38.
И

}

к.

Чо.

Ж
4с

ОАОШИНЪ
ШХОТВОРЕНІЯ
мсм __мсмх
ГОДЫ СТРАНСТВІЙ
АМОИ AMARA SACRVM
ЗВЬЗДАПОЛЫНЬ
ЧЛРИ ВЪ ПУСТЫНЬ
CORONA A STRAUS
KB О

ГРИФЬ

л

МАКСИМИЛІАНЪ ВОЛОШИНЪ.

СТИХОТВОРЕНІЯ.
1900—1910.

Годы Странствій. Araori Amara Sacrum. Звѣзда
Полынь. Алтари въ Пустынѣ. Corona Astralis.

ОБЛОЖКА А. АРНШТАМА. ФРОНТИСПИСЫ И
РИСУНКИ ВЪ ТЕКСТЪ К. Ѳ. БОГАЕВСКАГО.

к­в О Г Р И Ф ъ.
МОСКВА.— 1910.

/г •»%

\ъ% (й

о ч>
Ч ­>■■
ч с.

ъЧ
­у іг
<•

­

Типографш В. М. Саблина.
Москва, Петровка, домъ Обидиной. Телефонъ 131­34.

=531

Якову Александровичу Глотову.

... И міръ, какъ море предъ зарею,
И я иду по лону водъ,
И­ подо мной и надо мною
Трепещешь звѣздный небосводъ...

ПУСТЫНЯ.
Монмартръ... Внизу реветь Парижъ —
Коричневато­сѣрый, синій...
Уступы каменистыхъ крышъ
Слились въ равнины темныхъ линій.
То куполъ зданья, то соборъ
Встаетъ изъ синяго тумана.
И въ вѣтрѣ чуется просторъ
Волны соленой океана...
Но мнѣ мерещится порой,
Какъ дальнихъ дней воспоминанье,
Пустыни вѣчной и нѣмой
Ненарушимое молчанье.
Раскалена, обнажена,
Подъ небомъ выцвѣтшимъ отъ зноя,
Весь день безъ мысли и безъ сна
Въ полубреду лежитъ она,
И нѣтъ движенья, нѣтъ покоя...
Застывшій зной. Усталъ верблюдъ;
Пески. Извивы желтыхъ линій.
Миражи блѣдные встаютъ—
Галлюцинаціи Пустыни.
7

И въ нихъ мерещутсн зубцы
Старинныхъ башенъ. Изъ тумана
Горять цвѣтные изразцы
Дворцовъ и храмовъ Тамерлана.
И тѣни мертвыхъ городовъ
Уныло бродятъ по равнинѣ
Неостывающихъ песковъ,
Какъ вѣчный бредъ больной Пустыни.
Царевна въ сказкѣ,— словомъ властнымъ
Степь околдованная спитъ,
Храня проклятой жабы видъ
Подъ взглядомъ солнца злымъ и страстнымъ.
Но только мертвый зной спадетъ
И брызнетъ кровь лучей съ заката —
Пустыня вспыхнетъ, оживетъ,
Струями пламени объята.
Вся степь горитъ— и здѣсь, и тамъ,
Полна огня, полна движеній,
И фіолетовыя тѣни
Текутъ по огненнымъ полямъ.
Да одиноко городища
Чернѣютъ жутко средь степей:
Забытыхъ дѣлъ, умолкшихъ дней
Ненарушимыя кладбища.
И тлѣетъ медленно закатъ,
Усталый конь бодрѣе скачегь,
Копыта мѣрно говорятъ,
Степной джюсанъ звенитъ и плачеть.
Пустыня спитъ и мысль растетъ...
И тихо все во всей пустынѣ:
Широкій звѣздный небосводъ,
Да ароматъ степной полыни...
Ташкентъ—Парнж­ь
1901 г.

к

ВЪ ВАГОНѢ.

л'

Снова дорога. И съ силой магической
Все это вновь охватило меня:
Грохотъ, носильщики, свѣтъ электрическій,
Крики, прощанья, свистки, суетня...
Снова вагоны едва освѣщенные,
Тусклыя пятна тѣней,
Лица склоненный
Спящихъ людей.
Мѣрный, вѣчный,
Безконечный,
Однотонный,
Шумъ колесъ.
Шопотъ сонный
Въ міръ бездонный
Мысль унесъ...
Жизнь... работа...
Гдѣ­то, кто­то
Вѣчно что­то
Все стучать.
Ти­та... то­та...
Вѣчно что­то
Мысли сонной
Говорить.
Такъ вотъ въ ушахъ и долбить и стучитъ это:
Ти­та­та... та­та­та... та­та­та... ти­та­та...
Мысли съ рыданьями вѣтра сплетаются,
Поѣздъ гремитъ, перегнать ихъ старается...
Чудится, ѣду въ Россіи я...
Тысячи верстъ впереди.
Ночь непріютная, темная.
9

Станція въ полѣ... Огни ея —
Глазки усталые, томные
Шепчутъ: „Иди..."
Страхъ это? Горе? Раздумье? Иль что жъ это?
Новое близится, старое прожито.
Прожито — отжито. Вынуто — выпито.. .
Ти­та­та... та­та­та... та­та­та... ти­та­та...
Чудится степь безконечная...
Поѣздъ по степи идетъ.
Въ вихрѣ рыданій и стоновъ
Слышится пѣсенка вѣчная.
Скользкія стѣны вагоновъ
Дождикъ сѣчетъ.
Пѣсенкой этой все въ жизни кончается,
Ею же новое вновь начинается,
И безконечно звучитъ и стучитъ это:
Ти­та­та... та­та­та... та­та­та... ти­та­та...
Странникомъ вѣчнымъ
Въ пути безконечномъ
Странствуя цѣлыя годы,
Вѣчно стремлюсь я,
Вѣрую въ счастье,
И лишь въ ненастье
Въ шумѣ ночной непогоды
Вѣетъ далекою Русью.
Мысли съ рыданьями вѣтра сплетаются,
Съ шумомъ колесъ однотоннымъ сливаются,
И безнадежно звучитъ и стучитъ это:
Ти­та­та... та­та­та... та­та­та... ти­та­та...
Въ поѣздѣ между Парижемъ и Тулузой.
Май 1901 г.

10

КАСТАНЬЕТЫ.
Е. С. Кругликовой.
Изъ страны, гдѣ солнца свѣтъ
Льется съ неба жгучъ и ярокъ,
Я привезъ себѣ въ подарокъ
Пару звонкихъ кастаньетъ.
Безпокойны, говорливы,
Отбивая звонкій стихъ —
Изъ груди сухой оливы
Сталью вырѣзали ихъ.
Щедро лентами одѣты
Съ этой южной пестротой;
Въ нихъ живетъ испанскій зной,
Въ нихъ сокрытъ кусочекъ свѣта.
И когда Парижъ огромный
Весь одѣнется въ туманъ,
Въ мутный вечеръ, на диванъ
Лягу я въ мансардѣ темной,
И напомнятъ мнѣ онѣ
И волны морской извивы,
И дрожащій лучъ на днѣ,
И узлистый стволъ оливы,
Вечеръ въ комнатѣ простой,
Силуэтъ сѣдой колдуньи,
И красавицы плясуньи
Станъ и гибкій и живой,
Танецъ быстрый, голосъ звонкій
Граціозный и простой,
Съ этой южной, съ этой тонкой
Стрекозиной красотой.
И танцоры идутъ въ рядъ
Облитыя краснымъ свѣтомъ,
И гитары говорятъ

11

Въ тактъ трескучимъ кастаньетамъ,
Словно щелканье цикадъ
♦ Въ жгучій полдень жаркимъ лѣтомъ.
Mallorca. Valdemosa,
Іюль 1901.

VIA MALA.
Тамъ съ вершинъ отвѣсныхъ
Ледники сползаютъ,
Тамъ дороги въ тѣсныхъ
Щеляхъ пролегаютъ.
Тамъ нѣмыя кручи
Не даютъ простору,
Грозовыя тучи
Обнимаютъ гору.
Лапы темныхъ елей
Мягки и широки,
Въ душной мглѣ ущелій
Мечутся потоки.
Въ буйномъ гнѣвѣ свирѣпѣя
Тамъ грохочетъ Рейнъ.
Здѣсь ли ты жила, о, фея —
Раутенделейнъ?
Тузисъ. 1899.

ТАНГЕЙЗЕРЪ.
Смертный, избранный богиней,
Чтобы свергнуть гнетъ оковъ,
Проклинаетъ міръ прекрасный
Свѣтлыхъ эллинскихъ боговъ.
Гордый ликъ богини гнѣвной.
Бури яростный полетъ.
Полный мракъ. Раскаты грома ..
1?

И исчезъ Венеринъ гротъ.
И пѣвецъ одинъ на волѣ,
И просторъ луговъ окрестъ,
И у ногь его долина,
Передъ нимъ высокій крестъ.
Меркнуть розовыя горы,
Вѣетъ миромъ отъ луговъ,
Вѣеть миромъ отъ старинныхъ
Острокрышихъ городковъ.
На холмахъ въ лучахъ заката
Купы мирныя деревъ,
И растетъ спокойный, стройный
Примиряющій напѣвъ.
И чуть слышенъ вздохъ органа
Въ глубинѣ рѣзныхъ церквей,
Точно отблескъ золотистый
Умирающихъ лучей.
Андорра. 1001.

ВЕНЕЦІЯ.
Вёнеція — сказка. Старинныя зданья
Горятъ перламутромъ въ отливахъ тумана.
На всемъ безконечная грусть увяданья
Осеннихъ тоновъ Тиціана.
Венеція. 1899.

НА ФОРУМѢ.
Арка... Разбитый карнизъ,
Своды, колонны и стѣны.
Это обломки кулисъ
Сломанной сцены.
Здѣсь пьедесталы колоннъ,

13

Тамъ возвышалася ростра,
Гдѣ говорилъ Цицеронъ
Плавно, красиво и остро.
Между разбитыхъ камней
Ящерицъ быстрыхъ движенье.
Зной неподвижныхъ лучей,
Струйки немолчное пѣнье.
Зданье на холмъ поднялось
Цѣпью изогнутыхь линій.
Въ кружевѣ легкихъ мимозъ
Очерки царственныхъ пиній.
Вечеръ..; И форумъ молчитъ.
Вижу мерцанье зари я.
Въ воздухѣ ясномъ звучитъ:
Ave Maria!
Римъ. 1900.

АКРОПОЛЬ.
Сѣрый шиферъ. Бѣлый тополь.
Пламенѣющій заливъ.
Въ серебристой мглѣ оливъ
Усѣченный холмъ — Акрополь.
Рядъ разсѣченныхъ ступеней,
Портикъ тяжкихъ Пропилеи,
И за грудами каменій
Въ сѣткѣ легкихъ синихъ тѣней,
Искры мраморныхъ аллей.
Небо знойно и бездонно —
Вѣетъ синимъ огонькомъ.
Какъ струна, звенитъ колонна
Съ іонійскимъ завиткомъ.
За извивами Кефиза
Заплелись уступы горъ
Въ рыже­огненный узоръ...

14

Лучъ заката брызнулъ снизу...
Надъ долиной снопъ огней...
Рдѣетъ пламенемъ надъ ней онъ—
Въ горнѣ бронзовыхъ лучей
Загорѣлый Эрехтейонъ...
Ночь взглянула мнѣ въ лицо.
Черны вѣтви кипариса.
А у ногъ, свернувъ кольцо,
Спитъ театръ Діониса.
Аѳины. 1900 г

15

Парижъ.
i.

СЪ МОНМАРТРА.
Городъ— Змѣй, сжимая звенья,
Сыпетъ искры въ алый день.
Улицъ тусклыя каменья
Синевой прозрачитъ тѣнь.
Груды зданій, какъ кристаллы;
Серебро, агатъ и сталь;
И церковный порталы,
Какъ сѣдой хрусталь.
Городъ блѣднымъ днемъ измученъ,
Весь исчерченъ тьмой излучинъ,
И надъ нимъ издалека —
По пустынямъ небосклона,
Какъ хоругви, какъ знамена,
Грозовыя облака...
И въ пространствахъ величаво,
Властной музыкой звуча,
Распростерлись три луча,
Какъ вѣнецъ...
(Твой образъ—Слава!)
И надъ городомъ далече
I На каштанахъ съ высоты,
Какъ мистическія свѣчи,
Въ небѣ теплятся цвѣты...
II.

дождь.
Въ дождь Парижъ расцвѣтаетъ
Точно сѣрая роза...
Шслеститъ, опьяняетъ
Влажной лаской наркоза.
1(і

А по окнамъ танцуя
Все быстрѣе, быстрѣе,
И смѣясь и ликуя,
Вьются сѣрыя феи.,.
Тянутъ тысячи пальцевъ
Нити сѣраго шелка,
И касается пяльцевъ
Торопливо иголка.
На синѣющемъ лакѣ
Разбѣгаются блики...
Въ проносящемся мракѣ
Замутились ихъ лики...
Сколько глазокъ несхожихъ!
И несутся въ смятеньи,
И цѣлуютъ прохожихъ,
И ласкаютъ растенья...
И на груды сокровищъ,
Разлитыхъ по камнямъ,
Смотрятъ морды чудовищъ
Съ высоты Notre­Dame...

III.
Какъ мнѣ близокъ и понятенъ
Этотъ міръ—зеленый, синій,
Міръ живыхъ, прозрачныхъ пятенъ
И упругихъ, гибкихъ линій.
Міръ стряхнулъ покровъ тумановъ.
Четкій воздухъ свѣжъ и чистъ.
На большихъ стволахь каштановъ
Ярко вспыхнулъ блѣдный листъ.
17

Небо цѣлый день ыоргаетъ,
(Прыснетъ дождикъ, брызнетъ лучъ),
Развиваетъ и свнваетъ
Свой покровъ изъ сизыхъ тучъ.
И сквозь дымчатыя щели
Потускнѣвшаго окна
Блѣдно пишетъ акварели
Эта блѣдная весна.
IV.
Осень... осень... Весь Парпжъ,
Очертанья сизыхъ крышъ
Скрылись въ дымчатой вуали,
Расплылись въ жемчужной дали.
Въ порѣдѣвшей мглѣ садовъ
Стелетъ огненная осень
Перламутровую просинь
Между бронзовыхъ листовъ.
Вечеръ... Тучи... Алый свѣтъ
Разлился въ лиловой дали:
Красный въ сѣромъ—это цвѣтъ
Надрывающей печали.
Ночью грустно. Отъ огней
Иглы тянутся лучами.
Отъ садовъ и отъ аллей
Пахнеть мокрыми листами.
V.
Огненныхъ линій аккордъ,
Бездну зеркально­живую,

18

Ночью Place la Concorde,
Ночью дождливой люблю я.
Зарево съ небомъ слилось...
Сумракъ то рдяный, то синій,
Бездны пронзенной насквозь
Нитями иглистыхъ линій...
Въ вихрѣ сверкающихъ брызгъ
Пойманныхъ четкостью лака
Дышитъ гигантъ—Обелискъ
Розово­блѣдный изъ мрака
VI.
Закатъ сіялъ улыбкой алой.
Парижъ тонулъ въ лиловой мглѣ.
Въ порывѣ грусти день усталый
Прижалъ свой лобъ къ сырой землѣ.
И вечеръ медленно расправилъ
Надъ міромъ сизое крыло...
И кто­то горсть камней расплавилъ
И кинулъ въ жидкое стекло.
Рѣка линялыми шелками
Качала бѣлый пароходъ.
И праздникъ былъ на лонѣ водъ...
Огни плясали межъ волнами...
Ряды огромныхъ тополей
Къ рѣкѣ сходились, какъ гиганты,
И загорались брилліанты
Въ зубчатомъ кружевѣ вѣтвей...
На Сенѣ близъ Мэдона.

•VII.

<

Аннѣ Ник. Ивановой.
Въ сѣро­сиреневомъ вечерѣ
Радостны сны мои нынче.
19

2*

Въ сердцѣ сіяніс .Вечери"
Леонардо да­ Винчи.
Между мхомъ и травою мохнатою
Ключъ лепечетъ невнятно.
Алымъ трепетомъ пали на статую
Золотистыя пятна.
Вѣтеръ вѣетъ и вьется украдками
Межъ вѣтвей, надъ водой наклоненныхъ,
Шевеля тяжелыми складками
Шелковъ зеленыхъ.
Разбираетъ блѣдныс волосы
Плакучей ивы.
По озерамъ прозелень, полосы
И стальные отливы.
И, одѣты мглою и чернію,
Многострунныя сосны
Навѣваютъ думу вечернюю
Про минувшія весны.
Облака надъ лѣсными гигантами
Перепутаны алою пряжей,
И плывутъ изъ аллей брилліантами
Фонари экипажей.

Въ Булонскомъ лѣсу.

VIII.
На старыхъ каштанахъ сіяютъ листы,
Какъ строй геральдическихъ лилій.
Душа моя въ узахъ своей нѣмоты
Звенитъ отъ безвольныхъ усилій.
Я боленъ весеннею смутной тоской
Несознанныхъ міромъ рожденій.
20

Овѣй мое сердце прозрачною мглой
Зеленыхъ своихъ навожденій!
И манитъ, и плачетъ, и давить виски
Весеннею острою грустью...
Неси мои думы, какъ воды рѣки,
На волю къ широкому устью!
1905

IX.

с­

Въ молочныхъ сумеркахъ за сизой пеленоЦ
Мерцаетъ золото, какъ желтый огнь въ опалахъ.
На бурый войлокъ мха, на шелкъ листовъ опалыхъ
Росится тонкій дождь осенній и лѣсной.
Сквозящихъ даль аллей струится сѣдиной.
Прѣль дышитъ влагою и тлѣньемъ травъ увялыхъ.
Края раздвинувши завѣсъ линяло­алыхъ,
Сквозь окна вечера синѣетъ сводъ ночной.
Но поздній лучъ зари возжегъ благоговѣйно
Зеленый свѣтъ лампадъ на мутномъ днѣ бассейна,
Орозовилъ углы карнизовъ и колоннъ,
Зардѣлъ въ слѣпомъ окнѣ, златые кинулъ блики
На бронзы черныя, на мраморные лики,
И темнымъ пламенемъ дымится Тріанонъ.
1909.

