ЧЕЙСОВСКАЯ КОЛЛЕКЦИЯ

ISAAC BABEL
IN A HISTORICAL
AND LITERARY CONTEXT
IN THE XXIst CENTURY
Proceedings of an International
I.	E. Babel Conference
State Literary Museum
Moscow, Russia
June, 2014

ИСААК БАБЕЛЬ
В ИСТОРИЧЕСКОМ
И ЛИТЕРАТУРНОМ
контексте: xxi век
Сборник материалов
Международной научной конференции
в Государственном литературном музее
23-26 июня 2014 г.
Ж
{книжники}
Д ' Государственный
Л литературный
]yj музей
Москва, 2016

Государственный литературный музей
Институт мировой литературы им. А. М. Горького РАН
Еврейский музей и центр толерантности
Редколлегия:
Е. И. Погорельская (ответственный редактор),
Л. И. Бабель, Д. П. Бак, О. Ю. Гершович,
Н.В. Корниенко, А. А. Малаев-Бабель
Рецензенты:
О. В. Быстрова, А. П. Зименков
Оформление серии Андрея Бондаренко
И85 Исаак Бабель в историческом и литературном контексте:
XXI век — Москва : Книжники ; изд-во «Литературный музей»,
2016. — 792 с. — (Чейсовская коллекция)
ISBN 978-5-9953-0410-4
В сборнике по итогам Международной научной конференции,
приуроченной к 120-летию со дня рождения И.Э. Бабеля, приняли уча¬
стие исследователи из России и семи зарубежных стран. Специальный
раздел посвящен «Конармии»: рассматриваются текстологические про¬
блемы, композиция цикла, характеры персонажей, полемика вокруг
конармейских рассказов. В книге обсуждаются вопросы поэтики, ин¬
терпретации, интертекста и рецепции произведений писателя. Поме¬
щены статьи о связях Бабеля с литературными современниками. Пред¬
ставлены работы, посвященные южнорусской литературной школе и
истории Одесского коммерческого училища, которое окончил Бабель.
Материал о творческом пути одного из первых советских бабелеведов
Л. Я. Лившица позволяет отдать дань уважения всем тем, кто стоял у
истоков этой области литературоведческой науки.
Книга адресована специалистам — филологам, историкам, а так¬
же всем, кто интересуется русской литературой XX в.
УДК 821.161.1.09(063)
ББК 8з.з(2Рос=Рус)6
© Коллектив авторов, 2016
© Изд-во «Книжники», 2016
© Изд-во «Литературный музей», 2016

СОДЕРЖАНИЕ
Е. Погорельская. От редактора 	 9
I
«конармия»: текстология, композиция,
ГЕРОИ, ПОЛЕМИКА
Е. Погорельская (Москва). Проблемы текстологии и
источники реального комментария к конармейскому
циклу Исаака Бабеля 	 17
3. Бар-Селла (Иерусалим). Иосиф Ужасный: От
текстологии к композиции	 44
Ж. Хетени (Будапешт). Блоки, параллели и концепту¬
альные коды цикла Исаака Бабеля «Конармия»		74
С. Левин (Иерусалим). О героическом в «Конармии»
И. Бабеля (Характеры персонажей в свете полемики)..	88
Д. Фельдман (Москва). «Конармия» И. Э. Бабеля:
Скандалы и анекдоты	 ш
Н. Малыгина (Москва). Изображение гражданской
войны в конармейском цикле Исаака Бабеля и в про¬
зе Андрея Платонова 	 135
М. Орлова (Москва). Замостье в рукописях и статьях
В. Я. Брюсова 1914-1915 гг.: К реальному комментарию
конармейского топонима	 158
5

Содержание
II
ПОЭТИКА, ИНТЕРПРЕТАЦИИ, ИНТЕРТЕКСТ
М. Вайскопф (Иерусалим). Советское Рождество:
Иудаизм и христианство в поэтике Исаака Бабеля .... 169
А. Жолковский (Лос-Анджелес). Белая кляча судьбы,
рыцарь Галеот и наука страсти нежной (Еще раз об
интертекстах к «Гюи де Мопассану» И. Бабеля) 	 204
А. Малаев-Бабель (Сарасота). Почему ди Грассо?
(И. Бабель и традиция великих актеров-трагиков
XIX — начала XX в.) 	 232
Л. Кацис (Москва). Лютов «Конармии» Исаака Бабеля
и Лютов «Жизни Клима Самгина» Максима Горького,
или Горький, Жаботинский, Бабель, Маяковский:
К постановке проблемы	 275
Р. Дж. Стэнтон (Нью-Йорк). Юлий Цезарь в подвале:
Бабель и Шекспир	 зп
М. Эделыитейн (Москва). Рассказ Исаака Бабеля
«Линия и цвет»: Опыт интерпретации и комментария 323
[С. Поварцов] (Краснодар). Поэтика новеллистическо¬
го жанра в прозе И. Бабеля	 338
Э. Коган (Париж). Ранняя проза И. Бабеля:
От реализма к модернизму (1916-1917 гг.) 	 355
М. Коган-Брудер (Париж). Бабель и Эйзенштейн:
Конфликтный монтаж в сценарии «Карьера Бени
Крика» (авторизованный перевод с французского
Э. Когана)	 380
А. Глейзер (Сан-Диего). Исаак Бабель: На границе
факта и вымысла (авторизованный перевод
с английского А. Урюпиной) 	 402
ill
ПИСАТЕЛЬ И ВРЕМЯ
Г. Фрейдин (Стэнфорд). Сидели два нищих, или Как
делалась русская еврейская литература: Бабель и
Мандельштам	 419
6

Содержание
Э. Зихер (Беэр-Шева). Шабос-нахаму в Петрограде:
Бабель и Шолом-Алейхем (авторизованный перевод
с английского А. Урюпиной) 	 452
Н. Корниенко (Москва). И. Бабель в «Фабрике лите¬
ратуры» А. Платонова	 474
Г. Воронцова (Москва). «Конармия» Исаака Бабеля
и «Донские рассказы» Михаила Шолохова в контексте
критики 192о-х гг	 499
B.	Терехина (Москва). Мария: Маяковский vs Бабель .. 518
Е. Папкова (Москва). «Попутчики революции»
И. Э. Бабель и Вс. В. Иванов в литературной критике
1920-х гг	 531
А. Урюпина (Москва). О русской эмиграции
в Париже конца 1920 — начала 1930-х гг.
(По материалам архива А. М. Ремизова в Государ¬
ственном литературном музее) 	 548
Е. Шастина (Казань). Элиас Канетти: Штрихи к пор¬
трету Исаака Бабеля 	 565
Д. Розенсон (Иерусалим). Ивритская рецепция
творчества Исаака Бабеля	 587
C.	Бенеш (Париж). И. Бабель во Франции
и на французском языке	 616
Т. Рекк-Котрикадзе (Тбилиси). «Народ прекрасной,
щедрой, поэтической Грузии» в творчестве и судьбе
Исаака Бабеля	 627
IV
БАБЕЛЬ, ОДЕССА, ЮЖНОРУССКАЯ ШКОЛА
М. Лекке (Бохум). Одесса: Южный город в творчестве
И. Бабеля, Э. Багрицкого и Ю. Олеши 	 643
А. Яворская (Одесса). «Школа моя называлась...»
(Об истории Одесского коммерческого училища) 	 661
Ю. Орлицкий (Москва). Метрическая проза Семена
Кирсанова в контексте поэтики южнорусской школы.. 696
7

Содержание
V
MEMORIA
Т. Лившиц-Азаз (Иерусалим). У истоков советского
бабелеведения: Лев Яковлевич Лившиц (1920-1965)
(К 50-летию первых публикаций) 	 719
ПРИЛОЖЕНИЕ
Е. Погорельская. Выставка «Дороги Исаака Бабеля»
в Государственном литературном музее	 745
Об авторах	 762
Именной указатель	 772

ОТ РЕДАКТОРА
12 июля 2014 г. исполнилось 12о лет со дня рождения,
а 27 января 2015 г. — 75 лет со дня гибели Исаака Эмма¬
нуиловича Бабеля, признанного классика российской
и мировой литературы. Непревзойденный мастер ко¬
роткого рассказа, талантливый драматург и киносцена¬
рист, Бабель отразил в своем творчестве трудную эпоху
первой трети XX в. — время революции, гражданской
войны, коллективизации... Вместе с тем он сумел на¬
полнить свои произведения вечными ценностями добра,
справедливости и гуманизма. Наследие Бабеля остается
актуальным, поэтому востребованными являются но¬
вые литературоведческие работы о нем. В то же время
настоящий сборник — это, по сути, первый подобный
сборник, посвященный писателю, на русском языке1.
Доклады конференции, приуроченной к юо-летию со
дня рождения Бабеля, которая проходила в 1994 г. на
базе Российского государственного гуманитарного уни¬
верситета, печатались в специальных выпусках журнала
1 В 1994 г. в Екатеринбурге по материалам семинара, посвя¬
щенного юо-летию со дня рождения И. Э. Бабеля, был издан со¬
всем небольшой сборник «...Я хочу Интернационала добрых лю¬
дей...».
9

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
«Литературное обозрение», но в отдельное издание так
и не были собраны.
Через десять лет, в 2004 г., в Стэнфордском универ¬
ситете (США) состоялась авторитетная конференция,
посвященная Бабелю, а еще через пять лет, в 2009-м, по
ее материалам, под редакцией Г. Фрейдина, на англий¬
ском языке вышла книга с символическим заглавием
«The Enigma of Isaak Babel: Biography, History, Context»
(«Загадка Исаака Бабеля: Биография, история, кон¬
текст»). Удастся ли когда-нибудь разгадать до конца эту
загадку, сказать трудно.
Название представляемого сборника — «Исаак
Бабель в историческом и литературном контексте:
XXI век» — в полной мере отражает задачи современно¬
го этапа бабелеведения: во-первых, творчество писате¬
ля не только возможно, но и необходимо рассматривать
в самом широком контексте мировой истории и куль¬
туры, а во-вторых, в нынешнем столетии исследования
о нем действительно выходят на качественно иной уро¬
вень. Последнее обстоятельство связано, на наш взгляд,
главным образом с отменой идеологических и цензур¬
ных ограничений. И кроме того, стали доступны многие
архивные документы, прямо или косвенно касающиеся
Бабеля, которые позволяют по-новому взглянуть на его
творческую биографию. Изучение наследия Бабеля ве¬
дется сегодня по целому ряду направлений: проблемы
текстологии, художественный метод, поэтика, роль ли¬
тературной традиции, связи с писателями-современни-
ками, мифы и реальность его жизни, рецепция его про¬
изведений в России и в зарубежных странах.
В настоящем сборнике помимо статей российских
ученых напечатаны работы исследователей из Венгрии,
Германии, Грузии, Израиля, США, Украины и Франции.
Но у данного издания не только широкий географиче¬
ский охват: в книге представлены разные литературо¬
ведческие школы, разные методики и подходы к насле-
ю

От редактора
дию писателя; публикуются статьи не только специа¬
листов по творчеству Бабеля, но и других филологов,
занимающихся русской и зарубежной литературой XX в.
Тридцать две статьи, охватывающие широкий
спектр проблем бабелеведения, распределены по пяти
разделам. Первый раздел посвящен «Конармии». В нем
рассматриваются вопросы текстологии и комментари¬
ев, анализируются композиция цикла и характеры пер¬
сонажей, освещается полемика вокруг конармейских
рассказов. Граница между вторым и третьим разделами
достаточно условна. Материалы второго раздела «По¬
этика, интерпретации, интертекст» свидетельствуют
о насыщенности текстов Бабеля многими скрытыми
смыслами и подтекстами и об их жанровом своеобра¬
зии, В третьем разделе «Писатель и время» говорится
о связях Бабеля с его литературными современниками:
О. Мандельштамом, Шолом-Алейхемом, А. Платоновым,
М. Шолоховым, В. Маяковским, Вс. Ивановым, причем
эти связи рассматриваются в неожиданных и новых ра¬
курсах. В том же разделе помещены работы о встречах
Бабеля с А. Ремизовым в Париже и Э. Канетти в Берлине,
а также о французской и ивритской рецепции произве¬
дений писателя. В четвертом разделе «Бабель, Одесса,
южнорусская школа» напечатаны две научные статьи —
о городском тексте Э. Багрицкого, Ю. Олеши и Бабеля
и о метрической прозе С. Кирсанова, а также статья об
истории Одесского коммерческого училища, имеющая
большое значение для биографии писателя. Наконец,
пятый раздел «Memoria» на примере творческого пути
одного из первых советских бабелеведов Л. Я. Ливши¬
ца позволяет отдать дань уважения всем тем, кто стоял
у истоков этой области литературоведческой науки.
Международная научная конференция, по итогам ко¬
торой подготовлен настоящий сборник, состоялась в Мо¬
скве 23-26 июня 2014 г. Конференция была организована
Государственным литературным музеем и Институтом
II

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
мировой литературы им. А. М. Горького РАН при участии
Еврейского музея и центра толерантности.
В 1994 г. в Москве и в 2004 г. в Стэнфорде присутство¬
вала жена писателя Антонина Николаевна Пирожкова.
Трудно переоценить ее поистине великий вклад в возвра¬
щение читателю творческого наследия Бабеля в непро¬
стое время идеологических и цензурных запретов. Она
бережно сохранила то, что уцелело от архива Бабеля, по
крупицам собирала новую информацию о нем, принима¬
ла участие в подготовке первого посмертного сборника
писателя (1957), составила и подготовила к печати двух¬
томник его произведений, увидевший свет в 1990 г. Анто¬
нина Николаевна — не только автор замечательных мему¬
аров о муже, но и составитель (вместе с Н. Н. Юргеневой)
двух сборников воспоминаний о Бабеле — 1972 и 1989 гг.
Сейчас эту прекрасную эстафету по сохранению, изуче¬
нию и популяризации творческого наследия писателя
подхватили дочь Бабеля и Пирожковой Лидия Исааковна
Бабель и их внук Андрей Александрович Малаев-Бабель,
специально приехавшие из США в Москву на 120-летний
юбилей отца и деда. Лидия Исааковна обратилась к участ¬
никам и гостям конференции с приветственным словом,
а затем присутствовала на всех научных заседаниях и на
всех мероприятиях, проходивших в эти юбилейные дни.
А. Малаев-Бабель выступил с интересным докладом (его
статья помещена в настоящем сборнике), сыграл моно¬
спектакль «Как это делалось в Одессе» по пяти рассказам
Бабеля (спектакль был поставлен в 2004 г. режиссером
С. Кейн в Вашингтоне, в Театре-студии К. С. Станислав¬
ского), а также вместе с режиссером Д. Новаком показал
фрагменты из готовящегося американского документаль¬
ного фильма «В поисках Бабеля»/«ЕтсНп§ Babel» (авторы
сценария —А. Малаев-Бабель и Д. Новак).
После пяти пленарных заседаний, на которых было
заслушано двадцать восемь докладов, состоялся круглый
стол, посвященный малоизученной теме «Бабель и кино»,
12

От редактора
с участием киноведов Н. Клеймана и Е. Марголита, ки¬
норежиссера Е. Цымбала и бабелеведа Г. Фрейдина. По¬
скольку материалы круглого стола не нашли отражения
в настоящем сборнике, позволим себе кратко осветить
содержание выступлений. Н. Клейман говорил о месте
и роли Бабеля в творческом становлении и развитии
кинематографа: эта тема с 1960-х гг. привлекает кинове¬
дов, но все еще недостаточно хорошо изучена. Прежде
всего стоит обратить внимание на роль бабелевской
метафоры в становлении литературного сценария как
жанра словесности: здесь можно вспомнить опыты «во¬
площения метафоры» на экране в первых фильмах С. Эй¬
зенштейна и в его статье «О форме сценария», предла¬
гавшей критику «номерного сценария» и выступившей
предтечей «эмоционального сценария» А. Ржешевского.
Е. Марголит остановился на подспудном влиянии твор¬
чества Бабеля на советский кинематограф, которое, по
мнению исследователя, было на порядок значительнее,
чем непосредственное влияние фильмов, снятых по его
сценариям, Наглядным примером может служить пре¬
ломление сюжетной модели рассказа «Пан Аполек» в так
и не реализованных до конца проектах С. Эйзенштейна,
А. Ржешевского («Бежин луг») и А. Довженко («Гибель
богов»). Е. Цымбал также говорил о влиянии Бабеля на
развитие российского кинематографа, подчеркнув, что
Бабель был необыкновенным мастером создания атмос¬
феры и «крупных планов», в методе которого можно уви¬
деть черты гиперреализма и сюрреализма. Г. Фрейдин
рассказал о видовом фильме «Одесса», снятом осенью
1935 г. французским кинематографистом и сотрудником
Одесской киностудии Жаном Ло совместно с Бабелем,
только что возвратившимся с антифашистского конгрес¬
са в Париже.
Значительным событием стала встреча участников
конференции с начальником Управления регистрации
и архивных фондов ФСБ России, членом Комиссии при
13

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Президенте РФ по реабилитации жертв политических
репрессий Василием Степановичем Христофоровым
(тема встречи — «Документы Центрального архива ФСБ
России об Исааке Бабеле. Архивный поиск продолжает¬
ся»). После выступления В. С. Христофоров ответил на
многочисленные вопросы аудитории. Сохранились ли
вообще, где могут находиться рукописи и документы
писателя, отобранные при аресте 15 мая 1939 г., к сожа¬
лению, пока так и не выяснено, но важнейшим итогом
этой встречи было официальное заявление начальника
главного архива ФСБ о том, что после многочисленных
проверок установлено: И. Э. Бабель ни в одном из спи¬
сков сотрудников ЧК, ГПУ, НКВД не значится.
В юбилейные дни в залах Государственного лите¬
ратурного музея «Дом И. С. Остроухова в Трубниках»
открылись две выставки: историко-литературная экс¬
позиция «Дороги Исаака Бабеля» (информацию об этой
выставке можно найти в разделе «Приложение») и вы¬
ставка рисунков студентов Московского государствен¬
ного университета печати имени Ивана Федорова «Чи¬
таем и иллюстрируем Бабеля». Кроме того, в Еврейском
музее и центре толерантности состоялись презентации
новых изданий Бабеля и книг о нем, подготовленных за
последние годы участниками конференции.
В июне 2015 г., когда сборник готовился к печати,
ушли из жизни два выдающихся исследователя, которые
внесли немалый вклад в изучение биографии и творче¬
ства Бабеля. 13 июня не стало знатока одесского пери¬
ода жизни писателя Александра Юльевича Розенбойма,
чаще всего печатавшегося под псевдонимом Ростислав
Александров. 18 июня скончался один из авторов насто¬
ящего сборника Сергей Николаевич Поварцов.
Елена Погорельская

I
«конармия»:
ТЕКСТОЛОГИЯ,
композиция,
ГЕРОИ, ПОЛЕМИКА

Елена Погорельская (Москва)
ПРОБЛЕМЫ ТЕКСТОЛОГИИ
И ИСТОЧНИКИ РЕАЛЬНОГО
КОММЕНТАРИЯ К КОНАРМЕЙСКОМУ
ЦИКЛУ ИСААКА БАБЕЛЯ
Памяти Сергея Поварцова
и Александра Розенбойма
Если проблемы текстологии «Конармии» Бабеля связа¬
ны в первую очередь с жанровыми и сюжетно-компо¬
зиционными особенностями данного цикла, то реаль¬
ный комментарий к его отдельным рассказам имеет,
на наш взгляд, непосредственное отношение к творче¬
скому методу их автора.
При жизни писателя «Конармия» выдержала шесть
полных отдельных изданий (два последних — пя-
тое-шестое и седьмое-восьмое — сдвоенные). Кроме
того, в сборники рассказов, вышедшие в Гослитиздате
в 1934 и 1936 гг., конармейский цикл вошел целиком.
Таким образом, у нас имеется восемь полных прижиз¬
ненных версий «Конармии».
4 февраля 1926 г., во время подготовки первого от¬
дельного издания книги, Бабель писал ее редактору
Д. Фурманову: «Посылаю “Конармию” в исправлен¬
ном виде. Я перенумеровал главы и изменил назва¬
ния некоторых рассказов. Все твои указания принял
к руководству и исполнению, изменения не коснулись
только “Павличенки” и “Истории одной лошади”»1.
1	Бабель И. Э. Собр. соч. В 4 т. / Сост., примеч. И. Сухих. М., 2006.
Т. 4. С. 50.
17

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
По сравнению с журнальными и газетными пу¬
бликациями были изменены названия следующих
рассказов: «Начальник конзапаса» («Дьяков»), «Солн¬
це Италии» («Сидоров») «Комбриг 2» («Колесников»)2,
«История одной лошади» и «Продолжение истории
одной лошади» («Тимошенко и Мельников»), «Вечер»
(«Галин»), «Вдова» («Шевелев») и «Песня» («Вечер»).
Вероятно, все эти изменения сделаны самим Бабе¬
лем (часть из них — из-за нападок на конармейские
рассказы в 1924 г. и в начале 1925 г.). Как видим, за
исключением «Песни», изменения коснулись тех рас¬
сказов, которые были названы фамилиями людей.
(Новелла «Песня», в свою очередь, была так озаглав¬
лена из-за присвоения названия «Вечер» рассказу
«Галин», к тому же слово «песня» лучше отражает со¬
держание и пафос именно данной новеллы.) В самих
новеллах ряд подлинных фамилий был заменен на
вымышленные: Тимошенко — Савицкий, Апанасен¬
ко — Павличенко, Мельников — Хлебников, Гри¬
шин — Алмазов. И все же несколько новелл конар-
мейского цикла остались озаглавленными именами
и/или фамилиями героев — «Пан Аполек», «Гедали»,
«Прищепа», «Конкин», «Афонька Вида», «Эскадрон¬
ный Трунов». Причем известно, что, по крайней мере,
Конкин и Прищепа, чьи имена вынесены в загла¬
вия, — реальные люди, служившие в Первой Конной.
Подлинна и фамилия Трунов, однако присвоена она
Бабелем другому лицу. Рассказы «Смерть Долгушова»
и «Жизнеописание Павличенки, Матвея Родионыча»3
2	Дьяков и Колесников — фамилии реальных людей — ушли из
заглавий рассказов, но остались в тексте.
3	В отличие от других новелл («Письмо», «Комбриг 2», «Бере-
стечко», «Чесники»), где в газетных и журнальных вариантах фи¬
гурирует подлинная фамилия — Апанасенко, в «Жизнеописании
Павличенки...» вымышленная фамилия Павличенко была дана
начиная с первой публикации. Подробнее об этом рассказе см.
18

^Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
также обозначены именами персонажей. В новеллах
«Конкин» и «Жизнеописание Павличенки...» боль¬
шая часть повествования ведется от лица их героев,
и лишь в конце новеллы «Конкин» вступает голос ос¬
новного повествователя конармейского цикла — Лю-
това.
Из письма Бабеля Фурманову можно заключить,
что существовала первоначальная композиция книги,
отличавшаяся от той, которая нам известна сегодня.
Перестановка глав была, очевидно, сделана автором
«Конармии» не по указанию Фурманова, а по соб¬
ственной воле. Каковы были эти перестановки, мы не
знаем, но до 1931 г. включительно композиция кни¬
ги оставалась неизменной. Последние три версии —
седьмое-восьмое отдельное издание 1933 г. и цикл,
представленный в сборниках 1934 и 1936 гг., — отли¬
чаются от первых пяти окончанием: к тридцати четы¬
рем рассказам добавлен «Аргамак», впервые напеча¬
танный в № з журнала «Новый мир» за 1932 г.
Составляя книгу, Бабель не следовал хронологии
своих датировок или первых публикаций. Книга от¬
крывается новеллой «Переход через Збруч», впервые
напечатанной лишь в августе 1924 г. Эта новелла яв¬
ляется своеобразным зачином «Конармии»: звучное
«походно-боевое» название и начало, как бы настра¬
ивающее читателя на военную тему.
Внутри «Конармии» есть мини-циклы с единой
сюжетной линией, где один рассказ является продол¬
жением предыдущего, как, например, «Афонька Бида»
и «У Святого Валента». Во многих рассказах действуют
одни и те же персонажи. В ряде новелл присутствует
какой-либо сквозной мотив. Это может быть общее
для нескольких произведений место действия (Ново-
в настоящем сборнике статью 3. Бар-Селлы «Иосиф Ужасный: От
текстологии к композиции».
19

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
град-Волынск — в рассказах «Переход через Збруч»,
«Костел в Новограде», «Пан Аполек», «Солнце Ита¬
лии»; Берестечко — в рассказах «Берестечко», «Афонь-
ка Вида», «У Святого Валента»; Житомир проходит
через повествование в рассказах «Гедали», «Рабби»
и «Сын рабби»). Это может быть указание на какое-ли¬
бо реальное событие, например на смещение начдива
6-й кавалерийской дивизии в рассказах «Смерть Дол-
гушова», «История одной лошади» и «Афонька Вида».
«Творения» же художника Аполека объединяют новел¬
лы «Пан Аполек» и «У Святого Валента». Вместе с тем
сюжетно-тематическая последовательность повество¬
вания соблюдена в книге далеко не везде. Например,
между связанными тематически, сюжетно и даже
топографически рассказами «Гедали» и «Рабби» по¬
мещен рассказ «Мой первый гусь». Новеллы «Рабби»
и «Сын рабби» были впервые напечатаны один за
другим в «Красной нови» (1924. № i), а затем и в од¬
ном номере одесских «Известий» (9 марта 1924 г.). Но,
объединенные сюжетом и общими персонажами, эти
произведения событийно, во времени, удалены друг
от друга, поэтому между ними в книге расположены
двадцать четыре новеллы4.
В монографии «Теория жанра» Н. Лейдерман пи¬
сал о том, что «в середине 1920-х годов наблюдалась
подлинная экспансия новеллистических циклов». При¬
чину подобной «экспансии» исследователь находил
в «широкой амплитуде способов художественно-за¬
вершающего оформления» этого жанра5. «...Среди
всех новеллистических циклов, увидевших свет в 20-е
годы, — отмечал он, — “Конармия” Бабеля занимает
4	О композиционных особенностях «Конармии» см. также в на¬
стоящем сборнике статью Ж. Хетени «Блоки, параллели и концеп¬
туальные коды цикла Исаака Бабеля “Конармия”».
5	Лейдерман Н.Л. Теория жанра. Екатеринбург, 2010. С. 214.
20

:Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
особое место — его художественная своеобычность,
его эстетический пафос, его целостность до сих пор
остаются предметом полемики и объектом изучения»6.
Важнейшей текстологической проблемой, связан¬
ной с данным циклом, является выбор источника, по
которому воспроизводится «Конармия» в современ¬
ных изданиях, и главный, хотя и не единственный
в этом смысле вопрос, включать или нет рассказ «Ар¬
гамак».
Считать ли в отношении «Конармии» последний
прижизненный сборник 1936 г. авторской волей — во¬
прос спорный, но вот включение «Аргамака» в каче¬
стве завершающего произведения надо, видимо, при¬
нять за волю автора, так как она была выражена им
трижды.
И все же если мы по тем или иным причинам
печатаем конармейский цикл по более раннему
источнику, например по первому изданию 1926 г., то
включать этот рассказ в основной блок, по нашему
убеждению, нельзя, так как «Конармия» без «Аргама¬
ка» и «Конармия» с «Аргамаком» — это две немного
разные не только в композиционном, но и в сюжет¬
ном отношении книги7.
В статье С. Левина «“Чужой” среди своих: К про¬
блеме самоидентификации Лютова» показано, что
эта самоидентификация осуществляется по отно¬
шению к двум величинам — конармейской массе
и еврейскому населению тех городов и местечек, по
6	Там же. С. 215.
7	Мы оставляем в стороне вопрос о включении в основной цикл
рассказа «Поцелуй», который был впервые напечатан в 1937 г., т.е.
после выхода последнего прижизненного сборника писателя. По¬
лагаем, что включение «Поцелуя» в основной состав «Конармии»
нежелательно не только из-за другой интонации рассказа, иного
статуса героя-повествователя, но и из-за нарушения композици¬
онной структуры «Конармии», составленной самим Бабелем.
21

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
которым шла Первая Конная армия во время поль¬
ского похода8. Иными словами, в «Конармии» мож¬
но выделить две основные сюжетные линии: Лютов
и красноармейцы, Лютов и евреи. Безусловно, эти две
сюжетные линии не только взаимодействуют между
собой, существенно дополняя друг друга, но и обра¬
зуют основной конфликт конармейского цикла. И все
же, намеренно несколько упрощая сюжет и пробле¬
матику «Конармии», отметим, что в том случае, когда
завершающим рассказом цикла является «Аргамак»,
на первый план выходит самоопределение героя по
отношению к казакам, если в конце стоит «Сын раб¬
би», на первом месте оказывается тема его взаимоот¬
ношений с еврейством Волыни и Галиции.
Начнем с более поздней композиционной структу¬
ры цикла. «Конармия» открывается рассказом «Пере¬
ход через Збруч», в котором говорится о событиях
конца июня 1920 г., т.е. о взятии Новограда: «Начдив
шесть донес о том, что Новоград-Волынск взят сегодня
на рассвете». О том же событии упоминается в «Арга¬
маке»: «Конная армия овладела Новоград-Волынском.
В сутки нам приходилось делать по шестьдесят, по во¬
семьдесят километров. Мы приближались к Ровно».
Таким образом, после включения в основной
цикл «Аргамака» композиция «Конармии» в собы¬
тийно-временном плане замкнулась. Подобный ком¬
позиционно-временной возврат к начальной точке
неслучаен. Бабель не ставил своей целью отобразить
поход Первой Конной армии во время польской кам¬
пании во всей полноте и в хронологической последо¬
вательности. В упомянутой статье Левина говорится,
8	См.: Левин С. «Чужой» среди своих: К проблеме самоиденти¬
фикации Лютова («Конармия» и конармейский дневник И. Э. Ба¬
беля) //Левин С. С еврейской точки зрения... Избранные статьи
и очерки. Иерусалим, 2010. С. 8-34.
22

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
что «важнейшим сюжетообразующим фактором всей
книги» является «история “невхождения” Лютова
в конармейскую массу»9.
Первый и последний рассказы начинаются с упоми¬
нания 6-й дивизии, где служил Бабель-Лютов, и ее начди¬
ва. В «Переходе через Збруч»: «Начдив шесть донес...»,
далее: «Начдив шесть снится мне». В «Аргамаке»:
«Я решил перейти в строй. Начдив поморщился,
услышав об этом <... >
Я настоял на своем. Этого мало. Выбор мой пал на
самую боевую дивизию — шестую».
Помимо упоминания одного и того же историче¬
ского события — взятия Новограда — и 6-й дивизии
первый и последний рассказы цикла имеют еще одно
сходство: в обоих рассказах герою-повествователю
Лютову снится сон. В «Переходе через Збруч» в жесто¬
ком и тревожном сне он видит начдива шесть:
Я разминаю затекшие ноги, я лежу на распоротой
перине и засыпаю. Начдив шесть снится мне. Он го¬
нится на тяжелом жеребце за комбригом и всаживает
ему две пули в глаза. Пули пробивают голову комбри¬
га, и оба глаза его падают наземь. «Зачем ты поворо¬
тил бригаду?» — кричит раненому Савицкий, начдив
шесть, — и тут я просыпаюсь...
Сон в «Аргамаке» иной:
Из ночи в ночь мне снился тот же сон. Я рысью мчусь
на Аргамаке. У дороги горят костры. Казаки варят
себе пищу. Я еду мимо них, они не поднимают на меня
глаз. Одни здороваются, другие не смотрят, им не до
меня. Что это значит? Равнодушие их обозначает, что
ничего особенного нет в моей посадке, я езжу, как
9	Там же. С. 30.
23

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
все, нечего на меня смотреть. Я скачу своей дорогой
и счастлив. Жажда покоя и счастья не утолялась наяву,
от этого снились мне сны.
Лютов видит сны еще в двух новеллах. В рассказе
«Замостье» ему снится эротический сон о таинствен¬
ной Марго и о совершении над ним христианского
обряда прощания с покойным, если и связанный, то
лишь опосредованно с темой вхождения/невхожде-
ния Лютова в конармейскую массу. Более всего к «Ар¬
гамаку» приближен рассказ «Мой первый гусь», кото¬
рый заканчивается словами: «Я видел сны и женщин
во сне, и только сердце мое, обагренное убийством,
скрипело и текло».
Сны введены в повествование конармейского
цикла неслучайно. Сон может быть трансформиро¬
ванной в подсознании мечтой или, наоборот, кош¬
маром, мучением. Это — иная «реальность», иногда
похожая на то, что происходит на самом деле, иногда
совершенно далекая от действительной жизни. Меч¬
та и кошмар могут быть соотнесены с попытками
слияния героя-повествователя с красноармейской
массой — покоем и счастьем, не утоляемыми наяву,
должна была стать реализация этих попыток. С дру¬
гой сюжетной линией — самоопределением Лютова
по отношению к еврейству — сны в «Конармии» не
связаны (на эту тему лишь намекает окончание рас¬
сказа «Мой первый гусь»: «...только сердце мое, оба¬
гренное убийством, скрипело и текло»).
Еще одна деталь, относящаяся к проблеме взаи¬
моотношений Лютова и казаков, объединяет расска¬
зы «Мой первый гусь» и «Аргамак». В начале новеллы
«Мой первый гусь» Савицкий говорит герою-пове-
ствователю: «Шлют вас, не спросясь, а тут режут за
очки». «Аннулировал ты коня, четырехглазый», — го¬
24

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
ворит ему же взводный в «Аргамаке». Об очках как от¬
личительной детали чужака среди конармейцев упо¬
минается и в рассказе «Смерть Долгушова». «Жалеете
вы, очкастые, нашего брата, как кошка мышку...» —
эти слова о Лютове произносит Афонька Вида.
Следует обратить внимание и на такую особен¬
ность конармейского цикла. В рассказах «Жизнеопи¬
сание Павличенки, Матвея Родионыча», «Соль», «Из¬
мена» нет авторского голоса, в рассказе «Конкин», как
уже говорилось, лишь последняя фраза заставляет
вспомнить об основном повествователе «Конармии».
Эти рассказы, а также новелла «Кладбище в Козине»
с точки зрения сюжета «Конармии» и места Лютова
в сюжете выполняют роль вставных эпизодов. Не во
всех рассказах Лютов является полноценным действу¬
ющим лицом, а остается только повествователем. Та¬
ковы «Начальник конзапаса», «Комбриг 2», «Прищепа»,
«История одной лошади» и «Продолжение истории од¬
ной лошади», «Афонька Вида», «Вдова», «Берестечко».
В этих рассказах, как правило, возникает слово «мы».
Но и в других новеллах, где повествование ведется от
«я», в сюжетном отношении активность Лютова нео¬
динакова. Активнее всего как действующее лицо Лю¬
тов проявляет себя именно в тех рассказах, где речь
идет о его попытках слиться с красноармейской мас¬
сой, т. е. где «я» стремится раствориться в «мы».
Сюжетно история попыток Лютова войти в сре¬
ду конармейцев начинается в рассказе «Мой первый
гусь» — восьмом рассказе книги. Именно в этом рас¬
сказе впервые говорится о том, как он старается стать
своим для казаков, неумело убивая гуся и грубо раз¬
говаривая с хозяйкой. Исследователи рассматривают
эту новеллу как пример инициации героя10, его риту-
10	См., напр.: Щеглов Ю. К. Мотивы инициации и потусторон¬
него мира в «Конармии» Бабеля // Щеглов Ю. К. Проза. Поэзия.
Поэтика. М., 2012. С. 275-296.
25

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ального посвящения в сообщество конармейцев. По¬
добную инициацию проходит герой и в «Аргамаке».
Однако нельзя не отметить, что в рассказах «Замо-
стье» и «Песня» Лютов ведет себя так же, как в расска¬
зе «Мой первый гусь», хотя никто из конармейцев его
в этот момент не видит.
В начале рассказов «Мой первый гусь» и «Арга¬
мак» говорится об одном и том же — о нежелатель¬
ности присутствия Лютова в 6-й дивизии: «Шлют
вас, не спросясь, а тут режут за очки» (начдив Савиц¬
кий — Лютову в рассказе «Мой первый гусь»); «Куда
ты прешься?.. Развесишь губы — тебя враз уконтрапу-
пят...» (тот же начдив шесть — Лютову в «Аргамаке»).
В целом развитие отношений Лютова с казаками
идет то по восходящей, то по нисходящей линии. Вна¬
чале Лютов «побеждает», т.е. входит в среду красноар¬
мейцев («Парень нам подходящий», — сказал о Люто-
ве один из них в рассказе «Мой первый гусь»), а полу¬
чив тачанку и повозочного, он «перестал быть парией
среди казаков» («Учение о тачанке»). Но уже в рассказе
«Смерть Долгушова» Лютов вновь становится чужим,
не сумев выстрелить в умирающего Долгушова (и на¬
зывает ранее превозносимую тачанку «глупой»: «Гри-
щук со своей глупой тачанкой...»). В новелле «Вечер»
герой признается Галину: «...я устал жить в нашей
Конармии». В «После боя» вначале начподив шесть
Виноградов поручает Лютову собрать разбегающихся
бойцов («— Лютов, — крикнул он, завидев меня, — за¬
вороти мне бойцов, душа из тебя вон!..»), что свиде¬
тельствует об определенном его статусе и положении
в Конармии. Затем же Акинфиев упрекает Лютова
в том, что он «в драке путается, а патронов в наган не
залаживает», а самому Лютову приходится вымали¬
вать «у судьбы простейшее из умений — уменье убить
человека».
26

Жонармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
Наконец, в финале «Аргамака» вновь показана
победа, т. е. вхождение Лютова в конармейскую среду,
когда герой выучился «тихомоловской посадке». «Сон
мой исполнился. Казаки перестали провожать глаза¬
ми меня и мою лошадь» — вот последние фразы рас¬
сказа «Аргамак» и всей «Конармии». Таким образом,
вхождение Лютова в конармейскую среду будто бы
состоялось. Но на самом деле это вхождение иллюзор¬
но, обманчиво. «...Сердце мое, обагренное убийством,
скрипело и текло», — говорится в финале новеллы
«Мой первый гусь». А последнему абзацу «Аргамака»
предшествуют слова Баулина, который прогоняет
Лютова из своего эскадрона. «—Ты знаешь, что это
получается? — сказал он, не управляясь со своим ды¬
ханием, — это скука получается... Пошел от нас к тре¬
паной матери...»
При таком композиционном построении «Конар¬
мии» в сюжетном отношении основной центр тяже¬
сти приходится на восьмой и тридцать пятый расска¬
зы цикла — «Мой первый гусь» и «Аргамак». Не разби¬
вая «Конармию» на композиционные составляющие,
все же отметим, что первые семь рассказов в этом
случае представляют собой своего рода экспозицию
всей книги. При отсутствии «Аргамака» эту функцию
выполняют первые шесть рассказов. Хотя, как уже
говорилось, рассказ «Переход через Збруч» — это за¬
чин или своеобразный пролог ко всей книге. Причем
если финальной точкой и логическим завершением
«Конармии» является рассказ «Сын рабби», то окон¬
чание первой новеллы «Переход через Збруч» может
восприниматься и как завязка сюжета.
Когда «Конармия» заканчивалась «Сыном рабби»,
то на первый план выходило самоопределение Люто¬
ва по отношению к еврейству во время гражданской
войны. И на сей раз в центре сюжетной линии ока¬
27

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
зывались рассказы «Гедали», «Рабби» и «Сын рабби».
Сюда примыкает эпизод из рассказа «Афонька Вида»
о «подслеповатом еврейском юноше», руководившем
пехотой.
Важно отметить следующее. В том случае, когда
говорится о самоопределении Лютова по отноше¬
нию к красноармейцам, подразумевается именно его
стремление слиться с массой, хотя эта масса бывает
персонифицирована, и Лютов время от времени взаи¬
модействует с отдельными ее представителями (со сво¬
им «первым другом» Афонькой Видой, Грищуком,
который сам не вписывается в эту массу, Прищепой
и другими). Когда же речь идет о герое-повествователе
и еврействе, то здесь он имеет дело как раз с отдель¬
ными личностями — Гедали, рабби Моталэ Брацлав¬
ским, ребом Мордхэ, наконец, с последним принцем
династии, сыном рабби Ильей Брацлавским. (Исклю¬
чение — массовая сцена религиозных споров в Сока-
ле в рассказе «Эскадронный Трунов».) В этом случае
Лютов менее активен, он не пытается слиться с евре¬
ями, как бы то ни было, он один из них11. Он скорее
внимательно всматривается в каждого из этих персо¬
нажей, размышляет об их судьбе в революции и граж¬
данской войне и сопоставляет свою судьбу с их судь¬
бой. И в первую очередь с судьбой Ильи, сына рабби.
«Он умер, последний принц, среди стихов, филактерий
и портянок. Мы похоронили его на забытой станции.
Ия — едва вмещающий в древнем теле бури моего
воображения, — я принял последний вздох моего бра¬
та» — таков финал цикла до появления «Аргамака»12.
11	Однако нельзя не отметить, что и в данном случае он не со¬
всем свой — об этом, в частности, свидетельствует его диалог
с рабби Моталэ Брацлавским в рассказе «Рабби» (подробнее см.
в настоящем сборнике статью Э. Зихера «Шабос-нахаму в Петро¬
граде: Бабель и Шолом-Алейхем»).
12	Слово «брат» Лютов произносит и по адресу павшего на поле
битвы поляка: «Записная книжка и обрывки воззваний Пилсуд-
28

сКонармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
Говоря о текстологии «Конармии», нужно учиты¬
вать и такой момент. В газетных и журнальных пу¬
бликациях (в первой и повторной публикациях или
в одной из них) двадцать шесть из тридцати четырех
новелл цикла были датированы. Однако авторская да¬
тировка, как давно установлено, обозначает не время
окончания работы над тем или иным рассказом, а вре¬
мя происходящих в нем событий13. Готовя в 1926 г. от¬
дельное издание книги, Бабель снял значительную
часть этих датировок, оставив датировки двенадцати
рассказов: «Переход через Збруч», «Начальник кон-
запаса», «Путь в Броды», «Смерть Долгушова», «Ком¬
бриг 2», «История одной лошади», «Вечер», «У Свято¬
го Валента», «Продолжение истории одной лошади»,
«Вдова», «Замостье» и «После боя». Эти даты сохра¬
нились во всех полных версиях «Конармии» вплоть
до 1936 г. Нельзя не отметить в связи с этим, что, зная
исторические события, а также реалии биографии
ского валялись рядом с трупом. В тетрадке поляка были записаны
карманные расходы, порядок спектаклей в краковском драмати¬
ческом театре и день рождения женщины по имени Мария-Лу¬
иза. Воззванием Пилсудского, маршала и главнокомандующе¬
го, я стер вонючую жидкость с черепа неведомого моего брата
и ушел, сгибаясь под тяжестью седла» («Иваны»). Слово «брат»
здесь употреблено в значении несколько ином, чем в «Сыне раб¬
би», — человек такой же, как все, рядовой солдат на войне. Но
нельзя не отметить, что в этой фразе есть перекличка и с другим
фрагментом из «Сына рабби»: «Здесь все было свалено вместе —
мандаты агитатора и памятки еврейского поэта. Портреты Ле¬
нина и Маймонида лежали рядом. Узловатое железо ленинского
черепа и тусклый шелк портретов Маймонида. Прядь женских во¬
лос была заложена в книжку постановлений шестого съезда пар¬
тии, и на полях коммунистических листовок теснились кривые
строки древнееврейских стихов. Печальным и скупым дождем
падали они на меня — страницы “Песни песней” и револьверные
патроны».
13	См.: Лившиц Л. Материалы к творческой биографии Исаа¬
ка Бабеля // Вопросы литературы. 1964. №4. То же в кн.: Лив¬
шиц Л. Я. Вопреки времени. Иерусалим; Харьков, 1999. С. 259-296.
29

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Бабеля этого периода, часть конармейских рассказов
можно датировать с точностью до конкретного дня
или дней. Вероятно, оставив датировки двенадцати
новелл, автор хотел таким образом подчеркнуть доку¬
ментальность и достоверность книги14. И эти даты для
сохранения целостности произведения следует рас¬
сматривать как часть текста, что и соблюдается в ряде
изданий15.
Далее перечислим несколько текстологических
моментов, которые также необходимо учитывать при
переизданиях «Конармии».
С выбором источника связан вопрос о цензурных
изъятиях, сделанных в изданиях 1933, 1934 и 1936 гг.
Из рассказов «Письмо», «Соль», «Эскадронный Тру¬
нов», «Измена» и «Сын рабби» была вычеркнута фа¬
милия Троцкого. Безусловно, при выборе в качестве
основного источника одного из этих изданий фами¬
лию Троцкого необходимо восстанавливать. Такая
практика существует начиная с двухтомника 1990 г.16
Хорошо известно, что Бабель вносил изменения
в уже напечатанные произведения, шлифуя их от
публикации к публикации. Убирались избыточные
эпитеты, менялся порядок слов, текст становился бо¬
лее лаконичным и сжатым. Существуют разночтения
14	См., напр.: Левин С., Погорельская Е. «Во время кампании
я написал дневник...»: Пространственно-временные координаты
в «Конармии» и конармейском дневнике Исаака Бабеля // Вопро¬
сы литературы. 2013. № 5.
15	См.: Бабель И. Э. «Детство» и другие рассказы / Под ред.
Э. Зихера. Иерусалим, 1979; Бабель И. Э. Собр. соч. В 4 т. / Сост.,
примеч. И. Сухих. М., 2006. Т. 2; Бабель И. Э. Собр. соч. В 3 т. /
Сост., примеч. И. Сухих. СПб., 2012. Т. 2; Бабель И. Э. Рассказы /
Сост., подгот. текстов, послесловие, коммент. Е. Погорельской.
СПб., 2012.
16	См.: Бабель И. Э. Сочинения. В 2 т. / Сост., подгот. текста
А. Пирожковой, вступ. ст. Г. Белой, коммент. С. Поварцова. Т. 2.
С. 6-140.
30

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
не только между первыми публикациями и первым
отдельным изданием «Конармии», но и между сами¬
ми книжными вариантами. Однако в более поздних
прижизненных версиях «Конармии» в текст явно вме¬
шивалась рука редактора. Так, в ряде новелл просто¬
речные слова заменены на формы, соответствующие
нормам литературного языка, причем сделано это
непоследовательно. Например, в рассказе «Письмо»
слово «кажные» заменено на «каждые» (как и другие
просторечные формы) в четвертом издании 1930 г.,
в рассказе «Соль» слово «кажный» было заменено
только в сборнике 1936 г., а в рассказе «Иваны» оно
осталось и в последнем прижизненном сборнике. Од¬
нако нам представляется, что, за исключением цен¬
зурных изъятий имени Троцкого, которым в начале
1930-х гг. подверглись все произведения советской
литературы, основной текст должен соответствовать
тому источнику, по которому воспроизводится «Ко¬
нармия». Остальное — материал для комментариев
и разночтений.
В заключение разговора о текстологических про¬
блемах конармейского цикла нельзя не провести «ра¬
боту над ошибками», т.е. не обратить внимания на
ряд устойчивых опечаток, которые переходят из кни¬
ги в книгу во всех российских изданиях, начиная или
с последних прижизненных вариантов «Конармии»,
или с первого посмертного сборника Бабеля 1957 г.
Не подлежит сомнению, что эти опечатки, по какому
бы изданию мы ни воспроизводили «Конармию», не¬
обходимо исправить. Приведу их по порядку располо¬
жения рассказов цикла.
В рассказе «Смерть Долгушова» есть фраза: «По¬
ляки вошли в Броды и были выбиты контратакой».
В четвертом издании 1930 г. из слова «поляки» выпала
буква «я», и с тех пор фраза печатается в таком виде:
31

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
«Полки вошли в Броды и были выбиты контратакой».
Если бы это изменение внес сам Бабель, он обязатель¬
но бы обозначил, какие полки — по крайней мере
польские или наши, а скорее всего, назвал бы номера
полков. Разумеется, это опечатка, и речь в рассказе
идет именно о поляках, выбитых из Брод контрата¬
кой, и о реальных исторических событиях.
В рассказе «История одной лошади» говорится
о белом жеребце, отобранном начдивом Савицким
у командира эскадрона Хлебникова. После неудачной
попытки вернуть коня Хлебников написал заявление
о выходе из партии, где есть такие слова о белых ло¬
шадях: «Теперь коснусь до белого жеребца, которо¬
го я отбил у неимоверных по своей контре крестьян,
имевший захудалый вид, и многие товарищи безза¬
стенчиво надсмехались над этим видом, но я имел
силы выдержать тот резкий смех и, сжав зубы, за об¬
щее дело выходил жеребца до желаемой перемены,
потому я есть, товарищи, до белых коней охотник...»
(курсив мой. —Е. Я.). В сборниках 1934,1935 и 1936 гг.
появилась опечатка, которая воспроизводится и во
всех посмертных российских изданиях: «до серых
коней охотник». То, что «серые кони» никак не со¬
гласуются с предыдущим текстом, пояснять излишне.
Но именно «серые кони» попали и в два последних
собрания сочинений Бабеля, подготовленных И. Су¬
хих, — четырехтомное 2006 г. и трехтомное 2012 г.,
хотя в комментарии сказано, что конармейский цикл
печатается там по изданию 1931 г., где никаких «се¬
рых коней» нет.
То же можно, к сожалению, сказать о двух ошиб¬
ках в рассказе «Эскадронный Трунов», т. е. в издании
1931 г. этих ошибок нет, а в двух современных собрани¬
ях сочинений они есть. Первая из них появилась в по¬
смертном сборнике 1957 г. Ошибка поистине курьез¬
32

Жонармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
ная. В самом начале рассказа говорится о похоронах
«всемирного героя» Пашки Трунова, и во всех прижиз¬
ненных публикациях эта фраза дана одинаково: «Мы
обмыли, как умели, лицо мертвеца для того, чтобы
вид его был менее ужасен, мы положили кавказское
седло у изголовья гроба и вырыли Трунову могилу на
торжественном месте — в общественном саду, посре¬
ди города, у самого собора» (курсив мой. —Е.П.). А да¬
лее сообщается, что первый пушечный выстрел произ¬
веден «по соборным часам». В сборнике «Избранное»
1957 г. «собор» трансформировался в «забор», и с тех
пор в российских изданиях конармейского цикла
«всемирного героя Пашку Трунова» хоронят «на тор¬
жественном месте <... > у самого забора».
В этом же рассказе повествование о ссоре Лютова
с Труновым начинается со слов: «Сегодняшних плен¬
ных мы взяли на рассвете у станции Завады» (курсив
мой. — Е. Я.). В сборнике 1936 г. опечатка — «у стан¬
ции Заводы», которая воспроизводится и в последую¬
щих российских изданиях. Однако название Завады
дано не только в предыдущих версиях этого рассказа,
но и в автографе не публиковавшейся при жизни ав¬
тора новеллы «Их было девять». В мемуарах С. Буден¬
ного упоминается станция Завада.
/V /V V?
В основе творческого метода Бабеля лежит необы¬
чайное сочетание факта с вымыслом, достоверности
и точности со сдвигами и смещениями действитель¬
ности, о котором он сам говорил не раз. Например,
однажды он признался:
Полученные от действительности впечатления, обра¬
зы и краски я забываю. И потом возникает одна мысль,
33

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
лишенная художественной плоти, одна голая тема...
Я начинаю развивать эту тему, фантазировать, облекая
ее в плоть и кровь, но не прибегая к помощи памяти...
Но удивительное дело! То, что кажется мне фантазией,
вымыслом, часто впоследствии оказывается действи¬
тельностью, надолго забытою и сразу восстановлен¬
ною этим неестественным и трудным путем. Так была
создана «Конармия»17.
Нельзя не вспомнить в связи с этим и знаменитый
пассаж из рассказа «Мой первый гонорар»: «Хорошо
придуманной истории незачем походить на действи¬
тельную жизнь; жизнь изо всех сил старается похо¬
дить на хорошо придуманную историю».
Чтобы лучше понять, каково соотношение между
исторической и художественной правдой в «Конар¬
мии», проще говоря, насколько реальными и досто¬
верными были забытые и восстановленные впослед¬
ствии автором «впечатления, образы и краски», т.е.
события и факты советско-польской войны 1920 г.,
нужно обратиться к документальным источникам, ко¬
торые могут служить реальным комментарием к тому
или иному рассказу конармейского цикла.
Как это ни покажется парадоксальным, одним из
источников реального комментария к «Конармии»
Бабеля могут быть мемуары Буденного «Пройденный
путь». Так, например, из этих воспоминаний мы уз¬
наем, что Иван Андреевич Колесников был назначен
не «комбригом 2», а сменил тяжело раненного коман¬
дира з-й бригады 6-й дивизии И. П. Колесова. Эпизод,
легший в основу рассказа Бабеля, есть и в мемуарах
Буденного. Только в отличие от рассказа и записи
в конармейском дневнике в воспоминаниях коман-
17	Оль. Ник. «Я рад закрепить нашу дружбу». И. Бабель у комсо¬
мольцев // Литературная газета. 1932. 5 сентября.
34

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
дарма эпизод этот значительно отретуширован. Но
есть деталь, которая совпадает почти дословно, —
о растопыренных пальцах Колесникова. В рассказе:
«Тот растопырил у козырька пять красных юношеских
пальцев, вспотел и ушел по распаханной меже». В ме¬
муарах Буденного: «Комбриг подошел, поправляя на
ходу портупею. Шагах в трех от нас остановился, при¬
ложил к кубанке руку с растопыренными узловатыми
пальцами и, глядя на меня сверху вниз, пробасил.. .»18
На это совпадение обратил внимание К. Абрагам.
Исследователь полагает, что Буденный (или — доба¬
вим — тот, кто писал мемуары за командарма) не мог
запомнить эту подробность и позаимствовал ее из
рассказа Бабеля19.
Источником комментария является изданный в
1930 г. дневник С. Орловского, бывшего секретаря Рев¬
военсовета (РВС) Первой Конной армии. Приведем
два примера.
Хорошо известно, что Новоград-Волынский лежит
не на реке Збруч, притоке Днестра, а на реке Случь,
притоке Горыни. Однако мост через Случь действи¬
тельно был разрушен, и тяжелая переправа через реку
вброд, видимо, исторический факт. Орловский запи¬
сал в дневнике 27 июня 1920 г.:
Противник занимал чрезвычайно выгодную пози¬
цию с двумя линиями укрепленных окопов, располо¬
женных на возвышенности в з километрах от города,
имея перед собой естественное прикрытие — непро¬
ходимую вброд р. Случь.
26 июня с рассветом 6-я дивизия форсировала реку
в районе Гильска и далее реку Смолку, сбила против¬
18	Буденный С. М. Пройденный путь. Кн. 2-я. М., 1965. С. 263.
19	Абрагам К. По следам героев И. Э. Бабеля // Параллели: Рус¬
ско-еврейский истор.-лит. и библиогр. альм. / Под. ред. К. Бур¬
мистрова. М., 2012. № 12. С. 107.
35

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ника с занимаемых окопов и с рассветом 27-го заняла
г. Новоград-Волынск. Преследуемый противник поте¬
рял большое количество орудий и пулеметов. Отходя,
противник уничтожил мост через реку Случь, что за¬
труднило переброску артиллерии и обозов20.
Второй пример связан с тем отрывком из расска¬
за «Смерть Долгушова», о котором речь шла выше, а
именно: «Поляки вошли в Броды и были выбиты кон¬
тратакой».
Броды несколько раз переходили из рук в руки.
Но в рассказе, вероятно, описаны события з августа
1920 г. В тот день Орловский записал в дневнике, что
после полудня Ф. М. Литунов, начдив 4,
обнаружил двигающуюся от переправы кавалерию
противника в направлении Броды через лес, что в 4 км
севернее Броды. Немедленно была двинута 2-я брига¬
да и подготовлена з-я бригада с артиллерией <... >
К вечеру пришли сведения о захвате противником
г. Брод обходом с юга. Комбригу 2 около 14 час. при¬
казано было выслать разъезды в Броды и в случае на¬
личия противника — выбить его оттуда. Бригада при¬
казание выполнила, зарубив занявший Броды разъезд
противника в 120 кавалеристов. Однако противник
вторично повел наступление на Броды. Подошедшая
наша з-я бригада оттеснила его к Берлино на перепра¬
ву, захваченную i-й бригадой. К наступлению темно¬
ты противник остался в одной части г. Броды, а наши
части отошли в его предместье — дер. Дедковцы21.
Главным документальным источником для рас¬
сказов «Конармии» является, безусловно, дневник
20	Орловский С.Н. Великий год. Дневник конноармейца. М.; Л.,
1930. С. 68.
21	Там же. С. 82-83.
36

Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
Бабеля 1920 г. Дневник чаще всего используется в ка¬
честве комментария к тем рассказам, для которых он
послужил основой. Об этом достаточно хорошо из¬
вестно, и останавливаться на этом не стоит. Необхо¬
димо только обратить внимание на то, что действие
в рассказах конармейского цикла, за небольшим ис¬
ключением, датируется тем же временем, что и со¬
хранившаяся часть дневника: июль-сентябрь 1920 г.
Действие «житомирских» рассказов «Гедали» и «Раб¬
би», как удалось установить, разворачивается 2 июля
1920 г., во второй половине дня22.
Самое раннее событие польского похода Первой
Конной, о котором говорится в книге, — взятие Но-
вограда-Волынского 27 июня 1920 г. — осталось за
пределами сохранившейся части дневника, но взятие
Новограда произошло сразу же после перехода Бабе-
ля-Лютова из штаба армии в 6-ю дивизию23.
В некоторых новеллах рассказывается или упоми¬
нается о событиях более ранних («Письмо», «Сашка
Христос», «Жизнеописание Павличенки, Матвея Роди-
оныча», «Конкин», «Песня»), однако все эти события
даются как вставные эпизоды, которые герой-пове¬
ствователь чаще всего либо непосредственно воспри¬
нимает от других рассказчиков, либо пересказывает
слышанную им историю.
Таким образом, не все рассказы конармейского
цикла можно прокомментировать, пользуясь сохра¬
нившейся частью дневника. Поэтому важнейшим
источником реального комментария к «Конармии»
наряду с дневником Бабеля 1920 г. являются докумен¬
ты Первой Конной армии, хранящиеся в Российском
государственном военном архиве.
22	См.: Левин С., Погорельская Е. Указ. соч.
23	См.: Там же.
37

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Многие документы связаны с прототипами и ге¬
роями конармейских рассказов: С. К. Тимошенко,
И. Р. Апанасенко, К. К. Жолнеркевичем (Жолнаркеви-
чем), И. А. Колесниковым, Н.А. Конкиным24, Г. С. Мас¬
лаковым, В. И. Книгой и другими.
Например, в рассказе «Смерть Долгушова» Афонь-
ка Вида говорит: «Есть думка за начдива, смещают».
В рассказе «История одной лошади» Савицкий (Ти¬
мошенко) уже находится в резерве. Существовало ре¬
шение РВС Первой Конной армии, согласно которому
начальник 6-й дивизии Тимошенко и начальник шта¬
ба дивизии Жолнеркевич были отстранены от зани¬
маемых должностей и прикомандированы к резерву
чинов полештарма (полевого штаба армии) с 5 авгу¬
ста 1920 г.25 Временно исполняющим должность нач¬
дива шесть был назначен Апанасенко.
В основе рассказа «Начальник конзапаса» — запи¬
си в дневнике от 13, 14 и 16 июля 1920 г. Однако о слу¬
чаях, подобных описанному в этом рассказе, свиде¬
тельствуют и документы. Например, существовало
распоряжение члена РВС Первой Конной Е. А. Щаден-
ко от 30 апреля 1920 г.:
По получении вами затребованных Реввоенсоветом
от Начальника административного отдела сведений
о лошадях предлагаю вам, ввиду крайней необходи¬
мости в лошадях и невозможности получить их путем
мобилизации и покупкой, произвести смотр лошадей
и годных к службе, у кого бы они ни были, взять и ис¬
пользовать для нужд кавалерийской школы26.
24	О комиссаре Н.А. Конкине и об источниках комментария
к рассказу «Конкин» см. в настоящем сборнике статью С. Левина
«О героическом в “Конармии” И. Бабеля (Характеры персонажей
в свете полемики)».
25	См.: РГВА. Ф. 245. On. I. Д. 16. Л. 30 об.
26	РГВА. Ф. 245. On. I. Ед. хр. 8. Л. 217.
38

^Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
В штаб армии поступали неоднократные жалобы
граждан на то, «что проходящими войсковыми частя¬
ми 1-й Конармии самовольно производятся обмены
и отнятия у них лошадей»27.
Рассказ «Замостье» начинается так: «Начдив
и штаб его лежали на скошенном поле в трех верстах
от Замостья. Войскам предстояла ночная атака горо¬
да. Приказ по армии требовал, чтобы мы ночевали
в Замостье, и начдив ждал донесений о победе» (кур¬
сив мой. —Е. Я.). Такой приказ действительно суще¬
ствовал, правда, это был приказ не по армии, а по 6-й
дивизии, за № 147, от 28 августа 1920 г., подписанный
Апанасенко. В нем содержались указания отдельным
бригадам «сосредоточиться на ночлег» в определен¬
ных населенных пунктах, хотя Замостье среди них не
упоминалось. В одном из параграфов приказа также
говорилось: «Я (т.е. начдив. — Е. Я.) буду находиться
при 1-й бригаде, куда присылать донесения через каж¬
дые два часа» (курсив мой. —Е. Я.)28.
Далеко не все конармейские рассказы, как уже
было сказано, основаны на записях в дневнике, во
всяком случае, сохранившейся его части. Такова, на¬
пример, новелла «Измена»29. Один из двух рассказов
«Конармии», представляющих собой образчики эпи¬
столярного красноречия Никиты Балмашева, воспри¬
нимается как анекдот, сугубо выдумка автора. Тем не
менее основой для этого рассказа послужили подлин¬
ные события и факты, о которых автору «Конармии»,
безусловно, было известно. Сохранился целый ряд
документов, свидетельствующих о сложной ситуа-
27	РГВА. Ф. 245- On. I. Ед. хр. 9. Л. 190.
28	РГВА. Ф. 245- On. I. Ед. хр. 77. Л. 378.
29	Рассказ «Измена» был напечатан последним из конармей-
ских рассказов — в 1926 г. в вечернем выпуске ленинградской
«Красной газеты» от 13 марта, т.е. почти накануне отдельного из¬
дания «Конармии».
39

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Ции с ранеными красноармейцами, находившимися
на излечении в госпиталях или отправленными в тыл.
Так, например, в срочной телеграмме ревтройки го¬
рода Черкассы РВС Первой Конной армии от 15 июля
1920 г. говорилось:
Больные и раненые красноармейцы Первой Конной
армии, прибывающие в Черкассы, вносят полную де¬
зорганизацию в работу Советвласти, руганью и угро¬
зами оружия терроризируют ответственных работ¬
ников как в учреждениях, так равно и на улицах, теа¬
трах, госпиталях, не считаясь с нашими заявлениями
и угрозами, врываются на фабрики и хозяйственные
организации и самовольно берут, делают, что им за¬
благорассудится. Местная власть не в силах прекра¬
тить подобные явления и просит принять надлежащие
меры30.
ю августа 1920 г. был издан секретный приказ по
житомирскому гарнизону о разоружении в ночь с и
на 12 августа больных и раненых красноармейцев,
находящихся на излечении в госпиталях Житомира.
Приказом разрабатывались самые серьезные опера¬
тивные мероприятия по изъятию оружия, для чего
создавались специальные отряды красноармейцев.
В каждый отряд входили уполномоченный и пять
агентов ЧК; в операции должны были участвовать
военкомы госпиталей, в случае их отсутствия — глав¬
ные врачи. В приказе, в частности, говорится, что от¬
ряд, назначенный в определенный госпиталь,
при военкоме госпиталя отправляется к месту назна¬
чения в 4 часа утра в боевом порядке и, прибыв на ме¬
сто назначения, окружает здание госпиталя, заняв все
30	РГВА. Ф. 245. On. I. Ед. хр. 24. Л. 6г2.
40

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
входы и выходы. Уполномоченный, агенты, военком
госпиталя с незначительной частью из отряда входят
в госпиталь и в вежливой форме находящимся там
больным предлагают выдать имеющееся у них оружие,
как огнестрельное, так и холодное, и, несмотря на сда¬
чу, уполномоченному и имеющимся в его распоряже¬
нии агентам произвести тщательный обыск в поме¬
щении красноармейцев для изъятия как оружия, так
и всего незаконно хранящегося.
В случае неисполнения приказа о сдаче и сопро¬
тивления начальник отряда принимает все меры
к предотвращению применения оружия и в крайнем
случае под личной ответственностью <sic! > как стро¬
евого начальника отряда, уполномоченного и военко¬
ма госпиталя принять карательные меры по изъятию
сопротивляющихся31.
Приказ был выполнен, о чем свидетельствует,
в частности, «Резолюция раненых бойцов i-ro Хирур¬
гического Госпиталя имени тов. Буденного», направ¬
ленная в РВС Первой Конной. Эта резолюция может
служить прямой иллюстрацией к рассказу «Измена»:
Мы, раненые бойцы, просим обратить внимание
Реввоенсовет на следующие возмутительные явления,
выразившиеся со стороны местных властей. 12 августа
с/г в з часа ночи вдруг без всякого предупреждения
Военкома или Политрука был оцеплен госпиталь вой¬
сками. Выставлены были пулеметы, а также выставле¬
ны были часовые у дверей каждой палаты. Во время
обстрела госпиталя раненые красноармейцы, не зная,
откуда производится стрельба, стали бросаться к две¬
рям. Но часовые силой оружия заставили обратно вой¬
ти их в палаты. Такой случай был со стороны красного
31	РГВА. Ф. 245. On. I. Ед. хр. 45- Л. 7.
41

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
офицера, который также наставлял револьвер к груди
раненого красноармейца. Расспрашивая часовых, что
это происходит, некоторые из них говорили, что на
город Житомир напали бандиты. Спустя несколько
минут они стали производить обыск оружия, перево¬
рачивая матрацы под ранеными, которые растрево¬
женные этим начали стонать от боли ран. А на втором
этаже раненые, услышав эти стоны, стали волновать¬
ся, думая, что внизу убивают их товарищей. Несмотря
на все угрозы часовых, начали бежать на низ <sic!>
по направлению к улице, дабы спасти свою жизнь.
Общее собрание ранбольных бойцов признает
этот порядок неорганизованным и незаконным, нару¬
шающим спокойствие госпиталя. Подобный поступок
мог повести [к] весьма нежелательным результатам,
к столкновению обеих сторон.
А потому просим Реввоенсовет i-й Конной Армии
произвести строжайшее расследование по поводу этих
действий и привлечь виновников произвола к ответ¬
ственности и что впредь таких случаев действий над
ранеными бойцами не было.
Общее собрание признает, что подобные явления
могут отразиться на фронте32.
М. Горькому приходилось оправдывать Бабеля пе¬
ред Буденным: «Вы говорите, что Бабель “плелся где-
то с частицей глубоких тылов”. Это не может порочить
ни Бабеля, ни его книгу. Для того, чтобы сварить суп,
повар не должен сам сидеть в кастрюле. Автор “Войны
и мира” лично не участвовал в драках с Наполеоном,
Гоголь не был запорожцем»33.
Но все же в отличие от Л. Толстого и Гоголя Ба¬
бель был непосредственным участником тех собы-
32	РГВА. Ф. 245. Оп. 19. Д. 4- Л. I.
33	Горький М. Ответ С. Буденному // Правда. 1928. 27 ноября.
42

;Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
тий, о которых написал в конармейских рассказах.
И «украсил изнутри», по выражению того же Горько¬
го, он только то, чему был свидетелем, что пережил
и видел на самом деле. Бабель сумел найти для своей
«Конармии» такую художественную форму, в которой
яркий вымысел и фантазия органично сочетаются
с фактической точностью и правдой жизни.

Зеев Бар-Селла (Иерусалим)
иосиф ужасный:
ОТ ТЕКСТОЛОГИИ к композиции
Новелла «Жизнеописание Павличенки, Матвея Роди-
оныча» представлена четырьмя ранними источника¬
ми: журнальными публикациями 1924-1925 гг. (одес¬
ский «Шквал» и московские «30 дней»), книжным
текстом 1926 г.1 и недатированной правленой маши¬
нописью2.
Между правленой машинописью и печатными
версиями отмечается не менее двухсот разночтений,
что, согласимся, для текста, занимающего меньше пя¬
ти страниц, немало.
Заслуживает внимания и другое обстоятельст¬
во — данная правленая машинопись не могла слу¬
жить источником ни для одной из известных нам пуб¬
ликаций.
Первостепенный интерес представляет, однако,
машинописный слой, предшествующий правке.
Многочисленные его особенности — минималь¬
ная пунктуация, бездефисное написание частиц «-то»
1	Шквал (Одесса) 1924. № 8; 30 дней. 1925. № г; Бабель К Э. Ко¬
нармия. М.; Л.: Госиздат, 1926. С. 69-75.
2	ИМЛИ РАН. Ф. 86. Оп. г. Ед. хр. з (машинопись с правкой и
подписью автора — 5л.).
44

Жонармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
и «-нибудь», отсутствие абзацев, — спорадически от¬
раженные в журнальных публикациях и знакомые
нам по рукописям Бабеля, свидетельствуют о том, что
до правки машинопись содержала тот вариант текста,
который был общим для всех печатных редакций.
Иными словами, все четыре версии текста восхо¬
дят к одному общему источнику — рукописному ори¬
гиналу, на пути превращения в публикации претерпе¬
вавшему разнообразные редакторско-корректорские
перипетии.
Это открывает возможность реконструкции руко¬
писного «протографа», который, несомненно, пред¬
ставлял собой беловик, почти не сохранивший следов
предшествующей работы автора над текстом.
Такая реконструкция наталкивается, правда, на
одну трудность — бессистемное чередование знаков,
завершающих фразу:
—	Настя, = говорю, = или вы надо мной надсмехае¬
тесь [.]... (л. i).
В машинописи конец фразы обозначен точкой —
Бабель меняет ее на многоточие. В версии журнала
«30 дней» на этом месте стоит точка, а в «Конармии»
1926 г. — вопросительный знак с многоточием.
—	<... > Расчет можешь от меня получить [от меня],
но только не должен ли ты мне, дружок мой Матюша,
какой нибудь пустяковины[.]?.. (л. 2).
В машинописи стоит точка, Бабель ставит вместо
нее вопросительный знак с многоточием. В журнале
«Шквал» на этом месте стоит восклицательный знак
с многоточием, в «Конармии» 1926 г. — знак воскли¬
цательный, а в журнале «30 дней» — просто точка.
45

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
И эх, люба ж ты моя, восемнадцатый годок[.]/.. (л. з).
В машинописи все та же точка, Бабель меняет ее
на восклицание с многоточием. В «Шквале» и «Ко¬
нармии» на этом месте стоит восклицательный знак,
а в журнале «30 дней» — точка.
И неужели не погулять нам с тобой еще разок, крови-
ночка ты моя, восемнадцатый годок [.]/ (л. 3).
В машинописи — точка, Бабель заменяет ее воскли¬
цательным знаком. В «Конармии» тут поставлен знак
вопросительный, а в «Шквале» и «30 днях» — точка!..
Объясняется этот разнобой весьма просто — в кла¬
виатуре тогдашних пишущих машинок вопроситель¬
ный и восклицательный знаки отсутствовали, и един¬
ственным обозначением конца фразы служила точка.
И Бабель вносил правку в готовую машинопись —
не сверяясь с рукописью и не всегда достаточно вни¬
мательно. Таким образом, однообразные машино¬
писные копии каждый раз расцвечивались новыми
пунктуационными красками. А затем в дело вступали
редактор с корректором и устраняли бабелевские не¬
доработки, например деепричастные обороты выде¬
ляли запятыми с обеих сторон...
Куда занимательнее цензурная история. Но преж¬
де, чем перейти к ней, позволю себе напомнить фабу¬
лу новеллы.
Некий рассказчик (по лингвостилистическим ха¬
рактеристикам явно не Лютов) высказывает намере¬
ние очертить жизненный путь красного генерала Пав-
личенко. Но уже со второго абзаца и до самого конца
рассказ ведется от первого лица — от лица героя.
Итак, Матвей Павличенко служил пастухом у по¬
мещика Никитинского — вначале пас свиней, а за¬
46

:Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
тем был повышен до коровьего пастуха. Женился на
некой Насте, после чего узнал, что за ней активно
ухаживает помещик. Павличенко явился к Никитин¬
скому и потребовал расчет, а помещик вчинил ему
встречный иск — за сломанное ярмо. Павличенко
попросил об отсрочке долга и пропал на пять лет.
О судьбе жены, Насти, ничего больше не сказано,
даже имя ее в дальнейшем повествовании ни разу не
упоминается. Спустя пять лет, в 1918 г., красный пар¬
тизан Павличенко является к помещику и выражает
готовность вернуть долг. Понимая, чем ему это гро¬
зит, Никитинский пытается откупиться, но Павли¬
ченко безжалостен и Никитинского убивает, причем
весьма зверским и необычным способом — затоптав
помещика насмерть. И в процессе этого топтания ге¬
рой «жизнь сполна узнал».
Такой оборот событий, естественно, вызывал
претензии редакторов. В частности, редактора пер¬
вого книжного издания «Конармии» Д. А. Фурманова.
4 февраля 1926 г. Бабель отослал ему письмо:
Дорогой дядя Митяй.
Посылаю Конармию в исправленном виде <...>
Все твои указания принял к руководству и исполнению,
изменения не коснулись только Павличенки и Истории
одной лошади. Мне не приходит в голову, чем можно
заменить «обвиняемые» фразы. Хорошо бы оставить
их в «первобытном состоянии». Уверяю тебя, Дмитрий
Андреевич, никто за это к нам не придерется. Опасные
места я выбросил даже сверх нормы, например, в Чес-
никах и проч.3 (курсив мой. —3. Б.-С.).
3	Куванова Л. Фурманов и Бабель // Литературное наследство.
Т. 74: Из творческого наследия советских писателей. М., 1965.
С. 509-510.
47

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Сравнивая сегодня публикации рассказа с маши¬
нописью, мы можем убедиться в том, что Фурманова
Бабелю удалось убедить. Зато редакторы журналов
оказались куда боязливее.
И стали жить мы с Настей как умели, а уметь мы уме¬
ли. Всю ночь нам жарко было, зимой нам жарко было,
всю долгу ночь мы голые ходили и друг с дружки шку¬
ру обрывали.
Редактор одесского «Шквала» удалил выражение:
«а уметь мы умели».
...Кровиночка ты моя, восемнадцатый годок! Расто¬
чили мы твои песни, выпили твое вино, постановили
твою правду, одни писаря нам от тебя остались. И эх,
люба моя, не писаря летели в те дни по Кубани и вы-
пущали на воздух генеральскую душу с одного шагу
дистанции.
В «Шквале» всякое упоминание о писарях исчезло.
И тогда я потоптал барина моего Никитинского. Я час
его топтал или более часу. И за то время я жизнь спол¬
на узнал.
Московский журнал «30 дней» счел неудобным
входить в детали расправы и вместо: «Я час его топтал
или более часу» — невнятно пробормотал: «Я час с ним
бился или более часу» (курсив мой. —3. Б.-С).
Зато одесского редактора покоробило другое, и он
истребил фразу: «И за то время я жизнь сполна узнал»
(курсив мой. — 3. Б.-С.).
Оттого и финал рассказа:
48

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
Но я, бывает, себя не жалею, я, бывает, врага час топчу
или более часу, мне желательно жизнь узнать, какая
она у нас есть...
— в двух журналах разный. Московский — вместо
«врага час топчу» — привычно вставил: «с врагом час
бьюсь», а одесский выбросил финал целиком!
Удивительным образом оказывается, что чем
дальше от центра власти, тем цензура жестче!
Уже полвека назад И. А. Смирин назвал прототип
главного героя новеллы — это начальник 6-й кавале¬
рийской дивизии Первой Конной армии И. Р. Апана¬
сенко4.
Впервые намерение писать об Апанасенко Бабель
высказал в конармейском дневнике: «12.8.20. Лаш¬
ков <...> Надо писать <...> жизнеописание Апана-
сенки».
Следует сказать, что помимо данной записи Апа¬
насенко упоминается в дневнике еще сорок пять раз.
Смирин привел и соответствующий недатированный
фрагмент из планов и набросков «Конармии», излага¬
ющий замысел новеллы:
[39] Жизнеописание Апанасенки.
Унтер-офицер. 4 Георгия. Сын свинопаса. — Со¬
брал деревню. Действовал на свой страх и риск. — Со¬
единился с Буденным. — Астраханский поход.
Послание к полякам, которое начинается так: Сво¬
лочи. Составить послание5.
Нетрудно заметить, что ни один из моментов дан¬
ной записи не нашел отражения в новелле. Не было
4	Смирин И. На пути к «Конармии» (Литературные искания Ба¬
беля) //Литературное наследство. Т. 74. С. 478.
5	Там же. Сверено с: Бабель И. Э. Собр. соч. В 4 т. / Сост., при-
меч. И. Сухих. М., 2006. Т. 2. С. 357-358.
49

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
приведено и каких-либо аргументов в пользу отож¬
дествления Апанасенко с героем «Жизнеописания
Павличенки...». Доказательства были представлены
лишь в 2014 г. Е. И. Погорельской6.
Дело в том, что Павличенко действует и упо¬
минается еще в четырех конармейских новеллах —
«Письмо», «Комбриг 2» («Колесников»), «Берестечко»,
«Чесники». И во всех газетных и/или журнальных
публикациях, предшествовавших книжной, данный
персонаж носит свое подлинное имя — Апанасенко7.
А Павличенко он стал только в 1926 г. — в книге. Что
же касается разбираемого нами «Жизнеописания...»,
то в нем герой выступал под фамилией Павличенко
с самого начала. Понятно, что, рисуя своего героя
в столь непрезентабельном виде, Бабель не рискнул
вывести его под истинным именем. От подлинно¬
го имени, отчества и фамилии — Иосиф Родионо¬
вич Апанасенко — Бабель оставил только отчество:
Матвей Родионович Павличенко. Но чем был продик¬
тован выбор именно этих заместителей?
Обратимся к тексту. Павличенко является в име¬
ние Никитинского и обнаруживает там представи¬
телей «земельной власти», т. е. местного самоуправ¬
ления. И один из них — «по выговору <...> земле¬
мер» — обращается к Павличенко с вопросом: «...ты,
товарищ Павличенко, скакал, видать, издалека, грязь
пересекает твой образ, мы, земельная власть, ужаса¬
емся такого образа, почему это такое?»
6	См.: Бабель И. Э. Рассказы / Сост., подгот. текстов, послесло¬
вие, коммент. Е. Погорельской. СПб., 2014. С. 552.
7	См.: Известия Одесского губисполкома, КП(б)У и губпрофсо-
вета. 1923. и февраля — «Письмо»; Леф. 1923. № 4 — «Письмо»,
«Комбриг 2» («Колесников»); Известия Одесского губисполкома...
1924. I марта — «Берестечко»; Красная новь. 1924. № 3 — «Бере¬
стечко», «Чесники».
50

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
«Образ» — это, очевидно, лицо товарища Павли-
ченко, хотя выбор слова достаточно необычен и, как
мы вскоре убедимся, неслучаен.
Сразу приходит на память:
.. .Из шатра,
Толпой любимцев окруженный,
Выходит Петр. Его глаза
Сияют. Лик его ужасен.
Движенья быстры. Он прекрасен,
Он весь, как Божия гроза.
Идет. Ему коня подводят.
Ретив и смирен верный конь.
Почуя роковой огонь,
Дрожит. Глазами косо водит
И мчится в прахе боевом,
Гордясь могущим седоком.
(Курсив мой. — 3. Б.-С.)
Это «Полтава», Петр. А вот тот же Петр в «Медном
всаднике»:
Ужасен он в окрестной мгле!
Какая дума на челе!
Какая сила в нем сокрыта!
А в сем коне какой огонь!
Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?
О мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной,
На высоте, уздой железной
Россию поднял на дыбы?
(Курсив мой. —3. Б.-С.)
Обладатель ужасного образа, Павличенко тоже
прискакал в имение на коне, а перед тем спел дифи¬
51

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
рамб лошадям: «...пять пропащих годов пропадал
я, покуда ко мне, к пропащему, не прибыл в гости во¬
семнадцатый годок. На веселых жеребцах прибыл он,
на кабардинских своих лошадках».
Сопоставление с царем находит и иные под¬
тверждения. Сошедшая с ума супруга Никитинского,
Надежда Васильевна, ходит по зале обряженная в бар¬
хатную корону и с шашкой наголо. И, завидя Павли-
ченко, делает ему шашкой на караул. А отдание чести
августейшей особой — это признание за чествуемым
равного, т.е. царского статуса. Но тогда и Никитин¬
ский — царственный супруг! Что сказано о нем? То,
что, встречая в горнице просившего расчет Павличен-
ко, Никитинский «настелил на пол малиновых пот-
ничков, они малиновей царских флагов были, потнич-
ки его» и «встал над ними».
Цвета российского царского флага, как известно,
черный, желтый и белый. Но так было не всегда —
первое из известных нам гербовых знамен представ¬
ляло собой скошенное книзу полотнище красного цве¬
та. И флаг этот, как и пушкинская «Полтава», связан
с воинскими подвигами императора — его изготови¬
ли в 1696 г., в преддверии второго Азовского похода
Петра Первого.
Отчего же было не дать персонажу фамилию Пе¬
тренко или Петриченко? Объяснение самое простое —
нежелание обнажать прием. И Бабель присваивает
Апанасенко фамилию Павличенко — святые первовер¬
ховные апостолы Петр и Павел неразрывно связаны од¬
ним церковным праздником, а Петропавловский собор
в Петербурге служил усыпальницей русских царей, на¬
чиная с Петра. Оттого и Никитинский перед смертью
поминает апостолов: «.. .жизнь наша на чертову сторо¬
ну схилилась и кровь в Российской равноапостольной
державе дешева стала...» (курсив мой. — 3. Б.-С).
52

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
Аналогичными соображениями вызвано и име¬
нование лица Павличенко «образом», а не «ликом».
«Лик» — через Пушкина — слишком прямолинейно
указывал на Петра. И тогда были задействованы иные
семантические связи — словосочетание «лики свя¬
тых» означает «иконы», а обозначением иконы служит
слово «образ».
Неслучайность выбора слов в новелле можно про¬
иллюстрировать еще одним примером: «...Матвей
Родионыч лежал тогда на крови под Прикумском...»
«.. .Лежал <... > на крови...» — что имеется в виду:
был ранен и лежал в луже собственной крови? Едва
ли, поскольку в машинописи за этим следует: «...так
церковь Спаса лежит на древней крови».
Но уже в машинописи этот пассаж вычеркнут! Вы¬
черкнут, судя по всему, по той же причине: нежелание
обнажать прием.
На вопрос землемера, отчего образ Павличенко
столь ужасен, следует ответ:
— Потому это <...> земельная вы, холоднокровная
власть, потому оно, что в образе моем щека одна пять
годов горит, в окопе горит, в походе горит, при бабе
горит, на последнем суде гореть будет...
Сравним:
Вы слышали, что сказано: «око за око и зуб за зуб».
А Я говорю вам: не противься злому. Но кто уда¬
рит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую...
(Мф., 5:38-39)-
Павличенко переворачивает Иисусову заповедь,
и, следовательно, он новый «евангелист». Оттого и да¬
но ему имя Матвей.
53

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Зато подлинное имя — Иосиф — ушло в подтекст,
и на него указывает лишь пушкинская рифма: «Лик его
ужасен <...>/Он прекрасен...»(курсив мой. —3. Б.-С.).
Слова о «последнем суде» («На последнем суде, —
говорю и смотрю на Никитинского...») означают, что
Павличенко прибыл в имение, чтобы вершить послед¬
ний, Страшный, Божий суд. «...Он весь, как Божия
гроза».
И вершит он его, как положено — «по написанно¬
му в книгах, сообразно с делами...» (Откр., 20:12).
.. .Вынимаю я книгу приказов, раскрываю на чистом
листе и читаю, хотя сам неграмотный до глубины души.
— Именем народа, — читаю, — и для основания
будущей светлой жизни, приказываю Павличенке, Мат¬
вею Родионычу, лишать разных людей жизни согласно
его усмотрения...
«Новейший завет» пишется с чистого листа...
Однако в новелле прослеживается еще один — не-
реминисцентный, а потому более важный сюжетный
слой. Выслушав просьбу Павличенко получить расчет,
Никитинский отвечает ему на свой лад. «— Вольно¬
му воля, — говорит он мне и петушится, — я мама¬
шей ваших, православные христиане, всех тараканил,
расчет можешь от меня получить...»
«Тараканить» — слово редкое, не всем знакомое.
В русской литературе до Бабеля его употреблял лишь
один автор — Чехов Антон Павлович, да и то в част¬
ной переписке. Вот все, что удалось обнаружить.
В письме редактору Н. А. Лейкину от 19 января
1886 г.: «Жениху [, который собирается тараканить
свою невесту,] такая музыка должна быть приятна,
мне же, немощному, она мешает спать»8.
Чехов А. П. Поли. собр. соч. и писем. В 30 т. Письма. Т. 1. М.,
54

сКонармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
Н. А. Лейкину, 14 мая 1887 г.: «Благородного по¬
томка Апеля и его <... > Рогульки прошу оставить для
меня, если только он кобелек, не урод и если Ваши
дворняжки не помогали Апелю тараканитъ Рогульку
в период зачатия. Я приеду и возьму»9.
Архитектору Ф. О. Шехтелю, 4-5 июня 1887 г.:
«В Бабкине по-прежнему [тараканитъ некого]. Рабо¬
ты много, так что [бзднуть] некогда»10.
Ф. О. Шехтелю, 7 июня 1892 г.: «Благодаря ока¬
янному зелью, которое Вы подарили мне, вся моя
земля покрылась маленькими членами in erecktirten
Zustande. Я посадил зелье в трех местах, и все эти три
места уже имеют такой вид, как будто хотят тарака¬
нитъ»11.
А.С. Суворину, 24 или 25 ноября 1888 г.: «Женщи¬
ны, которые употребляются, или, выражаясь по-мо¬
сковски, тараканятся на каждом диване, не суть
бешеные, это дохлые кошки, страдающие нимфома¬
нией»12.
Если не видеть в словах Никитинского эвфеми¬
стическую замену известного ругательства, то смысл
высказывания таков: «Что я с вашими матерями де¬
лал, то и с вашими женами делать буду». А тогда фи¬
нальная сцена новеллы получает совершенно иной
смысл, поскольку применительно к птицам глагол
«топтать» означает «совокупляться» — наиболее из¬
вестный контекст: «Петух курицу топчет».
1974. С. 186 (с купюрами).
9	Чехов А. П. Указ. изд. Письма. Т. 2. М., 1975. С. 84.
10	Там же. С. 92 (с купюрами).
11	Чехов AM. Указ. изд. Письма. Т. 5. М., 1977. С. 74; окаянное зе¬
лье — порода хвоща, посаженного около террасы в Мелихове; in
erecktirten Zustande — в эрегированном состоянии (не.м.).
12	Чудаков А. «Неприличные слова» и облик классика: О купю¬
рах в изданиях писем Чехова // Литературное обозрение. 1992.
Специальный выпуск «Эротика в русской литературе: От Баркова
до наших дней. Тексты и комментарии».
55

