среди ра
бочих кругов. Ибо только действия низов, их нажим на центр заставят
руководителей РСДРП изменить свою политику и бросить лелеять не
сбыточную мечту, оставаясь социалистами, объединить фронт револю
ции под гегемонией большевизма или же уйти в сторону и предоставить
руководство партией более близким к ним элементам социал демо
кратии»140.
Логика событий, травля большевистской властью подталкивала «ме
стных» меньшевиков к сотрудничеству с эсерами (чаще, правда, ограни
ченного легальными рамками). Вот примечательная зарисовка взаимоот
ношений воронежских эсеров и меньшевиков из гущи событий, данная
в отчете «прифронтового» Воронежского губкома ПСР в ЦК ПСР за пе
риод с 1 июля по 15 августа 1919 г. в ответ на требования IX Совета пар
тии и циркуляров ЦК и его Бюро: «<...> Делались и делаются попытки
войти в прямые сношения с имеющимися здесь меньшевиками. Органи
зация принадлежит к типу т. н. "плехановцев", жила совершенно легаль
но и поэтому последние разгромы социалистических организаций тяже
ло отозвались на ней. <...> Губернским комитетом было послано
К[омите]ту меньшевиков предложение --- создать постоянно действую
щее межпартийное информационное бюро. До сих пор никакого ответа
от них не получено. Провести какую нибудь, а не только "широкую",
кампанию в рабочих кругах по вопросу о социалистическом единстве не
удается ввиду указанных выше особенностей положения нашей органи
зации (губерния была расчленена фронтом --- 8 уездов было в руках бе
лых, 4 уезда --- у красных, на территории которых и оставался губком
и горком ПСР, и где свирепствовали чекисты и "особисты". ---
К. М.) --- совершенной нелегальности, невозможности обсуждать что ли
бо, кроме мобилизаций, на собрании проф. союзов и рабочих организа
цийит.п.<...>
Нами все время велась совместная с м[еньшевика]ми работа в сою
зах, кооперативах и б[ольничных] к[ассах]. В этом же направлении ведет
ся она и теперь. Был организован общими усилиями Красный Крест, про
должающий свою работу и в настоящее время. Отношение м[еньшеви]ков
к нам несколько опасливее, как к партии, работающей в подполье и за
рекомендовавшей себя "слишком решительной". Местные м[еньше
ви]ки, в качестве "ликвидаторов" (до революции их руководители пре
бывали в этом почетном звании) и легалистов, большие противники
всякой "нелегальной" борьбы и "авантюристических" выступле
ний --- черта, общая всем м[еньшеви]кам. Но все же в пределах "легаль
ной" работы совместные выступления возможны, желательны и они уже
были и есть.
Рабочие круги в массе своей относятся безусловно положительно
к идее объединения социалистов. К сожалению, подтвердить это резолю
циями не сможем.
80

Говорить о соглашении с местными м[еньшеви]ками можно лишь
в узких пределах "легальной" деятельности, но такое соглашение уже ус
тановлено самой жизнью. Для закрепления его нами предпринимается
ряд шагов»141.
Но не только в рамках легальной деятельности сама жизнь толкала
рядовых эсеров и меньшевиков к сотрудничеству. Так, например, брян
ские эсеры, отчитываясь перед ЦК ПСР за свою работу летом 1919 г., пи
сали, что крайне необходимые для них чертежи типографской машины
составил бежицкий меньшевик142. Составление меньшевиком чертежей
типографской машины для подпольной эсеровской типографии явно вы
ходило за рамки легальной деятельности и вряд ли было санкционирова
но меньшевистской организацией. Скорее всего, мы имеем дело с почи
ном самого меньшевика. Вообще подобных случаев в годы гражданской
войны и сразу после нее, когда типографские рабочие меньшевики по
могали с печатанием листовок (или со шрифтом и т. п.) эсерам и даже
анархистам, было немало. Но это лишь частный случай того, как сама ло
гика жизни толкала оппозиционные большевистскому режиму организа
ции к объединению своих усилий. Впрочем, как отмечалось выше, этому
препятствовала все еще не угасшая надежда немалой части меньшевиков
на установление единого фронта революционных сил против белогвар
дейщины и возможность мирной трансформации большевистского режи
ма в сторону большей демократичности.
Но далеко не все меньшевики питали иллюзии по поводу большеви
ков. Именно на то, что рано или поздно в РСДРП возобладает их точка
зрения, и рассчитывало эсеровское руководство.
В письме из Бутырской тюрьмы члены ЦК ПСР М. А. Веденяпин,
М. Я. Гендельман, А. Р. Гоц, Д. Д. Донской, М. А. Лихач, С. В. Морозов,
Д. Ф. Раков, Е. М. Ратнер, Е. М. Тимофеев, М. С. Цейтлин (фактически
это была директива Заграничной Делегации ПСР, которая была вынуж
дена учитывать ее в своей деятельности) писали за границу осенью 1921 г.
по поводу участия ряда видных эсеров в парижском совещании совмест
но с кадетами: «Не коалиция или блок с "осколками партии" (так загра
ничные эсеры характеризовали группу Милюкова. --- К. М.), <...>, а со
глашение с социал демократами меньшевиками с целью координации
политической борьбы и установления единого развернутого демократически
социалистического фронта --- вот что стоит реально в порядке сегодняшнего
дня. Несмотря на ряд значительных расхождений в позиции нашей партии
с партией с. д. меньшевиков объединенное выступление по отдельным во
просам двух делегаций перед лицом международного рабочего класса мы счи
тали бы наиболее целесообразной защитой интересов русской революции на
Западе (выделено нами. --- К. М.). Подобное более тесное координирова
ние с Заграничной Делегацией с. д. меньшевиков приобретает тем боль
шую реальность, чем быстрее происходит среди с. д. меньшевиков
процесс изживания под ударами "упрямых" фактов русской действитель
ности и большевистской практики утопических представлений о социа
листическом характере русской революции в данной ее большевистской
стадии и о возможности мирного перерождения «кремлевской диктату
ры» в рабоче крестьянскую демократию»143.
Как оценивало руководство РСДРП тактику ПСР в гражданской вой
не, в чем оно видело разницу между собой и эсерами, видно из передо
вой статьи сентябрьского номера «Социалистического вестника» за
1922 г.: <...>Вместе с партией с. р. боролась социал демократия против
наступающего октября; боролась во имя р а зума представляемого ею
81

пролетарского движения против все сильнее одолевавших его утопичес
ких предрассудков.Новскорепослепереворотапутис. р.ис. д.
стали расходиться. Определяющим политику социал демократии яв
лялся тот факт, что она была и стремилась оставаться классовой парти
ей пролетариата. <...> Это значило, что от непосредственной борьбы за
власть, от свержения данной большевистской власти, она отказывалась,
дабы не вступать в гражданскую войну с той значительной частью про
летариата, которая эту власть поддерживала. <...>
Партия с. р. была в другом положении. Стремясь искони объединить
в своих рядах крестьянство, пролетариат и интеллигенцию, она в течение
1917 года превратилась в массовую партию, поддерживаемую громадным
большинством крестьянства, значительной частью городской демократии
и некоторыми слоями пролетариата, преимущественно связанными с де
ревней. <...> Перед партией с. р. открывалась поэтому в о з м ожность
продолжения после 25 го октября непосредственной борьбы с большеви
ками за власть. Но с самого начала эта борьба принимала характер борь
бы двух из тех трех социальных элементов, которые партия стремилась
объединить против третьей (против большевистски настроенных в то вре
мя рабочих и солдатских масс). <...>
Отсюда следовала для партии с. р., с ее собственной точки зрения,
необходимость длительной работы в народе для преодоления большевиз
ма, необходимость отказа от "активизма". Однако, вторая и наиболее ак
тивная, социальная опора партии --- городская демократия --- не мирилась
с таким выводом. <...> Именно настроения городской демократии толка
ли партию с. р. к "активизму". Если же эти настроения одержали верх
над другими тенденциями внутри самой партии, то причины этого надо
искать в ее крайней идейной разношерстности, отражавшей разнообра
зие представляемых ею социальных слоев. <...>
<...> При всей ненависти народных масс к большевикам, к восста
нию, ставящему целью возобновление войны, они примкнуть не могли.
<...> По мере того как новый восточный фронт превращался в фронт во
енной диктатуры, интервенции и помещичьей реставрации, оборвалось
столь успешно развивавшееся народное движение против большевизма.
<...> Вместо изоляции коммунистов получилось сплочение народа вокруг
них против контрреволюции»144.
Особо подчеркнем, что целый ряд меньшевиков, придерживавшихся
более правых позиций, принимал куда более активное участие в борьбе
с большевиками, вплоть до вхождения в Союз Возрождения и Самарский
Комуч (член ЦК РСДРП И. М. Майский, входивший в последний, был
изгнан из ЦК). Но он был далеко не единственным из меньшевиков,
для которых непримиримое отношение к большевикам эсеровских IV съез
да ПСР и V Совета партии было более приемлемым, чем позиция руко
водства собственной партии. Как отмечают авторы предисловия к сборни
ку документов «Меньшевики в 1921--1922 гг.» постепенно «оппозиционно
настроенная по отношению к линии ЦК часть партии становилась все бо
лее сплоченной. В немалой степени ее консолидации способствовало зна
менитое сентябрьское 1920 г. письмо П. Б. Аксельрода Ю. О. Мартову.
<...>Теперь оппозиция имела не только прекрасно фундированную плат
форму, но и лидера --- одного из основоположников российской социал
демократии<...> Оценки Аксельрода аккумулировали мнение многих пар
тийцев, поддерживавших с ним контакты. В письме от 3 января 1921 г.
С. М. Ингерман, близкий ему еще по группе «Освобождения труда», под
черкивал: «Одно из двух: либо большевизм -- передовой отряд социализ
82

ма, тогда нам всем необходимо войти в его ряды, либо он исчадие соци
ального бандитизма и контрреволюции, тогда зачем кривить душой и об
манывать пролетариат». Таких же или близких к ним взглядов придержи
вались и бывший центрист И. Г. Церетели, декларировавший свою
приверженность к оценкам «правых», но не входивший ни в какие фрак
ции и группы В.С.Войтинский, С. Д. Щупак, член ЦК Д. Ю. Далин, ру
ководители ряда крупнейших партийных организаций --- Донской
(Б. С. Васильев), Харьковской, Московской, Киевской, правые (В. О. Ле
вицкий, В. Н. Розанов, С. О. Португейс) и др.»145.
Зримое сближение эсеров и меньшевиков против нападающего на них
врага происходит в 1922 г., когда коммунисты вынашивают замысел про
ведения целой серии показательных процессов --- над социал демократами,
анархистами, «меньшинством» с. р. и т. д., который нашел отражение да
же в первоначальном «рабочем» названии «центральной тройки» --- «Ко
миссия по реорганизации ВЧК и по эсерам и меньшевикам». Из докумен
тов Политбюро ЦК РКП(б) следует, что, несмотря на высылку из России
в начале 1922 г. группы лидеров РСДРП во главе с Ф. И. Даном, больше
вики вплоть до весны 1922 г. прорабатывали репрессивные и политические
составляющие предполагаемого суда над представителями молодежного
«крыла» РСДРП, пока специально созданная для рассмотрения этого во
проса комиссия под руководством Н. И. Бухарина не признала нецелесо
образность организации еще одного, аналогичного эсеровскому, процесса.
В сущности об этом же, но в более широком контексте говорил Д. Б. Ря
занов на IX Московской губернской конференции РКП(б), --- «убить пар
тию с. р. и меньшевиков <...> в международном мнении пролетариата»146.
Насколько можно судить, вопрос о проведении вслед за эсеровским
процессом и меньшевистского не был окончательно решен и имел в ру
ководстве РКП(б) как сторонников, так и противников. Уже летом 1922 г.,
как мы увидим чуть позже, среди эсеров заключенных ходили слухи о ре
шенности меньшевистского процесса. Но куда более весомым в этом пла
не представляется пункт резолюции от 15 сентября 1922 г. комиссии по
проведению кампании дискредитации партии эсеров при Агитпропе ЦК
РКП(б), опиравшейся на аппарат ГПУ и Агитпропа. Вопреки тому, что
многие наблюдатели, даже из числа высокопоставленных коммунистов,
считали, что процесс с. р. нанес большой урон престижу коммунистиче
ского режима за рубежом (это констатировала даже агентура ИНО ГПУ),
вывод членов комиссии, в которую входили К. Б. Радек, А. С. Бубнов,
Н. Н. Попов, В. Р. Менжинский, Т. Д. Дерибас и Ашмарин, был абсолют
но противоположен: «4. Признать постановку процессов принципиально
целесообразной; поручить ГПУ представить к следующему заседанию ко
миссии свои соображения по отдельным делам»147.
Хотя отдельного меньшевистского процесса организовано не было,
в рамках эсеровского процесса власти предъявили обвинение не только
эсерам, но и нескольким видным меньшевиками, энесам и кадетам, яв
но преследуя политически и пропагандистски выгодную цель --- связать
всех воедино как «слуг» отечественной и мировой буржуазии. Но влас
тей, желавших перессорить эсеров с другими российскими и националь
ными социалистическими партиями, прежде всего с меньшевиками, ждал
неприятный сюрприз. Предъявив обвинение некоторым меньшевикам,
власти, помимо желания связать в глазах общества эсеров и меньшеви
ков воедино, явно пытались спровоцировать последних на открещивание
от эсеровской тактики в годы гражданской войны, что явно повлекло бы
обострение отношений между эсерами и меньшевиками.
83

РСДРП же (как заграничное руководство, так и российские меньше
вики) не только не обошлась выражением формального сочувствия и под
держки (такие заявления сделал ряд партий --- социалисты Белоруссии,
Украины, бундовцы, социалисты сионисты 148), но и приняла весьма де
ятельное участие в контрпропаганде.
Позиция меньшевистского руководства в отношении процесса с. р.
была сформулирована в статье лидера партии Ю. О. Мартова «Кровавый
фарс», опубликованной в начале лета 1922 г. в журнале «Социалистиче
ский вестник»: «Инсценируя судебный процесс против социалистов
революционеров, большевистская партия грозилась, что этот процесс
раскроет весьма неприглядную картину деятельности партии с. р.
за время революции как явно контрреволюционной. Насколько это
удастся правящей партии, мы еще не знаем, как не знаем, насколько
удастся обвиняемым с. р. раскрыть перед судом картину того сплошно
го террора, под которым Россия жила в 1918 г. и который один мог бы,
если не оправдать, то политически объяснить самые худшие из преступ
лений, приписываемых обвинителями обвиняемым. Но одно мы уже
знаем: еще не начавшись, процесс вскрыл перед всем миром, что пред
ставляет собой, с позволения сказать, правосудие и суд в большевист
ской России»149.
Особо подчеркнем, что заграничные делегации эсеров и меньшеви
ков проводили совместные заседания для координации усилий по орга
низации общественного мнения Европы и социалистических ее кругов.
Ряд видных меньшевиков помогал эсерам своими консультациями и свя
зями. Так, например, 31 марта 1922 г. Иностранный отдел ГПУ, ссылаясь
на резидентуру в Берлине, сообщал: «20 3 Чернов имел длительное сви
дание с Церетели»150.
Заграничные эсеры и меньшевики вместе принимали участие в уст
ройстве всевозможных митингов. Так, например, уже после процесса эсер
В. О. Фабрикант сообщал из Парижа своим друзьям в письме от 30 сен
тября 1922 г.: «Вчера вечером состоялось предварительное совещание
представителей групп бывш. Рос[сийских] социалист[ических] партий
в Париже по вопросу об устройстве митинга протеста против москов[ско
го] приговора. Решено созвать представителей всех социалистических
групп иностранных партий в Париже (англ., итал., американ., испанской,
всех российских партий и т. д.) и устроить митинг коллективными усили
ями»151. Особо подчеркнем, что инициатива этого митинга, по его же сло
вам, принадлежала меньшевикам.
В сводке ИНО ГПУ от 21 октября 1922 г. со ссылкой на «берлинско
го резидента» (источник «заслуживает доверия») сообщалось: «С. д. Щу
пак в сообществе Чхеидзе и Церетели устраивают по просьбе эсеров боль
шой митинг протеста против смертной казни»152.
Видный меньшевик В. С. Войтинский, придерживавшийся более
«правых» взглядов, чем руководство партии, написал брошюру, посвя
щенную процессу над эсерами, которая была издана ЗД ПСР 153 (что са
мо по себе не может не обратить на себя внимания). Более того, из его
письма от 22 августа 1922 г. секретарю Заграничной Делегации ПСР
Б. Н. Рабиновичу явствует, что он не только сообщал план брошюры,
но согласно первоначальному замыслу часть брошюры должна была быть
написана видным эсером В. В. Сухомлиным, да и при работе над ней
Войтинский советовался с эсерами: «Дорогой Борис Николаевич! Полу
чил Ваше письмо. Передайте Вас.Вас., что на нем лежит, между прочим,
и освещение всей истории с выкраденными документами. <...>
84

Если будете еще говорить с Вас. Вас., передайте ему мое мнение о его
части задачи. Мне кажется, что было бы хорошо, если бы он мог приве
сти текст постановлений партийных центров с точными датами и, вооб
ще, выдержать статью в стиле документальной справки, своего рода дело
вого досье. Это очень трудно, гораздо труднее, чем лирические излияния
против большевистской сволочи»154.
Не менее симптоматично, что эта брошюра была опубликована
с предисловием одного из лидеров немецкой социал демократии Карла
Каутского.
8 июня 1922 г. из берлинской резидентуры ОГПУ в Москву пересла
ли копию письма к В. М. Зензинову «от неустановленного эсера» Бори.
Судя по надписи «Берлин. Голос России. 20 мая 1922 г.» и контекста, оно
было написано Зензинову, уехавшему в командировку, кем то из его бер
линских товарищей. Письмо начиналось с сетования на черствость час
ти товарищей, обремененных высокими постами: «В тысячу и первый раз
меня поражает безответственность у ответственных людей, не могу по
нять их психологии, конструкции их ума, сердца, души. А может, этих
элементов у них нет. Полное какое то равнодушие к этому делу. Ну хотя
бы ради приличия поинтересовались, справились по телефону, проявили
хотя бы маленький интерес. Ну, да господь с ними».
Эти сетования о «безответственности у ответственных людей» явно
относились к товарищам по эсеровской партии, и на их фоне та роль, ко
торую сыграли меньшевики при совместной встрече в Берлине верхуш
ки эсеров, меньшевиков и немецких социалистов, ехавших на процесс
в качестве защитников, выглядит еще более важной: «В два часа собра
лись все. Присутствовали Мартов и Дан. <...>
На заседании была прочтена новая прокламация Коминтерна, заявля
ющая, что процесс должен быть процессом политическим, что на этом про
цессе нужно выяснить и заклеймить роль с. р. и меньшевиков в их попыт
ке сорвать мировую революцию. Виляния и метания большевиков все
больше и больше подзадоривают наших половинчатых немцев. Сейчас они
очень хорошо настроены, хотя и боятся и не хотят разбирательства в по
литической плоскости в глубинах, несомненно чувствуя, что от этого им
не убежать, несмотря на все их намерения и категорические заявления, что
защита должна протестовать против такой постановки вопроса. Я очень
был доволен присутствием меньшевиков, им немцы как будто то более ве
рят, а Мартов дал много разъяснений, предупреждая от всяких большевист
ских козней, от лишней доверчивости с большевиками и т. д. Розенфельд
очень внимательно слушал и все время говорил --- дас ист зеер рихтиг»155.
Весьма примечательна реакция чекистов, отразившаяся в резолюции
начальника СО ГПУ Дерибаса: «3 Отделение. т. Кузьмину
1. Известен ли автор.
2) Необходимо дать дополнительное задание о выяснение роли мень
шевиков в этом деле»156.
Обращает на себя внимание, что в качестве кандидатуры в состав за
щитников социалистов и эсеры, и меньшевики выдвинули кандидатуру
Мартова, которую иностранные социалисты отклонили, не желая с первых
же шагов вступать в конфронтацию с большевиками. Нетрудно себе пред
ставить, какой эффект произвело бы появление на процессе эсеров Мар
това в качестве защитника подсудимых 1 й группы!
Но, отказавшись в угоду иностранным социалистам от кандидатуры
Мартова, меньшевики вполне твердо пытались отстоять перед большевист
скими властями трех других своих защитников --- известных меньшевиков
85

И. И. Рубина, Б. Н. Гуревича (Бера) и С. Л. Вайнштейна. Почти одновре
менно об этом написали заявление в Верхтриб подсудимые эсеры
1 й группы и ЦК РСДРП. ЦК РСДРП адресовал свое заявление также
и в газету «Правда». В не увидевшем света в советской прессе документе
освещалась позиция меньшевистской партии в связи с процессом над
эсерами: «<...> Режим террора, политическое бесправие, отсутствие сво
боды печати и слова и фальсификация общественного мнения трудящих
ся побуждают Ц.К.Р.С.Д.Р.П. принять участие в процессе --- в единствен
но возможной в настоящих условиях форме делегирования
защитников, --- для того, чтобы публично, перед лицом всей трудящейся
России выявить свою позицию, радикально расходящуюся с позицией
как большевиков, так и с.р., этих двух партий, борьба которых представ
ляет основной фон процесса.
<...> Делегирование защитников не означает, таким образом, солида
ризацию с деятельностью с.р., которая сделана сейчас предметом судеб
ного разбирательства. Наша партия решительно расходилась и расходит
ся с учением и программою, с тактикой и методами борьбы с.р. партии,
в частности, с ее ролью в гражданской войне. Но наша партия решитель
но возражает против того, чтобы факты пережитой и уже ликвидирован
ной взаимной вооруженной борьбы послужили ныне основанием --- как
для расправы одной стороны с другой, так и для осуществления тех гу
бительных для революции целей, которые большевистская партия пре
следует этим процессом.
<...> Своим участием в процессе Ц. К. считает необходимым еще раз
показать<...>, что каковы бы ни были грехи и ошибки отдельных социа
листических групп, боровшихся между собою в гражданской войне, по
литика террора должна быть ныне ликвидирована во имя интересов рус
ской революции и международного социализма.<...> 157.
Настойчивое желание меньшевиков направить своих защитников на
процесс вызвало ярость властей. Не обращать внимания на ходатайство
подсудимых --- членов ЦК ПСР Е. М. Тимофеева, Е. М. Ратнер и Ф. Ф. Фе
доровича --- о допущении в качестве их защитников трех известных мень
шевиков власти не могли, но они воспользовалось заявлением ЦК РСДРП
о своей солидарности с ПСР, дабы отклонить ходатайство под предлогом
того, что эта организация --- контрреволюционная. Особенно большеви
ков задели заключительные слова из отправленного в «Правду» заявления
ЦК РСДРП о том, что партия «выполняет свой социалистический долг
вмешаться в процесс, означающий расправу над политическим противни
ком, закрепляющий гибельную для русской революции политику терро
ра»158. За этим последовал не только отвод предлагаемых защитников,
но и решение Распорядительного заседания Верхтриба оба заявления ука
занной организации (в Верхтриб и в «Правду». --- К. М.) направить в ГПУ
на предмет соответствующего расследования159.
Любопытно, что выписка из протокола 2 от 2 июня 1922 г. Распо
рядительного заседания Верхтриба была опубликована в 5 эсеровско
го журнала «Труд», изданного в подпольной типографии Московского
бюро ПСР. Сей документ достоин полного цитирования: «Слуша
ли: --- Ходатайство граждан Гоца, Тимофеева, Ратнер и Федоровича о до
пущении в качестве защитников Рубина, Гуревича Бера и Ванштейна.
Постановили: --- принимая во внимание, что одновременно с заявле
нием обвиняемых о допущении защитниками Рубина, Гуревича и Ван
штейна в Верховный трибунал поступило анонимное (без подписи и ад
реса) заявление от контрреволюционной организации Центрального
86

Комитета РСДРП о допущении тех же граждан в качестве защитников,
а также препровожденное из редакции газеты "Правда" второе заявление
той же организации, из коего явствует, что те же граждане уполномачи
ваются названной организацией на выступление контрреволюционного
характера, Верховный трибунал постановил: 1) в ходатайстве подсудимым
отказать и 2) оба заявления указанной организации направить в ГПУ на
предмет соответствующего расследования»160.
ГПУ не заставило долго ждать: через неделю в Верхтриб поступило
письмо руководства этой организации с сообщением, что «Гуревич Бер
привлечен к ответственности по обвинению в антисоветской деятельно
сти, а поэтому в отношении его как состоящего под следствием СО ГПУ
заявляет отвод»161.
7 июня 1922 г. рукой И. И. Рубина было написано заявление в Вер
ховный революционный трибунал с протестом против отказа Распоряди
тельным заседанием Верхтриба защитникам меньшевикам в праве участ
вовать в защите подсудимых 1 й группы на основании того, что
«одновременно с заявлением подсудимых о назначении защитниками тов.
Бера, Ванштейна и Рубина поступило заявление ЦК РСДРП о назначе
нии тех же лиц защитниками» и что заявление ЦК РСДРП с изложени
ем его позиции относительно предстоящего процесса было им направле
но для опубликования в «Правду»: «Этот отказ юридически не обоснован,
нарушает право подсудимых на защиту, противоречит всем прежним за
явлениям представителей власти и господствующей партии и извращает
постановку дела, привнося в него с самого начала политическое прист
растие и лицеприятия.
<...> Мимоходом заявление квалифицируется как "анонимное",
а ЦК РСДРП --- как "контрреволюционная организация". ЦК мог бы
пройти мимо подобной квалификации, и если он считает необходимым
остановиться на ней, то только потому, что она характеризует тот путь,
на который вступило Распорядительное заседание и который вряд ли мо
жет увеличить авторитет и достоинство суда. Заявление подписано "Цен
тральный Комитет РСДРП" и имеет соответствующую печать. В течение
25 лет с момента своего возникновения ЦК подписывал свои заявления,
и последние до сих пор как анонимные не квалифицировались. Таким же
образом ЦК подписывал свои обращения к большевистской партии с мо
мента раскола РСДРП и к советской власти --- с момента ее возникнове
ния, причем подписанные таким образом заявления всегда принимались
как официальные. Так, например, еще недавно такая подпись не поме
шала правительственным органам передать Западной Европе по радио
воззвание ЦК РСДРП о признании Советской власти.
Квалификация ЦК РСДРП как "контрреволюционной организации"
является столь же мало обоснованной и вряд ли более уместной в устах
суда. Суду должно быть известно, что с момента легализации нашей пар
тии и официального приглашения ее на Съезд Советов в 1920 и 1921 гг.
не было ни одного постановления законодательных или судебных орга
нов, отменяющего легальность нашей партии, которая при всех админи
стративных преследованиях открыто выступает и официально сносится
с органами власти. Лишенная всякого юридического основания, указан
ная квалификация представляет только полемический выпад, перенесен
ный в резолюцию суда со столбцов большевистских газет. <...>
<...> Вряд ли можно сомневаться в том, что Бухарин, Зорин, Знамен
ский и другие выступают на процессе как представители РКП. Более то
го. Не только в качестве защитников, но и в качестве государственных
87

обвинителей допущены лица, которые одновременно уполномочены для
участия в процессе политическими организациями. <...> Недопущение
представителей РСДРП представляет одностороннее и необоснованное
изъятие из общего порядка данного суда и может быть объяснено толь
ко как политический акт, ставящий стороны и разные группы обвиняе
мых в вопиюще неравное положение на суде и препятствующий объек
тивному и всестороннему освещению дела.
<...> заявление ЦК РСДРП, обращенное им к общественному мне
нию трудящихся<...>, не было опубликовано, что не помешало правитель
ственным "Известиям" полемизировать с ими же не опубликованным за
явлением, а редакции "Правды" --- переслать его в Ревтрибунал. <...>
ЦК РСДРП напоминает, что официальная правительственная и партий
ная коммунистическая печать, в том числе в статье Троцкого, неоднократ
но возражали против подхода к процессу и к защите только с юридичес
кой точки зрения. Они настаивали, что процесс и защита должны носить
характер политический. Между тем, именно желание ЦК РСДРП поста
вить вопрос политически квалифицируется Распорядительным заседани
ем суда как намерение сделать "контрреволюционное выступление". <...>
Не означает ли это, что суд, что все его политическое значение сводится
к утверждению политической монополии господствующей партии, к не
допущению какой бы то ни было политической постановки, расходящей
ся с официальной коммунистической?
ЦК РСДРП констатирует, что указанное выше одностороннее изъятие
из общего порядка данного суда, сделанное распорядительным заседани
ем в отношении к делегированным ЦК лицам, не может быть понято ина
че, как стремление избегнуть на суде по мотивам политического характе
ра той постановки вопроса, которая дается в заявлении ЦК РСДРП. Ввиду
изложенного ЦК РСДРП настаивает на отмене постановления Распоря
дительного заседания суда и на допущении тов. Б. Н. Гуревича (Бера),
С. Л. Вайнштейна (Звездина) и И. И. Рубина к участию в процессе с. р.
в качестве защитников»162.
Это заявление было меньшевиками размножено в виде гектографиро
ванной листовки с незначительной стилистической правкой, а также пе
реслано эсерам с сопроводительным письмом, в котором указывалось, что
«ЦК [РСДРП] считал, что это делегирование (трех меньшевиков в каче
стве защитников подсудимых первой группы. --- К. М.) должно носить
официально партийный характер, и подал соответствующее решение
в Ревтрибунал», что о мотивах отказа Ревтрибунала и об отношении
ЦК РСДРП к нему можно узнать из «прилагаемого нового заявления ЦК
в Ревтрибунал». «Мы считаем необходимым прибавить, --- говорилось в за
ключение, --- что этот акт является первым шагом к извращению характе
ра суда, к нарушению обязательств и обещаний, к нарушению интересов
подсудимых и защиты и воспрепятствованию всестороннему раскрытию
истины. Этот акт насилия является крайне характерным и знаменатель
ным, и мы считаем, что ответ на наше новое заявление и исход возника
ющего на этой почве конфликта в значительной мере предопределит об
становку процесса»163.
Параллельно с этой развивалась еще одна коллизия. Как раз накану
не отказа в допущении на процесс в качестве защитников Гуревича, Вайн
штейна и Рубина Распорядительное заседание Верхтриба утвердило в ка
честве одного из защитников более известного меньшевика М. И. Либера
(это было одним из многих свидетельств того хаоса и спешки, в услови
ях которых готовился процесс). Но на заявление «защитника по делу
88

с.  р. М. И. Либера» в Верхтриб от 31 мая 1922 г.: «Прошу предоставить мне
пять входных билетов на право посещения заседаний суда по делу с. р.
для лиц, фамилии коих будут мною вследствие надобности указаны» Сам
сонов наложил резолюцию «Отказать», вложив в этот отказ столько экс
прессии, что резолюция по величине букв оказалась раз в пять больше
обычных 164. Причину отказа, впрочем, достаточно сомнительную, чекисты
и верхтрибовцы подыскали уже задним числом. ГПУ отправило в адрес
Распорядительного заседания Верхтриба подписанную Я. С. Аграновым
(он почти в одиночку провел предварительное следствие ГПУ) «Выписку
из заключения по делу М. И. Либера Гольцмана» (так в тексте чекистско
го документа. --- К. М.), заведенного на него в Саратове за год до описыва
емых событий, гласившую: «Либер в своем письменном объяснении от 7/V
(1921 г. --- К. М. ) заявил о своем согласии работать исключительно в хо
зяйственных и культурно просветительских областях. В своем устном объ
яснении со мной дал слово не заниматься никакой политической деятель
ностью в ближайший период, подразумевая под последним все время
диктатуры коммунистической партии»165.
Обращает на себя внимание два обстоятельства. Во первых, Либер не
давал никакой письменной подписки, а голословные утверждения чекист
ского следователя о том, что «подразумевалось» арестованным, были бы
более чем легковесны для любого более или менее объективного человека.
Во вторых, говорить о юридической обоснованности решения верхтрибов
цев о лишения Либера права выступить в качестве адвоката только пото
му, что он устно дал слово не заниматься политической деятельностью, со
вершенно не приходится. Только с очень большой натяжкой возможно
(если это вообще возможно) отождествлять профессиональную адвокат
скую деятельность с деятельностью политической. По большому счету, вы
писка Агранова не имела никакого значения --- ни юридического, ни мо
рально политического, но, естественно, так как Крыленко со товарищи
нужен был хоть какой нибудь повод, чтобы исправить собственный про
мах, грозивший им лично неприятностями, они на основании этой «вы
писки» Агранова лишили М. И. Либера права быть защитником 166.
Почему же власти не допустили меньшевиков до участия в процессе?
При кажущейся простоте ответ не так однозначен. Безусловно, допустить
меньшевиков к защите означало дать им возможность продемонстрировать
свою солидарность с эсерами и словом и делом укрепить свои отношения
с ними. А именно этого большевики и не хотели. Но, с другой стороны,
участие иностранных защитников социалистов дало власти хороший по
вод для развертывания настоящей широкомасштабной пропагандистской
атаки против них и против II Интернационала и Венского Интернацио
нала. Участие трех видных меньшевиков, официально делегированных
ЦК РСДРП в качестве защитников подсудимых 1 й группы, позволило бы
многократно усилить силу пропагандистского удара по меньшевикам.
И хотя в агитационных тезисах, написанных Бухариным, Крыленко и Лу
начарским и потом тысячеголосо повторенных в газетных статьях, на ми
тингах, в петициях и резолюциях, усиленно проводилась мысль, что мень
шевики --- это почти то же самое, что и эсеры, все же возможность
ежедневного информационного повода для ударов по меньшевикам за
щитникам и их партии была утеряна.
Так что еще вопрос, что в конечном счете перевесило бы в глазах
большевиков: ущерб от демонстрации солидарности или выигрыш от ку
да более наглядной, более предметной и более интенсивной пропаганды
и агитации против меньшевистской партии.
89

Наконец, власти опасались усиления защиты участием в ней таких
политических тяжеловесов и сильных полемистов, какими были все трое
меньшевиков. Но эту задачу властям все равно приходилось решать --- яр
ких и убедительных ораторов хватало и среди эсеров и среди защитни
ков иностранцев. Правда, информация о процессе поступала в советские
газеты (а других в России уже не было) в весьма откорректированном ви
де и дозированно. Зал же битком был набит коммунистами...
Не получив доступа в зал суда, меньшевики не отступились и про
должали участвовать в кампании солидарности с подсудимыми эсерами.
Еще 27 мая 1922 г. российский ЦК РСДРП обратился к немецкому с. д.
К. Розенфельду, одному из трех защитников, с просьбой передать всем
приехавшим в Россию представителям европейских социалистических
партий следующее обращение: «РСДРП не принадлежит к числу партий
и групп, солидарных с позицией и тактикой Партии социалистов рево
люционеров. Ведя борьбу с террористическим режимом русских комму
нистов, нашей партии приходилось и приходится не раз публично вы
ступать против тактики ПСР и подвергать ее резкой критике перед
широкими массами пролетариата.
Но, когда русские коммунисты, преследуя безумную задачу --- забар
рикадировать от критики международного пролетариата свой террор про
тив русских социалистов и сохранить на будущие времена свое "священ
ное право" на него --- занялись перетряхиванием уже пыльных архивов
русской революции и, вытащив из них эпизоды и акты, связанные
с в з а и м н о й гражданской войной 1917---1918 гг., намеревались сде
лать их поводом для жестокой расправы со своими пленниками с. р., ---
Российская Социал Демократическая Рабочая партия считала долгом со
вести сознательных рабочих всего мира без различия направлений высту
пить с решительным протестом против инсценируемого процесса с. р.
Наша партия к этому протесту призывала и мы рады констатировать, что
в этом протесте мы оказались солидарны с подавляющим большинством
мирового пролетариата»167.
Особенно ценно для эсеров было то, что российские меньшевики под
угрозой арестов выступали на митингах и рабочих собраниях, устроенных
властями, с протестами против процесса, а также боролись печатным сло
вом (по чекистским данным, меньшевистских «контрреволюционных
проявлений» в связи с процессом было даже несколько больше, чем эсе
ровских, так как последние были ослаблены волнами арестов, приуро
ченных к процессу). О масштабах эсеровской и меньшевистской контр
пропаганды в России (в отличие от подобной же кампании их
заграничных товарищей) известно крайне мало, и поэтому особенно ин
тересны свидетельства чекистов. Вот лишь несколько случаев распрост
ранения эсеровской и меньшевистской прессы, зафиксированных чеки
стами. 14 июня они сообщали о листовке меньшевиков, в которой
содержалось требование допустить их защитников на процесс, обнару
женной на заводах «Мотор», «Дукс», «Динамо» и на Мытищинском ва
гоностроительном заводе 168. 19 июня на Миусской площади были разбро
саны экземпляры эсеровской газеты «Труд» (издание Московской
организации ПСР) от 13 и 19 июня 169. 15 июня на доске объявлений во
дворе Уваровского трамвайного парка были обнаружены эсеровская про
кламация «Кто победит?» за подписью ЦБ ПСР и 2 газеты «Труд»170.
19 июня в Богородском уезде Московской области завкомом Снаряжа
тельного завода (на ст. «Затишье») были получены две меньшевистские
прокламации 171. В этот же день накануне организуемой большевиками
90

демонстрации в Замоскворецком районе было обнаружено 11 проклама
ций ЦК РСДРП с призывом не ходить на демонстрацию. Такого же рода
листовки были обнаружены в Трамвайном парке, и в Городском районе
в 5 й типографии. Еще 11 таких же прокламаций было обнаружено на ули
цах и заводах Краснопресненского района (фабрика «Оборона», «Госзнак»,
«Мюр и Мерелиз», в 20 й типографии, на 1 м Государственном тормоз
ном заводе, на заводе Ильина). Кроме того, были обнаружены листовки
с идентичным призывом, подписанные московской группой меньшеви
ков, на 2 й Государственной табачной фабрике, на заводе бывш. ВЭК,
в Миусском трамвайном парке и на заводе бывш. Грачева. Бюллетень эсе
ровской газеты «Труд» 2 был обнаружен 19 июня во всех отделениях за
вода бывш. Каучук. Утром 20 июня по улицам Хамовнического района
и у фабрики бывш. Широ было снято 10 прокламаций ЦК РСДРП. В Со
кольническом районе были обнаружены меньшевистские листовки --- на
заводе резиновой промышленности 2 и на Богородской улице 172.
26 июня на Озерковской набережной, где располагался авторемонтный за
вод бывш. Гантер и Озерковская суконная фабрика, были обнаружены раз
бросанные шесть экземпляров эсеровского бюллетеня «Труд» 2 173.
На авиазавод 2 «Гном и Рон» листовку ЦК РСДРП переслали 13 июня
по почте 174. Любопытно, что на одном из сообщений об эсеровских бюл
летенях, разбросанных 20 июня на Миусской площади, где был назначен
сбор всех колонн демонстрантов, имеется примечательная резолюция Де
рибаса, обращенная к одному из чекистов: «Тов. Уншлихт вполне серьез
но предлагает устыдиться нашей неосведомленности и усиленно поискать
типографию»175.
Приносили свои плоды и устная агитация и выступления меньшеви
ков и эсеров на многочисленных собраниях, устраивавшихся большевика
ми в это время. Так, например, в сводном суточном рапорте МГПО за
29 мая 1922 г. помимо дословного повтора уже цитированных донесений
сообщалось: «Городской район. Настроение рабочих 39 й типографии
в связи с процессом эсеров пассивное. Меньшевики молчат. Общее поли
тическое настроение преобладает меньшевистское. Замоскворецкий район.
<...> Состоялось общее собрание рабочих трамвайного парка по вопросу
о процессе эсеров. Выявилось, что настроение рабочих пассивное, хотя
и принята наша резолюция. Присутствовало около 400 человек. Сокольни
ческий район. Среди рабочих Алексеевской водокачки идут неодобритель
ные толки по поводу встречи заграничных защитников эсеров, устроенной
московскими рабочими, причем говорится, что такое поведение недостой
но коммунистов»176.
2 июня 1922 г. были отмечены следующие «к. р. выступления»: «Со
кольнический район. Фармазавод 2. Зафиксировано выступление
меньшевика против процесса над партией с. ров. Выступление особого
успеха не имело. Хамовнический район. На общем собрании рабочих
7 типографии выступила местная группа меньшевиков в защиту эсеров.
В результате чего собрание никакой резолюции по докладу не приняло.
<...> Красно Пресненский район. Среди курсантов Свердловского уни
верситета наблюдается перелом в отношении настроения к защитникам
эсеров и до некоторой степени сожаление о плохой встрече приготов
ленной для них, критическое отношение к статьям по вопросам о встре
че защитников и пр. Высшие курсы по сельскохозяйственной коопера
ции. Двумя слушателями с. р. ведется против процесса и в защиту
Вандервельде и К агитация, но она особого влияния на слушателей
не оказывает»177.
91

Общий фон глухого недовольства, пассивности и «правильного» го
лосования взрывается иногда очень резкими действиями рабочих. Так,
например, 6 июня 1922 г. забастовало 600 рабочих ткацкого отделения
Прохоровской Трехгорной мануфактуры --- «...в связи с арестом шесте
рых рабочих этого же отделения за с. р. агитацию. Созывается сегодня
в 4 часа дня собрание рабочих для обсуждения этого вопроса и, кроме то
го, рабочими выдвинут вопрос о тарифе, несмотря на то, что этот вопрос
уж на днях разрешен, который является вероятно фикцией для скрытия на
стоящих причин созыва собрания»178. Впрочем, уже на следующий день че
кисты докладывали, что забастовка «ликвидирована»179. 7 июня на пленуме
Моссовета после доклада К. Б. Радека с критикой «на неправильность так
тики Сов. власти в отношении с. р. и проч.» выступил левый эсер Штейн
берг, что, впрочем, не помешало принятию резолюции единогласно при
двух воздержавшихся 180. Тогда же в Замоскворецком районе в Литографии
картографического отдела после доклада о процессе с. р. «выступила груп
па меньшевиков», но все же была принята резолюция, предложенная ком
мунистами (36 ю голосами против семи) 181. Но самым примечательным
в этот день было волнение рабочих фабрики бывш. Бутикова (в Хамовни
ческом районе) как реакция на арест шести рабочих Прохоровской трехгор
ной мануфактуры 182. 9 июня 1922 г. на собрании рабочих завода «Динамо»
в защиту эсеров выступил рабочий меньшевик, но большинством голосов
была принята резолюция партячейки (при трех воздержавшихся).
Впрочем, ясно, что масштабы контрпропаганды эсеров и меньшеви
ков были совершенно несопоставимы с масштабами официальной госу
дарственной пропагандистской машины. И если российские эсеры
и меньшевики, чьи организации и типографии беспрерывно громились
чекистами, в лучшем случае могли влиять отдельными листовками и уст
ной пропагандой на тысячи людей, то власть подвергла систематической
и очень интенсивной пропагандистской обработке миллионы и десятки
миллионов (в силу понятных причин пропаганда менее интенсивно ве
лась в деревенской глубинке).
Говоря о поддержке меньшевиками подсудимых эсеров, нельзя не об
ратить внимания на тот факт, что отношение к эсерам вовсе не было
одинаковым у различных групп меньшевиков. Это становится очевид
ным при сравнении совместного обращения Московской и Петроград
ской групп социал демократов к подсудимым эсерам, написанного ими
в июне 1922 г. и опубликованного в подпольном меньшевистском жур
нале «Наша жизнь», издававшемся Московской группой с. д., и заявле
ний ЦК, ЗД и МК РСДРП, в которых акценты были расставлены сов
сем по другому.
В обращении московских и петроградских с. д. уже само приветствие
и обращение к подсудимым эсерам говорило о куда большей степени еди
нения, чем это было до революции: «Привет борцам. Дорогие товарищи»
и --- в заключение --- «Привет мученикам борцам». Кроме того, вероятно,
впервые за многолетнюю практику взвешивания «наших разногласий» об
щее перевесило. Раньше в глазах социал демократических «взвешивате
лей» расхождения всегда перевешивали то общее, что было между ними
и социалистами революционерами, а здесь впервые сказано мельком
о факте расхождений («Мы не принадлежим к числу Ваших единомыш
ленников. Мы часто расходились с Вами как на практике, так и в облас
ти идей, особенно в понимании характера и хода русской революции»)
и подробно об общем. Впервые, говоря о предшественниках эсеров, со
циал демократы поставили их в один ряд со своими предшественниками,
92

а не стали рассуждать о ошибочности всего народнического и эсеровско
го направления. И тут тоже выделили самое главное, что сближало в их
глазах эти два направления, народническое и марксистское --- борьба «за
политическую свободу в России». Ранее с. д. всегда заявляли, что демо
кратия --- это не фетиш, и благо революции и интересы пролетариата вы
ше нее. Здесь же впервые было заявлено --- «и вы, и мы --- демократы»183.
Раньше социал демократы любили цитировать знаменитые фразы
Плеханова и Троцкого эпохи 1902---1903 гг. о том, что социализм эсеров
не социалистичен, а революционность мелкобуржуазна и что более уме
стным для них названием было бы --- социалисты реакционеры. Теперь же
слова «не революционеры и не социалисты» применили к общему врагу ---
большевикам --- бывшим социал демократам, а ныне коммунистам, под
разумевая этим, что меньшевики и эсеры, в отличие от большевиков, как
раз и являются подлинными социалистами и революционерами. Рискнем
предположить, что весь этот пассаж о социалистах и революционерах был
вовсе не случаен и, похоже, имел, помимо прямого (характеристика боль
шевиков), и второй смысл. И меньшевики и эсеры очень хорошо помни
ли социал демократические формулы о социалистах реакционерах, так
что можно считать, что эти слова были своеобразным завуалированным
извинением за прежние оценки.
Прочие эпитеты в адрес большевиков («в жалком страхе и подлой ме
сти коммунисты готовят простое уничтожение своих политических про
тивников»; «большевистская Россия является огромным препятствием на
пути развития социалистической революции во всем мире»; «мы не на
ходим слов, чтобы заклеймить презрением предателей, взятых под защи
ту провокаторским III м Интернационалом. Долой похитителей народ
ной власти, грабителей и палачей России») сильно отличались от тех,
которыми пользовалось меньшевистское руководство. Оценка эсеров
(«вас судят не за преступления и грехи, даже не за ошибки, а за борьбу
против злодейства, совершенного над нацией184») также принципиально
отличалась от официальной оценки меньшевистского руководства.
Насколько известно, в эмигрантской социал демократической прес
се это обращение не переопубликовывалось. Оно попало за границу,
(и осело в фонде «правого» меньшевика С. О. Португейса в МИСИ). Мы
не знаем, предлагал ли Португейс его в «Социалистический вестник»,
но весьма велика вероятность того, что левонастроенному заграничному
меньшевистскому руководству обращение московских и петроградских
меньшевиков показалось неприемлемым в связи с весьма заметной раз
ницей в оценках процесса и иной трактовкой того общего и различного,
что имелось у эсеров и меньшевиков в оценках большевистского режима
и методах борьбы с ним.
Руководящие круги ЦК и МК РСДРП, а также заграничные лево
центристские круги меньшевистской партии, в частности контролировав
шие «Социалистический вестник», несмотря на свою практическую ра
боту по организации кампании солидарности с подсудимыми эсерами
и контрпропагандистской кампании, явно придерживались принципи
ально иных взглядов, чем Петроградская и Московская группы с. д.
В обращении ЦК и МК РСДРП к рабочим накануне демонстрации
20 июня говорилось: «<...> Товарищи, к вам обращается партия, которая
не участвовала в этой войне с. р. и большевиков, которая не является сто
роной (выделено нами. --- К. М.). Мы обращаемся к вам не во имя инте
ресов той или иной партии, а во имя чести и интересов революции. <...>
Те из вас, кто дорожит этой честью, кто дорожит интересами революции
93

и социализма, кто дорожит сочувствием и поддержкой международно
го пролетариата, те не пойдут на улицу, не примут участия в позорной
демонстрации 20 июня»185.
Фактически в этой позиции ЦК и МК РСДРП достаточно четко про
сматриваются, во первых, отстраненность меньшевиков от эсеров, во вто
рых, постановка большевиков и эсеров на равную плоскость «участников
взаимной гражданской войны» и на равную плоскость ответственности за
способы, использовавшиеся в ней. Себя же «левые» меньшевики объяв
ляют вне «войны с. р. и большевиков», т. к. не считают себя «стороной»
в ней.
В отличие от обращения «правых» московских и питерских с. д., здесь
нет и намека на общие демократические ценности и совпадение пози
ций, совершенно явно преследуются собственные партийные интересы,
и эсеры --- только объект критики, а вовсе не союзник в противостоянии
с большевиками. Обращает на себя внимание и то, что авторы этой про
кламации многократно повторяют про честь революции и международ
ную солидарность пролетариата, а реальные угрозы, нависшие над наци
ей, в их оценке ситуации отсутствуют. Более того, «левые» с. д. верны
себе --- они апеллируют только к рабочим, а не (хотя бы) к трудовым сло
ям нации. Разумеется, прокламация обращена к участникам предстоящей
20 июня демонстрации, среди которых нет крестьян, но ведь много сту
дентов, служащих, красноармейцев.
Иллюстрацией реальности развития событий по пути обострения от
ношений между РСДРП и ПСР (чего и добивались власти), как и того,
что эсеры отнюдь не забыли относительно мягкой тактической линии, за
нятой меньшевиками по отношению к большевикам в разгар гражданской
войны, служит фактически уже начавшийся конфликт между В. М. Чер
новым и руководством «Социалистического вестника» (об этом конфлик
те речь пойдет чуть ниже). Нападки на В. М. Чернова и сентябрьская ре
дакционная статья в «Социалистическом вестнике», подводящая итоги
процесса, и, наконец, письмо Ю. О. Мартова от 31 июня 1922 г. (которое
было обнаружено чекистами при обыске у российских большвиков), со
здают ощущение, что руководящая меньшевистская верхушка, не желая
признать провал своей стратегии и тактики, срывает зло на эсерах, к ко
торым вновь испытывает чувства конкуренции и зависти к той известно
сти в социалистическом и рабочем движении, которые им создали боль
шевики процессом.
На подобные мысли наводят строчки из письма Мартова (по мнению
чекистов, письмо было написано именно им и распространялась в копи
ях среди московских меньшевиков для ознакомления), попавшее в руки
чекистов при обыске у Баси Гуревич, сестры члена ЦК РСДРП Бера Гу
ревича. Большая его часть была посвящена анализу ситуации в Германии,
но первый его абзац представляет для нас огромный интерес: «Дорогие
друзья. Пишу, не зная, кого письмо найдет на воле и не дойдет ли оно
к Вам в момент полного разгрома. Неужели мы подошли уже к моменту,
когда большевикам остается еще соорудить процесс против нас, чтобы не
осталось ни единой глупости, которой бы они не сделали. Пусть попро
буют. После незаслуженной рекламы с рам, которую они им сделали во
всем мире, нам бы тоже очень не помешало это искусственное возбуж
дение симпатий к нашей партии».
Не исключено, что именно этими чувствами и настроениями и бы
ла вызвана «публичная порка», устроенная Чернову именно в это время
на страницах «Социалистического вестника». 2 августа 1922 г. в журнале
94

появилось «Вынужденное заявление» от редакции следующего содержа
ния: «В 20 "Революционной России" В. М. Чернов счел уместным,
в связи с обсуждением процесса эсеров, "пройтись" относительно
РСДРП, которая де за "чечевичную похлебку благ, приносимых легаль
ностью» в советском строе, уклоняется от последовательно демократиче
ской позиции, как ее понимает сам В. М. Чернов. По соображениям, ко
торые, мы думаем, будут понятны в с е м политическим деятелям,
за исключением В. М. Чернова, редакция "Социалистического вестника"
вынуждена свой ответ на это заподозривание политики РСДРП в самом
низменном оппортунизме отложить до более подходящего времени.
В данный момент мы должны уделять большую часть своей энергии де
лу защиты той партии, к которой принадлежит также и В. М. Чернов»186.
Публичного ответа Чернова редакции «Революционной России» не
последовало. Обещанный меньшевиками «отложенный ответ» Чернову
также не появился. Для читателей «Социалистического вестника» ситуа
ция таковой и осталась, как ее обрисовала редакция журнала --- Чернов
допустил весьма нетактичный упрек партии, защищавшей его партию,
получил резкую отповедь, но в полемику вступить не решился, а потому
и редакция не стала раздувать скандал.
Письмо Чернова редакции «Социалистического вестника» от 2 авгу
ста 1922 г. заставляет посмотреть на весь этот инцидент иначе. Это пись
мо не было опубликовано и хранится ныне в фонде Б. Николаевского
в архиве Гуверовского института, среди других документов, связанных
с процессом с. р. К сожалению, мы не знаем, было ли оно вообще от
правлено Черновым или сразу легло в архив. Но все же представляется,
что оно было отправлено, а среди эсеровских бумаг оказалось позже,
при разборе меньшевистских и эсеровских материалов Николаевским.
Но как бы там ни было, читали это письмо или не читали редакторы «Со
циалистического вестника», и само письмо, и тот факт, что Чернов не
опубликовал его и не вступил в публичную полемику с редакцией (хотя,
как это видно из его письма, вполне имел для этого основания), весьма
показательны.
Свое письмо Чернов адресовал «тов. редактору «Социалистическо
го вестника» (не назвав, впрочем, прямо имени Мартова). Приведя текст
заметки в свой адрес, он выражал надежду, что его адресат не откажет
ся поместить на страницах «Социалистического вестника» его заявле
ние. Чернов отмечал, что «ЕДИНСТВЕННОЕ место в упомянутой вы
ше статье, непосредственно относящееся к РСДРП, гласит: "Наконец,
более устойчивой является партия с.д. (меньшевиков): теоретически не
примиримая в защите марксизма против большевистских его искаже
ний. П р а к т ически она, однако (если отвлечься от временных ук
лонов), упорно цепляется за роль лояльной легальной оппозиции
в основном вопросе большевистской политической системы: в вопросе
о "советизме против демократии"». Он также подчеркивал, что им не
было высказано «ровно никакого "заподазривания" или обвинения
"в самом низменном оппортунизме"», и притом «и не подразумевалось»,
поскольку он «очень хорошо» знает, что «предпочтение позиций "ло
яльной легальной советской оппозиции" позициям непримиримой борь
бы в рядах народа (когда народ восстает --- то в рядах вооруженного на
рода) обусловлено для РСДРП целым рядом чисто принципиальных
соображений, а отнюдь не низменными соображениями персонального
сорта. Точно также с р е д инная позиция РСДРП в вопросе "сове
тизм или демократия" обуславливается своеобразным политическим
95

релятивизмом этой партии», для которого «демократические
принципы не абсолютны, а потому нарушения их при известных усло
виях могут быть приемлемы»187.
Далее Чернов полагал, что о «разногласиях», к каковым относятся
эти вопросы, «всегда можно упоминать, не возбуждая ни в себе, ни в дру
гих никакого чувства раздражения или обидчивости». Предположив, что
в его статье можно вычитать что либо косвенно обидное для РСДРП
(ибо «прямо и непосредственно ровно ничего обидного о РСДРП» он
«не сказал (и не хотел сказать)»), Чернов приводил фразу о ПСР как пар
тии, которая «одна ни разу не склонила своего боевого социалистичес
кого знамени перед победоносным большевизмом, не только теоретиче
ски, но и практически ни разу не изменила аннибаловой клятве
непримиримой вражды к насилователям народной воли и ни разу за че
чевичную похлебку благ, приносимых властью или легальностью,
ни приняла роли ни соучастника, ни пассивного попустителя больше
вистских преступлений», и отмечает: «Из этого, конечно, следует, что
всякая другая партия л и б о склонила свое знамя перед победоносным
большевизмом, либо не выполнила "аннибаловой клятвы непримиримой
вражды" к нему, либо была соучастницей большевистских преступлений,
либо пассивной попустительницей их, либо поддалась на соблазн учас
тия во власти, либо на соблазн легального положения. Но ни в коем слу
чае не следует, будто во всем этом я подозреваю русских социал демо
кратов меньшевиков».
«Чтобы не оставить места ни для каких сомнений и недоразумений,
чтобы не давать повода ни для какого произвольного "чтения в сердцах"»,
Чернов предлагает «поставить все точки над i», --- сказать, какие же имен
но из перечисленных им черт партии с. р. не присущи партии с. д. ---
«Партия с. р. дала сама себе "аннибалову клятву" непримиримой враж
ды к большевикам как насилователям народной воли, и клятву эту дер
жит: между нами и большевиками разверзлась пропасть, через которую
моста нет.
Вот почему даже тогда, когда Деникин подходил к Орлу, мы не пош
ли против него под знаменем большевиков. <...> Мы непримиримо враж
дебны обеим диктатурам и не можем защищать одну от другой.
Соц. дем. меньшевики такой аннибаловой клятвы непримиримой
вражды к большевистским диктаторам не давали и не исполняли. Для них
в известные моменты было приемлемо организованно встать под боль
шевистские знамена.
Я далек от заподазривания при этом их мотивов. Я знаю, что разни
ца между их поведением и нашим производное разницы взглядов:
для центральной группы с. д. меньшевиков советская Россия, несмотря
на все ошибки большевиков, была "выдвинутым вперед авангардом ми
ровой революции"; для нас же большевизм был по объективному своему
смыслу не революцией, но контрреволюцией, а "советская Россия" ми
фом, пустым словом, лживой вывеской, прикрывающей олигархию бю
рократически выродившихся, "пристроившихся революционеров". <...>
Но я нисколько не сомневаюсь, что РСДРП, если бы стояла на иной
точке зрения, не менее нашей партии была бы способна и произнести та
кую же "аннибалову клятву", и сдержать ее».
«После этого объяснения по существу, --- писал в заключение Чер
нов, --- разрешите мне ни словом не ответить на то, что в анонимной за
метке "Социалистического вестника" заключается одиозного по моему
личному адресу»188.
96

Содержание этого письма фактически свидетельствовало о том, что ог
ромные усилия большевистской агитпроповской машины, провоцировав
шей меньшевиков на отмежевание от эсеров постоянным смешиванием
двух партий и их позиций, не пропали даром. «Вынужденное заявление»
«левых» меньшевиков и письмо Чернова (будь оно опубликовано) факти
чески начинали публичную полемику и перечеркивали ту совместную
борьбу против власти, которую вели в последние месяцы эсеры и мень
шевики (и «левые» и «правые»).
Но обе партии удержались от последнего шага --- ни письмо Черно
ва, ни обещанная ответная статья меньшевиков так и не увидели свет.
Таким образом, они погасили пожар конфликта. Но это вовсе не зна
чило, что обе стороны изменили свои взгляды. Интересные выводы на
прашиваются из циркулярного письма Бюро РСДРП 2 от 8 августа
1922 г., написанного на следующий день после вынесения приговора на
процессе с. р. и обращенного «Ко всем партийным организациям,
ко всем членам партии». Привлекает внимание тот факт, что в этом
письме, посвященном оценке положения РСДРП, которую коммунис
тическая власть пытается, с одной стороны, расколоть изнутри, с дру
гой --- пересажать ее членов, ни слова не упоминалось о процессе
с. р. Понять эту странность можно, посмотрев на те задачи, которые
продолжали ставиться руководством перед меньшевистскими организа
циями: «<...> Угроза ликвидации полностью должна заставить нас уд
воить нашу бдительность и осторожность, принять все меры к СОХРА
НЕНИЮ ПАРТИЙНОГО АППАРАТА И СОХРАНЕНИЮ ЧЛЕНОВ
ПАРТИИ ОТ НАПРАСНЫХ ЖЕРТВ.
Товарищи, ПЕРЕСТРАИВАИВАЙТЕ СВОИ РЯДЫ, БОДРО И СМЕ
ЛО ИДИТЕ ВПЕРЕД НА РАБОТУ, НА БОРЬБУ ЗА РЕВОЛЮЦИЮ
И СОЦИАЛИЗМ РЕВОЛЮЦИОННОЙ СОЛИДАРНОСТИ. ПАРТИЯ
СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО И СОЗНАТЕЛЬНОГО РАБОЧЕГО КЛАССА
НЕУМРЕТ.БУДУЩЕЕЗАНАМИ».
Эти старые, традиционные задачи абсолютно не вязались с курсом
большевиков на полное уничтожение социалистических партий, курсом,
который после процесса над с. р. стало невозможно не только не заме
чать, но и трактовать как либо иначе. В статье «Кровавая пошлость
(Письмо из Москвы)», меньшевик С. Двинов (под этим псевдонимом
скрывался Б. Л. Гуревич), описывая антиэсеровскую демонстрацию
в Москве 20 мая 1922 г., констатировал: «Конечно, были и знамена с над
писями: "Смерть соц. демократам!". Это аванс, по видимому, наиболее
ретивых»189. Меньшевистское руководство в России, кстати, и не пыта
лось это отрицать, говоря о курсе коммунистов на полное уничтожение
социалистических конкурентов, но анализ итогов процесса с. р. немину
емо должен был привести к необходимости пересмотра прежней тактики
и установок, которые давались организациям. Действительно, в ситуации,
когда даже руководители меньшевиков не сомневались в неизбежности
повальных арестов и полного уничтожения меньшевистских организа
ций, печати и массового «переселения» меньшевиков в политизоляторы
и концлагеря (опыт массовых арестов эсеров 1921---1922 гг. ни у кого уже
не оставлял иллюзий в том, что власти и чекисты работают с перестра
ховкой, памятуя о ставшем уже крылатым выражении --- «лучше расстре
лять десять невинных, чем отпустить одного врага», и что не покаявшим
ся и не отошедшим от политической деятельности социалистам не дадут
остаться на свободе), меньшевистское руководство можно было, как
минимум, упрекнуть в нежелании посмотреть на реальность широко
97

открытыми глазами. Ожидая тотального уничтожения партийных органи
заций и повальных арестов, вместо призывов «удвоить бдительность и ос
торожность» было бы логичнее давать директиву о немедленном уходе на
нелегальное положение всех активных меньшевиков и всех организаций
в глубокое подполье. Конечно же, слова «принять меры к сохранению
партийного аппарата и сохранению членов партии от напрасных
жертв» --- завуалированное и политически более безопасное выражение
(нетрудно догадаться, как большевистская пропаганда трактовала бы бо
лее прямые слова об уходе на полное нелегальное положение), но все же
они не были вполне адекватны ситуации, в которой требовалась уже иная
тактика --- максимального сохранения кадров, прежде всего, уводом их на
нелегальное положение.
В этой связи уместно процитировать меньшевика Б. С. Двинова
(Б. Л. Гуревича), который вспоминал, что однажды М. Л. Винавер пере
дал ему слова Дзержинского, с которым когда то учился вместе в гимна
зии: «Меньшевиков можно арестовать по телефону, --- и они явятся
к нам». Далее Двинов пишет: «Это была ирония Чеки по поводу нашего
нежелания уходить в подполье».
Грядущая судьба меньшевиков была вполне понятна, по крайней ме
ре, эсерам, составившим проект шутливого договора между ПСР
и РСДРП. Этот договор, попавший по агентурным каналам к чекистам,
был написан в тюрьме и адресован меньшевикам, сидящим вместе с эсе
рами. Договор не датирован, но, судя по контексту, это лето 1922 г., по
сле июньского номера «Социалистического вестника», т. к. имеется ссыл
ка на статью Мартова «Кровавый фарс». Это письмо с договором
представляет огромный интерес не только ожиданием процесса меньше
виков и других репрессий в их адрес, но --- главное --- изменением к луч
шему отношений между бывшими друго врагами. Процитируем часть
этого интересного документа: «Дорогие товарищи. Посылаю Вам проект
договора --- думаю Вы его подпишете безоговорочно. Увы, ваш процесс
решен, и он будет хужее нашего. Нас обвиняли во всем, вплоть до убий
ства революции в лице Ильича, а Вас будут обвинять в еврейских погро
мах. Мартов написал статью против Петровского и добавил к его фами
лии "Липец", а это погром, нас развезут, как говорит ГОСПУП
(ГПУ. --- К. М.), чтобы разсеять, как прах, по лицу земли. Верховный три
бунал установил, что мы ведем работу из тюрем. А что именно случилось
в "Бутырках", мы не знаем. Вчера газет не было»190.
Описав ситуацию в Германии, авторы продолжали: «Ввиду разбивки
нас после нашей волынки связь с вашими временно порвалась. Устано
вим --- сообщим. Кто сидит рядом с вами, под вами, над вами? Пролета
рии всех партий, объединяйтесь. Побеждали царские тюрьмы --- и неуже
ли нас сломит коммунистическая. Привет.
Мы нижеподписавшиеся, от имени партии социалистов революцио
неров заключили настоящий договор с представителями Российской Со
циал Демократической партии о следующем:
1. Мы, с. р., ввиду систематического нашего переселения в тюрьмы
Наркомюста передаем на основании НЭП и в хозяйственную аренду
РСДРП тюрьмы общего порядка и ГОСПУПА, как то --- Внутреннюю,
Ярославскую, Бутырскую и Кисельную.
2. РСДРП обязуется честно блюсти принцип "место --- пусто да не
будет" и исправно населять данные ей в аренду тюрьмы, дабы слухачам
и женскому элементу не пришлось идти на биржу труда и быть безра
ботными.
98

3. Кроме того, РСДРП обязуется организовать Всероссийские курсы
тюремной связи и обучить своих членов радиотивной работе перестуки
вания и телефонной --- по ниткам через окна.
4. При исполнении этого пункта ПСР обязуется по миновании для
нее надобности, но не позднее 1 го февраля 1923 года, передать РСДРП
в безвозмездное пользование Верховный трибунал с пятаками, галками,
крыленками и богоискателями (имеются в виду некоторые члены суда и го
собвинители: Пятаков, Галкин, Крыленко, Луначарский. --- К. М.), со всем
штатом хлопальщиков, свистунов, кинематографическим съемщиком
и с приспособлениями Известиями, Правдами и Рабской Москвой.
Договор сей хранить свято и нерушимо.
От партии социалистов революционеров:
Подписали: Антон Цекист, Демьян Цебист»191.
На документе, как это часто встречается на других документах дан
ного тома, стоит цифра «3» (т. е. «эсеровское» 3 е отделение ГПУ) и ад
ресация «т. Кузьмину»192.
Вскоре над меньшевиками разразилась гроза. 15 й номер «Социали
стического вестника» обидел не только Чернова. Он категорически не по
нравился и начальнику СО ГПУ Самсонову, который решил покарать
меньшевиков за защиту эсеров и яростные нападки на большевистский
режим. Дело в том, что интенсивность пропагандистской кампании
и жесткость тона меньшевистских материалов достигли своего апогея
к окончанию процесса, о чем и свидетельствовал номер журнала от 2 ав
густа 1922 г. Справедливости ради, следует отметить, что все статьи, на
писанные российскими меньшевиками, а они задавали тон в подборке
материалов 193, были написаны за месяц с лишним до выхода журнала
в свет, т. е. в двадцатых числах июня, но, тем не менее, они были край
не жесткими в свои характеристиках власти и всего происходящего на
процессе и вокруг него. Так, например, С. Двинов, описывавший, как
принимали резолюции на заводах, как организовывали петиционную
кампанию и демонстрацию 20 июня с оплатой участникам рабочего дня,
заявлял: «До этого небывалого позора могли дойти только люди, оконча
тельно потерявшие весь свой идейный багаж, люди, не стесняющиеся
в своем падении демонстрировать всю срамоту свою»194.
Конечно, власти раздражали и совместные обращения заграничных
делегаций российских партий (в том числе и РСДРП) к европейским со
циалистическим партиям, и совместные заявления Делегаций ПСР
и РСДРП в Берлине, и активность российских меньшевиков, устным
и печатным словом разоблачавших цели и задачи процесса и клеймив
ших их устроителей, и попытка ЦК РСДРП послать на процесс в каче
стве защитников виднейших меньшевиков и т. д. Но все же последней
каплей, переполнившей чашу терпения властей, оказался именно 15
«Социалистического вестника».
К такому выводу приводит докладная записка начальника СО ГПУ
Самсонова от 9 августа, адресованная сразу Дзержинскому и Уншлихту:
« 15 "Социалистического вестника" от 2/8---22 г., как никогда раньше,
наполнен массой клеветнических измышлений и инсинуаций. В журна
ле ведется бешеная к. р. агитация против Соввласти, более упорная да
же, чем это делают правые с. р. Исходя из этого я и полагал, что против
меньшевиков нужно значительно усилить репрессии не только в центре,
но и в провинции Республики. С этой целью я полагаю, что нам нужно
произвести массовую операцию по меньшевикам по всей территории
Республики, в особенности в рабочих районах». К докладной записке
99

Самсонов приложил и текст телеграммы за двумя подписями --- Уншлих
та и своей (и сразу расписался), следующего содержания: «Всем Губотде
лам ГПУ, ОКТОГПУ, ДТГГПУ, РОВТОГПУ, ВОКТОГПУ. Копия ППГПУ.
Получением настоящего предлагаем. Первое немедленно произвести
обыски и по результатам аресты всех активных меньшевиков вашего рай
она. Второе. Исключением должны быть рабочие физического труда кои
могут быть обысканы исключительно с согласия и ведома губисполкомов
и губкомов. Третье. Ликвидации не подлежат дела находящиеся [в] аген
турных разработках кои по условиям разработки ликвидации подлежать
не должны зпт на отсрочку ликвидации испрашивать разрешение СО ГПУ.
Четвертое. Вместо подлежащих изъятию через губкомы и губисполкомы
подготовить соответствующих заместителей зпт дабы не создавать ослож
нений работе совучреждений. Пятое. Дела арестованных закончить двух
недельный срок. Одних подготовить для ссылки зпт а других на коих бу
дут веские уличительные данные передать трибуналы тчк На посылаемых
в ссылку должно быть запрошено разрешение СО ГПУ. Шестое. На тре
тий день после ликвидации нарочным прислать СО ГПУ доклад и спи
сок арестованных подлежащих высылке лиц по единой системе тчк На
стоящее принять к неуклонному исполнению тчк».
Это еще одно свидетельство того, до какой степени левоцентристски
настроенные меньшевики не понимали степени перерождения больше
вистского режима, не понимали, что назад для большевиков дороги нет,
что принципиально все уже решено, и вопреки их представлениям реше
ние о массовых ликвидациях меньшевиков будут принимать не вожди
коммунистической партии Ленин, Троцкий, Каменев, Зиновьев или Ста
лин, а чекисты Дзержинский и Уншлихт, «с подачи» бывшего анархиста,
а ныне начальника СО ГПУ Самсонова.
Но признаваться в этом верхушка РСДРП не спешила, что видно по ци
тированной выше передовой статье «Некоторые итоги», появившейся в сен
тябрьском номере «Социалистического вестника» за 1922 год. Впрочем, не
смотря на то, что был дан достаточно интересный и глубокий анализ
процессов, происходивших в эсеровской партии, и причин их неудач,
анализ статьи позволяет говорить, что заграничное меньшевистское ле
воцентристское руководство не столько анализировало судебный процесс
с. р., сколько пыталась оправдать верность своей собственной тактики
после 25 октября 1917 г.
С чем можно согласиться в выводах передовой статьи «Социалисти
ческого вестника»? C тем, что создание фронта Учредительного собра
ния и объявление его восточным фронтом, конечно же, потянуло за со
бой целый клубок сложных и противоречивых отношений с самыми
разными антибольшевистскими силами, оказавшимися с ними в одном
лагере. Но тут есть любопытный нюанс. Меньшевики смотрели на себя
и на ПСР только как на социалистические партии, которые должны бы
ли строить свою тактику в соответствии с интересами тех социальных
классов и групп, чьи интересы они должны защищать, а также с учетом
будущих социалистических перспектив России. Но они не рассматрива
ли ситуацию с точки зрения национальных интересов страны. Меньше
вики, как и ранее, исходили из того, что социалистические партии бу
дут давить на власть, но еще очень долго не будут самой властью.
Представляется, что они оказались заложниками въевшихся старых при
вычных взглядов, что если РСДРП выжила даже в условиях авторитар
ной царской власти, никогда не будучи легальной, то тем более выжи
вет в условиях и буржузно демократических, и советских порядков.
100

Рискнем отметить, что в данном случае многие «левонастроенные»
социалисты (часть меньшевиков, МПСР, часть эсеров максималистов)
и часть анархистов делали общую ошибку, не видя (или боялись видеть),
что их временная советская легальность была всего лишь вынужденной
уступкой и платой им за относительный нейтралитет со стороны недо
статочно укрепившихся большевиков, что сама природа большевистско
го режима, страх расплаты за захват власти и совершенные преступле
ния не позволят большевикам терпеть около себя никакой оппозиции.
Впрочем, этого тогда не понимали не только «левые» меньшевики,
но и эсеры левоцентристы, уже сидевшие в советских тюрьмах, психоло
гический настрой на возможность примирения с большевиками еще со
хранялся у части оппозиционных им социалистов. Так, например, в пись
ме от 14 марта 1922 г. начальнику СО ГПУ Самсонову представитель ГПУ
по Сибири И. Павлуновский восклицал: «<...> Федорович и Герштейн,
когда им было объявлено, что они едут в Москву, передавали членам Кре
стьянского Союза следующее: что их де везут в Москву для переговоров
о власти. Хотел бы я видеть их рожи, когда вместо переговоров о власти
они в Москве получили Трибунал»195.
Ценно для нас и свидетельство эсерки Б. А. Бабиной, сидевшей
в 1922 г. в Бутырках, и много лет спустя отмечавшей, что социалисты не
могли себе даже вообразить будущей участи и считали, «будто разногла
сия между нами и "ими", в конце концов, не помешают строительству ново
го мира, и, хотя всегда придется упрямо спорить, мы вернемся, и строить
придется вместе! А то, что сейчас с нами происходит, --- это несерьезно, это
вроде театрального представления из времен Великой Французской револю
ции! Только, разумеется, без гильотины! Никто из нас, в том числе и марк
систы различных оттенков, включая и тех, кто пытался строить новое госу
дарство "по учителю" --- не подозревали, какая гигантская гильотина
ожидает нас всех вместе в сравнительно недалеком будущем! (выделено на
ми. --- К. М.)»196.
Свой классово партийный подход в отношении к власти «левые»
меньшевики примеряли и на эсеров. Но они упускали из вида, что после
победы на выборах в Учредительное собрание эсеры, получив вотум стра
ны на управление ею, рассматривали себя как правящую партию, у кото
рой власть временно узурпировали большевики. А как правящая партия
ПСР, конечно же, должна была действовать, исходя не только из своих уз
копартийных интересов. Именно это противоречие игнорировали «левые»
меньшевики. Конечно, они были абсолютно правы, говоря о непопуляр
ности у большей части народа лозунга продолжения войны с Германией,
но, с другой стороны, а как должна была действовать правящая партия
в ситуации, когда исход мировой войны был уже ясен и Россия при со
хранении сепаратного мира с Германией лишалась на будущем пиршест
ве победителей всего того, что она заслужила миллионами жизней своих
солдат, лишалась за сепаратный мир, заключенный властителями, дважды
незаконно захватившими власть. Отсюда и возникало коренное противо
речие, противоречие между узкоклассовыми интересами ПСР как социа
листической партии и необходимостью защищать более широкие нацио
нальные интересы России в качестве правящей партии.
Да и само сохранение политической самостоятельности пролетариата,
сохранение его профсоюзных и политических организаций абсолютно не
возможно в условиях большевистской диктатуры, сразу же проявившей
склонность к опеке всего и вся и подавлению инакомыслия, а тем более
инакодействия (позже эта склонность приняла целостный, тоталитарный
101

характер). Отказ «левой» части меньшевиков «от непосредственной борь
бы за власть, от свержения данной большевистской власти» обрек их на
выжидательную позицию и дал возможность власти, расправившись со
своими активными врагами, приняться и за них, и за ту часть пролета
риата, которая их поддерживала.
«Левые» меньшевики надеялись на перерождение большевистского
режима и желали его и даже целым рядом действий способствовали это
му (сужая социальную базу режима, отрывая от него часть рабочего клас
са), но в то же время избегали прямого столкновения с властью, желая
сохранить и партийные организации, и работников от разгрома и от фи
зического уничтожения, а также, избегая прямой конфронтации с той ча
стью пролетариата, которая пошла за большевиками, сделать возможным
распространение своего влияния и на нее после гибели большевистско
го режима. Эта тактика принесла бы РСДРП огромнейшие политические
дивиденды после гибели режима, если бы он был уничтожен другими по
литическими силами. Можно сказать, что левонастроенные меньшевики
так же, как левоцентристы эсеры, избрали тактику третьей силы, но, в от
личие от эсеров, в более безопасном и мягком для себя варианте --- без
участия в вооруженном противостоянии большевикам. Но сохранение
большевистского режима неизбежно несло гибель и им. Вовсе не случай
но, что некоторые меньшевики несколько десятилетий спустя признали
необходимость сохранения блока с эсерами после Октября 1917 г. А это
значило --- проводить «активистскую» тактику и не жалеть силы для фи
зического уничтожения большевистского режима. Это понимали некото
рые «правые» меньшевики и тогда. Но этого можно было добиться толь
ко в союзе с разными силами и, прежде всего, крестьянством. И вовсе не
случайно Церетели в 50 е гг. говорил об ошибочности недооценки крес
тьянства официальным меньшевизмом...
Два этих признания ошибок в тактике «работали» на один вывод ---
о необходимости блока с эсерами и после Октября 1917 г. и использова
нии в совместной борьбе против большевистского режима и в борьбе за
социализм не только потенциала пролетариата, но и значительной части
крестьянства.
Что же недоучли в своей тактике те из социалистов, которые надея
лись, что под натиском растущего недовольства рабочих большевистский
режим рухнет в течение нескольких месяцев? Об этом говорил член
ЦК ПСР Е. М. Тимофеев 5 лет спустя на процессе --- они не ожидали,
что уже с весны 1918 г. начнется массовый уход рабочих из голодных го
родов в более сытую деревню и процесс распыления и деградации рабо
чего класса достигнет больших размеров и пойдет крайне интенсивно.
Кроме того, большевики уже весной --- летом 1918 г. стравили рабочих
с крестьянами, отправляя первых выковыривать хлеб штыком у кресть
ян. Но не только часть рабочих составляла социальную базу коммунис
тов. Большевистская власть сумела создать себе социальную поддержку
в деревне, стравив беднейшие и зажиточные слои деревни. Деревенская
беднота, приведенная к власти в деревне, стала верой и правдой служить
новой власти и отождествлять себя с ней как своей частью. Слишком пря
молинейно думать, что большевики шли к скорой гибели. Они укрепля
ли ВЧК и методично развертывали террор против всех противостоящих
себе сил, подминая под себя всю печать, давя инакомыслие. С весны
1918 г. началось строительство регулярной Красной армии, которая стре
мительно превращалась в серьезную силу. Не приходится сомневаться,
что если бы понадобилось против рабочего движения, пытающегося
102

свергнуть власть, применить армейские части в куда большем масштабе,
чем это было, скажем, в 1918 г., большевики пошли бы и на это. Стали
бы солдаты, в большинстве своем мобилизованные крестьяне, стрелять
в рабочих, к которым у них накопились уже немало ненависти за рабо
чие продотряды? Вопрос во многом риторический.
Так ли уж была слаба и обречена на скорую гибель большевистская
власть? Большевистский режим держался отнюдь не только на терроре,
подавлении инакомыслящих и физическом уничтожении своих врагов,
он активно расширял свою социальную базу, вел активнейшую и порой
весьма успешную агитацию и укреплял ряды своих сторонников, готовясь
к битве за власть, ибо альтернативы у большевиков, взявших за горло все
политические силы, классы и группы, не было: либо победа --- либо
смерть. Правда, что большевиков ненавидели миллионы людей из самых
разных страт общества, но правда и то, что они дали надежду на лучшую
жизнь и повели за собой также миллионы людей. Другое дело, что нема
лая часть их обещаний и надежд носили демагогический характер, а дру
гая часть, хотя и была воплощена в жизнь, была оплачена неимоверно
высокой ценой. Но это, как и то, что фундамент насилия, лжи и напрас
но возбуждаемых надежд, недостаточен для создания гармоничного
и процветающего общества, стало ясно миллионам много десятилетий
спустя, а в годы гражданской войны они составили опору большевиков,
которые всячески отождествляли себя и свою власть с ними (отчасти са
ми в это веря, отчасти сугубо демагогически).
Как оказалось, российская революционная интеллигенция напрас
но верила в то, что «класс обмануть нельзя». Опыт большевизма, по
ставленный коммунистами над собственным народом, да и весь опыт
ХХ в., показал, насколько это представление было идеализированным,
отражая скорее реалии прошлого ХIХ в., чем нового, когда эта задача
оказалась вполне решаемой. Впрочем, то, что является трюизмом сего
дня, совсем не было очевидно в годы революций и гражданской войны,
когда на историческую арену вышли миллионы, будучи то творцами ис
тории, то объектами манипуляций.
Упоминавшаяся выше передовая статья «Некоторые итоги», посвя
щенная итогам процесса, заканчивалась своеобразным «домашним зада
нием» «социалистически революционной» части эсеровской партии:
«Если правое крыло эсеров имеет политическое будущее, оно заключа
ется в представительстве интересов этих буржуазных слоев деревни и им
соответствующих буржуазных слоев города, включая и "излечившуюся"
от социального и политического радикализма часть прежней интел
лигенции.
Но незаконченность российской революции и нерешенность основ
ного ее вопроса --- ограждения аграрного переворота от реставрационных
поползновений, --- сохраняет в деревне, среди большинства сельского на
селения земледельческих районов, почву для социалистически револю
ционной партии, организующей трудящиеся массы деревни не против
пролетариата, но для совместной с ним борьбы за демократию и соци
альные реформы. Развязавшись с уходящими от социализма и револю
ции элементами, левое крыло нынешней партии с. р. смогло бы выпол
нить те задачи, о которых говорит цитированное выше письмо членов
ЦК. Разумеется, для этого ему придется многое пересмотреть и в тради
ционной программе, и в традиционной практике партии. Попытка те
перь, через 5 лет после аграрного переворота, отстаивать социализацию
земли и уравнительные переделы неминуемо оттолкнула бы самые
103

широкие крестьянские массы к более правым партиям. Признание фак
тического владения, как оно сложилось в результате аграрного переворо
та, должно быть положено в основу всякой программы, стремящейся по
степенно --- через кооперацию и другими методами --- приобщить мелкого
хозяйчика к коллективизму. В то же время задача демократизации русско
го государственного строя предполагает прежде всего политическое вос
питание основной социальной силы --- мелкого крестьянства, а это воспи
тание может быть достигнуто только длительным процессом организации
и политической борьбы и абсолютно исключает "повстанческую" тради
цию возбуждения или только "использования" стихийных местных бун
тов, традицию, выражавшуюся тезисом о том, что партия в сегдастано
вится во главе восстающих против деспотизма масс. И, наконец,
необходимо освобождение от того ф е тишизма формальной
д е м о к р а т и и, под покровом которого мирно уживались в партии пря
мо противоположные тенденции и который позволяет, с одной стороны,
зачислять в "контрреволюцию" всю октябрьскую революцию потому, что
она отвергла всеобщее избирательное право, а, с другой, --- искать союз
ников среди буржуазных партий только потому, что свои олигархические
стремления они облекают в формы "народоправства".
Если прошедшие перед московским трибуналом эпизоды прошлого
напомнили о внутренних противоречиях прежней партии с. р., привед
ших к ее дезорганизации, то некоторые программные заявления самих
обвиняемых дают основание утверждать, что вопреки кошмарным усло
виям политической жизни в советской России процесс самоопределе
ния революционно социалистических элементов партии подвигается
вперед»197.
Пожелание эсерам освободиться от «фетишизма формальной демокра
тии» показывает, что заграничные меньшевики все еще варились в соку
своих старых взглядов и представлений, а часть московских и питерских
меньшевиков (имевшая самый низший в партийной иерархии --- «груп
повой» --- статус) уже лучше них понимала новые российские реалии,
а потому общим и главным, объединяющим с. д. и эсеров, считала при
верженность демократии, а в качестве задачи выставляла борьбу за поли
тическую свободу, видя в большевистской России препятствие на пути
к социализму.
Похоже, что эти меньшевики, с точки зрения своих левоцентристских
руководителей, тоже страдали «фетишизмом», а точнее говоря, смогли,
в отличие от своих вождей, посмотреть правде в глаза и серьезно поме
нять свои традиционные взгляды на демократию. Обращает на себя вни
мание и то, что если в коллективном обращении московских и питерских
с. д. подсудимые эсеры уже назывались «дорогими товарищами», то за
граничные меньшевики так далеко не шли, а только констатировали, что
у «революционного народничества» есть своя ниша, и видели в ней силу
революционную и социалистическую, а также признавали за ней право
на существование. Фактически говорилось, что при соблюдении всех этих
условий левая революционная часть эсерства сможет быть союзниками
меньшевиков.
И все же эти признания были гигантским шагом вперед по сравне
нию с оценками эсеров всего лишь десятилетней давности.
Если оценивать дальнейшее развитие взаимоотношений эсеров
и меньшевиков, то для них характерна противоречивость. С одной сто
роны, общий враг, общее сидение в одних лагерях и политизоляторах,
сближение признанием друг друга демократами и социалистами. По сви
104

детельству очевидцев, уже на Соловках в 1923---1925 гг. эсеры и меньше
вики идеологически были ближе всего друг к другу, заметно дистанциро
вавшись от левых эсеров, максималистов и анархистов.
Но, с другой стороны, по темпераменту и по той осторожной тактике
борьбы за политрежим, которую избрали на Соловках в 1923---1924 гг.
меньшевики, они были одиноки. Возникало интересное противоречие:
с одной стороны, происходило взаимное нарастание товарищеского отно
шения меньшевиков и эсеров (помимо идейного сближения), а с другой ---
меньшевики вызывали сильное раздражение, скажем, своей тактикой борь
бы за политрежим со стороны всех остальных фракций. По свидетельству
О. Е. Олицкой, на Соловках в вопросах действия эсеры куда легче находи
ли общий язык с левыми эсерами, максималистами и анархистами. Впро
чем, нельзя забывать и о том, что, по воспоминаниям той же Олицкой, го
лодовку (в которой меньшевики не принимали участия) первыми
прекратили анархисты и левые эсеры --- под предлогом того, что некото
рым эсерам стало плохо (чем вызвали недовольство эсеров). Представля
ется, что следует критически относиться к характеристикам, которые дава
ли друг другу социалисты разных направлений, и не абсолютизировать их.
В меньшевистских российских и заграничных газетах сообщалось об
арестах и тюремной борьбе не только меньшевиков, но и всех социалис
тов и даже анархистов (хотя взаимная неприязнь меньшевиков и анархи
стов стала притчей во языцех и проявлялась весьма экспрессивно).
Как радикально изменилось отношение и заграничных, и, особенно,
российских меньшевиков к эсерам по сравнению с прошлыми времена
ми, видно из тона их статей. Так, в московском меньшевистском изда
нии «Наша жизнь», вышедшем осенью 1922 г. и отпечатанном на машин
ке, эсерам посвящены две статьи --- «Процесс эсера Шишкина» и «Судьба
приговоренных с. р ов». Первая статья открывалась перепечаткой газет
ного сообщения о приговоре к расстрелу некоего Шишкина, который об
винялся в «распространении контрреволюционной литературы, в изго
товлении подложных документов для партийных надобностей, а также
подготовке экспроприаций». Обращает на себя внимание то, как мень
шевики комментировали это сообщение: «О, царские прокуроры. Подсу
димого привозят на суд, где он впервые узнает, в чем его обвиняют. Он,
естественно, отказывается от участия в скоропалительной комедии суда.
Его приговаривают к расстрелу...
Только случайное вмешательство спасает тов. Шишкину жизнь. При
говор приостановлен Калининым.
Но как характерен этот кошмарный случай. Долгие месяцы вел за
падноевропейский пролетариат борьбу за спасение жизни с. р. овских
цекистов. А тем временем торговцы живым товаром втихомолку приго
варивали к расстрелу рядовых членов партии, поднимая на всю Европу
крик об обмене цекиста Тимофеева на немецкого коммуниста.
Пора понять, что пока существует власть насилия и произвола, будут
казни, расстрелы, чтобы не было постоянных расстрелов, надо избавиться
от диктатуры большевиков, надо бороться за демократическую Республику
(выделено нами. --- К. М.). Получены сведения, что тов. Шишкин (выде
лено нами. --- К. М.) обманом вывезен из Лефортовской тюрьмы и увезен
в Таганку».
Явственно товарищеский и сочувственный тон присущ статье «Соци
алистического вестника» «Судьба приговоренных с. р ов», посвященной
22 м осужденным по эсеровскому процессу: «После приговора большеви
ки приняли меры к абсолютной изоляции подсудимых. Из Лефортовской
105

тюрьмы их в спешном порядке перевезли во внутреннюю тюрьму ГПУ
(Лубянка 2). Здесь они до сих содержатся в одиночках, окна которых за
браны жестью и замазаны, без всяких передач. До последнего времени
им не было известно о переводе их из разряда "смертников" в заложни
ки. Пребывание в голодных условиях, без книг, тяжело отзывается на здо
ровье и самочувствие замученных еще процессом с. р. ов».
Примечательно, что между двумя статьями было обращение ---
«ЖЕРТВУЙТЕ НА АРЕСТОВАННЫХ ТОВАРИЩЕЙ». Подобное прояв
ление товарищеских чувств дорогого стоило и свидетельствовало о новом
достигнутом уровне взаимоотношений эсеров и меньшевиков. «Социали
стический вестник» также просто пестрел подобными статьями, проник
нутыми духом товарищества. Достаточно посмотреть на тон и стиль ста
тьи о бедственном положении родственников подсудимых эсеров и их
борьбе за политрежим, написанной в феврале 1924 г., а также некролога
члена эсеровского ЦК С. В. Морозова, чтобы почувствовать этот дух.
В статье, озаглавленной «До седьмого колена», подробно перечислялись
мытарства людей, которых арестовывали, ссылали, лишали работы только
за то, что они были женами, детьми, братьями и сестрами эсеров, осужден
ных по процессу 1922 г., а также о стремлении ГПУ лишить заключенных
эсеров элементарных прав политзаключенных и не дать им возможности
поддерживать связи между собой. На основании всего перечисленного де
лался вывод: «Итак, борьба, по видимому, должна возобновиться»198.
В некрологе, посвященном С. В. Морозову, отмечалось, что он «при
нес себя в жертву за своих ближайших друзей, за сотни и тысячи социа
листов, томящихся в тюрьмах Советской России». «Это намерение роди
лось у него давно и все укреплялось, несмотря на все убеждения и мольбу
друзей. В недавно закончившейся частичной победой голодовке с. р ов,
осужденных по большому процессу, он, уже не встававший с постели и хар
кавший кровью, настаивал на доведении борьбы до конца и просил разре
шить ему продолжать голодовку. Теперь его не стало»199.
Товарищеское единение приводило в отдельных случаях и к больше
му сближение позиций отдельных групп меньшевиков и эсеров. В «Со
циалистическом вестнике»  12/13 за 1924 г. в рубрике «Из партии» под
заголовком «Голос ссыльных» было опубликовано письмо, подписанное
«группой ссыльных с. д. и с. р. Киргизии». Это письмо, являясь реакци
ей на Соловецкий расстрел, было все же большим, чем проявлением со
лидарности с товарищами и гнева по отношению к чекистам. Это совме
стное обращение ссыльных эсеров и социал демократов фактически
содержало программное заявление, общее кредо, декларировало общие
цели: «Дорогие товарищи, мирно спящие на далеком полярном остро
ве, --- мы с вами! С вами все мы, разбросанные по глухим углам нашей
необъятной "социалистической" родины. С вами все запертые в совет
ских тюрьмах, все, продолжающие на "воле" вашу революционную рабо
ту, все те, в ком сохранилось сознание социалиста и живое чувство рево
люционера! <...> Возмездие за смерть наших товарищей придет, наступит
час победы, который поразит правящую партию в самое сердце, ибо его
принесет с собой рабочий класс, именем которого она самовольно вла
ствует, и во имя которого ею принесено в жертву столько жизней.
<...> "Класс обмануть нельзя!" Он, пролетариат, выпрямившись, ок
репши, придет в авангарде придушенной сейчас революционной демо
кратии, чтобы освободиться от диктатуры над собой, самому уверенно
встать на ноги. Политической свободе, истинно демократическому
строю, этим необходимым условиям успешной борьбы за подлинную
106

диктатуру пролетариата, за социализм, должна будет уступить власть
РКП, Соловками вписавшая в свою историю позорные страницы сред
невековья<...>»200.
Эти формулировки, безусловно, были компромиссом. С одной сто
роны, меньшевиков вполне устраивало то, что в центр конструкции был
поставлен пролетариат, но фактически конструкция «пролетариат в аван
гарде революционной демократии» --- это нечто иное, как слегка завуали
рованный эсеровский триединый рабочий класс, хотя и не были назва
ны ни крестьянство, ни трудовая интеллигенция. Фактически ссыльные
меньшевики достаточно ясно признали революционные и демократиче
ские потенции части крестьянства и интеллигенции.
То, что в авангарде «революционной демократии» будет пролетариат,
эсеры признавали всегда и никакого отступления от своих взглядов они
тут не допустили. Так что здесь был скорее компромисс со стороны мень
шевиков. Компромисс же со стороны эсеров видится в признании поли
тической свободы и истинно демократического строя в качестве необхо
димого условия для успешной борьбы «за подлинную диктатуру
пролетариата». Если «за социализм» вполне органично для эсеров,
то формулировка «за подлинную диктатуру пролетариата» --- очень серь
езная уступка, ведь ни одно из эсеровских течений не признавало дикта
туру пролетариата в каком бы то ни было виде, ибо она противоречила
их концепции.
Но помимо этих идеологических высказываний, особое внимание об
ращает на себя готовность меньшевиков признать «нашей братской мо
гилой» могилы пятерых эсеров и всех их «дорогими товарищами» (в том
числе и покончившего самоубийством в Бутырках члена ЦК ПСР
С. В. Морозова). Трудно переоценить это. Это уже не пресловутое --- «то
варищи по революции», ничего подобного доселе не было, ведь это уже
новая степень общности идеалов, интересов, наличие общих символов
и могил.
Таким образом, мы можем констатировать, что после процесса с. р.
не произошло возврата к межпартийным трениям, и начиная с этого вре
мени ни эсеры, ни меньшевики больше никогда не вели друг против дру
га публичной полемики, а в их публичных взаимоотношениях неизменно
демонстрировались единство конечных целей и товарищеские отношения.
Представляется, что эсеров и меньшевиков роднило глубинное при
знание свободы как души социализма и нежелание загонять свой народ
в него «железной рукой». Слова московских и питерских меньшевиков,
вынесенные в название параграфа, передавали это ощущение родства
душ. Позже это ощущение нарастало по мере того, как становилось яс
ным, во что на практике превращается большевистский социализм без
демократии. Рискнем предположить, что именно признание демократии
душой социализма и народа --- субъектом истории, а не объектом соци
альных экспериментов объединило их. Более того, представляется, что
это ощущалось ими как самое главное в едином для меньшевиков и эсе
ров революционном наследии и было частью «культурного кода» россий
ского революционера.
В эмиграции лидеры партий, вдохновленные идеей совместной борь
бы против большевистского режима, готовы были вновь вести разгово
ры, столь популярные в 1901---1902 и 1912---1914 гг. --- о желательности
объединения с. д. и с. р. Так, в 1933 г. в одном из черновиков письма
В. М. Чернова неизвестному адресату, где он описывал, как проходил его
шестидесятилетний юбилей, он писал: «Было приветствие от русских с. д.
107

вообще и от Дана в особенности, с выражением надежды на осуществле
ние в России единой социалистической партии»201. (Позднее Ю. Денике
отмечал: «В. М. [Чернов] до конца дней мечтал об единой российской со
циалистической партии, включающей демократических социалистов всех
толков (но, конечно, абсолютно враждебной большевизму)»202.)
В 1949 г. видный меньшевик Г. Аронсон в статье «Меньшевизм (Опыт
характеристики)» солидаризовался со своими товарищами, признавшими
в качестве крупных ошибок крестьянобоязнь и отказ продлить на выбо
рах в Учредительное собрание существование меньшевистско эсеровско
го блока, и в то же время подчеркивал, что «<...> критикуя многое в сво
ем прошлом, нам стыдиться этого прошлого не приходится. Вот почему,
демократические социалисты русской школы, мы без колебаний посей
час сохраняем верность славному имени меньшевизма.
Меньшевики, на которых историей было возложено в тяжких услови
ях изгнания представлять это политическое направление, могут без само
обольщения сказать о себе: мы не посрамили ни лучших заветов русского
освободительного движения, ни знамени международной социал демокра
тии. Ни на один миг меньшевики в каторжных условиях в советской Рос
сии или в долголетней эмиграции не прекращали непримиримой борьбы
против комдиктатуры за освобождение России, за интересы трудящихся,
за демократию и социализм»203.
В дальнейшем сближение меньшевиков и эсеров эмигрантов приоб
ретает все более зримые очертания и формы, которые ранее были бы не
мыслимы. Так, например, известный эсер Марк Вишняк становится со
трудником меньшевистского «Социалистического вестника». На вечере,
посвященном 35 летнему юбилею «Социалистического вестника», он
выступил с приветственным словом, в котором «указал на то, что он, ста
рый народник и с. р., нисколько не изменивший своего отрицательного
отношения к марксистским теориям и в первые годы "СВ" относивший
ся к политике "СВ" критически, теперь является его сторонником и по
стоянным сотрудником. Он был против "СВ" в дни юности этого органа.
Но он высоко ценит борьбу "СВ" против советского "социализма" и тота
литаризма и считает, что "Вестник" в годы своей "зрелости" выполняет
большую и почетную задачу в деле защиты идеи социализма и свободы
против ее тоталитарного искажения»204. В 1952 г. 14 русских социалистов,
эсеров и меньшевиков, приняли совместное обращение «На пути к еди
ной социалистической партии», считая, что настало время ее создания.
§ 3. «СУБЪЕКТИВНО ВЫ РЕВОЛЮЦИОНЕРКА, КАКИХ
МЫ МОЖЕМ ПОЖЕЛАТЬ СЕБЕ ПОБОЛЬШЕ,
ОБЪЕКТИВНО ЖЕ ВЫ СЛУЖИТЕ
КОНТРРЕВОЛЮЦИИ»: ПАРАДОКСЫ ОТНОШЕНИЯ
КОММУНИСТОВ К ЭСЕРОВСКИМ «ДРУГО ВРАГАМ»
В КОНТЕКСТЕ ИЗЖИВАНИЯ «РОДИМЫХ ПЯТЕН»
ЭТИКИ РОССИЙСКОГО РЕВОЛЮЦИОНЕРА
Процесс превращения большевистской партии --- еще совсем недавно
одной из многих оппозиционных партий --- в партию единовластвующую,
в партию, сделавшую ставку на однопартийную систему и подавление ина
комыслия, не был ни одномоментным, ни прямолинейным, ни простым.
108

Из множества разнородных аспектов этого многомерного процесса мы
затронем лишь один: конфликт норм старой этики и традиций, регули
ровавших взаимоотношения «друго врагов», и складывающейся этики
формирующейся новой политической элиты (сразу оговоримся, что изу
чение этой новой этики как таковой не входит в нашу задачу). В рамках
этой новой этики, рождавшейся в огне октябрьского переворота и граж
данской войны, объективно и стремительно сужалось пространство для
прежних товарищеских отношений с бывшими товарищами по борьбе со
старым режимом, бывшие «друго враги» неумолимо превращались про
сто во врагов. Но этот процесс шел непросто и порой парадоксально, ибо
коммунистическая элита несла на себе отпечаток «родового клейма» ста
рых традиций.
Главным парадоксом в этой сфере, с которым столкнулись больше
вики и социалисты после 25 октября 1917 г., был сбой системы распоз
навания «свой --- чужой», лежащей в основе любой субкультуры. До Фе
враля 1917 г. для социалистов всех оттенков «чужим» было самодержавие
в лице всех своих властных и полицейских структур и органов, пресле
дующее их и сажающее в одни тюрьмы и каторги (степень «враждебно
сти» буржуазии оценивалась социалистическими партиями по разному).
С определением «своего» дело обстояло сложнее. С начала ХХ в. соци
ал демократы в массе своей считали, что эсеры не являются социалис
тами, а всего лишь мелкобуржуазными демократами. Г. В. Плеханов да
же произнес в адрес социалистов революционеров слова, звучавшие, как
приговор --- их социализм не революционен, а их революционность не
социалистична. Сегодня для любого серьезного исследователя ясно, что
сам термин «мелкая буржуазия», куда без особого разбора включались
самые различные слои города и деревни, весьма отличные друг от друга
по своей природе, образу жизни и социальным функциям, требует к се
бе намного более критического отношения. Не секрет, что русские со
циал демократы (и не они одни) использовали этот термин как своего
рода универсальный ярлык, что приводило порой к анекдотическим си
туациям: и большевики и меньшевики навешивали его друг на друга,
считая именно себя истинно пролетарской партией. Можно сказать, что
для части русских социалистов структура понятия «свой» (член социали
стического социума) ассоциировалась с чем то похожим на большую
квартиру (чисто советское словечко «коммуналка» родилось позже)
с множеством комнат, все обитатели которой более «свои», чем живущие
в другой, враждебной им квартире, но самые самые «свои» живут толь
ко в одной «партийной» комнате. Впрочем, партийные «коллективы» то
же дробились на фракции, течения и группы, порой заключавшие сою
зы против своих сопартийцев с жильцами соседних комнат партий.
Но при всей противоречивости взаимоотношений социалистов всех
оттенков и порой ожесточенной идейной полемике, они, как правило,
объединялись перед лицом общего врага. Так, в тюрьмах и на каторгах,
они худо бедно координировали свои усилия в противостоянии с адми
нистрацией и уголовными заключенными, а на воле --- в борьбе с само
державием.
Летом --- осенью 1917 г. опасность «угрозы справа», наличие общего
врага, с одной стороны, позволили социалистам, объединившись, подавить
мятеж генерала Корнилова, а с другой --- дезориентировали их в определе
нии степени опасности более серьезной угрозы демократии и свобо
де --- «угрозы слева». Сложившиеся за десятилетия стереотипы заставляли
многих эсеров и меньшевиков думать, что главный враг --- «справа»,
109

а с большевиками, «тоже социалистами» и все таки «своими», можно будет
и договориться. Двойной стандарт отношения к социалистам ярко прояв
лялся уже осенью 1917 г., когда большевики рвались к власти, демагоги
чески обвиняя своих социалистических конкурентов во всех страшных
грехах, не останавливаясь перед откровенным натравливанием на них
солдатской массы. Один из московских большевиков вспоминал, что
в октябрьские дни во время митинга большевистские ораторы изобража
ли находившихся тут же меньшевиков и эсеров врагами и предателями,
и наслушавшиеся этих речей солдаты, не понимавшие двойного стандар
та и политической игры, пытались взять социалистов «в штыки». И вот
тут уже большевики не на шутку перепугались и с трудом, но все же сдер
жали солдат. Ведь одно дело натравливать на социалистов солдат, спеку
лируя на том, что за ними идет народ, и совсем другое дело --- фактиче
ски организовать их убийство.
Лишь немногие социалисты, подобно Н. Д. Авксентьеву, считали
большевизм «метафизическим злом», не способным к демократической
эволюции, и говорили о необходимости блокироваться в борьбе с ним со
«здоровыми силами» справа. Но эти взгляды не были популярны в годы
гражданской войны ни в эсеровской, ни в меньшевистской партиях,
за исключением относительно небольших групп. Напротив, при очеред
ной угрозе революции «справа», будь то Колчак или Деникин, социали
сты и коммунисты бились вместе рука об руку, если даже и считали се
бя, подобно эсерам, «третьей силой» --- враждебной большевикам. Даже
после гражданской войны, которая, казалось бы, должна была поставить
все точки над i во взаимоотношениях большевиков и оппозиционных
к ним социалистов, психологический настрой на возможность примире
ния у многих из их представителей еще сохранялся. Ценно для нас сви
детельство эсерки Б. А. Бабиной, сидевшей в 1922 г. в Бутырках и много
лет спустя отмечавшей, что социалисты не могли себе даже вообразить
будущей участи и считали, «будто разногласия между нами и "ими",
в конце концов, не помешают строительству нового мира, и, хотя всегда
придется упрямо спорить, мы вернемся и строить придется вместе! А то,
что сейчас с нами происходит, --- это несерьезно, это вроде театрального
представления из времен Великой Французской революции! Только, ра
зумеется, без гильотины! Никто из нас, в том числе и марксисты различ
ных оттенков, включая и тех, кто пытался строить новое государство "по
учителю", --- не подозревали, какая гигантская гильотина ожидает нас
всех вместе в сравнительно недалеком будущем!»205. Не все эсеры и мень
шевики так думали, наиболее прозорливые многое уже поняли, но все же
старые привычные взгляды плодили новые иллюзии, когда иллюзиям, ка
залось бы, уже совсем не осталось места.
Ярчайшим и парадоксальнейшим примером того, что некоторые из
социалистов, сидевших в советских тюрьмах в 1920---21 гг., продолжали
называть своих тюремщиков «товарищами», является письмо М. Веденя
пина, который был членом ЦК ПСР и широко был известен своими «ле
выми» взглядами и до некоторой степени «мягким» отношением к вла
сти. Находясь в заключении в Ярославской тюрьме, он был выбран
старостой «полит. заключенных с. р.» и в этом качестве 17 ноября 1920 г.
обращался с ходатайством за больного тифом товарища к «представите
лю ВЧК, ведающему дела ПСР, т. Самсонову»206. Он просил, чтобы боль
ного тифом и с расстроенной психикой эсера Шумилова поместили вме
сте с врачом, членом ЦК ПСР Д. Д. Донским, лечившим его ранее
и хорошо знавшим организм своего пациента. Кроме того, Веденяпин,
110

очевидно, еще не избавившийся от старых представлений о пределах то
варищеских услуг, просил чекиста переправить в Ярославскую тюрьму
письмо для успокоения оставшихся там товарищей, взволнованных вне
запным увозом пятерых эсеров в Бутырки. Он намекал чекистам, что это
и в их интересах, т. к. «единственная цель [письма], чтобы оставшиеся
тов. не переживали и были спокойны, особенно если будет оттуда
отправлена еще партия». Письмо это, естественно, никуда послано
не было 207.
Позже он просил «товарища» Самсонова выдать ему из архива Бутыр
ской тюрьмы «дело матроса Смолянинова, повешенного за удар чайни
ком надзирателя». «Это дело из вопиющих дел, совершенных в царских
застенках, писал Веденяпин. --- Лично я хорошо знал Смолянинова и на
мне лежит нравственная обязанность осветить это дело. Поэтому очень
прошу дать мне этот материал в камеру всего на несколько дней, мне
удастся осветить деятельность некоторых лиц, причастных к этому де
лу»208. Еще одна просьба, содержавшаяся в этом письме, была посвяще
на спасению архива Ярославской каторжной тюрьмы. М. Веденяпин пи
сал: «В настоящее время архив расхищается на "цигарки" и вся тюрьма
пользуется бумагой, выдираемой из дел архива. В бытность мою в Яро
славле я неоднократно обращался с вышеуказанной просьбой к Предсе
дателю Яросл. ГЧК Сочневу и тот вначале обещал все сделать и поручить
мне его разобрать и привести в порядок, но потом заявил, что это он сде
лать не может и до последнего времени архив продолжал расхищаться»209.
Заявление было переправлено Самсонову и тот поставил резолюцию
«К делу Веденяпина. Об архиве сообщено. 20/XI 20 г.»210.
Надо сказать, что свои иллюзии о «товарище» Самсонове и прочих
«товарищах», Веденяпин вообще изживал довольно мучительно и непро
сто, что проявилось и во время предварительного следствия по процессу
весной 1922 г. и что позволило Н. И. Бухарину уже на процессе сказать,
что Веденяпин наполовину предал эсеров.
Парадоксальность и противоречивость отношения коммунистов
к «друго врагам» складывалась из двух борющихся в большевистской сре
де тенденций. Одна вырастала из старых традиций и допускала возмож
ность компромиссов, вторая вытекала из природы большевистской дик
татуры и логики борьбы за власть, оценивала бывших «друго врагов»
одномерно --- только как врагов --- и делала ставку на их уничтожение.
Но особо подчеркнем, что колебания в отношении к старым товарищам
у части видных большевиков, занимавших разное место в созданной ими
партийно государственной иерархии, не были определяющими для пози
ции основной партийной массы, обрабатываемой практически непрерыв
ной работой агитпропа. Он формировал как в партийной, так и в беспар
тийной среде образ социалистов как социал предателей, сжегших за
собой все мосты сотрудничеством с белогвардейскими режимами и ин
тервентами, а проще говоря --- образ врагов, правда, не прямых и откро
венных, а трусливых, прячущих свою враждебность за социалистической
фразеологией. Примерно так они и воспринимались подавляющей мас
сой коммунистов, вступивших в партию в 1917---1921 гг. Эти десятки,
а потом и сотни тысяч коммунистов были в подавляющем своем боль
шинстве вне традиций и этики революционного подполья, не имели опы
та совместной борьбы и совместного «сидения» с эсерами, меньшевика
ми, анархистами, не имели личных взаимоотношений с ними, и лишь
свято верили в партийные директивы и установки, рассматривая социа
листов и анархистов только как особую разновидность врагов.
111

Именно на них могли опереться сторонники «жесткой» линии по от
ношению к социалистам при борьбе как с социалистами, так и со ста
рыми коммунистами, склонными к более мягкой позиции, упрекая
последних в недостаточной выдержанности взглядов, а то и двурушни
честве и приверженности старой буржуазной морали (как трактовалось
проявление дружеских или родственных чувств, шедшее вразрез с требо
ваниями «революционной целесообразности» и «интересами револю
ции»). В этом плане показательны уже упоминавшиеся слова Григория
Ратнера: «Если требует революция, то можно свести на эшафот и собствен
ную сестру. Если требует революция, то семейные отношения не существу
ют (выделено нами. --- К. М.). <...> Сейчас болото мещанской психоло
гии завладело настолько умами, что если Ратнер прислал чекистов
к своей собственной теще, это ужас и кошмар. Вот в том то и дело, что
от старой морали осталась только форма, <...> но содержание этой
морали давно уже истлело, истрепалось и не могло не истрепаться, ибо
современная политическая борьба этих старых этических понятий не
терпит»211.
Позиция сторонников «жесткой линии» в отношении социалистов
на протяжении всех лет гражданской войны и после нее вызывала глу
хое недовольство и встречала скрытое сопротивление у части старых
большевиков, многие из которых не видели в социалистах настоящих
врагов, даже оказавшись с ними по разные стороны тюремных решеток.
И странно для нас звучащее обращение политзаключенного эсера Веде
няпина к начальнику СО ВЧК Т. П. Самсонову как к «товарищу», о ко
тором шла речь выше, звучало уже не так странно на фоне подобных же
обращений коменданта и начальника Бутырской тюрьмы к политзаклю
ченным, привезенным в нее в феврале 1922 г. Бабина вспоминала: «Про
шло часа полтора, прежде чем к нам вошел комендант. "Товарищи, ---
обратился он к нам (о времена, когда в тех местах к нам так обраща
лись!), --- вам придется некоторое время пробыть в карантине". <...>
"Не согласны, не согласны! --- закричали все хором. --- Если нужен меди
цинский осмотр, у нас есть свой врач. Позовите доктора Донского!"
<...> --- Я не могу решить это сам, --- сказал наконец комендант, --- вызо
ву начальника тюрьмы. Примерно через час к нам явился Попов. <...>
Высокий, широкоплечий человек лет сорока (по моим тогдашним поня
тиям, почти старик!), участник гражданской войны, принадлежавший
к дореволюционной когорте большевиков, он, в общем, тогда неплохо
относился к заключенным социалистам всех оттенков, особенно к левым
эсерам. <...> С большим пиететом относился он к Б. Д. Камкову, иногда
пытался даже заводить с ним беседы на политические и философские
темы» 212.
Более того, многие коммунисты испытывали чувство неловкости от
необходимости держать в тюрьме эсеров, меньшевиков, анархистов, как
испытывали его сибирские коммунисты и чекисты в 1921 г. по отноше
нию к Ф. Ф. Федоровичу и Л. Я. Герштейну, входившим в Иркутский По
литцентр, арестовавший А. В. Колчака и передавший власть большевист
скому ВРК. И председатель Политцентра Ф. Ф. Федорович и все его члены
получили в январе 1920 г. от ВРК гарантии абсолютной неприкосновен
ности. Но по воле московских чекистов Федорович, чета Герштейнов
и М. Л. Свирская были отправлены в 1921 г. этапом в Ново Николаевск,
что повергло в великое смущение всю сибирскую партийно чекистскую
верхушку, пытавшуюся преодолеть его разными способами, весьма инте
ресными в нашем контексте.
112

Эсерка Мина Свирская вcпоминала: «Майский мне рассказывал, что
Емельян Ярославский, в ту пору секретарь Сиббюро ЦК РКП(б), не
сколько раз признавался, что ему де очень неприятно, что в Новосибирск
привезли Флориана Флориановича Федоровича. "Понятно, --- возрази
ла я. --- Ведь если бы Федорович сидел в другой тюрьме, не в Новосибир
ске, Ярославскому можно было бы делать вид, что он об этом не зна
ет"»213. Комендант тюрьмы, в которой содержались социалисты, Зорька
«давал свидания в неположенное время, например, можно было прийти
вечером и попросить вызвать кого нибудь», и любил похвастаться: «вот
де какие он создает хорошие условия для заключенных». Более того, он
даже разрешил (наверняка, с ведома вышестоящего начальства) Федоро
вичу «отлучиться» на одну ночь из тюрьмы, лично отвел его на квартиру,
где собрались жившие в то время в городе эсеры и бывший меньшевик
И. М. Майский, который, по словам Свирской, «не хотел совсем рвать со
своим прошлым», а рано утром увел его обратно в тюрьму. «Вечер удал
ся на славу, --- вспоминала Свирская. --- Флорианыч был очень оживлен,
острил, рассказывал...»214.
Необходимо, впрочем, подчеркнуть, что эти идиллические рассказы
о «добрых» чекистах и комендантах тюрем соседствовали с теми издева
тельствами, которые творились в чекистских кабинетах и с обыкновенным
мародерством даже видных чекистов. Ольга Чернова (приемная дочь
В. М. Чернова) вспоминала: «А енотовую шубу, вероятно, Лацис взял се
бе на память о Викторе Чернове и его смелой дочке. Во всяком случае,
шубу, как и мамин "портфель", забранный Кожевниковым, мы никогда
больше не увидели»215. Ее предположение не кажется беспочвенным при
чтении описания кабинета и самого М. И. Лациса, который допрашивал
ее в 1920 г.: «Вероятно, это был кабинет одного из бывших директоров
страхового общества. С потолка свешивалась хрустальная люстра, сверкав
шая всеми подвесками. Пол был устлан узорным ковром, на котором ле
жали белые медвежьи шкуры; по стенам стояли мягкие кресла. <...> На
белых стенах, украшенных позолотой, висели зеркала. <...> Самой кра
сочной фигурой среди них (сидевших за письменными столами чекис
тов. --- К. М.) был Лацис <...> Плотный и тяжелый, он придавал себе бар
ственный вид --- откинувшись на спинку кресла и поглаживая бороду
холеной рукой, украшенной перстнями и золотым браслетом цепочкой.
<...>На нем был щеголеватый френч защитного цвета, из под которого
виднелись белоснежная рубашка и галстук»216.
Нередки были и случаи, когда занявшие определенные посты в но
вой советской или партийной бюрократии помогали своим старым това
рищам по борьбе. Так, в воспоминаниях М. Свирской есть рассказ о том,
как в 1921 г. ее, только что выпущенную из Новосибирской тюрьмы под
подписку о невыезде, устроил на службу упоминавшийся уже Майский,
вступивший к тому времени в РКП(б) и впоследствии сделавший голо
вокружительную карьеру (посол СССР в Англии в годы Второй мировой
войны): «Работы по службе у меня было немного. <...> Все свое свобод
ное время я посвящала передачам в тюрьму, а это было совсем не про
сто. <...> Муку и все остальные продукты обычно выделяли из своих пай
ков близкие нам люди <...> Для своих поездок по городу я пользовалась
выездом Госплана. Кучер был в курсе моих дел, с его помощью я соби
рала передачи, затем отвозила их в тюрьму. <...>на одном из заседаний я
получила записку от Сибпродкома Калмановича: "Могу Вашим опекае
мым выделить несколько полушубков и валенок". Однородную записку
я получила от ведавшего Сибсовнархозом Козлова --- о сапогах. Видимо,
113

совесть еще не совсем умерла в людях этого поколения. <...> я не отка
залась от предложенных мне даров. <...> Из той муки, которую выдели
ли для снабжения эмигрантов (иностранных рабочих, участников рево
люционного движения в Венгрии и Германии. --- К. М.), Майский
распорядился выдать мне довольно значительное количество <...>»217.
Гнет старых революционных традиций ощущали на себе даже такие
не склонные к мягкости и сентиментальности люди, как Ф. Ф. Расколь
ников. Видный эсер Марк Вишняк вспоминал, как летом 1918 г. он со
хранил жизнь эсеру И. И. Фондаминскому. Изменив внешность и обза
ведясь чужими документами, Вишняк и Фондаминский, пытаясь перейти
Восточный фронт, плыли на пароходе по Волге и радовались, что про
верка документов при посадке прошла благополучно. Но стоило им от
чалить, как мимо них по палубе пробежал Раскольников, который впол
не мог запомнить лицо Вишняка по первому (и единственному)
заседанию Учредительного собрания. Вишняк поспешил предупредить об
этом Фондаминского, который «благоразумия ради отсиживался в смеж
ном с рестораном помещении». «Не успел я поделиться с ним неприят
ной новостью, --- вспоминал Вишняк, --- как дверь распахнулась и в нее
вихрем влетел Раскольников. Не произнося ни слова, он уселся на подо
конник и, мефистофелевски скрестив руки, молча уставился взглядом на
Фондаминского. Я сидел рядом и переводил глаза с Фондаминского на
Раскольникова и обратно. Раскольников <...>мог запомнить Фондамин
ского по его выступлениям в Учредительном собрании. Он мог знать
Фондаминского и как "коллегу": как комиссар Балтийского флота --- ко
миссара Черноморского. Не поднимая глаз, а то отводя их в сторону,
Фондаминский прикрывал верхнюю часть лица, снимая и снова надевая
пенснэ. Молчаливая дуль длилась недолго. Раскольников вскочил с по
доконника и ринулся в дверь». Вишняк и Фондаминский были уверены,
что арест неминуем, и решили разойтись в разные стороны, молча пожав
друг другу руки 218. Однако ареста не последовало и на нужной им оста
новке они спокойно сошли с парохода, будучи до глубины души потря
сены тем, что остались на свободе. Размышляя спустя годы о мотивах
подобного поведения Раскольникова, Вишняк писал: «Мичман Расколь
ников представлял собою классический тип большевика --- дерзкого до
наглости и жестокого до беспощадности, и расправиться с нами или,
по меньшей мере, задержать людей с подложными документами, очутив
шихся в верховьях Волги, когда по среднему ее течению проходил фронт
гражданской войны, диктовал Раскольникову элементарный долг боль
шевика. И он его нарушил явно и намеренно. Почему? В чем дело? И поз
же возвращались мы с Фондаминским не раз к этому вопросу. В согла
сии с общим религиозным уклоном, обозначившимся у Фондаминского,
он объяснял "чудо" тем, что и в большевике мог пробудиться образ че
ловека и доброе начало могло одержать верх над злом: "он нас пожалел".
Мне такое объяснение и сейчас кажется искусственным. "Пожалев" нас,
Раскольников продолжал и в последующие годы свирепствовать, насило
вать и убивать, не давая пощады. <...> Свое и Фондаминского чудесное
спасение я склонен был скорее отнести не на счет пробудившейся в Рас
кольникове человечности или этики, а, скорее, на счет "эстетики": изящ
ная и благородная фигура Фондаминского расположила к себе и озверев
шего большевика»219.
«Элементарный долг большевика», по меткому выражению Вишняка,
с ожесточением гражданской войны (да и после нее, когда социалистиче
ские партии стали даже еще опаснее как реальная более «мягкая» соци
114

алистическая альтернатива «жестким» большевикам) диктовал большеви
кам все больше и больше, заставляя порывать с нормами и понятиями ста
рой революционной субкультуры и ее морали. Но далеко не все комму
нисты были готовы к этому разрыву, ибо в их сознании партийный долг
коммуниста вступал в противоречие с долгом чести. Показателен диалог
Е. П. Пешковой с сыном Максимом, признавшимся ей, что он, комму
нист, не захотел поднять тревогу, встретив на улице одного из лидеров
ПСР В. М. Чернова и узнав его, несмотря на измененную внешность.
«Понимаешь, мать, по партийному долгу коммуниста я должен был бы
немедленно задержать его. Но я не сделал этого, я не смог». «Кроме дол
га, Макс, --- ответила ему Е. П., --- на свете существует еще и честь. Не за
бывай этого. Когда она пересказывала нам этот разговор, --- вспоминала
впоследствии О. В. Чернова Андреева, --- видно было, что Е. П. гордилась
своим ответом»220.
Но многие из старых большевиков, а также и из «новообращенных»
были готовы на подчинение «чести революционера» «партийному дол
гу». Особенно хорошо это было видно на примере чекистов, среди ко
торых были не только большевики, но и бывшие эсеры и анархисты, спе
циализировавшиеся на допросах своих прежних товарищей. Эсерка
Мина Свирская вспоминала о допросах в начале 1921 г., которые прово
дил начальник Секретного Отдела ВЧК (специализировавшегося на
борьбе с социалистами и прочими «контрреволюционными политичес
кими элементами») Самсонов, бывший анархист: «Ссылаясь на трудно
сти, которые испытывает страна, он упрекал социалистов в том, что они
используют для борьбы против советского правительства эти трудности,
пытался убедить в том, что, когда эти трудности кончатся, социалистов
арестовывать не будут, за ними де никто не пойдет, и они не будут опас
ны. Теперь же они мешают»221.
В том же духе разговаривали чекисты и с О. В. Черновой Андреевой,
которая вспоминала о своем допросе зимой 1920 г. чекистами Лацисом,
Романовскими и Кожевниковым: "Поймите хорошенько, --- неторопливо
продолжал Лацис, --- Виктор Михайлович наш враг, но он одновременно
и наш друг. Он наш друго враг, и, пожалуй, нам достаточно поговорить
с ним, потолковать часок, чтобы понять друг друга. Ведь только неболь
шая разница в методах разделяет нас. Он социалист, и мы во многом со
гласны с ним. И, если он, в свою очередь, сделает шаг для сближения
с нами, мы вместе разрешим все недоразумения. Мы хотим с ним встре
титься, понимаете? Так и передайте от нас Виктору Михайловичу". Лацис
продолжал поглаживать усы и бороду. Я молчала»222. В воспоминаниях
М. Свирской есть такой эпизод: «Во время одной из "бесед" допросов
у Самсонова в его кабинет зашел Дзержинский. Он молча постоял у сте
ны, прислушиваясь к моей горячей защите Учредительного собрания, по
том подошел ближе, к столу, и, обращаясь ко мне, сказал: "Субъективно
вы революционерка, каких мы можем пожелать себе побольше, объек
тивно же вы служите контрреволюции"»223.
Конечно же, целью всех этих разговоров было посеять сомнение в вер
ности выбранного пути и подталкивание к пути уступок и прямого сотруд
ничества с властью. Такие разговоры вели с подавляющим большинством
социалистов, явно и неявно склоняя их к сотрудничеству. В этой связи
можно вспомнить излюбленную тему подобных «задушевных» разговоров
с допрашиваемыми начальника Московской охранки С. В. Зубатова, ко
торая сводилась к тому, что и он и власти также видят недостатки суще
ствующей системы и готовы к сотрудничеству с революционерами для ее
115

модернизации, вплоть до поддержки рабочего и профсоюзного движения.
Другие жандармы эксплуатировали тему «Вы так молоды, подумайте
о своем будущем, подумайте, что станет с вашими родными!». Любопыт
но, что аналогии с жандармами приходили в голову заключенным эсерам
и в ходе процесса 1922 г. Так, например, 3 августа чекист, подписывав
ший свои донесения «Буревой», наблюдавший за Гендельманом, доносил:
«В вечерний перерыв по пути наверх разговаривал с Ратнер о "красных
жандармах", переварившихся в чекистском котле»224.
Но, как правило, разговоры старых и новых охранников не достига
ли своей цели. Так, кстати, совсем еще молоденькая, М. Свирская на рас
суждения Дзержинского о субъективном и объективном ответила: «Кто
кому служит, покажет время. Я же служу Учредительному собранию!»225.
Не стала она спорить и с Самсоновым по существу предлагаемых аргу
ментов: «"Все это вранье, верить вам нельзя", --- сказала я и в подтверж
дение своих слов привела "честное слово" Луначарского». Ответ Самсо
нова, который также не стал анализировать суть эпизода с Луначарским,
поставленного партийными и чекистским инстанциями в глупое положе
ние, а предпочел сделать виноватой саму Свирскую, свидетельствовал
о том, что Самсонов не захотел говорить по существу дела, с одной сто
роны, чувствуя скользкость темы, а с другой, ощущая шаткость своих по
зиций, не подкрепленных старой революционной традицией и этикой.
«"Нашли кому поверить! Луначарскому! Эх, --- засмеялся он, --- поверили
Луначарскому!" --- Самсонов произнес это таким тоном, словно винова
ты были те, кто поверил, а не Луначарский, безответственно давший сло
во. "Сегодня вы говорите, что нельзя верить Луначарскому, завтра кто
нибудь скажет, что нельзя было верить вам", --- сказала я»226.
История с «честным словом» Луначарского произошла в феврале 1921 г.
и Свирской была описана так: «В здании Плехановского института от име
ни ЦК партии большевиков и ВЦИКа должен был выступить со своим до
кладом о международном и внутреннем положении А. В. Луначарский.
Переполненная аудитория, прежде чем предоставить слово Луначарско
му, потребовала от него гарантии свободы слова и личности выступаю
щих. Вынужденный всей обстановкой, Луначарский заверил аудиторию
своим "честным словом" и заявил, что ни один из выступающих не бу
дет арестован. И тогда то выступил с некоторыми положениями платфор
мы социалистов революционеров Шура Федодеев. Главным было: созыв
Учредительного собрания. Это требование было единодушно поддержа
но железнодорожными рабочими. <...>
Едва мы вышли из зала, а затем из здания Плехановского института,
агенты ЧК арестовали сначала Шуру, а затем пошедшую за ними Цилю.
<...> "Будьте спокойны, вы не успеете доехать до дома, как они будут ос
вобождены", --- заверил меня Луначарский, когда я дозвонилась к нему
в час ночи. Но шли не часы, а дни, и друзья мои оставались в Бутырках.
Снова добилась я встречи, теперь уже очной, с Луначарским. Узнав от
меня, о чем идет речь, он весь съежился, как от удара, и пробормотал:
"Ну, что я могу поделать". <...> На его "что я могу поделать?" я ему ска
зала: "Только подлецы и негодяи дают безответственно честное слово".
После этого вышла»227.
Это инцидент ярко свидетельствовал о том, что Луначарский ощущал,
как минимум, неловкость от всей этой ситуации и от своего не сдержан
ного честного слова. Своими разговорами и встречей со Свирской --- эсер
кой, вполне достойной ареста и долгого бессудного содержания в тюрьме
(достойной, естественно, по новым представлениям властной элиты),
116

Луначарский явно показывал, что он еще не смог перешагнуть через ста
рые представления и этические нормы, вступившие в конфликт с «эле
ментарным долгом большевика». Отказ от разговоров, встреч и тем более
арест Свирской, согласно нормам старой этики, окончательно превращал
его в подлеца. Его попытка оправдаться своим бессилием, вероятнее все
го, была искренней, но не спасала от беспощадного приговора Свирской.
Любопытно и то, что Свирскую за поход в Кремль «очень осуждали» ее
товарищи. Вероятнее всего за то, что она в попытке освободить товари
ща переступила допустимые пределы и границы. Нормой считалось пи
сать заявления с протестами и требованиями об освобождении товари
щей или смягчения условий их содержания (по этому поводу часто писали
и сами заключенные) в самые разные инстанции. Но тут было важно не
заступить за черту --- позиционировать себя вне системы власти и ее пра
вил игры, когда все заявление --- это лишь предъявление требования
к чуждому и враждебному миру, существующему в другой системе коор
динат. Попытка же Свирской добиться выполнения представителем это
го мира своего честного слова, да еще приняв его приглашение явиться
в оплот и символ этой власти --- Кремль, свидетельствовала о ее надежде
на совпадение системы координат ее и противостоящего ей и ее товари
щам мира власти, о вере в то, что отдельные представители власти «еще
люди». Вывод, сделанный Свирской из этой встречи с Луначарским
и осуждения ее поступка товарищами, также показателен: когда позже,
уже в Сибири, ей передали о желании Е. Ярославского встретиться с ней,
она ответила категорическим отказом.
Поминал Луначарскому его «честное слово» и смазчик Рязано Ураль
ской железной дороги Амвросий Михайлов. По обвинению в членстве
в ПСР и «в призыве к организации забастовки на Р.  Ур. желез. дор. в фе
врале 1921 г., в систематической к. р. деятельности и предложении поли
тической антисоветской резолюции» после 13 месяцев заключения он был
приговорен к 2 годам административной высылки в Великий Устюг. В пе
рехваченном чекистами в июне 1922 г. письме он «считал своим долгом»
сообщить об «этом своем частном деле» иностранным социалистам, при
ехавшим на защиту подсудимых 1 й группы, «не только потому, что они
являются вождями и представителями международного социалистическо
го пролетариата, но и потому что они являются защитниками членов пар
тии социалистов в предстоящем судебном процессе, в котором государст
венным обвинителем выступает народный комиссар Луначарский»228.
Представляется, что постепенно в среде большевиков с дореволюци
онным стажем складывается своеобразный двойной стандарт, которому
они вынуждены были следовать, с одной стороны, стоя еще на почве ста
рой этики и ужасаясь тому, что творит их власть, с другой, не находя в се
бе сил назвать все происходящее своим именем, порой даже боясь само
му себе признаться в этом. Помощью арестованным социалистам они
всячески отделяли себя от таких наиболее грязных сторон большевист
ского режима, как, скажем, деятельность ЧК. И в то же время они опа
сались переступить ту грань, за которой их отделение от существующего
режима могло уже рассматриваться как отступничество и сотрудничест
во с социалистами, объявленными врагами. Такая грань находилась ими,
как правило, инстинктивно, и прекрасным примером подобной колли
зии может служить эпизод «с детьми Чернова».
Когда чекистам не удалось арестовать самого В. Чернова, они отпра
вили в тюрьму его семью --- жену Ольгу Елисеевну, ее дочерей от перво
го брака Ольгу и Наташу и дочь Чернова Адю. Однажды утром к ним
117

в камеру вошла женщина, представившаяся как «Дивильковская, жена ре
дактора "Известий"», которой лично Дзержинский разрешил взять на по
руки десятилетнюю Адю. О. Чернова вспоминала, что в числе прочего Ди
вильковская говорила их матери, что «они все не одобряют целиком
действий Чека и в своем кругу называют ее "Чересчурка"». Некоторое вре
мя спустя она забрала из тюрьмы и старших девочек. «Пока мы расклады
вали вещи, --- вспоминала О. Чернова, --- Адя сказала нам, что Дивильков
ская очень заботилась о ней, укладывая ее на ночь на диване в их гостиной.
Но когда Адя, не решаясь прямо просить о передаче для нас, наводила раз
говор на тюремный режим, Дивильковская никак не отзывалась и "не по
нимала"». В первый же день между нею и сестрами произошел следующий
разговор: «Слух о вашем аресте дошел до Ленина. Узнав, что детей Черно
вых держат в тюрьме, он очень возмутился и велел "немедленно прекра
тить этот скандал!"». «"А то, --- прибавила она опрометчиво, --- Чернов вос
пользуется этим и даст знать за границу, а там это послужит пропаганде
против большевиков". Она сама не заметила, --- отмечала О. Чернова, ---
как испортила впечатление от благородного гнева Ильича».
Вечером в гости (попав в семью Дивильковской, сестры Черновы ока
зались в «Национале», где жили тогда семьи ряда крупных советских
и партийных чиновников) зашла старая знакомая, бывшая каторжанка,
неоднократно гостившая у Черновых в эмиграции. Она показалась сест
рам «странной: все время чего то опасаясь, она тихо уговаривала» их «дер
жать язык за зубами и даже не говорить громко в номере». Она напом
нила им, что они «еще не на свободе, а находятся под надзором»
и Дивильковская «отвечает» за них. Когда же Ольга спросила, почему так
«ласково» --- «чересчурка» --- называют такое страшное учреждение, как
ЧК, Дивильковская ответила, что «Комиссия борется с реальными вра
гами революции и неизбежно, что при ее работе происходят некоторые
ошибки и преувеличения: "Лес рубят --- щепки летят"»229.
Искусственность и двойственность ситуации, в которую попала Ди
вильковская вместе с другими старыми большевиками, раздвоенность ее
сознания проявились отнюдь не только в этом постоянном своем дистан
цировании от «чересчурки», но и в том, что она старательно подчеркива
ла, что помогает только детям Чернова, но ни в коем случае не эсерам.
Она даже никогда не спрашивала у детей об их матери, которая все еще
оставалась в тюрьме на положении заложницы.
Был и еще один способ не пойти против своих убеждений и при этом
не встать в слишком уж явную оппозицию новой власти --- стараться из
бегать таких ситуаций, в которых надо будет тем или иным поступком
или словом продемонстрировать свою позицию. Так, меньшевик Б. Дви
нов в статье «Кровавая пошлость (Письмо из Москвы)» в «Социалисти
ческом вестнике» описывал поведение многих видных коммунистов
в связи с антиэсеровской демонстрацией 20 июня 1922 г.: «<...> очень
много большевиков, и в том числе верхи, остались на дачах и не приеха
ли в этот день на службу --- "умыли руки"... Некоторые говорили: "под
знаменами смерти я не демонстрирую!" Но только на это их и хватило»230.
В противоречие с новыми «правилами игры» зачастую вступали и сло
жившиеся в «старое» время дружеские или даже просто приятельские от
ношения. О. Чернова вспоминала, что когда она с сестрой встретилась
с бывшими одноклассниками и те узнали об их аресте и о том, что они,
будучи освобождены под поручительство, находятся на положении залож
ниц, одна из девочек «набросилась на стоявшего рядом с ней тонкого,
рыжеватого мальчика: "Троцкий! Какое безобразие вы делаете! Черновых
118

держат как наложниц!" "Заложниц, Лена", --- поправили ее сестры. Но,
возмущенная, она продолжала стыдить сына Троцкого и теребила его,
дергая за рукав». Разумеется, им не разрешили вернуться в эту школу 231.
В рассказанном эпизоде показательны два момента: с одной стороны,
именно старая, еще не изжитая мораль родителей заставляла так реаги
ровать детей большевистской и советской элиты на арест дочерей Черно
вых, с другой стороны, «высшее начальство», конечно же, не могло до
пустить, чтобы в одном классе учились сын Троцкого и дочери Чернова.
То, что было нормой в 1917 г., стало совершенно аномальным в 1920 г.!
Постепенно новая власть все решительнее вторгалась и в личную
жизнь тех, кто ее строил, внедряя в жизнь «новую мораль», согласно ко
торой на первое место должны были быть поставлены не личные челове
ческие отношения, а политические взгляды и принадлежность к той или
иной политической партии. На протяжении всей истории революцион
ного движения в России браки между социалистами, принадлежащими
к разным партиям, не были исключительным явлением. Эта традиция со
хранялась и в социалистической среде, продолжавшей жить по старым
нормам в политизоляторах и ссылках, и на протяжении 20---30 х гг.,
вплоть до их физического уничтожения. Но вот в среде новой коммуни
стической элиты эти своеобразные «смешанные браки» быстро стали аб
солютно нетерпимы и подверглись остракизму. Ярчайшим примером не
примиримого отношения чекистов и большевистских властей уже
в начале 20 х гг. к тем коммунистам, которые не порывали со своими бли
жайшими родственниками социалистами, сидевшими в тюрьме, может
служить инцидент вокруг Вячеслава и Ксении Троцких. В начале 1922 г.
чекисты перехватили письмо левой эсерки Ксении Троцкой, находившей
ся в больнице Орловской тюрьмы к мужу В. Троцкому, являвшемуся ни
много ни мало членом Самарского губкома РКП(б). В этом письме, «от
правленном нелегальном способом», она весьма ярко рассказывала
и о визите в Бутырки Дзержинского и Самсонова («Первый --- джентль
мен, последний --- собака, но и этот был корректен, хотя старался дать по
чувствовать, что от него зависит "ввести войска"»), и об избиении полит
заключенных при их насильственном развозе по губернским тюрьмам,
предпринятом для ликвидации завоеванного ими «политрежима» --- «ма
ленькой автономной республики» («Одна из тов. дала пощечину бывшей
здесь следовательнице по делам л.с. р. Брауде --- и ее страшно били и ку
лаками и ногами. Потом она долго лежала здесь в больнице. То же было
у мужчин. Все были взяты голы и босы, и вещи всех пропали в Бут.»), и об
условиях в Орловской тюрьме («Это каторжная тюрьма. <...> Тюрьма эта
всегда славилась своей строгостью. <...>Все так же, нет только битья, зато
у нас есть жертвы») 232.
Письмо было перехвачено и легло на стол Самсонова, явно не обра
довавшегося нелестному эпитету. 15 февраля 1922 г. он отправил копию
письма Ксении Троцкой зампреду ГПУ В. Р. Менжинскому со следующим
комментарием: «Муж Троцкой через Самарский губком просит ее осво
бодить. Мне думается, что Троцкую освобождать ни в коем случае нель
зя и, кроме того, нужно поднять вопрос в ЦК РКП о самом Троцком как
коммунисте и члене губкома». 233 От Менжинского письмо было пере
правлено Г. Ягоде, который поставил на сопроводительном письме Сам
сонова следующую резолюцию: «Полагал бы возбудить вопрос в ЦК РКП.
Послать туда указ[анное] письмо». 234 Чем кончилось дело для В. Троцко
го, мы можем только догадываться, но реакция чекистской верхушки аб
солютно однозначна и, на наш взгляд, в комментариях не нуждается.
119

Примечателен и другой эпизод. Один из осужденных по процессу
1922 г., Г. Л. Горьков, был когда то женат на большевичке и имел взрос
лого сына, жившего вместе с матерью под Саратовом. В 1923 г., после
окончания тюремного срока, он был из Москвы отправлен в ссылку в Ас
трахань. Воспользовавшись случаем, он попросил о свидании с женой
и сыном, и чекисты на встречу его с женой согласились. В разговоре быв
шая его жена, воспитавшая сына комсомольца, всячески демонстрирова
ла свою лояльность власти и дистанцировалась от бывшего мужа, пока
зывая, что их больше ничего не связывает. Выглядело это как
демонстрация «правильного поведения»: Г. Л. Горьков пытался расспро
сить ее о сыне и о ней самой, а она ему буквально навязывала разговор
на политические темы, интересуясь, в том числе, знаком ли он с Лени
ным и Троцким и т. д.
Но были и примеры обратного свойства, показывавшие, что часть
старых большевиков игнорировала новые правила игры, решаясь даже на
браки с социалистками. Мина Свирская вспоминала, что во время свое
го пребывания в Новосибирске в 1921 г. познакомилась со старым боль
шевиком Василием Федоровичем Анучиным, имя которого было ей из
вестно в связи с подпольной работой против Колчака, и была «крайне
удивлена», узнав, что он собирается жениться на эсерке Л. И. Брудерер,
вдове эсера А. Брудерера, расстрелянного колчаковцами (впоследствии
сама Свирская вышла замуж за племянника Л. И. Брудерер) 235.
Но подобные ситуации были, скорее, исключением из правила, и та
кого рода отношения складывались благополучно, если людям удавалось
исключить «политику» из своих личных отношений. В большинстве слу
чаев попытки, даже искренние, сохранить старые отношения, порождав
шиеся, в том числе и ностальгическими воспоминаниями и глухим чувст
вом неправедности творимого, не могли длиться долго. Искусственность
и неестественность подобных ситуаций, как правило, ощущались весьма
остро и коммунистами и социалистами. Так, Свирская вспоминала провал
попытки Майского устроить в 1921 г. в Новосибирске: «нечто вроде "ас
самблей" у Темкиных, на которых собирались бы люди литературы, искус
ства, беседовали бы, обменивались бы мнениями. <...> Иван Михайлович
вспоминал часто о таких же собраниях в Лондоне в пору эмиграции, где
его бывшая жена Нина Петровна Высоцкая (член ЦК партии с. р., избран
ная на III съезде) умела объединить людей разных политических взглядов
и сделать такие собрания содержательными и интересными. Но все, что
происходило в Лондоне, плохо прививалось в Новосибирске. То ли пото
му, что не было такой объединяющей всех фигуры, как Нина Петровна,
то ли потому, что слишком обострились отношения между представителя
ми различных партий. Все усилия Майского создать непринужденную об
становку на двух состоявшихся у Темкиных вечерах не удались»236.
Одним из мест схватки между старой и новой моралью стал процесс
1922 г., на котором разгорелась интереснейшая дискуссия, суть которой
великолепно уловила Е. М. Ратнер, сказавшая, что эксперименты комму
нистов с моралью привели их к тому, что они теряют право называться
даже просто честной партией 237.
И если реакция на поведение Г. И. Семенова, Л. В. Коноплевой
и других обвиняемых 2 й группы со стороны эсеров была достаточно
предсказуема, то негативная оценка их поступков частью коммунистов,
еще не разорвавших со старыми и более привычными для себя нормами
поведения, была, с одной стороны, неожиданна для властей, с другой ---
представляла угрозу выстроенному сценарию процесса. Первым угрозу
120

почувствовал Л. Д. Троцкий, который уже 19 марта 1922 г. в записке в ре
дакции «Правды» и «Известий» (копия в Политбюро) восклицал: «Нель
зя ни в коем случае создавать впечатления, будто бы в оценке Семенова
мы молчаливо сходимся с эсерами, но только считаем нужным исполь
зовать его»238.
Независимо от Л. Д. Троцкого желание переломить столь неудобную
для ренегатов ситуацию «двойного» осуждения (как со стороны бывших
товарищей по партии, так и со стороны части большевиков) испытал
зам. председателя ГПУ И. С. Уншлихт, который 22 марта 1922 г. обратил
ся в Политбюро ЦК РКП(б) с предложением об издании специального
партийного циркуляра в отношении членов РКП(б), ранее состоявших
в других политических партиях. Констатируя, что «в связи с брошюрой
тов. Семенова для ряда т.т., имеющих общее с ним прошлое, а теперь на
ходящихся в наших рядах или работающих фактически, как коммунисты,
создалось совершенно невыносимое положение. <...> Для мещанской
психологии они являются авантюристами, убийцами, взломщиками, "тем
ными личностями". Для психологии, связанной с с. р. работой людей
и для самых с. р. они к тому же ренегаты, предатели и провокаторы», в то
время как «для ГПУ моральная чистота побуждений этих товарищей вне
сомнения», «ГПУ просит ЦК РКП издать специальный циркуляр, <...> да
ющий общие указания об отношении партии к роли Семенова, Конопле
вой и др.», а также «применять в отношении мещански мыслящих элемен
тов партии, проявляющих враждебное отношение к бывш[им] с. р.,
принимающим участие в разоблачении п.с. р., решительные меры»239.
Реакцией на письма Троцкого и Уншлихта стало постановление Полит
бюро ЦК РКП(б) от 23 марта 1922 г., поручавшее Оргбюро составить «цир
куляр, разъясняющего обязанности членов РКП --- выходцев из других пар
тий», а «т.т. Преображенскому и Ярославскому написать статьи относительно
Семенова», переговорив «о характере и тоне статей» с Л. Д. Троцким 240.
Первая статья подобного рода появилась уже в этот же день в «Прав
де» под заголовком «В ожидании суда» и была написана Л. С. Соснов
ским. Утверждая, что «по Чернову, ренегатами называются все те, кто от
вернулся от партии с. р., и пошел за коммунистами. Тогда Коноплева
находится не в плохой кампании. Таких ренегатов миллионы»241, автор
сознательно смешивал два совершенно разнородных явления, лежащих
в разных плоскостях: отказ миллионов идти за той или иной партией и их
поддержка другой партии отождествлялась с поведением перебежчиков
разоблачителей из одной партии в другую. К этой же тактике подмены
понятий прибег в статье «Общее дело контрреволюции» 28 марта 1922 г.
в «Правде» и Ем.Ярославский: «Пусть эти люди годами ошибались, пусть
делали тягчайшие ошибки. Но что это за "клятва крови", которую нель
зя нарушить членам партии эс эров, когда они видят, как ЦК ПСР стал
явно контрреволюционной организацией!.. Семеновы и Коноплевы хо
тят делать общее дело с революционным пролетариатом и крестьянст
вом... Всякий честный рабочий и крестьянин это поймут теперь, когда
Чернов и Ко делают невероятные усилия уйти от гласного суда, а Семе
нов и Коноплева отдают на суд всей трудовой России поступки свои соб
ственные и той партии, которая обманула их и всех трудящихся»242.
В связи с процессом разгорелась дискуссия и на IX Московской
губернской конференции РКП(б) между Л. Б. Каменевым и Д. Б. Ряза
новым. Впрочем, выступление Каменева было не столько дискуссион
ным, сколько призывавшим к «оргвыводам». Рязанов подверг критике
партийную позицию на процессе с. р., и заявил, что Каменев в своем
121

обстоятельном докладе умолчал о наличии разных точек зрения в партий
ной среде на процесс, в том числе и в связи с использованием таких оди
озных фигур, как Семенов и Коноплева: «<...> Читайте показания Семе
нова, читайте показания Коноплевой, и вы увидите, в какое неудобное
положение мы попадаем, имея группу, по поводу которой даже старик Кон
должен говорить длинные речи, чтобы оправдать их мораль. <...> даже сре
ди товарищей вызывают чувство отвращения к себе, когда так делают, как
тов. Ратнер, <...> когда он так легко нападает на ту сторону»243.
Ответ Каменева заслуживает самого пристального внимания, ибо он
позволяет судить не только о логике организаторов процесса, но и о мен
тальности большевистских лидеров, подобных ему, увидеть его аргумен
ты, подмену понятий и готовность к навешиванию ярлыков вместо аргу
ментированного ответа оппоненту: «С этой речью к нам <...> вошли
отклики той клеветы и той травли, которая ведется во всей международ
ной литературе против коммунистов по поводу этого процесса. <...>он
пытался опорочить возможный смертный приговор, играя на разделении
между двумя группами подсудимых и пытаясь доказать, что если кто ни
будь заслуживает смертного приговора, то это морально запачканные лю
ди в лице Семенова и Коноплевой <...> Здесь Рязанов говорит, что лю
ди, которые разоблачают партию эсеров ради партии коммунистов,
морально запятнаны <...>. Я имею сделать предложение конференции,
<...> стенограмму речи Рязанова из стенограммы изъять и направить в ЦК
<...> нельзя же, чтобы в такой момент устами т. Рязанова с нами говори
ла чуточку подкрашенная идеология г. Чернова. На коммунистической
конференции этого допускать нельзя. Мы должны принять меры. Если
речь Рязанова донесется до тех сотен тысяч рабочих, которые действи
тельно вышли по нашему призыву, которые не считают Семенова и Ко
ноплеву за то, что они разоблачили Гоца, морально запятнанными людь
ми, которые говорили, что Пятаков должен вынести соответствующий
приговор каждому обвиняемому и для Гоца не должно быть исключения,
потому что он Гоц, то какое будет впечатление? <...> если здесь на собра
нии столь почтенный человек, как Рязанов, произносит эту речь, что же
должно произойти в головах рабочих?»244.
В этом ответе Каменева интересно и симптоматично все: и его логи
ка и его аргументы, но особенно интересно то, что когда Рязанов кричит
из зала --- «Стенограмма», имея в виду, что Каменев приписывает ему то,
что он не произносил, и призывая заглянуть в стенограмму, то в ответ
Каменев предлагает отправить стенограмму речи Рязанова в ЦК. Факти
чески те приемы, которые использовал в полемике против Рязанова Ка
менев, удивительно похожи на то, что ранее применял Ленин, а позже
и Сталин в борьбе со своими оппонентами. Рязанов же становится жерт
вой собственного «двойного стандарта», когда он, с одной стороны, кри
тикует действия и мораль большевистской верхушки, которая организо
вала на процесс группу подсудимых ренегатов, с другой --- рассыпается
в похвалах Пятакову, делает реверансы Каменеву и своей непоследова
тельностью, двойственностью производит крайне неубедительное впечат
ление. Несколько лет спустя так же противоречиво и путано будет выгля
деть позиция самого Каменева под ударами прямолинейной и цельной
логики И. В. Сталина, умевшего на вопрос о том, какой из партийных ук
лонов хуже --- левый или правый, отвечать: «оба хуже». Сталин будет аб
солютно убедителен в рамках этой логики, логики недопустимости лю
бого инакомыслия не только в стране, но и в партии, логики, у истоков
которой, впрочем, стоял вовсе не он.
122

Двойной стандарт в поведении ряда высокопоставленных коммунис
тов проявился и в том, что, не протестовавшие против позиции своей пар
тии в связи с процессом над эсерами, оказавшись в одном санатории с Се
меновым и Коноплевой, куда те были отправлены после отмены их
смертного приговора, они демонстративно избегали и бойкотировали их
(как пишет об этом в своей книге М. Янсен).
В борьбе, разгоревшейся вокруг формулы приговора подсудимым
1 й группы (то, что подсудимые 2 й группы купили себе свободу ценой
сотрудничества с властью, было ясно с самого начала), ярко отразилась
борьба двух линий, имевших место в большевистском руководстве по от
ношению к эсерам (да и социалистам в целом). Не ставя перед собой за
дачи проследить и проанализировать все этапы и хитросплетения этой
борьбы, остановимся на нескольких моментах, показательных в рассма
триваемом нами контексте. Прежде всего необходимо отметить, что борь
ба вокруг приговора шла в двух формах: открыто, публично и конспира
тивно, «подковерно». Первая нашла свое отражение в большом
количестве официальных документов (решение Берлинской конферен
ции трех Интернационалов, т. н. «нота Курского», обращения и протес
ты, адресованные Советскому правительству различными общественны
ми организациями и частными лицами). Вторая же была результатом
разногласий, имевшихся в большевистском партийном руководстве.
После того, как представителями Коминтерна было подписано Бер
линское соглашение трех Интернационалов о невынесении смертного
приговора на процессе с. р., большевистские лидеры приложили нема
ло усилий для того чтобы дезавуировать этот поступок. В. И. Ленин
считал, что за сохранение единого фронта большевики «заплатили
слишком дорого», пойдя на уступки мировой буржуазии и не получив
ничего взамен 245. Постепенно были найдены такие формулировки:
«суд, независимо от данных политических обязательств, будет решать
по совести, сообразно со следствием дела. Если бы, однако, суд вынес
кому нибудь из обвиняемых смертный приговор, то выполнение нами
(большевиками. --- К. М.) политического обязательства состояло бы в ам
нистии через высший политический орган страны, через Президиум
ВЦИК»246. Затем решено было заявить от имени ИККИ, что поскольку
«всемирный рабочий конгресс для организации кампании против наступ
ления капитала» не был созван по вине 2 го и 2 1/2 го Интернационалов,
«Российская Коммунистическая Партия решительно ни в чем не связана
теперь берлинским соглашением». Но в целях сохранения единого рабо
чего фронта отказывается от приведения в жизнь смертного приговора,
т. к. «не может быть сомнений в том, что приведение вполне заслужен
ного эсерами приговора в исполнение при настоящей обстановке облег
чило бы вождям 2 го и 2 1/2 го Интернационалов их попытку удержать
под флагом буржуазии значительные слои рабочих, продолжающих еще
доверять реформистам»247.
Нельзя не отметить, что выступавшие против вынесения смертных
приговоров аргументировали свою позицию отнюдь не гуманистически
ми побуждениями, а соображениями политической целесообразности,
опасениями, что смертный приговор подсудимым эсерам негативно от
разится на отношении международной общественности к Советской Рос
сии и большевистской партии 248.
В фонде Н 1789 ЦА ФСБ РФ в отдельной папке хранится подлинник
чернового проекта постановления Президиума ВЦИК, подписанный
8 августа 1922 г. И. В. Сталиным, А. И. Рыковым, М. И. Калининым,
123

М. П. Томским, Я. Э. Рудзутаком, Петровским, Д. И. Курским, А. С. Ену
кидзе, Сапроновым, Л. Б. Каменевым 249. Судя по правке в тексте про
екта, борьба развернулась только за «постановляющую часть», все
остальное вошло в окончательный вариант Постановления без измене
ний. Что же было изменено в ходе обсуждения? Во первых, все четы
ре фразы, относящиеся к приговору подсудимым 1 й группы. В проек
те постановления они звучали так: «Определение Верховного трибунала
в отношении к подсудимым первой группы, приговоренных к высшей
мере наказания, утвердить, но в исполнение не приводить. Если пар
тия социалистов революционеров, в лице своих руководителей и уч
реждений, фактически и на деле прекратит подпольно заговорщичес
кую террористическую, военно шпионскую, повстанческую работу
против власти рабочих и крестьян, она тем самым освободит от выс
шей меры наказания тех своих членов, которые в прошлом этой ра
ботой руководили и на самом процессе оставили за собой право ее про
должать.
Наоборот: изменения партией социалистов революционеров методов
вооруженной борьбы против рабоче крестьянской власти неизбежно
и автоматически поведет к расстрелу осужденных вдохновителей и орга
низаторов контрреволюционного террора и мятежа.
Как приговоренные к высшей мере наказания, так и присужденные
к долгосрочному заключению обвиняемые первой группы, остаются в стро
гом заключении»250.
В отредактированном виде эта часть стала выглядеть так: «Приговор
Верховного трибунала в отношении к подсудимым первой группы, при
говоренных к высшей мере наказания, утвердить, но исполнением при
остановить.
Если партия социалистов революционеров, фактически и на деле
прекратит подпольно заговорщическую террористическую, военно шпи
онскую, повстанческую работу против власти рабочих и крестьян, она тем
самым освободит от высшей меры наказания тех своих членов, которые
в прошлом этой работой руководили и на самом процессе оставили за со
бой право ее продолжать.
Наоборот: изменения партией социалистов революционеров методов
вооруженной борьбы против рабоче крестьянской власти неизбежно по
ведет к расстрелу осужденных вдохновителей и организаторов контрре
волюционного террора и мятежа.
Как приговоренные к высшей мере наказания, так и присужденные
к долгосрочному заключению, остаются в строгом заключении»251.
Куда более радикальной переделке подверглась та часть проекта по
становления, в которой говорилось о судьбе подсудимых 2 й группы (на
писанная Л. Д. Троцким): «Что касается подсудимых второй группы, со
вершивших в свое время, под руководством подсудимых первой группы,
тягчайшие преступления против рабочего класса и революции, но ис
кренно раскаявшихся и доказавших в дальнейшем своим поведением
свою готовность служить рабоче крестьянскому государству в качестве
честных граждан, Президиум ВЦИК, отвергая, в соответствии со всем ду
хом революционного правосознания, месть за прошлое, постановляет:
[таких то] от наказания освободить»252.
После прений текст радикально изменился: «В отношении Семено
ва, Коноплевой, Ефимова, Усова, Зубкова, Федорова Козлова, Пелевина,
Ставской, Дашевского и Игнатьева ходатайство Верховного Трибунала
о полном освобождении их от наказания удовлетворить»253.
124

Сталин начертал: «За --- Сталин», остальные (кроме Каменева) про
сто расписались. Каменев написал: «Я за то, чтобы по отношению к Иг
натьеву, Семенову и пр. сохранить мотивировку т. Троцкого». Если вспом
нить, как Троцкий еще в мае сделал замечание пропагандистской машине
за то, что она глушит бранными словами всех без разбору, то легко уви
деть, что именно формулировка Троцкого больше отвечала делу внесения
раскола в эсеровскую среду путем поддержки ее колеблющихся элемен
тов, которых недвусмысленно приглашали каяться взамен на прощение.
Почему вся остальная большевистская верхушка «зарезала» формулиров
ку Троцкого, можно только гадать, так как обсуждение их спора не было
зафиксировано.
Одним из наиболее ярких проявлений того, что для многих членов
правящей партии (в том числе занимавших в ней или в государственных
и судебных органах достаточно высокие посты) человеческие отношения
еще имели больший вес, чем политические пристрастия, и в обществе
еще не возобладало мнение, что «органы не ошибаются», было большое
количество ходатайств коммунистов за арестованных и осужденных со
циалистов и анархистов. Можно сказать, что далеко не все старые боль
шевики сумели быстро «перестроиться» и стать правильными коммуни
стами --- и долго еще из них (да и сами они в порядке самоцензуры)
выдавливали остатки старой революционной этики и морали. В резуль
тате поведение их выглядело порой крайне непоследовательно. Даже
Крыленко, председатель Верховного Трибунала ВЦИК и государствен
ный обвинитель на процессе с. р. 1922 г., требовавший для обвиняемых
1 й группы самых суровых мер наказания, в декабре того же года осво
бодил из тюрьмы эсера Б. В. Бабина в память об их давних дружеских
отношениях (в 1909 г. они квартировали у одной хозяйки, а после горя
чих идеологических споров на собраниях в Психоневрологическом ин
ституте «вместе шли домой и садились играть в шахматы», потому что
«партийные разногласия никак не влияли на личные отношения») 254.
Б. А. Бабина вспоминала: «Как, например, освободили моего мужа по
сле первого ареста? Я пошла к Крыленко, который хорошо был с ним
знаком. Спрашиваю: "Долго еще мой муж должен сидеть без всякой при
чины?" Крыленко сказал: "Ваш муж --- человек, которого я очень ува
жаю и люблю. Передайте ему, что у меня о нем самые лучшие воспоми
нания". --- "Муж сидит уже около года!" --- "Вы можете дать мне слово
революционера, что не занимаетесь активной вооруженной борь
бой?" --- "Могу". --- "Больше мне ничего не надо. Будьте спокойны, ваш
муж скоро будет дома". И через день мужа освободили. Это было в де
кабре 1922 года.
Или еще одна история. В начале 1925 года мужа моего снова выпу
стили из под ареста (тогда уже он сидел в связи с Соловками). Моему
сыну тогда было 13 лет. Они вместе с сыном Гельфгота решили ото
мстить за старых революционеров. Мы ни о чем не догадывались, у них
была строгая конспирация. Они отправились в Прокуратуру РСФСР,
и сын подал записку с просьбой, чтобы его принял прокурор по надзо
ру за ОГПУ Катанян, поговорить о деле своего отца, участника Мос
ковского восстания. Сын Гельфгота остался ждать внизу, а мой сын
отправился наверх. У него был маленький "бульдог", куда он налил гли
церину, считая, что это одно и то же с нитроглицерином и что от это
го револьвер лучше будет стрелять. Мальчик подошел к столу Катаня
на, где сидел его заместитель Зеленин, и направил на него свой
"бульдог". Тот полез под стол от страха. Моего сына сразу схватили,
125

привели второго компаньона --- Мишу Гельфгота. Мальчиков заперли
в одной из комнат. А мы дома ничего не знаем и волнуемся: ночь, а сы
на нет дома.
За нами пришли и увезли в тюрьму. К арестам я тогда уже привык
ла. Вызывают на допрос к следователю Вере Браудо, бывшей эсерке, про
славившейся своими следствиями по эсеровским делам. Потом она умер
ла в Воркуте. Она меня спрашивает: "Как вы воспитываете своих детей?"
Я удивилась: "Какое вам до этого дело?" Тут она и рассказала, что сде
лал мой сын. Я была настолько ошеломлена, что она сразу поверила
в мою непричастность и тут же дала мне свидание с мальчиком. <...>»255.
Впрочем, объективности ради, следует отметить, что последняя исто
рия супругами Бабиными, отправленными в ссылку «на 3 года в Область
Коми» за то, что их сын «<...> пытался выстрелить из детского револьве
ра «Монтекристо» в прокурора Катаньяна», как это видно из их заявле
ния от 6 апреля 1927 г., в то время трактовалась совсем не так пастораль
но, как об этом вспоминала мемуаристка более полувека спустя: «<...>
По прибытии к месту ссылки, мы написали протест на имя Прокурора
Верхсуда, надзирающего за делами ОГПУ, в котором, помимо формаль
ных соображений, указывали на то, что если даже стать на точку зрения,
что родители воспитатели несут моральную ответственность за поступки
своих воспитанников, то на нас не может быть возложена и такая ответ
ственность в виду того, что наш ребенок -- больной, у которого мотивы
действий не лежат в рамках нормальной закономерности душевной жиз
ни, а имеют свою патологическую закономерность: неустойчивость, кон
трастность и случайность внушений, с которыми нам самим обычно труд
но было бороться уже несколько лет до того, почему мы не раз
обращались к психиатрам (Россолимо, Присман, Рабинович, Кащенко,
Гуревич, Озерецкий), изучившим ребенка и давшим ясный диагноз его
болезни. Мы настаивали на пересмотре нашего дела на основе диагноза
экспертов, но ответа на наше заявление не получили.
...Ссылаясь на все вышесказанное, мы вторично настаиваем на пере
смотре нашего дела»256.
Конечно, с учетом того, что ребенок страдал серьезным психическим
расстройством и наблюдался у известных психиатров, вся история пред
стает совсем в ином свете и действия властей даже при большом жела
нии трудно назвать «человеколюбивыми».
Б. А. Бабина вспоминала также о ходатайстве Г. К. Орджоникидзе за
эсера В. Мерхалева, арестованного в 1920 г. в Краснодаре по обвинению
в участии в расстреле 26 бакинских комиссаров: «В это время донесся
слух, что фронт объезжает Орджоникидзе, и что его вагон стоит в Крас
нодаре. Мой муж посоветовал жене Мерхалева добиться свидания с Ор
джоникидзе, который довольно хорошо знал Володю по Баку. Пошли
вместе, и попали в вагон. Орджоникидзе выслушал Володину жену и тут
же дал ей записку к начальнику тюрьмы с просьбой освободить Мерха
лева, т. к. к расстрелу 26 бакинских комиссаров он не имел никакого от
ношения, и Орджоникидзе это точно знал. Володю тут же выпустили»257.
Видный большевик Д. Б. Рязанов в своем заявлении на имя предсе
дателя ВЧК от 15 января 1921 г. брал на поруки члена ЦК ПСР Д. Д. Дон
ского, заявляя: «Ручаюсь, что он не будет предпринимать никаких актив
ных шагов против Советской власти». Резолюция Ф. Э. Дзержинского
гласила: «Освободить, взяв подписку о невыезде без разрешения и что на
стоящее ручательство т. Рязанова ему объявлено»258. М. Свирская вспо
минала, как в 1921 г. благодаря заступничеству двух коммунистов был
126

выпущен из Новосибирской тюрьмы эсер С. К. Тарабукин: «Степан Кузь
мич Тарабукин чувствовал себя крайне плохо, и его состояние очень бес
покоило его друзей: сказывалась длительная голодовка. Майский узнал
об этом и сказал, что постарается что либо предпринять. Как то он по
просил принести к нему в комнату пишущую машинку и стал на ней что
то печатать. Вынув из машинки напечатанную бумажку, он расписался на
ней и протянул мне. Это было ходатайство об освобождении Тарабукина
по состоянию здоровья под поручительство Майского и Темкина. Темкин
тоже отлично знал о состоянии Тарабукина, у меня с ним были самые до
брые отношения, но сам он инициативы в этом вопросе не проявил.
Я сказала Майскому, что мне не хочется просить его о подписи. "Да я вам
этого и не предлагаю", --- сказал Иван Михайлович, положив это отно
шение к себе в портфель. Вечером, когда я была у Темкиных, туда при
ехал Майский и показал мне ходатайство, уже с подписью Темкина. Сам
же Майский и повез это отношение в Сибчека и оттуда позвонил Темки
ну, чтобы он прислал лошадь за Тарабукиным»259. Очевидно, что перечис
ление подобных примеров можно продолжать...
Привлекает внимание следующий эпизод. После демонстративного
ухода через две недели после начала процесса над с. р. адвокатов
1 й группы подсудимых к некоторым из них были применены админис
тративные высылки в провинциальные города. За одного из них на очень
интересных условиях заступилась фракция РКП при ВПСО, приславшая
в ГПУ выписку из протокола своего заседания. В этом документе колле
ги коммунисты просили «оставить Карякина в Москве, как лучшего за
щитника рабочих и крестьян на процессах во время царского правительст
ва, причем фракцией одновременно с сим, с Карякина взято обязательство
о согласовании всех его публичных выступлений с мнением и решением
фракции». Характеристика Карякина чекистами была краткой --- «анти
советский деятель», но тем не менее такой симбиоз «самоцензуры» из
вестного адвоката Карякина и цензуры со стороны его коллег СО ГПУ
вполне устроил, и это ходатайство было удовлетворено 260. Такого история
и практика русской адвокатуры, без сомнения, еще не знала!
Ценнейший материал для анализа нам дает уникальный список ГПУ,
направленный чекистами в ЦК РКП(б) в феврале 1923 г. для рассмот
рения и принятия мер. Это был список коммунистов, ходатайствовавших
за арестованных или сосланных за «антисоветскую деятельность» обще
ственных деятелей, священников, социалистов и анархистов (последние
преобладали). Документ был выполнен в табличной форме и назывался
«Список членов РКП(б), ходатайствовавших за членов антисоветских по
литических партий». В графах документа фиксировались: Фамилия, имя
и отчество, партбилета, адрес просителя; содержание ходатайства; фа
милия, имя и отчество лица, за которое ходатайствуют; в чем обвиняет
ся, краткая характеристика обвиняемого. Последняя графа содержала
примечания, частью напечатанные на машинке, частью написанные ру
кой помощника начальника СО ГПУ А. А. Андреевой, чья подпись и сто
ит под этим документом, датированным 5 февраля 1923 г. Обращаясь
к анализу данных этого списка, прежде всего необходимо отметить, что,
как обычно бывало в это время --- время низкого уровня ведения дело
производства и оформления бумаг --- чекисты небрежно заполнили гра
фы, не выдерживая ими же самими заданных параметров --- не сообщив
в ряде случаев инициалов, номеров партбилетов, адресов просителей и ог
раничиваясь порой в характеристиках весьма кратким --- «антисоветская
деятельность».
127

Итак, кто же за кого заступался? В. Таратутта ходатайствовал «об осво
бождении на 1 1/2 месяца для лечения» Таратуты Ольги Ильиничны, о кото
рой чекисты писали: «махновка, занимала видное положение в махновском
движении, была полномочной представительницей Батьки Махно и актив
ным членом конфедерации "Набат"»261. За нее же ходатайствовали еще три
коммуниста --- Пятаков, А. Краснощеков и С. В. Косиор, просившие, впро
чем, об «изменении места ссылки в Устюг на г. Москву» (просьба была «от
клонена»). То, что сама формулировка, написанная чекистами звучала анек
дотично --- рассмотрение Москвы в качестве места ссылки, вряд ли было
случайностью, подобные приемы, шаржировавшие то, что не нравилось че
кистам, мы встречаем иногда и других документах, адресованных «наверх».
Ф. В. Бирулина просила об «освобождении из лагеря» Бирулина Ми
хаила Владимировича, о котором сообщалось: «махновец, работал в пред
ставительстве Махно и конфедерации "Набат". Призывал к истреблению
коммунистов, евреев и к борьбе против Соввласти. ("Отклонено")»262. Ев
гения Соломоновна Коган и Коган Сарра Соломоновна ходатайствовали
об «освобождении на 2 месяца для лечения» Когана Левина Марка Соло
моновича, охарактеризованного ГПУ как «анархист подпольник, экспро
приатор». В примечаниях рукой Андреевой написано: «Был освобожден.
Скрылся и работал подпольно. Арестован»263. Рейдман (Харьковский)
и Липовецкий (Харьков) выступили с поручительством за анархистов Ба
рона Арона Давидовича и Чарина Ивана Александровича, что они «не бу
дут заниматься антисоветской деятельностью». А. Д. Барон характеризовал
ся чекистами как «руководитель конфедерации и махновского движения»,
а И. А. Чарин как «полномочный представитель Махно и член конфедера
ции "Набат". По словам Андреевой, оба «были освобождены У[краин
ской]ВЧК. Работали подпольно. Арестованы. Высланы в лагерь»264.
Самуил Давидович Шеерсон и Меклер М. С. (оба --- члены РКП(б)
с 1919 г.) просили ГПУ об «освобождении под поручительство Шеерсона
Моисея Давидовича. Несмотря на то, что сами чекисты характеризовали
его всего лишь: Бывший с. р. Сейчас беспартийный. Оказывал содейст
вие по личному знакомству видному члену с. р., ходатайство было откло
нено и М. Д. Шеерсона выслали 265. Матавкин и Корбин Е. просили об «ос
вобождении на поруки» Прохорова А. В., о котором чекисты сообщали:
«Партийность не установлена. Систематически оказывал содействие
п.с. р. Ходатайство отклонено. Выслан»266.
Лозовский ходатайствовал об «освобождении по поручительству и от
мене ссылки» для Соболевой А. В. --- бывшей эсерки, которая «имела
связь с. р.». Была освобождена 267. Л. Б. Каменев просил отменить ссыл
ку и освободить под поручительство двух бывших членов ЦК ПСР, а за
тем лидеров МПСР К. С. Буревого и Н. И. Ракитникова, охарактеризо
ванных чекистами «как беспартийные, бывш. члены МПСР». Оба были
освобождены. Также была удовлетворена и другая просьба Л. Б. Камене
ва --- об освобождении и «предоставлении свободного проезда к месту
ссылки» тяжело больного Владимира Натановича Каплана --- «члена
Одесского комитета ПСР, активного с. р.»268. Об освобождении В. Н. Ка
плана просил и Е. Воронов («пом. комбрига Черниговского I конного
корпуса Червонного казачества») 269.
Старый народоволец, а затем большевик, пламенно клеймивший эсе
ров на процессе, Ф. Кон просил «не арестовывать» и отменить ссылку для
старого же народовольца, а позже эсера Василия Сухомлина, о котором
чекисты писали --- «старый, но не активный член п.с. р.». Просьба Ф. Ко
на была «удовлетворена» и Сухомлин --- «не арестован»270.
128

Андреев («из ВЦСПС») и Б. Л. Малкин просили об «отмене ссылки»
для А. Е. Бейлина, но их ходатайство отклонили. Об их протеже чекисты
писали: «Б[ывший] член Всеукр. Ком. ПСР, сейчас член п.с. р. Имел
связь с нелегальными с. р. и оказывал им содействие»271. Рыков («зам.
пред. Совнаркома») и Губин («директор Правления сланцевой промыш
ленности») просили «освободить из концлагеря» Цванцигера («С. р. Вне
партии. Был связан с белогвардейской организацией Таганцева, оказывал
им содействие») и их просьба была удовлетворена 272.
Бывший крупный меньшевик Л. М. Хинчук («из Центросоюза») хо
датайствовал об освобождении Лотошникова («Ст. видный член п.с. р.
Принимал участие в нелегальн[ой] работе до посл[еднего] времени», как
написала Андреева). Просьба его была «отклонена». Точнее, было при
нято компромиссное решение: «освободить «на 7 дней»273. Хинчук же
просил о предоставлении «свободного проезда к месту ссылки» эсеру Бе
лованцеву [Беловинцеву] («Старый член п.с.р. был связан с нелегальны
ми с. р.»). Эта просьба удовлетворена не была 274. Такая же судьба ожи
дала и ходатайство Хинчука за видного меньшевика Бронштейна Гарви
Петра Абрамовича, которого он просил «освободить как больного или
заменить место ссылки». Чекисты обвиняли его протеже «по 72 й ст.
Уг. код., член РСДРП, активный член партии правого течения, держал
связь с Украиной, препровождал туда нелегальную литературу. Член пар
тии с 1899 г.»275.
Яковенко (нарком земледелия), Шефлер (зам. наркома земледелия),
Соколов (член коллегии Наркомзема) ходатайствовали «ввиду поручи
тельства Шефлер и Соколова» об «отмене высылки как ответственного
и незаменимого работника» одного из теоретиков и лидеров ТНСП
А. В. Пешехонова (характеризовался как «антисоветский деятель») 276.
Иван Никитич Смирнов прислал в ГПУ письмо, по словам чекистов,
гласившее, что «Максимов, б[ывший] л[евый] эсер, в 20 г. отошедший от
всякой политической работы; кроме мелких товарищеских услуг (ночев
ки и т. д.) ничего не будет делать», а потому «в силу болезненного состо
яния Максимова --- туберкулеза правой простреленной руки, просьба не
высылать». По оценке чекистов, Максимов Георгий Николаевич был «не
посредственно связан с подпольем партии лев. с. р. и организац. студен
чества». Тем не менее эта просьба была выполнена 277.
Б. Смирнов («управделами Всекопромсоюз») от имени союза хода
тайствовал за Сигова Петра Петровича и Пределина Федора Дмитрие
вича, констатируя: «По сведениям Всекопромсоюза ни одно из указан
ных лиц в партийной и политической жизни участия не принимают,
в кооперативной же работе оба проявили себя лицами вполне лойяль
ными и никакой враждебности по отношению к Соввласти не обнару
жили. Вместе с тем в области промкооперации оба указ. лица являют
ся в высшей степени нужными и ценными работниками, добросовестно
проводящими в жизнь все начинания Соввласти и целью своей ставя
щие исключительно дело развития промысловой кооперации и укреп
ления ее наряду с другими хозяйственными организациями РСФСР».
Сигов обвинялся чекистами «в активной антисоветской деятельнос
ти --- Зам. пред. правления Пермского губкустарсоюза, эсер, старый
член партии, в кооперации проводил эсеровскую линию». Про Преде
лина было отмечено --- «тоже, что и Сигов. Группировал в кооперации
с. р. элемент». Аргументы кооператоров на чекистов не подействовали,
и ходатайство (вероятно, все же об освобождении от ссылки) было от
клонено 278.
129

А. И. Рыков («зампред СТО») обратился с «просьбой об освобожде
нии» Амурского Меера Калмановича («Ген. секретарь нелегальной сио
нистской организации "Алгеменей Сион"»). Самое любопытное, что
просьба Рыкова была «отклонена», а его протеже был «административно
выслан в Польшу». Брюханов, Халатов и Вышинский («члены Нарком
прода») ходатайствовали за Дамье Николая Георгиевича, прося «об осво
бождении для продолжения учения, как лойяльного к Соввласти», кото
рый обвинялся чекистами в том, что он «к. р., член студенческой
фракции с. д. (меков), активный участник по организации студенческих
волнений в Москве». Просьба была отклонена 279.
Милютин («замнаркомсобеса») ходатайствовал за Быховского Наума
Исааковича, который обвинялся чекистами «в антисоветской деятельнос
ти --- член РСДРП(м) с 1904 г., организатор ячейки с. д. в НКСО, актив
ный работник». Тем не менее просьба была удовлетворена и Быховский
был «переведен в Уфу»280. Флаксерман («секретарь Наркомпроса») проси
ла об «освобождении, как беспартийной и лояльной к Соввласти» Раски
ной Евгении Львовны. Чекистами обвинялась: «в предоставлении своей
комнаты для устройства нелегальных собраний членов РСДРП и в содей
ствии таковым. Беспартийная, активная сторонница с. д. меньшевиков».
Просьба была «отклонена»281. П. А. Богданов («Председатель ВСНХ») хо
датайствовал об «освобождении как незаменимого работника» Налетова
Павла Федоровича, обвиняемого «по 72 й ст. Уг. код., член с д (м)
с 1904 г. --- руководитель Саратовской организации РСДРП, служил явоч
ным центром в Москве для приезжающих членов РСДРП (меков)». Хода
тайство было чекистами отклонено 282. Он же ходатайствовал еще за двух
меньшевиков --- за Ванштейна Семена Лазаревича и Гринцева Якова Мо
исеевича, прося чекистов освободить каждого из них «как ответственно
го опытного работника, лойяльного Соввласти». Ванштейна чекисты об
виняли «по 72 й ст. Уг. код. --- член РСДРП(м) с основания ее, лидер
правого течения, активный сторонник решительной борьбы с Совлас
тью». Гринцева обвиняли все по той же «72 й ст. Уг. код. --- член
РСДРП(м) с 1895 г., активный парт. работник. Поддерживает общепар
тийную линию». Оба ходатайства П. А. Богданова были чекистами откло
нены 283. Чуть позже П. А. Богданов вновь ходатайствовал за двух видных
меньшевиков --- за Цедербаума Якова Натановича, для которого он про
сил «разрешения выезда на Юго Восток РСФСР как специалиста по
Сельпромторгу, и для выяснения взаимоотношений с Промбюро Юго
Востока по договорам» и ходатайствовал о «освобождении из под ареста»
и «замене места ссылки» для Быховского Адольфа Наумовича. Я. Н. Це
дербаума чекисты обвиняли в «антисоветской деятельности --- член
РСДРП(м) с 1905 г. Активный член партии» и ходатайство за него откло
нили 284. А. Н. Быховского обвиняли в «антисоветской агитации, будиро
вании масс», в том, что он «член с. д. Бунда, активный, пользуется вли
янием среди членов партии». По решению чекистов, он был «оставлен
в Ковно»285.
В. Крицман просил об «освобождении как незаменимого работника»
Новаковского Якова Соломоновича, обвиняемого чекистами «по 72 й ст.
Уг. код. --- член РСДРП(м) с 1898 г., активный партработник, группиро
вал в Главкустпроме меков вокруг себя, прикрывая их политическую ан
тисоветскую работу». Ходатайство было чекистами отклонено 286.
Было и коллективное ходатайство за Я. С. Новаковского и П. Ф. На
летова, подписанное шестью коммунистами, работавшими в Главкустпро
ме: Старовойтовым, Гавриловым, Левиным, Воробьевым, Жуковским.
130

В своем ходатайстве они писали: «Настоящим коллектив коммунистов
Главкустпрома считает необходимым заявить, что на основании долгой
совместной работы мы можем засвидетельствовать о их глубоком добро
совестном отношении к делу, большой работоспособности и безусловной
незаменимости для учреждения. Вместе с тем за весь продолжительный
период совместной работы, мы не замечали с их стороны политической
деятельности, направленной против Советской власти вообще и комму
нистической партии в частности». И это ходатайство было чекистами
отклонено 287.
Ячейка РКП(б) «Гут» просила о «замене места ссылки» Горчакову Бо
рису Иосифовичу, который обвинялся «по 72 й ст. Уг. код. --- член с. д.
Бунда с 1917 г., активный член партии, занимался антисоветской деятель
ностью». Ходатайство было чекистами отклонено 288. Л. Б. Каменев («Мос
совет») ходатайствовал об освобождении Югова Фрумсона Арона Абрамо
вича, обвиняемого чекистами «по 72 й ст. Уг. код. --- член РСДРП(м)
с 1902 г., член ЦК меньшевиков». Ходатайство было отклонено 289.
Хлоплянкин и С. Каплун просили «об оставлении как ценного работ
ника, лойяльного Соввласти» Минца Льва Ефимовича, обвиняемого «по
72 й ст. Уг. код. --- член РСДРП меков с 1910 г., активный член Москов
ской организации, но на дознании показал, что с 1921 г. в партии фор
мально не состоит». Тем не менее, их ходатайство было чекистами откло
нено 290. С. Сырцов и Мельничанский («МГПС») давали «поручительство»
за Гоникберга Герца Ильича, прося «об оставлении в Москве , т. к. по
следний более не будет принимать участия в работе». Чекистами послед
ний обвинялся «в антисоветской деятельности --- активный член
РСДРП(м) Московской организации, занимался антисоветской деятель
ностью». Их ходатайство было чекистами отклонено 291.
А. Войтов и Виктор Яблонский ходатайствовали за Оссовского Влади
мира Адамовича, прося ГПУ «об освобождении до высылки за границу для
ликвидации личных дел». Чекистами их протеже обвинялся в «антисовет
ской агитации среди рабочих масс --- член РСДРП(м) с 1917 г. Привлекался
Екатеринбургским Ревтрибуналаом, активно проявлял себя при Колчаке
в желтом профсоюзе». Ходатайство было отклонено 292.
Н. Гольдблат («член Правления Петроторга») и Н. Н. Мурыгин хода
тайствовали за меньшевика Кливанского Семена Ароновича, «как усерд
но работающего в качестве квалифицированного работника специалиста
в Сов[етском] Учр[еждении]», которого «не следовало бы лишать возмож
ности продолжать полезную работу». Их протеже обвиняли «в антисовет
ской деятельности --- член с. д.(м) с 1907 г. по 1917 г., проявил себя ак
тивно, принимал участие в распространении нелегальной литературы»,
и просьба была чекистами отклонена 293.
Гинзбург («нач. орг. инстр. Отд. ГУПВ), Выропаев (инспектор нарко
мата РКИ) и Шумелинский («помгубпродкомиссар») ходатайствовали «об
изменении меры пресечения и об освобождении на поруки» Ратнера Мо
исея Григорьевича. Чекисты обвиняли его в «антисоветской деятельнос
ти --- член фракции РСДРП(м) 1 го Московского университета, проявил
себя активно среди студенчества». Ходатайство было отклонено 294.
Кроме ходатайств за эсеров, меньшевиков и анархистов был целый ряд
заступничеств коммунистов за самых разных людей --- общественных дея
телей, врачей, профессоров, священников и т. д., которых чекисты марки
ровали совершенно одинаково и, не в пример социалистам, лаконично ---
«антисоветский деятель». Перечислим эти ходатайства. В. М. Михайлов
за И. И. Ушакова; Шефлер за И. П. Матвеева; Анохин за Н. В. Фалина;
131

Шефлер, Г. Каминский, Б. Кушнер, В. Трифонов за Н. И. Любимова;
группа студентов Петроградской сельхозакадемии (Смоленский, А. Ще
голов, Трайнина, Торгашин, Косьминых, Кукольский, Кустсков) за
Г. И. Горецкого; Теодорович за Н. Н. Розанова; фракция РКП при ВПСО
за адвоката Карякина; Баринов, Самойлов, Шляхман и Горбов за
В. С. Майкову; Н. Бравко за Л. А. Чесляр; Комаркинц за А. М. Виногра
дова; Мухтаров и руководители коммунисты рабфака Казанского универ
ситета М. Корбут, Вексмин (у еще одного подпись неразборчивая) за
С. И. Абакумова; Губкин за Бутова; Н. А. Семашко за Коршуна; Глебова
за Соболя; Хинчук за Залинова; Н. А. Семашко за Канцель; Шиманков
ский за Ирецкого; Голубков и Нездр за Лукомского; Н. А. Семашко за
Гуткина; С. А. Осипов, А. В. Павов, А. Луначарский, Яковлев, Курский за
настоятеля Боголюбской часовни С. Н. Дурылина 295.
Можно не сомневаться, что счет подобных ходатайств измерялся
многими десятками и сотнями, что, конечно же, вызывало раздражение
у чекистов. Вообще запрет на ходатайства за социалистов и введение вся
ческих кар за нарушение этого запрета были хрустальной мечтой чекис
тов, которые при всяком мало мальски удобном поводе обращались с со
ответствующими предложениями в Политбюро. Любопытно, что
в «плане работы ВЧК на время с 1 го мая 21 г. по январь --- февраль
1922 года», представленного нач. СО ВЧК Самсоновым 26.04.1921 г.
в «ответ на задание тов. Владимира Ильича от 21.04.21 г.» (адресован был
Ф. Э. Дзержинскому, В. Р. Менжинскому, а в копии --- В. И. Ленину
и В. М. Молотову, причем кроме грифа «Совершенно секретно» на этом
плане были еще два грифа --- «Перепечатке не подлежит» и «По исполь
зовании сжечь»), помимо ряда репрессивных мер в отношении оппози
ционных партий и «развития до максимума своего агентурно осведоми
тельного аппарата по политпартиям», содержались и предложения
в адрес коммунистов. Во первых, предполагалось, что «Цека издает се
кретный циркуляр местным парторганам о том, что всем членам партии
безусловно воспрещается хлопотать об арестованных членах других пар
тий, и это допускается не иначе, как только через парткомитет». Во вто
рых, амбиции чекистов так разыгрались, что в их плане предполагалось,
что ВЧК совместно с ЦК РКП(б) составит из своих представителей спе
циальную комиссию для наведения порядка в среде «нестойких комму
нистов», вплоть до переброски коммунистов Самарской и Саратовской
губерний в другие губернии и перевода их на казарменное положение
для службы в частях отрядов Особого Назначения (по очереди на трех
месячный срок).
Но особенно ярко страсть к чрезвычайности проявилась в пункте, где
предлагалось чекистской «специальной контрольной официальной и се
кретной агентуре», следящей за поведением «служилой советской братии
в деревне по отношении к крестьянству» --- «дать в некоторых случаях
право немедленной кары и расправы над виновниками совслужащими».
Фактически, перефразировав слова Ленина о том, что «профсоюзы --- это
школа коммунизма», Самсонов дает понять Ленину, что настоящая шко
ла коммунизма для «нестойких» и «расхлябанных» коммунистов --- это
Отряды ЧОН, а для некоторых совслужащих --- немедленная «кара» со
стороны чекистской секретной агентуры.
Обращает на себя внимание то, что начальник одного из подразделе
ний ВЧК отвечает на «задание» Ленина, информируя о своих размышле
ниях не только свое начальство, но и Ленина с Молотовым (впрочем, мы
не знаем, был ли план послан Ленину именно в таком виде).
132

Безусловно, вовсе не случайно так узок круг рассылки партийным ру
ководителям (только Ленин и Молотов). И если грифы о совсекретнос
ти и запрете перепечатки нередки на подобных документах партийной
и чекистской верхушки, то гриф «По ознакомлению уничтожить», надо
сказать, выглядит весьма необычно. Почему этот план, безусловно, имев
ший огромное значение, не собирались посылать ни Сталину, ни Троц
кому, ни Каменеву, ни Зиновьеву, явно по своему статусу и весу имевшим
на это право? Почему его снабдили таким грифом, как будто посылали
не руководителям партии и тайной полиции, а резиденту заграничной
разведывательной сети? Представляется, что чекисты явно не хотели, что
бы о том, что они собираются принять активное участие в чистке пар
тийных рядов (пусть и по инициативе Ленина), узнал ряд видных пар
тийных руководителей. Безусловно, перед нами открылся лишь
крохотный фрагмент той огромной мозаики сложнейшей и запутанной
подковерной борьбы в большевистской партии, где уже давно на разных
уровнях зрело недовольство «чересчуркой». В этой борьбе «за место под
солнцем» активнейшее участие принимало не только чекистское руковод
ство. Использовать ВЧК в своих интересах явно пытались и многие пар
тийные лидеры. Представляется, что часть из них, понимая, что не в со
стоянии взять под контроль эту силу, и опасаясь использования ее против
себя своим конкурентами, была склонна, опираясь на широкое недоволь
ство в партийной среде всевластием ВЧК, хотя бы ограничить ее полно
мочия (реорганизация ВЧК в ГПУ в феврале 1922 г. явилась отражением
этих процессов).
Написанная в июле 1922 г. Самсоновым по устному распоряжению
Дзержинского и адресованная Дзержинскому, Уншлихту и Менжинско
му докладная записка, предназначавшаяся членам Политбюро и преду
сматривавшая драконовские меры борьбы с социалистами, заканчива
лась уже привычно: «6) Путем специального постановления ЦК РКП(б)
категорически воспретить ходатайствовать и ручаться за с. р. и их при
спешников»296.
В это же время за подписями зампредседателя ГПУ Уншлихта и на
чальника СО ГПУ Самсонова на адрес «Политбюро ЦК РКП тов. Стали
ну» был подготовлен документ, которым они пытались получить высо
чайшее «добро» на ограничения «политрежима» для заключенных
социалистов (в результате того, что своего они добились, в августе --- сен
тябре родился «режим Уншлихта», речь о котором пойдет в последней
главе). Надо заметить, что некоторые требования чекистов были настоль
ко скандальными, что Сталин не стал реализовывать что то подобное не
только в 1922 г., но и в 30---40 е гг. (Менжинский и Самсонов требовали
права «держать в тюрьме в административном порядке и после оконча
ния срока сидения»). И снова чекисты твердили о том, что «Карфаген
должен быть разрушен», прося Сталина о следующем: «6. Путем специ
ального постановления ЦК РКП решительно прекратить подачу хода
тайств, ручательств и проч. членов партии за арестованных эсеров, мень
шевиков и других, рассматривать нарушение постановления, как
нарушение партдисциплины.
ПРИМЕЧАНИЕ: 1. Все такие ходатайства могут направляться только
в Парткомы, а последние наводят соответствующие справки в ГПУ».
Интересно, что жаловаться чекистам приходилось не только на «не
стойкость» того или иного коммуниста, ходатайствующего за арестован
ных членов других партий, но и на деятельность таких органов власти,
как Президиум ВЦИК и Верховный трибунал, дезорганизовывавших
133

работу чекистов, а то и прямо вмешивавшихся в нее. То, что разнобой про
являлся уже на уровне органов власти, свидетельствовало о скрытой борь
бе в большевистской элите, превращавшейся порой в прямое противо
борство. В этом плане огромный интерес представляет обширное письмо
«Президиума ВЧК» «в Политбюро ЦК РКП(б)» в начале 1922 г. с жало
бой на Президиум ВЦИК. Обращает на себя внимание, что и обращение
и подпись не типичны для подобного рода документов, так как обычно
и адресовывались и подписывались они конкретными лицами. Надо по
лагать, что таким образом подчеркивалось, что Президиум ВЧК как ор
ган в целом обращается к Политбюро тоже как к органу.
В этом примечательном документе перечислялись случаи «освобож
дения или изменения сроков наказания политзаключенных с. р., мень
шевиков, белогвардейцев и др., членов антисоветских партий по поста
новлению Президиума ВЦИК, причем постановления Президиума ВЧК
отменялись Президиумом ВЦИК без предварительного согласия или уве
домления ВЧК»297. Подытоживая факты многочисленных ходатайств, ос
вобождения политзаключенных Президиумом ВЦИК без согласования
с чекистами, осведомленности меньшевиков о секретных решениях по
вопросу об их высылке, Президиум ВЧК констатировал: «Все вышепри
веденные факты достаточно ярко рисуют обстановку, в которой прихо
дится работать ВЧК, а именно:
1.) Постановления Президиума ВЧК отменяются ВЦИК без согла
сования с ВЧК, даже без уведомления ее. Этим самым подрывается ав
торитет ВЧК, с одной стороны, и серьезно нарушается планомерность
ее работы, с другой (освобождаются одни с р, у которых есть "связи",
другие же отбывают сроки наказания, только потому, что таковых свя
зей не имеют).
2.) Чрезмерное осведомление наших врагов о всех постановлениях
ВЧК и ЦК РКП, полная и точная информация о том, как и кто из ответ
ственных членов РКП смотрит на тот или иной вопрос, например, о вы
сылке меньшевиков, давали им в руки козырь --- продолжать настаивать
на своих требованиях. ВЧК же все это поставило в крайне неловкое по
ложение и определенно помешало провести правильное решение выслать
меньшевиков непосредственно из тюрьмы.
3.) Многочисленные ходатайства через ВЦИК, через отдельных от
ветственных членов РКП, с просьбой пересмотреть дело, ускорить, изме
нить меру пресечения и т. д. нарушают правильный и спокойный следст
венный процесс. Принимая во внимание , что состав следователей ВЧК
качественно не высок, не вполне самостоятелен и независим, результа
том этого напора ходатайств --- являются заключения об освобождении,
например гр. Пьяных, Джунковский и ряд других случаев».
Последний абзац этого послания носил уже характер слегка замаски
рованного ультиматума. Нельзя не обратить внимание на практически от
крытое запугивание членов Политбюро опасностью «террора из подпо
лья» и фактическое снятие с себя ответственности («При создавшемся же
положении ВЧК не может отвечать за охрану интересов Республики и от
дельных ее членов: ЦК РКП, Совнаркома ВЦИК и др.) за безопасность
членов Политбюро и прочих партийно советских руководителей, в слу
чае если они не сделают выводы.
Ощущение скрытого ультиматума и навязывания своей воли усили
вается концовкой документа, предлагающей членам Политбюро сделать
следующие выводы: «1) Постановления Президиума ВЧК не должны от
меняться ВЦИК без предварительного согласия и извещения ВЧК.
134

2) Ходатайства отдельных членов РКП об изменении меры пресечения,
о пересмотре дел и ускорении следствия по делам членов антисоветских
партий должны быть ограничены ЦК РКП. 3) Если же отдельные чле
ны РКП берут на свои поруки членов антисоветских партий, то пусть
это поручительство будет фактической ответственностью поручителя
перед ВЧК»298.
Разнобой в действиях между «карающими десницами революции» ---
ГПУ и Верхтрибом --- ярко и скандально проявился в конце июня 1922 г.
В то время, когда председатель коллегии Верховного трибунала ВЦИК
Крыленко, выступавший в качестве государственного обвинителя на
процессе над с. р., готовил требование смертной казни для большей ча
сти обвиняемых, в конце июне состоялось заседание коллегии Верхтри
ба, рассмотревшее дело группы левых эсеров. Решение коллегии приве
ло чекистов в бешенство и спровоцировало новую жалобу «в Политбюро
ЦК РКП(б)», за подписями зампреда ГПУ Уншлихта и начальника
СО ГПУ Самсонова от 29 июня 1922 г., в которой говорилось об аресте
на явочной квартире нескольких левых эсеров, незадолго до этого бе
жавших из Таганской тюрьмы «путем вооруженного нападения на стра
жу». «Взяты они были на явочной квартире тоже с оружием, после не
которой "осады", но без взаимных насилий, ибо они сдались,
убедившись в безнадежности "проливать кровь" (их слова). Там же бы
ли взяты несколько револьверов, патроны, некоторые части типографии,
листовки и пр. Трибунал приговорил троих к трем годам тюрьмы с заче
том предварительного заключения, а четырех остальных к 1 году услов
но». Чекисты жаловались, что «по тому богатому обвинительному мате
риалу, какой против них удалось добыть означенной операцией», они
ничего не могут предпринять по отношению к арестованным, и что ес
ли дела так пойдут и дальше, то «через какой нибудь месяц все левые
эсеры будут на свободе в Москве». «Ввиду этого ГПУ просит Политбю
ро ЦК обратить внимание Верховного трибунала и его органов на то, что
нам необходима изоляция левых эсеров и особенно подполья, а следо
вательно и приговоры Трибуналов должны быть направлены на дости
жение этой главной цели».
Жена Д. Д. Донского Наталья Михайловна, хорошо знавшая Г. Л. Пя
такова и присутствовавшая на процессе с. р., вспоминала: «Я обратилась
в записке к Ю. Пятакову с просьбой разрешить подсудимому Донскому
встречу с сыном и матерью. Он ответил запиской же, что свидание будет
дано завтра в обеденный перерыв, можно в его кабинете. Но от кабине
та мы отказались. Свидание было тяжелым. Софья Алексеевна все время
плакала. Как же так: сын, всю жизнь боровшийся за рабочих, сам теперь
оказался на скамье подсудимых? Ни она, ни Митя на процесс не ходи
ли. Ю. Пятаков обращался ко мне по имени отчеству. Таких записок у ме
ня скопилось несколько штук, но раз во время обыска их забрали. Вооб
ще, во время суда Юра держался выдержанно»299.
Уже в середине 20 х гг. определенной категории носителей формиру
ющейся новой субкультуры, субкультуры правящей партии, пришлось ли
цом к лицу столкнуться с теми, кто еще 10 лет назад был товарищем по
борьбе с царизмом, и против кого велась борьба в последние годы. Встре
ча произошла не в самом благоустроенном месте --- в тюрьме, т. к. правя
щая партия начала чистить саму себя, избавляться от инакомыслящих,
извергать их из своей среды. Парадокс же заключался в том, что и вер
нуться обратно в ту среду, которая когда то была общей для всех борцов
с самодержавным режимом, новые изгои уже не могли. И если эсеровская,
135

социал демократическая (меньшевистская), левоэсеровская и анархист
ская фракции, скажем, на Соловках, хотя и существовали раздельно как
фракции, но сотрудничали друг с другом в противостоянии лагерной ад
министрации, да и представители этих партий (кто больше, кто меньше)
общались между собой, то троцкисты, оппозиционеры и прочие аресто
ванные коммунисты не поддерживали практически никаких контактов
с социалистами, держась совершенно обособленно.
Свидетельств такого рода немало в воспоминаниях тех, кто в эти го
ды сидел в советских тюрьмах, политизоляторах и лагерях. Эсерка
Е. Олицкая так описывает появление первых заключенных коммунистов
в Верхне Уральском политизоляторе: «<...>прибыла еще группа зэков, ко
торых решили изолировать от нас. Да и сами они не пожелали устано
вить с нами связи. Мы поняли, что это не социалисты. Так это и оказа
лось. Это были, по видимому, первые коммунистические ласточки
в советской тюрьме. Мы давно уже были уверены, что рано или поздно
встретимся в тюрьме с большевиками. За это говорила логика событий.
Если инакомыслие приводит в тюремную камеру, если социалисты
и анархисты загнаны в политизоляторы, специально созданные для од
ного крыла рабочего движения, то неизбежно жизнь приведет сюда и оп
позиционные течения правящей партии.
Было у меня, да и не у меня одной, не злорадное, но насмешливо
презрительное отношение к прибывшим: "Не рой другому яму, сам в нее
попадаешь".
Еще на Соловках из газет мы знали о расколе в правящей партии, об оп
позиции и ссылке Троцкого. Кем то из товарищей была сложена песенка:
"Веселые делишки писать в России книжки...", оканчивалась она словами:
"Ты, Лева, тиснул зря "Уроки Октября"". Троцкий и иже с ним зажимали
рты нам, теперь зажали рот ему самому. В Верхне Уральском троцкисты си
дели в отдельных камерах, гуляли на отдельных прогулках, ни в какую связь
с нами не вступали, даже отказывались передавать почту...»300.
Будучи «законсервированными» в старой традиции, жившие в соот
ветствии со старой этикой, социалисты стремительно превращались
в глазах пришедших в тюрьмы в середине 30 х гг. коммунистов (теперь
уже и не «настоящих» оппозиционеров), по словам той же Олицкой, в ка
ких то ископаемых. Как далеко зашел процесс расхождения традицион
ной революционной этики, в пространстве которой жили оставшиеся
социалисты, и новой, укоренившейся в партийно советской номенкла
турной среде, ярко свидетельствует рассказ Олицкой о том, как она, бу
дучи уже единственной социалисткой среди коммунисток в этапном ва
гоне 1936 г., делила зеленый лук. На одной из остановок конвоир объявил,
что все, у кого на лицевом счету есть деньги, могут составить список и ку
пить зеленого лука. Список поручили составить Олицкой как «опытному
тюремному сидельцу». А когда лук принесли, ей же поручили делить его.
Она и разделили --- так, как казалось ей справедливым --- поровну между
всеми находившимися в вагоне: и теми у кого были деньги, и теми, и ко
го их не было.
«Когда я разнесла кучки по нарам, --- вспоминала Олицкая, --- спер
ва шепотом, потом все громче, поднялся ропот. Оказывается, я раздели
ла неправильно. Надо было делить не на равные кучки, а пропорцио
нально собранным деньгам. Почему выделен лук тем, кто не вносил
денег? То есть тем, у кого их не было. "Я не на волю еду, я деньги бе
речь должна..." "Я не могу кормить нищих..." "Это наши последние кро
хи, мы не можем угощать..." Сперва я не поняла. Потом растерялась.
136

Всего, кажется, я могла ждать от заключенных со мной каких никаких,
а все таки коммунисток, но этого!.. Кажется, на глазах у меня даже вы
ступили слезы.
Я тоже была измотана тюрьмой, как остальные. Я злилась, что из за
этого паршивого лука плачу. Только чтобы справиться со слезами, я стала
гневно говорить о том, как раньше жили в тюрьмах социалисты: как дели
лись каждой крошкой, как не считались с тем, чьи деньги, и учитывали
больных и ослабевших. Не помню всего, что я наговорила, но вагон как
то затих. Луковый вопрос не решался и не обсуждался. Но я заметила, что
большинство осталось мною недовольно. Многие, кто раньше прочил ме
ня в старосты вагона, стали теперь сторониться. Но кое кто выразил мне
сочувствие»301.
В этом конфликте, который, казалось бы, родился по незначительно
му поводу, тем не менее, как в капле воды, отразилось, что новая комму
нистическая среда потеряла то, что всегда было краеугольным камнем
традиционной революционной этики --- чувство товарищества, святость
товарищеской взаимопомощи. Старая революционная этика требовала
проявлять чувство товарищества и оказывать помощь членам даже дру
гих социалистических партий и анархистских организаций, новая же эти
ка коммунистических обывателей отказывала в этом даже членам собст
венной партии вопреки всем официальным словам о товариществе,
коллективизме и пр. и пр., реализуя на практике бессмертное --- «каждый
сам за себя!» и «homo homini lupus est».
Примечания
1 См.: Чернов В. М. Перед бурей. М., 1993. С. 108.
2 См.: Майский И. М. Демократическая контрреволюция. М.; Пг., 1923.
3 Указатели журнала «Социалистический Вестник». 1921---1963 // Социалистический
вестник, Сборник: 1964---1965. Paris, 1992. С. ХVIII.
4 Из различных теорий, в рамках которых исследователи пытались осмыслить фе
номен революционности как один из вариантов девиантного поведения, особого
внимания, на наш взгляд, заслуживает направление, сложившееся в рамках тео
рии конфликта и фокусирующее внимание на социокультурных аспектах отклоня
ющегося поведения. Согласно этому направлению (А. Коэн), девиантное поведе
ние основано на нормах другой культуры. По словам исследовательницы
Г. И. Авциновой, «с таких позиций революционер может рассматриваться как но
ситель определенной субкультуры, конфликтной по отношению к господствую
щим в данном обществе ценностям, ориентациям, традициям, нормам, стандар
там поведения. При таком понимании девиантность представляет собой не столько
следствие "сбоев" в процессе социализации, сколько альтернативную реакцию на
действующие механизмы включения индивида в социально политическую среду,
адаптацию и функционирование в ней» (Авцинова Г. И. Революционер в России:
история и теория. Киев, 1995. С. 65).
Вот одно из самых коротких определений субкультуры, встретившихся нам
в литературе: «Субкультура --- специфическая форма культуры, основанная на ие
рархии локальных ценностей определенной социальной группы или общности,
носящая по отношению к господствующей культуре подчиненный характер» (Ога
нов А. А., Хангельдиева И. Г. Теория искусства: Учебное пособие для самостоя
тельной работы студентов. М. : Международный университет в Москве, 2005).
Но оно вряд ли может быть сочтено удовлетворительным и в силу своей лаконич
ности и в силу указания на подчиненный характер к господствующей культуре, что
вряд ли точно по отношению к, скажем, уголовно лагерной субкультуре.
137

Обратимся к более развернутой формулировке термина субкультура, которая
дается А. В. Мудриком в философско энциклопедическом словаре «Человек», под
готовленном Институтом человека РАН: «Субкультура (от лат. sub --- под) специ
фический набор признаков, по которым представители определенных номиналь
ных и реальных групп осознают и утверждают себя в качестве "мы", отличного от
остальных. Социальной базой формирования С. могут быть возрастные и социаль
ные слои населения, профессиональные группы, религиозные секты, сексуальные
меньшинства, массовые неформальные течения (хиппи, "фанаты" и т. п.), пре
ступные группы и организации, любители определенных занятий (охотники, ры
баки, филателисты, нумизматы и т. п.). Субкультура --- это автономное относитель
но целостное образование, включающее в себя трансформированную систему норм
и ценностей традиционной для конкретного общества культуры, а также комплекс
специфических социально психологических черт и поведенческих образцов, кото
рые в той или иной мере определяют стиль жизни и мышления ее носителей. Она
включает в себя ряд более или менее ярко выраженных признаков: специфичес
кий набор ценностных ориентаций, норм поведения, взаимодействия и взаимо
отношений, а также статусную структуру; набор предпочитаемых источников
информации; своеобразные увлечения, вкусы и способы свободного времяпрепро
вождения; жаргон (или его элементы). Каждый из этих признаков, обладая отно
сительно устойчивой структурой, содержательно устойчив, что связано с меняю
щимися социокультурными реалиями. Выраженность тех или иных признаков
и мера оформленности С. в целом весьма различны, что во многом связано с воз
растом и мерой экстремальности условий жизни ее носителей. ...С. выполняют ряд
функций по отношению к обществу и человеку. Они представляют собой специ
фический способ дифференциации развитых национальных культур, их трансля
ции на те или иные общности, а также маркирования социальной и возрастной
стратификаций общества. Просоциальные и отчасти асоциальные С. способству
ют стабилизации общества и личности, а анти и часть асоциальных --- их дезор
ганизации. Одни С. выступают как контркультуры (уголовно лагерная, хиппи
и т. п.), а др. продолжают инновационные явления и способствуют их внедрению
в культуру общества. С., будучи объектом идентификации человека, является од
ним из способов его обособления в обществе, что и определяет ее влияние на са
мосознание личности, ее самоуважение и самопринятие». (Мудрик А. В. Субкуль
тура // Человек. Философско энциклопедический словарь. М., 2000. С. 364---366).
5 Олицкая Е. Мои воспоминания. Франкфурт на Майне, 1971. Т. 1. С. 241---243.
6 Чернавский М. М. К характеристике Г. В. Плеханова (Отрывок из воспомина
ний) // Историко революционный бюллетень. М., 1922. 2---3. С. 25.
7 ГАРФ. Ф. 5847. Оп. 1. Д. 66. Л. 102---103 об.
8Тамже.Д.67.Л.259.
9 Там же.
10 Голубков А. На два фронта. С 21.
11 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 63. Л. 88---88об.
12 Аронсон Г. Меньшевизм (Опыт характеристики) // Социалистический Вестник.
1949. 10 (625). С. 179.
13 Чернов В. К характеристике максимализма // Социалист революционер. Париж.
1910. 1. С. 178.
14 См.: Вишняк М. Памяти ушедших // Новый журнал. 1953. 33. С. 287---289.
15 Вишняк М. В. «Современные записки». Воспоминания редактора. СПб.; Дюссель
дорф, 1993. С. 182---183.
16 См., в частности: ГАРФ. Ф. 5831. Оп. 1. Д. 218. Л. 22---22 об.
17 Фигнер В. Н. Полн. собр. соч. В 6 т. Т. 3. М., 1929. С. 185---186.
18 Там же. С. 196---197.
138

19 Бобровская (Зеликсон) Ц. С. Записки подпольщика. 1894---1917. М., 1957.
С. 12---13.
20 Чернов В. М. Перед бурей. Воспоминания. Нью Йорк, 1953. С. 186.
21 Там же. С. 189.
22 Там же. С. 187.
23 Там же. С. 190.
24 Зензинов В. М. Пережитое. Нью Йорк, 1953. С. 81.
25 Чернов В. М. Перед бурей. С. 192.
26 Там же. С. 208.
27 Цит. по: Письмо Б. В. Савинкова В. Н. Фигнер. / Публ. Р. А. Городницкого,
Г. С. Кана // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 18. М.; СПб., 1995. С. 196.
28 Беседа с Б. А. Бабиной / Запись Н. Бармина; подготовка и публ. Л. Аранова // Ми
нувшее. Вып. 2. М., 1990.
29 Исключениями были моменты, скажем, революции 1905---1907 гг., или 1917 г., ког
да она была захлестнута десятками и сотнями тысяч людей разного возраста (и, что
важнее, другой культуры, как правило бывших в ней чужаками), которые, впро
чем, уходили в подавляющем своем большинстве весьма стремительно, при пер
вых же репрессиях.
30 Дейч Л. Г. Валерьян Осинский (К 50 летию его казни) // Каторга и ссылка. 1929.
 5(54).С.8.
31 ГАРФ. Ф. 5847. Оп. 1. Д. 65. Л. 112.
32 Там же. Д. 67. Л. 229.
33 МИСИ. Архив ПСР. 145.
34 ГАРФ. Ф. 5847. Оп. 1. Д. 67. Л. 229.
35 Кубов А. Голоса из подполья (Заметка) // Знамя труда. 1912. 42. С. 11.
36 Там же.
37 Там же. С. 11---13.
38 Бабина Б. А. Февраль 1922 / Публ. В. Захарова // Минувшее. Вып. 2. С. 23.
39 Олицкая Е. Мои воспоминания. Т. 1. С. 226.
40 РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 3. Д. 66. Л. 158.
41 ГАРФ. Ф. 539. Оп. 2. Д. 164. Л. 2---8 об.
42 ГАРФ. Ф. 5847. Оп. 1. Д. 67. Л. 41---42.
43 Вишняк М. Оправдание народничества // Новый журнал. Нью Йорк, 1952. Кн. 30.
С. 232.
44 Карпович М. М. Традиции русской общественной мысли // Судьбы России. Сб.
статей. Нью Йорк, 1957. Вып. 1. С. 15---17.
45 Валентинов Н. В. Недорисованный портрет. М., 1993. С. 61.
46 Дейч Л. Г. За полвека. Т. 1. Ч. 2. М., 1923. С. 27---30.
47 Весьма любопытно, что член Областного Бюро Северной областной организации,
заявивший на V Совете, что партийный работник непрофессионал может «психо
логически выдержать» только полгода, в ответе на заинтересованные вопросы от
ветил: «По этому вопросу пришлось бы очень много говорить и я сейчас не имею
права на этом останавливаться, но скажу, что это мое эмпирическое заключение,
я убедился на опыте, что в Петербурге в течение 6 месяцев прошла полная смена
всех работников, за исключением тех, которые едва едва работали, и которые по
этому могут целый год числить себя партийными работниками» (МИСИ. Ар
хив ПСР. 146).
48 Стасова Е. Д. Страницы жизни и борьбы. 3 е изд. М., 1988. С. 56---57.
49 Зензинов В. М. Из жизни революционера. Париж, 1919. С. 56---57.
50 Чернавский М. М. В Боевой Организации // Каторга и ссылка. 1930. 7. С. 39.
51 Горев Б. И. Из партийного прошлого: Воспоминания. 1895---1905. Л., 1924. С. 35, 38.
139

52 Бобровская (Зеликсон) Ц. С. Записки подпольщика. С. 25.
53 Горев Б. И. Из партийного прошлого. С. 22.
54 ГАРФ. Ф. 1699. Оп. 1. Д. 129. Л. 61.
55 Там же. Л. 67---68.
56 Валентинов Н. Недорисованный портрет. С. 209.
57 Подробнее см.: Морозов К. Н., Морозова А. Ю. Обращения социалистов эмигран
тов в правоохранительные органы как отражение кризиса «партийного правосудия»
и специфики правосознания эмигрантской революционной среды в 1907---
1914 гг. // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные
науки. 2004.  4. С. 45---54.
58 Дейч Л. Г. 16 лет в Сибири. С. 77.
59 РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Д. 249. Л. 3---5.
60Тамже.Оп.3.Д.66.Л.117.
61 Чернов В. Записки социалиста революционера. Кн. 1. Берлин; Пг.; М., 1922.
С. 179---181.
62 Там же. С. 181.
63 ГАРФ. Ф. 5847. Оп. 1. Д. 67. Л. 38.
64 Чернов В. М. Перед бурей. С. 195.
65 РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 3. Д. 66. Л. 132---133.
66 Зензинов В. М. Пережитое. Нью Йорк. Изд во им. Чехова, 1953. С. 178.
67 Горев Б. И. Из партийного прошлого. С. 46---47
68 Левицкий В. О. А. Д. Покотилов (Из личных воспоминаний) // Каторга и ссылка.
1922. 3. С. 169.
69 Горев Б. И. Из партийного прошлого. С. 54.
70 РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Д. 52. Л. 135---136.
71 ГАРФ. Ф. 1699. Оп. 1. Д. 133. Л. 24.
72Тамже.Л.6.
73 Зензинов В. М. Пережитое. С. 178---179.
74 Там же. 179---180.
75 Подробнее см.: Морозов К. Н., Морозова А. Ю. Обращения социалистов эмиг
рантов в правоохранительные органы. С. 45---54.
76 Кризис большевизма // Знамя труда. 1909. 23---24. С. 1.
77 Партия социалистов революционеров. Документы и материалы. В 3 х т. Т. 1. 1900---
1907. М., 1996. С. 433.
78 Там же. С. 435.
79 Вишняк М. В. Дань прошлому. Нью Йорк. Изд во им. Чехова, 1954.
80 Там же.
81 Там же.
82 Васильченко С. После первого боя // Каторга и ссылка. 1922. 4. С. 53---54.
83 Витязев П. Памяти Н. Д. Шишмарева. С. 251.
84 Зензинов В. М. Пережитое. С. 212---213.
85 Вишняк М. В. Дань прошлому. Нью Йорк: Изд во им. Чехова, 1954.
86 РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 3. Д. 66. Л. 158.
87 Там же. Оп. 1. Д. 161. Л. 316.
88 Плесков В. Из литературного архива Горного Зерентуя // Каторга и ссылка. 1923.
 6.С.172.
89 Крамаров Г. Памяти А. В. Попова // Каторга и ссылка. 1923. 6. С. 264.
90 Там же. С. 265.
91 Зензинов В. М. Пережитое. С. 215---216.
92 Виленский В. (Сибиряков) Последнее поколение Якутской ссылки. С. 134.
140

93 Гольдин. Побег Марии Школьник // Каторга и ссылка. 1921. 2. С. 48---49.
94 ГАРФ. Ф. 5847. Оп. 1. Д. 97. Л. 381.
95 См.: Комаров Н. Очерки по истории местных и областных боевых организаций
партии социалистов революционеров 1905---1909 гг. // Каторга и ссылка. 1926. 4.
С. 68---73.
96 Фигнер В. Н. Полн. собр. соч. Т. 3. С. 384.
97 Зубелевич Ю. Кронштадт в 1906 году (Воспоминания революционерки). Ч. 3.
Кронштадт, 1917. С. 20---25.
98 Кризис большевизма // Знамя труда. 1909. 23---24. С. 1.
99 Протоколы I Общепартийной конференции ПСР. Париж, 1908. С. 35.
100 Воронов Б. Хроника рабочего движения // Заветы. 1914. 57. С. 115---116.
101 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 25. С. 321.
102 Там же.
103 Как ведут полемику // Стойкая мысль. 1914. 4. С. 2.
104 См.: Деятели СССР и революционного движения в России // Энциклопедический
словарь Гранат. М., 1989. С. 710.
105 Суханов Н. Н. Записки о революции. М., 1991. Т. 1. С. 60.
106 См.: Ракитников Н. К пересмотру наших взглядов на крестьянство // Заветы. 1913.
1. С. 118---135; Воронов Б. Кооперативная утопия (По поводу статьи Ник. Су
ханова) // Заветы. 1913. 7. С. 1---20; Чернов В. М. Упразднение народничест
ва // Заветы. 1914. 4.
107 Одноединство, двуединство или триединство // Вольная мысль. 1 ноября. 1913.
 3.С.1.
108 Чернов В. М. Перед бурей. С. 106.
109 Чернавский М. М. К характеристике Г. В. Плеханова. С. 23---24.
110 Там же. С. 26.
111 Юг. Ницца. 1. Июль 1913. С. 1.
112 Чернавский М. М. К характеристике Г. В. Плеханова. С. 26.
113 Там же. С. 26---27.
114 Там же. С. 26.
115 Рубанович И. Международное Социалистическое Бюро и Венский Конгресс //
Знамя труда. 1914. 53. С. 5---6.
116 Цит. по: Миллион рублей в русских банкнотах / Публ. Ю. Фельштинского // Из
вестия. 1997. 5 ноября. 211. С. 4.
117 См., напр., хранящиеся в фонде И. И. Фондаминского в ГАРФ три резолюции по
этому вопросу, вынесенные двумя петербургскими и одной полтавской левонарод
ническими группами (ГАРФ. Ф. 6212. Оп. 1. Д. 95. Л. 173---174, 175, 172).
118 Маслов П. Новые искания в народничестве // Наша Заря. 1913. 9. С. 42.
119 См.: Седов Л. Примиренчество и заветы // Наша Заря. СПб., 1913. 3; Его же.
Новое у левых народников // Наша Заря. 1913. 9; Его же. Народники против
капитализма // Наша Заря. 1913. 12; Его же. Радикализм слов // Наша Заря.
1914. 5.
120 Седов Л. Новое у левых народников. С. 42.
121 Маслов П. Новые искания в народничестве. С. 23.
122 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 25. С. 321.
123 ГАРФ. Ф. 5847. Оп. 1. Д. 97. Л. 398.
124 Суханов Н. Единство // Современник. 1914. СПб. 12. С. 80---81.
125 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 25. С. 321.
126 Там же. Т. 48. С. 277.
127 Там же. С. 292---293.
128 ГАРФ. Ф. 5847. Оп. 1. Д. 69. Л. 520---522.
141

129 Вишняк М. В. Дань прошлому.
130 Коллонтай А. М. Из моей жизни и работы. Воспоминания и дневники. М., 1974.
С. 300.
131 Коллонтай А. М. Из моей жизни и работы. С. 305.
132 Hoover Institution Archives. B.Nicolaevsky Collection. Box 207. Folder 10
133 Каторжанин. Письма из залы суда // Социалистический Вестник. 15. 2 августа
1922. С. 7.
134 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 63. Л. 195---196.
135 Ненароков А., Павлов Д., Розенберг У. В условиях официальной и полуофициаль
ной легальности. Январь --- декабрь 1918 г.: Документально исторический очерк //
Меньшевики в большевистской России. 1918---1924 / Меньшевики в 1918 г. / Отв.
ред. З. Галили, А. Ненароков. Отв. сост. Д. Павлов. М., 1999. С. 20---21.
136 Вишняк М. Дань прошлому.
137 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 25. Л. 1---2.
138 Ненароков А., Павлов Д., Розенберг У. В условиях официальной и полуофициаль
ной легальности. С. 20.
139 Аронсон Г. Меньшевизм (Опыт характеристики). С. 179.
140 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 64. Л. 120.
141 Там же. Л. 140 об., 141.
142 Там же. Л. 133.
143 Там же. Т. 65. Л. 20.
144 Некоторые итоги // Социалистический вестник. 17. 8 сентября 1922. С. 1---4.
145 Ненароков А., Паначчионе А., Розенберг У. От легальности к подполью. Начало но
вой волны вынужденной эмиграции: Документально исторический очерк // Мень
шевики в большевистской России. 1918---1924 / Меньшевики в 1921---1922 гг. / Отв.
ред. З. Галили, А. Ненароков. Отв. сост. Д. Павлов. М., 2002. С. 33---34.
146 Судебный процесс над социалистами революционерами (июнь --- август 1922).
Подготовка. Проведение. Итоги. Сборник документов / Сост. С. А. Красильников,
К. Н. Морозов, И. В. Чубыкин. М., 2002. С. 494.
147 Там же. С. 569
148 Войтинский В. Двенадцать смертников. Суд над социалистами революционерами
в Москве. Берлин, 1922. С. 88.
149 Цит. по: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 552
150 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 63. Л. 71.
151 ГАРФ. Ф. 6772. Оп. 1. Д. 3. Л. 12, 17.
152 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 63. Л. 194.
153 Войтинский В. С. Двенадцать смертников.
154 Письмо секретарю ЗД ПСР Б. Н. Рабиновичу от 22 августа 1922 г. (Судебный про
цесс над социалистами революционерами. С. 588---589).
155 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 63. Л. 163, 163об.
156 Там же. Л. 163.
157 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 467---468.
158 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 18. Л. 66.
159 Там же. Т. 4. Л. 481.
160 Цит по: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 350
161 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 18. Л. 62.
162 Hoover Institution archives. B.Nicolaevsky collection. Вох 8. Folder 19.
163 Там же.
164 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 57. Л. 184.
165 Там же. Л. 61.
142

166 Там же. Т. 4. Л. 514.
167 Hoover Institution Archives. B.Niсolaevsky collection. Box 8. Folder 19.
168 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 52. Л. 33.
169 Там же.
170 Там же. Л. 39.
171 Там же. Л. 40.
172 Там же. Л. 42.
173Там же. Л. 44.
174 Там же. Л. 45.
175 Там же. Л. 49.
176 Там же. Л. 18.
177 Там же. Л. 20.
178 Там же. Л. 21.
179 Там же. Л. 24.
180 Там же.
181 Там же.
182 Там же.
183 Цит. по: Меньшевики в 1921---1922 гг. С. 548---579.
184 Там же.
185 Социалистический вестник. 15. 2 августа 1922. С. 9.
186 Вынужденное заявление // Социалистический Вестник. 15. 2 августа 1922 г. С. 5.
187 Hoover Institution Archives. B.Niсolaevsky collection. Box 8. Folder 19.
188 Ibid.
189 Двинов С. Кровавая пошлость (Письмо из Москвы) // Социалистический вест
ник. 15. 2 августа 1922. С. 5.
190 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 63. Л. 213.
191 Там же. Л. 213, 213об.
192 Там же.
193 В отдельной рубрике «К процессу с. р.» были опубликованы: статья С. Двинова
«Кровавая пошлость (Письмо из Москвы)», «Письма из залы суда», «К демонст
рации 20 го июня», текст прокламации, подписанной ЦК и МК РСДРП, распро
странявшейся накануне демонстрации 20 июня, заметка «Швейцарские с. д. о мос
ковском процессе», телеграмма Заграничных делегаций РСДРП, Бунда, ПСР
и ПЛСР, адресованная Амстердамскому совещанию социалистических партий
и синдикатов и другие материалы.
194 Двинов С. Кровавая пошлость.
195 См.: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 390
196 Бабина Б. А. Февраль 1922 /Публ. В. Захарова // Минувшее. Исторический аль
манах. Вып. 2. М., 1990. С. 37---38.
197 Некоторые итоги // Социалистический вестник. 17. 8 сентября 1922. С. 1---4.
198 До седьмого колена // Социалистический вестник. 9 1924г. С. 12.
199 С. В. Морозов // Социалистический вестник. 12/13. 1924. С. 2.
200 Письмо ссыльных // Социалистический вестник. 12/13. 1924. С. 2.
201 ГАРФ. Ф. 5847. Оп. 1. Д. 67. Л. 170.
202 См.: Новый журнал. Нью Йорк, 1953. Кн. XXXV. С. 313.
203 Аронсон Г. Меньшевизм (Опыт характеристики) // Социалистический Вестник,
10 (625). 1949. С. 179.
204 35 летие Социалистического Вестника // Социалистический Вестник. 1956. С. 99---
100.
205 Бабина Б. А. Февраль 1922. С. 37---38.
143

206 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 65. Л. 13.
207 Письмо адресовалось старосте политических заключенных и было весьма колорит
но: «Спешу уведомить Вас, что все товарищи, выехавшие из Ярославля 5 н[оября],
живы и здоровы, кроме Шумилова. Он, очевидно, дорогой заполучил какую то
форму тифа. Если Вы будете уезжать в Москву, то постарайтесь захватить с собой
библиотеку, взятую из Москвы. Позаботьтесь о больных, особенно о Гончарове,
Кузнецове, Буянове и других. Очень будет хорошо, если Вы пришлете копию ак
та, составленного по поводу воровства продуктов на кухне. Оказывается, этого про
токола в ВЧК нет, и им очень заинтересовался т. Самсонов, который непосредст
венно ведает нашими делами в ВЧК. Насчет московских газет выяснилось, что нам
они никогда не запрещались, так что Вы можете их свободно получать. Еще раз
привет всем невольным сотоварищам в Ярославской тюрьме. Время, проведенное
с Вами, буду вспоминать, как одно из светлых моих минут. Помнящий вас, мои
друзья, ваш староста "каптенармус" М. Веденяпин. Бутырки. 17/XI. Все мои това
рищи шлют свой сердечный привет дорогим "ярославцам"» (ЦА ФСБ РФ. Н 1789.
Т. 65. Л. 14---14 об.)
208 Там же.
209 Там же. Л. 15 об.
210 Там же. Л. 15.
211 Цит. по: Судебный процесс над партией социалистов революционеров. С. 229,
238---241.
212 Бабина Б. А. Февраль 1922 г.
213 Свирская М. Л. Из воспомианий / Публ. Б. Сапира // Минувшее. Вып. 7. М., 1992.
С. 38.
214 Свирская М. Л. Из воспомианий. С. 43---44.
215 Чернова Андреева О. В. Холодная весна 1919---1920 гг. // Новый журнал. 1975.
121; 1976. 122, 124; То же (отрывки) // Звезда. 2001. 8 (Здесь и далее цит.
по публикации в «Звезде»). С. 140.
216 Там же. С. 136.
217 Свирская М. Л. Из воспомианий. C. 36---39.
218 Вишняк М. В. Современные записки. С. 34---36.
219 Там же.
220 Чернова Андреева О. В. Холодная весна. С. 153.
221 Свирская М. Л. Из воспомианий. С. 16.
222 Чернова Андреева О. В. Холодная весна. С. 136.
223 Свирская М. Л. Из воспоминаний. С. 16.
224 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 48. Л. 262.
225 Свирская М. Л. Из воспоминаний. С. 16.
226 Там же.
227 Свирская М. Л. Из воспоминаний. С. 12---13.
228 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 63. Л. 124.
229 Чернова Андреева О. В. Холодная весна. C. 142---144.
230 Двинов С. Кровавая пошлость. С. 6.
231 Чернова Андреева О. В. Холодная весна. С. 150.
232 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 65. Л. 79---80.
233 Там же. Л. 78.
234 Там же.
235 Свирская М. Л. Из воспомианий. С. 41---42.
236 Там же. С. 43
237 Подробнее об этой дискуссии см. в § 1 главы V наст. работы.
238 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 390.
144

239 Там же. С. 208.
240 Там же. С. 208.
241 Там же. С. 672.
242 Там же.
243 Там же. С. 495---496.
244 Там же. С. 497---498.
245 Ленин В. И. Мы заплатили слишком дорого // Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45.
С. 140---144.
246 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 391.
247 Там же. С. 321.
248 См.: Там же. С. 300, 304---305, 309, 313---315, 315---316.
249 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. 3.
250Там же. Л. 3, 4,
251 Там же. Т. 1. Ч. 2. Л. 95---96.
252Тамже.Т.1.Ч.3.Л.4.
253 Там же. Л. 4.
254 Обратим внимание, что за полгода до освобождения Бабина его дело Верхтрибом
было выделено в отдельное производство и он не был выведен на процесс с. р.
255 Беседа с Б. А. Бабиной. Запись Н. Бармина // Минувшее. Вып. 2. М. 1990. С. 376.
256 ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 205. Л. 111.
257 Беседа с Б. А. Бабиной. С. 376.
258 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 102. Л. 27.
259 Свирская М. Л. Из воспомианий. C. 36---39.
260АПРФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 200. Л. 9.
261 Там же. Л. 7.
262 Там же.
263 Там же.
264 Там же.
265 Там же.
266 Там же.
267 Там же.
268 Там же.
269 Там же. Л. 8.
270 Там же.
271 Там же.
272 Там же.
273 Там же.
274 Там же.
275 Там же. Л. 11.
276 Там же. Л. 8.
277 Там же. Л. 10.
278 Там же.
279 Там же. Л. 10.
280 Там же.
281 Там же.
282 Там же. Л. 11.
283 Там же.
284 Там же.
285 Там же.
286 Там же.
145

287 Там же. Л. 12.
288 Там же. Л. 11.
289 Там же.
290 Там же.
291 Там же.
292 Там же.
293 Там же. Л. 12.
294 Там же.
295 Там же. Л. 8---10.
296 ЦА ФСБ. Н 1789. Т. 46. Л. 157.
297 «Бахарева, осужденная Президиумом ВЧК в ссылку на 2 года в Архангельск по
делу Тамбовского восстания. Освобождена по постановлению Президиума ВЦИК
5.1.---21 г. без предварительного запроса и согласия ВЧК. Начальник тюрьмы, где
она содержалась, арестован за неизвещение СО ВЧК о постановлении Президиу
ма ВЦИК об ее освобождении»; «Гр. Пьяных И. Е., правый эсер, освобожден ВЧК
по личному ходатайству т. Калинина с ручательством в его невиновности и пр.
2/ХII г. По имеющимся точным сведениям в СОВЧК после освобождения прини
мает самое активное участие в с. р. работе, получил мандат и едет на конферен
цию пр. с. р. в Москву»; «По делу о студентах Петров. Разумов. с. х. Академии,
в количестве 6 человек, состоялось постановление Президиума ВЧК --- выслать из
Москвы в разные губернии в течение 3 дней, о чем было сделано распоряжение
в милицию. Постановлением Президиума ВЦИК срок был продлен на 2 недели,
без предварительного запроса и согласия на то ВЧК»; «По постановлению прези
диума ВЦИК на местах, в ГЧК были многочисленные случаи отмены постанов
лений ВЧК и ГЧК, без предварительного извещения ВЧК. Об этом ВЧК узнава
ла post factum. С этим приходилось мириться, как с совершившимся фактом,
всякий раз доводя до сведения Президиума ВЦИК о ненормальности взаимоот
ношений ВЦИК и ВЧК»; «Президиумом ВЧК от.......21 г. с согласия ЦК РКП бы
ло постановлено местом ссылки для меньшевиков считать Туркестан. Постанов
лением ВЦИК от.........21 г. отменено»; «19/ХII 21 г. состоялось постановление
Президиума ВЧК об административной высылке в отдаленные губернии членов
ЦК РСДРП (меньшевиков) и др. наиболее активных членов этой партии, с согла
сия ЦК РКП. Вся группа высылаемых меньшевиков, благодаря слабой изоляции
Бутырской тюрьмы от воли имела точную, постоянную информацию с воли. Че
рез своих родных и знакомых, кои имеют близкие связи с ответственными това
рищами нашей партии, узнавала о всех решительно постановлениях ЦК и ВЧК,
и не только узнавала, но воздействовала в сторону изменения этих постановле
ний, определенно рассчитывая на все большие и большие уступки. Началом по
служило то, что ВЦИК приостановил высылку ВЧК студентов Петр. С. х. Акаде
мии. Почувствовав, что можно "нажать", меньшевики заявили протест против
высылки их, называя эту меру "новым террором" ВЧК, выставили требование "ос
вободить совсем или предать Народному суду"; объявили голодовку. В ВЧК име
ется точный материал, указывающий на полную осведомительность (так в текс
те. --- К. М.) о постановлениях ЦК РКП и ВЧК до объявления им этих
постановлений, о комбинациях в "сферах", как они говорят, в сторону уступок их
требованиям. ЦК РКП несколько раз пересматривал вопрос о меньшевиках, от
дельные ответственные товарищи ручались за их лояльность. Под заявлением всех
этих обстоятельств ВЧК пошла на уступки, некоторые члены РСДРП были осво
бождены, остальные выпущены из под стражи с условием в течение 7 дней вы
ехать в место высылки (Вятка, Северо Двинск или заграницу). Постановление
ВЧК было выслать меньшевиков в уезды Северных губерний. В день их выхода из
Бутырок, по всей Москве были расклеены и разбросаны прокламации за подпи
сью ЦК и МК РСДРП к рабочим и работницам с призывом протеста против
146

высылки (прокламация прилагается). В настоящий момент в ВЧК имеется досто
верный материал о том, что на квартирах Дана, Николаевского, Ежова Цедерба
ума и др. происходят совещания, вырабатывается план работы и персонально рас
пределяются роли. Дан, решивший ехать за границу, но на основании все той же
осведомительности из "сфер" уверен, что через 2---3 месяца ему разрешат остать
ся в Москве, переменил свое первое решение, говоря "Москвы я ни на что не
променяю" (подлинные слова Дана). На предстоящую беспартийную конферен
цию молодежи ЦК РСДРП наметил своих докладчиков с заранее заготовленны
ми резолюциями. Докладчики --- освобожденные меньшевики. На квартиры чле
нов ЦК РСДРП днем и ночью совершается паломничество массы разнообразных
посетителей, рабочих, кооператоров, министров ДВР и пр. граждан не только
Москвы, но и из провинции для координации действий».
298 Цит. по: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 17---18.
299 Донской Дмитрий Дмитриевич. С. 141---144.
300 Олицкая Е. Мои воспоминания. Т. 1. С. 306---307.
301 Там же. Т. 2. С. 208---209.
147

148
Словами, вынесенными в заголовок этого параграфа, член ЦК ПСР
и подсудимый 1 й группы на процессе с. р. М. А. Лихач охарактеризовал
одну из причин его проведения. Конечно же, ответ на вопрос о том, за
чем большевистской власти понадобилось тратить гигантское количест
во сил и средств для решения такой, казалось бы, неактуальной для 1922 г.
(два года спустя после окончания гражданской войны) задачи, как про
цесс над эсерами, не сводится только к этому и является только частью
его (хотя и важной).
Охарактеризовать весь комплекс причин и задач процесса непросто.
Безусловно, причины проведения процесса большевистской и чекистской
верхушкой относятся к тем темам, где «герои события» часто артикули
руют не то или не совсем то, что думают, где много фигур умолчания и от
кровенной лжи, где правда переплетается с оголтелой пропагандистской
шумихой. Что то власть произносила достаточно определено и ясно, что
то завуалированно и с намеком, а что то очень тщательно скрывала. По
следнее в особенности относилось к борьбе внутри коммунистического
руководства за выбор стратегической и тактической линии поведения
в отношении к социалистам. Фактически, пытаясь говорить о том, что
толкало власть на проведение процесса с. р., мы в значительной степени
пытаемся реконструировать те причины и аргументы большевистской
верхушки, которые в цельном виде никогда на бумаге не фиксировались.
Подобное заставляет, конечно, остерегаться «чтения в сердцах» и прояв
лять сугубую осторожность в подобной реконструкции.
К интересным выводам приводит анализ «Тезисов по агитации в свя
зи с процессом с. р.»1, которые были написаны Н. И. Бухариным,
А. В. Луначарским и Н. В. Крыленко во исполнение решения комиссии
Политбюро от 10 мая («присутствовали тт. Троцкий, Каменев, Бухарин,
Дзержинский, Луначарский, Уншлихт, Малкин, Крыленко»)2. Будучи
ГлаваII
МЕЖДУ СЦИЛЛОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ
ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТИ И ХАРИБДОЙ
ЮРИСПРУДЕНЦИИ: ЦЕЛИ И ЮРИДИЧЕСКИЕ
ПАРАДОКСЫ СУДЕБНОГО ПРОЦЕССА С. Р. ЭТИКА
И ТАКТИКА ДАЧИ ПОКАЗАНИЙ ПОДСУДИМЫМИ
1 й И 2 й ГРУПП, МЕХАНИЗМ И ПРЕДЕЛЫ
ФАЛЬСИФИКАЦИИ «ОТКРОВЕННЫХ»
И «ПОЛУОТКРОВЕННЫХ» ПОКАЗАНИЙ
§ 1. «...КАК В СТАРОЕ ЦАРСКОЕ ВРЕМЯ ЗА ВСЕ ОТВЕЧАЛИ
ЕВРЕИ, ТАК В НОВОЕ СОВЕТСКОЕ ВРЕМЯ ЗА ВСЕ
ДОЛЖНА ОТВЕЧАТЬ ПАРТИЯ СОЦИАЛИСТОВ
РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ, ЗА ВСЕ ОШИБКИ ВЛАСТИ...»:
ПРИЧИНЫ И ЦЕЛИ ПРОВЕДЕНИЯ ПОКАЗАТЕЛЬНОГО
СУДЕБНОГО ПРОЦЕССА С. Р. 1922 г.

опубликованы, они стали настольной книгой для тысяч партработников,
принявших участие в пропагандистской антиэсеровской кампании. Этот
документ крайне важен для нас потому, что он, с одной стороны, давал
ориентиры партийным функционерам, акцентируя наиболее важные за
дачи процесса, с другой стороны, поскольку тезисы были написаны вид
ными большевиками, в них не могли не отразиться, хотя бы и в завуали
рованной форме, те представления о мотивах и причинах проведения
процесса, его целях и задачах, которые обсуждались порой только в ку
луарах партийных заседаний самого высокого уровня.
Прежде всего необходимо отметить, что тезисы направлены не толь
ко против эсеров, но и против другой социалистической партии --- мень
шевиков, о которых упоминалось везде, где только можно, и которые шли
в одной связке с эсерами, причем неоднократно употреблялись обороты,
подчеркивающие их подобие и родственность, а то и их одинаковость.
Например, в 1 пункте подчеркивалась их единая («мелкобуржуазная»)
природа, причем меньшевики были поставлены на первое место, несмо
тря на то, что власти готовились к процессу над эсерами, а не над мень
шевиками. Но в том то и дело, что, с одной стороны, эсеровский про
цесс одновременно был фактически и ударом по меньшевикам, что
тезисы ярко и отразили. С другой стороны --- как тут не вспомнить про
цитированные выше рассуждения меньшевика эмигранта Г. Аронсона,
что от деятельности большевиков получалось впечатление, что они ведут
борьбу не столько с самодержавием, сколько с меньшевиками и либера
лами, а видный большевик С. Спандарьян отразил психологию больше
виков дореволюционного периода, признавшись в мемуарах, что больше
ненавидит меньшевиков, чем самодержавие3. При чтении тезисов созда
ется впечатление, что рукой их авторов водила не менее жгучая ненависть
к меньшевикам, с которыми они когда то состояли в одной партии.
Во вторых, то, что первые пункты тезисов начинали издалека ---
с мелкобуржуазной природы эсеров, эпигонов героических народоволь
цев, и их вредоносности, --- вовсе не случайно. Это ярко свидетельство
вало о том, что большевики пытаются наконец то поставить точку в бо
лее чем полувековом споре русских марксистов и народников. Все
аргументы, которые они использовали, пытаясь доказать мелкобуржуаз
ность и «несоциалистичность» эсеров, были 20---30 летней давности.
В третьих, тезисы настойчиво проводили мысль, что истинными на
следниками народовольчества и социал демократического движения
в России являются исключительно большевики коммунисты, в то время
как эсеры и меньшевики суть вредители делу революции и истинной про
летарской партии, воплощением которой большевики недвусмысленно
объявляли себя. И наконец, единственными защитниками всех трудящих
ся отныне и вовеки веков авторы тезисов также объявляли коммунистов.
Нельзя не отметить, что Бухарин, Крыленко и Луначарский отрицали
даже то, что было просто глупо отрицать, т. к. это было общепризнанным
фактом --- что эсеровская партия единственная из российских социалис
тических партий имела сеть своих организаций в деревне в дореволюци
онное время, а после Февраля 1917 г. пользовалась весьма серьезным вли
янием в крестьянстве. Заявляя о малом количестве связей эсеров
с крестьянством, о том, что «работа эсеров среди крестьян была всегда
расплывчатой и мало весомой», авторы тезисов игнорировали факт суще
ствования тысяч эсеровских «крестьянских братств» в годы революции
1905---1907 гг., ту роль, которую сыграли эсеры в создании Всероссийско
го крестьянского союза, тот авторитет, который они имели в Советах
149

крестьянских депутатов в 1917 г., и то, что на выборах в Учредительное
собрание они победили с большим отрывом большевиков именно крес
тьянскими голосами. Характеризуя тезисы в целом, можно сказать, что
в них, как в зеркале, отразилась часть задач, которые хотели решить боль
шевики, организуя процесс с. р. Кроме того, их чтение заставляет вновь
вспомнить уже цитировавшиеся слова Э. В. Вандервельде о том, что ком
мунисты попытались дать на процессе свою весьма неискусную версию
русского освободительного движения, революции и гражданской войны.
Для того, чтобы лучше понять, что же толкнуло власть на организацию
в 1922 г. процесса с. р., необходимо определить место этого процесса в по
литике властей по отношению к социалистическим партиям. Мы не ста
вим перед собой цели проведения полноценного исследования данной
проблемы, ставшей уже предметом отдельного исследования4, а затрагива
ем ее постольку, поскольку она необходима нам в данном контексте.
Конечно же, тактическая линия большевиков в отношении социали
стов колебалась, и единодушия по этому вопросу у большевистской вер
хушки не было. Но, как представляется, одна часть большевистского ру
ководства для спасения ситуации и себя была готова идти на реальный
компромисс, ярким свидетельством чего явилась позиция части больше
виков, в конце 1917 г. вышедших из Совнаркома и ЦК в знак протеста
против скатывания к террористической диктатуре, к чему толкали их сто
ронники жесткой линии, лидерами которых в это время были В. И. Ле
нин и Л. Д. Троцкий. Трудно говорить, однако, о степени искренности
большевистских «мягких» и того, как далеко они были готовы пойти по
пути компромиссов с социалистами, скажем, при ведении переговоров об
«однородном социалистическом правительстве».
В конечном счете, победа раз за разом оставалась за сторонниками
«жесткой линии», а переговоры об «однородном социалистическом пра
вительстве» в конце 1917 г. и временная легализация ПСР в 1919 г. были
лишь тактическими отступлениями, в то время как магистральная линия
сторонниками «жесткой линии» виделось весьма четко --- уничтожение
всех партий и любого политического инакомыслия в стране. Самым зна
чительным компромиссом, на который они пошли ради сохранения ре
жима, был правительственный блок с левыми эсерами в 1917---1918 гг. Но
он не затронул принципиально важного для «жестких» большеви
ков --- вопроса об их определяющей роли в этой своеобразной двухпар
тийной диктатуре и курса на выстраивание желаемой для них модели го
сударственно политического устройства страны. Та часть левых эсеров,
которые искренне верили в то, что декламировалось большевиками
(В. И. Ленин любил их называть «левоэсеровскими робятами»), оказалась
заложниками собственной политической недальновидности и наивности.
Конечно же, политика большевистской власти по отношению к со
циалистам не может быть названа только репрессивной или прямолиней
но репрессивной. В моменты смертельной опасности, как это было
в конце 1917 г., когда большевики оказались в полном политическом ва
кууме, или во время наступления А. И. Деникина, большевистская вер
хушка была готова на временные отступления, заигрывания с социалис
тами, даже их легализацию. Свидетельство Б. Николаевского о попытках
Ленина и Ф. Э. Дзержинского договориться с сидящими в тюрьме члена
ми эсеровского ЦК и о выпуске А. Р. Гоцем легального эсеровского орга
на в 1921 г. (о чем речь пойдет ниже) также свидетельствует о том, что
часть большевистской элиты была готова на компромисс и даже союз
с социалистами в ситуации системного кризиса, ярчайшим проявлением
150

которого были тамбовское крестьянское движение, Кронштадский мятеж,
необходимость отказа от политики «военного коммунизма» и переход
к нэпу. Ненависть к режиму миллионов крестьян, прорывающееся недо
вольство в Красной армии, смущение в самой коммунистической партии
вынужденным отступлением в нэп и таящаяся в нэпе потенциальная уг
роза реставрации --- все это было почвой для поиска компромиссов с со
циалистами для одной части правящей верхушки и одновременно силь
нейшим стимулом для уничтожения социалистических конкурентов
и сплочения колеблющихся сопартийцев вокруг себя и своего жесткого
курса --- для другой ее части.
Что касается отношения к эсерам чекистов, то в начале 1921 г. в цир
кулярном письме ВЧК, подписанном нач. СО ВЧК Т. П. Самсоновым
и Управделами ВЧК Г. Г. Ягодой, оно было сформулировано предельно
конкретно: «Среди всех контрреволюционных партий, вступивших
в борьбу с диктатурой рабочего класса, "партия социалистов революцио
неров" является самой опасной как потому, что она имеет среди них наи
больше надежд вернуться к власти, так и в особенности потому, что она стре
мится опереться на самый многочисленный класс русского населения,
крестьянство (выделено нами. --- К. М.), и использовать в интересах
контрреволюции его мелкобуржуазные предрассудки и инстинктивную
неприязнь к коммунизму».
Представляется, что борьба с социалистическими партиями в 1921---
1922 гг. для большевиков становится не просто актуальным вопросом, а во
просом выживания. Тамбовское и особенно Кронштадтское восстания со
всей очевидностью поставили перед властью проблему потери популярно
сти и сужения ее социальной базы даже в рабочих кругах обеих столиц
и в детище этой власти --- Красной армии. Для власти настоящим шоком
и главной опасностью было не столько восстание одного гарнизона,
сколько то, что в многомиллионной Красной армии, победоносно завер
шившей гражданскую войну, нашлось не так уж много частей, которые
можно было использовать для подавления Кронштадтского восстания без
опасения, что они перейдут на сторону восставших. Факт отправки трех
сотен делегатов X съезда РКП(б) для «укрепления» «карательных» войск
в высшей степени примечателен. Поддержка восставших забастовавшими
рабочими Петрограда и Москвы наносила сокрушительный удар по боль
шевистской демагогии о «рабочей власти» и «диктатуре пролетариата».
Многие сотни крестьянских восстаний в 1918---1920 гг. на территории Со
ветской России не рождали у власти иллюзий об отношении к ней боль
шинства крестьянства, несмотря на то, что на выборах в Советы комму
нисты получали «единодушную» поддержку. Тамбовские крестьяне всерьез
напугали власти, показав, что они способны отнюдь не только к споради
ческим кратковременным выступлениям, легко локализуемым и подавля
емым войсками, но и к созданию повстанческой армии, использующей
тактику партизанской войны, уничтожение которой потребовало исполь
зования лучших частей Красной армии, вынужденных применять авиацию
и боевые газы, институт заложничества и концлагеря.
После Кронштадтского и Тамбовского восстаний на фоне брожения
в среде московского и питерского пролетариата опасность того, что сим
патии масс и инициатива будут перехвачены социалистами, была более
чем реальна. Сваливая с больной головы на здоровую, большевики уби
вали сразу нескольких зайцев. В своем последнем слове член ЦК ПСР
М. А. Лихач заявлял организаторам суда: «Процесс этот есть акт партий
ной борьбы, и мы были совершенно правы, <...> когда мы с самого начала
151

процесса громко и ясно это заявили. Но если ясна система построения
процесса и ни в ком каких либо двух мнений возбуждать не может, то для
меня, откровенно говоря, оставалась очень долгое время не ясной цель,
которую преследовали авторы этого процесса. Зачем после ликвидации
гражданской войны вы, победители, садите (так в тексте. --- К. М.) на ска
мью подсудимых побежденных, садите не в острый период гражданской
войны, когда бы это, может быть, было понятно? просто и естественно,
а садите через несколько лет после ликвидации этой гражданской войны
и через много лет после того, как партия вышла из гражданской войны.
Самый естественный ответ на этот вопрос, конечно, один: из мести. <...>
Партия социал революционеров разгромлена, разбита, она представляет
из себя решительно ничто, а гражданин Бухарин так и сказал: "Гражда
не, за вами решительно ничего нет, кроме ваших жен и детей". Но, как
хотите, тут есть какой то провал в аргументации: требовать всеобщего
равного и тайного расстрела для лиц, у которых решительно ничего за
собой нет, кроме жен и детей, --- тут есть какой то порочный круг, тут есть
что то недоговоренное, и, конечно, цель нашего процесса была гораздо
дальше простой мести и простого расчета со своими политическими про
тивниками, может быть, в настоящий момент и бессильными. Не нужно
скрывать, граждане, того, что ваше положение в настоящий момент, по
ложение власти чрезвычайно тяжелое, но тяжелое не потому, чтобы ей уг
рожал кто либо извне, какая либо иностранная интервенция или какие
либо внутренние враги. <...> Но ведь для всякой власти, в особенности
для власти, взявшейся осуществлять что то небывалое в истории, для че
го исторический момент еще не настал, бывает не столько опасна внеш
няя сила, которая может раздавить эту власть, сколько внутреннее бан
кротство этой самой власти. И вот, граждане, я утверждаю, что вы
находитесь накануне внутреннего банкротства. <...> вы ставите настоя
щий процесс партии социал революционеров для того, чтобы иметь воз
можность ваши собственные ошибки, ваши собственные отступления пе
ревалить на плечи других <...>»5.
Прием, о котором говорил Лихач, --- демагогически обвинять других
в собственных грехах и преступлениях --- был с блеском отработан боль
шевиками в пропагандистской кампании, сопровождавшей процесс,
и многократно использован позже --- менялись только объекты обвине
ния (любопытно, что когда на рубеже 40 х и 50 х годов «кончились» эсе
ры, кулаки, вредители, троцкисты и пр., вновь вернулись к «безродным
космополитам»).
Достаточно убедительно о возможных целях процесса в своей защи
тительной речи сказал М. Я. Гендельман: «Российская Коммунистическая
партия переживает, несомненно, тяжелый момент. Несомненно, пережи
вает кризис <...> Так вот --- этот процесс нужен был для того, чтобы про
тивопоставить какой то социалистической партии, как вы считаете "ква
зи социалистической партии", "ложной социалистической партии",
противопоставить, обличить ее и в этом свете вновь обновить свою ком
мунистическую репутацию. Вот когда у трудящихся масс возникло сомне
ние для чего же вы преследовали все партии, для чего проводили ту по
литику, которую считали гибельной, для чего вы теперь обращаетесь к тем
мерам, которые вам давно указаны, --- в это время надо было, конечно,
отвлечь внимание и сказать: единственная революционная партия, един
ственная социалистическая партия в России --- это мы, а все те, которые
нас обличали... (не слышно) мы вынуждены теперь признать их контрре
волюционерами. Вот это первое задание процесса. О нем и говорит граж
152

данин Каменев, когда он говорит нам, что надо было перед подрастаю
щим поколением на живом примере показать, что такое партия социали
стов революционеров. Но и другое задание было и вот какое задание. Кто
является самым опасным врагом для той власти, которая сознает свои
ошибки и начинает исправлять, хотя, конечно, совсем не исправит? Ко
нечно, самым опасным для нее --- коммунистической партии --- для Со
ветской власти в данный момент является не буржуазия, не помещики,
не реакция, ибо к ним доверия народных масс не будет, а опасной для
них является та партия, которая имела доверие народных масс, которая
потеряла его только потому, что не хотела давать ложных демагогических
лозунгов, и которая теперь вновь начинает в сознании масс вырисовы
ваться как действительно истинная представительница интересов трудя
щихся масс, как действительно истинная носительница идей революци
онности и социализма. И вот, исправляясь, каясь в своих ошибках,
обнажая свои слабые места, надо, конечно, ударить по той партии, кото
рая является как бы естественным кристаллом, вокруг которого должно
собраться пробуждающееся сознание трудящихся масс»6.
А вот член ЦК ПСР Е. М. Тимофеев обращал внимание на совсем
иной аспект --- на то, что, качнувшись в сторону нэпа, коммунисты сдают
ряд завоеваний Февральской революции поднимающей голову буржуазии,
что рождает недовольство и опасения в рабочих массах, отвоевать кото
рые эсеры собираются (принципиально не отказываясь от лозунга воору
женной борьбы). Фактически ПСР, российская часть которой придержи
валась левоцентристских позиций, оппонировала РКП(б) слева, беря на
себя роль защитников всех слоев «трудового народа» как от бесчинств
и экспериментов партийной коммунистической диктатуры, так и от реак
ции, неизбежно, как им казалось, идущей на смену коммунистическому
режиму: «Не так давно официально в Московском Совете было заявлено
гражданином Радеком, что партию социалистов революционеров будут
судить не за прошлые деяния, а за настоящую политику. Да, вы имеете ос
нования судить, ибо действительно наши прежние задачи борьбы с вами
отодвигаются и являются новые. Мы должны направлять рабочие массы
города и деревни против буржуазии, иго которой якобы октябрьским пе
реворотом уничтожено (смех). Французская пословица говорит: хорошо
смеется тот, кто смеется последний. Я думаю, многие пролетарии в Рос
сии сейчас уже не смеются и недаром все рабочие газеты, все рабочие ор
ганизации боятся этого самого нэпа, и недаром выдвигается вопрос о том,
что надо коммунистическую партию перестроить так, чтобы она не стала
партией сторонников новой экономической политики. <...>
С вами мы непримиримы. В этом наша гордость, и этой позиции мы
не уступим и не отступимся от нашего права вооруженной борьбы.
От этого мы не откажемся никогда и не можем отказаться. Но вместе
с тем в настоящее время мы этой борьбы не ведем и трудовых масс Рос
сии не провоцируем. Сейчас трудовым массам России нужно пройти
брешь политической борьбы, нужно давить на вас политически, чтобы
заставить вас уступить. В этом отношении некоторые шаги уже сделаны
и до известной степени две группы уже раскрепощены; нужно раскрепо
стить пролетариат городов, но я боюсь, что этот момент наступит тогда,
когда не будет почти пролетариата. Во всяком случае все, что в этом от
ношении мы можем сделать, мы сделали»7.
Фактически перед коммунистами вырисовывалась перспектива по
вторения эсерами того, что большевики сделали в 1917 г. --- воспользовав
шись многочисленными ошибками (и преступлениями) коммунистов,
153

увести от них народные массы, а затем свергнуть. Но одного разочарова
ния в коммунистах и усталости от их политики в самых разных классах
и слоях общества для реализации подобного плана было недостаточно.
Нужны были сильные партии, способные вывести сопротивление режи
му из подполья на улицы, способные повести за собой массы. Рост эсе
ровской партии к весне 1922 г., несмотря на волны непрекращавшихся
в течение нескольких лет арестов, пугал власти, являясь весьма тревож
ным для нее признаком. Они пытались переломить ситуацию беспреце
дентными полицейскими мерами (включавшими в себя не только слеж
ку, волны арестов и т. п., но и усиление агентурно осведомительской
деятельности в эсеровской среде). О росте партии и о реакции на это вла
стей сообщалось в перехваченном чекистами письме члена ЦБ ПСР
«Люсьмарина» (Г. К. Покровского) в Заграничную делегацию: «Сейчас
наша работа протекает в условиях самой ужасной обстановки, которую
вы не можете себе представить, живя вне пределов Совдепии. В связи
с процессом наших товарищей и ростом нашей партии, ростом, которо
го не могут не замечать чекисты, последние бросили всех своих ищеек,
всех больших и малых шпиков и провокаторов на изловление ЦБ, напе
рекор всем стихиям существующего где то неподалеку. За всеми товари
щами --- бывшими, настоящими, не ошибусь, если скажу, пожалуй, и бу
дущими, идет отчаянная слежка, отвратительная по своей неуклюжести
и нахальству. Никто из нас и легальных, и полулегальных, и нелегальных,
вставая утром, идя по улице, находясь на службе или ночью ложась спать,
не уверен, что он не очутится в Чеке, хотя с последней снята красная
помпезная вывеска...»8.
Но, как представляется, к концу 1921 г. у большевистского руковод
ства вызрело ощущение, что только полицейскими мероприятиями, пусть
и беспрецедентными по своему объему, характеру и интенсивности (став
шими, впрочем, уже важнейшей частью системы государственного тер
роризирования собственного народа, системы, направленной на подав
ление любой оппозиции и инакомыслия и запугивания всех и каждого)
проблемы не решить. Потребовалось дополнительное сильное средство
для уничтожения эсеровской партии (и угрозы социалистической оппо
зиции в целом) --- дискредитация и ПСР, и самой идеи «социалистичес
кой оппозиционной альтернативы» в глазах самых разных социальных
групп и классов России.
Была избрана форма судебного процесса в комплексе с мощнейшей
разноцелевой и разноуровневой агитационно пропагандистской антиэсе
ровской кампанией, которые позволили бы коммунистам выиграть бит
ву за умы людей, оставить их под своим влиянием, не дать возможности
слиться воедино недовольным народным массам и оппозиционной соци
алистической партии, к которой они потянутся, ненавидя коммунистов.
Представляется, что планировавшаяся организация серии процессов
над социалистическими партиями должна была решить еще и другие за
дачи. В условиях ожиданий различными социальными и политическими
группами того, что вслед за экономической нэповской «либерализацией»
режима последует и его политическая демократизация, большевистское
руководство демонстрировало всем (в том числе и слегка растерявшимся
партийцам), что политического «отступления» не будет. Более того, да
вался четкий сигнал, что, во первых, никакие альтернативные проекты,
даже социалистические (эсеровские, меньшевистские, анархистские),
рассматриваться не будут, а, во вторых, никакого сотрудничества с соци
алистами не предвидится. Представляется, что сторонники «жесткой
154

линии» в большевистском руководстве пытались решить еще две задачи:
во первых, сломить в большевистской среде то мягкое отношение к со
циалистам, корни которого уходили во времена совместной революци
онной борьбы и которое очень ярко проявилось в многочисленных хо
датайствах видных большевиков за арестованных социалистов и даже
в противодействии ВЧК---ГПУ; во вторых, отрезать пути отступления для
мягких, колеблющихся элементов большевистской элиты, способных,
как и в ноябре 1917 г., начать хвататься в кризисный момент за идею «од
нородного социалистического правительства». Именно поэтому они на
стаивали на приведении в исполнение расстрельных приговоров четы
рем эсерам.
В атмосфере разговоров о том, что нэп неизбежно приведет больше
виков не только к экономическим, но и к политическим уступкам,
а именно --- к некоторой демократизации режима, демонстративный рас
стрел социалистов означал бы и крах всех такого рода ожиданий. В усло
виях вероятности возможных ответных террористических актов эсеров
и эскалации взаимного озлобления «колеблющиеся» из большевистской
элиты лишались всякого выбора. Подобное они уже испытали в конце
1917 --- начале 1918 г., когда В. И. Ленин и Л. Д. Троцкий, стремясь пре
сечь попытки договориться с меньшевиками и эсерами, вполне созна
тельно обостряли ситуацию и толкали к прямому насилию.
Данное предположение подтверждается и наблюдениями российских
меньшевиков, которые благодаря еще сохранившимся связям в среде сво
их бывших однопартийцев были весьма неплохо осведомлены о том, что
происходило в большевистской элите. В «Социалистическом вестнике» за
2 августа 1922 г. была опубликована заметка, подписанная псевдонимом
«Каторжанин». Датирована она была 25 июня и содержала крайне инте
ресные для нас выводы: «Два течения сейчас борются среди большеви
ков. Одно --- примирительное, которое вообще не очаровано процессом,
и другое --- более сильное и влиятельное в политических (не в деловых)
сферах, террористическое. Эти вполне убеждены, что пути физического
истребления и устрашения врагов диктатуры единственно спасительны.
Прочность сегодняшнего дня покоится на могилах всех истребленных но
сителей старого строя. Полумер быть не может. За Романовыми должны
следовать все их слуги; ударяй именно в то место, где могут быть сосре
доточены те или иные симпатии народных масс (казнь священников):
этими путями надо выявить настроение и, выявив, подавить его. Теперь,
когда игра с единым фронтом кончилась, надо внести в европейское ра
бочее движение огонь войны, --- не оружием критики, а критикой оружи
ем. Выроем такую пропасть, наполним ее такой кровью, чтобы мечтания
о единстве стали фразой. Всех колеблющихся поставим перед фактом... (вы
делено нами. --- К. М.). Вот приблизительно, что муссируется в некоторых
группах. Если это течение победит, --- а это весьма и весьма возмож
но, --- то судьба эсеров решена»9.
Прибавим сразу, что решена оказалась судьба не только эсеров,
но и меньшевиков, часть из которых еще тешила себя иллюзиями о воз
можности работы в условиях советской легальности, а спустя годы окажет
ся решена и судьба колеблющихся (а заодно и десятков тысяч не колеблю
щихся) коммунистов, а также судьбы миллионов людей и целой страны.
Сторонники «жесткой линии» (В. И. Ленин, Л. Д. Троцкий, И. В. Ста
лин, Ф. Э. Дзержинский) чуть было не перехитрили «колеблющихся»: сна
чала в конце 1921 г. они уговорили их поддержать идею с процессами
против социалистов, даже и не заикаясь о реальности расстрелов, а потом,
155

к удивлению большинства видных большевиков, попытались продавить
свой вариант приговора. И все же в результате упорной борьбы был при
нят компромисс.
Особо подчеркнем, что эта логика сторонников жесткой линии, или,
по более точному определению меньшевика --- «Каторжанина», --- терро
ристического течения в большевистской элите, известна нам и по стать
ям и речам Ленина и некоторых других большевистских лидеров, но, как
правило, в недоговоренном и закамуфлированном виде. К сожалению,
нам неизвестно содержание приватных, более откровенных разговоров
большевистской элиты, а потому дошедшая до нас подобного рода ин
формация, пусть и в пересказе «Каторжанина», представляет огромный
интерес. Сама эта «террористическая» логика, которую отстаивал ряд
большевистских лидеров и в 1917---1921 гг., и в 1922 г., дает богатую пи
щу для размышления тем, кто до сих пор убежден, что тотальный сталин
ский террор не имел корней в светлое ленинское время, тем, кому было
бы полезно вновь, но уже по другому посмотреть на старый популярный
лозунг --- «Сталин --- это Ленин сегодня». При всех многочисленных ого
ворках, подчеркивающих отличие Ленина от Сталина и вариативность
развития ситуации при победе в большевистской партии других течений
и лидеров, все же нельзя отрицать, что террористическая логика, отцами
которой были Ленин (при необходимости он мог проявлять и гибкость,
занимая более мягкие позиции) и Троцкий, была и логикой Сталина, ко
торый при ее помощи и нарастании числа могил укреплял режим, пре
вращая его в свою личную диктатуру.
Совершенно очевидна и связь процесса над с. р. с определением
большевистской элитой своей политики в отношении социалистических
Интернационалов и «единого фронта». Эта связь прослеживается
и в письмах ряда большевистских лидеров, высказывавших свои сообра
жения по этому поводу уже в ходе подготовки процесса и во время его
проведения, и особенно вокруг борьбы за приговор10.
Безусловно, для всех политических сил, втянутых в процесс (включая
и российских и зарубежных социалистов), не было секретом, что больше
вики используют процесс над социалистами революционерами в своей
многоходовой игре против европейских социалистов, игре, имевшей са
мые разные аспекты, в том числе идеологические и пропагандистские, ра
ботавшие на решение магистральной для большевиков задачи распрост
ранения влияния коммунистических идей и Коминтерна на те миллионы
рабочих, которые находились под влиянием европейских социалистичес
ких партий. Логическая цепочка, предлагавшаяся как для внутреннего, так
и для внешнего пользования, была незатейлива: с одной стороны, эсе
ры --- часть европейского социалистического движения, представители
которого берут их под свою защиту, с другой стороны, эсеры --- предате
ли интересов революции и наймиты правительств как стран Антанты, так
и бывших белогвардейских режимов, а следовательно --- «Скажи мне кто,
твой друг, и я скажу, кто ты!».
Отчетливо просматривалось и желание большевистской элиты, уст
роившей процесс, использовать его как дополнительный и достаточно
серьезный рычаг давления на европейских социалистов, в том числе ис
пользуя для этого и жизни подсудимых (многим из них грозил смертный
приговор) в качестве предмета торга.
Достаточно показателен следующий пример. Когда иностранные за
щитники уже через десять дней после начала процесса поняли, что ими
пользуются как ширмой для придания судилищу большей легитимности,
156

они попытались покинуть его. Большевики этому пытались воспрепятст
вовать, не давая выездных виз. Начался торг. Представители Коминтер
на предлагали им возобновить защиту, на что защитники требовали обе
щания неприменения к подсудимым смертной казни. И вот тут то
немецкий коммунист Генрих Брандлер предложил защитникам социали
стам убедить подсудимых сделать заявление о прекращении борьбы с Со
ветской властью. Защитники, естественно, от подобного предложения от
казались и объявили голодовку. После 24 х часов голодовки они получили
визы и по прибытии на Запад немецкий социалист заявил: «Человечес
кими жизнями там торгуют, как товаром».
О чем свидетельствует этот пример? О том, что, втяни большевики
и Коминтерн представителей социалистических Интернационалов в этот
торг, им удалось бы одним выстрелом убить двух зайцев: закрепить свою
моральную и политическую победу не только над эсерами, но --- самое
главное --- и над социалистическими Интернационалами. Начни предста
вители этих Интернационалов уговаривать подсудимых эсеров прекра
тить борьбу против большевистского режима, это тут же было бы исполь
зовано коммунистической пропагандистской машиной (как внутри
страны, так и особенно за рубежом), чтобы заявить о фактической капи
туляции социалистических Интернационалов перед коммунистами.
Самое интересное, что предложение, высказанное Г. Брандлером, зву
чало и ранее, т. к. иностранные социалисты накануне своей поездки
в Москву, со ссылкой на «высшие сферы» (надо полагать, Венского Ин
тернационала), действительно ставили перед эсеровским эмигрантским
руководством вопрос «об урегулировании вопроса» в случае принципи
ального отказа ПСР от вооруженной борьбы с большевистским режимом.
Это видно из присланной в июне 1922 г. берлинской резидентурой в ИНО
ГПУ копии письма к В. М. Зензинову «от неустановленного эсера» Бори,
сообщавшего о состоявшейся в Берлине встрече эсеров с иностранными
защитниками (на встрече присутствовали также Ю. Мартов и Ф. Дан):
«Кстати, Розенфельд сообщил следующее: вчера 18/V он виделся с одним
очень близким к сферам человеком, который сообщил ему --- если с. р.
откажутся от вооруженной борьбы, я думаю, дело можно ликвидировать.
На всякий случай информировался --- не пойдут ли с. р. на эту мировую,
буде такое предложение большевики действительно сделают. В. В. разъ
яснил им позицию партии»11.
Отказ эсеров от подобной беспринципной торговли помог иностран
ным защитникам не попасть в приготовленную ловушку. Эту торговлю,
судя по всему, вели сторонники «мягкой» линии, которым не нужен был
скандал со смертными приговорами и удар по имиджу, но мышеловку за
хлопнули и подняли бы пропагандистскую шумиху сторонники «жест
кой» линии, которых в ситуации предрешенного ими «добивания» ПСР
вопрос о вооруженном восстании не очень то и интересовал.
Огромный интерес представляет версия о причинах процесса, выска
занная меньшевиком Б. Николаевским на страницах «Социалистическо
го вестника» в 1931 г., в некрологе, посвященном члену ЦК ПСР
Е. М. Ратнер: «В течение долгого времени советская власть не знала, что
ей делать с попавшими в ее руки политическими противниками. Поли
тически наиболее дальновидные руководители коммунистической партии
во главе с Лениным хотели сговора с арестованными. Дзержинский не
сколько раз приезжал в тюрьму для "бесед", в результате которых Лени
ным было внесено в Центральный Комитет предложение об освобожде
нии А. Р. Гоца и предоставлении ему возможности издавать легальный
157

орган. Предложение Ленина было отклонено: это было не единственное
поражение, которое Ленину пришлось испытать в рядах своего Централь
ного Комитета при попытках ослабить вожжи всеобъемлющей диктату
ры, --- но мы еще не скоро доживем до того времени, когда история этих
попыток будет рассказана большевистскими историками... Вместо осво
бождения началась подготовка большого процесса против партии. Дей
ствительные причины последнего теперь ясны. Материалы, которыми
оперировали обвинители во время этого процесса, были превосходно
известны и Дзержинскому в то время, когда он вел свои беседы с Гоцем
и Тимофеевым, и Ленину, когда он вносил свое предложение в Цен
тральный комитет. Они тогда не мешали переговорам. Процесс стал не
избежен, когда было решено сделать невозможными самые разговоры
о соглашении с социалистами революционерами и с социалистами вооб
ще, --- как в России, так и в интернациональном масштабе. Решение по
ставить его совпало с решением окончательно взять курс на беспощад
ную войну с Социалистическим Интернационалом... Свое основное
назначение он выполнил: еще накануне его в Берлине заседала конфе
ренция "трех Интернационалов", на которой обсуждался вопрос о согла
совании их действий, --- после него вся позиция Коммунистического Ин
тернационала стала таковой, что нет возможности и думать
о возобновлении разговоров на эту тему»12.
Знали ли в 1920---21 гг. Дзержинский и Ленин со слов Г. И. Семено
ва о подготовке террористических актов эсерами против Ленина и Троц
кого и убийстве ими В. Володарского? И если да, то почему это знание
не мешало им ведению переговоров «бесед» с эсеровскими цекистами?
Насколько вообще достоверны свидетельства Б. Николаевского по этому
поводу? Начнем с последнего вопроса. В отличие от более поздних вре
мен (30---50 х гг.) в 1920---1921 гг. меньшевики были, безусловно, хорошо
осведомлены о том, что происходило на большевистском Олимпе (до вы
сылки за границу, арестов и административных ссылок наиболее видных
и деятельных меньшевиков). В это время еще окончательно не были по
ставлены жирные точки в отношениях между большевиками и меньше
виками, а главное --- они еще пользовались многочисленными своими
знакомствами в большевистской среде, когда многие из прежних товари
щей по совместной партийной работе не чурались доверительных разго
воров. Об этом убедительно свидетельствует упоминавшееся уже письмо
Президиума ВЧК в Политбюро ЦК РКП(б) в начале 1922 г., где наряду
с жалобами на видных большевиков и Президиум ВЦИК (сплошь и ря
дом ходатайствовавших за эсеров, меньшевиков и анархистов, а то и от
пускавших их на свободу), содержалась и жалоба на «чрезмерное осве
домление» социалистов и анархистов «о всех постановлениях ВЧК
и ЦК РКП, <...> о том, как и кто из ответственных членов РКП смотрит
на тот или иной вопрос <...>». С точки зрения достоверности, цитиро
ванные выше свидетельства Б. Николаевского заслуживают, на наш
взгляд, самого пристального внимания.
Знали ли Ленин и Дзержинский о признаниях бывших эсеров, став
ших «гвоздем» процесса? В какой момент Семенов и Л. В. Коноплева
признались чекистам в своей террористической деятельности, скрывали
и они сами, и чекисты, и представители обвинения на процессе. Не вда
ваясь сейчас в детали, которых мы коснемся позже, скажем, что это впол
не могло произойти не только в момент их вступления в РКП(б) в янва
ре 1921 г, но и раньше --- на рубеже 1919---1920 гг., когда начинается их
сотрудничество с военной контрразведкой.
158

То, что и Ленин и Дзержинский могли распорядиться своим знани
ем, исходя из «политической целесообразности» и конъюнктуры, в тот
момент, когда им это было нужно, и так, как им это было нужно, --- уди
вить неспособно. Во всем этом свидетельстве Б. Николаевского значи
тельно больше удивляет то, что вопреки устоявшимся представлениям
о Ленине и Дзержинском как сторонниках бескомпромиссной линии на
жесткое подавление социалистов и «бережного держания эсеров и мень
шевиков в тюрьмах», они в 1920---1921 гг. искали компромисса. Безуслов
но, все эти сюжеты требуют самого тщательного исследования историка
ми, специализирующимися на расстановке сил в большевистском
партийном руководстве.
Свидетельством в пользу версии о «беседах» Дзержинского и о том,
в каком направлении они велись, может служить реакция членов ЦК ПСР
Ф. Ф. Федоровича и Л. Я. Герштейна, которые безусловно были осведом
лены об этих «беседах», если таковые действительно имели место. От
правленные в 1921 г. из Москвы в Сибирь «для приобщения» к сибир
ским «делам», они были весной 1922 г. вновь затребованы в Москву.
Представитель ГПУ по Сибири И. П. Павлуновский, сообщая 14 марта
1922 г. начальнику СО ГПУ Т. П. Самсонову об их отправке в Москву, зло
радно восклицал: «Сообщаю Вам, что Федорович и Гернштейн (так в тек
сте. --- К. М.), когда им было объявлено, что они едут в Москву, переда
вали членам Крестьянского союза следующее: что их де везут в Москву
для переговоров о власти. Хотел бы я видеть их рожи, когда вместо пе
реговоров о власти они в Москве получили Трибунал»13.
Большую пищу для размышлений на тему о том, какими виделись
причины проведения процесса с. р. из кабинетов иностранных посольств
в Москве, дают аналитические материалы польского посольства в Моск
ве. Они «утекли» из польского МИДа в берлинскую резидентуру
ИНО ГПУ, которая докладывала 8 июля 1922 г. в Москву: «С. р. процесс
является центром внимания Совнаркома. Ему посвящается столько же
внимания, сколько и Гааге. Совнарком, объявляя войну с. р., желал, во
первых: убедить Великую Антанту и Соединенные Штаты, что Москва
достаточна сильна, чтобы позволить себе ведение явного процесса про
тив партии, которая была самой сильной в разогнанном Учредительном
собрании и пользовалась таким уважением среди крестьянства. Совнар
ком, объявляя процесс, желал убедить Великие Государства, что Совет
ская Россия так сильна, что она может не считаться с с. р., как теми, ко
торые конспирируют внутри России, так и теми, которые против нее за
границей.
2) Совнарком желал также убедить Великие Государства, что 3 й Ин
тернационал не считается со своим соперником и не боится в процессе
с. р. объявить войну правым Интернационалам. Советское правительст
во, кроме того, желало показать, что главную роль не играет Зиновь
ев --- глава 3 го Интернационала, но что Совнарком ведет свою незави
симую политику.
Действительно Центральный Комитет 3 го Интернационала даже
вместе с Радеком был против процесса в такой форме, в какой он про
исходит»14.
И, наконец, следует иметь в виду, что для чекистов постановка про
цесса с. р. стала способом демонстрации своей нужности верхушке по
литического руководства страны и в новых, мирных условиях, когда
в партии давно уже назрело раздражение от всевластия «чересчурки»
и крепло желание накинуть на нее узду. Как далеко простирались планы
159

и амбиции чекистов на свою роль и место и в мирное время, видно из
упоминавшегося нами выше плана работы ВЧК на время с 1 го мая 1921 г.
по январь --- февраль 1922 года составленного Самсоновым в апреле
1921 г. Напомним, что адресован документ был Дзержинскому, Менжин
скому, а в копии --- Ленину и В. М. Молотову; причем, кроме двух доста
точно стандартных грифов «Совершенно секретно» и «Перепечатке не
подлежит», был еще один: «По использовании сжечь». Констатируя, ис
ходя из «опыта прошлых лет борьбы с эсерами и другими партиями», что
их активность, как правило, бывает приурочена к осенним месяцам
и к годовщине Октября, Самсонов предлагал «провести массовые опера
ции по правым и левым эсерам в государственном масштабе» в августе,
чтобы пресечь «возможность активного выступления эсеров осенью»,
а также в первой половине октября.
3) В прошлом установлено, что антисоветские партии, как буржуаз
ные, так и социалистические, свои выступления подготавливали и при
норавливали к Октябрьским торжествам, ввиду чего нам нужно будет
в первой половине октября произвести массовые операции по всем по
литическим партиям, разумеется, в зависимости от их активистского ук
лона против Соввласти, --- в этом отношении специальная агентура СО
ВЧК и ГУБЧК должна будет усиленно поработать со второй половины
августа по первую половину октября, до операций включительно. Парал
лельно с этими действиями, СО ВЧК должен "развить до максимума
свой агентурно осведомительный аппарат по политпартиям", а также
"не позднее второй половины августа выкачать из деревни всех эсеров,
засевших там в кооперативах, земотделах, нарообразах, продорганах
и пр.", причем сделано это должно быть не только путем перевода их на
другую работу, но и путем арестов по обвинению «в преступлениях по
должности и пр.»
В документе имелись предложения и относительно коммунистов, ко
торые свидетельствовали о том, что вовсе не беспочвенным было раздра
жение многих коммунистов всевластием «чересчурки», явно желавшей
повышения своего статуса и роли в новых, мирных условиях, даже по
сравнению со временами гражданской войны. Речь шла о «беспощадном
изгнании из рядов партии тех ее членов, кои по шкурным и др. сообра
жениям вошли в состав партии», а также выработке «директив парторга
нам на местах по борьбе с расхлябанностью коммунистов». Кроме этого,
Самсонов предлагал заменить коммунистов и чекистов Саратовской и Са
марской губерний (в которых эсеры имели самые сильные позиции) ком
мунистами и чекистами из «рабочих районов Владимирской, Питерской,
Иваново Вознесенской и др. губерний». Самое пикантное --- это то, как
Самсонов придумал перевоспитывать коммунистов Саратовской и Са
марской губерний --- «по очереди обязаны отбывать 3 х месячный срок
казарменной жизни, неся караульную и др. службы в частях особого на
значения, причем здесь не должно быть каких либо исключений кому бы
то ни было».
Вряд ли стоит комментировать столь амбициозные планы чекистов на
свое будущее в мирное время. Очевидно, что чекисты не хотели не толь
ко отказываться от «чрезвычайщины» гражданской войны, но и пытались
ее всячески расширить, явно претендуя на сверхисключительную роль
в государстве. Понятно и то, почему на этом документе был поставлен та
кой диковинный для официальной переписки гриф --- «По использовании
сжечь»: чекисты явно опасались не столько того, что документ попадет
в руки «политпартий», сколько того, что станет известен широким кругам
160

собственной, коммунистической партии, которые вряд ли испытали бы
прилив теплых чувств к «карающему мечу революции», функционеры ко
торого уже с интересом присматривались и к головам коммунистов и сов
служащих, готовясь и от них защитить революцию.
В целом же представляется, что совпадение по времени постановки
процесса и реорганизации ВЧК в ГПУ, было вовсе не случайным, а ста
ло результатом компромисса в большевистском высшем руководстве, ког
да «жесткие» пошли на реорганизацию ВЧК с некоторым урезанием ее
прав (а точнее говоря --- камуфлированием ее всевластия в более «закон
но правовые одежды») в обмен на согласие «мягких» на усиление репрес
сий против эсеров, меньшевиков и анархистов.
§ 2. «ЧТОБЫ ПРАВИТЕЛЬСТВО, САМО СОЗДАННОЕ
ЗАГОВОРЩИЧЕСКИМ ПЕРЕВОРОТОМ, СУДИЛО
СТОРОННИКОВ ПРЕДЫДУЩЕГО ПРАВИТЕЛЬСТВА
ЗА ИХ ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ ПЕРЕВОРОТУ,
ДА ЕЩЕ ЧЕРЕЗ 5 ЛЕТ, --- СЛУЧАЙ НЕБЫВАЛЫЙ»:
СЦЕНАРИЙ ВЛАСТИ И «ЗАСЛУГИ» Г. И. СЕМЕНОВА
И Л. В. КОНОПЛЕВОЙ В ЕГО РЕАЛИЗАЦИИ
Проблем и парадоксов, с которым столкнулись власти, организуя про
цесс с. р., оказалось немало. И главный из них заключался в том, что боль
шевикам приходилось судить людей, которых незаконно лишили власти
сначала в октябре 1917 г., а затем в январе 1918 г., с разгоном Учредитель
ного собрания. Указывая на эту несообразность, допущенную большеви
ками при выработке формулы обвинения, лидер меньшевистской партии
Ю. О. Мартов в статье «Кровавый фарс» восклицал: «Правительство до
крайности расширило рамки процесса, введя в него, в сущности, всю де
ятельность партии с. р. со времени октябрьского переворота, направлен
ную против этого переворота. Юнкерское восстание ноября 1917 года, об
разование Комитета Учред[ительного] собрания в Самаре, участие
в архангельском правительстве --- словом, все акты сопротивления эсэров
большевистскому перевороту 25 октября вменены им в преступление. Что
бы правительство, само созданное заговорщическим переворотом, судило
сторонников предыдущего правительства за их противодействие перево
роту, да еще через 5 лет, --- случай небывалый. Удивительно, как еще не
привлечены к суду члены разогнанного Учредит. собрания за попытку про
возгласить последнее единственным носителем власти!»15.
Конечно, многие факты борьбы ПСР против РКП(б), например, де
ятельность «Комитета спасения родины и революции» в Петрограде
в конце октября 1917 г., во главе которого стояли эсеры, или образова
ние правительства Комуча в Самаре летом 1918 г., чья Народная армия
вела боевые действия против Красной армии, были общеизвестны. Во
прос заключался в том, можно ли эти действия считать преступлением
и судить за них. Некоторые стороны этой проблемы были верно схваче
ны Э. Вандервельде, который по возвращении из Москвы заявлял: «Боль
шевики выставили против с. р. четыре обвинения:
1. С. р. с оружием в руках защищали Временное правительство. С. р.
признают этот факт и гордятся этим.
2. С.  р. с оружием в руках защищали Учредительное собрание. С. р.
признают это и жалеют, что им не удалось этой защиты довести до конца.
161