X.

Парижа я люблю осенній, строгій плѣнъ,
И пятна ржавыя сбѣжавшей позолоты,
И небо сѣрое, и вѣтокъ переплеты—
Чернильно­синіе, какъ нити темныхъ венъ.

21

Потокъ все тѣхъ желицъ,—однихъ безъ перемѣнъ,
Дыханье тяжкое прерывистой работы,
И жизни будничной крикливыя заботы,
И зелень черную и дымный камень стѣнъ.
Мосты, гдѣ рельсами ряды домовъ разъяты,
И дымъ отъ поѣзда клоками бѣлой ваты,
И изъ­за крышъ и трубъ—сквозь дождь издалека
Большое Колесо и Башня­великанша,
И вѣтеръ рветъ огни и гонитъ облака
Съ пустынныхъ отмелей дождливаго Ла­Манша.
1909.

XI.

Адел. Герцыкъ.
Перепуталъ карты я пасьянса,
Ключъ изсякъ, и русло пусто нынѣ.
Взоръ плѣненъ садами Иль де­Франса,
А душа тоскуетъ по пустынѣ.
Бродить осень парками Версаля
Вся закатнымъ заревомъ объята...
Мнѣ же снятся рыцари Грааля
На скалахъ суровыхъ Монсальвата.
Мнѣ, Парижъ, желанна и знакома
Власть забвенья, хмѣль твоей отравы!
Ахъ! Въ душѣ — пустыня Меганома,
Зной, и камни, и сухія травы...
1909.

ДІАНА ДЕ­ПУАТЬЕ.
Надъ блѣднымъ мраморомъ склонились къ водамъ низко
Струи плакучихъ ивъ и нити блѣдныхъ вербъ.
22

Дворцовъ Фонтенебло торжественный ущербъ
Тобою осіянъ, Діана­Одалиска.
Богиня строгая, съ глазами василиска,
Надъ трономъ Валуа воздвигла ты свой гербъ,
И въ вамкахъ Франціи сіяетъ лунный серпъ
Средь лилій Генриха и саламандръ Франциска.
Въ безстрастной наготѣ, среди охотницъ­нимфъ
По паркамъ ты идешь, волшебный свой заимфъ
На шею уронивъ Оленя­Актеона.
И онъ — влюбленный принцъ, съ мечтательной тоской
Глядитъ въ твои глаза, владычица! Такой
Ты намъ изваяна на мраморахъ Гужона.
1907.

ГОЛОВА MADAME DE LAMBALLE.
(4 сент. 1792).
Это гибкое, страстное тѣло
Растоптала ногами толпа мнѣ,
И надъ нимъ надругалась, раздѣла...
И на тѣло
Не смѣла
Взглянуть я...
*
Но меня отрубили отъ тѣла,
Бросивъ лоскутья
Воспаленнаго мяса на камнѣ...
И парижская голь
Унесла меня въ уличной давкѣ,
Кто­то пилъ въ кабакѣ алкоголь,
Меня бросивъ на мокромъ прилавкѣ...
23

Куаферъ меня поднялъ съ земли,
Расчесалъ мои свѣтлыя кудри,
Нарумянилъ онъ щеки мои
И напудрилъ...
И тогда вся избита, изранена,
Грязной рукой
Какъ на балъ завита, нарумянена,
Я на пикѣ взвилась надъ толпой
Хмѣльнымъ тирсомъ...
Неслась вакханалія.
Пѣлъ въ священномъ безумьи народъ.
И, казалось, на балѣ въ Версалѣ я...
Плавный танецъ кружить и несетъ...
Точно пламя гудѣли напѣвы.
И тюремного, узкою лѣстницей
Въ башню Тампля, къ окну королевы
Поднялась я народною вѣстницей...
1905 г. Парижъ.

ВЪ ЦИРКѢ.
Андрею Бѣлому.
Клоунъ въ огненномъ кольцѣ.
Хохотъ мерзкій, какъ проказа.
И на гипсовомъ лицѣ
Два горящихъ болью глаза.
Лязгъ оркестра; свистъ и стукъ.
Точно каждый озабоченъ
Заглушить позорный звукъ
Мокро хлещущихъ пощечинъ.
21

Какъ огонь подвижный кругъ.
Люди — звѣри, люди— гады,
Какъ стоглазый, злой паукъ,
Заплетаютъ въ кольца взгляды.
Все крикливо, все пестро...
Мнѣ бъ хотѣлось вызвать снова
Образъ блѣднаго, больного,
Граціознаго Пьеро.
Въ лунномъ свѣтѣ съ мандолиной
Онъ поетъ въ своемъ окнѣ
Пѣсню страсти лебединой
Коломбинѣ и лунѣ.
Хохотъ мерзкій, какъ проказа;
Клоунъ въ огненномъ кольцѣ.
И на гипсовомъ лицѣ
Два горящихъ болью глаза.
1903 г. Москва.

РОЖДЕНІЕ СТИХА.
Бальмонту.
Въ душѣ моей мракъ грозовой и пахучій...
Тамъ вьются зарницы, какъ синія птицы...
Горятъ освѣщенныя окна...
И тянутся длинны,
Протяжно­пѣвучи
Во мракѣ волокна...
О, запахъ цвѣтовъ, доходящій до крика! ^*"—
Вотъ молнія въ бѣломъ излучьи...
И сразу все стало свѣтло и велико...
Какъ ночь лучезарна!
Танцуютъ слова, чтобы вспыхнуть попарно
Въ влюбленномъ созвучіи.

25

Изъ нѣдра сознанья, со дна лабиринта
Тѣснятся видѣнья толпой оробѣлой...
И стихъ расцвѣтаетъ цвѣткомъ гіацинта,
Холодный, душистый и бѣлый.
Парижъ 1904.

Балтрушайтису.

л

Къ твоимъ стихамъ меня влечетъ не новость,
Не яркій блескъ огней:
Въ нихъ чудится унылая суровость
Нахмуренныхъ бровей.
Въ нихъ чудится сѣдое безразличье,
Стальная дрёма водъ,
Сырой земли угрюмое величье
И горько сжатый ротъ.
1903 г. Москва.

Графишь Софьѣ И, Толстой.
Концомъ иглы на мягкомъ воскѣ
Я напишу твои черты:
И индѣвѣющія блестки
Твоей серебряной фаты,
И
И
И
И

взглядъ на все разверстый внови,
оттѣненный тонко носъ,
тонко выгнутыя брови,
пряди змѣйныхъ, тонкихъ косъ,

Извивъ откинутаго стана,
И нити темно­синихъ бусъ,
Чувяки синяго сафьяна
И синій шелковый бурнусъ.
26

А сзади напишу текучій,
Сине­зеленый, пѣнный валъ,
И въ бюрюзовомъ небѣ тучи,
И глыбы красно­бурыхъ скалъ.
Коктебель 1909

Ел. Дмитріевой.

X

Къ этимъ гулкимъ, морскимъ берегамъ,
Осіяннымъ холодною синью,
Я пришла по сожженнымъ лугамъ,
И ступни мои пахнутъ полынью.
Запахъ мяты въ моихъ волосахъ,
И движеньемъ измяты одежды;
Дикой масличной вѣтвью въ цвѣтахъ
Я прикрыла усталыя вѣжды.
На ладонь опирая високъ
И съ тягучею дремой не споря,
Я внимаю, склонясь на песокъ,
Кликамъ вѣтра и голосу моря...
Коктебель, Май 1909.

На книгѣ Лафорга.
Эти страницы—павлинье перо,—
Трепетъ любви и печали.
Эго больного Поэта­Пьеро
Жуткія salto­mortale.

* * *
Ол. Сер. Муромцевой.

у

Небо запуталось звѣздными крыльями
Въ чащѣ вѣтвей. Какъ колонны стволы.
Падаютъ, вьются, ложатся съ усильями
По лѣсу полосы свѣта и мглы
27

Чу! по оврагамъ лѣснымъ—буераками
Рвется охота... и топотъ и звонъ.
Ночью по лѣсу, гонимый собаками,
Мчится влюбленный Олень­Актеонъ.
Ходить туманъ надъ росистой поляною.
Слабо мерцаетъ далекій ледникъ.
Къ красной соснѣ, словно чернью затканою,
Кто­то горячей щекою приникъ.
Грустная дѣвочка—блѣдная, страстная.
Складки туники... струи серебра...
Это ли ночи богиня прекрасная—
Гордаго Феба сестра?
Топотъ охоты умолкъ въ отдаленіи.
Воютъ собаки голодны и злы.
Гордость... и жажда любви... и томленіе...
По лѣсу полосы свѣта и мглы.
Парпжъ. Alice d'Observatoire. 1902.

БѢГСТВО КЕНТАВРОВЪ.
Эредіа.

Сорвавшись съ дальнихъ горъ гудящею лавиной,
Бѣгутъ въ бреду борьбы, въ безумьи мятежа.
Надъ ними ужасы проносятся, кружа,
Бичами хлещетъ смерть, имъ слышенъ запахъ львиный...
Чрезъ рощи, черезъ рвы, минуя горный склонъ,
Пугая гидръ и змѣй... И вотъ вдали миражемъ
Встаютъ ужъ въ темнотѣ гигантскимъ горнымъ кряжемъ
И Осса, и Олимпъ, и черный Пеліонъ...
Порой одинъ изъ нихъ задержитъ бѣгъ свой звонкій,
Вдругъ остановится, и ловитъ запахъ тонкій,
И снова мчится вслѣдъ родного табуна.

28

Вдали, по русламъ рѣкъ, гдѣ влага вся изсякла,
Гдѣ тѣни бросила блестящая луна—
Гигантскимъ ужасомъ несется тѣнь Геракла...
1904.

PONTE ѴЕССНІО.
Эредіа.

Тамъ мастеръ ювелиръ, работой долгихъ бдѣній,
По фону золота вправляя тонко сталь,
Концомъ своихъ кистей омоченныхъ въ эмаль,
Выращивалъ цвѣты латинскихъ изреченій.
Тамъ пѣли по утрамъ съ церквей колокола,
Мелькали средь толпы епископъ, воинъ, инокъ;
И солнце въ небесахъ изъ синяго стекла
Бросало нимбъ на лобъ прекрасныхъ флорентинокъ.
Тамъ юный ученикъ, томимый грезой страстной,
Не въ силахъ оторвать свой взглядъ отъ рукъ прекрасной,
Замкнуть позабывалъ ревнивое кольцо.
А между тѣмъ иглой, отточенной какъ жало,
Челлини молодой, склонивъ свое лицо,
Чеканилъ рукоять тяжелаго кинжала.
1904.

НА СЬВЕРЪ.
Верхарнъ.

Съ темными бурями споря
Возлѣ утесистыхъ стѣнъ,
Два моряка возвращались на сѣверъ
Изъ Средиземнаго моря
Съ семьею сиренъ.
Меркнулъ закатъ блѣдно­алый.
Плыли они, вдохновенны и горды.

29

Вѣтеръ попутный, сырой и усталый
Гналъ ихъ въ родныя фіорды.
Тамъ ужъ толпа въ ожиданьи
Съ берега молча глядѣла...
Въ морѣ, сквозь сумерки синія
Что­то горѣло, алѣло,
Сыпались бѣлыя розы,
И извивались, какъ лозы,
Ливіи
Женскаго тѣла.
Въ блѣдномъ мерцаньи тумана
Шелъ къ нимъ корабль, какъ рогъ изобилья
Вставшій со дна океана.
Золото, пурпуръ и тѣло...
Море шумѣло...
Ширились бѣлыя крылья
Царственной пѣны...
И пѣли сирены,
Запутаны въ снасти,
Объ югѣ, о страсти...
Мерцали ихъ лиры.
А сумерки были и тусклы и сыры.
Синѣли зубчатыя стѣны.
Вкругъ мачтъ обвивались сирены.
Какъ пламя дрожали
Высокія груди...
Но въ море глядѣвшіе люди
Ихъ не видали...
И мимо прошелъ торжествующій сонъ,
Корабли подобные лиліямъ,
Потому что онъ не былъ похожъ
На старую ложь,
Которую съ дѣтства твердили имъ.

ш

НОЯБРЬ.
Верхарнъ.

Большія дороги лучатся крестами
Въ безконечность между лѣсами.
Большія дороги лучатся крестами длинными
Въ безконечность между равнинами.
Большія дороги скрестились въ излучины
Въ дали холодной, гдѣ вѣтеръ измученный,
Сыростью вѣя,
Ходитъ и плачетъ по голымъ аллеямъ.
Деревья, шатаясь, идутъ по равнинамъ,
Въ вѣтвяхъ облетѣвшихъ повисъ ураганъ.
Пѣвучая вьюга гудитъ, какъ органъ.
Деревья сплетаются въ шествіяхъ длинныхъ,
На сѣверъ уходятъ процессіи ихъ.
О, эти дни „Всѣхъ Святыхъ"...
„Всѣхъ Мертвыхъ"...
Вотъ онъ — Ноябрь— сидитъ у огня,
Грѣя худые и синіе пальцы.
О, эти души, такъ ждавшія дня!
О, эти вѣтры­скитальцы!
Бьются о стѣны, кружатъ у огня,
Съ вѣтокъ срываютъ убранство,
И улетаютъ, звеня и стеня,
Въ мглу, въ безконечность, въ пространство.
Деревья, мертвые... всѣ въ памяти слились.
Какъ звенья, въ пѣньи, въ вѣчномъ повтореньи
Ряды именъ жужжатъ въ богослуженьи.
Деревья въ цѣпи длинныя сплелись.
Кружатся, кружатся вѣрны заклятью.
Руки съ мольбою во тьмѣ поднялись.
О, эти вѣтви, простертая ввысь,
Богъ вѣсть, къ какому Распятью!
31

Вотъ онъ — Ноябрь—въ дождливой одеждѣ
Въ страхѣ забился въ углу у огня.
Робко глядитъ онъ, а въ полѣ, какъ прежде,
Вѣтры, деревья, звеня и стеня,
Въ сумракѣ тускломъ, сыромъ и дождливомъ
Кружатся, вьются, несутся по нивамъ.
Вѣтры и деревья, мертвые, святые,
Кружатся и кружатся цѣпью безнадежною
Въ вечерахъ, подернутыхъ сѣрой мглою снѣжною.
Вѣтры и деревья... мертвые... святые...
И Ноябрь дрожащими руками
Зажигаетъ лампу зимнихъ вечеровъ
И смягчить пытается слезами
Ровный ходъ безжалостныхъ часовъ.
А въ поляхъ все то же. Мгла все тяжелѣе...
Мертвые... деревья... вѣтеръ и туманъ.
И идутъ на сѣверъ длинныя аллеи,
И въ вѣтвяхъ безумныхъ виснетъ ураганъ.
Сѣрыя дороги вдаль ушли крестами
Въ безконечность тусклыхъ, дремлющихъ полей.
Сѣрыя дороги и лучи аллей —
По полямъ... по скатамъ... вдаль... между лѣсами...

ОСЕННІЙ ВЕЧЕРЪ.
Верхарнъ.

Въ дикой скачкѣ тучи скачутъ,
Тучи въ пляскѣ завились.
Эй, Луна, берегись!
Мгла гудитъ и разрывается,
И деревья на поляхъ
То застонутъ, то заплачутъ,
Выгибаются...

32

Эй, Луна, берегись!
Желтый ликъ больной Луны
Мертвый палъ въ зеркальность пруда,
Раздробись о грань волны,
Окруженный блѣдной просинью —
Это вѣтеръ свадьбу править съ Осенью.
Эй, Луна, берегись!
Какъ тяжелый всадникъ, рвется ураганъ,
Въ'двери бьетъ размашисто и хлестко,
И гуляетъ буйный, распаленъ и пьянъ,
Съ рыжей Осенью по дальнимъ перекресткамъ.
Эй, Луна, берегись!
Этотъ ликъ святой и чистый,
Звѣздъ лампады, нимбъ лучистый
Здѣсь не къ мѣсту средь разгула
Пьянаго, тяжелаго,
Тамъ, гдѣ Осень съ Вѣтромъ потеряли голову...
Въ судоргахъ объятій
Вздохи все короче.
Безпредѣльность ночи...
Да лишь лѣсъ кричитъ изъ вихря и тумана
Подъ ударами ночного урагана.
Эй, Луна, берегись!
Рыщутъ псы и липнетъ грязь на лапахъ.
Отъ полей идетъ сырой и пьяный запахъ.
И на югъ, на сѣверъ, на востокъ, повсюду
Разлилось дыханье похоти и блуда,
Какъ кошмаръ прерывистый и рдяный.
Вѣтеръ съ Осенью распутною и пьяной
Въ буйныхъ судоргахъ упали и сплелись.
Эй, Луна, берегись!
И собаки воютъ, точно волки.

33

УЖАСЪ.
Верхарнъ.

Въ равнинахъ Ужаса, на сѣверъ обращенныхъ,
Сѣдой пастухъ дождливыхъ ноябрей
Трубить несчастіе у сломанныхъ дверей —
Свой кличъ къ стадамъ, давно похороненныхъ.
Кошара изъ камней тоски моей былой
Въ поляхъ моей страны унылой и проклятой,
Гдѣ вьется ручеекъ, поросшій блѣдной мятой,
Усталой, скучною, беззвучною струей.
И овцы черныя съ пурпурными крестами
Идутъ послушныя, и огненный баранъ,
Какъ скучные грѣхи, тоскливыми рядами.
Сѣдой Пастухъ скликаетъ ураганъ.
Какія молніи сплела мнѣ нынче пряха?
Мнѣ жизнь глядитъ въ глаза, и пятится отъ страха...

ЧЕЛОВЕЧЕСТВО.
Верхарнъ.