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
И то, что здесь выбрано именно это значение,
подтверждается тем, как Никитинский произносит
свою сакраментальную фразу. «— Вольному воля, —
говорит он мне и петушится, — я мамашей ваших,
православные христиане, всех тараканил...» (курсив
мой. —3. Б.-С).
А происходит расправа на глазах барыни Ники¬
тинской, Надежды Васильевны, наряженной в бар¬
хатную корону с перьями.
Отметим, что для обозначения сексуального акта
персонажи употребляют слова из области нечеловече¬
ского — мира насекомых и пернатых.
Становятся теперь понятными и слова Павличен-
ко о горящей щеке — это возвращение от Благодати
к Закону: «око за око и зуб за зуб», за изнасилование —
изнасилование.
Гомосексуальное насилие как способ смертной
казни в анналах истории не значится. Единственный
пример в литературе — «Епифанские шлюзы», о со¬
бытиях Петровской эпохи. Писать эту повесть Андрей
Платонов начал в год выхода «Конармии»13.
13	Внимание привлекает и такое многозначительное схождение:
Платонов
«— Где ж твой топор? —спросил Перри <... >
—	Топор! — сказал палач. — Я без топора с тобой управ¬
люсь! <...>
Через час в башне загремел железом дьяк.
—	Готово, Игнатий? — крикнул он сквозь дверь, притулясь
и прислушиваясь.
—	Обожди, не лезь, гнида! — скрежеща и сопя, отвечал от¬
туда палач.
—	Вот сатана! — бормотал дьяк. — Такого не видал вовеки:
пока лютостью не изойдет — входить страховито!»
Бабель
«И тогда я потоптал барина моего Никитинского. Я час его
топтал или более часу. И за то время я жизнь сполна узнал. Стрель¬
бой — я так выскажу, — от человека только отделаться можно,
стрельба — это ему помилование, а себе гнусная л[е]ёгкость,
стрельбой до души не дойдешь, где она у человека есть и как она
56

Жонармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
Но, увидев в словах Никитинского нечто боль¬
шее, чем эвфемизм, приходится вдуматься и в их
прямой смысл, поскольку буквально они означают:
дети ваших матерей — мои дети, я ваш отец. Оттого
и от смерти он хочет откупиться не только перстнями,
ожерельями и орденами, но и жемчужной святыней.
«— Твое, — говорит, — владей Никитинской святыней
и шагай прочь, Матвей, в Прикумское твое логово...»
Отец объявляет сына наследником. И взявшая
саблю на караул безумная барыня это подтвержда¬
ет — Павличенко царского рода. А царственный ее
супруг — царь-батюшка.
С чего вдруг появились здесь монархические аллю¬
зии? Ответ — в новелле «Вечер», в просветительских
лекциях редактора газеты «Красный кавалерист»:
...из вагона выходит Галин для того, чтобы со¬
дрогнуться от укусов неразделенной любви к поезд¬
ной нашей прачке Ирине.
— В прошлый раз, — говорит Галин, узкий в пле¬
чах, бледный и слепой, — в прошлый раз мы рассмо¬
трели, Ирина, расстрел Николая Кровавого, казненно¬
го екатеринбургским пролетариатом. Теперь перейдем
к другим тиранам, умершим собачьей смертью. Петра
Третьего задушил Орлов, любовник его жены; Павла
растерзали его придворные и собственный сын; Нико¬
лай Палкин отравился, его сын пал i марта; его внук
умер от пьянства... Об этом вам надо знать, Ирина...
И, подняв на прачку голый глаз, полный обожания,
Галин неутомимо ворошит склепы погибших импера¬
торов14.
показывается. Но я[,] бывает, себя не жалею, я[,] бывает, врага
час топчу или более часу, мне желательно жизнь узнать, какая она
у нас есть...»
14	Текст приводится по первой публикации под заглавием
«Галин». См.: Красная новь. 1925. № 3. Приношу свою благодар-
57

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Вот оно — фамилия дана Павличенко в память
не только апостолов Петра и Павла, но и конкретных
исторических персонажей: Петра I, убившего соб¬
ственного сына, и Павла I, собственным сыном уби¬
того. И тогда жизнеописание красного генерала —
это травестия истории русской царской династии15.
Новая проза, стремительными рельсами кромсаю¬
щая прокисшее тесто старой русской литературы.
Оттого и притча о блудном сыне, пять лет неве¬
домо где пропадавшем, кончается не прощением,
а убийством — отцеубийством.
И это главный сюжет.
Бабелю не были чужды и такие коллизии. В рас¬
сказе и пьесе «Закат» сыновья решают убить Менделя
Крика. Старик выжил, но превратился в слабоумного
и запуганного калеку — тень человека.
Но куда важнее, что об отцеубийстве напрямую
сказано в самой «Конармии» — новелле «Письмо».
Там рассказано о казни белоказака Тимофея Курдю¬
кова, и убивает его собственный сын — Семен. А пе¬
ред тем Тимофей Курдюков собственноручно зарезал
своего сына Федора...
И после убийства старшего сына отец обращается
к сыну младшему — мальчику Василию: «...вы — ма-
ность Е. И. Погорельской, обратившей мое внимание на этот
фрагмент.
15	См. также в новелле «История одной лошади» описание
смещенного начдива Савицкого (Тимошенко): «Облитый фран¬
цузскими духами и похожий на Петра Великого, он жил в опале
с казачкой Павлой, отбитой им у еврея-интенданта...» (курсив
мой. — 3. Б.-С.). Родословная казачки проста — это Марта Крузе
(в девичестве Скавронская), пленница фельдмаршала Шереме¬
тева, отбитая у него всесильным Меншиковым, вынужденным,
в свою очередь, уступить ее царю, сделавшему из нее императри¬
цу Екатерину I. Травестийный эффект создается заменой фельд¬
маршала и князя на еврея-интенданта. Но куда примечательнее
именинники: Петр и Павла, все та же пара — Петр и Павел.
58

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
терины дети, вы — ейный корень, потаскухин, я вашу
матку брюхатил и буду брюхатить...»
А вот это сказал Матвею Павличенко Никитин¬
ский: «...я мамашей ваших, православные христиане,
всех тараканил...»
Мы уже говорили о грамматических странностях
«Жизнеописания...» — вначале обещано говорить
о красном генерале Матвее Павличенко, а затем рас¬
сказ ведется от первого лица16. Обращается же рас¬
сказчик к «ребятам ставропольским, землякам моим,
товарищам, родным моим братам».
Что же это за жанр? Ответ можно найти в конар-
мейском дневнике Бабеля:
5.8.20. Хотин <... > Апанасенко, новая и яркая фигура,
некрасив, коряв, страстен, самолюбив, честолюбив,
написал воззвание в Ставрополь и на Дон о непоряд¬
ках тыла для того, чтобы сообщить в родные места, что
он начдив17.
Таким образом, перед нами послание к земля¬
кам, иными словами — письмо. Письмом является
и новелла об убийстве отца мальчика Курдюкова. Бо¬
лее того, Курдюкову выпадает на долю повторить то,
о чем писал в родные места Апанасенко — «о непо¬
рядках тыла»: «И что же мы увидали в городе Майко¬
16	В середине новеллы повествование еще раз переключается
на третье лицо и снова возвращается к Ich-Erzahlung: «...Матвей
Родионыч лежал тогда на крови под Прикумском [так церковь
Спаса лежит на древней крови], и оставалось от Матвей Родионы-
ча до усадьбы Лидино пять верст последнего перехода. Я и поехал
туда один, без отряда».
17	Этой своей привычке Апанасенко остался верен и в дальней¬
шем. См.: Апанасенко И. Р. Горжусь Ставропольем. Письмо комко-
ра землякам (из Смоленска) // Орджоникидзевская правда. 1937-
12 сентября. С 13 марта 1937 г. по 12 января 1943 г. Ставропольский
край именовался Орджоникидзевским.
59

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
пе? Мы увидали, что тыл никак не сочувствует фронту
и в ем повсюду измена и полно жидов, как при старом
режиме».
И последний штрих. От реального Апанасенко
в Павличенко, как уже говорилось, осталось толь¬
ко отчество — Родионович. Но именно таким отче¬
ством снабжен персонаж выдуманный — сыноубийца
и жертва отцеубийства Тимофей Родионович Курдю¬
ков.
Неслучайно, видимо, и то, что сын его, Василий,
служит в «красной бригаде товарища Павличенки»
(в журнальной версии — Апанасенко).
Таким образом, «Жизнеописание...» и «Письмо»,
совершенно несхожие фабульно, образуют сюжет¬
но-жанровую пару.
Однако в книге «Конармия» новеллы эти зани¬
мают соответственно позиции пятнадцатую и чет¬
вертую, что заведомо лишает читателя возможности
ощутить их сюжетную или любую иную тесную связь.
Предположению о том, что последовательность
новелл в «Конармии» подчинена какому-то жесткому
принципу, противоречит, видимо, история текста. Из¬
начально, судя по всему, Бабель знал лишь, что пишет
книгу, а не отдельные рассказы. Но объем и структу¬
ра этой книги оставались для него весьма неопреде¬
ленными, о чем свидетельствует намерение Бабеля —
уже на одном из заключительных этапов — включить
в книгу пятьдесят новелл18.
18	Согласно дневнику редактора «Конармии» Д. А. Фурманова
(запись от 17 декабря 1924 г.), в ходе личной встречи Бабель обе¬
щал к 15 января 1925 г. (т. е. через месяц) представить в издатель¬
ство все пятьдесят «глав сборника», причем десять из них, уверял
Бабель, будут «большие, серьезные, в них будет положительное
о коннице, они должны восполнить будут пробел...». Два дня
спустя, при новой встрече, Бабель это свое обещание конкрети¬
зировал: «Что я видел у Буденного — то и дал... Вижу, что не дал
6о

Жонармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
Но «Конармия» 1926 г. состоит, как известно, из
тридцати четырех новелл, ни одна из которых не
была опубликована в книге впервые. В периодиче¬
ских изданиях же печатались не только отдельные
рассказы, но и целые подборки. Были эти подборки
случайными, или уже на этой стадии автором пред¬
принимались какие-то попытки циклизации?
Самая ранняя подборка, напечатанная 23 февраля
1923 г. в одесских «Известиях» под рубрикой «Из кни¬
ги “Конармия”», состояла из трех рассказов: «Учение
о тачанке», «Грищук» и «Кладбище в Козине»19. Оче¬
видный связующий момент прослеживается в пер¬
вых двух рассказах — это фигура Грищука. В «Учении
о тачанке» сообщается, что Лютов стал обладателем
собственной брички и приданного к ней кучера по
фамилии Грищук. В следующем рассказе излагается
история самого Грищука. Но третий рассказ — «Клад¬
бище в Козине» — никакой фабульной связи с первы¬
ми двумя не обнаруживает.
Тем не менее три рассказа образуют несомнен¬
ное единство: новелла «Учение о тачанке» датирована
15 июля 1920 г., «Грищук» —16 июля 1920 г., и точно та¬
кая же дата — 16 июля 1920 г. — стоит под новеллой
«Кладбище в Козине». Таким образом, перед нами по¬
следовательное изложение впечатлений, накопленных
за два дня конармейской жизни. И тип связи здесь со¬
вершенно ясен — это дневник. С той только разницей,
что дата поставлена не перед записью, а после нее!
Такой, очевидно, на первых порах и представля¬
лась Бабелю книга — конармейский дневник, пере¬
плавленный в прозу.
я там вовсе политработника, не дал вообще многого о Красной
Армии — дам, если сумею, дальше. Но уж не так оно у меня выхо¬
дит солоно, как то, что дал. Каждому, видно, свое...» (КувановаЛ.
Указ. соч. С. 506-507).
19	Известия Одесского губисполкома... 1923. 23 февраля.
6l

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
В конце того же 1923 г. Бабель публикует в мос¬
ковском журнале «Прожектор» новую подборку из
трех конармейских рассказов. Второй и третий нам
известны — «Учение о тачанке» и «Кладбище в Кози¬
не». А первым стал «Путь в Броды». Новелла «Грищук»
исчезла навсегда (она не войдет и в книгу), но связь
сохранилась — это все та же фигура Грищука (в рас¬
сказе «Путь в Броды» сказано: «...и даже Грищук, дре¬
мавший на козлах, передвинул картуз на бок»). При¬
мечательно и еще одно обстоятельство — в журнале
новеллы «Учение о тачанке» и «Кладбище в Козине»
лишены дат. Зато «Путь в Броды» датирован — авгу¬
стом 1920-го. Эти превращения могут показаться по¬
нятными — при сохранении дат двух последних но¬
велл повествование обратилось бы вспять.
Однако и для «Пути в Броды» публикация в «Про¬
жекторе» не была первой — 17 июня 1923 г. рассказ
был напечатан в тех же одесских «Известиях» и тоже
в составе подборки20. Состояла она из двух расска¬
зов, и второе место было отдано новелле «Прищепа».
И обе новеллы сопровождались датами: «Путь в Бро¬
ды» — август 1920-го, «Прищепа» — июль 1920-го.
В данном случае попятное движение времени Бабеля
не смутило.
В книге же упомянутые новеллы размещены па¬
рами: «Путь в Броды» и «Учение о тачанке» занимают
десятую и одиннадцатую позиции; «Кладбище в Ко¬
зине» и «Прищепа» — шестнадцатую и семнадцатую.
Поэтому, принимаясь за анализ композиции «Ко¬
нармии», следует быть готовым к тому, что мелочная
текстологическая работа способна обесценить самые
остроумные построения.
20	Литературно-научное приложение к № юбо «Известий Одес¬
ского губисполкома...». 1923.17 июня.
62

Жонармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
Приложение
НМЛ И. Ф. 86. On. I. Ед. хр. 3- Машинопись с правкой и под¬
писью автора. Л. 1-5.
Сокращенные обозначения источников:
Шк — Шквал (Одесса). 1924. № 8. С. 4-5;
30 — 30 дней. 1925. № I. С. 20-26;
К-26 —Бабель КЭ. Конармия. М.; Л.: Госиздат, 1926. С. 69-75-
Условные обозначения: рукописная вставка в машинопись;
устраненный [текст]; = — вставка тире; . — замена знака
препинания; # — устранение знака препинания; [,] — заме¬
на знака препинания в опубликованных текстах; / — устра¬
нение пробела; {1} — изменение порядка слов; Z абзац.
Л. г
Жизнеописание Павличенки* Матвея Родионыча21
(Посвящаю Мите Шмидту[.], [Н]начдиву
[В]второй [Ч]червонной).22
Земляки, товарищи, р[о]одные23 мои браты24[.]/25 Так осоз¬
найте же/6 во имя человечества,27 жизнеописание красного
генерала Матвея Павличенки. Он был пастух* той гене¬
рале.]* [П] пастух в усадьбе Лидин [а] о29 у барина Никитин-
21	Шк — «Жизнеописание Павличенки, Матвея Родионыча»; 30 —
«Жизнеописание Павличенки# Матвея Родионовича»; К-26 Жиз¬
неописание Павличенки, Матвей Родионыча»
22	Шк — «Посвящаю Д. А. Шмидту, начдиву Второй Черво-
ной[.]»;	«Посвящается Д. А. Шмидту»; К-26 — отсутствует.
23	Шк, 30 — «родные»
24	Шк, 30 — «браты»; К-26 — «братья»
25	Шк, 30 — [.]
26	К-26	— [,] #
27	К-26 — [,] #
28	К-26 — «тот»
29	Шк, К-26 — [J
63

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ского[. И],30 и пас барину свиней, пока не вышла ему от жиз¬
ни нашивка на погоны[. И],31 и тогда с нашивкой этой стал
Матюшка пасти рогатую скотину И кто его знает32 — уро¬
дись он в Австралии, Матвей наш[,]33 свет Родионыч[,]-то34
возможная вещь, друзья, он и до слонов возвысился бы, сло¬
нов стал бы пасть35 Матюшка, кабы36 не это мое горе, что
не/откуда взяться слонам в Ставропольской нашей губер¬
нии. Крупнее буйвола, откровенно вам выскажу[сь], нет
у нас животной37 в Ставропольской38 раскидистой нашей
стороне, а39 от буйвола бедняк утехи себе не добудет, рус¬
скому человеку над буйволами40 издеваться скучно,41 нам42
сиротам43 лошадку на вечный суд подай, лошадку, чтобы
душа у нее на меже с боками бы повылазила...44 И вот45
пасу я рогатую мою скотину, коровами со всех сторон
обставился, молоком меня на/вылет прохватило, воняю
я, как разрезанное вымя и46 бычки вокруг меня для поряд¬
ку ходят, мышастые бычки серого цвета. И воля47 кругом48
меня полегла на поля, трава во всем мире хрустит, небеса
надо мной разворачиваются, как многорядная гармонь,
30	Шк, 30, К-26 — [,] #
31	30, К-2б — [,] #
32	К-26 — [,]
33	К-26 — [,]
34	30 — «Родионыч, — то» <sic!>; Шк — «Родионыч — то»;
К-26 — «Родионыч, то». Верное написание: «Родионыч-то» или
«Родионыч — то» (= Шк)
35	К-2б — «пасти»
36	Шк — «как бы» <sic! >
37	Шк — [J
38	К-26 — [,]
39	к-26
40	Шк — «буйволом»
41	К-26 -[;]
42	Шк,К-2б — [,]
43	Шк, К-26 — [,]
44	Шк, к-26 — [Z]
45	Шк — [,]
46	К-26 — «и» заменено на [,]
47	К-26 — «И воля» заменено на «Воля»
48	Шк — «вокруг»
64

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
а небеса, ребяты49, бывают в Ставропольской губернии
очень синие. И50 пасу я этаким манером, с ветрами от не¬
чего делать на дудках переигрываюсь, покеда один старец
не говорит мне:
— Явись, = говорит, = Матвей,51 к Насте. Z — [з]3а-
чем, — говорю, — или вы, старец, надо мной надсмехае¬
тесь.52 Z [«] = Явись, — говорит, — она желает.
Z И вот являюсь. Z — Настя, = говорю и всей моей
кровью чернею.53 54 — Настя, = говорю, = или вы надо мной
надсмехаетесь[,]...54 Z Но она не дает мне себя слыхать,
а пускается55 от меня бегом и бежит из последних силов56
и мы бежим с нею вместе, пока не стали на выгоне [,]57
=58 мертвые, красные[,] и без дыхания. Z — Матвей, — го¬
ворит мне тут Настя, — третье воскресенье от этого, когда
весенняя путина была и рыбалки к берегу шли59 вы
Л. 2
тоже <sic!> самое с ними шли и голову опустили. Зачем
же вы голову опускали, Матвей, или вам какая думка серд¬
це жмет, отвечайте мне... Z И я отвечаю ей: Z — Настя, =
отвечаю60 — мне отвечать вам нечего, голова моя не ружье,
на ней мушки нету и прицельной камеры нету, а сердце мое
вам известно, Настя, оно от всего пустое, оно61 небось62 мо¬
локом прохвачено, это ужасное дело, как я молоком воняю...
49 Шк — «ребяты»
50	зо — «вот»
51	Шк, зо, К-26 — [,] #
52	Шк, К-26 — [?..]
53	зо, К-26 U
54	Шк, зо — [.]; К-26 — [?..]
55	Шк — «пускает»
56	Шк, зо, К-26 — U
57	зо, К-26 — [,]
58	Зо — [,]; Шк, К-26 — [,—]
59	Шк, зо, К-26 — [,]
60	Шк, зо, К-26 — [,]
61	Шк, К-26 — [,]
62	Шк, К-26 — [,]
65

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Z И [н]Настя, вижу, заходится63 64 от этих моих слов[,]. Z^M
Я крест приму65 — заходится онаЫ66 и67 смеется на/пропа-
лую, смеется во весь голос, во68 всю степь, как будто на ба¬
рабане играет, — я крест приму, вы с барышнями перемар¬
гиваетесь... Z И проговоривши69 короткое время глупости,
мы с ней в/скорости женились. И стали жить мы70 с Настей,71
как умели, а уметь мы умели72. Всю ночь нам жарко было,
зимой нам жарко было, всю долгу ночь мы голые ходили
и шкуру {2} друг с дружки {i}73 обрывали. Хорошо жили, как
черти, и все до той поры, пока не заявляется ко мне старец во
второй раз.74 Z — Матвей, говорит он мне75, — барин давеча
твою жену за все места трогал. Он76 ее достигнет, барин... Z
А я: Z — Нет77 — говорю78 — нет79 и простите меня, старец,
или я пришью вас на этом месте... Z И старец, безусловно,
пустился от меня ходом, а я обошел в тот день моими но¬
гами пятьдесят80 верст земли, большой кусок земли обошел
я в тот день моими ногами и вечером вырос в усадьбе Ли¬
дино, у веселого барина моего Никитинского. Z81 Он сидел
в горнице, старый старик, и разбирал три седла[,]82 —83 ан¬
63	Шк — «смехом»
64	Шк,зо,К-2б —]
65	зо,Шк,К-2б — [,]
66	К-26 — [,]
67	К-26 — «и» отсутствует.
68	К-26 — «на»
69	К-26 — «поговоривши»
70	К-26 — «Л1Ы жить»
71	К-26 — [,] #
72	Шк — «а уметь мы умели» отсутствует.
73	К-2б — «шкуру друг с дружки»
74	зо — [:]
75	К-2б — «мне» отсутствует.
76	К-26 — «[,] он»
77	Шк, зо, К-26 — [,]
78	Шк, зо, К-26 — [,]
79	К-26 — [,]
80	К-26 — «двадцать»
81	К-26 — [Z] #
82	зо, К-26 — [:]
83	К-2б — [—] #
66

сКонармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
глийское, драгунское и казацкое84 — а я рос у его дверей, как
лопух[.], [Щцельный час рос,85 и все без последствий. Но по¬
том он кинул на меня глаза.86 Z — Чего ты желаешь [,]87 = го¬
ворит. Z — Желаю расчета. Z — Умысел на меня имеешь[.]?
Z — Умысла не имею, но желаю чистосердечно... Z Тут он
свернул глаза на сторону, свернул с большака в переуло¬
чек, настелил на пол малиновых потничков [на полу], они
малиновей царских флагов были, потнички его, он88 встал
над ними, старикашка89 и запетушился.90’91 Z — Вольному
воля, — говорит [,] он мне и петушится, — я мамашей ва¬
ших,92 православные93 христиане, всех тараканил, расчет
можешь от меня94 получить [от меня], но только не должен
ли ты мне, дружок мой Матюша, какой нибудь95 пустякови¬
ны [.]?..96 Z — Хи-хи, — отвечаю, — вот затейники вы, всам/
деле97[,] убей меня бог, вот затейники, мне98 небось99 с вас
зажитое следует... Z — Зажитое, — скрыгочет тут мой ба¬
рин и кидает меня на колюшки и сучит100 ногами и лепит
мне в ухо отца и сына и святого духа, — зажитое тебе, а ярмо
забыл[.]? В101 прошлом годе ты мне ярмо от быков сломал,
где оно, мое ярмо[.]?..102 Z — Ярмо я тебе отдам, = отвечаю
я моему барину
84	зо,К-2б — [,]
85	30 — [,] #
86	30 — [:]
87	30 [,]; К-26 — [?]
88	К-26 — «он» отсутствует.
89	К-26—U
90	30 -[:]
91	Шк — «[,] он встал над ними, старикашка и запетушился»
отсутствует.
92	30 — [,] #
93	Шк — «праваславные» <sic! >
94	К-2б — «от меня» отсутствует.
95	зо, К-26 — «какой-нибудь»
96	Шк — [!..]; зо — [.]; К-26 — [?]
97	К-26 — «в сам-деле»
98	К-26 — [,]
99	К-26 — и
100	Шк — «стучит»
Ю1 к-26 —«[Je»
102 зо, К-26 — [?]
67

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
л. 3
и возвожу к нему простые мои глаза и стою перед ним на
кол юшках [,]103 ниже всякой земной низины104 — отдам105
тебе ярмо, но ты не тесни меня с долгами, старый человек,
а подожди на мне малость... Z106 И что же107, ребяты108 вы
ставропольские, земляки мои, товарищи, родные109 мои
браты110, ведь пять годов барин111 на мне долги ждал, пять
пропащих годов пропадал я112 покуда ко мне, к пропащему,
не прибыл в гости восемнадцатый годок. На веселых же¬
ребцах прибыл он, на кабардинских своих лошадках. Боль¬
шой обоз вел он за собой и всякие песни. И эх, люба ж ты
моя, восемнадцатый годок[.]/..113 И неужели не погулять
нам с тобой еще разок, кровиночка ты моя, восемнадцатый
годок[.]/114 Расточили мы твои песни, выпили твое вино,
постановили твою правду, одни писаря нам от тебя оста¬
лись115. И116 эх, люба моя,117 не118 119 120 писаря летели119,120 в те
дни по Кубани и121 выпущали на воздух генеральскую душу
с одного шагу дистанции[:],122 Матвей Родионыч лежал
тогда на крови под Прикумском[, так церковь Спаса лежит
на древней крови]123 и оставалось от Матвей Родионыча
103	зо -[,]
104	Шк, 30, К-26 — [,]
105	Шк — «я»
106	Шк, зо — [—] <sic!>
107	К-26 — «жа» <sic!>
108	Шк, зо, К-26 — «ребята»
109	Шк, зо — «родные»
110	К-26 — «братья»
111	Шк, зо, К-26 — «барин пять годов»
112	Шк, зо, К-26 — [,]
113	Шк, К-26 —/7J; зо —Г.J
114	Шк, зо — [.]; К-26 — [?]
115	Шк — «[,] одни писаря нам от тебя остались» отсутствует.
116	Шк — «[,] и»
117	К-26 —Ш
118	К-26 —«Не»
119	зо, К-26 — «летали»
120	Шк — «не писаря летели» отсутствует.
121	Шк — «и» отсутствует.
122	шк — [.]
123	К-26 — [,]
68

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
до усадьбы Лидино [оставалось всего] пять верст послед¬
него перехода. Я и поехал туда124 один,125 без отряда [,]126
и127 взойдя в горницу[,]128 взошел в нее смирно. Земельная
власть сидела там в горнице, Никитинский чаем ее обносил
и ласкался до людей[? <sic!>], но129 увидев меня,130 сошел
с своего лица, а я кубанку перед ним снял. Z — Здравствуй¬
те, — сказал я люд[я]ям131, — здравствуйте, пожалуйста,132
принима[й]ете133, барин, гостя134 или как там у нас бу¬
дет [.] ?135 Z — Будет у нас тихо — благородно136, — отвечает
мне [как]137 один человек, по выговору138 замечаю139 земле¬
мер, — будет у нас тихо, благородно, но ты, товарищ Павли-
ченко, скакал140 видать141 издалека, грязь пересекает твой
образ, мы, земельная власть, ужасаемся [твоего] такого
образа, почему это такое?142
Z — Потому это, = отвечаю, — земельная вы,143 хо¬
лоднокровная власть, [—] потому оно144 что в образе моем
щека одна пять годов145 горит, в окопе горит, в походе горит,
при бабе горит, на последнем суде гореть будет[.]...146 [н]
124	К_26 _ [J
125	Шк,зо — [,]#
126	Шк, зо — [J #
127	Шк — [,]
128	К_26 _
129	Шк, К-26 — [,]
130	30 — [,]#
131	Шк, зо, К-2б — «людям»
132	Шк, зо — £J #; К-26 — [.]
133	зо — «принимайте»; К-2б — «Принимаете»
134	Шк, зо — [,]
135	Шк — [?..]
136	Шк — «тихо-благородно»; зо, К-26 — «тихо, благородно»
137	К-2б — «тут»
138	К_26 _
139	К_26 _ [J
140	Шк,К-2б — [,]
141	Шк, К-26 — [,]
142	Шк — [?..]
143	Шк,К-2б — «[,]# и»
144	Шк, зо, К-26 — [,]
145	К-26 — «годков»
146	Шк, зо, К-2б — [.]
69

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
На последнем суде, — говорю и смотрю на Никитинско¬
го [,]147 вроде148 как весело, а у него уже и глаз нету, только
шары посреди лица стоят, как будто [шары эти] вкатили
ему шары под лоб на позицию149 и он хрустальными эти¬
ми шарами мне примаргивает150 тоже вроде151 152 153 как весело,
но очень ужасно. Z — Матюша, — говорит он мне, — мы
ведь знавались когда-то152,153 и вот супруга моя, Надежда
Васильевна, по причине происходящих времен разсудку154
<sic!> лишившись, она ведь к тебе хороша была, Надежда
Васильевна, ты ее, Матюша, больше155 всех уважал,
Л. 4
неужели ты не пожелаешь ее видеть теперь, когда она све¬
ту лишилась [.]...156
Z — Можно, = говорю [, —]157 и мы выходим158 с ним
в другую комнату [,]159 и там он руки стал у меня трогать,
правую руку, потом левую. Z — Матюша, — говорит, — ты
судьба моя или нет? Z—Нет, — говорю, — и брос[ите] ь эти
слова, бог от нас, х[а]олуев160, ушился, судьба наша индейка,
жисть наша копейка, брось эти слова и послушай, коли хо¬
чешь, письмо Ленина...161Z — Мне письмо, Никитинскому?
Z — Тебе, = и вынимаю я книгу приказов, раскрываю на
чистом листе и читаю, хотя сам неграмотный до глубины
147	Шк, зо — [,]
148	зо — «в роде»
149	К-26 — [,]
150	Шк, зо — [,]
151	зо — «в роде»
152	зо, К-2б — «когда-то»
153	Шк, зо, К-26 — [,]
154	Шк, зо, К-26 — «рассудку»
155	Шк — «болъша» <sic! >
156	К-26 — [?]
157	Шк — [,]; К-26 — [,—]
158	Шк, зо, К-26 — «входим»
159	К-26 — [,]
160	зо — «холуев»
161	Шк — [.]
7 о

конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
души.162 Z [=]163 Именем народа164 — читаю, — и для осно¬
вания будущей светлой жизни,165 приказываю166 Павличен-
ке, Матвею Родионычу, лишать разных людей жизни соглас¬
но его усмотрения[,]... Z167 Вот, = говорю, = это оно и есть,
[л] Ленинское168 к тебе письмо. Z А он мне169 —170 нет171.172 Z—
Нет, = говорит, = Матюша, хоть жизнь наша на чортову173
сторону схилилась и кровь в Российской174 равноапостоль¬
ной175 державе дешева стала, но тебе,176 сколько крови пола¬
гается [—]177 ты ее все равно достанешь [. А] и мои смертные
взоры все равно забудешь [. А]178 и не лучше ли будет179 если
я тебе половицу одну покажу?180 Z — Кажи, —181 говорю, —
может,182 оно лучше будет... Z И опять мы с ним по комна¬
там пошли, в винный погреб спустились183, там он кирпич
один отвалил и нашел шкатулку за этим кирпичиком. В ней
были перстни, в шкатулке, ожерелья, ордена и жемчужная
святыня. Он кинул ее мне и обомлел. Z = Твое, — гово¬
рит, — владей184 Никитинской185 святыней и шагай прочь,
162	Шк, зо — [:]
163	Шк, зо, К-26 — [—]
164	Шк, зо, К-26 — [,]
165	К-26 — [,]#
166	Шк — «приказываю»
167	Шк, зо — [Z —-J; К-26 — [Z# —]
168	К-26 — «ленинское»
169	К-2в — [:]
170	К-26 — [—J#
171	Шк, К-26 — «Нет»
172	К_2б _ [J]
173	Шк, зо — «чертову»
174	зо — «российской»
175	Шк — «равноапостолъской» <sic! >
176	Шк, зо, К-26 — [,] #
177	Шк, зо — [,]; К-26	]
178	К-26 — [,]
179	Шк, зо, К-26 — [,]
180	Шк — [?..]
181	Шк — /—J#
182	Шк, зо — [J #
183	Шк, зо — «опустились»
184	зо — [,]
185	К-2б — «никитинской»
71

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Матвей, в Прикумское186 187 188 твое логово... Z И тут я взял его за
тело, за глотку, за волосы. Z — С щекой, <sic!> то187,188 что
мне делать, — говорю, — с щекой,189 как мне быть, люди
братья190[.]?.. Z И тогда он сам с себя посмеялся слишком
громко и вырываться не стал. Z — Шакалья совесть, — го¬
ворит и не вырывается, — я с тобой, как с российской191 им¬
перии192 офицером говорил193, а вы, хамы, волчицу сосали,
стреляй в меня194 сукин сын... Z Но стрелять я195 в него не
стал, стрельбы я ему не должен был никак, а [только]196 по¬
тащил наверх в залу. Там197 в зале Надежда Васильевна, со¬
вершенно сумасшедшие198, сидели, они199 с шашкой наголо
по зале прохаживались и в зеркала200 гляделись. А потом201
[,]202 когда я Никитинского в залу притащил [—]203 Наде¬
жда Васильевна побежали в кресло садиться[. Н]на204 них
бархатная корона [с] перьями убрана была, они в кресла205
бойко сели и шашкой мне на караул сделали. И тогда я по¬
топтал барина моего Никитинского. Я час его топтал206 или
более часу.
186	Шк — «Иркумское» <sic! >
187	Шк — «щекой то» <sic! >; 30, К-26 — «щекой-то»
188	К-26 — [,] <sic!>
189	к-26 — [,]#
190	К-26 — «люди-братья»
191	30, К-26 — «Российской»
192	Шк — «Империи»
193	К-26 — «говорю»
194	Шк, зо, К-26 — [,]
195	К-26 — «я стрелять»
196	К-26 — «только»
197	Шк — [,]
198	Шк — «сумашедшие» <sic!>
199	Шк, 30 — «[.] Они»
200	К-26 — «зеркало»
201	К-26 — «потом» отсутствует.
202	Шк, 30 — [,]
203	Шк, 30, К-26 — [,]
204	Шк, 30 — «[.] На»
205	Шк, 30 — «кресло»
206	30 — «с ним бился»
7 2

сКонармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
Л. 5
И207 за то208 время я жизнь сполна узнал.209 Стрельбой210 —211
я так выскажу,212 —213 от человека только отделаться мож¬
но, стрельба —214 это ему помилование, а себе гнусная
л[е]ёгкость215, стрельбой до души не дойдешь, где она у че¬
ловека есть и как она показывается. Но я[,]216 бывает, себя
не жалею, я217 бывает, врага час топчу218 или более часу,
мне желательно жизнь узнать, какая она у нас есть...219
207	К-2б	«[,] # Ц»
208	зо, К-26 — «это»
209	Шк — «И за то время я жизнь сполна узнал[.]» отсутствует.
210	Шк, зо, К-26 — [,]
211	Шк, зо — [—] #
212	30 — [,] #
213	Шк — [—]#
214	шк — [,]
215	Шк, зо, К-26 — «легкость»
216	К-26 — [,]
217	К-26 — [,]
218	зо — «с врагом час бьюсь»
219	Шк — «Но я[,] бывает, себя не жалею, я бывает, врага час
топчу или более часу, мне желательно жизнь узнать, какая она
у нас есть...» отсутствует.

Жужа Хетени (Будапешт)
БЛОКИ, ПАРАЛЛЕЛИ
И КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ КОДЫ ЦИКЛА
ИСААКА БАБЕЛЯ «КОНАРМИЯ»1
Для русской прозы 1920-х гг. характерны хиастиче-
ские жанровые видоизменения: приближение рома¬
на к малой прозе и циклизация рассказов2. Романы
лишены сквозных сюжетов, и в них часто наблюда¬
ется монтажность и эпизодичность3, в то время как
1	Настоящая статья основана на гл. 4.1 моей монографии на вен¬
герском языке о «Конармии» Бабеля, написанной в 1977-1982 гг. в
виде дипломной работы, а затем диссертации, напечатанной из-
за тематических конфликтов с эпохой и отсталой издательской
структуры через семь лет после защиты. См.: Hetenyi, Zsuzsa. Csil-
lagosok — keresztesek. Mi'tosz es messianizmus Babel Lovashadserege-
ben (Под звездой и под крестом. Миф и мессианизм в «Конармии»
Бабеля). Budapest, 1992. Некоторые другие главы со временем
успели увидеть свет по-русски. Этот факт важен здесь для объяс¬
нения, почему нет ссылок на более поздние работы, может быть,
содержащие похожие идеи, и почему так много автореференции.
В то время не только в Венгрии, но и в Одессе (где я стажировалась
раньше) не были доступны современные литературоведческие ра¬
боты. Пользуюсь случаем выразить свою благодарность редактору
настоящего сборника за приглашение и готовность опубликовать
некоторые основные идеи этой моей ранней работы, которая не
успела в свое время дойти до специалистов по творчеству Бабеля.
2	За неимением здесь места для обсуждения теоретических ди-
стинкций между новеллой и рассказом в рамках статьи условно
эти два термина будут использованы как синонимы.
3	В качестве примера романа, построенного по эпизодам, мож¬
но привести «Хулио Хуренито» (1922) И. Эренбурга, в качестве
74

Жонармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
рассказы связаны разными писательскими концепци¬
ями. В «Конармии» Бабеля подчеркивается нехроно¬
логический порядок новелл — для этого поставлены
даты. Они, естественно, выполняют функцию следо¬
вания исторической точности, которая сразу же на¬
рушается. Это нарушение, «неточность», передается
именно «точностью» дат, что создает хиастическую
амбивалентность.
Циклы рассказов вовсе не являются новаторским
жанром, и не из-за пушкинской или тургеневской тра¬
диции. У истоков жанра стоят именно не отдельные
рассказы, а циклы новелл: не считая античные пред¬
посылки у Апулея, на которого указывает В. Шклов¬
ский, отцом новеллы считается Боккаччо, создавший
первый же цикл новелл.
Новеллистический цикл, как и цикл стихотвор¬
ный, имеет двойной характер. Рассказы должны быть
целостными и самостоятельными произведениями,
в отдельности независимыми от цикла; в то же время
эти отдельные элементы должны быть связаны между
собой какой-нибудь когезией, созданной из парал¬
лелей. Они прикрепляют каждый новый рассказ не
только к предыдущему, но и ко всем предыдущим, что
создает не линейную связь, а, скорее, сеть связей, не¬
кий гипертекст4. Эти параллели обретают значение
в контексте всего цикла и развиваются, семантиче¬
ски обогащаясь, наподобие того, как мотивы «вьют¬
ся» и вырастают в лейтмотивы. Из отдельных расска¬
зов это сверхзначение невозможно определить.
примеров романов без сквозного сюжета — «Голый год» (1922)
Б. Пильняка, «Россия, кровью умытая» (1924; полностью опубли¬
кован в 1932 г.) А. Веселого.
4	Любопытно было увидеть в своем тексте 1977 г. понятие «пау¬
тина» для описания связей между образами — тогда еще мало
кто предвидел будущую сетевую структуру. См.: Hetenyi, Z. Op. cit.
Р. 175-
75

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Параллель имеет важный библейский источник —
параллелизм, присущий древнееврейскому языку. Па¬
раллель основана на повторении, которое может быть
простым или вариационным. Библейские параллелиз¬
мы в случае Бабеля можно считать органичным и не¬
посредственным стилевым заимствованием, возводи¬
мым к библейским и талмудическим занятиям с дет¬
ства. Библейские параллелизмы имеют три подтипа
по содержанию: синонимический, противопоставлен¬
ный и синтетический5, а по форме — смысловой или
структурный. Эти смысловые и формальные повторы
и создают систему кодов, организующую канву обще¬
го кода цикла «Конармия». Некоторые исследователи
считали своей задачей восстановление хронологии
рассказов, причем не только событийной, но и хро¬
нологии создания6, в то время как созданный цикл,
принцип его искусственного и искусного построения
являются настоящим вызовом и единственным мето¬
дом, приближающим к пониманию.
Параллели составляют доминанту цикла Бабеля,
ибо они организуют все его уровни и приемы. Ос¬
новная концепция, на мой взгляд, строится на парал¬
лели христианско-библейского мифа и нового мифа
революции. Эта параллель проникает в тематиче¬
ские и смысловые слои, в тропику и архитектонику,
в сравнения и метафоры, в мотивы, краски и харак¬
теристику героев7. Среди основных параллелей ве¬
дущую роль играет параллель, связывающая двенад¬
цать новых апостолов8. Новаторски развита двойная
5	См.: Jakobson, Roman. Grammatical parallelism and its Russian
Facet // Language. XLII. 1966. P. 400.
6	Cm.: Jovanovic, Milivoje. Umetnost Isaka Babelja // Filoloski
fakultet Beogradskog univerziteta. Knj. 45.1975.
7	См.: Хетени, Ж. Библейские мотивы в «Конармии» Исаака
Бабеля // Studia Slavica Hung. XXVII. 1981. Р. 229-240.
8	Ibidem.
76

сКонармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
нарративная позиция, параллельность внутреннего
и внешнего взгляда рассказчика, отмеченная впервые
Шимоном Маркишем9 и прослеженная мной в дета¬
лях как явление многоликого рассказчика10. Бинар¬
ные оппозиции отражают концепцию бахтинского
карнавала — амбивалентность смерти и рождения,
вечного и эфемерного — и представляют собой кон¬
трастный вид параллели, который налицо и в сюжете,
и в поэтических образах11. Элементы разных лейтмо¬
тивов, снова и снова подтвержденных повторениями
в отдельных рассказах, создают параллельные связи
между рассказами, в которых они появляются. Я ука¬
зала в своей монографии на тематические параллели
(конь, отец, мать, проститутка, евреи и среди них от¬
дельно тема хасидизма, очки и т.д.), на взаимосвязи
в метафоризации (говорящие имена, географические
названия, развитие семантического ореола красок
и цветовой символики, мотив небесных светил12)
и в языке (стилевые слои и узуальные аспекты сказо¬
вой речи казаков).
В дальнейшем я сосредоточусь на том, что я на¬
зываю блоками, группами, — от двух или несколь¬
ких рассказов, которые создаются внутри цикла при
помощи параллели, повторений, созвучий или же
мотивов, не упомянутых выше среди основных лейт¬
мотивов.
9	См.: Маркиш С. Русско-еврейская литература и Исаак Ба¬
бель // Бабель И. Э. «Детство» и другие рассказы / Под. ред. Э. Зи-
хера. Иерусалим, 1979. С. 319-345-
10	Хетепи, Ж. Проблематика многоликого рассказчика в «Конар¬
мии» Бабеля // Acta Universitatis Szegediensis. XIX. 1988. Р. 107-123.
11	Хетени, Ж. Эскадронная дама, возведенная в мадонну: Амби¬
валентность в «Конармии» Исаака Бабеля // Studia Slavica Hung.
XXXI. 1985. Р. 161-170.
12	В конце настоящей статьи воспроизведена таблица, которая
дана в приложении к моей книге. См.: Hetenyi, Z. Csillagosok — ke-
resztesek... P. 243-244.
77

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Можно указать на группу мечтателей среди геро¬
ев, тем более что три рассказа расположены рядом:
«Пан Аполек», «Солнце Италии», «Гедали». Представ¬
ляется весьма важной разнородность этих героев-чу-
даков. То, что к общему знаменателю приводятся
католик-художник, фанатик-революционер и ев¬
рей-мудрец, можно считать признаком авторской то¬
лерантности, отрицанием предвзятости.
Эта тройка рассказов является вариационным
повторением первых трех рассказов, которые вводят
читателя в еврейскую, католическую и казацкую сре¬
ду на фоне военных действий, сразу же оттесняя во¬
енную тематику на второй или даже третий, задний
план. Речь идет о новеллах «Переход через Збруч»,
«Костел в Новограде», «Письмо».
В цикле рассказов, где эпизодичность заменяет
сюжет и персонажи по закону этого жанра исчезают,
Бабель выделяет особую роль в конструкции тем пер¬
сонажам, которые возвращаются, появляются снова
в другом аспекте и не в соседних рассказах («Раб¬
би», «Сын рабби», «Афонька Вида», «Сашка Христос»
и т.п.). Можно составить отдельный блок из тех рас¬
сказов, в которых появляются персонажи, близкие
к рассказчику. Некоторых он называет прямо друзь¬
ями («Путь в Броды», «Смерть Долгушова», «Сашка
Христос», «История одной лошади»), другое дело,
в какой мере эта дружба воспринимается взаим¬
ной. Однако помимо эксплицитно близких «друзей»
вырисовывается группа своего рода alter ego — они
являются параллельными решениями для выбора
и судьбы повествователя. Среди экзистенциальных
проблем рассказчика выделяются вопросы принад¬
лежности и самоидентификации, внутренней двой¬
ственности между советским и еврейским, традици¬
ями и новым обществом и не независимо от умения/
78

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
неумения убивать вопросы двойственности взгляда
на казаков — возвышения и превращения их в бога¬
тырей и вместе с тем отвращения, перемешанного
со страхом перед ними13. Помимо параллели между
этими персонажами как группы и всеми ими с рас¬
сказчиком основная параллельность заключена в
самом контрасте ценностей, которые абстрактивно
представлены ими. В каких-то разных чертах двойни¬
ками рассказчика являются художник Аполек, Гедали,
сторонник «сладкой» революции, утешитель Сашка
Христос, нервный Хлебников, журналист-редактор
Галин и Илья, живущий двойной культурой традиции
и революции.
Сложную картину рисует Бабель о расплывчатой
идентичности рассказчика при помощи того зеркала,
которое составляется из высказываний и обращений
разных персонажей цикла. Иногда дискрепанция
между обращением и адресатом осложнена лично¬
стью того персонажа, который произносит это обра¬
щение, согласно классическому треугольнику аспек¬
тов коммуникации. Еврейка обращается к еврею-
красноармейцу, рассказчику, так, как обращалась
к полякам, которые были ее врагами и разрушали ее
дом, производили погромы, — «пане» (рассказ № i14).
Паном его называют и католический поп, и полячка
(№2). Еще сложнее обращение Гедали к своему ев¬
рейскому собрату, который ищет «еврейский коржик»
накануне субботы, однако в свои ответы на вопросы
Гедали вкладывает советские лозунги — и тогда, сле¬
13	См.: Хетени, Ж. Лавка вечности. К мотивной структуре
рассказа «Гедали» И. Бабеля // Studia Slavica Hung. XXXVI. 1989.
Р. 187-192.
14	Ввиду большого числа разных изданий и обсуждения очень
коротких текстов я позволю себе ссылаться на рассказы по их по¬
рядку в цикле. Это тем более целесообразно, поскольку речь пой¬
дет также о строении и логике последовательности рассказов.
79

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
довательно, Гедали величает его «пане товарищ», тем
самым подчеркивая двойную дистанцию с ним15.
Даже не блок, а целую линию составляют расска¬
зы, в которых возникает тема убийства. Здесь следует
подчеркнуть, что при общеизвестном свойстве цикла
Бабеля, где военные действия оттеснены на задний
план, в литературе убийством считается и убийство
пчел («Учение о тачанке»), и убийство гуся, а в неко¬
тором моральном смысле и любая форма насилия (на¬
пример, над хозяйками)16.
Среди рассказов на тему убийства выделяется но¬
велла «Кладбище в Козине» (№ 16), которая занимает
математически примерно центральное место среди
тридцати четырех/тридцати пяти рассказов в цикле.
Этот короткий текст расширяет временные рамки,
присоединяя к событиям похода и войны историче¬
скую память, и не только о российско-украинском
прошлом еврейства (погромы Богдана Хмельницко¬
го), но и о времени библейской зари истории (Асси¬
рия, таинственный Восток), и об отвлеченном тле¬
нии природы (молния, позеленевшие камни). Заодно
тема убийства и войны переакцентируется в контекст
смерти вообще. (Упоминания исторического про¬
шлого создают тоже отдельный блок — упоминается
и война против Наполеона по старым письмам, и по¬
громы Хмельницкого повторно.)
Отдельным блоком можно считать рассказы с
биографиями персонажей — Прищепы, Матвея Пав-
15	Среди прочих обращений читаем: от казаков — «брат», «очка¬
стый», «холуйская кровь», «земляк», «молокан», «предатель», «че¬
тырехглазый»; старуха в деревне — «товарищ», рабби — «еврей»,
«молодой человек». См.: Hetenyi, Z. Csillagosok — keresztesek...
Р. 215 а. о.
16	Тема убийства объединяет рассказы, в которых показан вну¬
тренний конфликт рассказчика, его неспособность убивать: № I,
3, 6, 7, 8, ю, 12,15,16 (!), 17,19) 20, 21, 23, 25, 32, 33-
8о

Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
личенки и Сашки Христа, не говоря о таких новеллах,
в которых биографические сюжеты занимают не цен¬
тральное место («Пан Аполек», «Конкин», «Сын раб¬
би» и др.)
Поведением персонажей соединены те рассказы,
где казаки выступают в роли новых апостолов17 и на¬
родных судей, судей-самозванцев. Среди них своео¬
бразный чрезвычайный самосуд совершают, т.е. уби¬
вают, Павличенко, Прищепа и Балмашев. К ним при¬
мыкают другие фанатики — Галин, Трунов и Сидоров,
будь то героизм или интолерантность взглядов, даже
в странной смеси амбивалентных, противоположных
действий, как в случае Трунова, который сначала
убивает военнопленного, а потом с таким же азартом
вдет на героическую смерть. В этих жестоких фигу¬
рах гротескно переплетается комический сказовый
язык и оттенок сумасшествия с патетизмом и трагич¬
ностью героизма.
Тематический блок вырисовывается из эпизодов,
где показаны конфликты с населением, главным об¬
разом с хозяйками-крестьянками в оккупированных
деревнях; здесь даны два вида столкновения: изнаси¬
лование женщин и воровство у населения. Мотивы
голода (а также еды и женщины как жизнеутверж¬
дающих сил) примыкают к большому концепцио-
нальному ядру карнавала в «Конармии». Женские
персонажи появляются в сопровождении сенсуально¬
го описания еды (щей, запаха свинины и т.п.), пере¬
растая в образы дома, пристанища.
Сами заглавия указывают на те парные рассказы,
где изображен один и тот же герой. То, что «История
одной лошади» и «Продолжение истории одной лоша¬
ди», «Рабби» и «Сын рабби» связаны формально, но
17	См.: Хетени, Ж. Библейские мотивы в «Конармии» Исаака
Бабеля.
8i

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
отдалены друг от друга в потоке цикла, подчеркивает
авторское намерение построить цикл на неочевидном
принципе, который должен выдвинуть для себя чита¬
тель. Более того, такие двойные заглавия представля¬
ют собой обнажение самого приема, указывающего
на это намерение. Есть неотмеченные пары («Саш¬
ка Христос» и «Песня», «Соль» и «Измена», «Иваны»
и «После боя»). Кроме пар наблюдаются и тройки —
вокруг фигуры Сашки, эскадронной дамы («У Святого
Валента», «Вдова», «После боя») или фигуры Афоньки
Виды («Путь в Броды», «Смерть Долгушова», «Афонька
Вида»).
Формальные и языковые элементы связывают
те девять новелл, где вводится жанр письма, а с ним
и письменная форма сказа. В их ряду — № з, 6, 8, 18,
20, 2i, 25, 27, 30 — опять (как в случае «Кладбища
в Козине» — со ссылками на прошлое) выделяется
центральный рассказ, «Берестечко», и снова с тем же
актом расширения временных рамок и функцией вве¬
дения исторической памяти — в виде письма столет¬
ней давности, контрастирующего с языком писем ка¬
заков, но параллельного по содержанию, с описанием
войны (тогда — против Наполеона).
Фольклорные мотивы мощно акцентированы
в сказовом языке казаков, но в трех новеллах появля¬
ются и устно-народные жанры: легенда («Путь в Бро¬
ды»), плач (по коню; «Афонька Вида») и песня в одно¬
именном рассказе.
Форма каталога, характерного элемента класси¬
ческого эпоса, соединяет три новеллы. «Костел в Но-
вограде» и «Сын рабби» занимают симметричные
места в цикле — второе и предпоследнее в конечной
серии из тридцати пяти рассказов. В первом — атри¬
буты католической культуры, во втором — предме¬
ты молодого еврея Ильи, отражающие его амбива¬
82

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
лентную принадлежность к традициям иудаизма
и к новому призванию, вере в революцию. Илью рас¬
сказчик называет своим братом в последних словах
рассказа и так же называет польского солдата, тоже
убитого, вещи которого, как и вещи Ильи, описаны
в каталоге («Иваны»). В этой параллели снова отра¬
жается авторский концепт толерантности, взгляда,
который объединяет разные культуры и ставит чело¬
века и его универсальность выше закрытых кругов
разных культур.
Две фотографии, обе семейные и обе в клаузуле
рассказа, ставят рядом «Письмо» и «Солнце Италии».
Одна семья — крестьянская, вторая — королевская;
на фоне первой — жалкая стена провинции, на фоне
же второй — руины римского Капитолия и цирк, но
при всем очевидном контрасте семейные связи те
же (жены, дети), и, главное, обоим властным отцам
угрожает конец, убит принцип патриархального ав¬
торитета, институт и основа семьи распались. (Эта
же идея лежит в основе пьесы Бабеля «Закат».)
Смерть уважения к отцам, носителям традиции,
изображена и в еврейской среде, в отношении рабби
и его сына.
Военное время и зов революционной идеи разде¬
ляют и матерей от сыновей. Самые разные персона¬
жи ставятся в параллель, в общий блок тем, что они
предпочитают жизнь, посвященную идее, и во имя
революции разрывают семейные связи и оставляют
матерей. «Мать в революции — эпизод...» — выраже¬
но словами сына рабби, но таким же жестом призва¬
ния (подобным выбору Христа в Евангелии; см. Мф.,
12:48-49) прощаются Сашка Христос и Курдюков.
Блоки возможны и вдоль повторений, из которых
строятся мотивы. Кроме вышеперечисленных это та¬
кие менее наглядные мотивы, как птицы, деньги, зе¬
8з

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
леный сюртук или малиновые шаровары и вообще
краски.
Помимо этих блоков, которые, как мы видели,
связаны бесчисленными нитями, существует другая
система нитей, логика связи между рассказами, по¬
ставленными рядом. Связь между первым и вторым
рассказом создается взглядом в польское прошлое
и приближением, движением из внешних пространств
вовнутрь (возле реки на полях, деревня, дом, кухня,
церковь). Третий рассказ с первым связан образом
убитого отца, в третьем и четвертом — обращение
с конем и т. п. Этот ряд создан в виде бесконечной спи¬
рали ассоциаций — смысловых, формальных, визуаль¬
ных, конкретно-языковых или идейно-абстрактных18.
Последний, завершающий рассказ цикла, «Арга¬
мак», был написан позже других и добавлен только
в седьмом-восьмом издании 1933 г. Этот рассказ бо¬
лее длинный, чем предыдущие, и во многом отличает¬
ся от них. Прежде всего он охватывает долгий период
времени, в принципе все время, которое Лютов (или
рассказчики) провел в Конармии, как оказывается
при более пристальном взгляде. Последний абзац ре¬
гистрирует момент, когда он переведен в 6-й эскадрон,
научился езде верхом, и казаки уже не провожают его
взглядом. Это — начало участия в боях, т.е. заклю¬
чение цикла представляет собой начало, как и пола¬
гается в самозамыкающемся кругу, в оригинальном
смысле цикла. Нет конца и нет начала, цикл можно
начинать у любой точки и придать разные расшиф¬
ровки ассоциациям в разном порядке. Если визуально
представлять этот круг, то схему взаимосвязи парал-
18	См.: Hetinyi, Z. Csillagosok — keresztesek... Р. 184-192; Hete-
nyi, Z. The Visible Idea. Babel’s Modelling Imagery. Centenary of Isaak
Babel // Canadian Slavonic Papers. Vol. XXXVI. 1994. № 1-2. P. 55-67;
Хетени, Ж. Идея в образах, абстрактное в визуальном. Образы-
идеи И. Бабеля // Russian Literature. XLV-i. 1991. Р. 75-86.
84

<Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
лелей можно представить метафорически как нити,
растянутые на раме в форме круга. В профанном срав¬
нении такую систему чтения Бабеля можно назвать
профанной симфонией, или конкорданцией, по кото¬
рой анализируется Библия, самый древний эпический
цикл в мировой литературе.

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Приложение
Небесные светила и природные явления в рассказах «Ко¬
нармии»: развитие мотива
Номер
рассказа
Солнце
Луна
Звезды
Закат
Небо
Вечер
Ночь
I
I
2
I
2
I
I
I
2
3
4
5
2
2
2
5
2
6
2
4
I
I
7
2
3
I
I
8
2
I
I
I
2
9
2
I
I
ю
I
I
2
и
12
I
2
I
I
13
I
14
I
2
I
15
2
i6
17
I
18
I
19
20
I
I
I
21
2
I
22
I
3
I
I
I
23
I
2
24
I
I
25
3
3
86

‘Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
26
I
I
27
I
28
2
2
3
29
I
I
I
2
I
30
I
31
I
I
32
I
I
I
33
4
34
I
I
2
2
35
X
I
Всего
22
19
25
13
19
14
12

Стив Левин (.Иерусалим)
О ГЕРОИЧЕСКОМ В «КОНАРМИИ»
И. БАБЕЛЯ
(Характеры персонажей в свете полемики)
В 1924 — начале 1925 г. книга и ее автор подверглись
«кавалерийской атаке», которую открыла статья быв¬
шего командарма Первой Конной Семена Буденного
«Бабизм Бабеля из “Красной нови”»1, объявлявшая
книгу злобным пасквилем на буденновскую армию,
а ее автора — «по природе мелкотравчатым и чуждым
нам». Как установили Ю.В. Парсамов и Д.М. Фельд¬
ман, инициатором этой «атаки» был К. Е. Ворошилов,
политический руководитель Первой Конной и член
ее Реввоенсовета (РВС), а исполнителем — подчи¬
ненный Ворошилова, бывший секретарь РВС Первой
Конной С. Н. Орловский, написавший «критический
этюд» «На задворках Конармии», на основе которого
и была написана статья «Бабизм Бабеля...», назван¬
ная в редакционном примечании «Октября» «ценной
заметкой вождя Красной Конницы». К работе под¬
ключился бывший ворошиловский подчиненный —
писатель А. И. Тарасов-Родионов, который и был
истинным автором «ценной заметки» в «Октябре»,
составленной им по материалам Орловского2. Он же
1	Октябрь. 1924. № 3.
2	Подробнее см.: Парсамов Ю., Фельдман Д. Грани скандала:
Цикл новелл И. Э. Бабеля «Конармия» в литературно-политиче-
88

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
вместе с Орловским подготовил письмо в Политбюро
ЦК РКП3, написанное на бланке «РСФСР. Командую¬
щий войсками Московского Военного Округа. Мо¬
сква. Пречистенка, 7», с требованием запретить даль¬
нейшее печатание «очерков» и выход книги «Конар¬
мия» и подвергнуть их строжайшей идеологической
цензуре.
В приложении — цитаты: «Выписки из очерков
И. Бебеля <sic!> “Из книги Конармия", помещенных
в “Красной Нови”, книги I, III и IV за 1924 год». Это вы¬
писки из рассказов «Афонька Вида», «Сашка Христос»,
«Тимошенко и Мельников» («История одной лоша¬
ди»), «У Святого Валента», «Конкин», «Чесники», «За-
мостье», «Тимошенко и Мельников» («Продолжение
истории одной лошади»). Там же были приведены
цитаты из рассказа «У батьки нашего Махно», види¬
мо, авторы письма в ЦК не обратили внимания ни на
название рассказа, ни на то, что речь в нем идет не
о Конармии.
Письмо Ворошилова датировано:	«Октябрь
1924 г.» (без числа). Указаны в нем только рассказы Ба¬
беля, опубликованные в «Красной нови» за 1924 г. Зна¬
чит, составители письма торопились наложить запрет
на публикацию книги и метили одновременно и в Ба¬
беля, и в редактора журнала А. К. Воронского. «Леф»,
который первым в Москве начал публиковать конар-
мейские рассказы Бабеля, они сознательно выводили
за скобки. А ведь и там, в «Лефе», тоже были «обвиня¬
емые» новеллы. В № 4 «Лефа» за 1923 г. (вышел в пер¬
вых числах января 1924-го) были помещены рассказы
«Письмо», «Смерть Долгушова», «Соль» «Комбриг 2»
ском контексте 1920-х годов // Вопросы литературы. 2011. № 6; см.
также в настоящем сборнике статью Д. Фельдмана «’’Конармия”
И. Э. Бабеля: Скандалы и анекдоты».
3	РГАСПИ. Ф. 74. Оп. 2. Д. 75. Л. 3.
89

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
(под названием «Колесников»), «Прищепа», «Началь¬
ник конзапаса» (под названием «Дьяков»); в № i жур¬
нала за 1924-й (вышел после 21 мая) был опубликован
рассказ «Мой первый гусь». Кроме того, в декабрь¬
ском «Прожекторе» напечатаны «Путь в Броды», «Уче¬
ние о тачанке»; в том же журнале в октябре 1924 г. —
«После боя»; в мае в журнале «Огонек» (1923. № 9) —
«Смерть Долгушова»; в «Русском современнике» (1924.
Кн. I) — «Иваны». Это только те рассказы «Конармии»,
которые могли попасть в поле зрения авторов пись¬
ма Ворошилова и статьи «Бабизм Бабеля...». Причем
«Прожектор» редактировал тот же Воронский.
Следовательно, «атака» была направлена прежде
всего против Бабеля «из “Красной нови"», т.е. против
проталкиваемого журналом и его главным редакто¬
ром «вредного» автора.
Тарасов-Родионов в написанном для Ворошилова
«Проекте доклада в ЦК» предъявляет автору «Конар¬
мии» упрек:
...Бабель не дает ни одного мало-мальски положитель¬
ного типа, ни одного отрадного просвета в этой до
омерзения сплошь отрицательной картине, которая
печатается нами под громким и заманчивым назва¬
нием «Конармия». Бабель совершенно не пытается на¬
бросать ни единой черточки беззаветного классового
героизма, который, безусловно, проявлялся на деле
как отдельными бойцами армии, так главным образом
ее массой, которая нередко творила легендарные под¬
виги. Если Бабель и касается этой массы, то она рису¬
ется им или в виде оголтелого грабительского конно¬
го «казачья», жадного до погромов, или в виде глупой,
трусливой «мужичьей» «пешки» — пушечного мяса4.
4	РГАСПИ. Ф. 74. Оп. 2. Д. 75. Л. 17-27.
90

;Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
Тарасов-Родионов сознательно ограничил круг
рассматриваемых рассказов «Конармии» теми, кото¬
рые были напечатаны в «Красной нови» в 1924 г., хотя
писал он свой «опус», судя по содержанию, в 1925-м.
Но даже в этих рассказах он не увидел «ни одного ма¬
ло-мальски положительного типа», «ни единой чер¬
точки беззаветного классового героизма».
Так ли это? Даже самый поверхностный взгляд не
может не уловить моменты, противоположные выше¬
сказанному. (Предметом нашего рассмотрения будут
не только те рассказы, которые подверглись критике
Орловского и Тарасова-Родионова, но и другие, во¬
шедшие в книгу Бабеля.)
Вот рассказ «политического комиссара И...ской
кавбригады» и орденоносца Конкина о том, как он
преследовал и хотел пленить польского генерала
(«Конкин»).
Новелла написана в форме сказа — прямой речи
самого героя, выявляющей его яркую индивидуаль¬
ность: «Крошили мы шляхту по-за Белой Церковью.
Крошили вдосталь, аж деревья гнулись. Я с утра от¬
метину получил, но выкомаривал ничего себе, подхо¬
дяще. День, помню, к вечеру пригибался». И дальше,
как заметил рассказчик: «Саженях в трехстах, ну не
более, не то штаб пылит, не то обоз. Штаб — хорошо,
обоз — и того лучше. Барахло у ребятишек пооборва-
лось, рубашонки такие, что половой зрелости не до¬
стигают».
Кинулся Конкин вместе со Спирькой Забутым в по¬
гоню, уяснив, что это «штаб ихний уходит». Хотя силы
не равны: «...нас двое, а их восемь...» «—Дуй ветер,
Спирька, — говорю, — все равно я им ризы испачкаю.
Помрем за кислый огурец и мировую революцию...»
И одолели: «Было их восемь сабель. Двоих сняли
мы винтами на корню. Третьего, вижу, Спирька ведет
91

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
в штаб Духонина для проверки документов5. А я в туза
целюсь».
«Туз» — это преследуемый Конкиным польский
генерал. «—Даешь орден Красного Знамени! — кри¬
чу. — Сдавайся ясновельможный пан, покуда я жив!»
И хотя «пан» успел дважды ранить Конкина
(«Имею я, значит, при себе три отличия в делах против
неприятеля»), а Конкин подстрелил его лошадь («Боль-
шевичок был жеребец, чистый болыдевичок <...>
Думал — живую Ленину свезу, ан не вышло»), но сда¬
ваться комиссару и коммунисту отказывается. «— Не
моге, — говорит, — ты зарежешь меня, только Буден¬
ному отдам я мою саблю...»
Обиженный Конкин считает эти претензии не¬
обоснованными. «— Пан, — кричу я, и плачу, и зу¬
бами скрегочу, — слово пролетария, я сам высший
начальник. Ты шитья на мне не ищи, а титул есть. Ти¬
тул, вот он — музыкальный эксцентрик и салонный
чревовещатель из города Нижнего... Нижний город
на Волге-реке...»
И доказывает он это так: «И бес меня взмыл. Ге¬
неральские глаза передо мной, как фонари, мигнули.
Красное море передо мной открылось. Обида солью
вошла мне в рану, потому, вижу, не верит мне дед.
Замкнул я тогда рот, ребята, поджал брюхо, взял воз¬
дух и понес по старинке, по-нашенскому, по-нижего¬
родски и доказал шляхте мое чревовещание».
И все-таки, не переубедив «пана», «облегчил <... >
старика». Примечательная деталь в объяснении: «Го-
норовый выдался. Покланялся я ему еще, а он упира¬
ется <... > А потом, вижу каплет из меня все сильней,
ужасный сон на меня нападает, сапоги полны крови,
не до него...»
5	Выражение «в штаб Духонина» означало во время граждан¬
ской войны «на смерть».
92

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
«Эту историю со всегдашним своим шутовством
рассказал нам однажды на привале Конкин, полити¬
ческий комиссар N...cKofi кавбригады и троекратный
кавалер ордена Красного Знамени», — комментирует
автор.
Перед нами героическая новелла, но в форме
анекдота — из тех, что рассказывают ветераны но¬
вичкам на привале.
Почему-то именно этот рассказ вызвал особенное
раздражение у поставщика материалов для «ценной
записки» Буденного в «Октябре» Орловского и соста¬
вителя «Проекта доклада в ЦК» для Ворошилова Тара¬
сова-Родионова.
Орловский в своем «критическом этюде» «На
задворках Конармии» пишет о герое этого рассказа:
«Нам были известны все комиссары частей Конной
Армии (дивизий, бригад), но такого не было. Если эта
фамилия вымышлена, то даже при этом не было в Ко¬
нармии (да и во всей Красной Армии в 1920 г.) това¬
рища, имевшего три ордена Красного Знамени». И на
этом основании высказывает «предположение, что
Бабель писал, не имея под рукой документов и воспол¬
няя это своей фантазией, не дающей пощады и живым
действующим лицам»6.
Возмущение Тарасова-Родионова вызывает сам
факт совмещения в одном лице комиссара и «музы¬
кального эксцентрика и салонного чревовещателя».
Этого, по его мнению, ни в коем случае не могло быть.
Но Конкин Н. А. — комиссар 2-й бригады 14-й ка¬
валерийской дивизии — был на самом деле, и о нем
пишет С. М. Буденный в своих мемуарах «Пройден¬
ный путь». Отличился он в бою возле Радомысля: «...
комиссар 2-й бригады Н.А. Конкин <...> все время
6	РГАСПИ. Ф. 74. Оп. 2. Ед. хр. 75. Л. 3-16.
93

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
был с бойцами. Трижды раненный в обе руки и ногу,
он истекал кровью, но не оставил поле боя»7.
Архивные материалы дают более подробную кар¬
тину его подвига. На заседании РВС Первой Конной
27 июня 1920 г. было принято постановление:
Наградить орденом Красного Знамени за № 1032 во¬
енкома 2-й бригады 14 кавдивизии тов. Конкина Н. А.
за то, что в бою 14 июня 1920 г. под селом Старосель-
цы, будучи в пешем строю и находясь в передней цепи,
которой было получено приказание перейти в насту¬
пление, повел сам лично правый фланг 31-го кавполка,
который сделал сильный натиск на противника, кото¬
рого обратил в бегство, сел на коня, бросился пресле¬
довать противника, получив 3 (три) огнестрельные
раны в левую и правую руки и правую ногу, несмотря
на свое изнеможение, истекая кровью, наносил смер¬
тельные удары противнику, во время которых сам лич¬
но убил лейтенанта. Этим примером он подымал дух
красных бойцов и, исполнив боевую задачу, остался
в строю без перевязки до наступления темноты, с на¬
ступлением каковой, сделав перевязки, снова вернул¬
ся в строй8.
Логика характера бабелевского героя, как видим,
совпадает с его прототипом — как в главном, так
и в деталях (три ранения, причем одно — в ногу).
Конечно, Бабель имел полное право на смещение со¬
бытий и, как писал Горький, на «украшение» героя:
повышение статуса преследуемого Конкиным офице¬
ра с лейтенанта (в польской армии — porucznik, пору¬
чик) до генерала, награждение комиссара не одним,
7	Буденный С.М. Пройденный путь. Кн. 2-я. М., 1965. С. 135.
8	Протоколы заседаний РВС i-й Конной армии. 1920 // РГВА.
Ф. 245. On. I. Д. 16. Л. 26.
94

Жонармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
а тремя орденами Красного Знамени. Для Бабеля
главное — героический пафос поступков Конкина.
Орловский и его сподручные не делают различия
между обычным газетным очерком и художествен¬
ным произведением, видя в использовании вымысла
и домысла только «пасквиль» и клевету.
Но бабелевский образ Конармии вызывал отри¬
цательную реакцию не только у тех, кто, по меткому
выражению Горького, пытался критиковать Бабеля «с
высоты коня». К тому времени, когда стали появлять¬
ся рассказы Бабеля о Первой Конной, в литературе
сложился определенный стандарт в изображении ее
героев и героического вообще. «Давайте нам улучшен¬
ную, просушенную “соль”», — имея в виду название
известного бабелевского рассказа, требовал критик
Н. Осинский9.
Эталонным для первой половины 1920-х гг. счи¬
тался роман А. Г. Малышкина «Падение Дайра» (1923),
в котором в символической форме представлено взя¬
тие Перекопского перешейка в Крыму — последнее
крупное сражение гражданской войны. Малышкин
славит в этом произведении стихийный порыв масс
к победе — «молот множеств», а отдельные персона¬
жи, в том числе и командарм (под эти именем выве¬
ден М. В. Фрунзе), — производные от этой общей мас¬
сы и лишены индивидуальных черт.
Героическое здесь изначально присуще революци¬
онной массе и выступает как бы в чистом виде. Сре¬
доточием «чистого» героизма в советском искусстве
1920-1930-х гг. был образ комиссара. Тенденция геро¬
изации внешнего и внутреннего облика комиссара
была заложена в ранних повестях Ю. Н. Либединского
«Неделя» (1923) и «Комиссары» (1925), а в дальнейшем
нашла воплощение в известной картине К. С. Петро-
9	Осинский Н. Литературные заметки // Правда. 1925. 28 июля.
95

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ва-Водкина «Смерть комиссара» (1928) и поэме Э. Ба¬
грицкого «Смерть пионерки» (1932), где герой говорит
как бы от имени «комиссаров в пыльных шлемах»:
Нас водила молодость
В сабельный поход,
Нас бросала молодость
На кронштадтский лед.
Боевые лошади
Уносили нас,
На широкой площади
Убивали нас.
Но в крови горячечной
Подымались мы,
Но глаза незрячие
Открывали мы.
Бабелевский комиссар Конкин — другой, он не
сосредоточен на одной цели. Для него высокая цель
и реальная жизнь неотделимы друг от друга («Пом¬
рем за кислый огурец и мировую революцию...»).
На бытовой, как бы приземленный облик героиче¬
ского в «Конармии» первым обратил внимание Ворон-
ский и дал этому свое объяснение. Отвечая на упре¬
ки автору «Конармии» в смещении пропорций, в за-
силии быта, в соединении несоединимых начал, он
писал: «И “жеребятина” и мировая революция — все
это очень серьезно»10. И указывал, что сознательность
бабелевских героев, качественно иная, чем сознатель¬
ность пролетарских бойцов, могла осуществляться
только в таких жизненных, бытовых, почти языческих
формах. «Его Афоньки и Прищепы — не махновщи¬
на», а представители «крестьянской стихии <... > ру-
10	Воронский А. К. И. Бабель // Воронский А. К. Литературно-кри¬
тические статьи. М., 1963. С. 289.
96

(Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
поводимой своеобразными понятиями о социальной
революции, о коммунизме». И эта стихия, по мнению
критика, «была обращена на потребу и на победу ком¬
мунизма»11.
Герои Бабеля, считает Воронский, освещены све-
том «правдоискательства», которое позволяет по-но-
вому осмыслить их жестокие поступки. Ценность ав-
юрской позиции в «Конармии» поэтому заключается
не только в том, что Бабель «прославил естество че¬
ловека», но и в том, что писатель «глубоко заглянул
в народную толщу Афонек и там даже под покровом
жестокости увидел правду их жизни, непреложной,
как роса, воздух, солнце, море, горы»12.
Внимание к героическому, проявляющемуся в бы¬
товых и даже анекдотических формах, было отмечено
по выходе первых рассказов «Конармии» как одна из
важнейших особенностей видения ее автором рево¬
люции и гражданской войны13. У Бабеля нет разгра¬
ничения между бытовым и героическим, потому что
и сам быт бойцов Конармии героичен.
Так, описание напряженного боя в «Смерти Дол-
гушова» начинается выразительным диалогом:
—	Сукиного сына, — сказал он (командир полка Вы-
тягайченко. — С. Л.) сердито и выплюнул изо рта косточ¬
ку, — вот гадкая канитель. Тимошка, выкидай флаг!
—	Пойдем, што ль? — спросил Тимошка, вынимая
древко из стремени, и размотал знамя, на котором была
нарисована звезда и написано про III Интернационал.
—	Там видать будет, — сказал Вытягайченко
и вдруг закричал дико: — Девки, сидай на коников!
Скликай людей, эскадронные!
11	Там же. С. 293.
12	Там же. С. 292.
13	Бенни Як. Бабель // Печать и революция. 1924. № з*
97

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Но лихой атаки с места не получилось. Боевой
порыв командира охладил «плачущий бабий голос
Афоньки Виды»:
—	Не переводи ты с места на рыся, Тарас Григо¬
рьевич, до его пять верст бежать. Как будешь рубать,
когда у нас лошади заморенные... <... >
—	Шагом! — скомандовал Вытягайченко, не под¬
нимая глаз.
Противники Бабеля из «команды» Буденного —
Ворошилова не разглядели (или не хотели разгля¬
деть) это героическое начало в персонажах «Конар¬
мии», неотделимое от быта и повседневной жизни
сражающейся массы. Они намеренно, в политиче¬
ских целях, сузили и тенденциозно истолковали со¬
держание книги. В письме «По поводу очерков “Из
книги Конная Армия” Бабеля», составленном и под¬
готовленном к печати, по-видимому, все тем же быв¬
шим секретарем РВС Первой Конной Орловским, го¬
ворилось:
Как представляется Конная Армия, когда про¬
чтешь очерки БАБЕЛЯ.
Командиры и красноармейцы — психопаты, под¬
ставные фигуры, кретинов <sic!>, извращенные в по¬
ловом отношении люди, больные дурными болезнями,
барахольщики, партизаны, сестры-проститутки.
Стимулы борьбы: барахольство, личная месть,
личная обида из-за убитой лошади, извращенное же¬
лание убивать и т. д.
Эпизоды, которые сумел выбрать автор: изнаси¬
лование, акты полового извращения, издевательство
над своей мужицкой пехотой, надругательство над ве¬
рой и прочее в этом же духе.
98

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
В известной небольшой мере описанное БАБЕ¬
ЛЕМ, естественно, было в таком большом организме,
как Первая Конная; в такой бурливой обстановке, как
обстановка борьбы Первой Конной. Правда, все это не
было так гадко, как у БАБЕЛЯ.
Но основными были — классовые побуждения
борьбы, самоотверженность и героизм отдельных лиц
и массы.
Вот это основное ни в коей мере не отражено БА¬
БЕЛЕМ. БАБЕЛЬ впитал самое поганое, что в извест¬
ной небольшой доле было в истории армии, сгустил,
разукрасил своим извращенным талантом и подносит
как очерки Первой Конной14.
О якобы нетипичных отрицательных явлениях
в Первой Конной, изображенных Бабелем, существу¬
ют документальные свидетельства. В Российском
государственном военном архиве сохранился уни¬
кальный документ — протокол «Совещания Военком-
дивов, Завподивов и ответственных политических
сотрудников I Конной армии», посланный РВС армии.
В нем констатируются следующие факты:
1.	Жизнь, быт, поведение и строительство Конар¬
мии не соответствуют общесоветскому строительству
Красной армии <... >
2.	Своим движением вперед наша армия уничто¬
жает к[онтр]революцию, своим поведением во вновь
занимаемых местностях она способствует возрожде¬
нию и восстановлению контрреволюции.
3.	Грабеж, насилия, бандитизм и самоуправство
в нашей армии есть не случаи, а система, не уменьша¬
ющаяся, а все более увеличивающаяся, что предвеща¬
ет медленную, но верную гибель нашей армии.
14	РГАСПИ. Ф. 74- Оп. 2. Д. 75- Л. 28.
99

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
4- Побои и убийства бойцами и комсоставом по-
литкомов вошли в обычаи как один из способов разви¬
тия мускулатур и проходили совершенно безнаказан¬
но, что дает этим негодяям и в дальнейшем продол¬
жать в том же духе, только с большим рвением.
5.	За редким исключением попадающие к нам
пленные всенародно раздеваются и расстреливаются,
что разложившегося и готового сдаться противни¬
ка, как ничто больше, укрепляет и затягивает ликви¬
дацию Кавказского фронта, хотя всем известно, что
в силу приказа Реввоенсовета Республики никто не
имеет права ни раздевать, ни расстреливать, ни даже
обижать пленных.
6.	Несмотря на прямое и категорическое расхище¬
ние трофеи <sic!>, все то, что берется у противника,
расхищается бойцами при ближайшем и активном
участии комсостава, в силу чего Красная армия пре¬
вращается из пролетария-бойца в мелкого буржуа-ба¬
рахольщика, перестающего думать о защите Респуб¬
лики и начинающего думать, как бы поскорее награ¬
бленное барахло отправить домой.
7.	Бойцы, низший комсостав вне боя, а часто
и в бою, предоставлены сами себе, и в это время для
них не существует ни правил, ни законов, ни поряд¬
ка — существует только воля бойца «что хочу, как хочу,
то и делаю».
8.	Низший комсостав, включительно до коман¬
дира полка, не управляет бойцами, а бойцы управля¬
ют им, т. к. у каждого такого к[оманди]ра свито себе
гнездышко вокруг себя из свата, брата и односельча¬
нина, которые коллективно и задают тон в части.
9.	В силу вышеуказанных причин политическая
работа сводится на нет и затрудняется до невозможно¬
сти ее вести.
ю. Все вышеизложенное и подобное этому ви¬
дит весь комсостав, включительно до Реввоенсовета,
юо

сКонармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
и все-таки, как это ни странно, никаких реальных
и решительных в корне мер преобразования и исправ¬
ления армии не воспроизводится, а наоборот, подоб¬
ное беззаконие узаконяется <sic! >.. .15
Совещание в ультимативной форме требовало от
РВС армии принять решительные меры по борьбе «с
грабежом, насилием и бандитизмом, с чьей бы сто¬
роны ни проявлялось», «принять практические меры
к ограждению личности комиссаров и политработни¬
ков, а также немедленно привлечь [к ответственно¬
сти] всех виновных в избиениях и убийствах комис¬
саров», «принять практические меры к ограждению
имущества крестьян и вообще гражданского населе¬
ния от расхищения и грабежа, а граждан от оскор¬
бления», «прекратить грабеж бойцами трофеев <... >
расстрел и избиение пленных», «выгнать из армии
командный состав, который неспособен и не вводит
в ряды Красной армии порядок, организацию и дис¬
циплину» и т. д. Участники совещания заключают:
Если Реввоенсовет 1 Конармии не сочтет нужным
провести вышеизложенные мероприятия и изменить
политику строительства Конармии, мы <...> снима¬
ем с себя всякую ответственность за правильный ход
и состояние Конармии и вынуждены будем просить
центр о нашем отзыве из i Конармии ввиду абсолют¬
ной невозможности совместной работы с комсоста-
15	Протоколы заседаний РВС i-й Конной армии. 1920 // РГВА.
Ф. 245. On. I. Д. 16. Л. 46. Документ (или его копия) — без даты
и места. В.Л. Генис цитирует его в статье «Первая Конная армия:
За кулисами славы» (Вопросы истории. 1994* N9 12) без указания
источника, датируя заседание 28 февраля 1920 г., станица Средне-
егорлыкская. Однако, судя по содержанию, оно скорее соотносит¬
ся с событиями более позднего времени, в частности с заключи¬
тельным этапом польского похода Первой Конной.
IOI

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
вом, который не знает регулярной Красной армии
и не старается ее создать16.
Под протоколом подписи председателя совеща¬
ния помзавпоарма Первой Конной А. Бодрова и чле¬
нов совещания Егорова, Хрулева, Харитонова, Бахту-
рова, Берлова, Детистова.
Ультиматум комиссаров Первой Конной ее РВС,
по-видимому, остался без ответа и существенных по¬
следствий, о чем свидетельствовали события, проис¬
ходившие в армии в конце сентября — начале октя¬
бря 1920 г. (массовые еврейские погромы, бандитизм
и убийство комиссара 6-й дивизии Шепелева, вслед¬
ствие чего три полка этой дивизии были разоружены
и более ста человек приговорены к расстрелу).
Для нас важно констатировать: Бабель, как он
говорил Фурманову, что «видел у Буденного — то
и дал»17. Тем не менее подобные обвинения в сме¬
щении исторических пропорций, сгущении и выдви¬
жении на первый план нетипичных отрицательных
явлений, отсутствии положительных типов, идеоло¬
гической невыдержанности сыпались на Бабеля при
его жизни и сопровождали его произведения на про¬
тяжении всего периода советской истории.
Читателей и критиков вводило в заблуждение то,
что герои Бабеля обладают часто, казалось бы, взаи¬
моисключающими чертами характера и совершают
такие же поступки. Герой одноименного рассказа
Афонька Вида вместе с другими «плетит» для забавы
«пешку», босое волынское мужичье, а затем, после
того как у него убивают коня, клянется «беспощад¬
но <...> рубать несказанную шляхту» и в одиночку
мстит «громаде», добывая нового коня.
16	РГВА. Ф. 245. On. I. Д. 16. Л. 46.
17	Фурманов Д.А. Собр. соч. В 4 т. М., 1961. Т. 4. С. 341.
102

сКонармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
Сашка, прозванный за кротость Христом, мальчи¬
ком, по вине отчима, подхватил дурную болезнь, ле¬
чился и стал жить «у общества в пастухах». «Он про¬
славился на весь округ простодушием, получил от ста¬
ничников прозвище “Сашка Христос”...» Был призван
в армию, пробыл на Первой мировой войне четыре
года, а во время гражданской «был в полку Буденного,
в бригаде его, в дивизии и в i-й Конной армии». Уча¬
ствовал в военных походах, был ранен.
Чистая душа, несмотря на болезнь, праведник
в духе Достоевского, Сашка Христос становится близ¬
ким Лютову человеком. Их соединяет не только «свое¬
вольное хотение боя», но и поэтический взгляд на
мир, «Нередко, — вспоминает рассказчик, — встре¬
чали мы утреннюю зорю и сопутствовали закатам».
«Тоскующий убийца» Сидоров («Солнце Ита¬
лии»), готовящийся к покушению на короля Италии
Виктора-Эммануила («В Италии земля тлеет. Многое
там готово. Недостает пары выстрелов. Один из них
я произведу»), болен мечтой о несостоявшейся любви
и о «солнце Италии».
Умирающий командир полка Шевелев («Вдова»)
в последние мгновения жизни озабочен не только
распределением своего наследства («— <... > Золото
какое есть — Сашке, — говорит раненый, — кольца,
сбрую — все ей. Жили, как умели... вознагражу. Оде¬
жду, сподники, орден за беззаветное геройство — ма¬
тери на Терек»), но главное — исходом боя, из которо¬
го вышел навсегда.
— Вот холуйское знатьё, — ответил Шевелев, —
пулеметами вскрывает нас на правом фланге.
И, закрыв глаза, торжественный, как мертвец на
столе, Шевелев стал слушать бой большими восковы¬
ми своими ушами.
юз

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Эскадронный Трунов из одноименного рассказа
проявляет бессмысленную жестокость, убив двоих
польских пленных («Было десять, стало восемь...»),
и он же вступает в безнадежное единоборство с враже¬
скими аэропланами, предварительно отдав свои сапо¬
ги пулеметчикам («...пользовайся, сапоги новые...»).
Вместе с ним остается у пулемета и погибает в нерав¬
ном бою барахольщик Андрюшка Восьмилетов.
«Дама всех эскадронов» и «вдова» Шевелева Саш¬
ка по-своему верна его памяти («Отошлю, говорит,
матери, когда нужно. Евоную память, говорит, сама
помню»). После бесславной атаки при Чесниках она
отказывается «чай пить» с командиром Воробьевым:
«...потому видала я вас сегодня, герои, и твою некра-
соту видала, командир...» А на упрек, почему не стре¬
ляла, сорвав с рукава госпитальную повязку, воскли¬
цает: «Этим, что ли, стрелять мне?» («После боя»).
Стоит обратить внимание на то, что персонажи
«Конармии» не статичны в своих полярных качествах
и проявлениях. Они показаны в развитии, в становле¬
нии (что задано уже их предысторией), но это разви¬
тие внутри большого целого, имя которому — Конар¬
мия. Воронский, пытаясь вывести Бабеля и его кни¬
гу из-под ударов ее оппонентов, утверждал, что они
бьют мимо цели, потому что армии как массы в книге
нет: «Конармия Бабеля нигде не дерется. Мы не ви¬
дим ее в боях <... > Нет также Конармии как массы,
нет этих тысяч вооруженных людей, двигающихся
лавами, с особым, ей только свойственным коллек¬
тивным духом, с психологией, с бытом <... > У Бабе¬
ля, в сущности, Конармии нет. Она у него атомизи-
рована, рассечена (курсив мой. — С. Л.) <...> Герои
Бабеля — сами по себе; они в Конармии, но органи¬
чески (разрядка Воронского. — С. Л.) с ней не свя¬
заны». По мнению Воронского, Бабель не стремился
Ю4

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
дать коллективный портрет Конармии, а «ограничил
себя тем, что из Конной армии выбрал и воссоздал
ряд типов, лиц, случаев, для того чтобы с их помощью
выразить свое художественное мироощущение»18.
Не соглашаясь в целом с этой распространенной
в 1920-е гг. точкой зрения (ведь книга Бабеля — не
только «о себе», но и о «мире, видимом через чело¬
века»19), следует отметить, что Воронский обратил
внимание на то, что сражающаяся масса изображена
у Бабеля не так, как это принято было в те годы, когда
преобладал пафос «множеств» и производных от нее
вожаков («Железный поток» А. С. Серафимовича).
Приведенные выше примеры показывают, что пер¬
сонажи книги отчетливо индивидуализированы. В то
же время раскрытие характера каждого из них дает
представление о Конармии в целом как о сражающем¬
ся и живущем своей особенной жизнью коллективе.
Это хорошо почувствовал М. Горький, написав¬
ший: «...его [Бабеля] книга возбудила у меня к бой¬
цам “Конармии” и любовь и уважение, показав <... >
их действительно героями, — бесстрашные, они глу¬
боко чувствуют величие своей борьбы. Такого красоч¬
ного и живого изображения единичных бойцов, ко¬
торое давало бы мне ясное представление о психике
всего коллектива, всей массы “Конармии” и помогло
бы мне понять силу, которая позволила ей совершить
исторический, изумительный ее поход, — я не знаю
в русской литературе»20.
В том же «Ответе С. Буденному» Горький в чис¬
ле других постулатов своего оппонента отверг его
утверждение, что его бойцы — «простые, обыкно¬
венные люди», для изображения которых не нужны
18	Воронский А. К. Указ. соч. С. 286-287.
19	Бабель И. Э. Избранное. М., 1966. С. 414.
20	Горький М. Ответ С. Буденному // Правда. 1928. 27 ноября.
Ю5

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
«художества». «Я не посчитал бы их такими, — пишет
Горький, — даже не зная очерков Бабеля, который
талантливо дополнил мое представление о героизме
первой за всю историю армии, которая знает, за что
она бьется и ради чего будет биться».
Спор между Буденным и Горьким — это спор о том,
как нужно изображать героическое начало в литера¬
туре. Буденный (или те, кто «сочинил» ему это «откры¬
тое письмо») утверждал, что «так, как это сделал Ба¬
бель, описывать героику наших дней не надо» (курсив
мой. — С. Л.), и в духе «унтер-офицерского марксиз¬
ма», по выражению Бабеля, требовал нормативного,
а по сути, легендирующего изображения действий его
армии, что потом возобладало в советской литературе.
Горький же настаивал на мужественном отношении
к фактам недавней истории, которое в то же время,
по его мнению, предполагает романтическое виде¬
ние жизни («Бабель украсил его бойцов <...> изну¬
три <... > лучше, правдивее, чем Гоголь запорожцев»).
Он имел в виду пафос героических деяний Первой
Конной, ее бойцов и командиров, овеянных дыхани¬
ем истории, который прослеживается в книге Бабеля.
В рассказе «Берестечко» так описывается вступление
в город:
Мы проехали казачьи курганы и вышку Богдана
Хмельницкого. Из-за могильного камня выполз дед
с бандурой и детским голосом спел про былую каза¬
чью славу. Мы прослушали песню молча, потом раз¬
вернули штандарты и под звуки гремящего марша
ворвались в Берестечко.
Но этот пафос героического неотделим у Бабеля
от общего трагедийного настроя книги, связанного
с ощущением разрушения всего прежнего устройства
юб

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
жизни и предстоящего «множества панихид». В рас¬
сказе «Песня» читаем: «...песни его (СашкиХриста. —
С. Л.) были нужны нам: никто не видел тогда конца
войне, и один Сашка устилал звоном и слезой уто¬
мительные наши пути. Кровавый след шел по этому
пути. Песня летела над нашим следом».
Выявление сокровенных побудительных моти¬
вов героических поступков персонажей «Конармии»
закономерно приводит Бабеля к утверждению о не¬
обходимости человечности даже в той небывало сви¬
репой схватке, какой была гражданская война. И эта
человечность проходит трудное испытание.
В ходе войны возникали ситуации, когда обста¬
новка требовала проявить жестокость не по отноше¬
нии к врагу, а к своему, когда, по выражению А. Не¬
верова, «не жалеть нельзя и жалеть нельзя» («Андрон
Непутевый», 1922).
В рассказе Артема Веселого «Дикое сердце» (1926)
бойцы красно-зеленого отряда слушают исповедь
«первого в отряде пулеметчика Трофима Кулика»
о том, как он навсегда расстался с женой после того,
как отомстил белым за надругательство над ней и ра¬
зорение села.
—	<...> Стонать-плакать не время, слышим, на¬
зад каратель идет. Опять нам в лес подаваться. Поса¬
дил ись мы на коней... И увяжись за мной Марька. Ни¬
как не хочет дома оставаться. И упрашивал ее, и ума¬
ливал — не останусь да не останусь, — а у нас меж
собой нерушимый уговор был, чтобы бабой в отряде
и не пахло. Што тут делать? С версту от станицы умо¬
тали, а Марька все бежит около меня, за стремя чепля-
ется. Осерчал я тут крепко, и товарищей стыдно, не
стерпя сердце, хлестнул Марьку плетью:
—	Вернись!
107

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
—	Не вернусь, любезный ты мой Трофимушка!
—	Вернись, осержусь!
—	Нет, супруг ты мой драгоценный, не можно мне
вернуться.
—	Вернись, скаженная, — закричал я, как беше¬
ный.
—	Ой, смертынька моя, убей, не вернусь!
Заморозил я сердце, сорвал с плеча винтовку...
трах
и ускакал товарищей догонять.
Этот эпизод дает ключ к основному сюжету рас¬
сказа: огневая любовь подпольщицы Феньки, «со¬
всем еще девчонки», и «керченского рыбачка» и тоже
подпольщика Илько заканчивается в деникинской
тюрьме. Удалой Илько не выдержал угрозы офицера
отдать его «девицу» взводу солдат и готов уже назвать
несколько адресов. И в эту минуту Фенька, выхватив
у стражника наган, стреляет в Илько, а ворвавшемуся
в тюрьму отряду зеленых объясняет:
«— Загнулся наш Илько. Сердце у него подтаяло.
В огне брода нет»21, — решительно подводит итог
автор.
«“Дикое сердце” А. Веселого — очень сильный и
жестокий рассказ, — констатировал в 20-е гг. рецен¬
зент. — После И. Бабеля и Вс. Иванова нас трудно
удивить чем-нибудь жестоким и беспощадным. Но
“Дикое сердце” все же поражает. Тяжелый, бесчеловеч¬
ный, казалось бы, рассказ. Но чем бесчеловечнее по¬
ступки людей, тем сильнее человеческие страсти, тем
выше и яснее человеческая боль.. .»22
21	Веселый А. Россия, кровью умытая. М., 1990. С. 366, 379.
22	Б. [Бронислав (Владимир) Сосинский] // Воля России (Па¬
риж). 1928. № 3. Цит. по: Веселая Г. А., Веселая З.А. Судьба и книги
Артема Веселого. М., 2005. С. 82.
ю8

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
Эта же человеческая боль ощущается в расска¬
зе Бабеля «Смерть Долгушова». Смерть телефониста
Долгушова — кульминация повествования о пораже¬
нии Конармии в боях под Бродами. Сюжетное разви¬
тие событий ведет к этому эпизоду.
Сначала, как вестник беды, появляется
Корочаев в черной бурке — опальный начдив че¬
тыре, сражающийся в одиночку и ищущий смерти. Он
крикнул на бегу:
— Коммуникации наши прорваны. Радзивиллов
и Броды в огне!..
Затем взводный Афонька Вида, друг рассказчика,
сообщает: «—Набили нам ряшку. Дважды два. Есть
думка за начдива, смещают. Сомневаются бойцы...»
Далее следует неудачное начало атаки полка Вы-
тягайченко.
Наконец, повозочный Грищук «со своей глупой
тачанкой» (гимн которой прозвучал в предыдущем
рассказе!) и сам Л ютов попадают под обстрел почти
в упор польского разъезда и вынуждены спасаться
бегством.
—	Грищук! — крикнул я сквозь свист и ветер.
—	Баловство, — ответил он печально.
—	Пропадаем, — воскликнул я, охваченный ги¬
бельным восторгом, — пропадаем, отец!
—	Зачем бабы трудаются? — ответил он еще пе¬
чальнее. — Зачем сватання, венчания, зачем кумы на
свадьбах гуляют...
Этот вопрос обращен и на человека, сидевшего
при дороге. Телефонист Долгушов, раненный невоо¬
бразимо тяжело, «кончается». Он знает это, но хочет
Ю9

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
умереть достойно, и в этом, как он считает, ему дол¬
жен помочь Лютов — «патрон на меня надо стратить».
—	Наскочит шляхта — насмешку сделает. Вот до¬
кумент, матери отпишешь, как и что...
—	Нет, — ответил я и дал коню шпоры.
Долгушов разложил по земле синие ладони и ос¬
мотрел их недоверчиво...
—	Бежишь? — пробормотал он, сползая. — Беги,
гад...
Лютов, так и не овладевший «простейшим из уме¬
ний —уменьем убить человека», «не смог» выстрелить.
А для Афоньки Виды это само собой разумеющееся
действие: «Они говорили коротко — я не слышал слов.
Долгушов протянул взводному свою книжку, Афонька
спрятал ее в сапог и выстрелил Долгушову в рот».
Это «неуменье» отделяет Лютова от конармейцев,
«рабочих» убийства («Рабочий ты если — так сполняй
свое дело...» — говорит казак Андрюшка Восьмиле¬
тов в рассказе “Эскадронный Трунов”), и кладет ко¬
нец его дружбе с Афонькой Видой. Тот не принимает
его отговорок и готов убить как врага. «—Уйди, —
ответил он, бледнея, — убью! Жалеете вы, очкастые,
нашего брата, как кошка мышку...»
Спасает Лютова тот же Грищук, отводящий руку
взводного и утешающий Лютова, утратившего своего
«первого <...> друга».
В сюжетном движении рассказа поражение Ко¬
нармии под Бродами «отодвигается» другим трагиче¬
ским событием — смертью Долгушова и различным
отношением к этой смерти героев рассказа. И еще от¬
четливее, чем у Артема Веселого, звучит мысль о не¬
приемлемости насилия (в любых его проявлениях)
и необходимости человечности в этом жестоком
по

<Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
мире. Через всю книгу проходит мотив сострадания
и связанной с ним справедливости, которые при¬
менимы ко всему живому Из глубины веков звучит
горький упрек: «О, смерть, о, корыстолюбец, о, жад¬
ный вор, отчего ты не пожалел нас хотя бы однажды?»
(«Кладбище в Козине»).
В заключение хочу выразить искреннюю благо¬
дарность Е. И. Погорельской, предоставившей в мое
распоряжение найденные ею ценные архивные мате¬
риалы, которые использованы в этой статье.