3. С. р. вели вооруженную борьбу с советской властью. С. р. призна
ют, что это, несомненно, исторический факт. Но все три обвинения те
перь падают, так как советская власть издала по этим деяниям акт об ам
нистии и даже легализировала партию.
4. С. р. принимали участие в убийстве Володарского и покушении на
Ленина. Но этому нет ни одного доказательства, ни одного свидетеля ---
кроме признаний провокаторов Семенова и Коноплевой, словам которых
никто не верит»16.
Без всяких сомнений, самым уязвимым местом для организаторов
процесса стала проблема его правовой обоснованности. Попытки реше
ния этой проблемы породили массу юридических коллизий даже в рам
ках следствия, не говоря уже о самом судебном слушании, и придавали
всему процессу (достаточно абсурдному с юридической точки зрения) ха
рактер политической расправы. Во первых, перед большевиками встала
задача обойти один из основных постулатов римского права, гласив
ший --- «нет закона, нет преступления». Другими словами, все преступле
ния, совершенные в конце 1917---1918 гг., должны были рассматриваться
в рамках закона того времени. Здесь уместно отметить, что, когда после
Февральской революции Временным правительством была создана Чрез
вычайная следственная комиссия, объектом внимания которой стали дей
ствия целого ряда высших должностных лиц, правовой основой ее дея
тельности стали законы Российской империи, имевшие силу на момент
совершения преступления. Именно поэтому следствие и шло по направ
лению выявления «должностных преступлений», т. е. превышения слу
жебных полномочий в рамках действовавших законов. Этот путь больше
викам был заказан уже хотя бы потому, что после захвата власти ими
путем отмены всех прежних законов, выкраивания лоскутных новых,
ставших системой лишь к середине 1922 г., было сознательно разрушено
правовое поле. Конечно, законы времен гражданской войны были в выс
шей степени приспособлены для эффективной расправы с политически
ми врагами, но устраивать на их основе процесс, находившийся в центре
мирового общественного внимания, а следовательно, расписываться в во
пиющем правовом нигилизме и потерять лицо, значило не достичь це
лей, поставленных перед процессом над эсерами. Власть нашла достаточ
но простой выход из ситуации --- она судила эсеров по законам,
принятым уже после инкриминируемых им преступлений.
Во вторых, огромной проблемой стала (и остается таковой до сих пор)
правомочность применения юридических норм к событиям, трансформи
рующим общество и запрещаемым законами любого государства (револю
ция, государственный переворот, гражданская война). Уступая место поли
тике, юриспруденция оказывается бессильна перед лицом общественных
катаклизмов. Большевики пытались решить эту проблему, встав на чисто
формальную точку зрения --- есть ряд действий эсеров в 1917---1918 гг.
и есть положения более поздних законов, под которые эти действия под
падают. С этой позиции вооруженная борьба эсеров с большевистской вла
стью становилась противоправной, т. к. была направлена на свержение су
ществующей власти. Но, выводя за рамки обсуждения вопросы
о законности существования самой большевистской власти и методах ее
борьбы с оппонентами, большевики, используя двойной стандарт и при
крываясь шумной демагогией, занимались политическим шулерством.
Многие из аргументов и логики действий большевистской власти,
снимавшей с себя ответственность за развязывание и эскалацию граждан
ской войны и перекладывавшей ее на своих противников, в последующие
162

годы оформились в аксиомы, часть из которых бытует и сегодня. Ведь во
многих случаях за эсерами стояли не только логика и здравый смысл,
но и закон. Обвиняя эсеров в оказании вооруженного сопротивления
большевикам в Петрограде и Москве в октябре 1917 г. и развязывании
гражданской войны, большевики старательно обходили тот факт, что уже
сам их курс с апреля 1917 г. на силовой захват власти в условиях демо
кратического волеизъявления народа незаконен и недостоин партии,
имеющей в своем названии слово «демократическая». Захват власти (кем
бы то ни было) накануне выборов в Учредительное собрание, первых дей
ствительно свободных и равных выборов, которые и должны были дать
настоящую легитимность будущему правительству, совершенно неизбеж
но вел к недовольству и противодействию большинства политических
партий и различных слоев общества, и в результате --- к эскалации граж
данской войны. Аргумент большевиков, что гражданскую войну развязал
мятеж Л. Г. Корнилова, лишь подтверждает этот вывод. Двойной стандарт
большевиков заключался в том, что предотвращение ими (совместно
с другими социалистами) захвата власти Корниловым считалось благом,
а попытки предотвращения захвата власти большевиками --- преступле
нием, ведущим к развязыванию гражданской войны.
Двойной стандарт ярко проявился и в признании недопустимости за
щиты эсерами легитимно избранного Учредительного собраниия (эсерам
вменялись в вину не только стремление поднять на защиту Учредитель
ного собрания часть войск Петроградского гарнизона, но и организация
мирной демонстрации). В случае с Учредительным собранием за эсерами
было многомиллионное волеизъявление народа, а также моральное
и юридическое право защищать сам народ от посягательств на его право
самостоятельно решать свою судьбу.
Большевики отдавали себе отчет в том, что в зале суда будут выгля
деть весьма бледно в полемике не только по этим двум пунктам своего
«обвинения» эсеров, которые немедленно сделают настоящими обвиняе
мыми именно большевиков (оперируя аргументами, которые сложно от
разить лишь демагогией «двойного стандарта»), но и по многим другим
пунктам (крестьянские восстания, Кронштадтский мятеж и т. д.). Имен
но поэтому откровения бывшего эсера Г. И. Семенова оказались столь
ценны для большевиков. Ведь обвинения в связях с союзниками и полу
чении от них денег, в совершении покушений на видных большевиков,
от которых ЦК ПСР отказывался, в проведении ряда экспроприаций,
часть из которых была типичным грабежом, подрыве воинских и сани
тарных поездов и т. п. били эсеров по самому уязвимому месту, разрушая
их образ борцов за идею и превращая (не без помощи умелой пропаган
ды) в агентов мировой буржуазии, получающих жалованье за свою под
рывную деятельность против советских трудящихся.
Решить эту проблему превращения политических противников в по
лубандитов помогли Г. И. Семенов и Л. В. Коноплева, бывшие эсеры,
ставшие коммунистами. Вообще особенностью процесса над ПСР, веро
ятно, можно с полным правом считать ту исключительную роль, которую
сыграли в его постановке ренегаты, и прежде всего --- Семенов и Коноп
лева. Практика революционного движения второй половины XIX --- на
чала XX в., безусловно, дала много примеров самого разнообразного пре
дательства; особенно массовым это явление стало после поражения
революции 1905---1907 гг., прежде всего как результат наплыва в револю
ционные партии случайных людей. По свидетельству очевидцев, в это
время почти ни один процесс над революционерами не обходился без
163

ренегатства. Оно было многолико: от провокаторства до дачи «откровен
ных показаний». Многолико оно было и по «человеческому материа
лу» --- от сознательно действовавшего Е. Ф. Азефа до запутавшихся
и комплексующих Д. Г. Богрова и А. А. Петрова. Но, с одной стороны,
роль провокации и ренегатства в постановке процесса над эсерами столь
исключительна, что и аналогий то подобных невозможно подобрать,
а с другой стороны, сама фигура и фантастическая биография Семено
ва ставят его, безусловно, в первые ряды «великих людей», вроде Азефа,
Богрова и пр. (Историк А. Л. Литвин даже назвал свою статью, посвя
щенную Семенову, «Азеф Второй».) Впрочем, Семенова нельзя отнести
к банальным платным секретным сотрудникам, он намного сложнее. Он
поменял много ролей: анархиста, эсера, охотника террориста за голова
ми Володарского и Ленина, сотрудника разведуправления Красной
армии, ключевой фигуры на процессе над ПСР, специалиста по промы
шленному шпионажу, организатора диверсионной и партизанской борь
бы в Испании и т. п., но основной чертой его характера всегда был
авантюризм.
Отметим лишь те этапы его биографии, которые нам необходимы для
понимания его роли в организации процесса17. Григорий Иванович Се
менов родился в своеобразной «революционной» семье --- отец привле
кался по делу Петрашевского, а четверо старших детей стали революци
онерами (две сестры Г. И. Семенова погибли, а два старших брата,
ставшие анархистами, осели позднее в эмиграции во Франции). Братья
и ввели его в среду анархистов коммунистов, каковым Григорий Семе
нов и считал себя с 1906 по 1912 г. После трех арестов и ссылки он эми
грировал в 1912 г. во Францию, где с помощью брата устроился элект
ромонтером в Марселе и Ницце и сблизился в эсерами. С этого момента
он становится эсером, хотя, насколько известно, абсолютно ничем на
партийном поприще себя не проявляет вплоть до 1917 г. В 1915 г. он вер
нулся в Россию и Февральскую революцию встретил, находясь на служ
бе в армии в качестве младшего унтер офицера --- инструктора в элект
ротехническом запасном батальоне, что и позволило ему сделать
типичную для того времени карьеру --- по «военно комиссарской» ли
нии. В конце 1917 г. Семенов являлся уже комиссаром IX армии и был
делегатом II съезда Советов, а после Октября 1917 г. --- комиссаром кон
ного корпуса18. Это позволило ему стать членом Военной комиссии при
ЦК ПСР (членом ЦК ПСР, вопреки ряду утверждений, он не был). Сле
дующая страница из жизни Семенова стала предметом бурных споров
и различных толкований накануне и в ходе процесса, да и до сих пор
многое остается в ней неясным. Безусловно только то, что он собрал во
круг себя нескольких рабочих из петроградских боевых дружин и не
скольких революционеров интеллигентов и занимался подготовкой тер
рористических актов и проведением экспроприаций. Спор велся вокруг
вопроса о том, был ли у этой группы Семенова статус Центрального бо
евого отряда при ЦК ПСР (как утверждал сам Семенов, чекисты и не
которые из членов его группы, получавшие санкции на убийство видных
большевиков, включая Ленина и Троцкого) или это была полная само
деятельность авантюристов Семенова и его помощницы Коноплевой
(также бывшей анархистки), обманывавших рядовых боевиков (как ут
верждали эсеры).
После покушения на В. И. Ленина, совершенного членом его группы
Ф. Каплан (по словам подсудимых 2 й группы), Семенов был арестован
в сентябре «военным контролем» (контрразведка РККА) за принадлеж
164

ность к военной организации ПСР. После ареста пытался бежать, ранив
двух конвоиров, но благодаря заступничеству А. С. Енукидзе и Д. Б. Ря
занова остался жив. После 9 месячного пребывания в тюрьме, где, по его
словам, он осознал неправильность своей борьбы с большевиками, он на
чал сотрудничать с ними. В 1919 г. Семенова зачисляют в штат разведу
правления Красной армии. Впрочем, хотя сам Семенов считал себя ра
ботающим в военной разведке, ГРУ Генштаба Министерства обороны
СССР в своей справке 1957 г. отмечало, что в 1919---1921 гг. он «работал
по линии ОГПУ»19. Представляется, что, состоя в штатах разведупра, Се
менов выполнял и поручения, находившиеся скорее в компетенции ВЧК.
Так, из показаний начальника Отделения военной разведывательной ра
боты при Реввоенсовете Западного фронта Мазанова, выступавшего на
процессе в качестве свидетеля, видно, что Г. И. Семенов, поступивший
в его распоряжением в конце июля 1920 г., был отправлен им через фронт
с двумя задачами --- «...с одной стороны, Семенов должен был вести под
рывную работу в тылу Польской армии, а главное выяснить сущность
принципов работы Савинковской организации в нашем тылу...» В чем
должна была заключаться подрывная работа Семенова, стало ясно из слов
одного из его товарищей по МПСР, поддерживавшего польскую кампа
нию большевиков и официально командировавшего Семенова на поль
ский фронт. По его словам, Семенов должен был взорвать артиллерий
ский склад в Варшаве, но был схвачен властями. По просьбе Семенова
к нему в тюрьму приехал Б. В. Савинков, ходатайствовавший перед по
ляками о его освобождении. После этого он вернулся в Москву, где встре
чался с Дзержинским, который отправил Ленину и Троцкому для озна
комления донесение Семенова, где шла речь о договоренности Семенова
и Савинкова об организации покушения на советских лидеров20. Туман
ность и странность отношений Семенова и Савинкова, а позже общение
Семенова с Дзержинским настолько не понравились его товарищам по
МПСР, что было назначено партийное следствие, закончившееся исклю
чением Семенова из МПСР. Об этом вспоминал Н. Безпалов в опубли
кованной им в 1925 г. за границей «Исповеди агента ГПУ»21.
В одном из дел фонда Н 1789 имеются извлечения из документов де
ла Семенова, хранившегося в тот момент в архиве Реввоенсовета (в том
числе описание практической работы Семенова в Польше и инструкция,
подписанная ответственным руководителем НВО Верховским и Семено
вым, датированная 1 августа 1920 г. и содержащая подробные указания,
какая именно работа поручается Семенову), с указанием, что само дело
«ввиду особой секретности» «не прилагается в подлиннике»22.
После знакомства с этим документом возникает ряд вопросов. Кому
принадлежит инициатива предложить услуги Семенова Савинкову для со
вершения террактов против советских руководителей? По версии Семе
нова, --- ему, а он лишь своевременно изложил его Верховскому. По вер
сии последнего, напротив, план принадлежал ему. И еще. По случайно
прозвучавшим на процессе словам, известно, что Савинков имел задачу
взорвать в Варшаве артиллерийский завод. Динамит для взрыва, как сле
дует из слов Верховского, он должен был взять у Савинкова, якобы для
террактов против советских руководителей. План безусловно был по ие
зуитски изящен --- не везти динамит с собой, рискуя провалом, а полу
чить динамит с помощью Савинкова, а затем взорвать этим динамитом
артиллерийский завод. Нетрудно себе представить, до какой степени
Б. В. Савинков был бы скомпрометирован в глазах польских властей, ес
ли бы вскрылось чьим динамитом была произведена диверсия.
165

Но далее история становится еще интереснее --- в подготовке терро
ристических актов против советских руководителей обвиняют эсеров
и заключенных членов ЦК ПСР объявляют заложниками! Один из обви
няемых по процессу цекистов (подписался ---М.), написал 20 мая 1922 г.
В. М. Чернову (письмо было сфотографировано сексотом ИНО ГПУ уже
в Берлине): «Почему у Вас нет материала о Семенове, что он в бытность
в Польше вошел в сношения с Савинковым, предложил свои услуги для
боевых дел, устраивал там динамитные мастерские и готовил группы для
террристической борьбы с большевиками. Все это стало известно поль
ским коммунистам, и они известили советскую власть о готовящихся по
кушениях. Это сообщение вызвало большой переполох в Москве, нас, це
кистов, экстренно перевезли из Ярославля в конце 1920 года в Москву
и оставили заложниками, предположив, что это эсеровское дело»23.
При знакомстве с докладом Верховского возникает ключевой вопрос
(его многократно пытались поставить эсеры): почему Верховский был уве
рен, что Савинков поверит в способность Семенова организовать подоб
ный акт против советских руководителей? Достаточно ли было лишь их
знакомства в качестве военных комиссаров в 1917 г., как утверждал Семе
нов? Кто только не был военными комиссарами в 1917 г., и по большей
части они играли ту же роль, за которую Керенского прозвали «главно
уговаривающим». Должность военного комиссара вовсе не свидетельство
вала о способности человека к такой в высшей степени специфической
деятельности, как террористическая. Почему подобная мысль вообще
пришла Верховскому в голову, если он не знал о том, что Семенов воз
главлял боевую группу в 1918 г., готовившую терракт против Ленина
(и что это известно Савинкову)? Все, что мы знаем о Савинкове как о ру
ководителе БО ПСР в 1909---1911 г., говорит о его усилившейся подозри
тельности после дела Азефа и его феноменальной чуткости и насторо
женности, позволившей ему избежать провала группы наблюдателей
в 1910 г., когда он их увел из под носа охранки. Об этом в один голос го
ворили и все знавшие Савинкова люди, не верившие, что он мог в 1920 г.
поверить Семенову без очень веских на то оснований. Есть и другой ас
пект. Можно верить в политическую честность человека, но как можно
поверить, что человек, не имеющий опыта, сумеет поставить террорис
тический акт самого высокого уровня --- на руководителей советского
государства?
И другой вопрос. Что все же знал Серебряков о его прошлом, реко
мендуя Семенова с женой для проведения диверсионной операции? Ког
да Семенов ему признался? Не раньше лета 1921 г., как утверждала Ко
ноплева, когда они с ним стали думать о разоблачениях? Или значительно
раньше? Обычному военному комиссару 1917 года не доверят столь сек
ретного дела, как разведывательная и диверсионная деятельность. Сере
бряков же пустил таланты Семенова по линии военной разведки.
Запрос Самсонова о Семенове коллегам из военной разведки, храня
щейся в упомянутом деле, также наводит на ряд интересных размышле
ний. В любом случае чекисты оказались не в курсе событий. Они догна
ли лишь их эхо и пытались взять ситуацию под контроль. Есть основания
считать, что именно в это время Г. И. Семенов признается большевикам
в своем участии в организации покушения на В. И. Ленина. В январе
1921 г. Г. И. Семенов по рекомендации видных большевиков А. С. Ену
кидзе, Л. П. Серебрякова и Н. Н. Крестинского вступает в РКП(б). Заяв
ление о приеме в большевистскую партию было подписано и его женой
Н. Т. Богдановой, бывшей эсеркой, к 1921 г. также ставшей сотрудницей
166

разведупра24. Участница террористической группы Семенова Л. В. Коноп
лева в феврале 1921 г. также вступает в РКП(б) и возобновляет свои свя
зи с военной разведкой, которая отправляет ее в марте 1921 г. в Германию,
откуда ее вызывают для дачи показаний на предварительном следствии по
процессу над ПСР. В этом контексте понятно то количество проблем и во
просов, которое возникает по поводу правдивости или инсценированно
сти показаний Семенова (изложенных им в написанной в декабре 1921 г.
брошюре) и Коноплевой, ставших ядром всего процесса.
Изначальные обвинения против эсеров были основаны на разоблаче
ниях, содержащихся в брошюре Г. И. Семенова «Военная и боевая рабо
та ПСР в 1917---18 гг.», опубликованной в Берлине в феврале 1922 г. Пре
дыстория написания брошюры неизвестна. Рукопись была закончена
Семеновым 3 декабря 1921 г. в Берлине (в самой рукописи, хранящейся
в архиве ФСБ, место написания замарано) и вскоре оказалась на столе
Генерального секретаря ЦК РКП(б) И. В. Сталина, оставившего после оз
накомления следующую резолюцию: «Читал. И. Сталин (Думаю, что во
прос о печатании этого документа, формах его использования и также
о судьбе (дальнейшей) автора дневника должен быть обсужден в П. Б.).
И. Сталин»25.
В своей брошюре Семенов весьма подробно, с перечислением многих
десятков имен (он назвал 93 фамилии) рассказывал о попытках эсеров
свергнуть большевиков в первые же дни после захвата ими власти, о под
рывной работе в войсках Петроградского гарнизона осенью --- зимой 1917---
1918 гг., о плане вооруженного восстания в день открытия Учредительного
собрания, о получении финансовой помощи от «союзных миссий». Но на
стоящей сенсацией стал его рассказ о террористической деятельности воз
главлявшегося им Центрального боевого отряда ЦК ПСР, совершившего
покушения на В. Володарского, М. С. Урицкого и В. И. Ленина, а также ряд
экспроприаций, в том числе у частных лиц. Брошюра заканчивалась собы
тиями конца 1918 г., когда Семенов был арестован, но вскоре выпущен на
свободу. Вопрос о деталях инспирации брошюры Семенова до конца не
ясен, как до конца неясны подробности его связей с чекистами (хотя сами
факты инспирации и связи сомнений не вызывают).
В высшей степени показателен диалог по этому поводу, состоявший
ся в зале суда между подсудимым 1 й группы членом ЦК ПСР М. Я. Ген
дельманом и Г. И. Семеновым, в который вмешались Пятаков и Крылен
ко. Гендельман, допрашивавший Семенова и долго задававший вопросы
лишь для уточнение деталей, вдруг прямо высказал то, что вытекало из
вскрывавшихся противоречий --- фабрикация их в брошюре. Совершенно
неожиданно для всех, в том числе, и для Семенова Гендельман стал за
давать вопросы о том, с кем он советовался, когда писал эту брошюру,
когда и где он ее писал и т. д., явственно намекая на провокаторскую роль
Семенова. Растерянность от этого неожиданного нападения Гендельмана
была так велика, что Семенов сначала стал путаться в сроках ее написа
ния и отказался называть место ее создания, мотивировав это тем, что
находился на нелегальной работе (на рукописи стоит собственноручная
запись Семенова --- 3 декабря, Берлин), и наконец сбился в истерику
и обвинения в адрес эсеров 26.
Текст рукописного подлинника брошюры Семенова не имеет ника
кой правки, кроме чисто стилистической. По крайней мере, можно кон
статировать, что И. В. Сталин в создании «правдивой истории об эсеров
ских злодеяниях» участия не принимал (во всяком случае на этом этапе).
Кто дал команду Семенову написать брошюру? Очевидно, это были или
167

чекисты, или один из видных коммунистов, скажем, из числа дававших
Семенову рекомендации для вступления в РКП(б). Принимал ли учас
тие в написании брошюры кто либо из чекистов или коммунистов?
Вряд ли. Но, если допустить, что --- да, то есть два возможных вариан
та. Первый --- написанный Семеновым текст «редактировал» «соавтор»,
после чего Семенов его набело переписал. Второй --- «параметры» бро
шюры были обговорены устно и заранее, и корректив в нее больше не
вносили. Главными такими «параметрами» могли стать, скажем, четкое
указание на то, что террористическая группа Семенова имела офици
альный статус, подчинялась ЦК ПСР, получала санкции от членов
ЦК ПСР на убийство Володарского, Ленина, а также на проведение экс
проприаций, или свидетельства о том, что эсеры получали деньги от
французской военной миссии и т. д. Такой вариант кажется самым ре
альным, т. к. детали на данном этапе не были важны, их можно было
отработать на следствии.
Постановление Политбюро ЦК РКП(б) «о предании суду Верховно
го трибунала ЦК партии с. р.» было принято 28 декабря 1921 г. Решение
о сроках выходы брошюры было принято еще позже, и реально она бы
ла опубликована в Берлине в конце февраля. Почему тянули с публика
цией брошюры? Ответ видится таким --- брошюра уже задавала всю кан
ву следствия и обвинения и до ее появления (которое сразу же давало
эсерам сигнал к осуществлению соответствующих контрмер и «замета
нию следов») надо было хорошо подготовиться, т. е. надо было выявить
местонахождение максимально большего числа людей, упоминаемых
в брошюре и начать их арестовывать, дабы не дать возможность уйти
в подполье, как только брошюра увидит свет.
Кроме того, чекисты должны были сами познакомится с материалом,
«войти в тему» заранее (а не после начала следствия), чтобы максимально
использовать эффект внезапности. Это облегчало возможность раскола
подследственных, склонения их к откровенным показаниям и т. д. А мате
риал был огромен и сложен, так как охватывал всю гражданскую войну, де
сятки направлений и сотни сюжетов, многие сотни фамилий и т. д. и т. п.
Знакомство с материалами процесса позволяет сделать вывод, что че
кисты элементарно «не потянули» многих вещей. Всего лишь три приме
ра из имеющихся документов --- грубейшие ошибки и путаница в списке
обвиняемых от 24 февраля 1922 г., составленном Президиумом ГПУ; ис
тория с уходом в подполье видного эсера В. Н. Рихтера (о них речь пой
дет в следующем параграфе) и инцидент с директивным письмом Кожев
никова в Петроград --- ярко показывают недостатки чекистского аппарата
и его малую способность к согласованным и четким действиям 27.
Инцидент, произошедший в декабре 1921 г. и стоивший Кожевнико
ву карьеры, стал нам известен из документов хранящегося в фонде Н 1789
дела «Секретные материалы о подрывной и террористической деятельно
сти Военной Комиссии ЦК ПСР», содержащего материалы, помогающие
понять внутреннюю чекистскую кухню подготовки процесса 28. Кожевни
ков «прославился» еще зимой 1920 г. --- арестом детей В. М. Чернова и со
держанием их в тюрьме без согласования с Самсоновым (эта история кра
сочно описана в воспоминаниях дочери В. М. Чернова, опубликованных
за границей много лет спустя 29). К декабрю 1921 г. он был начальником
3 го отделения СО ВЧК, специализировавшегося на эсерах. В деле име
ется написанный им текст, который представляет собой многостранич
ный конспект брошюры Семенова с росписью событий и фамилий (текст
написан неярким карандашом, к тому же трудно читаемым почерком).
168

Однако на закономерно возникающий вопрос, что чему предшествова
ло --- рукопись Кожевникова брошюре Семенова или наоборот, с полной
уверенность ответить нельзя. Черновик Кожевникова не датирован,
и можно предположить, что он представляет собой своего рода канву, раз
вернутую затем Семеновым в текст брошюры. И все же утверждать по
добное, похоже, никаких оснований нет. Главный аргумент против этой
гипотезы, поневоле приходящей в голову при знакомстве с этим черно
виком, --- не было смысла придумывать за бывшего эсера Семенова всю
цепочку событий, когда было достаточно лишь скорректировать (или за
дать) главные сюжетные линии. Впрочем, некоторые странности, вроде
нескольких старательно замаранных фамилий, объяснения не находят.
В самом деле --- зачем было это делать в черновике, который является все
го лишь конспектом текста, подлежащего публикации? Итак, ничего,
кроме того, что перед нами черновик для систематизации материала бро
шюры, сказать нельзя.
Гораздо больший интерес представляет для нас другой документ из это
го же дела, относящийся к декабрю 1921 г., хотя не на все возникающие
при знакомстве с ним вопросы мы можем ответить. Речь идет о большом
служебном письме, адресованном начальнику Петроградской ВЧК Мес
сингу, составленном единолично начальником 3 го отделения СО ВЧК Ко
жевниковым и датированном 21 декабря 1921 г. Оно должно было быть
подписано начальником СО ВЧК и начальником 3 го отделения СО ВЧК,
но вместо подписей красовалась следующая приписка, сделанная рукой
Кожевникова: «Приписка: Ввиду отхода поезда на Петроград за отсутстви
ем тов. Самсонова материал для срочной разработки по розыску причаст
ных лиц за моей подписью направлен с тов. Кузьминым упол. из отд.
СО ГПУ». Но эта бумага в Питер не уехала, так как в тот же день на нее
была наложена резолюция Самсонова, которую пытались вымарать снача
ла красным, а затем синим карандашом --- в тон синим чернилам (боль
шую часть резолюции все равно можно прочитать). Она гласила: «т. Ко
жевникову. Предлагаю впредь без меня и моего ведома таких бумажек и,
главное, в такой редакции не писать. Кроме того, нужно Мессингу послать
список всех лиц, проходящих по делам в Питере, с краткой характеристи
кой, данные Вами сведения не (далее неразборчиво. --- К. М.)»30.
Что же такое было в этом письме, написанном Кожевниковым? Есть
ли какая нибудь связь между ним и тем, что его звезда исчезла с чекист
ского небосклона? На что так рассердился Самсонов и почему его резо
люция была замарана (хотя документ и лежал в «секретных материалах»,
которые не выдавались подсудимым для ознакомления, да и вообще ни
на чьи посторонние глаза попасться просто не могли)?
Очевидно, что ответы на эти вопросы нужно искать в самом письме,
которое на свой страх и риск Кожевников написал Мессингу. Письмо
имело два грифа: «Совершенно секретно» и «Только лично» и его вступи
тельная часть гласила: «Тов. Месингу. Имеющийся [в] СО ВЧК материал
указывает на принадлежность к террористической деятельности по дирек
тивам ПСР целого ряда лиц, находившихся в Петрограде <...> ЦК РКП
настаивает на срочном розыске причастных лиц к террористической дея
тельности и организовать процесс (публичный) по обвинению ПСР в ли
це Центрального Комитета, по директивам коего были произведены убий
ства вождей пролетариата. За конспиративность разработки по розыску
Петроградских террористов ответственность возлагается на Вас. В 17---18---
19 гг. при ЦК ПСР существовала Военная организация, в Петрограде су
ществовали боевые рабочие дружины по пяткам и десяткам»31.
169

Далее следовал весьма пространный пересказ брошюры Семенова,
который фиксировал основные инкриминируемые эсерам деяния,
а также фамилии их участников. Текстологическое сравнение этого доку
мента и брошюры Семенова (которая, в свою очередь, ничем, кроме не
значительной стилистической правки, не отличается от рукописи) пока
зывает, что источником письма была только брошюра Семенова и ничего
более, т. е. Кожевников не использовал каких либо иных, более ранних
устных или письменных показаний Семенова. Даже порядок изложения
событий и имен совпадал абсолютно. Никаких иных сведений или имен,
не содержащихся в брошюре, в письме Кожевникова не встречается.
Он лишь дает более сухую версию событий, выпуская ненужные, с точки
зрения оперативной разработки, детали.
Что же тогда вызвало такую реакцию Самсонова? Самсонов под
черкнул в письме Кожевникова следующие два места: «ЦК РКП наста
ивает на срочном розыске причастных лиц...» и «За конспиративность
разработки по розыску Петроградских террористов ответственность воз
лагается на Вас». Думается, то, что письмо Кожевникова было из раз
ряда «поперед батьки в пекло», да еще при отягчающих обстоятельст
вах. Мало того, что задолго до выхода брошюры она и ее автор
засвечивались столь близким к тексту пересказом (пусть и сугубо в че
кистских кругах, но утечек информации не боятся только прямолиней
ные люди вроде Кожевникова), так еще «прямо в лоб» говорилось об
определяющей роли ЦК РКП(б), требующего розыска и организации
процесса, да еще говорилось за неделю до соответствующего решения
Политбюро.
Судя по всему, Кожевников, не подумав, влез в «высокую политику».
Руководитель питерской ЧК Мессинг «ходил» под Г. Е. Зиновьевым,
и в какой степени Зиновьеву эта информация оказалась бы в новинку
и какие мысли о принятии решения за его спиной (и других членов
Политбюро) она вызвала бы, можно только догадываться. С другой сто
роны, вполне возможно, что, ознакомившись с рукописью Семенова
и приняв для себя решение об ее публикации и использовании в подго
товке процесса, Сталин уже дал чекистской верхушке команду начинать
активные розыскные действия, не дожидаясь решения Политбюро. Впро
чем, такого указания со стороны Сталина могло и не быть, а чекисты са
ми решили не терять времени даром в фактически предрешенном во
просе. Но в этом случае Кожевников повел себя как инициативный
и услужливый дурак, который подводил Дзержинского, Уншлихта и Сам
сонова в глазах как Сталина, так и других членов Политбюро (недоволь
ство властью и малой контролируемостью ВЧК были довольно распрост
ранены в это время в коммунистической партии). Но он этим подводил
и Сталина (если это было его единоличное решение), сталкивая его с дру
гими членами Политбюро.
Конечно, это только догадки, но то, что чекистская карьера Кожев
никова кончилась бесповоротно именно в это время, наводит на вполне
определенные размышления. Представляется, что Самсонов и его чекист
ские начальники решили, что на том новом этапе, который переживает
реформируемая ВЧК, в условиях партийно чекистских игр и более тон
ких игр в полугласные процессы, прямолинейный и честный Кожевни
ков, который был хорош в 1919---1921 гг., просто опасен для них самих
(по поговорке «Услужливый дурак --- опаснее врага»). В результате на
чальником 3 го отделения становится Т. Д. Дерибас, а следствие по про
цессу эсеров вытягивает на своих плечах Я. С. Агранов.
170

Безусловно, Самсонов был прав, указывая в своей резолюции, что
Мессингу нужно было дать только список лиц с их характеристикой для
установления их местонахождения, не раскрывая перед последним ника
ких карт, т. к., кроме установления местонахождения петроградских эсе
ров, ему и его начальникам от Мессинга ничего было не нужно. Прямо
линейность и честность Кожевникова, с их точки зрения, была излишней.
Судя по тому, что Самсонов подчеркнул и фразу о возложении ответст
венности за конспиративность разработки петроградских террористов на
Мессинга, Кожевников мог разворошить и еще один муравейник. Изве
стно, что позже руководителям региональным ПП ГПУ и губернских от
делов ГПУ очень не нравилось, что ими командуют начальник СО ГПУ
и тем более начальники отделений СО ГПУ (это недовольство, попытка
фрондировать и своевольничать и даже поспорить (правда, осторожно)
прекрасно прослеживается на материалах чекисткой переписки вокруг
«развезенной» голодовки 1925 г., о которой речь пойдет ниже). В данном
случае начальник 3 го отделения в одиночку давал директивы, да еще
в сугубо начальственных тонах возлагал ответственность на председателя
губчека, да еще не рядовой губернии, а Петроградской!
Нетрудно представить, как сильны в 1921 г. были болезненные наст
роения в петроградских властных коридорах от потери их городом сто
личного статуса и как в штыки встречали они любые проявления «мос
ковского снобизма» (эти настроения и до сих пор сильны, и не только
в «северной столице»). Вовсе не случайно, что летом 1922 г. после при
нятия в Москве инструкции о порядке высылки административно ссыль
ных, питерские партийные и чекистские руководители потребовали от
Москвы права самостоятельной высылки.
Окончательно решение о публикации брошюры Семенова было за
фиксировано в постановлении Пленума ЦК РКП(б) «Об эсерах и мень
шевиках» от 28 декабря 1921 г.: «а) предрешить вопрос о предании суду
Верховного трибунала ЦК партии с. р. б) Поручить комиссии в составе
т.т. Дзержинского, Каменева и Сталина определить момент опубликова
ния; в) Предложение т. Дзержинского о меньшевиках передать на пред
варительное рассмотрение той же тройке с докладом в Политбюро»32.
§ 3. ПРОБЛЕМЫ ВЫРАБОТКИ ФОРМУЛЫ
ОБВИНЕНИЯ И СПИСКА ОБВИНЯЕМЫХ.
ФОКУСЫ АМНИСТИРОВАНИЯ
Вопиющая юридическая безграмотность сыграла с членами Полит
бюро и Президиума ГПУ злую шутку. Уже само постановление Пленума
ЦК РКП(б) от 28 декабря 1921 г. «о предании суду Верховного трибуна
ла ЦК партии с. р.» было юридическим нонсенсом, т. к. по закону судить
можно было только людей, а не учреждение.
24 февраля 1922 г. Президиум ГПУ постановил предъявить обвинение
43 «членам ЦК ПСР состава 1917, 1918 и последующих годов» и 140 «ак
тивным членам ПСР» за участие «в организации вооруженного сверже
ния Соввласти, терроре и экспроприациях». Это постановление исправ
ляло ошибку предыдущего, но создавало массу проблем юридического
и практического характера. Решив предъявить обвинение всем, кто был
указан в составе ЦК ПСР, и еще 140 «активным» эсерам (куда включили
всех сколько нибудь видных эсеров, а также всех названных в брошюре
171

Семенова и докладе Коноплевой), чекисты, очевидно, не представляли
себе, какой объем следственных действий необходимо будет произвести
для конкретного обвинения каждого из этих 183 человек. (Предваритель
ное следствие по знаменитому процессу 193 х длилось около трех лет.)
Любопытна резолюция Каменева на данном документе: «т. Молотову. Бо
юсь, что сделана ошибка перечислением всех с. р. Для дальнейшего ве
дения дела надо образовать специальную негласную коллегию --- Ун
шлихт, Крыленко, Луначарский, Покровский (фамилия Покровского
Каменевым затем была вычеркнута. --- К. М.) и Стеклов. Тайная, для со
бирания материалов и руководства. Л. К[аменев]»33.
Небрежность, допущенная при составлении этого документа, фено
менальна: более чем у половины обвиняемых отсутствовали инициалы,
были допущены многочисленные ошибки в фамилиях (причем фамилии
порой перевирали невероятно, скажем, превратив Бианки в Блинина),
в ряде случаев назывались ненастоящие фамилии (в том числе и вариан
ты одной фамилии), в списке оказались немало умерших и погибших34.
Особо подчеркнем, что подобное было допущено в документе, подлежа
щем публикации, в документе который давал старт публичному судебно
му процессу (подробнее см. ниже). Надо полагать, что и в розыскных спи
сках, отправленных в губотделы ГПУ, дело обстояло не лучше.
По крайней мере немалое количество людей из списка так и не было об
наружено.
Но наиболее ярко небрежность и юридический нигилизм членов По
литбюро и Президиума ГПУ проявились в игнорировании постановле
ния ВЦИК от 26 февраля 1919 г., амнистировавшего все социалистиче
ские группы, которые отказались от вооруженной борьбы с Советской
властью. Анекдотичность ситуации усугублялась тем, что спустя три не
дели после начала предварительного следствия Политбюро 23 марта
1922 г. приняло решение назначить «для фактического начала процесса
с. р. срок не позже, чем через месяц», а 1 апреля 1922 г. зам. председа
теля ГПУ Уншлихт известил членов Политбюро, что судить эсеров не
возможно, пока не дезавуирована амнистия ВЦИКа, которая «может
быть истолкована как амнистия за все деяния отдельных членов и групп
п.с. р. в период вооруженной борьбы с Советской властью. Так оно ис
толковывается привлеченными к предстоящему процессу членами ЦК
п.с. р. В соответствующем духе с ры выступят и на суде Верховного Три
бунала». Для исправления ситуации Уншлихт предлагал обнародовать
либо «разъяснение НК юстиции о том, что постановление ВЦИК от
26/2 19 г. не распространяется на тех членов п.с. р., которые приняли
участие в террористической и экспроприаторской деятельности п.с. р.
в 1918 году, либо соответствующее постановление Президиума ВЦИК»35.
Но даже такая трактовка амнистии 1919 г. спасала ситуацию лишь отча
сти, поскольку прежняя концепция (судить как можно больше эсеров за
«преступления» 1917---1918 гг.) разрушалась, поскольку подавляющему
большинству подследственных было невозможно вменить в вину (а глав
ное доказать) их причастность к террору и экспроприациям. Исключе
ние составляли члены боевой группы Семенова, но именно они сотруд
ничали со следствием.
Об экспериментах властей с трактовками амнистии весьма язвительно
высказывался Ю. О. Мартов: «При таком расширении рамок дела, сам со
бой становится вопрос, уже давно нами поставленный, о действительнос
ти той амнистии, которая в свое время, после прекращения эсэрами во
оруженной борьбы, была провозглашена для всех деяний, с нею связанных.
172

Нельзя сказать, чтобы советские юристы остались глухи к указаниям со
циалистов всего мира на чудовищность самого суда по делам, погашенным
амнистией. Нет, они приняли во внимание эти соображения и нашли ге
ниальный выход из затруднения. Члены Ц.К., заявляет обвинительный акт,
"руководили контреволюционной деятельностью партии с.р. по подготов
ке вооруженного свержения советской власти как до амнистии 19 года, так
и после указанной амнистии, в силу чего, согласно точному (?) смыслу ам
нистии, таковая на них распространена быть не может". Отцы иезуиты ---
воистину "мальчишки и щенки" в сравнении с коммунистическими казу
истами. Воображаем, какой взрыв негодования поднялся бы в Коминтер
не, если б какое нибудь буржуазное правительство попыталось истолко
вать данную им коммунистам амнистию в том смысле, что она
распространяется лишь на тех из них, которые, будучи освобождены, не во
зобновили своей прежней деятельности по борьбе с буржуазией. Даже цар
ское правительство, амнистировав нас в октябре 1905 года, не придумало
после посадить нас обратно в казематы для наказания за старые "преступ
ления" на том основании, что мы занялись новыми!
Вне всякого сомнения, обвиняемые и их защитники выведут в этом
пункте на свежую воду кремлевских иезуитов, и ни у кого во всем мире
не останется сомнения в том, что в Москве происходит не судебный про
цесс, хотя бы по законам революционного времени, а самая подлая, ибо
прикрытая трусливо иезуитской казуистикой, р а с п р а в а над полити
ческими противниками»36.
Из документов видно, что «объявление» миру о «преступлениях эсе
ров» и проведении процесса над ними было решено провести по следу
ющей схеме, проделав ряд мероприятий с минимальным разрывом во
времени: издать за границей брошюру Семенова, затем рассказать о ней
в фельетонах в советской России, попутно рассказав об этом и в комму
нистических газетах Запада, опубликовать в советских газетах сообще
ние ГПУ.
25 февраля 1922 г. Политбюро было ознакомлено с весьма простран
ным проектом сообщения Президиума ГПУ, называвшимся: «ОТ ГОСУ
ДАРСТВЕННОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО УПРАВЛЕНИЯ. Сообщение
о контрреволюционной и террористической деятельности партии социа
листов революционеров» и заканчивавшимся словами: «Эта партия бело
го террора и бандитских налетов должна быть пригвождена к позорному
столбу. Эта плеяда застрельщиков гражданской войны против власти тру
дящихся предстанет пред Трибуналом пролетарской революции. Государ
ственное политическое управление призывает СЕМЕНОВА (ВАСИЛЬЕ
ВА) и всех с. р., причастных к деятельности этой партии, но понявших
ее преступные методы борьбы, явиться на суд над партией С.  Р. »37. 4
марта 1922 г. Политбюро также приняло решение о возможности привле
чения в качестве обвиняемых всех эсеров, в том числе бывших, ставших
членами РКП(б), «привлечение которых окажется необходимым в связи
с процессом п.с.р.»38.
Насколько помогли в постановке процесса бывшие эсеры, ставшие
большевиками, видно на примере бывшего секретаря МК ПСР Г. М. Рат
нера (родного брата члена ЦК ПСР Евгении Ратнер), потребовавшего
своего вывода на процесс (он стал фактически лидером второй группы
обвиняемых и неоднократно делал от их имени заявления) и сказавшего,
что ради интересов революции можно и должно свести и сестру на эша
фот (ее приговорили к высшей мере наказания и оставили в «строгом за
ключении», а он был «оправдан по суду»).
173

Стремление властей организовать громкий «партийный» процесс при
вело к расхождению и даже противоборству между «тройкой» и чекистами,
с одной стороны, и коллегией Верхтриба и его председателем Н. В. Кры
ленко --- с другой. Вообще по отношению к чекистам Крыленко вел себя
весьма независимо. Это видно из рапорта И. С. Уншлихту от 15 марта 1922 г.
начальника 3 го отделения СО ГПУ Р. И. Аустрина, пытавшегося получить
из архива Верхтриба прекращенное дело о военной работе эсеров в Сара
товской губ., но наткнувшегося на отказ. Крыленко в «довольно грубой
форме» заявил, что «мы (Госполитупр.) должны вести только розыскную ра
боту и предварительное дознание, а потом дело передать им, и добавил, что
бы мы поскорее кончили разработку и передали им». Любопытно, что Аг
ранов обратился с жалобой на «неверное толкование тов. Крыленко
прерогатив ГПУ» к Уншлихту, который сделал для себя пометку об обсуж
дении инцидента с наркомом юстиции Д. И. Курским. 20 апреля пом. на
чальника 3 го отделения СО ГПУ В. Брауде также имела подобный разго
вор с Крыленко, приказавшим «под страхом ответственности» немедленно
сдать все дела в Верхтриб. По ее словам: «Когда я в разговоре с ним указа
ла, что приказывать мне может только мое непосредственное начальство по
ГПУ --- Самсонов, Ягода, Уншлихт, Дзержинский, и что он мне может от
давать распоряжения только через них, он мне сказал: "Плевать мне на Ва
шего Ягоду" и сделал соответствующий жест»39.
Подоплека упомянутой коллизии такова. Следственные действия
в отношении активных, равно как и бывших членов ПСР, были начаты
чекистами в марте 1922 г. Предварительное следствие производилось
главным образом особоуполномоченным ГПУ по важным делам
Я. С. Аграновым, в помощь которому выделили еще несколько человек
(Аустрина, В. Брауде и др.). Работа этой группы велась со значительной
интенсивностью в течение пяти недель, причем, по позднейшему свиде
тельству самого Агранова, внимание главным образом обращали «не на
технические детали, а на собирание обвинительного материала»40. После
решения Политбюро от 13 апреля 1922 г. о создании специальной комис
сии («тройки») по подготовке и проведению процесса Крыленко потре
бовал от сотрудников ГПУ немедленной передачи следственного дела
в Верхтриб, встретив определенное противодействие со стороны Аграно
ва, который утверждал, что необходимо не только технически подгото
вить материалы к передаче, но провести еще ряд допросов. Апеллируя
при этом к своему руководству (Уншлихту), а через него --- к членам
«тройки», Агранов раскрывал еще один существенный аспект, который
считал своим преимуществом перед руководством Ревтриба, позволив
шим и впредь влиять на следственные действия уже Трибунала:
«...тов. Крыленко не знает персонально лиц, привлекающихся к этому
процессу, и отношения этих лиц к процессу, не посвящен в историю все
го обвинительного материала»41.
Тем не менее 21 апреля 1922 г. на заседании Коллегии ГПУ было при
нято решение передать в Верховный революционный трибунал дело «по
обвинению правых социалистов революционеров в вооруженной борьбе
против Советской власти, в экспроприациях, террористических актах, во
енно подрывной работе и в сношении с союзниками, получении от них
денежных средств в 1918 г.»42. К этому моменту само дело состояло из вось
ми томов. Кроме них, в Верховный трибунал было передано «28 арестант
ских дел, 15 неарестантских дел, 1 том дела Локкарта, 2 тома дела Хриза
коле Де Платан, 3 тома дела Саратовской организации ПСР»43.
За Верхтрибом было закреплено 46 обвиняемых, из которых 29 чел. нахо
174

дилось под стражей, а 17 чел. на свободе. В это время во Внутренней тюрь
ме ГПУ находились В. В. Агапов, Н. И. Артемьев, М. А. Веденянин,
М. Я. Гендельман, Я. Т. Дедусенко, Г. Л. Горьков Добролюбов, А. Р. Гоц,
Л. Я. Герштейн, М. А. Давыдов, Д. Д. Донской, Ф. Т. Ефимов, С. Е. Коно
нов, Ф. В. Зубков, Н. Н. Иванов, Е. А. Иванова Иранова, М. А. Лихач,
С. В. Морозов, П. Н. Пелевин, Д. Ф. Раков, Е. М. Ратнер Элькинд,
Н. Г. Снежко Блоцкий, Е. М. Тимофеев, К. А. Усов, Ф. Ф. Федорович,
Ф. Ф. Федоров Козлов, В. П. Шестаков. Еще трое обвиняемых (А. И. Аль
товский, П. В. Злобин и М. И. Львов) содержались в тюремном подотде
ле МГО 44. На свободе находились обвиняемые Д. С. Розенблюм, В. И. Па
евский, И. С. Дашевский, В. А. Липская Давыдова, А. Б. Ельяшевич,
С. С. Раецкий, К. И. Рабинович, Н. А. Лившиц, А. Ю. Фейт, Ф. Е. Став
ская, Г. И. Семенов, Л. В. Коноплева, В. К. Белецкий, В. И. Улитин,
Ю. В. Морачевский, В. И. Игнатьев, Г. М. Ратнер 45.
Передача следственных материалов тем не менее не помешала Аг
ранову продолжать работу по «доводке» обвиняемых 2 й группы для вы
полнения ими требуемой на процессе роли. Так, 5 и 6 мая 1922 г., уже
в ходе следствия, которое по распоряжению Е. Ф. Розмирович произво
дили три следователя Следственного отдела Трибунала (Е. М. Дебрев,
Боровский и В. Яковлев), бывшие «семеновцы» К. А. Усов и С. Е. Ко
нонов дали лично Агранову показания о том, что месяцем ранее, еще
на стадии следствия ГПУ, 9 и 16 апреля 1922 г. А. Р. Гоц, пользуясь «тю
ремным телеграфом», рекомендовал им «уже от данных показаний от
казаться» и на суде помнить, «что интересы партии прежде всего»46. Ска
занное свидетельствовало о том, что роль Агранова в подготовке
процесса была одной из ключевых в подготовке части обвиняемых
и свидетелей.
Суть же конфликта Крыленко с «центральной тройкой» хорошо вид
на из его письма в Политбюро ЦК РКП(б) от 10 мая 1922 г. В нем сооб
щалось, что «тройка» вместе с согласием перенести начало процесса по
просьбе Крыленко с 23 мая на 1 июня 1922 г. (при условии согласия По
литбюро) решила расширить рамки процесса до 1921 г., тогда как Верх
триб получил 21 апреля 1922 г. от ГПУ следственный и информационный
материал,«обнимающийисключительно периодза1918г.вобъ
еме сделанных Семеновым в его брошюре разоблачений». Верхтриб раз
работал этот материал и готов был вручить 1 июня «обвинительный акт
по обвинению в терроре, сношениях с союзниками, подготовке воору
женных восстаний»47.
Но 9 мая 1922 г. ГПУ прислало в Верхтриб еще девять томов матери
ала за все годы гражданской войны --- «и касающийся Тамбовского вос
стания и Кронштадта и Сибири и Уфы и т. д.», для разработки которого
Верхтриб просил не менее двух месяцев. Крыленко заявлял Политбюро
ЦК РКП(б): «Одновременно мы считаем невозможным ставить процесс
против лиц, сидящих в тюрьме с 1919 г. за действия других, еще
неустановленных лиц изсоставаЦКправыхэсеровв1919,
1920 и 1921 г. При участии иностранной защиты это не только смешно,
а прямо глупо. Привлекать же партию вообще нельзя, ибо на суде долж
но привлекать живых людей[,] а не партию»48.
Крыленко фактически ставил ультиматум --- проводить процесс или
в рамках 1918 г. против «сидящих в тюрьме членов ЦК и иных эсеров по
обвинению их в том, в чем они принимали участие, т. е. в терроре, сно
шениях с союзниками и эксах и подготовке вооруженных восстаний»,
или в рамках 1918---1921 гг., но с выделением не менее двух месяцев «на
175

изучение и собирание материала и установление виновных». Он заявлял:
«В случае отклонения этих условий я принужден снять с себя всякую от
ветственность за процесс, и не желая быть виновником политического
компрометирования партии, прошу дело из производства Верховного
трибунала изъять и передать в другое учреждение или меня освободить
от работы в Трибунале и ответственности за процесс». Ко всему этому
прибавились еще и личные мотивы: следствием по делу эсеров в Верх
трибе руководила жена Крыленко Е. Ф. Розмирович, что было прямым
нарушением советских законов (и инструкций самого Верхтриба) и дава
ло основания подсудимым, а также их защите заявить о неправомочнос
ти следствия и самого процесса (что и было теми позже сделано). Суть
коллизии в том, что Троцкий и Каменев сначала утвердили назначение
Розмирович и спохватились лишь спустя три недели, когда ею уже был
подписан первый том производства. 10 мая 1922 г. «тройка» постановила
заменить Розмирович, оставив фактическое руководство следствием за
ней, что вызвало демарш Крыленко, потребовавшего у Политбюро отме
нить это постановление. Крыленко мотивировал это в частности тем, что
«об ее участии обвиняемым известно и скрыть и впредь ее участие, хотя
бы и неофициальное, будет нельзя», заменить ее реально также нельзя,
т. к. «другого человека, уже изучившего дело и в достаточно мере ответ
ственного нет»49. В письме в Политбюро от 11 мая 1922 г. он заявлял:
«Считая, что подобный ответ является прямым оскорблением, ибо никто
не давал Каменеву и Троцкому права вместо делового обсуждения при
казывать мне в оскорбительной для меня форме. Считая, далее такое рас
поряжение не вытекающим из обстоятельств дела и фактически невыпол
нимым, ибо аннулировать уже произведенные следственные действия,
официально запротоколированные в производстве, я не могу и самое
"распоряжение" [нахожу] нецелесообразным --- настоящим заявляю, что
указанному распоряжению я не подчиняюсь и продолжаю вести дело
в области следствия вместе с т. Розмирович в тех формах, в каких оно бы
ло установлено с ведома и санкции Тройки первоначально. В противном
случае работу прекращаю и прошу все дело передать другому лицу»50.
Весьма показательно, что последнюю свою фразу об отправке пере
писки по этому вопросу «в ЦКК на распоряжение» Крыленко вычеркнул
карандашом, не став переписывать письмо, показывая этим свою готов
ность затеять внутрипартийное разбирательство. Не менее любопытна
и нейтральная резолюция Сталина («Читал. И. Сталин»), не вставшего на
защиту двух своих товарищей по Политбюро, которые получили щелчок
по своему самолюбию, и фактически узаконившего самовольное реше
ние Крыленко.
Не добившись уступок со стороны Политбюро и «тройки» ни по ог
раничению рамок процесса 1918 г., ни по откладыванию начала процес
са еще на два месяца, Крыленко взял курс на выведение из процесса всех
тех эсеров, вину которых Верхтрибу доказать на суде было бы весьма
сложно. В этом он был поддержан Коллегией Верхтриба, которая стала
выводить по амнистии 1919 г. даже тех эсеров, которые по мнению ГПУ
ей не подлежали, т. к. занимались активной партийной работой позже
1919 г. (о «фокусах амнистирования» см. ниже). Для «разгрузки» процес
са от еще не расследованных, как следует, сюжетов Коллегией Верхтри
ба было произведено выделение ряда дел в особое производство по
«контрреволюционной» деятельности эсеров в Сибири, на Севере, в Са
маре и по Всеукраинскому комитету. В особое производство были выде
лены дела по девяти лицам: Б. В. Бабин Корень (по делу Всеукраинско
176

го комитета), Я. Т. Дедусенко (по делу о контрреволюции на Севере)
(вскоре был амнистирован), П. Я. Дербер (по делу о контрреволюции
в Сибири), Евменьев (по делу Всеукраинского комитета), Д. А. Иевлев
(по делу Всеукраинского комитета), И. М. Майский (по делу о контрре
волюции в Самаре), Ю. Н. Подбельский (по делу о контрреволюции
в Тамбове), С. Т. Тагунов (по делу о контрреволюции в Сибири),
И. С. Юдин (по делу о контрреволюции в Сибири)51.
В результате всех подвижек первоначальный список обвиняемых пре
терпел значительные изменения. Приводимые ниже данные почерпнуты
из справок, составленных и подписанных в декабре 1934 г. начальником
УСО ГУГБ НКВД Генкиным и ст. инспектором Кольчугиным. Согласно
справкам к делу было привлечено 177 чел.52 Из списка, составленного
в феврале 1922 г. Президиумом ГПУ, из 43 членов ЦК обвинение было
предъявлено лишь 25 чел. и 80 из 140 «активных членов ПСР». Как и кем
принимались решения, определявшие целесообразность «неучастия»
в процессе каждого из 88 эсеров, --- неизвестно. Всего в рамках предва
рительного следствия ГПУ и Верхтриба обвинение было предъявлено
177 чел., из которых 97 чел. накануне процесса не собирались привлекать
к суду. Но, как известно, на скамье подсудимых оказалось лишь 34 чел.
По состоянию на 1 апреля 1922 г. за 3 м отделением СО ГПУ числились
только в московских тюрьмах 118 членов ПСР, еще 40 эсеров находились
в ссылке под гласным надзором губернских отделов ГПУ. В отношении
12 чел. дело было прекращено в связи со смертью обвиняемых: Брудере
ра, Ф. Е. Жидкова, Зеленкова, Карпова, Б. Н. Моисеенко, П. И. Рудако
ва, Д. П. Сургучева, Б. О. Флеккеля, Н. В. Фомина, Черняева, Циона,
П. Б. Шаскольского 53.
Подавляющее большинство обвиняемых (83 чел.) оказалось недоступ
но властям. Было выделено 42 дела в отношении следующих лиц, нахо
дившихся за границей: Абрамович, Н. Д. Авксентьев, А. А. Аргунов,
В. Г. Архангельского, Борисов, И. М. Брушвит, И. И. Фондаминский (Бу
наков), М. В. Вишняк, Гатовский (Гнатовский?), Дан, В. М. Зензинов,
Карташов, И. П. Кашин, П. Д. Климушкин, Коварский, Коновалов,
В. И. Лебедев, князь Г. Е. Львов, Мазуренко, Ю. О. Мартов, Н. Н. Марть
янов, Ф. Е. Махин, О. С. Минор, И. П. Нестеров, Пальчинский, графиня
С. В. Панина, В. Н. Пепеляев, Пораделов, С. П. Постников, Б. Н. Раби
нович, В. В. Руднев, Синани, Борис Соколов, М. Н. Суворов, М. А. Тис
ленко, Толстова, В. Ф. Томашевич, Филоненко, Хабулари, Н. В. Чайков
ский, В. М. Чернов, Г. И. Шрейдер 54.
Самое большое количество дел было выделено в связи с не розыском
51 обвиняемого: Ананьина Гусева, Архипова, Бианки, М. А. Блюменталя,
А. К. Болдырева, М. Г. Бочарникова, Н. В. Брюлловой Шаскольской, Ва
кулина, Ветрова, С. Т. Гаврилова, И. И. Гвоздя, И. Я. Германа, Гинзбурга,
Н. Н. Гладкова, Г. В. Глебова, Гонжумова, Гребенщикова, Донченко,
М. Ф. Егорова, Э. П. Естрина, Зайцева, Л. Э. Зеймана, Зейме, И. Б. Зобова,
Изотова, В. И. Калинина, Каховского, Королева, Красавина, Кузьмина,
Мавринского, Мартынова, В. Д. Мерхалева, М. Никанорова, Новикова,
Ф. М. Онипко, В. Е. Павлова, Полковникова, В. Н. Рихтера, В. И. Рудзи
евского, Сергеева, Смиренина, Тягунова, Е. Ф. Тяпкина, Усенко,
Б. К. Фортунатова, К. М. Хреновского, В. Б. Шкловского, Ю. Штальбер
га, Яковлева 55.
Вынужденные выделить в особое производство (или прекратить вви
ду смерти обвиняемых) огромное количество дел, власть оказалась
в странной ситуации. Видных эсеров в ее руках было немало, но сажать
177

на скамьи подсудимых бывших членов ЦК ПСР Фейта, Ракитникова, Бу
ревого было неразумно. Как члены ЦК ПСР они несли ответственность
за деятельность ПСР в 1917---1918 гг., но только не за террор и экспро
приации, за что, собственно, и можно было судить. Более того, с конца
1918---1919 гг. эти эсеры разошлись с руководством партии и заняли по
отношению к властям более мягкую позицию, и судить именно их было
бы со стороны большевиков политической тупостью. Самое любопытное,
что из арестованных членов ЦК судить можно было, пожалуй, лишь Го
ца и Донского, уличенных (неважно, ложно или верно) показаниями бо
евиков в причастности к террору. В еще большей степени это относилось
к рядовым (точнее, представителям среднего звена), которых, за редким
исключением, судить было не за что. От них решили избавиться, посколь
ку для роли обвиняемых «ренегатов», как и для роли обвиняемых «не
примиримых», они не годились, кто из за своей политической позиции,
а кто из за невозможности его в чем то конкретном обвинить. Собствен
но поэтому в конце мая 1922 г. в два приема список обвиняемых первой
группы сократили. В высшей степени любопытно, что критерием при
принятии решения --- оставить или амнистировать того или иного эсера
в неочевидных случаях (на Гоца, Тимофеева, Донского и еще нескольких
«непримиримых» --- это не распространялось) --- стал ответ на вопрос
о политической опасности и готовности «морально разоружиться». В то
же время было предъявлено обвинение многим новым лицам, чьи имена
всплыли в ходе предварительного следствия. Парадокс ситуации при этом
состоит в том, что устроители процесса были вынуждены предпочесть ме
нее политически значимые имена более значимым в угоду укрепления
«законности» процесса.
Обвинение предъявили не только эсерам, но и нескольким видным
меньшевиками, энесам и кадетам, явно преследуя политически и пропа
гандистски выгодную цель --- связать всех воедино в их «службе» отечест
венной и мировой буржуазии. Ю. О. Мартов констатировал: «При таком
широком захвате прокурорского невода немудрено, что в заключительной
части обвинительного акта по делу эсэров неожиданно читаешь: "выде
лить, как не связанных непосредственно с рассматриваемым делом, либо
как находящихся заграницей", дела в отношении целого ряда лиц, в чис
ле которых среди имен князя Львова, Коновалова, Карташева, Паниной,
Филоненко неожиданно находим и имена "Дана, Мартова, Абрамовича".
Стало быть, и мы, грешные, оказываемся "в каком то, хотя и не непо
средственном" отношении к "яду кураре и к Антанте". Да что мы. Те "че
стные эсэры из числа поступивших на службу в че ка, которых на суде за
щищают Бухарин, Томский, Садуль, Феликс Кон и другие столь же
"честные коммунисты", уподобились, по видимому, тому щедринскому
гимназисту, который, попавшись на "революции", оговорил сразу сто
с лишком человек, в том числе родную тетушку. По крайней мере, в чис
ле оговоренных, но "выделенных", оказались такие нынешние столпы
коммунистического отечества, как гг. Майский и Мазуренко»56.
О хаосе в организации процесса и формировании списка обвиняемых
писал В. М. Чернову 20 мая 1922 г. и один из членов ЦК ПСР, оказав
шийся на скамье подсудимых: «Наш процесс все раздувается и раздува
ется. Правилен ли мой взгляд, но мне определенно кажется, что в нашем
деле какое то определенное выявление заинтересованных лиц. Когда мы
были переведены в Особый отдел, то я был убежден, что у нас дело не
дойдет до суда и некоторые обязательно будут ликвидированы более уп
рощенным способом. И думаю, что если это не случилось, то в этом
178

виновна как раз заграница, она поняла, в каком положении очутились
наши товарищи, и вовремя подняла шум и в этом огромная Ваша заслу
га. Теперь большевики определенно недовольны поднятой историей и, за
кусив удила, решили идти до конца. Брауде, следовательница ЧК по эсе
ровским делам открыто заявляет (Смирнову Н. Петровичу, народовцу,
между прочим), что если почему либо В. Трибунал кого либо приговорит
на небольшой срок или оправдает, все они будут переданы сейчас же
в ГПУ (т. е. ЧК). До сих пор нет ни обвинительного акта, до сих пор нам не
объявлено точных формулировок, в чем нас обвиняют. Все дело состоит из
60 ти томов, не приведено в порядок еще и 10 й части. Борис Сергеевич
Иванов по спискам не привлекается по нашему делу, но его допускают до
просмотра материала и т. д. Хаос полнейший (выделено нами. --- К. М.)»57.
Ситуация, в которую попал член ЦК ПСР Б. С. Иванов, создает впе
чатление, что верхтрибовцы сами уже запутались в том, почему одних об
виняемых они выводят на процесс, а других нет. 29 мая 1922 г. Иванов,
находившийся в это время в Лефортовской тюрьме, подал в Верховный
революционный трибунал заявление следующего содержания: «24 февра
ля 1922 г. я был переведен из Бутырской тюрьмы во Внутреннюю тюрь
му ГПУ, причем мне было заявлено, что я наряду с другими членами пар
тии соц. рев. по истечении одного месяца буду предан суду. 22 апреля мне
было предъявлено постановление Президиума ВЦИК о продлении содер
жания меня под стражей до окончания дознания по своему делу, в то вре
мя как ряд других членов ПСР, в том числе члены ЦК, получили изве
щения о предании их суду Верховного революционного трибунала.
Тогда же мною было подано заявление на имя Президиума ВЦИК
с копиями в Верх. рев. трибунал и в Президиум ГПУ, в котором я, заяв
ляя о своей солидарностью с деятельностью ЦК, избранного на IV съез
де ПСР, настаивал на предании меня суду наряду с членами данного со
става ЦК, членом которого я состою с 1919 г. 10 мая с.г. я получил
извещение о постановлении ГПУ передать мое дело в Верх. рев. трибу
нал, после чего 13 мая был переведен в Лефортовскую тюрьму, естествен
но предполагая, что меня присоединяют к моим сопроцессникам. Меж
ду тем 29 мая мне предложено следовать в Таганскую тюрьму. Настоящим
я заявляю 1) что я настаиваю на том, чтобы мне было сообщено нако
нец, в каких отношениях я нахожусь к процессу членов ПСР, привлека
емых к суду, во главе с ЦК партии. <...> До получения исчерпывающего
ответа на поставленные вопросы в письменной форме я отказываюсь вы
полнить предложение следовать в Таганскую тюрьму»58.
Прочитав это заявление, верхтрибовцы подчеркнули карандашом во
прос Иванова о том, за каким учреждением он числится, и о мотивах от
странения его от процесса, а также его подпись как члена ЦК ПСР. Уже
31 мая Е. Розмирович отправила начальнику Лефортовской тюрьмы пись
мо, где просила объявить Б. С. Иванову, что «1) числится он за Верхов
ным Трибуналом, 2) обвиняется в принадлежности к антисоветским пар
тиям, каковое обвинение ему предъявлено ГПУ, 3) не привлечен он
к основному процессу правых эсеров, т. к. следствие располагает данны
ми о работе его на Украине, каковое дело выделено в особое производ
ство»59. Иванов был ознакомлен с документом в тот же день, о чем име
ется его роспись на письме Розмирович.
Но главным каналом «разгрузки» от «неудобных» обвиняемых для Кол
легии Верхтриба стало их амнистирование. Всего по амнистии 26 февраля
1919 г. были прекращены дела в отношении 30 чел.: Л. В. Бермана, В. К. Бе
лецкого, С. А. Бессонова, Борисенко, К. С. Буревого, А. И. Верховского,
179

В. К. Вольского, В. В. Гомбарга, Н. М. Городского, М. А. Давыдова, В. А. Да
выдовой, Я. Т. Дедусенко, В. К. Дзеруль, А. Б. Ельяшевича, Б. Г. Закгейма,
С. Н. Келлера, Ковалева, С. Е. Кононова, А. А. Краковецкого, В. А. Несме
янова, В. Н. Паевского, М. Я. Ракитина Броуна, В. К. Рейснера, Д. С. Ро
зенблюма, Н. В. Святицкого, Н. Г. Снежко Блоцкого, М. М. Соколова,
Г. П. Сотникова, А. Ю. Фейта 60.
Амнистии начались менее чем за две недели до назначенного на 1 ию
ня 1922 г. срока вручения обвиняемым и их защите обвинительного за
ключения. 18 мая 1922 г. зав. следственным производством Верхтриба
Розмирович подписала постановление, согласно которому следствие по
«преступным действиям» ряда подследственных (Б. Г. Закгейм,
Н. Г. Снежко Блоцкий, Н. В. Святицкий, П. В. Злобин, Д. С. Розенблюм,
А. И. Верховский, С. Е. Кононов, Я. Т. Дедусенко, В. А. Давыдова Лип
ская, С. Н. Келлер, В. И. Паевский, М. М. Соколов, П. В. Поспелов,
Л. В. Берман, В. А. Несмеянов, А. Ю. Фейт, А. Б. Ельяшевич, В. К. Дзе
руль и В. В. Гомбарг) может быть прекращено при согласии каждого из
них подписаться под специальным текстом 61.
Юридическая основа этого действа, хотя и весьма относительная, все
же имелась --- декрет ВЦИК от 26 февраля 1919 г., принятый в ответ на
решение эсеровской конференции о прекращении вооруженной борьбы
с большевиками и продолжение ее против белогвардейских режимов.
Декрет предоставлял право эсерам принимать участие в советской рабо
те, и предписывал советским органам освобождать их из тюрем. Но спе
цифика этой амнистии была в том, что она не являлась общей. Амнис
тировались в индивидуальном порядке только те эсеры, которые давали
следующую подписку: «Я, член партии пр[авых] с[оциалистов] р[еволю
ционеров], стоя на платформе резолюции партийной конференции от
8 февраля 1919 г., отвергнувшей всякие попытки вооруженной борьбы
с советской властью, решительно высказавшейся против иностранного
вмешательства и потребовавшей очищения территорий, занятых иност
ранными войсками, призвавшей партийные организации к свержению
реакционных правительств в областях, находящихся во власти германских
и союзных империалистов, и решительно отвергнувшей союз с буржуаз
ными партиями, прекратившей борьбу на восточном фронте и призвав
шей свои войска действовать против Колчака совместно с советской вла
стью, даю настоящую подписку в том, что признаю эту резолюцию
и отказываюсь от вооруженных и других противозаконных действий про
тив советской власти»62.
Смысл всей этой довольно абсурдной процедуры (объявлять о при
знании решений собственной партии) заключался в последних десяти сло
вах, где революционер письменно брал на себя обязательство отказаться
от вооруженных действий против советской власти. Более того, малень
кий довесок --- «и других противозаконных действий», фактически превра
щал любого «подписанта» из человека, согласного с решениями своей пар
тийной конференции, в человека, грубо нарушавшего ее решения, ибо
применение всех «других противозаконных действий» она санкциониро
вала. Фактически эта подписка значила капитуляцию перед властями
и уход из партии.
Документ, который был придуман Коллегией Верхтриба в мае 1922 г.,
также назывался --- «подписка» и гласил: «Я, нижеподписавшийся, насто
ящим заявляю, что с момента принятия партией социалистов революци
онеров (правых) на партийной конференции от 8 февраля 1919 г. резолю
ции о прекращении вооруженной борьбы с Советской властью
180

и опубликования Всероссийским Центральным Исполнительным Коми
тетом постановления об амнистии тем группам и отдельным лицам пар
тии правых эсеров, которые разделяют решения и постановления указан
ной конференции и подписавшего соглашение с Советской Властью
Комитета Членов Учредительного собрания --- я, разделяя упомянутые
постановления, действительно не принимал и не принимаю участие в ка
кой либо деятельности правых эс эров или иных групп, направленной
к подрыву или свержению Советской власти или поддержке прямо или
косвенно внутренней или внешней контрреволюции. Постановление
о том, что настоящей амнистией не покрывается деятельность, направ
ленная на организацию убийств отдельных представителей Советской
власти (террор) и подготовку или участие в вооруженных ограблениях
(экспроприации) мне объявлено»63. Подписка заверялась следователем
Верхтриба и секретарем Следственного отдела Верхтриба при ВЦИК
с приложением последним печати отдела. Смысл этой подписки, как
и предыдущей, заключался в том, что давший ее, как стали говорить де
сятилетие спустя, «морально разоружался» и, навсегда закрывая себе до
рогу назад к своим товарищам, фактически покупал себе свободу путем
унизительной процедуры
Из намеченных для этого подследственных подписку дали все, кро
ме Злобина (отказался), Поспелова (по неясным причинам), Гомбарга
(дело выделено из за неявки «по независящим от него мотивам») 64. Пер
вым отказался от подписки Злобин, сделавший это не из идейных, а из
моральных побуждений. Еще во время одного из своих арестов в 1921 г.
он заявлял, что хотя давно отошел от активной работы и по складу сво
ей натуры тяготеет к «культурнической» работе, но выходить из партии
считает недопустимым с моральной точки зрения в столь тяжелое для нее
время. На подписке Злобин 19 мая 1922 г. написал следующее: «Желая
нести ответственность, возлагаемую не на отдельных лиц, а на Партию
и ничего не имея против подтверждения своею подписью текста подпи
ски, как соответствующего моим убеждениям и деятельности, предпочи
таю предстать пред судом и получить не амнистию, а оправдание»65.
Подписки Несмеянова, Фейта и Верховского были написаны ими
собственноручно и в свободной форме 66. И если ясно, почему Верхов
скому, который по его же словам «никогда в партии с. р. не состоял»,
не дали типового текста подписки, рассчитанной на члена ПСР, то в двух
других случаях можно лишь предположить, что Фейт, отошедший от пар
тии в 1918 г., и Несмеянов, вышедший из ПСР в ноябре 1918 г. (позже
стал членом МПСР), за решения конференции ПСР в феврале 1919 г. от
ветственности нести не могли (возможно, сыграло свою роль предполо
жение, что Фейт сочтет унизительным давать формальную подписку).
Уже на самом процессе Фейт, выступавший в качестве свидетеля об
винения, заявил, что считает «свое положение свидетеля» --- «совершен
но ненормальным», т. к. состоял членом ЦК ПСР и «работал в полной
солидарности с ними, следовательно, несу и всю ответственность,
моральную и юридическую, за работу Центрального Комитета за все вре
мя, пока я там был». Фейт, отметив, что в газетах появились сведения,
что он купил себе это привилегированное положение свидетеля подпис
кой, заявил: «Если какая нибудь подписка есть какое то обязательство,
которое берет на себя человек, то я утверждаю, что никакой подписки я
не давал. Это сообщение не соответствует действительности»67. Пятаков
поспешил сгладить ситуацию, заявив: «Это не имеет никакого отношения.
Вы попадаете под амнистию 1919 года, на основании которой судебная
181

коллегия 20 мая с.г. Вас амнистировала. Так что Ваше положение как сви
детеля нормально и законно»68. Тем не менее, Фейт был прав в обоих слу
чаях. Во первых, если судить не отдельных лиц, а деятельность ЦК ПСР
в целом (а именно это и происходило на практике), то суду подлежали
все его тогдашние члены, в т.ч. и Фейт, во вторых, то, что написал Фейт,
действительно нельзя считать подпиской. Подсудимые 1 й группы после
этого заявления Фейта, а также когда во время его допроса на суде ста
ло ясно, что он отказывается называть конкретные фамилии людей, по
ка их не назвали сами подсудимые, поняв, что он занял их сторону, ста
ли обращаться к нему (задавая вопросы) --- «товарищ Фейт». Подобное
обращение ярко свидетельствовало, что отступником, давшим подписку,
они Фейта не считают.
То, что хитроумный ход с Фейтом был не результатом небрежности
следователя, а спланированной акцией по выводу из состава обвиняе
мых «лишних» людей, доказывают последующие события. 23 мая 1922 г.
на заседании Судебной коллегии Верхтриба был определен список «при
влекаемых по делу правых эсеров» из 39 человек. Кроме 34 чел., «выве
денных» на процесс, этой участи первоначально планировали подверг
нуть и еще пятерых --- В. К. Белецкого, К. С. Буревого, В. К. Вольского,
Н. И. Ракитникова и В. К. Рейснера 69. Любопытно, что Белецкий дал
подписку еще 18 мая 1922 г., но оказался в списке. 27 мая 1922 г. Судеб
ной коллегией Верхтриба было решено дела в отношении Вольского
(«как амнистированного в 1919 г.»)70, Белецкого и Рейснера («для при
влечения их по обвинению в соучастии в совершении вооруженных
ограблений достаточно данных не имеется»)71, Ракитникова и Буревого
«по амнистии производством прекратить, без отобрания установленной
подписки»72. То, что Ракитникова и Буревого амнистировали без подпи
ски, свидетельствует, конечно, не о доверии к ним, а опасении, что они
от нее откажутся и тогда хода назад для выведения их из процесса уже
не будет.
Спустя несколько дней у Белецкого, по его собственным словам,
«пробудилось сознание» и 1 июня 1922 г. он обратился в Верховный три
бунал с заявлением: «Будучи сначала привлечен в качестве обвиняемого
по делу п.с. р., я теперь переведен в разряд свидетелей по этому делу. <...>
Неся партийные обязанности как член П. С Р. и выполняя поручения
партии, как в Саратовской организации, так главным образом в Петро
градской в период времени в 1917---1918 годы я был самыми тесными уза
ми связан с партией и несу и по сей момент ответственность за свою ра
боту и убеждения, и за деятельность партии с р, в полной мере.
Продолжая оставаться членом п.с р. и по сей день, я не хочу уклонить
ся от суда, который будет происходить над моими товарищами и парти
ей. Это говорит мне мое сознание, пробудившееся остро только теперь.
На основании всего этого прошу, не принимая во внимание могущие воз
никнуть препятствия формального характера, привлечь меня как обвиня
емого, чтобы я на скамье подсудимых мог защищать партию от обвине
ния в преступлениях против рабочего класса»73.
Интересно, что Судебная коллегия хотела по амнистии вывести из
процесса еще нескольких человек, но в связи с их отказом дать подпи
ски этот план провалился. 27 мая 1922 г. от подписки отказался Агапов,
написавший на ней следующее: «От дачи всяких подписок, унижающих
достоинство и честь ПСР и ее членов --- отказываюсь»74. 30 мая 1922 г.
то же самое проделал Берг: «От подписки подобных документов отказы
ваюсь»75.
182

В высшей степени примечательно, что амнистировать пытались даже
тех лиц, против амнистии которых протестовало ГПУ. Так, начальник
СО ГПУ Самсонов отправил в Верхтриб письмо, в котором сообщалось
что Альтовский, Горьков Добролюбов и Утгоф Дерюжинский «в течение
1920 и 1921 гг. активно вели контрреволюционную работу, ввиду чего ам
нистия от 27 февраля 1919 г. применена к ним быть не может»76. На ос
новании этих документов зав. следственным производством по делу пра
вых эсеров Розмирович 19 мая приняла постановление о непредъявлении
им текста подписки и неприменении к ним амнистии77. Тем не менее
27 мая 1922 г. всем троим такая подписка была предъявлена. Характерно,
впрочем, что решения Судебной коллегии, как в других случаях, о предъ
явлении подписки Агапову, Бергу, Альтовскому, Горькову Добролюбову
и Утгоф Дерюжинскому, в документах Верхтриба нет. Можно предполо
жить, что Судебная коллегия хотела получить подписки для подстрахов
ки от возможной критики ГПУ.
На своей подписке Горьков Добролюбов написал: «От выдачи подоб
ного рода подписки я отказываюсь»78. Альтовский был еще лаконичнее:
«Никаких подписок не даю»79. Утгоф Дерюжинский написал: «От выда
чи подписки отказываюсь»80. Еще ранее (20 мая 1922 г.) пятеро бывших
эсеров, ставших членами РКП(б), Городской, Сотников, Ракитин Броун,
Безсонов и Борисенко были амнистированы --- «без отобрания у них ус
тановленной подписки»81.
В целом ситуация сложилась парадоксальная --- в то время как Су
дебная коллегия Верхтриба (очевидно, опасаясь провала обвинения на
процессе) всячески сокращала список обвиняемых 1 й группы, ряд за
ключенных эсеров потребовал вывести их на процесс. 11 мая 1922 г.
12 содержавшихся в Ярославской тюрьме эсеров (член ЦК ПСР
М. С. Цетлин и члены ПСР --- А. П. Гельфгот, А. В. Иваницкий Василен
ко, В. П. Шестаков, Г. Николаев, Л. Невлер, Ю. Н. Подбельский, Н. Ба
уэр, С. Гнедов, Г. Билимо Пастернаков, И. М. Семенов, Я. Штерин) от
правили во ВЦИК и ГПУ заявление, в котором говорилось: «Мы
решительно протестуем против нашего выделения из общего процесса
и считаем, что в момент публичной и гласной встречи партии трудящих
ся с носителями враждебной народу диктатуры, наше место среди тех,
кто сидит сейчас на "скамье подсудимых" и на чью долю выпала высо
кая и заслуженная честь открыто защищать знамя революционного со
циализма против яростных нападений вырождающейся и скомпромети
рованной в глазах мирового пролетариата большевистской власти»82.
Впрочем, когда 23 мая 1922 г. содержавшийся в Таганской тюрьме Либе
ров направил в Верхтриб заявление, где писал: «Будучи вполне солида
рен с деятельностью ЦК ПСР за время с 1917---1922 гг. и желая разде
лить ответственность с привлеченными по процессу 47, --- требую
включения меня в означенный процесс», он был в тот же день включен
в список выводимых на процесс83.
Еще более парадоксальная история произошла с членом ЦК ПСР
в 1917---1918 гг. В. Н. Рихтером, которому, продержав его год в тюрьме
и выпустив на свободу, одесские чекисты фактически дали возможность
скрыться, имея на руках шифротелеграммы СО ГПУ о его аресте
и присылке в Москву. 4 марта 1922 г. Нач СО ГПУ Самсонов отправил
председателю Одесского губотдела ГПУ из Москвы телеграмму следую
щего содержания: «На Ваш от 21/II повторяется наша телеграмма
22643 от 2/II. По сведениям видных правых эсеров Рихтер Владимир
Николаевич находится Одессе кажется приват доцент. Арестуйте
183

и препроводите СОУГПУ. 4/III --- 22 г.». Расшифрована телеграмма была
8 марта 1922 г. И в этот же день Рихтер вместе с еще одним одесским эсе
ром В. Н. Капланом был освобожден84. И это несмотря на то, что за ме
сяц до этого одесские чекисты характеризовали его следующим образом:
«до 1917 г. находился заграницей и в Петрограде, откуда в Одессу прибыл
в конце июля 1917 г. и здесь был выставлен кандидатом в члены Учреди
тельного собрания от Одесской организации П. С. Р. по Херсонской гу
бернии, первым по списку. После разгона учредительного собрания вновь
вернулся в Одессу и принял здесь самое активное деятельное участие в ра
боте организации. Долгое время состоял председателем Одесского Коми
тета П. С. Р. как легального, так и нелегального в 1919 г., 20 и 21 г. и по
день своего ареста. Рихтер является теоретиком, духовным главою орга
низации, особенно пользуется большими симпатиями среди учащейся
молодежи, им был организован кружок по изучению народничества,
из которого в последнее время образовалась студенческая организация.
Даже и теперь, находясь в изоляторе, он руководит действиями Одесской
организации П. С. Р. и большинство статей, напечатанных в их листов
ках, принадлежат ему»85.
21 марта 1922 г. (обратим внимание на дату) председатель Одесского
губотдела ГПУ докладывал в Москву и Харьков: «В ответ на Вашу теле
грамму за 2325/ш сообщаю, что нами был вызван гр. Рихтер для от
правки в Москву в ГПУ и временно под честное слово был освобожден
для подготовки к поездке. Гр. Рихтер, дав честное слово, скрылся и не
известно куда, взяты заложники и приняты меры к его розыску. Второй
лидер Одесской организации П. С. Р. Каплан Владимир Натанович высы
лается ближайшим поездом»86.
Похоже, что, получив первую телеграмму из Москвы, одесские чеки
сты скрыли от Самсонова тот факт, что Рихтер сидит в тюрьме. Иначе за
чем бы Самсонов повторял во второй телеграмме текст первой, где тре
бовалось арестовать Рихтера? Почему же одесские чекисты, имея на руках
приказ из Москвы об аресте и высылке Рихтера в столицу, тянули время
(больше месяца), затеяв переписку с Самсоновым? Ведь они, без сомне
ния, уже прекрасно знали, что организуется процесс и, как минимум до
гадывались, что Рихтера там ждет. А скорее всего уже и прочитали бро
шюру Семенова, где говорилось о том, что Рихтер был назначен
руководителем подготовки покушения на Ленина в начале 1918 г., прав
да, «не проявил никакой инициативы»87. Как можно было отпускать с та
ким обвинением человека? Можно ли верить версии чекистов о том, что
они отпустили Рихтера под честное слово? Можно ли поверить в то, что
Рихтер, дав честное слово, нарушил его? Странным выглядит и то, с ка
ким запозданием ответили из Одессы Москве об исчезновении Рихтера.
Возможно, конечно, что две недели выжидали, надеясь на то, что удаст
ся схватить Рихтера, и замять всю эту историю. Но, на наш взгляд, нель
зя исключать того, что Рихтеру давали время на то, чтобы он подальше
уехал и понадежнее устроился на нелегальном положении. В пользу этой
версии говорит и свидетельство Каплана о том, что они с Рихтером сна
чала были отпущены из тюрьмы 8 го марта, а уже на свободе --- 9 го им
объявили о поездке в Москву. Ни о каком честном слове Каплан не упо
минает. В сочетании с тем фактом, что в качестве заложника после «ис
чезновения» Рихтера была взята его жена, которую продержали в тюрь
ме всего несколько дней и благополучно отпустили, все это подкрепляет
наше предположение о том, что Рихтеру просто предоставили возмож
ность бежать.
184

Почему одесские чекисты поступили так, а не иначе, можно только
гадать. В. Н. Рихтер же использовал предоставленную ему свободу не для
спасения своей жизни, как поступили бы многие, а кинулся в самое пек
ло в качестве члена ЦБ ПСР. Если бы он, сменив имя, отошел от пар
тийной работы и стал тихим обывателем с вымышленной судьбой (очень
многих из обвинительного списка так и не нашли) или эмигрировал,
то он сохранил бы себе жизнь. Но став членом ЦБ ПСР, заменившего
ЦК, он, конечно же, был обречен. Давно было подмечено, что срок ак
тивной подпольной работы (особенно связанной с общением с разными
людьми), как правило, составляет около полугода88. У Рихтера этот срок
был чуть больше --- шесть с половиной месяцев, после чего он был арес
тован в Киеве и стал 13 м «смертником» процесса, год спустя после его
завершения.
Но апофеозом небрежности и непрофессионализма стало выведение
на процесс человека, который так и не открыл своего настояшего име
ни и на процессе проходил под той фамилией, под которой был арес
тован --- Львова Михаила Ивановича. То, что это не было его настоящим
именем, не было секретом ни для чекистов, ни для Следственного от
дела Верховного трибунала ВЦИК, так как это было видно из матери
алов следствия. В 1997 г., когда Генеральная прокуратура РФ проводи
ла рассмотрение его дела на предмет реабилитации, в «Заключении»
прокурором отдела реабилитации жертв политических репрессий
В. С. Гринько было констатировано: «Из материалов дела усматривает
ся следующее: Львов М. И. арестован Саратовской губчека 20.10.1919 г.
за изготовление и распространение листовок антисоветского содержа
ния, в которых он призывал население страны принять участие в раз
решение конфликтов между социал демократической и партией власти
(так в тексте. --- К. М.).
По постановлению Президиума губчека от 27.03.1920 Львов был эта
пирован в Москву в распоряжение ВСК, где в то время расследовалось
дело о контрреволюционной террористической деятельности партии со
циалистов революционеров, к которой он принадлежал. Следствие про
должалось до августа 1922 г. и к моменту вынесения приговора Львов от
был под стражей 2 г. 9 м. <...> Из дела видно, что фамилия Львов не была
единственной для него. Однако по процессуальным документам он зна
чится --- Львов Михаил Иванович»89.
Лишь в 1925 г. чекистам удалось выяснить его настоящую фамилию.
Обстоятельства этого были изложены в письме начальника СО ГПУ Де
рибаса от 28 октября 1925 г. на имя секретаря ЦК РКП(б) В. М. Молото
ва, в котором говорилось: «По распоряжению тов. Менжинского сооб
щаю для сведения, что 23/Х --- 25 г. в Москве в квартире коммуниста
Романовского Диодора Ивановича, работающего в Сельскосоюзе, арес
тован бежавший в июне с.г. в Чердыни судившийся по процессу ЦК ПСР
Львов Михаил Иванович, оказавшийся бывшим членом Казанской орга
низации ПСР и председателем Казанского Совета Рабочих и Солдатских
депутатов в 17 г. Галановым Прохором Саввичем. Романовский, хотя и ви
дел Львова дважды, но ни разу нам об этом не донес, а на допросе сооб
щил, что он знал его только как Галанова и не знал, что он был осужден
по процессу ЦК ПСР, как Львов»90.
Таким образом, более 80 лет спустя после процесса мы узнали насто
ящее имя человека, которого до этого знали как М. И. Львова --- Прохор
Саввич Галанов (чтобы не порождать путаницы, далее в книге он упоми
нается под той фамилией, под которой он вошел в историю).
185

§ 4. РОЛЬ «ОТКРОВЕННЫХ» И «ПОЛУОТКРОВЕННЫХ»
ПОКАЗАНИЙ НА ПРЕДВАРИТЕЛЬНОМ СЛЕДСТВИИ
В СОЗДАНИИ ОБВИНИТЕЛЬНОГО МАТЕРИАЛА
И КОРПУСА СВИДЕТЕЛЬСКИХ ПОКАЗАНИЙ
СО СТОРОНЫ ОБВИНЕНИЯ. ПРОБЛЕМА
ФАЛЬСИФИКАЦИИ ПОКАЗАНИЙ И ЕЕ ПРЕДЕЛЫ
Анализ материалов предварительного следствия, проведенного следо
вателями ГПУ в крайне сжатые сроки (2 марта --- 21 апреля 1922 г.), остав
ляет двойственное впечатление. С одной стороны, все указывает на то, что
в отличие от многих последующих процессов 1920 х и особенно 1930 х гг.,
когда «преступления» придумывались в партийных и чекистских кабине
тах, а сами обвиняемые либо под пытками сознавались в них, либо в по
пытках вымолить себе лучшую долю становились соавторами следовате
лей, переплетая ложные и истинные факты, следствие по делу «правых
эсеров» в целом выглядело иначе. Вопрос об «искусственности» обвини
тельного материала сложен и неоднозначен. Большинство фактов, которые
вменялись в вину эсерам, были не вымышленными, а просто крайне тен
денциозно интерпретированными. Вместе с тем некоторые из них, пред
ставлявшие собой «изюминку» большевистского обвинения, по видимому,
были не просто тенденциозно изложены, но и прямо сфальсифицированы.
В ряде случаев реальные факты так переплетались с фальсификаци
ей, что разделить их сегодня крайне сложно. Так, например, существова
ние боевой группы Семенова и совершенные ею покушения и экспро
приации --- реальный факт, а вот утверждение самого Семенова, а затем
и большевиков, что эта группа действовала по приказу и под контролем
ЦК ПСР, --- фальсификация (впрочем, похоже, можно обсуждать и вер
сию о том, что один или два члена ЦК действовали, как авантюристы,
за спиной ЦК ПСР, и версию о существовании БО, но без террористиче
ских функций (см. показания Н. Н. Иванова), и версию о санкции, дан
ной Д. Д. Донским Ф. Каплан на покушение на В. И. Ленина в индиви
дуальном, а не партийном порядке).
Много тенденциозности и, вероятно, прямых фальсификаций внесе
но в освещение вопросов о связях с союзниками и об их финансовой по
мощи. По крайней мере, член ЦК ПСР Е. М. Тимофеев на заседании Три
бунала 29 июня 1922 г. признал сам факт своей встречи с социалистами
Дюма и Эрлишем, которые прибыли в Россию по поручению своей пар
тии. Эсеры пошли на эти встречи, чтобы дать западным социалистам точ
ное представление о позиции ПСР в происходящих событиях. Дюма
и Эрлишу были переданы некоторые воззвания ЦК ПСР с просьбой до
вести их до сведения трудящихся Запада. Какое положение Дюма и Эр
лиш занимали во французской миссии, Тимофеев, по его словам, не ин
тересовался и не знал.
Факты неточностей, подтасовок и прямой лжи со стороны многих
свидетелей обвинения и обвиняемых 2 й группы (все они прошли через
предварительное следствие ГПУ и Верхтриба), вскрывшихся на процессе
благодаря вопросам обвиняемых 1 й группы и их защиты, позволяют го
ворить о том, что фальсификация и тенденциозность на следствии или
своего рода «программирование» ряда свидетелей и обвиняемых (поку
павших себе свободу), применялись все таки достаточно широко.
Мы еще будем говорить о той роли, которую сыграли в создании об
винительного материала Коноплева, Семенов и Григорий Ратнер. (Пред
ставление о том, какую важную роль играли «уточняющие» показания Се
186

менова и Коноплевой для предварительного следствия ГПУ, дает даже их
количество. Никто не допрашивался так часто, как они. Действительно,
Семенов был допрошен следователем ГПУ Аграновым 10 раз в марте (1,
6,7,14,15,16,17,18,19и22марта)и4разавапреле(3,6,13и17ап
реля), и 5 раз в Следственном отделе Верхтриба. Коноплева была допро
шена Аграновым 7 раз в марте (24, 25, 26, 27, 28, 29, 30 марта) и 5 раз
в апреле (4, и по два раза 5 го и 6 го апреля), а также 2 раза в СО Верх
триба. Несомненно, Семенов и Коноплева, отчасти даже помимо своей
воли и желания, стали «антигероями» этого процесса даже в глазах час
ти коммунистов, все еще не сумевших отрешиться от старых «предрас
судков» --- понятий о революционной чести.).
Но были и другие «идейные» разоблачители, как, скажем, довольно
видный эсер А. Краковецкий, вернувшийся из эмиграции и вступивший
в РКП(б). На допросе 8 апреля 1922 г. он так объяснял Агранову мотивы
своего ренегатства: «Уже в начале 1920 г. я чувствовал себя вне партии,
давая себе ясный отчет в неспособности партии занять правильную по
зицию в отношении Советской Власти. Во время своего пребывания
в Чехии, где я виделся и много говорил с видными лидерами эсеров ЧЕР
НОВЫМ, ЗЕНЗИНОВЫМ, МИНОРОМ, ЛАЗАРЕВЫМ и др., я оконча
тельно убедился в преступности их работы за границей в отношении ре
волюции в России. В моих глазах развертывалась соглашательская
политика АВКСЕНТЬЕВА, РОГОВСКОГО и др. членов партийной груп
пы с кадетами, я читал в «Воле России» постоянные призывы к повстан
ческой борьбе с Советской Властью, я присутствовал на митингах, на ко
торых в угоду черносотенных аудиторий, состоявших из врангелевских
офицеров, поносилась Советская Россия, наконец, я знаю, какую позор
ную роль играли в Чехии г.г. ЛЕБЕДЕВЫ, БРУШВИТЫ, обрабатывая ру
ководителей чешского правительства и удерживая их от заключения тор
говых договоров с Советской Россией.
Перенеся центр тяжести работы за границу, эсеры в течение послед
них лет вели кампанию против признания Советской власти и против ка
кой бы то ни было помощи России через посредство советского Прави
тельства. Таким образом значительная доля бедствий, переживаемых
Россией, русскими крестьянами и рабочими, лежит на совести эсеров
ской партии.
Суд над нею властью диктуется велениями революционной совести
и исторической справедливостью перед трудящимися России, вынесши
ми на своих плечах кровавую борьбу с реакцией, интервенцией, голодом
и хозяйственной разрухой. За все то партия эсеров должна нести поли
тическую ответственность перед лицом рабоче крестьянского класса
страны»91.
Но в своих «откровенных показаниях» «идейные» ренегаты были не
одиноки --- немало и рядовых эсеров, особенно из числа боевиков, купи
ли себе свободу ценой предательства. После ареста в начале марта 1922 г.
они были свезены в Москву. Попытки Гоца убедить их придерживаться
согласованной линии и не давать «откровенки» успеха не возымели. Так,
допрошенный Аграновым 4 марта Ф. Ф. Федоров Козлов опроверг лишь
один факт из показаний Семенова, дававшего в это же день показания
«об участии Федорова Козлова в террористической работе партии
с. р.», --- о времени своего вступления в боевую дружину Невско Застав
ского района Петроградской организации ПСР (не конец 1917 г., а нача
ло 1918 г.), но признал все остальное: участие по поручению Семенова
в слежке за Володарским, факт убийства Володарского членом их боевой
187

группы Сергеевым, участие в качестве члена Центрального летучего бое
вого отряда ПСР в двух экспроприациях, а также в слежке (вместе
с Ф. Каплан и Л. Коноплевой) за Лениным. Признал он и то, что вместе
с Коноплевой и Каплан входил в число исполнителей теракта на Лени
на и в день покушения был дежурным в одном из районов, где должен
был сам узнать, «на каком митинге выступает Ленин и явиться туда для
совершения покушения». Интерес представляет заявление Федорова
Козлова, что пули, предназначавшиеся для Ленина, были отравлены Се
меновым92, о чем тот умолчал и в своей брошюре, и на допросе 4 марта
1922 г. (этот факт позже подтвердили и другие боевики).
Любопытно, что некоторые бывшие эсеры обставляли свою роль ра
зоблачителей бывших сопартийцев различными условиями, настоять на
которых им, впрочем, как правило, не удавалось. Так, И. С. Дашевский
в заявлении на имя Агранова от 9 марта 1922 г. писал, что не считает нуж
ным «скрывать что либо из своей прежней деятельности», полагая при
этом невозможным для себя «по соображениям революционной этики
и личной морали делать какие либо персональные указания» на тех лиц,
с которыми он сталкивался в процессе своей предыдущей партийной ра
боты93. Однако уже 11 марта он изменил свою позицию, сославшись на
отрицание Черновым в заграничной прессе правдивости разоблачений
Семенова и Коноплевой (по его мнению, это являлось нарушением Чер
новым и другими видными эсерами «элементарных требований револю
ционной и просто человеческой морали по отношению к рядовым бой
цам, действовавшим по их директивам»), и заявил, что будет «делать
персональные указания в тех случаях, где это будет безусловно необходи
мо для точного установления наиболее важных фактов и событий»,
но воздержится «от подобных указаний в отношении многочисленных ря
довых деятелей партии»94.
Интересна мотивация тех боевиков, которые, будучи арестованы сра
зу же после выхода в свет брошюры Семенова, оказались перед выбором:
либо дать «откровенные» показания и тем самым обеспечить себе мини
мальное наказание, либо быть зачисленными в группу «нераскаявших
ся», которым грозила смертная казнь. Вынужденное ренегатство части
боевиков делало их объяснения путанными. Например, упоминавшийся
выше рабочий боевик Федоров Козлов на допросе 4 марта 1918 г. гово
рил: «С 1918 года (с конца этого года) я никакого участия в работе пар
тии с. р. не принимал, т. к. глубоко разочаровался в тактике и методах
борьбы этой партии. Заявляю, что если бы я знал в 1918 году о сноше
ниях ЦК партии с. р. с французской военной миссией и монархически
ми организациями, я не согласился бы на участие в тех делах, в которых
участие принимал: у меня тогда и в начале 1918 года были большие ко
лебания, допустимы ли террористические методы борьбы с Советской
властью, т. к. это все таки рабочая власть, хотя я не стоял на платформе
этой власти»95. «Я стою, --- продолжал Федоров Козлов, --- как рабочий
крестьянин на защите интересов рабочего класса и крестьянства, но при
менение нашей партией социалистов революционеров методов убийства
советских вождей и экспроприаций считаю глубоко ошибочным [и] ги
бельным для революции и поэтому совершенно недопустимым. Задачей
рабочих в настоящее время является не борьба с Советской властью, а об
щая работа по восстановлению разрушенного хозяйства»96.
Другой боевик, П. Н. Пелевин, член ПСР с 1905 г., будучи матросом
восставшего крейсера «Память Азова», был приговорен к смертной каз
ни, замененной 20 годами каторги, с которой он вышел весной 1917 г.
188

Дав на допросе 7 марта 1922 г. «откровенные» показания, Пелевин в кон
це допроса заявлял: «С 1919 года у меня начался перелом, идейной и ак
тивной работы я не нес, хотя из партии я не вышел»97.
П. Г. Ефимов, бывший студент Петербургского технологического ин
ститута, состоял в партии с 1904 г., в 1906 г. за участие в Кронштадтском
восстании был арестован и приговорен к восьми годам каторги, с кото
рой вышел на поселение в 1913 г. После октября 1917 г. и до своего аре
ста 27 февраля 1922 г. в Петрограде Ефимов арестовывался дважды ---
2 ноября 1920 г. (за принадлежность к ПСР) и 13 июля 1921 г. (агитация
против Советской власти), но оба раза был освобожден (во втором слу
чае за недоказанностью обвинений)98. Допрошенный Петроградской губ
чека 4 марта 1922 г., Ефимов признал свою работу в Военной организа
ции, но ни словом не обмолвился ни о своем знакомстве с Коноплевой,
ни об их совместной поездке ранней весной 1918 г. в Москву для орга
низации террористического акта на Ленина99. Дав 11 марта «откровен
ные» показания Агранову, Ефимов не указал никаких мотивов изменения
своих прежних показаний на следствии100.
С. Е. Кононов был арестован 4 марта 1922 г. и уже 6 марта допрошен
в Петроградской губчека, где дал краткие показания о деятельности пи
терских боевых дружин зимой --- весной 1918 г.101 Сравнительный анализ
«петроградского» и «московского» (14 марта 1922 г.), проведенного уже
Аграновым, допросов, показывает существенную разницу. И хотя опре
деленных выводов сделать нельзя, обращают на себя не только серьезные
стилистические несовпадения первого (собственноручного) и второго (за
писанного Аграновым), но и смысловая разница обоих допросов. Так,
во время своего первого допроса в Петрограде Кононов отметил: «Я в од
но время сказал, мы дружину создаем не для террора, а для передовой
единицы, что ты будешь делать, если нужен будет террор, меня спроси
ли. Я ответил. Я не буду руководителем. Помню такой случай. Я и Ка
план клеймили тех, кто стреляли в руководителей Советской власти,
и пришли к тому, что это стрельба черносотенцев и кто стрелял, для ме
ня было неизвестно»102. А уже 14 марта он заявил: «Из бесед с членами
Военной комиссии и членами ЦК партии я знал, что боевая дружина бу
дет заниматься старым делом, которым боевые дружины занимались во
времена царизма --- а именно террористическими актами. За несколько
дней до отъезда Советского правительства из Петрограда в Москву (мо
жет быть, это было дня за 2) я, заходя в помещение "За народ", где по
мещалось ЦК, ПК и Военная комиссия, я сказал кому то из членов Во
енной комиссии, кажется, Лепперу (при этом было еще 2---3 человека),
что хорошо было бы не выпустить из Петрограда Советское правительст
во путем повреждения или взрыва железной дороги. Леппер ответил мне
следующее: "Это мы сами знаем".
Прапорщика Тягунова С. Р. (вероятно С. Р. это с. р. --- К. М.), быв
шего весьма правым, я встречал в квартирах нашей военной организа
ции. Однажды, когда я встретил его весной 1918 года на Николаевской
улице в Питере недалеко от его квартиры, он пригласил меня к себе на
квартиру, где находились еще несколько человек. Тягунов тогда расска
зал о том, что ими произведено в январе месяце покушение на Ленина,
при проезде последнего на машине. По автомобилю Ленина был сделан
выстрел из винтовки. Выстрел был сделан в шины автомобиля с целью
остановить автомобиль и сделать покушение на убийство Ленина. Сооб
щение Тягунова произвело на меня неприятное впечатление, так как я
считал, что подобный поступок мог быть совершен белогвардейцами
189

и монархистами. Тягунов мне сказал, что это покушение совершено во
енной организацией партии с. р. Тягунов мне даже называл имена уча
стников покушения, которые в момент покушения были на улице в ви
де патруля. Имена этих участников я сейчас припомнить не могу... Я в те
дни был чем[ ]то сильно занят и поэтому никому, насколько помню,
об этом разговоре не сказал»103.
Возможно, эти расхождения в показаниях Кононова есть результат
лжи на первом допросе, а возможно и результат давления Агранова.
По крайней мере, очень странно выглядит заявление Кононова об умол
чании своего разговора с Тягуновым по причине «сильной занятости»
и неспособность назвать ни единой фамилии участников разговора на
квартире Тягунова, о котором только и известно, что он был «высокого
роста, тонкий».
Обращает на себя внимание и один из эпизодов допросов Ефимова.
В показаниях Агранову от 11 марта 1922 г. Ефимов заявил: «В террорис
тических актах на Володарского и Ленина я участия не принимал, так же,
как не принимал участия в убийстве Урицкого, но я знал, что убийство
Володарского и покушение на Ленина были совершены боевым отрядом.
От кого я это узнал конкретно, сейчас припомнить не могу»104. Допро
шенный 6 мая 1922 г. в Следственном отделе Верхтриба ВЦИК Ефимов
вдруг припомнил, что «в марте 1922 года, будучи арестован в Петрограде
и препровождаемый в Москву в ГПУ, я имел разговор с Усовым, кото
рый ехал со мной и еще с пятью товарищами, и тогда Усов сказал, что
убийство Володарского совершено боевым отрядом, о действиях которо
го знал ЦК»105. Поверить в то, что 11 марта 1922 г. Ефимов на допросе
у Агранова забыл о только что состоявшемся разговоре, невозможно.
О причинах его лжи можно только гадать. Быть может, он не хотел на
зывать имени Усова из этических соображений. Но возможно, это умол
чание было оговорено с Аграновым, чтобы не снижать ценность призна
ния Ефимова как самостоятельного источника сведений о причастности
эсеров к покушениям на Володарского и Ленина, ссылкой на ренегата
К. А. Усова. Кроме того, вызывает удивление признание Ефимова в том,
что он испытывал «сомнение по вопросу об искренности» заявления
ЦК ПСР о причастности к убийству Володарского, но «ни с кем об этом
не говорил»106. Зная нравы и нормы поведения, принятые в эсеровской
среде, это «умолчание» говорит вовсе не в пользу Ефимова.
Весьма любопытны логика и аргументы Усова, высказанные Рейсне
ру (переданные последним следователям): «отправляясь на одну из экс
проприаций, он зашел к Белецкому, сообщил ему о предстоящем дейст
вии и оставил ему, Белецкому, свой партбилет, говоря, что если он, Усов,
провалится, то билет не должен быть у него найден. Этим фактом Усов
иллюстрирует то обстоятельство, что Белецкий был осведомлен о боевой
и террористической деятельности ЦБО, об экспроприациях и знал, что
все это делается с санкции ЦК ПСР»107. По заявлению Усова (если ве
рить в его правдивость), сделанному им в тюрьме при свидании с Рейс
нером, Гоц проводил «среди арестованных эсеров линию, чтобы они от
казались на суде от своих показаний и заявили, что на все действия,
совершенные боевиками, никакой санкции ЦК не давалось и что все эти
акты проводились боевиками самостоятельно»108.
В целом можно констатировать, что на предварительном следствии
имела место фальсификация. На процессе это выявилось достаточно чет
ко. Например, Н. Г. Снежко Блоцкий на одном из заседаний дал показа
ния, не совпавшие с его показаниями на допросе предварительного след
190

ствия. По словам свидетеля, его допрашивали с часа ночи до шести ча
сов утра, и он, будучи болен и разбит, не имел сил вступить в пререка
ния со следователем по поводу неправильной записи своих показаний.
Заслуживает внимания также определение, вынесенное Верхтрибом
21 июня 1922 г. В нем обращалось внимание на «явную неправильность
в деле допроса свидетеля Верховского следователем Аграновым». Послед
ний от имени коллегии ГПУ и ЦК РКП(б) заявил Верховскому, что по
казания отбираются в целях исторического выяснения роли ПСР, а не
привлечения эсеров к ответственности. После этого заявления Верхов
ского на суде ГПУ и ЦК РКП(б) прислали в Верхтриб письма с опровер
жением возможности такой ссылки, т. к. подобного решения ни те,
ни другие не выносили. Впрочем, определение вынесли не только в от
ношении Агранова, но и в отношении бывшего генерала Верховского,
считавшего «своим правом давать или не давать соответственным орга
нам Рабоче Крестьянской Республики сведения о ее врагах». Позицию
Верховского Верхтриб посчитал совершенно нетерпимой --- генерал «яв
ляется активным и ответственным работником Красной Армии и, следо
вательно, Трудовая Республика вправе требовать от него наивысшего про
явления бдительности и непримиримости по отношению ко всем врагам
Рабоче Крестьянской России». Как отмечает М. Янсен, Дзержинский на
писал Агранову письмо, в котором советовал не обращать внимания на
этот выговор Верхтриба.
Вышеприведенные примеры --- лишь часть фальсификаций, лишь те,
которые можно увидеть даже в материалах следствия, как правило, --- это
измененные на дополнительных допросах первоначальные показания.
Безусловно, этот способ возможных фальсификаций есть самая грубая,
непрофессиональная работа следователей. Менее же заметные, но весь
ма серьезные огрехи следствия и масса фальсификаций вскрылись уже
на процессе. Масштабы их поражают: на протяжении процесса подсу
димых второй группы и свидетелей обвинения уличали во лжи и неточ
ностях десятки раз. Только после всех этих многочисленных разоблаче
ний и уличений становится ясно, в какой страшной спешке и до чего
бездарно было проведено следствие, до чего грубо подтасовывались мно
гие факты.
Конечно, это не осталось не замеченным. Характерен эпизод с до
просом 16 июня 1922 г. Усова, когда Гендельман прямо связывал дачу им
показаний с появлением брошюры Семенова. Более того, Гендельман
говорил о фальсификации процесса и пытался на примере показаний
Усова это проследить. Состоялся интересный диалог, прерванный пред
седателем суда Пятаковым, запретившим Усову отвечать, а Гендельма
ну --- задавать подобные вопросы. Но сделал он это настолько неловко,
что за Усова вступился его защитник коммунист, и Пятакову пришлось
оправдываться, причем его оправдания были весьма неубедительны.
И хотя Крыленко поспешил ему на помощь, ситуацию это не спасло.
Не прибавляли веса обвинению и те «ляпы», которые делали свиде
тели. Показателен случай со свидетелем обвинения В. И. Паевским,
превратившимся во время опроса его подсудимым 1 й группы Лихачем
в посмешище. Паевский утверждал, что принимал участие в демонстра
ции в день открытия Учредительного собрания, которая подошла к Тав
рическому дворцу. Лихач же весьма ехидно стал объяснять, что в тот день
пройти к Таврическому дворцу можно было лишь по специальным про
пускам, и в результате Паевский заявил, что видел Таврический дворец
из за забора, что, естественно, вызвало смех в зале.
191

Подобных примеров можно привести еще множество. И надо сказать,
что лжесвидетельствовали не только уличенные в террористической
и экспроприаторской деятельности боевики (чтобы облегчить свою
участь). 3 августа 1922 г. Я. Герштейн писал жене: «Алексеева показала
о покушении... на Берзина. Вот, что называется, из пальца высосала.
В полной уверенности, что он опровергнет эту чушь, я предложил запро
сить Берзина, но к моему изумлению, он письменно сообщил, будто
в июле --- августе на него было правым с р. организовано покушение об
этом де знает какой то музыкант А. Вот так пишется история, и я попал
в великие террористы. Впрочем из газет узнаешь подробности. Но у Кры
ленко постановка такова. Был в Перми гр. --- был, был там Симонов, по
следний знаком с Алекс. --- значит ерго все готово»109.
Представляется, что только после этого процесса для большевистских
и чекистских верхов стала очевидна их ошибка --- нельзя было готовить
сложнейший и огромнейший по объемам следственного материала про
цесс за полтора месяца и силами фактически одного Агранова (почти все
допросы проводил он). Самый же главный урок относительно свидетель
ских показаний, который власти вынесли из этого процесса, --- все они
должны быть тщательно подготовлены, а при наличии в них фальсифи
каций и передержек у обвиняемых не должно быть возможности их оп
ровергнуть в ходе судебного заседания, да еще и в присутствии публики,
пусть и тщательно подобранной.
§ 5. БРАТ ПРОТИВ СЕСТРЫ: Г. М. РАТНЕР И ЕГО РОЛЬ
НА СЛЕДСТВИИ. МЕХАНИЗМ И ПРЕДЕЛЫ
ФАЛЬСИФИКАЦИИ В ЕГО ПОКАЗАНИЯХ
Трюизм о том, что гражданская война расколола не только друзей,
но даже и родственников, родился не на пустом месте. Процесс 1922 г.
дал не только примеры того, как приятели и друзья оказались по разные
стороны баррикад, но и уникальный случай противостояния родных бра
та и сестры. С одной стороны, на скамье подсудимых оказалась член
ЦК ПСР Евгения Ратнер, которой с самого начала процесса грозил
смертный приговор (и она его получила), с другой --- Григорий Ратнер, ее
младший брат, добровольно вызвавшийся для участия в процессе и обес
смертивший себя словами, что для блага революции можно и должно
и сестру отправить на эшафот. Не лишним будет добавить, что их брат
Александр, тоже эсер, погиб 5 января 1918 г. в Москве во время расстре
ла демонстрации в защиту Учредительного собрания (более известен рас
стрел демонстрации в Петрограде, но был и московский).
Григорий Ратнер, хоть и был моложе сестры на 9 лет (он родился
в 1895 г.), сумел сделать в эсеровской партии блестящую карьеру, став
с конца 1917 г. секретарем Московского комитета ПСР. В 1918---1919 гг.
он, как и часть эсеров, переживает эволюцию в сторону большевизма
и в октябре 1919 г вступает добровольцем в Красную Армию (а позже ста
новится и членом РКП(б)). В октябре 1919 г., когда Деникин шел на Моск
ву, эсеровская группа «Народ» (позже МПСР) объявила о мобилизации
своих членов в РККА для защиты от белогвардейцев, прямо нарушая ди
рективы партийных Советов и решений ЦК ПСР. Г. М. Ратнер, имя кото
рого оказалось в списках мобилизованных, написал в ЦК ПСР два пись
ма, которые характеризуют его психологию и рисуют его идейную
192

эволюцию. 29 октября 1919 г.: «Находясь в Бутырской тюрьме я узнал из
газет, что я мобилизован постановлением группы "Народ". Во избежание
недоразумений считаю нужным довести до сведения ЦК следующее:
1. Членом группы "Народ" не состоял и не состою.
2. Мобилизация произведена без моего ведома и согласия.
3. Объяснение произошедшему недоразумению нахожу в фактах мо
его сотрудничества в газете "Народ"» и принципиальной солидаризаци
ей --- в общем и целом --- с идейной позицией группы "Народ". Мой от
каз войти в состав группы "Народ" определялся отрицательным
отношением к методам внутрипартийной политики группы и к ее отдель
ным публичным выступлениям.
4. Не считая возможным публично дискредитировать акт мобилиза
ции, я считаю себя вынужденным принять на себя все практические по
следствия мобилизации и принимаю назначение политуправления РВСР
в Тульский укрепленный район, где буду стремиться поступить рядовым
в ряды войск»110.
Двойственность, недосказанность и нелогичность подобного поступ
ка очевидны: Г. М. Ратнер, конечно же, знал, что ЦК ПСР всех пошед
ших в Красную Армию исключит из партии, но он принимает на себя ре
шение фракционной группы, членом которой не является и идет против
партийного большинства, не говоря об этом прямо.
Второе письмо им было написано на следующий день, очевидно, по
сле указания о неизбежном исключении из ПСР: «<...>Если до сих пор
политическая обстановка позволяла мне ограничивать свою работу борь
бой за свои взгляды внутри партии, строго подчиняясь партийной дис
циплине и принимая на себя всю моральную и политическую ответствен
ность за действия официальных органов партии, то сейчас положение
изменилось; момент требует от каждого революционера открытых и ре
шительных действий. <...>Поскольку свобода действий несовместима
с подчинением партийной дисциплине, я вынужден поставить себя вне
действий последней. Поскольку нести какую бы то ни было ответствен
ность за действия ЦК я не считаю для себя возможным, как и не считаю
возможным и на ЦК возлагать ответственность за мои действия --- я по
лагаю, что долг перед революцией, так же, как и долг перед партией, обя
зывает меня к тяжелому шагу --- к выходу из партии, с которой я тесно
связан со школьной скамьи.
Оставляя за собой право отстаивать свои взгляды на предстоящем
съезде, совете или конференции партии, я глубоко убежден, что устране
ние мое из рядов партии не только временно, но и кратковременно, что
ближайший же съезд превратить теперешнее меньшинство в большинст
во и твердо установит позицию партии с. р. --- позиции революционного
социализма»111.
Но надежды Г. М. Ратнера не оправдались, да и сам он вскоре пошел
искать счастья в другой партии --- в РКП(б). Особо подчеркнем, что
Г. М. Ратнер всегда демонстративно подчеркивал, что в нее он пришел не
за карьерой --- в Красной Армии он служил рядовым, а в 1922 г. работал
простым рабочим на заводе.
4 марта 1922 г. было принято очередное постановление Политбюро
ЦК РКП(б), гласившее: «Указать т. Уншлихту, что в число обвиняемых
могут быть включены все эсэры, а равно и те бывшие эсеры, хотя бы да
же они ныне состояли в РКП, привлечение которых окажется необходи
мым в связи с процессом п.с.р.»112 И Г. Ратнер был востребован и сыграл
и во время предварительного следствия и на самом процессе весьма
193

заметную роль, фактически возглавив 2 ю группу подсудимых. Причем
на процесс он был выведен по собственной просьбе (и это несмотря на
то, что ему ничего не инкриминировалось), а в конце процесса он был
оправдан. Протоколы его допросов, на наш взгляд, дают ценнейший ма
териал для понимания механизмов и способов фальсификации показа
ний о деятельности эсеров на стадии предварительного следствия. Срав
нительный анализ протоколов первого (достаточно обширного) допроса
от 11 марта 1922 г. и дополнительных трех допросов от 13 марта, от 18
марта (протоколы в следственных материалах отсутствуют), 21 и 22 мар
та, двух протоколов от 2 апреля и от 6 апреля показывает, что расплыв
чатые показания на первом допросе были дополнены на последующих та
кой конкретикой, которая в ряде случаев прямо противоречила
содержанию допроса от 11 марта 1922 г.113 С большой уверенностью мож
но говорить о фальсификационном характере «дополнительных» показа
ний, которыми следствие и суд пытались подкрепить заявление Семено
ва и Коноплевой, что их боевая группа действовала с санкции и под
контролем ЦК ПСР, в то время как члены ЦК считали и саму эту груп
пу и ее действия полной самодеятельностью Семенова, убеждавшего ря
довых боевиков в том, что их группа официально контролируется
ЦК ПСР.
На самом первом своем допросе 11 марта 1922 г. Г. Ратнер заявлял:
«Московский комитет ПСР в тот период отрицал боевую работу и воору
женную борьбу с Советской властью и устремил всю свою энергию на за
воевание политического влияния среди Московского пролетариата и гар
низона. О применяемом партией терроре могу указать только на один
факт. Во время убийства Володарского я находился в Бутырской тюрьме
по делу Рабочей конференции и об убийстве узнал из газет. Сидевшие
в тюрьме, наиболее ответственные работники, узнали от родных на сви
дании в чрезвычайно конспиративной и неопределенной форме, что
убийство Володарского связано с партией. Лично мне на свидании член
ЦК Евгения Ратнер, на вопрос мой об участии партии в убийстве Воло
дарского, ответила кратко: "наши". Только по выходе из тюрьмы я узнал
определенно от Артемьева, что ЦК дал предварительную санкцию на
убийство Володарского. О своей личной позиции должен указать, что, от
носясь до убийства Володарского к террору резко отрицательно, после са
мого факта убийства, отчасти под влиянием старых товарищей по пар
тии, авторитет которых для меня стоял исключительно высоко, отчасти
ввиду моего резко отрицательного отношения к личности Володарского,
я на разрыв с партией, на основании одного этого факта не решился»114.
На этом же допросе он утверждал, что знал только об одном факте
экспроприации, о котором ему после VIII Совета партии (май 1918 г.) со
общила Евгения Ратнер, рассказав «об усилении партийной кассы, в свя
зи с удачной операцией боевой группы, проведенной где то в Костром
ской губ. в размере 1 го миллиона». Далее он заявлял: «Никаких иных
данных о произведенных ПСР экспроприациях я не имею. Для меня лич
но вопрос об экспроприациях стоял исключительно в такой плоскости:
поскольку никаких иных источников средств партия не имеет и при
нуждена выбирать между денежной помощью со стороны союзников
и экспроприациями, я категорически отвергая какую бы то ни было связь
с союзниками, примирялся с экспроприациями, тем более, что по сло
вам всех без исключения членов правительства, от которых я имел отзы
вы о работе боевой группы, произведшей экспроприацию, моральная чи
стота и революционная честность этой группы были абсолютно
194

безупречны»115. «По вопросу о покушении на Ленина, --- говорил Ратнер
на допросе 11 марта, --- как это ни стыдно и ни странно для столь ответ
ственного работника партии, каким я был в то время, я должен признать,
что в течение всего времени до опубликования материалов Семенова
и Коноплевой, я абсолютно верил, что выстрел в Ленина был индивиду
альным актом озлобленной фанатички, притом актом, определенно за
прещенным ЦК. Такое разъяснение в совершенно категорической форме
дали мне после выстрела в Ленина Донской, Артемьев, Злобин, Моро
зов, которые настолько близко стояли к работе ЦК, что не могли не знать
истинного положения вещей. Не только я, но и огромное количество от
ветственных партийных работников в эту версию вполне верили и если
бы не абсолютное доверие к Семенову и Коноплевой и к точности их
данных, то этот вопрос и сейчас оставался бы для меня спорным»116.
Но уже через два дня Ратнер корректирует свои показания, и как!
В высшей степени показательны для вопроса о фальсификации и ее спо
собах его дополнительные показания от 13 марта 1922 г. о группе Семе
нова (на допросе 11 марта он даже не упоминал о ней, хотя рассказывал
даже о слухах и разговорах, имевших хоть какое то отношение к терро
ру): «О работе боевой организации Семенова, как специальном боевом
органе при ЦК ПСР, я знаю косвенным образом через Чернова, Донско
го, Тимофеева, Евгению Ратнер, причем все они отзывались о Семенове
и о работавших с Семеновым боевиках с исключительной теплотой и до
верием, неоднократно восторгаясь храбростью и самоотверженностью
входящих в состав его организации боевиков и высоко ставя личную
и моральную чистоту Семенова. Неоднократно отрывочные сведения
о работе Семенова я имел от рядовых членов партии, так или иначе стал
кивавшихся и связанных с работой боевой организации. От всех без ис
ключения я имел прекрасные отзывы, доходящие до благоговения перед
"Григорием Ивановичем". С отдельными членами боевой организации я
сталкивался лишь в общепартийной работе и о боевой работе их никаких
сведений от них самих не имел. Несмотря на мое резко отрицательное
отношение к существу работы организации Семенова, у меня создалось
твердое и ничем не поколебимое убеждение в исключительной честнос
ти и мужестве, как Семенова, так и его товарищей. Считаю необходимым
добавить, что в боевых организациях, как при самодержавии, так
и в борьбе с Советской властью, концентрировались наилучшие, наибо
лее чистые и героические элементы в партии и как бы вредна не была их
работа, морально все они бесконечно чище, чем центральные работники
партии и политические лидеры партии эсеров»117.
Представляется, что дополнительные показания Ратнера были более
или менее откровенной ложью. Не упомянув ни слова о группе Семено
ва на первом допросе, на втором он именует ее «специальным боевым ор
ганом при ЦК ПСР». Его ссылки на получение информации от Чернова
выглядят странно по двум причинам: во первых, по его же собственным
словам у него самого в партии довольно быстро сложилась репутация «по
лубольшевика»; во вторых, Ратнер примерно в мае --- июне 1918 г. уехал
на Юг (Чернов --- в Поволжье) и вернулся в Москву в ноябре 1918 г., где
сразу же выступил на Московской городской конференции ПСР «против
линии ЦК ПСР, настаивая на соглашении с коммунистической партией»
(в октябре 1919 г. вышел из ПСР и вступил добровольцем в Красную Ар
мию). Поверить в то, что в этой ситуации Чернов стал сообщать Ратне
ру столь взрывоопасную и, мягко говоря, деликатную информацию, весь
ма сложно.
195

В своих дополнительных показаниях от 18 марта 1922 г. Ратнер
«вспомнил» разговор с Донским в августе 1918 г. перед своим отъездом
на Юг: «Я задал вопрос о принципиальном отношении партии к терро
ру и получил ответ, что принципиально террор по отношению к боль
шевикам, конечно, приемлем и что это вопрос тактики в каждый кон
кретный момент. На вопрос, можно ли это понимать, как директиву
местным организациям, он рекомендовал в этом вопросе соблюдать аб
солютную конспирацию. На вопрос, было ли убийство Володарского
партийным актом, он улыбнулся неопределенно, с конспиративным же
стом ответил туманными словами, но положительно, приблизительно,
следующее: "Было дело"»118. Различия в показаниях от 11 и 18 марта бро
саются в глаза: 11 марта в качестве источника информации о причаст
ности эсеров к убийству Володарского он указывал Е. М. Ратнер и Ар
темьева, а вовсе не Донского119.
Напрашивается вывод о стремлении следователей ГПУ упрочить
связь Д. Д. Донского с террором, о чем до этого говорили только Семе
нов и Коноплева. На дополнительном допросе от 22 марта 1922 г. Ратнер
«вспомнил», что «во главе Московской боевой организации в различные
моменты конца 1917 г. и начала 18 г. стояли: Давыдов М. А., Несмея
нов В. А., Агапов В. В., Фейт А. Ю., Дашевский И. С., Павлов В. С. »120.
А на первом допросе он говорил об отрицательном отношении Москов
ского комитета ПСР к боевой работе, и знал «только один факт, иллюс
трирующий боевую работу ПСР» в конце 1917 --- начале 1918 г. --- органи
зацию в январе --- феврале 1918 г. в Москве по инициативе Бюро
эсеровской фракции в Учредительном собрании Военной комиссии, ко
торая вскоре «рассыпалась». Никакой террористической деятельностью
она не занималась, если не считать обсуждения вопроса об экспроприа
ции денег при провозе их с вокзала в Народный банк121.
Наконец, венчает всю серию показаний Ратнера приобщенное к де
лу по его просьбе (как дополнение к показаниям) его заявление на имя
Агранова (дата 6 апреля проставлена карандашом, очевидно, Аграно
вым). В нем говорилось: «В дополнение к нашим переговорам сообщаю,
что все даваемые мною показания и все сведения, которые я даю орга
нам Советской власти ни в коем случае не являются секретными и по
скольку позволяют интересы следствия, могут быть разглашаемы в лю
бых кругах. Давая эти показания, я исполняю долг революционера
и коммуниста и отношение ко мне обывательских и контрреволюцион
ных кругов играть роли не может»122. В высшей степени примечательно
и существенно, что сам Ратнер (привлеченный к делу и «допрашивае
мый») называл свое общение с Аграновым не допросом, а «нашими пе
реговорами».
Сшибка Г. М. Ратнера с собственной сестрой Е. М. Ратнер (она назы
вала его --- «Гришка ренегат») и ее товарищами была неизбежна. Она про
шла по двум линиям. Во первых, в противостоянии 1 й и 2 й групп под
судимых, которой руководил Г. Ратнер. Это противостояние шло на
протяжение всего процесса и будет рассмотрено ниже. А во вторых,
во время судебных слушаний подсудимые 1 й группы многократно лови
ли Г. М. Ратнера не только на тенденциозности, но и на прямой фальси
фикации, в ряде случаев указывая на странность его моральной позиции.
Г. М. Ратнер фактически подыгрывал обвинению, что хорошо видно, на
пример, из его допроса Крыленко 20 июня 1922 г. Примечательно, что
Г. М. Ратнер поддержал тезис Крыленко о заговорщическом характере ра
боты фракции с. р. Учредительного собрания и самого ЦК, которые бы
196

ли оторваны от масс, в то время, как МК ПСР вел работу с массами.
По словам Ратнера, сам он после марта уже не принимал участия в этой
работе, хотя и был секретарем МК. Не отрицая своей осведомленности,
Ратнер обезопасил себя от необходимости ссылаться на источник той или
иной информации, которую он получал в 1918 г. как секретарь МК ПСР,
заявив, что не помнит, от кого и когда он имел эти сведения.
За свои высказывания Ратнер немедленно подвергся атаке со сторо
ны одного из лидеров 1 й группы Е. М. Тимофеева, который, прежде все
го, попытался добиться от него более четкого определения его места
в партийной иерархии, т. к. Ратнер всячески старался принизить свою
роль в деятельности московской эсеровской организации. «Вчера я вооб
ще не мог понять; --- говорил Тимофеев, --- то Вы себя именовали пред
ставителями периферии, то указывали, что Вы участвовали даже в сек
ретном совещании Центрального Комитета Бюро фракции. Какое было
принципиальное положение вообще?» Вынужденный перечислить свои
партийные посты, Ратнер все же попытался вывернуться из этой щекот
ливой ситуации: «Я не был членом Центрального Комитета. Членом Мос
ковского Бюро Центрального Комитета я был значительно меньший пе
риод, чем это указывается в обвинительном акте. В составе Московского
бюро я был с конца июля и до начала сентября. Остальное время я был
членом Московского Комитета, некоторое время --- Секретарем Москов
ского Комитета и все время председателем фракции эсеров Московско
го Совета Рабочих Депутатов. <...> Я никогда не был Центральным ра
ботником Партии. Я, с другой стороны, никогда не был рядовым членом
партии. Я был, что называется, партийным середняком, работавшим на
среднем этаже всей партийной постройки. Также приходилось работать
иногда на секретных собраниях, не в качестве партийного лидера, пар
тийного центровика, а в качестве партийного середняка, который вызы
вается для дачи тех или других поручений, тех или других вопросов,
при решение тех или других вопросов»123.
Тимофеев вынужден был напомнить Ратнеру, что московский коми
тет занимал следующее после ЦК место в структуре ПСР, пользуясь пра
вами областного комитета, а потому если и можно Ратнера «считать се
редняком, то середняком, смотрящим скорее сверху, чем снизу».
Но Ратнер продолжал стоять на своем: «Я говорю по степени развития
и по степени ответственности я типичный партийный середняк, и на зва
ние лидера никогда не претендовал»124. Помимо прочего, на суде выяс
нилось, что партийный работник из Ратнера был неважный. Во всяком
случае, в одном из приобщенных к делу писем его характеризовали как
импрессиониста, не способного организовать работу даже в пределах мос
ковской организации.
Кроме того, уже на суде из вопросов, которые Лихач и Тимофеев за
давали Ратнеру, стало очевидно, что военная организация в Москве, ко
торую последний помогал создавать Павлову, была вовсе не санкциони
рована ЦК ПСР, а была их собственной инициативой, а сам Павлов вовсе
не был членом Бюро фракции УС и имел не тот вес и значение, о кото
ром говорил Г. Ратнер. Из показаний же В. П. Шестакова следовало, что
военная организация в Москве, о которой говорил Г. Ратнер, была во
многом его собственной затеей.
Впрочем, показания Фейта позволили сделать вывод об идентичнос
ти военной организации, о которой говорили Г. Ратнер и Фейт, что уси
лило слова Ратнера. Позиция Тимофеева, Лихача и их товарищей, утверж
давших, что это фикция и плод авантюрных устремлений самого Г. Ратнера
197

(вкупе с Павловым) зашаталась. И все же Тимофеев продолжал настаивать
на том, что, приехав в Москву, он столкнулся с организацией, которая бы
ла частным делом отдельных лиц, одним из которых был Павлов.
Роль Ратнера не ограничилась лишь дачей показаний. Как выясни
лось уже на процессе, он уговорил одного из бывших эсеров Закгейма
выступить со свидетельскими показаниями. Будучи молодым парнем, тот
работал курьером в иногородней комиссии ЦК и отнес письма в ряд ино
странных посольств с выражением ЦК ПСР своего отношения к Брест
скому миру. Но на суде Закгейм, допрашиваемый Е. М. Ратнер, заявил,
что не собирался выступать на процессе, но был введен в заблуждение
Г. М. Ратнером, сказавшим ему, что процесс по своему характеру будет
исторический и воспитательный, а не карательный (эти слова вызвали
смех в зале). Эсеры не могли не воспользоваться таким удобным случа
ем и потребовали допроса Г. Ратнера, который был не слишком убедите
лен в попытках объяснить, что он, действительно, считает основной за
дачей процесса открытие исторической правды и не придает значения его
карательной стороне, и что именно в этом духе он разговаривал с Зак
геймом, который приходил к нему совсем по другому поводу и принял
товарищеский разговор за конкретное указание.
Но, как мы увидим позже, ярче всего Г. М. Ратнер все же раскрылся
во время вспыхнувшей дискуссии о том, что такое предательство, когда
он восклицал: «Если требует революция, то можно свести на эшафот
и собственную сестру. Если требует революция, то семейные отношения
не существуют»125.
§ 6. «...ОТ ДАЧИ ПОКАЗАНИЙ ОТКАЗЫВАЮСЬ, СЧИТАЯ
ЕДИНСТВЕННЫМ ДОСТОЙНЫМ И ВОЗМОЖНЫМ
ДЛЯ СЕБЯ ДАВАТЬ ПОКАЗАНИЯ ТОЛЬКО
КОЛЛЕКТИВНО ВМЕСТЕ С ДРУГИМИ ЧЛЕНАМИ
Ц.К. ПАРТИИ»: ТАКТИКА ПОДСУДИМЫХ 1 й ГРУППЫ
НА ПРЕДВАРИТЕЛЬНОМ СЛЕДСТВИИ
Властям все же удалось застать врасплох даже сплоченную группу чле
нов ЦК и видных эсеров, сидевших вместе в Бутырской тюрьме до февра
ля 1922 г. и имевших все возможности свободного общения друг с другом
для выработки единой тактики. Но такую тактику пришлось вырабатывать
уже позже, в ходе начавшегося предварительного следствия и в условиях
изоляции их друг от друга во Внутренней тюрьме ГПУ в марте 1922 г.
Особо подчеркнем, что в марте 1922 г. никакой 1 й группы еще не
было, она формировалась в течение нескольких месяцев из более чем по
лутора сотен эсеров, которым 24 февраля 1922 г. ГПУ выдвинуло обвине
ние. Более сотни человек из этого списка оказались не разысканными
или находящимися в эмиграции, кто то дал «откровенные показания»
и был включен во 2 ю группу подсудимых, кто то дал «откровенку» и был
выведен на процесс не в качестве подсудимых (хотя вполне «тянул» на
такую роль, как, скажем, М. А. Давыдов и его жена В. А. Давыдова Лип
ская, которые руководили в 1918 г. диверсионным отрядом), а в качестве
свидетеля обвинения, кто то дал показания «на грани фола», которые
можно было бы охарактеризовать, как «полуоткровенку», давшую чекис
там и обвинению ценную информацию, но черты предательства все же
не переступавшую, кто то сразу отказался от дачи показаний.
198

Очевидно, решение об отказе от дачи показаний даже в среде цеки
стов, сидевших вместе, было принято не сразу, так как двое из
них --- Н. Н. Иванов и М. А. Веденяпин дали показания, создавшие затем
для всей 1 й группы немало проблем (особенно показания Иванова, где
он признал факт существования Боевой Организации). А именно вопрос
о терроре и был для эсеров самым болезненным. Нельзя пройти и мимо
показаний А. Р. Гоца, собственноручно им написанных в 1937 г. в Алма
Ате, хотя степень достоверности их под большим сомнением, так как они
были получены с применением пыток. В этих показаниях много фанта
стического, вроде ведения эсерами в начале 30 х годов бурной «повстан
ческо террористической деятельности», а сам факт применения пыток
и последующих моральных мучений А. Гоца за эти показания вообще ста
вит под сомнение правомерность их использования в качестве достовер
ного источника, но невозможно и замалчивать их126.
Привозимых из Питера рядовых боевиков «пятерка» также пыталась
заставить занять общую позицию, перестукиваясь с камерой, где они си
дели. Любопытно, что чекисты об этом перестукивании боевиков с Го
цем, состоявшемся еще в марте, узнали только в мае. Допрошенный по
этому поводу С. Е. Кононов показывал: «...Приблизительно до Пасхи си
дящий в одной камере (внутренней тюрьме ГПУ) со мной УСОВ пере
стукивался от имени всей нашей камеры (где сидят ФЕДОРОВ КОЗЛОВ,
ЗУБКОВ, я и УСОВ) с находившимся в камере, расположенной под на
шей камерой, А. Р. ГОЦЕМ. Перестукивание происходило по трубе. ГОЦ
спросил о том, кто заключен в нашу камеру. Ему был дан УСОВЫМ от
вет, что в нашей камере находятся прибывшие из Петрограда боевики эсе
ры. ГОЦ спросил, были ли мы на допросе и что мы показывали следова
телю. Мы ответили, что показывали на следствии обо всем, что касалось
нашего участия. ГОЦ сказал нам, что на суде мы должны как эсэры от
стаивать прежде всего интересы партии с. р.
Для меня лично, как отошедшего от п.с.р. такое поведение на суде,
рекомендованное ГОЦЕМ, является неприемлемым.
С этим моим мнением согласны мои товарищи по камере, но ГОЦУ
об этом мы не говорили»127.
Большинство из 22 х, выведенных на суд, на предварительном след
ствии отказалось от показаний. Отказ от дачи показаний считался един
ственно верной и оптимальной тактикой при допросе. И с. д. и с. р., при
дя к 1903---1904 гг. опытным путем к этой истине, стали настойчиво
рекомендовать членам своих партий отказываться от показаний. Со вре
менем у бывалых революционеров выработался определенный шик --- не
просто отказаться от дачи показаний, но и назвать свой партийный ста
тус, демонстрируя властям, что они их не боятся (как, например, это сде
лали в 1920---21 гг. Федорович и Герштейн). Впрочем, каких либо единых
стандартов поведения в этом вопросе не существовало. Кто то мотиви
ровал причины такого отказа, кто то пояснял какие то моменты и моти
вы своей деятельности, а кто то считал это излишним.
Мы располагаем несколькими протоколами допросов с подобными
отказами. Так, например, в протоколе допроса В. В. Агапова от 6 марта
1922 г. мы читаем: «В 1918 году партия социалистов революционеров
находилась в состоянии вооруженной борьбы с Советской Властью, по
этому она могла бы допускать методы военной борьбы, как вне совет
ской территории, так и на территории Советской России. Применение
партией С. Р. террора и эксов я отрицаю. От дальнейших показаний от
казываюсь.
199

По моему представлению, СЕМЕНОВ и КОНОПЛЕВА работали
в 1918 г. без санкции Ц.К. Когда я впоследствии узнал об их деятельнос
ти, я оценивал их действия, как авантюристически[е].
Как член П. С. Р. я ответственен за деятельность партии во всякое
время»128.
Протокол показаний члена ЦК ПСР Д. Д. Донского гласил: «Партия
социал революционеров никакого отношения к террористическим актам
против Советских вождей не имела, равно никакого отношения к этим
актам не имела ни одна партийная С. Р. организация. От дальнейших по
казаний по предъявленным мне обвинениям в участии в терроре против
Советской власти и экспроприации я отказываюсь до суда Верховного
Трибунала»129.
Е. М. Тимофеев 30 марта 1922 г. заявлял: «<...>от всяких показаний
по делу до судебного разбирательства отказываюсь, соответствующие све
дения дам на суде. Вместе с тем, прошу присоединить к делу нижеследу
ющие документы <...>»130.
Интересна формулировка Ф. Ф. Федоровича, считавшего невозмож
ным свое «обеление»: «За все постановления Центрального комитета Пар
тии социалистов революционеров или уполномоченной части его, при
нятые и проведенные за весь тот период времени, когда я состою членом
Ц.К. я считаю себя ответственным. Показания по существу заданных мне
вопроса об отношении ЦК или моем личном отношении к делу террора
и экспроприаций против Советской власти, --- я давать отказываюсь, по
тому что я считаю неприемлемым для себя всякого рода обеление от
предъявленных мне обвинений»131.
Л. Я. Герштейн 9 апреля 1922 г. заявлял на допросе: «<...>я от дачи
показаний отказываюсь, считая единственным достойным и возможным
для себя давать показания только коллективно вместе с другими члена
ми Ц.К. Партии»132.
Протокол допроса члена ЦК ПСР Г. Л. Горькова Добролюбова от
11 апреля 1922 г. гласил: «[.]я заявляю, что от показания по существу де
ла и предъявленного мне обвинения в связи и сношениях с французской
миссией в 1918 г. по поручению Ц.К.П.С.Р. я отказываюсь»133.
Протокол допроса члена ЦК ПСР Д. Ф. Ракова из тех, кто отказался
от дачи показаний, получился самым объемным, ибо во вступительной
части содержал сведения о его социальном происхождении и положении,
образовании, предыдущей партийной работе: «На предложенные мне во
просы: 1) знал ли я о существовании при ЦК Партии социалистов рево
люционеров боевой организации, 2) Как я относился к боевой организа
ции, 3) Как я относился к террору и экспроприации, 4) Получала ли
партия средства от союзных государств отвечать отказываюсь, постара
юсь дать показания лишь при судебном разбирательстве дела. Присово
купляю, что я подписал ответы, написанные мною лично»134.
Но ряд бывших и настоящих членов ЦК показания дал. Так, в про
токоле допроса от 16 марта 1922 г. бывшего члена ЦК ПСР К. С. Бурево
го, ставшего в 1919 г. одним из руководителей группы «Народ», а позже
МПСР, мы читаем достаточно подробное изложение имевшихся в партии
точек зрения на террор: «В конце февраля 1918 года в Ц.К.П.С.Р. был
поднят вопрос о применении террора по отношению к большевикам.
Я в то время состоял членом Ц.К. П.С.Р. Ц.К. находился тогда в Петро
граде. В Ц.К. существовало Бюро Ц.К., в которое входили В. ЧЕРНОВ,
РИХТЕР и ТИМОФЕЕВ. РИХТЕР бывал обычным докладчиком от Бю
ро в заседаниях Ц.К. Вопрос о терроре, насколько помню, был поднят
200

в связи с деятельностью советского комиссара по военным делам АНТО
НОВА на Украине (в Харькове). В связи с поднятым в заседании вопро
сом о терроре был внесен вопрос о применении террора по отношению
к АНТОНОВУ. Не помню, кем именно было внесено это предложение.
В своей речи по этому вопросу Виктор Чернов, возражая безусловному
противнику террора члену Ц.К. СУМГИНУ, между прочим указал, что при
разгоравшейся в то время гражданской войне возможно такое положение,
при котором убийство какого нибудь зарвавшегося советского комиссара,
вызывавшего своими действиями возмущение населения, могло бы рево
люционизировать народные массы. ЧЕРНОВ внес в Ц.К. резолюцию
о терроре, которая была так расплывчато средактирована, что СУМГИН
усмотрел в ней возможность истолкования партийными организациями
этой резолюции в смысле применения террора. СУМГИН внес в резолю
цию поправку о безусловной недопустимости террора во время револю
ции, так как такая тактика оттолкнула бы массы от партии. Поправка
СУМГИНА была отвергнута. Это послужило мотивом к выходу СУМГИ
НА из состава Ц.К.П.С.Р., о чем СУМГИНЫМ было подано в Ц.К. заяв
ление. СУМГИН вскоре ушел и от партийной работы. Лично я голосовал
за резолюцию Чернова и против поправки СУМГИНА. В этом заседании
Ц.К. приняли участие, насколько помню: ЧЕРНОВ, РИХТЕР, ТИМОФЕ
ЕВ, РАТНЕР Е. М., РАКИТНИКОВ, КОГАН БЕРНШТЕЙН, ФЕДОРО
ВИЧ, БУРЕВОЙ, ТЕТЕРКИН, ВЕДЕНЯПИН. Остальных присутствовав
ших не помню. В то время я, как и большинство членов Ц.К., отнюдь не
был принципиальным противником применения террора, как метода
борьбы, но считал, что революционная обстановка того времени позволя
ла надеяться на преимущество массовой вооруженной борьбы. СЕМЕНО
ВА и КОНОПЛЕВУ я знал по группе "Народ". Я знал о причастности СЕ
МЕНОВА к Военной комиссии при Ц.К. П.С.Р.
О покушении на ЛЕНИНА я узнал, находясь в Самаре, где в то вре
мя был Комитет Учредительного собрания. Из членов Ц.К. там были Ве
деняпин. У меня возникла мысль о том, что это покушение могло явить
ся делом П. С. Р., так как я слышал, что КАПЛАН, совершившая
покушение, была членом П. С. Р. По приезде в Москву в начале февраля
1919 года я слышал от Донского, что Ф. КАПЛАН обратилась в Ц.К.
с предложением об убийстве ЛЕНИНА, причем Ц.К. или орган его пред
ставлявший в то время в Москве отверг это предложение, ввиду чего КА
ПЛАН вышла из партии и самостоятельно совершила покушение. Об эк
сах я ничего не знал. Вполне допуская, что многое из деятельности Ц.К.
для меня оставалось неизвестным, так как в Ц.К. было большинство,
сплоченное персональными связями, распоряжавшееся за спиной осталь
ных членов Ц.К. и иногда даже наглядно конспирировавшее от членов
Ц.К., находившееся вне этой сплоченной группы. Душой этого основно
го ядра Ц.К. были ГОЦ и ЗЕНЗИНОВ и находившийся вне Ц.К. АВК
СЕНТЬЕВ. Иногда эта группа по некоторым вопросам противоречила
ЧЕРНОВУ»135.
Даже при беглом взгляде на эти показания видно, что они, безуслов
но, работали на обвинение, в том числе и раскрывая существовавшие
в эсеровском руководстве разногласия и расстановку сил. При следующем,
дополнительном допросе, от 18 марта 1922 г. Агранов задал Буревому
только один, зато очень существенный для обвинения вопрос, на кото
рый последний ответил следующим образом: «О терроре со стороны Ко
митета членов Учредительного собрания и Партии С. Р. могу показать
следующее: 1) Восстание рабочих Иващенковского завода против власти
201

Учредительного собрания было подавлено войсками Народной армии под
руководством офицера (фамилии не помню), сыгравшего в этом деле про
вокационную роль. Восстание рабочих было подавлено жестоко, причем
было много убитых рабочих. Политику жестокой расправы в районе Сыз
рани производил Уполномоченный Комитета членов Учредительного со
брания ЛЕБЕДЕВ Владимир Иванович, состоявший потом товарищем
военного министра, член Комитета Учредительного собрания. Деятель
ность ЛЕБЕДЕВА и его полевого суда производила на эсеров гнетущее
впечатление. О его деятельности знали эсеры и члены Комитета членов
Учредительного собрания. Широкие же круги об этом не знали. Распра
ва производилась над всеми заподозренными в большевизме. Ведомством
Внутренних дел заведывал КЛИМУШКИН, с. р., член Учредительного
собрания. Позднее с образованием в Самаре Государственной охраны,
подчиненной ведомству внутренних дел, этой государственной охраной
ведал РОГОВСКИЙ, эсер, член Учредительного собрания.
Белый террор в Екатеринбурге производился чехами и Сибирским
правительством. Подполковник Генерального штаба МАХИН Федор Ев
докимович, член партии с.р. был начальником штаба или командующим
одной из советских армий и вместе со своим штабом перешел на сторону
Народной армии (Учредительного собрания). МАХИН был назначен Глав
нокомандующим силами, защищавшими Самару против наступавшей
Красной армии, дней за пять до падения Самары. Уже при Директории
МАХИН был подчинен атаману ДУТОВУ, чем и лишил Комитет Учреди
тельного собрания поддержки, т. к. МАХИН был ДУТОВЫМ арестован.
Крылатая фраза РАКИТНИКОВА о том, что у Партии С. Р. руки
в крови, относится вообще к допущению Комитетом членов Учредитель
ного собрания деятельности самочинных карательных отрядов, свирепст
вовавших в деревнях. СУМГИНА Михаила Ивановича я потерял из виду
в 1918 г. ВЕДЕНЯПИН появился в Самаре вскоре после свержения там
Советской власти. Я его там застал в июле месяце 1918 года, ФЕДОРО
ВИЧ (член Ц.К.) уехал из Москвы вместе со мной в 20 тых числах мая,
месяца 1918 года»136. Представляется, что такой ответ весьма похож на
«откровенные показания», да и все показания Буревого находятся близ
ко к этой черте (или даже уже за ней).
А вот показания члена ЦК ПСР М. А. Веденяпина, одного из самых
«левых» в эсеровском руководстве, при всяком удобном случае подчер
кивавшего близость целей двух партий, свидетельствуют о том, что он,
пожалуй, подходит к этой черте, но не переступает ее. Допрошенный
1 апреля, он показал: «О приезде КОНОПЛЕВОЙ (которую я знал по пар
тийной работе в Питере) в Москву в марте 1918 г. я не помню. Но опре
деленно заявляю, что никаких разговоров с нею о терроре у меня не бы
ло. В Москве вопрос о терроре не рассматривался ни в Ц.К.,
ни в Московском Бюро (по крайней мере, мне лично об этом не было
известно) в связи с уходом из Ц.К. СУМГИНА М. И. я припоминаю, что
одним из мотивов его ухода была резолюция Ц.К. о вооруженной борь
бе. Партией с. р. велась в конце 1917 г. и 1918 г. военная работа против
Советской власти, о том, что Г. И. СЕМЕНОВ состоял в Боевом отряде,
как и о самом существовании этого отряда, я не знал. Я знал о том, что
СЕМЕНОВ в начале был членом Военной коллегии при Ц.К. П.С.Р., а за
тем был во главе этой комиссии. Эта военная организация имела некото
рую автономность в своих действиях, она имела даже свою кассу, незави
симую от кассы Ц.К. --- фракцией с. р. Учред[ительного] собр[ания]
велась тоже военная работа, против Советской власти, о существовании
202

в Москве "Союза возрождения" мне как и другой части членов Ц.К. (Бу
ревой) стало известно только в Самаре после приезда Аргунова. Мне не
известно о санкции Ц.К. на ведение переговоров с союзниками, но по
скольку переговоры с союзниками и могли вестись тем или иным членом
Ц.К. то, скорее всего, от имени Бюро фракции с. р. Учр[едительного] со
брания, в которое входил ряд членов Ц.К. П.С.Р. и которое представля
ло известный партийный центр»137.
Что позволяет говорить, что Веденяпин не заступает за запретную
черту? Вообще, каков был для революционеров критерий для определе
ния этого? Прежде всего --- наличие или отсутствие так называемых «вы
дач». Другими словами, могло ли сказанное допрашиваемым быть ин
криминировано властями его товарищам или нет? Ни в основных,
ни в дополнительных показаниях Веденяпина таких сведений не было.
В том протоколе он, не считая Коноплевой, называет фамилию только
уже расстрелянного большевиками Сумгина. Впрочем, были сведения,
дающие следствию возможность ориентироваться в перипетиях пар
тийной жизни, что, конечно же, и следствием и судом успешно исполь
зовалось.
Насколько полезной для них могла быть такая информация, можно
заключить из дополнительных показаний Веденяпина от 3 апреля 1922 г.,
в которых он подробно описал настроения в эсеровской партии и в ЦК
накануне VIII Совета партии, решения этого Совета о вооруженной борь
бе с советской властью, отношения эсеров с командованием чехословац
кого корпуса, о деятельности Комитета членов Учредительного собрания
в Самаре, об организации Восточного фронта, о решениях IX Совета пар
тии, о позиции отдельных членов ЦК. Веденяпин также особо отметил,
что сам он, несмотря на неоднократные, хотя и непродолжительные, аре
сты: «Не скрывался, не уходил на нелегальное положение, при всей яв
ной опасности быть арестованным, совершенно сознательно считая, что
постольку, поскольку вполне определенно я являюсь противником воору
женной борьбы с Советской властью (см. опубликованное ВЧК мое пись
мо... в «Изв[естиях]») я имею право проповедовать свои социалистичес
кие убеждения и их проповедовать, это право мне дано двадцатилетней
революционной борьбой»138.
Главное, что могли почерпнуть следствие и суд из таких показа
ний --- это возможность составить более точное и ясное представление
о том, как происходили те или иные события, кто какие позиции внутри
партии занимал, сверять с показаниями других подсудимых, уличать их во
лжи, ссылаясь на показания Веденяпина, и, конечно же, уточнять и вы
верять свою линию ведения следствия и суда. Вне всякого сомнения, хо
тя подобные показания и не содержали «выдач» товарищей, но, конечно
же, наносили обвиняемым серьезный урон, ослабляли их позиции, поз
воляли потом пробивать бреши в их обороне подобными показаниями.
Особенно ярко это проявилось с показаниями члена ЦК ПСР
Н. Н. Иванова, касавшимися самой болезненной для подсудимых темы ---
террора и экспроприаций. Мотивы, по которым он дал эти показания,
не ясны до сих пор, но, по крайней мере, все последующее поведение
Иванова до самой его смерти не дает ни малейших оснований искать их
в трусости и желании облегчить свою участь. Вне всякого сомнения, Ива
нов, скажем, в годы «тюремного противостояния» был одним из самых
«непримиримых» и стойких. Вернее было бы предположить, что Иванов,
будучи человеком достаточно цельным, прямым и бескомпромиссным,
не хотел юлить и выкручиваться перед чекистами, предпочитая идти на
203

них с открытым забралом. Но этим он все же наносил большой вред по
зиции 1 й группы, что видно из его показаний 7 и 8 апреля 1922 г. Он за
явил Агранову: «Центральный комитет партии с. р. в целом и Петроград
ское бюро Ц.К. в своих резолюциях высказывались против применения
террора по отношению к Советской власти весною, в начале лета 1918 г.
За применение террора была лишь небольшая часть членов Центрально
го комитета. Я лично в тот период был сторонником террора против Со
ветской власти, но террора открытого, от имени партии. Ц.К. не давал
Боевой организации санкции на совершение террористических актов
и экспроприации советских учреждений, но исключения из партии с. р.
за совершение подобных актов производить не полагалось, т. к. условия
борьбы того периода допускали методы боевых действий против Совет
ской власти.
Весной отряд Ц.К., сформированный Григорием Ивановичем
СЕМЕНОВЫМ, выделился, насколько я помню, как то сам собой из во
енной организации партии с. р. Назначением боевого отряда было со
вершение боевых актов: недопущение вывоза ценностей из Петрограда
в Германию: содействие ведению военных операций в период фронта;
Учред[ительного] собрания в смысле партизанских действий (взрыв мос
тов, порча ж. дорог и пр.). В экспроприациях я никакого участия не при
нимал. Я лично считал допустимым совершение экспроприаций совет
ских учреждений с целью приобретения средств на партийную работу.
С некоторыми оговорками, я считал бы возможным и совершение част
ных экспроприаций с целью получения средств для партии. У члена Ц.К.
партии Н. С. ИГНАТЬЕВА я действительно был один раз в мае,
или июне месяце 1918 г. по поводу денег, принадлежащих Военному шта
бу Союза возрождения. Тему разговора я помню смутно. О том, что
А. Р. ГОЦ был членом Союза возрождения, я узнал только в Уфе о вступ
лении ГОЦА в Военный штаб Союза возрождения, правдивым (так в до
кументе. --- К. М.).
Приблизительно в мае или июне месяце 1918 г. в Петрограде Пред
ставителем Центрального комитета партии с. р. велись переговоры
с представителем английской миссии о возможности помощи союзников
в деле восстановления антигерманского фронта. Представитель миссии
обещал нам содействие в этом деле. В Москве переговоры с союзничес
кими миссиями носили тот же самый характер. Иногда ТИМОФЕЕВ де
лал в Ц.К. сообщения об этих переговорах. Союзники обещались помочь
нам установить контакт с чехами. Получение денег от союзников в Моск
ве места не имело. Только в провинции был летом 1918 г. случай получе
ния партией с. р. некоторых денежных сумм заимообразно в частном по
рядке от одного из иностранцев (кажется, это был французский
вице консул). Деньги ему были полностью возвращены <...>»139.
Конечно же, о таком подарке чекисты не смели и мечтать и потому
поспешили закрепить успех и уже на следующий день провели дополни
тельный допрос, задав целых 9 вопросов. Они спешили уточнить неяс
ные и запутанные сюжеты и «повязать» Иванова показаниями, взрывав
шими показания его товарищей. Допрошенный Особоуполномоченным
8 го апреля 1922 г., Иванов заявлял:
«1) В 1921 г. от одного из товарищей, члена партии социалистов
революционеров, я узнал, что Ф. КАПЛАН получила в 1918 г. от Мос
ковского Бюро Центрального Комитета партии с р. разрешение на
совершение террористического акта против ЛЕНИНА лишь в виде ак
та индивидуального, т. е. в случае провала она должна была заявить, что
204

акт совершен не партией, а лично ею, как социал революционеркой
с личной мотивировкой.
2) Наше намерение, путем порчи пути или взрыва бомбой паровоза
помешать спокойному отъезду Совнаркома из Петрограда в Москву
в марте м[еся]це 1918 г., должно было носить лишь демонстративный ха
рактер. Но эта попытка покушения не получила осуществления, в виду
недостаточной подготовленности дела и преждевременного отъезда Сов
наркома в Москву.
3) В Сибири в 1919 г. я слышал от одного из офицеров, бывших
в 1918 г. в Петрограде (он сочувствовал с р.), что в январе 1918 г. дейст
вительно было произведено в Петрограде покушение на ЛЕНИНА при
его проезде на автомобиле с ПЛАТТЕНОМ, при чем это покушение бы
ло совершено какой то военной группой при участии ТЯГУНОВА.
4) Ярославское восстание, организованное Б. САВИНКОВЫМ, воз
никло не только без участия центральных учреждений партии с р. (Ц.К.,
военная комиссия при Ц.К.), но и шло в разрез с планами партии с р.,
нарушив подготовку с р. ми восстания в северном районе (Архан
гельск --- Вологда). Восстание в Архангельске --- Вологде должно было
предшествовать десанту союзников, который должен был уже закрепить
победу повстанцев. План восстания в северном районе разрабатывался
военной группой п.с р. в Петрограде.
5) На первом заседании Ц.К. п.с р., на котором я поднял вопрос
о терроре против Советской власти (конец января --- начало февраля
м[еся]ца 1918 г.), я был поддержан лишь одним членом Ц.К. п.с р. (Вик
тором Михайловичем ЧЕРНОВЫМ, насколько я помню). (О переговорах
А. Р. ГОЦА с КОНОПЛЕВОЙ Л. весною 1918 г. я не помню).
6) С Г. И. СЕМЕНОВЫМ я знаком с лета 1917 г. Ближе с ним позна
комился со времени 4 го съезда п.с р. по работе в Военной организации.
Я относился к нему, как к ценному работнику революционеру. С КО
НОПЛЕВОЙ я был знаком отчасти по легальной работе в 1917 г. и по во
енной работе.
7) Мое предложение о вступлении моем в Боевую организацию бы
ло отклонено Ц.К. (кажется, это было в частном порядке), ввиду необ
ходимости использования меня для другой работы.
8) В Петрограде я оставался до VIII Совета партии с р. (начало мая
1918 года).
9) В начале августа 1918 г. в Москве безусловно не было: БУРЕВО
ГО, ВЕДЕНЯПИНА, ГЕНДЕЛЬМАНА, ГЕРШТЕЙНА --- они находились
за фронтами, либо на пути туда.
В Москве, кроме меня, были РАТНЕР Е. М. и ТИМОФЕЕВ; может
быть, был ГОЦ А. Р. Московские работники вступили в Бюро Ц.К. уже
после моего отъезда. ДОНСКОГО я тогда в Москве не видел.
10) Военная Комиссия при Ц.К. летом 1918 г. занималась отправкой
военных работников за волжский фронт. Определенно я знаю о вхожде
нии в состав этой Комиссии ДАШЕВСКОГО. Возможно, что в нее во
шли ЗЕНЗИНОВ и МОИСЕЕНКО»140.
Безусловно, чекисты и дальше многое что уточнили бы и пошли бы
и «вширь и вглубь» в этой буквально бесценной для них теме, но Иванов
прекратил давать показания. В материалах следствия это не отражено,
но с одной стороны, невозможно, чтобы сами чекисты перестали разра
батывать эту золотую жилу, а во вторых, на суде из уст обвинения и за
щиты 2 й группы звучали подозрения, что Иванов замолчал под воздей
ствием своих товарищей.
205

Так, защитник 2 й группы видный коммунист П. А. Шубин говорил
об Иванове: «У него не только не "такая фигура», чтобы спрятаться, у не
го не такая натура, чтобы изворачиваться, чтобы вести цекистскую ли
нию на этом процессе. Почему Иванов на предварительном следствии по
казал так много, вплоть до того, что он признавал в 1918 г. частные эксы?
На суде он объяснял свою откровенность тем, что это вопрос самолюбия.
Но причина другая. Он не мог отрицать всю фактическую правду, пото
му что он не только цекист --- он боевик. Иванов организовал, или,
по крайней мере, хотел организовать, покушение на Колчака. И когда
сейчас Ц.К. занял такую предательскую позицию по отношению к своей
боевой организации, Иванов боевик не может идти до конца со своим
Ц.К. Вы не вырвете из дела того, что Иванов дал показания на предва
рительном следствии, когда все цекисты молчали, и когда пробует идти
теперь, то сбивается на каждом шагу, и не объясните этого, иначе, как
тем, что он не стерпел и выдал правду»141. К сожалению, все детали и ню
ансы этого инцидента унесены подсудимыми 1 й группы с собой в мо
гилу, как и многое многое другое.
В заключение скажем несколько слов о поведении на предваритель
ном следствии «тринадцатого смертника» процесса В. Н. Рихтера. Выше
мы уже упоминали, что подлежавший аресту и отправке из Одессы
в Москву для вывода на процесс 1922 г. В. Н. Рихтер в марте 1922 г. су
мел скрыться и перейти на нелегальное положение, приняв в качестве
уполномоченного Центрального Бюро ЦК ПСР участие в развертывании
эсеровской пропагандистской кампании против устроенного коммунис
тами процесса. Арестованный в Киеве 28 сентября 1922 г. уже после окон
чания процесса с документами на имя А. Д. Писаревского на «совещании
ответственных партийных с.р. работников», Рихтер был отправлен
в Москву, где содержался во Внутренней тюрьме ГПУ. Главным пунктом
обвинения против него стали показания Коноплевой, о том, что в нача
ле 1918 г. В. Н. Рихтер руководил террористической группой, пытавшей
ся убить В. И. Ленина, и передал ей яд кураре, использованный впослед
ствии для отравления пули, которыми стреляла 30 августа Фанни Каплан.
Это было повторено с ее слов Г. И. Семеновым в его брошюре «Военная
и боевая работа партии социалистов революционеров за 1917---1918 гг.».
По свидетельству Л. В. Коноплевой и Г. И. Семенова, весной 1918 г. мос
ковским Бюро ЦК ПСР В. Н. Рихтер был назначен руководителем бое
вой группы для организации покушения на В. И. Ленина и в этом каче
стве передал ей яд кураре (которым были отравлены пули,
предназначавшиеся для В. И. Ленина и Л. Д. Троцкого). По ее же словам,
руководителем он оказался «неважным», и во всей дальнейшей работе она
решила действовать, не полагаясь на ЦК. В подготовленном 25 февраля
1922 г. Президиумом ГПУ проекте сообщения в Политбюро ЦК РКП(б)
о контрреволюционной и террористической деятельности партии социа
листов революционеров говорилось: «Для руководства устройством поку
шения на тов. Ленина (в Москве) Ц.К. назначил члена Ц.К. п.с. р. Рих
тера. Но эти первые шаги не получили надлежащего развития. Лишь
в конце лета Ц.К. серьезно берется за это достойное орудие борьбы»142.
12 ноября 1922 г. на своем первом «московском» допросе, который
вела бывшая левая эсерка, а к этому времени помощник начальника 3 го
отделения (специализирующегося на поимке именно эсеров) Секретного
Отдела ГПУ Вера Брауде, В. Н. Рихтер назвал свое настоящее имя, но от
казался давать какие либо показания143. На следующем допросе, 28 ноя
бря 1922 г., он повторил, что не будет давать показаний, пока ему не
206

предъявят стенографический отчет суда над ЦК ПСР144. Мы не знаем, да
ли ли ему стенограммы процесса, но никаких показаний ни чекистам,
ни следователю Верхтриба он не дал и позже. Нельзя не отметить, что его
поведение на следствии было абсолютно безупречным с точки зрения
этики революционера.
12 января 1923 г. В. П. Брауде написала и представила по начальству
заключение по делу В. Н. Рихтера, вывод которого был таков: «Считаю
доказанным участие РИХТЕРА в 1918 г. в организации террористических
актов против деятелей Сов[етской] Власти (ст. 64 Уг[оловного] Код[екса])
и активное руководящее его участие в контрреволюционной работе пар
тии с.р. (ст. 57 и 60 Уг[оловного] Код[екса])[,] я предлагаю предать РИХ
ТЕРА суду Верховного революционного трибунала с перечислением за
ним арестованного». Свое согласие с этим выразили начальник 3 го от
деления СО ГПУ И. Ф. Решетов, начальник СО ГПУ Самсонов и замес
титель председателя ГПУ И. С. Уншлихт. 21 марта 1923 г. следователь Вер
ховного Суда РСФСР Ю. Карлсон вынес постановление о привлечении
В. Н. Рихтера к суду. На допросе у Карлсона В. Н. Рихтер, как и ранее,
вновь отказался от дачи показаний, написав в протоколе допроса --- «От
всяких показаний по существу предъявленного мне обвинения отказыва
юсь. Владимир Рихтер», и тогда Карлсон вынужден был привлечь к след
ственному делу копии стенограмм и протоколы допросов из материалов
процесса 1922 г., на основании которых Рихтер и был приговорен к смерт
ной казни, замененной потом тюремным заключением.
Примечания
1 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 46. Л. 9---17.
2 Там же.Л. 3, 3об.
3 См.: Аронсон Г. Меньшевизм (Опыт характеристики) // Социалистический вест
ник. 1949. 10 (625). С. 179.
4 Павлов Д. Б. Большевистская диктатура против социалистов и анархистов 1917---
сер. 1950 х годов. М., 1999.
5 Цит. по: Судебный процесс над социалистами революционерами (июнь --- август
1922). Подготовка. Проведение. Итоги. Сборник документов / Сост. С. А. Красиль
ников, К. Н. Морозов, И. В. Чубыкин. М., 2002. С. 783 784.
6 Там же. С. 15---16.
7 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 23. Л. 186---188.
8Тамже.Т.65.Л.107.
9 Социалистический вестник. 15. 1922. С. 7.
10 См.: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 291---293, 304---
305, 315---317.
11 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 63. Л. 163, 163об.
12 Б. Н. Е. Ратнер // Социалистический вестник. 1931. 21. С. 14.
13 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 390.
14 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 63. Л. 181.
15 Цит по: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 554.
16 См.: Голос России. 1922. 25 июня. 999.
17 Подробнее см.: Журавлев С. В. Человек революционной эпохи: судьба эсера тер
рориста Г. И. Семенова (1891---1937) // Отечественная история. 2000. 3. С. 87---
105; Войтинский В. Двенадцать смертников. Берлин, 1922. С. 30; Лит
вин А. Л. Азеф второй // Родина. 1999. 9. С. 80---84.
207

18 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 4. Л. 137, 137 об.
19 См.: Журавлев С. В. Человек революционной эпохи. С. 91.
20 См. также: Журавлев С. В. Человек революционной эпохи; Войтинский В. Двенад
цать смертников. С. 32---33.
21 Цит. по: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 667.
22 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 44. Л. 74---75.
23 Там же. Т. 63. Л. 182, 182об.
24 См.: Журавлев С. В. Человек революционной эпохи. С. 93.
25 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 2. Л. 294. Опубл. в: Литвин А. Л. Азеф второй. С. 81.
26 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 2. Л. 595. Подробнее об этом см. в параграфе 1 гл. V.
27 Вообще документы, связанные с подготовкой и проведением процесса с. р., при
водят к выводу, что в отличие от своих предшественников чекисты демонстриро
вали крайне невысокий уровень так сказать «делопроизводственной культуры» (да
и «культуры оперативной работы» тоже) --- это заметит любой, кому приходилось
работать с документами Департамента полиции, Губернских жандармских управ
лений и Охранных отделений и с аналогичными документами ВЧК ГПУ. Причи
ны этого лежали на поверхности: во первых, полное обновление кадров «полити
ческой полиции» (из старых кадров, и то «из другого ведомства», насколько можно
судить по свидетельству политзаключенных, сохранили кое кого из тюремщиков,
в том числе и на уровне начальников тюрем; и, вероятно, кое кого из старых фи
леров, уж слишком хорошо, в отличие от всех других служб, было поставлено в том
же 1922 г. наружное наблюдение в Москве). С другой стороны, у новых кадров не
было не только опыта и соответствующего образования, но зачастую вообще бы
ло плохо с образованием. Так, результаты обследования, проведенного летом
1920 г., выявили, что из около 2 х тысяч сотрудников ЧК из 32 х губерний выс
шее образование имели --- 15 человек (0,88%), из них юридическое --- лишь двое
(См.: Павлов Д. Б. Большевистская диктатура против социалистов и анархистов.
С. 56).
28 Немалую часть тома составляют разного рода черновые записки и наброски, цель
и смысл которых не всегда можно понять, и списки различных эсеровских орга
нов и комитетов --- ЦК ПСР, избранного на IV съезде, Бюро Петроградского ко
митета, Московского комитета, Петроградского бюро ЦК, Московского бюро ЦК,
Бюро фракции ПСР в Учредительном Собрании, Военной организации, структур
ПСР в Поволжье, в Архангельске, на Украине и т.д., а также участников заседа
ния ЦК ПСР в феврале 1918 г., где обсуждался вопрос о терроре (ЦА ФСБ РФ.
Н 7189. Т. 70. Л. 48---64). Списки эти были составлены уже после начала предва
рительного следствия в марте 1922 г., по показаниям ряда лиц и по материалам
эсеровской прессы. Подчеркнем, что среди эсеровских партийных материалов, со
бранных чекистами в 1922 г. в единый фонд, есть не только эсеровские газеты и ма
териалы различных комиссий ЦК и губернских организаций, но и материалы III
и IV съездов ПСР 1917 г. и партийной конференции мая 1918 г. Списки избран
ных на этих съездах членов ЦК и членов разных комиссий ЦК позволяли чекис
там ориентироваться, кто есть кто. Производит впечатление и предусмотритель
ность чекистов, приобщивших к фонду процесса отдельное дело, в котором
хранятся мандаты эсеровских делегатов на III cъезд ПСР, состоявшийся в мае ию
не 1917 г. Эти мандаты позволяли зафиксировать фамилию, имя и отчество чело
века в привязке к губернии, от партийной организации которой он делегировался
на съезд в 1917 г. (что было не так уж мало в том хаосе, в котором приходилось
работать чекистам). Судя по всему, списки различных партийных органов и струк
тур, хранящиеся в томе 70, составлялись чекистами, прежде всего, для того, что
бы легче было ориентироваться в десятках и сотнях фамилий эсеров, в том или
ином качестве упоминавшихся в материалах процесса 1922 г.
208

29 Чернова Андреева О. В. Холодная весна. 1919---1920 гг. // Новый журнал. 1975.
121; 1976. 122, 124; То же (отрывки) // Звезда. 2001. 8.
30 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 70. Л. 89---89об.
31 Там же. Л. 88.
32 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 147.
33 Там же. С. 167.
34 Там же. С. 164---166.
35 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 2. Л. 258---258об.
36 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 554---555.
37 Там же. С. 172.
38 Там же. С. 192.
39 Цит. по: Там же. С. 28.
40 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Л. 20.
41 Там же.
42Тамже.Т.4.Л.2.
43 Там же. Л. 1а.
44ТамжеЛ.4а,4б,4в.
45 Там же. Л. 4в.
46 Там же. Л. 167.
47 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 214.
48 Там же. С. 215.
49 Там же.
50 Там же. С. 216
51 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. 1. Л. 1---16.
52 Там же.
53 Там же.
54 Там же.
55 Там же.
56 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 554.
57 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 63. Л. 182---182об.
58 Там же. Т. 43. Л. 18, 18об.
59 Там же. Л. 17.
60 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. 1. Л. 1---16.
61 Там же. Л. 368.
62 Цит по: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 33---34.
63 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. 1. Л. 370.
64 Там же. Л. 369---373, 377---384, 395.
65 Там же. Л. 380.
66 Там же. Л. 372, 373, 385. Фейт написал: «Со времени Октябрьской революции я не
участвовал в террористических актах, направленных против представителей влас
ти, равным образом участия в экспроприациях не принимал и на заседаниях Цен
трального комитета, где разбирались бы эти вопросы, не участвовал. С 18 го года
от дел партии устранился» (Там же. Т. 4. Л. 372).
67 Там же. Т. 23. Л. 512.
68 Там же.
69Тамже.Т.4.Л.443.
70 Там же. Л. 461.
71 Там же. Л. 463.
72 Там же. Л. 473.
209

73 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 55.
74 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 4. Л. 447.
75 Там же. Л. 477.
76 Там же. Л. 375.
77 Там же. Л. 374.
78 Там же. Л. 448.
79 Там же. Л. 449.
80 Там же. Л. 450.
81 Там же. Л. 396.
82 Там же. Л. 430---430 об.
83 Там же. Л. 428---443.
84 «Сын вольного штурмана» и тринадцатый «смертник» процесса с. р. 1922 г.: Доку
менты и материалы из личного архива В. Н. Рихтера / Сост., комм. К. Н. Морозо
ва, А. Ю. Морозовой, Т. А. Семеновой (Рихтер). М.: РОССПЭН, 2005 (в печати).
85 Там же.
86 Там же.
87 Семенов Г. И. Военная и боевая работа партии социалистов революционеров.
С. 17.
88 МИСИ. Архив ПСР. 146. См. прим. 49 к гл. I.
89 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. II. Л. 98.
90 Документ был выявлен и передан автору книги д.и.н. С. А. Красильниковым.
91 Цит. по: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 443.
92 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 2. Л. 63, 92---92 об.
93Тамже.Т.2.Л.149.
94 Там же. Л. 150.
95 Там же. Л. 92.
96Тамже.Л.92об.
97 Там же. Л. 94 об.---95.
98 Там же. Т. 5. Л. 123---125.
99 Там же. Л. 127, 127 об.
100 Там же. Л. 97---101.
101 Там же. Л. 129---131 об.
102 Там же. Л. 131 об.
103 Там же. Т. 2. Л. 111---112.
104 Там же. Л. 98.
105Тамже.Т.4.Л.97.
106 Там же.
107 Там же.
108 Там же. Л. 7.
109 Там же. Т. 60.
110 РГАСПИ. Ф. 274. Оп. 1. Д. 27. Л. 31.
111 Там же. Л. 30, 30об.
112 Цит. по: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 192.
113 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 2. Л. 135---148.
114 Там же. Л. 135---136.
115 Там же. Л. 135 об.---136.
116 Там же. Л. 136---136 об.
117 Там же. Л. 141.
210

118 Там же. Л. 145.
119 Там же. Л. 136.
120 Там же. Л. 146.
121 Там же. Л. 135---135 об.
122 Там же. Л. 148.
123 Там же. Т. 25. Л. 361.
124 Там же. Л. 361.
125 Цит. по: Процесс эсеров. Вып. 2. Речи защитников и обвиняемых. М., 1922.
С. 204---205.
126 См.: ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 95.
127 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 449---450.
128 Там же. С. 421---422.
129 Там же. С. 425.
130 Там же.
131 Там же. С. 432---433.
132 Там же. С. 443---444.
133 Там же. С. 444.
134 Там же. С. 446.
135 Там же. С. 420---421.
136 Там же. С. 422---423.
137 Там же. С. 426---427.
138 Там же. С. 432.
139 Там же. С. 433---434.
140 Там же. С. 434---436.
141 Процесс эсеров. С. 59---60.
142 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 170.
143 ЦА ФСБ РФ. Дело Р 46679. Л. 10---11.
144 ЦА ФСБ РФ. Дело Р 46679. Л. 12.
211

212
«Всенародное осуждение» было важнейшим элементом антиэсеров
ской кампании (как и всех других последующих кампаний) и его значе
ние далеко выходит за рамки части пропагандистской кампании, развер
нутой властями, каковым оно безусловно и являлось.
Член ЦБ ПСР Г.К. Покровский в письме из Москвы от 12 июня
1922 г., адресованном в заграничную делегацию ПСР, восклицал: «Про
цесс эсеров вытеснил собой остальную жизнь России. Кроме этого про
цесса у большевиков, кажется, нет никаких нужд, никаких забот. Во
просы голода, промышленности, транспорта, засева полей и т. д.
и т. д. --- все это отошло на задний план, или вовсе выброшено за борт
внимания. Десятки тысяч газет центра и провинции, обслуживающих
партийные большевистские губкомы, исполкомы и всякие отделы от
первой и до последней страницы заполняются "фактами" о предатель
ствах и разбоях "бандитов" эсеров и все это помещается под заголов
ком "процесс эсеров" <...>. Нужно ли говорить, что эти десятки тысяч
казенных газет, разоблачая эсеров, выявляют "истинное настроение" ра
бочих и крестьян, в миллионах всевозможного рода резолюций. Резо
люции... резолюции... без конца резолюции, выражающие оскорбленное
чувство трудящихся и требующих одного: не расстрела эсеров, а самой
мучительной казни. Зрелище для какого либо туриста европейца, зна
комого с Россией из окна вагона первого класса, поистине грандиозно
и изумительно. <...> Со всеми миллионами резолюций рабочих и крес
тьян, происходит то же, что происходит со съездами советов. Страна,
насчитывающая в себе 120 млн жителей, озлобленных против больше
виков, хронические восстания, при всяком удобном и неудобном слу
чае распарывающая животы очутившимся без надлежащей охраны ком
мунистам, --- эта страна на все съезды и конференции посылает 96---97%
коммунистов. Ясно, что выборы происходят при помощи штыка, а не
избирательной карточки, точно то же происходит и с резолюциями, вы
являющими гнев по адресу эсеров и требующих их казни. <...> Словом,
Левиафан, со всем его грандиозным карательно принудительным аппа
ратом, с техническими средствами в виде почты, телеграфа, телефона,
ГлаваIII
АГИТАЦИОННО ПРОПАГАНДИСТСКОЕ
ПРОТИВОСТОЯНИЕ
§ 1. «ДО ЭТОГО НЕБЫВАЛОГО ПОЗОРА МОГЛИ ДОЙТИ
ТОЛЬКО ЛЮДИ, ОКОНЧАТЕЛЬНО ПОТЕРЯВШИЕ
ВЕСЬ СВОЙ ИДЕЙНЫЙ БАГАЖ, ЛЮДИ,
НЕ СТЕСНЯЮЩИЕСЯ В СВОЕМ ПАДЕНИИ
ДЕМОНСТРИРОВАТЬ ВСЮ СРАМОТУ СВОЮ»:
ПАРТИЙНО ЧЕКИСТСКИЕ МЕРОПРИЯТИЯ ПО
ОРГАНИЗАЦИИ «ВСЕНАРОДНОГО ОСУЖДЕНИЯ»
ЭСЕРОВ.
1.1 Митинги, собрания трудовых коллективов и резолюции
«всенародного осуждения»

железных дорог, аэроплана, печатного станка, газет, журналов и т. д. ---
все это брошено на борьбу с "кучкой бандитов эсеров" спокойно, с ро
зами в петлицах сидящих на скамье ревтрибунала и временами беспо
щадно бичующих обвинителей, грязно кровавыми руками сфабриковав
ших процесс» 1.
Как видно из протоколов седьмого заседания «Агиткомиссии ЦК
РКП(б)» от 7 июня 1922 г., сами коммунисты называли это действо «пе
тиционной кампанией» 2, хотя на традиционные петиционные кампании
начала ХХ в. все, что развернулось в России в мае --- июне 1922 г., похо
дило мало.
Использование «петиционной кампании» в качестве оружия в по
литической борьбе не было придумано большевиками после Октября
1917 г., эта форма широко использовалась российским освободительным
движением в борьбе с царским режимом. Широко известны либераль
ные банкетные кампании. Не менее широко известно крестьянское
«приговорное движение», которое всеми силами в годы революции
1905---1907 гг. стимулировало эсеровская партия через сеть своих пар
тийных «крестьянских братств». Вынесение резолюций тем или иным
партийным собранием зачастую использовалось российскими револю
ционерами и как средство во внутрипартийной борьбе, и как орудие
борьбы со своими политическими конкурентами или противниками.
Вынесение резолюций на партийных собраниях весьма широко практи
ковалось и в условиях российской нелегальной работы и в условиях эми
грантского существования, став неотъемлемой частью повседневной
жизни революционной среды, и одновременно ее традицией и необхо
димой частью бытования. Усвоение этой новой традиции (собрания
и резолюции) самыми разными слоями общества в годы революции
1905---1907 гг. произошло достаточно легко, вероятно, потому, что для
крестьянской России эта новая традиция явилась всего лишь видоизме
нением многовековой традиции мирских сходов с их приговорами.
С легкой руки партийных работников, собрания и резолюции стали
приметой революционного времени: от банкетных кампаний до резолю
ций митингов взбунтовавшихся солдат. Впрочем, нечто подобное прак
тиковалось и противостоящей стороной. Так, например, монархически
и черносотенно настроенные круги общества всячески выражали в это
время поддержку власти, посылая по собственной инициативе в адрес
царя бесчисленные коллективные приветственные телеграммы, адреса,
депутации и т. д. и т. п. Эти формы, как и шествия черносотенцев с пор
третами царя были крайне важны власти и являлись для нее важным
средством политической борьбы. Известно, как серьезно царь относил
ся к этому потоку верноподданнических проявлений, видя в них под
держку своего курса на сохранение абсолютной монархии. Естественно,
что это волеизъявление только отчасти было стихийно, сплошь и рядом
получая импульс со стороны местных властей. Широко известно, что
последний министр внутренних дел незадолго до падения режима через
жандармские управления организовывал верноподданнические при
ветствия.
Но большевики придали этому совершенно иное качество. Ноу хау
большевиков заключалось в том, что они, став властью, использовали та
кую форму борьбы, как резолюция, направлявшаяся ранее оппозиционны
ми силами против власти, против самой оппозиции. Но самое важное, что
использовав для этого все властные рычаги, вплоть до силового давления,
арестов и увольнений, они включили в эту игру практически все катего
213

рии населения. За годы гражданской войны и партаппаратом и чекистами
был накоплен подобный опыт, и в 1922 г. вопрос стоял во многом лишь
о нахождении оптимальных и технологичных форм его использования.
Впервые в истории режима были проведены столь всеохватные кампа
нии --- агитационная кампания власти и «всенародное волеизъявление
и осуждение», которые, как волны, шли навстречу друг другу. «Всенарод
ное волеизъявление и осуждение», конечно, было подготовлено и орга
низовано самой властью, бросившей на это и немалые финансовые сред
ства, и всю мощь своего партийного и пропагандистского аппарата,
и полицейский аппарат.
Решение о проведение рабочих собраний, клеймящих эсеров, было
принято 6 мая 1922 г. на очень высоком уровне --- на втором заседании
комиссии Политбюро («тройки Политбюро») РКП(б), на котором при
сутствовали Л. Д. Троцкий, Л. Б. Каменев, Ф. Э. Дзержинский, Г. Е. Зи
новьев, Н. И. Бухарин, А. В. Луначарский, записавшие 27 м пунктом
следующее решение: «Поручить Петроградскому и Московскому губко
мам организовать выступления рабочих по поводу процесса» 3. (Дирижи
ровала же этой кампанией «народного волеизъявления» Агитационная
комиссия ЦК РКП(б) по проведению антиэсеровской кампании, кото
рая уже на втором своем заседании (присутствовали Я. А. Яковлев,
Н. Н. Попов, И. В. Вардин, Б. Ф. Малкин), рассматривая вопросы
«О проведении эсеровской кампании на местах» и «О формах агитации
на местах», постановила: «6) Поручить тов. Попову и Яковлеву написать
телеграммы всем Губкомам в связи с подготовкой и проведением про
цесса с. р 7) а) Пресса; б) Митинги с резолюциями с немедленным опуб
ликованием в печати и посылкой в центр, в) Систематическая инфор
мация по телеграфу Агитроста через корреспондентов о ходе кампаний,
г) Кампанией руководит тройка из Секретаря Губкома, редактора газеты
и Заведывающего Агитпропом, д) Осветить специально работу эсеров
в данной губернии, районе и проч., е) Аналогичные указания дать по во
енной линии» 4.
Кроме того, организация подобных собраний проходила в тесном
контакте партийных органов и ГПУ. Более того, как свидетельствуют до
кументы «тройки» ГПУ, чекисты не являлись лишь проводниками воли
«тройки» Политбюро, а сами в данном вопросе являлись инициаторами
новых технологий и приемов, обращаясь в МК РКП(б) с рекомендация
ми по реализации того или иного замысла. МК РКП(б) и ГПУ предпри
нимали серьезные усилия для того, чтобы тщательно готовившееся ими
изъявление «всенародного гнева» на преступления эсеров проходило без
нежелательных эксцессов.
Важнейшей задачей чекистов стала организация совместно с МК
РКП(б) дежурства чекистов на всех собраниях и митингах, где выноси
лись резолюции, осуждавшие эсеров, с выявлением всех тех, кто высту
пал против (особо это касалось собраний на заводах и фабриках), а также
организация постоянного дежурства у телефонов чекистов Московского
Губотдела ГПУ (МГО), для оперативного реагирования на соответствую
щие сигналы.
Соответствующие решения были приняты 23 мая и подтверждены
24 мая 1922 г. Было решено просить МК РКП(б) извещать СО ГПУ
«о всех собраниях, назначаемых на фабриках и заводах, а также о всех
митингах», а СО ГПУ, МГО и МК РКП(б) выделить «по одному това
рищу для несения дежурств»; провести собрание райуполномоченных
МГО; поручить МК РКП(б) выделить лучших коммунистов для участия
214

в фабрично заводских собраниях и митингах, сообщить им фамилии
и номера телефонов тех чекистов, с кем они должны поддерживать
связь; мобилизовать группу «разведчиков ГПУ и МГО не менее, как по
10 человек для несения постоянных дежурств на время процесса пра
вых с. р.» и восстановить «мобилизацию по отделам, с которыми долж
на поддерживаться телефонная связь»; уточнить «дислокацию москов
ских фабрик и заводов, ячеек, фамилии ответственных секретарей
ячеек и районных уполномоченных МГО»; представить сведения о на
строении всех партийных группировок, также рабочих и служащих на
транспорте 5.
Каким методами властям удавалось добиваться, как правило, «еди
нодушных» резолюций рабочих собраний и митингов, клеймящих эсе
ров, показывает решение «технической тройки» ГПУ от 24 мая 1922 г.
В нем говорилось: «Просить МК РКП дать соответствующие инструк
ции ячейкам, а тов. Савватьева --- районным уполномоченным --- всех
выступающих на митингах и собраниях правых эсеров, а также выступа
ющих в защиту их арестовывать. При невозможности производства аре
ста брать на учет» 6. Заграничная и подпольная эсеровская и меньшевист
ская пресса в это время приводила многочисленные примеры арестов
всех, кто пытался на митингах усомниться в обоснованности обвинений
против эсеров.
Крайне важен вопрос о том, насколько все эти резолюции, деклара
ции и выступления отобранных делегатов отражали подлинное настрое
ние рабочих? Каковы же в реальности были настроения различных сло
ев на процесс эсеров? Как проходили митинги на заводах и в городских
районах? Какие резолюции и каким образом на них выносились? Была
ли заметна контрпропагандистская работа эсеров и меньшевиков? Как
реагировали на нее рабочие, студенты, служащие и т. д.?
Отчасти на эти вопросы можно получить ответ из наблюдений сви
детелей. Механизм проведения митингов и принятия резолюций велико
лепно описал в письме Э. Вандервельде анонимный корреспондент. Его
письмо, посланное из Петрограда в Москву «Бельгийскому гражданину
Э. Вандервельде», было задержано МГО ГПУ и передано в 3 отделение
СО ГПУ: «Добро пожаловать Э. Вандервельде! Конечно, Вы не сомнева
етесь, что на пути в Москву и в Москве Вас встречал не русский народ,
а большевики. Письмо к Вам эсеров понравилось; случайно мне удалось
услышать как один рабочий говорил другому: "Хорошо с. р. кроют боль
шевиков". В резолюции на заводах и фабриках --- относительно
с. р. --- конечно Вы не верите. Ведь известно, как они принимаются:
Большевик произносит длинную, скучную речь, а потом прочитав при
готовленную резолюцию, спрашивает: "кто против?" Никто рук не под
нимает --- действует террор, который обещает, при случае, повторить Ле
нин в одной из последних своих речей. Если большевик дурак, то он во
время первого голосования спрашивает "кто за резолюцию", рук также
никто не поднимает» 7.
Меньшевик Б. Двинов так описывал в июне 1922 г. в «Социалистиче
ском вестнике» технологию проведения митингов и «петиционной кампа
нии»: «Митинги. Конец работы. Собираются уходить. Вдруг шум. Ворота
на запоре. Что такое? "Митинг против эсеров", никого не пропускают. Сто
ят --- слушают, пока оратор не кончит свою нудную канитель, никого не
интересующую, и можно будет уйти домой.
--- Кто "за"? --- спрашивает председатель.
--- Все, --- отвечает директор завода.
215

"Единогласно" подтверждает первый, и на завтра в "Правде" появля
ется новая резолюция. Но уже посылалось больно много этих резолюций
и большевики смекнули, что, пожалуй, Европа не поверит, что так уж не
обходима стала всем кровь эсеров!.. Так необходима, что где уж нам ду
мать о каком то прозаическом займе --- не до него! Смекнули и решили ---
не поверят! Надо подкрепить. Чем? Подписями. Дан был лозунг: петиции!
"мы, мол, рабочие ...такого завода просим с. ров расстрелять". А на за
воде спрашивали товарища рабочего: "не хочешь подписать? А вылететь
с завода хочешь?"...Остальное ясно 8.
Но мы имеем возможность посмотреть на эти митинги и настроения
их участников и с помощью такого совершенно уникального источника,
как секретные агентурные донесения чекистов, посещавших часть этих
митингов (это называлось --- «выслать разведки»). Безусловно, картина
настроений была весьма пестрой. Прежде всего, следует отметить, что
там, где собрания трудящихся были по своему составу подобраны, там,
как правило, все проходило для властей спокойно и резолюции прини
мались «на ура!». Так было на собраниях, которые проводились в летних
садах в каждом из районов Москвы, куда пускали строго по билетам. Та
ким образом, партийные и советские органы, организовывавшие эти со
брания, с одной стороны, искусственно обеспечивали достаточно лояль
ный состав их участников, с другой стороны, из за фактически
пропускной системы туда не могли проникнуть для выступления эсеры
и меньшевики.
А вот в постоянных коллективах, по месту работы такие собрания та
или порой немало неприятных сюрпризов. И не только потому, что не
было «организованного» энтузиазма у очень многих участников таких со
браний, но еще и потому, что несмотря на угрозы арестов, на них неред
ко выступали эсеры и меньшевики, а то и просто критически мыслящие
рабочие, проваливавшие казенные резолюции. Впрочем, на заводских со
браниях, картина настроений и прохождения резолюций тоже была весь
ма пестрой.
Посмотрим на сообщения чекистов в том порядке, как они отложи
лись в «Агентурном материале о ходе собраний на предприятиях г. Моск
вы, по поводу процесса» 9. На собрании Рогожского района, состоявшем
ся в конце мая в летнем саду, присутствовало около 500 человек,
резолюция коммуниста докладчика --- «с предложением всех обвиняе
мых --- расстрелять» была принята единогласно 10. На собрании 25 мая на
Прохоровской Трехгорной мануфактуре после доклада Луначарского бы
ла принята гневная резолюция против «партии убийц и изменников тру
дящихся», как написано в записке, «всеми голосами при одном против
и пяти воздержавшихся». Отметим, что начальник СО ГПУ Т. П. Самсо
нов подчеркнул эти последние слова и отправил документ своему сотруд
нику --- «для сведения» 11. На собрании на фабрике Абрикосова, состояв
шемся 29 мая, доклады о Генуэзской конференции и о суде над эсерами
«<...>были выслушаны с интересом и сочувствием». Вопросов к доклад
чикам не возникло, выступлений не было, кроме реплики рабочего Зуба
рева о том, что следует не принимать резолюцию о Генуэзской конферен
ции, а принять доклад к сведению. За это он был обвинен докладчиком
(Виноградовым), будто Зубарев хочет вернуть старого хозяина --- Абрико
сова. После перепалки Зубарев заставил Виноградова взять свои слова об
ратно, так как он при Абрикосове «на заводе еще не работал» 12. Обраща
ет внимание манера поведения докладчика, без сколько нибудь серьезного
повода перешедшего к таким облыжным обвинениям.
216

Собрание 29 мая в паровозных мастерских Московско Казанской
ж. д., где присутствовало около 250 человек, «прошло очень спокойно».
После речи докладчика --- «представителя РКП» разразились «бурные ап
лодисменты и возгласия "Ну, эс эрики. Где же вы попрятались" и т. д.» 13.
Резолюция была принята «единогласно при двух воздержавшихся»,
а расходясь, некоторые рабочие говорили: «Покончили бы с ними разом.
Чего там церемонятся» 14.
На митинге в летнем саду на Семеновской площади 30 мая присут
ствовало около 1000 человек. Вход в сад был только по специальным би
летам, «распределенным раньше уже по заводам». После полуторачасо
вой речи докладчика была принята «почти единогласно» резолюция,
в которой «рабочие Рогожского района» требовали «сурового наказания
членам эсэровского Центрального Исполнительного Комитета». Об уров
не полемики официальных ораторов дает представление то, как ответил
докладчик на единственный вопрос, «заданный одной женщиной: "Где
остановился Вандервельде?". «т. Чуче (докладчик. --- К. М.) ответил, что
присланный навоз нам в Россию мы должны целиком отослать обратно,
на то мы дали гарантию» 15.
На собрании рабочих фабрики бывшей «Густав Лист», состоявшемся
31 мая в фабричной конторе, присутствовало 15---18 человек и чекист не
смог дождаться резолюции, «т. к. присутствующие знают хорошо друг
друга», но отмечал «правильный характер доклада» 16. На состоявшемся
в тот же день собрании рабочих Курских главных вагонных мастерских,
после доклада Ю. М. Стеклова была вынесена «резолюция для привлече
ния эсеров к ответственности, но один рабочий подал тов. Стеклову за
писку, чтобы им была высшая мера наказания расстрел». В целом же «ра
бочие к собранию отнеслись очень внимательно» 17. На собрании рабочих
службы пути Северной железной дороги 31 мая, где присутствовало 18 че
ловек (из них 15 коммунистов), резолюции принято не было, т. к. доклад
чик предложил, «чтобы каждый свои мысли изложил и подал к следую
щему собранию, а резолюции нам как большинству здесь участвующих
на собрании партийном известно, что мы можем вынести» 18.
На собрании студентов Хамовнического района (Высшие женские
курсы), состоявшемся 1 июня, было 2---3 тысячи человек (по другой че
кистской записке --- 700 человек). Из видных коммунистов был Л. Б. Кра
син, а Н. И. Бухарин, будучи приглашенным, не пришел по «формаль
ным соображениям» --- как «защитник обвиняемых». После двухчасового
доклада заместителя наркома здравоохранения Соловьева о Генуэзской
конференции и о процессе над эсерами была прислана масса записок
с вопросами. Девять «наиболее двусмысленных вопросов» были таковы:
«1) "Где сейчас Слащев?" Ответ --- "В Москве". "Что он делает?" Ответ:
"Занимает должность инспектора Высших учебных заведений РККА".
2) Возможно ли будет созвать Гаагскую конференцию, если будет мешать
2 и 2 1/2 Интернационал. 3) Если присудят строго эсеров, не пострадают
ли наши представители за границей. 4) Как смотрит РКП на эсеров, как
на противников или как на преступников. 5) Чем объяснить непопуляр
ность коммунистов среди крестьян. 6) Как поступили коммунисты с эсе
рами после Октябрьской революции, если коммунисты говорят, что эсе
ры поступили теперь неправильно с ними. 7) Наладит ли Германия нашу
промышленность. 8) Почему Америка, имея массу безработных, кормит
наших голодающих. 9) Какая цифра безработных у нас» 19. После собра
ния были приняты резолюции «об одобрении политики, какую вели пред
ставители Советского правительства на Генуэзской конференции[,] и по
217

отношению к эсерам просят применять такую меру наказания, какую они
заслужили» 20. На собрании рабочих газового завода 1 июня, на котором
присутствовало 50 человек, была единогласно принята резолюция о при
влечении «всех поджигателей и преступников к высшей мере наказания
расстрелу» 21.
Всего 1 июня в Москве состоялось 8 собраний, на которых чекисты
зафиксировали несколько «единоличных контрвыступлений» или небла
гоприятный оборот дела. В Краснопресненском районе на пленуме
райсовета левый эсер К. Н. Прокопович выступил в защиту эсеров и был
исключен из членов районного Совета 22. На заводе Варц и Мак Гиль
в Сокольническом районе из 150 присутствовавших на собрании рабочих
за резолюцию докладчика коммуниста проголосовало 40 человек,
двое --- против, остальные воздержались. На вопрос «о мотивах воздержа
ния один из рабочих (личность установлена) ответил вопрос[ом]: почему
сейчас "судят не тех, кто стрелял, бил и грабил" рабочих, когда те "езди
ли за картошкой и хлебом", а тех, которые "не так виновны, как о них
говорят"» 23. На собрании студентов Хамовнического района, хотя и бы
ла большинством голосов принята прокоммунистическая резолюция,
но наряду с ней «фигурировали два других проекта резолюций: 1) с упо
минанием просто о суде (не суровом); 2) о смягчении наказания партии
с. р.» 24. Кроме этого в Бауманском районе отмечалась эсеровская агита
ция на нескольких заводах и в целом недовольство рабочих. Так, напри
мер, на фабрике Продпуть Цустрана «одним из рабочих штамповального
отделения ведется эсеровская агитация и вообще рабочие этого отделе
ния настроены в эсеровском духе. В штамповальном отделении 40 чело
век рабочих из общего числа 200 чел. на всем предприятии. Среди рабо
чих 2 й типографии МСНХ наблюдается недовольство по поводу встречи,
оказанной заграничным защитникам эсеров со стороны московских ра
бочих. Со стороны отдельных лиц наблюдается эсеровская агитация (лич
ности установлены). Рабочих 900 чел., ячейка --- 13 чел. На фабрике
бывш. Щапова наблюдается подобное же настроение, как в 2 й типогра
фии. Рабочих 87 человек. То же самое наблюдается на фабрике Вознесен
ской мануфактуры. Рабочих 700 человек» 25.
Такие сообщения были не единичны. Так, например, в сводном су
точном рапорте МГПО за 29 мая 1922 г., помимо дословного повтора
уже цитированных донесений, сообщалось: «Городской район. Настро
ение рабочих 39 й типографии в связи с процессом эсеров пассивное.
Меньшевики молчат. Общее политическое настроение преобладает
меньшевистское. Замоскворецкий район. <...> Состоялось общее собра
ние рабочих трамвайного парка по вопросу о процессе эсеров. Выяви
лось, что настроение рабочих пассивное, хотя и принята наша резолю
ция. Присутствовало около 400 человек. Сокольнический район. Среди
рабочих Алексеевской водокачки идут неодобрительные толки по пово
ду встречи заграничных защитников эсеров, устроенной московскими
рабочими, причем говорится, что такое поведение недостойно комму
нистов» 26.
2 июня 1922 г. были отмечены следующие «к. р. выступления»: «Со
кольнический район. Фармазавод 2. Зафиксировано выступление
меньшевика против процесса над партией с. р. Выступление особого ус
пеха не имело. Хамовнический район. На общем собрании рабочих 7 ти
пографии выступила местная группа меньшевиков в защиту эсеров, в ре
зультате чего собрание никакой резолюции по докладу не приняло. <...>
Красно Пресненский район. Среди курсантов Свердловского универси
218

219
тета наблюдается перелом в отношении настроения к защитникам эсеров
и до некоторой степени сожаление о плохой встрече[,] приготовленной
для них, критическое отношение к статьям по вопросам о встрече защит
ников и пр.
Высшие курсы по сельскохозяйственной кооперации. Двумя слуша
телями с. р. ведется против процесса и в защиту Вандервельде и Ко аги
тация, но она особого влияния на слушателей не оказывает» 27.
Общий фон глухого недовольства, пассивности и «правильного» го
лосования взрывался иногда очень резкими действиями рабочих, когда
арестовывали их товарищей. Так, например, 6 июня 1922 г. забастовало
600 рабочих ткацкого отделения Прохоровской Трехгорной мануфакту
ры --- «<...>в связи с арестом шестерых рабочих этого же отделения за с.
р. агитацию. Созывается сегодня в 4 часа дня собрание рабочих для об
суждения этого вопроса и кроме того рабочими выдвинут вопрос
о тарифе, несмотря на то, что этот вопрос уж на днях разрешен, который
является вероятно фикцией для скрытия настоящих причин созыва со
брания» 28. Впрочем уже на следующий день чекисты докладывали, что
забастовка «ликвидирована» 29.
7 июня на пленуме Моссовета после доклада К. Б. Радека с крити
кой «на неправильность тактики Сов. Власти в отношении с. ров
и проч.» выступил левый эсер И. З. Штейнберг, что, впрочем, не поме
шало принятию резолюции единогласно при двух воздержавшихся 30.
Тогда же в Замоскворецком районе в Литографии картографического от
дела после доклада о процессе с. ров «выступила группа меньшевиков»,
но все же была принята резолюция, предложенная коммунистами (36 ю
голосами против семи) 31. Но самым примечательным в этот день было
волнение рабочих фабрики бывш. Бутикова (в Хамовническом районе),
как реакция на арест шести рабочих Прохоровской трехгорной ману
фактуры 32.
9 июня 1922 г. на собрании рабочих завода «Динамо» в защиту эсе
ров выступил рабочий меньшевик, но большинством голосов была при
нята резолюция партячейки (при трех воздержавшихся).
13 июня на стене ремонтных мастерских Александровской ж. д. бы
ла обнаружена сделанная мелом следующая надпись: «партия больше
виков коммунистов продала свою идею капиталу, угнетает рабочих
и крестьян». 14 июня на общем собрании, в присутствии 220 рабочих
фабрики «Цустран» выступило двое рабочих, заявивших, что «<...>выно
сить всякие постановления, касающиеся суда, дело не рабочих, а самого
суда» (выделено нами. --- К. М.). Обращает на себя внимание не только
то, что двое рабочих высказали столь здравое суждение, демонстриро
вавшее их нежелание принимать участие в чужой игре, но и то, что эта
позиция нашла понимание аудитории, провалившей резолюцию комму
нистов 33.
Схожая ситуация была и во 2 й типографии, где за официальную ре
золюцию проголосовало 25 человек из 900 присутствующих. В 20 й ти
пографии рабочие раскололись на две части: бoльшая солидарна с ком
мунистами (по оценкам чекистов), меньшая --- высказывается за
соблюдение нейтральности 34. Оппозиционно были настроены и рабочие
6 й типографии, где на общем собрании 20 июня один из них, протестуя
против предложенной резолюции, заявлял: «<...>коммунисты заставляют
насильно голосовать и агитировать за насилия над другими партиями,
а сами делают всевозможные безобразия». В результате за резолюцию
проголосовало 12 человек, а остальные воздержались 35.

Впрочем, чекисты нередко фиксировали и отсутствие у части рабо
чих интереса к процессу (как, например, у рабочих фабрик быв. Викулы
Морозова и Зимина (Орехово Зуевского уезда) 36. Одновременно отмеча
лось, что по заводам г. Москвы и Московской области распространяют
ся эсеровские и меньшевистские листовки 37.
Реакция властей на брожение рабочих на отдельных предприятиях
была прямолинейной и весьма показательной. Как видно из этих сообще
ний, у выступавших против резолюций устанавливали личность и аресто
вывали их уже после собраний (чтобы не волновать рабочих). Кроме то
го, местных чекистов заставили рапортовать ежесуточно о настроениях
рабочих в своем районе 38. И наконец, на некоторых предприятиях реши
ли санировать коллективы путем... сокращения штатов. Так, например,
в злополучной литографии, где 7 человек голосовало против резолюции,
решили сократить штаты сразу на 56 человек 39. Подобную же операцию
провели и на ряде заводов, что породило новые волнения и недовольство
рабочих.
Но все эти проявления инакомыслия и разномыслия, демонстриро
вавшиеся рабочими, студентами, крестьянами, служащими на собраниях
и митингах, как и манипуляция властей этими собраниями, в том числе
и запугиванием обывателя и арестами инакомыслящих, конечно же,
не попадали на страницы прессы. А вот резолюции, где трудящиеся клей
мили эсеров и требовали их расстрела печатались тысячами в тысячах га
зет по всей стране.
Ценнейшие материалы, позволяющие нам не только познакомиться
с резолюциями (часть их публиковалась в партийной и советской прес
се), но и увидеть кухню организации «всенародного осуждения», хранят
ся в томе 41 «Протесты общественности против ПСР» фонда Н 1749.
В нем собрано более двух сотен резолюций, петиций, протестов рабочих,
красноармейцев, крестьян, высказывающих свое гневное осуждение
«предательской политики» ПСР, а также сопроводительные письма из
губкомов, райкомов и укомов РКП(б), командиров воинских частей
(в том числе, и нередко, войск ГПУ) и т. д.
Резолюции направлялись в самые разные адреса, в том числе и во
ВЦИК 40, а затем переправлялись в адрес Верховного трибунала, где ак
кумулировались в Следственной комиссии, чьей печатью они и штампо
вались. Эти резолюции --- лишь малая доля того девятого вала протестов
и резолюций, которые были инспирированы самой властью и коммуни
стической партией, но тем не менее они вполне позволяют составить се
бе представление о стиле этих протестов, о духе собраний, на которых
они выносились, о ментальности их составителей и о самом характере
протестной кампании.
Подавляющая часть резолюций была пространна и делилась на пунк
ты, иногда до 8---10 41, и была заготовлена заранее. Из текстов многих ре
золюций видно, что им предшествовали доклады о процессе с. р. Очень
часто собрания конституировались, выбирая собственного председателя
и секретаря 42. Очевидно, после этого собраниям предлагалось принять за
ранее приготовленную резолюцию, обходясь таким образом «без живого
творчества масс».
Основой для написания резолюций на местах послужили «Тезисы по
агитации в связи с процессом с. р.» 43, написанные Н. И. Бухариным,
А. В. Луначарским и Н. В. Крыленко по решению комиссии Политбю
ро 44. Получились они вопреки предложению комиссии не такими уж
и краткими --- 9 машинописных страниц формата А 3. Этот документ
220

крайне важен в контексте нашего исследования, потому что руководст
вуясь именно этими тезисами, советская пресса вела пропагандистскую
кампанию; и потому что именно эти тезисы послужили шаблоном для
написания тысяч и тысяч резолюций, которые принимались на собра
ниях и митингах. Первый пункт тезисов, с цитатами из работ К. Марк
са и В. И. Ленина, был посвящен мелкобуржуазному характеру эсеров
ской партии и завершался следующим выводом: «Не надо думать при
этом, что мелкобуржуазные политики, меньшевики и эсеры вполне со
знавали себя именно обманщиками, прикидывающимися социалистами.
По замечанию Маркса, политические этикетки тем отличаются от тор
говых, что обманывают не только потребителя, но и самого носящего
этикетку» 45.
Второй пункт тезисов гласил: «В частности, партия с. р., возникшая
для продолжения традиций "Народной Воли", является особо типичной
партией мелкой буржуазии, более беспримесным проявлением ее в соци
алистическом обличии, чем близкая к ней по духу партия меньшевиков».
И если народовольцы возникли до появления пролетариата и сыграли ге
роическую роль, то их эпигоны --- эсеры --- «...явились более вредной, чем
полезной социальной силой, что рядом с ними уже существовало под
линное пролетарское социалистическое движение».
Хотя ПСР и «стремилась быть, так сказать, всенародной революци
онной партией», она «совершенно не учитывала картины классовой борь
бы в обществе, она топила эту идею в понятиях "трудового народа" и то
му подобных расплывчатых терминах. Она старалась опираться, как на
трех китов, на интеллигенцию, крестьянство и рабочий класс. Вместе
с тем, не меньшей широтой и расплывчатостью отличилась в программе
и тактика этой партии. Она удовлетворяла даже либеральных земцев сво
ей политической программой минимум, в то же время импонируя либе
ралам своим теоретическим выражением требований крестьянства и сво
ими больше мнимыми, чем настоящими связями с ним (выделено
нами. --- К. М.).
Наконец, она широко пользовалась методами индивидуального тер
рора, который так метко охарактеризовался фразой: «Либералы говорят
"Уступите, а не то эсеры стрелять будут", --- фраза, вполне подтверждает
ся речью на суде самого блестящего представителя эсеровского террора
Гершуни, который заявил, что в условиях либерального режима террор
был бы совершенно не нужен» 46.
В третьем пункте вредоносность ПСР детализировалась: «Нельзя
удивляться тому, что второй съезд РСДРП с определенностью объявил
эсеровскую партию вредной, так как свой буржуазный радикализм она
окутывала в псевдо социализм, а свой социализм разбавляла вредными
ересями». Практическая работа ПСР объявлялась или малозначащей или
прямо вредной: «Работа эсеров среди крестьян была всегда расплывчатой
и мало весомой. Работа ее среди рабочих была безусловно вредной, ибо
пользуясь недостаточной оторванностью пролетарской массы в России от
деревни, она отвлекла часть политически активных сил рабочего класса
от его прямого пути».
Некоторые успехи признавались авторами тезисов за эсерами в их
террористической борьбе, но при этом цена за них была объявлена чрез
мерной, а сама БО была объявлена «вместилищем самых ужасных поро
ков»: «Наибольших успехов партия эсеров достигла в области террора,
но и здесь эти успехи оплачивались чрезвычайно дорогой ценой. Было
убито несколько высокопоставленных лиц, которых правительство без
221

труда заменяло другими, но вместе с тем, боевая организация партии,
единственная, деятельность которой создавала партии репутацию, приоб
рела полную независимость от ее центра и скоро оказалась вместилищем
самых ужасных пороков. Оторванность от масс, никем не регулируемая
работа привела к заражению организации чудовищной провокацией
(Азеф, Татаров, Жученко и др.) 47.
Рядом с этим романтика терроризма привела в партию декадентов
авантюристов типа Бориса Савинкова, много незрелой, нервической мо
лодежи (см. характеристику деятельности помощников Гершуни в исто
рии эсеровской партии Спиридовича). Были, конечно и Герои, то же
более или менее романтически настроенные, но можно только пожалеть,
что большие силы Балмашевых, Сазоновых, Каляевых руководством
Азефов и Савинковых самоотверженно направлялись в сторону внешне
эффектной, но политически почти совершенно безрезультатной борьбы,
и погибали там» 48.
При этом авторы тезисов явно лукавили, принижая политический
эффект от террористических актов на В. К. Плеве и великого князя Сер
гея Александровича, оказавших очень большое влияние на революцио
низирование общества и деморализацию власти, что прослеживается по
воспоминаниям самых разных очевидцев событий, из которых совсем
немногие могли назвать эсеровский террор 1903---1905 гг. «политически
совершенно безрезультатной борьбой». Как представляется, отчасти эти
оценки вызывались той завистью и раздражением, которые возникали
у конкурентов эсеров --- социал демократов. Тезис о БО ПСР --- как
«вместилище самых ужасных пороков» был откровенной ложью. Пока
зательно, что члены эсеровской ССК по делу Азефа в 1909---1910 гг. тща
тельно искали следы тлетворного морального влияния Азефа, пьянства,
разврата, разложения, но ничего не обнаружили. Надо сказать, что тен
денциозный вывод членов ССК по делу Азефа, сделавших БО ПСР коз
лом отпущения за грехи руководителей партии, прозевавших Азефа ---
одного из создателей ПСР --- повторены в тезисах с изрядной долей лжи
и передергивания.
В четвертом пункте авторы тезисов, обращаясь к авторитету Ф. Эн
гельса, сделали следующий вывод: «Февральская революция сразу вы
яснила мелкобуржуазный характер эсеров. Они оказались самой край
ней и передовой буржуазно демократической партией. ...Именно роль
этого центра всех черносотенных сил, роль этой чистой демократии, как
по нотам, сыграла эсеровская партия. ...Характерно, что мелкобуржуаз
ные партии эсеров и меньшевиков во время войны, разумеется, вместе
со всеми остальными консервативными силами социал демократии, ов
ладевшими доверием рабочего класса, оказались военной опорой импе
риалистов.
...По отношению к крестьянству и рабочему классу мелко буржуаз
ная партия показала себя в полном смысле слова изменнической. Пра
вительство, возглавлявшееся эсером Керенским, отправляло карательные
отряды против крестьянства, стремившегося практически провести
в жизнь программу партии эсеров, в частности рабочий Петроград (так
в тексте. --- К. М.), и пресечь всякие стремления рабочих увеличить свой
вес на фабриках и заводах» 49.
Пункт 5 содержал самые уничижительные формулировки об эсеров
ской партии и ее борьбе с большевиками вкупе с самовосхвалением боль
шевиков и Октябрьской революции: «В ответ на изменническую работу
мелко буржуазных мнимых социалистов грянула Октябрьская револю
222

ция. Немедленно контр революционная сущность мелко буржуазных
партий сказалась со всей силой. В то время как в Петрограде славная Ок
тябрьская революция прошла бескровно, не грозя, быть может, никакой
гражданской войной и в других городах России, --- эсеры и меньшевики,
не поняв всей стихийной силы революции, в ближайшие же дни после пере
ворота науськали вооруженную интеллигенцию (юнкеров) на восстание, что
было фактически открытием принесшей столько бедствий гражданской вой
ны (выделено нами. --- К. М.)» 50.
Таким образом, путем простейшей подмены причины и следствия
авторы тезисов, объявили виновниками гражданской войны не большеви
ков, захвативших власть за три недели до выборов в Учредительное Собра
ние, которое должно было легитимным путем (будучи избрано всенарод
ным прямым, равным и тайным голосованием) решить вопрос о власти
в стране, что не могло не вызвать ответной реакции всех политических
сил в стране, которых поставили перед фактом, а эсеров и меньшевиков,
посмевших воспротивиться захвату власти. Обращает на себя словосоче
тание --- «не грозя, быть может, никакой гражданской войной и в других
городах России», подразумевавшее, что гражданской войны удалось бы
избежать, если бы эсеры и меньшевики не сопротивлялись большевикам.
Остальные пункты тезисов, охватывающие гражданскую войну, были под
стать только что процитированному, целиком возлагая вину за ее тяготы
на эсеров и обвиняя их во всех грехах.
Процитируем ряд наиболее типичных резолюций и петиций. Дело
открывается «резолюцией протеста против партии с. р.» Московской го
родской конференции фабзавкомов, месткомов и Московского райкома
Всероссийского союза горнорабочих, объединяющих «свыше 100 000 ра
бочих», которая гласила: «...Мы, члены Всероссийского союза горнора
бочих, как и весь рабочий класс России, смотрим на верхи этой партии,
как на шайку уголовных преступников предателей, прикрывающихся со
циалистическим знаменем, позорящих весь международный пролетари
ат и его великие идеалы.
Конференция считает, что суд над с. р., происходящий в данный мо
мент в Красной столице Советов, должен лишить эту шайку возможности
скрываться под Красным Знаменем Социализма, открыв глаза рабочему
классу всего мира, а особенно той его части, которая еще не освободилась
от влияния своих предателей из 2 х и 2 1/2 Интернационалов.
Вожди 2 х и 2 1/2 Интернационалов, защитники шайки бандитов
и предателей, тем самым срывают с себя маску Социализма, представ пе
ред международным рабочим движением в полном блеске предательства
рабочего класса и преданности буржуазии.
Исходя из указанного, конференция со всей категоричностью требу
ет от Верховного трибунала, как охранителя нашей пролетарской рево
люции и диктатуры пролетариата, учесть все обнаруживающиеся во вре
мя процесса преступления изменников международного рабочего класса,
и, не связывая себя никакими условиями, ввиду нарушения уже таковых
со стороны 2 х и 2 1/2 Интернационалов, вынести суровый беспощадный
приговор.
Долой предателей, шайку бандитов и их защитников, прикрываю
щихся знаменем Социализма и Интернационалов».
Заканчивалась резолюция неожиданно двумя здравицами. Одна про
славляла мировую пролетарскую революцию и «ее авангард российский
рабочий класс», а вторая гласила: «Да здравствует Верховный революци
онный трибунал --- охрана пролетарской диктатуры» 51.
223

Резолюция же 7 го Нижегородского губернского съезда профсоюзов
принятая после «доклада тов. Лядова о процессе над партией так назы
ваемых социалистов революционеров» просто копировала «Тезисы», со
хранив даже порядок и логику изложения материала, правда, подав его
в значительно более компактной форме.
«1. Партия с. р. с самого начала ее возникновения была фактически
партией буржуазной интеллигенции, стремящейся к власти и использу
ющей для этой цели крестьянские и отчасти рабочие массы, связанные
с крестьянством.
2. Вся работа этой партии основанная на недоверии к активности
и самодеятельности масс и их использовании, как темной стихийной си
лы безусловно подтверждает данное им в свое время Плехановым и Ле
ниным определение как партии: "Социалистов реакционеров", Социали
стов авантюристов.
3. В отличие от партии "Народной воли", где политику террора про
водили вожди и руководители партии, из которых самоотверженно погиб
ли, верхушка с. р. проводила террор через несознательных, увлекающих
ся представителей революционных элементов из интеллигенции и даже
рабочих, сами оставаясь в безопасности несмотря на то, что в самом цен
тре боевой работы с. р. стояли такие провокаторы из царской охранки,
как Азеф и др.» 52
Обращает на себя внимание, что в резолюции повторялись зады с. д.
критики эсеров начала века, причем в значительно ухудшенной и более
резкой трактовке --- ПСР называют «фактически партией буржуазной ин
теллигенции», хотя ранее оперировали куда как более скромным терми
ном --- «мелкобуржуазная интеллигенции». Назвать эсеровскую интелли
генцию буржуазной в начале ХХ в. не приходило в голову даже таким
мастерам полемики, как В. И. Ленин и Л. Д. Троцкий.
Перебором грешил и пассаж об «Азефе и др.», потому что никаких
других провокаторов в «самом центре боевой работы с. р.» просто не бы
ло. А уж упрек ПСР в «недоверии к активности и самодеятельности масс
и их использовании, как темной стихийной силы», выглядел не только
безосновательным и голословным, но в устах коммунистов, захвативших
власть вопреки мнению народного волеизъявления на выборах в Учреди
тельное собрание, более походил на крики вора, громко всех кричащего
«Держи вора».
Резолюция кончалась вполне традиционно: «Cъезд одобряет линию
поведения Сов. Власти дающей полную возможность всем адвокатам из
2 го Интернационала защищать подсудимых по делу партии С. Р. и вме
сте с ними самих себя» 53.
Таких «политически выверенных» резолюций, которые по сути дела
копировали лексику и стилистику «Тезисов для агитации», написанных
Бухариным, Крыленко и Луначарским, в томе много.
Но много и таких, где упор составителями, скорее, делался на импро
визацию и митинговую патетику. Эти резолюции были гораздо колорит
ней, в том числе и своей стилистикой. С точки зрения современного че
ловека, среди них немало было откровенно экзотических, а часть из них
совсем чуть чуть «не дотягивала» до лексики и стилистики второй поло
вины 30 х гг. Процитируем несколько резолюцией подобного сорта, со
храняя их стилистику (и орфографию) в неизменности.
Так, например, «сотрудники ГПУ Белоруссии» констатировали:
«...партия эсеров есть злейший и вреднейший враг Пролетарской Рево
люции. За свои кровавые преступления и контрреволюционные действия
224

партия эсеров должна быть осуждена всеми рабочими и крестьянами,
должна предстать пред пролетарским судом, который беспощадно дол
жен осудить, как партию в целом, так и всех активнейших ее членов при
нимавших участие в изложенных выше преступлениях, к ним должна
быть применена самая высшая мера наказания --- расстрел. СМЕРТЬ
ВРАГАМ РЕВОЛЮЦИИ» 54. Резолюцию прислало и «общее собрание
красноармейцов Отдельного 40 батальона ГПУ Западного округа», со
стоявшееся 20 мая 1922 г. Резолюция содержала следующий пассаж: «Эту
сволочь, которая действовала против нас за французские и английские
деньги нужно беспощадно уничтожить, чтобы мы могли спокойно и мир
но трудиться и жить» 55. То, что это проявление «народного гнева» было
хорошо организовано и вовсе не носило самодеятельного характера, как
это можно подумать, видно из того факта, что прислал эту резолюцию
командир батальона, несмотря на то, что собрание имело председателя
и секретаря 56.
Некоторые резолюции напоминали скверный анекдот. Члены ком
муны «Красное Знамя» Кайдановской волости Минского уезда и губер
нии прислали постановление своего собрания, состоявшегося 28 мая
1922 г. Приведем это колоритное рукописное постановление с сохране
нием авторской орфографии и пунктуации: «Коммунна Красное Знамя»
Койдановской вол. Минского уезда в составе 25 чел. заслушали доклад
над эсерами, и о том что для них приежжает защита 2.х. споловиной эн
тернационалав партия эсеров организовала разных. контреволюцион
ных. банды Юденича Деникина Колчака и других. убийства наших ве
лиикх вождей революции. т.Володарского, и Урицкого и покушение на
т. Ленина как хищныя звери на падали. на советскую россию мы члены
Коммуны Красное Знамя все как один. требуем. чтобы этих убийцев су
дили как они заслуживают. пусть знает партия эсеров что мы Крестьяне
и рабочие. власти своей не отдадим. и впрд. таких поступок за нападе
ние на рабочую крестьянскую власть будут.приняты вышшия меры на
казанию.
Председатель собрания Колодич
и Секретарь Дубина» 57.
Не менее интересны были фамилии и у руководителей другого собра
ния, с не менее интересным текстом: «Протокол собрания беднейших
крестьян дер. Королевки Горецкого уезда Гомельской губ. под председа
тельством тов. Потемкина и секретаре Страшнове.
Слушали доклад тов. Потемкина о процессе над социал предателя
ми --- эсэрами.
Слушали: Ознакомившись с проделками и преступлениями эсэров.
Постановили: Мы крестьяне беднейшего класса стоя на платформе
защиты Советской власти с нетерпением ждем, чтобы Советская власть
вынесла беспощадную кары над предателями и палачами рабочих и кре
стьян, которые беспощадно расстреливали и плавали в крови рабочих
и беднейших крестьян. А также просим революционный суд советской
республики не щадить защитников этих бандитов.
Да здравствуют вожди пролетарской революциию
Председатель Потемкин
Секретарь Страшнов» 58.
Не менее колоритна резолюция «собрания граждан Верхоленска сов
местно с гарнизоном». Она была отправлена телеграфом 19 мая 1922 г.
на имя Верховного трибунала и гласила: «Заслушав доклад поведении
партии есеров констатируем следующее двтчк мировую войну после
225

226
свержения царизма есеры заняли линию поведения явно противореча
щую интересам трудящихся продолжая вести ее таким ожиданием как
Николай Романов зпт играя на руку банкирам капиталистам вызывая на
родное бедствие тчк гражданскую войну есеры являлись передаточной
инстанцией к обнаглевшей диктатуре черносотенной буржуазии подавляя
трудящихся растерзания мирового и отечественного капитала тчк народ
ное хозяйство они стремились разрушить в конец препятствуя восстанов
лению ее стремясь из революционной России сделать колонию для ми
ровых хищников капиталистов есеры не переставали организовывать
покушения на вождей пролетариата и приводить исполнения кровавые
планы свои над вождями Володарским Урицким и другими целях подры
ва авторитета советской власти есеры напрягали усилия и приводили ис
полнения ограбления складов продовольствием фабрикантами момент
чрезвычайно тяжелого положения страны зпт разрушали железнодорож
ную линию и мосты поэтому считаем что вождей есеровской партии гнус
ную предательскую свою работу должны быть приравнены к тем кто клей
мен черным позором всей истории революции зпт должны считаться
пособниками Антанты понести суровое наказание и раз навсегда поте
рять место среди трудящихся Верхоленска
Председатель собрания Поливанов укома РКП секретарь Демь
янов» 59.
Свою резолюцию вынесли и «рабочие фабрики Гознак живущие в до
ме коммуне 16 по Малой Царицынской улице, по докладу «К процес
су над эсерами»: «Мы, рабочие фабрики Гознак, живущие в доме комму
не 16 по Малой Царицынской улице, заслушав доклад тов. Гоберман
"К процессу над эсерами", присоединяем и свой гнев к общему негодо
ванию российского пролетариата по поводу преступлений эсеров против
первой рабочей республики, и в виду того, что эсеры продолжают и в на
стоящее время клеветать на советскую власть, говоря что советская власть
узурпировала власть против желания рабочих, мы выбираем своего деле
гата, которому поручаем наше негодование против эсеровской лжи и на
ше доверие рабочему правительству лично передать и засвидетельствовать
на суде. Для этого поручения выбираем товарища Федорова Николая,
и одновременно с этим собрание постановило просить Московский Совет
об исключении членов эсеровской партии из состава Совета.
Председатель собрания М. Горшков. Секретарь П. Гордеев» 60.
Сомнения в праве группы рабочих из дома коммуны уверенно гово
рить от имени рабочих Гознака усиливает тот факт, что, как это видно из
заверяющей подписи --- председатель этого собрания являлся секретарем
ячейки РКМ 1 й Московской фабрики Гознак.
Из большинства резолюций видно, что им предшествовал специаль
ный доклад о процессе эсеров и о их «предательской» роли. Коммунис
тическим функционерам это казалось настолько естественным, что они
зачастую эту инспирированность резолюций даже и не скрывали 61. В де
ле отложилась «резолюция, вынесенная на объединенном собрании
57 отдельного стрелкового батальона войск ГПУ и сотрудников ООВСВО
Иркутского отдела ГПУ, состоявшегося 22 мая 1922 г. Протокол 9 по
докладу тов. Огнетова о "Партия с.р. перед судом русской революции",
которая гласила: «...приветствуем революционную власть за предание су
ду партии С.Р. как явных изменников интересам трудящихся всего мира
в достижении социального строя на земле и клеймим вечным позором
всех препятствующих нашим стремлениям в установлении вечного мира
и экономического состояния Совроссии и всего мира, а также требуем

от революционного трибунала трудящихся самой суровой кары, не оста
навливаться ни перед чем, для тех, кто так открыто и подло помогал бе
логвардейцам всех мастей в борьбе с трудящимися в течение 4 1/2 лет» 62.
Резолюция «по докладу тов. Ольховского о судебном процессе над
партией соц. револлюционеров», вынесенная «на общем б/партийном со
брании в 1 м Народном доме г. Иркутска», заканчивалась так: «Клеймя
преступную, перед русским народом и пролетариатом всего мира, такти
ку агентов международной буржуазии, мы клеймим с ними вместе 2 й
2 1/2 Интернационал и его героев, взявших под защиту и покровительст
во соц. рев.
Мы верим и убеждены, что революционный Трибунал, стоящий на
страже интересов рабочих и крестьян, вынесет заслуженный изменника
ми народа ПСР суровый приговор, которым впишется на страницах ис
тории изменническая политика 2 го и 2 1/2 Интернационала, как при
служника международной буржуазии.
Смерть врагам рабочего класса партии соц. революц.!!!
Да здравствует III й Коммунистический Интернационал, истинный
выразитель и защитник интересов международного пролетариата!!!
Резолюция принята без возражений»63.
«Всенародное волеизъявление и осуждение» по степени эффективно
сти превосходило традиционную газетную пропагандистскую кампанию,
создавая иллюзию «гласа народа». Парадокс заключался в том, что хотя
«руку власти» в их организации видели все, резолюции митингов и со
браний сотен тысяч и миллионов все равно действовали завораживающее
на самых разных наблюдателей. Под гипноз попадали даже сами комму
нисты, проводившие эти митинги. Так, например руководители Ковров
ского укома РКП(б) прислали в Верховный трибунал ВЦИК не только
резолюцию, «вынесенную на общегородском собрании рабочих совмест
ного с Ковровской организацией РКП от 28/V с.г», но и впечатления от
этого собрания, подписанные «Любопытный наблюдатель». Этот уни
кальный документ, под названием «Мои впечатления», свидетельствую
щий о том, как сами коммунисты попадали под гипноз, не желая видеть
искусственность подобных митингов с весьма специфичными докладами,
достоин того, чтобы привести его полностью: «Мая 28 го 1922 года
в г. Коврове в ж. д. парке при Ковровских мастерских проходило под от
крытым небом общегородское собрание РКП Ковровской организации
совместно с беспартийными рабочими.
Собрание было назначено внеочередное, экстренное, на повестке дня
стоял вопрос огромной политической важности о судебном процессе над
правыми эсерами. Необходимо было выявить коммунистической органи
зации, как смотрят рабочие массы на эту политически обанкротившую
ся партию, безразлично или с чувством годливого презрения (так в тек
сте. --- К. М.) как на партию предателей дела революции.
Собрание митинга началось 8 1/2 часов вечера, партийцев присутст
вовало не более 100---20 (сто двадцать человек), всего же людей было бо
лее полутора тысяч (1 500 человек) взрослых, не считая подростков.
С докладом выступал член Президиума Укома т. А. Мамальфия, спо
койно, ровно и понятливо изложил суть дела о процессе над правыми
эсерами, назначенном к слушанию в Москве на первые числа месяца се
го года.
Сразу в начале доклада заметно было серьезное настроение присут
ствующей публики, даже обычно шумливая детвора и подростки были по
чему то на этом собрании более спокойными.
227

Видно было, с каким интересом относилась публика к поставленно
му вопросу, по мере того как докладчик развертывал нить за нитью всю
пошлу предательскую политику эсеров по отношению к рабочему клас
су, а как только докладчик коснулся стороны метода борьбы с Советской
властью, избранного эсерами, не брезговавшими призывом иностранных
штыков, купленных на деньги мировой буржуазии, для удушения русской
революции, а с нею вместе загорающегося мирового пожара.
Когда же вопрос был освещен, что эсеры занимались и убийством из
за угла вождей пролетариата Володарского, Урицкого и проч., какое не
годование изобразилось на лицах присутствующих рабочих.
Мне как очевидцу невольно пришла в голову мысль, что только ком
мунистическая партия, единственная массовая партия живет и борется вме
сте с массами, и массы иногда не потому что не любят коммунистическую
партию, а так просто сгоряча да иногда с устатку и подчас недоедания руг
нут с плеча лишь для того, чтобы как нибудь отыграться на время, но от
нюдь (я в этом глубоко уверен) массы не безразличны, они любят коммуни
стическую партию и понимают ее заслуги, она живет с нею одной жизнью,
жизнью трудящихся, и есть ли только хоть одна тучка будет висеть над
РСФСР и угрожать последней, я уверен, что рабочие станут, как один, на за
щиту своей рабоче крестьянской власти как формы диктатуры пролетариа
та (выделено нами. --- К. М.).
Это видно будет в дальнейшем на прилагаемой к сему впечатлению
резолюции, принятой единогласно при одном каким то, видимо, эсере про
тив (выделено нами. --- К. М.)» 64.
Безусловно, что писал эти строки человек новой субкультуры, чело
век черно белого видения мира, которому в голову не приходили, каза
лось бы, очевидные вещи. Например, других вариантов отношения к пар
тии эсеров, кроме «безразлично или с чувством годливого презрения как
на партию предателей дела революции», автор не допускал. А единствен
ного человека в тысячной толпе, не побоявшегося проголосовать против
резолюции, он тут же окрестил эсером. Его удивление тому, что «даже
обычно шумливая детвора и подростки были почему то на этом собра
нии более спокойны» показательно. Во первых, ему даже не приходит
в голову, что настроение толпы, слушающей речь о том, почему нужно
поддержать расстрельные приговоры, конечно же, моментально переда
ется детям, а во вторых, ни ему, ни коммунистам организаторам митин
га, ни самим рабочим не пришло в голову, что «детворе и подросткам»
вовсе не стоит выслушивать подобные речи. На смену патриархально ин
стинктивному желанию спрятать от детей то, что им еще рано видеть, мы
видим потрясающую огрубелость и цинизм --- «пусть, мол, привыкают».
Несомненный политический расчет и смысл в этом был --- «дети и под
ростки» 1922 г. к митингам и резолюциям с требованиями расстрела вра
гов народа на процессах конца 20 х и середины 30 х отнесутся уже как
к чему то само собой разумеющемуся.
Все же удивительно: «любопытный наблюдатель» (наверняка, комму
нист или комсомолец), слушая, как оратор успешно манипулирует мне
нием ковровских рабочих, приходит к убеждению, что массы любят ком
мунистическую партию. И это --- после только что отгремевшего
восстания тамбовских крестьян (и многих сотен и тысяч других мелких
крестьянских восстаний 1918---1920 гг.), и это после восстания в 1918 г.
ижевско воткинских рабочих, давших два самых боеспособных полка
в Народной Армии Комуча, и это после Кронштадского восстания и за
бастовок московских и питерских рабочих, поддержавших его! Воистину
228

был прав член ЦБ ПСР Г. Покровскиий, когда писал о резолюциях, под
держивающих коммунистов в стране, где во многих ее местах коммунис
там, оказавшимся без надлежащей охраны, вспарывают брюхо!
Сама резолюция была достаточно типичной, но уже ее начало было
примечательным: «мы, собравшиеся рабочие совместно с Ковровской ор
ганизацией РКП на открытом общегородском собрании последней, за
слушали доклад т. А. Мамельфина о предстоящем в начале июня месяца
с.г. судебном процессе над правыми эсерами и, обсудив совместно с на
шей родной рабочей партией детально о сути дела, выносим наше еди
нодушное по сему вопросу решение.
Партия правых эсеров не выражала никогда народной воли, т. е. воли
трудящихся, а была и есть представительница мелкобуржуазной кулацкой
и разночинной мещанской челяди, как до революции 1917 г., так и во вре
мя разгара революционного движения, в особенности ея лицо выявилось
в Октябрьские дни, и предательское поведение за время 5 летней револю
ционной борьбы пролетариата с буржуазией» 65. Ковровские коммунисты
явно решили бить эсеров с запасом, пойдя дальше инструкций свыше
о том, что следует признавать у ПСР до 1917 г. кое какие заслуги.
И завершим цитирование резолюции вполне характерной для нее фра
зой: «Бессильная злоба политически обанкротившейся эсеровской партии
выливалась в чудовищные формы, как то: взрыв складов ж. д. мостов и ли
ний, убийство из за угла видных вождей рабочего класса (Володарского,
Урицкого и проч.), продажа в розницу и оптом достояния РСФСР ино
земному капиталу, соглашение с прямыми представителями буржуазии
(кадетской партией) и т. д.» 66.
Весьма решительно решали проблему эсеров и мировых «социал пре
дателей» в своей резолюции от 28 мая 1922 г. рабочие Старевского сте
кольного завода (предварительно «заслушав доклад Слуцкого Предиспол
кома тов. Владимирова»), которая была препровождена в Президиум
ВЦИК Слуцким укомом партии и гласила: «...К палачам и изменникам
рабочего класса, убийцам из за угла революционных вождей, поджигате
лям артиллерийских и продовольственных складов, старающихся тем за
душить рабоче крестьянскую революцию, требуем от Советской власти
и ее карающих органов вынесения самого приговора и высшей меры на
казания --- расстрела.
Мы просим Коминтерн, через головы социал предателей, немедлен
ного созыва Всемирного Конгресса рабочих всех стран для выделения
всемирного Ревтрибунала и привлечения к расплате палачей, зверски
убивших дорогих вождей: Карла Либкнехта, Розу Люксембург, Шумана,
Джепаридзе, Кенгиссепа и др. десятки рабочих, расстрелянных в странах
капиталистических хищников за интересы своих покровителей банкиров
и помещиков, для вынесения должного над ними приговора, дабы этим
самым вырвать негодную вредную траву с общего пролетарского поля.
Да здравствует Всемирная Пролетарская Революция.
Да здравствует ее мировой вождь тов. Ленин.
Беспощадная месть палачам рабочего класса» 67.
Резолюция общего собрания «рабочих и служащих N склада 30 мая
с. г.» требовала: «...суд рабочих и крестьян должен применить к ним выс
шую меру наказания, которую эта банда уже давно заслужила и дейст
виям которой должен быть положен конец» 68. Какого склада и за каким
номером, в резолюции не указывалось, зато стояла заверяющая подпись
Зав. Общим отделом Рыбгубкома и печать Рыбинского губкома
РКП(б) 69.
229

Резолюция общего собрания «Комсостава милиционеров и сотрудни
ков Мышкинской горуездной Советской милиции» от 27 мая с.г. по докла
ду о предстоящем суде над партией эсеров несла явный профессиональ
ный отпечаток: «Мы красные милиционеры из всей протекающей перед
нашими глазами истории Революции определенно видели всю контррево
люционную деятельность партии правых эсеров, вытекающую их во всех
контрреволюционных выступлениях, а также в покушении на жизнь на
ших дорогих вождей всецело направленных на уничтожении власти трудя
щихся, что вполне документально доказано показаниями раскаявшегося
Семенова и других, а также целым рядом неопровержимых фактов, уста
навливающих их контрреволюционную деятельность, направленную на
поддержку буржуазии и на ухудшение пролетарской революции, а потому
за пролитое при их участии море крови, тружеников России, требуем от
Революционного правосудия, по отношению к правым эсерам применения
самых суровых мер наказания, точно также клеймим позором и тех, кто
осмелился защищать этих явно уголовных преступников» 70.
Не менее примечательной была и выписка из протокола общего со
брания НКЮБ совместно с сотрудниками Комиссариата и минской Кон
войной команды. «Единогласно принимается следующая резолюция:
...Все члены этой партии как грабители, провокаторы и шпионы должны
быть наказаны по заслугам. Что же касается тех которые 1 го июня ся
дут на скамью подсудимых собрание считает, что ни один из твердой ру
кой трибунала не может быть помилован и что к ним за все их деяния
должна быть применена высшая мера наказания. Представители же 2
и21/2 Интернационала едущие к нам защищать убийц рабоче крестьян
ских масс, такими образом берут на себя моральную ответственность за
все их злодеяния в тоже время сами являясь убийцами пролетариата у се
бя (Розы Люксембург и Карла Либкнехта) пусть же теперь всемирный
пролетариат, а главное те кто идет 2 и 2 1/2 Интернационалами поймет
и предательскую роль в революции этих контрреволюционеров и выбро
сят из своих рядов как это сделал Российский пролетариат, став под зна
менем крепкой и могучей коммунистической партии.
СМЕРТЬ ПРЕДАТЕЛЯМ РАБОЧЕГО КЛАСА!
ДА ЗАДРАВСТВУЕТ ВСЕМИРНАЯ СОВЕТСКАЯ РЕСПУБЛИКА!
ДА ЗДРАВСТВУЕТ ДИКТАТТУРА ПРОЛЕТАРИАТА!» 71.
Но применения высшей меры требовали не только чекисты Белорус
сии, но и «женщины работницы», собравшиеся на уездную конференцию
и отправившие следующую телеграмму: «Москва Кремль ВЦИК Москва
Севска Заслушав доклад процессе эсеров четвертая Севская уездная кон
ференция женщин работниц крестьянок приветствует привлечение эсе
ров скамью подсудимых зпт клеймит позором их как предателей рабоче
го класа требует применения им высшей меры наказания лишит партию
названия социалистической как совершившей период четырехлетней ре
волюции ряд уголовных преступлений. Президиум конференции» 72.
Секретарь райкома РКП(б) Сунженского округа вместе со своим со
проводительным письмом 73 прислал в Верхтриб две резолюции от 4 ию
ня 1922 г. собрания коммунистов, комсомольцев и беспартийного каза
чества Чечни и Ингушетии. Первая из них гласила: «Общее собрание
членов и кандидатов Российской Коммунистической партии и РКСМ
и безпартийных делегатов трудового казачества Чечни и Ингушетии за
слушав доклад о процессе Партии Социалистов революционеров попав
ших на скамью подсудимых за активное участие вооруженной борьбе Со
ветвласти и убийства вождей революции т.т. (Урицкого, Володарского
230

и ранение Ленина) и пролитие невинной крови рабочих и крестьян клей
мим партию социалистов революционеров позором и презрением, и тре
буем от Советского революционного правосудия Верховного Трибунала
сорвать с так называемых друзей народа маску лицемерия и вынести им
должный по заслугам приговор высшую меру наказания.
Смерть палачам рабочего класса социал предателям!
Да здравствует Мировая революция и ее вожди Ленин и Зиновьев!» 74.
Вторая резолюция заставляет вспомнить слова члена ЦК ПСР и под
судимого первой группы М. А. Лихача, что эсеры, как евреи в царское вре
мя, несут ответственность за все ошибки: «Заслушав доклад по продоволь
ственному вопросу т. Ржебаева районное собрание РКП и членов КСМ
и безпартийных представителей от станиц и граничащих аулов Чечни и Ин
гушетии постановили: признавая продовольственную работу в 1922 году
ударно боевой принять к неуклонному выполнению в жизнь следующие
меры: 1) Все члены партии обязуются разъяснять населению что такое Еди
ный натурналог, необходимость в интересах трудящихся населения его вы
полнения --- от выполнения продналога зависит восстановление хозяйства
и промышленности мощи страны. Уклоняющиеся от выполнения и ведущие
агитацию против выполнения налога --- сотрудники контрреволюционной пар
тии меньшевиков и эссеров с которыми следует бороться путем разоблачения
их действий (выделено нами. --- К. М.) 2) Необходимо помнить каждому
коммунисту работающему на местах, что интересы республики выше лич
ных симпатий к отдельным личностям. 3) требовать немедленно в случае
не успеха в работе помощи от райкома, помня что настоящую продкампа
нию эссеры и меньшевики постараются использовать в своих интересах
ставя на каждого тормазы Советским органам» 75.
Обращает на себя внимание и то, что составители резолюции были
уверены, что эсеры и меньшевики --- «сотрудники» одной партии, и то,
что даже в этом документе прорывается, помимо воли авторов, весьма
красноречивое напоминание «каждому коммунисту, работающему на ме
стах, что интересы республики выше личных симпатий к отдельным лич
ностям», ярко отражавшее специфику Кавказа.
Были и откровенно анекдотические собрания, вроде собрания «до
призывников», также обвинявшие эсеров во всех смертных грехах: «Мы
допризывники Ладвинского района, заслушав доклад тов. Олимпиева да
ем наказ нашему верховному трибуналу беспощадно судить эсеров про
ливших море крови рабочих и крестьян и теперь оттачивающих нож про
тив сов. власти и вырывающих кусок хлеба у голодного Поволжья путем
агитации против изъятия церковных ценностей и старающих подорвать
договор германии с сов. Россией и этим подорвать экономическое воз
рождение нашей и без того разоренную гражданской войной страну. При
нимая во внимание все действия пролетариата мы допризывники Лад
винского района клянемся отомстить убийцам вождей пролетариата и мы
как будущий авангард Красной Армии будем стойко стоять, на --- страже
социалистической революции.
Долой изменников эсеров!
Да здравствует рабоче крестьянская Республика!
Да здравствует мировая революция!
Резолюция принята единогласно --- 51 человек.
Комиссия по выработке резолюций.
Председатель Лавров.
Секретарь Колчин.
Член: Кузьмоев, Тимонин» 76.
231

Самое примечательное в этой резолюции даже не сам текст, а то, что
в ней на свет божий вылезла Комиссия по выработке резолюций, надо по
лагать, штамповавшая резолюции для районных организаций и собраний.
Позже, когда большевики помимо безымянных резолюций, решили
организовать «петиционную кампанию», в адрес Верхтриба пошли и пе
тиции. Среди них обращает на себя внимание петиционное письмо работ
ников ГУМа, которое ярко подтверждает высказанную корреспондентом
Вандервельде мысль о том, что результат получается вовсе не тот, кото
рый ожидается, если «большевик дурак» отступает от «правильной» фор
мы волеизъявления. В данном случае, по справедливому замечанию мень
шевика Б. Двинова, на подобное отступление власти пошли сознательно
для того, чтобы «народные просьбы» выглядели более убедительно.
Работников ГУМа заставили подписаться под кратким машинопис
ным текстом, адресованным в Верхтриб и гласившим: «Мы, нижеподпи
савшиеся сотрудники Государственного универсального магазина "ГУМ"
ВСНХ, стоящие на платформе Советской власти --- защитницы интересов
трудящихся масс, требуем суровой кары врагам пролетариата --- защитни
кам капиталистов и буржуазии». Абсолютное большинство работников
ГУМа просто расписалось. Из более чем полутора сотен подписавшихся
несколько человек добавили от себя: «Кроме высшей меры», «Доверяю
решению выборного суда (слово «выборного» вписано над строкой. ---
К. М.)», «Доверяю решению выборного суда», «Понимая под суровой ка
рой не смертную казнь Р. Кириллов», «Враги свободного развития наро
да должны быть обезврежены. Не разумею под этим смертную казнь» 77.
Петиция «рабочих и служащих ГОХРАНА» подписана была 193 чело
веками, которые требовали «...самого сурового пролетарского суда над
предателями Мировой Революции и убийцами рабочих. С своей стороны
клянемся стоять на страже цитадели Мировой революции Советской Вла
сти и по первому ее зову, как один человек, пойдем на защиту Мировой
Революции» 78.
Резолюция общего собрания рабочих и служащих Пекарни 1 Моск
вы от 14 июня 1922 г. (фактически это была петиция, т. к. под ней стояло
223 подписи) гласила: «Мы требуем суровой кары изменникам и предате
лям пролетарской революции, которые обещают и дальше вести бандитские
налеты против Советской России; Долой тех иностранных защитников пре
дателей и убийц, которые не защищали рабочих и крестьян России от ка
питалистических и эсеровских банд, а продолжают вместе с эсерами напа
дение на рабоче крестьянскую Россию и клевещут на рабочих Москвы» 79.
В отличие от петиции работников ГУМа, в обеих петициях никакого
инакомыслия допущено не было --- вообще стояли только подписи. В пе
карне пять человек поставили кресты (по три штуки) 80.
Но письмо работников ГУМа заставляет задуматься о том, что влас
ти вовсе не случайно предпочли безличную форму согласия с вынесен
ной на собрании резолюцией. Как только у людей появилась возможность
высказаться, ею воспользовалось пятеро из полутора сотен человек, трое
из которых своим протестом против смертной казни проявляли непозво
лительное диссидентство. Ведь все эти тысячи собраний и митингов име
ли еще одну задачу --- проверить лояльность их участников. Способные
на гласный протест или хотя бы на инакомыслие, как мы видели ранее
из решений «тройки» ГПУ и донесений наружной агентуры, присутство
вавшей на подобных собраниях, брались на учет. В рамках петиционной
кампании работники ГУМа, десятки и сотни тысяч людей по всей стра
не, уже своей собственной рукой на бумаге фиксировали свою лояльность
232

или инакомыслие. И хотя подписи четырех из пяти человек недостаточ
но разборчивы, чтобы мы могли воспроизвести их фамилии, но их было
вполне достаточно для идентификации этих людей сотрудниками мага
зина и компетентными органами.
Заставляя людей подписываться, власти одним выстрелом убивали
сразу двух зайцев, так как «петиционная кампания» давала не только осо
бые возможности для проверки лояльности каждого «подписанта»,
но и заставляла брать его свою долю ответственности за суровый приго
вор. Таким образом, большевики и в традиционную форму «петиционной
кампании», широко применявшейся оппозицией в борьбе с царизмом,
сумели вложить принципиально новый карательно полицейский смысл,
превратив ее в выгодную для себя смесь способа проверки лойяльности
к себе (и вообще способности человека на инакомыслие) и формы кру
говой поруки, повязывающей человека пролитием чужой крови.
Резолюции и петиции являлись еще и способом, скажем, для различ
ных социальных групп и профессиональных коллективов, громко заявить
о своей лояльности власти, заслужить ее благодарность, а местным функ
ционерам --- выслужиться. Обращают на себя внимание здравицы в резо
люциях в честь коммунистических вождей.
Представляется весьма тонким наблюдение историка В. П. Прохоро
ва, отмечавшего: «Конечно, новая власть всегда самоидентифицируется
методом проб и ошибок --- в данном случае нужные подсказки ей по час
ти стилистики насилия могла сделать только сама человеческая масса.
Примечательно, что 26 июня 1918 г., после убийства В. Володарского
В. И. Ленин упрекал своих соратников за то, что те не воспользовались
благоприятным случаем и не поддержали предложения рабочих о массо
вом терроре против буржуазии (Террористические инициативы впадавше
го в социальную апатию пролетариата, конечно, относились не к области
действительного, а желаемого большевистскими вождями). В данном слу
чае, примечательно, что власть хотела действовать не просто от лица
"передового класса", но и как бы откликаясь на его непосредственные за
просы. Самонастройка обновляющейся системы происходила по древней
шему принципу --- должен был восторжествовать принцип "кровь за
кровь". Для власти, поднявшейся из хаоса, принципиально важно было
превратить агрессивного "человека толпы" в соучастника собственной ре
прессивности. И здесь важнейшее значение приобретал "язык" власти.
После Октября большевики стали настаивать на своем праве на репрес
сивность, используя образ "осажденной крепости", формируемый с помо
щью бинарных оппозиций типа труд/капитал, рабочие/буржуазия, свобо
да/рабство, жизнь/смерть, светлое будущее/проклятое прошлое. Наряду
с этим создавался негативный образ "предателей рабочего класса" в лице
меньшевиков и правых эсеров. Но это делалось скорее по наитию, неже
ли продуманной схеме манипулирования общественным сознанием» 81.
Возможно, автор прав, и большевики, создавая в 1918 г. меньшеви
кам и эсерам образ «предателей рабочего класса», действовали по наи
тию, как по наитию действовали порой и позже. Но причины, по кото
рым им приходилось создавать этот негативный образ меньшевиков
и эсеров, вполне просматриваются. Ни сами меньшевики и эсеры, ни те
альтернативные пути социокультурного и экономического развития
Россия, которые они предлагали, не укладывались в ту конструкцию «би
нарных оппозиций», о которой пишет В. П. Прохоров, а потому меньше
вики и эсеры подлежали по логике вещей (и власти) дискредитации, изо
ляции и уничтожению. Того, что автор называет «бинарными
233

оппозициями» (они являлись своего рода «методологической базой»
формируемого «черно белого видения мира»), было много и в текстах
всех цитируемых резолюций и петиций, и в политической жизни стра
ны в целом.
Но, похоже, за прошедшие годы власти многому научились и про
должали учиться в столь важном для них деле превращения «агрессив
ного "человека толпы" в соучастника собственной репрессивности». Это
относилось и к «языку» власти, который в 1922 г. оказался понятен мас
сам и вызвал их отклик, уже на «народном», полуграмотном и корявом
языке петиций и резолюций, которые и по смыслу и по стилистике пре
восходили самые смелые ожидания власти. Даже та небольшая часть по
добных резолюций и петиций, что была нами процитирована, позволя
ет сделать вывод, что агрессивный «человек толпы» и власть вновь нашли
друг друга. Но самое главное, власти копили ценнейший опыт техноло
гий манипулирования «человеком толпы» для превращения его не толь
ко «в соучастника собственной репрессивности», но и в инициатора этой
репрессивности. Таким образом, власть извлекла выводы из урока, о ко
тором говорил в 1918 г. Ленин. Обращает на себя внимание, что снача
ла в пропагандистской антиэсеровской кампании 1922 г. власти исполь
зовали форму с меньшей степенью личной включенности человека
в инициирование репрессий массами --- человек не ставил под этими ре
золюциями своей подписи и терялся в безликой толпе, мало ощущая свою
ответственность и значимость.
Но позже, в рамках петиционной кампании, ситуация кардинально
меняется, т. к. инициатива жесткого репрессирования эсеров (причем не
только подсудимых, а в целом эсеровской, а заодно почти всегда и мень
шевистской, партии) шла исключительно снизу, из рабочих коллективов
(нажим и давление извне оставались за скобками). Петиции, в отличие от
резолюций, несли отпечаток личного участия конкретных людей, будучи
снабжены десятками и сотнями подписей. То, что петиции присылались
с сопроводительными письмами из укомов, райкомов, горкомов и губко
мов РКП(б), уже оставалась за кадром, так как в текстах петиций, кото
рые и публиковались в советских газетах, указаний на «направляющую
и руководящую роль» РКП(б) уже не было. Человек, поставивший свое
имя под петицией, требовавшей расстрела подсудимых, был в большей
степени включен в механизм инициирования репрессий и больше чувст
вовал свою значимость и ответственность за «репрессиивность», которая
становилась уже и его собственной и предпринятой по его инициативе.
Власть фактически хитро спряталась за его спину (собственно это и было
одной из причин организации подобной кампании «волеизъявления на
рода» в целом). Ведь это рабочий просит власть применить репрессии к его
и ее врагам! Как она может отказать ему, ведь она власть рабочих?
Подводя итог, зададимся вопросом: а насколько эффективным было
такое организованное властью «волеизъявление народа»? Удавалось ли
спрятать искусственный характер «митингов» и «петиционной кампании»
и то принуждение (или во всяком случае манипуляцию), которое исполь
зовалось властью при ее проведении? Вводило ли кого нибудь такое во
леизъявление в заблуждение? Да, безусловно, вводило. И хотя искусст
венность и рука власти были слишком очевидны, никто ни в России,
ни за границей не мог сказать, сколько людей искренни в своих чувст
вах, а сколько запуганы. Факт десятков тысяч резолюций собраний рабо
чих, красноармейцев, служащих, крестьянских сходов нельзя было про
сто так проигнорировать. И хотя то, что народом манипулируют, было
234

достаточно очевидно для любого сколько нибудь непредвзятого наблю
дателя, сам гигантский масштаб этой манипуляции о многом говорил.
Фактически он говорил о том, что народ, только что выступавший субъ
ектом революций и гражданской войны, бывший демиургом истории,
превращен в марионетку и поддался этой манипуляции власти (пусть ши
роко использовавшей угрозу увольнения и репрессий). Это вселяло в про
тивников большевистской власти самые дурные предчувствия и ожида
ния еще более худших перспектив. Власть же, видя эффективность
подобных манипуляций с общественным мнением, отчасти сама попада
ла под гипноз инспирированного «народного волеизъявления». И власть
и рядовые коммунисты испытывали веру в свою непобедимость и в свою
правоту, теша свой столь популярный в это время у большевиков ком
плекс --- «победителей не судят!».
В целом можно сказать, что, знакомясь с процедурой организации по
всей стране принятия этих резолюций и петиций, а также с их кровожад
ными по содержанию и демагогически разнузданными по тону текстами,
где еще до начала суда знали, кто прав и кто виноват, где требовали рас
стрела, понимаешь, что хотя эта традиция запомнилась советским людям
в основном по процессам второй половины 30 х гг., появилась и окреп
ла она задолго до них.
1.2. «Партия социалистов революционеров своими бесстыжими глаза
ми смотрела на нас из за углов и убивала на каждом шагу»: орга
низация демонстрации 20 июня и выступления «свидетелей с заво
дов» в зале суда
Апогеем тысяч митингов, прокатившихся по всей стране, и «девятого
вала» резолюций и публицистических статей, заполонивших все советские
газеты, стала демонстрация 20 июня в Москве, приуроченная к четвертой
годовщине убийства видного петроградского коммуниста Володарского.
Первоначально демонстрацию планировалось провести в день открытия
процесса. Решение об ее подготовке было принято на втором заседании
комиссии Политбюро («тройки Политбюро»), на котором присутствовали
Троцкий, Каменев, Дзержинский, Зиновьев, Бухарин, Луначарский, запи
савшем 27 м пунктом следующее решение: «Петроградскому, Московско
му, Харьковскому и др. губкомам по соглашению с секретариатом Ц.К. по
ручить немедленное начало подготовки кампании по ячейкам с тем, чтобы
она к началу процесса могла вылиться в форме демонстрации» 82. Но 2 ию
ня 1922 г. на заседании Агиткомиссии по эсеровской кампании, после до
клада представителя МК РКП(б) В. Г. Сорина «Об устройстве широкой ра
бочей демонстрации в деле начала процесса с. р» было «решено довести
до сведения Секретариата ЦК о том, что М. К. считает нецелесообразным
устройство общей рабочей демонстрации в день начала процесса и пред
полагает ограничиться частичными демонстрациями отдельных фабрик
и заводов в течение всего процесса. Просить Секретариат ЦК дать точные
указания» 83.
На следующий день на заседании «тройки» Политбюро ЦК РКП(б)
отдельным пунктом «О свидетелях» было поручено МК РКП(б) соста
вить «группу рабочих свидетелей с заводов, по возможности из всех рай
онов Москвы, каковые рабочие свидетели должны были бы в краткой
форме обрисовать деятельность эсеров на их заводах и их районах в са
мый критический момент жизни Советской Республики. Свидетели с за
водов, являющиеся на процесс, должны предварительно иметь за собой
235

одобрение максимального числа крупных заводов Москвы, снабженные
подписями, ко времени собрания подписей, которые должны даваться
сознательно, приурочить в дальнейшем всю агитацию в связи с процес
сом эсеров.
Признать крупную манифестацию желательной, но не приурочивать
ее к 1 му дню процесса, а вырешить вопрос о манифестации в связи с ус
пехом кампании с подписями. В 1 й день процесса ограничиться сравни
тельно небольшой манифестацией»84.
Таким образом, идея организовать помимо демонстрации еще и вы
ступления «свидетелей с заводов» в зале суда родилась в «тройке» Полит
бюро. Причем, сама демонстрация была поставлена в зависимое положе
ние от успеха сбора подписей на заводах, что показывает, что это
выступление в зале суда, бившее по подсудимым 1 й группы, было для
его организаторов важнее, чем общая демонстрация, которая становилась
как бы фоном, контекстом для данного мероприятия.
7 июня 1922 г. на седьмом заседании «Агиткомиссии ЦК РКП(б)» за
шла речь о ряде конкретных подготовительных мер к проведению демон
страции (и ее агитационной поддержке) 20 июня и было решено:
«а) Предложить всем газетам номера 20 го Июня посвятить убийству
т. Володарского в связи с общей террористической деятельностью против
рабочих и крестьян.
б) В нескольких номерах перед 20 м Июня вести подготовительную
работу в этом направлении, все это тесно связать с процессом.
в) Предложить М. К. выпустить специальную листовку.
г) Предложить тов. Сорину на заседаниях Комиссии в пятницу в 11 час.
утра сделать доклад о подготовительных мероприятиях к демонстрации.
д) Предложить т. Сорину представить в Комиссию для согласования
лозунги к демонстрации» 85.
О готовящейся демонстрации 20 июня Г. К. Покровский писал загра
ничным товарищам: «Сейчас "комяички" получили от московского
большевистского комитета секретное предписание к концу эсеровского
процесса устроить грандиозную демонстрацию в Москве и перед здани
ем суда. Готовятся знамена с лозунгами: "Смерть предателям эсерам.
"Долой социал предателей 2 го и 2 1/2 интернационалов" и т. д. На все
это отпущены огромные средства, частью, разумеется, из отобранных
у церкви; составляются соответствующие списки организаций и пред
приятий, кои обязаны будут участвовать в демонстрации, а так как все
это дело нелегкое, в провинцию полетели соответствующие секретные
телеграммы от Рекапы о мобилизации в Москву коммунистов "для сроч
ной работы"» 86.
13 июня 1922 г. Агиткомиссия ЦК РКП(б) приняло следующее поста
новление:
«а) Общий план работ по организации демонстрации и ее проведе
ния --- утвердить.
б) Участие воинских частей в демонстрации в каком бы то ни было
виде --- признать нецелесообразным.
в) Признать необходимым усиление работ по проведению петицион
ной кампании. Привлечь к поданной петиции наиболее крупные пред
приятия и союзы металлистов главным образом.
г) Кричащие формы демонстрации (агиттрамвайные вагоны
и проч.) --- признать нецелесообразным.
Тов. Вардину к 13 июня к вечеру составить лозунги, вытекающие из
хода процесса» 87.
236

Тщательно подготовленная демонстрация 20 июня приняла грандиоз
ный размах (по официальным данным в ней участвовало 300 тыс. чел.).
Демонстрации предшествовала мощная газетная кампания, достигшая
своего пика 20 июня 1922 г. После укороченного рабочего дня колонны
демонстрантов в сопровождении духовых оркестров с плакатами, клей
мящими «предателей эсеров», собрались на Красной площади, где перед
ними выступили председатель митинга Каменев, председатель трибунала
Пятаков, обвинители Н. В. Крыленко и К. Цеткин, защитники 2 й груп
пы Н. И. Бухарин, Ф. Кон, Ж. Садуль, а также целый ряд видных русских
и западных коммунистов, делегированных Коминтерном.
Меньшевик Б. Двинов так описывал в «Социалистическом вестнике»
это действо: «И вот, чтобы окончательно показать "глас народа", затеяли
этусверх гадостьисверх пошлость:призватьМоскву иПитер
на улицу, чтобы демонстрировать врабочийдень(кото
рый оплачивают тому, кто участвует в шествии) с в о е т р ебование
...смерти социалистов.Доэтогонебывалогопозорамоглидойти
только люди, окончательно потерявшие весь свой идейный багаж, люди,
не стесняющиеся в своем падении демонстрировать всю срамоту свою.
И была демонстрация. На заводах составлялись списки участвующих.
Не желающие подвергались двухдневному вычету жалованья, а впереди
их, конечно, ожидало увольнение по "сокращению штатов". И позор этот
свершился. Часть рабочих с лесом знамен, на которых красовалось
"смерть!.. смерть!.." двинулась по улицам. Конечно, там была одна деся
тая часть рабочих, н о б ы л а. Шла вяло, нехотя, без всякого энтузиаз
ма, н о ш л а. Шла под командой дядек, шли дети, ученики и все требо
вали "смерть". И когда проходили мимо Дома Союзов, то шла команда:
"раз, два, три" и толпа подхватывала: "смерть эсерам!.." А там внутри,
заседал "Верховный революционный трибунал", под аккомпанемент это
го звериного рева "творил правосудие". Так длилось часов пять» 88.
Ввиду участия в митинге на Красной площади членов суда, обвини
телей и защитников 2 й группы состоялось лишь вечернее заседание су
да. Здесь то и развернулось главное действо.
Председатель суда Пятаков неожиданно объявил о двух ходатайствах
рабочих Москвы и Петрограда. Первые прислали на суд делегацию из се
ми человек (по одному от каждого из районов Москвы), вторые просили
зачитать заявление от имени рабочих 24 заводов Петрограда. Крыленко,
отметив отсутствие прецедентов (оговорившись, впрочем, что «ссылки на
прецеденты не наши»), посчитал возможным предоставить слово рабо
чим, ибо отказать им «это значило бы в данном случае войти в противо
речие со всем духом строения нашей Пролетарской республики, в част
ности, с духом строения нашего Пролетарского Суда»89. Его речь была
длинной и путаной, так как он пытался придумать хоть какие то оправ
дания для столь беспрецедентного в европейской и российской судебной
практике политического действа, как выслушивание в зале суда предста
вителей рабочих делегаций, не имевших ни малейшего отношения к су
ду. Свою речь Крыленко закончил таким пассажем: «Я думаю, что по
скольку сегодняшний день является фактом, который нельзя вычеркнуть
ни из сознания Трибунала, ни вообще изъять из исторической деятель
ности, --- поскольку здесь в Трибунале мы выслушиваем заявления пред
ставителей трудящихся масс Петрограда и Москвы, которые непосредст
венно пережили, как это уже прошло перед судебным следствием, все
кровавые эпизоды гражданской войны, виновников которой, активных
деятелей которой и их деяний мы сейчас обследуем, поскольку равным
237

образом в первоначальных заявлениях подсудимых и в последующих за
явлениях имело место не раз ссылка и подвергался обследованию вопрос
об отношениях, настроениях, симпатиях и антипатиях рабочих масс, их
политических устремлений, постольку таковое живое свидетельство, жи
вое заявление лиц, которые на собственной спине перенесли все эти кро
вавые эпизоды и эти перипетии гражданской войны, представляют их не
отъемлемое гражданское право, отнять которое не могут в данном случае
требования и рамки формального закона. Я думаю, что именно по этим
соображениям голос рабочих масс Москвы и голос рабочих масс Петро
града должен здесь прозвучать. Я вполне понимаю и вполне предвижу, что
и буржуазная пресса и наши противники в области политических группи
ровок без сомнения попытаются так, как им сие заблагорассудится, ис
пользовать этот факт, но не в первый раз нам приходится противопостав
лять наше революционное право и наше революционное творчество их
воззрению, их политике, их традициям, и их системе установления цело
го ряда учреждений. Мы не боимся. <...> Вот почему я полагаю и должен
дать заключение в том смысле, что поскольку сие не находит место в рам
ках закона, характер и дух нашего Пролетарского Суда, как органа клас
совой борьбы, классовой расправы с врагами пролетариата, с врагами Ре
волюции, с врагами рабочего класса таковы, что для Революционного
Трибунала является обязательной равным образом и в равной мере его тес
ная связь с пролетарскими трудящимися массами, поскольку нормы за
кона лишь гарантируют для него определенное избежание возможных су
дебных ошибок. Вот почему я полагаю, что допущены эти делегации для
выяснения всего того, что хотят сказать, должны быть, а затем уже дело
будет Ваше, товарищи судьи, дать соответствующий ответ, найти и ука
зать, если найдете нужным, те рамки, в которых проходит процесс, и что
найдете нужным ответить этим представителям» 90.
Адвокат 1 й группы обвиняемых Н. К. Муравьев, не видя «никаких
законных оснований» для подобного действа, потребовал его отклоне
ния 91. От имени «другой части защиты» с поддержкой «инициативы» ра
бочих выступил Бухарин, сказавший, что нужно помнить уже прозвучав
шие здесь слова Пятакова, что «...наш суд есть суд, который абсолютно
беспристрастен в установлении фактов, но в то же самое время пристра
стен постольку он является органом пролетарской диктатуры», а следо
вательно «должен выслушать мнение рабочей массы...» 92. Подсудимые
1 й группы устами М. Я. Гендельмана от слова для заявления по этому во
просу отказались, очевидно, понимая, как это может быть истолковано
пропагандой. Выступления рабочих, сопровождавшиеся громом аплоди
сментов, внесли «новое слово» в практику судебных процессов и поража
ют своей колоритностью.
В первой же речи рабочий Пискарев от имени 25 тысяч рабочих Бау
манского района заявил, что рабочие решили выступить, «узнав, что эсе
ры хотят суд над собой превратить в суд над рабочим классом, нагло за
являют, что все их преступные деяния поддерживали рабочие
и работницы»93. Заканчивалась декларация следующими требованиями:
«Заявление эсеров на суде о том, что они и впредь не отказываются от
борьбы с Советской властью, во имя якобы, интересов рабочего класса,
заставляет нас обратиться к Верховному трибуналу с решительным тре
бованием оберечь нас, рабочих и работниц, от таких "друзей". Мы тре
буем, чтобы эсеры были обезврежены <...>» 94.
Это требование было поддержано неким слесарем Вейнером, утверж
давшим, что «Рабочие Кремля требуют того же»95.
238

239
Рабочий Кульков от имени 3 тысяч демонстрантов от «замоскво
рецкого района» прочитал соответствующую декларацию: «...Мы требу
ем от нашего пролетарского суда, чтобы не считаясь ни с какими со
глашениями в Берлине по отношению этой партии, было применено
со всей строгостью наше революционное законодательство. Слишком
велика вина этой, якобы, социалистической партии, предавшей инте
ресы рабочего класса и перешедшей на сторону наших классовых вра
гов. <...> Партия эсеров вновь хочет гражданской войны, вновь стре
мится окончательно разорить нашу страну, нет пощады подобным
преступникам. <...>
Мы выражаем свое глубокое возмущение представителям 2 и 2 1/2 Ин
тернационала, которые, считая себя представителями рабочих и выступа
ют в защиту классовых врагов пролетариата.
Мы обращаемся в пролетарии (так в тексте. --- К. М.) всего мира
с призывом изгнать подобный элемент из своих рядов и энергично при
ступить к созданию единого рабочего фронта»96.
Красочней всех выступил рабочий завода Михельсона Иванов, пред
варивший чтение резолюции своими «свидетельскими показаниями»
о покушении на Ленина, очевидцем которого он был: «Я задержал ту пре
ступницу, которая стреляла именно в Ильича от партии социалистов ре
волюционеров. Смотрите косо (обращается к эсерам).<...> когда было по
кушение на Урицкого и Володарского, я все таки сам себе не доверял,
что именно социалисты революционеры могли сделать то преступление,
на которое шли наши передовые вожди для того, чтобы защитить рабо
че крестьянскую власть (так в тексте ---К. М.). Когда я увидел в тот мо
мент, как Ваш товарищ Фаня Каплан пришла к нам на собрание, я, ста
рый партийный работник, но безграмотный, сын прачки, который отдал
себя всецело делу революции, что же я увидел. Я до этого не верил, что
пойдут на такой ад социалисты революционеры.<...> Я думал, что это из
вестная подпольная работница, не считался с тем, кто она есть --- эсеров
ка, или меньшевичка, но я знал, что когда я работал с 1900 года в Пет
рограде и был выслан к черту на куличики в Донецкий бассейн, в шахты
был загнан за то, что я страдал за ту революцию, за то убеждение, кото
рое я проводил, что высказал, я думал, что Фаня Каплан тоже работни
ца. До этого я не понимал, что могут делать такие преступления эсеры.
И в конце концов, когда товарищ Ильич, окончивши собрание, выходил
с трибуны, надевая на левую руку пальто, надевая шляпу, и надевая на
себя правой рукой пальто, в этот момент подходит гимназист на подобие
Лихача, который сидит здесь, это был когда то товарищ, сейчас --- не то
варищ.<...> Я могу сказать откровенно, что у меня было подозрение на
одного черноморского моряка, на подобие товарища в черной рубахе, ко
торый тут сидит, я его не знаю, но тоже такой тип с черноморской лен
точкой и в желтой накидке, но я к сожалению не поймал этого товари
ща. Когда собрание окончилось и я закрыв собрание, стал уходить
последним, я увидел, [что] толпа бросилась в здание корпуса, где прохо
дил митинг. Товарищи рабочие говорили, что матрос, которого я сам ви
дел, который ходил и волновался до приезда Ильича, упал во время вы
хода рабочих при выстреле в Ильича Фаней Каплан, что задержать его
и Фаню Каплан они не могли, ибо они выскочили немедленно сквозь эту
толпу и бросились к тому автомобилю, где они до этого дожидались Иль
ича. <...> Товарищ Иванов бросился в этот момент и догнал вашу пре
ступницу, ту, которую вы посылали на убийство Всемирного Вождя Про
летарской Революции.