О, вечера, распятые на сводагъ небосклона,
Надъ алымъ зеркаломъ дымящихся болотъ...
Ихъ язвъ страстная кровь среди стоячихъ водъ
Сочится каплями во тьму земного лона.
О, вечера, распятые надъ зеркаломъ болотъ...
О, пастыри равнинъ! Зачѣмъ во мглѣ вечерней
Вы кличете стада на свѣтлый водопой?
Ужъ въ небо смерть взошла тяжелою стопой...
Вотъ... въ свиткахъ пламени... въ вѣнцѣ багряныхъ терній
Голгоѳы — черныя надъ черною землей!..
34

Вотъ вечера, распятые надъ черными крестами,
Туда несите месть, отчаянье и гнетъ...
Прошла пора надеждъ... Источникъ чистыхъ водъ
Уже кровавится червоннымя струями...
Ужъ вечера распятые закрыли небосводъ...

ПРЕДВѢСТІЯ.
Сознанье строгое есть въ жестахъ Немезиды —
Умѣй читать условный черты:
Предъ тѣмъ, какъ сбылись мартовскія Иды,
Гудѣли въ храмахъ мѣдные щиты...
Священный занавѣсъ былъ въ Скиніи распоротъ —
Въ часы Голгоѳъ трепещетъ смутный міръ...
О, Бронзовый Гигантъ! Ты создалъ призракъ­городъ,
Какъ призракъ­дерево изъ сѣмени факиръ...
Въ багряныхъ свиткахъ зимняго тумана
Намъ солнце гнѣвное явило ликъ втройнѣ,
И каждый дискъ сочился, точно рана...
И выступила кровь на снѣжной пеленѣ.
По улицамъ толпой нестройной и неслитной
Бродили мы, и каждый былъ далекъ
Съ одной мечтой — безстыдно любопытной —
Увидѣть кровь, святой, запретный сокъ.
А ночью по пустымъ и темнымъ перекресткамъ
Струились шелесты невидимыхъ шаговъ,
И воздухъ весь дрожалъ далекимъ отголоскомъ
Во чревѣ времени шумящихъ голосовъ...

35

Ужъ занавѣсъ дрожитъ персдъ началомъ драмы...
Ужъ кто­то въ темнотѣ, всезрящій, какъ сова,
Чертнтъ круги и строить пентограммы,
И шепчетъ тайныя заклятья и слова...
1905. Январь. Петербургъ.

АНГЕЛЪ МЩЕНІЯ.
Народу русскому: Я скорбный ангелъ мщенья!
Я въ раны черныя—въ распаханную новь
Кидаю сѣмена. Прошли вѣка терпѣнья,
И голосъ мой — набатъ. Хоругвь моя, какъ кровь.
На буйныхъ очагахъ народнаго витійства,
Какъ призраки, взращу багряные цвѣты.
УЯ въ сердце дѣвушки вложу восторгъ убійства
И въ душу дѣтскую — кровавыя мечты.
И духъ возлюбить смерть, возлюбитъ крови алость.
Я грезы счастія слезами затоплю,
Изъ сердца женщины святую выну жалость
И тусклой яростью ей очи ослѣплю.
О, камни мостовыхъ, которыхъ лишь однажды
Коснулась кровь! Я вѣдаю вашъ счетъ...
Я камни закляну заклятьемъ вѣчной жажды,
И кровь за кровь безъ мѣры потечетъ.
Скажи возставшему: я злую ѣдкость стали
Придамъ въ твоихъ рукахъ картонному мечу;
На стогнахъ городовъ, гдѣ женщинъ истязали,
Я „знаки Рыбъ" на стѣнахъ начерчу.
Я синимъ пламенемъ пройду въ душѣ народа,
Я краснымъ пламенемъ пройду по городамъ;
Устами каждаго воскликну я „Свобода",
Но разный смыслъ для каждаго придамъ.
36

Я напишу: „Завѣтъ мой — Справедливость";
И врагъ прочтетъ: „Пощады больше нѣтъ!"
Убійству я придамъ манящую красивость,
И въ душу мстителя вопьется страстный бредъ.
Мечъ Справедливости, карающій и мстящій,
Отдамъ во власть толпѣ... И онъ въ рукахъ слѣпца
Сверкнетъ стремительный, какъ молнія разящій.
Имъ сынъ зарѣжетъ мать, имъ дочь убьетъ отца.
Я каждому скажу: „Тебѣ ключи надежды.
Одинъ ты видишь свѣтъ. Для прочихъ онъ потухъ"...
И будетъ онъ рыдать и въ горѣ рвать одежды,
И звать другихъ... Но каждый будетъ глухъ.
Не сѣятель сберетъ колючій колосъ сѣва.
Принявшій мечъ погибнетъ отъ меча.
Кто разъ испилъ хмельной отравы гнѣва,
Тотъ станетъ палачомъ иль жертвой палача.
1905. Парижъ.

КОГДА ВРЕМЯ ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ,
і.
Тѣсенъ мой міръ. Онъ замкнулся въ кольцо.
Вѣчность лишь изрѣдка блещетъ зарницами.
Время порывисто дуетъ въ лицо.
Годы несутся огромными птицами.
Клочья тумана—вблизи... вдалекѣ...
Быстро текутъ очертанья.
Лампу Психеи несу я въ рукѣ —
Синее пламя познанья.
Въ безднахъ скрывается новое дно.
Формы и мысли смѣсились.

37

Всѣ мы ужъ умерли гдѣ­то давно...
Всѣ мы еще не родились.
II.
Быть заключсннымъ въ темницѣ мгновенья,
Мчаться въ потокѣ струящихся дней.
Въ прошломъ разомкнуты древнія звенья,
Въ. будущемъ смутныя лики тѣней.
Гаснуть словами въ обманныхъ догадкахъ,
Дымомъ кадильнымъ стелиться вдали.
Разумъ запутался въ траурныхъ складкахъ,
Мантія мрака на безднахъ земли.
Тѣни Невидимыхъ жутко громадны,
Неосязаемо близки впотьмахъ.
Память — невѣрная нить Аріадны —
Рвется въ дрожащихъ рукахъ.
Время свергается въ вѣчномъ паденьи,
Съ временемъ падаю въ пропасти я.
Сорваны цѣпи, оборваны звенья —
Смерть и Рожденье — вся нить бытія.
III.
И день и ночь шумитъ угрюмо,
И день и ночь на берегу
Я безконечность стерегу
Средь свиста, грохота и шума.
Когда жъ зеркальность тишины
Сулить обманную безпечность,
Сквозитъ двойная безконечность
Изъ отраженной глубины.

3.S

Валерію Брюсову.
IV.

N/

По ночамъ. когда въ туыанѣ
Звѣзды въ небѣ время ткутъ,
Я ловлю разрывы ткани
Въ вѣчномъ кружевѣ минуть.
Я ловлю въ мгновенья эти
Какъ свивается покровъ
Со всего, что въ формахъ, въ цвѣтѣ,
Со всего, что въ звукѣ слоръ.
Да, я помню міръ иной —
Полустертый, непохожій,
Въ вашемъ мірѣ я—прохожій,
Близкій всѣмъ, всему чужой.
Рядъ случайныхъ сочетаній
Міровыхъ путей и силъ,
Въ этотъ міръ замкнутыхъ граней
Влиль меня и воплотилъ.

4 Какъ ядро къ ногѣ прикованъ
£Шаръ земной. Свершая путь,
' Я не смѣю, зачарован ь,
Внизъ на звѣзды заглянуть.
Что одни зовутъ звѣринымъ,
Что одни зовутъ людскнмъ —
Мнѣ, который былъ единымъ,
Стать отдѣльнымъ и мужскимъ!
Вѣчность съ жгучей пустотою
Неразгаданныхъ чудесъ
Скрыта близкой синевою
Примиряющихъ небесъ.
Мнѣ такъ радостно и ново
Все обычное для васъ —
Я люблю обманность слова

39

И прозрачность вашихъ глазѵ
Ваши дѣтскія"понятья
Смерти, зла, любви, грѣховъ ■*­
Міръ души, одѣтый вь платье
Изъ свяшенныхъ, лживыхъ словъ.
Гармонично и поблекло
Въ нихъ мерцаетъ міръ вешей,
Какъ узорчатыя стекла
Въ мглѣ готическихъ церквей».
Въ вѣчныхъ поискахъ истоков ь
Я люблю въ себѣ слѣдить
/
Жуткихъ мыслей и пороковъ
Насъ связующую нить.­»».
Когда­жъ уйду я въ вѣчность снова?
И мнѣ раскроется она,
Такъ ослѣпительно ясна,
Такъ беспощадна, такь сурова
И звѣздцымъ ужасомъ полна!
КоістеСель. WOJ.

Маргаритѣ Васильевнп Сабашниковой.

Я ждалъ страданья столько лѣтъ
Всей цѣльностью несознаннаго счастья.
И боль пришла, какъ тихій синій свѣтъ,
И обвилась вкругъ сердца, какъ запястье.

Желанный лучъ съ собой принесъ
Такія жгучія, мучительный ласки.
Сквозь влажную лучистость слезь
По міру разлились невиданныя краски.

И сердце стало изъ стекла,
И въ немъ такъ тонко пѣла рана:
„О, боль, когда бы ни пришла,
Всегда приходить слишкомъ рано" .
Декабрь, 1903 г. Москва.

О, какъ чутко, о, какъ звонко
Здѣсь шаги мои звучать!
Легкой поступью ребенка
Я вхожу въ знакомый садъ...
Слышишь, сказки шелестятъ?
Послѣ долгихъ лѣтъ скитанья
Нити темнаго познанья
Привели меня назадъ...

* ... *
Спустилась ночь. Погасли краски.
Сіяеть мысль. Въ душѣ свѣтло.
Съ какою силой ожило
Все обаянье дѣтской ласки,
Поблекшій міръ далекихъ дней,
Когда въ зеленой мглѣ аллей
Блуждали сны, толпились сказки,
И время тихо, тихо шло,
Дни развивались и свивались,
И все, чего мы ни касались,
Благоухало и цвѣло.
И тусклый міръ, гдѣ насъ держали,
И стѣны пасмурной тюрьмы
Одною силой жизни мы
Передъ собою раздвигали.
1909.

ПОРТРЕТЪ.
Я
Я
Я
Я

вся —тона жемчужной акварели,
блѣдный стебель ландыша лѣсного,
легкость стройная обвисшей мягкой ели,
изморозь зари, мерцанье дна морского.
45

Тамъ, гдѣ фіалки и блѣдное золото
Скованы въ зори ударами молота,
Въ старыхъ церквахъ, гдѣ полетъ тишины
Полонъ сухимъ ароматомъ сосны,—
Я жидкій блескъ иконъ въ дрожащихъ струіі­
кахъ дыма,
Я шелестъ старины, скользящей мимо,
Я струйки бѣлыя угаснувшей метели,
Я блѣдные тона жемчужной акварели.
1903. Москва.

* ... *
Пройдемте по міру, какъ дѣти,
Полюбимъ шуршанье осокъ,
И терпкость прошедшихъ столѣтій,
И ѣдкаго знанія сокъ.
Таинственный рой сновидѣній
Овѣялъ расцвѣтъ нашихъ дней.
Ребёнокъ непризнанный геній
Средь буднично сѣрыхъ людей.
1903.

* .. *
Сквозь сѣть алмазную зазеленѣлъ востокъ.
Вдаль по землѣ таинственной и строгой
Лучатся тысячи тропинокъ и дорогь.
О, если­бъ намъ пройти чрезъ міръ одной дорогой!
Все видѣть, все понять, все знать, все пережить,
Всѣ формы, всѣ цвѣта вобрать въ себя глазами,
Пройти по всей землѣ горящими ступнями,
Все воспринять и снова воплотить.
1904. Парижъ.

46

•i>&^
j~«gg^;;V.

йг
ЙЭ^Ц

V.­t 5

:'/^

ПИСЬМО.
1.

Я соблюдаю обѣщанье
И замыкаю въ четкій стихъ
Мое далекое посланье.
Пусть будетъ о.чъ какъ вечеръ тихъ,
Какъ стихъ „Онѣгина" прозраченъ,
Порою слабъ, пороИ удаченъ,
Пусть звукъ рѣчей журчитъ ярчѣй,

■17

Чѣмъ быстро шепчущій ручей...
Вотъ я опять одинъ въ Парижѣ
Въ кругу привычной старины...
Кто видѣлъ вмѣстѣ тѣ же сны,
Становится невольно ближе.
Въ туманахъ памяти отсель
Поетъ знакомый ритурнель.
2.
Всю цѣпь промчавшихся мгновеній
Я могъ бы снова возсоздать:
И робость медленныхъ движеній,
И жестъ, чтобъ ножикъ иль тетрадь
Сдержать неловкими руками,
И Вашу шляпку съ~ васильками,
Покатость Вашихъ дѣтскихъ плечъ,
И Вашу медленную рѣчь,
И платье цвѣта Эвкалипта,
И ту же линію въ губахъ,
Что у статуи Таіахъ,
Царицы древняго Египта,
И въ глубинѣ печальныхъ глазъ —
Осенній цвѣтъ листвы — топазъ.
3.
Разсвѣтъ. Я только что вернулся.
На вѣкахъ — ночь. Въ ушахъ — слова.
И сонъ въ душѣ, какъ котъ, свернулся...
Письмо... Отъ Васъ?
Едва­едва
Въ неясномъ свѣтѣ вижу почеркъ —
Кривыхъ каракуль смѣлый очеркъ.
Зажегъ огонь. При свѣтѣ свѣчъ
Глазами слышу Вашу рѣчь.
Вы снова здѣсь? О, говорите жъ.
48

Мнѣ нуженъ самый звукъ рѣчей...
Въ озерахъ памяти моей
Опять гудитъ подводный Китежъ,
И легкій шелестъ дальнихъ словъ
Пѣвучъ, какъ гулъ колоколовъ.
4.

Гляжу въ окно сквозь воздухъ мглистый.
Прозрачна Сена... Тюильри...
Монмартръ и синій, и лучистый.
Какъ желтый жемчугъ — фонари.
Хрустальный хаосъ сѣрыхъ зданій...
И ароматъ воспоминаній,
Какъ запахъ тлѣгощихъ цвѣтовъ,
Меня пьянитъ. Чу! Шумъ шаговъ..,
Вотъ тяжкой грудью парохода
Разбилось тонкое стекло,
Заволновалось, потекло...
Донесся дальній гулъ народа;
Въ провалахъ улицъ мгла и тишь.
То день идетъ... Гудитъ Парижъ.
5.

Для насъ Парижъ былъ рядъ преддверій
Въ просторы всѣхъ вѣковъ и странъ,
Легендъ, исторій и повѣрій.
Какъ мутно­сѣрый океанъ,
Парижъ властительно и строго
Шумѣлъ у нашего порога.
Мы отдавались, какъ во снѣ,
Его ласкающей волнѣ.
Мгновенья полныя, какъ годы...
Какъ жезлъ сухой, расцвѣлъ музей...
Прохладный мракъ большихъ церквей...
Органъ... Готическіе своды..,

49

4

Толпа: потоки глазъ и лицъ...
Припасть къ землѣ... Склониться ницъ...

% 6­
Любить безъ слезъ, безъ сожалѣнья,
Любить, не вѣруя въ возвратъ...
Чтобъ было каждое мгновенье
Послѣднимъ въ жизни. Чтобъ назадъ
Насъ не влекло неудержимо,
Чтобъ жизнь скользнула въ кольцахъ дыма,
Прошла, развѣялась... И пусть
Вечерне­радостная грусть
Обниметъ насъ своимъ запястьемъ.
Смотрѣть, какъ таютъ безъ слѣда
Остатки грезъ, и никогда
Не разставаться съ грустнымъ счастьемъ,
И, подойдя къ концу пути,
Вздохнуть и радостно уйти.
.

7.

Здѣсь все теперь воспоминанье,
Здѣсь все мы видѣли вдвоемъ,
Здѣсь наши мысли, какъ журчанье
Двухъ струй, бѣгущихъ въ водоемъ.
Я слышу Вашими ушами,
Я вижу Вашими глазами,
Звукъ Вашей рѣчи на устахъ,
Вашъ робкій жестъ въ моихъ рукахъ.
Я бъ изъ себя всѣ впечатлѣнья
Хотѣлъ по­Вашему понять,
Пѣвучей риѳмой ихъ связять
И въ стихъ вковать ихъ отраженье.
Но только нѣтъ... Продленный мигъ
Есть ложь... И бѣденъ мой языкъ.

50

8.
И вес мнѣ снится день въ Всрсалѣ,
Тропинка въ паркѣ между туй,
Прозрачный холодъ синей дали,
Безмолвье мраморныхъ статуй,
Фонтанъ и кони Аполлона,
Затишье парка Тріанона,
Шероховатость старыхъ плитъ, —
(Тамъ мраморъ сѣръ и мхомъ покрыть).
Закатъ, какъ отблескъ пышной славы
Давно отшедшей красоты,
И въ вазахъ каменныхъ цвѣты,
И глыбой стройно­величавой —
Дворсцъ: пустынныхъ оконъ рядъ
И въ стеклахъ пурпурный закатъ.
9.