Давид Фельдман (Москва)
«КОНАРМИЯ» И. Э. БАБЕЛЯ!
СКАНДАЛЫ И АНЕКДОТЫ
Хроника конфликта
Начало скандальной эпопеи относится к 1924 г. В ноя¬
бре журнал «Октябрь» напечатал за подписью инспек¬
тора кавалерии Рабоче-крестьянской Красной армии
(РККА) статью, где автору новелл из цикла «Конар¬
мия» инкриминировалась клевета. Распространи¬
телем ее объявлен был редактор журнала «Красная
новь» А. К. Воронский, санкционировавший публи¬
кацию с декабря 1923 г. Пафос критических нападок
акцентировался откровенно глумливым заголовком:
«Бабизм Бабеля из “Красной нови”»1.
Как известно, «Октябрь» издавала Московская ас¬
социация пролетарских писателей (МАПП). Редакция
поместила статью обвинителя в разделе «Наша три¬
буна», охарактеризовав как «ценную заметку вождя
Красной конницы».
Статья вызвала недоумение многих современников.
Бесспорно странным казалось, что командарм
вдруг решил в роли критика выступить. Но даже в
1 См.: Буденный С. Бабизм Бабеля из «Красной нови» // Ок¬
тябрь. 1924. № 3. Подробнее см.: Парсамов ЮФельдман Д. Грани
скандала: Цикл новелл И. Бабеля в литературно-политическом
контексте 1920-х годов // Вопросы литературы. 2011. № 6.
112

сКонармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
этом случае «трибуна» статусу выступавшего не соот¬
ветствовала. Полагалось бы не журнал мапповский
выбрать, а главную партийную газету — «Правду».
Удивляло также, что один Воронений признан рас¬
пространителем клеветы. Таких пособников немало
было: новеллы Бабеля с февраля 1923 г. печатались
в периодике — региональной и столичной.
Кроме того, удивила эрудиция инспектора кава¬
лерии. Писателю он помимо клеветы инкриминиро¬
вал пропаганду суждений эмигрантов, считавших¬
ся непримиримыми врагами СССР: А. И. Деникина,
Б. А. Суворина, П.Н. Милюкова. Было и обвинение
в эротомании, соответственно, названы А. И. Куприн
и М. П. Арцыбашев. Чем и обосновывалась итоговая
характеристика автора конармейских новелл — «де¬
генерат от литературы».
Но всего удивительнее был результат. А точнее,
отсутствие видимого результата. В «ценной заметке»
речь шла, по сути, об антисоветской пропаганде, а не
произошло ничего.
Разумеется, литераторы-современники и не ожи¬
дали, что Бабеля привлекут к уголовной ответственно¬
сти лишь на основании статьи в «Октябре». Но извест¬
но было, что без разрешения ЦК партии военачаль¬
ники буденновского ранга не имели права в печати
выступать, да и попусту им публично высказываться
не полагалось. Если уже «ценная заметка» опублико¬
вана, значит, санкция получена, а потому прогнозиро¬
вался запрет конармейского цикла. И конечно, другие
административные последствия.
Не было никаких. Защищавшие Бабеля критики
доказывали, что специфика литературы понятна не
всем полководцам, новеллы же печатались в «Крас¬
ной нови» и других периодических изданиях. Это
было унизительно для инспектора кавалерии. Без ка¬

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ких-либо явных причин его авторитетом партийные
инстанции пренебрегли.
Второй этап скандальной эпопеи начался высту¬
плением М. Горького на встрече с начинающими
журналистами. Фрагмент стенограммы опубликован
«Правдой» зо сентября 1928 г.2
Маститый писатель рассуждал о литературной
технике, ссылался на опыт Н.В. Гоголя и т.д. При¬
вычная уже форма беседы с читателями и почита¬
телями.
Главной темой была не статья инспектора кавале¬
рии. О ней сказано словно бы мимоходом: «Товарищ
Буденный охаял “Конармию” Бабеля, — мне кажется,
что это сделано напрасно...»
Слово «охаял» здесь — маркированное. Оно ука¬
зывало, что после оскорблений в «ценной заметке»
неуместна литературная полемика с командармом.
По Горькому, нельзя было серьезно воспринимать
и обвинения в клевете: раз уж «сам товарищ Буден¬
ный любит извне украшать не только своих бойцов,
но и лошадей, Бабель украсил его бойцов изнутри
и <...> лучше, правдивее, чем Гоголь запорожцев».
Действительно, комическая фигура — военачаль¬
ник, украшающий и подчиненных, и лошадей. Отсю¬
да следовало, что агрессивность его мотивирована
эстетически. По недостатку литературного опыта не
понял: Бабель тоже стремился украсить.
Контекстуально мотивировано было и сравнение
«Конармии» с повестью «Тарас Бульба». Запорожцы
считались не только удальцами, но еще и варвара¬
ми, погромщиками. Горький настаивал на том, что
Гоголь, живописуя их доблесть, не скрывал черты не¬
гативные, и это соответствовало задаче воспитания:
2 Здесь и далее цит. по: Горький М. Рабселькорам и военкорам
о том, как я научился писать // Правда. 1928. 30 сентября.
114

(Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
«Человек все еще во многом зверь, но вместе с этим
он культурно все еще подросток, и приукрасить его,
похвалить весьма полезно...»
Значит, если Бабель «украсил» конармейцев «из¬
нутри», то изображение вызывает симпатий больше,
нежели оригинал. По Горькому, эскапада инспектора
кавалерии лишь недоразумение.
Но скандал и так давно уже деактуализовался. Тем
удивительнее было дальнейшее: 26 октября «Правда»
напечатала — за подписью командарма — «Открытое
письмо Максиму Горькому»3.
Прежде всего речь шла о военном статусе автора
новелл. Указывалось, что «Бабель никогда не был и не
мог быть подлинным и активным бойцом 1-й Конной
армии. Мне только известно, что он где-то плелся с ча¬
стицей глубоких тылов, к нашему несчастью, всегда
отягощавших боевую жизнь i-й Конной армии, — вер¬
нее, Бабель был “на задворках” Конармии».
Затем почти дословно воспроизводилась «ценная
заметка». Разве что Бабель не был назван «дегенера¬
том от литературы» и «больным садистом».
Прочие изменения незначительны. Автор по-преж¬
нему настаивал, что выбранное Бабелем заглавие «Ко¬
нармия» неуместно, потому как не имеет отношения
к реальности «фабула его очерков, уснащенных обиль¬
но впечатлениями эротоманствующего автора...».
Акцентировалось, что Бабель чужд прежним со¬
служивцам. Потому и «попытка изобразить быт, уклад
и традиции i-й Конной армии получилась в карика¬
турно-пасквильном виде, и вся его повесть пронизана
мещански-обывательской точкой зрения с чистейшей
мелкобуржуазной идеологией».
3 Далее цит. по: Буденный С. Открытое письмо Максиму Горько¬
му // Правда. 1928. 26 октября.

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Тезисы были обоснованы ссылками на К. Маркса,
что подразумевало неуместность возражений. Не обо¬
шлось и без иронии:
Конечно, героические бойцы i-й Конной — обыкновен¬
ные, простые и часто малограмотные люди, и поэтому
такие «художества» — в пору, когда самой историей
поставлены перед фактом вступления в фазис решаю¬
щих боев труда с капиталом, — я думаю, не только не
нужны, но и весьма вредны.
А еще автор утверждал, что выражает не толь¬
ко свое мнение. Располагает и письмами участников
польского похода, возмущенных «сверхнахальной ба-
белевской клеветой на Конную армию».
Отсюда следовало, что полемика может продол¬
житься с их участием. Но, подчеркивал автор, дело
уже не в «Конармии»: «Работу Бабеля мы давно осу¬
дили, расценивая ее как пасквиль, и я не стал бы к ней
возвращаться, если бы о нем не было упомянуто вами
именно в том месте, где вы, Алексей Максимович, учи¬
те наших пролетарских начинающих литераторов».
О Воронском не сказано ничего. Это объяснимо:
редакцию «Красной нови» он только до лета 1927 г. воз¬
главлял, да и не его Горький взял под защиту.
В аспекте же прагматики «Открытое письмо...»
существенно от «ценной заметки» отличается. Автор
лишь предложил считать его выступление завершаю¬
щим полемику. Но 27 ноября 1928 г. «Правда» напеча¬
тала горьковскую статью — «Ответ С. Буденному»4.
Компромисс Горький отверг в принципе. Вывод
формулировал сразу же: «Не могу согласиться с Вами
в оценке “Конармии” Бабеля и решительно протестую
4 Далее цит. по: Горький М. Ответ С. Буденному // Правда. 1928.
27 ноября.
пб

сКонармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
против Вашей квалификации этого талантливого пи¬
сателя».
О военном статусе Бабеля спорить вообще не стал.
Аргумент признал неуместным: «Для того, чтобы
сварить суп, повар не должен сам сидеть в кастрюле.
Автор “Войны и мира” лично не участвовал в драках
с Наполеоном, Гоголь не был запорожцем».
Неуместной признана и такая характеристика, как
«эротоманствующий». Горький отметил: «Вы говорите
об “эротомании” автора. Я только что прочитал кни¬
жечку Бабеля еще раз и не нашел в ней признаков
этой болезни у автора, но, разумеется, не отрицаю на¬
личия эротических деталей в его очерках».
Согласно Горькому, клеветническими были сами
обвинения в клевете. И вовсе не правомерными —
суждения относительно конармейцев: «Не соглашусь
с вами и в том, что ваши бойцы — “простые, обыкно¬
венные люди”, я не посчитал бы их такими, даже не
зная очерков Бабеля, который талантливо дополнил
мое представление о героизме первой за всю историю
армии, которая знает, за что она бьется и ради чего
будет биться».
Политическая же аргументация была попросту
высмеяна. Горький утверждал, что «в стране, где не
меньше 2 о миллионов собственников-индивидуали-
стов и только два миллиона марксистов, из которых,
может быть, половина говорит по Марксу так же со¬
знательно, как попугаи по-человечески, — в этих усло¬
виях ко всем писателям нашего времени невозможно
предъявлять требования строгой идеологической вы¬
держанности».
Да, пассаж о попугаях унизителен, однако непо¬
средственно с ними Горький не сравнил командарма,
так что формально придраться не к чему. Унизителен
был и вывод: «Вы не правы, тов. Буденный. Вы ошиба¬
II7

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
етесь. И вы забыли, что к вашим суждениям прислу¬
шиваются не только десятки тысяч ваших бойцов. Для
правильной и полезной критики необходимо, чтобы
критик был объективен и внимателен к молодым ли¬
тературным силам».
Горький вернул Буденному упреки политического
характера. Намекнул, что совершившему политиче¬
скую ошибку не следует ее пропагандировать. Дискус¬
сия на том и прекратилась, что опять удивило совре¬
менников5.
К поступкам Горького это не относилось. Они со¬
ответствовали статусу и репутации. Буденновские не
соответствовали.
Во-первых, неубедительно выглядела причина но¬
вого выступления.
Четырьмя годами ранее командарм «ценной замет¬
кой» ограничился. Не следовало откуда-либо, что поле¬
мику нужно возобновить.
Во-вторых, удивило, что Буденный опять не по¬
бедил.
Прося санкцию ЦК партии на ответ Горькому,
командарм должен был учитывать: выступление це¬
лесообразно, если оно завершает полемику. Значит,
оказался непредусмотрительным, что не подобало
военачальнику.
Анекдотические версии
Второй «конармейский» скандал вскоре стал не акту¬
альнее первого, но прекратилось их обсуждение по
иной причине. В 1939 г. Бабель арестован и осужден
5	Подробнее см., напр.: Геребен, А. «Конармия» И. Бабеля
в литературной критике 20-х годов // Slavica XX. Debrecen, 1984.
Р. 128-134.
п8

Жонармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
как агент иностранных разведывательных служб, что
означало запрет упоминаний о нем в печати.
Арест косвенно подтвердил инвективы «ценной
заметки» и «Открытого письма...». Получилось, что
начавший с клеветы совершил затем и более тяжкие
преступления. Однако ситуация изменилась после
смерти И. В. Сталина.
В апреле 1953 г. официально признано фальсифи¬
кацией так называемое «дело врачей». Именуемые ра¬
нее агентами иностранных разведывательных служб,
они были «полностью реабилитированы». Шла подго¬
товка и к пересмотру многих других уголовных дел.
Перемены едва ли не первым фиксировал К. И. Чу¬
ковский. Это дневниковая запись 2 мая 1953 г.6
Речь лишь о событии, комментария нет. Зато
источник сведений указан: «Встретил генерала Васи¬
лия] Степановича] Попова. Он рассказал, как чество¬
вали тов. Буденного».
Имеется в виду генерал-полковник Попов. Он из
казаков, бывший офицер, затем помощник началь¬
ника штаба 14-й кавалерийской дивизии Первой Кон¬
ной, позже командовал бригадой, окончил Академию
РККА. Героем Советского Союза стал в 1945 г., через
восемь лет — на преподавательской работе7.
Вероятно, с Чуковским они познакомились на од¬
ном из кремлевских приемов, где бывал и Буденный.
Его «чествовали» сослуживцы уже в домашней обста¬
новке, и «за ужином зашел разговор о том, что Конар¬
мия до сих пор никем не воспета. “Не только не воспе¬
та, но оклеветана Бабелем”, — сказал кто-то. “Я ходил
к Горькому, — сказал Буденный. — Но Горький мне не
6	Далее цит. по: Чуковский К. И. Дневник. 1901-1969. В 2 т. Т. 2.
М., 2003. С. 235.
7	См., напр.: Герои Советского Союза: Краткий биогр. словарь.
В 2 т. Т. 2. М., 1988.

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
помог. Он встал на сторону Бабеля. Я пошел к Ленину.
Ленин сказал: “Делами литературы у нас занимается
Горький. Предоставим ему это дело”».
Разумеется, после издания конармейских новелл
инспектор кавалерии не «ходил к Горькому» — тот
еще в 1921 г. уехал за границу лечиться. Да и с Лени¬
ным побеседовать мог разве что на спиритическом
сеансе.
Сам Буденный, даже разгорячившись за столом,
такое не придумал бы. Он с реальностью связи не те¬
рял. Фантазировали в его окружении, зная о литера¬
турных скандалах только по слухам. Однако не важ¬
но, кто автор. Суть истории в том, что Бабель только
по недоразумению не был признан клеветником еще
в 1920-е гг., а коль так, снятие иных обвинений не
должно обусловить отмену цензурного запрета «Ко¬
нармии». О чем генерал и сообщил знакомому писа¬
телю — для распространения в литературной среде.
В 1954 г. Бабель оправдан. Переиздания же «Конар¬
мии» свидетельствовали о том, что признаны неумест¬
ными инвективы «ценной заметки» и «Открытого пись¬
ма...», которые ассоциировались с гибелью писателя.
Между тем Буденный — еще на исходе 1920-х гг. — счи¬
тался хрестоматийным героем. На уровне массового
сознания его фигура эмблематизировала силы добра,
одерживающие победу над силами зла, а такой репута¬
ции противоречило участие в расправе с невиновным.
Противоречие сняла новая версия: командарм не имел
отношения к злополучным публикациям.
Она распространилась быстро. Так, на исходе
1950-х гг. А. Б. Мариенгоф фиксировал в мемуарах анек¬
дот: «”Вам не нравится Бабель?” — спросили маршала
Буденного. “Смотря какая бабель”, — ответил он»8.
8	См., напр.: Мариенгоф А. Б. Это вам, потомки! // Мариен¬
гоф А. Б. Это вам, потомки! Записки сорокалетнего мужчины. Ека¬
терина. М., 1994. С. 140.
120

сКонармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
Маршал выглядит этаким простодушным «старым
рубакой», он даже не слышал о «Конармии». А кто
в смерти автора виновен — подразумевалось. Это Ма¬
риенгоф тоже отметил: Бабель «погиб в сталинской
каторжной тюрьме».
Был и аргумент, подтверждавший версию. Эруди¬
ция автора «ценной заметки» и «Открытого письма...»
явно не соответствовала биографии маршала. Еще
в начале 1920-х гг. о нем писали журналисты, затем
историки и литераторы. Из крестьян, батрак, с двад¬
цати лет в армии, ранее успел лишь грамоту освоить,
участник Русско-японской войны, остался на сверх¬
срочную службу. В гражданскую унтер-офицер прим¬
кнул к большевикам, возглавил кавалерийский отряд,
полк и т.д. Смолоду мало было времени на беллетри¬
стику, затем досуг вовсе сократился, и обширным ли¬
тературным познаниям вроде бы взяться неоткуда9.
Аргумент, однако, недостаточный. Потому воз¬
никла модифицированная версия: Буденный хоть
и гневался на Бабеля, а к аресту все равно неприча¬
стен.
Обосновать ее пытался, к примеру, С. Е. Голова-
нивский. На исходе 1980-х гг. опубликованы его ме¬
муары — «Великий одессит»10.
По словам мемуариста, с Бабелем он общался
в 1927 г. Тогда и спросил: «А правда, что Буденный го¬
нялся за вами вокруг стола с саблей?»
Вопрос, конечно, странный. Но далее пояснялось,
«что незадолго перед этим появилась статья М. Горь¬
кого, в которой великий писатель защищал “Конар¬
мию” Бабеля от нападок великого кавалериста. Вся
9	Буденный Семен Михайлович // Большая советская энцик¬
лопедия. Т. 7. М., 1927. Стлб. 8о8.
10	См.: Голованивский С. Великий одессит // Воспоминания о Ба¬
беле / Сост. А. Пирожковой и Н. Юргеневой. М., 1989. С. 210.
121

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Одесса говорила о смешном эпизоде, якобы проис¬
шедшем на каком-то большом приеме, где Буденный,
встретив автора “Конармии”, будто бы вознамерился
смыть писательской кровью клевету на своих бойцов».
Бабель, согласно Голованивскому, не спорил. Лишь
«уклончиво ответил: “Я думаю, что казнить меня он
в данном случае не имел намерения”».
Диалог и «смешной эпизод» так же выдуманы, как
заступничество Горького в 1927 г. О скандалах мему¬
арист, подобно буденновским сослуживцам, знал по
слухам. А суть истории в том, что реакции командарма
спонтанны, значит, он чужд интригам, следовательно,
к аресту Бабеля не имеет отношения. Функционально
и упоминание о «великом писателе». Оно акцентиро¬
вало, что «великий кавалерист» сердился напрасно,
так ведь и литература не его область. Получился анек¬
дот вроде мариенгофовского.
Характерно, что в этих анекдотах не упомянут
Воронский, расстрелянный в 1937 г. и оправданный
двадцать лет спустя. Бабель и Буденный наряду с Горь¬
ким — фигуры широко известные, а бывший редактор
«Красной нови» интересовал главным образом исто¬
риков литературы.
Лакуну заполнила дочь А. К. Воронского — Г. А. Во-
ронская. Ее воспоминания, написанные еще в 1960-е гт.,
полностью опубликованы на рубеже XXI в.11
По словам мемуаристки, о конфликтах, с «Конар¬
мией» связанных, рассказывал отец. Например, шел
он как-то по Воздвиженке, а Буденный, ехавший на¬
встречу в открытом автомобиле,
начал кричать на всю улицу:
— И тебя и твоего Бабеля надо выдрать арапником!
11	Далее цит. по: Воронская Г. А. В стране воспоминаний. М.,
2007.
122

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
Народ начал останавливаться и прислушиваться.
Не желая привлекать всеобщее внимание, отец по¬
спешно свернул в ближайший переулок.
Стало быть, командарм знал в лицо редактора
«Красной нови». Откуда — можно лишь догадки стро¬
ить. Загадочно также, как при столь явной эксцентрич¬
ности Буденный в сталинские маршалы вышел.
В другой истории загадочно выглядит сам Ворон¬
ений. Дочь сообщила:
Как-то в ложе Большого театра Сталин сказал отцу:
—	Что ты печатаешь в «Красной нови» про Конар¬
мию? Буденный очень сердится.
—	Печатал и буду печатать, — ответил отец, — по¬
тому что вещь очень талантливая, а Буденный обижа¬
ется напрасно.
Такое немыслимо, даже если свидетелей «в ложе
Большого театра» не было. Получается, что Сталин,
занимавший с 1922 г. пост генерального секретаря ЦК
партии, услышал: не указ он редактору-коммунисту.
Суть первой истории в том, что Буденный импуль¬
сивен, следовательно, чужд интригам, значит, не он
сгубил Воронского и Бабеля, ну а вторая объясняет,
кто виновен. Сталин, разумеется. Антибабелевские
же публикации, что инспектором кавалерии подписа¬
ны, опять вне рассмотрения. Это закономерно: обра¬
зу простодушного «старого рубаки» не соответствуют,
а зачем эти версии понадобились коварному генсеку,
не уяснить. В общем, мемуаристка создала еще два
анекдота.
О причинах ареста Бабеля спорят и ныне. Причи¬
ны же литературных скандалов остались вне полеми¬
ки: ну, вспылил Буденный.
123

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Карты в игре
Вспыльчивость не причина. Скандалы обусловлены
пропагандистскими установками, заново формиро¬
вавшими осмысление советско-польской войны.
Она завершилась отступлением и отнюдь не по¬
четным миром. Репутация Первой Конной тогда — из
худших: мародерство, погромы, истребление плен¬
ных, наконец, убийства комиссаров, пытавшихся вос¬
становить дисциплину12.
Формально за инциденты ответить должен был
Реввоенсовет (РВС) Первой Конной. Но руководил
им К.Е. Ворошилов, а с него спрос невелик: рабочий,
большевик с 1904 г., функционер, затем стал и воена¬
чальником. Правда, от командных должностей уже
отстранен народным комиссаром по военным и мор¬
ским делам Л. Д. Троцким. Разрешалась лишь полити¬
ческая работа. Зато помогал влиятельный покрови¬
тель: будущий генсек руководил РВС Южного фронта,
которому подчинялась Первая Конная. Стараниями
генсека продолжилась карьера провинившегося. Он
с 1921 г. в ЦК партии, затем назначен командующим
войсками Северокавказского военного округа, куда
перевели и Первую Конную. После ее расформи¬
рования в 1923 г. Буденный остался заместителем
Ворошилова. Их служебные успехи доказывали: со¬
ветско-польская война если и не выиграна, то и не
проиграна.
Именно такое осмысление генсеку требовалось:
в его биографии не было места неудачам. Вскоре Бу¬
денного перевели в Москву, а Ворошилов с 1924 г. —
комвойсками столичного военного округа. И оба
в РВС СССР введены.
12	Подробнее см.: ПарсамовЮ. И.Э. Бабель и К.Е. Ворошилов.
Доклад Ворошилова в ЦК РКП(б) // Россия XXI. 2010. № 4.
124

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
Их карьерным перемещениям наркомвоенмор,
с 1922 г. фактически постоянно лечившийся от лихо¬
радки на южных курортах, уже не препятствовал. Он
в ту пору считался наиболее вероятным преемником
Ленина, почему и не реагировал на кадровые игры
генсека.
Ну а тот, как известно, негласный союз заключил
с Г. Е. Зиновьевым и Л. Б. Каменевым — для борьбы
с общим конкурентом. Его поэтапно от власти оттес¬
няли, и тут важен был авторитет именно военного
окружения генсека.
По нынешней терминологии, автор конармейских
новелл оказался «не в тренде», но это еще не играло
существенной роли. Ситуацию изменил С. Н. Орлов¬
ский, в прошлом секретарь РВС Первой Конной. Вы¬
пускник юридического факультета, бывший офицер,
затем большевик, после гражданской назначен проку¬
рором Северокавказского военного округа, а с 1924 г.
занял аналогичную должность в столице — при своем
прежнем начальнике13.
Судя по материалам Российского государственно¬
го архива социально-политической истории, Орлов¬
ский выбрал цитаты из бабелевских новелл и пока¬
зал начальнику. А в сентябре 1924 г. подготовил для
«Правды» статью «На задворках Конармии (Критиче¬
ский этюд)»14.
Воронский там не упомянут, хотя речь шла о пуб¬
ликациях «Красной нови». Счеты не с ним сводили,
план другой был: сначала «Правда» «критический
этюд» печатает, затем и заявления конармейцев, Ор¬
ловским подготовленные, после чего им же состав¬
ленное ворошиловское письмо рассматривается По¬
13	Подробнее см.: Парсамов Ю., Фельдман Д. Указ. соч.
14	См.: Орловский С. На задворках Конармии (Критический
этюд) // РГАСПИ. Ф. 74- Оп. 2. Ед. хр. 75. Л. 3-16.
125

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
литбюро ЦК партии, ну а далее — цензурный запрет
новелл Бабеля.
«Критический этюд» Ворошилов послал замреду
главной партийной газеты. Но тот ответил, что тема
литературная, и рукопись передана критику-больше-
вику Воронскому, который напечатает ее в «Красной
нови» либо в журнале «Прожектор», выпускавшемся
как приложение к «Правде».
Такой ответ означал: под угрозой весь план. Ря¬
дом с «критическим этюдом» непременно появил¬
ся бы и ответ Воронского, дезавуирующий нападки.
Зато сама кампания в прессе была санкционирована.
Организовать публикацию помог И. В. Вардин, со¬
трудник аппарата ЦК партии, в прошлом начальник
политотдела Первой Конной. Известность он полу¬
чил как мапповский критик, что и определило выбор
журнала — «Октябрь». Только воспроизводить статью,
полученную замредом «Правды», там было нельзя. По¬
лучилось бы, что отвергнут им рекомендованный ал¬
горитм. Автором назначили командарма, а «ценную
заметку» из «критического этюда» сделал А. И. Тара¬
сов-Родионов — давний знакомый прокурора, тоже
из юристов досоветской выучки, офицер в Первую
мировую войну, затем красный командир, литератор
с 1922 г., кстати, один из организаторов МАПП15.
Так обвиняемым стал и Воронский. Он был сто¬
ронником Троцкого, чью политику в области литера¬
туры и реализовал, а МАПП, в 1923 г. созданная, пона¬
добилась «триумвирам» как альтернатива проектам
конкурента16.
15	Подробнее см.: Фельдман Д., Щербина А. Грани скандала: По¬
весть А. И. Тарасова-Родионова «Шоколад» в политическом кон¬
тексте 1920-х годов // Вопросы литературы. 2007. № 5.
16	См.: Фельдман Д. История «бакланки»: Поэты, функционеры
и советский уголовный кодекс // Новое литературное обозрение.
2ою. № ю8.
126

сКонармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
Полемика о «Конармии» оказалась частью оче¬
редной антитроцкистской кампании 1924 г. И пока
за Воронского и Бабеля заступались авторитетные
критики-большевики, Тарасов-Родионов «кроил» из
статьи Орловского проект ворошиловского доклада
на заседании Политбюро ЦК партии.
Однако на исходе января 1925 г. болевший нарком-
военмор подал в отставку, и кампанию «триумвиры»
прекратили. Чтоб не передумал. Тем более преемник
его — М.В. Фрунзе — друг юности редактора «Крас¬
ной нови»17.
К осени 1928 г. Сталин устранил основных кон¬
курентов. Троцкий, лишенный партбилета, был со¬
слан, не отрекшиеся от него сторонники тоже, из ЦК
партии выведены Зиновьев и Каменев. А вот давних
сослуживцев генсек поощрял. Ворошилов занял пост
Фрунзе, умершего в 1925 г. Буденный по статусу был
замнаркома, повышать некуда, зато Первую Конную
вместе с командармом «воспели» писатели, компози¬
торы и живописцы. У Орловского же в перспективе —
должность главного военного прокурора.
Но с провалом антибабелевской кампании Ор¬
ловский не смирился. И случай взять реванш предста¬
вился — благодаря публикации в «Правде».
Как известно, Горький в мае 1928 г. впервые за
семь лет посетил СССР. Встречен триумфально, о чем
сообщали чуть ли не все газеты. Но вскоре уехал про¬
должать лечение, хотя все его просьбы Сталин вы¬
полнял. С расчетом на обиду генсека и строился план
Орловского: показать советскому классику, что его
суждения были бы неоспоримы, если бы на родине
остался.
17	Фельдман Д. Грани скандала: «Повесть непогашенной луны»
Б. А. Пильняка в газетно-журнальном контексте 1920-х гг. // Вест¬
ник РГГУ. 2012. № 13.
127

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Из «критического этюда» Тарасов-Родионов сде¬
лал и «Открытое письмо...». Обнародование, конеч¬
но, в ЦК партии было согласовано, подразумевалось,
что газетная полемика сразу завершится. У редакции
«Правды» есть формальная причина от публикации
ожидаемого горьковского послания отказаться: он
уже выступил, командарм лишь ответил. А новые воз¬
ражения напечатаны будут в авторитетном литера¬
турном журнале. Конечно, у статьи в главной партий¬
ной газете резонанс посильнее, только это уже другая
проблема, ее нельзя быстро решить, оставаясь вне
СССР. Так что последнее слово — за Буденным.
Но последнее слово за Горьким осталось. И тот
оценил сталинскую любезность.
Генсек опять самолюбием командарма пренебрег.
Впрочем, был и приз. Его в декабре 1928 г. препод¬
нес редактор нового сатирического журнала «Чудак»,
давний сослуживец наркомвоенмора и прокурора —
М. Е. Кольцов18.
Под рубрикой «Из литературной жизни» в первом
же номере помещены рядом две фотографии. Коман¬
дарм, улыбаясь, растягивает гимнастический эспан¬
дер, а новеллист, сидя на диване, подпирает ладонью
склоненную голову. Ниже сообщалось, что «газетная
полемика о “Конармии”, по-видимому, не будет про¬
должена. Тем не менее ЧУДАК счел необходимым за¬
снять участников полемики в моменты, характеризу¬
ющие их настроение: бодро-боевое (у С.М. Буденно¬
го) и упадочническое (у И. Э. Бабеля)».
Возможно, автор «Конармии» даже не знал о под¬
готовке такой публикации, зато с инспектором кава¬
лерии согласование было обязательно. Правда, обе
фотографии к пресловутой «газетной полемике» не
18 См.: Из литературной жизни // Чудак. 1928. № i (указано
А. Яворской).
128

сКонармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
относились, и «участником» ее Бабель не был, о чем
редактор «Чудака» знал. Но ведь и приз Буденному —
утешительный.
Стоит еще раз подчеркнуть: Буденный в роли кри¬
тика не выступал,, не бранился, эрудицией не бахва¬
лился и не выбирал издания для публикации «ценной
заметки» или «Открытого письма...».
Командарм был, можно сказать, картой в чужой
игре. Аналогично — и Орловский с Ворошиловым,
даже если изначально полагали, будто играют сами.
Лишь Сталин был самостоятельным игроком.
Обида же Буденного на автора «Конармии», если
и была, не могла бы стать причиной ареста: решения
на таком уровне только Сталин принимал. Бабелев-
ские новеллы противоречили официально утверж¬
денному осмыслению польского похода, а противоре¬
чия ликвидации подлежали — рано или поздно.
Защитой Бабеля был Горький. Затем еще учиты¬
вались мнения иностранных литературных знамени¬
тостей, с Коммунистическим интернационалом со¬
трудничавших. Но эту организацию к 1939 г. Сталин
фактически распустил, прежние руководители были
арестованы, и потенциальные заступники уже не име¬
ли влияния.
Пропагандистский анекдот
Можно отметить, что после того, как Бабель офици¬
ально был признан невиновным, актуализовался во¬
прос о причинах его гибели, а их осмысление пред¬
сказуемо ассоциировалось с реакцией Буденного на
публикацию новелл из цикла «Конармия». Соответ¬
ственно, до распада СССР создано было несколько
версий. Они сводимы к двум основным.
129

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Первая, не ранее апреля 1953 г., сформирована
буденновским окружением. Ее прагматика: прав был
командарм, Бабель остается клеветником, даже если
иных преступлений не совершил, потому цензурный
запрет «Конармии» уместен по-прежнему. Версия,
противоречившая актуальным политическим уста¬
новкам и реалиям, не получила распространения.
Зато вторая, можно сказать, фольклорного проис¬
хождения, широко распространилась уже на исходе
1950-х гг. Ее прагматика: Буденный непричастен к ги¬
бели Бабеля, Сталин виноват.
В постсоветскую же эпоху появилась новая кон¬
цепция осмысления «конармейских» литературных
скандалов, не связанная вовсе с анализом причин
ареста Бабеля. Да и с давно известными фактами
тоже.
Предложила ее газета Министерства обороны Рос¬
сийской Федерации «Красная звезда». 24 апреля 2003 г.
там опубликована — за подписью М. Лощица — ста¬
тья «Беседы с человеком-легендой. К 120-летию со дня
рождения С. М. Буденного»19.
Военному журналисту, генерал-майору Лощицу
тогда — восемьдесят три года. С Буденным, если ве¬
рить статье, беседовал в 1967 г., и маршал сообщил:
«Я его не знаю, этого Бабеля, хотя он и выдает себя за
конармейца. Одно время он, кажется, торговал у нас
газетами».
Но в Первой Конной, равным образом во всех
прочих советских войсковых соединениях, не торго¬
вал кто бы то ни было какими-либо периодическими
изданиями. Раздавали их, о чем Буденный вряд ли
мог забыть. И уж вовсе немыслимо, чтобы кто-нибудь
19 Далее цит. по: ЛощицМ. Беседы с человеком-легендой.
К 120-летию со дня рождения С.М. Буденного // Красная звезда.
2003. 24 апреля.
130

сКонармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
продавал газету «Красный кавалерист», в редакции
которой начинал службу Бабель.
Допустим, про торговлю — шутка. А Буденный,
если верить статье, далее сообщил: «Бабеля, скажу
вам, поддержал в свое время и Максим Горький, по¬
сле чего у нас с ним завязалась откровенная, на высо¬
ких тонах, переписка».
Слово «переписка» означает вроде бы, что был не¬
однократный обмен посланиями. Буденный изложил
свое мнение на бумаге, почтой отправил Горькому, по¬
лучил ответ, возразил опять и т. д. Но его первое обра¬
щение в «Правду» стало и последним.
Можно, впрочем, предположить, что маршал это
забыл. Но дальше — тоже странно. «О переписке
с Горьким, — продолжал делиться со мной Семен Ми¬
хайлович, — я поведал как-то Сталину, хотелось уз¬
нать и его мнение».
Значит, с Горьким поспорить в главной партий¬
ной газете командарм решил, ни с кем не советуясь,
и сразу реализовал инициативу, да еще и полагал, что
Сталин не читает «Правду». Такое невероятно.
Допустим, речь шла о частной переписке — не
в газете. Командарм, не известив партийные инстан¬
ции, отправлял послания в Италию, получал ответы
и был уверен, что генсек о том не знает. Опять неве¬
роятно.
Ко всему прочему, забавен оборот: «...я поведал
как-то Сталину...» Не иначе как в частной беседе раз¬
откровенничался инспектор кавалерии с генсеком.
Такое Буденный вряд ли бы выдумал.
А дальше — еще забавнее. Если верить статье,
маршал утверждал: «Сталин мне сказал, что я пра¬
вильно критикую Максима Горького, но, добавил он,
дело в том, что момент для такой перепалки не совсем
подходящий: мы боремся за Горького, мы хотим, что¬
131

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
бы он всецело был на нашей стороне. Ну и каково ему
сейчас получать злые письма, да еще от кого — от са¬
мого Буденного? Я подумал над тем, что сказал Иосиф
Виссарионович, и решил больше не писать Горькому».
Значит, генсек был против конфликта по сообра¬
жениям политическим, а вспыльчивому командарму
не мешал из деликатности. Оба на себя не похожи.
Финал истории тоже доверия не вызывает. Буден¬
ный сообщил, что с Горьким «встречались потом не
раз и даже расцеловались как-то. Он, помню, сказал:
“Давайте условимся не вести больше эту переписку,
иначе найдется какая-нибудь третья сила, и она вос¬
пользуется нашим спором”. — “Согласен, — ответил
я. — Пускай рассудят нас историки”».
Уместно еще раз подчеркнуть, что «Ответ С. Бу¬
денному» опубликован 27 ноября 1928 г., и Горький на¬
ходился тогда за границей. Он — при сталинской по¬
мощи — «спор» бескомпромиссно завершил. А встре¬
титься с оппонентом смог бы не ранее, чем несколько
месяцев спустя, когда вторично посетил СССР, но тог¬
да уже и незачем предлагать компромисс.
Наконец, давно известно: в январе 1929 г. доста¬
вили Горькому номер «Чудака», где о завершении «га¬
зетной полемики» официально сообщалось. Так что
не было смысла заново обсуждать ее с униженным
оппонентом20.
Вся история, что опубликована «Красной звез¬
дой», выдумана. Другой вопрос — кем?
Предположим, хотя вероятность почти нулевая,
что Буденный сам безоглядно сочинял про себя, Ба¬
беля, Горького и Сталина. Но, если подписи верить,
статью подготовил опытный советский журналист.
Обязанность его — проверить сведения о столь зна-
20 См., напр.: Переписка А. М. Горького с М. Е. Кольцовым // Но¬
вый мир. 1956. № 6.
132

;Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
чительных фигурах. Допустим, запамятовал. Или —
он же и фантазировал. Так все равно есть штатные
сотрудники военной газеты, которым по службе про¬
веркой заниматься положено. И публикация ведь не
рядовая. Получается, что небылицы понадобились
редакции. Значит, уместен еще один вопрос: зачем?
Если верить статье, так от «бесед с человеком-ле-
гендой» до публикации в «Красной звезде» тридцать
шесть лет миновало. Допустим, какое-то время ме¬
шала советская цензура. Но подобного рода пре¬
пятствий не было уже к по-летию со дня рождения
маршала. Еще десять лет ждать было незачем. Объ¬
яснение лишь одно: история напечатана вскоре после
того, как выдумана.
Почему именно тогда — исторически обусловлено.
Еще на исходе советской эпохи господствующей
тенденцией в прессе было «окончательное разоблаче¬
ние культа личности», пресловутая десталинизация,
а этому редакция газеты Министерства обороны тра¬
диционно противилась. Но со временем актуализова-
лись прежние идеологические установки, и в «Крас¬
ной звезде» наблюдалась, можно сказать, рестали-
низация. Чему вполне соответствует прагматика
юбилейной статьи.
Как выше отмечалось, вне рассмотрения судьба
Бабеля. Такой писатель вообще не интересен, ему от¬
казано даже в статусе военного журналиста. Некий
торговец, имел свой маленький гешефт при Первой
Конной. Существенно только, что из-за него едва не
поссорились Буденный и Горький, по недоразумению
защищавший клеветника. Но конфликт русского ге¬
роя с великим русским писателем прекратил мудрый
вождь — Сталин. И поняли оппоненты: их разногла¬
сия может использовать обоим враждебная «третья
сила». Узнаваемая схема.
133

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
В данном случае даже не важно, в какой мере со¬
отнесен Бабель с «третьей силой». Главное, что Буден¬
ный и Горький — под руководством Сталина — гото¬
вы ей противостоять.
Нет пока особой нужды выяснять, кем именно
сочинен анекдот. Он лишь отражение имперских ми¬
фов, популяризуемых «Красной звездой».

Нина Малыгина (Москва)
ИЗОБРАЖЕНИЕ ГРАЖДАНСКОЙ
ВОЙНЫ В КОНАРМЕЙСКОМ ЦИКЛЕ
ИСААКА БАБЕЛЯ И В ПРОЗЕ АНДРЕЯ
ПЛАТОНОВА1
Сопоставление прозы Бабеля и Платонова может по¬
казаться случайным и не вполне оправданным. Од¬
нако оно позволяет обнаружить поразительную бли¬
зость этих писателей в характере восприятия, пони¬
мания и изображения событий гражданской войны.
Типологические связи таких внешне далеких друг
от друга писателей, как Бабель и Платонов, обуслов¬
лены в первую очередь обращением к одним и тем же
реалиям трагической эпохи, которые диктовали им
определенную систему образов.
В поле зрения писателей оказались события, со¬
впадающие не только по времени (1919-1920), но
и происходившие в одном пространстве. Так, с ме¬
стами, в которых происходит действие повести Пла¬
тонова «Сокровенный человек», совпадают пункты,
названные в новелле Бабеля «Письмо» из «Конармии»,
1	Статья представляет собой переработанный для настоящего
сборника текст доклада, сделанного автором на первых Чтениях,
посвященных И. Бабелю, в Одессе 17-19 апреля 1989 г. (кафедра
советской литературы и литературы народов СССР Одесского го¬
сударственного университета им. И.И. Мечникова). Текст не пуб¬
ликовался.
135

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
где воюет красная Конная армия Буденного, — Воро¬
неж и Новороссийск2:
За Воронеж могу вам описать, любезная мама Ев¬
докия Федоровна, что это городок очень великолеп¬
ный, будет поболе Краснодара <... >
Опосля этого мы получили стоянку в городе в Но¬
вороссийском. За этот город можно рассказать, что за
ним никакой суши больше нет, а одна вода, Черное
море...
Общей чертой конармейского цикла Бабеля и по¬
вести «Сокровенный человек» Платонова была доку¬
ментальная достоверность изображения реальных
эпизодов гражданской войны. Писатели были не
просто свидетелями трагической эпохи, а пережили
ее и органически освоили. У каждого за плечами был
собственный опыт работы в советской печати.
Во время польского похода Первой Конной Бабель
писал для армейской газеты «Красный кавалерист»
под псевдонимом К. Лютов. Одним из очерков Бабеля,
опубликованных на страницах газеты, был очерк «Ры¬
цари цивилизации», где речь шла о зверствах поль¬
ской армии, которая провозгласила себя барьером
против большевистского варварства.
В этом очерке Бабель описал то, что видел соб¬
ственными глазами: «...истерзанное лицо <...> раз¬
дробленное исковерканное тело...»; «Аптекарю при¬
жигали тело калеными железными палками <... > за¬
гоняли под ногти раскаленные иголки, вырезали на
груди красноармейскую звезду...»3
2	Подробнее об этом см. в настоящем сборнике статью Н. Кор¬
ниенко «И. Бабель в “Фабрике литературы” А. Платонова». —При-
меч. ред.
3	Красный кавалерист. 1920.14 августа.

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
В очерке «Недобитые убийцы» сообщалось о звер¬
ствах отряда есаула Яковлева, собранного из остатков
армии Деникина: «В жалких, разбитых до основания
лачугах валялись в грудах крови семидесятилетние
старики с разрубленными черепами, часто еще живые
крошечные дети с обрубленными пальцами, изнаси¬
лованные старухи с распоротыми животами»4.
В обоих случаях речь идет о погромах мирных жи¬
телей, не имевших к политике никакого отношения
и виновных только в том, что они — евреи.
Очерки из газеты «Красный кавалерист» и в осо¬
бенности походный дневник Бабеля 1920 г. свидетель¬
ствуют о том, что в основе конармейского цикла лежа¬
ли подлинные события5. Установка Бабеля на точность
и документальность проявляется в том, что он называ¬
ет свое произведение «летописью» — свидетельством
очевидца.
А. П. Климентов (настоящая фамилия Платонова)
вступил в Союз журналистов весной 1919 г. Вскоре он
был направлен в Новохоперск в первую журналист¬
скую командировку от газеты «Вечерние “Известия”
Совета обороны Воронежского укрепленного райо¬
на»6: «Вышло чуть более десяти номеров — небольшим
форматом, на двух полосах (были и однополосные,
вроде афишки)»7.
В конце октября 1919 г. Воронеж, оккупированный
частями Мамонтова, был освобожден, и Платонов
вернулся из Новохоперска.
4	Там же. 1920.17 сентября.
5	См.: Поварцов С. «Мир, видимый через человека» (Материа¬
лы к творческой биографии И. Бабеля) // Вопросы литературы.
1974. № 4.
6	Газета «Вечерние “Известия” Совета обороны Воронежского
укрепленного района» упоминалась в кн.: Дни грозовые. Воронеж¬
ская организация КПСС в годы гражданской войны (1918-1920 гг.).
Документы и материалы. Воронеж, i960. С. 247. Отдельные экзем¬
пляры газеты сохранились в ГАРФ.
7	Ласунский О. Житель родного города. Воронеж, 1999. С. 79.
137

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Об участии Платонова в боевых действиях во
время гражданской войны известно мало. В «Авто¬
биографии», написанной 5 сентября 1942 г., Платонов
указал: «Летом 1919 года был мобилизован в РККА;
работал до осени на паровозе для военных перевозок
в качестве помощника машиниста»8. Там же сказано:
«Дважды участвовал в бою с частями генерала Шкуро
под Воронежем у Сельскохозяйственного института.
Ранен и контужен не был»9.
В текст повести «Сокровенный человек» был
включен документ — приказ расчистить путь от Коз¬
лова до Лисок для воинских поездов, подписанный
председателем Главного революционного комитета
Юго-Восточной железной дороги Рудиным и комисса¬
ром путей сообщения Юго-Восточной железной доро¬
ги Дубаниным.
Платонов был связан с Главным революционным
комитетом Юго-Восточной железной дороги, так как
печатался в журнале «Железный путь» с начала 1918 г.,
а потом служил в его редакции. Приметы страшного
времени: «Грабеж, насилие, голод, убийство миллио¬
нов...» — назвал Платонов в статье «К начинающим
пролетарским поэтам и писателям», написанной в на¬
чале 1919 г. и опубликованной в апрельском номере
журнала «Железный путь»10.
В анкете, заполненной 29 марта 1926 г. при оформ¬
лении на работу в ЦК профсоюзов работников земли
и леса, Платонов указал: «...служил с ноября 1918 по
август 1919 <...> в журнале “Железный путь”, кото¬
рый был органом Главного революционного комитета
Ювжд»11.
8	Андрей Платонов: Воспоминания современников. Материа¬
лы к биографии. М., 1994. С. 445.
9	Там же.
10	Железный путь. 1919. № 9.
11	ГАРФ. Ф. P-5466. Оп. 12. Д. 202. Л. 221-222.
138

Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
О. Ю. Алейников установил, что Платонов сти¬
лизовал текст приказа о расчистке путей под доку¬
мент времен гражданской войны: «Причем фами¬
лии “Рудин” и “Дубанин” под этим “текстом в тексте”
приведены без инициалов. На самом деле не Рудин,
а И. Г. Родин возглавлял Главный революционный ко¬
митет Юго-Восточной железной дороги, не Дубанин,
но А. А. Дубинин являлся ее комиссаром. Без имен
и отчеств фамилии большевистских руководителей
воспроизведены в неопубликованных воспоминани¬
ях одного из сотрудников железной дороги тех лет
Т.К. Лебедева: “В то время предом дорревкома был т.
Родин, я был его заместителем, а комиссаром дороги
был Дубинин<... >” — именно эти фамилии приведе¬
ны в повести с незначительными изменениями»12.
В повести «Сокровенный человек» дважды упоми¬
нается председатель Реввоенсовета Республики Троц¬
кий:
Ночью Пухов играл с красноармейцами в шашки
и рассказывал им о Троцком, которого никогда не ви¬
дел:
— Речистый мужчина и собою полный герой <... >
Угля у меня не хватило, я и вернись из-под Крыма
на «Герое Троцком» — пароход такой есть13.
Появление Троцкого на страницах произведения
объясняется намерением автора напомнить о его
12	Алейников О. Ю. Андрей Платонов и его роман «Чевенгур». Во¬
ронеж, 2013. С. 45.
13	H.B. Корниенко установила, что Платонов при подготовке из¬
дания повести 1928 г. вычеркнул в верстке фамилию Троцкого и впи¬
сал: «о командире южфронта товарище Фрунзе». Исследователь
предполагает, что правка была внесена после исключения Троцкого
из партии на XV съезде ВКП(б) в декабре 1927г. См.: КорниенкоН.
История текста и биография А.П. Платонова (1926-1946) // Здесь
и теперь. 1993. №i. Первоначальный текст восстановлен в изд.:
Платонов А.П. Взыскание погибших. М., 1995- С. 100-169.
139

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
роли в гражданской войне, которая подтверждает¬
ся содержанием воронежских газет того времени.
В первые годы после прихода к власти большевиков,
провозгласивших своей целью мировую революцию,
главным героем гражданской войны был Троцкий.
«Да здравствует российская социалистическая Крас¬
ная армия и ее великий вождь тов. Троцкий!» — пи¬
сал в январе А. Молотов14. Имен других вождей «Во¬
ронежская беднота» в 1919 г. не называла.
На губернской партийной конференции в январе
1919 г. Троцкий в своем докладе говорил, что хороший
коммунист сегодня «расчищает железнодорожный
путь от снежных заносов»15. Работа на снегоочисти¬
теле во время гражданской войны была предметом
гордости и считалась подвигом.
На снегоочистителе работал отец писателя —
Платон Фирсович Климентов. В очерке, посвященном
пятидесятилетию отца (он родился 18 ноября 1870 г.
по старому стилю), Платонов писал:
Слесарь Климентов ездил несколько самых суровых
снежных зим, год-два назад, со снегоочистителем. Эта
работа требует геройства и терпения в огромных раз¬
мерах и сопряжена с прямой смертельной опасностью.
Особый вагон, снабженный аппаратом для очист¬
ки рельсов от снега, цепляется к паровозу, и тот раз¬
вивает огромную скорость, так как очистка при этом
совершенней. Вагон врезается в сугробы и сбрасывает
их крыльями далеко в стороны. При сравнительной
легкости вагона опасность схода с рельсов на полном
ходу очень велика16.
14	Молотов А. Самостоятельность масс // Воронежская бедно¬
та. 1919.19 января.
15	Воронежская беднота. 1919. i января.
16	Платонов А. Герои труда // Воронежская коммуна. 1920. 7 но¬
ября.
140

:Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
Места, в которых происходит действие повести
«Сокровенный человек», совпадают с теми пунктами,
где работал П. Ф. Климентов, отец писателя.
Посвящение повести — «тов. Тольскому, комисса¬
ру новороссийского десанта в тыл Врангеля»17 — ука¬
зывает на документальный характер новороссийско¬
го сюжета: комиссар новороссийского десанта в тыл
Врангеля Евгений Тольский — реальное лицо. Его
статья «Самураи революции», опубликованная в «Из¬
вестиях Кубано-Черноморского областного комитета
РКП (б)» 7 ноября 1921 г., стала для Платонова источни¬
ком исторических сведений для изображения в пове¬
сти «Сокровенный человек» реального эпизода граж¬
данской войны. Развитие новороссийского сюжета
полностью соответствует последовательности реаль¬
ных событий. Конкретные детали Платонов воспро¬
извел по документальным статьям об этой операции18.
Общим в изображении гражданской войны у Ба¬
беля и Платонова было то, что историческое событие
в их произведениях представлено как явление кос¬
мического масштаба. В «Конармии» Бабеля космиче¬
ский смысл происходящего раскрывается благодаря
тому, что небесные светила — солнце, луна, звезды —
являются свидетелями изображаемых событий и по
этой причине становятся равноправными персона¬
жами произведения наряду с другими действующими
лицами. Именно с их точки зрения автор «Конармии»
оценивает то, что творят на земле люди. Сама зем¬
17	Повесть «Сокровенный человек» цит. по: Платонов А. П. Собр.
соч. В 8 т. Т. I. М., 2009.
18	Документальные источники сведений о новороссийском де¬
санте — статьи Эпштейна и Лейтеса «Живая легенда» и Е. Толь-
ского «Самураи революции» (Известия Кубано-Черноморского
областного комитета РКП(б). 1921. 7 ноября), выявлены в ст.: Шу¬
бина Е. Созерцатель и делатель // Андрей Платонов: Воспомина¬
ния современников. Материалы к биографии. М., 1994. С. 142-143.

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ля выступает судьей человека, и ему «земли стыдно»
(«Иваны»).
Восхищение героя повести Платонова вызывают
«лучшие люди», которых Пухов встречает на своем
пути. Это красноармейцы, готовые пожертвовать сво¬
ей жизнью ради достижения целей революции:
Они жили полной общей жизнью с природой
и историей, — и история бежала в те годы, как паро¬
воз, таща за собой на подъем всемирный груз нищеты,
отчаяния и смиренной косности.
Они еще не знали ценности жизни, и поэтому им
была неизвестна трусость — жалость потерять свое
тело. Из детства они перешли в войну, не пережив ни
любви, ни наслаждения мыслью, ни созерцания того
неимоверного мира, где они находились.
По Платонову, слияние людей с ходом «природ¬
но-исторического» процесса является необходимым
условием обретения ими смысла жизни. Коллектив¬
ный образ красноармейцев, созданный в повести,
становится ключевым в творчестве Платонова и пере¬
мещается из одного произведения в другое, создавая
сквозной мотив прозы писателя. Осознание несовер¬
шенства того, как устроена человеческая жизнь, уси¬
ливается в творчестве Платонова ощущением несоот¬
ветствия поведения людей красоте звездного неба.
Отношение к социальной революции как собы¬
тию, имеющему вселенское значение, проявилось
в раннем творчестве Платонова. В традициях русской
литературы начала XX в. Платонов обостренно ощу¬
щал катастрофичность бытия. Высший смысл рево¬
люции он видел в том, чтобы спасти мир от нависшей
над ним угрозы Апокалипсиса. Исходя из этого, он
понимал, что главной задачей человечества является
142

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
преодоление гибельной судьбы и восстановление гар¬
монии между человечеством и космосом.
В то же время исторические события у Бабеля
и Платонова изображались в природном контексте.
В конармейском цикле Бабеля и в повести «Сокровен¬
ный человек» Платонова гражданская война предста¬
ет как природная стихия. Писатели ориентировались
на уже сложившуюся в литературе первых лет совет¬
ской власти традицию изображения революции как
разбушевавшейся метели или всемирного потопа
(поэма А. Блока «Двенадцать», пьеса В. Маяковского
«Мистерия-буфф», роман Б. Пильняка «Голый год»).
Революция в повести Платонова «Сокровенный
человек» ассоциировалась с метелью. Мотив метели
разворачивается в первой главе повести. Сторож из
конторы железной дороги, который принес Пухову пу¬
тевку о выходе на работу, сообщил: «Опять метет —
поезда станут!» (курсив мой. —Я. М.).
Пухов, глядя в окно, убедился: «...начиналась ме¬
тель, и ветер уже посвистывал над печной вьюшкой».
Герой повести «загоревал, подслушивая свирепею¬
щую вьюгу»; «вьюга жутко развертывалась над самой
головой Пухова»; Пухов заснул до выхода на вокзал,
«не обращая внимания на пение вьюги над вьюшкой»;
его «деревянный домик претерпевал удары снежно¬
го воздуха и весь пищал»; после выхода из дома «его
встретил удар снега в лицо и шум бури» (курсив мой. —
Я. М.). Из-за метели герою приходится отправляться
на расчистку путей от снежных заносов.
Сравнение гражданской войны и метели в пове¬
сти «Сокровенный человек» отмечено в исследова¬
нии Алейникова: «В мире, воссозданном на страницах
повести, столь разные, например, явления, как снеж¬
ная буря и Гражданская война, часто уравнены закре¬
пленными за ними характеристиками. В “звуковом”
143

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ряду, сопровождающем начало действия, скрежет
железа, сорванного ветром с крыши вокзала, пере¬
межается с далеким артиллерийским залпом. Пухов
различает в окружающей враждебной стихии “гром
бури, злобу холода и пальбу сухого снега”»19.
И сам Пухов воспринимался идеологами револю¬
ции как часть стихии, не враг, но «какой-то ветер, ду¬
ющий мимо паруса революции» (курсив мой—Я. М.).
Снежная стихия подхватила Фому Пухова и понес¬
ла за собой, как «косное тело», по воле стихии он был
вовлечен в боевые действия:
Люди шумели, рельсы стонали под ударами насильно
вращаемых колес, пустота круглого мира колебалась
в смрадном кошмаре, облекая поезд верещащим воз¬
духом, а Пухов внизывался в ветер вместе со всеми,
влекомый и беспомощный, как косное тело.
Если в родном для Пухова Воронеже историче¬
ские потрясения сопровождались снежной бурей, то
в Новороссийске события гражданской войны разво¬
рачиваются под вой ветра.
В «Сокровенном человеке» столкновение героя
с бурей заканчивается аварией: паровоз останавлива¬
ется от удара о снежный перевал. В результате этого
столкновения машинист был ранен, а его помощник
погиб.
В тот момент, когда люди пострадали от враждеб¬
ной природной стихии, появился отряд казаков:
...к паровозу подъехал казачий отряд в человек
пятнадцать.
Никто на них не обратил нужного внимания <... >
19 Алейников О. Ю. Указ. соч. С. 46.
144

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
Казачий офицер, видя спокойствие мастеровых,
растерялся и охрип голосом.
— Граждане рабочие! — нарочито сказал офицер,
ворочая полубезумными глазами. — Именем Великой
Народной России приказываю вам доставить парово¬
зы и снегоочистку на станцию Подгорное. За отказ —
расстрел на месте! <... >
Казаки сошли с коней и бродили вокруг паровоза,
как бы ища потерянное.
В этом эпизоде повести возникает образ началь¬
ника дистанции, «расстрелянного мимоходом» («Ко¬
стел в Новограде» Бабеля):
— По коням! — крикнул казакам офицер, заметя вы¬
вернувшийся из закругления бронепоезд. — Пускай
паровозы, стрелять начну! — и выстрелил в голову на¬
чальника дистанции — тот и не вздрогнул, а только за¬
сучил усталыми ногами и отвернулся лицом ото всех.
Платонов в «Сокровенном человеке» создал образ
героя, который стихийно оказался участником граж¬
данской войны.
Оригинальность трактовки ожесточенности лю¬
дей в ходе гражданской войны у Бабеля и Платонова
состояла в том, что писатели показали жестокость
будничную, бессмысленную и почти механическую.
«Летопись будничных злодеяний теснит меня неу¬
томимо, как порок сердца» («Путь в Броды»), — при¬
знавался автобиографический герой «Конармии».
Конфликт главного героя цикла с остальными бой¬
цами Конармии возник из-за его неспособности к на¬
силию. За это его ненавидят окружающие. Один из
кульминационных эпизодов цикла в новелле «Мой
первый гусь» посвящен попытке Лютова завоевать
145

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
расположение бойцов Конармии, которые с первого
взгляда распознали в нем чужого. В характере изобра¬
жения убийства живого существа раскрывается нрав¬
ственная позиция автора: «белая шея гуся» испачка¬
на в навозе, сердце героя, «обагренное убийством,
скрипело и текло». Решение конармейцев: «Парень
нам подходящий» — не снимает проблемы. Лютов не
может примириться с бессмысленной жестокостью.
Он не может принять той «правды» гражданской во¬
йны, которая выражена в словах одного из персона¬
жей новеллы «Иваны»: «— Таперя кажный кажного
судит <... > И на смерть присуждает, очень просто...»
В новелле «Костел в Новограде» возникает эпи¬
зодический персонаж — пан Ромуальд, за предатель¬
ство «расстрелянный мимоходом». В новелле «Пере¬
ход через Збруч» «мимоходом» сказано о том, что на
переправе «тонут люди». Эта подробность связана
с мотивом обыденности гибели людей — на случай¬
ную смерть товарищей никто не реагирует. В этой
же новелле рассказано, как герой-повествователь но¬
чует на вспоротой перине в грязном жилище евреев
и не сразу замечает, что рядом лежит старик, убитый
во время погрома, пережитого хозяевами ночлега.
Обыденность насилия ведет к разрушению се¬
мейных связей, ненависть и месть оказываются
сильнее родственных отношений. Отец, служивший
у Деникина, зарезал сына-красноармейца, за что
его брат нашел отца и подверг мучительной казни
(«Письмо»). В новелле «Смерть Долгушова» Лютов не
смог добить раненого, чем вызвал недоверие и нена¬
висть, так как его заподозрили в желании остаться
«чистеньким». В новелле «После боя» описано пора¬
жение 6-й кавалерийской дивизии, спасшейся бег¬
ством после столкновения с савинковцами, когда
Лютов избежал гибели от своего конника Гулимова.

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
Лютова настиг бывший повозочный ревтрибунала
Акинфиев с криком:
—	<... > Ты в атаку шел <... > ты шел и патронов
не залаживал... где тому причина? <... >
—	Поляк тебя да, а ты его нет <... > Где тому при¬
чина?.. <...>
—	Ты патронов не залаживал <...> ты Бога почи¬
таешь, изменник...
В этом монологе действия Конармии противопо¬
ставлены почитанию Бога, а почитание Бога расце¬
нивается как измена делу революции. Лютов уличен
в том, что во время боя он не стреляет во врагов. И это
едва не стоило ему жизни.
Конфликт Лютова и Акинфиева принципиален
и непримирим. В словах Акинфиева дана характери¬
стика Лютова, указаны его главные черты: «ты шел
и патронов не залаживал» и «ты Бога почитаешь, из¬
менник». Лютов верит голосу совести, он не способен
на насилие и не может примириться с насилием, он
не принимает насилия в революции. Лютов мучается
неразрешимыми вопросами о смысле происходящего
и смысле жизни, которых не существует для Трунова
и Акинфиева.
Разрыв между простой жизнью и жизнью лично¬
сти с развитым сознанием делает Лютова непонят¬
ным для окружающих. Но и Лютову недоступны образ
жизни и образ мыслей бойцов Конармии: «Я изнемог
и <...> пошел вперед, вымаливая у судьбы простей¬
шее из умений — уменье убить человека».
Лютову неясна «таинственная» ленинская правда,
которую понимает «красный генерал Матвей Павли-
ченко», «неграмотный до глубины души»: «Именем
народа <... > и для основания будущей светлой жизни,
147

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
приказываю Павличенке, Матвею Родионычу, лишать
разных людей жизни согласно его усмотрению...»
(«Жизнеописание Павличенки, Матвея Родионыча»).
Лютов не может принять революцию, которая
лишает разных людей жизни по усмотрению ее рядо¬
вых участников. В новелле «Аргамак» эскадронный
командир выносит Лютову окончательный приговор:
«Ты без врагов жить норовишь... Ты к этому все ла¬
дишь — без врагов...»
Лютов осознает, что он так и остался чужим для
бойцов Первой Конной армии.
Гражданская война во многих произведениях, соз¬
данных по свежим следам ее чудом уцелевшими оче¬
видцами и участниками, представала как цепь собы¬
тий, поражающих неоправданной жестокостью и обы¬
денностью кровопролития. Такой образ гражданской
войны воссоздан в рассказах С. Семенова («На доро¬
гах войны», «Тиф»), документальном повествовании
В.	Зазубрина «Два мира», романах Б. Пильняка «Голый
год» и А. Серафимовича «Железный поток», в произве¬
дениях А. Веселого и Вс. Иванова.
Сходство Бабеля и Платонова в характере изобра¬
жения жестокости, с которой сталкиваются и кото¬
рую творят их персонажи, проявилось в том, что они
становятся жертвами насилия не только врагов рево¬
люции, но и тех, кто борется за светлое социалисти¬
ческое будущее.
О равной жестокости со стороны красных и белых,
чекистов и белогвардейцев писал в своем дневнике
В. Короленко. Взаимное ожесточение достигло нече¬
ловеческого уровня. В стране царил красный террор.
Летом 1918 г. были созданы концлагеря, в 1919 г. их
число возросло до ста пятидесяти. Газеты открыто пи¬
сали о многочисленных случаях заключения в конц¬
лагеря граждан страны.
148

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
В конармейском цикле постоянно фиксируется
контраст между высокими идеями и реальной прак¬
тикой революции. Народ подвергается насилию и гра¬
бежам со стороны своих «освободителей». В новелле
«Письмо» экспедитор Василий Курдюков пишет мате¬
ри, что мужики с конями хоронятся от «красных ор¬
лов». Эта деталь указывает на то, что бойцы Конармии
грабят мужиков, отбирая у них лошадей, чем обрека¬
ют на голодную смерть.
Мысль о жестокости революции к тем, ради кого
она совершалась, особенно ярко выражена в новелле
«Гедали».
— <... > «Да», кричу я революции <... > но она
прячется от Гедали и высылает вперед только стрель¬
бу... <...>
Революция — это хорошее дело хороших людей.
Но хорошие люди не убивают. Значит, революцию де¬
лают злые люди
— таков главный парадокс «Конармии», сформулиро¬
ванный владельцем антикварной лавки Гедали.
В эпизоде расстрела пленного поляка — «юноши,
похожего на немецкого гимнаста из хорошего цир¬
ка», в новелле «Эскадронный Трунов» рассказано, как
Трунов «с двадцати шагов <... > разнес юноше череп,
и мозги поляка посыпались на руки» Лютову, так как
эскадронный заподозрил, что этот юноша — офицер.
Эта сцена контрастирует с другой: Трунов погиба¬
ет, спасая от гибели эскадрон, укрывшийся в лесу.
Два эпизода противопоставлены друг другу: в од¬
ном — бессмысленно, варварски убитый поляк, в дру¬
гом — спасение бойцов эскадрона ценой собственной
жизни. В одном случае Трунов — палач и садист, в дру¬
гом — «всемирный герой». Для Лютова неприятие
149

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
жестокости Трунова не отрицает признания его геро¬
изма, мужества и самопожертвования. Но мужество
и самопожертвование в его глазах не оправдывают
палача. Лютов судит о поступках Трунова с позиций
человечности.
В повести «Сокровенный человек» выявлены факты
насилия над людьми в период гражданской войны со
стороны не только белогвардейцев, но и большевиков.
Пухов вынужден покинуть дом и отправиться по при¬
казу на расчистку путей. Он расписался в полученном
приказе, так как «в те годы попробуй не распишись!»
В эпизоде нападения казачьего отряда на желез¬
нодорожников в тот момент, когда паровоз сделал
остановку из-за аварии, казачий офицер под угрозой
расстрела приказывает мастеровым доставить паро¬
возы и снегоочиститель в распоряжение белых. «Вот
сволочи, в механике не понимают, а командуют!» —
комментирует Пухов его угрозы. Строптивый масте¬
ровой чудом избежал гибели: «Офицер услышал ко¬
роткий глухой гудок броневого поезда и обернулся,
подождав стрелять в Пухова».
Когда Пухов оказался в Новороссийске, он увидел,
что в городе шли аресты зажиточных людей. Жители
опасались выйти из дома в позднее время:
Если кто шел к другу, спеша там растратить беспокой¬
ное время, то обратно домой не возвращался, а но¬
чевал в гостях. Каждый знал, что его ждет на улице
арест, ночной допрос, просмотр документов и долгое
сидение в подвале, пока не установится, что сей чело¬
век всю жизнь побирался, или пока не будет одержана
большевиками окончательная победа.
В Новороссийск Пухов прибыл для участия в мор¬
ском десанте. Он был назначен механиком катера,
150

‘Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
нуждавшегося в ремонте. По причине затянувшегося
ремонта ему угрожает расстрелом морской комиссар,
только по воле случая не исполнивший свою угрозу:
—	Если ты завтра не пустишь машину, я тебя
в море без корабля пушу, копуша, черт!
—	Ладно, я пущу эту сволочь, только в море оста¬
новлю, когда ты на корабле будешь! Копайся тогда сам,
фулюган! — ответил как следует Пухов.
Хотел тогда комиссар пристрелить Пухова, но соо¬
бразил, что без механика — плохая война.
Пухов поднял комиссара на смех, услышав его
требование тратить поменьше топлива на работу ке¬
росинового мотора: «— Тебе бы не советскую власть,
а всю природу учреждать надо — ты б ее ловко обду¬
мал!» За такую свою «несознательность» Пухов харак¬
теризуется как «кустарь советской власти».
Автор повести «Сокровенный человек» считал
виновником случайной гибели начальника дистан¬
ции не только офицера, его застрелившего. Инженер
был обречен, так как он был морально подавлен при
власти большевиков: «Его два раза ставили к стенке,
он быстро поседел и всему подчинился — без жалобы
и упрека. Но зато навсегда замолчал и говорил только
распоряжения». Инженер накануне роковой для него
поездки чувствовал себя приговоренным к казни: он
получил повестку в ревтрибунал. Им овладело пол¬
ное равнодушие к происходящему из-за предстоящей
явки в ревтрибунал.
Платонов в короткой истории инженера затронул
еще один аспект проявления жестокости правящей
партии по отношению к технической интеллигенции.
Писатель был не согласен с политикой новой власти,
назначавшей руководителями производств не тех¬
151

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
нических специалистов, а партийных функционеров.
Платонов показал, что инженер не виноват в низком
качестве ремонта моста: под его руководством при
восстановлении моста был допущен брак, мост «про¬
сел», но причиной случившегося было не вредитель¬
ство инженера, а неквалифицированные рабочие
и вынужденная спешка в ходе ремонта.
Эпизод гибели инженера в повести «Сокровен¬
ный человек» связан у Платонова с его постоянной те¬
мой обреченности и отверженности высококвалифи¬
цированной технической интеллигенции при власти
большевиков. Писатель выразил протест против нео¬
боснованных репрессий технических специалистов.
Настойчивые усилия, направленные на то, чтобы
воспрепятствовать незаконным, без суда и следствия,
арестам инженеров, ученых, творческой интеллиген¬
ции, в первые годы советской власти предпринимали
в публицистике и переписке с вождями революции
М. Горький и В. Короленко.
А. Воронский определил основной конфликт
творчества Бабеля как столкновение мечты и реаль¬
ности, легенды и правды.
В соответствии с этим конармейский цикл Бабеля
построен по принципу контраста между мечтой об
Интернационале и жестокой реальностью.
Идеи Интернационала пропагандируют вожди.
В новелле «Мой первый гусь» Лютов читает бойцам
речь Ленина на Втором конгрессе Коминтерна. Ко¬
миссар в новелле «Берестечко» — военкомдив Вино¬
градов — собирается выступить с докладом о Втором
конгрессе Коминтерна. Над эскадронами реет знамя,
на котором написано про Третий Интернационал
(«Смерть Долгушова»). И похороны в Конармии про¬
ходят под звуки «Интернационала» («Эскадронный
Трунов»).
152

сКонармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
Об Интернационале мечтают обитатели еврей¬
ского гетто. «Мы не невежды. Интернационал — мы
знаем, что такое Интернационал. И я хочу Интерна¬
ционала добрых людей...» — говорит Гедали. Малень¬
кий старик из антикварной лавки преподносит герою
«Конармии» одну из главных «антикварных ценно¬
стей» — мечту о «сладкой революции».
Идеи интернационализма в творчестве Платоно¬
ва, как и у Бабеля, были связаны с изображением тра¬
гической судьбы евреев в период гражданской войны.
Еврейская тема затрагивалась во многих произведе¬
ниях Платонова20.
Народное понимание интернационализма и ми¬
ровой революции Платонов передал в романе «Чевен¬
гур». Герои романа Дванов и Копенкин едут по губер¬
нии с верой «в недалекую страну социализма» и памя¬
тью о погибшей Розе Люксембург. Они приближаются
к слободе Черная Калитва — одному из центров Анто¬
новского крестьянского восстания, распространивше¬
гося в 1920 г. на Воронежскую губернию.
На околице слободы стояли два сторожевых му¬
жика: один с обрезом, другой с колом из плетня.
—	Вы какие? — служебно спросили они подъехав¬
ших Дванова и Копенкина <... >
—	Мы международные! — припомнил Копенкин
звание Розы Люксембург: международный революци¬
онер.
Постовые задумались.
—	Евреи што ль? <... >
—	Я тебя кончу на месте за такое слово, — произ¬
нес Копенкин21.
20	Подробнее см.: Малыгина Н.М. Еврейская тема в творчестве
Андрея Платонова // Семантическая поэтика русской литерату¬
ры: Сб. науч. ст. Екатеринбург, 2008. С. 128-139.
21	Роман «Чевенгур» цит. по: Платонов А.П. Собр. соч. В 8 т. Т. 3.
М., 2011.
153

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Платонов чутко уловил, что интернационализм
в крестьянском сознании был связан с еврейством.
Попытка реализовать ключевой мотив «Интерна¬
ционала» — разрушить «до основанья» старый мир
и на чистом месте построить новую жизнь — опреде¬
ляет максималистские замыслы «подлинных комму¬
нистов» в романе «Чевенгур».
Платоновский мир живет в напряженном ожида¬
нии Апокалипсиса.
Члены чевенгурского ревкома, не дожидаясь при¬
родных катастроф, сами освобождают место для ор¬
ганизации коммунистического общества. Расстреляв
в Чевенгуре буржуев и выселив «полубуржуев», они
планируют посадить «сад социализма» на могиле
уничтоженных жителей города22.
В самом начале романа «Чевенгур» возникает об¬
раз «пустой земли»23. Здесь изображается деревня, по¬
кинутая голодающими жителями:
.. .на этот раз засуха повторилась <... > Деревня за¬
перла свои хаты и вышла двумя отрядами на большак
<...>
Захар Павлович остался в деревне один — ему по¬
нравилось безлюдье.
Мотив истребления всего, что не ладилось с меч¬
той о будущем, звучал и в повести «Сокровенный че-
22	Образ «сада социализма» возник по модели символического
образа «дома-сада» из ранней повести Платонова «Рассказ о мно¬
гих интересных вещах», где «дом-сад» был создан на месте унич¬
тоженной потопом деревни Суржи.
23	Литературный источник платоновского образа опустевшей
земли обнаруживается в пьесе А. П. Чехова «Чайка», приведен
фрагмент пьесы, написанной Константином Треплевым: «Уже
тысячи веков, как земля не носит на себе ни одного живого суще¬
ства...» (курсив мой. — Н. М). Образ опустевшей земли имеет
в творчестве Платонова одновременно метатекстуальный и ин¬
тертекстуальный характер.
154

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
ловек». Здесь был создан коллективный образ участ¬
ников гражданской войны, готовых пожертвовать
собой ради «счастья бедных людей»:
Молодые, они строили себе новую страну для долгой
будущей жизни, в неистовстве истребляя все, что не
ладилось с их мечтой о счастье бедных людей, которому
они были научены политруком (курсив мой. —Н. М).
Обостренное неприятие жестокости и насилия
у Бабеля и Платонова объяснялось трагическим пере¬
живанием несоответствия реальности идеалу. Бабе¬
лю дорог мир Гедали. Герой конармейского цикла на¬
ходит ветхие, но оттого не менее прекрасные остатки
этого мира в чудом сохранившейся на разрушенном
рынке маленькой антикварной лавке, владелец ко¬
торой Гедали становится символом уничтоженно¬
го мира с его вечными нравственными ценностями.
Эти ценности предстают такой же исчезающей ред¬
костью, как содержимое антикварной лавки: вера
в Бога, соблюдение главных библейских заповедей —
«Не убий», «Не укради». Хранителями духовных цен¬
ностей являются у Бабеля соседствующие образы
Христа и средневекового еврейского философа Май-
монида. Это — мир детства героя-повествователя,
источник его нравственной стойкости. В конармей-
ском цикле встречаются традиционные религиозные
образы из Ветхого и Нового Заветов.
В «Конармии» и романе «Чевенгур» совпадают
детали, свидетельствующие об осквернении костелов
и синагог, кощунственных действиях борцов револю¬
ции в храмах, о надругательстве над святынями веры:
«Насильственный пришелец, я раскидываю вшивый
тюфяк в храме, оставленном священнослужителем»
(«Костел в Новограде»).
155

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
В романе «Чевенгур» члены городского ревкома
проводят заседание на амвоне храма. Копенкин въез¬
жает в церковь на коне. Чепурный советует Проко¬
фию: «Ты поласкай в алтаре Клавдюшу».
Контраст между прекрасной природой и развер¬
нувшейся на ее фоне кровавой трагедией воплощен
в образе матери. Вера в святость и чистоту матери —
источник сострадания и бескорыстной любви для
героев конармейского цикла. Писатель создал обра¬
зы измученных матерей, даровавших жизнь своим
детям. Для Сашки Христа нет никого чище матери,
и он умоляет отчима не поганить мать дурной болез¬
нью («Сашка Христос»). Но в то же время звучит здесь
и мотив предательства матери, за которое персонаж
жестоко наказан своей судьбой.
Сходство прозы Бабеля и Платонова проявляется
в том, что они отмечают общую черту своих героев —
контрастное сочетание жестокости или равнодушия
к людям и сострадания к лошадям. Образы этих жи¬
вотных занимают большое место в творчестве обоих
писателей.
Для героев конармейского цикла боевой конь яв¬
ляется главной ценностью. Умелая и постоянная забо¬
та о коне — один из основных критериев оценки бой¬
ца конной армии. Герои Платонова зачастую только
к коню испытывают сочувствие и сострадание. Один
из ключевых эпизодов гражданской войны в повести
«Сокровенный человек» обрамлен образом «уста¬
лой милой <...> лошади». Когда отряд казаков был
уничтожен с бронепоезда, Пухов заметил уцелевшее
животное: «Только одна лошадь ушла и понеслась по
степи, жалобно крича и напрягая худое быстрое тело».
Он «долго глядел на нее и осунулся от сочувствия».
С образом могучего коня в творчестве писателей со¬
седствует образ измученной клячи.
156

(Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
Соотнесение «Конармии» Бабеля, повести Пла¬
тонова «Сокровенный человек» и его романа «Че¬
венгур» позволяет сделать вывод о документальной
достоверности и исторической точности созданной
писателями художественной летописи гражданской
войны.