Шум, крики: позор, позор (аплодисменты) <...> И я, безусловно, то
варищи, задержал вашу Фаньку Каплан, которая произвела выстрел
в Ильича. И вы, товарищи, не думайте, нет, вы были раньше товарищи,
теперь я не назову вас товарищами, это только по примеру старой борь
бы, называю я вас товарищами. Когда я задержал Фаню Каплан, я не
дал ни одному рабочему, которые здесь все были беспартийные, кото
рые хотели в этот момент растерзать вашу Фаню Каплан на куски, что
бы покончить с ней, я не допустил этого, и мне самому попало от этих
же беспартийных товарищей две оплеухи. Но я не отпустил Фаню Ка
план, и когда спросил ее: "скажи, пожалуйста, по чьему указанию сде
лала ты это преступление", она ответила мне --- по предложению соци
алистов революционеров. Я исполнила свой долг с доблестью и помру
с доблестью»97.
Весьма пространная «декларация от 15 000 демонстрантов Хамовни
ческого района», прочитанная Ивановым, заканчивалась словами: «...Пе
ред Верховным трибуналом предстали виновники всех бед, обрушивших
ся на разоренную страну. Они должны ответить за пролитую кровь по их
вине, за все лишения трудового народа, втянут[ого] ими в гражданскую
войну. Верховный трибунал выскажет им свой суровый приговор. Пусть
высшая мера наказания постигнет этих врагов народа, убивших славных
вождей пролетариата тов. Володарского, Урицкого и посягнувших на
жизнь дорого[го] Ильича. Им не достаточно быть на месте среди торже
ствующего пролетариата, этим Иудам, предателям, торгующим своими
убеждениями и продававшим их мировому капиталу» 98.
Рабочий Жариков от имени «трех фабрик Хамовнического района»
заявил: «Рабочие, посылая меня сюда, узнав о том, что социалисты ре
волюционеры собираются еще продолжать войну с рабочими и крестья
нами, поручили мне, как жертве гражданской войны, заявить, что рабо
чий класс не допустит того момента, чтобы социалисты революционеры,
продавшие себя буржуазии, опять обрушились на рабочий класс. Рабо
чий класс опять стоит на страже и будет свою революцию и власть защи
щать до последней капли крови» 99.
Рабочий Немудов (в другом месте стенограммы --- Немудров) от Крас
нопресненского района выразил от имени «демонстрации в 50.000 това
рищей» --- «свое пролетарское презрение» к эсерам, «которые сотруднича
ли с международной буржуазией, которые взрывали мосты и уничтожали
продовольствие, последствием чего пролиты моря пролетарской крови
и немало рабочих померли преждевременно от голода и холода. А посему
мне поручено передать Революционному трибуналу, чтобы Революцион
ный трибунал по всем строгостям закона (так в тексте. --- К. М.), никако
го послабления, как к изменникам рабочим и крестьянам, для охраны про
летарской Революции, не сделал» 100.
Почтовый служащий Горбунов изложил «мнение рабочих и служащих
Городского района» и дал любопытное описание только что состоявшей
ся демонстрации: «Сегодня в два часа они стеклись и заполнили Трубную
площадь со всеми прилегающими улицами. Сколько их было, мы не зна
ем точно, но думаем, что не менее сорока тысяч. Сегодня они выбрали
10 человек, чтобы здесь высказать перед судом Республики волю рабочих
и служащих --- я нарочно говорю не только от рабочих Городского райо
на, но и от служащих, я сам служащий, я почтовик, а эсеры знают, ка
кую роль почтовики играли в их организациях. Мы, почтовики, отлично
увидели за время революции ваши, господа эсеры, истинные физионо
мии. <...> Рабочие с завода Михельсона говорили уже, что они вам не
240

верят, но и мы, служащие, не только вам не верим, но искренно убеди
лись в том, что вы не защитники рабочего класса, а прихлебатели буржу
азии, ибо она всегда проходила в этой борьбе за вашими спинами. (Ап
лодисменты). <...> Я не знаю Гоца, но я слыхал, что он родственник
Высоцкого и, в таком случае, он знает чайного короля. Советская власть
дала нам дом, потому что он достался ей по священному праву Револю
ции, но если бы у власти были вы, господа Гоцы, то Высоцкий выгнал
бы нас из этого дома, как последних собак. (Аплодисменты)<...> Мы,
рабочие, работницы и трудящиеся граждане Городского района, требуем
от Верховного Трибунала очистить землю нашей Советской Республики
от врагов и предателей рабочего дела. Нашим хлебом откормлены эти псы
буржуазии. <...> Смерть им, предателям и убийцам. Долой, к Милюкову,
вон из нашей земли всех агентов и псов буржуазии...» 101
Беспартийный рабочий Московского центрального телеграфа Захаров
восклицал: «Я <...> уполномочен заявить здесь Центральному Комитету
партии социалистов революционеров, что их цитадель крепость Цент
ральный телеграф перестала существовать. <...> Нет, у вас нет сил, и мы
за вами не пойдем, а пойдем за Коммунистической Партией. Это заяв
ляю я, взрослый 30 летний рабочий, мои симпатии в 17 году, не стыжусь
признаться, были на вашей стороне. Вы разбили эту веру в вас своими
грязными делами, своими продажными поступками, давлением на нашу
рабочую спину совместно со всей мировой западно европейской буржу
азией, всей Западной Европой. Вы затоптали нашу веру в вас, и мы не
пойдем за вами. Я торжественно заявляю это от лица 3 000 служащих поч
ты и телеграфа (Аплодисменты). Вы --- проклятие на нашем пути, вы яви
лись темным пятном на революционном солнце России. Вы затоптали те
ни своих лучших людей из вашей партии (Аплодисменты) и Перовская,
и Каляев, погибшие за лучшую долю рабочих, перевернутся в своих гро
бах. <...> Мы видим наших защитников только в коммунистической пар
тии и отдаем ей должное в борьбе за наше рабочее дело. Мы говорим Ре
волюционному трибуналу республики: не надо церемоний, не может быть
каких то полумер. Или высшая мера наказания для вас, или туда --- к Ми
люкову, Гучкову, Родзянко. Туда полезайте. Ваша историческая песня спе
та (Аплодисменты)» 102.
В том же духе высказывался и Коробичек от имени «15 тысяч человек
Рогожско Симоновского района»: «<...> Я лично работал в социал демо
кратической партии, старой, умершей и также преклонялся перед отдель
ными личностями Каляева, Перовской и других. За время гражданской
войны, революционной войны, рабочие увидели, что партия эсеров пре
вратилась в бандитскую партию. Рабочий класс Рогожско Симоновского
района послал нас сюда для того, чтобы поставить на вид Ревтрибуналу,
чтобы он действительно вынес самую суровую меру наказания, чтобы эта
партия действительно перестала существовать, как партия, и чтобы ее су
дили не как политическую партию, а как партию бандитов, которая дей
ствительно является черным пятном на солнце Русской Революции...» 103
Представитель Сокольнического района Миронов прочитал деклара
цию от 13 тысяч человек: «<...> Мы, представители крупнейших пред
приятий Сокольнического района <...> уполномочены заявить суду Вер
ховного трибунала следующее: партия эсеров с февральской революции
1917 года, когда она была господствующей партией, ясно обнаружила пе
ред рабочим классом и трудовым крестьянством, как партия предателей
революции.<...> Мы заявляем суду Верховного Трибунала [---] только
Советская власть может сохранить пролетариат России и всего мира от
241

угнетения мировой буржуазии. <...> Мы требуем суровой кары подсуди
мым членам Центрального Комитета социалистов революционеров, объ
явившим открытую войну Советской власти и стремящимся зажечь в раз
розненной стране пламя новой гражданской войны. Да здравствует наша
Советская власть» 104.
Одну из самых сумбурных и эмоциональных речей, в которой вся от
ветственность за все бедствия гражданской войны была возложена исклю
чительно на партию эсеров, произнесла работница Тарасова: «Товарищи,
я комендатирована сюда от нескольких тысяч женщин, которым партия
социалистов революционеров нанесла самый тяжелый удар. Товарищи,
в эту революцию мы пережили самые критические моменты, терпели са
мые тяжелые несчастья. Мужей брали на фронты гражданской войны, де
ти помирали с голоду на глазах матерей. Партия социалистов революци
онеров своими бесстыжими глазами смотрела на нас из за углов и убивала
на каждом шагу. <...> Нет, товарищи, вам пощады не будет и прошу Вер
ховный трибунал дать им самое строгое наказание за то, что они на нас,
на женщин наложили такую тягость, что нам пришлось отбиваться от до
ма и сирот детей помещать в дома, и голодали эти дети, но мы усиленно
работали и детей часть спасли, а вам, товарищи, не будет спасения от
женщин работниц города Москвы» 105.
После того, как выступили все желавшие высказаться представители
московских рабочих, Пятаков заявил им: «...И вы можете быть спокойны
и можете передать рабочим района, что если будет установлена виновность
тех или иных лиц, то наш суд, суд Рабоче крестьянской республики не ос
тановится перед принятием высшей меры наказания по отношению к тем,
кто действительно повинен в вооруженном посягательстве на Советскую
власть. Если это доказано не будет, то, разумеется, приговор суда будет
другой. <...> Суд Верховного революционного трибунала заседает не да
ром. Он не допустит ошибочного осуждения, он не допустит и ошибоч
ного оправдания <...>» 106.
Речь Пятакова так вдохновила кремлевского слесаря Вейнера, что он
вдруг стал выкрикивать здравицы, которые были поддержаны аплодис
ментами зала: «С праздником всемирного пролетариата! Да здравствует
Красная Советская власть! Тебе подает руку всемирный пролетариат! Да
здравствует равенство, братство, мир и хлеб! Беспощадное наказание тем,
которые удушали рабочий класс! (Аплодисменты)» 107.
После этого Пятаков предоставил возможность высказаться и пред
ставителям питерских рабочих. Его приглашение прозвучало достаточно
двусмысленно и комично: «Товарищи Питерцы, просим предстать перед
Революционным трибуналом» 108.
Представитель питерской делегации зачитал весьма пространную об
щую декларацию, которая заканчивалась словами: «...Петроградские ра
бочие никогда не забудут, что в течение 4 х лет партия эсеров была глав
ным агентом Антанты, и что члены этой партии на всех фронтах вместе
с бывшими царскими генералами и офицерами проливали кровь рабочих
и крестьян России. Петроградские рабочие помнят, как вы чуть не уби
ли Ленина, как ваши друзья уложили в гроб Урицкого. Рабочие и работ
ницы Петрограда, как и все трудящиеся России, проклинают предатель
скую партию эсеров. Сотни и тысячи рабочих, которые когда то доверяли
эсерам, отошли от них, ужаснувшись той бездны предательств эсеровских
вождей, которые открылись в 1918---19 гг. В рядах эсеров ныне нет чест
ных рабочих и крестьян. Партия стала чисто буржуазной партией. <...>
все мы одинаково, как партийные, так и беспартийные, бросаем госпо
242

дам эсерам: вы убийцы Володарского, вы продажные агенты Антанты,
вы --- враги трудящихся и пусть карающая рука пролетарского правосу
дия обрушится на злейших врагов Великой Революции <...>» 109.
Делегатка «Треугольника» Висневская восклицала: «Товарищи судьи,
я от имени сотни тысяч работниц Красного Питера, от жен убитых в граж
данской войне, причиной которой были эти господа, которые сидят здесь
на скамьях подсудимых, я прошу Ревтрибунал вынести суровый приговор
тем, кто покушался в течение 4 лет на нашу свободу, тем, кто заставлял
умирать на многочисленных фронтах наших мужей и сыновей, кто за
ставлял умирать наших детей от тяжелых мук голода, кто приходил на на
ши заводы мутить и подстрекать рабочих, кто никогда не встречал сочув
ствия, всегда встречал отпор. А знайте, предатели рабочего класса, знайте,
убийцы, что сегодня вы похоронены как партия революционеров. Мы,
работницы Красного Питера, просим перевести этих подсудимых со ска
мьи политической на скамью преступников, убийц и поджигателей. Они
не заслуживают быть на скамье политических подсудимых, а на скамье
преступников, ибо они этого заслужили <...>» 110.
Беспартийный рабочий металлист Тюльпин заявлял: «<...> Теперь мы
видим, беспартийные рабочие города Петрограда, кто был прав и кто ви
новат, почему Советскую власть ругали, что она не давала ничего. Теперь
мы убедились, что она лишь потому не давала, что вы, господа, социа
листы революционеры, в этом виноваты. Теперь я всему Петрограду ска
жу: товарищи, если мы голодали, если нас калечила гражданская война,
если десятки тысяч детей остались сиротами, то все это из за вас, госпо
да социалисты революционеры, палачей. <...> Пусть знает беспартийный
класс России, весь беспартийный класс Европы, что вы предатели рабо
чего класса, из за вас рабочая кровь пролита, из за вас дети на кладби
щах похоронены, из за вас искалеченные ходят на коленях и просят хри
ста ради, из за вас паразитов <...>» 111.
Это выступление, безусловно, похожее и по сути и по стилю на все
предшествующие выступления и на тысячи выносимых резолюций, тем
не менее особо остро позволяет почувствовать и осознать две вещи.
Во первых, власти сделали эсеров виноватыми не только в том, в чем они
могли быть признаны виновными, но и в том, к чему те не имели ни ма
лейшего отношения, в том числе и за просчеты и преступления самой
большевистской власти. Во многих выступлениях прозвучала убежден
ность рабочих в том, что истинные виновники и гражданской войны
и всех несчастий народа наконец то найдены.
Все эти резолюции и речи позволяют сделать вывод о том, что влас
тям удалось не только создать гигантский всероссийский театр с заранее
подготовленными ораторами и резолюциями, но и убедить часть людей
в том, что главные виновники всех бедствий народа, или, пользуясь об
разом М. А. Лихача, что главные «евреи» для русского народа на совре
менном этапе --- это эсеры 112. Что надо с ними делать, тоже звучало ре
френом и также может быть обобщено словами рабочего Тюльпина,
речью которого и было завершено это беспрецедентное шоу в зале суда.
Обращаясь к судьям, к публике, оратор восклицал: «Смерть социалистам
революционерам, смерть предателям, заявляю это от беспартийных Пет
рограда. Помилование тем, кто сознал свою ошибку. Пощада тем, кто
с нами. Смерть тому, кто против нас!» 113.
Собственно эти слова малограмотного рабочего таили в себе не толь
ко жажду расправы, он сумел емко выразить то, что говорила и сама но
вая власть, уничтожающая недавних своих соратников. Его слова --- это
243

целый манифест, проникнутый духом и логикой «политической целесо
образности», отрицания старых традиций и уничтожения любого ина
комыслия.
Для подсудимых 1 й группы все эти выступления были крайне тяже
лы. Очевидцы сравнивали это с Голгофой. Меньшевик Двинов воскли
цал: «И "народ" предстал в "суде". Два с половиной часа кричали там
что то какие то фурии, потрясали кулаками, свирепствовали, ругались
и бесновались. Два с половиной часа самой доподлинной голгофы вы
держали эсеры и не издали ни звука. И все это было в Москве, в 1922 г.
после 5 лет революции в заведении, которое носит название "Верховный
Революционный Трибунал". Конечно, это вызвало уход защиты. Но что
им до того. "Занавес! Спектакль продолжается!.."
Зрелищ! Побольше! Погромче!.. требует большевистский Молох, и ве
ликая трагедия Русской Революции выволакивается на площадь на по
смешище и поруганье! Кривляются, потешая раек, скоморохи --- обвини
тели и гогочет толпа пошехонцев, приведенная из ГПУ, чтобы своим
рвением засвидетельствовать свою готовность служить чем угодно и как
угодно. «Мы глядим в лицо смерти!» --- заявляет мужественно Гоц. Крив
ляются в ответ Смердяковы революции и ...го го го!! Ржут чекисты.
Не один момент этой драмы большевики не упускают, чтоб не опошлить
ее, не превратить во что то отвратительное» 114.
Нельзя не заметить, что многие из выступавших были искренни. Воз
действие на их сознание газетной кампании, участия в митингах и, конеч
но же, в грандиозной демонстрации 20 июня не прошло бесследно. Мы
имеем дело с очень интересным психологическим феноменом. Длительная
пропагандистская шумиха, многочисленные митинги и петиции, шествие
сотен тысяч демонстрантов на улицах Москвы с лозунгами «Смерть эсе
ровским убийцам!», митинговые речи лучших большевистских агитаторов
оказывали мощнейшее эмоционально психологическое воздействие на са
мих участников этих колонн, многие из которых встали в них не по своей
воли, и на обывателей, и на колеблющихся, и на самих коммунистов и да
же на подсудимых. Рациональное объяснение подготовленности действа не
снимало того морального воздействия, которое производили на них эти ко
лонны и их лозунги, выступления рабочих, допущенных в зал суда и тре
бовавших от имени тысяч рабочих своих заводов их расстрела и т. д.
Жена Д. Д. Донского Наталья Михайловна, присутствовавшая на про
цессе, так вспоминала об этом: «Тяжело было обвиняемым слышать гроз
ное обвинение группы питерских рабочих. Знавшая Дмитрия Дмитрие
вича артистка Художественного театра Коренева, присутствовавшая на
заседании, вполголоса твердила: "Это же Голгофа, Голгофа..."» 115.
Не менее интересен следующий разговор среди подсудимых 1 й груп
пы, подслушанный «разведчиком» Активотделения МГО ГПУ, дежурив
шим 28 июля 1922 г. у спецаппарата, установленного в тюрьме в Кисель
ном переулке: «Однажды разговаривали о процессе и один из них сказал:
"Нас рабочие приговорили к смерти и хорошего нечего ожидать", а вто
рой и говорит: "Дорогой, как вы рассуждаете, как малый ребенок, а что
вы не знаете что ли, что на каждом заводе коммунистов до черта. Ведь
их же власть, а раз их власть, то было можно сделать все, да тем более,
что рабочий запуганный, забитый, что не скажи все для него ладно, сой
дет, что они --- что либо понимают что ли?"» 116.
Но показательно и другое. Когда встал вопрос о допуске рабочих де
легаций в зал суда, защита 1 й группы категорически протестовала, а вот
сами подсудимые от заявления отказались! Они не могли отказаться вы
244

слушать мнение рабочих (пусть и обманутых), ибо это было бы препода
но всей коммунистической пропагандой, как страх и признание своей ви
ны и нежелание слушать «глас народа».
§ 2. «ЕСЛИ БЫ ЭТОГО ПРОЦЕССА НЕ БЫЛО, ЕГО
СЛЕДОВАЛО ВЫДУМАТЬ РАДИ ТАКОГО БОЛЬШОГО
ПОЛИТИЧЕСКОГО ВЫСТУПЛЕНИЯ ПРОТИВ ПАРТИИ»:
РАЗВЕРТЫВАНИЕ ЭСЕРОВСКОЙ ЭМИГРАЦИЕЙ
ПРОТЕСТНОЙ КАМПАНИИ В ЕВРОПЕ
В заголовок параграфа вынесены слова В. М. Чернова, которые были
услышаны секретным сотрудником берлинской резидентуры ИНО ГПУ
и переданы в Москву. В этих словах нет преувеличения. Эсеровская эми
грация (при помощи меньшевиков) сумела развернуть грандиозную про
тестную кампанию в Западной Европе и высоко поднять престиж ПСР,
которая стала рассматриваться немалой частью западных социалистов,
как авангард в борьбе с «коммунистической угрозой» и экспансией Ко
минтерна, опасность которых они только только начинали осознавать,
в том числе и благодаря процессу с. р.
Было бы ошибкой считать, что эсеровские организации в России бе
зучастно взирали на вакханалию большевистской пропаганды. Напротив,
как только стало известно о готовящемся процессе, все силы российских
эсеров были брошены на контрпропаганду. Эсеры (а также и меньшеви
ки) пытались вести как устную агитацию (например, на митингах, устра
иваемых по этому поводу властями), так и печатную (в нелегальных пар
тийных газетах и листовках). Естественно, подсудимым выражалась
всяческая поддержка на страницах нелегальной эсеровской прессы в Рос
сии и эмигрантской партийной печати.
Анализ эсеровских листовок, воззваний, газетных статей из нелегаль
ной прессы свидетельствует о том, что будучи написаны ярко, образно,
они хлестко и зло били большевиков и по своему качеству явно превос
ходили пропагандистские утки своих противников 117.
Впрочем, ясно, что масштабы контрпропаганды эсеров и меньшеви
ков были совершенно несопоставимы с масштабами официальной госу
дарственной пропагандистской машины. И если российские эсеры
и меньшевики, чьи организации и типографии беспрерывно громили че
кисты, в лучшем случае могли влиять отдельными листовками и устной
пропагандой на тысячи людей, то власть подвергла систематической
и очень интенсивной пропагандистской обработке миллионы и десятки
миллионов (в силу понятных причин пропаганда менее интенсивно ве
лась в деревенской глубинке).
Поставленные в слишком неравные условия, эсеры проиграли битву
за умы людей в России, но одержали внушительную победу за ее преде
лами. Документы свидетельствуют о тех сверхусилиях, которые приложи
ли заграничные эсеры, организуя антибольшевистскую кампанию. Она
стала катализатором и детонатором мощного протестного движения, ох
ватившего на Западе разные слои общества (прежде всего рабочее и соци
алистическое движение). Особо подчеркнем, что за годы революции
и гражданской войны разногласия и взаимное неприятие разных эсеров
ских лидеров и эмигрантских групп заметно обострились. Так, например,
«правые» эсеры устами Н. Д. Авксентьева обвиняли В. М. Чернова и его
245

сторонников в том, что их «левизна» и пробольшевистские колебания сы
грали роковую роль в судьбах партии и России. Чернов же обвинял «пра
вых» и «правый центр» в навязывании в 1917 г. партии коалиционного со
глашения с кадетами и повторении этого катастрофического опыта в годы
гражданской войны. Но процесс 1922 г. временно сплотил все враждую
щие группы эсеровской эмиграции, и они выступили единым фронтом,
хотя и не без трений (подробнее об этом см. ниже). Представляется, что
ни до, ни после эсеровская эмиграция не действовала с таким единоду
шием и такой самоотдачей, что и позволило ей организовать грандиозную
международную кампанию в защиту подсудимых эсеров, которая приоб
рела невероятный размах и стала ярчайшей страницей процесса и одно
временно неприятнейшим сюрпризом для большевистского руководства.
То, что эсеровская эмиграция стала действовать в тот же день, как уз
нала о готовящемся процессе, хорошо видно из доклада Е. Роговского,
сделанного 15 марта 1922 г. в Берлине на заседании Заграничной Делега
ции ПСР, посвященном организации агитационно пропагандистской де
ятельности в связи с предстоящим процессом: «Известие о суде в Пари
же получилось в прошлую субботу. Тут же позвонили т. Рубановичу;
не розыскав в этот день И. А. Рубановича, мы, в составе т.т. Руднева,
Керенского, Минора, Рубинштейна и меня устроили собрание, на кото
ром предложили В. В. Рудневу написать письмо в Делегацию с просьбой
прислать материалы, подробные сведения и указать мероприятия; на этом
же заседании было постановлено в порядке срочности обратиться к Ген
дерсону и Вандервельду с просьбой принять срочные меры: одновременно
сговорились с Реноделем, и на понедельник было назначено с ним свида
ние. В понедельник достали брошюру Семенова Васильева, свободно про
дававшуюся в магазине Поволоцкого: на понедельник же было назначено
собрание группы, на котором был сделан доклад о предпринятом и на ко
тором пришли к выводу, что этот процесс такое исключительное дело, что
потребует напряжения всех наличных партийных сил.
Намечалось создание Бюро, в которое должен был войти и присутст
вующий в Париже чл. Загр. Делегации И. А. Рубанович. Во вторник со
стоялось свидание с Реноделем, который горячо воспринял нашу прось
бу вмешаться в это дело, но заявил, что для формальной постановки
вопроса нужно, чтобы предложение шло формально от партии, т. е. через
Делегацию. <...> Решили, что нужно послать кого нибудь в Англию,
но встретилось затруднение с визами. Тогда Керенский послал телеграм
мы социалистическим партиям Англии и Бельгии. От Гендерсона был от
вет, что все будет сделано. Был ответ и от Брантинга.
Для улаживания конфликта с И. А. [Рубановичем] к нему поехал
И. И. Фондаминский, после чего И. А. решил ходить на заседания. На
ша просьба, в связи с этим делом --- установить нормальные отношения
группы содействия с И. А. и объяснить ему, что в этом деле надо дейст
вовать солидарно.
Считаю долгом заявить, что несмотря на то, что парижская группа
сод[ействия] не сочувствует идее суда всех трех интернационалов в прак
тических мероприятиях и мы по этому вопросу подчинились Загранич
ной Делегации и сделали соответствующие практические выводы, в смыс
ле энергичного продолжения начатой кампании» 118.
Яркое представление о развертывании эсерами контрпропагандист
ской кампании дает Отчет Комиссии по ведению кампании в связи с про
цессом от 29 апреля 1922 г., в котором говорилось: «По образовании ко
миссии, весь имеющийся по делу материал (телеграфное сообщение из
246

Ревеля), данный из Москвы, брошюры Семенова Васильева и газетные
материалы по размножении были разосланы по группам содействия
П. С.Р. и отдельным товарищам в Париж, Лондон, Прагу, Ревель, Рим,
Брюссель, Нью Йорк с циркулярным предложением от имени делегации
оповестить социалистическую прессу и видных деятелей о готовящем
ся процессе. Тогда же эти материалы на французском и немецком язы
ках были разосланы по секретариатам социалистических газет и отдель
ным лидерам.
Всего было разослано по 73 адресам: Германии, Франции, Англии, Че
хо Словакии, Италии, Бельгии и российским лимитрофам. Одновременно
было приступлено к переводу на французский и немецкий языки брошю
ры Семенова, легшей в основание привлечения наших товарищей к суду.
9 го числа было разослано по редакциям берлинских газет и переда
но в телеграфное агентство и разослано по 244 адресам краткое коммю
нике о готовящемся насилии.
В этот же день выпущенное З. Д. воззвание с призывом немедленно
го вмешательства для предотвращения готовящегося насилия было разо
слано на французском, немецком и английском языках по вышеназван
ным адресам и передано в телеграфное агентство для рассылки, что
и было сделано по 244 адресам.
10 марта по вышеназванным адресам на трех языках было разослано
воззвание меморандум З. Д. к "социалистическому миру". Воззвание по
дробно указывало преступления советской власти, провокационные осно
вания привлечения к суду наших товарищей и оканчивалось призывом
к социалистическому миру требовать суда 3 х интернационалов, разослан
ное почти во все уголки Западной Европы и Америки; означенное воззва
ние в выписках появилось в социалистической прессе почти всего мира.
14 марта была послана циркулярная телеграмма на трех языках по
73 адресам о немедленном вмешательстве. Означенная телеграмма вызва
ла бурю негодования против насилия Москвы и появилась почти во всей
социалистической прессе Европы. Параллельно циркулярной телеграмме
на имя групп содействия и отдельных товарищей предлагалось системати
чески получаемые телеграммы передавать по социалистическим центрам
и постоянно держать в напряжении социалистическую прессу по поводу под
нятой кампании (выделено нами. --- К. М.).
Одновременно с печатанием материала в "Голосе России" докумен
тальные данные, касающиеся процесса и вообще новые сведения из Моск
вы, систематически, циркулярной телеграммой передавали по 73 адресам.
Так, были посланы телеграммы: 14 марта, 15 марта, 17 марта, 18 марта,
23 марта, 24 марта, 25 марта и т. д. Телеграммы посылались почти каждые
два дня и таким образом достигалась планомерность и координация ра
боты во всех странах. Параллельно с оповещением групп содействия и от
дельных товарищей о ходе кампании, поступающих телеграммах, протес
тах и т. д. группы призывались к собиранию материалов и высылке
таковых в секретариат З. Д. » 119.
Эту бурную деятельность немедленно отразила в своих донесениях
агентура ИНО ГПУ. Так, Иностранный отдел ГПУ, ссылаясь на резиденту
ру в Париже 31 марта 1922 г. сообщал в СО ГПУ: «На этих днях Керенский
и Минор послали следующую телеграмму: НАНСЕНУ Женева 20 марта,
в Москве будут судиться 47 социал революционеров, большинство из ко
торых наши старые друзья по борьбе с царизмом. Принимая во внимание
Ваш высокий моральный авторитет, просим Вас во имя гуманности всту
питься, чтобы избежать непоправимого результат. Керенский, Минор» 120.
247

Берлинская резидентура ИНО ГПУ 31 марта 1922 г. сообщала в Моск
ву: «Чернов о процессе ЦК ПСР высказался 19 III следующим образом:
По мнению Чернова это первое выступление партии за границей. --- Весь мир
поднят против большевиков. Если бы этого процесса не было, его следовало
выдумать ради такого большого политического выступления против партии.
Процесс отложен, значит, мировая победа одержана. --- Возможно, что этот
процесс будет началом конца большевистской власти. --- Одно из последних
писем из Москвы, полученных от Г. Покровского, случайно оставшегося на
свободе, указывает, что там зашевелились, что идет подготовка к чему то
большому и важному (выделено нами. --- К. М.).
20 3 Чернов имел длительное свидание с Церетели.
22 3 Чернов посетил редактора Форверта и совещался с ним по по
воду агитации против процесса.
В Италии всю закулисную работу компан[ии] протеста против про
цесса ведет сын Г. Шрейдера.
Близкое участие в юридической стороне подготовляемого процесса
принимает О. Грузенберг.
До сих пор затрачено на компан[ию] по поводу протеста
9.000.000 м[аро]к. Делегация приняла конкретные шаги для создания, так
называем., суда из представителей всех трех интернационалов. Сухомлин
находится в Вене, где ведет переговоры по этому поводу» 121.
Сразу отметим, что участвовали в этой европейской кампании преж
де всего социалистические партии, профсоюзы и ряд известных общест
венных деятелей, ученых, писателей; а не буржуазные круги и правитель
ства, как это утверждала советская пропагандистская машина. На фоне
громогласных утверждений советской пропаганды об эсерах как о «буржу
азных наймитах», любопытно замечание В. О. Фабриканта об отношении
французских буржуа к эсерам. В своем письме Б. Н. Рабиновичу от 25 ав
густа 1922 г. он, рассуждая о том, что брошюру «12 смертников» не следу
ет раздавать даром, т. к. это отпугнет французских рабочих, которые смо
трят на «даровую» литературу «как на рекламу и не читают ее», далее
замечал: «Богачей, которые дали бы большую плату за такую брошюру, я
не знаю, да таких и нет. Они ненавидят с. р., тех, которые являются по
следовательными социалистами (земля народу, социал[изация] земли, ин
тернационал действенный и т. д.). А ведь 12 смертников, по мнению этих
богачей 12 раз заслужили смерть: их ненавидят больше большевиков. По
этому раз навсегда надо оставить эту иллюзию богачей (так в текс
те. --- К. М.). Я говорю, конечно, не об исключениях, помогающих нам» 122.
Безусловно, основным источником моральной и финансовой под
держки для ПСР в организации антибольшевистской кампании являлись
социалистические партии. Так, например, 16 июля и 16 августа 1922 г.
В. М. Зензинов отправил в ЦК Чехословацкой социал демократической
партии и ЦК Чехословацкой социалистической партии письма одинако
вого содержания: «Дорогие товарищи, настоящим подтверждаю получе
ние от Вас через тов. Брушвита 5000 ч.с. крон, внесенных Вами на усиле
ние кампании в пользу освобождения приговоренных по московскому
процессу социалистов революционеров. От имени нашей партии прино
шу Вам, дорогие товарищи, горячую благодарность за оказанную Вами
братскую помощь» 123. Деньги на контрагитацию эсеры также получали,
торгуя открытками соответствующего содержания на многолюдных ми
тингах протеста, которые проходили в Праге. Так, корреспондент
В. М. Зензинова, некий «Вано» в письме от 12 августа 1922 г. сообщал ему:
«Твою вторую партию открыток распродал, этому содействовали митинги
248

(русский и чешский), при входе на которые открытки продавались, и не
хватило. Так как через несколько дней будет митинг Вандервельде, то от
крытки опять понадобятся, поэтому пришли еще 600 (по 300 каждой)» 124.
Открыток планировали выпустить несколько серий по 18---20 штук в каж
дой, на 5 языках (немецком, русском, французском, английском и чешском)
общим тиражом в 45---50 тыс. экз. На каждой открытке вместо изображе
ния был размещен небольшой печатный текст (10---12 строк петитом) 125.
Заграничные эсеры, развернув кампанию протеста против судилища,
устроенного коммунистами, пытались действовать во всех направлениях:
от инициации резолюций и писем протеста со стороны видных обществен
ных фигур и политических партий до попыток организации за границей
протестных митингов. О том, что пражской колонии эсеров удалось ши
роко поставить эту кампанию, они сообщали В. О. Фабриканту еще 2 сен
тября: «митинги протеста идут по всей Праге и Чехии» 126. В свою очередь,
11 сентября 1922 г. В. О. Фабрикант писал из Парижа в Прагу от имени ме
стных эсеров: «Завтра же обсудим и решим вопрос о митингах протеста.
Здесь это труднее, чем у вас, но со своей стороны я сделаю все возмож
ное» 127. О своих усилиях по организации митинга в Париже В. О. Фабри
кант сообщал в письме от 30 сентября 1922 г.: «Вчера вечером состоялось
предварительное совещание представителей групп бывш. Рос[сийских] со
циалист[ических] партий в Париже по вопросу об устройстве митинга про
теста против москов[ского] приговора. Решено созвать представителей всех
социалистических групп иностранных партий в Париже (англ., итал., аме
рикан., испанской, всех российских партий и т. д.) и устроить митинг кол
лективными усилиями» 128. Небезынтересно, что инициатива этого митин
га, по его же словам, принадлежала меньшевикам 129. Впрочем, параллельно
В. О. Фабрикант вел переговоры с секретарем «Ligue des Droits de l'Homme»
об устройстве французского митинга протеста в Париже, инициатива ко
торого принадлежала самой этой организации 130. Весьма пессимистично
перспективы публичных мероприятий оценивал О. С. Минор, который
в августе 1922 г. восклицал: «Здесь, в Париже, теперь нельзя устроить ни
лекций, ни вечеров, ни митингов. Это просто невозможно: мы --- капля
в русском море сволочи. Здесь не Прага...» 131.
Вот как описывал митинг в поддержку осужденных эсеров в Праге
11 августа 1922 г. Брушвит в своем письме В. М. Зензинову: «Очень жал
ко, что Вы вчера не присутствовали на митинге. Было что то уже давно
в Праге невиданное. Народу было столько, что Большой зал Жофини не
мог вместить всех и почти такое число, какое было внутри зала, органи
зовало митинг под открытым небом. Потом, несмотря на дождь и позд
нее время (9 час. вечера), собравшиеся пошли процессией на Старомест
скую площадь, где был митинг продолжен. На улице присоединялась
публика в таком количестве, что площадь была почти переполнена. Все
время шли с пением Чешского гимна и рабочих песен. Настроение было
бурное против коммунистов, в особенности против Шмераля и Муна.
В перерывах между пением раздавались возгласы вроде "долой с комму
нистическими палачами", "долой с Šibenicnym Radom" (Smeral получил
здесь прочный эпитет "Šibenicnovi rada", что по немецки означает "Herr
Galgen Pati" --- советник от виселицы). Возгласы подхватывались много
численной публикой, которая стояла на тротуарах.
Знаете, дорогой, я давно не переживал таких минут: на исторической
площади среди ночной тьмы стройное пение более чем десятитысячной
толпы, сердечные, проникнутые сознанием момента, вызывающие слезы
у собравшихся, речи --- это картина, которую давно уже Прага не видела.
249

250
Озлобление в массах против коммунистов было так велико, что часть по
выходу из Острова бросилась к большевистской миссии и стоило боль
шого труда их от этого шага удержать» 132.
Другой корреспондент В. М. Зензинова так описывал события 11 ав
густа 1922 г.: «Вчера, в малом зале Жофина в 5 час. был митинг протес
та, народу было около 400 ч. Говорили представители соц. партии и Со
юза возрождения казачества, принята резолюция единогласно. В 7 ч.
в большом зале Жофини состоялся митинг, устроенный обоими соц. пар
тиями Ч. С., зал был переполнен, не поместившиеся открыли митинг
в саду, где было тоже от 1 1/2 --- 2000 ч., по окончании речей все собрав
шиеся продемонстрировали к памятнику Гуса, где еще раз выразили свой
протест против крови и насилия. Подъем и настроение были чрезвычай
ные, мы с Л. Вас. чувствовали себя компенсированными за все пережи
тое; искренность чувства демонстрантов умиляла и трогала» 133.
Причины такой грандиозной поддержки эсеров со стороны обеих со
циалистических партий и рабочих очень хорошо вскрыл в одном из сво
их писем в ЗД ЦК ПСР секретарь «Комиссии по процессу» и Межпар
тийного Организационного комитета В. Пшиходский: «В Чехословакии
создалось совершенно особое положение. В этой самой свободной и де
мократической стране в Европе пролетариат великолепно организован,
вполне дифференцирован. Борьба, которую ведут здесь социалистичес
кие партии с "коммунистами", имеет также поэтому особенный харак
тер. Это, быть может, длительная, но искусная правильно рассчитанная
"осада", дающая уже определенные плоды --- оправдывающая себя. Так,
например, в Кладно, где два года тому назад объявлена была "советская
республика" и числилось 20 000 коммунистов, --- теперь их там лишь 600.
Социалисты здесь готовы самым решительным образом пресечь всякие
эксцессы со стороны "коммунистов", но они не хотят сами подать повод
последним стать на этот путь. Вот почему мы в нашей акции протеста
против большевистской юстиции и предрешенного приговора встречаем
самый сердечный и дружный отзвук в политических партиях, отношение
к нам самое хорошее и манифестация протеста, вероятно, будет самой
дружной и мощной, но в профессиональных союзах и других не полити
ческих организациях здесь осторожны: скупы даже на резолюции. Пар
тия с р. хочет созвать рабочих листовками по заводам, чтоб даже с утра
к вечеру можно было бы собрать митинг, который будет назначен в лю
бой день (за исключ[ением] вторника)» 134.
Французские, английские и немецкие социалисты и профсоюзы ока
зались сильнее в других видах деятельности: они отличились организаци
ей многочисленных резолюций протеста, посылкой писем и резолюций
в Кремль, развертыванием кампании в собственной прессе, давлением че
рез своих депутатов как на собственное правительство, так и на совет
ских дипломатов, заинтересованных в признании Советской республики
(эту тактику английские и французские социалисты успешно применяли
и в 1924---25 гг. во время голодовок осужденных по процессу эсеров).
В каждой стране движение принимало свой особенный характер в свя
зи со спецификой и традициями этой страны. Так, например, во Фран
ции в поддержку эсеров выступило огромное количество всевозможных
профсоюзов, федераций синдикатов, департаментских союзов и Бирж тру
да. В. Войтинский по этому поводу констатировал: «В этой стране, где
большая часть рабочего класса до сих пор хранит заветы Великой Рево
люции, пролетариат боролся за жизнь и свободу русских социалистов ре
волюционеров с тем же чувством, с каким 20 лет тому назад, под руко

водством Жореса, боролся он за торжество правды в деле Дрейфуса» 135.
По подсчетам И. А. Рубановича, до 1 августа 1922 г. французские профсо
юзы отправили «около 60 телеграмм и 30 писем» с протестами против про
цесса над эсерами 136. 40 таких писем и телеграмм было отправлено в Па
риж представителю советского правительства М. Скобелеву и было
передано им в Москву, где они осели в делопроизводстве Политбюро
ЦК РКП(б) 137. А в брошюре В. Войтинского «Двенадцать смертников»
одно перечисление французских профсоюзов заняло больше страницы 138.
Впрочем, протестовали социалисты, профсоюзы и общественные дея
тели отнюдь не только Франции, Великобритании, Германии, но почти
всех европейских стран. Некоторая, весьма незначительная, часть всех по
сланий, обрушившихся на Кремль, но дающая, тем не менее, весьма яр
кое представление и о самом разном составе протестантов, и об их наст
роениях, осела в трех тематических делах фонда Политбюро, хранящемся
в Архиве Президента Российской Федерации (АПРФ) 139. Свои протесты
выразили крупнейшие социалистические партии Европы: французские со
циалисты (СФИО и ПСФ), германская социал демократическая партия,
германские независимые социалисты, Британская рабочая партия,
Английская независимая социалистическая партия, Британская социал де
мократическая федерация, Бельгийская социалистическая партия, социа
листическая и социал демократическая партии Чехословакии, социал де
мократическая партия Италии, социал демократические партии Швеции
и Голландии, социалистические партии Болгарии, Польши, Латвии, Лит
вы и даже объединенные социалистические партии Индии. С протестом
также выступили социалисты Белоруссии, Украины, бундовцы, социалис
ты сионисты и меньшевики 140. Протестовали также многочисленные не
большие социалистические организации, вроде анархистской группы Зей
лера из Цюриха, или французских организаций типа социалистической
группы в Пантэне, секции в Авэне, 14 й секции Сенского департамента,
социалистических федераций Юры, Бувэ, Роны, Верхней Соны и т. п. 141.
Еще более пестрая картина была с протестами профсоюзов 142. Огромней
шее значение имели протесты писателей --- М. Горького, Анатоля Франса,
Анри Барбюса, Ромена Роллана, Герберта Уэллса 143.
Протестной кампанией были охвачены, можно сказать, почти все
видные научные и общественные фигуры Франции и Германии, что от
части было заслугой эсеров эмигрантов, нашедших верную технологию
сбора подписей под протестами. Об этом можно судить по немецким тек
стам типового содержания, с которыми обращались к намеченным зара
нее лицам. В Германии такие протесты подписали Альберт Эйнтштейн,
Г. фон Герлах, Гарри граф Кесслер, Эрнст Федер, главный редактор «Пар
ламентскорреспонденц» центра доктор Фортман, член рейхстага доктор
Рудольф Гильфердинг, доктор Пауль Натан, бывший министр профессор
Гуго Прейс, главный редактор «Форвертса» Фридрих Штамперер, редак
тор «Берлинер Фольскцайтунг» Карл Феттер, редактор «Франкфуртер
Цайтунг» доктор Б. Гутман, Габриеле Рейтер, Бернгардт Кемлерман, Фе
ликс Либерман, профессор Алоиз Риль, доктор Рудольф Брейтшейд,
Г. Зудерман, Г. Штребель, И. Сассенбах и др. Во Франции протесты под
писали многие профессора Сорбонны: А. Олар, Габриэль Сеайлль,
Р. Шнейдер, Анри Озер, П. Леви Брюль, Л. Брунвиг, Виктор Баги, Ш. Се
ньобос, а кроме того Поль Пенлевэ, А. Мельэ, Эмиль Борель, Аллеман,
Ксавье Леон, Шарль Жид, Эмель Терквам, Ж. Адамар, Анри Леви Брюль,
П. Альфандери, Жанна П. Альфандери, доктор Марсель Леви Брюль,
Ж. Бруншвиг и многие другие 144.
251

Слитный хор социалистических организаций и партий, а также Вто
рого и Венского Интернационалов, профсоюзов и видных авторитетных
общественных деятелей, писателей, ученых, безусловно, стал мощной си
лой, с которой были вынуждены считаться и советское руководство (от
руководителей Коминтерна до дипломатов), и местные коммунистичес
кие и прокоммунистические организации, чувствовавшие себя в этой ат
мосфере весьма неуютно. В этой связи представляется неслучайным, что
руководители Коминтерна и советского внешнеполитического ведомства
и в эти и в последующие годы были сторонниками более мягких мер в от
ношении преследуемых режимом российских социалистов, т. к. более су
ровые меры рикошетом били и по ним. Несомненно, мощная кампания
поддержки подсудимых эсеров была неприятным сюрпризом для боль
шевиков и имела для них весьма серьезные последствия: она ломала их
имидж, разоблачая их как палачей (к тому же не стыдящихся своего па
лачества), наносила мощный удар по европейским коммунистам и всем
просоветски настроенным элементам (многие из них были вынуждены
даже присоединить свой голос к хору протестующих). Представляется,
что это было одно из первых сокрушительных поражений большевиков
в глазах европейского общественного мнения, поражение, имевшее серь
езное значение. Именно тогда и начинает формироваться мнение о несо
вместимости коммунизма и демократии, неприятие практики подавления
коммунистами инакомыслия, где бы оно ни проявлялось. В этом контек
сте становится понятным совершенно неожиданное переплетение в гла
зах французской общественности двух, казалось бы, совершенно разных
карательных мероприятий большевистской власти --- против эсеров и про
тив церкви, о чем свидетельствует письмо В. О. Фабриканта пражским
эсерам от 11 сентября 1922 г.: «Меня настоятельно просят дать на француз
ском языке сводку сведений о гонениях и расстрелах русского духовенства
для энергичнейшей кампании по этому поводу в прессе. Непременно и не
откладывая пришлите мне эту сводку. Это облегчит нашу кампанию
в пользу москвичей» 145.
Роль, которую сыграла эсеровская эмиграция (при помощи меньше
виков, о чем писалось выше) в развертыванию протестной кампании
в Европе, трудно переоценить. Так же, как и ту роль, которую она сыг
рала при вынесении приговора подсудимым. В. М. Зензинов не без осно
ваний полагал, что она спасла жизнь части из них, которым грозил смерт
ный приговор 146.
Представление о той роли, которую сыграли эсеры эмигранты в раз
вертывании кампании в Европе, можно получить и из доклада Загранич
ной Делегации ПСР, сделанного 1 апреля 1923 г. для Бюро международ
ного социалистического интернационала, гласившего: «Почти весь
характер работы Делегации в 1922 г. определился известным Московским
процессом, который был для партии не узко партийным делом, но борь
бой против всего коммунистического террора и режима. Так понимали
этот процесс наши товарищи на суде, так понимала его и Заграничная
Делегация. Поэтому вся кампания в связи с процессом была поставлена
в широком международном масштабе.
а) Делегацией был приобретен ежедневный печатный орган "Голос
России", который издавался в течение 7 ми месяцев, с Марта по Сен
тябрь 1922 г.
б) К Берлинскому совещанию был выпущен специальный меморан
дум на немецком, французском, английском и русском языках, посвя
щенный большевистскому террору.
252

в) В течение 4 х месяцев издавался ежедневный бюллетень "Соц.
рев.", дававший информацию как о ходе процесса, так и вообще о поло
жении России. Бюллетень этот издавался на немецком, французском, ан
глийском, итальянском и еврейском языках.
г) Издана на русском, английском, французском и немецком языках
книга в 18 печатных листов "ЧЕ КА".
д) Изданы открытки с фотогр. подсудимых с. р. и их защитников.
е) В экстренных случаях рассылались телеграммы по 60 ти адресам
социалистических организаций.
ж) Издана книга "12 смертников", на русском, чешском, француз
ском, английском и немецком языках.
з) Было оказано содействие по отправке защитников социалистов на
Московский процесс.
и) Были совершены специальные поездки в Англию, Чехию, Бель
гию, Францию, Болгарию, Италию, Прибалтику, Австрию.
На ряду со всей этой работой поддерживалась самая тесная связь
с Россией» 147.
Анализируя в целом антибольшевисткую протестную кампанию, ох
ватившую Западную Европу, можно сделать следующие выводы.
Во первых, именно в это время, благодаря во многом процессу над эсе
рами, в европейских демократических и социалистических кругах взамен
романтизированного представления о смелых социальных экспериментах
«первого в мире государства рабочих и крестьян», утверждается более адек
ватное представление о недемократичности советского режима и правовом
нигилизме его руководителей. Во вторых, европейские социалистические
партии получили (при помощи эсеров и меньшевиков) прекрасную воз
можность дать хороший бой как Коминтерну в целом, так и своим собст
венным национальным компартиям. Удар по их авторитету был весьма
ощутимым, что позволило притормозить расширение коммунистического
движения в большинстве европейских стран, и укрепить позиции обоих
социалистических Интернационалов. В третьих, были осложнены отноше
ния советского государства с европейскими. В четвертых, вместо желаемой
дискредитации эсеров (и меньшевиков), большевики получили прямо об
ратный результат --- рост их известности и авторитета в некоммунистичес
ких слоях рабочего класса, в демократических и социалистических кругах
Европы. В пятых, эсеры и меньшевики заняли вполне достойное место
среди европейских социалистических партий, рассматривавших их отнюдь
не как «бедных родственников», а как надежных и опытных союзников
в борьбе с «коммунистической экспансией».
Продемонстрировав всему миру весьма своеобразное понимание, с од
ной стороны, допустимых методов и способов борьбы со своими полити
ческими противниками, а с другой --- устоявшихся норм и принципов юри
спруденции, власть уподобилась унтер офицерской вдове, которая сама
себя высекла. Большевистское руководство поняло это слишком поздно
(несмотря на тревожные сигналы и мрачные прогнозы отдельных дипло
матов и коминтерновцев). Самое любопытное, что реакция на это пони
мание у «твердокаменных» и «мягких» большевистских лидеров оказалась
абсолютно разной. «Мягкие» думали, как смягчить тяжелое впечатление,
произведенное на самые различные общественные круги Запада, как вос
становить свой авторитет и влияние, а «твердокаменные» --- стали срывать
свое зло на 22 х не сдавшихся эсерах. Эта реакция вымещения бессильной
злобы и ярости была политически нерациональной, но поделать с собой
часть большевистской верхушки и чекисты ничего не могли. Самый яркий
253

пример --- это устройство осенью 1922 г. для 22 х эсеров такого тюремного
режима, который диктовался, прежде всего, желанием мести, а мотивы
изоляции от внешнего мира становились скорее удобным предлогом для
этого. Нерациональность такого поведения была очевидна: в течение не
скольких лет заграничные эсеры, меньшевики совместно с европейскими
социалистами вели активную кампанию против режима, созданного для
политзаключенных в советских тюрьмах. Эта кампания наносила колос
сальный удар по авторитету советского государства и Коминтерна, что в ко
нечном счете заставило отступить даже «непримиримых».
Примечания
1 Судебный процесс над социалистами революционерами (июнь---август 1922). Под
готовка. Проведение. Итоги. Сборник документов/ Сост. С. А. Красильников,
К. Н. Морозов, И. В. Чубыкин. М., 2002. С. 548---549. См. также: Янсен М. Суд без
суда. 1922 год. Показательный процесс социалистов революционеров / Пер. с англ.
М., 1993. С. 163.
2Тамже.С.419
3 Там же. С. 398.
4 Там же. С. 404.
5 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 46. Л. 107--110.
6 Там же. Л. 111.
7 Там же. Т. 63. Л. 155, 155об.
8 Двинов С. Кровавая пошлость (Письмо из Москвы) // Социалистический вестник.
1922. 15. С. 6.
9 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 52.
10Тамже.Л.2.
11Тамже.Л.3.
12Тамже.Л.4.
13Тамже.Л.5.
14 Там же.
15 Там же.
16Тамже.Л.8.
17Там же.Л.9.
18 Там же.
19 Там же. Л. 14.
20 Там же.
21 Там же. Л. 15.
22 Там же. Л. 16.
23 Там же.
24 Там же.
25 Там же.
26 Там же. Л. 18.
27 Там же. Л. 20.
28 Там же. Л. 21.
29 Там же. Л. 24.
30 Там же.
31 Там же.
32 Там же.
33 Там же. Л. 34.
254

34 Там же.
35 Там же. Л. 43.
36 Там же. Л. 27.
37 Там же. Л. 33.
38 Там же. Л. 31, 32.
39 Там же. Л. 26.
40 См., например: Там же. Т. 41. Л. 22.
41 Там же. Л. 12---2об., 10.
42 Там же. Л. 21.
43 Там же. Т. 46. Л. 9---17.
44 Там же. Л. 3---3об.
45Тамже.Л.9.
46Тамже.Л.10
47 Там же.
48 Там же. Л. 11.
49 Там же. Л. 11---12.
50 Там же. Л. 12.
51Тамже.Т.41.Л.1.
52Тамже.Л.2.
53 Там же.
54Тамже.Л.10
55 Там же. Л. 21.
56 Там же. Л. 20.
57 Там же. Л. 23.
58 Там же. Л. 422.
59 Там же. Л. 33.
60 Там же. Л. 25.
61 Там же. Л. 39.
62 Там же. Л. 35.
63 Там же. Л. 36.
64 Там же. Л. 41---41 об.
65 Там же. Л. 39.
66 Там же. Л. 39.
67 Там же. Л. 128.
68 Там же. Л. 175.
69 Там же.
70 Там же. Л. 172.
71 Там же. Л. 182, 182 об.
72 Там же. Л. 186.
73 Там же. Л. 225.
74 Там же. Л. 226.
75 Там же. Л. 227.
76 Там же. Л. 363.
77 Там же. Л. 26, 26об., 27.
78 Там же. Л. 473, 473об., 474, 474об.
79 Там же. Л. 475.
80 Там же. Л. 475, 475об., 476.
81 Прохоров В. П. Гражданская война: эскалация насилия в свете архаизации массо
вого сознания // Духовность. Журнал гуманитарных исследований. Книга третья.
Сергиев Посад. 2003. С. 117.
255

82 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 396.
83 Там же. С. 414.
84 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 453. Л. 8.
85 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 419.
86 Там же. С. 549.
87 Там же. С. 489.
88 Двинов С. Кровавая пошлость. С. 5.
89 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 25. Л. 312--314.
90 Там же. Л. 315---317.
91 Там же. Л. 317.
92 Там же. Л. 317.
93 Там же. Л. 319.
94 Там же. Л. 320.
95 Там же.
96 Там же. Л. 321.
97 Там же. Л. 322---324.
98 Там же. Л. 324---326.
99 Там же. Л. 327.
100 Там же. Л. 327.
101 Там же. Л. 328---331.
102 Там же. Л. 331---333.
103 Там же. Л. 333.
104 Там же. Л. 334---335.
105 Там же. Л. 336.
106 Там же. Л. 338.
107 Там же.
108 Там же.
109 Там же. Л. 338---341.
110 Там же. Л. 341---342.
111 Там же. Л. 342---343.
112 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 786.
113 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 25. Л. 344.
114 Двинов С. Кровавая пошлость. С. 6.
115 Донской Дмитрий Дмитриевич. Сб. док тов и мат лов / Сост. Я. А. Яковлев. Томск,
2000. С. 141---144.
116 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 48. Л. 209.
117 См.: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 321, 341---351,
356---359.
118 Там же. С. 474---477.
119 Там же. С. 479---481.
120 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 63. Л. 67.
121 Там же. Л. 68.
122 ГАРФ. Ф. 6772. Оп. 1. Д. 3. Л. 15 об.
123Тамже.Д.2.Л.17,18.
124 Там же. Л. 21.
125 Там же. Д. 12. Л. 17.
126Тамже.Д.3.Л.11.
127 Там же. Л. 2.
128 Там же. Л. 12.
256

129 Там же. Л. 17.
130 Там же. Л. 13, 17.
131 Там же. Л. 21 об.
132 Там же. Д. 2. Л. 19об.---20 об.
133 Там же. Л. 21---21 об.
134 Там же. Л. 29.
135 Войтинский В. Двенадцать смертников. Суд над социалистами революционерами
в Москве. Берлин, 1922. С. 89.
136 ГАРФ. Ф. 6772. Оп. 1. Д. 3. Л. 28.
137 См.: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 328---329 (пере
числение).
138 Войтинский В. Двенадцать смертников. С. 89---90.
139 АПРФ. Ф. 3. Оп. 59. Д. 16, 17, 18 (эти дела вобрали в себя комплекс делопроиз
водства Политбюро, посвященный выработке и реализации линии большевистско
го режима в отношении партии социалистов революционеров).
140 Войтинский В. Двенадцать смертников. С. 88.
141 Там же. С. 90.
142 Там же. С. 89---90.
143 Там же. С. 91.
144 Там же. С. 90---91.
145 ГАРФ. Ф. 6772. Оп. 1. Д. 3. Л. 2.
146 См.: Янсен М. Суд без суда. С. 183.
147 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 594.
257

258
Материал об эсеровской эмиграции и вся информация, относящаяся
к процессу с. р., поступавшая от заграничных резидентур в ИНО ГПУ, пе
ресылались последним в СО ГПУ и аккумулировались в отдельном томе
под заголовком «Агентурный материал о заграничных с. р. и иностранных
защитниках»1. Впрочем, самые первые материалы, отложившиеся в томе,
поступили не от ИНО ГПУ (да и вообще не относились к теме, вынесен
ной на обложку тома, а характеризовали состояние дел в российской эсе
ровской среде к 1921 г. 2). И хотя материалы ИНО ГПУ составили большую
часть объема этого тома, но, похоже, Т. П. Самсонов и Я. А. Агранов рас
сматривали его содержание шире, о чем можно судить по резолюциям
Самсонова на ряде документов --- «в Секретную папку»3.
Таким образом, данная «Секретная папка» содержала, вопреки назва
нию, не только заграничный агентурный материал. Сюда попал, скажем,
подлинник письма видного сибирского чекиста И. П. Павлуновского от
14 марта о препровождении И. С. Юдина и В. И. Игнатьева для исполь
зования в процессе 4. Здесь же осела расписка Игнатьева от 24 марта: «При
освобождении для приобретения необходимых вещей домашнего обихо
да получил через Я. С. Агранова 15 (пятнадцать) миллионов рублей»5;
письма Л. В. Коноплевой в ЦК РКП и И. С. Уншлихту с требованием вы
звать ее на суд; а кроме того, ряд служебных записок, агентурных запи
сок, выписки из постановлений Политбюро на имя Уншлихта 6. На всех
них стояла адресация Агранову. Таким образом, представляется, что эта
папка была самой секретной из всех в данном фонде и замыкалась на Аг
ранове.
Первый документ из ИНО ВЧК был направлен на имя нач. СО ВЧК
Самсонова 4 июня 1921 г. и последним был переадресован уполномочен
ному СО ВЧК Кожевникову 7. На угловом штампе ИНО ГПУ значилось,
что информация получена «от н/резидента в Берлине», а в самом тексте
отмечалось, что тот получил сведения «от одного из своих сотрудников,
оценки не может дать» (оценить степень достоверности сообщения со
трудника требовал один из пунктов углового штампа ИНО ВЧК ГПУ)8.
В донесении сообщалось, что «главным организационным центром ПСР
за границей является Прага, а политическим --- Париж» и описывалась
расстановка сил в Пражской группе, а также сообщалось о налаженных
ею транзитных «пунктах через Берлин, Ревель, Ригу, Гельсинфорс и Ков
но»9. Самсонов подчеркнул ряд фраз в донесении, после фразы --- «Рабо
та по организации и руководству подпольем ПСР в Советской России на
ходится всецело в руках пражской группы» --- Самсонов поставил
ГлаваIV
МЕРОПРИЯТИЯ ГПУ ПО ОХРАНЕ, АГЕНТУРНО
ОПЕРАТИВНОМУ ОБСЛУЖИВАНИЮ ПРОЦЕССА
И ПО «ДОБИВАНИЮ» ПСР
§ 1. «ОТ НАШЕГО РЕЗИДЕНТА В БЕРЛИНЕ»: ОСВЕЩЕНИЕ
ИНО ГПУ ЭСЕРОВСКОЙ ЭМИГРАЦИИ, ПРОЦЕССА
С. Р. И РЕАКЦИИ НА НЕГО В ЕВРОПЕ И В РУССКОЙ
ЭМИГРАЦИИ

большой знак вопроса и поставил резолюцию «С. Секретно. Т. Кожевни
кову. Некоторые данные говорят за то, что этот документ не совсем до
стоверен и, по видимому, построен на слухах (3 слова не разобра
но. --- К. М.) срочно дать директивы агентам. 6/6 Самсонов»10.
История повторялась --- то, что было бичом старой заграничной ох
ранки --- опасение агента выдать себя расспросами и сообщением досто
верной и ценной информации, источник утечки которой революционе
рам порой удавалось вычислить, вело к собиранию агентом
недостоверных эмигрантских слухов и сплетен. Надо отметить, что че
кистское руководство гораздо лучше знало реалии революционного под
полья и эмиграции, и к тому же лучше было осведомлено о состоянии
дел в них с помощью сексотов, чем дореволюционные начальники из ДП
и ГЖУ, а посему вовсе не случайно Самсонов (сам бывший анархист) не
купился на эту «развесистую клюкву» (но «клюква» в донесениях время
от времени все же встречалась, несмотря на соответствующие директивы
агентам).
Конечно, главным объектом освещения агентуры ИНО ГПУ была
эсеровская эмиграция и действия, предпринимаемые ею в связи с про
цессом с. р. В числе первых в середине марта из ИНО ГПУ в СО ГПУ
был передан доклад «Отношение с. р. к брошюре Семенова Васильева»,
подготовленный, по всей видимости, секретным сотрудником, освещав
шим берлинскую эсеровскую колонию. Доклад гласил: «I. С. Постни
ков. --- Мы предпринимаем целый ряд мер против этой клеветы. Мы сей
час разрабатываем заявление в Амстердам и Венский Интернационал,
в котором все это фактически отвергается. Мы знаем, что Семенов Ва
сильев подкуплен. Он (Семенов Васильев) старый член партии, но его
в партии никогда не любили, ибо он бесчестен был. Мы сейчас пишем
также коллективную брошюру --- опровержение всего того, о чем Василь
ев писал.
II. В настоящий момент с. р. Делегация имеет частые беседы с пред
ставителями с. д. и у.с. п. По словам Постникова и Чернова, германские
социалистические партии очень доброжелательно относятся к приезду с.
р. сходки. <...> Делегация сейчас подготовляет: 1) заявление о Семенове
на многих языках, 2) материалы о большевистских тюрьмах, 3) обзор де
ятельности партии в России.
VI. В последние два дня Русанов виделся с немецкими с.д. большин
ства и информировал их о политическом состоянии в России.
IХ. Имеются у с. р. сведения, что большевики направили из России
в Прагу --- Париж --- Берлин около 40 человек для шпионажа среди с. р.
(выделено нами. --- К. М.) (последние из уст Постникова и Тер Погось
яна при разговоре во время обеда)»11. 20 марта 1922 г. Самсонов прика
зал Кожевникову ознакомить с этими сведениями Агранова, которого
ознакомили также и с другим документом, поступившим по линии
ИНО ГПУ --- «Выпиской из письма Чернова Лебедеву из Ревеля»: «Пе
ред отъездом в Москву я вызван Минором в Париж с важным совеща
нием. Будет решаться вопрос о совместной работе всех социалистичес
ких групп и о устройстве более продуктивной агитации среди
европейских общественных кругов, главным образом итальянских и ан
глийских с целью дискредитирования торгового договора Англии,
а в Италии сорвать торговый договор. Временные инструкции: Отправь
в Рим Маркова, пусть он войдет в сношения с фашистами, а именно:
с вождем Каптиво, чтобы движение имело национальный фундамент
и под этим флагом устраивать демонстрации против членов Сов.
259

миссии. <...> Из Парижа поеду через Прагу, так как мне необходимо ви
деться с тобой и др. перед моим отъездом в Москву. Приготовь для ме
ня паспорт»12.
Насколько достоверна эта выписка и не является ли она результа
том фальсификации сексота, стремящегося набить себе цену? Сама воз
можность связи эсеров с фашистами в Италии под большим сомнени
ем, они скорее предпочли бы действовать через итальянских
социалистов, с которыми у них были давние, еще дореволюционные
связи. Из письма видно, что речь идет о нелегальной поездке Чернова
по чужому или нелегальному паспорту13. Насколько известно, ни о ка
кой поездке Чернова легально в Москву в качестве защитника речи не
велось --- это значило бы дразнить гусей и искушать чекистов и больше
виков. Но в условиях тотальных арестов эсеров в России в это время
и неплохого (судя по всему) агентурного освещения их подполья (бла
годаря предшествующей очень усиленной вербовке в их среде сексотов
из неустойчивых элементов) подобная поездка Чернова была бы боль
шим подарком для чекистов. Чернову удавалось прятаться от чекистов
в Московском подполье в 1919---1920 гг., но к весне 1922 г. ситуация се
рьезно изменилась (в 1920---1921 гг. чекисты арестовали всех членов рос
сийского ЦК).
Насколько достоверны были сведения эсеров о присылке в три ев
ропейских центра эсеровской эмиграции 40 секретных сотрудников
(а речь, судя по всему, шла именно о них, а не о филерах (агентах на
ружного наблюдения))? Данное мероприятие, по видимому, имело мес
то --- свидетельством этого является сам факт высокого уровня «внутрен
него освещения» эсеровской эмиграции в это время. Кроме того,
в ситуации «добивания» эсеровской партии, частью которого был и сам
процесс, когда от нее ждали всего что угодно, в том числе и обращения
к старому оружию террора --- подобное «шпигование» эсеровской эмиг
рации сексотами было более чем разумной и оправданной мерой, т. к.
при ослаблении российского подполья именно эмиграция сосредотачи
вала функции партийного центра. Большевики, вероятно, знали, что ког
да в 1909---1911 гг. БО ПСР руководил Б. В. Савинков, вся подготови
тельная работа велась за границей и там же находились и ее кадры,
приезжавшие в Россию лишь для необходимых действий. Более того, од
но из последних эсеровских покушений было совершено в 1911 г. сила
ми эмигрантов, приехавших в Сибирь для совершения террористическо
го акта и вновь уехавших в Париж.
Вообще столь массовая засылка сексотов в революционную эмигра
цию не была чем то необычным. Подобное было и после разоблачения
Азефа, когда ДП, ГЖУ и Охранные отделения, опасаясь новой волны тер
рора, активно «шпиговали» эсеровскую эмиграцию агентурой. Делалось
это достаточно просто --- сексотам, работавшим в местных эсеровских ор
ганизациях велели эмигрировать и предлагать свои услуги БО ПСР. Не ис
ключено, что по подобной схеме все могло быть организовано и в 1920---
1922 гг. Эмигрировать в это время было уже совсем непросто и опасно,
хотя и не до такой степени, как, скажем, через несколько лет (хотя мень
шевик Борис Сапир, бежав из ссылки, все же сумел нелегально перейти
границу).
27 апреля 1922 г. Иностранный отдел, ссылаясь на своего «резиден
та в Берлине», чьи «сведения заслуживают полного доверия», сообщал:
«Работа Берлинской Делегации эсеров за последние дни очень оживи
лась. Между прочим, часто происходят ссоры между Зензиновым, Чер
260

новым и Постниковым по поводу тех или иных принципиальных вопро
сов. Происходит ежедневная грызня, отравляющая атмосферу. Главным
образом, споры касаются о тактике по отношению к Парижской группе,
по вопросу о признании, по вопросу о вооруженных восстаниях и т. д.
Чернов и Постников занимают более левую позицию, Зензинов --- пра
вую. Особенно в последние дни дискуссируется вопрос о вооруженном
выступлении на Кавказе и в Саратовской области (по их мнению две на
иболее сильные партийные области).
В субботу 15 го апреля состоялось экстренное заседание Делегации,
посвященное вопросу о вооруженных отрядах. Из Москвы получились
очень важные материалы: ЦЕНТРАЛЬНОЕ БЮРО В МОСКВЕ НЕ
ОЖИДАННО ПЕРЕМЕНИЛО СВОЮ ПОЗИЦИЮ ПО ОТНОШЕНИЮ
К ВООРУЖЕННЫМ ВОССТАНИЯМ, ПРИНЯВ ПРИНЦИПИАЛЬНО
СОВЕРШЕННО ПОЛОЖИТЕЛЬНОЕ ОТНОШЕНИЕ ПО ЭТОМУ ВО
ПРОСУ. Чернов на этом заседании высказался против такой тактики, ибо
считает, что теперь это может помешать успеху России в Генуе. Постни
ков был с ним, Зензинов и Рубанович высказались против.
Из Праги в Россию отправляются два человека: один В. Гуревич, фа
милия другого неизвестна.
В воскресенье 16 го апреля в Берлине было два человека: Абельский
и Лаврецкий, едущие из Праги и направляющие[ся] в Ревель с целью про
езда в Россию. Оба едут по поручению Делегации. <...> По словам Ми
нора, в Питере, Москве и Харькове выходят нелегальные газеты партии
эсеров. В Питере и Житомире есть нелегальные типографии. Централь
ное Бюро партии, заменяющее арестованный ЦК, находится сейчас
в Житомире. На смертные приговоры московских эсеров, т. е. Гоцу и кам
пании, эсеры, по мнению Минора, ответят террором (выделено на
ми. --- К. М.)»14.
Самсонов переправил этот документ Кузьмину, а тот, в свою очередь,
зам. начальника 3 го отделения СО ГПУ Полякову, подчеркнув при этом
приметы Абельского и Лаврецкого. Как мы видим, как и до революции,
сообщения заграничных сексотов содержали не только информацию о со
стоянии дел и настроений в эмигрантских кругах, но имели и оператив
ную ценность для российского полицейского начальства.
4 мая 1922 г. ИНО ГПУ передало в СО ГПУ «сведения из Праги»:
«Очередная "Чашка чая" совершенно провалилась. Констатирована не
возможность применить на чужой территории террор к большевикам,
объединение пестрых политических течений признано невозможным»15.
8 мая 1922 г. берлинская резидентура сообщала («достоверно»):
«Здесь находится В. Гуревич, который собирается поехать в Россию ле
гально, если разрешат в качестве защитника, на процесс, и нелегаль
но --- в противном случае. Последние заседания Делегации посвящены
вопросам об организации защиты, о посылке людей в Россию. Прибы
вает очень много писем из России. По словам Чернова, он едет в Па
риж и Брюссель для переговоров с разными лицами относительно ор
ганизации защиты.
В разговоре с Черновым последний высказал мысль, что необходимо
организовать армию хлеба, которая начала бы с какого либо уголка Рос
сии, куда привезен был бы хлеб. А оттуда двинутся с запасами на Рос
сию. Будто бы это поддерживается среди лиц заграничной Делегации.
Из Праги проездом обратно в Париж находится Аргун[ов], который здесь
с Делегацией имел беседы относительно финансирования политической
работы из Парижа.
261

Последние известия из Константинополя говорят о том, что там сно
ва налаживается аппарат зеленой армии. <...> В Москве на 10 мая назна
чена конференция боевых организаций с. р. (выделено нами. --- К. М.)»16.
Самсонов подчеркнул последнюю фразу и поставил напротив нее крес
тик, в скобках воспроизведя его и в резолюции: «т. Кузьмин. Выясните
с Маркарьяном»17.
6 мая 1922 г. ИНО ГПУ, ссылаясь на заслуживающего доверия «рези
дента из Генуи», сообщало: «...обнаружено присутствие Сухомлина и се
стры Гоца (источник итальянской полиции)»18. Крайне интересной была
и информация, пришедшая по линии ИНО ГПУ, о том, почему все же не
поехали вместе с иностранными защитниками и русские социалисты
(эсеры или меньшевики). Оказывается, на совместной встрече в середи
не мая, на которой помимо эсеров, присутствовали Ю. О. Мартов,
Ф. И. Дан, а также немецкие с. д. Т. Либкнехт, К. Розенфельд, русскими
социалистами была предложена в качестве защитника на процесс канди
датура Мартова. Задолго для этого планировали отправить эсеров
В. В. Сухомлина, В. Я. Гуревича, С. А. Кобякова и В. М. Зензинова. И хо
тя советские власти (устами полпреда РСФСР в Германии Н. Н. Крестин
ского) никаких официальных гарантий их безопасности так и не дали,
несмотря на настойчивые обращения, причина отказа русских социали
стов от поездки оказалась в нежелании иностранных защитников соци
алистов провоцировать большевиков (см. параграф 2 гл. 1). Об этом мы
узнаем из письма уехавшему в командировку Зензинову от одного из его
товарищей, которое 8 июня 1922 г. было переслано из берлинской рези
дентуры в ИНО ГПУ: «<...> Сегодня провожал немцев, едут с охотой, как
в дикую страну. Л[ибкнехт] производит впечатление человека с идиот
ски сконструированной головой. <...> Привет товарищам. Пусть учтут об
становку и не усложняют дела. Господи, как все это мелко, неужели партию
можно распылить лишь из одного уязвленного самолюбия? (выделено на
ми. --- К. М.).
<...> Только что хотел подписать и отправить письмо, как пришли две
телеграммы. От Махина: 16 эсеров объявили голодовку, требуют взаим
ного обещания предъявления обвинительного акта --- следователь пред
ставитель Крыленки заявил --- акт будет предъявлен за 48 часов до суда,
пускай голодают до суда. В обещании отказано <...>»19.
29 мая 1922 г. пришла информация «от резидента из Ковно» («досто
верно») о составе Заграничной делегации ПСР и «Берлинского комите
та ПСР» (включая должности и домашние адреса), в которой также со
общалось следующее: «По словам редакционного коллектива ("Голоса
России". --- К. М.), за последнее время из России со всех мест стали посту
пать известия, что налаживается партийная работа и лица, давно ушедшие
от работы, вновь с энергией принялись за организационную работу (выде
лено нами. --- К. М.)»20. Весьма сенсационно звучала и информация об
источниках финансирования Заграничной делегации: «Удалось устано
вить, что Заграничная Делегация черпает средства из следующих источни
ков: Периодические поступления от товарища министра иностранных дел
чехословацкого правительства Гирса, 2) от некоторых комиссариатов, где
есть свои люди и 3) недавно получена крупная сумма от русских коопера
тивов при посредстве Бернгейма (выделено нами. --- К. М.)»21. И если ни
чего неожиданного в помощи эсерам со стороны чехословацких властей
не было (это был секрет Полишинеля), то второй и третий пункты вы
зывают интерес. То, что кооперативные функционеры были тесно, чуть
ли не генетически, связаны с эсеровскими кадрами, многие из которых
262

активно работали в кооперативных организациях и помогали им деньга
ми, нет ничего удивительного, но вот то, что им удалось переправить
деньги за границу... Впрочем, сама возможность денежной помощи эсе
рам вполне возможна. В этом контексте важно отметить, что на процес
се с. р. выяснилось, что многие т. н. эсеровские экспроприации в конце
1917 --- начале 1918 г., были ничем иным как добровольной передачей де
нег (закамуфлированной под экспроприации) от целого ряда организа
ций, в том числе и кооперативов, которые сами приходили к эсерам с по
добными предложениями. Но самой удивительной представляется
информация о поступлении денег из некоторых советских комиссариа
тов. Насколько она достоверна, судить трудно, но пищу для размышле
ний она дает.
В этом же донесении сообщалось о том, что «Берлинские эсеровские
круги принимают все усилия, чтобы слушание дела по обвинению "Но
вого мира" состоялось ранее Московского разбирательства. В благопри
ятном исходе берлинского процесса они вполне уверены, и постановле
ние суда будет играть доминирующее и агитационное значение при
разбирательстве дела в России. Насколько удалось установить, берлин
ские судебные круги придерживаются точки зрения одновременного слу
шания процесса. <...> В дискуссионном порядке за последние дни по
ставлен вопрос о планомерной организации вооруженного восстания
в России. Берлинская группа, отрицая интервенции при помощи иност
ранного капитала, всецело стоит на внутренних организованных выступ
лениях. 10 мая по этому поводу в Москве состоится съезд всех боевых ор
ганизаций России, и берлинская группа с нетерпением ждет вынесения
постановлений. В случае же белогвардейских и бандитских вспышек ста
раться взять движение в свои руки и при неудаче сделать это стараться
воспрепятствовать. Контакт по организации и подготовке вооруженных
выступлений поддерживать только с социалистическими группировками,
преимущественно с меньшевиками. На противоположной точке зрения
стоит Парижская группа. Она признает и интервенцию, и блокировку
с правыми элементами вплоть до правых кадетов. Со слов берлинской
группы, Парижская группа поддерживает тесные контакты с Савинко
вым. На этом основном вопросе Берлинская группа вынесла ультиматив
ное требование по отношению к Парижской группе отказаться от такой
платформы, в противном случае угрожает полным разрывом.
...Для усиления работы внутри России предположено перебросить
трех видных членов партии: Гуревича, Мартьянова и Лебедева. Первый
хочет ехать легальным порядком и хлопочет о праве въезде. Остальные
двое нелегальным порядком»22.
9 августа 1922 г. ИНО ГПУ, ссылаясь на своего резидента в Эстонии,
сообщало: «Эсеры якобы надеются в случае вынесения смертных приго
воров Московским трибуналом, поднять восстание в Кронштадте, где
у них среди моряков количество сторонников будто бы увеличивается
(подчеркнуто нач. ИНО ГПУ, адресовавшим донесение нач. СО ГПУ
Самсонову. --- К. М.). Работают по распространению литературы и дума
ют оказать давление на Сов. власть запросом моряков о болезни Лени
на. Петриченко <...> побуждает к восстанию ингерманланцев, обещая им
от имени Чернова полную автономию ("культурную"). Соответствую
щую работу на пограничных обменных пунктах якобы ведут Махин, По
стников, Васильковский (?), приехавший недавно из Праги под фами
лией Георга Брандеса полк. Егоров, будто бы, появившийся в Эстонии
Постников.
263

В якобы отправленной в Россию литературе говорится о расходах
заграничн[ых] Пр[едставительст]в России, "шикарно живущих за счет
голодающего народа". Надеются использовать движение против отобра
ния церковных ценностей (они уже ведь отобраны) и арест патриарха
Тихона. Отчет о неудачах в Генуе и Гааге отпечатать в соответствующем
освещении для "армии и флота" 23. Пом. начальника СО ГПУ Т. Д. Дери
бас наложил на донесение следующую резолюцию: «т. Кузьмину. Нужно
Питеру дать на этот счет указания»24.
Выписка «Из сводки Иностранного Отдела за 1962 от 31/8---22 го
да» гласила: «Деятельность по протесту продолжается. Настроение весь
ма бодрое. Процесс стараются использовать. Если 14 будут помилова
ны --- лозунг будет брошен "боязнь террора и влияние протеста"»25.
Месяцем позже, в подобной же выписке СО ГПУ сообщалось: «В разго
воре с Рубановичем мой друг спросил его, как он относится к митингам
протестам в Германии, устраиваемых с. д. Русанов сказал, что немецкие
с. д. гораздо холоднее к вопросу, чем Делегация надеялась. Постников
сказал, что немецкие рабочие вообще не интересуются русскими вопро
сами. Настроение у всех скрыто подавленное. Они не знают, что пред
принять. Главную энергию они концентрировали в Чехии, Латвии и Эс
тонии»26.
8 июля 1922 г. ИНО ГПУ от своего берлинского резидента получило
донесение о том, что «в эсеровской среде существуют если не определен
ные планы, то во всяком случае настроения в пользу террора как ответа
на процесс в Москве, если он окончится смертными приговорами. Кро
ме того с. ры распускают слухи, что в убийстве Ратенау принимали уча
стие и большевики, чтобы таким образом затушевать впечатление приго
вора над с. ами»27. Новость о крепнущих настроениях в пользу террора
среди эсеров эмигрантов взволновала нач. ИНО ГПУ, и он отправил ко
пии этого донесения не только Самсонову и «к делу с. р.», но и Г. Г. Яго
де. Кузьмин, получивший этот документ от Самсонова, переадресовал его
без всяких комментариев Элькинду 28.
18 июля со слов агента берлинского резидента вновь сообщали
СО ГПУ: «В разговоре с Постниковым о процессе --- жена Постникова
сказала, что если вынесут смертный приговор с. р., тогда "мы начнем ко
сить большевиков здесь". Постаравшись выяснить отношение с. р. к тер
рору против коммунистов, я в беседах с Погосяном, Мартьяновым и Чер
новым, установил следующее: Настроение среди с. р. за террор против
коммунистических вождей. Конкретно они думают этот способ приме
нить после вынесения приговора.
Мартьянов мне указал, что он соло будет участвовать в этих террори
стических актах, если бы таковые были решены. Главным образом террор
намечен против членов Сов. миссии.
2) При разговоре с Постниковым и Черновым о средствах, которые
они принимают против выноса приговора, Постников сказал следующее:
если бы не убийство Ратенау, то мы бы имели чудное средство, можно
было бы организовать демонстрацию из 2---3 тысяч рабочих немецких
у задания советского посольства --- это вызвало свое влияние --- думает
Постников. В этом же смысле высказался и Чернов.
О Московской конференции с. р. не удалось ничего дальнейшего узнать.
5 го июля состоялось у М. совещание между Постниковым, Черно
вым и Васильевским, приехавшим из Сибири. Совещание было посвя
щено Сибирскому вопросу, о работе с. р. там. Когда совещание было
окончено, Постников сказал мне, что вот Сибирь, какое поле для рабо
264

ты партийной. Ведь оттуда можно многое начать. Я не расспрашивал его
подробно. Редакция "Голоса России" надеется на субсидию со стороны
"Форвертса"»29. НачИНО адресовал это донесение «т. Самсонову (лич
но)» и «к делу с. р». Самсонов оставил резолюцию: «Тов. Дерибасу (за
тем зачеркнул и написал --- Кузьмину). По ознакомлении передать
в 3 е Отделение. 27 /7 Cамсонов».
Как известно, первоначально предполагалось, что вместе с иност
ранными защитниками поедет и несколько защитников из числа эсе
ров эмигрантов. Это не могло не обеспокоить власти. По заданию из
Москвы заграничная агентура сначала стала собирать на каждого из них
компромат, а чуть позже составила на них развернутые справки харак
теристики. Под общей шапкой «К сведению о защитниках» была при
слана «Заметка "Получки г. Земсоциалистов", помещенная в газете
"Накануне" от 29 апреля 1922 г. за 28»30 и «Сведения о защитни
ках»31. В последнем докладе сообщалось, что один из предполагаемых
защитников эсеров --- В. Гуревич --- «заведует в Праге Особым эсеров
ским отделом по борьбе со шпионажем». На Гуревича также была пред
ставлена 9 мая 1922 г. отдельная справка, составленная по материалам
газет «Накануне» и «Руде право». Любопытно, что нескольким сек
ретным сотрудникам поручили написать характеристики и на Сухомли
на, Гуревича, Кобякова (Прага) и Зензинова (жившего в это время
в Берлине).
Один из них Зензинова лично не знал и составил компиляцию его
выступлений. В присланных ИНО ГПУ «Сведениях о члене ЦК ПСР тов.
Зензинове» была подборка его публичных выступлений и выдержек из
его статей, брошюр и воспоминаний по следующим рубрикам: «(крас
ный) террор», «Участие ЦК ПСР в образовании областных антисовет
ских правительств в 1918 г.», «Чехословаки и социалисты революционе
ры в Сибири», «Парижское Совещание Учредительного Собрания»,
«Прага и чешские деньги»32. Зато два других агента составили краткие
характеристики на Кобякова, Сухомлина и Зензинова 33, а еще один ---
только на Зензинова 34. Собранные вместе, три документа дают представ
ление не только о лицах, которым они посвящены, но и о том, как ра
ботал механизм освещения сексотами эмигрантов и какие разноречивые
сведения передавали порой агенты об одном и том же человеке. В пер
вой справке говорилось: «Кобяков, как обычный известный адвокат,
не брезговал всякого рода скандальными процессами. Выдвинулся он
в самое последнее время перед войной, как молодой талантливый адво
кат. До 17 года никогда эсером не считался, да и теперь вряд ли им се
бя считает. Сухомлин в последнее время считается правой рукой Викто
ра Михайловича и его личным секретарем. Сопутствовал ему везде
в поездках. Принимает ближайшее участие в газете. Член ЦК с конца
17 года, с 4 съезда. Вл. Зензинов, член ЦК с 3 съезда партии (17 года).
За границей с 18 года. Стоял во главе германской группы и редактиро
вал издававшуюся там газету, прикрытую партией за свое направление
и связь с Антантой, отчасти с белогвардейскими организациями в нача
ле 21 года. В 20 году стоял во главе группы, высказывающейся за интер
венцию силами русских интернировавшихся за границу войск. Стоял во
главе группы посылавших в Россию агентов для поддержки повстанчес
кого движения и разрабатывающей план восстания против советской
власти во всероссийском масштабе»35.
Рукописный черновик другого сексота гласил: «Зензинов Влад. Ми
хайлович. Во время войны занимал позицию определенно оборонческую,
265

уклонялся от партийной работы, саботировал работу молодых партийных
организаций, стоявших на интернационалистской позиции; предпочитал
кооперативную и культуртрегерскую работу. После Февраля взял на себя
роль фактически личного секретаря Керенского, поддерживая его во всех
его начинаниях. В ЦК занимал крайне правое место. После 8 го Совета
ПСР одним из первых уехал на восток, где имел непосредственные сно
шения с чехословаками и французской миссией. Посылал через фронт
в Москву заведомо ложную информацию о взаимоотношениях с правы
ми кругами и союзниками. Упорный сторонник "коалиции во что бы то
ни стало" во все периоды революции.
Член Уфимской Директории. После отъезда за границу, автор ряда
исключительных по своей законченной ориентации на буржуазию
статей.
Лично человек редкой чистоты, наивный, склонный к выискиванию
повода для самопожертвования, абсолютно доверчивый.
Сухомлин Василий. Выбран кандидатом в ЦК на 4 съезде ПСР. За
нимал правую позицию, оборонец.
Гуревич. Рядовой партийный работник, выдвинулся на востоке как
активный сторонник Директории и коалиции. По позиции "Воленародо
вец", т. е. ультраправый, сторонник Крестьянской партии»36.
Нельзя не обратить внимания, что сексот очень плохо представлял
себе политическую физиономию В. В. Сухомлина (очевидно перепутав
его с его отцом Василием Ивановичем Сухомлиным, который за пять лет
до этого, в 1917 г., будучи оборонцем, пошел добровольцем на фронт),
тогда как сын был самым левонастроенным членом Заграничной делега
ции, вернувшимся в СССР после второй мировой войны.
Еще одну характеристику Зензинова, помимо этих двух черновых на
бросков, в которой агент называл его «типичным нерешительным рус
ским интеллигентом», мы цитировали выше 37.
Отдельная неподписанная машинописная справка, составленная, су
дя по стилю и содержанию, еще одним сексотом, посвящена Кобякову
и Сухомлину: «Оба эти лица ничем особо не выделились во время моего
пребывания в Праге. Кобяков приехал из России в Чехию летом 1921 г.
Человек физически очень слабый и болезненный <...> Лекцию о Совет
ской юстиции, наполненную разоблачениями большевистских зверств,
он читал не только в Праге, но и по нескольким городам Чехии. Сухо
млин является наиболее левонастроенным эсером из числа эмиграции.
Его статьи в «Воле России» всегда отличались строгой ортодоксальнос
тью. Он выступал против интервенции, против соглашения с буржуази
ей и против Парижской учредилки. Среди Пражских эсеров чувствовал
себя в одиночестве как сторонник левого течения. Являлся членом Загра
ничной Делегации ПСР»38. Заканчивался доклад утверждением, что
у агента «есть также характерные сведения, полезные для политических
характеристик»39.
Официальной (отправленной высокому начальству) стала другая
справка, включавшая в себя развернутые справки и характеристики
и описание внешности Гуревича, Кобякова, Сухомлина 40. Она поступила
в ИНО ГПУ из за границы 12 мая 1922 г. и 15 мая с пометкой «срочно»
была отправлена М. А. Трилиссером Самсонову 41, а затем и высшему пар
тийному руководству 42.
Далеко не вся информация, получаемая чекистами, работала на со
здававшийся ими образ эсеров --- врагов, продавшихся мировой буржуа
зии и жирующих на ее деньги. Так, например, для того, чтобы покрыть
266

все необходимые траты на процесс, эсеры эмигранты продали половину
паев эсеровской газеты «Голос России», выходившей в Берлине. Этот во
прос решался на заседании ЗД ПСР 19 апреля 1922 г. 43.
Заграничной чекистской агентуре удалось сфотографировать целый
ряд подлинных документов эсеровской эмиграции и писем от российских
эсеров. Так, например, из протоколов ЦБ ПСР и особого мнения одно
го из его членов (Г. К. Покровского) видно, что усилия чекистов, стара
тельно вбивавших клин между российскими и заграничными эсерами,
между левоцентристами и правыми чуть было не увенчались уcпехом пря
мо перед самым началом процесса, когда российское ЦБ попыталось
вновь вернуться к вопросу об исключении Н. Д. Авксентьева и И. И. Фон
даминского из партии 44. Если бы это произошло, власти, несомненно, ис
пользовали это в своей пропаганде, но куда важнее, что в этом случае бы
ла бы сорвана совместная работа всех частей эмиграции по развертыванию
контрпропагандистской кампании.
Конечно же, самый пристальный интерес у ИНО ГПУ и у СО ГПУ
вызывали иностранные защитники социалисты. Чекисты перехватывали
всю корреспонденцию, адресованную им или исходящую от них из Моск
вы. Даже личные письма от одной из членов «Общества женщин социа
листок Брюссельского округа», адресованные из за границы в Москву
Э. Вандервельде (от 22 мая и 30 мая) были сфотографированы и вместе
с переводом легли на стол Самсонова 45. Эти письма, по видимому, заин
тересовали чекистов тем, что могли при соответствующей трактовке ском
прометировать женатого Вандервельде. Также было сфотографировано
и переведено письмо от жены Вандервельде от 30 мая и 4 го июня и его
товарища по партии 46. Жена волновалась за него и выражала надежду, что
он не подвергнется «нападению со стороны какого либо фанатика»47, ин
тересовалась, не думает ли он о возвращении домой 48. Сфотографирова
ли и письмо Вандервельде к родителям от 29 мая 1922 г., в котором он
описывал свои первые впечатления от Москвы: «Мы только вчера прибы
ли в Москву и были встречены на вокзале представителями Правительст
ва. Мы живем на даче в 6 ти верстах от Москвы; получаем молоко, мас
ло, яйца и т. д., из фермы, принадлежащей поместью, где мы живем. Здесь
после проделанной нами продолжительной поездки кажется нам очень
приятным. В Москве мы еще не были, сегодня думаем туда поехать на ав
томобиле (находящемся здесь в нашем распоряжении) удастся посетить
(кого неразборчиво. --- прим. переводчика) неизвестно. Я однако полагаю,
что это будет разрешено»49. Любопытно, что о переводе этого письма Сам
сонов просил Трилиссера 50. Было сфотографировано и письмо К. Розен
фельда, отправленное им из Москвы товарищу по партии, хотя оно каса
лось сугубо немецких дел --- создания партийного Союза молодежи 51.
В отдельных случаях письма иностранных защитников из Москвы не
только фотографировали, но и перехватывали их, как это произошло
с письмом А. Вотерса своим друзьям «господину и госпоже Кабен»:
«<...>Я сделал все, что мог, постоянной заботой, чтобы не повредить об
виняемым и дать в журнал вещи более интересные, они были бы в боль
шом количестве, если бы я был свободен духом... У меня нет новостей,
ни писем, ни журналов, и не хватает друзей. В Брюсселе я был ими из
балован, здесь же совсем другое, сейчас исторический момент.
Мы живем при Директории. Это похоже на процесс жирондистов.
Это хорошие типы. Прекрасные мозги и души. Мы живем среди ле
са с ландышами, которые и посылаю для дамы. Я их сорвал на четырех
часовой прогулке.
267

Процесс выдержал уже 3 заседания, мы сидим по 10 часов. Пусть.
За инцидентами дело не встанет (подчеркнуто Самсоновым. --- К. М.).
Во всяком случае 1 го июля думаю быть на улице Стервен»52. В другом
варианте перевода, который был почему то весьма ощутимо короче, ряд
фраз звучал чуть иначе. Так, например, о подсудимых эсерах: «Светлые
личности. Прекрасные умы и души»53. На переводе резолюция: «Тов. Ми
хайлов. Не является ли автором этого письма гр. Вотерс --- переводчик
Вандервельде?»
VI отделение Спецотдела при ГПУ сфотографировало и перевело лич
ное письмо Вотерсу из Берлина, которое было затем переправлено нач.
ИНО ГПУ Трилиссеру 54, хотя первоначально Н. Сорокин, которому
Триллисер велел перевести и направить Самсонову два письма (второе
было от Норвежского торгового агентства) вместо переводов послал Сам
сонову записку: «Тов. Самсонов, по норвежски, к сожалению, не пони
маю. Что же касается письма Вотерсу, то оно до такой степени незначи
тельно и бессодержательно, что переводить его, по моему, нет смысла.
Что нам до того, в самом деле, что квартира Вотерса в Брюсселе сдана
и т. д. Н. Сорокин»55. Но, очевидно, под давлением Самсонова, не вынес
шего того, что кто то, помимо него, будет определять ценность докумен
та, письмо было все же переведено и оказалось, что в нем действитель
но в основном говорилось о том, что удалось отсрочить вопрос с арендой
квартиры и по возвращению Вотерс не останется бездомным.
Свидетельством того, что чекисты для дискредитации иностранных
защитников были готовы использовать все средства, служит комплект из
11 небольших фотографий (хранящихся в конверте вместе с письмами
и фотокопиями с писем, адресованных Вандервельде), на которых изоб
ражена женщина в белом халате и косынке, зашнуровывающая ботинок
сидящего мужчины, лица которого не видно 56. Странность и бессмысли
ца этих фотографий исчезает после знакомства с письмом начальника
СО ГПУ Самсонова Ф. Э. Дзержинскому, написанного в начале июля,
в котором тот предлагал начать кампанию против Вандервельде и Kо,
«упомянув о их маникюрах, шнуровках ботинок и пр.»57. Очевидно, что
эти снимки незаметно были сделаны чекистами в том загородном сана
тории, где они разместили защитников.
Чекистов крайне интересовала позиция, занятая в связи с процессом
европейскими социалистами, т. к. они были достаточно влиятельны, что
бы воздействовать на политику своих стран в отношении Советской Рос
сии. 13 июня 1922 г. берлинская резидентура сообщала в Москву: «Рено
дель заявил, что во Французском парламенте считают сближение с Сов.
Россией невозможным. Другого мнения придерживаются только комму
нисты, число которых очень незначительно. Нужно отметить, что сам Ре
нодель настроен враждебно к Сов. России, подтверждая, что его партия
никогда бы не допустила никакого соглашения с Москвой ввиду ее от
ношения к социалистам революционерам. Вот что он дословно сказал:
"Результаты эсеровского процесса, в зависимости от того, к каким он при
ведет результатам, могут двояко повлиять на французскую социалистичес
кую партию. Последняя во всяком случае считает, [что] соглашение с Сов.
Россией возможно только при условии глубокого изменения ее законодатель
ства и уравнения в правах всех социалистических партий, т. е. при условии
вхождения социалистов меньшинства в состав Сов. Правительства (выделе
но нами. --- К. М.)" 58.
Необходимо отметить, что с донесениями резидентов ИНО ГПУ не
знакомили высшее политическое руководство страны, а только началь
268

ника СО ГПУ Самсонова (и иногда коллег смежников --- в данном слу
чае второй экземпляр донесения, как видно из пометки на угловом
штампе, был отправлен в «под к/д диразведки Франции»59), который уже
сам принимал решение, что делать с данным документом (исключение
было только один раз, когда одно из первых сообщений о террористи
ческих настроениях эсеровской эмиграции адресовали еще и Уншлихту).
Самсонов же или переадресовывал сообщения своим подчиненным для
соответствующей оперативной работы, или направлял в архив, но никог
да не адресовал выше по инстанции. Так случилось и с только что про
цитированным донесением, содержащим важнейшую информацию
о перспективах внешнеполитических отношений с Францией, которое
Самсонов, получивши его от ИНО ГПУ, ни до высшего партийного ру
ководства, ни тем более до дипломатов не довел. Документ отправили
в эсеровское 3 Отделение СО ГПУ Кузьмину, а тот передал его своему
подчиненному Элькинду без каких либо комментариев и указаний 60.
Как мы видим, чекисты утаили от руководства страны серьезную стра
тегическую информацию, не желая не нужного для себя вмешательства
в ход только что начавшегося процесса. Подобное авторитетное свиде
тельство существенно укрепило бы позиции «мягких» в высшем партий
ном руководстве, к слову сказать, хотевших только менее суровых при
говоров и не рисковавших заходить так далеко, как того хотели
французские социалисты.
16 июня берлинская резидентура вновь отправила донесение на эту
же тему, но еще более пространное, в котором, в частности, говорилось:
«Ренодель считает, что происходящий теперь эсеровский процесс явно
докажет отношение Сов. правительства к социалистическим группам.
Французская социалистическая партия не может допустить, чтоб одна со
циалистическая группа, какой бы она ни была крайней, судила другую,
а формы, в которые выливаются дебаты на процессе доказывают, что Со
ветский суд является пародией настоящего правосудия. Несмотря на то,
что были допущены некоторые протесты со стороны защиты обвиняе
мых, эта защита писала из Москвы, что ей уже заранее известен резуль
тат суда, что все обвиняемые будут осуждены. Считая, что русские ком
мунисты этим самым процессом уничтожают всякую возможность
соглашения между ними и социалистами, Ренодель не верит в единый
фронт пролетариата и трех Интернационалов. <...> Что касается Фран
ции, Ренодель убежден, что сейчас там невозможно никакое революци
онное движение. Пример революций других стран доказал французским
социалистам все бедствия, к которым они приводят. Что касается фран
цузских коммунистов, то Ренодель заявляет, что, согласно доклада глав
ного секретаря этой партии, видно, что она, <...> теряет их (сторонни
ков. --- К. М.) в большом количестве, считая с апреля прошлого года.
Ренодель горячо осуждает методы управления страной Сов. правительст
ва и считает в данный момент нецелесообразным, чтобы Франция всту
пила с ним в торговое соглашение»61. Начальник ИНО ГПУ помимо Сам
сонова направил данное донесение Пиляру и Пятницкому.
Любопытно, что в сети резидентуры ИНО ГПУ попала даже анали
тическая записка польского посольства в Москве, которая так оценива
ла процесс с. р. и цели его организаторов: «С. р. процесс констатировал
перевес коммунистической партии над эсерами. Значение с. р. в Сов.
России в настоящее время минимально. Советский террор уничтожил все
с. р. организации, а Советская пропаганда притянула на сторону Сов.
власти большинство крестьян.
269

Московское правительство, которое еще год тому назад считалось
с с. р. опасностью, сейчас ее игнорирует. Совнаркому удалось тоже осво
бодиться из под влияния 3 го Интернационала; он достаточно силен,
чтобы вести не партийную коммунистическую политику, которая прини
мает во внимание задачи коммунистических партий Европы, а --- государ
ственную --- Советско Российскую политику, которая и является руково
дящей линией Советского Правительства»62. У кого то из сотрудников
ИНО ГПУ, адресовавших этот документ Самсонову, были даже мысли
о возможности использования его для печати, но затем он их отбросил
и просто адресовал бумагу «Тов. Кузьмину. Для сведения»63.
Интересовали чекистов и оценки эсеров и эсеровского процесса бе
лым движением, которые можно было бы использовать для последующей
дискредитации эсеров. Еще в октябре 1921 г. ИНО ГПУ отправил Самсо
нову «Краткую записку о деятельности эсеровской базы в Праге», «содер
жавшую анализ сил, возможностей пражской эсеровской колонии и от
ношение к ней других частей русской эмиграции»64. В ее «Заключении»
говорилось: «Из всего сказанного видно, что партия эсеров не имеет се
рьезной почвы для деятельности как в Совдепии, так и, тем более, за гра
ницей. Все их видимое значение основано лишь на расположении значи
тельными денежными средствами, позволяющими им печатно кричать
о себе и, переезжая с места на место, делать вид практической работы.
Среди рабочих и крестьян эсеры сами не ждут ничего для себя хороше
го. Вся их надежда на российскую, по преимуществу еврейскую интелли
генцию, которая еще раз в истории России может сыграть трагическую
роль, если русские люди не излечатся радикально от своих мягкотелос
ти, юдофильства и шкурничества»65.
В высшей степени интересны оценки эсеров белой эмиграцией, содер
жащиеся в рапорте «генерал лейтенанта Холмсена», адресованного началь
нику Штаба Главнокомандующего Русской Армией. Отправляя 15 апреля
1922 г. его копию в Москву, берлинская резидентура ИНО ГПУ на дело
производственном штампе отметила, что «первоисточник» --- «из архива
Холмсена», «степень достоверности» --- «документально». Уже в Москве
нач. ИНО ГПУ адресовал документ Артузову, Самсонову, «к делу с. р», «под
к. Врангеля»66. На документе стоят две резолюции какого то работника
ИНО (подпись неразбочива): «Лично т. Агранов К процессу эсеров 20/IV---
22» и «Холмсен представитель Врангеля в Берлине». Рапорт гласил: «Пар
тия социалистов революционеров, имевшая до сих пор свой главный за
граничный центр в Праге, по видимому, перенесла его в Берлин.
Выходящая здесь уже в течение более двух лет и бывшая долгое время един
ственной в Германии русской, газета "Голос России" в настоящее время
стала партийным органом с. р., приобретших ее от группы Милюкова, в ве
дении коей она состояла в течение весьма короткого промежутка времени.
Виднейшие члены партии с. р. (Чернов, Зензинов и др.) выступают как на
страницах упомянутой газеты, так и на столбцах германских социалисти
ческих органов прессы, охотно помещающих их протесты против больше
визма вообще и, главным образом, против арестов находящихся в России
членов партии. Германская социалистическая пресса вообще за последнее
время резко выступает против Сов. власти, возможно, что под давлением
и влиянием как перекочевавших в Берлин с. р. главарей, так и меньше
вистских лидеров (Абрамович, Мартов, Дан), также здесь обитающих.
Нельзя не признать, что таковая деятельность с. р. приносит бело
му движению существенную пользу, давая германскому рабочему клас
су обильный материал, разъясняющий и иллюстрирующий истинную
270

сущность большевизма, под обаянием коего он так долго пребывал,
не допуская каких либо против его выступлений со стороны не социа
листически мыслящих партий. с. р., таким образом, облегчают белое
движение вообще, делая понятным выступления против большевиков
и одновременно солидаризируясь с с. д., входящими в состав, как им
перского, так и других местных германских правительств, за исключе
нием Баварии.
Однако на столбцах той же газеты "Голос России" с. р. ведут са
мую яростную кампанию против русской армии и ее вождя генерала
Врангеля, действуя в этом направлении в полном единодушии с боль
шевиками. Не проходит дня, чтобы на страницах с. р. партийного ор
гана, а также большевистского "Нового Мира" не появилось какого
либо сообщения, касающегося эвакуированных из Константинополя
воинских частей русской армии, то ли в форме телеграфных сообще
ний, то ли в виде полемики с газетой "Руль", обвиняемой "Голосом
России" в защите белогвардейцев и генерала Врангеля. В появивших
ся на днях ( 915 от 11 марта) обращении "Заграничной делегации"
партии с. р. (Зензинов, Русанов, Сухомлин, Чернов) "К социалистиче
ским партиям всех стран" наряду с самыми резкими нападками на
большевиков, имеется откровенное признание в разложении ими тыла
адмирала Колчака и его личном пленении. Эти действия партия с. р.
ставит себе в заслугу, заявляя, что "честь окончательной ликвидации
Колчака" была делом с. р. Вслед за этим признанием имеется оговор
ка о том, что партия при этом не заключала соглашений с большевист
ской властью из за "ее антинародного, захватнического, диктаторско
террористического характера".
Деятельность с. р., таким образом, наряду с борьбой против боль
шевиков, ставит себе задачу воспрепятствования и помехе всякому дру
гому антибольшевистскому движению инако с ними мыслящих белых
русских. Основной же целью их в этом направлении [является] дискре
дитирование и травля Русской армии»67. Не меньший интерес представ
ляет и скопированное берлинской резидентурой ИНО ГПУ «агентур
ное донесение Врангелевской разведки», отправленное в Москву
25 апреля 1922 г., гласившее: «Предание суду Верховного революцион
ного трибунала Центрального Комитета партии с. р. в Сов. России за
организацию террористических актов на основании брошюры Семено
ва Васильева --- в большей степени обеспокоил берлинскую с. р. орга
низацию главным образом с точки зрения шкурного вопроса: "кто из
родственников проживающих в Сов. России членов ЦК партии, нахо
дящихся за границей, будет взят заложником в случае неприбытия на
суд всего состава ЦК партии". Кроме того, предание суду совершенно
разрушает и последнюю, хотя и очень слабую, связь заграничных чле
нов от ЦК в России. Предание суду означает фактически полный раз
гром партии с. р. в Сов. России и сведение ее небольшой деятельнос
ти на нет»68.
Важнейшей задачей Иностранного отделения Информационного
отдела ГПУ было снабжение СО ГПУ информационными сводками,
составленными на основе иностранных и эмигрантских газет, касаю
щихся процесса с. р. Так, в обзоре эмигрантской периодики, подготов
ленном начальником Информационного отдела ГПУ в конце июня
1922 г., весь раздел которого --- «IV. Эс Эры» был адресован 3 Отделе
нию СО ГПУ, цитировался по эсеровским газетам рассказ Вандервель
де «тесному кругу товарищей» о впечатлениях от поездки в Россию и от
271

процесса: «Мы прибыли на русскую границу 23 мая. Начиная от грани
цы, один из редакторов "Правды", ехавший в том же поезде, взял на се
бя труд указывать публике на станциях на наше присутствие в поезде.
Бросалось в глаза, что это была манифестация искусственная и за
ранее подготовленная. Искусственность этой манифестации ясна хотя
бы уже из того, что во все последующие дни при нашем появлении на
улицах царило полное спокойствие. Мы не слышали никаких враждеб
ных возгласов и не видели никаких проявлений народного негодования.
Нужно сказать, что очень часто на улицах, слыша французскую речь,
прохожие спрашивали прикомандированных к нам большевистских чи
новников, не Вандервельде ли это. Каждый раз наши телохранители от
вечали --- "нет, это французы, приехавшие по другим делам". Но вот
когда мы осматривали Храм Христа Спасителя, кто то из публики уз
нал нас. Собралась толпа... Желая избежать скандала в церкви, вышли.
Толпа высыпала за нами на улицу, послышались рукоплескания, возгла
сы "браво" и другие выражения сочувствия. Враждебная манифестация
была организована правительством в день нашего прибытия для того,
чтобы оправдать затем меры, которые были приняты якобы для охране
ния нашей безопасности. Нам было заявлено, что строгая инструкция
препятствует нашему [общению] с внешним миром. С русскими адво
катами мы не могли видеться у них на дому или принимать их у себя.
Мне было запрещено видеться с коммерческим делегатом Англии. На
ше присутствие в настоящий момент более полезно в Европе, где мы
намерены развить агитацию против вынесения смертного приговора.
Наше присутствие на процессе в данных условиях и после нарушения
взятых на себя большевиками обязательств могло бы быть истолковано
как признание нами закономерности большевистского судопроизводст
ва и было бы использовано большевиками с целью реабилитации их
"правосудия".
<...> Перед нашим отъездом в Москве ходили слухи, что смертный
приговор угрожает нескольким из подсудимых. Мы надеемся, однако, что
наша кампания в Европе помешает большевикам привести их намерение
в исполнение. Я убежден теперь уже окончательно, что никаких разгово
ров о едином фронте не может быть до тех пор, пока не прекратятся пре
следования социалистов в России и не будут там восстановлены элемен
тарные политические свободы.
Я уверен, что политика блокады и проволочных заграждений принес
ла еще больше вреда, чем можно было предполагать. Она способствова
ла развитию ксенофобии в русском населении, она обострила тяжелое
и без того экономическое положение, она дала большевикам видимость
основания для их политики террора и диктатуры»69.
Розенфельд говорил «Рижскому курьеру» 22 июня 1922 г.: «Во время
наших совещаний с советскими защитниками всегда присутствовал агент
че ка. Состав суда "редкостный". Постоянный председатель суда Кры
ленко --- в этом процессе стал обвинителем; заместитель Крыленко Пя
таков --- его шурин. Подписавшая обвинительный акт г жа Розмирович ---
жена Крыленко. Одним словом, весь состав суда --- семья Крыленко.
Московский процесс --- грубейший произвол и глумление над право
судием и правом, если вообще можно говорить о существовании таково
го в Сов. России»70.
Информотдел ГПУ сообщал в СО ГПУ об интересной заметке в ан
глийской «Таймс»: «Берлин, 18 /VII (от соб. кор.) 15 /VII ГПУ возбуди
ло ходатайство перед Наркмвнудел о разрешении перевезти осужденных
272

на смертную казнь с. р. из Московской в Вятскую или Пермскую тюрь
му. Мотивировкой было то, что режим в провинциальных тюрьмах менее
суров, чем в столице. Однако, по видимому, существуют другие мотивы,
т. к. инициатива исходит от левого крыла ЦК РКП.
Известие о предполагаемом переводе распространилось в Москве
13/VIII и вызвало сильнейшее волнение среди сторонников и членов с. р.
партии, т. к. было ясно, что если экстремисты задумали убить заключен
ных, то это легче сделать подальше от Москвы, под видом попытки
к бегству или самоубийства. Есть основания полагать, что Совнарком не
согласится на перевод, однако трудно предсказать точно решение, при
нимая во внимание существующие в Совете разногласия. По сведениям
из обычно достоверного источника, --- как только Верхтриб произнес вер
дикт, ВЦИК приказал Советской печати воздержаться от его опублико
вания до окончании дебатов по поводу приговора ВЦИК. Во время пре
ний Троцкий неоднократно настаивал на расстреле обвиняемых. Однако
вопреки его настояниям большинство высказывалось против»71.
И тут же Информотдел ГПУ передавал еще одно газетное сообще
ние: «Эсеров расстреливают. По полученному в Лондоне сообщению,
во время переезда большевиками расстреляны четверо эсеров, условно
приговоренных к смертной казни. "П. И." (Рижский курьер. 517.
23 сентября)»72.
Чекисты не выступали перед НКВД с инициативой о переводе
22 х эсеров из Москвы, а, напротив, были инициаторами содержания их
во Внутренней тюрьме ГПУ и проталкивали через Президиум ВЦИК ими
же придуманный сверхтяжелый режим «особой изоляции»; не было ни
какого переезда и никаких расстрелов, но тем не менее в этих двух сооб
щениях обращает на себя внимание, что утечки информации все же шли
из партийно чекистских кругов. Вятка и Пермь упоминались не случай
но, а были взяты из июльского решения чекистов о подыскания подходя
щей тюрьмы для содержания подсудимых эсеров. О борьбе в ЦК ВКП(б)
и о позиции Троцкого, настаивавшего на расстреле эсеров, информация
также была абсолютно верной. Вряд ли случайным совпадением было
и количество якобы расстрелянных эсеров --- четверо. Ведь именно на
расстреле четверых эсеров и настаивали Сталин, Троцкий и некоторые
другие их коллеги.
Информотдел ГПУ цитировал кусок из статьи Н. Д. Авксентьева
в «Днях» за 8 декабря 1922 г.: «В результате недавних судебных процес
сов, инсценированных в московском революционном трибунале над эсе
рами и др., моральный престиж советской власти не только ничего не вы
играл, но жестоко пострадал. Свое поражение поняли и признали даже
руководящие круги РКП. "Нет, говорят они, больше процессов им не на
до". <...> Августовский декрет о ссылке, сентябрьский декрет о каторж
ных работах для лиц, принадлежащих к антисоветским партиям, указа
ние на то, что "социально опасные связи" являются достаточным
основанием для преследований, открыли широкое поле деятельности
коммунистической опричнине»73.
Подводя итог и пытаясь оценить важность и ценность сообщений ИНО
ГПУ в СО ГПУ, следует отметить следующее. Ценность информации сек
сотов о фамилиях, приметах, и времени попыток пересечь границу Совет
ской России едущими на нелегальную работу эсерами эмигрантами оче
видна для оперативной работы СО ГПУ. При таких «наводках» арестовать
эсеров нелегалов или посадить им «на хвост» наружное наблюдение для
дальнейшего выслеживания явок и контактов было только делом техники.
273

Что касается другой информации, то наряду с «клюквой» (съезд
в Москве боевых эсеровских дружин), встречалась и крайне важная ин
формация, скажем, о крепнущих террористических настроениях в эсеров
ской эмиграции в связи с ожидаемыми смертными приговорами части
подсудимым. Крайне интересно сообщение и о решении ЦБ ПСР о воз
врате к тактике поддержки вооруженных выступлений. Эта информация
требует проверки по другим источникам, но подобный зигзаг ЦБ ПСР
представляется вполне возможным. С одной стороны, его можно объяс
нить реакцией российских эсеров на то беспрецедентное давление, кото
рое обрушилось на партию, а с другой, не исключено, что именно в эти
дни эсеровского процесса российские эсеры скорее заграничных улови
ли, что ставка на накопление сил и работу в массах иллюзорна, не учи
тывает реалий. Возможно, что подобное решение (если оно действитель
но было) --- это своего рода попытка вскочить в последний вагон
уходящего поезда крестьянских восстаний (правильнее было бы ска
зать --- уже ушедшего). Не исключено, что по интенсивности полицей
ских репрессий и пропагандистской клеветы, обрушивающихся на них,
российские эсеры почувствовали неизбежную и скорую гибель организа
ционных структур партии в России.
Вне всякого сомнения, сфотографированные или скопированные
письма виднейших эсеров, заседаний эсеровской эмиграции, специально
посвященных проблемам процесса, переписка между эсерами эмигранта
ми и российскими эсерами, документы о конфликте внутри российско
го ЦБ по вопросу об исключении из партии Авксентьева и Фондамин
ского, сведения о росте террористических настроений в эсеровской
эмиграции и т. д. и т. п. --- все это был ценнейший материал для чекистов
и руководителей процесса для эффективного противостояния эсерам
и нанесения контрударов.
Забегая вперед, отметим, что верхушка ГПУ хотела держать руку на
пульсе всего того, что происходило вокруг процесса. Было организовано
несколько типов наблюдений и прослушиваний, которые охватывали все
и вся: наружное наблюдение в центре Москвы за зеваками и возможны
ми сообщниками подсудимых, подслушивание подсудимых в зале суда
и с помощью специальной аппаратуры в тюремных камерах, подслуши
вание «разведчиками» разговоров родственников подсудимых и зрителей
в зале и в кулуарах, разговоров адвокатов с подзащитными и родствен
никами (в том числе, и телефонных разговоров адвокатов и родственни
ков). Кроме того, фиксировалось все, что достигало ушей надзирателей,
охраны и руководителей по перевозке подсудимых 1 й группы из тюрь
мывзалсудаиобратноит.п.
§ 2. «ЗА ПРАВИЛЬНЫЙ ПОДСЧЕТ ПОДСУДИМЫХ
ПЕРВОЙ ГРУППЫ, ...НЕСЕМ КРУГОВУЮ
ОТВЕТСТВЕННОСТЬ, ВПЛОТЬ ДО ВЫСШЕЙ
МЕРЫ НАКАЗАНИЯ»: МЕРОПРИЯТИЯ ПО ОХРАНЕ
ПОДСУДИМЫХ И «ОБОРОНЕ ТЮРЬМЫ»
Хотя власти весьма активно внедряли в массовое сознание стерео
типы о неспособности эсеров на решительные действия, о том, что
массы от них отвернулись и что за горсткой подсудимых, как сказал
на процессе Н. И. Бухарин --- никого, «кроме их жен и детей нет»,
274

предпринятые беспрецедентные меры охраны свидетельствовали
о том, что сами власти готовились к самому неожиданному развитию
событий.
Эта разница в заявлениях и реальных мероприятиях по охране про
цесса не укрылась от взгляда москвичей. Ехидством наполнены строки
члена ЦБ ПСР Г. К. Покровского, писавшего 12 июня 1922 г. в Загранич
ную Делегацию ПСР: «На исчадие ада --- эсеров, судя по газетам, обру
шилась не только большевистская власть, но и вся страна в целом. Од
нако, приготовления к процессу шли с большими предосторожностями:
накануне большевистские "комячейки" Москвы получили приказ: "быть
начеку". Наиболее надежные пулеметные команды получили строжай
ший приказ --- всему комсоставу "быть наготове"; на крышу московско
го совдепа, а может быть, другие крыши, водрузили пулеметы, словом,
приняты самые предусмотрительные меры предосторожности от каких
либо неожиданных эксцессов со стороны кучки эсеров, посаженных на
скамью подсудимых»74.
Меры и в самом деле были предприняты «самые предусмотритель
ные». На «экстренном совещании» в составе чекистов Савватьева, Кузь
мина, Бренера, состоявшемся 23 мая 1922 г. под председательством Сам
сонова, обсуждался один вопрос, «О принятии необходимых мер в связи
с процессом правых эсеров», и было решено на следующем заседании,
назначенном на 24 мая, «создать тройку из представителей СО ГПУ,
МГО и МК РКП». Из мероприятий «охранного» характера было реше
но «с 26 го мая организовать ночные обходы гор. Москвы...». 24 мая
1922 г. на заседании только что конституировавшейся «особой тройки»
ГПУ было принято следующее решение: «в отношении предприятий,
имеющих важное государственное значение (телефонные станции, те
леграф, электрические станции, водопровод и т. д.), на время процесса
правых эсеров принять "особые предохранительные меры"»75. Кроме
этого было подтверждено выработанное накануне решение «с 26 го мая
организовать ночные и утренние обходы гор. Москвы, а также посеще
ние всех собраний и фабрично заводских помещений во время работ»76.
Обращает на себя внимание, что чекисты собирались посещать не толь
ко собрания рабочих, где принимались инспирированные властями ре
золюции с осуждением эсеров, но и заводские цеха во время работы.
Последнее, очевидно, было задумано как своеобразный мониторинг на
строения рабочих, дабы в случае признаков волнения рабочих, призы
вов к стачке и к выходу на улицу немедленно реагировать и пресекать
подобные попытки.
О том, как обеспечить охрану подсудимых в тюрьме, во время достав
ки их в зал суда и обратно, а также и в самом зале суда, чекисты задума
лись всерьез еще почти за три недели до начала процесса --- после того
как на четвертом заседании комиссии Политбюро ЦК РКП(б), состояв
шемся 16 мая 1922 г. (на протоколе появился в дополнение к прежнему
«Совершенно секретно» необычный гриф --- «Хранить конспиративно»77),
на котором «присутствовали: тт. Троцкий, Каменев, Бухарин, Дзержин
ский, Луначарский, Малкин, Крыленко», по вопросу «О помещении су
да» было решено «Утвердить предложение ГПУ о Доме Союзов. Вопрос
о помещении и снабжении подсудимых во время процесса передать на
предварительное рассмотрение ГПУ и председателя трибунала»78. 19 мая
члены Технической тройки при «Особой Тройке Госполитуправления»
(ОТГ) Шиманкевич, Савватьев и Лауцин отправили в ОТГ соответству
ющий проект. Данный опус, занявший три с половиной машинописных
275

страницы, назывался довольно длинно: «Проэкт содержания под стражей
обвиняемых по процессу п.с. р. во время хода процесса и после ежеднев
ного окончания такового, об охране здания процесса, распределения би
летов, продовольствования свидетелей, и др. мероприятиях, проведенных
техтройкой к означенному процессу»79. Ценность данного документа
в том, что он помогает понять многое из того, о чем современники и ис
следователи только могли догадываться: логику и резоны устроителей
процесса при выборе тюрьмы и места проведения суда, столь мощном
конвоировании тюремного автомобиля и насыщении улиц филерами
ит.п.ит.д.
Мотивировочная часть документа, объяснявшая, чего, собственно,
чекисты опасаются, звучала так: «В целях предупреждения могущих иметь
место устройства, со стороны обвиняемых, антисоветских демонстраций
по пути следования обвинения к зданию суда, попыток их единомыш
ленников к насильственному освобождению арестованных из под стра
жи, как из места заключения, так и во время перевозки, попыток самих
заключенных к побегу, --- предусматривая отсутствие технически приспо
собленного помещения для содержания арестованных в самом здании су
да, хотя бы наиболее подходящем для проведения самого процесса и,
таким образом, исходя из необходимости принятия максимума предохра
нительных мероприятий, в исполнение соответствующих постановлений
и указаний ОТГ, технической ее тройкой в данном направлении был при
нят ряд мер...»80.
Итак, что же это были за меры? Первый комплекс мер был связан
с выбором самой надежной и удобной московской тюрьмы для содержа
ния эсеров, которых нужно было почти ежедневно возить в Дом Союзов
и обратно. Вот из чего исходили члены «техтройки» при выборе тюрьмы,
остановив свой взор на тюрьме в Большом Кисельном переулке (в это
время в Москве политзаключенные социалисты, помимо этой тюрьмы,
находились в Бутырской, Лефортовской, Таганской тюрьмах и во Внут
ренней тюрьме ГПУ): «Лучшим из мест для содержания обвиняемых под
стражей, на время процесса, является один из оборудованных корпусов
тюрьмы МГО ГПУ, расположенной по Б. Кисельному пер.
Положительные стороны:
1) расположение вблизи частей войск ГПУ, а также нарядов дежур
ных сотрудников по МГО и ГПУ и в самой тюрьме МГО.
2) удобное квартирное расположение комнат в предназначенном для
этих заключенных корпусе, но в то же время хорошо оборудованное, ис
ключающее возможность побега и не требующее для ремонта значитель
ных материальных затрат, за исключением мелких починок и побелок
комнат, содержавшиеся в коих 54 заключенных могли быть переведены
в др. тюрьмы, что и выполнено членами тройки и под их руководством
к моменту составления этого проэкта.
3) организационные суммы на расходы по оборудованию были чле
нами техтройки добыты, и в данный момент мелкие починки и ремонт
идет ускоренными темпами и будет закончен администрацией тюрьмы
в срок от 2 до 3 суток, т. е. к 22 сего мая и, таким образом, помещение
это к 23 сего мая будет приспособлено к фактическому приему всех при
влеченных в качестве обвиняемых к процессу п. с. р. и подлежащих со
держанию под стражей.
4) В том же корпусе отведено помещение для свиданий обвиняемых
с защитой, которое по техническому оборудованию удовлетворяет орга
ны надзора и наблюдения и требования как защиты, так и самих обви
276

няемых. Таким образом, необходимость ежедневной перевозки сокраща
ется вместо требующихся на перевозку от Лефортовской тюрьмы --- от 60
до 70 ти минут до 10 минут, в какой срок заключенные могут быть до
ставлены из Кисельного переулка в здание суда, что же касается самой
охраны по пути следования и в здании суда, каковая на основания по
становления Особой Тройки ГПУ возложена на ГПУ и для которой мо
гут быть использованы части ЧОН по указанию тов. Муралова (прот. 6,
параграф 4, п. 1 и 5)»81.
Порядок транспортировки и охраны подсудимых в дороге был наме
чен еще в проекте «техтройки при ОТГ» 19 мая 1922 г.: «Фактическую
охрану обвиняемых в пути следования до здания суда и обратно, а так
же в самом здании, несет наряд караулов в составе, согласованном с ко
мандиром Штаба Отряда особого назначения при Президиуме ГПУ
и выражающемся в следующих цифрах: пехотная часть не менее 180 ти
человек и 30 чел. кавалеристов, т. е. до 210 ти человек ежедневного на
ряда, инструктированных за 3---4 дня до процесса, ознакомленных
с важностью порученных им постов и их расположением и назначен
ных из наиболее испытанных товарищей под личным наблюдением ко
мандира отряда Осназа. К моменту составления настоящего проекта Ко
мандиром Отряда и его ближайшими помощниками по охране
производится, по указаниям коменданта здания суда, детальная разра
ботка установок постов, коих намечено: в пути следования 21 кавале
рийских постов и 2 кавалерийские заставы и в здании суда как снару
жи, так и внутри 31 пост, кроме того в здании суда приступлено
к техническому оборудованию по связи наиболее живых пунктов: зал,
входов, караульного помещения и комендатуре здания процесса теле
фонными полевыми аппаратами и сигнализационными звонками
и т. д.»82.
Порядок перевозки заключенных изменялся и совершенствовался все
время. Каким он был в первые дни процесса, видно из ряда пунктов
справки Самсонова от 13 июня 1922 г., адресованной Дзержинскому:
«14) Меры наружной охраны.
14) а) за "Брюнеткой" следуют три легковые машины с вооруженны
ми людьми,
б) на "Брюнетке" едут два вооруженных человека и один внутри
с арестованными. Брюнетка во время перевозки закрыта на ключ. Ключ
хранится у коменданта процесса (он следует в легковой машине при пе
ревозке),
в) по улице на всех перекрестках имеются конные разъезды около
30 ти человек, теперь увеличена и кроме того цепь пехотных от Ки
сельного до Дома Союзов; кроме того по углам поставлены разведчики
числом до 30---40 человек. Между всеми этими постами плохо налажена
связь, для устранения чего выделяем специального наружного руко
водителя»83.
Но на заседании 19 июля 1922 г. было решено машину с заключен
ными --- «брюнетку» --- сопровождать двумя машинами по бокам, одной
спереди и двумя мотоциклетками (из за плохих моторов от них позже
отказались)84. Стрелков в мотоциклетках планировалось вооружить ре
вольверами или винтовками (Самсонов настаивал на том, чтобы доба
вить еще и бомбы)85.
Учитывая авторитет Самсонова, с ним, конечно же, согласились,
но возникла любопытная коллизия --- ездить со снаряженными бомбами
чекисты опасались, а с незаряженными --- было достаточно бессмысленно.
277

Дабы выйти из ситуации, «комендант Верхтриба ВЦИК по процессу ПСР
Шиманкевич» отправил бомбы в секретариат ГПУ для экспертизы: «При
сем препровождаю 4 (четыре) штуки бомб для экспертизы их ОКАРТУ
по вопросам, связанным с перевозкой этих бомб в мотоциклетках.
Со своей стороны полагаю, что во время перевозок бомбы должны быть
совершенно готовы к действию, т. е. с запалами, так как снаряжение их
в мотоциклете во время хода невозможно, на остановку же мотоциклета
потребуется известный промежуток времени, тогда как промедления
в действии снаряда быть не может и не должно»86.
Мы не знаем, чем закончилось дело, но нельзя не обратить внима
ние на то, что чекисты были готовы использовать бомбы на централь
ных улицах Москвы. Не совсем, правда, ясно, идет ли речь о штатных
армейских гранатах или о более мощных бомбах. Но как бы то ни было,
учитывая обстоятельства, использование даже штатных гранат привело
бы к большим жертвам среди москвичей. Из описания провоза заклю
ченных мы знаем, что для этого устраивался коридор --- улицы освобож
дались от извозчиков и автомобилей, а по краю тротуара стояли кон
ные и пешие красноармейцы из батальона ГПУ, сдерживавшие зевак,
толпившихся за их спинами. Н. М. Донская четыре десятилетия спустя
вспоминала: «Каждое утро из внутренней тюрьмы привозили обвиняе
мых. Это был целый кортеж: впереди машина с военными, за ней боль
шой фургон "Черный ворон" с конными милиционерами по бокам, а за
тем еще несколько открытых машин. Это явление привлекало на
тротуар много любопытных. Уже много лет спустя, проходя по Театраль
ному проезду, я всегда вспоминала "Черного ворона"»87. Другой свиде
тель событий, меньшевик С. Двинов, в статье «Кровавая пошлость
(Письмо из Москвы)», опубликованной в «Социалистическом вестни
ке» в августе 1922 г., подчеркивал, что власти ни одного момента этой
исторической драмы не пропускают, чтобы не опошлить ее, не превра
тить во что то отвратительное: «В определенные часы жизнь между До
мом Союзов и Лубянской площадью замирает. Конные жандармы запи
рают вход и выход. Трамваи и извозчики не пропускаются, на всех углах
конница, которая ежеминутно мчится к "старшому" и, беря под козы
рек, рапортует. Но до Большого Театра еще можно пешком, а уж даль
ше --- ни шагу. Красная (по цвету штанов) кавалерия замыкает карре со
всех сторон, и нет проходу ни прохожему, ни проезжему. "Везут!.." раз
дается в воздухе. Все приходит в страшное волнение. Ждут. Против Дома
Союзов, откуда должны выйти эти безоружные 20 человек с конвоем,
выстраивается батальон конницы и рота пехоты, подается совершенно
глухой, даже без решеток --- тюремный автомобиль, куда, закрытые "бо
евой единицей" от взора публики, входят эсеры, а затем все это мчит
ся на Лубянку, во внутреннюю тюрьму ГПУ: впереди автомобиль с на
чальством, затем арестованные. Затем опять автомобиль с начальством,
затем конница со всех сторон и все это мчится, пугая прохожих "крас
ной Москвы", недоумевающих: что случилось? Где горит? "Везут!"
...А вечером передается приказом "коммунистическое" спасибо за
"удачную операцию" "сознательным красноармейцам". Кровавая пош
лость торжествует!..»88.
В таких условиях использование охраной на мотоциклах бомб при по
пытке отбить нападение по дороге от Кисельного переулка до Дома Со
юзов неизбежно привело бы к большим жертвам среди зевак. Фактичес
ки мы видим, как чекисты, готовясь использовать бомбы на людных
улицах, невзирая на возможность гибели прохожих, переняли методы ча
278

279
сти дореволюционных террористов и экспроприаторов (другая часть тер
рористов, как, скажем, руководители БО ПСР, старалась выбрать места,
где количество жертв было бы минимальным).
О том насколько серьезно чекистское руководство подходило к орга
низации перевозки подсудимых из тюрьмы в зал суда и обратно, свиде
тельствует тот факт, что в начале процесса она происходила под личным
контролем коменданта процесса Шиманкевича, а затем и начальника
СО ГПУ Самсонова и его помощника Дерибаса (они, как правило, сме
няли друг друга, но иногда присутствовали и оба).
Постепенно увеличилось и количество агентов «наружки». Так,
на протяжении всего маршрута (в том числе, «и по углам в сторону при
мерно на квартал расстояния»89 было выставлено 22 поста «секретной
наружной агентуры» общей численностью в 52 чел. (позже до 80 чел.),
дежуривших с 10 час. утра до 12 час. ночи 90. Кроме того, на всех пере
крестках были выставлены конные разъезды (около 30 чел.) и поставле
на цепь красноармейцев от тюрьмы до Дома Союзов, где проходил суд 91.
Опасаясь побега заключенных эсеров, чекисты не ограничились
тем, что перевели их в корпус тюрьмы Московского губернского отде
ла ГПУ в Большом Кисельном переулке, так как рядом располагались
части войск ГПУ, а также наряды «дежурных сотрудников по МГО
и ГПУ и в самой тюрьме МГО»92. Из тюрьмы, где содержались эсеры,
в Отдельный батальон войск ГПУ была проведена сигнализация, для че
го в срочном порядке был разыскан специальный электрический коло
кол. Были написаны подробные инструкции, которые предусматривали
окружение тюрьмы красноармейцами в случае тревоги, а также пред
писывали обязательную ежедневную проверку исправности «тревожно
го звонка»93. Кроме того, проверка охраны была возложена «Комисси
ей по охране ЦК ПСР» на Ягоду и Самсонова, которых обязали раз
в неделю лично проверять всю охрану. В начале июля, примерно через
месяц после начала процесса, они для проверки охраны устроили тре
вогу, закончившуюся грандиознейшим конфузом, ибо «на тревожные
звонки никто не явился»94. Причины инцидента разбирались «Комис
сией по охране ЦК ПСР», в результате чего были приняты дополни
тельные меры и написаны новые инструкции 95. 14 июля комиссия в со
ставе Самсонова, Ягоды и Беленького по данному поводу
констатировала следующее:
«а) произведенную тревогу Самсоновым и Ягодой в Кисельном при
знать совершенно неудовлетворительной в виду того, что на тревожные
звонки никто не явился;
б) для тревоги признать достаточным только один звонок, без раз
личия его протяжения во время звона;
в) тревога по звонку является обязательной к немедленному и неу
клонному исполнению. Подробные указания сделать в специальной ин
струкции. Инструкцию написать т. Самсонову;
г) поручить т. Вейсу оборудовать в недельный срок полную механи
ческую и электрическую сигнализацию в полном объеме как в ГПУ, так
и во всех воинских частях, отрядах и тюрьмах. Чайванову отпустить со
ответствующую сумму денег, т. Беленькому поручается найти соответст
вующего инженера. Наблюдение за исполнением работ по установке сиг
нализации возложить на т. Самсонова и Беленького;
д) поручить т. Вейсу в 24 часа большой колокол 1 го батальона ГПУ
перенести из старого здания в новое, колокол поставить по указанию Ко
белева. Об исполнении т. Вейсу донести т. Беленькому;

е) Свидескому немедленно поставить телефон в кабинете т. Ко
белева»96.
Впрочем, принятие высоким начальством решения о каком либо дей
ствии вовсе еще не означало его немедленной реализации подчиненны
ми (вполне аксиоматичная вещь для российских реалий), в том числе,
и в чекистской среде. Так, исполняющий дела командира 1 го Полка
Войск ГПУ П. Кобелев и врид. полкового адъютанта Михайлов доклады
вали 17 июля 1922 г. «члену Президиума ГПУ тов. Беленькому»: «...сего
числа, в моем кабинете при полку (Бол. Кисельный пер. дом 11) по
ставлен телефон 150 через коммутатор ГПУ, тревожный же колокол до
настоящего времени не поставлен, о чем и доношу»97.
Однако в сочетании с дисциплинарными взысканиями все эти меры
все же стали приносить результаты, как это явствовало из Агентурной
сводки 27 от 31 июля 1922 г. :«Ложная тревога 29/VII собрала 306 че
ловек, 2 пулемета и 5 пулеметчиков через 7 1/2 минут»98.
Примечательно, что чекисты готовились даже к тому, что во время
освобождения заключенных эсеров их товарищи могут отключить элект
роснабжение тюрьмы, погрузив ее во мрак (а может быть, и не только
ее). (Кстати говоря, позиции эсеров в рабочей среде Москвы всегда бы
ли крепкими.) Так, 12 июля 1922 г. на заседании Комиссии по охране
ЦК ПСР было решено: «Снабдить всех надзирателей и часовых запасным
светом: свечами, фонарями и электрическими фонариками. Поручить
тов. Чайванову в 48 час. пустить электр. станцию ГПУ и дать запасной
ток по специально указанному Беленькому проводу»99.
Для предотвращения возможностей сговора самих подсудимых (или
эсеров на воле) с надзирателями и красноармейцами и использования по
следних как для передачи информации, так и для организации побега,
чекисты не ограничились писанием всевозможных инструкций, а всерьез
озаботились, с одной стороны, наведением дисциплины и взятием вся
кого рода расписок об осознании ответственности, а затем и проверкой
личного состава, для чего была создана специальная комиссия во главе
с самим Самсоновым (подробнее см. ниже).
«Профильтрованным» тюремщикам работы хватало. Проверялось все:
многократно обходились посты, осматривались камеры (проверялись не
только потолки, стены, полы и решетки, но и время от времени столы
и нары), обыскивались заключенные, проверялось поведение надзирате
лей и охраны. За ночь посты охраны проверяли 9---14 раз. За камерами
на ночь закрепили специальных «дежурных наблюдателей», писавших
каждое утро такие, например, рапорта дежурному комиссару (а тот, соот
ветственно, --- своему начальству): «Довожу до сведения, что с 12 го на
13 е /VII---22 г. не каких произшествий не произошло. Дежурный наблю
датель камеры 18. 13/VII---22 г. М. Сазонов»100.
Помимо многократных осмотров состояния полов, стен, потолков
и решеток камер, в которых содержались подсудимые эсеры, чекисты в их
отсутствие проводили обыски их личных вещей и переписки. Неодно
кратно подсудимые пытались жаловаться суду, что чекисты изымают все
записи, относящиеся к процессу, что мешает им полноценно участвовать
в судебных слушаниях. Естественно, и Пятаков, и Крыленко игнориро
вали эти жалобы. Но чекисты ставили перед собой цель не только поме
шать подготовке подсудимых к выступлениям, но и, с одной стороны,
раздобыть интересную, с их точки зрения, информацию, относящуюся
к процессу, а с другой --- их заботило появление у заключенных предме
тов, с помощью которых они могли бы организовать побег.
280

Об этом свидетельствует, скажем, операция, проведенная совместны
ми силами Московского губернского отдела и чекистами из центрально
го аппарата ГПУ, которые 16 июля 1922 г. подвергли тотальному обыску
камеры заключенных эсеров в тюрьме в Кисельном переулке. Начальник
секретной части МГПО доносил Самсонову: «Настоящим довожу до Ва
шего сведения, что приданными в мое распоряжение сотрудниками
МГПО ГПУ в числе 15 ти человек, в результате операции --- обыска у по
литзаключенных правых эсеров в тюрьме по Кисельному пер.
16 VII с. г. --- при тщательном просмотре личной и связанной с процес
сом с. р. переписки ничего предосудительного не найдено (кроме неболь
шого пучка тонкой проволоки), дающего повод к заключению о попыт
ках заключенных устроить из тюрьмы побег»101.
Убежденность властей в том, что заключенными будет предпринята
попытка побега на протяжении процесса подкреплялась данными про
слушки тюремных камер и подслушивания в зале суда (как чекистами,
переодетыми в форму красноармейцев, карауливших их, так и секретны
ми сотрудниками). Из разговоров подсудимых вытекало, что некоторые
из них подумывали о побеге на свой страх и риск. Так, например 3 июля
Шиманкевич подал рапорт начальнику СО ГПУ Самсонову следующего
содержания: «<...> Подсудимый Львов в беседе с подс. Морозовым, со
общил последнему, что в среду он, Львов, попытается бежать<...>». 7 ав
густа 1922 г. был зафиксирован «общий разговор о попытке к побегу,
но более трезвые головы называли это безрассудством в тех условиях, ка
кие создала для них ЧК»102.
28 июля Врид нач. общей агентуры МГПО Фокин в сводке 1 о ре
зультатах наружного наблюдения «по процессу правых эсеров» сообщал:
«Разведкой обнаружена деревянная лестница, пристроенная на крышу зда
ния Дома Союзов со стороны Георгиевского переулка якобы для ремонта
крыши. Сообщено Шиманкевичу»103. Кроме того, охрана зафиксировала
повреждения в полу автомобиля, сделанные подсудимыми во время одной
из поездок между тюрьмой и судом. Вот что писал об этом Дерибас в аген
турной сводке от 3 августа: «Карета была также осмотрена и обнаружено
небольшое повреждение внутренней фанерки, снаружи брюнетка обита
плотным железом. Сделано распоряжение об исправлении»104.
Готовился ли побег силами эсеров, оставшихся на воле? Точно неиз
вестно, но то, что подобный замысел мог существовать, сомнений не вы
зывает. Чтобы минимизировать возможность подготовки побега, с сере
дины июля чекисты, до этого просто фиксировавшие все, что происходит
вокруг тюрьмы (в том числе и «сигнализацию руками» из камер тюрьмы,
и «типа с биноклем», смотревшего на тюрьму из окна одного из сосед
них домов, и т. п.), решили перейти к более решительным действиям.
В частности, чекисты повнимательнее присмотрелись к жителям ближай
ших к тюрьме домов, откуда велось наблюдение и откуда можно было бы
вести подкопы в тюрьму. 12 июля 1922 г. на заседании Комиссии по ох
ране ЦК ПСР слушался вопрос «О проверке домов вокруг Кисельного»
и было решено: «Поручить МГО произвести обследование в 2 х дневный
срок и о результатах донести в тройку»105. Тут же в двух домах рядом
с тюрьмой были проведены обыски, и в них почти все жильцы оказались
«элементом, чуждым Советской власти» (почти во всех квартирах «жила
интеллигенция и торгаши, с хорошо обставленной личной жизнью»).
В результате жильцов переселили (у некоторых конфисковали имущест
во)106, а несколько подвалов (из которых, надо полагать, можно было рыть
подкопы в тюрьму) было опечатано 107.
281

Насколько оправданы были опасения чекистов относительно подко
пов из подвалов ближайших к тюрьме домов, сказать трудно, но в любом
случае представляет интерес следующий рапорт агента наружного наблю
дения 112 от 26 июля 1922 г., который во дворе дома 7 по Кисель
ному переулку, «проходя мимо подвальных окон, увидел, что в одном из
окон запечатанного подвала, которое выходило в Кисельный пер., вы
ставлена часть окна, которое утром было цело». Он «сейчас направился
к окну, которое выходило в Кисельный тупик» и «заметил следующее, су
хая земля, которая была внизу на подоконнике (стекла в нем нет) как
будто кто то тронул, т. е. в середине кучки свежая, а по краям сухая. При
том в подвале, в котором земля сырая, видны сухие места, будто бы кто
то ступал ногами»108.
Неизвестно, были ли еще у властей свидетельства о попытках подго
товки побега, но на собранном 11 июля заседании комиссии Политбюро
по руководству подготовкой и ходом процесса («тройки Политбюро»),
на котором присутствовали Л. Д. Троцкий, Л. Б. Каменев, Ф. Э. Дзержин
ский, Н. В. Крыленко, И. С. Уншлихт, Б. Ф. Малкин, Г. Л. Пятаков, было
принято следующее безапелляционное постановление: «Комиссия счита
ет безусловно установленным, что обвиняемые вместе со своими едино
мышленниками на воле подготовляли побег, и предлагает председателю
Трибунала и председателю ГПУ самыми твердыми и решительными тща
тельно продуманными мерами устранить возможность такого побега,
твердо и категорически разъяснив подсудимым, что при всей мягкости
и снисходительности к ним не может быть и речи о таких формах попу
стительства, которые позволили бы им продолжать фактически контрре
волюционную деятельность»109.
Получив подобное высочайшее благословение, чекисты иницииро
вали решение о возобновлении обысков. 12 июля 1922 г. на заседании
Комиссии по охране ЦК ПСР было решено: «Производить самый тща
тельный обыск как личный, так и помещений, а равно и у родственни
ков таковых по домам, получив окончательную санкцию тов. Дзержин
ского»110. Личные обыски и обыски «по домам у родственников» стали
систематическими, но в день вынесения приговора они достигли апогея.
Н. М. Донская позже вспоминала: «В этот день при входе, еще до зачи
тывания приговора, у нас отобрали ручные сумочки. А при выходе нас
всех задержали и отправили в ближайшее отделение милиции, где обы
скали, но, разумеется, ничего не нашли. Была уже поздняя ночь, трам
ваи не ходили. Спать не хотелось. Мы все пошли к Саре Николаевне
и просидели у нее до утра. Среди ночи обыск провели во всех наших
квартирах»111.
Знакомство с документами, характеризующими несение службы тю
ремным персоналом и охраной, подтверждает известное положение, что
в России строгость законов компенсируется их несоблюдением, и в то вре
мя как одни проявляют служебное рвение и дисциплинированность, дру
гие демонстрируют вопиющую халатность (несмотря на все инструкции
и проработки). Приведем обширную цитату из сводки от 25 июля, подпи
санной Дерибасом, так как она содержит яркое описание «охранных буд
ней» чекистов, обслуживавших процесс, и в то же время дает возможность
составить представление о форме и стилистике агентурных сводок, ложив
шихся на стол чекистской верхушке и Пятакову с 1 июля по 7 августа
1922 г.: «Утренняя и вечерняя перевозка арестованных произведена в мо
ем личном присутствии без всяких осложнений. Карета при обоих случа
ях осматривалась. Помещение суда было осмотрено и ничего подозри
282

тельного не замечено. Наблюдение за арестованными во время переры
вов и в свидание ничего существенного не дало. Передачи также ничего
не содержали.
Поведение арестованных в тюрьме также не содержит ничего подо
зрительного. Ничего существенного в их разговорах не подслушано. Лич
ным поверхностным обыском по возвращении в тюрьму у арестованных
ничего не обнаружено. Посты проверялись и найдены все на своих ме
стах и в должном порядке. Столы, полы, потолки, двери и окна осмот
рены и никаких повреждений не обнаружено. Замечено лишь, что один
из заключенных, проходя из одной камеры в другую (после ужина), завел
разговор с дежурным надзирателем. Часовой надзиратель 3 го этажа также
спустился и принял участие в беседе, прервавшейся приходом дежурного ко
миссара (выделено нами. --- К. М.). Меры к недопущению этого приня
ты. Наблюдение (разведка) за тюрьмой и прилегающей местностью ничего
подозрительного не дала, за исключением того, что постовые не точно
исполняют стр[оевой] устав РККА, сходясь на непродолжительное время
и разговаривая между собой, ослабляют тем самым внимание (выделено на
ми. --- К. М.). Меры приняты»112.
Хотя меры, как писал Дерибас, и были приняты, результативность
их была невелика, о чем можно судить по двум следующим сводкам. Так,
в сводке от 26 июля мы читаем: «По рапорту комиссара Баклаева в 5 ть
утра 26/VII при проверке постов были замечены спящими у камер по
литзаключенных постовые: надзиратель Марокуев и Комиссар МГО Дю
рисбаум. Все остальные посты проверены за ночь 9 раз и оказались в ис
правности»113.
Из этих процитированных документов видно многое, но самое глав
ное --- несмотря на все экстраординарные меры, на взятие подписок,
на инструкции и проверки, чекистам начальникам не удалось даже
к концу процесса преодолеть расхлябанность и недисциплинирован
ность красноармейцев, надзирателей, привратника у ворот (его застали
спящим, и проверяющий «проделал опыт» пролезания под воротами
тюрьмы). Все описанные случаи, безусловно, были вопиющими. Но са
мое сильное впечатление производит, конечно, спящий комиссар МГО.
Впрочем, нарушения дисциплины среди красноармейцев из Отдельного
батальона войск ГПУ также носили массовый характер. Так, например,
из письма коменданта процесса Шиманкевича командиру Отдельного
батальона войск ГПУ Кобелеву от 30 июня видно, что взамен 9 аресто
ванных и отстраненных красноармейцев, отправленных в МГО, он про
сил 12 новых.
В охране подсудимых кроме стрелков и кавалеристов из «отряда осо
бого назначения при Президиуме ГПУ» были задействованы курсанты
курсов ГПУ и 30 чекистов из центрального аппарата и Московского гу
ботдела ГПУ, прикомандированные к комендатуре Верхтриба на время
процесса. Это привело к неожиданным и любопытным коллизиям. Све
денные вместе, красноармейцы и курсанты стали сравнивать размеры
продовольственного пайка, количество горячей кормежки в день (и ее
качество), нормы выдачи папирос и условия несения караульной служ
бы. В результате этого сравнения и те, и другие оказались недовольны
и стали роптать (кстати говоря, нечто подобное произошло и с чекиста
ми разных структурных подразделений --- из СО ГПУ и Московского гу
ботдела ГПУ, --- несшими службу в Доме Союзов, где дело также дошло
до конфликтов и оскорблений). Пом. начальника курсов ГПУ Романов
написал рапорт, в котором указал на разницу в продовольственном пайке
283

красноармейцев и курсантов и количестве приемов ими горячей пищи
в день и потребовал освобождения курсантов от караульной службы или
выдачи им продуктов в соответствии с составленной им сметой и повы
шенных сверхурочных. Нач. СО ГПУ Самсонов поручил «коменданту
Верхтриба ВЦИК по процессу ПСР» Шиманкевичу разобраться. Из ра
порта Шиманкевича Самсонову от 5 июля 1922 г. видно, что у курсантов
при несении караульной службы получалось по 1---2 выходных в неделю
помимо воскресенья (в силу своеобразной системы организации, при ко
торой четверть курсантов находилась в резерве на случай необходимости
экстренной подмены часовых). Красноармейцы резерва не имели, а по
тому, как расплывчато сказано в документе, «находятся в данном кон
кретном случае в условиях худших». Зато выяснилось, что курсанты име
ют меньший продовольственный паек, чем красноармейцы («паек
красноармейца немногим превышает паек курсанта и более менее суще
ственная разница в пайке крупы, причем разница эта определяется 18 зо
лотниками»), причем вместо крупы им выдавали рожь или пшеницу (как,
впрочем, и красноармейцам). Шиманкевич в своем рапорте предлагал
увеличить курсантам паек на эти 18 золотников и «обязать органы снаб
жения выдавать паек крупы по 42 золотника пшеном, гречихой и т.п».
Но главное, выяснилось, что «хозчасть курсов», очевидно, экономя соб
ственные силы, готовила из этого пайка только один раз в сутки, давая
горячее на обед («жидкий суп с селедкой» и т. п.), а красноармейская кух
ня---наобединаужин.
Против «выдачи курсантам из каких нибудь ресурсов (если таковые
есть) сверхурочных» Шиманкевич в принципе не возражал, но заявлял:
«красноармейцы несут такую же работу, как и курсанты», а денежные вы
платы у них меньше, чем у курсантов, и, кроме того, Верхтриб ВЦИК,
платящий сверхурочные чекистам, прикомандированным к комендатуре,
не может их платить курсантам, т. к. те несут службу в «качестве части
войск ГПУ»114. Шиманкевич также советовал отказаться от выдачи про
дуктов по новой смете, ибо это приведет к недовольству красноармейцев.
И тут выяснилась любопытная вещь --- что недовольство вызывают, те
перь уже и у курсантов, и у красноармейцев, «прикомандированные к от
ряду ОСНАЗА ГПУ сотрудники ГПУ и МГО (в списочном составе 30 че
ловек), [которые] получают паек в сухом виде от МГО или ГПУ и кроме
того еще обед и ужин от отряда ОСНАЗА ГПУ».
Итог всей этой истории был подведен 12 июля 1922 г. на заседании
Комиссии по охране ЦК ПСР. В ходе обсуждения агентурных сведений
о настроениях охраны процесса (этому также придавалось серьезное
значение) и всей ситуации в целом членами комиссии было решено
усилить питание красноармейцев и выдавать «по 20 шт. папирос из хоз
части», обязав Московский губотдел ГПУ «провести в жизнь» это ре
шение 115.
Мероприятия по охране подсудимых в зале суда были также абсо
лютно беспрецедентными, совершенно несравнимыми с теми, которые
были до 1917 года. Помещение для суда выбирали довольно придирчи
во --- ведь требовалось не просто большое здание с огромным залом,
комнатами для охраны, помещения для питания подсудимых, и т. д.
и т. п., но и отвечающее требованиям безопасности. А обеспечить по
следнее в большом здании, которое по своей архитектуре предназнача
лось для других целей --- было вовсе непросто. Хотя выбор чекистов пал
на Дом Союзов, они организовали утечку информации, что процесс бу
дет проходить в здании Политехнического музея. Вот что по этому по
284

воду писали члены «техтройки при ОТГ»: «Одновременно в целях за
конспирирования, по возможности, здания процесса нами было осмо
трено здание Политехнического Музея и заявлено администрации тако
вого, что процесс будет происходить в этом здании (прот. 6 параграф
1 п. 5)»116.
Для процесса и обеспечения большей безопасности зал Дома Союзов
пришлось приспосабливать --- разбирать фанерные колонны на его эстра
де, готовить комнаты для содержания заключенных и т. п. Любопытно,
что комендант Дома Союзов потребовал предоплаты в размере 20---25
млрд руб. на разбор, а затем и восстановление колонн и карнизов, но че
кисты не захотели говорить с ним на языке нэпа, и ответили на более
привычном (и более дешевом) для них языке времен «военного комму
низма»: «...владельцы помещений (в данном случае, МГПС), противодей
ствующие исполнению распоряжений Особой тройки ГПУ, привлекают
ся к ответственности»117.
Но даже приспособленное здание Дома Союзов, вероятно, не совсем
отвечало требованиям безопасности, и чекисты даже уже после начала
процесса пытались его поменять, приняв специальное решение об этом
на одном из своих заседаний. Возможно, свою роль сыграла и духота
в зале. Устроители суда явно не подумали о том, что Колонный зал До
ма Союзов не рассчитан на 10 часовое (и даже более) нахождение в нем
1,5---2 тыс. людей да еще в летнее время. Комендант процесса Шиман
кевич докладывал по начальству «Во время нахождения на часах (2 слу
чая) и в караульном помещении от головокружения и жары заболело
5 т.т. красноармейцев, коим медицинская помощь был оказана немед
ленно, свалился также от переутомления и жары мой помощник тов. Ген
дин»118 Борясь с духотой, Пятаков 14 июня приказал снять вторые, зим
ние рамы 119.
Но, похоже, мнения по вопросу о переносе суда в другое помещение
разделились. Во всяком случае, в справке Самсонова «По вопросу об ох
ране членов ЦК ПСР в связи с процессом» от 13 июня 1922 г., адресо
ванной Дзержинскому, так объяснялось, почему же не было выполнено
решение «О подыскании другого помещения для процесса»: «7) Не ис
полнено: а) Дом Союзов наиболее близкое помещение к месту заключе
ния арестованных. Более близких помещений для процесса нет, а на от
даленное помещение потребуется несравненно больше охраны, б) охрана
и трибунал применились к условиям здания и перемена такового создаст
осложнения»120. Самсонов специально отметил, что «а) обыски под эст
радой и вообще в здании трибунала регулярно производятся каждый день
с самого начала процесса...»121. Более того, было организовано и наблю
дение за самой охраной 122.
В основу охраны эсеров на процессе был положен дублирования, а са
ма охрана была тройной --- «часовые, комиссары и агентура»123. «Инст
рукцией секретной агентуре, несущей разведывательную службу внутри
здания суда по процессу партии с. р.» ставилась цель предупреждать, пре
секать и задерживать пытающихся совершить преступление «со стороны
подсудимых или им сочувствующих лиц» (см. подробнее параграф о на
блюдении за публикой). Агентура должна была взаимодействовать с ра
ботниками комендатуры процесса и следить за родственниками подсуди
мых 1 й группы, за всем происходящим в зале, вести строгий учет
подозрительных лиц и устанавливать их местожительство, хватать за ру
ки любого вынимающего оружие, во время перестрелки или столкнове
ния участия в них не принимать, но задерживать нападавших и сдавать
285

в комендатуру, а также доносить коменданту обо всем подозрительном 124.
Кроме того, «специальные агенты» в красноармейской форме обязаны
были следить «за тем, как красноармейцы несут охрану и о чем говорят»,
и подавать об этом ежедневные сводки»125. Примечательно, что было ре
шено организовать охрану обвиняемых в зале суда (помимо конвоиров,
работников комендатуры и агентуры) еще и силами «хотя бы части пуб
лики» на случай паники в зале, для чего должны были быть задействова
ны возможности МК РКП(б)126.
Огромный интерес представляет уже цитировавшаяся справка Сам
сонова от 13 июня 1922 г., адресованная Дзержинскому. Документ назы
вался «Справка: По вопросу об охране членов ЦК ПСР в связи с про
цессом» и был поделен на две графы. Левая графа называлась «Что
должно быть сделано», правая --- «Что сделано, что не сделано и поче
му» (вписанное от руки Ф. Э. Дзержинским выделено нами курси
вом. --- К. М.). Приведем то, что относилось к охранным мероприятиям
в зале суда:
«1) Устройство перегородок на трибуне для обвиняемых. 1). Ис
полнено.
2) Ограничение круга лиц, имеющих право присутствовать на трибу
не. Часовые должны всех знать в лицо. 2) а) на билетах поставлены двой
ные печати лицам, кои имеют право присутствовать на трибуне, б) Ко
менданту дано задание составить твердый список для лиц, имеющих
право присутствовать на трибуне. Исполнено будет сегодня вечером.
3) Закрыть выход с трибуны в зале. Сугубо следить за этим выходом.
3) Не исполнено: а) потому, что этот ход служит для прохода свидетелей
и защитников со стороны обвиняемых.
4) Выделение товарищей из охраны, кои персонально должны отве
чать за сохранность определенных обвиняемых. 4) Исполнено, с таких со
трудников взята Комендантом подписка. Последним поставлен также
около обвиняемых дополнительный конвой.
<...> 6) О наблюдении за родственниками обвиняемых и обысках у та
ковых. Надо было произвести сначала сразу у всех. 6) Таковое частью уста
новлено, частью устанавливается (причины недостаточность разведки),
к обыскам приступлено со вчерашнего дня.
<...> 9) О проверке билетов у зрителей во время процесса. 9) Сегодня
будет совещание совместно с представителем МК для технической раз
работки этого вопроса. Вчера было созвано совещание, но за неявкой вы
званных было отложено.
<...> 11) О проверке стенографисток, работающих в суде. 11) Дано за
дание, проверка производится.
<...> 13) О запасном свете в зале Суда. 13) Будет сегодня же дано за
дание Коменданту процесса, а) дать всем членам охраны свечи, спички,
фонари и лампы, и б) провести секретный электрический световой про
вод из другого дома и установить для этого секретную кнопку.
<...>15) О внутренней охране. 15) а) караулы, б) резерв на случай вы
зова или происшествия, в) разведка среди зрителей, г) сигнализация и те
лефонная связь и д) отдельные задания сотрудникам ГПУ, присутствую
щим на заседании Трибунала. Кроме вышеуказанных мер нами принято
и ряд других общих и технических мероприятий по охране»127. Сотрудни
ков ГПУ было решено менять как можно чаще, дабы «избежать утомле
ния»128.
Чем ближе становился день вынесения приговора, тем жестче стано
вились меры предосторожности, предпринимавшиеся властью.
286

В самом конце процесса Дзержинский посчитал необходимым со
брать на «Заседание по выработке мер по охране арестованных» под сво
им председательством не только чекистов (присутствовали Ягода, Дери
бас, Иконников, Медведь, Беленький, Шиманкевич, Иванов (комендант
тюрьмы) и Герсон), но пригласили и председателя трибунала Пятакова.
Дзержинский лично сделал доклад «Об условиях охраны арестованных во
время процесса, в связи с приближением конца процесса», в котором
предложил «отдельно рассмотреть три момента об охране арестованных:
а) в тюрьме, б) во время перевозок и в) в Доме Союзов»129.
Естественно, его предложение было принято, и в итоге заседания было
решено: «Установить дежурную часть в батальоне ГПУ, связанную с комен
дантом тюрьмы»; «Поручить СО ГПУ установить наблюдение за домами
6 и 7»; «Поручить тов. Беленькому вывезти горючие материалы, помещаю
щиеся рядом с тюрьмой»; а кроме того было решено провести «организа
цию охраны --- хотя бы частью публики (через МК) на случай паники», ор
ганизацию «противопожарных мер», установку внутренней сигнализации
и постановку «тщательного наблюдения за подсудимыми --- за Гоцем, Тимо
феевым, Гендельманом, Лихач, Е. Ратнер --- в особенности»130.
Насколько серьезно чекисты оценивали ситуацию, лучше всего вид
но из письма зам. председателя ГПУ Уншлихта, написанного в послед
них числах июля 1922 г. и адресованного Сталину. Документ с грифом
«Лично. Совершенно секретно» гласил: «Процесс эсеров близится
к концу. Со стороны эсеровских организаций возможны: 1) попытка от
бить арестованных и 2) террористические акты на видных советских
и партийных работников. Поскольку предотвращение первой воз
можности целиком лежит на органах ГПУ, постольку со второй можем
справиться лишь при подчинении упомянутых товарищей известному,
разработанному нами, режиму. Считая этот вопрос весьма срочным и се
рьезным, прошу поставить его на повестку ближайшего заседания По
литбюро».
Не менее показателен приказ Пятакова накануне оглашения приго
вора, который он отдал коменданту Верхтриба Шиманкевичу:
«1) После ухода Суда в совещательную комнату никого в эту комна
ту не допускать.
2) Арестованных вывести наверх и усилить надзор за ними. В тюрь
му не увозить.
3) Всем чинам охраны и комендатуры без Вашего каждый раз разре
шения из помещения не отлучаться.
4) Публику, желающую уйти из зала и из Дома, не задерживать,
но вновь пускать публику с более тщательным надзором и просмотром
документов.
5) При выводе подсудимых для слушания приговора окружить их
двойным конвоем.
6) В зале впереди 1 ряда и в проходе поставить на время чтения при
говора красноармейцев, имея в виду, что родственники сделают истерику.
7) Подсудимых неарестованных из Дома Союзов не выпускать.
8) Иметь в зале свечи и спички.
9) При чтении приговора окружить конвоем и 2 ю группу подсудимых,
отделив ее конвойными от защитников (выделено нами. --- К. М.)»131.
Этот приказ свидетельствует не только о том, что власти готовились
к самым неожиданным событиям, но и о том, как далеко продвинулись
в своем отходе от традиционных норм этики революционера не только
чекисты, но и такие видные коммунисты, как Пятаков, не имевшие
287

к ГПУ никакого отношения. Вчерашний революционер и видный ком
мунистический партийный деятель самолично составлял тюремно поли
цейскую инструкцию по охране членов ЦК конкурирующей социалисти
ческой партии!
Кроме того, на очень интересные мысли наводит последний, допи
санный Пятаковым пункт приказа --- отгородить конвойными подсуди
мых 2 й группы от их коммунистов защитников! Очевидно, Пятаков во
все не исключал, что у части подсудимых 2 й группы могут сдать нервы,
когда они услышат вынесенный себе смертный приговор, и жертвой их
спонтанных действий могут стать защитники коммунисты.
Подводя итог, следует отметить, что фактически во время процесса
(это можно сказать и в отношении других направлений чекистской де
ятельности в связи с процессом, рассмотренных в следующих парагра
фах) шло создание и «обкатка» чекистскими и тюремными структура
ми мероприятий по содержанию и охраны важных политических
заключенных. Сотни документов показывают, как на бесчисленных со
вещаниях с участием верхушки ГПУ, создававших множество комис
сий троек, методом проб и ошибок, порой серьезных провалов, чист
кой кадров (в том числе и по результатам спецпроверок тюремного
персонала) создавалась система тюремного содержания и конвойного
сопровождения политических заключенных в Советской России (кста
ти говоря, именно в это время был поднят и проработан вопрос о кон
войных войсках).
§ 3. ТЕАТРАЛЬНАЯ ПЛОЩАДЬ И Б. ДМИТРОВКА ---
ЭТО ВАМ НЕ ГАЙД ПАРК: 22 ПОСТА «НЕГЛАСНОЙ
ОХРАНЫ» И НАРУЖНОГО НАБЛЮДЕНИЯ
В ЦЕНТРЕ МОСКВЫ
Наружное наблюдение в центре Москвы было развернуто еще за де
сять дней до начала процесса. Это видно из распоряжения помощника
начальника 3 го Отделения СО ГПУ от 26 мая 1922 г.: «C 27 го мая с 10
ч. утра иметь ежедневно до окончания процесса правых с. р. по 10 чело
век опытных разведчиков, которые должны дежурить в одном определен
ном месте с дежурным у телефона, которым будет нами даваться работа.
Указанным сотрудникам выписывать дежурные оперативные пайки, так
как им придется работать часов по десять в сутки»132.
28 мая 1922 г. зам. председателя ГПУ Уншлихт отдал указание «всем
начальникам отделов ГПУ» ежедневно выделять «по три вполне ответст
венных товарища», «которые должны дежурить до 12 ти часов вечера
в Отделе. Фамилии товарищей должны к 2 м часам дня ежедневно сооб
щаться Н ку Активного отделения или дежурному по Опероду, <...> в рас
поряжении которого они будут находиться и получать от него распоря
жения для направления на работу»133.
Но, создав «наружную разведку» и «разведку внутри здания» Дома Со
юзов, чекисты столкнулись с путаницей и дублированием их функций.
Скажем, «разведчики внутри здания» в ряде случае продолжали «вести»
заинтересовавшего их объекта наблюдения и на улице, а их коллеги, на
против, входили за своими объектами внутрь Дома Союзов. Возникла пу
таница, при которой стала возможна совершенно анекдотическая ситуа
ция, когда один агент, следивший за адвокатом 1 й группы подсудимых,
288

зафиксировал слежку некоего лица (совершенно очевидно, также агента,
но не входившего в его «команду») за тем же адвокатом. Эта путаница
сказалась также на отчетах агентов и на ведении делопроизводства. Так,
например, в «тематических» делах наблюдения, где хранятся доклады
«разведчиков», царит полный хаос --- отчеты агентов, наблюдавших вну
три здания, попадали в дело с отчетами уличных постов наблюдения
(и наоборот), об одном и том же инциденте сообщалось многократно раз
ными агентами, и в то же время часть донесений агентов вообще куда то
запропастилась и т. п.
Лишь к концу июля 1922 г. чекистское начальство, с одной сторо
ны, путаясь в этой мешанине разнородных и разнонаправленных отче
тов, с другой, опасаясь накануне окончания процесса попытки «отбить»
подсудимых или их побега, все же решило более четко разграничить
функции и взаимодействия этих двух видов «разведки» и написать для
их сотрудников отдельные инструкции. 28 июля 1922 г. состоялось «Со
вещание по усилению разведывательного аппарата ГПУ и МГО, об
служивающего процесс ПСР», на котором присутствовали начальник
СО ГПУ Самсонов, помощник нач. СО ГПУ Дерибас, Савватьев, ко
мендант процесса Шиманкевич, Эрман. Главный вопрос, который они
обсуждали, был сформулирован так --- «Об усилении разведки и точном
распределении ее функций и обязанностей внутри и вне здания судеб
ного процесса».
По «наружной разведке» ими были приняты решения, позволяющие
понять, в том числе, и те задачи, которые перед ней ставились:
«1. Имеющийся налицо штат наружной разведки МГО усилить до
80 ти человек, причем поручить тов. Савватьеву в случае недостачи раз
ведки, недостающую часть заменить сотрудниками.
а) Установить 4 дневных поста общим количеством разведчиков до
12 ти человек, причем местами стоянки наметить ---
1) у башни Кремлевской стены на сквере печатника Ивана
Федорова,
2) на сквере Театральной площади со стороны 2 го Дома Советов
и со стороны Большого Театра,
3) около Дома Союзов и
4) на Б. Лубянке;
б) общее руководство наружной разведкой возложить на тов. Фоки
на (начальник внешней агентуры МГПО ГПУ. --- К. М.), ясно и опреде
ленно установить связь его с тов. Шиманкевичем и наружную разведку
подчинить в оперативном отношении Коменданту ВРТ (Верховного ре
волюционного трибунала. --- К. М.) по процессу с. р.;
в) тов. Шиманкевичу и Фокину поручить выработать проект связи
наружной разведки с сотрудниками Комендатуры процесса, несущими
охрану тюремной кареты на улице во время перевозок. Выработать инст
рукции наружной разведке на случай столкновений на улицах, предста
вить дислокацию наружной разведки во время перевозок. Вышеозначен
ное разработать и представить в 24 х часовой срок;
г) поручить коменданту процесса ежедневно при перевозке прини
мать меры к действительной очистке улицы от останавливающихся по пу
ти следования тюремной кареты грузовиков, легковых автомобилей, из
возчиков и т. п.;
д) поручить т. Шиманкевичу посредством милиции не допускать скоп
ления публики, предварительные переговоры с тов. Орлеанским поручить
т. Савватьеву, которому затребовать распоряжения тов. Орлеанского
289

о предоставлении ежедневно утром к 11 часам и вечером к 11 ти часам
15 ти человек милиционеров с одним старшим в распоряжение тов. Ши
манкевича, подчинив наряд милиции тов. Шиманкевичу;
е) поручить тов. Дерибасу и Савватьеву произвести завтра осмотр
разведывательного аппарата;
ж) поручить тов. Савватьеву представлять СО ГПУ ежедневно к 1 ча
су дня и к 1 му часу ночи сводки о происшествиях на улицах и о состо
янии разведывательного аппарата»134.
Один из пунктов резолюции касался «разведки внутри здания»: «По
ручить тов. Эрману и Шиманкевичу представить в 24 х часовой срок план
связи и поддержки разведкой сотрудников Комендатуры внутри здания
судебного процесса»135. Во исполнение этих решений и была написана
«Инструкция наружному разведчику на уличных постах во время процес
са правых эсеров», подписанная (и, очевидно, написанная) 29 июля
1922 г. комендантом процесса по делу партии с. р. Шиманкевичем и на
чальником внешней агентуры МГПО Фокиным. Приведем этот уникаль
ный документ полностью:
«1. Разведчик, поставленный на пост, должен знать свой участок
и старшего поста.
2. Разведчик исполняет все распоряжения старшего поста и снима
ется только по распоряжению последнего.
3. На обязанности разведчика лежит наблюдение в отведенном ему
районе за появляющимися подозрительными лицами и экипажами.
4. Для этой цели разведчик обращает внимание на всех проходящих,
навлекающих подозрение своим поведением, ношей или разговором.
5. Разведчик при наличии подозрения обязан убедиться в основатель
ности такового, путем внимательного наблюдения за сомнительной лично
стью, обращая сугубое внимание на встречу заподозренного с другими ли
цами, исчезновение в один из ближайших домов или попытку наблюдаемых
укрыться от проходящих в подъезде, проходные и непроходные дворы.
6. Обо всем замеченном разведчик должен доложить старшему по по
сту лично или при возможности (1 слово неразборчиво. --- К. М.) через со
седнего разведчика.
7. Разведчик должен обратить внимание не только на проходящую
публику, но и на здания, заглянув время от времени во дворы, открытые
парадные подъезды и закоулки здания, не упуская из виду балконов
и крыш.
8. Основной задачей разведчика является предупреждение возмож
ности отбить (освободиться) арестованных эсеров при провозе в суд
и обратно.
9. Особое внимание на свой участок разведчик обращает при проез
де машин с арестованными.
10. Каждое подозрительное лицо при проезде машин с арестованны
ми должно быть задержано и передано через старшего в МГПО.
11. В случае могущего иметь место вооруженного нападения развед
чик предупреждает преступление до начала стрельбы стражи, но если
стрельба началась, посты из скрытых мест наблюдают движение преступ
ников и открывают стрельбу только при бегстве нападающих или в тот
момент, когда станет ясным перевес над стражей.
12. Группа подозрительных лиц, значительно превышающая состав
поста, не задерживается самостоятельно, а при помощи ближайшего по
ста вооруженного официальной охраны (этот пункт вычеркнут каранда
шом. --- К. М.)
290

13. Старший поста должен развести своих разведчиков по местам,
знать их в лицо, принимать донесения, (1 слово неразборчиво. --- К. М.)
пост, руководить разведкой и держать связь с базой разведки (агентура
МГПО), находясь на указанном ему месте.
14. При появлении в районе нач. Агентуры тов. Фокина и уполномо
ченного тов. Брусникина старший поста должен без приказания с их сто
роны немедленно подойти и доложить о состоянии поста.
15. Каждый старший поста при окончании дежурства является в Аген
туру, дает письменный доклад и получает дальнейшее распоряжение.
16. Связь с Агентурой МГПО держится людьми, ввиду близкого рас
стояния от базы до постов»136.
В каких же именно местах Москвы несли свою службу «разведчики»?
«Дислокация постов секретной наружной агентуры МГПО по обслужива
нию процесса правых эсеров» так прорисовывала расстановку 22 х постов:
«Пост 1 --- У памятника первопечатнику Ивану Федорову --- лю
дей --- 3 человека.
Пост 2 --- Левая и правая сторона Театральной площади --- лю
дей---6чел.
Пост 3---ДомСоюзов ---людей---3чел.
Пост 4---Б.Лубянка---людей---3чел.
Итого: 15 чел.
В две смены --- 30 чел.
Стоят с 10 час. утра до 12 час. ночи.
Пост 5---Охотныйряд---3чел.
Пост 6 --- Воскресенская площадь (гост. Континенталь) --- 3чел.
Пост 7---Б.Дмитровка---3чел.
Пост 8 --- Левый сквер Театральной пл. --- 3 чел.
Пост 9 --- Трамвайная будка Театральной пл. --- 3 чел.
Пост 10 --- Правый сквер Театральной пл. --- 3 чел.
Пост 11 --- Проезд Большого театра (гост. Русь) --- 2 чел.
Пост 12 --- Петровка Мюр и Мюрелиз --- 2.
Пост 13 --- Неглинный проезд --- 3.
Пост 14 --- Рождественка --- 3.
Пост 15---Софийка---3.
Пост 16 --- Театральная пл., Третьяковские ворота --- 2.
Пост 17 --- Никольская улица --- 2.
Пост 18 --- Лубянская пл. --- 3.
Пост 19 --- Фуркасовский пер. --- 2.
Пост 20 --- Кузнецкий мост --- 3.
Пост 21 --- Варсонофьевский пер. --- 3.
Пост 22 --- Б. Кисельный пер. --- 3.
Итого: 52 человека.
Стоят от 10 час. утра до 12 час. дня и от 10 часов в. до 12 час. ночи»137.
Характерно, что буквально через два дня после создания инструкции
последовали новые директивы, так как с приближением конца процесса
нарастала нервозность чекистского начальства, находившего работу всем
своим подчиненным, в том числе и «наружным разведчикам». Так,
31 июля состоялось заседание тройки в составе Самсонова, Савватьева
и Дерибаса, на котором были отданы следующие директивы:
«1. За малейшее подозрение на улицах задерживать и выяснять лич
ность не только [по] документ[у], но и фактически.
2. У задержанных производить самый тщательный личный обыск.
3. Дать в этом отношении разведке строгие инструкции.
291

4. Поставить разведку по углам в сторону примерно на квартал
расстояния.
5. Произвести сегодня и завтра обходы на подозрительные дома по
пути следования арестованных»138.
Материалы одного из томов фонда Н 1789 дают прекрасное представ
ление о том, как выглядела на практике работа 22 х постов «наружной
разведки». Открывается том протоколом допроса А. М. Денисова --- офи
цианта чайной (до войны работал официантом в ресторане), который был
арестован из за неудачно выбранного им места для свидания с барыш
ней --- у тюрьмы, где содержались 22 подсудимых эсера. Арестованный
и допрошенный официант показал: «Арестовал меня какой то агент в Ки
сельном пер. Одна барышня мне назначила свидание в Кисельном пер.
к 3 часам дня. Ожидал я ее в пер. мин. 15, не более, как ко мне подошел
один агент, спросил меня, чего я ожидаю, и объявил, что я арестован»139.
Впрочем, этот анекдотический инцидент закончился для «сочувству
ющего Советской власти» официанта вполне благополучно, он всего
лишь был направлен в милицию для выяснения личности и правильно
сти указанного им адреса 140. Но обращает на себя внимание тот факт, что
допрашивал его и принимал решение об освобождении не случайно под
вернувшийся чекист, а пом. начальника 3 го отделения СО ГПУ, того са
мого, которое специализировалось на эсерах. В иерархии СО ГПУ это бы
ла вовсе не последняя должность, и человек, ее занимавший, мог вполне
профессионально оценить, кого ему привели на допрос --- его «подопеч
ного» или случайного прохожего.
Подавляющее большинство докладов «разведчиков», содержащихся
в томе, представляло собой короткие сообщения, напечатанные на ма
шинке на узких полосках бумаги. Тексты были достаточно стандартны,
как по форме, так и по содержанию (особенно в тех случаях, когда на
ружка ничего не фиксировала). Подписывались «разведчики» --- буквой Р
и цифрой. Вот несколько типичных докладов (подобных им --- десятки:
менялись только местонахождения и время ведения наблюдения «развед
чиком»): В первый же день процесса «Р 105», наблюдавший с 16.30 до
00.20, докладывал по начальству: «Довожу до сведения, что согласно Ва
шего распоряжения делал обход по Охотному ряду, Тверской ул., Георги
евского пер, Воскресенской пл. и по Театральным скверам, везде все бы
ло тихо и спокойно. Никаких разговоров и выступлений против соввласти
мною замечено не было. В 11 ч. 30 м. перед Домом Союзов стала соби
раться толпа, которая ожидала вывоза подсудимых, но они сейчас же раз
гонялись кавалеристами»141. В «Докладе по наблюдению за Домом Сою
зов», подписанном тем же «разведчиком», говорилось: «Довожу до
сведения, что согласно вашего распоряжения стоял в наблюдении у До
ма Союзов, мною никаких разговоров и выступлений против Советской
власти замечено не было. 10 /VI---22 г. "Р"105»142. 12 июня «Р 53»
и «Р 111» доносили: «Довожу до сведения, что ничего антикоммунис
тического в разговорах проходящих у Дома Союзов, также у прилегаю
щих на Театральной пл. скверах не было замечено. Никакой передачи
в наблюдение не было<...>»143. 13 июня «Р 111» докладывал, что «за
все время наблюдения около Дома Союзов и по прилегающим скверам,
в которые заходил изредка, никаких сборищ народа и антисоветской про
паганды не было слышно»144.
Одной из немаловажных функций, которую выполняли «наружные
разведчики», было продолжение слежки за подозрительными, передан
ными им агентурой, работавшей внутри Дома Союзов (впрочем, они пе
292

редавали объектов и друг другу, чтобы не быть обнаруженным). Так, на
пример 8 июня наружный разведчик «Р 112» докладывал начальству
о том, что «[в] 6 1/2 ч.» он принял от своего коллеги за 84 «двух подо
зрительных личностей --- человека среднего роста<...> и барышня с ним,
<...> пошел за ними», проехал в одном с ними трамвае до Кузнецкой ули
цы и проследовал за ними до калитки дома 17, за которой они скры
лись. Войдя во двор и обнаружив, что двор проходной, «разведчик» про
шел через дальние ворота, но никого не заметил. 20 минутное ожидание
возле дома ничего не дало --- «никто не появлялся»145.
Широко практиковалось и сопровождение нескольких подозритель
ных (или попутчиков одного подозрительного) нескольким агентами.
Так, например, наблюдая за адвокатом 1 й группы подсудимых Тагером,
который вышел из Дома Союзов с двумя попутчиками, наблюдатели
«повели» всех троих. «Р 75», следивший за одним из спутников ад
воката, проследил его путь до дома 2 по Мясницкой улице, но не
смог установить, в какую квартиру вошел его «подопечный», т. к. парад
ное не было освещено. В своем докладе он подробно описал приметы
этого человека: «высокого роста, черные волосы, черные усы, синий ко
стюм, серая кепка, брюки навыпуск»146. Второй разведчик --- «Р 107»,
«взял в наблюдение гр[ажданина] по приметам: зеленый плащ, в кепке
и зеленых ботинках, в черных брюках, шедшего с процесса с гр. Таге
ром» и установил его адрес «Петровка, Средне Спасский пер. д. 1 кв. 12
или 11»147.
Любопытно, что агенты внутренней и внешней разведки порой меня
лись между собой ролями, как это было, например, 12 июня, когда агент
наружного наблюдения захотел поприсутствовать на процессе. Его «кол
лега» пошел ему на встречу, но сообщил об этом факте в своем очередном
докладе: «Меня встретил Р. 82 и попросил дать ему билет на процесс, т. к.
для члена РКП(б) ему интересно послушать процесс, на что я согласился
и дал ему билет с тем условием, чтобы он следил за всяким выступлени
ем и подозрительным гражданином, если будут в зале процесса, сам же
встал в наружн. наблюдение и пробыл в таковой до 9 час. вечера когда
пришел Р. 82, но ничего подозрительного не заметил»148.
Наружное наблюдение немедленно брало под колпак любого, кто
казался хоть сколько нибудь неадекватным своим поведением и выде
лялся среди прохожих. Так, в первый же день процесса «Р 66» до
кладывал: «Во время моего наблюдения ничего подозрительного заме
чено не было за исключением одной дамы, которая очень нервно себя
держала, с ней находилась еще дама, последняя все время сидела на ок
не подъезда по Дмитровке, означен. гр. были переданы в наблюдение
смене»149. Точно так же 9 июня была взята в наблюдение женщина
«в черном пальто, с меховым воротником, в шляпе, среднего роста, ко
торая около 2 час. дня стояла и ходила по Дмитровке около Дома Со
юзов»150. Любопытно, что эту женщину из рук в руки передали не ме
нее трех «разведчиков», последний из которых довел ее до самых дверей
ее квартиры 151.
14 июня 1922 г. «Р 92» доносил: «...при перерыве в 5 час. мною
был замечен неизвестный гражданин, стоявший у главного подъезда, все
время озиравшийся, у каждого гражданина спрашивал, здесь ли Вандер
вельде и кто сейчас допрашивался. К каждой толпе подходил, что то вы
слушивал и отчего то дрожал, и я попросил Р. 105 за ним посмотреть».
Затем еще два человека показались ему подозрительными и он попро
сил «Р. 112 посмотреть за ними»152. Но «Р 112» упустил один из двух
293

объектов наблюдения --- «...лет 24 х, без фуражки, костюм темно зелено
го цвета, среднего роста», который вдруг «...увидел знакомого лет 35---40
в серой шляпе, ехавшего на извозчике 617», и уехал вместе с ним 153.
А 15 июня «Р 105» «принял от Р. 92 неизвестного гр., который дол
го стоял у Дома Союзов и все смотрел на выходную дверь, потом пошел
по Охотному ряду и около церкви внезапно остановился и опять долго
смотрел на Дом Союзов. После этого пошел на Пятницкую, через Б. Ов
чинниковский пер. и на Татарскую ул., при чем иногда оглядывал
ся<...>»154. Интересен доклад старшего наружного наблюдения за 10 ию
ня 1922 г., сообщавшего: «...за время моего наблюдения был замечен тип,
который все время что то ожидал, посещает каждый день, тогда я послал
Р. для установки. Потом был замечен мною еще один молодой человек
<...> Они пришли в 6 час. и все время что то ждали. Когда стали выхо
дить из суда, они пробрались куверы (так в тексте. --- К. М.), и когда во
шли к машинам Луначарский и еще с ним 2 неизв. гр на, стали разгова
ривать, то один из двух в клетчатой кепке, спросил у одного, который
вышел из суда, студента, который стоял здесь, что это Луначарский, ему
студент сказал, тогда он подошел поближе и все время рассматривал его,
а другой остался стоять возле двери. Тогда я решил установить, и были
посланы разведчики»155.
Яркое представление об этой стороне работы наружного наблюдения
дает и следующая сводка начальника Активотделения Якобсона за 8 ию
ня 1922 г., которую он составлял на основе докладов «разведчиков» и по
сылал «наверх»156: «Около дома Союзов около 10 ч. были небольшие
группы собравшихся, в большинстве интеллигентных людей, среди ко
торых находилась одна женщина. <...> Кличка дана "Мумия", которая
называла всех подсудимых по имени, отчеству и фамилии и говорила,
сколько кто сидит, какой порядок раздачи билетов<...>Около ее собра
лись, среди которых ей наверное были знакомые, выделялись две жен
щины и 1 мужчина, последний также знает подсудимых и был во время
процесса на трибуне в качестве свидетеля. Особых шумных настроений
в публике не замечалось. Только Мумия дерзко обращалась с конными,
разгонявшими публику. В 13 ч. 30 м. Мумия появилась в зале и села во
втором ряду вместе с семьями обвиняемых. Во время перерыва между
17 и 19 часами ходила вместе с семьями подсудимых, ходила к подсуди
мым на свидание.
После процесса вышла из подъезда 1 в доме Союзов и подошла
к главному подъезду, ожидая выхода арестованных. Опять снова поскан
далив с конными, после отъезда арестованных пошла по Охотному ряду
с одной женщиной и 1 мужчиной, по пути на Моховой к ней подошла
еще одна дама. Последняя с Мумией поцеловалась и пошли все дальше,
на Моховой все зашли в дом 10 и на лестнице 2 го этажа в первом от
ворот парадном остановились и долго разговаривали, но так как разв[ед
чик] неожиданно на их нарвался, то кв. установить, в которые они за
шли, не удалось.<...>
В 23 ч. во время посадки арестованных в автомобиль между легковы
ми автомобилями и арестантским ходила одна женщина.<...> Кличка да
на --- "Пройдоха".
У Пройдохи в руках была газета "Вечерние известия" в которой бы
ло что то завернуто и еще была книга журнального фасона большого раз
мера. После отъезда арестованных Пройдоха пошла на Театральную пл.,
где и зашла в д. 3 в гостиницу бывш. "Русь", около театра Незлобина.
Войдя на 3 й этаж, Пройдоха встретилась с типом, с которым стали про
294

хаживаться по коридору и разговаривать. Пройдоха сказала "какая доса
да, была почти около автомобиля и не пришлось передать, какой то иди
от вернул назад". Комнату установить не удалось, так как на лестнице
стоять долго было невозможно<...>»157.
Прочитавший эту сводку пом. начальника СО ГПУ Дерибас написал
на ней: «Тов. Кузьмину. Необходимо: "1. Узнать, не утеряны ли из виду
«Пройдоха» и «Мумия». Если утеряны, то необходимо наладить за ними
погоню, особенно за Пройдохой. Если же имеются налицо, то Пройдоху
покрыть (т. е. установить за ней наблюдение. --- К. М.), а затем, если по
падется, по захваченному материалу --- развить операцию"». В. Кузьмин,
подчеркнув последний абзац сводки, в котором сообщалось о встрече
«Пройдохи» с «Голышом», в свою очередь, начертал резолюцию:
«тов. Элькинду. К исполнению. 9.VI---22».
Нельзя не отметить, что словечко «покрыть», имеющее в русском
языке совершенно определенный и недвусмысленный подтекст, было из
любленным у чекистов и встречается многократно в их документах (так,
например, на совещании чекистов 1 августа, где присутствовал
и Ф. Э. Дзержинский, помимо прочего было решено: «8. Завтра 2 го авгу
ста покрыть Красный Крест, кроме Винавера и Пешковой» и «16. Кондра
тьева и Огановского покрыть»158.
Судя по тому, что филеры всегда оставляли наблюдение, как только
возникала опасность их обнаружения объектом, у них были инструкции
вести наблюдение неназойливо (до революции обнаруженный филер,
имевший приказ вести объект во что бы то ни было, все равно вел его до
момента установки или с помощью оказавшихся рядом городовых или
дворников арестовывал его). Представляется, что выбранный стиль «не
назойливого наблюдения» объяснялся общей ситуацией и решением выс
шего чекистского начальства, не желавшего распространения по Москве
разговоров и слухов о ведущейся за самыми разными участниками про
цесса слежкой. Да и с оперативной точки зрения «плотная» слежка как
система была нецелесообразна, ведь арестовать человека или хотя бы на
сторожить его до выяснения его личности и его контактов значило со
кращать поле работы для наружного наблюдения и уменьшать возмож
ность крупных уловов.
Любопытно, что чекистское начальство не продумало вопрос о вы
даче денег ни агентам внутренней разведки в Доме Союзов (а им в ря
де случае приходилось продолжать вести объект наблюдения и на ули
це), ни даже сотрудникам уличного наружного наблюдения --- не только
на извозчика (что всегда делало начальство Охранных отделений
и ГЖУ), но даже на трамвай. В результате «разведчикам» порой прихо
дилось прекращать наблюдение «за неимением денежных средств», как
«Р 92»159 или «Р 67»160. Наблюдение также приходилось бросать,
если объект задерживался в Доме Союзов допоздна, когда толпа, соби
равшаяся к вывозу подсудимых, уже расходилась и улицы становились
пустынными 161.
Том «Сводка негласной охраны процесса» дает ценный материал для
ответа и на другой, пожалуй, еще более важный вопрос --- а что именно
говорили москвичи, собиравшиеся поблизости Дома Союзов, о процес
се с. р. и о самой власти? Подобных материалов в данном томе хотя и от
носительно немного, но ценность их трудно преувеличить. Ведь это сво
его рода моментальная фотография умонастроений самых различных
людей, наблюдавших за «привозом» и «увозом» 22 х подсудимых и вы
сказывавших свои мнения. Приведем несколько характерных зарисовок.
295

«Р 45» докладывал 7 июня 1922 г.: «Собралось 2 небольших толпы и рас
суждали о прибытии эсеров, так как из их разговора было слышно, что
подсудимые еще не все. Больше всех говорил неизвестный гражданин <...>
о гр. Гох (следует Гоц. --- К. М.), которого хотел видеть, так как в 1905 г. он
знал одного тов. Гох и хотел убедиться, тот ли или другой. Здесь же были
2 гр ки еврейки, среднего роста, одна блондинка, другая брюнетка, оче
видно курсистки, лет по 25, [говорившие] "о террористических актах, со
вершаемых эсерами не целой организацией, а только индивидуально или
объективно" (так в тексте. --- К. М.). Уловить что нибудь ярко защищаю
щее эсеров было нельзя, так как многое распространялось, а когда стала
скапливаться толпа, милиционер попросил осадить назад, немного по
быв --- толпа разошлась»162. 8 июня старший наружного наблюдения, до
кладывая обо всех событиях за день, сообщал и о разговорах: «<...>из пуб
лики один рассказывал суть работы эсеров в Сибири, на Кавказе, везде,
где лишь были эсеры, и к нему подошел второй гр., который также с ним
старался доказать правоту эсеров, <...> потом я остался за ними наблю
дать, и вот они все здесь прохаживались и между собой что то обсужда
ли». Впрочем, эти два гражданина не только говорили, но и, по мнению
наблюдавших за ними, пытались что то предпринять, т. к. «потом, когда
публика стала выходить, то они подошли вплотную к двери и что то жда
ли, потом их оттуда прогнал караул, но они все старались подойти побли
же, тогда второго гражданина арестовал караул <...> потом его освободи
ли, тогда они опять друг друга нашли и опять все таки втирались
в публику, чтобы поближе <...>»163. На Театральной площади на второй
день процесса «групп не замечалось. Настроение обывательское, спокой
нее, чем 8/VI---22 г., углубились все в газеты»164. 15 июня 1922 «Р 111»
докладывал, что им был «взят в наблюдение гр., стоявший на Театральной
площади, у трамвайной остановки. Гр. был одет в синий костюм, черные
ботинки, без фуражки, с кожаным желтым портфелем, худощавый, чер
ная бородка, брюнет лет 35. <...> я взял его в наблюдение, и, простояв не
сколько минут, он пошел к Метрополю, потом свернул к остановке и сел
на 17, поехал по направлению к Воскресенской площади. Мне при
шлось наблюдение оставить»165.
Народ возле Дома Союзов толпился почти постоянно, особенно в мо
менты вывода подсудимых, но эти сборища разгоняли кавалеристы войск
ГПУ. Это не могло не вызывать законного недовольства, фиксировавше
гося чекистами: «Из толпы <...> также ругались на кавалерию, которая
поступает, как старая жандармерия»166. Впрочем, обычных зевак чекисты,
как правило, не трогали. Так, 10 июня 1922 г. нач. Активотделения в сво
ей ежедневной сводке констатировал: «Перед началом процесса, т. е.
от 11 до 15 ч. у здания Дома Союзов большого скопления публики не на
блюдалось, были лишь небольшие скопления простых девок, не проявив
ших никаких таких вызывающих поведений, которые обращали бы на се
бя внимание... По окончании заседания у Дома Союзов публики было
уже больше, в особенности в период вывода обвиняемых и посадки в ка
рету. Настроение этой публики или было просто любопытные, или же
с удовольствием отмечавших тот помп, с каким отвозили арестованных,
когда впереди тюремных карет и сзади шли автомобили с охраной, уси
ленно трубивших о расчищении дороги и 4 конных, сопровождавших эту
процессию»167.
9 июня «Р 9» докладывал об обмене мнениями между двумя жен
щинами, сочувствующими эсерам, и стариком, их поносившем: «<...>
эти две женщины говорили следующее, что это за власть, которая боит
296

ся показать их лицо, чисто они убегут, потом к ним подошел какой
то старик, который сказал, что Гоц мерзавец, тогда та из них, которая
больше волновалась, стала чуть не кричать, что дурак тот, который
назвал Гоца мерзавцем, после этого они пошли по направлению
к Арбату»168.
15 июня 1922 г. «Р 111» взял в наблюдение стоявшего у Театральной
площади гражданина, который «стоял в толпе и возражал против судей (ру
гал)»169. В этот же день агентура зафиксировала ссору у Дома Союзов, ко
торая в описании нач. Активотделения выглядела так: «В 12 час около До
ма Союзов получилась ссора между четырьмя женщинами, с одной
стороны были три дамы, по видимому, коммунистки или сочувствующие
Сов. Власти, а с другой стороны какая то дама, как после выяснилось,
полька, <...>между прочим упоминалось имя Вандервельде, поругавшись
еще некоторое время они разошлись»170.
20 июня 1922 г. в Москве состоялась организованная властями гран
диозная манифестация, приуроченная к годовщине гибели В. Володар
ского, основные лозунги которой требовали смерти подсудимых. Имен
но в такой обстановке всеобщей истерии было зафиксировано два случая
публичного протеста против этой вакханалии --- был арестован во время
демонстрации анархист, шедший с черным знаменем, на котором были
написаны слова «Долой смертную казнь!», и зафиксирована «агитация на
Театральной площади» еще одного анархиста. Вот что сообщал об агита
ции «Р 107»: «Неизвестный гр. <...> вел агитацию на Театральной пло
щади против Б. Театра и говорил, что якобы рабочих заставляют идти на
манифестацию насильно, и выдавал себя за анархиста <...> ходил из од
ного места в другое по всей площади и смеялся, что это, говорит, идет
только тот, который хочет, чтобы пролилась невинная кровь эсеров, ко
торые находятся сейчас на скамье подсудимых, потом сказал: "Я не хочу
признавать никакой власти и никого насиловать, я живу, как мне надо,
и не как рабочие, говорит, [которые] подчиняются каким то правитель
ствам, которых и никто не знает"»171.
Крайне интересно, что агентов наружного наблюдения («разведчи
ков») использовали и для «мониторинга» настроения рабочих на ряде
московских заводов и фабрик. Так, «Р 71» доносил: «На фабрике "Жи
ро" Теплый пер. настроение рабочих к суду над эсерами пока еще не вы
лилось в определенную форму. Списки неблагонадежных будут готовы
12/VI---22 г.»172. Он же сообщал чуть позже, что «на фабрике Бурикова от
ношение рабочих к эсерам среднее. Списки неблагонадежных будут го
товы в понедельник»173.
Агенты наружного наблюдения также фиксировали и пресекали по
пытки несанкционированного прохода на процесс. Несмотря на все
строгости с раздачей пропусков (они попадали преимущественно в на
дежные «коммунистические» руки) и на все предупреждения о недопус
тимости их передачи кому либо, практика передачи пропусков все же
процветала. Так, «Р 53» 13 июня 1922 г. сообщал: «Мною было заме
чено 6 чел., из коих первые двое гр. были беспартийные, у которых ото
брал пропуска и проверил документы. Тот, кто передал пропуск, был гр.
Молошников Вульер Павлович, учится в Высшем Техническом Учили
ще <...>. Кому передал пропуск --- есть гр. Колесников Мих. Мих., сост.
слушателем Высш ж/д инстр. курсов НКПС <...>. Остальные 4 гр. были
партийные тов., члены РКП(б), они отпущены с пропусками»174. На сле
дующий день «Р 53» докладывал: «...мною были замечены двое граж
дан, которые передавали друг другу пропуска. Я остановил их, проверил
297

документы и отобрал пропуск, который передал коменданту. У кого был
билет, тот есть гр. Лорин О. П., работает НКРКИ в качестве инспекто
ра, кому передал пропуск, был гр. Тамаркин З. О., служит в НКРКИ техн.
пром. отд., в качестве ответ. инспектора»175.
Процесс, имевший огромный резонанс, привлекал к себе внимание
иностранных дипломатов и вообще иностранцев, которые, конечно же,
немедленно попадали в поле усиленного внимания «разведки». Так, на
ружка взяла в наблюдение латышского дипломата, несмотря на нали
чие у него пропуска на заседание трибунала 176. А 28 июля Врид началь
ника Общей агентуры секретной части МГО ГПУ Фокин в «Сводке
наружного наблюдения по процессу правых эсеров» докладывал:
«В 10 ч. 30 м. вечера у здания быв. магазина Мюр --- Мерелиз остано
вился легковой автомобиль "АРА", из него вышли 5 человек, по виду
иностранцев, перешли на левую сторону Театральной площади, с ожив
лением говорили на неизвестном разведке языке и, дождавшись увоза
арестованных, вернулись к ожидавшему их автомобилю в направлении
Тверской ул.»177.
Американцев зафиксировал и помощник коменданта Верховного три
бунала, который, исполняя распоряжение коменданта Шиманкевича,
с группой переодетых красноармейцев, вооруженных наганами, нес де
журство в контакте с разведчиками МГО ГПУ около театра «Контине
таль»: «...было установлено наблюдение и за автомобилем, на котором
приехали 5 неизвестных лиц. Автомобиль принадлежал "АРА" и стоял
с потушенными огнями у Большого театра. Неизвестные лица были оде
ты по европейски, разговаривали все вместе на каком то иностранном
языке (как будто, английском). Стояли они все время у забора сквера
Большого театра и все время смотрели в сторону Дома Союзов, время от
времени показывая на него пальцами. Потом один из них, одетый в бре
зентовое пальто, направился к Дому Союзов, прошел мимо и снова вер
нулся к стоявшим у сквера его товарищам. Стояли они все время, пока
не были увезены арестованные с. р. Во время перевозки они ничем не
выявили своих тех или иных намерений»178.
Наличие огромного количества филеров у Дома Союзов и на приле
гающих улицах бросалось в глаза не только опытным подпольщикам,
но и родственникам подсудимых (впрочем, как правило, также имевшим
революционный опыт). Вот как описывал нач. Активотделения реакцию
Б. М. Рабинович, 19 июня вышедшей из Дома Союзов вместе с женой
А. Р. Гоца, Сарой Гоц: «После окончания заседания совместно с Уткой
(кличка, данная С. Гоц,. --- К. М.) вышла неизвестная женщина, кличка
которой дана "Ворона", которая при выходе на улицу сказала "ох, сколь
ко здесь шпионов"»179. Конечно же, наличие наружного наблюдения не
было для опытных революционеров неожиданностью, и они могли ему
в ряде случаев эффективно противостоять. Вот как, скажем, описывает
нач. Активотделения в сводке за 14 июня 1922 г. поведение бывшего ка
торжанина Кашина, свидетеля защиты 1 й группы, взятого в наблюде
ние: «Последним вчера был вызван свидетель со стороны обвиняемых гр.,
который после окончания процесса вышел с "Верблюдиной" и защитни
ком Ждановым, с которым в коридоре разговаривал и когда сотрудники,
которые должны были вести наблюдение за Верблюдиной и Ждановым,
пошли за ними, то Кашин все время оглядывался, не ходит ли кто за ни
ми. Это же продолжилось на улице, Верблюдина стоял на трамвайной ос
тановке, а Кашин около него и [все] время кругом оглядывался и, когда
подъехал трамвай 38, то сел Верблюдина, а за ним и Кашин и все вре
298

мя смотрел, не садится ли кто либо»180. Дальше в документе не было ска
зано ни слова о результатах наблюдения за «Верблюдиной» и Кашиным,
из чего совершенно определенно следует вывод, что Кашин своего явно
добился и филеры, опасаясь расшифровки, в трамвай не сели, упустив
своих «подопечных».
Самое любопытное, что то, что Кашин «срезал» наблюдение, явно за
помнилось чекистам. Такой вывод легко сделать из «Общей сводки про
цесса ПСР за 15 июня 1922 г.», подписанной все тем же нач. Активотде
ления, который про Кашина написал следующее: «Свидетель защиты гр.
Кашин, кличка "Врун", наблюдавший 14/VI, не сопровождает ли "Верб
людина" и "Спаса" кто нибудь, в 17 час. вышел из здания суда, сел на
трамвай и поехал на Ярославский вокзал, где вошел в вагон
22 Л.С. Д.Е.Р. Томской ж. д. и начал обедать»181.
Похоже, Кашина после инцидента в трамвае взяли в особый оборот,
поручив его особенно опытными филерами, сумевшими выследить
21 июня 1922 г. партийное эсеровское совещание в одном из вагонов на
Ярославском вокзале. Это им удалось несмотря на серьезные усилия Ка
шина оторваться от слежки. К сожалению, мы не знаем, сколько филе
ров за ним следило (по обстоятельствам похоже, что далеко не один),
так как в нашем распоряжении имеется лишь сводка начальника Акти
вотделения, описавшего всю эту историю так: «Во время получившего
ся недоразумения между трибуналом и подсудимыми 1 й гр. "Врун"
(Кашин. --- К. М.) сильно беспокоился и доказывал что то сидевшей
вместе с ним "Нэпманихе". Во время перерыва, последовавшего после
спора, "Врун" вышел в фойе и приглядывался ко всем выходившим из
артистической (вход на трибуну). После окончания заседания трибуна
ла он вышел в буфет, где по очереди подходил ко всем родственникам
подсудимых, что то им объяснял, затем вышел из Дома Союзов в со
провождении "Малаши" и "Параши" (жена и дочь Д. Д. Донско
го. --- К. М.), дошел с ними до остановки трамвая на Театральной пл.,
поговорил с ними мин. 5, напомнив им, чтобы они остерегались наблю
дателей (выделено нами. --- К. М.), подошел к стоящему тут же "типу",
с которым и пошел к Ярославскому вокзалу. Шли очень тихо, но разго
варивали довольно громко, так что можно было понять, что речь идет
о каком то документе, т. к. очень часто упоминались слова "форма"
и "печать". У Ярославского вокзала они постояли 2---3 мин. и разо
шлись, причем "тип" сказал: "Хорошо, я буду стараться достать под
пись, а ты здесь шуруй". С тем они и расстались, тип чуть ли не бегом
побежал к Каланчевской ул., а "Врун" около 3 мин. бегал по площади,
стараясь от кого то убежать, затем 4---5 раз входил в ворота Ярославско
го вокзала и выходил обратно. Когда же хорошо уверился, что за ним
никто не следит и устал до того, что разделся до рубашки и тихо пошел,
по пути зашел в вагон 22 сл, где его встретили несколько человек
и стали спрашивать его, что хорошо было на процессе, <...> На вопрос,
как дело с оруженосцем, "Врун" ответил: "сегодня не было"»182.
Под «оруженосцем», надо полагать, имелся в виду филер, верно сопро
вождавший своего хозяина.
Вне сомнений, уровень филера (или группы филеров) был крайне
высок, раз им удалось не потерять Кашина, когда он полчаса бегал по
привокзальной площади и 4---5 раз входил и выходил из вокзала, пыта
ясь в толкучке оторваться от хвоста (ведь в привокзальной и вокзальной
суете филер не мог следить с дальнего расстояния, рискуя потерять объ
ект, а держась вплотную, он рисковал быть обнаруженным). Именно на
299

обнаружение рассчитаны многократные входы и выходы с вокзала и на
вокзал --- пройдя 4---5 раз в ворота вокзала, на которые внимательно смо
трит Кашин, филер поневоле бросится в глаза, пусть даже и не с перво
го раза. Можно предположить, что или следил опытный и талантливый
агент старой школы (вроде Медниковской), или группа филеров, но то
же высокой квалификации. Ведь кроме этого филеру пришлось идти
вдоль поезда и заходить в вагон (судя по предыдущему сообщению, это
был вагон ресторан). К тому же ему удалось подслушать разговор груп
пы подпольщиков, явно настороженных, и остаться при этом не обна
руженным.
Одной из важных функций наружного наблюдения была охрана под
судимых от попыток со стороны их оставшихся на воле товарищей отбить
их, поэтому «разведчики» фиксировали всех казавшихся им подозритель
ными с этой точки зрения. Так, 9 июня «Р 5» и «Р 111» доносили,
что «ими были взяты в наблюдение гр., находившиеся около Дома Сою
зов. <...> Был слышен такой разговор: Что если бы он был, то я бы сей
час пустил пулю в лоб. Этот гр. разговаривал со своим товарищем<...>.
Думаем, что этот гр. имел при себе револьвер; 1 й гр. все время перебегал
с места на место, прислушивался к разговору, где вступал в разговор, и сам,
перед окончанием процесса 1 й гр. отошел в сторону со вторым гр ном
и с ним разговаривал <...>»183. Утром следующего дня они продолжили на
блюдение за домом, в который накануне вечером вошли эти двое, и ви
дели, как из дома в 11.30 ч. вышли двое --- «...один был тот, за которым
ведется наблюдение», после чего они посетили несколько магазинов (в том
числе Мюр и Мюрилиз), встретились и побеседовали с человеком, кото
рый «походил на иностранца», после чего вновь вернулись в один из ма
газинов, где уже были, после чего расстались. Агенты навели справки в до
мовом комитете об интересующем их человеке. Им оказался Бавли Лазарь
Иогелевич, работавший в Институте имени Карла Маркса 184.
Трудно сказать, верный ли след взяли агенты, но описанные ими хож
дения объекта наблюдения по магазинам до и после встречи с человеком,
«похожим на иностранца», весьма похожи на классическую «очистку от
хвоста» в больших магазинах (видный эсер В. М. Зензинов в своих мему
арах красочно описывал, как он в начале ХХ в. многократно применял
для этих целей Верхние торговые ряды, придумав весьма хитроумную
и эффективную комбинацию беготни с этажа на этаж)185.
При выполнении своих «охранных» функций «разведчики» иногда
попадали в курьезные ситуации. Так, например, они 29 июля 1922 г. за
метили на крыше дома рядом с Домом Союзов вооруженных людей и пе
реполошились, но тревога оказалась ложной --- «личной проверкой было
установлено, что это была охрана склада от Штаба охраны гос. учр.», ко
торой «дано было указание не высовываться с крыши на улицу»186. Не ме
нее курьезным оказалось и задержание в тот же день у здания ГПУ чело
века, «навлекшего подозрение долговременным пребыванием у здания
ГПУ», которым оказался Шарашкин Антон, бывший «в нетрезвом состо
янии». У него выяснили адрес и отпустили 187.
Но 31 июля случился инцидент, вызвавший гневную реакцию Самсо
нова и дополнительные директивы по усилению бдительности при про
езде автозака с подсудимыми. По сообщению Фокина, «секретным по
стом на углу Б. Лубянки и Кисельного пер. замечено следующее: Перед
самым отправлением арестованных на процесс замечен подозрительный
гражданин, который стоял на Б. Лубянке у булочной образцовых пека
рей, и все время смотрел на Кисельный пер. в направлении тюремного
300

подотдела. В то время, когда автомобиль с арестованными выдвинулся из
ворот тюрьмы и двинулся с охраной вперед, то неизвестный гр н сделал
сигнал, подняв правую руку кверху и повернув лицо на дом 15 по
Б. Лубянке, где на углу было скопление публики, около 15 ти человек,
а также со всех балконов дома вышло много людей. Это скопление лю
дей было немедленно разогнано охраной. Гр н, который сделал сигнал,
сразу же направился по направлению к Сретенке, сделал 10 шагов, про
пустил процессию, повернул назад и быстро пошел вслед за уехавшими
машинами, затем повернул обратно, пошел к Сретенским воротам, свер
нул на бульвар и, дойдя до Тургеневской площади, зашел в магазин, ма
стерская обуви, рядом с тургеневской читальней, до 12 1/2 часов дня вы
ходящим из магазин замечен не был»188.
Резолюция Самсонова гласила: «т. Дерибас. Это --- разведывательная
чепуха и безобразие. Впредь приказываю:
1. За малейшее подозрение на улицах немедленно задерживать и вы
яснять личности не только по документам, но и фактически.
2. У задержанных производить самый тщательный личный обыск.
3. Если появится этот тип, то немедленно его задержать, равно и его
сообщников.
4. Дать в этом отношении строгие инструкции разведке.
5. У лавочки, куда зашел тип, установить разведку, ту, которая этого
типа видела, и если он в течение сегодняшнего дня не появится, то но
чью произвести в лавочке обыск и засаду.
6. Поставить разведку по углам от пути следования на квартал»189.
Любопытна реакция Дерибаса на этот приказ своего начальника: пря
мо по резолюции Самсонова он сделал переадресацию упреков уже сво
ему подчиненному. В начале --- сразу после слов Самсонова о чепухе и бе
зобразии он написал: «т. Савватьеву. На сводке 4 т. Самсонов
написал:...» и в конце: «Что и предлагаю исполнить». В таком виде это
было отпечатано и пошло Савватьеву для исполнения»190.
Последняя «Общая сводка по процессу ПСР», подписанная помощ
ником начальника Активотделения и датированная 6 августа 1922 г., со
общала: «С 5/8---22 г. с 21 ч. Трибунал находится на совещании... Во вре
мя совещания разведка несет обязанности на улице около Дома Союзов
и все подозрительные лица, которые будут замечены около Дома Союзов
ночью, не имеющие никакого отношения, будут задерживаться и направ
ляться в комендатуру ГПУ для выяснения личности»191.
Анализ рассмотренных выше документов, на наш взгляд, позволяет
говорить об эффективности работы наружного наблюдения, позволявшей
«устанавливать» всех, кто казался хотя в чем то подозрительным. Кроме
того агенты продолжали слежку за родственниками подсудимых, выявляя
их контакты с представителями эсеровского подполья.
§ 4. «ДОВОЖУ ДО СВЕДЕНИЯ, ЧТО, ПРИСЛУШИВАЯСЬ
К АППАРАТУ...»: ПРОСЛУШИВАНИЕ ТЮРЕМНЫХ
КАМЕР И «НАРУЖНОЕ НАБЛЮДЕНИЕ» ЗА
ПОДСУДИМЫМИ 1 й ГРУППЫ В ЗАЛЕ СУДА
О том, что участие чекистов в процессе не ограничилось проведе
нием предварительного следствия и охраной подсудимых, участники
событий отчасти знали, отчасти подозревали. Так, достоянием гласно
301

сти уже тогда стали факты обысков тюремных камер подсудимых и изъ
ятия всех их записей, которые они делали, готовясь к выступлениям на
процессе. Подсудимые 1 й группы неоднократно жаловались суду, что
ГПУ систематически мешает им полноценно участвовать в процессе.
Естественно, председатель суда Пятаков игнорировал эти жалобы.
Не секретом также было и то, что во время свиданий чекисты стара
лись подслушивать разговоры подсудимых 1 й группы с родственника
ми и адвокатами.
Но только сейчас стало известно, что чекисты организовали прослу
шивание разговоров подсудимых 1 й группы и в тюремных камерах,
и в зале суда, и в комнате арестованных в Доме Союзов. В камерах тюрь
мы Московского губотдела ГПУ в Кисельном переулке, где содержались
подсудимые 1 й группы, было установлено два аппарата прослушивания,
и специальные люди фиксировали их разговоры, подавая затем рапорта
с обобщенным пересказом их содержания. Судя по тому, как они подпи
сывались («Р 84» и «Р 96»), это были «разведчики» Активоотделе
ния Московского губотдела ГПУ, чьи «коллеги» вели наружное наблюде
ние в центре столицы, в зале суда и вокруг тюрьмы. Кроме того,
разговоры подсудимых 1 й группы подслушивались непосредственно
в зале суда и в комнате арестованных охраной, состоявшей из переоде
тых в красноармейскую форму чекистов.
В томе 48 фонда Н 1789 («Агентурный материал по наблюдению за
арестованными во время процесса») помимо ежедневных рапортов Ши
манкевича Самсонову и сводки о состоянии караула содержатся доклады
двух типов --- «доклады о подслушивании» тюремных камер и «сводки на
ружного наблюдения за членами пятерки».
Доклады «Р 84» и «Р 97» cначала направлялись их непосредст
венному начальнику Фокину, затем ложились на стол коменданта про
цесса Шиманкевича, а тот уже сам решал, стоит ли информация того,
чтобы доводить ее до сведения Самсонова или Пятакова. Так, например,
на докладе «Р 84» от 23 июня 1922 г., где он сообщал о конфликте Ли
хача с Гоцем, стояло несколько резолюций, показывающих путь этого до
клада: «ГПУ. т. Самсонову для сведения. 26/VI Шиманкевич.»; «Тов. Кузь
мину. 27/ VI 22. Самсонов» и «т. Плахову. В. Кузьмин»192.
В целом преобладали короткие доклады, так как разведчики многих
разговоров не разбирали. Так, например, «Р 84» докладывал 9 июня:
«Доклад по подслушиванию с 12 час. до 2 х часов. Когда они приехали
во время моего присутствия, то запели "Солнце всходит и заходит" и по
том был разговор, но нельзя было расслышать, что и доношу до сведе
ния»193. Доклад за 10 июня был не намного информативнее: «во время
своего подслушивания ничего не удалось расслышать, но лишь перед отъ
ездом они заговорили, чтобы не ехать вместе и разбиться на две группы,
чтобы не было так тесно»194.
Впрочем, даже более обширные доклады не отличались связностью
изложения --- отчасти из за плохой слышимости, отчасти из за низкого
уровня подготовки слушавших. Что же удалось узнать чекистам, «прислу
шиваясь к аппарату»? «Р 97» докладывал 13 июня 1922 г.: «В 11 ч. 20 м.
стали ужинать в другой комнате, откуда были слышны голоса и смех, по
том двое пришли в эту комнату и стали говорить очень тихо, но было
слышно, что говорили о процессе, т. к. упоминали Пятакова, возмуща
лись его допросом, потом стали говорить после шепотом о чем то,
но один голос, вздохнув, сказал: "только маму жалко, а все ничего", по
том один голос что то запел, а ему говорят "довольно, довольно, спят уже
302

все" и они легли спать. Утром встали в 8 ч. утра и стали смеяться, что се
годня говорит "опять исповедываться будем"»195. 14 июня он же писал:
«Говорят, что [процесс] очень хорошо подвигается вперед, по видимому,
может скоро кончиться, и между прочим писали заявление Ревтрибунал
с 10 ч. утра и до 11 ч. утра, писали о защитниках т. БУХАРИНА
и ЛИБКНЕХТА, после этого в тех комнатах были слышны женские го
лоса, что то разговаривали, а здесь замолчали, один что то насвистывал,
а другой песенку мурлыкал»196.
«Р 84» изъяснялся ничуть не лучше, передавая услышанное им
в ночь с 13 на 14 июня: «Когда они приехали, то сразу обрадовались, что
сегодня день был наш, все показания были в нашу сторону, что Семенов
показал, даже Лихач, который Семенову возражал, то помешал ему. По
том что то нападал на них Луначарский, а потому ходатайствовать перед
Вандервельде, чтобы он поддерживал согласно тех постановлений, кото
рые были приняты на 3 Интернационале в Берлине, потом сказали, что
Вандервельде принимает совсем малое участие в суде»197. 23 июня 1922 г.
он писал: «Долго шел разговор серьезный между собой, но не было слыш
но, потом стало слышно, когда стал разговаривать, по видимому, "Ли
хач", сделал предложение покинуть процесс организованным путем, но,
по видимому, ему стал протестовать Гоц, сказав, что вы еще молоды
и т. д., что покинуть процесс, то надо найти причину, чтобы было за что
зацепиться, а потому надо требовать от Трибунала, чтобы изменили пуб
лику, которая все время присутствуют чекисты и коммунисты, чтобы
заменили рабочими и много других вопросов, потом стали друг друга ин
структировать, но как --- не было слышно. Гоц заявил, чтоб у нас не вы
шло то, что и со второй группой, которая много открыла конспираций,
надо держаться одного течения, потом все затихло и перешли разговоры
между собой в ссору. "Лихач" говорит Гоцу, что мое к вам доверие со
вершенно покачнулось, уважаемый Гоц, потом какие то задал ему вопро
сы, но слышать не удалось и спрашивал у него до трех раз, ответит или
нет, но от Гоца ответа не последовало. Тогда он заявил, что от Вас это
го не ожидал»198.
24 июня 1922 г. «Р 97» доносил: «Во время подслушивания удалось
услышать одну фразу. Одного ругали, что он давал неправильное показа
ние и указывали ему, что тогда еще не было партии и были лишь группы
и говорили ему, потому придерживайся всех остальных <...> Надзиратель
крикнул "готовьтесь на процесс", но другой из политических крикнул "не
на процесс, а на концерт"<...>»199. 200. «Во время, когда они приехали
с процесса 26/VI, --- писал другой "слушатель", --- то жаловалась одна
женщина, что строго поступает комендант во время обыска, потом они
одного ругали за то, что он дает неправильные показания, он показал,
что Игнатьев был в Москве в начале июля»201.
В своем «докладе по подслушиванию» за промежуток времени с 12 ч.
ночи до 12 дня 28 июня «Р 84» писал «Во время моего дежурства ни
чего не пришлось услышать. Вечером когда приехали, весь вечер пели,
сперва начали петь "Проходил полк гусар усачей", потом пели разные ре
волюционные песни»202. 5 июля 1922 г. «Р 97» докладывал: «<...>стало
ясно доноситься, т. к. перешли в эту комнату и стали говорить относи
тельно процесса и что то писать, по видимому, подготовляются к про
цессу, так как голос, который больше всех говорит и его слышно, и он
говорит: "Вы мне соберите материалец". Дальше этот же голос говорит
(так как они говорили о процессе, и кто то спросил "наверное, вышлют")
"Это безразлично, вышлют или освободят". Потом они разговаривали,
303

смеялись, потом один голос кричит: "Господа, кто желает посмотреть ми
кроскопического клопа" и они собрались в комнате и стали разговари
вать и смеяться. После этого с 4 х час. утра до 12 дня 5/VII---22 г. все пи
сали, разговаривали, но так тихо, что еле было слышно. Но один голос
говорит "надо отстреливаться" --- это говорили относительно процесса,
так как один голос говорит "забьют"»203.
В докладе, освещающем вечер 3 августа, сообщалось: «<...> услышал
следующие слова, кто то из них находится в комнате, говорит: "Странно
Вы говорите, это ведь не Сибирь и не старое время, когда мы бегали, а от
сюда ведь не убежишь, когда под нами находится надзиратель, да и про
тив на площадке ходят, а из окна полезешь --- на штык сядешь" (и они за
смеялись). Больше разговоров на эту тему не было, перешли к разговору
относительно религии, говорили о попах, о том, что Советская власть, т. е.
коммунисты (т. к. они в своих разговорах редко когда говорят Советская
власть, а больше все "коммунисты" или "большевики") относятся к ним
с большим презрением <...> сперва говорили, что Советская власть не пра
ва по отношению к попам, но потом же после смеялись над попами.
Дальше говорили о законах, потом завели разговор о разводах (здесь
они все трое смеялись, и получился такой шум, что трудно было уловить
суть разговора), потом говорили о процессе и характеризовали тов. Кры
ленко, что он якобы очень придирчив и неуместными вопросами, вооб
ще смеялись над ним (так по видимому, им не на ком было свою злобу
сорвать). Дальше разговор у них пошел о Чрезвычайной комиссии, отно
сительно МГО и ГПУ говорили, что агенты ЧК вообще обыски делают
неправильно, так как во время обыска; например, у спекулянта, то они
ничего не обнаруживают, начинают записывать в протокол документы,
при этом ни единым словом не обмолвятся, какие отобраны, например,
документы. Отбирают Трудовую книжку и разные свидетельства, в про
токол не записывают за каким и какие документы они не пишут, а по
сле же эти документы идут в частные руки. Дальше я не мог разобрать
слов, так как в этой комнате кто то замурлыкал песню, а в других ком
натах что то стали громко разговаривать и даже женский голос запел пе
сенку<...>. Затем ушли в другие комнаты, пробыв там минут 20, они вер
нулись и стали ложиться спать, так как один из них сказал "я гашу
электричество" и все стихло»204. На докладе стояла резолюция Фокина ---
«Дерибасу».
Анализируя в целом эффективность прослушивания тюремных ка
мер подсудимых 1 й группы, можно констатировать, что «прослушка»
не дала того эффекта, который потенциально могла бы дать. Во первых,
использовавшиеся иностранные аппараты были несовершенны и «раз
ведчикам» не все удавалось расслышать. Примечателен следующий «до
клад c 10 ч. веч. до 3 ч. ночи» 23 июня: «Довожу до сведения, что во
время подслушивания ничего не было слышно»205. Впрочем, с учетом
косноязычия доносивших, здесь легко можно заметить двусмыслен
ность --- то ли разведчик не мог расслышать разговор, то ли разговоров
вообще не было. Но другой разведчик прямо указывал на то, что ему
было трудно улавливать разговор из за шума аппарата: «<...> Спорили
они долго, потом кто то стал прохаживаться по комнате и через не
сколько минут входит еще кто то и стали разговаривать, но очень тихо,
но так как аппарат шумит, то слова было трудно улавливать, но один
голос говорит (так как они говорили что то о процессе и больше упо
минали фамилию тов. Покровского), что этот Покровский форменный
негодяй, но второй перебил его и говорит. Это прямо какой то шарман
304

щик, потом кто то вошел и они стали тихо разговаривать и ничего не
было слышно»206.
Во вторых, так как аппаратов было всего два, а комнат 207 несколько,
чекисты не могли «слушать» все комнаты, в которых жили подсудимые.
Это (но не только это) привело к тому (и это самое главное), что «раз
ведчики», сидевшие за аппаратами, не могли персонифицировать участ
ников разговора (за редким исключением). Безусловно, это было серьез
ным организационным проколом их руководства и еще раз
свидетельствовало о спешке, в которой готовили весь процесс. Людей же
с необходимыми способностями и достаточной квалификацией (способ
ных легко запоминать и идентифицировать голоса двух десятков человек)
просто не было. Конечно, подсудимые обладали свободой передвижения
из квартиры в квартиру, что путало «разведчиков». И тем не менее за
два месяца вполне можно было научиться различать голоса (хотя кое ко
го «разведчики»уже идентифицировали). Похоже, никто даже и не поду
мал о том, чтобы познакомить «слушавших» с голосами подсудимых, хо
тя это легко можно было сделать, отправив двух разведчиков днем в зал
суда (часть подсудимых выступала регулярно).
В третьих, обращает на себя внимание весьма невысокий образова
тельный и культурный уровень разведчиков, которые даже услышанные
разговоры пересказывали так косноязычно, что обесценивали подслу
шанную ими информацию. К тому же они совершенно были не в курсе
всех тех проблем и сюжетов, которые обсуждались на процессе, а пото
му не могли соединить обрывочные фразы в нечто единое (здесь тоже по
могло бы посещение процесса). Кроме того, чаще всего разведчики бы
ли не в состоянии оценить важность той или иной реплики, обрывка
разговора.
Представляется, что подсудимых 1 й группы спасли только несооб
разительность и некомпетентность чекистов. Конечно, в то время не су
ществовало магнитофонов, и запись наиболее интересных разговоров
нельзя было дать послушать Пятакову, Крыленко, Самсонову и пр., но за
то существовали квалифицированные стенографистки, легко фиксиро
вавшие устную речь. Судя по всему, именно стенографисток использова
ли для фиксации телефонных разговоров родственников подсудимых
1 й группы и адвокатов, стенограммы которых затем ложились на стол
чекистов (и составили затем целый том). Догадайся чекисты (ведь они
два месяца читали эти невразумительные доклады разведчиков!) посадить
за подслушивающуюся аппаратуру не полуграмотных разведчиков из Ак
тивотделения ГПУ, а стенографисток, обслуживавших «контрольные
кнопки» телефонной связи --- результативность прослушивания тюрем
ных камер явно повысилась бы. Можно с полной уверенностью утверж
дать, что о прослушивании камер с помощью спецаппаратуры в 20 е гг.
никто не догадывался. Опасались (как и в царское время) только надзи
рателей, подслушивающих у двери. Но учитывая, что подсудимые пере
мещались из «квартиры в квартиру» и по коридору, они могли не опа
саться подслушивающих надзирателей, которых легко могли обнаружить.
Получается, что подобный вольный режим, который с большим трудом
и голодовками завоевывали социалисты (право незакрытых камер и пра
во перемещения в пределах «социалистического коридора») имел и ог
ромный плюс для чекистов --- безбоязненные разговоры заключенных,
которые они подслушивали. Кроме того, прослушивались свидания осуж
денных эсеров с родственниками, что нашло отражение в томе, в кото
ром собраны отчеты о свиданиях за 1923 г.
305

«Наружное наблюдение» за подсудимыми 1 й группы в зале суда
и в комнате для арестованных стали вести уже в июне. Но систематиче
ский и регулярный характер сводки от каждого наблюдателя стали при
обретать только с 30 июня, а до этого отмечалось лишь важное и инте
ресное (причем, с точки зрения автора сводки). Рапорта адресовались
непосредственно Шиманкевичу, а тот их подшивал вместе с другими ма
териалами по делопроизводству процесса (так сложился т. 55 фон
да Н 1789). За июнь в этой подборке имеется всего несколько таких раз
розненных рапортов 208, самый ранний из которых датировался 13 июня.
Формулировка «сводка наружного наблюдения за членами пятерки»
прозвучала в самом первом рапорте коменданта процесса Шиманкеви
ча на имя нач. СО ГПУ Самсонова, которому он отправлял эти свод
ки 209. Рапорт не датирован, но из датированных сводок видны и день
начала ежедневных наблюдений (правильнее было бы сказать, написа
ния ежедневных отчетов) и имена пяти самых видных членов эсеров
ского ЦК, за которыми чекисты решили вести наружное наблюдение.
Шиманкевич ежедневно посылал Самсонову рапорт, а с ним сводки
о каждом из пятерых главных эсеровских цекистов 210, а также «сводку
о состоянии караула»211. Из первого рапорта Шиманкевича Самсонову
следует, что помимо пяти сводок была еще и одна --- общая --- на осталь
ных 17 эсеров 212. О передаче шести сводок он рапортовал и 12 июля 213
и 29 июля 214.
Персонально опекать пятерых подсудимых членов ЦК ПСР чекистам
караула под началом В. Г. Бодеско было поручено с 30 июня 1922 г. В «пя
терку» входили А. Р. Гоц (наблюдатель --- Х.), Е. М. Тимофеев (наблюда
тель --- «Вулкан»), Гендельман (наблюдатель --- «Буревой»), Е. М. Ратнер
(наблюдатель --- С. Г. Урусов), Лихач (наблюдатель --- «Резвый»
(И. И. Мануйлов)). Наблюдатели поменялись только у Е. М. Ратнер («S»)
и у А. Р. Гоца («В. К.»), у остальных они оставались до конца процесса од
ними и теми же.
Первые сводки весьма лаконичны. Написаны они были на четвер
тушках листа бумаги и содержали лишь сведения описательного характе
ра, без пересказа разговоров. Всего за 30 июня было подано пять сводок,
которые даже назывались несколько по разному. «Буревой» озаглавил ее
«Сводка 1 Наружнее наблюдение за обвиняемым Гендельманом за
30/VI с/г.»215, остальные проще --- «Сводка об арестованном...». «Буревой»
писал: «Гр. Гендельман наиболее тесное соприкосновение имел с гр. Ве
деняпиным; с которым он был почти что неразлучно. После обеденного
перерыва вместе с Веденяпиным, Федоровичем, Ивановой ходили знако
миться с делами обвинительного материала. Разговоров особенных не на
блюдалось, так как время им было посвящено для подыскания данных
для защиты.
Р. S. Из ранее подслушанного виденного совещания группы 22 Ген
дельман выставлен защитником данной группой»216.
«Резвый», наблюдавший за Лихачом, сообщал: «С 12 час. дня гр.
Лихач находился все время в камере, занимался перепиской в блокнот,
по уходе в уборную он таковой прячет в карман, разговоры ведет очень
часто с Тимофеевым и Гоцем. 30VI 21 г. После перерыва до обеденного
(так в тексте. --- К. М.). с Тимофеевым по отношению свидет. Немеца
указывая, что это не как Фроссар, а гораздо лучше, говоря что он
показывал в пользу ПСР. В 11 час. вечера вышел в зал заседания»217.
«Вулкан», наблюдавший за Тимофеевым, сообщал: «30 VI 21 г. гр. Тимо
феев с 1 часу дня проводил в камере и вел разговоры с гр. Е. Ратнер
306

и Лихачом по отношению суждения свидетеля Фроссара и сравнивая
показания с свид. Немцом, который показывал в пользу ПСР»218.
С. Г. Урусов, наблюдавший за Е. М. Ратнер, сообщал: «Разговаривала
с Тимофеевым, потом с Лихачом, разобрать ничего не удалось, т. к. раз
говаривали тихо. Большую часть времени Ратнер лежала на скамейке
и как будто бы спала»219. В своей сводке под 1 наблюдатель «Х.»
сообщал: «30 VII --- Утром Гоц оживленно беседовал с Морозовым,
смысл разговора неясен благодаря настороженности Морозова. Слуша
ет внимательно ход процесса, часто останавливает других обвиняемых
от возгласов и выкриков. Читал "Известия" и "Правду" во время пе
рерыва»220.
1 июля «Буревой» докладывал: «Во время пятнадцатиминутного пе
рерыва совещания обвиняемых по поводу дачи объяснений о деятельно
сти в Самаре Гендельман имел тесную связь и довольно конспиративную
с Гоцем, Тимофеевым, Раковым. Разговор подслушать не удалось, т. к.
последний ввиду серьезности вопроса происходил шепотом. В каком ха
рактере вопрос обсуждался, ясный вывод вытекает сам по себе из речи
в дополнительном объяснении. В обеденный перерыв Гендельман дер
жался особняком и изредка переговаривался с Воденяпиным (так в тек
сте. --- К. М.), Раковым, Гоцем. Не читал ничего, но был всецело предан
серьезному размышлению. Во время процесса суфлировал допрашивае
мым обвиняемым»221.
«Сводка 2 наблюдения за Гоцем», написанная «Х.» 1 июля 1922 г.,
отличалась лаконизмом: «Гоц утром смотрел в окно, в 15 минутном со
вещании участвовал совместно с Гольденманом (так в тексте. --- К. М.),
Раковым и Тимофеевым»222. Но рекорд по лаконичности побил «Вулкан»,
наблюдавший за Тимофеевым 1 июля: «Ничего существенного не заме
чено»223. В сводке «Х.» за 3 июля то же --- «ничего заслуживающего вни
мания»224. То же самое в этот день написал «S», наблюдавший за Е. Рат
нер 225. Сводка «Х.» от 4 го июля также отличалась сверхлаконичностью:
«Обычные разговоры с товарищами. Во время знакомства с делом Гоц
долго беседовал с секретарем трибунала»226.
Начальство эту чрезмерную краткость наблюдателей не оценило. Уже
6 го июля Шиманкевич сделал внушение «Х.», наблюдавшему за Гоцем,
и вместо его сводки отправил Самсонову свою записку: «Сводка 6 за
Гоцем. Наблюдающий ничего существенного не заметил и представлен
ная сводка задержана для дачи наблюдающему соответствующих указа
ний по существу порученного ему задания. О личности Гоца в приложен
ных сводках указания есть»227. Непонимание «Х.» ом «существа
порученного задания» заключалось, судя по предыдущим его сводкам,
в элементарной лени и нерадивости.
Однако даже после внушений со стороны начальства наблюдатели не
очень «расписались», став лишь чуть чуть подробнее. Так, «Буревой»
сводку за 7 июля сделал уже чуть более пространной 228. Сводка «Резво
го» за 21 июля также чуть более пространна, чем обычно 229. Но в массе
своей все сводки так до самого конца процесса и оставались весьма ла
коничными. Отчасти это легко объяснить тем, что наблюдатели, работав
шие, по словам своего начальства, по 14 часов, сильно утомлялись. Доста
точно посмотреть на сводки за 30 июня «Резвого» и «Вулкана». «Резвый»
в двух случаях из трех перепутал год и вместо 22 г. написал 21 г. 230 «Вул
кан» в двух случаях из двух также написал --- 30/VI 21 г. 231. В своей свод
ке от 1.VII.22 г. «наблюдатель» «Х.» перепутал месяц и вместо отчета за
предыдущее 30 VI написал «30 VII»232.
307

Лишь начальник караула В. Г. Бодеско представлял обширные сводки
(от одного до полутора листов формата А3 (иногда А4)). Представляется,
что, будучи разводящим поста 20 Бодеско в отличие от своих подчи
ненных мог свободно перемещаться, и если они писали одну заключи
тельную сводку уже после окончания заседания, то он фиксировал на бу
маге каждый важный эпизод. В результате, он подробно пересказывал
разговоры, приводил цитаты, сделав свои сводки наиболее интересными
(не только для собственного начальства, но и для историков --- ибо из них
мы можем почерпнуть весьма интересные и важные сведения о разгово
рах, поведении и настроении подсудимых 1 й группы). Свою первую
сводку он написал 3 июля 1922 г.: «Настроение обвиняемых с утра весе
лое, беседы оживленны, выражая шутки в отношении суда. Когда их вве
ли в зал суда, то они обычно здороваются с родственниками. Защитни
ца, по прибытии здороваясь с Тимофеевым, Гоцем, Гендельманом и др.,
в разговоре упомянула, что она будет техническим секретарем, на что об
виняемые согласились. Когда защитница пошла наверх в Комнату арес
тованных, она получила от Тимофеева указания, какие материалы необ
ходимо достать из города, и общую инструкцию, как она должна
проверять стенограммы. Этот разговор шел вслух, но она разговаривала
шепотом, что дает определенное основание полагать, что она имеет бо
лее тесную связь. Также замечено, что она, получая словесно какое то по
ручение от обвиняемых, сейчас же передала тоже словесно родственни
кам во время перерыва, затем опять передала ответ по открытию
заседания.
Обвиняемому Лихачу она передала какую то записку, на что Лихач
написал ей длинный ответ, прочитывая записку, она заметила, что я сле
жу за ней, то она стала долго эту записку комкать в руках, затем в удоб
ный момент быстро сунула бумажку в портфель. Во время опроса свиде
теля Дедусенко Гоц, Лихач, Гендельман радовались и выражали
удовольствие за отрицательных ответов на вопросы Крыленко. Вообще
они считают Дедусенко своим человеком»233.
Затем за 4 июля В. Г. Бодеско было написано три сводки,
за 5 июля --- три сводки и т. д. В первой своей сводке за 4 июля Бодес
ко пиcал: «Настроение обвиняемых после прибытия было веселое,
но после открытия заседания почти все спали на скамьях. Некоторые
читали романы и совсем не интересовались объяснением Лихача. По
сле объяснения Лихача и начала перекрестного допроса его тов. Кры
ленко Лихач попал в очень неловкое положение, т. к. на вопросы тов.
Крыленко он не мог ответить, ибо он не помнил дословно показания
обвиняемого Тимофеева. Решено было, что Веденяпин идет нарочно
в уборную с тем, что он предупредит Тимофеева, который находился на
отдыхе в комнате арестованных вверху, а до этого момента, т. е. до при
бытия Тимофеева, подсказывали ответы Гендельман, Раков и Гоц.
По инциденту с книгой, принадлежащей обвиняемым, из которой тов.
Крыленко перепечатал статью, и в связи в заявлением тов. Крыленко
Лихач заявил, что он никак не ожидал, что тов. Крыленко признает этот
не выгодный для него факт. Обвиняемый Гоц, Гендельман, Лихач и др.
хотят раздувать этот факт с целью агитации о совершенных несправед
ливостях по отношению обвиняемых, а в последнем факте они ухваты
ваются как козырь против Крыленко и суда, т. к. сам Крыленко этого
не отрицал, ибо его заявления имеется в стенограмме. К тов. Крылен
ко обвиняемые относятся с циничной враждебностью, иногда упомина
ют его с руганью, а его перекрестные допросы среди них приобрели тер
308

мин "Эксплуатация Крыленко". Обвиняемые хотят добиться, чтобы
книги и журналы ими или их родственниками были переданы не сек
ретариату, а непосредственно им через их защитницу. Защитница сего
дня до 17 часов не была на суде»234.
Бодеско не только подслушивал разговоры, но и сам вел разговоры
с подсудимыми в перерыве и даже один раз подглядел часть содержимо
го письма, лежавшего перед Тимофеевым 235. Кроме того, из его сводок
видно, что он брал у родственников записки для подсудимых, как и «Бу
ревой». Последний докладывал 19 июля: «От дочери Веденяпина мною
получена записка для передачи обвиняемой Евг.М. Ратнер, которую при
сем прилагаю, т. к. она, по моему мнению, имеет значение для
СО ГПУ»236.
К концу процесса, в атмосфере ожидания смертных приговоров, на
пряжение среди подсудимых нарастало. «Вулкан», наблюдавший за Ти
мофеевым, докладывал 29 июля: «В обеденный перерыв Артемьев гово
рит Тимофееву: "Во, крыл тебя Крыленко, не годишься к ихнему
обществу, сотрет тебя с лица земли?" Тимофеев ничего не ответил, толь
ко бледнел и сильно волновался»237.
Последние сводки наблюдателей были датированы 4 августа, когда
подсудимые 1 й группы выступали с последними словами. «Буревой» до
кладывал: «Гендельман был весьма серьезно настроен. До обеденного пе
рерыва был наверху и занимался своими делами, перед выступлением со
вещался с Донским и приходящими, произнесшими последнюю речь.
Секретно совещались с Гоцем, Лихачом, Тимофеевым. При свидании по
сетили 4 е гостей. При выводе арестованных Ефимова и Зубкова у ком
наты Иванов спросил его по немецки. Гендельман покачал головой»238.
«Х» докладывал о Гоце: «Во время свидания виделся с женой. После сви
дания около Гоца собралась группа обвиняемых и говорили о приговоре,
причем почти у всех убеждение, что их расстреляют. Во время заседания
Гоц в зал пришел только к свой речи»239.
«В. К. », наблюдавший за Гоцем, докладывал: «Во время свидания все
время говорил со своей женой. Из родственников других подсудимых Гоц,
видно, в самых близких отношениях со следующими:
1) отцом Гендельмана,
2) женой Лихача и
3) старушкой, что приходила к Донскому.
После свидания гулял по камере с Донским и о чем то с ним гово
рил. В камере говорил с Гендельманом, Федоровичем и др. На трибуну
шел опять с Раковым, но никакого разговора не вел»240.
«S», наблюдавший за Е. М. Ратнер, докладывал: «По приезде в Дом
Союзов ходила с Тимофеевым. В обед имела свидание с матерью. Боль
ше ничего замечено ничего не было»241. По свидетельству «Резвого», «по
приезде из тюрьмы Лихач был очень задумчивый и ни с кем не разгова
ривал. Прийдя в камеру стал рассматривать конспект (два слова не разо
брано. --- К. М.) последнего слова».
Постановка подслушивания разговоров подсудимых 1 й группы кон
воирами чекистами, переодетыми в форму красноармейцев, оказалась
непростым делом. Главной проблемой стала фантастическая расхлябан
ность прикомандированных чекистов из Московского губотдела ГПУ
и СО ГПУ, просто напросто отказавшихся подчиняться своему началь
нику Бодеско, на которого и было возложено это дело. 17 июня 1922 г.
в рапорте на имя Шиманкевича Бодеско (он сам себя называл «разводя
щим по охране эсеров», а начальство --- «разводящим поста 20», что
309

310
правильнее, т. к. кроме него было еще десять разводящих) констатировал:
«Ввиду того, что большинство из состоящих в моем подчинении лиц ка
раула, которые являются сотрудниками ГПУ, в большинство случаев не
желают по тем или иным причинам подчиняться, прошу Вашего распо
ряжения в будущем строгого наказания и замены их дисциплинирован
ными товарищами, ибо в противном случае я не имею возможности вы
полнить возложенное на меня задание»242. Комендант процесса
Шиманкевич переслал его рапорт пом. начальнику СО ГПУ Дерибасу
вместе с сопроводительной запиской, в которой сообщал, что «поведение
некоторых сотрудников, посланных для несения караульной службу (по
мобилизации), настолько разлагающе действует на тов. тов. красноармей
цев ОСНАЗА, несущих такую же службу, что в дальнейшем в отношении
т.т. сотрудников ГПУ и МГО не подчиняющихся правилам устава кара
ульной службы, буду действовать на основании предоставленного мне
права, как караульному начальнику»243. Дерибас в тот же день наложил
следующую резолюцию: «Тов. Шиманкевичу. Разумно наложенные нака
зания редко дают обратные результаты, а потому предоставленными Вам
правами коменданта попытайтесь пользоваться»244.
А наказывать явно было за что. О том, что не все привлеченные к не
сению к службе в зале суда относились к этому делу ответственно, вид
но из донесения секретаря комендатуры процесса Узлова пом. нач
СО ГПУ Дерибасу от 20 июня 1922 г. «Согласно резолюции тов. Шиман
кевича при сем препровождается в Ваше распоряжение сотрудник ГПУ
т. Шмерлинг для привлечения к ответственности за сон на посту и утерю
"Нагана" (выделено нами. --- К. М.), причем присовокупляю, что "Наган"
найден и оставлен для вооружения караула»245. Другой чекист, на этот раз
сотрудник МГО ГПУ С. А. Суслов, был замечен в самовольной отлучке
из Дома Союзов и отправлен 20 июня в распоряжение нач. МГО ГПУ
Медведя 246. И это были вовсе не единичные случаи (у красноармейцев
дисциплина была еще хуже --- однажды часовой, прислонив винтовку
к стене, сел на пол и стал переобуваться).
Привлеченные к службе в зале суда чекисты были из разных структур
ных частей ГПУ и получали разное довольствие и жалование за одинако
вую работу, что привело к недовольству «обделенных» и неоднократным
конфликтам, во время одного которых один из чекистов «расконспириро
вал» переодетых красноармейцами чекистов, поливая их бранью в присут
ствии двух конвоируемых ими подсудимых. «Расконспирированные» чеки
сты жаловались коменданту процесса Шиманкевичу, что сотрудник
Московского губотдела ГПУ Матюшин кричал на часовых: «На каком по
ложении вы от лица пятерки подали рапорт об командировочных деньгах.
Вы прохвосты, а не товарищи. Вот мы с винтовкой несем службу, а вы рас
катываетесь на автомобиле. Арестованные, как Агапов и Е. Ратнер, все это
слышали, а посему просим Вас принять соответствующие меры за раскры
тие посему конспиративной работы, а так же оскорбляя нас, пять часовых,
называя нас прохвостами»247.
С помощью дисциплинарных взысканий и ротации сотрудников Ши
манкевичу и Бодеско удалось поставить подслушивание подсудимых ка
раулом на должную высоту. Самые интересные и ценные сведения при
надлежат, как уже упоминалось, самому Бодеско, который писал общую
сводку 248.
Путем сверки подписей под «сводками» и «Ведомостями расхода слу
жебных билетов для входа в здание суда во время процесса ПСР» можно
установить состав группы «наблюдателей»249. В этих ведомостях есть

и весь состав группы внутренних разведчиков Эрмана 250, и сам Шиман
кевич со всеми своими помощниками и курьерами 251 и, что очень для нас
важно, все составы караулов, начиная с начальника караула и его трех по
мощников, и 10 разводящих 252. В. Г. Бодеско был назван разводящим
11 253. Примечательно, что предыдущие 10 разводящих следовали сразу за
караульным начальником и его помощниками, а Бодеско (как и его пять
караульных) оказался совершенно отдельно, что, впрочем, вполне логич
но, если учесть специфический кадровый состав и еще более специфи
ческие задачи этого караула.
В ведомости Бодеско расписался за 5 пропусков (в графе «Учрежде
ние и должность» написано --- «караул») на следующие фамилии: Уру
сов С. Г., Мануйлов И. И., Чистяков И. И., Бузанов В. И., Афанась
ев М. Ф.254.
4 июля 1922 г. комендант процесса Шиманкевич и секретарь комен
датуры Узлов отправили нач. Московского губотдела ГПУ Медведю пись
мо следующего содержания: «Прошу сотрудников МГО ГПУ, командиро
ванных в мое распоряжение, полагать в служебной командировке и, так
как они несут караульную службу ежедневно по 14 часов в сутки, прошу
Вашего соответствующего распоряжения о выдаче им за сверхурочную ра
боту командировочных денег»255. На обороте документа рукой Шиманке
вича были написаны фамилии: «1) Урусов, 2) Мануйлов, 3) Бузанов,
4) Чистяков, 5) Афанасьев»256.
Почерк И. И. Мануйлова, написавшего упоминавшийся выше рапорт
с жалобой на сотрудника МГО ГПУ Матюшина 257, идентичен почерку,
которым написаны «сводки наблюдения за арестованной Евг.Ратнер»258,
которое осуществлял «Резвый». Таким образом, мы уверенно иденти
фицируем трех чекистов --- Бодеско, Урусова и Мануйлова «Резвого».
Последнее для нас тем более важно, что подтверждает наше предположе
ние, что часть чекистов подписывала сводки своими настоящими фами
лиями, а часть --- псевдонимами. Главное же, что на основании этого мы
можем сделать вывод, что «сводки» писались не секретными сотрудника
ми из числа завербованных эсеров свидетелей, а чекистами, которые, бу
дучи переодетыми в красноармейскую форму, могли без затруднений на
ходиться вплотную к скамьям подсудимых 1 й группы.
Предположение, что за подсудимыми могли наблюдать завербован
ные чекистами эсеры возникло потому, что один из наблюдателей под
писывался «Буревой», а человека с такой фамилией в группе Бодеско не
было. Зато был свидетель --- один из виднейших руководителей МПСР
(а до этого член ЦК ПСР) К. С. Буревой, амнистированный Верхтрибом
в мае 1922 г. и выведенный из числа подсудимых (без отобрания подпи
ски) и после процесса отправленный в ссылку, но возвращенный оттуда
по распоряжению Самсонова 259, а в 1923 г. выпустивший книжку «Рас
пад», посвященную послереволюционной истории ПСР 260.
Кроме того, в т. 48 имеется доклад разведчика «Р 96», который на
водит на мысль, что агентурной работой среди эсеров вполне могли за
ниматься и их бывшие товарищи: «Довожу до сведения, --- говорится
в этом докладе, --- что в субботу 15 го июля меня узнала Евгения Ратнер
по Бутырской тюрьме и стала расспрашивать, как я сюда попала и дав
но ли, я стала рассказывать, что за побег мужа из Архангельска, потом
вошли в комнату гр. Ратнер Лихач и Тимофеев, Ратнер стала рассказы
вать, что я сидела по анархическому делу, арестована была в Вологде
и что ее освободили по болезни и вот опять ее задержали, муж убежал
тогда. Лихач и говорит: вы не огорчайтесь, что вы сидите, я тоже при
311

первом удобном случае убегу, мою жену арестуют, она за меня просидит
десять лет, лишь бы я был на воле»261. На докладе стояла резолюция Фо
кина «С. секретно. Лично т. Самсонову для сведения. 18/VII---22г.»262.
Насколько можно понять, разговор происходил в тюрьме в Кисель
ном переулке и «Р 96» столкнулась с Е. Ратнер случайно. Похоже, она
выполняла в Бутырках роль «наседки». Понятно, что она не работала в за
ле суда --- ее номер отсутствует среди номеров «разведчиков» Эрмана (ве
домость на получение вознаграждения), которые несли наблюдение вну
три Дома союзов за родственниками и публикой 263. Но как бы там ни
было, случай достаточно показателен.
Сверка почерков, которыми написаны сводки «Буревого»264 с заяв
лением К. С. Буревого (написавшего 2 июля на имя Пятакова заявление
с просьбой выдать ему «постоянный билет на право входа на процесс»,
т. к. он «уже допрошен»265) показывает, что почерки, хотя и весьма по
хожи, но не идентичны. Но проблема в том, что две подписи самого
К. С. Буревого отличны друг от друга (вторая роспись Буревого имеет
ся на списке выдачи билетов допрошенным свидетелям)266, а росписи
и даже почерк наблюдателя «Буревого» также отличны друг от друга.
Главный же аргумент в пользу того, что К. С. Буревой и «Буревой» ---
это два разных человека, состоит в том, что свидетель не мог находить
ся рядом с подсудимыми в зале суда и в комнате арестованных. Из до
кладов же «Буревого» видно, что он присутствовал даже на свидании
Гендельмана с родственниками. Представляется, что чекист просто взял
себе псевдоним от слова «буря» (в одной из сводок он так и подписал
ся --- Буря 267).
Предполагали ли подсудимые с самого начала суда, что их могут под
слушивать, сказать сложно. То, что они были осторожны, видно из са
мых первых сводок наблюдения за ними, в которых отмечается, что все
существенное говорится ими шепотом или на ухо. Так, один из наблюда
телей, в это время «опекавший» Е. М. Ратнер, в самый первый день, ког
да началась их работа --- 30 июня 1922 г., доносил: «Разговаривала с Ти
мофеевым, потом с Лихачом, разобрать ничего не удалось, т. к.
разговаривали тихо»268. 3 июля «Резвый», прикрепленный к Лихачу, сооб
щал: «Разговор установить не удалось ввиду того, что весь разговор идет
шепотом»269.
Подсудимые также использовали прием передачи информации «по
цепочке», если адресат сообщения находился далеко от говорившего.
В докладе «Х» от 28 июля читаем: «В обеденный перерыв к Гоцу подошел
Донской, и Гоц ему что то очень тихо и осматриваясь говорил. Потом
Донской так же осторожно что то говорил Артемьеву, Артемьев, в свою
очередь, следующему обвиняемому и таким образом, по видимому, всем
обвиняемым Гоцем что то было сказано»270. 7 июля «Буревой» доносил:
«Во время суда при вопросе Григорием Ратнером объяснявшему Веденя
пину по поводу покушения на Деникина Гендельманом и Гоцем через Ра
кова и Лихача что то передали Морозову устно, и пытавшийся [отвечать]
Веденяпин был остановлен, и Морозов уже давал ответ на предложенный
Г. Ратнером вопрос».
По ходу процесса, эсеры, видимо, стали догадываться, что их подслу
шивают, и 11 июля в очередной сводке констатировалось, что «в послед
нее время стало невозможным подслушивать чего либо существенного,
ибо в каждом красноармейце небезосновательно усматривается че
кист --- и потому все существенное произносится только шепотом». А еще
7 июля во время полемики со своим братом Григорием Евгения Ратнер
312

«в конце своей речи указала, что она [знает], что Гр. Ратнер знает обо
всем, что они говорят между собой, ибо он связан с ГПУ, которая даже
на скамье подсудимых подслушивает их. За эту фразу, --- отмечалось
в сводке, --- она получила от Гендельмана и Лихача выговор, ибо нельзя
об этом говорить, т. к. мы ухудшаем наше положение»271.
Впрочем, и сами «слушатели» порой сами выдавали себя некоррект
ным (см. выше случай с «выяснением отношений» между чекистами,
в присутствии подсудимых) или неосторожным поведением. Так, 29 ию
ля сразу двое «наблюдателей» отметили, как Гендельман, Гоц, Лихач и Ти
мофеев отреагировали на агента, пытавшегося их подслушать (в донесе
ниях он назван секретным сотрудником). «Буревой», наблюдавший за
Гендельманом, доносил об этом происшествии так: «По приходе наверх
о чем то тихо переговаривались Гендельман, Гоц, Лихач, Тимофеев. На
рушил их разговоры сек. сот., прохаживающийся вперед по комнате, об
ративший на себя внимание всех подсудимых»272. «Вулкан», «отвечавший»
за Тимофеева, описывал это так: «В это время пришла Орлова, подошел
Гоц и трое очень осторожно говорили. Тимофеев мигнул Гоцу на прохо
дившего взад назад с/сотрудника»273.
Эсеры и сами пытались использовать эти «вездесущие уши» в своих
интересах. Так, 20 июля 1922 г. помощник начальника СО ГПУ Дерибас
в одном из донесений констатировал, что «вообще, теперь как правило
установилось: разговор вслух или вполголоса происходит только тогда,
когда для арестованных нужно, чтобы их слышали обязательно»274. Впро
чем он тут же добавлял, что удается случайно во время заседания услы
шать и вещи, не предназначавшие для чужих ушей. Так, например, 3 ию
ля Шиманкевич подал рапорт начальнику СО ГПУ Самсонову
следующего содержания: «<...> Подсудимый Львов в беседе с подс. Мо
розовым, сообщил последнему, что в среду он, Львов, попытается бе
жать; меры, на случай предупреждения попытки к побегу мною приня
ты и в случае попытки побега таковой будет предотвращен (Рапорт
сотрудника прилагается)»275.
Как можно оценить в целом эту агентурную работу чекистов? Во пер
вых, поразителен сам факт прослушивания тюремных камер и комнат для
свиданий с помощью специального аппарата, подслушивания подсуди
мых в зале суда с помощью переодетых в красноармейскую форму
и в штатское чекистов. Во вторых, подслушивания в тюремных камерах,
во время свиданий, на скамье подсудимых и во время обеденного пере
рыва дали чекистам немало ценной информации. Но здесь не все было
так однозначно, ибо вставала проблема ее использования. И хотя можно
считать, что лишней информации не бывает, и знание о наличии разно
гласий между Лихачом и Гоцем вовсе не было лишним или бесполезным,
публично обнаружить это знание чекисты не могли. Да, чекисты и Пята
ков узнали из подслушанного, что, скажем, в ряде случаев то, что подсу
димые утверждают на процессе, истине не соответствует (яркий при
мер --- разговор Е. Ратнер с В. Г. Бодеско о терроре против Краснова).
Но предать это огласке было немыслимо. Юридическая сила таких сви
детельств была равна нулю, а политический эффект от их использования
был бы только отрицательный. Ведь это значило признать, что вчераш
ние революционеры не только прослушивают тюремные камеры,
но и подслушивают обвиняемых прямо на скамье подсудимых. Парадокс
ситуации заключался в том, что Пятаков и чекисты могли испытывать
только чувство собственного бессилия, что они не могут доказать то, что
является правдой.
313

§ 5. «...И ТУТ ПОДОЗРИТЕЛЬНЫХ НЕ ОКАЗАЛОСЬ,
ТАК КАК БОЛЬШИНСТВО ИЗ ПРИСУТСТВУЮЩИХ
ПО ПРАВОМУ КРЫЛУ БЫЛИ "СВЕРДЛОВЦЫ"
И АРМЕЙЦЫ ВОЙСК ГПУ»: НАРУЖНОЕ
НАБЛЮДЕНИЕ ЗА ПУБЛИКОЙ В ЗАЛЕ СУДА
Наружное наблюдение за публикой в зале суда было далеко не един
ственной задачей «cекретной агентуры, несущей разведывательную служ
бу внутри здания Суда по Процессу партии с. р.», как она именовалась
в заголовке чекистской инструкции, очерчивающей цели и задачи «раз
ведчиков» --- сотрудников Активного Отделения Оперода ГПУ.
Приведем этот интереснейший документ с грифом «Сов. секретно»
полностью: «Охрана судебного процесса и лиц, принимающих в нем уча
стие в качестве сторон, главным образом, подсудимых, разделяется по су
ществу на следующие составные части:
1. Предупреждение преступлений со стороны подсудимых или сочув
ствующих лиц.
2. Пресечение преступлений и обезврежение пытающихся это пре
ступление совершить.
3. Задержание совершивших таковое.
Исходя из этого положения охрана как таковая распадается на три
рода обязанностей, из которых обязанностей по пункту 1. лежат на аген
туре, обслуживающей процесс, по пункту 2. на Комендатуре процесса,
и по пункту 3. на Комендатуре и Агентуре, для чего разведка внутри зда
ния имеет следующие задания:
1. Вести постоянные наружное наблюдение за всеми родственника
ми подсудимых «1 группы» с целью выяснения связи их с внешним ми
ром: с кем именно встречаются и т. п.
2. Вести тщательное наблюдение за всем, что происходит как в зале, так
в здании судебного процесса во время заседания и во время перерыва.
3. Вести строгий учет всех подозрительных лиц, замеченных в чем
либо; как то: в подозрительном разговоре или в действиях, и устанавли
вать точное местожительство, дабы в любой момент можно было их най
ти, если это окажется нужным.
4. В случае какого либо нападения на зал судебного процесса или
трибуну с целью освободить или же в случае попытки побега со стороны
подсудимых разведчики должны действовать следующим образом:
а) если ими будет замечен кто либо, вынимающий оружие и пытаю
щийся его использовать, немедленно схватив его за руки, при содейст
вии сотрудников Комендатуры, принять меры к удалению его из зала
и доставке задержанного к Коменданту Процесса;
б) если попытка такого рода разведкой заблаговременно замечена не
будет и наступит перестрелка или столкновение, участия в таковом не
принимать, но принять меры к недопущению ухода из зала лиц, прини
мающих участие в столкновении, доставляя их в комендатуру;
в) предупреждать через руководящего внутренней разведкой Комен
данта Процесса о всех подозрительных лицах и в чем именно эти лица
замечены.
5) Во время судебного заседания разведка, исполняя оперативные
распоряжения Коменданта процесса, выполняет непосредственно прика
зания Уполномоченного или его Заместителя, один из коих держит по
стоянную живую связь с Комендантом Процесса или его заместителем.
314

Комендант процесса ПСР Шиманкевич
Уполномоченный Актив отделения (подпись не разборчива)»276.
Как видно из текста данной Инструкции, задачи «разведчикам» ста
вились комплексные. Можно даже сказать, что им в обязанность вмени
ли все, что только можно было --- шире задачи, пожалуй, сформулировать
было бы и нельзя.
Тяготы и проблемы службы «внутренних разведчиков» ярко отраже
ны в докладе их начальника --- уполномоченного Г. А. Эрмана, жаловав
шегося начальнику Активного Отделения Оперода ГПУ: «Работа начи
нается с утра с 8 час и кончается не раньше, т. е. после окончания
наблюдения, в 2---3 час ночи, разведчик всего только может отдохнуть
5 часов. Я со своей стороны должен добавить, что работа на процессе
весьма утомительная и самое главное беспрерывная, значит из этого яс
но видно, что разведчик не может за целый день принимать горячей пи
щи, т. к. во время обеденного перерыва ведется наблюдение. Дальше ве
чером получаем из лавки операционный паек 1 1/2 ф. хлеба и 3 селедки,
разведчики, после как покушав их, все время бегают из зала в уборную
к водопроводу, т. к. сильная жажда появляется после селедок». Эрман
просил вышестоящее начальство заменить селедку «чем нибудь другим»,
а также ставил вопрос о выплате каждому из его разведчиков вознаграж
дения в размере месячного оклада за сверхурочные работы, т. к. подоб
ное вознаграждение получили «сотрудники ГПУ, прикомандированные
на процесс»277.
В этот же день начальник Активотделения Якобсон ходатайствовал
перед свои начальником о замене селедки чем то иным и выдаче месяч
ного оклада за сверхурочные. Эта просьба была переадресована Г. Ягоде
с ходатайством «об удовлетворении», и в конечном счете доклад оказал
ся у Уншлихта, который пожурил Шиманкевича за то, что при выдаче
вознаграждения за сверхурочные он не включил разведчиков в списки 278.
Но, как выяснилось из записки пом. нач. СО ГПУ Дерибаса нач.
СО ГПУ Самсонову, Шиманкевич оказался вовсе не виноват, т. к. «раз
ведчиков включить в смету, представленную Шиманкевичем на охрану,
нельзя было, и потому разведчики просили принять такую выдачу за счет
каких либо сумм ГПУ --- им отказали». Дерибас также констатировал,
«что работа разведчиков пала процентов на 50 и работа за родственника
ми приняла типичный казенный характер», и считал, что выплата денеж
ного вознаграждения должна «оживить работу разведки»279.
Самсонов переадресовал рапорт Уншлихту с просьбой «переговорить
с т. Пятаковым о том, чтобы разведчикам нашим также была отпущена
сумма денег на уплату сверхурочных», т. к. «разведчики несут не менее
ответственную работу, чем наружная охрана, так как они в пути следова
ния цекистов фактически охрану несут ежедневно»280. Но Уншлихт не
стал обременять себя разговором с Пятаковым, а велел Самсонову затре
бовать денег у Малкина, у которого «...имеются на такие расходы день
ги»281. И только 21 июля 1922 г. нач. Активотделения получил «вознаграж
дение» (по 10 тыс. рублей на 28 разведчиков»282).
В целях конспирации в ведомости (как и расписках о получении
этих 10 тыс. рублей от Эрмана 283) вместо фамилий «разведчиков» бы
ли указаны только их «личные  ». Обращает на себя внимание тот
факт, что эти номера были даны сотрудникам явно до процесса и ко
лебались в диапазоне от 31 до 454. Из ведомости также видно, что ра
бота велась всего четырьмя группами --- 1 й, состоявшей из двух чело
век, 2 й, состоявшей из 12 человек, 3 й --- из 6 и 4 й, состоявшей из
315

7 сотрудников. Любопытно, что несмотря на то, что у начальников 1 й
и 3 й групп, а также у руководителя разведки Эрмана был 14 разряд (у ос
тальных 24 человек --- 9 й), все они, включая начальников, получили по
10 тыс. рублей 284.
Как же выглядела работа этих «разведчиков» в части наблюдения за
«подозрительными» в зале суда? Что удавалось им увидеть и подслушать?
Какие настроения были у разнородной публики и какие разговоры ве
лись в зале суда? Ответы на эти вопросы мы получим, так сказать, «из
первых рук» --- из рапортов «разведчиков», которые так и подписыва
лись --- «Р[азведчик] такой то».
Основным объектом наблюдения были родственники подсудимых,
которые часто допускали «антисоветские» высказывания в зале суда (см.
следующий параграф). Еще одной «группой риска» были журналисты
(а также все сотрудники Бюро печати и все посетители журналистской
ложи). И это несмотря на то, что все сотрудники Бюро печати и все жур
налисты получали разрешение на присутствие в зале суда и пропуска
в Дом Союзов в соответствующих органах 285. Так, 8 июня 1922 г. агент
«Р 92» докладывал: «...после перерыва принял от тов. Курского наблю
дение за неизвестн. гр. из Бюро печати, который за время моего наблю
дения неоднократно звонил по телефону, бежал по зданию процесса, а по
сле конца процесса, одев студенческую фуражку, направился
с журналистами на выход...»286. 10 июня тот же разведчик доносил:
«...в ложе печати прибывали на процесс какие то делегаты из Петрогра
да, и вот в перерыве вышли из зала заседания --- матрос и еще неизвест
ный гр. типа еврея. <...>начали говорить сперва среди своих о больше
виках, что раньше при царизме тебя жал хозяин, а теперь жмет соввласть,
потом, что раньше воевали за буржуев, а теперь за комиссаров и спеку
лянтов, притом же раньше заставляли воевать насильно и теперь то же
самое и, наконец, спор вышел горячий между ними с каким то комму
нистом, привлеченного из публики. Ввиду моего наблюдения за неизве
стным гр. из Бюро печати за ними взял наблюдение Р. 82. Неизвест
ный гр. из Бюро печати, выйдя из Дома Союзов, направился по
окончанию заседания по направлению к Театральной площ., где в толпе
публики, собравшейся против Дома Союзов, от меня скрылся ввиду то
го, что я был от него на большем расстоянии»287.
Наблюдение, установленное за публикой в зале, также давало лю
бопытную информацию. Так, например, «Р 92» докладывал: «Встав
в проходе партера левой стороны, я заметил, что стоявшая неизвестная
гр ка неизвестному гражданину показывала рукой на обвиняемых и по
сле этого стали между собой что то говорить. Наблюдая за ними даль
ше, я заметил, что в перерыве гр н и гр ка вышли в фойе, к ним по
дошла еще какая то неизвестная гр ка, и они вели оживленный
разговор, из которого у меня запечатлилось след.: "Я сегодня к тов.
Ашоту, поговорю с ним --- пускай он придет на процесс, я думаю, что
соввласть ему все простит, книгу Чайковского (вероятно, речь идет
о книге Вадима Чайкина. --- К. М.) я ему вчера послала". <...> После
этого разговора они стали говорить о ЦК соц. рев., о бывш. меньше
вистской республике Кавказа, о неудачах партии эсеров, и гр н сказал,
что есть ошибки и с нашей стороны и с их стороны. После этого они
прошли на выставку "Действия эсеров в гражданской войне", где сме
ялись над расстрелянными и убитыми коммунистами комиссарами на
Кавказе, причем они хорошо знали всех убитых, осмотрев выставку,
они направились к выходу»288. Вероятно, что «наблюдаемые» смеялись
316

все же не над расстрелянными коммунистами и комиссарами, которых
они к тому же знали, как это трактовал агент, а над тем, что все это
приписывалось эсерам.
«Р 82» в своем «Докладе по наблюдению за процессом эсеров в До
ме Союзов за 8 е июня 1922 г.» сообщал: «После 2 х час. перерыва во вре
мя речи подсудимого члена ЦК партии эсеров гр. Гоц, который делал яро
стные нападки на Советскую власть и между прочим он говорил, что мы
не позволим, чтобы в свободной стране нам затыкали рот и не давали го
ворить правды, мы пришли сюда, чтобы защищаться, но Вы нам не дае
те, так что мы говорим всем и всюду о том, что даже в Свободном Три
бунале мы не можем защищаться, так как нам не дают слова и т. д. и т. д.
В это время мною было замечено, что сидящие в пятом ряду 2 ое граж
дан о чем то перешептываются и улыбаются. Позже они стали делать ка
кие то знаки и мне удалось подслушать, как один гражданин, одетый
в студенческую фуражку говорил другому следующее: "Вот этот молодец,
здорово кроет коммунистов, может быть и перед смертью, и то не боит
ся говорить правды". После чего у них на губах появилась улыбка. При
меты нижеследующие <...> 2 й гражданин после первого перерыва вы
шел и пошел домой, но с ним вместе пошел проводить его и первый
гражданин. У 2 го гражданина не было пропуска на процесс, так что его
проводил знакомый из войск ГПУ, а первый пошел обратно в зал суда. 2 й
гр н был передан мною на улице Р. Nукову, а 1 й остался до окончания
суда, после чего он вошел на трибуну и делал какие то знаки одному из
подсудимых. После чего он вышел на улицу, где и был мною передан
Р. 104»289. На докладе стояла резолюция Дерибаса «т. Самсонову для
сведения» и резолюция Кузьмина «т. Элькинд. Надо этих типов устано
вить и покрыть».
Как мы видим, реакция сидевших в зале и их поведение являлись по
водом к установлению за ними слежки. Организованная передача «улич
ному разведчику» означала (если наблюдаемому не удавалось сбросить
«хвоста») установление его места жительства или работы с последующим
установлением его личности.
Другой агент, «Р 92», напротив, в этот день ничего подозритель
ного не обнаружил: «До 5 1/2 час. ничего подозрительного не нашел. По
сле этого в перерыв я находился в буфете и в прочих залах, прислуши
ваясь к разговору публики, но сталкивался или со "свердловцами",
или с коммунистами других организаций. После перерыва я прошелся
на правое крыло амфитеатра, и тут подозрительных не оказалось, так
как большинство из присутствующих по правому крылу были "сверд
ловцы" и армейцы войск ГПУ, но и в перерыв, и в последнее заседание
ничего подозрительного не замечал, так как разговор велся обыва
тельский или же обсуждался партийными товарищами против партии
эсеров»290.
13 июня в зале был замечен «подозрительный тип», который «после
окончания сильно беспокоился, рисовал все уезжающих представителей
суда и кроме того срисовал одного из наших сотрудников, когда из зала
разошлась все публика, он вышел, сел на трамвай 34 и поехал к Пре
чистенской пл., где пошел в Обыденский пер. дом 4/8 кв. 5. Приметы
его: <...>»291.
Из за чего же переполошились агенты, сочтя данного человека подо
зрительным, а начальник, читавший сводку, подчеркнул его адрес? Ответ,
на наш взгляд, достаточно очевиден. Конечно, это вполне мог оказаться
иностранный или советский журналист (или художник), делавший зари
317

совки ярких (или типичных) лиц участников процесса. Даже в централь
ных газетах публиковались подобные рисунки 292. Но обеспокоиться че
кисты могли и потому, что портретные зарисовки членов трибунала ока
зались бы очень кстати при подготовке эсерами террористического акта
против них. Здесь уместно вспомнить, что традиция покушений «на про
курорских» в революционном движении уходила своими корнями к кон
цу 70 х гг. ХIХ в.
14 июня агентура подслушала разговор в зале суда двух человек, яв
но хорошо осведомленных и сочувственно настроенных к подсудимым
эсерам, но не входившим в круг их родственников: «Около 22 ч. некий
Петров Николай Николаевич на вопрос своего приятеля "как дела" от
ветил: "дела очень хороши, заграничные защитники уезжают и уже се
годня взяли визу на выезд, а завтра, по всей вероятности, уйдут и под
судимые", когда же тов. его спросил, "почему уезжает иностранная
защита и почему уйдут подсудимые", он ответил, что в таком бардаке не
могут сидеть как первые, так и вторые. Затем они еще несколько минут
разговаривали, между прочим друг Петрова сказал: "ну и разведет же
Вандервельде провокацию", но Петров его поправил: "не провокацию
разведет, а правду скажет". После окончания Петров, его друг и еще два
типа уехали на автомобиле 2866. Приметы Петрова: <...> Приметы
друга: <...>»293.
Насколько можно судить по текстам донесений, выискивание среди
публики «подозрительных» было одной из главных задач наблюдавших.
Но обнаружить этих «подозрительных» им удавалось не всегда. Весьма ха
рактерна в этом плане фраза из сводки наблюдения за 27 июля, подпи
санной нач. Активотделения Якобсоном: «Несмотря на то, что в зритель
ном зале всегда находятся 25 сотрудников, ничего подозрительного
замечено не было»294. Представляется, что объяснено это может быть дву
мя факторами: с одной стороны, в зале суда почти не было случайных
людей, с другой --- «подозрительные», которые все же проникали на про
цесс, тоже учились, осознав, что наблюдают и за зрителями.
§ 6. «РУГАЮТ ВСЕ НА СВЕТЕ: И ТРИБУНАЛ,
И ОБВИНИТЕЛЯ, И ГПУ, И КОММУНИСТОВ ---
ВООБЩЕ ВСЕХ...»: НАРУЖНОЕ НАБЛЮДЕНИЕ
ЗА РОДСТВЕННИКАМИ ПОДСУДИМЫХ
1 й ГРУППЫ В ЗАЛЕ СУДА И ВНЕ ЕГО
Первоначально 22 м обвиняемым 1 й группы чекисты установили
весьма жесткий лимит на количество пропускаемых в зал суда родствен
ников --- не более двух (как правило, ближайших). При знакомстве со
«Списком родственников (для получения билетов для входа в зал суда)»
мы видим, что составленный, очевидно, по заявлениям самих подсуди
мых, он подвергся сокращению как минимум двумя начальниками (по
метки сделаны двумя карандашами --- красным и простым), причем по
следнее слово было за начальником, орудовавшим красным карандашом
(и оказавшимся более толерантным, чем его младший коллега). Так,
в списке родственников Д. Ф. Ракова первоначально была оставлена
лишь его жена --- Анна Дмитриевна Кашинцева, а «дети жены» --- Елена
Александровна и Дмитрий Александрович, были вычеркнуты. В конце
концов им на троих дали два билета 295. То же самое проделали и с род
318

ственниками Г. Л. Горькова: первоначально вычеркнули всех троих
(Евгения Николаевна Королева и Утлинская Александра Николаевна
приходились ему двоюродными сестрами, а Богословская Ольга Павлов
на --- дальней родственницей по матери)296. Его жена, большевичка с еще
дореволюционным стажем, с которой он расстался задолго до революции,
и сын комсомолец, жили близ Саратова и на процессе не присутствова
ли (встреча с женой у Горькова состоялась по его просьбе в конце 1923 г.,
когда он в сопровождением охраны следовал по Волге в ссылку в Цари
цын, о чем речь пойдет ниже).
Родственники М. А. Веденяпина получили столько же билетов, бла
го что и «претендентов» было всего двое --- его жена Екатерина Дмитри
евна Грузинова и его дочь Валентина Михайловна Хворостова 297. Любо
пытная коллизия получилась у Евгении Ратнер, младший брат которой,
как уже отмечалось, выступавший на процессе с противоположной сто
роны, попросил сначала 30 билетов (затем умерил свой аппетит до 6 ти
билетов для родственников). В ее списке родственников значилось пять
фамилий: 1) Ратнер Мария Львовна (мать); 2) Ратнер Наталья Павловна
(жена брата); 3) Ратнер Раиса Вениаминовна (жена брата); 4)Фукс Со
фья Минаевна (двоюродная сестра); 5) Фукс Евгения Юльевна (племян
ница)»298. Впрочем, билетов все равно дали только два --- матери и дво
юродной сестре.
По одному человеку просили пропустить на процесс Ф. Ф. Федоро
вич, желавший получить билет для своей дочери Софии Флоровны,
и М. И. Львов (но его жена Н. А. Аверкиева на процесс допущена не
была)299.
Вероятно, первоначальное ограничение количества билетов для род
ственников подсудимых 1 й группы было связано не столько с желани
ем сэкономить билеты, ставшие предметом дефицита и повышенного
ажиотажа, о чем речь пойдет ниже, сколько для решения сугубо специ
фических целей --- ограничить число людей независимых, от которых
шла бы утечка информации, а кроме того, сделать количество родствен
ников более подконтрольным и удобным для наблюдения как внутри
зала суда, так и за его пределами. Впрочем, чекисты постепенно расши
ряли круг наблюдения за родственниками и, похоже, не всегда по сво
ей воли, так как круг лиц, допущенных на процесс, медленно, но вер
но расширялся. Так до конца и не понятно, то ли чекисты только делали
вид, что возражают против расширения числа родственников, а сами
были заинтересованы в охвате максимально большого числа людей, по
тенциально связанных с эсеровским подпольем, то ли их действитель
но «продавливали», и они шли вслед за событиями, устанавливая на
блюдение за каждым новым родственником. Давили на «билетную
тройку» и сами родственники, и подсудимые 1 й группы, и сам предсе
датель суда Пятаков.
Выданных по жесткому лимиту билетов для родственников всем же
лающим не хватило, и вскоре подсудимые стали писать на имя предсе
дателя суда Пятакова или на имя коменданта процесса Шиманкевича за
явления с просьбой выдать дополнительные билеты, на которые нередко
получали отказ. Так, например, Е. С. Берг в заявлении от 15 июня на имя
председателя Вехтриба просил два дополнительных билета для своих до
черей (помимо уже выданного жене). На заявлении стоит резолюция пом.
нач. СО ГПУ Дерибаса --- «Отказать. 16/VI». Еще одна резолюция с не
разборчивой подписью: «Билетов больше нет. гр.Бергу было своевремен
но выдано. От комиссии ВРТ. 16VI»300.
319

17 июня Берг написал Пятакову повторное письмо, которое на этот
раз попало именно ему в руки --- с напоминанием о билетах и с просьбой
о свиданиях с дочерьми, с которыми не виделся со времени своего арес
та. Пятаков наложил резолюцию: «Бергу. Распоряжение отдано. 17---VI».
Таким образом, сыграв на плохой организации, Берг получил не только
билеты, но и свидание с дочерьми.
На заявление В. В. Агапова о просьбе выдать билет приехавшему
в Москву родному брату Ивану Владимировичу Агапову Дерибас также
наложил отказ. На заявлении есть еще одна резолюция с подписью А. Г.:
«На усмотрение Шиманкевича», которую Пятаков перечеркнул, написав:
«Выдать. 17VI. Пятаков»301.
История повторилась с заявлением М. А. Веденяпина, просившего
15 июня билет (всего лишь третий) Е. Э. Рахмановой. Дерибас написал:
«Билетов нет. Отказать», член комиссии ВРТ с ним согласился. Пята
ков же написал «то же самое произошло с просьбой Гендельмана 15 июня
Выдать»302. Пятаков же 27 июня послал записку Шиманкевичу: «Верни
те билет на процесс дочери Веденяпина, отобранный несколько дней то
му назад. Г. Пятаков»303. На заявлении Горькова Пятаков после всех за
претов написал: «Полагал бы выдать. Г. Пятаков»304. Точно так же он
написал 16 июня и на заявлении Ивановой уже после отказа Дерибаса 305.
То же самое произошло и с заявлением Е. Тимофеева, просившего
15 июня билет (всего третий), для своего родственника В. К. Икова. Дон
скому же Пятаков (с женой которой он был знаком с детства) собствен
норучно написал следующую записку: «Об. Д. Донскому (второй иници
ал Пятаков сначала написал, затем вымарал. --- К. М.). 1. Разрешается
выдать билет для входа в зал суда на процесс ЦК ПСР матери Д. Д. Дон
ского С. А. Донской. 2. 10 летнему сыну Донского Д. Д. Донскому вход
в зал суда по малолетству воспрещается. 3. Свидание (личное), если
пожелает Донской, отдельное разрешается Донскому с его матерью
С. А. Донской, сыном Д. Д. Донским и женой Над. Мих. Донской (Фи
липченко). 4. Эту записку предъявить коменданту к исполнению.
10/VII---22 Г. Пятаков»306.
На Пятакова, как это видно из документов, в вопросе выдачи до
полнительных билетов давили с двух сторон. ГПУ просто пыталось по
ставить его перед фактом своего решения. Так, 17 июня за подписью
члена билетной тройки Пятакову была вручена следующая записка:
«Тов. Пятаков. По соображению ГПУ всем отказано. Малкин сегодня
хотел поставить вопрос на заседание тройки, почему и задержался от
вет. Вам это окончательное решение должно быть известно»307. В тот же
день защитник 1 й группы Г. Карякин писал ему: «11 обвиняемых по
дали просьбу о выдаче билетов ближайшим родственникам. Если она
рассмотрена, благоволите передать секретарю распоряжение об испол
нении»308.
Любопытно, что получив щелчки по самолюбию, Дерибас и члены
билетной комиссии все последовавшие за этим заявления отправляли
сразу Пятакову, который никому не отказал. Так, 14 июля он дал добро
Самуилу Гендельману, брату М. Я. Гендельмана 309, 11 июля удовлетворил
просьбу матери Злобина 310, 2 августа удовлетворил заявление Ф. Ф. Фе
доровича, просившего билет для приехавшей из Пензы дочери Софии
Флориановны Федорович 311.
Любопытно, что в зале суда родственникам отвели пятнадцатый ряд,
значительно удалив их от подсудимых, но действуя самозахватом, они се
ли сначала на первый ряд, прямо перед ними. Н. М. Донская вспомина
320

ла: «Мы пришли очень рано и заняли первый ряд стульев. Скоро к нам
подошел комендант --- молодой военный, желчный и неприятный поляк.
Он потребовал, чтобы мы пересели в 15 й ряд, так как на эти места роз
даны билеты. Мы категорически отказались, он ничего не смог с нами
сделать. Бесполезен оказался и вызванный им помощник, молодой весе
лый матрос. Он лишь рассмеялся: "Ну, что с женщинами сделаешь?!".
В конце концов, мы все же вынуждены были пойти на компромисс и пе
ресесть во второй и третий ряды»312.
Допустив родственников подсудимых в зал, чекисты организовали на
блюдение за ними, полагая, что таким образом сумеют получить полез
ные для проведения процесса агентурные и оперативные сведения.
Сохранившиеся в архиве документы позволяют проследить становление,
механизмы и приемы «уличного» наружного наблюдения и наблюдения
в зале суда за родственниками. Из докладной записки пом. начальника
3 го отделения СО ГПУ Тарасова от 30 июня 1922 г. видно, что наружное
наблюдение с первого дня процесса велось за ограниченным кругом
лиц --- за защитниками 1 й группы, «а также за некоторыми из родствен
ников». С 16 июня были «взяты под наблюдение все родственники», спи
сок которых прилагался 313. Этот список состоял из 20 имен и был выпол
нен в табличной форме (графы --- «ФИО», «Родственное отношение
к обвиняемому», «Кличка» и «Примечание»). Кроме родственников в не
го были включены также четыре адвоката и свидетель защиты И. Кашин.
Особое внимание на себя обращают клички «наблюдаемых». Они по ма
нере и стилю настолько напоминают клички, которые давали революци
онерам филеры охранных отделений и губернских жандармских управле
ний, что это поневоле заставляет задуматься о преемственности кадров
и традиций Активотделения Оперода ГПУ 314.
Особо обращает внимание и то, что практически каждый родст
венник, судя по июльскому списку, подозревался либо в активном учас
тии в эсеровской работе, либо в связях с ПСР (как минимум, выполнял
технические поручения). Данная графа, собственно говоря, предрешала
послепроцессную судьбу родственников, часть из которых сразу была от
правлена в ссылки, часть находилась под наружным наблюдением (вер
нувшиеся из ссылки в 1923 и 1924 гг., впрочем, также брались под наруж
ное наблюдение).
Июльский список «Родственников привлеченных к суду Революцион
ного трибунала», был подписан все тем же зам. нач. 3 го спецотделения
СО ГПУ В. Кузьминым и включал в себя уже 31 фамилию (защитников,
ушедших с процесса в конце июня, в нем уже не было). Таким образом
список вырос в два раза 315. Он снова был выполнен в виде таблицы, но ко
личество граф в ней увеличилось: Порядковый номер, ФИО, Возраст, Со
циальное положение, Образование, Советская служба и должность, время
вступления в партию, Характеристика, Адрес, Примечание 316.
Первая сводка наблюдения в зале суда за родственниками, отложив
шаяся в томе «Сводки негласной охраны процесса», относится ко вто
рому дню процесса, т. е. к 9 июня 1922 г. Подписанная нач. Активотде
ления, она гласила: «В 21 ч. 30 м. была взята под наблюдение Л. А. Лихач.
Приметы: <...>. Одета: <...>. Кличка "Старая". Старая вращалась с ти
пом по кличке Беглый. По окончании заседания Старая была задержа
на в дверях за поддельный пропуск, а Беглый направился, при выходе
из Дома Союзов на улицу Красной Пресни в д. 26 во двор, кв. уста
новить не удалось. Приметы его: <...>. Со Старой в доме там же разго
варивала одна женщина. Приметы: <...>. Одета: <...>. Кличка дана
321

"Рысь". По выходу из дому Союзов Рысь была взята под наблюдение,
Рысь на Рождественcком бул. зашла в д. 19 и на 3 м этаже встрети
лась с женщиной, с которой долго разговаривали, кв. куда зашла Рысь
уст. не удалось, так как на лестнице было светло и оставаться <...> не
было возможно»317.
Сводки показывают, под какой плотной опекой держали родственни
ков, по малейшему поводу подвергая обыскам. Так, например, в сводке
за 12 июня сообщалось: «Еще задолго до открытия заседания суда, в за
ле собрания никого из вольной публики не было, а в зале находились
лишь родственники обвиняемых, к которым подошли переводчик
Либкнехта в очках, с зачесом волос назад --- блондин, и один из защит
ников, черн. с проседью волосы бобриком, седые усы и борода бланже,
в очках, фамилия которого не установлена. Этим последним родственни
ки передали несколько записок. Во время заседания переводчик Либкнех
та какие то записки, приколотые или прикрепленные на чистом листе бу
маги, давал читать из своих рук Гоцу и Тимофееву, которые уже в свою
очередь передавали шепотом на ухо другим.
По открытии после обеда заседания --- Вандервельде передал кипу
заграничных газет. По окончании заседания суда "Орлиха" вышла из До
ма Союзов с какой то барышней и, постояв на углу, пока увозили арес
тованных, затем направились на трамвайную остановку Театральной пл.,
где и сели в трамвай 34, доехав до Зубовской пл. вышли из вагона
и пошли в Теплый пер. и на углу этого пер. зашли в д. 5, кв. устано
вить не удалось.
<...> По окончании заседания "Старая" вышла из Дома Союзов
и направилась домой, т. е. Б. Якиманка д. 22, куда и пришла в 24 час
35 мин., после чего согласно ордера пошли в квартиру, где проживает
"Старая" и при проверке документов "Старая" оказалась не Лихач Л. А,
а Кашинцева Анна Дмитриевна, жена подсудимого Ракова, после это
го направились в Денежный пер., д. 30, кв. 14, как указано в орде
ре, где должна проживать Лихач Л. А., то оказалось, что Лихач Л. А.
действительно в этой квартире проживает, но комната ее была заперта.
По объявлению жилички кв. 14 Морозовой --- Лихач Л. А., кажется,
в воскресенье 11 / VI уехала к своей матери, от которой получила те
леграмму о ее тяжелой болезни. Не доверяя этому, была вскрыта ком
ната, в которой Лихача (так в тексте. --- К. М.) не оказалось. В перепи
ске ничего заслуживающего внимания не найдено. Лихач Л. А. служит
в "Севкооп" Управления Северного Лесного Кооператива. Между про
чим в бумаге лежал ордер ВЧК от 21 года об обыске в присутствии Ли
хач Л. А. »318.
Внимательно наблюдали в зале суда и за защитниками обеих групп,
а также за их контактами. Так, например, сводка за 13 июня была посвя
щена исключительно им 319.
Крайне интересна сводка за 16 июня 1922 г. (именно с этого дня на
чалось планомерное наблюдение за родственниками), на которой зам.
нач. 3 го Отделения СО ГПУ В. Кузьмин сделал много пометок и нало
жил несколько резолюций: «Около 21 час в фойе волновался и хотел
пройти в зрительный зал некий гражданин, который, как выяснилось, яв
ляется братом Герштейна, подсудимого 1 й гр., в 24 часа Герштейн кл.
"Дурак" вышел из здания и пошел на Долгоруковский пер.»320.
В сводке от 20 июня 1922 г. сообщалось, что «во время заседания Ста
руха все время со своим мужем и, может быть, с другими обвиняемыми
переговаривается, дает знаки с пальцами вроде как глухонемая»321.
322

Сводки наблюдения за родственниками все же, как правило, сущест
венно отличались от сводок, так сказать, «уличного» наружного наблю
дения из за того, что агенты, приближаясь к наблюдаемым объектам во
время перерывов или усаживаясь в зале близко к ним, могли подслуши
вать их разговоры. В сводке за 1 июля 1922 г. агентам удалось подслушать
следующее: «Утром к 12 ч. собирались родственники обвиняемых 1 груп
пы, которые друг с другом беседовали, разговор всегда один и тот же, ру
гают обвинителя т. Крыленко, интересно --- Утка говорит --- против него
он сегодня опять будет вести поход. Свидетель Кашин Врун тоже скоро
явился и сел рядом с Матроской, с которой беседовал, когда привели из
трибуны арестованных, то родственники зашевелились, здороваются со
своими. Довольно определенно сочувствующим ведет себя Врун, который
с каждым обвиняемым поздоровался, особенно тепло с Гоцем и Тимофе
евым, с появлением на трибуне суда общая недовольность среди родст
венников. Швейка говорит, опять комедия начинается. Вызывающие дер
жат себя из разговоров Матроски, Швейка, Брюнетки остальные (так
в тексте. --- К. М.), так среди родственников, сидит некто Коротков б. ка
торжник, живет в обществе политкаторжан по Б. Харитоньевско
му пер. 21, кличка Ходя, который за все время заседания пишет записки,
по справкам к прессе никакого отношения не имеет. Во время обеденно
го перерыва родственники собирались в буфет чай пить, некоторые пе
редавали передачи. После постановления суда об отмене свиданий, неко
торые из родственников на администрацию трибунала скверно смотрят.
Вечером после окончания заседания родственники разошлись в группах
по 2---3 по домам, предварительно, конечно, покланялись со своими
близкими на скамье подсудимых»322.
В сводке за 12 июля 1922 г. давалась подробная характеристика пове
дению родственников в зале суда: «До начала заседания родственники
собрались в буфете, некоторые пили чай, сидели в группах по 3---4 чело
века, с Матроской за столом сидела гр., как это выяснилось Закс Татья
на Романовна, которая имеет пропуск родственника обвиняемому Тимо
фееву, которые в разговоре употребляют слово коммунистический суд
с иронией. Означенная гр. сегодня 12/VII была замечена на процессе 1
раз. Во время заседания поблизости сесть за ними не удалось, так в зале
было очень мало публики. На процесс Утка пришла одна, неся с собой
передачу для мужа, она наверное располагает средствами, так как она
почти всегда ездит на извозчиках и в буфете во время перерыва пьет чай
с пирожными. Утка очень беспокоится за мужа, говорит, что муж держит
себя как то вызывающе и говорит уж чересчур резко.
Отец обвиняемого Гендельмана, Гендельман Яков Эмануилович,
больше всего обижается на обвинителя т. Крыленко, который, как он го
ворит, подсудимых только мучает, хуже всех из родственников держит се
бя жена подсудимого Аверкиева Нина Александровна (кл. Швейка, ко
торая не сидит ни одну минуту, чтобы что нибудь не "подкусить" по
адресу Трибунала, к обвинителю и также против к подсудим. 2 группы,
особенно к Коноплевой и Семенову, которых она прямо ненавидит.
Мать обвиняемого Иванова и жена его Юцис (Киевлянка) почти слу
хом ругают все на свете: и Трибунал, и обвинителя, и ГПУ, и коммуни
стов --- вообще всех, и сегодня 12 VII имелся такой случай: обе они вы
шли по окончании заседания и остановились на углу, дождались, пока
увезут арестованных, когда проехали мимо них, то они, т. е. мать и же
на Иванова, кулаками грозили охране, едущей на легковых машинах,
и слухом говорили "проклятье вам коммунистам, которые мучают людей,
323

да погодите!" К Иванову сегодня ходила на свидание гр. Щесневская
Александра Ипполитовна, которая имеет билет родствен. 27 к Ива
нову, при ней был ребенок, она даже с ни с кем с администрацией не
разговаривает, так она ненавидит и игнорирует суд вообще, остальные
родственники особенно ни в чем себя не проявляют, они ходят и ухо
дят так машинально, кроме на процесс и домой и из дома на процесс
никуда не ходят»323.
Чекисты также считали, что «следует обратить внимание на защитни
цу Орлову, которая по видимому существует более как связи между об
виняемым и родственником, и вообще, чем она защищает тут своих под
защитников (так в тексте. --- К. М.) За ней ведется строгое наблюдение.
Кличка ей дана "Cвязь")»324.
На следующий день о ее роли чекисты говорили уже более опреде
ленно: «Защитница Орлова (кл. "Связь"), по видимому, исполняет роль
курьера подсудимых для передачи вещей, которые безусловно в Трибунал
не допускают, но она настолько хитра, что на процессе никогда ничего
не передает и не принимает, по видимому, существует еще посредник
между ней и подсудимыми, с одной стороны, и родственниками, с дру
гой стороны, которого мы постараемся выяснить»325.
В сводке за 19 июля 1922 г. сообщалась, как жена Лихача сделала кук
лу шарж на Крыленко, чем всех развеселила: «Особенного до начала за
седания ничего не было замечено. До начала родственники собирались
в буфете, где пили чай, разговаривали и читали. Во время большого пере
рыва ходили на личное свидание с подсудимыми, всего ходило 29 родст
венников. Одна из родственниц обвиняемого Лихача, фамилия ее Соло
вьева Файнберг принесла с собой куклу, сделанную ей из материи,
изображающей Государственного обвинителя тов. Крыленко, когда она
вытащила куклу из кармана, то среди родственников и подсудимых раз
дался общий смех, жена подсудимого Гендельмана --- кличка "Жучка"
передавала своему мужу какую то папку с бумагами, которая моменталь
но исчезла. "Кремень" --- Кремянский все время довольно улыбается.
Больше ничего заслуживающего внимания замечено не было до оконча
ния процесса»326.
Очевидно кем то из детей подсудимых 1 й группы была изготовлена
лента с вышитой надписью, позже конфискованная при обысках и отло
жившаяся в т. 42 фонда Н 1789 «Протесты против суда над ПСР и пере
писка по выдаче стенограммы, обвинительного заключения и пригово
ра», где она хранится в отдельном конверте. Это рукоделие представляет
собой сатиновую ленту темно алого цвета (шириной около 3 см и дли
ной --- около 1 м) с вышитыми черными нитками словами: «Людям, иду
щим на смерть за правду, за счастье народное --- земной поклон от детей,
верящих в будущее»327.
Очень интересна зарисовка поведения родственников и роста на
пряжения среди них по мере приближения к окончанию процесса
в сводках за последние числа июля и начало августа. Так, в сводке за
20 июля сообщалось: «<...>Родственники со своими мужьями, находя
щимися на скамье подсудимых, переглядываются и смеются, но этого
скоро не было, ибо когда тов. Крыленко подходил к больному вопросу
о терроре, то ни один из родственников больше не смеялись и даже под
судимые за исключением Гоца, который все таки хочет быть "Героем"
и который все улыбается, все подсудимые это забыли, даже Гендельман.
Во время обеденного перерыва родственники передали передачи,
но свидания им не разрешил председатель Трибунала тов. Пятаков, не
324

которые из них вышли из зала и пошли погулять, некоторые остались
в буфете. До окончания утреннего заседания под всеобщим управлени
ем явилась "защитница" Орлова и тихим шагом поднялись на трибуну,
предварительно поздоровалась с родственниками, а с подсудимыми
особо. Во время обеденного перерыва она ходила в комнату подсуди
мых, где ей передали какие то бумаги, подсудимые Донской и Гендель
ман, которые она положила в портфель, после этого она вышла из До
ма Союзов и пошла к себе домой, она, по видимому, еще слаба и пошла
отдохнуть»328.
В сводке за 21 июля сообщалось: «...Сидели за столами по 3---4 чело
века, вели интересный разговор "Утка", "Ворона", "Жучка" и "Брюнет
ка", которые говорили о какой то материальной помощи кому то, но ко
му именно, невозможно было услыхать, т. к. они говорили очень тихо.
После 2 го звонка родственники встали и вошли в зрительный зал, мать
подсудимого Иванова Николая всегда, когда приводят арестованных на
трибуну, то она приходит в бешенство, что их детей так мучают. <...>Вче
ра подсудимые от неизвестно кого получили передачу 4 бутылки красно
го вина, без записки от кого и кому, только было указано, что всем под
судимым. Подсудимый Иванов с матерью и женой Юцис --- кличка
"Киевлянка" имел серьезную беседу. Настроение подсудимых тоже самое,
держат себя вызывающе по отношению к Администрации Трибунала <...>
Заседание закончилось в 23 час 35 мин. после чего родственники напра
вились по домам под наблюдением наших сотрудников»329.
В сводке за 24 июля 1922 г. пом. нач. Активотделелния сообщал:
«До начала заседания родственники сидели в фойе и в буфете и разго
варивали. C "Уткой" сидели "Ворона", "Врач" (Константин Николае
вич Рабинович), "Ходя" (Коротков), "Мушка" и "Брюнетка". Они все
были в хорошем настроении, по видимому, была какая то удача. Вче
ра 24/VII был замечен мною в первый раз гр. Гендельман Борис Яков
левич, который между прочим очень похож на своего брата, т. е. на под
судимого Гендельмана. Он все время до начала заседания ходил по фойе
с отцом подсудимого Гендельмана, с его сестрой Полина Яковлевна
Гендельман и с "Жучкой". "Ходя" вчера все время почти в каждом пе
рерыве имел беседу с родственниками как то: "Уткой", "Брюнеткой",
"Матроской" и проч. и о чем то их уверяет. После 2 го звонка все род
ственники вошли в зрительный зал и сели, когда приводили на трибу
ну подсудимых, то все родственники раскланялись, а особенно брат
Гендельмана, который от своего брата прямо глаз не сводит, и все вре
мя улыбается. Он особенно улыбается, можно сказать даже ехидно, ког
да выступает государственный обвинитель тов. Крыленко. Во время
обеденного перерыва родственники ходили на свидание. Когда они во
шли в комнату подсудимых, то "Брат" Гендельмана бросился к груди
своего брата и долго расцеловывались, эта картина по видимому неко
торых родственников затрогала и некоторые, как "Жучка" заплакали.
Отношение к суду со стороны родственников то же самое, определен
но противники. По отношению к трибуналу держат себя вызывающе
"Молодайка" и "Швейка", которые за каждое слово придираются. По
сле свидания родственники пошли опять в фойэ, где они ожидали на
чала заседания. Среди родственников еще есть один тип. "Кремень"
фамилия Кремянский Семен Евграфович, который служит в Москов
ском Союзе Кустарных Артелей, он удивительно ни одного дня не про
пускает и все время бывает на процессе, несмотря на то, что он слу
жит. Он все время переглядывается с подсудимым Лихачем и улыбается,
325