Я помню тоже утро въ НаІГѢ,
Когда у Лувра на мосту
Въ разсвѣтной дымкѣ мы стояли.
Я помню рынка суету,
Собора слизистый стѣны,
Капуста, словно сгустки пѣны,
„Какъ солнца" тыквы и морковь,
Густыя, черныя, какъ кровь,
Корзины пурпурной клубники,
И океанъ живыхъ цвѣтовъ —
Гортензій, лилій, васильковъ,
И незабудокъ, и гвоздики,
И серебристо­сизый тонъ,
Обнявшій насъ со всѣхъ сторонъ.
10.
Я буду помнить Лувра залы,
Картины, золото, паркегь,

Статуи, тусклыя зеркала,
И шелестъ ногъ, и пыльный свѣтъ.
Для насъ былъ Грезъ смѣшонъ и сладокъ
Но намъ такъ нравился зато
Скрипучій шелкъ чеканныхъ складокъ,
Темно­зеленаго Ватто.
Буше—изящный, тонкій, лживый,
Шарденъ— интимный и простой,
Коро—жемчужный и сѣдой,
Милле — закатъ надъ желтой нивой,
Веселый левъ — Делакруа,
И въ Saint­Germain d'Auxeroy —
11.
Vitreaux — камней прозрачный слигокъ:
И аметисты, и агатъ.
Тамъ ангелъ держитъ длинный свитокъ,
Вперяя долу грустный взглядъ.
Vitreaux мерцаютъ точно крылья
Вечерней бабочки во мглѣ...
Склоняя голову въ безсильи,
Святая клонится къ землѣ
Въ безумьи счастья и экстаза...
ТёЧе Inconnue! Когда и кто
Нашелъ и выразилъ въ ней то
Въ движеньи плечъ, въ разрѣзѣ глаза,
Что такъ меня волнуетъ въ ней
Какъ и въ Джокондѣ, но сильнѣй?
12.
Лѣса готической скульптуры!
Какъ жутко все и близко въ ней.
Колонны, строгія фигуры
Сибиллъ, пророковъ, королей...
Міръ фантастическихъ растеній,

52

Окаменѣлыхъ привидѣній,
Драконовъ, маговъ и химеръ.
Здѣсь все есть символъ, знакъ, примѣръ.
Какую повѣсть зла и мукъ вы
Здѣсь разберете на стѣнахъ?
Какъ въ этихъ сложныхъ письменахъ
Понять значенье каждой буквы?
Ихъ взглядъ, какъ взглядъ змѣи, тягучъ...
Закрыта дверь. Потерянъ ключъ.
13.

Міръ шелъ искать себѣ обитель,
Но на распутьи всѣхъ дорогъ
Стоялъ лукавый Соблазнитель.
На немъ хитонъ, на немъ вѣнокъ,
Въ немъ правда мудрости звѣрнной:
Съ свиной улыбкой взглядъ змѣиный.
Призывно пальцемъ щелкнулъ онъ,
И міръ, какъ Ева, соблазненъ.
И этотъ міръ — Христа Невѣста —
Она рѣшилась и идетъ:
Въ ней все дрожитъ, въ ней все поетъ,
Въ ней робость и безстыдство жеста,
Желанье, скрытое стыдомъ,
И упоеніе грѣхомъ.
14.
Есть безпощадность въ примитивахъ.
У нихъ для правды нѣтъ границъ —
Ряды позорно некрасивыхъ,
Разоблаченныхъ кистью лицъ.
Въ нихъ дышитъ жизнью каждый атомъ:
Фуке — безжалостный анатомъ —
Ихъ душу взялъ и расчленилъ,
Спокойно взввсилъ, осудилъ
53

И распялъ ихъ въ своихъ портретахъ.
Его портреты казнь и месть,
И что­то дьявольское есть
Въ ихъ окружающихъ предметахъ
И въ хрящеватости ушей,
Въ глазахъ и въ линіи ноздрей.
15.
Имъ міръ Рэрона такъ созвученъ...
Въ немъ крикъ камней, въ немъ скорбь земли,
Но саванъ мысли сѣръ и скученъ.
Онъ змѣй, свернувшійся въ пыли.
Рисунокъ грубый, неискусный...
Вотъ Дьяволъ — кроткій, странный, грустный.
Антоній видитъ бѣгъ планетъ:
„Но гдѣ же цѣль?"
— Здѣсь цѣли нѣтъ...
Струится мракъ и шепчетъ что­то,
Легло молчанье, какъ кольцо,
Мерцаетъ блѣдное лицо
Средь ядовитаго болота,
И солнце, черное какъ ночь,
Вбирая свѣтъ, уходить прочь.
16.
Какъ горекъ вкусъ земного лавра...
Родэнъ навѣки заковалъ
Въ полубезумный жестъ Кентавра
Несовмѣстимость двухъ началъ.
Въ безумьи заломивши руки,
Онъ бьется въ безысходной мукѣ,
Земля и стонетъ и гудитъ
Подъ тяжкой судоргой копыть.
Но мнѣ понятна безпредѣльность,
54

Я въ мірѣ знаю только цѣльность,
Во мнѣ зеркальность тихихъ водъ,
Моя душа какъ небо звѣздна,
Кругомъ поетъ родная бездна,—
Я весь и ржанье, и полетъ!
17.

Я поклоняюсь вамъ, кристаллы,
Морскія звѣзды и цвѣты,
Растенья, раковины, скалы
(Окаменѣлыя мечты
Безмолвно грезящей природы),
Стихіи міра: Воздухъ, Воды,
И Мать­Земля и Царь­Огонь!
Я духомъ Богъ, я тѣломъ конь.
Я чую дрожь предчувствій вѣщихъ,
Я слышу гулъ идущихъ дней,
Я полонъ ужаса вещей
Враждебныхъ, мертвыхъ и зловѣщихъ,
И вызываютъ мой испугъ
Скелетъ, машина и паукъ.
18.
Есть злая власть въ душѣ предметовъ,
Рожденныхъ судоргой машинъ.
Въ нихъ грѣхъ нарушенныхъ запретовъ,
Въ нихъ месть рабовъ, въ нихъ бредъ стрем
нинъ.
Для всѣхъ людей однѣ вериги:
Асфальты, рельсы, платья, книги,
И не спасется ни одинъ
Отъ власти липкихъ паутинъ.
Но мы, свободные кентавры,
Мы мудрый и безсмертный родъ,

55

Въ иные дни у брега водъ
Ласкались къ намъ ихтіозавры.
И мірь мельчалъ. Но мы росли.
Въ насъ бѣгъ планетъ, въ насъ мысль Земли!
Май 1904 г. Парнжъ.

СТАРЫЯ ПИСЬМА.
А. В. Голыитейнъ.
Я люблю усталый шелестъ
Старыхъ писемъ, дальнихъ словъ...
Въ нихъ есть запахъ, въ нихъ есть прелесть
Умирающихъ цвѣтовъ.
Я люблю узорный почеркъ—
Въ немъ есть шорохъ травъ сухихъ.
Быстрыхъ буквъ знакомый очеркь
Тихо шепчетъ грустный стихъ.
Мнѣ такъ близко обаянье
Ихъ усталой красоты...
Это дерева Познанья
Облетѣвшіе цвѣты.

ТАІАХЪ.
Тихо, грустно и безгнѣвно
Ты взглянула. Надо ль словъ?
Часъ насталъ. Прощай, царевна!
Я усталъ отъ лунныхъ сновъ.
Ты живешь въ подводной сини
Предразсвѣтной глубины,
Вкругъ тебя въ твоей пустынѣ
Расцвѣтаютъ вѣчно сны.

56

Много дней съ тобою рядомъ
Я глядѣлъ въ твое стекло.
Много грезъ подъ нашимъ взглядомъ
Расцвѣло и отцвѣло.
Все, во что мы въ жизни вѣримъ,
Претворялось въ твой кристаллъ.
Душенъ сталъ мнѣ узкій теремъ,
Сны увяли, я усталъ...
Я усталъ отъ лунной сказки,
Я усталъ не видѣть дня.
Мнѣ нужны земныя ласки,
Пламя алаго огня.
Я иду къ разгуламъ будней,
Къ шумамъ буйныхъ площадей,
Къ яркимъ полымямъ полудней,
Къ пестротѣ живыхъ людей...
Не царевичъ я! Похожій
На него, я былъ иной...
Ты вѣдь знала: я — Прохожій,
Близкій всѣмъ, всему чужой.
Тотъ, кто разъ сошелъ съ вершины,
Съ ледяныхъ престоловъ горъ,
Тотъ изъ облачной долины
Не вернется на просторъ.
Мы другъ друга не забудемъ.
И, цѣлуя дольній прахъ,
Отнесу я сказку людямъ
О царевнѣ Таіахъ.
Парижъ. Весна. 1905 г.

57

yC * л *
Если сердце горитъ и трепещетъ,
Если древняя чаша полна... —
Горе! Горе тому, кто расплещетъ
Эту чашу, не выпивъ до дна.
Въ насъ весенняя ночь трепетала,
Намъ таинственный мѣсяцъ сверкалъ...
Не меня ты во мнѣ обнимала,
Не тебя я во тьмѣ цѣловалъ.
Насъ палящая жажда сдружила,
Въ насъ различное чувство слилось:
Ты кого­то другого любила,
И къ другой мое сердце рвалось.
Запрокинулись головы наши,
Опьянились мы огненнымъ сномъ,
Расплескали мы древнія чаши,
Налитыя священнымъ виномъ.

Парижъ. 1905 г.

*

*

Мы заблудились въ этомъ свѣтѣ.
Мы въ подземельяхъ темныхъ. Мы
Одинъ къ другому, точно дѣти,
Прижались робко въ безднахъ тьмы.
По мертвымъ рѣкамъ всплески веселъ;
Орфей родную тѣнь зоветъ.
И кто­то насъ другъ къ другу бросилъ,
И кто­то снова оторветъ...
Безсильна скорбь. Беззвучны крики.
Рука горитъ еще въ рукѣ.
И влажный камень вдалекѣ
Лепечетъ имя Эвридики.

Весна 1905. Парижъ.

53

ЛЕБЕДЬ.
Маллармэ.

Могучій, дѣвственный, въ красѣ извивныхъ линій,
Безуміемъ крыла ужель не разорветъ
Онъ озеро мечты, гдѣ скрылъ узорный иней
Полетовъ скованныхъ прозрачно синій ледъ?
И Лебедь прежнихъ дней, въ порывѣ гордой муки
Онъ знаетъ, что ему не взвиться, не запѣть:
Не создалъ въ пѣснѣ онъ страны, чтобъ улетѣть,
Когда придетъ зима въ сіяньи бѣлой скуки.
Онъ шеей отряхнетъ смертельное безсилье,
Которымъ вольнаго теперь неволить даль,
Но не позоръ земли, что приморозилъ крылья.
Онъ скованъ бѣлизной земного одѣянья,
И стынетъ въ гордыхъ снахъ ненужнаго изгнанья,
Окутанный въ надменную печаль.
Маллармэ.

...О,' зеркало, — холодная вода —
Кристаллъ унынія, застывшій въ льдистой рамѣ!
О, сколько вечеровъ, въ отчаяньи, часами,
Усталая отъ сновъ и чая грезъ былыхъ,
Опавшихъ какъ листы въ провалы водъ твоихъ,
Сквозила изъ тебя я тѣнью одинокой...
Но—горе!—въ сумерки, въ водѣ твоей глубокой
Постигла я тщету своей нагой мечты...

ЗЕРКАЛО.
Я— глазъ, лишенный вѣкъ. Я брошено на землю,
Чтобъ этотъ міръ дробить и отражать...
И образы скользятъ. Я чувствую, я внемлю,
Но не могу въ себѣ ихъ задержать.

59

И часто въ сумеркахъ, когда дымятся трубы
Надъ синиыъ городомъ, а въ воздухѣ гроза —
Въ меня глядятъ безсонные глаза
И черною тоской запекшіяся губы.
И комната во мнѣ. И капаетъ вода.
И тѣни движутся, отходятъ, вырастая.
И тикаютъ часы, и капаетъ вода,
Одинъ вопросъ другимъ всегда перебивая.
И чувство смутное шевелится на днѣ.
Въ немъ радостная грусть, въ немъ сладкій страхъ
разлуки...
И я молю его: „Останься, будь во мнѣ,—
Не прерывай рождающейся муки"...
И вновь приходитъ день съ обычной суетой,
И блѣдное лицо лежитъ на днѣ — глубоко...
Но время, наконецъ, застынетъ надо мной,
И тусклою плевой мое затянетъ око!
Лѣто 1905. Парижъ.

*

*

*

Міръ закутанъ плотно
Въ сизый саванъ свой —
Въ тонкія полотна
Влаги дождевой.
Въ тайникахъ сознанья
Травки проросли.
Сладко пить дыханье
Дождевой земли.
Съ грустью принимаю
Тягу древнихъ змѣй:
Медленную Майю
Торопливыхъ дней.

СО

Затерявшись гдѣ­то,
Робко вѣримъ мы
Въ непрозрачность свѣта
И прозрачность тьмы.
Лѣто 1905. Парижъ.

Небо въ тонкихъ узорахъ
Хочетъ день превозмочь,
А въ душѣ и въ озерахъ
Опрокинулась ночь.
Что­то хочется крикнуть
Въ эту черную пасть,
Робкимъ сердцемъ приникнуть,
Чуткимъ ухомъ припасть.
И идешь и не дышишь...
Холодѣютъ поля.
Нѣтъ, послушай... Ты слышишь?
Это дышитъ земля.
Я къ травѣ припадаю.
Быть твоимъ навсегда...
„Знаю... знаю... все знаю", —
Шепчетъ вода.
Ночь темна и беззвѣздна.
Кто­то плачетъ во снѣ,
Опрокинута бездна
На водахъ и во мнѣ...
Лѣго 1905 г. Парижъ.

61

ч

Зта свѣтлая аллея
Въ старомъ паркѣ — по горѣ,
Гдѣ проходить тѣнь Орфея
Молчаливо на зарѣ.
Весь прозрачный — утромъ рано,
Въ бѣломъ пламени тумана
Онъ проходить, не помявъ
Влажныхъ стеблей бѣлыхъ травъ.
Часъ таинственныхъ наитій.
Онъ уходитъ въ глубь аллей,
Точно струнъ касаясь нитей
Серебристыхъ тополей.
Кто­то вздрогнулъ въ этомъ мірѣ.
Щебетъ птицъ. Далекій ключъ.
Какъ струна на чьей­то лирѣ
Зазвенѣлъ по вѣткѣ лучъ.
Все распалось. Мьгпр^идёмъ
Снова въ міръ, чтобъ видѣть сны.
И становится невидимъ
Богъ разсвѣтной тишины.
Лѣто 1905 г. Парижъ.

* * *
Въ зеленыхъ сумеркахъ, дрожа и вырастая,
Восторгъ таинственный припалъ къ родной землѣ,
И прежнія слова уносятся во мглѣ,
Какъ черныхъ ласточекъ испуганная стая.
И арки черныя и блѣдные огни
Уходятъ по рѣкѣ въ лучистую безбрежность.
Въ душѣ моей растетъ такая нѣжность!..
Какъ медленно текутъ расплавленные дни...
62

И въ первый разъ къ землѣ я припадаю,
И сердце мертвое, мнѣ данное судьбой,
Изъ рукъ твоихъ смиренно принимаю,
Какъ птичку сѣрую, согрѣтую тобой.
1905 г. Парнжъ.

ВТОРОЕ ПИСЬМО.
И были дни, какъ муть опала,
И былъ одинъ, какъ аметистъ.
Рѣка несла свои зеркала,
Дрожалъ въ лазури блѣдный листъ.
Хрустальный день пылалъ такъ ярко,
И мы ушли въ затишье парка,
Гдѣ было сыро на землѣ,
Гдѣ пѣлъ фонтанъ въ зеленой мглѣ,
Гдѣ трепетали поминутно
Струи и полосы лучей,
И было въ глубинѣ аллей
И величаво и уютно.
Синѣла даль. Текла рѣка.
Душа, какъ воды глубока.
И нашихъ ногъ кacaлqcь влажно
Густая, цѣпкая трава;
Въ душѣ и медленно и важно
Вставали рѣдкія слова.
И полдня вѣщее молчанье
Таило жгучую печаль
Невыразимаго страданья.
И смутнымъ окомъ, глядя вдаль,
Ты говорила:
„Смерть сурово
Придетъ, какъ синяя гроза.
Приблизить грустныя глаза.
И тихо спроситъ: Ты готова?
63

Что я отоѣчу въ этотъ день?
Среди живыхъ я только тѣнь.
Какая темная обида
Меня изъ бездны извлекла?
Я здѣсь брожу, какъ тѣнь Аида,
Я не страдала, не жила...
Мнѣ надо снова воплотиться
И крови жертвенной напиться,
Чтобы понять языкъ людей.
Печаленъ сонъ души моей.
Она безрадостна, какъ Лета...
Кто здѣсь поставилъ ей межи?
Я родилась изъ чьей­то лжи,
Какъ Калибанъ изъ лжи поэта.
Мнѣ не мила земная твердь...
Кто не жилъ, тѣхъ не приметъ смерть*.
Какъ этотъ день теперь далеко
Съ его безкрылою тоской!
Онъ былъ, какъ бѣлый свѣтъ востока
Предъ наступающей зарей.
Онъ былъ какъ вѣщій сонъ не.зрящей,
Себя незнающей, скорбящей,
Непробудившейся души.
И тайны въ утренней тиши
Свершались:

.Нѣкій всталъ съ востока
Въ хитонѣ блѣдно­золотомъ
И чашу съ пурпурнымъ виномъ
Онъ поднялъ въ небо одиноко.
Земли пустыя страшны очи.
Онъ встрѣтилъ ихъ и ослѣпилъ,
Онъ въ мірѣ чью­то кровь пролилъ
И затопилъ eh бездну ночи".

64

И, трепеща, необычайны,
Горѣ мы подняли сердца
И причастились страшной Тайны
Въ лучахъ пылавшаго лица.
И долу, въ міръ вела дорога —
Исчезнуть, слиться и сгорѣть.
Земная смерть есть радость Бога:
Онъ сходитъ въ міръ, чтобъ умереть.
И мы, какъ боги, мы, какъ дѣти,
Должны пройти по всей землѣ,
Должны запутаться во мглѣ,
Должны ослѣпнуть въ яркомъ свѣтѣ,
Терять другъ друга на пути,
Страдать, искать и, вновь найти...
1904—1005 г.

Парижъ.