Моника Орлова СМосква)
ЗАМОСТЬЕ В РУКОПИСЯХ И СТАТЬЯХ
В. Я. БРЮСОВА 1914-1915 гг.:
К РЕАЛЬНОМУ КОММЕНТАРИЮ
КОНАРМЕЙСКОГО ТОПОНИМА
Конармейский рассказ Исаака Бабеля «Замостье» ос¬
нован на реальных событиях, хотя в данном рассказе,
как и во многих других произведениях Бабеля, здесь
сочетаются фактическая точность и яркая фантазия,
лежащие в основе творческого метода писателя.
В комментарии к «Замостью», составленном
Е. И. Погорельской1, одним из его источников назва¬
ны мемуары С. М. Буденного «Пройденный путь»2.
Приказ по армии, о котором идет речь в начале рас¬
сказа (в приказе содержался перечень населенных
пунктов, в которых отдельным бригадам предписы¬
валось сосредоточиться на ночлег, и Замостья в этом
списке не было), найден Погорельской в Российском
государственном военном архиве3.
1	См.: Бабель И. Э. Рассказы / Сост., подгот. текстов, послесло¬
вие, коммент. Е. Погорельской. СПб., 2014. С. 561-562.
2	См.: Буденный С. М. Пройденный путь. Кн. 2-я. М., 1965. С. 340-
376. Об источниках комментария к рассказу «Замостье» см. в на¬
стоящем сборнике статью Е. Погорельской «Проблемы текстоло¬
гии и источники реального комментария к конармейскому циклу
Исаака Бабеля».
3	РГВА. Ф. 245. On. I. Ед. хр. 77. Л. 378.
158

«Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
Диалог квартирьера Волкова и Лютова в конце
рассказа становится более понятен читателю с уче¬
том комментария:
—	Мы проиграли кампанию, — бормочет Волков
и всхрапывает.
—	Да, — говорю я4.
Комментатор поясняет: «Рейд i-й Конной армии
на Замостье в конце августа — начале сентября 1920 г.
закончился неудачей — армия не смогла взять город
и попала в окружение, из которого вырвалась с боль¬
шими потерями. Сначала она была выведена в резерв,
а затем направлена на Южный фронт для сражений
против белогвардейских войск генерала Врангеля»5.
Из воспоминаний Буденного можно также узнать,
что 30 августа осаждавших город красноармейцев
разогнали войска генерала, командующего польским
Северным фронтом, Юзефа Халлера (Буденный назы¬
вал его Геллер). Известно, что генерал был перебро¬
шен на советско-польский фронт в 1919 г. и принимал
участие в борьбе с Красной армией. Буденный поды¬
тоживал в конце главы «Рейд на Замостье»: «Смертью
храбрых пали десятки замечательных бойцов, ко¬
мандиров и комиссаров. И что самое обидное, даже
ценой этих жертв мы не смогли оказать помощи вой¬
скам Западного фронта. Наступление Конармии на
Замостье превратилось в обособленную операцию,
обреченную на неудачу»6.
Примечания к «Замостью», несмотря на то, что
они дают читателю вполне исчерпывающую инфор¬
мацию, короче тех, которые написаны исследователь¬
4	Бабель И. Э. Указ. изд. С. 147.
5	Там же. С. 561.
6	Буденный С. М. Указ. соч. С. 376.
159

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ницей к другим рассказам «Конармии». Возможно,
в том числе и поэтому поиски источников реального
комментария Погорельской не закончены.
Комментарий к рассказу можно составить ab ovo,
от энциклопедий разных лет. Например, начать с ци¬
тат из «Энциклопедического словаря» Ф.А. Брокгау¬
за и И. А. Ефрона, сравнив словарную статью 1894 г.
с той, что напечатана в «Новом энциклопедическом
словаре», том которого издан незадолго до начала
Первой мировой войны.
Замостье {Zamosc), — у. гор. Люблинской губ., в 1290 в.
от СПб., на рч. Топорнице, впадающей с пр. стороны
в р. Вепрж; родина дома Замойских, положивших ос¬
нование этому городу. Великий гетман Ян Замойский
сильно укрепил город и упрочил его благосостояние.
Основанная им академия в 1774 г. обращена австрий¬
ским правительством в лицей. Яну Замойскому припи¬
сывают также учреждение в 3. банка (вроде ломбарда),
под названием «Mons pietatis», вся прибыль от которо¬
го предназначалась для содержания бедных студентов
при акад. С 1813 г. 3. принадлежало к важнейшим кре¬
постям Царства Польского. Впоследствии крепостные
стены были срыты, и в настоящее время здесь никаких
укреплений не имеется. От прежних времен уцелели
только старинный костел и необитаемый замок...7
В «Новом энциклопедическом словаре» словарная
статья короче, но современнее, в ней учтены новые дан¬
ные переписи населения и некоторые другие факты:
Замостье — уездный гор. Холмской (до 1912 г. — Люб¬
линской) губ., при рч. Топорнице. 14633 жит.; муж.
7	Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона.
Т. XXII. СПб., 1894. С. 209.
160

сКонармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
гимназия; старинный костел, замок; близ города фа¬
брика гнутой мебели. В истории Польши 3. играло
большую роль как крепость (основ, в 1588 г.). В 1648 г.
город выдержал осаду со стороны казаков и татар под
предводительством Тимофея Хмельницкого [сын Бог¬
дана], в 1654 г. — со стороны шведов; в 1705 г. Мазепа
принудил город к сдаче после 5-недельных перегово¬
ров. В 1795 г., по первому разделу Польши, 3. выдержи¬
вало в продолжение почти года осаду русских войск,
после чего польский гарнизон сдался на капитуляцию.
В 1830-31 гг. 3. служило базою для отряда Дверницко-
го <... > и было одною из последних сдавшихся рус¬
ских крепостей8.
Однако все эти сведения не имеют никакого от¬
ношения к «Замостью» Бабеля, хотя какие-то факты
могут быть полезны читателю. Больший интерес мо¬
гут представлять события периода Первой мировой
войны, недалекого прошлого — за шесть лет до ко-
нармейских. Грандиозная Галицийская битва авгу¬
ста-сентября 1914 г., сражение русских с австро-вен¬
герскими армиями, в котором участвовало более двух
миллионов солдат, создало угрозу русского вторжения
в Венгрию и Силезию, нивелировало успехи немцев
в Восточной Пруссии, отвлекло внимание Австро-Вен¬
грии от Сербии. В результате битвы русские войска за¬
няли почти всю восточную Галицию, часть западной
Галиции, почти всю Буковину, осадили Перемышль.
В это время корреспондент крупной московской
газеты «Русские ведомости» Валерий Брюсов находил¬
ся в Варшаве, выезжал на автомобиле к тем местам бо¬
евых действий, куда он мог попасть без официальных
полномочий военных корреспондентов, утвержден¬
8	Новый энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Еф¬
рона. Т. XVIII. СПб., [1913]. С. 207-208.

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ных на должности Верховным главнокомандующим,
что ограничивало его возможности в передвижениях.
В результате большой поездки В. Я. Брюсова с 12 по
18 сентября 1914 г. в «Русских ведомостях» был опубли¬
кован цикл статей под общим названием «Из Варша¬
вы в Ярослав»: «Люблин» (1914. 21 сентября), «В разо¬
ренной стране» (1914.25 сентября); «По Галиции» (1914.
27 сентября); «Ярослав» (1914. 28 сентября). 15 сентя¬
бря 1914 г. Брюсов отправил из Замостья почтовую
карточку жене, Иоанне Матвеевне Брюсовой, с пре¬
дельно коротким текстом: «Привет из Замостья В.»9.
Как и все сохранившиеся послания поэта жене
в период работы корреспондентом во время Первой
мировой, эта почтовая карточка хранится в фонде
Брюсова Российской государственной библиотеки.
Несмотря на краткость послания к Иоанне Матве¬
евне, Брюсов посвятил пребыванию в Замостье объ¬
емный материал в статье «В разоренной стране»,
события которой датированы 16 сентября, и одну из
статей — «По Галиции» — написал в Замостье. В быт¬
ность корреспондентом Брюсов писал очень много,
не имел возможности повторять в письмах то, что
сообщал в газетных публикациях, и эта внешняя сто¬
рона событий была подробно изложена в «Русских
ведомостях» после проверки корреспонденций воен¬
ной цензурой. Известно, что Первая мировая война
в Галиции принесла многочисленные разрушения
и потери, но Замостье в сравнении с другими горо¬
дами и селами Люблинской губернии серьезно не
пострадал, значит, облик этого города к моменту со¬
ветско-польской кампании, скорее всего, мало изме¬
нился. В рассказе Бабеля о нем сказано очень коротко.
Лютов очнулся от тяжелого сна после того, как лошадь
протащила его с полверсты по бурьяну, разодравше-
9	НИОР РГБ. Ф. 386. К. 142. Цд. хр. 16. Л. 29.
1б2

<Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
му лицо. В двух шагах заметил лежавшую передовую
цепь и дальше — очертания города: «Мне видны были
трубы Замостья, вороватые огни в теснинах его гетто
и каланча с разбитым фонарем. Сырой рассвет стекал
на нас как волны хлороформа. Зеленые ракеты взви¬
вались над польским лагерем»10.
Это — вид издалека, так как в город красноармей¬
цы не вошли, в нем не ночевали и могли увидеть ран¬
ним утром лишь его очертания. У Брюсова в его корре¬
спондентском «рейде» на Замостье, напротив, — под¬
робное описание города после изгнания австрийцев.
В очерке много интересных и уникальных сведений,
поэтому часть, посвященную Замостью, стоит проци¬
тировать полностью:
Замостье пострадало значительно меньше, чем
Красностав, хотя и здесь оказалось несколько разру¬
шенных кварталов. Зато средняя, лучшая часть города
уцелела. В Замостье уже вполне возобновилась обыч¬
ная жизнь, и две больших гостиницы, «Виктория»
и «Европейская», делают хорошие дела в наши дни
великого передвижения человеческих масс. Утром
мы видели открытые магазины и кафе, работающие
городские учреждения, гуляющую по улицам публи¬
ку. Замостье — город довольно большой; в нем есть
хорошие улицы, магазины с высокими зеркальными
стеклами, красивые, старинные костелы, ряды много¬
этажных домов, напоминающих любой европейский
центр. Разрушение прошло стороной, и внешний об¬
лик города почти не изменился.
Австрийцы одно время думали обосноваться в За¬
мостье прочно. Было учреждено особое городское
управление, изданы «правила» для населения, по ули¬
цам для поддержания порядка поставлены часовые
10	Бабелъ И. Э. Указ. изд. С. 145.
163

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
и т.д. Жители полны воспоминаний об этой поре вла¬
дычества немцев. Те, которые не успели бежать, одно
время пытались продолжать свои привычные занятия.
Скоро, однако, выяснилось, что это почти невозмож¬
но. Не только соблюдать, но даже запомнить всевоз¬
можные мелочные предписания, изданные австрий¬
цами, было немыслимо. Между тем за несоблюдение
их виновных арестовывали, сажали под стражу, даже
грозили им расстрелом. Сами австрийцы, разграбив
общественное имущество, стали грабить частных лю¬
дей, врывались под разными предлогами в квартиры,
обыскивали их и уносили ценные вещи, в том числе
дамские украшения, часы, шубы... Тогда обыватели на¬
чали прятаться, делали вид, что квартира совершенно
пуста, проводили дни и ночи в сараях, погребах, ван¬
ных комнатах. На улицу отваживались выходить лишь
самые смелые.
Впрочем, и австрийцам, как кажется, жилось
в Замостье не сладко. Все запасы съестного, которые
нашлись в городе, были быстро истреблены. Подвоза
никакого не было; булочники разбежались и хлеба не
пекли. Обозы к армии почему-то не подходили. Слу¬
жанка того дома, где мы нашли приют, рассказывала
нам, что к ней на кухню пришел австрийский офицер
и требовал еды, угрожая револьвером. Она дала ему
хлеба и колбасы, и он набросился на эту подачку, как
человек изголодавшийся, здесь же на кухне.
—	Он так и не вошел в комнаты? — спросили мы.
—	Чтобы я позволила австрийцу войти в комнаты
пана! Да никогда! — с негодованием возразила эта
простая женщина.
В Замостье оказалась возможность пополнить
наши запасы. Мы купили хлеба, консервов; шофер до¬
стал бензина «по справедливой цене», как сказал он.
Проезжая по улицам, мы видели, что у дверей лавок
164

(Конармия»: Текстология, композиция, герои, полемика
распаковывались новые тюки, что покупатели и по¬
купательницы заходили в модные и галантерейные
магазины; в «складах ветчин» висели свежие окорока;
парикмахер с бритвой в руках наклонялся где-то за
окном к своему клиенту, завернутому в белый бала¬
хон. Жизнь вернулась в город, и, если бы не обгорелые
стены домов на окраинах, было бы трудно сказать, что
и здесь так недавно совершались ужасы войны, что
эти торгующие, покупающие, запасающиеся ветчи¬
ной, бреющиеся обыватели так недавно прятались по
погребам и по ванным комнатам, с часа на час ожидая
своей последней минуты.
Было ясное, светлое, чуть-чуть свежее утро. Наш
автомобиль обгонял бесконечные ряды обозов, порой
тянувшихся на несколько верст. Опять мелькали по
сторонам окопы, расщепленные снарядами деревья,
брошенные зарядные ящики, трупы лошадей в кана¬
вах. Оставалось проехать Томашовский уезд, за ко¬
торым уже начинается таинственная Галиция, ныне
властно призываемая к новой жизни11.
Еще впереди великое отступление русских армий
летом 1915 г., когда будут оставлены Варшава, Львов
и другие польские и галицийские города, но в сентя¬
бре 1914-го никто не мог предполагать, что случится
через несколько месяцев. В серии очерков «Из Вар¬
шавы в Ярослав» Брюсова — ощущение окрыляющей
победы, восстановления, начала новой жизни. В рас¬
сказе Бабеля, напротив, — усталость, поражение, опе¬
рация обречена на неудачу, кампания проиграна.
Таким образом, за восемь месяцев пребывания
Брюсова в Польше мы находим упоминание Замостья
в открытке Иоанне Матвеевне Брюсовой и в двух из
четырех статей названного цикла. Нигде далее — ни
11	Русские ведомости. 1914. 25 сентября.
165

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
в письмах жене, ни в сохранившихся в архиве руко¬
писях статей — о Замостье нет ни одного слова, хотя
поэт неоднократно совершал поездки в Белосток, Це-
ханов, Прасныш, Млаву, Люблин, Гройцы, Ковно, Лод¬
зь. Перечень можно продолжить... Тем уникальнее
сведения Брюсова о Замостье во время Первой ми¬
ровой войны, которые, безусловно, могут быть пред¬
ставлены в качестве одного из источников в истори¬
ко-культурном контексте при последующем коммен¬
тарии к одноименному рассказу Бабеля.

II
ПОЭТИКА,
ИНТЕРПРЕТАЦИИ,
ИНТЕРТЕКСТ

Михаил Вайскопф (.Иерусалим)
СОВЕТСКОЕ рождество:
ИУДАИЗМ И ХРИСТИАНСТВО
В ПОЭТИКЕ ИСААКА БАБЕЛЯ
I
Очень многие мемуаристы, включая Т. В. Иванову
и А.Н. Пирожкову, отмечали поразительную таинст¬
венность и вечную любовь Бабеля к мистификациям.
«Он любил прятаться, не говорил, куда идет; его дни
напоминали ходы крота», — вспоминал, например,
Илья Оренбург1. Сплошь и рядом эту свою житейскую
тягу к розыгрышам Бабель переносит на доверчивую
аудиторию. В 1937 г. на одной из писательских встреч
он признался: «Если я выбрал себе читателя, то тут
же я думаю о том, как мне обмануть, оглушить это¬
го умного читателя». Как раз такой подвох мы най¬
дем, например, в «Конце богадельни», где на еврей¬
ское кладбище внезапно вторгается пьяный матрос
Федька Степун — ярый поборник равенства, который
стреляет в небо из нагана. Сомнительно, чтобы все,
даже «умные», читатели в СССР знали об убежденном
религиозном социалисте, эмигранте Федоре Степуне.
Иносказаниями, семантическими ловушками и за¬
гадками насыщена вообще вся поэтика Бабеля. Хоро¬
шо известная ее особенность — примат образности,
1	Цит. по его предисловию к кн.: Бабелъ И. Э. Избранное. Кеме¬
рово, 1966. С. и.
169

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
словесной или символической фактуры над самим
сюжетом. Хотя у Бабеля дано немало ярких фабуль¬
ных решений, основная смысловая нагрузка по боль¬
шей части таится не в них, а именно в фоновом мате¬
риале. При этом различные отрезки одного и того же
повествования группируются по принципу монтажа.
Логически они могут никак не соединяться между со¬
бой (ср. хотя бы «Путь в Броды» или «Вечер») — скорее,
такие фрагменты призваны оттенять или, по выраже¬
нию В. Шкловского, «остранять» друг друга. Между
ними просвечивает некая ассоциативная связь, но ас¬
социации строятся как по смежности, так и по контра¬
сту2. Эффект композиционной целостности зиждется
на единстве риторических приемов. К. Паустовский
вспоминал, как Бабель не раз «кричал в раздражении
на самого себя: “Чем держатся мои вещи? Каким це¬
ментом? Они же должны рассыпаться при первом
толчке” <... > Он сам себе отвечал, что его вещи дер¬
жатся только стилем, но тут же смеялся над собой: “Кто
поверит, что рассказ может жить одним стилем, без со¬
держания, без сюжета, без интриги? Дикая чепуха”»3.
Трудно было бы выявить у Бабеля и какой-либо об¬
щий сюжет, сшивающий его тексты, кроме проанали¬
зированного А. Жолковским и М. Ямпольским нарра¬
тива о приобщении бабелевских героев к какому-ли¬
бо новому статусу, обретаемому в акте эпифании или
инициации (сексуальной и/или писательской). Для
обоих исследователей Бабель — неутомимый вуайер,
который то отождествляется со своим объектом, то —
посредством лукавой мимикрии — от него отчуждает¬
ся. Его позиция — это позиция медиатора, соединяю¬
2	См.: Шкловский В. И. Бабель. Критический романс // Леф. 1924.
№2(6).
3	Паустовский К. Рассказы о Бабеле // Воспоминания о Бабе¬
ле / Сост. А. Пирожковой и Н. Юргеневой. М., 1989. С. 43.
170

Поэтика, интерпретации, интертекст
щего бинарные оппозиции, уже внутренне предраспо¬
ложенные, впрочем, к такому результату4.
Действительно, бабелевские герои нередко про¬
ходят травматические испытания, необратимо меня¬
ющие их жизнь, и совершают для себя поразительные
открытия — как положительного («Пробуждение»,
«Ди Грассо» и пр.), так и отрицательного («История
моей голубятни») свойства. Виртуозный лаконизм
сводит к минимуму мотивировку либо развернутую
подготовку события — чаще всего мы сталкиваемся
только с его ошеломляющим результатом. Фабульные
зигзаги — это сверхмощные разряды семантического
напряжения, исподволь накопленного в тексте. Вре¬
мя настолько спрессовано, что его движение почти
неприметно.
Историософия Бабеля циклична, как в Екклесиа¬
сте, и ахронна, как в Талмуде5. Напомню, в частности,
об отождествлении им чудовищных трагедий, разде¬
ленных необъятными историческими интервалами:
падение Иерусалима — погромы Хмельницкого — ис¬
требление евреев в гражданскую войну. Националь¬
ные катастрофы в еврейской традиции в сознании
писателя синхронизированы траурной датой — 9 Аба
(Девятое ава), которую он встречает в разгромлен-
4	См.: Жолковский А. К., Ямпольский М. Б. Бабель/Babel. М. 1994
(Жолковский А.К. 4.1. Гл. 7; Ямпольский М. Б. Ч. II. Гл. 8-ю),
5	О некоторых мотивах Екклесиаста в драме «Закат» см.: Мар¬
киш Ш. Исаак Бабель // Маркиш Ш. Бабель и другие. М.; Иеруса¬
лим. 1997. С. 24. Идею цикличности в «Закате» и в рассказе «Люб¬
ка Казак» прослеживает Э. Зихер, который в своей замечательной
монографии приводит также библейские и раввинистические ре¬
минисценции, содержащиеся в обоих текстах. См.: Sicker; Efraim.
Babel in Context: A Study in Cultural Identity. Boston, 2012. P. 144-148.
Ж. Хетени «идею постоянства возвращений», как и амбивалент¬
ность образов в «Конармии», толкует в русле бахтинской теории
карнавала. См., напр.: Хетени, Ж. Эскадронная дама, возведен¬
ная в мадонну: Амбивалентность в «Конармии» Исаака Бабеля //
Studia Slavica Hung. XXXI. 1985. Р. 169.
I7i

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ном местечке: «Все как тогда, когда разрушали храм»
(дневниковая запись от 24 июля 1920 г.)6.
Но ахронная схема срабатывает и в пародий¬
но-бытовом контексте, только подчеркивающем ее
значимость для автора, у которого грань между па¬
фосом и иронией легко размывается. В кульминаци¬
онный миг само время истово замирает над Беней
Криком, как над новым Иисусом Навином: «И солнце
встало над его головой, как часовой с ружьем» («Как
это делалось в Одессе»).
Статическая модель хроноса может дополняться
его инверсией. В другой новелле — «Король», откры¬
вающей сборник «Одесских рассказов» и тоже под¬
чиненной травестийно-эпической установке, Бабель
преспокойно запускает время вспять:
— <... > Эйхбаум, — сказал ему Король, — когда вы
умрете, я похороню вас на первом еврейском кладби¬
ще, у самых ворот. Я поставлю вам <... > памятник из
розового мрамора. Я сделаю вас старостой Бродской
синагоги. Я брошу специальность, Эйхбаум, я посту¬
плю в ваше дело компаньоном. У вас будет двести
коров, Эйхбаум. Я убью всех молочников, кроме вас
<... > Я выстрою вам дачу на шестнадцатой станции...7
Как видим, Король сначала собирается с помпой
похоронить будущего покойника, затем сделать его
старостой синагоги, стать его компаньоном и, на¬
конец, выстроить ему дачу. Кстати, в этом рассказе
трижды звучит перевернутая формула угощения: «За-
6	Ср.: Sicker, Е. Op. cit. Р. 143.
7	«Одесские рассказы» и «Конармия» цит. по: Бабелъ И. «Детст¬
во» и другие рассказы / Под ред. Э. Зихера. Иерусалим, 1979.
Остальные произведения цит. по: Бабелъ И. Э. Сочинения. В 2 т. /
Сост., подгот. текста А. Пирожковой, вступ. ст. Г. Белой, коммент.
С. Поварцова. М., 1990.
172

Поэтика, интерпретации, интертекст
кусывайте и выпивайте» (вообще-то сперва выпива¬
ют, а потом закусывают). В пьесе «Закат», где один
из персонажей попрекает молодящегося старика:
«Из понедельника воскресенье делаем, Мендель?» —
а другой осуждающе сравнивает его с Иисусом Нави¬
ном, «сумасбродом, остановившим солнце»8, резоне¬
ры при случае и сами машинально готовы сдвинуть
время назад — от ужина к обеду: «Еще курицы не
вставали, а меня будит Арье-Лейб: бегите к Крикам,
рабби, у них ужин, у них обед».
Автобиографические и прочие реалии у Бабеля
могут сходу меняться соответственно ближайшему
поэтическому заданию либо политической конъюн¬
ктуре9. Персонажи лишены психологической эволю¬
ции и лишь раскрывают контрастные грани своего
характера по вызову обстоятельств: таковы Трунов,
Афонька Вида, сестра Сашка и т.д. При необходимо¬
сти стремительно варьируется даже их облик, напри¬
мер наружность мнимого «глухаря» в «Иванах». Спер¬
ва, в той сцене, где изувер Акинфиев, повозочный
ревтрибунала, стреляет у него над ухом, о дьяконе
говорится, что над «громадой его лысеющего чере¬
па летал легкий серый волос» (здесь и далее курсив
мой. — М. В.). А через пару страниц, в конце новел¬
лы, показано, как замученный дьякон ползет на коле¬
нях, «весь опутанный поповским, всколоченным воло¬
сом» (которого, впрочем, и быть не могло, так как его
призвали в Красную армию). Просто в первом случае
8	См.: Falen, James. Isaac Babel: Russian Master of the Short Story.
Knoxville, 1974. P. 219.
9	См. хотя бы выдуманную им историю о службе в ЧК: Freidin,
Gregory. Two Babels — Two Aphrodites: Autobiography in Maria and
Babel’s Petersburg Myth // The Enigma of Isaac Babel: Biography, His¬
tory, Context / Ed. by G. Freidin. Stanford, 2009. P. 32. Cp.: Повар-
цов C.H. Причина смерти — расстрел: Хроника последних дней
Исаака Бабеля. М., 1996. С. 7.
173

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
автору важно было педалировать сам акустический
эффект измывательства над злосчастным симулянтом,
так сказать, оголив его череп для револьверного гро¬
хота, а во втором — подытожить страдальчество ко¬
ленопреклоненного клирика, придав рисунку житий¬
но-иконописный оттенок. Адаптируясь к динамике
повествования, эволюционирует и портрет его гони¬
теля: сначала Акинфиев наделен был «ослепительны¬
ми зубами» — но тут же мы узнаем, что он «шепеля¬
вит»; а в рассказе «После боя» у него имеется лишь
один «длинный зуб, качавшийся в черном рту, как бе¬
реза на большаке». В «Эскадронном Трунове» описано,
как сдавшиеся в плен поляки побросали свою одежду
и остались в нижнем белье: «Это была их уловка для
того, чтобы мы не отличили по обмундированию офи¬
церов от рядовых». Тем не менее одного из пленных
Трунов зарезал — и тогда Андрюшка Восьмилетов
«стал стаскивать с умирающего штаны». (На этот раз
Бабелю важнее было обрисовать само мародерство,
пожертвовав логикой изложения.)
Есть и фабульные противоречия, отразившие
трагическое недоумение автора по поводу столь за¬
нимавшей его чекистско-палаческой среды. Главарь
налетчиков Фроим Грач приходит к новому «хозяину»
одесской ЧК — москвичу Владиславу Симену, чтобы
отговорить его от казней и спасти своих друзей. Тот
угощает старика чаем и коньяком — а потом приказы¬
вает его расстрелять. За вычетом угощения ситуация,
в сущности, достаточно ординарная для этого ведом¬
ства — но весь фокус в том, что начальник, прислан¬
ный из столицы, одержим, казалось бы, стремлением
к законности. Сразу же после расстрела он проводит
собрание о новых правилах делопроизводства. Симен
делал доклад о непорядках, которые он застал, о не-
174

Поэтика, интерпретации, интертекст
грамотных приговорах, о бессмысленном ведении
протоколов следствия. Он настаивал на том, чтобы
следователи, разбившись на группы, начинали за¬
нятия с юрисконсультами и вели бы дела по формам
и образцам, утвержденным Главным управлением
в Москве.
Каким бы маразмом ни выглядела чекистская
юстиция, насаждаемая Сименом, ясно все же, что она
отнюдь не предусматривала произведенную им спеш¬
ную ликвидацию посетителя — без всяких там «про¬
токолов» и «приговоров».
Разнобой подрывает и псевдоисповедальные де¬
кларации Бабеля. Стоит сопоставить, к примеру, офи¬
циозно-оптимистическую концовку «Дороги», где
автор восхваляет свою «превосходную жизнь, пол¬
ную мысли и веселья», с заключительными строками
«Первой любви», где он скорбит о «раннем, ужасном
своем увядании». Правда, эти произведения разделе¬
ны значительным временным промежутком. Иначе
обстоит дело в двух новеллах: «Рабби» и «Сын рабби».
В «Конармии» они предусмотрительно разведены ме¬
стами: «Рабби» — девятый по счету, а «Сын рабби» —
тридцать четвертый и последний (до 1933 г.) тексты
книги, что несколько затрудняет их сличение. Однако
в своей первой, журнальной, публикации они появи¬
лись вместе — фактически как единое, хотя и двух¬
частное сочинение10. Тем заметнее должны были вы¬
глядеть резкие расхождения между ними.
В «Рабби» юный Илья Брацлавский, единствен¬
ный сын цадика, — это злобный психопат просве¬
тительского пошиба, который глумится над родной
верой, демонстративно зажигая огонь в субботу (что
10	Красная новь. 1924. № 1. В последующих изданиях сами тек¬
сты особых изменений не претерпели.
175

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
категорически запрещено иудеям): «Сын рабби ку¬
рил одну папиросу за другой среди молчания и мо¬
литвы». А из продолжения («Сын рабби»), где этот
персонаж уже предстает красноармейским коман¬
диром и святомучеником революции, умирающим
в поезде на руках у Лютова, явствует, что, оказыва¬
ется, в тот субботний вечер, четыре месяца назад, он
вовсе не курил и не бунтовал — напротив, вел себя
вполне благочестиво, углубившись в Писание. Теперь
повествователю вспоминается «повисшее над Тора¬
ми безжизненное, покорное, прекрасное лицо Ильи,
сына рабби, последнего принца в династии...». Для
этой его тогдашней набожности Лютов задним чис¬
лом предлагает идеологическое алиби: «— <...> вы
не были тогда в партии, Брацлавский. — Я был тог¬
да в партии, — ответил мальчик <... > — но я не мог
оставить мою мать...» Однако, продолжает он, «мать
в революции — эпизод. Пришла моя буква, буква Б,
и организация услала меня на фронт...»
Соединить два жития коммуниста Брацлавского
не легче, чем склеить Ленина с Маймонидом из его
походного пантеона, но логическая несовместимость
нарративов скрадывается благодаря суггестивному
блеску изложения.
Этой контроверсальной стратегии Бабель при¬
держивается не только на фабульном уровне. Метасю-
жетную функцию, как правило, выполняет у него тот
или иной стабильный мотив, а чаще целый комплекс
внутренне взаимосвязанных, но внешне разнород¬
ных или просто контрастных смысловых элементов,
скрепляемых стилем. Это своего рода опорные точки,
маркеры, вокруг которых клубится действие. К подоб¬
ным семантическим сгусткам писатель питает такое
же пристрастие, как его пан Аполек — «к знакомым
лицам». Так выстраиваются пульсирующие серии из
176

Поэтика, интерпретации, интертекст
микросюжетных блоков, кочующих по разным произ¬
ведениям. Одни и те же мотивы или даже группы мо¬
тивов могут вовлекаться в разные сочетания, меняя
тем самым свою окраску. Нередко это действительно
вполне «хасидское», но стимулированное всей поэти¬
кой Бабеля скольжение по вертикали небо — земля:
высокий символ легко сползает в пародию, а пародия
отсвечивает высокой символикой.
В наборе его дихотомий превалирует все же архе¬
типическое пересечение смерти и зачатия («поцелуи
раздавались на могильных плитах»), пресловутое дву-
единство tomb and womb, как бы они ни назывались;
вся соль — в мозаичной специфике любых компо¬
нентов этого набора, резко — порой полярно — ме¬
няющих свою роль и удельный вес в зависимости от
контекста. Что касается tomb, то здесь приходится
напомнить об интересе Бабеля к «острому, пряному,
смертельному» (Вяч. Полонский) материалу — мор¬
ги, экзекуции, кладбища, слепота, всевозможные те¬
лесные изъяны и пороки. По его брейгелевским про¬
странствам дефилирует нескончаемый парад уродов,
равно пригодных и в мученики, и в палачи, а порой
и в шуты. У Бабеля незрячесть, как и глухота, — по¬
нятие тоже амбивалентное: она может примыкать
к обычному набору гибельных увечий (ср. ранний
очерк «Слепые»), а вместе с тем быть приметой со¬
циальной, национальной либо психологической чу-
жеродности — но равно и духовной косности, огра¬
ниченности героя («Линия и цвет») или же, наоборот,
знамением его провидческой мудрости. Автор охотно
обыгрывает и смешивает все эти трактовки, услож¬
няя и маскируя смысловую подоплеку произведения.
Ряд его семантических узоров требуют усвоения
их культурного кода, иногда, впрочем, довольно про¬
зрачного. Дж. Фейлен подчеркивает, что помпезно
177

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
цитирующий Библию Арье-Лейб из «Как это делалось
в Одессе» травестийно замещает собой речистого
Аарона, а его сосед по стене, «шепелявый Мойсей-
ка», — косноязычного Моисея; что Мендель в «Зака¬
те» — это пародия на Самсона (последний же, в свою
очередь, традиционно причислялся к прообразам Хри¬
ста)11; что аполлоническую символику в чертах худож¬
ника Аполека подтверждает его манера носить с со¬
бой белых мышей: ведь это зверьки Аполлона, одно
из обозначений которого — Сминфейский, т.е. Мы¬
шиный12. В то же время Морис Фридберг в показе вы¬
пивохи Аполека подметил и еврейскую ироническую
ноту: на идише слово «а-поляк» — синоним пьяницы13.
При случае Бабель и впрямь этимологизирует то
или иное слово в самом сюжете. Например, в «Моем
первом гусе», где приобщение героя к новому «родно¬
му дому» включает вместе с мотивом жертвы и при-
кровенный мотив перехода в чужую веру — в некое
полухристианство-полуязычество. Вокруг своего ко¬
телка со свининой14 (разумеется, запретной для евре¬
ев) казаки, принимающие Лютова к себе, сидят, «как
жрецы»: тут актуализировано исходно-гастрономиче¬
ское значение слова «жрец». Этот прием затрагивает
как еврейскую, так и русско-украинскую языковую
стихию. Вот совершенно элементарные примеры.
В рассказе «Закат» к своему изувеченному мужу мадам
Горобчик «приблизилась, подпрыгивая, как воробей»;
но слово «горобец» («горобчик») по-украински озна¬
11	См.: Falen, J. Op. cit. Р. ю8, 219.
12	См.: ibidem, р. 186; Sicker; E. Op. cit. P. 130-131.
13	Cm.: Sicker,; E. Op. cit. P. 273. У самого Зихера говорится о сю¬
жетной реализации имени Шмерель в рассказе «Пан Аполек»,
а также фамилий Крик, например, в драме «Закат» (со ссылкой
на М. Шрайера), Цудечкис (от слова «чудо»), Мугинштейн. См.:
ibidem, р. 103,144, 273.
14	См.: ibidem, р. 174.
178

Поэтика, интерпретации, интертекст
чает именно «воробей». «Эскадронный Трунов» начи¬
нается с похорон — с показа героя, лежащего в гробу;
но слово «труна» по-украински — это и есть «гроб».
Встречаются, конечно, более изощренные ком¬
бинации. Напомним, что свою Богоматерь Аполек
списал с экономки ксендза — пани Элизы, а блудни¬
цу Марию Магдалину (негатив и мифологический
субститут Богоматери) — с «еврейской девушки Эль-
ки <...> матери многих подзаборных детей». Но обе
они — Элиза и Элька — носят, по сути, одно и то же
имя: Елизавета, по-еврейски Элишева (Элька — его
простонародная форма). Так звали родственницу —
и как бы функционального двойника — Св. Девы:
почти одновременно с ней она родила сына — Иоан¬
на; изображением последнего и предваряется само
действие новеллы. Хотя Иоанн Креститель срисован
не с еврея, у него имеется все же еврейский корре¬
лят — выкрест Янек (ставший моделью для апостола
Павла, порвавшего с иудаизмом): Янек — уменьши¬
тельная форма имени Иоанн.
Угрюмый анархист и вечный революционер Си¬
доров из «Солнца Италии» пишет письмо неведомой
нам Виктории — «невесте, которая никогда не будет
женой»15. Он делится с ней заветной мечтой — уехать
в Италию; но вся его цель — убить тамошнего короля.
«Италия, она вошла в сердце, как наваждение. Мысль
об этой стране, никогда не виданной, сладка мне, как
имя женщины, как ваше имя, Виктория...» Конечно,
перед нами каноническое сплетение эроса и смерти;
только на сей раз оно маркировано у Бабеля тожде¬
15	В первой, журнальной, редакции («Сидоров») уточнялось:
«моей невесте». Любопытно, что к предложению неприкаянного
героя отправить его в «одесское Чека», поскольку «оно очень тол¬
ковое», здесь поначалу было прибавлено: «и очень убийственное».
См.: Красная новь. 1924. № 3.
179

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ством номинаций: возлюбленной Виктории отвечает
имя будущей жертвы — короля Витторио (или Вик¬
тора Эммануила, как называет его рассказчик). Сам
же культ Виктории он взял из одноименного и весьма
пафосного романа Кнута Гамсуна (этого автора Ба¬
бель, судя по дневнику, читал как раз во время поль¬
ской кампании). У Гамсуна Виктория — это невеста,
которая никогда не выйдет замуж; а герой, спасаясь
от своей любви к ней, надолго уезжает в Италию. Но
за образом вечной невесты у Бабеля просвечивает
также подсказанная Богородичной литургикой («Не¬
веста Неневестная») и монастырской риторикой рус¬
ская литературная традиция — вплоть до «Невесты»
Чехова, народовольческой и большевистской лирики.
Есть и другие имена, навеянные литературными
прецедентами. В рассказе «Иван-да-Марья» один из
участников корабельной экспедиции — злой и без¬
душный комиссар, «мучитель России», которого зовут
Ларсон. Возможно, его прототип — бесчеловечный
капитан Ларсен из «Морского волка» Джека Лондона.
Примечательна в «Карле-Янкеле» (1931) биография
одного из сыновей кузнеца Иойны — Семена Брут-
мана. В гражданскую войну он поступил «к Примако¬
ву — в дивизию червонного казачества. Его выбрали
командиром казачьего полка, и потом, когда диви¬
зию развернули в корпус, он стал комдивом» (пер¬
вая публикация, 1931)- Несомненно, прототипом для
Брутмана послужил близкий друг Бабеля — и многих
других писателей — Гутман, сначала командовав¬
ший полком, а затем 2-й червонной дивизией. Прав¬
да, свою фамилию Давид Гутман еще до революции
сменил на Шмидт (в память о прославленном лейте¬
нанте)16. Но слово «шмидт» — и по-немецки, и на иди¬
16	Подробнее о Гутмане-Шмидте см: ПоварцовС.Н. Указ. соч.
С. 66-68 (приводится библиография, включающая и колоритную
180

Поэтика, интерпретации, интертекст
ше — это «кузнец»; и Бабель, соответственно, делает
Брутмана сыном кузнеца.
Последующая драма червонного казака пролива¬
ет некоторый свет на тактические зигзаги писателя.
В годы внутрипартийной борьбы Шмидт энергично
поддержал Троцкого — и, естественно, попал в опа¬
лу, подытоженную его гибелью (расстрелян он был
в 1937-м в звании комбрига). Бабель, который по¬
святил «Мите Шмидту, начдиву второй червонной»
«Жизнеописание Павличенки, Матвея Родионыча»,
уже в 1926-м, в книге «Конармия», предусмотритель¬
но снял это посвящение, а в публикациях «Карла-Ян-
келя», выходивших после 1931 г., разжаловал своего
начдива в командиры полка.
При всем том, приспосабливаясь к условиям, Ба¬
бель пока что старается удержать за собой и некото¬
рый резерв политического вольнодумства. В1927 г. он
пишет ерундовый, позаимствованный из казенного
фельетона и, казалось бы, совершенно конъюнктур¬
ный киносценарий — «Китайская мельница (Проб¬
ная мобилизация)». Егор Живцов, комсомольский
секретарь, проникается безмерным сочувствием к уг¬
нетенным трудящимся Китая и объявляет было у себя
в деревне всеобщую «мобилизацию на защиту китай¬
ской революции», которая подается в комических то¬
нах. Но героя все же одолевают сомнения — его боль¬
ше воодушевляют электрификация СССР и местные
хлопоты: мельница разрушена, и зерно приходится
молоть «у богатеев». В тяжких раздумьях он листа¬
ет сочинения Ленина и радостно натыкается на ме¬
сто, которое все ему разъясняет («Светлеющее лицо
историю о том, как в 1927 г. в Кремле троцкист Шмидт пригрозил
Сталину, что отрубит ему уши); Якир И. Э. Десять лет тому назад.
Харьков, 1928. С. 21; ДубинскийИ.В. Примаков. M., 1968. С. 53, 82.
Лев Никулин даже называл Шмидта «самым близким другом» пи¬
сателя. См.: Воспоминания о Бабеле. С. 138.
181

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Живцова»). «Китайские братья самосильно управ¬
ляются», — возвещает он теперь своим подопечным
и велит им спешно «заниматься текущими делами —
починить мельницу на все юо% задания».
Понятно, что коллизия обозначает достигнутую
в 1927 г. полную победу сталинско-бухаринского ЦК
над Троцким с его манией «мировой революции»
и требованием активного участия в китайских де¬
лах17. Возобладал изоляционистский курс Сталина
на «строительство социализма в одной отдельно
взятой стране», который интерпретировался левой
оппозицией как коварная победа «термидора» и вы¬
рождение большевизма. Агитационная кампания
развертывается сталинским руководством с сакраль¬
ной опорой на хитроумно препарированные ленин¬
ские цитаты — и эта ритуальная практика тоже за¬
печатлена в сценарии. Лишь одна деталь привносит
в него выразительные коррективы. Услышав вердикт
Живцова, ошарашенные комсомольцы «усмехаются»,
и на экране возникают титры: «Перехитрил... рябой
черт...» Секретарь ячейки выглядит, однако, иначе:
он «прыщавый, длинноволосый», но вовсе не рябой.
Под хитрым «рябым чертом» в стране подразумевали
именно Сталина.
В рассказе «Гапа Гужва» (глава из предполагаемо¬
го романа) «рябым огнем» опалено также лицо ново¬
го «уполномоченного по коллективизации» — страш¬
ного «вороньковского судьи», присланного вместо
прежних, неэффективных начальников и «прозван¬
ного в районе “двести шестнадцать процентов”. Этой
17	О литературном отображении этой ситуации 1927 г. в связи
с китайской темой см.: Одесский М., Фельдман Д. Легенда о вели¬
ком инквизиторе, или Почему в Шанхае ничего не случилось //
Ильф И. А., Петров Е.П. Двенадцать стульев. Первый полный ва¬
риант романа. М., 1997. С. 13-16.
182

Поэтика, интерпретации, интертекст
цифры он добился на хлебозаготовках в буйном селе
Воронькове», и ее, многозначительно добавляет ав¬
тор, облекали «тайны, песни, народные поверья». Как
убедительно доказывает 3. Бар-Селла в своей статье
«Исаак Бабель и “революция сверху5’»18, его сохранив¬
шиеся тексты о раскулачивании — это исполненное
ужаса повествование о конце света и о Страшном
суде. Отсюда, уточняет исследователь, само появле¬
ние символического судьи. На мой взгляд, определе¬
ние «вороньковский» отчасти тоже было подсказано
образом вороного коня из Апокалипсиса. Последняя
аллюзия подтверждается финальными сценами «Кон¬
ца богадельни», напечатанного почти одновремен¬
но с «Гапой Гужвой»: здесь стариков обрекает на го¬
лодную смерть заведующий комхозом («И вот этих
убрать») — чужак, приехавший из города на «пролет¬
ке, запряженной высокой вороной лошадью».
Сюда необходимо прибавить и указание на соб¬
ственно литературный генезис «вороньковского су¬
дьи». След его ведет, как мне думается, к нашумевше¬
му роману В. В. Вересаева «В тупике», выдержавшему
семь изданий, причем последнее из них каким-то чу¬
дом вышло в разгар коллективизации — в 1930-м (т. е.
за год до «Гапы Гужвы»). В этой книге, которой пред¬
послан эпиграф из дантовского «Ада», в город приез¬
жает, взамен прежних, новый, образцовый каратель —
знаменитый своей безжалостностью чекист Воронъко,
«палач Украины» (с «воронъковским судьей» его сбли¬
жают и такие подробности, как холодное спокойствие,
очки, аскетическая неприхотливость в быту).
Однако бабелевский «уполномоченный», мастер
хлебозаготовок, вобрал в себя заодно черты смеж¬
18	См.: Бар-Селла, 3. Исаак Бабель и «революция сверху» // Ма¬
териалы XXI Международной ежегодной конференции по иудаи-
ке (Академическая серия). Вып. 50. М., 2014. С. 474-485.
183

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ного вересаевского персонажа. Это изображенный
сразу же вслед за Воронько, на соседних страницах,
«комиссар продовольствия» Колесников, энергично
возглавляющий продразверстку. У него «вагоны хле¬
ба вырастают, как из земли»; он «жесток невероятно.
Мужиков десятками расстреливал. И так равнодушно,
деловито, — будто баранов <... > — А зато его уезд по
количеству представленного хлеба оказался первым
в России»19.
Следы вересаевской книги заметны также во
«Фроиме Граче», законченном, очевидно, вскоре по¬
сле «Гапы Гужвы» и «Колывушки» и не напечатанном
при жизни Бабеля. Налетчик Миша Яблочко говорит
Фроиму о чекистах, не знающих «человечества»: «Они
давят нас в погребах, как собак в ямах. Они не дают
нам говорить перед смертью». Последующая гибель
самого Грача подтверждает эти слова, но вместе с тем
они звучат прямой цитатой из Воронько, который
восхваляет за эффективность большевистский террор
как «бесследное уничтожение в подвалах, без <...>
торжественных последних слов»20. Во «Фроиме Граче»
Бабель имеет в виду, конечно, не только истребляе¬
мых бандитов — да и само прозвище Яблочко, вместе
с участью человека, зашедшего в ЧК и не вернувшего¬
ся оттуда, рассчитано на общепонятные песенные ас¬
социации более широкого свойства: «Ой ты, яблочко,
Куды котишься?21 В ВЧК попадешь, Не воротишься!»
Одной из центральных тем Бабеля были, как из¬
вестно, взаимоотношения двух культур — русской
и еврейской. К ней мы теперь и обратимся, используя
19	Вересаев В. В. В тупике. 7-е изд. // Вересаев В. В. Поли. собр. соч.
В 12 т. Т. 9. М., 1930. С. 196, 203-205, 209-210.
20	Там же. С. 204.
21	К слову сказать, в «Иванах» этой симптоматической цитатой
кучер окликает обреченного дьякона: «— Куды котишься, зем¬
ляк?» «Яблочко» напевает и одна из героинь драмы «Мария».
184

Поэтика, интерпретации, интертекст
в нашей работе все ту же технику ключевых аллюзий
и мотивно-символических ассоциаций.
II
Позицию Бабеля в качестве посредника между неев¬
рейским и еврейским мирами Ш. Маркиш опреде¬
лил как «двойной взгляд — изнутри и извне», взгляд,
углубляющий изображение и сообщающий ему объ¬
емность. В «Конармии» эта «гармоничность в раздво¬
енности» сочетает и притяжение к каждой из обеих
сторон, и резкое отталкивание от нее, к которому
прибавляется общая неприкаянность еврейского ин¬
теллигента и его «национальная отчужденность» от
свирепой чужой среды. С годами, однако, еврейская
составная у Бабеля тускнеет (символика «Заката»),
поскольку под натиском ассимиляции необратимо
тускнеет и сама еврейская жизнь в Советском Союзе22
(как ни странно, Маркиш при всем том верил в ис¬
кренность бабелевского советизма, всерьез принимая
стратегию выживания за беззаветную преданность
режиму). В наше время в литературоведении доми¬
нирует именно эта негативистская тенденция, пред¬
ставленная Э. Зихером (и несколько иначе Д. Розенсо-
ном в его недавней кандидатской диссертации): хотя
нередко обе сферы у Бабеля действительно тяготеют
к сближению, форсированному официальной идеоло¬
гией, практически любая попытка межнационального
симбиоза для еврейства чревата гибельным «закатом».
Разделяя в принципе такой взгляд, я, однако, хотел
бы вкратце проследить проблему синтеза преимуще¬
ственно под углом христианских — новозаветных —
или смежных мотивов, которые вступают у писателя
22	Маркиш Ш. Указ. соч. С. 13,16-25.
185

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
в напряженное взаимодействие с его еврейской ком¬
понентой. Я надеюсь также, что этот подход поможет
более отчетливо прояснить связь идеологем Бабеля
с его поэтической техникой.
Русско-еврейские отношения фокусируются у него
вокруг нескольких парадигматических фигур, главное
место среди которых занимает, естественно, личность
Христа, подверженная многочисленным превращени¬
ям, подсказанным как культурно-историческими пе¬
рипетиями эпохи, так и переменчивыми установками
самого автора. Подобно иным важнейшим мотивам,
черты его Иисусов и сопутствующих евангельских
лиц23 диффузны, они мигрируют по разным мировоз¬
зренческим зонам и собираются в прихотливые ком¬
бинации. Есть в этом наборе, как известно, и траве-
стийно-эротические спасители обоего пола: таковы
постельный избавитель невесты Деборы из апокри¬
фа пана Аполека, «распятая» Раиса из рассказа «Гюи
де Мопассан»24 и всевозможные блудливые «богоро¬
дицы», сифилитический праведник, пастух Сашка
Христос25 — он же по совместительству сексуальный
Орфей, несущий, подобно Христу Аполека, телесную
благодать обездоленным женщинам.
Изредка фигура ангела или Божьего Сына, как
в «Иисусовом грехе», может пародироваться, но за
этим фарсом приоткрывается глубокий мировоз¬
зренческий слой, требующий пристального изуче¬
ния (к сожалению, невозможного в пределах данного
23	См.: Falen, J. Op. cit. Р. 178-179.
24	Ямпольский соотносит ее внешность — пятна на коже
как «стигматы», сходство со змеей — одновременно и с Иису¬
сом, и с дьяволом; отмечено и ситуативное сходство ее появле¬
ния с теофанией в рассказе «У Святого Валента». См.: Ямполь¬
ский М. Б. Указ. соч. С. 251, 280.
25	См.: Falen, J. Op. cit. Р. 176-177; Sicker; Е. Op. cit. P. 140; Ямполь¬
ский M. Б. Указ. соч. С. 273.
186

Поэтика, интерпретации, интертекст
материала). Порой новозаветные реминисценции
сплетаются у Бабеля с темой антисемитизма, и тогда
Иисус выглядит специфическим божеством погро¬
мов. Естественно, что в еврейской памяти, травми¬
рованной юдофобией, его образ мог восприниматься
принципиально иначе, чем в Евангелии, — так, Зихер
в рассказе Аполека об Иисусе и Деборе заподозрил
воздействие еврейской средневековой «Истории Ии¬
суса» — «Толдот Ешу» (она же «История о повешен¬
ном»)26, но у бабелевского апокрифа можно отыскать
вдобавок и гностические источники.
В «Истории моей голубятни» рассказчик вспо¬
минает о погроме, который разразился, когда ему
было десять лет, и в котором убили его двоюродно¬
го деда. В качестве ключевой инфернальной фигуры
здесь изображен безногий торговец Макаренко, на
евангельский манер любимый детьми (им он прода¬
ет папиросы). Его жена считает вслух награбленные
ею дешевые вещи, и их жалкий перечень приводит
инвалида в ярость. С горечью взывает он к «людям»,
ставя их в пример своей бесталанной супруге: «Люди
полотно целыми штуками носят, у людей все, как у лю¬
дей, а у нас чепцы...» Ср. там же обмен репликами:
«— Куда люди побегли? <... > — Люди все на Собор¬
ной <...> там все люди, душа-человек...» В погроме
акцентирована именно эта, так сказать, всечелове¬
ческая, «соборная» его природа, т.е. почти единодуш¬
ный порыв к грабежу и насилию. Само слово «люди»
делается тут рефреном, акцентирующим образ калеки
как травестийного заместителя Сына человеческого.
Подобно ему, персонаж обречен «за всех» на му¬
чения; выходит, он тоже претерпел от евреев, не су¬
мев поживиться их добром. «— Чепцы! — закричал
Макаренко, задохся и издал такой звук, как будто он
26	См.: Sicher, Е. Op. cit. Р. 139.
187

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
рыдает, — видно, меня, Катерина, Бог сыскал, что
я за всех ответить должен...» И тут калека замечает
возле себя Бабеля — еврейского мальчика с только
что купленными голубями. «— Меня, што ль, Бог сы¬
скал, — сказал он безжизненно, — я вам, што ль, сын
человеческий...» Он убивает голубя, ударив им маль¬
чика по лицу. Поднявшись с земли, тот возвращается
домой сквозь погромное ликование: он идет, плача, «в
убранстве окровавленных перьев». В этом уборе раз¬
личим, конечно, кровавый венец распятия, но Зихер
подчеркивает здесь и трагическую аллюзию на би¬
блейский мотив голубя — жертвы, приносившейся
в Иерусалимском храме27.
Как апофеоз погрома на улице появляется крест¬
ный ход, и возносятся «хоругви с гробовыми угодни¬
ками», которых в реальности замещает, однако, уби¬
тый дед героя. Во второй части рассказа, получившей
отдельное название — «Первая любовь», псалмы
над покойником должен будет читать старый ша-
мес — «ужасный этот еврей Аба». В самом его имени
актуализирована память о национальных трагеди¬
ях — о дне Девятое ава и разрушении Иерусалим¬
ского храма, предварившем исторический триумф
христианства. Теперь, с приходом шамеса, картина
праздничного избиения евреев словно бы подыто¬
живается напечатанным в газете царским манифе¬
стом, который с нелепыми, нечаянно пародийными
интонациями зачитывает за столом этот «ужасный»
гость: «Граждане свободной России, с светлым вас
Христовым Воскресением...» Подоплека сцены ясна:
«Христово Воскресение» для евреев оборачивается
Девятым ава.
Иногда Бабель как бы вскользь затрагивает и глу¬
бинные теологические предпосылки христианской
27	См.: Sicker, Е. Op. cit. Р. 51.
188

Поэтика, интерпретации, интертекст
юдофобии. В «Первой любви» выведен испитой рабо¬
чий Власов (негативный двойник рабочего Власова из
горьковской «Матери», как считает Бар-Селла), кото¬
рый во время погрома бредет за ограбленным отцом
героя, втолковывая ему:
— На молокан должна быть похожа наша жизнь
<... > но только без Бога этого сталоверского, от него
евреям выгода, другому никому...
И Власов с диким отчаянием закричал о сталовер-
ском Боге, пожалевшем одних евреев.
Без всякого сомнения, под «сталоверским» Богом
в его темных тирадах подразумевается демонический
Бог Ветхого Завета и покровитель иудеев — злой де¬
миург гностической традиции, он же Сатанаил бого¬
мильства. Вопрос о бабелевских источниках тут был
бы излишним: начало XX в. изобиловало компиляци¬
ями на эту тему, широко востребованную и в России;
к ним прибавлялись антисемитско-маркионитские
сочинения нового, немецкого типа. В то же время ев¬
рейскому ветхозаветному божеству у гностиков про¬
тивопоставлялся истинный, но неведомый «иной бог»,
суливший спасение28. Скорее всего, как раз на эту
манящую, но заведомо недостижимую альтернативу
указывает туманное окончание приведенной мной
цитаты: «Власов вопил, спотыкался и догонял неве¬
домого своего Бога». В принципе, такая богословская
эрудиция, конечно, маловероятна для простого рабо¬
чего, однако Бабеля это, по-видимому, не слишком за¬
ботило — как мы уже видели, для него вообще харак¬
терны всевозможные фокусы и намеки, рассчитанные
не на массового, а на квалифицированного читателя.
28	Подробнее см., напр.: Jonas, Hans. The Message of the Alien God
and the Beginnings of Christianity. Boston, 1958.
189

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
В «Конармии» мы не найдем тонко замаскирован¬
ного гностицизма «Первой любви», и в целом тут пре¬
обладает совершенно другой духовный настрой, в ко¬
тором смешаны изуверская жестокость и жадность,
героизм, самоотверженное товарищество и фанатич¬
ная, поистине религиозная любовь к коням. Евангель¬
ская любовь к ближнему, прощение обид и знамени¬
тое речение о щеке (Мф., 5*38-39) заменяются здесь
садистской местью, что отмечали Зихер и Бар-Селла29,
разбирая «Жизнеописание Павличенки...». Вместе
с тем, как подчеркивал Ш. Маркиш, к этой среде абсо¬
лютно неприложимы и нравственные устои так назы¬
ваемого Ветхого Завета, его Десять заповедей, вклю¬
чая, естественно, и повеление «Не убий». Но прежде
всего критик подразумевал заповедь о почитании ро¬
дителей, противопоставляя соответствующую еврей¬
скую традицию «Одесских рассказов» и их трагиче¬
ский финал в «Закате» текстам наподобие «Письма».
Напомню, что герой этого рассказа, малолетний ка¬
зак, лишь «во вторых строках» своего послания при¬
дурковато-будничным тоном, среди прочих дел, сооб¬
щает матери об отцеубийстве.
Конечно, о значении для Бабеля коней и верховой
езды написано очень много, а одна американская ис¬
следовательница на полном серьезе даже приписала
красным кавалеристам веру в то, что кони являются
их отцами, и посредством этого зоологического чуда
нашла политкорректную почву для сближения отце¬
любивых евреев с конелюбивыми казаками. Остав¬
ляя в стороне столь анекдотические трактовки, будет
уместно все же обратить внимание не только на «вто¬
рые», но и на те «первые строки» «Письма», где конь
Степа действительно с избытком заменяет герою уби-
29	См. в настоящем сборнике статью 3. Бар-Селлы «Иосиф Ужас¬
ный: От текстологии к композиции».
190

Поэтика, интерпретации, интертекст
того родителя и где он непосредственно соотнесен
с домашним иконостасом, причем гигиеническая за¬
бота о лошадиных ногах вменяется чуть ли не в глав¬
ную религиозную добродетель: «Просю вас, любезная
мама Евдокия Федоровна, обмывайте ему непремен¬
но ноги мылом, которое я оставил за образами, а если
папаша мыло истребили, так купите в Краснодаре,
и Бог вас не оставит». У взводного, героя рассказа
«Афонька Вида» (где и встречается казацкое поэтиче¬
ское упоминание о коне как «друге» или «отце»), уби¬
вают коня — кстати, тоже Степана, и, прощаясь с ним,
безутешный наездник «бьет ему поклоны, как клику¬
ша в церкви». Да он и сам уподобляется распинаемому
Иисусу: «Запекшаяся голова взводного с перекошен¬
ным ртом валялась, как распятая, на сгибе седла».
Клянясь отомстить «несказанной шляхте», герой
в ярости обещает «до сердечного вздоха дойти, до
вздоха ейного и богоматериной крови». Эта матерная
брань, всегда сопряженная с богохульством и поноше¬
нием Богородицы, тоже вызывала оторопь у Бабеля,
воспитанного в совершенно иных правилах. Доста¬
точно сравнить, например, в его дневнике за 20 июля
1920 г. мрачное описание «совершенно идиотической
ругани» конармейцев («Спаса мать, гада мать <...>
Бога мать») с проникновенным рассуждением Гедали
о матери в рассказе «Рабби».
Не казаки, а еврей, вернее, криптоеврей Лютов
в «Конармии» неизменно берет на себя роль защитни¬
ка христианства, как и родственных ему гуманистиче¬
ских ценностей, рожденных иудаистической этикой.
В сущности, он олицетворяет еврейскую попытку гу¬
манизировать христианство. Именно Лютов в «Ива¬
нах» вступается, правда безуспешно, за затравленного
«отца дьякона», снискав его доверие и признатель¬
ность. Именно он в «Эскадронном Трунове» хочет

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
спасти пленных, которых убивают красноармейцы,
и по-иудейски ссылается при этом, так сказать, на за¬
кон, т. е. на приказ Троцкого; кстати, ту же юридиче¬
скую ссылку на него приводят в «Письме» евреи Май¬
копа, пытаясь уберечь белого казака от его мститель¬
ного сына-конармейца, — и показательно, что герой
«Соли» уважительно зачисляет Троцкого в русские
(«отчаянный сын тамбовского губернатора»), тог¬
да как Ленин им смутно заподозрен в еврействе («за
Ленина не скажу»). Напомним заодно о лютовском
непротивлении злу насилием или же об исполнении
им заповеди «Не убий» в рассказе «После боя», где вче¬
рашний мучитель дьякона Иван Акинфиев обвиняет
героя в пацифистском «молоканстве»: «— Ты в Бога
веруешь, изменник».
Конечно, на фоне хронической дружбы Бабеля
с чекистами, которая вызывает столь естественное
омерзение, возникает соблазн причислить его нрав¬
ственную позицию в «Конармии» всего лишь к лите¬
ратурно-интеллигентским условностям. Но это было
бы серьезной ошибкой. Ведь в дневнике, отнюдь не
предназначенном для печати, гуманизм и осуждение
большевистских зверств выражены гораздо сильнее,
чем в подцензурной книге. И как раз там, в этих при¬
ватных записях, Бабель, сохраняя сильнейшие иудей-
ско-раввинистические привязки, постоянно выказы¬
вает уважение и сочувствие к священникам.
Новелла «У Святого Валента» дает, вероятно, наи¬
более яркий пример той конвергенции гонимого иу¬
даизма с гонимым христианством, которая какое-то
время входила в бабелевскую стратегию культурно-эт¬
нического синтеза. Рассказ начинается с упоминания
о том, что сбежавший из Берестечка настоятель был
«хорошим ксендзом. Когда жители хотят, чтобы мы это
поняли, они говорят — его любили евреи». А заканчи¬
192

Поэтика, интерпретации, интертекст
вается изложение на симметрической ноте на том,
как еврей-рассказчик спасает собор от окончательно¬
го поругания.
И все же великолепный костел осквернен, храмо¬
вая утварь расхищена или уничтожена красноармей¬
цами. В дневнике Бабель с негодованием заключает:
«Зверье, они пришли, чтобы грабить, это так ясно,
разрушаются старые боги». Он живописует и разгра¬
бление графского замка: «экскременты на полу», «ди¬
ваны вскрыты до пружин» и пр.
В самом рассказе мародерство Сашки, жадно хва¬
тающей в ризнице шелка и парчу, перекликается с по¬
громными сценами из «Истории моей голубятни», но
одновременно оно выказывает и ассоциации с Голго¬
фой (еще отчетливее маркированные в журнальном
варианте: «Она разорвала ризы»30; ср.: «разделили
ризы Мои между собою...» — Ин., 19*24)* Следует
аллюзия на евангельский мотив храмовой завесы,
разодравшейся в момент смерти Спасителя: за от¬
крывшейся «завесой» появляется статуя окровавлен¬
ного и убегающего еврея Иисуса. Однако необходимо
учесть и наблюдение Зихера, который указал, что
эпизод отсылает к талмудическому повествованию
о вторжении Тита в Иерусалимский храм — о том,
как он осквернил свиток Торы и рассек мечом заве¬
су пред Святая Святых; чудом оттуда потекла кровь,
и Тит воскликнул, что он убил еврейского Бога. Со¬
гласно Зихеру, Иисуса замещает у Бабеля окровавлен¬
ный польский еврей из местечка, бегущий от новых
истязателей31.
У этого сближения есть, на мой взгляд, еще один
глубинный аспект. Клир представлен тут звонарем
Людомирским, жена которого бросается в ноги Лю-
30	Красная новь. 1924. № 3.
31	См.: Sicker, Е. Op. cit. Р. гзз-134*
193

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
тову с мольбой о спасении: «Старуха целовала сапо¬
ги мои с нежностью, обняв их, как младенца». Потом
перед зрителями и возникает из-за завесы, как уже
сказано, сама фигура богочеловека, «преследуемого
ненавистью и настигаемого погоней». «Спаситель
пана Людомирского был курчавый жиденок с клоч¬
коватой бородкой и низким сморщенным лбом». На
его «фарфоровые ножки» Людомирский и переносит
сейчас жест своей «старухи», припавшей к Лютову:
прокляв казаков, звонарь «упал на колени и обнял
ноги Спасителя»32. Тождество позы говорит, конечно,
о некоем функциональном тождестве двух еврейских
образов — Спасителя и заступника.
Хотя этот курчавый, бородатый и низколобый
Иисус подчеркнуто не похож на безбородого и боль¬
шелобого Бабеля, то бишь Лютова, их вскоре соединит
общая мета страдальчества. У преследуемого Христа
в костеле был «разодранный и кровоточащий рот».
А в рассказе «После боя», том самом, где Лютова ули¬
чают в религиозном непротивленчестве, на него напа¬
дает его обвинитель — садист Акинфиев, ранее мучав¬
ший дьякона: «Он пытался большими пальцами разод¬
рать мне рот, — ты Бога почитаешь, изменник...»
Итак, еврей Лютов оказался здесь в одном ряду
с христианами, преследуемыми за веру. Не менее
интересна контрастная перекличка иудаизма и боль¬
шевизма, которую Бабель наметил в двух своих зна¬
менитых рассказах — «Гедали» и «Мой первый гусь»,
идущих в книге один за другим. В этом композицион¬
32 Ж. Хетени, давно подметившая тут аналогию, поняла ее, од¬
нако, как «самообман» героя, завороженного мощью и величием
конармейцев. По ее мнению, он «превращает самого себя в своих
глазах в такую же сверхчеловеческую фигуру, какой он видит ка¬
заков», именно оттого «герой возведен в ранг божества» (Хете¬
ни, Ж. Проблема многоликого рассказчика в «Конармии» Бабе¬
ля // Acta Universitatis Szegediensis. XIX. 1988. Р. 117-118).
194

Поэтика, интерпретации, интертекст
ном стыке можно проследить полемическую тенден¬
цию, весьма значимую для нашей темы.
В рассказе «Мой первый гусь», как мы знаем, ка¬
заки поначалу глумливо отвергают чужака, очкастого
интеллигента, а тот, лежа от них поодаль, пытается
найти отдохновение, углубившись в речь Ленина на
Втором конгрессе Коммунистического — Третьего —
интернационала. Казаки, говорит Лютов, «ходили по
моим ногам <...> и излюбленные строчки шли ко
мне тернистою дорогой». Но после инициации хозя¬
ева принимают его в свое коллективное тело; теперь
они будут спать все вместе, уже не топча пришельца,
а «согреваясь друг от друга, с перепутанными ногами».
В качестве идеологически выдержанного хеппи-энда
Лютов читает им речь вождя, упредив ее доходчивым
пояснением: «Ленин пишет, что во всем у нас недоста¬
ча... <... > Я читал и ликовал и подстерегал, ликуя, та¬
инственную кривую ленинской прямой».
Из этого, казалось бы, абсолютно благонамерен¬
ного пассажа трудно уяснить, как в своих «излюблен¬
ных строчках» герой сумел отыскать то, чего там нет
и в помине. Ни о какой «недостаче» у Ленина здесь
не говорится, ибо речь его посвящена совершенно
другой, эпохальной теме: она возвещает всемирную
экспансию большевизма. Откликаясь в дневнике на
газетное сообщение об открытии конгресса, Бабель
резюмировал его программные установки без всяко¬
го «ликования» — напротив, с тревогой и унынием:
«Мы будем воевать бесконечно. Россия бросила вызов.
Пойдем в Европу, покорять мир». Подобное расхожде¬
ние в оценках, не говоря уже о многих антибольше¬
вистских записях Бабеля («вандалы», «звери» и пр.),
обязывает к решительному пересмотру шаблонного
представления о его вере в коммунизм. Зато «таин¬
ственная кривая ленинской прямой» возвращает нас
195

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
к основателю радикально иного, «четвертого» Ин¬
тернационала — Интернационала не завоевателей,
а «добрых людей». Мнимая «недостача» неожидан¬
ным контрапунктом связывает Ленина с сетования¬
ми Гедали на трагическую нехватку именно таких —
«хороших людей»: «— Ай, в нашем городе недостача,
ай, недостача!»
У бабелевского взаимообмена или диалога куль¬
тур есть и любопытные ритуальные компоненты.
В том же «Моем первом гусе», как постоянно отмеча¬
лось, изображено почти обрядовое заклание, ставшее
жертвой за причащение героя к казачеству, но здесь
оно прозрачно соотнесено с убийством души. Конеч¬
но, птица — это ее общекультурная аллегория, только
в данном случае речь идет, по сути, о душе самого ге¬
роя, завороженного собственной жесткостью: «Белая
шея была разостлана в навозе, и крылья заходили над
убитой птицей». На религиозную подоплеку текста
добавочный свет проливает дневниковая запись от
19 августа 1920 г., которая, очевидно, и легла в основу
сюжета:
Праздник Спаса <...> убиваемая, но еще дышащая
деревня, покой, луга, масса гусей (с ними потом рас¬
порядились, Сидоренко или Егор рубят шашкой гусей
на доске.), мы едим вареного гуся, в тот день, белые,
они украшают деревню.
Спас — это праздник Преображения; в данном
случае он знаменует кровавое преображение, т.е.
оказачивание еврея Лютова (но все же не самого Ба¬
беля, в истреблении не участвовавшего).
Однако затем, в рассказе «Вдова», появится и как
бы встречная казацкая жертва, уже с подчеркнуто
еврейским обозначением, введенным в христиани¬
не

Поэтика, интерпретации, интертекст
зированный мотив языческой тризны. Умирающий
полковой командир Шевелев завещает: «Коня Абрам-
ку жертвую полку, коня жертвую на помин моей
души...» Без всяких сомнений, автор, изначально
воспитанный в иудаистской традиции, превосходно
помнил о библейском источнике решения, в котором
закодировано и его собственное имя: это ветхоза¬
ветная история о жертвоприношении Авраама, обя¬
завшегося возложить на алтарь своего сына Исаака —
тезку и, так сказать, патрона самого Бабеля. У евреев
эта сцена, одна из важнейших в Торе и парадигмати¬
ческая для национальной истории, называется как
раз именем Исаака: «акедат Ицхак», т.е. «связыва¬
ние Исаака». В сущности, это как бы подпись автора,
оставленная на полях рассказа.
Перед нами мерцают сигналы разнородных духов¬
ных традиций, актуализированных в силовом поле
войны. Тем не менее отвлеченно-идеологическая уста¬
новка на размывание межрелигиозных и межнацио¬
нальных граней была далека от реальности, а главное,
грозила отречением от своей национальной личности,
от ее эмоциональных, конфессиональных и интеллек¬
туальных истоков. В итоге вся эта тема движется у Ба¬
беля кругами, постоянно возвращаясь к отправному
пункту. Так происходит, например, с символическим
мотивом «братства», который смещается от Лютова,
зачисленного казаками в «братишки», к «неведомо¬
му брату» — поляку, и, в самом конце книги, к «бра-
ту»-соплеменнику, ушедшему было от иудаизма в ком¬
мунизм.
В мрачной пьесе «Закат», созданной через не¬
сколько лет после «Конармии», стареющий дебошир
Мендель Крик хочет уйти из семьи и вообще расстать¬
ся с еврейством. Хитрый подрядчик Фомин соблаз¬
няет его разбитной девушкой Марусей, с тем чтобы
197

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Крик переехал с ней в Бессарабию, а свое заведение
ему продал (тем самым лишив жену и сыновей на¬
следства). Сцена прощального разгула, подстроенная
Фоминым и официантом Митей, разыгрывается но¬
чью в трактире, где опьяневший биндюжник должен
будет подписать роковой договор. В помещении тем¬
но, и по требованию Менделя Митя вносит лампу, а
за ним гуськом выступают четыре заспанных толстых
девки с засаленными грудями. В руках у каждой из
них по зажженной лампе. Ослепительный свет разли¬
вается по трактиру.
Митя: «Со светлым тебя, значит, Христовым Вос¬
кресеньем!»
Я вижу здесь весьма откровенную и злую паро¬
дию на евангельскую притчу о Христе как «ночном
женихе» и девах со светильниками: «Но в полночь
раздался крик: “вот, жених идет, выходйте навстречу
ему”. Тогда встали все девы те и поправили светиль¬
ники свои» (Мф., 25:6-7). Ночной «крик» обыгран вдо¬
бавок в самой фамилии героя (ср. заодно симптомати¬
ческое имя его подруги — Маруся: некое соединение
Марии с Русью). От былой бабелевской склонности
к частичному религиозному синкретизму теперь ни¬
чего не осталось, и «Христово Воскресенье», воссияв¬
шее в кабаке, может напомнить разве что о погром¬
ном ликовании в «Первой любви».
Мы уже видели, что позитивное взаимодействие
между иудаизмом и христианством проходит у Ба¬
беля по двум линиям: это и этика милосердия («Не
убий»), и пафос страдальчества, побуждавший его
переносить святомученический нимб на евреев. Но¬
вейшая история с неимоверной щедростью поставля¬
ла ему материал для таких переносов — как, впрочем,
198

Поэтика, интерпретации, интертекст
и для резкого противопоставления веры гонителей
и веры гонимых. Обе модели задействованы, напри¬
мер, в «Истории моей голубятни», где христианскими
обертонами наделен был, с одной стороны, портрет
садиста Макаренки, а с другой — облик его жертвы,
мальчика в кровавом венце.
Но помимо этой зоны скорби и уныния есть еще,
говоря условно, та солярно-розановская область, где
обе религии у Бабеля иногда сближаются между со¬
бой совершенно безотносительно к их нравственной
проблематике и вопреки неодолимым догматиче¬
ским расхождениям. Это древний пафос аграрного
плодородия и неуемная жизнерадостность, родня¬
щая пана Аполека с хасидизмом и «жовиальными»
евреями юга. Спиритуально-интеллектуальная мощь
и телесная витальность находятся у писателя в отно¬
шении дополнительной дистрибуции; очередной чах¬
лый Спиноза уравновешен каким-либо дородным Ру¬
бенсом (см. симптоматическое сочетание этих имен
в рассказе «В подвале»). Гармония между ними почти
недостижима, хотя его заморенные интеллектуалы
страстно к ней тянутся.
Стабильным его сюжетом, как двадцать лет назад
отметил Ямпольский, оставалась инициация, откры¬
вающая новые миры и новые ощущения для потря¬
сенных героев. Необходимо добавить, однако, что
даже самое метафорическое преображение сплошь
и рядом несет у Бабеля фертильно-гинекологическую
окраску — в самом прямом смысле слова. Сюда отно¬
сится, конечно, и бабелевский мотив молока и «боль¬
ших грудей», которому отвели столько места Жолков¬
ский с Ямпольским в связи с сексом. Между тем он
связан у Бабеля также с рождением новой личности из
останков прежнего человека, причем женские груди
может заменить вполне архаическая корова как сим-
199

jth солярные чада останутся в досоветском прошлом.
В 1918 г. в одной из своих оппозиционных ново-
жизненских заметок «Дворец материнства» Бабель,
сокрушаясь по поводу невыносимых условий, в ко¬
торых живут и кормилицы, и младенцы в красном
Петрограде, заявил о подлинной задаче революции:
«Надобно рожать детей. И это — я знаю твердо — на¬
стоящая революция»33. Через несколько лет в конар-
мейском рассказе «Вечер» чахоточный, убогий и злоб-
33	Ср.: Falen, J. Op. cit. Р. 226-227.
200

Поэтика, интерпретации, интертекст
ный большевистский Христос Галин поучает Лютова:
«Вся партия ходит в передниках, измазанных кровью
и калом». Конечно, он перефразирует знаменитое
изречение насчет насилия как «повивальной бабки
истории», но советские роды не удались. Нет больше
и прежней, веселой, смешной и чадолюбивой Одессы.
В 1924-м, вскоре после смерти Ленина, Бабель закан¬
чивает свое письмо И. Л. Лившицу словами: «Одесса
мертвее, чем мертвый Ленин. Здесь ужасно»34. Этот
горестный итог он подводит и в серии рассказов о но¬
вом еврейском быте.
В 1931 г. в советском младенце Карле-Янкеле он,
как известно, произвел на свет вымученный гибрид
марксизма с иудаизмом. Напомню сюжетную кан¬
ву одноименного рассказа. Вопреки большевистски
благонамеренному отцу ребенка набожная бабушка
позаботилась о том, чтобы новорожденному сдела¬
ли обрезание, и, узнав об этом, отец, обрисованный
без особой симпатии («лицо, набитое перекладинами
мелких и злых костей»), подал на тещу в суд. На про¬
цессе, впрочем, выясняется, что мать тоже причастна
к преступлению; измученную женщину, еще не опра¬
вившуюся после родов, допрашивают — ив этом сво¬
ем страдальческом амплуа она неожиданно начинает
походить на Иисуса во время моления о чаше: «...кап¬
ли пота окрасились на ее лбу, кровь, казалось, проса¬
чивается сквозь тонкую кожу». Ср.: «...и был пот Его,
как капли крови, падающие на землю» (Лк., 22:44)-
Столь же знаменательно, что в роли ее обвинителя вы¬
ступает старик Самуил Лининг, словно представитель¬
ствующий от того самого суда, который приговорил
к смерти Иисуса: «Если бы Синедрион существовал
в наши дни, — Лининг был бы его главой». Так тема
34	Бабель И. Э. Письма другу: Из архива И. Л. Лившица / Сост.,
подгот. текста, коммент. Е. Погорельской. М., 2007. С. 22.
201

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
антирелигиозных гонений у Бабеля сплотила иудаизм
и христианство в общий жертвенный ряд.
Через год вышел самый, возможно, мрачный из
советско-еврейских рассказов Бабеля — «Конец бога¬
дельни», где, как и во «Фроиме Граче», описывается
уничтожение всего воспетого им мира прежней Одес¬
сы. Текст заканчивается показом того, как нищих
калек — тех самых, что шумели когда-то на свадьбе
Двойры Крик, — красноармейцы гонят из кладби¬
щенской богадельни на голодную смерть. Но важнее,
пожалуй, другая сцена, которая могла бы служить
эпилогом ко всей еврейской истории в СССР:
Незнакомая женщина в шали, туго подхватывавшей
грудь, хозяйничала в мертвецкой. Там все было пере¬
делано заново <...> Женщина обмывала младенца.
Она ловко ворочала его с боку на бок: вода бриллиан¬
товой струйкой стекала по вдавившейся, пятнистой
спинке.
Символически перевязанная грудь этой трупной
мастерицы сменила полногрудую молочную благо¬
дать Молдаванки, а «жирную спинку» ее младенцев —
«вдавившаяся», с трупными пятнами спинка новоро¬
жденного мертвеца35.
Наконец, в 1934-м, в виде дежурного отклика на
пятилетку, Бабель печатает рассказ «Нефть». Судорож¬
но-деловым слогом советского энтузиаста неведомая
нам героиня излагает индустриальные и смежные но¬
вости, включая борьбу технической молодежи с кос¬
ным инженером старой школы (текст писался в пери¬
од дружбы Бабеля с известным чекистом Евдокимо¬
вым, организатором Шахтинского дела и губителем
35	См. также: Ли Су Ен. Исаак Бабель. «Конармия» и «Одесские
рассказы»: Поэтика циклов. Спб., 2005. С. 143-144.
202

Поэтика, интерпретации, интертекст
инженеров). Словом, сочинение написано в обычной
индустриальной манере тех лет и в этом смысле похо¬
же на «Кара-Бугаз» К. Паустовского, «Гидроцентраль»
М. Шагинян и тому подобные опусы.
Интерес представляет зато видение советского
будущего, воплощенное в грядущем гражданине неф¬
тяной державы, уже изменившей свою природу: это
«страна с новым кровообращением». Ее олицетворени¬
ем станет внебрачный ребенок, зачатый деклассиро¬
ванной дворянкой от еврея-технаря: «Будет он парень,
наверно, сволочеватый, с острыми зубами, зубов — на
шестьдесят человек. Горючего мы ему наготовили».
Этот зубастый механический монстр и призван
сменить солярных младенцев угасшего мира.