я предполагаю, что "Кремень" активный эсер, который в настоящее
время подсудимым выполняет нелегальную техническую работу по до
ставке материала. Еще есть тип "Ходя" фамилия его (Коротков) бывш.
политический каторжанин, он тоже ежедневно бывает на процессе,
во время большого перерыва всегда ездит на трамвае Б. Харитоньев
ский пер. д. 21 "Общество политических каторжан", который знает
всех родственников и со всеми разговаривает и в другой раз даже спо
рит. По указанию тов. Кузьмина был взят в наблюдение гр. Каценэлен
боген кличка "Кац", который тоже имеет связь с политическими ка
торжанами, замечено, что он во время заседания переглядывается
с подсудимым Гоцем и когда выступает т. Крыленко, то он ироничес
ки смеется. Под наблюдение был взят по указанию коменданта процес
са т. Шиманкевича гр. Рабинович Константин Николаевич --- "Врач",
брат того Рабиновича, который находится в Заграничной Делегации
партии эсеров. Вчера установлено место его жительства. Во время за
седания он сидел рядом с "Вороной", которая его сестра. Он сам яв
ляется родственником обвиняемого "Гоца". Защитница Орлова ввиду
болезни на процессе не бывает, к ней ежедневно ходит врач Шапи
ро --- кличка "Бычек". По окончании заседания родственники разо
шлись под наблюдение наших сотрудников»330.
В общей сводке за 27 июля 1922 г. сообщалось: «К 12 час. родствен
ники собрались в фойе Дома Союзов. "Кремень" подошел к "Брюнетке"
и показал ей какую то книжку, "Утка" очень была взволнована, когда она
увидела, что к началу процесса собирается очень много публики, как она
выразилась, "коммунистическая публика". "Молодайка" сидела рядом
в фойе с Цыганкой и о чем то серьезно беседовали, Лавочка принесла
с собой тяжелую корзину, вероятно, для передачи мужу. "Голубой" при
нес с собой в Дом Союзов пачку книг. Настроение у родственников се
годня изменилось, уже они не такие веселые, как были раньше, может
быть чувствуют, что процесс скоро окончится, после второго звонка род
ственник вошли в зрительный зал и уселись по своим местам. "Голубой"
все время стоял на ногах и когда просят встать "суд идет" "Голубой" ка
тегорически садится. По видимому, хочет показать, что он тоже не при
знает Советский Трибунал. Во время речи Государственного обвинителя
тов. Луначарского "Матроска" все время слухом делает иронические
замечания, что мешает сидящим перед ней представителям прессы рабо
тать, один из корреспондентов вынужден был обратиться к "Матроске"
с просьбой не мешать, на что Матроска по видимому дала грубый ответ,
потому что представитель прессы был возмущен.
"Кремень" во время речи тов. Луначарского все время сидит и ехид
но улыбается и частенько переглядывается с сидящим около края подсу
димым Утгофом, Артемьевым и Лихачем. <...> "Мушка" во время речи
тов. Луначарского старается его рисовать, для чего конечно неизвестно,
или просто (на память) или же для какого нибудь эсеровского журнала,
"Жучка" смотрит в бинокль и с мужем (Гендельманом) переговаривает
ся, на вероятно только им понятном языке...»331.
Родственники подсудимых 1 й группы, произносившие оскорби
тельные слова в адрес коммунистов, чекистов и часовых, вызывали
весьма нервную реакцию со стороны оскорбляемых ими, что видно по
многократным донесениям агентуры и чекистов, и даже подвергались
за это арестам. Это видно из сопроводительной (с перепиской и арес
тантом) записки коменданта процесса Шиманкевича в СО ГПУ, гла
сившей: «При сем препровождается для привлечения к ответственнос
326

ти гр. Герштейн Ф. М., задержанный за оскорбление часового на посту
при исполнении служебных обязанностей, а также и всей Красной
Армии»332.
28 июля нач. Активотделения Якобсон доносил: «Заседание трибуна
ла открывается в 12 час. дня, к этому времени родственники собираются
в зале суда, перед началом "Матроска" и "Брюнетка" ходили в фойэ, ку
рили и разговаривали. Отец подсудимого Гендельмана ходил со своим
младшим сыном ("Книжник") и разговаривал, "Утка" и "Ворона" в бу
фете пили чай. Остальные родственники ходили тоже фойэ, или уже на
ходились в зрительном зале. После звонка все пошли в зал. Выступал Го
суд. Обвинитель Клара Цеткина. Ей переводил тов. Луначарсикй, речь
тов. Цеткиной производила хорошее впечатление. "Мушка" рисовала
тов. Цеткину во время ее речи. Подсудимый писал записку "Матроске",
что необходимо, чтобы "Связь" в последние дни присутствовала на про
цессе. Во время обеденного перерыва родственники ходили на свидание,
всего ходили 28 человек. Среди них был один новый человек, а именно
Элькинд Лев Моисеевич, имеет пропуск родственника за 20 к подсу
димой Ратнер Элькинд, который во время свидания был передан развед
чику под наблюдение для установление его адреса. В 18 час. 50 мин. со
трудник, принявший Элькинда под наблюдение, звонил с Николаевского
вокзала, что Элькинд из Дома Союзов прямо поехал на Николаевский
вокзал и с каким то свертком бумаги уезжает с поездом, отходящим на
Тверь. Сотрудн. было предложено поехать за ним и выяснить, может быть,
он поедет на дачу, то обязательно установить точно, какая дача и где, а ес
ли он поедет до Твери, то установить, где он остановится и только когда
он установит точный адрес пойти в Тверской губотдел ГПУ и сообщить
об этом и передать тверским разведчикам.
..."Швейка" с первых слов тов. Крыленко засмеялась, но вскоре пе
рестала, когда тов. Крыленко начал излагать факты, имевшие место на
судебном следствии... Отец подсудимого Гендельмана сидит рядом с от
цом подсудимого Морозова. Отец --- Гендельман Яков Эмануилович ехид
но улыбается, когда тов. Крыленко сильно горячится. <...> Во время речи
тов. Крыленко, когда он касался деятельности подсудимых Альтовского
и Лихача, то "Швейка" и "Брюнетка" очень недовольны остались, и го
товы были утопить тов. Крыленко. <...>По окончании заседания родст
венники вышли из зала суда в фойэ, где закуривали, поговорили. "Брю
нетка" вышла вместе с "Матроской" и очень громко смеялись.
"Киевлянка" во время последнего 10 ти минутного перерыва стояла
в фойе с одним молодым человеком, лет 22, которого она пригласила на
завтра, т. е. на 29/VII, к 10 ти часам вечера к себе домой. Постараюсь за
втра выяснить, кто он такой. "Голубой" ни с кем не говорит, кроме с от
цом подсудимого Морозова, в фойе он прогуливается всегда один, курит
и смотрит изподлобья»333.
Сводка за 31 июля гласила: «Защитница Орлова --- "Связь", прихо
дит в 13 час. 20 мин. Во время перерыва в 16 час. 10 мин, "Связь" под
ходит к подсудимым Веденяпину и получает от него целую стопу доку
ментов завязанных. До прихода в Дом Союзов "Связь" заходила
в Московский Союз Кустарных Артелей, куда она снесла полученные от
Веденяпина документы, где побыла 15---20 мин. В зале суда публики бы
ло не очень много, говорил подсудимый Гендельман, родственники бы
ли очень довольны, что среди их есть хорошие ораторы. "Кац" сидит
и внимательно слушает речь Гендельмана. "Книжник" во время речи Ген
дельмана делает себе заметки в записную книжку, "Книжник" младший
327

брат подсудимого Гендельмана. <...> "Ходя" встретился во время пере
рыва с типом кличка дана "Рыжий", с которым он пошел на Маросей
ку, д. 13, кв. 64 (во дворе), куда вместе зашли, через некоторое время
опять вместе оттуда вышли, но у "Рыжего" бороды не оказалось. Нуж
но добавить, что когда "Ходя" вместе с "Рыжим" вышли из Дома Сою
зов, то у "Рыжего" была борода, а когда они вышли из дома 13 по Ма
росейке, то у "Рыжего" бороды не было, по видимому он побрился,
или же носит искусственную бороду. На это следует обратить внимание.
Сегодня будет сделана в означенном доме установка, кто проживает
в квартире 64»334.
В сводке за 1 августа Якобсон сообщал: «Родственники уселись по
своим местам. "Голубой" после 3 х дневного перерыва 1 /VIII опять явил
ся на процесс. "Утка" была в хорошем настроении, угощала "Брюнетку"
и "Матроску" шоколадом, говорила с подсудим. Ратнер Евгения, родст
венники говорят, но теперь достаточно доказано, что наши сидящие на
скамье подсудимых не виноваты. "Врач" сидел рядом с Вороной» и во
время речи Ратнер Е. с ней переглядывался. Публики было не очень мно
го. Во время десятиминутного перерыва вышли родственники в буфет
и фойе, и группами стояли и разговаривали о том, какие наши хорошие
"ораторы". "Брат" ходил гулять со своей сестрой Полиной Гендель
ман --- они вообще всегда от всех остальных родственников отделяются.
"Ходя" был опять с тем же типом, описанным в сводке от 31/VII. "Хо
дя" вообще имеет большой круг знакомства на процессе, с родственни
ками он со всеми знаком. Вчера на вечернем заседании он явился опять
с новым типом. Защитница Орлова "Связь" вчера не пришла. К ней на
квартиру приходил д р. Шапиро, который от нее получил какой то порт
фель с бумагами, который он понес к себе домой. Часть документов, ко
торые "Связь" приняла от подсудимых Герштейна и Веденяпина, хранят
ся в Моск. Управл. Союза Кустарных Артелей в шкафу, ключ от которого
находится у "Cвязи"»335.
По прочтении сводки зам. нач. СО ГПУ Дерибас наложил следую
щую резолюцию: «Шапиро включить обязательно в ближайшую опе
рацию»336.
В сводке за 2 августа сообщалось: «...Разведчик заметил, что Грузино
ва Е. хлеб стряпает сама для всех подсудимых 1 й группы. Во время ком
мунистической защиты подсудимые все время улыбаются, говоря, что за
щитники 2 й группы подсудимых являются помощниками прокурора.
Сильно реагировали на речь тов. Бухарина, о котором они говорят, что
он получил мандат от ЦК РКП для защиты этих "благородных предате
лей". Всех родственников хуже настроены по отношению к суду --- Мат
роска, Швейка, Молодайка, Киевлянка, Жучка, а также мать Иванова,
сестра Агапова. Разведчики находятся в зале, действуют, согласно инст
рукции. Кроме этого замечено ничего не было. Инцидентов и скандалов
нет, все проходит спокойно»337.
Сводка за 3 августа гласила: «До начала родственники сидели в буфе
те и фойэ, где пили чай, курили и разговаривали. <...> Лавочка и Кла
вочка принесли с собой мешки с продовольствием для передачи подсу
димым. <...>Врач подошел к буфету и выпил бутылку сельт. воды.
Могилка веселее всех, она уверена, что ничего не будет. Вообще все род
ственники интересуются, какой будет приговор, будет ли трибунал обра
щать внимание на требование прокурора. В утреннем заседании начались
реплики, говорил т. Луначарский, Покровский и Крыленко. Матроска все
улыбается и с мужем путем качания головы разговаривает. Ходя разгова
328

ривал с Брюнеткой, когда сотрудник старался поближе подойти к ним,
дабы узнать, о чем разговаривают, то сразу разговор прекратили. Во вре
мя свидания между родственниками и подсудимыми велись самые обык
новенные обывательские разговоры»338.
Сводка за 4 августа гласила: «Утреннее заседание началось в 12 час.
25 мин., выступали подсудимые 1 й группы, с последним словом. Пуб
лики было не очень много. Родственники за исключением некоторых
были все. Брат и Папа что то пошептались и ушли. Швейка не была.
Во время обеденного перерыва родственники ходили на свидание. Кац
и Ходя аккуратно бывают на процессе, по видимому они очень заинте
ресованы последним, во время свидания мною было получено распоря
жение при выходе родственников на улицу со свидания таковых под
предлогом подозрения с документами МУРА, задержать и отправить
в отд. милиции для произведения обыска и отобрать всю находящуюся
у них переписку. При выходе со свидания на улицу родственники пош
ли только 4: Щисневская, Агапова Анна, Агапова Алекс. и Хохалкина,
которые были обысканы и у них была отобрана переписка. Щисневская
при обыске заявила: "Кому вы служите?" --- после того, как произвели
у них обыск, то они пошли обратно в Дом Союзов и хотели пройти в зал
наверно предупредить других родственников, что им не удалось за ис
ключением Щисневской, которая все таки прошла в зал и успела кое
кого предупредить о том, что обыскивают. Матроска уходила раньше,
на свидание она не была, вечером после окончания заседания при вы
ходе из Дома Союзов все родственники присутствующих на свидание
были задержаны и обысканы и отобрана у них переписка и доставлена
в ГПУ»339.
То, что за ними следят, родственники подсудимых, как это видно из
сводок, хорошо знали. О том, что некоторые родственницы подсудимых
старались ускользнуть от слежки, видно из сводки за 4 июля 1922 г.: «Ма
троска ведет себя при наблюдении очень осторожно, перескакивает на
полном ходу с трамвая на извозчика и обратно»340.
Но любопытно, что вычислив, как они говорили, «шпиков», родст
венники стали прилюдно делиться своими комментариями о них. Так,
нач. активоотделения Якобсон сообщал 27 июля 1922 г. : «Ворона во вре
мя вечернего перерыва делала вслух замечание, что "этот маленький
в широких брюках с галстуком, этот самый главный у них", это относит
ся к нашему сотруднику, она уже раньше назвала его шпиком»341.
Анализируя итоги наружного двухнедельного наблюдения за род
ственниками и защитниками 1 й группы подсудимых, Тарасов 30 ию
ня 1922 г. констатировал: «Получаемые сводки из Активного отделе
ния все аналогично в коих нет ничего, чтобы могло заслуживать
внимания, а лишь только скользят фразы "Пришел во столько, ушел
во столько". В зале суда в течение всего процесса родственники обви
няемых путем передачи записок, что им отчасти удавалось во время
присутствия защиты, которая служит у них этапом передачи. 16 го ию
ня были обысканы родственники подсудимых и лица, имеющие то или
иное общение с подсудимыми, но обыски положительных результатов
не дали. Из всех объектов, за коими установлено наблюдение резко
выделяется свидетель от первой группы обвиняемых Кашин, прибыв
ший из ДВР (где он служит в должности начальника милиции респуб
лики), который на одном из заседаний предупредил всех родственни
ков подсудимых, не имеющих на процессе билеты из числа выданных
по 2 на семью обвиняемого, чтобы они были осторожны, так как за
329

ними ведется слежка, после чего действительно разведчиками объ
ектов водить стало труднее, так как эта вся публика стала осмотри
тельнее»342.
Действительно, сводки агентов Активотделения за первые две недели
наблюдения носили формальный характер. Недовольство докладами пом.
начальника 3 го отделения СО ГПУ, занимавшегося эсерами, понять не
сложно, так как донесения фиксировали передвижения наблюдаемых
лиц, их контакты, но не содержали их разговоров 343. Но считать подоб
ное наружное наблюдение из за этого неэффективным было бы ошиб
кой. Филеры «устанавливали» личность и место жительство всех подозри
тельных, вошедших в контакт с родственниками или защитниками. Эта
информация, как это видно из сводок, помогала определиться с момен
том проведения обыска, как это видно, скажем, из доклада от 16 июля
по наблюдению за «Могилкой» (Гольденвейзер) (она была прослежена по
выходе из тюрьмы, и агент, убедившись, что она никуда не заходила, пе
редал ее «сотруднику для производства обыска»)344. Суть операции оче
видна --- после свидания в тюрьме «наблюдаемый объект», как полагали
чекисты, стал обладателем переданного ему письма или записки, которое
отбирать тут же в тюрьме в ходе личного обыска, во избежание сканда
лов со стороны заключенных чекистам, не хотелось. Обыск проводили
уже дома сотрудники, которым с рук на руки сдали объект. Собственно
слежка от дома до тюрьмы была необходима для того, чтобы быть уве
ренным, что объект не заходил по дороге куда то, где мог избавиться от
письма.
Кроме того, вне всякого сомнения, устанавливая всякого, кто вхо
дил в общение с родственниками подсудимых, чекисты расширяли круг
лиц для наружного наблюдения (это видно и по материалам данного то
ма), которые, в свою очередь, вели к третьим лицам. Конечно, все эти
люди становились кандидатурами не только для обысков, но и арестов.
Но круг «наблюдаемых» расширялся не только за счет тех, с кем родст
венники входили в контакт, но и за счет расширения круга самих род
ственников, которых в июле в связи с их просьбами допустили к при
сутствию на процессе вне установленных ранее чекистами квот ---
2 билета на семью подсудимых.
Как уже отмечалось, за родственниками подсудимых наблюдали не
только в зале, но и за его пределами. Сводки наружного уличного на
блюдения собраны в отдельный архивный том, в котором их насчиты
вается более пятисот. Вот достаточно типичная сводка по наблюдению
за «Матроской» (А. П. Тимофеевой): «По окончании свидания в 15 ч.
40 м. вышла с какой то девочкой и незнакомой дамой по следующим
приметам: <...> Пошла на Лубянскую площадь по Никольской
ул. Александровским садом, на углу Моховая---Воздвиженка, где попро
щались. "Матроска" пошла домой, а незнакомая пошла на Моховую,
10, кв. 12. Сперва зашла в 1 й подъезд, а девочка осталась у парадно
го, но тут же пошла во 2 й подъезд, где и зашла в кв. 12. "Матроска"
была сдана сотруднику по обыскам, после чего наблюдение было за
кончено»345.
В тех случаях, когда «устанавливали» квартиру, то оформлялась т. н.
«агентурная записка», в которых перечислялись прописанные в «установ
ленной» квартире, куда заходил наблюдаемый объект или где проживал
человек, контактировавший с объектом.
Так, уже на следующий день была составлена подобная записка на
квартиру, куда зашла женщина, контактировавшая с «Матроской»
330

(А. П. Тимофеевой)346. В квартире оказалось прописано семь человек,
на каждого из которых сообщили все сведения вплоть до профессии и но
мера трудовой книжки 347. Но так и осталось под вопросом, жила ли в этой
квартире данная женщина или просто зашла в гости, так как ни одна из
пяти женщин, прописанных там, и близко не подходила под указанный
возраст в 30---33 года, предоставив возможность чекистам выбирать меж
ду замужней домохозяйкой 19 лет, «девицей» зубным врачом 51 года, «де
вицей» и «б. дворянкой г. Москвы» 57 лет, гражданкой «при муже» 50 лет
и женщиной 73 лет 348.
Судя по тому, как она перепутала подъезды дома, она заходила ту
да впервые, что заставляет предположить, что она передавала тюрем
ную записку, полученную Тимофеевой от мужа, чтобы обыск который
ту ожидал, закончился безрезультатно. Ведь чекистам предстояло вы
яснить, к кому из семерых жильцов она приходила, а без прямых рас
спросов (а следовательно и расконспирирования) этого добиться было
невозможно. Даже установка слежки за всеми жильцами квартиры с це
лью проследить дальнейший путь записки и то требовала немало уси
лий и времени, а все это значило, что тюремная записка ушла по на
значению.
В томе имеются и сводки наблюдения за родственниками подсуди
мых 1 й группы и гораздо более позднего времени. Так, например, по
сле сводки наблюдений за 15 августа 1922 г. за «Киевлянкой» (Р. Б. Юцис,
жена Н. Н. Иванова) следует «Предложение в Оперативный Отдел» от 4
февраля 1923 г., в котором было предложено: «взять под наблюдение
Юцис Рахиль Венециановну, по процессу ПСР проходила под кличкой
"Киевлянка"»349. После получения двух сводок от 17 и 18 февраля и аген
турной записки, где было выяснено, что она проживает вместе с мате
рью, наблюдение с нее было снято 350.
Подобным же образом обстояло дело и с наблюдением за «Брюнет
кой» (Д. Г. Соловьева, жена Лихача), последняя сводка наблюдений за
которой в 1922 г. датировалась 14 августа и гласила: «В 15 ч. "Брюнетка"
из дому с двумя небольшими узелками вышла и пошла на Лубочную пл.,
села в трамвай Б. и поехала к Крымской пл. за неимением денег сопро
вождать ее не оказалось возможным. Больше Брюнетка не замечена до
23 часов»351. Следующая сводка в томе была за 9 февраля 1924 г. и гла
сила: «Наблюдение начато в 8 час. 30 мин. и окончено в 23 час. В 9 час.
"Брюнетка" вышла из дома у Смоленского рынка, села в трамвай Б, с ко
торым доехала до М. Дмитровки, слезла и направилась на службу, отку
да вышла в 16 час. 30 мин. до Садово Триумфальной, где села в трам
вай Б у Зубовской пл., слезла и направилась домой, после чего выхода
ее больше замечено не было»352. Следили за «Брюнеткой» до 25 февраля
1924 г. 353
Подводя итог, следует отметить, что большинство родственников
подсудимых, безусловно, имело связи с эсеровским подпольем и слу
жило своего рода передаточным звеном для общения последнего с под
судимыми 1 й группы. Свидетельств такого рода наружное наблюде
ние фиксировало более чем достаточно. Чего стоит только описание
филером посещения «Мушкой» (Донской) магазина издательства «Ко
лос», где судя по описанию была устроена классическая явка 354. Род
ственники вели себя на процессе мужественно, от близких своих не
отказывались, всячески пытались их поддержать. Их судьбы были
предрешены и впереди их ожидали ссылки, новые аресты и гибель
близких людей.
331

§ 7. «С. Р. И ЛИЦ, ИМ СОДЕЙСТВУЮЩИХ,
ОБЪЯВИТЬ ОСОБЫМ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫМ
СООБЩЕНИЕМ --- ВРАГАМИ НАРОДА»:
МЕРОПРИЯТИЯ ПО «ДОБИВАНИЮ» ПСР
Конечно, огромное значение для успеха процесса, который был заду
ман для дискредитации ПСР в глазах народа и лишении ее политической
будущности, имела фантастическая для того времени по своим масшта
бам и накалу пропагандистская кампания внутри страны. Но было бы
ошибочным преуменьшать роль не менее масштабной и напряженной де
ятельности чекистов. Она, с одной стороны, была нацелена на решение
сугубо текущих, конъюнктурных вопросов --- охраны и агентурного обес
печения процесса, а с другой --- чекисты за «деревьями видели лес» и не
забывали о своей стратегической цели --- «добивании» ПСР как полити
ческой партии.
Меткие слова о «добивании» ПСР принадлежат нач. СО ГПУ Сам
сонову, сыгравшему, как это показывают документы, весьма выдающу
юся роль не только в этом процессе, но и вообще в выработке эффек
тивной системы борьбы и уничтожения политических партий
в Советской России. Конечно, было бы ошибочно думать, что чекист
ская деятельность по уничтожению ПСР закончилась в рамках процес
са 1922 г. Надо указать на то, что, в отличие от общепринятых оценок,
1922 год не стал последним годом существования эсеровского подполья
в Советской России и властям понадобилось еще несколько лет на его
«добивание». Дату прекращения существования ПСР в стране следует
перенести с 1922 г. примерно на конец 1925 --- начала 1926 г. --- время ис
чезновения эсеровского руководящего российского центра --- Централь
ного бюро ПСР. Но то, что даже сидящие в ссылках эсеры готовы бы
ли в подходящий момент вернуться к решительной борьбе, показало
создание скрывшимися из рязанской ссылки и жившими по подлож
ным документам в Серпухове супругами Е. Олицкой и А. Федодеевым
в 1929---1932 г. подпольной организации, имевшей ячейки в Москве
и Ленинграде 355.
Почему так важно адекватно оценивать ту роль, которую сыграла
ГПУ и ее комплексные спецоперации по уничтожению ПСР? Потому,
что в течение многих десятилетий эта роль затушевывалась, а причины
гибели ПСР (как и других партий) искали сугубо в идейной области и по
тере авторитета этими партиями у народа. Особо подчеркнем, что ре
прессивные мероприятия власти и ГПУ отнюдь не сводились только
к прямолинейным арестам, но обеспечивали ту дискредитацию партии
эсеров в глазах народа и отрыва от нее рядовых партийцев и их натрав
ливании на вождей партии, которые позже позволили говорить об идей
ных корнях гибели ПСР.
Свидетельством того, как серьезно чекисты подходили к вопросам,
связанным с обслуживанием процесса и «добиванием» ПСР, может слу
жить то огромное количество комиссий, которое было ими создано в это
время. Самой главной комиссией являлась Особая тройка ГПУ (Особ
тройка ГПУ), состав которой неясен, ибо в протоколах ее совещаний он
никогда не отражался (ответственным секретарем Особой тройки ГПУ
был С. Гофман)356. Хотя конституировалась она только 24 мая 1922 г., на
чала она работать задолго до этого. Из документов видно, что четвертое
ее заседание состоялось 11 мая 1922 г. 357, а последнее --- пятнадцатое ---
332

27 мая 1922 г. 358 (по крайней мере, так явствует из имеющихся докумен
тов). В мае же была образована Техническая тройка (Техтройка) при
Особтройке ГПУ, куда вошли Шиманкевич, Савватьев и Лауцин. Этой
тройкой был выработан крайне важный документ: «Проект содержания
под стражей обвиняемых по процессу п.с. р. во время процесса и после
ежедневного окончания такового, об охране здания процесса, распреде
ления билетов, продовольствования свидетелей, др. мероприятиях, про
водимых техтройкой к означенному процессу»359.
К этим двум тройкам 30 июня 1922 г. была добавлена еще и «Комис
сия по охране процесса», куда вошли нач. СО ГПУ Самсонов (председа
тель комиссии), зам. начальника Секретно Оперативного Управления
ГПУ Г. Ягода и Беленький 360. Любопытно, что протоколы заседаний этой
комиссии писались от руки Самсоновым на бланке поручений зам. на
чальника СОУ ГПУ и подписывались всеми тремя членами комиссии,
а позже перепечатывались на машинке (или целиком, или из них дела
лись выписки)361. Последнее заседание «Комиссии по охране процесса» ---
пятнадцатое по счету, состоялось 5 августа 1922 г., за два дня до оглаше
ния приговора 362.
Кроме того, существовала еще Комиссия, включавшая в свой состав,
помимо чекистов, еще и представителя МК РКП(б) Гончарову. Эта трой
ка конституировалась 31 мая 1922 г., хотя это уже было, судя по номеру
протокола, ее четвертое заседание (было решено --- «тройку считать суще
ствующей»). Названия тройке дано не было, а ее заседания было решено
«устраивать по мере надобности». В ее состав вошли Самсонов (председа
тель), Савватиев, Гончарова, Бренер, Кузьмин, Элькинд (секретарь трой
ки)363. Существовала еще «Билетная тройка»364.
18 июля 1922 г. была создана Комиссия по проверке личного состава
Внутренней и Внешней Охраны ГПУ в составе Самсонова (председатель),
Дукиса и Вейса, проведшая 5 заседаний (последнее --- 25 июля)365.
На «Заседании по выработке мер по охране арестованных», была со
здана еще одна Тройка (Дерибас, Климов и Шиманкевич), которой пору
чались «организация охраны --- хотя бы частью публики (через МК) на
случай паники, организация «противопожарных мер», установка внутрен
ней сигнализации и постановка «тщательного наблюдения за подсудимы
ми --- за Гоцем, Тимофеевым, Гендельманом, Лихач, Е. Ратнер --- в особен
ности»366. Кроме всех этих комиссий был проведен еще и ряд совещаний:
«Экстренное совещание» 23 мая 1922 г. под председательством Самсоно
ва и в составе Савватьева, Кузьмина, Бренера 367, 24 мая «Совещание о мас
совой операции по партии правых эсеров» в составе нач. СО ГПУ Самсо
нова, зам. нач. ТО ГПУ Усова, нач. СОЧ (секретно оперативной части)
МГО Савватьева, нач. 3 го Отделения Кузьмина, нач. 11 го Отделения
СО ГПУ Нодева 368, 24 мая 1922 г. «Совещание» в составе Самсонова, Сав
ватьева, Яковлевой, Кузьмина, Бренера 369, 26 мая 1922 г. «Совещание на
чальника 8 го Спец. Отдела СО ГПУ Бренера и секретаря Бюро комячеек
ВУЗов г. Москвы Иоффе» при секретаре Семенове 370, «Заседание по вы
работке мер по охране арестованных» (время проведения не указано),
на котором присутствовали Дзержинский, Пятаков, Ягода, Дерибас,
Иконников, Медведь, Беленький, Шиманкевич, Иванов (Комендант
тюрьмы) и Герсон 371. Заседание проходило под председательством Дзер
жинского, он же сделал и сообщение о принципах охраны.
На «стратегическом» направлении чекисты вели свою борьбу с эсера
ми сразу по нескольким линиям: методично, в течение длительного вре
мени арестовывали «активных членов ПСР»; вывели «осведомительную
333

работу» на принципиально иной уровень (особенно в вузовской среде)
и вели агентурную работу во всех слоях населения, выявляя членов пар
тии и сочувствующих как среди студенчества и интеллигенции, так и сре
ди рабочих; сумели поставить на весьма высокий уровень уже к процес
су 1922 г. освещение эсеровской эмиграции с помощью секретных
сотрудников, снабжавших их весьма ценной информацией, позволившей
чекистам успешно парализовать усилия эсеров, направленные на воссоз
дание партийной деятельности в России; используя самые разные спосо
бы и методы (стравливая местных эсеров и эмигрантов, рядовых членов
и руководителей партии, признававших террор и вооруженную борьбу
и отрицавших их, лояльных Советской власти и бескомпромиссных ее
противников и т. д.), раскалывали саму эсеровскую среду; а также и эсе
ровскую эмиграцию; организовали и провели в 1923 г. «ликвидационный»
съезд ПСР из числа бывших членов ПСР для внесения идейной сумяти
цы и деморализации в эсеровскую среду; уничтожали всю «питательную»
и «сочувственную» среду --- высылая эсеров и сочувствующих из сто
лиц --- вплоть до высылки родственников.
В целом можно констатировать, что, тратя много сил и времени на
пропагандистское, агентурное, охранное и пр. обеспечение процесса,
ГПУ тем не менее не забывало о решении стратегической задачи, стоя
щей перед властью, --- окончательном «добивании» ПСР.
Задачи нейтрализации и арестов эсеровских работников как в Моск
ве, так и по всей стране, а также проведение своеобразного мониторин
га и установление контроля за настроением рабочих и студенческих кол
лективов были на практике тесно взаимосвязаны, что показывают
материалы чекистских совещаний. Так, на «экстренном совещании», со
стоявшемся 23 мая 1922 г. в составе чекистов Савватьева, Кузьмина, Бре
нера и под председательством Самсонова были помимо прочего приня
ты следующие постановления: «Поручить тов. Савватьеву дать справку
на основании данных фабрично заводских и др. ячеек и районных упол
номоченных МГО о состоянии и настроении рабочих и справку, на каких
предприятиях имеются с. р. группировки, так и группировки подозри
тельные по эсерству. <...> С 26 го мая организовать обходы гор. Моск
вы, а также посещение всех собраний и фабрично заводских помещений
во время работ. Тов. Кузьмину поручить договориться с тов. Аустриным
и Маркарьяном (соответственно, начальник 2 го отделения (меньшеви
ки) и начальник 4 го отделения (левые с. р.) СО ГПУ. --- К. М.) о мерах,
которые должны быть приняты по отношению меньшевиков и лев. с. р.
<...> Поручить тов. Нодеву к завтрашнему дню представить сведения
о настроении всех партийных группировок, а также рабочих и служащих
на транспорте. К 12 ти часам дня 24 го мая поручается тт. Кузьмину
и Савватьеву представить оперативные списки. Поручить тов. Савватье
ву подготовить списки по Московскому ж.д. узлу. Вопрос об эсерах
Московского, Западного и Северного ж.д. узла перенести на следующее
совещание»372.
Выслеживание и аресты эсеров шли непрерывно с начала 1922 г., до
стигнув своего апогея к моменту начала процесса (впрочем, они шли ак
тивно и летом и осенью 1922 г.). Как ощущали эту атмосферу на себе эсе
ровские подпольщики, ярко передают строки из письма члена ЦБ ПСР
Г. К. Покровского, писавшего своим заграничным товарищам 4 мар
та 1922 г. в Заграничную Делегациию ПСР: «Черезвычайка в новой коже.
Управление свирепствует. Всюду идут и в центре, и на местах аресты на
ших товарищей». 28 марта 1922 г., т. е. еще задолго до пика преследова
334

ний эсеров, он констатировал: «Все это отчаянно нервирует, раздражает
и еще более отравляет и без того отравленное существование. <...> Сей
час с разрывом связи с бутырцами и отчаянной слежкой всюду приходит
ся быть сугубо осторожными, сидеть больше дома, чтобы не впасть в ка
кую либо засаду, приобревшую право гражданства в советской
конституции»373.
Но власти беспокоило влияние эсеров не только в рабочей среде,
но и там, где они были традиционно сильны (впрочем, как и социал де
мократы) --- среди студенчества. Именно учащаяся среда (прежде всего,
конечно, студенческая) давала всем революционным партиям кадры пар
тийных комитетчиков, агитаторов, пропагандистов, руководителей круж
ков в рабочих районах, авторов и редакторов подпольной партийной пе
чати и т. д. Кроме того, студенчество, помнившее свои «народолюбивые»
и свободолюбивые традиции, было потенциально опасно для властей тем,
что в его среде, с одной стороны, вполне самостоятельно, уже в силу его
специфики и традиций --- постоянно будут рождаться свободолюбивые
ереси, с другой, тем, что в студенческой среде найдут понимание и под
держку многие оппозиционные коммунистам партии.
С приближением начала процесса умонастроения студенчества стали
вызывать у властей все большую озабоченность. Как выше уже отмечалось,
одной из причин, побудивших власть устроить процесс эсеров, было же
лание заблокировать настроения и ожидания дальнейшей демократизации
коммунистического режима, своего рода «политического нэпа» --- логич
ного продолжения «экономического нэпа». Как выясняется, эти настро
ения были распространены в российском обществе значительно шире,
чем это представлялось ранее, когда считалось, что они были присущи
небольшой части эмигрантской и российской интеллигенции. На очень
интересные размышления наводит доклад чекистского «секретного осве
домителя о настроении студенчества Петр[овской] С. Х. академии»
и комментарий к нему начальника Секретного Отдела ВЧК Самсоно
ва. В сопроводительной записке, датированной 21 декабря 1921 г., ад
ресованной начальнику Секретно Оперативного Управления ВЧК
Менжинскому, а в копиях --- также председателю ВЧК Дзержинскому
и зам. председателю ВЧК Уншлихту Самсонов писал: «Фактически на
строение студенчества более к р, чем его передает осведомитель, кото
рый пытался написать свой доклад возможно объективно»374.
Совпадение времени принятия принципиального решения о проведе
нии эсеровского процесса с датой ознакомления всего высшего руковод
ства ВЧК с настроениями студентов Петровской с. х. академии, многие
из которых в силу своего происхождения и близости к крестьянству, мож
но сказать, «генетически» были связаны с эсеровской партией и традици
онно были кузницей эсеровских партийных кадров и пропагандистов
в крестьянской среде, представляется вовсе не случайным (в пользу этой
неслучайности говорит и тот факт, что этот доклад осел в фонде эсеров
ского процесса). Ведь если уж на то пошло, то главными возмутителями
спокойствия и флагманами движения за университетскую автономию
в это время были студенчество и профессура трех других вузов стра
ны --- московских МГУ и МВТУ и питерского Технологического инсти
тута, а вовсе не Петровской с. х. академией, в силу своей специфики все
гда стоявшей среди российских вузов особняком. Но в данном случае этот
вуз был интересен и важен именно своей «типичностью», наличием зна
чительной массы «рядового беспартийного студенчества», о настроениях
которого и писал докладчик.
335

Его наблюдения и основные выводы не могли не встревожить руко
водителей ВЧК: «Кроме небольшой сравнительно группы пролетарского
студенчества все остальные тяготеют к буржуазным и мелкобуржуазным
группировкам. Если раньше до войны 1914 г., студенчество представляло
из себя группу интеллигенции, более передовую, чем все общество, то те
перь оно представляет из себя точный образец современных группиро
вок. Здесь есть рабочая группа, крестьянская, группа, вышедшая из смо
ленского рынка типичных мелких торгашей, и т. д. и т. д. В общей массе
студенчество близко к обывательской массе деклассированной интелли
генции, и только молодость и специфические условия студенческой жиз
ни толкают его вперед и ставят его выше обывательщины.<...> Вопросы
общественные и политические занимают сейчас меньшее значение в жиз
ни студента, чем это было раньше, значительно возрос интерес к чисто
техническим и научным вопросам, но все же студент находит время,
чтобы заняться решением общественных и политических вопросов. Инте
ресно, что это идет дальше, и больше политических интересуются вопро
сами общефилософскими, вопросами миропонимания, старые мировоз
зрения не удовлетворяют вполне. Чрезвычайно характерным и важным
является присутствие в Высших учебных заведениях значительного коли
чества старых студентов. Эти люди, прошедшие школы войны и револю
ции, играют большую роль в студенческой жизни, да и вообще студенче
ство не представляет из себя теперь зеленой молодежи, как это было
раньше. Оно знакомо с жизнью, меньше от нее ожидает, а больше увере
но в своей будущей дороге.
По общественно политическим симпатиям можно наметить среди
беспартийного студенчества 3 части:
1. Пролетарское студенчество, студенчество, тяготеющее к комячей
ке и группирующиеся вокруг нее.
2. Небольшая часть определенно буржуазного студенчества, мечтаю
щего о старом режиме. По большей части оно политически безграмотно
и определенно контрреволюционно. Эта группа не проявляет себя актив
но <...> Она и раньше стояла вне общих студенческих интересов, и те
перь ведет свою жизнь.
3. Часть, представляющая из себя большинство, настроена демокра
тически и отчасти социалистически. Эта часть симпатизирует с. р., мень
шевикам, главным образом кооперативным группам и в общем и целом
представляет из себя идейно близкую группу. Она руководит общестуден
ческим мнением <...> господствующее настроение, настроение 3 ей час
ти студентов.
1) <...> После того, как новая экономическая политика и продна
лог начали новый период Советск. Строительства, в этой области нет
серьезных нападок на Соввласть. 2) В сельском хозяйстве признается
нежелательность государственного принуждения в резких формах, неза
висимость с.х. кооперации, труд артелей, товариществ и т. д. 3) Поли
тика Советской власти в области Высшей школы вызывает большие на
падки. Признается необходимым большее участие беспартийного
студенчества в делах школы и большая независимость школы от госу
дарства. В частности, очень враждебно встречена связь школы с про
фессиональными организациями. Есть стремление дать школе прежде
всего научные задачи, а затем уже задачи подготовки практических ра
ботников. 4) <...> Наиболее серьезный и острый вопрос это т. н. "идей
ная диктатура РКП". Она признается наиболее тяжелой, в ней видят ко
рень зла. <...>
336

"Свобода печати, свобода других Социалистических партий, полная
независимость кооперации, независимое общественное мнение" --- вот
как формулируются те желания, около которых бродит не оформившая
ся вполне мысль студенчества.
Так относится студенчество к Советской власти. Это только его на
строение. <...> Лично отдельные студенты политически не сложились
и этим объясняется общая аполитичность студенчества. <...> Но описан
ные настроения сильны, и при встрясках, как, например, при последних
арестах студенчество показало, что оно таит в себе большой запас потенци
альной энергии. Пока оно спит или смирилось с необходимостью, но оно мо
жет выступить (выделено нами. --- К. М.).
Об отношениях к другим политическим партиям можно сказать сле
дующее: 1) В громадном большинстве студенчество против всяких воору
женных выступлений. Еще более оно против студенческих, не только во
оруженных, но просто политических выступлений. 2) В значительной
части признается, что в настоящий момент Советская власть единствен
но возможная. Призрак реакции страшит, но медленная "демократизация"
желательна и признается возможной (выделено нами. --- К. М.). 3) Студен
чество требует положительных платформ и хочет созидательной работы.
Из всего этого вытекает отношение к меньшевикам, с. р. и т. д. Их
требования прежде всего о свержении Советской власти, их работа на
буржуазию, отсутствие положительной платформы, кроме неизбежности
возврата капитализма, характер партийной грызни и борьбы личных ос
корбленных самолюбий, который сквозит в их борьбе с Сов. властью, от
талкивает от них. Да кроме того дело обстоит так, что студенты в массе
не имеют связей и очень мало сведений о последних постановлениях
и позициях этих партий. <...> нет ничего определенного, кроме расплыв
чатых симпатий. <...> Мой общий вывод: большинство студенчества, ес
ли не вполне с Советской властью, но и не вполне с ее врагами. <...> Его
политическое и общественное убеждение не сложилось и крайне важно,
чтобы в этот момент коммунистические организации сделали все, что
возможно, чтобы оторвать хоть часть студенчества, наиболее близкую,
и вовлечь ее в общий поток пролетарского движения»375.
Опасения того, что студенчество потенциально очень сильно и опас
но и «может выступить» в случае, если его что то взволнует, явно про
явились страхом, что таким дестабилизирующим фактором может ока
заться эсеровский процесс. Чтобы данное предположение не показалось
голословным, уместно указать, что сами эсеры в лице Чернова надеялись,
что процесс эсеров всколыхнет спящую массу, станет началом конца
большевиков (подобный разговор был подслушан чекистским загранич
ным сексотом). Как уже отмечалось в донесении берлинского резидента
от 31 марта 1922 г. в Иностранный Отдел ГПУ говорилось: «Чернов о про
цессе ЦК ПСР высказался 19---III следующим образом. ...Возможно, что
этот процесс будет началом конца большевистской власти»376. Определен
ное настроение было и у сидевшего на скамье подсудимых члена ЦК ПСР
А. Р. Гоца даже к концу процесса. Так, 31 июля чекист «S», наблюдавший
за Е. М. Ратнер, доложил о весьма любопытном диалоге: «До обеденного
перерыва сидела наверху, читала, там же находились Тимофеев и Гоц;
в это время заиграла музыка. Ратнер сказала "Не демонстрация ли это,
требующая нашего освобождения?" Это было сказано в шуточном тоне,
на что Гоц ответил, --- вполне серьезно --- "А что вы думаете, разве этого
не может быть?"»377. Примечательно и сообщение эмигрантской прессы,
отправленное Иностранным отделением Информационного Отдела ГПУ
337

в СО ГПУ: «Последние Известия» 140 22/VI В Петрограде и Москве
происходят рабочие митинги протеста против преследования социалис
тов. На Обуховском и Ижорском заводах митинги закончились схваткой
с коммунистами»378.
Власти предпринимали целый ряд мер, чтобы предотвратить открытые
выступления. Опасения, что процесс эсеров может стать той «встряской»,
о которой писал секретный осведомитель, тем детонатором, который про
будит студенчество и заставит его выступить, и побудило чекистов менее
чем за две недели до начала процесса заложить грандиозную осведомитель
ную сеть в московском студенчестве, охватив без исключения все студен
ческие курсы всех столичных вузов и дав указания осведомителям считать
отношение студентов к процессу эсеров своего рода лакмусовой бумажкой
при определении политической физиономии конкретного студента.
На Экстренном совещании 23 мая 1922 г. с участием Самсонова, Сав
ватьева, Кузьмина, Бренера, под председательством Самсонова, где об
суждался один вопрос --- «О принятии необходимых мер в связи с про
цессом правых эсеров», было помимо прочего решено следующее:
«4. Поручить тов. Бреннеру договориться с тов. Яковлевой и Бюро содей
ствия на предмет установления наблюдения за студенчеством; получить
списки подозрительных студентов с подробными о них сведениями на
случай ликвидации, сделать это чрезвычайно секретно. Завтра утром ин
формировать тов. Яковлеву о настоящем постановлении и предложить ей
явиться 24 мая в 9 час. вечера на совещание СО ГПУ»379. Протокол этот
был отпечатан в трех экземплярах и направлен Дзержинскому, Уншлих
ту (первый экземпляр) и Менжинскому (один сразу подшит к делу). На
чальник СО ГПУ Самсонов, адресуя этот протокол руководителям ГПУ,
сопроводил это надписью «С. Секретно. По миновании надобности про
шу вернуть в СО ГПУ». На экземпляре, адресованном Уншлихту и Дзер
жинскому, последний оставил в левом верхнем углу свой автограф, на
чертанный синим карандашом, означавший, что с документом он
ознакомился 380. Менжинский на своем экземпляре начертал «Согла
сен»381. Им же в выше цитированном пункте постановления совещания
были подчеркнуты слова: «списки подозрительных студентов с подроб
ными о них сведениями на случай ликвидации».
На совещании 24 мая 1922 г. с участием тех же лиц и специально при
глашенной Яковлевой под председательством Самсонова во исполнение
предыдущего решения было постановлено: «3. Для выявления настрое
ния студенчества связаться с Бюро студенческих ячеек через тов. Иоффе.
Просить тов. Яковлеву давать информацию о настроении студенчества
и профессуры, а также списки лиц и телефонов, за коими необходимо
поставить наблюдение»382. Точно так же было напечатано три экземпля
ра, и на экземпляре Уншлихта и Дзержинского последний вновь оставил
свой автограф.
Во исполнение этих решений 26 мая состоялось совещание началь
ника 8 го Спецотделения СО ГПУ Бреннера и секретаря Центрального
Бюро комячеек г. Москвы Иоффе 383. В рамках обширной программы
внутри студенчества было, в частности, решено: провести экстренное со
брание ответственных секретарей ряда вузов, прочитать в вузах доклады
о предстоящем процессе и Генуэзской конференции, провести накануне
этого партдень, на котором «вменить в обязанность членам партии под
предлогом необходимости вести неослабное наблюдение за дебоширами
и <...> особое внимание обратить внимание на лиц, ведущих групповую
агитацию, стараясь взять всю группу на учет». На время процесса «пред
338

ставить СО ГПУ список всех ВУЗов гор. Москвы и Республики, указать
численность каждого ВУЗа в Москве по факультетам, отделениям, раз
бив эти цифры по курсам, численность комячеек в каждом ВУЗе и как
они распределяются по факультетам, отделениям и курсам, список от
ветственных секретарей каждой комячейки, их телефоны и адреса, в по
рядке партийной дисциплины выделить 2 х надежных и серьезных ком
муниста на каждом курсе в каждом ВУЗ е г. Москвы, для выполнения
текущих заданий СО ГПУ на время процесса ПСР, поручить каждой двой
ке в секретном порядке составить список неблагонадежных студентов с ука
занием их адресов, курса и пр., а также дать характеристику каждого из
них (выделено нами. --- К. М.)». Это дало возможность чекистам получить
уже через несколько дней список, охватывающий все студенчество
Москвы, список для дальнейшей разработки неблагонадежных студен
тов и, конечно же, для арестов эсеров студентов, вряд ли молчавших во
время суда над их партией.
Далее предлагалось «особое внимание обратить на профессуру и на
учных сотрудников, дать характеристику о тех из них, кои используют
кафедру или свое положение в политических целях, хотя бы самым ос
торожным подходом», «поручить каждой двойке дать общую характерис
тику своих сокурсников, отметив наличие среди их групп меньшевиков,
эсеров и пр. антисоветских элементов». Отдельным пунктом было отме
чено, что «двойки под своею личною ответственностью за разглашения
могут добывать всякого рода сведения, как лично, так и через коммуни
стов и лояльных беспартийных не посвящая последних в суть дела».
«Двойкам» предписывалось «взять на учет всех студентов, высказыва
ющихся с протестом против процесса правых с. р., встречи Вандервельде,
и пр., на всех этих лиц заводится список с указанием их адресов, харак
теристики и пр.», «составить список всех кружков, союзов и пр. студенче
ских объединений, под каким бы флагом они не существовали. Указать
руководителей, по возможности всех членов, а также не входят ли туда
коммунисты и кто именно (фамилии и адреса)», «в связи с предстоящим
эсеровским процессом устроить секретное совещание всех двоек и обязать
последних ежедневно подавать рапорта обо всем замеченном ими, в Уни
верситетах, институтах и пр., касающиеся прямо или косвенно эсеровско
го процесса. Рапорта через комячеек поступают в СО ГПУ». Особое вни
мание обращалось на то, что «по одному отношению к с. р. процессу
представляется возможным выявить наилучшим образом полит. физиономию
отдельных студентов. Процесс, таким образом, должен быть целиком исполь
зован в интересах вышеуказанного выявления противника (выделено на
ми. --- К. М.)». С 29 мая члены «двоек» считались «мобилизованными для
указанной выше работы вплоть до окончания процесса» и подлежали
«строгому учету» 8 м отделением СО ГПУ («для чего Ц. Б. комячеек ВУЗ
гор. Москвы представляет необходимые списки к 30 му мая с указанием
лиц, партстажа, адресов и телефонов», а также «выделяет на время эсеров
ского процесса одного члена бюро для постоянной связи отдельных ВУЗ
и двоек с 8 м Спец. Отд. СО ГПУ (выделено нами. --- К. М.)»384.
Таким образом, ГПУ решало сразу три серьезные задачи. Оно заложи
ло основы осведомительной сети в студенческой среде Москвы; взяло под
оперативный контроль московское студенчество во время процесса с це
лью недопущения нежелательных акций с его стороны; сделало отноше
ние студента к эсерам и процессу своеобразной лакмусовой бумажкой для
определения его «политической физиономии» (с последующим избавле
нием от неблагонадежных). Собственно, с большой долей уверенности мы
339

можем говорить и о решении четвертой задачи, более глобальной и дол
говременной --- о создании работающей модели агентурно осведоми
тельной сети в вузовской среде на опыте московских вузов и распрост
ранении этого опыта на всю страну. Таким образом, можно
констатировать, что то, что не удавалось сделать властям в царское вре
мя --- создать широкомасштабную и, главное, эффективную систему ос
ведомительства внутри студенчества силами самих студентов (компенси
руя ее отсутствие отчасти системой внешнего надзора, т. н. «педелей»,
набиравшихся из бывших унтер офицеров, отчасти завербованными ох
ранкой или ГЖУ секретными сотрудниками из студенческой среды) уда
лось сделать в советское время. Эту задачу облегчало сразу несколько
факторов, в том числе: серьезно изменившийся социальный состав сту
денчества (а соответственно и ослабление старых студенческих традиций
абсолютного неприятия доносительства); наличие структур коммунисти
ческих ячеек и комитетов, предоставленных в распоряжение (или как
минимум содействующих) тайной полиции для работы в студенческой
среде; сознательный раскол студенчества и использование в этой борь
бе студентов коммунистов, поставленных в более привилегированное
положение, чем остальная студенческая масса, пропускаемая через «чи
стки» и лишенная каких либо возможностей для выражения и отстаива
ния своего мнения; внедрение в сознание студентов коммунистов, что
для борьбы с «реакционными» «старым» студенчеством и профессурой
«все средства хороши», включая и доносительство и их травлю. Конеч
но, о подобном жандармы даже и мечтать не смели. Не было у них ком
мунистов и комсомольцев, студенческая среда ненавидела наушников,
и это настроение делало невозможным создание осведомительной сети,
скажем, из монархически настроенных студентов, которые, конечно, бы
ли и не только среди белоподкладочников. У жандармов и охранки бы
ли только отдельные склоненные к сотрудничеству студенты, но о по
добной массовости и всеохватности (два агента студента на курсе) даже
и не мечтали.
При такой нашпигованности студенческой среды доносчиками ком
мунистами, чекистам удалось создать своего рода мельницу по перема
лыванию всех инакомыслящих и политически активных ее элементов.
Приходится удивляться не тому, как власти удалось задавить инакомыс
лие в студенческой среде, а тому, что эта среда продолжала его рождать
и студенческие эсеровские и меньшевистские группы существовали еще
в течение нескольких лет. К этому, конечно же, следует добавить и те мас
совые чистки в вузах, и немотивированное отчисление студентов в эти
годы, и бесконечные реорганизации, которые имели целью способство
вать искоренению социалистических организаций и всех инакомыслящих
студентов.
То, что созданная летом 1922 г. осведомительская система в высшей
школе вскоре стала весьма эффективной в борьбе с пресечением инако
мыслия, косвенно свидетельствуют аресты в этой среде в 1922---1924 гг.,
принявшие весьма активный и «адресный» характер, а также воспоми
нания очевидцев о специфической атмосфере, всесильи коммунистиче
ской и комсомольской организаций в советских вузах и массовых чист
ках студентов и преподавателей «за неблагонадежность» в это время.
Для иллюстрации вышесказанного обратимся к воспоминаниям
Е. Олицкой, которая, пытаясь осенью 1922 г. продолжить начатую еще
до революции учебу, пошла на Пречистенские курсы, при которых от
крыли филиал Сельскохозяйственного института, узнав, что туда прини
340

мают «без командировок от рабочих и советских организаций»:
«<...>Жизнью вуза заправляла партийная организация профессоров,
коммунистическая организация студентов. <...> Когда я прочитала свой
реферат перед студентами (реферат по истории был посвящен истокам
развития арабского мира, в нем Е. Олицкая пыталась "утвердить равное
значение влияния различных факторов на историю развития народов:
географического, экономического, религиозного, политического". ---
К. М.), наступила тишина. Неоднократно предлагал профессор аудито
рии выступить по реферату, никто не произнес ни слова <...> Одна ми
лая курсистка по секрету сообщила мне: --- Ваш доклад обсуждался на
ячейке, нас призвали к бдительности, вас взяли на заметку. <...> Мно
гие профессора наши не были строго выдержанными марксистами. Это
очевидно, и решило судьбу наших курсов. Всего один учебный сезон
просуществовали они. Перед началом весенних экзаменов нам было объ
явлено о закрытии института. <...> Студенты распределялись по другим
вузам соответственно количеству свободных мест. <...> Меня направили
на 2 й курс промышленно экономического института имени Бабушки
на. <...> В институте руководящей была профессорско студенческая пар
тийная организация. Она являлась правой рукой дирекции, выдвинутой
коммунистической партией. Всего месяц проучилась я в этом институ
те. <...> В один из дней, <...> на доске был вывешен список тех студен
тов, которым предлагалось зайти в канцелярию по вопросу о пребыва
нии в институте. В списке значилась и моя фамилия. <...> мне сообщили
об исключении меня из рядов слушателей. Я попыталась выяснить при
чины исключения, но никаких объяснений мне не дали. <...> Я пони
мала --- с учебой покончено навсегда. Меня интересовало, чем же, в кон
це концов, мотивировано исключение. Какими материалами против
меня располагал институт? Социальное происхождение? Известна им
моя принадлежность к партии с. р. в 1917 году? Проведали о моих наст
роениях сейчас?»385. Характерно, что в воспоминаниях Е. Олицкой, столь
ярко обрисовавшую ситуацию в московских вузах в 1922---1923 гг., нет
ни слова о доносительстве в студенческой среде. Но не менее характер
но, что после исключения из института она задается вопросом, а что же
собственно стало причиной этого исключения?
Психология дозволенности всех средств в борьбе с врагами насажда
лась в коммунистической среде повсеместно, но настоящие всходы она
дала позже, а в 1922 г. она пока еще нередко встречала и пассивное со
противление. Так, например, от сотрудничества с созданными накануне
по инициативе ГПУ (и по директиве Политбюро РКП(б)) на всех пред
приятиях и во всех государственных структурах «Бюро содействия
ГПУ»386, целью которых было заставить коммунистов наушничать на сво
их сослуживцев, некоторые коммунисты, судя по жалобам чекистов, вся
чески уклонялись.
Расширение сети сексотов было проведено не только в вузах, но и во
всех учреждениях и предприятиях. Любопытно, что информация об этом
просочилась в эмигрантские эсеровские газеты. Так, в обзоре эми
грантской периодики, подготовленном начальником Информационного
отдела ГПУ в конце июня 1922 г., весь четвертый раздел которого был
адресован 3 му Отделению СО ГПУ, отмечается, что в «Голосе России»
были опубликованы сведения об издании ГПУ секретного циркуляра,
«предлагающего усилить внутреннюю агентуру среди государственных
и частных предприятий в связи с текущим процессом социалистов ре
волюционеров»387.
341

Чекисты опасались реакции не только московских эсеров и москов
ских рабочих и студенчества, поэтому «в целях предупреждения выступ
лений социалистов революционеров на местах в связи с процессом
ЦК ПСР» ими было решено провести не позднее 29 мая 1922 г. «обыски
во всероссийском масштабе» (обыскам и арестам планировалось подвер
гать «только активных членов партии правых эсеров, кои могут угрожать
политическому спокойствию Республики или на которых имеется кон
кретный материал»).
Аресты действующих, или, по терминологии ГПУ, активных членов
ПСР велись непрерывно и планомерно на всей территории страны и по
сле окончания процесса до самого конца 1922 г. Директивой за подпи
сями Уншлихта и Самсонова от 10 августа 1922 г. всем губернским отде
лам ГПУ предписывалось «в целях полнейшего разгрома организации
правых эсеров» немедленно произвести ликвидацию «всех активных эсе
ров вашего района». Тех эсеров, на которых имелся «достаточный» об
винительный материал, предлагалось отдавать под суд ревтрибуналов,
а всех остальных готовить к ссылке. Временную отсрочку от арестов да
вали лишь в случаях агентурной разработки тех или иных лиц и органи
заций. Все дела арестованных надлежало завершить в двухнедельный
срок. Рабочих эсеров предлагалось арестовывать по согласованию с губ
комами РКП(б)388. Несколько позже шифрограммой за подписями Яго
ды и Самсонова всем губотделам ГПУ предлагалось вслед за первой опе
рацией «систематически через каждые две три недели в зависимости от
ориентировки обязательно производить все операции впредь до конца
сего 22 года...»389.
Специальные антиэсеровские «чистки» проводились транспортными
отделами ГПУ, которым предлагалось бывших членов ПСР «изъять из же
лезнодорожных и водных путей <...> без различия положения», разбив на
три категории --- «активных, малоактивных и подозрительных». Первых
следовало отдать под суды ревтрибуналов, вторых --- отправить в ссылку,
третьих --- уволить по сокращению штатов 390. Чекисты действовали си
лами не только своего аппарата. Они пытались с помощью и при под
держке руководства РКП(б) сделать системой доносительство коммуни
стов, как это видно из подписанного Сталиным проекта «почтограммы»
всем губкомам и обкомам партии, присланного Уншлихтом и Самсоно
вым на утверждение в августе 1922 г. В этом очень интересном докумен
те помимо скорейшего создания «Бюро содействия органам ГПУ» (во ис
полнении мартовской директивы руководства партии) предлагалось
«в целях дальнейшего разгрома остатков правоэсеровских организаций,
а также и недопущения их зарождения в будущем» обязать коммунистов
«давать информации» об эсерах, получать «специальные задания от орга
нов ГПУ», а также «оказать давление на парттоварищей» по скорейшему
созданию вышеупомянутых «Бюро...»391.
Можно только догадываться о масштабах обысков и арестов, а также
численности обысканных, арестованных, осужденных ревтрибуналами,
сосланных и уволенных с работы эсеров на всей территории страны.
Впрочем, широта репрессивной деятельности сомнений не вызывает, да
же если судить о ней только по двум операциям 3 го отделения СО ГПУ,
проведенным в Москве. В ночь с 28 на 29 июля 1922 г. в операции по
33 адресам (17 «безусловно арестов» и 16 --- «по результатам обыска») бы
ло арестовано 10 чел. и оставлено три засады, а также арестован зашед
ший во время обыска Я. К. Цидербаум (при обыске у него была обнару
жена эсеровская газета). В операции с 1 на 2 сентября 1922 г. было
342

выписано 15 ордеров (3 --- «арест обязательный», 12 --- «по результатам»),
было арестовано 8 чел. и оставлено шесть засад. У студента У. Ф. Шати
хина был задержан член МБ ПСР В. Е. Радин, захвачено 1030 экз. двух
номеров эсеровской газеты «Труд» и 13 номеров «Революционной Рос
сии», а также партийная переписка. Любопытно, что в ходе первой опе
рации выявилась весьма низкая квалификация и дисциплина чекистов:
на квартире у эсера Я. Т. Дедусенко по окончании обыска чекисты оста
вили «инструкцию по производству операций»; видного челябинского
эсера Н. Д. Беловинцева, приехавшего в Москву для ведения партийной
работы, забыли арестовать (несмотря на соответствующий ордер) и от
правились за ним вторично; большинство чекистов не выполняло полно
стью инструкцию (не заполнялись анкеты проживающих, не регистриро
валось в протоколах время начала и конца обыска и др. пункты) и т. п.
Тем не менее со скрипом и со сбоями репрессивная машина ГПУ мето
дично перемалывала эсеровские организации и самих эсеров (в том чис
ле, уже отошедших от партийной работы).
Чекисты вели работу и по «очистке» Москвы и Петрограда от членов
семей «цекистов и активных членов ПСР, как проходящих по процессу,
так и тех, кои по мнению [ГПУ] должны подлежать выселению». Доклад
ной запиской председателя ГПУ Дзержинского в ЦК РКП(б) подобным
предложением закладывались механизм и система преследований родст
венников политических оппонентов, в законченном виде ярко проявив
шиеся уже в 1930 е гг. и использовавшиеся по отношению к «членам се
мей врагов народа». Этот исторический документ (появился не позже
19 июля 1922 г.) гласил: «ГПУ установлено, что члены ЦК ПСР и актив
ные члены этой партии с внешним миром и заграницей деловую партий
ную связь поддерживают через свои семейства, проживающие в Москве.
Кроме того, семьи членов ЦК ПСР и активных членов этой партии слу
жат явками и связующим звеном для партийных эсеровских сил, что не
однократно устанавливалось. В связи с вынесением приговора по делу
ЦК ПСР члены семей цекистов в Москве будут крайне нежелательны
в силу того, что активность с. р. и террористическая их наклонность мо
жет в связи с приговором значительно усилиться и пребывающие в Моск
ве члены семейств цекистов в этом случае авантюристическим элементам
ПСР могут оказать большую услугу. В Москве и Петрограде, где имеют
ся иностранные миссии, семьи цекистов и других активных с. р. имеют
максимальную возможность сноситься с заграничными с. р. организаци
ями через миссии. В силу вышеизложенного, ГПУ находит необходимым
по окончании выслать из Москвы и Петрограда семьи цекистов и актив
ных членов ПСР, как проходящих по процессу, так и тех, кои по мнению
должны подлежать выселению. Семьи высылке должны подлежать в ме
ста, где нет представительств иностранных миссий, и в места, не пора
женные эсеровщиной. ГПУ одновременно по тем же причинам просит
санкцию на высылку из Москвы, в аналогичные с членами семейств це
кистов места, бывших защитников ЦК ПСР Муравьева, Тагера и др.»392.
Интересно, что не дожидаясь ответа ЦК РКП(б), Самсонов 19 июля
1922 г. поручил московским и питерским чекистам срочно подготовить
списки подлежащих высылке родственников эсеров.
На копийном экземпляре этого документа, подшитом «к делу
ЦК ПСР» имеются резолюция Самсонова и пометы Г. Ягоды и Дерибаса.
Самсонов писал: «С. секретно. т. Дерибас. К делу ЦК ПСР. Нужно сей
час же поручить Кузьмину составить список высылаемых. Питеру дать за
дание по телеграфу, завтра туда едет Новиков, списки представить мне
343

завтра»393. Дерибас, отправляя документ Ягоде написал: «Прошу по ми
новании надобности возвратить», что Ягода и исполнил, отметив: «Вер
нул Дерибасу»394.
10 августа 1922 г. декретом ВЦИК была принята «Инструкция для ор
ганов ГПУ по применению административной высылки», дававшая воз
можность применять административную высылку сколь угодно широко
и по усмотрению карательных органов. Механизм принятия и утвержде
ния решения о высылке был относительно прост и полностью замыкался
на ГПУ. Постановление «местного органа ГПУ» направлялось в соответ
ствующий отдел центрального аппарата, который представлял ее на Кол
легию ГПУ. В случае утверждения начальник отдела выступал докладчи
ком на заседании Центральной комиссии при НКВД по высылкам,
которая и принимала решение. Каких либо критериев и ограничений
в применении ссылки к гражданам инструкция не содержала в принципе,
фактически позволяя чекистам ссылать кого угодно и за что угодно. Од
нако даже такой облегченный порядок высылки руководству Петроград
ского комитета РКП(б) показался весьма сложным. На заседании его бю
ро от 17 октября 1922 г., обсуждавшем меры «по чистке Петрограда», было
принято следующее постановление: «В целях более успешной борьбы
с меньшевиками и эсерами, предложить полномочному представителю
ГПУ тов. Мессингу войти в Президиум ГПУ в Москве с просьбой о пре
доставлении ему [права] высылки меньшевиков и эсеров из Питера без
предварительного утверждения такого в Центральном ГПУ, вместо чего
внести последующее утверждение указанных высылок». Уншлихт, которо
му пришлось формулировать заключение ГПУ (по требованию Молото
ва), был вынужден сослаться на постановление Президиума ВЦИК от 10
августа 1922 г. и ответить, что «мы не можем предоставить такого права».
Своеобразным свидетельством того, как далеко чекистская верхушка
готова была зайти в поисках «эффективных» мер для уничтожения своих
«подопечных», явилась докладная записка, написанная 22 июля Самсо
новым по устному распоряжению Дзержинского («Основание: представ
лено, согласно устного распоряжения т. Дзержинского от 21/7---22 г.»)
и адресованная Дзержинскому, Уншлихту и Менжинскому. В этом пред
восхитившем лозунги и практику 30 х гг. документе говорилось: «Партия
правых с. р., как добиваемая нами политическая партия (после процесса
ЦК ПСР в особенности) перед своей смертью, безусловно, сможет в бес
памятстве наделать нам много неприятности (террор и пр.). В целях пре
дохранения ответственных работников Республики от возможного терро
ра на них со стороны с. р. --- с одной стороны, и другой --- в целях
пресечения какой бы то ни было работы с. р. в России, полагал бы про
тив с. р. принять следующие меры борьбы: 1. С. р. и лиц им содейству
ющих объявить особым правительственным сообщением --- врагами на
рода. 2. Вести против с. р. и их приспешников самую беспощадную
борьбу за малейшие их проявления. 3. Признать для приговоров над с. р.
и их приспешниками достаточным в качестве обвинительных данных од
ни лишь агентурные сообщения осведомителей, в случае если в делах
привлеченных при обысках ничего компрометирующего против них
найдено не будет, при условии, что НАЧОТДЕЛА гарантирует правиль
ность агентурных данных. 4. За принадлежность к с. р. осуждать в тюрь
му сроком не ниже 1 года. 5. За содействие с. р. при отсутствии партпри
надлежности --- высылать административным порядком в ссылку не ниже
1 года. 6. Путем специального постановления ЦК РКП(б) категорически
воспретить ходатайствовать и ручаться за с. р. и их приспешников»395.
344

Анализ ситуации в целом показывает, что репрессии властей против
эсеров давали вполне ощутимый результат (особенно в сочетании с про
пагандистской кампанией против них и, конечно, с идейной разноголо
сицей и колебаниями в самой эсеровской среде). Но, занимаясь ареста
ми, ссылками, агентурной разработкой эсеров, чекисты не забывали
и о другом важном направлении своей работы. Ход и все перипетии про
пагандистской кампании, направленной на раскол эсеровской среды,
можно представить по документам. Например, в мае 1922 г. Троцкий тре
бовал отказаться от «крикливо ругательного характера» агитации, а Агит
комиссия ЦК РКП(б) не одиножды упрекала советскую прессу в «грубой
тенденциозности» при освещении процесса и рекомендовала ей стать бо
лее объективной, конкретной, давать «возможно меньше брани»396.
23 августа 1922 г. состоялось «Особое совещание» (от чекистов присут
ствовали Самсонов и Ашмарин, от Агитотдела ЦК РКП(б) --- Попов), на
метившее конкретные меры по исполнению распоряжения Дзержинского
о «газетной кампании против ПСР». Подчеркнем, что речь шла об отдель
ной пропагандистской кампании, ориентированной на эсеров и сочувст
вующие им круги и направленной на раскол ПСР. Первый пункт поста
новления этого «Особого совещания» гласил: «В целях плановой успешной
борьбы с ПСР в дальнейшем признать необходимым: а) направить борь
бу против правых эсеров к расколу партии путем соответствующего осве
щения намечающихся группировок и течений среди социал революцио
неров; б) для осуществления предыдущего параграфа в первую очередь
использовать для раскола ПСР письмо Герштейна по вопросу об отноше
нии его к заграничной делегации, постановление ЦБ ПСР об исключении
из партии Бунакова и Авксентьева и протест последних по этому поводу,
заявление Гендельмана на процессе и других подсудимых по поводу от
дельных представителей членов заграничной делегации ПСР и другие ма
териалы; в) развить кампанию по поводу ликвидации бывших социал ре
волюционеров партии эсеров; г) плохо использованный материал во время
процесса над ЦК ПСР дополнительно разработать и использовать в печа
ти». Для выполнения намеченных мер совещание конституировалось
в «специальную рабочую комиссию по данному вопросу в теперешнем со
ставе участников», которая должна была еженедельно проводить заседа
ния (причем на следующем собрании планировалось принять «лозунги для
газетной кампании»). Безусловно, опыт столь масштабной «промывки
мозгов» очень широко использовался и в последующие десятилетия.
Важное место в уничтожении эсеровской партии сыграл так называ
емый съезд бывших членов ПСР, состоявшийся в 1923 г. Удивительно,
но его истоки следует искать не в решениях одной из бесчисленного мно
жества партийно чекистских троек искать (как в подавляющем большин
стве других подобных мероприятий), а в инициативе, так сказать, с мест.
24 июня 1922 г. для ускорения раскола эсеров в г. Уфе состоялось ини
циированное местными партийными властями собрание 17 бывших чле
нов Златоустовской организации ПСР (присутствовали, по словам чеки
стов, эсеры Кузнецов, Филатов, Ярославцев, Умарцев, Кашин, Рябов,
Стахеев, Мохов, Аликин, Бердников, Перевалов, Стариков, Лебедев,
Бердников, Ильин, Попов, Пронизин и двое коммунистов --- Рындин
и Коростелев). На собрании председательствовал бывший эсер Ярослав
цев. Как сообщалось в шифротелеграмме начальника Уфимского горот
дела ГПУ Галкина, собравшиеся требовали созыва Всероссийского съез
да бывших эсеров для ликвидации партии и признания «единственной
формой власти --- власти рабочих и крестьян в лице Советов».
345

Резолюция златоустовских эсеров, отправленная в Москву нач. Уфим
ского горотдела ГПУ Галкиным и нач. СО Полянским 26 июня 1922 г.,
гласила: «Мы, группа бывших старых активных членов одной из самых
мощных организаций ПСР на Урале --- Златоустовской, ознакомившись
с декларацией представителя группы ЦК социалиста революционера Ти
мофеева, открыто заявить (так в тексте. --- К. М.) как бывшие старые ак
тивные работники партии с. р. мы также повинны в выступлениях пар
тии периода 17 и 18 годов, как ныне вменяется в вину нашим бывшим
руководителям членам ЦК, и готовы вместе с ними разделить логически
вытекающую отсюда ответственность. В конце же 1918 года Златоустов
ская организация, учтя всю преступность в борьбе с Советской властью,
сделала через своих представителей в г. Уфе ультимативное заявление ЦК
о необходимости выхода из состояния вооруженной борьбы с Соввлас
тью, но последний вопреки заявлению низов на свою ответственность
продолжал прикрывать преступность этой борьбы. Принимая во внима
ние вышеуказанные разногласия не только между отдельными членами,
но целыми организациями, с одной стороны, и ЦК --- с другой, для вы
явления истинного общественного мнения с. р. мы считаем настоятель
но необходимым созыв Всероссийского легального съезда рядовых чле
нов ПСР по вопросу о ликвидации партии, ибо, по нашему глубокому
убеждению, большинство последних стоит за необходимость самого тес
ного сотрудничества с Соввластью и коммунистической партией в деле
восстановления хозяйства республики и установления единого фронта
против наступающего мирового капитала. Проанализировав сделанное
Тимофеевым заявление, отстаивающее необходимость борьбы за форму
власти, установленную в Феврале, мы вынуждены констатировать блоки
рование партии с. р. с чуждыми классу пролетариата и интервенчески
настроенными элементами, [которое] для трудящихся кроме огромного
количества могил революционеров Поволжья, Урала и Сибири ничего
не дало. А потому мы считаем единственной формой власти власть рабо
чих и крестьян в лице Советов. Борьбу же за лозунги, выброшенные Ти
мофеевым, не только не допустимы, но преступны»397.
Самое любопытное, что данное мероприятие златоустовских эсеров
оказалось неожиданным даже для местных чекистов, которые попытались
выяснить, откуда у тех вдруг обнаружилось такое рвение. Уфимские че
кисты поручили своему секретному агенту произвести «обследование ис
креннего отношения» златоустовских эсеров. Как он выяснил, к лидеру
местных эсеров Кузнецову явились «местные власти» и в ультимативном
порядке потребовали в двухдневный срок созвать собрание для выявле
ния «своего отношения к РКП» и к «войне с соввластью». Кузнецов дол
жен был принять решение в течение двух часов, в противном случае ---
«пусть они (бывшие эсеры. --- К. М.) пеняют на себя».
Что же толкнуло местных коммунистов на самостоятельные и столь
решительные действия две недели спустя после начала процесса? Ответ
кроется в последней фразе златоутовской резолюции. Таким образом,
своего рода программное заявление, сделанное Тимофеевым от всей
группы подсудимых об отношении ПСР к большевистскому режиму
и о тактике партии в данный исторический момент, спровоцировало
уфимских коммунистов на ультиматум местным эсерам, которые дейст
вительно в годы гражданской войны были весьма заметной политичес
кой силой. Бывший лидер златоустовских эсеров избрал тот путь, на ко
торый его и толкали коммунисты. Как докладывал чекистский агент:
«<...>во избежание гонений на Златоустовскую организацию с. р. и дабы
346

их оставили в покое, Кузнецов дал свое согласие и вскоре собрал неле
гальное совещание», на котором было решено «принять условия правя
щей партии». Но об откровенном ренегатстве и капитулянтстве златоус
товских эсеров в данном случае вряд ли может идти речь, их резолюция
была построена «по программе и идеологии» МПСР, за «...исключением
некоторой доли подмазывания: "Дабы волки были сыты и овцы целы"».
Признавая возможность совместной работы с большевиками по восста
новлению разрушенного хозяйства, эсеры «благоразумно умолчали о по
литике, так как таковой не разделяют с компартией». Златоустовские эсе
ры в условиях отсутствия «единства в партии с. р. и распыленности
в отдельные группировки, из которых почти каждая говорит от имени
всей партии с. р., что усугубляет распыленность партии» согласились на
созыв легального всероссийского съезда с. р. Они искренне считали со
зыв съезда нужным и надеялись перехитрить власть; допуская возмож
ность того, что на нем официально «партия будет объявлена распущен
ной, но возможно, будет выработан новый единый план подпольной
работы». Златоустовцы честно высказывались против «коалиции с буржу
азией, т. к. они принципиально признают власть рабочих и крестьян,
не предрешая форму и название, но власть рабочих и крестьян резко ог
раничивают от власти компартии».
28 июня 1922 г. президиум Златоустовского укома РКП(б) поддержал
решение группы «бывших» эсеров о посылке их делегатов в Москву
и в связи с тем значением, «которое имеет официальная ликвидация Пар
тии Соц. Революционеров», постановил выделить для этого 100 миллио
нов рублей. 5 июля 1922 г. текст заявления златоустовских эсеров вместе
с докладной запиской помощника начальника СО ГПУ Дерибаса, счи
тавшего нужным разрешить проведение такого съезда, лег на стол Дзер
жинскому со следующими комментариями Дерибаса: «Означенное собра
ние, клеймя ПСР за ее предательство, находит необходимым созыв
Всероссийского Съезда бывш. членов ПСР для окончательной ликвида
ции этой партии. Сообщая об этом, нахожу необходимым: 1) разрешить
такой съезд; 2) распространить между членами ЦК РКП означенную ре
золюцию. Прошу Вашей санкции на это»398. Резолюция Ф. Э. Дзержин
ского гласила: «Послать в тройку П/б, в П/б, т. Пятакову, т. Крыленко.
Вопрос о съезде поставить на разрешение тройки. 5.VII. Ф. Д. »399.
1 июля 1922 г. «тройкой» Политбюро было принято следующее реше
ние по этому поводу: «Опубликовать заявление Златоустинских эсеров
и пустить его по радио. ГПУ поручить выработать предварительное вы
яснение состава ответственных эсеров, собрать справки у бывших эсеров,
ныне состоящих в нашей партии, и в случае благоприятных результатов
этого предварительного обследования выработать план созыва съезда,
предложив затем его на рассмотрение комиссии ЦК»400.
25 июля 1922 г. Самсонов на выписке из этого протокола тройки По
литбюро, переданной в ГПУ, наложил свою резолюцию, которая гласи
ла: «т.Дерибас. 1. Поручите т. Шиманкевичу конфиденциально догово
риться об этом с тов. Семеновым, Коноплевой, Ратнер Григорием,
Биценко и др. 2. Такой же запрос ушлите в Уфу и по всем нашим
ПП ГПУ. 3. Составьте записку (сегодня же) по (1 слово не разобра
но. --- К. М.) и дайте т. Уншлихту для просмотра»401. Дерибас поручил сво
ему подчиненному И. Решетову, в прошлом члену ПСР --- «вспомнить
всех своих бывших соратников, находящихся в Москве», вместе с их ад
ресами. Любопытно, что Дерибас, очевидно, понял, как двусмысленно
специфически звучит такое поручение из уст зам. начальника СО ГПУ,
347

и тут же добавил: «Я говорю, конечно, о тех, которые теперь ком[муни
сты]»402. Уже 26 июля 1922 г. Решетов представил cписок из девяти фа
милий бывших эсеров, часть из которых затем стала левыми эсерами,
а затем коммунистами. Впрочем, были и такие, у которых этот путь был
короче (из эсеров сразу в коммунисты), а были и такие, у которых, на
против, длиннее (за счет пребывания в возникших после 6 июля 1918 г.
межеумочных партиях)403.
В этом контексте большой интерес представляют письма бывших эсе
ров, ставших коммунистами --- М. К. Никанорова 404, И. Соколинского 405,
А. Ф. Лазарева 406, Тимишвенко 407, хранящиеся в т. 41 «Протесты общест
венности против ПСР» фонда Н 1749. М. А. Никаноров, работавший по
сле Октября 1917 г. в Военной организации ПСР и в журнале «За народ!»,
порвавший с ПСР в августе 1918 г., «явился в Трибунал по своей иници
ативе» --- «для дачи показаний, если таковые понадобятся и для привле
чения к ответственности в случае признания Трибуналом его действий
ПРЕСТУПНЫМИ»408. Соколинский, бывший эсером «с 1907 по 1917 г.
включительно», свое письмо закончил так: «...Эсерам и меньшевикам на
деле не нужна была социальная революция, а им нужна была ВЛАСТЬ.
И эта жажда власти, жажда управлять на благо буржуазии красной нитью
проходит по всей дальнейшей работе эсеров и меньшевиков. Из всего ска
занного ясно, что не только эсеры, но и меньшевики не меньше повин
ны в том, что нам пришлось пережить за эти 4 года гражданской войны.
И пусть гг. Мартовы и Даны не прикидываются ягнятами, не знающими
будто, за что это их братию, всех этих Кучиных, Астровых и др., куда то
высылают. Место Вашим Кучиным рядом с их товарищами, "убийцами
из за угла", и если до сих пор они там не сидят, то надо надеяться, что
процесс эсеров этот момент приблизит. Что же касается Черновых, Зен
зиновых, Мартовых, Данов и пр., укрывшихся за границу, то и они рань
ше или позже предстанут, если не пред Трибуналом РСФСР, то пред три
буналом Германской, Французской, Итальянской или другой Советской
Республики. В это мы, ваши бывшие друзья, верим и обещаем приехать
на суд вбить осиновый кол в вашу могилу»409.
В дальнейшем вопросами созыва легального съезда занимались две ко
миссии («комиссия по вопросу о созыве конференции низов партии эсеров»,
состоявшая из Куйбышева, Преображенского и Уншлихта, и «комиссия по
эсерам», в которую входили Радек, Бубнов, Самсонов, Попов и Ашмарин)410.
Подводя итог, отметим следующее. Судя по настроениям студенчест
ва, левоцентристы эсеры держали руку на пульсе и старались учитывать
настроения масс. Но парадокс заключается в том, что левоцентристы,
центристы и народовцы, сделав ставку на народ, на овладение его и (или)
свержение большевизма или попытку принудить его демократизировать
режим, не учли того, что в противоборстве с новой властью перевес ока
жется на стороне государственной власти, доведшей насилие до степеней,
не снившихся царизму. Царизм эту схватку социалистам проиграл, поро
див уверенность у социалистов в аксиоматичности того, что «целый класс
нельзя обмануть», «идеи штыками не улавливаются», политическую пар
тию нельзя уничтожить и т. д. и т. п. Но большевики извлекли уроки из
просчетов старого режима по борьбе с оппозицией, они изнутри знали
сильные и слабые стороны своих друго врагов, они понимали природу,
механизмы и алгоритмы «соединения» политической партии с массой
(отчего она, как любили говорить революционеры, «подобно Антею, при
коснувшемуся к земле», черпала силы, становясь к тому же действитель
но опасной) и использовали все это знание в своей борьбе. Но очень важ
348

но при этом, что они понимали огромную опасность социалистов для
правящего режима при условии, что они вновь поведут за собой массы,
которые, как показал Кронштадт и забастовки рабочих, вовсе не так од
нозначно поддерживали коммунистов, как те уверяли в своих газетах. По
этому и была сделана ставка на использование всех способов борьбы с со
циалистами, в том числе, и абсолютно дикими и не вписывающимися
в мораль революционера. Среди этих способов была не только ложь и об
ман миллионов рабочих, но и тонкие мероприятия по стравливанию эсе
ров разных фракций и разложению эсеровской среды, и т. д. и т. п.
Но одновременно велась работа и по дезориентации народа, форми
рованию у миллионов людей убеждения, что все остальные партии --- пре
датели и враги, и только коммунисты --- его единственные друзья, и бо
лее того, что коммунистическая власть --- это и есть сама народная власть,
а следовательно, все, кто против коммунистов --- против народа. В рам
ках такой логики, которую целенаправленно и усиленно навязывали на
роду, места никаким антикоммунистическим партиям (вовсе не случай
но, что их со времен гражданской войны и до краха советского режима
звали антисоветскими) и силам просто не оставалось.
Примечания
1 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 63.
2 Там же. Л. 1---25.
3 См., напр.: Там же. Л. 41, 53, 54, 55.
4 Там же. Л. 51---52.
5Тамже.Л.55.
6Тамже.Л.61,62,64,65,66.
7Тамже.Л.26.
8Тамже.Л.27.
9 Там же. Л. 27---27об.
10 Там же. Л. 27.
11 Там же. Л. 40, 40об.
12 Там же. Л. 41.
13 Там же.
14 Там же. Л. 71.
15 Там же. Л. 75---76.
16 Там же. Л. 72.
17 Там же.
18 Там же. Л. 73.
19 Там же. Л. 163---163об.
20 Там же. Л. 144.
21 Там же. Л. 145.
22 Там же. Л. 146.
23 Там же. Л. 190.
24 Там же.
25 Там же. Л. 193.
26 Там же. Л. 192.
27 Там же. Л. 180.
28 Там же.
29 Там же. Л. 183.
30 Там же. Л. 76а.
349

31 Там же. Л. 76б.
32 Там же. Л. 83---85.
33 Там же. Л. 86---87об.
34 Там же. Л. 88---88 об.
35 Там же. Л. 86.
36 Там же. Л. 87---87об.
37 См.: Там же. Л. 88---88об.
38 Там же. Л. 82.
39 Там же.
40 Там же. Л. 79---81.
41 Там же. Л. 80.
42 Судебный процесс над социалистами революционерами (июнь --- август 1922).
Подготовка. Проведение. Итоги. Сборник документов / Сост. С. А. Красильников,
К. Н. Морозов, И. В. Чубыкин. М., 2002. С. 222---225.
43 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 63. Л. 363 (в конверте Л. 293).
44 Там же. Л.
45 Там же. Л. 99---105.
46 Там же. Л. 106---116.
47 Там же. Л. 106.
48 Там же.
49 Там же. Л. 127---128.
50 Там же. Л. 126.
51 Там же. Л. 117---122.
52 Там же. Л. 132---133.
53 Там же. Л. 138---138об.
54 Там же. Л. 135---137.
55 Там же. Л. 141.
56 Там же. Л. 160.
57 Цит. по: Янсен М. Суд без суда. 1922 год. Показательный процесс социалистов ре
волюционеров / Пер. с англ. М., 1993. С. 211.
58 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 63. Л. 164.
59 Там же. Л. 164.
60 Там же. Л. 164---164 об.
61 Там же. Л. 165.
62 Там же. Л. 181.
63 Там же.
64 Там же. Л. 29---35.
65 Там же. Л. 35.
66 Там же. Л. 69.
67 Там же. Л. 69---70.
68 Там же. Л. 162.
69 Там же. Л. 167.
70 Там же. Л. 175.
71 Там же. Л. 197.
72 Там же. Л. 200.
73 Там же. Л. 205.
74 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 549.
75 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 46. Л. 111.
76 Там же. Л. 108 об.
77Тамже.Л.6.
350

351
78 Там же.
79 Там же. Л. 26.
80 Там же.
81 Там же. Л. 27.
82Тамже.Т.46.Л.28.
83 Там же. Т. 46. Л. 124---124об.
84 Там же. Л. 76.
85 Там же. Л. 73.
86 Там же. Т. 57. Л. 227.
87 Дмитрий Дмитриевич Донской / Сост., автор введения и комментариев Я. А. Яков
лев. Томск, 2000. С. 140.
88 Двинов С. Кровавая пошлость (Письмо из Москвы) // Социалистический Вест
ник. 15. 2 августа 1922. С. 6.
89 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 46. Л. 100.
90 Там же. Л. 162.
91 Там же. Л. 124 об.
92Тамже.Т.46.Л.26.
93 Там же. Л. 126.
94 Там же. Л. 59.
95 Там же.
96 Там же. Л. 59.
97 Там же. Т. 46. Л. 148.
98Тамже.Т.47.Л.57.
99Тамже.Т.46.Л.50.
100 Там же. Т. 51. Л. 120.
101 Там же. Т. 46. Л. 146.
102Тамже.Т.48.Л.232,232об.Т.47.Л.76.
103 Там же. Т. 51. Л. 156об.
104 Там же. Т. 47. Л. 67.
105 Там же. Т. 46. Л. 50.
106 Там же. Л. 144.
107 Там же. Л. 145---145 об.
108 Там же. Л. 146.
109 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 290.
110 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 46. Л. 50.
111 Дмитрий Дмитриевич Донской. С. 144.
112 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 47. Л. 46.
113 Там же. Л. 48.
114 Там же. Л. 240.
115 Там же. Т. 46. Л. 50.
116 Там же. Л. 28.
117 Там же. Л. 34.
118 Там же. Л. 118об.
119 Там же. Т. 57. Л. 190.
120 Там же. Л. 124.
121 Там же.
122 Там же. Т. 46. Л. 124---124об.
123 Там же. Л. 43.
124 Там же. Л. 160---161.
125 Там же. Л. 43.

126 Там же. Л. 125.
127 Там же. Л. 124---124об.
128 Там же.
129 Там же. Л. 125.
130 Там же.
131 Там же. Л. 187---187 об.
132Тамже.Т.51.Л.4.
133 Там же. Л. 5.
134 Там же. Л. 159.
135 Там же.
136 Там же. Л. 163---163об.
137 Там же. Л. 162.
138 Там же. Л. 176.
139 Там же. Т. 51. Л. 1---2.
140 Там же. Л. 2.
141 Там же.
142 Там же. Л. 3.
143 Там же. Л. 53.
144 Там же. Л. 61.
145 Там же. Л. 28.
146 Там же. Л. 35.
147 Там же. Л. 31.
148 Там же. Л. 52.
149 Там же. Л. 29.
150 Там же. Л. 40.
151 Там же.
152 Там же. Л. 70.
153 Там же. Л. 71.
154 Там же. Л. 76.
155 Там же. Л. 44.
156 К окончанию процесса помимо этих сводок появились и новые, называвшиеся
«Сводка ...наружной разведки, обслуживающей процесс правых эсеров» и под
писывавшиеся Врид начальника Общей агентуры Секретной части МГО ГПУ Фо
киным или его помощником (подпись разобрать не удалось. --- К. М.) (Там же.
Л. 156, 159---161, 165---167, 175, 176, 178---185).
157 Там же. Л. 22
158 Там же. Т. 46. Л. 178.
159 Там же. Т. 51. Л. 37.
160 Там же. Л. 38.
161 Там же. Л. 65.
162 Там же. Л. 19.
163 Там же. Л. 31.
164 Там же. Л. 42.
165 Там же. Л. 75.
166 Там же. Л. 44.
167 Там же. Л. 81.
168 Там же. Л. 38.
169 Там же. Л. 75.
170 Там же. Л. 74.
171 Там же. Л. 94.
352

172 Там же. Л. 48.
173 Там же.
174 Там же. Л. 64.
175 Там же. Л. 67.
176 Там же. Л. 86об.
177 Там же. Л. 156---156об.
178 Там же. Л. 158---158об.
179 Там же. Л. 86.
180 Там же. Л. 66---66об.
181 Там же. Л. 74об.
182 Там же. Л. 98.
183 Там же. Л. 39.
184 Там же. Л. 41.
185 В. М. Зензинов вспоминал: «Кончилось дело тем, что я для своих передвижений
по городу "по делу" выработал целую технику. Если мне в условном месте (у со
чувствовавших нам лиц, которые предоставляли для наших свиданий свои квар
тиры --- это называлось "явкой") надо было встретиться с кем нибудь из приез
жих, о чем меня извещали по телефону, то я выходил из дома часа за два до
назначенного момента свидания. И затем начиналась довольно откровенная иг
ра в кошку и мышку. С самым невинным видом я шел по направлению к нахо
дившимся от нас в 10---15 минутах ходьбы Торговым Рядам на Красной Площа
ди (иногда для ускорения всей процедуры ехал туда на извозчике). Верхние
Торговые Ряды на Красной Площади был род огромного пассажа со стеклянной
крышей. Этот пассаж выходил на четыре стороны, состоял из нескольких внут
ренних параллельных рядов магазинов в четыре этажа, имелся, кроме того, и под
вальный этаж. И все эти этажи и ряды --- что для меня было самым существен
ным --- имели многочисленные переходы --- внешние и внутренние. Я хорошо их
изучил. И поступал следующим образом: я входил под своды Верхних Торговых
Рядов и там делал неожиданный поворот за угол, затем нырял в подвал, быст
рым шагом проходил в противоположном направлении, взбегал на четвертый
этаж, опять в подвал --- пока не чувствовал, что совершенно запутывал своих пре
следователей, если таковые были. Затем долго стоял за углом, высматривая, есть
за мной кто нибудь или нет --- а после этого небрежной походкой выходил на од
ну из четырех сторон пассажа, на всякий случай заменив шляпу шапкой или кеп
кой, которые я запасливо носил всегда во внутренних карманах; при этом еще
старался изменить свою походку. Чтобы выследить меня при этих условиях, Ох
ранному Отделению пришлось бы мобилизовать несколько десятков своих фи
леров, чтобы установить их по всем четырем сторонам длинных Торговых Ря
дов --- вряд ли они это делали. Потом я шел приблизительно в нужном мне
направлении, стараясь в узеньких и извилистых переулках, которых как раз мно
го в этой торговой части города между Никольской и Ильинкой, еще раз прове
рить, есть ли за мной наблюдение. Это порой походило не то на гимнастические
упражнения, не то на рысистые бега... Конечно, такие приемы требовали много
времени и были утомительны, но зато я мог надеяться, что никого не приведу за
собой. Воображаю, как филеры меня ругали! (См.: Зензинов В. Пережитое. Нюю
Йорк, 1953. С. 116---117).
186 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 51. Л. 159.
187 Там же. Л. 159 об.
188 Там же. Л. 165.
189 Там же. Л. 165.
190 Там же. Л. 165, 164.
191 Там же. Л. 185.
353

192 Там же. Т. 48. Л. 16.
193 Там же. Л. 7.
194 Там же.
195 Там же. Л. 9.
196 Там же. Л. 12.
197 Там же. Л. 10.
198 Там же. Л. 16.
199 Там же. Л. 13, 17.
200 Там же. Л. 17.
201 Там же. Л. 18.
202 Там же. Л. 201.
203 Там же. Л. 51.
204 Там же. Л. 265.
205 Там же. Л. 16.
206 Там же. Л. 17.
207 Тюрьма в Кисельном пер., куда эсеров привезли накануне процесса, была переде
лана из жилого дома (см. подробнее: Бабина Б. А. Февраль 1922 / Публ. В. Заха
рова // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 2. М., 1990, а также в главе VI
наст. книги).
208 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 55. Л. 274, 270, 272.
209 Там же. Л. 1.
210 Там же. Л. 4, 53.
211 Там же. Л. 38.
212 Там же. Л. 4.
213 Там же. Л. 118.
214 Там же. Л. 224.
215 Там же. Л. 19.
216 Там же. Л. 19---19об.
217 Там же. Л. 20---20об.
218 Там же. Л. 21.
219 Там же. Л. 23.
220 Там же. Л. 23.
221 Там же. Л. 24, 24об.
222 Там же. Л. 26.
223 Там же. Л. 26.
224 Там же. Л. 32.
225 Там же. Л. 35.
226 Там же. Л. 49.
227 Там же. Т. 48. Л. 67.
228 Там же. Т. 55. Л. 17.
229 Там же. Л. 176.
230 Там же. Т. 48. Л. 20---20об.
231 Там же. Л. 21.
232 Там же. Л. 23.
233 Там же. Л. 27, 27 об, 28.
234 Там же. Л. 42, 42об.
235 Там же. Л. 61.
236 Там же. Л. 158.
237 Там же. Л. 228.
238 Там же. Л. 262.
354

239 Там же. Л. 268.
240 Там же. Л. 269.
241 Там же. Л. 270.
242 Там же. Т. 57. Л. 220 (копия), 221 (поддлинник).
243 Там же. Л. 219.
244 Там же.
245 Там же. Л. 214.
246 Там же. Л. 217.
247 Там же. Л. 199---199об.
248 Там же. Л. 221.
249 Там же. Т. 56. Л. 249---257об.
250 Там же. Л. 249.
251 Там же. Л. 249---249об.
252 Там же. Л. 249об.
253 Там же. Л. 292.
254 Там же. Л. 255.
255 Там же. Т. 57. Л. 204.
256 Там же. Л. 204 об.
257 Там же. Л. 199---199об.
258 См., например, сводку за то же 8 июля (Там же. Т. 48. Л. 84---84об.).
259 См.: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 847.
260 Буревой К. Распад. 1918---1922. М., 1923.
261 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 48. Л. 133.
262 Там же.
263 Там же. Т. 57. Л. 272.
264 Там же. Т. 48. Л. 63, 174.
265 Там же. Т. 57. Л. 279.
266 Там же. Л. 273.
267 Там же. Т. 48. Л. 262, 262об.
268 Там же. Л. 22.
269 Там же. Л. 33.
270 Там же. Л. 217об.
271 Там же. Л. 75.
272 Там же. Л. 226 об.
273 Там же. Л. 228.
274 Там же. Т. 47. Л. 38.
275 Там же. Т. 48. Л. 232, 232 об.
276 Там же. Т. 46. Л. 160, 161.
277 Там же. Т. 57. Л. 241---241об.
278 Там же. Л. 241
279 Там же. Л. 242.
280 Там же.
281 Там же.
282 Там же. Л. 272.
283 Там же. Л. 244 ---337.
284 Там же. Л. 272.
285 Чекистами тщательно проверялись все журналисты, обслуживавшие процесс
(ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 53). В самом начале этого тома имеется документ, по
ложивший начало процессу проверки --- на списке 24 х сотрудников Бюро печа
ти суда на получение служебных билетов пом. нач. СО ГПУ Дерибас поставил
355

356
резолюцию, в которой требовал: «1. Составить список на всю эту публику и наве
сти на них справку и в учетно регистрационном отделе, и в Регистрационно ста
тистическом, и в своих собственных отделениях. 2. На основании анкет и полу
ченных справок оставить о личном составе заключение» (Там же. Л. 3). Так и было
сделано (в деле содержатся собственноручно заполненные короткие анкеты). Оза
ботились чекисты и тем, чтобы взять под свой контроль многочисленный штат ма
шинисток и стенографисток, обслуживающий процесс, о чем свидетельствует сле
дующий пункт постановления «Особтройки» от 15 мая 1922 г.: «поручить т.
Шиманкевичу влить в среду машинисток и стенографисток своего наблюдателя,
дав последнему официальное назначение от Верхтриба в качестве старшего дело
производителя, и несколько своих машинисток и стенографисток» (ЦА ФСБ РФ.
Н 1789. Т. 46. Л. 22).
286 Там же. Т. 51. Л. 37.
287 Там же. Л. 41.
288 Там же. Л. 37.
289 Там же. Т. 51. Л. 26.
290 Там же. Л. 27.
291 Там же. Л. 54.
292 См. их воспроизведение в книге М. Янсена «Суд без суда».
293 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 51. Л. 66.
294 Там же. Л. 149.
295 Там же. Т. 47. Л. 210.
296 Там же.
297 Там же.
298 Там же.
299 Там же.
300 Там же. Л. 310.
301 Там же. Л. 306.
302 Там же. Л. 312.
303 Там же. Л. 313.
304 Там же. Л. 326, 326об.
305 Там же. Л. 332, 332об.
306 Там же. Л. 327.
307 Там же. Л. 348.
308 Там же. Л. 349.
309 Там же. Л. 314.
310 Там же. Л. 331.
311 Там же. Л. 345. Из «Ведомости на выдачу дополнительных билетов родственни
кам» видно, что со стороны Ивановой Ирановой Е. А. пропуск получила Щеснев
ская Александра Ипполитовна, со стороны Львова М. И. --- Сазонова Зоя Изотов
на и Сазонова Любовь Александровна, со стороны Ефимова П. Т. --- Журавлев
Сергей Алексеевич, со стороны Горькова Г. --- Богословская Ольга Ивановна,
со стороны Берга Е. С. --- Берг Анна Ефремовна, Берг Ревека Ефремовна, со сто
роны Веденяпина М. А. --- Рахманова Евгения Эмилия, со стороны Д. Д. Донско
го --- Филипченко Елена Михайловна, со стороны Агапова В. В. --- Агапов Иван
Владимирович, со стороны С. В. Морозова --- Морозова Анна Андреевна. Далее
следовала подпись Шиманкевича и продолжение списка: со стороны М. Я. Ген
дельмана --- Гендельман Яков Эммануилович, со стороны Л. Я. Герштейна --- Его
нова Лия Яковлевна, со стороны М. Я. Лихача --- Кремянский Семен Евграфович,
со стороны Берга Ефима Самойловича (так в тексте. --- К. М.) --- Берг Ида, со сто
роны М. Я. Гендельмана --- Гендельман Борис Яковлевич, со стороны М. А. Лиха
ча --- Соловьева Файнберг Ольга Самуиловна, со стороны Тимофеева Евгения

Игнатьевича --- Иков Владимир Константинович, Ракова Дмитрия Федоровича ---
Кашинцев Дмитрий Александрович, со стороны Ратнер Элькинд Е. М. --- Элькинд
Лев Моисеевич, со стороны Гендельмана --- Гендельман Лина Яковлевна, со сторо
ны И. С. Дашевского --- Зуева Екатерина Павловна, со стороны С. В. Морозова ---
Виноградова Мария Александровна, со стороны Н. И. --- Артемьева Ольга Иванов
на, со стороны Семенова --- Гольдштейн Ефроим Моисеевич и Щепкин Владимир,
со стороны Артемьева --- Сутугина Серафима Петровна, со стороны Злоби
на --- Злобина Елена Иосифовна (Там же. Л. 304---305 об.).
312 Дмитрий Дмитриевич Донской. С. 140.
313 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 49. Л. 7.
314 «1. Гоц Сара Николаевна, жена, "Утка". 2. Донская Надежда Михайловна, жена,
"Мушка". 3. Юцис Рахилия Бенециановна, жена, "Киевлянка", жена Иванова Ни
колая. 4. Тимофеева Анастасия Павловна, жена, "Матроска". 5. Ракова Анна Дми
триевна, жена, "Старуха". 6. Хворостова Валентина Михайловна, дочь, "Клавоч
ка", дочь Веденяпина. 7. Грузинова Екатерина, жена, "Лавочка", жена Веденяпина.
8. Гендельман Фаня Львовна, жена, "Жучка". 9. Аверкиева Нина Александровна,
жена, "Швейка", жена Альтовского. 10. Либерова Дора Григорьевна, жена, "Цы
ганка". 11. Берг Ревека Соломоновна, дочь, "Молодайка", дочь Берга. 12. Рабино
вич Эммануил Николаевич, брат жены Гоца, "Длинный". 13. Рабинович Берта
Мартовна, сестра жены Гоца, "Ворона". 14. Артемьева Мария Петровна, жена, "Се
рая". 15. Лихач Соловьева Дарья Гавриловна, жена, "Брюнетка". 16. Кашин, сви
детель, "Врун", свидетель 1 й группы обвиняемых. 17. Муравьев Николай Кон
стантинович, защитник, "Верблюдина". 18. Жданов Владимир Анатольевич,
защитник, "Спасс". 19. Тагер, защитник, "Ваш". 20. Карякин Гаврил Львович, за
щитник, "Юрист"» (Там же. Л. 4).
315 Там же. Л. 1---2б.
316 «1. Гоц Сарра Николаевна, 40, ---, ---, не служит, беспартийная, жена чл. ЦК ПСР,
пользуется большой популярностью среди родственников с. р., имеет большие
связи с видными с. р., выполняет различные поручения с. р., как сидящих
в тюрьме, так и находящихся на свободе, Армянский пер., д. 9, кв. 16, При ней
находится двое детей 7 и 8 лет.
2. Гоц Года Ароновна, 24 лет, ---, среднее, счетовод Главснабпродарм, беспарт., пле
мянница чл. ЦК ПСР Гоца, выполняет часто технические различные поручения,
Тоже.
3. Гоц Клара Ароновна, 29 лет, ---, Высшее, врач Наркоздрава, беспарт., то же са
мое, тоже.
4. Рабинович Эммануил Николаевич, ---, ---, ---, ---,---, брат жены Гоц и оказывает
всякое содействие с. р., проходящим по процессу, тоже.
5. Рабинович Васса Мееровна, 33, ---, высшее, врач, беспарт., жена Рабиновича, то
же выполняет различные поручения, тоже.
6. Соловьева Дарья Гавриловна, 36, мещанка, среднее, служит неизвестно где, с. р.,
жена члена ЦК ПСР Лихач, до ее ареста в 1922 г., проживала нелегально. В на
стоящее время выполняет различные технические поручения видных с. р., Теп
лый пер. д.5/36, кв. 6.
7. Донская Надежда Михайловна, ---, ---, ---, ---, беспарт., жена чл. ЦК ПСР Дон
ского, активна, содействует нелегальной работе ПСР, Н. Басманная, д. 9, кв. 4.
8. Артемьева Мария Петровна, 32, мещан., высшее, ---, 1907, жена члена ЦК ПСР
Артемьева, активно работает с ПСР, ведет нелегальную работу, служит связью
между с. р. сидящими в тюрьме и находящимися на воле., М. Каховский пер.,
д. 6, кв. 10.
9. Аверкиева Нина Александровна, 29, мещанка, высшее, Горн. Совет ВСНХ, 1917,
жена видного работника ПСР Альтовского, рядовой член партии, выполняет тех
нические задания ПСР, Георгиевский пер., кв. 8.
357

358
10. Гендельман Фаня Львовна, 37, мещанка, среднее, домашняя хозяйка, беспарт.,
жена члена ЦК ПСР Гендельмана, служит связью между с. р., сидящими в тюрь
ме и находящимися на воле, Моховая 10, кв.15.
11. Гендельман Самуил Яковлевич, 23, мещанин, среднее, студент Московского
университета, беспарт., Брат члена ЦК ПСР Гендельмана, оказывает всякое со
действие в нелегальной работе ПСР, и в связи с процессом выполняет различ
ные поручения привлеченных к суду, Тоже.
12. Гендельман Илья Михайлович, 17 лет, мещанин, среднее, учащийся, беспарт.,
сын чл. ЦК ПСР Гендельмана, выполняет различные технические поручения
ПСР.
13. Либерова Дора Григорьевна, 28 лет, мещанка, высшее, библиотека НКПС, 1917,
жена видного работника ПСР. Активно принимает участие в нелегальной рабо
те ПСР, Настасьинский пер. 8, кв. 4.
14. Либерова Екатерина Васильевна, ---, ---, ---, ---, (о парт. пропуск), сестра видно
го работника ПСР Либерова, тоже самое, тоже.
15. Кохалкина Екатерина Романовна, 32 года, крестьян., домашнее, Архивариус Ис
торико Революционного Архива, беспарт., жена видного с. р. Злобина, выпол
няет технические поручения членов ПСР, Трубниковский пер. 4, кв. 4.
16. Юцис Рахиль Венециановна (так в тексте. --- К. М.), 23, мещан., среднее, учаща
яся медфака, парт., жена члена ЦК ПСР Иванова, оказывает услуги в нелегаль
ной работе ПСР, Арбат, 51, кв. 41.
17. Грузинова Екатерина, ---, ---, ---, ---, парт., жена чл. ЦК ПСР Веденяпина имеет
связь в видными работниками ПСР, Большой Власьевский пер. 7, кв. 7.
18. Хворостова Валентина Михайловна, ---, ---, ---, ---, дочь члена ЦК ПСР Веденяпина
выполняет различные технические поручения нелегальных работников ПСР, то же.
19. Берг Ида, ---, ---, ---, ---, парт., Жена видного с. р. Берга поддерживает связь с ак
тивными работниками ПСР, Долгоруковская 4, кв. 1.
20. Берг Ревекка Ефремовна, ---, ---, ---, ---, дочь видного с. р. Берга выполняет техни
ческие поручения членов ПСР, враждебно настроена против Советской власти,
то же.
21. Тимофеева Анастасия Павловна, ---, ---, ---, ---, парт., жена члена ЦК ПСР Тимо
феева выполняет различные поручения чл. ЦК ПСР служит связью между с. р.
сидящими в тюрьме и находящимися на свободе.
22. Закс Татьяна Романовна, ---, ---, ---, ---, неоднократно приходила на свидание к чл.
ЦК ПСР Тимофееву, имеет связь с видными членами ПСР, Собачья площадка,
дом 2, кв. 38.
23. Кремянский Семен Евграфович, ---, ---, ---, ---, один из родственников
чл. ЦК ПСР Лихач выполняет самые конспиративные задания сидящих в тюрь
ме чл. ЦК ПСР, Большой Афанасьевский пер. дом 4, кв. 3.
24. Соловьева Файеберг О. С., ---, ---, ---, ---, сестра жены члена ЦК ПСР Лихач, вы
полняет различные технические поручения членов ЦК ПСР, Теплый пер. д. 5/36,
кв. 6.
25. Утгоф Екатерина Владимировна, ---, ---, ---, ---, сестра видного с. р. Утгофа под
держивает связь с видными с. р. и выполняет различные поручения, М. Брон
ная ул., дом 20, кв. 8.
26. Гольденвейзер Елена Владимировна, ---, ---, ---, ---, жена видного с. р. Утгова.
То же., Рогожская застава Старообрядческая ул. Дом младенца им. Кропоткина.
27. Злобин Сергей Владимирович, ---, ---, ---, ---, брат видного с. р. Злобина выпол
няет поручения чл. ЦК ПСР, находящихся в тюрьме.
28. Злобина Елизавета Иосифовна, ---, ---, ---, ---, одна из родственниц видного
с. р. Злобина, который на процессе держит себя вызывающе.
29. Филипченко Елена Михайловна, ---, ---, ---, ---, неоднократно приходила на сви
дание к чл. ЦК ПСР Донскому, а также поддерживает связь с видными с. р., на
ходящимися на свободе. Ново Басманная, 9, кв. 4.

30. Сутугина Серафима Петровна, ---, ---, ---, ---, ходит на свидание к чл. ЦК ПСР
Артемьеву и поддерживает связь с видными работниками ПСР, М. Каковинский
пер., д. 6, кв.10.
31. Злобин Павел Степанович, ---, ---, ---, ---, ---, ---, Трубниковск., д. 4., кв. 4» (Там же).
317 Там же. Л. 36.
318 Там же. Т. 51. Л. 47.
319 «Во время процесса в зале сотрудники размещались среди публики. Приняты бы
ли под наблюдение Верблюдина, переводчик Либкнехта, защитник Жданов. Око
ло 21 ч. к "Юродивому" подошел объект, который спросил "Юродивого", давно
ли он приехал, на что последний ответил, приехал с разработки и даже еще не
спал, а пошел прямо на процесс. Затем Юродивый спросил у объекта, приехал ли
Иссинович, и получив от объекта ответ, что Иссинович приехал, спросил, чтобы
объект приехал к нему, по адресу Сретенский бул., д. 6, кв. 12, после оконча
ния "Юродивый" подождал какую то старушку, по видимому, жену, с которой на
трамвае 17 доехал до Сретенских ворот и пошел в д. 6 подъезд 2, по Сре
тенскому бульвару» (Там же. Л. 54). Далее в сводке сообщались приметы «Юроди
вого», женщины, бывшей с ним, и приметы «объекта». Заканчивалась сводка ин
формацией о разъезде защитников: «После окончания процесса в 23 ч. 45 м. вышел
защитник Жданов кличка "Спас" и прошел к авто 259, где у него какая то да
ма спросила, куда он едет, он ответил сначала к Троицким воротам, а потом в
"Люкс". После этого "Спас", какой то тип, по видимому, т. Луначарский и упо
мянутая дама, сели в указанный автомобиль и уехали, в виду темноты и большо
го скопления народа приметы описать не удалось. Переводчик Либкнехта кличка
"Белка" вышел в 23 часа 45 м. вместе с Либкнехтом и Розенфельдом, сели в авто
мобиль 272 и поехали по направлению Моховой ул. спустя 10 м. после выхода
Белки вышел Верблюдина и с ним 5 защитник (1 й группы обвиняемых) и прошли
на Театральной пл. к трамвайной остановке, постояли там около 5 м., все время
разговаривая о процессе, не стесняясь, несмотря на то, что кругом стояли ожида
ющие трамвая, критиковали ведение процесса и в особенности государственного
обвинителя Крыленко, т. к. по видимому, трамвай уже не ходил, то Верблюдина
со всеми простился и с одним типом (тоже защитник обвин. 1 й группы), пошли
по направлению 1 Дома Советов, остальные направились к Лубянской пл. На уг
лу Воздвиженки [и] Моховой Верблюдина нанял извозчика 1401, с типом по
ехали по направлению Храма Христа Спасителя, ввиду того, что поблизости не
было извозчика, наблюдение пришлось прекратить» (Там же).
320 Там же.
321 Там же. Л. 93.
322 Там же. Л. 104.
323 Там же. Л. 111.
324 Там же. Л. 109.
325 Там же. Л. 111.
326 Там же. Л. 129.
327 Там же. Т. 42. Л. 56.
328 Там же. Т. 51. Л. 130.
329 Там же. Л. 132.
330 Там же. Т. 51. Л. 141.
331 Там же. Л. 149.
332 Там же. Т. 57. Л. 215.
333 Там же. Т. 51. Л. 155.
334 Там же. Л. 163.
335 Там же. Л. 169.
336 Там же.
359

337 Там же. Л. 170.
338 Там же. Л. 173.
339 Там же. Л. 177.
340 Там же. Л. 109.
341 Там же. Л. 149.
342 Там же. Л. 7.
343 См., например: там же. Л. 33, 111, 239.
344 Там же. Л. 94.
345 Там же. Л. 318.
346 Там же. Т. 49. Л. 340.
347 Там же.
348 Там же. Л. 320.
349 Там же. Л. 294.
350 Там же. Л. 398.
351 Там же. Л. 432.
352 Там же. Л. 433.
353 Там же. Л. 449.
354 Там же. Т. 49. Л. 503, 505.
355 См.: Олицкая Е. Л. Мои воспоминания. Т. 2. Франкфурт на Майне, 1971.
356 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 46. Л. 18---25, 30, 31, 35, 36.
357 Там же. Л. 18.
358 Там же. Л. 36.
359 Там же. Л. 26---29.
360 Там же. Л. 37---43об.
361 Там же. Л. 37---106.
362 Там же. Л. 101---106об.
363 Там же. Т. 46. Л. 116.
364 Там же. Л. 125.
365 Там же. Л. 131---141об.
366 Там же. Л. 125.
367 Там же. Л. 107---107об., 108---108об.
368 Там же. Л. 109.
369 Там же. Л. 111.
370 Там же. Л. 113---115.
371 Там же. Л. 125.
372 Там же. Т. 46. Л. 107---110.
373 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 463; ЦА ФСБ РФ.
Н 1789. Т. 65. Л. 107.
374 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 63. Л. 22.
375 Там же. Л. 22б, 22в.
376 Там же. Л. 160.
377 Там же. Л. 236---236об.
378 Там же. Л. 172.
379 Там же. Т. 46. Л. 107.
380 Там же. Л. 107.
381 Там же. Л. 108.
382 Там же. Л. 111.
383 Копию протокола см.: Там же. Т. 46. Л. 113.
384 Там же. Л. 113---115.
385 Олицкая Е. Мои воспоминания. Т. 1. С. 159---165, 168---172.
360

386 Судебный процесс над социалистами революционерами.
387 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 63. Л. 169.
388 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 565.
389 Там же. С. 566.
390 Там же. С. 567.
391 Там же. С. 93.
392 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 46. Л. 156.
393 Там же.
394 Там же.
395 Там же. Л. 157.
396 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 418---420, 489, 491.
397 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 46. Л. 150, 151.
398 Там же. Л. 149.
399 Там же.
400 Там же. Л. 152.
401 Там же.
402 Там же. Л. 153.
403 Там же.
404Тамже.Т.41.Л.8.
405 Там же. Л. 6---7.
406 Там же. Л. 13.
407 Там же. Л. 14.
408 Там же. Л. 8---9об.
409 Там же. Л. 7.
410 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 567.
361

362
В середине января 1922 г. Л. В. Коноплева (помощница Семенова
в его боевом отряде) написала заявления в ЦК РКП(б) и в ЦК ПСР, а так
же доклад о своей работе «в ПСР в области военной, боевой и террори
стической» и письмо к известному большевику Л. П. Серебрякову, кото
рого она просила передать эти документы руководству большевиков.
В письме к Серебрякову Коноплева объясняла причины сокрытия от не
го правды в момент своего вступления в РКП(б) и заявляла, что у них
с Семеновым была договоренность о выступлении с совместным заявле
нием, разоблачающим эсеров, после его возвращения из России (в Гер
манию). «Когда он вернулся, --- продолжала она, --- мы не имели возмож
ности совместно выступить, так как находились по роду работы в разных
местах, не имея возможности ни увидеться, ни списаться. Он подал за
явление один, и позже, когда представилась возможность, уведомил ме
ня. Теперь я делаю то же самое, сознавая, что должна это сделать во имя
революции и в то же время сознаю, что с моей моралью, с моим внут
ренним "я" этот поступок несовместим»1. Какое и кому именно сделал
заявление Семенов неясно (если под заявлением Коноплева не понима
ет брошюру). Но отметим, что в пользу самостоятельного, т. е. без «соав
торства» и «редактирования» чекистами, написания текстов Семенова
и Коноплевой говорит масса несовпадений в них.
С кем разговаривал Семенов о моральной допустимости своего рене
гатства и разговаривал ли он на эту тему вообще, неизвестно. В отличие
от Коноплевой, которая многократно упоминала о своих «моральных» пе
реживаниях и на предварительном следствии и на самом процессе, Се
менов затронул эту проблему только два раза. Первый раз в конце своей
брошюры, где он восклицал: «Из тюрьмы через девять месяцев я вышел
с отрицательным в корне отношением ко всей моей прежней работе.
До тюрьмы у меня не было времени для критического анализа происхо
дящих событий. В тюрьме делать было нечего помимо дум и размышле
ний. Я вспоминал, взвешивал, критиковал, оценивал прошлое, и у меня
постепенно появлялось смутное колебание. Завершение с. р. движения
на Волге победой реакции --- с одной стороны, Венгерская и Германская
революции --- с другой стороны --- были для меня огромным толчком
к коренной переоценке и характера революции, и основных позиций
ГлаваV
«НАМ ПРОТИВОСТОИТ ОБВИНЕНИЕ НАПРОТИВ,
ОБВИНЕНИЕ В ЛИЦЕ СУДА, ОБВИНЕНИЕ
НА СКАМЬЕ ПОДСУДИМЫХ И ДВЕ ТЫСЯЧИ
ОБВИНИТЕЛЕЙ, КОТОРЫЕ СИДЯТ В ЗАЛЕ»:
ЭТИКА И ТАКТИКА ПРОТИВОБОРСТВА
§ 1. «ВОТ ЭТА АЛГЕБРАИЧЕСКАЯ ФОРМУЛА ---
МИНУС НА МИНУС ДАЕТ ПЛЮС --- ПРЕДАТЕЛЬ,
ПРЕДАЮЩИЙ ПРЕДАТЕЛЯ, ЧЕСТЕН...»
1.1. Логика и мотивы оправдания Г.И.Семеновым
и Л.В.Коноплевой своего ренегатства

Партии, и роли в Революции пролетариата и крестьянства. Переоценка
привела меня к взгляду на Революцию как на революцию социалистиче
скую, к признанию ошибочности позиций партии Социалистов револю
ционеров, к признанию необходимости диктатуры пролетариата»2.
Второй раз, когда в «Правде» от 29 марта 1922 г. появилось письмо
Семенова к некоему другу, где он восклицал: «Я предвижу, сколько гря
зи они выльют на меня. Ведь для них я предатель. Но я продумал до кон
ца моральную сторону вопроса, и для меня слова не страшны. Здесь нет
предательства. Предательством было бы скрывать от РКП свое прошлое
и таить в себе от трудящихся факты огромной исторической важности.
И когда моя правота стала мне ясна, меня уже не пугают перспективы
сожжения на эсеровском костре. Пусть обливают грязью. Для мещан
и контрреволюционеров я предатель, для коммуниста я исполнил свой
долг. Тяжело мне все это невероятно, но я делаю революционное дело...»3.
Сама манера письма, анонимность адресата и появление его в «Правде»
вызывают предположения о «заказном» характере этого документа. По
хоже, большевистские сценаристы и постановщики процесса ощутили,
что образ «предателя», сложившийся в отношении Семенова (как у эсе
ров, так и у части коммунистов), очень серьезно им мешает, и они пред
приняли меры для его изменения.
Л. В. Коноплева же считала идейную эволюцию взглядов недостаточ
ным оправданием ренегатства и сделала ряд попыток морально оправдать
свою позицию. Так, она 15 января 1922 г. написала заявление в ЦК РКП(б)
следующего содержания: «Прилагая при сем доклад о работе своей в п.с.р.
в области военной, боевой и террористической в период с конца 1917 г.
по конец 1918 г. сообщаю, что многое уже забыто мною.
<...> Кроме того, считая своим долгом чести поставить Центральный
Комитет Партии Социалистов Революционеров в известность о сделан
ных мною разоблачениях о боевой и террористической работе ПСР, пе
ресылаю Центральному комитету РКП заявление на имя ЦК ПСР для
рассмотрения. В случае согласия на это Центрального Комитета РКП,
прошу переслать прилагаемое заявление Гоцу или Донскому»4. Упомяну
тое заявление гласило: «Довожу до сведения Центрального Комитета
П.С.Р., что одновременно с этим мною делается сообщение Центр[аль
ному] Комитету РКП о военной, боевой и террористической работе в пе
риод с конца 1917 г. по Июнь 1918 г. в Петербурге и Москве. Бывший
член П. С.Р. член Р.К.П. Лидия Коноплева»5.
Ответ на вопрос, зачем ей понадобилось писать эти заявления и про
сить о вручении одного из них Донскому или Гоцу, сидевшим в Бутыр
ках (странная же получилась бы процедура такого вручения!), достаточ
но ясен. Коноплева явно пыталась сохранить лицо и делала хорошую
мину при плохой игре. Ее заявление в ЦК ПСР должно было продемон
стрировать, что свои разоблачения властям она делает «по правилам», как
положено революционеру, так сказать, публично объявляя --- «Иду на
Вы!». Вполне естественно, впрочем, что большевики не стали ей потвор
ствовать, так как это грозило разрушением всего их замысла, открытием
инспирированности действий Семенова и Коноплевой, предоставлением
эсерам времени для принятия хоть каких то превентивных мер и т. п.
Желание опереться на спасительное --- «интересы революции» и не
уверенность в правоте собственных поступков, кардинально противоре
чащих фундаментальным понятиям революционной чести, пронизывают
все письмо Коноплевой к видному большевику Серебрякову, давшему ей
рекомендацию при вступлении ее в РКП(б). Это письмо Коноплевой
363

настолько выразительно показывает, какой сумбур творился в ее голове,
какое смятение чувств она переживала, как попытки уговорить свою со
весть софизмами чередовались с опасениями, что даже коммунисты при
мут ее за банального предателя и провокатора, что заслуживает простран
ного цитирования: «Дорогой Леонид Петрович! <...> Мне хочется немного
поговорить с Вами, поделиться своими мыслями. Весь 1919 г. был годом
ломки моего старого идеологического мировоззрения. И результат был тот,
что и по взглядам своим и по работе фактически я сделалась коммунист
кой, но официальное вхождение в РКП считала невозможным благодаря
своему прошлому. Еще будучи в п.с.р., и после в группе "Народ" я счита
ла, что долг наш --- мой и Семенова во имя справедливости открыть ту стра
ницу в истории п.с.р., скрытые от широких масс --- Интернационалу <...>
Но как это сделать, я не знала. Вопрос этот, связанный с тяжелым личным
моральным состоянием, стал перед вхождением моим в РКП. С одной сто
роны, я чувствовала, сознавала, что не имею морального права войти в пар
тию, перед которой имею столько тяжких грехов, не сказав ей о них, с дру
гой стороны, считала, что открыть его, не указав фактического положения
вещей, связи в прошлой работе с п.с.р., персонально ряда лиц, я не мог
ла --- слишком все было связано одно с другим. Это же считала неприем
лемым со стороны моральной --- попросту говоря предательством старых
товарищей по работе. На сколько было приемлемо для меня сообщение
о прошлом Интернационалу --- объективному судье, настолько не прием
лемо Центральному Комитету или иному органу РКП. Политическая пар
тия не судья другой партии, они обе стороны заинтересованные, а не бес
пристрастные судьи. Таково было мое убеждение. Перед вступлением
в РКП, я вам говорила не раз, что прошлое мешает войти.
Но я решила перешагнуть через прошлое и в партию вошла, имея на
мысли дальнейшей работой хоть немного покрыть прошлое, свои ошиб
ки и преступления перед Революцией.
Приехав за границу, читая с.р. орган "Воля России", старое воскрес
ло с новой силой. Эта травля русской революции, коммунистической пар
тии, которую вели и ведут здесь с ры, раздувая и крича об ошибках РКП,
стараясь восстановить против нас Зап[адно ]Европ[ейский] пролетариат,
крича об ужасах ЧК и красного террора --- зародили мысль об необходи
мости во имя Революции и партии раскрыть перед пролетариатом и рус
ским и международным истинное лицо п.с.р., ее тактику, ее преступле
ния перед революцией.
И тут передо мной в частности стала тяжелая дилемма: с одной сто
роны интересы Революции, с другой --- определенное сознание недопус
тимости с моральной точки зрения.
Я знаю, что все, что в интересах Революции --- допустимо и оправды
ваемо. Интересы Революции --- наша правда, наша мораль. И когда мы
с Семеновым, перед отъездом его в Россию, обсуждали этот вопрос,
то там решили оба --- если интересы революции требуют, то мы должны,
обязаны сделать, хотя бы с точки зрения человеческой морали, это было
неприемлемо. <...> Как за террористическим актом должна последовать
физическая смерть выполнителя, так за этим актом --- моральная смерть.
[А] может быть --- смерть старой морали. Этого я еще не знаю. Все может
быть. Одно только знаю --- во имя интересов Революции должно быть
сделано все.
Должна добавить Вам еще, что я задавала себе вопрос, старалась про
верить себя --- что может быть потому так тяжело, так мучительно подавать
мне заявление ЦК, что у меня осталось что то общее с с рами, какая то
364

связь. На это ответила и себе, отвечаю и Вам --- нет. Ничего не осталось.
Как они являются врагами революции, врагами РКП --- так они и мои
враги. И сейчас в работе, с момента, как мы находимся в противополож
ных лагерях, все методы борьбы допустимы.
Но когда я подхожу к вопросу о прежней работе, когда была идейно
с ними за одно, пользовалась неограниченным доверием и использовы
ваю тот период теперь для борьбы с ними --- я определенно сознаю, что
делаю поступок, недостойный честного революционера <...>
И знаете, что мучит меня --- это мысль --- "хорошо, с ры скажут она
предала нас, но и коммунисты должны сказать --- она предала своих преж
них товарищей по партии, но где же гарантия, что она и нас не продаст".
То, что скажут с ры, неважно для меня --- самый переход в РКП по их
терминологии есть измена и предательство Революции. Но мнение това
рищей по РКП для меня нужно. И тут стоит неразрешимый вопрос, прин
ципиальный --- допустимо ли с точки зрения революционной этики при
переходе из одной партии в другую разоблачать тайны старой партии.
И тут боюсь и не могу выбиться из заколдованного круга. Если это дела
ется во имя Революции --- то да, должно быть сделано, имеет свое оправ
дание и морально и этично. И в то же время с сознанием, что ты обязан
и должен это сделать во имя Революции, как революционер, выступает
просто человек, которому душевно, морально тяжело, а может быть и не
под силу такой акт <...>
Еще раз повторяю, что у меня нет ни тени сомнения и колебания
в том, что это я должна и обязана, внутренне обязана сделать для Рево
люции. Но как совместить это с моралью и этикой --- не знаю, не умею.
И боюсь»6.
Коноплева пыталась спрятать свою связь с советскими спецслужба
ми и проблему инспирированности их с Семеновым показаний, но дела
ла это не очень умело, даже в письме создавая логические и психологи
ческие неувязки. На одну из них уже на процессе указал М. Я. Гендельман
в своей защитительной речи: «Я здесь спрашивал гражданку Коноплеву:
а до того, как вы этот доклад послали Серебрякову, вы беседу вели с ним
о всех тех разоблачениях, которые вы после в этом докладе сделали. Граж
данка Коноплева категорически заявила: "нет, беседы не было никакой,
это было первое мое заявление о всем том, что я знала". Так ли это? И тон
письма --- оно здесь оглашалось --- можно ли в таком тоне писать челове
ку, который находился в рядах коммунистической партии и до сего вре
мени скрывал свое, как она выражается "кровавое прошлое", теперь об
этом прошлом говорить в таком спокойном тоне, точно продолжается то
варищеская беседа. Ведь могла явиться мысль: теперь, когда узнают о том,
что я участвовала в убийстве Володарского, Троцкого, Урицкого и так да
лее, простят ли мне то, что я втерлась в коммунистическую партию, про
стят ли то, что я молчала и, конечно, тон письма был бы совершенно дру
гой. Нельзя с этими первыми кровавыми откровениями писать: "Дорогой
Леонид Петрович", подписываться "Ваша Лида" и просить "сообщите от
вет мне через Гришу". Это определенно говорит о том, что обо всем том
Советская власть в лице Серебрякова, а дальше я постараюсь доказать
и других органов, была осведомлена о всем том, что послужило впослед
ствии канвой для вот этого узора, который вышивался и на предваритель
ном следствии и на суде»7.
Подобной же экзекуции и обвинениям подвергся на процессе
и Г. И. Семенов. Так, отвечая на вопрос Гендельмана о том, где и когда бы
ла написана его брошюра, Семенов стал путаться в сроках ее написания
365

и отказался назвать место ее создания, мотивировав это тем, что нахо
дился на нелегальной работе: «ГЕНДЕЛЬМАН: Великолепно, значит, Вы
писали за границей в декабре 21 года и в январе 22 года. Скажите, Вы
предварительно совещались с кем либо, перед тем, как эту брошюру на
писать. СЕМЕНОВ: Да, совещался. ГЕНДЕЛЬМАН: С кем именно.
СЕМЕНОВ: Да, я совещался не по вопросу о брошюре, как таковой, а ме
ня интересовала моральная сторона. Возможно ли для меня выступить
с разоблачениями. ГЕНДЕЛЬМАН: Вы решили этот вопрос с ГПУ.
СЕМЕНОВ: Я считаю нужным раз навсегда сказать, что отвечать на по
добного рода вопросы я категорически отказываюсь. Я имею моральное
право так говорить. Я в продолжение многих лет, в продолжение долгих
лет подставлял свою голову под пули, когда я находился в рядах партии
социалистов революционеров и здесь присутствующие члены Централь
ного комитета хорошо знают. ГЕНДЕЛЬМАН: Вы отвечаете не на вопрос.
СЕМЕНОВ: И с тех пор, как я стал на другую точку зрения, на точку зре
ния Советской власти, сделался коммунистом, и с тех пор в продолже
ние годов я подставлял свою голову под пули. И потому я имею мораль
ное право на этот вопрос не отвечать, а Вы копаться в том, правильно
или неправильно я поступаю, не имеете права. ГЕНДЕЛЬМАН: Меня ин
тересует не тот момент, что Вы правы или не правы, а другой факт. <...>
Будьте добры ответить: долго ли до времени написания брошюры Вы на
ходились за границей. Вы написали брошюру в декабре, а в ноябре и в ок
тябре вы тоже были за границей. СЕМЕНОВ: Я говорю, что касаться во
просов моей нелегальной работы и времени моего пребывания в разных
городах, Вы не можете. Я раз навсегда заявляю, что не буду отвечать по
этому вопросу агентам, косвенным или прямым, союзников. Я отвечать
отказываюсь и прошу таких вопросов не задавать»8. Ответы Семенова,
особенно попытки скрыть время написания брошюру, хотя дата «2 дека
бря 1921 г.» стояла в конце опубликованного текста (на рукописи --- 3 де
кабря. --- К. М.), и была всем известна, сродни саморазоблачению и про
изводят вполне определенное впечатление. Представляется, что Семенов
называл более поздний срок окончания брошюры, желая избежать не
удобного вопроса, почему же он не сразу сдал ее в типографию. Ведь во
прос о сдаче рукописи в печать был решен только 23 января 1922 г. по
становлением Политбюро, предписавшим И. С. Уншлихту издать ее за
границей в двухнедельный срок.
Подоплека вопросов Гендельмана видна по его ответам председатель
ствовавшему на суде Г. Л. Пятакову: «Гр н председательствующий, что ка
сается того, что он имеет право не отвечать на вопросы, что он, подсу
димый, вправе это делать, я напомню Вам, что когда слушались дела
в военно революционном суде, то были случаи, когда обвиняемым про
вокаторам выносились приговора, а потом они на велосипедах уезжали»9.
Столь плохо замаскированного обвинения Семенова в провокаторстве
и инсценированности всего процесса не смог стерпеть уже сам обвини
тель Н. В. Крыленко, впрочем, не очень логично заявивший, что отказав
шийся выполнять Берлинское соглашение Верхтриб ни одного из обви
няемых (включая Семенова) не оставит без наказания10.
Нарисованная Коноплевой и Семеновым схема побудительных моти
вов и причин своего ренегатства, действительно, оставляла сомнения в их
искренности и правдивости даже самой этой схемы. Н. И. Ракитников на
допросе 8 марта 1922 г. недоуменно восклицал: «...Разоблачение гр. Се
менова и Коноплевой для меня является вполне неожиданным, тем бо
лее, что в феврале 1921 года в первый раз, когда я с ними виделся после
366

этих событий, мне довелось с ними беседовать часа два---три на тему
о партийной этике в делах боевого характера, и они ни слова не заикну
лись о недопустимости того отношения, которое в 1918 году было прояв
лено к ним со стороны Гоца и Донского. И вообще за все время моего
пребывания в ЦК (до 9 го Совета партии, на котором я заявил о своем
выходе из ЦК) ни со стороны гр. Семенова и Коноплевой, ни со сторо
ны других членов боевого отряда не заявлялось никаких жалоб или пре
тензий на действия Гоца и Донского или Центрального Бюро. Не пода
валось таких жалоб в Совет партии»11. А ведь именно такая линия
поведения для Коноплевой и Семенова была бы самой логичной и есте
ственной в рамках ими же самими созданной схемы --- постепенного ра
зочарования и отхода от эсеровской партии.
А как относились к Семенову и Коноплевой, а главное --- как квали
фицировали их поведение с точки зрения и норм революционной суб
культуры, с одной стороны, их бывшие товарищи по партии, а с дру
гой --- новые, т. е. коммунисты? Немедленно по выходе брошюры
Семенова в Германии В. М. Чернов там же, в Германии, откликнулся на
нее статьей в «Воле России», заголовок которой говорит сам за се
бя --- «Иудин поцелуй». Его оценки были весьма недвусмысленны: «Яс
но: перед Генуей, когда надо показаться в люди, причесанными и умы
тыми, когда даже в России спешно переименовывают "Чрезвычайки"
в "Политуправления", при наркомвнуделе --- разумеется, нужно и в Бер
лине кого нибудь выпустить для обеления заплечных мастеров "гаражей
расстрела", "корабля смерти" --- знаменитого "подвала". Но зачем же так
наглядно? К чему выбалтывать секрет --- почему и для чего появилась
брошюра г. Васильева? Почему даже у простаков отнимать возможность
думать, будто это просто случайное счастливое совпадение?
Но кто же это такой --- "видный член" п.с. р. г. Семенов Васильев?
Как известно, ныне попасть в "видные члены партии с.р." нет ничего
проще: пусть любой Иван Иваныч Иванов из "бывших людей" этой пар
тии сделает какую нибудь гадость в пользу большевиков, и вся на содер
жании у них состоящая пресса немедленно возведет его немного не в ли
деры. А г. Семенов Васильев все же несколько больше, чем Иван Иваныч
Иванов: его имя однажды уже красовалось на страницах эсеровской прес
сы. Не очень давно на страницах Московск[ого] журнала "Народ" --- ор
гана полу отщепенской группы, принявшей название "меньшинства
Партии Социалистов Революционеров", я прочитал, что специальным
постановлением центрального бюро этой группы г. Семенов Васильев из
состава ее за непозволительные деяния исключен. Группа эта, между тем,
отказалась от партии, чтобы повести по отношению к большевикам та
кую примирительную политику, на которую не давала им права партий
ная дисциплина. И уж если такая группа поспешила извергнуть из себя
г. Семенова Васильева, то... надо было ухитриться дать для этого доста
точные основания.
И такие основания были. Дело в том, что г. Семенов Васильев с ка
кими то поручениями группы был в Польше, едва не поплатился за это,
был избавлен от всяких "нежелательных последствий" никем иным, как
Б. Савинковым, ездил по его поручениям в Советскую Россию,
и, --- в конце концов --- неизвестно: кому же служил сей благородный ры
царь? <...> И на какие средства изволил он в разные стороны свершать
свои интересные путешествия <...> ? <...> на остатки каких из этих
средств --- или на какие новые средства --- издана им его "современная"
для обеления Че ка брошюра?
367

Г. Семенов Васильев описывает в этой брошюре разные "преступле
ния" --- с точки зрения большевистской законности --- которые он совер
шал против "Советской власти" совместно с разными крупными деятеля
ми партии с. р., или о которых он слышал из уст этих последних. <...>
На языке старых жандармов это называлось "получить откровенку". Но до
селе полагалось, что "откровенки" даются в четырех стенах полицейских
учреждений. Вылезать с ними на свет Божий, преподносить их, как лите
ратуру --- обычно стыдились. Г. Семенов Васильев --- из нестыдящихся.
Донской и Гоц --- в тюрьме. "Своевременная" брошюра г. Семенова
Васильева пытается изобличить одного из них --- во взрывах ж. д. мостов
и поездов во время похода большевиков против территории Учредитель
ного собрания, а другого --- в разрешении производить террористические
акты против большевистских лидеров.
В лучшем для г. Семенова Васильева случае это --- предательский до
нос. Это в лучшем случае; если бы все, что он говорил, было правдой.
<...> Но, зачем, спрашивается со своими замашками убежденного
провокатора и предателя лезть в литературу? Неужели нельзя было огра
ничиться предоставлением своей "откровенки" просто по начальству?»12.
В воззвании ЦБ ПСР, вышедшем 28 февраля 1922 г. в Москве, Семе
нова и Коноплеву характеризовали не менее хлестко и достаточно точно:
«Новая политическая жандармерия, рожденная из гнойного чрева ВЧК,
выступает обвинителем в свите двух уже опубликованных лжесвидетелей:
одного типичного предателя провокатора и другой наивной ренегатки.
На очереди еще иные лжесвидетели, которые должны явиться, покорные
вызову своих нанимателей»13.
В информационном сообщении эсеровской газеты «Голос России» от
3 марта 1922 г. об арестах в Москве, как о совершенно ясном деле, о Се
менове и его книжке писалось следующее: «Формальным основанием для
процесса послужила провокаторская брошюра агента большевиков Семе
нова Васильева»14.
Меньшевик В. Войтинский, написавший брошюру «Двенадцать
смертников», посвященную этому судебному процессу, пошел еще даль
ше и сравнил их с двумя фигурантами известного дела Бейлиса: Л. В. Ко
ноплеву --- с Верой Чеберяк, участницей шайки воров, убившей мальчи
ка, но свалившей все на евреев; Г. И. Семенова --- с «ренегатом ксендзом
Пранайтисом». Войтинский восклицал: «Дело Бейлиса по своей природе
ближе к московскому процессу. Тогда --- это было незадолго до войны,
в разгар беспросветной реакции в России --- русское правительство при
лагало все усилия к тому, чтобы натравить темный народ на евреев. <...>
Судьи превосходно знали, что представляют собой Чеберяк и Пранайтис,
но делали вид, будто верят им. Правые газеты прославляли бескорыстие
и правдивость этих свидетелей. Одновременно шла инсценировка народно
го гнева. <...> Но в царской России, где были уже свои Коноплевы и Се
меновы, не нашлось судей, равных по низости Пятакову, Бухарину или
Крыленко: Бейлис, как и другие обвиняемые, был оправдан.
Как видит читатель, московский Верховный Трибунал во многом про
сто повторил дело Бейлиса, лишь расширив его рамки, заменив обвине
ние евреев в употреблении христианской крови обвинением социалистов
в грабежах, убийствах и шпионаже, да еще приделав к процессу трагиче
скую развязку в виде известного приговора.
Что же удивительного в том, что общественное мнение, в свое вре
мя, возмущавшееся делом Бейлиса, с двойной энергией восстало против
московского суда над социалистами революционерами?»15.
368

Сложно комментировать столь сложносочиненное сравнение двух про
цессов и их фигурантов, а вот оценка Коноплевой как «наивной ренегатки»
представляется достаточно адекватной. Помимо ее метаний и рассуждений
ярким примером готовности «для дела революции» не жалеть никого, в том
числе и своего товарища и друга --- «Гришу» Семенова --- служит следующий
эпизод. В своей брошюре Г. И. Семенов «скромно» умолчал о том, что вы
пущенные в Ленина пули были отравлены и, более того, отравлены им соб
ственноручно. Надо полагать, Семенов вполне разумно рассудил, что такой
штришок не прибавит к нему любви и симпатий в среде его новых хозяев
и друзей. Не исключено, что столь интересная подробность так и осталась
бы в тени, если бы не вмешалась Коноплева. В специальной записке
в ЦК РКП(б) она указала все неточности и ошибки, имевшиеся в брошюре
Семенова, и завершила ее следующим пассажем: «Кроме того, должна доба
вить, что Семеновым опущен один, с моей точки зрения, достаточно важ
ный момент, а именно, что пули выполнителей при покушении на В. И. Ле
нина и несостоявшего[ся] покушения на Л. Д. Троцкого были отравлены
ядом "кураре", который я получила при создании первой террористической
группы, в марте 1918 г. от члена Ц.К. п.с. р. В. Рихтера, а впоследствии пе
редала его Боевому отряду, сорганизованному Г. Семеновым»16.
Но если оценки и реакция на поведение Семенова и Коноплевой со
стороны эсеров были достаточно предсказуемы, то негативная оценка их
поступков со стороны части коммунистов, еще не разорвавших со стары
ми и более привычными для себя нормами поведения, была неожиданна
для властей. Желание переломить столь неудобную для ренегатов ситуа
цию «двойного» осуждения, заставило зам. председателя ГПУ И. С. Ун
шлихта обратиться 22 марта 1922 г. в Политбюро ЦК РКП(б) с предло
жением об издании специального партийного циркуляра в отношении
членов РКП(б), ранее состоявших в других политических партиях.
Уншлихт сигнализировал о создавшейся ненормальной ситуации: «В свя
зи с брошюрой тов. Семенова для ряда т.т., имеющих общее с ним про
шлое, а теперь находящихся в наших рядах или работающих фактически,
как коммунисты, создалось совершенно невыносимое положение. Как
в среде, близкой к с.р., так и в обывательской среде, не способной по
нять всей глубины переживания этих товарищей, отношения к ним не
избежно выливаются в самой омерзительной форме. Для мещанской пси
хологии они являются авантюристами, убийцами, взломщиками,
"темными личностями". Для психологии, связанной с с.р. работой лю
дей и для самых с.р. они к тому же ренегаты, предатели и провокаторы.
Для ГПУ моральная чистота побуждений этих товарищей вне сомне
ния. ГПУ, учитывая невыносимую обстановку, создавшуюся в жизни то
варищей, считает необходимым, чтобы в партийной среде они нашли бы
полное понимание и нравственную поддержку.
Между тем, благодаря слабой осведомленности партийных масс,
а также, благодаря наличию в партии элементов с мещанской психоло
гией уже были случаи, когда вместо поддержки товарищи эти встречали
такое же отношение, как ко враждебной нам или в обывательской среде.
ГПУ просит ЦК РКП издать специальный циркуляр, разъясняющий
обязанности членов партии выходцев из других партий, в отношении
борьбы с контрреволюцией и дающий общие указания об отношении
партии к роли Семенова, Коноплевой и др.
ГПУ просит ЦКК РКП применять в отношении мещански мыслящих
элементов партии, проявляющих враждебное отношение к бывш[им] с.р.,
принимающим участие в разоблачении п.с. р., решительные меры»17.
369

Для сохранения в собственных глазах и глазах своих новых товари
щей образа принципиальной революционерки были написаны и два за
явления Л. В. Коноплевой, отправленные 26 февраля 1922 г. в ЦК РКП(б)
и зам. председателя ГПУ И. С. Уншлихту. В первом она писала: «Прошу
Центральный Комитет, в случае предания суду участников боевой терро
ристической борьбы П. С. Р. в 1917---1918 гг. вызвать меня на суд». Во вто
ром она была уже более категорична: «В случае создания процесса по де
лу о боев[ой] и террор[истической] работе П. С. Р. в 1917---1918 гг.,
категорически прошу вызвать меня»18.
Коноплевой и Семенову было крайне необходимо отстаивать на про
цессе образ честных революционеров. Клеймо ренегатов и провокаторов
грозило погубить не только их репутацию, но и сорвать весь процесс, и уж
по крайней мере смазать то впечатление, на которое рассчитывали влас
ти. Поэтому на защиту «доброго имени» Семенова и Коноплевой встали
не только их защитники, но и Григорий Ратнер, включенный в число под
судимых 2 й группы по собственной воле (надо полагать, не без совета
коммунистов). Дискуссия о том, можно ли считать Семенова и Конопле
ву предателями, стала составной частью вспыхнувшей на процессе дис
куссии о сущности предательства и о его трактовках.
1.2. Дискуссия в зале суда о сущности предательства в контексте трак
товок его границ этикой и «партийным правосудием» российского
революционера.
Во введении к книге мы уже говорили о том, что главной и уникаль
ная чертой процесса с. р., резко выделявшей его из всей, как дореволю
ционной, так и советской судебной практики, являлось то, что и те, кто
судил, и те, кого судили, пытались доказать и себе, и друг другу и всему
миру, что они то как раз и есть истинные революционеры, а противосто
ящая им сторона и есть подлинные предатели революции и трудящихся.
По большому счету эта двуединая тема, своего рода две стороны од
ной медали «истинный революционер --- гнусный предатель», в скрытой
или явной форме проступала и в обвинительном заключении, и в речах
обвинителей и защитников 2 й группы, и в репликах председателя суда,
и в выступлениях и в последних словах подсудимых 1 й группы.
Дискуссия на эту тему началась задолго до начала процесса и актив
ное участие в ней приняли обе противостоящие стороны. Но апогея она
достигла уже на самом процессе. Именно этой теме были посвящены вы
ступления почти всех ярчайших представителей противостоящих сторон,
вступивших друг с другом в спор. Можно сказать, что обвинение (роль об
винителей играли не только обвинители, но и члены суда, защитники
коммунисты 2 й группы, и большая часть зрителей) играло одновремен
но на двух полях --- правовом (и тогда Н. В. Крыленко сыпал
юридическими терминами --- о государственной измене, о призывах
к свержению существующего строя) и политическом (и тогда разговор шел
в рамках принципиально иной логики и в других терминах).
Вовсе не случайно, что вопрос о ренегатстве и отступничестве возник
в первые же дни. Вовсе не случайно, что уже при рассмотрении первого
фактического обвинения в адрес эсеров --- деятельности Комитета спасе
ния Родины и революции и того, что в советской историографии назы
вали «юнкерским мятежом», при опросе первого же свидетеля ---
М. Я. Ракитина Броуна, обвинение и защитники коммунисты столь по
дробно разбирали два эпизода, первый из которых был связан с отказом
370

А. Р. Гоца, Н. Д. Авксентьева и Б. Н. Синани от авторства заявления Ко
митета, второй --- с обстоятельствами ухода арестованного Гоца из Смоль
ного. Подчеркнем, что данные обвинения лежали не в правой сфере,
а в сугубо моральной плоскости --- ренегатство, отказ от своего честного
слова и т. п. неподсудны УК, зато в глазах большинства людей (в том чис
ле мыслящих категориями --- честь и допустимые нормы поведения рево
люционера) делали человека недостойным, автоматически обесценивая
и те политические и идейные ценности, которые он пытался защищать.
Действительно, кто же станет прислушиваться к людям и партии,
трусливо отказывающимся от своих действий, от своих обещаний, к пар
тии предателей и клятвопреступников? Цель, которую ставили перед со
бой обвинители и защитники коммунисты была очевидной --- опорочить
и обвинить в моральной нечистоплотности, чтобы раздавить политичес
ки. Во втором случае, Гоца пытались уличить как клятвопреступника, не
честного человека, который дал честное слово и ушел из Смольного.
Но обвиняя Гоца --- метили дальше, ведь подоплека была очевид
ной --- в первом случае Гоцу, а в его лице и всему эсеровскому руковод
ству, пытались вменить «врожденный» порок --- ренегатство и публичный
отказ от своих деяний (связав это с отказом от причастности к покуше
ниям на В. Володарского и В. И. Ленина). Для усиления впечатления и на
самом процессе и в советской печати любили в качестве примеров при
водить истории из прошлого эсеровской партии --- дело Азефа, отказ от
причастности к подготовке покушения на царя весной 1907 г., дело Ру
тенберга и т. д. Особо подчеркнем, что часть упреков из исторического
прошлого была заслуженной, другое дело, что они доводились до абсур
да и служили материалом для не менее абсурдных выводов --- когда, на
пример, знак равенства ставился между Азефом и Черновым, или когда
всю партию эсеров объявляли партией провокаторов и предателей.
Безусловно, подобных историй, когда руководство политической пар
тии и ее лидеры юлили и выпутывались, или когда их поступки с точки
зрения морали, как общечеловеческой так и революционной были небе
зупречны, было немало на счету любой российской партии. Немало бы
ло их и у большевиков, о чем тот же Гоц не преминул и вспомнить. Но за
получившего обвинения в трусости Ю. М. Стеклова, в июльские дни
1917 г. перебравшегося в Таврический дворец и ругавшего большевиков,
или за А. В. Луначарского, получившего не менее тяжкое обвинение, мо
ментально вступался председатель суда, говоривший, что судят Гоца
и эсеров, а не большевиков. Не менее решительно им пресекалось при
поддержке зала и указание на то, что Ленин и его единомышленники «из
насиловали» волю съезда Советов, и более того --- обманывали и манипу
лировали своими собственными сопартийцами, часть из которых сомне
валась в необходимости захвата власти. Зал реагировал криками, шумом
и смехом. Но Г. Л. Пятакову было не до смеха, он понимал, что подоб
ные контратаки Гоца разбивают построенную обвинением схему подме
ны понятий и очернения своего политического противника обвинения
ми в нечистоплотности, лжи, трусости и пр.
Показателен случай, когда Гоц на попытку Крыленко квалифициро
вать его действия в 1917---1918 гг. (когда большевики сами взорвали пра
вовое поле и разгоном Учредительного собрания не оставили иного поля
противостояния себе, кроме вооруженной борьбы) в юридических терми
нах по только что принятому уголовному кодексу отвечал весьма эмоци
онально. 16 июня 1922 г. Крыленко после допроса Коноплевой попросил
Гоца прокомментировать факт прощупывания им в 1918 г. умонастроения
371

просоветски настроенного генерала Парского и прокомментировал этот
факт, как «склонение к государственной измене». А. Р. Гоц взорвался.
Между ними произошел следующий диалог:
«Крыленко: Значит, с точки зрения обычной терминологии: в целях
склонения к государственной измене.
Гоц: Это, гр. Крыленко, предоставляю Вам выражаться в ваших тер
минах, как Вам угодно. Свою точку зрения я сформулировал.
Крыленко: Ясно.
Гоц: Я считаю, что если считаться с тем, кто является государственным
изменником, кто предавал Россию, кто предавал Революцию, то это Вы, а не
мы, вы предатели России, (в публике шум, крик и свист). Это мой ответ вам
и всем тем крикунам, крики которых меня очень мало интересуют»19.
В ходе дискуссии о предательстве, с одной стороны, широко прак
тиковалась апелляция к прежнему революционному опыту и нормам
революционной этики, с другой, не менее широко использовалась софи
стика и подмена понятий и т. п. Область применения обвинения в «пре
дательстве» оказалась не только широкой, но и разнопорядковой. Обви
нения в предательстве таких людей, как Семенов, Коноплева, Г. Ратнер,
парировались обвинениями в предательстве... членами эсеровского ЦК
интересов революции и народа, последние отвечали тем же самым сво
им обвинителям. Осмыслив проблему предательства сквозь призму
политической целесообразности, Н. И. Бухарин выстроил весьма своеоб
разную алгебраическую формулу предательства, за что подвергся уничи
жительной, но справедливой критике со стороны Е. М. Ратнер.
Попытаемся исследовать различные уровни и аспекты спора о сущ
ности и границах предательства, полыхавшего на процессе, в контексте
трактовок предательства традиционной революционной этикой и «пар
тийным правосудием» --- практикой судебно следственных структур ПСР
и обеих фракций РСДРП. Это поможет нам посмотреть на спор 1922 г.,
максимально поднявшись над ним, посмотреть на него в контексте спо
ров и позиций, устоявшихся в революционной среде задолго до описы
ваемых событий. Оговоримся, что наш экскурс и выводы не исчерпыва
ют этой интереснейшей и важнейшей проблемы, т. к. она фактически
намечала для революционера границы допустимого (регулируя вторую
часть жизненно необходимого для существования любого социума свода
установок, своего рода --- «что такое хорошо и что такое плохо»).
Вопросы о том, что есть предательство и где находится та грань, за ко
торой борьба революционера за смягчение, скажем, тюремных невзгод
или его идейные метания и поиски перерастают в нечто совершенно не
приемлемое для его товарищей, не были для революционеров чем то от
влеченным и академическим, являясь скорее вопросами выживания и са
мосохранения. За время бытования революционной субкультуры
(с 60 х гг. ХIХ в. до конца 30 х гг. ХХ в., когда были физически уничто
жены ее носители) понимание того, что есть предательство и что в него
включается, формировалось постепенно, болезненно и не без серьезных
разногласий.
Если попытаться выстроить иерархию ступеней предательства (в том
числе и отступничества), по убыванию их одиозности и серьезности так,
как это виделось революционерам, то получится следующая «лестница»:
«секретное сотрудничество» революционера с полицией, или «провокатор
ство»; «откровенное» показание на допросе, давшее в руки полиции ма
териал для арестов и обвинения его товарищей; сотрудничество с судом
и поддержание обвинения на судебном процессе против своих товарищей
372

(в качестве подсудимого или свидетеля); «выпутывание» на допросе, тем
не менее давшее в руки полиции материал для арестов и обвинения то
варищей; прошение о помиловании («колонисты», «прошенисты», «по
даванцы») и прошение о смягчение участи; дача объявления в газету
о разрыве со своей партией и отказе от своих убеждений или наличии
разногласий с программой и тактикой партии (в советское время) («про
даванцы»); дача подписки (в советское время). Впрочем, это достаточно
условная схема, куда не включено, так сказать, «идейное предательство»,
т. е. полный отказ от революционных убеждений и переход в противопо
ложный лагерь (в качестве одного из наиболее ярких примеров можно
привести Льва Тихомирова).
Наиболее одиозным и ярким видом предательства, так сказать, пре
дательством в «чистом виде», считалось «секретное сотрудничество» ре
волюционера (по терминологии жандармов и чекистов), или «провока
торство» (по терминологии самих революционеров). Проблема
провокации вставала во весь рост по мере развития революционного дви
жения уже в 60---70 гг. ХIХ в. Свою весьма ощутимую лепту появившие
ся среди пропагандистов предатели внесли и в грандиозную волну арес
тов участников «хождения в народ». По воспоминаниям Льва Дейча,
«причиненный ими вред невольно наталкивал многих пропагандистов на
мысль о мести, о необходимости расправы с ними, чтобы, действуя уст
рашающим образом, удерживать других от предательства. Но в течение
первых лет подобные взгляды не выходили из области теории, т. к. про
пагандисты были крайне мирными людьми. Только летом 1876 г. впервые
произведена была попытка подобной расправы» (речь идет о знаменитом
деле Н. Гориновича, порождающем встречные вопросы о допустимости
подобной расправы с предателем).
В дальнейшем такие расправы получили более или менее широкое
распространение в годы революции 1905---1907 гг. и после ее поражения.
Самая громкая история подобного рода --- это расправа БО ПСР над чле
ном ЦК ПСР Н. Татаровым в 1906 г. Несмотря на то, что для расследо
вания вины Татарова была в 1905 г. создана следственная комиссия из
членов ЦК ПСР В. М. Чернова, Б. В. Савинкова, А. А. Баха и Н. С. Тют
чева, убит Татаров был все же без приговора суда, да и сам факт этого
убийства ЦК ПСР на себя взял только три года спустя в феврале 1909 г.
Но чаще провокаторов все же судили партийным судом и приговарива
ли, как правило, к смерти 20.
Все вышесказанное относится к совершенно ясному и бесспорному
случаю сознательного провокаторства, а вот о допустимости поступления
в секретные сотрудники с «революционными целями» в революционной
среде долго велись споры. И хотя после трагического опыта Дегаева боль
шинство революционеров, отрицательно относясь к таким эксперимен
там, пыталось утвердить запрет на это не только в неписаном «обычном
праве» революционера (по меткому выражению Савинкова), но и в пи
санных партийных циркулярах, практика эта все же продолжалась, о чем
свидетельствуют, скажем, постановления III и IV Совета эсеровской пар
тии (июнь 1907 и август 1908 г.), которые констатировали, что «вступле
ние в переговоры с полицией без разрешения ЦК влечет за собой исклю
чение из партии»21. Более того, роспуску подлежала любая партийная
организация, дававшая разрешение на вступление своего члена в секрет
ные сотрудники с той или иной целью. Но нарушали это постановление
не только «товарищи провокаторы», но и партийные руководители высо
кого ранга.
373

Столь парадоксальное и режущее слух словосочетание «товарищ про
вокатор» было употреблено знаменитым охотником за провокаторами
В. Л. Бурцевым в адрес А. А. Петрова 22 --- эсера, завербованного весной
1909 г. охранкой и признавшегося в этом своим товарищам, толкнувшим
его во искупление греха на совершение террористического акта (о чем
23 августа 1909 г. И. И. Фондаминским, Б. В. Бартольдом, Б. В. Савинко
вым и А. А. Петровым был составлен и подписан акт 23). Не сочтя возмож
ным признать, что руководитель боевой группы Савинков и представи
тель ЗД ЦК Фондаминский втайне от членов ЦК, находившихся
в России, и от членов ЗД ЦК грубо нарушили формальные установления
двух Советов партии, руководство партии сочло за благо затушевать, сгла
дить все это дело, пойти на лживое сообщение.
Той же весной 1909 г. эсер максималист М. Г. Рипс, завербованный
в конце 1908 г. начальником Московской охранки, получил от своего «ше
фа» приказ о вступлении в БО ПСР. Раскаявшийся Рипс сознался своим
товарищам максималистам, и те поручили ему во искупление предатель
ства застрелить приехавшего к нему за границу фон Коттена 24. Дело по
лучило широкую огласку, за покушение на фон Коттена Рипса судили за
границей и оправдали, а престиж израненного жандарма только вырос
в глазах его начальства. Принимая предложение о сотрудничестве, Рипс,
по его словам, рассуждал так: «а что если воспользоваться этим предло
жением, войти к ним в доверие и этим путем, во первых, постараться уз
нать всех провокаторов, а затем отомстить, но так, чтобы они помнили
это на всю свою гнусную жизнь, чтобы знали, что предложения эти мо
гут и им обойтись слишком дорого»25.
Объяснявшие свое вступление в сношения с охранкой «контрразве
дывательными целями» встречались не только у эсеров, но и у социал
демократов. Практически все рассмотренные нами дела (т. е. случаи, став
шие предметом разбирательства партийного или товарищеского суда,
партийной или межпартийной следственной или судебной комиссии)
такого рода похожи друг на друга, как братья, отличаясь лишь нюансами
аргументации самих «товарищей провокаторов». Так, например,
Б. Ф. Вишневский, чье дело разбиралось в мае --- декабре 1910 г., считал
свое сотрудничество с охранкой наиболее радикальным средством в борь
бе с секретным сотрудничеством, ибо, получая от своего полицейского
начальства директивы, он смог бы узнавать других провокаторов в тех
своих товарищах, которые проводили в жизнь аналогичные директивы 26.
А на вопрос о допустимости получения денег от охранки ответил, что «на
это у него своя точка зрения» и что деньги на партийные нужды можно
внести анонимно 27. «Володя» (Давид Вассер, Рахмет Фридман, Иосиф
Ан), занимавшийся транспортом социал демократической литературы,
преимущественно меньшевистского направления, будучи 6 мая 1909 г.
арестован в Киеве и препровожден в охранку, принял предложение о со
трудничестве, рассчитывая использовать сложившуюся ситуацию в инте
ресах партии: «Я <...> думал сохранить себя и быть полезным в будущем
для организации, зная, как нужны теперь люди, кроме того я думал пре
дать все гласности и таким образом дискредитировать охранку», --- гово
рил он комиссии, разбиравшей его дело в Париже в мае 1909 г. (по при
езде за границу он сам рассказал товарищам о своем вступлении
в сношения с охранкой). В своем последнем слове на суде «Володя» объ
яснял свое поведение не трусостью, полагая, что своей работой доказал,
что не трус, а тем, что привык обманывать полицию и не видел в этом
ничего плохого 28. Ю. Данаев, признавшийся своим товарищам во всем
374

содеянном, в своем письменном заявлении в редакцию «Голоса социал
демократа» в ноябре 1912 г. подробно изложив обстоятельства своего со
гласия на сотрудничество с охранкой, подчеркивал, что «полагал тогда,
что такая насущная для успеха партийной работы цель, как открытие про
вокатора в верхах партии стоит того, чтоб из за нее рискнуть вступить
в сношения с охраной»29.
Разбиравшие эти дела партийные органы, не сговариваясь, единодуш
но сочли всех троих виновными во вступлении в сношения с охранкой,
хотя и с революционными целями, и подчеркивали, что «уже один факт
принятия предложения, сделанного Охранным отделением, стать его со
трудником, является в высшей степени предосудительным и не оправды
вается никакими соображениями»30. Тем не менее в силу того, что под
судимые сами заявили о своих контактах с охранным отделением, они не
были исключены из партии, а лишь на разные сроки отстранены от пар
тийной работы и участия в жизни организаций.
В длившемся почти два года разбирательстве по делу Л. Г. Бельского
ситуация была несколько иной, ибо, оказавшись в эмиграции, он сам по
требовал суда над собой для опровержения дошедших до него слухов об
обвинении его в провокаторстве. Однако рассказанная им история пока
залась настолько фантастичной, а все его показания настолько оставля
ли ощущение неискренности и стремления подать свои поступки в более
выгодном свете, что после долгих перипетий и оттяжек и после измене
ния формулировки обвинения (не провокация, а сношения с охранным
отделением) судебная комиссия, созванная ЗБЦК РСДРП, «признавая,
что не только сношения, но и попытки сношений с охранным отделени
ем --- безразлично, в каких целях --- революционных или нереволюцион
ных недопустимы для члена партии», единогласно сочла необходимым
«предложить ЗБЦК РСДРП исключить Леонида Бельского из РСДРП».
Этот приговор был утвержден ЗБЦК 31.
Оценивая феномен «товарищей провокаторов» в целом, надо отме
тить, что, на наш взгляд, следует с очень большой осторожностью отно
ситься к их рассуждениям и объяснениям о своих «контрразведыватель
ных замыслах», которые, как правило, прятали куда более прозаические,
а то и прямо шкурные интересы.
Так же единодушно, как сношения с охранкой, практически всеми и все
гда в революционной среде осуждалась дача «откровенки» (откровенных по
казаний) как полная и сознательная (даже если человек пошел на этот шаг
под давлением) выдача своих товарищей, и подобные поступки оправданию
не подлежали. Так, эсер С. А. Никонов вспоминал, что когда в 1887 г. он по
пал в ссылку в Минусинск, там было два ссыльных, живших вне колонии
и не принятых в товарищескую среду именно из за того, что они выдавали
своих сопроцессников 32. Впрочем, из каждого правила бывают исключения,
и таковые мы находим в случаях с С. Гольдбергом (варшавским студентом,
оказавшимся в ссылке в Восточной Сибири) и В. Ульяновским (в 1906 г. про
ходившим по одному из дел польской партии «Пролетариат»), имевших ме
сто в разное время (первый --- в 80---90 е гг. XIX в., второй --- в 1911 г.). В обо
их случаях товарищи хлопотали за своих сопроцессников, оправдывая дачу
ими показаний тем, что действовали они «не злостно, а по глупости» (Уль
яновский) и «под влиянием аффекта», не желая выгородить себя, а напро
тив, себя впутав больше других (Гольдберг).
Прошение революционера о смягчении своей участи, не влекшее за
собой непосредственного, прямого ущерба свободе и жизням его това
рищей, создавало почву для конструирования (прежде всего самими
375

«прошенистами») различных оправдательных схем своего поступка. И тем
не менее, уже к 90 м гг. ХIХ в. правилом (но не аксиомой) становится
следующее --- революционер, подавший прошение о помиловании, из ка
ких бы соображений он при этом не исходил, в глазах своих товарищей
превращался в отступника, а то и «полуренегата». Ни о какой возможно
сти дальнейшей революционной деятельности и сохранения товарищес
ких отношений даже речи не велось: подавший прошение не на словах,
а на деле немедленно, как только это становилось известным его товари
щам, абсолютно неотвратимо и необратимо переставал считаться рево
люционером. Естественно, власти рассматривали каждый такой случай
и как свою победу над этим конкретным человеком, и как сильнейший
удар по его товарищам, в чью среду вносились сомнения, разочарование
в товарище и, конечно, искус, пойдя той же дорогой, существенно облег
чить свою долю: приговоренный к смерти получал жизнь, отбывающий
каторгу отправлялся на поселение 33.
«Уход из тюрьмы вследствие поданного прошения на нашем диалек
те назывался переселением "в колонию", --- писал в своих мемуарах о Ка
рийской каторге 80 х годов народник, а позже меньшевик Л. Г. Дейч. ---
Наименование "колонист", произносившееся с брезгливостью, стало
вскоре довольно популярным, и его считали позорным не только все по
литические ссыльные в Сибири, но также и наиболее порядочные мест
ные обыватели». Впрочем, самому мемуаристу «казалось, что между ними
("колонистами". --- К. М.) следовало отличить более и менее виновных»,
и поэтому он «считал несправедливым резко осуждать всех без различия
"колонистов"»34. И один из описанных им случаев позволяет нам указать
на противоречивость и «неустоявшесть» отношения к подаче прошения
в среде товарищей. С одной стороны, товарищи по процессу посоветова
ли В. С. Ефремову подать прошение, чтобы спасти себе жизнь (и на ка
торге он был принят в товарищескую среду), а с другой --- уже в самой
этой среде существовало восприятие этого поступка как позорного, что
заставляло Ефремова жалеть о нем 35.
Практически о том же вспоминает известная эсерка Мария Спиридо
нова, проведшая на каторге десять лет (но уже в ХХ в.) --- говоря о том,
что не позволял делать политзаключенным их тюремный «неписаный ус
тав», на первое место она поставила подачу прошения о помиловании 36.
(Отметим, что в данном случае писаное и неписаное право совпадали, ибо
весной 1907 г. ЦК ПСР принял резолюцию об исключении из партии по
давших «прошения о помиловании или о смягчении участи»37). Впрочем,
как это ни покажется странным (с учетом ее темперамента) сама Спири
донова, как и Дейч, не относилась к числу непримиримых: «Невозможно
поднять руку с камнем на тех заключенных товарищей, которые в своем
малодушии доходили до самого позорного конца --- до подачи прошения
о помиловании. <...> Надо только представить себе, что выделывало над
каторжанами, начиная с 1907 и кончая 1917 годом, правительство, <...>
чтоб взглянуть иначе на всех сдавшихся, опустившихся, павших, чтобы
сразу потерять уверенность в своих собственных силах и перестать требо
вать терпения от тех, у кого, может быть, сил было меньше или страда
ний больше. Надо удивляться обратному: огромности выдержки, молча
ливому долголетнему страданию без помощи и надежды сотен и тысяч
людей, донесших до конца безропотно свой крест»38.
Впрочем, разногласия в среде революционеров по отношению к «про
шенистам» были не только на каторге, но и на воле. После разгрома «На
родной воли» и ухода с арены последних ее деятелей, их место заняла
376

«молодая поросль» революционеров, порой колебавшаяся между тради
циями и принципами, оставленными их именитыми предшественника
ми, и тем, что они рождали сами в отравленной атмосфере предательств,
ухода в личную жизнь, многочисленных прошений о помиловании.
К. Р. Кочаровский прямо указывал, что сначала большинство членов его
кружка резко отрицательно относилось к «подаванцам» и даже хотело
внести этот пункт в свою программу, но затем кардинально смягчило его,
решив, что «при известных обстоятельствах мы подали бы прошения.
<...> А именно при тех <...> обстоятельствах, когда максимум мести вра
га грозит за минимум достигнутого результата и когда при этом данные
лица не являются центральными, видными лицами или не принадлежат
к длительной, имеющей глубокую традицию партии»39. Попав в тюрьму,
несколько человек из их кружка, включая самого Кочаровского, подали
прошения 40.
К началу ХХ в. в революционной среде точка зрения о недопустимо
сти «подачи прошения о помиловании» и невозможности после него ре
волюционной деятельности превалировала над позицией менее эмоцио
нальной и более прагматичной --- что нужно учитывать обстоятельства,
мотивы, нанесенный вред и потенциальную пользу данного революцио
нера. Последняя проявилась в половинчатом решении созванной по тре
бованию К. Р. Кочаровского партийной комиссии в составе Л. Э. Шиш
ко, М. Р. Гоца и В. М. Чернова, которая 3 июня 1903 г. постановила, что
«в факте подачи прошения о помиловании на имя царя имеется в налич
ности первый признак такого акта, как "ренегатство", а именно --- хотя
бы временное отречение от своих убеждений. <...> Факт подачи проше
ния о помиловании, из каких бы мотивов он ни исходил, совершенно за
крывает подавшему прошение доступ в революционные организации; что
касается до личности Кочаровского, то комиссия, собрав сведения от
лиц, хорошо знающих его жизнь за последние годы, заявляет, что пове
дение К. Р. Кочаровского после ссылки дает ему полное нравственное
право выступать на поприще культурной и научно общественной деятель
ности»41. Когда же все документы этого дела были отправлены на суд двух
авторитетнейших деятелей революционного движения Н. В. Чайковского
и П. А. Кропоткина, последние самым решительным образом осудили по
дачу Кочаровским прошения, подчеркнув, что «человек, который раз за
путался в софизмах и позволил себе поступок, позорящий революцион
ное дело, должен сам понять, что деятельность в рядах революционных
партий для него закрыта, и что ему самому не следует добиваться реаби
литации у современных революционеров»42.
Прошений о помиловании было особенно много после того как в го
ды революции 1905---1907 гг. в социалистические партии пришли десятки
тысяч новых членов, немалая часть которых оказалась неспособна к ис
пытаниям, вскоре выпавшим на их долю. Кроме того, на каторге оказа
лось немало «жертв столыпинской скорострельной юстиции», и, по мне
нию М. А. Спиридоновой, из того, на что пускались эти «тоже
политические» для того, чтобы вернуть себе ни за что ни про что утрачен
ную свободу, прошение было, пожалуй, самым безобидным 43. В то же вре
мя в революционной среде даже одного подозрения, что человек совер
шил этот поступок, бывало достаточно, чтобы испортить его репутацию.
В этом плане весьма характерна история с освобождением из тюрьмы в но
ябре 1911 г. Д. Ф. Сверчкова. Для предотвращения слухов, порочащих его
революционную честь, в газете «Будущее» за подписью Л. Д. Троцкого бы
ла опубликована заметка, в которой подробно излагалась вся история
377

Д. Ф. Сверчкова и подчеркивалось, что «Никаких прошений Д. Ф. сам
никуда не подавал, даже не знал ничего определенного о хлопотах своих
родных»44.
О том, насколько трепетно относились революционеры ко всем дейст
виям, которые даже в первом приближении могли быть сочтены уступкой
властям и изменой своим взглядам в форме подачи прошения о помило
вании, свидетельствует история, рассказанная эсером С. А. Никоновым,
врачом по специальности, в 1904 г. отбывавшим ссылку в Архангельске.
Получив заинтересовавшее его предложение «занять место заведующего
одним из земских отрядов на Дальнем востоке»45, Никонов в своем пись
ме к главноуправляющему Красным крестом писал, что его «согласие ид
ти на войну <...> ни в коем случае не должно рассматриваться как выра
жение раскаяния или сожаления о содеянном»46. На ближайшем же общем
собрании ссыльных Никонов поставил товарищей в известность о своем
заявлении, «так как товарищи относились отрицательно к службе в дей
ствующей армии». Ссыльные не нашли в его заявлении «ничего, проти
воречащего партийной этике или положению поднадзорных, и предоста
вили ему в этом отношении свободу действий»47.
После Октября 1917 г. у властей появилась потребность придумать не
что адекватное «прошению о помиловании», но не только для сидящих
в тюрьмах, но и для находящихся на свободе эсеров, меньшевиков и анар
хистов --- чтобы дать им возможность проявить свою лояльность к влас
ти. Одной из таких форм стало помещение в советских газетах объявле
ния о своих идейных и тактических разногласиях с эсеровской (или
меньшевистской) партией и выходе из нее, причем этого было достаточ
но для выхода из оппозиционной партии, даже и без формального заяв
ления в партийную организацию. Таких объявлений было много в 1918---
1922 гг., но практиковалась эта форма и позже.
Эсерка Е. Л. Олицкая вспоминала о том, какие чувства в 1925 г. пе
режил эсер А. В. Федодеев, находившийся на Соловках, когда узнал о по
добном поступке своей жены, оказавшейся с ребенком на руках в ссыл
ке, а затем переведенной к родным: «Долго и упорно бегал он по кругу
нашего прогулочного двора. Все сочувствовали ему, все понимали его.
Люди, давшие в печать письмо с отказом от партии, отрекшиеся от сво
его прошлого, от всего того, за что мы шли в тюрьмы и ссылки, во имя
своих узких личных интересов, осуждались нами. <...> В нашей среде
для них был создан особый термин, выдававший наше отношение
к ним, --- "продаванец"»48.
Прекрасно видно, что термин, используемый социалистами середины
20 х гг. --- «продаванец» --- родился от более раннего, еще дореволюцион
ного --- «подаванец», т. е. подавший прошение о помиловании, что пока
зывает объединение в восприятии революционеров столь разных форм,
как прошение о помиловании и объявление или письмо в газету, по глав
ному, что в них содержалось --- отречение от своих идеалов и выражение
лояльности власти. Более того, мы можем констатировать, что отношение
прежних товарищей становится максимально жестким (бескомпромисс
ное «продаванец» куда более ясно выражает отношение к данному чело
веку, чем иронично неопределенное «подаванец»), ибо оно было адекват
ным ответом на беспрецедентное давление властей и проявлением
необходимости защищать революционную среду от размывания.
Другой и, надо сказать, более мягкой, более завуалированной фор
мой демонстрации властям своей лояльности и частичного отречения от
своих прежних взглядов стала так называемая «подписка». Как мы уже
378

отмечали выше, впервые она была пущена в оборот, когда вышел в свет
декрет ВЦИК от 26 февраля 1919 г., принятый в ответ на решение эсе
ровской конференции о прекращении вооруженной борьбы с большеви
ками и продолжении ее против белогвардейских режимов. Но специфи
ка этой амнистии была в том, что ей подлежали только те эсеры, которые
давали подписку установленного образца с отказом от «от вооруженных
и других противозаконных действий против советской власти»49.
Брали чекисты и подписки, написанные в «произвольной форме».
Так, например, арестованный в августе 1920 г. бывший шлиссельбуржец
В. Н. Левтонов был отпущен на свободу после того, как подписал следу
ющий документ: «Даю настоящую подписку в ВЧК в том, что я, Влади
мир Николаевич Левтонов, вышел из партии с. р. с августа 1918 г.; в на
стоящее время никакого участия в работе партии не принимаю
и обязуюсь впредь также не вступать в организацию правых эсэров и дру
гих антисоветских партий, а также не иметь никаких связей с лицами, за
ведомо мне известными, которые участвуют в нелегальных организаци
ях, а также сообщать в ВЧК (в секретный отдел) о переменах своего
адреса. 27 го сентября 1920 года. Ярославль Вл. Левтонов»50.
Не следует рассматривать получение свободы взамен на такую под
писку как свидетельство наивности чекистов, или как свидетельство их
мягкого отношения к социалистам. Чекисты очень хорошо понимали,
что они делают --- цена свободы была вполне оплачена честным именем
революционера, для которого дорога к партийной деятельности закры
валась. Как уже отмечалось, для «подписанта» дача подписки значила
в глазах всех заинтересованных сторон (власти, подписанта и, самое
главное, его товарищей по партии) капитуляцию перед властями и бе
зусловный уход из партии. Продолжение партийной работы становилось
для него невозможным, так как товарищи по партии смотрели на него
как на отступника.
Впрочем, жизнь всегда богаче, казалось бы, раз и навсегда утверж
денных правил, что подтверждается инцидентом с эсером В. Филиппов
ским, одним из членов правительства самарского Комуча, а позже од
ним из руководителей борьбы против А. В. Деникина на Юге России.
В своем письме В. Филипповский подробно описывал политическую си
туацию в Черноморье, сложившуюся в ходе борьбы «против Деникин
ской армии, организованной и возглавляемой партией социалистов ре
волюционеров. Эта борьба закончилась изгнанием добровольцев из
Черноморья и созданием Советской Республики, просуществовавшей са
мостоятельно до окончательной ликвидации реакционных сил на юго
востоке России. <...> В революционном Черноморье, отделенном от ос
тальной России барьером реакции, мы имели слабые, как потом
оказалось, часто совершенно неверные сведения о том, чем жила и как
жила Советская Россия. В Черноморье создался язык взаимного пони
мания между социалистическими партиями, существовал формальный
единый социалистический фронт и была полная свобода социалистиче
ского мнения. Не отказываясь от лозунгов народовластия, мы считали,
что в данный исторический момент в местных условиях, партия социа
листов революционеров должна провозгласить лозунг диктатуры трудо
вого народа. Наша советская система была построена на принципах сво
бодно выбранных советов и на политическом равноправии крестьян
и рабочих. Мы не мыслили себе в дальнейшем возможность вооружен
ной борьбы с большевизмом и хотели верить, что в будущем после окон
чательного разгрома реакции, когда сомкнутся наши ряды, мы сумеем
379

найти общий язык с коммунистами и изливать наши разногласия путем
борьбы мнений и апелляцией к народу для разрешения наших раз
ногласий».
Однако после изгнания белогвардейцев и установления в регионе
большевистской власти легальное существование эсеровской партии бы
ло недолгим. Вскоре все видные местные эсеры были арестованы и отве
зены в Екатеринодар, а затем, после 4 месячного пребывания в тюрьме,
в Москву. На допросе они заявили, что в общем и целом стоят на тех же
позициях, которые занимали в Черноморье. От них потребовали «пись
менного закрепления этих позиций в форме подписки. После коллектив
ного обсуждения этого вопроса сообща, и затем нашей группой четырех,
мы решили сделать этот шаг, противоречащий революционным традици
ям. Делали мы это вполне сознательно, учитывая, как нам тогда казалось,
все его последствия, как парт[ийные], так и персональные. Подписка для
нас не освещалась моментом, уводящим нас ни по форме, ни по сущест
ву от партийно революционной работы. Самую же унизительность фак
та дачи подписки мы решили перешагнуть, принимая в соображение ин
тересы революции и партии, как мы их понимаем в тот момент. <...>
Должен прибавить, что не политическая усталость или упадочные на
строения, и, наконец, не боязнь тюрьмы руководили нами. Это мы до
казали уже тем, что по освобождении принялись за партийную работу,
несмотря на остающиеся у нас некоторые расхождения с мнением ЦК,
которые мы стремились изжить в самом процессе работы. Теперь я вижу,
что этот шаг все же был недостаточно тогда продуман и является безус
ловно ошибкой, как по его последствиям, так и по тем политическим
и тактическим основаниям, которые лежали в основе его, и готов сделать
все от меня зависящее для ликвидации всего инцидента в формах кото
рые ЦК сочтет нужным мне указать. Член партии социалист[ов ]ре
вол[юционеров] В. Филипповский»51.
Данное письмо, написанное в тюрьме, было перехвачено властями
и до адресата не дошло. Вероятнее всего, что в той или иной форме
В. Филипповский довел суть своего заявления до членов ЦК, тем более,
что подавляющая их часть скоро сама оказалась в Бутырке, где связать
ся с ними было лишь «делом техники».
Очевидно, узнав, что его заявление в ЦК ПСР от 17 января 1922 г. пе
рехвачено чекистами, В. Филипповский написал через три дня еще одно
заявление (которое, впрочем, также попало в руки властей). Содержание
этого письма было более кратким изложением первого заявления и завер
шалось оно тем же выводом: «Считаю, что тогда совершил тяжкую поли
тическую ошибку, нарушив партийные традиции и дисциплину. 18 янва
ря мною подано заявление в Президиум ВЧК об аннулировании моей
подписки»52. Мы не знаем об отношении ЦК ПСР к этому инциденту.
Представляется, что Филипповский, безусловно, имел очень серьезные
шансы на «реабилитацию», т. к. в его пользу говорила и дезориентация,
вызванная отсутствием связи с центром и своеобразной политической си
туацией в том регионе, отсутствие «шкурных» мотивов (по крайней мере,
в отличие от подавляющего большинства «подписантов» и «прошенистов»
вменить ему это в вину было значительно сложнее) и, наконец, --- призна
ние своего поступка «безусловной ошибкой» и готовность исправить ее,
а кроме того, заявление властям об аннулировании подписки.
То, что на самом процессе разгорелась жаркая дискуссия о предатель
стве, было вполне закономерно. Как мы уже отмечали, одной из задач
обвинения, подсудимых 1 й группы и их защитников коммунистов, вы
380

ступавших, как правило, единым, консолидированным фронтом против
подсудимых 1 й группы было защитить от обвинений в предательстве Се
менова и Коноплеву, так как это грозило лишить значимости для власти
весь организованный ими процесс. Впрочем, обвинения в предательстве
относились не только к ним. По меткому выражению М. А. Лихача,
по сравнению со всеми предыдущими политическими процессами в ис
тории революционного движения на процессе с. р. «элемент предатель
ства возведен как бы в квадрат». Говоря об этом в своем последнем сло
ве, Лихач уточнял свою мысль: «Мы имеем в данном процессе не одну
скамью подсудимых, на которых сидят обвиняемые, которых обвиняют
в определенных преступлениях. Мы имеем здесь две скамьи подсудимых:
одна так называемая 1 я скамья, где сидит Центральный Комитет партии
эсеров и все члены, оставшиеся верными партии социал революционе
ров, --- и другая скамья подсудимых, главное ядро которых составляют
бывшие члены партии социал революционеров, перешедшие в коммуни
стическую партию, принятые в эту коммунистическую партию и по ди
рективам этой коммунистической партии действующие и обвиняющие
в настоящем процессе. И вот почему, когда гражданин Членов говорил
здесь о какой то третьей стороне, якобы представленной в настоящем
процессе, то это так же, как и многое другое является сплошным лице
мерием. В настоящем процессе представлены две стороны --- партия со
циал революционеров и политическая партия, ее обвиняющая в опреде
ленных преступлениях. <...> Если вы посмотрите большинство тех
коммунистов, которые составляли свидетелей обвинения, то вы увидите
такую же картину. Большинство коммунистических свидетелей состояло
из выходцев партии социал революционеров, то есть это тот же самый
элемент предательства, который в построении скамей подсудимых был
введен. И как раз самые серьезные свидетели Ракитин, Кудря, Краковец
кий, Алексеев, Алексеева и другие --- все это бывшие члены партии со
циал революционеров, которые в настоящий момент приняты в комму
нистическую партию и которые выступили совместно с обвинением,
совместно с этой защитой, совместно с этой скамьей обвиняемых в ка
честве главных обвинителей партии социал революционеров»53.
А. Р. Гоц, отвечая на вопрос защитника коммуниста С. В. Членова ---
считал ли он подсудимого 2 й группы П. Т. Ефимова, с которым до рево
люции сидел в Александровском централе --- честным человеком, сказал
следующее: «...я должен сказать, что я Ефимова считал честным челове
ком и очень многих из тех людей, которые сидят там и в частности, и Ко
ноплеву, я тоже считал честным человеком, и вообще, в течение револю
ции очень много пришлось убедиться, что так называемые честные люди
или те, которых мы считали честными людьми, оказались впоследствии
бесчестными. Мне вспоминается выражение Маркса, когда он писал Эн
гельсу: "Друг Энгельс, мы слишком часто ошибаемся, как много мошен
ников принимает участие в революции под видом честных людей". Что
касается Ефимова, то я должен сказать, что и сейчас я не могу назвать
его по чести бесчестным человеком. Я думаю, что это человек поскольз
нувшийся, надломленный, и если угодно знать более полно мою харак
теристику, то это человек, насколько я себе представляю, с определенно
го момента порвал с революцией, ушел в частную жизнь, и когда он ушел
от революции и зажил жизнью обывателя, в этот момент жизнь вновь пе
ред ним повесила жуткий призрак смерти. И в этот момент я должен ска
зать, что очень многие, гораздо более сильные люди чем Ефимов, не вы
держивают такого испытания и очень многие перед лицом смерти
381

не находят в себе мужества быть до конца честными и верными. И если
ему суждено пережить, а я от души желаю ему пережить этот процесс,
то я убежден, что суд совести, его собственной совести будет впереди
и другого суда лично для него я бы не хотел <...> Я и никогда, как бы я
не относился к Семенову, никогда, ни теперь, и никогда не мог бы допу
стить мысли, что Семенов мог обратиться к Савинкову с просьбой о по
миловании, путем честного слова вымаливая себе жизнь. Этому я не по
верил бы тогда, но теперь я в это верю, несмотря ни на какие секретные
досье, ибо для меня это факт и факт моральный»54.
В высшей степени примечательно, что огульного обвинения в преда
тельстве всех обвиняемых 2 й группы также не было. По крайней мере,
в своей последней речи Е. А. Иванова Иранова (которую показания не
которых рядовых боевиков, вошедших во 2 ю группу подсудимых, под
водили под смертную казнь), посчитала необходимым объявить, что не
считает двоих из них --- Ф. Ф. Федорова и Ф. В. Зубкова предателями: «Те
перь я хочу сказать несколько слов о тех бывших товарищах, которые си
дят с той стороны, которых я знала мало, но все таки там есть двое, ко
торых я когда то называла своими товарищами и которые мне были
близки и дороги, потому что мы шли за одно дело. И мне больно, что
они там, а не здесь с нами. Я говорю о Федорове и Зубкове и я говорю
это потому, что я хочу с той страшной тяжести, которая у них останется
на всю жизнь, снять хотя немного, снять то, что касается меня. Здесь го
ворилось и говорилось не раз, что их показания являются самыми тяже
лыми для меня. Если об остальных мы можем говорить, что это чекис
ты, то об них никто никогда не осмелится сказать этого, и этого кома
грязи мы в них бросить не можем и предателями их никогда не назовем.
Я хочу им сказать в моем последнем слове, что они ничего не сделали
для того, чтобы отправить меня на смерть. Что они сделали? Когда их
привезли в ЧК, им дали показание Семенова и они под страхом смерти,
это, конечно, было малодушие с их стороны, они только подтвердили это
показание, они ничего лишнего обо мне не сказали. Я это говорю для то
го, чтобы они знали, что умирая, я никогда не подумаю плохо об них,
не они меня отправили на смерть и в этом нет их вины»55.
Оппоненты подсудимых 1 й группы, будучи не в состоянии опровер
гать их аргументы в системе еще недавно единых ценностей и этических
норм, пытались это делать с новых позиций, густо замешанных на «алге
браических формулах», политической целесообразности, верховенства
интересов революции над моралью и т. д. Так, защищая Коноплеву от об
винений в предательстве, Г. М. Ратнер договорился до крайне примеча
тельных вещей и обобщений: «Вы поймете, что перед вами действитель
но человек, который пережил тягчайшую моральную трагедию, который
попал за границу и видел, что там делает партия социалистов революци
онеров <...> И вот это переполнило последнюю чашу его терпения, и вот
явилось это письмо. <...> Для нее дело рисовалось так, что партия, к ко
торой она раньше принадлежала, сейчас находится в стане врагов Совет
ской Республики, борющейся за свое существование. И она решила вы
дать органам правосудия старых товарищей по партии, хотя
и воспринимала это, как тягчайший моральный поступок; как, может
быть, моральную смерть, "но революции нет дела до отдельных лично
стей, и если для революции это нужно --- это должно быть сделано". Ре
волюция может требовать не только жизнь отдельных людей, но и их доб
рое имя. Товарищи, о применимости такой морали, о ее, если можно так
выразиться, общезначимости можно очень много спорить, но никакая жиз
382

неспособная партия на другой морали держаться не может. Там, где идет
борьба на жизнь и на смерть, там приходится, вступая в одну из партий, де
лать из этого все выводы, к какой бы трагической коллизии это в отдель
ных случаях не привело (выделено нами. --- К. М.). Это предательство, про
вокация, говорят вам с этой скамьи. Что касается слова "провокация",
то позвольте это слово выбросить. Там сидят юристы, которые должны
знать, что такое провокация. Провокатор --- это человек, который, участ
вуя в действиях нелегальной организации, одновременно является аген
том тайной полиции и действует в интересах этой последней. Могут ли
они это доказать? Они, конечно, этого даже не попробуют доказывать.
Они бросают это слово --- провокатор просто на воздух по принципу, ко
торый существовал еще задолго до большевиков, и был формулирован од
ним почтенным французским парламентарием. Он гласит: "клевещите,
клевещите, клевещите, что нибудь, наверное останется". <...> А затем,
что такое слово "предатель". Если лицо, которое сообщает сведения, ко
торые оно узнало, будучи членом партии, есть предатель, то совершенно
бесспорно, что с этой точки зрения, когда оно показывает следственным
органам что нибудь о деятельности партии социалистов революционе
ров, оно является предателем. Но ведь они не об этом говорят. Они хо
тят заставить вас разделить с ними этическую оценку этих фактов, они
хотят сказать: раз предатель, то мы не можем ему верить. <...> Поэтому
я, заканчивая перед вами защиту Коноплевой, говорю: перед вами чело
век, для которого революция стала громаднейшей личной трагедией, ко
торый выстрадал отречение от той партии, на которую молился, который
перешел в ту партию, против которой боролся и на которую подымал ру
ку. Человек, который считает сейчас своим революционным долгом, как
это ему ни тяжело лично, разоблачить своих бывших товарищей по пар
тии, считая, что эти разоблачения, это срывание флёра с партии социа
листов революционеров нужны для дела революции, --- человека, кото
рый переживает такую драму и по таким мотивам здесь выступает, мне
кажется, не осудит Трибунал Советской Республики»56.
Защитник Семенова, видный коммунист П. А. Шубин, нашел хитрый
полемический прием --- разбирая смысл терминов «предатель» и «преда
тельство», он пришел к выводу, что Семенов не предатель, а буржуазия,
действительно, предала эсеров, которые верой и правдой им служили.
Впрочем, это не единственное, что он сказал, а вся логическая схема Шу
бина так извилиста, что ее даже трудно пересказать, поэтому позволим
себе пространную цитату. Шубин создает облик честного сурового чело
века, который в своей брошюре без прикрас изложил правду, не занима
ясь рисовкой: «...Только однажды он упоминает лично о себе, он говорит
о тех последствиях, которые неизбежно несут ему самому его разоблаче
ния, --- в предисловии --- "я знаю, что они назовут меня предателем". <...>
Они --- т. е. буржуазия и ее лакеи --- назовут его предателем. Но какое пра
во они имеют это утверждать, спросим мы сейчас по окончании следст
вия. Семенов думал, что служит революции, когда работал в партии
с. р. Не он партию, а партия его обманула, внушая ему, что она борется
за социализм, за освобождение труда. Когда Семенов понял, что он об
манут, что, будучи с. ром, не служил, а предавал революцию, он бежал из
партии открыто и столь же открыто стал ее беспощадным врагом. Откры
тый враг, который не лицемерит, не притворяется, предателем быть не мо
жет. Гр. Гоц здесь на маленьком примере показал, в каком смысле можно
употреблять термин "предательство", когда он заявил, что Уфимское со
вещание, Самарская учредилка погибли, по его буквальному выражению,
383

из за предательства буржуазии. И здесь он прав, употребляя термин "пре
дательство". Когда буржуазия покинула эсеровскую партию после Сама
ры, это было действительно предательством, потому что с. ры работали на
нее и для нее, и цель у буржуазии и у с. ров была одна, средства также.
Воспользовавшись тем, что эсеры проложили ей дорогу, буржуазия отка
залась и отреклась от них. Это, действительно, было предательством со
стороны буржуазии по отношению к учредиловцам. Гр. Гоц правильно
формулировал это положение, заявив, что "честная" буржуазия им изме
нила. Но Семенов, который, став врагом партии, когда он понял, что
она --- враг революции, заявил ей об этом, а потом и разоблачил, отбра
сывает от себя всякие сплетни. Но он правильно оценил тактику социал
соглашателей, предугадывая, что они главные удары будут наносить ему,
Семенову. Здесь соглашателям надо разорвать звено, чтобы отсечь от пар
тии ту часть ее прошлого, в которой она не может и не смеет сознаться.
Что при таких условиях значит защищать Семенова? Защищать Семено
ва --- это значит доказать, что все написанное в его брошюре --- правда»57.
Осмыслив проблему предательства сквозь призму политической целе
сообразности, Н. И. Бухарин выстроил весьма своеобразную алгебраичес
кую формулу. Обращаясь к эсерам --- подсудимым 1 й группы, он говорил:
«Вопрос о подсудимых второй группы («раскаявшихся» по терминологии
советской власти, или «ренегатов», с точки зрения их бывших товарищей
по партии. --- К. М.) есть вопрос о предательстве предателей. <...> Если эта
определенная группа лиц, вышедшая из вашей партии, ваше предательст
во раскрыла, <...> то это есть их историческая заслуга <...> Нам интерес
но то, что полезно и правильно с точки зрения международной революции
и революционного рабочего класса <...> Моя точка зрения по вопросу
о предательстве, моя личная точка зрения заключается в том, что здесь по
сути дела никакого вопроса нет»58.
Но настоящей программной речью для подсудимых ренегатов стала
речь фактического их лидера Григория Ратнера, специально введенного
для этой роли в состав 2 й группы. Фактически он вслед за Бухариным
весьма творчески применил диалектику: предать партию, предавшую ре
волюцию (которая и есть высшая ценность), не есть предательство, а есть
благо и геройская жертва во имя революции. Ратнер восклицал: «<...>
Я и мои товарищи, здесь сидящие, мы прямые и открытые враги партии
эсеров. <...> Предателем враг быть не может. Предателями могут быть те,
которые живут с вами или около вас <...>. А есть ли предательство дать
показание и раскрыть действительную позицию и тактику партии эсеров?
<...> Если требует революция, то можно свести на эшафот и собствен
ную сестру. Если требует революция, то семейные отношения не сущест
вуют. <...> Сейчас болото мещанской психологии завладело настолько
умами, что если Ратнер прислал чекистов к своей собственной теще, это
ужас и кошмар. Вот в том то и дело, что от старой морали осталась толь
ко форма, великолепная фразеология «Народной воли» хорошо запомни
лась членам Центрального Комитета партии эсеров, но содержание этой
морали давно уже истлело, истрепалось и не могло не истрепаться, ибо
современная политическая борьба этих старых этических понятий не тер
пит <...>»59.
Ему вторил и подсудимый из группы эсеров ренегатов И. С. Дашев
ский: «Поскольку речь идет о нормах революционной этики, эти нормы
также не абсолютны и не вне времени, и пространства. <...> И где про
исходит столкновение революции и реакции, там рушатся прежние нрав
ственные связи, там теряют силу по отношению к этим отошедшим от
384

революции элементам те нравственные обязательства, которые выросли
в условиях солидарной борьбы за общие идеалы революции и социализ
ма в интересах трудящихся, и там вступают в силу новые этические, ка
тегорические императивы, во имя революции, во имя социализма, во имя
интересов трудящихся, сказать всю правду о тех, кто всякими средства
ми борется против революции и социализма, кто не останавливается ни
перед чем, для того, чтобы их погубить»60.
Этой в целом единой позиции, занятой Бухариным, Шубиным,
Г. Ратнером и Дашевским лучше всех ответила член ЦК ПСР Е. М. Рат
нер в своей последней речи: «Бухарин понимает предательство ориги
нально. Он говорит, что предательство политическое, а политическое
предательство у него понятие очень широкое, есть всякий отказ от про
граммы максимума. Но здесь из политического предательства делается
политический и моральный вывод: "если вы политические предатели,
то вас, как предателей, морально можно предавать". Вот эта алгебраиче
ская формула --- минус на минус дает плюс --- предатель, предающий
предателя честен, вот эта формула, моральная формула, критики ника
кой не выдерживает, потому что политический отказ от максимальных
требований, то, что он называет предательством и моральным предатель
ством растления собственной души, эта категория настолько разная и не
соизмеримая, как фунт и аршин, и сочетать те и другие это все равно,
что вычитать из фунтов аршины, или прибавлять к фунтам аршины. Они
друг с другом совершенно не связаны. И это, конечно, политический
прием только для того, чтобы чем нибудь, каким нибудь политическим
вольтом, покрыть то моральное убожество, которое лежит на лице всей
социал демократической коммунистической партии, когда она своим
знанием покрыла моральное предательство. Но в этом моральном пре
дательстве есть и своя политическая и историческая сторона, --- отдель
ные лица в таких массовых фактах виноваты не бывают. В них бывает
виновато нечто более крупное, нечто более историческое, более серьез
ное. И здесь мы имеем случай с такими же точно фактами. Пришла ре
волюция, громадная грозная, принесла с собой задачи новые. И те зада
чи, которые выбрала ваша партия коммунистическая, эти задачи
оказались объективно невыполнимыми. С какими бы силами не брать
ся за эти невыполнимые задачи, их все равно нельзя было бы выпол
нить, тем более, если браться за них со слабыми жалкими силами пар
тии, которая так долго была нелегальной, была разбитой. И вот, взвалив
на свои плечи эту неисполнимую историческую задачу, вы тем самым
взвалили на плечи каждого из ваших работников тоже физически неис
полнимую задачу»61.
Пятаков попытался остановить Е. М. Ратнер, и вспыхнула перепалка:
«ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Речь идет не о коммунистической партии, а это ва
ше последнее слово и я поэтому прошу вас держаться в пределах опреде
ленных рамок.
РАТНЕР: Последнее слово подсудимого и отличается тем, что оно да
ет ему право и моральных суждений.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Я вас не прерываю, когда вы говорите, о чем вы
хотите.
РАТНЕР: Об этом то я и хочу говорить.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Но не о коммунистической партии и о советской
власти. Я вам делаю второе предупреждение.
РАТНЕР: Я говорю сейчас об отдельных членах коммунистической
партии, которые здесь определенным образом предъявляли нам целый
385

ряд определенных обвинений, о тех членах коммунистической партии,
на основании оговоров которых и поднялся весь этот процесс. И если
в последнем слове нельзя касаться и этого положения...
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Это я говорю только о партии, как о таковой; это
го же можно касаться»62.
Е. М. Ратнер, иллюстрируя своей тезис о том, что коммунистическая
партия оказалась в тупике, ссылкой на рассказ писателя коммуниста
Аросева, завершила свое выступление очень серьезным выводом: «Он го
ворит о страде, которую коммунистическая партия наложила на своих
членов. Надрываясь изо всех сил, не те 400 тысяч коммунистов, которые
рассеяны по России, а лучшие из лучших, святые по своей внутренней
сущности, герои этого рассказа вкладывают в свою теперешнюю работу
то, что они понимают под строительством новой России, все свои силы,
сок своих нервов, каждую клетку своей крови, все, что могут, но у них
ничего не выходит, и сжавши руки, они говорят, что нужно что то сде
лать с собой, потому что о том, что задача неверна, что задания часово
го механизма неправильны, такой еретической мысли нет у них.
Но мысль их работала лихорадочно в этом направлении и они вертятся,
говоря, что надо с собой что то сделать, надо, как они говорят, перело
миться, вытравить старое, и вложить что то новое, что может справится,
и они ищут пути, каждый по своему. Одни, как Деревцев, перебрав все
пути работы, и видя, что страна не откликается, что деревня темна и чуж
да, что рабочие проклинают, стоят перед неразрешимой задачей и гово
рят: "Да, дело святое, но то, что мы практически делаем это не то" и начи
нают искать выхода, испуганные предстоящим "завтра", думая --- "а что
будет завтра --- завтра неизвестное" эта неизвестность есть то, что гово
рил Бухарин: "а может быть, Ключников победит, что же тогда". Тогда
все зря, все силы, которые потрачены, вся внутренняя мораль, которая
ухлопана на это дело, все это зря, это сделано в пустую. В своем послед
нем слове я заявляю, что до тех пор, пока вы будете заниматься не толь
ко политическим экспериментаторством, но и моральным эксперимента
торством, до тех пор никакого права на название партии не только
социалистической, но честной партии у вас не будет»63.
Подводя итог, следует отметить, что в ходе этой дискуссии на процес
се ее участники заговорили на совершенно разных языках, отражавших
уже два разных мироощущения, две позиции. Одна, традиционная, цели
ком основывалась на предшествующем опыте и этике революционного
движения, другая --- хотя и использовала активно терминологию своих
оппонентов, но уже исходила из «политической целесообразности», яв
ляясь сама продуктом «морального экспериментаторства». Нельзя не от
метить, что «моральное экспериментаторство» в речи Г. М. Ратнера пред
ставлено максимально выпукло. Чего стоит только одна его
формулировка «наши бывшие товарищи по общему предательству рево
люционного дела в 1918 г.»!
Но главное в речах всех выступавших коммунистов и эсеров ренега
тов --- это, конечно, отказ от старой морали, причем, не только той, ко
торой придерживались революционеры, но в данном случае и от «обще
человеческой», которая огульно называется мещанской, и пафосный
призыв идти другим путем, к совершенно новой морали, позволяющей
«свести на эшафот и собственную сестру» и чекистов привести к теще.
В последующие полтора десятилетия физическое уничтожение оппо
зиционно настроенных социалистов и анархистов, являвшихся до конца
30 х гг. живыми носителями и хранителями революционной субкультуры,
386

привело к ее исчезновению в СССР (российская социалистическая эми
грация сохраняла ее огонек до 50 х---60 х гг. ХХ в.); результатом же «мо
рального экспериментаторства» коммунистов стала стремительная мута
ция традиционных норм субкультуры российского революционера
и выработка ими собственной субкультуры, с совершенно иными поня
тиями предательства.
§ 2. «СОСТОЯНИЕ УСТАЛОСТИ И АПАТИИ НЕ
ПОЗВОЛЯЛО ПЕРЕДОВОМУ КРЕСТЬЯНСТВУ
ПРЕДВИДЕТЬ, ЧТО НУЖНО ЕГО АКТИВНОЕ
И ДЕЯТЕЛЬНОЕ УЧАСТИЕ В СОЗДАНИИ НОВОЙ
ЖИЗНИ, В ОТСТАИВАНИИ ЕГО ВЛАСТИ...»:
ПОЛЕМИКА О ХАРАКТЕРЕ, ПРАКТИКЕ И ПРИЧИНАХ
ГИБЕЛИ САМАРСКОГО КОМУЧА
Слова, вынесенные в название параграфа, были сказаны М. Я. Ген
дельманом, отвечавшим на вопрос Г. Л. Пятакова о причинах гибели Ко
муча, заданный с издевкой --- мол, если у эсеровского самарского прави
тельства были такие хорошие отношения с трудящимися массами,
то почему мы вас так легко разогнали?
Из почти двух десятков сюжетов из истории гражданской войны, по
лемика вокруг которых разгорелась на суде, мы остановились именно на
спорах о характере, практике и причинах гибели Самарского Комуча во
все не случайно. Уже сама логика противостояния на процессе двух пар
тий --- коммунистической, судящей, и эсеровской, судимой, не могла не
сделать красной нитью всего процесса постоянное, прямое или косвен
ное, сравнение этих двух партий. Это сравнение превращалась в острей
шую политическую полемику по вопросам о том, кто повинен в развя
зывании и эскалации гражданской войны, какая из противостоящих друг
другу партий есть предатель революции и родины, а кто ее верный сын,
и по ряду других. Каждая из этих локальных схваток для нас крайне ин
тересна и важна, т. к. позволяет увидеть сильные и слабые стороны в по
зициях противников, их логику, их аргументы и, что не менее важно, мно
жество фактов, выпавших из советской версии гражданской войны.
Во избежание недоразумений отметим, что хотя на процессе говори
ли об «эсеровских правительствах» во множественном числе, имея в ви
ду еще и Архангельское правительство, также возникшее в 1918 г., как
нам представляется, эсеровским режимом можно считать только Самар
ский Комуч. В архангельском правительстве, возглавлявшемся народным
социалистом Н. В. Чайковским, эсеры хотя и играли важную роль и по
влияли на характер и мероприятия власти, но правительство это, во пер
вых, не было по составу однородно эсеровским (в составе правительст
ва Комуча среди многочисленных его членов был только один
не эсер --- меньшевик И. М. Майский). Во вторых, и это главное сооб
ражение, действия эсеров, вошедших в его состав, не получили одобре
ния партийного руководства и последующих партийных форумов, а в не
которых частях были осуждены. Сами эсеры никогда не называли
архангельское правительство эсеровским (в отличие от Комуча). Причис
ление коалиционного архангельского правительства к эсеровским режи
мам было выгодно коммунистам, т. к. именно на архангельском матери
але было сподручней всего обвинять эсеров в прислужничестве
387

антантовским интервентам и реставрации буржуазных порядков, а суще
ственное участие эсеров в правительстве давало коммунистам некоторые
основания для подобной манипуляции.
Полемика вокруг Комуча интересна прежде всего тем, что речь в ней
шла о вполне конкретных вещах --- практической деятельности правитель
ства, созданного эсерами в Самаре в июне 1918 г. В этом споре у обеих
противостоявших --- теперь уже в зале суда партий --- появлялась возмож
ность использовать старую мудрость: «суди не по словам их, а по делам
их». Но большевики не могли позволить себе честной дуэли по ряду про
игрышных для себя тем, т. к. полемика сплошь и рядом логично выходила
на сравнительный анализ двух режимов --- эсеровского и коммунистичес
кого. И поэтому большевики установили особые правила как полемики,
так и рассмотрения всей этой темы в целом. Во первых, пресекались по
пытки эсеров рассказывать о социальной и экономической политике эсе
ровского правительства (словами --- «вас в этом не обвиняют»), а сами стре
мились говорить только о темах, выгодных себе --- помощь иностранцев,
репрессии по отношению к коммунистам и т. д. и т. п. Во вторых, эсеров
все время обрывали, когда они начинали сравнивать деятельность самар
ского правительства с большевистским режимом и его практикой (слова
ми --- судят не РКП, а ПСР).
Свидетельством того, что власти весьма серьезно относились к теме
Комуча, может служить и то, что его материалы, попавшие в руки чеки
стов, прорабатывал с синим карандашом в руках Ф. Э. Дзержинский.
И хотя он не ставил автографа на этих документах, об этом можно гово
рить вполне уверенно после сравнения этих помет с его резолюциями на
ряде документов в других томах фонда Н 1789 64.
Пометы Дзержинского есть только на части эсеровских документов,
сведенных в единую папку --- «Материалы к истории Комитета Членов
Учредительного собрания (собрание бумаг Упр. Дел. Комитета Я. Двор
жец). Папка протоколов заседаний Комитета членов Учредительного со
брания в Самаре и др. бумаг, относящихся к эпохе Самарского Комитета
Ч.У.С.», хранящуюся вместе с материалами Иркутского губернского Уп
равления охраны о деятельности ПСР и Делом Временного Всероссий
ского правительства в т. 40 фонда Н 1789.
Среди документов самого различного характера выделяется «Журнал
заседаний Членов Всероссийского Учредительного собрания», который
является уникальным и универсальным источником для исследования ис
тории Комуча.
Первое, что бросается в глаза, это то, что среди множества ценней
ших документов, освещавших самые различные аспекты государствен
ной, социально экономической, национальной политики Комуча, каран
даш Дзержинского выбрал совсем немногое --- то, что работало на
очернение и обвинение эсеров. Так, уже на втором листе Журнала внима
ние Дзержинского привлек протокол 3 заседания Комитета Всероссий
ского Учредительного собрания от 14 июня 1918 г., на котором было реше
но: «В спешном порядке заказать три красных знамени Учредительного
собрания с надписью: "Власть народу --- Власть Учредительному собра
нию" для вручения нашим и казачьим войскам <...> Поручить члену Ко
митета В. К. Вольскому созвать совещание из представителей рабочих
и предпринимателей с участием представителей соответствующих орга
нов самоуправления по вопросу о восстановлении прав владельцев»65.
Синим карандашом, оставлявшим толстый след, Дзержинский подчерк
нул слова «предпринимателей» и «о восстановлении прав владельцев»66.
388

16 июля 1918 г. правительством Комуча было принято два решения, об
ративших на себя внимание Дзержинского. Первое касалось создания по
лиции, называлось «Об организации Штабов Охраны» и гласило: «В осно
ву проекта организации должно быть положено следующее: Штаб Охраны
как аппарат, ведающий полицейско охранными функциями, должен быть
создан при каждом губернском и уездном уполномоченном Комитета, ра
бота его должна протекать под непосредственным наблюдением уполномо
ченного. При штабе охраны иметь небольшие вооруженные части»67. Вто
рое решение было принято по докладу Управляющего ведомством
земледелия: «а) Весь живой и мертвый инвентарь, как захваченный, так и не
захваченный у частных владельцев, подлежит точному учету. Распродажа,
передача и уничтожение его, впредь до разрешения этого вопроса Учреди
тельным собранием, воспрещается под строгой ответственностью. б) Пра
во снятия озимых посевов, произведенных в 1917 на 1918 г. в нетрудовых
хозяйствах, принадлежит каждому отдельному нетрудовому посевщику,
но под контролем и при содействии уездного Земельного комитета. в) Весь
племенной скот должен подлежать строгому учету. Земельным комитетам
принять соответствующие меры, а также меры и к его сохранению. Приня
тые положения принять за основу приказа, текст которого разработать ве
домству земледелия»68. Обращает на себя внимание, что пункт о создании
штабов Охраны был выделен карандашом Дзержинского сбоку абзаца,
со слов --- «охранно полицейскими функциями», которые к тому же были
и подчеркнуты; в решении по докладу, касающемуся сельского хозяйства,
Дзержинский выделил только два абзаца, под буквами а) и б)69. Он не стал
подчеркивать меры, связанные с учетом и сохранением, как не подлежащие
инкриминированию, а следовательно и не интересные для него.
Свою (и всех подсудимых 1 й группы) главную задачу в борьбе с ком
плексом фальсификаций и искажений, который был создан обвинителем
и председателем суда при опросе свидетелей обвинения, подыгрывающих
им, Д. Ф. Раков определил так: «Я даю свои разъяснения вовсе не для того,
чтобы обелить деятельность свою и своих товарищей на территории Коми
тета членов Учредительного собрания, вовсе не для того, чтобы смягчить ту
ответственность, которую несем мы за эту деятельность, --- я даю свои по
казания исключительно с целью установить истину, даю показания с целью,
чтобы представить Трибуналу действительность так, как она была на самом
деле, а не так, как ее хочет изобразить гражданин обвинитель»70.
Полемика вокруг обстоятельств создания, характера и практики Ко
муча на процессе развернулась 22 июня 1922 г., когда суд приступил к до
просу свидетелей обвинения и защиты, которые осветили период Самар
ского Комуча, --- управляющего делами Комуча Я. С. Дворжеца
(свидетеля обвинения), председателя Совета Управляющих ведомств Ко
муча и Экономического Совета В. Н. Филипповского (свидетеля защи
ты), члена ведомства труда, бывшего меньшевика, затем коммуниста
И. М. Майского (свидетеля обвинения).
Что, собственно говоря, интересовало суд и обвинение? Это видно из
вопросов, которые Крыленко задавал свидетелям. Так, Я. Дворжеца, ко
торый летом 1918 г. был управделами Комуча, а позже вступил в РКП(б),
Крыленко сразу спросил: «Скажите, товарищ, ...как, каким образом про
изошел захват Самары, как была свергнута в Самаре Советская власть,
какими силами, или соединением каких сил, затем какая власть была ус
тановлена и, наконец, последний вопрос --- вновь установившаяся власть
на какие силы опиралась, то есть фактически в чьих реально руках нахо
дилась власть»71. В. Н. Филлиповскому Крыленко задал подобные же
389

вопросы: «Скажите, что Вам известно о вооруженном восстании в Сама
ре 1918 года для свержения Советской власти, как это произошло. И о пе
реходе власти к новому органу и к какому именно, и какая реальная
власть существовала на территории восстания?»72.
И. М. Майскому Крыленко сформулировал вопросы следующим об
разом: «Нас не интересуют общие вопросы общей политики Самарского
Комитета членов Учредительного собрания, а интересуют следующие во
просы: деятельность Комитета членов Учредительного собрания и орга
низаций, непосредственно из него вышедших, как Совет Уполномочен
ных или как он назывался Съезд членов Учредительного собрания; затем,
что делалось в отношении применения репрессий к трудящимся массам,
применение репрессий к представителям и защитникам идеи Советской
власти; затем взаимоотношения гражданской и военной власти. Сама
природа власти, социальная природа власти и взаимоотношения различ
ных социальных групп этой власти. И последний вопрос, если Вы може
те ответить, вы член Правительства, как будто бы»73.
После того, как Майский кратко на последний вопрос ответил ---
«да», впервые с момента начала опроса свидетелей председатель суда так
же решил принять участие в формулировании «установочных» вопросов.
Пятакова интересовало: «У кого в руках была реальная власть, так как
там были разнообразные борющиеся группы, в частности Комуч и про
чее и прочее, была ли у кого нибудь реальная власть в руках из членов
Учредительного собрания и в какой мере и в какой степени?»74
Крайне интересны ответы Майского и дискуссия, разгоревшаяся во
круг социальной природы власти Комуча и конструкции его власти.
По словам Майского, «формальная конструкция власти» Комуча была
следующая: «Комуч представлял из себя полномочный орган влас
ти --- нечто, вроде Парламента. Первоначально он состоял из 5 ти чело
век, постепенно число членов его увеличивалось и в конце концов к сен
тябрю месяцу дошло приблизительно до 100 членов. Когда Комуч был
немногочислен, он соединял в себе как законодательные, так и исполни
тельные функции. Но в дальнейшем число членов его увеличилось, и из
состава Комитета был выделен особый Совет управляющих ведомствами,
игравший роль кабинета министров. Это выделение произошло в середи
не августа 18 года, то есть приблизительно через два месяца после воз
никновения самого Комитета. Совет управляющих ведомствами был от
ветственен перед Комитетом, но в области управления, в области
административной он пользовался весьма широкими полномочиями, тем
более, что в состав Совета управляющих ведомствами входил также Пре
зидиум самого Комитета членов Учредительного собрания»75.
Подоплека вопросов Крыленко и Пятакова, как и их цель, была до
статочно прозрачной --- объявить Комуч марионеткой в руках иностран
ных держав, чехов, реакционных российских кругов, пользовавшихся эсе
ровским правительством как ширмой для проведения своих планов
и политики. Помимо этой цели была и другая --- в очередной раз объя
вить о том, что умеренные социалисты --- эсеры и меньшевики, несмот
ря на свою социалистическую фразеологию и свою субъективную веру
в приверженность к социалистическим ценностям, просто обречены,
в отличие от решительных и бескомпромиссных коммунистов, становить
ся марионетками в чужих --- реакционных или иностранных --- руках.
Майский, к этому моменту уже пришедший к коммунистам, всячес
ки поддерживал эту версию, как в своей книге «Демократическая контр
революция», так и в своих показаниях на процессе, когда он характери
390

зовал «внутреннюю сущность этой власти» следующим образом: «В Сама
ре было по существу две власти. Одна формальная, находившаяся в руках
Комитета членов Учредительного собрания, и другая реальная, которая
находилась в руках военных сил. <...> Комитет членов Учредительного со
брания опирался на военные силы троякого рода. Это, во первых, были
чешские легионы, во вторых, добровольческие русские отряды, состояв
шие главным образом из офицеров и интеллигентской молодежи и, в тре
тьих, это было мобилизованное крестьянство. Эти три рода военных сил
были неоднородны, как в смысле своей боеспособности военной, так
и в смысле своего политического содержания. Мобилизованное крестьян
ство сражаться не хотело, оно разбегалось при первой возможности»76.
По словам Майского, добровольческие отряды были «достаточно право
вого уклона», они «больше занимались фрондированием против Комите
та членов Учредительного собрания, который они считали для себя слиш
ком левым и который называли полубольшевистским, чем выполнением
своих непосредственных задач»77. Типичным представителем этих сил он
называл полковника Галкина, скрывавшего свои монархические убежде
ния, но отзывавшегося о Комуче пренебрежительно и «дававшего понять»,
что «здесь сидят только болтуны, что настоящее дело делается у него
в штабе и в тех рядах, которыми он руководит, а что Комитет членов Уч
редительного собрания --- это некоторое прикрытие, которое до поры до
времени нужно терпеть, но которое не представляет из себя ничего жиз
ненного, ничего необходимого»78. Третьей силой, по словам Майского,
«настоящей военной опоры Комитета, были именно чешские легионы»79.
Вывод Майского вполне укладывался в концепцию обвинительного
заключения и того, что от него хотели услышать Крыленко и Пятаков:
«При таких условиях совершенно ясно, что Комитет членов Учредитель
ного собрания в сущности является лишь демократической этикеткой той
военной силы, которая в то время господствовала и вершила всеми судь
бами на территории Учредительного собрания, потому что Комитет чле
нов Учредительного собрания на особые широкие симпатии со стороны
масс не мог рассчитывать и этими симпатиями похвалиться не мог»80.
По словам Майского, настроение рабочих Самары не было сочувствен
ным Комучу, а Самарский Совет рабочих депутатов, который Майский ха
рактеризовал как «орган общественного мнения пролетариата», вопреки
воле верховодивших в Совете меньшевиков принял 30 августа 1918 г. ре
золюцию, требовавшую сохранения всех законов Совнаркома. Ненамно
го лучше обстояли дела и в отношениях с крестьянством, которое в сен
тябре 1918 г. на проходившем в Самаре губернском крестьянском съезде
выявило свое столь отрицательное отношение к Комучу, что только бла
годаря приехавшему на съезд В. М. Чернову удалось провести резолюцию
поддержки Учредительного собрания. Майский указывал, что о том, что
настроение различных классов и групп было не особенно сочувственным
Комучу, свидетельствовали результаты выборов в городские думы, прохо
дившие в августе и сентябре 1918 г. на территории Комитета членов Уч
редительного собрания. Из всего этого Майский делал вывод, что у Ко
муча не было никакой серьезной общественной поддержки и опоры, что
привело к тому, что военные вышли из под контроля и фактически дик
товали правительству свою политику 81.
Другой свидетель обвинения, бывший эсер Дворжец, был в 1918 г. уп
равляющим делами Самарского Комуча и потому со знанием дела отве
чал на вопросы Пятакова, Крыленко и Покровского, вкладывавших «пер
сты в раны» Комуча. На самый первый вопрос, который был задан
391

Пятаковым (у кого в руках находилась фактическая власть после кон
ституирования власти в Самаре), Дворжец ответил, что правительство
фактически не контролировало военных, несмотря на посылку в штаб
Народной армии двух своих представителей (В. И. Лебедева и Б. К. Фор
тунатова), которые в конечном счете соглашались с точкой зрения Гал
кина, возглавлявшего его. Как утверждал Дворжец, это привело к тому,
что было несколько случаев, когда монархически настроенное командо
вание отдельных отрядов и частей Народной армии не только не выпол
няло указаний правительства, но и действовало строго вопреки им, при
водя в качестве примера случай расстрела комендантом Бузулука
представителя городского комитета ПСР доктора Гровиц 82.
На вопрос Крыленко, когда и как образовались правительственные
структуры, Дворжец показал, что, собственно говоря, Комитет членов Уч
редительного собрания образовался еще в подполье, приблизительно за
неделю до вступления чехословаков в Самару, подготовив сразу ряд при
казов и первых мероприятий власти, которые сразу же стали воплощать
ся в жизнь после прихода к власти. Совет управляющих ведомствами фак
тически являлся аналогом Совета министров, и в его в состав входили все
управляющие ведомствами (аналог министров) и несколько представите
лей Комитета членов Учредительного собрания, но «без портфелей». От
вечая на вопрос Крыленко о руководителе этого органа, его эволюции
и о его судьбе, Дворжец показал, что председателем Комитета членов Уч
редительного собрания являлся В. К. Вольский, а председателем Совета
управляющих ведомств Комуча и Экономического Совета --- В. Н. Филип
повский и что Совет управляющих ведомствами Комуча продолжал суще
ствовать и после создания Уфимской Директории, управляя европейской
частью территорий этого нового государственного образования, и прекра
тил свое существование только 3 декабря 1918 г., когда его члены были
арестованы в Уфе военным отрядом, присланным адмиралом Колчаком 83.
На вопрос Крыленко об удельном весе в Народной армии чехослова
ков, добровольцев и чисто эсеровских военных элементов Дворжец пока
зал, что Народная армии была весьма неоднородна, имея в своем составе
части добровольцев, как он выразился, первоначального формирования,
созданные в первые три недели после прихода эсеров к власти и состояв
шие в основном из самарской интеллигенции и офицеров. По его словам,
эти части отличались большой боеспособностью, в отличие от частей, со
зданных после начала мобилизации некоторых сроков в Народную армию,
в которых сразу же возникли пробольшевистские настроения, в ряде слу
чав переросшие в открытые восстания против Комуча или в переход на
другую сторону фронта целыми частями. Также по инициативе чехосло
ваков и при поддержке Комуча стали формироваться смешанные полки
из русских и чехов, в которых русских добровольцев возглавляли чехосло
ваки (как известно, среди них было очень много социалистов), что, с од
ной стороны, вполне устраивало эсеровское правительство, а с другой ---
встретило саботаж со стороны генералов и офицеров штаба Народной ар
мии, в массе своей придерживавшихся более правых взглядов. Интересен
вывод Дворжеца, считавшего, что если бы не саботаж штаба и не прекра
щение формирования этих частей, эти смешанные части были бы самы
ми боеспособными в Народной армии 84.
Покровского интересовала та роль, которую сыграли рабочие в мо
мент возникновения эсеровского правительства и какую помощь они ему
оказывали 85. Дворжец сказал, что до вступления в Самару чехословаков
рабочие Самары и Иващенково (ныне Чапаевск), самых крупных промы
392

шленных центров губернии, стремились к свержению большевиков
и поддерживали партийные эсеровские комитеты, желавшие того же са
мого. Но сразу же после падения Советской власти на проходившей в Са
маре беспартийной рабочей конференции большинство захватили боль
шевики под маркой «беспартийных левых», и только меньшевики
удержали рабочих от резолюций прямого протеста и осуждения действий
Комуча (впоследствии эти настроения были весьма распространены,
по словам Дворжеца, среди рабочих самого крупного самарского Трубоч
ного завода и рабочих Иващенкова)86.
Следующий вопрос М. Н. Покровского касался уже того, оказывало ли
крестьянство поддержку эсерам в момент свержения большевиков, на что
Дворжец ответил утвердительно, отметив, что крестьянство слало своих хо
доков в партийные эсеровские комитеты, объявляя ПСР спасителем от
большевистского гнета и обещая всяческую поддержку и помощь в сверже
нии большевистской Советской власти. Но после свержения большевиков
и особенно после объявления мобилизации в Народную армию, по словам
Дворжеца, началось противодействие со стороны крестьянства 87.
На вопрос Покровского об отношении буржуазии к Комучу Дворжец
ответил, что та в лице кадетов поддерживала его по известному принци
пу «постольку постольку»: с одной стороны, буржуазия вошла, как он вы
разился, в организацию финансового характера при правительстве, и был
создан финансовый Совет из представителей самарской буржуазии, под
держивавшей Комуч деньгами, т. к. в банке после правления большеви
ков наличности не было совсем; с другой же стороны, кадеты в своей
прессе вели упорную борьбу с эсеровским правительством, не останавли
ваясь даже перед личными выпадами в адрес отдельных руководителей
Комуча, и на заседании правительства даже ставился вопрос о закрытии
кадетского партийного органа в Самаре, но большинство посчитало по
добное недопустимым 88.
Очень заинтересовал Покровского вопрос о попытке восстановления
Комучем, как он выразился, чего то подобного старой винной монопо
лии, на что Дворжец ответил, что власть испытывала очень серьезные за
труднения с наличными деньгами (не решаясь чеканить монеты из того
запаса серебра, который не успели вывезти большевики при эвакуации из
Самары в июне 1918 г., т. к. справедливо полагала, что население немед
ленно спрячет серебряные монеты в чулки) и одной из мер по стабилиза
ции финансовой ситуации было разрешение свободной продажи водки 89.
То, что Дворжец явно слукавил, говоря о введении вольной продажи вод
ки, видно из постановления Комуча. Любопытно, что на заседании пра
вительства Комуча 11 июля 1918 г. рассматривалось несколько очень раз
ных, но до сих пор весьма актуальных вопросов --- о продаже водки
(вместо сухого закона), борьбе с тайным винокурением (самогоноварени
ем), обложении акцизным сбором пива и прохладительных напитков, про
блемах разграничения законодательных и исполнительных функций вла
сти. Заседание проходило под председательством В. К. Вольского
и в присутствии И. М. Брушвита, В. Абрамова, П. Д. Климушкина, Бого
слова, Шмелева, А. С. Былинкина и Фортунатова, и было решено: «1) Рас
продажа водки, как мера, направленная к получению денежных знаков
принимается (подчеркнуто синим карандашом. --- К. М.). Распродажа вод
ки должна совершаться на основании следующих положений. 1) Первая
партия спирта, подлежащего переработке, не должна превышать количе
ства, действительно потребного для месячной нормы продажи. 2) Кре
пость водки устанавливается в 38°. 3) Водка продается гражданам обоего
393

пола, достигшим 20 летнего возраста по карточной системе. 4) Месячная
порция 1/2 бутылки на человека. 5) Цена бутылки 15 рублей без посуды.
б) Допустить распродажу водки и в деревню (подчеркнуто синим каран
дашом. --- К. М.). Конкретную разработку вопроса о распределении вод
ки в деревне передать Акцизному ведомству. в) Усилить борьбу с тайным
винокурением. Меры преследования разработать Юридической комиссии
(подчеркнуто синим карандашом. --- К. М.). 2) Обложение акцизным сбо
ра пива признать допустимым. Акцизному ведомству разработать соот
ветствующий проект и представить таковой незамедлительно в Комитет
Членов Всероссийского Учредительного собрания. 3) В настоящее время
по многим причинам разграничение функций законодательных и испол
нительных невозможно. Временно как те, так и другие функции сосре
дотачиваются в Комитете Членов Всероссийского Учредительного Собра
ния. Примечание. "Положение о Комитете членов Всероссийского
Учредительного Собрания" принято с незначительными изменениями.
4) Председателем Комитета избирается Владимир Казимирович Вольский
(7 записок). Заместителем председателя избирается Иван Михайлович
Брушвит (6 записок)»90.
Ответы Дворжеца и Майского немедленно стали объектом споров про
тивостоящих сторон. Весьма показательно, как по разному хотели допра
шивать единственного свидетеля защиты по этому вопросу, эсера Филип
повского, сами эсеры и Крыленко с Пятаковым. Вызвав его как свидетеля,
подсудимые 1 й группы устами Гендельмана наметили круг вопросов,
по которым он в состоянии свидетельствовать: «Свидетель был управляю
щим ведомством, одним из заведующих, потом был председателем Совета
управляющих ведомств и таким образом может охарактеризовать всю ра
боту Комитета членов Учредительного собрания за время его пребывания
в Самаре до конца, до того, как Совет упр. ведомствами, в том числе и то
варищ, был арестован отрядом Колчака и доставлен в Омск. Кроме того
свидетель был председателем Экономического совещания и может устано
вить экономическое положение края за время Комитета членов Учреди
тельного собрания. <...> Имела ли место репрессивная политика Комите
та членов Учредительного собрания в отношении к трудящимся массам,
каково отношение к заключенным в тюрьме, какие меры принимались для
устранения произвола военных властей, можно установить, насколько из
менилось экономическое положение трудящихся масс крестьянства и ра
бочих после смены Советской власти властью членов Комитета Учреди
тельного собрания. Свидетель может установить, какие меры принимал
Комитет членов Учредительного собрания для экономического развития
края и как это отражалось на положении трудящихся масс»91.
Но очерченный подсудимыми 1 й группы круг вопросов был куда ши
ре, чем этого хотели Крыленко и Пятаков. Крыленко заявлял: «Из той ка
тегории вопросов, которые были здесь указаны обвиняемым Гендельманом,
первая категория вопросов, которые дебатировались вчера, отношение
к делу имеют и по этим вопросам допрос даже необходим. Что касается
ряда других вопросов, я считаю, что они не могут быть поставлены по
стольку, поскольку здесь говорится, что здесь не историческая исследо
вательская комиссия, а вопрос идет о конкретных фактах, которые вме
няются в вину. Если были такие факты, которые способствовали
укреплению края, таковые бы не вменялись в вину»92.
Пятаков его поддержал: «По отношению общей политики допроса
ведь не требуется. Это освещено документами, приложенными к делу,
и свидетель не нужен. А в отношении тех вопросов, которые поставил
394

обвиняемый Гендельман, относительно репрессии, содержания заклю
ченных, мер по ограждению злоупотреблений военных властей, в этой
области вести допрос можно»93.
Игра обеих сторон была предельно ясной. Власть в лице обвинения
и суда была заинтересована не затрагивать то хорошее, полезное и инте
ресное, что было сделано эсерами в сфере социально экономических от
ношений и что выглядело резким диссонансом к проводимому больше
виками военному коммунизму. Кроме того, как небезосновательно позже
указывал Д. Ф. Раков, в экономике Комуч проводил политику, весьма
схожую с нэпом, что рождало аналогии и мысли, весьма неприятные для
коммунистов. Суд был готов касаться вопросов социально экономичес
кой политики Комуча, но акцентировал свое внимание не на успехах, а на
неудачах, конфликтах и скандалах. Совершенно очевидно, что задачей
обвинения и суда была не реконструкция реалий (очень показательна
процитированная реплика Крыленко об «исторической исследователь
ской комиссии»), а выявление и выпячивание неудач и ошибок.
Совершенно очевидно также, что прекрасно все это понимавшие
эсеры пытались не допустить этого, а напротив, старались всячески под
черкнуть успехи Комуча в деле политических свобод и социально эко
номического развития. Поэтому неудивительно, что Филипповский,
проигнорировав указания Крыленко и Пятакова, все равно начал с со
циально экономической ситуации и мероприятий Комуча в этом на
правлении и был быстро прерван Пятаковым, воскликнувшим: «...Вы
ведь слышали, что вопрос идет о репрессиях для заключенных, о борь
бе с злоупотреблением военных властей и взаимоотношениях граждан
ской власти и военной власти. <...> А Вы начинаете с экономической ге
ографии, с деятельности ведомства торговли и промышленности и так
далее». Филлиповский попробовал возразить, что ему кажется, что «ве
домство Торговли и Промышленности как раз то ведомство, в котором
заинтересован труд», но Пятаков решительно прервал его: «Сейчас дело
идет не о том, в чем заинтересован труд, а речь идет о репрессиях, о за
ключенных, о взаимоотношениях с военными властями и о борьбе с зло
употреблениями военных властей. Об этом, пожалуйста, и говорите»94.
Получилось так, что председатель суда и обвинитель не задали ни од
ного вопроса Филипповскому, которые касались бы его сферы ответст
венности в Комуче, хотя всячески поощряли свидетелей обвинения к ос
вещению и этих тем, но в нужном обвинению свете. Вот то немногое, что
успел сказать об экономической политике Комуча Филипповский, пока
его не прервал Пятаков: «Эсеровская власть в Самаре после того, когда
было свержение Советской власти, получила такое же наследие, как бы
ло везде --- в смысле экономическом и социальном. С первых шагов на
ша власть решила оставить все так, как было, то есть заводы, которые
были национализированы, были оставлены национализированными.
В этом отношении мы старались, чтобы та политика, которую мы долж
ны были вести, чтобы она не явилась с места в карьер коренной ломкой
и окончательно не разрушила бы народного хозяйства в тех пределах,
в которых она находилась у нас в руках. Как вы знаете, промышленность
этого края невелика, и заводов не так много. Поэтому в этом отношении
ведомство Торговли и Промышленности не являлось боевым ведомством
среди других ведомств»95.
Крайне интересен следующий эпизод времен противостояния Комуча
и Совнаркома, о котором поведали Раков и Филипповский. Интересен,
прежде всего, тем, что эсеры вновь демонстрировали, что в политике
395

и в борьбе с большевиками, даже если речь шла о собственном выжива
нии, для них были хороши не все средства и лозунг «чем хуже, тем луч
ше» вовсе не был их лозунгом ни в 1917 г., ни в 1918 г. Во время опроса
свидетеля защиты Филлиповского Раков обратился к нему с вопросом:
«Вот вы ведали ведомством торговли и промышленности и, вероятно, по
мните такой факт: когда была взята Самара и отрезана территория, то на
этой территории оказались рабочие организации Петрограда и даже
Москвы, которые приехали сюда за хлебом и что в Самаре были суда за
этим хлебом. Как поступил Комитет членов Учредительного собрания
с этими организациями и с самим хлебом?». Филипповский ответил:
«Я не помню всю формальную сторону, но он обратился к коммунисти
ческой власти с предложением этот хлеб переправить туда и насколько я
помню, был факт, когда вообще был поднят вопрос относительно снаб
жения хлебом той территории России, которая была под властью Сове
тов и в которой наблюдался голод. Мы хотели со своей стороны ввиду
того, что у нас был излишек хлеба, переправлять его туда и ставили ус
ловием, чтобы его распределяла не власть, а та или другая экономичес
кая или классовая организация, в лице кооперативов и персональных ор
ганизаций. Этот вопрос стоял перед нами, и мы этот вопрос проводили,
так как считали, что борьба не должна идти в тех формах, которые явля
ются формой умора голодом трудового населения»96.
Но все же подсудимые 1 й группы, которые хотели осветить социаль
но экономические реалии и деятельность своего правительства как мож
но подробнее, нашли выход из положения. Получив право задавать сви
детелю вопросы, Раков и Гендельман затронули и их (другая часть
вопросов затрагивала свободу слова, положение заключенных, роль Май
ского в качестве министра труда и т. д.), фактически дезавуируя все то, что
говорил Дворжец и особенно Майский, дезавуируя обвинение в целом.
В силу этого, диалог Ракова (задававшего вопросы) и Филипповского (от
вечавшего на них и боявшегося давать развернутые ответы, так как его бы
просто остановил Пятаков) временами выглядел весьма своеобразно. Учи
тывая ценность и уникальность диалога министра финансов и министра
Торговли и промышленности эсеровского правительства, в который вре
мя от времени «встревал» Пятаков, процитируем все его фрагменты, от
носящиеся к этой сфере (следует иметь в виду, что перед эсерами стояла
задача опровергнуть основной тезис обвинения, что они были марионет
ками в руках буржуазных и монархических сил): «Раков. <...> Оказывала
ли буржуазия денежный кредит в той или иной форме Комучу.
Филипповский. Нет, этого никогда не было.
Раков. Откуда получал средства Комуч?
Филипповский. Средства Комуч получал от налогов, денег мы до из
вестной поры не выпускали, а в самом конце выпустили. Затем был це
лый ряд налогов, обложений.
Раков. И из государственного казначейства?
Филипповский. Да, и то, что получалось с боя, например, при взя
тии Казани.
Председатель. Значит налоги, и что вы еще сказали?
Филипповский. С бою. Например, в Казани.
Председатель. Трофеи, так сказать.
Филипповский. Да.
Раков. Вы одно время близко стояли к финансовому ведомству. Что
это за орган был Финансовый Совет? Был ли это орган решающий или
совещательный и с какой целью он был учрежден?
396

Филипповский. Этот орган был учрежден с целью разработки финан
совых мероприятий.
Раков. Из кого он состоял?
Филипповский. Там были представители, я точно не могу перечис
лить всех категорий, которые там были, но насколько помню были пред
ставители и классовые.
Председатель. Де Вакано Вам известен?
Филипповский. Де Вакано --- фамилию я не помню, может он и был.
Раков. Значит, это был орган совещательный?
Филипповский. Совещательный.
Раков. Мог ли этот Финансовый совет оказывать какие нибудь кре
диты, финансировать Комитет Учредительного собрания.
Филипповский. Конечно, нет.
Раков. Были ли в этом финансовом совете представители банковско
го дела, были ли представители кооперации, представители органов са
моуправления, представители крестьянских и рабочих организаций.
Филипповский. Были.
Раков. Я хочу задать еще один вопрос: пользовалось ли ведомство фи
нансов для финансирования власти Комитета членов Учредительного со
брания металлическими деньгами в какой нибудь форме.
Филипповский. Нет, не пользовалось.
Раков. Выпускались ли в оборот металлические деньги.
Филипповский. Нет.
Раков. Выпускались ли какие нибудь облигации, которые служили
гарантией того кредита, который оказывала буржуазия Комитету членов
Учредительного собрания.
Филипповский. Никаких займов, которые бы так или иначе гаранти
ровала буржуазия не было.
Раков. Не выпускал ли облигации военного займа и займа свободы
в качестве денег.
Филипповский. Нет».
Пятаков попытался прервать допрос свидетеля, казавшийся ему черес
чур детализированным. Но Раков формулировал свои вопросы, прекрас
но понимая, что обвинения коммунистами Комуча в полной зависимос
ти от буржуазии (по поговорке «кто платит, тот и заказывает музыку»),
повиснут в значительной степени в воздухе, если выяснится, что никакой
финансовой зависимости и помощи подобного рода не было. Тем более,
что от предыдущих свидетельских показаний у аудитории создавалось
именно такое впечатление. Пятакову подобный ход событий не нравился
и он попытался вмешаться. Между Пятаковым и Раковым состоялся сле
дующий обмен репликами:
«Председатель. Вам, как человек ведшему эту работу, конечно, инте
ресно задавать подробные вопросы, но нас интересует только политиче
ская сторона дела, был ли заем. Свидетель показывает, что нет.
Раков. Гр. председатель, мы тут вчера слышали целый ряд утвержде
ний нелепых и не соответствующих действительности, и я хочу эти ут
верждения рассеять.
Председатель. Мало ли сколько мы здесь нелепостей слышали. Дело
в том, были ли политические действия со стороны буржуазии. Мы слы
шали, что не было.
Раков. И я к этому веду. Значит, те облигации, которые якобы являлись
гарантией буржуазии, не были гарантией, а имели другое значение. Нужно
разъяснить этот вопрос с помощью свидетеля, больше вопросов не имею»97.
397

Попытка Крыленко и Пятакова больше не возвращаться к неудоб
ным для себя вопросам и не давать слов для объяснения Ракову и Ген
дельману под давлением подсудимых 1 й группы провалилась после
длительного спора с Крыленко и Пятаковым, которых обвинили в том,
что те вновь хотят «разломать рамки процесса». (Как мы уже писали,
подобное обвинение было выдвинуто в адрес властей после того, как
20 июня в зале суда разрешили выступить делегациям от рабочих Моск
вы и Питера, требовавших самой беспощадной кары эсерам. То, как бо
ролись подсудимые 1 й группы за возможность осветить правдиво ха
рактер и социально экономическую политику Комуча и как настойчиво
пытались этого не допустить власти, еще раз говорит о том, насколько
важной и тем и другим представлялась эта тема.) В результате фактиче
ски состоялось продолжение спора, когда Раков и Гендельман подроб
но ответили на ряд обвинений, прозвучавших накануне, и дали свои
трактовки событий и явлений. На заданный не без ехидства вопрос Пя
такова: «Объясните, если были такие хорошие отношения с трудящи
мися массами, то почему Вас так легко разогнали?» Раков ответил: «Это
требует подробного объяснения. Может быть разрешите окончить мое
объяснение, а затем дать объяснение, почему это произошло? <...>
Я только хочу подчеркнуть, что те утверждения, которые раздавались на
судебном следствии, в значительной степени не верны, ибо не под
тверждались никаким фактическим материалом... Гражданин Председа
тельствующий вчера рассматривал протоколы заседания Комитета чле
нов Учредительного собрания, подробно останавливаясь на теме
возвращения владений прежним собственникам или возвращения про
мышленных предприятий прежним владельцам. <...> Та экономическая
политика, которую проводит Комитет членов Учредительного собрания,
в значительной степени определялась теми программами и положения
ми, которые были выдвинуты ЦК ПСР перед 8 м Советом партии, ко
торые здесь оглашались и авторство которых выяснилось со стороны
гражданина Тимофеева. Мы не были сторонниками огульной национа
лизации всех промышленных предприятий. Мы считали и считаем та
кую огульную национализацию промышленности актом, губящим саму
промышленность. Наша политика в области промышленно хозяйствен
ной жизни на территории Комитета членов Учредительного собрания
сводилась к следующему: крупные фабрично заводские предприятия
оставались в ведении государства, более мелкие производства или про
изводства, в которых государственная власть в данный момент не так
остро была заинтересована, передавались органам местного самоуправ
ления. В тех немногих протоколах заседаний Комитета членов Учреди
тельного собрания, которые приложены к делу, вы найдете, что некото
рые промышленные предприятия, национализированные еще советской
властью, передавались не прежним владельцам, а органам местного са
моуправления, губернским, уездным земствам и городским самоуправ
лениям. Мелкие промышленные предприятия, которыми не в силах бы
ла управлять государственная власть, мы действительно отдавали
прежним владельцам, но с одним условием --- определенной нормой вы
работки этих предприятий, запрещением локаута и неуклонным соблю
дением тех законов по рабочему вопросу, которые считал необходимым
проводить Комитет членов Учредительного собрания <...> Я здесь на
поминаю, что, может быть, эта программа до некоторой степени напо
минает ту экономическую политику, которую в данный момент прово
дит Советская власть»98.
398

Пятаков не стал втягиваться в весьма щекотливый для коммунистов
вопрос о схожести экономической политики Комуча и большевистско
го НЭПа, поневоле введенного вместо гибельной для страны политики
«военного коммунизма», предпочтя акцентировать внимание на том, что
экономическая политика Комуча проводилась в интересах буржуазии:
«<...> я оглашал документы о совещании из представителей промышлен
ников и рабочих по восстановлению частной собственности». На это Ра
ков ответил: «У нас оставался на месте Совет Народного Хозяйства поч
ти в том же составе, в каком был при Советской власти, и он как раз
этими вопросами регулирования отношений в области промышленнос
ти и занимался. Я говорю, что вся та политика, которая проводилась Ко
митетом членов Учредительного собрания, вряд ли чем то отличалась от
той политики, которую сейчас проводит Советская власть, ибо она свою
прежнюю политику назвала ошибкой. И нельзя нам ставить в вину то,
что Вы сейчас сами признали ошибочным. Гражданин Покровский нам,
социалистам революционерам, пытался до некоторой степени вменить
в вину, что мы хотели насадить помещичьи хозяйства, что мы хотели за
щищать интересы помещиков. Это говорят нам, членам Центрального
Комитета партии социалистов революционеров. Конечно обвинять мож
но во всем, но то, что здесь хотел сделать гражданин Покровский, это
на русском языке называется хватить через край. Изображать партию со
циалистов революционеров, как партию, которая охраняет интересы по
мещиков, <...> это по меньшей мере действительно является тем, что я
назвал хватить через край. Комитет членов Учредительного собрания
прежде всего объявил законом те 10 пунктов, которые были приняты на
однодневном заседании Учредительного собрания. В Самарской губер
нии, в Симбирской губернии, в этих районах распределение земли сре
ди крестьян было произведено еще до Октябрьского переворота, было
произведено как раз Советом крестьянских депутатов. На этой почве бы
вали, так сказать конфликты и именно, я вспоминаю, конфликт самар
ского комиссара и самарского земельного Комитета с центральной пра
вительственной властью. Если гражданин Покровский и отыскал приказ,
то этот приказ касался как раз тех засевов и тех угодий, которые не при
надлежали крестьянам и никогда не могли принадлежать помещикам,
а принадлежали публичным органам власти. Сбор с этих земель должен
был производиться под контролем органов местного самоуправления,
как с земель, не объявленных частной собственностью. Вот к чему этот
приказ имеет отношение. В Самаре, как нынче из оглашенных докумен
тов видно, как раз были подтверждены те временные правила, которые
были выработаны 2 м самарским Советом крестьянских депутатов еще
до Октябрьского переворота»99. Во время полемики всплыл интересный
факт о закупке хлеба в Самаре французами, который обвинением интер
претировался как своего рода дешевая распродажа родины империалис
тическим хозяевам. Раков объяснил, «что закупали хлеб этот раньше,
оказалось, что он заготовлялся для русской и союзнической армии еще
во время 1917 года и, вот для закрепления этих операций с покупкой
хлеба были выданы те деньги, о которых упоминается в протоколе Ко
митета членов Учредительного собрания», не упустив при этом возмож
ности указать, что хлеб благодаря той экономической политике, кото
рую проводил Комуч, стоил в 5---8 раз дешевле, чем было до и после
него, при Советской власти. Продолжать эту весьма щекотливую для
большевиков тему (тем более что разговор о хлебе носил вовсе не акаде
мический характер --- у всех еще свежи были воспоминания о страшном
399

голоде в Поволжье в 1921 г.) Пятаков не стал, предпочтя вернуться к бла
годатной теме возврата эсеровским правительством земли помещикам.
Он процитировал протокол заседания Комитета членов Учредительного
собрания от 16 июля, в котором, в частности говорилось о том, что «пра
во снятия озимых посевов, произведенных в 1917 на 1918 г. в нетрудовых
хозяйствах, принадлежит каждому отдельному нетрудовому посевщику,
но под контролем и при содействии уездного земельного комитета», на
мекая на то, что «нетрудовые посевщики» это и есть помещики. Ракову
пришлось терпеливо объяснять, что «нетрудовые посевщики тут могут
быть опытно показательные станции, семенные поля, кооперативные уч
реждения, которые могли иметь свои посевы», а помещики не могут под
ходить под этот термин, ибо «еще в августе месяце 1918 года постанов
лением Совета рабочих и крестьянских депутатов эти помещичьи земли
были отобраны явочным порядком <...>».
Не удовлетворившись этим объяснением, председатель зачитал опуб
ликованный в «Деле народа» приказ Комитета членов Учредительного со
брания, в котором говорилось: «Право занятия озимых посевов, произве
денных в 1917 году на 1918 г. как трудовых, так и нетрудовых хозяйств
принадлежит тому, кто их произвел. Крупные посевщики, частные эконо
мии, производят уборку хлебов под контролем органов местных самоуп
равлений, причем государство оставляет за собой преимущественное пра
во приобретать этот хлеб. Всякого рода договоры об использовании земли
под озимый посев по 1918 год сохраняет свою силу». На это Раков сказал,
что «речь идет об откупщиках и частных имениях, которые не успели быть
к этому времени распределены среди крестьянского населения»100.
Раков все же получил возможность опровергнуть неточности и фаль
сификации в показаниях свидетелей обвинения, остановившись, в том
числе, на финансовой политике Комуча: «Отношение буржуазных слоев
населения к Комитету членов Учредительного собрания --- Вам прекрас
но известно, это общеизвестный факт, который виден был из публичных
выступлений буржуазной печати, что эти состоятельные классы все вре
мя не менее враждебно относились к нам, чем Советская власть на фрон
те. Так, что здесь простое незнание дела, незнание того, как велась фи
нансовая политика, могло только заставить свидетелей делать те
показания, которые они делали. Финансовый, так называемый, совет был
ничем иным, как собранием спецов по финансовому вопросу и состав
ляли они совещательный орган при управляющем ведомством финансов.
Не они управляли политикой, а они вырабатывали законопроекты и об
суждали и вырабатывали мероприятия, также как обсуждаются сейчас
при Государственном Банке Советской власти»101.
Полемика состоялась и по другим узловым моментам обвинения.
Раков, когда наступило время подсудимых давать объяснения, сосредо
точился на опровержении главного тезиса обвинения, что Комуч возник
и держался исключительно на чехословацких штыках (обвинение стара
тельно обходило вопрос о том, что большевистская власть своей полити
кой возбудила уже к лету 1918 г. серьезное недовольство и сопротивление
поволжских крестьян, уральских рабочих и уральского казачества): «Что
из себя представлял Самарский, Волжский фронт? Какими силами был
выдвинут этот фронт? На какие силы опиралась та власть, которая вела
в то время борьбу с Советской властью. Здесь путем допроса свидетелей
пытались доказать, что это в значительной степени результат просто заго
ворщической деятельности Центрального Комитета партии социалистов
революционеров и движения чехословаков. Я утверждаю, что Волжский
400

фронт выдвинулся, создался и велся стихийным движением крестьянских
и рабочих масс Поволжья. ...К моменту открытия Волжского фронта все
Заволжье представляло из себя кипящий котел крестьянских и рабочих
масс, не двусмысленно, а путем вооруженных восстаний выражавших
свое огромное колоссальное недовольство Советской властью и крайне
враждебное отношение к ней. <...> Гражданин Игнатьев, говоря о Сою
зе Возрождения в некоторой степени выразил совершенно правильную
мысль, что весь Урал и Заволжье в движении. Фактически Советская
власть там была сведена к нулю. <...> в крестьянском и рабочем движе
нии повинна та земельная, продовольственная и общая политика Совет
ской власти, которая безудержно с жестокостью проводилась на местах.
Восстания крестьян возникали или поводом к восстанию крестьян были
главным образом действия продотрядов, той выкачки хлеба из деревни
штыками, что впоследствии той же самой Советской властью была на
звана ошибочной политикой. Крестьянство и рабочие массы после полу
годового господства Советской власти отчетливо уяснили себе, что Со
ветская власть не есть власть Советов крестьянских и рабочих депутатов,
а что это есть власть коммунистической партии и она своей политикой
являет прямую угрозу тем классовым устремлениям крестьянства, кото
рые до сих пор сильно революционизировали деревню. Вот где истинная
причина этих крестьянских восстаний, вот где истинная причина той кро
ви, которая была там пролита еще до создания Волжского фронта. Тов.
Тимофеев здесь упоминал, что восстание чехословаков для нас явилось
неожиданным, что базисом создания Волжского фронта явилось для нас
это движение крестьянских и рабочих масс, что чехословацкое движение,
оно вклинилось в наш план, оно повернуло наш план, который созрел
к 8 му Совету партии, как план вооруженной борьбы с Советской влас
тью за восстановление демократии. И не чехословацкое движение, а это
широкое, низовое массовое народное движение --- вот те причины, вот те
обстоятельства, создавшие Волжский фронт. Нам здесь допросом других
свидетелей вменялось в вину, что этот Самарский фронт был создан на
ми в союзе с агентами союзников, чехословацкой армией. О том, что
представляла из себя чехословацкая армия, чехословацкие легионы, крас
норечивее всего говорил свидетель Шмераль. Это было демократическое
войско, во главе которого стоял социалистический национальный Совет
в России, так что это не белогвардейская, не офицерская армия, а это
была армия рабочих и крестьян, настроенная социалистически»102.
Допрашивая Майского, утверждавшего, что Комуч держался на чехо
словацкой поддержке и офицерских добровольческих частях монархиче
ского толка, Раков припер его к стенке, заставив вспомнить о целом ряде
добровольческих крестьянских полков, отрядах рабочих железнодорож
ников, дравшихся с Красной армией под Сызранью, о башкирских и кал
мыцких полках, заставил признать рабочий характер двух полков, состо
явших из ижевских и воткинских рабочих, а также добровольцев из
уральских крестьян. По ходу дела выяснилось, что для охраны правитель
ственных учреждений в Самаре эсеры использовали добровольческий
Николаевский крестьянский полк, а в Уфе правительственные здания ох
ранял рабочий отряд под командованием рабочего железнодорожника
Шеломенко. Майский пытался принизить значение и количество баш
кирских частей Народной армии, говоря об их незначительности и о том,
что они не покидали территории Башкирии, но тут же выяснилось, что
два башкирских полка дрались под Сызранью, а впоследствии вовсе не
были сняты в связи с малой боеспособностью с фронта, а дрались в боях
401

за Самару, и во время переправы через Волгу погибло очень много сол
дат башкир (Майский вновь пытался говорить, что погибло вообще мно
го солдат, но вовсе не башкир, и вновь Раков уличил его, напомнив, что
в силу сложившихся обстоятельств башкиры не смогли перейти по мос
ту, как это сделали другие солдаты Народной армии, которых как раз при
переправе погибло немного)103.
Другим важнейшим пунктом полемики стали вопросы демократиче
ских свобод и репрессий против коммунистов. Раков свидетельствовал:
«И свидетель Майский и другие говорили, что да, демократические сво
боды были объявлены, что да, Комитет членов Учредительного собрания
пытался [организовать] государственный организм на основах чисто де
мократических, но практически эти свободы не осуществлялись. [О том,]
что эти свободы были объявлены, что к практическому осуществлению
этих свобод стремился на самом деле Комитет членов Учредительного со
брания, свидетели по существу дела не опрашивались. Единственный ар
гумент, который здесь приводился для этого и для доказательства того,
что практически этого не было, заключался в том, что был орган интер
националистов --- небольшой журнальчик, и он был закрыт. Кем, когда
и как был закрыт, свидетель Майский и здесь оказался Иваном Непомня
щим»104. Безусловно, этот эпитет безобиден только на первый взгляд.
От выступлений Майского на процессе, действительно, складывалось
впечатление, что он помнил только то, что было выгодно обвинению,
и совершенно не помнил того, что работало на подсудимых. Но был и бо
лее глубокий, тонкий намек на «Ивана, родства не помнящего», подки
дыша, человека без корней. Меньшевик Майский, член правительства
Комуча, топящий своих товарищей по правительству и по борьбе с боль
шевиками, был для эсеров именно таким Иваном, не помнящим родст
ва, а точнее --- ренегатом, но вслух это на процессе не говорилось.
Говоря о том, что Комуч якобы закрыл печатный орган с. д. интер
националистов, Раков подчеркивал: «Я <...> категорически утверждаю,
что ни в Комитете членов Учредительного собрания, ни в Совете управ
ляющих ведомствами вопрос о закрытии той или другой газеты в каком
нибудь административном порядке не обсуждался. Если бы такой вопрос
<...> был поднят <...>, я утверждаю, что он был бы решен отрицательно.
Вот на местах, местные уполномоченные, местные военные власти пыта
лись закрывать газеты. Так, был случай как раз с эсеровской газетой
в Сызрани». На вопрос Пятакова, была ли на территории Комуча боль
шевистская печать, Раков ответил: «Газеты, которая бы выходила как
официальный орган большевистской партии, там не было, но я видел ор
ганы профессиональных союзов, которые были в общем и целом настро
ены по большевистски. Они никогда не закрывались, и репрессии к ним
не применялись»105.
Гендельман внес уточнения по вопросу о закрытии пресловутого «ор
гана интернационалистов»: «Никакого постановления о закрытии и ни
какого запрещения издания этого органа не было. Он сам закрылся. С од
ной стороны, произошел раскол в редакции и в коллегии, где работал как
будто на правах члена и наш товарищ Коган Бернштейн, а потом иссяк
ли источники средств. Вышли только два номера и газета прекратилась.
Мы не финансировали ее. Вы бы, конечно, изыскали средства, но пред
ставьте себе, мы даже партийной газете не давали ни копейки на содер
жание, не так, как у вас делается в "Известиях", "Правде" и так далее.
Она умерла естественной смертью из за отсутствия средств и раскола вну
три редакции, а никакого запрещения не было с нашей стороны»106.
402

Оспаривая утверждения об отсутствии свободы собраний на террито
рии Комуча, Раков отмечал: «Свобода собраний у нас проводилась явоч
ным порядком. Здесь с большой настойчивостью спрашивали, а были ли
чисто большевистские собрания. Свидетель утверждает, что нет, как буд
то свидетель знает действительно все те собрания, которые происходили
в Самаре. Я утверждаю, что происходили собрания рабочих, собрания ме
стного населения явочным порядком. Комитет членов Учредительного
собрания знал, что на этих собраниях выступают и большевики, высту
пают с платформой Советской власти». На вопрос председателя, сущест
вовали ли при Комуче легальные большевистские организации, Раков от
ветил отрицательно, но вновь добавил, что на собраниях «выступали
люди, которые проводили политику и тактику Советской власти», что
«для Комитета членов Учредительного собрания было вовсе не тайна
и с ним вели идейную борьбу на этих собраниях, а не закрывали и не раз
гоняли этих собраний»107.
В высшей степени примечательна та разница в походах к свободе сло
ва, печати, собраний и организаций между эсерами и коммунистами, ко
торая вскрылась в диалоге Гендельмана с Пятаковым и Крыленко: «Ген
дельман. Если бы были большевистские органы, и если бы они
занимались исключительно пропагандой своих идей (а так по существу
и в этом интернационалистическом органе проводились идеи Советской
власти и так далее), то они преблагополучно существовали бы. Если бы
существовала большевистская организация, которая хотела бы отстаивать
большевистские идеи и сплачивать вокруг себя рабочие массы, которая
хотела бы работать в профессиональных союзах, советах и так далее, ко
торая вела бы борьбу за рабочие массы и их убеждения, то она благопо
лучно бы существовала.
Крыленко. А если, скажем, с целью восстания?
Гендельман. Если бы существовали с целью восстания (а таковую цель
они себе действительно ставили), то их существование не было бы допу
щено, и на территории военных действий они предавались бы военным
судам. Вы хотите знать, почему?
Председатель. Нет, мне ясно.
Гендельман. Может быть, ясно для вас, но ясно не так, как это име
ет место в действительности. Я скажу сейчас, почему. Тогда, когда есть
пути для того, чтобы бороться за народную волю, за определение народ
ной воли без навязывания диктатуры меньшинства порабощенных тру
довых масс, когда всякое восстание, преследующее целью подавление на
родной воли не есть восстание народа, а есть восстание против народа,
то оно должно быть подавлено во имя интересов народа, во имя интере
сов рабочего класса». Продолжение речи Гендельмана вышло далеко за
рамки вопроса о деятельности Комуча: «Мы вели против вас вооружен
ную борьбу и если мы ее прекратили, то не потому, что мы изменили
свою оценку вас. Мы ее прекратили, потому что <...> по существу борют
ся две реакции справа и слева и вооруженное ниспровержение вас не мог
ло бы быть учтено трудящимися массами в свою пользу. Но, если бы мы
на минуту подумали, что вооруженное ниспровержение вас может быть
учтено трудящимися массами в свою пользу, то граждане, какие угодно
статьи применяйте, но я сейчас заявляю, мы эту вооруженную борьбу
с вами начали бы. <...> Мы вполне признаем и за вами право не допус
кать существование тех организаций, которые организуют против вас вос
стание, но в том случае, если вы этим организациям дадите пути и воз
можности быть легальными, легально борющимися партиями против вас.
403

Если бы вы нам дали возможность среди рабочего класса пропагандиро
вать наши идеи, дали возможность издавать наши газеты, проводить на
ших депутатов в советы рабочих депутатов, то конечно, граждане, мы ни
когда против вас вооруженной борьбы не вели бы. Мы предлагали вам
разрешить наш спор о народовластии, об Учредительном собра
нии --- правильно избранными Советами. <...> Мы вам заявляем, что ес
ли дадите нам возможность свободно пропагандировать наши идеи, из
давать наши газеты, свободно избирать Советы, мы будем вполне
лояльными гражданами, в том смысле, что никакой нелегальной, нару
шающей ваши уголовные законы, борьбы вести не будем. Мы ограничи
лись бы только идейной борьбой, сплочением масс вокруг наших лозун
гов. Если вы считаете, что это признание вас как власти, то такое
признание вам обеспечено. Те организации, которые на нашей террито
рии преследовали бы задачу восстания, они не были бы допустимы и тер
пимы, потому, что у нас все свободы существовали. Бороться за волю на
родных масс, за волю рабочего класса и трудового крестьянства
у большевиков была полная возможность, как у всех других партий, но вы
предпочли бороться другими способами: отсюда вы посылали туда своих
шпионов и тех, кто должен был вести там подрывную и всякую другую
работу, вы действовали как воюющая с нами страна. Ваши организации
там не пытались вести с нами идейную борьбу. Из показаний вашего же
свидетеля Дворжеца вы знаете, что в тех случаях, когда были арестованы
большевики, они были арестованы потому, что было найдено оружие.
И вы знаете, <...> что были аресты тех, кто подготовлял ниспровержение
власти Комитета членов Учредительного собрания»108.
Все утверждения свидетелей обвинения о якобы недемократичности
Комуча были опровергнуты Раковым: «<...> на какие силы опирался Ко
митет членов Учредительного собрания в своей внутренней политике,
не на фронте гражданской войны, а в своей внутренней политике. На су
дебном заседании было установлено свидетельскими показаниями, что
все время существовал совершенно свободно Совет рабочих и крестьян
ских депутатов, <...> Мы знали, что в Совете рабочих депутатов было ле
вое крыло, большевистское крыло, на 500 чел. членов Совета рабочих де
путатов все время до самого конца существовало большевистское крыло,
стоявшее на платформе советской власти, приблизительно в 150 чел. Они
открыто там выступали, речи их печатались в местных газетах, никаких
репрессивных мер ни к самому Совету рабочих депутатов, ни к тем сто
ронникам советской власти, которые там все время были и выступали
с критикой власти Комитет членов Учредительного собрания, никаких
репрессий не применялось. С ними тут же в Совете рабочих депутатов
боролись за влияние рабочей массы в Самаре, мы боролись не штыками,
а идейным порядком. Здесь уже оглашалось, что в Совете рабочих депу
татов на первом собрании и в дальнейшем выносились резолюции, в ко
торых выражалась готовность поддержать власть Комитета членов Учре
дительного собрания. Я не помню случаев столкновения с самим Советом
рабочих депутатов на почве отношений внутренней политики Комитета
членов Учредительного собрания. <...> здесь свидетель Майский говорил,
что теснились профессиональные союзы, не было никакой свободы со
брания и рабочих организаций, потому что были случаи нападения на
профсоюз. Но для подтверждения этого обвинения <...> он ничего ино
го привести не мог, кроме того, что военная власть города где то тесни
ла квартиру профсоюза. Майский должен был бы подтвердить, что <...>
свобода организации рабочего класса в административном порядке ничем
404

не стеснялась. Здесь на этих собраниях рабочие массы мы призывали не
штыком, не пулеметами, а вели идейную борьбу. <...> я мог бы привес
ти бесчисленные доказательства того, что не существовало холодных от
ношений членов Учредительного собрания к крестьянской массе на этой
территории. <...> Свидетель Майский подтвердил другое --- что в облас
ти рабочей политики как раз Комитет членов Учредительного собрания
сохранил те основные нормы, те основные законоположения, которые
выдвинуты Советской властью, не только не отменил их, но подтвердил
и неуклонно проводил в жизнь»109.
Понять, какие вопросы волновали эсеров, какие разные подходы
выявились в их среде при формулировании государственной и социально
экономической политики, поможет нам обсуждение социально экономи
ческой программы Комуча на «съезде партии социалистов революционе
ров территории Учредительного собрания», состоявшемся 4---10 августа
1918 г. в Самаре. В ходе обсуждения, впрочем, затрагивались вопросы, да
леко выходящие за пределы заявленной темы и представляющие для нас
огромный интерес, как по своей проблематике, так и по разноголосице,
царившей среди делегатов съезда. Помимо нескольких членов ЦК ПСР
и правительства --- Комитета членов Учредительного собрания, присутст
вовали делегаты от эсеровских организаций Уфы, Оренбурга, Сызрыни,
Ново Николаевска, Сергиевского завода, Тюкалинска, Белебея, Орска,
Златоуста, Красноярска, Челябинска, Уральска, Иркутска, Омска и Всеси
бирского краевого комитета (всего с решающими голосами было 14 деле
гатов)110. Фактически протоколы этого партийного съезда (темы обсужде
ний и стилистика делают его мало похожим на все предыдущие
и последующие партийные съезды, конференции и Советы партии, разве
только на те, что происходили в 1917 г. до захвата власти большевиками) ---
это фотография проблем, сомнений и споров, возникавших в эсеровской
среде Поволжья и Урала при строительстве нового государственного обра
зования, собственной армии, налаживания экономики и снабжения, веде
ния новой социальной политики, определения политики по отношению
к различным социальным классам и группам, болезненного согласования
партийных целей и задач с теми государственными целями и задачами, ко
торые они ставили перед собой.
Член ЦК ПСР М. А. Веденяпин в своем докладе, открывшем съезд,
подчеркивая роль партии в свержении большевиков и образовании Ко
муча, отмечал: «После последнего Совета партии Центральный Комитет
послал своих членов для организации восстания в Поволжье и на Урале.
Была установлена связь с чехословаками. В Самаре также шли перегово
ры с ними. Брушвит для связи с чехословаками был отправлен в Пензу.
Но когда Пенза была взята, местный комитет отказался от организации
власти. Во взятии Самары участвовали активно наши партийные силы.
Немедленно был организован Комитет членов Учредительного собра
ния»111. Веденяпин подчеркнул и ту выдающуюся роль, которую ПСР уже
сыграла и продолжает играть в очищении страны от большевизма и вос
становлении «нормальной жизни»112.
С докладом о продовольствии выступил член УС Алмазов, констати
ровавший, что «...закон о хлебной монополии остается только на бумаге
и поэтому его в силу необходимости пришлось отменить и объявить воль
ную продажу, но вольная продажа представляет собой также опасение,
ибо дает повод для спекуляции. Ограничивать ее какими либо рамками
не представляется возможным, т. к. экономическая жизнь страны возмож
на только без принуждения (выделено нами. --- К. М.). <...> Главный тормоз
405

установления прочного продовольственного аппарата это отсутствие де
нежных знаков. Но комитет членов Учредительного собрания предпола
гает использовать для этой цели застрявшие в Самаре, Симбирске, Каза
ни и проч. городах различные транзитные грузы, которых будет
приблизительно на 10 млн. рублей. Констатируя продовольствие в насто
ящее время (так в тексте. --- К. М.) докладчик находит, что острота его ми
новала, т. к. сейчас происходит регистрация урожая, который в этом го
ду даст очень хорошие результаты. Необходимо будет только наладить
заготовку хлеба для армии и потребляющих губерний»113. Примечатель
но, что на вопрос представителя эсеровской организации г. Белебея Ка
заринова о наличии гарантии, что при свободной заготовке хлеба насе
лением он не будет реквизирован уполномоченными по низким ценам,
докладчик ответил утвердительно 114.
Доклад по земельному вопросу был сделан членом УС и управляю
щим Ведомством земледелия С. С. Масловым, который заявлял: «...в зе
мельном вопросе при большевиках почти никаких изменений не произо
шло и в настоящее время для приведения в нормальное положение
необходимо наладить как на местах, так и в центре аппараты в виде зе
мельных комитетов. <...> До полного освобождения всех территорий Рос
сийской республики от большевизма приходится этот вопрос на местах
регулировать в зависимости от местных условий. <...> Частная собствен
ность на землю никаким образом восстановлена не будет»115.
В докладе о земском самоуправлении и съезде земств и городов тер
ритории Учредительного собрания эсер Третьяков констатировал, что
«...необходимо органы местных самоуправлений и особенно мелкой зем
ской единицы поставить на должную высоту и что в этом отношении вы
работан съездом целый ряд положений»116.
Но основная дискуссия вспыхнула по вопросу о том, какую полити
ку следует проводить ПСР --- классовую или надклассовую? Как смот
реть на себя --- как на политическую социалистическую партию со сво
ими обязательствами перед трудящимися классами, или как на партию,
ставящую в качестве приоритета государственнические цели и задачи?
На какие классы и социальные группы следует опереться ПСР в своем
государственной политике? Нужно ли вступать в коалицию с несоциа
листическими партиями? Какие формы участия солдат Народной армии
в политической жизни допустимы? Какие уроки следует извлечь из опы
та Временного правительства, проявившего излишнюю мягкость и демо
кратичность? Каковы направление и характер экономических реформ
Комуча?
Член правительства --- руководитель военного ведомства Комуча вид
ный эсер Климушкин, выступая с сообщением «о работе и задачах Коми
тета членов Учредительного собрания», сделал целый ряд весьма жестких
и определенных заявлений, давших толчок дискуссии: «Цель нашей рабо
ты --- возрождение России, возрождение политическое и экономическое.
Мы призываем всех к защите Учредительного собрания, забыв свои клас
совые интересы. Мы зовем всех объединиться в борьбе с внешним вра
гом --- Германией. ...В борьбе за Учредительное собрание опорой своей мы
считаем крестьянство. Рабочие из строя вышли, они плетутся в хвосте дви
жения и [являются] только свидетелями переворота и событий. Крестья
не идут на нашей стороне, 80% крестьянства активно нас поддерживают
и в будущем мы будем черпать силы из крестьян. Справа со стороны бур
жуазии мы не только не встречаем поддержки, но наоборот интрига про
тив нас развивается. Подпольная работа идет везде, в особенности в Сим
406

бирске и Казани. <...> Правые понимают, что сейчас не время выступле
ния, думая опереться на офицерство, мутят его. Касаясь офицерского со
става, должен сказать, что в массе своей оно демократично. Существую
щие другие армии чисто офицерские, как например Алексеевская,
монархичны, в них до 90% правых, жаждущих захватить власть и создать
военную диктатуру; это же желание наблюдается и у кадетов. Пока оно
не особенно страшно, но опасно, потому, что первая же попытка разло
жит армию, ибо большого доверия у солдата к офицерству нет. О штабе
и взаимоотношениях с ним я могу сказать, что Штаб представляет собою
конгломерат всех настроений и течений. Часть штаба стоит определенно
за военную диктатуру. ...Но у нас нет людей, чтобы заменить всех свои
ми. Нам приходится иметь что нибудь, чем остаться с пустым местом.
<...> Конечно, каждую минуту мы можем Штаб распустить, Штаб это
знает и чувствует.
По вопросу об организации власти следует сказать, что власть, по на
шему мнению, должна быть коалиционной, включая и к. д. <...>
Большинство должно быть определенно социалистическое. Сконструи
рованная власть должна быть Учредительным собранием или его эмбри
оном --- частью Учредительного собрания. Организация власти партиями
должна иметь место. По поводу приказа 155 о запрещении солдатам
участвовать в выборах в городские самоуправления необходимо сооб
щить, что вопрос этот очень тщательно обсуждался в Комитете и едино
душного решения в смысле запрещения (так в тексте. --- К. М.). Здесь
много причин, заставляющих быть на стороне запрещения. Не говоря
о том, что во время предвыборной кампании армия, как таковая, пере
стает существовать, следует сказать, что со стороны многих Городских Са
моуправлений были определенные требования о недопущении к участию
в выборах воинских частей, как не заинтересованных в хозяйственной
жизни данного города. В настоящий момент политика власти должна
быть твердой и жесткой. Идти по стопам Временного правительст
ва --- значит потерять все. И мы, опираясь на демократию, ради ее инте
ресов будем проводить диктатуру демократии. Конечно, если мы не встре
тим поддержки со стороны демократических партий, то как с. р. будем
проводить диктатуру партии с. р. (выделено нами. --- К. М.)117».
Целый ряд утверждений и, особенно, последнее производят сильное
впечатление своей определенностью и категоричностью. Но заблуждени
ем было бы думать, что эта определенность и категоричность была свой
ственна всей эсеровской партии. Безусловно, это была точка зрения эсе
ра центриста (точнее было бы сказать, правоцентриста), отличная от
точек зрения и правых (Н. Д. Авксентьев, И. И. Фондаминский, А. А. Ар
гунов, В. М. Зензинов (в это время)) и левоцентристов, чуть позже по
шедших на переговоры с коммунистами (В. К. Вольский, К. Буревой,
Н. И. Ракитников, А. Либерман и др.). Это единственное известное нам
публичное заявление такого рода (публичное, конечно, относитель
но --- на закрытом от чужих ушей партийном съезде), и насколько оно бы
ло распространено среди руководителей (и тем более на более низких
эшелонах партийного организма), мы сказать не можем. Климушкин был,
конечно, известен резкостью своих взглядов, но в то, что это мнение бы
ло только его личным, не верится (в том числе и потому, что прямых оп
ровержений этого высказывания на съезде не последовало).
Впрочем, в ходе разгоревшейся дискуссии выяснилось, что далеко
не все эсеры делегаты были склонны соглашаться с решительным Кли
мушкиным (нельзя не отметить, что коммунисты относились к нему
407

с нескрываемой яростью и ненавистью, что неоднократно прорывалось
и в прессе и на процессе с. р., но в их руки он попал лишь в мае 1945 г.
в Праге). Уфимский эсер А. Л. Шеломенцев вступил в спор с Климушки
ным по вопросу о пассивности рабочих в борьбе с большевиками и об
участии солдат Народной армии в выборах, заявляя: «Относительно уча
стия рабочих в перевороте, я должен сказать, что неверно, что рабочие
вышли из строя. Наша армия добровольческая в большей части из рабо
чих. Рабочие всегда и теперь помогли перевороту (Уфа). Правда, освобо
дили нас чехи, но им помогли рабочие и крестьяне. Возрождение России
ложится на создание демократической армии, армии солдат граждан, ли
шение избирательных прав солдата, по моему мнению, является ошиб
кой. Лишение права участвовать в общественных организациях возвра
щает нас к прошлому. Я знаю, что дисциплина в армии нам необходима,
но не дисциплина кулака»118.
Оренбургский эсер Л. В. Кенарский солидаризовался со своим уфим
ским товарищем: «Неправильное заключение, что рабочие не принима
ли участия в перевороте и работах настоящего времени. В Златоусте ра
бочие резко оппозиционны к большевикам и только они не допустили
эксцессов в городе. Ведь крестьяне больше были затронуты большевика
ми. Вот почему кажется большее их участие. Для борьбы с большевика
ми и для поддержки авторитета Учредительного собрания необходимо
опираться на рабочих, крестьян и казачество. Относительно подпольной
работы монархических организаций я должен сказать, что с ними бороть
ся нужно сейчас. Откладывать борьбу значит готовить себе кулак за соб
ственной спиной. Необходимо предупредить себя от всяких последствий
как слева, так и справа. В вопросе о лишении избирательных прав сол
дат я присоединяюсь к высказанному Шеломенцевым. Приказ об этом
есть результат давления справа»119.
Впрочем, нашлись и несогласные со столь резкой оценкой приказа,
как, например, эсер Гаргер, заявивший: «Добровольцы, как сознательная
часть войска, понимают его необходимость, малокультурные мобилизо
ванные --- приказом недовольны, в особенности, потому, что армия жи
вет еще в той местности, где она собрана. Бояться разложения армии не
приходится, ибо 90% ее стоит на платформе Учредительного собрания»120.
К. И. Одинцов, представлявший эсеровскую организацию г. Уральска за
являл: «По вопросу рабочих в перевороте необходимо учитывать %% со
отношения рабочих и крестьянства и поэтому заявление тов. Климушки
на неправильно»121. С заявлением, что данное мнение Климушкина есть
его личное мнение, выступил член УС Шмелев, подчеркивавший: «Мы
опираемся на демократию и как на передовой ее авангард --- рабочих»122.
Вместе с тем он поддержал необходимость приказа 155: «Сейчас мы
только начинаем создавать армию и участие армии в предвыборной кам
пании разложит ее. <...> Другое дело, участие в общественных и полити
ческих организациях --- этого запрещать нельзя»123.
Одним из спорных вопросов явился вопрос о коалиции с несоциали
стическими партиями и ее конструкции. По словам эсера Голубкова, во
прос о власти обсуждался в Самарском Губкоме ПСР еще за две недели
до падения Советской власти: «Перед нами было два течения. Одно --- со
глашение с партиями, стоящими на демократической платформе, вклю
чая и к. д., и из этого соглашения вытекало [коалиционное] правитель
ство, но победило второе, говорившее, что только члены Учредительного
собрания должны из себя дать власть, почему существующей власти и да
но название Комитет Учредительного собрания. Это течение закрепляет
408

идею Учредительного собрания и дает возможность каждой области пред
ставительствовать там, освободившись от большевиков. <...> Всякая дру
гая власть, не ставящая текущей работы, а занятая только будущим,
не могла и не может существовать. Народ считает Учредительное собра
ние властью, и мы пошли по пути преемственности. Всякая другая власть
была бы властью меньшинства над большинством. Необходимо указать,
что это не есть творчество Самарской организации. С этим согласились
Центральный Комитет и Поволжские организации. <...> Задачи, лежа
щие перед властью, и определяют ее. Целью власти является защита стра
ны от врага внешнего и внутреннего и восстановление политической
и экономической независимости России. Перед нами стоит задача орга
низации двух фронтов и тыла»124.
Л. В. Кенарский, соглашаясь в целом с выступлением предыдущего
оратора, отмечал, что тот педалировал вопросы ее легитимности и выбор
ности, упустив другую сторону: «Эта власть встретила сочувствие и под
держку широких слоев демократии не потому, что она является выбор
ной, но и потому что эта власть отвечала задачам демократии. Если бы
на месте Комитета членов Учредительного собрания были не социалис
ты революционеры, а, скажем, кадеты --- то демократия едва ли бы им
поверила. Следовательно --- помимо выборности необходимо учитывать
и другое условие, а именно, чтобы выборная власть отвечала задачам де
мократии»125. Вывод же Кенарского был предельно ясен и резок --- раз су
ществует «недоверие демократии к правым партиями, следовательно,
не может быть и речи о включении в состав власти», а коалицию надо
строить «по признакам национальным»126.
Задаваясь вопросом, не есть ли Учредительное собрание «утопленный
труп», Алмазов подчеркивал, что борьба с большевиками «в течение 8 ме
сяцев не дала никаких других лозунгов, объединяющих вокруг себя на
род, кроме Учредительного собрания»127, и что «отстаивать коалицию за
дача партии». Он также призывал учиться у большевиков защищать
власть и не останавливаться «перед проведением жесткой политики»128.
Член ЦК ПСР Веденяпин недвусмысленно сформулировал принци
пиальное различие правительственной коалиции периода Временного
Правительства 1917 г. и Комуча 1918 г.: «...при организации власти долж
на быть положена в основу определенная деловая социалистическая
программа. Мы не можем организовать власть иную, как коалицион
ную, но эта коалиция не будет коалицией Временного правительства,
она будет организована не по признакам существующих политических
групп, а деловая организационная по задачам и целям, заложенным
в основу ее организации. Могут быть у власти все, кто принимает эту
программу»129.
Но не только это показывало, что эсеры учились на старых ошибках.
Тот же Веденяпин, известный своими левоцентристскими взглядами, тем
не менее возражал против допуска армии в политическую жизнь, ссыла
ясь на гибельный пример 1917 г., «когда была допущена в армию поли
тика» и «армия разлагалась при Временном правительстве», а также счи
тал невозможным «участие армии в политической жизни по чисто
техническим причинам»130.
Бурная дискуссия вспыхнула и после доклада «О политике партии» чле
на УС Подвицкого, в котором он заявил прямо противоположное тому, что
говорил Веденяпин: «...в настоящее время не должно быть партийной по
литики, ибо разруха в стране настолько велика, что для возрождения стра
ны необходимо направление на это дело всех творческих сил страны, что
409

невозможно достигнуть при социально классовой борьбе. В первую оче
редь нужно поставить вопрос, какие задачи должна поставить теперь Госу
дарственная власть. Эти задачи --- во первых: борьба с большевизмом,
борьба с Германией в контакте с союзниками, восстановление нормальной
жизни страны, восстановление демократической общенародной власти ---
созыв Учредительного собрания и органов местных самоуправлений. Об
щероссийская власть должна получить санкцию Учредительного собрания,
а так как власть должна быть создана немедленно, то предполагается со
звать Государственное Совещание, которое и создаст временную общего
сударственную власть, и партия с. ров должна оказать полное содействие
в организации безболезненно этой власти, и новой власти придется пойти
на уступки и поддерживать капиталистическую промышленность. Рабочих
организовать в профессиональные союзы и внести единство политики в ря
ды рабочей партии. По земельному вопросу придется издать временные
правила, регулирующие землепользование»131.
С докладчиком вполне соглашался Алмазов, заявлявший, что «револю
ция пошла на ущерб и необходимо удержать максимум завоеваний Февраль
ской революции и, учитывая реальную действительность, приходится оцени
вать положение не только с точки зрения классов, но главным образом с точки
зрения всей нации (выделено нами. --- К. М.). Необходимо принять все меры
для организации крестьянских союзов и создания крестьянских боевых дру
жин»132. С ними обоими согласился и другой участник съезда, Басманов 133.
Но и оппонентов оказалось немало. Делегат съезда Костюшко вос
клицала: «никаких уступок от программы минимум не должно быть.
Необходимо в первую голову проводить закон о социализации земли
и создание партийных организаций среди крестьянства и рабочих».
Ей вторил Казанский, считавший, что «...теперь настал момент выявить
свою партийную политику. Необходимо создать классовые экономичес
кие организации, профессиональные союзы и партийные организации,
через которые можно вести классовую борьбу и реальную поддержку Уч
редительного собрания»134.
Подводя итог, отметим, что совершенно очевидно, что эсеры заговори
ли на разных языках и мыслили уже по разному. Рискнем высказать пред
положить, что сложись обстоятельства иначе и существуй партия эсеров
в России на свободе, уже вскоре было бы, как минимум, две новые партии,
возникшие на базе ПСР. Одна часть эсеров создала бы реформистскую со
циалистическую партию и заседала в парламенте и в правительстве, пропа
гандируя приоритет национальных интересов над классовыми (а одними из
ее главных лидеров были бы Н. Д. Авксентьев, Е. К. Брешко Брешковская,
А. А. Аргунов, И. И. Фондаминский, В. М. Зензинов). Другая, куда вошли
бы левоцентристы и немало центристов, упрекала бы первую в отступни
честве от классовой политики и защищала бы интересы трудящихся всеми
легальными способами и, прежде всего, развертывая профсоюзную борьбу
и укрепляя свои позиции в пролетариате и крестьянстве (совсем не исклю
чено, что эта партия, пожалуй, также имела бы весьма сильные позиции
в парламенте, где по ряду вопросов консолидировались бы со своими быв
шими однопартийцами и с меньшевиками против кадетов). Впрочем, пред
ставляется, что и те и другие не забыли бы предательства левых эсеров, сов
местно с большевиками свергавших Временное правительство, разгонявших
Учредительное с обрание и создававших в центре и на местах ЧК.
Отметим также, что эсеровское правительство --- Самарский Ко
муч --- было создано в условиях гражданской войны и даже само его созда
ние было ответом большевикам на захват власти и разгон Учредительного
410