ВЪ МАСТЕРСКОЙ.
Ясный вечеръ, знмній и холодный,
За высокимъ матовымъ стекломъ.
Тамъ въ окнѣ, въ зеленой мглѣ подводной
Бьются зори огненнымъ крыломъ.
Смутный часъ... Всѣ линіи нерѣзки.
. Всѣ предметы стали далеки.
Блѣдный лучъ оть алой занавѣски
Отѣняетъ линію щеки.
Міръ тѣней погасшихъ и поблеклыхъ,
Хризантемы въ голубой пыли;
Стебли травъ, какъ кружево, на стсклахъ...
Мы глаза таинственной земли...
Въ глубь ростутъ непрожитые годы.
Чутокъ сонъ дрожащаго стебля.
Въ насъ молчатъ всезнающія воды,
Видитъ сны пезрячая земля.

65

5

Дѣвочка милая, долгой разлукою
Время не сможетъ нашъ сонъ побѣдить:
Есть между нами незримая нить.
Дай я тихонько тебя убаюкаю:
Близко касаются головы наши,
Нѣтъ раздѣленій, преграды и дна.
День, опрозраченный тайнами сна,
Станетъ подобнымъ сапфировой чашѣ.
Міръ, увлекаемый плавнымъ движеньемъ,
Звѣздныя звенья влача, какъ змѣя,
Станетъ зеркальнымъ, живымъ отраженьемъ
Нашего вѣчнаго, слитнаго Я.
Ночь придетъ. За бархатною мглою
Станутъ блѣдны полыньи зеркалъ.
Я тебя согрѣю и укрою,
Чтобъ никто не видѣлъ, чтобъ никто не зналъ.
Свѣтъ зажгу. И ровный кругъ отъ лампы
Озарить растенья по угламъ,
На стѣнахъ японскіе эстампы.
На шкафу химеры съ Notre­Dame.
Барельефы, вѣтви эвкалипта,
Полки книгъ, бумаги на столахъ,
И надъ ними тайну­тайнъ Египта—
Блѣдный ликъ царевны Таіахъ...
Осень. 1905 г. Парижъ.

ВО СЛѢДЪ.
Мысли поютъ: „Мы устали... мы «стынемъ..."
Сплю. Но мой духъ не спокоенъ во снѣ.
Духъ мой несется по снѣжнымъ пустынямъ
Въ дальней и жуткой странѣ.
Духъ мой съ тобою въ качаньи вагона.
Мысли поютъ и поютъ безъ конца.
66

Духъ моН въ Россіи... Ведетъ Антигона
Знойной пустыней слѣпца.
Духъ мой несется къ землѣ припадая
Вдоль по дорогамъ распятой страны.
Тонкими нитями въ сердце вростая,
Въ мірѣ клубятся кровавые сны.
Духъ мой съ тобою уносится... Иней
Стекла вагона заткалъ и къ окну,
Къ снѣжной лунѣ гіацинтово­синей
Вмѣстѣ съ тобою лицомъ я прильну.
Духъ мой съ тобою въ качаньи вагона.
Мысли поютъ и поютъ безъ конца...
Горной тропою ведетъ Антигона
Въ знойной пустынѣ слѣпца...
1006. Февраль. Парижъ.

Какъ млечный путь любовь твоя
Во мнѣ мерцаетъ влагой звѣздной,
Въ зеркальныхъ снахъ надъ водной бездной
Алмазность пытки затая.
Ты слезный свѣтъ во тьмѣ желѣзной,
Ты горькій звѣздный сокъ. А я —
Я помутнѣвшіе края
Зари слѣпой и безполезной.
И жаль мнѣ ночи... Оттого ль,
Что вѣчныхъ звѣздъ родная боль
Намъ новой смертью сердце скрѣпитъ?
67

5*

Какъ синій ледъ мой день... Смотри!
И меркнетъ звѣздъ алмазный трепетъ
Въ безбольномъ холодѣ зари.
1907. Мартъ. Петербургъ.

IN MEZZA DI CAMIN...
Блуждая въ юности извилистой дорогой,
Я въ темный Дантовъ лѣсъ вступилъ въ цути своемъ,
И духъ мой радостный охваченъ былъ тревогой.
Съ безумной дѣвушкой, глядѣвшей въ водоемъ,
Я встрѣтился въ лѣсу. „Не можетъ быть случайна, —
Сказалъ я,—встрѣча здѣсь. Пойдемъ теперь вдвоемъ".
Но, вѣщимъ трепетомъ объять необычайно,
Къ лѣсному зеркалу я вмѣстѣ съ ней приникъ,
И нѣкая межъ насъ въ тотъ мигъ возникла тайна.
И вдругъ увидѣлъ я со дна встающій ликъ —
Горящій пламенемъ ликъ Солнечнаго Звѣря.
— „Уйдемъ отсюда прочь!" Она же птичій крикъ
Вдругъ издала и, правдѣ сновъ повѣря,
Спустилась въ зеркало чернѣющихъ пучннъ...
Смертельной горечью была мнѣ та потеря.
И въ зрящемъ сумракѣ остался я одинъ.
1U07. 16 Мая. Москва.

68

5РЩДА ПОЛЫНЬ

Александра Михайлоенѣ Петровой.

Быть черною землей. Раскрывъ покорно грудь,
Осліъпнуть въ пламени сверкающаго ока,
И чувствовать, какъ плугъ, вонзившійся глубоко
Въ живую плоть, ведетъ священный путь.
Подъ сѣрымъ бременемъ небесного покрова
Лить всѣми ранами потоки темныхъ водъ.
Быть вспаханной землей... И долго ждать, что вотъ
Въ меня сойдешь, во мнѣ распнется Слово.

Быть Матерью­Землей. Внимать, какъ ночью рожь
Шуршишь про таинства возврата и возмездья,
И видѣть надъ собой алмазныхъ рунъ чертежъ:
По небу черному плывущія созвѣздья.
1906. Сентябрь. Вогдановщина.

Одилону Рэдону.
Я шелъ сквозь ночь. И блѣдной смерти пламя
Лизнуло мнѣ лицо и скрылось безъ слѣда...
Лишь вѣчность зыблется ритмичными волнами.
И съ грустью, какъ во снѣ, я помню иногда
Угасшій метеоръ въ пустыняхъ мірозданья,
Сѣдой кристаллъ въ сверкающей пыли,
Гдѣ Ангелъ, проклятый проклятіемъ всезнанья,
Живетъ межъ складками морщинистой земли.

КРОВЬ.
Посвященіе на книгѣ .Эросъ"
Въ моей крови—слѣпой Двойникъ.
Онъ рѣдко кажетъ дымный ликъ,—
Тревожный, вѣщій, сокровенный.
Приникнулъ ухомъ... Гдѣ ты, плѣнный?
И мысль рванулась... и молчитъ.
На днѣ глухая кровь стучитъ...
Стучитъ — бѣжитъ... Стучитъ — бѣжитъ...
Слѣпой огонь во мнѣ струить.
Огонь древнѣй, чѣмъ пламя звѣздъ,
Въ ней память темныхъ, старыхъ мѣстъ.
Въ ней пламень черный, пламень древній
Въ ней тьма горитъ, пъ ней свѣта нѣтъ,
Она властительнѣй и гнѣвнѣй,
Чѣмъ вихрь сіяющихъ планетъ.
Слѣпой Двойникъ! Мой Пращуръ плѣнный!
Властитель мнѣ невнятныхъ грезъ!
Съ какой покинутой вселенной
Ты тайны душныя нринесъ?
73

Зачѣмъ во тьму кровосмѣшеній,
Къ соприкасаньямъ алыхъ жалъ
Меня—Эдипа, ты послалъ
Искать зловѣщихъ откровеній?
Петербурга 1907.

САТУРНЪ.
М. А. Эртелю.
На тверди видимой алмазно и лазурно
Созвѣздій медленныхъ мерцаетъ блѣдный свѣтъ.
Но въ небѣ времени снопы иныхъ планетъ
Несутся кольцами и въ безднахъ гибнуть бурно.
Пусть темной памяти источенная урна
Ихъ пепелъ огненный развѣяла какъ бредъ—
Въ седмичномъ кругѣ дней горитъ ихъбѣглыйслѣдъ.
О, пращуръ Лунъ и Солнцъ, вселенная Сатурна!
Гдѣ ткало въ дымныхъ снахъ сознаніе ­ паукъ
Живыя ткани тѣлъ, но тѣло было — звукъ.
Гдѣ лился музыкой, непознанной для слуха,
Творящихъ числъ и воль мерцающій потокъ,
Гдѣ въ горькомъ сердцѣ тьмы сгущался звѣздный
сокъ,
Что темнымъ языкомъ лепечетъ въ венахъ глухо.
Петербургъ. 1907.

СОЛНЦЕ.
Б. А. Неману.
Святое око дня, тоскующій гигантъ!
Я самъ въ своей груди носилъ твой пламень плѣнньгй,
Проннзанъ зрѣніемъ, какъ бѣлый брилліантъ,
Въ багровой тьмѣ рождавшейся вселенной.
74

Но ты, всезрящее, покинуло меня,
И я внутри ослѣпъ, вернувшись въ чресла ночи.
И вотъ простерли мы къ тебѣ—истоку Дня —
Земля свои цвѣты и я —слѣпыя очи.
Невозвратимое! Ты гаснешь въ высотѣ,
Лучи призывные^ кидая издалека.
Но я въ своей душѣ возжгу иное око
И землю поведу къ сіяющей мечтѣ!
Петербург!). 1907.

ЛУНА.
Бальмонту.
Сѣдой кристаллъ магическихъ заклятій,
Хрустальный трупъ въ покровахъ тишины,
Алмазъ ночей, владычица зачатій,
Царица водъ, любовница волны!
Съ какой тоской изъ водной глубины
Къ тебѣ растутъ, сквозь мглу моихъ распятій —
Къ Діанѣ блѣдной, къ яростной Гекатѣ,
Змѣиные, непрожитые сны!
И сладостенъ и жутко безотраденъ
Алмазный бредъ морщинъ твоихъ и впадинъ,
Твоихъ морей блестящая слюда —
Какъ страстный вопль въ безстрастности эфира...
Ты крикъ тоски, застывшій глыбой льда,
Ты мертвый ликъ отвергнутаго міра!
1907.

75

ГРОТЪ НИМФЪ.
Сергѣю Соловьеву.
О, странникъ­человѣкъ! Познай Священный Гротъ
И надпись скорбную „Amori et Dolori".
Изъ бездны хаоса, сквозь огненное море,
Въ пещеры времени влечетъ водоворотъ.
Но смертнымъ и богамъ отверстъ различный входъ:
Любовь — тропа однимъ, другимъ дорога — горе.
И каждый припадетъ къ сіяющей амфорѣ,
Гдѣ тайной Эроса хранится вѣщій медъ.
Отмѣченъ входъ людей оливою вѣтвистой —
Въ пещерѣ влажныхъ нимфъ, таинственной и мглистой,
Гдѣ вѣчные ключи рокочутъ въ тайникахъ,
Гдѣ пчелы въ темнотѣ слагаютъ сотовъ грани,
Наяды вѣчно ткутъ на каменныхъ станкахъ
Одежды жертвенной пурпуровыя ткани.
Коктебель. 1907.

Руанскій соборъ.
Руанъ 24 іюлп 1905 г.

Аннѣ Рудольфовнѣ Минцловоіі.

I. ночь.
Вечеръ за днемъ безпокойнымъ.
Городъ, какъ уголь, зардѣлъ,
Вѣетъ прерывистымъ, знойнымъ,
Рдянымъ дыханіемъ тѣлъ.
Плавны, какъ пѣніе хора,
Прочь отъ земли и огней
Высятся дуги собора
Къ свѣтлымъ пространствамъ ночей.
Въ тверди сіяюще­синей,
Въ звѣздной алмазной пыли,
Нити стремительныхъ линій
Сѣрыя сѣти сплели.
Въ горній просторъ безъ усилья
Взвились громады камней...
Птичьи упругія крылья —
Крылья у старыхъ церквей!
1907

П. ЛИЛОВЫЕ ЛУЧИ.
О, фіолетовыя грозы,
Вы — тѣнь алмазной бѣлизныі
Двѣ аметистовыя Розы
Сіяютъ съ горней вышины.
77

Дымится кровь огнемъ багровымъ,
Рубины рдѣготъ винпыхъ лозъ,
Но я молюсь лучамъ лиловымъ,
Пронзившимъ сердце вѣчныхъ Розъ.
И я склоняюсь на ступени,
Къ лиловымъ пятнамъ темныхъ нлитъ,
Дождемъ фіалокъ и сирени
Во тьмѣ сіяющей облить.
И храма древнія колонны.
Горятъ фіалковымъ огнемъ.
Какъ аметистъ, глаза безсонны
И сожжены лиловымъ днемъ.
1907.

III. ВЕЧЕРНІЯ СТЕКЛА.
Гаснетъ день. Въ соборѣ все поблекло.
Дымный камень лиловатъ и сѣръ.
И цвѣтами отцвѣтаютъ стекла
Въ глубинѣ готическихъ пещеръ.
Темнымъ свѣтомъ вытканныя ткани,
Страстныхъ душъ вѣнчальная фата,
Въ нихъ рубинъ вина, возникшій въ Канѣ,
Алость розъ, расцвѣтшихъ у креста,
Хризолитъ осенній и пьянящій,
Медъ полудней — царственный янтарь,
Аметистъ — молитвенный алтарь,
И сапфиръ испуганный и зрящій.
Въ
Въ
Въ
Въ

нихъ
нихъ
нихъ
нихъ

горитъ вечерній океанъ,
призывъ далекаго набата,
глухой, торжественный органъ,
душа стоцвѣтная распята.

78

Тѣмъ, чей путь таинственно суровъ,
Чья душа тоскою осіянна,
Вы — цвѣты осеннихъ вечеровъ,
Позднихъ зорь далекая Осанна.
1907.

IV. СТИГМАТЫ.
Чья рука, летучая какъ пламень,
По страстнымъ путямъ меня ведетъ?
Подъ ногой не гулкій чую камень,
А журчанье вѣщихъ водъ...
Духъ пронзаютъ острыя пилястры,
Мракъ ужаленъ пчелами свѣчей.
О, сердца, расцвѣтшія, какъ астры,
Золотымъ сіяніемъ мечей!
Свѣтъ страданья, алый свѣтъ вечерній
Пронизалъ рѣзной, узорный храмъ.
Ахъ, какъ жалятъ жала алыхъ терній
Блѣдный лобъ, приникшій къ алтарямъ!
Вся душа — какъ своды и порталы,
И, какъ синій ладанъ, въ ней испугъ.
Знаю васъ, священные кораллы,
На ладоняхъ распростертыхъ рукъ!
1907.

V. СМЕРТЬ.
Вьются ввысь прозрачныя ступени,
Духъ горитъ... и дали безъ границъ.
Здѣсь святыхъ сіяющія тѣни,
Шелестъ крылъ и крики бѣлыхъ птицъ.

79

А внизу, глубоко — въ древнсмъ храмѣ
Вздохъ земли подъемлетъ литія.
Я иду алмазными путями,
Жгутъ ступни соборовъ острія.
Подь ногой сіяющія грозди —
Пыль міровъ и пламя бѣлыхъ звѣздъ.
Вы, міры, — вы огненные гвозди,
Вѣчный духъ распявшіе на крестъ.
Разорвись завѣса въ темномъ храмѣ,
Разомкнись лазоревая твердь!
Вотъ она, какъ ангелъ, надъ мірами,
Факелъ жизни — огненная Смерть!
1907.

VI. ПОГРЕБЕНЬЕ.
Глубь земли... Источенныя крипты.
Слышно пѣнье, — погребальный клиръ.
Вѣтви пальмъ. Сухіе эвкалипты.
Запахъ воска. Тлѣніе и миръ...
Здѣсь соборовъ каменные корни.
Прахомъ въ прахъ таинственно сойти,
Здѣсь истлѣть, какъ сѣмя въ темномъ дернѣ,
И цвѣткомъ собора расцвѣсти!
Милой плотью скованное время,
Своды лба и звенья позвонковъ
Я сложу, какъ радостное бремя,
Какъ гирлянды праздничныхъ вѣнковъ.
Не придя къ конечному предѣлу
И земной любви не утоля,
Твоему страдающему тѣлу
Причащаюсь, темная земля.

80

Свѣтъ очей — любовь мою сыновью
Я тебѣ незрячей отдаю
И своею солнечною кровью
Злое сердце мрака напою.
1907,

VII. ВОСКРЕСЕНЬЕ.
Сердце острой радостью ужалено.
Запахъ травъ и колокольный гулъ.
Чьей рукой плита моя отвалена?
Кто запоръ гробницы отомкнулъ?
Небо въ перьяхъ — высится и яснится...
Жемчугъ дня... Откуда мнѣ сіе?
И стоить соборъ — первопричастница
Въ кружевахъ и бѣлой кисеѣ.
По
По
По
По

рѣчнымъ серебрянымъ излучинамъ,
коврамъ сіяющихъ полей,
селеньямъ, сжавшимся и скученнымъ,
стариннымъ плитамъ площадей,

Вижу я, идутъ отроковицами,
Въ свѣтлыхъ ризахъ, въ дѣвственной фатѣ,
Въ кружевахъ, съ завѣшенными лицами,
Рядъ церквей — невѣсты во Христѣ.
Этимъ камнямъ, сложеннымъ съ усильями,
Нѣтъ оковъ и нѣтъ земныхъ границъ!
Вдругъ взмахнутъ испуганными крыльями
И взовьются стаей голубицъ.
19С7.

81

6

ГНОСТИЧЕСКІЙ ГИМНЪ ДѢВѢ МАРШ.
Вячеславу Иванову.
Славься, Марія!
Хвалите, хвалите
Крестный тайны
Во тьмѣ естества!
Mula­Pracriti —
Покровъ Божества.
Дремная греза
Отца Парабрамы,
Сонная Майа,
Праматерь­матерія!
Греза изъ грезы...
Вскрываются храмы.
Жертвы и смерти
Живая мистерія.
Марево­Мара,
Море безмѣрное.
Amor­Maria —
Звѣзда надъ морями!
Мѣрною рябью
Разбилась вселенная.
Въ ритмѣ вскрывается
Тайна глубинная...
Въ пѣнныя крылья
Свои голубиныя
Моремъ овита,
Изъ влаги рожденная —
Ты Афродита —
Звѣзда надъ морями.
Море — Марія!