Александр Жолковский (.Лос-Анджелес)
БЕЛАЯ КЛЯЧА СУДЬБЫ, РЫЦАРЬ
ГАЛЕОТ И НАУКА СТРАСТИ НЕЖНОЙ
(Еще раз об интертекстах
к «Гюи де Мопассану» И. Бабеля)1
I. О бабелевских подтекстах я уже писал2. Правда,
даже собственно мопассановские источники «Гюи де
Мопассана» (ГДМ) и «Справки» были мной далеко не
исчерпаны, в чем я убедился, занимаясь недавно раз¬
бором новеллы «Эта свинья Морен»3. В ней
успешное соблазнение Анриетты рассказчиком
(Лябарбом) развертывается по контрасту и с опорой
на историю аналогичной, но провальной попытки
1	За замечания автор признателен В. В. Андерсену, Л. Г. Пано¬
вой, Е. И. Погорельской, Грегу Толмену и Григорию Фрейдину.
2	См.: Жолковский А. К., Ямпольский М. Б. Бабель/Babel. М.,
1994- После издания этой совместной книги я обнаружил важный
неучтенный подтекст к «Справке» у Шолом-Алейхема («Мой пер¬
вый роман») и включил соответствующий раздел в переиздание
своих глав: Жолковский А. К. Полтора рассказа Бабеля: «Гюи де Мо¬
пассан» и «Справка/Гонорар». Структура, смысл, фон. М., 2оо6 (см.
с. 149-167). Еще одним добавлением, опять-таки к разбору «Справ¬
ки», стала англоязычная статья о мотиве литературного дебюта
у Бабеля и его интертекстуальном фоне. См.: Zholkovsky, Alexander.
Towards a Typology of «Debut» Narratives: Babel, Nabokov and Oth¬
ers // The Enigma of Isaac Babel: Biography, History, Context / Ed. by
G. Freidin. Stanford, 2009. P. 149-156.
3	Жолковский А. К. Секреты «Этой свиньи Морена» // Новое
литературное обозрение. 2013. № 122.
204

Поэтика, интерпретации, интертекст
Морена, не говоря уже о ГДМ, где любовная сцена как
бы заимствуется из мопассановского «Признания» (ср.
«Справку», где эротическое внимание проститутки
Веры герою удается завоевать лишь на фоне и с по¬
мощью вымышленной истории о своей собственной
жалкой жизни мальчика при мужчинах);
заверяя Анриетту в своей давней влюбленности
в нее, Лябарб признается читателю, что сам начинает
верить своей выдумке (ср. в «Справке»: «И я стал мо¬
лоть о духанщиках, о грубости их и корыстолюбии —
вздор, слышанный мной когда-то... Жалость к себе раз¬
рывала мне сердце, гибель казалась неотвратимой»4);
а успех соблазнения отмечен двойным упомина¬
нием о книгах: в спальню к красотке Лябарб является
якобы за книгой для чтения перед сном, а последую¬
щая ночь любви описывается как длительное перели¬
стывание этой воображаемой книги (как в «Справке»,
так и в ГДМ любовное сближение связано с настойчи¬
выми отсылками к книгам)5.
4	Бабель И. Э. Рассказы / Сост., подгот. текстов, послесловие,
коммент. Е. Погорельской. СПб., 2014. С. 473- Далее рассказы Ба¬
беля цитируются по этому изданию с указанием страниц в тексте
статьи.
5	Женщина как книга и любовь как ее чтение — целый особый
топос, классическим образцом которого является «Песнь песней»
Генриха Гейне (1854):
Женское тело — те же стихи! <... > Эту поэму вписал Господь
В книгу судеб мирозданья <... > Воистину женское тело — песнь,
Высокая песнь песней! <... > А груди! Задорней любых эпиграмм
Бутоны их роз на вершине. И как восхитительно к месту при¬
шлась Цезура посредине <... > Губы — как рифмы, но могут при¬
том Шутить, целовать и смеяться <...> Господь, я славлю гений
твой <... > Сам изучал я песнь твою, Читал ее снова и снова <... >
Да только высохли ноги мои От этакой науки {Гейне, Г. Стихо¬
творения / Пер. В. Левика, сост., примем. А. Дмитриева. М., 1985.
С. 266-267).
Ср., кстати, в «Улице Данте» (УД):«— Mon vieux, за тысячу лет
нашей истории мы сделали женщину, обед и книгу» (с. 484; здесь
и далее выделено мной. —А. Ж.).
205

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
В настоящей работе рассмотрение литературно-
го фона ГДМ я хотел бы повернуть в теоретическую
сторону — типовых составляющих его сюжета. Речь
пойдет о двух родственных мотивах.
2.	Первый — это соблазнение женщины, иногда не¬
винной девушки, иногда замужней дамы молодым,
бедным и образованным героем: секретарем хозяина,
пажом хозяйки или домашним учителем — музыки,
танцев, общеобразовательных предметов, наконец,
литературы. Таковы:
Дубровский, он же учитель французского языка
Дефорж («Дубровский» Пушкина);
Сен-Пре из «Новой Элоизы» Руссо;
его прототип Пьер Абеляр — философ, учитель
Элоизы, с которой они не столько читают, сколько пре¬
даются любви («История моих бедствий» Абеляра)6;
граф Альмавива, проникающий в дом к Бартоло
и Розине под видом учителя музыки («Севильский
цирюльник» Бомарше и Россини);
Лопухов из «Что делать?» Чернышевского и мно¬
гие другие.
Соблазнение может быть более или менее удач¬
ным (так, Абеляра кастрируют подручные дяди Элои¬
зы), но архисюжет это, в общем, единый: путь к сердцу
женщины через причастность к влиятельным текстам.
Текстуальный элемент сближает первый мотив со
вторым — соблазнением непосредственно по литера¬
6	Абеляр был высокооплачиваемым преподавателем филосо¬
фии и богословия, так что исторический прототип этого роман¬
тического топоса являл исключение из правила бедности, введен¬
ного Руссо.
2о6

Поэтика, интерпретации, интертекст
турным образцам, независимо от того, попадают ли
эти образцы в сферу внимания героев через домашне¬
го учителя или каким-то иным путем.
Эраст влюбляется в Лизу как воплощение литера¬
турной пастушки («Бедная Лиза»);
Татьяна воображает себя героиней всех читанных
ею романов («Евгений Онегин»);
Марья Гавриловна из «Метели» «была воспитана
на французских романах, и, следственно, была влю¬
блена», а при объяснении с Бурминым вспомнила пер¬
вое письмо Сен-Пре;
Германн копирует признание в любви к Лизавете
Ивановне из немецкого романа («Пиковая дама»);
в «Тамани» Печорин увлекается контрабандист¬
кой потому, что она напоминает ему ундину Ла-
мотт-Фуке, Миньону Гёте и героинь новейшей фран¬
цузской литературы (Юной Франции);
Жюльен Сорель подражает Сен-Пре и Руссо
(«Красное и черное» Стендаля);
Эмма Бовари в своих адюльтерных связях систе¬
матически вдохновляется литературными образцами
(«Мадам Бовари»).
Все это восходит к прародителю нового европей¬
ского романа — «Дон Кихоту», герой которого во всем,
включая любовь к прекрасной даме Альдонсе/Дуль-
цинее, руководствуется прочитанным7.
Грань между следованием книжному сценарию
и естественным чувством достаточно зыбкая. Соблаз¬
нительный образец может быть и не собственно лите¬
ратурным произведением, а
7	«Дон Кихот» в ГДМ фигурирует в качестве любимой книги Ка¬
занцева — персонажа, от которого по линии взаимодействия ли¬
тературы и жизни так отличается бабелевский герой-рассказчик.
207

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
житейским любовным текстом: Лябарб повторя¬
ет, только более успешно, все время пересказываемую
и обсуждаемую попытку Морена;
устным повествованием не обязательно о любви,
а, скажем, о жизни героя: Дездемона полюбляет Отел¬
ло за его рассказ о «муках»;
более или менее натуральным письменным объ¬
яснением в любви: хотя Германн свое письмо заим¬
ствует, Лизавета Ивановна реагирует на него как на
настоящее.
Рассказчик «Справки», подобно Отелло, пове¬
ствует проститутке о своих муках, подобно Германну,
крадет детали у какого-то второразрядного писателя,
Вера же, подобно Лизавете Ивановне, принимает все
за правду.
Два типа мотивов — сближение через литературу
и любовь по литературной модели — охотно совме¬
щаются, и именно таков сюжет ГДМ.
3.	Как легко видеть, характерный аспект таких сюже¬
тов — их интертекстуальность, металитературность.
Дон Кихот смехотворно подражает Амадису Галльскому,
а Сервантес иронически апроприирует традицию ры¬
царского романа. Подобные стратегии были описаны
Рене Жираром под названием треугольного, или под¬
ражательного, желания8. По Жирару, желание не «при-
родно», а «культурно», не двучленно, а трехчленно: лю¬
бовь порождается не внутренним богатством субъекта
и исключительностью объекта, а авторитетом медиа¬
тора — культурной инстанции, освящающей объект
аурой желанности. Приглядимся в этом свете к ГДМ.
8	См.: Girard, Rene. Deceit, Desire and the Novel. Baltimore; London,
1965.
208

Поэтика, интерпретации, интертекст
Рассказчик попадает в дом Бендерских в типовой
роли бедного учителя — редактора-переводчика
и покоряет Раису своим словесным мастерством. Его
сексуальный успех строится по имитационному сце¬
нарию — перевода любовной сцены из книги в жизнь.
В качестве молодых людей и любовников герои Бабе¬
ля как бы перевоплощаются в персонажей Мопасса¬
на — простых французов, а в качестве начинающих
литераторов подражают Мопассану, в судьбе которого
рассказчик видит предзнаменование собственной. Со¬
ревнование с Мопассаном пронизывает всю фактуру
рассказа.
В своей книге я усмотрел подражание Мопассану
и в самом мотиве соблазнения по литературному об¬
разцу, указав на эпизод из «Милого друга», где связь
Дюруа и Мадлены Форестье возникает в ходе их со¬
вместной литературной работы. Я назвал это « пи¬
сательской” вариацией на тему Паоло и Франчески
(ограничивающихся чтением)»9. К сожалению, при¬
менительно к «Милому другу» параллель со знамени¬
той сценой из V Песни «Ада» — некоторая натяжка.
Мопассановские герои сходятся благодаря совмест¬
ным литературным занятиям, но не в порядке под¬
ражания тому, что они в этот момент пишут (нечто
журнально-полемическое)10. Т.е. их адюльтер ими-
тационен лишь в смысле соблазнения хозяйки дома,
как правило, бедным словесником (причем у Мопас¬
сана Мадлена учит писать Дюруа, а у Бабеля рассказ¬
чик учит Раису).
9	Жолковский А. К. Полтора рассказа Бабеля... С. 105.
10	Собственно, в романе есть две сцены соавторства Дюруа
с Мадлен: в первой присутствует элемент скабрезного письма
(Мадлен учит Дюруа подыгрывать пошлым вкусам читателей), но
не происходит полового сближения; во второй сцене оно происхо¬
дит, но сочиняемый текст от сексуальных тем свободен.
209

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Зато в ГДМ дантовская матрица скопирована до¬
статочно полно. Вот соответствующие фрагменты
V Песни (в переводе М. Л. Лозинского):
82	<... > Как голуби на сладкий зов гнезда,
Поддержанные волею несущей,
Раскинув крылья, мчатся без труда <... >
85 Так и они, паря во мгле гнетущей,
Покинули Дидоны скорбный рой
На возглас мой, приветливо зовущий <... >
П8 «Но расскажи: меж вздохов нежных дней,
Что было вам любовною наукой,
Раскрывшей слуху тайный зов страстей?» <... >
127 «в досужий час читали мы однажды
О Ланчелоте сладостный рассказ;
Одни мы были, был беспечен каждый.
150 Над книгой взоры встретились не раз,
И мы бледнели с тайным содроганьем;
Но дальше повесть победила нас.
133 Чуть мы прочли о том, как он лобзаньем
Прильнул к улыбке дорогого рта,
Тот, с кем навек я скована терзаньем,
136 Поцеловал, дрожа, мои уста.
И книга стала нашим Галеотом!
Никто из нас не дочитал листа».
139 Дух говорил, томимый страшным гнетом,
Другой рыдал, и мука их сердец
Мое чело покрыло смертным потом;
142 Ия упал, как падает мертвец11.
Герои Данте целуются по образцу Ланцелота
и Джиневры из совместно читаемого романа, которых
там сводит вместе рыцарь Галеот. И поцелуй, описан-
11 Данте Алигьери. Божественная комедия / Пер. с ит. М. Лозин¬
ского. М., 1961. С. 46-48.
210

Поэтика, интерпретации, интертекст
ный в книге, на наших глазах переносится в их жизнь
(строки 133-138).
Аналогичное следование читаемому тексту про¬
исходит в ГДМ:
А не позабавиться ли нам сегодня, мамзель Се¬
леста? <... > — Як вашим услугам, мсье Полит...
Раиса с хохотом упала на стол. Се diable de Polyte...
Дилижанс был запряжен белой клячей. Белая кляча
с розовыми от старости губами пошла шагом <...>
Раиса протянула мне бокал <... > — Mon vieux, за Мо¬
пассана...
А не позабавиться ли нам сегодня, та belle? —
Я потянулся к Раисе и поцеловал ее в губы. Они за¬
дрожали и вспухли <... >
Потрудитесь сесть, мсье Полит...
<...> — Ночь подложила под голодную мою
юность <...> двадцать девять книг, двадцать девять
петард, начиненных жалостью, гением, страстью...
Я вскочил, опрокинул стул, задел полку. Двадцать де¬
вять томов обрушились на ковер, страницы их разле¬
телись, они стали боком... и белая кляча моей судь¬
бы пошла шагом» (с. 480) 2.
В обоих случаях собственно сексуальные объятья
передаются уклончиво-прозрачной отсылкой к пре¬
текстам. У Данте это строчка: Никто из нас не дочитал 1212	Разжевывать в энный раз смысл этих бабелевских рифм — не
столь избыточное занудство, как хотелось бы думать. На конфе¬
ренции в Москве (июнь, 2014) один из докладчиков резюмировал
амурную коллизию ГДМ примерно такими словами: «Герой не
прочь позабавиться с хозяйкой, но уже поздно, пора уходить...»
В кулуарах я переспросил его, действительно ли он считает, что
любовный поединок так и не состоялся, — а как же тогда быть
с фразой о белой кляче судьбы?! И в ответ услышал, что мысль
оригинальная, он подумает. Плоды этих раздумий, возможно, об¬
наружатся где-то на страницах настоящего сборника.
211

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
листа13, а у Бабеля — фраза, тоже интертекстуальная
и сходная с дантовской в том, что прекращается вся¬
кая иная деятельность: «И белая кляча моей судьбы
пошла шагом». Заметим, что уже у Мопассана «кляча»
была эвфемизмом, но не была цитатой14. Точно так же
в романе о Ланцелоте рыцарь Галеот был посредни¬
ком, уговорившим Джиневру поцеловать Ланцелота,
но он не был книгой или цитатой15. И у Данте, и у Ба¬
беля герои-читатели подражают «простым» — не чи¬
тающим — персонажам претекста.
4- Возникает естественный вопрос, читал ли Бабель
V Песнь «Ада» и насколько вероятно заимствование
оттуда. Прямых свидетельств вроде нет, если не счи¬
тать рассказа «Улица Данте» (УД), с его многозначи¬
тельным заглавием, кровавым убийством из ревности
и итальянскими репликами в финале, перекликающи¬
мися с одним местом V Песни16. Ср.:
— L’amore <...> сказала <...> синьора Рокка, со¬
держательница ресторана на улице Данте. — Dio casti-
13	В переводе, более близком к оригиналу: И в этот день мы
больше не читали (Мережковский Д. С. Франческа да Римини //
Мережковский Д. С. Собрание стихотворений. СПб., 2000. С. 98).
Ср.: Quel giorno рш non vi leggemmo avante (р. 53). Здесь и далее
Данте цит. по: Dante Alighieri. Commedia. Inferno; Purgatorio; Para-
diso / A cura di E. Pasquini e A. Quaglio. Milano, 1982,1986.
14	Даже если предположить, что Мопассан здесь ориентируется
на Данте, про его персонажей этого никак не скажешь.
15	Тем драматичнее словесный жест Франчески, как бы назна¬
чающей его на роль книги; в оригинале этот оксюморон звучит
еще острее: Galeottofu 7 libro е chi lo scrisse (p. 52); букв.: Галеот
был и книгой, и тем, кто ее написал.
16	Сходно и орудие убийства — нож (в истории Паоло и Фран¬
чески — меч, см. примеч. 26). А отстраненное восхищение ма¬
стерской работой («Он был зарезан, мой друг Бьеналь, и хорошо
зарезан»; с. 489) типично бабелевское. Ср.: «Кудря правой рукой
вытащил кинжал и осторожно зарезал старика, не забрызгавшись»
(«Берестечко», с. 97).
212

Поэтика, интерпретации, интертекст
ga quelli, chi non conoscono Гашоге... [Любовь17 <...>
Бог наказывает тех, кто не знает любви... (ит.). —
Примеч. Бабеля] <... >
Синьора Рокка подошла к окну и увидела труп
<...> — Dio, — произнесла синьора Рокка, — tu поп
perdoni quelli, chi non am а... [Господи, ты не про¬
щаешь тем, кто не любит (urn.). — Примеч. Бабеля]
(с. 490).
Ср.: Amor, ch’a nullo amato amar perdona; букв.: Любовь
(= бог любви Амур), которая никому, кого любят, не
прощает [отсутствия ответной] любви (т.е. не остав¬
ляет возможности не ответить взаимностью) (V, 103;
с. 50).
Примечательно присутствие в репликах синьоры
Рокки «дантовских» слов non perdoni и Dio (ср. Amove
= Амур)18. В ее устах «непрощение» относится к убий¬
ству (Бьеналя его отставленной возлюбленной Жер¬
мен) более или менее прямо, тогда как у Данте—лишь
опосредованно (невольно ответив на любовь Паоло,
Франческа запускает события, приводящие к смерти
обоих). Но перекличка вероятна19.
17	Слово Vamore Бабель в подстрочном примечании к УД не пе¬
реводил, перевод этой фразы начинается со слова «Бог».
18	В переводе Лозинского (Любовь, любить велящая любимым)
эти нюансы пропадают.
19	Подсказано Григорием Фрейдиным (устно). Кроме того, сло¬
ва синьоры Рокки «перекликаются со строками пятнадцатой пес¬
ни “Рая”, естественно, имеющими в последнем случае более воз¬
вышенное звучание:
По праву должен без конца страдать
Тот, кто, прельщен любовью недостойной,
Такой любви отринул благодать»
(ПогорельскаяЕ. «В дыму и золоте парижского вечера...»: Истори¬
ческий и литературный контекст рассказа И. Бабеля «Улица Дан¬
те» // Вопросы литературы. 2010. № i).
213

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
УД роднит с ГДМ и «подражательность желания».
В сюжет, главным двигателем которого являются от¬
ношения между Бьеналем и двумя его любовницами,
сначала Жермен, а потом безымянной мулаткой, из
ревности к которой Жермен и зарезает его, вплета¬
ется мотив учебы рассказчика-изгнанника у Бьеналя,
преподающего ему французское искусство жить.
В деле познания Франции Жан Бьеналь <...>
сделал для меня больше, чем книги, которые я про¬
читал, и города, которые я видел20. Он спросил при
первом знакомстве о моем ресторане <... > о публич¬
ном доме <...>
— On va refaire votre vie...
И мы ее переделали. Обедать мы стали в харчев¬
не скотопромышленников и торговцев вином <...>
Это не было дешево, но это была настоящая цена.
И эту же цену я платил в публичном доме <... > В сво¬
бодное время Бьеналь обучал меня искусству купить
подержанный автомобиль (с. 484).
Не ограничиваясь этими уроками, рассказчик
жадно вслушивается в любовные сцены между Бьена¬
лем и Жермен, развертывающиеся за стеной его но¬
мера, и постепенно начинает мысленно покушаться
20	Сходство с ГДМ по линии такой «антикнижности» уже от¬
мечалось — сравнение рассказчика УД с «рассказчиком новеллы
“Гюи де Мопассан”, отказавшимся стать конторщиком, потому что
он считал “голодовку, тюрьму, скитания” лучшей долей, чем “си¬
дение за конторкой часов по десяти в день”, ибо, полагал он, “мы
рождены для наслаждения трудом, дракой, любовью, мы рожде¬
ны для этого и ни для чего другого”» (Погорельская Е. Указ. соч.).
Можно добавить, что фраза про «книги, которые я прочитал, и го¬
рода, которые я видел», развивает также контраст рассказчика
ГДМ с книжным червем Казанцевым: тот «и проездом не бывал
в Испании, но любовь к этой стране заполняла его существо — он
знал в Испании все замки, сады и реки» (с. 475).
214

Поэтика, интерпретации, интертекст
на Жермен, как бы разделяя желания Бьеналя (и обо¬
сновывая это своим «дантовским» изгнанничеством):
В дыму и золоте парижского вечера двигалось пе¬
ред нами сильное и тонкое тело Жермен <... > Серд¬
це мое согревалось в эти часы. Нет одиночества без-
выходнее, чем одиночество в Париже.
Для всех пришедших издалека этот город есть
род изгнания, и мне приходило на ум, что Жермен
нужна нам больше, чем Бьеналю <... > Прожив месяц
в Марселе, я вернулся в Париж. Я ждал среды, чтобы
услышать голос Жермен (с. 485-486).
Смешение точек зрения рассказчика и Бьеналя
приводит к вольной или невольной аграмматично-
сти: неясно, к одному и тому же или разным «мы»
относятся слова «перед нами» и «нам». Двусмыслен
и переход к процитированному фрагменту от преды¬
дущего вуайерского абзаца: неясно, двигалось ли тело
Жермен «перед нами» все еще в соседнем номере оте¬
ля, т.е. перед глазами Бьеналя и лишь перед мыслен¬
ным взором рассказчика, или уже во время какой-то
прогулки втроем по улицам Парижа.
Далее имитационное влечение рассказчика к Жер¬
мен узаконивается открытием, что Бьеналь дал ей от¬
ставку.
Я приоткрыл дверь, чтобы встретить ее, и увидел
идущую по коридору мулатку <... >
В субботу я назначил себе пойти к Жермен, по¬
звать ее в театр, поехать с ней в Шартр, если она
захочет (с. 489)-
Сближает два рассказа и общий абрис сюжета: за
подражанием мастеру21 следует отрезвляющее осозна-
21	Слово «мастера» появляется уже во второй фразе рассказа:
«В номерах орудовали мастера» (с. 484). На той же странице рас-
215

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ние постигшей его трагедии: в УД это потрепанность,
а затем смерть Бьеналя, в ГДМ — болезнь и смерть
Мопассана22.
5.	Так или иначе, в незнакомстве с историей Паоло
и Франчески Бабеля заподозрить трудно. Русские
переводы «Божественной комедии» выходили не¬
однократно, начиная с 1840-х гг. Бабель был начи¬
танным человеком, всегда глядевшим на Запад, где
были созданы десятки полотен, пьес и опер на тему
Паоло и Франчески. В России, в конце XIX — начале
XX в. этот сюжет разрабатывался влиятельными ав¬
торами:
П. Чайковским (1876); Дм. Мережковским (1885);
Эллисом (1904);
Вяч. Ивановым — в сонете, где страсти Паоло
и Франчески проецируются на самого поэта и Марга¬
риту Сабашникову (1907);
сказчик называет Бьеналя «учителем», а так как тот является еще
и его гидом по Франции, то в свете названия рассказа неизбежно
возникает перекличка, пусть отчасти ироническая, с парой Дан¬
те — Вергилий.
22	За банальным сюжетом просматриваются великие фигуры
Дантона и Данте, связанные аллитерацией, троекратным повто¬
ром в тексте и даже намеренным искажением парижской исто¬
рической топографии: Дантон не жил на улице Данте; зато Данте
там, где сейчас эта улица, бывал (см.: Погорельская Е. Указ, соч.,
а также ее комментарии в кн.: Бабель И. Э. Рассказы. С. 592-594).
Таким образом, на Мопассана проецируются и Бьеналь, и Дан-
тон/Данте. А мотив самоидентификации рассказчика не только
с Бьеналем и Данте-изгнанником, но и с Дантоном, обреченным
на помещение в тюрьму Консьержери, а затем на казнь, — этот
мотив, заданный уже проживанием рассказчика в (якобы) не¬
когда принадлежавшем Дантону доме, еще более четко прописан
в машинописных версиях рассказа, где Дантон (якобы) видел за¬
мок Консьержери не из «своего окна», а из «моего окна» (Пого¬
рельская Е. Указ, соч.; Бабель И. Э. Указ. изд. С. 490).
216

Поэтика, интерпретации, интертекст
В. Брюсовым (1908), который совместно с Ива¬
новым перевел трагедию Д’Аннунцио «Франческа да
Римини» (1903) и написал подробное предисловие,
где упоминаются и два негодных, с его точки зрения,
предыдущих перевода (1903,1908);
и, наконец, А. Блоком — в «Она пришла с мороза,
раскрасневшаяся...» (1908).
Остановимся на этом последнем, может быть, са¬
мом знаменитом отзвуке V Песни «Ада» несколько
подробнее.
Она пришла с мороза,
Раскрасневшаяся,
Наполнила комнату
Ароматом воздуха и духов,
Звонким голосом
И совсем неуважительной к занятиям
Болтовней.
Она немедленно уронила на пол
Толстый том художественного журнала,
И сейчас же стало казаться,
Что в моей большой комнате
Очень мало места.
Все это было немножко досадно
И довольно нелепо.
Впрочем, она захотела,
Чтобы я читал ей вслух «Макбета».
Едва дойдя до пузырей земли,
О которых я не могу говорить без волнения,
Я заметил, что она тоже волнуется
И внимательно смотрит в окно.
217

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Оказалось, что большой пестрый кот
С трудом лепится по краю крыши,
Подстерегая целующихся голубей.
Я рассердился больше всего на то,
Что целовались не мы, а голуби,
И что прошли времена Паоло и Франчески23.
Блоковская героиня приходит с мороза и воздуха,
роняет на пол том художественного журнала, поэт чи¬
тает ей свой любимый пассаж из литературной клас¬
сики (о пузырях земли из «Макбета») — в любовном
плане безуспешно, и ему остается лишь посетовать на
то, что целовались не мы, а голуби, и ностальгически
констатировать, что прошли времена Паоло и Франче¬
ски. Ситуация проецируется на дантовский фон с об¬
ратным результатом: она не приводит к желанной
развязке.
Между прочим, даже голуби, яркая житейская де¬
таль, настраивающая на любовный лад, — это одно¬
временно и скрытая отсылка к Данте: в строках 82-84
Паоло и Франческа подлетают к Данте подобно голу¬
бям, в свою очередь, позаимствованным из «Энеиды»
Вергилия24.
«Книжно» вообще все поведение лирического «я»:
сцена происходит в его кабинете, падает том журнала
(ср. падение двадцати девяти томов Мопассана в ГДМ),
читается литературный фрагмент, да и подражать име¬
ется в виду героям, которые сами являются подража¬
телями литературных персонажей. Все это работает на
«антикнижную», «прожизненную» тему стихотворе¬
ния, недаром написанного верлибром. Провальным —
антилюбовным, асексуальным, чуть ли не мизогини-
23	Блок А. А. Поли. собр. соч. и писем. В 20 т. Т. 2. М., 1997. С. 199.
24	См.: Dante Alighieri. The Divine Comedy. Inferno. 2 / Comm, by
Ch. S. Singleton. Princeton, 1970. P. 82-83.
218

Поэтика, интерпретации, интертекст
стским (а это особая тема в блоковедении) — является
и выбор якобы соблазнительного текста для подра¬
жания: герой читает героине не о Паоло и Франческе,
а об ужасных пузырях земли...25 Возводя книжность
ситуации в квадрат, Блок подставляет своего лириче¬
ского героя как чересчур «культурного», оторванного
от жизни. У Данте же, а потом и у Бабеля, напротив,
налицо «здоровая окультуренность первой степени»,
присущая имитационному желанию по определению.
Судя по всему, Данте — великий интертекстуа-
лист, теоретик-основатель нового итальянского языка
и литературы, создатель автометаописательной «Vita
Nuova» («Новая жизнь») и насквозь процентоненной
«Комедии» — полностью сочинил тот книжный мо¬
тив, который он вставил в кроваво-драматическую
реальную адюльтерную историю Паоло Малатесты
и Франчески Поленты. Так, Боккаччо сознательно ис¬
ключает его из своего комментария к «Божественной
комедии», да и в дальнейшем он фигурирует исклю¬
чительно в пересказах Дантовой Песни26.
25	Рассказчик «Справки» идет еще дальше, ужасая Веру своей
историей «мальчика у армян», и тем парадоксальнее выглядит
его последующий успех у нее, так сказать, успех от противного.
В «Моем первом гонораре» позитивным фоном и толчком к ро¬
ману с Верой служил начальный вуайеристский эпизод (секс мо¬
лодоженов за стеной), но из «Справки» он удален (возможно, как
перекочевавший в УД), так что единственным любовным контра¬
пунктом к связи с Верой остается вопиюще негативный вымыш¬
ленный опыт рассказчика.
26	Вот она в изложении Боккаччо (жирным шрифтом выделены
его предположения о вероятных вымыслах Данте):
«Франческа была дочь мессера Гвидо Веккио да Полента,
синьора Равенны <... > После того как была долгая <... > враж¬
да между ним и <... > Малатестами из Римини <... > был заклю¬
чен <... > мир. Этот мир <... > хотелось обеим сторонам укрепить
родством <...> [М]ессер Гвидо должен был дать в супружество
свою <...> дочь <...> по имени мадонна Франческа, Джанни,
сыну мессера Малатеста.
И [один] из друзей мессера Гвидо <...> сказал [ему]: “Смо¬
трите <... > если вы не примете никаких мер <... > выйдет нечто
219

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Более того, Данте не только вставил этот мотив,
но и почти целиком опустил саму историю, полагая ее
как бы всем известной, поскольку происшедшей не¬
давно, всего три десятка лет назад (между 1285 и 1289)
дурное <...> [Е]сли она увидит Джанни, прежде чем брак будет
совершен, ни вы, ни другие не в силах будут сделать, чтобы она
согласилась взять его в мужья. Поэтому <...> [надо чтобы] один
из его братьев <...> женился бы на ней именем Джанни” <...>
Джанни <...> предстояло по смерти отца остаться синьором; по¬
этому, хотя был он безобразен лицом и хром, мессер Гвидо желал
его в зятья более, чем кого-либо из его братьев <... >
Поэтому <...> явился в Равенну Паоло, брат Джанни, с пол¬
номочием вступить в брак с мадонной Франческой. Был Паоло
красивый и привлекательный человек <...> Когда он <...> про¬
ходил по двору <... > одна из тамошних девушек <... > показала
на него <...> Франческе <...>: “[В]от тот, кто должен стать ва¬
шим мужем” <...> после чего мадонна Франческа тотчас отдала
ему свою душу и любовь <... >
Франческа отправилась в Римини и не прежде узнала о ко¬
варстве, как когда увидела наутро после первой ночи, что встает
около нее Джанни. Должно думать, что она, видя себя обманутой,
возненавидела его, но поэтому она не выкинула из души уже суще¬
ствовавшей любви к Паоло. О том, как она после с ним сблизи¬
лась, я ничего не слышал, кроме того, что говорит поэт [Дан¬
те], и, возможно, что так оно было. Но я думаю, что это скорее
вымысел, образованный вокруг того, что могло случиться,
ибо я не думаю, чтобы поэт мог знать, как это произошло.
Паоло и мадонна Франческа упорствовали в своей страсти
и, когда Джанни отправился в одну соседнюю местность как по¬
деста, начали проводить время вместе без всякой предосторож¬
ности <...> [О]дин из служителей Джанни <...> рассказал
ему <... > пообещав <... > дать их увидеть собственными глазами.
Джанни <... > тайно вернулся в Римини и <... > был тотчас при¬
веден к двери в эту комнату <... > [О] на была заперта изнутри, но
он извне окликнул жену и стал грудью ломиться в дверь <... >
Паоло надеялся <... > скрыть свой грех, убежав немедленно
через опускную дверь <... > Но <... > пола одежды <... > зацепи¬
лась за железный крюк <... > Между тем Франческа уже отперла
Джанни <... > и Джанни вошел внутрь <... > и с мечом в руке бро¬
сился, чтобы убить [Паоло]. А Франческа <...> быстро подбежа¬
ла и стала между [ними, и] раньше меч рассек грудь Франчески,
чем <... > Паоло <... > Джанни <... > вырвав меч, поразил вторым
ударом Паоло» (Брюсов В. Я. Герои дАннунцио в истории // Д'Ан¬
нунцио, Габриэле. Собр. соч. В 6 т. Т. 3. М., 2010. URL: http://coollib.
com/b/275372/read#ti).
220

Поэтика, интерпретации, интертекст
и более или менее по соседству (в Равенне Данте жил
у племянника Франчески). И поместил он его в самую
кульминацию рассказа Франчески и, соответственно,
V Песни в целом (это строки 127-138), где его готовит
вопрос, подводящий именно к имитационной, куль¬
турной проблематике.
Приведу этот вопрос в оригинале и в буквальном
переводе:
118 Ма dimmi: al tempo de’ Но скажи мне: во время
dolci sospiri, [ваших] сладких вздохов
a che е come concedette Через что и как позволила
amore [вам] любовь [= Амур]
che conosceste i dubbiosi Осознать [свои]
disiri? сомнительные желания?
Ответом становится книга — повесть, победив¬
шая нас и ставшая нашим Галеотом: она превращает
непонятные природные вздохи в культурно осмысля¬
емую — подражательную (вполне по Жирару) — лю¬
бовную страсть.
Перевод этого места у Лозинского хотя и верен
духу подлинника, но интересным образом отклоняет¬
ся от его буквы:
Но расскажи: меж вздохов нежных дней,
Что было вам любовною наукой,
Раскрывшей слуху тайный зов страстей?
Любовь (атоге) заменена здесь любовною наукой.
«Наука» естественно мотивирована задачей «раскры¬
тия смысла» и наглядно обнажает культурный харак¬
тер такого обучения. Но у Данте «науки» нет. Откуда
же она берется у Лозинского?
Разумеется, из Пушкина — из наук[и] страсти
нежной, Которую воспел Назон («Евгений Онегин», I,
221

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
VIII; ср., кстати, вздох[и] нежных дней в соседней стро¬
ке у Лозинского). Опора на позднейшего русского клас¬
сика оправдана его собственной отсылкой к классику
латинскому — одному из тех, на кого систематически
опирается сам Данте27.
Сходным образом, кстати, действует и Бабель:
среди его отсылок к Мопассану иногда посверкивает
вывернутый наизнанку Пушкин:
Мы рождены для наслаждения трудом, дракой,
любовью, мы рождены для этого и ни для чего другого
(ГДМ);
ср.: Не для корысти, не для битв, Мы рождены для
вдохновенья и т. д. (Пушкин, «Поэт и толпа»)28.
Зачем же Данте понадобилась такая решительная
перелицовка истории двух любовников, неужели ис¬
ключительно ради эффектной интертекстуализации?
Не связана ли она с последовательным проведени¬
ем через всю Песнь темы сострадания (pieta) Данте
к Франческе, венцом чего становится его финальный
обморок? Более того, Данте не только сочувствует
Франческе — в ее уста, в качестве одного из объяс-
27	Возможно, к Пушкину (мигу последних содроганий в эроти¬
ческом стихотворении «Нет, я не дорожу мятежным наслажде¬
ньем...») восходит у Лозинского и содроганье в строке 131, отсут¬
ствующее в оригинале (с. 52):
130 Per piu ffate li occhi ci sospinse букв.: Много раз заставляло
quella lettura, e scolorocci il	наши глаза встретиться это
vis°;	чтение и лицо обесцветить¬
ся (= побледнеть).
28	Впрочем, у этих пушкинских строк есть, в свою очередь, дан-
товская параллель. Улисс поощряет своих товарищей к плаванию
за Геркулесовы столбы словами:.. .fatti nonfoste a viver come bruti, /
та per seguir virtute e conoscenza (p. 315). В переводе Лозинского: Вы
созданы не для животной доли, Но к доблести и к знанью рождены
(«Ад», XXVI, 119-120; с. 171).
222

Поэтика, интерпретации, интертекст
нений-оправданий ее подверженности соблазну, он
вкладывает перифраз строки из знаменитого лю¬
бовного сонета Гвидо Гвиницелли, отца сладостного
нового стиля29 30: Amor; ch’al cor gentil ratto s’apprende (V,
ioo; p. 50; в переводе Лозинского: Любовь сжигает
нежные сердца; с. 47)- Всем этим под вопрос драмати¬
чески ставится моральная оправданность любовной
поэзии, в частности «Новой жизни» Данте, и куртуаз¬
ного культа любви в целом, поскольку такая литерату¬
ра — на примере романа о Ланцелоте — оказывается
ответственной за смертный грех прелюбодеяния .
6.	Комментарии к «Божественной комедии» изобилу¬
ют выявленными за восемь веков цитатами из пред¬
шествующей классики, но занимающий нас эпизод
ни к каким претекстам не возводится. Соблазнитель¬
но предположить, что Данте сочинил его в полном
смысле слова — не только присочинил к роковой
истории двух влюбленных, но и вообще первым ввел
в литературу. Возможна ли такая полная текстуаль¬
ная беспрецедентность?
Среди прочих высказывалась гипотеза, что Дан¬
те мог подверстать к Паоло и Франческе ситуацию,
29	С Гвиницелли Данте встретится в «Чистилище» (XXVI), где
тот искупает свой грех чрезмерно животной, «скотской», любви,
и одно место этой Песни: Но мы забыли о людском законе, Спе¬
ша насытить страсть, как скот спешит (83-84; Данте Алигье¬
ри. Божественная комедия. С. 383), — перекликается со строка¬
ми из V Песни «Ада»: ...Для тех, кого земная плоть звала, Кто
предал разум власти вожделений (38-39; с. 44)- В то же время
Данте продолжает по-сыновнему восхищаться искусством этого
образцового для него поэта и еще одного мэтра любовной лирики,
провансальца Арнаута Даньеля, опять заостряя конфликт между
жизненной моралью и литературой.
30	См .’.Андреев М. Л. Литература Италии: Темы и персонажи. М.,
2008. С. 25-26.
223

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
описанную Абеляром в «Истории моих бедствий» (ок.
1135) • Вообще же, источники следует искать в антич¬
ной литературе. Приведу результаты предваритель¬
ного обзора нескольких классических авторов.
Начну с мотива подражания реальному поведению.
Гораций увещевает стареющую женщину не
подражать молодым и отказаться от любовных утех
(«Оды», III, 15; «КХлориде»).
Катулл сообщает, что, застав мальчишку, трахаю¬
щего девчонку, быстро закончил дело, отодрав то ли его,
то ли ее, — комментаторы спорят, кого именно (Катулл,
56; «К Катону»).
Овидий объясняет, что любовь может возникать из
зависти женщины к сопернице: Сердце доступно еще
и тогда, когда чувствует зависть: Взять над соперни¬
цей верх средство красавице дай! («Наука любви» (НЛ),
I 365-366; пер. М. Гаспарова), а объектом подражания
иногда оказывается собственная притворная влюблен¬
ность, становящаяся в результате реальной (НЛ, I, 615).
В прозаическом романе Лонга «Дафнис и Хлоя»
(BI, 15-20) невинные юные герои проявляют полное
непонимание своих чувств; уроки секса Дафнису дает
замужняя женщина, с тем чтобы в дальнейшем он
применил их с Хлоей32.
См.: Dronke, Peter. Francesca and Heloise // Comparative Litera¬
ture. 27 (2). P. 113-135; Андерсен В. В. Абеляр в «Божественной коме¬
дии»? // Итальянский сборник. Выл. ю. СПб., 2007. С. 31-37.
32 Вот релевантные выдержки из романа:
«Жил <...> по соседству землевладелец <...> уже в пре¬
клонных годах, привел он к себе <...> бабенку, молодую, цвету¬
щую <...> Звали ее Ликэнион. Видя, как Дафнис каждое утро
гнал своих коз на пастбище <...> она загорелась желаньем его
своим любовником сделать <...> Но сказать ему что-либо пря¬
мо она опасалась, поняв, что любит он Хлою <... > [К] ак-то <	>
незаметно пошла она следом за ними и <...> все увидала, что
делали. Не ускользнули от взоров ее и слезы Дафниса <...>
224

Поэтика, интерпретации, интертекст
Но преобладает, конечно, подражание литератур¬
ным образцам.
Гораций поощряет связь приятеля со служанкой,
приводя в пример любовь Ахилла к Брисеиде и других
гомеровских героев к пленницам («Оды», II, 4) •
Подобно Горацию, и Овидий готов предаться сек¬
су со служанкой — по примеру Ахилла и других во-
[Р]ешив, что ей представится случай удобный сделать сразу два
дела _ им дать от мук избавление, свое ж удовлетворить во¬
жделение, — такую придумала хитрость.
На следующий день <... > открыто идет Ликэнион к дубу, где
сидели Дафнис и Хлоя, и <... > говорит: “<...> Из моих двадцати
гусей самого лучшего орел утащил <... > Пойди ты со мною <... >
спаси моего гуся <... > Тем временем стадо твое сторожить будет
Хлоя” <... >
Дафнис <...> пошел за Ликэнион <...> [0]на <...> сказала:
“Любишь Хлою ты <...> и [нимфы] мне приказали спасти тебя,
научивши делам любовным <...> [Р]адостно стань моим уче¬
ником, я <... > всему тебя научу” <... >
Дафнис < ...> пал к ногам Ликэнион, моля возможно скорее
искусству этому его обучить, которое ему поможет с Хлоей со¬
вершить то, что ему так хочется <...> [С]тала Ликэнион Даф¬
ниса делу любви обучать. Она приказала ему <... > сесть побли¬
же к себе, целовать ее <... > обнять ее и лечь на землю <... > [У]
видав, что он в силе к делу уже приступить <... > ловко легла под
него и навела его на ту дорогу, которую он до сих пор отыски¬
вал <...>
Лишь только окончился этот любовный урок, Дафнис <...>
стал порываться к Хлое бежать и тотчас же сделать с ней то, чему
здесь научился <...> боясь, что <...> все позабудет. Но Ликэни¬
он, его удержавши, сказала: “<...> Вот что еще нужно тебе <... >
узнать. Я ведь женщина, и теперь я ничуть от всего этого не по¬
страдала <... > Хлоя ж, когда вступит с тобой в эту битву, будет кри¬
чать <...> будет кровью облита <...> Но ты не бойся той крови,
а когда убедишь ее отдаться тебе, приведи сюда: здесь, если и будет
кричать, никто не услышит” <... > Преподав ему указанья такие,
Ликэнион ушла» (Лонг. Дафнис и Хлоя / Пер. с древнегреч. С. Кон¬
дратьева. URL: http://ancientrome.n1/antlitr/long/long3.htm).
С этой настойчивой разработкой темы обучения можно со¬
отнести аналогичный инициационный мотив в «Справке»: «В ту
ночь тридцатилетняя женщина обучила меня немудрой своей
науке» (с. 473).
225

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ждей: Мне ли стыдиться того, что не смущало царей?
(«Любовные элегии» (ЛЭ), II, 8; пер. С. Шервинского).
Согласно Овидию, Всякий влюбленный — солдат,
и есть у Амура свой лагерь, и любовные поступки под¬
нимаются до уровня военных подвигов ссылками на
героев (ЛЭ, I, 9).
Овидий решается отправиться с милой в морское
путешествие — опасаясь утонуть, но вдохновляясь
примером Леандра, любовника Геро (ЛЭ, II, 16).
Он признается, что растрепал прическу любимой,
а потом и побил ее, но иронически оправдывается
сравнением с боевыми подвигами мифологических ге¬
роев (ЛЭ, I, 7).
Он ревнует возлюбленную к орлам и быкам, по¬
скольку в их обличии Юпитер овладевал предметами
своих желаний (Ганимедом, Европой) (ЛЭ, I, ю).
В основу композиции НЛ Овидий кладет идею о
том, что любви надо учиться, как учатся другим наукам
и искусствам, для чего он и пишет эту книгу—учебник,
построенный на примерах из мифологии, собственно¬
го опыта и своих более ранних произведений.
Автор утверждает, что поставлен Венерой над
Амуром, диким по своей природе и потому нуждаю¬
щимся в умелом руководстве (НЛ, I, 7-10).
В чем причина всех бед? Науки любить вы не знали!
Вы не учились, а страсть только наукой крепка (НЛ, III,
41-42).
Переосмысляя эпизод ссоры с любимой (из ЛЭ, I,
7), Овидий предлагает юношам учиться не на литера¬
турных примерах, а на его печальном опыте (НЛ, И,
169-174).
Заключает свои уроки он требованием публич-
н0 текстуально — признать его преподавательские
заслуги: Пусть же юношам вслед напишут и нежные
226

Поэтика, интерпретации, интертекст
жены На приношенъях любви: «Был нам наставник
Назон!» (НЛ, III, 811-812).
Не отменяется, впрочем, и подражание мифоло¬
гическим образцам. Яркий случай (пожалуй, ближай¬
ший к ситуации в ГДМ) —
история Пасифаи, влюбленной в священного быка
и соблазняющей его — в подражание Европе (которой
Юпитер овладел в обличии быка) и Ио (которую после
соития он превратил в корову), — забравшись в де¬
ревянное изображение телки (НЛ, II, 323~32б). Срав¬
нение с Пасифаей (матерью Минотавра) проходит
и в эпизоде совокупления Луция-осла с полюбившей
его женщиной — как у Лукиана («Лукий, или Осел»,
5о_52)33, так и у Апулея («Метаморфозы», X, 19-22)34;
а тем самым подспудно присутствует и параллель с па¬
рой Юпитер — Европа, и, значит, кощунственное упо¬
добление героя/осла самому верховному божеству.
Особую группу образуют любовные стратегии,
апеллирующие к эстетической стороне литературных
текстов.
Катулл поздравляет друга (поэта Цецилия) с тем, что
его стихи возбудили страсть к нему читательницы (Ка¬
тулл, 35).
Овидий (иногда ссылаясь на авторитетные пре¬
цеденты) советует женщинам, желающим соблазнить
мужчину, совершенствоваться в искусствах (музыке,
пении, литературе), кончает же тем, что рекомендует
собственные сочинения — и как услаждающую вкус
поэзию, и как уроки любовного искусства, и как зара¬
33	См.: Петроний Арбитр. Апулей. М., 1991. С. 364-365.
34	Там же. С. 319-320.
22 7

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
зительные — провоцирующие подражание! — строки
о любви (НЛ, III, 327“347).
Введение в сюжет фигуры автора — излюблен¬
ный и потому богато варьируемый ход Овидия (реле¬
вантный также для Данте и Бабеля).
Возлюбленная Овидия нравится всем, ибо успеш¬
но воспета в его стихах (ЛЭ, III, 11).
Ему приходится делиться ею с другими (обурева¬
емыми имитационным желанием), и он оказывается
своего рода сводником (вспомним Галеота у Данте):
...ее мои же прославили книжки? Именно так: мой та¬
лант сделал продажной ее! И поделом мне: зачем я кра¬
су восхвалял — громогласно? Стала продажной она, —
в этом повинен я сам... Сводником сам я служу; к ней
сам гостей провожаю, Собственной этой рукой им от¬
воряю я дверь... Был ли мне прок от стихов? Стихи мне
вредили, и только... (ЛЭ, III, п, 12).
Если это — довольно обычная имитационная
стратегия, то иногда Овидий находит способ вплести
в свою аргументацию даже саму фактуру собственно¬
го стиха:
Этой элегии метр ведь тоже неровен, однако Стих геро¬
ический в ней с более кратким в ладу [имеется в виду не-
равностопность элегического дистиха] — Значит, ка¬
кой я ни есть, меня принимай, моя радость! (ЛЭ, II, 17).
На этом основании он предлагает любимой, кото¬
рой недостоин, все-таки полюбить его35 — по приме¬
35	Это характерный для латинской, а затем европейской поэзии
прием метафорического применения в любовном дискурсе грам-
228

Поэтика, интерпретации, интертекст
ру богини Калипсо, полюбившей смертного Одиссея,
и Венеры, бывшей женой хромого Вулкана, на кото¬
рого похожи прихрамывающие дистихи поэта.
В общем, Данте было на кого ориентироваться36.
7.	Возвращаясь в заключение к Бабелю, подчеркну
две вещи.
Во-первых, его имитационные стратегии совер¬
шенно открыты, обнажены, он их не прячет, а любу¬
ется ими. И, выступая в ГДМ одновременно подра-
жателем-персонажем и подражателем-литератором,
отводит себе активную творческую роль: он соревну¬
ется с образцом и меняет его: так, из мопассановско-
го «Признания» он опускает всю циничную часть сю¬
жета (с матерью, поощряющей продолжение продаж¬
ного секса беременной Селестой37), а из дантовского
прототипа — трагическую развязку (Бендерский не
возвращается из оперы пораньше, чтобы убить лю¬
бовников). Тем не менее трагическая нота из расска¬
за не выбрасывается, а лишь переносится в план вза¬
имоотношений героя-литератора с его кумиром/учи-
матических и поэтических категорий. См.: Curtins, Ernst. Europe¬
an Literature and the Latin Middle Ages / Transl. by W. Trask. Prince¬
ton, 1973. P. 414-416.
36	Ориентация эта, впрочем, могла носить во многом харак¬
тер не непосредственной учебы, а типологического родства. Со¬
гласно В. В. Андерсену (устно), не все упомянутые тексты могли
быть известны Данте, поскольку наследие Катулла оставалось
недоступным в Европе до XV в., Апулея открыл лишь Боккаччо
(живший полувеком позже Данте), Горация Данте в русле средне¬
вековой традиции воспринимал скорее как сурового моралиста
(см. «Ад», IV, 89), чем автора более легкомысленных «Од», а роман
«Дафнис и Хлоя» был переведен с греческого вообще в XVI в.; бес¬
спорно влиятельным классиком (в частности, для Абеляра и Дан¬
те) был в Средние века Овидий.
37	См.: Жолковский А. К. Полтора рассказа Бабеля... С. 46-47*
229

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
телем (в ГДМ — с Мопассаном, а в УД — с учителем
Бьеналем и стоящими за ним Данте и Дантоном). Все
это происходит существенно иным образом, неже¬
ли в паре Данте — Вергилий, зато проблематизация
навеянной литературой плотской любви, оборотной
стороной которой оказывается смерть, иногда на¬
сильственная, роднит автора ГДМ и УД с создателем
V Песни «Ада».
Во-вторых, весь вуайерско-имитационно-интер-
текстуальный кластер является важнейшим инвари¬
антом поэтического мира Бабеля38. В той или иной
комбинации его элементы налицо
в раннем наброске «Детство. У бабушки»: отсылка
к тургеневской «Первой любви», где герой-рассказчик,
в свою очередь, подсматривает за садомазохистской
сценой между отцом и Зинаидой, а затем в его соб¬
ственной «Первой любви»;
в рассказе «В щелочку», где это основа сюжета;
в «Старательной женщине»: «Глаза мои испытыва¬
ют безгласную тьму, зверь воспоминаний скребет меня,
и сон нейдет <... > — Анеля, — шепчу я ее имя, — Ане-
ля...» (с. 418, 421);
в «Справке», где герой «крадет» у Веры ее роль —
житейскую и литературную — проститутки;
в «Моем первом гонораре» и УД: эпизоды того, что
Ямпольский назвал «акустическим вуайеризмом»39;
в «Солнце Италии»: чтение чужого письма;
в «Пане Аполеке»: перенос из жизни на полотно
(обратный по сравнению с ГДМ ход копирования);
38	О вуайеризме Бабеля см.: Ямпольский М. Б. Структуры зре¬
ния и телесность // Жолковский А. К., Ямпольский М. Б. Указ. соч.
С. 285-316.
39	Жолковский А. К., Ямпольский М. Б. Указ. соч. С. 212.
230

Поэтика, интерпретации, интертекст
и, наконец, в «Аргамаке»: присвоение чужой
лошади, а после неизбежного возвращения ее вла¬
дельцу — хотя бы казацкой посадки: «Мне пришлось
уйти <...> Как бы то ни было, Аргамак научил меня
тихомоловской посадке. Прошли месяцы. Сон мой ис¬
полнился. Казаки перестали провожать глазами меня
и мою лошадь» (с. 173).
Бабель и его герои вовлечены в драму подражания
завораживающим их «другим» — писателям, актерам,
русским, французам, казакам, бандитам, убийцам,
любовникам, женщинам, проституткам — во множе¬
стве вариаций и с самыми разными результатами. Это,
пожалуй, главный нерв бабелевского творчества.

Андрей Малаев-Бабель (Сарасота)
ПОЧЕМУ ДИ ГРАССО?
(И. Бабель и традиция великих
актеров-трагиков xix — начала хх в.)
К творчеству Бабеля я подхожу с сугубо театральных
позиций. Размышлять о Бабеле как о писателе я на¬
чал одиннадцать лет назад, когда стал работать над
моноспектаклем по его рассказам. Именно вопросы
театральной интерпретации Бабеля привели меня
к своеобразному пониманию природы его писатель¬
ского дарования.
Как актера меня прежде всего интересовали лич¬
ности его рассказчиков, т.е. персоны тех людей, от
лица которых ведется повествование. Образы этих
людей мне предстояло воплотить, и я принялся за пои¬
ски. Моя бабушка, Антонина Николаевна Пирожкова,
как-то спросила Исаака Эммануиловича,
почему же он пишет рассказы от своего имени. Бабель
ответил:
— Так рассказы получаются короче: не надо опи¬
сывать, кто такой рассказчик, какая у него внешность,
как он одет, какая у него история...1
1	Пирожкова А. Н. Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле —
и не только о нем: Воспоминания / Сост. А. Малаева-Бабеля. М.,
2013. С. 287.
232

Поэтика, интерпретации, интертекст
Пристрастие Бабеля к экономии затруднило мою
работу. Ведь мне как актеру именно и нужно было
знать, какая у рассказчика внешность, «какая у него
история», «как он одет».
Сразу же бросилось в глаза обилие масок рассказ¬
чиков. Например, в «Одесских рассказах» повествова¬
ние ведут Арье-Лейб, Цудечкис и человек, у которо¬
го «на носу очки, а в душе осень». Да и в «Конармии»
повествование ведется от лица многих персонажей.
А рядом с основным рассказчиком «Конармии», Ки¬
риллом Лютовым, незримо присутствует другой по¬
вествователь. Он то и дело берет у Лютова слово. Эта
особенность «Конармии» прослежена в книге польско¬
го исследователя творчества Бабеля Чеслава Андруш¬
ко, который четко разграничил «лютовское мышле¬
ние» и мышление авторское2. Именно от лица автора,
а не от лица Лютова ведется повествование, например,
в рассказе «Кладбище в Козине».
Это авторское «я» — безымянный рассказчик —
давалось мне особенно трудно, и я никак не мог ос¬
мелиться признать его Бабелем. Быть может, меня
пугала мысль о том, что придется играть в спектакле
именно эту роль. Интуиция мне подсказывала, что
рассказчик все-таки сам Бабель. Но тут я вспомнил
другую цитату из воспоминаний бабушки:
...я как-то спросила, автобиографичны ли его рас¬
сказы?
— Нет, — ответил он.
Оказалось, что даже такие рассказы, как «Пробуж¬
дение» и «В подвале», которые кажутся отражением дет¬
ства, на самом деле не являются автобиографическими.
Может быть, лишь некоторые детали, но не весь сюжет3.
2 Андрушко, Ч. Жизнеописание Бабеля Исаака Эммануиловича.
Познань, 1993- С. 62.
3	Пирожкова А. Н. Указ. соч. С. 287.
233

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
И я надолго отложил идею о том, что рассказчик —
Бабель. Не стану описывать мои поиски рассказчика
в таких новеллах, как «Ди Грассо», «Гюи де Мопассан»,
«Фроим Грач» и «Король», а в конце статьи приведу те
выводы, к которым я пришел. Остановлюсь на поис¬
ках тех многочисленных персонажей, о которых пове¬
ствуют рассказчики. В одном рассказе «Король» таких
персонажей насчитывается более двадцати. Интуи¬
тивно я пришел к тому, что персонажей этих нельзя
разыгрывать. В крайнем случае на них надо намекать.
Ведь рассказчик не профессиональный актер, а пото¬
му не должен и не может до конца перевоплощаться
в тех, о ком повествует. То, что мы знаем о Бабеле-рас-
сказчике, подтверждает мою догадку. Вот еще одно
свидетельство А. Н. Пирожковой:
Известно, что Бабель был великолепный рассказ¬
чик. Интересно и то, что он был рассказчиком совер¬
шенно иного типа, чем, например, Михоэлс, Утесов
или Ардов. Все они были остроумны и блестяще ими¬
тировали любой говор, любую интонацию (на этом
в основном и строилось их умение быть блестящими
рассказчиками. —А. М.-Б.). Бабель восхищался этим
их умением, но сам рассказывал иначе: ровным голо¬
сом, без нарочитого акцента, не подражая чьей-либо
манере речи. Даже пересказывая слова Горького, он
никогда не позволял себе окать. Только скажет, что
Горький сказал это с ударением на «о», но сам произ¬
носил слова Горького без оканья <... >
В некоторых воспоминаниях пишут, что он го¬
ворил с южным акцентом, или пришепетывая, или
с одесским акцентом. Все это совершенно неверно.
Голос Бабеля был ясным, без малейшего изъяна, речь
без всякого акцента4.
4	Пирожкова А. Н. Указ. соч. С. 577.
234

Поэтика, интерпретации, интертекст
Это же подтвердила в разговоре со мной и дочь
ближайшего друга Бабеля И. Л. Лившица — Татьяна
Исааковна. Ей приходилось слушать не только им¬
провизированные, устные рассказы Бабеля, но и ис¬
полнение Бабелем своих рассказов перед большой ау¬
диторией. По свидетельству Татьяны Исааковны, ни¬
какой характерности в исполнении Бабеля не было.
Как же противоречит бабелевское исполнение работе
актеров в кинофильмах и спектаклях, поставленных
по его произведениям!
Но обратимся к бабелевскому письму, а вернее,
к его диалогу. Возьмем рассказ «Король». Большин¬
ство диалогов в этом рассказе написаны без акценти¬
рования говора или акцента. Т. е. написание, а следо¬
вательно, и произношение слов в основном грамотное,
соответствующее правилам русского языка. Во фразе
может быть допущено одно искажение. Например,
папаша Крик говорит сыну: «— Беня, ты знаешь, что
мине сдается? Мине сдается, что у нас горит сажа.. .»5
Но ведь если играть в традициях реализма этого
самого папашу — «старого биндюжника, слывшего
между биндюжниками грубияном», то нужно сказать:
«Беня, ты знаешь, шо мине сдается? Мине сдается, шо
у нас горить сажа...» И конечно же, с мягким, южным
«г». Именно так и играл эту фразу, например, чтец Ва¬
лерий Токарев6. Но у Бабеля написано не «шо», а «что»,
и «мине» является единственной «неправильностью»
5	Бабель К Э. Сочинения. В 2 т. / Сост., подгот. текста А. Пи¬
рожковой, вступ. ст. Г. Белой, коммент. С. Поварцова. М., i99°* Т i.
С. 124. Далее произведения Бабеля цитируются по этому изданию
с указанием тома и страниц в тексте статьи.
6	Фразу: «Так пристав сказал — самолюбие мне дороже...»
Токарев тоже менял на «самолюбствие мине дороже», используя
отчасти раннюю редакцию рассказа. Но у Бабеля и в ранней ре¬
дакции стоит слово «мне», и от «самолюбствия» он тоже впослед¬
ствии отказался.
235

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
в этой фразе. И так во всем рассказе — в крайнем слу¬
чае одно отклонение от нормы на фразу. Намек на ха¬
рактерность, а не сама характерность. В речи же пове¬
ствователя и эти намеки отсутствуют.
Таково отношение Бабеля к характерности. Оно
сродни пушкинскому. У последнего в «Гробовщике»
сапожник Готлиб Шульц, по заверению самого автора,
говорит «тем русским наречием, которое мы без сме¬
ха доныне слышать не можем». В первой «реплике»
немца действительно присутствует намек на немец¬
кое построение фразы:
...я желал поскорее с вами познакомиться. Я сапо¬
жник, имя мое Готлиб Шульц, и живу от вас через ули¬
цу, в этом домике, что против ваших окошек. Завтра
праздную мою серебряную свадьбу, и я прошу вас и ва¬
ших дочек отобедать у меня по-приятельски7.
Намеки эти, за которыми просматривается и ак¬
цент (хотя сам акцент не прописывается, он скорее
задан), постепенно исчезают, по мере того как Пуш¬
кин развивает образ немца. Но намек на немецкий ак¬
цент и построение фразы заданы и продолжают окра¬
шивать образ. Между тем персонаж в дальнейшем го¬
ворит по-русски совершенно грамотно и без акцента.
Подобный прием «задавания», а не «прописывания»
акцента мы находим и у Бабеля. Грамотность языка,
чувство меры и вкуса берут у Бабеля верх над соблаз¬
нительной характерностью.
Это обстоятельство проливает свет на природу
авторского темперамента Бабеля. Оказывается, глав¬
ное, общее впечатление для него важнее деталей. Де¬
тали, хоть ранние рассказы ими изобилуют, а в позд¬
них они четко прописаны, не являются главным. Они
7 Пушкин А. С. Поли. собр. соч. В 6 т. М., 1936. Т. 4. С. 92.
236

Поэтика, интерпретации, интертекст
не просто отобраны — они органически вырастают
из ощущения целого. Вот почему у Бабеля, особенно
у позднего Бабеля, деталей никогда не бывает много.
Они рождаются из общего целого, и именно это це¬
лое производит на вас впечатление. Такова «Конар¬
мия». При первой мысли об этом цикле рассказов на
вас немедленно накатывает волна единой атмосферы,
единого общего впечатления, а потом уже начинают
выплывать из памяти детали. Так же обстоит дело
и с «Одесскими рассказами». На какой же тип актер¬
ского темперамента указывает эта особенность?
Не так уж много нам известно о театральных вку¬
сах Бабеля. В воспоминаниях Пирожковой приводится
такое его высказывание:«— Играют с темпераментом
у нас только в двух театрах — в еврейском и цыган¬
ском...»8 (курсив мой. —А. М.-Б.). В мемуарах О. Сави-
ча приводится забавная история о том, как однажды
в Париже Бабель затащил автора воспоминаний и его
жену на выступление «последнего» итальянского тра¬
гика Цаккони. Все атрибуты гастролера-трагика были
налицо: бездарное, фальшивое актерское окружение,
оттенявшее правдивость и талант гастролера, «разма¬
леванные, но выцветшие декорации, качающиеся за¬
дники, пустота на сцене: дворцы отличались от полей
только стенами»9. Традиционная неровность игры
трагика тоже присутствовала в исполнении Цакко¬
ни. На фоне общей экономии сил (или же отсутствия
вдохновения) трагика «прорвало» в одной из сцен, ко¬
торая и выбилась на первый план в спектакле:
Опустив мертвую Корделию на землю, он раз сорок, не
меньше, назвал ее по имени; каждый раз интонация
8	Пирожкова А. Н. Указ. соч. С. 277.
9	Савич О. Два устных рассказа Бабеля // Воспоминания о Ба¬
беле / Сост. А. Пирожковой и Н. Юргеневой. М., 1989. С. 74-
237

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
была другой, но ни одна не была фальшивой; затем
имя Корделии перешло в предсмертную икоту, с кото¬
рой Лир умирал. Но в почти клиническом воспроизве¬
дении смерти не было ничего оскорбительного, напро¬
тив, оно было убедительно и волновало10.
Особенности игры Цаккони описаны Савичем
чрезвычайно точно — свидетельство его подтвержда¬
ют специалисты. По мнению историка театра Г. Н. Бо-
яджиева, Цаккони «уделял большое внимание изуче¬
нию вопросов психопатологии <...> Тщательный
анализ болезненных состояний человеческой психи¬
ки сопровождался у Цаккони точным воспроизведе¬
нием клинических подробностей. Стремясь к углу¬
бленной трактовке образов, актер чрезмерно подчер¬
кивал психические и физические страдания героев»11.
Цаккони был известен в России не только как гастро¬
лер, но и как актер кинематографа. В киноролях своих
он придерживался того же «клинического» подхода, ко¬
торым отличались его работы в театре. И здесь он пы¬
тался перейти запретную черту, разглядеть контуры той
«страны, откуда ни один не возвращался». 18 (05) марта
1913 г. газета «Вечерние известия» сообщала:
Знаменитый итальянский трагик Эрмете Цакко¬
ни <...> скоро снова появится на экране в картине
«Уходящие из жизни» <...> Содержание этой кинодра¬
мы сводится к тому, что герой ее [Цаккони], убедив¬
шись в том, что он заразился неизлечимой и наслед¬
ственной болезнью, отравляется стрихнином.
Интересно отметить, что микроскопические ис¬
следования в картине сделаны под наблюдением вра¬
10	Савич О. Указ. соч. С. 74.
11	Бояджиев Г. Цаккони, Эрмете (1857-1948) // Театральная эн¬
циклопедия. Т. 5. М., 1967. С. 662.
238

Поэтика, интерпретации, интертекст
чей; сцена смерти от отравления стрихнином порази¬
тельна в отношении реализма и производит потряса¬
ющее впечатление.
Не меньшего внимания в воспоминаниях Савича
заслуживает история, рассказанная Бабелем своим
спутникам по окончании спектакля Цаккони. Это рас¬
сказ про артиста С. И. Горелова, сына петербургского
корифея В.Н. Давыдова (псевдоним И.Н. Горелова).
По своему амплуа Горелов был «актером-неврасте-
ником» (определенная разновидность трагика). При
том что в игре неврастеников всегда присутствует
некоторая патология (на то толкают их сами роли,
принадлежащие к этому амплуа), в творчестве Горе¬
лова «нервная возбудимость соединялась <... > с мяг¬
костью сценического исполнения»12. Как и в случае
с Цаккони, врожденное чувство вкуса и меры, а может
быть, стремление к глубине и тонкости игры убере¬
гало Горелова от «оскорбительной» патологии. Дей¬
ствие устного рассказа Бабеля развивается, по всей
вероятности, в 1916 г. Смертельно больной Горелов,
от которого врачи и близкие скрывают правду о его
положении, играет один из последних своих спекта¬
клей. Отец Горелова — великой Давыдов — приехал
из Петербурга, чтобы посмотреть игру сына и про¬
ститься с ним. Вот как описывал эту историю Бабель:
В Одессе знали, что Давыдов приехал и будет на
спектакле. В Одессе все известно. И все пришли в театр.
А знаете, что такое, когда вся Одесса приходит в театр?
По сравнению с этим в бочке с селедками просторно.
Давыдов сидел в первом ряду. В пьесе пять актов.
И все пять актов Давыдов плакал, он смотрел на сце¬
12	Ходорковская Л. Горелов Сергей Иванович (1877-1916) // Теат¬
ральная энциклопедия. Т. 2. М., 1963. С. 75-
239

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ну и плакал. Может быть, он даже ничего не видел из-
за слез. Он и в антрактах не вставал с места и плакал.
И с ним плакала вся Одесса.
Горелов играл замечательно. Он как будто пел
свою лебединую песнь, но люди смотрели не на сына,
а на отца. И горько рыдали.
А вы говорите — Цаккони. Хотя Цаккони — очень
хороший актер. Итальянцы вообще замечательные ар¬
тисты13.
Единственный рассказ Бабеля на театральную те¬
му — «Ди Грассо» — озаглавлен по имени знаменито¬
го сицилийского трагика, выступление которого Ба¬
бель действительно видел в Одессе в 1908 г. Об этом
свидетельствует записная книжка юного Бабеля, где
отразились его театральные впечатления. Заядлый
театрал, Бабель из всего обилия юношеских впечат¬
лений впоследствии описал именно игру Дж. Грассо.
Не исключено, что увиденный в Париже Цаккони на-
помнил Бабелю о Грассо.
Еще одна почти анекдотическая история тоже за¬
служивает внимания. Анекдот вообще часто указы¬
вает на серьезные обстоятельства и играет важную
роль в русской культуре, а в бабелеведении особен¬
но. В книге одесского биографа Бабеля Ростислава
Александрова (А. Ю. Розенбойм) приводится история
о студенческой вечеринке, поведанная автору сокурс¬
ником Бабеля по Киевскому коммерческому институ¬
ту Вениамином Осиповичем Волевичем:
Все шло, как обычно, но в разгар самого веселья вдруг
раздался тревожный голос Бабеля: «Как она смотрит!
Или уберем портрет, или прекратим все это!» Прекра¬
щать, конечно, никому не хотелось, и решили просто
13	Савич О. Указ. соч. С. 74-75.
240

Поэтика, интерпретации, интертекст
снять со стены и поместить между книгами фотогра¬
фию недавно ушедшей из жизни великолепной актри¬
сы Веры Федоровны Комиссаржевской, кумира тог¬
дашней студенческой молодежи. Так и сделали14.
Глаза Комиссаржевской пронзили душу Бабеля
так глубоко, что студенческая пирушка показалось
ему кощунственной. Комиссаржевская действитель¬
но была кумиром молодежи, но на Бабеля произвели
впечатление именно глаза — исполненные душевной
энергии и боли, иконописные глаза великой трагиче¬
ской актрисы.
Итак, ниточка моих поисков повела к трагикам.
И тут я оказался в еще более сложном положении,
так как о трагиках известно, что они «актеры нутра»
и играют как Бог на душу положит — техника у них
если какая и есть, то внутренняя и подсознательная.
Она сама ни с того ни с сего вступает в действие, и тог¬
да они играют как боги. Так же неожиданно она им
отказывает, и тогда трагик либо выставляет себя на
посмешище жалкими своими потугами ухватить вче¬
рашнее вдохновение (как некогда Мочалов), или игра¬
ет на внешней технике (как Цаккони). Известно и то,
что у некоторых трагиков подсознательная техника
была все-таки доведена до совершенства и развита на¬
столько, что играли они без провалов, но секреты эти
давно утеряны — с приходом рациональной школы
Станиславского.
Так бы я и потерпел поражение, стараясь найти па¬
раллели между творческим методом Бабеля и траги¬
ческим темпераментом великих гастролеров, если бы
не одна из случайных закономерностей судьбы. После
долгого периода умалчивания, травли и преследова¬
14	Александров Р. Волшебник из Одессы: По следам Исаака Ба¬
беля. Одесса, 2011. С. 42-43.
241

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ний опубликовано было наконец творческое наследие
великого русского театрального педагога Николая Ва¬
сильевича Демидова (1884-1953)- Основная часть это¬
го наследия вышла в свет в Петербурге в 2004-2009 гг.
под редакцией М. Н. Ласкиной и занимает пять книг
(четыре обширных тома). Впервые в истории теа¬
тральной педагогики школа Демидова воспитывает
в актере технику интуиции и вдохновения. Открытые
Демидовым законы творчества относятся не только
к процессу актера, но и к любому творческому про¬
цессу. При работе с техникой Демидова рождается не¬
поддельная эмоция, абсолютная искренность, чувство
творческой свободы. Традиция подлинности и правды,
по общепринятому мнению, идущая в русском театре
от Щепкина и Станиславского, была присуща всем
без исключения великим актерам-трагикам, начиная
с Федора Волкова и Мочалова. Традиция эта получи¬
ла продолжение в лице Демидова, педагога и режис¬
сера, сумевшего подвести под идеалы правды орга¬
ническую внутреннюю технику. Еще один, не менее
важный фактор наследия Демидова состоит в том, что
оно содержит уникальные методы доступа к сильным
эмоциям. Демидовский метод, основанный на творче¬
ском синтезе и подсознательном (неаналитическом)
восприятии и выявлении, ведет актера к театру траге¬
дии, к театру сильных эмоций. По сути дела, Демидов
раскрыл профессиональные тайны великих трагиков
XIX — начала XX вв. Казалось бы, навсегда утерянная
техника таких мастеров-трагиков, как Павел Мочалов,
Элеонора Дузе, Мария Ермолова и Сандро Моисеи,
тщательно воссоздана школой Демидова.
Вторая книга наследия Демидова («Типы актера»)
посвящена четырем творческим типам: рационалист,
имитатор, эмоционально-волевой и аффективный
(трагик). Трудно заподозрить Бабеля в рационализ¬
242

Поэтика, интерпретации, интертекст
ме — данный тип в принципе не относится к разряду
творческих профессий. Имитатором, т. е. характер¬
ным талантом, по существу комиком, Бабель тоже не
являлся. Правда, к нему основательно прилип ярлык
«стилист». Вряд ли сам Бабель согласился бы с таким
определением своего творчества, если под ним не под¬
разумевать исключительно писательское мастерство.
По способу творчества Бабель не был стилистом. Он
не подделывался под чужую манеру; те же голоса, ко¬
торые появляются в его повествовании, были Бабелем
глубоко пережиты. Реальность, отображенная в его
рассказах и пьесах, прочувствована автором. Более
того, это реальность, в которой он лично принимал
участие. Пропустив ее через себя, Бабель воссоздал
эту реальность в художественной форме, а не ловко
подстраивался к готовым формам, к выработанному
кем-то другим стилю. Да и какой стилист сказал бы
о себе: «Я принадлежу к числу людей, которых слово
“что” мало занимает <...> меня интересует всегда
“как и почему”» (2, 398).
Предшествующий анализ бабелевского рассказчи¬
ка, способного сказать о себе «я», равно как и особен¬
ности его диалога, в котором отсутствует увеличение
характерностью, — все это указывает на то, что ими¬
таторским талант Бабеля никогда не был. По верному
определению Демидова, имитатора более всего зани¬
мает не целое, а детали15. Описание персонажей у зре¬
лого Бабеля не изобилует деталями — чаще одна черта,
крупная и меткая, подчас гротесковая, определяет об¬
раз. Птицелов Иван Никодимыч («История моей голу¬
бятни») задан даже не описанием его внешности или
костюма (они отсутствуют), а как бы сросшейся с его
существом птицей — павлином. У инвалида Макарен¬
ко из того же рассказа «просвечивает» лицо, составлен-
15	См.: Демидов Н. В. Творческое наследие. В 4 т. Т. i. СПб., 2004.
С. 292.
243

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ное «из красного жира, из кулаков, из железа»; у жены
его Катюши — «ваточный зад» (2,148). Фроим Грач из
одноименного рассказа запоминается устремленным
в пространство единственным глазом. Детальное опи¬
сание того же Грача если и присутствует в рассказе, то
оно дается с точки зрения «приехавшего из Москвы»
чекиста Симена, на которого Грач произвел впечатле¬
ние человека «громадного, как здание, рыжего, с при¬
крытым глазом и изуродованной щекой» (2,256). Здесь
работает контраст между тем, в какой превосходной
степени Симену был описан Грач, этот «грандиозный
парень», и каким он явился ему на самом деле. Т.е.
подробности описания Грача абсолютно оправданы —
здесь нет любования деталями. Бабелю важны не дета¬
ли, а что-то одно — одна атмосфера, одна черта.
Эмоционально-волевым талант Бабеля тоже на¬
звать трудно. Умеренной эмоциональности и затор¬
моженной «выдержке» этого творческого типа Бабель
противопоставляет свободу письма и страстность.
Вот почему меня особенно заинтересовал последний
тип — аффективный, т.е. трагик. Этот тип Демидов
считает высшим творческим проявлением в искусстве.
Каковы же особенности творческого облика и метода
трагика по Демидову?
Он занят главным образом своей внутренней жиз¬
нью.
Внешний мир он тоже воспринимает, конечно. Но
с большим выбором: то, что непосредственно касает¬
ся его внутренней жизни, — он воспринимает остро,
ЯрК0 — гораздо острее и ярче, чем оно есть на самом
деле, а то, что не имеет прямой связи с его внутренней
жизнью, он воспринимает расплывчато, в тумане, —
оно до него, можно сказать, не доходит.
Поэтому его восприятие жизни большею частью
не соответствует действительности — оно субъектив¬
244

Поэтика, интерпретации, интертекст
но (с этим ничего не поделаешь), — он именно так ви¬
дел и так слышал. А слышал и видел он неверно совсем
не потому, что глуп и не может разобраться в явлени¬
ях жизни, а потому, что данный жизненный факт (хоть,
может быть, и маловажный сам по себе) обращен
к его глубинам, к его тайным мыслям, страстям <... >
Прибавьте к этому, что его внутренний мир чрез¬
вычайно чувствителен и раним, достаточно его чуть
коснуться — поднимается такая буря, что сам он пре¬
вращается в утлое суденышко, которое треплют вол¬
ны его собственного разбушевавшегося моря. Потому
он и назван аффективным. (Аффект — это состояние
такого психического возбуждения, которое видоизме¬
няет течение спокойной человеческой мысли. И чело¬
век оказывается всецело во власти ничем не сдержи¬
ваемых чувств.) В глубине души аффективного актера
всегда имеются как бы взрывчатые массы, которые
только ждут случая, чтобы взорваться. И вот, по самой,
казалось бы, незначительной причине человек пре¬
вращается в пожар, в шторм.
Примеры актеров этого типа: Мочалов, Олдридж,
Иванов-Козельский, Ермолова, Дузе, Стрепетова, Ко-
миссаржевская. В других искусствах: Данте, Микелан¬
джело, Шиллер, Бетховен, Достоевский и другие16.
Именно таким видит Бабеля один из первых се¬
рьезных исследователей его творчества — С. Н. По-
варцов. В предисловии к своей книге «Быть Бабелем»
он ссылается на мнение Т. В. Кашириной, которая
считала, что «внешне обаятельно-веселый» Бабель
«наедине с собой <... > был человек для себя неслы¬
ханно мучительный»17. Сам же Поварцов утверждает,
что Бабеля манило смертельное — «как альтернатива
16	Демидов Н. В. Указ. изд. Т. i. С. 296.
17	Поварцов С. Н. Быть Бабелем. Краснодар, 2012. С. 4.
245

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
унылому бытовизму, “психоложеству” и вообще все¬
му пресному»18. Обе эти характеристики указывают
на особый трагический, или же аффективный, склад
темперамента.
Демидов выделяет семь отличий аффективного
таланта. Рассмотрим их подробнее.
1.	Обхват и синтез. Аффективное дарование не
строит образ или художественное произведение из хо¬
рошо подогнанных деталей, но творит синтетически.
Детали сами по себе возникают из «эмбриона» произ¬
ведения, из подсознательного ощущения целого.
2.	Взрывчатость. Это особое свойство темпера¬
мента аффективного актера — некий выход за преде¬
лы эмоциональных границ, отведенных другим твор¬
ческим типам.
3.	Трагик лично принимает участие в творческом
акте, стирая границу между художественной и жиз¬
ненной реальностью.
Если для других творческих типов сцена — их
жизнь, для аффективного — только средство. Суб¬
страт творчества трагика, по Демидову, — его личное
участие в происходящем на сцене. Для аффективного
актера (трагика) свойственно гармоническое соотно¬
шение жизни и игры. На взаимодействии фантазии
и реальности строится его искусство. Вот как опреде¬
ляет Демидов этот баланс:
только тот играет, у кого потребность играть, кто
раскрывается в игре до дна души своей; только тот
играет, кто создает новый, воображаемый, а то и фан¬
тастический мир19;
трагик играет «по-крупному» — на кон ставится
«всё, что я имею, и настоящее и будущее»20; взамен
18	Поварцов С.Н. Указ. соч. С. 5.
19	См.: Демидов Я. В. Указ. изд. Т. 4. СПб., 2009. С. 66.
20	Там же. С. 70.
246

Поэтика, интерпретации, интертекст
«игры-забавы» характерного актера трагик способен
«положить всю свою душу, со всеми тайниками, ки¬
нуть дерзко, открыто, с вызовом на чашу весов свое,
чуть ли не выхваченное ножом горячее, пульсирую¬
щее сердце»21; в отличие от характерного актера тра¬
гик смеет исповедоваться практически без маски, от
своего собственного лица; во всяком случае, внешнее
перевоплощение трагика минимально.
4.	Ощутительность и физиологичность восприя¬
тия. Здесь речь идет о способности трагика воспри¬
нимать воображаемые обстоятельства и предметы
с физиологической конкретностью. Сокращая вооб¬
ражаемое расстояние между предметом и собой, тра¬
гик добивается того, что рассказывает со сцены не
о вещах посторонних, далеких, а о том, что лично его
сейчас касается. Физиологичность восприятия траги¬
ка передается и публике — она начинает восприни¬
мать игру трагика «ощутительно». По выражению Де¬
мидова, «физиологичность есть один из путей к <... >
ощутительности, которая так присуща аффективному
актеру»22.
5.	«Допускание» до внутреннего центра образов,
впечатлений и предлагаемых обстоятельств пьесы.
6.	Подсознательная связь с публикой. У актеров-
трагиков существуют различные медитативные спо¬
собы установления подсознательной связи с публи¬
кой. Благодаря этим способам трагики сливаются со
зрительным залом в единое целое, черпают энергию
из зала и силой этой энергии «ведут» за собой зал. Ак¬
тер-трагик включает публику «в общий поток творче¬
ства»23. При этом «забота» трагика о публике подсо¬
знательна, инстинктивна.
21	Там же.
22	Там же. С. 83.
23	Там же. С. 284.
247

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
7.	Погружение, забывание и подсознательное вос¬
произведение материала. Творческий процесс траги¬
ка основан на погружении в себя материала (пьесы,
роли и жизненных ощущений); акте «забывания» ма¬
териала; подсознательном творческом воспроизведе¬
нии материала на сцене.
Взрывчатость
Об обхвате и синтезе в бабелевских произведениях
уже было сказано. Пойдет об этом речь и дальше, при
разговоре о творческом восприятии и воспроизведе¬
нии действительности у трагика. А потому начнем
со взрывчатости. По описаниям игры Мочалова или
Ермоловой мы знаем, что у актеров-трагиков были
моменты, когда река их сценической жизни, и без
того полноводная, выходила из берегов. Эти момен¬
ты сопровождались выплесками, которые порой за¬
ставляли весь зрительный зал подняться с мест, как
один человек. Происходило это не за счет зычного
голоса и внешних эффектов, а благодаря огромной
внутренней энергии и предельному напряжению
всех духовных сил актера. Подобные взрывы наблю¬
даются и у Бабеля. Возьмем, к примеру, финал пер¬
вого рассказа «Конармии» «Переход через Збруч»:
«— <... > И теперь я хочу знать, — сказала вдруг
женщина с ужасной силой, — я хочу знать, где еще на
всей земле вы найдете такого отца, как мой отец...»
(2, 7). Фраза эта насыщена прежде всего внутренним
темпераментом, той «ужасной силой», передать ко¬
торую способен только трагический артист. Бабелю,
его персонажам было присуще «длинное дыхание»,
которое сам он ценил в Мопассане и которое так
упорно вырабатывали трагики в своих упражнени¬
248

Поэтика, интерпретации, интертекст
ях24. Без него невозможно представить себе сцену
проклятия конармейцев звонарем церкви («У Свято¬
го Валента»), Без него нет финальной фразы новеллы
«Кладбище в Козине», когда рассказчик — совместно
с безвестным автором надгробной надписи — вопиет
с той «ужасной силой», на которую способен человек,
присутствующий «на большой непрекращающейся
панихиде» (i, 402): «О, смерть, о, корыстолюбец, о,
жадный вор, отчего ты не пожалел нас, хотя бы од¬
нажды?» (2, 6о).
Эмоция, с которой имеет дело трагик, отличается
от повседневного, бытового переживания. Это чув¬
ство, лишенное тех спасительных тормозов, которы¬
ми мы все снабжены в жизни и которые «выключают»
в обостренных обстоятельствах наши эмоциональные
недра. Вместо того чтобы в экстремальной ситуации
жить полноценной жизнью, мы живем жизнью уре¬
занной. Предохранительный механизм, играющий
в повседневной реальности спасительную роль, часто
подводит актеров на сцене — речь идет об актерах,
стремящихся к подлинной жизни в искусстве. Не раз¬
бирая, что это сцена, механизм включается, и актер
становится беспомощным — он не способен до конца
«пустить себя» на чувство (термин Демидова). Вместо
того чтобы нырнуть в эмоциональные глубины, актер
барахтается на поверхности — в области собственной
нервной периферии. Он не живет трагической ситуа¬
цией, а просто нервничает, волнуется по поводу этой
ситуации, а то и «вообще» волнуется, не допуская
ситуации до своих глубин. У трагиков, по крайней
мере на сцене, такой предохранительный механизм
отсутствует. Выражаясь словами Бабеля, они «получа¬
ют удовольствие от горя и радости» (i, 136) и умеют
плакать «горько, полно и счастливо» (2,150). Трагика
24	См.: Сперанская Ю. К. Братья Адельгейм. М., 1987. С. 44-48.
249

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
отличает полная отдача чувству, единственность эмо¬
ции, описанная Бабелем в рассказе «В подвале»: «Тог¬
да впервые за этот день я заплакал — и мир слез был
так огромен и прекрасен, что все, кроме слез, ушло из
моих глаз» (2,186; курсив мой. —Л. М.-Б.).
Трагик лично принимает участие
в творческом акте
Проявления актера-трагика спонтанны и непредска¬
зуемы. Кривая чувства частенько заносит их в такие
сферы и толкает на такие проявления, что поведение
их становится эксцентрично. Такая эксцентричность
наблюдается не только у бабелевских героев — она
присуща и тем его персонажам, которые на первый
взгляд кажутся комическими. Эксцентричность эта
отличается от «остранения» характерного персонажа.
О подходе Бабеля к характерности уже говорилось
раньше, но стоит указать еще на одну сторону этого
явления. Современник Бабеля — режиссер Евгений
Вахтангов, размышлявший о природе трагического
и экспериментировавший в этой области, записал
в своем дневнике 26 марта 1921 г.:
Бытовой театр должен умереть. «Характерные» акте¬
ры больше не нужны. Все, имеющие способность к ха¬
рактерности, должны почувствовать трагизм (даже
комики) любой характерной роли и должны научить¬
ся выявлять себя гротескно25 (курсив мой. —А. М.-Б.).
Эксцентричность, вернее, гротесковость бабелев¬
ских персонажей имеет именно трагическую подо-
25	Евгений Вахтангов. Документы и свидетельства. В 2 т. М., 2011.
Т. 2. С. 466.
250

Поэтика, интерпретации, интертекст
плеку. За ней стоит не только отсутствие предохра¬
нительных тормозов. Суть ее хорошо определил
Н. И. Клейман, применив по отношению к Бабелю
фотографически-киношный термин «двойная экс¬
позиция»26. За эксцентрикой Бени и его соратников,
равно как и за гротесковым поведением конармей-
ских казаков, стоит авторское ощущение нормы бы¬
тия. Именно эта норма, которая всегда присутствует
в подводных течениях произведений Бабеля, делает
поведение персонажей Бабеля морально «остранен-
ным». Не присутствуй в рассказе, порой тонко, поч¬
ти незримо, фигура автора с его четким моральным
отсчетом, рассказы и пьесы Бабеля не производили
бы на читателя ощущения, подобного трагедийному
греческому катарсису. Они производили бы отталки¬
вающее впечатление, и только27.
Подспудное ощущение трагизма бытия не новое
явление в искусстве. Свойственно оно и многим совре¬
менникам Бабеля — художникам русского авангарда.
Вахтангов, один из самых ярких представителей аван¬
гарда театрального, творил свои шедевры в то время,
когда писались «Конармия» и «Одесские рассказы».
Вахтангов вошел в историю театра спектаклем, ко¬
торый почему-то считается одним из самых жизне¬
радостных творений в истории русского театра. Речь
идет о постановке в 1922 г. «Принцессы Турандот».
Если «Турандот» — спектакль исключительно радуж¬
ный, то непонятно, почему восстанавливавший его
в начале 1960-х гг. Рубен Симонов добивался у акте¬
26	В выступлении на круглом столе «Бабель и кино» 25 июня
2014 г.
27	Есть читатели, на которых они именно такое впечатление
и производят. Но только человек, начисто лишенный некоего мо¬
рального органа, которым он мог бы почувствовать бабелевский
второй план, слышит в его произведениях оду насилию и садизму.
251

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ров состояния, которое он называл «Смейся, паяц!»28.
Оказывается, первые исполнители спектакля (первый
его состав, состоявший из студийцев Вахтангова), вы¬
страиваясь во время театрального «парада» в начале
спектакля по кромке сцены перед публикой, улыба¬
лись сквозь слезы. У солнечной вахтанговской «Туран¬
дот» была трагическая подоплека. Горячо любимый
студийцами мастер — Вахтангов — репетировал свой
последний шедевр, превозмогая адские боли. Он умер
от рака через три месяца после премьеры, в возрасте
39 лет, так и не увидев собственный спектакль. За ве¬
селыми песенками и репризами «Турандот» звучала
трагедия чудовищной, безвременной этой смерти —
смерти человека, которого Станиславский называл
«будущим руководителем русского театра»29. Вели¬
кий провокатор, Вахтангов актом своей смерти сумел
вызвать у своих актеров нужное для этого спектакля
«творческое состояние». Не только восстанавливав¬
ший спектакль бывший студиец Симонов, но и колле¬
ги Вахтангова, например Борис Сушкевич30, понима¬
ли, что магия и сила вахтанговской «Турандот» заклю¬
чалась именно в ее трагической подоплеке. С уходом
первого состава трагическая суть вахтанговской сказ¬
ки ушла из спектакля. Тщетно твердил Симонов бла¬
гополучным актерам-шестидесятникам про «Смейся,
паяц!».
По словам А. Н. Пирожковой, в юморе Бабеля «все¬
гда <... > были печальные нотки»31, т. е. это был смех
сквозь слезы, или «двойная экспозиция» по принципу
«Смейся, паяц!». Недаром именно эту арию играет
28	См.: АмаспюрянцА.А. ТУрандот-6з. М., 1996.
29	Евгений Вахтангов. Документы и свидетельства. Т. 2. С. 587.
30	См.: Сушкевич Б. Встречи с Вахтанговым // Евг. Вахтангов:
Материалы и статьи. М., 1959* С. 369*
31	Цит. по: видеоинтервью, данное Нью-Йоркскому документа¬
листу Дэвиду Новаку в мае 2002 г. // Личный архив автора.
252

Поэтика, интерпретации, интертекст
у Бабеля в рассказе «Как это делалось в Одессе» музы¬
кальный ящик в автомобиле Бени Крика, прибывшего
сказать надгробную речь на могиле конторщика Му-
гинштейна, убитого его же, Бениным, налетчиком32.
Подобно рассказанной Бабелем истории с акте¬
ром Гореловым, играющим свой последний спектакль,
трагедия в «Турандот» разворачивалась на сцене и вне
ее пределов и существовала в нескольких планах. На
сцене шла «трагическая» история о жестокой китай¬
ской принцессе Турандот, казнящей своих женихов.
Хоть и преображенная — по воле Вахтангова и Карло
Гоцци — в представление в стиле комедии дель арте,
хоть и сыгранная с иронической улыбкой и счастли¬
вым финалом, трагедия все же оставалась трагедией.
Ведь и радость финала (свадьба Турандот) переплета¬
лась у Вахтангова с поистине трагическим уходом по¬
раженной соперницы Турандот — рабыни (и урожден¬
ной принцессы) Адельмы. Но главным в трагической
подоплеке спектакля был факт, что разыгрывалась
«Турандот» осиротевшими студийцами, улыбавшими¬
ся «сквозь слезы». В публике сидели зрители, многие
из которых знали о смертельной болезни Вахтангова.
А «за кулисами», в Денежном переулке, лежал прико¬
ванный к постели, умирающий «автор спектакля» —
Вахтангов. И актом своей смерти он тоже принимал
участие в трагедии33.
32	Эта мысль подсказана автору литературоведом Г. Фрейди-
ным.
33	В Одесском же муниципальном театре трагедия тоже раз¬
ворачивалась на сцене, в зале и за его пределами — и тоже в не¬
скольких планах. На сцене шла трагедия «Лорензаччо», главную
роль в которой играл смертельно больной Горелов. Горелову в год
его смерти, как и Вахтангову, было тридцать девять лет. В зри¬
тельном зале обливался слезами отец Горелова — актер Давыдов,
и вместе с ним плакал весь зал. Трагедия отца — великого актера,
разыгранная вне сцены, по свидетельству Бабеля, заслоняла тра¬
гедию, шедшую на сцене.
253

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Та же ситуация присутствует в рассказе Бабеля
«Ди Грассо». Как и в истории с «Турандот», как и в слу¬
чае с актером Гореловым, трагедия в «Ди Грассо» ра¬
зыгрывается одновременно на сцене, в зрительном
зале и в жизни. Трагическая история пастуха, обма¬
нутого невестой и смертельно мстящего своему обид¬
чику, переплетается с историей театрального барыш¬
ника — четырнадцатилетнего ма Ликэнион льчика
(реальный возраст Бабеля на время его первого зна¬
комства с творчеством Дж. Грассо). Ведь дальнейшая
судьба мальчика зависит от успеха гастролера. По
мере накала трагедии пастуха нарастает успех спек¬
такля — успех этот решает судьбу мальчика. Избав¬
ление оказывается мнимым: участь мальчишки-ба¬
рышника зависит, оказывается, не только от успеха
ди Грассо. Не меньшую роль в его судьбе играет при¬
хоть самодура босса по имени Коля Шварц. Для окон¬
чательного избавления понадобится еще один спек¬
такль ди Грассо (финальный!), во время которого ак¬
тер растрогает до слез жену Коли мадам Шварц. Под
влиянием искусства ди Грассо в сердце мадам Шварц
разыгрывается собственная трагедия — трагедия за¬
губленной жизни и невостребованной любви: «Тя¬
жело ступая, мадам Шварц шла по Ланжероновской
улице; из рыбьих глаз ее текли слезы, на толстых пле¬
чах содрогалась шаль с бахромой. Шаркая мужскими
ступнями, тряся головой, она оглушительно, на всю
улицу, высчитывала женщин, которые хорошо живут
со своими мужьями» (2, 238).
Пусть не смущает читателя гротесковое описание
внешности и поведения мадам Шварц. Все атрибуты
трагедии здесь налицо, включая даже знаменитую тра¬
гическую шаль. Достаточно вспомнить «черную шаль»
Мочалова, шаль зябнущей Грушеньки в «Мокром» или
шаль трагической рабыни-принцессы Адельмы из вах-
254

Поэтика, интерпретации, интертекст
танговской «Турандот». Подоплека бабелевского гро¬
теска безусловно трагическая34. Достаточно сказать,
что та же трагедия невостребованной любви разыгры¬
вается у Бабеля, но уже со смертельным исходом, на
страницах рассказа «Улица Данте».
В финале же «Ди Грассо» потрясенная до глубины
души мадам Шварц заступается за мальчика перед
мужем и этим спасает ребенка от приближающейся
катастрофы. Как в истории с «Турандот» и как в слу¬
чае с Давыдовым и Гореловым, закулисная трагедия
перевешивает у Бабеля чашу весов и заслоняет собой
трагедию, происходящую на сцене. И если на спектак¬
ле Горелова, да и в подводном течении «Турандот»,
мы сталкиваемся с неким катарсисом, очищением
через слезы, то в «Ди Грассо» все, казалось бы, закан¬
чивается избавлением. Но все же в финале рассказа
возникает и явление катарсиса — образ духовного
очищения и прозрения. Речь о нем пойдет дальше.
Таковы особенности творчества Бабеля, сопря¬
гающие его с театральными трагиками. По словам
Демидова, сцена для трагика только предлог для вы¬
ражения того главного, что волнует их в жизни. Не-
трагик никогда по собственной воле не уйдет со сце¬
ны, а трагики часто подолгу бросали сцену (Ермоло¬
ва, Дузе), если жизнь подсказывала им другие виды
удовлетворения своей глубокой внутренней потреб¬
ности или если сама потребность ослабевала — тоже
под влиянием жизненных обстоятельств. Ну как здесь
не вспомнить знаменитое бабелевское молчание?
К тому же на ум приходит искреннее признание Ба¬
34	Недаром Г. Фрейдин сравнивает рассказ «Ди Грассо» с Хри¬
стовым молением о чаше. См.: Freidin, Gregory. Isaac Babel’s Select¬
ed Writings, Letters, Contemporary Views, Criticism, Scholarship, and
Chronology. Norton Critical Edition. New York, 2010. P. XIII (Introduc¬
tion).
255

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
беля: «Если говорить честно, то я просто не приспосо¬
блен для этого ремесла [писательства], и я бы им не
занимался, если бы я себя чувствовал приспособлен¬
ным для другого ремесла» (2, 398).
Если у Вахтангова, да и у других аффективных
художников, мы наблюдаем тенденцию режиссиро¬
вать или играть «собственной жизнью», то у Бабеля
была ярко выражена потребность «писать жизнью».
Он лично ставит себя в ситуацию Конармии, продраз¬
версток, коллективизации. Можно было бы сказать —
происходит сбор материала. Но нет — Бабель реаль¬
но участвует в тех событиях, о которых он пишет. Он
лично замешан в этих перипетиях, как впоследствии
лично будет замешан в них его рассказчик. Он не из¬
бирает путь стороннего наблюдателя, а берет на себя
личную ответственность за происходящее, за добрые
свои поступки и за дурные. Прежде чем написать
«Конармию» на бумаге, он пишет ее в жизни. И «Ко¬
нармия» становится историей «жизни в революции
одного “хорошего” человека»35. Часто упускается из
виду, что «Конармия» — это не история казаков, по¬
ляков или евреев, но история Лютова и Бабеля, ибо
в «Конармии» два рассказчика. События польского
похода отображены автором весьма субъективно: «то,
что непосредственно касается <... > внутренней жиз¬
ни» Бабеля, «он воспринимает <... > гораздо острее
и ярче, чем оно есть на самом деле, а то, что не имеет
прямой связи с его внутренней жизнью, он восприни¬
мает расплывчато»36.
В «Конармии» так же, как и в большинстве других
рассказов, Бабель отважился появиться на сцене соб¬
ственной персоной. Перевоплощение присутствует,
но оно чисто внутреннее — внешняя трансформация
35	Шентпалинский В. А. Рабы свободы. М., 2009. С. 30.
36	Демидов Н. В. Указ. изд. Т. i. С. 296.
256