собрания. Это крайне важно подчеркнуть, потому что, хотя правительство
Комуча и решало широкий круг социально экономических задач и хотело
смотреть в будущее, но само его недолгое существование в условиях фрон
тового противостояния Красной армии, не позволило многим из его начи
наний претвориться в жизнь, заставляя его сосредотачиваться на решении
сугубо насущных задач --- противостоянии большевикам, а потому многое
осталось в потенции. Пожалуй, было бы правильнее смотреть на Комуч
в контексте той главной стратегической линии ПСР в эти годы, о которой
хорошо сказал член ЦК ПСР Е. М. Тимофеев: «Мы не отказались от сво
их задач, стоящих в нашей программе: они одни и те же в течение всей
русской революции от октября до настоящего времени --- это спасти все,
что возможно, из завоеваний февральской революции. С каждым днем все
меньше и меньше завоеваний можно было спасти, нам все больше прихо
дилось суживать круг наших устремлений, но мы все возможное делали.
И в целях обороны и защиты достояния февральской революции, которые
формулируются нами в идее народовластия и прежде всего укрепления де
мократического режима в стране и закрепления земли за крестьянами и тех
норм рабочего законодательства, которые превращали наших пролетариев
из рабов в свободных граждан --- эти завоевания мы пытались спасти все
ми мерами»135. Рискнем высказать предположение, что просуществуй Ко
муч несколько лет, в том числе и в условиях мирного времени, мы увиде
ли бы совсем иную модель развития общества, чем коммунистическая. Нет
сомнений, что эсеры уже шли и продолжили бы идти по тому пути, по ко
торому некоторые европейские социалисты в послевоенное время пришли
к тому, что называют «шведским социализмом» или «австрийским социа
лизмом». Но в любом случае не следует кратковременную практику Кому
ча в условиях гражданской войны отождествлять с моделью «эсеровского
социализма».
§ 3. ТАКТИКА ПОВЕДЕНИЯ, ПОБЕДЫ И ПРОИГРЫШИ
ОБВИНЯЕМЫХ 1 й ГРУППЫ В КОНТЕКСТЕ
ПАРАДОКСОВ И КАЗУСОВ ОРГАНИЗАЦИИ
И ВЕДЕНИЯ ПРОЦЕССА
Вынесенные в название главы слова члена ЦК ПСР Е. М. Ратнер
отражают, с одной стороны, гипертрофированность обвинения, из за по
литического заказа игнорировавшего и судебную практику и даже собст
венные законы, с другой --- необходимость противостояния этой искусст
венно созданной обвинительной конструкции, включившей в себя
и государственных обвинителей, и судей, и подсудимых 2 й группы, и их
защитников, почти сплошь состоявших из видных коммунистов, и нако
нец, коммунистической публики, сидящей в зале суда. Но это обстоя
тельство только сильнее приковывало внимание к процессу и к поведе
нию на нем 22 х эсеров, а наблюдатели, как правило, не спешили
«входить в положение» подсудимых, испытывавших давление этого ги
пертрофированного обвинения.
Столь пристальное внимание к поведению революционера на суде
и строгость его оценок были вовсе не случайны. Суд и поведение револю
ционера на нем всегда приковывали к себе внимание современников, ста
новились предметом разговоров, маленьких и больших сенсаций. Одной
из таких сенсаций, скажем, в свое время стало оправдание террористки
411

Веры Засулич, всколыхнувшее общественное мнение России и Европы.
Достаточно быстро революционеры осознали, что их поведение на суде
и особенно их последние речи, передаваемые из уст в уста, а то и цити
руемые корреспондентами газет (теми, кто на это осмеливался) играют
огромную роль в поддержании их образа честных и бескомпромиссных
борцов с режимом за счастье народа и имеют колоссальное воздействие
на умы молодежи, идущей им на смену.
Поэтому уже в 70---80 е гг. революционеры придают особое значение,
скажем так --- «агитационно имиджевой» стороне своего поведения, а по
следнее слово подсудимого, чем дальше, тем больше превращается в оп
ределенный жанр со своими законами. Те из революционеров, кто соот
ветствовал в своем последнем слове требованиям жанра и ожиданиям
своих товарищей, становился знаменитым и запоминался революцион
ной молодежи, зачислявшей его в ряды героев революции (и это при том,
что данный человек мог до этого им быть малознаком и не отличаться
какими либо героическими поступками). Но этот же механизм действо
вал и в обратном направлении. Стоило только какому либо известному
и заслуженному революционеру повести себя на суде недостойно, и он
терял лицо. Ярчайшим примером подобного рода стала история со ста
рейшим революционером Н. В. Чайковским, которого назвали «дедуш
кой русской революции» по аналогии с «бабушкой русской революции»
Е. К. Брешко Брешковской. Арестованные осенью 1907 г., они оба были
выведены на один процесс и здесь произошло нежданное...
Н. В. Чайковский категорически отрицал свою причастность к ПСР.
Более того, устами своего адвоката Маклакова, заявлял, что информация
в одной из эсеровских газет о поездке Чайковского как представителя
партии в Америку для сбора денег есть ложь, т. к. социалисты в целях са
морекламы любят пользоваться именами известных людей. По свидетель
ству В. Н. Фигнер, незадолго до своего ареста Чайковский резко кон
фликтовал с ЦК по поводу отказа последнего развернуть партизанскую
войну на Урале, а кроме того поддержал членов Центрального военно
организационного бюро в их борьбе с ЦК за сохранение своей автоно
мии. Кстати, и арестован Чайковский был на конференции военных ра
ботников, обсуждавшей план противодействия ЦК. В. Н. Фигнер
замечала, что в связи со всем этим поведение Н. В. Чайковского на суде
«с точки зрения старой революционной этики, являлось в высшей степе
ни компрометирующим. Он заявил, что он не член партии, отрекся от то
го, что ему было поручено собирать деньги в Америке, и допустил свое
го защитника по поводу полномочия о сборе, взятого у него при аресте,
сказать, что революционные партии нередко пользуются фикциями и вы
дают за своих членов людей, не давших на это своего согласия. А после
процесса Чайковский революционер обратился в мирного гражданина
и объявил, как рассказывали тогда, что теперь надо капусту садить, а не
революцией заниматься». Какова была реакция революционеров на по
добную неожиданность со стороны «дедушки русской революции»?
В. Н. Фигнер вспоминала: «В брюссельской социалистической газете по
явилась соответствующая статья, где "Бабушка" превозносилась, о Чай
ковском говорилось вскользь, а секретарь Международного бюро говорил
с насмешкой об этом "дедушке революции". По видимому, он был осве
домлен о его поведении на суде. Когда же позднее Чайковский вернулся
в Лондон, его старый товарищ Волховский высказал ему резкое порица
ние. Я тоже выразила своей неудовольствие в письме, которое сохрани
лось у меня в черновике»136.
412

Сами эсеры воздержались от каких либо публичных оценок поступ
ка Чайковского, что в атмосфере того времени было более чем объясни
мо. Но в 1913 г. «американские эсеры» переслали в Париж письмо Чай
ковского, где он пытался снять с себя часть вины (попутно переложив ее
на самих эсеров). В ответ на недоуменные вопросы «американцев»
Е. Е. Лазарев в своем пространном письме подробно прокомментировал
аргументы Чайковского и наконец то ясно сформулировал отношение
эсеров к его поступку. Что касается письма Чайковского «американским
эсерам», то оно, по мнению Лазарева, «распадается на три части. Во пер
вых, в нем чувствуется стремление автора в чем то оправдаться, рассеять
какие то неблагоприятные слухи и найти виновников этих слухов. Во вто
рых, автор выясняет мотивы своего поведения на суде, говоря, что счи
тал, --- а может быть считает и до сих пор, --- что партия с. р. за время его
ареста и в период его освобождения до суда над "Дедушкой и Бабушкой
русской революции" --- умерла, больше не существует и существовать
не будет; что "старые группировки охватил реакционный процесс разло
жения", моральный престиж партии так низко пал, что он, Чайковский,
своим достойным гражданским поведением на суде не в силах был уже
восстановить этого престижа. Если бы партия существовала, как в былые
лучшие времена, то он, конечно, вел бы себя так, как вела себя Бабуш
ка, и от принадлежности к партии публично не отказался бы. В третьих,
автор говорит о необходимости подготовления новой партии, с новой
программой, где старая "книжная интеллигенция" будет заменена новой,
"народной интеллигенцией", говорит о своем теперешнем участии в под
готовлении массовой организации на экономической почве»137.
Говоря о своем личном отношении к Чайковскому, Е. Е. Лазарев пи
сал: «Он по прежнему остается для меня "другом Николаем": сорок лет
более или менее тесного идейного общения и совместной работы неволь
но закрепляются в чувстве дружбы и личной привязанности. Но он сам
отнял у меня право считать и называть его "товарищем"». Упреки Чай
ковского в адрес старых товарищей, якобы клевещущих на него, Е. Е. Ла
зарев убедительно отводил: «Уж кому кому, а старым товарищам менее
всего имеется выгоды в настоящий момент вспоминать даже об этом ин
циденте. ...Многие забывают, что кроме писаных законов существует не
писаный --- закон общественного мнения, --- закон могучий, но неулови
мый, который написан в воздухе всех стран мира. И от него
Чайковскому, как и всем нарушителям этого закона, --- никуда не уйти!
Ни чувства дружбы, ни чувства сострадания --- ничто не может отменить
этого закона: его действия регистрируются человеческой историей»138.
Но зато «бабушка», державшая себя на суде достойно, еще сильнее ук
репила свой авторитет даже в глазах революционной молодежи, настро
енной в это время весьма скептически к эсеровским вождям, «прозевав
шим» Азефа и не сумевшим сохранить свое лицо в последующих
внутрипартийных разборках.
Крайне важно, что в определенных условиях поведение на суде, как
и поведение на следствии, могло быть не столь прямолинейным, как это
требовалось партийными предписаниями, а носить более мягкий, ком
промиссный характер. Так, например, большевичка Е. Д. Стасова, вспо
миная о суде в Тифлисе в 1913 г., указывала на противоречие и даже па
радокс, вставший перед нею --- выполнение того, что диктовалось
партийной линией («то есть заявить о том, что я социал демократка,
и заключительное слово использовать для принципиальной речи») озна
чало бы ухудшение положение товарищам, так как ...дело происходило
413

на Кавказе и судьи не могли присудить женщине больший срок, чем муж
чинам, вне зависимости от реальной вины: «Пришлось поэтому согласить
ся на полное неучастие в суде с отрицанием своей виновности по перво
му вопросу, но с признанием себя социал демократкой»139.
Представляется, что то, что рекомендовалось в начале ХХ в. эсеров
ской и с. д партиями своим членам в качестве эталонной нормы поведе
ния на предварительном следствии (отказ от дачи показаний при призна
нии своей партийной принадлежности) и на суде (признание партийной
принадлежности и использование последнего слова в качестве своего по
литического кредо) и продолжало считаться эталонной, лучшей, опти
мальной, своего рода «высшей планкой». Но все соответствовать «выс
шей планке» не могли, и потому в «обычном праве революционера» была
определена и «низшая планка» поведения на следствии и суде. Таковой
«границей недозволенного» считалась выдача своих товарищей и публич
ное покаяние и отречение от партии (на следствии же нередко в своей
партийности не признавались). Но как и на следствии, так и на суде ре
ально практиковалась, скажем, тактика «выпутывания». В этом плане по
казательно свидетельство эсера крестьянина В. Ф. Гончарова, судившего
ся по делу Воронежской организации партии эсеров в военно окружном
суде. Обвинялись подсудимые в «составлении по взаимному соглашению
преступного сообщества с целью свергнуть существующий государствен
ный строй и заменить его социалистическим». «Утверждение обвинитель
ного акта о составлении нами сообщества меня обидело, --- писал впос
ледствии Гончаров. --- Мне не нравилось оно потому, что никаких
разговоров об этом у нас никогда не поднималось. На самом деле мы
вступали в существовавшую партию. Однако за это судить нас не хотели,
а старались представить все дело так, что оно является чем то случайным
и не имеющим никаких корней»140. Впрочем, само судебное заседание не
произвело на подсудимых большого впечатления и «в течение тринадца
ти дней перерывы судебных заседаний на обед были самым лучшим вре
менем. Нас отводили в большую комнату и оставляли на несколько ча
сов одних. Из тюрьмы присылали ушат пищи, но ее никто не ел --- хватало
передач от родных и знакомых. Наше время быстро пролетало за теплой
товарищеской беседой»141.
Результаты суда были несколько неожиданны для подсудимых, т. к.
шестерых из них даже оправдали, «и среди них довольно забавно --- Ека
терину Ганину. Эта семнадцатилетняя девушка была заядлой партийной
работницей. На предварительном следствии она отказывалась от всяких
показаний и только скандалила с жандармами. На суде она сидела, слов
но ребенок, и лишь в последнем слове заявила, что не понимает, кого
именно обвиняют: "У меня есть старшая сестра и тоже Екатерина. Поче
му же одна на воле, а другая в тюрьме? Ведь обе же Екатерины. Как же
понять, о ком вы говорили?". Ей удалось прикинуться тихоней и так на
ивно спросить судей, что они не доглядели в ней ту партийную работни
цу, которая давала своей старшей сестре сто очков вперед»142. Е. Ганина
воспользовалась тем, что обвинение трактовало дело как случайное,
не имевшее корней, и выпуталась из него. Представляется, что она про
шла по грани --- еще немного, и она дала бы повод для обвинений себя
в отречении от партии.
Тактика поведения 1 й группы обвиняемых на процессе 1922 г., с од
ной стороны, опиралась на предыдущий опыт большинства из них, про
ходивших в царское время по самым разным, в том числе и очень серь
езным процессам (как, например, А. Р. Гоц, Н. Н. и Е. А. Ивановы,
414

Е. М. Тимофеев и некоторые другие). С другой стороны, в их распоряже
нии оказались самые лучшие русские защитники, сделавшие себе громкое
имя на ведении политических процессов еще в царское время --- такие, как
Н. К. Муравьев, А. С. Тагер, В. А. Жданов и др. В перехваченном чекиста
ми письме «Люсьмарин» (Г. Покровский) от имени Центрального бюро
ПСР сообщал 25 марта 1922 г. в Заграничную Делегацию: «ЦБ, как вы уви
дите из протоколов, решило пригласить защиту и придать делу больший
шум постольку, поскольку можно в условиях гнусной российской дейст
вительности. Организация защиты поручена адвокату В. Муравьеву, сов
местно с Н. Д. Соколовым, Ждановым, П. П. Малянтовичем»143.
Более того, эсеры эмигранты привлекли к консультированию как
подсудимых 1 й группы, так и русских и иностранных защитников и соб
ственных юристов (в том числе и А. Ф. Керенского, известного не толь
ко в качестве премьер министра Временного правительства, но и блестя
щего адвоката по политическим делам), и юристов, к услугам которых
партия прибегала за границей. Это видно из сфотографированного че
кистской агентурой в Берлине письма В. М. Зензинова к А. Ф. Керенско
му от 27 апреля 1922 г. Оно начиналось словами: «...я думаю, что ты не
можешь не интересоваться процессом наших товарищей и не откажешь
ся принять участие в общей работе по этому делу», далее следовала прось
ба переговорить с рядом видных европейских социалистов для финанси
рования поездки защитников социалистов. Но самое главное было
в конце письма: «не возьмешь ли ты на себя общее юридическое обосно
вание защиты для введения в курс дела иностранцев, дабы в Москву они
приехали несколько уже подготовленными. По видимому, здесь нужно
будет составить на французском языке нечто вреде экспозе. Если нужно,
тебе в этой работе может помочь Кобяков. Подумай об этом и дай нам
ответ --- может быть ты бы для этого согласился приехать в Прагу или еще
лучше в Берлин и мы бы передали бы тебе весь имеющийся у нас мате
риал (а ведь ехать ВСЕМ защитникам все равно придется через Берлин).
Наконец, напиши нам, что следует истребовать из Москвы для подготов
ки здесь защиты, т. е. наметь нам те вопросы, которые необходимо отсю
да поставить Муравьеву, Соколову и Жданову <...> --- у нас имеется к то
му техническая возможность (выделено нами. --- К. М.)144».
Было сфотографировано агентурой и письмо В. М. Зензинова (под
псевдонимом «Акакий») от 1 мая 1922 г. членам российского ЦБ ПСР,
в котором говорилось: «<...> прилагаю при настоящем письме копии сво
их трех писем: двух из Брюсселя на адрес ЗД от 23 и 24 апреля и одно
письмо А. Ф. Керенскому в Париж от 27 апреля. Добавлю к этим пись
мам лишь следующее: если наши иностранные товарищи действительно,
приедут в Москву на процесс, желательно избегать ставить их в затруд
нительное положение --- сочувственные манифестации в честь отдельных
из них, конспиративные свидания и пр. Здесь очень опасно дать больше
викам какой нибудь повод причинить им неприятности. Я в беседе
с бельгийцами обещал Вам об этом написать, дабы Вы со своей стороны
приняли надлежащие меры и не давали никакого повода для большевист
ской провокации, которая вообще, более чем возможна. Прошу Вас об
ратить внимание на последний пункт моего письма к А. Ф. Керенскому.
Нам необходимы просимые сведения --- объем и характер их. Вам легче
определить при помощи тех юристов, которые нашими товарищами при
влечены уже в качестве защитников. Нам телеграфировал Устинов, что
Вы официально уполномачиваете нас пригласить в качестве защитника
Вандервельде --- желательно было бы получить об этом официальную
415

бумагу (хорошо бы и о других предполагаемых защитниках --- или дайте
нам право назвать эти имена), чтобы ее можно было опубликовать в об
щей прессе --- это произвело бы большое впечатление и имело бы несо
мненно практическое значение 145».
Таким образом, мы можем констатировать, что в выработке «юриди
ческой составляющей» тактики подсудимых 1 й группы приняли участие
лучшие представители русской политической адвокатуры. Их вклад в це
лый ряд громких успехов подсудимых 1 й группы и их защитников, ко
торые уже в самом начале процесса нанесли ряд сильнейших ударов сво
им оппонентам, нельзя недооценивать. Впрочем, нельзя и переоценивать
значение, так сказать, «юридической составляющей» на этом процессе,
имевшем к юриспруденции весьма относительное касательство. Советы
защитников 1 й группы и А. Ф. Керенского, безусловно, влияли на вы
бор тактической линии и конкретные действия подсудимых, но нельзя
забывать о том, что гигантский опыт адвокатов был малоприменим к то
му действу, что развернуло советское правосудие на процессе. Процесс
превратился в политическое шоу, где нарушались не то что принципы
римского права и общепринятой в Европе (и соблюдавшейся в царской
России) практике, но грубо попирались даже советские законы. Поэто
му, чтобы быть адекватным вызовам власти, подсудимые использовали не
только юридические процедуры и способы, но и приемы и логику поли
тической борьбы, и естественно тот опыт поведения революционера на
суде, которым они обладали.
Процесс начался со скандала --- отвода обвиняемыми всего состава
суда и обвинителей. Элемент скандала таился в аргументированности
этого отвода и в доказательствах нарушения Верхтрибом советских зако
нов и собственных инструкций при конструировании суда. Отвод был
сделан от имени 22 подсудимых Гендельманом. Он сослался на статью
Кодекса, гласившую, что «Судья может быть отведен в тех случаях, ког
да стороной указаны обстоятельства, вызывающие сомнения беспристра
стности судьи», распространявшуюся и на общественных обвинителей.
Подчеркнув, что все судьи и обвинители --- коммунисты, а сам председа
тель суда Пятаков --- член ЦК РКП(б), Гендельман заявил: «то обвинение,
которое здесь ставится, это есть продолжение той нашей борьбы с ком
мунистической партией, которую мы раньше вели в советах. Теперь она
перешла, благодаря изменившемуся положению, в залу суда. Ввиду это
го я хочу констатировать, что таким образом, этот процесс, который име
ет место --- это есть состязание между двумя партиями, нашей партией
социалистов революционеров и вашей партией большевиков коммунис
тов»146. Ссылаясь на материалы следственного дела и обвинительного
акта, Гендельман (трижды прерываемый председателем суда, требовав
шим краткости) довольно убедительно подытоживал: «Итак, следствен
ные действия производились по предписанию Центрального комитета
Российской Коммунистической партии. Кроме того, гражданин Галкин,
входящий в настоящее присутствие, принимал, оказывается, участие
в этих следственных действиях, а это, согласно вашему же заявлению,
противоречит Кодексу и требует отвода, ибо кто принимал участие
в дознании и следствии, не может принимать участия ни в Распоряди
тельном Заседании, ни в судебном заседании. На предварительном след
ствии было достаточно фактов, указывающих, что если лицо, ведущее
следствие, принадлежит к Российской коммунистической партии, то пра
ва обвиняемых и подсудимых не ограждены. Мы все сидим уже давно
в ваших тюрьмах, и обвинение нам было предъявлено только теперь,
416

после декрета, в котором вместо Всероссийской чрезвычайной комиссии
было установлено Государственное политическое управление. Таким об
разом, мы уже давно были осуждены и несли наказание по тому делу, ко
торое сейчас только ставится на суд. <...> Имеется целый ряд лиц, при
влеченных вместе с нами к настоящему делу; они, тем не менее,
подверглись административной ссылке, никаким декретом Советской
власти не предусмотренной. Этот факт служит доказательством, что при
говор наш предрешен, поскольку его выносят члены Комиссии ВЧК
и Российской коммунистической партии.
Я имею много доказательств: я констатирую, что благодаря заявле
нию гражданина Председателя, я отбрасываю ряд оснований для отвода.
Приведу следующее: нарушены правила судопроизводства даже во время
организации этого суда: кто является обвинителем по нашему делу. ---
Гражданин Крыленко, который в то же самое время является Председа
телем Верховного трибунала, а между тем это, опять таки, несовместимо
и недопустимо и предусмотрено в вашем же кодексе. Гражданин Крылен
ко является мужем гражданки Розмирович, которая вела предваритель
ное следствие по этому делу. Меня мало интересует, будет ли он обвинять
или нет, но это иллюстрация того, что ни с чем не считаются в данном
процессе, не считаются, прежде всего, с процессуальными нормами. <...>
Я заявляю, что для нас, граждане, суд этот является судом Коммунисти
ческой партии, диктатурой Коммунистической партии. <...> Вот почему
мы не рассматриваем себя как подсудимых на этом суде. Вот почему мы
заявляем, что мы сюда пришли только потому, что присутствие двух Ин
тернационалов дает нам надежду на то, что мы сможем в известных пре
делах свободно говорить и свободно, в лицо вам, навстречу вашему об
винению, бросить наше обвинение. Все, что я говорил, вполне доказано
и говорит за то, насколько основателен мой отвод и лучшим доказатель
ством правильности моего отвода будет то, что, несмотря на всю его оче
видность наш отвод будет оставлен вами без уважения»147.
Любопытно поведение в этой ситуации председателя суда. Попытав
шись предоставить слово для ответа Крыленко, Пятаков наткнулся на
заявление защитника Муравьева о предъявлении отвода и государствен
ному обвинителю. Слова Пятакова о необходимости разобрать сначала
отвод суда, а потом отвод государственного обвинителя, заставили Му
равьева даже засомневаться в четкости своей формулировки --- раз три
бунал не понимает недопустимости «заключения государственного обви
нителя», в тот момент, когда «у защиты имеется отвод» против него.
Тогда Пятаков предоставил слово Г. Ратнеру, который от имени обвиня
емых из 2 й группы заявил: «Мы признаем полное право Высшего орга
на власти пролетариата судить нас за наши преступления. Мы заявляем,
что наше полное доверие настоящему суду не оставит нас в течение все
го процесса. Мы рассматриваем заявление только что выступавшего
здесь представителя другой группы подсудимых, как попытку срыва про
цесса, как попытку уклониться от прямой ответственности пред трудя
щимися массами за делавшиеся и продолжающие делаться преступле
ния»148. Речь Г. Ратнера была встречена аплодисментами зала, на что
председатель суда указал публике: «<...> выражения со стороны публи
ки своего удовольствия или неудовольствия абсолютно недопустимы»149.
(Впрочем, как мы увидим дальше, подобные заявления не мешали допу
щенным в зал по специальным разрешениям, выдававшимся партийны
ми комитетами, вести себя весьма вольно в ходе всего процесса, хотя це
лью их присутствия на слушании были оказание морального давления
417

на подсудимых 1 й группы и, соответственно, выражение моральной
поддержки обвиняемых 2 й группы). Ефимов от имени «обвиняемых бо
евиков» также заявил протест против отвода суда, которому они «впол
не доверяли», и обвинил членов ЦК ПСР в желании перенести ответст
венность с себя на 2 ю группу обвиняемых 150.
Дискуссия между двумя группами обвиняемых была завершена заяв
лением члена ЦК ПСР Тимофеева: «<...> во избежание всяких недоразу
мений, для того, чтобы наш отвод не был истолкован, как желание укло
ниться от суда, я заявляю, что в течение двух с половиной лет пребывания
в тюрьме мы искали суда и не мы уклонялись от этого суда, а та партия,
которая нас судит. Я заявляю, что мы от суда не уклоняемся и мы от су
да не уйдем. Мы желаем этого суда и нашими судьями являетесь не вы,
а трудящиеся всего мира»151. Защитник Муравьев, цитируя циркуляры
и положение о Верховном трибунале и народном суде, требовал отвода,
прочел целую лекцию о принципах состязательности сторон, организа
ции суда и судоговорения и убедительно доказал нарушение не только
духа, но и буквы существующего закона в их организации. Муравьев за
явил: «<...> по мнению защиты, участие председателя Трибунала при су
договорении, которое происходит перед самой той коллегией, в которой
он председательствует, главой которой он является, заключает в себе ко
ренное и основное нарушение принципа равности сторон. <...> Мы ко
нечно, скажем, что и для Юпитера закон должен существовать, что Юпи
тер, в данном случае Верховный трибунал, своим подчинением этому
положению, сам должен показать подведомственным ему трибуналам за
конопослушность действующим в Российском государстве законополо
жениям. <...> Защита встречалась с этим в других процессах, и бесплод
но я, в течение целого ряда недель обращал внимание высших властей
в стране на необходимость исправить, наконец, эту ошибку, дабы приго
воры, произносимые трибуналами, не носили в себе этой порочной фор
мальности, которая подрывает доверие к приговору Трибунала»152.
Крыленко отклонил все ссылки на статьи Процессуального кодек
са, мотивируя это тем, что тот должен был начать действовать только
с 1 июля 1922 г., а статьи об отводе судей в положении о народном суде
на ревтрибунал не распространяются. Его попытка обойти вопрос о себе
была настолько неуклюжей, что ее пресек председатель суда. Отвечая на
претензии обвиняемых и защиты, Крыленко сказал, что «<...> в действу
ющем письменном законе не имеется ни одной статьи, которая говори
ла бы о праве отвода сторон».
В ходе обсуждения вопроса об отводе суда и обвинителей, принявше
го весьма бурный характер и касавшегося самых разных его аспектов,
прозвучала следующая фраза Тимофеева, раскрывающая мотивы эсеров,
пришедших на процесс, и оценку самого коммунистического суда в целом:
«Я только подхвачу слова гр на Садуля, не остановленного гражданином
председателем. Гражданин Садуль сказал, мы здесь будем вести политиче
скую борьбу. Гр н Бухарин сказал, что брошенную перчатку мы поднима
ем. Затем и пришли сюда мы. Не для того, чтобы оправдаться, не для то
го, чтобы спасать свою жизнь, а чтобы с Вами в политической борьбе
столкнуть наши мысли. И я думаю, что седая Клара Цеткин приехала сю
да не за нашими головами, а чтобы столкнуться с нами в честном полити
ческом бою. Если Вы достойны звания судей хоть в этом направлении, ес
ли Вы можете гарантировать нам открытую политическую борьбу, Вы как
судьи должны уйти. Вы не судьи, Вы --- сторона. Милости просим против
нас к этому столу, столу обвинения. Но как судей, мы вас не признаем»153.
418

Это фактически программное заявление Тимофеева является ключе
вым для понимания не только позиции 1 й группы подсудимых, но всей
специфики процесса в целом. Принять эту позицию Тимофеева, и при
знать себя только стороной в процессе власть и не хотела и не могла. Она
предпочитала более выгодную позицию --- сочетание преимуществ и су
дей и обвинителей, как и сочетание преимуществ игры одновременно
и на политическом и на юридическом поле.
Весь процесс пронизан ситуациями, когда обвинители и защитники
2 й группы, чувствуя, что в данном конкретном вопросе политические
позиции эсеров уязвимы, переходили на политический язык и вели игру
на политическом поле (подробнейшим образом разбирая, скажем, фрак
ционные разногласия в эсеровской партии), но как только они сами чув
ствовали уязвимость своих политических позиций (скажем, в аналогич
ном вопросе о разногласиях в большевистской верхушке в конце 1917 г.)
и обвинитель Крыленко и председатель суда Пятаков сплошь и рядом об
рывали нападение подсудимых заявлениями, что судят ЦК ПСР, а не
ЦК РКП(б), и просили вернуться от политических обобщений к конкрет
ным фактам обвинения.
Следует иметь в виду, что фактически впервые после 1917---1918 гг., ког
да эсеры еще сохраняли кое какие легальные возможности (присутствие
в Советах, участие в митингах рабочих и т. д.) виднейшие представители
эсеровской и коммунистической партий вновь встретились лицом к лицу.
Да, конечно, в эти годы велась и заочная полемика на страницах газет и ли
стовок, и заочная полемика на митингах, «полемика» разной государствен
ной политикой (Совнарком и Комуч) и даже вооруженная борьба, но что
бы вот так, лицом к лицу, пусть и в зале суда, встретились и имели
возможность в течение многих недель спорить, полемизировать, обвинять,
клеймить, с одной стороны --- А. Р. Гоц, Тимофеев, Ф. Ф. Федорович,
Д. Ф. Раков, М. Я. Гендельман, Е. М. Ратнер, Н. Н. Иванов, С. В. Морозов,
с другой --- Г. Л. Пятаков, Н. И. Бухарин, Ф. Кон, М. Н. Покровский,
Н. В. Крыленко и др., подобное состоялось впервые.
Их полемика о сущности происходившего в стране с 1917 по 1921 г.
и ответственности за это представляемых ими партий представляет боль
шой интерес. Охвачены оказались все важнейшие моменты участия эсеров
в гражданской войне. Так, по предложению Пятакова, судебное следствие
и группировка свидетелей были разбиты «на 11 групп, соответственно хо
ду обвинительного акта»:
I. Вооруженная борьба вплоть до Учредительного собрания включи
тельно ---
1) Зимний дворец, наступление третьего корпуса,
2) восстание юнкеров,
3) связь с иными белогвардейским организациями и подготовка вос
стания в день Учредительного собрания.
II. Связи с союзниками и белогвардейскими организациями.
III. Роль правительства Антанты в русской контрреволюции и их от
ношении к партии эсеров.
IV. Поволжье и крах Учредительного собрания.
V. Архангельск.
VI. IX й Совет партии эсеров, раскол эсеров по 9 Совет.
VII. Состав Центрального Комитета, Военная Комиссия партии эсе
ров, установление Центрального Комитета Военной Комиссии, Москов
ского Бюро Центрального Комитета, Бюро фракции Учредительного со
брания и других.
419

VIII. Военная работа партии эсеров 1917 и 1918 годов.
IX. Террор.
Х. Экспроприации.
XI. Подрывная работа»154.
Во время судебного следствия, в обвинительном заключении, на про
цессе и в приговоре прозвучало две версии событий гражданской войны,
с совершенно различными оценками их характера и ответственности за
них. Большевики, хотя и обещали опубликовать стенограммы процесса
полностью, конечно же, не могли позволить себе представить версию эсе
ров и их аргументы в полемике с большевиками в чистом, неотредакти
рованном виде. Выступления эсеров публиковались в кратком пересказе
с соответствующим образом расставленными акцентами. Большевики
обеспечили за собой полную монополию на оценки октябрьского пере
ворота и событий гражданской войны, сначала зажав рот своим оппонен
там, а потом и физически их уничтожив. Большевистская версия собы
тий, прозвучавшая на процессе в обвинительном заключении, приговоре,
в речах виднейших коммунистов Бухарина, Луначарского, Крыленко, Ко
на, Клары Цеткин и др., была опубликована в многочисленных издани
ях и стала единственной для советской историографии, последствия че
го сказываются и поныне.
В стенограммах процесса нашла свое отражение и реакция коммуни
стов на целый ряд весьма серьезных аргументов эсеров, чей анализ про
исходивших событий и политики большевиков сегодня представляется,
как минимум, требующим весьма серьезного к себе отношения. Свиде
тельством бессилия противопоставить серьезным аргументам такие же ар
гументы служили смех и шум сидящих в зале двух тысяч коммунистов
и постоянные попытки председателя суда и государственного обвините
ля сменить тему, оборвать выступающих напоминанием, что судят не
большевиков, а эсеров.
Одним из примеров подобного рода может служить полемика Тимофе
ева с председателем суда о политике большевиков, приведшей к Брестско
му миру и потере позиций России при заключения Версальского мира.
«Тимофеев. Я вместе с другими товарищами говорил, что нужен мир,
но всеобщий, не сепаратный мир, и я не отрекаюсь и не раскаиваюсь
в тех словах, которые в обвинительном приписываются мне лично, как
автору одной из статей, что сепаратный мир горше всякой войны. И не
я один был такого мнения, --- гражданин Бухарин развивал такую же
мысль, но впоследствии отказался от нее. Мы знали, что сепаратный мир
должен был обязательно быть Брестским миром, другим миром этот мир
не мог быть. Мы понимали, что как бы не стремились в настоящее вре
мя в России к хлебу, земле и свободе, для нас эта проблема не будет раз
решена до тех пор, пока не будет разрешена проблема войны: выход или
участие в ней России. И мы знали, что вопрос о нашем участии в войне
есть вопрос не только вопрос, касающийся трудовых масс России, но это
вопрос, касающийся интересов трудящихся масс всего мира. Не знаю,
может быть, будет большой смелостью с моей стороны утверждать то, что
я утверждал тогда, но все таки мы народ смелый, и я буду утверждать то,
что говорил тогда, что протяни Россия, с напряжением всех своих сил
протяни она свое участие в мировой войне, не было бы того Версальско
го трактата, не было бы того порабощения народа и трудящихся масс, ко
торое имеется сейчас (смех). Правда, насчет версальского мира можно
смеяться, сколько угодно --- это так смешно, что революционная Россия
оказалась совершенно вышибленной, что в этот момент революционная
420

Россия могла только поддержать предложение гр. Радека, Берлиновским,
Спартаковцем (так в тексте. --- К. М.) и (пропуск слова в тексте. --- К. М.)
это все и больше ничего, когда она могла бы в качестве полноправного
гражданина войти в концерт....(шум, смех). Это смешно.
Председатель: Я Вас не перебивал, но право, вопрос о версальском
мире не имеет ни малейшего отношения к процессу эсеров. Я прошу
в дальнейшем не злоупотреблять временем. Если мы будем говорит на ка
кие угодно темы, тогда мы никогда не окончим этот процесс.
Тимофеев: Не я внес в программу нашего заседания вопрос об Ан
танте. Если мы будем говорить об Антанте, мы не раз вернемся к Вер
сальскому миру.
(Крыленко. --- Не в этой плоскости).
Председатель: Прошу успокоиться зал. Если Вы берете на себя ответ
ственность за Версальский мир.
Тимофеев: Первое обвинение относительно того, что мы являемся ви
новниками гражданской войны, выставленное в обвинительном акте, я
отвергаю от лица своего и своих товарищей и полностью принимаю от
ветственность и перед страной и перед трудовыми массами и перед всем
миром, что мы не хотели сепаратного мира и квалифицировали этот мир
как будущую войну. Целый ряд наших положений был повторен гр. Чи
чериным в Генуе»155.
Весь этот эпизод весьма показателен. Вряд ли этот спор можно назвать
дискуссией или честной полемикой. Ведь рассуждения Тимофеева, что Рос
сии достаточно было еще немного напрячь свои силы, не только хорошо
коррелируются с высказыванием У. Черчилля о том, что корабль России
пошел ко дну, когда был уже виден берег, но и с тем, что Германия уже тер
пела неизбежное поражение. Ведь даже Брестский мир, который дал Гер
мании возможность перебросить свои войска на Запад и поддержать свои
силы огромными репарациями, полученными от России, и в виде золота,
и в виде продовольствия, топлива, и прочего --- позволили ей дотянуть
только до конца 1918 г. И все разговоры о том, что история не знает со
слагательного наклонения, в данном случае не больше, чем нежелание при
знать очевидные факты и то, что без этих репараций и переброски войск
Германия так долго бы не протянула, и то, что не об интересах страны и на
ции думали большевики, заключая сепаратный мир, из за которого Рос
сия, положившая столько людей и сил для победы в этой войне, ничего от
нее не получила, а только о спасении собственной власти.
После зачтения обвинительного заключения подсудимые 1 й группы
(поддержанные своими адвокатами) после долгих дискуссий с государ
ственным обвинителем Крыленко и председателем суда Пятаковым, все
же добились права высказаться по обвинению в целом. Хотя адвокаты
настаивали на праве каждого обвиняемого дать объяснения по сути
предъявленных ему обвинений и требовали соблюдения советских зако
нов, именно этого и требовавших, Пятаков согласился лишь на компро
мисс --- на выступление от имени всей 1 й группы Тимофеева (от
2 й группы такого же права потребовал Григорий Ратнер). Любопытно,
что хотя компромисс и был достигнут, каждый трактовал его по своему ---
Пятаков считал, что Тимофеев должен рассказать о правильности или не
правильности фактической стороны обвинения, а Тимофеев --- о мотива
ции руководства партии эсеров, принимавших те решения, за которые ее
судили. Пятаков (а с ним и обвинение, и большевистская верхушка) во
все не желал, чтобы уже в самом начале вспыхнул спор по существу, спор,
в котором позиции большевиков были заведомо проигрышными.
421

Между Пятаковым и Тимофеевым вспыхнула характерная перепалка,
которую стенограмма передавала так: «Председательствующий: Слово для
фактических пояснений о фактах, изложенных в обвинительном заклю
чении, имеет обвиняемый Тимофеев.
Тимофеев: Моя задача и трудна и вместе с тем легка по одной и той
же причине: обрисовать мотивы, двигавшие нас к тем деяниям, которые
частично и в значительной части совершенно верно приписываются нам,
как авторам их, это очень легко, потому что прежде всего всем известно.
Ни для кого не является новостью, что партия социалистов революцио
неров, возглавляемая данным составом Центрального Комитета...
Председательствующий: Виноват, речь идет не о мотивах, о них бу
дет речь в заключительном слове. Речь идет о правильности или непра
вильности фактического изложения обвинительного акта.
Тимофеев: Я о об этом и хочу говорить»156.
Конечно, Тимофеев стал говорить не о том, чего хотел от него Пята
ков, а изложил суть идейных расхождений эсеров с коммунистами после
25 октября 1917 г., хотя и вынужден был взять в качестве ориентиров ос
новные пункты обвинения: «Я говорю: всем известно, что партия соци
алистов революционеров и ее Центральный Комитет в нашем лице за
щищал в Октябрьские дни ту государственную и демократическую
организацию России, которая была создана и выдвинута Февральской ре
волюцией. Всем известно, что вся борьба против попыток коммунисти
ческой парии, тогда еще партии большевиков, сделаться государственной
властью и утвердить так называемый советский режим, прежде всего па
ла на наши плечи, и эти факты неоспоримы. Вместе с тем является со
вершенно новым утверждение обвинительного акта, что мы и наша де
ятельность были источником, вызвавшим гражданскую войну в Россию.
Я помню момент, когда я лично прибыл в Петроград, немного позже
партийного съезда, который удостоил меня чести быть избранным в со
став Центрального Комитета. Первое, что мне бросилось в глаза на ули
цах, --- это плакаты, расклеенные новой властью или партией, ставшей
правительственной, плакаты, которые гласили: да здравствует граждан
ская война. "Мир хижинам, война дворцам", старый лозунг социализма,
был принят целиком в тот момент, и именно его на своих знаменах не
сла победившая в тот момент партия большевиков. Наши выступления
с этого [момента] стояли под знаменем спасения страны и революции от
гражданской войны. Мы не разделяли, как не разделял одно время летом
того же года и гражданин Ленин, возможность развернуть русскую рево
люцию 17 года в революцию социалистическую. Мы не соглашались
и с тем, что данная революция является революцией чисто буржуазной.
Мы понимали, что Европа, переживавшая пожар мировой войны, не мо
жет вернуться к старому, чисто буржуазному укладу жизни. Мы понимали,
что в России настала эра не только свержения ига самодержавия и унич
тожения класса помещиков и землевладельцев, но мы также понимали,
что буржуазный правопорядок в войне изжил себя, что нужен новый под
ход к социалистическому правительству (вероятно, следует --- строитель
ству. --- К. М.), новые пути творческой жизни, и дело трудящихся масс, де
ло рабочего класса, принять самое активное участие в этой работе и вместе
с тем помешать господствующей буржуазии использовать всеобщее ослаб
ление в войне, и выдвинуть кадры рабочего класса для того, чтобы поло
жить предел новым войнам и проложить первую тропинку в царство со
циализма. И вот именно, исходя из этого стремления, понимая, что
базисом социалистического строительства является состояние народных
422

сил, а живым фактором --- его организованность и спаянность, мы и вы
ступили против октябрьского переворота как разрушающего и без того ос
лабленные производственные силы России и дробящего ряды российских
трудовых масс. Не мы одни, граждане, выступали с такой позицией; я на
помню Вам, документы в деле имеются, заявление части некоторых чле
нов Совета народных комиссаров октябрьского состава, и заявление час
ти членов Центрального комитета победившей тогда коммунистической
партии о том, что они не могут нести ответственность за деяния победи
телей в полной мере и должны покинуть Совет народных комиссаров
и Центральный комитет.
Председатель: Не об этом идет речь. Сейчас на скамье подсудимых
сидят не члены Центрального комитета большевиков, а сидите Вы. Бла
говолите говорить о себе.
Тимофеев: Я и буду говорить о том, что делали мы, но я все говорю
к тому, что не мы несли знамя с лозунгом: "да здравствует гражданская
война", не мы писали, как писал Бухарин, что Чернову не увильнуть от
гражданской войны, не мы это писали. Наша задача была стоять на стра
же завоеваний февральской революции, охранять и закреплять жизнь, так
как на этой почве, в случае развития революции на Западе, Русская ре
волюция, могла бы, по выражению Маркса, явиться сигналом, чтобы мас
сы могли бы двинуться вперед. Поэтому, граждане, совершенно неверно
все то, что говорится в обвинительном акте. Не от нас и не по нашей
инициативе началась гражданская война. Мы были против гражданской
войны и за Учредительное собрание, так как мы хорошо понимали, что
октябрьский переворот грозит Учредительному собранию»157.
Речь Тимофеева, дававшего пояснения к обвинительному заключе
нию и мотивацию эсеровского руководства при принятии решений, ко
торые были поставлены в вину в обвинительном заключении, была вос
принята как своего рода программное заявление подсудимых членов ЦК,
которые сохраняли принципиальную верность лозунгу вооруженной
борьбы с большевистским режимом. Надо сказать, что так оно было вос
принято и властью. Ссылками на эту речь запестрели советские газеты,
под впечатлением от этой речи златоустовские коммунисты потребовали
в ультимативном порядке от местных эсеров самоопределиться, что в ко
нечном счете, как уже отмечалось, привело к идее организации бывши
ми эсерами Ликвидационного съезда, состоявшегося уже в 1923 г.
Касаясь тактики эсеровского руководства в начале 1918 г., Тимофеев
охарактеризовал ее следующим образом: «После разгона Учредительного со
брания для нас стало ясно, что нужно было ждать отхода трудовых масс от
большевизма, нужно было создавать или способствовать организации тру
довых масс в новых формах, и тогда, пока еще не поздно --- я это подчерки
ваю --- силою устранить. Вызов нам был брошен разгоном Учредительного
собрания. Еще до него, --- если возьмете постановление Центрального ко
митета нашей партии, к делу приобщенное, от 19 октября, вы найдете там
такие слова, --- мы заявляли, что на разгон Учредительного собрания на
ша партия ответит всеми средствами, какие находятся в ее распоряже
нии. И мы стали ждать. Мы думали, что отход трудовых масс будет быс
трым, и он действительно был быстрый. Очень скоро откачнулись от
большевизма рабочие. Что касается крестьянства, то достаточно сказать,
что как раз в эту эпоху, в начале 18 г. были формированы и пускаемы
в ход рабочие дружины для собирания хлеба. Это была первая попытка
стравить трудовые слои города и деревни, этих двух братьев, на которых
покоились все судьбы России, превратить их в двух врагов и во славу и во
423

имя интересов других социальных групп залить кровью все поля и земли
России. Отход рабочих и крестьян в это время заметен, и к маю месяцу по
зиция была уже ясна. Опять таки не мы инспирировали в то время восста
ние против Советской власти. Я дальше приведу фактические данные
о том, как началось и развивалось то движение, которое привело к созда
нию Волжского фронта, наибольшей угрозе Советской власти. Мы, прав
да, сделали одну ошибку, и один из обвинителей, гр. Покровский, может
быть, укажет мне эту ошибку. Мы забыли, что в Русской истории имеется
предохранительный клапан: что русские трудовые элементы во все време
на разрешали трудные проблемы своей жизни не тем, что становились ли
цом к лицу к своим классовым врагам, а тем, что уходили от него. Они
уходили после Иоанна Грозного и его реформ, уходили они после великих
реформ Петра Великого, который на 30---40 лет всколыхнул русскую жизнь.
Председатель: Вы говорили о Версальском мире и о взаимоотноше
ниях рабочих и крестьян; теперь заговорили о Иоанне Грозном и Петре
Великом; мы так никогда не договоримся до обвинительного акта.
Тимофеев: Я не виноват, что почти вся история русской революции
охвачена обвинительным актом, а русская революция является продук
том всей русской жизни.
Председатель: Так можно начать от обезьяны и, пройдя через всю ис
торию человечества, дойти до русского народа. Я не могу позволить бес
конечно говорить об этом в зале заседания, благоволите держаться того,
что написано в обвинительном акте. Прошу Вас не вызывать меня на но
вое замечание.
Тимофеев: Итак, я говорю, что натиск, который рабочие городов на
чали оказывать на Советскую власть, при первом сопротивлении со сто
роны Советской власти, кончился тем, что пролетариат России начал раз
бегаться. Он разбегался индивидуально, он уходил в эти самые рабочие
дружины для выковыривания хлеба штыком. Как говорилось вообще тог
да, --- штык был поставлен на порядок дня. Опереться на штык, как на
главный фактор --- вот что делали все время большевики и вот против че
го мы главным образом и боремся. <...>
Вы нас обвиняете в том, что в течение этого времени и в последую
щий период, когда мы формально отказались от вооруженной борьбы,
на практике мы ее вели. Нет, граждане, этого не было, и судебное след
ствие этого не докажет. Когда мы вели открытую гражданскую войну, мы
об этом заявляем откровенно»158.
Речь Тимофеева представляет огромную ценность по следующим со
ображениям. Во первых, это была речь политического деятеля крупного
калибра (каковым он, несомненно, и являлся), пытающегося проанализи
ровать тактику партии и ее руководства и дающего за него отчет своим
единомышленникам. Не исключено, что подобная цель как раз и стави
лась. Кроме того, полемичности в этой речи минимум. Шел только тре
тий день процесса и возможно, что Тимофеев еще не успел напитаться
этим духом ожесточения, характерного для процесса. Ощущается, что то,
что он говорил в этой речи, он уже многократно проговаривал в товари
щеской среде за последние годы, осмысливая в разговорах и спорах не
давно пережитые события и причины партийных поражений.
Конечно же обращает внимание, что не только не было ответа со сто
роны коммунистов на аргументы Тимофеева, но и применялись приемы
достаточно саморазоблачительные и демагогические, вроде реплики Пя
такова о согласии вернуться к обсуждению темы Версальского мира, ес
ли эсеры готовы взять за него ответственность.
424

Тимофеев, завершая свои объяснения по существу предъявленных об
винений, заявил: «Вы видите, я отмел террор, я отмел экспроприации,
ибо партия их не делала. По конкретным же вопросам мы в дальнейшем
объяснения вам представим»159.
Г. М. Ратнер, выслушав разъяснения Тимофеева и получив слово для
таких же разъяснений, восклицал: «Мы, обвиняемые этой группы, всегда
бывшие далекими от высокой политики партии, мы имеем за собой мно
го преступлений, но одного преступления мы признать за собой никоим
образом не можем. Мы не были фразерами; мы делали самые тяжкие де
ла, но мы никогда их не скрывали, никогда не двурушничали, а действо
вали прямо и решительно, и мы в этом отношении действительно плохо
выполняли директивы наших старых лидеров. Если бы мы тогда же по
няли тактику наших верхов, то мы должны были бы быть прежде всего
самыми злостными и лицемерными политиканами»160.
До рассмотрения конкретных фактов участники процесса добрались
только на четвертый день процесса --- 12 го июня 1922 г., начав с рассмот
рения попыток эсеров организовать сопротивление большевикам в конце
октября 1917 г., как привлечением на свою сторону фронтовых частей, так
и организацией так называемого «юнкерского мятежа». Но тут обвинение
вдруг столкнулось с неожиданным для себя сюрпризом. О чем, например,
свидетельствует весь эпизод с Комитетом спасения родины и революции,
юнкерским восстанием, обвинениями в адрес Гоца и Авксентьева об отре
чении и пр. --- обвинение завязло, те линии, которые были прорисованы
и которые должны были гарантировать победу --- обвинение в контррево
люции, ренегатстве и отказе брать на себя ответственность --- оказались
не такими четкими и простыми. Показания свидетелей и подсудимых ус
ложняли ситуацию и запутывали ее. Блицкрига у обвинения явно не по
лучилось. Чего стоит только, скажем, ситуация, когда вопреки утвержде
ниям Н. С. Игнатьева, что Бюро Комитета спасения родины и революции
не поставило в известность Пленум Комитета, который конституировал
ся 25 го числа, вдруг выяснилось, что есть путаница понятий. Игнатьев
Пленумом называет Исполком Комитета, а Пятаков ему доказывает, что
был еще один Пленум, и Игнатьев с эти соглашается. В результате все за
путались, потому что перед этим Игнатьев говорил еще и о президиуме
Комитета 161. Получилось, что участники судебного слушания вынуждены
были разбираться в совершенно невероятных и запутанных нагроможде
ниях --- кто кого выбирал и кто кому подчинялся, кто от кого конспири
ровал, кто перед кем отчитывался в том хаосе, который творился в это
время и не мог не твориться, когда спонтанно возникали органы, подоб
ные Комитету спасения, образованные 200 ми представителей самых раз
нородных политических и общественных партий и организаций. Пара
докс лепился на парадокс и суд запутался --- ведь нельзя подобное
революционное время и логику его действий мерить привычным масшта
бом и «юридической линейкой». Мы точно не знаем, сколько времени
ушло у сторон на выяснение всех этих перипетий, но в стенограммах это
му посвящено 19 страниц формата А3 162.
О невозможности мерить революционное время и обстоятельства
обычным партийно бюрократическим подходом свидетельствовала и фи
гура Ракитина Броуна, первого свидетеля обвинения. Из его показаний
и допроса его подсудимыми выявился ряд исключительно важных деталей.
Этот человек являлся секретарем Военной Организации эсеров, но эсером
стал только летом 1917 г., будучи анархо коммунистом в 1905---1906 гг., ког
да был за участие в экспроприации отправлен на 10 лет каторги. Именно
425

этот человек написал манифест 29 го октября и подписал его именами
Гоца, Авксентьева, Синани и якобы своим именем. Он не отрицал, что
Гоц и Авксентьев документа даже не видели. В партии эсеров Ракитина
Броуна, естественно, знать не знали (назначил его секретарем комиссии
ее председатель Герштейн), а Гоц видел его последний раз тогда же, 29 ок
тября 1917 г. Более того, уже на суде выяснилось, что они с Гоцем встре
чались после того, как Ракитин подписал приказ именем Гоца, но Раки
тин Броун ему об этом важном факте ничего не сказал. Таким образом,
человек, статус и авторитет которого в ПСР более чем сомнителен,
по собственному разумению не только написал Манифест и подписал его
именами видных эсеров, не поставив их об этом в известность, но и пря
мо нарушил приказ Авксентьева, приславшего к нему офицера, готового
двинуть в бой офицерскую организацию в 600 человек. Ракитин едино
лично принял такое важнейшее решение потому, что офицер показался
ему правых взглядов, а он считал необходимым делать восстание только
социалистическими силами!
В это время в эсеровской партии (и в большевистской тоже) было мно
го таких Ракитиных, принимавших на свой страх и риск, втайне от всех
стратегические решения, абсолютно не соответствующие их роли, потому
что именно этого они и жаждали --- «играть роль». Но попытки обвине
ния посмотреть на эту реальность через призму партийно статусных под
ходов, конечно же, не принимали в расчет всех этих ракитиных и семе
новых, ведь подобные решения формально были в компетенции членов
ЦК и руководителей всяческих комитетов. Этот парадокс многократно
всплывал в ходе всего процесса.
Сидевшие в зале суда быстро запутались во всех этих хитросплетениях
взаимоотношений, амбиций, структур и т. п. Чтобы разобраться во всем
этом, то одной, то другой стороне приходилось пускаться в длинные объ
яснения, которые уводили обвинение от главного, топили его пусть и в важ
ных, но подробностях. Пятаков не сразу, но все же понял, что подобное вы
яснение съест массу времени, запутает всех, а само по себе яйца выеденного
для нужд обвинения не стоит. Но Пятаков еще не знал, что подобные си
туации повторятся не раз и не два. Они будут возникать практически каж
дый день, путая в сложных, но не нужных деталях и отвлекая от обвини
тельной линии в болото словопрений. Хотя власти хотели уложиться
в месяц, процесс тянулся и тянулся, что беспокоило их, но что либо поде
лать с этим они не могли. Подсудимые 1 й группы и их защитники, во пер
вых, были склонны к подробному выяснению обстоятельств, объяснению,
как все было непросто и неоднозначно, в отличии от того, как это тракту
ет обвинительное заключение. Собственно, это был тот нечастый случай
в политических процессах, когда подробное и доскональное исследование
всех обстоятельств инкриминируемого шло на пользу обвиняемым, а не вла
сти. Парадокс прост, власти сами поставили себя в эту ситуацию --- ведь хо
тя и инкриминировались подсудимым действия под весьма привычным со
усом по свежеиспеченному Уголовному кодексу --- попытка низложения
существующего строя, и прочие производные от этого, но никогда сама
власть не была в столь уязвимом положении. И с правовых и с моральных
позиций свержение легитимного правительства и всенародно избранного
Учредительного собрания было весьма и весьма уязвимо, и потому, как толь
ко подсудимые уходили с тонкой линии обвинительной цепочки фактов
и погружались в детальное исследование реалий того времени, это сильно
било и по власти и по обвинению, разрушая его, показывая «выстроен
ность» из тенденциозно подобранных фактов.
426

Кроме того, подсудимые были заинтересованы в затягивании процес
са, служившего прекрасным информационным поводом для борьбы с ре
жимом, для развертывания контрпропагандистской кампании, особенно
за рубежом, где каждая их победа в зале суда становилась победой и на
этом фронте противостояния. Примечательно, что уже в ходе допроса
первого свидетеля Крыленко это смекнул и после перерыва попытался
отказаться от допроса двух других свидетелей по этому же вопросу. Адво
каты 1 й группы после совета с подсудимыми предложили комбинацию,
выгодную им --- А. А. Краковецкого как свидетеля обвинения не слушать,
а заслушать свидетеля защиты, таким образом уравняв количество свиде
телей. Естественно, это не устроило Крыленко, который стал протесто
вать против этого. Пятаков, воспользовавшись тем, что И. П. Кашина
в зале нет, отложил решение этого вопроса до его появления.
Одним из проявлений неравных условий, в которые были поставле
ны подсудимые, были трудности подсудимых 1 й группы с привлечени
ем для своей защиты фактического материала. Один из них писал об этом
Чернову еще накануне начала процесса (копию письма переслал
в ИНО ГПУ резидент из Берлина): «Не можете ли Вы нам для суда при
слать материала о крестьянском движении, очень бы желательно данные
об Урале. Мне лично нужно бы материалы о Чешском движении у нас
в России, история переговоров с Троцким, требование Мирбаха и т. д.
У нас ведь все архивы погибли и мы в ужасном положении, в том смысле,
что у нас нет материалов и мы не можем забивать фактами то море лжи, ко
торое на нас так обильно теперь изливается (выделено нами. --- К. М.)»163.
Преодолеть эту ситуацию подсудимые 1 й группы пытались, действуя
по двум направлениям --- во первых, путем вызова свидетелей, во вторых,
приобщением к делу разного рода документов. Но так как организаторы
процесса вовсе не собирались усиливать позиции подсудимых (а выяв
лять истину они собирались только в той части, которая била по эсерам),
то оба эти направления и стали ареной ожесточенных схваток подсуди
мых и устроителей процесса. Каждое вечернее заседание заканчивалось
тем, что подсудимые требовали вызова свидетелей и приобщения к делу
документов, а им в подавляющем большинстве случаев отказывали (а ес
ли отказать не удавалось, то затягивали с исполнением).
В конце концов, обвиняемые 1 й группы, отчаявшись обеспечить се
бя свидетелями (выбирать они могли только из уже сидящих в тюрьмах
эсеров, т. к. им четко было заявлено о неизбежности немедленного арес
та эсеров, проходящих по обвинению, но пока не разысканных), количе
ство которых было резко ограничено, пошли на беспрецедентный шаг. Гоц
от имени обвиняемых потребовал привлечения Мерхалева, Ю. Н. Под
бельского, Б. С. Иванова и М. С. Цетлина в качестве обвиняемых (в каче
стве свидетелей они были трибуналом отведены). Гоц мотивировал это
«несколько странное и совершенно необыкновенное в истории полити
ческих процессов заявление и просьбу» необходимостью освещения
предъявленных им обвинений 164. Крыленко, выступая в качестве обвини
теля, отвел это требование, заявив, что «вероятно, не хватило бы скамьи
подсудимых, поскольку все те, которые принадлежат к партии эсеров
и которые не отказываются от солидарности в действиях, учиняемых этой
партией, тем самым учиняют преступление, предусмотренное статьями
60, 61 Уголовного кодекса и поэтому имеют основание на то, чтобы си
деть на скамье подсудимых»165. Отвечая на упреки защитника 2 й группы
подсудимых Н. Н. Овсянникова об узурпации прав Верхтриба в «привле
чении к суду тех или иных лиц» и издевку о желании «собрать в этот зал
427

те остатки партии эсеров, которые еще сохранились только потому, что
находятся в тюрьмах и которые не имеются вне пределов этих тюрем»,
член ЦК ПСР Тимофеев вскрыл в своей речи промахи, а также слабости
следствия и самого процесса: «мы не имели намерения собирать сюда ос
татки партии социалистов революционеров. Собираем эти остатки не мы,
а Государственное политическое управление. Я хочу только указать, что
мы желаем всеми возможными средствами, в нашем распоряжении нахо
дящимися, перед Верховным трибуналом в форме судебного процесса,
восстановить ту истину, которая, по нашему, нарушена перспективами об
винительного акта, и самой постановкой данного процесса. Поэтому[,] со
вершенно не считаясь с прецедентами, а исходя из того, что гражданин
обвинитель заявил, что революционное правотворчество совершается
именно здесь, мы предлагаем вам пойти наперекор всем буржуазным пред
рассудкам и привлечь к процессу и тех лиц, которых мы вызывали как
свидетелей, и посадить на эту скамью в качестве обвиняемых. Причем чте
ние обвинительного акта выясняет целый ряд фактов, наличность кото
рых не может быть в ней ни проверена, ни опровергнута без этих лиц»166.
Досталось на процессе и защитникам, как иностранным, так и рус
ским. Иностранным защитникам от II и Венского Интернационалов
Э. Вандервельде, А. Вотерсу, К. Розенфельду и Т. Либкнехту было заявле
но, что условия Берлинского соглашения недействительны для Трибуна
ла, т. к. заключались III Интернационалом, и все их попытки апелляции
к этому соглашению успеха не имели. Вообще иностранные защитники
были поставлены в весьма жесткие условия: беспрецедентная травля в га
зетах, митинги по пути их следования в Москву, оскорбления в зале су
да, постоянная опека ГПУ, попытки поссорить их между собой и т. п. 167.
Они честно и добросовестно пытались исполнить свои обязательства по
защите подсудимых 1 й группы, но все их усилия и аргументы блокиро
вались, а сами они подвергались оскорблениям и угрозам. Последней
каплей, переполнившей чашу терпения посланцев Запада, стала дискус
сия вокруг «гласности стенограмм» процесса (защита попросила разре
шения вести частную запись стенограмм, получив отказ на просьбу еже
дневно предоставлять официальные стенограммы обвиняемым и защите.
Русская защита поддержала это требование, а А. С. Тагер даже ссылался
на недавние прецеденты, когда по двум делам Трибунал разрешал вести
частные стенограммы). Бухарин протестовал против ссылок Вандервель
де на Берлинское соглашение (которым обеспечивалась гласность про
цесса) и назвал II Интернационал желтым. Это взорвало Вандервельде:
«Бухарин сделал нападки на партии, которые я представляю, но я не бу
ду возражать ему, ибо председатель мог бы остановить меня, так как это
процесс соц. рев., а не II Интернационала, но если Бухарину угодно на
чать со мной политическую дискуссию, то я готов принять ее где угодно,
и на каких угодно условиях, но конечно, не в этом зале, наполненном
подобранной публикой, и в присутствии одной лишь оплаченной прес
сы». И для иностранных защитников и для их подзащитных стало окон
чательно ясно, что своим присутствием они больше не должны санкци
онировать эту пародию на правосудие. После соответствующих заявлений
защиты и обвиняемых последовали протест Верхтриба, обвинившего за
щитников в «политической демонстрации» и попытка их задержать. Ино
странцы смогли получить выездные визы только после 24 часовой голо
довки, и 19 июня они уехали домой. Жена Д. Д. Донского Наталья
Михайловна, присутствовавшая на процессе, так вспоминала об этом:
«Защитнику А. Тагеру выступить не дали. Не допустили до трибуны
428

и представителей Второго Интернационала --- Э. Вандервельде и Т. Либ
кнехта, брата казненного Карла Либкнехта. Обвиняемые виделись с ни
ми. У нас тоже была встреча, во время которой говорили с ними С. Н. Гоц
и я, поскольку мы владели языками. Они нам сказали: "Ваши мужья дер
жатся как герои". Сара Николаевна поднесла им большую деревянную
шкатулку, вырезанную на каторге заключенными»168.
Публикация выступлений и свидетельств защитников в заграничной
социалистической прессе имела колоссальное значение и придала прово
дившейся там антибольшевистской кампании новое дыхание и размах.
В телеграмме II и Венскому Интернационалам Вандервельде, Либкнехт
и Розенфельд писали: «После того, как мы оставили Россию, мы заявля
ем всему пролетариату следующее: 1) Верховный русский революцион
ный трибунал игнорирует обещание, данное в Берлине III Интернацио
налом. 2) Представители сов. правительства заявили, что берлинское
соглашение их не связывает. 3) Представитель III Интернационала Буха
рин утверждает, что берлинский договор расторгнут. Жизнь обвиняемых
с. р. в опасности. Мы апеллируем к рабочим всех стран и всех направле
ний: Протестуйте против смертных казней».
До 20 июня 1922 г. председателю суда Пятакову удавалось более или
менее соблюдать хотя бы видимость объективности на открытом процес
се, к которому было приковано всеобщее внимание. С другой стороны, он
не мог не подыгрывать обвинению, не мог не стеснять иностранных и рус
ских защитников, отказать присутствовать на процессе защитникам мень
шевикам (впрочем, этот вопрос, как и многие другие, решались «тройкой»
Политбюро), не мог не ограничить количество свидетелей защиты. Не мог,
потому что, с одной стороны, он был одним из руководителей правящей
партии, судящей своего оппонента, и маска судьи была не более, чем ма
ска. С другой стороны, вовсе не так были сильны позиции обвинения
(и власти), чтобы Пятаков мог позволить себе объективность.
Ответы на требования иностранной защиты выполнить данные ранее
двум Интернационалам обещания обеспечить возможность ведения част
ных стенограмм, допустить защитников меньшевиков и т. п. были крюч
котворны и неубедительны. Большевики привыкли считать себя мастера
ми в обведении вокруг пальца и были уверены, что это им тем более
удастся с иностранными социалистами. И просчитались. Пятаков, имев
ший незаконченное юридическое образование и никогда не выполняв
ший обязанности председателя суда, но ставший таковым на крупнейшем
политическом процессе по воле «тройки» Политбюро, порой допускал от
кровенные ошибки и плохо ориентировался в юридических процедурах.
Ярко это проявилось еще 15 июня 1922 г., когда он отказался занести сло
ва Гендельмана в протокол. До сих пор в целом удачно балансируя меж
ду Сциллой объективности и Харибдой верности партийному долгу, Пя
таков так разнервничался, что стал делать одну грубейшую ошибку за
другой, совершенно потеряв лицо беспристрастного судьи, чем восполь
зовался Гендельман, прося заносить очередной перл председателя суда
в протокол.
Приведем данный диалог: «Гендельман: Гр. Председатель, разреши
те просить в связи с только что оглашенным постановлением Трибуна
ла об установлении некоторых фактов и о зафиксировании их в прото
коле. Я прошу прежде всего установить...
Председатель: (Перебивая). Постановление Трибунала уже состоя
лось, и потому разъяснения и установления фактов не требуется. Вчера
перед закрытием заседания я спросил, имеются ли еще какие нибудь
429

заявления. На это никаких заявлений вчера не последовало. Будьте доб
ры, если Вам угодно что нибудь установить, то подайте в письменной
форме на имя Председателя Трибунала, и если это будет иметь действи
тельное значение, я оглашу на судебном заседании, если же это не будет
иметь никакого значения, я приложу его к протоколу.
Гендельман: Так как мое ходатайство не выходит за пределы занесе
ния в протокол, и так как процесс в Трибунале есть процесс устный, а не
письменный, я прошу дать мне возможность сейчас сделать разъяснение.
Лишение меня права занесения в протокол тех или иных фактов или за
явлений, есть факт высшего лишения права защиты.
Председатель: Сейчас я вам не отказываю и не разрешаю. Сейчас
я этот вопрос просто снимаю и предлагаю Вам подать письменное заяв
ление, что именно вы хотите сказать, потому что я очень опасаюсь, что
в ваших заявлениях или выступлениях сейчас Вы позволите себе то или
иное оскорбление суда, чего я допустить никоим образом не могу. Посе
му я предлагаю вам подать в письменной форме Ваше заявление.
Гендельман: Гражданин Председатель, я подчиняюсь, но я прошу за
нести в протокол Ваши последние слова, во первых, о том, что вы мне
не разрешаете и не отказываете, между тем, как Вы отказываете в устном
ходатайстве.
Председатель: Я этот вопрос откладываю на другой момент, после
рассмотрения Вашего заявления.
Гендельман: Я прошу занести в протокол следующие Ваши слова: что
Вы опасаетесь, что в моем ходатайстве будет нанесено оскорбление Три
буналу. Этот мотив, который ни на чем не основан, вы можете приводить
в дальнейшем всегда, и под этим мотивом опасения того, что подсуди
мый воспользуется своим словом для оскорбления Трибунала, Вы може
те нас, таким образом, всегда лишать своего слова. Я прошу это занести
в протокол, как обнаружение уже предвзятого решения относительно то
го, как мы пользуемся и как мы будем пользоваться своим словом.
Председатель: В виду того, что со стороны обвиняемых, и, в част
ности, со стороны обвиняемого Гендельмана, уже неоднократно имели
место подобного рода выступления, которые сводились к тому, чтобы
дискредитировать высший суд в рабоче крестьянской республике, в ви
ду этого я имел основание и в данном случае опасаться подобного же ро
да выступления. Такие выступления с Вашей стороны уже имели место,
поэтому это не заподозрение, а опасение, основанное на тех фактах, ко
торые имели место неоднократно во время целого ряда предшествующих
уже заседаний Верховного Трибунала.
Гендельман: Но тогда я прошу Вас разъяснить мне, лишаете ли вы ме
ня слова на этом основании раз и навсегда.
Председатель: Я Вас слова не лишаю, но я Вам заявляю, что по во
просу о состоявшемся постановлении Верховного Трибунала в данном
случае, так как это в мотивированной части имеет ясный, определенный
политический характер, Трибунал хочет предварительно знать, какого ро
да заявление, существенное или несущественное, Вы хотите сделать.
Гендельман: Еще одна просьба. Я прошу Вас занести в протокол и эти
слова, что постановление суда имело не судебный, а политический характер.
Председатель: Также и политический характер»169.
Гендельман акцентировал внимание на нарушении прав обвиняемых
1 й группы в своей защите. Но этого не мог стерпеть не только Пятаков,
но и Крыленко, вечером, когда вновь возникла дискуссия по этому по
воду, бросившийся в атаку на Гендельмана.
430

Не успели уйти с процесса иностранные защитники, как на долю рус
ских адвокатов выпало тяжелое испытание. Как мы уже отмечали, после
грандиозной демонстрации на улицах Москвы, проведенной 20 июня
в годовщину гибели Володарского, в зал заседаний пришли делегации
московских и петроградских заводов и организаций и в течение длитель
ного времени выступали, читая резолюции пославших их коллективов
и районов. В резолюциях, как правило, требовалась смертная казнь, а са
ми подсудимые всячески клеймились (после прочтения резолюций деле
гаты добавляли еще и от себя немало бранных слов).
Председатель суда Пятаков дважды брал слово --- после речей москов
ских, а затем петроградских делегатов. В первом своем выступлении он
постарался сохранить реноме суда, допустившего замену всех мыслимых
юридических норм средневековой вакханалией и митинговой демагоги
ей. Очевидно, вспомнив о презумпции невиновности, сказал: «Товарищи,
то, что вы здесь говорили о партии социалистов революционеров, не все
еще подтверждено, не все, быть может, правильно, не все, быть может,
точно. Здесь на суде Верховного революционного трибунала речь идет не
просто о политическом споре, речь идет об ответственности, о тяжкой
ответственности отдельных живых людей и потому мы со всей тщатель
ностью разбираем все доказательства как за, так и против вины как от
дельных лиц, так и целых организаций партии социалистов революцио
неров»170. Впрочем, во второй своей речи председатель прямо заявлял, что
трибунал не будет беспристрастен в своей оценке врагов Советской вла
сти: «Если мы установим в данном случае виновность лиц, участвовав
ших в вооруженной борьбе против Советской власти, то для нас безраз
лично, кто начал эту борьбу, для нас важно, против кого ведется борьба,
за кого, за какие интересы<...> Мы просим от имени Революционного
трибунала передать Питерскому пролетариату, что он может быть в пол
ной уверенности, что его суд, суд рабочих, в лице Верховного революци
онного трибунала вынесет тот приговор, которого заслуживает всякий от
дельный участник гражданской войны»171.
На следующий день защитники первой группы потребовали стено
граммы предыдущего заседания и перерыва работы суда для того, чтобы
оценить происшедшее с правовой точки зрения. По их мнению, проис
шедшее «разломало рамки существующих законов», и на вечернем засе
дании 22 июня Муравьев от имени всех защитников сделал официальное
заявление. Указав, что нарушена статья 8 «Наказа кассационным колле
гиям Верховного трибунала о поводах к отмене приговоров», гласившая,
что участие в судебном заседании любого лица, кроме предусмотренных
процессуальными нормами дает основание для «безусловной» отмены
приговора, и отметив, что председатель суда и государственный обвини
тель к тому же выступали на митинге, где звучали требования смертной
казни (а рабочие в суде оказывали давление на судей и оскорбляли под
судимых), Муравьев потребовал начать новое судопроизводство, при но
вом составе суда и новом обвинителе.
Представляется, что власти недооценили способности защиты пойти
на такое обострение ситуации, и устами Пятакова и Крыленко пытались
доказать, что ничего экстраординарного в том, что дали высказаться рабо
чим, не произошло, а их заявления не повлияют на объективность суда
и приговора. Крыленко заявлял, что защита никак не доказала, что учас
тие рабочих оказало влияние на совесть судей, а посему ходатайство защи
ты следует отклонить. Защитники второй группы устами Ф. Кона также вы
ступали против роспуска трибунала. Слова Муравьева --- «Горе той стране,
431

горе тому народу, которые с неуважением относятся к закону и смеются
над людьми, этот закон защищающими», были встречены криками зала
и замечанием председателя суда --- «за оскорбление русского народа».
После зачтения Пятаковым письменного заявления защитников
о сложении с себя обязанностей, вечернее заседание 23 июня прошло
в дебатах о праве защитников отказаться от их «публично правовой обя
занности», закончившихся отказом суда в просьбе защитников.
Вечером 24 июня Гендельман от имени обвиняемых первой группы
заявил об освобождении защитников от их обязанностей и самостоятель
ной защите. Крыленко попросил трибунал обратиться в Моссовет и Нар
комат юстиции с ходатайством о лишении защитников практики и при
влечении их к уголовной ответственности за отказ выполнять взятые на
себя общественные функции. Трибунал обвинил защитников в том, что
они прячутся за спины своих подзащитных и потребовал от каждого из
защитников и обвиняемых письменного заявления.
24 июня 1922 г. председательствующий Пятаков огласил следующее ре
шение Верхтриба: «Верховный трибунал в своем заявлении от 24 го июня,
заслушав заявление от группы 22 х обвиняемых обвиняемого Гендельма
на, а также заявление Морачевского и, принимая во внимание, что в этом
заявлении было сказано, что обвиняемые --- лишь дают свое согласие на
освобождение защитников от их обязанностей, выразив в дальнейшем
полное удовлетворение их действиями на суде, что дальнейшие заявле
ния обвиняемых выражают тот факт, что защитники прячутся за спины
своих подзащитных, стремясь уклониться от участия в процессе, вступив
шем в самую трудную и ответственную фазу своего течения, что, с дру
гой стороны, мотивировка освобождения защитников от их обязаннос
тей совершенно беспредметна, что, наконец, группа обвиняемых тем не
менее выразила свое определенное ходатайство об освобождении ее за
щитников, ОПРЕДЕЛИЛ:
1) Весь материал о поведении защитников препроводить народному
комиссару юстиции для принятия соответствующих мер.
2) Затребовать от каждого защитника в отдельности письменные ин
дивидуальные заявления о том, что они не могут исполнять свои обя
занности»172.
Судя по отраженной в стенограмме двухдневной ожесточенной поле
мике по данному вопросу, есть основания полагать, что уход защиты
явился достаточно тяжелым для защитников и обвиняемых решением,
которое вытекало из невозможности для защиты беспрерывно возвращать
процесс в чисто юридические рамки, которыми не собирались себя огра
ничивать ни большевики, ни «цекисты». Об этом, в частности, в несколь
ко завуалированной форме сказал Трибуналу А. С. Тагер, выступая от ли
ца уходившей группы защитников: «Мы должны отказаться от задач
защиты, в которую никаких политических целей, никакой политической
игры с самого начала не вкладывалось. По всему методу отношения и по
всему характеру, пределу и объему интереса, которые проявила защита
при исследовании фактов, и обвинитель и суд могут убедиться. Но есть
положения, в которых даже фактов нельзя себе позволить исследовать,
ибо не факты сами по себе говорят, а оценка их говорит, говорит их со
поставление, и выводы из них говорят... мы больше стоять между обви
няемыми и Вами моральной силы не имеем»173.
М. Я. Гендельман, на которого как опытного в прошлом юриста,
получившего профессиональное образование за рубежом, и легла затем
громадная нагрузка по обеспечению юридической защиты обвиняемых,
432

заявлял в своем выступлении 24 июня: «Мы отказываемся от участия на
ших защитников в процессе и вообще от назначения нам каких бы то ни
было защитников в дальнейшем... Мы считаем, что после того, как наша
защита здесь дискредитирована, после того, как она подверглась оскор
блениям... мы полагаем, что это создает и для защитников и для нас мо
ральную недопустимость дальнейшего пользования их услугами. Получа
ется такое впечатление, что, с одной стороны, они определенным образом
третируются, с другой стороны дальнейшее их пребывание в процессе со
здает видимость, как будто бы все благополучно и ничего не произошло.
Мы сами будем своими силами бороться с предъявляемым нам обвине
нием. Защитники уйдут, процесс будет продолжаться так же, как он шел
до сих пор»174.
О том, что отказ «цекистов» от защиты был своего рода ответным уда
ром на грубое попрание большевиками процессуальных норм событиями
20 июня 1922 г., свидетельствовало еще одно заявление Гендельмана, сде
ланное в тот же день: «После того, как мы установили, что с точки зре
ния защитников, с той точки зрения, которую они здесь подробно изла
гали, события, имевшие место 20 го июня, являются настолько крупным
процессуальным нарушением, которое заставляет их ходатайствовать
о том, чтобы был изменен весь состав Суда, после этого мы сделали свой
вывод. И, следовательно, инициатива принадлежит нам.
Верна или не верна та оценка, которую наши защитники дали имев
шему место процессуальному нарушению, это дело их убеждения, и я мо
гу только констатировать, что когда обсуждался вопрос о допущении Ва
ми (председательствующим Пятаковым. --- К. М.) делегации, то их точка
зрения совпадала с точкой зрения обвинителя (Крыленко. --- К. М.), ко
торый указывал, что это идет в прямой разрез с действующими положе
ниями права. Теперь гражданин обвинитель считает, что здесь (с уходом
защиты. --- К. М.) имеет место крупное, чуть ли не уголовное нарушение.
Что это значит? Это значит, что гр н обвинитель всякое инакомыслие по
отношению к нему со стороны защитников рассматривает как уголовное
деяние...»175.
Дальнейшая судьба адвокатов первой группы обвиняемых «блестя
ще» подтвердила печальную правоту слов Гендельмана. Своими высоко
профессиональными действиями и мужественной гражданской позици
ей защитники, подкрепляя весьма сильные моральные и политические
позиции обвиняемых эсеров грамотной юридической защитой, достави
ли немало хлопот сценаристам процесса. И власть по достоинству оце
нила их труды. 18 августа по приказу начальника СО ГПУ Самсонова ад
вокаты Жданов, Муравьев и Тагер были арестованы. С Муравьева
и Тагера была взята подписка о прибытии к 8 декабря 1922 г. в Казань,
куда они ссылались на три года. Гуревич, которого ГПУ уличило в пере
даче члену ЦБ ПСР Г. К. Покровскому стенограмм процесса, в августе
1922 г. был выслан в административном порядке в Нижний Новгород
сроком на два года. Безусловно, отказ от участия в процессе сначала ино
странных («социал соглашательских», по терминологии Бухарина), а за
тем и русских («буржуазно цензовых») защитников наносил серьезный
удар по самому процессу, срывал с него последние остатки флера закон
ности и объективности.
Но и оставшись один на один с «советским правосудием» (вместо
ушедших адвокатов, у них появляется защитница Орлова, которую чеки
сты подозревали в том, что она служит связью между подсудимыми и эсе
ровским подпольем), подсудимые 1 й группы не стали легкой добычей для
433

своих многочисленных оппонентов. Важнейшим направлением в избран
ной 1 й группой подсудимых тактике стала т. н. «уликовая борьба», побе
да в которой принесла им большие морально политические дивиденды.
В условиях невероятной спешки, огромных объемов обвинительного
материала и напряженной работы, а также низкого профессионализма
следователей ГПУ и Верхтриба огрехи (даже если не принимать во вни
мание фальсификации и натяжки) обвинения на суде приняли крайне
широкий размах. Что говорить об Агранове, который захлебнулся в мно
гих многих десятках допросов (было много дополнительных допросов) и,
очевидно, просто физически не мог «переварить» весь объем информа
ции, если сам председатель Верхтриба и государственный обвинитель на
процессе Н. В. Крыленко допускал порой анекдотические ошибки и ого
ворки. Так, во время чтения обвинительного акта Крыленко заявил, что
убийство Урицкого было совершено эсером Канегиссером, что вызвало
недоумение подсудимых, т. к. тот был энесом, и даже Семенов с Коноп
левой (якобы хотевшие убить Урицкого) категорически отрицали его при
частность к эсерам. Причины такого странного обвинения Крыленко ста
новятся ясны из защитительной речи М. Я. Гендельмана. Дело в том, что
в тексте обвинительного акта машинистка сделала опечатку: посчитав,
что в фамилии Канегиссер сделана ошибка, она «исправила» ее, напеча
тав «Канеги эсер», а в результате получилось, что Урицкого убил Канеги
эсер, а не Канегиссер. Очевидно, Крыленко, не вычитавший предвари
тельно текст обвинения, машинально все это и воспроизвел 176.
Можно сказать, что выявлять всякого рода лжесвидетельства и ляпы
стало «узкой специализацией» М. Я. Гендельмана, единственного юриста
из подсудимых первой группы. Уличал во лжи Гендельман весьма умело
и с большим сарказмом, который усилился, когда Коноплева и ряд бое
виков стали «вспоминать» много нового уже в разгар процесса. Так, он
восклицал: «Затем тоже только здесь гражданка Коноплева еще вспомни
ла один момент, у нее память освежается по мере удаления от дела и по
мере продвижения процесса...»177. Не менее ехидно Гендельман вопрошал
подсудимого второй группы К. А. Усова (заявившего еще на предвари
тельном следствии, что он был на конспиративной явке в книжном ма
газине «Революционная Мысль», где член ЦК ПСР Д. Д. Донской в при
сутствии Усова, Семенова, Коноплевой и Иванова дал санкцию на
убийство Ленина и Троцкого), сказавшего, что встреча произошла до отъ
езда Донского на Волгу, но отказывавшегося назвать более точное время
этого свидания (многих уже поймали на неточностях): «...гр. Усов, я не
буду допытываться, в какой месяц, в какой день, но скажите, по крайней
мере, грубо, в какое время года»178.
Показание Усова приобретало очень большое значение, т. к. до это
го о санкциях ЦК ПСР, Донского, Гоца сообщали только Семенов и Ко
ноплева. На помощь Усову пришел Семенов, «вспомнивший», что эта
встреча была в августе, хотя сам Семенов об этой встрече ни в брошю
ре, ни на предварительном следствии ГПУ, ни на следствии Верхтриба
даже не упоминал (явный брак в работе Агранова и следователя Верх
триба Е. Ф. Розмирович). В ходе разбирательства выяснилось, что Дон
ской уехал из Москвы не позже 14 июня (что подтверждено было даже
почтовыми открытками), а приехал не ранее 20 августа. Также было вы
яснено, что сам Семенов приехал в Москву в июле, а потому не мог при
нимать участие во встрече до отъезда Донского на Волгу. Заявление Се
менова, что встреча состоялась в августе, корректировало показание
Усова (Усов поменял июнь на август) и, казалось бы, исправляло ситуа
434

цию. Но тут обвиняемые первой группы заявили, что после восстания
левых эсеров большевики разгромили заодно и эсеровские книжные ма
газины, в том числе и магазин «Революционная Мысль», помещение ко
торого на Никитской улице было к тому же опечатано. Они потребова
ли вызвать свидетелей в суд, и трибунал пообещал запросить справку
в ГПУ, и в этой справке, действительно, было подтверждено, что в ию
ле 1918 г. после обыска и выемки магазин был опечатан (то, что архив
ные работники ГПУ дали правдивую справку, говорит, конечно, не об их
щепетильности, а о полной несогласованности действий руководства
ГПУ, не «отследившего» этот вопрос). На ехидный вопрос Гендельмана,
как Усову удалось встречаться в Донским в опечатанном магазине, об
виняемые второй группы прямо со своих скамей стали говорить, что Усов
перепутал магазины, и встреча могла происходить в другом эсеровском
магазине «Дело народа», также находящемся на Никитской. Но выясни
лось, что и этот магазин был закрыт в июле 1918 г. Любопытно, что Ген
дельман готов был допустить, что встреча Усова, Семенова, Коноплевой
и Иванова с Донским произошла после приезда Донского 20 августа
1918 г. Но Усов в своем показании о том совещании говорил о спорах,
на кого устроить покушение --- на Ленина или Троцкого, а охота на Ле
нина в августе велась, как было ясно из всех показаний, как минимум
три пятницы подряд (митинги были по пятницам)179.
Таких неувязок было много. Имел место и оговор невинных людей.
Наиболее ярко и скандально это проявилось в истории с утверждением
Семенова в брошюре, что убийца Володарского, рабочий маляр Н. Серге
ев (также бывший анархист), сразу после покушения скрывался «два дня
в квартире Морачевского»180. Это обстоятельство Семенов подтвердил и на
следствии Верхтриба. Ю. В. Морачевский был арестован и выведен на
процесс, в ходе которого выяснилось, что Семенов в это время снимал
в квартире Морачевского комнату, в которой без ведома хозяина и прятал
Сергеева. На процессе Семенов был вынужден признать утверждения Мо
рачевского. М. Я. Гендельман в защитительной речи восклицал: «Пусть гр.
Кон дает название этому поступку Семенова, которого он, кажется, очень
защищает. Это чрезвычайно характерная деталь, как действовал Семенов.
Как он действовал до убийства Урицкого, мы это видели, теперь мы ви
дим, как он действовал после убийства Урицкого, создавая версии по по
воду этого убийства и запутывая сюда возможно больше людей. Семенов
объяснил это жалким, скажу более --- постыдным образом --- я, говорит, ---
не знал, я не юрист, как вы, гр. Гендельман и 15 лет не учился и я не знал,
что если я скажу, что Сергеев скрывался у Морачевского, то его притя
нут... Так вот, граждане, для тех, кто желает судить беспристрастно, пусть
все эти загадки здесь разъясняет и, может быть, можно будет установить,
что имело место в действительности»181. В конце концов Морачевский был
оправдан за недоказанностью. Безусловно, весь этот эпизод свидетельст
вует, с одной стороны, о подлости Семенова, а с другой, о непрофессио
нализме следствия ГПУ и Верхтриба.
Терпя поражение за поражением в «уликовой борьбе», коммунисты
попытались принизить успехи своих противников, подведя под них тео
ретическую базу. Защитник Коноплевой Членов сплел целую паутину раз
мышлений по этому поводу: «Гражданин Гендельман защищает свою пар
тию и, если интересы этой партии требуют, чтобы он доказывал, что
белое --- черное, а черное --- белое, то он это и делает, и смешно его в этом
упрекать. И, конечно, суд, состоящий из партийных людей, морального
негодования по сему поводу испытывать не будет. Гражданин Гендельман
435

подходит к вопросу так: прежде всего он говорит, что Семенову и Коноп
левой верить нельзя, и их показания доказательством не являются. Я спра
шиваю, почему так? Можно не верить тому или иному лицу, дающему по
казания, на двух основаниях. Или, если может быть установлено, что
своеобразная его физиономия, выявившаяся в целом ряде предшество
вавших фактов, заставляет предполагать, что когда, вообще, этот человек
говорит, --- он лжет, и тогда нужно относиться к нему с крайней осторож
ностью. Или можно поставить вопрос иначе и сказать: хотя данный че
ловек вообще и при других обстоятельствах может и не лгать; но его по
зиция в данном процессе такова, что верить ему нельзя, что линия его
защиты есть ложь. Если это будет доказано, тогда действительно показа
ния данного лица все равно, является ли оно обвиняемым или свидете
лем, не заслуживает доверия. <...> Предполагается, что свидетель в деле
ничем не заинтересован, а подсудимый заинтересован и даже весьма.
Свидетель отвечает за ложные показания, а относительно подсудимого
закон прямо говорит, что он имеет право ничего не говорить и имеет пра
во безнаказанно говорить неправду. <...>
<...> У нас в этом процессе есть целый ряд моментов, где один и тот
же факт подтверждается и свидетелями, и показаниями тех или иных под
судимых второй группы, и показаниями тех или иных подсудимых первой
группы. Такие факты можно считать, более или менее, установленными.
Но вот у нас есть моменты, когда по одному и тому же вопросу имеются
несогласимые и диаметрально противоположные показания одного обви
няемого первой группы и одного обвиняемого второй группы. <...> при
ходится поставить общий вопрос при таких вот условиях, если нет ника
ких дополнительных данных для решения вопроса, кому, в виде общего
правила, можно больше верить в вопросе о терроре, --- подсудимым пер
вой группы или подсудимым второй группы? Вопрос не может ставиться
так: где сидят более добродетельные, более честные люди? Так мы никог
да ни до чего не договоримся, никакого масштаба не получим. <...> Есть
общее соображение <...>: подсудимые первой группы являются компакт
ным коллективом, сплоченным партийной дисциплиной и возглавляемым
Центральным комитетом. В свое время Ц.К. и после убийства Володарско
го, и после покушения на Ленина заявил, что ни одна партийная органи
зация не имеет отношения к означенным террористическим актам. <...>
И поскольку Ц.К. вынужден поддерживать эти свои заявления, и подсу
димые первой группы, именно как представители политической партии
ими связаны, поскольку вся группа, чего не будут отрицать подсудимые
1 й группы, и на скамье подсудимых подчинена партийной дисциплине
и руководящей власти ЦК, его руководящим указаниям, постольку они
в этом вопросе правды вам говорить не будут. Поскольку они смотрят на
вас как на суд своих врагов, постольку они вам правды говорить не обя
заны. <...> Вся конструкция защитительной речи представителя 1 й груп
пы по этому вопросу строилась на ловле обвиняемых 2 ой группы и це
лого ряда свидетелей на множестве мелких противоречий <...> а с другой
стороны, эта речь строилась на том, что гражданин Гендельман, которо
му на судебном следствии помогали другие обвиняемые, устанавливал це
лый ряд противоречий между показаниями нашей группы обвиняемых
сейчас и их показаниями на предварительном следствии. Мы ответить тем
же самым не можем. Сплоченная группа, сидящая на первой скамье пре
дусмотрительно не давала никаких показаний на предварительном след
ствии. Между показаниями отсутствующими и показаниями после долго
го совместного размышления и по директивам ЦК, данными на судебном
436

следствии, конечно, никакого противоречия быть не может. <...> и если
все таки у них прорывались противоречия, то только потому, что по по
словице --- "шила в мешке не утаишь", несмотря на хорошую организа
цию. <...> Можно утверждать, что члены партии на суде имеют право от
рицать те факты, которые для партии невыгодны, и это вполне отвечает
партийной дисциплине. <...> Тот, кто хочет быть порядочным членом
партии, показывает не то, что было, а то, что нужно в интересах реаби
литации и в интересах сохранения партии от разгрома со стороны ВЧК
и Трибунала. Тот, кто переступил эти директивы и дает какие нибудь по
казания о фактах, которые отрицаются ЦК, есть предатель, как здесь пря
мо было заявлено в лицо свидетелю Рейснеру. Великолепно. Если вы под
ходите с таким этическим мерилом, то тогда претендовать на то, чтобы
Трибунал верил вашим показаниям, нельзя. Одно из двух: либо можно
говорить неправду, либо нет. Я, например, не считал бы для себя возмож
ным говорить неправду Трибуналу, но если бы было нужно, то я бы ска
зал какую угодно неправду в царском суде, и, вероятно, вы сделали бы
так же, чтобы причинить царскому правительству какой нибудь вред,
но тогда мы бы не били себя в перси и не кричали: какое право вы име
ете не верить нам, а верить каким то ренегатам, которые перешли к ком
мунистам. Но "ренегатам" нет расчета вводить в заблуждение нас, пото
му что они начинают свои показания с того, что возводят на себя всякие
преступления, а граждане с первой скамьи проводят здесь определенную
линию, что партия к террору не причастна. И поскольку я признаю, и вы
должны признать, что с этической стороны они имеют право говорить
неправду, постольку они вряд ли могут претендовать на то, чтобы их ут
верждения по данному вопросу принимались, как доказательства, по
скольку они противоречат другим показаниям»182.
В том же духе высказывался и защитник 2 й группы видный комму
нист П. А. Шубин: «По вопросу о боевой работе вы видите здесь на суде
чрезвычайно настойчивую, умелую, искусную, последовательную борьбу
с правдой, --- с фактической правдой, подчеркиваю я. Вы видите здесь на
суде, как подсудимые все свое дарование, память, сообразительность, лов
кость, даже пафос применяли для того, чтобы уходить от тех фактов, ко
торые всплывали здесь. И вас не должно удивлять, почему в этой борьбе
против улик подсудимые отказались от адвокатов. Для того чтобы защи
щать Иванову, отрицая фактическую правду и импровизируя тут же на су
де соответствующую версию, нужно знать о ее деятельности не меньше,
чем знает Гендельман. Для того чтобы защищать Гоца в этой области ---
в вопросе о терроре, чтобы вести его линию, отражая прорывающиеся
в судебном следствии улики, нужно знать не меньше, чем знает сам Гоц.
И кто бы ни защищал Ц.К. на суде, он тайну своей партии не мог дове
рить в вопросе о терроре.
<...> Не случайно то, что все написанное за границей под внима
тельной редакцией Чернова, который знает всю тайну этого дела, явля
ется сейчас самой тяжелой уликой против Ц.К. Это объясняется тем, что
люди, сидевшие в стороне, не могли предвидеть, какие факты подсуди
мые вынуждены будут признать, что здесь будет доказано с несомненно
стью и где, следовательно, выступят те рифы, которые подсудимым, от
рицающим правду, надо будет обходить, как придется между ними
лавировать. И отказ от защиты в этом процессе, товарищи, есть не толь
ко политическая демонстрация со стороны Ц.К., но и определенный рас
чет. Здесь гр. Гендельман доказывал нам, что Иванова имеет право гово
рить неправду. <...> Если вы возьмете показания Ивановой на
437

предварительном следствии, которые здесь уже оглашались, вы увиди
те, что она четыре раза меняла свои показания по вопросу о партийно
сти, об отношении к Советской власти и коммунизму, и вы должны
спросить себя: как же это Иванова, старая каторжанка, носившая кан
далы, и очень тяжелые --- на рижской каторге, почему она это сделала.
Чего она испугалась? Она испугалась --- но не за себя, а за партию. Она
знает, что в своем лице она несет тайну эсеровской партии в вопросе
о терроре. Чтобы скрыть эту тайну, можно идти на все. Ей надо было
отсрочить момент, когда успеет столковаться, в каком направлении дать
показание»183.
С. В. Членов попытался брак и непрофессионализм работы следствия
ГПУ и Верхтриба, а также неспособность государственного обвинения,
всего состава суда и защитников 2 й группы с их митинговыми речами
справиться с ситуацией, спрятать за рассуждениями (весьма типичными
для большевиков в это время) о том, как тяжело быть обвинителем и как
легко быть обвиняемым (чекисты чуть позже по этой же логике жалова
лись, как плохо ведут себя в тюрьме «цекисты», которых якобы кормят
как нэпманов, не желающие понимать, насколько тяжела работа тюрем
щиков, и почему то считающие их палачами). Более того, он заявил:
«Можно быть разного мнения о следственных способностях ВЧК, но ду
маю, что в 1922 году, после 4 х лет практики, если бы она хотела сочи
нить инспирированный процесс, и если бы все эти граждане были бы
в этом направлении их орудием, то здесь сочинили бы так, что не было
бы дешевых триумфов Гендельмана и Лихача по поводу противоречий,
а все было бы так чисто, что комар носа не подточит... противоречие бы
ло и остается, потому что никакого процесса не сочиняли, каждый гово
рил правду так, как помнил. Вот откуда противоречия создались и имен
но в них лучшее доказательство того, что дело было так, как оно
представлено здесь»184. Представляется, что указание Членова на 4 лет
ний опыт ВЧК, который позволил бы инспирировать процесс так, что да
же на гласном процессе «комар носа не подточил» бы, критики не вы
держивает. В том то и дело, что не было необходимости у следователей
ВЧК работать так чисто, чтобы их обвинения не рассыпались на настоя
щих гласных процессах (с состязательностью сторон, с квалифицирован
ными адвокатами, с освещением в прессе и т. п.), по причине отсутствия
таковых. Не было опыта у чекистов и следователей и судей Верхтриба ра
ботать «чисто», и в этом они очень серьезно уступали жандармам и про
курорам царского времени.
Гендельман в своей защитительной речи и репликах на завершающей
стадии суда так говорил об уликовой стороне обвинения: «Там было толь
ко освещение внутренней причинной связи событий и их смысла, и я
этим доказывал, как нелепо была построена вся обвинительная версия.
Вот повод нашего преимущества перед обвинением, и я должен сказать,
что наше преимущество заключается исключительно в недоброкачествен
ности вашего материала»185. И далее Гендельман подчеркивал, что обра
щается к подробному анализу обстоятельств и улик вовсе не потому, что
опасается политической стороны суда: «Я должен сказать, что мало весе
ло было для меня заниматься всеми этими пререканиями и разбором всех
улик... Гораздо охотнее здесь я последовал бы примеру Луначарского, Бу
харина и т. д., так как по существу здесь идет политический спор, гораз
до приятнее было бы заняться другим делом, действительно дать полити
ческий бой, поднять эту перчатку граждан Луначарского, Покровского,
Бухарина и др.»186.
438

Безусловно, ответить на политическую речь такой же речью для чле
нов эсеровского ЦК, среди которых были и неплохие ораторы, было бы
и проще и приятнее, чем ловить обвинение на лжи и фальсификациях.
Но в том то и дело, что они повели себя более адекватно, что и позво
лило им легко противостоять речам Луначарского, Бухарина, Покровско
го. Впрочем, «теоретическую речь» сделала из своей защитительной речи
Е. М. Ратнер, да и другие эсеры не упускали случая ответить на выпады
своих врагов.
Но было бы совершенно неверным видеть противостояние обвинения
и подсудимых только в черно белых тонах. Обвинение, безусловно, нащу
пало ряд слабых мест в защите эсеров и доставляло им немало поводов для
беспокойства. Интересные выводы можно сделать из разговоров подсуди
мых 1 й группы, которые подслушивались чекистами, переодетыми в крас
ноармейцев охраны. Очень важным для понимания позиции подсудимых
1 й группы представляется разговор между Е. М. Ратнер и Л. Я. Герштей
ном, который 3 августа был подслушан чекистом, наблюдавшим за
Е. М. Ратнер: «После свидания, она разговаривала с Герштейном. Герштейн:
"В последнем слове я хочу осветить всю свою революционную деятельность
с самых ранних лет". На это Ратнер ответила: "Много будет для них чес
ти". На что Герштейн ответил: "Я не для них, а чтобы отчитаться перед пар
тией". Ратнер ответила, что: "Отчет мы дадим на съезде своей партии"»187.
Весьма характерны несколько следующих донесений. 15 июня агент
«Резвый», наблюдавший за Лихачем сообщал: «В обеденный перерыв,
уходя из залы суда арестованный Утгоф обратился к гр. Лихачу со следу
ющим: не представится ли возможности подпутать Ефимова к Совнарко
му. Лихач ответил, что это приписать ему нельзя, ибо Ефимов приехал
в апреле месяце»188. Наблюдавший за Гоцем чекист в сводке 7 за 7 июля
сообщал: «В обеденный перерыв Гоц в сухом и сердитом тоне набросил
ся на Тимофеева, указывая ему, что по вопросу о терроре против Колча
ка и Деникина Тимофеев "промазал". Затем к разговору присоединился
Морозов и разговаривали шепотом <...>»189.
Начальник этого особого караула В. Г. Бодеско в донесении за 6 июля
привел свой разговор с Е. М. Ратнер: «Характерно, что сегодня в своем
объяснении Евг. Ратнер говорила, что она как член ЦК ПСР санкциони
ровала действие террористической группы против личности Краснова,
а вчера вечером, когда тов. Крыленко допрашивал свидетеля Гельфгота
относительно санкции той же группы (террористической), то она гово
рила мне "Какой абсурд, там ведь было около ста генералов и мы знали
великолепно, что на место Краснова найдутся десятки других, мы санк
ции не давали, это только большевистская голова Крыленко восприни
мает". Я ей ответил смехом»190.
В. Г. Бодеско старательно фиксировал и настроение подсудимых, как,
например, в сводке за 20 июля: «Настроение среди обвиняемых по преж
нему серьезное, особенно тяжелое настроение было у них во время допро
са обвиняемого Пелевина, который прибыл как больной и на которого
они рассчитывали, что он покажет все только в их пользу. Когда предсе
датель предложил Пелевину сесть на место защитника Кона, Гендельман
бросил фразу "Я хотел бы Кона видеть на месте Пелевина"»191. 29 июля
он писал: «Настроение обвиняемых за последние три дня с начала речи
обвинения подавленное, они почти не говорят между собой в зале засе
дания и всецело настороженные. Они уделяют особое внимание речи тов.
Крыленко. В разговоре с Гоцем, Тимофеевым и Гендельманом я получил
ответ на квалификацию речи обвинителей след. --- "Луначарский---
439

Покровский---Цеткин, хотя их речи довольно серьезные и имеют историче
ское значение, но нам не трудно справиться с ними, речь Бокани и Муна не
имеют никакого значения, но речь Крыленко это самый опасный враг и вряд
ли удастся нам опровергать его в целом, ибо он имеет преимущество, что он
может при помощи секретаря и других лиц подобрать материал и система
тизировать его так, как ему угодно". Кроме того, они говорят, что тов. Кры
ленко, несомненно, один из самых талантливых прокуроров и адвокатов Рос
сии (выделено нами. --- К. М.)»192.
Н. Н. Иванов в своем последнем слове возражал Членову и Шубину:
«Гражданином Шубиным, вслед за гражданином Членовым здесь было
обращено внимание на то, как давали показание некоторые из обвиняе
мых на предварительном следствии. Делалось это гражданином Члено
вым для того, чтобы подорвать доверие к показаниям, данным на суде,
моей сестрой. Тут Гендельман возражал достаточно, возразил он и на это
сопоставление. Обвинять человека, арестованного и живущего нелегаль
но, в том, что он назвался чужой фамилией, под которой жил, обвинять
его в том, что он не признал, что принадлежит к партии, когда он скры
вается в течение 3 х лет, было крайне странно. Если бы кто нибудь из
нас, арестованный по своей фамилии, обвиняемый по этому делу здесь
сказал, что он беспартийный, это было бы ложью, которой Вы могли бы
опорочить наше показание. Но таких актов Вы в нашем следственном
производстве не найдете <...>»193
Жена Д. Д. Донского Наталья Михайловна, присутствовавшая на про
цессе, так вспоминала об атмосфере процесса много лет спустя: «Обви
нения были тяжкие. Шла ожесточенная борьба за власть, и сейчас ясно,
что правда была на стороне большевиков. Дмитрий Дмитриевич сказал
мне тогда: "Этот процесс --- осиновый кол, вбитый в могилу партии со
циал революционеров". Его положение на процессе было трудным: он
уже не разделял прежних взглядов, но из чувства солидарности с товари
щами не мог заявить об этом, не мог не понести с ними единой ответ
ственности.
Обвиняемые резко защищали свои позиции. Как то при свидании ли
дера эсеров А. Р. Гоца и председателя процесса Ю. Пятакова последний
спросил: "Разве вы не понимаете, что ваши резкие выступления повли
яют на приговор?". Подсудимый ответил: "Наша судьба не может иметь
значения для наших выступлений". Очень резко и прямолинейно обви
нял Н. В. Крыленко, требуя высшей меры. А речь общественного обви
нителя А. В. Луначарского привела своей логикой и формой в восторг об
виняемых. От группы Семенова, как я уже отмечала, выступал
Н. И. Бухарин. Кто бы тогда мог подумать, что через 15 лет и Крыленко,
и Пятаков, и Бухарин сами будут обвинены?
Очень резок в обвинительной речи был Ф. Я. Кон --- седой, с резким
голосом. После его речи выступал Е. М. Тимофеев. Он стоял бледный, го
ворил тихо, прерывающимся голосом. "Помнит ли Феликс Кон годы,
когда он вместе с моим отцом был на Каре? Как он держал меня на ру
ках?", --- вопрошал подсудимый. А затем стал возражать на его обвине
ния. Зал слушал в полной тишине. Выступала и Клара Цеткин. Громким
голосом, по немецки, она громила обвиняемых. Седые волосы развева
лись, руки были сжаты в кулаки. Один из обвиняемых ответил ей, что
она напоминает старуху в поэме о Яне Гусе, что пришла подбросить не
сколько прутиков в костер у его ног <...>»194
Вообще необходимо отметить, что мужество обвиняемых 1 й группы
и на предварительном следствии, и на самом суде проявлялось много
440

кратно и довольно ярко. Так, например, на одном из июньских заседаний
Е. М. Тимофеев заявлял, обращаясь к своим обвинителям: «С Вами не
примиримы. В этом --- наша гордость и этой позиции мы не уступим и не
отступимся от нашего права вооруженной борьбы. От этого мы не отка
жемся и не можем отказаться»195.
Чекист, наблюдавший за Гоцем, докладывал 4 августа 1922 г.: «По при
бытии в Дом Союзов в камеру подсудимых шел с Морозовым, где отдель
но от других о чем то переговорил, а затем говорил с Тимофеевым, Рат
нер, Лихачом и др. После окончания своей речи --- встретился с тов.
Крыленко, который спросил Гоца, неужели они все еще по старому, на что
Гоц ответил утвердительно (выделено нами. --- К. М.) и, подымаясь по ле
стнице, сообщил о своем разговоре с Крыленко Гендельману и др. Как
видно, Гоц своей речью был очень рад, так как в камере был очень весел
и со всеми говорил. После 10 мин. перерыва пошел на трибуну, где, про
быв недолго, ушел в камеру, где были Лихач и Тимофеев, с которыми он
вступил в разговор. Что говорили, неизвестно, но из разговора, который
после опять возобновился, удалось услышать предположение Гоца об
окончании процесса, а также насмешки Гоца по адресу т.т. Крыленко
и Покровского. Во время обеденного перерыва говорил почти со всеми,
так как подходил то к одному, то к другому»196.
24 декабря 1923 г. Г. Л. Горьков Добролюбов, уже находясь в ссылке
в Царицыне, писал: «<...> упомяну лишь только, да то вскользь, об од
ном эпизоде из нашего процесса --- это о нашем совещании накануне
приговора. Совещание это поистине было историческое и публике оно
до сих пор неизвестно. Но (одно слово неразобрано. --- К. М.) таки я не
имею возможности говорить о всех обсуждениях и решениях на этом со
вещании. Об одном только нашем решении могу сказать, а именно: ид
ти на расстрел спокойно и молча, без демонстрации, отдав таким обра
зом последний свой революционный долг»197. Но, безусловно, лучшее
представление о мужественности подсудимых дают их последние слова
(об этом см. ниже).
Характерно, что даже видные большевики еще в ходе процесса или
по его горячим следам не могли не признать за обвиняемыми 1 й груп
пы стойкости и преданности своим идеалам. Одни это делали как бы по
ходя, с высоты своего тогдашнего положения. «Быть может, некоторые
из них (обвиняемые группы "22 х") находят свое утешение в том, что ког
да нибудь летописец будет о них или об их поведении на суде отзывать
ся с похвалой», --- отметил в своей обвинительной речи Крыленко 198.
Прошло, однако, не так много времени, и в одной из своих публикаций
1924 г. Покровский, выступавший на суде со стороны обвинения, так ска
зал о них: «Люди, несомненно[,] храбрые. Мы их судили. Я выступал в ка
честве прокурора и могу сказать совершенно объективно, что они держа
лись на процессе великолепно, хотя на 90% им угрожал расстрел... Личное
мужество? Оно было у эсеров в достаточной степени»199.
Важно, что многие из них и их родственников были уверены в воз
можности скорой смерти, как это видно из подслушанных чекистами
разговоров в конце процесса. Разведчик «Р 96» доносил: «Потом Ти
мофеев говорит, им, сволочам, нас хочется расстрелять, я говорю: что?
всех? Он говорит, что нет. Предполагаем на семь человек вынесут при
говор, но мы подадим заявление, чтобы всех расстреляли и вот они при
мут это заявление и приведут в исполнение --- то это для них очень пло
хо, что тогда за границей будет бунт и от советской власти все рабочие
откажутся»200.
441

В общей агентурной сводке за 27 июля 1922 г. сообщалось «К 12 час.
родственники собрались в фойе Дома Союзов. "Кремень" подошел
к "Брюнетке" и показал ей какую то книжку. "Утка" очень была взволно
вана, когда она увидела, что к началу процесса собирается очень много
публики, как она выразилась "коммунистическая публика". <...> "Утка"
сидит, как мертвая, ни с кем не говорит, но все время переглядывается
с мужем (Гоцем), который ей в ответ только жмет плечами»201.
5 августа 1922 г. сообщалось: «Настроение арестованных весьма похо
ронное у всех, но Лихач даже поделился с часовыми своими пережива
ниями, сказавши: "ну теперь наше дело кончено и начинается Ваше: пу
ля в затылок и готово". Затем добавил: "мне 34 года, пожил довольно"».
7 августа помощник начальника СО ГПУ Т. Д. Дерибас сообщал о свида
нии с близкими: «Все родственники плакали. Они убеждены, что части
подсудимых не миновать расстрела».
Н. М. Донская так вспоминала о вынесении приговора: «И вот ---
приговор. Обвинения по четырем статьям, каждая из которых влечет выс
шую меру наказания. А затем вдруг странная оговорка: "Если приговор
не будет приведен в исполнение, то 5 лет тюрьмы с зачетом предвари
тельного заключения и затем 3 года ссылки и поражение в правах". Мы
слушали приговор стоя. Никто из нас не проронил ни слезинки, держа
ли себя в руках. Только зарыдала жена одного из группы Семенова, хотя
к ним не была применена высшая мера. Обвиняемых увели. При выходе
из зала приговоренным к высшей мере давали команду "Налево!", осталь
ным --- "Направо!". А мы стояли ошеломленные. К нам подбегали незна
комые люди, корреспонденты, жали руки, поздравляли... Через три дня
появилось постановление: "Если партия социал революционеров не бу
дет предпринимать выступлений против Советской власти, приговор не
будет применен"»202.
И завершим мы параграф рассказом о суде над последним участни
ком и «тринадцатым смертником» процесса с. р. В. Н. Рихтером. Пони
мая, что все предрешено, и не желая участвовать в дешевом спектакле,
за несколько дней до суда над собой В. Н. Рихтер заявил о своем отказе
являться на него, потребовав «слушать дело без него», что и было зафик
сировано в протоколе 58 от 27 июня 1923 г. 203 4 июля 1923 г. Судебная
коллегия Верховного суда РСФСР в составе председателя Немцова и чле
нов суда Челышева и Бенякова постановила считать доказанными «пре
ступные деяния» В. Н. Рихтера, заключавшиеся в участии в «организации,
ставящей себе целью свержение Советской власти, путем вооруженных
выступлений и вторжения на территорию вооруженных отрядов и банд,
а равно <...> в ряде попыток захвата власти в центре и на местах, насиль
ственного расторжения договоров, заключенных Р.С.Ф. С.Р. и отторжения
от Республики некоторых частей ее», т. е. эсеровской партии, а также в ру
ководстве боевой группой и организации «покушения на товарища Лени
на в 1918 году», и приговорил его к высшей мере наказания --- расстрелу.
65 лет спустя в заключении Генеральной прокуратуры, рассматривавшей
этот приговор, констатировалось: «На следствии Рихтер от показаний от
казался. В судебном заседании он также не допрашивался. Свидетели не
допрошены. Из приговора суда не видно, какие доказательства послужи
ли основанием к признанию Рихтера виновным в совершении контррево
люционного преступления».
Впрочем, как и двенадцати его товарищам, приговоренным к высшей
мере наказания и переведенным фактически в разряд заложников,
В. Н. Рихтеру смертная казнь решением Президиума ВЦИК от 18 сентя
442

бря 1923 г. была заменена «десятью годами лишения свободы с зачетом
предварительного заключения, со строгой изоляцией и поражением прав
на пять лет». Ни приговор, ни решение Президиума ВЦИК не стали из
вестны его товарищам на воле, не попали в эсеровские газеты, не были
зафиксировано историками. Чекисты не присоединили Рихтера к двадца
ти двум его товарищам, осужденным по процессу 1922 г., а отправили
в странствие по различным политизоляторам страны. Это сыграло с его
судьбой злую шутку, ибо все остальные «смертники», поставленные в ус
ловия сурового режима, который они сравнивали его с карцерным содер
жанием каторжных централов царского времени, вели тяжелую борьбу за
политрежим и в конечном счете вынудили чекистов и Политбюро, устав
ших от скандалов и протестов западных социалистов по этому поводу, су
щественно сократить всем срок, и всех «смертников» отправили в ссылки
в 1925---1926 гг., тогда как В. Н. Рихтер отсидел из своих десяти --- около
девяти лет, подорвавших его здоровье. Но похоже, что в отличие от дру
гих осужденных по процессу, ему даже не все время предыдущего сидения
зачли (его товарищам засчитывали даже кратковременные отсидки времен
гражданской войны), а только время предварительного следствия (соглас
но приговору). Ведь В. Н. Рихтер в Одессе просидел больше года и год по
сле ареста в сентябре 1922 г. до вынесения приговора. Объяснение этому
неравенству очевидно: решение о зачете предыдущих отсидок (и сокраще
нии сроков заключения) его товарищам было принято Постановлением
Президиума ВЦИК в январе 1924 г. по ходатайству чекистов после само
убийства С.В. Морозова и ожесточенных голодовок остальных заключен
ных, боровшихся за смягчение тюремного режима.
Обращает на себя внимание и тот факт, что если в 1922 г. постанов
ление Президиумом ВЦИК было принято на следующий день после при
говора (но больше месяца не сообщалось Верхтрибом заключенным),
то в 1923 г. разрыв между приговором и постановлением Верхтриба со
ставил почти два с половиной месяца. И сколько еще времени прошло
до ознакомления приговоренного с этим постановлением... И все это вре
мя В. Н. Рихтер ожидал приведения в исполнение смертного приговора.
Несмотря на строжайшую изоляцию друг от друга и от внешнего ми
ра, товарищи Рихтера по партии и по ЦК интересовались приговором су
да над ним. Это видно из перехваченной надзирателями летом 1923 г. тю
ремной записки, которыми заключенные эсеры обменивались, пытаясь
преодолеть изоляцию 204.
§ 4. «...ДВЕ ТЫСЯЧИ ОБВИНИТЕЛЕЙ, КОТОРЫЕ СИДЯТ
В ЗАЛЕ»: РОЛЬ И ПОВЕДЕНИЕ ПУБЛИКИ В ЗАЛЕ СУДА
Организация «всенародного осуждения» эсеров была важна для вла
стей не только вне суда, но и в его стенах. Невозможность отказаться от
проведения открытого судебного процесса и, одновременно, желание из
бежать проблем, неизбежно возникающих при гласном процессе, заста
вили власть особо озаботиться подбором публики. 3 июня 1922 г. на за
седании «центральной тройки», на котором помимо Л. Д. Троцкого
и Л. Б. Каменева, присутствовали также Г. Л. Пятаков, Н. В. Крыленко,
Б. Ф. Малкин и И. С. Уншлихт, была принята следующая резолюция:
«Предложить МК обратить усиленное внимание: 1) на состав аудитории
при суде и 2) на то, что все места, предоставленные МК, должны быть
действительно заполнены. Меры к выполнению этих директив можно
443

возложить на созданные в каждом районе двойки или тройки, которые
следили бы за тем, чтобы билеты не передавались и чтобы билеты дейст
вительно использовались каждый день. Передача билетов в обывательские
руки должна подвергаться строжайшей партийной каре. При МК должен
состоять один ответственный товарищ, который наблюдал бы за проведе
нием этих директив по районам. Тов. Малкину договориться с МК об ор
ганизации и способах проверки»205.
Насколько серьезно относились к проблеме заполнения зала власти
и какой ажиотаж возник вокруг дележки билетов, ярко демонстрирует не
сколько эпизодов. Во первых, сразу было определено, что будет создана
определенная иерархия входных билетов, подчеркивающая статус их вла
дельцев и дающая им разную свободу передвижения внутри зала. Так,
«особая» (техническая) тройка в конце мая планировала использовать
входные билеты разного цвета. В черновом варианте «Плана организации
судебного процесса по делу с. р.», рожденного в недрах этой комиссии,
значилось: «Билеты отпечатать трех цветов (число зачеркнуто. --- К. М.),
а именно: 1) в партере нумерованные синего цвета; 2) нижние боковые
зеленого и 3) на балконе белого цвета. Для обслуживающего техническо
го персонала изготовить особые билеты с проходом всюду. Для ответст
венных работников выдавать билеты в первых рядах партера с двумя пе
чатями, с которыми проход всюду обеспечен»206.
От руки на этом документе было дописано: «А на трибуну? В правую
и левую? Выяснить срок годности: день, два... все время процесса. Защит
ники: 1) Иностранные защ. --- желтый. 2) Обвинители --- проход всюду ---
красный. 3) В. отв. т щи --- прав. ложа --- красный. 4) Корресподентура ---
левая ложа --- красный. Печать на билетах ставится исключительно Верх
триба ВЦИК. На трибуну никто не пропускается из публики»207. Обраща
ет на себя внимание тот факт, что даже решая вопрос об удобстве работы
охраны процесса с пропусками, чекисты не удержались от политического
намека, решив билеты защитников сделать желтого цвета.
Впрочем, Комиссия по распределению билетов, или, как ее еще на
зывали --- «Билетная тройка» (присутствовали, правда, на ее заседаниях
не трое, а четверо --- Дерибас, Иконников, Малкин, Шиманкевич), вско
ре после начала процесса решила заменить билеты во избежание подде
лок и проникновения в Дом Союзов посторонних. Протокол комиссии
по распределению билетов от 18 июня 1922 г. гласил: «1. О замене биле
тов 1. а) Ввести новую форму билетов с 27 июня. в) Постоянные и биле
ты "пропускать всюду", настоящей замене не подлежат»208. О печатании
билетов тогда же было решено: «а) Поручить тов. Дерибас заказать в ти
пографии ГПУ 1 600 билетов с 1 по 1 600. в) билеты печатать двух цве
тов, хоры (синие) и партер (красные). г.) Билеты распределяются 300 хоры,
1200 партер и 100 партер и хоры запасной фонд. Распределение билетов
производить на старых основаниях»209.
Шиманкевич сообщал, что «тов. Пятаков предлагает: 1. Проставить
мест и рядов; (рукой Дерибаса вписано --- исполнено. --- К. М.). 2. Ус
тановить свой цвет на каждый ряд. (рукой Дерибаса вписано --- «немыс
лимо: иметь 30 разных цветов трудно по нашим временам». --- К. М.)»210.
Но проблема для чекистов пришла совсем с другой стороны. 19 ию
ля в рапорте на имя Самсонова Шиманкевич писал: «При ознакомлении
со вновь изготовленными, под руководством тов. Рябинина, билетами я
заметил, что на большинстве билетов, по небрежности лиц, ставивших на
них печать и гриф моей подписи, печати или гриф отсутствуют, а многие
поставлены настолько небрежно, что разобрать, какая там поставлена
444

печать или чья фигурирует подпись --- совершенно невозможно»211. Ши
манкевич подтвердил охране старый свой приказ с размытыми печатями
и подписями не пускать и вызвал к себе Рябинина, предложив ему «при
нять меры к немедленному исправлению штемпелевки билетов, указав на
недостаточный досмотр с его стороны, вследствие чего неминуем скан
дал и вполне возможно проникновение в здание суда к. р. элементов, так
как билет сам по себе может быть изготовлен в любой типографии», а так
же дал распоряжение состоящему при нем для поручений Глебову «лич
но присутствовать»212.
Любопытен рапорт трех помощников коменданта процесса ПСР сво
ему начальнику от 15 июня, где они писали: «Во избежание в дальней
шем прецедентов, имевших место сегодня 15 июня, когда тов. Пятако
вым было приказано арестовать тов. Кушина (один из помощников
коменданта процесса. --- К. М.) и часового поста 13 за пропуск публи
ки в зал заседания во время хода процесса, просим Вашего распоряже
ния деж. пом. по комендатуре под отчет и под его личную ответствен
ность ежедневно 100 дневных билетов на предмет выдачи таковых
в исключительных случаях лицам, коим разрешено присутствовать на
процессе без билетов, т. к. в противном случае деж. помощнику прихо
дится исполнять обязанности выводных и тем самым отвлекаться от ис
полнения своих непосредственных обязанностей»213. Шиманкевич нало
жил резолюцию: «Не возражаю. Введите в употребление трибунальские
пропуска».
Как стали выглядеть все билеты в окончательном виде, сказать труд
но, так как только часть из них отложилась в «Деле комендатуры Верх
триба», но по сравнению с первоначальным проектом появились новше
ства. Так, например, появился пропуск для родственников обвиняемых,
резко отличающийся по своему внешнему виду от других пропусков, от
печатанных типографским способом на плотной, хорошего качества бу
маги. Пропуск для родственников был напечатан на машинке на четвер
тушках листа писчей бумаги желтоватого цвета и имел следующий текст:
«Верховный трибунал при ВЦИК. Без права передачи. Билет Выдан
родственнику подсудимого Гражданину Июля 1922 года Комендант».
От руки вписывался номер билета, фамилия осужденного и фамилия его
родственника, ставилась печать комендатуры Верхтриба и факсимиле ко
менданта процесса Шиманкевича. В деле отложились два невостребо
ваннных билета --- 38 жены Львова Надежды Александровны Аверки
евой (арестованная в сентябре 1921 г. на одном из свиданий с ним при
попытке передачи письма, она во время процесса продолжала находить
ся в заключении во Внутренней тюрьме ГПУ)214 и родственницы Горько
ва --- О. П. Богословской 215.
Процесс, оказавшись в течение нескольких месяцев в поле зрения
всей прессы и общественного внимания, стал явлением «светской» жиз
ни формирующейся партийно советской номенклатуры, и как магнитом
потянул желающих фактом своего присутствия на процессе показать свою
значимость. Несмотря на то что вместимость специально для процесса
перепланированного Колонного зала Дома Союза составляла от 1,5 до
2 тыс. человек (по оценкам различных источников), билеты на процесс
стали дефицитом и попасть на него было крайне трудно (а от этого еще
более престижно).
Комиссия по распределению билетов была завалена большим коли
чеством заявлений самых различных должностных лиц, требовавших би
летов, билетов и еще раз билетов. Начнем с того, что главный «герой»
445

2 й группы подсудимых Г. И. Семенов потребовал 10 билетов. Кроме ма
тери, жены, брата жены, друга детства, дальней родственницы, о пятерых
претендентах, кроме того, что они коммунисты и комсомольцы, ничего
не говорилось. Об их профессиональной деятельности отчасти (как
и о том, как Семенов во чтобы то ни стало пытался заполучить эти де
сять вожделенных билетов) можно судить по тому факту, что список был
заверен ни кем иным, как ...начальником Разведуправления Реввоенсо
вета Зейботом 216. В свете того, что и до процесса и на самом процессе
в адрес Семенова звучали обвинения, что он сделал свои разоблачения
по заданию спецслужб, подобная подпись выглядела весьма заниматель
но (хотя, как мы уже отмечали, вопрос о «ведомственной принадлежно
сти» Семенова, несмотря на его нахождение в штате разведупра (и его
жены, кстати) и «командировку» в 1920 г. в Польшу с диверсионными це
лями, оказался неоднозначным --- ГРУ Генштаба Министерства обороны
СССР в своей справке 1957 г. отмечало, что в 1919---1921 гг. он работал
по линии ГПУ 217).
Подсудимый 2 й группы Дашевский был несколько скромнее --- он
просил семь билетов 218. Но все рекорды побил родной брат Евгении Рат
нер --- Григорий, лидер 2 й группы обвиняемых. Его заявление в Верхтриб
гласило: «Прошу выдать для моих родственников и друзей (рабочих ком
мунистов ж. дорог) 30 билетов на процесс партии с. р.»219. Несмотря на
свои «заслуги» перед организаторами процесса он получил решительный
отказ, что заставило сократить его свои аппетиты до шести билетов, уже
только для родственников 220.
Удивительно, но на процесс эсеров ходили даже экскурсии, что видно,
скажем, по одному из документов, озаглавленному «Список экскурсии»
с 25 фамилиями и вписанными против каждой фамилии номером пропу
ска 221. За «смоленскую экскурсию РКСМ» в 70 человек 28 июля просил ЦК
РКСМ 222. В заявлении в МК РКСМ «ответственный руководитель экскур
сии» так объяснил ее необходимость: «Основной контингент экскурсии ра
бочая молодежь. До 50% составляют члены РКП. Значительно количество
активных работников организации, как то: Члены Губкома, Райкомов и пр.
Экскурсия обращается в МК с просьбой организовать посещения экскур
сией процесса эсеров. Процесс несомненно является центральным пунк
том Московской жизни, на котором сосредотачивается внимание экскур
сантов. Получить представление о нем --- значит распространить основное
его содержание по всей губернии. Вместе с тем и для самих экскурсантов
посещение процесса принесет колоссальную пользу в смысле ознакомле
ния и с внутренней (так в тексте. --- К. М.) и внешним положением Рес
публики»223.
Билеты просили все: студенты Университета имени Я. М. Свердло
ва 224, Управделами ЦК союза работников железнодорожного и водного
транспорта 225, 147 участников московской губ. конференции работников
коммунального хозяйства 226, слушатели рабфака I МГУ 227, студенты Ака
демии социального воспитания 228, 25 рабочих управления московской та
можни 229, местком сотрудников Московского отделения Мосгубсоюза Ра
боче крестьянских потребительских обществ 230, слушатели рабочего
факультета им. М. Н. Покровского 231, красноармейцы «Первого красно
армейского коммунистического госпиталя (бывш. генеральный военный
госпиталь)»232, 50 курсантов 1 й Сов. Объединенной Военной школы име
ни ВЦИК 233, управделами ЦК РКП(б)234. Очень много было заявок от
студентов и слушателей рабфаков московских вузов --- среди прочих они
абсолютно преобладали.
446

Но настоящим апофеозом и одновременно фарсом всей этой «ярмар
ки тщеславия по советски», стала история, живо показавшая, что «работ
ники прилавка» в условиях дефицита творили чудеса по добыванию все
возможных «билетиков» отнюдь не только в 70---80 е гг., но уже в 1922 г.,
обскакав в этом даже чекистов, казалось бы, творцов и организаторов все
го процесса (чего последние стерпеть не смогли). 2 мая 1922 г. (т. е. бо
лее чем за месяц до начала процесса) начальник 8 го Спецотделения
СО ГПУ М. Бренер оправил в «Комиссию по распределению билетов на
процесс ПСР» заявление, где весьма эмоционально восклицал: «В то вре
мя как сотрудники СО ГПУ не получили еще билетов на процесс ПСР,
которые имеют для них не только общий интерес, вчера мне передал
Председатель Месткома от Универсального магазина Мосторга (б. Мюр
Мюрилиз) (впоследствии знаменитый ЦУМ. --- К. М.) т. Лайхтер (член
РКП с 18 г.), что много билетов имеются уже на руках у каких то совет
ских барышень, никакого отношения не имеющих не только к фабрично за
водскому элементу, но к политической жизни, распространяться об этом как
о явно недопустимом факте не приходится. За сотрудниками ГПУ должно
быть забронировано справедливое количество билетов, на которое они име
ют право рассчитывать с любой точки зрения (выделено нами. --- К. М.)»235.
Через пару недель начальник 8 го Спецотделения СО ГПУ М. Бренер
был включен в состав одной из «троек» ГПУ, созданных для обслужива
ния процесса, решавшей помимо других также и вопросы о принципах
распределения билетов. Таким образом, можно констатировать, что на
данном историческом отрезке советской истории спор между чекистами
и «работниками прилавка» был решен в пользу первых, первоначально
установивших для себя долю билетов в 40%. Так, на заседании «особой
тройки» ГПУ 13 мая 1922 г., когда было решено детально разработать план
распределения билетов, отмечалось, что необходимо «придерживаться
принципа, положенного в основу при распределении билетов на партий
ные съезды. Техтройке надлежит обратить особое внимание на состав ау
дитории в зале суда, которая должна быть исключительно коммунисти
ческой»236. В конце мая 1922 г. решениями «особой тройки» ГПУ была
определена и пропорция в выдаче пригласительных билетов на процесс:
60% билетов распространял МК РКП(б), 40% (позже было сокращено до
30%) --- ГПУ. Впрочем из доли ГПУ выдавались билеты также «родствен
никам обвиняемых, корреспондентам, техническому персоналу Верхтри
ба и представителям Наркоматов»237.
Анализ стенограмм процесса позволяет сделать вывод о том, что пуб
лика играла большую роль во время проведения суда. Она криками и сви
стом прерывала речи обвиняемых 1 й группы, порой заглушая их слова.
Дело доходило до курьезов: несколько раз последние на выкрики зала
«Долой» и «Вон их отсюда» не без сарказма отвечали, что находятся здесь
не по своей воле. Встречая аплодисментами выступления обвиняемых
и защитников 2 й группы, а также речи обвинителей, публика всячески
поддерживала эсеров ренегатов, создавая для них благоприятный психо
логический климат. Насколько остро обвиняемые 1 й группы чувствова
ли психологическое давление весьма недоброжелательного к ним огром
ного зала Дома Союзов, позволяют понять слова Е. Ратнер по поводу
12 часового режима работы. Отвечая Крыленко, она заявила: «Работа по
содержанию заключенных очень тяжела, но быть заключенным в тюрьме
еще тяжелее, и мы просим суд считаться с нашим психологическим и фи
зическим состоянием. Лишенные всяких впечатлений в течение многих
лет, мы не можем сразу привыкнуть к тому, что здесь происходит, и нам
447

нужен довольно длительный промежуток времени, когда мы сумеем ра
ботать так интенсивно, как мы должны, а мы должны работать очень
интенсивно, потому что нас 22 человека, и нам противостоит обвине
ние напротив, обвинение в лице суда, обвинение на скамье подсудимых
и две тысячи обвинителей, которые сидят в зале (протестующий шум
в зале)»238.
Шум в зале иногда мешал стенографистам записывать речи выступа
ющих, и стенограммы процесса фиксировали их не полностью. Предсе
датель суда Пятаков неоднократно делал замечания публике, напоминая
о недопустимости аплодисментов и свиста. Ему удалось в течение первых
двух дней поддерживать тишину в зале, но потом вновь стали раздавать
ся аплодисменты, что Пятаков объяснил ротацией зрителей. Первая груп
па обвиняемых и их защита были вынуждены мириться с агрессией зала,
хотя время от времени требовали от председателя суда обуздать публику.
Подсудимые 1 й группы, безусловно, остро ощущали в зале присутствие
двух тысяч недоброжелательно и прямо агрессивно настроенных к ним
людей и иногда срывались и бросали в зал гневные тирады. Какие любо
пытные коллизии разворачивались в этой ситуации, видно из следующе
го эпизода. 16 июня 1922 г. Крыленко после допроса Коноплевой попро
сил Гоца прокомментировать факт прощупывания умонастроения
просоветски настроенного генерала Парского. К этому моменту Пятаков
был вынужден отметить, что публика «систематически сегодня мешает ве
дению дела», и напомнить: «Здесь только присутствуют и слушают, но не
участвуют»239. После ответа Гоца о его заинтересованности узнать умона
строение Парского с целью привлечения к «делу воссоздания Восточно
го фронта действительно дельного и республикански настроенного гене
рала» внезапно вспыхнул конфликт. После того как Крыленко
квалифицировал это как «склонение к государственной измене», Гоц, от
вечая ему, эмоционально воскликнул, что если кто и является государст
венным изменником и предателем Россию --- то это тот, кто предавал ре
волюцию, а следовательно «...это Вы, а не мы, вы предатели России,
(в публике шум, крик и свист). Это мой ответ вам и всем тем крикунам,
крики которых меня очень мало интересуют. Крыленко: Я хочу только
просить Трибунал... Гоц: Я просил бы хулиганствующие элементы сдер
жать, гр. Председатель. Председатель: Я в некоторых моментах бессилен
удерживать обвиняемых, которые имеют возможность, не покидая зала
судебного заседания, здесь же совершенно не относящимися к делу крик
ливыми заявлениями вызывать соответствующее поведение публики. Гоц:
Я был спровоцирован Государственным обвинителем. Председатель: Го
сударственный обвинитель держался в рамках определенного закона. Ес
ли Вам, обвиняемый Гоц, угодно было спровоцировать публику на крик,
то я принужден призвать к порядку и Вас, и публику. Гоц: И прокурора
Крыленко. Председатель: Прокурор Крыленко был в полном праве ква
лифицировать определенные действия с точки зрения действующего
в РСФСР закона. ...Вы можете реагировать в такой форме, какую Вы най
дете угодной, т. е. путем выкриков, но не удивляйтесь публике, которая
будет также реагировать соответственно. Гоц: Я не удивляюсь»240.
Суть коллизии заключается в том, что вопреки общепринятой прак
тике и существующим советским законам вместо двух состязающихся во
время судоговорения сторон как бы узаконивались права третьей сторо
ны --- публики, поддерживавшей сторону обвинения. Последнее разъяс
нение Пятакова Гоцу прямо указывало, что кроме законно установлен
ных правил поведения обвиняемые должны учитывать реакцию публики.
448

Фактически Пятаков признавал то, что несколько минут назад формаль
но отрицал, --- публика не только присутствует и слушает, но и реально
участвует в процессе.
Эта сцена произвела сильное впечатление на иностранных защитни
ков, не преминувших поделиться им по возвращении в Европу. Так, по со
общению сводки Информотдела ГПУ, делавшего подборку сообщений
эмигрантской прессы для СО ГПУ «Сегодня» от 22 июня 1922 г. переда
вала слова Вандервельде, Либнехта и Розенфельда: «Публика, допущен
ная в зал суда, состояла исключительно из коммунистов. Как уже сооб
щалось, по адресу обвиняемых из "публики" раздавались крики
"негодяи", "изменники". Это лучше всего свидетельствует о характере
и поведении этой публики»241.
Этот инцидент стал основанием и для протеста русских защитников
1 й группы, подавших на следующий день письменное заявление. 17 ию
ня Пятаков в самом конце заседания прокомментировал ситуацию и са
мо заявление защиты по поводу поведения публики в зале (которое за
читывать вслух не стал, хотя, как правило, подобные заявления от разных
участников процесса зачитывались) в том духе, что пять защитников под
судимых 1 й группы обращают внимание «на неприличное поведение
публики» во время допроса обвинителем Гоца. Мотивы своего не огла
шения заявления защитников, Пятаков привел весьма своеобразные, ска
зав, что --- «оно верно».
Далее Пятаков констатировал, что «вмешательство публики» в ход
процесса есть «вещь абсолютно недопустимая», а вчера, несмотря на его
призыв к порядку --- «публика не подчинилась». Кроме публики, доста
лось и журналистам, Пятаков заявил, что «тон», усвоенный прессой по
отношению к обвиняемым, является недопустимым, соответственно Вер
ховный трибунал предупреждает и публику, особенно журналистов, что
если и в дальнейшем их тон и поведение публики не будет соответство
вать важности процесса, то он предпримет соответствующие решитель
ные меры.
Крыленко соглашаясь с тоном и содержанием сделанного Пятаковым
разъяснения, пытался обвинить Гоца в случившемся инциденте и просил
Верховный трибунал указать подсудимым, что такое поведение в рамки
процесса не укладываются. Но Пятаков с ним не согласился, сославшись
на аргумент защиты о том, что подсудимые находятся длительное время
в заключении и их состояние надо принимать в расчет, тогда как публи
ка, в отличие от них находится в нормальных условиях и соответствен
но, вполне может владеть собой. И попросил подсудимых 1 й группы не
провоцировать публику, а ее в свою очередь предупредил, что за «подоб
ные выступления» последуют «репрессивные меры»242.
Таким образом, Пятаков предпочел приглушить конфликт, пригрозив
репрессиями публике и даже сделав замечания в адрес прессы, придер
живающейся недопустимого тона в общении с подсудимыми. Ничем
иным, как фарисейством и лицемерием, подобные заявления Пятакова
считать нельзя, так как он прекрасно знал, что газеты и журналисты во
все не являются независимыми, и что им писать и каким тоном, решает
«тройка» Политбюро и вырабатывает Агитпроп ЦК его партии.
Вообще это любопытный штрих к психологическому портрету Пята
кову, делающему вид, что он не марионеточная фигура, что он не знает
о том, о чем знала вся Москва --- о получении публикой билетов из рук
партийных комитетов и «билетной тройки», состоящей из чекистов, о том,
что пресса выполняет решения свыше и не может грозить репрессиями
449

вопреки воле своих партийных начальников. Тем не менее и защита
и подсудимые 1 й группы, прекрасно отдававшие себе отчет в реальном
положении дел, расценили эти заявления Пятакова как свою победу, так
как хотя бы формально он заявлял о недопустимости подобного поведе
ния публики, а также признал факт недобросовестного изложения совет
скими журналистами слов подсудимых. Уже этого было немало. И очень
важно, что демарш Крыленко был оставлен без внимания.
Впрочем на практике не только ничего не изменилось, но даже бо
лее того --- 20 июня 1922 г. в зале суда выступили представители рабочих
Москвы и Петрограда, произносившие такие речи и угрозы в адрес под
судимых, на фоне которых все, что позволяла себе ранее «коммунисти
ческая публика», померкло.
Еще раз зададимся вопросом, зачем понадобилось идти на столь се
рьезное нарушение процессуальных норм и судебной практики? Пред
ставляется --- потому, что даже такого весомого участия публики в про
цессе оказалось недостаточным с точки зрения его организаторов для
необходимого психологического давления на подсудимых 1 й группы, ко
торые, находясь под сильным моральным прессингом, хотя иногда и сры
вались, но в целом достойно противостояли гипертрофированному обви
нению --- обвинителям, суду, подсудимым и защитникам 2 й группы
(произносившим, подобно Бухарину, порой откровенно митинговые ре
чи), свидетелям обвинения и сидящим в зале.
Уже первые несколько дней заседания суда показали, что обвиняе
мые 1 й группы и их защита оказались слишком «крепким орешком».
Подвергая суд и обвинение весьма аргументированной критике за мно
гочисленные нарушения принятого порядка следствия и судопроизводст
ва, а также прямо обвиняя их в пристрастности, ловя свидетелей обвине
ния и подсудимых 2 й группы на многочисленных неточностях,
подтасовках и тенденциозности, квалифицируя одну часть подсудимых
2 й группы как предателей, а другую как малодушных людей, демонст
рируя свое презрение специально подобранной публике, подсудимые
1 й группы снижали пафос процесса, который все заметнее буксовал, гро
зя окончиться моральной победой несломленных эсеров. Исчерпав все
более или менее законные средства психологического давления на «не
примиримых» эсеров, власти использовали заранее приготовленную, бес
прецедентную в судопроизводственной практике (и совершенно незакон
ную) меру --- дать право голоса на суде лицам, не имевшим никакого
отношения к процессу --- представителям рабочих коллективов. Вероят
но, власть планировала таким образом убить сразу двух зайцев --- мораль
но сломить «непримиримых», повторявших, что они признают суд толь
ко «трудящихся масс», которым они служат, и показать всему миру,
а главное --- стране, что сотни тысяч рабочих клеймят и ненавидят эсе
ров, предавших их интересы.
Пойдя на столь беспрецедентное количество публики (до 2 тыс. че
ловек) в зале судебного процесса, власти, преследуя политические моти
вы (демонстрация открытости и гласности процесса), упустили из вида
чисто технологические --- сплошь и рядом ничего не было слышно, сте
нографистки постоянно жаловались на то, что ничего не слышно, и де
лали пропуски. Кроме того, как писалось выше, и в июне и особенно
в июле было так душно, что часовые неоднократно падали в обморок.
Ротация публики была вызвана, по видимому, не только прагматиче
скими соображениями, но и политическими --- опасениями, что каждо
дневное присутствие на процессе может возбудить симпатии в адрес
450

мужественно держащих обвиняемых, к тому же успешно полемизирую
щих с обвинением. Любопытно, что Пятаков, делая однажды публике за
мечание за шум, из за которого в зале «ничего не слышно» и прося «со
блюдать тишину» неожиданно выделил две категории тех, к кому он
обращался: «граждане и товарищи из зала».
3 августа нач Активотделения Якобсон делился своими наблюдения
ми: «Настроение среди публики по отношению к суду хорошее. Состав
аудитории приблизительно следующий: служащих и прочих 2/3 , рабо
чих 1/3 (выделено нами. --- К. М.)»243.
Публика ходила на заседания весьма неравномерно. Уже с середины
процесса с утра зал часто пустовал, а народ приходил ближе к вечеру. Так,
например, 12 июля 1922 г., один из агентов «внутренней разведки», под
слушивавший разговоры родственников подсудимых, докладывал: «Во
время заседания поблизости сесть за ними не удалось, так в зале было
очень мало публики»244. Зал наполнялся к вечерним заседаниям, а также
когда ожидались яркие выступления.
В высшей степени важно сообщение чекистской агентурной сводки за
21 июля, констатирующей разный состав публики утром («интеллигент
ная, которая относится не с большим вниманием к процессу») и вечером
(«и настроение определенно сочувствующее Трибуналу»): «В зале заседа
ния публики было очень мало публики и большинство интеллигентная,
которая относится не с большим вниманием к процессу. Среди публики
был один гражданин, под фамилией «Каценэленбоген», который сидел ря
дом с матерью подсуд. Ратнер, который по указанию тов. Кузьмина был
взят под наружное наблюдение, кличка ему дана «Кац». <...> На вечернем
заседании публики было больше, чем на утреннем, и настроение опреде
ленно сочувствующее Трибуналу»245.
28 июля нач. Активотдления Якобсон доносил: «Вечернее заседание
началось в 6 час. вечера. Публики было очень много, зал был полон. Сло
во Госуд. обвинителя тов. Крыленко. ...Настроение среди публики по от
ношению к суду сочувственное, речь тов. Крыленко публика слушает
с большим вниманием»246. Впрочем даже к вечеру зал не всегда запол
нялся. Так, например, в сводке за 31 июля чекисты отмечали: «В зале су
да публики было не очень много»247. Но когда ожидались интересные для
«коммунистической публики» выступления, зал наполнялся и к откры
тию утреннего заседания в 12 часов. В общей сводке за 27 июля 1922 г.
сообщалось «..."Утка" (С. Н. Гоц. --- К. М.) очень была взволнована, ког
да она увидела, что к началу процесса собирается очень много публики,
как она выразилась "коммунистическая публика". ...После речи тов. Лу
начарского, которая окончилась под общим и продолжительным апло
дисментом публики, "Матроска" (Тимофеева. --- К. М.) повернулась ли
цом к публике и качает головой <...> Вечером публики было еще больше,
чем утром, настроение среди публики определенно сочувственное, это
видно с того, как публика реагирует на речи обвинителей т.т. Луначар
ского и Покровского, продолжительными аплодисментами, за исключе
нием конечно родственников и некоторых темных личностей, зазвавши
себя политиканами (так в тексте. --- К. М.) из общества быв. политичес
ких каторжан вроде "Ходя", "Кац" и пр., которые, по видимому, сторон
ники с. р.»248.
3 августа «разведчики» подслушали следующий разговор жен подсу
димых о публике: «Швейка (Н. А. Аверкиева, жена Альтовского. --- К. М.)
смеется и говорит "неужели им еще не надоело ходить сюда", это отно
сится к публике, а Старуха (А. Д. Ракова. --- К. М.) добавила "да, нам
451

приходится бывать здесь потому, что мы заинтересованы в этом процес
се, но что касается публики, я совершенно не понимаю, как им так хо
чется сидеть в такой духоте"»249. Но опровергая их, чекисты с отмечали,
что во время выступления был полный аншлаг и заинтересованность:
«В зале тишина, публика слушает очень заинтересовано»250.
Подводя итог, следует отметить, что, как и в ряде других случаев, вла
сти оказались в ситуации, когда нельзя было не соблюдать атрибуты сво
бодного и открытого суда, дабы не компрометировать себя, но и соблю
дать их для власти также было немыслимо, а потому власть пустилась на
эксперименты с конструированием неких новых форм, позволявших
и лицо сохранить и максимально сократить для себя негативные послед
ствия свободного и открытого процесса. Но эксперимент с демонстраци
ей свободного и открытого суда с помощью «коммунистической публи
ки» вряд ли можно признать удачным. Конечно, власти получили от этого
эксперимента то, что хотели: во первых, демонстрацию усилиями 2 х ты
сяч человек всенародного осуждения партии эсеров, что широко исполь
зовалось в пропагандистской кампании; во вторых, поддержку обвини
телей, председателя суда, защитников коммунистов и подсудимых
2 й группы, а также моральное давление на подсудимых 1 й группы и на
их русских и иностранных защитников). Но фактическое участие публи
ки в процессе не могло пройти мимо наблюдателей и защитников, вся
чески привлекавших внимание к этой проблеме. Отталкивающее впечат
ление, которое произвел на мыслящих людей в России и на западное
демократическое общественное мнение эксперимент с участвующей в су
дебном процессе публикой был платой за конструирование новых орга
низационных форм ведения судебного процесса.
§ 5. НАПРАВЛЕННОСТЬ И ПАФОС ПОСЛЕДНИХ СЛОВ
ОБВИНЯЕМЫХ 1 й ГРУППЫ: ПРАВ ЛИ БЫЛ
А. Г. МЯГКОВ В СВОЕМ УПРЕКЕ?
Находясь под впечатлением последних слов подсудимых 1 й группы
на только что завершившимся процессе, один из руководителей савин
ковской организации в Чехословакии (и муж сестры Б. В. Савинкова)
А. Г. Мягков в письме Б. В. Савинкову 10 августа 1922 г. восклицал: «Я не
могу понять: С. р. в Москве говорят "мы пробовали с вами бороться ору
жием, но ничего не вышло и мы отказываемся от вооруженной борьбы,
признали вас и боремся, будя сознание рабочих масс и настанет момент,
когда коммунистам придется склониться перед ясно выраженною волею
масс". Но ведь это та же оппозиция (выше Мягков писал о позиции Ку
сковой --- "...не могу понять состояния оппозиции к медведю, который
меня дерет". --- К. М.) и почему проповедовавших в былые годы этот же
принцип по отношению борьбы с царской властью, презрительно назы
вался "постепенством" и "культурничеством", проповедью "малых дел",
а теперь принят, как общий лозунг с. ров. Почему же они нами называ
ются "революционерами"? На меня процесс С. р. оставляет весьма тяго
стное впечатление. Вспоминается речь Мышкина, речи 1 вомартовцев,
Каляева, а тут что то ублюдочное, но облеченное в благородную форму
и слова»251. То, что эта реакция не была неким случайным эмоциональ
ным всплеском Мягкова, свидетельствовал ответ ему Савинкова от 29 ав
густа: «Что касается эс эров, то и в этом вопросе я с Вами согласен: эсэры
452

хамы и импотенты, сидят между двумя стульями и, к счастью разлагают
ся. Но, во первых, подходящий ли момент теперь, немедленно после их
процесса, нападать на них, и во вторых, не достигнет ли такая кампания
в настоящее время обратных результатов, т. е. вместо разъединения и ус
корения процесса разложения не добьемся ли мы сплочения всех, кто не
вполне согласен с нами? Боюсь второго, и потому пока взываю к осто
рожности»252.
Неудовольствие последними речами подсудимых на процессе с. р.
(примерно в таких же словах, как у Мягкова) было высказано даже в ря
дах собственной партии --- правда только в правой, парижской части эсе
ровской эмиграции, да и высказано было в сугубо кулуарных разговорах.
Для того чтобы понять, прав ли был Мягков в своем столь резком
и категоричном упреке, обратимся к речам 22 х подсудимых. Впервые
мы располагаем стенографическими записями речей всех подсудимых,
хранящихся в архиве ФСБ, а не только 10 речей, переданных подсуди
мыми в черновиках через жен и опубликованных в эмигрантской прес
се (здесь мы цитируем их по стенограмме процесса, хранящейся
в ЦА ФСБ, но их можно прочитать и в сборнике документов, посвя
щенном процессу с. р., где они были опубликованы с небольшими изъ
ятиями 253).
Речи отличаются и по своим размерам, и по количеству направлен
ности затронутых тем. Каждый подсудимый, в соответствии со своим
складом ума и темпераментом, сам определял стиль и характер речи. Чьи
то выступления педантично касались всего важного и существенного,
чьи то были эмоциональны и кратки. Фактически мы можем говорить,
что очень часто последнее слово подсудимого являлось неким субстратом
его умонастроения и темперамента, и порой может весьма многое сказать
о человеке. Крайне важно, что уже само название --- «последнее слово»,
настраивало на то, чтобы подсудимый произнес самое важное, абстраги
ровавшись от предыдущей суеты и «уликовой борьбы» (особенно это
сильно ощущали те обвиняемые, кому грозил смертный приговор и для
которых эта речь и в самом деле могла стать последним публичным вы
ступлением). Так, например, Л. Я. Герштейн восклицал: «Граждане, по
следнее мое слово подсудимого, которому предъявлено шесть смертных
статей, есть слово, обязывающее меня, как революционера, высказаться
здесь перед тем, может быть, как уйти туда, откуда нет возврата, в тот мо
мент, когда я, может быть, стою на грани небытия»254.
А. Р. Гоц в защитительной речи (всего было три таких речи, которые
вместо ушедших с процесса адвокатов произносили сами подсудимые),
отмечал: «Свобода это душа социализма, это --- основное условие само
деятельности масс. Если вы этот жизненный нерв, эту основную сущ
ность, если вы этот нерв перережете, тогда, конечно, от самодеятельно
сти масс ничего не останется и тогда уже лишь прямой путь --- путь к той
теории, которую здесь вслед за гражданином Крыленко развивал граж
данин Луначарский --- к теории о непросвещенных темных массах, ко
торым вредно слишком много соприкасаться с политическими партия
ми, могущими их, неопытных, неискушенных, темных, сбить, увлечь за
собою, вовлечь в такое болото, из которого они, бедненькие, никогда
и не вылезут. Да что же это такое, как не классически выраженная те
ория Победоносцева. Что это по своей социалистической (так в текс
те. --- К. М.) сущности, как не то же стремление Победоносцева уберечь
православный чистый народ от тлетворного влияния западной демокра
тии, которая может только замутить чистоту его сознания, которая
453

может только развратить его, в которой он бессилен будет разобраться
и, как ребенок, которому дают острый нож, может нанести себе только
острые опасные раны»255.
Основным стержнем своего последнего слова Л. Я. Герштейн сделал
опровержение важнейшего тезиса пропагандистской кампании, сопро
вождавшей процесс (сформулированного Львом Троцким) --- до Февра
ля 1917 г. эсеры были хоть и мелкобуржуазными, но революционерами,
а после стали контрреволюционерами: «Не раз здесь обвинители броса
ли всем нам и поэтому и мне упреки в том, что "вы, эсеры, в прежнее
время были действительно революционерами, которые выполняли оп
ределенные революционные функции, а сейчас вы контрреволюционе
ры. Вы изменили делу революции, вы изменили самим себе, стали не
тем, чем вы были во время царизма". Так ли это. Вот я и хочу на соб
ственном примере, поскольку будет сил и возможности, попытаться уяс
нить этот момент»256. Сославшись на упоминание в советской газете, что
«Герштейн представитель крупной буржуазии», он рассказал о своем от
це, возившем по деревням швейные машинки Зингера и запчасти к ним,
бедном настолько, что для его похорон семье пришлось продать подуш
ки. Герштейн подчеркивал: «Я, как социалист революционер, считаю,
что мы, социалисты революционеры, оставаясь на точке зрения оппози
ции к вам, нисколько не изменились, мы остались только верными сами
себе, но мы не стали контр революционерами. Изменились не мы, а из
менились вы, которые когда то вместе с нами боролись за те самые ус
ловия, которые теперь не считаете нужным предоставить народу»257.
М. А. Лихач восклицал: «Ужасно вам хочется партию социал револю
ционеров представить и перед русскими трудящимися массами и перед
массами западноевропейского пролетариата именно как группу буржуаз
ных заговорщиков. ...Как вы бы не хотели и чтобы вы не говорили, но тот
факт, что на этих скамьях сидит один смертный приговор, восемьдесят
лет каторги, пятьдесят с лишком лет ссылки, пятьдесят с лишком лет
тюрьмы в царское время, сорок с лишком лет в Советской Республике
и это, граждане, приходится почти десять лет на каждую из единиц, си
дящих на этих скамьях подсудимых, известных под именем скамьи под
судимых 1 й группы. <...> То есть судится социалистическая партия, ко
торую вам угодно назвать соглашательской партией, социалистическая
партия, резко с вами расходящаяся в методе понимания социализма и со
циализма диктаторского. Вам угодно нас расстрелять, пожалуйста, но мы
были социалисты, есть социалисты и будем социалистами. Разбить ту
правду о нас, которая сейчас есть в западноевропейском пролетариате,
утвердить в том, что мы буржуазные заговорщики, вам никогда не удаст
ся. Мы жили социалистами и умрем социалистами»258.
М. И. Львов в своем коротком последнем слове обыграл тот факт, что
обвинение, предъявленное ему, также было весьма коротким: «Недаром
здесь гражданин Крыленко, когда он говорил об обыске у нас в тюрьме
на Кисельном, о том, как чекисты во время судебного следствия брали
наши судебные документы, читали и изучали их, недаром гражданин
Крыленко сказал: "если бы они этого не делали, мы бы их привлекли
к ответственности". Это не только апология, но и идеология. <...> Таким
образом, гражданин Крыленко, вы можете спокойно работать. Чекисты
вас не выдадут. Но и они могут делать любые беззакония и вы за них за
ступитесь» (после этих слов председатель лишил М. И. Львова сло
ва. --- К. М.)259.
454

В. В. Агапов начал свое выступление с имевшихся якобы контактов
эсеровской военной организации с французской миссией, а затем пере
шел к оценке предложения ряду обвиняемых в мае 1922 г. дать «подпис
ку»: «<...> Товарищ Лихач уже указал здесь на лицемерие гражданина
Крыленко, которое выразилось в том, что некоторым из нас предлагали
накануне суда дать подписку с тем основанием, что мы будем освобож
дены от наказания. К сожалению, я был в числе тех, которым предлага
ли дать такую подписку. И я очень рад, что после судебного процесса, по
сле того, как даже свидетель Давыдов, который являлся единственной
уликой против меня, даже умалил то, в чем меня обвиняли, отказавшись
от части показаний, что и после этого гражданин Крыленко потребовал
для меня расстрела. Я очень доволен, что ту борозду, которую провели
здесь, предлагая нам дать подписку, теперь сгладили и что мы сравнены
со всеми товарищами в той участи, которую вы нам подготовляете.
Я очень рад, что эта ошибка вами исправлена. Это была большая сме
лость, граничащая с чем, я не стану говорить, чтобы нам, испытанным
революционерам, предлагать дать подписку и носить на себе Каинову пе
чать и жить с нею в коммунистическом раю. Нет, мы разделим общую
участь со всеми нашими товарищами»260.
После речи Агапова председательствующий Пятаков высказал бес
прецедентное пожелание --- он обратился к подсудимым с указанием вы
сказаться в своем последнем слове по интересующему трибунал вопросу,
и именно этот ответ будет влиять на их судьбу. Пятаков, ничтоже сумне
шеся, заявил подсудимым: «Ввиду определенного характера предшество
вавших четырех речей последних слов обвиняемых, Трибунал высказыва
ет свое пожелание, что Трибунал желал бы слышать в последних словах,
каково именно было бы поведение соответствующих обвиняемых в том
случае, если бы они были освобождены из под стражи, если бы они по
лучили полную свободу действий в пределах Советской России. Для суж
дения о мере наказания, Трибуналу желательно знать от соответствующих
обвиняемых, будут ли они продолжать и в какой форме борьбу против
Советской Власти и против рабочих и крестьян, интересы которых обя
зан охранять Верховный Революционный Трибунал»261.
Естественно, что подобный вызов не мог остаться без внимания под
судимых, тем более что, предложив подсудимым сделать такой своеобраз
ный «самодонос», который в высшей степени неуместен на любом суде
(кроме большевистского), потому что суд должен судить за реальные де
яния, уже совершенные, а не за то, будет ли обвиняемый бороться в бу
дущем, Пятаков, вместе с тем, дал эсерам исключительно эффектную воз
можность для собственного позиционирования.
Уже следующий подсудимый, а им оказался Д. Д. Донской, заявил:
«Мое заявление будет кратким. 25 лет из 41 года моей жизни я провел
в борьбе за интересы революции, социализма, в интересах широких тру
дящихся масс так, как это я понимал и как понимала это служение пар
тия, к которой я принадлежал. Отчет за последний год моей деятельнос
ти перед партией я дать не смогу, ввиду того, что я был арестован,
и в остальное время, с тех пор прошедшее, я не принимал участия в ак
тивной деятельности партии, сидя в тюрьме.
Отчет этот в обстановке, не соответствующей спокойному и бесприс
трастному рассмотрению моей деятельности, я все таки по мере моих сил
дал здесь. Я уверен, что в моих действиях партия не найдет элементов для
осуждения меня за ту роль солдата революции, на которую она меня по
ставила. Что же касается тех вопросов, о которых говорил председатель
455

Верховного революционного трибунала, то по этому поводу в течение
всего судебного следствия о формах борьбы с советской властью и об от
ношении к советской власти и о методах здесь говорилось и будет гово
риться»262.
В. Л. Утгоф Дерюжинский подробно ответил на излюбленный тезис
большевистской пропагандистской кампании, что на скамьях подсуди
мых 1 й группы сидят сплошь выходцы из правящих классов, в том чис
ле и Утгоф, сын жандармского генерала: «<...> Да, я сын жандармского
генерала, и все мои товарищи по партии и все те, кто хотел знать обо мне
что нибудь, знают это с первых дней моего вступления в организацию
много лет тому назад. Но я должен сказать, что и Бебель был воспитан
ником тюремного надзирателя, и Каляев был сыном околодочного над
зирателя, и Софья Перовская была дочь генерал губернатора, и декабри
сты, имена которых священны для всех культурных людей и социалистов
всего мира, которые погибли на каторге и провели там десятки лет, име
ли в своих рядах генералов и полковников. Пестель был казнен на пло
щади тоже за те же общие идеалы человечества, за которые и мы борем
ся. <...> Граждане! Если в этой обстановке, если, как вы говорите, темный
народ, темная масса иначе не может идти к социализму, как под бичом,
как под железной палкой, то я скажу: так мы вести народ не умеем, так
мы его вести не можем»263.
А. В. Либеров свое последнее слово начал с протеста против кастового
деления своей партии, а затем рассказал о своей борьбе, как представите
ля «партийной середки». Описав свою деятельность в Крыму в 1918 г. и рас
сказав о своей работе в кооперативном движении, Либеров обратился к по
лемике с большевиками: «Здесь все не так истолковывается, все с какой то
уголовной точки зрения, вы жаждете расстрела. Вы утверждаете, что Ок
тябрь принес что то новое, я утверждаю, что Октябрь ничего нового не
принес. <...> Я вас спрашиваю, кто же изменил демократии или заветам
социализма <...>. Я говорю --- вы изменили, а не мы, потому что вы поста
вили ложные лозунги. А мы идем честным путем. Мы не поддавались де
магогии, потому что нам слово истины дороже всего. Мы верим, что к нам
массы придут или вернее не к нам --- а они пойдут теми путями, о кото
рых говорим мы и на которые призывали. Пусть мне без конца сидеть по
вашим тюрьмам, я остаюсь социалистом революционером. <...> Если мне
суждено продолжать мытариться в ваших тюрьмах и умереть --- все это не
поколеблет меня в моей социально революционной вере»264.
В своем последнем слове Е. М. Тимофеев заявил: «Царите и побеж
дайте. Мы будем ждать будущего. Мы будем говорить также, что не се
годняшний день настал для этих идей, и мы так же, как и раньше, будем
всех звать в это будущее, мы так же, как и раньше, будем взоры всех при
манивать вот этими идеями к этим идеалам --- идеалам грядущего <...>
Повторяю, наше дело --- дело будущего, наше дело --- дело долгой борь
бы. О путях и средствах этой борьбы мы говорили, идеалы этой борьбы
вам известны и мы в том же виде, как мы стояли много лет тому назад,
здесь стоим и будем стоять»265.
Е. А. Иванова Иранова в своей речи затронула четыре вопроса ---
о терроре, об отношении к обвиняемым 2 й группы, о своей солидарно
сти с ЦК и о том, что она стала бы делать, окажись на свободе: «Если бы
я очутилась на свободе, то та же ненависть к вам и любовь к тому, что вы
давите, определили бы линию моего поведения.
<...> А теперь, граждане судьи, мое последнее слово к вам. Вы не раз
слыхали, что центральный комитет брал на себя ответственность за все
456

партийные организации, слыхали также и то, что мы, рядовые отдельные
члены партии, брали на себя ответственность за центральный комитет
и требовали, чтобы нас посадили на скамью подсудимых. Я присоединя
юсь к этому. И я, рядовой член партии, беру на себя всю ответственность
за все, что делал центральный комитет, потому что за время моей пар
тийной работы я подчинялась директивам центрального комитета и его
всемерно поддерживала. И еще второй раз отвечу на вопрос председате
ля. Если бы я очутилась теперь на свободе, я бы сделала тоже, что сде
лала раньше, я бы на V съезде голосовала также, как и на IV, также, как
и раньше подчинялась бы его директивам. Этого не будет. И вы мне ос
тавили одно счастье --- умереть с теми, которых я считаю самыми близ
кими и дорогими для меня людьми»266.
А. И. Альтовский заявлял: «Я отвечу еще на вопрос председателя
о том, что я стал бы делать, если бы вдруг я сейчас оказался бы на сво
боде в России. Странное впечатление произвел этот вопрос. Он мне ка
жется чисто риторическим вопросом, ибо на самом деле и председатель
и все мы знаем, что на свободе нам не бывать. Вы грозите нам расстре
лом. Значит нас ожидает могила, а если нет, то ждет только живая моги
ла --- тюрьма. А если бы нет, если бы двери тюрьмы вдруг, вопреки всем
вероятностям, вдруг перед нами раскрылись, то они раскрылись бы толь
ко для того, чтобы мы оказались во всероссийской тюрьме, в этой огром
ной каторжной тюрьме, в которую вы посредством вашего Государствен
ного Политического Управления обратили всю Россию. Свободы
в России нет. И быть на свободе в России без свободы я не мог бы. А ес
ли иногда в мечтах и снах мне мерещится эта свобода России, мне она
представляется так: я уехал бы в деревню, работал бы там вместе рука об
руку с трудовым крестьянством над поднятием его хозяйственной и об
щественной жизни и только. Скромная и мирная задача, но она пред
ставляется мне в мечтах наилучшей участью. Увы, это только мечта, по
добные мирные планы были мечтами и у Желябова»267.
П. В. Злобин построил свою речь на полемике с Крыленко и Кларой
Цеткин: «После всего сказанного трудно говорить, но необходимо, необ
ходимо главным образом по двум причинам. Заставляет меня говорить
обвинитель Крыленко и обвинительница Клара Цеткин. Крыленко вче
ра или раньше 2 го сказал, что мною была сделана надпись на тексте под
писки о желании быть оправданным. Но не думайте, что я в тот день хо
тел в чем то повиниться и прощения просить. Присутствующий здесь
Яковлев не дал мне возможности эту надпись заменить мотивированным
заявлением. Он в то время убедил меня, чтобы регистрировать мой отказ
сделать хоть какую нибудь надпись. Надписью я хотел выразить только
одно, что я в полной мере с точки зрения Советской власти, который дер
жался директив Центрального комитета давно подошел под ряд советских
амнистий. Но на следующий же день, 19 го мая, я послал свое заявление
и оно, по словам товарища, просматривавшего личные дела, есть. Там го
раздо подробнее того, что так неясно выразил я на этом бланке подпис
ки. Почему я не подписал. Да, ясно, стыдно мне кажется было обращать
ся с требованием вымогательства обязательства, которым вдобавок
привыкли еще не верить. Теперь, сейчас я слышал запрос председателя:
что бы вы стали делать на воле. Гражданин Председатель. Обидеть вас я
не хочу, не желаю нисколько, но скажу совершенно академически, что
это повторение запроса о той же самой подписке. Разве так ставят вопрос
судьи. Что я делал --- вы знаете. Если не по следственному производству
суда, то, по крайней мере, по данным Государственного политического
457

управления: Что я член партии социалистов революционеров --- это яс
но. Обязательства на будущее не участвовать в партийной среде никогда
не дам. А если я в течение ряда лет, как это знает Государственное поли
тическое управление, в нелегальной работе участия не принимал, --- то
что же делать. Это уж мои счеты с партией и пусть с меня Центральный
комитет спрашивает. Буду ли я, или нет принимать участие --- об этом су
дите по прошлому <...> Если бы наша партия стояла у кормила власти,
если бы мы победили, мы бы сумели подойти к вам и сговориться не на
основах одностороннего договора. Берегитесь, вы побеждены, мы бы вам
не кричали. На этом я кончаю»268.
Ф. Ф. Федорович в своем последнем слове напоминал: «Еще на пред
варительном следствии, а затем в одном из первых заседаний суда я за
явил, что я как член Центрального комитета несу полную ответственность
за все действия как Центрального комитета, так и его полномочной де
легации. Это я в моем последнем слове настоятельно повторяю. Все
20 лет, которые я провел в рядах партии социалистов революционеров, я
всегда был активным, действенным, дисциплинированным членом этой
партии. Это моя гордость и никогда ни при каких условиях от этого не
отказывался и не откажусь, конечно»269.
Н. И. Артемьев заявил, что берет последнее слово не для своей за
щиты: «Я, как верный сын партии, как активный работник в ее рядах,
всегда стоял на той позиции, на которой всегда выявлялась линия пове
дения нашей партии. <...> Вы требуете смертной казни членам партии,
которая ставит своей целью изменение государственной власти, даже не
путем вооруженного восстания, не путем вооруженной борьбы, а кото
рая стремится в данный исторический момент изменить политику влас
ти путем организованного политического давления рабочего класса на
власть. За это вы хотите расстрелять нас, как вредный элемент. Наш про
цесс воистину исторический. Он исторический не только потому, что
вскрывает здесь гигантскую борьбу нашей партии, партии, стоящей на
точке зрения демократии, партии, стоящей на точке зрения социализма,
но он исторический еще и потому, что здесь впервые коммунистическая
власть путем кровавой расправы желает разделаться со своими полити
ческими противниками за их политическую борьбу. Вы своим пригово
ром начинаете новую эру кровавых расправ. <...> Здесь Клара Цеткин
проронила великие слова. Она сказала: "Для каждого революционера от
дать свою жизнь за благо рабочего класса, не только долг, но и счастье".
Мы революционеры и социалисты, идя на борьбу, всегда готовы к смер
ти, где бы она нас не постигла и мы гордо выслушаем ваш смертный
приговор»270.
Е. С. Берг, единственный рабочий из 1 й группы подсудимых, разоб
лачал власти, говорившие за рабочих и от их имени: «Я рабочий. Роль моя
в процессе чересчур мала и чересчур незначительна. Я случайно, может
быть, умышленно, был припаян к этому процессу и я горжусь и, как
и в первый раз сказал, и сейчас повторяю, что я благодарю вас за то, что
вы дали мне возможность разделить скамью подсудимых вместе с моими
товарищами. Казалось бы, что мне, как рабочему, Октябрь, который су
лил рабочим всякие блага, все --- и дворцы, и фабрики, и землю, и волю,
казалось бы, что мне место там, в рядах ваших, в рядах вашей коммуни
стической партии. Но я как старый боевой рабочий, никогда не выходив
ший с 98 года из рядов борющегося пролетариата, я сразу почувствовал,
что значит коммунистический переворот, что несет нам октябрь. И еще
раньше Октября: 18 июня и 3 го июля я понял, к чему идут коммунисты.
458

И не раз говорил на митингах, говорил открыто перед всей рабочей пет
роградской рабочей массой, что значит то будущее, которое нам пропо
ведуют большевики. <...> И сейчас, гражданин председательствующий,
могу ответить следующими словами: я этого знамени не сверну и если
товарищам, с которыми приходится мне сидеть на скамье подсудимых,
суждено умереть, то я оставшись в живых буду продолжать святое дело,
начатое ими и то, что им не удается закончить, я надеюсь, удастся закон
чить мне»271.
Г. Л. Горьков Добролюбов произнес самую краткую среди выступав
ших в тот день речь: «Мое последнее слово будет очень кратко. Я всегда
был противником всякого насилия, от кого бы оно не исходило. Таковым
я остаюсь и до сего дня. И поэтому для меня ни в какой мере не прием
лема Ваша диктатура, как бы Вы ее не называли. И тут я с Вами в корне
расхожусь. Но есть еще другое, что для меня неприемлемо --- это Ваше на
сильственное осуществление социалистического строя. Я никак не допу
скаю мысли, чтобы к социализму можно было придти путем террора и че
рез груды человеческих трупов. Я не мыслю себе социализма без свободы.
И я думаю, что единственный путь к социализму --- это путь через демо
кратию и народовластие. Иного пути я не мыслю. Такова моя позиция и,
как социалист революционер, от этой позиции я никогда не откажусь»272.
Тем не менее организаторы процесса сочли возможным трактовать пози
цию Горькова Добролюбова как отличную от взглядов представителей
первой группы (о чем пойдет речь ниже).
М. А. Веденяпин восклицал: «И гр н Бухарин --- он здесь голосом хо
зяина распоряжается, --- одним дает свободу, других обрекает на
смерть, --- он может то же сделать и со мной --- отправить меня умирать
вместе с моими товарищами, он это может сделать, но на мою честь я
никому не позволю посягнуть, никому не позволю бросить на нее ка
кие нибудь намеки. Он пытался набросить на меня тень, он пытался раз
делить меня с моими товарищами, пытался посеять рознь между мною
и товарищами, с которыми я 20 лет работал и от которых никогда не от
рекусь, но набросить тень я никому не позволю и каждому скажу: руки
прочь»273.
М. Я. Гендельман в своем последнем слове был вынужден отвечать
на личные выпады против себя как фактического защитника: «Что каса
ется "ходатая", то обыкновенно ходатаем разумеют того, кто продает со
весть, а не свои юридические знания, чтобы вершить нужные дела. Я ду
маю достаточно установить содержание этого понятия, чтобы определить
его объем. Меня при прошлом режиме не могли оскорбить Замыслов
ские и Пуришкевич, меня при настоящем режиме не могут оскорбить
Бухарин и Членов. <...> Я хочу говорить о мотивах нашей борьбы с со
ветской властью. <...> Если я просто скажу, что мы считали вас антина
родной партией, --- это будет для вас не убедительно. Вы все таки буде
те продолжать считать, что мы действовали как контр революционеры,
что мы нарочно связались с буржуазией и так далее. Разрешите мне ска
зать вам в последнем слове, вы судите Центральный комитет, который
давал директивы, которым подчинялась партия, разрешите мне сейчас
сказать в последнем слове, почему такую директиву дал Центральный
комитет и 8 совет, почему мы тогда, когда вы стали властью и почему
мы еще раньше, когда вы хотели стать властью во время октября, поче
му мы противодействовали вам»274. Но сказать все это председательству
ющий Гендельману не разрешил и после довольно продолжительной пе
репалки просто лишил его слова.
459

Состоявшаяся словесная дуэль важна прежде всего тем, что Пятаков
четко и определенно дал понять, что большевики произвели пересмотр
того, что ранее считалось последним словом подсудимого, наложив за
прет на ряд тем и сюжетов, в том числе и на объяснение мотивов дея
тельности обвиняемого.
Выступавший вслед за Гендельманом Н. Н. Иванов не преминул об
ратить на это внимание и обратился к Пятакову: «Гражданин Председа
тель, таким разъяснением, которые Вы дали сейчас, Вы ставите меня
и, я думаю, всех моих товарищей в чрезвычайно затруднительное поло
жение. Я не знаю, как по Вашим законам (с Вашим кодексом я не зна
ком), но до сих пор считалось во всех судах, что в последнем слове об
виняемые имеют право не только опровергать и отвергать те конкретные
обвинения, которые выдвинуты против них, но и давать объяснения, по
чему они делали так, и не делали так, почему они делали то, что против
них выдвигается. Это было неотъемлемым правом всякого обвиняемого.
Даже формально. <...> И, лишая слова моего товарища Михаила Яков
левича Гендельмана, Вы не дали ему возможности развить те соображе
ния, исходя из которых велась та борьба, которая привела нас на ска
мью подсудимых. Я крайне затруднен. Если вы будете и к другим
обвиняемым относиться также, как вы относитесь к моему товарищу
Гендельману, то, вероятно, нам говорить не придется»275. «Граждане, я за
являю, --- продолжал Иванов, --- что не всякий, кто бьет буржуя и поет
Интернационал --- социалист, и не всякая борьба приближает к социа
лизму. Мало того, что вы говорите о себе, что вы Рабоче крестьянская
власть, мало того, что вы называете свою Республику социалистической,
не по словам мы судим или вы нас судите, а по делам. <...> Если рань
ше в первый период революции Вы были тем факелом, который осве
щал дорогу к социализму, вы были тем факелом, который стоял впере
ди, то тот порядок, тот ужас, который творится сейчас в России,
способен остановить идущих к социализму рабочих и напугать их пер
спективами того, что мы переживаем сейчас в России. Долго придется
еще ждать, пока этот ваш урок будет изжит пролетариатом всего мира,
когда он смело и спокойно пойдет к социализму старыми путями, во
преки тем, которые указываете Вы. Вот, граждане, причина, почему мы
в 18 году выступали против Вас и почему сейчас идти с Вами не можем.
Я думаю, что этим я даю ответ на маленький вопрос Председателя сего
дня утром, на вопрос о том, что мы станем делать, если случится то, че
го не случится, то есть если мы выйдем отсюда спокойно на улицу. Мы
будем делать то же, что и сейчас. Мы будем бороться за социализм сво
ими путями и тактика нам будет подсказываться реальным соотношени
ем сил. <...> Сейчас я совершенно смело говорю: из этого акта полити
ческой борьбы, который здесь разыгрывался, победителями вышли мы,
а не вы. Неважно, что будет с нами завтра или после завтра. Не тот по
бедитель, кто расстреливает, вернее не всегда. <...> И лучшим доказа
тельством того, что этот политический процесс выиграли мы, а не вы,
послужит следующий факт, который еще не случился, но который будет.
В борьбе демократии с самодержавием, самодержавие может побеждать,
может держаться десятки лет, но в конце концов на смену самодержа
вия, как бы оно не называлось, приходит демократия»276.
В своем выступлении член ЦК ПСР Д. Ф. Раков заявил: «Граждане,
я воспользуюсь своим словом не для того последнего предсмертного рево
люционного жеста, о котором здесь говорилось со скамьи обвинения. Я взял
себе слово для того, чтобы дополнительно мотивировать свою деятельность
460

и деятельность нашей партии за тот пятилетний период, которая в течение
45 ти дней здесь инкриминировалась нам. <...> В результате октябрьского
переворота]к власти пришла партия, которая идеологически до сих пор не
была настроена дружелюбно по отношению к трудовой крестьянской де
ревни. Для этой партии широкие трудовые крестьянские массы являлись не
субъектом революционной социалистической политики, а только объектом
ее. <...> В данный момент крестьянское хозяйство в корне разрушенное.
<...> Каковы же положительные задачи, которые ставит себе партия эсеров
в деревне. Основная задача, которая стоит сейчас перед крестьянской мас
сой, это восстановление крестьянского хозяйства, как такового, восстанов
ление производительных сил сельского хозяйства. <...> Второе положение
<...> чтобы крестьянство было в глазах политической партии активной дей
ствующей революционной силой, оно должно изжить эту свою классовую
дезориентацию, оно должно ясно и отчетливо осознать кто его враги, и кто
его друзья, оно должно осознать, с кем ему по пути и с кем ему не по до
роге. Вот изживанию этой классовой дезориентации партия и должна по
святить максимум своих усилий. <...> Третья задача --- удерживая бунтар
ско мятежные настроения взбудораженной деревни, удерживая это
настроение, подогреваемое порой острыми объективными условиями, вы
зываемыми острыми средствами, которые пускаются по тем или иным со
ображениям в ход властью предержащей (так в тексте. --- К. М.), партия эсе
ров будет волеизъявление трудовых крестьянских масс направлять только
по руслу политической борьбы, а не по руслу вооруженной борьбы, и она
должна принять все меры, что бы эти бунтарские мятежные настроения кре
стьянских масс разряжать, направляя его политическое волеизъявление
в тех легальных руслах, которые представлены, представляются и будут рас
ширяться легальной советской действительностью. <...> Вот то в области
крестьянской политики, вернее говоря, в области тактической линии пове
дения, в области крестьянской политики, которую мы, формулируя здесь,
завещаем нашим товарищам, восходя на изготовленный нам эшафот»277.
Подводя итог, зададимся вопросом, прав ли был А. Г. Мягков в своем
резком упреке? Представляется, что лишь отчасти. Критика большевиз
ма слева, некоторая двусмысленность партийной тактики, хотя и прин
ципиально не отрицавшей вооруженной борьбы с большевизмом, но от
казавшейся от нее, безусловно, сказывалась в речах подсудимых и мешала
стороннему наблюдателю в цельности восприятия позиции осужденных
(отчасти и сегодня мешает, когда туман неопределенности в вопросе эво
люции большевизма рассеян временем, и многие колебания эсеров и их
приверженность социалистическим ценностям кажутся порой неоправ
данными) и снижал пафос их противостояния.
Но можно ли сегодня не увидеть вслед за Мягковым этого противо
стояния или назвать его пафос «ублюдочным»? Вряд ли можно согласить
ся с оценкой Мягкова. Речи и степень их резкости были весьма разными,
но в них прозвучала убийственная критика в адрес «чекистско коммуни
стического рая».
Кроме того, противоречивость партийной позиции не должна за
тмить личное мужество и выдержку людей, половине из которых грози
ла смерть.
Нужно немалое мужество, чтобы бросить такие слова в зал, наполнен
ный двумя тысячами коммунистов --- свистящих и гневающихся. Отметим
также, что столь резкое суждение о поведении «смертников» сидевшего
в эмиграции, вдалеке от ГПУ, и не находившегося в эпицентре самой оже
сточенной пропагандистской травли Мягкова не делало ему чести. Резкие
461

суждения Савинкова (возможно, отчасти и справедливые) можно было
бы и принять при условии, что через два года он сам, оказавшись в ка
честве клиента чекистов и Крыленко, проявил бы хотя бы ту же самую
стойкость, что 22 подсудимых из партии «хамов» и «импотентов».
§ 6. «ЕСЛИ ТРЕБУЕТ РЕВОЛЮЦИЯ, ТО МОЖНО
СВЕСТИ НА ЭШАФОТ И СОБСТВЕННУЮ СЕСТРУ»:
НАПРАВЛЕННОСТЬ И СПЕЦИФИКА ПОСЛЕДНИХ
СЛОВ ОБВИНЯЕМЫХ 2 й ГРУППЫ
Роль подсудимых 2 й группы, по замыслу постановщиков процесса,
была весьма важной и заключалась в том, что они, символизируя низы
ПСР, должны были отречься от «преступных верхов» и, каясь, припасть,
подобно блудному сыну, к стопам великодушной коммунистической пар
тии и советской власти, которые одних покарают, других простят. Впро
чем, власть доверяла им в разной степени, и в то время, как часть из них
была на свободе, остальные, как уже отмечалось, сидели в тюрьме. Кто
был на свободе из подсудимых 2 й группы, видно из «Списка выданных
билетов подсудимых, находящихся на свободе, для входа на процесс
ПСР», в котором значились фамилии --- «Семенов Г. И., Коноплева Л. В.,
Ставская Ф. Е., Усов К., Дашевский И., Игнатьев, Ратнер, Мора
чевский»278.
Последние речи подсудимых 2 й группы дают возможность оценить
то, что они говорили, оказавшись в столь незавидной для революцио
нера роли, в роли кающегося преступника. И если революционная тра
диция освящала и в какой то степени регламентировала речь неприми
римого революционера, который бросал ее в лицо власти, то в данном
случае ситуация получилась парадоксальной. Властям нужно было про
тивопоставить раскаявшихся эсеров из 2 й группы «непримиримым»
1 й группы и поднять их на щит. Это было необходимо для решения не
только конкретных вопросов проведения процесса с. р., но и более гло
бальных задач. Требовалось сделать этот пример заразительным для дру
гих колеблющихся эсеров, толкнув их на путь сотрудничества с властью
для развала ПСР в целом и для организации с помощью эсеров ренега
тов Ликвидационного съезда ПСР. Но трудность и для власти и для са
мих подсудимых 2 й группы заключалась в том, что приходилось решать
задачу, подобную задаче «квадратуры круга»: сделать позицию ренегата
пафосной в глазах людей, воспитанных в рамках субкультуры револю
ционера. Да и в традиционной русской культуре предатель всегда оце
нивался предельно жестко. Вовсе не случайно для повышения статуса
и значимости подсудимых 2 й группы, хотя бы в глазах коммунистов
и советского обывателя, к ним в качестве защитников назначили доста
точно видных коммунистов. Но этого было мало. Конечно, защитники
делали, как могли, свое дело, конечно, эту задачу активно пытался ре
шить Г. М. Ратнер, и введенный то в эту группу для того, чтобы возгла
вить ее и сочинять разного рода альтернативные протесты и выступле
ния в пику подсудимым 1 й группы. Проявлял в спорах активность
И. С. Дашевский, но в целом большинство подсудимых 2 й группы
предпочитало при малейшей возможности отмалчиваться и производи
ло впечатление чего то серого и невразумительного. Так, жена
Д. Д. Донского вспоминала: «Несмотря на их более выгодное положе
462

ние, они впоследствии так и не сумели использовать свою мощную за
щиту, выступали слабо и шумно. Даже председатель вынужден был их
иногда одергивать»279.
А вот последнее слово подсудимого все же заставило каждого из них
в той или иной степени раскрыться. И для исследователя интересно все:
какие конкретные проблемы выбирал подсудимый для освещения, как
конструировал свою речь, на чем акцентировал внимание, а чего, наобо
рот, всячески избегал. Последние речи подсудимых 2 й группы начались
с выступлений Ю. В. Морачевского и В. И. Игнатьева, но они то как раз
нам и неинтересны, т. к. лишь формально входили в нее. Ни они сами,
ни их «согруппники» членами 2 й группы их не считали. Им двоим пер
выми предоставили слово, но в изданной книге речей защитников и под
судимых 2 й группы их речи не были опубликованы. Кроме того, высту
павший вслед за ними Дашевский объяснил, почему это произошло
и почему лишь его выступление является первым из речей обвиняемых
2 й группы: «Я говорю первым от нашей группы, потому что, хотя сего
дня только что вы заслушали с этих же скамей последние слова двух под
судимых, тем не менее я полагаю, что с самого начала процесса и вам,
и всем остальным, присутствовавшим и следившим за течением данного
процесса, ясно было, что помимо этого, чисто внешнего, чисто формаль
ного объединения в единую группу, <...> была некоторая другая группи
ровка, было, кроме чисто внешнего объединения, еще другое внутреннее
органическое объединение той именно группы подсудимых, от имени ко
торых я сейчас первый беру слово. Ибо гражданин Морачевский и в на
чале процесса и сегодня сообщил вам, что он не принадлежит ни к той,
ни к другой группе. Что касается гражданина Игнатьева, то <...> для каж
дого из присутствующих на данном процессе совершенно очевидно, что
ни по своему партийному прошлому, ни по своей идеологии в прошлом,
ни по своей идеологии в настоящем гражданин Игнатьев нашим товари
щем не является»280. Забегая вперед, скажем, что дальнейшая судьба Иг
натьева может служить прекрасной иллюстрацией поговорки --- «Свой
среди чужих, чужой среди своих»281.
Дашевский осью своего выступления сделал ответ Лихачу, в качестве
одной из особенностей этого процесса выделившему огромное количест
во ренегатов и предателей, собранных на нем. Упрекнув своих оппонен
тов в отсутствии «исторического и социологического анализа» этого фе
номена, он взялся доказать его глубинные корни, вновь виртуозно
использовав для этого «диалектику»: «Но с нашей точки зрения, с точки
зрения подсудимых, сидящих на этих скамьях, из всех особенностей на
стоящего процесса одна особенность имеет наибольшее значение, это то
обстоятельство, что главная тяжба, главные, наиболее жестокие споры,
главные, наиболее жестокие схватки перед лицом этого суда ведутся не
столько между обвинением и обвиняемыми, сколько, главным образом,
для нас по крайней мере, между двумя группами обвиняемых. Совершен
но ясна причина, которая вызвала это обстоятельство. Это то, что еще до
начала процесса было брошено обвинение в провокации и оговоре, в пре
дательстве. Обвинение было брошено по адресу наших товарищей, и здесь
с первых дней процесса это обвинение было повторено и распространено
на всех нас. ...Предатели, провокаторы и оговорщики, как массовое явле
ние на политическом процессе, действительно, исключительное явление.
И поскольку здесь, на этом процессе, такого рода объяснение было пре
поднесено, поскольку здесь было заявлено, что на этом процессе имеет
место массовая провокация, массовое предательство, массовый оговор,
463

казалось бы, тем, кто стал на этого рода позицию, надлежало бы <...> по
пытаться выяснить, в чем сущность этого массового явления, в чем его
реальное содержание, в чем те реальные объективные социальные при
чины, которые могли привести к необычайной борьбе, развернувшейся
на этом процессе. <...> Мы можем с совершенной категоричностью кон
статировать, что те, кто бросил в нас такого рода обвинение, так называ
емая первая группа подсудимых, этого даже не пытались сделать. <...>
Мы не считаем нужным возражать на этот поток грязных выпадов, лив
шийся по отношению к нам, сидящим на этих скамьях. Отчасти это уже
было сделано нашей защитой, а главное, мы убеждены в том, что и суд,
и общественное мнение трудящихся, которое, конечно, нас более всего
интересует, имеют достаточно объективных данных для того, чтобы су
дить о нас, как о революционерах. И в своей борьбе, неизбежной борь
бе, которая велась и сейчас в этих последних словах будет вестись нами;
с первой группой подсудимых, мы, конечно, не последуем их примеру,
мы оставляем целиком в их распоряжении все эти недостойные при
емы»282. Стремясь опровергнуть заявления подсудимых 1 й группы, что
партия эсеров осталась на социалистических позициях, Дашевский заяв
лял: «Это, конечно, смешно, ибо перед всеми и везде в этом отношении
они, конечно, сами себя в достаточной мере разоблачили, у них не оста
лось даже социалистической фразеологии. Если они этого не замечают,
если они не замечают, что их устами говорит идеологии буржуазная,
то это точно так же, как герой Мольеровской комедии не замечал, что
всю жизнь он говорил прозой <...>».
Анализируя процессы, происходившие внутри эсеровской партии,
Дашевский приходил к выводу, что имел место процесс «самоопределе
ния революционных элементов, их отмежевания от нереволюционных,
несоциалистических позиций, которые стала занимать партия социал ре
волюционеров, а параллельно этому, с другой стороны, шел и продолжал
ся неуклонно другой обратный процесс, процесс эволюции в сторону ре
акции <...>». По мнению Дашевского, именно столкнувшись в ходе своей
заграничной поездки с проявлениями этого процесса в рядах эсеровской
эмиграции, Семенов и Коноплева сочли необходимым выступить с теми
«разоблачениями», которые легли в основу данного процесса. «Посколь
ку это разоблачение стало фактом, --- продолжал он, --- фактом, с кото
рым столкнулись все мы остальные, в той или иной мере причастные
к этому прошлому партии эсеров, наши ощущения были довольно раз
нообразны. Прежде всего, для каждого из нас в том, что мы узнали из
этих разоблачений, выяснилось, что многое мы раньше знали весьма не
полно, относительно того, что нас до глубины души возмущало, ибо то,
что мы знали, мы знали отрывочно, кусочками. Но всей контрреволюци
онной сути, всей невозможной, так сказать, отвратительности того, что
было в нашем прошлом, это перед нами никогда с такой полнотой и яс
ностью не вставало. И, конечно, поскольку вопрос был поставлен так,
как он был здесь поставлен, постольку стал вопрос, что это дело должно
стать и становится перед судом Революционного трибунала, для нас,
при нашей позиции, при нашем отношении к революционной Советской
власти и ее суду, не могло быть другого ответа, как ответ о том, что на
суде революционного народа, на суде революционной России мы лгать
и отпираться от того, что мы делали и от того, что мы знали, права не
имеем. И еще яснее невозможность от чего бы то ни было отпираться,
о чем бы то ни было молчать, стала перед нами, когда началась всем из
вестная травля нас как, якобы, провокаторов.
464

И вот, граждане, поскольку здесь неоднократно с той стороны делались
изыскания относительна того, где источник и начало этого процесса и того,
что на нем происходит, поскольку здесь искали того, кто поставил этот про
цесс, искали его то в том кабинете, где заседал Центральный Комитет Ра
боче крестьянской партии, то в кабинете Агранова, то в кабинете Дзержин
ского, я позволю себе указать точный адрес, по которому надо обратиться,
чтобы найти виновника настоящего, процесса --- это редакция "Голоса Рос
сии", кабинет В. М. Чернова, ибо не только для меня лично, но и для това
рищей Коноплевой и Семенова он был той последней искрой, от которой за
горелся пожар настоящего процесса <...>. Это вы (подсудимые
1 й группы. --- К. М.) заставили нас сделаться вашими обвинителями в дан
ном процессе. Та позиция, которую вы заняли по отношению к нам и всем
другим товарищам, дала нам неоспоримое нравственное право на обвинение,
ибо в этом единственная наша возможность самозащиты. От того или дру
гого наказания мы никогда и нигде не уклонялись и никогда его не опаса
лись. Но там, где дело идет о революционной чести, там не защищаться нель
зя (выделено нами. --- К. М.). <...> Вот, граждане судьи, те мотивы, та
психология, с которой мы шли и пришли на этот суд --- те мотивы, те
мысли, те ощущения, с которыми мы боролись на этом суде за правду.
Мы полагаем, граждане судьи, что эта правда с достаточной полнотой
и яркостью на этом суде вскрылась и предстала перед вами, и мы совер
шенно спокойно ждем не только вашего суда, но и суда трудящихся Рос
сии и всего мира и суда истории»283.
К. А. Усов, рабочий боевик, при вступлении в РКП(б) скрывший
факт своего участия в террористической группе Г. И. Семенова, в своей
речи «вскрывал» противоречия между эсерами рабочими и верхами пар
тии: «Товарищи судьи, я дозволю себе остановиться на тех пунктах, в ко
торых меня наиболее, так сказать, хотели запутать обвиняемые той сто
роны. Не всегда мы, рабочие, были вместе со своими вождями, и были
такие периоды в истории партии социал революционеров, когда верхи
и низы партии, находясь в одно время в одной и той же партии, оказы
вались по обе стороны баррикады. Здесь, между прочим, мне задавалось
масса вопросов, почему именно в Октябрьскую революцию я принял уча
стие не вместе с Гоцом, а вместе с рабочими против казаков Керенского
и Гоца. В этот период революции партия социал революционеров, как я
уже здесь говорил, не представляла из себя чего то целого, и настроение
рабочих эсеров в это время в партии вовсе не разделяло политику Цент
рального комитета, политику коалиции с буржуазией, и гр. Гоц прекрас
но должен помнить вторую Петроградскую конференцию, когда само ко
алиционное министерство на этой партийной конференции было
принято большинством только четырех голосов <...> Дальше, уйдя из
партии с. р. в конце 18 года, я находился, так сказать, в аполитичном со
стоянии: я не примкнул к коммунистам и не мог быть уже более эсером,
но впоследствии под влиянием анализа всего происшедшего я пришел
к заключению, что, если я не могу в силу сложившихся обстоятельств
быть коммунистом, то помогать революции, помогать рабочему классу я,
как рабочий, обязан <...>.
Здесь на процессе у меня собственно имелись две цели. Одна из це
лей, одна из задач, это рассказать перед лицом всего пролетариата о моей
работе в революции и сделать соответствующий отчет. И другая задача ---
осветить те темные стороны партии эсеров, свидетелем которых я когда то
был. Обе эти задачи я здесь выполнил и могу со спокойной совестью ждать
заслуженного приговора со стороны Революционного трибунала»284.
465

Речь Л. В. Коноплевой была сверхкраткой: «Товарищи судьи, все, что
я считала своим долгом рассказать, всю правду о своей работе в партии
социал революционеров в 18 году, все это я рассказала и на предваритель
ном следствии, и на следствии Трибунала, и своему ЦК. Я выполнила свой
долг, долг революционера, и теперь дело Трибунала судить меня»285.
П. Т. Ефимов был весьма агрессивен: «<...> Кто нас судит? Судят нас
те, с кем вы должны идти нога в ногу, плечо в плечо все время. Кроме
того, здесь все время искажалась истина. Все время, изо дня в день здесь
говорили неправду, неправду и неправду. Надо бы хотя в последнем от
чете, как вы говорите, перед своими избирателями сказать ту правду, ко
торая действительно имела место, но не лгать и лгать. Горе той партии,
у которой такие летописцы! А, ведь, вы, граждане, пришли сюда писать
историю, давать отчет перед своими избирателями. Но не думайте, что
здесь вы закончили свой отчет, вы еще дадите отчет перед теми людьми,
которые вас выбирали, дадите отчет перед той партией, именем которой
вы спекулировали. Ведь в рядах этой партии были такие святые имена,
как Каляев, Балмашев, как Гершуни --- вот этими именами вы все время
прикрывались и спекулировали. Вы, граждане, благодаря такой полити
ке вычеркнули партию из политической жизни, вычеркнули ее вообще из
списка политических партий, вы загнали в подполье партию, вы распы
лили ее. Ну, и что же вы сделали то, чего вы добивались? Вы своей по
литикой служили врагам, служили Деникину, служили Врангелю, а теперь
открещиваетесь, а мы знаем, что вы служили у того же Врангеля, так, что
и здесь верить трудно.
Гендельман мне бросил фразу, что я своей поездкой и тем, что гово
рю о ней здесь неправду, играю 22 мя головами. Нет, граждане, уж если
кто играет головами, так играете вы нашими головами, а не мы вашими,
вы нас посылали в Москву и везде мы ездили, мы несли свои головы сю
да, и вы не имеете права этого говорить нам, это право говорить имеем
мы. Но будем придерживаться той пословицы, что лежачего не бьют, бро
сим и перестанем говорить об этом. И вот вы написали, действительно,
вписали, в историю такую страницу, которой не то что в какой нибудь
партии, а нигде в революционном движении не было написано. <...>
Пусть Революционный трибунал скажет свое последнее слово --- опасен
я или нет для Республики? Приговору его я подчиняюсь»286.
Ф. В. Зубков заявил, что не намерен произносить политических ре
чей или заниматься критикой какой либо политической партии, а поста
рается объяснить, почему он участвовал в тех или иных «революционных
фактах», и рассказать «хоть немного свое прошлое»: «Я происхожу из ра
бочей семьи. В силу известных экономических обстоятельств я с 14 лет
очутился на фабрике. <...> И с этих юношеских лет в моей душе уже за
пала вся ненависть к тому негодному политическому строю, которыми
издевался в полном смысле слова над детским трудом. И этот отпечаток
у меня остался во всей моей жизни <...>. В 1906 году я определенно был
уже эсером. <...> Вся моя жизнь, с 1906 по 1912 гг., это сплошная тюрь
ма, ссылка, нелегальная жизнь <...> Помимо мелких издевательств над
всеми нами и лично надо мной и больших выпадов, я вчера услышал от
Елены Ивановой: "Я вам все прощаю". Меня это удивило: что я такое
сделал пред ними и в особенности перед ЦК, за что она меня прощает.
Может быть, она прощает меня за то, что вы, цекисты, своими дейст
виями за эти последние революционные годы вырвали у меня ту веру,
которую я имел с юношеских лет. Может быть, она прощает меня за то,
что этими последними действиям вы вколотили осиновый кол в п. с. р.,
466

в ту партию, которая все таки имеет известное историческое прошлое.
Может быть, она прощает меня за то, что вы меня вовлекли во имя пар
тии, во имя ее идей в эту авантюристическую историю. Может быть, она
прощает меня за то, что за все эти четыре года я находился вне партии
и переживал нравственно, мучился в этом прошлом своем преступлении.
Если за эти дела она меня прощает, то я вам, бывшие друзья, за все это,
за представленные мне муки за это время не прощаю и не прощу никог
да. И, поэтому, бывшие, товарищи, я не принимаю вашего прощения.
Возьмите его себе. Я вам за это никогда не прощу <...> 287».
Ф. Е. Ставская вслед Коноплевой была также весьма лаконична: «То
варищи судьи, я не хотела бы воспользоваться своим последним словом
для того, чтобы говорить против своих бывших товарищей. Я должна при
знаться, что я с большим вниманием прислушивалась к их последнему сло
ву, хотела в этом последнем слове найти оправдание своей прошлой дея
тельности, но я увидала только тот страшный разброд, то страшное болото,
где уживаются такие "лавристы" в кавычках и селедки на самом деле, как
Либеров, такие обыватели, которые мечтают о тихом уголке, о корове
и землице, как Альтовский, такие, как Злобин, которые говорят, пусть их
товарищей расстреляют, и такие, как Иванова, которые говорят то, чего не
было и которые прощают старого революционера Зубкова за то, что в кон
це концов он классовым инстинктом понял, что он пролетарий. Тогда я
еще больше убедилась, какую преступную деятельность мы вели, в каком
болоте я сидела, и что мое преступление выражается в том, что я, старая
революционерка, каторжанка, могла в начале революции быть в этом бо
лоте, что я, когда ушла из этого болота, так мало сделала для революции.
Товарищи судьи, я о своей позиции говорить не буду. Наши позиции
ясны, и не за них мы судимся. Я думаю, что рабочий класс нас оправда
ет за то, что мы делали, и если он нас обвинит, то только за то, что мы
этого давно не сделали и в этом я себя сама обвиняю»288.
Речь Г. И. Семенова как одного из главных творцов и героев процес
са ставшего в глазах своих бывших товарищей символом предательства
и ощущавшего это, представляет большой интерес: «Товарищи судьи, ког
да я предал гласности прошлую деятельность партии социал революцио
неров, я исходил из одной основной цели. Я считал, что нужно вскрыть
истинную сущность партии эсеров, что нужно показать моральное убоже
ство ее Центрального Комитета, и теперь, после 50 ти дневного процес
са, я констатирую, что все те основные факты, которые были изложены
в моей брошюре, полностью подтверждены. Моя основная цель --- сорвать
маску с партии социал революционеров --- достигнута. Перед всеми тру
дящимися всего мира предстала истинная сущность партии социал рево
люционеров, партии антисоциалистической, партии мелкобуржуазной,
партии, которая находится по ту сторону баррикад революции, и я убеж
ден, что теперь каждому рабочему ясно, что я должен был вскрыть эти
темные стороны партии социал революционеров, что это был мой долг,
долг революционера и коммуниста, ибо у революционера может быть
только одна высшая мораль --- это служение революции <...>
Я остановлюсь только на одном факте, за который я считаю себя ви
новным, на том, что тогда, когда я сознал преступность своей деятельно
сти и преступность деятельности самой партии, я не сделал этих разоб
лачений. В этом я виноват, и за это я готов нести ответственность перед
партией и перед трудящимися. Было два основных момента, удерживав
ших меня. Первый момент заключается в том, что я недостаточно ясно
продумал и осознал мелкобуржуазную, антисоциалистическую сущность
467

партии. Мне это было недостаточно ясно, мне не было еще тогда ясно,
что эта партия находится в стане моих классовых врагов, по ту сторону
баррикады революции. Это первый основной момент. И второй мо
мент --- подсознательная, психологическая связанность с партией социал
революционеров. Одно дело решить для себя лично вопрос и вступить
в партию коммунистов, другое дело --- бороться против той партии, в ря
дах которой я в продолжение долгих лет работал, с которой я сжился, ин
тересами которой я жил и с которой я работал. Кроме того, с этой парти
ей у меня была личная, глубокая связь, с целым рядом старых партийных
работников. Все это изживается не сразу, а постепенно. Вот эти основные
факты и привели к тому, что я при вступлении в РКП не сделал этих ра
зоблачений, для меня это было тогда невозможно, и понадобились целые
годы мучительных, тяжелых переживании внутри партии, в которую я
вступил. Этот процесс был ускорен тем, что я работал за границей, там
ясно и наглядно предстала передо мной работа партии социал революци
онеров. Вот тогда я счел себя обязанным, счел своим долгом революцио
нера выступить. В заключение, товарищи судьи, я хочу указать, что суд
надо мной начался гораздо раньше, чем начался этот процесс. Этот суд
начался в 1919 году, когда я сознал всю преступность своей прежней дея
тельности в партии социал революционеров. Это суд революционной со
вести. Перед этим судом будут стоять когда нибудь и граждане, сидящие
здесь, члены ЦК. Тогда они узнают, как тяжело, безмерно тяжело для ре
волюционера сознавать преступность своих действий, ибо то, что я убий
ца Володарского, что я, может быть, на многие годы укоротил жизнь вож
дя мирового социализма Ильича, все это у меня останется на всю жизнь.
Я заканчиваю свою речь. Тов. Цеткина в своей речи сказала правду,
такие преступления искуплены быть не могут и никакой приговор не мо
жет снять с меня ответственность за эти преступления. Приговор моей
революционной совести был суров. Он меня осудил»289.
В речи Семенова обращают на себя внимание два пассажа. Во первых,
рассуждения о «целых годах мучительных, тяжелых переживаний внутри
партии», в которую он вступил. В РКП(б) Семенов вступил по рекоменда
ции видных большевиков А. С. Енукидзе, Л. П. Серебрякова и Н. Н. Крес
тинского в январе 1921 г. 290, а уже в декабре этого же года его разоблачи
тельную брошюру читал И. В. Сталин, оставивший на ней свою
резолюцию 291. Вероятно, пассаж «о годах» потребовался Семенову, чтобы
скрыть, кто в действительности был заказчиком его разоблачений и когда
он признался коммунистам в своем прошлом. Во вторых, его заключитель
ные и весьма эффектные слова о том, что его революционная совесть его
осудила. Но, по логике Семенова, осудила она его не за предательство то
варищей, а за то, что он организовал покушение на Ленина.
Не меньший интерес представляет последнее слово фактического лиде
ра 2 й группы подсудимых Григория Ратнера. Исповедуя принцип, что луч
ший способ обороны это нападение, Ратнер пытался доказать, что настоя
щие предатели и ренегаты не они, а их оппоненты, одурманившие «себя
туманом фраз, слов и отживших понятий», подобно морфинистам. Ратнер
восклицал: «Наше положение, положение старых работников, работников,
с детства отдавших свою жизнь рабочему движению, наше положение ре
волюционеров на этих скамьях бесконечно более тяжелое, чем кого бы то
ни было. У нас два прокурора: с одной стороны, обвиняют нас за наше вре
менное предательство революции в 1918 г. государственная пролетарская
власть и представители мирового пролетариата, с другой стороны, за наше
дальнейшее служение революции обвиняют нас наши бывшие товарищи по
468

общему предательству революционного дела в 1918 г. На два фронта при
ходится нам защищаться: за наши преступления и за наши заслуги. И та,
и другая сторона набрасывают на нас тень заслуженную, с другой сторо
ны --- тень, совершенно не заслуженную. То обстоятельство, что все те об
винения, вся та грязь, которая вылита на наши головы, не только с этих
скамей и со всех газет, всего буржуазного мира, что этот общий фронт под
держивается всеми, начиная с Виктора Чернова в "Голосе России" и кон
чая суворинским "Новым Временем", ставит первой задачей нашей объяс
нить суду --- как произошло то исторически нелепое явление, что мы,
в большинстве рабочие, все, без исключения с детства работавшие в рабо
чем движении, в 18 году, в этом самом решающем, самом трагическом для
пролетарского революционного движения году, оказались по ту сторону
баррикад, оказались предателями русской революции. И суд, желая разо
браться в этом явлении, должен прежде всего ясно и точно представить се
бе ту физиономию невероятной пестроты и разнородности, внутренней
враждебности отдельных группировок, сосредоточившихся в том огромном
и бесформенном конгломерате, который назывался партией социалистов
революционеров. <...> Здесь слово "ренегат"и слово "предатель" часто упо
треблялось. Обещали доказать, что Семенов --- предатель в прямом смысле
слова --- вступил в ряды партии эсеров из какой то другой организации ---
то ли из ВЧК, то ли от Савинкова, и партию эсеров толкал на те действия,
которые ему нужно было совершить с моральной поддержкой партии. Это
обещание было многообязывающее, его надо было выполнить. Рассчиты
вать же на то, что это пущено, а буржуазные газеты подхватят и шепотком
эта клевета пройдет во все умы --- это нечестно. Но здесь слишком очевид
но, как можно назвать тот путь, который проделала партия от Карла
Либкнехта до Вандервельде, от Циммервальда и Кинталя до Деникина. Со
вершенно ясный, отчетливый признак политического ренегатства. Я не со
бираюсь клеймить за это партию. Начало этого пути в 18 году проделал я
и я это временное ренегатство от пролетарского социализма признаю.
Но должны и вы это ренегатство признать открыто. Совершенно явный путь
ренегатства вы проделали. Если вы хотите говорить о политическом прово
каторстве, то позвольте вернуть по адресу это оскорбление, ибо ничем
иным, как провоцированием народных масс были все эти попытки воору
женного выступления, которые не удалось довести не только до победы,
но даже до какого то осмысленного логического пункта. О политическом
ренегатстве лучше не говорить, ибо не хотелось бы мне в самом последнем
из последних слов заниматься оскорблением и даже хотя бы слишком рез
кой политической полемикой, но приходится говорить об этом (только по
тому, что этот разговор начали наши прокуроры, а нашим прокурором вме
сте с подсудимыми первой группы является вся бесчисленная
соглашательская буржуазия и даже черносотенная пресса Запада).
<...> Что остается этим людям? Надежды, что когда то в будущем со
вершится какое то чудо --- прозрение народных масс, которые сообразят,
что народовластие есть их единственное счастие, что зло им принесла Со
ветская власть. Мечта о каких то новых жертвах, которые они принесут
для чего то, а может быть только жертва для жертвы. Мечта о какой то
третьей силе, которая когда то проснется, организуется и даст возмож
ность им надавить на эту самую дверь и либо заставить открыть эту дверь,
либо сорвать с петель. <...>. Столько путаницы, столько внутренних про
тиворечий во всех основных и второстепенных вопросах, что не может
быть и речи о возрождении. Неизбежно дальнейшее падение партии,
дальнейший полный отказ уже не только от революционной сущности,
469

а постепенно от революционной идеологии и революционной фразеоло
гии. <...> густая туманная пелена закрывает от них новый мир. Но мы эту
культуру почувствовали давно, к этой культуре устремились мы с 19 го
да. Мы к этому новому возрождающемуся царству рабочего класса, царст
ву, к которому путь тяжел, к которому путь не через красивые жесты и фра
зы, к которому не идут в белых перчатках с великолепными речами,
подходящими для 60 годов 19 века, которые мы слышали от Утгофа, с эти
ми речами мы к социализму не придем. И мы сознательно, болезненно по
рвав о теми страшно сильными, бесконечно крепкими пережитками старого,
мы этим путем все таки пойдем (выделено нами. --- К. М.)»292.
Нельзя не отметить, что то, что его сестра называла большевистским
экспериментированием с моралью, представлено в речи Ратнера весьма
выпукло. Чего стоит только одна его формулировка, где он бывших то
варищей называет --- «наши бывшие товарищи по общему предательству
революционного дела в 1918 г.».
Но главное в речах всех выступавших и самого Ратнера --- это, конеч
но, отказ от старой морали и не только той, которой придерживались ре
волюционеры, но в данном случае и от «общечеловеческой», которая
огульно называется мещанской, и пафосный призыв идти другим путем,
к совершенно новой морали, по которой не зазорно воскликнуть: «Если
требует революция, то можно свести на эшафот и собственную сестру. Ес
ли требует революция, то семейные отношения не существуют»!
Примечания
1 Цит. по: Судебный процесс над социалистами революционерами (июнь---август
1922). Подготовка. Проведение. Итоги. Сборник документов / Сост. С. А. Красиль
ников, К. Н. Морозов, И. В. Чубыкин. М., 2002. С. 150.
2 Семенов Г. (Васильев) Военная и боевая работа партии социалистов революцио
неров за 1917---1918 гг. М., 1922. С. 39.
3 Цит. по: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 673.
4 Цит. по: Там же. С. 149.
5 Там же. С. 149---152.
6 Цит. по: Там же. С. 151---152.
7 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 35. Л. 1---2.
8 Там же. Т. 24. Л. 592---594.
9 Там же. Л. 595.
10 Там же. Л. 596.
11 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 2.
12 Цит. по: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 174---176.
13 Там же. С. 460.
14 Там же. С. 185.
15 Войтинский В. Двенадцать смертников. Суд над социалистами революционерами
в Москве. Берлин, 1922. С. 87.
16 Цит. по: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 178.
17 Цит. по: Там же. С. 208.
18 Цит. по: Там же. С. 176.
19 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 24. Л. 494---495.
20 См., например: РГАСПИ. Ф. 332. Оп. 1. Д. 23. Л. 8 об.
21 См.: Памятная книжка социалиста революционера. Вып. 1. Париж, 1911. С. 24---
25; ГАРФ. Ф. 6212. Оп. 1. Д. 95. Л. 119---120.
470

471
22 Бурцев В. Л. Дело с р А. А. Петрова // Иллюстрированная Россия. Париж. 1939.
21.
23 См.: Б. В. Савинков и Боевая организация ПСР в 1909---1911 гг. / Публ. К. Н. Мо
розова // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 18. М.; СПб., 1995. С. 264.
24 ГАРФ. Ф. 102. ДП ОО. 1909. Д. 189. Л. 51---54.
25 Hoover Institution Archives. B.Nicolaevsky Collection. Box 150. Folder 14.
26 РГАСПИ. Ф. 332. Оп. 1. Д. 6. Л. 2.
27Тамже.Л.3.
28Тамже.Д.7.Л.4.
29Тамже.Д.8.Л.2---3.
30Тамже.Д.7.Л.42.
31Тамже.Д.4.Л.52,53.
32 РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Д. 160. Л. 166---167.
33 См., например, красочное описание эсером Чермаком попытки его «соблазнения»
жандармским полковником (РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Д. 285. Л. 11).
34 Дейч Л. Г. 16 лет в Сибири. С. 180---181, 197---198.
35 Дейч Л. Г. 16 лет в Сибири. С. 175---176.
36 Спиридонова М. Из жизни на Нерчинской каторге // Женщины террористки
в России / Cост., предисл. и прим. О. Будницкого. Ростов на Дону, 1996. С. 430.
37 См.: Памятная книжка социалиста революционера. Вып. 1. С. 24---25.
38 Спиридонова М. Из жизни на Нерчинской каторге. С. 434.
39 МИСИ. Архив ПСР. 531.
40 12 лет спустя, в 1903 г., когда разгорелся скандал, связанный с обвинением его
в ренегатстве, Кочаровский писал М. Р. Гоцу о том, что разумом готов признать
правоту большинства, считающего, что «подача прошения о помиловании есть
ошибка без всяких оправданий» <...> Однако «со стороны чувства непосредствен
ного» не ощущает «никакого чувства вины перед партией», но полагает, что «во
всяком случае во второй раз я никогда и ни при каких обстоятельствах не решил
ся бы подать прошения о помиловании» (МИСИ. Архив ПСР. 531).
41 МИСИ. Архив ПСР. 531.
42 Там же.
43 Спиридонова М. Из жизни на Нерчинской каторге. С. 435.
44 Троцкий Н. Исключительный случай // Будущее. 1912. 9 июня. 33.
45 РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Д. 160. Л. 431.
46 Там же. Л. 432---433.
47 Там же. Л. 433.
48 Олицкая Е. Мои воспоминания. Т. 1. Франкфурт на Майне, 1971. С. 271.
49 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. 1. Л. 370.
50 Левтонова О. В. Шлиссельбуржец Владимир Левтонов. Калуга, 2000. С. 32.
51 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 65. Л. 47---48.
52Тамже.Т.65.Л.94.
53 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 776.
54 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 31. Л. 266---267.
55 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 785.
56 Процесс эсеров. Вып. 2. Речи защитников и обвиняемых. М., 1922. С. 52---53.
57 Там же. С. 58---59.
58 Там же.
59 Процесс эсеров. С. 204---205.
60 Процесс эсеров. С. 198---205.
61 Цит по: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 781.

472
62 Там же.
63 Цит по: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 781.
64 Ср., например, помету «Климушкин» на одном из документов Комуча (ЦА ФСБ РФ.
Н 1789. Т. 40. Л. 88) с резолюцией Ф. Э. Дзержинского (ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 46.
Л. 143 и 149).
65 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 40. Л. 2.
66 Там же.
67 Там же. Л. 18об.
68 Там же.
69 Там же.
70Тамже.Т.28.Л.63.
71 Там же. Т. 27. Л. 457.
72 Там же. Л. 586.
73 Там же. Л. 651.
74 Там же.
75 Там же. Л. 652---653.
76 Там же. Л. 653.
77 Там же. Л. 653.
78 Там же. Л. 654.
79 Там же.
80 Там же. Л. 655---656.
81 Там же. Л. 656---658.
82 Там же. Т. 27. Л. 457, 462---467.
83 Там же. Л. 469---470.
84 Там же. Л. 472---474.
85 Там же. Л. 476.
86 Там же. Л. 476.
87 Там же. Л. 477.
88 Там же. Л. 477---478.
89 Там же. Л. 480.
90Тамже.Т.40.Л.13.
91 Там же. Т. 27. Л. 586---587.
92 Там же. Л. 588.
93 Там же.
94 Там же. Л. 588---589.
95 Там же. Л. 588.
96 Там же. Т. 27. Л. 613.
97 Там же. Л. 609---611.
98Тамже.Т.28.Л.82.
99 Там же. Л. 83---84.
100 Там же. Л. 85---90.
101 Там же. Л. 92.
102 Там же. Л. 64---66.
103 Там же.
104 Там же. Л. 76.
105 Там же. Л. 76---78.
106 Там же. Л. 93.
107 Там же. Л. 78.
108 Там же. Л. 93---106.

473
109 Там же. Л. 79, 80.
110 Там же. Т. 7. Л. 10---20.
111 Там же. Л. 10 об.
112 Там же. Л. 11.
113 Там же. Л. 18об.---19.
114 Там же. Л. 19.
115 Там же.
116 Там же. Л. 25.об.
117 Там же. Л. 12---12об.
118 Там же. Л. 13.
119 Там же. Л. 13 об.
120 Там же.
121 Там же.
122 Там же.
123 Там же.
124 Там же. Л. 14об.---15.
125 Там же. Л. 15.
126 Там же.
127 Там же.
128 Там же. Л. 15---15об.
129 Там же. Л. 15об.
130 Там же.
131 Там же. Л. 17.
132 Там же.
133 Там же.
134 Там же.
135 Там же. Т. 23. Л. 183---184.
136 Фигнер В. Н. Полн. собр. соч.: В 6 т. Т. 3. М., 1929. С. 230---231.
137 ГАРФ. Ф. 5847. Оп. 2. Д. 118. Л. 3 об., 4---4 об.
138 Там же. Л. 6, 7об., 8.
139 Стасова Е. Д. Страницы жизни и борьбы. 3 е изд. М., 1988. С. 106.
140 РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Д. 52. Л. 226.
141 Там же. Л. 233.
142 Там же. Л. 234.
143 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 65. Л. 107.
144 Там же. Т. 63. Фотокопия данного письма --- Л. 361---362. (внутри конверта Л. 293).
145 Там же. Л. 319.
146 Там же. Т. 23. Л. 3---4.
147 Там же. Л. 5---7.
148 Там же. Л. 7---8.
149 Там же. Л. 8.
150 Там же.
151 Там же.
152 Там же. Л. 11.
153 Там же. Л. 39.
154 Там же. Л. 209---210.
155 Там же. Л. 178---719.
156 Там же. Л. 175.
157 Там же. Л. 177, 178.

158 Там же. Л. 179---184.
159 Там же. Л. 188.
160 Там же. Л. 189.
161 Там же. Л. 340---344.
162 Там же. Л. 325---344.
163 Там же. Л. 182, 182об.
164 Там же. Л. 137---139.
165 Там же. Л. 139.
166 Там же. Л. 143.
167 Подробнее см.: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 233---
240, 258---268, 270---271.
168 Донской Дмитрий Дмитриевич. Сб. док тов и мат лов / Сост. Я. А. Яковлев. Томск,
2000. С. 141---144.
169 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 24 Л. 199---201.
170 Там же. Л. 337.
171 Там же. Л. 346.
172 Там же. Л. 467---468.
173 Там же. Т. 26. Л. 463---464.
174 Там же. Л. 456---457.
175 Там же. Л. 466.
176 Там же. Т. 35. Л. 71.
177 Там же. Л. 38.
178 Там же. Л. 74.
179 Там же. Л. 75---77.
180 Семенов Г. (Васильев) Военная и боевая работа партии социалистов революцио
неров за 1917---1918 гг. С. 20.
181 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 35. Л. 69---70.
182 Процесс эсеров. Вып. 2. Речи защитников и обвиняемых. М., 1922. С. 20---23.
183 Там же. С. 59---60.
184 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 35. Л. 376.
185 Там же. Т. 36. Л. 66.
186 Там же. Л. 93.
187 Там же. Т. 48. Л. 257.
188 Там же. Л. 127.
189 Там же. Л. 74.
190 Там же. Л. 61.
191 Там же. Л. 165
192 Там же. Л. 224.
193 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 813---814.
194 Донской Дмитрий Дмитриевич. С. 141---144.
195 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 23. Л. 187.
196 Там же. Т. 48. Л. 269.
197 Там же. Т. 110. Л. 28.
198 Крыленко Н. В. За пять лет. 1918---1922. Обвинительные речи. М. ; Пг., 1923. С. 325.
199 Цит. по: Янсен М. Суд без суда. 1922 год. Показательный процесс социалистов ре
волюционеров / Пер. с англ. М., 1993. С. 223.
200 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 48. Л. 133.
201 Там же. Т. 51. Л. 149.
202 Донской Дмитрий Дмитриевич. С. 141---144.
474

475
203 ЦА ФСБ РФ. Д. Р 46679. Л. 115.
204 «Суббота. Дорогие друзья, от Вас уже так давно ничего не было, не провалилось
ли и это место. Чем кончился суд Рихтера?» (Там же. Н 1789. Т. 60. Л. 306 (копия),
310 (подлинник в конверте)).
205 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. П 20
206 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 55. Л. 22.
207 Там же.
208 Там же. Т. 56. Л. 215.
209 Там же. Л. 215.
210 Там же.
211 Там же. Л. 228.
212 Там же. Л. 228.
213 Там же. Т. 57. Л. 191.
214 Там же. Т. 21. Л. 16---16 об.
215 Там же. Т. 55. Л. 192---193.
216 Там же. Л. 202.
217 См.: Журавлев С. В. Человек революционной эпохи: Судьба эсера террориста
Г. И. Семенова (1891---1937) // Отечественная история. 2000. 3. С. 91.
218 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 55. Л. 206.
219 Там же. Л. 203.
220 Там же. Л. 204.
221 Там же. Т. 57. Л. 113.
222 Там же. Л. 174.
223 Там же. Л. 175
224 Там же. Л. 20.
225 Там же. Л. 26, 42.
226 Там же. Л. 27---29.
227 Там же. Л. 32.
228 Там же. Л. 40.
229 Там же. Л. 80.
230 Там же. Л. 94.
231 Там же. Л. 97.
232 Там же. Л. 130.
233 Там же. Л. 50.
234 Там же. Л. 160.
235 Там же. Л. 171.
236 Там же. Т. 46. Л. 20.
237 Там же Л. 31, 35.
238 Там же. Т. 23. Л. 116.
239 Там же. Т. 2. Л. 492---493.
240 Там же. Т. 24. Л. 494---495.
241 Там же. Т. 63. Л. 175.
242 Там же. Т. 24.
243 Там же. Т. 63. Л. 173.
244 Там же. Т. 51 Л. 111.
245 Там же. Л. 132.
246 Там же. Л. 155.
247 Там же. Л. 163.
248 Там же. Т. 51. Л. 149.

476
249 Там же. Л. 173.
250 Там же.
251 ГАРФ. Ф. 6756. Оп. 1. Д. 20. Л. 84.
252 Там же. Л. 30.
253 См.: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 758---826.
254 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 36. Л. 244.
255 Цит. по: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 762---763.
256 Там же. С. 767.
257 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 36. Л. 244---252.
258 Там же. Л. 173---186.
259 Там же. Л. 186---188.
260 Там же. Л. 188---189.
261 Там же. Л. 189.
262 Там же. Л. 189---190.
263 Там же. Л. 191---195.
264 Там же. Л. 196---203.
265 Там же. Л. 204---205.
266 Там же. Л. 206---208.
267 Там же. Л. 209---214.
268 Там же. Л. 215---218.
269 Там же. Л. 219---221.
270 Там же. Л. 222---223.
271 Там же. Л. 224, 230---234.
272 Там же. Л. 234.
273 Там же. Л. 234---243.
274 Там же. Л. 253---261.
275 Там же.
276 Там же. Л. 261---273.
277 Там же. Л. 274---286.
278 Там же. Т. 56. Л. 235.
279 Цит по: Донской Дмитрий Дмитриевич. С. 141.
280 Процесс эсеров. С. 188.
281 См.: Янсен М. Суд без суда. С. 206, 216.
282 Процесс эсеров. С. 188---190.
283 Процесс эсеров. С. 198---205.
284 Там же. С. 207---210.
285 Там же. С. 210.
286 Там же. С. 211---212.
287 Процесс эсеров. С. 213, 220---221.
288 Там же. С. 223.
289 Там же. С. 225---228.
290 См.: Журавлев С.В. Человек революционной эпохи: Судьба эсера террориста
Г. И. Семенова (1891---1937) // Отечественная история. 2000. 3. С. 93.
291 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 2. Л. 294.
292 Процесс эсеров. С. 229, 238---241.

Слова видного эсера В. М. Зензинова, вынесенные в название пара
графа1, совершенно верно ухватили суть тюремного противоборства за
ключенного и власти. Зензинов вывел их из опыта пребывания в Таган
ской тюрьме в 1904---1905 гг., но они оказались совершенно верными
и для тех условий «особой изоляции», которые были созданы для
22 х осужденных по процессу эсеров.
Далее мы увидим, что и большевистская верхушка, и чекисты пре
красно отдавали себе отчет, насколько важно изолировать от воли, от эсе
ровского подполья этих 22 заключенных эсеров, среди которых почти по
ловина была членами ЦК ПСР, а все они вместе взятые благодаря своему
мужественному поведению на процессе стали для дезориентированной
эсеровской среды (и особенно для молодежи) живыми символами борь
бы. Изоляция их от эсеровского подполья и эмиграции становилась для
власти и чекистов важнейшей задачей, причем задачей, без преувеличе
ния имеющей серьезное политическое значение. Эту изоляцию заклю
ченные пытались преодолеть, и прибегая к ухищрениям «тюремной ком
муникации» и добиваясь расширения границ «политрежима» всеми
доступными для себя способами --- от заявлений до голодовок и само
убийств.
1.1. «Прошу войти с ходатайством, куда нужно, на предмет принятия
мер к укрощению обнаглевших»: мероприятия власти по изоляции
подсудимых 1 й группы от внешнего мира во время процесса.
Фразой, давшей название этому подпараграфу, заканчивался рапорт
пом. начальник СО ГПУ Т. Д. Дерибаса от 2 июля 1922 г., в котором он
доносил своему начальнику Т. П. Самсонову, как во время свидания
с родственниками подсудимые передавали и принимали письма 2 (подроб
нее см. ниже). Этот «крик чекистской души» ярко показывает, как нема
ло добились подсудимые эсеры, боровшиеся с попытками властей изо
лировать их от внешнего мира во время процесса.
Подчеркнем, что данный материал не случайно рассматривается на
ми в главе, посвященной «тюремному противостоянию», хотя хронологи
чески он предшествует ей. Режим «особой изоляции», созданный и при
мененный к 22 м эсерам после завершения процесса, родился вовсе не на
477
ГлаваVI
ТЮРЕМНОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ ВЛАСТИ
И 22 ЗАКЛЮЧЕННЫХ (1922---1926): БОРЬБА ЗА
«ПОЛИТРЕЖИМ» В КОНТЕКСТЕ ТРАДИЦИЙ
РОССИЙСКОГО РЕВОЛЮЦИОНЕРА
§ 1. «НУЖНЫ СОВЕРШЕННО ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ
УСИЛИЯ И УСЛОВИЯ, ЧТОБЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО
ИЗОЛИРОВАТЬ ЧЕЛОВЕКА, МЫСЛИ КОТОРОГО
ТОЛЬКО И НАПРАВЛЕНЫ НА ТО, ЧТОБЫ
ПЕРЕХИТРИТЬ ВРАГА. И В КОНЕЧНОМ СЧЕТЕ МЫ
ОСТАВАЛИСЬ ПОБЕДИТЕЛЯМИ»

пустом месте. Он появился из ожесточенной борьбы чекистов и подсуди
мых 1 й группы, из того опыта, который накопили чекисты в предшест
вующие месяцы. Более того, многие меры инструкции по «особой изоля
ции» были более драконовскими, чем этого требовало существо дела.
И корни этого также следует искать в ожесточенности предшествующей
борьбы чекистов и эсеров за «тюремный режим» накануне и во время про
ведения процесса.
Ответ на вопрос о том, почему власти пытались изолировать подсуди
мых 1 й группы от внешнего мира, несложен. В условиях поддержки под
судимых европейским социалистическим движением и не до конца еще
задушенной, хотя уже и нелегальной печатью российских социалистов,
их голос могли услышать миллионы (за границей) и тысячи (в России).
Их голоса ждали и к нему прислушивались. Обращение к Вере Николаев
не Фигнер, юбилей которой пришелся на июль 1922 г., было перехвачено
чекистами и, конечно же, не могло не встревожить власти --- ведь в нем
подсудимые эсеры претендовали на звание хранителей революционных
традиций, символом которых и была В. Н. Фигнер. Но на то же самое пре
тендовала и большевистская власть, нетерпимо относившаяся к подобным
попыткам даже со стороны Общества политкаторжан и ссыльно поселен
цев (это Общество едва не было в это время закрыто)3. А уж подобная кон
куренция со стороны эсеров, чей процесс гремел по всему миру, тем более
была для власти нетерпима и к тому же куда более опасна.
Именно поэтому власти предпринимали сверхусилия, чтобы речи эсе
ров подсудимых 1 й группы в зале суда мир узнавал только в пересказе со
ветской прессы. Ради этого они осознанно пошли на нарушение договорен
ностей о выдаче подневных стенограмм адвокатам и иностранным
социалистам защитникам, что вызвало ряд скандалов. К моменту произне
сения защитительных речей (вместо адвокатов) и последних слов казалось,
что эта проблема уже решена (как и проблема иностранных защитников
и русских адвокатов) и утечки текстов не произойдет. Но все защитительные
речи и десять последних слов из 22 х все таки были опубликованы в сдво
енном номере ( 21---22) эмигрантского эсеровского журнала «Революци
онная Россия». Как подобное стало возможно? Ответ на этот вопрос стал
возможен после выявления в Архиве ПСР рукописных черновиков, которые
и были опубликованы, и сличения этих текстов со стенограммами послед
них слов на процессе 4. Характер различий позволяет говорить, что источни
ком газетной публикации были не стенограммы процесса, а рукописные
подлинники, переданные, по всей видимости, через родственников на сви
дании или через защитницу Орлову, которой чекисты дали говорящую клич
ку наружного наблюдения --- «Связь», еще до чтения приговора. Публика
ция последних слов в эсеровской эмигрантской и в выдержках в подпольной
прессе, безусловно, была серьезной неудачей для чекистов.
Кроме того, и во время, и после процесса главным мотивом «особой
изоляции» чекисты называли необходимость изолировать подсудимых от
эсеровского подполья, которым члены эсеровского ЦК руководили и из
тюрьмы. Собственно говоря, именно из за этого и шла борьба в течение
всех 4 х лет тюремного противоборства. Позже факт руководства эсеров
ским подпольем из тюрьмы будет признан и в одном из чекистских до
кументов 1925 г.
Первоначально чекистам удалось обеспечить очень жесткую тюрем
ную изоляцию обвиняемых эсеров. Так, в перехваченном чекистами пись
ме ЦБ ПСР в Заграничную Делегацию «Люсьмарин» (Г. К. Покровский)
сообщал 25 марта 1922 г.: «Наших товарищей "уголовников", как и нужно
478

было полагать, за несколько дней до опубликования (слово в копии про
пущено. --- К. М.) процесса, из Бутырок перевели во внутреннюю тюрь
му ВЧК в Кисельный, рассадили многих по одиночкам, изолировали от
остального мира, оставили без свидания, газет и переписки, применя
ют к ним режим уголовников, режим, как нам известно, свирепый.
К ослаблению его принимает героические меры политический Красный
Крест. Само собой разумеется, что мы от них пока никаких сведений не
получаем. Я пишу "пока", ибо мы не теряем надежды все же кое какие
вести получить. Все письма, адресованные кому либо из бутырцев,
по адресу не доходят»5.
Позже обвиняемые использовали для расшатывания своей изоляции
все возможности, включая и взаимную неприязнь и ведомственные рас
при между ГПУ и Верхтрибом, которые ярко проявились во время под
готовки к процессу (фрондирующее поведение и вызывающие действия
Н. В. Крыленко по отношению к чекистам, амнистия ряда обвиняемых
помимо, а то и вопреки, воле ГПУ и т. п.). Дело в том, что чекисты, су
дя по имеющимся документам, были абсолютно уверены, что тюремная
изоляция и охрана обвиняемых --- это их прерогатива и их обязанность.
Но верхтрибовцы думали иначе. Основания для этих трений были, ко
нечно, не только в борьбе амбиций и личной неприязни, но и в право
вой неурегулированности, точнее было бы сказать --- в практической не
отработанности взаимодействия между двумя ведомствами, которые за
годы гражданской войны привыкли, мягко говоря, несколько к иной
«правовой» практике и к собственному самовластию.
Как известно, после завершения предварительного следствия органа
ми ГПУ обвиняемые были переданы в юрисдикцию Верховного трибуна
ла, зам. председателя которого А. А. Галкин распространил ее и на тюрем
ный режим. 2 мая 1922 г. он отправил начальнику Лефортовской тюрьмы
письмо, в котором говорилось, что, препровождая в его тюрьму группу
обвиняемых эсеров из 29 человек (вычеркнуты в списке рукой Галкина
были Я. Т. Дедусенко, М. А. Давыдов, П. Т. Ефимов, С. Е. Кононов,
П. В. Злобин, Ф. В. Зубков, М. И. Львов, П. Н. Пелевин, Н. Г. Снежко
Блоцкий, К. А. Усов, Ф. Ф. Федоров Козлов, В. П. Шестаков, остались
в списке В. В. Агапов, А. И. Альтовский (он же Алексеев А. Н.), Н. И. Ар
темьев, М. А. Веденяпин, М. Я. Гендельман (Грабовский), Г. Л. Горьков
Добролюбов, А. Р. Гоц, Л. Я. Герштейн, Д. Д. Донской, Н. Н. Иванов,
Е. А. Иванова Иранова, М. А. Лихачева (так в тексте. --- К. М.), С. В. Мо
розов, Д. Ф. Раков, Е. М. Ратнер Элькинд, Е. М. Тимофеев, Ф. Ф. Федо
рович) Верховный трибунал: «...предлагает содержать их под стражей с за
числением содержанием за Следственным отделом Верховного трибунала
ВЦИК, в одиночных камерах, или по два, по три вместе <...> --- при са
мой строгой изоляции». Под личную ответственность («за малейшее упу
щение и неисполнение настоящего отвечаете по суду») начальнику тюрь
мы предписывалось «неуклонно следить за тем, чтобы: 1) арестованные
не поддерживали никакой связи с волей; 2) вся поступающая на их имя
и исходящая от них переписка немедленно пересылалась в Следственный
отдел Верхтриба ВЦИК; 3) все поступающие для них передачи подлежа
ли самому тщательному просмотру; 4) свидания разрешать только по осо
бому, на каждый выдавать разрешение следственного Отдела; 5) иметь на
блюдение за тем, чтобы отдельно заключенные в тюрьме не имели
общения друг с другом; 6) о всех поступающих от арестованных заявле
ниях, претензиях и т. п. немедленно сообщать Следственному отделу
Верхтриба ВЦИК»6.
479

По окончании следствия (даты на документе нет) Галкин отдал рас
поряжение по телефону (зафиксировано телефонограммой) все тому же
начальнику Лефортовской тюрьмы: «Настоящим Верховный трибунал
ВЦИК предлагает Вам разрешить общение между содержащимися во вве
ренной Вам тюрьме обвиняемыми по делу правых эсеров в количестве
17 человек и общие пропуски»7. Стоит отметить, что верхтрибовцы отно
сились к своим «подопечным» значительно либеральнее, чем чекисты.
Так, например, брату и сестре Ивановым было разрешено свидание с ма
терью вне тюрьмы (вероятно, в связи с ее болезнью), правда, под распи
ску: «Сим обязуюсь во время свидания с матерью на квартире, а также
по пути туда и обратно никаких попыток к побегу не предпринимать
и беспрекословно исполнить все распоряжения представителя Верховно
го Ревтрибунала т. Шена.
13 мая 1922 г. Николай Николаевич Иванов
Елена Александровна Иванова Иранова»8.
Странность ситуации заключалась в том, что и после окончания след
ствия Следственным отделом Верхтриба и перевода 22 х обвиняемых эсе
ров из Лефортовской тюрьмы в тюрьму Московского губотдела ГПУ
в Большом Кисельном переулке Следственный отдел Верхтриба, пользу
ясь тем, что на время процесса подсудимые числились за Трибуналом,
пытался повлиять на тюремный режим. 6 июня 1922 г. заведующая «след
ственным производством по делу правых с. р.» Е. Ф. Розмирович и сек
ретарь Шен направили коменданту процесса И. Р. Шиманкевичу дирек
тивы следующего содержания: «Обвиняемые по делу правых эсеров
в количестве 22 человек должны содержаться в тюрьме по Кисельному
переулку на следующих основаниях: 1. Двери камер должны быть откры
ты, т. к. обвиняемые имеют общение между собой. 2. Разрешаются общие
прогулки в течение 1 часа. 3. Свидания разрешаются личные по особому
выдаваемому на каждый раз разрешению Следственного отдела в течение
часа. 4. Передачи (продукты) после тщательного просмотра должны пе
редаваться обвиняемым. 5. Вся поступающая на их имя и исходящая от
них корреспонденция, книги и литература для просмотра должны пере
сылаться в Следственный отдел. 6. По предъявлении соответствующего
разрешения Следственного отдела защитники беспрепятственно должны
допускаться к обвиняемым»9.
Безусловно, для чекистов эта ситуация была странной и весьма
обидной, можно даже сказать, это было ударом по их самолюбию --- вся
ответственность за содержание эсеров падала на них, а командовать
в вопросах тюремного режима пытались верхтрибовцы, не несшие ни
малейшей ответственности за возможные эксцессы в тюрьме. И хотя
формально Верхтриб, за которым числись подсудимые на все время про
цесса, являлся главным в этой связке, даже с формально бюрократиче
ской точки зрения подобное письмо, подписанное руководителем След
ственного отдела, выглядело странным, ведь процесс начинался через
два дня и Следственный отдел Верхтриба свою работу уже завершил.
Комендант процесса чекист Шиманкевич, попадал в незавидное поло
жение, превратившись в слугу двух хозяев, выясняющих между собой
отношения. Документы, к сожалению, не отразили всех перипетий это
го противостояния, но одно можно утверждать уверенно: в большинст
ве случаев чекисты игнорировали верхтрибовцев, решая вопросы
тюремного режима совершенно самостоятельно. В тех же немногочис
ленных случаях, когда во время процесса требовалось взаимодействие
ГПУ и Трибунала, Ф. Э. Дзержинский и Т. П. Самсонов обращались
480

через того же Шиманкевича вовсе не к Крыленко или к его жене Роз
мирович, заведовавшей следствием по данному делу, а к председателю
суда Г. Л. Пятакову.
Непосредственно накануне процесса верхтрибовцы предложили че
кистам компромиссное решение. 7 июня 1922 г. за подписями зам. пред
седателя Верховного трибунала А. Галкина и зам. управляющего делами
Верховного трибунала Лауцина было отправлено два практически одина
ковых письма (отличие было только в именах подсудимых): одно --- в Уп
равление делами ГПУ, другое --- коменданту тюрьмы МГО ГПУ (Б. Ки
сельный переулок). Текст писем гласил: «Верховный трибунал ВЦИК
предлагает находящихся во вверенной Вам тюрьме и числящихся за Вер
ховным трибуналом эсеров выдавать ежедневно утром, как лично Комен
данту процесса эсеров тов. Шиманкевичу Иосифу Романовичу, так и ли
цам по его указанию за его, т. е. Шиманкевича, подписью. Ежедневно по
окончанию судебного заседания арестованные будут препровождаться
к Вам обратно. Список арестованных на обороте сего»10.
Насколько серьезно чекисты подходили к вопросам изоляции подсу
димых от внешнего мира, видно из выработанной ими специальной ин
струкции, называвшейся «Положение о содержании арестованных на вре
мя судебных процессов». На выработку этой инструкции повлиял тот
опыт, который чекисты приобрели весной 1922 г., когда пытались макси
мально изолировать обвиняемых от внешнего мира. Чекисты не без осно
вания опасались, что свидания подсудимых 1 й группы с родственниками
являются каналом двустороннего общения с партийными товарищами,
в частности ЦБ, руководившим в это время всей контрпропагандистской
кампанией против процесса. Этой инструкцией предписывалось обыски
вать в помещении тюрьмы заключенных, направляемых из тюрьмы в зал
судебного заседания, а также возвращающихся по окончании каждого су
дебного заседания; подсудимым в зале суда запрещалось «иметь непо
средственные свидания со своим родственниками и знакомыми», «пере
давать кому либо из родных писем, записок, а равно принимать таковые
во все время нахождения в зале, хотя бы и через защитников», но родст
венникам и знакомым подсудимых разрешалось «передавать через комен
данта продуктовые передачи»11.
В справке «По вопросу об охране членов ЦК ПСР в связи с процес
сом», подписанной Самсоновым 13 июня 1922 г. и адресованной Дзер
жинскому (она была поделена на две графы: левая называлась «Что долж
но быть сделано», правая --- «Что сделано, что не сделано и почему»)
несколько пунктов относилось к интересующему нас вопросу:
«<...> 10) Обыск в тюрьме и под эстрадой в Трибунале. 10)... б) Об
обысках в тюрьме распоряжение сделано, в) производим обыски в вещах
арестованных и в их комнате в суде, во время заседания суда.
...12) О свиданиях обвиняемых в трибунале со своими родственника
ми. 12) Таковое теперь воспрещено (было лишь один раз по распоряже
нию тов. Пятакова)»12.
Однако, запретив свидания с родственниками в помещении суда, че
кисты не могли запретить встречи подсудимых с их адвокатами, за кото
рыми поэтому, следили и в зале суда, и с помощью наружного наблюде
ния, и слушали их телефоны, и подслушивали с помощью спецаппаратуры
во время их свиданий с подзащитными. После того, как иностранные со
циалисты защитники и российские адвокаты ушли с процесса, подсуди
мые сами защищали себя, но у них появился новый защитник, точнее за
щитница --- Орлова. С первых же дней она попала под неусыпное
481

наблюдение чекистов. Уже 11 июля Дерибас сообщал: «Защитница ведет
себя двусмысленно, все время шепчется с подсудимыми о городских ново
стях, в частности, что то рассказывала о меньшевистских постановлениях
последних дней»13. Следующий вывод Дерибаса о скрытой роли Орловой
звучал уже однозначно: «С достоверностью теперь устанавливается, что за
щитница --- безусловно, информатор цекистов о делах на воле, ибо за вре
мя производимой операции по с. р. ее дважды уже спрашивал Утгоф, ви
дела ли она Богатова (ускользнувшего от операции видного с. р.) и просил
обязательно повидать и переговорить с ним, она ответила утвердительно»14.
На следующий день Дерибас вновь докладывал о защитнице: «Наблюде
ние за подсудимыми в зале суда и за защитницей подтверждают, что она
исполняет роль партийного информатора. Во первых она принесла какую
то копию доклада Губсоюза (подчеркнуто Ф. Дзержинским. --- К. М.), кото
рый по очереди перечитывался всеми подсудимыми, во вторых, Утгоф
опять имел с ней продолжительную беседу шепотом, из которой удалось
только уловить фразу "не могла ничего сделать". Раков также имел с нею
длительную беседу о каких то материалах, но беседа велась очень тихо»15.
От защитницы Орловой подсудимые 1 й группы получали с воли даже эсе
ровскую эмигрантскую прессу. Так, 12 июля Дерибас докладывал о подсу
димых: «Все были заняты чтением "Воли России"»16. 15 июля Дерибас со
общал: «Защитница передала Донскому N "Голоса России", в котором была
вложена тонкая бумажка, писанная на машинке. Донской весьма стара
тельно пытался ее спрятать от наших глаз, но затем показал Гоцу»17.
Но все же главным каналом обмена информацией между тюрьмой
и волей стали свидания подсудимых с родственниками, часть из которых
в той или иной мере занималась эсеровской партийной работой (чекис
ты склонны были обвинить в этом почти всех поголовно, как это видно,
скажем, из составленного ими списка родственников, содержащего и ха
рактеристики их связи с эсеровским подпольем). Для борьбы с этим че
кисты перепробовали последовательно ряд мер: запреты свиданий, уста
новление двойных стен решеток в комнате для свиданий, проведение
«поверхностных личных обысков» подсудимых и их родственников, обы
сков камер заключенных и квартир родственников на предмет конфис
кации всякого рода писем и записок. Вспыхнула борьба, но началось не
только взаимное давление друг на друга, атаки и контратаки, но и вы
нужденный поиск компромисса.
С момента начала процесса подсудимым 1 й группы разрешили сви
дания во время перерыва между утренним и вечерним заседаниями. Сна
чала, как вспоминала Н. М. Донская, «по графику утренние заседания
продолжались с 10 до 14 час., вечерние --- с 16 до 19 час. В воскресенье
они не проводились»18. (Чуть позже, как об этом пишет М. Янсен, график
был весьма серьезно изменен: утренние заседания --- с 12 до 17, вечер
ние --- с 19 до 24. Продление времени вечерних заседаний мотивировалось
необходимостью дать рабочим возможность посещать процесс после днев
ной смены 19. Увеличение общего времени присутствия подсудимых в зда
нии суда (с учетом перерыва) возросло с 9 до 12 часов, что вызвало их
протесты и требования считаться с их психологическим и физическим со
стоянием, не дававшим возможности для столь интенсивной работы,
да еще в условиях постоянного психологического давления со стороны об
винения, 2 й группы и двух тысяч враждебно настроенных зрителей 20.)
По свидетельству Донской, свидания подсудимым давали два раза
в неделю в обеденный перерыв 21. Но уже после первого свидания в зале
суда охрана процесса забила тревогу. В отправленном 10 июня 1922 г. на
482

имя нач. СО ГПУ Самсонова рапорте начальник тюремного отделения
МГПО сообщал: «свидание дается в небольшой комнате, где всех родст
венников и политзаключеннных скопляется 50 человек и при таком веде
нии свидания совершенно невозможно усмотреть, что пришедшие на сви
дание родственники могут передать политзаключенным оружие, пилки
для железа и даже бомбу и последнее политзаключенные могут привезти
в тюрьму, а обыск политзаключенных после процесса не разрешен»22.
И хотя начальник тюремного отделения просил лишь об улучшении
организации свиданий (подбор более пригодного помещения и усиление
надзора), Самсонов решил перестраховаться и в своей резолюции, адресо
ванной коменданту процесса Шиманкевичу, требовал запрета свиданий
и введения обысков 23. Пятаков, очевидно, прекрасно отдавал себе отчет,
что любая из двух предложенных Самсоновым мер (а тем более в совокуп
ности) толкнет подсудимых на решительные меры (голодовка, отказ ехать
на заседание суда, отказ участвовать в судоговорении, а то и прямая обст
рукция в зале суда), которые, безусловно, закончатся грандиозным скан
далом и срывом (или как минимум приостановлением) процесса. Пони
мая, что в данном случае вся ответственность ляжет на него как
председателя суда, Пятаков не стал удовлетворять ни одно из требований
чекистов, а нашел собственное оригинальное решение, своего рода «асси
метричный ответ». Пятаков, объяснив ситуацию подсудимым эсерам, взял
расписку за подписями всех 22 х подсудимых 1 й группы, которая гласи
ла: «Заявляем, что во время суда мы не скроемся»24. На обратной стороне
этой расписки, Пятаков 13 июня 1922 г. написал следующее: «Коменданту.
На основании данного по моему требованию обязательства обвиняемых
о том, что во время процесса они не будут пытаться бежать, предлагаю да
вать им через день свидание с родственниками в течение 1/2 часа»25.
Но чекистов подобное решение Пятакова, конечно же, не могло ус
троить, ибо если в случае срыва процесса ответственность падала на Пя
такова, то в случае побега вся ответственность ложилась бы уже прежде
всего на чекистов. Поэтому они, сначала подчинившись воле Пятакова,
через две недели предпочли ее нарушить, пойдя на введение личных обы
сков для подсудимых, очевидно, надеясь, что для подсудимых это мень
шее зло, чем запрет свиданий, и, возможно, обыски будут приняты ими
не так болезненно. Любопытно, что в этой ситуации, чреватой непред
сказуемыми последствиями, конфликтами и скандалами, приказ об обы
сках был отдан вовсе не чекистской верхушкой, а ...зам. начальника
СО ГПУ Дерибасом. По этому приказу начальник тюрьмы в Кисель
ном пер. Иванов, начиная с 26 июня 1922 г. организовал обыск подсуди
мых. Он планировался дважды в день, с утра перед посадкой в машину
и вечером, по возвращении из суда. Но надежды чекистов на то, что обы
ски обойдутся без эксцессов, не оправдались. Заключенные эсеры реаги
ровали на обыски крайне негативно, вплоть до применения физической
силы. То, что дело приобретало нешуточный оборот, видно даже из сухих
рапортов коменданта трибунала Шиманкевича. В первом из них --- от
27 июня 1922 г. он докладывал председателю суда Пятакову: «...Уже пер
вый поверхностный обыск 26/VI c.г. вызвал у этих подсудимых протесты
на "задержки", на "трату времени" и т. п., но обыск этот произведен был,
несмотря на частичные уклонения арестованных от обыска. Обыск 26/VI
вечером прошел точно таким же образом, причем отношение подсудимых
к этим обыскам определилось словами Евг. Ратнер, сказанными во вре
мя одного из предыдущих обысков: "Если бы у меня на самом деле был
бы динамит --- я бы его бросила в этих жандармов". Во время обыска
483

27/VI утром, при производстве обыска, было обыскано лишь человек 5,
после чего подсудимые Либеров, Утгоф, а за ними и остальные отказа
лись дать себя подвергнуть обыску и не останавливаясь, оттолкнув слег
ка сотрудников тюрьмы, вышли в тюремную карету и обыск произведен
не был, ибо т. Иванов не пожелал применить на этот раз мер принужде
ния. Проходя к карете (похоже Шиманкевич по старой привычке "авто
зак" упорно называл "тюремной каретой", ибо по всем источникам вид
но, что использовался спецавтомобиль, да и немыслима была такая
карета, в которой бы возили 22 х человек. --- К. М.) и внутри ее подсуди
мые говорили, что эти обыски им надоели и по этому поводу они сдела
ют заявление Трибуналу»26.
Параллельно с Пятаковым, Шиманкевич доложил о происходящем
председателю ГПУ Дзержинскому и нач. СО ГПУ Самсонову, и очевидно
получил указание о продолжение обысков во что бы то ни стало и о при
нятии соответствующих мер. Об этом можно судить по тому, как прошел
вечерний обыск, когда подсудимым предложили выходить из «тюремной
кареты» по трое --- «во избежание уклонения отдельных подсудимых от
обыска и большей тщательности и продуктивности такового, причем на
обыск каждого подсудимого требовалось не более 1/2 минуты». По словам
Шиманкевича, далее события развивались так: «...Первые "трое" подсуди
мых обысканы тщательно были, и также были обысканы следующие
"трое", но оставшиеся в карете 16 остальных подсудимых, оттолкнув со
трудника, стоявшего около двери кареты, насильно выбежали из кареты
с громкими протестами, якобы, против задержки их в карете и, растолкав
сотрудников тюрьмы, которым было приказано т. Ивановым не применять
до последней возможности физической силы, направились к входным две
рям в тюрьму, но здесь уже были остановлены, и т. Иванов приказал обыск
возобновить, вследствие чего один из сотрудников Михайлов приступил
к обыску Либерова (который при выходе из кареты толкнул сотрудника
Михайлова в грудь), но Либеров ударил сотрудника Михайлова в лицо
и при попытке нанести второй удар задержан за руки нач. тюрьмы т. Ива
новым, на которого с целью отбить Либерова набросились подсудимые
Морозов, Лихач и др. В это время подсудимый Львов, уклонившийся от
обыска и находящийся уже в закрытом тюремном корпусе, стал бить стек
ла в окнах и пытался безрезультатно выломать двери, вследствие чего бы
ла выведена дежурная часть красноармейцев и кроме того принятыми
мною мерами словесного воздействия на подсудимых было восстановлено
некоторое спокойствие, причем во время моего разговора с Гендельманом
[кто то] из подсудимых заявил, что сотрудник Михайлов, которому подсу
димый Либеров нанес удар --- пьян. Мною сейчас же от имени Верхтриба
было отдано распоряжение о вызове врача для освидетельствования т. Ми
хайлова, который, на мой личный взгляд, не производил впечатления че
ловека, находящегося в состоянии опьянения в какой бы то ни стало сте
пени, к присутствованию при освидетельствовании по предложению
обвиняемых был допущен и подсудимый Донской. До освидетельствова
ния среди подсудимых раздавались возгласы, что если обыски будут про
изводиться, они в трибунал не поедут. К настоящему присовокупляю, что
возбуждение подсудимых с каждым днем процесса возрастает и, по моему,
необходим самый тщательный надзор и в первую очередь: тщательные, по
верхностные обыски и сокращение дней свиданий, что касается насилий
над сотрудниками, рапорт одного из них т. Рабинова при сем представляю.
Вопрос этот прошу вырешить таким образом, чтобы впредь мои люди име
ли право оградить себя от оскорблений действием»27.
484

Терпение чекистов кончалось. 2 июля 1922 г. Дерибас в своем рапорте
на имя Самсонова сообщал о двух попытках передать и получить письма
во время свидания подсудимых с родственниками и возникших вокруг это
го коллизиях: «Сегодня в 14 часов начальник тюрьмы на Кисельном сооб
щил, что во время свидания Альтовский передал сыну Злобина письмо.
Сына Злобина обыскали и обнаружили письмо. От него (так в тексте. Име
ется в виду Лихач, передача письма которому кем то из родственников бы
ла замечена чекистами. --- К. М.) потребовали подвергнуться обыску, он от
казался, но сами заключенные уговорили признаться и отдать переданное
письмо. Он отдал, но обыску отказался подвергнуться. По мнению наблю
давших, он отдал не все и пытался передать Гоцу утаенное.
Я дал распоряжение: 1. Обыскать так, чтобы убедиться нет ли оружия,
на тщательном обыске Лихача не настаивать. 2. Сына Злобина задержать
при комендатуре на 24 часа. 3. Приходящих еще к Лихачу и Альтовскому
на свидание не допускать. 4. Вызвать дежурного следователя МГО и со
ставить об всем этом акт. 5. Письма, отобранные у Лихача и сына Злоби
на, приложить к акту и доставить мне. 6. Требуемую Лихачем копию
с письма не давать (письма, отобранного у него)»28.
Обращают на себя внимание два момента. Во первых, гибкость так
тики подсудимых, уговаривавших Лихача не идти на конфликт из за от
каза подвергнуться обыску и отдать переданное письмо. Они понимали,
что в случае отказа принудительный обыск и дальнейшая эскалация кон
фликта неизбежны, что ставило под удар саму возможность свиданий
с родственниками. Представляется, что это соображение было домини
рующим, ибо, когда чекисты пытались обыскивать подсудимых вне свя
зи со свиданиями, они категорически противились этому. Во вторых, не
смотря на требования к своему начальству о ходатайстве перед верхами
о «принятии мер к укрощению обнаглевших», чекисты были вынуждены
идти на компромисс с подсудимыми и провести поверхностный обыск
Лихача только на предмет наличия оружия.
Похоже, чекисты понимали, что продолжение обысков и запрет сви
даний может привести к очень серьезным для них последствиям, вплоть
до срыва подсудимыми процесса путем объявления голодовки, отказа уча
ствовать в судебных заседаниях или устройства обструкции в зале суда.
Что могли бы противопоставить этому власти? Методы будущих полити
ческих процессов 30 х, где подсудимых подвергали длительному физиче
скому и психологическому воздействию, делая их послушными марионет
ками, были невозможны, с одной стороны, потому, что в условиях
гласного (точнее, полугласного) процесса, сам факт подобного насилия
стал бы известен всему миру. С другой стороны, сама задача сделать «груп
повую марионетку», пригодную для использования на суде, из этих кон
кретных подсудимых эсеров, в силу их морально психологических качеств
и их готовности к смерти, была попросту нереализуемой в 1922 г.
В то же время отказ от участия в судебных слушаниях или обструкция
были палкой о двух концах и для подсудимых эсеров, т. к. в случае их при
менения они могли быть обвинены властями в уклонении от суда трудя
щихся. Таким образом, и для власти и для подсудимых возникала своего ро
да основа для компромисса, ибо ни те ни другие не были заинтересованы
в срыве процесса. (Хотя, чекисты, конечно, с нетерпением ждали его окон
чания, когда необходимость в компромиссе отпадет и церемониться с «об
наглевшими» будет не нужно. Ниже мы увидим, что тот режим «особой изо
ляции», который чекисты специально создали для подсудимых эсеров,
безусловно, нес весьма сильный отпечаток личной мести.)
485

Но все же столкновение между чекистами и подсудимыми было не
избежно. В ежедневных агентурных сводках, которые руководство ГПУ
стало получать с 1 июля (подробнее о них см. выше) содержался и мате
риал о попытках подсудимых, их товарищей на воле и родственников пре
одолеть тюремную изоляцию. Так, в сводке за 5 июля 1922 г. пом. началь
ника СО ГПУ Дерибас сообщал, «что в одной из камер арестованный
делал какие то знаки на пальцах, наверху в красном корпусе был какой
то стук, происхождение которого не установлено»29. Подчеркивание бы
ло сделано синим карандашом Дзержинского, отправившего свой эк
земпляр с этой пометкой Самсонову. Самсонов дал весьма любопытную
версию происхождения стука, которая снимала с чекистов и тюремщи
ков какую либо ответственность: «Возможно, что этот стук производил
сапожник»30.
Но вряд ли эта версия могла успокоить Дзержинского, тем более что
6 июля 1922 г. у него появился повод всерьез обеспокоиться наличием у за
ключенных действующей связи с внешним миром. В сводке за 6 июля Де
рибас докладывал, что Лихач осведомлялся у ответственного дежурного
МГО при тюрьме, «получено ли распоряжение тов. Пятакова о том, что
бы ничего из передаваемого на свидании родственниками арестованным
и обратно не отбиралось». Этот же дежурный обратил внимание на то, что
«во время прогулки арестованные также делятся на группы: часть остает
ся в камерах, часть гуляет. Очевидно стремятся помешать обыскам и ос
мотрам камер в их отсутствие». В этот же день «Защитница получила ка
кую то бумагу от подсудимых на имя какой то Веры Николаевны за
подписью всех подсудимых, а в перерыв получила и передала письмо на
имя подсудимых от родственников озаглавленное "Дорогие товарищи"»31.
Весьма примечательно, что ни секретный агент, видевший в зале суда это
письмо к Вере Николаевне, ни пом. нач. СО ГПУ Дерибас не сообрази
ли, что «какая то Вера Николаевна» это ни кто иной, как В. Н. Фигнер,
у которой именно в эти дни был юбилей. Но это знал Дзержинский.
Чекисты оказались в сложном положении. Подсудимые добились от
Пятакова запрета отбирать что либо во время свиданий с родственника
ми, явно шантажируя председателя суда ответными действиями и скан
далом, в котором он был не заинтересован. Так же очевидно, что кана
лом передачи писем на волю и с воли была и защитница Орлова,
применение к которой тех или иных санкций и действий после сканда
ла сначала с иностранными защитниками, а затем и с русскими адвока
тами 1 й группы было для властей нежелательным. Но и терпеть переда
чу на волю таких документов, как публичное письмо к Фигнер и писем
от руководителей эсеровского подполья подсудимым членам ЦК ПСР,
Дзержинский также не мог. Поэтому на сопроводительной записке к этой
сводке он начертал следующую резолюцию: «Самсонову. Переговорите
с Пятаковым на счет производства в тюрьме обыска»32.
Терпение чекистов истощилось и они начали наступление на обоих
фронтах своего противостояния с подсудимыми эсерами --- изменение ус
ловий проведения свиданий (проведение его через двойные решетки)
и подготовка к тотальному обыску заключенных и их родственников. Обы
ски на квартирах родственников позволяли не только изъять письма от
подсудимых и подготовленные для передачи им материалы, но и могли
дать формальные основания для ареста родственников.
Конфликт вспыхнул 9 июля, когда заседаний не было и подсудимые
оставались в тюрьме, готовясь к свиданиям. Но чекисты и тюремные вла
сти захотели решить проблему несанкционированных передач писем тем,
486

что установили в помещении для свиданий двойные решетки (между ко
торыми находились чекисты, что блокировало не только передачу чего бы
то ни было, но и позволяло фиксировать все разговоры). О реакции под
судимых докладывал Дерибас: «Во время свиданий, [увидев] перед собой
решетки --- [подсудимые] отказались от свидания и с руганью по адресу
ГПУ ушли в камеры. После совещания подали заявление об объявлении
с 12 час. понедельника голодовки»33. Чекисты в преддверии скандала, ко
торый неизбежно должен был последовать за голодовкой, решили, что те
рять им нечего и решили провести широкомасштабный и тотальный
«шмон». 12 июля 1922 г. на заседании Комиссии по охране ЦК ПСР, слу
шался вопрос «Об обыске» и было решено: «Производить самый тщатель
ный обыск как личный, так и помещений, а равно и у родственников та
ковых по домам, получив окончательную санкцию тов. Дзержинского»34.
Почему, несмотря на опасность скандала, власти (не только чекисты,
но и Крыленко и Пятаков) так стремились к личным обыскам подсуди
мых и родственников, обыскам их вещей и их жилья? Представляется,
что все эти обыски и просмотр бумаг подсудимых и родственников име
ли троякую цель: помешать подготовке к выступлениям подсудимым,
раздобыть интересную, с точки зрения чекистов, информацию, относя
щуюся к процессу, и наконец --- обнаружить у заключенных предметы,
с помощью которых они могли бы организовать побег. Как видно из пе
реписки высокопоставленных чекистов, это решение отчасти было вы
звано тем, что подсудимые к середине процесса нашли способ бороться
с негласными обысками их камер и помещений в Доме Союзов, во вре
мя которых чекисты тщательно обследовали все их бумаги и нередко изы
мали необходимые для выступлений материалы. И хотя подсудимые не
однократно пытались жаловаться суду, что чекисты изымают все записи,
относящиеся к процессу, и это мешает им полноценно участвовать в су
дебных прениях, Пятаков и Крыленко игнорировали эти жалобы.
Еще 5 июля 1922 г. пом. начальника СО ГПУ Дерибас подал рапорт
Дзержинскому, в котором обрисовывал создавшуюся ситуацию, правда,
акцентируя внимание на предотвращении возможности побега: «В по
следнее время подсудимые систематически ходатайствуют перед судом то
об оставлении в тюрьме некоторой группы подсудимых, то об оставлении
в комнате для арестованных во время заседания, то наоборот, во время пе
рерыва просятся на трибуну группами по 10 человек для знакомства с ма
териалом. Получается очень часто такое положение, что арестованные
группами одновременно находятся: в тюрьме, в комнате наверху и на три
буне. Полагая, что такое поведение подсудимых умышленно направлено
к распылению охраны и внимания, чтобы увеличить возможность побе
гов --- прошу обратить внимание тов. Пятакова на это невыгодное обсто
ятельство»35. На обороте рапорта Дерибас от руки изложил свои конкрет
ные предложения: «1. Отменить вызов во время перерыва на трибуну
групп арестованных. 2. Сократить и десистематизировать их дежурства
в тюрьме, путем отказа время от времени в разрешении не присутство
вать в суде. 3. Тоже в арестантской комнате наверху»36.
Дзержинский велел через коменданта процесса Шиманкевича по
ставить об этом в известность Пятакова 37. Из черновика письма (за под
писью зам. председателя ГПУ) к Пятакову видно, что решили просить
значительно больше, чем этого хотел Дерибас: «ГПУ находит, что нали
чие подсудимых одновременно в трех местах вообще, и в частности, пре
бывание их на трибуне во время перерыва, постепенно должно быть ус
транено, урегулирован и вопрос с передачами и пересмотрено запрещение
487

личных обысков»38. Черновик был послан Самсонову и Дерибасу с резо
люцией Г. Г. Ягоды: «Ваше заключение. Необходимо переговорить. Г. Я.
7/VII». Очевидно, после разговора с Ягодой Самсонов написал Дзержин
скому рапорт: «В следующее воскресенье (16 го июня) считал бы нужным
произвести самый тщательный обыск в Кисельной тюрьме вообще, у аре
стованных членов ЦК ПСР в особенности. Порядок операции полагал бы
нужным принять следующий. 1) Обыск произвести в присутствии тов.
Пятакова вслед за тем, как с. р. пойдут со свидания в камеры, в каковые
их не допустить, а по пути со свидания вводить в отдельные комнаты
и здесь подвергнуть самому тщательному личному обыску. 2) Одновре
менно произвести обыск в камерах цекистов, а затем и по всей тюрьме.
3) Произвести у родственников обыск на дому вслед за тем, как со сви
дания они зайдут в свои квартиры, а у кого нужно, то и на улице. <...>
4) Произвести самый тщательный обыск по всей тюрьме не исключая
и помещений охраны таковой. 5) Ввести за правило производство обысков
у надзирателей и часовых, входящих и выходящих из тюрьмы и обратно.
6) Взять от арестованных всю их собственную мебель и др. вещи, кото
рые им не полагаются в тюрьме и которые охотно могут быть заменены
другими предметами и вещами (вероятно, опасались хитроумных тайни
ков в мебели и вещах. --- К. М.). 7) Признать необходимым производство
обходов особых агентов частных помещений, прилегающих к Кисельной
тюрьме. 8) Руководителям обыска одновременно произвести технический
осмотр тюрьмы и дать свое заключение о недочетах тюрьмы в техничес
ком отношении»39. Дзержинский на рапорте Самсонова написал: «Согла
сен. Надо поговорить с т. Пятаковым»40.
Тем временем разгорался скандал вокруг голодовки эсеров, продол
жавших тем не менее участвовать в судебных прениях. 12 июля 1922 г.
А. В. Луначарский послал письмо «В ЦК. РКП. Тройке по процессу С. Р.
Для Троцкого, Каменева и Дзержинского», где достаточно резко и эмо
ционально высказался о происходящих событиях: «С. р. объявили голо
довку по поводу каких то недоразумений со свиданиями. Каковы же бу
дут результаты этого? Во первых, подсудимые --- левая группа
нервничают до чрезвычайности; во вторых, их защитники, не исключая
Шубина и Кона тоже нервничают. Шубин даже заявил, что показания
подсудимого Федоровича были сбивчивыми, т. к. он был близок к обмо
року. Все это, конечно, вздор и от отсутствия одного обеда никто в об
морок не падает, но это свидетельствует, в каком настроении находятся
участники процесса, а что Вы скажете о публике и что начнет голосить
вся свора наших заграничных врагов. По моему, допустить с.р. до голодов
ки, значит оказать им огромную услугу. Простите меня, но более предатель
ского промаха нельзя было сделать. Я просто диву даюсь, как не только Ун
шлихт, но и Крыленко в каком то странном озлоблении против подсудимых
не понимают, что они бьют наш процесс наотмашь (выделено нами. ---
К. М.). Ведь даже там, где нет пятна, его стараются налгать Вандервель
де и Вандервельдики. А тут великолепная почва: героическое голодание,
обмороки, полная возможность уйти на этой почве с процесса, всяческая
сентиментальная жалость по отношению к подсудимым и ненависть к уг
нетателям. К чему все это? Неужели так важно, что, как мне объясняли,
жены с.р. садятся к ним на колени и могут передать им записки. Да черт
с ними, пусть передают им, что угодно, это было бы в миллион раз менее
вредно для нас, чем демонстрация голодания, за которую они горячо ухва
тились, понимая, какой это большой для них козырь. Я сообщил свою мысль
Крыленко, который ответил полным непониманием, и Пятакову, отнесшему
488

ся более внимательно (выделено нами. --- К. М.). Я надеюсь, что тройка
ЦК, если только это безобразное явление не пресечено уже сейчас, на
правит дело в надлежащее русло»41.
Луначарский не знал, что чекисты решили не останавливаться на до
стигнутом и как раз 12 июля тройкой по охране процесса было принято
решение о массированном обыске подсудимых и их родственников, санк
ционированное Дзержинским, т. е. одним из тех, к кому он апеллировал.
16 июля (по случаю воскресенья судебных заседаний не было и под
судимые оставались в тюрьме) совместными усилиями Московского гу
бернского отдела и центрального аппарата ГПУ был проведен тотальный
обыск камер заключенных в тюрьме в Большом Кисельном переулке,
а также у родственников подсудимых. Примечательно, что чекисты доби
лись присутствия во время обыска в тюрьме Пятакова, дабы показать, что
обыски делаются с согласия председателя трибунала. Но вот результаты
столь грандиозного мероприятия оказались достаточно скромны (если не
считать обнаружения пучка тонкой проволоки)42. В целом можно конста
тировать, что, стремясь предотвратить возможный побег и налаживание
бесперебойной связи подсудимых с товарищами по партии, власти опа
сались и чрезмерного давления чекистов на подсудимых, чреватого скан
дальным срывом процесса, а потому члены «тройки Политбюро» были
вынуждены всерьез прислушиваться и к совершенно справедливым опа
сениям Луначарского, который вряд ли был одинок в своих оценках си
туации. Похоже, что чекистов вынудили пойти на некоторые уступки со
свиданиями и личными обысками подсудимых, которые вызывали экс
цессы, ибо опасались дальнейшей эскалации конфликта. Вообще, голо
довка, судя по всему, прошла незамеченной для сторонних наблюдателей,
а сведения о ней нами обнаружены только в этом письме Луначарского.
На следующий день после обыска родственники подсудимых, собрав
шиеся в Доме Союзов, активно обсуждали его, причем, как явствует из
Общей сводки начальника Активотделения за 17 июля, «жена подсуди
мого Лихача Соловьева Дора (Брюнетка), а также жена Альтовского Авер
киева Нина Александровна (Швейка) агитировали среди родственников,
"что это возмутительно, невыносимо подвергаться постоянно таким из
девательствам"». Отношение к суду среди родственников после обысков
стало еще хуже, так как родственники видели как председатель суда тов.
Пятаков лично приезжал в Кисельную тюрьму, они говорят, что трибу
нал, по видимому, санкционировал эти обыски»43.
На вечернем заседании 17 июля подсудимые 1 й группы устами Ген
дельмана заявили протест, вокруг которого сразу же вспыхнула полеми
ка: «Гендельман: Теперь я должен сделать Трибуналу сообщение от всей
нашей группы о тех обысках, которые имели место в таких пределах, ко
торые превосходили рамки обычных тюремных обысков и с нашей точки зре
ния должны быть учтены, как некоторое новое судебное следствие процес
суального характера (выделено нами --- К. М.). Когда мы были вчера
вызваны на свидание в тюрьме, то после того, как свидание с нашими
родными было закончено, нас удалили в разные помещения, разделивши
на две группы, в канцелярию тюрьмы и еще какое то, и подвергли очень
тщательному и длительному обыску. В это время выяснилось, что в это
время в нашей камере явились агенты ГПУ и приступили к обыску
и просмотру наших бумаг в нашем отсутствии. После того, как наш лич
ный обыск был окончен, нас не допустили вернуться обратно в камеры,
а оставили на дворе, и по небольшим группам возвращали в камеры. В ча
стности относительно себя могу доложить Трибуналу, что я был уведен
489

почти последним в камеру, когда большая часть товарищей были уже уве
дены. Вместе со мною явился в мою камеру агент ГПУ и приступил в мо
ем присутствии к обыску моей камеры. Меня сразу поразил чрезвычайно
поверхностный характер обыска. Он абсолютно ни одной вещи не рассмо
трел и только подходил и тыкал пальцем то в одну вещь, то в другую,
но мое недоразумение сразу рассеялось, когда он взял с окна документ,
который мною был определенно оставлен в моем деле. Когда я увидел,
что он находится в не надлежащем месте, я обратился к агенту с вопро
сом в упор --- видимо вы обыск произвели до меня, ибо этот документ был
в деле, а теперь валяется на окне. Так как вопрос был поставлен в упор,
то ему ничего не оставалось делать, как признать этот факт. Затем был
приглашен в мою камеру в виду моего соответственного заявления началь
ник Секретно Оперативного Отдела ГПУ гражданин Самсонов, который
это обстоятельство подтвердил, прибавивши, что обыски были начаты,
но немедленно приостановлены. Гражданин председательствующий, граж
данин Пятаков, который в то время явился в тюрьму и имел беседу с то
варищем Гоцем, нашим представителем, разъяснил товарищу Гоцу, что до
кументы будут просматриваться агентами ГПУ, что постольку, поскольку
найдены будут следы подготовки взрыва тюрьмы, организация побега (так
в тексте. --- К. М.) и т. д. и т. д., но поскольку документы имеют значение
только для постановки нашей защиты для подготовки следственного ма
териала, выписки показаний, подготовки конспекта вопросов, которые мы
задаем и т. д., словом все документы, которые имеют значение исключи
тельно судебно следственного материала по разъяснению гражданина Пя
такова, находившегося в то время в тюрьме, осмотр этих документов не
может и не должен иметь место. <...>
Заканчивая свое сообщение, я считаю должным указать буквально
в двух словах следующее. У наших семей вчера были произведены обыс
ки. Я говорю об обысках, которые были произведены вчера.
Председатель: Гр. Гендельман, что касается вас, это касается Трибу
нала, а о ваших семьях --- это к Трибуналу не относится.
Гендельман: Я считаю нужным указать, что такие обыски и преследо
вания наших семей не дают нам возможности спокойно отдаться делу на
шей защиты, спокойно изучать материал и т. д. Я думаю, да и Трибунал
это удостоверит, ибо здесь все люди прикосновенные к политической де
ятельности и революции, Трибунал удостоверит, что за время царизма
нельзя указать ни одного политического процесса, чтобы охранка или жан
дармерия так преследовали семьи обвиняемых по политическим процессам,
так производили у них обыски, как были произведены у нас. Никогда это
в истории революции не имело места и только наш процесс при Советской
власти должен обогатить историю революции этим новым методом по отно
шению к подсудимым (выделено нами. --- К. М.)»44.
Пятаков и Крыленко попытались обвинить подсудимых в искажении
общей картины, целей и задач обысков, доказать закономерность прове
дения обысков, выведя за рамки разговора обыски квартир родственни
ков подсудимых, и опровергая, что одной из целей этих обысков было
знакомство с материалами подсудимых по организации своей защиты.
Пятаков подтверждал, что «специально в качестве Председателя Три
бунала присутствовал в тюрьме в течение всех обысков», но заявлял, что
«присутствовал для того, чтобы установить, будут ли какие нибудь нару
шения права обвиняемых. Ни одного заявления со стороны обвиняемых
не последовало на счет каких бы то ни было нарушений, безобразий, не
правильных действий со стороны производивших обыск. <...> Что каса
490

ется документов, то я предупредил обвиняемого Гоца, что производящие
обыск являются людьми не вполне осведомленными о том, какие доку
менты могут брать и какие не могут, поэтому я присутствую здесь и от
носительно каждого неправильно изъятого документа заявите немедлен
ную претензию и он будет вам возвращен. <...> Все документы были
возвращены, за исключением трех, которые, как я уже сказал, с моей точ
ки зрения не имеют никакого касательства к процессу <...>. Я заявляю
еще раз совершенно открыто в присутствии всех сторон, что <...> по
скольку мы имеем личные свидания, которые проходят бесконтрольно от
администрации тюрьмы, постольку соответствующие последствия имеют
место, поскольку существует определенный тюремный режим». На во
прос подсудимых об «поголовном обыске родных, бывших на свидании»,
Пятаков ответил: «Поголовный или не поголовный обыск, об этом мне
ничего неизвестно, это Трибунала не касается. ГПУ обыскивает тех граж
дан, которых она находит необходимым обыскивать в связи с теми или
другими обстоятельствами»45.
Крыленко потребовал «исключения всего этого обстоятельства из
стенограммы», т. к. «данное заявление абсолютно ни в какие рамки про
цесса не входит», ибо «жалобы на действия соответствующих органов
должны вноситься в соответствующие органы. <...> Поскольку идет во
прос об ограничении прав процессуального характера, постольку здесь
надлежит обращаться к Трибуналу, но не в порядке судебного заседания,
а порядке соответствующего письменного заявления». Что касается про
смотра чекистами документов подсудимых, он нашел, что «всякий дол
жен согласиться, что когда то или другое полномочное лицо производит
просмотр документов и материалов на предмет отыскания в них данных,
в которых можно было бы подозревать и установить возможность побе
га и так далее, то для этого необходимо просмотреть начало и весь до
кумент, ибо вперед знать, что в этом документе будет или не бу
дет --- нельзя». Изъятие же циркулярного письма ЦБ он счел и вовсе
правомерным, т. к. «Центральное Бюро ЦК есть организация контррево
люционная, нелегальная, по отношению к которой ГПУ обязано прини
мать меры пресечения и действовать путем таких мер, которые закон
позволяет. Отсюда вытекает, что если бы данное циркулярное письмо бы
ло обнаружено органами ГПУ на обыске где нибудь в городе, то оно
должно было бы быть изъято. Если оно обнаружено у обвиняемых, на
ходящихся в заключении, оно тем более должно быть изъято, ибо оно
доказывает прежде всего, что с контрреволюционной подпольной орга
низацией, действующей на воле, имеют непосредственное сношение ли
ца, находящиеся в тюрьме, и если этот документ не был бы изъят <...>
я считал бы себя обязанным возбудить судебное преследование против
ГПУ за бездействие власти».
В конце этой полемики председатель заявил, что «Верховный Трибу
нал считает инцидент исчерпанным»46.
18 июля Дерибас констатировал, что возмущение обыском и присут
ствием на нем Пятакова у родственников не ослабело 47. Но по тактичес
ким соображениям подсудимые эсеры предпочитали не идти на конфликт
по этому поводу, как и по тому, что их подслушивают прямо на скамьях
подсудимых переодетые в красноармейцев охраны чекисты и сексоты из
числа бывших товарищей.
С этого момента обыски вещей и бумаг подсудимых продолжались
регулярно, так же, как и обыски родственников, что заставило последних
привыкнуть к тому, что ГПУ их «громит» чуть ли не ежедневно 48.
491

Из дореволюционной практики «тюремной коммуникации» больше
вики прекрасно знали, какую роль в преодолении изоляции политзаклю
ченных играют сопровождающие их на суд часовые, надзиратели и охра
на тюрем. Поэтому вовсе не случайно чекистами был предпринят целый
комплекс мер по предотвращению возможной «агитации» со стороны
подсудимых в отношении надзирателей и часовых, обыскам их помеще
ний, наблюдению специальной наружной агентурой за несением службы
часовыми, контролирование надзирателей часовыми, дежурство в тюрь
ме сотрудников МГО и СО ГПУ, которые фактически контролировали
работу не только часовых и надзирателей, но еще и друг друга, проверка
личных дел и отсев надзирателей и часовых и т. п.
Для того, чтобы дать почувствовать полноту ответственности, с 38 со
трудников тюремного отделения МГО, которые непосредственно обща
лись с заключенными эсерами (дежурные комиссары и их помощники,
старшие по корпусу, комиссары опер[отдела], привратники, надзиратели,
наблюдатели за корпусами (в том числе и сидевшие на крышах)), была
взята коллективная подписка: «Мы принимаем всю ответственность
ЗА ВСЕХ ПОЛИТЗАКЛЮЧЕННЫХ НА СЕБЯ, как против побега, так
и против каких либо сделок с политзаключенными, и несем за это всю
ответственность, вытекающую из этой подписки» (каждая из трех смен
дала подписку на отдельном листе)49. Весьма суровую подписку дали и два
комиссара «Актотделения Оперода ГПУ». В ней говорилось: «<...> за пра
вильный подсчет подсудимых первой группы во время утреннего и вечер
него общих выводов из арестантской комнаты на трибуну и обратно,
а также во время привоза и отвоза в здание суда из тюрьмы и обратно,
несем круговую ответственность, вплоть до высшей меры наказания»50.
Это значило, что комиссары были связаны круговой порукой, за ошибку
одного из них расстреляны могли быть оба, что, естественно, заставляло
их контролировать работу друг друга!
С другой стороны, только взятием подписок и наведением дисцип
лины руководство ГПУ не ограничилось, озаботившись и «чистотой» ря
дов тюремщиков и охраны и затребовав материал на каждого человека,
причастного в той или иной мере к охране эсеров. Чекисты предпочли
перестраховаться и проявлять бдительность при малейших «задоринках»
в биографии проверяемых.
Решение о фильтрации личного состава внутренней и внешней охра
ны ГПУ и замене «в особенности, обслуживающих свидания и общаю
щихся с родственниками» было принято на расширенном «Заседании по
выработке мер охраны арестованных», где перед присутствовавшими Пя
таковым, Ягодой, Дерибасом, Иконниковым, Медведем, Беленьким,
Шиманкевичем, Ивановым, Герсоном выступил сам Дзержинский 51. Это
решение было подтверждено и на самом первом заседании «Комиссии по
охране ЦК правых с. р.» 30 июня 1922 г. в составе Самсонова, Ягоды и Бе
ленького. Кроме того, Агранову поручалось «перед разводом охраны на
посты информировать часовых о значении процесса и отношения наше
го к с. р.», Беленькому --- «поставить в Кисельной тюрьме специальных
инспекторов по наблюдению за тем, как несет охрану тюремная охрана,
о чем инспектора должны представить специальные ежедневные сводки»,
а Дерибасу --- «немедленно пересмотреть состав охраны Кисельной тюрь
мы и выбросить неблагонадежных и заменить новыми, о чем в 24 ч. до
ложить в тройку». Начальник Кисельной тюрьмы обязывался «представ
лять тов. Самсонову ежедневные сводки о состоянии охраны тюрьмы
и о настроении арестованных»52.
492

Уже 1 июля Дерибас подал рапорт на имя нач. СО ГПУ Самсонова,
в котором представил «свои соображения по пересмотру личного соста
ва тюремной охраны на Кисельном»: «...Внутренняя охрана и служба
(кроме военной) состоит из 113 человек. Из них 30 человек коммунистов
и 83 беспартийных. По отзывам самого начальника тюрьмы, из 30 ком
мунистов только 4 человека исполняют свои обязанности хорошо, 21 че
ловек --- несут службу удовлетворительно и 5 человек неудовлетворитель
но, т. е. не удовлетворяют элементарным требованиям. Двое из них
вследствие своей неразвитости. Из 83 беспартийных только 1 человек ра
ботает очень хорошо, 62 человека исполняют обязанности удовлетвори
тельно и удовлетворительной надежности, а 22 человека не удовлетворя
ют элементарным требованиям, вследствие неразвитости и нерадивости,
а3изнихещеибольны.
Таким чисто механическим, правда, путем <...> уже устанавливается
необходимость сменить 27 человек, и не временно, а совсем <...> Заме
нить удаленных нужно коммунистами. <...> Тов. Дзержинский помимо да
же предлагал просто сменить всех механически (выделено нами. ---
К. М.)»53. (Предложение Дзержинского имело свой резон --- подобной
100 процентной заменой можно было нарушить уже установленные свя
зи со старыми надзирателями. Но оно не спасало от установления но
вых связей и отношений как самими заключенными, так и их товари
щами на воле). К своему рапорту Дерибас приложил «Список
сотрудников тюрьмы с неудовлетворительной репутацией» из 27 человек.
Из них только двое были электромонтером и курьером, а осталь
ные --- надзирателями (пятеро коммунистов)54.
Вскоре начальник Тюремного отдела МГПО Иванов представил Сам
сонову «Список сотрудников тюремного отделения МГПО на 1 е июля
1922 года», в котором кроме ФИО, сообщались должность, время начала
работы, партийность, характеристика и в ряде случаев примечания 55. Все
замены, кроме одного курьера, касались надзирателей.
Но чекистское начальство не устроило предложение Дерибаса огра
ничиться «механическим способом» проверки, при котором возможны
«небольшие ошибки в ту или иную сторону», ибо они отдавали себе от
чет, какие последствия может за собой повлечь использование хотя бы
одного надзирателя в роли помощника при организации побега или да
же просто в качестве «почтового голубя» (передающего огнестрельное
и холодное оружие, пилки, веревки и т. п.). Не пошли чекисты и по пу
ти, предложенному Дзержинским --- огульной замены надзирателей. Бы
ло принято Соломоново решение: для начала (до начала массовой филь
трации надзирателей) приставить к надзирателям часовых 56. Совершенно
очевидно, что эта мера была предпринята как для «обороны» от нападе
ния, если бы оно исходило от заключенных, так, и, безусловно, для кон
троля за надзирателями.
18 июля 1922 г. конституировалась «Комиссия по проверке личного
состава Внутренней и Внешней охраны ГПУ» под председательством
Самсонова в составе нач. Внутренней тюрьмы ГПУ Дукиса и Вейса. Был
определен порядок проверки и приказано Дукису к следующему заседа
нию «вызвать одну смену свободных от дежурств. Для проверки подо
брать соответствующий материал»57. Таким образом, начальник СО ГПУ
Самсонов не пожалел своего времени для личного знакомства и опроса
каждого из более чем сотни тюремных сотрудников (хотя ранее все это
было возложено на Дерибаса). Заседания Комиссии проходили по вече
рам в промежутке от 20.30 до 22.00 и состоялись 19, 20, 21, 24, 25 июля.
493