82

Майего въ мірѣ
Рождается Будда.
Въ областяхъ звѣздныхъ
Надъ міромъ царитъ.
Вѣрьте свершителю
Вышняго чуда:
Пламя, угасшее въ безднахъ, —
Горитъ!..
Майа — Марія!
Майа, принявшая
Бога на крестъ,
Майа, зачавшая
Вечеръ — Гермеса.
Съ пламени вѣщихъ
Сверкающихъ звѣздъ
Сорвана дня
Ледяная завѣса.
Майа — Марія!
Мы въ безднахъ погасли,
Мы путь совершили,
Мы въ темныя ясли
Бога сложили...
Ave Maria!
Петербург!.. 1907.

83

Киммерійскія сумерки.
Константину Ѳеодоровичу Богаевскому.

I.
ПОЛЫНЬ.
Костеръ мой догоралъ на берегу пустыни.
Шуршали шелесты струистаго стекла.
И горькая душа тоскующей полыни
Въ истомной мглѣ качалась и текла.
Въ гранитахъ скалъ— надломленный крылья.
Подъ бременемъ холмовъ — изогнутый хребетъ.
Земли отверженной — застывшія усилья.
Уста Праматери, которымъ слова нѣтъ!
Дитя ночей призывныхъ и пытливыхъ,
Я самъ — твои глаза, раскрытые въ ночи
Къ сіянью древнихъ звѣздъ, такихъ же сиротливыхъ,
Простершихъ въ темноту зовущіе лучи.

8­1

Я самъ—устаітвои, безгласный какъ'камень!
Я тоже пзнемогъ въ оковахъ нѣмоты.
Я свѣтъ потухшихъ солнцъ, я словъ застывшій пламень
Незрячій и нѣмой, безрылый какъ и ты.
О, мать­невольница! На грудь твоей пустыни
Склоняюсь я въ полночной тишинѣ...
И горькій дымъ костра, и горькій духъ полыни,
И горечь волнъ— останутся во мнѣ.
1907.

II.
Я иду дорогой скорбной въ мой безрадостный Коктебель...
По нагорьямъ тернъ узорный и кустарники въ серебрѣ.
По долинамъ тонкимъ дымомъ розовѣетъ внизу миндаль
И лежитъ земля страстная въ черныхъ ризахъ и ораряхъ.
Припаду я къ острымъ щебнямъ, къ сѣрымъ срывамъ
размытыхъ горъ,
Причащусь я горькой соли задыхающейся волны,
Обовью я чобромъ, мятой и полынью сѣдой чело.
Здравствуй, ты, въ веснѣ распятый, мой торжественный
Коктебель!
Коктебель 1907.

III.
Темны лики весны. Замутились влагой долины,
Выткали синюю даль прутья сухихъ тополей.
Тонкій снѣжный хрусталь опрозрачилъ дальнія горы.
Влажно тучнѣютъ поля.
Свивши тучи въ кудель и окутавъ горныя щели,
Вѣтеръ, рыдая, прядетъ тонкія нити дождя.
Море глухо шумитъ, развивая древнія свитки
Вдоль по пустыннымъ пескамъ.
1907.

85

IV.
Стариннымъ золотомъ и желчью напиталъ
Вечерній свѣтъ холмы. Зардѣли красны, буры
Клоки косматыхъ травъ, какъ пряди рыжей шкуры.
Въ огнѣ кустарники и воды какъ металлъ.
А груды валуновъ и глыбы голыхъ скалъ
Въ размытыхъ впадинахъ загадочны и хмуры.
Въ крылатыхъ сумеркахъ — намеки и фигуры...
Вотъ лапа тяжкая, вотъ челюсти оскалъ,
Вотъ холмъ сомнительный, подобный вздутымъ ребрамъ.
Чей согнутый хребетъ поросъ какъ шерстью чобромъ?
Кто этихъ мѣстъ жилецъ: чудовище? титаиъ?
Здѣсь душно въ тѣснотѣ... А тамъ—просторъ, свобода,
Тамъ дышитъ тяжело усталый Океанъ
И вѣетъ запахомъ гніющихъ травъ и іода.
1907.

V.
Здѣсь былъ священный лѣсъ. Божественный гонецъ
Ногой крылатою касался сихъ прогалинъ.
На мѣстѣ городовъ ни камней, ни развалинъ.
По склонамъ бронзовымъ ползутъ стада овецъ.
Безлѣсны скаты горъ. Зубчатый ихъ вѣнецъ
Въ зеленыхъ сумеркахъ таинственно печаленъ.
Чьей древнею тоской мой вѣщій духъ ужаленъ?
Кто знаетъ путь боговъ — начало и конецъ?
Размытыхъ осыпей, какъ прежде, звонки щебни
И море древнее, вздымая тяжко гребни,
Кипитъ по отмелямъ гудящихъ береговъ.

86

И ночи звѣздныя въ слезахъ проходятъ мимо,
И лики темные отвергнутыхъ боговъ
Глядятъ и требу ютъ, зовутъ... неотвратимо.
1907.

VI.
Равнина водъ колышется широко.
Обведена серебряной каймой.
Мутится мысъ, зубчатою стѣной
Ступивъ на зыбь расплавленнаго тока.
Туманный день раскрылъ златое око,
И блѣдный лучъ, расплесканный волной,
Скользить, дробясь надъ мутной глубиной,—
То колосъ дня отъ пажитей востока.
Въ волокнахъ льна златится блѣдный кругъ
Жемчужныхъ тучъ, и солнце, какъ паукъ,
Дрожитъ въ сѣтяхъ алмазной паутины.
Вверхъ обрати ладони тонкихъ рукъ —
Къ истоку дня! Стань лиліей долины,
Стань стеблемъ ржи, дитя огня и глины!
1907.

VII.
Надъ зыбкой рябью водъ встаетъ изъ глубины
Пустынный кряжъ земли: хребты скалистыхъ гребней,
Обрывы черные, потоки красныхъ щебней —
ГГредѣлы скорбные незнаемой страны.
Я вижу грустные, торжественные сны —
Заливы гулкіе земли глухой и древней,
Гдѣ въ позднихъ сумеркахъ грустнѣе и напѣвнѣй
Звучать пустынные гекзаметры волны.
87

И парусъ въ темнотѣ, скользя по бездорожью,
Трепещетъ древнею, таинственною дрожью
Вѣтровъ тоскующихъ и дышащихъ зыбей.
Путемъ назначеннымъ дерзанья и возмездья
Стремить мою ладыо глухая дрожь морей,
И въ небѣ теплятся лампады Семизвѣздья.
1907.

VIII.
MARE INTERNUM.
Я— солнца древній путь отъ красныхъ скалъ Тавриза
До темныхъ врать, гдѣ сталь Геракловъ градъ — Кадиксъ.
Мной кругъ земли омыть, въ меня впадаетъ Стиксъ
И струйный столбъ огня на мнѣ сверкаетъ сизо.
Вотъ рдяный вечерь мой: съ зубчатаго карниза
Ко мнѣ склонились кедръ и блѣдный тамариксъ.
Широко шелеститъ фіалковая риза,
Заливы черные сіяютъ, какъ ониксъ.
Люби мой долгій гуль и зыбкихъ взводней змѣи,
И въ хорахъ волнъ моихъ напѣвы Одиссеи.
Вдохну въ скитальный духъ я власть дерзать и мочь,
И обоймутъ тебя въ глухомъ моемъ просторѣ
И тысячами глазъ взирающая Ночь,
И тысячами устъ глаголящее Море.
1907.

88

IX.
ГРОЗА.
Дивъ кличешь по древію, велишь послушати
Волзѣ, Поморью. Посулыо, Сурожу...
Запалъ багровый день. Надъ тусклою водой
Зарницы синія трепещутъ бѣглой дрожью.
Шуршитъ глухая степь сухимъ быльемъ и рожью,
Вся млѣетъ травами, вся дышитъ душной мглой,
И тутнетъ гулкая. Дивъ кличетъ предъ бѣдой
Ардавдѣ, Корсуню, Поморью, Посурожью,—
Землѣ незнаемой разносить вѣсть Стрибожью:
Птицъ стономъ убуди и вста звѣриный вой.
Съ тучъ вѣтръ плеснулъ дождемъ и мечется съ испу­
гомъ
По блѣднымъ заводямъ, по ярамъ, по яругамъ...
Тьма прыщетъ молніи въ зыбучее стекло...
То Землю древнюю тревожа долгимъ зовомъ,
Обида вѣщая раскинула крыло
Надъ гнѣвнымъ Сурожемъ и пѣнистымъ Азовомъ.
1007.

X.
ПОЛДЕНЬ.
Травою жесткою, пахучей и сѣдой
Поросъ безплодный скатъ извилистой долины.
Бѣлѣетъ молочай. Пласты размытой глины
Искрятся грифелемъ и сланцемъ, и слюдой.

89

По стѣнамъ шифера, источеннымъ водой,
Побѣги каперсовъ; изсохшій стволъ маслины;
А выше за холмомъ лиловыя вершины
Подъемлетъ Карадагъ зубчатою стѣной.
И этотъ тусклый зной, и горы въ дымкѣ мутной,
И запахъ душныхъ травъ, и камней отблескъ ртутный,
И злобный крикъ цикадъ, и клекотъ хищныхъ птицъ —
Мутятъ сознаніе. И зной дрожитъ отъ крика...
И тамъ—во впадинахъ зіяющихъ глазницъ
Огромный взглядъ растоптаннаго Лика.
1007.

XI.
ОБЛАКА.
Гряды холмовъ отусклилъ марный иней.
Громады тучъ по сводамъ синихъ дней
Ввысь громоздятъ (все выше, все тѣснѣй)
Клубы свинца, сѣдыя крылья пиній,
Столбы снѣговъ, и гроздями глициній
Свисаютъ внизъ... Зной глуше и тускнѣй.
А по степямъ несется бѣгъ коней,
Какъ темный летъ разгнѣванныхъ Эрриній.
И сбросилъ Гнѣвъ тяжелый громъ съ плеча,
И, ярость водъ на долы расточа,
Отходить прочь. Равнины мѣдно­буры.
Въ моряхъ зари чернѣетъ кровь боговъ.
И дымные встаютъ межъ облаковъ
Сыны огня и сумрака — Ассуры.
1909.

90

XII.
СЕХМЕТЪ.
Влачился день по выжженнымъ лугамъ.
Струился зной. Хребтовъ синѣли стѣны.
Шли облака, взметая клочья пѣны
На горный кряжъ. (Доступный чьимъ ногамъ?).
Чей голосъ съ горъ звенѣлъ сквозь знойный гамъ
Цикадъ и осъ? Кто мыслилъ перемѣны?
Кто съ узкой грудью, съ профилемъ гіены
Ликъ обращалъ навстрѣчу вечерамъ?
Теперь на долъ ночная пала птица,
Край запада лудою распаля.
И персть путей блуждаетъ и томится...
Чу! Въ теплой мглѣ (померкнули поля...)
Далеко ржетъ и долго кобылица.
И трепетомъ отвѣтствуетъ земля.
1009.

XIII.
Сочилась желчь шафраннаго тумана. .
Былъ стоптанъ стыдъ, притуплена любовь...
Стихала боль. Дрожала зыбко бровь.
Плылъ горизонтъ. Глазъ видѣлъ четко, пьяно.
Былъ въ свиткахъ тучъ на небѣ явленъ вновь
Грозящій стихъ закатнаго Корана...
И былъ нашъ день одна большая рана,
И вечеръ сталъ запекшаяся кровь.

91

Въ тупой тоскѣ мы отвратили лица.
Въ пустыхъ сердцахъ звучало глухо: „Нѣтъ!"
И, застонавъ, какъ раненая львица,
Вдоль по камнямъ влача кровавый слѣдъ,
Ты на рукахъ ползла отъ мѣста боя,
Съ древкомъ въ боку, отъ боли долго воя...
Августъ 1909.

XIV.
ОДИССЕЙ ВЪ КИММЕРІИ.
Лидіи Дм. Зиновьевой­Аннибалъ.
Ужъ много дней рѣкою Океаномъ
Навстрѣчу дню, расправивъ паруса,
Мы бѣгъ стремимъ къ неотвратимымъ странамъ.
Усталыхъ волнъ все глуше голоса,
И слѣпнетъ день, мерцая окомъ рдянымъ.
И вотъ вдали синѣетъ полоса
Ночной земли и, слитые съ туманомъ,
Излоги горъ и скудные лѣса.
Нашъ путь ведегь къ божницамъ Персефоны,
Къ глухимъ ключамъ, подъ сѣни скорбныхъ рощъ
Раинъ и ивъ, гдѣ папоротникъ, хвощъ
И черный тиссъ одѣли лѣса склоны...
Туда идемъ, къ закатамъ темныхъ дней
Во срѣтенье тоскующихъ тѣней.
17 октября 1907.
Коктебель.

92

Зеленый валъ отпрянулъ и пугливо
Умчался вдаль, весь пурпуромъ горя...
Надъ моремъ разлилась широко и лѣниво
Пѣвучая заря.
Живая зыбь, какъ голубой стеклярусъ.
Лиловыхъ тучъ карнизъ.
Въ стеклянной мглѣ трепещетъ сѣрый парусъ.
И вѣтръ въ снастяхъ повисъ.
Пустыня водъ... Съ тревогою неясной
Толкаетъ челнъ волна.
И распускается, какъ папоротникъ красный,
Зловѣщая луна.

93

Вѣщій крикъ осенняго вѣтра въ полѣ,
Завернувшись въ складки одежды темной,
Стонетъ бурный вечеръ въ тоскѣ бездомной,
Стонетъ отъ боли.
Раздирая тьму, облака, туманы,
Простирая алыя къ Ночи руки,
Обнажаетъ Вечеръ въ порывѣ муки
Рдяныя раны.
Плачьте, плачьте, плачьте, безумцы­вѣтры,
Надъ горой, надъ полемъ глухимъ, надъ пашней...
Слышу въ голыхъ прутьяхъ, въ травѣ вчерашней,
Вопли Деметры.
1907.

* * *
Священныхъ странъ
Вечерніе экстазы.
Сверканье латъ
Поверженнаго Дня!
Въ волнахъ шафранъ,
Колышатся топазы,
Разлить закатъ
Озерами огня.
Какъ волоса,
Волокна тонкихъ дымовъ,
Припавъ къ землѣ,
Синѣютъ, лиловѣютъ,
И паруса,
Что крылья серафимовъ,
Въ закатной мглѣ
Надъ моремъ пламенѣютъ.

91

Изломъ волны
Сіяетъ аметистомъ,
Струистыми
Смарагдами огней...
О, эти сны
О небѣ золотистомъ!
О пристани
Крылатыхъ кораблей!..
1907.

ОСЕНЬЮ.
Рдяны краски,
Воздухъ чистъ;
Вьется въ пляскѣ
Красный листъ,—
Это осень,
Далей просинь,
Гулы сосенъ,
Вѣтокъ свистъ.
Вѣтеръ клонитъ
Рядъ ракитъ,
Листья гонитъ
И вихритъ
Вихрей рати
И на скатѣ
Перекати ­
Поле мчитъ.
Воды мутить,
Гомитъ гамъ,
Рыщеть, крутить
Здѣсь и тамъ —
По нагорьямъ,

95

Плоскогорьямъ
Лукоморьямъ,
И морямъ.
Заверть пыли
Чрезъ поля
Вихри взвили,
Пепеля;
Чьи­то руки
Напружили,
Точно луки,
Тополя.
Въ море прянетъ,—
Виръ встаетъ,
Воды стянетъ,
Загудеть,
Рветъ на части
Лодокъ снасти,
Дышитъ въ пасти
Пѣнныхъ водъ.
Ввысь, въ червленый
Солнца дискъ —
Милліоны
Алыхъ брызгъ!
Гребней взвивы,
Струй отливы,
Коней гривы,
Пѣны взвизгъ...
*

*

1907. Коктебель.

■х­

Поликсенѣ С. Соловьевой.
Надъ горестной землей —пустынной и огромной —
Больной прерывистымъ дыханіемъ вѣтровъ,
Везумной полднями, облитой кровью темной
Закланныхъ вечеровъ, —

96

Свой ликъ, безсмертною пылаюідій тоскою,
Сынъ старшій Хаоса, несешь ты въ славѣ дня!
Пустыни времени лучатся подъ стезею
Всезрящаго огня.
Колючій ореолъ, гудящій въ мѣдныхъ сферахъ,
Слѣпящій вихрь креста—къ закату клонишь ты,
И гасишь темный лучъ въ безвыходныхъ пещерахъ
Вечерней пустоты.
На грани дикихъ горъ ты пролилъ пурпуръ гнѣвный,
И вѣтры — сторожа покинутой земли —
Кричатъ въ смятеніи, и моря вопль напѣвный
Теперь растетъ вдали.
И стали видимы средь сумрачной сини
Всѣ знаки скрытые, лежащіе окрестъ:
И письмена дорогъ, начертанныхъ въ пустынѣ,
И въ небѣ числа звѣздъ.
1909.

*

*

*
Ек. Ал. Бальмонтъ.