Поэтика, интерпретации, интертекст
минимальна. Исповедь без маски, открытое отож¬
дествление своей биографии с биографией «лириче¬
ского героя» — на это способен только лишь актер
аффективный, трагик. Только он осмеливался испо¬
ведоваться перед зрителем, практически не меняя
своего лица.
Бабель пишет собственным присутствием в книге,
в повествовании. Пишет, по сути, о своем пережива¬
нии, о своем положении, а не бытописует. Поэтому
и присутствующие в его произведениях персона¬
жи-маски прокручены через сознание этого необыч¬
ного интеллигента и в нем отражены. Вот еще почему
невозможно играть персонажей Бабеля «характерно».
Они слишком крепко повязаны на нем самом: глубо¬
ко воспринимающем действительность русском писа-
теле-интеллигенте с еврейской самоидентификацией
и с полным ощущением принадлежности к европей¬
ской культуре.
Обратимся к творческой лаборатории Бабеля. На¬
блюдение за людьми, вплоть до полного перевопло¬
щения в них, не является прерогативой метода акте¬
ра — это свойственно и некоторым писателям. Стоит
вспомнить Бальзака, который буквально сливался
с людьми из толпы37. Наблюдения актеров — сбор ма¬
териала для конкретной роли, иногда заготовки на
будущее. Подобно актеру, Бабель обладал любопыт¬
ством к людям и даром наблюдения за ними. Он умел
неотступно следовать за собеседником, иногда днями
и неделями, чтобы угадать самую сущность человека.
У Бабеля был дар пропускания людей через себя — че¬
рез свои нервы, дыхание, кровь. Внутреннее же пере¬
воплощение, доведенное до предела и исполненное
чувства душевной сопричастности герою, свойствен-
37 См.: Бальзак, О. де. Фачино Кане // Бальзак, О. де. Собр. соч.
В ю т. М., 1983. Т. 5.
257

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
но не каждому актеру. В конечном счете до конца этим
даром обладает только актер-трагик.
Неудивительно, что при такой мере сопричаст¬
ности Бабель и в тех людях, в которых, казалось, нет
ничего людского, обнаруживает человеческие черты.
Отсюда его интерес к звероподобным людям и уме¬
ние их художественно преобразить. Здесь в даре Ба¬
беля просматриваются черты мифотворца, но также
и христианские черты. Воплощение само по себе —
феномен христианский. Воплотиться же нельзя, не
возлюбив. «...Возлюби ближнего твоего...» — а если
он зверь? Но «беленького» возлюбить проще, а вот
попробуй рассмотреть человеческое, эту тоску по
раю в человеке, утратившем образ и подобие Божие.
Бабель это умел, и именно эту его особенность имел
в виду Горький, когда писал, что Бабель украсил ко¬
нармейцев «изнутри» — «лучше, правдивее, чем Го¬
голь запорожцев»38. Героизм казаков, который на пер¬
вый взгляд мог показаться актом презрения к жизни,
у Бабеля описан иначе — писатель создает опреде¬
ленный художественный миф, в котором мир видит¬
ся «через человека» (2, 385). Речь здесь идет не просто
о человеке, а о художнике-творце, все чувства, меч¬
ты и сокровенные желания которого очищены и «до¬
ведены до их предела» (2, 386). То, что простили Ба¬
белю конармейцы, не смогли ему простить чекисты
и их высокое начальство. Они посчитали, что Бабель,
обнаружив в них человеческое, тем самым обнажил
их «слабость». У Бабеля же акт отыскивания челове¬
ческого, созидательного и творческого там, где мало
кто может его разглядеть, — момент принципиаль¬
ный. Это момент творческого, художественного во¬
площения персонажа — пропускания его через душу
художника. Недаром Вахтангов называл художника
38	Горький М. Собр. соч. В 30 т. Т. 24. М., 1953- С. 473-
258

Поэтика, интерпретации, интертекст
«кристаллизатором и завершителем»39 народного об¬
раза— т.е. мифа.
«Ощутительность» и физиологичность
восприятия трагика
Об «ощутительности» и физиологизме бабелевских
произведений сказано много. Вместо того чтобы при¬
водить мнения критиков, сошлюсь на такой нагляд¬
ный пример. Замечательный одесский литературовед
Анна Мисюк работает с молодыми гидами, готовя их
к проведению экскурсий по бабелевской Одессе. В ходе
подготовки молодые люди, разумеется, читают Бабеля.
По заверениям Анны Александровны, во время чтения
случаются обмороки. У молодых читателей, воспитан¬
ных на дистиллированном языке современной прозы,
«ощутительность» бабелевского письма вызывает шок.
Физиологизм и «ощутительность» являются отли¬
чительными чертами творческого метода трагических
актеров. У некоторых из них черты эти развиты осо¬
бенно сильно. Вероятно, Бабелю были ближе Грассо
и Цаккони с их физиологичностью. Очищенное же ис¬
кусство Сальвини или даже Дузе меньше привлекало
его. Звериный прыжок ди Грассо, перекусывающего
горло своему сопернику, не выдуман Бабелем. Творче¬
ство этого актера было наполнено физиологичностью.
Наиболее «квалифицированные» описания игры Грас¬
со оставлены американским театральным педагогом
и режиссером Ли Страсбергом. Страсберг лицезрел
Грассо в том же спектакле, в котором видел его че¬
тырнадцатилетний Бабель в 1908 г., — в известной
мелодраме П. Джакометти «La Morta Civile». В этом
спектакле Грассо играл беглого каторжника. По сю-
39	Евгений Вахтангов. Документы и свидетельства. Т. 2. С. 275.
259

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
жету пьесы он приходит в таверну, и молодая девушка
приносит ему вино и хлеб. Каторжник смотрит на нее
и влюбляется с первого взгляда. Этот момент в игре
Грассо поразил Страсберга тонкостью и чисто вну¬
тренней природой зародившегося сильного чувства.
Правдивость переживания, по наблюдению Страсбер¬
га, была неразрывно связана у Грассо с физиологиз-
мом: «Глядя на девушку, он [Грассо] начал отламывать
куски хлеба и запихивать их в рот. И вот, наступил мо¬
мент влюбления. Он прекратил запихивать в рот ку¬
ски хлеба. Они застряли у него в горле, и он старался
их переместить во рту. Затем он медленно прожевал
и проглотил хлеб, и это явилось таким совершенным
изображением любви, что невозможно было отличить
актерскую игру от правды»40.
На другом — неудачном, по воспоминаниям
Страсберга, — представлении Грассо вдохновение ох¬
ватило его от прикосновения к волосам партнерши.
Импульс творческой жизни как будто передался ему
путем восприятия фактуры волос41. Великие трагиче¬
ские драматурги учитывали эту особенность актер¬
ской психики откликаться на физиологическую кон¬
кретность ощущения и оснащали актера в моменты
высшего проявления чувства физическими предмета¬
ми. Шекспир вкладывал в руки Гамлета череп, а в руки
Отелло — платок. Островский же в центральном моно¬
логе Катерины («Гроза») давал ей в руки ключ. Вели¬
кие трагики и сами стремились к конкретности пред¬
мета — Так, Мочалов, читая «Черную шаль» Пушкина,
непременно брал в руки подлинную шаль. Прием этот
свойствен и Бабелю. Герой рассказа «Ди Грассо», пере¬
40	Stasberg at the Actors Studio: Tape-Recorded Sessions / Ed. by
R. Hethmon. New York, 1965. P. 373-374- Здесь и далее пер. с англ, ав-
тора статьи.
41	См.: ibidem, р. 374-
2бО

Поэтика, интерпретации, интертекст
живающий момент наивысшего просветления (катар¬
сиса) и открытия для себя подлинной картины мира,
сжимает в руке часы. По лицу мальчика из расска¬
за «История моей голубятни» в трагический момент
текут не только слезы, но и кишки раздавленной на
его лице голубки. Молодой автор в рассказе «Гюи де
Мопассан» в момент трагического прозрения держит
в руках книгу, которая является не только источником
информации о судьбе Мопассана, но и конкретным
физическим предметом42. Именно для этой конкрет¬
ности чувства (для того чтобы переживание было под¬
линно, а не абстрактно) и используют трагические
авторы и актеры физиологичность.
Физиологичность и «ощутительность» были харак¬
терны для творческого метода Бабеля, включая про¬
цесс сбора материала. А. Н. Пирожкова писала о нео¬
бычайной «остроте чувств» Бабеля, о том, что он об¬
ладал «способностью к многогранному чувственному
восприятию»:
Обоняние его было <...> обостренным — он не
нюхал, как все люди, а как бы впитывал в себя запахи,
и не только приятные, но и отвратительные. И осяза¬
ние у него было необычным. Он трогал предметы как-
то особенно долго и с сосредоточенным выражением
на лице и отводил руки только тогда, когда поймет про
них что-то, одному ему известное. Я несколько раз на¬
блюдала за ним, когда он трогал материю или тельце
ребенка.
Видимо, от этой остроты чувств и рождались его
метафоры43.
42	Как и в случаях с черепом, ключом или платком, книга здесь
является еще и глубинным символом — «прекрасной могилой че¬
ловеческого сердца» («Гюи де Мопассан»; 2, 219).
43	Пирожкова А. Я. Указ. соч. С. 570.
261

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Физиологичность восприятия нужна аффектив¬
ным художникам не сама по себе, не как дань нату¬
рализму, но для достижения подлинности внутрен¬
ней жизни. Стремление же трагиков к достоверности
объясняется Демидовым как стремление для своих
высоких целей использовать наиболее действенное
в искусстве средство — правду. Чувство правды, без
которого Бабеля как писателя не существует, роднит
его с трагиками. «На моем щите вырезан девиз: “Под¬
линность!”»44, — говорил Бабель Паустовскому.
«Допускание»
Один из секретов глубокого эмоционального впе¬
чатления, которое производили трагики на публику,
заключался в приеме, названном Демидовым «допу¬
скание». Трагик способен допускать обстоятельства
пьесы до самого своего душевного центра, до самых
глубин. Те впечатления, которые мы в будничной
жизни останавливаем задолго до того, как они при¬
близятся к нам (о том, чтобы «забрать» их внутрь,
и речи быть не может), актер-трагик допускает до
своих недр. Из этих недр вырываются в ответ на впе¬
чатления слово, жест, вздох. «Допускание» требует от
актера полной душевной открытости. Для этого путем
медитации, глубокой релаксации и техники дыхания
трагик вводит себя до спектакля в особое психофизи¬
ческое состояние. В момент «допускания» психофизи¬
ческое состояние трагика всегда «единственно». Он
живет единственно допускаемым предметом, мыс¬
лью, обстоятельством, но при этом предмет этот мо¬
жет быть огромен, как мир. У трагического актера
44	Паустовский К. Рассказы о Бабеле // Воспоминания о Бабе-
ле. С. 27.
262

Поэтика, интерпретации, интертекст
Моисеи, например, во многих ролях наблюдался, по
выражению Демидова, «евангельский глаз»45. Виден
он и на фотографиях Моисеи — этот чистый, блажен¬
ный глаз ренессансной Мадонны, допускающий до
себя весь мир.
У Бабеля мы неоднократно встречаем моменты та¬
кого глобального «допускания». Один из них — в рас¬
сказе «История моей голубятни» — уже упоминался
в связи с вопросом о глубине и единственности траги¬
ческого чувства, а также в связи с физиологизмом ощу¬
щения. Но дело в том, что упомянутый уже кульмина¬
ционный момент рассказа свидетельствует и о неволь¬
ном «допускании» до себя рассказчиком всего мира, со
всеми его бедами:
Голубиная нежная кишка ползла по моему лбу, и я за¬
крывал последний незалепленный глаз, чтобы не ви¬
деть мира, расстилавшегося передо мной <...> Я за¬
крыл глаза, чтобы не видеть его, и прижался к земле,
лежавшей подо мной в успокоительной немоте. Утоп¬
танная эта земля ни в чем не была похожа на нашу
жизнь и на ожидание экзаменов в нашей жизни. Где-
то далеко по ней ездила беда на большой лошади, но
шум копыт слабел, пропадал, и тишина, горькая ти¬
шина, поражающая иногда детей в несчастье, истре¬
била вдруг границу между моим телом и никуда не дви¬
гавшейся землей (2,149-150; курсив мой. — А М-Б.).
Другой пример «допускания» мира присутствует
в финале рассказа «Ди Грассо»:
Сжимая часы, я остался один и вдруг, с такой ясно¬
стью, какой никогда не испытывал до тех пор, увидел
уходившие ввысь колонны Думы, освещенную листву
Демидов Н. В. Указ. изд. Т. 3. СПб. 2007. С. 382.
45

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
на бульваре, бронзовую голову Пушкина с неярким от¬
блеском луны на ней, увидел в первый раз окружавшее
меня таким, каким оно было на самом деле, — затих¬
шим и невыразимо прекрасным (2, 238).
Связь с публикой
В чем же секрет той необычайной власти над публи¬
кой, которой обладали актеры-трагики? Тайна эта
заключалась в удивительном их умении добиваться
полного единения со зрительным залом, становить¬
ся с ним как бы одним существом. Достигалось это
умение «допусканием» до себя публики и погружени¬
ем в себя, одного за другим, каждого зрителя — пока
не появлялось ощущение того, что весь зрительный
зал погружен в тебя, артиста. Бабель приподнимает
завесы над этой техникой трагических актеров. По
приезде в Одессу, в день спектакля, бабелевский ди
Грассо отправляется «с кошелкой на базар». Наивно
было бы думать, что главе труппы, первому актеру,
некого было послать на базар, чтобы прикупить про¬
виант. Секрет этого визита объясняет сам Бабель. Вот
что говорил он жене, Антонине Николаевне, во время
их совместных путешествий по стране: «Лицо города
или села его базар <... > По базару, по тому, чем и как
на нем торгуют, я всегда могу понять, что это за город,
что за люди, каков их характер. Очень люблю базары,
и, куда бы я ни приехал, я всегда прежде всего отправ¬
ляюсь на базар»46.
Наделил ли Бабель ди Грассо этой своей чертой
(«...я всегда прежде всего отправляюсь на базар»),
или же и вправду такова была тактика трагика? Ведь
для того, чтобы покорить Одессу — город весьма
46	Пирожкова А. Н. Указ. соч. С. 208.
264

Поэтика, интерпретации, интертекст
непростой и, прямо скажем, специфический, необ-
ходимо было «понять, что это за город, что за люди,
каков их характер». Как известно из рассказа, в тот
же вечер своей игрой ди Грассо попал в десятку, и на
последующие его спектакли «билеты шли в пять раз
выше своей стоимости». Но обратимся к Страсбер-
гу: «Он [Грассо] обычно стоял на улице, перед самым
входом в театр, чуть ли не вплоть до начала спектак¬
ля (до пяти, десяти минут до того, как открывали
занавес) и смотрел на входящих в театр людей»47.
Страсберг дает совершенно превратное объяснение
этой особенности трагика, но Демидов в своей работе
«Теория и психология творчества актера аффектив¬
ного типа»48 проливает свет на прием артиста. Ока¬
зывается, актеры-трагики использовали всевозмож¬
ные средства (дырочка в занавесе, стояние у входа
в театр) для того, чтобы «погрузить в себя» каждого
из своих будущих зрителей. Иногда они сознательно
придумывали «историю жизни» отдельных людей,
иногда использовали метод подсознательного «допу-
скания» до себя некой сущности увиденного челове¬
ка. Наблюдая за публикой перед спектаклем, трагик
говорит себе: «Как сделать, чтобы то, что я буду сей¬
час играть, нашло отклик у людей в зале, заволновало
их? Дай, посмотрю поглубже на них, дай, проникну
в их души...»49 В результате такого подсознательного
«допускания» до себя публики трагик играл свою роль
так, что она одной из своих граней задевала каждо¬
го из зрителей за живое. Так, мальчика-барышника
поразила отчаянная смелость героя ди Грассо. Жена
же его босса, мадам Шварц, не на шутку затосковала
о чистой, возвышенной любви.
47	Strasberg at the Actors Studio. P. 372.
48	См.: Демидов H. В. Указ. изд. T. 4. С. 275-277.
49	Там же. С. 284.
265

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Не вобрав в себя подсознательно каждого из сво¬
их зрителей, невозможно было выдать игру, которая
глубоко затронула бы публику в целом и отразилась
бы индивидуально и сугубо лично на каждом из при¬
сутствующих. Ведь трагик, как это и описано у Бабеля,
затрагивает то потаенное, что есть в человеке, а за¬
частую и исполняет сокровенные его желания. Неиз¬
вестно поэтому — ди Грассо ли играл тогда для Одес¬
сы, или сама Одесса играла на чутком инструменте
трагика ди Грассо? А то как бы актер умудрился вы¬
зволить мальчишку—театрального барышника — из
его житейских бед и одновременно снять с его глаз те
шоры, которые не позволяли ему видеть окружавшее
его «таким, каким оно был на самом деле» (2, 238)?
Какой бы бытовой ни казалась история с возвращен¬
ными мальчику отцовскими часами, несомненно
одно: трудно обратить внимание людей на красоту
мира, не разрешив прежде их элементарных житей¬
ских проблем. Ди Грассо, вобравший в себя вместе
с другими впечатлениями и беды сидящего в публике
мальчика, подспудно это ощущал.
Погружение, забывание и подсознательное
воспроизведение материала
Разрабатывая механизм творческого процесса аффек¬
тивного актера, Демидов пришел к выводу о том, что
он строится на трех моментах.
ПЕРВЫЙ: погружение в себя текста роли, предла¬
гаемых обстоятельств пьесы и накопленного жизнен¬
ного материала.
ВТОРОЙ: выкидывание текста и подготовитель¬
ного материала из головы — т.е. забывание пьесы
и т.д. Актеру при этом надлежит сделаться на не¬
266

Поэтика, интерпретации, интертекст
сколько секунд «листом белой бумаги, на котором
еще не только ничего не написано, но даже и не сде¬
лано ни одной черточки»50.
ТРЕТИЙ: воображение актера «строит из <...>
вещей и людей [на сцене] такие обстоятельства»51,
на которые творчески ложится текст пьесы. Творится
новая художественная реальность. На этом этапе от
актера требуется свободная, смелая и полная отдача
собственным творческим импульсам.
Ну как здесь не вспомнить бабелевское опреде¬
ление собственного творческого процесса, которым
он поделился с молодым коллегой: «Во-первых, нуж¬
но хорошо знать действительную жизнь; во-вторых,
нужно ее забыть и, наконец, в-третьих, нужно ее
вспомнить, осветить таким ослепительным светом,
чтобы это была настоящая жизнь»52. Так же и тра¬
гик — из текста роли, реальной своей внутренней
жизни, из пережитых наблюдений и собственных пе¬
реживаний — рождает роль, и зачастую жизнь и роль
переплетаются так, что и не различишь, где начина¬
ется одно и где кончается другое.
Загадка бабелевского рассказчика
Наблюдая за окружающими людьми, Бабель часто
превращался в актера, отражающего объект своего
наблюдения. Вот почему у некоторых мемуаристов
портрет Бабеля так похож на них самих: ведь Бабель
с ними играл — в них же. Из этого процесса перево¬
площения возникают многочисленные маски Бабеля.
И все же главная его маска, проступающая сквозь лица
50	Демидов Я. В. Указ. изд. Т. 2. СПб., 2004. С. 128-129.
51	Там же. С. 129.
52	Трегуб С. А. Спутники сердца. М., 1964. С. 195.
267

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
всех его рассказчиков и всех персонажей, — это маска
художника-творца. Т. е., как и актер-трагик, Бабель вы¬
ходит на литературную сцену не потому, что он без нее
жить не может, а потому, что она позволяет ему рас¬
сказать о самом главном и потаенном — о творчестве.
Процесс и проблема творчества поставлены в ос¬
нову писаний и жизни Бабеля. В жизни его интересо¬
вали не бытовые детали, а внутренние пружины пове¬
дения человека, и прежде всего творческие — смелые
и свободные — его проявления. Они и составляли для
Бабеля сущность каждого человека, и прежде всего
человека-творца. В 1936 г. Бабель сказал: «Для того,
чтобы хорошо писать, нужно чувства мои, мечты, со¬
кровенные желания довести до их предела, довести до
полного голоса, сказать себе со всей силой, что я есть,
очистить себя...» (2, 385-386). Под этими словами
Бабеля подписался бы любой крупный актер-трагик,
для которого главным было не исполнение очередной
роли, но исполнение высшего своего предназначения.
Таков был «творческий метод» великой трагической
актрисы Э. Дузе53. Представления Бабеля о творче¬
стве созвучны и мыслям уже упомянутой Комиссар-
жевской. В конце своей короткой жизни она поде¬
лилась с Андреем Белым размышлениями о том, что
будущее театра невозможно без воспитания «нового
человека-актера»54.
Я уже указал на то, что бабелевские произведения
писались жизнью — писались, собственно, в тот мо¬
мент, когда происходило их действие. Впоследствии
они только художественно записывались. В жизни же
Бабель заведомо ставил себя в обстоятельства вне¬
53	См.: Le Gallienne, Eva. The Mystic in the Theatre: Eleonora Duse.
London; Amsterdam, 1973.
54	Рыбакова Ю.П. В.Ф. Комиссаржевская: Летопись жизни и
творчества. СПб., 1994- С. 458.
268

Поэтика, интерпретации, интертекст
бытовые, экстремальные, творческие, т.е. в такие
обстоятельства, которые провоцировали свободные,
непосредственные проявления человека — полную
отдачу чувствам, отсутствие спасительных «тормо¬
зов». Ведь жизнь эта должна была соответствовать
новелле, которую Бабель, вслед за Гёте, определял
как «рассказ о необыкновенном происшествии» (2,
400). При последующем художественном преображе¬
нии этой жизни Бабель заострял именно то творче¬
ское, внебытовое, что происходило тогда, в момент
проживания. Таким образом, процесс писания для
Бабеля был адекватен жизни, в то время как жизнь,
вернее, творческий ее аспект был адекватен писанию.
Вот что имел в виду Бабель, когда писал, что «жизнь
изо всех сил старается походить на хорошо придуман¬
ную историю» (2, 250).
Творчество, творческий процесс — это и есть та
двойная экспозиция, которая подсвечивает второй
план бабелевских произведений. Вот почему разруше¬
нию, насилию, произволу Бабель в своих произведе¬
ниях противопоставляет свободу, созидание и «строи¬
тельство» творческого процесса. Творчество не всегда
способно реально преобразить жизнь — актер ди Грас-
со не всегда вызволяет из беды загнанного жизнью
в угол мальчика. Но на страницах великих книг такое
преображение происходит безотказно. Эту мысль вы¬
сказала на конференции Американской ассоциации
развития исследований по славистике в Вашингтоне
в 2007 г. чуткий и прозорливый исследователь твор¬
чества Бабеля Джудит Корнблатт. Вот как проанали¬
зировала она в своем докладе пятую сцену из пьесы
Бабеля «Мария»:
Неудивительно, что пятая сцена пьесы «Мария»
<... > практически целиком состоит из чтения письма,
269

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
посланного домой с фронта одноименной Марией —
любимой дочерью, достойной зависти сестрой и на¬
деждой всей семьи Муковниных. Но кто же на самом
деле это Мария, которая появляется в пьесе только по¬
средством авторского названия, а также авторством
своего письма? И почему Бабель, в момент кульмина¬
ции пьесы, отвел такое большое место этому лишен¬
ному всякого драматизма документу? <... >
Быть может, Бабель отсылает нас к предыдущим
своим произведениям, в том числе к первому из напе¬
чатанных им рассказов, положивших начало извест¬
ному сборнику «Конармия»? Ведь этот рассказ под
простым названием «Письмо» тоже почти целиком со¬
стоял из воспроизведения письма с того же Галицкого
фронта, с которого отправила свое письмо Мария. Это
вымышленное письмо, предшествующее по време¬
ни письму Марии, было продиктовано лирическому
«я» сборника, т.е. завуалированному Бабелю, и, та¬
ким образом, фактически именно им написано. Как
и Мария, Бабель работал в то время в политическом
отделе Красной армии и сражался не с врагами-по-
ляками <...> а с идеологическим невежеством бой¬
цов <... > Неудивительно и то, что тон и фразировка
письма Марии повторяют почти в точности тон днев¬
ника Бабеля 1920 г., написанный во время службы
в том же политическом отделе той же Красной армии
и на том же самом фронте <... >
Ну как же Марии не писать, как Бабель, когда
сама она на самом деле — Бабель. О чем же свидетель¬
ствует включение письма Марии в пьесу, написанную
на исходе короткой, но интенсивной литературной
карьеры, начавшейся с яркой, экспериментальной
прозы и закончившейся «жанром молчания» — перед
лицом новой культуры соцреализма, принятой Сою¬
зом советских писателей в 1934 г.? Свидетельствует
270

Поэтика, интерпретации, интертекст
ли это о силе литературы? Или это говорит о ее бес¬
силии? Может ли она предотвратить узурпацию дома
Муковниных Еленой и Андреем, которые переедут
из своего подвала в квартиру с окнами на «облитые
солнцем колонны Эрмитажа» и «угол Зимнего дворца»
в яркий, вот уж по правде «ослепительный» полдень?
Или это говорит о неуверенности самого Бабеля в тех
революционных изменениях, в которые была повер¬
гнута его страна? <... > Самое главное — это то, что
Мария/Бабель решает не появляться. Она «помогает»
своей попавшей в беду семье только лишь высоколи¬
тературным письмом — письмом, достойным самого
Бабеля, — его извилистого, противоречивого, порой
бессильного пера55.
Когда в 1930-х гг. в творчестве Бабеля впервые по¬
является олицетворенный идеал — идеал это созида¬
тельный, женский. Примечательно, что идеальные фи¬
гуры — Мария из одноименной пьесы и героиня рас¬
сказа «Нефть» — появляются в ткани повествования
не наяву, а своими письмами, т.е. актом творчества,
священным для Бабеля процессом писания* Внутрен¬
няя потребность в творчестве, вероятно, и была для
Бабеля тем главным, что связывало для него искус¬
ство и жизнь. Даже и за отсутствием в рассказе олице¬
творенного идеала потребность в нем порождала не¬
кое качество бабелевского письма, которое Н. И. Клей¬
ман назвал «трагическим эксцентризмом»56.
Постоянное присутствие в творчестве Бабеля этих
двух пластов (комического и трагического) создает не
55	Синопсис доклада на конференции Американской ассоциа¬
ции развития исследований по славистике (American Association
for the Slavic Studies, AAASS). Вашингтон, январь, 2007 // Личный
архив Дж. Корнблатт.
56	В выступлении на круглом столе «Бабель и кино» 25 июня
2014 г.
271

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
разрешенную до сих пор проблему маски бабелевско-
го рассказчика, а также масок его персонажей и сце¬
нических форм. Для того чтобы воплотить бабелев-
скую маску, актеру и режиссеру нужно быть прежде
всего глубоким художником. И конечно же, театру
и кино редко это удается, потому что в исполнении
произведений Бабеля очень просто уйти в характер¬
ность, в местечковость, в одесский говор и т.д. При
этом исчезает бабелевский рассказчик, а с ним и его
персонажи.
Тон бабелевского рассказчика — это тон чело¬
века большой культуры, глубокого и всестороннего
образования, а вовсе не тон налетчика с Молдаван¬
ки и уж тем более не тон местечкового еврея. Маска
незримого повествователя максимально приближена
к Бабелю-творцу, и все его персонажи пропущены как
бы через призму этой маски. Достаточно прочитать
конармейский дневник 1920 г., чтобы понять, что Ба¬
бель — это вовсе не Лютов и что Лютов — это только
одна из масок, надетых Бабелем. И все же истинный
бабелевский рассказчик, его лирический герой из
сокровенного дневника, тоже присутствует в «Конар¬
мии» своей «двойной экспозицией».
Для театральных или кинопостановок Бабеля не¬
обходимо искать актеров, адекватных его творческо¬
му темпераменту, т.е. актеров-трагиков, способных
передать страстность его героев. Но режиссеры обыч¬
но ищут для Бабеля актеров характерных, способных
передать акцент, маньеризм, стиль речи... И Бабель
уходит в быт. Он становится в таких инсценировках
и экранизациях бытописателем.
Но неужели наследие Бабеля, несмотря на все по¬
пытки вычеркнуть его имя из литературы, дошло бы
до наших дней и было бы переведено на все основные
языки мира, если бы Бабель был простым бытописа¬
272

Поэтика, интерпретации, интертекст
телем? Бабель — это прежде всего библейский писа¬
тель, у которого за каждым словом стоят невиданные
глубины. Для того чтобы адекватно интерпретиро¬
вать его произведения в кино или в театре, нужно
найти не просто интонацию рассказчика, не просто
образ персонажа. В этих образах необходимо оты¬
скать цельного, большого, внутренне насыщенного
человека. Для того чтобы воспроизвести мир Бабеля,
актеру необходим особый трагический темперамент.
Под трагическим темпераментом я понимаю не
распространенную на наших сценах манеру игры
«на оре». По меткому выражению Демидова, от такой
игры бывает только «громко, но не больно»57. Под
темпераментом я имею в виду некую глубину лично¬
сти рассказчика и персонажа. Когда на сцене появля¬
ется крупная, цельная и в то же время многоплано¬
вая личность — тогда возникает и писатель Бабель.
Он весь замешан на всепоглощающей страсти и на
совмещении вещей, казалось бы, несовместимых:
конармейские мародеры-казаки и бандиты с Молда¬
ванки обнаруживают черты геройства и рыцарства;
налетчик Беня Крик превращается в философа, а ста¬
рый биндюжник Мендель, его отец, — в короля Лира,
которого предали, правда, не дочери, а сыновья.
Бабель принадлежит, безусловно, мировой куль¬
туре. Глобальность его обобщений, широта охвата
роднят писателя с великими гастролерами-трагика-
ми, искусство которых преодолевало всякий языко¬
вой барьер. Шолом-Алейхем — крупный писатель, но
это все-таки писатель местечка. А Бабель выходит за
его пределы. Он родился в городе-космополите Одес¬
се, а потому в нем заложены интернациональность,
широта и кругозор этого великого портового города.
57 Демидов Н. В. Указ. изд. Т. 3. С. 291.
273

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Конечно, можно и в местечке увидеть весь мир, но
у Бабеля своя неповторимая тема. Эта тема не являет¬
ся принадлежностью какой-то одной национальности
или одной культуры. В глубоко трагическом по своей
сути рассказе «Кладбище в Козине» у Бабеля возника¬
ют мотивы трех религий. Если не принять этого, то
так и останется неясным, почему «молитвой бедуи¬
на» поют о мертвых евреях могильные камни? И что
делает канонический христианский символ («изо¬
бражение рыбы и овцы над мертвой человеческой
головой») на плите еврейского кладбища? Символика,
которая возникает в этом рассказе, удивительна по
своему масштабу: перед нами вселенское кладбище —
смерть не щадит никого, она на всех одна. Финальный
крик-призыв, вернее, вызов смерти не может отно¬
ситься исключительно к евреям, мусульманам или
христианам... И все же в трагическом этом крике, как
в игре любого большого актера-трагика, звучат отго¬
лоски собственной судьбы писателя. Как истинный
трагик, Бабель играет здесь собственной жизнью.

Леонид Кацис (Москва)
ЛЮТОВ «КОНАРМИИ» ИСААКА БАБЕЛЯ
И ЛЮТОВ «ЖИЗНИ КЛИМА САМГИНА»
МАКСИМА ГОРЬКОГО,
ИЛИ ГОРЬКИЙ, ЖАБОТИНСКИЙ,
БАБЕЛЬ, МАЯКОВСКИЙ:
К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ
Предлагаемая работа не совсем обычна. В отличие от
традиционных статей, в которых делается попытка
представить новый подход к проблеме, но которые
призваны чаще всего лишь констатировать некий
новый поворот известной темы, данная работа дей¬
ствительно являет собой постановку вопроса, причем
настолько странную и неожиданную даже для автора
этого сочинения, что единственным способом выра¬
зить это является решение использовать здесь только
самые доступные тексты всех цитируемых авторов.
Это позволит продемонстрировать предельно поис¬
ковый, может быть, еще донаучный период разработ¬
ки предложенных в заглавии двух, но, по сути, одной
темы, т. е. не загромождать эту первую попытку со¬
бирания и приведения достаточно очевидных мате¬
риалов (однако в неочевидном порядке) ссылками
на академические, научные и прочие «статусные» из¬
дания. Время для этого придет позже, если окажется,
что наши догадки имеют смысл.
Обратимся к названию статьи. Нетрудно увидеть,
что первая формулировка отличается от второй рас-
275

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
крытием силлогизма, который оказывается Жаботин-
ским и связывает в заглавии три остальных имени.
В чем же здесь дело?
Ответ на этот кажущийся непростым вопрос ста¬
новится едва ли не очевидным уже при первой попыт¬
ке сопоставления тех текстов, которые до нас никто
не соединял в единую, последовательную и, что уди¬
вительно, общую конструкцию.
Между тем достаточно сопоставить перекрываю¬
щиеся даты создания «Жизни Клима Самгина» (1925—
1936) и «Конармии» (1923-1937; первое издание —
1926 г., публикация примыкающего к конармейскому
циклу рассказа «Поцелуй» — 1937 г.), чтобы стало
ясно — два знаменитых, заметных и даже шумных со¬
чинения живого классика русской литературы и мо¬
лодой ее восходящей звезды, содержащие одинаковые
имена главных героев, не могли не броситься в глаза
современникам именно этой своей особенностью.
Более того, оба Лютовых появились в определен¬
ный момент на страницах «Красной нови», причем
бабелевский Лютов раньше горьковского. И это прин¬
ципиально важно для построения историко-литера¬
турной картины. Ведь еще раньше, во время граждан¬
ской войны, Бабель писал под этим псевдонимом.
Итак, рассказ Бабеля «Эскадронный Трунов», где
фигурирует фамилия Лютов, появился в № 2 «Красной
нови» за 1925 г., а «Жизнь Клима Самгина», книга I,
как указывают комментаторы собрания сочинений
М. Горького, «впервые напечатана в собрании сочине¬
ний в издательстве “Книга”, 1927, т. XX. В том же году
публиковалась частями в газетах “Известия ЦИК СССР
и ВЦИК”, номера 143-173, 26 июня — 31 июля, и “Прав¬
да”, номера 139-158, 23 июня — 15 июля; в журналах
“Красная новь”, номера 5-7, май-июль, “Огонек”, но¬
мера 25-31, июнь-июль, “Красная панорама”, номера
276

Поэтика, интерпретации, интертекст
26-36, 24 июня — 2 сентября, и в альманахе “Круг”,
1927, книга 6»1.
Т.е. независимо от того, что мог или должен был
знать о более ранних публикациях Бабеля из «Конар¬
мии» Горький, Лютов «Конармии» и Лютов «Жизни
Клима Самгина» столкнулись на одних и тех же стра¬
ницах в течение одного года.
Сама по себе эта ситуация заслуживает внимания.
Представим на минуту, что кто-то молодой и не
очень известный в 1865-1869 гг. вдруг написал бы
и параллельно опубликовал бы (в одних и тех же
журналах!) частями роман, например «Декабристы»,
с героями г-жа Шерер, Анатоль, Пьер, Наташа и т.д.,
где они были бы далеки от привлекательности, обра¬
зованности, благородства героев Толстого, говорили
бы исключительно по-русски, ходили бы в «заведе¬
ние» мадам Шерер, а вместо восстания на Сенатской
площади пили бы в кабаке, издеваясь над поражени¬
ем участников Бородино.
Наша ситуация именно такова. Да и в 1920-е гг. та¬
кое имело место. Всем памятен роман про Лариосика,
Тальберга и Елену Васильевну, но писался он «поверх»
романа «Крылья» Михаила Кузмина — о Лаврике, Еле¬
не Александровне и Берге — или «Ольги Орг» Юрия
Слезкина. И точно, как в нашем случае, никто из се¬
рьезных современников не стал отмечать близость
«Белой гвардии» к «Крыльям» Кузмина. Это заметили
лишь пародисты 1920-х, о чем мы писали еще в 1991 г.2
Но в случае Горький — Бабель нет у нас даже и та¬
кого следа. Ведь Горький — учитель молодого одес¬
ского дарования, он же послал ученика «в люди», сам
1	URL: http://maximgorkiy.narod.ru/SAMGIN/primoo.htm
2	КацисЛ. «...О том, что никто не придет назад». Предрево¬
люционный Петербург в «Белой гвардии» М.А. Булгакова // Ли¬
тературное обозрение (Спецномер к юо-летию со дня рождения
М.А. Булгакова). 1991. № 5.
277

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Бабель постоянно благодарил Горького за науку и т. д.
Лишь в самое последнее время появились некоторые
непредусмотренные тени на этой олеографии3. По¬
этому наша статья и является первой постановкой
проблемы в самом серьезном смысле этого слова.
Ни для кого не секрет, что одна из главных отли¬
чительных черт творчества Бабеля с его «Одесскими
рассказами» и «Конармией» — язык писателя и его
персонажей, который для последующих поколений
писателей является образцовым одесским языком
и образцом русско-еврейской «Port-Jews Literature»4.
Это пункт первый. Второй пункт нам пришлось рас¬
сматривать ранее, когда мы изучали литературную
идеологию Бабеля и генеалогию его героев на фоне
творчества и идеологии Жаботинского5. Этого было
бы достаточно, чтобы начать поиск прямых связей
между тремя интересующими нас персонами. Но
судьба подготовила нам еще один сюрприз, на сей
раз в виде силлогизма, где отсутствующей фигурой
окажется Бабель, который в данном контексте стоял
бы между Горьким и Жаботинским в схеме Горький —
Бабель — Жаботинский. Однако у нас имеется текст,
который можно было бы описать как Горький — одес¬
ский язык — Жаботинский.
Это знаменитый текст Горького «О языке», опубли¬
кованный в центральных газетах в апреле 1934 (!) г.
Вот он:
Новые слова купечество и мещанство по малогра¬
мотности своей выдумывало с трудом и незатейли-
3	См.: Bar-Sella, Zeev. Три автобиографии Исаака Бабеля //
URL: http://sites.utoronto.ca/tsq/48/tsq48bar-sella.pdf
4	КацисЛ. Одесская ветвь русско-еврейской литературы как
«Port-Jews Literature» // Русско-еврейская культура. М., 2006.
С.	юб-нб.
5	КацисЛ. Герои Бабеля и эволюция еврейского мира. К типо¬
логии творчества писателя //Литературное обозрение. 1995. № I.
278

Поэтика, интерпретации, интертекст
во <...> Огромную роль в деле порчи и засорения
языка играл и продолжает играть тот факт, что мы
стараемся говорить в Тифлисе фонетически примени¬
тельно к языку грузин, в Казани — татар, во Владиво¬
стоке — китайцев и т. д. Это чисто механическое под¬
ражание, одинаково вредное для тех, кому подражают,
и тех, кто подражает, давно стало чем-то вроде «тра¬
диции», а некоторые традиции есть не что иное, как
мозоли мозга, уродующие его познавательную работу.
Есть у нас «одесский язык», и не так давно раздавались
легкомысленные голоса в защиту его «права граждан¬
ства», но первый начал защищать право говорить «ту-
дою», «сюдою» — еще до Октябрьской революции —
сионист Жаботинский6.
Появление имени Жаботинского в советской пе¬
чати в 1934 г. более чем странно. Особенно с учетом
того, что это «еврейский фашист», «еврейский Пил-
судский» и т.д. Именно так именовался в советских
газетах лидер радикального сионизма. Следователь¬
но, если Горький явно не обращался к нему через со¬
ветскую газету для обсуждения стилистических про¬
блем русского литературного языка советского пери¬
ода, то что имел в виду «буревестник революции»?
Не будем уходить слишком далеко, в предок¬
тябрьские годы. Посмотрим на годы 1930-е, где мы об¬
наружим очень характерный текст Жаботинского об
Одессе и одесском языке и даже о Горьком (!) — «Моя
столица» (1931):
Итальянцы и греки строили свои дома на самом
гребне высокого берега; евреи разбили свои шатры на
окраине, подальше от моря — еще Лесков подметил,
6	Горький М. О языке // Горький М. Собр. соч. В 12 т. М., 1987.
Т. 12: Литературные портреты. Статьи. Речи. С. 620.
279

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
что евреи не любят глубокой воды — но зато ближе
к степям, и степь они изрезали паутиной невидимых
каналов, по которым потекли к Одессе урожаи соч¬
ной Украины. Так строили город потомки всех трех
племен, некогда создавших человечество, — Эллады,
Рима, иудеи; а правил ими сверху, и таскал их вьюки
снизу юнейший из народов, славянин. В канцеляриях
распоряжались великороссы, и даже я, ревнивый ино¬
родец, чту из их списка несколько имен — Воронцова,
Пирогова, Новосельского; а Украина дала нам матро¬
сов на дубки, и каменщиков, и — главное — ту соль
земную, тех столпов отчизны, тех истинных зодчих
Одессы и всего юга, чьих эпигонов, даже в наши дни,
волжанин Горький пришел искать — и нашел — на¬
стоящего полновесного человека... Очень длинная
вышла фраза, но я имею в виду босяков. И еще второ¬
го зодчего дала нам Украина: звали его чумаком, он
грузил жито у днепровских порогов и, покрикивая на
волов «цоб цобэ!», брел за скрипучим возом по степу
до самой Пересыпи — кто его знает, сколько недель
пешего пути, или месяцев.
Итого, считая Екатерину и Дюка, семь народов;
и каких!
А дальше Жаботинский производит значимую
подмену, когда выражение lingva franka Средиземного
моря, которым был, как известно, итальянский язык,
транспонирует в своем тексте в понятие славянского
lingva franka уже только для Одессы:
Конечно, была у Одессы и общая lingva franka;
и, конечно, был это язык славянского корня; но я с не¬
годованием отрицаю широко распространенное не¬
доразумение, будто это был испорченный русский.
Во-первых, не испорченный; во-вторых, не русский.
280

Поэтика, интерпретации, интертекст
Нельзя по внешнему сходству словаря и правил скло¬
нения умозаключать о тождественности двух языков.
Дело в оборотах и в фонетике, то есть в той неуло¬
вимой сути всего путного, что есть на свете, которая
называется национальностью. Особый оборот речи
свидетельствует о том, что у данной народности ход
мысли иной, чем у соседа; особая фонетика означает,
что у этой народности другое музыкальное ухо. Если
в Америке человек из города Каламазу (ударение на
«зу») в штате Нью Йорка вдруг заговорит «по-англий¬
ски», его засмеют до уничтожения: говори по-нашему.
Да и словарь, если подслушать его у самых истоков
массового говора, был не совсем тот, что у соседних
дружественных наций, русской и даже украинской.
Рыбаки на Ланжероне, различая разные направления
и температуры ветра, называли один ветер «широ¬
кий» (итальянцы так произносят «сирокко» — через
«ш»), а другой — «тармонтане», то есть трамонтана.
Особый вид баранки или бублика назывался семита-
тью; булка — франзолью; вобла — таранью; кукуру¬
за — пшенкой; дельфин — «морской свиньей»; кревет¬
ки— рачками; крабы — раками, а улитка—лавриком;
тяпка—секачкой; бассонный мастер — шмуклером;
калитка—форточкой; детей пугали не букой, а ба-
баем, и Петрушка или Мартын Боруля именовался
Ванька Рутютю. На низах, в порту, эта самобытность
чувствовалась еще гуще; словарь босячества сохра¬
нился, к счастью, в рассказах покойного его бытопи¬
сателя — Кармена, но я из него мало что помню —
часы назывались бимбор, а дама сердца была бароха.
И грамматика была не совсем та. «Пальто» мы склоня¬
ли: родительный пальта, множественное число польта.
О том, что мы склоняли наречие «туда», знали и севе¬
ряне, и очень над этим смеялись — и напрасно. Очень
удобный, убористый оборот. Вопрос ведь далеко не
281

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
всегда в том, куда я направляюсь — туда или сюда:
в жизни часто гораздо важнее, кудою легче в то место
пробраться — тудою, или, напротив, сюдою? Ведь это
проще и короче, чем по-русски «той дорогой...» Я слы¬
шал и другие падежи. В гимназии мы тайно печатали
школьную газету на гектографе; однажды мне показа¬
лось, что белый лист не так лег на желатине, как надо,
и я сказал печатающему: «Ты не туда положил». Он от¬
ветствовал: «Не беспокойся — в самую туду».
Север еще больше смеялся над нашими оборота¬
ми речи, и тоже напрасно. Знаменитые «две большие
разницы» беру под свою защиту непреклонно: да как
и сказать по-другому, столь же коротко и ясно? Или
«без ничего»: куда выразительнее, куда абсолютнее,
чем все мыслимые пресные великорусские переводы
этого перла. Или возьмем общеизвестную по-рус¬
ски формулу: «с одной стороны, нельзя не сознаться,
с другой стороны, нельзя не признаться...» Метко,
я согласен; но длинно и сложно. У нас это короче:
«Чтобы да — так нет». Вообще наш язык гораздо боль¬
ше, чем русский, ценил и понимал слово «да». Стран¬
но: лучшее слово на свете, люди когда-то жизнь отда¬
вали, чтобы услышать его из уст упрямой красавицы;
некогда целые царства называли себя Langue d’Oc,
Langue d’Oil, il bel paese dove il «si» suona, — а пользо¬
ваться им мало кто умеет. Мы умели. «Ты ничего не
понял. — Неправда, я да понял». Непереводимо и не¬
обходимо...
Все дело в оборотах. У Кармена, которого я только
что помянул, была где-то в очерках такая беседа меж¬
ду двумя гражданами портовой территории:
—	Митька!
—	Шо?
—	Пальто найшел.
—	Тащи ее сюды!
282

Поэтика, интерпретации, интертекст
—	Низя.
—	Почему?
—	Бу у ей пассажир сидить.
—	А ты его витруси!
Но это все только язык и словесность, а не вся
культура7.
Это писал автор уже замеченного и состоявше¬
гося романа «Самсон Назорей», вышедшего в сиони¬
стском журнале «Рассвет» в значимые для истории
«Жизни Клима Самгина» 1925-1926 гг., а книгой —
в 1927 г.8, не говоря уже о том, что работал Жаботин-
ский над ним, как следует из писем, с 1918 г.
Интересно, что когда вышел в свет книжный ва¬
риант «Самсона...» и баронесса Будберг послала его
Горькому, то он дважды не счел нужным ответить
на вопрос, получил ли он книгу. У нас нет сомнений,
что роман ему был знаком. А что же могло так за¬
деть Горького в одесском языке Жаботинского с его
«тудою» и «сюдою» уже в 1930-е гг., кроме «Моей сто¬
лицы»?
Эти выражения, причем в «апологетическом» ва¬
рианте, встречаются в повести Жаботинского «Пяте¬
ро», которая начала выходить все в том же «Рассвете»,
только нет там «тудою», а есть — «сюдою», но в очень
интересном контексте, который едва ли не задевает
самого Горького:
Потом Екатерининская: бестолковая улица, ни
то и ни се; притязала на богатство, щеголяла высоки¬
ми франтоватыми домами вчерашнего производства,
7	Жаботинский В. Моя столица // URL: http://az.lib.ru/z/zha-
botinskij_w_e/text_07_moya_stolitza.shtml
8	Письмо М. И. Будберг А. М. Горькому от 18 декабря 1927 г. //
Архив А.М. Горького. Т. XVI: А.М. Горький и М.И. Будберг. Пере¬
писка (192O-I936). М., 2001. С. 160.
283

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
и почему-то «сюдою» по вечерам вливался и на Дери¬
басовскую, и на близкий бульвар главный поток гу¬
ляющих; а чуть подальше, справа, шумные, как море
у массивов, запруженные сидящими, окруженные
ожидающими, темнели биржи-террасы кофеен Робина
и Фанкони. Но в то же время «сюдою» и няньки водили
малышей в детский сад, что ютился под обрывом у са¬
мого бульвара; и приказчики и посыльные, с пакетами
и без, тут же сновали между городом и портом; и сама
портовая нация, в картузах и каскетках набекрень,
а дамы в белых платочках, часто предпочитали, чем
тащиться по отведенным для этого сословия плебей¬
ским «балкам» и «спускам», гордо взмыть к высотам
прямо из гавани по ста девяносто восьми гранитным
ступеням знаменитой лестницы (одно из восьми чудес
света), — и наверху, мимо статуи Дюка в римской тоге,
сразу вторгнуться в цивилизацию и окропить тротуа¬
ры Екатерининской водометом подсолнечной шелухи.
Не просто угол двух улиц, а микрокосм и символ де¬
мократии — мешанина деловитости и праздношата¬
ния, рвани и моды, степенства и босячества... Одного
только человека не ожидал я встретить на том углу —
а встретил: моего дворника Хому.
Это десятая главка «Вдоль по Дерибасовской»9,
которая успела выйти до временного закрытия «Рас¬
света» в 1934 г.
Однако и в самом начале «Пятеро» вновь задевает¬
ся Горький и вновь в связи с Карменом, пусть откры¬
то и не названным: «Началось с того, что сидевший
рядом со мною молодой коллега по газете, бытопи¬
сатель босяков и порта»10 рассказал повествователю
9	ЖаботинскийВ.Е. Пятеро // Жаботинский В. Е. Поли. собр.
соч. В 9 т. Т. I. Минск, 2007. С. 338.
10	Там же. С. 295-296.
284

Поэтика, интерпретации, интертекст
о будущей героине, а в следующей главе «Сережа»
речь пошла частично на одесском языке11.
Это позволяет сказать, что даже самое начало «Пя¬
теро» было вполне значимо для Горького. Ведь книга
«бытописателя босяков и порта» называлась «На дне
Одессы».
Но есть, как кажется, и еще один претекст всей
этой ситуации, касающийся уже Лютова — Бабеля.
Это ранний бабелевский текст «Мои листки. Одес¬
са»12, написанный задолго до эпопеи с Лютовым и на¬
чинающийся с обсуждения выражений «две большие
разницы» и «тудою и сюдою», т. е. того, что мы виде¬
ли у Жаботинского. Однако и в этом случае в центре
оказывается Горький, только Горький, не умеющий
описывать южное солнце (и это после «Сказок об Ита¬
лии»!), а потому он и не станет тем «южным Мопас¬
саном», который оживит русскую литературу, придя
с юга:
Одесса очень скверный город. Это всем извест¬
но. Вместо «большая разница» там говорят — «две
большие разницы» и еще: «тудою и сюдою». Мне же
кажется, что можно много сказать хорошего об этом
значительном и очаровательнейшем городе в Россий¬
ской Империи. Подумайте — город, в котором легко
жить, в котором ясно жить. Половину населения его
составляют евреи, а евреи — это народ, который не¬
сколько очень простых вещей очень хорошо затвер¬
дил. Они женятся для того, чтобы не быть одинокими,
любят для того, чтобы жить в веках, копят деньги для
того, чтобы иметь дома и дарить женам каракулевые
11	См.: там же, с. 298-303.
12	Далее цит. по: Бабель И. Э. Сочинения. В 2 т. / Сост., подгот.
текста А. Пирожковой, вступ. ст. Г. Белой, коммент. С. Поварцова.
М., 1990. Т. I. С. 62-65.
285

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
жакеты, чадолюбивы потому, что это же очень хоро¬
шо и нужно — любить своих детей. Бедных евреев из
Одессы очень путают губернаторы и циркуляры, но
сбить их с позиции нелегко, очень уж стародавняя
позиция. Их и не собьют и многому от них научатся.
В значительной степени их усилиями создалась та ат¬
мосфера легкости и ясности, которая окружает Одессу.
Одессит — противоположен петроградцу. Стано¬
вится аксиомой, что одесситы хорошо устраиваются
в Петрограде. Они зарабатывают деньги. Потому что
они брюнеты — в них влюбляются мягкотелые и блон¬
динистые дамы. И вообще — одессит в Петрограде
имеет тенденцию селиться на Каменноостровском
проспекте. Скажут, это пахнет анекдотом. Нет-с. Дело
касается вещей, лежащих глубже. Просто эти брюне¬
ты приносят с собой немного солнца и легкости.
Кроме джентльменов, приносящих немного солн¬
ца и много сардин в оригинальной упаковке, думается
мне, что должно прийти — и скоро — плодотворное,
животворящее влияние русского юга, русской Одессы,
может быть (qui sait?13), единственного в России горо¬
да, где может родиться так нужный нам, наш нацио¬
нальный Мопассан.
Этот «национальный Мопассан», который при¬
ходит с юга, соединяет бабелевскую Одессу и его же
призрачный и недостижимый Марсель. Отсюда и пои¬
ски своего именно солнечного Мопассана, а не автора
«Сказок об Италии». Ведь горьковские «Русские сказ¬
ки» нужного синтеза не дадут. Поэтому Бабель готов
опираться на стиль и интонацию одесских певичек:
Я вижу даже маленьких, совсем маленьких змеек,
предвещающих грядущее, — одесских певиц (я гово-
13	Кто знает? {фр.).
286

Поэтика, интерпретации, интертекст
рю об Изе Кремер) с небольшим голосом, но с радо¬
стью, художественно выраженной радостью в их су¬
ществе, с задором, легкостью и очаровательным — то
грустным, то трогательным — чувством жизни; хо¬
рошей, скверной и необыкновенно — quand тёте et
malgre tout14 — интересной.
Рассуждает Бабель и о том, какие именно условия
приводят к появлению литературной школы:
Раньше всего в этом городе есть просто матери¬
альные условия для того, например, чтобы взрастить
мопассановский талант. Летом в его купальнях бле¬
стят на солнце мускулистые бронзовые фигуры юно¬
шей, занимающихся спортом, мощные тела рыбаков,
не занимающихся спортом, жирные, толстопузые
и добродушные телеса «негоциантов», прыщавые и то¬
щие фантазеры, изобретатели и маклера. А поодаль от
широкого моря дымят фабрики и делает свое обычное
дело Карл Маркс.
В Одессе очень бедное, многочисленное и страда¬
ющее еврейское гетто, очень самодовольная буржуа¬
зия и очень черносотенная городская дума.
В Одессе сладостные и томительные весенние ве¬
чера, пряный аромат акаций и исполненная ровного
и неотразимого света луна над темным морем.
В Одессе, по вечерам, на смешных и мещанских
дачках, под темным и бархатным небом, лежат на
кушетках толстые и смешные буржуа в белых носках
и переваривают сытный ужин... За кустами их напу¬
дренных, разжиревших от безделья и наивно затяну¬
тых жен пламенно тискают темпераментные медики
и юристы.
14	Как бы то ни было и несмотря ни на что (фр.).
287

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
В Одессе «люди воздуха» рыщут вокруг кофеен для
того, чтобы заработать целковый и накормить семью,
но заработать-то не на чем, да и за что дать заработать
бесполезному человеку — «человеку воздуха»?
В Одессе есть порт, а в порту — пароходы, пришед¬
шие из Ньюкастля, Кардифа, Марселя и Порт-Саида;
негры, англичане, французы и американцы. Одесса
знала времена расцвета, знает времена увядания —
поэтичного, чуть-чуть беззаботного и очень беспо¬
мощного увядания.
«Одесса, — в конце концов скажет читатель, — та¬
кой же город, как и все города, и просто вы неумерен¬
но пристрастны».
Так-то так, и пристрастен я, действительно, и мо¬
жет быть, намеренно, но, parole d’honneur15, в нем что-
то есть. И это что-то подслушает настоящий человек
и скажет, что жизнь печальна, однообразна — все это
верно, — но все же, quand тёте et malgre tout необык¬
новенно, необыкновенно интересна.
Итак, причина праздности, безделья не только
в юге, портовости одесситов, но и в их еврейскости,
а вместе с тем — украинскости:
От рассуждений об Одессе моя мысль обращается
к более глубоким вещам. Если вдуматься, то не ока¬
жется ли, что в русской литературе еще не было насто¬
ящего радостного, ясного описания солнца?
Тургенев воспел росистое утро, покой ночи. У До¬
стоевского можно почувствовать неровную и серую
мостовую, по которой Карамазов идет к трактиру, та¬
инственный и тяжелый туман Петербурга. Серые до¬
роги и покров тумана придушили людей, придушив¬
ши — забавно и ужасно исковеркали, породили чад
15	Честное слово (фр.).
288

Поэтика, интерпретации, интертекст
и смрад страстей, заставили метаться в столь обычной
человеческой суете. Помните ли вы плодородяшее яр¬
кое солнце у Гоголя, человека, пришедшего из Украи¬
ны? Если такие описания есть — то они эпизод. Но не
эпизод — Нос, Шинель, Портрет и Записки Сумасшед¬
шего. Петербург победил Полтавшину, Акакий Акаки¬
евич скромненько, но с ужасающей властностью затер
Грицко, а отец Матвей кончил дело, начатое Тарасом.
И вот мы встречаемся с неизбежным Горьким:
Первым человеком, заговорившим в русской кни¬
ге о солнце, заговорившим восторженно и страстно, —
был Горький. Но именно потому, что он говорит вос¬
торженно и страстно, это еще не совсем настоящее.
Горький — предтеча и самый сильный в наше
время. Но он не певец солнца, а глашатай истины:
если о чем-нибудь стоит петь, то знайте: это о солн¬
це. В любви Горького к солнцу есть что-то от головы;
только огромным своим талантом преодолевает он это
препятствие.
Он любит солнце потому, что на Руси гнило и из¬
вилисто, потому что и в Нижнем, и Пскове, и в Казани
люди рыхлы, тяжелы, то непонятны, то трогательны,
то безмерно и до одури надоедливы. Горький знает —
почему он любит солнце, почему его следует любить.
В сознательности этой и заключается причина того,
что Горький — предтеча, часто великолепный и могу¬
чий, но предтеча.
Этому головному волжскому писателю не просто
так люди кажутся «до одури надоедливыми». Ведь в са¬
мом начале XX в. Горький выразил это резко и открыто
в своем скандально знаменитом рассказе «О писателе,
который зазнался». Именно на этот рассказ среагиро¬
289

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
вал Жаботинский в своем «Невеже», где описал Горь¬
кого в Италии, среди итальянских рыбаков, еще лет
за пять до появления Горького в этой стране. Взаимо¬
отношения Горького и Жаботинского слишком слож¬
ны, чтобы их здесь разбирать, но всматривались друг
в друга эти авторы очень и очень пристально, а следы
«писателя, который зазнался» можно найти в совет¬
ской печати в 1929 г., в статье с упоминанием Жабо¬
тинского16.
Но это было до и будет позже, а пока, в 1916 г., Ба¬
бель продолжает:
А вот Мопассан, может быть, ничего не знает, а может
быть — все знает; громыхает по сожженной зноем
дороге дилижанс, сидят в нем, в дилижансе, толстый
и лукавый парень Полит и здоровая крестьянская то¬
порная девка. Что они там делают и почему делают —
это уж их дело. Небу жарко, земле жарко. С Полита
и с девки льет пот, а дилижанс громыхает по сожжен¬
ной светлым зноем дороге. Вот и все.
При этом Франция очень плавно перетекает
в Россию:
В последнее время приохотились писать о том, как жи¬
вут, любят, убивают и избирают в волостные старши¬
ны в Олонецкой, Вологодской или, скажем, в Архан¬
гельской губернии. Пишут всё это самым подлинным
языком, точка в точку так, как говорят в Олонецкой
и Вологодской губерниях. Живут там, оказывается,
холодно, дикости много. Старая история. И скоро об
этой старой истории надоест читать. Да и уже надо¬
16	Подробнее см.: КацисЛ. «Бездна» Леонида Андреева: Атрибу¬
ция пародийных откликов 1903-1929 годов // Вопросы литерату¬
ры. 2012. № 5.
290

Поэтика, интерпретации, интертекст
ело. И думается мне: потянутся русские люди на юг,
к морю и солнцу. Потянутся — это, впрочем, ошибка.
Тянутся уже много столетий. В неистребимом стрем¬
лении к степям, даже, м[ожет] б[ыть], «к кресту на
Святой Софии» таятся важнейшие пути для России.
Последний абзац поразительно напоминает горь¬
ковское перечисление того, что окружает одесский
язык в статье о языке и сионисте Жаботинском. Хотя
Бабель прекрасно знал, что рассказы не упомянутого
им Кармена не просто слабее горьковских, но и напи¬
саны позже, чем они. Характерно, что и Жаботинский
этого не отмечает, упоминая того же «бытописателя».
Похоже, что и Бабель задел Горького своими рассуж¬
дениями о солнце. Ведь для первых названий знаме¬
нитой пьесы «На дне» — «Без солнца», «Ночлежка»,
«Дно», «На дне жизни» — характерно именно отсут¬
ствие солнца, о котором пишет Бабель.
Поэтому следующие слова бабелевского эссе,
опубликованного в «Журнале журналов» в 1916 г., явно
задевали Горького, тем более что его молодой протеже
делал очень резкий вывод: «Чувствуют — надо осве¬
жить кровь. Становится душно. Литературный Мессия,
которого ждут столь долго и столь бесплодно, придет
оттуда — из солнечных степей, обтекаемых морем».
Таким образом, Горький, который нашел в Одес¬
се своих босяков для «Челкаша», «Коновалова» или
«Мальвы», не сможет стать «литературным Мессией»
еще до всех революционных событий. А язык Олонец¬
кой или Вологодской губерний проиграет языку юга.
Было бы неправильно считать, что текст Бабеля лег
в основу последующих текстов Жаботинского, столь
раздражавших Горького. В свое время мы опубликуем
многочисленные псевдонимные тексты Жаботинского
1910-1911 гг., например, из газеты «Керчь-Феодосий-
291

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ский курьер». Там под псевдонимом В. Александров
печатались фельетоны о человеке юга, где Одесса
включалась в картину европейского Средиземноморья,
и все это было окружено рассуждениями о Горьком,
его босяках и т. д. Не будем забывать, сколько текстов
о Горьком, и подписных, и псевдонимных, напечатал
Жаботинский с 1902 г.17
Надо упомянуть статью «Юго-Запад» Виктора
Шкловского, появившуюся на литературном горизон¬
те уже после окончания третьей части «Жизни Клима
Самгина», но до главы о смерти Лютова — написана
она была в 1931 г., но появилась в печати в 1937 г., после
смерти Горького, хранившего ее до конца в особом кон¬
верте. Теперь остается лишь подчеркнуть, что слова Ба¬
беля о праве писателя на молчание прозвучали на Пер¬
вом всесоюзном съезде советских писателей во второй
половине августа 1934-го, вскоре после статьи Горько¬
го «О языке» с ее напоминанием о Жаботинском и о за¬
щите сионистом еще до революции одесского языка.
Если внимательно перечитать на фоне сказанного
«Юго-Запад» Шкловского, то можно усмотреть в этой
статье те же структурные элементы, что и в «Моей
столице» Жаботинского и в «Одессе» Бабеля. Также
необходимо помнить, что все основные герои ста¬
тьи Шкловского к моменту ее публикации давно уже
были московскими писателями.
Похоже, что Шкловский, когда-то очень близкий
Горькому, перешел на иные позиции. Если мы правы,
то вся история защиты Горьким Бабеля от нападок
Буденного на «Конармию» имеет скорее литератур¬
но-политическую подоплеку, а не причины литера¬
турные, эстетические и едва ли не личные.
17	Толстая Е. Жаботинский — критик Горького // Материалы
XVII Международной конференции по иудаике. Научные труды по
иудаике. Вып. 45. М., 2013. С. 206-229.
292

Поэтика, интерпретации, интертекст
Тем интереснее рассмотреть текст Шкловского
«Юго-Запад»18 как промежуточный между «Моей сто¬
лицей» Жаботинского и «О языке» Горького в контек¬
сте «Одессы» Бабеля и «Жизни Клима Самгина» само¬
го Горького.
Шкловский, как известно, начинает свой рассказ
с рассуждений о географии:
«Юго-Запад» — это географически Одесса.
В статье я буду говорить об юго-западной лите¬
ратурной школе, традиция которой еще не выясне¬
на <...>
Конечно, не география определяет литературные
школы. Но социальные отношения в определенном
географическом пункте в определенное время свое¬
образны, и тут нужно помнить и о географии.
Трудность вопроса еще в том, что юго-западная
школа — это школа русской литературы, осуществлен¬
ная на украинской территории.
И далее Шкловский идет туда же, куда и его пред¬
шественники, — к Гоголю и т. д. Ниже, пропуская кон¬
кретные разборы, читаем продолжение географо-куль¬
турных рассуждений русского теоретика: «Одесские
левантийцы — люди культуры Средиземного моря —
были, конечно, западниками. Двигаясь к новой тема¬
тике, они пытались освоить ее через Запад»19.
Но Марсель и Италия и есть Запад, а идеология
одесской культуры есть идеология культуры третьей
российской средиземноморской столицы наряду со
славяно-русской Москвой и западноевропейским
Санкт-Петербургом. Шкловский имеет это все в виду,
18	Далее цит. по: Шкловский В. Б. Юго-Запад // Шкловский В. Б.
Гамбургский счет. М., 1990. С. 470-475.
19	Заметим, что и описание человека Леванта — тема пока еще
не прочитанного и не собранного Жаботинского 1900-х гг.
293

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
проводя параллели между введением новых слов во
времена Петра и в одесской литературе «Юго-Запада».
А вот прямое сопоставление Горького и Бабеля:
«Писать трудно. Между мировоззрением и методом
нет знака равенства». Это важнейшее заявление в пе¬
риод формирования метода советской литературы, ко¬
торый напрямую связывался именно с мировоззрени¬
ем. Тем более что эти же слова произносили и другие
знакомцы Шкловского — «Серапионовы братья», го¬
воря: «Здравствуй, брат! Писать очень трудно». А ведь
среди них был Лев Лунц, конечно, не одесский, но
очень русско-еврейский писатель.
Е. Перемышлев, специально исследовавший эту
фразу, сообщает:
Фраза «Здравствуй, брат! Писать очень трудно», кото¬
рую мемуаристы называли традиционным серапио-
новским приветствием, а В. Каверин взял в качестве
заглавия одной из мемуарных книг, также легендар¬
на. Появившаяся в письме К. Федина, адресованном
А. М. Горькому, где автор говорил о сложности лите¬
ратурного ремесла: «Все прошли какую-то неписаную
науку, и науку эту можно выразить так: “писать очень
трудно”», фраза была с восторгом подхвачена адреса¬
том: «“Писать очень трудно” — это превосходный и му¬
дрый лозунг», — и вскоре возведена им в формулу. Об
особом серапионовском приветствии упомянуто в ста¬
тье, напечатанной в бельгийском журнале «Disque vert»
(1923. № 4-6) под заглавием: «Группа “Серапионовы
братья”. Неопубликованное письмо Максима Горь¬
кого», и вышедшей в переводе с французского языка
в неполном виде в петроградском журнале «Жизнь ис¬
кусства» (1923. № 22), откуда о нем узнали и сами «се-
рапионы», иронизировавшие потом на этот счет20.
20 Перемышлев Е. В. Серапионовы братья // URL: http://www.
ruthenia.ru/moskva/encycl/s/serapions.htm
294

Поэтика, интерпретации, интертекст
Таким образом, выпад Шкловского не мог прой¬
ти мимо «буревестника революции» и «сокола» со¬
циалистического реализма. Но сегодняшнего Бабеля
Шкловский сравнивает не с его ровесниками, а с ран¬
ним Горьким:
Раннему романтическому Горькому нужен был
освобожденный от быта человек.
Это потом он сумел писать о Толстом как о Тол¬
стом.
Раннему Горькому приходилось колебаться в сво¬
ем выборе между цыганами и босяками. Это были две
возможности.
И более романтические, более условные цыгане,
цыгане пушкинские, отступили.
Бабель так работал с казаками и одесскими бан¬
дитами.
Бабель превращал в литературу устную тради¬
цию города, рассказы рассказчиков Петра Сторицына
и Шмидта, научившись от Запада не смягчать, а обо¬
стрять вещи в литературе.
Эти слова стоит сопоставить с пропущенной иссле¬
дователями одесской и русско-еврейской литературы
статьей В. Жаботинского о Горьком и Юшкевиче21. Как
21 Владимир Ж. Наброски без заглавия // Русь. 1908.28 января —
го февраля. Эта газета, о которой Жаботинский написал целую
главу мемуаров «Повесть моих дней», до нас вообще не исполь¬
зовалась исследователями Жаботинского, поскольку считалась
недоступной. Проблема Жаботинский — Шкловский уже давно
привлекает к себе внимание исследователей. Помимо указанной
нашей статьи о «Бездне» Леонида Андреева см.: Вайскопф М. Лю¬
бовь к дальнему: Заметки о русскоязычном творчестве Влади¬
мира Жаботинского // Вестник Еврейского университета. М.;
Иерусалим, 2006. № и, где рассматривается влияние статей Жа¬
ботинского середины 1910-х гг. о фабуле и сюжете из «Русских ве¬
домостей» на теоретические взгляды Шкловского. В статье также
295

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
резонно указывает комментатор тома трудов Шклов¬
ского А. Ю. Галушкин, дискуссия о статье Шкловского,
не без активного участия Горького, перешла в знаме¬
нитую дискуссию о формализме, продолжавшуюся по¬
том весь год22.
В этом случае статья Горького не просто о языке,
но о сионистско-одесском языке Жаботинского 1934 г.,
отсылавшая к предреволюционному времени, делала
продолжение работы Бабеля с его родным одесским
языком невозможной, она прямиком вела к той иде¬
ологии «молчания», которую носитель псевдонима
К. Лютов использовал в речи на Первом всесоюзном
съезде советских писателей.
Теперь есть смысл сопоставить с этими события¬
ми и время начала «Жизни Клима Самгина» в 1925-
1926 гг., и моменты имянаречения главных героев
Горького и Жаботинского, чтобы Altalena появился
на этих страницах не в подтекстах и скрытых цитатах,
а собственной персоной.
Итак, самое начало «Жизни Клима Самгина»:
Иван Акимович Самгин любил оригинальное; по¬
этому, когда жена родила второго сына, Самгин, сидя
у постели роженицы, стал убеждать ее:
показано, что эти взгляды Жаботинский развивал с 1903 г. И опять
это были газетные статьи. Данная проблема явится предметом
нашего специального исследования. Мы начали публикацию как
подписных, так и псевдонимных материалов Жаботинского из
этой газеты в т. 4 (в трех книгах) Полного собрания сочинений Жа¬
ботинского. См.: КацисЛ. «В. Владимиров» в судьбе и творчестве
В. Жаботинского (1902-1907) // Жаботинский и Россия: Сб. трудов
Международной конференции «Russian Jabotinsky: Jabotinsky and
Russia», посвященной 130-летию со дня рождения В. Е. Жаботин¬
ского (Еврейский университет в Иерусалиме, июль, 2010) / Под ред.
Л. Кацисаи Е. Толстой. Stanford Slavic Studies. Vol. 44. Stanford, 2013.
P. 34-67 a. o.
22 Галушкин А. Ю. Комментарии // Шкловский В. Б. Гамбургский
счет. С. 540.
296

Поэтика, интерпретации, интертекст
—	Знаешь что, Вера, дадим ему какое-нибудь
редкое имя? Надоели эти бесчисленные Иваны, Васи¬
лии... А?
Утомленная муками родов, Вера Петровна не от¬
ветила. Муж на минуту задумался, устремив голуби¬
ные глаза свои в окно, в небеса, где облака, изорван¬
ные ветром, напоминали и ледоход на реке и мохна¬
тые кочки болота. Затем Самгин начал озабоченно
перечислять, пронзая воздух коротеньким и пухлым
пальцем:
—	Христофор? Кирик? Вукол? Никодим?
Каждое имя он уничтожал вычеркивающим же¬
стом, а перебрав десятка полтора необычных имен,
воскликнул удовлетворенно:
—	Самсон! Самсон Самгин, — вот! Это не плохо!
Имя библейского героя, а фамилия, — фамилия у меня
своеобразная!
—	Не тряси кровать, — тихо попросила жена. Он
извинился, поцеловал ее руку, обессиленную и стран¬
но тяжелую, улыбаясь, послушал злой свист осеннего
ветра, жалобный писк ребенка.
—	Да, Самсон! Народ нуждается в героях. Но...
я еще подумаю. Может быть — Леонид.
—	Вы утомляете Веру пустяками, — строго заме¬
тила, пеленая новорожденного, Мария Романовна,
акушерка.
Самгин взглянул на бескровное лицо жены, по¬
правил ее разбросанные по подушке волосы необык¬
новенного золотисто-лунного цвета и бесшумно вы¬
шел из спальни23.
А вот аналогичная сцена из «Самсона Назорея»:
23 Горький М. Жизнь Клима Самгина. Ч. г // Горький М. Указ. изд.
Т. 8. С. 7-8. Далее ч. г романа цитируется по этому изданию с ука¬
занием страниц в тексте статьи.
297

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
К вечеру нагнал их бедуин на верблюде. Опять Не-
хупгган узнал его издали: это был один из младших сы¬
новей Элиона рехавита, брат Эдны. Самсон подождал
его; тот спешился, и пошли они рядом, далеко позади
остальных.
—	Сестра моя родила двух мальчиков, — сказал
юноша. — Отец слышал от кочевников, что ты еще
в Этамских горах, и прислал меня к тебе. Он спрашива¬
ет: как назвать сыновей? Ибо, может быть, есть у тебя
на этот случай какой-нибудь обет.
—	Назовите одного Ремидор, а второго Меридор, —
сказал Самсон.
Это значит: Поколение обмана. Поколение раздора.
Молодой человек приложил руку к груди и ко лбу,
сел на верблюда и уехал на восток.
Но, когда он вернулся в оазис рехавитов, Элион
покачал головою и решил:
—	Грех давать невинным младенцам имена про¬
клятия.
Тогда Эдна сама назвала старшего, как еще Самсо¬
ну сказала, Элеавани, а младшего Адалори.
Никто не понял, почему такое имя: «Доколе свет
мой не погаснет». Может быть, она подумала, не забу¬
ду, пока светит мне солнце; но ее не расспрашивали.
Имя ребенка тоже есть обет отца или матери: нельзя
допытываться, почему24.
Стоит обратить внимание на то, что своеобразная
фамилия Самгин содержит криптограмму АМГ, т. е.
Алексей Максимович Горький. В этом случае соче¬
тание Самсон Самгин может выглядеть как Я сЛМГин
Самсон и как ответ на роман Жаботинского и т. д. Но
все-таки, в итоге новорожденный Самгин стал Кли¬
24	Жаботинский В. Е. Самсон Назорей // Жаботинский В. Е. Поли,
собр. соч. В 9 т. Т. I. С. 172.
298

Поэтика, интерпретации, интертекст
мом. Нетрудно видеть, что Клим Самгин содержит
несложную анаграмму МАКСИМ Г., т. е. Максим Горь¬
кий. Это задает очень личный контекст всей книге,
делая проблему выбора имени героя в романе парал¬
лельной выбору псевдонима Максим Горький самим
Алексеем Максимовичем Пешковым.
Если наше предположение о связи двух Лютовых
верно, если вдобавок это как-то связано с Жаботин-
ским и его романом, не говоря уже об одесском языке,
то перед анализом первого появления в «Жизни Кли¬
ма Самгина» Лютова стоит еще раз напомнить смысл
имен двух сыновей, которые придумал Самсон из ро¬
мана Жаботинского.
— Назовите одного Ремидор, а второго Меридор, —
сказал Самсон.
Это значит: Поколение обмана. Поколение раз¬
дора.
Нам представляется, что это не только важный
ключ к роману Горького, но и ко всем его литератур¬
ным взаимоотношениям — «буревестника револю¬
ции» с молодым литературным поколением. И юго-за¬
падная школа здесь лишь один из примеров, отразив¬
шихся в «Жизни Клима Самгина».
А вот Самсон Самгин должен был стать героем,
которого ждет народ. Не вдаваясь сейчас в возмож¬
ную связь Клима Самгина с другим Климом — Воро¬
шиловым, с которым уже связан так или иначе Лютов
«Конармии», заметим, что ничего особо героического
ни сам Бабель, будучи журналистом Лютовым, ни Лю¬
тов из его цикла рассказов не совершили.
Теперь можно обратиться к моменту появления
в романе Горького героя с интересующим нас именем
Владимир Лютов. Эта сцена даст нам возможность не
299

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
так уж мало увидеть в самом типе и структуре текста
прощального романа Горького.
Как известно, Клим приехал в Москву из Петер¬
бурга, где сдавал экзамены в университете, там он
встретился с Лидией Тимофеевной, обладательницей
подозрительного отчества Марии Лебядкиной. Кро¬
ме того, Клим там же вызвал ее неудовольствие тем,
что «свою знакомую называе[т] Смертяшкиной, и не
смешно это» (с. 370-371)*
Нетрудно вспомнить, что поэтом Смертяшки-
ным называл сам Горький Федора Сологуба. Но образ
Смертяшкина, в котором узнал себя Сологуб, был до¬
полнен и автором «поэз» Северяниным, на которого
указало жанровое определение текстов Смертяшкина,
и, похоже, автором стихов о смерти детей Иннокенти¬
ем Анненским. Таким образом, «случайное» прозвище,
данное героем своей знакомой, серьезно расширяло
горизонт ожиданий читателей романа. «Русские сказ¬
ки» Горького о Смертяшкине и его лежащих в гроби¬
ках детках вышли в свет в 1912 г., а в 1913-м появился
цикл Маяковского «Я!», где поэт уже «люб[ил] смо¬
треть, как умирают дети» и «читал гроба том».
Здесь не место обсуждать более чем плотные
связи Маяковского с Сологубом. Но, когда речь идет
о 1920-х гг., нельзя не обратить внимания на сочета¬
ние имени Владимир, т.е. имени редактора «Лефа»
Маяковского (в «Лефе», как известно, печатались ко-
нармейские рассказы), и фамилии Лютов, т.е. фами¬
лии героя «Конармии» и конармейского псевдонима
Бабеля. Эти имя и фамилия к тому же даны в соче¬
тании со странным и не очень привычным именем
девушки — Алина, отсылающим нас к «Признанию»
А. С. Пушкина и княжне Алине из «Евгения Онегина».
В реальности 1920-х гг. Алина оказывается Алей (Эль¬
зой Триоле) из «Zoo, или Писем не о любви» Шклов¬
300

Поэтика, интерпретации, интертекст
ского, которые, равно как и его «Сентиментальное пу¬
тешествие», были хорошо известны Горькому.
Обоснованию существования так называемого
текста сестер Каган и их окружения мы посвятили до¬
статочно места в книге о Маяковском. Из этого «тек¬
ста» у Горького не выпадает ни одна деталь25.
Набор приведенных имен русских писателей уже
нового советского времени, особенно имени Шклов¬
ского, которому еще только предстоит написать свой
«Юго-Запад» после смерти Маяковского, и соответ¬
ствующая (ненапечатанная) глава о смерти Лютова
заставляют попытаться понять саму возможность
их появления в романе Горького. И здесь очень су¬
щественно помогает не так давно опубликованное
письмо Шкловского Горькому, написанное в октябре-
ноябре 1921 г.:
Я решаюсь говорить очень серьезно, как будто я
не родился в стране, которая просмеяла в себе все пот¬
роха.
Алексей Максимович, потоп в России кончается,
т. е. начинается другой — грязевой.
Звери, спасенные Вами на ковчеге (в «Доме ис¬
кусств» и т.п. —Л. К.), могут быть выпущены (за гра¬
ницу. —Л. К.). Встает вопрос о великом писателе Мак¬
симе Горьком.
Наши правители обыграли Вас, так как Вы писатель,
а они сыграли в молчанку и лишили Самсона его волос.
Мой дорогой Алексей Максимович, любимый мой,
бросайте нас и уезжайте туда, где писатель может пи¬
сать.
<... > Оставьте этих людей, из которых одни сде¬
лали из Вас жалобную книгу, а другие преступники —
25	См.: КацисЛ.Ф. Владимир Маяковский. Поэт в интеллекту¬
альном контексте эпохи. М., 2004.
301

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
и эти другие лучше, но вам необходимо быть не рядом
с ними26.
А вот тот же Шкловский, но уже в 1926 г.:
На квартире Горького у Каменноостровского соби¬
рались люди из пространства.
Это был Ноев ковчег.
Намек на давнее письмо станет еще очевиднее,
если вспомнить, что третья часть статьи посвящена как
раз отъезду Горького, о котором и просил его в 1921 г.
Шкловский в письме, известном лишь им двоим...
И тут же рассуждения о Горьком-стихотворце, ав¬
торе знаменитой песни «Солнце всходит и заходит...»
из пьесы «На дне».
Тем более интересна в преддверии громадной
«Жизни Клима Самгина» мысль Шкловского:
Ему очень хочется написать стихи и настоящий
роман.
Написанные прежде вещи сделаны им до опыт¬
ности.
Алексей Максимович сам говорит про себя, что он
прожил жизнь в дурном литературном обществе (под¬
разумевая «Знание»).
И вот Горькому захотелось уехать, чтобы написать
длинные вещи.
И как будто снова начать прежний круг.
<... > Горький напрасно, может быть, поехал к ним.
А мелкие вещи, основанные на материале, они вы¬
ходят у него сейчас гениально27.
26	Из переписки Виктора Шкловского / Публ. А. Галушкина //
Тарусские страницы. Вып. 2: Лит.-худож. сб. 2003. Т. И. С. 392-393 //
Грани: Русский литературный журнал. 2003. № 207-208.
27	Шкловский В. Б. О Пешкове-Горьком // Шкловский В. Б. Гам¬
бургский счет. С.316-318.
302

Поэтика, интерпретации, интертекст
С учетом всего этого прочитаем, как и в каком об¬
лике вошел в роман Владимир Лютов. При этом мы
учитываем и традиционную точку зрения, согласно
которой прототипом героя стал Савва Морозов. И все
же обращаем внимание на развивающийся мотив воз¬
вращения, пусть пока и из Петербурга в Москву:
Клим уехал в убеждении, что простился с Нехае-
вой хорошо, навсегда и что этот роман значительно
обогатил его. Ночью, в вагоне, он подумал:
«Вот, Лидия Тимофеевна, я возвращаюсь со щи¬
том».
Решив остановиться дня на два в Москве, чтоб по¬
казать себя Лидии, он мысленно пошутил:
«Университетские экзамены можно отложить,
а этот сдам теперь же».
Засыпая, он вспомнил, что на письма его, тща¬
тельно составленные в юмористическом тоне, Лидия
ответила только дважды, очень кратко и неинтересно;
в одном из писем было сказано:
«Не нравится мне, что ты свою знакомую называ¬
ешь Смертяшкиной, и не смешно это».
«Она — не даровита. Ее гимназические работы
всегда правила Сомова», — напомнил он себе и, уте¬
шенный этим, крепко заснул <... >
«В московском шуме человек слышней», — поду¬
мал Клим, и ему было приятно, что слова сложились
как поговорка. Покачиваясь в трескучем экипаже лох¬
матого извозчика, он оглядывался, точно человек, воз¬
вратившийся на родину из чужой страны.
«Не перевестись ли в здешний университет?» —
спросил он себя <... >
Из-за угла вышли под руку два студента, друж¬
но насвистывая марш, один из них уперся ногами
в кирпичи панели и вступил в беседу с бабой, мыв¬
303

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
шей стекла окон, другой, дергая его вперед, угова¬
ривал:
—	Перестань, Володька! Идем!
Клим Самгин сошел с панели, обходя студентов,
но тотчас был схвачен крепкой рукой за плечо. Он бы¬
стро и гневно обернулся, и в лицо его радостно крик¬
нул Макаров:
—	Климуша? Откуда? Знакомьтесь: Самгин — Лю-
тов...
—	Купеческий сын третьего курса юмористиче¬
ского факультета, —дурашливо, склонив голову набок,
рекомендовал себя косоглазый, полупьяный студент.
—	Володька! Это он помешал мне застрелиться.
—	Золотую медаль вам, коллега! Ибо, сохранив
жизнь сего юноши, вы премного способствовали усу¬
гублению ерундистики российской... (с. 370-371).
Итак, Лютов встречается нам тогда же, когда мы
узнаем его имя — Володька — и сразу же в сочетании
со словом «застрелиться».
Здесь перед нами понятный перевертыш. Стре¬
лялся, конечно, Володька, хотя попытки суицида были
и у Горького. Поэтому-то САМГин и рассказывает об
этом Володьке. Тому самому, который в 1926 г. напи¬
сал «Письмо писателя Владимира Маяковского писа¬
телю Алексею Максимовичу Горькому»:
Приспособленность
и ласковость дворовой,
деятельность
блюдо-рубле- и тому подобных «лиз»
называют многие
— «здоровый
реализм». —
И мы реалисты,
но не на подножном
304

Поэтика, интерпретации, интертекст
корму,
не с мордой, упершейся вниз, —
мы в новом,
грядущем быту,
помноженном
на электричество
и коммунизм.
Одни мы,
как ни хвалите халтуры,
но, годы на спины грузя,
тащим
историю литературы —
лишь мы
и наши друзья28.
А «друзья» — это «Леф». Читаем Горького дальше:
Шли медленно, плечо в плечо друг другу, не усту¬
пая дороги встречным прохожим. Сдержанно отвечая
на быстрые вопросы Макарова, Клим спросил о Ли¬
дии <...>
Лютов ткнул в грудь свою, против сердца, указа¬
тельным пальцем и повертел им, точно штопором. Не¬
уловимого цвета, но очень блестящие глаза его смо¬
трели в лицо Клима неприятно щупающим взглядом;
один глаз прятался в переносье, другой забегал под ви¬
сок. Они оба усмешливо дрогнули, когда Клим сказал:
—	Поздравляю. Замечательно красивая девушка.
—	Умопомрачительно, — поправил Лютов, пере¬
двигая фуражку на затылок.
Макаров предложил позавтракать.
28	Характерно, что в новейшем собрании сочинений Маяков¬
ского отмечается: Горький на этот стихотворный выпад в печати
не ответил. См.: Маяковский В. В. Поли. собр. произведений. В 20 т.
T. 2. М., 2014. С. 609.
305

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
— Разумеется, — сказал Лютов, бесцеремонно под¬
хватив Клима под руку. — Того ради и живет Москва,
чтобы есть (с. 372).
За этим следует ерническая речь Лютова, в кото¬
рой можно услышать явные отголоски приемов Мая¬
ковского:
— Уважаю не как представитель класса, коему Карл
Маркс исчерпывающе разъяснил динамику капита¬
ла, его культурную силу, а — как россиянин, искрен¬
но желающий: да погибнет всяческая канитель! Ибо
в лице Марксовом имеем, наконец, вероучителя кре¬
пости девяностоградусной. Это — не наша, русская
бражка, возбуждающая лирическую чесотку души, не
варево князя Кропоткина, графа Толстого, полковника
Лаврова и семинаристов, окрестившихся в социали¬
сты, с которыми приятно поболтать, — нет! С Марк¬
сом — не поболтаешь! У нас ведь так: полижут языка¬
ми желчную печень его превосходительства Михаила
Евграфовича Салтыкова, запьют горечь лампадным
маслицем фабрики его сиятельства из Ясной Поляны
и — весьма довольны! У нас, главное, было бы о чем
поболтать, а жить всячески можно, хоть на кол поса¬
ди —живут! (с. 374; курсив мой. —Л. К).
И вот портрет Лютова, портрет мозаичный и слож¬
ный, но недвусмысленно презрительный:
Он почувствовал в Лютове нечто фальшивое. Цвет
его вывихнутых глаз был грязноватый; не мутное,
а именно что-то грязненькое быпо в белках, как бы
пропыленных изнутри темненькой пылью. Но в зрач¬
ках вспыхивали хитренькие искорки, возбуждавшие
опасение.