За один вечер успевали опросить и принять решение по 22---25 чел. 58.
Проверке подверглись личный состав Внутренней тюрьмы ГПУ59 и лич
ный состав Комендатуры ГПУ60. Кого то утверждали сразу, кого то ос
тавляли с пометкой «заменить при подборе замены», кого то заменяли,
кого то из надзирателей переводили «...на другую работу в ГПУ»61, кого
то утверждали с формулировкой «Утвердить, тов. Дукису иметь наблюде
ние»62, кого то из вновь поступивших брали с формулировкой «зачислить
с 2 х недельным испытанием»63. Уже 20 июля Дукису было поручено
«...о всех своих сотрудниках затребовать сведения из прежних мест служ
бы за период с октябрьской революции».
Все эти меры, вероятно, дали свои результаты, но до идиллии было
далеко, о чем свидетельствует уже упоминавшаяся агентурная сводка от
25 июля, в которой за подписью Дерибаса сообщалось: «Замечено лишь,
что один из заключенных проходя из одной камеры в другую (после ужи
на), завел разговор с дежурным надзирателем. Часовой надзиратель 3 го эта
жа также спустился и принял участие в беседе, прервавшейся приходом де
журного комиссара (выделено нами. --- К. М.)»64.
Хотя меры, как писал Дерибас, и были приняты, властям не могла
понравиться беседа заключенного эсера с двумя надзирателями, один из
которых к ней присоединился по собственному желанию. Ведь это было
не просто вопиющим и грубейшим нарушением инструкций, это было
просто опасно для властей, т. к. именно таким образом заключенные аги
тировали (или подкупали) надзирателей в царских тюрьмах, и те стано
вились их «почтовыми голубями» для связи с волей, а то и помощника
ми в организации побегов. Конечно же, надзирателей, поддержавших
разговор с подсудимым, тут же наказали, но на этом не успокоились,
о чем говорит та весьма экстраординарная и оригинальная мера, до ко
торой додумались чекисты --- с 6 августа 1922 г. надзирателям предписы
валось переодеваться на службе в «специальную форму без карманов»!
12 июля 1922 г. на заседании Комиссии по охране ЦК ПСР слушал
ся и вопрос «О проверке домов вокруг Кисельного» и было решено: «По
ручить МГО произвести обследование в 2 х дневный срок и о результа
тах донести в тройку»65. 19 июля 20 сотрудниками 3 го отделения
секретной части МГПО под руководством нач. Секретной части МГПО
Савватьева и начальника тюрьмы в Кисельном переулке Иванова в двух
домах рядом с тюрьмой были проведены обыски в «целях обнаружения
подкопов и подозрительных личностей». Впрочем, из рапорта чекиста,
руководившего этим «обходом», становится ясным, что всерьез опасались
и того, что из окон ряда квартир можно передавать и принимать инфор
мацию из тюремных камер заключенных эсеров. По окончании обхода
квартир, обысков и арестов некоторых подозрительных личностей зам.
уполномоченного 3 го отделения Юрьев обращался к Савватьеву: «Убе
дительно прошу принять самые срочные и решительные меры к выселе
нию упомянутых жильцов, обязательно во время процесса, в особеннос
ти с 2 и 3 этажей дома 7, и заменить жильцов этих квартир лицами,
внушающим безусловное доверие к Советской власти, в противном слу
чае, при таких условиях, в которых в настоящее время находится тюрь
ма, возможны всякие нежелательные эксы»66. Савватьев, препровождая
этот документ Самсонову, в своем рапорте поддержал выводы своего под
чиненного 67.
А были ли в действительности попытки со стороны заключенных эсе
ров и их товарищей на воле сигнализировать друг другу? Судя по всему,
да, ибо некоторые такие попытки был зафиксирован чекистами. За весь
494

июль и начало августа было несколько сообщений о попытке нарушить
тюремную изоляцию подсудимых. Так, в сводке за 9 и 10 июля Дерибас
докладывал, что: «В 22 1/2 часа была заметна из одной камеры сигнализа
ция руками на волю. В это же время в одном из домов замечен тип с би
ноклем, направленным в средину тюрьмы. Установить личность не уда
лось, квартиру тоже. (подчеркнуто Ф. Э. Дзержинским. --- К. М.)»68.
Последнее настолько не понравилось чекистскому руководству, что
в спешном порядке было поручено трем агентам наружного наблюдения
следить за окнами тюрьмы, а также за окнами прилегающих домов, как
по Б. Кисельному, так и по Варсонофьевскому переулку. Кроме того, пе
ред ними была поставлена задача отслеживать всех подозрительных воз
ле тюрьмы, а заодно следить и за тем, насколько бдительно несет свою
службу караул. Первые доклады «разведчиков» наружного наблюдения
появились 12 июля и дотошно фиксировали все подозрительное вокруг
тюрьмы.
12 июля «Р 84» докладывал, что утром во время отвоза заключен
ных из дома 6 «все время смотрел мужчина лет 25 со второго этажа
и с третьего этажа женщина пока не увезли», а во время привозов заклю
ченных из суда «ничего подозрительного замечено не было»69. «Р 99»
доносил, что, выполняя поручение «наблюдать за окнами политических
арестованных, не появится ли каких либо шифрованных знаков или сиг
налов», ничего не заметил 70. Но уже 13 июля их вечернее дежурство бы
ло более богато событиями. «Р 99» докладывал: «В 10 ч. вечера во вто
ром окне камеры Гоца появился один из арестованных, который стоял
у окна, о чем то оживленно беседуя, повернув голову от окна в камеру,
потом, смотря в окно, он жестикулировал одной рукой, показывая в ви
де условных знаков, и проделывал [это] мин. 20, потом к нему подошел
другой, и они начали о чем то разговаривать. Не прошло мин. 5, в д. 6
по Кисельному пер. в кв. 9 в первом окне от парадного был зажжен свет,
не прошло полминуты, опять был погашен, и так проделывалось три ра
за, после чего арестованные пошли от окна». Спустя некоторое время этот
наблюдатель заметил запущенные кем то три ракеты: «первая ракета
красного цвета, потом синяя и третья разорвалась наверху на три разных
цвета»71. Ракеты были замечены всеми наблюдателями, более того, упол
номоченный Общей агентурой МГПО, как раз обходивший в это время
посты, обнаружил, что ракеты пускали во дворе церкви двое взрослых,
которых окружал десяток детей. Чекист предложил взрослым следовать
за собой. «Один из них категорически отказался, назвав себя, что он из
батальона ГПУ», а второй при проверке документов оказался сотрудни
ком ГПУ Николаевым Николаем Сергеевичем, членом РКП, получив
шим командировочное удостоверение от ГПУ с семьей от 1 июля 1922 г.
от Петроградского ПП ГПУ 72.
14 июля наблюдение за окнами тюрьмы ничего не дало 73. А вот по
словам «Р 84», «когда привезли арестованных, то с 7 в окошко вы
сматривал мужчина лет 35 с 3 этажа из той же камеры дома (так в текс
те. --- К. М.), но с другого окошка высматривала женщина лет 46, с 4 го
этажа»74. Отсутствие каких либо сигналов как из тюрьмы, так и со сто
роны города «Р 9» и «Р 99» фиксировали 15 го, 16 го, 17 го, 18 го,
19 го, 20 го, 21 го, 22 го, 23 го, 24 го, 26 го июля 75. 27 го июля к их до
кладам прибавился еще доклад «Р 98»76. Рапортов агентуры за другие
дни в томе не имеется. Их доклады были обобщены в сводке, которую
с 28 июля 1922 г. ежедневно начал подавать Врид нач. общей агентуры
МГПО Фокин 77.
495

Никаких проблем у чекистов не возникало только с изоляцией и охра
ной тех нескольких подсудимых из 2 й группы, которых содержали во Вну
тренней тюрьме ГПУ отдельно от 22 х подсудимых эсеров. Вопреки широ
ко распространенному мнению, что все подсудимые 2 й группы во время
процесса находились на свободе, Ф. Ф. Федорова Козлова, Ф. Т. Ефимова,
Ф. В. Зубкова, П. Н. Пелевина ежедневно привозили в Дом Союзов из
Внутренней тюрьмы ГПУ 78. Подобное «привилегированное» положение
среди остальных подсудимых 2 й группы наводит на размышления двоя
кого рода. С одной стороны, власти явно не доверяли этим эсерам бое
викам. С другой стороны, содержание их в другой тюрьме показывает, что
власти опасались и влияния на них подсудимых 1 й группы, которые
в пределах одной тюрьмы с помощью тюремной коммуникации все рав
но нашли бы тот или иной способ связаться с ними. В этом факте ви
дится молчаливое признание могущества «тюремной коммуникации»
и собственного бессилия.
1.2. Мошенничество ГПУ: подмена «строгой изоляции»
«особой изоляцией» для 22 х осужденных по процессу
с. р. Разработка СО ГПУ «Инструкции по содержанию
в местах заключения членов антисоветских партий
"при особой изоляции"» и ее «изоляционные» меры
По приговору Верхтриба ВЦИК 7 августа 1922 г. к высшей мере нака
зания были приговорены 12 подсудимых 1 й группы: В. В. Агапов,
А. И. Альтовский, М. Я. Гендельман, Л. Я. Герштейн, А. Р. Гоц, Д. Д. Дон
ской, Н. Н. Иванов, Е. А. Иванова Иранова, М. А. Лихач, С. В. Морозов,
Е. М. Ратнер, Е. М. Тимофеев (исполнение приговора было отложено Пре
зидиумом ВЦИК и превратило «смертников» в заложников на случай ак
тивной, прежде всего террористической, деятельности эсеров). Остальные
обвиняемые из этой группы получили различные сроки заключения:
Н. И. Артемьев, М. А. Веденяпин, А. В. Либеров, Д. Ф. Раков, Ф. Ф. Федо
рович --- по 10 лет строгой изоляции, Е. С. Берг, М. И. Львов, В. Л. Ут
гоф --- по 5 лет строгой изоляции, Г. Л. Горьков --- 3 года строгой изоляции,
П. В. Злобин --- 2 года строгой изоляции. Подсудимые 2 й группы:
Ю. В. Морачевский и Г. М. Ратнер были оправданы, Г. И. Семенов,
В. И. Игнатьев и Л. В. Коноплева были приговорены к высшей мере нака
зания, а остальные --- к различным срокам наказания (И. С. Дашев
ский --- 3 года, П. Т. Ефимов --- 10 лет, Ф. В. Зубков, К. А. Усов, Ф. Ф. Фе
доров Козлов --- 5 лет, П. Н. Пелевин --- 3 года, Ф. Е. Ставская --- 2 года).
Впрочем, по ходатайству Верхтриба все они были помилованы Президиу
мом ВЦИК и освобождены от наказания.
Особо подчеркнем это обстоятельство (ведь Семенов собственноруч
но отравлял пули, которыми был ранен В. И. Ленин, а поехал после про
цесса вместе с Коноплевой в санаторий), потому что у каждого из
22 осужденных 1 й группы была возможность купить себе свободу ценой
предательства не только на предварительном следствии, но и после про
цесса. Причем, в отличие от «прошенистов» и «подаванцев» (так в нача
ле ХХ в. революционеры называли ренегатов, подававших прошение
о помиловании), любой из них мог рассчитывать не только на относи
тельные поблажки, но и на полную свободу. Более чем вероятно, что ес
ли бы уставшие от заключения С. В. Морозов и Е. А. Иванова вместо то
го, чтобы резать себе вены, обратились с покаянными письмами
в ЦК РКП(б) или ВЦИК, они были бы освобождены, ибо слишком высо
496

ки были ставки в этой игре. А в готовности части большевистского ру
ководства забыть о правовых нормах и приличиях и руководствоваться
в своих действиях лишь «политической целесообразностью» сомневаться
не приходится.
В этом контексте символична и показательна ситуация вокруг
Г. Л. Горькова, которая является, пожалуй, самым ярким символом не
только этого процесса, но и в целом всего противостояния власти и со
циалистов, оставшихся верными своим идеалам. Г. Л. Горьков (под фа
милией Добролюбов он был арестован и она «прилепилась» к нему) был
приговорен к трем годам заключения, но 18 сентября 1922 г. подал
в Верховный трибунал и председателю ГПУ Дзержинскому заявление,
в котором протестовал против того, что в приговоре говорилось о его
«якобы принципиально отрицательном отношении к вооруженной
борьбе». Дважды потребовав, но так и не получив стенограммы и про
токолы всех своих показаний на следствии и на суде, Горьков писал, что
«считает своим революционным долгом заявить Верховному трибуналу»
о том, что в ходе процесса «ни разу и ни слова не говорил о своем прин
ципиально отрицательном отношении к вооруженной борьбе», что
«в вопросе о вооруженной борьбе, как и в других вопросах», у него с ЦК
ПСР и с товарищами по процессу «никогда никаких расхождений не
было, нет и теперь и во всем была полная солидарность». Это заявле
ние он просил присоединить к его личному делу, имеющемуся в Вер
ховном трибунале 79.
Реакция Ф. Э. Дзержинского была молниеносной и весьма показа
тельной. Уже 23 сентября 1922 г. он переправил заявление Г. Л. Горькова
Добролюбова «помощнику прокурора РСФСР Н. В. Крыленко» с корот
ким сопроводительным письмом, в котором отмечал, что «считал бы
полезным вопрос о мере наказания по отношению к нему повысить до
10 лет, созвав для этого новое заседание Верхтриба»80. С одной стороны,
предельный цинизм и незаконность подобных действий в очередной раз
указывают на приоритетность политических целей и самого процесса,
и наказаний, с другой --- они позволяют нам по новому взглянуть на «ры
царя без страха и упрека» с «горячим сердцем, холодной головой и чис
тыми руками» и на его весьма упрощенное представление о морали, пра
ве и о принципах судопроизводства. Впрочем, следует отметить, что
Крыленко на подобный скандальный шаг не пошел, не желая еще раз се
бя высечь на глазах у европейских социалистических и демократических
кругов (а пожелание председателя ГПУ в отличие от решения Политбю
ро можно было и проигнорировать).
Приговор подсудимым обеих групп составил 27 с половиной маши
нописных страниц 81 и для его прочтения потребовалась половина дня
7 августа 1922 г. Любопытный штрих к тому, что власть не пыталась со
блюдать хотя бы видимость объективности даже там, где это по логике
вещей требовалось: в приговоре о родных брате и сестре Григории и Ев
гении Ратнер, разошедшихся по разные стороны баррикад и сидевших на
разных скамьях подсудимых, но естественно, имевших одинаковое соци
альное происхождение, было сказано, что Григорий --- «сын врача», а Ев
гения --- «имеющая высшее образование б. потомственная почетная граж
данка»82. И хотя формально обе эти записи соответствовали истине,
но игра с ними позволяла власти формировать положительное, нейтраль
ное или отрицательное отношение к носителю этого «социального про
исхождения». Ведь --- «сын врача» и «имеющая высшее образование б. по
томственная почетная гр.» вызывали разные ассоциации и образы
497

у миллионов неграмотных и уставших от разорения и крови людей.
Но больше всего отыгрались на В. Л. Утгофе, о котором было сказано ---
«сын жандармского офицера быв. гардемарин»83.
Приговор был прочитан каждому только в той его части, в которой он
его касался (об этом можно судить по приписке, сделанной на расписке
А. Альтовским --- «прочтена часть приговора в отношении меня ---
Пост. ЦИК»84). Об индивидуальном ознакомлении с приговором свиде
тельствует и рапорт коменданта Верхтриба ВЦИК Туманова «Председате
лю Трибунала по делу ПСР», в котором сообщалось, что постановление
ВЦИК «обвиняемым объявлено в отдельности под расписку, т. е. приго
воренным к высшей мере наказания, за исключением гр. Иванова, кото
рый от выслушивания такового отказался»85.
Каждого подсудимого заставили подписать расписку о том, что он оз
накомлен с приговором, причем сделано это было значительно позже той
даты, которая была напечатана на документе --- 8 августа. Все расписки
с подписями подсудимых 1 й группы хранятся в деле «Протесты против
суда над ПСР и переписка по выдаче стенограммы обвинит[ельного] за
ключения и приговора»86. Любопытно, что хотя в приговоре все были ука
заны по алфавиту, расписки подшили к делу по степени партийной зна
чимости подсудимых (так, как ее власти себе представляли): А. Р. Гоц,
Е. М. Тимофеев, М. Я. Гендельман, Д. Д. Донской, М. А. Лихач, Е. М. Рат
нер, С. В. Морозов, Л. Я. Герштейн, А. И. Альтовский, В. В. Агапов,
Е. А. Иванова Иранова. И хотя в деле отложилась сопроводительная за
писка ст. делопроизводителя Внутренней тюрьмы ГПУ Засядова о посыл
ке в СО ГПУ Андреевой «22 х расписок о чтении Постановления»87,
но в данное дело легли только расписки приговоренных к расстрелу.
Верхтриб ВЦИК тянул с извещением (под расписку) о Постановле
нии Президиума ВЦИК от 8 августа о приостановлении исполнения
смертного приговора. В середине августа уже сами чекисты обращались
к «коллегам» с просьбой ускорить извещение заключенных об этом 88.
Нельзя не обратить внимания, с каким удовольствием чекисты бросили
очередной, но в данном случае вполне «законный» камень в огород Верх
триба. Нетерпимость ситуации только усиливается, если вспомнить, что
подсудимые ожидали смертной казни. Нетрудно понять, какое нервное
напряжение царило среди осужденных эсеров, которые спустя 10 дней не
знали о том, что Президиум ВЦИК остановил исполнением 12 смертных
приговоров. Это вряд ли устраивало чекистов, желавших отныне властво
вать над ними безраздельно, т. к. в случае возможных эксцессов (голодо
вок, обструкций и т. п.) «расхлебывать» последствия за медлительность
верхтрибовцев пришлось бы уже чекистам.
Почему же Верхтриб не спешил известить приговоренных к смерти
о том, что расстреливать их в ближайшее время не будут? Возможна, ко
нечно, и обычная российская бюрократическая волокита и неторопли
вость. Но не исключено, что волокита вовсе не была случайной --- ведь
возглавлял Верхтриб Н. В. Крыленко, о котором даже А. В. Луначарский
говорил, что он (вкупе с Уншлихтом) испытывает озлобление к подсуди
мым. Фактически эсерам была устроена настоящая моральная пытка ---
сначала они в течение полумесяца не знали, кому из них вынесен смерт
ный приговор, а затем «смертники» ожидали приведения его в исполне
ние вплоть до 15 сентября, когда им, полностью изолированным от внеш
него мира и лишенным свиданий с кем бы то ни было, объявили
о Постановлении Президиума ВЦИК от 8 августа 1922 г. о приостанов
лении исполнения смертной казни. А до этого у тюремных надзирателей
498

(как видно из одной из жалоб родственников) в ходу была следующая
формула обращения к заключенным (наверняка известно, что так обра
щались к Л. Я. Герштейну), сопровождающая то или иное приказание ---
«приговоренный к смертной казни».
В архивном деле имеется экземпляр постановления Президиума
ВЦИК от 8 августа, заверенный подписью секретаря и печатью Верхтри
ба, на последней странице которого рядом с печатью рукой Д. Ракова на
писано: «Читали» и стоят автографы Ракова и Берга (они сидели в одной
камере)89. Всех остальных почему то заставили вновь дать расписки, ко
торые на этот раз фамилий не содержали, и потому заключенные были
вынуждены сами их вписывать. Дата, вписанная заключенными, была од
ной --- 15 сентября 90. Их известили о столь важном для них постановле
нии ВЦИК спустя месяц и неделю после окончания процесса! На этот
раз иерархии расписок никто не выстраивал --- в деле они начинаются
распиской Ф. Ф. Федоровича и заканчиваются распиской А. В. Либерова.
Любопытно, что на этот раз Н. Н. Иванов подписал расписку. Никто ни
каких приписок не сделал.
О том, где и каким образом содержать осужденных подсудимых
1 й группы, чекисты стали думать еще задолго до окончания процесса.
Так, на первом заседании «Комиссии по охране ЦК правых с. р.» 30 июня
1922 г. в составе Самсонова, Ягоды и Беленького в числе прочих были при
няты такие решения: «Поручить тов. Дерибасу и Дукису подготовку вну
тренней тюрьмы, так, чтобы там можно было разместить Цекистов ПСР,
и написать инструкцию о порядке содержания арестованных, каковую
представить в тройку в 48 часов, положив в основу рассадки в разные кон
цы тюрьмы и этажи (выделено нами. --- К. М.). Тов. Каценельсону и Попо
ву немедленно выехать в Архангельск и Ярославль на предмет обследова
ния тюрем в целях подготовки и водворения в них Цекистов с. р. Тройке
Самсонова пересмотреть существующие инструкции об арестованных по
литиках и представить таковые на утверждение Президиума ГПУ»91.
19 июля 1922 г. Самсонов подал докладную записку зам. пред. ГПУ
Уншлихту под названием: «О мерах, принятых СО ГПУ для определения
членов ЦК ПСР после вынесения приговора Трибунала», из которой вид
но, что содержание 22 х эсеров во Внутренней тюрьме ГПУ носило сугу
бо временный характер (хотя специально для этого она была переобору
дована и отремонтирована) --- до тех пор, пока им не подберут что то
подальше от Москвы и понадежней. Чекистами были проведены обсле
дования двух тюрем на Урале на предмет размещения там подсудимых
эсеров, о чем Самсонов и докладывал Уншлихту 92. Но, похоже, «быв. Ни
колаевские роты в Пермской губернии и Челябинскую губернскую тюрь
му» постигла та же участь, что и Архангельскую и Ярославскую тюрьмы
(до революции Ярославский каторжный централ) --- очевидно, их посчи
тали не обеспечивающими достаточную изоляцию и безопасность для но
вых особо опасных преступников.
Пока же на совещании чекистов 1 августа, где присутствовал и Дзер
жинский, были приняты решения, относящиеся к подготовке содержа
ния подсудимых во Внутренней тюрьме с целью ее полной изоляции 93.
Обращает на себя внимание, насколько чекистское руководство старалось
подстраховать себя --- думали не только о подборе надзирателей (которых
собирались «поставить на привилегированное положение»), не только
о подготовке тюремной инструкции по «особой изоляции», обследовании
тюрьмы «в целях прекращения перестукивания по трубам», не только об ус
тройстве еще одной уборной на коридор (чтобы предотвратить возможность
499

переписки заключенных между собой), но и об установке дежурства в тюрь
ме не просто чекистов, а членов Коллегии ГПУ, а также о фильтрации спе
циальной комиссией уже не только надзирателей и персонала тюрьмы, но,
похоже, и чекистов (с проверкой аттестационной комиссией их родствен
ных связей). Вполне логично не был обойден заботой и Красный Крест
и даже женщины чекистки (было решено выяснить их процент в ГПУ), что
вообще в данном контексте звучит несколько непонятно и загадочно.
(С равной долей вероятия это могло быть сделано как из опасения, что жен
щины будут более уступчивы в установлении связей с эсерами злоумыш
ленниками, так и, напротив, из убежденности в том, что женщины более
дисциплинированы, исполнительны и менее склонны к вопиющему раз
гильдяйству, чем мужчины).
Кому же поручили быть авторами новой тюремной инструкции? От
вет содержится в резолюции заседания «Комиссии по охране ЦК ПСР»,
состоявшемся 12 июля, --- «Самсонову, Андреевой и Фельдману»94. Обо
всех перипетиях выработки инструкции по «особой изоляции», как и во
обще о первых периодах тюремного противоборства заключенных эсеров
и власти позволяют узнать документы тома 58 фонда Н 1789 --- «Матери
алы по охране и содержанию осужденных за 1922---23 гг. и материалы о са
моубийстве чл. ЦК ПСР Морозова». Сразу же из зала суда 7 августа 1922 г.
22 осужденных эсера были привезены во Внутреннюю тюрьму ГПУ (вме
сто тюрьмы Московского губотдела ГПУ в Большом Кисельном переул
ке, в которой они сидели с конца мая), где они были посажены в следу
ющем порядке. В I коридоре в одиночных камерах 6, 12, 13 сидели
Н. Н. Иванов, Л. Я. Герштейн, А. Р. Гоц, а в общих камерах Iа и 18а нахо
дились М. А. Веденяпин с В. Л. Утгофом и Е. С. Берг с Д. Ф. Раковым.
Во II коридоре в одиночных камерах 25, 30, 36 и 39а сидели Д. Д. Дон
ской, М. Я. Гендельман, Е. М. Тимофеев, С. В. Морозов, а в общей каме
ре 23 --- А. И. Альтовский с В. В. Агаповым. В III коридоре в одиноч
ных камерах 42, 49, 55 содержались Е. А. Иванова, Е. М. Ратнер,
М. А. Лихач, а в общих 59, 56, 53 находились Н. И. Артемьев
с П. В. Злобиным, А. В. Либеров с Ф. Ф. Федоровичем и М. И. Львов
с Горьковым Добролюбовым 95.
Какова была логика размещения этих лиц в одиночное и групповое за
ключение, неизвестно. В одиночные камеры были помещены 10 из 12 эсе
ров, приговоренных к высшей мере (кроме В. В. Агапова и А. И. Альтов
ского). Очевидно, в одиночные камеры были посажены самые опасные
и нуждающиеся в полной изоляции (с точки зрения чекистов) эсеры.
Казалось бы, после окончания процесса руководители ГПУ должны
были с радостью снять с себя заботы по тюремному содержанию осуж
денных. Но, они, напротив, поставили перед Политбюро вопрос «о пере
даче тюремного ведения НКЮСТА в ведение НКВДела», а затем полто
ра месяца добивались от Президиума ВЦИК разрешения содержать
осужденных по специально для них созданному режиму во Внутренней
тюрьме ГПУ. 9 августа 1922 г. зам. председателя ГПУ Уншлихт и началь
ник СО ГПУ Самсонов извещали Президиум ВЦИК о необходимости да
чи «официальных распоряжений» о содержании осужденных по процес
су ЦК ПСР органами ГПУ, предлагая собственный проект инструкции
о содержании «осужденных по делу ЦК ПСР под стражей». При этом че
кисты требовали «соответствующего официального уведомления в ГПУ
о том, что никакие послабления тюремного режима для осужденных по
ходатайствам от кого бы то ни было <...> проводиться не будут»96. Пре
зидиум ВЦИК через своего секретаря Енукидзе два дня спустя ответил,
500

что осужденных по процессу ЦК ПСР следует впредь до специального
распоряжения Президиума ВЦИК содержать под стражей в ГПУ на преж
них основаниях 97. Примечательно, что на практике к заключенным уже
с августа применялась новая инструкция, разработанная чекистами, но не
утвержденная Президиумом ВЦИК. Запущена она была явочным поряд
ком --- распоряжением Самсонова начальнику Внутренней тюрьмы ГПУ
с очень хитрой оговоркой: «Означенная инструкция служит руководст
вом только для Вас и ни в коем случае не может быть объявлена и выда
на на руки заключенным»98. Только 25 сентября 1922 г. Президиум ВЦИК
наконец то санкционировал практику содержания цекистов «на основа
нии особой инструкции, утвержденной Наркомвнудел»99.
Налицо нечистоплотный и мошеннический прием ГПУ: осужденные
приговорены к содержанию в «строгой изоляции», а чекисты «реализу
ют» свою инструкцию с только что придуманной «особой изоляцией». Эта
инструкция была написана, судя по всему, еще до 9 августа 1922 г. 11 ав
густа 1922 г. Самсонов отправил Андреевой записку, где сообщал, что ин
струкция «соответствующим учреждением утверждена» и просил дать ее
ему для последнего просмотра, после чего ее можно будет объявить аре
стованным 100. 15 августа Самсонов послал две копии инструкции Ун
шлихту и Ягоде для внесения правок и подписи (в окончательном виде
она была подписана ими обоими)101. Интересно, что Уншлихт отнесся
к инструкции намного более внимательно, чем Ягода и Самсонов, кото
рые, скажем, совсем забыли включить в нее правила пользования библи
отекой (что для политзаключенных было крайне важно). Надо отметить,
что правки Ягоды и особенно Уншлихта (на их экземплярах и на окон
чательном варианте проекта инструкции) свидетельствуют о противоре
чивости их позиций: с одной стороны, им очень хочется сразу «закрутить
гайки потуже», но с другой --- они слишком хорошо знают, что это при
ведет к неизбежным конфликтам с осужденными эсерами, которые не
медленно начнут борьбу за свои права.
Так как, с одной стороны, многие положения инструкции стали
в скором времени полем схватки осужденных эсеров и их тюремщиков,
а с другой --- это была первая советская инструкция для особо опасных
политических преступников, приведем обширную цитату из окончатель
ного текста этого документа. Полное его название звучало так: «Инструк
ция по содержанию в местах заключения членов антисоветских партий
"при особой изоляции"» и был он подписан 16 августа 1922 г. Уншлих
том и Ягодой:
«1. Особоизолированные заключенные размещаются в специально
отведенном помещении М[ест] З[аключения], абсолютно отделенном от
других категорий заключенных.
2. Особоизолированные размещаются по одиночкам (по 1 человеку
в одиночку) при полной невозможности сношения друг с другом. Камеры
день и ночь запираются на замок. Позднее заключенные этой категории
содержатся по несколько человек в одной камере по указанию из ГПУ.
3. Особоизолированные выпускаются в уборную три раза (вычеркну
то "один, два или три...". --- К. М.) в день; если в камере уборная, а не
"параша", вообще не выпускают.
Одежда
1. Одеждой особоизолированные могут пользоваться своей, имея
в камерах только по одному комплекту таковой.
Переписка
5. Права переписки, как общее правило, особоизолированные лишены.
501

6. Письменные принадлежности для занятий состоят из тетради, про
нумерованной и прошнурованной, чернил, пера или карандаша, выдава
емых нач[альником]. М. З.
7. В случае желания заключенного подать в письменной форме заяв
ления или жалобу, последнему предоставляется бумага. Заявление пишет
ся в присутствии надзирателя, после чего само заявление отбирается над
зирателем.
Передачи
8. Права получения передач, как общее правило, особоизолирован
ные лишены.
Примечание: Особоизолированным разрешается передача денег, ко
торые принимаются нач[альником] М. З. и хранятся в конторе М. З., кои
тратятся раз в две недели.
Свидания
9. Особоизолированные осужденные свидания имеют в первые два
месяца --- 1 раз. Затем каждый месяц --- 1 свидание.
10. Особоизолированные имеют прогулку 1/2 часа в день, гуляя в оди
ночку при точном соблюдении полной невозможности встречи с заклю
ченными, как одной с ним категории, так и с заключенными других ка
тегорий.
Охрана заключенных "особоизолированных".
11. Коменданту МЗ, при полной его ответственности вменяется в обя
занность разъяснить всем несущим охрану заключенных "Особоизолиро
ванных", что данная категория заключенных есть особо важные преступ
ники. Никаких отступлений от данной инструкции не допускается.
12. Несущие охрану заключенных этой категории, как лица из адми
нистр[ации] МЗ, так и охраны обязаны: а) Ни в какие сношения и раз
говоры с заключенными, кроме коротких деловых вопросов и ответов
(согл[асно] инструкции об обязанностях) не входить. б) Никаких лич
ных услуг не оказывать. в) Пресекать в начале всякую попытку снестись
с соседними камерами стуком или громким разговором. г) При попыт
ке сопротивления законным требованиям администрации демонстра
тивными протестами, битьем окон и дверей камер --- заключенных не
медленно помещать в карцер, или одевать на них смирительную
рубашку. д) при попытке к побегу или нападению на часового или над
зирателя применять оружие.
Пользование библиотекой
13. Заключенные имеют право получить из библиотеки в неделю не
более двух книг и одного журнала (исправлено Уншлихтом, вместо пред
лагавшегося "...не более одной книги". --- К. М.).
14. Книжки выдаются: беллетристика, научные по разным вопросам
и журналы не свежее чем за полгода до дня выдачи их на руки аресто
ванным.
15. Газеты выдаче заключенным не подлежат.
16. Виновные в порче книг подвергаются наказанию (последние два
слова вписаны Уншлихтом взамен зачеркнутого "...наказываются карцер
ным и др. положением по усмотрению Начтюрьмы". --- К. М.).
17. Наблюдение за выдачей книг имеет СО ГПУ.
18. Передача книг со свободы, как правило, безусловно воспрещается.
Разрешаться же в исключительных случаях может только с разрешения
ЗампредГПУ или НачСОперупр ГПУ»102.
Примечательно также, что чекисты не отдали охрану «особоизолиро
ванных» эсеров цекистов на откуп администрации и без того ведомствен
502

ной тюрьмы ГПУ, а назначили еще несколько специальных дежурных Се
кретного отдела ГПУ, которым вменили в обязанность «проверку охраны
цекистов ПСР». Так, например, помощник начальника СО ГПУ А. А. Ан
дреева (она была своеобразным куратором заключенных эсеров) 3 раза
в месяц дежурила во Внутренней тюрьме ГПУ, где заходила в камеры 22 х
осужденных по процессу, обследовала постановку внутренней и наружной
охраны, а также собирала заявления заключенных. Заявления она доводи
ла до сведения Уншлихта, а обо всем остальном докладывала Дерибасу 103.
Излишне говорить, какое значение руководство СО ГПУ придавало ох
ране эсеров «цекистов», если пошло на установление круглосуточного де
журства из собственных сотрудников. Фактически заключенные попали под
двойной контроль --- как со стороны надзирателей, так и со стороны дежур
ных СО ГПУ. Памятуя о том, что в России строгость законов смягчается
небрежным их исполнением, чекистское руководство установило постоян
ный круглосуточный контроль и над внешней охраной, и за надзирателя
ми, да и в целом за администрацией тюрьмы. Для дежурных была вырабо
тана специальная инструкция под названием «Инструкция для дежурных
СО ГПУ по проверке охраны цекистов ПСР». Подписана она была пом. на
чальника СО ГПУ Дерибасом 2 сентября 1922 г. и гласила:
«На обязанности дежурного лежит:
1. Проверить исправность постов как наружных из красноармейцев,
так и внутренних из надзирателей. Всякие дефекты в состоянии (спят, со
бираются группами, ведут разговоры и проч. нарушения устава гарнизон
ной службы) заносятся в суточный рапорт дежурного.
2. Во время прогулки того или другого арестованного произвести
обыск в его камере, соблюдая известную последовательность.
3. Проверить решетки, стены, полы, потолки, двери --- нет ли каких
повреждений.
4. Проверка точного исполнения арестованными инструкции о их со
держании в тюрьме и на прогулках.
ПРИМЕЧАНИЕ 1 е: Ни в какие сношения дежурные, за исключени
ем Андреевой и Дерибас с арестованными не вступают, никаких разгово
ров с ними не ведут, никаких заявлений ни устных, ни письменных не
принимают.
ПРИМЕЧАНИЕ 2 е: Никаких распоряжений и замечаний по охране
дежурные не делают, а о дефектах немедленно сообщают нач. тюрьмы Ду
кису, а затем помещают в суточный рапорт.
ПРИМЕЧАНИЕ 3 е: Проверка постов производится не меньше од
ного раза днем (до 12 час. ночи) и не менее одного раза ночью (после
12 ти час. ночи).
ПРИМЕЧАНИЕ 4 е: Дежурство устанавливается с 10 ти час. утра до
10 часов другого дня»104.
Под бдительным приглядом чекистов из СО ГПУ не отставало в слу
жебном рвении и тюремное начальство. Так, из доклада начальника тю
ремного отдела ГПУ Дукиса от 3 ноября 1922 г. видно, что в этот день
посты внутренней и внешней охраны лично Дукисом проверялись 5 раз,
его помощником --- 13 раз, дежурным помощником --- 3 раза. Кроме то
го, были проверены решетки, окна, двери, стены, пол и потолок каждой
камеры, а сами «камеры проверялись через каждые 5 минут»105. Что под
разумевалось Дукисом под проверкой камер через каждые 5 минут,
не совсем понятно, но надо полагать, что имелось в виду заглядывание
в глазок или форточку. Если прибавить, что проверки устраивались еще
и по ночам, когда поднимали заключенных (очевидно, для того, чтобы
503

удостовериться, что под одеялом не вещи, а заключенный), то можно
констатировать, что такой перестраховки практика царских тюрем, пожа
луй, и не знала.
Примечательно, что, заботясь о полной изоляции членов ЦК ПСР от
внешнего мира, чекисты в августе 1922 г. помимо прочих мер категори
чески запретили им пользоваться книгами из общественных библиотек,
которые туда же и возвращались бы. Чекисты небезосновательно полага
ли, что таким образом можно было бы передавать информацию и с во
ли, и на волю (помечая нужные буквы либо карандашом, либо иголкой,
либо продавливая бумагу ногтем, либо выскабливая «ненужные» буквы
в строке)106.
На просьбы заключенных о присылке им книг из библиотек им неод
нократно отказывали именно из этих соображений. Однако в ответ на оче
редной доклад Андреевой, предлагавшей отказать заключенным в их
просьбе о присылке книг, Уншлихт спросил: «А как мы их удовлетворя
ем?»107 Так что жалоба Д. Д. Донского в коллегию ГПУ на отсутствие книг
(его заявление было направлено Андреевой Уншлихту) попала, можно ска
зать, на благодатную почву. Д. Д. Донской жаловался на малый запас книг,
имевшихся у осужденных и невозможность получения книг с воли (поку
пать дорого, а во временное пользование взять неоткуда, т. к. согласно ин
струкции все книги должны были оставаться в тюрьме) и ходатайствовал
«о разрешении получать научные книги с правом возвращать их по про
чтении в указанные администрацией сроки обратно». «Мы позволяем се
бе выразить твердую уверенность, --- писал он, --- что никто не использу
ет этого разрешения для незаконных и недозволенных сношений с волей:
возможность серьезно заниматься настолько большое благо в нашем поло
жении, что никто не захочет и не сможет рисковать ни для себя и, главное,
для остальных товарищей»108. Насколько важна была для заключенных
возможность пользоваться книгами, видно из заявления Горькова Добро
любова и М. И. Львова, подчеркивавших, что «...при отсутствии нужных
им книг они обречены на годы медленного умственного умирания и что
лишение возможности заниматься умственно <...> есть самое жестокое,
ни с какой точки зрения не оправдываемое лишение (даже с точки зре
ния строгой, архистрогой изоляции)»109. Аргументы Донского заставили
Уншлихта поставить на его заявлении следующую резолюцию: «Книгами
надо их снабжать, но не через родственников»110. Смысл этого решения
заключался в том, чтобы возвращаемые в библиотеку книги шли не че
рез родственников, которые могли бы «считать» размеченные страницы
и передать информацию партийным друзьям своих мужей и отцов, а че
рез «недружественные руки», т. е. по специально созданной чекистами це
почке: заключенный --- чекист --- библиотека.
Но так как многих книг для заключенных через библиотеки достать
было нельзя, в конечном счете, после многочисленных требований, кни
ги стали принимать и от родственников. Но допустили чекисты эту по
блажку только потому, что все книги и письма к заключенным (и от них)
они пропускали через Спецотдел ГПУ на предмет поиска тайнописи. Кро
ме того книги должны были осматривать еще и тюремщики. Так, Андре
ева время от времени напоминала начальнику Внутренней тюрьмы ОГПУ
Дукису о необходимости осмотра всех книг и журналов 111. Очевидно, по
добный просмотр должен был выявлять вложения в корешки и перепле
ты книг, а также всякого рода манипуляции с текстом --- прокалывание
букв иголкой, выскабливание их, продавливание ногтем и т. п., т. е. все
то, что позволяло передать информацию. Обратно книги из тюрьмы на
504

волю от заключенных эсеров уже не возвращались (все по той же причи
не опасения тайнописи), а скапливались у политзаключенного в камере.
Многие из них за несколько лет сидения собрали сотни томов.
Что касается переписки, то первоначально заключенные эсеры, соглас
но цитировавшейся выше инструкции, были лишены ее вовсе. Но заклю
ченные начали «войну заявлений» и голодовки, и чекисты вновь отступи
ли, дав им право переписки (но только строго родственной, определив
трех четырех ближайших родственников.
В фонде Н 1789 ЦА ФСБ РФ имеется специальное дело, где скапли
валась переписка между «спецотделом» и СО ГПУ, а также все задержан
ные письма с воли и на волю 112. Процитируем несколько весьма типич
ных писем, адресованных Начспецотдела при ГПУ Г. Бокия пом.
начальника СО ГПУ Андреевой. 25 октября 1922 г. Г. Бокий сообщал:
«В возвращаемых двадцати одном письме, присланных при В/служебной
записке, никакой тайнописи нет»113. 31 октября он писал: «Возвращая
16 писем, Спецотдел при ГПУ сообщает, что в письмах этих никакой тай
нописи нет, остальные шесть писем задержаны на несколько дней в си
лу некоторых подозрений, и они будут присланы дополнительно»114.
22 ноября 1922 г. в СО ГПУ было прислано следующее письмо: «Спецот
дел при ГПУ возвращает семь писем и сообщает, что письма эти от тай
нописи обезврежены»115.
Но не следует думать, что все обезвреженные от тайнописи письма
доходили до адресатов. Трудно судить об этом, не имея всей полноты кар
тины, но представляется, что если книги и попадали после долгих мы
тарств к заключенным, то вот письма к ним и от них в большей своей
части оседали в архиве и в их личных делах. По крайней мере так было
в отношении подопечных 3 го отделения СО ГПУ, содержащихся в мос
ковских тюрьмах в 1921---1925 гг. 116 Андреева лично читала все письма,
и если в них содержалась информация о внешнеполитических событиях
(не говоря уж о партийных и тюремных делах), ставила на них синим ка
рандашом резолюцию «Конфисковать» или «Задержать»117.
Примером того, что задерживали письма даже самого невинного со
держания, не имевшие никакого отношения к политике, может служить
письмо к П. В. Злобину от его студентки, которая описывала структуру
и работу недавно открывшегося института сельскохозяйственной и про
мысловой кооперации, в котором она училась на 2 м курсе, и передава
ла привет от своих товарищей 118.
Остается только гадать, что заставило зам. начальника СООГПУ Ан
дрееву начертать на этом конверте «Задержать». Похоже, весь криминал
заключался только в том, что это письмо подняло бы Злобину настрое
ние. Для чекистов оказалась нежелательной даже та информация, что ин
ститут, в становлении которого принял участие Злобин, развивается,
а студенты помнят его. Впрочем, может быть, и не следует «демонизиро
вать» чекистов. Очень похоже, что они действовали формально, по при
думанному самими же принципу --- вся «неродственная» переписка
и в тюрьму, и из тюрьмы не пропускается. Очевидно, по той же причине
была конфискована открытка, присланная из Чехословакии по адресу:
«USSR. Москва. Бутырская тюрьма. Абраму Рафаиловичу Гоцу», в кото
рой говорилось: «Поздравляю, дорогой Абраша, с днем рождения. Вспо
минаю прошлое, когда мы вместе в этот день ожидали свидания со сво
ими, и думаю, что ты так же добр, как был в прошлые годы... Лира
и Борис шлют тебе свои поздравления и пожелания. Крепко обнимаю те
бя. Твой Василий»119. Впрочем, таких писем и открыток было довольно
505

много и из за границы, и из России, как и задержанных писем осужден
ных, пытавшихся переписываться друг с другом, или еще с кем то из «не
входящих» в родственный список из трех четырех фамилий.
Заключенные пытались придумывать разные уловки, чтобы письмо
миновало цепкие руки Андреевой. Так, например, член ЦК ПСР
Л. Я. Герштейн посоветовал своей жене писать ему не на Внутреннюю
тюрьму ГПУ и на имя Андреевой (писали и на ее имя, и на имя заклю
ченных), а на его имя и на адрес Судебной коллегии Верхтриба, судив
шего его. Маргарита Герштейн отвечала ему 1 декабря 1922 г. во Внутрен
нюю тюрьму ГПУ из ссылки в Усолье: «Мой дорогой и хороший! Снова
и снова перечитывала я твое письмо (от 23 окт. --- первое полученное),
старалась заглянуть в душу моему дорогому. Я бесконечное количество
раз была в гостях у моего узника. Эти противные тысяча верст --- какой
тяжестью ложатся они на психологию. Вчера отправила письмо по твоему
рецепту с надписью на конверте твоей фамилии и теперь пугает мысль, что
оно не дойдет или дойдет, цепляясь за все руки, кот. не лень будет читать.
Нет, моя система адресовать на отдел и вложить заявление --- лучше (выде
лено нами. --- К. М.). По моему, ты зря заподозрил мои умственные спо
собности. <...> я старательно вожусь с газетами. <...> Руководитель у нас
есть --- Бер Гуревич. Эх! Да работать можно бы над собой --- была бы толь
ко охота. Бояться влияния ссылки тебе не надо. Во первых, состав у нас
хороший --- все идейная публика. 2) Мы все служим, а следовательно,
не так уж много свободного времени <...>»120.
Но «система» Герштейна не сработала, а точнее --- сработала лишь
наполовину. Письмо было прислано на адрес Судебной коллегии Верх
триба, переправившей его в СО ГПУ с извещением, что она «не возра
жает против передачи гр. Герштейну прилагаемого при сем письма»121.
Но похоже, что Секретный отдел ГПУ в силу своей неприязни к Верх
трибу после такого «разрешения» задержал бы и чистый лист бумаги.
Возможно, свою роль сыграл и рассказ о жизни политических ссыльных,
о том, что они продолжают заниматься и не предаются унынию. Пись
мо попало в руки Андреевой, начертавшей на нем синим карандашом
«Задержать»122.
Для преодоления изоляции заключенные эсеры, рассаженные по оди
ночкам и по двое, очень широко прибегали к столь излюбленному мето
ду «тюремной коммуникации», как «тюремные записки». Они широко
пользовались ими еще и во время процесса для связи со своими заклю
ченными товарищами, которых на процесс в качестве обвиняемых не вы
вели, а привозили в зал суда в качестве свидетелей защиты. Так, Комен
дант процесса Шиманкевич рапортовал 4 июля 1922 г. нач. СО ГПУ
Самсонову: «При сем представляю на распоряжение обнаруженное при
осмотре арестантской уборной письмо, подписанное Ю. Подбельским»123.
Дерибас, основываясь на данных переодетых чекистов, охранявших под
судимых в зале суда, 15 июля сообщал: «Наблюдение за всеми подсуди
мыми во время заседаний ничего существенного не дало. Все были заня
ты чтением каких то записок, очевидно тюремных, ибо прибегали
к помощи лупы»124.
После введения в действие инструкции по «особой изоляции» и изо
ляции 22 х заключенных не только от внешнего мира, но и друг от дру
га, «тюремная коммуникация» приобрела для них крайне важное значе
ние. Только с ее помощью они могли делиться новостями друг с другом,
координировать действия по борьбе за «политрежим», включая и прове
дение голодовок и т. д. Чекисты же прилагали максимум усилий, чтобы
506

изолировать их друг от друга во время развернувшейся борьбы за «полит
режим», и громили их «почтовые ящики» и перехватывали записки.
Но ничего не помогало. Создавались новые «почтовые ящики» и все воз
вращалось на круги своя.
В дополнение совершенно справедливых слов В. М. Зензинова, вы
несенных в название параграфа, следует добавить, что за плечами
22 х эсеров была не только природная русская сметка (по поговор
ке --- «голь на выдумку хитра»), но и полувековый опыт российских ре
волюционеров. Власть и чекисты прекрасно это понимали и поэтому
предприняли (пользуясь словами Зензинова) --- «совершенно исключи
тельные усилия и условия». Фактически был поставлен уникальный опыт
противоборства, с одной стороны, власти, не жалеющей усилий и гото
вой на самые крутые меры, с другой стороны --- политзаключенных,
за плечами которых оказался своеобразный сплав богатейших «сидельче
ских» традиций российского революционного движения и личного опы
та сидения в очень многих знаменитых тюрьмах, вроде Петропавловской
крепости (Н. Н. и Е. А. Ивановы) и не менее именитых царских каторж
ных централах. Послужной дореволюционный тюремный список боль
шинства из 22 эсеров поистине впечатляет (а в сочетании с их советским
«тюремно ссыльным путем» он выглядит просто трагически).
Еще в царское время политзаключенные вели борьбу с тюремным ре
жимом, пытаясь его всячески расшатать и добиться для себя особого по
литрежима, обязательно включавшего ряд пунктов, обеспечивающих об
щение друг с другом и возможность координации действий, а также
контакт с волей (переписка и свидания). Насколько широки были «отво
еванные» возможности для «легальной» коммуникации в тюрьме, зависе
ло от множества обстоятельств. Если политзаключенным не удавалось ни
чего добиться от тюремной администрации (скажем, Петропавловская
крепость всегда была «завинчена» до предела), то упор делался на скры
тые, нелегальные способы коммуникации. Разброс в «свободе коммуни
каций» мог быть крайне велик в зависимости от множества факторов (иг
рали роль и волевые качества и характер начальника тюрьмы, ее
месторасположение, ее традиции, общественно политическая ситуация
в стране, так, например, многие тюрьмы в 1905---1906 гг., когда тюрем
щики не понимали, чья возьмет, развинтились, а через год два, они же,
мстя за свой страх, «завинтили» тюрьмы порой до немыслимых ранее пре
делов), где то политзаключенные «приучили» администрацию терпеть их
перестукивание (а где то за это сразу бросали в карцер), где то «приучи
ли» терпеть их крики и разговоры через форточки, а где то политзаклю
ченные добивались и общих прогулок и даже открытых на день камер
в «социалистическом» коридоре. Там, где возможность общения была ве
лика, нелегальные способы коммуникации выполняли или дополнитель
ную, вспомогательную функцию, или резервную (на случай репрессий,
закрытия камер и т. д.). В каких то тюрьмах они, напротив, были основ
ными, и зависело это во многом от порядков в данной тюрьме.
Заключенные во Внутреннюю тюрьму ГПУ на рубеже 1922---1923 гг.
22 осужденных по процессу эсера, несмотря на тиски «особой изоляции»,
все же наладили общение между собой с помощью «почтового ящика»
в туалете. С такими «почтовыми ящиками» тюремная администрация бо
ролась во все времена, но с переменным успехом. Заключенные же всеми
силами старались спасти этот канал общения. Сидевшая во второй поло
вине 20 х годов в Верхнеуральском политизоляторе эсерка Е. Л. Олицкая
вспоминала: «С самых первых дней нами были созданы два места для
507

переписки, то есть два почтовых ящика. Оба места продержались до мо
его отъезда. Но сделаны они были замечательно! На второй или третий
день Шолом, идя на прогулку, бросил в нашу камеру хлебный шарик.
В нем оказалась тоненькая проволочка со спичку длиной, кончик ее был
загнут, как крючок. Это был ключ. Вечером по ниточке через окно
с верхнего этажа нам спустили записку. В ней дано было указание, как
пользоваться ключом. В уборной в деревянной кошелке для полотенец
и в деревянном... (пропущена строка. --- Прим. перепечатывающего 125).
В древесном сучке --- щель, в нее закладывается ключ. Затем, после пово
рота, ключ поднимает сучок, как пробку. Под сучком была высверлена ды
ра, в которую входила записка, туго скрученная, по длине и ширине рав
ная мундштуку папиросы. Обычно почту нашей прогулки отправлял
и принимал Шура. Всего два раза заменяла его я. Даже зная, где искать
и что искать, я еле высмотрела нужный сучок и щель в нем. Ну и берег
ли же мы эти два места! Вся личная корреспонденция зэков шла иными
путями. По этим --- шла только связь со старостой»126.
Несколько тюремных записок, которыми обменивались заключенные
эсеры во Внутренней тюрьме ГПУ на рубеже 1922---1923 гг., хранится в от
дельном конверте в томе 60 127. На самих записках дат нет, датированы
только копии, которые были с них сняты и отправлены по начальству.
Но в какой степени они соответствуют дате написания, сказать можно
только в случае, если они обнаружены в «почтовом ящике». Но ряд за
писок был изъят уже в камерах у тех, кому они адресовались. Сколько
времени они хранились? Недели или месяцы? Учитывая мастерство мно
гих из них как конспираторов и опытных тюремных сидельцев? Здесь
уместно вспомнить, что, скажем А. Р. Гоц остался в памяти Ю. Ю. Фигат
нера, впоследствии ст. научного редактора Большой Советской Энцикло
педии (встретившегося с ним в бутырской камере, а затем в Краслаге) как
потрясающий мастер тюремной конспирации, который в любой (в том
числе и чужой) передаче с воли моментально и совершенно безошибоч
но находил, где, как и в каком месте находится «малява» (спрятанная на
совесть, раз даже бутырские профессионалы ее не могли обнаружить)128.
Но в любом случае даты, проставленные чекистами на копиях, позволя
ют хотя бы приблизительно определить время появления записки.
Некоторые записки возбуждали живейший интерес у партийных и че
кистских функционеров в силу их политического содержания и возмож
ности использования их в антиэсеровской пропаганде, как, например, сле
дующая, 14 ноября 1922 г. переправленная Дерибасом А. С. Бубнову,
возглавлявшему в это время смешанную партийно чекистскую комиссию
по «добиванию» эсеров: «Вы спрашивали про заграничников. Если Вы
подразумеваете Заг[раничную] Делегацию, то в общем я ее одобряю. Тем
более, что они уже пятый год (а Чернов 3 й) оторваны от России, и все
же они линию держат правильную. Плохо то, что они недостаточно энер
гично борются с компанией Руднев, Лебедев и др. плюс Авксентьев и Бу
наков, которые почти исключены из партии, но действуют вовсю, этих
всех вон, в том числе и Минора, если он сам еще не ушел. Конечно, Ми
нор не то же самое, что прохвост Авксентьев или болван Лебедев, но в кон
це концов эта компания людей, которая чувствует себя призванными ре
шать судьбы России (никак не меньше), тоскуют по министерским
портфелям и занимаются "высокой политикой", устраивают всякие ду
рацкие объединения с другими политическими партиями. Все это за спи
ной ЦК. Вообще гадость. Они не социалисты и не революционеры, а так,
политиканы. Ехали бы в Россию, проводить свои идеи, чем заниматься
508

интригами за границей»129. Похожей по содержанию была и другая запи
ска: «К сожалению, я за последнее время мало знаю (сначала был ото
рван от своих, а потом мы все были оторваны от воли, затем суд --- и в га
зетах ничего не было кроме суда (что делалось). <...> Что касается
"Административного Центра", то мы узнали о нем только на суде. Что
еще за штука --- не знаю, но по всей видимости --- дрянь. Безусловно,
часть документов подложные, но чую я, что тут пахнет Лебедевым и т. д.
Чтобы они да не ввязались в инд[ивидуальную] глупую авантюру. В жиз
ни не поверю. Если бы знали, до чего Лебедев глуп. В отчаяние можно
придти. Авксентьев в такой же степени подл..., а Минор уж очень стар.
Не знаю, какую роль играл Керенский. Говорят, что он нам не очень то
благоволит»130. Копия была снята 13 сентября 1922 г. и также отправлена
Дерибасом Бубнову.
Автор и адресат этих двух записок не установлены. Автор не подпи
сался (в ряде других записок авторы ставили свои инициалы), а «вычис
лить» автора путем сличения почерка непросто, т. к. тюремные записки
писались микроскопическими буквами, очень заметно менявшими
обычный почерк человека. Для этого необходима уже графологическая
экпертиза.
Практически в каждой из перехваченных записок находилось место
и для обсуждения вопросов, связанных с методиками поддержания связи
и поиском новых мест в случае провала старых. (Поневоле на ум прихо
дят слова Зензинова о том, что все силы и помыслы заключенных броса
лись на это.) Вот уникальная записка, посланная именно с этой целью
29 июня (представляется, что 1923 г., потому что, во первых, в июне 1922 г.
у подсудимых эсеров и не было необходимости в переписке друг с другом,
т. к. они встречались в зале суда и в тюремном автомобиле, да и сидели
в другой тюрьме --- в Кисельном переулке; во вторых, в другой записке
упоминается суд над В. Н. Рихтером, который как раз и состоялся летом
1923 г.): «Посылаю согласно условию пробную. По получении поставьте
точку с запятой, но не нашем месте, а слева от двери и повыше, там где
сухо. Это место в случае провала того, которым пользуемся сейчас --- за
менится в первую очередь. Привет. 29/VI. Кнопок у нас более нет».
Кнопки для тюремной коммуникации были неоценимы, т. к. ими
можно было крепить записку на горизонтальную или вертикальную дере
вянную поверхность (недоступную для глаз). Но для замены вполне го
дился и хлебный мякиш. В ряде тюрем надзиратели заставляли заключен
ных отправлять свои естественные надобности при открытых дверях,
в которых стоял надзиратель, внимательно следивший за каждым движе
нием своего подопечного (об этом вспоминала, например, дочь В. М. Чер
нова применительно к своему сидению во Внутренней тюрьме ГПУ
в 1920 г. 131). Но и это не спасало тюремщиков, т. к. хлебный мякиш с за
пиской внутри могли незаметно прикрепить куда угодно и даже исполь
зовать в качестве «почтового ящика». Так, например, Олицкая, сидевшая
«в изолированной камере» в Бутырках на рубеже 1934---1935 гг. вспомина
ла: «И вдруг в маленькой уборной, в которую меня водили на оправку, я
прочла над краном на известью выбеленной стене нацарапанные слова:
"Катя, привет!" Быстро затерла я буквы и нацарапала: "Кто вы?". Навер
ное, надзиратели больницы отвыкли от связи между заключенными, ко
торую надо было ловить. Вечером, на том же месте, я прочла: "Возьмите
шарик, поставьте крестик". На полу в углу, вжатый в стену, лежал хлеб
ный шарик. Я схватила его. У крана умывальника на стене я поставила
крест. В камере я раскрошила шарик. В нем была записочка»132.
509

Технология обмена условными сигналами о том, что записка на мес
те, или, как это названо одним из участников тюремной переписки ---
«контроль хода почтовых сообщений», подробно изложена в перехвачен
ной чекистами 26 июля 1923 г. записке. Судя по подписи и почерку, она
написана Н. Н. и Е. А. Ивановыми, сообщавшими своим товарищам сле
дующее: «Дорогие друзья! По получении сего пишите тут же ответ и по
ставьте на высоте толчка слева от двери у самого косяка на стене точку,
а по получении вашей записки переделаю ее на запятую, а вы после со
трете ее --- так и будем всегда контролировать ход почтовых сообще
ний»133. Машинописной копии этого документа, как и рапорта о ее за
держании, в деле нет. Записка представляет собой прямоугольник серой
бумаги размером 3 х 4 см. Надпись сделана простым карандашом с обеих
сторон. Синим карандашом чекистами поставлен номер записки --- 2.
Иногда писали записки даже на полях газеты 134.
В другой записке, относящейся к лету 1923 г., неизвестный автор пи
сал: «Суббота. Дорогие друзья, от Вас уже так давно ничего не было,
не провалилось ли и это место. Чем кончился суд Рихтера? Что вообще
нового? О чем интересном беседовали с Катаньяном? У нас новостей нет.
В камере душно, заниматься трудно. Вообще все надоело. Крепко обни
маю. (1 слово не разобрано. --- К. М.) Либерову высылку на 3 года в Чер
дынский уезд. А все таки, други, Вы Фрайера (1 слово не разобра
но. --- К. М.)»135.
Порой авторы записок укоряли своих корреспондентов в небрежном
обращении с почтовым ящиком: «Указываемой Вами записки не получи
ли, и вчерашнюю нашли на полу. Часто же берем записки наполовину
высунувшимися. Очевидно та упала и пропала. Надо класть туже». Эта
же записка свидетельствует о том, что несмотря на все старания чекис
там не удалось добиться абсолютной изоляции заключенных и последние
были в курсе событий, происходящих на воле: «Наши в Гамбурге были ---
Чернов, Постников, Минор, В. Гуревич. Были еще и другие, не знаю,
но эти были»136.
Тексты многих записок для современного читателя зачастую пред
ставляют собой ребус, разобрать который бывает довольно трудно, ибо
полны намеков и сокращений, которые должны были быть понятны их
авторам и адресатам и непонятны --- тюремщикам и чекистам. Так, на
пример. В. В. Агапов (авторство идентифицировано по почерку) писал:
«Милые друзья. Приглашение произвести утренний туалет оборвало ме
ня на полуслове --- "сидит Патриарх Тихон. Ему заявили: Для Вас была
получена от неизвестной женщины передача отравленная. Так как у ГПУ
нет возможности держать для Вас санаторного врача в Донском м ре,
то ГПУ Вас переводит во Внутреннюю тюрьму".
Насколько все это верно, я не ручаюсь. Дукис говорит, что патри
арха здесь нет. Мой "Капказ" отказывается сделать дополнение к мое
му утреннему сообщению об его "несчастных туфлях", считая его до
статочным.
Не имея за собой никакой вины в его "неудаче", я решил тоже огра
ничиться своей аэрограммой (выделено нами. --- К. М.).
Будьте любезны сообщить Релятивистам моей повести о "разбитом
горшке".
М. Д. Р., что висит под кроватью Е. М.: мой строгий Карл Маркс или
его Мона Лиза, супруга Франческо Джокондо? Зная "африканский" ха
рактер М. Е. М., я боюсь, что мой старик служит покрышкой кофейной
кружки дорогого дяди. По моему, прелесть сладостной улыбки Моны
510

Лизы не потеряется, если ее повесить на противоположной стороне,
а Маркса оставить на прежнем месте. Буду думать, Карлу Марксу оскор
блений не будет нанесено. Ваши цветы поливаются.
Люб. Вас В.
Л. хотела, чтобы к ней поселился Мам и Р. Вопреки зумкану разре
шение сего --- отказано. В каком состоянии "Нарсвязь" (выделено на
ми. --- К. М.), с кем связана. Я подумываю двинуть "энциклику". Привет
24/VI---23»137.
Представляется, что «нарсвязь» --- это «наружная связь», связь с волей.
Тогда смысл приобретают слова --- «с кем связана». «Сортирная коммуни
кация» ни с кем не связана, ей пользуются все посвященные. И больший
смысл приобретают слова --- «двинуть энциклику». Как известно, энцик
лика --- это папское послание. В данном случае иронично подразумевает
ся некое обращение, некое послание вовне. А вот «сортирные» тюремные
записки --- похоже, то, что Агапов с юмором называл аэрограммами. «Зум
кан» --- очевидно слухи.
Тюремные записки писались даже шифром, что видно из донесения
нач. Спецотдела при ГПУ Бокия и нач. IV отделения этого отдела А. Гу
сева от 30 июля 1923 г. нач. СО ГПУ Дерибасу: «Специальный Отдел при
ГПУ, при сем возвращая шифрованную записку, доводит до сведения, что
установить ключ и содержание записки Гендельмана не представляется
возможным по крайней недостаточности материала. Из 37 имеющихся
в ней дробных знаков шифра большая часть растеклась и не может быть
точно определена, даже с помощью лупы»138. Это единственная шифро
ванная записка, сведения о которой имеются в архивном деле, и, скорее
всего, она предназначалась для ухода за тюремные стены.
Ставя перед собой сверхзадачу пресечь связи осужденных эсеров
с внешним миром, чекисты пытались перекрыть главный канал инфор
мации --- свидания с родственниками. То, что многие из жен и родствен
ников подсудимых эсеров были связаны с эсеровским подпольем, сомне
ний не вызывает. Простейшим и надежнейшим выходом из ситуации для
чекистов стало бы запрещение свиданий заключенных с родственниками
(что вначале фактически и было сделано) или проведение свиданий че
рез двойные решетки и под бдительным контролем надзирателей (что яв
лялось обычной для того времени тюремной практикой)139. Но в том то
и дело, что чекисты сами не были в заинтересованы в запрещении «лич
ных свиданий», т. к. из прослушивания разговоров они могли черпать
важнейшую агентурную информацию. Поэтому, ограничив количество
свиданий заключенных с родственниками, они все же позволили им ос
таваться наедине (но зато с подслушивающим устройством), дабы под
толкнуть к откровенным беседам. В данном случае логика оперативного
работника брала верх над логикой тюремщика (впрочем, чекисты
СО ГПУ были едины в двух лицах).
Свидания осужденных эсеров с родственниками осенью 1922 г. про
водились во Внутренней тюрьме ГПУ в специально оборудованной ком
нате, где был установлен «слуховой аппарат» и откуда заключенным
«нельзя было бы бежать». Свидание носило «личный характер», т. е. про
ходило без присутствия «тюремной стражи и сотрудников ГПУ», охраняв
ших комнату свиданий снаружи. Свидания длились по часу, и проходи
ли по следующему распорядку: от 10 до 11 ч., от 12 до 1 ч., от 2 до 3 ч.,
от 4 до 5 ч., от 6 до 7 ч. В один день получали свидания 4---5 заключен
ных по заранее составленному списку, фамилии в котором иногда пере
ставлялись по усмотрению чекистов. Следует особо подчеркнуть, что как
511

заключенные, так и родственники обыскивались до и после свидания. Че
кисты, прослушивавшие комнату свиданий, жаловались на качество ап
парата, а также на плохую изоляцию комнаты от посторонних шумов (хло
панье дверями, разговоры конвойных в коридоре и т. д.). Раздражали
чекистов и крики и беготня детей, с которыми приходили жены некото
рых заключенных 140. Но самое обидное, что чекистам так и не удалось пе
рехитрить эсеров, которые, очевидно догадываясь о прослушивании, все
тайные разговоры вели шепотом на ухо, маскируя сам этот разговор тем
или иным способом (той же беготней детей и их криками). Чекисты же
надеялись улучшить «разрешающую» способность «слухового аппарата»
и изолировать комнату свиданий от внешнего шума.
Подводя итог, можно сказать, что чекистское руководство (при под
держке «твердокаменных» большевиков из партийной верхушки) решило
пойти ва банк и навсегда избавить себя от бесчисленных хлопот, связан
ных с необходимостью считаться с требованиями заключенных социали
стов и общественным мнением Европы, прекратив утечку информации,
и похоронить заключенных в каменных мешках, сломив их волю.
§ 2. ВЫРАБОТКА СОЦИАЛЬНО БЫТОВЫХ УСЛОВИЙ
«ИНСТРУКЦИИ ПО СОДЕРЖАНИЮ В МЕСТАХ
ЗАКЛЮЧЕНИЯ ЧЛЕНОВ АНТИСОВЕТСКИХ ПАРТИЙ
"ПРИ ОСОБОЙ ИЗОЛЯЦИИ"» (август --- октябрь 1922 г.)
В КОНТЕКСТЕ МИФОВ И РЕАЛИЙ «ПОЛИТРЕЖИМА»
И ТЮРЕМНЫХ УСЛОВИЙ НАЧАЛА 20 х гг. ХХ в.
«<...> Либо создадите условия возможного человеческого существо
вания для нас, либо <...> приведите свой приговор в исполнение в отно
шении меня», --- с этими словами 24 января 1923 г. обращался из Внут
ренней тюрьмы ГПУ в Президиум ВЦИК член ЦК ПСР Н. Н. Иванов,
один из 12 эсеров, приговоренных к смертной казни (отложенной испол
нением). Уже одна только эта фраза ярко передает накал четырехлетнего
тюремного противостояния осужденных эсеров и их «опекунов» из По
литбюро ЦК РКП(б) и ГПУ, ставшего логичным и закономерным этапом
борьбы, протекавшей до этого в различных формах --- от вооруженной
борьбы в годы гражданской войны до ожесточенного противоборства
в зале суда.
Необходимо особо подчеркнуть прямую связь между той моральной
победой, которую одержали на процессе обвиняемые, и тем особым тю
ремным режимом, который был придуман специально для них и на них
же апробирован властями, мстившими им за свое поражение. В борьбе
эсеров с властью за свои права в 1922---1926 гг. важнейшим постоянно
действующим фактором стало общественное мнение социалистических
и демократических кругов Европы. Не будь его, осужденные по процес
су 1922 г. эсеры довольно быстро и почти неминуемо погибли бы от го
лодовок и самоубийств, бывших единственным действенным способом
противостоять стремлению властей (в том числе мелких чекистских и тю
ремных начальников) сломить их волю. В условиях же, когда о голодов
ках и попытках самоубийства осужденных становилось известно всему
миру, власти вынуждены были идти на смягчение жестких условий режи
ма и удовлетворять требования голодающих.
512

В теме борьбы за политрежим присутствуют и такие аспекты, как
формальная нормативная база, регламентирующая содержание заключен
ного, и, конечно же, реальное социально бытовое положение его в тюрь
ме, порой имеющее слабое отношение к писаным регламентациям. Мы
сочли необходимым чуть подробнее остановиться на этих вопросах, ибо
они обросли рядом стереотипов и мифов, не соответствующих историче
ским реалиям. Было бы огромным заблуждением считать установившую
ся в годы гражданской войны и в начале 20 х годов практику обращения
властей с заключенными социалистами мягкой и либеральной. Да, дей
ствительно, с одной стороны, их в годы «красного террора» расстрелива
ли не тысячами, как заложников из «буржуазных» слоев общества,
а «штучно». Да, действительно, за некоторых из них ходатайствовали вид
ные большевики, понуждаемые к этому памятью об общей революцион
ной борьбе или тюремном сидении. Да, действительно, еще в феврале
1922 г. комендант Бутырок (старый большевик), называл их товарищами.
Да, действительно, режим в тех же Бутырках был весьма мягок. Но пред
ставление о кажущейся мягкости этих репрессий по сравнению с тюрем
ной дореволюционной практикой --- плод заблуждения.
То, за что в прежние времена можно было в худшем случае угодить
в административную ссылку, в новых условиях «тянуло» на годы тюрьмы
и концлагерей. Полное беззаконие полуграмотных чекистов какого ни
будь заштатного городка было значительно страшнее методичного следо
вания служаками, вроде полковника Г. А. Иванишина, заведенному рас
порядку и спускаемым сверху инструкциям в таком символе царской
тюрьмы, как Петропавловская крепость. Чего стоила одна только широ
ко распространенная практика утаивания не боявшимися никаких про
куроров чекистами заявлений заключенных, направлявшихся в высшие
властные органы страны (да и в Президиум ГПУ). В массовом сознании
продолжает бытовать миф об особо привилегированном положении по
литзаключенных социалистов и анархистов, пользовавшихся большой
свободой и различными привилегиями в годы гражданской войне
и в 20 е --- начале 30 х гг.
Но почему же миф? Разве, скажем, весь тот необычайно вольготный
тюремный режим и налаженный быт в Бутырках и в тюрьме московско
го губотдела ГПУ в Большом Кисельном переулке в начале 1922 г., столь
красочно описанный эсеркой Б. А. Бабиной в мемуарах и в интервью
(они были записаны диссидентами и изданы в сборнике «Память» в Па
риже в начале 80 х гг.) не является абсолютной правдой 141?
Нарисованные ею картины, безусловно, правдивы. Но правдивы
только для «политрежима» этих двух тюрем и в этот локальный проме
жуток времени. Знакомство с социально бытовым положением политза
ключенных в тех же Бутырках, но двумя годами ранее или годом позже
дает уже совсем иную картину. Знакомство же с социально бытовым по
ложением заключенных социалистов, скажем, в 1921 г. во Владимирской,
Ярославской, Орловской или Акмолинской тюрьме в 1924 г. вызовет у со
временного человека сильное удивление. Дело в том, что описанный Ба
биной режим не был милостью властей и вовсе не был нормой для всех
тюрем, где содержались политзаключенные. Этот режим был вырван по
литзаключенными Бутырок борьбой за «политрежим» у власти, которая
все время пыталась отыграть назад и «завинтить» тюрьму 142. Хорошо из
вестен «политрежим» социалистов Савватьевского политскита на Солов
ках, но кто задумывается, что куплен он был кровью погибших во время
расстрела 19 декабря 1923 г., куплен был голодовками, куплен был той
513

поддержкой, которую им оказывала эмигрантская и европейская социа
листическая печать? Кто помнит о том, что, увезя весной 1925 г. полит
заключенных с Соловков, их отправили в два политизолятора, по дороге
отделив старостат от основной массы заключенных? Кто помнит, что
в этих двух политизоляторах --- Верхнеуральском и Челябинском --- руко
водство ГПУ и администрация тюрьмы пытались лишить их всех прав
и что началась затяжная борьба за политрежим?
Политрежим всегда существовал негласно, существовал только «здесь
и сейчас», будучи вынужденным компромиссом двух враждебных сил.
Политрежим не был бюрократической нормой, инструкцией, и поэтому
он везде был разным и его конкретное содержание зависело от разных
обстоятельств, в том числе и от решимости данного коллектива социали
стов к острым формам борьбы, вроде голодовок и обструкций, а также от
соотношения противостоящих сил.
Впрочем, режимы в тюрьмах всегда были разными даже при дейст
вии одних инструкций и в тюрьмах формально одинаковой строгости, ибо
не только инструкции определяют строгость режима. Так, по справедли
вому замечанию известного социал демократа Л. Г. Дейча, даже в царской
России в одно и тоже время все они заметно отличались друг от друга.
Привезенный в 1884 г. в Бутырки, он восклицал: «Хотя в общем отзывы
о Бутырках были довольно благоприятного характера, но когда нас впу
стили под тяжелые своды этой тюрьмы, я все же испытал неприятное
ощущение: за сравнительно короткий промежуток, протекший со време
ни моего ареста во Фрейбурге, кроме трех немецких тюрем, я успел уже
побывать в шести русских и убедился, что решительно в каждой из них
режим был иной. Как бы человек ни был равнодушен к житейским не
удобствам, но его невольно охватывает неприятное, тревожное чувство,
при приближении к новому месту заключения: "Опять, быть может, пред
стоят лишения элементарнейших удобств, вновь придется вести борьбу
из за койки, столика!" --- естественно приходит в голову, когда затворя
ются ворота новой тюрьмы»143.
Еще раз подчеркнем, что политрежим социалистов 20 х --- это не дар
властей, а завоевание политзаключенных. Но большевистская власть
и чекисты не только охотно поддерживали миф об обратном, но отчасти
его сами и творили (позже мы увидим, как родилась легенда о санатор
ном режиме 22 х «особоизолированных» эсеров). Знакомство с архивны
ми документами разоблачает этот миф, и становится ясно, что после при
хода большевиков к власти для социалистов началась совершенно новая
полоса тюремных испытаний.
Помимо режимных моментов, немалую роль в жизни заключенного
играют и чисто бытовые «мелочи», которые способны облегчить или от
равить его и без того невеселое существование. Более того, для заклю
ченного, замкнутого в ограниченном пространстве тюремной камеры,
очень часто «бытовые мелочи» становились в прямом смысле этого сло
ва вопросом сохранения здоровья, а то и вопросом «жизни и смерти. Со
циально бытовые условия жизни заключенного, с одной стороны, серь
езно зависели от того, что представляла из себя данная тюрьма. Новой
или старой она была (или это было приспособленное строение)? Было ли
в ней паровое или печное отопление? Была ли канализация или в каме
рах стояли параши? Скажем, в 1904 г. народоволец, а затем эсер С. А. Ни
конов, попав в Пугачевскую башню Бутырской тюрьмы, пришел «почти
буквально в восторг» от «великолепной уборной с американским спуском
воды и сифоном, точно в лучшей гостинице». «После тюремных параш
514

и отвратительной грязной уборной арестантского вагона, --- вспоминал
он, --- это культурное удобство ценилось как то особенно высоко. Право,
я готов был написать благодарственный адрес начальнику тюрьмы, недав
но заведшему эту роскошь»144.
Какой санитарный режим в тюрьме поддерживался? Где, в каком ме
сте, в каком климатическом поясе она находилась? (Ниже мы увидим,
что получилось, когда казахские чекисты и тюремщики попытались по
требованию Москвы создать режим «особой изоляции» для эсера
А. В. Либерова (он попал в их руки в 1924 г. по дороге в ссылку) в мест
ной тюрьме, переделанной после Октября 1917 г. из общественной бани.)
Огромное значение имела и общественно политическая и экономи
ческая ситуация в стране в целом. В одной и той же тюрьме совершенно
по разному обстояло дело с питанием и отоплением, скажем, в 1898 г.
и 1921 г., когда страна была охвачена продовольственным и топливным
кризисом. Большую роль играло и разворовывание продуктов и денег, от
пускаемых на довольствие и обогрев заключенных и каторжан тюремным
начальством и хозобслугой. Воровство процветало и до и после револю
ции 1917 г., превращая в фикцию те официальные нормы питания, кото
рые существовали только на бумаге. Конечно же, это относилось отнюдь
не только к питанию. На всем, на чем можно было сэкономить и нажить
ся, экономили и наживались.
Но определяющим фактором все же являлся официальный тюремный
режим для политзаключенных, который был очень разным в 1904 г.,
в 1922 г. и в 1937 г. В результате в одной и той же тюрьме условия жизни
могли серьезно отличаться, в том числе, и, как ни странно, бытовые. Ка
залось бы, как в одной и той же камере, скажем, в Бутырской тюрьме
можно изменить бытовые условия? Чем быт политзаключенного в каме
ре Бутырок или Владимирского централа, сидящего в 1904 г. и в 1922 г.,
мог отличаться, ведь его камера осталась той же? Во первых, в годы граж
данской войны из за нехватки топлива некоторые тюремные корпуса бы
ли брошены, и зимой стены промерзли. Всем заключенным, которых вес
ной и летом помещали в этот тюремный корпус, был обеспечен вечный
холод с сыростью и целый букет болезней: от ревматизма до всевозмож
ных воспалительных процессов. Во вторых, в некоторых тюрьмах за го
ды разрухи и безхозяйственности испортились водопровод и канализа
ция, и в тюремном дворе Владимирской тюрьмы вырыли рядом колодец
и выгребные ямы. В третьих, скажем, в 1922 г. в Бутырках для экономии
электричества в камерах были очень тусклые лампочки, а по принятому
новому режиму для «особоизолированных» членов ЦК ПСР мало того, что
стекла в камерах замазали масляной краской, так на окна еще и постави
ли деревянные щиты, обитые жестью. Делалось это для максимальной
изоляции политзаключенных, а в результате они практически лишились
дневного света и свежего воздуха. В четвертых, произошли изменения
в порядках: во времени прогулок, в порядке свиданий, в переписке, по
лучении передач, книг и газет, даже в урезании количества «оправок»,
в отнятии личных вещей и невыдаче казенных и т. д. и т. п.
Появились и новые явления, которые были немыслимы до револю
ции --- кражи вещей политзаключенных при арестах и в тюрьмах, кражи,
совершаемые должностными лицами, замаскированные под «изъятия».
Как непросто в советское время было вернуть «заигранные» при арестах
и обысках вещи, видно из истории, приключившейся с членом ЦК ПСР
М. А. Лихачом, пытавшимся вызволить весной 1922 г. свои серебряные
часы фирмы «Омега», изъятые при аресте. Будучи выведен на процесс
515

эсеров, М. А. Лихач в конце апреля 1922 г. вместе с другими обвиняемы
ми был передан из ГПУ в руки следственных структур Верхтриба. Похо
же, Лихач попытался использовать ведомственные разногласия (а отно
шения между ГПУ и Верхтрибом были весьма натянутыми) для возврата
своих часов. Мы не знаем, обращался ли он ранее непосредственно к че
кистам, но даже если и обращался, то наверняка наталкивался на отри
цательный ответ. 15 мая 1922 г. зав. Следственным производством по де
лу правых эсеров Е. Ф. Розмирович (жена председателя Верхтриба
Н. В. Крыленко) писала зам. начальника СО ГПУ М. Герцману: «Если до
вторника 16 го мая не будет исполнено --- гр. Лихачев объявляет голодов
ку. В личном деле Лихачева квитанции о принятии Отделом хранения
ГПУ его часов не имеется. О принятых Вами мерах Следственный отдел
просит уведомить»145. Герцман на письме начертал: «Что касается часов,
то в отделе таковых при самом тщательном розыске не оказалось».
Но Розмирович от него не отстала и спустя два дня уже требовала
«выдать официальную справку о том, что часы гр. Лихача утеряны в ГПУ
и будут заменены другими. Все это необходимо исполнить срочно, так
как гр. Лихач с вчерашнего дня (16 го мая) объявил голодовку»146. Но так
как зам. начальника СО ГПУ Герцман в юрисдикцию Верхтриба не вхо
дил, то и ответил он соответствующим образом. Его ответ можно считать
хорошим примером успешного и быстрого освоения чекистами высот бю
рократического мышления: «Что касается часов, то ввиду того, что у ме
ня никаких официальных данных о том, что у него взяты часы, нет, я не
могу сообщить ему ни о том, что часы утеряны, ни о том, что таковые
будут возвращены или заменены другими»147.
Мы, к сожалению, не знаем, как завершилась эта история весной
1922 г., т. к. переписка оборвалась. Но, похоже, М. А. Лихач так и не стал
вновь счастливым обладателем «серебряных часов фирмы "Омега"». К та
кому пессимистическому выводу подталкивает официальная опись его
личных вещей, составленная в октябре 1925 г. во время «развезенной» го
лодовки 148.
Впрочем, «терялись» не только часы, но и вещи попроще. Так, на
пример, у эсера Злобина во время перевода во Внутреннюю тюрьму ГПУ
в августе 1922 г. оказалась не внесенной в опись большая часть оставлен
ных в камере вещей --- от чайника до мыла, очевидно присвоенных над
зирателями 149.
Начальственное «держать и не пущать» даже в тех случаях, когда са
модеятельность заключенных приносила косвенную пользу и админист
рации, ярко проявилось в гонениях на Д. Д. Донского, который, будучи
по специальности врачом, в 1919 г. принял деятельное участие в иници
ативе старшего врача Бутырской тюрьмы А. Н. Пирогова по созданию
«тюремного околодка», своеобразного «тюремного санатория» для тубер
кулезных больных. В течение полугода Д. Д. Донскому удалось расширить
«санаторий» до 150 коек и пролечить более 500 больных. Благодаря «мо
гучей поддержке» медицинского начальства «вплоть до Наркомздрава»
и материальной помощи бывших больных (из числа коммунистов и совет
ских служащих, вернувшихся из тюрьмы на свои посты), а главное --- бла
годаря личным организаторским способностям, Донской, действительно,
создал своеобразный «тюремный санаторий», где проводилось водолече
ние, солнечные ванны, массаж, впрыскивания, противотифозные и про
тивохолерные прививки для всех заключенных, ингаляция, амбулаторная
хирургическая помощь, была расширена аптека и обогащена библиотека.
Этот опыт --- «корректива к тюрьме в виде санатория» (по выражению
516

Донского) получил поддержку Наркомздрава, который готовил специ
альный сборник, посвященный пропаганде этого уникального экспери
мента. Но в октябре 1919 г. Донской без объяснения причин был отлучен
от «санатория» и посажен в строгую одиночку. В декабре 1919 г. он напи
сал заявление председателю ВЧК Ф. Э. Дзержинскому, где описал ситуа
цию и сообщил о ставших ему известными обвинениях в его адрес со сто
роны администрации тюрьмы в попытке отравления коменданта тюрьмы
(подсыпав ему в молоко и кашу яд). Кроме этого нарком здравоохране
ния Н. А. Семашко заявил жене Донского, что он отстранил ее мужа от
работы за то, что он обучал заключенных симуляции (позже Семашко че
рез инспектора московских мест заключения И. М. Фейнберг взял свои
слова обратно и извинился перед Н. М. Донской). И. М. Фейнберг же за
явила на конференции медицинского персонала Бутырской тюрьмы, что
Донской был отстранен от своей должности потому, что он является вид
ным политическим деятелем.
Подлинные же мотивы действий администрации Донской понимал
так: «Но мое отстаивание околодка от введения общетюремного режима,
широкое вовлечение в обслуживание околодка самих заключенных по
специальностям --- врачи, фельдшеры, аптекари, массажисты, особая от
четность и бухгалтерия (к которым привлечены были кооператоры и бух
галтера), строгий учет получаемых продуктов, институт контроля со сто
роны старост и т. д. --- все это было в тюрьме необычно, как и сама идея
околодка. Низшая администрация продолжала смотреть на это дело как
на "блажь" и этот взгляд передавался вверх. Естественно, что и доносы
стремившихся в личных целях доносчиков заключенных (стремление
обелиться в собственных преступлениях) использовать эту атмосферу не
благожелательства к околодку сыграли свою роль, особенно при смене
высшей администрации. Привлечение мною к работе главным образом
социалистов, сидящих по политическим причинам, тоже раздражало.
Но ведь я не мог особенно доверять заключенным по обвинению в об
щеуголовных преступлениях или в преступлениях по должности. Из сре
ды последних и вербовались обыкновенно кадры доносчиков доброволь
цев. Быть может, не без влияния оставалось постоянное стремление
ускорить дело или добиться освобождения тех больных, которые были,
по моему мнению, либо неизлечимыми больными, либо случайно арес
тованными, либо уже отбывшими свой срок по приговорам, но с зате
рянными ордерами. Красный Крест в тюрьму не допускался все лето, и я
обращался либо к комендатуре, либо через старшего врача к соответст
вующим следователям. В огромном большинстве случаев результаты бы
ли положительные. Хоть это и не входит в прямые обязанности врача,
но мне думается, такой деятельности врачей не следовало бы ставить пре
пятствий...»150.
Еще одно весьма распространенное заблуждение связывает напрямую
строгость режима и тяжесть пребывания в тюрьме для заключенных.
Но считать самым тяжелыми Петропавловскую и Шлиссельбургскую кре
пости или Внутреннюю тюрьму ГПУ в середине 20 х годов, хотя именно
они славились своим «образцово показательным» порядком и «завинчен
ным» режимом в отношении политзаключенных, было бы слишком пря
молинейно. Дело в том, одновременно с этими «образцово показатель
ными» тюрьмами, находящимися под боком у начальства, были сотни
тюрем в медвежьих углах, где процветали антисанитария, голод, воровст
во и самодурство начальства, жившего по поговорке «закон --- тайга, про
курор --- медведь». Да, режим Петропавловской крепости был крайне
517

суров в ограничении свобод заключенного, но начальство этой особой
тюрьмы, как правило, не позволяло себе опуститься до такой обыденной
в других тюрьмах вещи, как воровство продуктов из тюремного котла,
не позволяло себе диких эксцессов по отношению к заключенным и т. п.
В этом смысле показательна благодарность Е. К. Брешко Брешковской
и слова ее адвоката А. С. Зарудного, высказанные заведующему арестант
скими помещениями Петропавловской крепости полковнику Г. А. Ива
нишину и записанные им: «9 декабря 1909 г. от Брешко Брешковской
имел свидание наедине, как ее защитник, присяжный поверенный Заруд
ный в моей служебной квартире. Сидел часа два с половиной. Прощаясь
со мной в прихожей, он сказал: "Мне всегда бывает приятно слышать,
когда арестованные говорят о вас хорошо, когда они отзываются о вашем
гуманном обращении с ними". Я ответил, что я исполняю только свой
долг, делаю только то, что требуется инструкцией для содержания арес
тованных; никаких им послаблений не делаю, но и не ухудшаю их поло
жения больше, чем то требуется инструкцией. ...3 го января 1910 года я
обходил камеры Трубецкого бастиона и зашел также к "бабушке" Бреш
ко Брешковской. Когда я хотел уже уходить, она задержала меня и ска
зала: "Простите, что я позволяю себе высказать вам прямо в глаза. Я ни
когда не надеюсь на будущее, а потому позвольте в настоящее время
выразить вам раз и навсегда мою глубочайшую благодарность за то вни
мание, которое вы мне оказывали. Я никогда его не забуду. Я осознаю,
что если я еще уцелела, то только благодаря вашим обо мне заботам и ва
шему вниманию. Я навсегда сохраню об вас память, как об самом луч
шем заведующем, которого я когда либо в жизни своей встретила (она
отбыла 20 лет каторги). В канун нового года я вспоминала вас"»151.
Впрочем, нет правил без исключений --- достаточно почитать, каки
ми эпитетами награждает Л. Дейч тюремного врача Петропавловки, ко
торый в 1894 г. не разрешил ему пользоваться очками для чтения, несмо
тря на врожденную аномалию зрения 152.
А вот пример того самого «медвежьего угла», в котором, как ни ста
райся, человеческих условий в тюрьме не создашь. В 1924 г. один из осуж
денных по процессу --- А. В. Либеров, был отправлен в ссылку, но попал
в результате в тюрьму в Казахстане. В письме Саре Гоц он писал 20 ок
тября 1924 г. из Акмолинской тюрьмы (до революции это была общест
венная баня): «Прежде всего --- грязь и вонь. Сидят в огромном большин
стве киргизы, нередко совсем без белья, одетые просто в шубу на голое
тело, иногда мехом наружу. Вшей выколачивают палками. Мое главное
занятие --- также охота за вшами. <...> Блохи столь отяжелевшие, что да
же не прыгают. Капитально утром и вечером, днем же эпизодически,
но почти беспрерывно, ловлю и уже не бью, а топлю в маленьком зло
вонном боченочке, заменяющем парашу. Разумеется, без крышки. Убор
ной, где бы можно было умыться, нет. Отхожее место во дворе, утопает
в благорастворении.
Камеру для меня прибрали, побелили, дали койку --- вообще сделали,
что можно --- и все же меня беспрерывно тошнит. Московская инструк
ция, примененная здесь в существующих условиях, несообразных уж ни
с какими инструкциями, создала для меня положение, бесконечно худ
шее сравнительно с нашим московским режимом.
Москва писала, по видимому, тоже не очень точно. Так, например,
моя прогулка из 3 х часовой превратилась в 2 1/2 нную. Но я не пользу
юсь и этим временем, т. к. на время моей прогулки весь двор очищается
от гуляющих, которые водворяются в свои камеры, где ужасно скученно.
518

Мне непереносима мысль, что я так ухудшаю положение всех заключен
ных тюрьмы и потому свел свою прогулку к минимуму. В отхожее место
выпускают только днем, тоже с разгоном всех гуляющих. <...>
Местная администрация и ГПУ делают все возможное, чтобы создать
для меня сносные условия заключения; но от этого мое положение не
улучшается до желательной степени и не может быть улучшено (одно сло
во не разобрано, но очевидно --- пока. --- К. М.) существует московский
пунктик "строгой изоляции"»153.
Другой пример еще более показателен, так как дело происходило не
в далеком Казахстане, а в Краснодаре, в центре города, где чекисты со
знательно создали скотские условия жизни, мстя за удачный побег одно
го из заключенных. Некто, скрывшийся под псевдонимом «Х.Х.Х.», пи
сал в январе 1921 г. в перехваченной чекистами заметке в эсеровскую
прессу «В коммунистическом плену (Письмо из Кубанско Черноморской
"ЧеКа")». «В атмосфере самого грубого обращения чинов караула с за
ключенными, уснащаемого самой отборной мужицкой площадной бра
нью --- "в бога мать" и пр., люди скотски целый день валяются под нара
ми, на нарах, в проходах. Прогулок нет, если не считать весьма редкие
непериодические, всецело зависящие от каприза караула 5---10 минутные
проверки наличного числа заключенных во дворе. Круглые сутки гнилой
спертый воздух, от которого с непривычки или после долгого пребыва
ния на свежем воздухе кружится голова. Да это и понятно: физиологиче
ские потребности круглые сутки отправляются в "парашу". Правда, есть
выводные караульные, но... факт остается печальным фактом. В то вре
мя, когда с тротуаров улицы у чеки сметается каждая пылинка, во дворе
чеки и в камерах непролазная грязь. Камеры не моются <...>. Бани нет.
<...> Все мы обовшивели, обросли грязью. К сожалению, нет в достаточ
ном количестве не только кипятку, которого мы нередко не видим,
но простой воды. <...> Что касается пищи, то помимо ее отвратительно
сти (хлеб дается черствый, едва поддающийся ножу), суп с признаками
обрезков мяса, но самое главное, в скотских условиях: пища приносится
в камеру в тех самых ведрах, из которых ежедневно моются коридоры
и полы присутственных комнат чеки. И, как бы для полного ансамбля,
все это раздается и разливается рядом с "парашей", в атмосфере вони
и грязи. Только голод берет чувство брезгливости и заставляет прикасать
ся к казенной пище. Не так давно эта пища отдавала запахом какого то
лекарства. Объяснялось это просто --- в ведре, в котором принесена была
пища, мыли полы амбулатории чеки, в которой делали какие то перевяз
ки больным. У нас в камере много сифилитиков, есть и тифозные, заве
лась чесотка. Лечим своими "средствами". Что же касается врача чеки,
то она далека от всего этого, хотя бы должна знать об этом. Жалобы на
все это подавались неоднократно, но бесполезно. Когда один из товари
щей обратился к врачу чеки за помощью от воспаления среднего уха,
то получил краткий ответ: "Мы ухи не лечим --- зеркал нет". Обращав
шиеся больные глазами слышали ответ: "Здесь не глазная лечебница",
а больных зубами она "шутливо" успокаивает: если выйдете на волю,
то тогда будете лечить, а здесь мы такой пустяк не лечим».
Отрывок из другого письма оттуда же... «Армавирцы --- эсеры, видав
шие "виды" царской власти, испытавшие прелести пересылок и цент
ральных тюрем и этапов, в один голос заявляют, сидя в чеке: год заклю
чения в тюрьме при царской власти равен месяцу сидения в чеке,
по лишениям и издевательству над заключенными, в которых с ноября
месяца начали ухищряться администраторы чеки»154.
519

Безусловно, сиделец Акмолинской тюрьмы образца 1924 г. и Красно
дарской ВЧК 1920---1921 гг., мог только мечтать о таких сверхрежимных
тюрьмах, как Шлиссельбург, Петропавловка или Внутренняя тюрьма
ГПУ. Таких примеров (в том числе и из более раннего и, наоборот, более
позднего времени можно привести много). Впрочем, социально бытовые
условия Внутренней тюрьмы ВЧК, скажем, зимой 1920 г. чувство завис
ти тоже могли вызвать далеко не у всех. Приемная дочь В. М. Чернова,
угодившая туда зимой 1920 г., вспоминала о том, в каких условиях при
шлось сидеть ей вместе с двумя сестрами и матерью О. Е. Колбасиной,
женой В. М. Чернова, которых арестовали в качестве заложников вместо
него: «Дверь снова открылась, и часовой принес нам три жестяных круж
ки с черноватой жидкостью (чай) и на оббитой эмалированной тарелоч
ке три тщательно отвешанных осьмушки черного сырого хлеба, с прико
лотыми к ним деревянной палочкой довесками, величиной в косточку
домино. Красноармеец пересчитал нас, тыча пальцем:
--- Одна, две, три, --- и прибавил, указывая на Адю: --- Ребенок не
считается.
Так, в течение всего нашего заключения, ребенок продолжал "не счи
таться", и на четырех нам выдавали три порции питания. Я не думаю, что
бы это было мерой притеснения или желанием тюремных властей сделать
режим строже, --- попросту это было последствием правил. Ребенка не име
ли права арестовывать, следовательно, он как бы не существовал (выделе
но нами. --- К. М.). Так или иначе, при недостаточном пайке это усилива
ло наш и без того острый голод.
...В нашей камере <...> было полутемно. Окно, заделанное прочной ре
шеткой, выходило почти на уровне пола на узкий дворик. Под потолком
горела день и ночь ничем не защищенная лампочка. <...> Пол настолько
промерз, что приходилось все время сидеть на нарах, поджав ноги.
После обеда, состоявшего из серого капустного супа, сваренного на
селедочных головках, и жидкой пшенной каши с зеленоватой каплей ко
нопляного масла, конвойный принес охапку дров и постарался разжечь
печку, но сырые дрова горели плохо и не давали тепла. А на дворе стоял
мороз. На ужин нам принесли тот же самый, но еще более разжиженный
суп. Мы легли спать на голые нары; ничем не покрытые, мы теснее при
жались друг к другу, стараясь согреться»155.
Оказавшийся в этой же тюрьме весной 1921 г. Ф. Ф. Федорович пи
сал в заявлении уполномоченному 3 го Отделения СО ВЧК Кожевнико
ву: «Уже больше недели я сижу в полном безделии, без книг, без газет,
без прогулок (и согласно ...п. 10 тюремных правил не получу их) сплю
не раздеваясь в грязном белье на голых досках, не имею ни мыла, ни по
лотенца, не говоря уже о других мелочах (Далее документ повреж
ден. --- К. М.)»156. Но все его обращения были гласом вопиющего в пус
тыне и тогда, действуя по принципу «спасение утопающих --- дело самих
утопающих», Федорович написал доверенность на имя С. Н. Гоц (жены
члена ЦК А. Р. Гоца) --- весьма своеобразный документ, сочетавший в се
бе как официальный текст, предназначенный для чекистов, так и обра
щение к С. Н. Гоц: «Доверенность.
Я нижеподписавшийся доверяю получить все мои вещи, находящие
ся в моей бывшей квартире по Никольскому переулке (около Арбата) д. 10
кв. 6 Кухтериной Саре Николаевне Гоц. 15/ VI 1921.
Дорогая Сара Николаевна, простите, что я Вас затрудняю, но я не при
думаю, кому еще доверить. Пожалуйста, перешлите мне белье, сапоги, гре
бешок, одеяло, подушку, мыло, зубную щетку, а костюмы и шубу сохра
520

ните у себя. Еще раз извиняюсь за беспокойство. Желаю всего хорошего.
Жму руку. Флор Федорович»157. Но чекисты эту доверенность не стали пе
редавать С. Н. Гоц, а подшили к делу Федоровича.
Арестованных летом 1920 г. членов ЦК ПСР, очевидно, для надежно
сти содержали при Секретном отделе ВЧК, 3 е отделение которого и ло
вило эсеров. Об условиях их содержания нам известно немногое --- то, что
содержалось в заявление эсеров бутырцев, объявивших в августе 1920 г.
голодовку протеста, протестуя против невыносимых условий, устроенных
для эсеров цекистов, и подвергшихся наказанию за это: «Одиннадцатого
августа сего года теми из нас, кто находился в Бутырской тюрьме, была
объявлена с 12 го августа голодовка с требованием прекратить насилие
и издевательства над членами ЦК нашей партии, находившимися в осо
бом положении в заключении при Особом Отделе ВЧК --- без свежего воз
духа, без прогулок, с замазанными окнами --- в течение всего лета (выделе
но нами. --- К. М.). Мы требовали их перевода в Бутырскую тюрьму
и применения общего с нами режима, являющегося плодом многомесяч
ной борьбы нашей за существование». Для срыва голодовки и протеста
в целом (и наказания протестующих) чекисты отправили заключенных
эсеров из Бутырской тюрьмы в Ярославскую, оказавшуюся форменным
адом. В заявлении коллектива с. р. Ярославской тюрьмы от 23 сентября
1920 г., адресованного в Президиум ВЦИК, а в копиях «всем Центр. Ко
мит. всех социалист., коммунистических партий и Коминтерна», они пи
сали: «Члены Коллегии ВЧК и ее следователи и ответственные предста
вители РКП многократно заявляли и нам, и нашим родным, что нашими
арестами и заключением они преследуют лишь цель изоляции нас для ус
транения "вредного влияния" нашего на массы, а потому де нам пред
ставляются всякие льготы по сравнению с общеарестантским положени
ем. Они де стремятся так устроить нашу жизнь на время этой изоляции,
какое, якобы, "диктуется внешним и внутренним положением советской
России", чтобы ни наше здоровье, ни жизнь, ни наши научно литератур
ные труды не потерпели никакого ущерба. Такова теория, а вот и прак
тика за последние только шесть недель: для многих из нас эта практика
длится уже восемнадцать месяцев и дольше». Далее в заявлении сообща
лось о совершенно невероятных тюремных реалиях бывшего Ярославско
го каторжного централа: «Канализация, вода, отопление не действуют; не
чистоты из переполненных ям выливаются обратно в уборную, и вытекают
в коридор, отравляя воздух и во дворе под окнами и в здании. Всюду вонь,
грязь, нечистоты. Только в ожидании комиссии (которая нас даже не опра
шивала) экстренно 23 сентября все помыли, почистили (товарищей, отказав
шихся гулять в загаженном нечистотами дворе, лишили прогулки --- послед
него получаса чистого воздуха). Неприспособленный для жилья даже летом,
корпус станет невыносимым для нас, лишенных в большинстве теплой одеж
ды, белья, валенок, рукавиц и т. д. зимой. Несколько ряд кряду здание не
отапливалось, стены промерзли и отсырели, а при теперешнем топливном
кризисе его никакой топкой не доведешь в случае даже исправности отопле
ния до голодной нормы + 8 град. (для которой нужно 8---10 сажень дров
в день, а дров в запасе нет). Изолированные друг от друга, без свидания и пе
реписки с родными и близкими, лишенные возможности заниматься в сы
рых, холодных одиночных камерах, под замком, с получасовою прогулкою,
мы вдобавок обречены на медленное, но тем более ужасное истощение от го
лодания. Передач с воли регулярных нет, а без них и нормального тюремно
го пайка никогда нигде не хватало. Здешнее же общетюремное питание зна
чительно хуже московского. Мы получаем сейчас 1 ф. хлеба и 2 раза в сутки
521

суп с небольшим количеством овощей и рыбьими костями. Рыба, на кото
рой варится суп, систематически так разваривается, что даже отдельных му
скульных волокон не найдешь. Соли выдается 2/5 зол., сахару менее одной
конфеты (1 1/5 зол.) далеко не ежедневно; ни крупы, ни муки, ни приварок,
ни жиров, ни картофеля, ни мяса, ни рыбы --- кроме отдельных косточек,
как сказано, мы не получаем. Табаку и спичек совсем не выдают. Немудре
но, что истощение заметно уже отразилось на здоровых и резко ухудшило
состояние здоровья больных, особенно туберкулезных, которых среди нас,
подорванных многолетнею каторгой и тюрьмами царского режима, больше
25% (выделено нами. --- К. М.). <...>
Не лучше общего и больничное питание, так как там, несмотря на
большую выдачу продуктов по норме, «уварка» процветает в гомерических
размерах и до рта больных доходит такое количество, что больные также
голодают на больничном столе, как и остальные (Общетюремный паек со
ставляет 1113 кал., больничный 1250---1300, голодная норма 2400---2500).
Осуществить контроль над раздачей и хранением выдаваемого, как это
было в Бут. тюрьме, где в течение года нам удалось совершенно искоренить
воровство и на общей и в больничной кухне, тут невозможно, ибо мы "в оди
ночках" "строго изолированы" от остальной тюрьмы и наш староста еле тер
пится. <...> По распоряжению коменданта ВЧК нас переводить можно толь
ко тогда в больницу, когда у больного температура не ниже 39°. Таким
образом, больные острою формой туберкулеза с кровохарканием, чахоткою
горла, открытым туберкулезом, раком матки и т. п. должны быть лишены
больничного питания и лечения (выделено нами. --- К. М.)»158.
Аналогичная история повторилась и апреле 1921 г., когда политзаклю
ченных Бутырской тюрьмы насильно развезли по нескольким тюрьмам.
В заявлении группы политических заключенных Владимирской губерн
ской тюрьмы, переведенных из Бутырской тюрьмы, в Президиум ВЦИК»
от 30 апреля 1921 г. говорилось: «Вся обстановка нашего увоза из Буты
рок и та обстановка, которая окружает нас во Владимире, дают право ут
верждать, что сейчас речь [идет] уже не о нашей изоляции, а о мерах, на
правленных к нашему физическому уничтожению»159.
С чем же столкнулись политзаключенные во Владимирской тюрьме?
Примерно с тем же самым, что их товарищи за полгода тому назад в Яро
славской (нельзя не отметить тот характерный факт, что имевшие доре
волюционный тюремный стаж социалисты, естественно сравнивали «ста
рые» и «новые» тюрьмы, и сравнение было отнюдь не в пользу
последних): «Заключенным вовсе не дают кипятку», «уборные заперты.
До недавнего времени заключенные отправляли свои естественные на
добности, где придется, в разных местах двора. Дней 10 тому назад на
дворе были вырыты для этой цели две ямы (без всяких загородок), в не
сколько дней наполнившихся до краев и распространяющих зловоние по
всему двору», «вода в колодце, которую вынуждены пить сырой, мутная
и грязная <...>. Ямы, заменяющие уборные, начинаются в 25 шагах от
колодца и жидкость и грязь из ям неизбежно должна просачиваться в ко
лодец», «никаких приспособлений для умывания нет», «питание в тюрь
ме почти отсутствует (заключенные питаются в сущности одним хлебом,
выдаваемым в количестве 1 фунта в день)», «освещения в камере нет»,
«бани и прачечные не функционируют и мыть белье негде и нечем, т. к.
нет мыла», «в тюремной больнице уже более 10 тифозных больных, а в го
роде распространяется дизентерия, которая неизбежно проникнет в тюрь
му», «в тюремной больнице нет многих самых необходимых лекарств,
не хватает воды и элементарного оборудования»160.
522

Часть заключенных из Бутырок была увезена в Орловскую тюрьму.
Упоминавшаяся уже левая эсерка Ксения Троцкая описывала в письме
к мужу свою «непрестанную войну» за право держать волчок закрытым
изнутри: «Ты не можешь себе представить, какой борьбы мне это стои
ло. Меня хотели вязать, стрелять, но, видимо, все же не решились, т. к.
им пришлось бы меня тогда просто убить наверняка. Кончилось дело тем,
что ко мне явился комендант ГЧК и после моего с ним объяснения ска
зал, что отдаст распоряжение, чтобы меня не тревожили. За улучшение
режима голодало здесь до 80 человек, т. е. все оставшиеся здесь в то вре
мя, остальных увезли. Мы голодали 9 дней --- голодовка [всухую], т. е.
ни капли воды. Анархи и меньшевики голодали с водой и потому пере
несли ее легче, мы же, левики, были очень плохи. Четверо из наших и я
в том числе, были очень плохи, боялись за жизнь, кое как тянули впры
скиванием камфоры. Результатов никаких, никто даже не приехал и че
рез 9 суток голодовку сняли»161.
Но, пожалуй, главный вывод, к которому приходили измученные,
но не сломленные тяготами тюремного режима социалисты, был сформу
лирован летом 1921 г. в перехваченном чекистами письме эсера бутырца:
«<...> Тягостное настроение создается неустроенностью моих личных дел,
заманчивостью погоды, нелепо тяжелым режимом, ставящим нас, как пари
ев, как отверженных в условия не только изоляции от всех прочих, но и ли
шения многих необходимых прав, бывших неотъемлемыми даже у узников
старого времени. На все льготы и вольности наложено вето для социалистов,
в том время как вся прочая, уголовная, спекулятивная, не говоря уже о ком
мунистической, публика содержится в довольно легких условиях (выделено
нами. --- К. М.). Мы без прогулок (отказались от одиночных, требуем об
щих), тогда как другие гуляют свободно чуть ли не по нескольку раз в день;
даже без права попасть в уборную, когда нужно --- соблаговолите дожи
даться известного часа, когда дойдет очередь и не чаще трех раз в день;
без свиданий (требуем личных, а не через решетку); на совершенно голод
ном пайке; конечно, все это, с одной стороны, чрезвычайно возмущает и по
догревает ненависть к власть имущим, для которых нет, видимо, тягчайшего
преступления, как быть социалистом, а, с другой стороны, создает в нас бо
евое настроение, пока сдерживаемое (выделено нами. --- К. М.)»162.
Вот на таком фоне и складывался режим «особой изоляции», который
на самом деле содержал в себе не только комплекс мер по изоляции осуж
денных эсеров. Сотрудники Секретного отдела ГПУ определили весь круг
социально бытовых условий «особоизолированных», включая питание и ко
личество выводов в уборную. Особенно странное впечатление производит
то, что даже нормы питания для осужденных (что уж никак нельзя отнес
ти к проблеме «изоляции») были определены не ВЦИКом, не Наркоматом
юстиции, не Наркоматом внутренних дел, не --- в крайнем случае --- Колле
гией Президиума ГПУ (ведь речь шла о ведомственной тюрьме), а руковод
ством структурного подразделения ГПУ, которое и ловило этих эсеров. Ду
мается, власти спасало от гнева общественного мнения Европы только то
обстоятельство, что подобные «мелочи» прятали под грифом «совершенно
секретно». 8 августа 1922 г. пом. нач. СО ГПУ Андреева представила началь
нику СО ГПУ Самсонову «норму пайка для осужденных по делу ЦК ПСР»,
которую находила «вполне достаточной», и просила утвердить 163.
По мнению Андреевой, на одного человека в день следовало отпус
кать: «Хлеба --- 1 ф. 60 зол. Сахар --- 3,2 зол. Мяса или рыбы --- 28,8 зол.
Пшена --- 6,4 зол. Гороху --- 16 зол. Жиров --- 3,2 зол. Соли --- 5,6 зол. Ко
фе --- 1,2 зол. Мыло --- 1,4 ф. на месяц»164. Но Уншлихту, утверждавшему
523

норму продуктов, их количество показалось слишком маленьким и для
сравнения им была взята некая «раскладка продуктов для санаторных на
1 го чел. на 1 день» (о каком санатории идет речь, из документа неясно,
но очевидно для сотрудников ГПУ): «Хлеба --- 1 ф. 60 зол. Мясо --- 1 ф.
12,8 зол. Жиров --- 16 зол. Крупы --- 48 зол. Сахару --- 15,2 зол. Сух. фрук
тов --- 36 зол. Муки подпр. --- 4 зол. Соли --- 6 зол. Муки картоф. --- 8 зол.
Яиц --- 2 1/2 шт. Кофе --- 0,8 зол. Мыло --- 1,4 ф. На месяц». Из этой рас
кладки Уншлихт вычеркнул сухофрукты, муку картофельную и яйца. Лю
бопытно, что сначала он вычеркнул и кофе, но потом вернул его 165.
По представленной 26 августа 1922 г. Андреевой и утвержденной тог
да же Самсоновым и Уншлихтом новой раскладке, заключенным эсерам
предполагалось выдавать: «Хлеб --- 2 ф. Мясо --- 52,4 з. Жиров --- 11 зол.
Крупы --- 24 зол. Сахару --- 12,5 зол. Муки подпр. --- 2 зол. Соли --- 6 зол.
Кофе --- 0,8 зол. Мыло --- 1/4 ф. на м ц»166. Из первоначальной раскладки
Самсоновым были вычеркнуты: сухофрукты --- 18 зол., мука картоф. ---
4 зол., яйца --- 1 шт. В сопроводительной записке Андреевой отмечалось,
что «в переводе на калории на одного человека приходится --- 2500 кало
рий. Эта норма питания совершенно достаточная для человека, работаю
щего физически. В счет не вошли яйца, соль, кофе, мыло как продукты,
не дающие калорийности»167. На документе стояла резолюция Самсоно
ва от 29 августа 1922 г. --- «Андреевой. К исполнению».
Но изменения продолжали вноситься. На одном из черновиков с рас
четами, очевидно, сделанных Андреевой, предполагалось последнюю рас
кладку обогатить 1 фунтом овощей и 3 золотниками лука 168. Представ
ленная 1 сентября 1922 г. на утверждение Уншлихта раскладка вновь
подверглась изменениям --- он собственноручно вставил в нее 400 шт. па
пирос и 3 коробка спичек в месяц. Но овощи, фигурировавшие в пред
ложениях Андреевой 29 августа, в предложенный Уншлихту вариант не
попали. Г. Ягода поддержал эту раскладку, наложив 1 октября 1922 г. сле
дующую резолюцию: «Согласен. Для всех политзаключенных. Провести
через Наркомпрод». Кроме этого он увеличил в два раза норму мыла с 1/4
до 1/2 фунта в месяц. После всех мытарств и утверждений раскладка ста
ла выглядеть так (по ней стали кормить «осужденных с. р.» уже с 1 сен
тября 1922 г.): «Хлеба --- 2 ф. Мяса --- 52,4 зол. Жиров --- 11 зол. Кру
пы --- 24 зол. Сахару --- 12,5 зол. Муки подправочн. --- 2 золот.
Соли --- 6 зол. Кофе --- 0,8 зол. Мыла --- 1/2 ф. на мес. Папирос --- 400 шт.
в мес. Спичек --- 3 кор. в мес.»169.
Таким образом, мы видим, что хотя окончательные размеры пайка
оказались выше, чем в первоначальном варианте Андреевой, они, конеч
но же, были существенно ниже (кроме хлеба), чем санаторные пайки. От
метим это особо, потому что сравнение с санаторной раскладкой так за
пало в душу чекистам, что позже, когда цифры из памяти изгладились,
они стали говорить о курортном питании заключенных. Напомним так
же, что из запланированного на 2500 калорий пайка была изъята часть
продуктов (сухофрукты --- 1 фрукт, мука картоф. --- 4 зол., 1 яйцо)170.
Переведем эту раскладку на более привычную нам меру веса, для то
го чтобы можно было проследить эволюцию тюремного пайка политза
ключенных, сравнив раскладку 1922 г. с раскладкой 1925 г., выполненной
уже в граммах. В пересчете на граммы (золотник --- 4,2 грамма, фунт ---
410 граммов) раскладка 1922 г. выглядит следующим образом (сотые до
ли округляем): хлеба ---820 гр., мяса --- 220 гр., жиров --- 46,2 гр., крупы ---
100,8 гр., сахара --- 52,5 гр, муки подправочн. --- 8,4 гр., соли --- 25,2 гр.,
кофе --- 3,36 гр., мыла --- 205 гр. на мес.
524

А вот как выглядели нормы питания политических заключенных, ут
вержденные начальником тюремного отдела ОГПУ Дукисом 9 октября
1925 г. 171: хлеб черный --- 600 гр., мясо, рыба, сельди --- 200 гр., жиры (мас
ло животн. и растительное) --- 34 гр., крупа (пшено, ядрица и рис) ---
136 гр., овощи (картофель, капуста) --- 400 гр., соль --- 25 гр., мука подпра
вочная --- 10 гр., перец --- 1/2 гр., лавровый лист --- 1/2 гр., лук --- 5 гр.,
чай --- 3 гр., сахар --- 34 гр., папиросы --- 400 шт. в месяц, спички --- 3 ко
робка в месяц, мыло --- 200 гр. в месяц.
Исследовавший питание в лагерях и тюрьмах Советской России
А. С. Смыкалин пишет: «Из доклада начальника Камышловского исправ
дома от 12 октября 1924 г. видно, что "пища заключенным выдается сле
дующим порядком: в 6 часов утра хлеб, после хлеба кипяток, в 12 часов
суп, в 5 часов кипяток...". Так обстояло дело фактически, а теоретичес
ки на бумаге все выглядело не так удручающе. Нарком юстиции
Д. И. Курский 7 октября 1922 г. подписал Циркуляр 96 "О нормах пи
тания заключенных", согласно которому на одного человека в день долж
но было отпускаться следующее количество продуктов.
п/п Наименование
Количество
Энергетическая
продуктов
ценность (в кал)
1
Хлеб
1 фунт
840
(409,5 г)
2
Крупа
32 золотника
486
(136,5 г)
3
Мука
11,6 золотника
24
подправочная
(49 г)
4
Мясо
32 золотника
188
(136,5 г)
5
Корнеплоды
48 золотников
86
(204,8 г)
6
Картофель
1 фунт
384
(409,5 г)
7
Жиры
4,8 золотника
156
(20,5 г)
8
Чай
0,2 золотника
---
(0,9 г)
9
Сахар
3,2 золотника
56
(13,7 г)
10
Соль
3,2 золотника
---
(13,7 г)
11
Лук
2,0 золотника
---
(8,5 г)
Итого
2220
Для заключенных, занятых трудом (не исключая и хозяйственные
бесплатные работы), вышеуказанная норма питания увеличивалась доба
вочной выдачей каждому работнику: хлеба --- 0,5 фунта (204,8 г), мяса ---
16 золотников (68,3 г), овощей --- 0,5 фунта (204,8 г).
В первые годы Советской власти большевики сохраняли еще "трога
тельную заботу" о своих политических противниках, а точнее, бывших со
ратниках по революции 1917 г. <...> Таким образом, согласно Циркуляру,
525

питание политических заключенных было не только более калорийным,
но и более разнообразным. Правда, возникает сомнение: выполнялся ли
когда нибудь этот Циркуляр»172.
Действительно, сами по себе раскладки (хоть дореволюционные,
хоть советские) еще не гарантировали, что будет закуплено (в царское)
или получено (в советское время) подобающее количество продуктов
подобающего качества, что продукты не будут разворованы тюремным
персоналом (или втайне от администрации, или в сговоре с ней). В со
ветское время тюремные повара, опасаясь наказания за прямое расхи
щение продуктов, порой находили достаточно хитроумные способы.
Так, например, в одном из заявлений Ф. Ф. Федоровича, когда цекисты
находились еще в, можно сказать, элитной Внутренней тюрьме ГПУ,
указывалось, что несмотря на наличие в супе волокон мяса, говорить
о мясном бульоне не приходится. Проще говоря, повар долго вывари
вал мясо, оставляя его заключенным, а большую часть бульона забирал
себе, разбавляя остатки кипятком. Таким образом, схватить повара за
руку было непросто, так как внешне суп с плавающими в нем волокна
ми мяса выглядел вполне пристойно, а по сути все самое ценное из не
го было уже украдено. О степени калорийности такого бульона нетруд
но догадаться.
Конечно же, политзаключенных спасали передачи родных, ухитряв
шихся в это голодное время находить деликатесы. Вот какие продукты со
бирались передать 22 м осужденным по делу ЦК ПСР их родственники,
ссылаясь на то, что «если в получаемом тюремном пайке и достаточное ко
личество калорий, то однообразие его при отсутствии движений неизбеж
но должно повлечь за собой целый ряд заболеваний в виде цинги и болез
ней обмена веществ»: масло, сыр, мясо или колбасу, чай, сахар, кофе,
консервированное молоко (лучше и дольше сохраняется), белый хлеб, су
хари, лук, чеснок, яблоки, селедка, горчица, перец, уксус, порошок рыбий
жир. Любопытно, что им было запрещено передавать консервированное
молоко (возможно, потому, что молоко можно применять для тайнописи),
а уксус из перечня вычеркнут не был, хотя в концентрированном виде он
весьма успешно мог быть применен для самоубийства 173.
Попробуем сравнить питание политзаключенных 20 х гг. с каторж
ным рационом царского времени. Бывшие каторжанки Радзиловская
и Орестова в своих воспоминаниях приводят нормы, по которым корми
ли каторжанок в 1907---1917 гг.: «Официальная раскладка для приготов
ления пищи в тюрьмах Нерчинской каторги на одного человека (нерабо
тающего) в сутки показывала: хлеба --- ок. 1 кг., мяса --- 130 гр., крупы
гречневой --- 30 гр., картофеля --- 100 гр., соли --- 35 гр., сала топленого ---
10 гр., луку репчатого --- 12 гр., чаю --- 4 гр., перцу --- 2 гр. на 10 человек,
лаврового листа --- 1 гр. на 10 человек, капусты --- 100 гр.
Фактически же, кроме ржаного хлеба, казенная порция к обеду сво
дилась к щам из гнилой капусты с микроскопическим кусочком супного
мяса, большей частью с душком. На ужин была гречневая кашица, скорее
похожая на густой суп, а в холодном виде на кисель. Только по большим
праздникам кашица заменялась пшенной кашей 174».
А вот как каково было питание в столичном Доме предварительного за
ключения в 1894 г., по свидетельству эсера Л. К. Чермака, вспоминавшего об
этом уже в советское время: «В первый же день мне принесли синюю бу
мажку с пометкой суммы денег, отобранных у меня в крепости, список ве
щей, взятых в цейхгауз на хранение, и мое постельное белье. Тут же мне объ
яснили, что я могу пользоваться моими деньгами при заказе обеда, покупке
526

различных продуктов и вещей. Так как денег у меня было немного, то я брал
обед из кухмистерской, стоивший 30---35 коп., раза 3---4 в неделю, а в ос
тальные дни ел казенный обед, обычно состоявший из похлебки с кусочка
ми неважного мяса и каши, далеко не такой вкусный, как в крепости.
Но и первое и второе было много лучше, чем теперь в закрытых столовых»175.
§ 3. ПЕРВАЯ ФАЗА БОРЬБЫ: «ВОЙНА ЗАЯВЛЕНИЙ»
(август 1922 г. --- январь 1923 г.). СЛУХИ
О САМОУБИЙСТВЕ Е. М. ТИМОФЕЕВА И ДАВЛЕНИЕ
ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ ЗАПАДА
Подробно разбиравшаяся выше инструкция по содержанию «особо
изолированных» тотчас же пришла в противоречие с действовавшими до
того нормами, на что немедленно отреагировали заключенные. Будучи
изолированы друг от друга, борьбу они начали каждый самостоятельно.
Так, уже 18 августа 1922 г. М. Я. Гендельман в своем заявлении в Вер
ховный Трибунал дал весьма колоритное описание тюремного режима,
считая его «ни чем иным, как применявшимся лишь в виде наказания
к заключенным карцерным режимом старого строя». Он писал: «В отно
шении нас, осужденных по делу Ц.К. П. С.  Р., во Внутренней тюрьме
Г. П. У. установлен режим, специально, видимо, приноровленный к тому,
чтобы вынудить нас на голодовку, с целью, надо думать, внести этим кор
ректив в постановление Президиума ВЦИК о приостановлении исполне
ния над нами смертного приговора.
1. Во Внутр[еннюю] тюрьму нас доставили непосредственно из зала
заседаний Трибунала после приговора. Нам не дали, так[им] обр[азом],
возможности захватить с собой самые необходимые из вещей, оставших
ся в тюрьме на Кисельном пер[еулке] и до сих пор нам не возвращенных.
Более того: случайно оказавшееся при мне полотенце было у меня
отобрано, а взамен мне было предоставлено висевшее в камере грязное
полотенце с явными следами употребления его моим предшественником
по камере. Койка была покрыта такой же унаследованной от предшест
венника, только еще более грязной простыней. Мое полотенце мне воз
вращено было только на девятый день.
Нет возможности сменить грязное носильное белье, так как мы ли
шены права получать передачи от родных с воли и передавать им обрат
но белье для стирки.
2. Мы лишены свиданий с родными и лишены возможности узнать
что либо об их здоровье и судьбе.
3. Мы лишены книг, газет, письменных принадлежностей для заня
тий. Если все это, не исключая даже газет, предоставлялось нам во вре
мя предварительного следствия, то тем менее может быть оправдано та
кое лишение после суда.
4. После двухмесячного всякого лишенья нас прогулок во время про
цесса мы лишены их и теперь и принуждены круглые сутки проводить
в камере без движения. Прежде мы прогулками во Вн[утренней] тюрьме
пользовались.
5. Но и этого показалось мало для тех, в чьем ведении мы находим
ся. На десятый день моего пребывания на окно моей камеры навешен
железный щит, хотя повода к этой мере я не давал. Так как окна и без
того были замазаны, то в камере постоянный недостаток света.
527

6. Тогда как во время прежнего пребывания в этой тюрьме, нас выпу
скали в уборную три раза в день, теперь выпускают только один раз,
так[им] обр[азом], зловонная параша круглые сутки отравляет воздух ка
меры. Других заключенных выпускают не менее двух раз в сутки, утром
и вечером.
7. Пищевой режим состоит из хлеба и воды, так как в обед и ужин
дают по миске грязной воды, на дне которой можно найти 1, самое боль
шее 2 ложки гороха и рыбью кость. Но здесь я не возбуждаю никакого во
проса об изменении режима, так как для заключенных гораздо бoльшую
важность имеет вопрос о свиданиях и книгах, и так как тут приходится по
видимому, наталкиваться на непреодолимую традицию: сначала из обеда
для заключенных подкармливают тюремный персонал, а остатки долива
ют горячей водой, и в таком виде предоставляют заключенным.
8. Я не стану перечислять всей системы мелких, но злостных ущем
лений, имеющих, видимо, единственную цель --- вызвать заключенных на
эксцессы. Для примера укажу на самое невинное: когда я вчера передал
через ст[аршего] надзирателя просьбу дать мне бумаги и чернила для за
явленья в Трибунал, мне было в этом отказано и только сегодня после
обхода камер начальником тюрьмы моя повторная просьба была удовле
творена, при чем ко мне каждый раз шлют надзирателя с требованием
кончать скорее заявление.
...Ввиду изложенного я вижу себя вынужденным начать голодовку, ес
ли не будет дано разрешение на свидание с родными, на передачи,
на пользование своими книгами, газетами и письменными принадлежно
стями для занятий.
Голодовку начну во вторник, 22 го августа, с утра»176.
Насколько нам известно, этой голодовки не было. Очевидно, товари
щи Гендельмана отговорили его от нее, справедливо полагая, что время
этого крайнего средства еще не пришло.
25 августа 1922 г. М. А. Веденяпин в заявлении, адресованном Вер
ховному революционному трибуналу, писал: «Прошу Верх. триб. разъяс
нить, имеется ли в приговоре постановление о реквизиции моих вещей
или нет? Мой вопрос вызван тем, что начальник тюрьмы заявил, что
у осужденных не может быть никаких собственных вещей, и вещи, нахо
дящиеся в тюрьме, мне не выдаются. Я прошу Верх. триб. указать закон
ный способ получить мне что либо из одежды, так как я в одной рубаш
ке, как был в суде, так нахожусь и до... (1 слово не разобрано. --- К. М.)
и мне не выдается ничего, могу ли я получить свой головной убор, могу
ли я получить соль, которая у меня имеется в вещах, так же сахар и су
хари? В бытность на царской каторге все продукты выдавались аресто
ванному и никогда не реквизировались. Кроме того, прошу выдать из мо
их вещей кружку или стакан, до сих пор я не имею ровно никакой посуды
для питья. Обращаюсь с означенной просьбой к Вам, потому что пред
ставитель ГПУ Самсонов, посетив нас 17 и 19 августа заявил, что вещи
и книги нам будут выданы, так что очевидно ГПУ не имеет препятствия,
а так как мы числимся и за Верх. тр., то очевидно, что Верх. триб. сде
лал соответствующее предписание. До сих пор означенные меры не упо
треблялись, но, может, это специально применено к социалистам, в та
ком случае прошу посодействовать получить квитанцию на
реквизированные вещи и как либо сочетать это постановление с особым
декретом, в котором говорилось, что у бывших полит. каторжан вещи не
подлежат реквизиции. Так же прошу известить меня, имеется ли особое
постановление о лишении права читать мне книги? Если такового нет,
528

то прошу указать, как я могу получать книги? У меня мои книги взяты,
насчет тюремных мне заявлено, что здесь только детские, и их мне не вы
дают...»177.
Заявление Веденяпина не достигло Верхтриба, а после ознакомления
с ним Самсонова и Уншлихта было подшито к делу 178. Такая же судьба
ждала все заявления заключенных эсеров, куда бы они их не адресовали ---
в Верхтриб, в Президиум ГПУ, наркому юстиции или еще куда то. Чеки
сты не желали, чтобы в их дела кто бы то ни было вмешивался. Так, на
пример, 28 августа 1922 г. Гендельман написал заявление в Президиум
ГПУ: «I. Около двух недель тому назад граж. Самсоновым было указано,
что книги нам разрешены. Между тем до сих пор я не получил ни одной
из моих книг, пересланных сюда из тюрьмы в Кисельном пер., ввиду че
го прошу о скорейшей выдаче мне указанных моих книг.
II. До полного разрешения вопроса о передачах прошу разрешить
теперь же хотя бы передачу раз в неделю одной смены белья.
III. Прошу выдать мне из моих вещей две фотографических карточ
ки моих родных, в свое время просмотренные и допущенные»179. Самсо
нов начертал на заявлении резолюцию: «т. Андреевой. Почему вы не да
ете книг?», но отправлять заявление адресату ни он, ни Андреева не стали,
очевидно не желая посвящать Президиум ГПУ в свои недоработки.
Еще примечательнее была реакция чекистов на заявление Д. Ф. Ра
кова, писавшего 29 августа 1922 г. наркому юстиции: «По окончании су
дебного заседания [мы] были немедленно отправлены во Внутреннюю
Тюрьму ГПУ. Лишь сегодня от начальника этой тюрьмы мы узнали, что
имевшиеся в нашем распоряжении --- табак, сухари, чай, кофе --- полу
ченные нами в форме передач, оказались конфискованными.
Так как подобные вещи не составляют имущества, подлежащего кон
фискации для осужденных по 60 ст. Уголкодекса, то прошу распоряже
ния о выдаче этих вещей для моего личного потребления, так как лишен
ные совершенно каких либо передач с воли, мы на одном казенном пайке
буквально голодаем»180. Пересланное Самсоновым Уншлихту заявление
Ракова вновь к нему и вернулось с резолюцией Уншлихта: «т. Самсонову.
Полагаю выдать. Коменданта взгреть за информацию»181, после чего бы
ло подшито к делу.
Не дошло до адресата и совместное заявление Г. Л. Горькова Добро
любова и М. И. Львова в Наркомат юстиции (копия --- в ГПУ) от 8 сен
тября 1922 г., в котором они описывали условия во Внутренней тюрьме
ГПУ:
«1. Окно нашей камеры целиком замазано масляной краской и сверх
того закрыто сплошным железным щитом, едва пропускающим свет
и воздух. Таково же и ночное освещение слабой лампочкой, находящей
ся слишком высоко, чтобы хоть изредка заниматься чтением, вследствие
чего у одного из нас начался процесс ослабления зрения, а у другого во
зобновился излеченный было процесс воспаления сетчатки.
2. Мы совершенно лишены не только газет, но и книг, если не счи
тать двух из нашей собственной библиотеки, отобранной у нас, граж.
Самсоновым было указано, что книги нам разрешены. Между тем до сих
пор я не получил ни одной из моих книг, выданных на манер пищевого
довольствия по норме; книг читанных и перечитанных нами раньше. У нас
отнята возможность получать книги с "воли" из частных библиотек и уч
реждений; взамен чего ГПУ предполагает организовать библиотеку из на
ших собственных книг, уже прочитанных нами, что нас не только не мо
жет удовлетворить, но и не позволит нам заниматься регулярно ни одной
529

научной работой, так как книги по различным отраслям наук получались
ранее нами из вышеперечисленных, ныне закрытых для нас источников.
При таких условиях мы обречены на медленное умственное умирание.
3. Пищевое довольствие, хотя и улучшенное с 1/IX и 5/IX, недостаточ
но (кроме хлеба, когда он бывает съедобен), и лишение нас "продовольст
венной" помощи с "воли" или из Полит[ического] Кр[асного] Кр[еста] об
рекает на хроническое недоедание и без того уже ослабленных долгим
содержанием в тюрьмах.
4. Мы лишены до сих пор свиданий с родственниками.
5. Мы получаем получасовую прогулку (фактически меньше), что при
слабом доступе воздуха в камеру и присутствии "параши" даже для здо
ровых --- недостаточно.
6. У нас отобраны все принадлежащие нам вещи, из которых выданы
на руки лишь по две пары белья да валенки для ревматика; все же ос
тальные теплые вещи и постельные принадлежности не получены, и мы
мерзнем ночью и кутаемся в легкие казенные одеяла днем.
7. Посему просим высший орган юстиции в Республике сообщить
нам, входят ли все перечисленные выше условия нашего заключения
в понятие "строгая изоляция" или это явления иного порядка. Если это
необходимое дополнение к строгой изоляции, то мы охраняя свое умст
венное и физическое существование вынуждены будем прибегнуть
к единственному у всех заключенных способу борьбы за свою духовную
и физическую жизнь»182.
Н. Н. Иванов в своем заявлении 4 сентября 1922 г. во ВЦИК отме
чал, что несмотря на то, что «советская власть неоднократно заявляла,
что идея "наказания" преступника совершенно чужда советскому право
сознанию», те условия, в которых содержатся осужденные по процессу
1922 года эсеры (отсутствие свиданий и переписки с родными, лишение
книг, а затем выдача по одной и то случайно выбранной тюремщиками
из числа ранее отобранных у заключенных, лишение вещей и замена их
казенными (подушка, одеяло, белье), невозможность починить порвав
шиеся вещи из за отсутствия иголки и ниток, скудный паек, недавно,
правда, несколько улучшенный, но «только настолько, что мучительное
чувство голода, которое было раньше, сменилось чувством просто голо
да» и при этом конфискация всех продуктов вместе с личными вещами
арестованных, а также «режим невероятных (даже для внутренней тюрь
мы) придирок»: запрещение разговаривать с самим собой, напевать, де
лать гимнастику, быстро ходить по камере, стоять у закрытого щитом ок
на), свидетельствуют о том, что цель данного режима «не "изоляция",
а "наказание" --- месть, месть идущая на все, чтобы только причинить
боль своему врагу». Ввиду всего этого Иванов «желал: 1) Получить от
ВЦИК'а точный текст его решения по нашему делу, и 2) Узнать от него:
с его ли ведома и по его ли повелению творятся с нами все те безобра
зия, о которых я писал выше или это излишнее усердие "красных" тю
ремщиков, старающихся, не без успеха, перещеголять своих предшест
венников»183.
Весьма похожего содержания заявление в Президиум ВЦИК отпра
вил 18 сентября 1922 г. и Утгоф. Он жаловался на то, что «лишен днев
ного света (окно в камере закрашено масляной краской и, кроме того,
во всю высоту заставлено железным щитом с полезным отверстием ввер
ху окна в 1 1/2 кв. арш.)», «почти вполне лишен свежего воздуха: прогул
ка четверть часа 1 раз в день», «подвергнут отмененному РСФСР полно
му одиночному заключению, чего в приговоре Верхтриба не значится»,
530

«воспрещены какие бы то ни было передачи с воли», «лишен свиданий
даже с женой и детьми», «лишен переписки опять таки даже с женой и де
тьми», «запрещена покупка чего бы то ни было за собственные деньги»,
«фактически запрещена какая бы то ни было работа, т. к. книги выдают
ся лишь из числа бывших на руках при переводе во внутреннюю тюрьму
и не более 2 х книг в неделю, а бумаги выдается 15 листов в месяц с ото
бранием исписанной», администрация «решительно отказывается» сооб
щить заключенным, на основании каких правил они содержатся.
«Особенно бессмысленно жестоким» Утгоф считал лишение его воз
можности знать что либо о судьбе жены и детей и лишение возможности
работать. Кроме того, он подчеркивал, что «сидел в Петропавловской кре
пости, 4 года подряд провел в одиночном заключении, но никогда в цар
ское время не подвергался режиму, подобному установленному ГПУ», вы
ражал уверенность, что «Президиум ВЦИК не может разделять мнение
гр ки Андреевой (помощ. зав. секр. опер. отделом), что для социалисти
ческой республики не обязателен по отношению к политическим заклю
ченным даже тот минимум гуманности, который и в Петропавловской
крепости считало необходимым проявлять царское правительство Столы
пина», и просил Президиум ВЦИК «отменить незаконные распоряжения
коллегии ГПУ» и предписать применять к осужденным эсерам «тот режим
"тюремного заключения со строгой изоляцией", который установлен за
конами Советской Республ[ики] и применяется ко всем вообще полити
ческим заключенным»184. Как и прочие подобные документы заключен
ных, заявление Утгофа осело в чекистском архиве.
Безусловно, многие новшества, введенные чекистами, не имели ни
малейшего отношения к проблеме изоляции заключенных от внешнего
мира и являлись, по точному выражению С. В. Морозова, «совершенно
ненужной и ничем не оправдываемой жестокостью», которой, прежде
всего, и отличался режим содержания в чекистской тюрьме от самых су
ровых тюрем и каторжных централов царского времени 185.
Для понимания, с одной стороны реалий тюремного быта, а с другой ---
того, как шла на этом этапе борьба за режим, огромный интерес представ
ляют требования заключенных по улучшению условий своего содержания
и реакция на это чекистов. По установленному порядку эсеры передавали
свои требования пом. нач. СО ГПУ Андреевой, а та --- на решение Уншлих
ту. Вот два подобных документа (не датированных) в том порядке, в каком
они отложились в тематическом деле «Материалы по охране и содержанию
осужденных за 1922---23 гг.». В первом, датируемом предположительно ав
густом --- сентябрем 1922 г., Андреевой были изложены требования заклю
ченных и ответы Уншлихта, вписанные ручкой напротив каждого пункта
(в тексте они выделены курсивом. --- К. М.):
«1. Выдать подушки собственные и теплое белье и платье. Выдать.
2. Белье меняется 2 раза в месяц --- находят мало. Можно 4 раза.
3. Просят отремонтировать обувь или разрешить получить с воли. Обувь
или будет ремонтир., или выдаваться (далее слово не разобрано. --- К. М.).
4. Дается 2 коробки спичек на месяц просят увеличить. Можно 3.
5. Чаю совершенно не выдают, просят дать. Заменить кофе чаем.
6. Лихачев (так в документе, следует Лихач) просит вернуть или воз
местить отобранное при переводе из Кисельного патентованное средство
(желудочное). (Два слова не разобраны. --- К. М.) врача.
7. Просят пересмотреть вопрос о конфискации продуктов, оставлен
ных на Кисельном. Продукты переданы в (далее слово не разобра
но. --- К. М.).
531

8. Просят дать список книг, чтобы знать, что можно получить. Скоро
будет готов.
9. Просят парикмахера или безопасную бритву. Я давно требую па
рикмахера (далее не разобрано. --- К. М.).
10. Берг просит дать справку сколько будет зачтено пред[варительно
го] заключения, иначе когда кончится срок. Можно объявить.
11. Мало соли --- просят увеличить. Считаю достаточно.
12. Злобин 1) нащитывает (так в документе. --- К. М.) 5 серьезных бо
лезней и просит еще раз освидетельствовать. 2) просит разрешения рабо
тать для кооперативных курсов для чего требуется сношение с т.т. Бицен
ко и Хоменко. Запросить Наркомзем.
13. Просят нитки и иголки для ремонта белья и платья. Нельзя.
14. Тов. Андреева имеет передать для Морозова учебники. Выданы
только [для] него.
15. Донской просит разрешить книги по акушерству. Нет. Когда будут
тоже дан (так в документе. --- К. М.).
16. Львов и Альтовский просят книг из публичной библиотеки по ес
теств. истории. Нельзя.
17. Просят увеличить свет ввиду болезни глаз. (Ответ неразбор
чив. --- К. М.).
1) О книгах сказано, что могут заказать на волю, но с тем, что они
поступят в тюремную библиотеку и на волю не вернутся.
2) О теплых белье и платье, что родственники могут войти в сноше
ние с нами и представить список передаваемых вещей, что можно будет,
то разрешится. Я полагаю (слово неразобрано. --- К. М.) перевести на все
полезное»186.
В другой докладной записке Андреева писала Уншлихту: «При обхо
де мною камер осужденных по делу ПСР, ими были сделаны следующие
заявления:
1) Почти всеми: Давать электричество днем. В камерах действитель
но так темно, что нельзя записывать, вследствие пасмурной погоды с од
ной стороны, и заколоченных щитами окон --- с другой. Я думаю, что да
вать свет днем надо.
2) Просят газеты свежие. По инструкции не полагается. Через 6 мес.
можно давать.
3) Просят журналы. Я думаю, надо выписать журналы по коопера
ции, по просвещению --- вышедшие до мая --- июня с/г.
4) Злобин просит перевести его в больницу.
5) Я не возражаю, поскольку все равно почти ежедневно приходится
к нему посылать врача. Никакой опасности со стороны его побега нет.
6) Гоц просит вернуть ему ручку --- самописку. Я считаю возможным,
поскольку разрешены им бумаги, чернила и перо. Прошу Ваших распо
ряжений»187.
24 октября 1922 г. пом. Начальника СО ГПУ Андреева в своем докла
де Уншлихту сообщала о требованиях 22 х осужденных по процессу:
1. Осужденные с. р. жалуются, что свет гасят рано (в 10 ть час.), просят не
гасить до 11 ти часов. 2. Просят спустить лампы ниже. Считаю возможным
спустить аршина на полтора, т. к. лампочки слабые и у самого потолка.
У многих начинают болеть глаза. 3. Просят разрешить в камере ножи и вил
ки. Я полагала бы отказать. 4. Выпускать второй раз из камер не обязатель
но перед сном, а по желанию. Думаю, что разрешить надо. 5. Веденяпин
просит свидание с дочерью 26/X (в день смерти его первой жены). Мотив
несерьезный, поскольку отказано другим, полагаю тоже отказать и ему»188.
532

30 октября 1922 г. Андреева вновь докладывала Уншлихту о требова
ниях осужденных эсеров:
«1) Агапов, Раков, Добролюбов --- специалиста глазника. [Пометка
Андреевой] Через санчасть я вызову.
2) Донской и Веденяпин --- выдать фотографии родных. [Андреева]
Поскольку выданы фотографии Гендельману и Гоцу --- нет оснований от
казывать остальным. [Резолюция Уншлихта] Согласен.
3) Утгоф просит разрешить сделать ему абажур на лампу из казенной
бумаги. [Андреева]Считаю возможным. [Уншлихт] Согласен.
4) Тимофеев просит увеличить сумму взносов на его имя [Андреева]
Теперь разрешено 25 миллионов. Думаю, можно уже до 35 милл. [Ун
шлихт] Можно до 50 ти.
5) Иванов Громов просит давать ему свидание с матерью не в 5 ом эта
же, а в комендатуре, мотивируя болезнью матери. [Андреева] Я просила бы
отказать, т. к. для свиданий специально оборудованная комната находится
в IV этаже. В комендатуре ничего подходящего нет. [Уншлихт] Согласен.
6) Вновь возбуждают вопрос об обмене книг с воли из общественных
библиотек. [Андреева] Я полагала бы отказать --- это несомненно будет
один из способов связи. [Уншлихт] А как мы их удовлетворяем[?]»189
В начале ноября Андреева обобщила жалобы заключенных: «1. Пита
ние. За исключением Лихача, как на качество, так и на количество пи
щи никто не жаловался. 2. Прогулки. Все сделали заявление на недоста
точность прогулки. 3. Одиночное заключение. Многие просят изменить
одиночное заключение на совместное (по два человека). 4. Содержание
во Внутр. тюрьме. На предложение 10 человекам перевода в Ярославскую
тюрьму никто не изъявил особого желания. 5. Пользование книгами. Боль
шинство просили права пользоваться книгами из общественных библио
тек. 6. Газеты. Большинство просили разрешить пользоваться газетами.
7. Свидания. Тимофеев и Морозов заявили о разрешении свиданий чаще,
чем 1 раз в месяц»190.
Чью сторону занимали тюремные власти и чекисты при стычках за
ключенных с надзирателями? Вопрос в общем то риторический. Тем не
менее интересен эксперимент, проведенный М. Я. Гендельманом в октя
бре 1922 г., когда он пожаловался на произвол надзирателя сначала де
журному помощнику, затем начальнику тюрьмы, а затем написал заявле
ние в Президиум ГПУ, т. к. предыдущие начальники брали друг друга под
защиту. Суть конфликта состояла в том, что 30 октября 1922 г. во время
прогулки надзиратель сказал, чтобы Гендельман ходил только по тропин
ке, на что тот ответил, что он так и делает. В ответ надзиратель досроч
но прервал прогулку. Гендельман восклицал: «Уже одно предположение,
что я, как школьник, стану бродить по снегу, унижаясь ради этого до мел
кой стычки с мальчишкой надзирателем, упоенным своей властью, жаж
дущим случая проявить ее, достаточно само за себя говорит». Гендельман
предложил дежурному помощнику проверить наличие следов в снегу, что
тот через какое то время и сделал в сопровождении надзирателя. Гендель
ман предположил, что следы, показанные надзирателем, им самим и про
топтаны и для подтверждения своей правоты предложил сличить следы.
«Но дежурный помощник, --- писал Гендельман, --- изложил свою точку
зрения совершенно ясно: "Это лишние церемонии. Я знаю, что надзира
тель никогда не позволит себе сказать неправду, а вы никогда не призна
ете своей вины". При такой заранее готовой уверенности, --- делал вывод
Гендельман, --- и опрос претензий тоже "излишняя церемония". Началь
ник тюрьмы со своим помощником согласился. Потеря одной прогулки
533

не столь важна, и я не стал бы из за этого писать заявление, но меня ре
гулярно опрашивают, не имею ли я претензий, и полученный мною в дан
ном случае ответ побуждает меня выяснить, имеет ли этот опрос какое
либо реальное значение, и целесообразно ли в будущем обращаться
с заявлениями, если в том окажется необходимость»191.
Как повел бы себя Президиум ГПУ, остается только гадать, т. к. заяв
ление Гендельмана до него не дошло. Дело в том, что все заявления
22 х осужденных по процессу ПСР шли через руки помощника начальни
ка СО ГПУ Андреевой, которая дальше уже сама решала судьбу каждого
заявления. Вариантов было три: заявление направлялось либо начальни
ку СО ГПУ Самсонову, либо заместителю председателя ГПУ Уншлихту,
либо сразу сдавалось в архив (подшивалось к делу). Заявление Гендельма
на было в этот же день сдано в архив, поскольку Андреевой не было ни
какого резона проверять правильность действий надзирателя, дежурного
помощника и начальника тюрьмы и вступать с ними в конфликт.
Весьма любопытно, что родственники 22 х осужденных эсеров (да и са
ми эти эсеры) сначала писали свои заявления в самые разные инстанции,
а затем все чаще стали обращаться к тому, кто реально мог принять нуж
ное решение вопреки отказам низового чекистского начальства. Речь идет
о председателе ГПУ Ф. Э. Дзержинском, в отдельных случаях, действи
тельно, удовлетворявшем просьбы родственников осужденных. Так, на
пример, С. Н. Гоц от имени жен и родных осужденных просила о переда
че им ряда продуктов, теплой одежды и постельного белья. Дзержинский
наложил резолюцию: «т. Ягоде. Полагал бы, можно разрешить, но с тем,
чтобы не было в камерах лишних вещей и разрешить только на один раз
с тем, чтобы каждая передача требовала особого разрешения». Красноре
чивая резолюция Самсонова: «т. Андреевой. Надо это без затяжки сде
лать --- ничего не поделаешь» --- свидетельствовала о том, что решение бы
ло принято через их головы 192.
Из таких фрагментов и складывался длительный и изнурительный пе
риод борьбы осужденных за т. н. политический режим, которая благода
ря настойчивости и опыту заключенных и их родственников дала неко
торые результаты.
Как далек был первоначальный режим заключенных от «курортного»,
видно из письма С. Гоц (жены А. Р. Гоца) Дзержинскому в октябре 1922 г.
(она обращалась через Е. П. Пешкову с просьбой о встрече с ним, но тот
предложил написать письмо). Письмо Гоц содержало немало ярких при
меров тюремного быта заключенных: к Герштейну первое время обраща
лись не иначе как «осужденный к смерти Герштейн»; А. Р. Гоц не получил
казенного головного убора и в течение полутора осенних месяцев, выхо
дя на прогулку в дождливую погоду, наматывал «на голову казенные брю
ки»; Морозов, у которого отобрали свое мыло и не дали казенного, пер
вые три недели не умывался с мылом и полтора месяца не имел расчески,
матрац был «с мышами», «из параши текло», а вместо кружки ему дали
«ржавую жестянку»; Гендельману после долгих требований дали, наконец,
очки --- «но с разбитыми линзами»; не всем был объявлен целиком при
говор, для этого Иванову пришлось голодать четыре дня. С. Гоц заключа
ла: «На почве плохого питания и недостаточного света, у многих уже на
чалось сильное малокровие (Тимофеев, Злобин, Морозов, Берг, Раков,
Либеров и др.). Гендельман, Иванов с отечными лицами, у мужа моего
симптомы цинготного заболевания ноги. Особенно тягостно для них вы
нужденное бездействие и отсутствие книг. Книги выдаются в 2---3 неде
ли не более 2---3 за раз, при этом самого неожиданного подбора. Мужу,
534

напр., достался учебник по зоологии и "Антропология" Канта». По сло
вам С. Гоц, сами заключенные считали условия, в которые их поставили,
карцерным режимом и ставкой на физическую выносливость.
Под давлением заключенных чекисты вынужденно пошли на удовле
творение их требования ликвидировать одиночную «рассадку», поместив
их в камеры попарно. И хотя нам неизвестно, кто из чекистов определял
пары, какими соображениями руководствовался и учитывал ли при этом
желания самих заключенных (вряд ли), но все равно порядок рассадки
крайне интересен. 6 декабря 1922 г. за подписью помнач СО ГПУ Дери
баса начальнику тюремного отдела ГПУ Дукису было предложено «раз
местить осужденных п. с. р. в следующем порядке:»
1) Гоц и Агапов;
2) Лихач и Альтовский;
3) Гендельман и Морозов;
4) Иванова и Ратнер;
5) Тимофеев и Иванов;
6) Герштейн;
7) Артемьев и Утгоф;
8) Федорович и Либеров;
9) Добролюбов и Львов;
10) Донской и Веденяпин;
11) Берг и Раков».
Похоже данное решение было принято без учета пожеланий заклю
ченных и мотивировалось сугубо чекистскими соображениями. Такой
вывод можно сделать из рапорта Дукиса, натолкнувшегося на нежела
ние Гендельмана подчиняться данному распоряжению и резолюции
Самсонова.
15 декабря 1922 г. начальник тюремного отдела ГПУ Дукис рапорто
вал Самсонову: «Доношу до Вашего сведения, что согласно Вашего рас
поряжения сидевших осужденных ПСР камеры 39а рассадить по отдель
ным камерам. Приказано было осужденному Гендельману собраться
с вещами для перевода в другую камеру. Осужденный Гендельман заявил,
я в другую камеру не пойду если хотите то берите --- силой, я не подчи
няюсь и впредь не буду подчиняться Вашим Президиумским распоряже
ниям. Что настоящим доношу до Вашего сведения и на распоряжение».
Самсонов наложил следующую резолюцию: «Андреевой. Следует про
извести перегруппировку цекистов. Веденяпину дать камеру Морозова
или Гоца. 22 /I 23».
В той же записке Дукису от 6 декабря Дерибас приказывал: «Прогул
ку всем давать по 1/2 часа, в дневное время, начиная с 10 часов утра»193.
Несмотря на некоторое смягчение тюремного режима для осужденных
эсеров, он оставался по прежнему суровым. К концу 1922 --- началу 1923 гг.
возможности смягчения режима путем заявлений со стороны осужденных
и их родственников были фактически исчерпаны, т. к. натыкались на
крайне жесткую позицию чекистов (в том числе и среднего звена), счи
тавших, что режим далее ослаблять нельзя. Давление на Политбюро и ГПУ
шло по нескольким каналам и направлениям: общественное мнение со
циалистических и демократических кругов Запада, запросы международ
ного и русского Политического Красного креста, многочисленные жало
бы и требования родственников, да и самих осужденных (те их заявления
и жалобы, которые не удавалось заволокитить чекистской бюрократичес
кой машине и которые попадали на столы М. И. Калинина, Д. И. Курско
го и других желавших поучаствовать в процессе «наведения порядка»).
535

Первым тревожным сигналом для большевистского и чекистского
руководства стали появившиеся 2---3 сентября 1922 г. в среде московских
рабочих слухи о самоубийстве Е. М. Тимофеева, через несколько дней
попавшие на страницы иностранной и эмигрантской прессы. Уже 4 сен
тября представитель Политического Красного Креста обратился к Цю
рупе, обещавшему навести справки в НКЮ и НКВД. Выбранная в этой
ситуации тактика умолчания сыграла с большевистским и чекистским
руководством злую шутку. Хотя слух был неверен, но основа его --- све
дения о невыносимых условиях, созданных для заключенных, соответст
вовала реальности и фактически подливала масла в огонь не затухшей
еще на Западе антибольшевистской кампании в связи с преследования
ми социалистов. В передовой статье эсеровской газеты «Голос России»
от 6 сентября писалось: «Основанием к усилению распространяемых слу
хов о смерти Тимофеева послужили сведения о следующих установлен
ных фактах: постоянное грубое издевательство над осужденными, как во
время процесса, так и после него со стороны низших агентов госполи
туправления и тюремной администрации, новый тюремный режим по
рецепту Уншлихта, когда осужденных подвергают ежедневному личному
обыску, сопровождающемуся грубыми насмешками и издевательствами,
лишение свиданий с родственниками, отмена передачи пищевых про
дуктов, запрещение двадцатиминутной прогулки на свежем воздухе, ноч
ные проверки на смене караула, когда вновь открываются камеры и че
кисты требуют от спящих осужденных встать с койки и производят
поверхностный обыск в камере»194.
Заграничные эсеры проводили прямые параллели с самоубийством
Е. С. Созонова. Так, например, В. Фабрикант писал 6 сентября 1922 г.
пражским эсерам: «Дорогие друзья, только что узнал из "Temps" о смер
ти Е. М. Тимофеева. Телеграфируйте, правда ли это? Надо ли писать вам,
какое потрясающее впечатление произвело это известие? Мы пережива
ем теперь то же, что переживали в 1911 году при известии о самоубийст
ве Сазонова. Не по тем же ли мотивам, что и Сазонов, покончил с собой
Тимофеев? Ждем с лихорадочным нетерпением вашей телеграммы. Мое
личное впечатление, что убийство московских товарищей началось --- не
по судебному приговору и не судом Линча, а застеночным путем»195.
Подобная оценка ситуации была близка и руководству ЗД ПСР, кото
рое посчитало нужным начать бить в набат. Уже 8 сентября в передовице
«Голоса России» «Борьба смертью» прозвучал призыв к социалистическо
му движению стран Европы «вырвать заложников у палачей большевиз
ма»196. В этот же день ЗД ПСР послала телеграмму в ЦК РКП(б), СНК
и Коминтерн с требованием сообщить о судьбе Тимофеева и о местона
хождении остальных осужденных, «пропавших без вести со времени вы
несения приговора». Послание ЗД завершалось словами: «Ваше молчание
будет равносильно боязни признать совершившееся перед общественным
мнением всего мира»197. Не дождавшись ответа, ЗД ПСР послало Вандер
вельде следующее сообщение: «На наши запросы о Тимофееве и осталь
ных осужденных большевистская власть молчит. Как это обстоятельство,
так и знание условий и тактики власти вселяют в нас тревогу. Обращаем
ся к вам с просьбой побудить Нансена обратиться к большевистской вла
сти выяснить как правду о заключенных, так и облегчить их положе
ние»198.
Кроме того, ЗД ПСР разослало циркулярное письмо следующего со
держания: «Всем партийным группам. Циркулярно. Предлагается обсу
дить и организовать на местах гражданские похороны Евгения Михайло
536

вича Тимофеева. По поручению комиссии при Заграничной Делегации
ПСР с товарищеским приветом Б. Рабинович. P. S. Мы разрабатываем
здесь следующий проект: 1) в среду (предположительно) на той неделе
помещаем в траурной рамке во всех газетах объявление о гражданских по
хоронах Ев. Мих. Тим.; 2) снимаем для этой цели большой зал (предпо
лагаем цирк Буша); 3) рассылаем пригласительные билеты (10---12.000) по
социалистическим партиям и профес. союзам; 4) входим с их представи
телями в соглашение относительно ораторов. Внешняя обстановка ---
строгая, выдержанная, торжественная»199. Насколько мы знаем, револю
ционная практика не знала подобного рода заочных «гражданских похо
рон», но, несомненно, эсерам удалось бы превратить их (по крайней ме
ре в Берлине и Праге) в грандиозные политические демонстрации при
поддержке большинства социалистических партий.
Только лишь 13 сентября 1922 г. зампред ГПУ И. С. Уншлихт предста
вил И. В. Сталину текст опровержения слухов о самоубийстве Е. М. Тимо
феева 200. Но несмотря на резкие эпитеты в адрес заграничных эсеров оп
ровержение, безусловно, сильно запоздало. Впрочем, отреагируй власти
сразу --- для них тоже вышло бы нехорошо. Это означало бы, что они ре
агируют на давление, и следовательно, вело к усилению давления. Безус
ловно, готовность зарубежных эсеров и западного социалистического мне
ния к решительным протестам в случае голодовок и смертей заключенных
эсеров была тем фоном, на котором и проходили последовавшие вскоре
голодовки эсеров. Они начались тогда, когда все остальные способы об
легчения режима были исчерпаны.
Сигналом бесполезности подачи дальнейших петиций стала блокиров
ка чекистами и Политбюро попыток ВЦИК и М. И. Калинина облегчить
положение или по крайней мере «посетить внутреннюю тюрьму ГПУ».
На заседании Президиума ВЦИК 20 ноября 1922 г. осуществить подобное
посещение было поручено членам Президиума Смирнову и Курскому. По
добная реакция Президиума ВЦИК на жалобы родственников осужден
ных эсеров заставила Уншлихта обратиться к Сталину с весьма откровен
ным заявлением: «Много усилий и трудов стоило нам переломить с. р.
и создать условия, гарантирующие их изоляцию и устанавливающие твер
дый режим. Посещение тюрьмы представителями ВЦИК поколеблет со
здавшееся равновесие и вызовет со стороны заключенных ряд невыпол
нимых требований, что повлечет за собой серьезные осложнения»201.
Политбюро ЦК РКП(б) на своем заседании 23 ноября 1922 г., будучи впол
не солидарно с Уншлихтом в оценке «несвоевременности посещения с
ров представителями ВЦИК», но очевидно не желая слишком сильно оби
жать Президиум ВЦИК, приняло гениальное в своем иезуитизме решение:
посетить заключенных эсеров и рассказать об их положении Калинину
было поручено Уншлихту, а Калинину было предоставлено право осмот
реть любые другие помещения в тюрьме «сообразно его желанию»202.
§ 4. ГОЛОДОВКИ ЗИМОЙ---ВЕСНОЙ 1923 г. И СМЯГЧЕНИЕ
РЕЖИМА
Уверенность властей, что им удалось «переломить с. р.», вскоре исчез
ла. Е. М. Тимофеев и Н. Н. Иванов подали заявления председателю Кол
легии ГПУ Уншлихту и в Президиум ВЦИК, где потребовали приведения
своих смертных приговоров в исполнение. 24 января 1923 г. Тимофеев
537

писал: «Председателю коллегии ГПУ гр. Уншлихту. Поскольку я нахожусь
в распоряжении Вами возглавляемого учреждения, я считаю необходи
мым поставить Вас в известность, что сегодня мною подано в Президи
ум В. Ц.И. К. заявление следующего содержания:
"В Президиум В.Ц.И.К.
В силу полной невозможности существования в условиях, в которых я
нахожусь вот уже почти полгода, я вынужден обратиться с ходатайством
о приведении в исполнение в части, касающейся меня (подчеркнуто Ти
мофеевым. --- К. М.), приговора Верховного Трибунала от 7 августа
1922 г., --- приговора, Президиумом В. Ц.И. К. утвержденного. В поддер
жание указанного ходатайства я считаю нужным начать с утра 25 го сего
января голодовку". член Ц.К. П.С.Р. Е. Тимофеев».
Похоже звучало и заявление Уншлихту Н. Н. Иванова, датированное
этим же днем: «Так как мы числимся за возглавляемым Вами учреждени
ем, то считаю необходимым довести до Вашего сведения нижеследующее:
Мной подается сегодня в Президиум ВЦИК'а заявление с требовани
ем либо создать для нас режим, допускающий человеческое существование,
либо привести приговор в исполнение. Впредь до выполнения сего моего
требования мною объявляется с утра 25 го янв[аря] 1923 года голодовка».
В своем письме от 24 января 1923 г. в Президиум ВЦИК Н. Н. Ива
нов подробно изложил свои требования: «Приговором Верховного Три
бунала мы были присуждены к высшей мере наказания. Президиум
ВЦИК'а своей резолюцией превратил этот приговор для нас в бессроч
ное содержание в качестве заложников.
Раз так, то мы вправе были требовать создания таких условий заклю
чения, в которых было бы возможно в течение долгого периода предсто
ящего нам заключения сохранить как физическое, так и духовное здоро
вье. Если за последнее время режим полуголодного существования
и лишения нас всех, даже самых необходимых предметов (что практико
валось в первые месяцы заключения) сменился новыми условиями (в ча
стности, в области питания), то в главном сохранились все те черты его,
которые делают его совершенно непереносным на более или менее длин
ный срок. Полная изоляция от товарищей, лишение права чтения газет,
невозможность наладить серьезные научные занятия, вместе с совершен
но недостаточной прогулкой, отвратительным воздухом в камерах, пре
вращенных буквально в каменные мешки, вот что превращает наше за
ключение в издевательство и сущую каторгу, перенести которую у меня
не хватает более сил. Все это уже давно толкало меня на применение
единственного метода арестантской борьбы --- голодовки. Инцидент, ус
коривший ее начало, является только иллюстрацией невозможности для
меня оставаться на прежних условиях: Режим Внутр[енней] Тюрьмы тре
бует от нас полной тишины, запрещает не только пение, свист, но даже
разговор полным голосом. Все это делается под предлогом "уберечь ре
жим тюрьмы от разложения". Так как подчиняться таким требованиям я
не в силах, то выход остается один.
Посему я заявляю: либо создадите условия возможного человеческого
существования для нас либо, если условия этой тюрьмы (в которой делали
опыт четыре раза --- содержать нас и каждый раз сами же приходили к вы
воду о невозможности длительного содержания в ней) не допускают осуще
ствления сих требований, а в распоряжении Сов[етской] Власти нет иных
тюрем, где она могла бы нас содержать, приведите свой приговор в испол
нение в отношении меня. Не видя другого исхода поддержать это жизнен
ное требование, я начинаю с утра 25 янв[аря] 1923 года голодовку».
538

Уншлихт немедленно известил об инциденте Сталина: «Прилагая за
явления осужденных членов ЦКПСР ТИМОФЕЕВА и Н. ИВАНОВА
ГПУ сообщает: за последний месяц осужденные по делу ЦК ПСР нача
ли проявлять большую нервозность, заявляя, что в условиях Внутренней
тюрьмы они не могут отбывать дальнейшее наказание.
21/1 протест выразился не в заявлении, а уже в коллективном свис
те, громком разговоре, в чтении вслух.
На предложение не нарушать инструкций Внутренней тюрьмы, ТИ
МОФЕЕВЫМ и ИВАНОВЫМ поданы настоящие заявления, с добавле
нием, что в дальнейшем они за себя не отвечают.
Ввиду того, что все осужденные имеют личные часовые свидания
(2 раза в месяц), путем перестукивания и др. способами могут договари
ваться, можно предполагать, что голодовка будет поддержана и осталь
ными 19 человеками.
ГПУ, сообщая о вышеизложенном, просит распоряжений ЦК РКП.
При этом: осужденные "цекисты" ПСР добиваются перевода в др.
тюрьму с целью иметь бoльшую возможность руководить работой на во
ле, о чем в ГПУ имеются доказательства»203. Приложив к своему письму,
адресованному Сталину, заявления Тимофеева и Иванова и молчаливо
предлагая Сталину выбор между возможностью получить грандиозную го
лодовку эсеров и скандал на весь мир и возможностью ослабления режи
ма, Уншлихт явно подталкивал Сталина к первому варианту.
Неизвестно, на каких условиях Тимофеев и Иванов прекратили свою
голодовку (как видно из письма родственников осужденных Калинину,
она закончилась до 5 февраля 1923 г.), но 7 февраля 1923 г. полпред РСФСР
в Германии Н. Н. Крестинский сообщал Сталину и К. Б. Радеку о том, что
вокруг «судьбы Тимофеева начинается новая кампания»204.
5 февраля 1923 г. родные заключенных эсеров обратились с письмом
к председателю ВЦИК Калинину. Констатировав, что со времени их пер
вого обращения к Калинину в начале ноября 1922 г. в режим были вне
сены некоторые изменения, «как, например, разрешение два раза в ме
сяц свиданий и передач, но в общем и целом этот режим и в физическом,
и в моральном отношении остался прежним», далее они заявляли: «И этот
режим дает себя знать самым решительным образом; отдельные заклю
ченные уже заболели: Злобин лежит в больнице ГПУ, у Веденяпина
общий отек и кровохарканье, Раков страдает отеками и расширением вен,
больны Тимофеев, Горьков, Берг и другие, а все заключенные изнурены
и истощаются так быстро, что ухудшение в их состоянии здоровья замет
но от одного свидания до другого. Заключенные: 1) лишены света, окна
по прежнему замазаны, щиты не сняты; 2) отсутствие воздуха: прогулки
ограничены получасом на маленьком дворике, где негде даже присесть
отдохнуть; 3) заключенным, сидящим по двое, запрещаются разговоры
между собой; 4) в тюрьме практикуются обыски, при которых вооружен
ные сотрудники ГПУ входят среди ночи в камеры, с окриком "встать"
поднимают заключенных и без дальнейших предупреждений приступают
к действиям, из которых только и становится ясною цель их посещения ---
обыск; не менее тяжело действуют на заключенных непрерывное загля
дывание часовых в глазок ночью с зажиганием огня и их окрики с запре
щением разговаривать или читать что либо вслух друг другу, при этом
разговоры заключенных между собой в камере и чтение вслух рассматри
ваются, как нарушение дисциплины ГПУ и сопровождаются угрозами на
казания; в результате подобного режима создаются конфликты, влекущие
за собою тяжелые осложнения, объявление голодовок (так, голодали
539

Е. М. Тимофеев и Н. Н. Иванов) и даже более, было требование со сто
роны последних приведения приговора в исполнение; 5) отсутствие не
обходимых книг для систематических занятий и полное отсутствие фи
зического труда; 6) отсутствие действительной медицинской помощи.
Таковы только некоторые из тех специальных условий, которые созданы
ГПУ для наших родных и действие которых уже достаточно сказалось.
Если со стороны властей не преследуется цель физического уничтожения
заключенных, наших родных, то условия необходимо изменить на нор
мальные тюремные. Принимая во внимание, что коренное изменение ус
ловий заключения, как показал 6 ти месячный опыт, в стенах внутрен
ней тюрьмы ГПУ невозможно, мы настаиваем на переводе наших родных
в какую либо другую из Московских тюрем, в коей они могли бы быть
поставлены в нормальные тюремные условия»205.
На этом письме Калинин написал обращенную к Дзержинскому ре
золюцию размышление: «Я думаю, можно бы внести какие либо улучше
ния в положение арестованных», и передал его представителю ГПУ при
председателе ВЦИК Скрамэ. Отправленное последним Дзержинскому,
оно без комментариев было им переадресовано Г. Ягоде, а последним,
также без комментариев, --- Самсонову 206. Последний же написал 11 мар
та 1923 г. служебную записку Уншлихту, где заявлял: «Полагаю, что обра
щение жен осужденных цекистов ПСР следует оставить без рассмотре
ния, т. к. мы и без них ослабили режим до самых крайних пределов».
Любопытно, что Уншлихт не стал с ним спорить или соглашаться, а на
помнил о невыполнении ранее решенных мер к смягчению режима: «Ког
да будет часть эсеров переведена в Бутырки? Когда будут вставлены спец.
стекла и сняты щиты? Давно дано распоряжение и указана срочность»207.
Все это происходило на фоне очередной антибольшевистской кампа
нии, развернутой эсерами эмигрантами. Поводом к ней послужило сооб
щение рижского корреспондента эсеровской газеты «Дни», 23 февраля
1923 г. сообщившего со ссылкой на источник в Москве о следующем за
явлении Н. В. Крыленко во время встречи с представителями коллегии
правозаступников: «Я вполне понимаю болезненное и нервное состояние
Ратнер, Гоца и Тимофеева, вызванное продолжительным тюремным за
ключением и бывшим процессом; насколько мне известно, советское
правительство было бы не прочь отпустить Ратнер, Гоца и Тимофеева на
один год за границу, если вместо уехавших добровольно явятся в Россию
члены Центрального Комитета партии эсэров, находящиеся сейчас за гра
ницей»208.
В этот же день, 23 февраля 1923 г., Заграничная делегация ПСР за
подписями С. П. Постникова, Н. Русанова, В. М. Чернова, Г. Шрейдера
публично обратилась к трем Интернационалам с просьбой о посредниче
стве в этом вопросе: «Если переданные телеграфом слова Крыленко вер
ны, они не вносят в характеристику правосознания Кремля ничего ново
го: те, кто готов торговать людьми и воскрешать посреди мирного
времени первобытные институты коллективной ответственности, взаим
ной уголовной круговой поруки и заложничества, не могут упасть еще
ниже, требуя за временное освобождение захваченных заложников --- их
заместителей. Мы ни на один момент не считаем возможным своими дей
ствиями как бы санкционировать эту чудовищную варваризацию право
вых понятий и приемов политической борьбы. И тем не менее, в высших
интересах человечности, перед лицом беспримерно тяжелого положения
товарищей, которые по свидетельству самого Крыленко не раз приводи
лись на грань самоубийства, мы, члены З. Д. партии с. р., за себя и за
540

своих организованных товарищей по партии за границей заявляем, что
в любой момент готовы представить возглавленный нами список замес
тителей за всех двадцать двух осужденных московского процесса.
Мы готовы быть за них заложниками в полном и точном смысле это
го слова. Мы явимся и сядем за них в тюрьму. Это не будет означать при
знания нами права за руководителями кремлевской власти лишать нас
свободы и судить нас. Мы заранее категорически отказываемся давать им
какие либо объяснения или показания. В этом отношении мы в точном
смысле этого слова явимся "залоговой вещью", обеспечивающей их лишь
в том, что выпущенные ими из своих когтей полузамученные жертвы не
ускользнут от них навсегда. Ныне сидящие наши товарищи взамен нас бу
дут пользоваться всею той свободою действий, какой доселе пользовались
мы. Мы просим Вас убедить наших заключенных не противиться этому
обмену, поняв естественное желание товарищей на воле принять на свои
плечи хоть часть их тяжкой ноши, преодолев чувство естественного отвра
щения перед придуманной властью сделкой и поставив выше своего мо
рального самочувствия исполнение обращенного к ним призыва партии.
Мы прекрасно понимаем, что это для них будет более тяжелой моральной
жертвою, чем та, на которую идут согласные стать их заместителями
в тюрьме, но мы просим, мы требуем от них принесения этой жертвы.
Мы просим три существующие ныне в Европе интернациональных
объединения рабочих социалистических сил (Венское, Амстердамское
и Лондонское) взять на себя все переговоры с кремлевскою властью, не
обходимые для осуществления хотя бы временного освобождения заклю
ченных по московскому процессу, если оно возможно тою ценою, о ко
торой говорил главный прокурор кремлевской власти Крыленко <...>»209.
По этому поводу нач. отделения Иноинформации Информационного от
дела ГПУ Басов и начальник Информационного отдела ГПУ Ашмарин
информировали СО: «Уотерс и эсеры. Бывший в России с Вандервельде
бельгиец Уотерс, брат редактора ЦО Бельгийской социалистической пар
тии, заявил о своем желании присоединиться к Керенскому и др. как за
ложник на смену осужденным с. р. цекистам. Поскольку, --- пишет Уо
терс, --- это мое предложение будет принято, прошу о помещении в одной
из тюрем Южной России ввиду слабости здоровья. "Работник" восхваля
ет это комедиантство, как "античный стоицизм, муки первых христиан"
("Работник" 13/III)»210.
Они же посылали и тексты заявлений А. Ф. Керенского и Е. К. Бреш
ко Брешковской, распространенные эмигрантскими и иностранными га
зетами. Заявление А. Ф. Керенского гласило: «Присоединяюсь к письму
В.М.Зензинова по поводу заявления г. Крыленко. Не подобает сейчас
препираться о словах и формах. В тюрьмах погибают живые люди разных
партий и состояний. Заявляю: если есть возможность любого из них ос
вободить заменой других, то для этого предоставляю себя. А. Керенский».
Обращает внимание, что он в отличие от членов Заграничной деле
гации ПСР говорит уже о заключенных «разных партий и состояний».
Подобное же сделала и Е. К. Брешко Брешковская: «Я, Катерина Бреш
ковская, заявляю свою готовность теперь же обменяться своим положе
нием с одной из женщин, приговоренных советским правительством по
политическому делу к пожизненному заключению ("Дни", 105,
4/III)»211.
Партийное руководство потребовало от Н. В. Крыленко письменных
объяснений. 10 марта 1923 г. он отвечал Политбюро: «На Ваш запрос, от
носительно помещенного в 99 газеты "Дни" воззвания заграничной
541

делегации ПСР сообщаю: заявление эсэров представляет собой сплош
ной вымысел. Нигде никогда, а тем более на собрании "коллегии право
заступников" (я еще не такой идиот) мною никаких заявлений по пово
ду заключенных эс эров не делалось. Источник этого заявления мне не
известен»212.
Попробуем разобраться, откуда взялась эта «инициатива Крыленко».
Очевидно, что ни Политбюро, ни ГПУ к ней отношения не имеют. Оста
ются три варианта. 1 й вариант --- «московский источник» эсеровского
корреспондента выдал слух за чистую правду (и поныне весьма распрост
раненная ситуация в журналистике). 2 й вариант --- Крыленко все же сде
лал подобное заявление, но, увидев, чем оно ему грозит, отрекся от него.
3 й вариант --- все это было инспирировано эсеровской эмиграцией для
развертывания очередной антибольшевистской кампании и саморекламы
собственной храбрости. Представляется, что самыми реальными являют
ся 2 й и 1 й варианты. Следует иметь в виду фон всего происходящего.
А им было: объявление 22 х осужденных заложниками, ведение К. Б. Ра
деком (во исполнение решения Политбюро) переговоров об обмене не
мецкого коммуниста М. Гельфера на Е. М. Тимофеева, а самое главное ---
большевистское руководство к этому времени неоднократно и наглядно
продемонстрировало свою способность к лихим экспериментам в облас
ти права и морали (исповедуя приоритетность «политической целесооб
разности»). На этом фоне легко объяснимы и появление подобных слу
хов, и логика заявления Крыленко, лишь развивавшего логику всей
позиции Политбюро в этом вопросе, но отнюдь не выходившего за ее пре
делы. Но на этом фоне заявления эсеровских лидеров были для них от
нюдь не безопасны. Даже если эсеры эмигранты блефовали --- зная не
предсказуемость советского руководства, они не могли быть уверены, что
их предложение отвергнут. Действительно, у Политбюро и ГПУ появлял
ся определенный искус пренебречь приличиями, когда репутация уже
и так подмочена, но «пощупать» на крепость нервы виднейших деятелей
ПСР, что сулило в случае их отказа держать свое слово серьезные поли
тические дивиденды. В то же время, вероятность того, что власти согласят
ся принять «заместителей» была, а отказ от поездки во Внутреннюю
тюрьму для Зензинова, Чернова, Керенского, Русанова, Постникова
и Шрейдера означал бы для них политическую смерть. Но тогда цена их
игры становилась вполне весомой: или политическая смерть или вполне
реальная (только растянутая во времени), так как уж Чернова или Керен
ского назад бы власти не выпустили --- их имена к этому времени были
уже символами. Представляется, что это был искренний поступок эсеров
эмигрантов, испытывавших муки совести. Из перехваченных чекистами
в 1920---1921 гг. писем российского ЦК ПСР к заграничным товарищам
видно, что они многократно требовали от всех членов ЦК немедленного
возвращения в Россию, так как за рубеж их посылали лишь в команди
ровку, а согласно принятым решениям, ЦК обязан был находиться в стра
не. В частности, от Чернова члены ЦК несколько раз требовали вернуть
ся назад. Но с полным правом это распространялось на всех избранных
в члены ЦК ПСР на четвертом съезде ПСР в конце 1917 г. (все 10 членов,
доизбранных на 9 м Совете партии и кооптированных в 1920 и 1921 гг.
были арестованы) и находившихся в это время за границей: В. М. Черно
ва, В. М. Зензинова, Н. Русанова и Сухомлина (на 4 м съезде был избран
кандидатом в члены ЦК ПСР). Возможно, для тех из них, кто согласился
сесть в тюрьму --- «по обмену» --- это, с одной стороны успокаивало со
весть, а с другой --- столь демонстративный и сенсационный способ ока
542

заться во Внутренней тюрьме был более привлекателен, чем просто отпра
виться на подпольную работу в страну, а максимум через полгода попасть
туда же, но уже не находясь в эпицентре всеобщего внимания. Но тем не
менее подобный поступок с их стороны свидетельствовал об их мужестве.
Впрочем, следует оговориться, что в таком щепетильном и закрытом от
посторонних взоров вопросе ничего нельзя утверждать наверняка.
Нежелание чекистов смягчать режим и невыполнение ими ранее взя
тых на себя обязательств спровоцировало новую череду голодовок. В се
редине марта голодовку объявили Е. Ратнер и Е. А. Иванова Иранова.
16 марта 1923 г. чекисты попытались провести их освидетельствование
с помощью зав. Психиатрической секцией Мосздрава В. Громбаха и вра
ча психиатра Е. Красецкого. Но заключенные «от всякого освидетельст
вования врачей, а равно и от всякой медицинской помощи» отказались,
о чем был составлен акт, где расписались пом. Нач. СО ГПУ Дерибас,
нач. санчасти ГПУ Кушнер, два врача психатра, а также Е. Ратнер
и Е. А. Иванова Иранова. Из слов отдельного акта, написанного врача
ми психиатрами, становится понятной цель и мотивы их приглашения
к голодающим заключенным. Они заявляли: «Короткий разговор с ними
позволяет только предположить, что голодовка или голодовка протест
или выражение болезненного влечения к смерти, диссимусрируемого (так
в тексте. --- К. М.) (скрываемого и преображаемого ими как здорового
процесса) ими. На это последнее соображение наводит то обстоятельст
во, что врач Красецкий около 1 году тому назад наблюдал у Ратнер при
ступ циклонической депрессии в Бутырской тюрьме. Для решения вопро
са о их психическом здоровье необходимо дальнейшее наблюдение их.
Состояние их в настоящий момент не дает указаний на применение ка
ких либо психиатрических мер насилия (как то --- помещение в лечебни
цу, искусственное кормление, насильственная дача лекарства и т. д.) при
нарастании болезни, а именно при (два слова не разобрано. --- К. М.)пси
хической депрессии таковые показуются»213.
Трактовка этими психиатрами «голодовки протеста» как «болезнен
ного влечения к смерти» была, наверное, первым шагом по тому пути,
идя по которому полвека спустя, их коллеги само инакомыслие будут рас
сматривать как психическое заболевание, требующее борьбы с ним ме
дикаментозными средствами. В данной ситуации, насколько можно по
нять из документов, чекисты попытались договориться с Е. Ратнер
и Е. А. Ивановой о прекращении голодовки, перевезя их в совхоз ГПУ,
куда должны были привезти затем детей Е. Ратнер. Во всяком случае, что
то подобное вытекает из заявлений Е. А. Ивановой и Е. Ратнер Самсоно
ву и Катаняну от 20 мая 1923 г. (письма написаны Е. М. Ратнер от свое
го имени, но подписаны также и Е. А. Ивановой). В первом они просили
не привозить на дачу ее семью, пока «не будет урегулирован целый ряд
вопросов, касающийся условий нашего пребывания здесь. Они оказыва
ются совершенно неудовлетворительными, особенно в отношении Ива
новой, что вынуждает нас продолжать начатую голодовку»214.
В заявлении же, адресованном «прокурору при ГПУ» Катаняну, они
выражались значительно жестче: «Условия, найденные нами на месте, со
вершенно не соответствуют описаниям. Многое, вероятно, можно было
бы исправить при помощи переговоров, но во всяком случае перевозить
сюда мою семью до окончательного выяснения всего нельзя. Но так как
я знала, что новой же "хитростью" Самсонова будет воздействовать при
помощи родственных чувств, то для меня несомненно, что он привезет
сюда детей немедленно, чтобы парализовать нас. Поэтому приходится
543

начинать с конца и просто продолжать начатую голодовку. При этом, ес
ли этот трюк все таки будет пущен в ход, и детей привезут во время го
лодовки, то мы будем продолжать ее и при них, а весь ужас положения
будет на совести создавших его»215.
18 апреля 1923 г. группа осужденных цекистов объявила голодовку,
о которой председателю ГПУ Уншлихту от их имени сообщили А. Гоц
и Е. Тимофеев: «Неоднократно уже нами в разговорах с представителями
ГПУ и прокуратуры за последнее время указывалось на необходимость
изменения режима, установленного для нас во Внутр[енней] тюрьме. Бес
плодность всех подобного рода заявлений вынудила нас --- с. р., осужден
ных по делу "22" и содержащихся во Внутр[енней] тюрьме, прибегнуть
к голодовке, начатой нами с 18 сего апреля»216. На следующий день А. Го
цем и Е. Тимофеевым было написано заявление в Президиум ВЦИК,
в котором значилось: «18 сего апреля мы, группа заключенных с. р., осуж
денных по делу "22", после неоднократных обращений в Г. П. У. вынуж
дены были объявить голодовку, настаивая на изменении условий нашего
содержания: a) на длительной прогулке, b) на предоставлении нам обще
ния между собой, и c) на учащении свиданий.
19 апреля посетившие нас Помощ[ник] Прокурора Республики
гр. Катаньян и Начал[ьник] Секр[етного] Опер[ативного] От[дела]
гр. Самсонов, не возражая против последнего пункта (об учащении сви
даний), заявили нам, что вопрос об общении лежит вне их компетенции
ввиду имеющегося в постановлении Президиума В. Ц.И. К. относитель
но нас указания на "строгую изоляцию", и указали нам на необходимость
обращения к Президиуму В.Ц.И.К. за разрешением этого вопроса.
Выдвигая вышеупомянутые требования, мы полагали, что сущность
их не стоит ни в каком противоречии с окончательным постановлением,
вынесенным В. Ц.И. К. по нашему делу, ибо из всего политического
и юридического характера этого постановления с очевидностью явствует,
что в нем речь идет о строгой изоляции нас от "воли", с целью лишения
нас возможности участия в политической жизни страны, а не об изоля
ции нас друг от друга (в пределах группы "22").
Такое наше понимание "строгой изоляции" подкреплялось и практи
кой органов, ведавших условиями нашего заключения. Так, напр[имер],
в камерах мы сидим все по двое, а кроме того половине из наших т.т.[,]
перевезенных в Бутырскую Тюрьму и осужденных также на режим "стро
гой изоляции", было предоставлено общение между собой.
Обращаясь ныне, согласно указанию Пом[ощника] Прок[урора] Ре
спуб[лики] в Президиум В. Ц.И. К. за установлением более точных форм
нашего тюремного содержания, мы, вместе с тем, считаем нужным ука
зать Президиуму В. Ц.И. К. что дальнейшее пребывание в условиях на
стоящего заключения является невозможным, и мы вынуждены продол
жать голодовку»217.
Помимо Е. Тимофеева и А. Гоца 20 апреля 1923 г. заявление в Прези
диум ВЦИК написал от своего имени и член ЦК ПСР Д. Ф. Раков, ко
торый восклицал: «Почти девять месяцев мы, осужденные по делу
Ц.К. П.С. Р. содержимся во внутренней тюрьме ГПУ в условиях исклю
чительно тяжелых, в некоторых отношениях превосходящих своей суро
востью и жестокостью историческое заключение народовольцев в Шлис
сельбургской крепости.
Почти девять месяцев мы сидим без достаточного количества света
и воздуха. Долгое время окна наших камер были закрыты железными щита
ми. Теперь щиты заменены гофрированными стеклами, но они также очень
544

скудно пропускают солнечный свет и совершенно не пропускают солнечной
теплоты. Прогулки по прежнему продолжаются не больше 15---20 минут
в сутки на маленьком дворе, совершенно недоступном солнечным лучам,
тем более, что на прогулку нас выводят сплошь и рядом поздно вечером.
Казенная пища дается скудная настолько, главное настолько скором
ная и однообразная, что организм просто отказывается принимать ее. Мы
питаемся исключительно передачами родных. Для последних, людей со
вершенно не обеспеченных и вконец разоренных нашим бесконечным
тюремным сидением, становится, наконец, непосильной тяжестью.
Фактически мы совершенно лишены возможности пользоваться кни
гами и журналами. Правда, нашим родственникам разрешено передавать
нам книги и журналы, но без права обратной их передачи. Стало быть,
они могут передавать нам книги, только купленные на собственные сред
ства, а это равносильно при нынешних условиях полному лишению нас
нужных нам книг и журналов. В последнее время нам предлагалось вы
писать для себя книги из библиотеки НКЮ по каталогу 1914 года.
Но 1) предлагаются книги, лишь изданные больше десяти лет назад;
2) книги эти почти исключительно юридического содержания; 3) до сих
пор из этой библиотеки я не получил ни одной из тех книг, которые вы
писывал.
Все время по отношению к нам применяются исключительно стро
гие и совершенно нетерпимые меры к изоляции друг от друга. Постанов
лением ВЦИК мы приговорены "к строгой тюремной изоляции", т. е.
к возможно полной изоляции от внешнего мира. Тюремная админист
рация проводит это с неукоснительной строгостью. Свидания с родст
венниками так обставлены, что нарушить эту изоляцию нет никакой
возможности. Но какой смысл нас изолировать друг от друга? В пери
од следствия такая изоляция была бы до некоторой степени понятна.
Но теперь, когда мы уже осуждены Верховным Трибуналом и приговор
утвержден ВЦИК, юридические аргументы по этому поводу отпадают.
Представитель ГПУ заявил нам, что такое тщательное изолирование нас
друг от друга имеет своей целью парализовать возможность нашего вли
яния на партийную работу на воле. Вообще влияние на партийную ра
боту из за тюремных решеток --- бессмыслица, которая станет совер
шенно очевидной для всякого, если принять во внимание все те меры
изоляции от внешнего мира, которые применяются к нам. Допускать
же, что мы окажем руководящее влияние на партийную работу путем
устной передачи наших мнений через наших родственников, людей,
к политике никакого отношения не имеющих, значит, допускать нечто
совершенно невозможное и ни с чем несообразное, значит страдать ка
кой то специфической маниакальностью агентов государственной охра
ны. Между тем, общение друг с другом для нас, спаянных многолетни
ми совместными страданиями, имеет огромное значение, лишение
такого общения граничит с необычной жестокостью по отношению
к тем из нас, кто сидит под угрозой вынесения и исполнения смертно
го приговора.
Наконец, по отношению к нам применяется мера, с точки зрения эле
ментарных моральных соображений, совершенно недопустимая: одних из
нас без всяких объективных, видимых оснований, как болезнь, нервное
расстройство и т. п., переводят в Бутырскую тюрьму, в условия более снос
ные, чем здесь, а других продолжают держать в прежних жестоких усло
виях. Без объяснений понятно, какой моральной пытке подвергаются те,
кто попадает в число привилегированных.
545

Все вышеупомянутое усугубляется и принимает зловещий характер
в силу того обстоятельства, что большинство из нас имеет в недалеком
прошлом многие годы ссылки, тюрьмы, каторги, от которых лишь на ко
роткое время освободила революция, среди нас есть товарищи, которые
сняли кандалы лишь в 1917 году (Тимофеев, Морозов), которые почти
непрерывно провели в тюрьме больше тринадцати лет. Неудивительно,
что среди нас начались тяжелые физические заболевания (Злобин, Горь
ков), заболевания нервные (Е. Ратнер, Е. Иванова). Тот тюремный режим,
в котором нас содержат, принимает характер бессмысленного, жестокого
истязания, из которого лишь один исход --- голодная смерть.
Поэтому я настаиваю:
1. Поставить нас в такие условия, чтобы мы могли пользоваться в до
статочной мере чистым воздухом, солнцем и светом.
2. Улучшить качественно наше питание.
3. Обеспечить нас в той или иной форме достаточным количеством
книг и журналов.
4. Разрешить общение друг с другом хотя бы в форме более или ме
нее продолжительной общей прогулки.
5. Не применять к нам таких морально тяжелых мер, как перевод од
них в более легкие условия по сравнению с другими.
Все эти требования по меньшей мере скромны и элементарны,
но неудовлетворение их равносильно намерению продолжать непонят
ное, бессмысленное истязание нас, равносильно решению содержать
нас в условиях, заведомо непереносимых. Поэтому я, если в ближайшие
дни не последует положительного ответа на настоящее мое заявление,
со вторника 24 апреля текущего года начинаю голодовку»218.
21 апреля 1923 г. И. С. Уншлихт, поставив И. В. Сталина в известность
о голодовке 11 осужденных эсеров, заявлял, что «все возможное в смыс
ле облегчения режима в рамках приговора было сделано». Считая, что
возможность «общения между собой и перевод в другую тюрьму облегча
ет им как побег, так и возможность руководить партработой», Уншлихт
был категоричен: «ГПУ полагало бы требования, предъявленные с. р., от
клонить»219. В тот же день опросом по телефону членов Политбюро бы
ло принято постановление разрешить голодающим эсерам длительные
прогулки и учащение свиданий. Позиции ГПУ об отказе во всем придер
живались Сталин и Рыков, пункт об общении заключенных между собой
не поддержал никто, за удовлетворение остальных требований высказа
лись Зиновьев, Каменев, Троцкий и Молотов. Примечательно замечание
Зиновьева: «голосую за удовлетворение требований 1 и 3, ибо иначе
придется уступить через несколько дней»220.
Естественно, решение Политбюро не могло быть предъявлено заклю
ченным эсерам в «чистом», незамаскированном виде, и было доведено до
них в качестве постановления Президиума ВЦИК от 21 апреля 1923 г.,
которое гласило: «Разрешить ГПУ увеличение прогулки и участить сви
дания для заключенных с. р. Перевести в другие тюрьмы некоторых из
числа заключенных, по усмотрению ГПУ; в предоставлении же общения
заключенных между собой --- в просьбе отказать». Любопытно, что в вы
писке из протокола 24/А/с заседания Президиума ВЦИК, подписан
ной секретарем ВЦИК Сапроновым, в графе «кому» значилось «ГПУ, нач.
СО ГПУ Самсонову», а в графе «для» --- «исполнения»221.
23 апреля 1923 г. А. Гоц в заявлении на имя Катаняна и Самсонова
писал: «В ответ на постановление Президиума ВЦИК, предъявленное нам
сегодня (т. е. 23 апреля) гр. Катаньяном и гр. Самсоновым, и на личные
546

разъяснения, данные нам гр. Самсоновым и Катаньяном, заявляем, что
в случае официального подтверждения слов, переданных мне женой на
свидании от имени Председателя ГПУ гр. Уншлихта о том, что свидания
нам будут разрешены еженедельно, мы голодовку прекращаем. Кроме то
го прошу разрешить мне передать через администрацию тюрьмы запис
ку о прекращении голодовки всем голодающим. Без этого т.т. голодовки
не прекратят»222.
Такая записка была Гоцу разрешена и 24 апреля 1923 г. он в ней на
писал: «Дорогие друзья, прекращайте голодовку, приятного аппетита! Ус
ловия соглашения таковы: 1) Свидания еженедельные. 2) Прогулка уве
личена до 2 часов.
В общении ВЦИК отказал.
Из более мелких пожеланий удовлетворены следующие:
1) Свет будет тушиться по желанию.
2) Будут даны нож, вилки. Может быть разрешат и жилет (речь идет
о марке безопасной бритвы. --- К. М.).
3) Тем т.т., у которых жены вне Москвы, будет разрешена более час
тая переписка.
4) Передача 1 раз в неделю.
5) Из камеры в камеру по желанию можно переходить не чаще раза
в 2 месяца»223.
Эволюцию тюремного режима, а также быт и развлечения заключен
ных хорошо описал, уже находясь в ссылке, Г. Л. Горьков, который 24 де
кабря 1923 г. писал: «После приговора всех нас увезли во внутреннюю
тюрьму, разместив смертников по одному, а прочих по двое, причем отоб
рали буквально все, что было у каждого при себе. Режим вначале был до
чрезвычайности суровым --- без вещей, без книг, без прогулок, без свида
ний, кормили плохо, передач не было, окна завесили железными щитами.
Так продолжалось приблизительно месяца два---три, а потом режим стал
несколько мягче, стали выводить на получасовую прогулку, лучше кормить,
большинство получили и свидания с родными, но только раз в две неде
ли, выдали тетради для работы и некоторые книги из нашей библиотеки,
кое что выдали из вещей. Конечно, дело не обошлось без голодовок. Спу
стя полгода условия совершенно [изменились и] стали таковы: свидания
с родными и передачи раз в неделю (свидания часовые и без посторонних),
1 1/2 часов[ые] прогулки, право пользоваться книгами из любой библиоте
ки в Москве, а также беспрепятственная пересылка книг с воли вообще,
щиты с окон сняли, электричество спустили ниже. Кроме этого разреши
ли каждому из нас через каждые два месяца обмениваться, с кем пожела
ет. Когда проводились эти реформы, часть наших товарищей, по предло
жению администрации, перебралась в Бутырки, сделав этим, впрочем,
большую ошибку. Все мы, оставшиеся во внутренней тюрьме, размести
лись по двое в камере и камерами ходили на прогулку. Первое время, до ре
формы, прогулка была обставлена очень строго, следили за каждым нашим
движением, заставляли ходить парно и (одно слово не разобрано. --- К. М.)
в одну сторону круга. Гуляли мы на специально для нас устроенном дворе
(далее два слова не разобрано. --- К. М.), в феврале характер нашей прогул
ки изменился, нам дали лопаты, с помощью которых мы построили из сне
га такой дворец, что одно только загляденье.
Делали мы так --- одни (1 слово не разобрано. --- К. М.), другие (од
но слово не разобрано. --- К. М.), причем каждый непременно вкладывал
что нибудь особенное. Помимо дворца, некоторые товарищи лепили
разные фигуры и статуи <...> мною была вылеплена фигура Шишиги
547

(шишигами на русском Севере звали одну из разновидностей чертей: там
различали маленьких шишек, шикуни и шишиг, каждый имел свой норов.
Такое прозвище имел М. А. Веденяпин, так что не совсем ясно, чью фи
гуру вылепил Г. Л. Горьков --- мифического шишиги или своего товарища,
но, похоже, все таки последнего. --- К. М.). Весною нам привезли садовой
земли, (одно слово не разобрано. --- К. М.), выдали железные лопаты
и грабли, а через небольшой промежуток времени наш двор был засеян
и засажен разного рода семенами и цветами, доставляемыми нам с воли.
Несмотря на скверную погоду, летом наш двор был весь в зелени и цве
тах. Из овощей росли редиска, репа, (два слова не разобрано. --- К. М.),
лук, салат и пр., не удались только огурцы --- погибли их цветы, а из цве
тов красовались георгины, астры, гвоздики, настурции, (одно слово не ра
зобрано. --- К. М.), левкои, мак и многое др. Каждый из товарищей на сви
дание непременно преподносил букет цветов своим родным.
Кстати, у меня в книге сохранилась белая астра из нашего цветника,
которую я Вам и посылаю на память. Вам, конечно, небезынтересно
знать, кто чем из нас занимался у себя в камере. Первое время большин
ство из нас набросилось на изучение иностранных языков и на их усо
вершенствование, если кто плохо знал ранее. И могу сказать, что многие
за короткое время успешно овладели по одному иностранному языку,
по крайней мере настолько, что могли свободно читать несложную лите
ратуру. В общем же, большинство владеет двумя языками, а некоторые
даже тремя, затем чтобы заниматься каждому по своим склонностям.
Так, Абрам (А. Р. Гоц. --- К. М.) ведет работу главным образом по по
литическим и философским вопросам, Евгений (Е. М. Тимофеев. ---
К. М.) по истории, Митяй (Д. Ф. Раков. --- К. М.) по финансовому вопро
су, причем очень много пишет, Флориан (Ф. Ф. Федорович. --- К. М.)п
о
экономике, Лихач по рабочему вопросу и кооперации, Герштейн по ес
тествознанию и много читает иностранной литературы (он знает три язы
ка), Либеров по кооперации, Иванов по геологии (он хорошо знает этот
предмет и любит), Альтовский по математике и электротехнике, Донской
по медицине, Агапов как классик много работает по истории Рима и Гре
ции, а также по психологии. Кстати, Агапов мой самый добрый друг. Что
касается меня, то я много времени уделяю чтению иностранной литера
туры, главным образом английской, а также изучению некоторых вопро
сов из естествознания. Точно не знаю, чем занимались товарищи в Бу
тырках, но думаю, что Львов, наверное, занимался математикой,
а Шишига (М. А. Веденяпин. --- К. М.) по аграрным вопросам. Само со
бой разумеется, каждый из нас непременно прочитывал все новинки, ка
кие только поступили к нам, будь то по беллетристике, или по какому
либо научному вопросу. Я хотел заметить, что у нас, до моего увоза,
образовалась довольно солидная библиотека, не менее 1000 томов. Биб
лиотекой этой, однако, не мы заведовали, а администрация от ГПУ. Вы
дачи книг и обмен производили, впрочем, довольно аккуратно. Что ка
сается физического состояния товарищей, то в общем
удовлетворительное, за исключением Ракова и Злобина. Впрочем, одно
время у многих болели глаза, исключительно (два слова не разобра
но. --- К. М.), а мне даже пришлось поневоле побывать в Бутырской боль
нице. К счастью, болезнь эта скоро прошла и без последствий. Настрое
ние у большинства товарищей обычное, ровное.
Со всеми товарищами я связан, хотя (одно слово не разобрано. ---
К. М.) от них и (одно слово не разобрано. --- К. М.) довольно туго --- никак
не наладим более или менее регулярную переписку. На днях мне сооб
548

щили, что вследствие весьма продолжительной голодовки Женя и Ник.
Иван. (Н. И. Артемьев. --- К. М.) находятся в очень тяжелом положении,
плохо чувствует себя также Шишига. Это известие очень меня беспоко
ит. Обещали сообщить подробности»224.
Попытки «Помощи политическим заключенным» вмешаться в схват
ку заключенных и власти последней зачастую игнорировались. Так,
13 июня 1923 г. в Президиум ГПУ обратилась с письмом «Помощь поли
тическим заключенным», в котором говорилось: «Ввиду того, что заклю
ченный во Внутренней тюрьме Иванов Николай уже 12 дней как голода
ет --- "Помощь политическим заключенным" просит удовлетворить его
требование и разрешить свидание с его женой Ивановой, принимая во
внимание его расстроенные долгим сидением нервы». Подписавший это
письмо М. Л. Винавер дописал на машинописном экземпляре от руки
«Срочно». Свое отношение к «срочности» заботы о расстроенных нервах
Н. Н. Иванова Уншлихт, к которому это письмо попало в этот же день,
выразил в весьма краткой резолюции «т. Дерибасу. К делу». Дерибас по
вторил резолюцию начальника, отправив на исполнение Решетову 225.
На самом деле к этому времени голодовка длилась уже 14 й день. Это
можно понять из коротенькой записки «дежурного лекпома» начальнику
Внутренней тюрьмы ГПУ от 10 июля 1922 г. «Голодающий из 53 км. 11 день
Иванов; состояние здоровья удовлетворительное»226. На записке оставил
свой автограф Дерибас, отправивший ее Решетову.
Таким образом, мы можем констатировать, что эту фазу противосто
яния заключенным социалистам удалось выиграть вопреки чекистам,
продолжавшим занимать жесткую позицию. Эта победа оказалась воз
можной благодаря «оппортунизму» большинства членов Политбюро ЦК
РКП(б), считавших ее меньшим злом, чем потеря своего имиджа «сво
бодного демократического государства» на международной арене.
§ 5. «МОЙ ПУТЬ ОКАЗАЛСЯ МНЕ НЕ ПО ПЛЕЧУ,
Я УХОЖУ, НО С СОЗНАНИЕМ ИСПОЛНЕННОГО,
НАСКОЛЬКО ПОЗВОЛЯЛИ СИЛЫ, ДОЛГА И ЧЕСТНО
ПРОЖИТОЙ ЖИЗНИ»: CАМОУБИЙСТВО
С. В. МОРОЗОВА И МАНЕВР ВЛАСТИ
Чекисты, вынужденно подчинившиеся решению Политбюро о смяг
чении режима, стали свидетелями того, как их «карцерный» режим начал
рассыпаться под дальнейшими ударами заключенных. Фактически чеки
сты повторили тот путь, который многократно проделывали их предше
ственники --- путь сдачи позиций. Через полгода В. Р. Менжинский и Де
рибас сообщали В. М. Молотову о голодовке с 17 ноября 1923 г. части
заключенных из числа переведенных в Бутырки, потребовавших открыть
двери их камер для свободного передвижения, а также «организации фи
зического труда и права продажи их изделий в их пользу». Чекисты кон
статировали, что «содержащиеся во внутренней тюрьме часть осужден
ных ГОЦ, ТИМОФЕЕВ, МОРОЗОВ и другие еще не объявили голодовки,
но по категоричности заявлений их об общем изменении режима, тож
дественности предлагаемых ими изменений с предъявленными бутырца
ми требований и по недвусмысленным угрозам о возможности шлиссель
бургской кровавой драмы --- можно с уверенностью предположить, что
549

объявление голодовки, или какой либо другой формы поддержки тех же
требований остальными осужденными, --- вопрос двух трех дней. Мнение
ГПУ, что уступки немыслимы, ибо они вызовут ряд новых хорошо орга
низованных и согласованных требований. Кроме того удовлетворение
первого требования практически разрешает основной вопрос об изоля
ции вообще»227.
Чем закончилась эта голодовка, можно только догадываться, но фак
тически это было уже агонией чекистского тюремного эксперимента, по
следний удар по которому нанес покончивший жизнь самоубийством
20 декабря 1923 г. С. В. Морозов. В своем предсмертном письме от 20 де
кабря 1923 г., адресованном близким, он писал: «Мои дорогие, родные,
милые, знаю, как будет Вам тяжело и бесконечно больно узнать о моей
смерти; мысль о Вас долго заставляла меня жить, я боролся с собой на
сколько мог и, как видите, оказался слаб. Не под влиянием тяжелой ми
нуты и настроения поступаю так, нет. В течении последних месяцев не
было кажется, дня, чтобы не приходилось делать усилия удержаться от
этого шага. Не не хочу, а не могу, нет сил больше жить такой жизнью,
как моя. Годы каторги и прошлых лет тюрьмы, очевидно, сделали свое
дело. Устал от тюрьмы, тюремных невзгод, а впереди все тоже и тоже.
Но в прошлом своем я не раскаиваюсь. Судьба не раз предоставляла мне
возможность изменить свою жизнь, но освобождаясь из тюрьмы я все
гда шел снова той же дорогой, какой, простите, пошел бы и теперь. Это
было жестоко по отношению Вас, не было возможности заботиться
о Вас, давать Вам радость, но иной жизнью я жить, очевидно, не мог.
Мой путь оказался мне не по плечу, я ухожу, но с сознанием исполнен
ного, насколько позволяли силы, долга и честно прожитой жизни.
И только мысль о Вас меня тяготит. Милые мама и папа, Вы редко жа
ловались мне, мама таки никогда, на свою жизнь. Но, любимые мои, не
ужели вы думали, что я не знаю, как беспросветно тяжка она. Что час
то кусок черного хлеба заменяет Вам обед и ужин. Однажды мне
приснился сон, что умираете Вы от голодной смерти, и сейчас я
знаю --- недалеко это от действительности. И вот, вместо возможности
когда нибудь помощи, а может быть, радости и счастья, я приношу Вам
сейчас горе и боль. Мама, милая мама, ты видишь, я сознаю, что делаю,
но скажи, голубка, если б у меня нашлись силы, если я смог отложить
еще хотя на некоторое время, разве, родная, я, зная тебя, не сделал бы
этого. Ты меня знаешь и, я уверен, не обвините в забвении тебя. Милая,
если Вам передадут мои вещи, я очень прошу тебя мое белье и шубу пе
решить себе. Голубчик Боря, мама будет отказываться, но ты родной, за
ставь ее сделать. Так дорогая Клавдия, когда позволит Вам время, по
смотрите за мамой, она в прошлую зиму по нескольку месяцев не меняла
"из экономии" белья, пыталась стирать сама, но толку, конечно, от это
го мало. Левочку крепко за меня целуйте. Мама, когда будешь иметь ад
рес Лидии Семеновны, сообщая ей обо мне, напиши письмо потеплее,
она совершенно одинока и ей тяжело будет узнать о моей смерти. Ска
жи ей, я с глубокой благодарностью вспоминаю ее, много светлого вне
сла она в мою жизнь. Прощайте и простите меня, горячо, горячо благо
дарю Вас всех за заботы, ибо мне, ласку, тепло и радость, мне данные.
Крепко, крепко обнимаю и целую. Мама, милая мама, как безумно тя
жело тебе делать боль, прости, голубка родная, и ты, папа, прости. Сер
гей 20/XII --- 23. Четверг.
Передавайте, пожалуйста, моим товарищам, что горячо их благодарю
за доброе, сердечное ко мне отношение, заботу и внимание. Крепко их
550

и их родных обнимаю. С. М. Я в письме не называю ни Жени, ни Нико
лая, Нау. Вас. Ан. --- адресую его ко всем родным, близким. Дорогая Клав
дия, передайте привет всем Вашим.
Я вполне спокоен, уложил вещи, написал заявл[ение] в ГПУ об их
выдаче. Еще раз крепко всех обнимаю. Ваш Сергей.
Мысль, что, может, я поддался настроению и не сделал бы если бы
поборол себя, может быть для Вас тягостной, вот Вам доказательство,
что я и кончаю, т. к. нет сил больше жить в тюремной обстановке, а не
под влиянием настроения, я только что принял яд, кот[орый] оказался
не действительным и хочу попробовать вскрыть Артерии. Простите за эту
приписку, но, может, она поможет Вам ... пережить. Целую горячо и об
нимаю»228. 31 января 1924 г. Г. Е. Зиновьев писал Ф. Э. Дзержинскому:
«Все "соцгазеты" полны росказней о смерти Морозова. Говорят, что он,
как Евг. Сазонов, принес себя в жертву и пр. По моему, крайне важно
опубликовать сведения о действит[ельных] причинах его самоубийства.
Очень советую заняться этим. Дайте материалы. Мы двинем тогда их
в загр[аничную]печать»229.
Через пять дней Г. Е. Зиновьев отказался от этой идеи, заявив Дзер
жинскому, что по его и Н. И. Бухарина мнению, письмо Морозова «пе
чатать никак нельзя» и предложил «дать совсем короткое извещение от
ГПУ сухого формального характера с указанием, что самоубийство вы
звано чисто личными интимного характера причинами. Часть пове
рит --- другая --- нет. Но тут уж ничего не поделаешь»230.
В своем ответном письме Зиновьеву Дзержинский в начале февраля
писал: «16/XI при очередном обходе Нач. СООГПУ ДЕРИБАС и пом.
прокурора при ОГПУ т. КАТАНЬЯНА, зайдя к МОРОЗОВУ было пред
ложено воспользоваться совхозом ввиду его неважного состояния здоро
вья по определению врача. МОРОЗОВ отказался, но просил ему дать ана
лиз его мокроты.
В конце ноября во время голодовки в Бутырках и Внутрен. тюрьме
заключенных ГОЦ сообщил между прочим, что Морозов нервничает
и предложил соединить его на прогулку с кем либо более спокойным,
чем Гендельман, но когда ГОЦУ было предложено взять МОРОЗОВА
в свою группу (Гоц, Тимофеев, РАТНЕР) он просил пока этого не делать,
а когда это будет можно сделать он, Гоц, сам об этом скажет.
После голодовки РАТНЕР из Бутырки была переведена во внутрен
нюю тюрьму, и ей было предложено поселиться в двойной камере с кем
либо из своих сопроцес[с]ников. Она поселилась с Гоцем и Тимофеевым.
ГПУ полагало, что она поселится с МОРОЗОВЫМ.
Накануне самоубийства, т. е. 19/XII, его посетила в обычном поряд
ке Зам. Нач. СООГПУ т. АНДРЕЕВА и, осведомившись, нет ли заявле
ний и получил ли он просимый анализ мокроты --- получила ответ, что
заявлений нет, анализ получен и что теперь он спокоен за свои легкие
(анализ был хороший). По свидетельству врача, он в последнее время стал
довольно внимательно относиться к своему здоровью.
20/XII он покончил самоубийством, приняв ряд мер, которые не да
вали возможности помешать ему, например, собранные аккуратно в ме
шок вещи были повешены на стене с таким расчетом, чтобы кровать
в волчек не была видна полностью.
При утренней проверке он был обнаружен со слабыми признака
ми жизни.
Никаких требований для себя или других до самоубийства он не
предъявлял.
551

В оставленном письме на имя родных и заявлении на имя ГПУ ни
каких замечаний партийного порядка нет, и то и другое исключительно
личного содержания.
Все изложенное является почти стенографически точной фиксацией
событий, но ГПУ полагает, что все касающееся прямых намеков на лич
ные переживания МОРОЗОВА в связи с Е. РАТНЕР не может быть ис
пользовано в печати.
Необходимо принять также во внимание и заявление ГОЦА после
объявления ему о самоубийстве МОРОЗОВА: «Я бы очень просил не тре
пать его имени в печати». На это ему было отвечено, что если в загра
ничной прессе не появится никаких инсинуаций по поводу его смерти,
то ГПУ не будет иметь никаких оснований это делать.
По мнению ГПУ проэкт извещения в наших газетах, если в таком
есть нужда должен быть примерно нижеследующим:
ПРОЭКТ ИЗВЕЩЕНИЯ
«20 Декабря 1923 года осужденный по процессу ЦК ПСР С. В. МО
РОЗОВ покончил жизнь самоубийством. О причинах личного характера
можно догадываться по оставленному на имя родственников письму и за
явлению его...»231.
Представляется, что Дзержинский и Зиновьев явно лукавят, предла
гая ухватиться за версию о причинах личного характера, дабы перело
жить ответственность с себя на самого Морозова. Знакомство с письмом
Морозова убеждает, что Зиновьев и Бухарин отказались от мысли опуб
ликовать его не из явно не свойственного им целомудрия, а из чисто по
литических соображений. Письмо С. В. Морозова --- это яркое свиде
тельство несломленной воли борца, уставшего жить и бороться, но не
предающего свои идеалы. Нам кажется, что несмотря на свою патетич
ность более верна оценка происшедшего, данная в листовке Московско
го Бюро ПСР в начала 1924 г.: «Не мы его убили, не мы... он сам... смо
трите, потрясая последней запиской мученика перед глазами его
товарищей, истерически кричали следователи чекисты. Нет, Вы, вы
и Центральный Комитет Коммунистической партии. Вы убийцы и на
Вас эта кровь. Кровь борца за свободу народа. На вашей совести...»232.
И хотя Г. Е. Зиновьеву не нравилось, что в «соцгазетах» С. В. Морозова
сравнивали с Егором Созоновым, привлекшим своим самоубийством
внимание общественности и заставившим тюремщиков отступить,
но именно самоубийство С. В. Морозова и боязнь, что его примеру по
следуют другие, заставили чекистов капитулировать и, отказавшись от
политики «завинчивания гаек», выступить с инициативой смягчения
приговора, с которой руководство ГПУ обратилось в начале января
1924 г. в ЦК РКП(б). То, что именно чекисты, а не Президиум ВЦИК,
издавший 11 января 1924 г. подобное постановление, и не члены Полит
бюро пошли на этот шаг, показывает, что чекистская верхушка первой
увидела тупиковость и опасность для себя дальнейшего противостояния
с осужденными эсерами. Это видно из мотивировочной части первого
варианта письма ГПУ в ЦК РКП(б), которое было написано, очевидно,
по поручению начальства пом. Нач. 3 го отделения СО ГПУ В. Брауде.
Окончательный вариант, отправленный в секретариат ЦК РКП(б), был
подписан Дзержинским и Дерибасом и саморазоблачительной мотива
ции В. Брауде уже не содержал.
Проект письма, написанный В. Брауде, получил поддержку Дзержин
ского, Ягоды и Дерибаса. Последний выкинул из него (ставшего основой
официального обращения ГПУ) мотивировочную часть, ярко рисующую
552

бессилие чекистов. По мнению В. Брауде, объявление приговоренных
к высшей мере наказания «бессрочными заложниками на случай воору
женных и террористических выступлений партии с. р. против Соввлас
ти» обернулось негативными последствиями: «...неопределенность поло
жения объявленных заложниками, не видящих конца своего содержания
в тюрьме и не имеющих надежды когда бы то ни было окончить свой
срок, создало у осужденных крайне повышенную нервозность, ведущую
к тяжелым конфликтам. Так, например, в декабре [19]23 г. покончил
жизнь самоубийством член ЦК ПСР Морозов, указав, как на главный мо
тив то, что он не может более переносить бессрочное тюремное заклю
чение. Среди осужденных создались такие настроения, что можно ожи
дать, что примеру Морозова последуют еще несколько человек.
Большое, конечно, влияние на повышенную нервозность осужденных
имеет и то обстоятельство, что почти все они слишком большую часть
своей жизни провели в тюремных условиях; большинство из них отбыва
ли много лет заключения при самодержавии, кроме того, почти все из
них и при Советской власти уже отбывали по 3---4 года предварительно
го тюремного заключения.
Создалось такое положение, что даже применяемый к осужденным
небывалый по своей мягкости тюремный режим, который можно назвать
скорее санаторным режимом (прекрасное питание, которое имеют, на
верное, только московские нэпманы, обилие книг и газет, совместное со
держание по собственному выбору, длительные прогулки, еженедельные
часовые свидания с родственниками без присутствия администрации, пе
риодические отправки на дачу и т. д.) не может уравновесить психику аре
стованных и предотвратить все учащающиеся конфликты.
В [19]22 году имело смысл объявить заложниками членов ЦК ПСР для
предотвращения активных выступлений партии с. р. против Соввласти.
В настоящее время, когда партия эс эров совершенно разложилась, когда
она в СССР фактически не существует, говорить о таких опасениях не при
ходится и отпадает самый смысл заложничества. В то же время повторе
ние длительных голодовок и самоубийств осужденных создает почву для
демагогической антисоветской агитации, главным образом, за границей».
Письмо председателя ОГПУ Ф. Э. Дзержинского и начальника
СО ОГПУ Дерибаса в ЦК РКП(б) было отправлено в начале января 1924 г.
в следующем виде: «В августе [19]22 г. Верховным Трибуналом по процес
су ЦК ПСР были приговорены к высшей мере наказания 9 членов ЦК
ПСР, а именно: ГОЦ А. Р., ТИМОФЕЕВ Е. М., ГЕНДЕЛЬМАН М. Я.,
ЛИХАЧ М. А., РАТНЕР Е. М., ДОНСКОЙ Д. Д., ИВАНОВ Н. Н., ГЕР
ШТЕЙН Л. Я., МОРОЗОВ С. В.
Кроме того были приговорены к высшей мере наказания за участие
в террористической работе и в участии в покушении на тов. ЛЕНИНА член
боевой организации ЦК ПСР ИВАНОВА Е. А. и за участие в военной ра
боте ПСР в 1918 году члены ПСР АЛЬТОВСКИЙ А. И. и АГАПОВ В. В.
Члены ЦК ПСР ВЕДЕНЯПИН М. А., РАКОВ Д. Ф., ФЕДОРОВИЧ
Ф. Ф. и АРТЕМЬЕВ Н. И. были осуждены на 10 лет, а также член МК
ПСР ЛИБЕРОВ А. В.
Члены ПСР ЛЬВОВ М. И., БЕРГ Е. С. и УТГОФ В. Л. были осужде
нына5лет.
Приговор Верхсуда в отношении присужденных к высшей мере на
казания постановлением ВЦИК был изменен, и они были объявлены бес
срочными заложниками на случай вооруженных и террористических вы
ступлений С.  Р. против Соввласти.
553

В настоящее время ОГПУ полагает целесообразным смягчить приго
вор по делу ЦК ПСР, а именно:
Присужденным членам ЦК ПСР к высшей мере наказания и объяв
ленным бессрочными заложниками ГОЦУ, ТИМОФЕЕВУ, ДОНСКОМУ,
ЛИХАЧУ, ГЕНДЕЛЬМАНУ, ГЕРШТЕЙНУ, РАТНЕР, ИВАНОВУ, а так
же боевичке ИВАНОВОЙ заменить бессрочное заложничество 10 летним
тюремным заключением. Уменьшение по отношению к этим лицам тю
ремного заключения на срок ниже 10 лет не целесообразно, т. к. они яв
ляются крупными политическими фигурами и С.  Р. убеждений и актив
ности не потеряли и до настоящего времени. Кроме того, они уже
отсидели по 3---4 года, зачитываемые в этот 10 летний срок.
Остальным членам ЦК ПСР ВЕДЕНЯПИНУ, РАКОВУ, ФЕДОРОВИ
ЧУ и АРТЕМЬЕВУ присужденным к 10 годам срок можно сократить до
7 лет, также зачтя предварит[ельное] заключение.
В отношении же не членов ЦК ПСР, а просто бывших активных работ
ников [19]18---19 гг., в настоящее время не являющихся политическими фи
гурами, в значительной мере разложившихся, присужденных по делу
ЦК ПСР к высшей мере наказания за участие в военной работе [19]18 г. АЛЬ
ТОВСКАГО и АГАПОВА, а также присужденных к 10 ти годам ЛИБЕРО
ВА и на 5 лет ЛЬВОВА и БЕРГА, срок наказания таковым может быть со
кращен еще в большей степени, а именно АГАПОВУ, АЛЬТОВСКОМУ,
ЛИБЕРОВУ до 5 лет, а ЛЬВОВ и БЕРГ могут быть направлены в 3 х лет
нюю административную ссылку (БЕРГ --- в Верный, ЛЬВОВ --- в Чердынь.
Что касается осужденного на 5 лет УТГОФА, то ввиду его крайне де
монстративного поведения и непрекращающихся антисоветских выхо
док --- сокращать ему 5 ти летний срок безусловно не следует, тем более,
что он сидит в тюрьме только с начала 1922 года»233.
Как видно из документа, бессрочное заключение «смертникам» пред
полагалось заменить десятью годами тюрьмы, а другим уменьшить сроки
заключения вдвое. Этот вопрос предварительно согласовывался на выс
шем уровне, о чем косвенно свидетельствует помета Ягоды от 10 января
1924 г.: «Утверждено 5 лет и десять смертникам»232.
Президиум ЦИК СССР направил в Политбюро проект, предлагавший
более мягкий вариант --- пять лет тюрьмы «смертникам» и два с полови
ной года остальным с отправкой всех в ссылку после отбывания срока за
ключения, с чем легко согласились члены Политбюро. Безусловно, от
ступление власти было вынужденной мерой, предпринятой под
воздействием западноевропейского общественного мнения. Власти несли
огромный политический урон и вопреки своим ожиданиям, что давление
на них после ряда уступок спадет, волна, поднятая антибольшевистской
эсеровской кампанией, волна недовольства преследованиями социалис
тов поднималась все выше и выше.
За эту уступку властей политзаключенные заплатили не только жиз
нью С. В. Морозова, покончившего с собой 20 декабря. Накануне, 19 де
кабря, возле Савватьевского «политскита» на Соловках, в ходе показа
тельной бойни, устроенной администрацией лагеря по приказу из
Москвы, где стремились любыми способами ограничить «политрежим»,
были убиты шесть политзаключенных. Но их товарищи на «большой зем
ле» и за границей об этом в январе 1924 г. еще не знали, это стало изве
стно лишь весной, когда Белое море освободилось ото льдов.
Тогда же, в январе 1924 г. «тринадцатый смертник» процесса
с. р. В. Н. Рихтер откликнулся на смерть С. В. Морозова стихотворением,
где сплетает воедино смерть В. И. Ленина и предшествующую ей гибель
554

в декабре 1923 г. члена ЦК ПСР С. В. Морозова. В этом стихотворении
Рихтера есть и политическая оценка Николая II, которой он избегал в сти
хотворении о расстреле царской семьи, и политическая оценка Ленина:
Кровавый грозный царь прославиться хотел,
Создав опричнину заплечных виртуозов.
И Кремль ему кадил за сонм «бессмертных» дел,
Но у Кремля стоял замученный Морозов.
Кровавый красный вождь, мечтавший мир зажечь,
Угас, не разрешив поставленных вопросов,
На царство буржуа был поднят грозно меч...
Но у Кремля стоит замученный Морозов.
Но главное, что есть в этом стихотворении, --- это видение места
С. В. Морозова и своего собственного места и всех своих товарищей, сто
ящих живыми или мертвыми на пути диктатур, царей и вождей. Об этом
же самом, но уже без пафоса, а напротив --- с иронией В. Н. Рихтер пи
шет в декабре 1928 г. в стихотворении «Экзерсис»:
Война и подлый мир,
Круженье революций
В историю вольются,
Как очищающий клистир.
Тьма тем для диссертаций,
Неисчерпаемый итог,
А, может быть, пролог
Грядущих пертурбаций.
Но по ошибке нас,
Которым волю надо,
Зачислили не в ту плеяду,
Толкнув в иконостас...
С. В. Морозов, В. Н. Рихтер (умерший от тифа в 1932 г. в ссылке), как
и многие их товарищи, не предавшие своих идеалов и не захотевшие по
корно жить в «коммунистическом раю», на вопросы о смысле и цели жиз
ни ответили своей жизнью и своей смертью.
§ 6. «...ОГПУ, КАК ДО СИХ ПОР, ТАК И В БУДУЩЕМ,
БУДЕТ В СВОИХ РЕШЕНИЯХ РУКОВОДИТЬСЯ
ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ПРИНЦИПОМ ПОЛИТИЧЕСКОЙ
ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТИ...»: ИНИЦИАТИВА КОМИССИИ
А. Л. ЛОЗОВСКОГО, Г. В. ЧИЧЕРИНА,
В. Р. МЕНЖИНСКОГО И А. П. СМИРНОВА И БОРЬБА
ЗА МЕСТА ССЫЛКИ (июль 1924 --- февраль 1925 г.)
1 июля 1924 г. А. Лозовский сообщал в Политбюро ЦК РКП(б), что «за
последние несколько месяцев» кампания за границей «за освобождение
арестованных меньшевиков и эсеров» «крайне обострилась». Он констати
ровал: «Кампанию ведут Гамбургский Интернационал и Берлинский "Ин
тернационал" анархо синидкалистов. По всем странам рассылаются цир
куляры со списками арестованных. Наши товарищи из Германии, Франции
и т. д. неоднократно запрашивали меня по этому вопросу. Коммунистиче
ская пресса ничего не могла сказать, что произошло на Соловках. Это не
555

могло не усилить борьбы против Коминтерна, Профинтерна и Сов. Рос
сии... Я считаю, что нужно принять меры, иначе эта кампания, поддержи
ваемая всей желтой прессой, принесет нам неисчислимый вред»235.
3 июля 1924 г. Политбюро приняло предложение А. Лозовского об ус
тройстве закрытого заседания представителей делегаций Коминтерна для
противодействия антибольшевистской кампании, а также создало комис
сию в составе Лозовского, Чичерина, Менжинского и А. П. Смирнова для
выработки «проекта информационного сообщения о мерах репрессий по
отношению к меньшевикам и эсерам». Через месяц, 4 августа 1924 г.,
А. Лозовский от имени этой комиссии предложил Политбюро ЦК РКП(б)
следующее: «1. Предложить через Коминтерн и Профинтерн организато
рам антисоветской пропаганды II му и Амстердамскому Интернациона
лу забрать всех содержащихся в советских тюрьмах и концентрационных
лагерях (всего около 1500 человек) меньшевиков, эсеров, анархистов
и проч. 2. Советское правительство довозит до границы всех высылаемых
вместе с семьями и сдает на руки представителям II го и Амстердамско
го Интернационалов. 3. Визы, деньги на проезд от границы и вообще все
то, что связано с пребыванием высылаемых за границей, не касается Со
ветского правительства. 4. Коминтерн может попытаться получить взамен
освобождаемых, не ставя это обязательно в условие, заключенных рево
люционеров в индусских, египетских, германских и т. д. тюрьмах»236.
Самым интригующим в этой ситуации было то, что инициатива та
кой радикальной высылки принадлежала ОГПУ, очевидно решившего раз
и навсегда избавить себя от головной боли «общения» с заключенными
и ссыльными социалистами (оставив себе только эсеров цекистов и гру
зинских меньшевиков). Именно об этом писал в своем письме от 4 авгу
ста 1922 г. в Политбюро ЦК РКП(б) зам. председателя ОГПУ В. Р. Мен
жинский: «Чтобы дать коммунистам запада оружие для агитации против
растущего белого террора, мы предложили комиссии т.т. Лозовского и Чи
черина выслать за границу находящихся в лагерях и ссылке меньшеви
ков, правых и левых эсеров, а также анархистов всех оттенков, за исклю
чением лиц, причастных к уголовщине, шпионажу и проч.». По мнению
ОГПУ, должно было быть точно оговорено, что эта мера не распростра
няется на Центральные Комитеты правых и левых эсеров, а также на гру
зинских меньшевиков как партию, прибегающую, по постановлению сво
их центров, к уголовщине всякого рода. Предложение должно было
исходить от Коминтерна и Профинтерна, а не от Правительства, и на
правлено II му Интернационалу, на который лягут все переговоры с пра
вительствами, хлопоты по визам и проч. Приняты должны были быть все
высылаемые, без права отводить тех или других лиц, а также их семьи.
Деталей комиссия не решала до разрешения в Политбюро основного во
проса о высылке за границу указанных категорий 237.
В этот же день нарком иностранных дел Чичерин отправил письмо
в Политбюро, где заявлял: «Я к предложениям комиссии присоединяюсь,
как и вообще все ее решения были приняты единогласно»238. Но на сво
ем заседании 7 августа 1924 г. члены Политбюро приняли следующее ре
шение: «3 а) Предложение комиссии т. Лозовского отвергнуть. б) Не воз
ражать, если МОПР возьмет на себя инициативу возбуждения, от своего
имени, вопроса об обмене меньшевиков и других политических заклю
ченных в СССР на коммунистов, заключенных в тюрьмах др. стран...»239.
Что касается эсеров цекистов, то они в это время уже все находи
лись в Бутырской тюрьме, где несколько позже разыгралась очередная
трагическая сцена их борьбы за свои права. Столкновение произошло по
556

значимому для противостоящих сторон вопросу --- месту ссылку для за
канчивавших свои тюремные сроки заключенных. Чекисты подбирали
места ссылок очень тщательно (как это видно, например, из дела
Д. Д. Донского), учитывая все: степень политической опасности и лич
ной активности ссылаемого, степень удаленности от железной дороги,
от границы (в частности, с Манчьжурией, где была сильная эсеровская
колония, способная организовать побег), квалификацию местных кадров
ГПУ и т. д. Понятно, что чекисты предпочитали перестраховаться и по
добрать соответствующие места по принципу «куда Макар телят не го
нял». Это не могло не вызвать противодействия остававшихся в тюрьме
эсеров, от имени которых А. Р. Гоц 18 декабря 1924 г. писал в Президиум
ЦИК СССР: «15 декабря нами было получено постановление Комиссии
о назначении местом ссылки для т. Альтовского --- ЧЕРДЫНИ, а для
т. Ратнер --- ПЕЧЕРСКОГО Края. Поездка в Чердынь зимой, с малолет
ним ребенком, в пункт, лежащий вдали от железной дороги, является для
т. Альтовского делом совершенно невозможным.
Что же касается т. Ратнер, то отправка человека, только что перенес
шего операцию, с тремя детьми и больной старухой матерью в пустын
ный безлюдный край, у Полярного круга и в 1000 верстах от железной
дороги, где невозможно найти какой бы то ни было заработок, равно
сильно присуждению пяти человек к медленной смерти. Подобного рода
назначения мы можем истолковывать только как желание в скрытой фор
ме, тайком, от общественного мнения России и Запада вернуться к смерт
ному приговору, отмененному Вами, либо как мести со стороны власти.
Но какими бы соображениями не было вызвано это постановление,
совершенно очевидно для каждого, что никто из нас согласится на по
добного рода места в качестве ссылки не может, не обрекая семьи своей
на нечеловеческие условия жизни.
Нам неоднократно заявлялось представителями как Прокуратуры, так
и ГПУ, что Президиум ЦИК является органом непосредственного веда
ющим нами. Поэтому мы заявляем перед вами самый решительный про
тест против подобного рода назначений, которые мы не можем иначе ква
лифицировать, как издевательство и провокация»240.
Реакция чекистов на требования заключенных прекрасно видна из
справки начальника 3 го отделения Секретного Отдела ОГПУ И. Реше
това, написанной, очевидно, по заданию своего руководства не позднее
27 декабря 1924 г.: «Гр[аждани]н ГОЦ от имени всех осужденных по про
цессу Ц.К. ПСР подал на имя Президиума ВЦИК'а заявление, в котором
он пишет, что отправка цекистов, по отбытию ими срока заключения
в ссылку, есть: "желание в скрытой форме, тайком от общественного мне
ния России и Запада, вернуться к смертному приговору", что ссыльные
и их семьи: "обрекаются на нечеловеческие условия", что ссылка --- "из
девательство и провокация".
До сего времени отбыли срок тюремного заключения и отправлены
в ссылку 6 человек, а кончают и будут отправлены еще 2 ое.
1. ЗЛОБИН П. В. --- 25/5 --- 23 г. выслан сроком на 2 года в Уфу, ра
ботает, живет с семьей, материально не нуждается.
2. ГОРЬКОВ ДОБРОБОЛЮБОВ Г. Л. --- 7/9 --- 23 г. был выслан, сро
ком на 3 года, в Царицын, бежал, желая перейти на нелегальное положе
ние и активно работать в ПСР, арестован и заключен в концлагерь.
3. БЕРГ Е. С. --- 21/1 --- 24 выслан, сроком на 3 г. в Темир Хан Шуру
Дагестанской области, живет с семьей, имеет работу, судя по письмам
и докладам Губотдела, живет хорошо. Жена БЕРГА в письме от 15/XI с.г.
557

к жене осужд[енного] РАКОВА, пишет: "Здесь дешевые фрукты. Если
иметь монету и друзей, куда зайти, то жить можно. Дим. Фед., обязатель
но, пусть просится сюда, а потом и Флориан и Абрам и заживем мы на
славу". Дим[итрий] Фед[орович] --- РАКОВ, Флориан --- ФЕДОРОВИЧ,
Абрам --- ГОЦ. Дальнейшие комментарии излишни.
4. ЛЬВОВ М. И. 21/I --- 24 выслан, сроком на 3 года в Чардынь Верх
не Камскаго Округа по месту ссылки его жены. Работы пока не имеет,
получает достаточную материальную поддержку от общества помощи по
литзаключенным. В письмах на нужды не жалуется.
5. ДОНСКОЙ Дим[итрий] Дим[итриевич] 11/VII --- 24 г. выслан сро
ком на 3 года в село Парабель Нарымскаго Края. Работает врачом Пара
бельской больницы, живет с семьей. О жизни Парабельской колонии
ссыльных, жена ссыльного ЗЛАТОГОРОВА в письме от 2/XII --- т.г., после
описаний дешевизны квартиры и продуктов пишет: "Как видишь, умереть
с голоду нельзя. Нам, приезжим, продают охотно... В общем я с удоволь
ствием отдохну здесь зиму". Полная выписка из письма прилагается.
6. УТГОФ В. Л. выслан на Урал и направлен неделю тому назад для
отбывания срока ссылки в гор. Тюмень. Сведений о том, как он устроил
ся, в СООГПУ еще нет.
7. АЛЬТОВСКИЙ А. Ив[анович] кончает срок тюремного заключения
27/XII с.г. и по пост[ановлению] особ[ого] совещ[ания] при Колл[егии]
ОГПУ будет направлен в адм[инистративную] ссылку в гор. Чардынь по
месту ссылки его родственника по жене цекиста ЛЬВОВА.
8. РАТНЕР Е. М. кончает срок тюремного заключения 27/XII --- т.г.
и по пост[ановлению] особ[ого] совещ[ания] при Колл[егии] ОГПУ бу
дет направлена для отбывания срока адм[инистративной] ссылки в гор.
Усть Цильму Печерскаго уезда, Архангельской губ.
Из данного перечня видно, что:
1. Цекисты, по отбытии срока заключения, направляются ОГПУ в са
мые разнообразные пункты --- от южных Теми[р] Хан Шуры и Царицы
на до северных Печерского и Нарымского. То или другое место ссылки
определяется в зависимости от степени политической активности высы
лаемого и связанной с этим необходимостью в большей или меньшей изо
ляции и состоянием его здоровья.
2. Цекистам назначаются обычные районы ссылки, в которые (это хо
рошо знает ГОЦ) отбывали и отбывают сейчас ссылку, ряд его товарищей
по партии, так что говорить о "мести" со стороны власти и жестокости
"при выборе места ссылки["] --- по меньшей мере нелепо. Истерическое
кликушество заявления ГОЦА и К о вызвано не необходимостью спасти
цекистов от кошмарных условий ссылки (эти условия ГОЦ знает не ху
же ОГПУ), а совершенно особыми причинами.
ГОЦ и его товарищам, по состоянию партии с. р. в данное время счи
таю необходимо добиться от Соввласти таких условий ссылки, при кото
рых они могли бы или руководить деятельностью с. р. в Союзе, или бе
жать за границу и принять участие в работе З. Д. ПСР.
Отсюда и истерика, и хватание за детей РАТНЕР, находящихся, кста
ти, в детском доме Наркомпроса и имеющих отца, и нелепые обвинения
ит.д.ит.д.
Не исключена со стороны цекистов надежда использовать заявление,
как прокламацию, для организации общественного мнения определен
ных кругов СССР и за границей в своих целях. За то, что заявление пи
салось не только для Президиума ВЦИК говорит его исключительно вы
зывающий тон.
558

Чтобы раз навсегда покончить с этим вопросом, необходимо катего
рически дать понять осужденным членам Ц.К. ПСР, что ОГПУ, как до сих
пор, так и в будущем, будет в своих решениях руководиться исключи
тельно принципом политической целесообразности, не считаясь с тем,
устраивает это или нет ГОЦа и других, что условия, при которых ГОЦ
и К о могли бы вести эсеровскую, антисоветскую работу --- не будут
ОГПУ допущены никогда»241.
Руководство ГПУ, заявлявшее заключенным о том, что единствен
ным органом, непосредственно ими ведающим, является Президиум
ЦИК СССР, не поставило в известность об их заявлении ни Президиум
ЦИК СССР, ни Политбюро ЦК РКП(б). Подписанное А. Р. Гоцем тре
бование заключенных от 7 января 1925 г., чтобы Президиум ВЦИК при
слал своего правомочного представителя для выяснения вопроса о мес
тах ссылки, чекистами также, судя по всему, было замолчано. Очевидно,
не желая в очередной раз делать Политбюро свидетелем своего бесси
лия, чекисты пошли на беспрецедентный по наглости шаг --- они заяви
ли эсерам, что все отказавшиеся поехать в выбранные для них места
ссылки будут во внесудебном порядке отправлены на 3 года в концла
герь. Расчет чекистов столь страшной альтернативой сломить волю за
ключенных с треском провалился --- они 27 января 1925 г. объявили о на
чале с 29 января голодовки. И только выждав три дня, и, очевидно,
поняв, что эсеры пойдут до конца, чекисты поставили большевистское
руководство в известность, отправив по адресу заявления осужденных
о начале голодовки.
В заявлении в Президиум ЦИК СССР от 27 января 1925 г. (подпи
санном А. Гоцем, Ф. Федоровичем, М. Лихачем, Н. Артемьевым, Н. Ива
новым, Е. Ивановой, М. Гендельманом, А. Альтовским, Л. Герштейном,
Е. Ратнер, Е. Тимофеевым, Д. Раковым, М. Веденяпиным, В. Агаповым)
заключенные эсеры писали: «В продолжение трех недель мы не получа
ли никакого ответа. Тогда мы снова обратились с заявлением в ЦИК
с просьбой уполномочить его приехать к нам своего представителя для
урегулирования вопроса о месте ссылки для лиц, заканчивающих свой
срок по делу ЦК ПСР.
Ссылка в подобных условиях является замаскированной попыткой
ухудшить наше положение по окончании срока, подвергая опасности
жизнь и здоровье наших семей, и естественно, не может не вызвать с на
шей стороны реакции в доступных нам формах тюремной борьбы за су
ществование.
В постановлении ЦИКа от 14 января 1924 г. в качестве единственно
го ограничения упоминается лишь указание на "промышленные" и гус
тонаселенные местности Союза ССР. А в опубликованном и не опроверг
нутом интервью Наркомюста Курского было указано, что окончившим
свой срок с. р. по делу ЦК "не угрожает высылка на окраины Союза".
Никакого ответа в продолжение 3 х недель не последовало и на это
второе наше заявление.
А посетивший нас за это время представитель ГПУ (гр. Андреева) за
явила нам, что в случае отказа выехать в места ссылки, назначенные для
нас, лица, не подчинившиеся распоряжению Комиссии, будут вновь за
ключены в концлагеря сроком на 3 года.
Таким образом, мы были поставлены перед выбором: либо согласие на
выезд в заведомо гиблые, заведомо неприемлемые места, либо продолже
ние внесудебным порядком срока тюремного заключения еще на 3 года.
Ни то, ни другое для нас одинаково неприемлемо.
559

Поэтому, рассматривая данный случай с т.т. Ратнер и Альтовским как
вопрос, касающийся одинаково всех нас и желая его урегулировать в по
рядке, дабы установить те рамки, в пределах которых должен разрабаты
ваться вопрос о ссылке для всех членов нашей группы, заканчивающих
тюремный срок, --- мы перед лицом, с одной стороны, нежелания ЦИКа
прислать к нам своего представителя для урегулирования данного вопро
са, а с другой стороны, невозможности затягивания пребывания в тюрь
ме для т.т. уже окончивших срок --- вынуждены с четверга 29 января с 10 ч.
утра объявить голодовку.
По постановлению Коллектива т.т. Раков, Герштейн и Веденяпин уча
стия в голодовке принимать не будут, ввиду крайне болезненного состо
яния здоровья»242.
Вынужденные предать огласке свой конфликт с заключенными эсе
рами, зам. председателя ОГПУ Ягода и начальник СО ОГПУ Дерибас
30 января 1925 г. отправили письмо Мехлису --- «в Особую папку для
срочного доклада тов. Сталину», где дали такую версию происходящего
и свои варианты выхода из тупика: «Осужденные по процессу ЦК ПСР
с 10 часов утра 29.I с.г. объявили голодовку, освободив трех (Герштейна,
Ракова и Веденяпина) из четырнадцати от таковой ввиду болезненного
якобы состояния здоровья.
История голодовки такова: окончившим срок тюремного заключения
Альтовскому и Ратнер согласно постановлению ЦИК от 11---24 г. об отмене
высшей меры наказания с сокращением срока заключения наполовину на
ми предложено выехать в назначенные Особ[ым] Сов[ещанием] места ссыл
ки --- первому в Чердынь, второму в Усть Цильму. Альтовский и Ратнер ехать
в ссылку устно отказались, мотивируя гиблостью назначенных мест ссылки,
а Ратнер, кроме того, еще и невозможностью ехать туда с детьми, которые
учатся здесь на советский счет и живут в советском же интернате.
Одновременно все заключенные заявлением от 18.XII.24 г. в прези
диум ЦИК СССР объявили протест, назвавши решение о таких местах
ссылки замаскированным возвращением к смертному приговору. Заявле
нием от 7.I. с.г. заключенные потребовали у Президиума ЦИКа право
мочного представителя для совместного установления мест ссылки всем
оканчивающим срок тюремного заключения.
По имеющимся в нашем распоряжении абсолютно достоверным све
дениям означенная голодовка носит главным образом характер политиче
ского нажима на правительство и уже 27.I за границу сообщено о голо
довке как о факте для поднятия в прессе, а также во 2 м Интернационале
и Амстердаме соответствующей кампании.
Мы считаем, что требования с. р. не могут быть удовлетворены ни
в части, касающейся изменения мест ссылки, ибо это будет прецедентом
для предстоящей в мае нынешнего года высылки Гоца, Тимофеева и Ар
темьева, а равно и всех остальных, оканчивающих тюремные срок в 26 го
ду, ни тем более в части, касающейся посылки к ним представителя ЦИ
Ка для совместного установления мест ссылки, ибо это закрепит
положение, что ЦИК является лишь договаривающейся стороной, вто
рой же стороной являются заключенные всех политических категорий.
Поэтому мы предлагаем ответить заключенным примерно таким по
становлением ЦИКа СССР:
1. Постановление Особого совещания при ОГПУ о местах ссылки Аль
товскому и Ратнер, как совершенно закономерное, утвердить, но в случае
подачи персональных заявлений осужденными Альтовским и Ратнер раз
решить ОГПУ означенное постановление пересмотреть и места ссылки по
560

своему усмотрению изменить; что же касается мест ссылки для осталь
ных заключенных, еще не окончивших своих тюремных сроков и по ко
торым постановления Особого Совещания не вынесено, то рассмотреть
их в обычном порядке, если таковые в свое время будут обжалованы за
ключенными по принадлежности.
2. Поручить пом. Прокурора республики т. Катаньяну объявить озна
ченное выше постановление заключенным»243.
31 января 1925 г. предложенный чекистами текст постановления ЦИК
СССР был одобрен членами Политбюро 244. Но противостояние продол
жалось, и вот как оно выглядело в очередном сообщении Ягоды и Дери
баса Сталину от 6 февраля 1925 г.: «В дополнение к нашему сообщению
о голодовке группы ПСР дополнительно сообщаем следующее:
2.II--с.г. НАЧСОГПУ и Прокурором при ОГПУ всем голодающим эсерам
было объявлено постановление ЦИКа СССР от 2.II с.г. в ответ на их за
явление.
Осужденными по процессу ЦК ПСР в лице Гоца было заявлено, что
голодовку они смогут прекратить только тогда, когда в их руках будет до
кумент, где будет указано, что местами ссылки всем им после окончания
тюрем будут даны 1) губернские или соответствующие уездные города,
2) обязательно на железной дороге и 3) приемлемые для них в климати
ческом отношении.
Такое устное обещание было им тут же дано в отношении Альтовско
го и Ратнер и было указано, что в ближайшие дни Особым совещанием
такой пересмотр будет произведен. Что же касается остальных не кончив
ших еще тюремного срока, то при решении вопроса о их ссылке будут
также положены в основу перечисленные выше три момента. В письмен
ном обещании отказано.
4. II---с.г. в 16 часов Раковым, Веденяпиным и Герштейн, освобожден
ными от голодовки по болезни, было подано заявление о присоединении
к голодовке. В заявлении было указано, что присоединяются к голодов
ке "вопреки решению товарищей".
3 мя часами ранее ОГПУ было известно, что осужденный Федорович,
выйдя из камеры, громко крикнул, чтобы к голодовке присоединились ос
тальные 3 (Раков, Веденяпин и Герштейн) --- по приказу "Старшего" (Гоца).
ОГПУ известно также, что до присоединения к голодовке между Ра
ковым, Веденяпиным и Герштейном были большие споры и несогласия
по вопросу о присоединении.
Осмотром врача, пользующего голодающих, констатировано тяжелое
состояние Артемьева и Ратнер (пульс 140 у первого и 130 у второй, тоны
сердца глухи, общее состояние депрессивное) с безусловным смертель
ным исходом для Артемьева в течение ближайших часов.
Если полагать, что весьма возможная смерть Артемьева политически
не столь серьезное обстоятельство, то независимо от исхода дела с Арте
мьевым объявить завтра постановление Особого совещания о том, что
"осужденным по процессу ЦК ПСР Альтовскому и Ратнер согласно их
персональным заявлениям заменить ссылку: Альтовскому в Чердынь
ссылкой на тот же срок в Темир Хан Шуру, Ратнер --- вместо Усть Циль
мы на тот же срок в Вятку или Самарканд". Об остальных же оставить
вопрос открытым и предоставить им после этого продолжать голодовку.
Если же смерть Артемьева политически абсолютно недопустима,
то единственным средством предотвратить таковую является объявле
ние сегодня же и второй части постановления Особого совещания о том,
что "осужденным по процессу Гоцу, Веденяпину, Герштейну, Ракову,
561

Тимофееву, Артемьеву, Иванову, Ивановой, Гендельман, Федоровичу, Ли
хач и Агапову в ответ на их заявление объявить, что при определении их
мест ссылки по окончании ими срока тюремного заключения Особым со
вещанием будет принято во внимание их заявление о высылке в губерн
ские города или соответствующие уездные, находящиеся на железных до
рогах, климатически здоровые".
Возможно настойчивое требование осужденных выдать им копии оз
наченных постановлений на руки, против чего мы примем все меры».
О требованиях осужденных эсеров доносил И. В. Сталину и Катанян,
писавший: «На мое указание, что ввиду поступления от РАТНЕР и от АЛЬ
ТОВСКОГО персональных заявлений о перемене им места ссылки, вопрос
этот будет поставлен на ближайшее Особое Совещание, последовал со сто
роны ГОЦА ответ, что сейчас всех осужденных мало интересует вопрос пер
сональный, что они ставят общий вопрос о гарантиях для остальных, ко
торым срок заключения в тюрьме не истек. При этом Гоц заявил, что
необходимым условием прекращения голодовки является удовлетворение
следующих требований: а) место ссылки должно быть в климатическом от
ношении вполне благополучным; б) местом ссылки должен быть губерн
ский или соответствующий уездный город; в) пункт, выбранный для жи
тельства, должен быть на линии железной дороги, причем эти гарантии
они требуют в письменном виде с оставлением копии у них».
Почему чекисты, всегда склонные преуменьшать серьезность состоя
ния голодающих, вдруг употребили столь несвойственные им выражения
о состоянии Артемьева, становится ясным из двух документов. В первом
«врач тюрем ОГПУ», осмотрев Артемьева и Ратнер, доносил начальнику
СО ОГПУ Дерибасу: «Находящиеся под моим наблюдением с 2 сего фе
враля заключенные Бутырской тюрьмы Особого коридора голодают 9 е
сутки. Общее состояние их до сего времени удовлетворительно, за исклю
чением: 1) Артемьева --- пульс 140, тоны сердца глухи, общее состояние ---
депрессия, слезливость. Состояние тяжелое, будет повторно осмотрен се
годня вечером. От приема лекарств категорически отказывается. 2) Рат
нер --- пульс 130, тоны сердца глуховаты, жалобы на сильные боле в ниж
них конечностях как следствие расстройства кровообращения в связи
с голоданием. Получает веронал с морфием, сегодня выписано мест
но --- хлороформ с маслом. Сердечные средства назначены Ивановой
и Альтовскому, лекарства ими принимаются; также принимаются лекар
ства Гоцем, Тимофеевым, Гендельманом, Федорович»245.
Вполне вероятно, что отказ от приема лекарств был дополнитель
ным обстоятельством крайне тяжелого состояния Артемьева. В этот же
день вечером состоялся осмотр Артемьева консилиумом из трех врачей,
написавших следующий документ: «Акт. Мы, нижеподписавшиеся, ос
видетельствовали 5 сего февраля в 9.30 вечера заключенного Бутырской
тюрьмы гр. Артемьева, при чем нашли: Артемьев голодает 8 е сутки,
со стороны внутренних органов обнаружено: сердце резко расширено,
как вправо, так и влево, тоны еле (1 слово не разобрано. --- К. М.), при
чем тип сокращения сердца эмбрионального характера; пульс почти ни
тевидный 125---130 ударов в сек., со стороны легких отдельные застен
ные хрипы в нижних долях, дыхание 32---3<документ поврежден>,
живот слегка втянут, резких уклонений от N не обнаружено. На голе
нях заметная натозность, коленные рефлексы повышены. Со стороны
кожных покровов лица ясно выраженный цианоз губ, крыльев носа
и ушей. Общее состояние гр. Артемьева чрезвычайно тяжелое и абсо
лютно опасное для жизни»246.
562

Сталин предпочел выбрать бескровный, более мягкий вариант, и на
заседании Политбюро 6 февраля 1925 г. было решено принять предложе
ние ОГПУ и даже «не возражать против вручения копии постановления
арестованным»247. Речь шла о постановлении Особого совещания при ОГ
ПУ, подписанного председателем его Г. Ягодой и прокурором Катаняном,
дословно повторявшем обе части их предложения, имевшегося в письме
к Сталину 248.
§ 7. АРЕСТ ССЫЛЬНЫХ ГОЦА И ТИМОФЕЕВА,
ИХ ГОЛОДОВКИ И НОВЫЕ ТЮРЕМНЫЕ СРОКИ
(июль --- сентябрь 1925 г.)
Потушив конфликт, руководство ОГПУ всерьез стало задумываться
о перспективах скорого выхода в ссылку виднейших и опаснейших для
себя эсеров. Свидетельством этого служит справка, написанная в начале
1925 г. начальником 3 го отделения СО ОГПУ И. Решетовым о степени
опасности и о местонахождении осужденных по процессу ЦК ПСР: «На
запрос тов. ДЗЕРЖИНСКОГО о ВЕДЕНЯПИНЕ и др. осужденным по
процессу ЦК ПСР:
1. ВЕДЕНЯПИНУ М. А., как и всем Цекистам, будут зачтены все его
аресты при Соввласти.
Срок тюремного заключения его кончается 5/8---25 г.
2. ВЕДЕНЯПИН --- тактичнее, выдержаннее, осторожнее остальных
цекистов, свою тактику он строит с таким расчетом, чтобы у ГПУ создать
впечатление о своей относительной неопасности, посему считать его по
литически приличнее остальных цекистов нет никаких оснований.
3. Наиболее активными врагами из цекистов являются: ГОЦ, ТИМО
ФЕЕВ, ВЕДЕНЯПИН, РАКОВ, РАТНЕР и активист боевик ИВАНОВ.
Первые пять из них, являются руководящей головкой, своего рода
Политбюро ЦК ПСР. За прошлый год ЦБ ПСР неоднократно получало
постановления ЦК ПСР по вопросам организационным и поли
тическим, причем эти постановления и решения принимались за весь
ЦК, только ГОЦ, ТИМОФЕЕВЫМ, РАКОВЫМ, ВЕДЕНЯПИНЫМ
и РАТНЕР.
Неоднократно поступали в СООГПУ агентурные сведения о том, что
эти 5 цекистов --- эсеровская головка.
Поэтому этих цекистов мы должны держать особо крепко.
Кроме того в числе осужденных по процессу ЦК ПСР мы имеет та
ких боевиков активистов --- как ИВАНОВ, ИВАНОВА, УТГОФ и отчас
ти АГАПОВ; сторонников и руководителей террористических актов, как
ДОНСКОЙ и ГЕРШТЕЙН.
Среди цекистов имеются крупные и способные руководители мест
ных организаций п.с.р.: АРТЕМЬЕВ, ЛИБЕРОВ, ЛЬВОВ, БЕРГ, ЛИХАЧ
и АЛЬТОВСКИЙ.
Среди цекистов есть пользующиеся в партии громадным моральным
авторитетом: БЕРГ, ГЕНДЕЛЬМАН, ФЕДОРОВИЧ.
Все это --- активные и серьезные враги, считающие борьбу с Соввла
стью, делом своей жизни и могущие устроить немало пакостей при бла
гоприятной к этому обстановке.
4. Из осужденных по процессу ЦК ПСР, кончили срок тюремного за
ключения:
563

1. ЗЛОБИН П. В. --- 23/5---23 г. выслан в Уфу на 2 г., срок ссылки
кончается 23 Мая 25 г.
2. ГОРЬКОВ ДОБРОЛЮБОВ Г. Л., окончил срок 7/9---23 г., бежал из
ссылки и 20/6---24 г., осужден на 3 г. в концлагерь. Содержится
в Ярославле.
3. БЕРГ Е. С. --- 21/1---24 г. выслан на 3 года в Темир Хан Шуру.
4. ЛЬВОВ М. И. --- 21/1---24 г. выслан на 3 года в Чердынь Верхне
Камскаго Округа.
5. ДОНСКОЙ Д. Д. --- 11/7---24 г. выслан на 3 года в Нарымский край.
6. УТГОФ В. Л. --- 8/8---24 г. выслан на 3 года в Тюмень.
7. АЛЬТОВСКИЙ А. И. --- 27/XII---24 г. выслан на 3 года в Темир
Хан Шуру.
8. РАТНЕР Е. М. --- 27/XII---24 г. выслан на 3 года в Самарканд.
5. СОДЕРЖАТСЯВБУТЫРКАХ.
1. АГАПОВ В. В. --- Кончает срок 4/X---25 г.
2. АРТЕМЬЕВ Н. И. --- Кончает срок 20/III---25 г.
3. ВЕДЕНЯПИН М. А. --- Кончает срок 25/8---25 г.
4. ГОЦ А. Р. --- Кончает срок 20/5---25 г.
5. ГЕРШТЕЙН Л. Я. --- Кончает срок 19/4---26 г.
6. ГЕНДЕЛЬМАН М. Я. --- Кончает срок 15/III---26 г.
7. ИВАНОВА Е. А. --- Кончает срок 19/XII---26 г.
8. ИВАНОВ Н. Н. --- Кончает срок 2/VIII---26 г.
9. ЛИБЕРОВ А. В. --- Кончает срок 2/5---25 г.
10. ЛИХАЧ М. А. --- Кончает срок 25/1---26 г.
11. РАКОВ Д. Ф. --- Кончает срок 30/X---25 г.
12. ТИМОФЕЕВ Е. М. --- Кончает срок 17/5---25 г.
13. ФЕДОРОВИЧ Ф. Ф. --- Кончает срок 23/III---26 г.»249.
Необходимость «держать особо крепко» нескольких эсеров, выходя
щих в ссылку, где это было делать значительно сложнее, чем в тюрьме,
предопределила следующий конфликт, вспыхнувший летом 1925 г., когда
всех только что отпущенных в ссылку видных эсеров цекистов Дзержин
ский потребовал вновь арестовать, пугая членов Политбюро тем, что за
граничные эсеры вот вот начнут террор, и прочими неприятными для них
вещами. В своем письме к Сталину от 6 июля 1925 г. председатель ОГПУ
заявлял: «Еще во время нахождения во Внутренней и Бутырской тюрь
мах всех осужденных по процессу ЦК ПСР, ОГПУ было известно из аген
турных сведений, поступавших неоднократно из различных источников
о том, что цекисты из тюрьмы руководят работой СР в России, через сво
еобразное Политическое Бюро в составе: ГОЦ, ТИМОФЕЕВА и РАКО
ВА, а в особо важных делах принимают участие кроме того еще РАТНЕР
и ВЕДЕНЯПИН.
ОГПУ по освобождении Цекистов из тюрьмы отдавало себе ясный
отчет в том, что часть Цекистов еще в ссылке будет вести партийную ра
боту, другая часть убежит за границу, а остальные перейдут на нелегаль
ное положение для ведения партийной работы в России. Последующая
практика все предположения наши начинает оправдывать.
Так, из за границы сообщают:
"Прага сильно радуется по поводу частичной амнистии смертников
(особенно рады, что ГОЦ на свободе) и думают со временем их всех вы
удить заграницу, чтобы развязать себе руки для перехода партии к актив
ной работе. Между прочим в данное время заграничная делегация п. СР
находит, что сейчас почва в достаточной степени спахана для того, чтобы
п. СР могла заняться уже и террористической деятельностью в России».
564

В одной из бесед арестованного КОЛОСОВА Евг. Евг. с членами Цен
тральн[ого] Бюро п.с.р. последнего состава он заявил, что на предстоя
щий конгресс 2 го Интернационала будет послан представитель п. СР из
России, причем он произведет большой фурор, ибо явится, как бы вос
кресшим из мертвых. Члены ЦБ п. СР поняли это как указание на то,
что поедет кто то из крупных и освобождаемых цекистов. Известно, что
заграницей один раз ТИМОФЕЕВА уже "хоронили".
Очень быстро Цекисты установили связь с заграницей и ведут ожив
ленную переписку. Очень большую переписку ведет жена ГОЦА. Особен
но любопытными являются письма одной неизвестной Тани из Парижа,
где определенно читается, что ГОЦ убежит заграницу и даже назначает
ся срок --- конец Июля.
Сам ГОЦ, из ссылки нелегальным путем отправил заграницу в "Дни"
известное письмо Эд. ФИММЕНУ, --- помеченное, правда, задним чис
лом (1 Января).
Из заграницы же Цекисты получают и деньги. Получают через Кр.
Крест на своих жен, а ТИМОФЕЕВ один раз получил партийного содер
жания письмо и доллары через одно лицо, живущее в Киеве.
По прибытии в ссылку Цекисты сразу же объединяют ссыльных, ведут
среди них партийную работу, ведут большую переписку не только между
собою, но и со многими другими ссыльными с.р. и целыми колониями
ссыльных. Путем этой переписки стараются прежде всего учесть наличные
эсэровские силы и, затем уже дать им соответствующие директивы.
Из освобожденных в первую очередь Цекистов двое (ГОРЬКОВ ДО
БРОЛЮБОВ и ЛЬВОВ) уже из ссылки бежали, конечно, для партийной
деятельности.
Пребывание Цекистов (коих заграница упорно называла и называ
ет заложниками) на свободе приподняло настроение эс эров в России
и за границей, развязало им руки для начала террористической деятель
ности (настроения террористические у эс эров растут), подняло настро
ение ссыльных и позволило эс рам питать некоторые надежды строить
известные планы на усиление партийной работы, как заграницей так
и в России.
Поэтому ОГПУ полагает необходимым срочно произвести арест всех
эс эровских Цекистов, находящихся сейчас на свободе»250. Получив, оче
видно, разрешение, чекисты 11 и 12 июля 1925 г. арестовали А. Р. Гоца
и Е. М. Тимофеева, которые объявили голодовку. 15 июля 1925 г. Ягода
и Дерибас докладывали в Политбюро ЦК РКП(б): «Арестованный 11/VII
в Ульяновске член ЦК ПСР А. Р. Гоц объявил голодовку, но после допро
са снял, заявив, что если арест его вызван опубликованием его письма
к Э. Фиммену, то он готов нести ответственность, заявивши, что если че
рез неделю не будет освобожден, объявит голодовку. Арестованный 12/VII
в Коканде член ЦК ПСР Е. М. Тимофеев также объявил смертельную го
лодовку, которую продолжает и сейчас, требуя освобождения».
Хранящиеся в личном деле А. Р. Гоца документы позволяют реконст
руировать события в Ульяновске. Ульяновск, куда был выслан Гоц, входил
в число городов, названных им в качестве желательных в его заявлении
Г. Ягоде. Впрочем, вопрос, как обычно, был решен не Ягодой, а Андрее
вой 251. Постановлением Особого Совещания при коллегии ОГПУ от
11 мая 1925 г. Гоц был выслан в Ульяновск сроком на три года 252.
Но уже 10 июля начальник Ульяновского горотдела ОГПУ Шийрон
приступил «к производству предварительного следствия»253. В «Сводке
по делу гражданина Гоца Абрама Рафаиловича» он писал: «За время
565

пребывания Гоца в Ульяновске с 22 мая 1925 года контролем его коррес
понденции, наблюдением и агентурными данными установлено несо
мненное стремление Гоца стать во главе работы ПСР. Путем обширной
переписки (условной) со всеми виднейшими членами ПСР выясняется
надежная партийная эсеровская сила. Гоцем также установлена связь
с членом ЦК ПСР Тимофеевым, высланным в Коканд, посредством об
ширной переписки и обмена книг. По агентурным данным книги исполь
зовались для шифрованных сношений друг с другом»254.
Арестованный и заключенный «под стражу в Ульяновский домзак по
1 категории»255 и допрошенный 10 июля 1925 г., Гоц собственноручно за
полнил бланк протокола допроса, где, вычеркнув стандартную фразу
«Я признаю себя виновным в предъявляемом мне обвинении и в свое оп
равдание заявляю», написал следующее: «После окончания срока заклю
чения был выслан в г. Ульяновск, где жил исключительно в кругу своей
семьи и не имел никаких связей и даже знакомств среди местного обще
ства и потому совершенно не понимаю, что могло послужить причиной
моего нового ареста. Переписку вел исключительно с родными и близ
кими друзьями частного характера»256.
На допросе 21 июля 1925 г. Гоц держался весьма мужественно и на
попытки чекистов добиться от него отказа от своих прежних взглядов
и заставить отмежеваться от В. М. Чернова и ЗД ПСР отвечал достаточ
но недвусмысленно: «Что касается моего отношения к вопросам о един
стве профдвижения, о терроре, интервенции, вооруженной борьбе, эко
номической борьбе и взрыве советского аппарата изнутри, то на эти
вопросы мне легко ответить ссылкой на все документы, написанные
ЦК ПСР, и на все принципиальные заявления, сделанные как мною, так
и моими товарищами по ЦК за время процесса... Строгая изоляция, ко
торой был подвергнут я и мои товарищи в тюрьме, совершенно оторва
ла нас от практической работы партии как за границей, так и в России.
О первой мы узнавали только из советской прессы, а о второй --- по аре
стам. Таким образом, никакого аутентичного представления о практиче
ской деятельности партии в настоящее время я не имею.
Что касается моего отношения к Чернову В. М. и Заграничной Деле
гации, то заявляю, что я являюсь единомышленником В. М. Чернова: мы
оба примыкаем к одному и тому же течению в партии. Заграничная же
делегация была в свое время выбрана ЦК партии, и я как член ЦК, ко
нечно, несу политическую ответственность за всю ее работу.
...На вопрос мне: "а не намеревались ли Вы бежать" --- могу ответить
только указанием на свое семейное положение. К тому же, если бы я и за
явил, что не намереваюсь бежать, то все равно Губотдел ОГПУ не пове
рил бы мне. Мои поездки за Волгу (их было всего три) носили совершен
но невинный характер и были вызваны просьбами моих детей покатать
их на пароходе. Если бы я знал, что тот берег Волги считается загород
ной чертой, то я, конечно, не предпринял бы этих поездок»257.
Кульминацией всего допроса был последний вопрос о том, наме
рен ли Гоц «вести партийную работу в будущем», на который он ответил
так: «Относительно своей будущей работы я сейчас сказать ничего не мо
гу. Я могу говорить и нести ответственность только за то, что было. Боль
ше ничего добавить не могу»258. Впрочем, подписывая протокол, Гоц по
просил дописать: «Ответ на последний вопрос дополняю следующим: Как
старый политический деятель я, конечно, понимаю те последствия, ко
торые повлекла бы за собой моя работа, и в таком случае не протестовал
бы против ответственности, связанной с ней».
566

23 июля 1925 г. Гоц написал начальнику Ульяновского губотдела
ОГПУ следующее заявление: «В силу соображений, изложенных мной
Вам на допросе от 21 июля, я настаиваю на пересмотре оснований,
вызвавших мой арест. Если до 10 августа 1925 г. я не получу положитель
ного ответа об освобождении меня на жительство в г. Ульяновске, я вы
нужден буду объявить голодовку»259. 24 июля ульяновские чекисты объя
вили Гоцу, что «предварительное следствие по его делу закончено» и что
«дело направляется на рассмотрение Особого Совещания при Коллегии
ОГПУ»260.
В Заключении, написанном 24 июля начальником Ульяновского Гу
ботдела ОГПУ, заявлялось, что «сопоставляя агентурные данные и пове
дение самого Гоца, ГО ОГПУ сделал вывод, что бегство Гоца за границу
должно было состояться не позже конца июля с.г.». Несмотря на то, что
никакими серьезными доказательствами чекисты не располагали, они ут
верждали, что считают «обвинение Гоца в активной работе в партии с. р.
и подготовке к побегу доказанным»261.
Уже 30 июля 1925 г. Е. Хорошкевич, рассмотрев дело Гоца, предложи
ла считать обвинение Гоца по 60 ст. УК доказанным и передать его на за
ключение ОС при Коллегии ОГПУ 262. 31 июля Андреева наложила на до
кумент следующую резолюцию: «Предлагаю Гоца заключить в тюрьму на
3 года (цифра 3 была затем переправлена на 2. --- К. М.)». Резолюции «Со
гласен» поставили И. Решетов и Дерибас. Заключение было передано «на
заключение Особого Совещания при Коллегии ОГПУ с перечислением
за ним арестованного».
Но чекисты отнюдь не спешили «обрадовать» А. Р. Гоца своей «до
бавкой», а тянули время. 5 августа 1925 г. А. Р. Гоц, находясь в Ульянов
ском домзаке, написал заявление «граж. Председателю ОГПУ»: «Мне
было заявлено, что мое дело не может быть рассмотрено ранее конца
этого месяца ввиду отсутствия в данный момент членов Президиума.
Считаясь с этим обстоятельством, я вижу себя вынужденным отложить
голодовку до 1 сентября. Мне было передано, что главным основанием,
послужившим к моему аресту, было опасение у ГПУ, что я готовлю по
бег. Категорически отрицая возможность каких бы то ни было факти
ческих данных у ОГПУ для такого рода заявлений, я считаю, что у ОГПУ
не было никаких оснований для того, чтобы решив в положительном
смысле вопрос о моем освобождении и высылке меня на жительство
в г. Ульяновск 20 мая 1925 г. --- 10 июля 1925 года вновь арестовать ме
ня. К тем опасениям, которые были у ОГПУ --- 20 мая, 10 июля не мог
ло прибавиться никаких объективных данных, свидетельствующих о мо
ем намерении бежать. За время, прожитое мною здесь на свободе, я
ежедневно являлся на регистрацию в местное ОГПУ, а в остальное вре
мя дня и ночи находился под неотступным и, конечно, хорошо мне из
вестным надзором начальника Губ. отдела ОГПУ, которому был таким
образом известен каждый мой шаг. Мне было указано, что в распоря
жении ОГПУ имеется письмо, в котором кто то кому то пишет о моем
намерении бежать. Я категорически заявляю, что если подобное пись
мо существует в природе, то оно могло исходить только от провокато
ра, стремившегося снабдить ОГПУ материалом для моего ареста. Пи
сать о человеке, только что окончившем свой тюремный срок, что он
готовится бежать, мог только провокатор. Это ясно каждому. ОГПУ
угодно сделать вид, что оно вполне доверяет этому провокаторскому
измышлению, но от этого, конечно, достоверность фальшивки не по
вышается.
567

В заключение я должен коснуться одного очень незначительного,
но чрезвычайно характерного обстоятельства, свидетельствующего о той
чрезмерной подозрительности, с которой ОГПУ относится к каждому на
шему слову, и которая порой уводит его далеко от истины.
В моем предыдущем заявлении, отпечатанном на машинке, имелась
фраза, вычеркнутая моей рукой и замененная мной другой, написанной
от руки. Это обстоятельство навело Зам. Пред. ОГПУ гражд. Ягоду на це
лый ряд размышлений, опорочивающих правильность моего утверждения
в этой части.
В действительности дело обстояло так. Ответы на вопросы, постав
ленные мне начальником Губ. отд. я давал в письменном виде. Затем уже
все написанное мной было переписано на машинке Начальника губ. отд.
Предъявляя мне для подписи отпечатанные на машинке листы моих от
ветов, он предупредил меня, что сведя в листе мои ответы он в двух---трех
местах от себя внес некоторые изменения, которые просил меня прочесть.
Одно из этих изменений и была как фраза, обратившая на себя внима
ние зам. Пред. ОГПУ, я тотчас же указал начальнику губ. отд., что его ре
дакция мне кажется неудачной, так как может породить некоторые недо
разумения (как это и было). А потому я эту фразу вычеркнул и заменил
ее другой, более точно выражающей мою мысль. Я уверен, что начальник
губ. отд. не откажется подтвердить правильность этого моего сообщения.
А. Гоц»263).
Но направленное начальником Ульяновского губотдела в 3 е отделе
ние СО ОГПУ заявление Гоца попало в руки не председателя ОГПУ,
а в руки Андреевой, поставившей на нем резолюцию: «т. Решетову. В де
ло Гоц». Последний переправил его Хорошкевич для исполнения 264.
В письме к ульяновским чекистам Агранов и Решетов в октябре 1925 г.
велели разъяснить Гоцу, что «он может переписываться только с родны
ми, переписка же с посторонними, а тем более арестованными и ссыль
ными ему не разрешена 265.
Но информация об аресте Гоца и Тимофеева и их новых голодовках
просочилась на Запад, и 5 сентября 1925 г. В. М. Молотов получил теле
грамму от советского полпреда в Лондоне, запрашивавшего о причинах
ареста и ситуации вокруг всего этого дела 266. На запрос В. М. Молотова
Г. Ягода 7 сентября 1925 г. отвечал: «В середине июня (следует ию
ля. --- К. М.) с.г. ОГПУ арестованы члены ЦК ПСР Гоц А. Р. и Тимофеев
Е. М. за то, что, по совершенно верным сведениям (агентурным), оба го
товили побег с места ссылки (Гоц из Ульяновска, Тимофеев из Коканда) за
границу.
Тимофеев со 2 го сентября объявил голодовку, Гоц грозит объявить,
если дело их не будет рассмотрено в ближайшее время и они не будут ос
вобождены.
11 сентября дела Гоца и Тимофеева будут рассмотрены особым Сове
щанием при ОГПУ.
ОГПУ полагает, что ввиду особой активности Гоца и Тимофеева и их
влияния на эсеровские партийные круги, необходимо обоих заключить
в политизоляторы ОГПУ.
При этом ОГПУ сообщает, что если Гоц по получении приговора го
лодовку до конца не доведет, то Тимофеев, при его настойчивости, голо
дать способен до конца»267.
Политбюро согласилось с предложением Г. Ягоды и на своем заседа
нии 9 сентября 1925 г. предложило ОГПУ «приговорить Гоца и Тимофе
ева к тюремному заключению на 2 года»268.
568

Фактически в этот момент решалась судьба не только Гоца и Тимофе
ева, но и попытки большевистского партийного и чекистского руководст
ва в очередной раз поставить принцип политической целесообразности
выше закона. Арест и тюремный срок на основании достаточно эфемер
ных подозрений о готовившемся побеге показывал приоритетность для
властей собственных интересов и готовность их обеспечить невзирая на
юридическую абсурдность.
§ 8. ПОВЕДЕНИЕ, ТАКТИКА И ПОБЕДА ГОЛОДАЮЩИХ
В «РАЗВЕЗЕННОЙ» ГРУППОВОЙ ГОЛОДОВКЕ
(9 октября --- 1 ноября 1925 г.)
Того, что произошло в октябре 1925 г., практика российского рево
люционного движения ни до ни после не знала --- «развезенная» группо
вая голодовка и победа в ней заключенных. Опыт как дореволюционных,
так и советских голодовок свидетельствовал, что коллективные голодов
ки практически всегда были весьма сложны организационно, и чем боль
ше людей принимало в них участие, тем больше проблем возникало и при
выдвижении требований, и при проведении, и на стадии завершения (сов
сем тяжело было, если участники принадлежали к разным социалистиче
ским партиям). Но так получилось, что, помимо воли чекистов, произо
шла своего рода селекция обвиняемых эсеров. С одной стороны, все
неустойчивые элементы были включены во 2 ю группу или причислены
к свидетелям обвинения, а также амнистированы (с дачей подписки).
С другой стороны, ядро 1 й группы составляли члены ЦК ПСР, ставшие
ими в ходе серьезного отбора. Ведь совсем не случайно, что среди них не
было ни одного члена дореволюционного ЦК, а подавляющее большин
ство из них до Февраля 1917 г. было на каторге. Фактически получилось
так, что в ходе своеобразного отбора остались самые стойкие, к тому же
за годы совместной борьбы к 1925 г. превратившиеся в спаянный коллек
тив. Неудивительно, что они оказались способны на такую слаженность
действий и выдержку, о которых другим тюремным коллективам не при
ходилось и помышлять. Неудивительно, что как только стало известно
о голодовках Тимофеева и Гоца, оставшиеся их товарищи, находившиеся
в Бутырской тюрьме, оказали им поддержку.
9 октября 1925 г. к голодовке Тимофеева и Гоца присоединились Ага
пов, Раков, Гендельман, Герштейн, Лихач, Иванов, Иванова и Федорович,
подавшие официальное заявление (написанное рукой Ф. Ф. Федоровича)
«В Президиум ОГПУ», где говорилось: «Наша восьмидневная голодовка
в январе---феврале была прекращена нами ввиду объявленного нам офи
циального постановления ОГПУ, представлявшего нам некоторые гаран
тии в том, что условия жизни, в которые каждый из нас будет поставлен
по окончании тюремного заключения, не явится по существу методом на
шего умерщвления.
Факты показали, что сообщая нам свое постановление, ОГПУ не ду
мало отказаться от своей задачи медленного умерщвления по крайней ме
ре некоторых из нас.
Наши товарищи Е. М. Тимофеев и А. Р. Гоц после того, как [им] для
виду дали пробыть около полутора месяцев в ссылке, были без всякого
повода с их стороны внезапно вновь заключены в тюрьму, и теперь им
объявлен "приговор" о продлении тюремного заключения на 2 и 3 года.
569

Без сомнения, что задача таких приговоров достигнуть цели физичес
кого уничтожения. Естественно, что ни наши товарищи А. Р. Гоц
и Е. М. Тимофеев, ни мы с таким положением вещей мириться не можем.
Е. М. Тимофеев голодает уже двенадцатый день. С сегодняшнего дня на
чинаем голодовку и мы.
Мы требуем освобождения наших товарищей Е. М. Тимофеева
и А. Р. Гоца, аннулирования объявленных им приговоров и восстановле
ния положения, установленного в присланном нам после весенней голо
довки объявлении ОГПУ.
Флориан Ф. Федорович, Мих.Лихач, Л. Я. Герштейн, Д. Ф. Раков,
Е. Иванова, Гендельман, Иванов, Агапов. 9 октября 1925 11 час. 30 мин.
дня. Бутырки»269.
Реакция на это заявление начальника СО ОГПУ Дерибаса была
стремительной, а настроение у него в отношении голодающих --- самое
решительное. Это видно из его резолюции, наложенной на это заяв
ление: «т. Решетову. Сегодня же всех развезти по разным губернским
тюрьмам согласно полученных Вами личных указаний. 9/Х---25. 13 ч.
Дерибас»270.
Копия этого заявления была адресована и «Прокурору Республики
при ОГПУ гр. Катаньяну». Она была передана Дерибасу, который ос
тавил на ней резолюцию: «Переслать по принадлежности. 10.Х.25 г.
Дерибас».
Это не было самовольным и единоличным решением Дерибаса. Хо
тя в деле и отсутствуют прямые директивы руководства ОГПУ, которое
в ходе всей голодовки предпочитало «не светиться», отдав право руково
дить операцией и вести все переговоры с начальниками региональных
представительств и губотделов ОГПУ Дерибасу, сомнений в этом нет. Яр
ким свидетельством этого служит эпизод, когда Павлуновский в драма
тический момент голодовки (понимая, что ответственность за смерть эсе
ровских цекистов ляжет и на него) прямо отказался выполнять
распоряжения Дерибаса, после чего из Москвы последовал окрик
В. Р. Менжинского. Более того, в курсе дела был и Сталин, правда, Мен
жинский сообщил ему об этом только 13 октября 1925 г. и вот в какой
форме: «По объявлении приговора о двух годах тюрьмы ТИМОФЕЕВ
объявил 28/IX с.г. голодовку, требуя освобождения в ссылку и вывоза
в Москву для допроса. На время переезда в Москву с 3/X по 6/X голо
довку прервал, а по прибытии 6/X возобновил, заявив, что сидеть в тюрь
ме он больше не может и потому решил от голодовки умереть.
9/X в 11 час. утра, еще не окончившие своего срока заключения це
кисты: АГАПОВ, РАКОВ, ГЕНДЕЛЬМАН, ГЕРШТЕЙН, ЛИХАЧ, ИВА
НОВ, ИВАНОВА и ФЕДОРОВИЧ, также объявили голодовку, требуя
освобождения ГОЦА и ТИМОФЕЕВА и восстановления, якобы, нару
шенного нами условия создания для них сносных условий ссылки. На
рушением они считают арест ГОЦА и ТИМОФЕЕВА.
В тот же день все цекисты были без инцидентов развезены по раз
ным губернским тюрьмам и оттуда подтвердили продолжение голодовки,
добавив новое требование --- вернуть их вновь всех в Бутырки.
13/X с.г. ГОЦ, находящийся в Ульяновской тюрьме, также объявил
голодовку, за такие же, что и у ТИМОФЕЕВА требования.
Обо всех голодающих, в том числе и о ТИМОФЕЕВЕ, находящем
ся в Московской тюрьме, дано задание приступить к искусственному
насильственному питанию тотчас же, как наступит для этого медицин
ский момент.
570

РАКОВ и АГАПОВ, как окончившие срок тюремного заключения, на
правляются по постан. Особ. совещ. от 9/X с.г. в адмссылку: РАКОВ --- в Ко
канд, АГАПОВ --- в Оренбург. Назначенные им места ссылки не нарушают
нашего обещания об удовлетворительных местах ссылки, данного цекистам
при прекращении бутырской апрельской голодовки цекистов»271.
Уже после окончания голодовки, 4 ноября 1925 г., начальник СО ОГПУ
Дерибас представил В. Р. Менжинскому справку «по осужденным по про
цессу ЦК ПСР», в которой вкратце рассказывалась вся ее история: «9 ок
тября с.г. содержащимися в Бутырской тюрьме осужденными по процессу
ЦК ПСР Гендельманом, Герштейном, Раковым, Лихачом, Федоровичем,
Ивановым, Ивановой и Агаповым была объявлена голодовка с требова
нием освобождения арестованных 11/VIII---с.г. членов ЦК ПСР Гоца
и Тимофеева и сохранения за ними права выбора места ссылки по окон
чании срока сидения.
Данной голодовке предшествовала голодовка члена ЦК ПСР Тимо
феева. Отбывший в мае т.г. срок наказания по процессу ЦК ПСР и вы
сланный в Коканд Тимофеев, в ссылке активно работавший в ПСР,
11/VII---с.г. был арестован СО ОГПУ и направлен для отбывания срока
тюремного заключения, согласно постановления Особого совещания от
11/IX---с.г. в Ново Николаевский ДЛС. 28/IX---с.г. Тимофеевым была объ
явлена голодовка с требованием пересмотра своего дела и освобождения.
3/Х---с.г. после обещания перевода в Московскую тюрьму Тимофеев го
лодовку прекратил, но привезенный в Москву 6/Х---с.г., возобновил го
лодовку с прежними требованиями.
Немедленно после объявления содержащимися в Бутырках цекиста
ми голодовки того же 9/Х---с.г. они были переброшены в провинциаль
ные тюрьмы:
1) Гендельман --- Саратовскую
2) Герштейн --- Вятскую
3) Федорович --- Нижегородскую
4) Лихач --- Ново Николаевскую
5) Иванова --- Самарскую
6) Иванов --- Свердловскую
7) Раков --- Свердловскую
8) Агапов --- Оренбургскую
При развозе из Москвы голодающие выдвинули дополнительные тре
бования --- возвращение всех в Бутырки.
Переброской голодающих преследовалась цель разобщения их и со
здания наиболее благоприятной обстановки для срыва голодовки. Нач.
соответствующих губотделов была даны детальные указания. Были уста
новлены ежедневные доклады о состоянии голодающих. Компанией сры
ва голодовки руководил центр.
Оставленный во внутренней тюрьме ОГПУ Тимофеев, 14/Х---с.г. го
лодовку прекратил, без каких либо уступок с нашей стороны, но был пе
реведен в больницу. Теперь грозит возобновить голодовку при переводе
в тюрьму.
13/Х---с.г. объявил голодовку Гоц, содержащийся в Ульяновском ДЛС.
Требование --- освобождение. Голодовка Гоца сорвана 27/Х---с.г. перево
дом его на домашний арест.
Голодовка остальных была прекращена после обещания удовлетворить
их последнее требование --- вернуть в Бутырки. Прекратили голодовку:
1. Герштейн 25/Х
2. Федорович 25/Х
571

3. Лихач 25/Х
4. Гендельман 27/Х
5. Раков 27/Х (прервал на десять дней)
6. Иванов 28/Х
7. Иванова 29/Х
8. Агапов 31/Х
Возвращенные в Москву цекисты возобновили голодовку за первое
требование, освобождение Гоца и Тимофеева, но 1/XI---с.г. окончатель
но прекратили ее, удовлетворившись дополнительным часом свидания
с родными.
К Гендельману, Лихачу, Ивановой и Агапову применялось искусствен
ное питание.
Во время голодовки Агапову и Ракову истек срок тюремного заклю
чения и как осужденные Особым совещанием на ссылку 23/Х---с.г. они
были освобождены, Агапов --- в Оренбурге, Раков --- в Свердловске и по
мещены в городские лечебницы на общегражданском положении.
Голодовка продолжалась ими и после освобождения.
Всего освобождено за окончанием срока тюремного заключения
и выслано 13 ч.
Гоц --- в Симбирск
Донской --- Нарым
Ратнер --- Самарканд
Тимофев --- Коканд
Альтовский --- Темир Хан Шура
Либеров --- Акмолинск
Артемьев --- Кострома
Утгоф --- Березов
Берг --- Темир Хан Шура
Львов --- Чердынь
Злобин --- Уфа
Агапов --- Оренбург (но не желает ехать)
Раков --- Коканд (тоже не желает ехать).
Из них: Горьков, Добролюбов (так в тексте. --- К. М.) и Львов бежали
из ссылки и ныне пойманы и сидят вновь, а Тимофеев и Гоц арестованы
по подозрению в побеге.
Остались сидящими не окончившие срок тюремного заключения:
Лихач --- кончает в январе 1926 г.
Гендельман и Федорович --- в марте 1926 г.
Герштейн --- в апреле 1926 г.
Иванов --- в августе 1926 г.
И Иванова --- в декабре 1926 г.»272.
Чтобы сорвать голодовку заключенных, их 9 октября 1925 г. разосла
ли в разные города, сопроводив письмом к начальнику данного губерн
ского отдела ОГПУ. Л. Я. Герштейн был отправлен в Вятку 273, Ф. Ф. Фе
дорович --- в Нижний Новгород 274, М. А. Лихач --- в Ново Николаевск 275,
Е. А. Иванова --- в Самару 276, М. Я. Гендельман --- в Саратов; Н. Н. Ива
нов и Раков --- в Свердловск (последнего возили из Свердловска в Тю
мень и обратно), В. В. Агапов в Свердловск --- Оренбург.
Текст «сопроводительных» писем был идентичен, менялись лишь фа
милии заключенных. Воспроизведем для примера одно такое письмо, адре
сованное начальником СО ОГПУ Дерибасом и начальником 3 го отделе
ния СО ОГПУ Решетовым начальнику Нижегородского губотдела ОГПУ:
«Переводимого к Вам при сем осужденного на тюремное заключение по
572