Возлюби просторы мгновенья,
Всколоси ихъ звонкую степь,
Чтобы миговъ легкія звенья
Не спаялись въ трудную цѣпь.
Ахъ, какъ тяжко бремя свободы,
Какъ темны просторы степей!
Кто вернетъ темничные своды
И запястья милыхъ цѣпей?
Что рукъ не свяжете?
Ногъ не подкосите?
На темной пажити
Меня не бросите?
Не вѣютъ крылія

97

­Аѵ

Живыхъ вѣстей
Здѣсь на развиліи
Слѣпыхъ путей.
Не зови того, кто уходитъ,
Не жалѣй о томъ, что прошло:
Даритъ смерть, а жизнь лишь уводитъ...
Позабудь и знакъ и число.
Ахъ, какъ дики эти излоги!
Какъ грустна вечерняя муть!..
Но иди: въ поляхъ безъ дороги
Пусть невѣренъ будетъ твой путь.
Край одиночества,
Земля молчанія...
Сбылись пророчества,
Свершились чаянья.
Подъ синей схимою
Простерла даль
Неотвратимую
Печаль.
1908. Гіарнжт­.

№

АЛТАРИ ВЪ ПУСТЫНЬ

Александрѣ Васильевнѣ Голыитейнь

Станешь солнце въ огненномъ притииѣ,
Струйки темной потекутъ жары...
Я поставлю жертвенникъ въ пустишь
На широкомъ темени горы.
Дрёмъ вѣтвей, пропитанныхъ смолою,
Листья, мохъ и травы я слооісу,
И огню, плѣненному землею,
Золотыя крылья развяжу.

Вспыхнуть травы пламенемъ багровымъ,
Золотисто­темнымъ и сѣдымъ,
И потянешь облакомъ лиловымъ
Горькій, терпкій и пахучій дымъ.
Ты, Ликей! Ты, Фойбосъ! Здѣсь ты, близко!
Знойный гнѣвъ, Эойось, твой великъ!
Отрокъ­богъ! Изъ солнечного диска
Мнѣ яви сверкающей свой ликъ.
1909.

Ю.Г)­іУ.оі.
Вѣйте, вайи! Флейты, пойте! Стройте, лиры! Бубенъ, бей!
Быстрый танецъ, вдоль по лугу бѣлый вихрь одеждъ раз­
вѣй!
Зарный богъ несется къ югу въ стаяхъ бѣлыхъ лебедей .
Ржутъ грифоны, клекчутъ птицы, блещутъ спицы колес­
ницъ,
Плещутъ воды, вторятъ долы звонкимъ крикомъ вешнихъ
птицъ,
Въ дальнихъ тучахъ быстро бьются крылья огненныхъ
зарницъ.
Устья рѣкъ, святыя рощи, гребни скалъ и темя горъ
Оглашаетъ ликованьемъ всѣхъ звѣрей великій хоръ —
И луга, и лѣсъ, и пашни, гулкій брегъ и синь— просторъ.
У сокрытыхъ водъ Дельфузы славятъ музы бога силъ;
Вѣщихъ сновъ слѣпыя узы бременятъ сердца Сивиллъ;
Всходятъ зели, встали травы изъ утробъ земныхъ мо­
гилъ.
Ты — цѣлитель! Ты — даятель! Отвратитель тусклыхъ
бѣдъ!
Гнѣвный мститель! Насылатель черныхъ язвъ и знойныхъ
лѣтъ!
Легкихъ Оръ святые хоры ты уводишь, Киѳаредъ!
Движешь камни, движешь сферы, строемъ лиры золотой!
Порожденный въ лонѣ Геры Геи ревностью глухой,
Гадъ Пиѳонъ у врать пещеры пораженъ твоей стрѣлой.
Листьемъ дуба, темнымъ лавромъ обвивайте алтари,
Въ бѣломъ блескѣ ярыхъ полдней пламя алое гори!
Златокудрый, огнеликій, сребролукій богъ зари!

103

Ликодатель, возвѣстившій каждой твари: „ты еси!"
Зорю духа, пламя лика въ насъ, Ликей,—не угаси!
Сѣвы звѣздъ на влажной нивѣ въ стройный колосъ вско­
лоси!
Вѣйте, вайи! Флейты, пойте! Стройте лиры! Бубенъ, бей!
Быстрый танецъ вдоль по лугу бѣлый вихрь одеждъ раз­
вѣй!
Зарный богъ несется къ югу въ стаяхъ бѣлыхъ лебедей!
Весна. 1909. Коктебель.

дэлосъ.
Сергѣю Маковскому.
Окомъ мертвеннымъ Горгоны
Обожженная земля:
Горъ зубчатыя короны,
Бухтъ зазубренныхъ края.
Рѣетъ въ морѣ бѣлый парусъ...
Какъ вѣнецъ съ пяти сторонъ—
Сизый Сирось, синій Паросъ,
Мирто, Наксосъ и Миконъ.
Гнѣвный Лучникъ! Вождь мгновеній!
Предводитель Мойръ и Музъ!
Налагатель откровеній,
Разрѣшитель древнихъ узъ!
Самъ изъ всѣхъ святынь Эллады
Ты своей избралъ страной
Каменистая Циклады,
Дэлосъ знойный и сухой.
Ни священныхъ рощъ, ни кладбищъ
Здѣсь не узрятъ корабли,
Ни луговъ, ни тучныхъ пастбищъ,
Ни питающей земли.
104

Только лавръ по склонамъ Цинта
Да въ тѣнистыхъ щеляхь стѣнъ
Влажный стебель гіашшта,
Кустикъ бѣлыхъ цикламенъ.
Но среди безводныхъ кручей
Сердцу бога сладко милъ
Терпкій духъ земли горючей,
Запахъ жертвъ и дымъ кадилъ.
Дэлосъ! Ты престоломъ Фэба
Нагъ стоишь среди морей,
Воздымая къ солнцу—въ небо
Дымы черныхъ алтарей.
1Ѳ09­

ДЕЛЬФЫ.
Стѣснили путь хребтовъ громады.
Въ долинахъ тѣнь и дымка мглы.
Горятъ на солнцѣ Ѳедріады
И клекчутъ Зевсовы орлы.
Величье тайнъ и древней мощи
Въ душѣ родить святой испугъ.
Безгласны лавровыя рощи,
И эхо множить каждый звукъ.
По русламъ рвовъ, на днѣ ущелій
Не молкнетъ молвь ручьевъ сѣдыхъ.
Изъ язвъ земли, изъ горныхъ щелей,
Какъ паръ, встаетъ туманный дыхъ.
Сюда, вѣнчаннаго лозою,—
Въ долину Дельфъ, къ устамъ земли
Благочестивою стезею
Меня молитвы привели.

105

Я плылъ по морю за дельфиномъ,
И въ полдень бѣлая звѣзда
Меня по выжженнымъ равнинамъ
Вела до зміева гнѣзда.
Но не вольна праматерь Гея
Рожать сыновъ. Пиѳонъ умолкъ,
И сторожатъ пещеру змѣя
Священный лавръ, дельфійскій волкъ.
И тамъ, гдѣ Гадъ ползою мрачной
Темнилъ полдневный призракъ дня,
Струей холодной и прозрачной
Сочится ископыть коня.
И гдѣ колчанъ съ угрозой звякалъ
И змѣя богъ стрѣлой язвилъ,
Вѣщаетъ праведный оракулъ
И горекъ лавръ во рту Сивиллъ.
И вѣтвь оливы дикой мѣсто
Подъ сѣнью милостной хранить,
Гдѣ богъ гонимаго Ореста
Укрылъ отъ гнѣва Эвменидъ.
Въ стихійный хаосъ—строй закона.
На бездны духа— пышность ризъ.
И убіенный Діонисъ —
Въ гробу предъ храмомъ Аполлона!
1909

ПРИЗЫВЪ.
У излучинъ блѣдной Леты,
Гдѣ невѣрный бродить день,
Льются призрачные свѣты,
Вѣетъ трепетная тѣнь,

106

Въ бѣлой мглѣ, въ дали озерной,
Подъ наметомъ тонкихъ ивъ,
Ты, гранатовый зерна
Тихой вѣчности вкуснвъ,
Позабыла міръ нашъ будній,
Плѣнъ одеждъ и треиетъ рукъ,
Темнымъ золотомъ полудней
Осмугленный, знойный лугъ.
Но, собравъ степныя травы, —
Макъ, шалфей, полынь и чобръ,
Я призывный отравы
Расточу межъ горныхъ ребръ.
Я солью въ сосудѣ мѣдномъ
Жизни желчь и смерти медъ,
И тебя по рѣкамъ блѣднымъ
Къ солнцу горечь повлечетъ.
Время сѣтью легкихъ звеній
Оплететъ твой бѣлый путь,
Бѣглымъ золотомъ мгновеній
Опалить земную грудь,
И, припавъ къ родному полю, —
(Всѣ ли травки проросли?)—
Примешь сладкую неволю
Жизни, лика и земли.
1908.

ПОЛДЕНЬ.
Звонки стебли травы и движенья зноя пахучи.
Горы, какъ рыжіе львы, стали на стражѣ пустынь.
Въ черно­синемъ огнѣ расцвѣтаютъ мѣдныя тучи.
Горечью дышитъ полынь.

107

Въ ярыхъ горнахъ долинъ, упоенныхъ духомъ ла Ьа­угьс­
Темнымъ золотомъ смолъ медленно плавится зной.
Нимбы свѣта, вѣнцы и сіяній тяжкихъ гирлянды
Мѣрно плывуть надъ землей.
„Травы древнихъ могилъ, мы взросли изъ камней и
праха,
Къ зною изъ ночи и тьмы, къ солнцу на зовъ возрасли.
Къ полднямъ вынесли мы, трепеща отъ сладкаго страха
Мертвыя тайны земли.
Въ зноѣ полдней глухихъ мы пьянѣемъ, горькія травы.
Млѣя по краснымъ холмамъ, съ изсиня­сѣрыхъ
камней,
Душный шлемъ фиміамъ—благовонья сладкой отравы
Въ море расплавленныхъ дней".
1908.

* *
Сердце міра, солнце Алкіана,
Снопъ огня въ сіяній Плеядъ!
Надъ зеркальной влагой Океана­
Грозди солнцъ, созвѣздій виноградъ.
Съ тихимъ звономъ, стройно и нескоро,
Возносясь надъ чуткою водой,
Золотыя числа Пиѳагора
Выпадаютъ мѣрной чередой.
Какъ рыбакъ изъ малой Галилеи,
Какъ въ степяхъ халдейскіе волхвы,
Ночь­Фіалъ, изъ устъ твоей лилеи
Пью алмазы влажной синевы!
Коктебель. 1907.

108

СОЗВѢЗДІЯ.
„Такъ силы небесный нисходить и есходятъ,
простирая другъ другу золотыя бадьи".

Гете.

Звенятъ вѣсы и клонятъ коромысла.
Нисходитъ внизъ, возносится бадья...
Часы идутъ, смѣняя въ небѣ числа,
Пути міровъ, чертя вкругъ остія.

109

Струится ночь. Журчитъ и плачетъ влага.
Ладья скользить вдоль темныхъ береговъ,
И чутокъ сонъ въ водахъ Архипелага,
Гдѣ въ морѣ спятъ созвѣздья острововъ.
Гнѣздо Гіадъ... и гроздь огней —Плеяды...
Великій Возъ и зоркій Волопасъ...
Свой правя путь чрезъ темныя Циклады—
Какой пловецъ въ умѣ не числилъ васъ?
И вашъ узоръ предъ взоромъ Одиссея
Въ иныхъ вѣкахъ искрился и мерцалъ,
И ночь текла, златыя зерна сѣя,
Надъ лономъ водъ въ дрожаніи зерцалъ.
И, ставя сѣть у древнмхъ стѣнъ Хавона,
Въ тиши ночней видали рыбари
Алмазный торсъ гиганта Оріона
Ловца звѣрей, любовника зари.
Когда жъ земля безсмертными изсякла,
Лишь глубже сталъ и ярче небосклонъ.
И Солнцу путь затмила тѣнь Геракла,
И Зевсъ воздвигъ на небѣ льдистый Тронъ.
Всѣ имена, всѣ славы, всѣ побѣды
Сплетались тамъ въ мерцаніяхъ огней.
Надъ головой жемчужной Андромеды
Чертилъ круги сверкающій Персей.
Въ себѣ тая всѣ лѣтописи міра,
Въ ночахъ свѣтясь внѣмірной красотой,
Златыми пчелами расшитая порфира
Струилась съ плечъ Іоніи святой.
1908.

110

О Н А.
Въ напрасныхъ поискахъ за ней
Я изслѣдилъ земныя тропы
Отъ Гималайскихъ ступеней
До древнихъ пристаней Европы.
Она забытый сонъ вѣковъ,
Въ ней несовершенный надежды.
Я шорохъ зналъ ея шаговъ
И шелестъ чувствовалъ одежды.
Тревожа древній сонъ могилъ.
Я поднималъ киркою плиты...
Ее искалъ, ее любилъ
Въ чертахъ Микенской Афродиты.
Предъ нею падалъ я во прахъ,
Цѣлуя пламенныя ризы
Царевны Солнца—Таіахъ
И покрывало Моны­Лизы.
Подъ гулъ молитвъ и дальній звонъ
Склонялся въ сладостномъ безсильи
Предъ ликомъ восковыхъ Мадоннъ
На знойныхъ улицахъ Севильи.
И я читалъ ея судьбу
Въ улыбкѣ внутренней зачатья,
Въ улыбкѣ дѣвушекъ въ гробу,
Въ улыбкѣ женщинъ въ мигъ объятья.
Порой въ чертахъ случайныхъ лицъ
Ея улыбки пламя тлѣло,
И кто­то звалъ со дна темницъ,
Изъ бездны призрачнаго тѣла.

Ill

Но неизмѣнна и не та
Она сквозить за тканью зыбкой,
И тихо свѣтятся уста
Неотвратимою улыбкой.
Іюль. 1909.

Въ мірахъ любви— невѣрныя кометы,—
Закрыть намъ путь провѣренныхъ орбитъ!
Явь нашихъ сновъ земля не истребить, —
Полночныхъ солнць къ себѣ насъ манятъ сеѣты.

Ахъ, не крещень еъ глубокихъ еодахъ Лети
Нашь горькій дцхъ, и память насъ томить.
Въ насъ тлѣетъ боль внѣжизненныхъ обидь —
Изгнанники, скитальцы и поэты!

Тому, кто зрячъ, но свѣтомь дня ослѣпь,
Тому, кто живъ, и брошенъ еъ темный склепъ,
Кому земля — священный край изгнанья,

Кто видишь сны и помнить имена,—
Тому въ любви не радость встрѣчъ дана,
А темныя восторги разставанья!
Коктебель. Аьтустъ 1909 года.

Елизавстѣ Іівановнѣ Дмитриевой.

ВѢНОКЪ ісонетовъ.
I.
Ііь мірахь любии невѣрнын кометы,
Сквозь горних ь сферъ мерцающій стожарь —
Клубы огня, мятущійся іюжаръ,
Вселенских ь бурь блуждающіе свѣты, —
Мы вдаль несемъ... Пусть темныя планеты
Въ насъ вндять мечь грозищихъ міру карг, —
Мы прашімъ путь свой кь солнцу, какъ Икаръ,
Плащемь вѣтровь и пламени одѣты.
Но странные, — его коснувшись, — прочь
Стремим), свой бьгь: огь солнца снова вь ночь—
Вдаль, по путямь параболь безвозвратныхъ...
Слѣпой митежъ нашъ дерзкій духь стремить
Вь багровой тьмЬ яакатоаь незакатныхъ...
Закрыть намь путь проверенных ь орбит ь!
П.
Закрыть намь путь проверенных ь орбит ь,
Пару шин
шинъъ ладъ моліпнсннаіо строи...
Земным ь богамъ земные храмы строи,
Нась жрень земли землѣ не причастить.
Ііезумьсмь сновь скнтлльный духь лоамтѵ.
Какъ пчелы мы, отставшія оть ром)..
Мы бьтлецы, и сзади наша Трои,
И зарево нашь парусь багрнннгь.
Дыханьем ь бурь таинственно влекомы,
По свиткам ь тропъ, по розстаняыъ дорогь
Стремимся мм. Суровъ нашь путь и строгь.

117

И пусть кругомь грохочутъ глухо гримы,
Пусть вьегь вихрь соыиьнІІІ и обидъ,—
Явь нашпхъ сиовъ земля не истребить!

111.
Явь нашпхъ снонъ земли не потребить:
Въ нарчѣ лучей истаюгь тихи зори,
Журчанье утръ сольется въ дневном ь хорь,
Ущербный серпь нстлЬеть и сгорнгъ,
Сѣдаи зыбь вь алмазы риздробить
Снопы лучей разсыпаниые вь морь,
Но тѣхъ ночей,—
ночей,—разверстых
разверстых ь на Ѳаворъ, —
Блескъ близкнхъ солиць вь душѣ не победить.
Насъ не слѣпять полдневные экстази
Земнихъ пустынь, ни жндкіе топазы,
Ни токи смоль, пн золото лучей.
Мы щелкомъ лунь, какъ ризамн одьгы,
Наиь вѣдомь день немеркнущих ь ночей,—
Полночныхъ солиць къ себѣ нась манить свъты.

♦IV.
ІІолночиыхъ солиць кь себь нась манить с»ѣты.„
Ul колодцах ь трубъ пытливый тонеть нзглидъ.
Алмазный ОЬгь вселеішын стремягъ:
Системы звьздъ, туманности, планеты,
Огь Альфы Пса до Bern и оіь Біты
Медвіідшіи до трепетных* Плендь —
Онь ироеторъ небесный бороздить,
Твори во іьмь свершенья и обѣты.

118

О, пыль міровъі О, pull сниіцеішыхь ачелъі
Я нзслвдиль, нзмѣрилъ, взвѣсилъ, счелъ,
Даль имена, состаинль карты, смѣты...
Mo ужасъ звьздъ оть знанья не нотухъ.
Мы помнимъ все: нашь дрешііІІ, темный духь,
Ахь, не крещенъ вь глубокнхъ иодахъ ЛетыІ

V.
Ахь, не крещенъ въ глубоких ь водахь Леты
Нашь звѣэдныИ духъ забвенісмь ночейі
Онъ не нсшілъ отъ Орковыхъ ключей,
Онь не принесъ подземные объты.
Не замкнуть кругь. Заклятья недопѣты...
Когда дли исвхь сапфирами лучей
(Іінеть день, журчитъ вь поляхъ ручей,—
Для нас* во мгль слѣпые бродя г ь свѣты,
Шурши г ь тростнакъ, мерцаетъ тьма болотъ,
Напрасный нілръ свиваеіъ а нссетъ
Осенній рой твнсй Персефоиен,
Печальный взоръ висрнеть вь ночь Пелидъ...
Но онь еще тосклив І.й и грусти Ьс,
Нашь горькШ духъ... И нанять иась томнтъ.