Поэтика, интерпретации, интертекст
«Глаза — это мозг, вывороченный наизнанку», —
вспомнил Клим чьи-то слова.
Желтые волосы Лютова были причесаны а 1а ка-
пуль, это так не шло к его длинному лицу, что каза¬
лось сделанным нарочно. Лицо требовало окладистой
бороды, а Лютов брил щеки, отпуская остренькую бо¬
родку. Над нею вспухли негритянски толстые, гутта¬
перчевые губы, верхняя едва прикрыта редковолосыми
усиками. Руки у него красные, жилистые, так же как
шея, а на висках уже вздулись синеватые вены. Каза¬
лось, что и одет он с небрежностью нарочитой: под
затасканным, расстегнутым сюртуком очень дорого¬
го сукна — шелковая рубаха. Ему, должно быть, лет
двадцать семь, даже тридцать, и он ничем не похож на
студента. Макаров, вызывающе похорошевший, как
будто нарочно, чтоб подчеркнуть себя, выбрал това¬
рищем этого человека. Но — почему красавица Алина
выбрала его? (с. 375; курсив мой. —Л. К.).
Если вспомнить имя Саввы Морозова, то дальней¬
ший текст Горького вполне может сойти за разговор
русского купца о народно-религиозных представле¬
ниях, апокрифах и т. д. Но стоит представить себе, как
Бабель в рассказах о Лютове изображал простонарод¬
ную речь, вновь «вывернутая ситуация» сработает:
Вот как-с! Вот он как формулирован, наш мужиц¬
кий, нутряной материализм!
В стремлении своем упрощать непонятное Клим
Самгин через час убедил себя, что Лютов действитель¬
но человек жуликоватый и неудачно притворяется шу¬
том. Все в нем было искусственно, во всем обнажалась
деланность; особенно обличала это вычурная речь, на¬
сыщенная славянизмами, латинскими цитатами, злы¬
ми стихами Гейне, украшенная тем грубым юмором,
307

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
которым щеголяют актеры провинциальных театров,
рассказывая анекдоты в «дивертисментах» (с. 376).
Разумеется, нам трудно представить себе, что
Горький, помогавший молодому писателю, так пи¬
сал о Бабеле. Но ведь именно Бабель был символом
того одесского языка, к тому же восходящего к Жабо-
тинскому, который так выразительно-раздраженно
описал Горький в статье «О языке» 1934 г., отвечая на
текст «Моя столица» (1931) Жаботинского или «Одес¬
са» (1916) Бабеля. Таким образом, датировки все бо¬
лее сближаются.
Но еще одна деталь, которую мы приводили выше,
не выделяя, невозможная на лице русского купца, да
еще с выкаченными глазами: «Над нею вспухли негри¬
тянски толстые, гуттаперчевые губы, верхняя едва
прикрыта редковолосыми усиками» (курсив мой. —
Л. К.), — заставляет вспомнить портрет Жаботинско¬
го именно с такими губами. Это, на наш взгляд, не¬
случайно, однако увидеть все это достаточно трудно.
Поэтому здесь придется углубиться в историю ранней
южной журналистики.
Ведь фраза некоего провинциального фельетони¬
ста Робинзона, героя «Клима Самгина»: «—Да, жизнь
становится все более бессовестной, и устал я играть
в ней роль шута. Фельетонист — это, батенька, бала¬
ганный дед, клоун»29, — прямо отсылает к фельетону
Жаботинского «Рыжие», который он считал своим
единственно заслуживающим сохранения во време¬
ни. Речь в нем шла о журналисте Кауфмане, которого
Жаботинский именовал «Насекомое» и которого «хле¬
стал» раз за разом в своих фельетонах30.
29	Горький М. Жизнь Клима Самгина. 4. 2 // Горький М. Указ,
изд. Т. 9. С. 2о.
30	Altalena (Жаботинский В.). Вскользь. Рыжие // Одесские но¬
вости. 1902. 9 апреля. См. также: Жаботинский В. Е. Поли. собр.

Поэтика, интерпретации, интертекст
Аналогичная игра встречается и в романе Горь¬
кого. Именно так играет словами Самгин с избитым
героем романа Горького. Протягивая что-то недавно
«высеченному брату», случайно каламбурит: «На, се-
комое», — и тут же сам пугается своей жестокой шут¬
ки (с. 19-20).
А огромное лицо, требовавшее бороды, но имев¬
шее маленькую бородку (деталь, уводящая в сторо¬
ну), — это уже, как нетрудно догадаться, Маяковский.
Нам представляется, что к моменту выхода в свет
начальных глав «Жизни Клима Самгина» у Горького
уже сложилось стойкое отвращение не столько к Бабе¬
лю как таковому, сколько ко всему, что связано с «Ле-
фом». Ведь в нем оказались и «литературный крест¬
ник» Бабель, и еще недавно сверхблизкий Шкловский,
и потрясший Горького автор «Облака в штанах». А уже
за ними — вся молодая одесская поросль, литера¬
тура факта, и прочий «киноглаз», невозможный для
«не умеющего врать» (как говорила отказавшаяся от
актерской карьеры его героиня) «реалиста» Горько¬
го. Ведь все, что ернически сказал Лютов о Толстом,
Марксе, Салтыкове-Щедрине и т.д., оставалось свя¬
тым для Горького до конца. И тут же Горький, как нам
представляется, прочерчивает еще одну линию: Лю¬
тов — «страха ради иудейска».
В сочетании со всем, что было сказано выше
о стиле Лютова, признаков присутствия Бабеля в ро¬
мане более чем достаточно, здесь же мы только на¬
метили некоторые из них. А изображение самого
Бабеля в странном и почти непредставимом облике
«русского старообрядческого купца», специалиста по
«пуху и перьям», отсылающее, в свою очередь, к «Ро-
соч. В 9 т. Т. 2. Минск. 2007. С. 190-191. Анализ этой ситуации с уча¬
стием Лазаря Кармена см. в статье о «Бездне» Леонида Андреева,
упомянутой выше.
309

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
гам и копытам» еще двух героев «Юго-Запада», среа¬
гировавших, похоже, на горьковские выпады и тоже
плотно связанных с Жаботинским и южной печатью
1900-1920-х гг., оказывается вполне закономерным.
На этом первую постановку вопроса в бабелев-
ском контексте можно и закончить.

Ребекка Джейн Стэнтон (Нью-Йорк)
ЮЛИЙ ЦЕЗАРЬ в подвале:
БАБЕЛЬ И ШЕКСПИР
В рассказе «В подвале», опубликованном в журна¬
ле «Новый мир» в 1931 г., Исаак Бабель возвращает¬
ся к теме, занимавшей важное место в «Конармии»
и в других его рассказах 1920-х гг., — теме взаимо¬
отношения между искусством и жизнью. Литерату¬
роведы анализировали озабоченность Бабеля этим
взаимоотношением с помощью разных терминоло¬
гических изобретений. Если посмотреть только на
разборы данного рассказа, то можно увидеть, что,
например, терминология Виктора Эрлиха восходит
к названию раннего рассказа Бабеля «Линия и цвет»
(1923). Утверждается, что «цвет» — это красота и сво¬
бода искусства, в то время как «линия» означает взы¬
скательные особенности жизни, из которых искусство
представляет собой путь к спасению1; Михаил Ям¬
польский, проанализировавший рассказы «В подвале»
и «Гюи де Мопассан», предлагает рассматривать пе¬
ревод как метафору бабелевского метода посредниче¬
1	См.: Erlich, Victor. Color and Line: The Art of Isaac Babel // Er¬
lich, V. Modernism and Revolution: Russian Literature in Transition.
Cambridge, Massachusetts, 1987. P. 145-162. Здесь и далее пер. с англ,
автора статьи.

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ства между этими двумя полюсами2, а Элиф Батуман
в интереснейшей статье о произведении Бабеля как
форме двойной бухгалтерии предполагает, что Бабель
в своей прозе устраивает конкурс между imitatio, т.е.
взаимодействием литературных моделей, и мимези¬
сом, т. е. зеркальным отражением жизни3.
Бабель вводит вопрос о соответствии между лите¬
ратурой и жизнью в первых предложениях рассказа
«В подвале»: «Я был лживый мальчик. Это происхо¬
дило от чтения»4. Отношение мальчика-рассказчика
к действительности обусловлено воздействием ли¬
тературы; хотя он кажется осведомленным в таких
реальных вопросах, как жизнь Спинозы, он их неис¬
правимо приукрашивает. Его блестящее воображе¬
ние зарабатывает ему совсем неблестящие оценки
от учителей (вероятно, колеблющихся между наказа¬
нием мальчика за вранье и наградой за творческую
деятельность), но восхищает его школьного това¬
рища, некоего Марка Боргмана, также поклонника
Спинозы. Боргман, сын директора банка, богат в ма¬
териальном плане, но беден литературным талантом;
молодой Бабель, конечно, наоборот. Примечательно,
что рассказчик описывает боргмановскую версию
биографии Спинозы как «ученое бормотание», добав¬
ляя, что «в словах Боргмана не было поэзии».
В противоположность Боргману версия рассказ¬
чика представляет собой изобилие «поэзии» и вклю¬
чает свободное пользование драматическим анахро¬
2	См.: ЯмпольскийМ.Б. Творчество и перевод, I: Мессиада //
Жолковский А. К., Ямпольский М. Б. Бабель/Babel. М., 1994. С. 189-210.
3	См.: Batuman, Elif. Pan Pisar’: Clerkship in Babel’s First-Person
Narration // The Enigma of Isaac Babel: Biography, History, Context /
Ed. by G. Freidin. Stanford, 2009. P. 157-174.
4	Бабель И. Э. Собр. соч. В 4 т. / Сост., примеч. И. Сухих. М.,
2006. Т. г. С. 182-194. Далее рассказ «В подвале» цитируется по это¬
му изданию.
312

Поэтика, интерпретации, интертекст
низмом: «Воображение мое усиливало драматиче¬
ские сцены, переиначивало концы, таинственнее
завязывало начала <...> Сюда же я припутал Рубен¬
са. Мне казалось, что Рубенс стоял у изголовья Спино¬
зы и снимал маску с мертвеца».
Этот мотив художественного творчества, происхо¬
дящего буквально из смерти человека, вернется в рас¬
сказ позднее, когда юный герой будет декламировать
монолог Марка Антония, который тот произносит над
трупом Цезаря, из трагедии Шекспира «Юлий Цезарь»
и — в более абстрактном плане — когда, после своей
собственной неудачной попытки утопиться в кадке
с водой, он видит «мир слез», который «был так огро¬
мен и прекрасен, что все, кроме слез» ушло из его глаз5.
Начало рассказа, таким образом, вводит те лите¬
ратурные тенденции, которые будут важны для по¬
вествования в целом: склонность к «лживости», т. е.
к приукрашиванию реальных событий; метафориче¬
ское предпочтение «поэзии», т.е. искусства, «прозе»,
т. е. реальности (метафорическое, потому что Бабель
сам пишет прозу); творческое использование анахро¬
низма или, по словам рассказчика, его «особенность
перевирать все вещи в мире». Именно эта особен¬
ность привлекает «трезвого и сдержанного» Боргмана
к новому другу.
Дружба между двумя мальчиками развивается,
и маленький Бабель идет в гости к Боргманам, где он
знакомится с папой Марка, старым англофилом, ко¬
торый читает газету «Manchester Guardian», собирает¬
ся переселить семью в Лондон и избегает «говорить
по-русски», предпочитая объясняться «на грубоватом
5	Ямпольский замечает, что «мотив смерти в новелле ведется
с начала и до конца» (Ямпольский М. Б. Указ. соч. С. 204). Я утвер¬
ждаю, что мотив смерти неразрывно связан с мотивом художе¬
ственного творчества, или перевода жизни в искусство.
313

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
обрывистом языке ливерпульских капитанов». Что¬
бы «отплатить за непрерывное <...> великолепие»
настоящей и будущей жизни Боргманов, маленький
герой рассказывает небылицы о чудесных приклю¬
чениях своих родственников — опять-таки мотивы
фальсифицированной биографии и «поэтические»
приукрашивания выходят на первый план — и при¬
глашает Марка к себе на следующей неделе. Но с при¬
ближением рокового дня рассказчик должен подго¬
товиться к тому, что «назавтра должен был прийти
в гости маленький Боргман. Ничего из того, что я рас¬
сказал ему, — не существовало»6. Поэтому он делает
все, чтобы на время визита спрятать смущающих его
родственников вне дома, но огорчение из-за их ран¬
него возвращения доводит рассказчика до вышена¬
званной попытки самоубийства.
В кульминационный момент злополучного чае¬
пития — и всего рассказа — рассказчик становится
в позу и начинает «декламировать строфы, больше
которых <...> ничего не любил в жизни». Пока его
сумасшедшие родственники приближаются, а домаш¬
няя сцена катится в пропасть, эти любимые стихи ста¬
новятся для него своего рода убежищем — он продол¬
жает декламировать в то время, как его пьяный дядя
бьет тетю, а дедушка безумно пилит на скрипке. Эти
любимые строфы принадлежат речи Марка Антония
на похоронах Цезаря из пьесы Шекспира — подоба¬
ющий текст для мальчика, серьезно озабоченного
6	Рассказчик добавляет: «Существовало другое, много удиви¬
тельнее, чем то, что я придумал, но двенадцати лет отроду я со¬
всем еще не знал, как мне быть с правдой в этом мире». Это важ¬
но, потому что «правда», которую он собирается обнаружить (т. е.
«реальная» биография Бабеля в данном рассказе), должна быть
лучше, чем версия, которую он придумал в двенадцать лет; но,
конечно, это все-таки беллетризованная версия; только Бабель
научился лучше вкладывать «в [свои] слова <...> поэзи[ю]».
314

Поэтика, интерпретации, интертекст
вымышленными версиями истории и способностью
«поэзии» усовершенствовать реальность. Эрлих отме¬
чает, что в контексте шекспировской пьесы знамени¬
тая речь Антония является «шедевром манипулятив-
ной риторики». Но, продолжает исследователь, для
любителя поэзии, очарованного сплошным благозву¬
чием бессмертных стихов Шекспира, эти стихи непре¬
менно обретут существование сами по себе, выходя за
пределы условных притязаний спорящих сторон и зат¬
мевая реальность. Это действительно очень по вкусу
нашему рассказчику. Правда, есть одна проблема:
«сплошное благозвучие бессмертных стихов Шекспи¬
ра» нельзя найти в тексте Бабеля. Любимые рассказчи¬
ком строфы появляются не в шекспировском оригина¬
ле, а в неплохом, но не гениальном русском переводе
П.А. Козлова7.
В свете интереса Бабеля к переводу и особенно
в свете параллелей, указанных Ямпольским, между
этим рассказом и «Гюи де Мопассаном» (где перевод
является центром сюжета) любопытно отметить, что
этот важнейший текст, эмблема преданности рас¬
сказчика той «поэзии», которая превосходит саму
жизнь, оказывается переводом — а не оригиналом
Шекспира — или, еще лучше, стихами русского поэта.
(Вспомним, что в подобный момент декламационного
безумия в «Истории моей голубятни» рассказчик при¬
бегает к стихам Пушкина.) На первый взгляд, выбор
английского поэта имеет смысл как отражение англо¬
филии папы Боргмана: если богатые, прозаические
Боргманы говорят «на грубоватом обрывистом языке
ливерпульских капитанов», то бедный, поэтический
Бабель выражается изящным языком Шекспира. Но
язык Шекспира фактически отсутствует! Согласно Ям¬
польскому, символическая смерть рассказчика и его
7	Перевод П. А. Козлова издавался в 1880 и 1902 гг.
315

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
воскресение в тексте Шекспира можно понимать как
«идеальную стадию перевода, когда актер или пере¬
водчик умирают в воспроизводимом ими тексте»8. Но
маленький Бабель не переводчик Шекспира, и в са¬
мом рассказе нет никаких указаний на то, что он даже
видел оригинальный шекспировский текст.
Напрашивается вывод о том, что выбранный
здесь интертекст значителен по какой-то другой при¬
чине, чем благозвучие языка или формальные каче¬
ства стихов. Если поэтика в данном случае не дает
объяснений, то, возможно, их даст политика?
История Юлия Цезаря или, более конкретно, его
убийства и последующей гражданской войны в Риме
является, безусловно, политической историей; к тому
же это революционная история, которую часто ис¬
пользовали писатели, чтобы прокомментировать ре¬
волюционную ситуацию своей эпохи. Как отмечает
Джеймс Шапиро в своей книге «1599: Один год из жиз¬
ни Уильяма Шекспира», одно из проявлений шекспи¬
ровского гения в трагедии «Юлий Цезарь» заключа¬
лось в обнаружении в старой истории Плутарха линии
разлома своей среды9.
Англия в 1599 г. была полна слухами о заговорах
с целью убийства монарха и установления револю¬
ционного (т. е. католического) режима, чьи рефор¬
мы включали бы введение нового (григорианского)
календаря, уже действовавшего в континентальной
Европе10. За исключением католического компонен¬
8	Ямпольский М. Б. Указ. соч. С. 205.
9	См.: Shapiro, James. 1599: A Year in the Life of William Shake¬
speare. New York, 2005. P. 139.
10	Шапиро отмечает: «В месяцы перед созданием “Юлия Цезаря”
прошла череда покушений на жизнь Елизаветы. Правительство
охотно предавало их огласке, нанося пропагандистский удар по
ненавистному внутреннему врагу — неутомимым и постоянно
гонимым английским иезуитам» (ibidem, р. 142).
316

Поэтика, интерпретации, интертекст
та, это все было знакомо любому русскому, пережив¬
шему 1917 г.11
Шекспир использует римский сценарий, чтобы
изучить последствия этих революционных заговоров.
Его персонажи постоянно теряются и ошибаются во
времени суток, в месяце и даже годе. Трибуны спра¬
шивают друг друга: «Это праздник?» Брут спрашивает
своего слугу: «Не завтра ли, мальчик, первое марта?» —
но, кажется, не удивляется, когда ему сообщают, что
он промахнулся на целых две недели12. Эту путаницу
можно объяснить недавним введением Цезарем ново¬
го юлианского календаря, пресловутой реформы, ко¬
торая усугубляла негодование против Цезаря, так как
«римские консерваторы считали это произвольным
и тираническим вмешательством в закон природы»13.
Хронологическая дезориентация героев Шекспира
должна была найти отклик у елизаветинских зрителей,
которые еще придерживались юлианского календаря,
в то время как большинство в Европе уже давно при¬
няло григорианский. Т.е. «в шекспировской Европе
существовала ситуация, совершенно аналогичная той,
что была в Риме в 44 г. до н. э. Это было время пута¬
ницы и неопределенности, когда основная категория,
в соответствии с которой люди формируют свой опыт,
казалась нестабильной и ненадежной, подверженной
произвольным политическим манипуляциям»14.
11	Ив самом деле, даже чувство религиозной исключительно-
сти, которое лежит в основе сохранения юлианского календаря,
в елизаветинской Англии, как и в дореволюционной России, ана¬
логично. Именно этот настрой побуждает Москву назначить себя
«Третьим Римом».
12	К сожалению, все русские переводы, включая перевод
П. А. Козлова, «исправляют» эту строчку, создавая впечатление,
что в шекспировской сцене Брут на самом деле спрашивает про
мартовские иды.
13	Burckhardt, Sigurd. Shakespearean Meanings. Princeton, 1968. P. 6.
14	Ibidem.
317

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Это описание еще более подходит к ситуации
193i г., в которую попали Бабель и его современники,
потрясенные двойным ударом — новым календарем
и головокружительной риторикой первой пятилетки.
Буркхардт также отмечает, что пьеса Шекспира
разделяет публику на два политических лагеря: на
«республиканских критиков, которые считают, что
политические симпатии Шекспира на стороне Брута»
и на «монархических критиков, которые утверждают,
что в эпоху Шекспира Цезарь считался основателем
монархического строя в Риме, а Брут, несмотря на все
его прекрасные речи, не больше, чем цареубийцей»15.
При этом не только Шекспир и его зрители увидели
в истории Юлия Цезаря аллюзию на современную по¬
литическую ситуацию. Не кто иной, как Карл Маркс,
писал в «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта»:
«[К]ак герои, так и партии, и народные массы старой
французской революции осуществляли в римском ко¬
стюме и с римскими фразами на устах задачу своего
времени <...> Но как только новая общественная
формация сложилась, исчезли <...> все эти Бруты,
Гракхи, Публиколы, трибуны, сенаторы и сам Це¬
зарь»16.
Именно эта самосознающая инсценировка рим¬
ских мотивов французскими революционерами вы¬
зывает знаменитое замечание Маркса: «Гегель где-то
отмечает, что все великие всемирно-исторические
события и личности появляются, так сказать, дваж-
15	Burckhardt, S. Op. cit. Р. 3. Согласно Дж. Шапиро, монархичес¬
кие настроения в елизаветинской Англии часто выражались в том,
что Карл Маркс называл «воскресшей из мертвых римской стари¬
ной»: архитектура и обстановка королевских дворцов часто вклю-
чали римские элементы, и утверждалось, что Лондонский Тауэр
был построен самим Цезарем. См.: Shapiro, J. Op. cit. Р. i6o.
16	Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи-Бонапарта. URL:
http: //www. marxis ts. org/russkij /marx/1852 /i8_brumaire /
318

Поэтика, интерпретации, интертекст
ды. Он забыл прибавить: первый раз в виде трагедии,
второй раз в виде фарса». Бабель, как будто по рецеп¬
ту Маркса (да и какой может быть более подходящий
пример для советского автора?), использует самую
известную сцену из шекспировской трагедии о Юлии
Цезаре и повторяет ее в виде фарса. Как и Антоний,
наш рассказчик изначально берет слово с явным на¬
мерением затмить предшественника, чье тщатель¬
ное соблюдение прозаических фактов и уклонение от
силы поэзии поставили его в невыгодное положение17.
(Мне кажется, что Марк Боргман неслучайно имеет
такое же имя и такие же инициалы, как Марк Брут18.)
А в тех местах, где Антоний неоднократно перебивает
свою речь, чтобы подавить эмоциональные всплески
его слушателей, которые сам же и провоцирует, ма¬
ленький Бабель старается перекричать нежелатель¬
ные перебивания со стороны своих буйных родствен¬
ников. Но ставки в фарсе, конечно, ниже, чем в траге¬
дии: смерть Спинозы, в отличие от смерти Цезаря, не
имела серьезных последствий для стабильности мира,
в котором живут в рассказе эти два соревнующихся
оратора. И попытка подавления нескольких шумных
родственников довольна далека от полномасштабно¬
го хаоса и кровопролития гражданской войны в Риме.
Как же тогда надо понимать использование Ба¬
белем этого революционного текста и явную иден¬
тификацию его рассказчика — фигуры начинающе-
17	Здесь важно и то, что Антоний выражается стихами, а Брут —
прозой; Бабель создает параллельный контраст между рассказчи¬
ком и Боргманом (в словах которого «не было поэзии»).
18	В данном случае я расхожусь с интерпретацией Ямпольского,
который пишет, что «имя Боргмана — Марк — иронически пе¬
рекликается с именем Марка Антония» {Ямпольский М. Б. Указ,
соч. С. 204). По-моему, аналогия между Боргманом и Брутом бо¬
лее убедительна. Но, безусловно, интересно (и сам Шекспир, не¬
сомненно, это с удовольствием подметил), что у двух антагони¬
стов в пьесе — одно имя (лат. ргаепотеп).
319

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
го писателя — с шекспировским Марком Антонием?
Мы могли бы сопоставить политику Юлия Цезаря
с политикой революционной России разными спо-
собами. Культ личности Цезаря, который беспокоит
убежденных республиканцев настолько, что они ре¬
шают убить его, можно сравнить с культом Сталина:
в этом случае интерпретация действий Брута и Анто¬
ния зависела бы от нашего мнения об этих культах.
При другом подходе Цезарь может восприниматься не
как конкретный человек, но как сама идея революции,
принесшая с собой новый календарь и новую форму
управления: в этом случае Брут и его сообщники вы¬
глядят как контрреволюционеры, стараясь восстано¬
вить старый стиль. Согласно Буркхардту, это и есть
суть пьесы с литературной точки зрения: Брут счита¬
ет — анахронически, — что он ставит классическую
трагедию, в которой благородный герой переступает
границу и должен пожертвовать своей жизнью, чтобы
восстановить правильный порядок. Антоний же пони¬
мает, что зрители этой драмы — и римские, и елиза¬
ветинские — идут в ногу со временем и уже требуют
кровавой трагедии в стиле Томаса Кида.
Такая интерпретация имеет смысл: она позволяет
видеть в Бабеле-авторе — по аналогии с Антонием —
врага контрреволюционеров и провозвестника новой
литературы, а вместе с тем устанавливает своего рода
источник, к которому восходит известное увлечение
Бабеля сценами насилия.
Еще одна возможная интерпретация может быть
предложена, если мы сопоставим сюжет «Юлия Цеза¬
ря» с более ранним рассказом Бабеля «Линия и цвет»,
где, повторим, речь идет также о взаимоотношениях
между искусством и жизнью. Этот рассказ кончается
политическим митингом, где два оратора, точно так
же как Брут и Антоний, выступают перед возбужден¬
320

Поэтика, интерпретации, интертекст
ной толпой. Дата митинга —18 июня 1917 г., а два ора¬
тора — Керенский и Троцкий. Керенский, как и Брут,
произносит патриотическую речь «о России — матери
и жене», но, как и Брут, он идет не в ногу с реально¬
стью, предпочитая прекрасный мир «цвета» жестоко¬
му миру «линии». Он же знает, что «весь мир <... > ги¬
гантский театр», но не хочет в нем видеть «фальшивой
бороды». Между тем «фальшивая борода» может озна¬
чать следующего за ним выступающего — Троцкого,
который, как Антоний, говорит «голосом, не оставляв¬
шим никакой надежды»19.
В этой интерпретации убийство Цезаря, чье имя,
напомним, является однокоренным со словом «царь»,
действительно означает цареубийство20, и благород¬
ный республиканизм Брута/Керенского можно рас¬
сматривать как краткое междуцарствие до прихода
нового, более жестокого режима. Устаревшая брезг¬
ливость Брута/Керенского уступает жгучей риторике
Антония/Троцкого. Параллели с пьесой Шекспира
также предвещают грядущее: как Антоний, Троцкий
является и оратором, умеющим волновать слушате¬
лей, и способным военным стратегом, но, как Анто¬
ний, он сам в конце концов тоже уступит место но¬
вой имперской власти (Сталина/Октавиана Августа).
Мы не должны забывать, что роковая речь Антония
имеет страшные последствия и для литературы: она
развязывает непреодолимую волну насилия, первой
жертвой которой — уже в следующей сцене — стал
Цинна-поэт. Обвиняемый как политический заговор¬
щик, Цинна настаивает на своей безобидной профес¬
сии поэта, но толпа его все-таки убивает, крича: «Рви¬
19	Бабель И. Э. Указ. изд. Т. i. С. 263-266.
20	Конечно, в реальности большевики, а не Временное прави¬
тельство убили царя; символическое «убийство» царя как идея
завершено, однако, в тот момент, когда монархия свергнута.
321

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
те его на части за его дурные стихи!» Этот результат
тоже мог быть знаком всем участникам советских
литературных кругов в 1920-е и 1930-е гг. Через три
года после опубликования рассказа «В подвале» Ба¬
бель, в свою очередь, выступил со знаменитой речью,
в которой он прямо признал враждебное отношение
революционного общества к «дурным стихам»:
«[В]се нам дано партией и правительством и от¬
нято только одно право — плохо писать.
Товарищи, не будем скрывать. Это было очень
важное право, и отнимают у нас немало (смех). Это
была привилегия, которой мы широко пользовались.
Так вот, товарищи, давайте на писательском съез¬
де отдадим эту привилегию, и да поможет нам Бог»21.
Рассказ «В подвале» служит доказательством того,
что его автор прекрасно понимал урок для писателей,
закодированный в шекспировской трагедии. Но логи¬
ку революционного нарратива изменить невозмож¬
но. К сожалению, судьба великого советского проза¬
ика в конечном счете не очень отличалась от судьбы
его литературного предшественника, несчастного
римского поэта.
21
Бабель И. Э. Указ. изд. Т. 3. С. 39-40.

Михаил Эдельштейн
РАССКАЗ ИСААКА БАБЕЛЯ
«ЛИНИЯ И ЦВЕТ»: ОПЫТ
ИНТЕРПРЕТАЦИИ И КОММЕНТАРИЯ
Казалось бы, рассказ «Линия и цвет», где в качестве
персонажей выступают известные исторические лица,
а действие четко привязано к определенным местам
и датам, просто-таки провоцирует исследователя за¬
даться вопросом: сколько истины в этом «истинном
происшествии» (подзаголовок рассказа в первой пу¬
бликации1)? Однако, как ни странно, никаких попы¬
ток выявить реальный субстрат произведения до сих
пор не предпринималось. Причем «Линию и цвет»
трудно назвать забытым текстом, напротив, в бабе-
левских штудиях давно утвердился взгляд на эту мини¬
атюру как на эстетический манифест писателя2, ключ
1	Красная новь. 1923. № 7. Рассказ цитируется по первой пуб¬
ликации.
2	См., напр.: Смирин И. Композиция рассказа И. Бабеля «Ли¬
ния и цвет» // Марксизм-ленинизм и проблемы теории лите¬
ратуры: Тезисы докладов научной конференции, посвященной
юо-летию со дня рождения В. И. Ленина. Алма-Ата, 1969. С. 91-94:
Смирин К Один рассказ Бабеля: «Линия и цвет» // Ученые запи¬
ски Пермского государственного университета. Вып. 117. Пермь,
1973. С. 29-39 (статья перепечатана в кн.: Смирин И. А. И.Э. Бабель
в литературном контексте: Сб. ст. Пермь, 2005. С. 165-177); Петро¬
ва Н. «Линия» и «цвет» в поэтике И. Бабеля // Одесса и еврейская
цивилизация: Материалы з-й Международной научной конферен¬
ции. 8-ю ноября 2004 г. Одесса, 2005. С. 55-63.
323

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
к его творчеству и своего рода «эмблему» его поэтики3.
И тем не менее ответов на вопросы, неизбежно возни¬
кающие при чтении рассказа, включая самый очевид¬
ный, имела ли место встреча петроградского студента
Исаака Бабеля и депутата Четвертой Государственной
думы Александра Федоровича Керенского в санато¬
рии под Гельсингфорсом 20 декабря 1916 г., мы в ба-
белеведении не обнаруживаем. Попробуем, насколько
возможно, закрыть эту лакуну4.
Александра Федоровича Керенского я увидел
впервые двадцатого декабря тысяча девятьсот шест¬
надцатого года в обеденной зале санатории Олила
<...>
В десяти километрах от нас сияли синие граниты
Гельсингфорса <...>
Вечером я уехал в город.
Олила (традиционно — Оллила) — довольно рас¬
пространенный финский топоним, происходящий от
уменьшительной формы Олли скандинавского имени
Олаф (швед. Улоф, фин. Олави). Наиболее известное
в предреволюционные годы место с таким названи¬
ем — железнодорожная станция и дачный поселок
недалеко от Петрограда (ныне — Солнечное в Курорт¬
3	Неслучайно к заглавию анализируемого рассказа отсылают
названия ряда работ, посвященных другим произведениям Бабе¬
ля либо его творчеству в целом: Terras, Victor. Line and Color: The
Structure of I. Babel’s Short Stories in Red Cavalry // Studies in Short
Fiction. Vol. 3.1966. № 2 (перепечатано в кн.: Modern Critical Views:
Isaac Babel / Ed. by H. Bloom. New Haven, 1987. P. 97-111; Red Cavalry:
A Critical Companion / Ed. by Ch. Rougle. Evanston, 1996); Erlich, Vic¬
tor. Color and Line: The Art of Isaac Babel // Modernism and Revolu¬
tion: Russian Literature in Transition. Cambridge, Massachusetts, 1994.
P. 145-162.
4	Благодарим за неоценимую помощь в нашем расследовании
Т.А. Вавилову, М.А. Витухновскую, М.В. Ефимова, Ю.И. Мошник,
Е. И. Погорельскую.
324

Поэтика, интерпретации, интертекст
ном районе Санкт-Петербурга), однако эта Оллила
находится слишком далеко от Хельсинки. Биограф Ке¬
ренского полагает, что Бабель «описывает свою встре¬
чу с Керенским в санатории Халила под Гельсингфор¬
сом, где тот восстанавливал силы после операции»5,
но и «Халила» (известный туберкулезный санаторий
в Выборгской губернии; ныне — «Сосновый Бор» в од¬
ноименном поселке Выборгского района Ленинград¬
ской области) отстоит от Хельсинки почти на четыре¬
ста километров.
В рассказе Бабеля речь идет о совсем другом гео¬
графическом пункте — полустанке Гранкула Нюланд-
ской губернии (ныне — город Кауниайнен в Фин¬
ляндии), близ которого находился санаторий «Bad
Grankulla» (после Второй мировой войны там действо¬
вал ветеранский госпиталь, сейчас это дом престаре¬
лых «Kauniala»). Именно в этом санатории, располо¬
женном в пятнадцати километрах к западу от Гельсин¬
гфорса, Керенский провел значительную часть 1916 г.,
сначала готовясь к операции по удалению туберкулез¬
ной почки, а затем восстанавливаясь после нее. Там же
он встретил Рождество6 вместе со своей любовницей
Еленой Бирюковой (урожденной Барановской, двою¬
родной сестрой жены Керенского). Когда Керенский
прибыл в Гранкулу, мы не знаем (известно лишь, что
16 декабря он выступил в Государственной думе со зна¬
менитой речью «В чем сила народа», т. е. в тот день он
был еще в Петрограде), зато дата его отъезда из сана¬
тория известна точно — 4 января 1917-го7.
5	Федюк В. П. Керенский. М., 2009. С. 150. Автор книги не со¬
мневается в достоверности описанных прозаиком событий, хотя
и оговаривается, что «рассказ Бабеля нельзя считать стенографи¬
ческой записью его разговора с Керенским» (там же, с. 151).
6	См.: А. Ф. Керенский (По материалам Департамента полиции).
Петроград, 1917. С. 46.
7	См.: Abraham, Richard. Alexander Kerensky: The First Love of
the Revolution. New York, 1987. P. 117. Отметим, что американский
325

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Тогда же в Финляндию приезжает Бабель. В его
студенческом деле сохранился документ с отметкой
о прибытии в Гельсингфорс 8 января8 (в Финляндии
делопроизводство велось по григорианскому кален¬
дарю, по принятому в остальной части Российской
империи — юлианскому — это 26 декабря). О пребы¬
вании Бабеля в Гранкуле сведений нет9, но не исклю¬
чено, что знакомство писателя и политика — с после¬
дующей ли беседой или без таковой — действительно
имело место.
Нас познакомил присяжный поверенный Зацареный
из Туркестана. О Зацареном я знал, что он сделал
себе обрезание на сороковом году жизни. Великий
князь Петр Николаевич, опальный безумец, сослан¬
ный в Ташкент, дорожил дружбой Зацареного. Вели¬
кий князь этот ходил по улицам Ташкента нагишом,
женился на казачке, ставил свечи перед портретом
Вольтера, как перед образом Иисуса Христа, и осушил
биограф Керенского также ссылается на бабелевский рассказ как
на документальный источник и даже предлагает собственную
мотивировку отсутствия на Керенском очков: политик оставил
их дома, так как не хотел обнаруживать свою близорукость перед
молодой любовницей, а Бабель оказался «недостаточно проница¬
телен», чтобы понять интимную подоплеку своего диалога с буду¬
щим главой Временного правительства (ibidem).
8	ЦГИА СПб. Ф. 115. Оп. 2. Д. 432. Л. 19. В том же деле отложи¬
лась и датированная 21 февраля 1917 г. справка от врача, рекомен¬
довавшего «особое и длительное лечение в санатории» в связи
с «воспалением слизистой оболочки верхней части правого крыла
легких» (там же, л. 16).
9	Проведенные М.А. Витухновской разыскания в финских ар¬
хивохранилищах (обследовались Национальный архив Финлян¬
дии, городской архив Хельсинки и городской архив Кауниайнена)
позволяют с уверенностью утверждать, что регистрационные
книги и иные документы санатория «Bad Grankulla» за интере¬
сующий нас период утрачены, и, следовательно, реконструкция
«финского эпизода» бабелевской биографии возможна, увы, лишь
по косвенным данным.
326

Поэтика, интерпретации, интертекст
беспредельные равнины Аму-Дарьи. Зацареный был
ему другом.
Великий князь Петр Николаевич (1864-1931), «вто¬
рой сын великого князя Николая Николаевича-старше-
го, брата императора Александра II»10, никогда не на¬
ходился в опале и не имел никакого отношения к Таш¬
кенту. Бабель создает вполне узнаваемый, несмотря
на некоторые недостоверные детали, портрет другого
великого князя, Николая Константиновича (1850-1918),
сына великого князя Константина Николаевича и ве¬
ликой княгини Александры Иосифовны, приходивше¬
гося внуком Николаю I, племянником Александру И,
кузеном Александру III и старшим братом велико¬
му князю Константину Константиновичу (поэту К. Р.).
В 1874 г. Николай Константинович был обвинен в кра¬
же бриллиантов со свадебной иконы родителей, при¬
знан невменяемым и выслан из Петербурга. Жил под
строгим надзором — полицейским и медицинским —
в различных частях империи, с 1881 г. и до конца жиз¬
ни — в Ташкенте (с небольшими перерывами).
Еще во время участия в Хивинском походе 1873 г.
Николай Константинович заинтересовался Средней
Азией, по возвращении стал посещать заседания
Императорского Российского географического об¬
щества, был избран его почетным членом и назна¬
чен начальником планировавшейся Амударьинской
экспедиции. В конце 1870-х гг., находясь в Оренбурге,
затем в Самаре, ратовал за строительство железной
дороги в Туркестан и за поворот Амударьи по Узбою
в Каспий, предпринял несколько экспедиций в Сред¬
нюю Азию, по итогам которых выпустил ряд брошюр,
10	Примечание И. Сухих //Бабель И. Э. Собр. соч. В 4 т, / Сост.,
примеч. И. Сухих. М., 2006. Т. 1. С. 555 (в книге опечатка: «Алек¬
сандра III»).
327

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
вышедших без указания имени автора11. После пере¬
селения в Ташкент он инициировал, возглавил и ча¬
стично профинансировал работы по орошению Го¬
лодной степи, построив три канала, самый большой
из которых, Канал императора Николая I, протянулся
на девяносто километров. Бабель, по всей видимости,
смешивает громкий, но неосуществившийся проект
по изменению русла Амударьи12 и реальную ирри¬
гационную деятельность великого князя в бассейне
Сырдарьи.
Будучи женатым на дочери оренбургского полиц¬
мейстера Надежде Александровне Дрейер (брак был
заключен в 1878 г., но вскоре расторгнут Святейшим
синодом, а великий князь лишен прав наследства, во¬
инских званий и наград), в 1895 г. в Ташкенте Николай
Константинович взял в жены пятнадцатилетнюю Да¬
рью Елисеевну Часовитину (1880-1953 или 1956) — ту
самую «казачку», о которой упоминает Бабель13.
«Нагишом» по Ташкенту великий князь не гулял —
напротив, современники вспоминают о его экстра¬
вагантных нарядах14 — и свечей перед портретом
11	Водный путь в Среднюю Азию, указанный Петром Великим.
Оренбург, 1877; О выборе кратчайшего направления Среднеази¬
атской железной дороги. Оренбург, 1878; Пески Кара-Кум по от¬
ношению к среднеазиатской железной дороге. Оренбург, [1878];
Аму и Узбой. [Самара], 1879. См. также более позднюю брошюру
за подписью В. к. Николай: Старый ток. [Ташкент, 1908].
12	Подробнее см.: ПравиловаЕ.А. Река империи. Амударья в
геополитических и ирригационных проектах второй половины
XIX века // Азиатская Россия: Люди и структуры империи. Сб.
науч. ст. Омск, 2005. С. 445-459.
13	В этом браке было трое детей, в том числе дочь Дарья Никола¬
евна Часовитина (1896-1966), антропософка, общавшаяся с Анд¬
реем Белым, М. Волошиным, С. Парнок, Б. Пастернаком; работа¬
ла машинисткой у многих писателей, которые ее очень ценили,
позднее служила литературным секретарем у М. Шагинян.
14	См., напр.: Свирский А. И. История моей жизни. М., 1940.
С. 494; Массон М. «Ташкентский» великий князь. Из воспоминаний
старого туркестанца // Звезда Востока. 1991. № 12.
328

Поэтика, интерпретации, интертекст
Вольтера, по-видимому, не ставил. Впрочем, не ис¬
ключено, что Бабель ничего не выдумывал, а просто
воспроизводил слухи, которые всегда сопровождали
«августейшего больного»15.
Добавим, что, по некоторым данным, Николай
Константинович был знаком с Керенским по Ташкен¬
ту16. После Февральской революции он послал в Петро¬
град телеграмму, где приветствовал «новое Правитель¬
ство свободной России» и просил сообщить, может ли
он считать себя «свободным гражданином после соро¬
калетнего преследования <... > старым режимом, при
содействии психиатров и жандармов, агентов прид¬
ворной опеки»17.
Что касается загадочного Зацареного, то наиболее
вероятным кандидатом в прототипы этого персонажа
является, на наш взгляд, ташкентский присяжный по¬
веренный Николай Иванович Закаменный. Один из
лидеров местных кадетов во время выборов в Первую
Государственную думу, позднее — секретарь бюро
туркестанской «Трудовой группы» (т.е. однопартиец
Керенского), а после Февральской революции — член
городского исполнительного комитета и комиссар
русской части Ташкента (так называемого нового го¬
рода), он, по всей вероятности, был знаком и с Керен¬
ским18, и с великим князем. Известно, что п декабря
15	Так именовали великого князя в официальных документах.
См.: Устименко А. Ташкентский роман: Литературная версия
странной любви //Дружба народов. 2008. № 3.
16	См.: Асатова Г. Дворец великого князя Николая Константи¬
новича в Ташкенте // Вестник архивиста. 2013. № 4. Первоисточ¬
ник этой информации выявить не удалось.
17	Цит. по: Хрусталев В. М. Романовы. Последние дни Великой
династии. М., 2013. С. 281.
18	Добавим, что знаменитый дом Закаменного в Ташкенте (сей¬
час в этом здании Посольство Великобритании в Узбекистане)
построен в начале 1910-х гг. по проекту архитектора Г. М. Свари-
чевского, женатого на сестре Керенского Надежде.
329

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
1916 г. он выехал из Туркестана в Россию19, так что че¬
рез несколько дней вполне мог быть под Гельсингфор¬
сом. Впрочем, если принять гипотезы о Закаменном
как прототипе Зацареного и о том, что в основе бабе-
левского рассказа лежат реальные события, без ответа
остается вопрос: откуда Бабель знал Закаменного?
—	Вы близоруки, Александр Федорович?
—	Да, я близорук.
—	Нужны очки, Александр Федорович.
—	Никогда.
Близорукость Керенского — факт широко извест¬
ный. О его слабом зрении упоминают многие мему¬
аристы, знавшие вождя Февральской революции как
в России, так и в эмиграции20. «Он чрезвычайно бли¬
зорук, но из непонятного кокетства не желает носить
очки или пенсне» и пользуется вместо очков — и то
лишь в домах друзей, но не на улице — «тоненькой
дамской лорнеткой» — таким увидела Керенского
в Париже И. В. Одоевцева21. «Близорукий, грубовато
жовиальный Александр Керенский», время от времени
«вздевающий монокль», мелькает в романе В. В. Набо¬
кова «Смотри на арлекинов!»22. Лишь в последние годы
жизни почти полностью ослепший Керенский стал но¬
19	ЦГА Республики Узбекистан. Ф. И-129. On. i. Д. 2137. Л. 12
(справка Т. Вавиловой).
20	См., напр.: Карабчевский Н. П. Что глаза мои видели. В 2 т. Т. 2:
Революция и Россия. Берлин, 1921. С. 115; Шаляпин Ф. И. Страницы
из моей жизни. Маска и душа. М., 1990. С. 354; Берберова Н. Н. Кур¬
сив мой. М., 1999. С. 349, 351; ГулъР.Б. Я унес Россию: Апология
эмиграции. В з т. М., 2001. Т. 2: Россия во Франции. С. 64-65; Ма¬
рина Цветаева в воспоминаниях современников: Годы эмигра¬
ции. М., 2002. С. 183 (воспоминания В. Б. Сосинского).
21	Одоевцева И. В. Избранное. М., 1998. С. 63г.
22	Набоков В. В. Собр. соч. американского периода. В 5 т. Т. 5.
СПб., 1999. С. 165 (пер. С. Ильина).
330

Поэтика, интерпретации, интертекст
сить «толстенные очки»23. Добавим, что, по мнению
биографов Керенского, близорукость до некоторой
степени определила особенности его ораторской ма¬
неры24 и даже — косвенным образом — способствова¬
ла популярности его публичных выступлений25.
А Александра Федоровича я увидел через полгода,
в июне семнадцатого года, когда он был верховным
главнокомандующим российскими армиями и хозяи¬
ном наших судеб.
В тот день Троицкий мост был разведен. Путилов-
ские рабочие шли на арсенал. Трамвайные вагоны ле¬
жали на улицах плашмя, как издохшие лошади.
В июне 1917 г. Керенский занимал пост министра
по военным и морским делам, Верховным главноко¬
мандующим он стал только 30 августа, после смеще¬
ния генерала Л. Г. Корнилова. Но даже если не прини¬
мать во внимание эту неточность, процитированный
фрагмент кажется совершенно загадочным и непонят¬
ным. Предложенное Бабелем описание никак нельзя
«привязать» ни к одному из известных июньских со¬
бытий: ни к несостоявшейся демонстрации больше¬
виков и анархистов ю июня, ни к манифестации на
Марсовом поле 18 июня, ни к продолжавшемуся около
двух недель и разрешившемуся 19 июня конфликту
вокруг дачи Дурново. Более того, оно не очень прило¬
жимо даже к волнениям 3-5 июля, скорее напоминая
о днях Февральской революции26.
23	Вронская Дж. Вечер с Чугуевым // Совершенно секретно.
2003.1 марта (интервью с секретарем Керенского).
24	Федюк В. Я. Указ. соч. С. 151.
25	Архипов И. Ф. Керенский: Пьеро из революционной сказки //
Звезда. 2007. № п.
26	Напомним, что Бабель отсутствовал в Петрограде на протя¬
жении почти всего периода между февралем и октябрем 1917 г. Но
в начале 1920-х гг., когда писался рассказ «Линия и цвет», восста-
331

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Именно к февралю отсылают упоминания пова¬
ленных трамваев и штурма арсенала. Главный арсе¬
нал, находившийся в начале Литейного проспекта,
был захвачен восставшими 27 февраля, позже в тот
год никаких заметных событий с ним связано не было.
К тем же дням относятся и баррикады из трамвайных
вагонов27 (во время июльских волнений все ограни¬
чилось однодневным параличом трамвайного движе¬
ния28, а во время октябрьского переворота трамваи
и вовсе ходили, «как всегда»29).
Рабочие Путиловского завода проявляли поли¬
тическую активность на протяжении всего 1917 г. Их
забастовка, начавшаяся 17 февраля, и объявленный
22 февраля администрацией завода локаут стали од¬
ним из непосредственных поводов к начавшимся че¬
рез несколько дней в столице волнениям. А в ночь
с з на 4 июля они вместе с другими сторонниками
большевиков вышли на площадь перед Таврическим
дворцом, где заседал Петроградский совет рабочих
и солдатских депутатов, чтобы заставить его взять всю
полноту власти в свои руки. По разным оценкам, пу-
тиловцев там было от одиннадцати30 до тридцати31 ты¬
сяч (при общей численности участников беспорядков
новить — по рассказам ли очевидцев, по письменным ли источни¬
кам — реальную картину летних месяцев революционного года
труда не составляло.
27	См., напр.: Суханов Я. Я. Записки о революции. В 7 кн. Берлин,
1922. Кн. I. С. 48.
28	Заметим, что очевидец июльских событий отмечает «здесь
и там» на петроградских улицах «трупы убитых лошадей» (там же,
кн. 4, с. 416), появляющихся у Бабеля, впрочем, лишь в сравнитель¬
ном обороте.
29	Рид, Дж. Десять дней, которые потрясли мир. М., 1987. С. 153,
163.
30	Никитин Б. В. Роковые годы: Новые показания участника. М.,
2007. С. 165.
31	Троцкий Л.Д. История русской революции. В 2 т. М., 1997. Т. 2.
4. г. С. 35; Суханов Я. Я. Указ. соч. Кн. 4. С. 430.
332

Поэтика, интерпретации, интертекст
в шестьдесят-семьдесят тысяч), и вели они себя «край¬
не агрессивно»32. Однако арсенал их в тот момент, как
уже было сказано выше, не интересовал.
Наконец, упоминание Бабелем Троицкого моста
также едва ли может помочь локализовать разбирае¬
мый эпизод во времени. Петроградские мосты, вклю¬
чая Троицкий, так или иначе играли свою роль во всех
ключевых событиях 1917 г. (Троицкий — особенно за¬
метную в июльские дни), но разведенными дольше
положенного времени они не оставались.
Митинг был назначен в Народном Доме. Алек¬
сандр Федорович произнес речь о России — матери
и жене <... > Но вслед за ним на трибуну взошел Троц¬
кий, скривил губы и сказал голосом, не оставлявшим
никакой надежды:
— Товарищи и братья...
Петроградские Народные дома на самом деле
были популярным местом проведения различных со¬
браний. Л. Д. Троцкий действительно был выдающим¬
ся оратором, в том числе мастером риторических по¬
единков с политическими противниками33. И лекси¬
ку Троцкого-трибуна Бабель передает, по-видимому,
достаточно точно34 (о словах, вложенных прозаиком
в уста Керенского, мы еще поговорим ниже). Однако
Троцкий и Керенский никогда не выступали на од¬
32	Там же.
33	См., напр., воспоминания Суханова о победе Троцкого в «ду¬
эли» с Н.С. Чхеидзе на Путиловском заводе в двадцатых числах
июня (там же, с. 362).
34	Ср. в передаче Суханова обращение Троцкого к одному из
кронштадтских матросов, захвативших 4 июля 1917 г. министра
земледелия Временного правительства В. М. Чернова (Троцкий
пытался освободить Чернова, в чем и преуспел): «Дай мне руку,
товарищ!.. Дай руку, брат мой!..» (там же, с. 425)-
333

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ном митинге — ни в Народном доме, ни в каком-либо
другом месте. Кроме того, Керенский в этот период
вообще нечасто бывал в Петрограде (в июне — мень¬
ше двух недель), большую часть времени проводя на
фронте или в прифронтовых губерниях.
Если предположить, что у этого эпизода все же
был определенный прообраз, то, наверное, стоит упо¬
мянуть о митинге, организованном 2 июля полковым
комитетом 1-го пулеметного полка и задуманном как
проводы посылаемых на фронт маршевых рот. Ми¬
тинг проходил в Народном доме на Кронверкском
проспекте, одним из основных ораторов был Троцкий,
а одной из главных мишеней выступающих — Керен¬
ский. Протест против «политики грубейшего наси¬
лия Временного правительства и военного министра
Керенского над революционными войсками» вошел
в принятую митингующими резолюцию35, а Троцкий,
которого за речь на митинге обвинили в подстрека¬
тельстве к вспыхнувшим на следующий день беспо¬
рядкам, оправдывался потом на следствии, что собра¬
ние было исключительно мирным и «никаких криков
“Смерть Керенскому!”»36 там не звучало. Т.е. «дуэль»
Троцкого с Керенским все же имела место — но заоч¬
ная, без участия одного из «дуэлянтов».
Впрочем, замысел автора, сводящего двух орато¬
ров на одной трибуне, вполне понятен. Керенскому,
отказывающемуся от очков, должен быть противопо¬
ставлен именно Троцкий, непредставимый без пенс¬
не. Любопытно, что семантика очков в анализируе-
Зь Очерки по истории Октябрьской революции. Т. 2. М.; Л., 1927.
С. 283.
36	Троцкий Л. Д. Сочинения. В 21 т. М.; Л., 1924. Т. 3. 4. 1. С. 197.
Ср.: «Настроение было очень приподнятое, клеймили Керенского,
клялись в верности революции» (Троцкий Л. Д. История русской
революции. Т. 2. 4.1. С. 21).
334

Поэтика, интерпретации, интертекст
мом рассказе инвертирована по сравнению с «Конар¬
мией»; там очки выступают знаком слабости (в том
числе слабости зрения), здесь — силы.
JU ^ ^
Остается еще один вопрос: почему в начале 1920-х гг.
Бабель пишет рассказ, построенный на дихотомии
«линия — цвет» и отчетливо напоминающий эсте¬
тический манифест? Ответ, как нам кажется, можно
найти в воспоминаниях Н.Я. Мандельштам:
Кроме краткого периода сидения в сановниках, Нар-
бут всегда мечтал воскресить акмеизм — в обнов¬
ленном, конечно, виде. В 22 году он часто приходил
к Мандельштаму с рукописями Бабеля и Багрицкого
и умоляюще твердил: «Ведь они же настоящие акме¬
исты...» На Багрицком он настаивал меньше, чем на
Бабеле <...> Нарбут упорно прочил Бабеля в нео-
акмеистическую группу во главе с Мандельштамом,
но без Ахматовой. Думаю, что это делалось с ведома
и согласия Бабеля...37
За исключением этого мемуарного фрагмента,
никаких других свидетельств о планах Нарбута по
«воскрешению» акмеизма не сохранилось. Однако
косвенным подтверждением того, что планы эти дей¬
ствительно существовали и что Бабель в указанный
период интересовался акмеистической эстетикой,
как раз и может, как представляется, служить «Линия
и цвет». Центральная дихотомия рассказа восходит,
по всей вероятности, к программной статье Н. С. Гу¬
милева «Наследие символизма и акмеизм», точнее —
к следующему ее положению:
37	Мандельштам Я. Я. Вторая книга. М., 1999. С. 61-62.
335

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Французский символизм, родоначальник всего симво¬
лизма как школы, выдвинул на передний план <...>
пресловутую «теорию соответствий». Последнее вы¬
дает с головой его не романскую <... > почву. Роман¬
ский дух слишком любит стихию света, разделяющего
предметы, четко вырисовывающего линию; эта же
символическая слиянность всех образов и вещей, из¬
менчивость их облика могла родиться только в туман¬
ной мгле германских лесов38.
В связи с процитированным отрывком стоит на-
помнить об известном франкофильстве Бабеля, отда¬
вавшего, как и Гумилев, «решительное предпочтение
романскому духу перед германским»39, а также о том,
что Керенский излагает свою «теорию соответствий»,
гуляя с рассказчиком «в неописуемом финском лесу».
Для противопоставления мужского и женского,
возникающего в финале рассказа (речь Керенского
«о России — матери и жене» vs «Товарищи и братья»
Троцкого), в манифесте Гумилева также находится
параллельное место — определение адамизма (другое
название акмеизма) как «мужественно-твердого и яс¬
ного взгляда на жизнь» (контраст с «женственным»
символизмом прямо не обозначен, но, конечно, под¬
разумевается).
Косвенное подтверждение версии о том, что рас¬
сказ «Линия и цвет» задумывался как неоакмеистиче-
ский манифест, находим в реплике Керенского о Рос¬
сии. Если выражения «Россия-мать», «родина-мать»
к началу XX в. стали штампами, то сравнение России
с женой однозначно отсылает к строке «О, Русь моя!
Жена моя!..» из цикла А. А. Блока «На поле Кулико¬
вом». Таким образом, в финале рассказа вновь подчер-
38	Гумилев Н. С. Сочинения. В з т. М., 1991. Т. 3. С. 17.
39	Там же.
336

Поэтика, интерпретации, интертекст
кивается близость Керенского к символизму он не
только защищает символистские эстетические прин¬
ципы, но и пользуется символистским лексиконом.
Отметим попутно, что метафора сильного зрения
возникает и в единственном дошедшем до нас письме
Бабеля к Нарбуту, датированном 17 апреля 1923 г. На¬
правляя к Нарбуту С. Г. Гехта и С. А. Бондарина, Бабель
передает с ними сопроводительную записку: «Вот два
бесшабашных парня <... > Думаю, что могут сгодиться
на что-нибудь. Рассмотри их орлиным своим оком»40.
Такая интерпретация объясняет и двучастную
композицию рассказа. Перевод эстетической полеми¬
ки на язык политики — характерный прием 1920-х гг.
Во множестве возникающие в этот период литера¬
турные группировки видели свою задачу не только
в том, чтобы сформулировать основные принципы
нового направления, но и в том, чтобы подчеркнуть
свою близость к власти и внутреннее родство с ней.
Так в концовке бабелевского рассказа появляется
Троцкий-«акмеист» — при том что реальный Троцкий
в своей большой книге о предреволюционной и ран¬
несоветской литературе ограничился двумя вполне
случайными и пренебрежительными упоминаниями
об этом течении и одним ироническим замечанием
персонально о Гумилеве41.
40	Бабель К Э. Указ. изд. Т. 4. С. 9•
Троцкий Л. Д. Литература и революция. М., 1991. С. 32,136, 97.
41

Сергей Поварцов (Краснодар)
ПОЭТИКА НОВЕЛЛИСТИЧЕСКОГО
ЖАНРА В ПРОЗЕ И. БАБЕЛЯ
I
В отечественной литературной традиции термин «но¬
велла» появился и утвердился сравнительно недавно,
в начале XX в. Старые русские писатели, а с ними
и критики предпочитали говорить о коротком расска¬
зе, имея в виду законченное художественное произве¬
дение небольшого объема. Лучший пример — расска¬
зы А. П. Чехова. Но уже тогда, более ста лет тому назад,
жанр новеллы получил убедительное научное обосно¬
вание. Этому способствовали труды немецкой фило¬
логической школы: О. Вальцеля, X. фон Эренфельса,
О. фон Флешенберга и др. В России теорию новеллы
(сюжетосложения в широком смысле) разрабатывал
ОПОЯЗ и близкие к нему литературоведы-теоретики.
С середины 1930-х гг. интерес к жанровой природе но¬
веллы, а также, кстати, и очерка проявили журналы
«Знамя», «Литературный критик», «Литературный со¬
временник». Эти публикации хорошо известны.
Неожиданным диссонансом прозвучала характе¬
ристика жанра у такого искушенного в тонкостях ли¬
тературных технологий прозаика, как К. Г. Паустов¬
ский: «Никакого более или менее точного определе¬
ния “новеллы” нет. Не надо вкладывать в это понятие
338

Поэтика, интерпретации, интертекст
преувеличенного смысла или значения <... > Новел¬
ла — это короткий рассказ <... > Особой специфики
новеллы, на мой взгляд, не существует»1.
Между прочим, Бабель почти всегда употреблял
слово «рассказ», что неудивительно, ведь оба — он
и Паустовский — не были литературоведами. Да
и в читательских кругах обычно имели в виду такой
тип повествования, который предполагал именно ма¬
неру рассказывания какой-либо истории.
Безупречным, можно сказать, образцовым рассказ¬
чиком в русской литературе XIX в. был И. С. Тургенев.
И потому логично обратиться к юношескому отрывку
Бабеля «Детство. У бабушки» (1915). где тень классика
присутствует более чем отчетливо. Назвать учениче¬
ский опыт новеллой нельзя хотя бы по той причине, что
чудом сохранившаяся рукопись не имеет окончания.
Однако некоторые новеллистические приметы уже
свидетельствуют о пока еще робком тяготении автора
к приемам жанра, получившим дальнейшее развитие
в известных произведениях. Также возникает ощу¬
щение, что Бабель придумывает (для себя!) задание
по технике повествования, где должен доминировать
собственно описательный элемент с редкими вкра¬
плениями реплик бабушки. Сперва короткая и полная
нежности картинка весеннего южного города. Затем
не лишенное иронии ностальгическое описание сыт¬
ного еврейского обеда. Уроки. Физиономии учителей.
Портрет бабушки, выпуклый, выразительный. Череда
эпизодов, и ключевой среди них, когда мечтательный
гимназист — «пузырь» — берет в руки томик Тургенева.
...Я тогда читал «Первую любовь» Тургенева. Мне все
в ней нравилось, ясные слова, описания, разговоры,
но в необыкновенный трепет меня приводила та сце-
1	Паустовский К. О новелле // Литературная учеба. 1940. № 3.
339

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
на, когда отец Владимира бьет Зинаиду хлыстом по
щеке. Я слышал свист хлыста, его гибкое кожаное тело
остро, больно, мгновенно впивалось в меня. Меня
охватывало неизъяснимое волнение. На этом месте
я должен был бросить чтение, пройтись по комнате.
А бабушка сидела недвижима, и даже жаркий одуряю¬
щий воздух стоял не шевелясь, точно чувствовал, что
я занимаюсь, нельзя мне мешать. Жару в комнате все
прибавлялось. Стала похрапывать Мимка. А раньше
было тихо, призрачно тихо, не доносилось ни звука.
Все мне было необыкновенно в тот миг и от всего хо¬
телось бежать и навсегда хотелось остаться. Темнею¬
щая комната, желтые глаза бабушки, ее фигурка, заку¬
танная в шаль, скрюченная и молчащая в углу, жаркий
воздух, закрытая дверь, и удар хлыстом, и этот прон¬
зительный свист — только теперь я понимаю, как это
было странно, как много означало для меня2.
История Тургенева завораживает, первая маль¬
чишеская страсть граничит с обожанием героини.
Возраст рассказчика (шестнадцать лет) имеет перво¬
степенное значение. Потом — стиль мэтра, искусство
передать в слове жизнь в формах самой жизни. Тревол¬
нения мальчика типичны для подростков всех времен
и народов. Тургенев прочно владеет воображением
Бабеля. В очерке «Одесса» (1916) великий русский пи¬
сатель помянут как мастер, который воспел «росистое
утро, покой ночи» (i, 69), а в новелле «Пробуждение»
(1931) рассказывается о том, как на уроках музыки
у впечатлительного мальчика вместо нот на пюпитре
появляются книги Тургенева. Пиликая на скрипке, он
буквально «пожирает» страницу за страницей.
2	Бабель К Э. Сочинения. В 2 т. / Вступ. ст. Г. Белой, коммент.
С. Поварцова. М., 2002. Т. 1. С. 43. Далее ссылки на это издание да¬
ются с указанием тома и страницы в тексте статьи.
340

Поэтика, интерпретации, интертекст
«Детство», конечно, еще не новелла в строгом
смысле, заметно лишь стремление к максимальной
пластической выразительности. Бабель пока на под¬
ступах к секретам новеллистической формы.
Понятно, почему выбор пал на Тургенева. Все же
несколько историко-литературных деталей прибавим
для полноты картины. Итак, автор замечательных
высокохудожественных произведений — классик,
удостоенный этого титула при жизни. У одних совре¬
менников, у Л. Толстого например, его талант вызы¬
вал ревностное чувство, похожее на зависть. Флобер
и Мопассан искренне восхищались прозой русского
писателя.
«Я давно уже вижу в вас мастера, — писал ему
Флобер. — Но чем больше я вас читаю, в тем большее
изумление приводит меня ваш талант. Меня восхища¬
ет ваша манера повествования, одновременно пыл¬
кая и сдержанная, ваше сочувствие к людям, которое
распространяется и на малых сих и одухотворяет
пейзаж <...> Как велико ваше искусство! Какое со¬
четание растроганности, иронии, наблюдательности
и колорита! И как все это связано! Как умело вы под¬
готавливаете эффекты! Какая уверенная рука!»3
В другом письме Флобер пишет непосредствен¬
но о повести дорогого собрата: «Одно из ваших ка¬
честв — это умение создавать женщин. Они идеаль¬
ны и реальны в одно и то же время. Они обладают
притягательной силой и окружены сиянием»4.
Так подействовал на Флобера образ Зиночки из
«Первой любви». Он называет ее «зажигательной
женщиной». В отличие от русских мальчиков Флоберу
уже за сорок...
3	Флобер, Г. О литературе, искусстве, писательском труде: Пись¬
ма. Статьи. В 2 т. М., 1984. Т. 2. С. 21-22.
4	Там же. С. 23.
341

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Еще одно признание в любви, на сей раз соотече¬
ственника. Это К. Д. Бальмонт. Поэт называл Тургене¬
ва «учителем чувства», «рыцарем Девушки-Женщи¬
ны». Вот начальные строфы стихотворения:
Тургенев — первая влюбленность,
В напевном сердце нежный строй,
Где близь уходит в отдаленность,
Заря целуется с зарей.
Зима наносит снег. Но лишь я
Припомню «Первую любовь»,
Промолвлю: «Ася» и «Затишье», —
Себя я вижу юным вновь5.
Юным был и Бабель, сделавший свой волнующий
набросок — воспоминание о вечере у бабушки.
Первым, кто обратил внимание на ошибку Бабе¬
ля в пересказе тургеневского эпизода с хлыстом, был
М. Ямпольский, корректно назвав ее «неточностью,
правда — существенной»6. В повести отец мальчика
бьет Зинаиду не по щеке, а по руке, «обнаженной до
локтя». Владимир в ужасе от увиденного бросается бе¬
жать. Уточним ситуацию: если Бабель допустил ошиб¬
ку, то сознательную; правильнее было бы назвать это
подменой, потому что так — удар по щеке! — звучит
резче, эффектнее, хотя и менее правдиво, чем у Турге¬
нева. Подмена отнюдь не случайна, она говорит о тя¬
готении молодого автора к новеллистической манере
письма. Внезапный кульминационный момент круто
разворачивает ход повествования, сигнализируя чи¬
тателю о скором приближении развязки.
5	Бальмонт К.Д. Стихотворения. Л., 1969. С. 483.
6	Жолковский А. К., Ямпольский М. Б. Бабель/Babel. М., 1994.
С. 295.
342

Поэтика, интерпретации, интертекст
А. А. Реформатский когда-то весьма точно опре¬
делил, что «спецификум новеллы — Poirtte (по Брику,
“шпилька”), ударное место новеллы — обычно корот¬
кая фраза, характеризуемая остротой и неожиданно¬
стью»7. Впрочем, пуантировка не сводится только к эф¬
фектной фразе, это может быть эксклюзивное, взрыв¬
ное, как у Тургенева, событие или невероятный случай,
придающий всей конструкции особое, часто драмати¬
ческое, звучание.
В 1936 г. советских писателей принудили публич¬
но каяться в формализме. Бабель выступил на собра¬
нии московских коллег и по обыкновению шутил,
назвав собрание производственным совещанием. Он
сказал тогда, что в начале творческого пути у него
было стремление писать «плавно, длинно и спокойно».
Такое самокритичное признание надо понимать как
попытку изменить литературную стратегию, техни¬
ку прозаического повествования. Бабель сокрушался:
ничего не вышло, все, что сделано, — «вяло, скучно,
длинно, нет удара, неинтересно»8.
Обратим внимание: нет удара. Говоря иначе, эпи¬
ческое или то, что у художников-монументалистов
зовется многофигурными композициями, Бабелю не
удавалось. Все заявления, будто он пишет романы,
были мистификацией. С ударными местами не было
проблем.
— Вань, — говорил он [Акинфиев] дьякону, — боль¬
шую ты, Вань, промашку дал. Тебе бы имени моего
ужаснуться, а ты в мою телегу сел. Ну, если мог ты
7	Реформатский А. А. Опыт анализа новеллистической компо¬
зиции. М., 1922. С. II.
8	Стенограмма общего собрания писателей по вопросу о фор¬
мализме в искусстве // ОР ИМЛИ РАН. Ф. 41 (фонд ССП). On. I. Ед.
хр. 228. Л. 90.
343

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
еще прыгать, покеле меня не встренул, так теперь на¬
другаюсь я над тобой, Вань, как пить дам, надругаюсь
Ci, З8г).
Но казаки имели ко мне сожаление и сказали:
— Ударь ее из винта.
И, сняв со стенки верного винта, я смыл этот по¬
зор с лица трудовой земли и республики (i, 355).
Бабелевские удары, чаще всего совпадающие
с концовками новелл, снимают напряжение и прида¬
ют тексту эффектное композиционное завершение.
Той же художественной задаче служат пейзажные об¬
рамления ряда новелл, оттеняющие по контрасту же¬
стокость военных сюжетов. Так написана «Конармия».
II
Особый интерес для исследователей представляет но¬
велла о Мопассане. Герой-рассказчик и жена издателя
Раиса переводят «Идиллию» и «Признание» (1884)9.
Эротический сюжет действует возбуждающе. После
нескольких бокалов вина молодой человек не прочь
заняться любовью с сексапильной хозяйкой дома.
Установка на параллелизм ситуаций в двух новел¬
лах очевидна: Раиса и молодой человек, захмелевшие
от выпитого муската, предаются любви, как мопасса-
новские герои. Но такой сюжетный дубль был бы как-
то обидно тривиален для Бабеля. Если у Мопассана по
дороге тащится просто белая кляча, то бабелевский
рассказчик завершает сцену словами о белой кляче
своей судьбы. Мысль о судьбе как о чем-то жизнепо¬
9	Другая одноименная новелла Мопассана написана годом
позже — в 1885-м.
344

Поэтика, интерпретации, интертекст
лагающем и тревожном плохо вяжется с намеком на
обычный секс а 1а Мопассан. Этот художественный об¬
раз существенно меняет рискованную коллизию, воз¬
вышаясь, в отличие от первоисточника, до символиче¬
ского обобщения. Мастер откровенных эротических
эффектов, Бабель на сей раз предлагает возможность
двоякой интерпретации «интертекстуальной» фразы
о лошади, замедлившей шаг. Секс не состоялся. «Вы
забавный, — прорычала Раиса». И неудачливый лю¬
бовник уходит.
Условно назовем основной текст первой частью,
выписанной, как всегда у Бабеля, с блеском. Автор
держит читателя «на крючке», как бы провоцируя нас
спросить: «Ну и что же дальше?» Ответ содержится
в другом (!) произведении (см. очерк «Одесса»). Там
восторженная оценка Мопассана противопоставлена
Горькому как певцу солнца, который знает, «почему
он любит солнце»:
А вот Мопассан, может быть, ничего не знает, а может
быть — все знает; громыхает по сожженной зноем
дороге дилижанс, сидят в нем, в дилижансе, толстый
и лукавый парень Полит и здоровая крестьянская то¬
порная девка. Что они там делают и почему делают —
это уж их дело. Небу жарко, земле жарко. С Полита
и с девки льет пот, а дилижанс громыхает по сожжен¬
ной светлым зноем дороге. Вот и все (i, 70).
Все ли? Последняя фраза лукава, и мы снова об¬
ращаемся к новелле, нас ждет вторая часть. Вер¬
нувшись к себе на съемную квартиру, рассказчик
открывает биографию Мопассана, написанную Э. де
Мениалем. На стыке с историей о совместном перево¬
де финальный аккорд напоминает сухую справку из
энциклопедического словаря. Но далее!.. Бабель ве¬
345

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
рен себе, ему нужен удар, заставляющий читателя со¬
дрогнуться. Доверяя французскому биографу, Бабель
в несколько строчек вмещает трагедию Мопассана:
Достигнув славы, он перерезал себе на сороковом
году жизни горло, истек кровью, но остался жив. Его
заперли в сумасшедший дом. Он ползал там на четве¬
реньках и поедал свои испражнения. Последняя над¬
пись в его скорбном листе гласит:
«Monsieur de Maupassant va s’animaliser» («Госпо¬
дин Мопассан превратился в животное»). Он умер со¬
рока двух лет. Мать пережила его10.
Здесь же открывается причина болезни несчастно¬
го Мопассана: наследственный сифилис (по материн¬
ской линии). Бабель не щадит нервов своего читателя,
предпочитая не один удар, а целую серию. К сифи¬
лису добавлена копрофагия, ползание на четверень¬
ках. Впечатление более чем сильное. Именно к этому
и стремился Бабель.
Наиболее основательную интерпретацию новел¬
лы находим в исследовании А. Жолковского и М. Ям¬
польского. Соавторы деликатно исправляют искаже¬
ние фактов Бабелем и элементарную ошибку в пе¬
реводе французской фразы, взятой в скобки, — va
s’animaliser.
Позволю себе несколько реплик, чтобы объяс¬
нить — по возможности — бабелевский промах.
Первоисточником последующих переводческих
разночтений послужила дневниковая запись Э. де Гон¬
кура за 30 января 1893 г.
Lundi 30 janvier. — Le docteur Blanche, qui fait, ce
soir, une visite rue de Berri, vient causer avec moi de Mau-
10	Цит. по первой публикации: 30 дней. 1932. № 6.
346

Поэтика, интерпретации, интертекст
passant, et nous laisse entendre qu’il est en train de s’ani-
maliser11.
(В буквальном переводе: «Доктор Бланш, бывший
сегодня вечером на улице Берри, пришел побеседо¬
вать со мной о Мопассане и дал нам понять, что он на¬
ходится на грани превращения в животное».)
Герой новеллы Бабеля вспоминает, что по возвра¬
щении в свою комнату он открыл книгу Э. де Мениаля
«О жизни и творчестве Мопассана». Нетрудно выяс¬
нить: это был перевод с французского, выполненный
Н.П. Кашиным12; полное название книги — «Мопас¬
сан. Его жизнь и творчество» (М.: Издание Н. П. Клоч¬
кова, 1910). Русский переводчик читает запись Гон¬
кура с непонятной небрежностью: «Доктор Бланш,
который был сегодня на улице де Берри (у принцессы
Матильды), говорил со мной о Мопассане и дал нам
понять, что тот совершенно “обратился в животное”»
(с. 195).
Вскоре перевод Мениаля сделала Александра Че-
ботаревская (1869-1925). Ее прочтение более коррект¬
но, смысл гонкуровской записи в целом сохранен, но
фраза доктора звучит иначе: Бланш «дал нам понять,
что больной начинает опускаться до животного»13.
Концовки обоих вариантов, правда, в разной
степени далеки от оригинала. В первом содержится
ошибка, второй неточен. Что же делает Бабель? Он вы¬
бирает перевод Кашина, вносит стилистическую по¬
11	Journal des Goncourt. Memoires de la vie litteraire. Tome neu-
у1ёше. 1892-1895. Paris, 1896. P. 103.
12	Скорее всего, герой-повествователь «Гюи де Мопассана» чи¬
тал книгу Э. Мениаля во французском оригинале, о чем свидетель¬
ствует в тексте Бабеля французская «цитата» из этой книги. —При-
меч. ред.
13	См. ее перевод в кн.: Мопассан, Г. де. Поли. собр. соч. В 30 т.
Т. 30. СПб.: Шиповник, [1912]. С. 222.
347

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
правку в слова Бланша: больной человек не обратился,
а превратился в животное. Смысл тот же, но чуткое ухо
улавливает эвфоническое различие. У Гонкура про¬
цесс деградации личности не завершен, Мопассан на¬
ходится именно на грани — на грани безумия. Такое
состояние принято квалифицировать как погранич¬
ное. Однако Бабель склонен к эффектам. Превратился!
Глагол совершенного вида идеально соответствует но¬
веллистической манере с обязательным ударом в кон¬
це. Без него жанр как литературная форма теряет свой
главный признак.
Никто из критиков — современников Бабеля — не
заметил несоответствия перевода французскому рече¬
вому обороту. Это несоответствие сохранено в сбор¬
никах рассказов 1934 и 1936 гг.
Напрашивается и другая, совсем простая версия:
Бабель не знал или запамятовал выражение etre еп
train de s’animaliser.
В работе А. Жолковского высказано предположе¬
ние о том, что ужасные подробности болезни Мопас¬
сана писатель заимствовал из неизвестных (в России)
источников. Косвенным подтверждением его осве¬
домленности о ходе болезни можно считать эссе ита¬
льянского литератора и художника Альберто Савинио
(1891-1952) «Мопассан и “Другой”»14. Так автор назы¬
вает безумного двойника, имея в виду рассказ Мопас¬
сана «Lui?». К несчастью, двойник одержал победу. Са¬
винио пишет: «Он ползает на четвереньках по пала¬
те и лижет стены: далекий и насмешливый отклик
на лестную для него в молодости репутацию человека
с бычьим норовом»15 (курсив Савинио. — С. Я.). Не
исключено, что итальянец читал Бабеля, равно как
и те неизвестные нам документы, которые мог найти
14	Иностранная литература. 1999- № ю.
15	Там же.
348

Поэтика, интерпретации, интертекст
у первого биографа Мопассана А. Лумброзо. Про ко-
профагию — ни слова, кстати, как и у Мениаля.
«Очень тонкая новелла»16, — писал Б. Бегак, обра¬
щая внимание на интертекстуальный прием с фраг¬
ментом из «Признания» (сцена, где Полит настойчиво
уговаривает Селесту предаться любовным утехам).
В последнем абзаце Бабель оставляет нам еще
одну загадку: «Я дочитал книгу до конца и встал
с постели. Туман подошел к окну и скрыл вселенную.
Сердце мое сжалось. Предвестие истины коснулось
меня» (i, 204).
Что-то умиротворяющее, располагающее к се¬
рьезным раздумьям чувствуешь вместе с героем
новеллы. На память невольно приходит известная
формула о Мастере в романе М. А. Булгакова: «Он
не заслужил света, он заслужил покой». Ее толкуют
по-разному. А о какой истине говорит Бабель? Что
есть истина?
Предпочтительная подсказка — в сочинениях
Ф. Шеллинга. Выдающийся философ рассматривает
истину в единстве с красотой, это тождество субъек¬
тивного и объективного. Категории истины и красо¬
ты «в их абсолютной форме» имеют общее основа¬
ние — неразличимость17.
Трактовка красоты у Шеллинга подкреплена с по¬
мощью традиционных ключевых категорий диалек¬
тики: «Красота есть неразличимость свободы и необ¬
ходимости, созерцаемая в реальном...»18
Разгадка финальной фразы о предвестии истины
скрыта в плоскости шеллингианских философских кон¬
струкций. Красота ассоциируется с искусством Мопас-
сана-художника, блеском его литературного таланта.
16	Бегак Б. Советская новелла // Знамя. 1935. № 7.
17	Шеллинг, Ф. В. Философия искусства. М., 1966. С. 329.
18	Там же. С. 82.
349

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
С вином, солнцем, сексом — вообще с жизнью чело¬
века. Истина, напротив, груба, ужасна, подчас отвра¬
тительна до тошноты. То и другое сосуществуют «в ре¬
альном», как две стороны одной медали. Бабель мудро
осторожен, говоря не о том, что познал истину, а лишь
почувствовал ее приближение, предвестие.
Неожиданное развитие концепции Шеллинга
(правда, с иным терминологическим инструментари¬
ем) находим у М. Хайдеггера. Истина одновременно
открыта и сокрыта и, в зависимости от степени откры¬
тости, являет феномен прекрасного: «Сияние, встроен¬
ное вовнутрь творения, есть прекрасное. Красота есть
способ, каким бытийствует истина — несокрытость»19.
Предчувствие героя Бабеля сродни тому просвет¬
лению, о котором говорит Хайдеггер.
Между тем оппоненты Бабеля не теряли бдитель¬
ности. Мастерство признавали все, но вот проблему
видели в мировоззренческой программе писателя.
Ему отказывали в актуальности, о которой он ирони¬
зировал в пьесе «Мария» — «они все требуют к теку¬
щему моменту», эти новые хозяева жизни.
Расточая похвалы «замечательному мастеру» и на¬
поминая последний аккорд о «предвестии истины»,
Н. Огнев резюмировал:
Нужно отметить, что строки эти звучат, как у Эд¬
гара По, одного из родоначальников трагической но¬
веллы и ее специфического стиля. Сущность новелл
По — как раз в трагическом предчувствии.
Речь идет не о зависимости — Бабель доказал
свою самобытность; просто, не дело советского писа¬
теля сближаться с Эдгаром По.
19	Хайдеггер, М. Исток художественного творения // Зарубеж¬
ная эстетика и теория литературы: Трактаты, статьи, эссе. М.,
1987. С. 293.
350

Поэтика, интерпретации, интертекст
Новелла «Гюи де Мопассан» создана замечатель¬
ным мастером. Сюжетно и словесно она блестяща. Да.
Но что же в ней советского? Работает ли новелла на
социализм?20 (курсив Огнева. — С. Я.)
Вопрос звучал откровенно глупо, совестно было
спорить с автором. Никто и не полемизировал.
Бабель читал новеллу в молодежной аудитории,
и, судя по журнальному отчету, слушатели отнеслись
к ней предвзято. Бабель, по обыкновению отделыва¬
ясь общими фразами, сказал: «В рассказе, который
вы критикуете, я хотел лишь сказать о необычайном
мужестве этого человека. Я еще буду писать о Мо¬
пассане и в новом рассказе постараюсь раскрыть его
образ»21.
Прямо как школьник, обещающий больше не ша¬
лить. Хитрый Бабель, разумеется, успокаивал крити¬
ков: ничего нового он писать о Мопассане не собирал¬
ся. Возможно, впрочем, что биография французского
классика, изданная в Париже в 1927 г.22, всколыхнула
в нем прежние юношеские эмоции. Не более того...
III
Если «Детство. У бабушки» осталось в рукописи, то
несколько автобиографических новелл увидели свет
с уведомлением издателей, что печатаются отрывки
из повести. Один из них, «Пробуждение», Бабель по¬
слал родным в Бельгию и сообщал в письме о работе
над книгой, «которая будет объединена общим за¬
головком “История моей голубятни”. Сюжеты все из
20	Огнев Н. Из настольной тетради // Октябрь. 1933. № 6.
21	Ольник. Писатель И. Бабель в «Смене» // Смена. 1932. № 17-18.
22	Normandy, Georges. La fin de Maupassant. Paris, 1927.
351

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
детской поры, но приврано, конечно, многое и пере¬
менено — когда книжка будет окончена, тогда станет
ясно, для чего мне все это было нужно» (2, 476).
Последние слова загадочны. Рукописи исчезли
в недрах НКВД, и все же есть возможность оценить
качество опубликованного по первым четырем (плюс
«Ди Грассо») сюжетам. Два первых связаны с темой
еврейского погрома. Новеллистическая природа ба-
белевской прозы проявляет себя обязательной дра¬
матической кульминацией, ударом. В первой новел¬
ле это травма, полученная мальчиком при встрече
с инвалидом («История моей голубятни»); в следую¬
щем сюжете («Первая любовь») сильнейший стресс
провоцирует приступ безудержной икоты. Нервный
стресс неизбежен. Дикая выходка инвалида, уни¬
жение отца, встающего на колени перед капитаном,
ослепительная красота Галины Рубцовой — для дет¬
ской неокрепшей психики это очевидная перегрузка.
Сплошное «зловещее очарование насилия»23 парадок¬
сальным образом владеет авторской волей.
Кульминация, она же и развязка, венчает сюжет
другой новеллы — «В подвале». Мальчик приглаша¬
ет к себе домой одноклассника из богатой еврейской
семьи, и гость неожиданно становится свидетелем
грандиозного скандала. (Подвал придуман для пуще¬
го эффекта.) Сгорая от стыда за родственников, чув¬
ствуя себя униженным, «лживый мальчик» решается
на суицид... в бочке с водой. В этот момент возле боч¬
ки появляется спаситель — дед.
— Мой внук, — он выговорил эти слова презри¬
тельно и внятно, — я иду принять касторку, чтобы мне
было что принесть на твою могилу...
23	Название книги известного швейцарского психолога и пси¬
хиатра Аллана Гуггенбюля.
352

Поэтика, интерпретации, интертекст
Я закричал, не помня себя, и опустился в воду
с размаху. Меня вытащила немощная рука деда. Тог¬
да впервые за этот день я заплакал, — и мир слез был
так огромен и прекрасен, что все, кроме слез, ушло из
моих глаз (i, 166).
К. Юнг выделил пять основных групп у детей с ду¬
шевным расстройством: интеллектуально дефектные,
морально дефектные, эпилептические, дети с различ¬
ными формами психоза и невротические дети24. Герой
новеллы (и всего цикла), бесспорно, принадлежит
к пятой группе, он ярко выраженный невротик с высо¬
ким градусом психоэмоционального напряжения. Та¬
ким детям, замечает Юнг, в высшей степени присуща
«даровитость сердца»25.
В контексте борьбы за утверждение пролетарской
литературы Бабеля читали пристрастно, помнили
скандал вокруг «Конармии». Даже А. Воронский об¬
молвился о «привкусе патологии» у своего подшефно¬
го, а об «Истории моей голубятни» отозвался так: «Это
история странного и печального заболевания говорит
о бабелевском изломе как писателя»26.
Критики будто сговорились. С одной стороны, за¬
блудшая овца Бабель, которого вчерашний скандал
ничему не научил, с другой — дружный хор критиков,
знающих, как и о чем можно писать. В «Первой люб¬
ви», сетовал Д. Горбов, эксцентризм и эротика не нахо¬
дят себе оправдания в материале27. Г. Якубовский хотя
и признавал новеллу мастерским этюдом, но сожалел,
что тема подпорчена «натуралистическими подроб¬
24	См.: Юнг, К. Психология бессознательного. М., 1998. С. 281-286.
25	Там же. С. 350.
26	Воронский А. К. Литературные портреты. В 2 т. М., 1928. Т. г.
С. 12-13.
27	См.: Горбов Д. Итоги литературного года // Новый мир. 1925.
№ 12.
353

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ностями в описании болезни»28. В статье «Искусство
И. Бабеля» сказано резче: «Рассказ “Первая любовь”
отвратителен в тех местах, где грубая точность фото¬
графии рвет ткань лирического шепота. Скорбь пове¬
ствователя прерывается истерическим визгом»29.
Бабеля непременно с кем-то сравнивали, тот же
Якубовский не мог удержаться от аналогий: «Качаясь
на месте между лирическими восторгами и натура¬
листической бухгалтерией, Бабель одну руку подает
Бодлеру, другую — Эренбургу»30.
Эта коллизия давно известна. То, что в свое время
вызывало брань, через десятки лет, через поколения
может восприниматься как достоинство. И наоборот.
Правда, вечные ценности не отменяются.
Конечно, поэтику бабелевской новеллы нельзя
сводить только к ударным местам, к одному повороту
рычага ни в отдельно взятой фразе, ни в сюжете всей
конструкции. Многоплановость темы остается при¬
влекательной для изучения.
Мопассан сказал о Флобере: «Еще в юности он
отдал свое сердце литературе и никогда не брал его
назад»31.
Прекрасная эта мысль верна и по отношению
к Бабелю.
28	Якубовский Г. Альманахи // Новый мир. 1925. № и.
29	Якубовский Г. В. Писатели и критики: Статьи. М., б. г. С. 54.
30	Там же. С. 57.
31	Мопассан, Г. де. Поли. собр. соч. В 12 т. М., 1958. Т. и. С. 247.