процессу ЦК ПСР члена ЦК ПСР Федоровича Флориана Флориановича
поместите для отбывания срока тюремного заключения в Нижегородский
дом лишения свободы, максимально изолировав его от всех политзаклю
ченных и от воли на все время голодовки, объявленной им при отправке
из Москвы. Ставим перед Вами задачу сорвать голодовку во что бы то ни
стало. При затяжке ее применить искусственное питание.
После прекращения голодовки переведите Федоровича на специаль
ный политический режим. Поместите его в изолированную одиночку.
Дайте ему длительную прогулку. Разрешите ему книги из тюремной биб
лиотеки и передаваемые с воли. Последние только с разрешения
СО ОГПУ и без возврата на волю. Свидания разрешайте только по ор
дерам ОГПУ.
Переписку Федоровича тщательно контролируйте и в копиях шлите
СО ОГПУ, конфискованную же переписку шлите в СО ОГПУ в подлин
никах. Конфискации подлежит: 1) вся неродственная корреспонденция
независимо от содержания; 2) родственная по содержанию.
Сообщите Федоровичу, что ему разрешена переписка только с бли
жайшими родственниками и в пределах переписки политзаключенных.
Сообщаем для сведения список ближайших родственников Федоро
вича: Федорович Л. П. --- сестра; 2) Федорович С. П. --- дочь; 3) Сосни
на Е. Я. --- невеста. О поведении Федоровича и о ходе голодовки своевре
менно сообщите СО ОГПУ.
Норма раскладки питания прилагается»277.
Но надежда чекистов на то, что внезапным разрывом им удастся со
рвать голодовку, не оправдалась. Они недооценили закалки и тюремного
опыта своих подопечных: те не только договорились о продолжении голо
довки и выдвижении нового требования о свозе всех назад, но и подума
ли о том, чтобы чекисты их не обманули. В частности, скажем, некоторые
заключенные, чтобы проверить правдивость сообщения чекистами о до
бровольном прекращении голодовки, договорились о наличии в таком
тексте ключевых слов.
10 октября 1925 г. Ф. Ф. Федорович пишет из «желдор. вагона» за
явление в Президиум ГПУ: «Настоящим заявляю, что голодовку я не
прекращаю и к требованиям, которые были выставлены в нашем об
щем заявлении от 9/Х, я присоединяю еще одно: все мы должны быть
снова соединены вместе в Москве, в Бутырской тюрьме. Флор. Федо
рович»278. Заявление не попало к адресату, а было отправлено Решето
вым «к делу»279.
11 октября 1925 г. Н. Н. Иванов написал аналогичное письмо
«в ОГПУ»: «Должен предупредить: мне сейчас объявлено --- через 1 час
отправляться на вокзал --- я силе подчиняюсь и еду, куда меня везут,
но одновременно с сим выставляю новое требование: возвратить всех нас
назад и восстановить наш прежний режим полностью. До исполнения
этого требования, равно как и основного, положенного в нашем коллек
тивном заявлении, голодовка мною прекращена не будет»280. Это заявле
ние также по распоряжению Дерибаса было приложено «к делу».
13 октября 1925 г. начальник СО ОГПУ Дерибас разослал начальникам
городских отделов ОГПУ всех городов, где находились его беспокойные
подопечные, телеграммы идентичного содержания, в которых менялись
лишь название города и фамилия заключенного. Процитируем подобное
письмо, отправленное в Самару: «Необходимо во что бы то ни стало голо
довку Ивановой сорвать, не останавливаясь перед применением искусст
венного питания тчк Для этого необходимо через своего надежного врача
573

вести неослабное медицинское наблюдение и как только будет им по со
стоянию здоровья Ивановой констатирована необходимость искусствен
ного питания тире примените таковое не запрашивая нас о разрешении
тчк»281. Такие же телеграммы ушли в Свердловск --- об Н. Н. Иванове,
в Симбирск --- об А. Р. Гоце, в Новониколаевск --- об М. А. Лихаче, в Сара
тов --- о Гендельмане, в Вятку --- о Л. Я. Герштейне и в Нижний Новго
род --- о Ф. Ф. Федоровиче 282.
14 октября 1925 г. произошла сенсация --- Тимофеев без каких либо
уступок ему снял голодовку. Об этом он сообщал сам в нескольких пись
мах своим товарищам, написанных по предложению чекистов для срыва
голодовки (весьма примечательный двойной парадокс). Удивление чеки
стов этим поступком Тимофеева было столь велико, что они посчитали,
что он повредился в уме, и в этот же день пригласили к нему психиат
ров, составивших следующий акт: «Мы, нижеподписавшиеся, 14 октября
1925 г. свидетельствовали заключенного Тимофеева Евгения Михайлови
ча, 40 лет, причем оказалось, что он душевной болезни не обнаружива
ет»283. В сопроводительной записке, подписанной секретарем тюремного
отдела ОГПУ Засядловым и адресованной секретарю СО ОГПУ Булано
ву сообщалось: «Согласно распоряжению начальника тюремного отдела
ОГПУ т. Дукиса при сем препровождается акт освидетельствования со
стояния заключенного Тимофеева Е. М., на распоряжение»284. На письме
стоят три резолюции: Дерибаса --- «т. Решетову. К делу»; Решетова --- «Хо
рошкевич»; и наконец, самой Хорошкевич --- «К делу голодовки».
Е. М. Тимофеев не знал о голодовке своих товарищей и А. Р. Гоца,
и, считая голодовку только «личной» и касающейся лишь его самого,
удовлетворился обещаниями чекистов о «пересмотре вопроса в ближай
шее время»285.
Получив в свои руки такой козырь, Дерибас в тот же день отправил
в Свердловск, Вятку, Нижний Новгород, Саратов, Ташкент, Оренбург,
Ново Николаевск, Самару и Ульяновск телеграммы, которые гласили:
«Тимофеев без всяких условий голодовку прекратил. Используйте это об
стоятельство для срыва голодовки. Обратно в Москву и вообще в одно
место они свезены никогда больше не будут»286.
16 октября 1925 г. Дерибас решил использовать еще один козырь для
срыва голодовки, разослав начальникам губотделов ОГПУ, где находились
его подопечные, телеграмму следующего содержания: «Окончивших за
ключение цекистов Агапов выслан Оренбург, Раков --- Коканд. Исполь
зуйте это при срыве голодовки Лихача, как подтверждение выполнения
нами своих обещаний о местах ссылки, подтвердите намерение соблю
дать его и дальше»287.
Для Гоца, точнее для «его» начальника Ульяновского губотдела, был
составлен другой текст: «Дело Гоца ставится рассмотрение Особого Со
вещания пятницу 23 октября. Постарайтесь сорвать голодовку»288.
24 е октября 1925 г. стало переломным в схватке чекистов и голодаю
щих. Дерибас пустил в ход последний козырь из имевшихся у него --- пись
мо Е. М. Тимофеева о прекращении голодовки: «Дорогие друзья! Голодов
ку я окончил в прошлую среду на 15 й день, получив достаточные, с моей
точки зрения, основания думать о пересмотре вопроса обо мне в самое бли
жайшее время. О Вашей голодовке и о голодовке Абрама я узнал лишь на
2 й день после окончания своей, причем мне сообщили, что Вам об этом
сообщено также. Сейчас жду перерешения вопроса обо мне, ибо твердо за
явил и заявляю, --- без всякого основания сидеть в тюрьме не намерен.
Крепко вас всех целую. Е. Тимофеев 24/Х---25 4 ч. дня»289.
574

Понимая, что счет пошел на часы, Дерибас в то же время надеялся,
что письмо Тимофеева позволит сорвать голодовки. Одновременно он ре
шил пойти на уступки, к которым еще вчера не был готов --- свезти всех
снова в Москву. Приведем текст шифрограммы, ставшей переломной
в этой схватке: «Свердловск ПП ОГПУ Апетеру, Вятка Начгуботдела Арго
ву, Саратов Начгуботдела Аустрину, Новониколаевск ПП ОГПУ Павлунов
скому, Самара Начгуботдела Карпенко, Оренбург начгуботдела Денисову.
Употребите все усилия сорвать голодовку и не допустить смертельного слу
чая ни в коем случае тчк если прекращение голодовки Тимофеевым не ока
жет влияния зпт дайте категорическое обещание свезти их всех Москву зпт
в случае окончания тчк Если голодовка будет прекращена дайте несколь
ко дней поправиться и отправьте Москву тчк Заверьте что обо всех голо
дающих даны такие же распоряжения и поэтому все будут по прекраще
нии голодовки действительно свезены Москву тчк Подтвердите получение
и исполнение тчк НР 6304 24 октября 1925 года НачСООГПУ Дерибас»290.
26 октября 1925 г. Дерибас сообщал в Свердловск, Оренбург, Самару
и Саратов: «Гоц с переводом на домашний арест голодовку прекратил тчк
Используйте тчк»291, в Саратов, Самару и Свердловск была послана шиф
ровка: «Сообщаем двчк Герштейн также снял голодовку по получении га
рантии зпт что будет отправлен Москву тчк Используйте»292. И в этот же
день в те же места новую телеграмму: «Дополнение прежних сообщений для
срыва голодовки информируем двтчк сняли голодовку Тимофеев зпт Гоц зпт
Федорович зпт Условно Гендельман зпт Лихач зпт Герштейн тчк Остались
голодающими в тюрьме только двое тире Иванов и Иванова и двое ссыль
ных зпт находящиеся на свободе тире Агапов и Раков тчк Голодовка абсурд
на тчк В случае снятия выполним обещание свезти в Москву тчк»293.
27 октября Дерибас велел начальнику Вятского ОГПУ: «Герштейна по
прекращении голодовки отправьте надежным спецконвоем Москву тчк
выезд телеграфируйте тчк». Такого же содержания телеграмма была по
слана и в Саратов относительно Гендельмана 294. В тот же день Дерибас
сообщал в Оренбург: «Сообщаем двтчк Раков голодовку снял тчк Исполь
зуйте сообщение для срыва голодовки Агапова»295.
Выше уже упоминалось, что голодающие договаривались об условных
словах, наличие которых в сообщении о прекращении голодовки свиде
тельствовало бы о том, что это известие не является чекистской выдум
кой. Так, 1 ноября 1925 г. Н. Н. Иванов написал заявление следующего
содержания: «ОГПУ. Прилагаемую при сем телеграмму тов. Ракову над
лежит отправить (без всяких изменений --- иначе он ей не поверит) --- ибо
так было условлено между мной и им при свидании, на случай оконча
ния нами голодовки.
Также прошу переслать (возможно скорее) ему же и письмо --- оно
окончательно его успокоит и рассеет все его сомнения»296.
Телеграмма, которую предлагал послать Иванов Ракову, выглядела
так: «Срочная. Ссыльному Ракову. Свердловск. Дмитрий все требования
удовлетворены голодовка нами окончена. Громов. Москва. Бутырская
тюрьма. Иванов»297. В письме к Ракову Иванов писал: «Дорогой Митяй!
Для большей верности одновременно с условленной телеграммой пишу те
бе это письмо. Сейчас нас уведомили (М. Л. Винавер), что Абрам и Евге
ний голодовку кончили, так как одновременно нам официально сообще
но, что наши прежние требования также выполнены, то голодовка кончена.
Сейчас начинаем есть! Много писать тяжело. Все живы, хотя и ослабели
здорово, но ничего трагического нет, теперь живо все поправятся. Ты мо
жешь в ближайшее время вернуться к нам и тогда договориться о месте
575

ссылки. Ан.Дм. все будет передано завтра же --- все наши родные живы
и благополучны. Ну, пока до свидания старый друг. Крепко целую тебя.
Твой Николай. Понедел. 1/IX---25 г.». Дерибас поставил на этом письме ре
золюцию: «Переслать по принадлежности Ракову. 3/Х---25»298.
Жена Н. Н. Иванова Р. Б. Юцис писала своему брату --- эсеру Григорию
Бенциановичу Юцису, находившемуся в нижегородской ссылке, 30 октября
1925 г.: «Гринюшка, мой дорогой, любимый братик, очень тебе признатель
на хотя бы за одно только желание облегчить мою участь и уверена, при воз
можности ты бы это сделал, но увы! В этом бессилен не только ты, но и я
сама. Не знаю, что должна я предпринять, чтобы вызволить Николушку, ко
торый вот уже 22 й день как ... страшно даже писать это слово "голодает",
несмотря на то, что товарищи уже кончили. Но ведь мы не знаем, какие тре
бования они выставляли, ибо до сих пор никто никого не видел. Как толь
ко что нибудь выяснится определеннее, я тотчас же напишу тебе <...>»299.
Е. М. Тимофеев 1 ноября 1925 г. вновь написал записку своим това
рищам: «Дорогие друзья! Голодовку я окончил еще 14/Х, не зная о вас,
ни об Абраме, и был переведен в Сомюст, где нахожусь и сейчас вместе
с женой, добровольно поселившейся у меня. Чувствую себя хорошо, я
сейчас поправился совершенно и думаю, что здоровье восстановлено со
вершенно. Согласно телеграмме Абрам кончил 26 го и теперь дома.
1/ХI---25. Целую всех крепко. Е. Тимофеев»300.
Условия голодающих и пределы уступок со стороны чекистов были
записаны Аграновым карандашом на тетрадном листе, очевидно, 1 ноя
бря 1925 г., после переговоров с голодающими: «О снятии голодовки Г.
и Т. 1) записка от Тимофеева 2) свидание с женой Генд[ельмана].
1) Гарантия --- что срок заключения будет проведен в Москве
2) Режим прежний
3) Выполнение постановления 5 го февраля с.г.
4) Возврат Федоровича
5) Возврат Ракова не позже 6/XI---с.г.
6) 2 х часовые свидания
7) Отмена постановления в отношении Ракова.
Лихач возобновить право свидания с сестрой 2 раза по 2 часа (было
разрешено).
Личная просьба Гендельмана.
Разрешить свидание с сыном раз в месяц на 2 дня по 2 часа (то же,
что к Артемьеву).
Без предварительного заказа от издат ва (?).
Пропускать переводы.
Медицинский режим после снятия голодовки в ближайшие дни»301.
1 ноября 1925 г. коменданту тюрьмы для объявления голодающим был
отправлен документ об уступках, сделанных чекистами для прекращения
голодовки. Любопытно, что под документом должна была стоять подпись
начальника СО ОГПУ Дерибаса, а расписался вместо него Агранов, доба
вив к должности слово «зам». Очевидно, Дерибас в этой ситуации не хо
тел лишний раз признавать факт своего поражения и свалил ведение пе
реговоров с Ивановым и Гендельманом, а также подписание этого
документа на своего заместителя. Документ же гласил: «Объявить под рас
писку заключенным: Иванову Н. Н., Ивановой Е. А., Личаху М. А., Герш
тейну Л. Я., Гендельману М. Я., Агапову В. В., находящимся ныне в Бу
тырской тюрьме, следующее:
576

1) Согласно их желания, Раков Д. Ф. и Федорович Ф. Ф. в ближай
шие дни будут также доставлены в Бутырки.
2) Впредь до окончания каждым из них срока тюремного заключения,
они будут содержаться в Бутырской тюрьме.
3) Тюремный режим, существовавший до 9/Х с.г., не отмененный
ОГПУ и каковой отменять отнюдь не предполагалось, сохраняется для
перечисленных заключенных в неизменном виде и впредь, как в отноше
нии прогулок, книг, газет, продолжительности сроков открытых камер
и проч, так и в отношении пайка.
4) Объявленные им в постановлении Особ[ого] Совещ[ания] от 5 го фе
враля с.г. условия ссылки по окончании срока заключения, каковые от
менять не предполагалось, также остаются в силе.
5) Вещи, отобранные у них при развозе 9 го октября, возвратите каж
дому по принадлежности.
6) Свидания с родными впредь разрешаются 2 х часовые, вместо
прежних часов.
Немедленно по прекращении голодовки вызовите врача и по его оп
ределению установите для перечисленных заключенных соответствую
щий больничный стол»302.
На обороте документе карандашом было написано: «Настоящее от
ношение нам объявлено. Голодовку прекращаем. Бут. тюрьма, 1 ноября
1925 г., 8 ч. 20 мин. вечера. М. Гендельман, Н. Иванов, Мих.Лихач, Л. Гер
штейн, Е. Иванова, В. Агапов».
В заявлении зам. начальника СО ОГПУ Агранову от 4 ноября 1925 г.
М. Лихач писал: «При ликвидации голодовки Вы обещали т.т. Гендельма
ну и Иванову (и записали себе это по памяти, а впоследствии подтверди
ли через представителя Кр. Креста Винавера), что по приезде моей сест
ры мне будет дано с ней два двухчасовых свидания. Между тем сегодня,
когда она приехала (одно слово не разобрано. --- К. М.) для свидания со
мной в Москву, гр. Адамсон объявил ей, что ей разрешено свидание все
го лишь на два часа и что она может, по желанию, либо получить одно
двухчасовое свидание либо два одночасовых.
В соответствии с этим я и получил сегодня свидание всего лишь на
один час.
Очевидно, здесь какое то недоразумение. Ибо, независимо от Вашего
последнего обещания, мне летом текущего года было разрешено с сест
рой же четырехчасовое свидание, которым только я не воспользовался, так
как сестра не могла в то время приехать в Москву. Выходит, таким обра
зом, что не только не исполняется Ваше обещание, но даже ухудшается
порядок, существовавший до этого времени. Тем более еще, что сестра моя
не была у меня на свидании с прошлой осени, т. е. больше года.
Ввиду этого я и просил бы Вас указать точно гр. Адамсону (так как
моя сестра больше двух---трех дней пробыть в Москве не может), что мне,
действительно, разрешено четыре часа свидания с сестрой и что, следо
вательно, имею право еще на три часа свидания»303. Была или нет испол
нена просьба Лихача, неизвестно, т. к. на документе стоит лишь резолю
ция Агранова: «тов. Буланову. 11.XI.25 г.» и Хорошкевич «К делу».
13 ноября 1925 г. в заявлении начальнику Бутырской тюрьмы Адам
сону Д. Ф. Раков писал: «12 декабря (вероятно, ноября. --- К. М.) с.г. врач
ОГПУ Зеленский констатировал: в результате 18 ти дневной голодовки
явилось сильное обострение туберкулеза легких, значительное ослабле
ние работы сердца и столь глубокое истощение организма, что необходи
мо (по его словам) продолжительное и серьезное лечение.
577

Сегодня же Вами предложено перевести меня в околодок Бутырской
тюрьмы.
Если перевод в околодок представляет некоторое удобство для рабо
ты медицинского персонала, то лично для меня этот перевод является
ухудшением условий, в которых я нахожусь в настоящее время.
В силу этого я настаиваю на авторитетном медицинском освидетель
ствовании и предоставлении мне возможности серьезного больничного
санаторного лечения»304.
16 ноября он пишет заявление уже в Президиум ОГПУ: «Волею
ОГПУ и его местных органов я, заведомо туберкулезный больной
и с больным сердцем, принужден был, как и мои товарищи, провести
18 ти дневную голодовку в условиях исключительно диких по своей бес
смысленности и жестокости. Из 18 ти дней голодовки я пять дней про
вел в тряском железнодорожном вагоне и в переездах с вокзала в тюрь
му и обратно, путешествуя от Москвы до Свердловска, из Свердловска
в Тюмень для следования в Тобольскую тюрьму, и когда медицинским
освидетельствованием в Тюмени констатирована была катастрофичность
состояния моего здоровья, обратно из Тюмени в Свердловск. Остальное
время мне пришлось валяться в подвале Свердловского ГПУ в полутем
ной камере, плохо отапливаемой, совершенно невентилируемой, распо
ложенной под парадной лестницей ГПУ, по которой день и ночь проис
ходило непрерывное движение.
Самый факт 18 ти дневной голодовки и беспримерная дикость усло
вий, в которых она протекала, в корне разрушили мое и без того ослаб
ленное долголетним заключением здоровье. Об этом президиум ОГПУ мог
быть осведомлен из донесений местных своих органов, особенно из акта
медицинского освидетельствования меня в Тюмени, из протокола осмо
тра меня в Свердловской областной хирургической лечебнице, подписан
ного профессорами Шамариным, Ратнером, Одинцовым и д ром Влади
мировой и из освидетельствования меня специальным уполномоченным
местного отдела здравоохранения доктором Краковским.
Насколько сильно был потрясен организм голодовкой, видно уже из
того, что после голодовки я был прикован к постели в абсолютной не
подвижности; лишь на 14 день, вопреки мнению лечивших меня вра
чей, меня решили повезти в Москву. Опасения врачей оказались обос
нованными. На другой день по приезде в Москву я снова и надолго слег
в постель.
Свидетельствовавший меня 12 ноября сего года доктор Зеленский
в присутствии моих товарищей констатировал: 1) острые боли в облас
ти аорты, затрудненное дыхание; 2) сильное ослабление сердечной дея
тельности; 3) обострение туберкулезного процесса в легких; 4) крайнее
истощение организма и упадок сил. Столь сильные средства, как кофе
ин, камфара в жидком виде (два впрыскивания) и в виде порошка (три
раза в день) мало помогли делу. Упадок сил не прекратился, а усилива
ется. Тот же д тор Зеленский вновь свидетельствовал меня 15 ноября,
повторил своей первый диагноз, дополнил лечение еще новыми медика
ментами, прописал строгий постельный режим, разрешение сидеть
не более 10---15 минут в постели. По мнению д ра Зеленского, если со
стояние моего здоровья и не безнадежно, то оно требует продолжитель
ного и серьезного лечения. Хотя я почти месяц тому назад кончил срок
моего тюремного заключения, но об отправке меня в ссылку, конечно,
не может быть и речи, ибо это было бы равносильно прямому убийству.
ОГПУ, волею которого мое здоровье приведено в данное, почти катаст
578

рофическое состояние, должно, прежде чем поднять вопрос о ссылке,
предоставить мне возможность серьезного больничного или санаторно
го лечения.
Поэтому я обращаюсь в президиум ОГПУ с просьбой прислать доста
точно полномочного представителя своего для выяснения и разрешения
вопросов, связанных с необходимостью для меня более или менее про
должительного и серьезного лечения. Д. Раков. 16 ноября 1925 г. Бутыр
ская тюрьма»305. На этом заявлении Дерибас поставил резолюцию: «По
слать ответ Ракову», после чего Решетовым заявление было направлено
Андреевой, а последней, 17 ноября --- «В дело Ракова».
Что в этом ответе чекистов Ракову речь шла о переводе в «санчасть
ГПУ», видно из нового заявления Д. Ф. Ракова в Президиум ОГПУ:
«Вчера, 18 ноября, меня вновь свидетельствовал врач Зеленский, про
писал прежние лекарства и предложил, как он выразился, поставить во
прос о переводе меня в Санчасть ОГПУ. Возражений с чисто лечебной
стороны у меня, конечно, нет, но имеется целый ряд вопросов относи
тельно условий содержания меня в больнице ОГПУ со стороны адми
нистративно тюремной, которых врач Зеленский разрешить не мог, как,
например, будут ли мне разрешены там свидания с женой, допущены
книги, переписка и т. п. В силу этого я вновь настаиваю перед прези
диумом ОГПУ прислать кого либо для непосредственных переговоров
относительно разрешения подобного рода вопросов и недоумений.
Д. Раков. 19/XI---25 г.»306.
Попав к Решетову, в этот же день заявление было отправлено к Ан
дреевой, которая два дня спустя поставила резолюцию: «т. Решетову.
В санчасть его перевела, но без всяких условий»307, после чего заявление
Ракова отправилось к Хорошкевич.
Как отразилась голодовка на состоянии здоровья голодавших, видно
из докладной записки врача тюрем ОГПУ на имя Андреевой: «Сообщаю,
что 3 го сего декабря мною осмотрены в Особом коридоре Бутырской
тюрьмы нижеследующие заключенные:
1) Иванов --- Жалобы на одышку по временам. При объективном ис
следовании явления миокардита, эмфиземы и значительного общего
ожирения (так в тексте. --- К. М.). Соответствующее лечение назначено,
даны указания о режиме дня.
2) Гендельман --- <...> При объективном исследовании обнаружены
явления начального склероза (глухие тоны сердца, напряженный пульс,
артерии жестки на ощупь). Назначен йодистый калий, предложено ис
следовать мочу.
3) Иванова --- Жалобы на бессоницу.
4) Агапов --- Жалуется на учащенную сердечную деятельность <...>.
Объективно явления резко выраженной неврастении, все явления как со
стороны сердца, так и кишечника отношу к функциональным расстрой
ствам. Агапов принимает фитин, как тоникум назначен стрихнин с хин
ной настойкой.
5) Лихач --- Ряд незначительных жалоб.
6) Федорович --- Каких либо резких уклонений от нормы, за исклю
чением глуховатых тонов сердца, не обнаружено.
7) Герштейн --- Органический порок сердца, со стороны кишечника
никаких жалоб не поступало. Назначен строфант с валерьяной и настой
кой колы, режим, ограничение длительных прогулок»308. Андреева пере
адресовала эту записку в «III Отделение», а Хорошкевич немедленно от
правила ее в архив.
579

4 декабря 1925 г. В. В. Агапов подал заявление «представительнице
ОГПУ Хорошкевич от В. Агапова, члена ПСР», в котором писал: «После
свидания с родными сообщаю, что ехать в Оренбург в ссылку согласен.
Если окажется, что для моих родных и для меня климат будет вредным,
то оставляю за собой право возбудить вопрос о замене Оренбурга другим
местом ссылки.
Выехать могу не раньше вторника, предполагая при этом, что до
отъезда будут возвращены мои вещи или в случае утраты заменены но
выми»309.
В высшей степени интересно, что после прекращения голодовки 1 но
ября 1925 г., когда тюремные врачи рекомендовали усиленное питание
и сами чекисты объективно были заинтересованы в том, чтобы голодаю
щие поскорее отошли от опасной для жизни черты, Ф. Ф. Федорович пе
редал в середине ноября тюремным властям записку: «На завтрашний
день просим приготовить: Обед 1) Картофельный суп с мясом (мясо вы
дать), 2) Омлет. Ужин. 1) макароны. 2) Компот»310. Получив эту записку,
Андреева велела ее сфотографировать и уже на фотографии поставила ре
золюцию «т. Решетову. В дело ЦК ПСР. Писано Федоровичем. Андреева.
19/XI»311. Похоже, Андреева запаслась этой копией как свидетельством
того, как «жируют» в тюрьме ее подопечные.
Подводя итог, можно сказать что идея развоза заключенных для сры
ва голодовки, казавшаяся чекистам такой здравой и использованная ими
в качестве последнего средства, вдруг парадоксальнейшим образом обер
нулась против них же самих. Неожиданно выяснилось, что развозом го
лодающих и сломом механизма коллективного принятия решений и руко
водства голодовкой (ради чего все это и затевалось), чекисты вместо одного
общего центра получили ситуацию, при которой каждый из голодающих
рассматривал свою голодовку как часть общей, и прекращение ее счи
тал предательством товарищей. Это оказалось очень неприятным сюр
призом для чекистов, считавших, что вся сила цекистов в их солидарно
сти и взаимоподдержке (что, конечно же, также было правдой), но вывод
из этого они сделали неправильный, понадеявшись, что пространствен
ное разобщение голодающих сделает их более податливыми и сговорчи
выми. Но оказалось, что тому же Ракову, Агапову, Иванову, Ивановой
и другим проще умереть, чем уронить свою честь в своих собственных
глазах и глазах своих товарищей. Чекисты совершенно не ожидали того,
что Тимофеев, казавшийся им меньше всех способным на компромис
сы, прекратит голодовку, а Раков и Агапов, в которых до этого никто из
чекистов никакой твердокаменности не видел, окажутся такими несги
баемыми. Парадокс был в том, что в личной голодовке (не носящей,
конечно, принципиального характера) Раков и Агапов были бы значи
тельно мягче, чем в ситуации коллективной голодовки, которую им при
шлось продолжать на свой страх и риск. И в этой ситуации они счита
ли более надежным проявить сколь угодно излишнюю жесткость, чем
дать крохотную слабину, а следовательно, с ними чекистам найти общий
язык стало значительно труднее, чем с общим центром (решениям кото
рого они беспрекословно подчинились бы), вынужденном думать поми
мо победы и о сохранении жизней товарищей, а потому более способ
ным на компромисс.
Парадокс ситуации, в которой оказались чекисты, заключается в том,
что они хотели сломить солидарность голодающих и обязательность кол
лективных решений, а фактически, чтобы избежать ряда смертей (а сле
довательно, и служебных неприятностей), сами были вынуждены прибег
580

нуть к помощи коллективных решений эсеров (и свозу заключенных в од
но место). Уже одно это было моральной победой голодающих и еще од
ним (очередным) поражением чекистов, которые использовали все воз
можные для них в это время средства и методы для того, чтобы сломить
заключенных цекистов и их волю к борьбе.
8.1. В. В. Агапов (Москва --- Свердловск --- Оренбург --- Москва),
Н. Н. Иванов (Москва --- Свердловск --- Москва), Д. Ф. Раков
(Москва --- Свердловск --- Тюмень --- Свердловск --- Москва).
В отличие от всех других региональных чекистских начальников ру
ководителю Свердловского ПП ОГПУ по Уралу Апетеру не повезло
втройне, так как 9 октября 1922 г. ему отправили вместо одного сразу тро
их заключенных эсеров: «Встречайте скорый читинский поезд вышедший
из Москвы десятого октября тире проездом Сибирь уполномоченный
СО ОГПУ Плахов везет Вам арестованных эсеров цекистов Агапова зпт
Ракова зпт Иванова тчк Примите их тчк Указания посылаем Плаховым
тчк»312. Уже отправив всех троих, московские чекисты спохватились, что
для срыва голодовки им было бы выгодно воспользоваться тем, что сро
ки тюремного заключения Агапова и Ракова уже кончились, и изменили
свое решение. 13 октября 1925 г. Дерибас информировал Свердловск:
«Постановлением Особого совещания от 9/Х Агапов высылается Орен
бург зпт Раков Туркестан сроком на три года тчк Объявите арестованным
и срочно усиленным спецконвоем направьте Ракова ПП ОГПУ по Сред
ней Азии зпт Агапова в Оренбургский губотдел тчк О выезде предупре
дите тчк Указания нами посланы тчк»313. В этот же день Дерибас отпра
вил в Ташкент ПП ОГПУ по Средней Азии аналогичную телеграмму:
«Направляем к Вам для отбывания административной ссылки в Коканде
цекиста Ракова тчк Руководствуйтесь в отношении его директивами дан
ными о Тимофееве тчк Об отправке предупредим тчк»314.
Апетер 14 октября сообщал Дерибасу: «Доставленные Агапов, Иванов,
Раков продолжают голодовку. Помещены изоляторы Вашего распоряже
ния. Раков задержанный Свердловске сегодня направляется Тобольск.
Свидание мною сообщил голодовку не прекратит момент свидания всех
цекистов одновременно заявлял, что не может нарушить данного друг
другу обещания»315. В этот же день он вновь телеграфировал в Москву:
«Агапова направляем Оренбург 15 октября, голодовку не снял требования
прежние. Врачебная комиссия констатировала возможность нахождения
дороге 5 суток. Ракова возвращаем пути Тобольск, состояние здоровья
слабое. Прибытие Свердловск обследуем, сообщим. <...> Примечание:
Слово "суток" под сомнением, искажены»316. Вечером 16 октября из
Свердловска Апетер сообщал: «Раков Тюмени возвращен. Следовать Тур
кестан не имеет возможности по слабому состоянию. Голодовку не пре
кратил оставлен Свердловске. Просим указаний»317. 17 октября Апетер из
Свердловска вновь сообщал: «Заключенные Раков, Иванов нашим пере
говорам отказываются голодовку снимают (так в тексте. --- К. М.) условия
прежние. Медицинским осмотром установлено пока невозможность при
менить искусственное питание»318.
Вскоре он прислал в Москву следующий документ «Акт. 1925 года.
Октября 19 дня.
Комиссия в составе врачей Кузнецова А. Г. и Бочарова А. В. в присут
ствии Коменданта ГПУ т. Ильина, освидетельствовала состояние здоро
вья заключенных, при чем нашла следующее:
581

1) Общее состояние здоровья Иванова вполне удовлетворительное,
t тела нормальная, пульс 120 ударов в минуту, хорошего наполнения.
2) Общее состояние здоровья Ракова слабое, t тела нормальная,
пульс 132 удара в минуту, тоны сердца глухие. Заключенный Раков зна
чительно ослаб по сравнению с предыдущим осмотром: А. Кузнецов,
Бочаров, Ильин.
С подлинным верно: секретарь СО ПП (Горелов)»319.
В этот же день Дерибас запрашивал Апетера: «Телеграфируйте первое
скоба когда каким поездом отправлен ссылку Оренбург Агапов, второе
скоба почему до сих пор не отправлен Раков Туркестан»320. Несколько ча
сов спустя Дерибас изменил свое решение об отправке Ракова «<...> Ра
кова оставьте Свердловске до прекращения голодовки зпт изолировать от
Иванова тчк»321.
Тогда же Апетер ответил пространным письмом на фирменном блан
ке и дополнил его рядом документов. Он сообщал Дерибасу: «<...> на
правляя при сем три заявления арестованного члена ЦК ПСР Ракова со
общаю, что при объявлении ему о высылке в Туркестан на три года, он
голодовку не прекратил, поддерживая требования, заявленные еще
в Москве Вам. Поведение Ракова --- спокойное. При первом разговоре на
мое предложение прекратить голодовку, он оправдываясь заявил, что не
хочет быть предателем своих товарищей. При втором разговоре он просил
дать ему возможность переговорить с товарищами, в частности, с Ивано
вым, который мог бы за ним до некоторой части ухаживать, т. к. состоя
ние его здоровья слабое. В просьбе ему отказано и впечатление у меня от
переговора с ним осталось, что он и хочет снять голодовку, и не может,
чтобы не стать предателем. Искусственное питание пока применять нель
зя, об этом свидетельствуют врачебные акты, при сем прилагаемые.
Поведение второго арестованного Иванова совершенно противопо
ложно Ракову; Иванов с нами груб, разговаривать --- полемизировать
не имеет охоты, о чем заявляет на каждом слове. По виду крепок, меди
цинской помощи не просит, противоположность Ракову, тот просит вы
писывания ему всякого рода полосканий для полости горла и рта, не от
казывается от кипятка. В этих случаях помощь с нашей стороны
не отказывается.
До прекращения голодовки и установления возможности дальнейше
го следования передвижения Раков оставлен в Свердловске и не отправ
ляется в Туркестан. Прошу на этот счет разъяснений. При заключении
посажены в разные камеры и общения между собой не имеют. Все тре
бования в Ваших предложениях нами выполняются»322.
К этому документу прилагались два заявления Ракова и два акта его
медицинского освидетельствования. В первом, не датированном заявле
нии, адресованном «ОГП[У]», Раков писал: «Прекратить голодовку могу
лишь в случае, если получу достаточные уверения, что товарищи прекра
тили голодовку. Причины понятны. Прошу распоряжения задержать меня
в Тюмени впредь до получения извещения. Ехать на лошадях --- равносиль
но убийству». В следующем заявлении --- «В Президиум ОГПУ» от 15 ок
тября 1925 г. --- значилось: «После развоза нас из Москвы я индивидуаль
но прекратить голодовку не могу ни при каких условиях. Причины этому
понятны. Голодовка может быть прекращена лишь по общему решению то
варищей. Отказ в этом равносилен для нас смертному приговору»323.
Перевезенный из Тюмени в Свердловск, он 16 октября вновь пишет
заявление в Президиум ОГПУ: «Сегодня, 16 октября, меня в Свердловске
освидетельствовал врач и заявил, что будет применено насильственное
582

искусственное кормление. До сих пор Советская власть к политическим
заключенным не применяла, и по справедливости, хвасталась этим. По
добная мера приличествует разве таким палачам, как Хорти, по сообще
нию газет, подобным образом мучит комм. Ракоши. Если подобная мера
будет применена ко мне, то заявляю, 1) что голодовку продолжать буду,
2) что это принудит меня лишь к самоубийству, как покушение на един
ственное мое достояние --- революционную честь.
Уполномоченный У. Обл. ОГПУ объявил мне о высылке меня в Тур
кестан и предполагает меня туда отправить. Из восьми дней голодовки я
пять дней провел в вагоне, вещь достаточно жестокая сама по себе. Заста
вить меня теперь провести в вагоне недели две равносильно намеренно
му убийству. Поэтому я настаиваю оставить меня в Свердловске до окон
чания голодовки»324.
Медицинский акт, составленный 13 октября 1925 г., явно был продик
тован желанием уральских чекистов подстраховаться, прежде чем отправ
лять голодающего человека через полстраны: «Комиссия в составе врачей
А. Г. Кузнецова и А. М. Бочарова и т. Нечаева, в присутствии коменданта
ГПУ т. Ильина освидетельствовала состояние здоровья заключенного Ра
кова на предмет выявления возможности его следования по железной до
роге и на пароходе, причем нашла следующее: Общее состояние ослаб
ленное, температура тела нормальная (36,5°), пульс учащен до 100 ударов
в минуту, без перебоев; тоны сердца глуховаты, катар легочных верхушек.
На основании вышеизложенного, Комиссия находит, что заключен
ный Раков может следовать по железной дороге и на пароходе с момен
та его освидетельствования в течение 3 х дней, но при условии следова
ния в мягком вагоне и в хорошо устроенной теплой каюте на пароходе.
В дороге необходимо также предоставление ему возможного покоя и бе
зусловного лежачего положения»325. Еще один медицинский акт о состо
янии здоровья Д. Ф. Ракова был составлен зав. хирургической больницей
Уралоблздравотдела профессором В. К. Шамариным «по поводу его
8 дневного голодания, причем было обнаружено следующее: у гр. Ракова
имеется незначительное количество подкожно жирового слоя на передней
брюшной стенке. При отскультации сердца тоны его крайне глухие, пульс
учащен до 160 ударов в минуту, крайне слабого наполнения и легко сжи
маем. При исследовании легких обнаруживается катар верхушек обоих
легких и хрипы сзади с явлениями притупления в области правого легко
го сзади. При исследовании нервной системы резкое повышение колен
ных рефлекс. Со стороны желудочно кишечного прохода имеется втяну
тый живот и резкое обложение языка, на ощупь слегка влажного.
На основании вышеизложенного высказываюсь, что гр. Раков находится
в состоянии резких изменений со стороны органов дыхания и кровооб
ращения, а потому дальнейшее голодание может вызвать падение кровя
ного давления и обострение процесса в легких»326.
Вся подборка документов свидетельствует о том, что уральские чекис
ты, не вступая в конфронтацию с СО ОГПУ, явно не желали брать на себя
ответственность за смерть Ракова. Они упустили отведенные врачами 13 ок
тября три дня на отправку Ракова и упустили, похоже, сознательно. И на
конец, они запаслись рядом документов, которые если бы и не сняли с них
вину за смерть заключенного в глазах вышестоящих чинов, то смягчили бы
ее, отчасти переложив ее на «твердокаменное» начальство СО.
20 октября Апетер сообщал: «<...> Агапов направлен Оренбург 15 ок
тября поездом нр 4 направление Челябинск Самара. Сопровождается
конвоем главе уполномоченного СО Денисова. Подтверждения прибытия
583

Оренбург нет. Раков следовать может носилках, мягком вагоне, непро
должительное время, слабого состояния оставлен Свердловске. <...> Про
сим указаний»327. 19 октября 1925 г. начальник Оренбургского губотдела
ОГПУ Денисов сообщал начальнику СО ОГПУ: «Агапов прибыл 18 октя
бря, голодовку продолжает, нуждается больничном уходе. Полагаю голо
довку снимет на днях. Меры приняты»328. Дерибас поставил резолюцию
«К делу» и на поступившей вечером 21 октября телеграмме из Свердлов
ска: «Раков, Иванов голодовку не прекратили, требование свезение одно
место договориться окончании или продолжение голодовки. Состояние
Ракова слабое готовимся искусственному питанию»329.
Состояние Ракова и Иванова медленно, но верно ухудшалось, что
фиксировали медицинские осмотры: «Акт (копия) 1925 года, октября
"22" дня, комиссия в составе профессора В. И. Шамарина, врачей
А. Г. Кузнецова и А. В. Бочарова, в присутствии дежурного коменданта
ГПУ Тимофеева, освидетельствовала состояние здоровья заключенного
Иванова, при чем нашла следующее: Общее состояние здоровья в срав
нении с прошлым осмотром заметно ухудшилось. Органы кровообраще
ния: пульс 120 ударов в минуту, среднего наполнения; артерии жесткова
ты; границы сердца расширены, тоны глухие, небольшой отек на стопах.
Органы дыхания: явление эмфиземы, выражающейся в одышке и перио
дических сердцебиениях; расселенные хрипы сзади на почве артериоскле
ротических изменений сосудов легочной ткани. Со стороны желудочно
кишечного тракта особых уклонений от нормы не замечается. Нервная
система: ослабление усвояемости прочитанного, состояние апатии. На ос
новании вышеизложенного комиссия высказывается, что резких измене
ний вследствие голодания со стороны органов дыхания и кровообраще
ния пока еще не имеется, но таковые могут быстро наступить ввиду
имеющихся данных перерождения сердечной мышцы и явлений распро
страненного артериосклероза и эмфизематозного процесса в легких. Чле
ны комиссии: А. Кузнецов, В. Шамарин, Бочаров. Верно: начальник се
кретного отдела ПП ОГПУ (Сорокин)»330.
На следующий день врачи осмотрели обоих голодающих: «Акт (ко
пия) 1925 года 23 го октября мною были осмотрены заключенные Раков
и Иванов на предмет выяснения состояния их здоровья, при чем оказа
лось, что 1) в положении гражданина Ракова получилось еще некоторое
ухудшение по сравнению с осмотром, произведенным комиссией от
22 го октября 1925 года. Ухудшение выразилось в усилении слабости.
Температура нормальна, пульс 100 ударов в минуту; 2) в положении граж
данина Иванова изменений заметных не наступило, температура нор
мальна, пульс 120 ударов в минуту. Доктор А. Кузнецов. Присутствовал
при осмотре комендант ПП ОГПУ по Уралу Ильин»331.
Но производивший в этот же день осмотр профессор Шамарин был зна
чительно пессимистичнее в своих выводах: «При освидетельствовании
гражданина Ракова 23 го сего октября месяца мною обнаружено резкое
ухудшение состояния его здоровья, выражающееся в явлениях общей сла
бости и землистой окраски кожных покровов лица. Со стороны сердечной
деятельности отмечается учащение пульсовой волны до 124 ударов в мину
ту, пульс слабого напряжения и легко сжимаем. Со стороны органов дыха
ния --- обострение катара верхушек легких с явлениями хрипов, растяжных
в том и другом легком. Живот резко втянут, кожа на нем собирается в склад
ку и медленно расправляется. На стопах и голенях отек, вследствие нару
шения компенсаторной деятельности сердца. На основании вышеизложен
ного высказываюсь за крайне тяжелое состояние здоровья гр. Ракова.
584

При освидетельствовании гр. Иванова отмечается резкая общая сла
бость. Со стороны органа сердца отмечается резкое повышение пульса,
доходящее до 160 ударов в минуту, крайне слабого наполнения. Пульс
приближается к форме т. н. нитевидного пульса. Тоны сердца глухие с яс
но выраженными явлениями перерождения сердечной мышцы. Явления
эмфиземы легких, вследствие нарушения общей компенсаторной дея
тельности сердца, резко выражены в обоих легких. На основании выше
изложенного считаю, что состояние здоровья гр. Иванова резко ухудши
лось, учащение же пульса до 160 ударов в минуту представляет собою
симптом напряженной работы сердечной мышцы и может повести к па
раличу сердечной деятельности. Зав. хир. больницей Уралоблздрав отде
ла профессор Шамарин»332.
23 октября 1925 г. Дерибас, чувствуя, что проигрывает схватку, что от
счет для некоторых голодающих пошел на дни и часы, перешел к весьма
иезуитским мерам. В шифровке Апетеру он сообщил план действий:
«Чтобы сорвать голодовку Ракова, освободите его и поместите в общего
родскую больницу зпт предварительно договоритесь врачами о искусст
венном питании и лечении тчк Как только Раков бросит голодать и ок
репнет вновь арестуйте и отправьте Коканд»333. Похожую телеграмму
Дерибас отправил и в Оренбург: «<...> Чтобы сорвать голодовку Агапова
объявите ему что как приговоренного уже к ссылке держать дальше
в тюрьме не можете тчк Освободите его и поместите общегородскую боль
ницу предварительно договоритесь врачами о искусственном питании
и лечении тчк»334.
Вечером того же дня начальник Оренбургского ГО ОГПУ Денисов от
вечал Дерибасу: «Меры приняты. Продолжает голодовку требования ста
рые. Состояние здоровья удовлетворительное, принимает лекарства. Ин
тересуется снял ли голодовку Гоц»335. Дерибаса буквально прорвало от
негодования и он выплеснул его в следующей резолюции: «Немедленно
выгнать на улицу (сверху над строкой позже в скобках дописано «в об
щегородскую больницу». --- К. М.) и пусть голодает на улице. То же напи
сать и Апетеру относительно Ракова: пусть выгонит на улицу, а как толь
ко бросит голодать, арестует и отправит в Коканд. Д[ерибас]».
Но в вечернем ответе Апетера готовности сломя голову выполнять иезу
итский план Дерибаса не было: «Состояние здоровья Ракова ухудшается,
ближайшие дни может наступить смертельный исход, примем все меры
недопущению»336. И медицинский акт следующего дня подтверждал его
слова: «При освидетельствовании состояния здоровья гр. Ракова 24 сего
октября мною обнаружено следующее: Бросается в глаза землистый цвет
лица, резкое истощение и апатическое состояние. [t] тела нормальная.
Пульс 125---130 ударов в минуту (в лежачем положении освидет.) слабого
наполнения, легко сжимается. Тоны сердца глухие. На стопах и коленях
отеки. Живот резко втянут. Кожа на животе легко собирается в складку
и с трудом расправляется. Кашель заметно усилился. На основании вы
шеизложенного заключаю, что состояние здоровья гр. Ракова резко ухуд
шилось и внушает серьезные опасения за его жизнь.
При освидетельствовании состояния здоровья гражданина Иванова
найдено следующее: [t] тела нормальная. Пульс 150---160 ударов в мину
ту слабого наполнения. Тоны сердца глухие. Больной заметно ослабел
и впал в апатичное состояние. На основании изложенного заключаю, что
состояние здоровья гражданина Иванова заметно ухудшилось и призна
ется мало серьезным (так в тексте. --- К. М.). Врач Бочаров. Верно: нач.
СО ПП (Сорокин)»337.
585

26 октября Апетер доносил из Свердловска: «<...> Раков помещен го
родскую хирургическую лечебницу. Объявление освобождения заявил
продолжении голодовки предложено кормить искусственно. Состояние
Иванова ухудшается»338. В этот же день, не дождавшись Ракова, началь
ник ПП ОГПУ по Средней Азии Бельский запрашивал Дерибаса: «На
6263 от 17 октября Раков не прибыл. Телеграфируйте выезд»339.
А между тем состояние Ракова и Иванова все ухудшалось, о чем сви
детельствовали очередные акты: «26 го октября 1925 года. Я, врач Кузне
цов А. Г. в присутствии пом. Коменданта тов. Сергеева произвел осмотр за
ключенного Иванова, при чем оказалось: со стороны сердца: глухие тоны,
пульс 120 ударов в минуту, аритмичен; на ступнях небольшая отечность.
Температура нормальная. Со стороны органов дыхания --- явления умерен
ного бронхита. Больной поднимается и садится уже с большим трудом.
А. Кузнецов. С подл. Верно. Нач СО ПП ОГПУ по Уралу (Сорокин)»340.
«Акт (копия) 1925 года, Октября 26 341. Я, нижеподписавшийся, в присут
ствии дежурного коменданта ГПУ, освидетельствовал состояние здоровья
заключенных Ракова и Иванова, при чем нашел следующее: Общее состо
яние здоровья Ракова с каждый осмотром заметно слабеет, стоять и сидеть
от сильных головокружений он не может. Пульс (в лежачем положении за
ключенного) 80---85 ударов в минуту, слабый, тоны сердца глухие. Общее
состояние здоровья Иванова удовлетворительное, жалуется на головокру
жение. Пульс (в сидячем положении заключенного) 120 ударов в минуту,
наполнения среднего. Тоны сердца у верхушек глуховаты»342.
Обращает на себя внимание форма обращения, да и сам стиль заяв
ления Н. Н. Иванова Апетеру от 26 октября 1925 г: «Гражданину началь
нику. Мне заявлено, что ОГПУ распорядилось вернуть всех нас в Моск
ву. Вместе с тем в разговоре выяснилось, что скорый поезд, с которым
меня собираются отправить, идет только в пятницу --- а следовательно
в Москву прибывает в воскрес[енье]---понед[ельник]. Такой большой
срок может повлечь за собой весьма серьезные последствия (не для ме
ня --- я могу это вынести, а для других товарищей). Ежели ОГПУ действи
тельно намерено дать нам возможность кончить голодовку, то необходи
мо ускорить елико возможно отъезд. Если в ближайшие дни до пятницы
нет прямого скорого поезда до Москвы, то не может не быть иных поез
дов, идущих в том же направлении (напр., почтового). С ними, хотя
и с меньшей скоростью и с пересадками, можно, очевидно, добраться до
Москвы скорее, чем со скорым, идущим в пятницу. Я полагаю, что не
в ваших интересах затягивать отправку. Н. Иванов»343.
Он оказался прав --- в этот же день уральские чекисты подписали по
становление об его отправке в Москву 344. Но тем не менее они все же ре
шили хоть как то подсластить себе пилюлю поражения и поднять свой
статус в глазах Москвы. Они стали шантажировать Иванова неотправкой
его в Москву до окончания голодовки. Пошли чекисты на этот шаг, оче
видно, потому, что он уговорил фактически близкого к смерти Ракова пре
кратить голодовку и остался в одиночестве. 26 октября Апетер сообщал
Дерибасу: «Раков голодовку прекращает 10 дней, время нужное Иванову
выезд, переговорам Вами. Иванов голодовку не снял требует отправки
в Москву нами даны разъяснения выезд задерживается тчк. Телеграфируй
те указания»345. Это вызвало заявление Иванова (без даты, с пометой
«вторник, 2 ч. дня»), в котором он демонстративно обошелся даже без вы
зывающего обращения «Гражданин начальник»: «Вчера мне было офици
ально объявлено, что нас всех решено свести в Москву. На этом основа
нии, ввиду невозможности по словам врачей немедленной отправки
586

тов. Ракова, я его уговорил временно голодовку прекратить. Из всего это
го (объявления ОГПУ, слов гр. коменданта о сроке возможного отъезда
и т. д.) было ясно, что отправка наша в Москву решена категорически
и дело только за организацией этой отправки. Сейчас мне заявлено, что
раз я голодовки не прекращаю, меня в Москву не отправят. Я не могу не
видеть в этом нового грубого нарушения того, о чем мне вчера офици
ально говорилось. Ввиду этого я заявляю вторично --- об окончании мною
голодовки до своза всех в Москву и соответствующего решения по сему
поводу товарищей и речи быть не может: если до 12 ч. дня среды (завт
рашнего дня) меня не повезут в Москву, я перехожу на сухую голодовку.
Ни в какие дальнейшие переговоры по сему поводу вступать не буду. Ник.
Иванов»346.
Дерибаса сохранение уральскими чекистами своего лица перед Ива
новым, в ситуации общего отступления от линии на срыв голодовки, бес
покоило меньше всего, и он телеграфировал 27 октября 1925 г. Апетеру:
«Пусть Раков снимает голодовку и после этого отправьте Иванова Моск
ву тчк»347.
А между тем врачи продолжали констатировать дальнейшее ухудше
ние состояния голодающих: «При освидетельствовании гражданина Ива
нова найдено следующее: общее состояние ухудшается, апатия усилива
ется. Кожа на руках легко собирается в складки. Пульс 160 ударов
в минуту, слабого наполнения, тоны сердца глухие. Отеки на н/конечно
стях усиливаются. Положение больного следует признать внушающим
серьезные опасения. Врач Базаров. Верно: нач. СО ПП (Сорокин). 27/Х---
25 года»348. «Акт (копия) 1925 года. Октября 28 дня. Мы, нижеподписав
шиеся, освидетельствовали состояние здоровья гр на Иванова, при чем
нашли следующее: Органы кровообращения: тоны сердца глухие, пульс
120 ударов в минуту с перебоями, отеки на нижних конечностях (на го
ленях и стопах) несколько увеличились. Органы дыхания: при наличии
эмфиземы явления подострого бронхита. Нервная система: сон плохой,
больной заметно волнуется. Общее состояние: больной сильно ослабел,
все его движения носят замедленный характер, садится с большим тру
дом. Тургор тканей понижен, кожа на плече легко собирается в складки.
На основании вышеизложенного состояния гр на Иванова признаем
очень тяжелым и при дальнейшей голодании может внезапно наступить
роковой исход, что особенно возможно при передвижениях больного.
Врачи: Кузнецов, Бочаров. Приписка собственной рукой Иванова: «Не
смотря на заявления врачей, считаю что следовать до Москвы могу и го
лодовку до прибытия туда и общего решения о сем моих товарищей не
окончу. Н. Иванов»349.
Наконец, 28 октября Иванов был отправлен в Москву в сопровожде
нии уполномоченного СО Зубрицкого 350, а 31 октября 1925 г. Апетер со
общал Дерибасу, что «находящийся в городской больнице Раков поправ
ляется от голодовки», и просил дальнейших указаний 351. 2 ноября
Дерибас отвечал ему: «Когда Раков достаточно окрепнет --- отправьте его
в Москву»352.
Не менее драматично разворачивались события и в Оренбурге, где
Агапов в полной мере вкусил иезуитства местных чекистов. 26 октября
1925 г. нач. Оренбургского губотдела ОГПУ Денисов доносил: «Агапов пе
реведен больницу, применено искусственное питание самочувствие (так
в тексте. --- К. М.). На предложение сложить (прим. шифровальщика ---
слово «сложить» под сомнением) голодовку условием отправления Моск
ву заявил, что голодовку снимет только Москве совместно всеми после
587

удовлетворения требования. Следовать Москву может»353. На следующий
день он запрашивал Дерибаса о «дальнейшей линии поведения относи
тельно Агапова»354.
Для срыва голодовки Агапова ему была отправлена телеграмма от
имени Е. Пешковой следующего содержания: «Оренбург ОГПУ ссыльно
му Владимиру Агапову больницу. Бутырцы Гоц Тимофеев кончили голо
довку Пешкова. Кузнецкий мост 16»355. 27 октября в 16.50 Денисов сооб
щал: «Сегодня объявил сухую голодовку полным отказом приема
лекарств. Категорически отказывается переговоров нами, голодовку сни
мет только Москве. Ожидаю указаний»356.
28 октября начальник Оренбургского ГО ОГПУ Денисов докладывал:
«Телеграмма Пешковой действия не произвела как и все наши заверения,
голодовка настойчива, лекарств не принимает, возможен тяжелый исход.
Агапов просит свидания Блох Каценеленбоген»357. Резолюция Дерибаса
звучала так: «Винавером послана такая то телеграмма по такому то адре
су. Вручена ли она Агапову. Если нет вручите и добейтесь снятия голо
довки»358. Впрочем, при отправке шифровки по прямому проводу напу
тали и передали следующий текст: «Винавером 27/Х адрес Агапову
послана телеграмма двтчк квчк Бутырцы Гоц Тимофеев голодовку кончи
ли тчк Пешкова квчк Вручена ли она Агапову тчк Если нет вручите и до
бейтесь снятия голодовки»359. На имя Агапова же была отправлена теле
грамма от имени Винавера: «Оренбург начальнику ОГПУ для ссыльного
Агапова Подтверждаю бутырцы Гоц Тимофеев кончили голодовки Вина
вер Помощь политическим заключенным»360.
29 октября 1925 г. начальником Оренбургского ГО ОГПУ Денисовым,
начальником СОЧ С. Никитиным и начальником СО Я. Якобовским был
подписан пространный документ под грифом «Совершенно секретно»,
адресованный лично Дерибасу, по сути своей являющийся чем то вроде
«истории голодовки» Агапова. Он настолько ярко и откровенно рисует
все ухищрения чекистов, к которым они прибегали для срыва голодовки
Агапова, что мы приведем его полностью: «Препровождая одновременно
с сим согласно ссыльного Агапова Владимира Владимировича имеем со
общить Вам нижеследующие сведения о поведении Агапова в гор. Орен
бурге за время с 18 по 29 октября с.г.
В Оренбург Агапов прибыл 18 октября с.г. Чувствовал себя вполне
удовлетворительно, свободно мог ходить, передвигаться без посторонней
помощи. Немедленно по прибытию в Исправдом Агапов был подвергнут
медицинскому освидетельствованию, что сделала специально назначен
ная комиссия во главе с врачом Максимовой, кандидат РКП. Комиссия,
констатируя сильную усталость Агапова после поездки его по жел. доро
ге, нашла необходимым учреждение специального больничного надзора
за Агаповым. Последний, однако, не был применен, т. к. на следующий
день, т. е. 19 октября, состояние здоровья Агапова улучшилось и за ним
было учреждено общее наблюдение врача в форме ежедневного посеще
ния, причем все посещения Агапова врачом сопровождались присутстви
ем при посещениях представителя Губотдела ОГПУ. Такое наблюдение
осуществлялось за все время пребывания Агапова в Исправдоме вплоть
до перевода в больницу. Нужно заметить, что за все время пребывания
своего в Исправдоме Агапов принимал лекарство, пил горячую воду и ме
нял нательное и постельное белье.
В день прибытия Агапова в Оренбург им было подано нам письмен
ное заявление, в котором он ставил нас в известность, что он голодает
с 9 октября с.г. и продолжает голодовку впредь до удовлетворения выдви
588

нутых осужденными по процессу ЦК ПСР требований. В тот же день Ага
пов был навещен представителем губотдела (нач. СО), который, якобы не
зная причин и мотивов голодовки Агапова, справлялся о требованиях
Агапова и о тех условиях, при которых Агапов согласился бы снять голо
довку. Последний подробно информировал нас о причинах голодовки
и об условиях снятия голодовки, причем по отношению к нам он предъ
являл требование немедленно отправить его в Москву. По заслушании
этой информации во исполнение Вашей директивы --- телеграммы 6263,
нами было заявлено Агапову о прекращении голодовки Тимофеевым.
К этому нашему заявлению он отнесся с недоверием, справился об ис
точнике этих сведений и при этом добавил, что он не верит руководите
лям СО ОГПУ и в частности Дерибас, Андреевой, Агранову и Решетову.
22 октября с.г. Агапов был вторично был посещен нами (нач. ГО и нач.
СО), причем в основу наших с ним переговоров были положены данные
медицинского наблюдения за Агаповым в течение четырех дней, которые
в действительности не обнаруживали чего либо серьезного в состоянии
здоровья, но сам процесс наблюдения был поставлен так, чтобы исполь
зовать мнительность Агапова и на этом основании сорвать голодовку.
С этой стороны мы достигли некоторых результатов: вместо холодной во
ды он стал пить горячую воду, и кроме того стал более подробно интере
соваться об условиях климата, жилища, заработка и вообще жизни в Орен
бурге и, в частности, о технике наблюдения за ссылкой. В отношении же
отказа он по прежнему заявлял, что голодовку может снять только
в Москве, "это общий сговор и решение всех наших товарищей" --- заявил
Агапов. В заключение нашей беседы он справлялся у нас --- снял ли голо
довку Гоц --- если да, то каков источник сведений. При этом он заметил,
что он доверяет только тов. тов. Дзержинскому и Бухарину.
Перевод его в больницу, согласно Вашей телеграммы 6300 также не
оказал на него влияния, причем в момент зачитывания представителем
губотдела ОГПУ постановления ГО об освобождении его из под стражи,
он просил, чтобы поменьше его беспокоить; от подписи на постановле
нии ГО отказался, словесно заявив, что голодовку он продолжает. Усло
вия больницы не изменили его забот о себе: продолжал пить теплую во
ду, принимал лекарства и на предложение врача --- очистить кишечник
охотно согласился на клизмы. Это согласие было использовано для при
менения искусственного питания и в течение первой ночи пребывания
в больнице ему удалось поставить три питательных клизмы приблизи
тельно в 600---800 калорий. Наутро он смекнул о проделанной над ним
манипуляции и начал оказывать сопротивление, причем врачу заметил,
что о его обманах и проделках будет известно в Западной Европе.
Линия дальнейшего поведения ГО по отношению к Агапову была опре
делена Вашей телеграммой 6304. Предложение ГО Агапову снять голодовку,
подкрепиться и обещание свести их всех в Москву было так же, как и пре
дыдущие наши предложения, отвергнуто с категорическим заявлением
о снятии голодовки только в Москве после удовлетворения всех требований.
Дальнейшие наши предложения в этом же духе, сделанные по Вашим теле
граммам 6309 (о снятии голодовки Гоцем) и 6315 (то же Раковым) и теле
граммами Пешковой от 27 октября с.г., также были оставлены Агаповым без
внимания и с 27 октября в 12 час. дня он объявил сухую голодовку.
Последняя наша попытка сорвать голодовку была сделана вечером
27 октября с получением Вашей телеграммы 6337 о прекращении голодов
ки рядом цекистов (Гендельман, Лихач и др.). В этих целях нами был ис
пользован находящийся в отпуску в г. Оренбурге зам. ПП ОГПУ по КССР
589

т. Бокша. Последний, как новое в общении с Агаповым и ему не известное
лицо, был нами представлен Агапову как уполномоченный ОГПУ, который
следует по делам службы в Среднюю Азию и которому ОГПУ поручило уви
деть Агапова и сообщить ему сведения о прекращении голодовки рядом це
кистов и заверить последнего о свозе их всех в Москву. Комбинация с ро
лью уполномоченного удалась хорошо, но нужных результатов мы все же
не получили. Доверив тов. Бокша как уполномоченному ОГПУ он вначале
справился о местонахождении Гендельмана и о здоровье Ивановых, нахо
дящихся в Ташкенте и затем просил о направлении в Москву, обещая в пу
ти следования принимать необходимое по мнению врачей лекарство для
поддержания сердечной деятельности. Это были последние переговоры.
28 октября он просил разрешить ему свидание с административно
ссыльной Леонией Блох Каценеленбоген и по его словам он хотел пого
ворить с ней по поводу условий жизни в Оренбурге. Сегодня 29 октября
он повторил эту просьбу, соглашаясь, однако, на свидание не обязатель
но с Блох, а просто с кем либо из ссыльных.
Руководствуясь Вашей телеграммой 6322, мы сообщили Блох Каце
неленбоген о желании Агапова увидеться с ней. Последняя, заявив, что
она с ним не знакома и его не знает, от свидания с ним отказалась. Дру
гих ссыльных мы не уведомляли об этом желании Агапова и таким обра
зом последний возвращается в Москву, не увидевшись ни с одним из ме
стных ссыльных.
В заключение считаем необходимым сообщить Вам следующие наши
впечатления об Агапове: он не уверен в полном удовлетворении лично
его требования о месте ссылки и склонен полагать, что ссылку ему при
дется отбывать все же в Оренбурге. Это наше мнение мы строим на том
основании, что он весьма подробно интересовался условиями жизни
в Оренбурге и, в частности, справлялся, найдет ли себе работу в каком
либо учреждении. Дело Агапова и Ваши о нем указания мы оставляем
у себя впредь до Вашего распоряжения»361.
Сопроводительные документы на отправку в Москву В. В. Агапова бы
ли выписаны 29 октября, а отправлен он был уже на следующий день 362.
Почему Л. М. Блох Каценеленбоген отказалась встречаться
с В. В. Агаповым, много позже поведала в своих мемуарах эсерка Е. Олиц
кая, общавшаяся с ней: «Как то вечером она сказала мне: "Мне хочется
рассказать один случай из своей жизни. Его я себе никогда не прощу".
Передам ее рассказ, как сумею.
В 22 ом году шел суд над эсерами. Все остро переживали его. Смерт
ный приговор мужу был заменен десятью годами тюрьмы. У меня на ру
ках было двое детей. Вы знаете, как детей Виктора Чернова забрали
в ГПУ? Меня тоже хотели арестовать, отобрать детей. Я долго с ними пря
талась, скрывалась. Потом меня вместе с детьми выслали. После попыт
ки забрать их у меня я стала, как ненормальная. Я не отходила от них ни
на шаг. Мы могли сидеть голодные и холодные, но оставить их я не ре
шалась. Товарищи в ссылке помогали мне жить. От мужа вестей давно не
было. И вот однажды меня вызвали в местное ГПУ. Я была готова ко все
му. Арест, так арест... Но вместе с детьми. Я оделась сама, одела мальчи
ков и мы пошли. Мне предложили войти в кабинет начальника, я вошла
вместе с детьми. Начальник встретил меня очень любезно, даже преду
предительно. Это еще больше насторожило меня.
--- В нашей тюрьме, --- сказал начальник, --- содержится один заклю
ченный, который тяжело болен. Он просит свидания с вами. Я решил
пойти ему навстречу. Вы можете посетить его в камере.
590

Это прозвучало для меня невероятно. Когда и где допускали посети
телей в камеры?! Я не поверила. Я сразу решила, что это ловушка. Креп
ко держа детей за руки, я сказала:
--- Хорошо, я пойду в камеру, но вместе с детьми. Начальник стал
убеждать меня в том, что это невозможно.
--- Кто же болен? --- спросила я. --- Он назвал Агапова.
Агапов отбывал срок вместе с моим мужем в Бутырской тюрьме. На
чальник показал мне заявление: "Прошу разрешить мне свидание
с Л. М. Каценеленбоген. Агапов".
Почерка Агапова я не знала. Записку сочла подделкой. Я не верила
честному слову начальника, что свободно выйду из тюрьмы, что дети по
дождут меня в его кабинете. Я отказалась оставить детей. Меня отпустили
домой.
Оказалось, что начальник говорил мне правду. Эсеры после суда, по
сле замены смертной казни десятью годами заключения попали в ужасные
условия строжайшей изоляции. И все же в тюрьме они связались друг с дру
гом, повели борьбу за режим. Они объявили голодовку и условились голо
дать до конца, до удовлетворения всех своих требований. Они предвидели
возможность развоза и голодать решили до соединения всех. Их таки раз
везли в разные места. Агапов попал в нашу городскую тюрьму. От мужа он
знал, что я отбываю здесь ссылку. Агапов был тяжело болен. Ему грозила
смерть, он понимал это, но голодовки не снимал. Когда начальник полу
чил указание, что требования голодающих удовлетворены и Агапова над
лежит вернуть обратно в Москву, везти голодающего он не решался:
--- Бессмысленно умирать, когда голодовка выиграна, --- говорил он
Агапову.
Как гарантии, Агапов требовал свидания со мной. Ему сказали, что я от
казалась от свидания. Агапов не поверил ни в мой отказ, ни словам началь
ника о снятии голодовки. Голодающим его повезли в Москву. Его довезли,
он выжил. В этом мое спасение. И все из за детей, из за страха...»363.
Можно только добавить, что процитированный выше документ, в ко
тором описывались все уловки оренбургских чекистов по отношению
к Агапову, лишь подтверждает распространенную, судя по всему, репута
цию Денисова как человека, чьему честному слову верить не следует.
8.2. М. Я. Гендельман (Москва --- Саратов --- Москва)
С привезенным в Саратов М. Я. Гендельманом немедленно встретился
начальник Саратовского губотдела ОГПУ Аустрин, который 11 октября
1925 г. отослал начальнику СО ОГПУ служебную записку с рассказом об этой
встрече: «По прибытии Гендельмана я вызвал его к себе для переговоров.
Первым долгом он заявил, что он вместе с другими своими товарищами объ
явил голодовку в знак протеста против приговора над Гоцем и Тимофеевым,
и чтобы освободить меня от лишних трудов уговаривания, заявляет, что он
голодовку не снимет до тех пор, пока я его не отвезу обратно в Москву для
свидания его с товарищами или не закопаю на кладбище.
Я дал понять, что я не очень обеспокоен его голодовкой и через не
которое время мы разговорились. Он свой резкий тон изменил, начиная
расспрашивать, где я буду его держать --- в старом ли Саратовском ка
торжном централе или в другом месте, в социалистическом ли коридоре
или вместе с уголовными и т. д. Я заявил, что в Саратове есть только один
Губисправтрудом, в котором и ему придется отбывать наказание, что ни
каких социалистических коридоров у нас нет, но что ему предоставлена
591

вполне изолированная камера, а сегодня придется переночевать в оди
ночной камере при Губотделе, так как я не знаю, имеются ли свободные
одиночки в Губисправтрудоме. Удовлетворившись этим, он просил дать
ему полотенце и мыло, кипяченой воды, дать лекарства --- слабительное,
какие нибудь книги и новые газеты. Я ответил, что полотенце, мыло и во
ду ему дадут, что сейчас вызову врача, обещал, что он будет получать га
зеты, а пока предложил свои две книги (беллетристика), из которых он
взял одну, а от другой отказался, заявив, что ему хватит одной, так как
он скоро надеется поехать обратно в Москву. Я ответил, что у меня книг
много и я буду очень рад, если он их прочтет.
Мое личное впечатление, что он пока решил голодовку продолжать
и в ближайшие дни вряд ли снимет, а потому полагаю, что незачем по
казывать ему, что мы здесь в Саратове очень обеспокоены тем, что он го
лодает. С переводом в Губисправтрудом приму все меры, чтобы сорвать
голодовку. Сегодня же приму меры, чтобы он на время голодовки в Гу
бисправтрудоме был изолирован от других политзаключенных, и в осо
бенности от цекиста меньшевика Кучина Аранского. Расставаясь, Ген
дельман спросил меня, в случае если ему в Губисправтрудоме что нибудь
понадобится, может ли он вызывать меня. Я ответил, что он на это впол
не может рассчитывать. С товарищеским приветом Аустрин.
P. S. Чувствовалось, что в благополучный исход своей голодовки не
надеется и его тяготит неизвестность, что с другими»364.
18 октября Аустрин сообщал в Москву: «Гендельман голодовку не пре
кращает, сведениям о Тимофееве не верит, заявляя, что кроме Агапова
и Ракова голодают еще шесть человек, с которыми требует перевода об
ратно Москву. Заключению врача положение опасений пока не вызыва
ет, для дальнейшего меры приняты»365.
Через три дня Гендельман заявил, что переходит на сухую голодовку,
означавшую быструю смерть. И вот здесь произошла неожиданность ---
секретарь Саратовского губкома РКП(б), очевидно, решил подстрахо
ваться и 21 октября 1925 г. послал телеграмму И. В. Сталину «для сведе
ния», в которой писал: «У нас в Саратовской тюрьме 10 й день находит
ся с. р. Гендельман. Прибыл он сюда из Москвы, в состоянии голодовки,
которую продолжает уже 12 й день. Наш ОГПУ регулярно информирует
об этом Москву. Имеет директиву в случае продолжения голодов
ки --- прибегнуть к искусственному питанию. Его требование вернуть
в Москву. Держит себя крепко. К искусственному питанию еще не при
бегали». Партийный руководитель, конечно же не знал, что Менжинский
проинформировал Сталина еще 13 октября, но телеграмму послал явно
«на всякий случай» (Попутно отметим, что это единственный случай, ког
да секретарь губернского комитета РКП(б) показал, что в доме главный
все же он, а не чекисты. Причины этого кроются то ли в том, что в ос
тальных местах чекисты просто скрыли от своих партбоссов информацию
о «подарке», который свалился на их головы, то ли сами секретари заня
ли выжидательную позицию, что тоже имело свой резон).
Неприятную новость Дерибасу немедленно сообщил начальник Са
ратовского губотдела ГПУ Аустрин: «Сегодня Гендельман заявил если
до пятницы его не переведут в Москву он начнет сухую голодовку. Не
смотря на его протест сегодня переводим тюремную больницу. Состо
яние пока удовлетворительное мнение врачей искусственно питать на
до сейчас не затягивая до последнего каковое начнем сегодня или
завтра. О голодовке сегодня секретарем Губком РКП сообщено Стали
ну»366. И вот тут то последовала интересная реакция Дерибаса, нало
592

жившего на это сообщение следующую резолюцию: «Телеграмму
в Москву не посылать. Начать немедленно кормить. Д[ерибас]. Сама
ре тоже. Д[ерибас]»367.
Нам остается только гадать, на что же, собственно, надеялся Дери
бас. На то, что телеграмма Сталину еще не ушла? Но из текста видно, что
она уже отправлена. Что, собственно говоря, он имел в виду? То что на
чальник губотдела ОГПУ сможет убедить (а тем более --- заставить) сек
ретаря губкома РКП не посылать ее? Или речь идет о том, чтобы втайне
от секретаря губкома заблокировать отправку шифрограммы Сталину
(в случае если связь была единой и для парторганов и для ОГПУ)? Дери
бас, вероятнее всего, знал (или легко мог узнать) о том, что Сталин из
вещен о голодовке Менжинским. Тогда почему же он так нервно реаги
ровал на весть из Саратова? Ответ, наверное, следует искать в том, что
ему очень не понравилось сообщение напрямую самому Сталину о не
удачном протекании подведомственной ему операции.
Впрочем, следующую шифровку (от 22 октября) Дерибас послал в Са
ратов уже без слов о «не посылке» злополучной телеграммы (то ли по
няв, что опоздал, то ли --- что серьезно «подставляет» себя такими при
казами): «Немедленно приступите искусственному питанию Гендельмана
тчк Возвращению в Москву Гендельман ни в коем случае не подлежит
тчк»368. Точно такого же содержания телеграмма, но об Ивановой, была
отправлена в этот день в Самару 369.
26 октября Аустрин сообщал: «Гендельман согласен только прервать
голодовку в поезде до Москвы где коллективно решить с товарищами об
окончательном снятии»370. На следующий день в 14.20 от него пришла те
леграмма: «Гендельман сегодня 27/10 прерывает голодовку при условии
отправки Москву не позже 28/10 такое обещание дано, о выезде сообщу
телеграфно»371. И, наконец, 28 октября Аустрин сообщал: «Гендельман
выехал 28 октября 19 часов почтовым поездом вагоне нр 1033 сопровож
дении уполном. Секретн. Отдела тов. Чечерина»372.
Таким образом, Гендельман сделал успешный тактический ход --- он
временно «прервал» голодовку, сделав это пунктом торга за его отправку
28 октября в Москву, оставив за собой право на ее продолжение после
обсуждения этого вопроса с товарищами. Этот был, конечно, до некото
рой степени компромисс с его стороны, но компромисс, вполне оправ
данный: с одной стороны, он давил на чекистов с целью скорейшей от
правки, с другой --- получал передышку для продолжения борьбы.
8.3. Л. Я. Герштейн (Москва --- Вятка --- Москва)
Л. Я. Герштейн был привезен в Вятку, и 15 октября начальник Вят
ского губотдела ОГПУ Аргов сообщал Дерибасу о его поведении (любо
пытно, что даже в этом документе с грифами «совершенно секретно»
и «только лично» он не упоминал его имени): «<...> 1. Ваше указание
о строгой изоляции голодающего на все время голодовки вынудило ме
ня поместить его не в "Вятский дом лишения свободы", как вы предла
гали, а у себя в арестном помещении при Губотделе, ибо брать на себя
ответственность за полную изоляции голодающего, при крайне неудов
летворительной постановке дела в Вятизоляторе, я не рискнул.
2. Он, разумеется, продолжает упорно голодать, принимая только
теплую воду, заявив мне, что голодовка будет прекращена только тогда,
когда будет в Москве и увидит вновь своих товарищей. Ведет себя спо
койно и охотно со мной беседует.
593

3. Я был у него с врачом. Последний его осмотрел и заключил, что
время для искусственного питания еще не наступило. Состояние голода
ющего таково, что с этим можно еще повременить. 16/Х врач опять его
осмотрит.
4. Голодающий мне заявил, что в случае применения искусственно
го питания покончит с собой, "ибо такового насилия я не переживу"
(его слова).
Вот все, что имею пока сообщить»373.
22 октября Дерибас, обеспокоенный долгим молчанием и опасаясь
непредсказуемого развития событий, запрашивал начальника Вятского
губотдела ОГПУ: «Телеграфируйте положение Герштейна»374. Выяснилось,
что беспокоился он не зря --- вятские чекисты не только уже вовсю про
водили искусственное питание, но и, ссылаясь на мнение врачей, пред
сказывали скорую смерть Герштейна. Это видно из шифровки Аргова, от
правленной им в 16.45 23 октября 1925 г. Дерибасу: «С 21 октября
произведено три вскармливания. Вчера попросил клюквенный напиток,
дал подслащенный, пьет. Вмешательство врачей: сильно ослабел при ис
кусственном питании долго не протянет»375. Реакция Дерибаса, впрочем,
была весьма спокойной и выразилась в резолюции «К делу». Вечером
25 октября 1925 г. Аргов сообщал Дерибасу: «С 25 октября голодовку по
ка прекратил условием обязательного выезда среду Москву и встречи ва
гоне товарища противном случае среду возобновляется голодовка до пят
ницы и прекращается в вагоне»376.
28 октября начальник Вятского ГО ОГПУ более подробно сообщал
о развитии событий в предыдущие дни: «Ввиду необходимости примене
ния искусственного питания, требовавшего соответствующей больничной
обстановки и неприспособленности для этого арестного помещения гу
ботдела, я с 21/Х голодающего перевел в тюремную больницу, приняв
тщательные меры изоляции, организовав там охрану из своих людей. У не
го в камере непрерывно дежурили мои люди. С 21/Х стали применять
к нему питательные клизмы. Клизмы ставили ему 3 раза в сутки. Так про
должалось до 25/Х. 24/Х врачи мне заявили, что состояние его сердца
и кишечника таково, что конец может наступить неожиданно, а может
и еще несколько дней протянуть. В ночь с 24/Х на 25/Х я получил Вашу
шифровку о возможности направления его в Москву, после прекращения
голодовки. 25/Х, употребив около 4 х часов на разговоры с ним, добил
ся прекращения голодовки (вначале он твердил только одно: прекратит
голодовку будучи в Москве, после того, как увидит товарищей). Любо
пытно следующее: когда мы с ним договаривались, он подчеркивал, что
прекратит голодовку наполовину, т. е. пищу принимать не будет, а допу
стит ввод в организм только соответствующие лекарства. На самом деле
голодовку он полностью прекратил и с 25/Х принимал всякую пищу по
указанию врача. Мне лично он заявил, что голодовку вновь возобновит,
если в Москве он окажется один. Направляю его в сопров. Начинфаго
тов. Евсеева с двумя красноармейцами из дивизиона»377.
С точки зрения тактики, Герштейн повторил ход Гендельмана --- вре
менное прекращение голодовки и возобновление ее в Москве, в случае
отсутствия там его товарищей. Упрекать его в том, что он не выполнил
своего обещания о самоубийстве, в случае применения к нему искусст
венного кормления, конечно, же не приходится. Дежурство чекистов не
посредственно в больничной камере Герштейна и было то установлено Ар
говым, чтобы не допустить его самоубийства (ну не для предоотвращения
же побега истощенного и ослабевшего человека). Сам факт искусствен
594

ного кормления не дал чекистам ни ощущения победы над Герштейном,
ни чувства успокоения. Из сообщения Аргова видно, что эта мера совер
шенно не спасала ситуацию, и врачи говорили о возможности в лучшем
случае лишь несколько оттянуть смерть Герштейна. Фактически же и по
сле применения искусственного питания чекисты ничего не выиграли
и потому легко пошли на компромисс с Герштейном.
8.4. А. Р. Гоц (Ульяновск)
В случае с А. Р. Гоцем возникла парадоксальная ситуация: Политбю
ро на своем заседании еще 9 сентября 1925 г. постановило приговорить
Тимофеева и Гоца к двум годам тюрьмы, а чекисты не решались проштам
повать такое решение, очевидно, опасаясь обострения и без того слож
ной ситуации.
Только лишь 16 октября Особое Совещание при Коллегии ОГПУ по
становило заключить А. Р. Гоца, содержащегося в Ульяновском ДПЗ,
в «места лишения свободы, подведомственные ОГПУ, сроком на года»378.
Но еще 10 октября 1925 г. начальник Ульяновского ГО ОГПУ Шийрон те
леграфировал начальнику СО ОГПУ Дерибасу: «Ввиду долгого нерассмо
трения дела Гоц намерен объявить голодовку двенадцатого октября»379.
Уже через два дня Шийрон отправил Дерибасу письмо под грифом «Лич
но. Совершенно секретно», в котором имя Гоца было зашифровано как
«Голова» (очевидно, для пущей секретности и избежания утечки инфор
мации): «В дополнение телеграмм от 10 сего октября за 81/ш и сего
числа за 82/ш сообщаю, что "Голова" сегодня в 10 часов утра объявил
голодовку, выставив причину, что над ним, мол, издеваются: обещали де
ло рассмотреть немедленно по возвращении из отпуска тов. Менжинско
го, но сегодня уже 12 е число, а дело все не рассмотрено. Мои уговоры
и указания на бесполезность голодовки до рассмотрения дела остались
без результатов.
На последнем свидании "Головы" с женой у них был разговор о го
лодовке, причем на вопрос жены, что в случае если он объявит голодов
ку, как долго она будет продолжаться, "Голова" ответил, что 6 суток.
Во исполнение Вашего предписания от 16 сентября с.г. за 18525
мною после объявления голодовки у "Головы" был произведен обыск
и отобраны все продукты, а также в целях непроникновения в город све
дений о голодовке я сего числа лишаю "Голову" свидания и буду задер
живать всю переписку, касающуюся голодовки.
"Голову" ежедневно будет осматривать Завгубздравотделом (врач) ---
член РКП(б) и о ходе голодовки и состоянии "Головы" буду каждый день
Вам телеграфировать.
Приложение: заявление "Головы" на имя Председателя ОГПУ от се
го числа».
В своем заявлении, объясняющем причины голодовки А. Р. Гоц пи
сал: «10 июля я, после 1 1/2 месячного пребывания на свободе, был сно
ва арестован по распоряжению ОГПУ. При допросе мне было заявлено,
что мне инкриминируются два факта: письмо к Эд ду Фимену и возмож
ный побег.
В свое время я дал подробные объяснения, как по тому, так и по дру
гому вопросу. Сейчас могу лишь вкратце повторить --- по первому пункту.
Письмо открытое было мною отправлено 9 месяцев тому назад (8 февра
ля) еще в бытность мою в Бутырской тюрьме. Что оно не было отправле
но мною с воли, об этом, конечно ГПУ прекрасно осведомлено, ибо из
595

Бутырской тюрьмы я был срочно препровожден в г. Ульяновск, а здесь на
ходился под таким тщательным наблюдением, что каждый мой шаг был
известен местному ОГПУ. Запоздалое появление в печать моего открыто
го к Фимену по сравнению с моментом отправки объясняю себе только
случайностью, обусловленной несовершенством нелегальной почты.
Что касается второго пункта, то могу заявить, что это совершенней
ший вздор. Граж. зам. пред. ОГПУ Ягода заявил моей жене, что в его рас
поряжении имеется какое то письмо, в котором значится, что Гоц соби
рается убежать через четыре месяца. Подобную вещь мог написать либо
заведомый идиот, за действия которого, конечно, никто ответственности
нести не может, либо явный провокатор, за действия которого ответст
венность нести должен, разумеется, не я.
Поэтому я считаю, что вопрос о побеге в данном случае притянут за
волосы и ко мне никакого отношения не имеет.
Что же касается до письма, то я готов признать, что в данном случае
имело место нарушение тюремных инструкций. В старое, царское время
подобное нарушение каралось 10 дневным карцером. Просидев уже 3 ме
сяца в тюрьме, я полагаю, что с лихвой оплатил по этому счету. За быт
ностью мою на свободе я вел абсолютно уединенный образ жизни, вра
щаясь только в кругу своей семьи. Переписку поддерживал только
с родными и близкими друзьями, причем носила она совершенно част
ный характер. Таким образом, никаких фактических оснований для мое
го нового ареста у ОГПУ не было и быть не могло. Поэтому я не могу
рассматривать поведение ОГПУ по отношению ко мне иначе как издева
тельство над моей личностью, с моей стороны ничем не вызванное, как
желанием, использовав уже мое освобождение 20 мая пред лицом соци
алистического общественного мнения широких рабочих кругов Запада,
фактически превратить мое заключение в бессрочное. Ибо отсидев сей
час опять некоторое положенное мне время, где же у меня может быть
уверенность, что через месяц после освобождения я не буду вновь бро
шен в тюрьму. Я уже не говорю о том, что мой последний арест, вырвав
меня из семьи, которая годами ждала возможности пожить со мной на
свободе, является жестокой игрой на людских нервах.
Немедленно же после ареста мной был подан в Президиум ОГПУ
протест с указанием на неосновательность моего нового задержания
с просьбой пересмотреть дело. В ответ на это я получил ряд разновремен
ных указаний на то, что дело мое должно задержаться с рассмотрением
по ряду причин, а главное из за отсутствия Председателя ОГПУ. Отнюдь
не желая придавать своей голодовке демонстративный характер, я терпе
ливо в продолжении трех месяцев ждал благосклонного разрешения. Все
сроки прошли и не получая ответа, я считаю себя вынужденным объя
вить голодовку, настаивая на своем освобождении с правом жительства
на старом месте.
Голодовку я начал с 12 октября сего года с 10 ч. утра. А. Гоц. 12/Х---
25 г.»380.
14 и 15 октября 1925 г. начальник Ульяновского ГО ОГПУ Шийрон
послал в Москву две абсолютно одинаковые телеграммы: «Гоц голодовку
продолжает, состояние здоровья хорошее»381. Вскоре Шийрон запраши
вал Москву: «Гоц голодовку продолжает, состояние здоровья удовлетво
рительное. Прошу сообщить, когда будет рассмотрено дело и можно ли
это сообщить Гоцу, целью заставить его отказаться от голодовки». Ответ
не заставил себя ждать: «Дело Гоца ставится рассмотрение Особого Со
вещания пятницу 23 октября. Постарайтесь сорвать голодовку».
596

16, 17, 18 и 20 октября 1925 г. Шийрон исправно извещал Москву
о продолжении голодовки, не утруждая себя, впрочем, изложением по
дробностей или разнообразием формулировок (лишь характеристика со
стояния Гоца в них варьировалась от «хорошего» до «удовлетворительно
го»): «Гоц голодовку продолжает, состояние здоровья удовлетворительное»
или «Гоц голодовку продолжает, состояние здоровья хорошее»382. На по
следнее сообщение он в тот же день получил ответ от Дерибаса: «Разре
шите Гоцу свидания с его детьми тчк 20 октября 1925 г.»383.
21 октября Сара Гоц отправила из Ульяновска письмо Ф. Э. Дзержин
скому, где писала: «Феликс Эдмундович, обращаясь к Вам, делаю послед
нюю попытку спасти мужа. Вы знаете, что он был арестован после полуто
ра месяцев жизни в ссылке. Арест явился такой неожиданностью для нас,
что мы долго были убеждены, что все дело в каком то недоразумении. Муж
мой и я категорически утверждаем, что за время пребывания его на свобо
де не было никаких поводов для его нового ареста. Жил он только в кругу
и интересами своей семьи, не заводя ни с кем знакомства, вел переписку
только с родными и самыми близкими друзьями. Уверяю Вас, что не толь
ко никаких попыток, но даже разговоров и мыслей о побеге не было. Мы
так верили в серьезность и продолжительность нашей жизни в Ульяновске,
что я ликвидировав в Москве решительно все, перебралась с детьми туда,
определила их в школу, сама поступила на службу. Если бы у мужа было хо
тя отдаленное намерение оставить нас, он никогда не потревожил бы нас
с насиженного места. Поверьте мне в этом, Феликс Эдмундович. 2 месяца
тому назад я приезжала в Москву к Вам, но мне удалось повидать только
Ягоду. Со всей страстностью и искренностью какой я только могла, я пы
талась его убедить в неосновательность всех взводимых на мужа обвинений
и подозрений. Но убедить можно только тогда, когда хотят разобраться
в правде, а не настоять на своем: Гоц должен быть в тюрьме.
Вся надежда на Вас. Вы можете и поверить и беспристрастно разо
браться. Муж, заявляя о возможности голодовки, очень не хотел прибе
гать к ней и в течение 3 х месяцев ждал, что "недоразумение" выяснит
ся. Он знал, что эта голодовка будет последней в его жизни. 12 октября,
после того, как он убедился в бесплодности ожидания, он объявил голо
довку и теперь на карту поставлена его жизнь. Муж решил или добиться
выполнения условия ссылки и жизни в Ульяновске или умереть (подчерк
нуто красными чернилами сотрудниками ОГПУ. --- К. М.). Так больше
жить нельзя. Можно нести наказание за что нибудь, а ни за что, без вся
ких причин или по воображаемым и кажущимся --- невозможно.
Товарищи мужа, заключенные в Бутырках, узнав об аресте и голодов
ке Тимофеева и мужа тоже объявили голодовку сочувствия. Они голода
ют 13, муж 10 дней (подчеркнуто красными чернилами. --- К. М.). Наши
хлопоты по этому поводу наталкиваются на полное равнодушие, а мо
жет --- это ставка на жизнь. И каждый лишний день может принести ка
кую нибудь жертву.
Я нахожусь в большом волнении и тревоге за жизнь мужа. Из Улья
новска так долго идут вести и трудно учесть наступление критического
момента особенно ввиду имеющегося у всех миокардита. Кроме тревоги
за мужа у меня много тревоги за детей, которые остались совершенно од
ни и чрезвычайно тяжело переживают арест и голодовку отца. И я про
шу Вас, Феликс Эдмундович, рассмотреть внимательно это дело, пове
рить в искренность моих слов и неосновательность всех подозрений.
Прекратите эту никому не нужную и ничем не вызванную жестокость,
верните мужа в семью и тем прекратите голодовку в Бутырках.
597

Поверьте, я никогда не стала бы просить Вас об этом, если бы муж
действительно начал политическую работу и помышлял о бегстве»384.
На этом письме был проставлен входящий номер и сделана пометка
«23/Х Секр. т. Дзержинского Ф. Э.». И рядом другая пометка «Получ.
24.Х.25 (подпись не установлена. --- К. М.)».
Сара Гоц не знала, что именно Дзержинский настаивал перед Полит
бюро на аресте ее мужа, и что ему вряд ли была близка та аксиома, кото
рую она ему высказывала «Можно нести наказание за что нибудь, а ни за
что, без всяких причин или по воображаемым и кажущимся --- невозмож
но». Ей трудно было понять, что политическая целесообразность и спо
койствие его ведомства было Дзержинскому куда важнее, чем сохранение
здравого смысла и вообще какого либо смысла. Восклицание Сары Гоц
«Так больше жить нельзя», Дзержинский также вряд ли разделял, ибо
именно так все политзаключенные и инакомыслящие и должны были
жить в советской России. И если ее мужу и его товарищам удалось отсто
ять свое «право так не жить», то совсем не благодаря письму Сары Гоц
и заступничеству Дзержинского, а своей жесткой борьбе за это право.
21 и 22 октября Шийрон вновь сообщал Дерибасу: «Гоц голодовку про
должает, состояние здоровья удовлетворительное»385. С 23 октября он стал
несколько многословнее: «Гоц голодовку продолжает. Состояние здоровья
удовлетворительное, искусственном питании по заключении врача еще не
нуждается»386. В телеграмме от 24 октября 1925 г. говорилось: «Гоц голо
довку продолжает. Состояние здоровья без перемен. Гоц голодовку согла
сен снять при условии освобождения под домашним арестом»387. 25 октя
бря Шийрон сообщал Дерибасу о подаче своим подопечным телеграммы
на имя Калинина: «Гоц сегодня подал мне для отправки телеграмму сле
дующего содержания: "Пред. ОГПУ Дзержинскому копия Председателю
ЦИК'а Калинину. Сегодня консилиум врачей заявил, что со вторника при
дется применить ко мне искусственное питание ввиду угрожающего со
стояния здоровья прошу срочного распоряжения Вашего не применять
этой меры ходатайствую срочном пересмотре дела Гоц". Содержание те
леграммы сообщаю Ваше усмотрение. По заключению врачей в состоянии
здоровья Гоца сравнении вчерашним днем резких перемен не произошло
и искусственном питании он еще не нуждается»388. На следующий день
в 16.38 Шийрон сообщал Дерибасу о том, что никаких изменений в деле
Гоца не произошло и просил разрешения приехать в Москву 389.
В этот же день Дерибас ответил запиской по прямому проводу, при
чем правка, внесенная им в этот документ, была весьма характерной и по
казывала его готовность поскорее найти компромисс и закончить голо
довку Гоца. В первом варианте было: <...> Переведите на домашний арест
при условии снятия немедленно тчк исполнение сообщите тчк»390.
А во втором --- «Переведите немедленно на домашний арест при условии
снятия тчк исполнение сообщите»391. И уже ночью Шийрон докладывал:
«Гоц голодовку снял 11 вечером, переведу согласно его желания домаш
ний арест завтра утром»392.
Таким образом, Гоц вместо шести проголодал 14 суток. Вообще лю
бопытно, как чекисты (что Шийрон, что его московские коллегии),
склонны были принижать волевые качества Гоца и как охотно поверили
его словам жене о 6 днях голодовки (которые, вероятно, были сказаны,
чтобы успокоить ее).
Добившись перевода из тюремных стен под домашний арест, Гоц, ко
нечно же, одержал серьезную моральную победу (впрочем, не только мо
ральную), но вопрос о том, вернется ли он в ближайшее время в тюрьму,
598

оказался подвешенным и зависел теперь от того, захочет ли Политбюро
и руководство ОГПУ нового противостояния с ним и его товарищами и от
того давления, которое оказывалось на партийное и чекистское руковод
ство социалистами Запада и по советским дипломатическим каналам.
8.5. Е. А. Иванова (Москва --- Самара --- Москва)
По привозе Е. А. Ивановой в Самару зам. начальника Самарского
ГО ОГПУ Рождественский телеграфировал Дерибасу: «<...> На 6229
сообщаю, Иванова продолжает голодовку, причины остались московские
плюс перевод Самару. Поведение спокойное. Подробности почтой»393.
14 октября ее осмотрел врач, написавший в освидетельствовании: «Ива
нова голодает. Пульс малого наполнения. Тоны сердца глуховаты. Язык
обложен. Небольшой запах из рта. Слабость, общее состояние удовлетво
рительно. Ординатор Бибиков. 14/Х»394.
На следующий день зам. начальника Самарского губотдела ОГПУ
Рождественский и начальник 1 го отделения Емец послали подробное
письмо на имя начальника 3 го отделения СО ОГПУ Решетова, в кото
ром писали: «<...> 13/Х мной совместно с пом. Прокурора была посе
щена гр. Иранова Иванова, с которой имели продолжительный разго
вор по поводу ее голодовки и причинах последней. Она на наши
вопросы заявила, что основной причиной является арест Гоца и Тимо
феева и что она, как и другие ее товарищи, будет голодать до тех пор,
пока не будут освобождены Гоц и Тимофеев, и пока ее и других не пе
реведут в те же условия содержания под стражей, в коих были до от
правления ее в Самару. Последнее она выставляет как дополнительную
причину голодовки, от которой Иванова отказаться не хочет. Кроме то
го ею было заявлено, что она не остановится ни перед чем (смерти не
боюсь --- заявила она), но голодовку не снимет до удовлетворения их
требований Москвой.
В изоляторе Иванова помещена в отдельную теплую лучшую камеру
и находится под особым надзором. На сообщение ей, что она имеет пра
во вести переписку с ближайшими родственниками в пределах нормы для
политических заключенных, заявила, что вести переписку она не думает.
В отношении книг сказала, если дадите, буду читать. Иванова находится
под наблюдением врача изолятора, который 14/Х констатировал, что
пульс малого наполнения, тоны сердца глуховаты, язык обложен, неболь
шой запах из рта, слабость, общее состояние удовлетворительное.
Нами предвидится возможность прибегнуть к искусственному питанию
и на сей счет даны соответствующие указания нач. изолятора принять не
обходимые меры. Во всяком случае заключение врача еще не говорит за
применение искусственного питания в данный момент. В отношении пе
реписки Ивановой даны соответствующие задания, результат будем сооб
щать немедленно»395.
16 октября 1925 г. Рождественский вновь сообщал: «Иванова остает
ся старом решении голодовки не снимает. Не верит, что Тимофеев снял
голодовку ставит условием перевод Москву где вместе обсудят вопрос го
лодовки состояние ее слабое, неизбежно искусственное питание»396.
На следующий день из Самары телеграфировали: «<...> Иванова голода
ет выполнению вам обещания не верит, ссылаясь на действия Гоцем, Ти
мофеевым. Ставит окончательным условием перевод Москву к товари
щам. Состояние Ивановой --- пульс учащен, неудовлетворительного
наполнения, слабость сильная, общее состояние удовлетворительно»397.
599

17 октября 1925 г. старший врач и регистратор больницы при Самар
ском изоляторе спецназначения отправили докладную записку «пом. про
курора по ГПУ через Самизолятор», в которой говорилось: «Больница
при Самарском изоляторе настоящим сообщает бюллетень голодающей
Ивановой Ероковой (так в документе. --- К. М.) Елены. Голодает с 11/Х,
пульс учащен, неудовлетворительного наполнения, тоны сердца глухова
ты, язык сильно обложен, запах изо рта, слабость сильная, но общее со
стояние пока удовлетворительное»398. 19 октября 1925 г. зам. начальника
Самарского ГО ОГПУ Рождественский сообщал Дерибасу: «<...> Ивано
ва голодовку не снимает тчк общее состояние удовлетворительное, сла
бость усилилась без помощи не может сидеть, сознание не теряет, пове
дение спокойное»399. 21 октября он же телеграфировал: «Состояние
Ивановой без перемен»400.
25 октября Рождественский объяснял, почему они не прибегают к ис
кусственному кормлению: «Иванова остается прежнем решении прекра
тит голодовку только Москве, никаким доводам, указанным Вами, не да
ет значения. Состояние Ивановой: усилилась слабость, находится
в сознании, почему искусственного питания врач не применяет опасаясь
при сопротивлении смертельного исхода, явления опасного для жизни
пока нет. Ежедневно наблюдается специальным врачом, приготовлено все
для питания. Прошу указаний»401.
Объяснения Рождественского и врача достаточно красочно рисуют си
туацию и не требуют особых комментариев: они не сомневались, что в слу
чае насильственного кормления Иванова будет сопротивляться, и, опаса
ясь ее смерти, собирались приступить к кормлению, когда она потеряет
сознание от слабости. Это вполне подтверждалось сообщением начальни
ка Самарского губотдела ОГПУ от 27 октября: «Состояние Ивановой ухуд
шилось. Искусственное питание не допускает, угрожая самоубийством. Го
лодовку до возвращения Москву снять категорически отказывается.
Отрицает возможность снятия голодовки другими заключенными. Прошу
указаний. Передать СО ОГПУ Дерибасу»402. Дерибас в этот же день отве
чал: «Сообщаем Раков голодовку снял тчк Используйте это для срыва го
лодовки Ивановой»403.
В 22.30 того же дня Карпенко сообщал Дерибасу: «Личной беседе
Ивановой добился принятия ею вина при условии отправления Москву
вечером 28, если же этому времени вы пришлете телеграмму которой бу
дет условное от снявших голодовку подтверждение в вид общее идущим
общее слово, например, как интерес арестуют (правильность подчеркну
того сомнительна --- прим. шифровальщика) Нила Федоровича или что
либо подобное, она соглашается голодовку прекратить. Если подтверж
дение не получит, то согласна в дороге принимать камфару вино»404.
Поверх этой шифровки Дерибас написал следующее: «Вызвать к прямо
му проводу Самару и передайте следующее: На Вашу 175/ш передаю
Вам копию телеграммы, посланной Винавером: "Оренбург больница,
ссыльному Агапову Бутырцы, Гоц, Тимофеев голодовки прекратили"
и т. д. (точный текст телеграммы Винавера). Предъявите Ивановой
и предложите прекратить. Немножко дайте поправиться и отправляйте
ее в Москву»405.
Интересны переговоры Дерибаса по прямому проводу с начальником
Самарского ГО ОГПУ Карпенко (без даты): «Телеграмму Пешковой пе
репишите на бланке. Скажите, что получили из Москвы и предъявите из
вестному Вам человеку; если вы поняли нашу шифровку сегодняшнюю,
то мы уверены, что дело закончится успешно. Результат сегодня телегра
600

фируйте»406. Карпенко отвечал: «Никакого ответа сейчас дать не могу. Со
общу после переговоров думаю что данное будет недостаточно. Лучше бы
сделать то, о чем шла речь в моей депеше»407.
Дерибас отдал самарским чекистам следующую директиву: «Отправь
те Москву постарайтесь уговорить что с момента посадки поезд начала
принимать пищу Отправьте отдельном купе. Случае смерти дороге без шу
ма доставьте Москву»408. Уполномоченный Самарского ГО СО ОГПУ Вес
новский отвечал: «Согласие принятие пищи с момента получения под
тверждения об отправке завтрашний день уже имею. Вино подействовало
великолепно. Состояние хорошее завтра если будет купе отправим и на
деюсь с завтрашнего утра будет принимать пищу и обещает по дороге по
правиться до вполне приличного состояния. Последняя депеша имела
очень малое действие. Причины сообщу дополнительно»409. И, наконец,
29 октября Карпенко сообщал: «Иванова кончила голодовку 29 октября
утром. Чувствует вполне прилично. Сейчас вечером поездом 7 отпра
вим Москву. Прошу встретить»410.
Слова Дерибаса «случае смерти дороге без шума доставьте Москву»
служат доказательством того, что чекисты пошли на компромисс, уже ока
завшись перед последней чертой, и были готовы даже к смерти Ивановой.
8.6. М. А. Лихач (Москва --- Ново Николаевск---Москва)
В типовом письме начальника СО ОГПУ Дерибаса от 9 октября
1925 г., подписанном им вместе с начальником 3 го отделения СО Реше
товым и адресованном в Ново Николаевск в Полномочное Представи
тельство по Сибири относительно М. А. Лихача, помимо объяснения
о том, как его содержать, давались сведения и о том, с кем ему можно
переписываться: «<...> Сообщите Лихачу, что ему разрешена переписка
только с ближайшими родственниками и в пределах общей нормы пере
писки политзаключенных. Во время заключения в Бутырской тюрьме
СО ОГПУ была разрешена Лихачу переписка со следующими родствен
никами: 1) Соловьева Дарья Гавриловна --- жена, 2) Лихач --- М. А. --- се
стра, 3) Лихач Л. А. --- бывшая жена. О поведении Лихача и о ходе голо
довки своевременно информируйте СО ОГПУ. Нормы раскладки питания
прилагаются»411.
14 октября 1925 г. начальник Сибирского ОТО ОГПУ Филиппов, по
беседовав первый раз с Лихачем, после его привоза сообщал из Ново Ни
колаевска Полномочному представителю ОГПУ по Сибирскому краю
Павлуновскому: «Приму меры прекращения голодовки Лихачем. У меня
впечатление, что Лихач решил голодать смертельно»412. Павлуновский
в своем сообщении в Москву повторил слова Филиппова от своего име
ни: «Приму меры прекращения голодовки Лихачем. У меня впечатление,
что Лихач решил голодать смертельно»413. В Москве на это тревожное со
общение была поставлена традиционная резолюция «К делу».
О том, что Лихача окружили беспрецедентным «вниманием», видно
из его заявления от 15 октября 1925 г. Павлуновскому: «гр. Павлуновский,
к Вам у меня маленькая просьба. Ваши подчиненные, несомненно, пе
реусердствовали в моей охране. Поставили у дверей камеры постоянного
часового, который все время смотрит в волчок; когда я потушил огонь
(так как при огне спать не могу), после долгих препирательств согласи
лись на это, но ввели второго (!) часового в камеру. Столь сильная забо
та о моей жизни меня, конечно, очень трогает, но уверяю Вас, приводит
к обратным результатам: вызывает [невозможность] спать, в результате
601

чего пульс начинает прыгать до 110---120. Если это будет продолжаться,
вряд ли я смогу долго выдержать. Надеюсь поэтому, что Вы отмените эти
распоряжения. В частности хотел бы: 1) Чтобы часовой у дверей не "ви
сел" бы на волчке. 2) Чтобы ночью мне давали тушить огонь беспрепят
ственно. 3) Чтобы отнюдь не вводить специального часового внутрь ка
меры, что не дает мне спать»414.
Самочувствие М. Лихача ухудшалось достаточно быстро. Так, если
15 октября уполномоченный Наркомздрава по Сибири заключал: «В об
щем состояние удовлетворительное <...>. Во всяком случае угрожающих
симптомов нет»415, то уже на следующий день, т. е. 16 октября, он кон
статировал: «Самочувствие несколько ухудшилось. Плохой сон. Жалоб на
боли в животе нет. Объективно: язык обложен. Лицо одутловато. На но
гах отеков нет. Сердце: расширено на 1 поперечный палец вправо, слева
тоже. Тоны глухи. Пульс 116. Наполнения более сносного, чем это было
15/Х. Поскольку организм начал реагировать на голодовку, пожалуй,
своевременно приступить к искусственному кормлению. Думаю, не поз
же завтрашнего дня»416.
17 октября 1925 г. Павлуновский сообщал в Москву о Лихаче: «<...>
голодовки не прекращает, сегодня произведем искусственное питание»417.
20 октября начальник ТО ПП ОГПУ Филиппов телеграфировал из Ново
Николаевска Дерибасу: «Лихач продолжает голодать перешел сухую голо
довку применяем искусственное питание. Требует отправки Москву. Пав
луновский»418.
Чувствуя скорую развязку и не желая нести за нее ответственность,
20 октября Павлуновский заявил Дерибасу: «Если не удастся сорвать голо
довку до 24, я его 24 скорым направлю Москву»419. На следующий день он
получил ответ, но не от Дерибаса, а от ...заместителя председателя ОГПУ
В. Р. Менжинского: «Лихача направить Москву нельзя ни в коем случае тчк
Продолжайте применять искусственное питание тчк 21 октября 1925 Зам
пред ОГПУ Менжинский»420. Из этого видно, кто был настоящим вдох
новителем и руководителем всей этой операции, впрочем, спрятавшим
ся в тень и за спины руководителей среднего звена. Обращает на себя
внимание, что на шифровках из губотделов ОГПУ стоят резолюции толь
ко Дерибаса и Решетова (Дерибас адресовал их без комментариев Реше
тову, а последний --- Хорошкевич). Из всего этого следует, что высшее ру
ководство ОГПУ этих документов в руках не держало и не хотело вникать
в детали операции.
24 октября Павлуновский по «прямому проводу» передал Дерибасу:
«Лихач голодает 16 суток. Искусственное питание применяется силой.
Требует гарантии, что будет направлен Москву как он так и его товари
щи. Получении гарантии голодовку прекращает»421. На следующий день
он телеграфировал в Москву: «Лихач голодает 16 суток (так в тексте. ---
К. М.) искусственное питание применяется силой. Прекратит (слово
«прекратит» под сомнением, потому что оно искажено. --- Прим. шифро
вальщика) гарантировать, что будет отправлен Москву как он так и его
товарищи, получении гарантий голодовку прекращает»422. 26 октября Де
рибас отвечал Павлуновскому: «Гарантию дайте. По прекращении голо
довки и выздоровлении --- направьте Москву. Снятие голодовки телегра
фируйте. Отправку предупредите заранее»423.
Радостную весть о прекращении голодовки Лихачем Дерибас 25 октя
бря в сверхсрочном порядке отправил по остальным городам для срыва
других голодовок: «В[есьма] срочно. По распоряжению Дерибаса передать
по прямому проводу или другими путями <...> Лихач по представлении
602

ему гарантий, что по окончании голодовки он и его товарищи будут до
ставлены Москву голодовку снял тчк Используйте срыва ваших голодо
вок»424. Впрочем, Дерибас явно форсировал события --- Лихач вовсе не
прекратил еще голодовки, а лишь договаривался об условиях ее оконча
ния. Реально он ее прекратил позже --- или вечером 25 го октября или ут
ром 26 го, как это видно из резолюции Павлуновского на телеграмме Де
рибаса от 24/Х---25 г.: «Москва СО ОГПУ на 6304 Лихач прекратил
голодовку зпт сегодня выехал Лысьву тчк 26/Х. Павлуновский»425.
8.7. Ф. Ф. Федорович (Москва --- Нижний Новгород --- Москва)
9 октября 1925 г. начальник СО ОГПУ Дерибас и начальник 3 го от
деления СО ОГПУ Решетов сообщали начальнику Нижегородского гу
ботдела ОГПУ: «Переводимого к Вам при сем осужденного на тюремное
заключение по процессу ЦК ПСР члена ЦК ПСР Федоровича Флориа
на Флориановича поместите для отбывания срока тюремного заключе
ния в Нижегородский дом лишения свободы, максимально изолировав
его от всех политзаключенных и от воли на все время голодовки, объяв
ленной им при отправке из Москвы» 426.
27 октября зам. начальника Нижегородского ГО ОГПУ Загвоздин за
прашивал Дерибаса: «<...> можно ли давать эсеру Федоровичу совмест
ные прогулки с содержащимися у нас в изоляции эсерами Каценеленбо
ген, Стружинским, Дорожковым и Сидоровым»427. Дерибас ответил:
«Загвоздину. На днях Федорович будет вызван в Москву. 29/Х. 25». И в тот
же день Загвоздин отправил запрос и на имя начальника 3 го отделения
СО ОГПУ Решетова: «1) Федорович ждет исполнения данного ему обе
щания о возвращении всех книг, оставшихся в Москве. 2) Просит уста
новить адрес его дочери (он забыл по дороге из Москвы в Нижний и ни
как не вспомнит), проживающей в Богородском уезде с его сестрой
врачом. Просьба прислать адрес, т. к. я обещал ему это в момент снятия
им голодовки; передан адрес будет тогда, когда все остальные снимут го
лодовку. Просьба сообщить, когда прекратят голодовку остальные»428. От
вет Дерибаса и Решетова был общим и был отправлен 31 октября 1925 г.:
«Прогулку Федоровичу совместно Каценеленбогеном и др. политзаклю
ченными --- не давайте. Книги и адрес его дочери --- не посылаем, т. к. Фе
дорович на днях будет вызван в Москву. О последнем поставьте Федоро
вича в известность. Из цекистов в данное время голодают только Иванов
и Агапов, остальные голодовку прекратили и вызваны уже в Москву»429.
1 ноября 1925 г. зам. начальника Нижегородского ГО ОГПУ Загвоз
дин сообщал Дерибасу: «Согласно Вашего распоряжения, переданного
мне по телефону 31 го сего октября сотрудником СО ОГПУ т. Весковским,
при сем препровождается политзаключенный Федорович Фегодиет (так
в документе. --- К. М.) Флорианович»430.
Примером того, какие приемы чекисты пытались использовать, чтобы
найти «подходы» и рычаги давления на некоторых из заключенных для
срыва голодовки, может служить история с невестой Ф. Ф. Федоровича.
Власти, в целях дальнейшей изоляции осужденных, выслали из Москвы их
жен. Данные об этом мероприятии весьма отрывочны, неизвестно даже,
шла ли речь о высылке только жен или всех родственников, а также охва
тывала ли высылка всех осужденных по процессу или только членов
ЦК ПСР. Но как бы то ни было, этой репрессии подверглась невеста
Ф. Ф. Федоровича Е. Я. Соснина, арестованная 22 марта 1924 г. и выслан
ная в Актюбинскую губернию. К лету 1925 г. осужденные эсеры добились
603

от чекистов права выезда жен на свидание с ними, но тут выяснилось, что
это право не распространяется на Е. Я. Соснину. 1 июля 1925 г. заместитель
начальника СО ОГПУ Я. С. Агранов направил письмо коменданту Бутыр
ской тюрьмы Адамсону, в котором писал: «Прошу сообщить осужденному
Федоровичу Ф. Ф., что право выезда из ссылки на свидание, предоставлен
ное СО ОГПУ высланным женам цекистов, на гр. Соснину Е. Я. распро
странено быть не может, так как по показаниям гр. Сосниной при аресте
ее 22/III---24 г. она приходится Федоровичу не женой и даже не невестой,
под видом которой она получала свидание, будучи на свободе, а только
дальней родственницей 1 й жены Федоровича»431.
Ф. Ф. Федорович прямо на обороте этого документа написал: «Насто
ящее постановление прочел, но вместе с тем заявляю, что готов для
оформления моих отношений с Е. Я. Сосниной произвести формальную
запись и таким образом формально узаконить наш брачный союз»432.
Конечно, никакую «запись» чекисты производить не стали, но свою по
зицию несколько смягчили. 31 июля 1925 г. зам. начальника СО ОГПУ
Андреева просила коменданта Бутырской тюрьмы известить Ф. Ф. Федо
ровича, что выезд Е. Я. Сосниной в Москву на свидание с ним разрешен
быть не может, но вместе с тем ему было обещано удовлетворить «в слу
чае возбуждения им по окончании срока тюремного заключения ходатай
ства о переводе адмссыльной гр. Сосниной Е. Я. по месту его ссылки»433.
Несмотря на незарегистрированность отношений с Е. Я. Сосниной
Ф. Ф. Федорович продолжал упорно называть ее в своих заявлениях «же
ной». Во время голодовки в ноябре 1925 г., когда осужденных разослали
по разным тюрьмам, в письме к нач. Нижегородского губотдела ОГПУ
Е. Я. Соснина называлась уже невестой Федоровича и была включена
в «список ближайших родственников», с которыми Федоровичу разреша
лась переписка. Представляется, что чекисты пошли на такое послабле
ние отнюдь не из человеколюбия, а из желания обрести дополнительный
рычаг давления на Ф. Ф. Федоровича. Такой вывод напрашивается из слу
жебной записки, адресованной начальнику 3 го отделения СО ОГПУ Ре
шетову: «Федоровичу обещано за прекращение голодовки следующее:
1) Сосниной жене, разрешить приехать на свидание (она в ссылке
и 5 мес. не имела свиданий). 2) Сосниной дочери давать свидание не по
часу в неделю, а по 2 часа в 2 недели или 4 в месяц. 3) Сохранить мос
ковский паек. 4) Когда пошлем его в ссылку, то разрешить туда переехать
и Сосниной»434.
Судя по всему Ф. Ф. Федорович проявил твердость, за что и был, оче
видно, наказан лишением переписки с Е. Я. Сосниной, а в ответ на его
запросы причины этого запрета объяснили ведущимся по ее делу след
ствием 435.
В марте 1926 г. Ф. Ф. Федорович написал два заявления, в которых
продолжал добиваться общего места ссылки для себя и жены, также на
писавшей в феврале 1926 г. подобное заявление. Любопытно, что чекис
ты даже этот повод использовали для лишения его права жить в цент
ральной России. Так, в заявлении помощника начальника СО ОГПУ
Андреевой от 18 марта 1926 г. Федорович писал: «Вы сообщили мне, что
в случае перевода Е. Я. Сосниной в место моей ссылки я не могу рассчи
тывать на ссылку меня в центральные губернии, и перечислили ряд го
родов, куда я мог бы быть сосланным вместе с Е. Я. Сосниной. Из ука
занных Вами городов я выбираю город Ташкент, хотя по климатическим
соображениям я предпочел бы гор. Самарканд, если можно назначить мне
его местом ссылки, несмотря на проживание там Е. М. Ратнер»436.
604

Срок тюремного заключения Ф. Ф. Федоровича кончался 23 мар
та 1926 г. и 26 марта он был отправлен в г. Оренбург с обещанием пере
вести туда же Е. Я. Соснину, но еще и почти месяц спустя (21 апре
ля 1926 г.) ему (уже из Оренбурга) пришлось просить ускорить ее перевод
в этот город 437.
Из документов видно, как решалась судьба Ф. Ф. Федоровича. 18 мар
та 1926 г. уполномоченная 3 го отделения СО ОГПУ Е. Хорошкевич в «За
ключении по делу 8931» (номер личного дела Федоровича) писала:
«Так как свободного проживания по отбытии срока заключения Федоро
вичу разрешить нельзя, предлагаю дело его передать на рассмотрение
Особого Совещания при Коллегии ОГПУ, после чего сдать в архив 3 го
отд. СО ОГПУ». Свое согласие выразили 19 марта 1926 г. Решетов и Ан
дреева, причем последняя наложила также следующую резолюцию:
«Предлагаю выслать в Оренбург на 3 года»438. Уже 19 марта 1926 г. состо
ялось заседание Особого Совещания при Коллегии ОГПУ, принявшее ре
шение о высылке Ф. Ф. Федоровича в Оренбург на 3 года, на выписке из
протокола которого 22 марта 1926 г. он написал: «Читал 22/III Флор Фе
дорович»439.
§ 9 ПРОТИВОСТОЯНИЕ Н. Н. И Е. А. ИВАНОВЫХ
И ЧЕКИСТОВ (лето --- осень 1926 г.).
ПОПЫТКА САМОУБИЙСТВА Е. А. ИВАНОВОЙ
Последняя трагическая сцена всей этой драмы разыгралась летом---
осенью 1926 г. вокруг Н. Н. и Е. А. Ивановых. Насколько можно понять
из предсмертной записки Е. А. Ивановой, курирующие осужденных эсе
ров чекисты Андреева и Дукис по какой то причине затаили обиду на
Ивановых и пообещали им ее «припомнить»440. Так это или нет, судить
сложно, но очевиден факт, что Ивановым, единственным из всех их то
варищей, не зачли срок их предыдущих сидений в ЧК, прикрывшись до
вольно странным аргументом. Проследим истоки и ход конфликта, имев
шего весьма трагичные последствия.
22 апреля 1926 г. Ивановы подняли вопрос о «времени окончания на
ми тюремных сроков»441. Месяц спустя, 28 мая 1926 г. зам. начальника Ан
дреева писала в служебной записке коменданту Бутырской тюрьмы: «Про
шу сообщить осужденным Иванову Н. Н. и Ивановой Е. А., что срок
тюремного заключения их истекает первому --- 2 августа с.г., второй ---
19 декабря с.г. Указанные в их заявлении аресты в срок предварительного
им зачтены не будут, т. к. их заявление противоречит протоколам их до
проса, где в графе прежних арестов указано, что и тот и другая ранее не
арестовывались»442. Мотивация Андреевой производит весьма странное
впечатление, ведь чекисты легко могли навести справки в собственном ар
хиве, но предпочли то ли наказать их за «неправдивость» на допросе, то ли
просто воспользовались подвернувшимся под руку предлогом. H.Н.
и Е. А. Ивановы в совместном заявлении в Президиум ОГПУ несколько
месяцев спустя писали: «Еще 22 апреля нами был поднят вопрос о време
ни окончании нами тюремных сроков. Ответ ОГПУ о том, что время, про
сиженное нами при предыдущих арестах, зачитываться не будет, ибо
в протоколах наших допросов якобы не упоминается о прошлых арестах,
что и является единственной причиной незачета, ответ этот нами был
немедленно опротестован перед прокуратурой, однако и до сих пор,
605

несмотря на двукратное обращение, с указанием, что нас незаконно за
держивают сверх определенного нам срока, прокуратура хранит молча
ние. Точно также без ответа осталось наше заявление в ЦИК СССР. Хо
тя представители ОГПУ и признали, что предыдущие аресты должны
зачитываться (что делалось по отношению всех наших товарищей), хотя
мы неоднократно и письменно и устно указывали точно, где можно най
ти официальные документы об этих наших арестах, ОГПУ не позаботи
лось документы эти отыскать и установить факт арестов».
Усталость и безнадежность толкнули Е. А. Иванову 12 июля 1926 г.
на самоубийство. Накануне, 11 июля она написала заявление в Президи
ум ЦИК СССР следующего содержания: «Бережная изоляция идейных
противников, трогательно возвещенная советской властью, весьма ус
пешно достигает и иногда даже превышает "довоенные нормы" --- цар
скую каторгу. Поставив себе ту же цель --- уничтожение социалистов и не
смея делать это открыто, советская власть старается придать своей катор
ге приличный вид. Давая на бумаге кой что, на деле лишают всего: а за
то, что мы имеем, мы заплатили страшной ценой. Целый ряд сумасше
ствий, самоубийств --- вплоть до самосожжения, что и при цар. власти бы
ло редкостью, долгих массовых голодовок (перед нами вы сами молчите
об ваших позорных голодовочных комедиях), каких не бывало никогда ---
не оставляют сомнения, что коммунистическая "изоляция" и царский за
стенок --- одно и то же). Но чем дальше, тем меньше даже по форме от
личие и если по краткости срока, количественно еще вы не догнали ка
торги, то качественно даже с излишком. Соловецкий расстрел --- перед
ним бледнеют и Якут. история и Романовская и все другие. В прошлом
мы не знали избиения беременных женщин --- избиение Козельцевой
кончилось выкидышем.
Мы, осужденные по процессу ЦК ПСР, по вашим же словам, находим
ся в особо привилегированном положении, за нами внимательно следят не
только враги, но и друзья, мы сидим в Москве и находимся в непосредст
венном ведении высшего начальства --- и над нами издеваются (а над жен.
сугубо), нас бьют, провоцируют на голодовки, а окончание срока означает
начало новой серии арестов, голодовок и пр. Наши «гуманные» корот
кие --- 5 л.! сроки обращаются для иных в бессрочную каторгу. Не сломив
нас, отыгрываются на наших родных, арестуя и ссылая их только за нас.
Я отлично знаю, что я все равно конченый человек, ибо помимо всего, что
касается всех нас, у нас с братом есть обещание гр.гр. Андреевой и Дуки
са "припомнить" и это мы чувствуем. Единственная форма протеста про
тив издевательств, избиений, расстрелов, как вообще, так меня лично, до
ступная мне --- самоубийство. Голос мертвого звучит громче голоса живых,
а голос человека, дважды приговоренного к смертной казни, вечной катор
жанки, умирающей накануне "свободы", прозвучит особенно громко».
Елена Иванова
11 июля 1926 г.
Все мои вещи оставляю брату Никол. Ник. Иванову. Не жду "кануна"
освобождения в буквальном смысле слова, потому что, во первых, не знаю,
в каких условиях буду тогда находиться, а во вторых, не будучи уверена,
что морфий вполне хорош, я должна поспешить: искалеченная чекистами
рука действует все хуже и может быть вскоре я не смогу перерезать жилы.
Е. Иванова»443.
Помешал Е. А. Ивановой довести задуманное до конца постовой Север
ной башни, мл. надзиратель Агапкин Зенкин, насторожившийся из за ти
шины в камере. Вот как было доложено об этом происшествии в рапорте
606

пом. коменданта Ф. Ф. Лучко коменданту «Бутырской ОГПУ тюрьмы тов.
Дукис»: «Настоящим доношу, что в 10 ч. 30 мин. 12 го сего июля, политза
ключенная Иванова Е. А. пыталась покончить жизнь самоубийством, путем
вскрытия вены на левой руке, ножом от безопасной бритвы, пользуясь от
сутствием ушедшего на свидание заключенного Иванова Н. Н. Стоявшему
на посту мл. надзирателю Агапкину Зенкину долгая тишина в камере гр ки
Ивановой показалась подозрительной, он после неоднократного стука
в дверь, на который не последовало ответа, вошел в камеру и увидел Ива
нову, лежащую на постели с окровавленной рукой в тазике. Т. Агапкиным
Зенкиным был вызван немедленно деж. по тюрьме тов. Абрамов, а послед
ним --- врачи, каковыми была остановлена кровь и наложена повязка.
Спустя некоторое время Иванову нужно было перевести в Приемный по
кой, для наложения швов, но последняя категорически отказалась от какой
бы то ни было помощи, а Иванов Н. Н. заявил, что раз больная не желает
помощи, то он не допустит взять ее в больницу насильно.
Приложение: нож от безопасной бритвы и переписка на (4) листах»444.
Тюремными врачами было составлено два акта. Один о состоянии
здоровья Е. А. Ивановой гласил: «12 го июля 1926 года в 10 ч. 20 минут
утра я был вызван в Северную башню к заключенной Ивановой, у кото
рой оказался порез вен в верхней трети левого предплечья. Пульс удов
летворительный, 88 ударов в минуту; кровотечение из места пореза нало
жен жгут, давящая повязка; впрыснута под кожу камфора.
Подпись неразборчива» (Один из двух врачей, подписавших совмест
ный акт. --- К. М.)445.
Другой акт был об отказе от дальнейшей помощи: «12 июля 1926 г.
мы, нижеподписавшиеся, явились на Северную башню взять заключен
ную Иванову в перевязочную приемного покоя для наложения швов
и дальнейшей хирургической помощи хирургом, но гражданка Иванова
категорически отказалась от предлагаемой помощи. Гражданин Иванов
отказался выдать Иванову на операцию.
Врачи (подписи неразборчивы)»446.
Н. Н. Иванов подписал этот акт, засвидетельствовав отказ Е. А. Ива
новой от дальнейшей помощи: «Правильность изложения: отказа моей се
стры Ел.Ивановой от хирургической помощи и перевязки подтверждаю».
Судя по всему Андреева и Дукис утаили этот инцидент даже от сво
его начальства, но уж совершенно уверенно можно сказать о том, что ни
Сталин, ни Политбюро в целом в известность поставлены не были. Мо
тивы и первого, и второго вполне прозрачны. В первом случае --- Андре
евой и Дукису пришлось бы объяснять, зачем они практически на пус
том месте затеяли конфликт с последними «процессниками» в ситуации,
когда и руководство ОГПУ, и члены Политбюро в высшей степени уста
ли от неприятностей и скандалов, связанных с 22 мя осужденными эсе
рами. Во втором случае (если допустить, что Андреева или Дукис все та
ки доложили своему начальству) --- руководство ОГПУ также здорово
рисковало нарваться на раздражение Сталина, да и других членов Полит
бюро, согласившихся еще в январе 1924 г. заменить смертные приговоры
на пятилетние срока, лишь бы избавиться от этой вечной головной бо
ли. Для членов Политбюро, конечно, реакция на Западе была легко пред
сказуемой, просочись туда информация об этом инциденте, как легко
предсказуемой была и лавина неприятностей для большевистской вер
хушки, Коминтерна и его партий, дипломатов и т. д. Весьма вероятно, что
члены Политбюро, узнав, что попытка самоубийства Е. А. Ивановой бы
ла спровоцирована двумя чекистскими функционерами (в лучшем случае
607

средней руки), решившими повыяснять отношения с Ивановыми из за
каких то личных обид и не желавших думать о возможных весьма серь
езных последствиях, обратили бы свой гнев и на руководство ОГПУ,
за неспособность проконтролировать собственных сотрудников, тешащих
личное самолюбие за государственный счет. Забегая вперед, отметим, что
как только Ивановы решили голодать (а не докладывать в Политбюро
о голодовке, способной кончиться смертельным исходом, чекисты, оче
видно, уже не рискнули), чекисты тут же пошли на попятную, лишь бы
не вмешивать в это «семейное дело» Политбюро.
Но и после попытки самоубийства Е. А. Ивановой, Андреева, Дукис
и Хорошкевич вопреки логике и даже инстинкту самосохранения про
должали обострять конфликт, очевидно мстя уже и за попытку самоубий
ства, и за собственный страх получить серьезные неприятности.
27 августа 1926 г. Н. Н. и Е. А. Ивановы обратились с совместным за
явлением в Президиум ОГПУ, в котором жаловались на незачет им пре
дыдущих арестов в общий срок тюремного заключения, на подачу ОГПУ
без ведома самой Ивановой ходатайства в ЦИК об ее досрочном осво
бождении, на назначение в качества места ссылки города Коканд, прямо
указанного им как неприемлемого в первую очередь из за плохого кли
мата: «Еще 22 апреля нами был поднят вопрос о времени окончания на
ми тюремных сроков. Ответ ОГПУ о том, что время, просиженное нами
при предыдущих арестах, засчитываться не будет, ибо в протоколах на
ших допросов якобы не упоминается о прошлых арестах, что и является
единственной причиной незачета, ответ этот нами был немедленно оп
ротестован перед прокуратурой, однако и до сих пор, несмотря на дву
кратное обращение с указанием, что нас незаконно задерживают сверх
определенного нам срока, прокуратура хранит молчание. Точно так же без
ответа осталось наше заявление в ЦИК СССР. Хотя представители ОГПУ
и признали, что предыдущие аресты должны зачитываться (что делалось
по отношению всех наших товарищей), хотя мы неоднократно и пись
менно и устно указывали точно, где можно найти официальные докумен
ты об этих наших арестах, ОГПУ не позаботилось документы эти отыс
кать и установить факт арестов. Вместо этого, дотянув до того времени,
когда для одного из нас (Н. Иванова) зачет потерял актуальное значение,
ОГПУ без ведома Ел.Ивановой обратилось в ЦИК с ходатайством об ее
досрочном освобождении --- об "досрочном", когда до окончания срока
(при условии зачета предыдущих арестов) остается менее недели.
[С] назначением места ссылки произошла еще худшая история. 7 ав
густа Н. Иванову заявили, что он назначается в Пишпек, маленький, за
холустный городок, без достаточной врачебной помощи (необходимой
нам ввиду крайнего расстройства здоровья), без возможности найти до
статочный заработок, без всяких средств, культурной жизни.
Позднее оказалось, что это назначение не носило серьезного характе
ра, и его следовало принимать как попытку вызвать нас немедленно на
борьбу. Что это именно так, доказывается тем, что 9 августа тому же Н. Ива
нову было объявлено отношение ГПУ от 4/VIII о том, что вопрос о назна
чении ему места ссылки отсрочивается решением, впредь до получения от
вета от ЦИК на ходатайство о досрочном освобождении Ел.Ивановой. Так
как ЦИК ответ этот дал только в конце августа, то ни о каком решении во
проса о месте ссылки для Н. Иванова 7/VIII не могло быть и речи. Нако
нец, 25/VIII нам было объявлено, что нас отправляют в Коканд. Чтобы дать
понять, что из себя представляет это назначение, необходимо указать сле
дующее: хотя ОГПУ довольно часто отказывалось отправлять наших това
608

рищей в те города, которые они сами отмечали желательными, но все еще
ни разу не было, чтобы давался тот город, который был отмечен как непри
емлемый. С нами это случилось с первыми. Мы отметили два города из всей
южной части Союза, в которые мы ехать не можем, и нам дали как раз один
из них. Город Коканд среди всех городов Средней Азии отличается исклю
чительно дурным, прямо убийственным климатом, и это столь хорошо из
вестно ОГПУ, что гр. Андреева в переговорах с нашим тов. Федоровичем
о месте его ссылки сказала буквально следующее: "Мы бы могли Вам дать
Коканд, но ведь туда Вы ехать не согласитесь". ОГПУ, давшее нашим това
рищам большие областные центры (Свердловск, Самарканд), города с ву
зами (Свердловск, Воронеж), города, лежащие на расстоянии нескольких
часов езды от Москвы (Кострома, Вятка, Воронеж), допускавшее соедине
ние в одном городе двух из осужденных членов ЦК ПСР (тов. Федоровичу
предлагали ехать в Уральск к тов. Тимофееву), могло, конечно, найти на об
ширном юге России город, который, удовлетворяя нас своими условиями
(климатическими и иными), и не давал бы нам более того, что получали
наши товарищи. Вместо этого нам дают Коканд, зная твердо, что туда ехать
для нас невозможно. На наше заявление, что этот город нам не подходит,
и мы желаем пересмотра назначения, гр. Хорошкевич нам резко заявила,
что нам придется все же туда поехать, а если мы не поедем, нас "пове
зут" --- и что у ГПУ достаточно сил справиться с двумя арестантами. При на
значении наших товарищей таких речей никогда не раздавалось, наоборот:
у целого ряда товарищей неприемлемые им назначения пересматривались
и они получали новые, при определении коих считались с их желанием. Так
были переменены назначения Утгофу, Донскому, Альтовскому, Тимофееву,
Ракову и Е. Ратнер (дважды). Все это окончательно убеждает нас в том, что
кроме "общих" преследований, которые терпит вся наша группа от ГПУ,
на нас двоих обрушиваются особые --- вызываемые личными чувствами
представителей ОГПУ. Во всей этой истории мы упорно шли путем, уста
новленным законом, никогда не требовали того, на что не имели права,
и чего не получали уже наши товарищи, и после всего этого мы не можем
не видеть в действиях ОГПУ желания расправиться с нами окончательно
заставив нас либо принять назначение, равносильное для нас самоубийст
ву, либо не подчиниться распоряжению»447.
Действительно, еще 26 июля 1926 г. Н. Н. Ивановым была подана за
писка в СО ОГПУ, в которой он пытался повлиять на выбор чекистами
места ссылки: «К югу от линии Гомель --- Орел, Тамбов --- Саратов,
Уральск --- Оренбург, Актюбинск --- Кзыл Орда --- Верный (города поиме
нованные --- тоже нежелательны). К югу от назначенной линии нежела
тельны: Астрахань, Коканд, города Туркменистана и бывших ханств Хива
и Бухара (все из дурного климата).Украина нежелательна --- ибо там укра
инский язык обязателен. Город достаточно большой --- чтобы можно было
найти заработок». На записке рукой Андреевой написано: «Остав. Пиш
пек. Пишпек или Алма Ата. Где лучше в агент[урном] смысле и где
техн[ически] удобнее наблюд[ать]»448.
Впрочем, назначена ссылка Н. Н. Иванову особым Совещанием при
Коллегии ОГПУ 20 августа 1926 г. была в город Коканд сроком на три го
да 449, хотя 7 августа ему объявили о ссылке в Пишпек (Бишкек. --- К. М.)450.
Е. А. Иванова решением от того же числа ссылалась в Коканд. 22 июля
1926 г. уполномоченная 3 го отделения СО ОГПУ Е. Хорошкевич, рассмо
трев дело Е. А. Ивановой, в заключении написала, что считает возможным
ее досрочное освобождение и предложила дело передать на рассмотрение
Особого Совещания при Коллегии ОГПУ 451. Та же Хорошкевич в справке
609

от 18 августа 1926 г. писала: «Иванова Е. А. арестовывалась ВЧК 4/8---21 г.
под фамилией Ирановой Е. А. и была освобождена 29/8 того же года.
19 го декабря 1921 года она была вторично арестована со всей семьей Ива
нова Н. Н. и с этого числа содержится под стражей непрерывно до настоя
щего времени. О аресте Ивановой в 1918 году в ГПУ никаких сведений нет.
25 дней первого ареста не зачтены Ивановой в срок предварительного за
ключения на том основании, что на допросах после второго ареста она вез
де указывала, что ранее никогда не арестовывалась»452.
Чтобы выйти из этой ситуации, отчасти созданной ими самими, от
части --- тем, что сроки Ивановых кончались в разное время, чекисты ру
ками Хорошкевич написали второе заключение, датированное уже авгу
стом, где констатировалось, что «в данное время Ивановой с ее братом
Ивановым Н. Н., членом ЦК ПСР, отбывшим 2/8 с.г. срок тюремного за
ключения, возбуждено ходатайство о досрочном освобождении Ивановой
и о назначении им одного места ссылки. Считая возможным удовлетво
рение их ходатайства Ивановых, предлагаю войти с ходатайством в ЦИК
о досрочном освобождении Ивановой с последующей высылкой ее по ус
мотрению ОГПУ»453.
Фокус заключался в том, что Ивановы ходатайства о досрочном осво
бождении не подавали, и как только об этом им стало известно, предпри
няли попытки дезавуировать его. Так, Е. А. Иванова написала 11 августа
1926 г. заявление в ЦИК СССР, в котором отмечала: «9 августа брату моему
Н. Н. Иванову, окончившему срок заключения, было объявлено, что назна
чение места ссылки задерживается вследствие неполучения ОГПУ от ЦИК
СССР ответа на ходатайство о моем досрочном освобождении. Так как это
ходатайство было возбуждено помимо меня, то оно, очевидно, имело целью
заменить мне зачет предварительного заключения досрочным освобождени
ем. Дело в том, что вопреки разъяснению самого ОГПУ, а также тому, что
имело место по отношению всех наших товарищей, ни мне, ни брату не бы
ли зачтены наши предыдущие сидения на том единственном основании, что
у ОГПУ не оказалось в наших бумагах нужных отметок. Своевременно (22
июня) нами было указано, где можно найти документальные доказательст
ва несомненного факта нашего прежнего сидения. Если бы ОГПУ пошло
этим обычным законным путем, то брат был бы уже на воле, а мой срок
кончался в первых числах сентября, так что досрочное освобождение прак
тически не имеет никакого для меня значения. Вместе с тем считаю нуж
ным предупредить, что я не могу допустить, чтобы эта замена "зачета" пред
варительного заключения "досрочным освобождением" была использована
политически, а также для какого либо изменения по сравнению с обычным
для нашей группы моего дальнейшего положения»454.
Заявление Е. А. Ивановой до ЦИК СССР не дошло и им 25 августа
1926 г. было удовлетворено «ходатайство Ивановых Н. Н. и Е. А. о досроч
ном освобождении Ивановой Е. А.» и решено было «освободить ее
с 25 августа 1926 года с назначением ей местожительства ОГПУ».
Конфликт приблизился к своей кульминации, когда на заявлении
Н. Н. и Е. А. Ивановых от 27 августа 1926г. Дерибас поставил резолюцию:
«т. Оин. надо объявить Ивановым, что их просьба удовлетворена быть не
может. 1/IX---23 г.»455
Спровоцированность конфликта со стороны чекистов из за нежелания
зачесть время предыдущих арестов очевидна. Так, 28 мая 1926 г. замести
тель начальника СО ОГПУ Андреева писала в служебной записке комен
данту Бутырской тюрьмы: «Прошу сообщить осужденным Иванову Н. Н.
и Ивановой Е. А., что срок тюремного заключения их истекает первому ---
610

2/VIII с.г., второй --- 19.XII с.г. Указанные в их заявлении аресты в срок
предварительного заключения им зачтены не будут, т. к. их заявление про
тиворечит протоколам их допроса, где в графе прежних арестов указано, что
и тот и другая ранее не арестовывались»456. Безусловно, чекисты без труда
могли послать запросы и найти нужные сведения об арестах Ивановых,
но предпочли демонстративно их наказать за «неискренность» на допросах.
Конфронтация, как и следовало ожидать, кончилась ультиматумом
Н. Н. и Е. А. Ивановых, поставленным 7 сентября 1926 г. Президиуму
ОГПУ: «До сих пор, несмотря на все выступления ОГПУ, явно толкаю
щие нас на открытую борьбу (лишение нас зачета предыдущих арестов,
право на каковой зачет за нами признается самим ОГПУ, назначение нам
г. Коканда, нарушающее обязательства, принятые на себя ОГПУ 5/II
и 1/XI 1925 г., угроза применения силы и т. д.), мы тщательно избегали
всего, что могло привести к конфликту. Мы давали ОГПУ полную сво
боду выбрать из целой обширной области тот город, который оно найдет
для себя более удобным --- ГПУ этой возможностью воспользоваться
не пожелало. Теперь мы сами указываем те города, в любой из которых
мы согласны поехать, при соблюдении, конечно, всех прочих условий.
Эти города следующие: Краснодар, Владикавказ, Ростов на Дону, Воро
неж, Самара, Саратов, Самарканд и Ташкент. Мы будем ждать до 12 ч.
дня субботы 11 сентября и если не получим удовлетворительного ответа,
то начнем голодовку и будем ее продолжать до тех пор, покуда не будут
удовлетворены все наши законные требования и не будут восстановлены
все наши нарушенные права»457.
Как и следовало ожидать, боявшиеся очередного громкого скандала
чекисты уступили. За один день до начала голодовки, 10 сентября 1926 г.
состоялось заседание Особого Совещания при Коллегии ОГПУ, которое
постановило: «Во изменение постановления Ос. Сов. От 20/VIII --- 26 г.
высылку в Коканд заменить в г. Самарканд»458.
В высшей степени примечательно, что, потерпев поражение и на этот
раз, чекисты не сумели отказать себе в удовольствии мелких придирок и па
костей в отношении к Ивановым. Так, например, Н. Н. и Е. А. Ивановым
разрешили взять с собой в ссылку багажа весом 15 пудов на двоих, тогда
как до этого все ссылаемые из их группы имели право на 10 пудов багажа
каждый, в том числе и ехавшие без семьи (Герштейн, Федорович). Другой
пример: пообещав, что известят жену Н. Н. Иванова для сбора вещей, че
кисты своего обещания не выполнили, заставив Н. Н. Иванова перенести
срок отъезда 459. Кроме того Андреева отказала в свидании с Ивановыми,
которого 17 сентября 1926 г. просил их троюродный брат В. Н. Худадов
(опасаясь отказа из за недостаточности степени родства, он указал, что его
родители были близки с родителями Ивановых и поэтому все детство
и юность вплоть до 1907 г. они провели вместе)460.
Тем не менее 1 октября 1926 г. сопровождавший Ивановых чекист ра
портовал о доставке их «по месту назначения» и сдаче их «под соответ
ствующие расписки»461.
Примечания
1 Зензинов В. М. Пережитое. Нью Йорк, 1953. С. 150---151.
2 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 47. Л. 12.
3 См. подр.: Всесоюзное общество политкаторжан и ссыльнопоселенцев. Образо
вание, развитие, ликвидация. 1921---1935. Бывшие члены общества во время
611

Большого террора. Материалы международной научной конференции (26---28 ок
тября 2001). М., 2004.
4 Международный институт социальной истории. Архив ПСР. 867 (фильмокопии
Архива ПСР хранятся в РГАСПИ); ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 36.
5 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 65. Л. 107.
6Тамже.Т.43.Л.1,1об.
7Тамже.Л.23.
8Тамже.Л.3.
9 Там же. Л. 24, 24об.
10 Там же. Л. 36, 36 об.; Л. 37, 37об.
11Тамже.Т.46.Л.177
12 Там же. Л. 124---124об.
13Тамже.Т.47.Л.22.
14 Там же. Л. 24.
15 Там же. Л. 25.
16 Там же. Л. 26.
17 Там же. Л. 30, 30об.
18 Дмитрий Дмитриевич Донской / Сост., овтор введения и комментариев Я. А. Яков
лев. Томск, 2000. С. 141.
19 Янсен М. Суд без суда. 1922 год. Показательный процесс социалистов революци
онеров. М., 1993. С. 83.
20 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 23. Л. 116.
21 Дмитрий Дмитриевич Донской. С. 141.
22 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 55. Л. 16.
23 Там же.
24 Там же. Л. 17.
25 Там же.
26 Там же. Л. 4, 4об.
27 Там же. Л. 5---7об.
28Тамже.Т.47.Л.12.
29 Там же. Л. 14.
30 Там же.
31 Там же. Л. 17.
32 Там же. Л. 16.
33 Там же. Л. 21.
34 Там же. Л. 51.
35 Там же. Т. 46. Л. 141.
36 Там же. Л. 141об.
37 Там же. Л. 141.
38 Там же. Л. 142.
39 Там же. Т. 46. Л. 143---143об.
40 Там же.
41 Судебный процесс над социалистами революционерами (июнь --- август 1922 г.):
Подготовка, проведение, итоги. Сб. документов / Сост. С. А. Красильников,
К. Н. Морозов, И. В. Чубыкин. М., 2002. С. 292---293.
42ЦАФСБРФ.Н1789.Т.46.Л.146.
43 Там же. Т. 51. Л. 121.
44 Там же. Т. 32. Л. 206---208, 213---214.
45 Там же. Т. 32. Л. 214---216.
612

46 Там же. Л. 217---219.
47 Там же. Л. 34.
48 См., напр.: Дмитрий Дмитриевич Донской.
49 Л. 117---119.
50 Там же. Л. 120.
51 Там же. Т. 46. Л. 125.
52 Там же. Л. 43, 43об.
53 Там же. Л. 127.
54 Там же. Л. 128.
55 Всего в штате числилось 4 комиссара, ст. делопроизводитель, завхоз, бухгалтер, 3 ин
структора, 4 сотрудника делопроизводства, 4 ст. надзирателя, машинистка, 3 стати
стика, кладовщик, электромонтер, истопник, водопроводчик, печник, 5 прачек,
4 курьера и 78 надзирателей. Только пятеро из их них работало в тюрьме с 1918 г.,
двое---с1919г.,26---с1920г.,48---с1921г.,16---с1922г.(Тамже.Л.129---130).
56Тамже.Т.46.Л.50.
57 Там же. Л. 131.
58 Там же. Л. 133---133об, 134---134об., 135---135об., 136---136об., 137---137об., 138---
138об., 139---139об., 140---140об.
59 Там же. Л. 133---133об., 135---135об., 136---136об.,
60 Там же. Л. 138---138об., 140---140 об.
61 Там же. Л. 135об., 136, 137.
62 Там же. Л. 136.
63 Там же. Л. 140.
64Тамже.Т.47.Л.46.
65Тамже.Т.46.Л.51.
66 Там же. Л. 145---145об.
67 Там же. Л. 144.
68Тамже.Т.47.Л.21.
69 Там же. Л. 112, 114.
70 Там же. Л. 113.
71 Там же. Л. 115.
72 Там же.
73 Там же. Л. 117.
74 Там же. Л. 117.
75 Там же. Л. 118, 119, 128, 131, 133, 138, 139, 142, 144, 146.
76 Там же. Л. 150---152.
77 Там же. Т. 51. Л. 171.
78 Там же. Т. 43. Л. 36, 36об.
79Тамже.Т.58.Л.94.
80 Там же. Л. 93.
81 Там же. Т. 42. Л. 120---147.
82 Там же. Т. 42. Л. 120.
83 Там же. Л. 120.
84 Там же. Л. 157.
85 Там же. Л. 148.
86 Там же. Т. 42. Текст расписки, напечатанный на машинке на узкой полоске бумаги, гла
сил: «Росписка. Дана мною представителям Верховного трибунала и ГПУ членом ЦК
ПСР в том, что приговор Верховного трибунала, утвержденный Президиум ВЦИК от
8/VIII---22 г., мне прочитан и объявлен. Подпись. 8/VIII---22 г.» (Там же. Л. 149---159).
613

87 Там же. Л. 160.
88 См., например, телефонограмму зам. председателя ГПУ И. С. Уншлихта, передан
ную им 16 августа 1922 г. в Секретариат Верхтриба: «В виду, что по делу ЦК пар
тии эсеров приговор суда обвиняемым до сего времени не объявлен, [обращаем
ся] за присылкой» (Там же. Т. 43).
89 Там же. Т. 42. Л. 164.
90 Там же. Л. 165---186.
91 Там же. Л. 43об.
92 Там же. Т. 46. Л. 147.
93 Там же. Л. 178.
94 Там же. Л. 51.
95Тамже.Т.58.Л.2.
96Тамже.Л.4.
97 Там же.
98Тамже.Л.5.
99Там же.Л.9.
100 Там же. Л. 16.
101 Там же.
102 Там же. Л. 14---16.
103 Там же. Л. 118.
104 Там же. Л. 17.
105 Там же. Л. 125.
106 Так, например, народоволец, а затем эсер Л. К. Чермак, вспоминал о Петропавлов
ской крепости и Доме предварительного заключения, где он находился в середине
90 х годов XIX в.: «Кстати о книгах. Те, что я получал, носили явные следы попыток
заключенных передавать сообщения о себе то путем еле заметных знаков у букв, то пу
тем выскабливания некоторых. Но при осмотре книг рядом с выскобленной буквой
надзор выскабливал соседнюю и некоторые страницы были приведены буквально
в нечитаемое состояние этими выскабливаниями и лишь с большим трудом иногда
удавалось разбирать то, что сообщал заключенный. То же самое я видел позже в до
ме предварительного заключения, хотя там не так рьяно выскабливали соседние бук
вы и мне удавалось прочитать целые фразы и даже законченные послания. Но не толь
ко через книги делались попытки. Заключенные пытались если не переписываться,
то хотя бы только дать знать о себе. Однажды рассматривая миску, в которой давали
обед, я заметил слабо выцарапанные буквы, которые можно было прочитать как «Со
скис». Это слово мне ничего не говорило. Несколько позже, в предварилке, я прочел
это же слово, написанное мелом на двери одного из отрезков для прогулки заключен
ных. И мне стало ясно, что это фамилия» (РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 2. Д. 67. Л. 7).
107 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 58. Л. 119.
108 Там же. Л. 124---124 об.
109 Там же. Л. 100---100 об.
110 Там же. Л. 124.
111 Так, в служебной записке от 27 января 1925 г. она писала: «СО ОГПУ препровож
дает 15 журналов и 7 книг на имя осужденных по делу ЦК ПСР: Герштейн --- 14
номеров журнала, Лихач --- 2 книги и Веденяпину --- 5 книг и немецкий журнал,
для передачи по принадлежности. Все книги и журналы предварительно должны
быть тщательно осмотрены. Приложение: Упомянутое» (Там же. Т. 60. Л. 91).
112 Там же. Т. 60.
113 Там же. Л. 21.
114 Там же. Л. 22.
115 Там же. Л. 23.
614

116 См.: ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 60 и др.
117Тамже.Т60.Л.27.
118 Там же. Л. 37---37 об.
119 Там же. Л. 38---38 об.
120 Там же. Л. 32---33 об.
121 Там же. Л. 34.
122 Там же. Л. 32.
123 Там же. Т. 48. Л. 39.
124 Там же. Т. 47. Л. 30, 30об.
125 Изданные в 1971 г. издательством «Посев» мемуары Е. Олицкой до этого ходили
по рукам в машинописном виде, являясь продуктом т. н. «самиздата», --- из этих
машинописных экземпляров и тянутся подобные примечания.
126 Олицкая Е. Мои воспоминания. Франкфурт на Майне, 1971. Т. 1. С. 298---299.
127 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 60. Л. 310.
128 Сообщил Б. Ю. Иванов.
129 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 60. Л. 315---316.
130 Там же. Л. 316.
131 Чернова Андреева О. В. Холодная весна (Главы из книги) // Звезда. 2001. 8.
132 Олицкая Е. Мои воспоминания. Т. 2. С. 148---149.
133 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 60. Л. 310.
134 Там же. Л. 310.
135 Там же. Копия --- л. 306. Подлинник в конверте --- л. 310.
136 Там же. Л. 307.
137 Там же. Копия --- л. 304, подлинник в конверте --- л. 310.
138 Там же. Л. 309, подлинник в конверте --- л. 310.
139 Подробнее об этом см. выше.
140 Там же. Т. 58. Л. 103.
141 Вот что писала Б. А. Бабина в своих мемуарах о режиме «социалистического кор
пуса» Бутырок в феврале 1922 г.: «Нам показали камеру, которая была преобразо
вана в "клуб" --- то, что теперь зовется Красным уголком. Там имелись шахматы,
шашки, лежали свежие газеты и журналы --- даже "Социалистический вестник"
(издающийся зарубежными меньшевиками, всегда осведомленный о событиях
у нас и весьма ядовито их интерпретирующий). Тюремная библиотека была тогда
еще очень богатой, так как по традиции, установившейся с далеких дореволюци
онных времен, каждый освобождающийся оставлял в тюрьме все книги, кроме спе
циально ему самому необходимых. В "клубе" можно было спокойно читать и за
ниматься, что многие и делали. Там же почти еженедельно устраивались разные
доклады и происходили многочасовые дискуссии между представителями различ
ных группировок. Они бывали столь ожесточенными, что можно было подумать,
будто их участники сразу же отправятся проводить в жизнь свои идеи.
Каждое утро на гулкой железной площадке одной из сквозных лестниц Бу
тырской тюрьмы происходила утренняя гимнастика, как теперь ее называют ---
физзарядка, в которой принимали участие вся молодежь и вообще все желающие
...Первые дни пребывания в Бутырках ушли на всякие "визиты". ...Потом я
уже так не удивлялась, навещая других давних сидельцев: их камеры заставляли
меня вспомнить то, что мы в свое время читали о декабристах, которым гораздо
более наивное царское правительство разрешало всякие поблажки, скрашивающие
жизнь узника. Нечто похожее имело место и тут, в этот краткий, блаженный про
межуток времени, примерно между 1920 и 1922...» (Бабина Б. А. Февраль 1922 /
Публ. В. Захарова // Минувшее. Вып. 2. М., 1990).
615

А вот описание Бабиной еще более вольготной жизни в тюрьме в Б. Кисель
ном переулке (это был жилой дом, приспособленный под тюрьму), куда часть со
циалистов и анархистов вскоре перевезли из Бутырок: «Такую удивительную тюрь
му я увидела в первый и в последний раз в жизни, и она еще ярче вызвала у нас
представление о разыгрываемом спектакле, в котором мы оказались невольными
актерами. То был высокий (по тем временам) пятиэтажный дом с единственным
парадным входом. Вверх и вниз ходил лифт. На площадке каждого этажа у столи
ка помещался конвоир с винтовкой, прислоненной к стене. Обычно он читал
книжку и не обращал на нас никакого внимания. По обеим сторонам площадки
широко распахнутые двери вели в глубь обыкновенной добротной старой москов
ской квартиры, состоящей из целого ряда комнат, больших и поменьше, со вся
кими коридорчиками и закоулочками. Избранный тут же Совет Старост, гораздо
более демократический, нежели "теневой кабинет" Бутырской тюрьмы, сразу же
разместил нас по этажам и по комнатам. Четыре верхних этажа были отведены
жильцам по их партийной принадлежности --- меньшевики, эсеры левые и правые
получили в свое распоряжение по половине, целому и даже по полтора этажа, со
ответственно числу членов. Нижний этаж остался незанятым: в нем была большая
комната для свиданий и разные помещения, отданные в пользование нашей хо
зяйственной комиссии, как кубовая, разные кладовые и т. п. Семейным парам от
водились комнаты поменьше, а в больших поселилась холостая молодежь и оди
нокие старшие товарищи. Мы получили уютную маленькую комнату, где стояли
два топчана с матрацами и большой стол, имелись даже вешалки на стенах. Все
это выглядело вполне по домашнему. Было достаточно тепло, так как в доме дей
ствовало центральное отопление. Так же, как и в Бутырках, одна комната стала
"клубом", где помещались имевшиеся книги и газеты и где постоянно проходили
разные дискуссии, доклады и лекции и часто устраивались концерты...
Помню, как однажды во время очередного вечернего "концерта" в нашем клу
бе Камков, который сидел со мной рядом, смеясь, шепнул, наклонившись к мое
му уху: "Вот бы сюда сейчас какого нибудь журналиста из белой или буржуазной
прессы! Пусть бы сфотографировали с надписью: "В большевистском застенке"!"
Мог ли он тогда предвидеть, что полтора десятка лет спустя ему придется вы
пить полную чашу смертной горечи в страшном лубянском застенке!.. И что встре
тится он там с моим сыном, который в 1922 году семилетним крошкой приходил
на свидания с родителями в Кисельный переулок. В эти часы свиданий у нас дей
ствительно появлялось сознание, что мы узники пусть гуманной, но настоящей
тюрьмы». Там же.
142 Левая эсерка Ксения Троцкая писала своему мужу коммунисту В. В. Троцкому, ра
ботавшему в райкоме партии в Самаре, из Орловской «Центральной Изоляцион
ной тюрьмы» 8 января 1922 г.: «<...> Начну с Бутырок. Жилось нам там велико
лепно. Мы, социалисты, создали там маленькую автономную республику ---
администрация тюрьмы нас боялась, а ВЧК вынуждена была считаться с нами, т. к.
у нас была хорошо налажена нелегальная связь с волей и все творящееся в тюрь
ме сразу же становилось известным не только в Москве, но и за границей. Мы
пользовались свободным хождением по всей тюрьме, в наших руках были: кухня,
околоток, одним словом, мы делали все, что хотели, а начальство пикнуть боя
лось. Так, напр., когда прошел слух, что нас хотят запереть, мы в Ж.О.К. (жен
ский одиночный корпус. --- К. М.) вывинтили все до одного замка. Когда нас все
таки заперли, мы силой открыли наружную дверь и взломали двери на некоторых
коридорах. Применять к нам репрессии было опасно. Перед Рождеством 10 анар
хистов начали голодать за освобождение, голодовка окончилась их освобождени
ем на девятый день. Вероятно, на 6---7 й день их попытались было увезти куда то,
но товарищи не дали их и потом мы устроили постоянное дежурство на коридоре
616

и по первому же сигналу должны были их отстаивать. Атмосфера была очень на
пряженная. Приезжал Дзержинский, Самсонов. Первый --- джентльмен, послед
ний --- собака, но и этот был корректен, хотя старался дать почувствовать, что от
него зависит "ввести войска". Однако на 10 й день их все таки выпустили, за ис
ключением одного <...>» (ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 65. Л. 79---80).
143 Дейч Л. Г. 16 лет в Сибири. С. 73.
144 РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Д. 160. Л. 379---380.
145 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 60. Л. 8.
146 Там же. Л. 9.
147 Там же.
148 См.: Там же. Д. 59. Л. 190.
149 Там же. Т. 58. Л. 81---81 об.
150 Там же. Т. 102. Л. 19---19 об.
151 Записные книжки полковника Г. А. Иванишина / Публ. А. Д. Марголиса, Н. К. Ге
расимовой, Н. С. Тихоновой // Минувшее. Вып. 17. М., 1994. С. 527.
152 Дейч Л. Г. 16 лет в Сибири. С. 44---45.
153 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 60. Л. Л. 47 об.---48.
154 Там же. Т. 65. Л. 112.
155 Чернова Андреева О. В. Холодная весна. С. 138---139, 141.
156 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 96. Л. 47.
157 Там же. Л. 50.
158 Там же. Т. 65. Л. 42---44 об.
159 Там же. Л. 83---83 об.
160 Там же. Л. 84.
161 Там же. Л. 80---81.
162 Там же. Л. 86.
163 Там же. Т. 58. Л. 35---35об.
164 Там же. Л. 35 об.
165 Там же. Л. 47.
166 Там же. Л. 45.
167 Там же. Л. 44.
168 Там же. Л. 46, 48.
169 Там же. Л. 49, 50.
170 Там же. Л. 44---45.
171 Там же. Т. 61. Л. 42.
172 Смыкалин А. С. Питание в лагерях и тюрьмах Советской России: исторический ас
пект // Правоведение. Известия высших учебных заведений. Научно теоретичес
кий журнал. 1998. 4.
173 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 58. Л. 104.
174 Радзиловская Ф., Орестова Л. Мальцевская женская каторга в 1907---1911 гг. //
Женщины террористки в России / Сост., предисловие и примечания О. В. Будниц
кого. Ростов на Дону, 1996. С. 505.
175 РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Д. 285. Л. 1---4. Характерно, что последняя фраза была
в тексте документа очень тщательно зачеркнута (но нам все же удалось ее разо
брать), а напротив этого места сделана пометка на полях «писано в 1930 г.».
176 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 580---582.
177 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 58. Л. 54, 54 об.
178 Там же.
179 Там же. Л. 61---61 об.
180 Там же. Л. 62---62 об.
617

181 Там же.
182 Там же. Т. 58. Л. 79---79 об.
183 Там же. Л. 80---80 об.
184 Там же. Л. 90---90 об.
185 Там же. Т. 6. Л. 15---16 об. См. также: Судебный процесс над социалистами рево
люционерами. С. 582---583.
186 Там же. Л. 38.
187 Там же. Т. 58. Л. 39.
188 Там же. Л. 116.
189 Там же. Л. 119.
190 Там же. Л. 126.
191 Там же. Л. 123---123 об.
192 Там же. Л. 104---104 об.
193 Там же. Т. 58. Л. 160, 163.
194 См.: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 357.
195 ГАРФ. Ф. 6772. Оп. 1. Д. 3. Л. 6.
196 См.: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 361.
197 Там же. С. 367.
198 ГАРФ. Ф. 6772. Оп. 1. Д. 12. Л. 25.
199 Там же. Л. 40.
200 См.: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 368---369.
201 Там же. С. 369.
202 См.: Там же. С. 370.
203 Цит. по: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 370---372.
204 Там же. С. 373.
205 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 61. Л. 8---8 об.
206 Там же. Л. 7.
207 Там же. Л. 9.
208 Цит. по: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 722.
209 Там же. С. 723---724. См. также: ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 63. Л. 209.
210 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 63. Л. 212.
211 Там же. Л. 209.
212 Цит. по: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 374.
213 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 61. Л. 11.
214 Там же. Л. 13.
215 Там же. Л. 14.
216 Там же. Л. 15.
217 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 374---375.
218 Там же. С. 375---377.
219 Там же. С. 378.
220 Там же.
221 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 61. Л. 20.
222 Там же. Л. 21.
223 Там же. Л. 22.
224 Там же. Т. 110. Л. 28.
225 Там же. Т. 61. Л. 23.
226 Там же. Л. 24.
227 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 379.
228 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 58. Л. 267---268. Опубл. в: Судебный процесс над социа
листами революционерами. С. 583---585.
618

229 Там же. Л. 269.; Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 572.
230 Там же. Л. 272.; Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 573.
231 Там же. Л. 270---271. Судебный процесс над социалистами революционерами.
С. 573---574.
232 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 597.
233 Цит.по: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 571---572.
234 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 58. Л. 137.
235 АПРФ. Ф. 3. Оп. 59. Д. 18. Л. 43.
236 Там же. Л. 42, 60.
237 Там же. Л. 62.
238 Там же. Л. 63.
239 Там же. Л. 58.
240 Там же. Л. 81.
241 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 59. Л. 85---87. Опубл. в: Судебный процесс над социалис
тами революционерами. С. 575---577.
242 АПРФ. Ф. 3. Оп. 59. Д. 18. Л. 82---82 об.
243 Там же. Л. 78---79.
244 Там же. Л. 76, 77.
245 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 61. Л. 33.
246 Там же. Л. 34.
247 Там же. Л. 84.
248 Там же. Л. 85.
249 РГАСПИ. Ф. 76. Оп. 3. Д. 49. Л. 147---148. Опубл. в: Судебный процесс над социа
листами революционерами. С. 578---580.
250 Там же. Л. 154---155. Опубл. в: Судебный процесс над социалистами революцио
нерами. С. 577---578.
251 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 104. Л. 77.
252 Там же. Л. 79.
253 Там же. Л. 86.
254 Там же. Л. 87.
255 Там же. Л. 93.
256 Там же. Л. 94---94 об.
257 Там же. Л. 98 об.
258 Там же. Л. 99 об.
259 Там же. Л. 101.
260 Там же. Л. 102.
261 Там же. Л. 104.
262 Там же. Л. 106.
263 Там же. Т. 61. Л. 36---37.
264 Там же. Л. 35.
265 Там же. Л. 111.
266АПРФ.Ф.3.Оп.59.Д.18.Л.100.
267 Там же. Л. 102.
268 Там же.
269 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 61. Л. 44.
270 Там же.
271 Там же.
272 Там же. Л. 39---41.
273 Там же. Т. 103. Л. 58, 58 об.
274Там же.Т.96.Л.59,59об.
619

275 Там же. Т. 109. Л. 17, 17 об.
276Тамже.Т.108.Л.3,3об.
277 Там же. Т. 96. Л. 59---59 об.
278 Там же. Т. 61. Л. 50.
279 Там же. Л. 50 об.
280 Там же. Л. 51.
281 Там же. Т. 61. Л. 59.
282 Там же. Л. 60, 61, 62, 73, 67---69.
283 Там же. Л. 82.
284 Там же. Л. 81.
285 Там же. Л. 149.
286 Там же. Л. 83.
287 Там же. Т. 61. Л. 91 (Телеграммы о Гендельмане см. л. 92, об Иванове --- л. 93, о Фе
доровиче --- л. 94, об Ивановой --- л. 95, о Герштейне --- л. 96).
288 Там же. Л. 97.
289 Там же. Л. 149.
290 Там же. Л. 147.
291 Там же. Л. 164.
292 Там же. Л. 170.
293 Там же. Л. 172---173.
294 Там же. Д. 184, 185.
295 Там же. Л. 178.
296 Там же. Л. 208.
297 Там же. Л. 209.
298 Там же. Л. 210 об.
299 Там же. Л. 218---218 об.
300 Там же. Л. 210.
301 Там же. Л. 213---213 об.
302 Там же. Л. 214.
303 Там же. Л. 219.
304 Там же. Л. 220.
305 Там же. Л. 222---222 об.
306 Там же. Л. 225---225 об.
307 Там же. Л. 225 об.
308 Там же. Л. 226.
309 Там же. Л. 227.
310 Там же. Л. 232.
311 Там же. Л. 231.
312 Там же. Л. 43.
313 Там же. Л. 70.
314 Там же. Л. 58.
315 Там же. Л. 75.
316 Там же. Л. 76.
317 Там же. Л. 98.
318 Там же. Л. 105.
319 Там же. Л. 107.
320 Там же. Л. 108.
321 Там же. Л. 116.
322 Там же. Л. 109---109 об.
323 Там же. Л. 110, 111.
620

324 Там же. Л. 112---112 об.
325 Там же. Л. 113.
326 Там же. Л. 114.
327 Там же. Л. 119.
328 Там же. Л. 115
329 Там же. Л. 137.
330 Там же. Л. 135.
331 Там же. Л. 139.
332 Там же. Л. 140.
333 Там же. Л. 141.
334 Там же. Л. 142.
335 Там же. Л. 143.
336 Там же. Л. 144.
337 Там же. Л. 146.
338 Там же. Л. 158.
339 Там же. Л. 176.
340 Там же. Л. 171.
341 Рукой снимавшего копию цифра 6 то ли зачеркнута двумя косыми черточками,
то ли небрежно переправлена на цифру 0, но в архивном деле документ лежит сре
ди бумаг, датированных 26 октября.
342 Там же. Л. 163.
343 Там же. Л. 166.
344 Там же. Л. 165.
345 Там же. Л. 168.
346 Там же. Л. 167.
347 Там же. Л. 174.
348 Там же. Л. 177.
349 Там же. Л. 193.
350 Там же. Л. 191.
351 Там же. Л. 216.
352 Там же. Л. 215.
353 Там же. Л. 161.
354 Там же. Л. 175.
355 Там же. Л. 179.
356 Там же. Л. 195.
357 Там же. Л. 190.
358 Там же. Л. 195.
359 Там же. Л. 197.
360 Там же. Л. 192.
361 Там же. Л. 200---201.
362 Там же. Л. 202---203.
363 Олицкая Е. Мои воспоминания. Т. 2. С. 51---52.
364 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 61. Л. 66---66 об.
365 Там же. Л. 106.
366 Там же. Л. 132.
367 Там же.
368 Там же. Л. 133.
369 Там же. Л. 134.
370 Там же. Л. 157.
371 Там же. Л. 187.
621

372 Там же. Л. 189.
373 Там же. Л. 80.
374 Там же. Л. 130.
375 Там же. Л. 136.
376 Там же. Л. 152.
377 Там же. Л. 188.
378 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 104. Л. 108
379 Там же. Т. 61. Л. 52.
380 Там же. Л. 56---57 об.
381 Там же. Л. 71, 78.
382 Там же. Л. 99, 103, 104, 118.
383 Там же. Л. 121.
384 Там же. Л. 123---124 об.
385 Там же. Л. 132, 138.
386 Там же. Л. 148.
387 Там же. Л. 151.
388 Там же. Л. 162.
389 Там же. Л. 181.
390 Там же. Л. 159.
391 Там же. Л. 160.
392 Там же. Л. 182.
393 Там же. Л. 72.
394 Там же. Л. 237.
395 Там же. Л. 79---79 об.
396 Там же. Л. 100.
397 Там же. Л. 102.
398 Там же. Л. 245.
399 Там же. Л. 117.
400 Там же. Л. 127.
401 Там же.
402 Там же. Л. 180.
403 Там же. Л. 183.
404 Там же. Л. 194.
405 Там же.
406 Там же. Л. 229.
407 Там же.
408 Там же. Л. 230.
409 Там же.
410 Там же. Л. 199.
411 Там же. Л. 47---47 об.
412 Там же. Л. 88.
413 Там же. Л. 74.
414 Там же. Л. 84---84 об.
415 Там же. Л. 86---86 об.
416 Там же. Л. 89.
417 Там же. Л. 90.
418 Там же. Л. 120.
419 Там же. Л. 122.
420 Там же. Л. 125.
421 Там же. Л. 145.
622

422 Там же. Л. 153.
423 Там же. Л. 150.
424 Там же. Л. 154.
425 Там же. Л. 156.
426 Там же. Т. 96. Л. 59---59 об.
427 Там же. Т. 61. Л. 205.
428 Там же. Л. 206.
429 Там же. Л. 204.
430 Там же. Л. 207.
431 Там же. Т. 96. Л. 62.
432 Там же. Л. 62 об.
433 Там же. Л. 58.
434 Там же. Л. 72.
435 Там же. Л. 73, 75
436 Там же. Л. 7.
437 Там же. Л. 71---71 об.
438 Там же. Л. 78.
439 Там же. Л. 80.
440Там же. Т. 59. Л. 253.
441 Там же. Т. 113. Л. 22.
442 Там же. Л. 17.
443 Там же. Т. 59. Л. 253 об.
444 Там же. Л. 248.
445 Там же. Л. 249.
446 Там же. Л. 250.
447 Там же. Т. 113. Л. 22---22 об.
448 Там же. Л. 19.
449 Там же. Л. 21.
450 Там же. Л. 22.
451 Там же. Т. 108. Л. 13.
452 Там же. Л. 16.
453 Там же. Л. 17.
454 Там же. Л. 15.
455 Там же. Л. 22.
456 Там же. Л. 17.
457 Там же. Т. 108. Л. 22.
458 Там же. Т. 113. Л. 21.
459 Там же. Л. 25.
460 Там же. Л. 29.
461 Там же. Л. 30.
623

624
Итоги процесса следует рассматривать в нескольких плоскостях
и с разной временной удаленностью от событий 1922 г., так как многие
из неясных тогда тенденций определились окончательно лишь по проше
ствии времени. Судебный процесс над членами ЦК и «активными чле
нами» партии социалистов революционеров, состоявшийся в июне --- ав
густе 1922 г., стал хотя и кульминационным, но все таки промежуточным
этапом во взаимоотношениях эсеровской и большевистской партий. До
статочно указать хотя бы на то, что в отличие от общепринятых оценок
1922 г. не стал последним годом существования эсеровского подполья
в Советской России и властям понадобилось еще несколько лет на его
«добивание» (по меткому выражению начальника СО ГПУ Т. П. Самсо
нова)1. Как уже отмечалось, дату прекращения существования ПСР
в стране следует перенести с 1922 г. примерно на конец 1925 --- начало
1926 г. --- время исчезновения эсеровского руководящего российского
центра --- Центрального бюро ПСР.
Но дело не столько в этом, сколько в том, что процесс 1922 г. ни в ко
ем случае нельзя рассматривать в отрыве от всего предшествующего ему,
нарушая тем самым принцип историзма. И речь идет не только о собы
тиях 1917 г. и гражданской войны, когда противостояние эсеров и боль
шевиков достигло своего пика и протекало в самых острых формах (имен
но эти события стали ядром обвинения против эсеров и подробно
рассматривались на предварительном следствии и на самом процессе).
Само это противостояние имело глубокие корни, а его рассмотрение не
мыслимо, с одной стороны, вне контекста взаимоотношений социал де
мократов и эсеров, а с другой --- без учета разной природы и концепту
альных различий их доктрин. Собственно говоря, в процессе 1922 г., как
в фокусе, собрались и отразились все весьма противоречивые тенденции
почти полувековых взаимоотношений «друго врагов» --- марксистов и на
родников, и этот процесс следует рассматривать и как составную часть
кампании большевиков, имевшей своей целью насильственно поставить
точку в затянувшемся споре между марксизмом и народничеством. Еще
раз подчеркнем, что процесс --- лишь часть (хотя и весьма важная) дол
говременной и широкомасштабной кампании, начало которой мы обна
руживаем уже накануне и сразу после захвата большевиками власти в ок
тябре 1917 г. Кампания эта имела как минимум две цели --- во первых,
борьбу с эсерами как с крупнейшей и наиболее влиятельной политичес
кой партией, получившей право на власть по итогам выборов в Учреди
тельное Собрание, что лишало большевиков главенствующего положения
в определении судеб страны, к которому они так стремились. Устранение
ИТОГИ ПОКАЗАТЕЛЬНОГО СУДЕБНОГО
ПРОЦЕССА С. Р. И «ТЮРЕМНОГО
ПРОТИВОСТОЯНИЯ». СУДЬБЫ ПОДСУДИМЫХ,
ШТРИХИ К ПОРТРЕТАМ И ПАРАДОКСЫ
РЕАБИЛИТАЦИИ ГЕНЕРАЛЬНОЙ
ПРОКУРАТУРОЙ РФ В 1997--2001 гг.
(ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)

эсеров с политического поля как опаснейшего конкурента стало для боль
шевиков актуальной задачей, которую они окончательно решили лишь
после физического уничтожения «носителей» идей и партийных функци
онеров к началу 40 х гг.
Достижение этой цели было невозможно без решения другой --- дис
кредитации идей, принципов и практики ПСР, предлагавшей иную мо
дель социалистического общества и другие пути и методы его построе
ния. Борьба на этом направлении велась социал демократами еще
в 90 е гг. ХIХ в., получив особый размах после организационного оформ
ления ПСР на рубеже 1901---1902 гг. Естественно, что подобная «идейно
дискредитационная» кампания приобретает иное качество начиная
с 1917 г., когда речь пошла не столько о праве влияния на пролетариат
и доминировании в социалистическом движении России, сколько о пра
ве обладания реальной государственной властью. Начиная с захвата вла
сти две эти цели на практике решались большевиками почти всегда од
новременно (по крайней мере в первые годы), что важно подчеркнуть еще
и потому, что многие десятилетия вопрос о причинах гибели оппозици
онных партий (в том числе ПСР) трактовался однозначно --- как резуль
тат, с одной стороны, «идейного банкротства» в глазах трудящихся, обра
тивших свой взор на «единственно верное» учение и отвернувшихся от
предателей их интересов, с другой разочарования рядовых членов этих
партий в их программе и тактике. Значение репрессивных мер больше
виков в гибели ПСР не отрицалось, но и не воспринималось с необхо
димой степенью серьезности, хотя, как нам представляется, их приори
тетность для успешного решении властью задачи уничтожения
политической оппозиции сомнений не вызывает. Традиционное оттесне
ние на задний план роли репрессий привело к тому, что даже сегодня не
которые молодые историки делают упор на идейные, имманентные при
чины гибели эсеровской партии, на идейное вытеснение ее
коммунистической партией, заявляя о том, что «...единственной россий
ской политической партией, не по букве программы и лозунгам, а по дей
ствиям, была партия большевиков». По мнению автора этого высказыва
ния, «в голове не только В. М. Чернова, но и многих других политических
эмигрантов не укладывалась мысль о том, что советский режим держит
ся отнюдь не на штыках и плечах энкавэдэшников, а на поддержке боль
шинства народа. Режим, созданный в СССР, соответствовал каким то
глубинным чертам русского национального характера, как положитель
ным, так и отрицательным. <...> Все это не укладывалось в выработан
ную В. М. Черновым систему представлений о социалистическом обще
стве, которая сформировалась в русле западной политической парадигмы.
Для него было характерно признание самоценности отдельной человече
ской личности, незыблемости ее прав, а отсюда фетишизация и доведе
ние до абсурда идеи демократии»2.
Хочется указать автору, что прежде чем упрекать Чернова и других
эмигрантов в «полном непонимании советской действительности»
и «в фетишизации и доведения до абсурда идеи демократии», не грех бы
ло бы самому автору не демонстрировать, если сказать мягко, весьма спе
цифические рассуждения о «плечах и штыках энкавэдэшников» и «под
держке большинством народа» режима в 20--30 е гг.
Характерно, что А. А. Федоренко не смягчил свое заявление, как ча
сто делают более осторожные его собратья по духу, говоря, что де, конеч
но же, «было и то, и другое» --- было и насилие, были «штыки и плечи
энкавэдэшников», но была поддержка и большинства народа. Похоже,
625

автор то ли отрицает, то ли не замечает сам факт подобного насилия (и до
вольно длительного), облеченного в формы «государственного террора»,
где, кстати, была задействована вся мощь самых различных государствен
ных структур (совсем не только ВЧК---ГПУ---ОГПУ---НКВД---МГБ---
КГБ). Однажды на ток шоу «Культурная революция» ведущий передачи
министр культуры М. Швыдкой спросил «прямо в лоб» лидера КПРФ
Г. А. Зюганова --- так были или нет репрессии? На что последовал ответ,
в том духе, что мол, не знаю, в моей деревне их не было!
Впрочем, нельзя все сводить только к репрессиям 1936--1939 гг., как это
зачастую делается. Проблема шире --- и тематически и хронологически; она
в феномене «государственного террора», к которому прибегли большевики,
захватив власть и пытаясь ее удержать, а потом, войдя во вкус, отлили ее
в стройные организационные и «идейные» формы. Вот что еще
в 1920--1923 гг. (книга вышла в Германии в 1931 г.) написал в своей книге
левый эсер И. Штейнберг (нарком юстиции во время «брака по расчету»
большевиков и левых эсеров в конце 1917 --- начале 1918 г., эмигрировав
ший затем из России, который точно, емко и провидчески писал о сути
и логике государственного террора): «Террор вовсе не отдельная акция,
не изолированное случайное, пусть и повторяющееся, выражение гнева пра
вительства. Террор это система <...> созданный и легализованный режимом
план массового принуждения, массового устрашения, массового уничтоже
ния. Террор --- это выверенный перечень наказаний, репрессалий и угроз,
с помощью которых правительство запугивает, соблазняет и принуждает вы
полнять свою волю. Террор --- это тяжелый, удушающий покров, наброшен
ный сверху на все население страны, покров, сотканный из недоверия, по
таенной бдительности и жажды мщения. Кто держит этот покров в руках,
кто с его помощью держит в руках все население страны, без исключения?
<...> В условиях террора власть находится в руках меньшинства, печально
известного меньшинства, сознающего его изолированность и боящегося ее.
Террор существует именно потому, что правящее меньшинство усматрива
ет врагов во все большем числе индивидов, групп и слоев общества. <...>
Этот собирательный «враг Революции» мало помалу разрастается, охваты
вая саму Революцию. <...> Понятие это мало помалу расширяется и в кон
це концов включает в себя страну, все ее население, «всех, за исключением
правительства», и тех, кто с ним непосредственно сотрудничает»3.
Рассуждения А. А. Федоренко о том, что «режим, созданный в СССР,
соответствовал каким то глубинным чертам русского национального ха
рактера, как положительным, так и отрицательным», производят впечат
ление чего то недодуманного и недоговоренного. Самое любопытное, что
в этом с автором можно отчасти (но только отчасти!) согласиться. В этом
утверждении слышится мотив знаменитой фразы «Каждый народ имеет
то правительство, которого он заслуживает». Наверное, любой режим со
ответствует каким то глубинным чертам национального характера, как
положительным, так и отрицательным. Наверное, режим, установленный
нацистами в Германии в 1933 г., также соответствовал каким то глубин
ным чертам немецкого национального характера, как положительным,
так и отрицательным. Но автор обходит полным молчанием такой вопи
ющий факт, что в России сотни тысяч (чтобы не сказать --- миллионы)
людей считали неприемлемым для себя большевистский режим и с ору
жием в руках дрались с ним в годы гражданской войны. Он игнорирует
достаточно очевидный факт, что власти раскрутили маховик репрессий
в 30 е гг. до невероятных размеров, потому что боялись собственного на
рода (по крайней мере, части его).
626

Ни в коей мере не отрицая энтузиазма и воодушевления у миллио
нов людей (особенно у молодежи), все же нельзя всерьез исходить (как
советский агитпроп той поры), из того, что все население страны (за ис
ключением разного рода врагов и вредителей), «в едином порыве», «как
один человек», радостно шло за «великим Сталиным», «за родной ком
мунистической партией» к «светлому будущему». Говоря о положитель
ных и отрицательных сторонах русского национального характера, следу
ет отметить, что они, безусловно, есть у любого народа, но отнюдь не
каждое правительство, эксплуатируя отрицательные стороны националь
ного менталитета и характера, заходит так далеко (спасая себя), разжигая
самые темные страсти и инстинкты, стравливая бедных и богатых крес
тьян, рабочих натравливая на интеллигенцию и на крестьянство, «крас
ных профессоров» натравливая на «старых спецов», русских --- на евреев
космополитов и т. д. и т. п.
Вполне можно согласиться с точкой зрения историка А. И. Юрьева,
писавшего о механизмах организации и проведения «ликвидационного»
Всероссийского съезда бывших с. р. в 1922--1923 гг. и констатировавше
го: «Используя различные методы, но прежде всего за счет применения
репрессивных мер, коммунистическая партия завершала ликвидацию
своих политических оппонентов»4.
Не умаляя значения идейных разногласий, которые были важным
источником отдельных неудач партии эсеров в борьбе за власть и мно
гих внутрипартийных проблем, мы не можем говорить об идейном кра
хе как главной причине политической смерти ПСР. Более того, сегодня
мы знаем, что к углублению идейного кризиса и усилению фракцион
ной борьбы было приложено немало совместных усилий партийных
и чекистских органов. Кроме того, как представляется, не следует сме
шивать разные явления. Да, действительно, в 1917 г. ПСР была фор
мально единой, но внутри нее шла острая борьба различных фракций,
закончившаяся отколом от нее левых эсеров и созданию отдельной
ПЛСР. Идейные разногласия и фракционные разногласия не прекраща
ются и в 1918 г. и в 1919 г., отливаясь в довольно яркие формы (доста
точно указать на противоборство В. М. Чернова и Н. Д. Авксентьева
(и стоящих за ними единомышленников) во времена Комуча и Уфим
ской директории летом--осенью 1918 г.). И хотя, т. н. правые течения
в эсеровской партии (они связаны не только с именем Н. Д. Авксенть
ева и И. И. Фондаминского, но и Е. К. Брешковской, А. Ф. Керенско
го, А. А. Аргунова и др.) не хотели уходить из партии и создавать собст
венные организационные структуры, ожесточение во фракционной
борьбе было сильным, о чем свидетельствует хотя бы история с исклю
чением из партии Н. Д. Авксентьева и И. И. Фондаминского россий
ским партийным руководством (и возврат к этой, казалось бы, урегули
рованной проблеме членов ЦБ ПСР уже во время процесса и раскол по
этому вопросу). Но группа «Народ», позже назвавшая себя меньшинст
вом ПСР, вставшая на левые позиции, пошла по пути создания собст
венных организационных структур, оформив и организационно доста
точно серьезные идейные разногласия. Безусловно, В. М. Чернов был
прав, когда в 1921 г., обращаясь к единомышленников Н. Д. Авксенть
ева и И. И. Фондаминского, указывал, что по отношению друг к другу
они варвары, говорящие на разных языках. Таким образом, значитель
ные идейные разногласия, острая фракционная борьба и даже органи
зационное обособление частей некогда единой партии (ПЛСР,
МПСР) --- безусловно факт.
627

Но, как представляется, это вовсе не означало ни краха неонародни
ческой идеологии и миросозерцания в целом, ни отрицания потенциаль
ной возможности существования нескольких неонароднических партий
вместо единой ПСР. Большевики (а затем и советская историко партий
ная историография) в совершено понятных корыстных целях преувели
чивали возможные последствия кризисных явлений в эсеровской среде,
которые вели вовсе не к исчезновению эсеровской идеологии и эсеров
ских организационных структур, а к их трансформации и появлению но
вых идеологем (они уже вполне сложились) и новых организационных
форм. Представляется, Э. Вандервельде был не далек от истины, когда на
свидании с обвиняемыми 1 й группы в июне 1922 г. (разговор был под
слушан чекистами) прогнозировал уже на второй день после легализации
партии ее массовость, обретение статуса мощной политической силы
в стране. Если мы гипотетически допустим возможность падения боль
шевистского режима в 20 е гг. и легализации политических партий,
то с очень большой долей уверенности можно предположить, что усили
ями сохранившихся партийных кадров были бы воссозданы партии эсе
ров (центристы и левоцентристы), левых эсеров, партии меньшевиков,
организации максималистов и анархистов, возможно ТНСП и МПСР.
Создание в будущем более «правой» парламентской неонароднической
партии ярко выраженного реформистского характера, ориентировавшей
ся на коалицию с кадетами (и в руководстве которой были бы люди по
добные Н. Д. Авксентьеву, И. И. Фондаминскому, Е. К. Брешко Бреш
ковской, А. А. Аргунову, А. Ф. Керенскому) представляется более чем
вероятным.
Ведь феномен Февраля 1917 г., когда некоторые политические пар
тии возродились, подобно птице Феникс, вполне мог повториться и поз
же в момент дестабилизации и краха режима. Это возрождение, впрочем,
было возможно при наличии как минимум трех условий:
1) сохранение партийных кадров (пусть и рассеянных по тюрьмам,
ссылкам и эмиграции), способных легко воссоздать партию;
2) привлекательности проповедуемых ею идей;
3) привлекательности партии для разных социальных групп и классов.
Поэтому, если возрождение, скажем, вышеперечисленных партий
и организаций в случае гипотетической гибели режима в начале 20 х гг.
было более чем вероятно, то к началу 30 х оно было бы весьма осложне
но теми стереотипами и ярлыками, которыми их «украсили» большеви
ки, а к началу 40 х и особенно 50 х стало бы уже просто невозможным.
Необходимо подчеркнуть, что даже уничтожив последних эсеров, мень
шевиков, анархистов (уцелели буквально считанные единицы), власть
еще многие годы «разоблачала» их идеи, «предательскую» сущность
и т. п., работая «с запасом прочности» в создании крайне непривлекатель
ного образа. Излюбленные в советской историографии термины, приме
нявшиеся к оппозиционным партиям --- «идейное банкротство» и «идей
ный распад», использовались весьма щедро, пряча реальный механизм
уничтожения этих партий. Еще раз подчеркнем, что отрицать выдающу
юся роль репрессии в уничтожении нелегальной партии (учитывая оте
чественный опыт) просто невозможно.
Впрочем, перегибать палку в другую сторону и видеть лишь одно на
силие было бы неверно. Задачи по пресечению деятельности оппозици
онных организаций облегчались для власти целым рядом факторов, мно
гие из которых ярко проявились уже после поражения революции
1905--1907 гг., когда большинство партий, ставших в эти годы массовыми,
628

резко деградировало и влачило жалкое существование. Тогда многое сви
детельствовало об организационной слабости партий, политической
и гражданской незрелости большинства их членов, да и большинства на
селения страны, оказавшегося втянутым в большую политику 5. Невоз
можность сколько нибудь длительного существования нелегальной мас
совой партии в подобных условиях при активной репрессивной политике
властей достаточно очевидна.
Как показывает анализ, по сравнению с 1907---1910 гг. в 1918---1925 гг.
условия существования ПСР как организационной единицы ухудшилась по
нескольким параметрам. Во первых, репрессии властей достигли совер
шенно нового уровня и качества, будучи направлены уже не только про
тив самих эсеров, но и против сочувствующих им и даже членов их семей.
Это позволило чекистам добиться того, о чем жандармы могли только меч
тать --- «вычистить» и «изолировать» всю социальную среду, без поддержки
и помощи которой ни эсеры, ни меньшевики существовать не могли.
Во вторых, политическая жизнь страны столь стремительно и парадоксаль
но изменилась, что для многих социалистов камнем преткновения стали
старые неизжитые стереотипы (коммунист лучше и приемлемее белого
офицера), не позволявшие им адекватно оценить реальность, переосмыс
лить свое привычное миропонимание, правильно определить свое место на
новых баррикадах в братоубийственной войне. Естественно, что обостри
лись идейные расхождения и дезориентация в эсеровской среде, что выра
зилось, например, в колебаниях и «соглашательстве» многих эсеров с боль
шевиками и их властью (большевики социалисты, а Советская власть
власть трудящихся). Это приводило к тому, что многие эсеры, дезориенти
рованные всем происходящим, предпочли уйти в личную жизнь и профес
сиональную деятельность (часть из них дала «подписки» и объявления в га
зеты о своем несогласии с программой и тактикой ПСР, иные, ничего «не
подписав», дистанцировались от власти, к которой явно относились без
симпатий), другие уходили к коммунистам (некоторые становились до
вольно ярко выраженными ренегатами и даже провокаторами), получая
моральное и политическое оправдание, чего раньше они были лишены.
В третьих, осведомительство и провокация (важнейший инструмент
политической полиции) также достигли гигантских масштабов и измени
лись качественно. Чего стоит только закладывание всеохватной осведо
мительской сети в московских вузах в мае --- июне 1922 г. из расчета два
осведомителя на курс! В четвертых, пропагандистский прессинг властей,
внедрявших в сознание миллионов людей образ «врага народа», усилил
ся по сравнению с царскими временами многократно и также приобрел
новое качество. Все это в совокупности и сделало неизбежным гибель
ПСР, как впрочем, и всех остальных партий.
Пытались чекисты дотянуться и до эсеровской эмиграции. Об этом
свидетельствует, например, протокол состоявшегося 23 августа 1922 г. сов
местного совещания СО ГПУ и ИНО ГПУ по вопросу «о ликвидации ра
боты правых с р за границей». На нем шла речь о необходимости выяв
лять каналы связи заграничных эсеров с Россией, посылать за границу
осведомителей, развертывать за границей силами ИНО ГПУ газетные
кампании против эсеров и осуществления некоторых других мер (п. 5
и 6), содержание которых было засекречено даже в этом документе с гри
фом «совершенно секретно»6.
Все это было составными элементами кампании против социалистов,
длившейся как минимум два десятка лет, и процесс 1922 г. был лишь ее
эпизодом. Сама же кампания, в свою очередь, была зримым, своего рода
629

организационным проявлением более широкого исторического явле
ния --- противостояния большевиков и социалистов, оставшихся верны
ми идеям свободы и демократии как основы, «души» социализма; проти
востояния «тоталитарного» и «демократического» вариантов социализма,
чьи последствия и итоги частью определились сразу, а частью --- десяти
летия спустя. Безусловно, осмысление итогов этого противостояния, как
и воссоздание всего исторического полотна разных его форм и фаз --- за
дача будущего. Но некоторые из своих соображений мы выскажем, по
ставив в центр рассмотрения процесс 1922 г., чьи итоги и последствия
нуждаются в интерпретации, исходя из трехуровнего временного подхо
да, с учетом текущих, непосредственно выявившихся в ходе процесса
и после него и последствий долговременного характера.
Текущие (кратковременные) последствия охватывают период пример
но до середины 20 х годов, до исчезновения эсеровского подполья и аре
ста всех сколько нибудь активных эсеровских элементов. Представляется,
что, сделав центральной осью «идейно дискредитационной» кампании
крупный, показательный гласный (точнее, полугласный) процесс, власти
не до конца спрогнозировали результаты этого своего выбора. А ведь
вполне были возможны и альтернативные варианты. Для «идейно дис
кредитационной», или проще говоря пропагандистской кампании, нуж
ны были информационные поводы, но их можно было найти довольно
много. Безусловно, грандиозный и гласный судебный процесс представ
лялся властям самым эффектным и эффективным способом для решения
поставленной задачи. Годом позже Н. В. Крыленко высказался весьма
афористично: «Дубина --- примитивное оружие, винтовка поэффектив
нее, но самое эффективное --- это суд»7.
Как и в случае с «петиционной кампанией», использовавшейся рань
ше как средство борьбы оппозиции против власти, большевики револю
ционную традицию «бросания правды» со скамьи подсудимых в лицо су
дей зеркально перевернули. По меткому выражению М. Янсена, «новым
было то, что большевики, уже будучи правительством, бросали «правду»
в лицо обвиняемых, чтобы привлечь на свою сторону и запугать людей»8.
Думается, что большевиков подвела склонность к гигантомании и яр
ким формам, помноженная на чрезмерную уверенность в способности
справиться с любой поставленной задачей («нет таких крепостей, кото
рые не сумели бы взять большевики»). Вполне вероятно, что если бы вла
сти без спешки поставили и провели в течение одного двух лет 5---10 эсе
ровских процессов как в различных городах на «местном» материале
(«Комуч», «антоновщина», «поддержка Деникина», «кронштадтский мя
теж», «поджоги нефтяных вышек в Баку» (этот процесс был проведен
в 1922 г. и закончился для многих его участников расстрелами) и т. д.),
так и в Москве (террористическая деятельность в 1918 г., иностранная по
мощь ПСР и т. п.), то и пропагандистская машина получила бы вполне
достаточно информационных поводов, и многих неприятных последст
вий и неожиданностей удалось бы избежать или, по крайней мере, серь
езно их сгладить.
В этом контексте крайне интересен и важен вопрос об «эсеровских»
предтечах процесса 1922 г. Первый опыт проведения судебного процес
са над с. р. с вынесением им смертного приговора был проделан почти
за год до проведения «московского процесса». Руководители и активные
деятели тамбовской организации, находившиеся с 1920 г. в Бутырской
тюрьме, были в 1921 г. отправлены в Тамбов и преданы суду революци
онного трибунала, вынесшего или смертные приговоры за руководство
630

«антоновщиной». По этой же схеме в марте 1921 г. ряд членов ЦК и вид
ных эсеров был из Москвы отправлен в Сибирь, где им инкриминирова
ли создание «Сибирского Крестьянского союза» и восстание крестьянст
ва в западной Сибири. Им также грозила смерть, о чем чекисты прямо
говорили члену ЦК ПСР и руководителю иркутского Политцентра
Ф. Ф. Федоровичу.
1 июля 1921 г. Центральное Организационное Бюро ПСР отправило
заявление ультимативного характера по следующим адресам: «Президиум
ВЦИК, Совнарком, Реввоенсовет Республики, Ревтрибунал Особой Ар
мии (Тамбов) и Сибчека». Заявление гласило: «По поступившим в Цен
тральное Организационное Бюро партии социалистов революционеров
сведениям, члены партии Бондаренко, Данковский, Алпатский и др., аре
стованные около года назад в Тамбове, свозятся ныне из различных тю
рем, куда они были высланы вместе со всеми социалистами, в Тамбов,
где предаются суду Ревовоентрибунала, по обвинению в идейном руко
водительстве и в связи с повстанческим движением.
Точно так же высланы в Сибирь, по видимому, с той же целью члены
партии Герштейн и Федорович (оба члены ЦК), Тарабукин, Габель, Свир
ская, Горохов, Рукавишников, Пузырев, Дзела Жилинский, Табанаков.
Тов. Федоровичу на допросе следователь ВЧК г жа Бройде заявила да
же, что его "постановили расстрелять за участие в Крестьянском Союзе".
Органам Советской власти достаточно хорошо известно, что ни пар
тия в целом, ни перечисленные выше товарищи никакого участия в Там
бовском и Сибирском повстанческом движении не принимали и связи
с ним не имели. Желание квалифицировать имевшие место в отдельных
случаях факты информирования партийных товарищей о характере дви
жения, является плохо придуманной провокацией, имеющей целью по
ставить под угрозу жизнь отдельных членов партии. Предание Тамбовских
товарищей суду Реввоентрибунала Особой Армии, после приказа Комис
сии ВЦИК, опубликованного в тамбовских "Известиях" от 11 июня, при
обретает характер непосредственного посягательства на их жизнь.
Центральное Организационное Бюро партии социалистов революци
онеров заявляет, что все перечисленные выше товарищи, равно как и все
арестованные члены партии, находятся под защитой партии, и что гаран
тией сохранения их жизни, их неприкосновенности является личная от
ветственность руководителей органов советской власти, которым адресу
ется настоящее заявление»9. 4 августа 1921 г. нач. СО ГПУ Самсонов,
отправляя это заявление В. Р. Менжинскому и в копиях --- Ф. Э. Дзержин
скому, И. С. Уншлихту, сопроводил его следующими предложениями:
«Считаю, что в ответ на это заявление необходимо принять следующее
решение:
1. Опубликовать заявление в нашей правительственной печати с осо
бым правительственным предупреждением о том, что за малейшие попыт
ки со стороны эсеров применить против нас террор мы ответим им массо
вым красным террором (выделено нами --- К. М.).
2. ТАМБОВЦЫ: ДАНКОВСКИЙ, БОНДАРЕНКО и др. по показа
ниям тамбовца бандита Фетискина принимали активное участие в орга
низации Антоновщины, при чем мы имеем подлинник показаний Фети
скина с головой обличающих указанных тамбовцев в бандитизме. Это
показание ФЕТИСКИНА также опубликовать, что вскроет подлую ложь
ЦОБ ПСР (правых) и что если после всего этого они посмеют поднять
против нас руки, то понесут от Советского Правительства заслуженную
им кару.
631

3. Мы должны привлечь членов Цека ПСР к ответственности за уча
стие в бандитизме, опираясь на их же заявление в той части, где они ука
зывают, что члены их партии, в том числе тамбовцы бандиты, находятся
под их покровительством.
4. Дать задание всем органам Чека принять своевременно нужные
предохранительные меры»10.
Творец «дела Сибирского Крестьянского Союза» И. П. Павлуновский
писал в Президиум ЦК 19 ноября 1921 г.: «Члены ЦК Федорович, Герш
тейн и член Сибирского Областного комитета с. р. Кудрявцев показали,
что программа, на которую ссылаются эсеры, члены инициативной груп
пы Сибирского крестьянского союза, отнюдь не составлена на основании
постановления ЦК партии о работе в деревне, а ФАЛЬСИФИЦИРОВА
НА под программу с. р.» (См. протокол допроса Кудрявцева, Герштейна
и Федоровича 17 ноября 1921 г.).
Таковое заявление членов ЦК партии с. р. есть признание, что про
грамма Сибирского Крестьянского Союза --- программа партии с. р.
Сибирский же крестьянский союз находился в связи не только с бе
логвардейскими организациями, но и с Красноярским Крестьянским Со
юзом (показание Игнатьева)»11.
Но дело Сибирского Крестьянского союза не дало самостоятельного
процесса. Его материалы были присоединены к обвинительному матери
алу московского процесса. Слушание дела о Сибирском крестьянском со
юзе закончилось полным фиаско для властей --- фальсификация дела си
бирскими чекистами стала очевидной даже для большевиков. Это видно
как из ряда монологов на самом процессе, так и из письма А. В. Луна
чарского Л. Д. Троцкому и Л. Б. Каменеву, который находясь под впечат
лением этого провала восклицал: «Я прекрасно знаю, что с.р., хотя и не
рационально и в незначительной мере, но все способствовали крушению
Колчака, после того, как он наплевал им в глаза. Я прекрасно понимаю,
что извлечь что нибудь для нас полезное из этого сибирского периода бу
дет нельзя. Единственным свидетелем того, будто бы с.р. организовали
в Сибири в партийном порядке беспартийные крестьянские союзы, ко
торые выступали де против Советской власти, было показание Игнатье
ва. Игнатьевские показания, однако, оказались чрезвычайно слабыми
и четыре заседания, убитые на расследование этого периода во первых
дали возможность с.р. щегольнуть революционной работой, во вторых,
показания Игнатьева предстали настолько в неблагоприятном свете, что
по словам защитников левая группа подсудимых хотела после них офи
циально отмежеваться от Игнатьева, как шкурочника и выдумщика, ма
рающего их своим соседством, и только с большим трудом удалось их от
этого отговорить. Был и целый ряд других неприятных инцидентов за эти
два дня, о которых более подробно может сказать Шубин, который, как
юрист легче, чем я разбирается в этих маленьких, но досадных промахах.
В общем же можно сказать, что на благополучном для нас фоне процес
са эти два сибирских дня (суббота и понедельник) были прямо для нас
неудачны»12.
Фальсификация «тамбовского», «сибирского» и чуть позже «бакин
ского» дел сомнений не вызывают. Рассматривайся они хотя бы на таком
полугласном процессе, как «московский» процесс --- их тенденциозность
и фальсификация обязательно вылезли бы наружу
Таким образом, напрашивается вывод, что процесс с. р. 1922 г. был
уже подготовлен предшествующей практикой. Как нам представляется,
и «тамбовское дело» и дело «Сибирского крестьянского Союза» были пер
632

вой пробой чекистского пера в освоении этого жанра. Фактически далее
мысль и «способы работы» чекистов пошли уже проторенными путями.
Более того, анализируя докладную записку Самсонову, мы видим пере
кличку с тем, какое решение приняло Политбюро 8 августа 1922 г. в ка
честве способа предотвращения террористического возмездия за расстре
лянных товарищей --- угроза заложничеством (как одной из форм
«массового красного террора»). Правильнее было бы сказать, не просто
перекличку, а опору на тот опыт, который и был проделан летом 1921 г.,
опыт, показавший, что эсеры в условиях угрозы расстрела ни в чем не по
винных своих товарищей не способны на применение террора. Фактиче
ски, можно сказать, что чекисты и власти опытным путем уже в 1921 г.
нашли способ нейтрализовать угрозу эсеровского террора, обратившись
к арсеналу мер, которые за несколько лет до этого в России считались
уделом или инквизиторов или колонизаторов.
Насколько удачной и оптимальной оказалась выбранная властями
форма гласного, публичного процесса для реализации поставленной це
ли? В чем они просчитались и что вовремя не увидели?
Постановка подобного процесса уже на стадии предварительного
следствия в силу объективных условий (колоссальность масштаба собы
тий и количества вовлеченных в них людей) требовала много времени
и множества высокопрофессиональных следователей. Но в условиях де
фицита следователей с юридическим образованием и квалификацией, до
статочной для того, чтобы их дела не развалились на гласном процессе,
а также в условиях дефицита времени, отведенного на предварительное
следствие (следствие ГПУ --- чуть более полутора месяцев, следствие
Верхтриба --- чуть более месяца), постановка такого грандиозного процес
са была чревата цепью провалов уже во время судебного слушания.
Спешка, стремление к эффектности, без продумывания возможных
последствий ярко проявилось в следующем эпизоде, имевшем место уже
в ходе судебных слушаний, когда обвинитель А. В. Луначарский потребо
вал привлечь в качестве свидетеля Ю. В. Ключникова --- небезызвестного
редактора журнала «Смена вех». О том, почему Луначарский потребовал
привлечь к участию в процессе Ключникова, можно только гадать, но мы
вряд ли ошибемся, если предположим, что по той же самой логике, по ко
торой в список обвиняемых власти помимо эсеров включили видных де
ятелей из других партий --- Милюкова, Мартова и др. В этом странном,
с точки зрения логики, шаге, не было ничего странного с точки зрения
политических интересов, преследуемых большевиками на этом процессе.
И не важно, что ни Ключников к эсерам, ни эсеры к нему не имели ни
малейшего отношения, главное, что вывод в качестве свидетеля по делу
эсеров столь неоднозначной фигуры (как в глазах советского обывателя,
так и в глазах подавляющей части антибольшевистской оппозиции, осо
бенно ее социалистического спектра) позволял бросить тень и на эсеров.
Фактически это было действие по классическому сценарию, о жертвах
которого говорят «То ли он украл, то ли у него украли... В общем гряз
ная история!».
Но абсурд ситуации заключался в том..., что Ключников абсолютно
ни с кем из подсудимых не был знаком, и с эсеровской партией вообще
в своей политической деятельности не пересекался! Ключников, кото
рый находился в Москве и был допущен в зал суда, направил Г. Л. Пя
такову паническое письмо, в котором всячески пытался доказать, что
привлечение его на процесс с. р. в качестве свидетеля, как об этом было
заявлено в первый же день процесса обвинителем Луначарским, чревато
633

дискредитацией и суда и его самого. Письмо Ключникова содержало три
группы доводов, почему не следует его привлекать на процесс 13, и завер
шалось ходатайством освободить его от обязанности выступать в качест
ве свидетеля на процессе: «<...> сопоставляя, с одной стороны, совершен
но ничтожную пользу, которую мои показания принесли бы суду по делу
с. р., а с другой стороны --- серьезные последствия, которые имело бы для
меня мое выступление в качестве свидетеля, я почтительно ходатайствую
об освобождении меня от обязанности дачи свидетельских показаний.
Прежде, чем обратиться к Вам с этим ходатайством я изложил мотивы
его А. В. Луначарскому, который сообщил мне, что со своей стороны он
не имеет никаких возражений против удовлетворения этого моего хода
тайства и уполномочил меня сослаться на него в усилении его»14. По всей
видимости, отказ Луначарского от своего поспешного желания видеть
Ключникова в качестве свидетеля обвинения и приведенные последним,
более чем убедительные аргументы (которые должны были бы придти
в голову Луначарскому до того, как он сделал свое заявление), убедили
Пятакова, и на том дело и кончилось.
На процессе вскрылись не только всякого рода мелкие изъяны пред
варительного следствия, но и многочисленные случаи прямой подтасов
ки и фальсификации фактов, давления на обвиняемых и свидетелей, что
не только обесценивало сам процесс и не позволяло властям достичь нуж
ного эффекта, а, напротив, серьезно било по их авторитету, создавая
очень серьезную проблему. Уместно отметить, что, решая в авральном по
рядке эту проблему (потребовалось ограничить гласность процесса,
для чего обеспечить подбор публики, невыдачу адвокатам стенограмм,
цензуру в прессе и т. д.), власти этим создавали ряд новых проблем, по
неволе запустив в действие «принцип домино».
Использование для суда над ПСР такой формы, как открытый, глас
ный процесс, порождало для властей массу проблем юридического харак
тера. Устройство суда над политической партией не имело в юриспруден
ции прецедентов и соответствующих юридических механизмов.
Для достижения поставленных задач пришлось очень многое корректи
ровать в привычной и устоявшейся структуре и процедурах открытого
и гласного процесса. Так, например, насколько известно, в первый раз
в отечественной и европейской практике применялась конструкция из
двух групп обвиняемых, сидевших на разных скамьях подсудимых, имев
ших каждая свою группу адвокатов (причем защитники 2 й группы об
виняемых не были юристами, а являлись видными государственными
и политическими деятелями, выступавшими с отдельными заявлениями
не только по процессуальным вопросам).
Другим проявлением «юридической» уязвимости процесса стала
странная для постороннего наблюдателя картина кардинальной перета
совки числа и состава обвиняемых. Эта перетасовка длилась с февраля
1922 г. практически до самого начала процесса, причем далеко не все
предпринятые властями в этом направлении шаги могут быть нами объ
яснены --- до сих пор логика части их действий неясна.
Даже тщательно проведенное следствие не решало всех проблем, ко
торые перед организаторами ставил гласный процесс, требовавший на
разных уровнях гласности и открытости, состязательности сторон. Глас
ный процесс затруднял для большевиков уклонение от этого, так как су
ществовали четкие и общепризнанные юридические процедуры и нормы.
Власти недооценили то, что соблюдение этих процедур рождает для них
серьезные проблемы, а их обход и спешное конструирование новых
634

разоблачает их (особенно в глазах европейской общественности, способ
ной оценить подобные «нововведения»). Так, например, выбранная фор
ма гласного, открытого процесса требовала допуска в зал суда родствен
ников и всех желающих. Пойти на это было невозможно, во первых,
потому, что сочувственно настроенная публика могла бы легко превра
тить процесс в публичную политическую демонстрацию, а во вторых,
сделала бы все происходящее достоянием гласности (от гектографирован
ных листовок до слухов). Первое для большевиков было невозможно, так
как по их сценарию публика в зале (как и весь народ) должна была осуж
дать эсеров как изгоев и поддерживать расправу над ними. Второе все
равно не получилось в нужной степени. Вынужденно пустив родственни
ков в зал суда, власти немедленно пострадали от утечки информации
(и это несмотря на то, что за родственниками, как и за адвокатами уста
новили наружное наблюдение и прослушивали их телефоны), а подбор
остальной публики провели предельно неудачно и непродуманно, что
сразу бросилось в глаза и иностранным защитникам. Действительно, взяв
огромный зал и набив в него почти две тысячи коммунистов, да еще по
том в связи с затяжкой процесса вынужденных проходить ротацию (об
этом можно судить по одному из высказываний Г. Л. Пятакова, призы
вавшего публику к порядку) этой весьма специфично выглядящей и ве
дущей себя аудитории (порой, как на партсобрании или митинге), влас
ти не догадались (да еще и не научились) подбирать публику из разных
социальных страт, так чтобы она выглядела как можно ближе к «настоя
щей». Уместно отметить, что во второй половине июля на утренние засе
дания приходило крайне мало публики и заседания шли в полупустом за
ле, а к вечеру зал постепенно заполнялся, будучи набит до отказа во время
выступлений видных коммунистических деятелей, принимавших участие
на процессе в самых разных качествах. В целом можно сказать, что по
добранная «коммунистическая публика» позволяла решать ряд задач,
но серьезно портила впечатление от процесса.
Прежде всего публика была использована для давления на подсуди
мых 1 й группы, что было необходимо властям в силу того, что гласный
процесс не давал им необходимых рычагов для манипуляции подсудимы
ми 1 й группы («подготовили» и «запрограммировали» на предваритель
ном следствии только подсудимых 2 й группы). Более того для давления
и запугивания обвиняемых 1 й группы власти были вынуждены пойти на
приглашение представителей рабочих и устройство 20 июня 1922 г. в за
ле суда митинга, где требовали расстрела всех подсудимых. Эта выходка
произвела на Западе грандиозное впечатление своим средневековым ха
рактером, но была то она предпринята большевиками, терявшими кон
троль за ситуацией, пожалуй что и вынужденно. Это была отчаянная по
пытка властей сломить и заставить каяться хоть одного двух человек из
1 й группы.
Сценарий гласного суда требовал выступлений подсудимых и публи
кации стенограмм процесса, но выведя на процесс 22 нераскаявшихся об
виняемых 1 й группы, власти явно не подумали, в какую ловушку себя
загнали. Не давать им слова, заткнуть им рот было невозможно (и без то
го приходилось десятки раз прерывать и лишать слова подсудимых, ког
да их критика большевиков становилась для последних нестерпимой),
но и предавать гласности их речи тоже было невозможно. Если бы под
судимые, действительно, были изгоями и отщепенцами, а их речи не на
ходили бы сколько нибудь серьезного отклика в массах, то не было бы
проблемы. Но в том то и дело, что их критика большевиков была весьма
635

острой и точной, а их аргументы весьма убедительны. Предавать все это
гласности было бы для режима самоубийственным шагом, так как это
значило предоставить эсерам за свой счет огромную и благодарную ау
диторию. Кроме боязни идей и критики, большевики не могли позво
лить демонстрировать подсудимым всему миру свою мужественность
и несгибаемость. Власти явно не продумали, какой эффект для них бу
дет иметь «нераскаянность» подсудимых (больше таких ошибок власти
не делали). В высшей степени интересна история о том, как с предло
жением бывшего эсера В. А. Чайкина (выступившего с разоблачениями
эсеровской партии) издавать полные стенограммы процесса без изъятия
в независимом издательстве согласился сначала председатель Верховно
го революционного трибунала, а затем и Президиум ВЦИК. Но 16 мая
1922 г. на четвертом заседания комиссии Политбюро РКП (б), на кото
ром присутствовали «тт. Троцкий, Каменев, Бухарин, Дзержинский, Лу
начарский, Малкин, Крыленко», было решено --- «Просьбу с р Чайкина
о печатании стенограмм отклонить»15. Примечательно, что на всех пре
дыдущих протоколах комиссии стоял только гриф «Совершенно секрет
но», а на этом протоколе, появился еще и весьма необычный
гриф --- «Хранить конспиративно»16. В этой ситуации Президиум ВЦИК
отменил свое решение 17.
Можно сказать, что «тройка Политбюро» проявила большую прозор
ливость, понимая, что им не удастся удержать под контролем подсуди
мых 1 й группы и полные стенограммы процесса станут отражением не
только побед власти на процессе, но и ее поражений (так и произошло).
В результате несмотря на обещания стенограммы процесса так и не бы
ли изданы. Подневные же информационные сводки, печатавшиеся в цен
тральной прессе, содержали неполную или препарированную информа
цию. Но то, что годилось для «внутреннего» потребления, не годилось
для «внешнего». Большевики не могли дать иностранным защитникам
подневных стенограмм, но в результате столкнулись с отказом последних
от защиты.
Вообще договоренности делегации Коминтерна с представителями
Интернационалов о проведении гласного процесса (присутствие иностран
ных защитников социалистов, печатание стенограмм) явились неприят
ным сюрпризом для организаторов и вдохновителей процесса, которые, на
чиная с В. И. Ленина, всячески пытались если и не отказаться от взятых
на себя в Берлине обязательств, то хотя бы максимально их выхолостить.
Во избежание недоразумений, еще раз подчеркнем, что правильнее было
бы называть процесс не гласным, а полугласным. Несмотря на вполне по
нятное желание власти сделать его закрытым, это было чревато большими
политическими и пропагандистскими проигрышами, а потому разными
ухищрениями и манипуляциями, сохраняя всю атрибутику гласного про
цесса, власти попытались создать некую комбинированную систему, в ко
торой плюсы гласного судебного слушания для них были максимально ис
пользованы, а минусы --- сведены к минимуму (это удалось только отчасти).
Власти явно не продумали и недооценили степень опасности для се
бя и проблему управляемости адвокатов 1 й группы подсудимых. Как уже
отмечалось, из сообщений агентуры ИНО ГПУ, перехваченных писем
ЦБ ПСР в ЗД ПСР и скопированного агентурой письма В. М. Зензинова
к А. Ф. Керенскому властям было известно, что российское ЦБ ПСР при
гласило для участия в процессе виднейших русских политических защит
ников, а Зензинов просил Керенского составить юридическую диспози
цию защиты (в этом участвовали и другие юристы эсеры) для сообщения
636

ее подсудимым 1 й группы и их русским адвокатам, и иностранным за
щитникам социалистам. Но главное, что одно только то, что русские ад
вокаты просто честно и профессионально исполняли свои обязанности,
превратилось для организаторов процесса в весьма серьезную проблему.
Ведь подобрав состав суда, обвинителей, части свидетелей и даже публи
ку в зале, а также избежав неприятного для себя участия в процессе «по
литических» защитников из числа эсеров эмигрантов и адвокатов мень
шевиков, власти, похоже неожиданно для себя, столкнулись с проблемой
в лице «цензовых» адвокатов, чья профессиональная и честная работа ста
ла всерьез мешать реализовывать поставленные цели.
После скандала с иностранными защитниками социалистами (они
отказались от выполнения своих обязанностей, поняв, что своим присут
ствием лишь придают видимость законности тому действу, которое являл
собой процесс с. р., а власти запретили им отказываться от защиты и уез
жать за границу, в результате чего иностранцы объявили голодовку и толь
ко сутки спустя смогли покинуть Россию), российские адвокаты, желая
покинуть зал суда после митинга 20 го июня, окончательно лишали боль
шевиков важнейшего атрибута открытого процесса --- состязательности
сторон, а начав их запугивать и трактуя их отказ как уголовное деяние,
власти выставляли себя в весьма неприглядном виде.
Необходимо отметить, что судебный процесс с. р. с первого
дня --- с заявления 1 й группы подсудимых и их защитников, указавших
на серьезные и многочисленные нарушения закона и процессуальных
норм, и до конца, прошел под рефреном требованием к власти, который
много лет спустя, независимо от них повторили диссиденты --- «Выпол
няйте собственные законы». Важно, что подсудимые эсеры в своей аргу
ментации требования отвода суда не ограничились только формально
юридическим аргументами, но и попытались заговорить на одном языке
со своими судьями, используя для доказательства своей правоты автори
тет общего и для эсеров и для социал демократов учителя, Карла Марк
са. Возникла весьма интересная ситуация, когда с одной стороны, Ген
дельман говорил о признании Маркса одним из учителей эсеров, с другой
стороны, Пятаков пытался вернуть разговор в сугубо формальное русло,
уклонясь от разговора по существу проблемы, указывая, что судят
ЦК ПСР, а не Бонапарта, о котором писал Маркс 18.
Но разговора на одном общем языке подсудимых эсеров и обвини
телей коммунистов, судей коммунистов и коммунистической публики не
получилось. Вряд ли мы ошибемся, предположив, что большинство ком
мунистов в зале, действительно, впервые услышали о том, что Карл
Маркс был одним из учителей эсеров, да и Бонапарт с «Обществом 10 де
кабря» им мало что говорили. Эти коммунисты, вступившие в партию
в 1917--1920 гг. не понимали того языка, который еще совсем недавно был
общим для эсеров и социал демократов большевиков, потому, что «куль
турный код» у них был иной. Именно поэтому публика смехом встреча
ла слова об общем учителе Марксе, так как они казались ей весьма за
бавными. Хохот, заглушающий слова Гендельмана, это свидетельство
того, что эсеры, решившие использовать этот аргумент, не учли, что ком
мунисты, посаженные в зал, не понимают «культурного кода» и языка
российских революционеров. Конечно, Пятакову и другим большевикам
дореволюционной школы слова Гендельмана, напротив, казались доста
точно опасными, ибо разговор по существу бил по самим обвинителям,
а посему председатель суда сам отказался от ведения разговора на этом
языке, предпочтя формально юридический.
637

Анализируя ситуацию в целом, можно сказать, что соединение на
процессе яркой, полемичной и непримиримой позиции 22 х подсудимых
1 й группы и блестящей профессиональной защиты русских адвокатов,
методично и убедительно вскрывавших серьезные нарушения в органи
зации и ведении процесса стали своего рода бинарным зарядом, взорвав
шим заботливо спланированный властью ход процесса. Лучшим под
тверждением этого стала борьба подсудимых 1 й группы и их адвокатов
за право дать развернутый ответ о признании или непризнании подсуди
мым своей вины 19.
Процесс сопровождался пропагандистской («идейно дискредитаци
онной») кампанией, однако было бы однобоким рассматривать лишь ее
подчиненную по отношению к процессу роль. Безусловно, кампания вы
полняла роль своеобразного идеологического обеспечения процесса. Но,
как уже отмечалось, хронологически она значительно шире процесса и по
значению вполне самостоятельна (скорее уж сам процесс 1922 г. являет
ся ее частью). Конечно, накануне и в ходе процесса эта кампания велась
с особенным размахом и напряжением. Колоссальны были средства и си
лы, задействованные в ней. Были созданы специальные структуры для
координации действий, привлечены практически все партийные публи
цисты, в том числе и самые именитые, на полную мощь использовали не
только прессу, но и весь набор агитпроповских средств --- от митингов до
частушек и плакатов антиэсеровского содержания. Оценить итоги «идей
но дискредитационной» кампании в целом односложным «успешно» или
«неуспешно» практически невозможно. С одной стороны, потому что она
была разноуровневой по объектам воздействия и призвана была на раз
ных уровнях решать разные задачи. Одни из них властью были решены
блестяще, другие --- удовлетворительно, третьи с треском провалены.
С другой стороны, односложности нет потому, что, как это ни парадок
сально звучит, по ряду направлений эсеры использовали эту кампанию
и процесс с большой для себя пользой.
Какие же цели ставились властью? Дискредитация социалистической
альтернативы большевизму в глазах той части общества, которая верила
в социализм; дискредитация идей, путей и методов небольшевистского
социализма и утверждение идей и практики большевизма как единствен
но возможных и верных. Окончательный успех на этом поприще был до
стигнут позже. Кроме того был в общих чертах создан (позже отшлифо
ван до полной законченности в десятках фильмов и книг) образ «врага
народа», коварного, лживого, запутавшегося и прекраснодушного, но все
равно подлого. Обращенная на все общество в целом, эта двуединая цель
большевиками в общих чертах была достигнута.
Была достигнута и производная от нее, но очень важная сама по се
бе цель --- сужение социальной базы эсеровской партии, отсечение от нее
различных социальных групп. Но здесь не обошлось без неприятных для
большевиков сюрпризов. Процесс вызвал заметный рост интереса к эсе
рам в молодежной, прежде всего студенческой среде, что проявилось
в приходе в ПСР в 1922--1924 гг. новых людей. Объяснить это парадок
сальное явление можно трояко. Власти недоучли, что привлечение вни
мания к «преступной» политической партии при определенных условиях
может обернуться и против них. Традиционное сочувствие идеям свобо
ды и демократии в интеллигентской и студенческой среде, неприятие ме
тодов и практики большевизма, симпатия к мужественному поведению
на суде обвиняемых 1 й группы, гражданская зрелость и юридическая
грамотность части студенчества, достаточная, чтобы увидеть, с одной сто
638

роны, правовой нигилизм властей и юридическую «бесстыдность» про
цесса, а с другой --- сделать собственные выводы, сравнив аргументы сто
рон (еще раз подчеркнем, что процесс, несмотря на попытки власти ли
шить общество достоверной информации, все таки получился
«полугласный»). Конечно, методичные аресты «перемолотили» и старых
и новых членов партии, и в 1925--1926 гг. эсеровская партия организаци
онно перестала существовать (оставалась только эсеровская среда --- по
большей части в ссылках), но всплеск интереса к ПСР в студенческой
среде и рост партии в 1922--1924 гг. служат еще одним доводом против
ставших уже традиционными выводов об «идейном и моральном банкрот
стве» эсеров.
Неприятными и неожиданными для властей стали и консолидацион
ные процессы, начавшиеся в эсеровской партии как своего рода защит
ная реакция против нападения извне, грозящего гибелью всего целого.
Во первых, расколотая эсеровская эмиграция, где «правые» во главе
с Авксентьевым, Фондаминским, Керенским, Рудневым и «левые» во гла
ве с Черновым существовали практически автономно, постаралась забыть
о личных дрязгах и весьма серьезных идейных разногласиях, объедини
лась для спасения (как они сами считали) «московских смертников». Объ
единенные организационные усилия, помноженные на желание спасти
жизнь товарищей, будущность партии и собственную честь (как отсижи
вающихся за границей) сделали работу эсеровской эмиграции по разво
рачиванию антибольшевистской кампании за рубежом весьма напряжен
ной. Следует отметить, что, пожалуй, ни до, ни после 1922 г. в истории
российской революционной эмиграции мы не найдем прецедентов столь
дружной, напряженной и эффективной работы (несмотря на то, что че
кистская агентура все равно фиксировала разные позиции и ссоры в эми
грантской эсеровской среде).
Во вторых, существовавшая (и искусно подогреваемая чекистами
и большевистской пропагандой) неприязнь российских эсеров к эсерам
эмигрантам (подобное явление было и до революции, как в ПСР, так
и в обеих фракциях РСДРП), благодаря сверхусилиям, которые эмигран
ты продемонстрировали, а также их успехам по развертыванию контр
пропагандистской кампании, пошла на убыль. В третьих, недовольство
и претензии рядовых партийцев к «партийным генералам» также шли на
убыль, ибо последние вели себя на скамье подсудимых перед лицом
смертного приговора весьма достойно. Примечательно, что когда
в 1923 г. пронесся слух, что большевики готовы поменять сидящих чле
нов ЦК на видных эсеров эмигрантов, о своей готовности ехать в Моск
ву заявили Зензинов, Русанов, Чернов, Постников, Шрейдер и Керен
ский. Слух оказался ложным, но можно не сомневаться, что все
добровольцы, а иные из них имели у своих сопартийцев весьма подмо
ченную прошлыми ошибками репутацию, оказавшись в тюрьме, подня
ли бы свой авторитет в глазах российских эсеров. В четвертых, консо
лидационные процессы начались в самой российской эсеровской
и околоэсеровской среде. Все эти тенденции отметил в своем письме
3 июля 1922 г. к Е. К. Брешко Брешковской секретарь Заграничной Де
легации ПСР Б. Н. Рабинович, восклицавший: «Безумно меня радует, что
процесс сгладил все наши разногласия, публика забыла о всех своих
дрязгах и дружно повсюду работает. Сгладилась и наша российская ат
мосфера. Все это очень радует, процесс сыграл колоссальную роль и бы
ло бы совсем хорошо, если б удалось вырвать наших мучеников из ког
тей обезумевших людей <...>»20. Кроме того, как уже отмечалось,
639

российское ЦБ ПСР в письмах за границу весной--летом 1922 г. конста
тировало рост партии и возвращение к работе части старых партийных
кадров, отошедших от партии в годы гражданской войны.
Консолидационные процессы в самой российской эсеровской и око
лоэсеровской среде настолько обеспокоило власти, что они не ограничи
лись развертыванием или усилением пропагандистской работы (и прове
дением спецмероприятий), как по трем предшествующим направлением,
а затеяли грандиозный «ликвидационный» Всероссийский съезд бывших
эсеров. С одной стороны, он должен был усилить раскол и сумятицу в эсе
ровской и околоэсеровской среде, а с другой --- продемонстрировать все
му миру самороспуск ПСР.
Неприятный сюрприз ждал властей и на пути реализации другого их
стремления --- желания перессорить эсеров с другими российскими и на
циональными социалистическими партиями, прежде всего с меньшеви
ками. Предъявив обвинение некоторым меньшевикам, власти помимо
желания связать в глазах общества эсеров и меньшевиков воедино, явно
пытались спровоцировать последних на открещивание от эсеровской так
тики в годы гражданской войны, что повлекло бы обострение отношений
между эсерами и меньшевиками. Иллюстрацией реальности развития со
бытий именно по такому пути, как и того, что эсеры отнюдь не забыли
относительно мягкой тактической линии, занятой «левонастроенным»
меньшевистским руководством по отношению к большевикам в разгар
гражданской войны, служит тот конфликт, который чуть было не разго
релся в это время между руководителями «Социалистического Вестника»
и В. М. Черновым.
Но события пошли по другому руслу, чем тот, на которые их толкали
большевики. Меньшевики не обошлись лишь выражением формального
сочувствия и поддержки (такие заявления сделал ряд национальных пар
тий), а приняли весьма деятельное участие в контрпропаганде. Загранич
ные Делегации эсеров и меньшевиков проводили совместные заседания
для координации усилий, активно участвовали в контрпропагандистской
кампании на Западе, помогали эсерам в нахождении общего языка с ря
дом деятелей европейского социалистического движения. Меньшевики
также попытались направить своих защитников на процесс, что вызвало
ярость властей и категорический отказ. Но, конечно, для эсеров было
особенно ценно то, что российские меньшевики под угрозами арестов вы
ступали на митингах и рабочих собраниях, устроенных властями, с про
тестами против процесса, а также боролись печатным словом (по чекист
ским данным, меньшевистских «контр революционных проявлений»
в связи с процессом было даже несколько больше, чем эсеровских, так
как эсеры были ослаблены волнами арестов, приуроченных к процессу).
Важно и то, что с этого времени взаимоотношения эсеров и меньшеви
ков идут «по восходящей». Достигнутый уровень взаимопонимания и со
трудничества вновь оживил разговоры, столь популярные в 1901--1902
и 1912--1914 гг. --- разговоры о желательности объединения с д и с. р. По
нятно, что в сложившейся ситуации подобный призыв мог иметь только
символическое значение, но сама тенденция была весьма важной и при
другом развитии событий в стране после 1922 г. новый уровень взаимо
понимания, достигнутый между эсерами и меньшевиками, мог бы иметь
серьезнейшее политическое значение.
В той или иной форме протесты против процесса и выражение соли
дарности проявили и другие российские партии, включая и таких «дру
го врагов» как левые эсеры. Но, конечно, самой крупной неприятностью
640

для большевиков стала реакция европейских демократических социалис
тических кругов на процесс, повлекшая разного рода весьма серьезные
последствия для власти.
Свои уроки и свою пользу извлекли из хода и итогов процесса чеки
сты. Прежде всего они превратили процесс в своего рода тест на полити
ческую лояльность к власти (об этом чекисты прямо писали, закладывая
агентурную сеть в студенчестве), посредством всякого рода митингов и со
браний по месту работы «протестировали» значительное число рабочих,
служащих и интеллигенции (прежде всего студенчества). Выступавшие
с критикой большевиков арестовывались, а «зараженные» эсеровской или
меньшевистской пропагандой рабочие коллективы «санировались» массо
выми увольнениями и сокращениями штатов. Обращает на себя внима
ние, что если поначалу в кампании выражения «всенародного гнева» пре
обладала такая форма его изъявления, как резолюции собраний тех или
иных коллективов или митингов, принимавшиеся путем простого голосо
вания после доклада коммуниста, то позже упор был сделан на петицион
ные формы протеста, когда под текстом петиции с осуждением эсеров
и требованием для них беспощадной кары люди были вынуждены распи
сываться (в отдельных случаях, выражая при этом свое, отличное от тек
ста петиции, мнение). Впоследствии, насколько можно судить, использо
вались обе формы, но основной являлась первая. Но самое главное, что
в отличие от 1922 г., когда ни сил, ни достаточных возможностей, ни да
же опыта еще не было, позже была установлена жесткая фиксация пар
тийными и комсомольскими секретарями и прочими устроителями этих
собраний всех, кто голосовал против или воздерживался.
Но проверке на лояльность подвергались не только «трудящиеся мас
сы». Подобную, провокативную по своей сути, проверку прошли и три
различные категории эсеров: вышедшие из ПСР и вступившие в РКП(б),
отошедшие от партийной работы и ушедшие в «культурничество» и лич
ную жизнь, работавшие в разного рода советских органах и учреждени
ях «активные члены ПСР». От них местные партийные органы и чекис
ты требовали дачи подписок или объявлений в газеты о выходе из ПСР
и отказе от эсеровских убеждений. Не выдержавшие проверки, т. е. от
казавшиеся давать подобные подписки и объявления, подверглись уволь
нениям, арестам и ссылке (естественно, это коснулось прежде всего двух
последних категорий). Впрочем, справедливости ради следует сказать,
что тотальности, как позже, когда старались охватить всех и каждого,
еще не было. Так, например, видный эсер, бывший член ЦК ПСР
в 1909--1910 гг. А. А. Ховрин, хотя и отошел после 1917 г. от партийной
работы и занялся наукой, но взглядов своих не изменил, и в 1920 г. был
арестован за предоставление ночлега семье В. М. Чернова, арестовывал
ся ненадолго, так сказать профилактически и позже, но в целом жил спо
койно, хотя никогда и никому подписок и объявлений в газеты не давал
и оставался на свободе до начала 30 х гг. Погиб он, не выдержав зимне
го этапа из Суздальской тюрьмы, т. к. категорически отказался просить
начальство о спецконвое, считая для себя принципиально невозможным
не только просить о чем либо тюремное начальство, но даже и разгова
ривать с ним 21.
Важная и активная роль, сыгранная ГПУ в разного рода мероприя
тиях, нацеленных на «добивание» ПСР, имела большое значение для от
стаивания чекистами своего «места под солнцем» в момент реорганиза
ции их ведомства, в условиях, когда немалое число видных деятелей
партийной советской элиты стало опасаться всевластия «карающего меча
641

революции». Фактически ГПУ продемонстрировало руководству партии
и страны, что способно вполне эффективно работать в новых условиях
(по окончании гражданской войны).
Извлекло ГПУ из этой кампании и процесса также и вполне конкрет
ную для себя пользу --- насаждением Бюро содействия была заложена ос
ведомительная сеть в госучреждениях, на производстве, отдельно --- в ВУ
Зах, а кроме того узаконена система внесудебной расправы
(административная высылка и ссылка). Ну и конечно, чекисты набрались
ценнейшего опыта, широко использованного ими позже.
Подводя итоги многолетнего «тюремного противостояния» 22 х эсе
ров, и анализируя тактику и формы их борьбы, следует отметить следую
щее. Колоссальное значение для успеха их борьбы имели три обстоятель
ства, причем первые два тесно связаны между собой. Речь идет,
во первых, о выработанном несколькими поколениями революционеров
опыте тюремной борьбы, отлившейся к этому времени в целую стройную
систему, а во вторых, о том, что подавляющее большинство осужденных
эсеров, пройдя суровую школу царских тюрем и каторг, держалось муже
ственно и виртуозно применяло свой и чужой опыт на практике. Так, ог
ромное значение для успешности их борьбы имела координация дейст
вий заключенных между собой, и чекисты пошли на драконовские меры,
чтобы не допустить общения заключенных не только с внешним миром,
но и между собой. Безусловно, чекисты сразу же могли развезти всех их
по тюрьмам разных городов, но, очевидно, опасались, что там не обес
печат нужный режим и дело закончится побегами и свободным общени
ем с волей (понадобилось еще несколько лет, чтобы и оперативный,
и следственный, и тюремный чекистский персонал набрал побольше не
обходимого опыта и квалификации, которых в 1922 г. явно было еще ма
ловато). Попытка же изолировать их между собой в пределах одной тюрь
мы, не могла не провалиться. Ведь к услугам заключенных был огромный
опыт революционеров, включавший в себя и множество способов тюрем
ной коммуникации.
Целесообразно отметить те уроки, которые были извлечены больше
вистским режимом из проведения процесса 1922 г. и использованы для
борьбы и подавления уже не столько реальной, сколько потенциальной
оппозиции в конце 1920--30 х гг., когда вновь оказался широко задейст
вован такой инструмент репрессий, как показательный процесс. Процесс
1922 г. нанес сокрушительный удар «шапкозакидательским» настроениям
большевистской и чекистской верхушки, желавшей играючи и в сжатые
сроки решить труднейшую задачу, подлинную сложность которой они
стали понимать, уже когда скандалы и провалы обрушились на них ла
виной. В дальнейшем подготовка и проведение процессов такого рода
осуществлялись властями значительно более продумано и тщательно.
Главная задача, которую удалось решить властям --- при сохранении
внешней формы гласного, публичного процесса, найти и задействовать
такие механизмы и методы, которые позволяли эффективно решать по
ставленные инициаторами процессов задачи, практически не допуская
провалов и срывов, вскрывавших инспирированность процессов. Катего
рически исключалась возможность возникновения ситуации, когда меж
ведомственные противоречия и конфликты (подобные трениям между
ГПУ и НКЮ в 1922 г.) отражались на подготовке и ходе процесса. Гораз
до тщательнее осуществлялось предварительное следствие --- на него не
жалели ни сил, ни средств. Происходит переход к полностью «постано
вочным» процессам, что позволяло решать сразу целый веер проблем, так
642

ярко проявившихся на эсеровском процессе. Конструкция из двух групп
подсудимых была применена в советской практике как минимум еще
раз --- на бакинском процессе с. р., состоявшемся осенью зимой 1922 г.
Но часть подсудимых 2 й группы уже на суде заявила о давлении на них
и фальсификации следствия, которое вел никто иной, как знаменитый
впоследствии Л. П. Берия 22.
Ближайшим по времени опытом претворения в жизнь уроков, из
влеченных из проведения «московского» процесса, был процесс над ба
кинскими эсерами 1--9 декабря 1922 г. 32 подсудимым Верховный Рев
трибунал Азербайджанской ССР в числе основных предъявлял
обвинение в организации поджога нефтяных промыслов (1, 7, 9, 10 и 16
апреля 1922 г. на Сурханских нефтяных промыслах (Баку) произошли
возгорания нефтяных вышек). Так, например, О. Сухорукова Спектор
обвинялась в том, что в начале апреля 1922 г. она передала М. Зайцеву
сообщение о предстоящих арестах эсеров и «директиву Бакинского ко
митета ПСР организовать поджог Сурханских нефтяных промыслов
в ответ на эти аресты». Зайцев «передал эту директиву Ф. Плетневу,
тот --- М. Голомазову». После ареста Плетнева 7 апреля, Голомазов 9 ап
реля поджег бездействующую буровую в Раманах, был арестован, а 10
и 16 апреля загорелись еще 3 вышки. Голомазов «признал свою вину
полностью», а Плетнев и Зайцев «частично». Сухорукова на суде резко
отрицала показания Зайцева. Обвинитель Васильев, почти не настаи
вая на фактической доказанности эпизода с поджогом, потребовал рас
стрела как для «исполнителей» Голомазова, Плетнева и Зайцева, так
и для «морально ответственных» Н. Аношина, А. Фонштейна и Сухо
руковой. Однако суд не согласился с ним и признал недоказанной ви
ну трех последних «в принятии решения о поджоге промысла». Мате
риалы процесса дают серьезные основания считать обвинение
в поджоге провокационным 23.
Взглянуть по новому на то, как, кем и с какими аргументами прини
мались решения о судьбе бакинских эсеров, а также на вопрос о персо
нальной ответственности виднейших большевиков позволяет следующий
документ. 7 декабря 1922 г. из Баку за подписью С. М. Кирова, Васильева,
Полуяна была прислана в Москву и передана в Политбюро на голосова
ние телеграмма следующего содержания: «Начавшийся утром 1 го декаб
ря процесс с.р. заканчивается. Приговор будет 9 го утром. Из 32 обвиня
емых высшая мера наказания без какой бы то ни было замены намечается
следующим: ГОЛОМАЗОВУ --- непосредственному поджигателю, ПЛЕТ
НЕВУ, ЗАЙЦЕВУ и САМОРОДОВУ --- бывшим членам Комитета, дав
шим директиву о поджоге, ОСИНЦЕВУ --- члену областного Комитета,
имевшему тесную связь с врангелевцами, КЛЕШАПОВУ --- совслужаще
му, снабжавшему организации оружием, деньгами, документами, КАРА
ШАРЛИ --- бывшему ЗамНачГлавмилиции, снабжавшему организации
документами, деньгами, использовавшему советский аппарат в с.з. целях,
Иванову --- белогвардейцу. Пятерым --- оправдание. Четверых --- условно
му заключению. ТАРХАНОВУ, СПЕКТОРУ --- членам областного К
та --- по три года. СУНДУК'ЯНЦ --- один год с зачетом предварительно
го заключения. Остальные --- к разным срокам максимум на пять лет.
Замену высшей меры наказания считаем совершенно невозможной, особен
но в силу последних событий: пожар станции Насосны, главных мастерских,
крушение поездов (выделено нами --- К. М.). Приговор должен войти в си
лу через 48 часов после вынесения».
«За» проголосовали Сталин, Молотов, Троцкий и Ленин»24.
643

Бакинский процесс, вне всякого сомнения, находится в единой гене
тической связи как с двумя сфальсифицированными чекистами еще
в 1921 г. эсеровскими делами («тамбовское дело» и дело «Сибирского кре
стьянского Союза»), так и с московским процессом с. р. Более того он
в определенном смысле венчал московский процесс, продемонстрировав,
на что способны сторонники «жесткой» линии, в условиях, когда «пери
ферийный процесс» был лишен того пристального общественного вни
мания, которое оказалось сосредоточено на предшествовавшем ему «мос
ковском» процессе. Впрочем, и власти сделали «бакинский» процесс куда
более закрытым.
Исследование бакинского процесса с. р., будем надеяться, еще впе
реди, но даже на основе анализа имеющегося материала можно сделать
вывод, что его устроители и вдохновители учли свои промахи. Во пер
вых, обвинение было предельно конкретным и максимально дискредити
рующим эсеров, хотя и было, как представляется, целиком сфальсифи
цированным (для любого, кто хоть сколько нибудь знаком с историей
ПСР и ментальностью эсеров, решение партийного комитета о поджоге
нефтепромыслов, способное вызвать ненависть бакинских рабочих, у ко
торых эсеры с еще дореволюционных времен пользовались огромным ав
торитетом (Бакинская организация ПСР была единственной во всей Рос
сии, которая несмотря на аресты не прекращала своей достаточно
серьезной деятельности даже в т. н. годы реакции) выглядит совершенно
неправдоподобным). Во вторых, степень срежиссированности процесса
значительно выше, чем на «московском» процессе. В третьих, степень за
крытости «бакинского» процесса также была гораздо более жесткой; бы
ли предприняты экстраординарные меры, чтобы не произошло утечки
информации о том, какими методами проводилось предварительное след
ствие и сам процесс. Об экстраординарности этих мер мы можем судить
по тому, что чекисты озаботились тем, чтобы осужденные по этому про
цессу вплоть до физического уничтожения почти всех социалистов ни
когда не встречались в местах заключения с другими социалистами.
В этом смысле «бакинский» процесс, хотя и готовился почти одно
временно с московским процессом и прошел через четыре месяца после
его окончания, все же стоит уже, пожалуй, ближе к постановочным про
цессам конца 20 х г. Можно согласиться с предположением М. Янсена,
что именно неудача с подсудимыми 2 й группы на бакинском процессе
могла послужить последней каплей в чаше сомнений высшего партийно
го руководства о целесообразности и эффективности проведения подоб
ных процессов 25, несмотря на то, что, как мы знаем, незадолго до его
проведения --- 15 сентября 1922 г. комиссия при Агитпропе ЦК РКП(б)
в смешанном «партийно чекистском составе» (К. Б. Радек, А. С. Бубнов,
Н. Н. Попов, В. Р. Менжинский, Т. Д. Дерибас, Ашмарин) обсудив вопрос
«О постановке новых процессов», постановила: «Признать постановку
процессов принципиально целесообразной; поручить ГПУ представить
к следующему заседанию комиссии свои соображения по отдельным де
лам»26. Тем не менее, громких, резонансных эсеровских процессов, по
добных «московскому» и «бакинскому» больше не было.
Полностью «постановочные» процессы, несмотря на такой недоста
ток, как их полная фальсификация, которая могла вскрыться на процес
се, в отличие от «полупостановочного» московского, где значительная
часть действий, в которых обвинялись эсеры, действительно была ими
совершена (вопрос лишь в том, можно ли считать эти враждебные боль
шевикам действия преступлением или закономерной реакцией на захват
644

ими власти в октябре 1917 г. и разгон Учредительного Собрания в янва
ре 1918 г.), оказалась для властей более приемлемой и, так сказать, более
технологически удобной. Другое дело, что «постановку» необходимо бы
ло распространить на все стороны подготовки и проведения процессов
и сделать ее более «глобальной», продуманной и отрепетированной до ме
лочей по сравнению с процессом 1922 г.
Можно сказать, что «технологическая составляющая» в организации
политических процессов с этого момента вышла на первый план и их ор
ганизаторы могли смело говорить, перефразируя русскую поговорку «Бы
ла бы шея --- хомут найдется» --- «Была бы шея --- хомут сделаем».
Но и возможности у вдохновителей и организаторов процессов ощутимо
расширились по сравнению с 1922 г. Появилась возможность неспешного
подбора и отсева участников процесса, в зависимости от степени их уп
равляемости. Безусловно, огромную роль здесь играло и то, что к этому
времени усилилась закрытость страны, и следователи применяли такие
способы и методы воздействия на своих «подопечных», о которых в 1922 г.
не могло еще быть и речи. Безусловно, психологическое давление, завуа
лированный шантаж судьбами близких и прочее использовалось и в 1922 г.
(и, как мы знаем, в ряде случаев вполне успешно), но степень этого дав
ления была иной. В 1922 г. еще не было арестов родных с перспективой
отправки в лагерь или расстрела, и главное --- не было физического наси
лия и пыток как средств манипуляции подсудимыми. В дальнейшем ор
ганизаторам процессов удалось достигнуть такого артистизма в манипули
ровании подсудимыми, что порой даже у неангажированных
наблюдателей появлялось впечатление правдивости их показаний и ис
кренности раскаяния. Последнее стало обязательным атрибутом каждого
процесса, не раскаявшихся просто не выводили на процесс. Это также был
урок эсеровского процесса --- сильный, мужественный враг, способный
умереть, но не отречься от своих идеалов, невольно вызывал уважение да
же у недоброжелателей и становился примером для подражания для со
чувствующих, тогда как унижающийся и молящий о пощаде --- вызывал
лишь снисхождение и презрение. Значительно усилилась координирую
щая и контролирующая функция верхов. Согласование стадий и содержа
ния предварительного и судебного следствия, хода самого процесса с раз
работанным сценарием, внесение необходимых корректив либо
в показания подсудимых, либо в ход следствия или суда, осуществлялось
на самом высшем уровне. Сделав выводы из просчетов процесса 1922 г.,
Сталин ввел практику ознакомления партийного руководства --- членов
и кандидатов в члены ЦК --- с материалами предварительного следствия,
протоколами допросов обвиняемых. Представляется, что это позволяло
ему решать сразу три задачи: во первых, просеивать через мелкое сито воз
можные ошибки и нестыковки следствия, а во вторых, пропускать через
этот тест на лояльность уже всю партийную элиту (пассивность в обсуж
дении, желание отмолчаться, скепсис или недовольство процессом над
своими вчерашними товарищами не оставались незамеченными). В тре
тьих, это участие использовалось как своеобразная круговая порука, ведь
выходило, что сценаристами и руководителями процессов становилась вся
партийная верхушка. Таким образом, провокативная функция процессов
была распространена Сталиным на партийную и государственную элиту.
Провокативная функция вообще значительно усилилась, через тысячи со
браний, митингов и демонстраций проверяли лояльность уже миллионов
людей из самых различных слоев общества. Пропаганда вокруг процессов
позволяла углублять конфронтацию в обществе, не только натравливая на
645

ту или иную социальную группу или слой все остальные, но порой рас
калывая даже один слой («красных спецов» против «спецов вредителей»).
Массовое сознание в ходе всех этих собраний, митингов, демонстраций,
а также с помощью газет и радио обрабатывалось весьма глубоко и с боль
шим запасом прочности. Публичное осуждение очередных подсудимых
приобрело в последующие десятилетия форму «единодушного» и «всена
родного» и выполняло крайне важную для власти функцию социальной
консолидации советского общества, консолидации, построенном на не
нависти к многочисленным врагам. В последующие десятилетия завер
шилось формирование многоликого образа «врагов народа», внутри ко
торых эсеры занимали видное, но уже не ключевое место.
Попытка посмотреть на итоги и последствия противостояния адеп
тов большевистского «тоталитарного» и небольшевистского «демократи
ческого» вариантов социализма с большего удаления от событий 1922 г.
приводит к следующим размышлениям. Правоту социалистов, еще в на
чале 20 х годов говоривших о скрытой логике развития диктаторских ре
жимов, о возможности их перерождения и непредсказуемости их дейст
вий, на собственном опыте испытало большинство «победителей» уже
в середине 30 х гг. Многие из организаторов и дирижеров эсеровского
процесса сами стали жертвами чекистской мясорубки (как, впрочем,
и большинство «старых» чекистов) и участниками многочисленных про
цессов, на которых они каялись в не совершенных ими грехах (настоя
щие их грехи остались неоцененными во многом и поныне).
В 1922 г. Ленин, Троцкий, Бухарин, Каменев, Зиновьев, Пятаков,
Крыленко и многие другие вдохновители, организаторы и участники
процесса и многие тысячи коммунистов упивались своей победой, ис
кренне считая, что «победителей не судят!» и что они одержали победу
над «мягкотелыми» социалистами, оказавшимися не способными на
применение «железа и крови», оставшимися верными своим старым свя
тыням --- политическому кредо и этике российского революционера.
Переодетый в форму красноармейца конвоира чекист подслушал
и донес по начальству мимолетный, но в высшей степени важный для
нас разговор между Н. В. Крыленко и А. Р. Гоцем, состоявшийся 4 авгу
ста: «После окончания своей речи [Гоц] встретился с тов. Крыленко, ко
торый спросил Гоца, неужели они все еще по старому, на что Гоц отве
тил утвердительно и, подымаясь по лестнице, сообщил о своем разговоре
с Крыленко Гендельману и др.»27. Несмотря на косноязычие чекиста, по
нятно, что интересовало Крыленко. Самый «талантливый прокурор Рос
сии», как его характеризовали подсудимые 1 й группы, не спрашивал Го
ца о связи с интервентами и пр. --- он хорошо понимал цену обвинениям.
Он пытался понять, неужели эти люди готовы пойти на расстрел за свои
старые интеллигентские и народолюбивые представления --- сегодня,
когда большевики показали, как можно манипулировать этим народом.
Крыленко и большевистская элита расстались со своим «старым» ради
власти и искренне удивлялись людям, готовых идти за это на смерть.
Именно об этой стремительной эволюции коммунистов писал меньше
вик «Каторжанин» в августе 1922 г. в «Социалистическом Вестнике».
Именно об этом говорили эсеры, называя коммунистов «шкурниками»
и «пристроившимися революционерами». Именно это имела в виду
Е. М. Ратнер, говоря в своем последней речи о моральном эксперимен
таторстве большевиков, теряющих право называться даже просто чест
ной политической партией (экспериментаторство, конечно же, началось
не в 1922 г.).
646

Сегодня очевидно, что коммунисты просчитались. Слишком далеко
коммунисты зашли в гражданской войне по пути «железа и крови», стре
мясь удержать власть. Ломая старые «правила» политической игры, разру
шая старую субкультуру и этические принципы, проповедуя «моральное
экспериментаторство» и революционную целесообразность, коммунисти
ческая верхушка была уверена, что она и дальше сможет держать эту цеп
ную реакцию под своим контролем. Прошло лишь одно десятилетие и на
почве «красного террора» и всевластной «чрезвычайки», на почве попран
ных демократических свобод и уничтожения инакомыслия в стране и да
же в собственной правящей партии, на почве насаждаемой «революцион
ной целесообразности» и «революционного правосознания» выросла такая
бюрократия, которая замечательно была оценена членом ЦК ПСР
Е. М. Тимофеевым еще за несколько лет до репрессий коммунистическо
го аппарата 1936--38 гг.: «Ведь создали такой аппарат, который, не заду
мываясь и Ленина уничтожил бы»28. Коммунисты так и не смогли (и не
захотели) даже спустя десятилетия правдиво и честно ответить на тот во
прос, который им задавали в тюремных камерах 1937 г. эсеры и меньше
вики: «Ну, я здесь, это можно понять, а Вы, Вы то почему здесь?»29.
Неоцененным и непонятым (во всяком случае, недопонятым) оста
ется и сам характер противостояния социалистов и коммунистов, и суть
спора. Проблема изучения исторического и политического соперничест
ва двух этих разновидностей русского социализма осложняется еще
и тем, что отечественная историческая наука сделала только первые ша
ги к тому, чтобы отойти от старых мифов и составить более или менее
адекватное представление и о сущности народнической модели переус
тройства России, и о ее различных вариантах, и о причинах серьезной
идейной и «личностной» неоднородности эсеровской среды, и о ее мен
талитете в целом.
Неоцененным и непонятым также остался и потенциал различных ва
риантов небольшевистских альтернатив социализма. Так, например,
представляется, что одно из правых течений в эсеровской партии
(Н. Д. Авксентьев, И. И. Фондаминский, В. В. Руднев, М. В. Вишняк),
впитав новые веяния эпохи, могло бы придти к социал реформизму, но не
западноевропейского социал демократического типа, а в своеобразном
народническом варианте, если бы этот процесс не был прерван и фрак
ция Авксентьева не варилась в собственном соку в эмиграции, а продол
жала бы активную политическую деятельность в России. Их теоретичес
кое наследие (наряду с наследием некоторых других течений
в народничестве и неонародничестве) заслуживает сегодня самого при
стального и серьезного изучения. Актуализация в современном россий
ском обществе идей «нового», «демократического», «эволюционного» со
циализма и все нарастающие попытки создания организаций, движений
и партий подобного типа актуализируют и необходимость переосмысле
ния неонароднического идейного багажа. Парадокс заключается, на наш
взгляд, в том, что глубоко укоренившийся в советское время взгляд на
неонародников как на «социалистов реакционеров», цеплявшихся за
«почвеннические» предрассудки и пережитки, не позволяет многим из се
годняшних «социал демократов» и «новых социалистов» увидеть, что це
лый ряд идей и решений можно почерпнуть не только в теории и прак
тике европейской и русской социал демократии, но и в теоретическом
наследии некоторых течений русского неонародничества (в большей сте
пени адаптированного к русским условиям и менталитету народа), в не
которых своих частях не потерявшем своего значения и сегодня.
647

Еще один парадокс заключается в том, что идейная и человеческая
победа, одержанная 22 мя подсудимыми над судящим их режимом, адек
ватно оцененная частью тогдашнего общества и общественным мнением
Европы, в современном российском обществе вряд ли может рассчиты
вать на подобную адекватную оценку. Власти, отвечая на критику эсеров
и меньшевиков (справедливость которой порой позже признавали и са
ми большевики), многократно отвечали им: вы считаете, что мы непра
вы, но победили то мы, а вы в тюрьмах, на скамьях подсудимых и в эми
грации. Более того, победителей не судят, а как раз наоборот, победители
вас судят. Парадокс заключается в том, что сегодня несмотря на то, что
идейные и человеческие позиции подсудимых эсеров для многих предпо
чтительнее, чем позиции большевиков, а история вынесла свой приговор
большевизму в массовом общественном мнении победили все таки боль
шевики, но не потому что оказались правы, а потому что выжили, унич
тожив своих врагов. Излюбленное выражение радикальной интеллиген
ции начала ХХ в., в качестве жизненного кредо утверждавших: «Делай,
как должно, и пусть будет, как будет!», в начале ХХI в., в оторванном от
собственных корней и традиций, сбитом с толку и конформистском пост
советском обществе (политическая элита которого выглядит нечеловеко
образно даже на фоне ненавидимых революционерами Плеве, Победос
цева и героев Гоголя и Салтыкова Щедрина), значительно менее понятно,
чем выражения «Победителей не судят!» и «Прав не тот, кто прав, а у ко
го больше прав!»
Другой парадоксальный итог противостояния большевизма и «демо
кратического социализма». История распорядилась так, что сегодня «не
ортодоксальные» наследники большевизма, на словах демонстрируя свою
верность старым учителям и не желая осуждать их преступления, на прак
тике признали большинство идей эсеров и меньшевиков (порой даже не
подозревая об источниках заимствования). Наследники палачей воспри
няли идеи замученных, память о которых практически исчезла, в том чис
ле благодаря целенаправленным усилиям большевистских властей, снача
ла оклеветавших своих противников, а затем стерших даже память о них.
Значимость противостояния 22 х социалистов революционеров, как
и их место в шеренге противников советской тоталитарной системы, по
няли лишь немногие, пришедшие много десятилетий спустя и сравнив
шие, подобно В. Т. Шаламову, суд над писателями Андреем Синявским
и Юлием Даниэлем с процессом над ПСР: «Со времени дела правых эсе
ров --- легендарных уже героев революционной России --- это первый та
кой политический процесс. Только правые эсеры уходили из зала суда,
не вызывая жалости, презрения, ужаса, недоумения...»30
Одержав, если так можно выразиться, формальную победу над подсу
димыми 1 й группы, «моральной победы, --- как справедливо отмечал
в 1931 г. меньшевик Б. Николаевский, откликаясь на смерть члена ЦК ПСР
Е. М. Ратнер, --- организаторы процесса не одержали, несмотря на все уси
лия, им не удалось запугать посаженных на скамью подсудимых политиче
ских противников, --- не удалось вырвать из их уст ни одного слова отрече
ния или раскаяния. Скамью подсудимых они превратили в политическую
трибуну и с нее вели пропаганду своих взглядов, критиковали политику сво
их обвинителей. Этого власть им не простила и с мстительной жестокостью
преследовала их в течение всех тех лет, которые протекли после суда»31.
Парадоксально то, что власти, рассматривавшие процесс как общую
могилу, призванную бесследно поглотить оппозиционных ей социалис
тов, неожиданно для себя создали всем им, рассеянным и безвестно сги
648

нувшим в советских лагерях и тюрьмах 20---30 х гг., один общий могиль
ный камень памятник, памятник, который мы сегодня воспринимаем как
символ несломленной воли и непреданных идеалов.
***
Судьбы подсудимых после процесса известны с разной степенью по
дробности, а о некоторых из них мы до сих пор ничего не знаем. И тем
не менее из воспоминаний М. Л. Свирской, опубликованных Б. Сапи
ром 32, а главное, в результате изысканий М. Янсена в 80--90 е годы 33, ис
следований авторского коллектива, работавшего в 1996--2002 гг. над со
ставлением сборника документов, посвященного процессу 34, работы
сотрудников НИПЦ «Мемориал» в фондах Политического Красного Кре
ста в ГАРФ, других исследований и публикаций 35 и поисков автора дан
ной книги в ряде случаев из мозаики фактов и деталей удается реконст
руировать жизнь подсудимых после вынесения им приговора 7 августа
1922 г. Часть найденного нами материала была использована при напи
сании главы, посвященной тюремному противостояния осужденных эсе
ров и власти. В данном же разделе мы постараемся обрисовать дальней
шие судьбы подсудимых, используя, в том числе, сведения из нескольких
«Заключений по материалам уголовного дела арх. 1789, н/п 13/48 97»,
подготовленных отделом реабилитации политических репрессированных
Генеральной прокуратуры РФ, рассмотревшей в 1997--2001 гг. на подсу
димых обеих групп и ряд других, лиц принимавших участие в процессе
с. р. 1922 г. Эти заключения были приобщены к материалам фонда про
цесса с. р. 36.
Сегодня мы довольно много знаем о судьбе Абрама Рафаиловича Го
ца, с 1925 г. находившегося в ссылке в Ульяновске. О драматических стра
ницах его ареста в 1925 г. и о попытке властей дать ему новый срок, мы
рассказывали выше. В деле А. Р. Гоца отложилось много чекистских до
кументов, относящихся именно к 1925г. и ярко рисующих перипетии это
го противостояния (нами использовано только часть материалов)37. Его
настроение и образ жизни хорошо рисуют два письма, написанные им
товарищам в Бутырскую тюрьму и перехваченные чекистами.
4 июня 1925 г. Гоц писал Д. Ф. Ракову: «Милый Митяй, --- просись не
пременно к нам сюда. Правда, здесь очень глухо, и вся жизнь носит от
печаток уездно провинциальный. Знакомых нет, но я надеюсь, что тебя
не страшит уединение. После Бутырок пожить отшельником тебе будет
только приятно. Зато в смысле заработка --- ты устроишься немедленно
же. В климатическом отношении город тоже для тебя хорош. Я ведь знаю,
что Волгу и жигулевское пиво ты не променяешь ни на какую туркестан
скую экзотику. Без тебя сижу я уныло перед бутылкой пива: Мишук не
дорос еще, а С. Н.
--- как столичная особа --- не питает уважения к сему
напитку. Приезжай же ты, друг, утешить меня. Пусть Анна Дмитриевна
не боится: буду держать тебя на строгой пайке --- бутылка в день <...>»38.
20 июня 1925 г. Гоц писал М. А. Лихачу: «Милый, дорогой Мишенька,
не могу удержаться, чтобы не поделиться с Вами своей новостью: пишу
вам эту открытку, а в двух шагах от меня красуются четыре клумбы, об
несенные бордюрами, обложенные кирпичом --- со 100 левкоями, 60 гвоз
диками, 60 флоксами, анютиными глазками и т. п. Рассаду купил очень
дешево и недурную. Клумбы устроил сам. Эх, не хватает вас, Миша, а то
бы могли разделать прямо артистически! Мои ребята мне помогают. А как
наш Бутырский садик? <...> Как то вы все дорогие, поживаете? Крепко
649

вас всех обнимаю и целую Ваш Аб.»39. Чекисты задержали даже письмо
его сына Михаила от 19 июня 1925 г., адресованное Д. Ф. Ракову: «Доро
гой Дмитрий Федорович. Писал Люке, но он не отвечает. Надеюсь, что
вы напишете --- как живете? С папой очень хорошо <...>»40.
Позже А. Р. Гоц был отправлен в ссылку в Семипалатинск (это видно
по адресу, на который в 1931 г. Е. П. Пешкова посылала С. Н. и А. Р. Гоц
посылку 41), а затем --- в Алма Ату. Жена его, Сара Николаевна, следова
ла за ним, что видно из ее недатированного письма Е. П. Пешковой 42. Их
жизнь в Алма Ате отразилась в переписке Е. П. Пешковой с родственни
цей С. Н. Гоц --- Р. Р. Познер (которая весной 1935 г. запрашивала из Па
рижа о ее судьбе, т. к. волновалась, почему от С. Н. Гоц, писавшей «2 ра
за в месяц», ничего нет уже 4 месяца 43) и из письма С. Н. Гоц
Е. П. Пешковой (она писала, что «очень погрузнела, т. к. мало ходит»)44.
Из этих писем было видно, что С. Н. Гоц «много работает в Научно ис
следовательском институте и в детской амбулатории»45. В конце этого же
года А. Р. Гоц обращался за содействием в Красный Крест к М. Л. Вина
веру с просьбой о прописке дочери Ольги в Москве46. Хлопоты увенча
лись успехом и Винавер телеграфировал Гоцу: «Алма Ата. Дом правитель
ства. Госплан. Геологу Гоц»: «Дочери препятствий не будет»47.
7 февраля 1937 г. Гоц был арестован по приказу наркома внутренних
дел Н. Ежова (об этом ниже). Этому предшествовала докладная записка
Наркома внутренних дел Союза ССР Н. Ежова Сталину и Молотову (да
тировать ее можно последними числами января), в которой он утверждал,
что «в результате агентурной и следственной работы нам удалось вскрыть
и приступить к ликвидации широко разветленного эсеровского подполья,
руководимого ссыльными членами ЦК партии левых и правых эсеров»48.
Из его записки видно, что чекисты «вскрыли» эсеровское подполье
прежде всего в тех областях страны, в которых эсеры пользовались вли
янием до революции и в годы гражданской войны («в Свердловской (ра
нее Екатеринбурская губерния --- К. М.), Воронежской (чекисты взяли те
ее районы, которые были охвачены «антоновским движением» --- К. М.),
Куйбышевской (ранее Самарская губерния --- К. М.), Московской облас
тях, Западно Сибирском и Азово Черноморском краях»). Технология
«вскрытия» эсеровского подполья также видна из записки: в ряде мест
было арестовано несколько ссыльных эсеров, чьи «признательные» пока
зания были приложены к докладной записке (показания Павлова, Горя
инова, Бессонова, Петелина, Осипова, Корнюхина, Кулябко Корецкой).
Также были выбиты показания из троцкиста Л. Г. Вицмана, что во главе
эсеровской организации стоит А. Р. Гоц, лично ему говоривший, что она:
«...активно работает в целом ряде краев и областей» и что она «...стоит на
позициях индивидуального террора в отношении рукводителей ВКП(б)
и советского правительства»49.
Докладная записка, насчитывавшая 14 машинописных страниц (без
приложеных к ней протоколов допросов), подробно рассказавала об эсе
ровском подполье во всех вышеназванных областях и краях, с «привяз
ками» к каждой из них конкретных членов ЦК ПСР и ЦК ПЛСР, «осу
ществлявших руководство» местными эсерами. Например, «эсеровская
организация в Куйбышевской области», которая действовала «...в г.г. Куй
бышеве, Ульяновске, Пензе и районах: Никольском, Вишкейском и Ши
ряевском» руководилась «активными кадровыми эсерами, быв. членами
Поволжского комитета ПСР, действовавшими по директиве члена
ЦК ПСР Агапова (отбывает ссылку в Кудымкаре Свердловской области)
и члена ЦК партии левых эсеров Спиридоновой»50, находившейся в Уфе.
650

Чекистов не смутило даже то, что в некоторых регионах страны эсе
ровское движение было возможно лишь в воображении чекистов, и они
придумали «эсеровскую организацию в Казахстане», во главе с Гоцем.
Кроме процитированных высказываний Гоца, из всех деяний этой орга
низации было зафиксировано,только то, что «<...> Гоц поддерживает ор
ганизационную связь с зарубежом и получает денежные средства для
нужд организации»51.
Примечательно, что уже в этом документе прорисовывался сценарий
будущего «бухаринского процесса» (а еще, вероятно, уже «до кучи», го
ворилось о связях левых и «правых» эсеров с троцкистами и децистами),
хотя сам Н. Бухарин был еще на свободе: «еще в 1933 году руководящий
центр организации правых обсуждал вопрос об установлении связи с эсе
рами, в частности членами ЦК --- Гоцем, Тимофеевым и Спиридоновой.
В 1933 г. Бухарин, связанный с активным эсером Семеновым (бывш. ру
ководитель боевой эсеровской организации при ЦК ПСР в 1917---1918 гг.,
вел переговоры с ним о привлечении его к террористической деятельно
сти нелегальной организации правых. Семенову Бухарин поручил подго
товить и совершить террористический акт против тов. Сталина и тов. Ка
гановича)»52.
Ежов утверждал, что «<...> нелегальными эсеровскими организация
ми в Союзе руководит ЦК ПСР Гоц А. Р., Тимофеев Е. М., Гендель
ман М. Я, Агапов В. В., Артемьев Н. И., Подбельский Ю. Н., Ракитни
ков Н. И., и члены ЦК левых эсеров Камков Б. Д., Спиридонова М. А.,
Майоров И. А., Самохвалов М. Д., Каховская И. К. и Измайлович А. А.»,
которых он считал необходимым арестовать «в целях полного разгрома
эсеровского подполья»53.
Начиная с ареста в 1937 г., судьба Гоца прослеживается также по до
кументам «личного дела заключенного»54. В постановлении об его аресте,
выданном 7 февраля 1937 г. и санкционированном прокурором КазССР,
безапелляционно утверждалось, еще до какого либо следствия, что «Гоц
является руководителем нелегальной антисоветской организации эсеров,
член ЦК ПСР». К Гоцу, арестованному в этот же день, было применено
«содержание под стражей в следственной тюрьме НКВД КССР»55.
Во время обыска, который проводился аж пятью чекистами (судя по
подписям в «приложении к протоколу обыска», подписанном также по
нятым, и самим Гоцем), были изъяты письма Е. М. Тимофеева, М. Я. Ген
дельмана, Власова и др., «папка, содержащая письма от брата М. Гоц, от
носящиеся к 1900 годам», письма от сына и невестки, «сверток писем
Гоца к жене», «адреса Цейтлина, Ракова и др.», «две тетради, написанные
в тюрьме, переводы, фотокарточки и воспоминания о работе в ПСР» (воз
можно, что речь идет о воспоминаниях А. Р. Гоца, написанных им Бутыр
ской тюрьме еще в 1920--21 гг. и посвященных его участию в Боевой Ор
ганизации ПСР в 1906 г.), «альбом карточек Александровского централа»,
«письма из заграницы», «фотокарточек тридцать штук» и много другое
(всего 29 пунктов по описи)56.
Собственноручные показания Гоца алма атинские чекисты пересла
ли в Москву, где они позже были приобщены к фонду процесса с. р.
1922 г. 57. Эти показания, занимающие более сотни страниц текста, были
получены с применением пыток. Сам факт применения пыток и после
дующих моральных мучений Гоца за эти показания, заставляет с большой
осторожностью подходить к этим трагическим страницам, но невозмож
но и замалчивать их: «<...> И если по всем пунктам обвинения мы вы
ступали открыто, оспаривая не фактическую основу событий, а лишь их
651

политич[еское] освещение, истолкование и оценку, то по одному вопро
су мы чувствовали невозможность выступить так же открыто --- именно
по вопросу о терроре. После очень длит[ельного] обсужд[ения] мы при
шли к выводу, что нельзя в интересах партии, перед лицом всей страны
и обществ[енного] мнения трудящихся России и Запада, вскрыть все раз
ногласия, которые имелись в партии в те годы по вопросу о терроре, рас
сказать о той внутренней борьбе, которая имела место в рядах партии по
этому вопросу и которая приводила к таким некрасивым морально по
литическим последствиям, как опубликование Ц. К. п.с.р. о своей непри
частности к теракту против Володарского. Не желая демонстрировать раз
брод в рядах Ц. К. п.с.р., руководящая пятерка обязала всех участников
процесса стоять в вопросе о позиции партии в терроре на точке зрения
большинства Ц. К. и категорически отрицать прикосновенность партии
к теракту против Володарского и покушению Фани Каплан. <...> к нему
(Д. Д. Донскому --- К. М.) обратилась Фаня Каплан с предложением вы
ступить с терактом против Ленина. Донской лично примыкал к тому те
чению в Ц. К., которое стояло в те дни на точке зрения признания тер
рора. По его словам, он заявил Каплан, что т. к. большинство Ц. К.
относится отрицательно к терактам, он должен предупредить ее, что от
имени партии теракт не может быть совершен, а что теракт, если она на
меревается его совершить, должен носить строго индивидуальный харак
тер. Донской рассказал далее, что он предупредил Каплан, что в силу от
рицательной позиции Ц. К. к террору, он --- Донской --- как представитель
Ц. К. должен будет опубликовать заявление о непричастности партии
к теракту. Каплан заявила ему, что она тем не менее решила выступить
с терактом. Донской не скрыл от Каплан, что и он относится сочувствен
но к террору и оказал ей содействие, но в чем оно конкретно выразилось,
припомнить не могу»58.
Обращает на себя внимание «историческая часть» показаний, начина
ющихся с февраля 1917 г., которую можно считать более или менее досто
верной, да и то с рядом оговорок. Скажем, в первом разделе показаний
(I. 1917 год (февраль --- июль) --- «Организационное состояние партии
с. р., кадры, основные политические установки: война, земельный вопрос,
рабочий вопрос, отношение к другим партиям») много совершенно спра
ведливых и точных оценок и интереснейших высказываний (вроде, безус
ловно, справедливого замечания в адрес А. Ф. Керенского 59). В целом Гоц
дает весьма точную зарисовку причин, приведших партию с. р. к пораже
нию, поднимаясь с высоты пережитого до весьма серьезных признаний
и обобщений. Но какая то часть оценок и суждений была явно адаптиро
вана Гоцем под уровень следователей и их начальников, изложена на язы
ке и стереотипах «Краткого курса истории ВКП(б)», как, например, сле
дующий пассаж, странно звучащий из уст одного из лидеров ПСР:
«Причем в силу эклектизма, столь характерного для всей теории и прак
тики партии с. р., мы с. р. --- в противовес большевикам не понимали, что
ведущая роль гегемона в этом фронте революции должна принадлежать
пролетариату, что только при условии обеспечения политического руко
водства за рабочим классом революция может получить должный размах
и привести к разрешению основных социальных проблем, выдвинутых ре
волюцией. Эта эклектическая формула (триединый рабочий класс,
или «три брата по труду», по мнению эсеров, включал в себя пролетари
ат, крестьянство и интеллигенцию --- К. М.) в действительности сковыва
ла творческую инициативу самого революционного, подвижного и исто
рически передового члена этого тройственного объединения, т. е.
652

пролетариата, и объективно не увеличивала ударную силу рабочего клас
са, умножая его революционную инициативу на массу трудового кресть
янства, а наоборот тушила его инициативу, замедляла его исторический
шаг, тянула назад»60. Неорганичность этого высказывания видится в том,
что это не только отказ от фундаментальной, базовой формулы эсеров
ской доктрины, но и достаточно откровенное признание верности страте
гической и тактической линии большевиков на дальнейшую эскалацию
революционного творчества масс и захват власти, вне поля выборов
и функционирования Учредительного Собрания. У нас нет никаких осно
ваний считать, что А. Р. Гоц проделал столь крутую идейную эволюцию,
после которой впору писать заявление о приеме в члены ВКП(б).
Анализ его показаний свидетельствует о том, что А. Р. Гоц даже под
пытками не назвал ни одного имени, не переступил запретной для рево
люционера черты. Как это ему удалось? Имитацией раскаяния и идейной
эволюции. Но главного он все же достиг --- вместо конкретной «деятель
ности эсеровского террористического подполья» с именами своих това
рищей, А. Р. Гоц на десятках страниц писал о планах, оценках и ошибках
эсеров и о том, что его взгляды кардинально изменились. По понятиям
революционеров А. Р. Гоц не совершил предательства (отсутствие выдач),
а цену его «отступничества», похоже, хорошо понимали И. В. Сталин
и Н. И. Ежов, даже не попытавшиеся использовать его «покаяния» в про
пагандистских целях. По свидетельству одного из иностранных коммуни
стов, находившегося в это время в алма атинской тюрьме и позже попав
шего за границу, Гоца и меньшевика Марка Либера подвергли пыткам
и в конце концов получили от них необходимые показания. М. Янсен
в своей книге приводит воспоминания и оценки этого коммуниста: «По
мнению информанта, признания, вырванные у Гоца и Либера, ни в чем
не умаляют образа этих революционеров, до самого конца сохранивших
веру в лучшее будущее и оставшихся преданными своим идеалам. Осо
бое впечатление произвело на рассказчика то, что, прощаясь со своим со
камерником, Гоц и Либер просили его, если он когда нибудь выйдет на
свободу, --- сообщить их товарищам по партии, что они не сдались и до
самого конца не предали своих идеалов. «Передайте всем нашим друзь
ям привет и скажите им, что мы всегда с гордостью носили имя револю
ционеров, но как ни тяжело нам, когда нас клеймят контрреволюционе
рами, мы знаем, что история вынесет нам иной приговор. Может быть,
народ сейчас и поверит всему тому, что о нас говорит власть: Сталину
удалось воспитать поколение ослепленных и введенных в заблуждение
людей, в этом его сила. Но придет для России и для всего мира лучшее
время, и тогда история нас рассудит»61.
Из Алма Аты в конце августа был отправлен в Москву «в распоряже
ние 4 отдела ГУГБ НКВД СССР», где содержался в Бутырской тюрьме.
В декабре 1938 г. ему «под расписку» было объявлено, что отныне он чис
лится «содержанием за Прокурором ССР», куда было отправлено его де
ло. В январе 1939 г. из Военной прокуратуры СССР за подписью главно
го военного прокурора Н. Розовского на имя начальника Бутырской
тюрьмы пришло письмо, в котором сообщалось: «Числящихся за нами
арестованных Гоц Абрама Рафаиловича и Тимофеева Евгения Михайло
вича, прошу с сего числа перечислить содержанием за Военной Коллеги
ей Верховного Суда Союза ССР».
Вплоть до суда (который состоялся 20 июня 1939 г.) Гоц продолжал
находиться в Бутырской в тюрьме, где 15 июня 1939 г. произошел любо
пытный инцидент. Дежурный 9 го корпуса обнаружил у Гоца, сидевшего
653

в 321 камере «отточенную зубную щетку» (это лишний раз характеризует
его как опытнейшего сидельца). За сие преступление было решено «аре
стованного Гоц лишить одной очереди лавки»62.
20 июня 1939 г. Военной Коллегией Верховного Суда СССР А. Р. Гоц
вместе с Е. М. Тимофеевым был осужден «...к тюремному заключению,
сроком на двадцать пять лет»63. 26 октября 1939 г. начальник санчасти Бу
тырской тюрьмы подписал справку, что Гоц «практически здоров»и «к фи
зическому труду годен». Личное дело А. Р. Гоца  1696 по наряду Главно
го Тюремного Управления НКВ СССР от 14.11.1939 г. было отправлено
в Красноярский лагерь. В декабре туда же под усиленным конвоем был
отправлен и сам Гоц (место назначения г. Канск). 10 января 1940 г. на не
го была уже заведена карточка Красноярского исправительно трудового
лагеря НКВД СССР. Меньше чем через восемь месяцев Гоц умер в боль
нице Ингашского ОЛП, о чем был составлен «Акт о смерти 99», при
чиной смерти объявлявший «кровоизлияние в мозг». В справке, предназ
наченной начальнику ОАГС УНКВД г. Ленинграда и подписанной
4 сентября 1940 г. нач. 2 отдела Управления Красноярского ИТЛ сообща
лось, что А. Р. Гоц умер 4 августа 1940 г. от кровоизлияния в мозг в г. Кан
ске. В справке указывалось и его последнее местожительство в Ленингра
де --- ул. Набережная Шмидта д. 13 кв. 1 64 (надо полагать в 1917---1918 гг.).
28 мая 2001 г. Помощник Генерального прокурора Российской Феде
рации Н. С. Власенко утвердил «Заключение об отказе в реабилитации»,
составленное А. Г. Абрамовым и подписанное прокурором отдела реаби
литации И. О. Ковалевской, в котором отмечалось: «<...> Гоц признан ви
новным в том, что, будучи одним из влиятельнейших членов ЦК партии
социалистов революционеров (правых) поддерживал и разделял установ
ку ЦК на вооруженное свержение рабоче крестьянской власти в России.
В прошлом участвовал в организации в контрреволюционных целях во
оруженных восстаний и вторжений на территорию России вооруженных
отрядов и банд, участвовал в попытках захвата власти в центре и на ме
стах и насильственном расторжении договоров, заключенных РСФСР, от
торжении от Республики некоторых частей ее. Кроме того, руководил де
ятельностью террористических партийных групп, готовивших покушения
на Ленина, Троцкого, Берзина и поезд Совета Народных Комиссаров,
убийство Володарского. В основной своей части предъявленное Гоцу обви
нение подтверждено его собственными показаниями, данными в суде, в ко
торых он заявил, что считает себя полностью ответственным за все решения
ЦК партии, направленные на организацию вооруженной борьбы с советской
властью, подтвердил, что сразу же после свержения правительства Керен
ского он принимал меры к свержению власти большевиков и с этой целью
выезжал в войска под Петроградом, в том числе к генералу Краснову, для ор
ганизации их выступления на Петроград (выделено нами --- К. М.). Пока
заниями Паевского, Игнатьева, Семенова, Коноплевой, Ракитина Бро
уна, Краковецкого подтверждено, что Гоц принимал активное участие
в подготовке юнкерского восстания в Петрограде в конце октября 1917
года, когда основные революционные силы были брошены на борьбу
с корниловским мятежом (так! --- К. М.). По его настоянию руководите
лем восстания был назначен полковник Полковников. Входил в военную
организацию и штаб «Союза возрождения», куда входили и представите
ли буржуазных партий, координировал деятельность «Союза» и партии эсе
ров по борьбе с советской властью (выделено нами --- К. М.). Семенов, Ко
ноплева подробно рассказали, что именно Гоц поддержал их решение об
организации убийства Володарского, слежку, а затем и покушение на Ле
654

нина, причем поддержал не только от своего имени, но и от имени ЦК
партии эсеров <...> доказанные Гоцу преступные действия содержат состав
инкриминированных ему преступлений. На основании изложенного, руковод
ствуясь ст. 4 Закона РФ «О реабилитации жертв политических репрессий»
в реабилитации ГОЦА Абрама Рафаиловича отказать (выделено на
ми --- К. М.)65.
Евгений Михайлович Тимофеев после длительной голодовки с протес
том после повторного срока был в конце 1925 г. сослан в Коканд, Ташкент;
затем в Уральск; в 1929 г. ему было разрешено переменить место ссылки
на Казань 66. 29 мая 1928 г. он писал Е. П. Пешковой из Уральска: «10 го мая
кончился добавленный мне прошлым летом год ссылки. Хотелось бы знать,
чего мне следует ожидать дальше. Поэтому просьба к Вам навести, если
возможно, по этому вопросу справки и уведомить меня. Обращаюсь к Вам
потому, что в прошлом году, послав соответствующий запрос прямо в ГПУ,
я не получил никакого ответа. Возможно, что и Вам тоже не удастся по
лучить просимых мною данных. Для меня и это будет служить уже доста
точным основанием для умозаключений о предстоящем»67.
Из справки ГИЦ МВД СССР, составленной в апреле 1991 г., видно,
что решением Особого Совещания от 3 января 1931 г. Тимофеев был от
правлен в ссылку в Самарканд на три года, а 14 сентября 1935 г. этим же
органом срок ссылки был продлен на те же три года 68. 5 мая 1932 г. Ти
мофеев, подтверждая получение высланных ему ранее двух посылок 69, пи
сал Е. П. Пешковой: «Вот уже пять дней, как собираюсь черкнуть Вам, до
рогая Екатерина Павловна, и сообщить, что ваши «щедрые дары Аравии»
в виде двух посылок мною получены и уничтожаются с большим аппети
том. Задержка в моем уведомлении объясняется тем, что мы снова пере
езжали на другую квартиру. Это наше главное занятие в Самарканде! ...Жи
вем по старому. Я служу в одном анекдотическом учреждении, которое
знаменито тем, что не имеет жалования по 2--3 месяца, Анна Павлов
на --- состоит на амплуа домашней хозяйки. Оба живы и относительно здо
ровы. Сейчас впитываем в себя прелести туркестанской весны --- это луч
шее время года здесь. Уже покрываются все лужайки красными головками
мака, и в воздухе начинает чувствоваться аромат белой акации. Хорошо
во всех отношениях!»70. М. Л. Свирская, попавшая в самаркандскую ссыл
ку в 1931 г., вспоминала: «Туда был выслан Е. М. Тимофеев, который жил
со своей женой Стасей Павловной и работал в хлопковом тресте. Е. М. хо
рошо знал историю Самарканда. Уговаривал меня после переезда в Са
марканд, <...> заняться фресками. Мы почти каждый день встречались.
Или они к нам, или мы к ним. Разговаривали обо всем на свете. ...Уже
после моего последнего освобождения, т. е. после 56 года, я встретила
у знакомых бывшего коммуниста, просидевшего, как говорили, полную
катушку. Знакомили нас обычно в эти годы: «вот, тоже сидел или сидела».
Начинались расспросы --- где, кого встречали. И вот этот бывший комму
нист, не то до ареста председатель Моссовета или заместитель, рассказал,
что сидел в Бутырках в 1936 --- 37 гг. с Евг. Мих. О том, что в этих каме
рах, набитых до отказа, читались доклады на всевозможные темы, Вы зна
ете. Евг. Мих. «водил» их по музеям: Эрмитаж, Третьяковская галерея и др.
Знал биографии и школы художников. Водил их из комнаты в комнату,
помня, как развешены картины были. При его рассказе я не переставала
удивляться, когда он это успел увидеть. Февральская революция его осво
бодила с каторги. Отбывая каторгу, он получил новый срок и досидел до
февраля 1917 года. От этого коммуниста я узнала, что Евг. Мих. каждый
год, не помню сколько раз, привозили в Москву. Жил он не в тюрьме, его
655