VI.
Нашъ горькІЙ духь... (И память нась томить...)
Нашь горькіИ цухь пророст, изъ тьмы, какъ травы,
11ь iit­.ku, іынііі ядь, мш іі і i. in ія отравы.
Мь нем i. время спить, какъ вь нідрахь ішрамндъ,
Но ни порфир ь, ни мрамор ь, ни гранить
Не создацуіь незыблемѣи оправы

119

Для роковоН, пролитой въ вѣчпость лавы,
Чю въ насъ своІІ токь невидимо струить.
Гробницы Солшгь! Міровь погнбшнхъ Урна!
И трупъ Луны и мертвыіі ликъ Сатурна —
Запомнить мбзгь и сердце затаить:
Въ крушеньяхь зввздъ рождалась мысль и крѣпла,
Но духь усталь отъ свѣяинаго пепла, —
Въ насъ тлЬеть боль вньжизненнихъ обидь!

VII.
Hi. насъ тлѣсгь боль вньжизненныхь обидъ.
Томить печаль, и глухо точитъ пламя,
И всъхъ скорбеІІ развернутое знамя
Ііь вьтрахъ тоски уныло шелестит ь.
Но пусть огонь и жалить и язвить
Пѣвучій духъ, задушенный тѣламн,—
Лаокооігь, онуганныН узлами
Горючихъ змТііі, напрягся. .. и молчить.
И никогда, ни счастье этоИ боли,
Ни гордость узь, ни радости неволи,
Пи наіігь экстазъ безвыходной тюрьмы
Не отдадпыъ за всѣ забвенья Леты!
Грааль скорбеІІ иесемъ по міру мы, —
Изгнанники, скитальцы и поэты!

VIII.
Изгнанники, скитальцы и поэты,­­
Кто жаждаль быть, но стать ннчѣмъ не смогь...
У птнць— гнііздо, у 'звЬрн—темный логъ,
А иосохъ— наиъ н нишества завьти.

120

Доліъ не свершень, не сдержаны обѣты,
Не нроИденъ путь, и жребіН насъ обрек ь
Мечтамъ всѣхь треть, сомпѣііьямъ всвхь дорогь...
Расплесканъ кіедъ и пъснн па лопѣты.
О, въ срывахъ воль найти, познать себя,
И, горысііі 1 11.1:1 l. смиренно возлюби,
Припасть къ землѣ, искать въ пустынѣ воду,
Кь чужимь шатрамъ нтти просить свой хльбъ,
Подобными стать бродячему рапсоДу —
Тому, кто зрнчъ, ио свѣтомъ дня ослЬнь

IX.
Тому, кто зрячь, но свѣтомь дня ослѣпъ, —
Смыслъ голосовъ, звукъ словь, событій звенья,
И злнахь тѣлъ и шорохи растенья,—
Весь тайный строй сплетеній, швовъ и скрѣнъ
Раскрыт ь во тьм в. Податель свѣта — Фебъ
Даетъ слѣпцамъ глубшщыя нрозрѣнья.
Скрыть въ яслихъ Богь. Пещера заточеньн
Превращена въ РождестаенскіН ііёртепь.
Праматерь ночь, лелѣя въ темномь чренѣ
Скупымъ О гном ь ей возвращенный илодъ,
Свои дары избраннику несетъ —
Тому, кто въ тьму былъ Солннемъ ввергнуть въ
ГНВВІІ,

Кю сталь слЬныиъ нгралшцемъ судебъ,
Тому, кто живъ и брошенъ въ темный склепъ.

X.
Тому, кто живъ и брошенъ вь темный склеиъ,
Видны края расписанной гробшшы:
12!

И Солнца челнъ, боговъ подземныхь лица,
И строй земли: въ поляхъ маисъ и хльбъ,
Быки идутъ, жнеть сергіъ, бьетъ колось цѣпъ,
Въ рѣкѣ плоты, сіштъ звѣрь, выотъ гнЬзда птицы,—
Такь шідніъ онъ нзъ складок ь плащаницы
И сиѣну дней и ходъ людскихъ судебь.
Безъ радости, безъ слезъ, безъ сожалѣньн
Слѣднтъ людей напрасный волненья,
Безъ темныхъ думъ, безъ мысли .почему?",
Внь бытія, внѣ воли, внь желанья,
Вкусивъ покой, невѣдомый тому,
Кому земля—священный край изгнанья,

XI.
Кому земля священный край изгнанья,
Того просторъ полей не веселцть.
Но каждый шагъ, но каждый мигь таить
Йныхь міровь иь себѣ папоминанья,
Въ'душь встаютъ неясный мерцанья,
Какъ будто онъ на камшіхъ древних ь плит ь
Хотѣлъ прочесть священный алфавить
И позабылъ цинний начертанья.
И бродитъ онь въ ныли земиыхь дорогъ, —
Отстуиникъ жрець, себя забыиніііі богь,
СлЬдя въ винах ъ зпакомыя узоры.
Онъ іоі и, кому погибель не дана,
Кто, истрьтнвъ смерть, иъсмущеныі клонить взоры,
Кто инднть сны и помнить имена.

УП

XII.
Кто вндитъ сны и помнить имена,
Кто слышнть травъ прерывнсшя рі.чп,
Кому пены ндушихъ днеіі предтечи,
Кому поен, влюбленная полна;
Тотъ, чья душа землеІІ убѣлена,
Кто бремя думъ, какъ плащъ, пріяль на плечи,
Кто нозжнгалъ мистнческія свѣчн,
Кого цлекла и ним пелена,
Кто не пошелъ искать земноіі услады
Ни вь плнекахь жрипь, ни въ оргінхъ Менадъ,
Кто въ чашу нѣгъ не выжалъ внноградъ,
Кто, какь ОрфеІІ, нарушпвъ нсь преграды,
Нее жь не извел ь родную тьнь со дна, —
Тому вь любви не радость встрѣчъ дана.

XIII.
Тиму вь любви не радость встрѣчъ дана,
Кто вь страсти ждаль не сладкаго забвенья,
Кто вь ласкахь тѣль не відаль утоленья,

Кто не исшить рмертелыіаго вина.
Страшится онь принять на рамена
Ярио надеждь н тнжкШ грузъ свершенья,
Не хочеть узь н рветь жнвьш звенья,
Которыми свизуеть нась Луна.
Своей тоски —иан'Ькн одннокоІІ,
Какь зыбь морей пустынной и широкой,
Онь не отдасіь. Кто оцеть жажділ>— Тить

ш

И вь самыН мигь ііослбдняго страдания,
Не мнрныхъ путь блаженства изберет ь,
А темные восторги разставаньн.

рп. ?(іу
А темные восторги разставаньн,
А пепелъ грезъ н боль свнданііі — намъ,
Намъ не ступать по сішимъ лунным ь льнам ь,
Намъ не хранить стыдлнваго молчанья.
Мы шепчемъ всьмь ненужный признанья,
( in. милыхъ рук і) бѣжішъ къ обманнымь снамъ,
Не вішнмъ ліщь и вѣрнмъ нменамь,
Томясь вь путяхъ напраснаго скнтанья.
Со всьхь сторонъ изъ мглы глядятъ нанась
Зрачки чужихъ, всегда враждебаыхд. глазъ,
Ни саьтомъ звѣздь, нн солнцемь не согрѣгы,
Сіремя свои путь въ пространствахъ вѣчноН
тьмы, —
Вь себь несем ъ свое изгнанье мы—
Ііі. мірахъ любви невіірныя кометы!
Коктебель. Am уст ь Шій голи

Книгоиздательство „ГРИФ'Ъ"
I. Альманахъ „Грифъ". 1903. 1 р. (Распродано).
К. Д. Бальмонтъ. Только любовь. Стихи. I изданіе.
Обл. раб. М. Дурнова. 2 р. (Распродано).
Оснаръ Уайльдъ. Саломея. Пер. Л. и С. Андрусонъ
подъ ред. К. Д. Бальмонта. Облож. М. Дурнова
1 р. (Распродано).
II. Альманахъ „Грнфъ". 1 р. 25 к.

К. Д. Бальмонтъ. Горныя вершины. Статьи. Т. I.
Искусство и литература. Обл. М. Дурнова. 2 р.
Андрей Бѣлый. Возвратъ. III симфонія. Обл. В. Вла­
димірова. 1 р.
Ѳ. Сологубъ. Истлѣвающія личины. Книга разска­
зовъ. 1 р.
Ѳ. Сологубъ. Книга сказокъ. Обл. М. Дурнова. 80 к.
Александръ Блокъ. Стихи о Прекрасной Дамѣ. Обл.
В. Владимірова. I р.
А. Л. ІѴІиропольскій. Вѣдьма. Лѣствииа. Поэмы.
Предисловие Андрея Бѣлаго. Обложка В. Влади­
мірова. 1 руб.
III. Альманахъ „Грнфъ". 1 р. 30 к.

Оскаръ Уайльдъ. De profundis. Записки и письма нзъ
Рэдингской тюрьмы. Пер. Е. Андреевой. (Распрод.)
К. Д. Бальмонтъ. Литургія Красоты. Стихи. Обл.
М. Сабашниковой. 2 р.
К. Д. Бальмонтъ. Фейныя сказки. Стихи. 80 к.
Оскаръ Уайльдъ. Портретъ Доріана Грэя. Перев. А.
Минцловой. Нумеров, изд. съ рис. М. Дурнова. 3 р.
Оскаръ Уайльдъ. Замыслы. Пер. А. Минцловой.
Обл. раб. В. Миліоти. 1 р. 40 к.
Сергвй Кречетовъ. Алая книга. (Конфисковано. Въ
иродажѣ не имѣется).

А. Курсинсній. Сквозь призму души. Стихи и раз­
сказы. Обл. Н. Сапунова. 1 р.
Л. Вилькина­Минская. Мой садъ. Сонеты и разсказы.
Обл. раб. В. Миліоти. 1 р.
А. Кондратьевъ. Сатиресса. Миѳологическій романъ.
Обл. раб. Я. Бельзена. 1 р.
A. Бѣлый. Урна. Книга стиховъ. 1 р.
Нина Петровская. Sanctus amor. Разсказы. 60 к.
И. Новиковъ. Духу Святому. Стихи. Обл. раб. Н.
Крымова. 1 р.
С. Ауслендеръ. Золотыя яблоки. Разсказы. Облож­
ка и фронтисписъ А. Силина. 1 р.
К. Бальмонтъ. Только любовь. Стихи. II изданіе. 1 р.
0. Дымовъ. Земля цвѣтетъ. Разсказы. Обл. 3. Элі­
асбергъ. 1 р.
С. Кречѳтовъ. Летучій голландецъ. Вторая книга сти­
ховъ. Обложка А. Арнштама. Ц. 80 к.
B. Ходасевичъ. Молодость. Стихи. 70 к.
А. Мирэ. Черная пантера. Разсказы. 80 к.
Александръ Діесперовъ. Стихотворенія (готовятся).
Malleus maleficarum. Молотъ вѣдьмъ. Якова Шпрен­
гера и Инститора. Руководство для инквизиціон­
ныхъ судовъ по вѣдовскимъ процессамъ. Издано
впервые въ 1487 году. Переводъ А. Брюсова и
В. Ходасевича. Вступительная статья и примѣчанія
А. Брюсова. (Готовится).
И. Ф. Анненскій. Кипарисовый ларецъ. Книга сти­
ховъ. Посмертное изданіе. (Печатается).
ИМ­БЕТСЯ НА СКЛАДЬ.
К. Бальмонтъ. Подъ сѣвернымъ небомъ. Стихи. Ц. 50 к.
Адресъ К­ва: Москва, Тверская, Благовѣщенскій пер.,
д. Синицына, кв. 22. Тел. 159­92.
Адресъ для денежн. переводовъ: Москва, Тверская.
Благовѣіценскій пер., д. Синицына, С. А. Соколову,
Петербургское отдѣленіе: СПБ., Литейный 31, книж­
ный магазинъ И. Митюрникова.
ПРЕДСТАВИТЕЛИ:
Кіевъ: книжн. маг. „Трудъ" Фундуклеевская.
Одесса: Д. М. Шаргородскій. Пушкинская 66.
Вильна: Высоцкій. Большая 56.
При непоср. выпискѣ пересылка на счетъ „Грифа".
Провинц. магазинамъ при выпискѣ на наличныя
скидка 20%.
Редакпюръ С. А. Соколовъ.

ОГЛАВЛЕНІЕ.
ГОДЫ СТРАНСТВІЙ.
Пустыня .............
Въ вагонѣ ............
Кастаньеты ............
Via mala ............
Тангейзеръ ............
Венеція .............
На форумѣ ...........
Акрополь ............
Парижъ: I. Съ Монмартра ......
,
11. Дождь .........
III. Какъ мнѣ близокъ и понятенъ
„
IV. Осень... Осень... Весь Парижъ
V. Огненныхъ линій аккордъ .
„
VI. Закатъ сіялъ улыбкой алой .
„ VII. Въ сѣро­сиреневомъ вечерь .
, VIII. На старыхъ каштанахъ сіяютъ
листья .........
IX. Въ молочныхъ сумеркахъ за
сизой пеленой ......
X. Парижа я люблю осенній стро­
гій плѣнъ .......
»
XI. Перепуталъ карты я пасьянса
Діана де Пуатье ..........
Голова Madame de Lamballe .....
" Въ циркѣ ............
Рожденіе стиха ..........
</ Къ твоимъ стихамъ меня влечетъ ...
Концомъ иглы на мягкомъ воскѣ ...
Къ этимъ гулкимъ морскимъ берегамъ

Стр.
7
9
11
12
12
13
13
14
16
16
17
18
18
19
19
20
21
21
22
22
23
24
25
26
26
27

Эти страницы— павлинье перо .....
Небо запуталось звѣздпыми крыльями. .
Бѣгство кентавровъ .........
Ponte Vecchio ...........
На сѣверъ ............
Ноябрь .............
Осенній вечеръ ..........
Ужасъ .............
Человѣчество ...........
Предвѣстія ............
Ангелъ мщснія ..........
Когда время останавливается .....

27
27
28
29
29
31
32
34
34
35
36
37

AMORI AMARA SACRUM.
Я ждалъ страданья столько лѣтъ ...
О, какъ чутко и какъ звонко .....
Спустилась ночь, погасли краски ...
Портретъ ............
Пройдемте по міру, какъ дѣти .....
Письмо .............
Старыя письма ..........
Тихо, грустно и безгнѣвно ......
Если сердце горнтъ и трепещетъ ...
Мы заблудились въ этомъ свѣтѣ ...
Лебедь .............
О, зеркало, —холодная вода .....
Зеркало ........... , .
Міръ запутанъ плотно........
Небо въ тонкихъ узорахъ ......
Эта свѣтлая аллея ...... , . .
Въ зеленыхъ сумеркахъ, дрожа и вырастая
Второе письмо ..........
Въ мастерской ..........
Вослѣдъ .............
Какъ млечный путь, любовь твоя ...
Конецъ ........... , .

44
45
45
45
46
47
56
56
58
58
59
59
59
60
61
62
62
63
65
66
67
68

■ Звѣзда ПОЛЫНЬ.
Быть черною землей ........
Я шелъ сквозь ночь ........
Кровь ........ , .....
Сатурнъ .............
Солнце .............
Луна ..............
Гротъ Нимфъ ...........
Руанскій соборъ:
I. Ночь ...........
II. Лиловые лучи ........
III. Вечернія стекла .......
IV. Стигматы ..........
V. Смерть ..........
VI. Погребеніе .........
VII. Воскресеніе .........
Гностическій гимнъ Дѣвѣ Маріи ....
Киммерійскія сумерки:
I. Полынь ..........
II. Я иду дорогой скорбной ....
III. Темны лики весны ......
IV. Стариннымъ золотомъ и желчью на­
ииталъ ..........
V. Здѣсь былъ священный лѣсъ ...
VI. Равнина водъ колышется широко .
VII. Надъ зыбкой рябью водъ встаетъ.
VIII. Mare internum
.......
IX. Гроза ...........
X. Полдень ..........
XI. Облака ..........
ХІІ..Сехметъ ..........
XIII. Сочилась желчь шафраннаго тумана
XIV. Одиссей вь Киммеріи .....
Зеленый валъ отпрянулъ и пугливо . .
Вѣщій крикъ осенняго вѣтра .....
Священныхъ странъ ........

72
73
73
74
74
75
76
77
77
78
79
79
80
81
82
84
85
85
86
86
87
87
89
89
90
91
91
92
92
93
94
94

лК'
^у»
*

^t

Г^
^

Осень .............
Надь горестной землей .......
Возлюби просторы мгновенья .....

93
96
97

АЛТАРИ ВЪ ПУСТЫНЪ.
Станетъ солнце въ огненномъ притинѣ .
RXtjtixoi ...........
Дэлосъ .............
Дельфы .............
Призывъ ............
Полдень .............
Сердце міра, сердце Алкіана . . . . .
Созвѣздія ............
Она ..............

102
103
104
105
106
107
108
109
Ill

CORONA ASTRALIS:
Въ мірахъ любви невѣрныя кометы . .
Вѣнокъ сонетовъ:
1 ..............
II ..............
III ...............
IV ..............
у ..............
VI .......... А ...
VII ..............
VIII ..............
IX ..............
X ..............
XI ..............
XII. ; .............
XIII..............
XIV ......... • ....

115
117
117
118
П8
119
119
120
120
121
121
122
123
123
124

80 к,

\