возили по Москве, показывая стройки и перестройки. Он думал, что его
и на этот раз увезут обратно. Но на этот раз его поместили в Бутырки. Он
часто говорил этому коммунисту: «Ну, я здесь, это можно понять, а Вы,
Вы то почему здесь?»71.
Из докладной записки Ежова Сталину в конце января 1937 г. видно,
что на момент ареста в феврале 1937 г. Е. М. Тимофеев «отбывает ссылку
в Ташкенте, без определенных занятий»72.
Уже в июне 1937 г. Ежов докладывал Сталину, что «арестованная по
делу эсеровской террористической организации Ставская Ф. К., бывшая
участница боевой дружины ЦК ПСР в 1922 году (так в тексте), осужден
ная по процессу ЦК ПСР, но помилованной ВЦИКом» сообщила: «о не
легальном эсеровском центре в Союзе, в составе Гоца, Тимофеева, Веде
няпина и других и о наличии в ряде городов Союза эсеровских
организаций, которые по директиве центра вели практическую работу
о создании на местах повстанческих формирований и эсеровских ячеек
в колхозах»73. «Эсеровский центр», по ее показаниям, также «<...> уста
новил политический и организационный контакт с меньшевиками, троц
кистами, зиновьевцами, шляпниковцами, левыми эсерами, правыми,
представителями трудовой крестьянской партии, а также с бывшими эсе
рами, находящимися в рядах ВКП(б)»74.
О том, что Гоца и Тимофеева, по всей видимости, все же планирова
ли вывести на бухаринский процесс, видно из следующей фразы докла
да Ежова Сталину: «По поручению Гоца, Тимофеева и Бухарина руково
дителем московской эсеровской террористической организации
Семеновым были созданы в Москве, Ленинграде и Колпино террористи
ческие группы, которые готовили террористические акты против членов
Политбюро и, в первую очередь, против т.т. Сталина, Молотова и Воро
шилова. Совершение этих актов готовилось первоначально в декабре ме
сяце 1934 года, когда, в связи с убийством тов. Кирова, тов. Сталин на
ходился в Ленинграде, а затем в Москве в 1935 году, во время годовщины
Октября на Красной площади путем метания бомб. Названные в показа
ниях Ставской террористы арестованы»75. Вряд ли мы ошибемся, пред
положив, что Сталин и Ежов хотели связать Бухарина не только с пока
явшими в 1922 г. «эсеровскими террористами» Семеновым, Усовым,
Ставской, Козловым и прочими, которых в конечном счете и вывели на
бухаринский процесс, но и с лидерами «разветвленного эсеровского под
полья», с людьми, чьи имена были символом непримиримой борьбы
с большевиками. Нетрудно себе представить, какой грандиозный эффект
и в стране, и за границей имели бы выступления Гоца и Тимофеева о том,
что они действовали заодно с Бухариным, бывшим защитником подсу
димых 2 й группы, да еще используя при этом бывших своих сопроцес
ников---ренегатов. Но мы также вряд ли ошибемся, сказав, что Сталин
и Ежов не решились выводить на процесс ни Гоца с Тимофеевым, ни ко
го либо из тех членов ЦК ПСР и ПЛСР, которые по их приказу были аре
стованы в феврале 1937 г. Одно дело «работать» на следствии и на самом
постановочном процессе с бывшими партийными бонзами, вроде Буха
рина, давно забывшим, что такое тюремные нары, или с «террористами»
из 2 й группы подсудимых, уже ломавшихся и игравших на процессе
предписанную им роль. И совсем другое дело непримиримые враги режи
ма, вся жизнь которых в советское время --- это череда тюрем и ссылок,
для которых, в отличие от Бухарина, арест в 1937 г. --- это не случайная
катастрофа, а ожидаемый ими и закономерный итог их противостояния
власти. Безусловно, алма атинские чекисты, выполняя личный приказ
656

наркома внутренних дел Ежова, вынудили Гоца написать «покаяние».
Но представляется, что Сталин был слишком умен и хорошо представлял
себе менталитет таких людей, как Гоц, Тимофеев, Гендельман, Агапов,
Подбельский, Ракитников, Артемьев, Спиридонова, Камков, Майоров,
Самохвалов, Каховская, Измайлович. Характерно, что член ЦК ПСР
В. П. Шестаков, бывший на процессе 1922 г. свидетелем защиты, которо
го чекисты в Воронеже вскоре также «подверстали» к этому делу, в ответ
на попытки следователей выбить из него показания объявил голодовку,
с одной стороны протестуя против этого, с другой, не желая превратить
этот процесс выбивания показаний в бесконечный (показаний так и не
дал и был расстрелян).
Представляется, что Сталин, понимая всю выигрышность использо
вания этих людей на бухаринском процессе, не верил в то, что ими удаст
ся манипулировать, но продолжал часть из них (лидеров), держать в тюрь
ме (остальные были растреляны в 1938 г., так и не дав показаний).
Решив не выводить эсеров на процесс, Сталин пошел «другим путем».
В докладной записке от 10 февраля 1938 г. Ежов, отвечая на критику Ста
лина, признавал «недоработки» («Операции по эсерам, главным образом,
коснулись ссыльных эсеров и эсеровского актива, состоявшего на опера
тивном учете и широко известного органам Наркомвнудела. <...> Опера
ция очень слабо коснулась эсеровских организаций в Красной армии
и в ЧК. Слабо выявлены связи эсеров с заграничными эсеровскими цент
рами и с иностранными разведками»), но отмечал и явные успехи, достиг
нутые в борьбе с «эсеровским подпольем»: «Всего по Союзу ССР за 1937 год
арестовано членов антисоветской организации эсеров --- 25.212 человек.
<...> Во исполнение Ваших указаний от 7.1. 1938 года сообщаю:
А) дан приказ всем органам НКВД продолжить и активизировать
агентурно оперативные мероприятия по ликвидации существующих не
легальных организаций эсеров и выявлению их организационных связей
с зарубежными эсеровскими центрами, правыми, троцкистами и иност
ранными разведками.
Б) на оперативном учете НКВД СССР к моменту Вашего указания
состояло 5.388 человек эсеров, в том числе 1.014 состоящих в рядах
ВКП(б) и 244 человека военнослужащих. Надо иметь в виду, что на на
шем учете состоят только те эсеры, на которых имеются те или иные ком
прометирующие материалы;
В) из состоящих на учете 5.388 эсеров в настоящее время, по моим
приказам, арестовано 2.000 человек.
В результате проведенных за последнее время арестов вскрыто и лик
видировано ряд эсеровских организаций»76.
О Гоце и Тимофееве Сталин вспомнил позже, когда всех эсеров уже
растреляли. 20 июня 1939 г. состоялось закрытое судебное заседание Во
енной коллегии Верховного суда Союза ССР под председательством бриг
военюриста Алексеева и двух членов бригвоенюриста Детистова и военю
риста 1 ранга Климина, при секретаре --- мл. военном юристе Филатове.
Подсудимых А. Р. Гоца и Е. М. Тимофеева обвинили «в преступлениях,
предусмотренных ст.ст. 58 7, 58 8 и 58 11 УК РСФСР». Инкриминирова
лось им следующее: «<...> оба они не прекратили борьбы и продолжали
свою к/р деятельность до дня ареста. Находясь в ссылке, Гоц и Тимофе
ев не порвали связи между собою, а с 1929 года повели работу по объе
динению нелегальных эсеровских антисоветских групп, под руководст
вом т. н. Центрального Бюро партии эсеров, стремясь активизировать к/р
деятельность названных групп.
657

Являясь основными руководителями Центрального Бюро партии
эсеров Гоц в г. Алма Ата, а Тимофеев в г. Ташкенте установили органи
зационные и политические связи с эсеровскими антисоветскими груп
пами в Чимкенте, Семипалатинске, Куйбышеве, Тобольске, Новосибир
ске и др. городах, которым, через своих связистов, давали установки на
развертывание борьбы против ВКП(б) и Советского Правительства, пу
тем применения террора и предательства. Они же неоднократно прово
дили нелегальные сборища эсеровских подпольных групп, на которых
обсуждались вопросы террора в отношении руководителей ВКП(б)и Со
ветского Правительства и вопросы вредительства в промышленности
в сельском хозяйстве.
Кроме того установлено, что как Гоц, так и Тимофеев пытались уста
новить политический и организационный блок с различными антисовет
скими центрами нелегальных организаций б. левых эсеров, меньшевиков
и др., для совместной борьбы с Советской властью»77.
На основании всех этих обвинений, Военная коллегия Верховного су
да приговорила А. Р. Гоца и Е. М. Тимофеева «к тюремному заключению,
сроком на двадцать пять лет каждого, с поражением в политических пра
вах на пять лет каждого, и конфискацией всего, лично принадлежавше
го им, имущества. Срок тюремного заключения исчислять Гоц с 7 февра
ля 1937 г., а Тимофееву 5 го февраля 1937г.».
После знакомства с данным приговором и донесениями Н. Ежова
Сталину остается масса вопросов. Почему так затянули дело в отноше
нии двух руководителей «Центрального Бюро ПСР», когда всех привле
ченных по этому делу расстреляли еще в 1937--1838 гг.? Почему всех ря
довых участников этого «дела» расстреляли, а двум руководителям дали
тюремные сроки? И наконец, оторвавшись от этого «дела», так как не
в нем разгадка этого парадокса: почему, расстреляв в 1938 г. всех еще ос
тававшихся к этому моменту в живых мужчин эсеров (пережил этот ру
беж лишь А. В. Либеров (умер в лагере в 1942 г.) и А. И. Альтовский (умер
в 1975 г.), власти оставили в живых Гоца и Тимофеева --- лидеров не при
думанных, лидеров и врагов режима самых доподлинных и безусловных.
Видимо, по той же самой логике в живых были оставлены и лидеры ле
вых эсеров во главе с М. А. Спиридоновой. Вряд ли это было случайно
стью или желанием НКВД, скорее тут был какой то замысел Сталина.
В любом случае, решение сохранить жизни нескольким руководителям
под корень уничтоженных партий вряд ли могло быть принято кем то
кроме Сталина.
Впрочем, понять логику этой репрессивной машины и ее руководи
телей не всегда просто. Если ставилась цель зачем то сохранить жизни
Гоцу и Тимофееву, то почему вскоре в нарушение приговора о «тюрем
ном заключении» Гоца отправили на верную гибель в Красноярский ла
герь? Ведь сразу же после вынесения приговора Военная коллегия Вер
ховного Суда ССР отправила начальнику Бутырской тюрьмы
предписание «о дальнейшем содержании под стражей» А. Р. Гоца. Поче
му это решение спустя несколько месяцев было проигнорировано?
И почему Тимофеева оставили в тюрьме, тем самым сохранив ему жизнь
до 1941 г.?
Военной коллегией Верховного суда СССР Тимофеев был пригово
рен 8 сентября 1941 г. к ВМН (без указания статьи) и расстрелян 11 ок
тября 1941 г. вместе с другими политзаключенными Орловской тюрьмы.
Как следует из справки ГИЦ МВД СССР, Пленум Верховного суда СССР
от 26 июля 1990 г. постановил приговор от 8 сентября отменить, дело пре
658

кратить за отсутствием состава преступления 78. В заключении о реабили
тации, утвержденном 28 июня 2001 г. и.о. пом. Генерального прокурора
Т. М. Бобылевой, касавшемся кроме Е. М. Тимофеева, также Н. Н. Ива
нова, А. И. Альтовского, Ф. Ф. Федоровича, В. Л. Утгофа Дерюжинского,
констатировалось: «<...> суд в приговоре в отношении Иванова, Тимофе
ева, Федоровича значительно вышел за рамки предъявленных им обви
нений, что нельзя признать правильным. <...> Хотя по делу установлено,
что будучи руководителем военной работы в Москве, Тимофеев прини
мал меры к направлению в Поволжье, где концентрировались силы эсе
ров, для организации правительства Учредительного Собрания, сторон
ников эсеров, но не установлено, что он туда направлял и заведомо
контрреволюционные элементы. Сама же работа эсеров по организации в По
волжье правительства Учредительного Собрания, была не контрреволюцион
ной, а только антибольшевистской (выделено нами --- К. М.). Отсутствуют
в деле доказательства того, что Тимофеев имел связь с представителями
иностранных государств, находящихся в состоянии войны с республикой
Советов. <...> Отсутствуют доказательства того, что Тимофеев имел связь
с организованной в Москве подрывной группой партии эсеров, оказал по
мощь в подготовке в апреле 1918 года покушения на Ленина»79.
Дмитрий Федорович Раков, как уже отмечалось, во время «развезен
ной голодовки» в октябре 1925 г. отказался ехать в Коканд и отмена это
го решения была включена 1 ноября 1925 г. в список требований заклю
ченных эсеров как одно из условий прекращения голодовки. Конечно,
власти пошли на уступки и 11 декабря 1925 г. Раков был выслан в Уфу на
3 года 80. 12 мая 1929 г. в письме Е. П. Пешковой он напоминал, что
в 1925 г. голодовками они добились от чекистов при отправке их в ссыл
ку, соблюдения следующих условий «1) нас будут отправлять в ссылку
в города не ниже губернского значения и расположенные на железных
дорогах, 2) мы получим на местах ссылки работу соответственно квали
фикации и специальности каждого из нас»81.
И действительно, в отличие от многих других политических ссыль
ных, которые не могли устроиться по специальности либо в силу невос
требованности их специальностей в тех местах, куда их ссылали, либо
в силу препятствий, чинимых местным ГПУ, Раков легко устроился на
работу. Будучи выпускником московского Коммерческого института, ру
ководившим финансами в Комуче (деньги Комуча, «раковки», пользова
лись большой популярностью у населения и были стабильной валютой
в силу грамотной финансовой политики, проводимой Д. Ф. Раковым) он
был принят на должность «ученого секретаря экономиста» в Башкирский
Центральный совет Народного хозяйства с окладом в 125 руб. в месяц.
Его опыт и деловые качества были оценены по достоинству и через два
года он уже был «старшим экономистом БЦСНХ» с окладом 205 руб.82
Отметим необычность ситуации, т. к. обычно местные чекисты заставля
ли «совучреждения» увольнять служащих политссыльных, как только те
начинали продвигаться по службе и у них рос заработок, прямо говоря
им, что в их расчеты не входит, чтобы ссыльные хорошо устраивались.
Но после приезда нового зам. председателя БЦСНХ Первина, Раков
и еще трое социал демократов были Башкирской Рабоче крестьянской
инспекцией были «вычищены» с работы как «чуждый элемент», с запре
том принимать их на службу в советские учреждения. Уволены они были
в спешном порядке (Раков был вынужден сдать дела в «24 минуты» со все
возможными нарушения, с отказом выдать им приказ и т. д. и т. п.). Тра
гикомичность ситуации Раков передавал следующим примером: «Если бы
659

мы, состоя на государственной службе, совершали политические преступ
ления, то органы государственного политического управления давно при
менили бы к нам более суровые и решительные меры, чем простое сня
тие с работы. Так, по крайней мере, смотрит на это дело начальник
БОГПУ, с которым я недавно имел беседу на эту тему. По его словам,
ГПУ неповинно в столь необычном снятии нас с работы и лишении пра
ва на таковую»83. Д. Ф. Раков восклицал: «Итак, нас не только сняли с ра
боты, но и лишили раз --- навсегда права на работу, тем самым обрекли
нас на перманентную безработицу. Верховный трибунал лишил меня из
бирательных прав, но не лишил права на работу. ОГПУ отправило меня
в ссылку, но не препятствовало доселе поступлению на службу... Любое
учреждение нас и сейчас охотно взяло бы на работу, если бы с нас сня
ли наложенное РКИ "veto". Я осмеливаюсь сказать больше: если бы я
был коммунистом, то само увольнение нас со службы я рассматривал бы
не иначе, как прямое и злостное "вредительство". И это я сумел бы до
казать»84. Но окончательно «добило» Ракова то, что его «попросили» очи
стить ведомственную квартиру Башвинпрома, которую он занимал, пред
ложив ему оплатить ее по высшим ставкам (70 руб. в месяц) как «лицу
свободной профессии» (что уже, по его словам, проделали с уволенным
из одного республиканского треста меньшевиком М. Г. Бочарниковым,
у которого эти деньги взимали через фининспектора). Раков возмущен
но писал Пешковой: «Такое отношение к безработным политическим
ссыльным нельзя назвать иначе, как политическим озорством и издева
тельством»85. Как безработный и лишенный избирательных прав Раков не
мог получить вводимые «заборные книжки» (фактически карточки) для
получения хлеба и дефицитных товаров и фактически был обречен на го
лод 86. Он просил Е. П. Пешкову обратиться в ОГПУ с вопросом, «дадут
или не дадут нам здесь работать, в качестве специалистов в советских ор
ганах», грозя в случае отрицательного ответа начать голодовку 87. Чем за
кончилась эта история, нам неизвестно, но Раков жил в Уфе после это
го уже недолго. 21 декабря 1928 г. срок ссылки был ему продлен на 1 год,
а 13 февраля 1929 г. --- еще на один. По истечению же этого срока, 3 ян
варя 1930 г., он был постановлением Особого совещания выслан в Таш
кент на 3 года. 22 сентября 1932 г. срок ссылки ему снова продлили,
но уже сразу на два года. 26 сентября 1937 г. тройкой при НКВД Узбек
ской ССР по обвинению в контрреволюционной деятельности Раков был
приговорен к 10 годам заключения в исправительно трудовых лагерях.
Но уже 8 сентября 1941 г. Верховным судом СССР Раков был пригово
рен к расстрелу 88.
В заключении о реабилитации, утвержденном 21 мая 2001 г. помощ
ником ген. прокурора Н. С. Власенко, констатировалось: «Хотя Раков
в суде заявил, что он считает себя ответственным за все действия ЦК пар
тии эсеров, это заявление следует расценивать как политическую декла
рацию, а в уголовном порядке он может нести ответственность только за
конкретные им совершенные действия. Таковых же со стороны Ракова не
установлено. Наоборот, имеются сведения, что он активно участвовал
в ниспровержении антисоветской, антинародной власти Колчака в Сибири
(выделено нами --- К. М.)»89.
Владимир Владимирович Агапов после окончания своего тюремного
срока дал согласие отправиться в декабре 1925 г. в ссылку в Оренбург, ос
тавив за собой право в случае неподходящего климата для себя или сво
их родных «возбудить вопрос о замене Оренбурга другим местом ссыл
ки»90. В Оренбурге Агапов находился до нового ареста в 1931 г. 91.
660

Из докладной записки Н. Ежова Сталину в конце января 1937 г. вид
но, что на момент ареста в феврале 1937 г. В. В. Агапов «...отбывает ссыл
ку в Кудымкаре (Свердловская обл.)» и то, что «по вопросу о терроре Ага
пов заявил: «Пока существует Сталин, мы не можем достигнуть
положительных результатов», а также, что ему вместе с Артемьевым «ши
лось» руководство эсеровским подпольем в Свердловской области 92.
21 мая 2001 г. Отделом реабилитации Генеральной прокуратуры РФ
было написано заключение о его реабилитации, в котором говорилось:
«По приговору Агапов признан виновным в том, что состоя членом ру
ководящих органов эсеров, выполнял директивы своего ЦК, руководил
подрывной группой ЦК, организованной в Москве в целях подрыва, под
жогов и разрушения железнодорожных путей. Как следует из материалов
дела и обвинительного заключения, в августе 1918 года членом ЦК Дон
ским в Москвы была организована подрывная группа во главе с эсером
Давыдовым, <...> Агапов по заданиям Донского имел определенную связь
с этой группой. В то же время нет объективных данных подтверждающих,
что группа выполняла возложенные на нее задачи. <...> имеются показа
ния о том, что <...> в декабре 1918 года, <...> она была ликвидирована
именно за бездеятельность. При таких условиях можно говорить только
о попытке создания подрывной группы и следовательно осуждение Ага
пова по ст.65 УК РСФСР, предусматривающей ответственность за орга
низацию вредительства на железной дороге, нельзя признать доказанным.
Можно говорить только о том, что репрессированный знал о создавае
мой группе, которая бездействовала.
Его обвинение по ст. 60 УК РСФСР в настоящее время также нельзя
признать обоснованным, так как по своей сути эсеровская организация
не была контрреволюционной, а только антибольшевистской <...>.
На Агапова Владимира Владимировича распространяется действие
ст. 3 Закона Российской Федерации «О реабилитации жертв политичес
ких репрессий «от 18 октября 1991г.»93.
Как уже отмечалось выше, Михаил Иванович Львов при аресте
в 1925 г. был опознан как видный казанский эсер и «председатель Казан
ского Совета Рабочих и Солдатских депутатов в 17 г. Галанов Прохор Сав
вич»94. Жена его Надежда Александровна была из «революционной дина
стии» Аверкиевых 95. Как писали чекисты в ее учетной карточке, «Надежда
Александровна была арестована 1 сентября 1921 года комендантом Бу
тырской тюрьмы при попытке получить во время свидания от своего аре
стованного мужа Уполномоченного ЦК ПСР Львова Михаила Иванови
ча письмо старого состава ЦК ПСР, находящегося под арестом
в Бутырках, к ЦБ ПСР, вновь избранному на 10 Совете партии (состояв
шегося в августе 1921 года в Москве). При аресте, желая уничтожить
письмо, оказала сильное сопротивление. На первых допросах именовала
себя Прушакевич Надеждой Ивановной. <...> Только в начале января
1922 года Аверкиева назвала себя эсеркой и в настоящее время тоже со
стоит в партии с. р. От дальнейших показаний отказалась. По наведен
ным справкам выяснилось, что она с давних лет играла видную роль
в Саратовской организации ПСР. В 1918 году она была арестована Сар
губчека за активное участие в подготовке с. р. выступления. Была осво
бождена в ноябре 1918 года, после чего служила в Губстсатбюро г. Сара
това статистиком, часто уезжая из Саратова в Москву, куда окончательно
выехала в марте 1921 года. По агентурным сведениям 3 го Отделения
СО ВЧК, что она проживает с этого времени в Москве, главным образом
занималась партийной работой. Место службы установить не удалось,
661

не удалось установить также постоянное местожительство в Москве»96.
С декабря 1922 г. Н. А. Аверкиева находилась в ссылке в Чердыни Перм
ской губ. Позже, после окончания тюремного срока к ней в ссылку при
ехал ее муж. После того, как в 1925 г. она умерла в Чердыни во время
родов, М. И. Львов (П. С. Галанов) бежал из ссылки, чтобы спасти ново
рожденного ребенка. Будучи арестован, Львов (Галанов) получил три го
да, которые отбывал в Суздальском политизоляторе 97. Любопытно, что
и молодой эсер Н. Н. Аловерт, находившийся с ним вместе в чердынской
ссылке, был также приговорен на 3 года политизолятора за соучастие
в его побеге.
После окончания срока его этапом отправили в Кзыл Орду, откуда он
вновь был вынужден пойти с этапом в Уральск, но уже на подходе к Орен
бургу тяжело заболел и с помощью товарищей отправил 11 января 1929 г.
телеграмму Пешковой, гласившую: «[В] Оренбурге заболел ослаб этапом
ехать не могу просите литеру или одиночным порядком [до] Уральска
Львов»98. Пешкова добилась у чекистов временного оставления его
в Оренбурге до выздоровления, о чем известила его телеграммой 99. Кро
ме того, она предложила ему «...телеграфируйте ОГПУ о разрешении ехать
литером под моим поручительством»100. О злоключениях Львова (Галано
ва) мы узнаем из его письма Пешковой: «Извещаю Вас о своей болезни,
так и причинах, ее вызвавших. За восемь лет тюрьмы я не разу не лежал
в больнице и не считал себя слабым; к врачам обращался тоже раза два
не больше. Три месяца этапа не только положили меня в постель, но ка
жется довели до туберкулеза. До Кзыл Орды я болел два раза, но крепил
ся, и болезнь перенес на ногах. В Кзыл Орде в продолжении 35 дней си
дел в буквальном смысле не сходя с места поджавши под себя ноги, что
считалось самым лучшим местом в камере, где вместо 12 ти было 36 че
ловек, так что ночью ступить было негде, ни на нарах, ни на полу. А ког
да получил назначение в Уральск, было страшно трудно заставить себя
психически ехать обратно по тем же тяжелым этапам, сделавши напрас
но 3 500 верст. Напрасно потому, что являлся даже не к уполномоченно
му, а к простому канцеляристу и всего на две минуты. Но я все таки за
ставил себя принять обратный путь и всю его тяжесть, но одно дело
заставить себя примириться, но совсем другое дело заставить себя физи
чески вынести. За три дня пути до Оренбурга конвой дал только по две
кружки кипятку на человека. Боязнь жажды заставляла быть осторожным
с едой, что впрочем повторяется с каждым этапом. Вагон не отапливал
ся, и утром 10 января при приезде на ст. Оренбург я с трудом мог под
няться с полки. На просьбу вызвать врача из приемного покоя, получил
отказ и принужден был встать в ряды. Стоять не мог, попытался вторич
но отказаться идти. "Но ты идти можешь" получил ответ... По дороге
я падал, меня поднимали и я шел дальше. Было градусов 25 мороза. В ис
правдоме я составил Вам текст телеграммы, товарищи написали открыт
ку, а остальное время вплоть до перевода в больницу 14 января я очень
слабо помню: валялся на нарах в общей пересыльной камере, теперь
я в тюремной больнице в хороших условиях, 15/I --- началось осложне
ние в правом ухе»101.
1 февраля 1928 г. Пешкова отправила телеграмму эсеру --- «политста
росте» С. А. Студенецкому с просьбой устроить Львова в городскую боль
ницу и сообщила о разрешении ГПУ оставаться ему в городе до весны102.
23 февраля Львов писал ей уже из Уральска: «Третий день, как уже на ме
сте. Пока что не устроился с квартирой --- заняты. ...Теперь еще не сов
сем здоров, хотя с ухом уже благополучно, но бронхит остался. Я благо
662

дарю Вас за хлопоты обо мне и очень извиняюсь за все беспокойство,
причиненное мной Вам. Большое большое Вам спасибо. Уважающий Вас
М. И. Львов»103. Дальнейшая его судьба неизвестна.
В заключении о реабилитации М. И. Львова, подписанном в 1997 г.
прокурором отдела реабилитации жертв политических репрессий
В. С. Гринько, говорится: «Согласно итоговому постановлению следова
теля и приговору суда он обвинялся в том, что состоял членом наиболее
активной группировки ПСР, подготавливающей экспроприацию собст
венности для нужд партии. В сентябре 1918 г. с этой целью он снабдил
члена группы Коноплеву явкой в г. Калуге для проверки возможности ог
рабления Калужского губпродкома. Данное обстоятельство Львов катего
рически отрицал, других доказательств, кроме показаний Коноплевой,
в ходе следствия не добыто. Лицо, через которое якобы должна быть со
вершена эта акция не допрошено. Ограбление не было совершено и ни
каких практических, реальных мер для его совершения не предпринято.
Участие Львова в других «мероприятиях» ПСР, признанных судом неза
конными: <...> не установлено и он за них к ответственности не привле
чен. Львов не отрицал своей принадлежности к партии социалистов ре
волюционеров, разделяя идеологию той ее части, которая строго стояла
на позиции политической легальной борьбы за демократию без использова
ния насилия и других незаконных методов (выделено нами. --- К. М.).
При таких обстоятельствах следует признать привлечение его к ответст
венности за контрреволюционную деятельность незаконным. В последу
ющем Львов совершил побег с места поселения, за что подвергнут заклю
чению в концлагерь. Вопрос об отмене этого решения будет поставлен
в судебном порядке»104.
Аркадий Иванович Альтовский после окончания 27 декабря 1924 г. сро
ка тюремного заключения был выслан на 3 года в Темир Хан шуру.
В 1930 гг. находился в ссылке в Ростовской области, затем в ссылке на
Северном Кавказе. В 1937 г. получил срок исправительно трудовых лаге
рей, который отбывал в Коми АССР. После окончания войны находился
в ссылке в Ухте, где работал сначала старшим инженером, а позже и глав
ным инженером электростанции. С 1965 А. И. Альтовский жил у прием
ной дочери в Москве, где и умер 15 августа 1975 г.105.
Вот как описала эсерка Б. А. Бабина встречу с ним и его женой Ни
ной в Бутырках в феврале 1922 г.: «Войдя к ним в камеру, я застыла от
изумления. Потом я уже так не удивлялась, навещая других давних си
дельцев: их камеры заставляли меня вспомнить то, что мы в свое время
читали о декабристах, которым гораздо более наивное царское правитель
ство разрешало всякие поблажки, скрашивающие жизнь узника. Нечто
похожее имело место и тут, в этот краткий, блаженный промежуток вре
мени, примерно между 1920 и 1922... На стене, над койкой, висел ковер,
и небольшой коврик лежал также на полу, перед кроватью. Постель бы
ла застлана домашним одеялом, и на ней разбросано было несколько по
душек в цветных наволочках. Все это создавало непередаваемо яркий ко
лорит для глаза, утомленного серым тюремным однообразием. Однако
колоритнее всего были хозяева этого необыкновенного жилья. Аркадий
Иванович, красивый брюнет, в красной рубашке, очень шедшей к его
смуглому лицу, с небольшой черной бородкой, сидя на кровати, наигры
вал что то на гитаре и даже не поднялся ко мне на встречу. Но больше
всего меня поразила Нина, которая полулежала в домашнем цветном ха
латике. Обычно хмурая, с серым личиком, с двумя косами, как то уны
ло висящими вдоль спины, она за одну ночь неузнаваемо похорошела
663

и расцвела. Передо мной была совершенно другая женщина. Ярко пыла
ли ее щеки, блестели глаза, волосы разметались по подушке... Я поняла,
что мое присутствие здесь излишне, и, пожелав счастливым супругам всех
благ, быстро ушла... Давно уже спит вечным сном Нина Аверкиева, дочь
старых революционных интеллигентов из Саратова. <...> Аркадия Ива
новича я, вернувшись в 1955 году с Колымы, встретила в Ухте, где он (по
сле двух десятилетий сталинских лагерей) работал в качестве главного ин
женера электростанции и где моему «обысканному жандармами» сыну
пришлось отбывать второй лагерный срок...»106.
В заключении о реабилитации А. И. Альтовского, утвержденном
28 июня 2001 г. и.о. помощника Генерального прокурора Т. М. Бобыле
вой говорится: «Альтовский, как установлено, находясь в Самаре, по за
данию партии обеспечивал прибывавших туда членов партии докумен
тами и жильем. Но делал он это не с контрреволюционными целями,
а для оказания помощи съехавшимся туда членам Учредительного Собра
ния, которые им воспринимались как представители законно избранно
го правительства»107.
Николай Иванович Артемьев 24 января 1925 г. (за полгода до освобож
дения) писал матери (письмо было задержано чекистами): «Здравствуй,
родненькая моя. Вероятно, друг мой, ты будешь очень беспокоиться о мо
ем здоровье, и мне бы очень хотелось бы успокоить тебя на этот счет. Ты
же сама видела меня и знаешь, что силенки мои все таки не так уж ос
лабли и особенно беспокоиться о них тебе не следует. На этих днях на
конец получил книги, которые ты привезла мне. <...> У тебя кажется,
есть томик Блока. Пришли мне, родная. <...> Я за последний месяц, друг
мой, очень мало занимаюсь науками, и не очень много читаю. Устал от
книги и поэтому больше занимаюсь физическим трудом. Сделал порт
плэд жене. Вышло очень удачно, а потом переплетаю свои книги. Смас
терил сам себе резальный пресс. Но теперь кажется опять потянуло к кни
гам. Вероятно опять сяду за них. (Далее девять строчек письма вымарано
самим Артемьевым --- К. М.)
Нам ведь с тобой рассчитывать на помощь со стороны не приходит
ся, и поэтому вопрос о заработке будет основным вопросом нашей жиз
ни <...>»108. По окончании срока тюремного заключения (23 июля 1925 г.)
Н. И. Артемьев должен был быть выслан в Букеевскую орду (Калмыц
кая обл.). В конце 1925 г. находился в ссылке в Темир Хан Шуре. Из до
кладной записки Н. Ежова Сталину в конце января 1937 г. видно, что на
момент ареста в феврале 1937 г. Н. И. Артемьев «отбывает ссылку в Ир
бите (Свердловская область)» и что руководство «с. р. организациями,
действовавшими в районах Осинском, Суксунском, Кунгурском, Охан
ском, Бардынском и в г.г. Перми и Ирбите» осуществлялось «ссыльными
членами ЦК ПСР Агаповым и Артемьевым, отбывающими ссылку на тер
ритории Свердловской области»109.
21 мая 2001 г. было утверждено заключение о его реабилитации, в ко
тором говорилось: «<...> Артемьев признан виновным в том, что состоял
членом Московского бюро ЦК, с некоторыми другими руководил всей
партийной работой партии эсеров (правых) на территории России, под
властной Рабоче крестьянскому правительству, в то время, когда члены
ЦК прибывали за Волгой, знал о существовании в Москве боевой груп
пы Семенова. Артемьев подтвердил, что действительно являлся членом
Московского бюро ЦК и проводил партийную работу. Однако, по делу
не установлено, в чем конкретно заключалась работа репрессированного.
<...> Сам Артемьев утверждал, что после 8 Совета партии, когда на по
664

вестку дня встал вопрос о вооруженной борьбе с советской властью, он
военной работой не занимался. Осуждение же его только за то, что он
был членом Московского бюро ЦК партии эсеров нельзя признать обос
нованным без установления его конкретного участия в борьбе с Совет
ской властью»110.
После самоубийства Сергея Владимировича Морозова его книги были
описаны и полтора года спустя после его смерти были переданы одному
из руководителей ППЗ М. Винаверу, который расписался на описи с за
головком «Опись Серг. Влад. Морозовских книг»: «Получил 10/IV 1925
М. Винавер»111.
Всего в ней было 36 наименований, среди них русско немецкий, ан
гло французский и франко английский и др. словари, книги В. Г. Коро
ленко, номера журналов «Каторги и ссылки» и «Голоса Минувшего», ме
муары В. Н. Фигнер «Запечатленный труд», книги по педагогике,
исследования по Великой Французской революции, по истории фабрич
ного законодательства в Англии, по теории кооперации и рабочему во
просу в Европе и др.112
Хорошо характеризует Морозова его первое послепроцессное письмо
( 1), написанное 22 сентября 1922 г. близким после разрешения пере
писки из Внутренней тюрьмы ГПУ и задержанное чекистами: «Дорогие
Мама, Шура и Ваня! <...> Должен Вам заметить, что может быть, скучная
для Вас история --- описывать свою жизнь во всех ее повседневных мело
чах, что для меня --- узника --- как раз наоборот: очень интересно знать
о развитии духовного и материального процесса Вашей жизни. Поэтому
пишите о всем со всеми мелочами. Напр., меня интересует Ваше продо
вольственное положение, положение с топливом, с водой; устроился ли
Ваня на службу и как обстоит дело у Шуры с поисками работы? Хотелось
бы иметь экономический обзор современного рынка (мы пока не получа
ем газет), о современных направлениях в литературе, искусстве и театре.
Как видите, кроме запрещенной темы --- политической --- для Вас беспар
тийных, малоинтересной есть много вопросов, освещением которых мож
но поделиться. По милости политтроицы РКП и по молитвам отца наше
го благочинного, мы живем, живем тихо и безмятежно, друг друга не видя.
По предписанию н[ачальст]ва житейская суета для нас не существует; по
гружаемся в абстракцию. Состояние сознания такое как будто «суда» и не
было. Поднялся ветер и пронесся... Но не подумайте, что у нас нет или
исчезает чувство жизни. Нет, мы теперь чувствуем более чем когда либо
себя близко связанными с жизнью трудящегося человечества, чувствуем
ее темп и радость. Это состояние можно определить, как расширение гра
ниц сознания, выражаясь языком Вл.Соловьева. И настолько широко это
расширение, что вечность и неуничтожаемость становятся абсолютным
законом, крепко и тесно связывают с временным и преходящим. Фило
софия Соловьева мне близка. В психическом отношении лично у себя я
замечаю не только «равновесие», но и крепость духа, обновляющегося со
знания. Пессимизм и слезы не существуют в нашей природе, упадочни
чества тоже не замечается. Поэтому я желаю видеть Вас в приподнятом
настроении, лишенного всякой минорности, полного сознания высоты
исполненного долга и радостной жертвенности "За друзи своя". Это будет
самым лучшим подарком с Вашей стороны, в особенности с маминой,
в дни свиданий. Родным и близким --- глубокий привет и пожелание
строить свою жизнь в свете общественности, гражданственности и со
лидарности. Пора перейти к кропотливой созидательной работе по орга
низации личной, местно общинной, профессиональной, хозяйственно
665

государственной жизни. Рознь в рядах демократии должна быть прекра
щена. Винтовки и пулеметы отстреляли и, надеюсь, навсегда. Все разру
шающее жизнь должно быть преодолено творчеством, самодеятельнос
тью. Только культура всех сторон жизни может расширить горизонт
политических свобод, преодолевая вредные явления в государственной
жизни, закрепить и удержать завоевания революции. И тот, кто поддер
живает рознь трудящихся и зовет к гражданской войне, тот "провоциру
ет" общественность, народ. Я очень рад, что в рядах нашей партии нет
"провокаторов". Но прискорбно, что она --- "провокация" --- отчасти су
ществует в стане всех наших противников. Я надеюсь, что эта провока
ция будет разоблачена до конца и вскрыт ее смысл. Итак, работать не по
кладая рук и не затемняя сознания, и вся духовная и материальная
нищета будет преодолена, изжита. Из личной жизни могу отметить: не
много занимаюсь изучением рабочего вопроса и освободительного дви
жения на Западе. Жду получения своих книг для продолжения своих за
нятий по лингвистике. Хотелось бы получить учебник арабского --- Аттау,
который можно достать по указаниям Лазаревского института Восточных
языков; желательно было бы получить учебник древне еврейского языка
(узнать в синагоге, у евреев или у батюшек).
<...> P.S. Привет брату. Пусть Шура напишет мне свои очерки из на
блюдений его занятий с дегенеративными. По вопросам их воспитания
и обучения готов вступить в переписку»113.
С. В. Морозов реабилитирован 21 мая 2001 г. В заключении о реабили
тации констатируется: «Из материалов дела следует, что Морозов присутст
вовал на заседании бюро ЦК, когда решался вопрос о ликвидации ранее
организованной в Москве подрывной группы в связи с ее бездеятельнос
тью. В чем заключалась другая работа Морозова, по делу не установлено.
Столь суровое наказание, как следует из материалов дела, Морозову опре
делено только потому, что в своем последнем слове в суде он заявил, что
он всю работу в Москве вел с другим осужденным Донским, вина которо
го доказана, как в причастности к организации террактов, так и экспропри
аций. <...> Так как никакой конкретной работы со стороны Морозова, на
правленной на совершение преступлений, предусмотренных ст. 4 Закона
РФ "О реабилитации жертв политических репрессий", при доказанности
которых можно было отказать в реабилитации, по делу не установлено»114.
Михаил Александрович Веденяпин по отбытии тюремного срока был
в мае 1925 г. выслан в Пензу на 3 года. В ссылке работал статистиком
инструктором, занимался археологическими раскопками (М. Л. Свирская
вспоминала: «Веденяпин, кажется, в Пензе увлекался какими то раскоп
ками, теперь бы это называлось hobby, и прислал мне журнал, возможно,
"Огонек", где он снят за работой: обнаружил не то остатки мамонта или
чего то в этом роде»115), сотрудничал в журнале «Каторга и ссылка».
По свидетельству меньшевика Б. И. Николаевского, знавшего Веденяпи
на с юности, «у него было прозвище --- шишига. На Севере шишигами
называют разные виды чертей: есть маленькие шишки, большие шикуни,
и шишиги; у каждого свой норов»116.
В 1928 г. срок ссылки в Пензе был продлен на 1 год. 11 февраля 1929 г.
он писал Е. П. Пешковой: «Вы спрашиваете, отменили ли мне ежеднев
ную регистрацию --- не только не отменили, но предложили еще в суббо
ту являться к 4 часам, что мне очень неудобно --- так как суббота являет
ся днем, когда я могу успеть хоть немного подышать свежим воздухом, так
как мы кончаем на службе на полчаса ранее, чем в другие дни и теперь
это пропадает. ...Вы об этом особенно не беспокойтесь --- все же сравни
666

тельно пустяки. При случае, если будете писать мне сообщите, можно со
стоять в Обществе помощи политзаключенным или нет. Если можно, то я
бы хотел вступить в члены и получить от Вас подписной лист для сбора
денег. Очень немного, по грошу мне удалось бы Вам посылать»117.
В конце февраля Пешкова ответила ему телеграммой: «Согласно по
лученной из ГПУ справки, сообщаю, что принимая во внимание состо
яние Вашего здоровья, дано распоряжение об отмене ежедневно явки на
регистрацию»118.
В апреле 1930 г., уже незадолго до ареста, он вновь писал Е. П. Пеш
ковой, узнавая о судьбе рукописи эсера Ф. Д. Сорокина Ковалева, мат
роса с царской яхты «Штандарт», которая была передана М. Горькому,
а также сообщал о состоянии здоровья М. Спиридоновой, А. Я. Раковой,
В. П. Шестакова (и о приезде Сорокина Ковалева в Самарканд)119.
Не исключено, что именно оживленная переписка Веденяпина с товари
щами (о которой можно судить по его хорошей осведомленности об их
делах), стала одной из причин его ареста в сентябре 1930 г. и обвинения
в принадлежности к контрреволюционной эсеровской организации и ан
тисоветской деятельности, в результате чего в январе 1931 г. он был вы
слан в Чимкент на 3 года, затем срок дважды продлевался на 3 года120.
Из справки ГИЦ МВД РФ следует, что в Чимкенте Веденяпин рабо
тал изыскателем Ленгоспроектстроя и был арестован 7 февраля 1937 г.
Из докладной записки Н. Ежова Сталину в июне 1937 г. следует, что
по показаниям Ставской, он руководил вместе с Гоцем и Тимофеевым
«нелегальным эсеровским центром в Союзе»121.
21 сентября 1937 г. выездной сессией Военной коллегии Верховного
суда СССР по ст. 58 8, 58 10 и 58 11 УК РСФСР он был осужден на 10 лет
исправительно трудовых лагерей (считая срок с 07.02.1937). Умер 12 но
ября 1938 г. «в местах лишения свободы Хабаровского края»122.
В заключении о его реабилитации, утвержденном 28 мая 2001 г. по
мощником Генерального прокурора РФ Н. С. Власенко констатирова
лось: «<...> Веденяпин действительно был членом ЦК партии эсеров
(правых), ставившей целью вооруженное свержение власти большевиков,
так как считали, что большевики узурпировали власть, насаждают анти
демократические порядки, что власть должна принадлежать Учредитель
ному собранию, избранному народом. Эту позицию разделял и Веденя
пин. <...> материалами дела доказана вина Веденяпина в совершении
преступлений, предусмотренных ст.ст. 57, 58 ч. I, 59, 60 УК РСФСР (в ред.
1922). В то же время в деле отсутствуют доказательства, подтверждающие
вину репрессированного в совершении преступлений, предусмотренных
ст. 76 ч. 2 и 65 УК РСФСР, т. е. в пособничестве боевой организации пар
тии в совершении экспроприаций или сокрытии добытого, а также в ор
ганизации диверсий. Характерно, что сам Верховный трибунал в описа
тельной части приговора признал Веденяпина виновным в совершении
преступления, предусматривающей ответственность за укрывательство и по
собничество контрреволюционным преступлениям, а в резолютивной части
почему то безмотивно осудил его по ст. 76 ч. 2 УК РСФСР (выделено на
ми --- К. М.). Исходя из изложенного следует признать, что в 1922 году Ве
деняпин был репрессирован в основном обоснованно по политическим
мотивам, однако в настоящее время подлежит реабилитации, так как в до
казанных ему действиях не установлено таких, которые перечислены в ст.
4 Закона РФ «О реабилитации жертв политических репрессий» и нали
чие которых является основанием для отказа в реабилитации и призна
нии репрессирования обоснованным в настоящее время»123.
667

Михаила Яковлевича Гендельмана очень ярко характеризует написан
ное им незадолго до окончания тюремного срока письмо сестре Лине
Яковлевне Гендельман, уехавшей в Америку, которое начиналось очень
теплыми словами в ее адрес: «Моя родная Линочка, снова, как и всякий
раз, когда берусь за перо, чтобы писать письмо, чувствую, что не удаст
ся написать так, как хотел бы, и не будут сказаны те слова, которые так
надо бы сказать. <...> Сейчас у меня на душе очень тревожно за тебя,
от тебя исключительно уже долго нет ни строчки, а последние твои пись
ма были невеселые. Пусть бы все оказалось благополучно, и тревога не
оправдалась. Помни, Линочка, в наших условиях очень грешно манкиро
вать хотя бы короткой перепиской, хотя бы простой открыткой раз в не
делю». Далее Гендельман просил ее связаться с редакцией американско
го журнала «The National Geographic Magazine», опубликовавшего статью
о ссылке в Русском Устье в 1912 г., и предложить им материал о других
местах ссылки, сопровождаемый фотографиями и рисунками. Он также
рассказывал сестре о своей интеллектуальной жизни: «Я на днях закан
чиваю перевод Сoljer'а для Госиздата. В свободное время читаю романы
и рассказы Диккенса»124.
Не менее ярко его характеризует история с арестом его младшей до
чери, которая пошла по стопам своего отца. Весной 1925 г. 14 летняя Ле
на Гендельман стала героем следующей пронзительной истории, о кото
рой мы узнаем из письма Гендельмана из Бутырской тюрьмы
в Политбюро ЦК РКП(б) от 6 апреля 1925 г. Подробно и довольно язви
тельно (по отношению к ГПУ) описав, как его дочь вместе с четырьмя
подругами была арестована ГПУ за написание некой заметки, в которой
они пытались «изложить свои мысли по вопросам социализма и поли
тич[еской] экономии»125, Гендельман писал: «Я обращаюсь с настоящим
письмом в Политбюро ЦК РКП не потому, чтобы я был так наивен и ждал
от этого каких либо положительных результатов. Но вся политика совет
ских органов направляется в конечном счете Политбюро. Оно за нее от
ветственно. И я хочу, чтобы не оставалось сомнения, что вся эта груст
ная история с арестом детей, работавших над своим саморазвитием,
с исключением их из школы, регистрацией ГПУ и угрозой домом для ма
лолетних преступников была известна Политбюро ЦК РКП»126.
Письмо М. Я. Гендельмана попало в руки зам. начальника СО ОГПУ
А. А. Андреевой, потребовавшей объяснений от своих подчиненных. Они
были вскоре получены от начальника 3 го отделения СО ОГПУ И. Ф. Ре
шетова в виде «Справки по делу кружка "КИОМ"», которая гласила: «В на
чале февраля с.г. ОГПУ стало известно о том, что в 5 й опытной школе
МОНО организовался нелегальный кружок под названием "Кружок изу
чения общественной мысли" (КИОМ). Он состоял из учениц последней
группы --- 7 й, в количестве 5 человек: Гендельман, Рубцова, Медем, Ки
сина и Котинская. Руководителями кружка были Гендельман и Рубцова.
Кружок собирался регулярно по четвергам. В задачи своей работы он
ставил: обсуждение докладов своих членов на теоретически обществен
ные, политические и по текущему моменту темы.
ОГПУ решило кружок не трогать. Вскоре стало известно, что кружок
решил издавать стенную рукописную газету под названием "К социализ
му". Газету эту решено было издавать для чтения членов кружка и для
других учеников школы, хотя не входящих в кружок, но сочувствующих
"КИОМ". Вскоре было приступлено и к изданию этой газеты. В передо
вице этой газеты они писали: "Мы должны бороться против коммунис
тов", "на молодежи лежит задача освободить Россию" и т. д.
668

10 марта ОГПУ узнало о том, что 2 й газеты "К социализму" пред
полагается посвятить исключительно вопросам текущей политики. В ви
де материала подбирают выдержки из газет о слабой работе ячеек РКП(б),
о злоупотреблениях на ф[абри]ках, о том, что крестьяне бедняки не идут
в РКП(б) и т. д. ОГПУ стало известно также о том, что "КИОМ" наме
рен установить связь с одним студентом с. р. (ГПУ известным), с ссыль
ным меньшевиком Додоновым. В одной из бесед член кружка Гендель
ман сообщила, что ее работой руководит и разъясняет политические
вопросы ее отец --- член ЦК ПСР во время свиданий. ОГПУ продолжало
не трогать кружка. В марте ОГПУ стало известно, что кружок решил, пе
реодевшись, пойти в какой либо трактир или чайную, где обычно быва
ют много рабочих и там поагитировать; а если настроение там будет бла
гоприятное, то и оставить прокламацию. Такая прокламация кружком
была напечатана на машинке. Кто ее составил, не установлено.
Действительно переодевшись, члены кружка ходили на биржу дере
вообделочников у Красных ворот, вели там агитацию и оставили прокла
мацию. В конце марта во время волнений на бирже среди металлистов
кружок вновь хотел идти распространять прокламации, но на этот раз уже
среди металлистов. Этого допустить было нельзя и ОГПУ решило пре
кратить работу кружка. Все члены кружка были задержаны вечером 25
марта. Обыском у них были отобраны 2 экземпляра стенной газеты «К со
циализму» и 2 экзем[пляра] прокламации, адресованной к рабочим. Как
газета, так и прокламация были резко антисоветского содержания.
<...> На допросах всех вызывающе держалась дочь Гендельмана. Она
заявила: "На все вопросы отвечать отказываюсь". Вся операция и после
дующие наши действия по этому делу производились с ведома и по рас
поряжению Нач СО ОГПУ т. Дерибас»127.
Зрелость взглядов членов «КИОМ», направление их мыслей и уж во
всяком случае их «антисоветскую» направленность прекрасно показыва
ет передовица из журнала «К социализму»: «...А красивые лозунги и фра
зы у коммунистов на первом месте: свобода, социализм, трудящиеся
и вообще...
А в самом деле не знаешь, когда живешь. Все свободы слова, печа
ти, собраний, отмена смертной казни, все, за что боролись и умирали
революционеры и сами большевики, теперь выброшено ради власти,
уничтожено как "демократические иллюзии". И хотя бы рабочим было
от этого лучше. На деле же рабочее население живет по прежнему в от
вратительных как экономических, так и политических условиях. Ника
ких свобод нет и для них. И многие из комсомольцев даже не подозре
вают противоречия между словами и делами или успокаивают себя
общими местами: иначе де нельзя осуществить диктатуру пролетариата
и коммунизм. Но это лишь отговорки, нельзя же социализм насаждать
полицейскими мерами.
...Та страшная героическая борьба, в которой
столько лет гибли лучшие силы России, она сейчас не кончена.
Борьба за свободу, за то светлое, чему было принесено столько
жертв, требует, чтобы эти жертвы были оправданы и великое дело дове
дено до конца. Все честное молодое должно отдать всю жизнь за это де
ло, несмотря на тюрьмы, ссылки, все, что, возможно, встретит нас.
И дело свободы и социальной революции должно быть и будет доведе
но до конца.
Наш кружок изучения общественной мысли предполагает заниматься
общественными и социальными науками. Ближайшей своей целью ставим
свободную выработку миросозерцания и определенных политических
669

взглядов для дальнейшей революционной работы: для достижения этого
признаем необходимым полную свободу слова, печати и выборов и бо
роться за это»128.
Впрочем, их миросозерцание было уже достаточно антикоммунисти
ческим, чтобы быть абсолютно неприемлемым для властей, если судить
по прокламации, оставленной на бирже деревообделочников: «Товарищи.
Неужели вы не сознаете, что теперешняя власть --- власть коммунистиче
ской партии --- не есть власть народных масс, несмотря на то, что речи,
газеты, плакаты наполнены красивыми фразами и лозунгами: "вся власть
рабочим и крестьянам", "лицом к деревне", "Коммунистическая партия
защищает интересы рабочего класса" и т. д. ...Если рабочий скажет хоть
слово против Советской власти и заявит, что то, что она делает, нехоро
шо --- его сейчас же уволят с фабрики и выбросят на улицу со всей его
семьей или в такое место, куда и при царизме стеснялись посылать. Хо
зяйство страны совершенно разрушено и, конечно, оно не может улуч
шиться, когда нет ни свободы слова, ни критики, а несколько человек,
захвативших в свои руки власть, не в состоянии воплотить в себе инте
ресы целого класса и удовлетворить его потребности. ...И не надо боять
ся всех их революционных мер, надо бороться против лжи и насилия ком
мунистов для того, чтобы добиться лучшего будущего»129.
Из цитированной выше справки Решетова видно, что чекисты узна
вали о разговорах и планах членов кружка из «агентурного источника»,
которым был 5 й член кружка, освобожденный «немедленно же по задер
жанию ввиду раскаяния». Судьба же четырех членов кружка и особенно
дочери Гендельмана была фактически предопределена.
Нетрудно понять, что испытывал М. Я. Гендельман --- его дети (сын
стал социал демократом) оказывались достойными продолжателем его
дела, оправдывая его надежды как революционера, и в то же время за
ставляя переживать за их неустроенные жизни, в которые так рано вхо
дили тюрьмы и ссылки. Характерно, что и его родной брат Самуил Яков
левич, тоже эсер, поплатился за «родственную связь» с братом, чьи теплые
отношения чекисты, как мы уже упоминали, фиксировали еще во время
процесса 1922 г. С. Я. Гендельман писал 25 июня 1928 г. Е. П. Пешковой
о своем аресте и отправке из Москвы в Вятку: «В результате следствия
и допроса чрезвычайно быстро выяснилось, что единственными причи
нами, вызвавшими мой арест, а также все дальнейшие для меня послед
ствия его, являются родственная связь с моим братом Мих.Як.Гендель
маном (членом ЦК ПСР) и переписка, чисто личного характера,
с сестрою Линою Як.Гендельман, живущей за границей, в г. Нью Йорке.
3 го марта я объявляю голодовку, требуя освобождения. На 10 й день го
лодовки, 13 марта, ко мне в камеру явился уполномоченный Секретного
отдела ОГПУ гр н Шульман, сообщил мне постановление Особого Сове
щания при Коллегии ОГПУ о запрещении мне проживать в 10 горо
дах...»130. После ареста и гибели С. Я. Гендельмана в 30 х гг. его сын Сер
гей Самуилович Гендельман был отправлен в специальный детский дом,
вспоминая о котором, он много позже говорил дочери эсера В. П. Шес
такова, что она бы там не выжила.
М. Я. Гендельман после окончания тюремного срока 26 марта 1926 г.
был отправлен в ссылку (часть ее он провел в Тобольске), срок которой
неоднократно продлевался. В начале 1930 г. он был вновь арестован и по
сле 4 месячного заключения в нижегородской тюрьме выслан в Сургут.
Из докладной записки Ежова Сталину в конце января 1937 г. о необ
ходимости ареста ряда видных эсеров, в том числе М. Я. Гендельмана,
670

видно, что на момент ареста в феврале 1937 г. он «отбывает ссылку в То
больске (Омской области), где работает экономистом Обь Рыбтреста»131.
3 октября 1938 г. Верховным судом СССР М. Я. Гендельман был при
говорен к расстрелу и в тот же день приговор был приведен в исполнение 132.
В заключении о реабилитации, утвержденной 28 июня 2001 г. и.о. по
мощника Генерального прокурора РФ Т. М. Бобылевой говорится: «Хотя
Гендельман, будучи членом ЦК партии эсеров (правых) и членом фрак
ции Учредительного Собрания, знал и поддерживал позицию партии в во
просах борьбы с большевистской властью, но ни в материалах дела,
ни в судебных материалах нет доказательств его личного участия в контр
революционной работе. Единственное, что установлено по делу, он, как
представитель Самарского Комитета членов Учредительного собрания,
участвовал на Уфимском совещании, где власть была передана по существу
антисоциалистическому органу --- Директории, что в конечном счете приве
ло к передаче власти к Колчаку. Как видно из материалов дела, такое реше
ние (вписано от руки --- «?! коллективным» --- К. М.) было вынужденным
и его инициатором Гендельман не был. Поэтому и его осуждение нельзя при
знать обоснованным»133 (выделено нами --- К. М.).
Лев Яковлевич Герштейн по окончании тюремного срока 19 апреля
1926 г. был выслан в Свердловск на 3 года, после чего срок ему дважды
продлевался еще на один год 134. После арестов в 1931 г. в оренбургской
ссылке и отправке части ссыльных в другие города (в том числе,
и В. В. Агапова) был переведен в Оренбург. 19 апреля 1932 г. он писал
Е. П. Пешковой: «Чрезвычайно признателен за присланные две посылки
<...> Все присланное оказалось весьма кстати, так как здесь в Оренбурге
большинство присланных вещей и продуктов мы вовсе лишены возмож
ности достать. Особенно кстати пришлись продукты, так как я последнее
время болею (тахикардия) и по распоряжению врачей вынужден ограни
чиваться исключительно растительной и молочной пищей. Между тем, ес
ли здесь можно получить молоко, яйца, то совершенно нет никаких круп,
макарон, вермишели. Поэтому буду Вам очень признателен за присылку
этих продуктов, стоимость их по мере возможности буду возмещать»135.
К началу 1934 г. состояние здоровья Герштейна ухудшилось до такой
степени, что он с помощью Пешковой стал ходатайствовать о переводе
его из Оренбурга. 13 февраля 1934 г. Пешкова телеграфировала ему, что
получено согласие на перевод в Казань136. Но уже 19 февраля его жена
писала Пешковой: «Лев очень серьезно болен и врачи, да теперь и мы
в этом убедились, связывают его заболевание с климатом Оренбурга,
вернее с резкими холодами, которые по наведенным справкам свойст
венны даже в большей степени Казани. Морозы в Казани достигают
40 градусов при сильном ветре. И вот хотя Казань для нас как город под
ходит, мы вынуждены просить замены на один из южных городов. Во
прос, увы, жизни и смерти в буквальном смысле этого слова. Нужна мяг
кая зима, потому, что иначе не дышится. Лев уже 2 месяца болен.
Пережил 3 серьезных сердечных припадка и как результат отек обоих
легких. Сейчас одно очистилось, но другое еще свистит и хрипит»137.
В начале апреля Пешкова сообщала Герштейну: «пока в переводе отка
зано. Хлопоты продолжаем»138. 12 апреля М. Р. Герштейн писала Пешко
вой: «Сейчас получила Ваше извещение, что выезд разрешен в Астра
хань. Спасибо Вам большое за хлопоты. Везти его мне уже не удастся.
9 го (вернее в ночь на 9 ое --- 1 час ночи) Лев умер от отека легких. Три
сильных припадка с промежутками 2--3 недели доконали его). ...Я пере
слала деньги (50 р.) на объявление в газете «Известия» о смерти. В этом
671

идиотском городе сдать объявление нельзя. Публикуйте коротко: «9 го
в Оренбурге скончался Лев Яковлевич Герштейн».Простите, что лезу
с такими пустяками. Но отсюда ничего не сделаешь»139. М. Р. Герштейн
пыталась повторить то, что за несколько лет до этого удалось сделать,
когда там же, в Оренбурге, умер Ф. Ф. Федорович и извещение о его
смерти было помещено в «Известиях». Как известно, Федорович был
председателем Иркутского Политцентра (Л. Я. Герштейн входил в его со
став), свергнувшего и арестовавшего адмирала Колчака, что, вероятно,
и сделало возможным публикацию объявления о смерти Федоровича
в «Известиях» 6 го декабря 1928 г. (возможно, это было единственное
исключение). Конечно, помещать или не помещать подобное объявле
ние, решалось не в редакции газеты, и Пешкова обратилась туда, где
этот вопрос действительно могли решить --- в ОГПУ: «Просьба не возра
жать против помещения в газете «Известия ЦИК» прилагаемого объяв
ления о смерти Л. Я. Герштейна»140.
Но несмотря на просьбу Пешковой ОГПУ отказало и Москва оказа
лась не менее «идиотским городом», чем Оренбург. 22 апреля 1934 г.
Пешкова телеграфировала М. Р. Герштейн: «Поместить объявление
не удалось»141.
В заключении о реабилитации Л. Я. Герштейна, утвержденном 30 мая
2001 г. пом. Генерального прокурора РФ Н. С. Власенко, констатируется:
«Фактически материалами дела, показаниями репрессированного, других
осужденных, свидетелей Ракитина Броуна, Краковецкого, Семенова ус
тановлено, что Герштейн, будучи в 1917 году представителем ЦК партии
эсеров в военной комиссии, считая совершенный большевиками ок
тябрьский переворот незаконным, принимал меры к организации воору
женного сопротивления большевикам. Дал задание организовать боевые
группы эсеров, посылал делегатов в войска, агитируя за поддержку Вре
менного правительства. После неудавшейся попытки восстановления
власти Временного правительства Герштейн организовывал работу по
поддержке Учредительного собрания. Выехав затем на Украину, проводил
там работу по собиранию вооруженных сил и отправке их на Восток
и в Сибирь, для организации там вооруженного сопротивления больше
вистской власти. В то же время, будучи сторонникам Учредительного со
брания как органа "народоправства" Герштейн после захвата власти в Си
бири Колчаком организовал борьбу и с ним. В то же время, материалами
дела не подтверждено обвинение Герштейна в руководстве деятельностью
террористических партийных групп, осуществивших покушения на Ле
нина, Троцкого, Берзина, поезд Совета Народных Комиссаров и убийст
во Володарского. По обвинительному заключению эти действия репрес
сированному не вменялись в вину. Никто из допрошенных по делу
свидетелей не подтвердил факта руководства Герштейном террористиче
скими группами. При таких обстоятельствах осуждение Герштейна по
ст. 64 УК РСФСР следует считать необоснованным. Хотя обвинение Гер
штейна в совершении преступлений, предусмотренных ст.ст. 57, 58 ч. 1
и 60 УК РСФСР, подтверждено материалами дела, но репрессирование
его по этим ст. ст. УК в настоящее время надлежит расценивать как не
обоснованное, так как в соответствии со ст. 4 Закона Российской Феде
рации "О реабилитации жертв политических репрессий" граждане, ре
прессированные по политическим мотивам, могут считаться обосновано
осужденными (репрессированными) только в случае доказанности совер
шения ими преступлений, перечисленных в этой статье Закона. Таковых
в действиях Герштейна не установлено»142.
672

Григорий Лаврентьевич Горьков после окончания срока 7 сентября
1923 г. был отправлен в ссылку в Царицын, откуда 30 октября 1923 г. пи
сал своей знакомой: «Здесь я уже с месяц обретаюсь и это время пока что
был занят приисканием для себя квартиры и службы. Квартиру нашел
в конце концов, т. е. снял себе комнату и вполне приличную, но со служ
бой дело обстоит несколько сложнее. Дело в том, что меня ни в одно уч
реждение не принимают, считают меня, по видимому, слишком одиозной
фигурой»143. Конечно, Горьков, окончивший социологический факультет
Брюссельского университета, пытался браться за любую работу, но ему
последовательно отказали и в Госстрахе, и в Совнархозе, и в Госбанке,
и в двух кооперациях (Цетросоюз и Селхозсоюз)144.
24 декабря в новом письме он восклицал: «По видимому, местные
коммунисты окончательно решили изжить меня, всячески мешая устро
иться мне с работой. Пробовал было побудить к вмешательству ГПУ,
но последнее заняло нейтральную позицию, заявив, что оно ничего не
может поделать, раз меня ни одно учреждение не хочет принять. Таков
был буквальный ответ. Частных учреждений здесь нет, куда я мог бы об
ратиться с предложением своих услуг, и таким образом создается такое
положение, из которого как будто и выхода нет. В конце концов решил
снестись с Москвой по части переводов (с англ.)»145.
Местное ГПУ, похоже, действительно, не лукавило и «бойкот Горь
кова» не был инициативой чекистов, так как вскоре они пошли на бес
прецедентный шаг для этого учреждения --- пожалев откровенно бедству
ющего Горькова, они выдали ему под расписку три червонца (исходя из
того, что он погасит их, когда начнет получать пособие политссыльного)
и переслали фотокопию его расписки в СО ГПУ146.
Как мы писали выше, после побега из астраханской ссылки (который
в свете всего вышесказанного вполне мог быть и способом спасения от
голодной смерти), он был осужден к 3 годам концлагеря, после которо
го был сослан в Турткуль в Каракалпакии. В конце 1927 г. он телеграфи
ровал Е. П. Пешковой: «Уже восемь месяцев я без работы и нет надежды
вообще устроиться благодаря ряду стоящих препятствий. Положение со
здалось весьма тяжелое, безвыходное, ибо средств нет, а прожиточный
минимум здесь достигает шестидесяти рублей в месяц. Просьба, не мо
жете ли подыскать мне работу для переводов с французского или англий
ского. Предпочтительнее первое. Если окажется такая работа, посылайте
авиапочтой. Буду благодарен»147. 15 февраля 1928 г. он открыткой уведо
мил ППЗ, что получил денежный перевод от 22 декабря 1927 г. в 25 руб
лей, благодарил и сообщал, что «со службой еще не устроился»148. В на
чале апреля М. Л. Винавер просил Горькова телеграфировать о здоровье,
оплатив ответ в десять слов и тот писал: «Истощение организма, сильное
нервное расстройство, подавленность, обостряемые тяжелым материаль
ным положением»149. Дальнейшая его судьба неизвестна.
В заключении о его реабилитации, утвержденном 15 мая 2001 г. пом.
Генерального прокурора РФ Н. С. Власенко, говорится: «<...> Признан ви
новным в том, что состоял членом различных руководящих органов партии
эсеров (правых) и выполнял директивы своего ЦК (выделено нами --- К. М.).
Как сказано в резолютивной части приговора, репрессированный отрица
тельно относился к вооруженной борьбе с советской властью, установлен
незначительный объем его контрреволюционной деятельности. Как сле
дует из материалов дела, Горьков Добролюбов являлся в 17--18 годах чле
ном военной комиссии Московского комитета партии эсеров. Оказывал
содействие в переправе за Волгу членов разогнанного Учредительного
673

собрания, присутствовал на заседании Московского бюро ЦК, когда там
делал доклад представитель Уфимского антисоветского правительства.
Так как суд в приговоре признал, что все установленные действия репрес
сированного являются незначительными, не были направлены на свер
жение советской власти, следует признать, что Горьков Добролюбов
осужден только за то, что являлся членом партии эсеров (правых), что
нельзя признать достаточно правильным, так как причастность к партии
не может рассматриваться как уголовное преступление, если не установле
но, что конкретный ее член занимался антисоветской деятельностью (выде
лено нами --- К. М.). По делу же не установлено, кого конкретно из членов
бывшего Учредительного Собрания репрессированный переправил за Волгу
(выделено нами --- К. М.). Сам же он признал себя в виновным только
в том, что проводил агитационную работу против партии большевиков,
считая ее действия насильственным захватом власти. В соответствии со
ст. 5 Закона РФ "О реабилитации жертв политических репрессий" такие
действия не содержат состава преступления. На ГОРЬКОВА ДОБРОЛЮ
БОВА Григория Лаврентьевича распространяется действие с.с. 3 и 5 За
кона Российской Федерации "О реабилитации жертв политических ре
прессий» от 18 октября 1991 г."»150.
Хорошим штрихом к портрету Дмитрия Дмитриевича Донского слу
жит история с его арестом в апреле 1919 г., после случайной встречи
17 марта на улице в Москве знавшим его по 1917 году коммунистом Де
нисовым --- «делегатом от Орловской губернии Мценской организации».
На следующий день Денисов написал заявление в ЦК РКП(б), где сооб
щал, что, будучи в 1917 г. Комиссаром Кавказской армии, «етот госпо
дин в обращении к армии писал, что тов. Ленин работает на германские
деньги и германский шпион и т. п.», а на заданный при встрече вопрос,
как Донской «смотрит на положение вообще? Он ответил, будим еще
с вами биться»151. Обращает на себя внимание откровенный ответ Дон
ского коммунисту, чреватый доносом последнего, что, собственно гово
ря, и произошло. Мотивы такого неконспиративного поведения Донско
го неясны, т. к. перед этим он сказал, что служит в комиссариате
здравоохранения, т. е. легко мог быть найден. Похоже, Донской счел ни
же своего достоинства скрывать свои взгляды, за что и поплатился. По
сле окончания тюремного срока 11 июля 1924 г. Д. Д. Донской был вы
слан на три года в Нарымский край. Его жена Надежда Михайловна
последовала за ним, несмотря на то, что в 20 е годы для жен революци
онеров, добровольно едущих в ссылку вслед за своими мужьями, поми
мо необходимости переносить тяжелые материальные условия появилась
и новая опасность, которой не было прежде --- возможность превраще
ния ссылки из добровольной в «законную». А то, что эта возможность
была реальной, видно из письма начальника СО ОГПУ Т. Д. Дерибаса,
который в июле 1924 г. рекомендовал томским чекистам следующие дей
ствия в отношении Н. М. Донской152: «Она едет, не желая покинуть му
жа и на нее не распространяются постановления Особой комиссии при
Коллегии ОГПУ. Перед тем, как решиться на поездку в Нарым, она силь
но волновалась и долго не могла разрешить вопрос ни положительно,
ни отрицательно. Это свидетельствует, что она согласилась жить с му
жем в ссылке не весь установленный срок и будет способствовать всеми
мерами организации побега. Достаточно роскошная и беззаботная жизнь
в Москве сейчас меняется в худшую сторону и потому у нас мало шан
сов на то, что она согласится жить с мужем 3 года в Нарымском крае.
Совершенно ясно, что не менее тщательное наблюдение нужно иметь
674

и за женой. При отъездах в Москву или вообще из Нарыма организуйте
за ней соответствующие своему назначению наружное наблюдение и по
дороге тщательно обыскивайте с расчетом обнаружить компрометирую
щие материалы, на основании коих ее ссылку в Нарым можно бы было
узаконить»153.
В Парабели Нарымского края Д. Д. Донской получил возможность
работать по своей специальности --- врачом, оставшись в благодарной па
мяти местных жителей, как человек много сделавший для поднятия здра
воохранения в их районе154 и спасших немало жизней, в том числе и кре
стьян --- спецпереселенцев.
Можно вполне определенно и без преувеличения сказать, что вопро
сы чести и собственного достоинства для Д. Д. Донского были важней
шими, исходя из которых он и определял свои поступки. Мы уже выше
приводили свидетельство его жены, что на процессе он попал в сложное
положение, так как к этому времени он успел уже переосмыслить свою
борьбу с большевиками и разочароваться в ней, но и предать своих това
рищей он также не мог. На фоне многочисленных примеров, когда люди
прикрывали свое предательство именно идейной эволюцией своих взгля
дов и разочарованием в собственном прошлом, подобное поведение Дон
ского, конечно, не может не вызывать уважения. Но оно было абсолют
но не понятно чекистам, пытавшимся позже его признание Советской
власти облечь в форму публичных заявлений и отречений от своего про
шлого. Так, в сентябре 1933 г. сибирские чекисты доносили в Москву: «На
протяжении ряда лет, особенно начиная с 1931 г., [Д. Д. Донской] в бесе
дах с представителями органов ОГПУ последовательно и неоднократно
заявлял о том, что он --- советский человек. ...В 1931 г. в июле месяце он
представителю ПП ОГПУ Западно Сибирского края говорил: "За время
моего пребывания в ссылке я никакой антисоветской, работы не вёл,
не веду и ввести не намерен. С политссылкой связи не имею, большин
ство ссыльных считает меня советским человеком., частенько поругива
ет, но я не обращаю на это внимания. Что, я советский человек, Вам это,
надо полагать, хорошо известно. Однако бичевать себя, как это сделали
другие, как то: Громаны, Кондратьевы и даже Савинков и прочая дребе
день --- я не хочу. Таких людей презирают не только их бывшие единомы
шленники, но в не меньшей степени и те, перед которыми они себя би
чуют. Я не бичевал себя и тогда, когда известным Вам процессом был
приговорён к высшей мере социальной защиты, хотя уже и на процессе
занимал обособленное положение по сравнению со всеми активными со
процессниками. Я особенно брезгливо отношусь к тем из "кающихся",
которые бичуют себя перед самым фактом надвигающейся на них кары.
Каждое такое покаяние мною расценивается как акт купли и продажи.
Моя прошлая революционная деятельность, участие в баррикадных боях
с капитализмом и вообще моя психология не совместимы с такими акта
ми купли и продажи. Я предпочитаю получать по прежнему надбавки
к срокам своей ссылки, чем быть в положении вечно кающегося. Я хочу
прийти к вам честным путём и отдать себя целиком и полностью строи
тельству социализма. Я хочу прийти к ВКП(б) и Советской власти таким
примерно путём, каким к Вам пришёл Мартынов. Отсюда Вам должно
быть понятно, почему я не могу дать удовлетворяющего документа, на
ходясь в ссылке"»155.
Трудно судить были ли эта «лояльность» искренней или только ком
промисом со стороны Донского, чтобы работать по специальности. Вовсе
не исключено, что то, что фиксировали чекисты весной 1936 г., точней
675

передавало настроения Донского, «который высказывает свои антисовет
ские взгляды, не стесняясь, а именно: после праздников, ленинских дней,
убирались лозунги в больнице; в его кабинете висел лозунг "Да здравст
вует ВКП(б) и её вождь т. Сталин!". Донской, выйдя в коридор и подой
дя к истопнику, сказал: "Уберите, пожалуйста у меня в кабинете лозунг,
по крайней мере не так будет дико"»156.
Донской покончил с собой 22 сентября 1936 г. в день суда, где его
должны были судить за смерть пациента. Созданная вокруг него атмо
сфера травли, хорошо была передана в донесении начальника Парабель
ского райотдела НКВД сержанта госбезопасности Артюха: «Настроение
отдельных лиц соболезнующее, с высказыванием сожаления о его смер
ти. Как то медсестра Целищева 24.IX.1936 г. в присутствии медперсона
ла заявила: "Затравили невинного и дорогого для нас человека. Хотели
вместо звукового кино и спектакля сыграть судом спектакль над невин
ным человеком, и Донской отравился из за того, что его травили"»157.
В «Заключение в отказе от реабилитации», подготовленном А. Г. Аб
рамовым и прокурором отдела реабилитации И. О. Ковалевской и ут
вержденном пом. Ген. прокурора РФ Н. С. Власенко 28 мая 2001 г. гово
рится: «Частичным признанием, а также показаниями Давыдова,
Давыдовой, Семенова, Коноплевой, Ратнер, Ставской и другими мате
риалами дела установлено, что Донской принимал активное участие
в организации вооруженной борьбы против Советской власти, органи
зации партийных групп для проведения экспроприаций, террористичес
ких актов и диверсий. Он после разгона Учредительного Собрания ру
ководил военной работой в Петрограде как представитель ЦК,
участвовал в совещании военной комиссии в связи с предполагавшимся
разоружением Преображенского полка. Это выступление не состоялось,
т. к. полк был разоружен внезапно. Будучи в Москве участвовал в орга
низации связи партии эсеров с армией генерала Алексеева, организовав
шей на Дону борьбу с Советской властью. Руководил антисоветской ра
ботой в Саратове. Он же помогал группе Семенова в совершении
экспроприации денег у артельщика, выдал партийные деньги этой же
группе для совершения экспроприации в кассе Губпродкома в Москве.
Экспроприация не была совершена только потому, что не удалось
вскрыть сейф.
Знал и руководил диверсионной группой Давыдова в Москве, создан
ной для организации взрывов на железнодорожных путях. Был в курсе
подготовлявшихся группой Семенова с участием Каплан терактов в от
ношении Ленина и Троцкого, направил Каплан в группу Семенова. Под
держивал необходимость террористической деятельности в отношении
руководителей партии большевиков. Обвинение по ст. 59 УК РСФСР не
нашли подтверждения. Таким образом, материалами дела подтверждена
вина Донского в совершении преступлений, предусмотренных ст.ст. 57,
58 ч. 1, 60, 76 ч. 1, 65 и 64 УК РСФСР, в связи с чем следует признать ре
прессирование Донского обоснованным, а его не подлежащим реабилитации
(выделено нами. --- К. М.). На основании изложенного, руководствуясь
ст. 4 Закона РФ «О реабилитации...» в реабилитации Донского отказать.
Дело пересматривается при отсутствии заявлений заинтересованных лиц
и организаций»158.
Заключение о реабилитации Павла Владимировича Злобина, утверж
денное пом. Ген. прокурора РФ Н. С. Власенко, от 15 мая 2001 г. гласи
ло: «В материалах дела никаких доказательств антисоветской деятельно
сти репрессированного нет, кроме того, что он был членом Московского
676

комитета ПСР. Не приведено таковых и в приговоре. Сам же факт его
членства в партии эсеров нельзя считать достаточным основанием для
признания его осуждения правильным»159.
Николай Николаевич Иванов совершил заметную эволюцию в своем
отношении к чекистами и большевикам вообще. То, что Н. Н. Иванов
весной 1922 г. не до конца разобрался, «кто свой --- кто чужой», свиде
тельствовали не только его показания на предварительном следствии,
но и то, что он обращался к следователю, который вел предварительное
следствие --- небезызвестному Я. С. Агранову --- «Товарищ». Это видно из
его заявления от 12 апреля 1922 г., которое он адресовал --- «особоуполно
моченному ГПУ т. Агранову»160. Позже, как мы уже писали выше, свое не
уважение к ним он выражал предельно откровенно, за что и был наказан
тем, что вместе с сестрой вышел на свободу позже всех своих товари
щей --- в сентябре 1926 г., после чего был отправлен в ссылку в Самар
канд. Его хорошо характеризует письмо к В. Л. Утгофу, написанное за
полтора года до освобождения: «Дорогой Владимир Львович! Давно со
бирался Вам написать, особенно когда узнал, как Вы на нас негодуе
те --- да все как то не мог собраться. Наконец, в прошлый раз ре
шил --- а в этот, как видите, написал. Итак, прежде всего, поблагодарить
и Вас и особенно Елену Владимировну за посылку. Только Ваш вопрос:
что нам больше всего понравилось, поставил меня в тупик. Мы получи
ли от Вас кучу печений и все они были хороши --- не могу я никак ска
зать, которые из них были лучше всех --- вероятно, однако, лучше всех
была та штука, которую довелось съесть последней. Теперь о мастерской.
Она слава богу, живет и процветает. ...Не хвастаясь, могу сказать, что до
стигли большой чистоты в работе. Работаем по прежнему вдвоем. Одно
время, впрочем, довольного много работал Володя (В. В. Агапов ---
К. М.) --- теперь бросил --- слишком много стал заниматься. <...> Все про
чее идет в порядке. Сажали цветы (очень много), теперь начали уже их
пересаживать в грунт. Я жив здоров, чего и Вам желаю»161.
О Самаркандском периоде его жизни М. Л. Свирская вспоминала:
«Жил тогда в Самарканде Н. Н. Иванов, который в Иркутске женился на
Роне Юцес. Ник. Ник. занимался художественной фотографией, главным
образом для учебников. У них была очаровательная дочка, Маринка, ко
торая в таком юном возрасте уже очень была похожа на свою величест
венную бабушку, Марию Михайловну, мать Николая и Лёлы (Елены). Ма
рия Михайловна присутствовала два раза в своей жизни, когда ее детям
выносился смертный приговор. В царское время они оба участвовали
в северном боевом отряде, которым руководил Карл Трауберг (могу
и ошибиться). Была казнена невеста Николая (Лебедева), которая вошла
в рассказ Л. Андреева о семи повешенных. А Николаю и Леле заменили
каторгой»162. По сведениям М. Янсена (ссылающегося на предположение
эсерки Е. Б. Тарасовой), Н. Н. Иванову дали в 1937 г. «10 лет без правки
переписки»163.
В заключении о реабилитации, утвержденном 28 июня 2001 г. и.о. пом.
Генерального прокурора Т. М. Бобылевой, говорится: «...Кроме того, в ма
териалах дела нет доказательств того, что Иванов лично занимался воен
ной работой, направленной на свержение советской власти, знал о терро
ристической деятельности партии, имел сношения с иностранными
государствами, находящимися в состоянии войны с Республикой Советов.
Его переговоры с одним из руководителей «Союза Возрождения» о выде
лении денег на военную работу партии эсеров, внесение им на обсужде
ние ЦК вопроса о возможности применения в отношении большевиков
677

террора и экспроприаций необоснованно расценены как контрреволюци
онные действия, так как со стороны Иванова ограничились только раз
говорами»164. Заключение констатировало, что «<...> суд в приговоре в от
ношении Иванова <...> значительно вышел за рамки предъявленных им
обвинений, что нельзя признать правильным»165.
Елена Александровна Иванова после окончании срока в сентябре
1926 г., была вместе с братом выслана в Самарканд на 3 года, откуда она
писала Е. П. Пешковой: «Дорогая Ек. П., не можете ли Вы пристроить
эти две эти вещи. Кажется, это для меня единственная возможность вы
путаться из того положения, в котором я нахожусь. Дело в том, что по
приезде сюда, несмотря на полную возможность устроиться вообще, я
лично не могла устроиться, о чем Вам тогда же писала. В мае 27 г. я за
болела ишиасом и до сих пор еще толком не оправилась (хожу недурно,
сижу хуже, а за столом писать мне настолько трудно, что написавши не
сколько строчек, я должна уже отдыхать)... Ну Вы понимаете, что безра
ботный, не имеющий ни капиталов, ни иных источников, вроде родни,
не может быть в условиях подходящих для поправки. Я не очень то наде
юсь, что я теперь смогу получить место, да, если бы мне и дали служить,
то все же я не смогу ее взять. Чтобы работать надо поправиться, а чтобы
поправится --- работать. А писать я могу лежа и лежа, и полулежа»166.
Из письма выясняется, что старая террористка стала писать... произведе
ния для детей и просила пристроить две свои рукописи в одно из изда
тельств. Она писала: «Я не знаю, почему я до сих пор не писала, вернее
не печатала --- как то жизнь так сложилась, что в голову не приходило, все
некогда было, все голова не тем была занята. <...> Мне бы очень хотелось
издать их у Мириманова --- он хорошо издает, и его издание --- хорошая
рекомендация для детской книжки. Наконец, как всякое коммерческое
предприятие, он понимает толк в том, что ходко, что нет»167.
Далее пять строчек в письме было вымарано самой Е. А. Ивановой
Ирановой, писавшей далее: «Думается мне, что "Жако" и "Медведка"
должны пойти, тем более, что обе вещи прочтены, как детьми так и взрос
лыми (в том числе, педагогами, как знакомыми (Измайлович, Каховская)
так и чужими) и единодушный отзыв заставил меня решиться обратить
ся к Вам с этой просьбой. Но, если у Мириманова нельзя, то я не про
тестую против другого и[здательст]ва. Мне по ряду причин не хочется вы
ступать под свои именем и, вообще, я хотела бы остаться в тени <...> Еще
вопрос о рисунках. <...> А теперь в моде какие то косоглазые, кривоно
сые уроды --- дети, мол, так рисуют. Ну, дети за редким исключением по
ют фальшиво, однако их не угощают фальшивой, безвкусной дрянью. Я
стою за красивые рисунки. <...> Все это мои пожелания, а что можно бу
дет сделать, то и ладно»168.
В Самарканде Иванова Иранова пробыла до 1931 г., т. к. в 1929 г.
и 1930 г. срок ссылки продлевался ей еще на 1 год. В начале 1931 г. Ива
нова Иранова была отправлена в ссылку в «Западно Сибирскую область»
на 3 года. На месте ее отправили в село Тогур Колпашевского района На
рымского округа (уже не соблюдая те договоренности о ссылке в губерн
ские города, которые вырвали у чекистов заключенные эсеры в 1925 г.),
откуда по прибытии 31 марта 1931 г. она писала Пешковой: «Доехала я
более или менее хорошо и только в Омске заболела воспалением легких
и так полубольная я поехала дальше, решив, что это лучше для моих лег
ких. И не раскаиваюсь. Хотя в дороге 3 дня было кровохарканье, но все
же, приехав, я чувствовала себя лучше, чем при выезде из Томска. Нель
зя ли в Москве достать сахарин? Раньше он продавался свободно. Дело
678

в том, что здесь бывает много кислых ягод (гл. обр. пюре). Если загото
вить на зиму пюре, то это будет очень большим подспорьем, больше да
же чем подспорьем. Тут ведь с продуктами очень туго, а за деньги ниче
го не достанешь. Думаем заготовить побольше. Я писала Вам из
Ташкента --- письмо 1. Я буду писать хотя бы [раз в] 2 м[есяца] и очень
прошу отвечать, просто пару слов --- письмо такой то получено. Я ведь
ни с кем переписки иметь не буду --- родных нет, товарищи по тюрьмам.
Пока всего хорошего, Е. Иванова Иранова. [Р. S] Мне обязательно надо
писать на двойную фамилию»169. Срок ссылки Ивановой Ирановой вновь
продлевался и в Сибири (в 1933 г. на 2 года, в 1935 г. на 2 года) и она про
должала жить в селе Тогур вплоть до своего последнего ареста Нарым
ским окружным отделом НКВД 23 августа 1937 г.
Ивановой инкриминировались преступления, подпадающие под
ст.ст. 58 2, 58 8, 58 11 УК РСФСР. В обвинительном заключении, подпи
санном 18 сентября 1937 г. оперуполномоченным 4 отд. УГБ Нарымско
го окротдела НКВД мл. лейтенантом госбезопасности Рябушкиным,
пом. нач. Нарымского окротдела НКВД ст. лейтенантом госбезопасности
Суровым и утвержденным нач. Нарымского окротдела НКВД ст. лейте
нантом госбезопасности Мартоном говорилось: «<...> Иванова Иранова,
оставаясь по убеждениям эсерки (так в тексте --- К. М.), узнав о сущест
вовании на территории Колпашевского района эсеровско монархической
повстанческо террористической контрреволюционной организации, ста
вящей своей целью --- свержение советской власти путем вооруженного
восстания, вошла участницей данной организации и приняла в ее контр
революционной работе деятельное участие. <...> Иванова Иранова давала
установки на блок эсеров с другими реакционными силами против сов
власти, о необходимости вести вовлечение в к р эсеровско монархичес
кую повстанческую организацию новых людей и обработки их при этом
в контрреволюционном эсеровском духе, с тем чтобы в момент восста
ния против соввласти при учреждении вместо последней «новой власти»
максимально насытить органы этой «новой власти» своими эсеровскими
сторонниками. Кроме того Иванова Иранова Е. А. вела индивидуальную
контрреволюционную обработку своих знакомых эсеров, стремясь побу
дить их к активной контрреволюционной эсеровской деятельности сре
ди населения. Будучи допрошена в качестве обвиняемой Иванова Ира
нова Е. А. виновной себя не признала <...>»170
На вопрос следователя, заполнявшего «Анкету арестованного»,
о партийности Е. А. Иванова ответила --- «Беспартийная. В прошлом
член партии эсеров. Была избрана членом Петербургского комитета пар
тии эсеров (в 1918 году)»171. В протоколе допроса на вопрос о социаль
ном положении (род занятий и имущественное положение после рево
люции) Е. А. Иванова показала: «С Февраля 1917 года по 1918 на
партийно эсеровской работе, после --- служащая»172. Но в протоколе до
проса ее ответ на вопрос о партийности (в прошлом и настоящем), уже
отличался от анкеты: «С 1905 года состояла в партии эсеров. В данное
время остаюсь с эсеровским мировоззрением»173. Совершенно очевидно,
что, заявляя себя беспартийной, но с «эсеровским мировоззрением» Ива
нова создавала себе оборонительный рубеж, позволявший отразить лю
бые вопросы о какой либо партийной работе. Ее заявление, что «пар
тийно эсеровской работой» она занималась только в 1917--1918 гг.,
а потом была служащей, только подтверждают это мнение. Несмотря на
то, что ее причастность к боевой группе Г. И. Семенова в 1918 г. эсерам
спрятать на процессе так и не удалось, и несмотря на то, что вплоть до
679

ареста 1921 г., Иванова занималась активной партийной работой и была
близка к верхушке российского партийного руководства, она сознатель
но принижала свое место и роль в партийной работе, всячески подчер
кивая, что от партии она отошла еще в 1918 г. Уже потом, на следствии,
на вопрос «расскажите о вашей эсеровской деятельности после 1917 г.»,
Иванова еще раз повторила все это, заявив, что после «ареста и осво
бождения в 1918 году эсеровской деятельностью не занималась»174. Сви
детельством того, что Иванова не «разоружилась», конечно же, служат
ее слова о сохранении эсеровского мировоззрения, которые были сказа
ны не случайно. Представляется, что ими она наметила границы своей
позиции --- по убеждениям я и сегодня эсерка, но о никакой партийной
работе после 1918 г. речи быть не может! Подобная позиция позволила
ей с порога отметать обвинения к причастности к «эсеровско монархи
ческой, повстанческо террористической контрреволюционной органи
зации», заявляя: «В предъявленном мне обвинении виновной себя не
признаю, так как ни в какой контрреволюционной организации я не со
стояла и никакой общественно политической деятельностью не занима
лась»175. В ответ на зачитывание «уличающих» ее показаний ряда «участ
ников» этой «организации» Иванова заявила: «Вы можете мне десятки
привести показаний, но все они будут ложны. Поэтому мне сознаваться
не в чем, так как еще раз повторяю, что в контрреволюционной органи
зации я не состояла». Далее следователем было дописано: «Протокол
мною прочтен и ответы на вопросы записаны с моих слов верно: От под
писи последней страницы Иванова Иранова отказалась, не объяснив
причины»176. Заседание тройки управления НКВД Запсибкрая, состояв
шееся 22 сентября 1937 г. постановило «Иванову Иранову Елену Алек
сандровну расстрелять, лично принадлежащее ей имущество конфиско
вать»177. Из «выписки из акта» видно, что приговор был приведен
в исполнение 31 октября 1937 г.178
Насколько обоснованно было это обвинение? Уже сама по себе воз
можность слияния сибирских «кадетско монархической» и эсеровской
организаций в объединенную «эсеровско монархическую повстанческую
организацию», была возможна лишь в головах чекистов. Где где, но в Си
бири, где эсеры с ноября 1918 г. до января 1920 г. боролись с Колчаком,
свергшим Уфимскую директорию и, наконец, в ходе поднятого ими ир
кутского восстания в январе 1920 г. арестовали его, допустить подобное
братание бывших белогвардейских офицеров с эсерами очень трудно
(причем с обеих сторон). Да и формирование в течение шести лет в под
полье целой дивизии и сохранение этого в тайне столь длительное время
также маловероятно»179. Показательно, что в деле отсутствуют веществен
ные доказательства. Не менее показательно, что конкретные обвинения
в адрес Ивановой несоразмерны с размахом дела --- «давала установки»
и «вела индивидуальную контрреволюционную обработку своих знако
мых эсеров, стремясь побудить их к активной контрреволюционной эсе
ровской деятельности среди населения».
В Постановлении президиума Томского областного суда от 11 января
1989 г. говорилось: «Дополнительной проверкой, проведенной Управлени
ем КГБ по Томской области, установлено, что Иванова Иранова была аре
стована и осуждена необоснованно по сфальсифицированным органами
НКВД материалами»180. В «Заключении об отказе в реабилитации по ма
териалам уголовного дела арх. Н 1789, н/п 13 /48 97», утвержденном
и.о. пом. генпрокурора РФ Т. М. Бобылевой 13 июня 2001 г., относящем
ся помимо нескольких человек из 2 й группы подсудимых и к Е. А. Ива
680

новой Ирановой, отмечалось: «<...> Иванова Иранова, кроме того, при
знана виновной в том, что состояла членом руководящих органов партии
эсеров и выполняла директивы ЦК этой партии, осуществляла связь бо
евой группы с членами ЦК партии. <...> Одновременно Иванова Ирано
ва, Усов и Зубков ожидали c подрывным устройством поезд Троцкого
в районе ст. Томилино. Потому только, что Троцкий выехал с другого вок
зала, эти преступления не были совершены. ...Также доказано, что Ивано
ва Иранова, выполняя указания ЦК партии о вооруженной борьбе с совет
ской властью, находясь в Петрограде, занималась отправкой членов партии,
офицеров за Волгу, где создавался "военный кулак" для борьбы с советской
властью (выделено нами --- К. М.). Исходя из изложенного следует при
знать, что и вина Пелевина и Ивановой Ирановой доказана только по
эпизоду подготовки теракта на Троцкого, действия Ивановой Ирановой
следовало квалифицировать не по ст. 64, а по ст. 13 и 64 УК РСФСР (в ред.
1922 г.), как покушение на совершение теракта.
На основании изложенного, руководствуясь ст. 4 Закона РФ «О реа
билитации жертв политических репрессий», в реабилитации ...Ивановой
Ирановой Елены Александровны ...отказать (выделено нами --- К. М.)»181.
Александр Васильевич Либеров после окончания тюремного срока
весной 1924 г. был вместо Акмолинска, где в ссылке находились его же
на и дочь, отправлен в Актюбинск, откуда ему пришлось возвращаться
с полдороги, посидев в подвалах ГПУ Оренбурга, Петропавловска и, на
конец, угодив в невероятные условия Акмолинской тюрьмы. 20 октября
1924 г. Либеров писал из нее С. Н. Гоц: «Общее состояние здоровья у ме
ня очень неважное. Передвигаюсь, правда, сейчас без костыля (прихра
мывая), но чувствую большую слабость. Вызвал врача. Очевидно, при
дется еще долго поправляться. Настроение, как всегда, бодрое. Шума не
произвожу, держу себя с "похвальной сдержанностью". Думается, что
как нибудь удастся изменить обстановку без серьезных осложнений.
Большим все оправдывающим плюсом является возможность иметь сви
дания с Дорочкой, которая, конечно, страшно рада моему приезду.
Я с ней один раз виделся. Она уже давно кончила свою временную ра
боту в фин. отд. Теперь достала несколько уроков в общей сложности
что то на 12 или 14 руб. в месяц. Выглядит не очень важно. Измаялась,
говорит, особенно за последнее время в связи со всей «историей». Зато
сейчас счастлива. ...Киргизация идет на всех парах. <...> "Киргизирова
на" и тюрьма как по составу администрации, так --- особенно --- и заклю
ченных (на 100 % скотокрады). Русской речи почти не слышно. Тут, ка
жется, я разучусь говорить по русски (не с кем), и не научусь
по киргизски (тоже не с кем говорить). <...> Со своей стороны, я Вас
очень прошу написать мне, как живут друзья товарищи. Жив ли кот А
ш ка, здоров ли он. Не разбился ли у Бороды аквариум. <...> Продол
жается ли работа в мастерской? Каково положение Утгофа? Кого сейчас
приручает Миша маленький? (Я бы мог явиться прекрасным поставщи
ком ему). Нет ли или не предвидится ли каких изменений в нашем по
ложении (режим и проч)? <...> У меня сейчас в камере букет с пахну
щими цветами (от Дорочки). Значит, и Акмолинску не чуждо
цветоводство. На тюремном же дворе здесь о цветах пока не приходит
ся и думать»182.
Из справки ГИЦ МВД РФ видно, что 30 марта 1928 г. Особым Сове
щанием при Коллегии ОГПУ акмолинская ссылка А. В. Либерову была
продлена еще на 3 года. А по истечении, ее 3 октября 1931 г. постанов
лением ОСО Коллегии ОГПУ он был выслан в Вятку на 3 года.
681

Несомненно, тут закралась какая то шибка, потому что, во первых,
из письма Красного Креста А. В. Либерову в апреле 1929 г. видно, что,
согласно справке ГПУ, срок ссылки постановлением от 10 апреля 1929 г.
продлен ему на год183. Во вторых, весной 1930 г. Либеров находился уже
в Костроме (из справки, составленной его женой для Пешковой в октя
бре 1930 г., видно, что Либеров был арестован 1 марта, содержался в Ко
стромском домзаке по 16 июня и был освобожден по распоряжению зам.
прокурора Костромского округа. Причины ареста неясны, но обращают
на себя внимание следующие строки из письма жены Либерова: «Иму
щество Либерова при его аресте было взято местной властью. При осво
бождении Либерова имущество Костромским окружным исполкомом бы
ло возвращено, но местная власть имущество не возвратила, т. к. часть
его была расхищена кем то, а часть распродана. Вскоре после постанов
ления о возвращении имущества местная власть решила вновь его арес
товать и 10 го сентября он был выслан в Кемь»184).
Жена Либерова писала, что он «в настоящее время получил много бо
лезней и признан врачебной комиссией нетрудоспособным (инвалидом)»
и приводила строки из его письма: «Теперь я пишу это письмо с коман
дировки "Сеннуха", куда нас собрали --- очень много людей и почти всех
инвалидов, т. е. неспособных к физическому труду. Сейчас у меня появи
лись наружные нарывы на горле, которые никак не заживают. Хожу к вра
чам, которые болезнь эту называют воспалением лимфатических желез
и говорят, что она трудно поддается лечению. Горло все время завязано,
потому что из нарывов течет гной...»185.
21 июня 1933 г. А. В. Либеров был постановлением ОСО НКВД по
ст. 58--10, 11 УК РСФСР приговорен к 2 годам лишения свободы 186 иот
правлен в Суздальский политизолятор. Сидевшая там вместе с ним
Е. Л. Олицкая вспоминала: «Ему было 42--43. Для меня и он принадлежал
к старому поколению эсеров, людей, пришедших в партию до революции.
Энергичный, живой, верящий в себя и неудержимо ждущий приложить
свои силы к жизни, Либеров тяжелее других переносил тюремное бездей
ствие. <...> Стоял он на самом левом крыле нашей партии, но к левакам
не ушел. За многое осуждал он наших цекистов, многое ставил в вину пар
тии. Он пересматривал, болезненно переживал пройденный путь. Часто
во время прогулок я с интересом слушала его рассказы и выводы. Когда
он говорил о прошлом, я слышала в его голосе и искренность и глубину.
--- Наша партия первая заговорила о социализации земли. Это был
ее основной лозунг, ее душа, ее конкретное отличие от всех других соци
алистических течений. И что же мы, рядовые работники, став у руковод
ства земельными органами делали? Брали землю? Нет. Мы натягивали
вожжи и до предела сдерживали народное движение. К нам являлись вы
двинувшие нас крестьянские депутации: "Вы эсеры, осуществляйте вашу
программу минимум". А мы им должны были отвечать: "Ждать надо,
братцы. Ситуация не та. Ситуация сложная". Упустили, не сумели,
не оказались на высоте своих идеалов.
<...>--- Я никогда не стану большевиком, --- говорил Либеров. ---
Я всегда останусь их горячим противником, но отказать им в том, что они
знают, чего хотят, нельзя. ...Эх, --- мечтал он, --- уехать бы куда нибудь на
крайний север, на Новую Землю! Там жить и работать. По крайней ме
ре, дело бы какое то делал, не коптил тюремные стены. Зря уходит жизнь,
здоровье, силы, годы»187.
3 марта 1934 г. А. В. Либерову по постановлению ОСО НКВД срок за
ключения продлили на 1 год, а в феврале 1935 г. решением ОСО НКВД
682

он был отправлен на поселение в г. Киров. 17 апреля 1938 г. А. В. Либе
ров был приговорен Военной коллегией Верховного суда СССР к 10 го
дам ИТЛ и умер в Сиблаге в 1942 г.188.
Заключение о его реабилитации от 15 мая 2001 г. гласило: «Фактиче
ски материалами дела установлено, что в октябрьские дни 1917--1918 го
дов Либеров работал в эсеровской организации в Крыму и входил в го
родскую думу, которая хотя и не поддерживала октябрьский переворот,
но и не выступала против него, контактировал свою работу с Ревкомом.
Убедившись, что Ревком ведет свою политику, не согласную с установ
ками эсеров, т. е. на установление рабоче крестьянской, а не буржуазно
демократической власти, занимался агитацией против такой политики
<...>. Затем выехал в Москву, где работал в кооперативных организаци
ях. В своей квартире имел партийную явку. В то же время материалами
дела не установлено, кто пользовался этой явкой, какую антибольше
вистскую, кроме агитации работу репрессированный проводил. Учиты
вая, что антисоветская, антибольшевистская агитация в соответствии со
ст. 5 Закона РФ «О реабилитации жертв политических репрессий» не
признается преступлением, а наличие у Либерова в квартире партийной
явки при не установлении того, кто ею пользовался, нельзя рассматри
вать как преступление, осуждение его следует признать необос
нованным»189.
Михаил Александрович Лихач выделяется из среды своих товарищей
экзотичностью своего тюремного опыта (хотя у многих он был весьма
и весьма серьезный), потому что он сидел не только в царских и совет
ских тюрьмах, но и в качестве члена архангельского правительства (был
управляющим отделами труда и народного образования) в 1918 г., после
переворота, был вместе с другими членами правительства посажен
в тюрьму Соловецкого монастыря. После освобождения уехал в Сибирь,
где снова был посажен в тюрьму, на этот раз колчаковскую. После арес
та большевиками 26 января 1921 г. для него началась череда уже совет
ских тюрем.
За несколько месяцев до окончания срока его ждал сильный
удар --- его жена, эсерка Д. Г. Соловьева Лихач решила с ним развестись.
10 сентября 1925 г. в Бутырскую тюрьму пришла «Повестка ответчику по
гражданскому делу 1101/1925 г.», которой нарсуд 17 отделения г. Ле
нинграда вызывал М. А. Лихача 10 октября 1925 г. в качестве ответчика
по делу о расторжении брака. В графе «место жительства» значилось «Бу
тырская тюрьма». Повестка была принята и отправлена комендантом
тюрьмы и начальником канцелярии в СО ОГПУ Андреевой «на распоря
жение»190.
По окончании срока 25 января 1926 г. Лихач был выслан в Воронеж
на 3 года, после чего срок дважды продлевался еще на 1 год. В 1930 г. он
был арестован в Воронеже и отправлен в Челябинский политизолятор,
где и умер в 1931 г. в тюремной больнице от воспаления легких191.
В «Заключение об отказе в реабилитации по материалам уголовного
дела арх. Н 1789, н/п 13/48 97», подготовленном А. Г. Абрамовым
и прокурором отдела реабилитации Генпрокуратуры РФ И. О. Ковалев
ской и утвержденном 28 июня 2001 г. и.о. помощника Генерального про
курора РФ Т. М. Бобылевой, говорится: «<...> Лихач признан виновным
в том, что состоя членом ЦК партии эсеров (правых), ставившей целью
вооруженное свержение рабоче крестьянской власти в России и в про
шлом организовавшей в контрреволюционных целях вооруженные
восстания и вторжения на территорию Республики вооруженных банд
683

и отрядов, а равно участвовавшей в ряде попыток захвата власти в цент
ре и на местах, насильственном расторжении договоров, заключенных
РСФСР, и отторжении от Республики некоторых частей ее.
<...> Вина Лихача в инкриминированных ему действиях также дока
зана показаниями самого осужденного, Игнатьева, Семенова, Конопле
вой и других, документами, приобщенными к материалам дела.
Этими доказательствами подтверждено, что Лихач с момента провоз
глашения власти Советов участвовал лично в организации вооруженной
борьбы с ней, входя в «Комитет спасения Родины и Революции». На по
лученные от иностранных антисоветских миссий деньги, переданные ему
Игнатьевым, выехал для организации антисоветского восстания в Волог
ду, откуда, ожидая антантовский десант, перебрался в Архангельск, войдя
в состав антисоветского правительства "Северной области", опирающегося
на антантовские военные силы, по существу оккупировавшие эту террито
рию, т. е. фактически перешел на сторону врага, ведущего войну с Совет
ской Россией.
При таких обстоятельствах осуждение ЛИХАЧА Михаила Александро
вича и Игнатьева Владимира Ивановича следует признать обоснованным
и они в соответствии со ст. 4 Закона РФ "О реабилитации жертв политиче
ских репрессий" реабилитации не подлежат (выделено нами --- К. М.)»192.
Евгению Моисеевну Ратнер лучше всего характеризует ее поведение
в конфликте с московским отделом наробраза (МОНО), который в 1924 г.
запретил ее детям, находившимся в детском доме, поездку к матери
в «совхоз ГПУ», и зам. начальника СО ОГПУ Андреевой. 7 июля 1924 г.
Е. М. Ратнер обратилась в СО ОГПУ к «гр. Андреевой» со следующим за
явлением: «Я только что узнала, что МОНО отказало в отпуске для по
ездки в совхоз моим двум сыновьям 6 и 8 лет. Сделано это по распоря
жению заведывающего МОНО Потемкина. Прошу вас объяснить ему, что
это не тюрьма, а совхоз, что должно его успокоить относительно вредно
го влияния обстановки, и что насильственным ограждением от вредных
влияний со стороны родителей трудно создать лояльных граждан, а мож
но воспитать лишь озлобление и ненависть к власти.
О результатах переговоров прошу вас дать мне знать поскорее, чтобы
осталось достаточно времени на сборы. Но а также сообщить <...> моей
матери. Пока она не получит от вас уведомления, она будет считать, что
поездка отменяется, а ей надо собрать детей в трех разных углах Москов
ской губернии.
Поверьте, что если бы я была свободна, я бы сама поговорила соот
ветствующим образом с этим гр. Потемкиным; в данных условиях я вы
нуждена обратиться к вам. Но вопрос настолько элементарен, что я не
сомневаюсь в том, что вы вполне меня замените. Невольно вспоминает
ся дело Хилкова! Прошу вас только говорить с МОНО так, чтобы детей
не исключили из школы. Мне их некуда будет девать, кроме Бутырок»193.
Опасаясь, что поездка сорвется, и не дождавшись быстрого ответа,
Е. М. Ратнер 10 июля 1924 г. вновь пишет «гр. Андреевой»: «Прошу вас
дать мне ответ на заявление относительно поездки моих детей в совхоз
в течение пятницы 11 го июля. После целого ряда выходок различных ор
ганов Советской власти по отношению к моей матери и детям, эта по
следняя выходка переполняет чашу моего терпения»194.
Вместе с письмом Андреевой ее заявление попало на стол небезызве
стного Г. Г. Ягоды. В сопроводительном письме от 11 июля 1924 г. Андре
ева писала: «Тов. Ягода. Прошу ознакомиться с просьбой Е. Ратнер. Я лич
но отнеслась бы так: в дела МОНО мы не вмешиваемся и поддерживать
684

просьбу в МОНО Е. Ратнер не будем. Мотивы МОНО нам не известны,
а толкование их Евгенией Ратнер нас не интересует. Если даже и так МО
НО смотрит на это. Я считаю, что правильно. Прошу В[аших] указаний»195.
Резолюция Ягоды гласила: «Делайте так, как найдете нужным»196.
Получив карт бланш от Ягоды, Андреева не спешила сообщать Е. Рат
нер свой достаточно циничный взгляд на этот вопрос. Но и Евгения Рат
нер отнюдь не шутила по поводу переполнения «чаши долготерпения».
12 июля 1924 г. в 10 часов утра Е. М. Ратнер направила в Президиум ГПУ
заявление об объявлении голодовки: «В течение 4 х лет моего тюремного
заключения при советской власти состав моей семьи (мать 67 лет, дети ---
13, 8 и 6) все время ставит передо мной вопрос о содержании ее и помо
щи ей из тюрьмы. Условия моего ареста, сопровождавшегося разгромом
всего имущества, отказы в течение последних лет в элементарном праве
каждой матери держать детей при себе в тюрьме --- все это делает поло
жение моей семьи и мое зачастую совершенно безвыходным. В данный
момент положение обстоит следующим образом: в течение последней зи
мы удалось, наконец, после долгих мытарств получить для моей матери
книжку социального обеспечения, а детей определить в детские дома.
Но в результате нелепой политики нового жилтоварищества у моей ма
тери отнята книжка социального обеспечения, а МОНО отказывается от
пустить детей со мной в совхоз, мотивируя это вредным влиянием обста
новки и моего общества. На два заявления, посланные мной гр.
Андреевой с просьбой уладить вопрос о совхозе, я не получила никако
го ответа. Завтра я должна была бы ехать в совхоз, чем, конечно, не мо
гу воспользоваться, так как, если я возьму детей без соответствующего
разрешения, то их, несомненно, исключат. Так как защищать интересы
моей семьи, кроме меня, некому, а так как в моих руках имеется только
одно средства этой защиты, я объявляю 12 сего июля голодовку с требо
ванием предоставления моей семье всех прав, которыми пользуются все
граждане РСФСР»197.
Объявление голодовки Е. М. Ратнер, как и следовало ожидать, про
извело нужный эффект. Как мы уже видели ранее, реакция обществен
ного мнения демократических и социалистических кругов Западной Ев
ропы на голодовки 22 х осужденных по процессу эсеров заставляла
Политбюро ЦК ВКП(б) быть в курсе событий и обсуждать на своих за
седаниях подобные ситуации. Андреева, спровоцировавшая (при самоус
транении Г. Ягоды) голодовку Е. М. Ратнер, рисковала «схлопотать» круп
ные неприятности. Сталину и его коллегам по Политбюро вряд ли
понравилось бы, что Андреева по абсолютно непринципиальному и не
значительному (с их точки зрения) поводу провоцирует голодовку, чрева
тую очередным скандалом вокруг осужденных эсеров, от которых к это
му времени устало и Политбюро, и советские дипломаты и даже верхушка
ОГПУ. Андреева поступила так, как неоднократно поступала и до и по
сле этого случая --- она скрыла это заявление Ратнер не только от Прези
диума ГПУ, но и от Ягоды, дабы не демонстрировать своего просчета ни
перед чекистским руководством, ни лично перед Ягодой, которого она
в определенном смысле «подставляла» в случае утечки информации в По
литбюро.
Отправив заявление Е. М. Ратнер сразу в архив (об этом свидетельст
вует отсутствие какой либо резолюции и помет, характерных для подоб
ных случаев), и выждав два три дня, очевидно, в надежде, что Ратнер оду
мается и прекратит голодовку, Андреева, наконец, сдалась. Дольше тянуть
она не могла, скрывать голодовку от начальства в течение 2--3 дней уже
685

было опасно, а дальнейшее развитие событий могло быть совсем непред
сказуемым, т. к. здоровье у Ратнер, как и у остальных ее товарищей, бы
ло подорвано суровыми тюремными условиями и голодовками.
15 июля 1924 г. (датируется по штампу) Андреева отправила (похоже,
с фельдъегерем, вернувшим письмо назад) письмо под грифом «Секрет
но» следующего содержания: «В МОНО --- тов. Потемкину. При сем при
лагаемое заявление гр. Ратнер Е. М.
--- препровождаю Вам. Приложение:
упомянутое. Замнач СООГПУ Андреева»198.
По окончании тюремного срока 27 декабря 1924 г. Е. М. Ратнер была
сослана на 3 года в г. Самарканд. 14 февраля 1928 г. она писала оттуда
Е. П. Пешковой: «Я кончила свой срок 27 декабря. <...> По логике вещей
я сейчас свободная гражданка. Но поскольку руководствоваться логикой
вещей сейчас несколько рискованно, предпочитаю более твердые осно
вы существования <...>. Я очень увлекаюсь служебной работой, эконо
мистов мало, и есть удовлетворение от работы. Уже год тому назад я хо
тела перейти на работу в Госплан. Было согласовано везде и всеми,
но через 2 недели меня вызвали в ГПУ, и заявили, что так как я нужна
сельхозбанку, то буду работать или там или нигде. <...> В июле всем нам
внезапно установили «партмаксимум» в 150 рублей. Стало невыносимо
жить. Квартира, прислуга, учение детей --- на самую жизнь ничего не ос
тается. Я начала давать уроки, искать литературные заработки. Сначала
пошла в ГПУ. Можно ли работать в другом учреждении, брать сдельную
или сверхурочную работу в своем или другом учреждении? Правление
(сельхозбанка --- К. М.) всячески хлопотало за меня. Ничего нельзя, мож
но литературу и уроки, п.ч. «ведь этого запретить нельзя». Написала сра
зу 2 брошюры по сельскому хозяйству. Денег не платят. В чем дело? Пи
сать --- пишите, но не больше, как на 50 рублей в месяц. Такая постановка
вопроса отбивает всякое настроение, т. к. мне и до сих пор за брошюры
окончательно не выплатили. Начала давать уроки иностранных языков.
Учеников много, но они через некоторое время получают откуда следует
предписание занятия прекратить <...>. Разговоров в городе не оберешь
ся. Из ответственного спеца, которого недолюбливали, я стала persona
grata, которому все сочувственно пожимают руки и предлагают чем ни
будь помочь, облегчить горькую участь. К сожалению, меня гораздо боль
ше устраивает нормальный оклад и интересная работа, иначе можно бы
ло бы только благодарить. <...> Последнее: весь ассортимент моих хворей
Вы знаете по Бутыркам. Операцию, которую мне там сделали, надо по
вторить, но перед ней надо грязевое лечение, иначе опять будет ненадол
го. Здесь лечиться не дают. В прошлом году летом --- мое сердце не вы
носит здешней жары --- я просилась в какую нибудь горную деревушку на
время отпуска. Тут есть такое дешевое место --- Ура Тюбе. Меня никуда
не пустили. В результате за все три года я не имела ни одного дня отпу
ска. <...> Обо всем этом я послала недели 2 или 10 дней тому назад те
леграмму Менжинскому. Ответа нет. Не можете ли узнать, в каком поло
жении дело? <...> Хорошо, что сроки кончаются только один раз в три
года»199. Из процитированного письма видна та атмосфера придирок и ог
раничений, которыми отравляло последние годы ее жизни местное ГПУ,
руководствовавшееся бессмертным «держать и не пущать» и без особой
на то нужды мешавшее ей и работать, и подрабатывать, и отдыхать, и ле
читься. Операцию, о которой упоминала Е. М. Ратнер, невозможно было
делать в Самарканде, и после долгих переговоров и вмешательства Крас
ного Креста, ее весной 1931 г. отправили в Ленинград, но время было без
надежно упущено, и она вскоре умерла от рака 200.
686

Заключение о реабилитации Е. М. Ратнер, утвержденное 15 мая 2001 г.
помощником Генпрокурора РФ Н. С. Власенко гласило: «Как следует из
обвинительного заключения, конкретно Ратнер Элькинд обвинялась
только в том, что являясь кассиром ЦК партии эсеров, получила от Се
менова на нужду ЦК экспроприированные его отрядом у артельщика
Наркомпрода деньги, зная о их происхождении. Таким образом, вменяя
репрессированной все действия, совершенные другими членами ЦК пар
тии эсеров, Верховный трибунал вышел за пределы предъявленного ей
конкретно обвинения. Учитывая, что материалами дела никаких других
конкретных действий, Ратнер Элькинд Е. не установлено, что, как сле
дует из показаний Семенова, он о совершенной его группой экспропри
ации доложил не репрессированной, а члену ЦК Донскому, через кото
рого передал деньги репрессированной, и что, принимая их,
Ратнер Элькинд просто выполняла свои обязанности кассира, факт экс
проприации был политическим действием, так как он был согласован за
ранее с перевозившим эти деньги, и что они изымаются на нужды пар
тии, следует признать, что Ратнер Элькинд Евгения Моисеевна, как по
ст.ст. 57, 58 ч. I, 60 УК РСФСР, так и по ст.ст. 68 и 76 ч. 2 УК осуждена
необоснованно»201.
Владимир Львович Утгоф на момент вынесения приговора являлся
польским гражданином и, как он указывал в одном из трех заявлений
в Верховный трибунал при ВЦИК, согласно статьям Рижского мирного
договора и дополнительного соглашения между Польшей и РСФСР, под
лежал «в случае осуждения высылке в пределы Польской республики
и передаче польским властям»202. Ни на одно из этих заявлений (послед
нее осело в архиве ГПУ) он ответа не получил, вероятно, потому, что все
они были перехвачены чекистами и не дошли до адресата.
Как уже отмечалось, 11 января 1924 г. постановлением ВЦИК срок
заключения ему был сокращен до 2,5 лет несмотря на мнение начальни
ка Секретного отдела ГПУ Дерибаса, считавшего, что «ввиду крайне де
монстративного поведения и непрекращающихся антисоветских выхо
док» Утгофа «сокращать ему 5 ти летний срок, безусловно, не следует».
Срок заключения Утгофа закончился 8 августа 1924 г., после чего он был
сослан в Тюмень, а с августа 1925 г. находился в ссылке в Самарово То
больской губ. 203 В 1929 г. срок ссылки Утгофу был продлен еще на 1 год.
Из Самарово он телеграфировал Е. П. Пешковой «Ввиду угрожающего
состояния здоровья дочери прошу перевода юг»204. Очевидно, ее ходатай
ство послужило причиной перевода его из Тобольской губернии в г. Ка
мень на Оби Алтайского края. Вряд ли о таком юге просил Утгоф, но все
же в климатическом отношении Алтайский край был предпочтительней
Тобольской губернии.
12 февраля 1937 г. В. Л. Утгоф был арестован в Камне на Оби Алтай
ского края по обвинению в участии в «эсеровской шпионско диверсион
ной террористической организации, возглавлявшейся т. н. "Сибирским
бюро ПСР"»205. Будучи первым арестованным по этому групповому делу,
Утгоф «виновным себя не признал» и решением Особого Совещания
НКВД СССР от 7 октября 1937 г. был приговорен к расстрелу, и как от
мечалось в справке по архивно учетному делу П 9657, составленной
в 1955 г. следственным отделом Управления КГБ Томской области ---
«Приговор был приведен в исполнение»206.
В заключении о реабилитации, утвержденном 28 июня 2001 г.
и.о. пом. Генерального прокурора Т. М. Бобылевой говорится о том, что
В. Л. Утгофу вменялось «<...> то, что он вел военную работу в Петрограде
687

до созыва и в период Учредительного Собрания <...> По делу не установ
лено, что контрреволюционного совершил репрессированный Утгоф Де
рюжинский, кроме того, что после 4 го съезда партии эсеров он был из
бран в военную комиссию»207.
Флориана Флориановича Федоровича лучше всего характеризует его
заявление от 29 ноября 1922 г. («камера 56»), адресованное «Замести
телю Председателю ГПУ Гражданину Уншлихту», в ответ на его предло
жение об отправке Федоровича в Ярославскую тюрьму (при том, что при
говоренные к смерти 12 его товарищей остаются во Внутренней тюрьме
ГПУ): «Я не помню дословно приговора в части касающейся меня,
но смысл был тот, что несмотря на то, что я член Центр. Комитета ПСР,
ввиду моего последнего слова, я присуждаюсь к 10 годам тюрьмы, и, та
ким образом, исключаюсь из числа лиц, приговоренных к смертной каз
ни через расстреляние. Мне думается, что выделение меня из числа
12 ти товарищей, приговоренных к смертной казни, судебным пригово
ром вынесено без достаточных оснований, ибо приведенный им мотив
ни на чем не основан. Все мои краткие заявления (как на предваритель
ном следствии, так и на суде) ясно и четко сводились к тому, что я, как
активный член цен. ком. партии соц. рев., считаю себя всецело ответст
венным за действия Центрального Комитета и не отделяю себя от осталь
ных товарищей по цен. ком., какая бы участь их не постигла. В силу это
го считаю своим долгом и правом разделить участь с 12 ю моими
товарищами и содержаться в тюрьме на одинаковом с ними положении.
Приговор ВЦИКа по существу официально ввел институт заложничест
ва, а потому, опять таки, я считаю своим долгом и правом включить се
бя в число заложников со всеми вытекающими отсюда последствиями,
несмотря на то, что я считаю эту меру ВЦИКа недостойной и противо
речащей всякому праву и здравому смыслу. Но этот приговор факт, --- по
скольку он тяготеет над моими 12 ю товарищами, поскольку я считаю,
что он касается меня. <...> Откровенно говоря, я не совсем понимаю Ва
шего запроса и считаю его до некоторой степени лицемерием: я арес
тант, --- Вы начальство; я номер (по белью 15), --- Вам дадено решать
и вязать. Но по тем или другим соображениям мне был сделан запрос,
передано на мой выбор: ехать или не ехать в Ярославль, еrgo как будто
я могу поступить по своему желанию. Согласно всему вышеизложенно
му, я ясно и определенно выражаю свое желание: я желаю, чтобы меня
не отделяли от 12 ти моих товарищей, приговоренных к смертной казни
и объявленных заложниками. Я считаю своим долгом и правом разделить
их участь до конца и все время находиться в одинаковом с ними поло
жении <...>»208.
Эсерка М. Л. Свирская вспоминала в 1978 г. о Федоровиче:
«О Ф. Ф. Федоровиче писать очень трудно. Это был человек такого оба
яния, равного которому не просто найти. Это признавали не только его
друзья, но и идейные враги. <...> Ф. Ф. на поселении был после Алек
сандровской каторги (начинал с Орла) в Манзурке вместе с Фрунзе. Их
связывала большая дружба. Во время процесса Фрунзе прислал своего
адъютанта сказать, что хочет с ним повидаться. Ф. Ф. ответил, что он дол
жен узнать мнение товарищей. Больше Фрунзе не присылал. А Флориа
ныч часто вспоминал после смерти Фрунзе, что нужно было как нибудь
иначе ответить. В первых изданиях биографии Фрунзе была фотография:
Ф. Ф., Фрунзе, Боровский и друг Ф. Ф., не то латыш, не то эстонец. В по
здних изданиях этой фотографии уже не было, а оставалась фотография
"Фрунзе среди ссыльных". Там сидит и Флорианыч»209.
688

Как председатель Иркутского Политцентра Федорович был широко
известен в Сибири, и Свирская вспоминала о том, как в 1921 г. в Ново
сибирске они устроили посиделки с участием Федоровича, которого на
одну ночь отпустили из тюрьмы: «Вечер удался на славу. Флорианыч был
очень оживлен, острил, рассказывал. Забавно было услышать, видимо, как
анекдот, о том, как председатель Временного правительства князь Львов
не хотел утвердить бывшего ссыльно поселенца губернским комиссаром
в Пензе и, только узнав, что этот «каторжанин» сам князь, да еще и Геде
минович, утвердил его кандидатуру. Я от себя рассказала, как княжеское
достоинство Флорианыча использовала моя приятельница, жившая у сво
ей тетки, когда ей надо было устроить в своей комнате заседание ЦК пар
тии. Она попросила устроить обед, на котором будут присутствовать ее
друзья, в том числе князь, бывший председатель Политического центра
Федорович. Председательство Флорианыча тетку не тронуло, но на «кня
зя» она клюнула. И в начале января или февраля 1921 года, после пре
красного обеда, в маленькой комнатке в Воротниковском переулке, в до
ме 9, кв. 10, что против старого Пимена, состоялось последнее людное
заседание ЦК, на котором, кроме Федоровича, присутствовали Лихач,
Гендельман, Дм.Дм.Донской, М. А. Веденяпин, Е. С. Берг, Герштейн, Ива
ницкий Василенко. Обсуждался вопрос об отношении к войне с Поль
шей, к Антоновскому восстанию на тамбовщине и другие вопросы»210.
В деле 60 фонда Н 7189, где чекисты собирали задержанные по тем
или иным соображениям письма подсудимых 1 й группы и их родствен
ников, хранится письмо Федоровича к его будущей жене Е. Я. Сосниной,
с которой он, находясь в тюрьме, долго и безуспешно пытался зарегист
рировать свой брак, чтобы потом соединиться в ссылке. Для чекистов эта
тема была чуть ли не единственным рычагом давления на Федоровича
(или, скорее, предметом торга), что ярко проявилось во время развезен
ной голодовки. «Письмо 23» из Бутырок от 7 августа 1925 г. очень мно
гогранно и хорошо характеризует его автора: «Для ГПУ не надо никакой
регистрации брака, важно только фактическое взаимоотношение. ГПУ
рассматривало просимое свидание как предлог для использования поезд
ки совершенно для другой цели, каковую оно усмотрело из твоих откро
венных писем. В настоящее время ГПУ обещает, что по окончанию мо
его срока гр. Сосниной не будут чиниться никаких препятствий для
переезда на место моей ссылки. <...> Теперь приступаю к ответам: Зося
давно уехала (месяц) и приедет, вероятно, только в конце августа или на
чале сентября. Зосе снова не удалось поступить в Университет, ибо она
не получила командировки, и с горя она уехала надолго. Зоська очень уд
ручена этой неудачей, ибо ей очень хочется попасть в Университет на ме
дицинский факультет, а она чувствует, что ей трудно осуществить эту свою
мечту. Относительно твоего "Сириуса" мало чего могу тебе сообщить.
Ты так его разукрасила "сусальным золотом", что там так "приторно" хо
рошо, как в раю, а следовательно и скучно до зевоты. Я в рай не соби
рался и не собираюсь, ибо страшно боюсь скуки. Выражаясь твоим "вы
соким штилем", могу тебе заявить --- "где нет страданий, там нет
радости"; на твоем Сириусе нет исканий, нет борьбы, нет столкновений
различных мнений --- одним словом, благолепная мертвечина. И эту "ми
стическую фантазию" я считаю до некоторой степени идеалом человека
(в данном случае твоим), к которому он стремится в своих мечтах. Кви
этизм, индийская нирвана никогда не были моим идеалом. Ты считаешь,
очевидно, эту фантазию красивой сказкой, без которой ты не можешь
жить. А я считаю эту фантазию мечтой идеалом уставшего человека.
689

И потому отношусь к ней (этой фантазии) отрицательно не потому, что
она ирреальна (всякая мечта ирреальна), а потому, что она пахнет мерт
вечиной, пассивна, в ней нет красоты действия, активности, а мирное
благолепство, пассивность. Боюсь, что тебе не понравится такое развен
чивание твоей сказки, но попробуй посмотреть не нее с этой точки зре
ния --- и ты сама убедишься, что от нее остается только пустое место.
Я не собираюсь тебя переучивать, перестраивать и убеждать тебя, что те
бе вовсе уже не "так необходимо", "смотреть на Сириус и Орион", раз
малеванные тобой, но если ты и меня зовешь на них, то я прямо гово
рю, что мне это не подходит.
Возможно, это сказано очень резко, тем более, что эта фантазия свя
зана с воспоминанием о В; прости, я совсем не хотел затрагивать эту сто
рону. Пойми, что я рассматривал все это, как показатель умонастроения
человека, как склонность его натуры. И говорю, что такой идеал харак
теризует пассивность человека, усталость его. И когда мне предлагают
«оторваться от всего реального» и полюбоваться «расписной цацей»; я
резко говорю; пассивностью и мертвечиной нечего любоваться, как бы
замысловата расписано оно не была.
...Ты пишешь, что на днях опять
приступаешь к работе и неужели опять к такой изнурительной: да, сколь
ко, наконец, зарабатываешь ты этой своей каторжной работой. Неужели
твоя работа так плохо оплачивается, что для достаточного заработка на
до так изнурительно работать. А у меня с завтрашнего дня перерыв в сто
лярной работе, minimum на неделю, а может быть и больше. Сегодня кон
чаю также и чтение французских книг (всего оказалось 2 975 страниц)
<...>»211.
Зося, о которой писал Федорович, была его дочерью от первого бра
ка. Из ее свидетельства о рождении, приложенного к заявлению с прось
бой дать свидание с отцом во время суда, видно, что Софья Флорианов
на Федорович, проживавшая по адресу г. Пенза, Гоголевская ул., д. 32,
кв. 3, родилась 25 мая 1904 г. в Пензе у «дворянки Веры Иларионовны
Федорович по 2 мужу Строгоновой» и у «дворянина Флориана Флориа
новича Федорович, католического вероисповедания» при «воспреемни
ках: статский советник Илларион Семенович Куланда и жена дворянина
Александра Ивановна Авксентьева»212. Как известно, видный эсер
Н. Д. Авксентьев также был из Пензы и похоже, речь идет о ком то из
его родственников.
После окончания тюремного срока Федорович был отправлен в ссыл
ку в Оренбург, где вплоть до своей смерти 28 ноября 1928 г. он жил с Со
сниной. Свирская вспоминала о последних годах жизни Федоровича:
«Меня перевели в Оренбург ближе к осени 26 года. Ф. Ф. уже был там.
К нему приехала Евдокия Як. Соснина, которая в царской ссылке вышла
замуж за Валентина Алмазова (с. р., член Учредительного Собр.), он был
убит в гражданскую войну в Сибири. После его смерти, по приезде
в Москву Евд. Як. предложила Ек. Павл., что хочет ходить на свидание
к кому нибудь, к кому никто не ходит. Таким оказался Ф. Ф. Через неко
торое время Евд. Як. была арестована и выслана. И уже когда Ф. Ф. по
пал в ссылку в Оренбург, ее перевели к нему. Хорошо, что так сложилось,
последние годы Евд. Як. окружила его большой заботой и вниманием,
чего у него никогда в жизни не было. В Оренбурге мы жили в одном до
ме и вели общее хозяйство. Ф. Ф. работал в областном финотделе. Он был
прекрасным рассказчиком и совсем не оратором. В 1927 г. он заболел тяж
ким воспалением легких. В Оренбурге было много крупных врачей и про
фессоров, которые туда были высланы с Пироговского съезда 1924 г. Все
690

относились с большим вниманием и заботой к нему. Была сделана резек
ция ребра и его спасли. Ф. Ф. отмечался в ГПУ каждый день. До боль
ницы, пока был дома, приходил, кажется каждый день, сотрудник ГПУ.
Посидит и уйдет. Потом Ф. Ф. разрешили с женой поехать в деревню на
кумыс. Он приехал, прекрасно поправившись и довольный. А через год
в городской бане упал и поцарапал локоть о железный таз. Началось за
ражение крови, и его не стало. Жена послала извещение для напечата
ния в центр. газету (наверное, "Известия"). Мы почти все сомневались,
что напечатают. Но объявление появилось»213.
О дальнейшей судьбе его жены Е. Я. Сосниной известно немногое.
В январе 1932 г. Пешкова сообщала ей: «В ответ на В/обращение сооб
щаю Вам, что согласно полученной справке, Вам запрещено проживание
в Москве и Ленинграде с обл., Харькове, Киеве и Одессе с б. округами,
СКК, Дагестане, Урал.обл., Иркутске, Чите, Хабаровске, Ташкенте, Тиф
лисе, Казани и Омске с районом, во всех краевых и обл. центрах, авт. ре
спубликах и пограничной полосе...»214.
В заключении о реабилитации Ф. Ф. Федоровича, утвержденной
28 июня 2001 г. и.о. помощника Генерального прокурора Т. М. Бобыле
вой говорится, что «Федоровичу вменялось в вину то, что он находился
в сношениях с агентом антисоветчика Савинкова (выделено на
ми --- К. М.)» и констатируется, что в деле «отсутствуют доказательства
того, что Федорович имел связь с одним из членов контрреволюцион
ной организации Савинкова для налаживания общей антисоветской де
ятельности», и что «<...> суд в приговоре в отношении <...> Федорови
ча значительно вышел за рамки предъявленных им обвинений, что
нельзя признать правильным»215.
Ефрем Соломонович Берг после окончания тюремного срока 24 янва
ря 1924 г. был выслан на 3 года в Темир Хан Шуру. Пока Берг сидел
в тюрьме, его дочери на свободе бедствовали. Это видно по двум запис
кам, написанным неровным детским почерком в Красный Крест старшей
дочерью Берга --- Идой (орфография сохранена): «Заявление. Веду тяже
лого положение очень прошу оказать мне помощ И. Берг»216.
С 1928 г. Берг находился ссылке в Буйнакске ДагАССР, где жил вме
сте с дочерью Анной (которой на момент ареста Берга в 1933 г. было
20 лет) и работал электромонтером в «Коммунстрое». Дочь была безра
ботной и, судя по всему, им приходилось туго. 28 марта 1933 г. Берг был
арестован в местными чекистами за попытку связаться со старшей доче
рью Ревекой (28 лет), работавшей машинисткой в Москве «в какой то ре
дакции», как было сказано самим Бергом. Он был допрошен всего дваж
ды --- в апреле и в июне 1933 г. 2 апреля на допросе он заявил следующее:
«По своим политическим убеждениям я являюсь членом партии социа
листов (правого крыла) и остаюсь таковым по настоящее время. По от
ношению к правящей партии коммунистической я был и остаюсь ее по
литическим противником». В протоколе допроса, проведенного самим
начальником СПО ПП ОГПУ СКК Жупахиным, эти фразы были под
черкнуты, причем последняя --- даже двумя чертами. Далее Берг так про
комментировал причины своего неприятия большевистского режима:
«Социалистическую революцию считаю в отсталой России несвоевремен
ной, так как производительные силы страны были не развиты, поэтому
настоящее положение в стране в данное время является следствием со
вершившегося факта. Народу фактически была навязана социалистичес
кая революция --- со всеми вытекающими экономическими последствия
ми для страны. Коллективизация сельского хозяйства как мероприятие,
691

объединяющее крестьянские массы, я признаю, но систему ее проведения
органами власти, т. е. насилие над широкими народными массами крес
тьянства, я считаю недопустимым; так, например, линия насильственной
коллективизации породила массовые выселения, которые, конечно, мож
но было бы избежать при добровольном начале в этом вопросе». Прото
кол его допроса от 20 июня 1933 г. состоит всего из двенадцати строчек.
На этом допросе Берг признал «попытку связаться с волею путем посыл
ки письма в Москву дочери с целью ее информации о своем положении
и принятии мер с ее стороны по имеющимся связям в смысле облегчения
моей участи». Но на вопросы о своей настоящей «организационной дея
тельности», Берг ответил: «<...> еще раз категорически заявляю, что если
бы она и была в действительности, то я как революционер что либо по
казывать отказался бы, т. к. дело касалось бы моих товарищей по общей
подпольной работе. Наша этика не позволяет говорить о товарищах, ра
ботающих «плечом к плечу» в подполье, поэтому показывать отказыва
юсь». Этого было более чем достаточно для того, чтобы Берг оказался
в Суздальской тюрьме. Об этом периоде его жизни имеются красочные
воспоминания Е. Олицкой, посвятившей ему в своих мемуарах целую
главку. Она вспоминала: «Ефрем Соломонович был резок и прям. Его
сильный, чуть хрипловатый голос, его несгибаемо строгие суждения изу
мительно сочетались с четкостью и бережностью в отношении людей.
Проведший долгие годы в тюрьмах и ссылках, был он исключительно неж
ным, любящим семьянином и отцом. Когда он говорил о своей семье,
о дочках, тогда уже взрослых девушках, складки на его лице расходились,
и оно становилось мягким и добрым. В 1905 году Берг работал в подполь
ной организации эсеров на Путиловском заводе. Был арестован, в тюрь
мах получил он и общее, и политическое образование. Знания его были
глубоки и обширны. И только язык, склад речи выдавали его происхож
дение. Прекрасный оратор, сильным и выразительным голосом он гово
рил "лаболатория" и "колидор", и никак не мог отделаться от оборотов,
к которым привык с детства. Он обычно не замечал своих ошибок, а ес
ли замечал, то очень сердился на себя. Несмотря на эти дефекты речи,
именно ему было поручено произнести речь в 1918 году над могилой Пле
ханова. Ефрем Соломонович был членом ЦК нашей партии. Считанные
месяцы провел он на воле после Октябрьской революции. Тюрьма сменя
лась ссылкой, ссылка --- тюрьмой. Ему уже шел седьмой десяток, а он был
живой, жизнерадостный. Он недолюбливал социал демократов. Очень
резко относился к левым эсерам. Но в тюрьме он не признавал никакой
тюремной политики, внутрикамерных склок, полемик. В тюрьме он лю
бил играть в домино и в козла. Во время игры увлекался, сердился, и так
заразительно смеялся, как никто другой. О теоретических вопросах сего
дняшнего дня Берг не любил говорить. Он разрешал их в себе и только
для себя. Нам с Шурой казалось, что Ефрем Соломонович остро чувству
ет свою ответственность, как бывший цекист, боится своего авторитета
в партийных делах. Будучи давно и длительно оторван от жизни, он не ре
шался принимать определенные решения»217. В 1934 г. Берг был пригово
рен к ссылке в Мары (Мерв) Узбекской ССР на 3 года.
19 февраля 1936 г. он просил Пешкову о помощи одному из из своих
товарищей, бедствующего вместе с семьей, т. к. «сделать ничего не могу,
так как сам я и Подбельский, живущий со мной безработны»218. О себе
Берг сообщал следующее: «Обиваю пороги в поисках работы, но без на
дежды ее получить, так как повсюду идут сокращения. Нужды в питании
благодаря Вам пока не терплю. Есть нужда в передних зубных протезах
692

(совсем те отваливаются), но это до лучших дней, кое как жую и ладно.
Здоровье в общем удовлетворительно. А о самочувствии лучше не гово
рить»219.
13 мая он вновь писал Пешковой, сообщая о том, что высланная ею
вещевая посылка где то затерялась: «Спасибо Вам, большое спасибо,
о доброй памяти и готовности помочь мне. Дорого знать, что есть люди,
которые тебя расценивают по хорошему, по доброму. О своей жизни к то
му, что Вам уже известно ничего прибавить не могу. Здоров вполне, но что
толку в этом, некуда силы приложить, работы нет, иногда даже является
мысль хоть бы свалиться хорошенько, чтобы не чувствовать тяжесть без
работицы. Было бы оправдание безделью. А то гнетет это ужасно. Кроме
материального и моральное состояние хуже некуда»220. 23 сентября 1936 г.
Берг снова писал Пешковой: «На этот раз обращаюсь к Вам с личной
просьбой. И никак к руководителю Помполита, а как к товарищу более
опытному и с большим кругозором в интересующей меня области. Дело
в том, что я получил еще три года Ташкента (с 5/IХ). Жить же здесь бла
годаря невозможности получить работу еще три года, жутко тяжело. Уже
и проведенных два года сильно сказались на нервной системе. Необеспе
ченность «завтрашнего дня» и необходимость строго учитывать каждую
копейку заставляет урезывать питание, что, конечно, отражается и на фи
зическом состоянии и здоровье. Да и годы не малы. Через два месяца
61 год стукнет. Хотелось бы остаток лет прожить спокойно в смысле обес
печенности работой, а это в Ташкенте для меня невозможно. К моему не
счастью, те должности, какие я бы мог занимать (управдел, секретарь,
кассир, кладовщик и т. п.), замещаются националами. Отказ от работы
двоякий: или узбекский язык, или политическая физиономия. Единст
венный выход --- выбраться в Россию, где, надеюсь, можно будет скорей
устроиться. Да быть поближе к детям хотелось бы <...>»221.
Но мечты его о спокойно прожитом остатке лет не сбылись и Берг
вовсе не умер естественной смертью в ссылке, как слышала об этом поз
же Олицкая 222, а был 26 сентября 1937 г. приговорен к ВМН и 9 октября
1937 г. расстрелян 223.
15 мая 2001 г. помощником Генерального прокурора РФ Н. С. Власен
ко было утверждено заключение, подготовленное прокурором отдела ре
абилитации И. О. Ковалевской и исп. А. Г. Абрамовым, гласившее: «Берг
был признан в том, что состоял членом различных руководящих органов
партии эсеров (правых) и выполнял директивы своего ЦК. Фактически
материалами дела установлено, что будучи несогласным с действиями
большевистской партии, совершившей разгон Учредительного собрания
и, по мнению Берга, опирающейся на не большинство населения Рос
сии, вместе с другими представителями небольшевистских партий создал
собрание уполномоченных фабрик и заводов Петрограда, легальное,
но противопоставившее себя Петроградскому Совету. На собраниях вы
двигались политические требования свободы печати, собраний и другие,
соответствующие лозунгам эсеров. Когда же по решению Петросовета со
брание было распущено, он попытался такое же организовать в Москве
как всероссийское. Никакой подпольной работы не вел, а занимался ан
тибольшевистской агитацией, которая в соответствии со ст. 5 Закона РФ
«О реабилитации жертв политических репрессий» не содержит состава
преступления. Поэтому осуждение Берга в настоящее время следует счи
тать необоснованным. На Берга Ефрема Соломоновича распространяет
ся действие ст. 3 и 5 Закона Российской Федерации "О реабилитации
жертв политических репрессий" <...>»224.
693

«Тринадцатый смертник» процесса с. р., получивший свой приговор
почти через год после окончания процесса, Владимир Николаевич Рих
тер за почти девять своих тюремных лет при советской власти побывал
во многих из тех тюрем, где в 20 е годы держали политзаключенных
(или, как предпочитала называть их сама власть --- политизоляторов):
во Внутренней тюрьме ГПУ, затем в Суздальском политизоляторе (пре
вращенном в тюрьму для политических знаменитом Суздальском мона
стыре), позднее --- в Челябинском, Тобольском и Верхнеуральском по
литизоляторах.
Из Верхнеуральского политизолятора в июне 1929 г. Рихтер был от
правлен в ссылку в Алма Ату, где в июне 1930 г. было решено перевести
его в ссылку в Южный Казахстан в г. Каркаралинск. 7 июня 1930 г. он
писал из Семпалатинска жене: «До тебя, быть может, дошла моя открыт
ка, в которой я тебе сообщал, что совершенно неожиданно для меня мне
среди прочих пересыльных было предложено вместо этапного продви
жения в Каркаралинск (т. е. через Ташкент, Самара, Челябинск, Ново
сибирск, Семипалатинск и т. п. 5--6 месячного шествия) отправка туда
на свой счет. Я, учтя то, как вытрепался за эти два месяца, действитель
но несколько расстроивших мою физическую систему, согласился. В на
чале я думал, что нас, как и было сказано, продержат в алмаатинской
тюрьме до получения денег и даже дал тебе и Ек.Павл. (Е. П. Пешко
вой --- К. М.) телеграмму (тебе кроме того еще открытку, расчитывая, что
она придет раньше телеграммы), но что то изменилось. Нас вдруг выпу
стили из тюрьмы, а ГПУ назначило срок явки в Каркаралинске не по
зднее 20 июня. Когда я выходил за ворота тюрьмы, мне вручили мои не
отправленные телеграммы (тебе и Ек. П.). В городе удалось разыскать
своих и с этого момента у меня были прямо насильственным путем от
няты всякие думы и заботы о себе, о распределении времени, о ближай
шем маршруте и т. д. Пять дней меня развлекали, ублажали, откармли
вали, как индюка к празднику, наконец, снабдив средствами и всякими
снадобьями «вставили» в вагон новой дороги, по которой я и прибыл
в Семипалатинск, очутившись в таком же самом положении до момен
та дальнейшей отправки»225.
Приезд жены с детьми в Каркаралинск, куда даже сама поездка то
через степь была уже настоящим подвигом, лучше всего характеризует от
ношение В. В. Суворовой к Рихтеру. Последние месяцы жизни Рихтера,
умершего в ноябре 1932 г. от тифа, были согреты любящей его семьей.
Ярко рисует Рихтера история, рассказанная его младшей дочерью
и произошедшая весной 1931 г. в Каркаралинске, когда работавшего
счетоводом в конторе по снабжению хлебом населения Рихтера аресто
вали за «вредительство», якобы повлекшее за собой голод в Казахстане
(правда, пробыл он на этот раз в тюрьме недолго). Пока Рихтер сидел
в тюрьме, жена бегала по всему городу в поисках продуктов для аресто
ванного мужа (в тюрьме был такой голод, что из нее бежали даже уго
ловники) и детей. И вот однажды утром она обнаружила на крыльце бу
тылку молока, которую, не раздумывая отнесла в тюрьму. Так
продолжалось все время, пока Рихтер сидел в тюрьме. Выйдя на свобо
ду, он «занялся следствием и методом исключения (не так то много уж
было в городе коров!) пришел к выводу, что это дело рук ссыльного свя
щенника отца Александра». Призванная к ответу хозяйка домика, в ко
тором снимали жилье Рихтеры, призналась, что молоко, действительно,
приносила родственница отца Александра. Несмотря на то, что он «не
входил в круг политических ссыльных, который состоял в основном из
694

695
«иноверцев»: евреев и атеистов», Рихтер с женой нанесли ему благодар
ственный визит, а впоследствии, --- вспоминала В. В. Рихтер, --- «отец
Александр уже бывал у нас вместе со всеми другими ссыльными каж
дую субботу, был постоянным участником наших воскресных прогулок,
а мы с папой и мамой бывали у них в гостях на каждый большой пра
вославный праздник»226.
Как и многие его товарищи, после стольких лет сидения в тюрьме
и скитания по ссылкам, вполне предугадывая свою судьбу, Рихтер неред
ко задавался вопросами: а не напрасны ли их жертвы, не зря ли они за
губили свои жизни? В стихотворении «Журавли», написанном в 1925 г.,
несмотря на рвущуюся за журавлями на свободу душу, жизненный выбор
арестанта «политика» сделан окончательно:
Не устремимся мы за вами,
Искать весеннюю страну:
Мы предпочтем погибнуть в яме,
Но будем дерзкими словами
Зимою требовать весну!
Последняя автобиография, написанная им в Каркаралинске, была
озаглавлена: «Автобиография Рихтера Владимира, сына Вольного Штур
мана» и кончалась следующими словами: «При царском режиме трижды
арестовывался, трижды ссылался и дважды был в эмиграции. При ком
мунистическом трижды арестовывался, восемь с половиной лет отбыл
в политизоляторах и теперь нахожусь в ссылке. Член Партии Социалис
тов Революционеров».
Характерно, что Рихтер подписался не «социалист революционер», как
это нередко делали, скажем, в 1911--1916 гг., когда для всех было ясно, что
организационно ПСР в России не существует, и называть себя членом то
го, чего нет, считалось странным (выход находили или в такой формули
ровке или называя себя, скажем, членом «студенческой фракции с. р.» та
кого то института или членом «коллектива с. р.» и т. п.). Подпись Рихтера
явно демонстративна, и демонстрирует он ею свое несогласие с тем, что
партии эсеров нет, ведь для него лично она существует, разве только суще
ствует она не как партийный организм, а как социум людей, считающих
себя членами этой партии, не отказавшихся от нее несмотря на давление
и угрозу гибели, и ждущих подходящего момента для возвращения к ак
тивной политической деятельности и восстановления своей партии. За
ключительная строка автобиографии рельефно рисует В. Н. Рихтера как яр
чайшего представителя социума, многие представители которого не
перестали считать себя членами своих уничтоженных партий, вне зависи
мости от того, называли ли они себя членами партии или говорили о со
хранении своего прежнего мировоззрения.
Говоря о судьбах осужденных по процессу с. р. 1922 г., нельзя не
вспомнить о тех, кто добровольно хотел разделить их участь, но не был
выведен на процесс --- так называемых солидарниках. Весной летом
1922 г. когда ряд заключенных эсеров написал коллективные и индиви
дуальные заявления с выражение солидарности с подсудимыми и с тре
бованием к власти посадить их на одну скамью с ними, власти отказали
им, но позже все таки решили проучить их, попытавшись создать процесс
22 х «солидарников». Свет на эту историю проливают документы из де
ла «по обвинению члена ЦК ПСР Цетлина М. С. и других членов в коли
честве 22 х человек в преступлениях по ст. 57 и 60 УК», использованные
в справке его сына Б. М. Цетлина, хранящейся в архиве Мемориала 227.

22 заключенных эсера подписали заявление из Ярославской тюрьмы от
11 мая 1922 г. (11 человек) и заявление из Нижегородской тюрьмы от
17 августа 1922 г., в котором были такие строки: «Считаем себя морально
и политически ответственными за деяния партии на всем протяжении ее
борьбы <...> Мы требуем применения приговора к нам. Будьте последо
вательны в ваших действиях и имейте мужество открыто стать на чудо
вищный путь физического уничтожения ненавистной вам партии, идей
но победить которую вам не дано». Власти, не имея никаких формальных
юридических оснований для реакции на заявление М. С. Цетлина,
А. П. Гельфгота, А. А. Иваницкого Василенко, В. П. Шестакова, С. А. Ни
колаева (Кудрявцева), Г. А. Белима Пастернакова, С. И. Гнедова, Н. А. Ба
уэр, Ю. Н. Подбельского, Я. И. Штерина, И. М. Семенова, Л. И. Невлера,
Е. К. Полетики, Т. М. Шестаковой, В. Н. Филипповского, Яковлева,
Юдичева, М. Л. Свирской, Габриэльс (Глебовой), Мерхалева, Николаев
ского, Тавровского (Смоленского), тем не менее решили принять вызов.
1 декабря 1922 г. следователь Верховного трибунала Ю. Карлсон принял
постановление о начале следствия --- «<...> поскольку вышеозначенные
граждане <...> признают себя виновными <...> и ответственными за де
ятельность ПСР» и о приобщении копии приговора процесса с. р. 1922 г.
к данному делу 228. Следствие длилось всего 11 дней и было закончено
11 декабря 1922 г. решением о привлечении к суду Верховного трибунала
19 человек (Невлер бежал в августе 1922 г., а дела Штерина и Семенова
передали в Бакинский Верховный трибунал по делу о поджоге нефтепро
мыслов). Далее дело было направлено для рассмотрения на заседание Су
дебной коллегии Верхтриба в составе --- председатель Г. Л. Пятаков, чле
ны --- Н. М. Немцов, Озоль, которое состоялось 20 декабря 1922 г.Было
решено: обвинительное заключение утвердить, дело слушать без защиты
и обвинения, в просьбе 19 подсудимых выдать им стенограммы процес
са --- отказать. 25 декабря 1922 г. был изменен состав судебной коллегии
(председатель --- А. А. Галкин, члены Немцов, Челышев), а 31 декабря ---
были вручены обвинительные заключения. Суд был назначен на 4 янва
ря 1923 г., но в последний момент власти, похоже, испугались возможно
го международного резонанса от нового эсеровского процесса и решили
воспользоваться тем, что в отношении 19 ти обвиняемых еще в ноябре
было принято решение комиссии НКВД по административным высыл
кам. Так, в отношении М. С. Цетлина вступило в силу такое решение,
принятое по докладу В. Брауде еще 18 ноября 1922 г. («Заключить Цетли
на М. С. в Архангельские лагеря на 3 года»). Подобные приговоры полу
чило большинство «солидарников»229.
Судьба Михаила Соломоновича Цетлина описана в подробной биогра
фической справке (в ней обильно использованы материалы его следст
венных дел), составленной его сыном (от второй жены --- Е. К. Полети
ки) --- Б. М. Цетлиным 230. На Соловках он находился с 1923 го по 1925 г.
19 декабря 1923 г. во время знаменитого расстрела возле Савватьевского
«политскита» погибла его первая жена эсерка «солидарница» Наталья Ар
нольдовна Бауэр (погибли также Г. А. Белима Пастернаков, М. М. Горе
лик, Г. Т. Кочаровский, Е. И. Котова (жена Кочаровского), В. И. По
пов)231, проходившая вместе с М. С. Цетлиным по одному делу. После
вывоза социалистов с Соловков Цетлин находился в Тобольском полити
золяторе, а с 1926 по 1928 г. --- в селе Усть Цильма Архангельской губер
нии, где у него в декабре 1927 г. родился сын Борис. Затем Цетлин был
переведен в Вятку, где находился до 1931 г., вплоть до своего ареста.
В следственном деле имеется запись его высказываний этого времени:
696

«Политика большевиков ведет страну к экономическому краху, голоду,
нищете и морально ---политическому угнетению населения»; «Большеви
ки захватили власть, связали народ так, что он теперь дегенерирует»;
«В колхозах работают лентяи, не умеющие и не желающие строить хо
зяйство»; «У нас кулака нет, а есть крестьянин, который умеет работать».
В обвинительном заключении констатировалось: «...изобличается, что вел
борьбу против Советской власти»232.
Его сын вспоминает о жизни в Вятке: «Михаил Соломонович давал ча
стные уроки, которые являлись основным источником существования
(4 иждивенца). Вероятно, вторым источником был заработок дяди Семена
(С. С. Цетлин), который и в Вятке, и в Томске жил в нашей семье или по
близости. В августе 1931 г. Михаил Соломонович арестован и этапирован
в ссылку в Томск, куда и переехала семья весной 1932 г.»233. Е. П. Пеш
кова сообщала 16 июня 1932 г. Цетлину: «<...> согласно полученной
справке, Вам вместо 5 ти лет к/лагеря, замененного ссылкой в Бироби
джан, разрешено свободное проживание по СССР»234.
Б. М. Цетлин вспоминает: «Мама тяжело болела туберкулезом. В на
дежде, что здоровью поможет сухой климат Минусинска, переехали туда
весной 1933 г. Мама умерла 2 декабря 1934 г. Возвратились в Томск
в 1935 г. (папа, бабушка, Миша и я). До Минусинска Михаил Соломоно
вич работал лаборантом в Томской пищевой лаборатории, а после воз
вращения в Томск --- преподавателем математики в школе руководящих
кадров «Заготзерно». <...> М. С. арестован последний раз 18 января
1937 г. в Томске и сразу же отправлен в Новосибирск. Одновременно аре
стовали и дядю Семена. Постановлением тройки УНКВД от 18 августа
Михаил Соломонович приговорен к расстрелу. Расстрелян 24 августа
1937 г. в Новосибирске»235. Показательно, что на допросе 7 марта 1937 г.
Цетлин заявил: «В предъявленном обвинении виновным себя не при
знаю, в организации к/р не состоял и о наличии такой мне неизвестно.
<...> Считаю необходимым указать что: 1) я считаю себя социалистом и 2)
общие тактические установки мои близки к позиции II Интернационала
как в вопросах программы, так и тактике осуществления социализма»236.
Всеволод Петрович Шестаков --- свидетель защиты на процессе --- был
постановлением комиссии НКВД по административным высылкам от
23 февраля 1923 г. по ст. 60 УК РСФСР приговорен к заключению «в конц
лагерь на три года» и был отправлен в Соловецкий лагерь особого назна
чения. На Соловки он приехал уже вместе с женой (Т. М. Шестакова,
урожд. Придонова, по 1 му браку --- Ланде), в которую влюбился в Бутыр
ской тюрьме, когда она еще была женой эсера М. С. Ланде. Эсерка
Б. А. Бабина, сидевшая вместе с ними в Бутырках, вспоминала об этом
так: «Была и возможность влюбляться, сходиться и расходиться. Помню,
когда из Бутырской тюрьмы увозили эсеров, одна молодая женщина за
явила, что она желает последовать за Всеволодом Шестаковым, так как
считает себя его женой»237. По свидетельству Е. Олицкой, чекисты позже
использовали эту коллизию: «Для утяжеления судьбы заключенных ГПУ
всегда использовало их личные переживания. Например, зная, что Таня
Ланде разошлась со своим мужем Моисеем и полюбила Шестакова, ГПУ
направляло их троих в одни и те же места заключения. Напротив, оно раз
лучало мужей и жен, даже в ссылках»238. На Соловках, будучи помещены
в Саватьевский скит, где содержались политзаключенные, они вскоре, бо
рясь за политрежим, приняли участие в общей голодовке. Голодовка бы
ла благополучно завершена на 15 й день, но вскоре (16 июня 1923 г.) Ше
стаковы были вывезены с Соловков. В 1925 г. В. П. Шестаков был
697

переведен в Тобольский политизолятор. Постановлением Особого Сове
щания при коллегии ОГПУ от 29 января 1926 г. «по отбытии срока был
выслан в Зырянский край сроком на три года». Ссылку отбывал в г. Усть
Сысольск Зырянского края (ныне г. Сыктывкар Коми АССР). 20 ноября
1927 г. у Шестаковых родилась дочь Татьяна (зарегистрирована отцом
в загсе под именем Титания, так как отличалась слабым здоровьем и это
имя, по мнению отца, должно было ей помочь в противостоянии бо
лезням).
2 февраля 1929 г. Е. П. Пешкова сообщала В. П. Шестакову: «...Вам
постановлением Особого Совещания от 18/I 29 г. запрещено проживание
в 6 пунктах: Ив. Вознесенске, Н. Новгороде, Туле, Твери, Ярославле
и Владимире с прикр. на 3 г. Такое же постановление и Вашей жене Ше
стаковой Ланде Т. М. »239. 15 февраля 1929 г. Шестаков отвечал ей: «Се
годня мне объявлено постановление (минус 12 городов с губернской и по
граничной полосами)... Т. М. шлет Вам привет. Большое спасибо за
хлопоты, которые мы Вам доставили за эти годы немало»240». Шестако
вы выбрали г. Воронеж, где в это время жили две сестры его жены,
но вскоре Шестаков и его дочь опасно заболели. В апреле 1930 г. М. А. Ве
деняпин писал Пешковой: «Не знаю, поправился ли Шестаков в Воро
неже --- у него было что то вроде заражения крови»241. Пешкова телегра
фировала в Воронеж эсеру И. Ю. Примаку: «Сообщите здоровье
Шестакова Всеволода»242. По воспоминаниям дочери, Шестаков был при
говорен врачами к смерти и умирал в больнице, но необходимость спас
ти дочь заставила его превозмочь болезнь: «Когда мы жили в Воронеже,
отец заболел. Он давно болел синуситом. <...> Но ему это лечение не по
могло, и он лежал в больнице и умирал. Умирал. А я в это время зарази
лась септической скарлатиной. Тогда были эпидемии детской септичес
кой скарлатины, и я умирала в одной больнице (мама со мной была), а он
умирал в другой. И мама посетить его не могла, потому что ее не выпу
скали доктора. Она говорит, что меня уже положили в палату смертни
ков, я уже была синяя вся и умирала <...> там все дети умирали, как му
хи. Никого не могли спасти. Тогда не было пенициллина.
Мама, поскольку она была медик, знала, что кровь матерей, перенес
ших корь, переливают заболевшему ребенку, передавая ему ее иммунитет
к болезни. Ну, ей по аналогии и пришла в голову мысль, что так как она
тогда легко переболела скарлатиной вслед за мной, попробовать перелить
свою кровь мне. После первого же раза у меня сразу упала температура
с 40 до нормальной, потом второй перелив, потом третий перелив, и кое
как я выкарабкалась. А отец умирал в другой больнице. Мама как то пе
редала ему --- "Но она просит есть. Ест, ест, ест". А с едой было плохо.
И он тогда решил, что он должен встать, пойти на базар, купить курицу
и принести мне. А он вообще умирал, не вставал вообще. Ну, и когда он
врачу сказал, врач махнул рукой: делай, что хочешь. И он встал и пошел.
И мама говорила, что он шел --- два шага и потом сядет. Два шага и ся
дет. Так вот он и шел. Купил эту курицу и принес мне в больницу. Мама
когда увидела его, испугалась --- мертвец какой то. Но это его спасло. По
тому что он стал каждый день ходить, каждый день носил мне еду. И ме
ня он спас, и сам спасся»243.
Шестаковы продолжали жить в Воронеже, где в начале 30 х годов сло
жилась небольшая колония ссыльных эсеров (Ю. Н. Подбельский,
С. Я. Гендельман, Кулябко Корецкая и др.). Шестаков работал экономи
стом на молочном заводе. 22 июля 1935 г. он был арестован. Постановле
нием Особого совещания при НКВД СССР от 15 октября 1935 г. по
698

ст. 58 01 и 58 11 УК РСФСР был сослан «в Оренбург сроком на 5 лет»,
работал там экономистом, но вновь был арестован 9 февраля 1937 г. и эта
пирован для следствия в Воронеж (туда же этапировали и других членов
колонии политссыльных начала 30 х гг.).
Из тюрьмы он попытался передать записку сестре, перехваченную че
кистами, в которой писал: «Дорогая Наташа, с 16 апреля голодаю против
вымогательства ложных показаний путем истязания, лишения сна, руга
нью. С 27 го в больнице. <...> Предстоит Военный Трибунал, гарантиру
ют расстрел. "Дело" создано на какой то грандиозной провокации».
6 июля в записке к «О» (из текста видно, что «посыльный» Шестако
ва говорил ему, что он несколько раз не заставал Наташу дома, хотя за
писки сразу оседали в следственном деле) он писал о своей голодовке
и о своем настроении: «Сегодня с обеда пойдут 19 сутки. Проживу еще
дней 10. Готов ко всему, бодр и спокоен. Так надо. Не забывайте дочь»244.
Но умереть Шестакову не дали --- он был нужен для процесса. Из справ
ки в деле Шестакова видно, что из упоминавшихся в обвинительном за
ключении по создаваемому эсеровскому делу, кроме него были арестова
ны А. Р. Гоц, Е. М. Тимофеев, М. А. Веденяпин, Ю. Н. Подбельский,
М. Я. Гендельман и еще 14 человек. 12 января 1938 г. в Воронеже состо
ялось слушание закрытого судебного заседания выездной сессии Воен
ной коллегии Верховного суда Союза ССР под председательством Кор
пусного военюриста Матулевича, членов бригадных военюристов
Стельмаковича и Ждана и секретаря военного юриста 1 ранга Костюш
ко, рассмотревших обвинение Шестакова по ст.ст. 19 58 2, 58 8 и 58 11.
В протоколе слушания было записано, «что свидетели по делу не вызы
вались», что подсудимый «никаких ходатайств, а также отвода составу су
да не заявлял» и что на вопрос «признает ли он себя виновным, подсу
димый ответил, что виновным себя не признает»245. 15 января 1938 г.
В. П. Шестаков был приговорен к высшей мере наказания и расстрелян.
3 июля 1991 г. он был реабилитирован 246.
Его жена --- Татьяна Михайловна Шестакова, также была «солидарни
цей», получившей 3 года концлагеря (она шла по одному делу с Е. К. По
летикой --- второй женой М. С. Цетлина). Через череду лагерей и тюрем,
сопровождавших большую часть ее жизни, она сохранила идеалы моло
дости. Хотя, как и Д. Д. Донской сыну, она не навязывала своих взглядов
своей дочери и не вела с ней, комсомолкой, политических разговоров,
опасаясь за ее судьбу, она все же обращалась к дочери с просьбой запи
сать все, что она еще помнит о своей и мужа эсеровской деятельности,
о Соловках. Когда Т. М. Шестакову изредка расспрашивали о том, чего
хотели эсеры, она волновалась и говорила --- мы хотели для людей то
го же, что и большевики, но другими методами. Умерла она в Москве
в 1988 г. 247.
Юрий Николаевич Подбельский (старший брат известного большеви
ка), член ЦК ПСР, свидетель защиты и «солидарник», находился в марте
апреле 1922 г. во Внутренней тюрьме ГПУ, а затем был отправлен в Яро
славскую тюрьму. Как уже отмечалось выше, он должен был быть выведен
на процесс эсеров «солидарников» 4 января 1923 г., который был отменен
властями, продолжал находиться в тюрьме и только 23 ноября 1923 г. был
приговорен к 5 годам лишения свободы. В феврале 1923 г., оставшись без
пенснэ и мучаясь от близорукости Подбельский обращался за помощью
к Е. П. Пешковой 248. В 1925--1926 гг. Подбельский находился в Челябин
ском, затем в Свердловском политизоляторах. 18 апреля 1926 г. он писал
Пешковой, прося о выделении средств «из сумм Красного Креста» для
699

«своей жены Б. Я. Бродовой»: «Мы исчерпали все ресурсы, как свои, так
и наших родных. За 31/2 месяца пребывания в пересыльной камере Сверд
ловского изолятора мы истратили на продовольствие все, что имели, и те
перь сидим без денег, вынужденные удовлетворяться скудным уголовным
пайком (без сахара, без чая и тем более без сухарей). Повторяю, только
крайняя необходимость вынуждает меня писать то, что Вы прочтете в этой
открытке <...>»249. Пешкова сделала на письме пометку: «Послать обоим
по десять руб»250. 8 февраля 1929 г. она отвечала на запрос Подбельского,
что ему «постановлением Ос. Сов. от 18 /I ---29 г. запрещено проживание
в Москве, Ленинграде, на Северном Кавказе, Украине, в Центрально чер
ноземной области с прикреплением на 3 г. Вашей жене Бродовой Мир
ской Б. Я. постановлением от 27/IV 28 г. запрещено проживание в 6 пунк
тах: в Ивано Вознесенске, в Н. Новгороде, Туле, Твери, Ярославле 3 г.
с прикреплением»251.
В начале 30 х гг. Подбельский жил в ссылке в Воронеже,
в 1935--1936 гг. --- в Ташкенте. 3 января 1936 г. Е. С. Берг просил
Е. П. Пешкову: «снабдить необходимым не только меня, но и моего со
жителя Ю. Н. Подбельского. Он пожалуй нуждается больше, чем я. Нуж
да у нас обоих в следующем: что нибудь теплое в виде ватных курток или
свитера. У обоих нет брюк и обуви. Мой номер обуви 42, Подбельско
го 40. Теплых носков и носовых платков. Подбельский нуждается очень
в белье, у меня есть достаточно. Оба мы без постоянной работы и про
бавляемся временным заработком, но сейчас благодаря полученному от
Вас солидному подношению, нужды в питании не испытываем»252. Ме
сяц спустя, обращаясь к Пешковой с просьбой о помощи одному из «се
мейных» товарищей Берг подчеркивал, что сам сделать ничего не может,
так как и он и Подбельский сидят без работы 253.
Из докладной записки Н. Ежова Сталину в конце января 1937 г. вид
но, что на момент ареста в феврале 1937 г. Ю. Н. Подбельский «отбыва
ет ссылку в Ташкенте»254.
В феврале 1937 г. Ю. Н. Подбельский был арестован и вместе с дру
гими видными деятелями ПСР обвинен в создании эсеровского подпо
лья. Мы не располагаем сведениями, где и когда его судили, но строки
о нем в обвинительном заключении его товарища В. П. Шестакова ника
ких сомнений в судьбе Ю. Н. Подбельского не оставляют: «Органами
ГУГБ НКВД СССР вскрыта всесоюзная эсеровская террористическая ор
ганизация, руководимая нелегальным ЦБ ПСР, в которой входили Гоц,
Веденяпин, Тимофеев, Гендельман и Подбельский. В 1934 г. Подбель
ский Ю. Н., по поручению этого центра, вместе с членом ЦК ПСР Ше
стаковым В. П. создали в г. Воронеже эсеровскую нелегальную организа
цию...
В связи с тем, что следствием по делу Бюро ПСР установлены были
новые обстоятельства... Подбельский и Шестаков были снова подвергну
ты аресту и привлечены к ответственности»255.
Закончить рассказ о судьбах подсудимых 1 й группы и свидетелей за
щиты (к сожалению, нет возможности рассказать о судьбах всех свиде
телей и «солидарников») хотелось бы словами Е. Д. Олицкой, которая,
попав в 1924 г. в знаменитый Савватьевский «политскит» на Соловках
восклицала: «Никогда раньше и никогда позже не встречала я такого бо
гатого людьми коллектива. Коллектива, стоявшего на столь высоком мо
ральном и духовном уровне. Часто мне приходилось слышать от товари
щей, что савватьевский коллектив беден силами, и назывались имена
Рихтера, Гоца, Веденяпина, Агапова и других, разбросанных по разным
700

701
тюрьмам и ссылкам. Я верила. Недаром же эти люди были выдвинуты
в свое время в ЦК партии. Но те, кого я знала воочию, вызывали во мне
преклонение. С кем бы из старых товарищей я ни заговорила, я чувст
вовала, какую глубокую веру, какую продуманную, прочувствованную,
убежденную мысль несут они в себе. До сих пор я счастлива, что встре
тилась с такими людьми, укрепившими во мне веру в человека. <...> Ни
что я не могу сравнить с впечатлением, которое производило на меня
хоровое пение ими (членами эсеровской фракции Савватьевского ски
та. --- К. М.) революционных песен.
Пусть нас по тюрьмам сажают,
Пусть нас пытают огнем,
Пусть в Соловки нас ссылают
Пусть мы все кары пройдем.
Если ж погибнуть придется
В тюрьмах иль шахтах сырых,
Дело всегда отзовется
На поколеньях живых...
Сейчас, когда я пишу эти строки, я знаю --- они прошли весь этот
путь и погибли. Погибли во имя своих идеалов, во имя счастья и блага
людей. ...Погибали в лагерях без права на переписку, погибали под пу
лями расстреливавших их палачей. "Вы жертвою пали в борьбе роковой,
любви беззаветной к народу..." "Не плачьте над трупами бывших бор
цов..." Я и не плачу»256.
Выше уже заходила речь о судьбах ряда подсудимых 2 й группы
и свидетелей обвинения. Хотя после завершения процесса их ждал бан
кет в Кремле 257, и несмотря на то, что часть из них, подобно Г. И. Се
менову и Ф. Е. Ставской, сделали неплохую карьеру, спокойно они в по
давляющем большинстве своем жили только до середины 30 х гг. Как
нами выше уже отмечалось, немалая их часть была выведена на процесс
Н. И. Бухарина, с которым, связали воедино террористические покуше
ния группы Семенова на большевистских лидеров в 1918 г. 258. Другие
погибли чуть позже, включая видного советского дипломата И. Майско
го. Погибли от репрессий и люди, так много сделавшие для организа
ции процесса --- Л. Б. Каменев, Г. Л. Пятаков, Н. В. Крыленко, был убит
Л. Д. Троцкий...
В «Заключении об отказе в реабилитации по материалам уголовного
дела арх. Н 1789, н/п 13 /48 97», подготовленном прокурором отдела
реабилитации И. О. Ковалевской и утвержденном 13 июня 2001 г. и.о.
пом. генпрокурора РФ Т. М. Бобылевой, в реабилитации было отказано
Г. И. Семенову, Л. В. Коноплевой, Е. А. Ивановой Ирановой (подсуди
мой 1 й группы), К. А. Усову, Ф. Ф. Федорову Козлову, Ф. В. Зубкову,
П. Н. Пелевину. Они были «признаны виновными в том, что участвова
ли в боевой группе партии эсеров, совершившей террористические акты
против вождей пролетарской революции, вооруженные нападения и ог
рабления в пользу партии эсеров, причем руководителем группы был Се
менов. <...> Показаниями осужденных, свидетелей, другими материала
ми дела доказано, что боевая группа, организованная и возглавлявшаяся
Семеновым, была создана с согласия членов ЦК Гоца, Донского. О ее де
ятельности и задачах знал и член ЦК Тимофеев, по указанию которого
группа, будучи в Москве, готовилась совершить вооруженное нападение
на охрану с целью освобождения Гоца, арестованного в то время совет
скими органами. Нападение не было совершено только потому, что Гоцу
самому удалось совершить побег. Установлено, что 20 июня 1918 года

член группы Сергеев совершил в Петрограде убийство одного из руково
дящих работников партии большевиков Володарского. Убийство органи
зовывалось Семеновым с согласия члена ЦК партии эсеров Гоца.
Все осужденные члены группы, кроме Пелевина, участвовали в под
готовке террористических актов на Ленина и Троцкого, при этом в груп
пу членом ЦК партии эсеров была направлена Ф. Каплан, как лицо, ста
вившая себе задачу убийство Ленина. <...> Группа с участием Семенова,
Усова совершила экспроприацию <...> Таким образом, вина Семенова,
Коноплевой, Ивановой Ирановой, Усова, Федорова Крзлова, Зубкова
в предъявленных им преступлениях в достаточной степени доказана с не
которыми изменениями. <...> Исходя из изложенного следует признать,
что и вина Пелевина и Ивановой Ирановой доказана только по эпизо
ду подготовки теракта на Троцкого <...> На основании изложенного, ру
ководствуясь ст. 4 Закона РФ «О реабилитации жертв политических ре
прессий», в реабилитации Семенова Григория Ивановича, Коноплевой
Лидии Васильевны, Ивановой Ирановой Елены Александровны, Усова
Константина Андреевича, Федорова Козлова Филиппа Федоровича,
Зубкова Федора Васильевича и Пелевина Павла Николаевича отка
зать»259.
Но в то же время П. Т. Ефимов и Ф. Е. Ставская были реабилитиро
ваны. В заключении о реабилитации П. Т. Ефимова, подготовленном про
курором отдела реабилитации И. О. Ковалевской и утвержденном 31 мая
2001 г. пом. Генпрокурора РФ Н. С. Власенко, констатировалось: «Осуж
дение Ефимова нельзя признать обоснованным, так как материалами де
ла не подтверждено, что он состоял членом группы, возглавлявшейся Се
меновым, когда она совершала террористические акты, нападения
и ограбления. Нет в деле данных и о том, что Ефимов укрывал или по
собничал членам группы, т. е. совершил преступления, предусмотренные
ст.ст. 76 и 68 УК РСФСР. Показаниями осужденного, Коноплевой, дру
гими материалами дела установлено, что в марте 1918 года, еще до обра
зования боевой группы, Коноплева высказала некоторым руководителям
партии эсеров желание совершить теракт в отношении Ленина <...> Для
выполнения этого намерения ей в помощь был выделен Ефимов, с кото
рым она выехала в Москву <...> Так как никакой подготовительной ра
боты для совершения теракта проведено в Москве не было и Коноплева
с Ефимовым также ее провести не смогли, они отказались от выполне
ния своего намерения и вернулись в Петроград. Эти действия Ефимова
квалифицированы по ст. 64 УК РСФСР. Полагаю, что в данном случае
имелся добровольный отказ от совершения преступления. А так как при
этом Ефимовым никаких уголовно наказуемых деяний совершено не бы
ло, то по этому эпизоду его осуждение следует признать необоснованным.
На ЕФИМОВА Петра Тимофеевича распространяется действие ст. 3 За
кона Российской Федерации «О реабилитации жертв политических ре
прессий» от 18 октября 1991 г.»260.
В заключении о реабилитации Ф. Е. Ставской, утвержденной деся
тью днями раньше, говорилось: «Как установлено материалами дела,
к моменту, когда Ставская вошла в так называемую эсеровскую боевую
группу, эта группа почти распалась. Ставская реально участвовала толь
ко в собрании по поводу памяти Каплан. Как она сама показала, и это
ничем не опровергнуто, что к этому времени она уже разочаровалась
в политике правых эсеров, поняла ее вредность для дела революции.
При таких обстоятельствах осуждение Ставской не может быть призна
но обоснованным»261.
702

В заключении о реабилитации В. К. Дзеруля, А. Б. Ельешевича,
Н. И. Городского, С. Е. Кононова, В. И. Паевского, дело в отношении ко
торых «постановлением РЗ Судебной коллегии ВТ при ВЦИКе Советов
от 20 мая 1922 г. прекращено по амнистии от 27.02.1919 года» говорилось:
«Как усматривается из материалов дела, Дзеруль, Ельяшевич, Городской,
состоя в партии эсеров (правых), с момента октябрьского переворота вед
шей борьбу с партией большевиков и советской властью, сами в этой
борьбе участия не принимали, хотя и знали о существовании при ЦК пар
тии военной комиссии, образованной для организации вооруженной
борьбы с большевистской властью, и проводимой в некоторых воинских
частях Петрограда агитации в поддержку Учредительного собрания еще
до его разгона. Паевский и Кононов, будучи членами партии эсеров (пра
вых), участвовали в создании в Петрограде в 1917 г. после октябрьского
переворота боевых дружин партии эсеров, но активной роли в борьбе
с большевиками и властью Советов не играли <...> Полагаю, что уголов
ное дело в отношении Дзеруля, Ельяшевича, Городского, Кононова и Па
евского подлежит прекращению не по "амнистии", т.е по нереабилити
рующим основаниям, а по закону РФ "О реабилитации жертв
политических репрессий"»262.
Кроме того весной 2001 г. Генпрокуратурой РФ был реабилитирован
целый ряд людей, в том или ином качестве привлекавшихся или к пред
варительному следствию или непосредственно участвовавших в процессе
(В. В. Гомберг, Г. П. Сотников, Н. В. Святицкий, А. И. Верховский,
Д. С. Розенблюм, В. А. Давыдова Линская, М. А. Давыдов, С. Н. Келлер,
В. А. Несмеянов, А. Ю. Фейт, Я. Т. Дедусенко, Н. Г. Снежко Блоцкий,
М. Я. Ракитин Броун, А. А. Краковецкий, В. К. Рейснер, К. С. Буревой,
В. К. Вольский, С. А. Бессонов). Так, например, уголовное дело в отно
шении Б. Г. Закгейма, М. М. Соколова, В. К. Белецкого, Л. В. Бергмана
и Борисенко, было прекращено «постановлением распорядительного за
седания Судебной коллегии Верховного трибунала при ВЦИКе Советов
от 20 мая 1922 года по амнистии от 27.02.1919 года, объявленной ВЦИ
Ком Советов в связи с отказом партии эсеров (правых) от вооруженной
борьбы с Советской властью, то есть по нереабилитирующим обстоятель
ствам» в то время, как «указанные лица никакой активной работы про
тив Советской власти не проводили, а являлись по существу только оче
видцами борьбы эсеров с большевиками за власть (выделено нами --- К. М.)»
и «были привлечены к уголовной ответственности необоснованно и дело
в отношении их подлежит прекращению по реабилитирующим основа
ниям»263.
***
Знакомство с заключениями Генеральной прокуратуры РФ о реаби
литации и об отказе в ней целому ряду участников процесса с. р. 1922 г.
не может не породить множества недоуменных вопросов. Парадоксаль
ность и порой абсурдность, как многих формулировок заключений, так
и самой ситуации в целом достаточно очевидны.
Об этом справедливо писал бывший политзэк и правозащитник
В. В. Иофе: «Осужденных советской властью по политическим мотивам
легко реабилитируют, по возможности не входя в рассмотрение сущест
ва обвинения, из за отмененной ныне статьи обвинения, <...> или по не
достаточной доказанности факта покушения на устои советской власти.
Так, при реабилитации участника Петроградской боевой организации
703

Н. С. Гумилева главным оказывается не вопрос о том, был ли он прав или
не прав, борясь с коммунистическим режимом, а то, что его враждебность
к советской власти оказалась неубедительно документирована»264.
Конечно, корни парадокса гнездятся в компромиссном характере за
кона о реабилитации жертв политических репрессий, принятого в 1991 г.
Можно во многом согласиться с А. Ю. Даниэлем, пишущим: «В частнос
ти, бросается в глаза, что реабилитируя «жертвы политических репрессий»,
Закон делает это весьма и весьма избирательно. Например, он отказывает
в «автоматической» реабилитации тем, кто боролся с Советской властью
с оружием в руках....Конечно, среди всех этих вооруженных людей попа
дались и бандиты, и мародеры, --- но ведь речь идет об осуждении не за об
щеуголовное преступление, а за сам факт борьбы с Советской властью
с оружием в руках....Можно сколь угодно плохо относиться к индивиду
альному террору как инструменту политической борьбы, но лично я не мо
гу не уважать человека, который в 1948 году хотел убить Сталина. История
не оставила этим людям (как и Штауффенбергу в Германии) простора для
выбора средств. А вот Закон от 18 октября для этой категории осужденных
никакой «автоматической» реабилитации не предусматривает.
...В итоге Закон о реабилитации утверждает, что применение любого
вида насилия в борьбе против преступного режима является уголовно на
казуемым деянием. Нелепость? Да. Противоречит естественному нравст
венному чувству? Да. Но иным Закон быть не мог: оставаясь верным идее
сохранения идентичности власти, невозможно реабилитировать тех, кто
пытался эту власть свергнуть насильственным путем»265.
Заключения Генпрокуратуры РФ о реабилитации и отказе в ней уча
стников процесса с. р. не просто подтверждают эту мысль, они ярко де
монстрируют, какие абсурдные ситуации возникают при проведении ре
абилитации политических противников режима, боровшихся с ним всеми
доступными для них средствами (речь идет вовсе не только о терроре).
Обращает на себя внимание логика и язык заключений, идентичные ло
гике и языку советской прокуратуры и органов ВЧК---МГБ. Так, напри
мер члена ЦК ПСР и члена архангельского правительства в 1918 г.
М. А. Лихача не реабилитировали, фактически обвинив в измене родине
и пособничестве антантовским оккупантам: «На полученные от иност
ранных антисоветских миссий деньги, переданные ему Игнатьевым, вы
ехал для организации антисоветского восстания в Вологду, откуда, ожи
дая антантовский десант, перебрался в Архангельск, войдя в состав
антисоветского правительства «Северной области», опирающегося на ан
тантовские военные силы, по существу оккупировавшие эту территорию,
т. е. фактически перешел на сторону врага, ведущего войну с Советской
Россией»266. С другой стороны, Д. Ф. Ракова реабилитировали, подчерк
нув, что он свергал «антисоветский, антинародный режим Колчака»267.
А вот строки заключения о реабилитации Г. Л. Горькова: «...Горьков
Добролюбов осужден только за то, что являлся членом партии эсеров
(правых), что нельзя признать достаточно правильным, так как причаст
ность к партии не может рассматриваться как уголовное преступление, если
не установлено, что конкретный ее член занимался антисоветской деятель
ностью (выделено нами --- К. М.)»268. Здесь четко и недвусмысленно ска
зано, что если установлено, что данный человек занимался «антисовет
ской деятельностью», то это может рассматриваться «как уголовное
преступление». Этому постулату прокуроры пытаются следовать, но в ря
де случаев абсурдность конкретных ситуаций заставляет их искать лазей
ки для выхода из тупиковой ситуации. Ведь все 22 подсудимых 1 й груп
704

пы на эсеровском процессе не скрывали и даже гордились тем, что зани
мались «антисоветской деятельностью», в том числе и используя воору
женные формы борьбы.
Совершенно ясно, что многое из их борьбы с большевиками в годы
гражданской войны не стало известно суду, но они вовсе от этого не пе
рестают быть противниками большевисткой власти. Более того, большин
ство из них и в ходе суда и своих последних словах недвусмысленно за
являли о своем желании продолжить эту «антисоветскую деятельность».
Чтобы их реабилитировать, прокуратуре приходится сочинять совсем уж
странные формулировки. Так, в заключении о реабилитации все того же
Г. Л. Горькова констатируется: «Как следует из материалов дела, Горьков
Добролюбов являлся в 17--18 годах членом военной комиссии Москов
ского комитета партии эсеров. Оказывал содействие в переправе за Вол
гу членов разогнанного Учредительного Собрания, присутствовал на
заседании Московского бюро ЦК, когда там делал доклад представитель
Уфимского антисоветского правительства. Так как суд в приговоре признал,
что все установленные действия репрессированного являются незначитель
ными, не были направлены на свержение советской власти (выделено на
ми --- К. М.). ...По делу же не установлено, кого конкретно из членов быв
шего Учредительного Собрания репрессированный переправил за Волгу
(выделено нами --- К. М.)»269.
Действия и Г. Л. Горькова, и партии с. р. были направлены именно на
«свержение советской власти» --- именно об этом говорят решения всех
партийных съездов и Советов партии, именно на это нацелена была ра
бота многих членов партии (в том числе, и всех 22 х подсудимых). Еще
раз подчеркнем, что они (в том числе и Г. Л. Горьков) этого и не отрица
ли и от подобной цели в будущем не отказывались. Более того, еще раз
напомним о заявлении Г. Л. Горькова в Верховный Трибунал и председа
телю ГПУ Дзержинскому в сентябре 1922 г., в котором он возмущался тем,
что в приговоре говорилось о его «якобы принципиально отрицательном
отношении к вооруженной борьбе» и заявлял, что «считает своим револю
ционным долгом заявить Верховному трибуналу» о том, что в ходе про
цесса «ни разу и ни слова не говорил о своём принципиально отрицатель
ном отношении к вооруженной борьбе» (подчеркнуто Г. Л. Горьковым ---
К. М.), что «в вопросе о вооруженной борьбе, как и в других вопросах»,
у него с ЦК ПСР и с товарищами по процессу «никогда никаких расхож
дений не было, нет и теперь и во всем была полная солидарность»270. И,
как мы уже отмечали, в ответ на это заявление Дзержинский просил
Н. В. Крыленко увеличить Горькову срок более чем втрое (вместо 3 лет по
приговору 7 августа 1922 г. «повысить до 10 лет», «созвав для этого новое
заседание Верхтриба»271).
Нетрудно догадаться, что если Г. Л. Горьков отказывался от «реабили
тации» Верхтриба и ГПУ, то вряд ли он принял бы реабилитацию из рук
Генпрокуратуры РФ, тем более, когда его товарищи по скамье подсуди
мых А. Р. Гоц, М. А. Лихач, Д. Д. Донской и Е. А. Иванова Иранова оста
лись нереабилитированными.
Но, с другой стороны, строго следуя логике Закона о реабилитации
и логике прокурорских работников --- ни одного из 22 х подсудимых ре
абилитировать ни в коем случае нельзя. Выходит, что если было бы уста
новлено, кого конкретно Горьков из членов Учредительного собрания пе
реправил за Волгу, то тогда его нельзя было бы реабилитировать.
А собственно какое уголовное преступление содержится в переправке лиц
российского гражданства через великую русскую реку Волгу? Это же не
705

переправа через пограничную реку, которая карается законами? Да, ко
нечно, он переправлял в Самару членов Учредительного собрания, став
ших затем членами антибольшевистского Самарского правительства Ко
митета членов Учредительного Собрания. Но даже для того, чтобы
считать его сообщником преступлений этих конкретных людей, нужно
доказать, что они совершили преступление. Это не требовало доказа
тельств в глазах большевиков ни в 1918 г., ни в 1922 г., но это требует до
казательств сегодня. Тем более, что Самарский Комуч, созданный члена
ми легитимного Учредительного Собрания, незаконно разогнанного
большевиками, был восстановлением власти Учредительного Собрания,
легитимность которого, в отличие от Совнаркома, бесспорна.
Или вот, например, формулировка из Заключения по делу В. В. Ага
пова: «Его обвинение по ст. 60 УК РСФСР в настоящее время также нель
зя признать обоснованным, так как по своей сути эсеровская организация
не была контрреволюционной, а только антибольшевистской (выделено на
ми --- К. М.), так как была не согласна с методами действия большевиков».
Даже если не вступать в спор о наполнении терминов --- контреволюци
онный и антибольшевистский, между которыми большевистская власть
ставила знак равенства, возникают вопросы. Большинство эсеров центра,
правых, правоцентристов и даже левоцентристов (последние --- с рядом
оговорок) были сторонниками Февральской революции и боролись за ее
демократические завоевания и в этом смысле они революционная партия.
Но они же категорически были против Октябрьской революции, которую
считали переворотом, узурпацией власти Временного правительства и, что
важнее, Учредительного Собрания, и с этой точки зрения --- они контрре
волюционны. Фантастический парадокс: безусловные революционеры бе
зусловно контрреволюционны. А если по ст. 60, скажем, осудили белого
офицера за его действия в годы гражданской войны, офицера монархис
та, который был не только антибольшевистски настроен, но и в прямом
смысле слова «контрреволюционен», являясь противником любой рево
люции, то по логике закона о реабилитации и прокурора очевидно, что
приговор в отношении него следует признать сохраняющим юридическую
силу. Но сие в сегодняшних реалиях, а в не реалиях 1991 г., когда прини
мался закон о реабилитации, есть явный нонсенс.
И еще одно важное соображение. В. В. Иофе справедливо писал: «Но
главное противоречие состоит в том, что все судебные решения советско
го периода по политическим делам, в том числе, и последних десятиле
тий его существования, так и не признаны неправосудными и подлежа
щими отмене из за того, что их вынесли с нарушением законов своего
времени, которые и тогда требовали от обвинителя доказательств наличия
субъективного умысла нанесение вреда своей стране <...>. Никто этого
никогда не доказывал, тем самым судебные процессы были беззаконны,
а правоприменители очевидным образом были повинны в преступлени
ях против правосудия»272.
Но серьезность, даже, если так можно выразиться, «глобальность» от
ступлений от основополагающих юридических принципов и собственных
законов при организации и проведении процесса с. р. 1922 г. даже с точ
ки зрения сугубо юридической делают все его решения «неправосудны
ми и подлежащими отмене», а сам он должен быть признан сугубо поли
тическим действом.
Выше мы подробно говорили о том, что был нарушен один из основ
ных постулатов римского права, гласивший --- «нет закона, нет преступ
ления». Осуждение по свежепринятому в 1922 г. УК РСФСР за события
706

1918--1920 гг. --- правовой нонсенс. Еще один нонсенс, как уже также от
мечалось, хорошо передал Ю. О. Мартов: «Чтобы правительство, само со
зданное заговорщическим переворотом, судило сторонников предыдуще
го правительства за их противодействие перевороту, да еще через
5 лет, --- случай небывалый. Удивительно, как еще не привлечены к суду
члены разогнанного Учредит[ельного] Собрания за попытку провозгла
сить последнее единственным носителем власти!»
Но есть и еще одно обстоятельство. Большевики, захватив власть,
взорвали не только политическую ситуацию в стране, но и единое дото
ле правовое поле. Отменив законы Временного правительства, больше
вики создали собственное правовое пространство, но ведь оно в годы
гражданской войны вовсе не было единственным на территории России.
В условиях гражданской войны самые разные борющиеся за власть си
лы (большевики, белые, социалисты и др.), стремились создавать (и со
здавали) собственные государственные образования и собственные пра
вовые пространства.
Почему сегодня Генпрокуратура, рассматривая события 1918---1920 гг.,
приоритет отдает законотворчеству большевиков, распространяя его и на
те территории, где в то время действовало право совсем других государ
ственных образований? Разве по логике вещей летом осенью 1918 г. жи
тели тех частей Поволжья и Урала, которые входили в состав Комуча,
не находились в его правовом пространстве и не должны за все их дей
ствия, совершенные тогда, судиться по законам Комуча, а вовсе не враж
дебной ему РСФСР. Разве то же самое не должно быть применено к тер
риториям архангельского, колчаковского, деникинского и прочих
правительств, вплоть до территорий, находившихся в правовом прост
ранстве движении Н. И. Махно? Парадоксально? Да. Но в значительно
меньшей степени парадоксально и более юридически правомерно, чем
судить по советским законам 1922 г. за действия, совершенные в ином
правовом пространстве в 1918--1920 гг. Еще раз упомянем, что после Фе
враля 1917 г. в руки новой власти попало много высших должностных
лиц, включая весьма и весьма одиозных, вроде П. Г. Курлова, жандарм
ского генерала А. В. Герасимова, небезызвестной кн. Вырубовой и мно
гих других, в которых новая власть (в том числе, и социалисты), видела
старых, заклятых врагов, запятнанных кровью их товарищей. Но, чтобы
не создавать юридического парадокса, Чрезвычайная следственная ко
миссия Временного правительства, расследовавшая их деятельность,
в качестве своей правовой основы использовала законы Российской им
перии, действовавшие на момент совершения преступления данными
должностными лицами, и все следствие пошло по пути рассмотрения
«должностных преступлений», т. е. превышения служебных полномочий
в рамках действовавших законов.
Или мы признаем в раздираемой гражданской войной России право на
существование всех государственных образований и на их правовые про
странства или отрицаем такое право для всех. Парадокс в том, что юриди
ческую оболочку сугубо политического действа --- расправы и дискредита
ции политической партии --- Генпрокуратура принимает за главное.
Плевела приняты за зерно --- и отсюда и парадоксы, и путаница, в которой
они оказались. Нельзя забывать, что эсеров вывели на открытый процесс
вовсе не для того, чтобы юридически квалифицировать их враждебные вла
сти действия, и не для того, чтобы расправиться с данными конкретными
людьми, а для того, чтобы расправиться с политической партией, развен
чать ее в глазах народа и затем «добить» ее полицейскими мерами.
707

Ведь анализ следствия ГПУ и формулирования обвинения и, особен
но, перекраивания списка обвиняемых позволяют утверждать, что пра
вовая сторона лишь обслуживала политические цели и задачи, которые
ставили перед процессом. Конкретные обвинения конкретным людям
в ряде случаев носили случайный характер --- то, что подвернулось под
руку. Представляется, что все эти процедуры с предварительным следст
вием, следствием и заседаниями Верхтриба, приговором и проч., хотя
и имеет всю необходимую атрибутику, но правового веса не имеет ника
кого, а является лишь политическим действом, облеченным в одежды
правосудия.
Еще один аргумент в пользу того, что приговор 7 го августа и его кор
ректировка 8 августа Постановлением Президиума ВЦИК не может иметь
правового значения сегодня. Постановление Президиума ВЦИК от 8 ав
густа 1922 г., приостанавливая исполнение смертных приговоров, связы
вало это с тем, будет ли ПСР далее в борьбе с властью использовать ме
тоды вооруженной борьбы в разных ее формах и проявлениях. Таким
образом, сама власть в лице высшего ее органа фактически объявляла
подсудимых заложниками, грубейшим образом попирая и Конституцию
страны и все существующие законы, в том числе и Уголовный кодекс.
Получается, что Генеральная Прокуратура РФ, относясь серьезно
к обвинениям и приговорам этого политического действа, не имеющего
законных правовых оснований, с одной стороны, реабилитирует не
столько подсудимых, сколько сам процесс и его устроителей. Генпроку
ратура признает право устроителей этого процесса на него и признает
часть приговоров справедливыми, не реабилитируя ряд эсеров, как из
1 й (А. Р. Гоц, М. А. Лихач, Д. Д. Донской и Е. А. Иванова Иранова, т. е.
4 х из 22 х членов группы), так и из 2 й группы (Г. И. Семенов, Л. В. Ко
ноплева, К. А. Усов, Ф. Ф. Федоров Козлов, Ф. В. Зубкова, П. Н. Пеле
вин и В. И. Игнатьев, т. е. семь из 12 ти ее членов).
Но, объективности ради, нельзя не сказать, что Генпрокуратура в сво
их заключениях отметила целый ряд нарушений процессуальных норм со
стороны Верховного Трибунала, а также откровенной путаницы и не
брежности в приговорах ряда подсудимым (в том числе, и случаи, когда
обвиняли в одном, а приговаривали за другое). Но главное в том, что Ген
прокуратура попыталась восстановить элементарную справедливость, от
менив амнистию Г. И. Семенову, Л. В. Коноплевой, К. А. Усову, Ф. Ф. Фе
дорову Козлову, Ф. В. Зубкову, П. Н. Пелевину, В. И. Игнатьеву, ставшую
платой за ту роль, которую они сыграли на процессе.
И все же прокуратура, работая по заведенной схеме, не заметила, что
этот процесс выпадает вообще из всех схем. Даже процессы конца 20 х
30 х годов, хотя и были абсолютно лживы, неправедны, сфальсифициро
ваны, но (как это ни странно звучит) были законны (в любом случае, бук
ва закона соблюдалась в несоизмеримо большей степени, чем в ходе
процесса с. р. 1922 г.). Парадоксально, но подсудимые процесса с. р. со
вершили против власти не только то, что она им инкриминировала (ча
стью это была ложь и напраслина, но частью правда), наверняка многие
из них совершили много таких действий, о которых власть так и не уз
нала, но тем не менее процесс, как представляется, незаконен.
Представляется, что любой человек (в том числе, и прокурор), не же
лающий запутаться в хитросплетениях и парадоксах политики, юриспру
денции и здравого смысла, при определении вины подсудимых эсеров дол
жен задаться ключевым вопросом: а имели ли они (как и все другие
субъекты гражданской войны) право на сопротивление большевикам?
708

Если мы отказываем им в праве силой отвечать на разгон и арест боль
шевиками легитимного Временного Правительства, отвечать на разгон ле
гитимно избранного прямым, равным и тайным голосованием Учреди
тельного Собрания, которое должно было сформировать легитимное
правительство, отвечать на расстрел демонстраций в Петрограде и в Моск
ве --- тогда они, как и все другие противники большевиков, виновны.
И именно это доказывал прокурор Крыленко на процессе с. р.! Но подоб
ное признание противоречит и здравому смыслу, и чувству элементарной
справедливости. Закон о реабилитации и Генпрокуратура встают на сто
рону победителя в гражданской войне, позже узаконившего свою победу
(и не только закреплением ее в учебниках истории, но и в судебных при
говорах, в том числе, и процесса с. р.). Но прав ли победитель? С фор
мально юридической точки зрения --- возможно (если считать возможным
судить по закону 1922 г. за поступки 1918 г.). Но с морально политичес
кой точки зрения, сегодня уже миллионы людей в стране не признают
правоту большевиков --- победителей, и подобное «реабилитационное дей
ство» вряд ли является для них приемлемым.
Из всего того, что мы знаем о ментальности 22 х подсудимых эсеров,
об их этике, их поведении на процессе, а затем во Внутренней тюрьме
ГПУ и Бутырской тюрьме в 1922--1926 гг., и далее --- вплоть до самой ги
бели, можно утверждать, что они не только не приняли бы такую реаби
литацию, но и посчитали бы ее оскорблением и нелепостью.
Трудно не согласиться с сибирским историком С. А. Красильнико
вым, считающим что: «Если уж тогда, перед лицом возможного расстре
ла, часть из приговоренных к различным срокам готова была разделить
участь смертников, то вряд ли Раков, Морозов, Федорович и другие со
гласились бы принять свою реабилитацию, когда этого оказались лише
ны их товарищи --- Гоц, Донской, Лихач. Они посчитали бы безнравст
венным такое решение. Да и сами нереабилитированные, ознакомившись
с бюрократическим «Заключением» в отказе в реабилитации, вряд ли бы
расстроились, увидев, как из документа 2001 года «растут уши» больше
вистского «правосудия» Крыленко---Пятакова. Они были искренни и точ
ны, когда говорили и считали, что ответственны только перед судом ис
тории. Прокурорские «Заключения» --- это из «другой оперы»»273. Но,
наверное, мы не праве забывать и о том, что отказ Генпрокуратуры РФ
от реабилитации Д. Д. Донского дал совсем недавно вполне законное ос
нование отказать в ходатайстве о присвоении больнице в Парабели На
рымского края его имени.
Примечания
1 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 46. Л. 157.
2 Федоренко А. А. Политическая концепция В. М. Чернова. М., 1999. С. 128, 131.
3 Цит. по: Пайпс Р. Русская революция. Ч. 2. М., 1994. С. 484.
4 Юрьев А. И. Последние страницы истории партии социалистов революционе
ров // Отечественная история. 2001. 6. С. 134.
5 Подробнее см.: Морозов К. Н. Партия социалистов революционеров в 1907--1914 гг.
М., 1998.
6 Судебный процесс над социалистами революционерами (июнь август 1922). Под
готовка. Проведение. Итоги. Сборник документов / Сост. С. А. Красильников,
К. Н. Морозов, И. В. Чубыкин. М., 2002. С. 564--565.
709

7 Цит. по: Янсен М. Суд без суда. 1922 год. Показательный процесс социалистов ре
волюционеров / Пер. с англ. М., 1993. С. 217.
8 Там же.
9 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 89. Л. 60 (Том называется «Копия агентурно следственно
го материала по делу Сибирского Крестьянского Союза»).
10 Там же.
11Тамже.Л.62об.
12 Цит. по: Судебный процесс над социалистами революционерами. М., 2002. С. 292.
13 «Ни в один момент существования Советской власти я не состоял членом каких
либо тайных организаций, направленных к ее свержению. Я открыто выступал про
тив Советской власти, пока согласно своим политическим убеждениям считал это
своим гражданским долгом, я прекратил борьбу с того момента, как у меня яви
лось сомнение в своей правоте, и я открыто выступил на защиту и поддержку Со
ветской власти, как только мне стало ясно, что таков долг всякого русского чело
века. Следовательно я ничего не могу сообщить суду о каких либо заговорах с. р. Ни
одного из подсудимых я никогда не встречал, а о многих вовсе ничего не слышал.
Мой допрос в качестве свидетеля поставил бы в затруднение не только меня,
но и самый суд, так как по чистой совести на подавляющее большинство вопро
сов я вынужден был бы отзываться незнанием, а то, что я мог бы сообщить, и без
меня уже давно всем и каждому известно.
2) Я вполне понимаю, что суд, узнав о моем пребывании в Москве, пожелал
узнать от меня то, что с его точки зрения я мог бы внести в освещение дела. Я уже
имел честь сообщить, что мои показания не могут представить никакой цены для
суда. Но есть еще одно важное обстоятельство, на которое я позволю себе обра
тить Ваше внимание, гр. Председатель. Я приехал в Москву в качестве журналис
та и с тем, чтобы сообщить на страницах издаваемой мною в Берлине газеты "На
кануне" свои впечатления о русской жизни и об успехах советского строительства.
Эти впечатления, равно как и вся моя деятельность, могут иметь успех лишь в слу
чае, если в обществе за ними укрепляется сознание их беспристрастности и неза
висимости. Появление на суде моих политических противников в качестве свиде
теля обвинения и в поддержку точек зрения Советского правительства сейчас же
у всех создало бы впечатление, что это появление было подготовлено заранее и что
я стою к официальным советским кругам несравнимо ближе, чем есть на самом
деле. После этого вся общественная работа последних лет в качестве автора сбор
ника "Смены вех", редактора журнала "Смены вех" и редактора "Накануне" бу
дет сведена на нет, так как в нашем общественном сознании наше движение пе
рестанет представляться широким общественным движением лишь личным
служением отдельных русских граждан, русской власти.
3) Позволю себе обратить Ваше внимание также на то обстоятельство, что
вызов меня в качестве свидетеля лишает меня возможности присутствовать на про
цессе, который Вы по справедливости назвали историческим и таким образом де
лает мой приезд в Россию бесцельным. Трудно будет и устраивать все лекции
в Москве и в других городах, которые я должен был начать устраивать немедлен
но, так как времени в моем распоряжении очень мало» (ЦА ФСБ РФ. Н 7189. Т. 43.
Л. 91, 91об.)
14 Там же.
15Тамже.Т.46.Л.6.
16 Там же.
17Тамже.Т.42.Л.57.
18 «Гендельман --- ...Разрешите мне, граждане, попытаться найти, как это ни странно
покажется, общий с вами язык. Конечно, и люди, говорящие на разных языках,
иногда говорят одно и то же, но бывают люди, говорящие на одном языке, но не
понимающие друг друга. Я апеллирую сейчас к тому, кого и вы и мы считаем сво
710

им учителем --- к Карлу Марксу. (Смех в публике). Разрешите мне ...(продолжаю
щийся смех в публике заглушает слова подсудимого). Да, Да...
Председатель --- Подсудимый, обращайтесь к Суду. Я предупреждаю слушате
лей, чтобы они не вмешивались в судопроизводство.
Подс[удимый] Гендельман --- Итак, гражданин Председатель, я доканчиваю:
«Общество 10 го декабря, основанное в 1845 году... (читает).
Председатель --- Подсудимый, я Вас еще раз предупреждаю, что это к делу со
вершенно не относится. Вы читаете нам о Бонапарте. Речь идет о Центральном
Комитете партии эсеров.
Подсуд[имый] Гендельман. Я кончаю. Я заявляю, что для нас, граждане, суд
этот является, поскольку он является судом коммунистической партии, диктату
рой Коммунистической партии. Мы его рассматриваем, как диктатуру Общества
10 го декабря Бонапарта. Вот почему мы не рассматриваем себя как подсудимых
на этом суде. Вот почему мы заявляем, что мы сюда пришли только потому, что
присутствие двух Интернационалов дает нам надежду на то, что мы сможем в из
вестных пределах свободно говорить и свободно в лицо вам, навстречу вашему об
винению, бросить наше обвинение. Все, что я говорил, вполне доказано и гово
рит за то, насколько основателен мой отвод и лучшим доказательством
правильности моего отвода будет то, что, несмотря на всю его очевидность наш
отвод будет оставлен вами без уважения (Там же. Т. 23. Л. 6--7).
19 В революционной традиции при оценке поведения революционера на суде особое
внимание уделялось, прежде всего, тому, признавал ли он свою вину, и в каких
словах он формулировал свою позицию (большое значение имело и последнее сло
во, которое революционеры часто превращали в изложение своего кредо). Ответ
подсудимого на вопрос председателя суда, считает ли он себя виновным, считал
ся крайне важным, ибо это было не что иное, как позиционирование революци
онера, и оно позволяло окружающим понять, как он будет держать себя дальше
на процессе. Власти прекрасно отдавали себе отчет, какую важную нагрузку несет
эта процедура еще и потому, что отказаться от нее было невозможно, а потому хо
тели ответы подсудимых 1 й группы свернуть до минимума, выбросив за борт
крайне неприятную для себя мотивацию подсудимого, объяснение того, почему он
не признает данное обвинение. Фактически конфликт в данном случае был неиз
бежен, и он вспыхнул, как только подсудимых стали «закруглять» при ответе на
этот вопрос. Адвокаты 1 й группы подсудимых, вновь убедительно доказали, что
обвинение и суд нарушает собственные законы, неверно трактуя рамки и задачи
судебного следствия, и, как остроумно сказал Тагер --- желая сомкнуть уста подсу
димым на много недель ведения процесса.
Опрос подсудимых о признании ими вины начался на третий день процесса,
10 июня, после завершения чтения обвинительного приговора.
Пятаков начал эту процедуру следующими словами (очертив лишь необходи
мость ответа на вопрос о признании вины и не требуя никаких иных сведений
и сообщений: «Приступаем теперь к опросу подсудимых. Обвиняемый Гоц Абрам
Рафаилович, вы слушали ту часть обвинительного акта, которая касается вас.
Гоц (обвиняемый) я ее слышал.
Председатель. --- Признаете ли вы себя виновным.
Обв[иняемый] Гоц --- Ответственность за свою деятельность в течение 4 х лет
революции я несу перед своей совестью, перед трудящимися классами России
и перед партией с. ров, членом которой я имею честь состоять. Я явился сюда не
защищать свою жизнь, отданную всецело делу служения социализма, революции
и демократии, что подтвердил 14 ю годами каторги, ссылки и тюрьмы, а чтобы от
стаивать здесь то дело, которому я служил, служу и буду служить. Я считаю, что
суд, который гражданин Председатель сам охарактеризовал, как пристрастный суд,
это не та правомочная инстанция, которая бы могла разрешить тяжбу между пар
тией эсеров и партией коммунистов. Что касается фактических разъяснений по
711

всем тем вопросам, которые были затронуты в обвинительном акте, то я буду да
вать о них свое разъяснение в ходе судебного процесса, в том порядке, который,
я думаю, было бы рационально выработать соглашением сторон Трибунала.
Председатель --- Обвинямый Донской Димитрий Дмитриевич, слышали ли Вы
ту часть обвинительного акта, которая касается Вас.
Обв[иняемый] Донской. --- Слышал.
Председатель. --- Признаете себя виновным.
Обв[иняемый] Донской --- По политическим мотивам не считая данный со
став суда и данную обстановку могущими законно судить, на вопрос о виновнос
ти моей я не могу сейчас ответить. Что касается фактических обвинений, инкри
минируемых мне деяний, в течение процесса своевременно их изложу» (Там же.
Л. 144).
Пока Гоц и Донской были достаточно лаконичны, их хотя и не односложные
ответы терпели, но как только Тимофеев, обратив внимание на разнородность
предъявленных обвинений, часть из которых он вполне признает, часть ему при
писанных --- нет, попытался дать «общие разъяснения» --- вспыхнул конфликт:
«Председатель. --- Обвиняемый, все объяснения и мотивацию соответствующих
поступков Вы сможете дать в Вашем заключительном слове после того, как перед
нами пройдет ряд фактов, утверждаемых или опровергаемых как свидетелями, так
и обвиняемыми. Тогда нам будет гораздо легче устанавливать правильность или
неправильность и ваших утверждений. Сейчас мы желаем от вас иметь то корот
кое заявление, которое вы сделали, что вы себя не признаете виновным, ряд фак
тов считаете правильным, ряд фактов неправильным. Какие неправильности со
держатся в обвинительном акте, это выяснится в ходе судебного расследования по
каждому в отдельности факту.
...Обв[иняемый] Тимофеев --- Я еще раз настаиваю на своем предложении дать
объяснения сейчас. Ни один суд в мире не сможет сразу в целом обсуждать все дан
ные обвинительного акта. ...В связи с этим я бы очень хотел, чтобы от лица всей
нашей группы мне предоставлена была возможность говорить. ...Конечно, преце
денты прошлого не обязательны для настоящего, но помню, ибо я судился не раз,
что всегда подсудимый, который идет в "в сознание", или который принимает часть
обвинений и говорит, что да, такие то деяния он совершил, получает возможность
давать сейчас же объяснение. Я принимаю утверждение о том, что партия эсеров
вела вооруженную борьбу с советской властью. ...Всю ответственность за эту борь
бу мы принимаем на себя и я бы хотел иметь по этому поводу слово» (Там же.
Л. 145--147).
Адвокаты полностью поддержали Тимофеева. Тагер констатировал, что после
зачтения приговора «началась та стадия процесса, которая именуется судебным
следствием. 21 статья, о которой мы вчера уже с обвинителем толковали, говорит
дословно следующее: что обвиняемый имеет право давать объяснения, как по су
ществу всего дела, так и по поводу каждого отдельного документа или показания,
в любой момент судебного следствия, с тем, что Трибунал может прекратить вся
кие вопросы, если признает их не относящимися к делу. <...> Согласитесь --- это
не одно и то же: сначала выслушать показания свидетелей, а потом обвиняемых,
или сначала выслушать показания обвиняемых, а затем эти показания проверять
допросом свидетелей. С другой стороны, показания обвиняемых по общим вопро
сом, по предъявленным обвинениям даются и до дальнейшего опроса свидетелей»
(Там же. Л. 148).
Фактически власть в лице обвинения и суда вновь столкнулась с ситуацией,
когда юридические нормы проведения суда грозили разрушить столь тщательно вы
строенную конструкцию, архитекторы которой, конечно же, были политиками до
мозга костей и из этих соображений и исходили. Они, вероятно, даже и не задумы
вались, «перевертывая» принятую процедуру --- сначала объяснения обвиняемых,
потом свидетелей. Ведь они с таким старанием подобрали свидетелей обвинения,
712

в том числе и из числа обвиняемых, фактически этим купившим себе свободу. Кро
ме того, суд и обвинение сделали все возможное, чтобы отвести свидетелей защи
ты, о которых просили подсудимые 1 й группы. И вот теперь эта обвинительная пи
рамида, в основании которой лежало много свидетельских показаний обвинения,
должна быть перевернута! Но на практике для политически мыслящих судей и об
винителей большевиков это значило предоставить возможность подсудимым
1 й группы объяснять свои мотивы борьбы с большевиками, это значило упустить
инициативу из своих рук и из обвинителей в ряде случаев самим превратиться в об
виняемых (в силу уязвимости позиций по целому ряду вопросов). Конечно же, это
было для них абсолютно неприемлемо и посему в длинной речи Крыленко, косно
язычно и тавтологически объяснявшего, почему это невозможно, главным аргумен
том стало: «Такова судебная практика. Эта практика не только вошла в нашу тепе
решнюю практику, но она вошла в нашу теперешнюю практику, но она нашла свое
письменное выражение в определенной статье тех предполагаемых процессуальных
норм, которые указаны в процессуальном кодексе» (Там же. Л. 150).
Адвокат Муравьев начал с совершенно убийственного и для самого состава
суда, и для процесса в целом напоминания (базировавшегося на том, что Крылен
ко в нарушение собственных же предшествующих инструкций был един в двух ли
цах --- председателя коллегии Верхтриба и государственного обвинителя): «Обра
щаю опять внимание Трибунала, что со стороны обвинителя Трибунал не
выслушивает никаких указаний, никаких справок и никаких разъяснений, имею
щих обязательное значение для Трибунала» (Там же. Л. 151).
Адвокаты вновь и вновь пытались вернуть изначально политизированный
процесс на рельсы соблюдения духа и буквы закона, ломая искусственную конст
рукцию, торпедируя гипертрофированную обвинительную составляющую процес
са, все серьезнее и серьезнее мешая властям, разоблачая их пренебрежение к за
кону. Муравьев весьма откровенно восклицал: «Так как мысль должна
соответствовать слову, то мне казалось, что правильнее было бы нам, сторонам,
для наших мыслей выбрать соответственные слова и раз навсегда перестать гово
рить об указаниях, которые та или другая сторона в процессе может желать, но не
иметь права по закону давать Трибуналу. ...Во всяком случае, процесс этот исклю
чителен по своей величине. Если вы изволите прислушаться к тому, что говорит
обвинитель, то обратите внимание на следующее: он говорит --- вся наша практи
ка сводится к тому, что обвиняемым должно быть предоставлено слово при заклю
чении следствия, в последнюю минуту. К чему привело бы это правило, которое
не существует, как я себе позволю утверждать, если бы оно существовало, в при
менении его к настоящему процессу. Оно бы привело к тому, что по столь важно
му для жизни и чести подсудимых и для их политической работы вопросу, уста об
виняемых были бы замкнуты, если не на целые недели, по крайней мере на дни,
ибо никто из нас не станет отрицать, что здесь будут проходить перед нами такие
свидетельские показания, которые могут длиться целыми часами, быть может да
же днями. <...> Как можно, когда статья говорит о признании обвиняемого, как
можно стеснять в этом моменте процесса обвиняемого; как можно, когда обвиня
емый, хотя он и не юрист, точно сказал перед вами: «я кое что опровергаю, кое
что признаю, позвольте мне разграничить то и другое и установить, что я признаю
и почему я признаю, и как можно стеснять обвиняемого и нарушать его права.
Нам спорить по этому вопросу не следует, до такой степени право обвиняемого
бесспорно. Зачем мы будем заниматься словопрениями и формалистикой» (Там
же. Л. 152--153).
Муравьев, искренне недоумевавший, как можно вопреки собственному ко
дексу нарушать права обвиняемого, видел бесспорность приоритетности соблюде
ния прав подсудимого, но абсолютно не понимал, что политизированность и пре
допределенность суда и обвинения таковы, что для них бесспорным являлось
совершенно иное. И когда Муравьев говорил о том, что обвинение должно пре
713

кратить заниматься словопрениями и формалистикой, он, похоже, не видел того,
что для кандидата в члены ЦК РКП(б) Г. Л. Пятакова, посаженного в председа
тельское кресло на процессе оппозиционной социалистической партии, именно
он, Муравьев, является олицетворением адвокатского крючкотворства и формали
стики, мешающим решить поставленную Политбюро задачу. Неудивительно, что
у Пятакова эта мысль немедленно и сорвалась с языка: «Я прошу Вас именно не
заниматься словопрениями, и предоставить Трибуналу просто разрешить этот во
прос» (Там же. Л. 153). Трудно не увидеть «проговоренность» этой реплики, ведь
в устах председателя суда, называющего словопрениями вопрос о нарушении прав
обвиняемых и желание «просто разрешить», а не по закону, как того и требовали
оба известнейших адвоката, она звучала весьма одиозно.
Естественно, Муравьев не сдержался и вступил в полемику с председателем
суда: «Этими словопрениями занимается противная сторона, я обязан указать на
это Трибуналу и моя обязанность дать ответ на эти словопрения. Я думаю, что пе
ред нами элементарное право обвиняемого, но этот маленький вопрос имеет не
которое принципиальное значение; вот почему я думаю, что конкретно мы теперь
уже были бы в половине, а может быть и в конце объяснений Тимофеева, если бы
вместо этих словопрений, ненужных и начатых обвинителем, а потому продолжен
ных нами в силу обязанностей, если мы просто без формальностей подошли
к просьбе одного из 22 обвиняемых дать объяснения и предоставить ему слово»
(Там же. Л. 154). Пятаков, который отказал Тимофееву и положил начало всему
этому инциденту, парировал эту реплику так: «Позвольте фактическую справку,
прения были начаты защитником Тагером, а не обвинителем. Если бы Тагер не
начал говорить, я бы не дал слова обвинителю» (Там же). Тагер не стал пререкать
ся, а побил противников точным цитированием нормы, вокруг которой разгорел
ся весь сыр бор, ехидно намекнув на то, что делает любезность обвинению (в чью
компетенцию, безусловно, знание этой нормы как связанное с признанием под
судимым своей вины и входит): «Для того, чтобы я не мог быть обвинен в голо
словности, позвольте процитировать два текста и тем самым отплатить некоторою
любезностью обвинению. Я хочу привести не кодекс, отмененный 5 лет тому на
зад, для нас не убедительный, а кодекс, имеющий вступить в силу через 3 недели:
«Статья 283. Судебное следствие начинается чтением обвинительного заключения
по делу. Статья 284. После оглашения Председатель спрашивает разъяснения под
судимых о виновности, спрашивает, признает ли себя подсудимый виновным и же
лает ли давать показания. Никаких исключений из этих правил в процедуре рево
люционных Трибуналов не установлено». Если эти аргументы недостаточны,
то после нового возражения обвинителя, новых аргументов я прибавить не могу»
(Там же).
Обвинитель и председатель суда были фактически загнаны в угол, но им на
помощь пришел защитник 2 й группы, который, ничто же сумняшеся, своими ар
гументами, поставил интересы защиты 2 й группы выше соблюдения «процессу
альной стороны», в том числе и только что прозвучавшие нормы закона: «<...> На
ша защита уже в первом заседании доказала, что мы отнюдь не собираемся
скрываться за процессуальной стороной и лишать возможности ту группу обвиня
емых --- тех или других возможностей для своей защиты. Мы не стараемся скры
ваться за процессуальной стороной, но мы понимаем, что для той группы обви
няемых, которая уже неоднократно посылала нам упрек, что здесь сидят люди,
которые пользуются иммунитетом (Голоса обвиняемых: «Правильно»). Нет, непра
вильно.
Председатель: Прошу Вас не пререкаться с обвиняемыми.
Катанян: Когда нам бросили упрек, что эта группа пользуется иммунитетом,
мы не старались скрываться за процессуальной стороной. Для нас важно, чтобы
был правильно освещен процесс; для нас необходимо также --- я процитирую сло
ва гр на Муравьева, чтобы в настоящем случае были выяснены все обстоятельст
714

ва, имеющие существенное значение для жизни, для чести и для политической де
ятельности определенной группы. <...> По этим соображениям я полагаю, что
в целях сокращения процесса, с одной стороны, с другой стороны, в целях того,
чтобы не затушевывать процесса, чтобы фактическая сторона этого процесса бы
ла выявлена возможно полнее, нужно идти по тому пути, который был предложен
государственным обвинителем» (Там же. Л. 155--156).
Фактически защитник Катанян сказал, что для защиты прав группы подсуди
мых ренегатов, он и его коллеги готовы нарушив закон, поступиться законными
правами 1 й группы обвиняемых. Симптоматично, что после выступления Мура
вьева и Тагера он уже и не пытался оспаривать наличие таких прав у них.
После выступления Вандервельде Пятаков заявил, что «Трибуналу вопрос
ясен», и перед тем как удалиться на совещание, огласил по просьбе Крыленко ста
тьи 281 и 286, а по просьбе Тагера --- статьи 283 и 284 Уголовно процессуального
кодекса.
После перерыва, открывая заседание, Пятаков заявил: «Верховный трибунал
констатирует правильность толкования закона государственным обвинителем.
С другой стороны, Верховный Трибунал констатирует ряд противоречий, которые
обнаруживаются в заявлениях защитников и подсудимых: 1) Подсудимый Гоц
и Донской заявили, что они дадут соответствующие объяснения по фактической
части в ходе судебного следствия. Подсудимый Тимофеев заявил, что он хочет дать
объяснение сейчас по всему обвинительному акту, по фактической его части. За
щитник Вандервельде заявил, возможно, что по незнанию русского языка, мы это
сейчас установим, что подсудимый Тимофеев желает дать соответствующее фак
тическое пояснение от имени целой группы обвиняемых» (Там же. Л. 157).
Получив подтверждение Гоца, что группа решила поручить сделать общее за
явление Тимофееву, Пятаков задал вопрос: «Уполномачиваете ли Вы подсудимого
Тимофеева и от Вашего имени?». Первые шестеро опрошенных подсудимых
1 й группы ответили односложно: «Да». Гендельман же заявил: «Настоящее заяв
ление тов. Тимофеев сделает также и от моего имени. Но для того, чтобы это не
было прецедентом, для того, чтобы в дальнейшем всем обвиняемым давали сло
во, а не только одному, я сейчас же сделаю оговорку, что в дальнейшем всякий из
нас сохраняет право делать заявление от своего имени» (Там же. Л. 158--159).
Когда очередь дошла до Григория Ратнера, тот заявил: «Я не даю никаких пол
номочий гражданам, сидящим направо от меня, но лично мне товарищи по этим
скамьям поручают сделать соответствующее заявление от нашей группы» (Там же.
Л. 159). После этого все подсудимые 1 й и 2 й группы, имена которых назывались
вперемешку, говорили, кому он поручают выступить от их имени --- Тимофееву или
Ратнеру. И только Игнатьев, принадлежавший ко 2 й группе, сделал некоторое от
ступление от порядка, заявив: «Я поручаю Ратнеру, но оставляю за собой право
сделать все необходимые дополнения» (Там же. Л. 160).
Пятаков отметил, что «таким образом мы имеем два коллективных и одно
присоединяющееся с оговоркой заявления: заявление Тимофеева, Ратнера и Иг
натьева по фактической части обвинительного акта. Разрешите тогда закончить
формальный опрос и затем Трибунал разрешает соответствующие фактические по
казания сделать» (Там же).
После того, как в ходе ожесточенных прений и споров, было утверждено пра
во подсудимых давать объяснения, касающиеся признания или непризнания ими
своей вины, Пятаков вновь приступил к опросу обвиняемых 1 й группы, и сразу
же история повторилась: «Подсудимый Герштейн. Вы слышали ту часть обвини
тельного акта, которая Вас касается, признаете ли Вы себя виновным?
Обвиняемый Герштейн: Вопрос, который мне предложен, предполагает нали
чие двух моментов: 1) признание, хотя бы молчаливое....
Председатель: Обвиняемый, вопрос ясен; признаете ли Вы себя виновным,
или не признаете.
715

Обвиняемый Герштейн: В такой форме вопрос для меня неприемлем, ибо,
не желая отрицать некоторые инкриминируемые мне факты, я в тоже время не мо
гу ответить на этот вопрос по мотивам, которые я хотел изложить. Мотивы следу
ющие: ответ на этот вопрос предполагает наличие двух моментов....
Председатель: Значит, Вы ряд фактов признаете, а виновным себя не при
знаете.
Обвиняемый Герштейн: Я так ответить не могу. Я прошу дать мне возмож
ность выяснить то, что я хотел сказать. Я считаю, что на этот вопрос можно отве
тить, только признавая определенные действия преступными. Я считаю по долгу
совести старого революционера, 24 года боровшегося за то, что я считал справед
ливым....
Председатель: Подсудимый Герштейн, это к делу не относится. Будем считать
установленным, что ряд фактов Вы признаете установленными правильно и ряд
неправильно, преступными их не считаете, виновным себя не признаете.
Обвиняемый Герштейн: Я считаю, граждане судьи, [что вы] не имеете права
ставить мне вопрос о виновности, ибо за свои действия я отвечаю перед партией
эсеров и перед трудящимися всего мира, а не перед Вами, моими политическими
противниками» (Там же. Т. 23. Л. 160--161).
Получилась странная коллизия --- только что договорились, что с общей ре
чью с раскрытием мотивов выступит от 1 й группы Тимофеев (2 я группа потре
бовала аналогичной речи, держать которую взялся Григорий Ратнер) и вдруг Гер
штейн пытается мотивировать свою позицию индивидуально.
Как же отвечали на вопрос председателя о признании вины остальные под
судимые?
М. А. Лихач заявил: «Поскольку нами был отведен данный состав суда, во
прос о моей виновности не может подыматься.
Председатель: Те факты, которые устанавливаются относительно Вас, в резо
лютивной части обвинительного акта, считаете ли Вы правильно установленными.
Обвиняемый Лихач: Дам соответствующее объяснение во время судебного
процесса» (Там же. Л. 162).
Н. Н. Иванов ответил: «Так как мы смотрим на происходящее не как на суд...»
Председатель: Речь идет не о «мы», а о Вас лично.
Обвиняемый Иванов: Так как я смотрю на то, что здесь происходит не как на
суд, а как на акт политической борьбы, то констатирую, что в политической борь
бе не бывает виновных или невиновных, а бывают победители и побежденные,
а кто из нас выйдет победителем скажет история (Смех)» (Там же).
Е. М. Ратнер отвечала так: «Я признаю себя ответственной за все действия
Центрального Комитета своей партии, как за те, которые совершены моими соб
ственными руками, так и за те, которые совершены руками сидящих здесь моих
товарищей.
Председатель: Вы отвечайте только за то, что совершенно Вашими собствен
ными руками.
Обвиняемая Ратнер: Извиняюсь. Дело касается членов Центрального Коми
тета партии эсеров и мне лично обвинительный акт приписывает очень мало дей
ствий. Я же признаю себя ответственной не только за свои действия, но и за все
то, что делали мои товарищи, то есть я объявляю себя солидарной с их действия
ми. Виновной же я признаю себя перед Вашим судом ровно постольку, посколь
ку я признавала себя виновной перед тем царским самодержавным судом, кото
рый признавал меня виновной неоднократно, то есть за то, что все силы своей
жизни я отдала на служение русской революции» (Там же. Л. 162--163).
Д. Ф. Раков заявил: «На Ваш вопрос я отвечу следующим образом: я всю свою
сознательную жизнь отдал служению интересам рабочего класса....
Председатель: Речь идет не о всей Вашей жизни, а об определенном периоде
Вашей жизни, о которой трактует обвинительный акт.
716

Обвиняемый Раков: И в этот период, который мне инкриминируется в обви
нительном акте, я объективно и субъективно служил интересам рабочего класса. Я
был честным и верным солдатом армии и международного революционного социа
лизма. Я нес и несу ответственность за свои действия перед Судом трудящихся масс
и международного социализма. Что касается фактов и событий, мне вменяемых в ви
ну, то надлежащие и полные разъяснения я дам во время судебного следствия.
Председатель: Так что Вы виновным себя не признаете.
Обвиняемый Раков: Я на этот вопрос не отвечаю» (Там же. Л. 163--164).
Ф. Ф. Федорович заявил: «Вопрос о виновности здесь, на этом суде, совер
шенно устраняю и не могу отвечать на этот вопрос» (Там же. Л. 164).
М. А. Веденяпин констатировал: «В своих действиях я выполнял роль, лежа
щую на мне как на члене партии и выполнял долг, возложенной этой партией, долг
революционера и социалиста, поэтому вопроса о моей виновности для меня не су
ществует» (Там же).
М. Я. Гендельман заявил: «Свое отношение к Вашему суду я достаточно вы
явил в первый день, во время отвода, а поэтому вопрос о виновности я устраняю
так же, как и вопрос о том, что Вы судьи. Что касается фактов, то я дам, когда на
до, соответствующее разъяснение» (Там же).
С. В. Морозов восклицал: «Я не подсудимый, а пленник. Происходящий суд
не суд, а расправа одной партии, временно победившей, над членами другой пар
тии --- временно побежденной. Я несу ответственность за все дела и поступки за
время вступления в партию эсеров, к которой имею честь принадлежать.
Председатель: Вы неясно отвечаете. Часть обвиняемых отказывается отвечать
на этот вопрос, а факты, инкриминируемые Вам в этом обвинительном акте о Ва
шей деятельности в партии, относятся к определенному периоду Вашей жизни.
Морозов: О фактах я не отказываюсь объяснять во время следствия» (Там же.
Л. 165).
Н. И. Артемьев отвечал: «Я слышал обвинительный акт и по этому вопросу
дам следующее объяснение: не о виновности своей я должен говорить Вам, ибо
говорить о виновности это значит признавать тот суд, который здесь совершается
над нами. Я должен говорить только тех действиях, которые инкриминируются
мне в обвинительном заключении. Мне инкриминируется моя активная работа
в рядах партии социалистов революционеров. Эту активную работу я нес. Я ин
криминирую себе не только то, что говорится в обвинительном акте, но я должен
заявить суду, что я ответственен за все действия, которые исходят [от] ответствен
ных руководящих органов партии социалистов революционеров в лице ее Съез
дов, Советов и постановлений Центрального Комитета. За эти деяния я несу пол
ную моральную ответственность.
Председатель: Виноват, речь идет об уголовной ответственности, а не о мо
ральной (смех).
Обвиняемый Артемьев: Уголовной ответственности я никакой не несу здесь
перед Вами. Я буду нести ответственность всякую --- и уголовную, и мораль
ную --- перед судом трудящихся (смех), только тогда я могу сказать о том, виновен
я или нет» (Там же. Л. 166).
Е. А. Иванова заявляла: «Ни о какой виновности не может быть и речи, так
как это есть не суд, а расправа над нами. Я продолжала ту борьбу, которую я вела
с самодержавием, а о том, как я боролась против Вас, об этом я на судебном след
ствии скажу» (Там же).
М. И. Львов отмечал: «Перед судом, обращенным коммунистической парти
ей в органы расправы над инакомыслящими вообще и над своими идейными про
тивниками в частности, я себя виновным не признаю.
Председатель: Те факты, которые Вам инкриминируются в обвинительном ак
те, Вы признаете правильно установленными? Обвиняемый Львов: В процессе су
дебного следствия я об этом скажу» (Там же. Л. 167).
717

Первым от 2 й группы выступал Г. Ратнер, заявивший: «Признаю себя ответ
ственным и виновным за все действия партии социалистов революционеров и ее
руководящих органов, начиная с моего вступления в партию в 1913 году и кончая
моим формальным выходом из нее в августе 1919 года. О своей личной позиции
и свою персональную роль я освещу в процессе судебного следствия. По вопросу
о признании своей виновности точно, как гражданин Лихач признавал право пре
давать суду членов коммунистической партии и рабочих в Архангельске, точно так
же, как гр н Веденяпин в Самаре сам создавал суды, расправляющиеся с рабочи
ми и крестьянами в подвластной ему территории, точно так же, как Виктор Чер
нов предает суду....
Председатель (перебивая): Ближе к делу, подсудимый Ратнер.
Обвиняемый Ратнер: ...коммунистов в пролетарских (очевидно, следу
ет --- эмигрантских --- К. М. ) берлинских газетах, я точно так же, как работник про
летарской партии, всецело признаю себя виновным перед судом пролетарского
Трибунала (аплодисменты)» (Там же. Л. 166).
П. Т. Ефимов сказал: «Признаю свою ответственность за участие только в двух
случаях. Первый случай в марте месяце --- слежка за тов. Лениным, и второй --- то,
что дал согласие Семенову на помощь в организации экспроприации в Петрогра
де. С этого момента ни в каких боевых организациях не участвовал и ни в одном
акте участия не принимал. Свои действия, которые я совершил до этого момента,
считаю ошибочными» (Там же. Л. 167).
Ф. В. Зубков свою вину признал: «Да. Будучи социалистом революционером,
я совершил приписываемые мне акты против Советского правительства по поста
новлению Центрального Комитета партии эсеров. Впоследствии я счел себя не
правым в этих действиях....
Председатель: Объяснения Вы дадите потом. Сейчас нам достаточно одного
заявления.
Обвиняемый Зубков: Я из партии вышел и вполне считаю суд надо мною
справедливым, ибо другого правительства сейчас нет, а все мои преступления бы
ли направлены против Советской власти» (Там же. Л. 168).
К. А. Усов: «Да, признаю себя виновным в том, что, [не] поняв по существу
разгон Учредительного Собрания как факта, направленного в интересах рабочего
класса к достижению социализма, я принял участие в вооруженной борьбе против
Советской власти для восстановления власти разогнанного Учредительного Собра
ния. Мои действия выразились в следующем: я принимал участие в подготовке
террористических актов против товарищей Ленина и Троцкого...
Председатель: Обвиняемый Усов, это Вы сделаете в свое время, сейчас нам
достаточно Вашего заявления.
Обвиняемый Усов: В обвинительном акте есть обвинения, которые я не при
знаю. Я считаю необходимым перечислить то, что я делал, и то, что не делал.
Я принимал участие в вооруженной экспроприации артельщиков на Северной до
роге, принимал участие в подготовке экспроприации на экспедицию заготовления
государственных бумаг в Петрограде. Правда, эта экспроприация мне почему то
в обвинение не поставлена (выделено нами --- К. М. ). Я принимал участие в ограб
лении купца по Павелецкой железной дороге. Я принимал участие в попытке экс
проприации у Дворцового моста в Петрограде. Во всех остальных экспроприаци
ях, которые перечислены в обвинительном акте, я участия не принимал» (Там же.
Л. 169).
И. С. Дашевский заявлял: «Так как всецело признаю право Революционного
Трибунала судить меня за деяния, совершенные мною вместе с бывшими товари
щами по партии социалистов революционеров в период вооруженной борьбы
с Советской властью, деяния, которые я сам несколько лет тому назад осудил как
преступления против революции рабочего класса, я признаю себя виновным в тех
фактах, которые вменяются мне в вину обвинительным актом» (Там же).
718

Л. В. Коноплева была лаконична: «Я признаю все свои преступления перед
революцией и считаю себя ответственной перед Революционным Трибуналом»
(Там же).
Г. И. Семенов был еще лаконичней: «Признаю» (Там же). Ф. Е. Ставская:
«Считаю все свои деяния 17 го и 18 го года преступлением перед революцией
и признаю себя виновной» (Там же. Л. 170).
Из подсудимых 2 й группы лишь Ю. В. Морачевский не признал себя винов
ным, заявив: «Виновным я себя не признаю. Из всего того, что приписывается мне
обвинительным актом, признаю только факт состояния своего в Василеостровской
дружине» (Там же).
Казалось бы, что может быть естественнее, чем ответить на вопрос председа
теля суда о виновности --- нет, не признаю. Именно такую формулу подсказывает
формальная логика и обыденный здравый смысл. А вместе с тем ни один из
22 х подсудимых 1 й группы этой формулой не воспользовался, т. к. и признание,
и непризнание своей вины, как это ни парадоксально звучит, означало признание
подсудимым права данного суда (и стоящей за его спиной партии, захватившей
власть, вырвав ее из рук партии, получившей ее по результатам выборов в Учре
дительное собрание) судить себя. Само такое признание было бы уже поражени
ем. Вот почему многие из подсудимых говорили либо о непризнании за судом пра
ва судить себя, либо об «устранении», «отводе», «отстранении» вопроса
председателя суда о признании себя виновным.
В. В. Агапов: «Я этот вопрос отстраняю, так как не Вам нас судить. Что каса
ется фактической стороны террористической борьбы 1917 года, то я могу сказать,
что я не ради Вашего удовольствия, а для присутствующих здесь представителей....
Председатель: Трибунал заседает не для удовольствия, а для карания преступ
ников, посягнувших на рабоче крестьянскую власть» (Там же).
П. В. Злобин: «Если бы этот вопрос был обращен ко мне от имени Интер
национала (возгласы: какого Интернационала?) Я член партии социалистов ре
волюционеров, в организационной работе принимал участие и считаю, что со
циалистическую партию может судить только союз социалистических партий ---
Интернационал. Постановку вопроса, постановку о моей виновности я считаю
неправильной, неуместной и преждевременной (Смех в публике)» (Там же.
Л. 171).
А. И. Альтовский: «Перед лицом трудящихся масс России и Европы я мог бы
признать [себя] виновным во многом, но не в том, в чем меня обвиняет комму
нистический Трибунал, за которым я не могу признать права судить о моей ви
новности» (Там же).
В. Л. Утгоф: «Должен сказать, что вместе с партией социалистов революцио
неров я 16 лет борюсь за народовластие и социализм.
Председатель: Речь идет не о 16 годах, а о времени после октябрьского вос
стания рабочих и крестьян.
Обвиняемый Утгоф Дерюжинский: Для меня нет вопроса о том, кто кого су
дит, а если нужно будет говорить о фактической стороне нашей борьбы за наро
довластие, которую мы будем продолжать... (Шум)» (Там же).
А. В. Либеров отвечал: «Да, виновен, но не перед данным судом, который я
тоже не признаю. Вина моя заключается в том, что в 1918 году я недостаточно ра
ботал для свержения власти большевиков» (Там же. Л. 171--172). Г. Л. Горьков за
являл: «Виновным я себя не считаю, так как я не признаю теперешней власти,
и вместе с тем заявляю, что в период с 1918 по 1919 г. я состоял членом Москов
ского Бюро Центрального Комитета и свои объяснения в том, какую роль я играл
в этом бюро, я дам в процессе расследования» (Там же. Л. 172).
Е. С. Берг отвечал: «Да, слышал. Я рабочий, и считаю себя виновным перед
рабочими России в том, что я не смог со всей силой бороться с так называемой
рабоче крестьянской властью, которая распылила и загубила всех рабочих России
719

(шум в зале). Я в этом дам ответ по существу обвинительного акта. Я бы просил
дать мне два слова. Я хочу указать Трибуналу, как составляется обвинительный акт
Председатель: Вы будете иметь возможность дать соответствующее объясне
ние после окончания судебного следствия.
Обвиняемый Берг: Тут есть криминал для меня. Я хочу его выяснить (Шум
в зале).»
Председатель: Я вас спрашивал, желаете ли Вы сделать соответствующее объ
яснение по фактической части обвинительного акта через обвиняемого Тимофее
ва. Вы ответили --- да. Так что я слова Вам предоставлять не буду.
Обвиняемый Берг: Тогда я кончаю. Я еще раз заявляю, я рабочий, член партии
эсеров. С такими полномочиями и с таким именем я пользовался полным довери
ем петроградских рабочих, с начала, с 24 февраля 1918 года, по тот момент, когда
Вашей властью я был посажен в тюрьму и просидел почти 3 года и не моя вина, что
я не мог бороться со всей той силой, которую я признаю важной и должной. Я на
деюсь, что мое время еще не ушло и я еще сумею показать рабочим... (Шум).
Председатель: То, что Вы рабочий, это Вам не инкриминируется. И то, что
Вы пользовались доверием --- тоже. Речь идет о том, что фактически предъявляет
ся Вам обвинительным актом. Эти факты Вы признаете?
Обвиняемый Берг: Я по этим фактам дам объяснения в процессе» (Там же.
Л. 173).
Та особая позиция, которую занимал Игнатьев, отразилась и в его речи отно
сительно признания вины: «Я признаю, что я фактически совершил инкримини
руемые мне деяния, за исключением того, что я не несу ответственности за все де
яния Комитета спасения родины и революции, как это формулировано
в обвинительном акте, ибо один из моментов деятельности Комитета спасения ро
дины и революции --- так называемое юнкерское восстание, --- было организовано
без согласия Пленума этого Комитета. Поэтому ответственности я за него не несу.
Далее здесь мне инкриминируется, что я вошел в связь, в сношение с организаци
ей Филоненко и Иванова для того, чтобы вооруженно бороться с Советской влас
тью. Этой вины я на себя также не принимаю. Теперь, по вопросу о виновности я
считаю, что я несу, прежде всего, моральную ответственность за все те действия,
которые я совершил, несу ее прежде всего перед своей совестью и перед всеми тру
дящимися России и иностранными и рад и счастлив, что обо всем том, что я со
вершил, я через головы гласного Верховного Трибунала могу заявить всему проле
тариату. И второе, я считаю, что во всяком государстве суд является олицетворением
той власти или власти того класса, который господствует. И с этой точки зрения
в полной мере беспристрастного суда быть не может, и становиться на обратную
точку зрения, на ту, на которую стали здесь и часть обвиняемых и часть защиты,
сидящей направо от меня, я не могу, ибо я никогда не встречал и не видал такого
государства, у которого по принципиальным соображениям беспристрастия, в су
де была бы исключительно оппозиция и притом классовая оппозиция. Я не сомне
ваюсь, конечно, что в Бельгии, например, более беспристрастный Суд был бы, ес
ли бы была оппозиция классовая и он состоял из пролетариата...
Председатель: Речь идет не о суде и суде совести, а о Вашей уголовной ответ
ственности.
Обвиняемый Игнатьев: Совершенно верно. Я признаю себя виновным пото
му, что настоящий суд отвечает, по моему, и духу, и ходу русской революции, и по
этому я считаю себя перед ним вправе отвечать, виновен я или не виновен»
(Там же. Л. 173--174).
Фактически получилось так, что рассуждения о природе суда и возможной
степени его объективности понадобились Игнатьеву, чтобы не сразу признать свою
вину и суд (легко потерять лицо, признавая свой вину вместе с сидящими на этих
же скамьях Семеновым и Коноплевой), а попытаться подвести под это идеологи
ческое обоснование.
720

20 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 558.
21 Олицкая Е. Л. Мои воспоминания. Франкфурт на Майне, 1971. Т. 2. С. 139---141.
22 Янсен М. Суд без суда. С. 198--199.
23 См.: Аркавина В. Сухорукова Спектор и суд над бакинскими с. р. / Публ. В. Гуля
ева [А. И. Добкин, А. Б. Рогинский] // Минувшее. Исторический альманах. М.,
1990. Вып. 2. С. 342--343.
24 Цит. по: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 730; РГАСПИ.
Ф.2.Оп.2.Д.1268.Л.1.
25 Янсен М. См. Суд без суда. С. 198--199.
26 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 568--569.
27 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 48. Л. 269.
28 Е. М. Тимофеев и другие члены ЦК ПСР после процесса 1922 г. / Публ. М. Янсе
на // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 7. М., 1992. С.
29 Там же.
30 Цит. по: Янсен М. Суд без суда. С. 7.
31 Б. Н. Е. Ратнер // Социалистический Вестник. 1931. 21. С. 14.
32 Свирская М. Л. Из воспоминаний / Публ. Б. Сапира // Минувшее. М., 1992. Вып. 7.
33 Jansen M. The Trial of the Socialist Revolutionaries, Moscow 1922. Martinus Nijhoff
Publishers, 1982; Янсен М. Суд без суда; Е. М. Тимофеев и другие члены ЦК ПСР
после процесса 1922 г.; Партия социалистов революционеров после октябрьского
переворота 1917 года: Документы из архива П. С. Р. / Ред. сост. М. Янсен. Амстер
дам, 1989.
34 Судебный процесс над социалистами революционерами.
35 Дмитрий Дмитриевич Донской / Сост., введ., комментарии Я. А. Яковлева. Томск,
2000; Литвин А. Л. Азеф второй. // Родина. 1999. 9. С. 80--84; Журавлев
С. В. Человек революционной эпохи: Судьба эсера террориста Г. И. Семенова
(1891--1937) // Отечественная история. 2000. 3. С. 87--105.
36 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1 Ч. II.
37 Там же. Т. 104.
38 Там же. Т. 60. Л. 185об.
39 Там же. Л. 170 об.
40 Там же. Л. 186 об.
41 ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 520. Л. 17.
42 «Почему Вы меня совсем забыли. Мне очень неуютно от этого. Здесь адская жа
ра и боюсь, что сердце этого не выдержит. Абр. Р. служит экономистом в геолого
разведывательном управлении. Крепко Вас обнимаю. Сердечный привет всем.
Абр. Р. кланяется» (Там же. Л. 17 об.).
43 ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 1334. Л. 72--72об.
44Тамже.Л.73об.
45 Там же. Л. 75.
46 М. Винавер писал О. А. Гоц: «...сообщаю, что согласно полученной справки,
ГУРКМ дано распоряжению 4/Х ---с.г. за 38734 о прописке Вас в Москве, Арбат,
д. 35, кв. 32» (Там же. Л. 76).
47 Там же. Л. 74.
48ЦАФСБРФ.Ф.3.Оп.4.Д.87.Л.27.
49 Там же. Л. 37.
50 Там же. Л. 36.
51 Там же. Л. 38.
52 Там же.
53 Там же. Л. 39.
721

54 Ряд ксерокопий из «личного дела заключенного 1696» был в 1992 г. предостав
лен сотрудником ЦА МВД РФ В. П. Коротеевым И. И. Осиповой и хранится ны
не в архиве «Мемориала» в фонде И. И. Осиповой.
55 Архив «Мемориала». Фонд И. И. Осиповой.
56 Там же.
57 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 94.
58 Там же. Л. 110---111.
59 «Руководство партии с. р. всегда рассматривала Керенского как случайного члена
партии, органически не связанного с ее основным руководящим ядром, как в из
вестной мере попутчика, не принимавшего участия в нелегальной работе партии
в дореволюционный период» (Там же. Л. 23).
60 Там же. Л. 11--12.
61 Цит. по: Е. М. Тимофеев и другие члены ЦК ПСР после процесса 1922 г. С. 242--243.
62 Архив «Мемориала». Фонд И. И. Осиповой.
63 Там же.
64 Там же.
65 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. II. Л. 105--106об.
66 Янсен М. Суд без суда. С. 215; Е. М. Тимофеев и другие члены ЦК ПСР после про
цесса 1922 г. С. 193---214.
67 ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 357. Л. 10.
68 Архив «Мемориала». Фонд И. И. Осиповой.
69 ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 729. Л. 127.
70 Там же. Л. 129.
71 Цит. по: Е. М. Тимофеев и другие члены ЦК ПСР после процесса 1922 г.
72ЦАФСБРФ.Ф.3.Оп.4.Д.87.Л.39.
73 Там же. Д. 96. Л. 121.
74 Там же.
75 Там же. Л. 121--122.
76 Там же. Оп. 5. Д. 35. Л. 304--308.
77 Архив «Мемориала». Фонд И. И. Осиповой.
78 Там же.
79 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. II. Л. 117--118 об.
80 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 909.
81 ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 347. Л. 246.
82 Там же. Л. 246 об.
83 Там же. Л. 248.
84 Там же. Л. 247--248.
85 Там же.
86 Там же. Л. 248--249.
87 Там же. Л. 249--249 об.
88 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 909.
89 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. II. Л. 112 об.
90 Там же. Т. 61. Л. 227.
91 Янсен М. Суд без суда. С. 205.
92ЦАФСБРФ.Ф.3.Оп.4.Д.87.Л.39,35.
93 Там же. Н 1789. Т. 1. Ч. II. Л. 100--100об.
94 АПРФ. Ф. 3. Оп. 59. Д. 18. Л. 103.
95 По характеристике чекистов, данной ей в конце 1921 г., «происходит из старинной
эс серовской (еще народовольческой) семьи. Умершая в 1919 году мать ее была по
722

другой Брешко Брешковской <...> Сестра Нина, жена заведывающего в 1919 г. Тех
ническим Бюро при ЦК ПСР Альтовского Аркадия Ивановича, члена ПСР с 1901 г.,
содержащегося в настоящее время в Бутырской тюрьме, неоднократно арестовыва
лась. <...> Сестра Вера тоже с. р., проживает там же (Москва. Гергиевский пер.,
д. 8, кв. 7 --- К. М. ), служит в Главлескоме, замужем за Полянским Петровым
Василием, членом ПСР с 1900 года, организатором боевых дружин в 1917---1918 гг.,
в настоящее время под фамилией Талалаева Николая Федоровича, содержащегося
во внутренней тюрьме ВЧК. <...> Брат Аверкиевых Борис был расстрелян Саргуб
чека в 1918 г. за участие в подготовке восстания против Соввласти». Чекисты забы
ли упомянуть еще об одной сестре --- Анне, стоявшей в 1921 г. на учете в ГПУ как
«центровичка»,«рядовой», но «активный» эсеровский партийный работник и рабо
тавшей в Главлескоме счетоводом (ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 21. Л. 16; См. также
о членах семьи: Погубернский список членов антисоветских партий взятых на учет
Органами ВЧК по 18 октября 1921 года. М., 1921. С. 90; Политическая каторга
и ссылка. Биографический справочник членов о ва политкаторжан и ссыльно по
селенцев. М., 1934. С. 17--18; Партия социалистов революционеров. Документы
и материалы. В 3 х тт. / Т. 3: Октябрь 1917 г. --- 1925 г. М., 2000; Бабина Б. А. Фев
раль 1922 / Публ. В. Захарова // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 2. М.,
1990. С. 18; ГАРФ. Ф. 8419. Оп. 1. Д. 172. Л. 180; Ф. 8409. Оп. 1. Д. 27. Л. 342--343).
Эсерка М. Л. Свирская, вспоминая о встрече с А. И. Альтовским в 1918 г., так харак
теризовала эту династию : «В 1918 году, когда я перевозила членов Учр. Собр. на тер
риторию, занятую Комучем, я была два раза в Саратове и там с ним встречалась
в с. ровской семье, Аверкиевых. Мать этой семьи, старушка, судилась по процессу
193 х, четыре дочери и сын. Старшая, Люба, была замужем за Зотом Сазоновым,
братом Егора, вторая, Надя, была женой Львова и умерла родами. Вера до револю
ции была в эмиграции. Перед своим арестом в 30 е годы работала в О ве политка
торжан. На младшей Нине женился Альтовский. Брат летом 1918 года попал в ка
кую то засаду и был расстрелян» (Свирская М. Л. Из воспоминаний.
96 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 21. Л. 16; Погубернский список. С. 90; Политическая ка
торга и ссылка. Биографический справочник. С. 17--18.
97 Янсен М. Суд без суда. С. 205.
98 ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 327. Л. 166.
99 Там же. Л. 164.
100 Там же. Л. 165.
101 Там же. Л. 91.
102 Там же. Л. 163.
103 Там же. Л.
104 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. II. Л. 97об., 98.
105 См.: Янсен М. Суд без суда. С. 215; Бабина Б. А. Февраль 1922; Судебный процесс
над социалистами революционерами. С. 834--835.
106 Бабина Б. А. Февраль 1922.
107 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. II. Л. 118об.
108 Там же. Т. 60. Л. 89об.--90 об.
109ЦАФСБРФ.Ф.3.Оп.4.Д.87.Л.39,35.
110 Там же. Т. 1. Ч. II. Л. 99, 99об.
111 Там же. Т. 60. Л. 206.
112 Там же.
113 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. II. Л. 210---211об.
114 Там же. Л. 111---111об.
115 Цит по: Е. М. Тимофеев и другие члены ЦК ПСР после процесса 1922 г.
116 Цит по: Там же.
723

117 ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 339. Л. 249об.
118 Там же. Л. 239.
119 Там же. Д. 338. Л. 286, 286об.
120 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 850.
121ЦАФСБРФ.Ф.3.Оп.4.Д.96.Л.121.
122 Архив «Мемориала».
123 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. II. Л. 102, 102 об.
124 Там же. Т. 60. Л. 98--99об.
125 «Вечером 27 го марта дочь моя, Елена Михайловна Гендельман, ученица школы
2 ступени, имеющая от роду полных 14 лет, была арестована в квартире своей по
други вместе с последней и еще тремя девочками, столь же взрослыми ученицами
той же школы.
Захваченные отрядом ГПУ пять девочек и трофеи в виде заметок, принадле
жавших арестованным школьницам и представлявших их попытку изложить свои
мысли по вопросам социализма и политич[еской] экономии (как известно, ныне
обязательные предметы преподавания в школе), были доставлены в ГПУ. В ГПУ
арестованным детям был учинен допрос с пристрастием и запугиванием. Следо
ватель грозил им двумя годами тюрьмы. Для вящей убедительности следователь
предъявлял девочкам статью угол[овного] кодекса, карающую за ложные показа
ния. Последний прием представлял явный шантаж, ибо следователь не пояснял,
что даже по советским угол[овным] законам (по кр[айней] м[ере] официальным)
никто не обязан давать показания, могущие в чем либо его уличить, если, конеч
но, есть в чем быть уличенному. Но дело не в этой детали допроса, ибо вся исто
рия представляет нечто гораздо худшее, чем шантаж.
...ГПУ обработало дело. Беседы с школьными товарищами комсомольцами
и каким то «старшим опытным товарищем» превратились в преступный заговор
с целью разложения комсомола. Не высокого же мнения ГПУ об этой организа
ции, если думает, что вся ее работа может полететь вверх тормашками от бесед пя
ти девочек. Что же касается заметки, в которой эти ужасные девочки пытались по
одному из вопросов, возбужденному комсомольцами, письменно изложить свои
мысли для того, чтобы лучше их продумать и яснее выразить, то этот «документ»
был превращен чуть не в прокламацию, имеющую целью подорвать устои совет
ской власти. Хорошо знакомое с историей революционного движения, ГПУ руко
водилось, видимо, в данном случае прецедентом, установленным в знаменитой ис
тории о пузырьке с касторкой, найденном у студента под конторкой.
Продержавши девочек целую ночь под арестом, ГПУ их на следующее утро
освободило, но приняло в отношении них весьма серьезные меры.
Меры эти таковы:
Моя дочь и еще одна девочка исключены из школы.
Девочек обязали еженедельно регистрироваться в ГПУ --- с какой целью, не
известно. Не для того ли, чтобы заменить посещение школы назидательными бе
седами с комиссарами из ГПУ.
Родители девочек были вызваны в ГПУ для внушения. Не знаю, в чем оно за
ключалось по отношению к другим родителям, но жене моей грозили, что если
«это повторится» (что именно), то ГПУ отправит мою дочь в дом для малолетних
преступников.
Это в тот дом, где содержат малолетних проституток, воришек, продавцов ко
каина и т. п. правонарушителей. И это не более, как за работу над своим самооб
разованием и саморазвитием.
Педагоги из ГПУ очевидно полагают, что излечиться от «вредных мыслей»
и усвоить коммунистическое мировоззрение наилучше можно в сообществе мало
летних проституток и воришек» (ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 59. Л. 132--134).
126 Там же. Л. 135.
724

127 Там же. Л. 136--137.
128 Там же. Л. 139--141.
129 Там же. Л. 138.
130 ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 253. Л. 86.
131ЦАФСБРФ.Ф.3.Оп.4.Д.87.Л.
132 Янсен М. Суд без суда. С. 204, 215.
133 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. II. Л. 103--103об.
134 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 858--859.
135 ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 727. Л. 20.
136 Там же. Д. 1082. Л. 42.
137 Там же. Л. 43--45.
138 Там же. Л. 50.
139 Там же. Л. 52.
140 Там же. Л. 55.
141 Там же. Л. 56.
142 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. II. Л. 104--104об.
143 Там же. Т. 110. Л. 28 (конверт).
144 Там же.
145 Там же.
146 Там же.
147 ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 274. Л. 156.
148 Там же. Л. 154 об.
149 Там же. Л. 157.
150 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. II. Л. 106--106об.
151 Там же. Т. 102. Л. 18--18 об.
152 Н. М. Донская работала в петербургской организации с 1905 по 1907 г. Затем, по ее
собственным показаниям в ГПУ в сентябре 1922 г., «в 1907 году механически по
личным соображениям из партии вышла и с тех пор партийной работой не зани
маюсь» (ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 102. Л. 44 об.). Находясь с 1907 г. по 1914 г. в эми
грации, занималась в Мюнхене и Вене живописью, а в 1914 г. вернулась в Россию
и уехала вместе с отправленным в ссылку мужем в Тобольскую губернию, где за
нималась домашним хозяйством и давала уроки. В декабре 1916 г. вернулась в Ев
ропейскую часть России, жила в г. Хмельник Подольской губернии, где служила
в продовольственной управе и занималась домашним хозяйством. В апреле 1919 г.
приехала с мужем в Москву, где работала помощником секретаря в сбытовой ор
ганизации. В мае 1921 г. уезжала в Подольскую губернию на 4 месяца «повидать
там своего ребенка» и с декабря 1921 г. стала работать библиотекарем во Всерос
сийской мясной кооперации. По ее словам, под судом никогда не состояла,
но в 1905 г. просидела 3 месяца в тюрьме за принадлежность к ПСР. В 1919 г. бы
ла на неделю арестована «за передачу Донскому записки с передачей». Еще на од
ну неделю была арестована ВЧК в октябре 1921 г. «без предъявления обвинения»
(Там же.). В 1924 г. ее уволили со службы без объяснения причин (по мнению
Д. Д. Донского, ее уволили «из за него, ибо со стороны ГПУ против нее возраже
ний не имелось» (Там же. Л. 69)).
153 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 102. Л. 75.
154 См.: Дмитрий Дмитриевич Донской.
155 Там же. С. 348.
156 Там же. С. 356.
157 Там же. С. 366.
158 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. II.
725

159 Там же. Л. 109.
160 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 113. Л. 15, 15об.
161 Там же. Т. 60. Л. 153--154об.
162 Е. М. Тимофеев и другие члены ЦК ПСР после процесса 1922 г.
163 Янсен М. Суд без суда. С. 215.
164 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. II. Л. 118.
165 Там же.
166 ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 317. Л. 34, 35.
167 Там же. Л. 35.
168 Там же. Л. 35об.
169 Там же. Д. 843. Л. 92об.
170 Архив Управления ФСБ Томской области. Д. П 8294. Л. 9, 22, 23, 31, 32, 43, 52, 79,
80 (копии документов переданы автору д.и.н. С. А. Красильниковым).
171 Там же. Л. 4об.
172 Там же. Л. 10.
173 Там же. Л. 10об.
174 Там же. Л. 12об.
175 Там же. Л. 13.
176 Там же. Л. 13 об.
177 Там же. Л. 81.
178 Там же. Л. 82.
179 «Следствием установлено, что с 1931 по июнь 1937 г. членами боевого повстанче
ского штаба Эскиным, Михайловым, Долгоруковым и Пироцким в Нарымском
округе была сформирована повстанческая дивизия, в состав которой входили ряд
подразделений и отдельных боевых отрядов, возглавлявшихся б. офицерами цар
ской и белой армий (Там же. Л. 78).
180 Там же. Л. 91.
181 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. II. Л. 125.
182 Там же. Т. 60. Л. 44--50 об.
183 ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 324. Л. 134.
184 Там же. Д. 822. Л. 96, 96об.
185 Там же.
186 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 889--990.
187 Олицкая Е. Мои воспоминания. Т. 2. С. 142--143.
188 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 889--890.
189 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. II. Л. 110--110об.
190 Там же. Т. 109. Л. 15--16.
191 Янсен М. Суд без суда. С. 204.
192 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. II. Л. 123, 123об.
193 Там же. Т. 59. Л. 42.
194 Там же. Л. 44.
195 Там же. Л. 43.
196 Там же.
197 Там же. Л. 46.
198 Там же. Л. 45.
199 ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 265. Л. 224--226.
200 Янсен М. Суд без суда. С. 204.
201 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. II. Л. 113--113 об.
202 Там же. Т. 58. Л. 89--89об.
726

203 Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 930.
204 ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 369. Л. 83.
205 Архив Управления ФСБ Томской области. Д. П 2726. Л. 153,154 (копии докумен
тов переданы автору д.и.н. С. А. Красильниковым).
206 Там же. Л. 154, 156.
207 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. II. Л. 117об--118.
208 Там же. Т. 58. Л. 52.
209 Е. М. Тимофеев и другие члены ЦК ПСР после процесса 1922 г.
210 Свирская М. Л. Из воспоминаний.
211 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 58. Л. 190, 190об.
212 Там же. Т. 55. Л. 294, 295.
213 Е. М. Тимофеев и другие члены ЦК ПСР после процесса 1922 г. С. 193 --- 214.
214 ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 764. Л. 1.
215 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. II. Л. 117об., 118.
216 ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 4. Л. 356, 440.
217 Олицкая Е. Мои воспоминания. Т. 2. С. 140--141.
218 ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 1499. Л. 141об, 142.
219 Там же.
220 Там же. Д. 1492. Л. 148об., 149.
221 ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 1492. Л. 145, 145об.
222 Олицкая Е. Мои воспоминания. Т. 2. С. 142.
223 См.: Судебный процесс над социалистами революционерами. С. 840.
224 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. II. Л. 101, 101об.
225 «Сын вольного штурмана» и тринадцатый «смертник» процесса с. р. 1922 г.: До
кументы и материалы из личного архива В. Н. Рихтера / Сост., комментарии
К. Н. Морозова, А. Ю. Морозовой, Т. А. Семеновой (Рихтер). Предисловия
К. Н. Морозова, Т. А. Семеновой (Рихтер). М., 2005 (в печати).
226 Там же.
227 Архив «Мемориала». Архив Цетлиных.
228 Там же.
229 Там же.
230 Там же.
231 За три дня до расстрела старосты политзаключенных были извещены, что из Моск
вы пришло распоряжение о сокращении времени подачи электричества и време
ни свободного передвижения (с 9.00 до 18.00) по оцепленной по периметру колю
чей проволокой территории вокруг двух корпусов, где заключенные жили
в условиях полной автономии и на началах самоуправления (под охраной часовых
на вышках). Старостат отказался принять новые правила, расценив их как первый
шаг к установлению в лагере норм тюремного режима. Полная оторванность ост
рова от внешнего мира зимой делала ненужной даже содержание за колючей про
волокой, о чем местная администрация неоднократно докладывала в Москву, хо
датайствуя о разрешении свободного передвижения политзаключенных по острову
зимой. Бессмысленность и политическая подоплека ужесточения режима была
очевидной для всех. По приказу начальника Управления Северных лагерей особо
го назначения ГПУ Ногтева была составлена и прислана из Кремля специальная
команда, куда вошли преимущественно надзиратели из проштрафившихся чекис
тов. Сам Ногтев был известен тем, что во время одной из голодовок эсеров, при
везенных из Сибири, сказал им: «Вам давно пора понять, что мы --- победители,
а вы --- побежденные. Мы совсем не собираемся устраивать так, чтобы вам было
хорошо, и нам нет дела до вашего недовольства. По моему, вам гораздо проще сра
зу повеситься, до такой степени это безнадежно». Появившись в Савватьеве днем,
727

Ногтев вскоре уехал, оставив записку старостам, из которой следовало, что следу
ет объявить на поверке, что прогулка впредь будет завершаться в шесть часов ве
чера. Так как поверка производилась в 8 вечера, старосты решили, что к текуще
му дню это не имеет отношения. Мирное решение конфликта было блокировано
властями: комендант отдал приказ помешать прогулке еще до шести часов. Харак
терно и то, что в этот вечер не отбивали на колокольне часы, как это делали обык
новенно, а старосту эсеров члена ЦК ПСР А. А. Иваницкого Василенко не пусти
ли к коменданту для переговоров.
Первые выстрелы были сделаны еще до наступления намеченного времени,
и они были произведены часовыми с вышек в воздух. На выстрелы вышли эсеры,
левые эсеры и анархисты (меньшевиков не пустил их староста член ЦК РСДРП
Б. О. Богданов), которые заполнили обычные места прогулки. Карательная коман
да оцепила лагерь с трех сторон (в том числе, и со стороны озера) и после прика
зов зайти в корпуса не стала теснить заключенных шеренгой, а вопреки ожидани
ям заключенных (среди которых были и боевые офицеры), открыла огонь. После
первых выстрелов были убиты и ранены три эсера и один анархист. Часть полит
заключенных легла, но стрельба продолжалась и по лежащим. После того, как по
несли раненых, цепь двинулась на заключенных, ей навстречу направилась группа
пытавшихся остановить солдат заключенных во главе с эсером Г. Т. Кочаровским.
По ним открыли стрельбу в упор. Сразу было убито пять человек: трое муж
чин --- Г. Т. Кочаровский, Г. А. Белима Пастернаков, М. М. Горелик и две женщины:
Е. И. Котова (жена Кочаровского) и Н. А. Бауэр. Позже умер еще В. И. Попов. Бы
ли ранены эсер Г. Э. Шик и анархист Л. Я. Лебедев. По свидетельствам заключен
ных, красноармейцы в основном стреляли в воздух, иначе погибших было бы во
много раз больше. Прицельно разрывными пулями из английских карабинов стре
ляли надзиратели из бывших чекистов. Характерно, что помощником коменданта
Савватьевского скита был чекист А. И. Рощин, попавший на Соловки за то, что пе
ред этим в пьяном виде угнал автомобиль у иностранного посла.
Вот как описывал в «Социалистическом Вестнике» похороны погибших мень
шевик Борис Сапир, бежавший из ссылки за границу в 1926 г.: «Есть опасение, что
администрация попытается отнять у коллектива трупы. Организуются непрерыв
ные дежурства, охраняющие все входы в корпуса, мертвецкую. В мертвецкой еще
угрюмее и пустыннее, чем в других углах корпуса. В большой комнате пять тел.
На тюремных топчанах, накрытых окровавленными простынями, они лежат рядом
один подле другого. Лица не покрыты. Еще не успели измениться. Сохранили вы
ражение ощущений последних минут жизни. Спокойно будто спит Лиза Котова.
Она легче других умерла. Такие, как и всегда, лица Билимы и Н. А. Бауэр. Изму
ченное, подернувшееся желтизной, словно из воска, лицо М. М. Горелика. Редкая
бородка, обрамляющая его, кажется приставленной. Ужасное выражение лица
у Г. Т. Кочаровского. Пули не пощадили его. Он был на прогулке вместе с женой,
убитой рядом с ним Е. И. Котовой. Когда раздались выстрелы, Кочаровский пы
тался защитить собой жену и шедшую с той еще одну заключенную. Пули сорва
ли четыре пальца с руки, ранили в живот, пробили спинной хребет. Не приходя
в сознание, он дико кричал и стонал от боли. И теперь его лицо отражает эти му
чения...
<...> Хоронить разрешили вне тюремной проволоки без речей, как настаи
вало Управление лагерей. <...> Выбрали место за проволокой и приступили к ры
тью братской могилы. Трудная это была работа. Почти двое суток, непрерывно
сменяясь, группами долбили промерзшую землю, доставали камни, в таком изо
билии покрывающие и залегающие в соловецкой почве. <...> Полукруглая цер
ковь. По стенам изображения святых. Узкие окна покрыты решетками. С них вид
ны стоящие внизу на козлах гробы. Стоят они в том же порядке, в каком убитые
были между собой связаны в жизни. <...> Утро похорон. Лица убитых открыты.
Гробы украшены зеленью --- венки из зеленых елей, букеты из еловых веток. У стен
728

729
знамена всех фракций скита --- три красных, одно черное --- анархистское... Зна
мена сшиты из случайных лоскутьев, бывших под рукой. Ленты с именами мерт
вых. Тяжелая сцена прощания... Длиной чередой проходят товарищи мимо изго
ловья гробов. Вряд ли была более тяжелая минута, чем эта... Индивидуальное
прощание кончилось. Голоса всех сливаются в последнем общем прощании: «Вы
жертвою пали борьбы роковой, любви беззаветной к народу». Эти звуки и слова,
которыми окрашено все протяжение русского революционного движения, они
имею право огласить древнейший скит Соловецкого монастыря. <...>
Неподалеку от Савватьевского скита холм, с которого виден тюремный кор
пус. Вблизи лес. На холме высится насыпь, убранная дерном. Целое лето 1924 г.
убирали заключенные могилу, как бы предвидя, что они ее покинут. Насыпь ок
ружена оградой из стволов молодых белых березок и набросанных грудой камней.
На насыпи, под которой находится братская могила, лежит большая серая камен
ная глыба. С одной стороны на ней высечены имена шести убитых. С другой --- од
на единственная, но об всем говорящая надпись: 19 ОЕ ДЕКАБРЯ».
Позже администрация лагеря уничтожила этот своеобразный мемориальный
комплекс. В марте 1924 г. Заграничные Делегации РСДРП и Бунда, ПСР, ПЛСР
и ССРМ обратились с меморандумом «К социалистическим партиям и организаци
ям», в котором восклицали: «Так оправдалось утверждение русских революционе
ров, что коммунистический террор ведет не только к жестокой политической изо
ляции своих противников, но к непосредственному физическому истреблению их.
Самые худшие предсказания побледнели перед кошмарами действительности, ка
кую создала власть в своих тюрьмах и концентрационных лагерях для политических
узников. За знаменитыми каторжными централами, за режимом Бутырок и внут
ренней тюрьмы ГПУ восстановило для социалистов средневековую монастырскую
тюремную крепость в Суздале, чтобы суровостью этого каземата сломить стойкость
революционеров. За Туркестаном, Нарымом и Туруханском сотни и тысячи людей
были направлены в ссылку в Пертоминск и Соловки, --- куда даже царский режим
отказался посылать своих противников. И, --- как увенчание здания диктату
ры, --- соловецкая расправа, когда, по приказу тюремщиков садистов из бывших уго
ловных, стража стреляла в упор в безоружную, беззащитную толпу заключенных.
Соловецкая трагедия увенчивает здание диктатуры. На руководителей ком
мунистической партии, опьяненных властью над огромной бесправной страной,
не производили впечатления ужасающие факты, которыми пестрит за последний
год жизнь тюрьмы и ссылки. Хронические голодовки, как единственное средст
во для самообороны и защиты человеческого достоинства, к которым прибегают
сотни политических узников; кошмарные случаи самосожжения, которым пыта
лись спастись еще недавно от ужасов режима анархисты, заключенные в Перто
минске; самоубийство 18 летнего юноши Ароновича в Кеми, самоубийство юно
ши Сандомира в Соловках, самоубийство одного из "двенадцати смертников"
Сергея Морозова в Москве, купившего смертью отмену "условного" смертного
приговора для своих товарищей по известному процессу с. р. в 1922 г. Наконец,
растущие на этом фоне душевные заболевания людей, теряющих устойчивость пе
ред лицом неимоверных страданий товарищей. Но всего этого недостаточно, что
бы побудить кремлевских владык отказаться от ставки на истребление социалис
тов. И сейчас, когда в соловецкой трагедии явно и неприкрыто воплощается это
истребление русских социалистов, анархистов и других пленников режима, --- мо
жет ли международный социализм, могут ли пролетарские организации всего ми
ра не поднять свой протестующий голос? <...> Социалистические партии и рабо
чие организации на своих съездах и собраниях, на митингах и в заводских
предприятиях, в рабочей печати и во всей своей политической агитации перед
массами должны с удесятеренной силой продолжать свою работу по защите то
мящихся в русских тюрьмах и ссылке и мобилизовать все внимание трудящихся
масс Европы и Америки к судьбе их. Трагедия в Соловках ---это символическое

выражение всего режима партийной диктатуры и террора, --- властно призывает
к действию. И долг международной братской солидарности настойчиво требует от
Вас новой решительной акции».
232 Архив «Мемориала». Архив Цетлиных.
233 Там же.
234 ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 786. Л. 330.
235 Там же.
236 Там же.
237 Бабина Б. А. Февраль 1922.
238 Олицкая Е. Мои воспоминания. Т. 1. С. 252.
239 ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 397. Л. 177.
240 Там же. Л. 175.
241 Там же. Д. 338. Л. 286об.
242 Там же. Д. 396. Л. 1.
243 Интервью с Т. В. Шестаковой. Записал К. Н. Морозов (Из личного архива автора).
244 Семейный архив Т. В. Шестаковой. Эти записки и ряд других материалов выявле
ны В. И. Битюцким в архиве УФСБ по Воронежской обл. и в копиях переданы
Т. В. Шестаковой.
245 Обвиняли В. П. Шестакова в следующем:
«а) являясь членом ЦК ПСР на почве к р деятельности был связан с Всесо
юзным нелегальным эсеровским центром, руководившим террористически по
встанческой деятельностью эсеров в СССР;
б) вместе с членом Всесоюзного эсеровского центра Подбельским, создали
в Воронеже контрреволюционную организацию, направляя ее деятельность по ли
нии подготовки вооруженного свержения Советской власти и организации тер. ак
тов против руководителей ВКП(б)» (Там же).
246 Там же.
247 Интервью с Т. В. Шестаковой.
248 ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 5. Л. 380.
249 Там же. Д. 108. Л. 132об.
250 Там же.
251 Там же. Д. 391. Л. 17.
252 Там же. Д. 1492. Л. 147.
253 Там же. Д. 1499. Л. 141об, 142.
254ЦАФСБРФ.Ф.3.Оп.4.Д.87.Л.39.
255 Семейный архив Т. В. Шестаковой.
256 Олицкая Е. Л. Мои воспоминания. Т. 1. С. 266--268.
257 Янсен М. Суд без суда. С. 214.
258 Подробнее см.: Янсен М. Суд без суда; Литвин А. Л. Азеф второй; Журавлев
С. В. Человек революционной эпохи: Судьба эсера террориста Г. И. Семенова
(1891--1937) // Отечественная история. 2000. 3. С. 87--105; Судебный процесс
над социалистами революционерами.
259 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. II. Л. 124--125.
260 Там же. Л. 107--107об.
261 Там же. Л. 114.
262 Там же. Л. 121.
263 Там же. Л. 108,108 об.
264 Иофе В. В. Реабилитация как историческая проблема // Мир после Гулага: Реаби
литация и культура памяти. Второй международный симпозиум памяти В. В. Ио
фе. Сыктывкар, 10--11 сентября 2003. Сборник докладов. СПб., 2004. С. 9.
730

265 Даниэль А. Ю. Концепция реабилитации в контексте политического развития кон
ца 1980 х --- начала 1990 х // Там же. С. 17--18.
266 ЦА ФСБ РФ. Н 1789. Т. 1. Ч. II. Л. 123, 123об.
267 Там же. Л. 112 об.
268 Там же. Л. 106 об.
269 Там же.
270 Там же. Т. 58. Л. 94.
272 Там же. Л. 93.
272 Иофе В. В. Реабилитация как историческая проблема. С. 9.
273 Красильников С. А. Восемьдесят лет спустя: Процесс 1922 г. глазами Генпрокура
туры РФ // Российские социалисты и анархисты после Октября 1917 года: исто
рия, идеи, традиции демократического социализма и судьбы участников левого
сопротивления большевистскому режиму // http://socialist.memo.ru. На этом сайте
вы можете увидеть фотографии героев книги и другие иллюстративные материалы
по процессу с. р. 1922 г., а также там размещен именной указатель к данной
монографии.
731

732
ВВЕДЕНИЕ.............................................................3
ГЛАВА I. Феномен и парадоксы взаимоотношений социалистических
«друго врагов»: социалисты революционеры и социал
демократы до и после Октября 1917 г.
............................23
1. «Эсеры и социал демократы не просто разные партии...
Они разные по складу мышления, по взглядам, по образу жизни»:
феномен социалистических «друго врагов» в контексте субкультуры
российскогореволюционера..........................................23
2. «Мы не принадлежим к числу Ваших единомышленников.
...Но и вы и мы -- демократы»: участие меньшевиков
в антибольшевистской кампании накануне и во время процесса
с. р. в контексте взаимоотношений эсеров и меньшевиков . . . . . . . . . . . . . . .77
3. «Субъективно вы революционерка, каких мы можем пожелать себе
побольше, объективно же вы служите контрреволюции»: парадоксы
отношения коммунистов к эсеровским «друго врагам» в контексте
изживания «родимых пятен» этики российского революционера . . . . . . . . .108
ГЛАВА II. Между Сциллой политической целесообразности и Харибдой
юриспруденции: цели и юридические парадоксы судебного
процесса с. р. Этика и тактика дачи показаний подсудимыми
1 й и 2 й групп, механизм и пределы фальсификации
«откровенных»и«полуоткровенных»показаний. . . . . . . . . . . . . . . . . .148
1. «...Как в старое царское время за все отвечали евреи, так в новое
советское время за все должна отвечать партия социалистов
революционеров, за все ошибки власти...»: причины и цели
проведения показательного судебного процесса с. р. 1922 г.
.............148
2. «Чтобы правительство, само созданное заговорщическим
переворотом, судило сторонников предыдущего правительства
за их противодействие перевороту, да еще через 5 лет, --- случай
небывалый»: сценарий власти и «заслуги» Г.И.Семенова
и Л.В.Коноплевой в его реализации.
.................................161
3. Проблемы выработки формулы обвинения и списка обвиняемых.
Фокусы амнистирования.
............................................171
4. Роль «откровенных» и «полуоткровенных» показаний на
предварительном следствии в создании обвинительного
материала и корпуса свидетельских показаний со стороны
обвинения. Проблема фальсификации показаний и ее пределы.
........186
ОГЛАВЛЕНИЕ

733
5. Брат против сестры: Г. М. Ратнер и его роль на следствии.
Механизмипределыфальсификациивегопоказаниях. . . . . . . . . . . . . . . . . .192
6. «...От дачи показаний отказываюсь, считая единственным
достойным и возможным для себя давать показания только
коллективно вместе с другими членами Ц.К. партии»: тактика
подсудимых1 йгруппынапредварительномследствии. . . . . . . . . . . . . . . . . .198
ГЛАВА III. Агитационно пропагандистское противостояние . . . . . . . . . . . . . . . . . .212
1. «До этого небывалого позора могли дойти только люди, окончательно
потерявшие весь свой идейный багаж, люди, не стесняющиеся в своем
падении демонстрировать всю срамоту свою»: партийно чекистские
мероприятия по организации «всенародного осуждения» эсеров . . . . . . . . . .212
1.1. Митинги, собрания трудовых коллективов и резолюции
«всенародногоосуждения».......................................212
1.2. «Партия социалистов революционеров своими бесстыжими
глазами смотрела на нас из за углов и убивала на каждом
шагу»: организация демонстрации 20 июня и выступления
«свидетелейсзаводов»взалесуда................................235
2. «Если бы этого процесса не было, его следовало выдумать ради такого
большого политического выступления против партии»: развертывание
эсеровскойэмиграциейпротестнойкампаниивЕвропе. . . . . . . . . . . . . . . . .245
ГЛАВА IV. Мероприятия ГПУ по охране, агентурно оперативному
обслуживаниюпроцессаипо«добиванию»ПСР. . . . . . . . . . . . . . . . .258
1. «От нашего резидента в Берлине»: освещение ИНО ГПУ
эсеровской эмиграции, процесса с. р. и реакции на него
вЕвропеиврусскойэмиграции......................................258
2. «За правильный подсчет подсудимых первой группы, ...несем
круговую ответственность, вплоть до высшей меры наказания»:
мероприятияпоохранеподсудимыхи«оборонетюрьмы». . . . . . . . . . . . . . . .274
3. Театральная площадь и Б. Дмитровка --- это вам не Гайд парк: 22 поста
«негласной охраны» и наружного наблюдения в центре Москвы . . . . . . . . . .288
4. «Довожу до сведения, что прислушиваясь к аппарату...»:
прослушивание тюремных камер и наружное наблюдение
заподсудимыми1 йгруппывзалесуда................................301
5. «...И тут подозрительных не оказалось, так как большинство из
присутствующих по правому крылу были "свердловцы" и армейцы
войскГПУ»:наружноенаблюдениезапубликойвзалесуда. . . . . . . . . . . . . .314
6. «Ругают все на свете: и Трибунал, и обвинителя, и ГПУ,
и коммунистов --- вообще всех...»: наружное наблюдение за
родственниками подсудимых 1 й группы в зале суда и вне его . . . . . . . . . . .318
7. «С. р. и лиц, им содействующих, объявить особым
правительственным сообщением -- врагами народа»:
мероприятияпо«добиванию»ПСР....................................332
ГЛАВА V. «Нам противостоит обвинение напротив, обвинение в лице
суда, обвинение на скамье подсудимых и две тысячи обвинителей,
которые сидят в зале»: этика и тактика противоборства . . . . . . . . . . . .362
1. «Вот эта алгебраическая формула -- минус на минус дает плюс --
предатель,предающийпредателя,честен...»............................362

1.1. Логика и мотивы оправдания Г. И. Семеновым
иЛ.В.Коноплевойсвоегоренегатства............................362
1.2. Дискуссия в зале суда о сущности предательства
в контексте трактовок его границ этикой
и «партийным правосудием» российского революционера . . . . . . . . . . . . .370
2. «Состояние усталости и апатии, не позволяло передовому крестьянству
предвидеть, что нужно его активное и деятельное участие в создании
новой жизни, в отстаивании его власти...»: полемика о характере,
практикеипричинахгибелиСамарскогоКомуча..........................387
3. Тактика поведения, победы и проигрыши обвиняемых
1 й группы в контексте парадоксов и казусов организации
иведенияпроцесса..................................................411
4. «...Две тысячи обвинителей, которые сидят в зале»:
рольиповедениепубликивзалесуда.................................443
5. Направленность и пафос последних слов обвиняемых 1 й группы:
правлибылА.Г.Мягковвсвоемупреке?.............................452
6. «Если требует революция, то можно свести на эшафот
и собственную сестру»: направленность и специфика
последнихсловобвиняемых2 йгруппы...............................462
ГЛАВА VI. Тюремное противостояние власти и 22 заключенных
(1922--1926): борьба за «политрежим» в контексте
традицийроссийскогореволюционера...........................477
1. «Нужны совершенно исключительные усилия и условия, чтобы
действительно изолировать человека, мысли которого только
и направлены на то, чтобы перехитрить врага. И в конечном
счетемыоставалисьпобедителями»....................................477
1.1. «Прошу войти с ходатайством, куда нужно, на предмет
принятия мер к укрощению обнаглевших»: мероприятия
власти по изоляции подсудимых 1 й группы от внешнего
миравовремяпроцесса.........................................477
1.2. Мошенничество ГПУ: подмена «строгой изоляции»
«особой изоляцией» для 22 х осужденных по процессу с. р.
Разработка СО ГПУ «Инструкции по содержанию
в местах заключения членов антисоветских партий
"приособойизоляции"»иее«изоляционные»меры. . . . . . . . . . . . . . . . . .496
2. Выработка социально бытовых условий «Инструкции по
содержанию в местах заключения членов антисоветских партий
"при особой изоляции" (август --- октябрь 1922 г.) в контексте
мифов и реалий «политрежима» и тюремных условий
начала 20 х годов ХХ в.
..............................................512
3. Первая фаза борьбы: «война заявлений» (август 1922 г. ---
январь 1923 г.). Слухи о самоубийстве Е. М. Тимофеева
идавлениеобщественногомненияЗапада.............................527
4.Голодовкизимой---весной1923г.исмягчениережима. . . . . . . . . . . . . . . . . . .537
5. «Мой путь оказался мне не по плечу, я ухожу, но
с сознанием исполненного, насколько позволяли силы,
долга и честно прожитой жизни»: cамоубийство С. В. Морозова
иманеврвласти.....................................................549
734

6. «...ОГПУ, как до сих пор, так и в будущем, будет в своих
решениях руководиться исключительно принципом политической
целесообразности...»: инициатива комиссии А. Л. Лозовского,
Г. В. Чичерина, В. Р. Менжинского и А.П. Смирнова и борьба
заместассылки(июль1924--февраль1925г.).........................555
7. Арест ссыльных Гоца и Тимофеева, их голодовки и новые
тюремныесроки(июль--сентябрь1925г.)..............................563
8. Поведение, тактика и победа голодающих в «развезенной»
групповойголодовке(9октября---1ноября1925г.). . . . . . . . . . . . . . . . . . . .569
8.1. В. В. Агапов (Москва---Свердловск---Оренбург---Москва),
Н. Н. Иванов (Москва---Свердловск---Москва), Д. Ф. Раков
(Москва---Свердловск---Тюмень---Свердловск---Москва) . . . . . . . . . . . . . . .581
8.2.М.Я.Гендельман(Москва---Саратов---Москва). . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .591
8.3.Л.Я.Герштейн(Москва---Вятка---Москва)........................593
8.4.А.Р.Гоц(Ульяновск)............................................595
8.5.Е.А.Иванова(Москва---Самара---Москва).........................599
8.6.М.А.Лихач(Москва---Ново Николаевск---Москва). . . . . . . . . . . . . . . . . .601
8.7. Ф. Ф. Федорович (Москва---Нижний Новгород---Москва) . . . . . . . . . . . . .603
9. Противостояние Н. Н. и Е. А. Ивановых и чекистов
(лето--осень 1926 г.). Попытка самоубийства Е. А. Ивановой . . . . . . . . . . . . .605
Итоги показательного судебного процесса с. р. и «тюремного
противостояния». Судьбы подсудимых, штрихи к портретам
и парадоксы реабилитации Генеральной прокуратурой РФ
в1997--2001гг.(Вместозаключения).....................................624
735

Морозов Константин Николаевич
Cудебный процесс социалистов революционеров
и тюремное противостояние (1922---1926):
этика и тактика противоборства
Редактор: А. Ю. Морозова
Художественный редактор: А. К. Сорокин
Компьютерная верстка: М. В. Минина
Подписано в печать 10.10.2005
Формат 60х90 1/16. Бумага офсетная. Печать офсетная.
Усл. печ. л. 46. Уч. изд. л. 59. Тираж 800 экз.
Издательство "Российская политическая энциклопедия" (РОССПЭН)
117393, Москва, ул. Профсоюзная, д. 82. Тел.: 334 81 87 (дирекция)
Тел./Факс 334 82 42 (отдел реализации)