Эмиль Коган {Париж)
РАННЯЯ ПРОЗА И. БАБЕЛЯ:
ОТ РЕАЛИЗМА К МОДЕРНИЗМУ
(1916-1917 ГГ.)
Регулярная литературная деятельность Бабеля нача¬
лась в конце 1916 г. с появления двух рассказов «Элья
Исаакович и Маргарита Прокофьевна» и «Мама, Рим¬
ма и Алла» в ноябрьском номере горьковской «Лето¬
писи». За ними последовали другие его публикации
в разных петербургских журналах. Начинающий ав¬
тор изображал в основном то, что открывалось взору
приезжего: квартиру-пансион, которую он снимал
вместе с другими студентами, библиотечный зал,
приемную редакции, комнату публичной женщины.
Большинство рассказов имело откровенно эротиче¬
ский характер. Один из них, под названием «В щелоч¬
ку», описывал приключения вуайера и был напечатан
в «Журнале журналов» в мае 1917 г. Он и стал заключи¬
тельным аккордом всей этой серии из пяти рассказов
и трех очерков. Писательская деятельность молодого
автора была прервана его уходом на фронт в качестве
служащего Земгора1. Имя дебютанта на долгие меся¬
цы исчезло со страниц столичных журналов.
1	Земгор — общественная организация земств и городов, за¬
нимавшаяся снабжением армии, доставкой оружия, боеприпа¬
сов и медикаментов. Земгор не признал советскую власть и был
355

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Наш обзор не затрагивает очерков этого перио¬
да. Два из них — журналистские зарисовки, а значит,
принадлежат иному жанру и требуют особого раз¬
говора. Самый же первый, «Одесса», уже изученный
вдоль и поперек, представляет собой манифест буду¬
щего «литературного Мессии», что придет из южных
«солнечных степей, обтекаемых морем» и развеет
здешний «смрад и чад страстей»2. Но мы не нашли
в этой заявке на будущее ключей к пониманию ран¬
ней прозы. Порой кажется даже, что автор и сам то¬
нет в «таинственном и тяжелом тумане Петербурга».
За время наступившего творческого перерыва
в стране, искореженной тремя годами войны, про¬
изошла революция века. Изучение раннего Бабеля
наводит на неизбежный вопрос, что в этих камерных
новеллах его дооктябрьской прозы уже предвещало
рождение самого крупного летописца гражданской
войны, создателя эпического полотна, что уже почти
столетие формирует наше представление о событи¬
ях, которые потрясли мир и привели к появлению на
земном шаре новой советской цивилизации...
Вчитываясь в рассказы двадцатидвухлетнего Ба¬
беля, убеждаешься в том, что его художественная си¬
стема складывалась на разрыве с традициями реали¬
стической прозы, вектором которой были отдельная
человеческая судьба или ее фрагмент. И, хотя стен-
далевский герой давно уже выродился в чеховского
персонажа, ему оставалась, за вычетом социального
и культурного детерминизма, какая-то свободная
распущен большевиками. Перебравшись за границу, эта органи¬
зация занималась помощью белоэмигрантам. Понятно, почему
в своей «Автобиографии» (1924) Бабель предпочел написать, что
«был солдатом на румынском фронте».
2	Бабель И. Э. Собр. соч. В 4 т. / Сост., примеч. И. Сухих. М.,
2006. Т. г. С. 43-48. Впервые: Журнал журналов (Петроград). 1916.
№ 5г.
356

Поэтика, интерпретации, интертекст
территория, где он, как и прежде, чувствовал себя
хозяином положения. Здесь в его распоряжении была
свобода выбора и подстерегала стихия непредвиден¬
ных обстоятельств. В свое время пурга свела Гринева
с Пугачевым, и этот случай вынес молодого дворяни¬
на на героическую орбиту. Встреча Маргариты Про¬
кофьевны с одесским маклером не могла перевернуть
ее судьбу, но позволила орловской проститутке от¬
крыть человеческое в человеке и обрести на корот¬
кий миг свое настоящее лицо, не тронутое макияжем
ее профессии.
Герой психологической прозы погружается в по¬
вествовательный поток одним и выходит из него
хотя бы немного другим человеком. В преодолении
общественного давления или капитуляции перед ним,
в столкновении со средой или с иным индивидом скла¬
дывается его неповторимый характер, его душевная
уникальность. «Элья Исаакович и Маргарита Проко¬
фьевна»3 — единственный из бабелевских рассказов
того времени, который верен этим ориентирам.
Поначалу отношения между героями строятся
по сценарию коммерческой сделки: «“Котик, зай¬
дешь?” <...> — “Зайду” <...> — “Куда же мы? В го¬
стиницу?” — “Мне надо на всю ночь, — ответил
Гершкович, — к тебе”. — “Это будет стоить трешницу,
папаша”. — “Два”, — сказал Гершкович. “Расчета нет,
папаша...” Сторговались за два с полтиной».
Уже у себя в комнате Маргарита замечает, что
гость не поддается ее нехитрым соблазнам уличной
нимфы. Тут до нее и доходит, что клиент-еврей при¬
шел к ней не за утехами, а в поисках ночлега, по¬
скольку гостиница не предохраняет его от полиции.
Маргарита взвинчивает цену. И снова между ними
3	Бабель И. Э. Указ. изд. Т. 3. С. 45~50. Впервые: Летопись (Пе¬
троград). 1916. № н.
357

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
начинается торг... Перед тем как лечь в постель,
предусмотрительный Гершкович закрывает дверь на
ключ и прячет его к себе под подушку.
Оба героя с самой дурной стороны открываются
друг другу. Каждый читает в глазах визави свое мифо¬
логическое отражение, свой отрицательный стерео¬
тип и ведет себя в строгом соответствии с ним.
Но вот наступает утро, завершается их сделка,
и гость предстает Маргарите в ином свете. Он раду¬
ется солнцу и утверждает, что «ему везде хорошо, где
люди есть». Он убежден в том, что «люди добрые»,
но «их научили думать, что они злые, они и повери¬
ли». Его слова не оставляют равнодушной Маргари¬
ту. Гершкович открыт, сердечен, обходится с ней как
с нормальной женщиной, обращается чаще на «вы»,
чем на «ты». И вносит своими советами мужскую за¬
боту и прочность в ее издерганное и беспорядочное
существование.
Правда, поначалу Маргарита глуха к его руссоист¬
скому тезису, говоря: «Какой ты дурак. Люди злые».
Но постепенно ее покидает озлобленность и насторо¬
женность, сердце ее оттаивает, и она отвечает улыб¬
кой на улыбку. «Ты — занятный, — медленно прого¬
ворила она и внимательно оглядела его. — Отвернись,
я оденусь». Еще накануне Маргарита машинально
и беззастенчиво раздевалась перед клиентом, теперь
в ней проснулись достоинство и стыдливость.
Весь рассказ — описание постигшего ее пробуж¬
дения: «Маргарита слушала, положив голову на стол,
и лицо у нее было внимательное, тихое и задумчивое».
Она приглашает Гершковича снова прийти к ней вече¬
ром, а под конец прибегает проводить его на вокзал со
свертком пирожков. Презренный еврей-торгаш и пад¬
шее существо отринули навязанные им роли и возвы¬
сились на короткий миг до своей изначальной сути,
358

Поэтика, интерпретации, интертекст
обосновав на личном примере этический постулат
Гершковича. Но этот рассказ, отвечающий духу и бук¬
ве психологической прозы и классического гуманиз¬
ма, выделяется из прочих произведений серии.
Герои соседней новеллы «Мама, Римма и Алла»4
скроены совсем по иным лекалам. Они самодостаточ¬
ны, статичны, и их сущность задана с самого начала.
Римма — снедаемая похотью развратница, заманива¬
ет в свои сети квартиранта и практикует с ним absque
coitu, или, современно и вульгарно выражаясь, «кру¬
тит динамо». Студент Мархоцкий очень недоволен
этим, по его словам, «платоническим прозябанием»
и рассчитывает рано или поздно сломить сопротив¬
ление Риммы и избавиться от изнуряющего сексуаль¬
ного бремени, которое мешает его учебе. Квартирант
относит Римму к определенному типу женщин: «Го¬
ворить с ними не о чем, нежничать с ними скучно,
а переходить к существенному они не хотят». Такой
диагноз лишает их «роман» какой бы то ни было пси¬
хологической и сюжетной перспективы.
Герои новеллы выходят из повествовательного по¬
тока точно такими же, какими изначально в него во¬
шли. Они независимы друг от друга, и внешние фак¬
торы мало влияют на них. Правильнее сказать, что это
они воздействуют на окружающую среду. И если Элья
Исаакович спасается от околоточного, то Римма сама
истерически угрожает «отдаться жандарму», выйти на
панель.
Гершкович и Маргарита живут в реальном мире.
Элью Исааковича одолевают семейные заботы, он
рассказывает Маргарите «о пошатнувшихся делах,
о сыне, которого взяли на военную службу». Есть на
что пожаловаться и Маргарите: «Занятия такая, что
4	Бабелъ И. Э. Указ. изд. Т. 3. С. 50-62. Впервые; Летопись. 1916.
№ и.
359

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
дешевкой оденешься — щей не похлебаешь». Прихо¬
дится платить за квартиру, отбиваться от пьяных...
Все эти проблемы конструируют характер и поведе¬
ние обоих.
Зато в рассказе «Мама, Римма и Алла» не социум
фабрикует героев, но герои сами создают свой соци¬
альный фон. Обстановка в квартире — продолжение
их внутреннего мира. «Сумбур, грязь, бестолковщи¬
на», по свидетельству одного из квартирантов.
Производной от внутреннего мира героя выгля¬
дит комната Мархоцкого, которая «отличалась от
прочих помещений в квартире. Она была чисто убра¬
на, уставлена безделушками и увешана коврами. На
столах в порядке были разложены принадлежности
для черчения, щегольские трубки, английский та¬
бак, костяные белые ножи для разрезывания бумаги».
В такой же удобный и функциональный предмет пы¬
тался обратить он и дочь хозяйки, чтобы иметь всег¬
да под рукой и использовать по мере надобности. Но
Римма — твердый орешек, непослушный аксессуар
и выскальзывает из его коллекции, из холеных рук
поляка-аристократа.
Впрочем, совсем неясно, из каких побуждений бо¬
гатый и аккуратный, прямо помешанный на порядке
Станислав снимает комнату в бедном, неряшливом
и бестолковом семействе, где, как он сетует, «никогда
нет прислуги, приходится звонить по часу и опазды¬
вать на лекции», а хозяйская дочка — не из тех жен¬
щин, от которых сходят с ума...
В этот дом принесло, как стервятника на падаль,
помощника адвоката по фамилии Мирлиц, и он торо¬
пит хозяйку подписать закладную на семейный «до¬
мик на Коломне». Нищета и рок, который преследует
семейство, заставляя сдавать в ломбард фамильное
серебро, социально не мотивированы. Муж — член
Збо

Поэтика, интерпретации, интертекст
окружного суда, уехавший служить на Камчатку, по¬
лучал, надо думать, приличное вознаграждение и не
мог оставить жену и дочерей без средств к существо¬
ванию. Следует признать, что страсти, которые бушу¬
ют на этом узком экзистенциальном пространстве, не
всегда отвечают жизненной логике и не всегда имеют
под собой надежную социально-психологическую ос¬
нову.
Ж
Далеки от реалистической прозы и две другие новел¬
лы с эротическим уклоном — «Doudou»5 и «В щелоч¬
ку». Doudou — мультипрофильный персонаж. Она
француженка, танцовщица кафешантана, содержан¬
ка генерала и медсестра-волонтер в госпитале. Уха¬
живая за ранеными, она покоряет их сердца. В нее
без памяти влюблен французский летчик с перело¬
манными ногами. Из жалости она совершает с ним
в палате любовный акт, стараясь причинить ему
как можно меньше страданий. Из палаты доносится
«стон страсти и боли». Doudou выгоняют из госпита¬
ля за нарушение моральных норм. В свою защиту она
объясняет санитару свой поступок. «Клянусь вам, —
промолвила тогда Doudou тихим и вздрагивающим
голосом, — клянусь вам, попроси меня Дыба, я сде¬
лала бы то же». Почему Дыба? Да только потому, что
этот раненый из соседней палаты в данный момент
«проковылял» мимо них. Вот он — «корявый, апатич¬
ный» и «грязнейший мужичонка».
Как можно убедиться, Doudou недаром сестра
милосердия. Сострадание прет из ее души и не со¬
5	Бабель И. Э. Указ. изд. Т. 3. С. 71-74. Впервые: Свободные мыс¬
ли (Петроград). 1917. 13 марта (под рубрикой «Мои листки»; под¬
пись: Баб-Элъ).
361

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
держит никакой философской или религиозной ма¬
трицы. Doudou не следует общепринятой морали,
а иначе как совместить два ее профиля: содержанка
генерала и медсестра-волонтер? Она не зависит от
среды или жизненных обстоятельств, скорее, среда —
госпиталь и кафешантан, где Doudou «удивитель¬
но танцевала tango acrobatique, с неясной нежной
страстностью и целомудренно <sic/>», — пребыва¬
ет под воздействием ее чар, пронизана ее грацией
и сердечностью.
Обратимся к другой новелле — «В щелочку»6. Рас¬
сказчик, приставив лестницу к окошку, наблюдает
из ванной комнаты за проституткой Марусей, когда
та «обслуживает» очередного клиента. Сюжет распа¬
дается на две фазы. Сначала Маруся как бы отбывает
повинность. «Они легли, поцеловались, пощекотали
друг друга. Все шло очень обычно. Я уж собирался
слезать», — сообщает вуайер с высоты своего наблю¬
дательного пункта. Но в этот момент лестница пада¬
ет, на шум сбегаются в ванную обитатели «семейной»
квартиры и застигают вуайера на месте преступления.
Маруся в потрясении, она обзывает его «мерзавцем»,
подходит к клиенту, целует его, плачет и говорит:
«Милый, Боже мой, милый», — и уводит обратно
к себе в комнату. Заинтригованный вуайер, заплатив
хозяйке двойную сумму, снова взбирается на лестни¬
цу, и на его глазах разворачивается новая сцена, сцена
преображения Маруси: нежные слова, поцелуи, слезы
и жаркие объятия...
6	Бабель И. Э. Указ. изд. Т. 3. С. 74-76. Впервые: Журнал журна¬
лов. 1917. № 16 (под рубрикой «Мои листки»); повторно: Силуэты
(Одесса). 1923. № 12. Затем рассказ был перепечатан в сб. «Пере¬
вал» № 6 (М.; Л., 1928). Прижизненные публикации существенно
отличаются. Поэтому будем цитировать по первой, чтобы оста¬
ваться в рамках хронологического цикла, и по необходимости
сравнивать публикации между собой.

Поэтика, интерпретации, интертекст
Может показаться, что образ Маруси наделен раз¬
витием: от сексуальной куклы к пылкой и нежной лю¬
бовнице. Но это только видимость. Обе фазы никак
не связаны между собой, и между ними нет никакой
психологической эволюции.
И. Смирин объясняет эту метаморфозу следую¬
щим образом: «В драматическую минуту в ней про¬
снулись уцелевшие в будничном разврате целомудрие
и стыдливость, неистраченная тоска по настоящей
любви. Застигнутая врасплох, она пытается хотя бы
в этот миг создать иллюзию “законной страсти”»7.
По правде говоря, нас не вполне убеждает такое
объяснение. Любовь не возникает на пустом месте.
А как можно потерять голову от клиента Маруси? Ко¬
нечно, любовь зла, но всему есть пределы. Рассказ¬
чик наделяет его кличкой «долговязый». Она звучит
как инвентарное, условное обозначение по первому
наиболее заметному признаку среди прочих малосу¬
щественных черт. Чтобы лишить персонажа малейше¬
го очарования, автор или, вернее, вуайер описывает
с чеховской скрупулезностью его подготовительный
обряд: «Раздевался он смешно, хозяйственно: снимет
воротник, взглянув в зеркало, найдет у себя под усами
прыщик, подойдет, рассмотрит, выдавит и весело так,
забавно гримасничает. Снимет ботинок и тоже бежит,
рассмотрит — нет ли изъяна».
На символическом уровне лицо персонажа приве¬
дено к общему знаменателю с его ботинком. И тем не
менее:
Маруся обвила белыми и тонкими руками гостя
и целует его медленными и долгими поцелуями.
Из глаз ее текут обильные слезы.
7	Смирин И. О раннем творчестве И. Бабеля // Филологический
сборник. Вып. 8-9. Алма-Ата, 1968. С. 191.

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
«Милый мой, — шепчет она. — Боже мой, милый
мой»... и отдается со страстью возлюбленной.
И лицо у нее такое, как будто один есть у нее
в мире защитник — долговязый.
И долговязый деловито блаженствует.
Смирин назвал этюд Бабеля «психологическим
экспериментом»8. Но одной психологией тут, кажется,
не обойтись. Эксперимент, скорее, из другой области.
Из области психиатрии. Конечно, в 1968 г. исследова¬
тель не мог в своих выводах идти дальше, чем позволя¬
ли советские правила приличия. Перед нами ситуация,
когда вуайеризм соседствует с эксгибиционизмом,
и оба они питают друг друга. С одной стороны, разо¬
блачение вуайера послужило зажигательным импуль¬
сом для Маруси. С другой — вуайер не выдерживает
охвативших его и вызванных зрелищем эмоций. «Во
мне выворачивает душу», — признается он в ранней
версии. «У меня непреодолимо бьется сердце. Я цара¬
паю себе ладони...» — добавляет он в более поздней.
Возникают, таким образом, два страстных полюса, ву¬
айера и Маруси, и они образуют магнетическое поле,
в которое погружаются оба...
Линии поведения двух женщин, Маруси и новооб-
ретенной подруги Гершковича, радикально расходят¬
ся. Зато поступки Маруси и Doudou отличает заметное
структурное сходство. Любовь и той и другой не ну¬
ждается в романтической персонификации. Объекты
любви совершенно случайны и могут меняться, как
меняются лица в ателье провинциального фотографа
в отверстиях на размалеванных декоративных панно...
В литературе психологического реализма, от ко¬
торой удалялся Бабель, личность не умещается в кон¬
кретной ситуации, она всегда шире. Как говорил
Смирин И. Указ. соч. С. 191.

Поэтика, интерпретации, интертекст
М. Бахтин: «Человек до конца невоплотим в существу¬
ющую социально-историческую плоть <...> Всегда
остается нереализованный избыток человечности.. .»9
Так оно и есть в истории Гершковича и Маргари¬
ты. Они не исчерпываются своей связью, как другие
пары: Римма и Мархоцкий, Маруся и «долговязый»,
Doudou и летчик-инвалид. Рассказ позволяет макле¬
ру и проститутке выходить за пределы сведшего их
случая, намечать пунктиром их «нереализованные
потенции и неосуществленные требования»10. Автор
устраивает им прощальное свидание на вокзале, раз¬
мыкая глухое пространство Маргаритиной комнаты
(профессиональной площадки, торговой точки), дела¬
ет ее случайным скрещением двух жизненных дорог,
непредумышленным эпизодом в их судьбе, позволяю¬
щим узреть и почувствовать неисчерпаемость и неза¬
вершенность их обликов.
Литература, к которой приближался писатель
в остальных рассказах этого короткого вступитель¬
ного цикла, не предусматривала иной человеческой
данности, кроме той, что в избытке, до краев, запол¬
няет контуры образа. Она поступает у Бабеля под вы¬
соким давлением из психических недр, из резервуара
инстинктов, импульсов и страстей. Секс, милосердие,
графомания (Мишки из «Вдохновения»11), пьянство
и прожорливость (Варвары Степановны, матери Рим¬
мы и Аллы) и уже патологический образец обжорства
(старого Шлойме из самого раннего опубликованного
рассказа12). Эта литература выводит на свет не объем¬
ные модели живых людей с их разветвленной сетью
9	Бахтин М. М. Эпос и роман // Бахтин М. М. Вопросы литера¬
туры и эстетики. М., 1975. С. 480.
10	Там же.
11	Бабель И. Э. Указ. изд. Т. 3. С. 67-71. Впервые: Журнал журна¬
лов. 1917. № 7 (под рубрикой «Мои листки»; подпись: Баб-Элъ).
12	Бабель И. Старый Шлойме // Огни (Киев). 1913. № 6.

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
рефлексов и психологических побуждений, но однос¬
ложные психические концентраты, душевные состо¬
яния такой интенсивности, какие в природе редко
встречаются в чистом виде. Для этого нужно забрать¬
ся на лестницу и впиться глазами «в щелочку»:
Для меня нет высшего наслаждения, чем бесстрастно
следить за игрой страсти на лицах людей. Какие были
удивительные минуты! Я помню грузного старика,
тихо плакавшего в углу кровати, пьяного матроса-ан-
гличанина, холодно, с льдистой злобой бившего де¬
вушку. Были и противные типы. Памятен мне и слюн¬
тяй-лицеист с прыщеватым лицом, дрожащий от не¬
терпения и бормотавший по-книжному: «О, я хочу
тебя, о, отдайся мне»...
Такой монолог вуайера, исчезнувший из более
поздней версии, чтобы сделать ее динамичнее и сосре¬
доточиться на основных персонажах, заслуживает не¬
скольких замечаний. Любой из перечисленных клиен¬
тов бедной Маруси мог бы оказаться на месте «долго¬
вязого» и стать ее возлюбленным. Кроме того, трудно
поверить в бесстрастность вуайера, она противоречит
всему его монологу. И еще: рассказ лишен какой бы
то ни было моральной привязки. «Противным типом»
оказывается не тот, кто бьет Марусю «с льдистой зло¬
бой», а тот, кто по-книжному объясняется ей в любви.
Персонажи ранней прозы выдают характерный
для будущего Бабеля структурный костяк, они при¬
ближаются к конармейским, чьи души, согласно
Ж. Катто, «просты и целостны» и «не переживают ни¬
какой психологической эволюции <... > Их страсти
абсолютны и экстремальны, они за пределами обще¬
принятых правил добра и зла»13.
13 Catteau, Jacques. КЕрорёе ЬаЬёИеппе (postface) // Babel В Cava-
lerie rouge / Trad., notes et dtude de J. Catteau. Lausanne, 1972. P. 192.

Поэтика, интерпретации, интертекст
Но если эпический жанр «Конармии» не вызыва¬
ет сомнений и находит веское подтверждение в массе
наглядных признаков: в ритме, ратной героике, сказе,
в фольклорных и библейских мотивах и т.д., то ран¬
няя проза писателя не имеет к эпосу никакого отно¬
шения. Удивляться тут не приходится: возрожденные
в ней архаические принципы присущи не только эпи¬
ческому жанру. Они имманентны поэтике авангарда
и в качестве дореалистических или, вернее сказать,
постреалистических форм так же органически входят
в арсенал писателя, как входят они в творчество Ван
Гога, Пикассо, Сутина, Шагала, которых, по свиде¬
тельству А. Нюренберга, Бабель знал и ценил14. Эпос
вызвали к жизни революция и гражданская война15,
но художественная анатомия бабелевских образов
определилась раньше. Она предшествовала батально¬
му полотну «Конармии». И ряд его структурных эле¬
ментов поступил из мастерской писателя-модерниста.
Бабелю не нужна развернутая фабула, его персо¬
нажи лишены развития, они попадают на сцену уже
в готовом виде. Среда у него способна раздавить ге¬
роя, исторгнуть из себя, но она не может манипули¬
ровать им, мять его, как глину, и приспосабливать
к себе. Герой ломается, но не гнется в перстах судьбы.
А конфликт статичен и не знает компромисса.
Добросердечная медсестра Doudou и больнич¬
ные блюстители морали, творческий экстаз Мишки
из «Вдохновения» и засыпающий от скуки слушатель
14	См.: НюренбергА. Встречи с Бабелем // Воспоминания о Ба¬
беле. М., 1989. С. 144-445.
15	В этом плане необычайно интересна статья А. Флакера, в ко¬
торой прослеживается эстетическая взаимосвязь между «Конар¬
мией» и холстом Казимира Малевича «Скачет красная конница».
См.: Флакер,А. Бабель и Малевич. Сопоставление // Флакер,А.
Живописная литература и литературная живопись / Пер. с хорв.
Н. Видмарович и Н. Злыдневой. М., 2008. С. 278-294.

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
его бездарного «шедевра» — все они не созданы для
диалога. Лишь Элья Исаакович и Маргарита Проко¬
фьевна воздействуют друг на друга, во всех же других
случаях мы констатируем противостояние страстей,
взаимоисключающих душевных сутей. В «Конармии»
оно закономерно завершается смертью, убийством
одного из антагонистов. Но уже в «Маме, Римме
и Алле» конфликт между Риммой и постояльцем, не
разрешимый традиционным психологическим пу¬
тем, предвещает схватки под небом Галиции. Воздух
новеллы наэлектризован. Фарс прикрывает зачатки
трагедии.
"к /V 'к
И все же на заре своего творчества Бабель, вероятно,
не был до конца убежден в том, что его музе чуждо
«искусство психологической мотивировки»16, как обо¬
значил его Мандельштам. И в рассказе «Мама, Римма
и Алла» автор добросовестно воспроизводит сложную,
многослойную историю, которая состоит из восьми
сцен, трех параллельных сюжетных линий, включает
четырех главных и четырех второстепенных персона¬
жей. Чего только нет в этой карликовой мелодраме:
внутренние монологи, бытовые ритуалы, письма, зав¬
траки, домашняя утварь, сны!..
«Гадкий утенок» психологической прозы, этот
рассказ внешне походит на литературных собратьев
реалистической школы, но поставить их рядом никак
нельзя. Его эпизоды самодостаточны, герметичны
и полностью завершены. Они не образуют последо¬
вательной череды событий и стыкуются на контраст¬
ной, парадоксальной и алогичной основе.
16 Мандельштам О. Э. Конец романа // Мандельштам О. Э. Сло¬
во и культура. М., 1987. С. 72.
368

Поэтика, интерпретации, интертекст
Рассмотрим артикуляцию трех основных эпизо¬
дов. В одном из них Римма лобызается с Мархоцким
и одновременно оказывает ему отчаянное сопротив¬
ление. Эта двусмысленная игра-борьба обрывается
с приходом приятеля Мархоцкого, и Римма в растер¬
занной кофточке выскакивает из комнаты под его на¬
смешливым взглядом.
Следующая сцена происходит в ванной. Здесь
Алла, подбадриваемая сестрой, пробует избавиться
от беременности при помощи раскаленных щипцов
для завивки волос. За этим занятием их застает врас¬
плох мать.
В финале Варвара Степановна пишет письмо су¬
пругу на Камчатку. В нем она жалуется на дочерей
и хвалит Мирлица, «очень порядочного еврея» (того,
кто, напомним, спаивает ее и толкает на продажу
семейного дома)17, жалуется на дочерей: «...девочки
хотят больше свободы» — и на свою больную печень,
что вынудило ее исключить из пищи селедку...
Каждый новый эпизод вступает в диссонанс с пре¬
дыдущим и принимает совершенно непредвиденное
направление. В первой сцене Римма, «рукой защищая
девственность», как бы фиксирует границу дозволен¬
ного. Естественно, что от младшей сестры Аллы мы
ожидаем еще большей осмотрительности, тем паче
что она до сих пор выглядела менее бойкой. Однако
все получается наоборот.
17	Помощниками адвоката часто были евреи, поскольку про¬
центная норма или прямой запрет не позволяли им становиться
адвокатами. В качестве помощника адвоката, или присяжного
поверенного, что одно и то же, они не имели доступа к судеб¬
ным делам, и им приходилось заниматься чем угодно, чтобы
кормить семью. Это отражалось на их репутации. Читатели
1920-х гг. сразу понимали, о ком речь. Следующим поколениям
эта должность уже ничего не говорит и не прибавляет к облику
персонажа.

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Накануне Варвара Степановна безжалостно и же¬
стоко отчитала старшую Римму. И вторжение мате¬
ри в ванную сулит ее младшей дочери Алле ярост¬
ную вспышку родительского гнева. Но этого, как ни
странно, тоже не происходит. Возмущение матери
быстро угасает, и обласканная, утешенная матерью
Алла засыпает в ее постели.
Ночью Варвара Степановна берется за перо. Она
спешит поведать мужу обо всем, что случилось в доме,
и заочно возложить на него роль карающей семейной
десницы. Но в письме одни лишь намеки, эвфемизмы,
сглаживание углов, и понять из него ничего нельзя.
Мать, конечно, жалуется на дочерей, но в таких сло¬
вах и выражениях, будто речь идет о шалостях в дет¬
ской комнате и сломанной кукле.
И однако же этот каскад замкнутых на себе и про¬
тиворечивых событий, логически и психологически
несовместимых эпизодов дает ощущение единого и по¬
следовательного нарративного потока. Иллюзию обе¬
спечивает структуральное тождество образов. Римма
и Алла почти одногодки и по своим интересам и языку
неотличимы друг от друга. Инфантильность Варвары
Степановны роднит ее с ними. «Красная, растерянная,
жалкая», она сама ощущает себя покинутым, забро¬
шенным ребенком и упрекает мужа в том, что оставил
ее одну с дочерьми.
Факты, рассредоточенные в трех разных карти¬
нах, выстраиваются в одну биографическую цепочку:
опасные игры, искушение, сопротивление, дефлора¬
ция, беременность, отчаяние, наказание. Но Бабель
не собирается охватывать отдельную, индивидуаль¬
ную судьбу. Это бы требовало от него погружения
в объемный и целостный мир человека. И рассказ дро¬
бит фабулу на три разных лица, составляющих некое
370

Поэтика, интерпретации, интертекст
структурное триединство, которое цементирует фраг¬
менты, смыкая их в одно целое.
В рассказе запечатлена особая, отличная от других
произведений цикла, эмоционально-зрелищная об¬
становка. Мельтешение психологически непрописан¬
ных и одномерных персонажей, стремительный бег
эпизодов, поставленных в разных комнатах квартиры
с участием разных лиц, призрачность судеб и чувств,
общая атмосфера гротеска и ирреальности и, наконец,
преобладание монохромного материала, в котором
тонет редкая краска, — все приводит к тому, что сме¬
на изображений напоминает не течение настоящей
жизни, но жизни «вторичной», отраженной на экране
немого кинематографа. Это ощущение усиливается
сюжетно-тематической перекличкой с кинолентами
тех лет.
Так, в фильмах 1910-х гг. ходовые сюжеты неред¬
ко связаны с соблазном и совращением18. А жертвой
соблазна была девица из бедной, но добропорядоч¬
ной семьи, не сумевшая устоять перед блеском и ро¬
скошью «изящной» жизни, в которую ее вовлек краси¬
вый и богатый соблазнитель... История завершалась
трагически по всем правилам бульварного искусства.
Сердцеед быстро охладевал к своей добыче. Опусто¬
шенная, отторгнутая от семейного очага и проклятая
родителями, убитыми горем и позором, девица бро¬
салась в реку, выходила на панель или заканчивала
свой век в раскаянии и молитвах.
Но если кинематограф тех лет с его «инферналь¬
ной» мелодрамой и подпрыгивающей походкой вос¬
принимается пародией на реальную жизнь, то в рас¬
сказе «Мама, Римма и Алла» можно увидеть пародию
18	Зоркая Н.М. Анализ типовых сюжетов русского кинематогра¬
фа 1910-х годов // Зоркая Н. М. На рубеже столетий: У истоков мас¬
сового искусства в России 1900-1910 годов. М., 1970. С. 195-209.
371

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
на сам кинематограф. Бабель никогда и ничто не ас¬
симилирует в чистом виде. Все элементы киносюжета
подвергнуты снижению, осмеянию. Та, что назначена
жертвой соблазна, — уродлива, порочна и сама про¬
воцирует и фрустрирует щеголя, оставляя его несоло¬
но хлебавши. Не страшны и комичны приступы роди¬
тельского гнева. Их последствия таковы: «Часа через
два Алла, укутанная и оплаканная, лежала в широкой
кровати Варвары Степановны. Она рассказала все. Ей
было легко. Она казалась себе маленькой девочкой,
у которой смешное детское горе». Угрызения совести,
вызванные взломом табу и бесчестьем, приравнены
к «смешному детскому горю». Домашняя Немези¬
да выставлена в самом комическом виде (в неглиже
и с бутылкой). Возмездие выливается в открытый
фарс.
Подведем итог. Кино не единственная трансплан¬
тация в рассказе. Он содержит немало «заимствован¬
ных» гетерогенных элементов, которые без особых
проблем вживаются в его ткань. Среди них, например,
куски беллетризированной меланхолической прозы.
Жизненный тонус младшей дочери подточен какой-то
неизъяснимой и непроходящей экзистенциальной то¬
ской. Манерной и зыбкой символикой в духе югенд-
стиля овеян сон Аллы, звучащий опять же пародией на
привычные тогда клише: «— <...> Михаил подходит
ко мне, берет меня за руку и медленно уводит в переу¬
лок. “Мой друг, Алла, — говорит он монотонно, — все
грустно, я знаю. Ничего нельзя сделать, потому что
я не люблю вас”». Этот стиль не мешается с общим
текстом новеллы, но заключен в лагуну декадентского
сна. И в его моторной, эстетизированной обреченно¬
сти угадываются ностальгические пассажи «Конар¬
мии», где автор оплакивает руины поверженной ци¬
вилизации...
372

Поэтика, интерпретации, интертекст
Однако же формы, пришедшие «со стороны», не
провисают в рассказе мертвым, декоративным грузом,
но активно участвуют в общем замысле. Декадентский
орнамент вносит в ситуацию знак времени, и благода¬
ря ему персонажи обрастают конкретно-исторической
плотью и предстают типичными «модерн-девицами»19,
нравственно-психологическими манекенами, запечат¬
левшими моду, манеры и тики культурной толпы нака¬
нуне революции.
А кинематографическая фрагментарность, ими¬
тируя многоплановость традиционной повести и ме¬
щанской драмы, несет в себе идею упадка, разложе¬
ния. Разложения не только семейной и общественной
морали, не только былой индивидуальной судьбы, но
и воплотившей ее психологической прозы. Из облом¬
ков прежней литературы, из кинематографических
ритмов и лиризма в стиле модерн поднимаются в рас¬
сказе пока еще смутные, но уже ощутимые очертания
новой художественной архитектуры.
к к к
Ранние рассказы — первые неформальные встречи
Бабеля с кинематографом. Они предвещают его сцена¬
рии и регулярную службу «десятой музе», которая на¬
чалась в 1925 г. и состояла в правке, улучшении чужих
сценариев, создав ему репутацию «сценарного врача».
Но, прежде чем выделиться в самостоятельное ре¬
месло, кино еще годы вызревало в недрах его прозы.
Отдавал ли начинающий писатель себе отчет в том, что
проза его контаминирована кинематографом? Ска¬
зать об этом с полной уверенностью так же трудно, как
и не замечать его присутствия в рассказах «Doudou»
19	Горький М. Русские сказки //Горький М. Собр. соч. В 30 т. Т. го.
М., 1951. С. 451.
373

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
и «В щелочку», как и не чувствовать призрачности, ил¬
люзорности и суетности немых лент в рассказе «Мама,
Римма и Алла».
Нельзя упускать из виду то, что Бабель и кинема¬
тограф были сверстники и, значит, близки по духу.
Эквивалент реальности, ее иллюзия и вместе с тем
«волшебный фонарь», струящий в темный притих¬
ший зал магию и поэзию «живой фотографии», «элек¬
тротеатр», кинематограф давал в сумме то, что со¬
временники называли «фантастическим реализмом»,
«материализованной фантастикой» и что отвечало
творческим потенциям самого Бабеля.
Рожденный одновременно с автомобилем и теле¬
фоном, кинематограф сделался неотъемлемой частью
урбанистического пейзажа наравне с питейными
и молитвенными домами. «Синематограф, — писал
А. Белый, — демократический театр будущего, ба¬
лаган в благородном и высоком смысле этого слова».
К нему, чертогу новой и дорогой символистам «собор¬
ности», стекались «аристократы и демократы, солдаты,
студенты, рабочие, курсистки, поэты и проститутки»20.
Они приобщались к таинству, которое «сближало кон¬
цы земли и края душ, включало в единый ток вздраги¬
вающее человечество»21. Вокруг кино велись горячие
споры, размышлениями о его настоящем и будущем
делились философы и романисты, поэты и искусство¬
веды, о чем не мог не знать начитанный и всем на све¬
те интересующийся студент.
Немое кино в силу своих органических и огра¬
ниченных возможностей отрицало утомительный,
изощренный психологизм, которого избегал молодой
20	Белый А. Синематограф // Белый А. Арабески. М., 1911. С. 351,
350.
21	Андреев Л. Письма о театре // Шиповник: Альм. Кн. XXII. Пе¬
тербург. 1914. С. 242.
374

Поэтика, интерпретации, интертекст
Бабель. Оно взывало к простым, фундаментальным
чувствам и возрождало дореалистические мифы, не
совсем угаснувшие в XIX в., но ютившиеся на пери¬
ферии «культурных» жанров под обложкой дешевых
книг для народного чтения («Милорд Георг», «Бова-
королевич», «Ванька-встанька» и пр.), в лубочном
комиксе и ярмарочном балагане. Их цельные и од¬
номерные эпические герои теперь перебрались на
экран, ставший в 1910-е гг. цветущей ветвью русской
экономики и чутко реагирующий на запросы рынка.
Но Бабеля вряд ли смущали вульгарность и буль¬
варный дух «чудесного», «сиятельного Кинемо» (вы¬
ражения, которые часто употреблял А. Белый). Его
наверняка забавляли клоунада и комические трюки
«седьмого искусства», в чем убеждает ими навеянный
рассказ «В щелочку», особенно его центральная сцена,
записанная в лапидарной и динамичной манере ки¬
носкрипта: «...я делаю неосторожное движение, лест¬
ница с грохотом падает, и я остаюсь висеть под потол¬
ком. В квартире — шум, в комнате Маруси — исте¬
рический крик. Сбегаются Фанни Осиповна, Тамара,
какой-то чиновник в форме министерства народного
просвещения. Меня снимают. Положение мое жалкое.
Прибегает Маруся и долговязый субъект в криво и на¬
спех застегнутых одеяниях».
В более поздней версии усилен кинематографи¬
ческий характер повествования. Автор снимает во¬
девильную строчку об одежде, напяленной впопыхах,
полагая, надо думать, что рассказчику-вуайеру, за¬
стигнутому на месте преступления, не до такого рода
деталей... Зато автор счел нужным сохранить в кадре
безликую фигуру «неведомого <...> чиновника», ведь
она обеспечивает социальную маркировку «семейной
квартиры», давая понять, что сюда приходит не вся¬
кий сброд, а «приличная» публика, государственные
375

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
служащие. Меняется только мундир статиста: «форма
министерства народного образования» становится
«формой министерства финансов». Так оно короче,
что более естественно в устах рассказчика, висящего
под потолком.
От массовой сцены остается лишь то, что в такой
ситуации успевает схватить его глаз и мозг, зато уве¬
личивается его собственная роль, и сам он становит¬
ся действующим лицом. В первой версии нарратор —
жертва несчастного случая: «.. .я делаю неосторожное
движение, лестница с грохотом падает, и я остаюсь
висеть под потолком». Следующая версия замедляет
и смакует его падение: «...лестница скользит и коле¬
блется подо мной. Я цепляюсь за окошко и вышибаю
форточку...» Теперь он подобен клоуну, герою бала¬
ганного аттракциона.
Рассказ называется «В щелочку». Но тщетно искать
это слово в самом тексте. Оно не имеет предметного
выражения и употребляется, скорее, в переносном
смысле. Его подменяют два конкретных элемента: «от¬
душина под потолком» и «окошечко в ванной». И это
неслучайно, «щелочка» выполняет разные функции
и потому распадается на разные элементы. С одной
стороны, это эмблема, инструмент вуайера, и к ней
прикован его «киноглаз». С другой — из нее поступа¬
ет наглядная информация, струится набор живых ка¬
дров. «Щелочка», как можно понять и почувствовать
читателю, одновременно и камера, и кинопроектор.
Открытым остается вопрос, сознательно или нет
ассимилировал Бабель кино на заре своего творче¬
ства. Ответить на этот вопрос с полной уверенностью
нельзя. Кажется, что кино ощущалось автором-дебю-
тантом реальностью-бис, «второй натурой», и вос¬
производил он ее, не обязательно отдавая себе отчет
в том, что пишет кинематографической прозой. Зато
376

Поэтика, интерпретации, интертекст
в ряде случаев реминисценции у него не прячут лица
и выглядят вполне осознанным приемом. Этим объ¬
ясняется, вероятно, нищета семьи и блеск кварти-
ранта-аристократа, погубителя юной девы, одетого
в утренний наряд соблазнителя, в «домашнюю ще¬
гольскую серую куртку с бранденбурами», и туман¬
ный, ипохондрический сон Аллы. Здесь рассказ идет
по пятам за «бродячим сюжетом» бульварного кине¬
матографа, подавая его в пародийном и в отстранен¬
ном от общего стиля виде.
Начинающий автор распознал в своем сверстни-
ке-«иллюзионе» родственную душу. Бабеля притяги¬
вал, вероятно, театрализованный, мелодраматиче¬
ский настрой, напоминающий ему характер и ухват¬
ки земляков-одесситов. Возводя на котурны обычные
радости и печали, кино сделало страсть разменной
монетой своей фабулы. Оно обещало устранить не¬
одолимый разрыв между двумя культурами — мас¬
совой и элитарной, площадной и салонной. Его не
должен был смущать симбиоз архаических лубочных
мотивов и современных веяний, поступающих безо¬
становочно из литературы и живописи Серебряного
века, назовем это ретромодернизмом...
В записной книжке Бабеля-юноши за 1908-1909 гг.,
когда ему было четырнадцать-пятнадцать лет, мы не
нашли упоминаний о кино, хотя, конечно, это еще
неокончательное заключение, поскольку среди нерас¬
шифрованных заметок, среди множества собственных
имен, спектаклей и книжных заглавий могло затесать¬
ся неизвестное нам название фильма или кинозала,
ведь фильмов было тогда уже больше тысячи, а кино¬
зальчиков открывалось повсюду бессчетное множе¬
ство (вспомним то же стихотворение Мандельштама
«Кинематограф. Три скамейки...»). Но даже если мы
и проглядели какие-то ссылки на кино, их все равно
377

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
оказалось бы несравненно меньше, чем ссылок на те¬
атр, оперу и другие виды традиционного искусства
в его блокноте, с которым в свое время нас ознакоми¬
ла А. Н. Пирожкова.
Похоже, что отношения Бабеля с «чудесным Кине-
мо» были более ровными, чем, например, у символи¬
стов, которые писали о нем беспрестанно и с дрожью
в голосе. Бабелю не приходилось объявлять себя, по¬
добно А. Белому, «ревностным посетителем кинема¬
тографа», здесь находящим спасение от «надрыва», от
«грязненького привкуса марионеточной мистерии»22.
Он не испытывал нужды, подобно Блоку, забираться
в захудалые кинозалы на окраине, чтобы избегать
фешенебельной публики и предаваться плебейской
забаве, вкушая «жизнь в мимолетных мелочах»23, пу¬
скай в конечном счете поэт и признал за кинемато¬
графом «лучшую замену покойного театра»24. Перед
Бабелем не стояла задача спуститься с Парнаса на
грешную землю, он от рождения стоял на ней. Его ро¬
дители не были рафинированными интеллигентами,
бабушка путала русский язык с идишем и польским,
и быт одесской улицы не был экзотикой для семьи.
Ко всему прочему, Бабель был на поколение моло¬
же «младших» символистов и открыл кино не студен¬
том, не в зрелом, а в детском возрасте. Кино для него
уже не составляло революционной новизны. И, если
ему на пути попадался «электротеатр», он заходил
сюда на час, без того чтобы это событие получило от¬
ражение в его блокноте. Оно заслуживало такой чести
не больше, чем посещение портового кабачка или ка¬
фешантана...
В середине 1920-х гг. к Бабелю пришла слава, и ему,
как известному писателю, предстояло решать, что из
22	Белый А. Указ. соч. С. 352-353-
23	Блок А. А. Собр. соч. В 8 т. Т. 8. М., 1961. С. 515.
24	Там же. С. 256.
378

Поэтика, интерпретации, интертекст
ранних публикаций включить в сборники и сделать
достоянием широкой публики, что отложить для теа¬
тральной инсценировки или экранизации.
Рассказ «Мама, Римма и Алла» Бабель пробовал
обратить в театральный сценарий. От этой попытки
сохранилось четырнадцать страниц, но дело дальше
не пошло. Отчасти, наверное, потому, что по своему
строению и составу рассказ тяготел скорее к экрану,
чем к сцене. Новелла «В щелочку», несмотря на свои
скрытые возможности, была слишком односложной,
и перевод на язык прямых изображений обращал ее
в порноскетч. Рассказ вошел в одесские «Силуэты»
(1923), в сборник «Перевал» (1928) и с тех пор уже не
издавался при жизни писателя. Не больше шансов
было и у «Doudou». Эпоха Коллонтай уходила в про¬
шлое.
Раннее творчество Бабеля не нашло выхода на
экран, несмотря на свой кинематографический по¬
тенциал, и не в последнюю очередь из-за того, что не
соответствовало ни духу эпохи, ни имиджу револю¬
ционного поэта, выходца из городских низов, за кото¬
рого приходилось выдавать себя писателю.

Мирей Коган-Брудер (.Париж)
БАБЕЛЬ И ЭЙЗЕНШТЕЙН!
КОНФЛИКТНЫЙ МОНТАЖ
В СЦЕНАРИИ «КАРЬЕРА БЕНИ КРИКА»
Неоднократные попытки Сергея Эйзенштейна экра¬
низировать Бабеля успехом не увенчались. Разные
обстоятельства помешали осуществлению этих пла¬
нов. Дважды принимался он за сценарий «Конар¬
мии», чтобы подготовить его к съемкам. И всякий
раз срочные заказы заставляли его прервать работу.
Не больше повезло и «Одесским рассказам». Так, едва
успевая закончить монтаж «Броненосца “Потемкин”»
к началу кремлевских торжеств по случаю годовщи¬
ны первой русской революции, Эйзенштейн вынуж¬
ден был отказаться от съемки кинокартины про Беню
Крика1. Исключение составляет «Бежин луг», первая
говорящая фильма режиссера, по сценарию, пере¬
писанному для него Бабелем. Однако известно, ка¬
кая судьба постигла эту ленту, сохранившуюся лишь
в отдельных кадрах, какой идеологической травле
она подверглась. Все эти выношенные, но так и нео¬
1	См.: Клейман Н. Неосуществленные замыслы Эйзенштей¬
на // Искусство кино. 1992. № 6. Бабелю пришлось переправить
свой сценарий Всеукраинскому фотокиноуправлению (ВУФКУ),
где в 1926 г. В. Вильнер выпустил по нему, как оценил его Клей¬
ман, «малоудачный фильм» (там же).
38о

Поэтика, интерпретации, интертекст
существленные замыслы свидетельствуют о том, что
помимо дружбы и взаимного преклонения обоих ма¬
стеров связывала еще и близость творческих вкусов
и взглядов. А написанный для Эйзенштейна и в из¬
вестной мере с его участием сценарий «Карьера Бени
Крика»2 представляет собой удобное для обозрения
поле, на котором сходятся родственные души писате¬
ля и режиссера.
Правда, «отсутствуют черновые материалы, без
которых трудно судить о степени содружества Бабеля
и Эйзенштейна, — сожалеет Н. Клейман, — но в раз¬
работке некоторых эпизодов, особенно финальных,
чувствуется несомненное влияние режиссера»3.
Из воспоминаний Эйзенштейна и писем Бабеля
Тамаре Кашириной следует, что не так уж и часто им
доводилось вместе работать над кинотекстом. Одна
из таких встреч состоялась в конце июня 1925 г. на
даче в Немчиновке, где в то время жил Эйзенштейн.
О ней вспоминает режиссер: «...я в верхнем этаже
работал с Агаджановой4 над сценарием “Пятого года”,
а в нижнем — с Бабелем над сценарием... “Бени Кри¬
ка” <... > Почему “Беня Крик”? Мой предприимчивый
директор Капчинский полагал, что, работая в Одессе
над южными эпизодами “Пятого года”, я между де¬
лом сниму... “Беню Крика”!»5
2	Бабель И. Э. Собр. соч. В 4 т. / Сост., примем. И. Сухих. М.,
2006. Т. 4. С. 393-448. В первых изданиях сценарий публиковался
под разными названиями и с разными подзаголовками: Беня Крик.
Киноповесть // Красная новь. 1926. № 6; Карьера Бени Крика. Ки¬
нороман // Шквал (Одесса). 1926. №22-27; Беня Крик. Кинопо¬
весть. М.: Круг, 1926.
3	Клейман Н. Указ. соч.
4	Агаджанова-Шутко Нина Фердинандовна (1889-1974) — сце¬
нарист фильма «1905 год» («Броненосец “Потемкин”»).
5	Эйзенштейн С. М. Цвейг—Бабель—Толлер — Мейер [хольд] —
Фрейд // Эйзенштейн С. М Избранные произведения. В 6 т. Т. 1. М.,
1964. С. 420.
381

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Сценарий готовился, как можно понять, в непри¬
нужденной обстановке. «А в угловой беседке, — вспо¬
минает Эйзенштейн, — пили “зубровку” с Казимиром
Малевичем, наезжавшим из города»6. Версия Бабеля:
«Я три дня провел в Москве, в большой суете. Был
у Эйзенштейна на даче, ночевал у него. Сценарий
мой как будто выходит. Из шести частей я написал че¬
тыре, сегодня приступаю к пятой»7.
Другая встреча произошла д июля 1925 г., по всей
видимости, на i-й фабрике Госкино. Вот как описы¬
вает ее Бабель: «Я вчера читал целиком сценарий
Эйзенштейну, он в притворном или искреннем восхи¬
щении — не знаю, но во всяком случае все идет благо¬
получно. Завтра буду сдавать работу дирекции, думаю,
что в ближайшие дни (два-три дня) все закончу»8.
Так или иначе, нам не узнать, сколько всего
было у них рабочих встреч и, если перефразировать
строчки из рассказа «Как это делалось в Одессе», где
в сценарии кончается Бабель и где начинается Эйзен¬
штейн.
В формате настоящего этюда невозможно про¬
анализировать все схожие черты, которые сближают
обоих мастеров. Для этого понадобилось бы объем¬
ное исследование. Поэтому остановимся на одном
из самых важных элементов: на технике монтажа
или, говоря точнее, конфликтного монтажа9. Именно
он является наиболее ярким новаторским приемом
и, можно сказать, фирменным знаком двух первых
фильмов режиссера — «Стачки» и «Броненосца “По-
6	Эйзенштейн С. М. Указ. изд. Т. 1. С. 420.
7	Бабель И. Э. Указ. изд. Т. 4. С. 29.
8	Там же. С. 37.
9	Этой теме посвящена часть моей диссертации, где я старалась
показать, что не только фабульная линия, но и вся структура кинос¬
ценария зиждется на конфликтном монтаже. См.: Broudeur-Kogan,
Mireille. Isaac Babel scenariste: «L’Ascension de Benia Krik». Paris, 1999.
382

Поэтика, интерпретации, интертекст
темкин”», созданных примерно в то же время, что
и «Карьера Бени Крика».
Февральская революция
и капиталистический ад
Отметим сразу же, что «Карьера Бени Крика», как
и «Броненосец “Потемкин”», была партзаказом i-й
фабрики Госкино, где Бабель состоял членом худо¬
жественного бюро и где его высоко ценили как сце¬
нариста и консультанта. Подчиняясь списку установ¬
ленных Главреперткомом тем, киносценарий должен
был охватить гражданскую войну и «борьбу с бан¬
дитизмом». Таким образом, жизнеописание Короля
предстояло извлечь из вневременного эпического
пространства «Одесских рассказов» и найти ему ме¬
сто среди недавних исторических событий. Этот кон¬
кретный момент наступает только в третьей из шести
частей сценария, в кадрах, посвященных Февраль¬
ской революции10. Он сводится прежде всего к чере¬
дованию общих и крупных планов:
Лес знамен. На знаменах надписи: «Да здравству¬
ет Временное правительство!»
Грудастая дама в военной форме несет знамя
с надписью: «Война до победного конца!»
По улицам марширует женский батальон времен
Керенского. Он состоит из дам и девок. На лицах у дам
печать решимости и вдохновения, у девок — заспан¬
ные лица.
Бросается в глаза явное сходство с типажами Эй¬
зенштейна. Писатель идентифицирует воинов в юбках
10	Первые две части остаются в русле «Одесских рассказов».
383

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
всего двумя штрихами — «грудастые» и «заспанные».
Здесь нет ничего личного. «Дамы», судя по всему, —
экзальтированные буржуйки, а «девки», без сомне¬
ния, —девицы легкого поведения.
Следом за этим общим планом в чистом виде
конфликтного монтажа возникает сейф богача Руви¬
ма Тартаковского, «владельца девятнадцати пекарен»:
Во весь экран касса. Отделения ее набиты акциями,
иностранной валютой, бриллиантами. Чьи-то руки
кладут в кассу стопки золотых монет.
Коллизия этих кадров — ряды демонстранток
и кучи монет — порождает в сознании зрителя-чита-
теля четкую идею, что Февральская революция ничего
не изменила в жизни народа, что капиталисты а 1а Тар-
таковский продолжают жить припеваючи. Затем каме¬
ра снова возвращается к бабьему батальону:
Вздымающиеся революционные груди женского бата¬
льона текут по улице, набитой зеваками и визжащей
детворой.
Подобная метонимия окончательно дискредити¬
рует военную политику Временного правительства,
сводя ее к простой тургесценции и либидинальной
сублимации истерических самок. Такая синекдоха —
pars pro toto — не могла не прийтись по душе режиссеру.
В своих лекциях во ВГИКе в 1933-1934 гг. Эйзенштейн
советовал студентам использовать синекдоху в по¬
даче персонажей. «...Из целостного облика человека
извлечь детали или ту одну частную деталь, которая
сумеет вобрать в себя всю сущность человека в целом
и собой его, где нужно, замещать <...> Два-три ре¬
шающих штриха, две-три решающих детали, — учил
384

Поэтика, интерпретации, интертекст
он, — нужно уметь <... > “выуживать”». Они и состав¬
ляют «мозг костей кинематографа»11, его крупный
план. Не исключено, что именно кадры одесских ма¬
нифестанток вспомнились Эйзенштейну два года спу¬
стя, когда он работал над «Октябрем» и изображал
участниц «батальона смерти», вставших на защиту
Зимнего. Здесь те же, в сущности, женоненавистни¬
ческие мотивы и та же сексуальная двусмысленность
в облике мужикообразных женщин и гипертрофиро¬
ванных материнских грудей, получающих семантиче¬
ское продолжение в виде «визжащей детворы». Кто на
кого оказал тут влияние, трудно сказать.
Как бы то ни было, такая атака на Временное
правительство полностью совпадает с поэтикой
Агитпропа. И стратегия монтажа обрекает зрителя
на безоговорочное принятие тезиса: продолжение
войны служит только интересам буржуазии, откорму
хищников вроде Тартаковского. Подобный прием, ко¬
нечно, не мог не устраивать Эйзенштейна. Одесский
богач обнаруживает явное родовое сходство с капита¬
листами из «Стачки» и «Октября».
В том же идейно-стилистическом ключе выдержа¬
на и другая, идущая следом сцена — посещение Тарта-
ковским своей пекарни. Оно равносильно сошествию
в ад. В темном и «смрадном подвале», куда ведет «ос¬
клизлая» лестница-кишка, где «в углах чадят керосино¬
вые лампы без стекол», трудятся пекари, «обнаженные
до пояса <...> похожие больше на духов из подзем¬
ного царства». Киноглаз автора (а может быть, и его
11 Приводятся также в качестве примеров «длинный нос»
и «острые уши» сплетника и «пенсне врача» из «Броненосца “По¬
темкин”». Режиссеру важен не целостный облик, а система зна¬
ков. Так легче манипулировать персонажами, использовать их
в монтаже. См.: Эйзенштейн С.М. Режиссура. Искусство мизанс¬
цены //Эйзенштейн С.М. Указ. изд. Т. 4. М., 1966. С. 386.
385

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
соавтора-режиссера) фиксирует «нескончаемую, рав¬
номерную игру мускулов на мокрых спинах месиль¬
щиков», останавливается на «отлакированной потом
спине молодого парня Собкова».
Картина недалека от той, где «проклятьем заклей¬
менные» матросы-кочегары надрываются в машин¬
ном зале «Броненосца “Потемкин”». В той же преис¬
подней поднимается, словно на дрожжах, тесто гряду¬
щей революции. Только в сценарии за этим процессом,
как и за хлебным замесом, надзирает опытный пекарь,
большевик Собков. А за огнем в печи следит истопник,
«веселый кривоногий мужичонка», товарищ Собкова
по партийной борьбе. Но если этот хранитель огня,
местный Вулкан по фамилии Кочетков, уродлив и на¬
делен черной душонкой мелкого беса, то Собков —
настоящий пролетарский Аполлон. Подобно Николаю
Ставрогину, он обладает опасной харизмой и сардо¬
ническим смехом дьявола-искусителя.
И тут ощутим явный диссонанс между плакат¬
но-линейными революционерами Эйзенштейна и ме¬
нее однозначными, а порой и двусмысленными боль¬
шевиками Бабеля.
Обращение в большевистскую веру
В сценарии и в «Одесских рассказах» Беня обретает
статус «короля» в результате успешного налета на
банк Тартаковского. С той лишь разницей, что огра¬
бление в киноповести инспирировано большевиком
Собковым и посему принимает откровенно полити¬
ческий характер.
Встреча двух героев происходит в буржуазно-бо¬
гемном кафе «Фанкони» сразу после Февральской ре¬
волюции:
386

Поэтика, интерпретации, интертекст
Мимо столика Бени проходит Собков, принаря¬
дившийся ради воскресенья. Беня приглашает пекаря
садиться.
—	Вот ты и дождался революции, Собков...
Собков усмехается и показывает глазами на по¬
сетителей кафе. (Среди них Тартаковский в окруже¬
нии спекулянтов. Они проворачивают свои дела. —
М. К.-Б.)
—	Революция будет, когда монету у них заберем...
Беня истолковывает слова пекаря как заказ, как зе¬
леный свет на ограбление, а на языке большевиков —
на экспроприацию. Совершив налет, Король на этом
не успокаивается. Он опять обращается к Собкову
и выпытывает у заказчика:
— Скажи, Собков, кроме монеты, чего еще надо больше¬
викам?
В этом настойчивом и дважды прозвучавшем во¬
просе слышится желание налетчика возложить толь¬
ко что завоеванный скипетр на алтарь общего и бла¬
городного дела. В ответ Собков
вынимает из кармана книжку Ленина, но Беня отво¬
дит рукой книгу. Беня медленно разжимает губы:
—	Не надо книги, объясни душой, своди меня к тво¬
им ребятам, Собков, где они у вас?
Собков простирает руку и указывает на доки, на
Пересыпь, на фабрики.
—	Вот они! —
говорит пекарь.
Панорама Пересыпи, судостроительных заводов,
дымящихся пароходов. Рабочие производят погрузку.
Они обволакиваются дымом, идущим из пароходной
трубы.

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Итак, обращение Бени в новую веру обусловлено
не столько духом наживы, сколько стремлением к вы¬
соким идеалам справедливости и братства. А реак¬
ция Собкова — ключ не только к самому персонажу,
но и к более широкому образу большевика. Его «ре¬
бята» — классовая категория, толпа пролетариев на
заводе и в доках. Они пребывают в абстрактной от¬
даленности, и лица их, словно за ненадобностью, по¬
крывает дважды упомянутый дым.
Вольному и анархическому союзу Бени и его то¬
варищей по оружию, их стремлению к ясной и четкой
цели и к carpe diem Собков противопоставляет аб¬
страктную догму и протягивает собеседнику ленин¬
ский «новый завет», обязательный пропуск в светлое
будущее. Здесь, на наш взгляд, подтверждается еще
одно серьезное расхождение с Эйзенштейном. Ведь
именно ленинским катехизисом вдохновляются рево¬
люционеры «Стачки» и «Броненосца “Потемкин”».
В этой сцене Беня и Собков проявляют свою под¬
линную сущность. Вопреки впечатляющей внешности,
неподдельной красоте и атлетическому сложению,
Собков — человек иной закалки, нежели командиры
и бойцы «Конармии». Он не способен говорить спон¬
танно, объясняться «душой», чего ожидает от него
Беня. В нем преобладает рассудок, доктринерство.
Мысль Собкова так же накрахмалена и отутюжена,
как и его воскресный наряд на встрече с Беней в кафе
«Фанкони». В нем отчетливо проступает будущий
красный комиссар.
И все же, несмотря ни на что, Короля к Собкову
влечет неведомая и неодолимая сила. В знойной ат¬
мосфере пекарни, куда снова приходит Беня, он, ры¬
царь Молдаванки, готов упасть в ноги пекарю-боль-
шевику и принести ему клятву верности. Но, стран¬
ное дело, по мере того как усиливается мужское
388

Поэтика, интерпретации, интертекст
обаяние Собкова, феминизируется на глазах облик
Бени:
— Своди меня к твоим ребятам, Собков, и, кля¬
нусь счастьем матери, я брошу налеты...
Собков поглаживает корку дымящегося хлеба.
—	Наливаешь, парень... —
вскидывает он глаза на Беню и тотчас отводит их. Ко¬
роль подходит к нему вплотную и кладет маленькую
руку в перстнях на голое грязное плечо пекаря.
—	Клянусь счастьем матери, Собков... —
повторяет он с силой.
Финал этой сцены с ощутимым эротическим на¬
летом скрепляет союз между анархическим бунтарем
и рациональным революционером. Он зафиксирован
в иконописной манере, от которой не отказался бы
и Эйзенштейн:
Длинные ряды хлебов остывают на полках, хлебный
дух зеленой волной ходит по кладовой, солнечный луч
раздирает туман. За изгородью отлакированных хле¬
бов —лица Бени и Собкова, склонившиеся друг к другу.
Картина становится заключительной нотой, фер¬
матой четвертой части. Навязчивое присутствие хле¬
ба побуждает к евхаристическому прочтению сцены
взаимного обольщения и побратимства. Ее благост¬
ная, рублевская умиротворенность — за тридевять
земель от портрета грозного Короля, каким его нари¬
совал Цудечкис в одном из «Одесских рассказов»: «Ко¬
роль говорит мало, и он говорит вежливо. Это пугает
людей так сильно, что они никогда его не переспра¬
шивают»12.
12	Бабель И. Э. Указ. изд. Т. i. С. 103.
389

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Трудности с партзаказом
Дойдя до этого знаменательного эпизода, Бабель
в письме от 29 июня 1925 г. сообщает Кашириной:
«Три четверти сценария написал, а вот последняя чет¬
верть не клеится <...> Не клеится же окончание, по¬
тому что меня заставляют работать фальшиво, т. е. ни
к селу ни к городу пристегивать идеологию»13.
Вычеркнутая цензурой из его переписки и вос¬
становленная только в 1992 г., фраза открывает глаза
на то, как создавалось произведение. Из нее явствует,
что финал сценария (под заголовком «Конец Короля»)
является идеологическим aggiornamento, продуктом
компромисса с цензурой Госкино. Однако признание
на этом не кончается: «...но я нынче утром напал, ка¬
жется, на счастливую мысль и, может быть, выйду из
тягостного этого положения без морального урона»14.
Рассмотрим, каким же образом Бабель справляется
с задачей.
Пятая часть начинается с загадочного интертитра
в виде телеграфной ленты, извивающейся на черном
фоне экрана: «Лето от рождества Христова тысяча де¬
вятьсот девятнадцатое».
Интертитр знаменует возврат к эпической тем¬
поральное™ «Одесских рассказов». Он возвещает на¬
ступление новой эры15. Что же принесла стране эта
новая эра?
Позолоченные солнечным лучом, «отлакирован¬
ные хлебы» времен Февральской революции — по¬
следние кадры предыдущей части — исчезают с экрана
13	Бабель И. Э. Указ. изд. Т. 4. С. 33.
14	Там же.
15	Схожее летоисчисление находим в «Белой гвардии» М. Булга¬
кова (1925). Роман начинается с фразы: «Велик был год и страшен
год по рождестве Христовом 1918...»
390

Поэтика, интерпретации, интертекст
и уступают место «буханке черного хлеба, изрезанно¬
го жилами соломы», эмблеме новой революционной
России. Смычка этих кадров означает переход из од¬
ной эпохи в другую, от света к мраку. Сама идея не
имеет словесного выражения, но посредством мон¬
тажа она овладевает сознанием читателя-зрителя.
И подкрепляется зрелищем новой Одессы, мертвого
города, по которому жители ходят в лохмотьях, где
все мастерские, лавки и питейные заведения (среди
них — кафе «Фанкони») заколочены. За смехотвор¬
ным и символическим исключением магазина унита¬
зов... Такова задняя декорация, общий фон этой фи¬
нальной части16.
Следующий интертитр вытекает из предыдущего
и раскрывает содержание телеграммы, которую полу¬
чает новоиспеченный комиссар:
Военкому Собкову тчк Ввиду ожидающегося нажима
неприятеля выведите Одессы и обезоружьте под лю¬
бым предлогом... Обезоружьте под любым предлогом
части Бени Крика тчк.
Телеграмма, извиваясь, обматывает пулемет. Сли¬
яние этих двух предметов, взятых из разных семанти¬
ческих сфер (конфликтный монтаж), вскрывает ис¬
тинный смысл глагола «обезоружить» на языке боль¬
шевиков.
16	Машинопись рассказа «Улица Данте» (1934) включает пассаж
о Марселе, изъятый из публикации, где рассказчик дает радужную
картину Одессы, не изведавшей горнила революции: «Там увидел
я родину свою — Одессу, какою она стала бы через двадцать лет,
если бы ей не преградили прежние пути, увидел неосуществив-
шееся будущее наших улиц, набережных и кораблей». В письме
И. Л. Лившицу 1924 г. Бабель лаконично отмечает: «Одесса мерт¬
вее, чем мертвый Ленин. Здесь ужасно» (Бабель И. Э. Письма
другу: Из архива И. Л. Лившица / Сост., подгот. текста, коммент.
Е. Погорельской. М., 2007. С. 22).
391

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Влившись в ряды революции, Король и его братва
отныне образуют «имени французской революции
пехотный полк». И когда войска Деникина оказыва¬
ются на подступах к городу, новая большевистская
власть замышляет избавиться от своего неудобного
и непредсказуемого союзника. Для нее бандиты и бе¬
лые — одна сатана: и те и другие — угроза революции.
Получив приказ, Собков не теряет времени на раз¬
думья и едет в казармы, где квартирует Бенин полк.
Зрелище, которое открывается взору комиссара, на¬
поминает цыганский табор или цирковой балаган:
На веревках, протянутых во всю длину казармы,
развешано сохнущее солдатское белье. На белье ка¬
зенные клейма. Под веревками, где особенно густо
нанизаны кальсоны с клеймами, идет азартная игра
в карты, игра блатных. Партнеры — лупоглазый перс
и папаша Крик, нацепивший на себя крохотный кар¬
туз с красноармейской звездой <... >
Рядом с Менделем на высоком стуле сидит обна¬
женный до пояса Колька Паковский. Старый китаец
производит над ним операцию татуировки.
В дальнем углу казармы бывший шойхет, а ныне
мясник Левка Бык «в кожаном переднике, измазан¬
ном кровью, рассекает недавно зарезанного вола»
и швыряет кровоточащее мясо столпившимся вокруг
него «красноармейцам» Короля. Недалеко от Левки
спит на койке «коротковатая пухлая женщина в мод¬
ных башмаках до колен». Рядом бреется ее сожитель,
«парень с грубым лицом, подстриженными усиками
и забинтованными ногами».
И вдруг над этим карнавальным сборищем раз¬
дается пламенная речь «вскочившего на трибуну» ко¬
миссара Собкова:
392

Поэтика, интерпретации, интертекст
—	Товарищи!
Новоявленные «товарищи» лениво стягиваются
к военкому. Левка обтирает о передник нож и идет
к трибуне <...> Только перс и папаша Крик не вста¬
ют с места, не прерывают игры — они по-прежнему
обмениваются новыми часами и новыми кредит¬
ками.
—	Товарищи! —
повторяет Собков. «Товарищи» устремили на него туск¬
лые взоры. Они видны со спины, все как по команде че¬
шут одной босой ногой другую.
—	Рабочая власть, простив прежние ваши пре¬
ступления, требует честного служения пролетариа¬
ту. .. —
говорит Собков. Парень с намыленной щекой стоит
к нему в профиль, лицо его уныло, большие пальцы
играют. Левка Бык натирает нож до блеска. Военком
продолжает:
—	Доверяя вам, Исполком решил образовать из
вашего полка заградительные продовольственные от¬
ряды. ..
<...> Распаленный военком лезет в карман за
платком, рука его уходит все глубже, все дальше, не
встречая никаких препятствий. Карман вырезан.
Крупным планом:
Превосходно вырезанный карман Собкова.
Военком застыл с раскрытым ртом. Ребята рас¬
ползаются по своим местам; парень с грубым лицом,
подстриженными усиками и забинтованными ногами
мылит вторую щеку, дама его шевелится, просыпается,
поворачивается к Собкову мятым лицом с кудряшка¬
ми. Сбитый с толку военком переводит глаза с налет¬
чиков на зевающую женщину, спустившую с койки
393

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
жирные ножки в модных башмаках <...> Собков,
опомнившись, вытаскивает револьвер.
Приведенный фрагмент представляет собой рота¬
цию контрастных аттракционов. Благая большевист¬
ская весть, затянутая в корсет новояза и «нанизан¬
ных падежей», подвергается постоянной визуальной
атаке равнодушных бандитских лиц, поданных круп¬
ным планом, а также их спин и ног, снятых с проти¬
воположной точки {contrechamp). Одни продолжают
играть в карты, другие чешутся, всем своим видом по¬
казывая, что тирада Собкова вызывает у них коллек¬
тивный зуд. А пухлая девка «с кудряшками» беспро¬
будно спит на протяжении всей большевистской речи
и просыпается только к ее концу. Разрыв между па¬
фосом оратора и сначала безраличием, а затем и глу¬
хой нарастающей враждебностью Бениных «бойцов»
создает атмосферу напряженности, которую поддер¬
живают отступления-лейтмотивы, такие как мелька¬
ющий и сверкающий Левкин нож...
Крутой монтаж этих кадров вскрывает очевидную
истину. Между Собковым и воинами Короля немыслим
какой бы то ни было диалог. Оратор пребывает в утопи¬
ческом убеждении в том, что можно влиять на людское
сознание посредством абстрактных лозунгов и тезисов.
Но одесские воины безразличны к ораторскому искус¬
ству комиссара, они остаются в плену простых челове¬
ческих чувств, натуральных законов жизни, «обиль¬
ной пищи и любовного пота»17. Как и его компаньоны,
Беня «страстен, а страсть владычествует над мирами»18.
Столкновение между идеологическим дискурсом
и витальным инстинктом (его воплощает зевающая
девка «с кудряшками» и с «жирными ножками») неиз¬
17	Бабель И. Э. Указ. изд. Т. i. С. 64.
18	Там же.
394

Поэтика, интерпретации, интертекст
бежно. И красному комиссару ничего не остается, как
выхватить револьвер. Зритель (или читатель) подхо¬
дит здесь вплотную к главному конфликту всей кино¬
повести: эрос Ф танатос.
Отметим еще одну важную вещь. Речь Собкова
показывает, что Бабель и Эйзенштейн по-разному
используют интертитры. У Эйзенштейна они несут
заряд идеологии и часто образуют параллельный,
порой многословный и перегруженный пафосом
дискурс, который служит добавлением к визуально¬
му ряду, разъясняет или усиливает его. И даже если
сам Эйзенштейн не несет полной ответственности
за текстовые вставки в своих фильмах19, между ними
и действием на экране часто нет дистанции. Исклю¬
чение составляют иронические и сатирические над¬
писи к кадрам, обличающим капиталистов в «Стачке»
и «Октябре», шпану в «Стачке» и офицеров в «Броне¬
носце “Потемкин”».
Редкие, лапидарные интертитры в «Карьере Бени
Крика» выдают ироническую, полемическую и кри¬
тическую дистанцию между нарратором и видимым
действием, дистанцию, которая является характер¬
ным признаком всей бабелевской прозы.
Любопытно, что экранное слово в такой контра¬
пунктной манере обильно присутствует у Бабеля
в сценарии, предназначенном для Эйзенштейна, при
всем при том, что в 1925 г. режиссер еще был далек от
этого приема. Пройдет три года, прежде чем он отдаст
ему должное в своей знаменитой «Заявке», но уже
в отношении звукового кино20.
19	Цитаты основоположников марксизма-ленинизма иниции¬
рованы в основном приставленными к режиссеру партийными
«советниками», блюстителями ортодоксальной мысли.
20	Эйзенштейн С. М. Указ. изд. Т. 2. М., 1964. С. 315-316. «Заявка»
была подписана С. Эйзенштейном, В. Пудовкиным и Г. Алексан¬
дровым.
395

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
«Конец Короля»
Если у Бабеля не клеился финал и его донимали идео¬
логические императивы («заставляют работать фаль¬
шиво», «ни к селу ни к городу пристегивать идео¬
логию») , то это могло еще и означать, что у него просто
не поднималась рука расправиться со своим любимым
героем и он не спешил подвергнуть его тому «ужас¬
ному концу», который был ему предречен в рассказе
«Как это делалось в Одессе»21. Ведь Беня Крик стал для
Бабеля его плотью от плоти и культурным достояни¬
ем читающей России. А в свете судьбы самого Бабеля
конец Короля обретает еще больший трагический ре¬
зонанс. Мы-то знаем, что предназначенная Бене пуля
ЧК22 рикошетом ударит в его создателя и пополнит
когорту печальных собратьев: Ленского — Пушкина,
Печорина — Лермонтова...
Последние минуты Короля проходят в поезде, ухо¬
дящем на фронт, в компании Собкова и Кочеткова.
Действие протекает на фоне бурлескной вакханалии,
которая является зеркальным отражением потешного
свадебного пира в первой части, но теперь уже в тре¬
вожных и мрачных тонах. В то время как новые со¬
юзники, «не спуская глаз друг с друга» и сливая водку
под стол, притворяются пьяными и пьют на брудер¬
шафт, атмосфера становится все более напряженной.
Ее нагнетают и структурируют регулярно возникаю¬
щие повторные кадры: револьверы Бени и Фроима,
прикрытые картой-двухверсткой; поезд, уносящий
21	«Реб Арье-Лейб, — сказал я старику, — поговорим о Бене
Крике. Поговорим о молниеносном его начале и ужасном конце»
(Бабель И. Э. Указ. изд. Т. i. С. 68).
22	Прототип Короля, Мишка Япончик, воевал то на стороне
белых, то на стороне красных и в конечном счете вместе со всей
своей командой был ликвидирован ЧК.
396

Поэтика, интерпретации, интертекст
Беню и его сподвижника в ночную даль, к неизбеж¬
ной смерти; вагоны с воинами Короля, которые люди
Собкова отцепляют один за другим от состава; танец
пьяных лилипутов в бальных платьях, который нам
уже довелось видеть на свадебном пиршестве Двойры.
Эта пляска гротесковым контрапунктом ритмизирует
сцену лжепобратимства. Такой прием аттракционно¬
го монтажа, кажется, вышел прямо из ресторанной
сцены в «Стачке» и будет позже использован в «Иване
Грозном»:
Мчащийся поезд. По крышам, у сцеплений, у тор¬
мозов мелькают ползущие силуэты красноармейцев.
Последний вагон отрывается от поезда и катится на¬
зад <... >
В купе все притворяются пьяными. Собков це¬
луется слюнявым, размягченным поцелуем с Беней
и Фроимом. Лилипуты, действительно пьяные, поры¬
ваются танцевать. Фроим поднимает их на вытянутых
руках и, выкидывая ноги в больших сапогах, отплясы¬
вает неведомый, сумрачный, старательный танец.
Второй вагон отрывается от состава и бежит об¬
ратно в ночь <...>
Низко опустив голову, не меняя выражения лица,
Беня играет на мандолине. Развалившись в кресле,
Собков, вдребезги якобы пьяный, хлопает в ладоши.
Фроим пляшет с лилипутами. Маленькая женщина об¬
вила короткими ручонками кирпичную шею Фроима
и целует его в губы.
Под столом течет струйка вылитой водки <... >
Пьяные лилипуты свалились. Они обнялись и за¬
снули <...>
Поезд остановился в поле <...> Вагон Бени уве¬
шан вооруженными красноармейцами — они на кры¬
ше, на подножках, у тормозов, у окон <... >
397

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Беня обводит взглядом красноармейцев, облепив¬
ших вагон, дула ружей, устремленные на него...
Беня и Фроим попали в западню, стали жертвами
своих вероломных союзников. Фроим пытается про¬
ломить пол и ускользнуть через дыру.
К нему подкрадывается Кочетков и стреляет в го¬
лову одноглазого биндюжника. Фроим повернул к Ко¬
четкову залитое кровью, притихшее, укоризненное
лицо <...>
Лилипуты, разбуженные выстрелом, вскочили. Ко¬
четков подносит палец к губам. «Т-с-с», делает он, под¬
ходит к Бене, берет его за руку.
— Жили — не ссорились... —
говорит Кочетков и поворачивает Беню вокруг сво¬
ей руки. В дверях вагона показались красноармейцы
с ружьями на изготовку.
Подбритый затылок Бени. На нем появляется пят¬
но, рваная рана, кровь, брызгающая во все стороны.
Затемнение
Так реализуется предсказанный Бене «ужасный
конец». Бритый затылок Короля с рваной дырой
и брызгающей кровью относится к шоковым кадрам,
которые занимают немалое место в арсенале Бабеля
и Эйзенштейна. Сцена напоминает ликвидацию Ва-
кулинчука в «Броненосце “Потемкин”». А два един¬
ственных интертитра, поданных в жанре частуш¬
ки-ритурнели: «Не серчай, Беня», «Жили — не ссо¬
рились», — контрапунктно подчеркивают зловещий
и подлый характер казни. Ставит ли целью этот же¬
стокий, «садистский» монтаж пощекотать нервы зри-
теля-мазохиста? Нет, у него другая задача. Для Бабеля,
как и для Эйзенштейна, конфликтный монтаж — ге¬
398

Поэтика, интерпретации, интертекст
нератор смыслов и звеньев фабулы. А подспудный
смысл фабулы «Карьеры Бени Крика» раскрывается
полностью в заключительных кадрах.
В кабинете председателя Одесского Исполкома.
Под мертвой пышной электрической люстрой горит
керосиновая лампа. Председатель, сонный человек
в папахе, в белой рубашке навыпуск и с обмотанной
шеей, наклонился над диаграммой «Кривая выработ¬
ки кожевенных фабрик за первую половину 1919 года».
Инженер из ВСНХ дает ему объяснения. Звонит те¬
лефон, председатель снимает трубку (курсив мой. —
М.К-Б.).
Это Собков. Он рапортует о выполненном зада¬
нии. Камера застает его в поле лежащим у костра
с телефонной трубкой в руках. Рядом на земле — два
трупа, Бени и Фроима Грача. Их босые ноги торчат из-
под рогожи (обувь, как можно понять, реквизировали
настоящие красноармейцы, «кудлатые, низкорослые,
босые мужики» — варвары новых времен). На другом
конце провода — партийный босс, зябкий и апатич¬
ный одесский градоначальник.
Председатель, выслушав донесение, положил труб¬
ку. Он поднимает на инженера сонные глаза.
— Продолжайте, товарищ...
Две головы — одна в спутанной папахе, другая
расчесанная — склоняются над диаграммой.
Этой фразой заканчивается киноповесть. И ее
компоненты, портрет и диаграмма, обретают особый
символический вес. Двойной портрет становится эхом,
точь-в-точь отражением другого портрета — «голов
Бени и Собкова, склонившихся друг к другу», который
399

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
завершает четвертую часть. Такая стилистическая ре¬
приза производит особый эффект, точнее сказать, ре¬
троэффект. Кадры-близнецы по закону Эйзенштейна
взаимодействуют во времени и сливаются в голове
кинозрителя. Конфликтный синтез этих кадров вме¬
сте с заключительным словом «диаграмма» поднима¬
ют фабулу на высоту исторической притчи, легенды.
Так, союз романтика-бунтовщика — одесского Ро¬
бина Гуда — с картезианским революционером пред¬
вещает переход России в эпоху террора и программи¬
рованных массовых убийств. В том и таится сущность
диаграммы, над которой склонились две головы: сон¬
ливый бюрократ из народа «в футляре» (с обмотанной
шеей и в растрепанной папахе) и аккуратный, ухо¬
женный спец — инженер. Вопросы жизни и смерти
решаются впредь на уровне хозяйственных, управлен¬
ческих задач.
Итак, «Лето <...> тысяча девятьсот девятнадца¬
тое» знаменует конец старой эры, которая началась
рождением в Вифлееме Царя иудеев и закончилась
смертью близ Одессы царя (точнее, короля) револю¬
ционных анархистов, бывших еврейских бандитов,
которые раньше грабили награбленное, а потом всту¬
пили в Красную армию.
Как можно понять, стратегия конфликтного мон¬
тажа позволила сценаристу на свой лад справиться
с партзаказом и выйти из поединка, как писал он Ка¬
шириной, «без морального урона».
'V Уг V'
Десяток лет спустя дуализм Собков — Беня Крик най¬
дет неожиданное продолжение в полемике вокруг
фильма «Бежин луг». Эйзенштейн (а значит, и его
сценарист) обвинялся в том, что отдал предпочтение
4оо

Поэтика, интерпретации, интертекст
«спонтанной революционности» в ущерб «револю¬
ционному сознанию». Фильм был запрещен, и в сво¬
ей покаянной статье «Ошибки “Бежина луга”» Эй¬
зенштейн обещал покончить навсегда «с остатками
“анархо-спонтанного” мироощущения и связанного
с ним творческого метода»23. Массированная атака на
режиссера обошла стороной его сценариста. Но если
Эйзенштейн «приносил извинения за то, что он Эй¬
зенштейн»24, то Бабелю за то, что он Бабель, вскоре
пришлось заплатить жизнью.
Авторизованный перевод с французского
Эмиля Когана
23	Эйзенштейн С. М. Ошибки «Бежина луга» (1937) // Эйзен¬
штейн СМ. Избранные статьи. М., 1956. С. 384.
24	Фраза принадлежит кинокритику, киноведу, историку кино
Нее Зоркой. См.: Зоркая Н. М. Эйзенштейн // Зоркая Н. М. Портре¬
ты. М., 1966. С. 107.

Амелия Глейзер (Сан-Диего)
ИСААК БАБЕЛЬ! НА ГРАНИЦЕ
ФАКТА И ВЫМЫСЛА
Исследователи давно отмечают в произведениях
Бабеля игру факта и вымысла. В статье «Юго-За¬
пад» (1933) Виктор Шкловский призывал читателей
в большей степени обращать внимание на художе¬
ственные, нежели на фактические, достоинства про¬
зы Бабеля и его одесских современников: «Это лите¬
ратура, а не только материал для мемуаров». Ребек¬
ка Стэнтон в недавно вышедшей книге об одесском
модернизме продемонстрировала, что писатели из
Одессы ловко манипулируют границами автобиогра¬
фического дискурса, разрушая логику социалистиче¬
ского реализма ради достижения своих целей1. Сво¬
бодное обращение Бабеля с жанром автобиографии
имеет географическую аналогию в регионе, который
был ему наиболее знаком, — на Украине. Во время
советско-польской войны и в те годы, когда Бабель
писал «Конармию», конфликты на границах между
еврейской чертой оседлости, исторической Речью
Посполитой, царской Малороссией и украинским
1	См.: Stanton, Rebecca Jane. Isaac Babel and the Self-Invention of
Odessan Modernism. Evanston, 2012. P. 41.
402

Поэтика, интерпретации, интертекст
гетманством2 особенно обострились. Картам можно
было верить не больше, чем путешествующим рас¬
сказчикам Бабеля, которые часто говорят о невоз¬
можных или несоответствующих реальности событи¬
ях, дезинформируют и обманывают своих собеседни¬
ков о географических границах и своей этнической
принадлежности. Чтобы понять отношение Бабеля
к документальному жанру, стоит внимательно изу¬
чить, как он искажал географические карты и грани¬
цы. В прозе Бабеля отразились столкновения различ¬
ных географических и политических интересов на
Украине в период зарождения Советского Союза. Это
особенно очевидно в его цикле «Конармия».
В одном из эпизодов «Конармии», в рассказе
«Солнце Италии», повествователь Лютов понимает,
что его сосед по комнате Сидоров сошел с ума, когда
среди его бумаг находит «изображение римского фо¬
рума и план города Рима». Фрагменты письма Сидо¬
рова к невесте показывают, что он, присоединившись
к Красной армии после сражения на стороне укра¬
инских анархистов под предводительством Махно,
кажется, не может принять Советскую Украину, сто¬
лицей которой с 1919 г. был Харьков, а не Киев (Киев
являлся столицей Украшськой Народной Республжи).
Сидоров полон скептицизма относительно «самодель¬
ных цекистов из самодельного Цека, made in Харьков,
в самодельной столице»3.
2	Й. Петровский-Штерн писал о штетле: «На протяжении полу¬
века, с 1790-х по 1840-е, штетл с политической точки зрения уже
не принадлежал Польше, но и не был полностью русским, и евреи
внутри него были предоставлены сами себе» СPetrovsky-Shtern, Yo-
hanan. The Golden Age Shtetl: A New History of Jewish Life in East
Europe. Princeton, 2014. P. 3).
3	Бабель И. Э. Сочинения. В 2 т. / Сост., подгот. текста А. Пирож¬
ковой, вступ. ст. Г. Белой, коммент. С. Поварцова. М., 1990. Т. 2.
С. 27. Далее произведения Бабеля цитируются по этому изданию
с указанием тома и страниц в тексте статьи.
403

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Сидоров в своих фантазиях покидает Украину
ради Италии. «Италия вошла в сердце как наважде¬
ние» (2, 28), — признается он в письме невесте. Его
«побег» в Италию — это метафорическое бегство от
проблем территориальной двойственности на раз¬
дираемой войной Украине. Бабель же использует эту
территориальную двойственность с художественной
целью. Лютов обнаруживает карту Сидорова с рим¬
скими руинами, озирая руины Новограда, города, ко¬
торый Бабель поместил на берег реки Збруч: «Внизу,
у обрыва, бесшумный Збруч катил стеклянную тем¬
ную волну» (2, 26). Город, с которым читатели уже зна¬
комы по предыдущим рассказам, на самом деле распо¬
ложен на берегу другой реки — Случь. Возможно ли,
что сам автор, как и Сидоров, в своем воображении
начал смещать карту украинско-польских границ?
Бабель впервые «перепутал» эти две реки в начале
конармейского цикла, объявив, что 6-я кавалерийская
дивизия входит в Новоград-Волынск, пересекая Збруч
(«Переход через Збруч»): «Начдив шесть донес о том,
что Новоград-Волынск взят сегодня на рассвете <... >
Почерневший Збруч шумит и закручивает пенистые
узлы своих порогов» (2, 6). В действительности Збруч
никак не связан с битвой за Новоград. Однако Збруч
имел большое символическое значение как граница4,
так как переход через него означал посягательство на
4	Согласно Ч. Руглу, Збруч являлся границей между Россией
и Австрией с 1772 г., и для современных комментаторов важен
этот факт, так как СССР вытеснил поляков на запад. См.: Rougle,
Charles. Introduction «Isaac Babel and His Odyssey of War and Rev¬
olution» // Red Cavalry: A Critical Companion / Ed. by Ch. Rougle.
Evanston, 1996. P. 1-68. Ругл цитирует статью И. Вардина, деклари¬
ровавшего, что «старые границы, начерченные царями и тирана¬
ми, более не были действительны». См. также: Sicker; Efraim. Jews
in Russian Literature After the October Revolution: Writers and Artists
between Hope and Apostasy // Cambridge Studies in Russian Litera¬
ture. Cambridge, UK; New York, 1995. P. 243.
404

Поэтика, интерпретации, интертекст
польскую территорию. Едва заметная подмена геогра¬
фических реалий позволяет Бабелю утверждать в на¬
чале цикла свое право на художественный вымысел,
поскольку это помогает в сжатой форме отразить на¬
ложения польской, русской, украинской и еврейской
географий в этом регионе5. Однако в конармейском
цикле автор, настаивая на расположении Новограда
на берегу реки Збруч и открывая окно в Древний Рим,
который рождает ассоциации с руинами Новограда,
как бы помещает Украину в вымышленное простран¬
ство — не только на территорию Польши, но и на тер¬
риторию Древнего Рима.
Перемещая границы, Бабель одновременно от¬
казывается от претензий на географическую и исто¬
рическую правду. Царская Россия, которую историк
Джон ЛеДонн назвал империей-крепостью, стреми¬
лась обозначить свои границы как подлинные и есте¬
ственные6. Схожим образом текст автобиографии, со¬
гласно классическому определению жанра Филиппа
Лежёна, должен читаться истинным и законным7. Но,
как хорошо знал Бабель, карты и автобиографическое
повествование — субъективные жанры. Как карты,
которые бывают особенно ненадежны на границах
империи, так ненадежны и автобиографии, когда они
удаляются от голых фактов и приближаются к грани¬
це, отделяющей правду от вымысла.
Для описания сложных географических мест, где
соседствуют представители европейских и неевро¬
5	Г. Мурав писала, что в «Конармии» нарратив принимает фор¬
му путешествия через место, которое увлекает и порождает героя
с его историей, полной путаницы и страстей из прошлого. См.:
Murav, Harriet Music from a Speeding Train: Jewish Literature in
Post-Revolution Russia. Stanford, 2011. P. 243.
6	Cm.: LeDonne, John. The Grand Strategy of the Russian Empire.
Oxford, 2004.
7	Cm.: Lejeune, Philippe. On Autobiography. Minneapolis, 1989.
405

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
пейских групп, исследовательница Мэри Луиз Пратт
ввела термин «контактная зона». Согласно Пратт, ев¬
ропейский путешественник ощущает свое превосход¬
ство, однако его эстетика и идеология, как правило,
противоречат существующим картам региона8. По¬
скольку Украина исторически находится между раз¬
личными этническими и политическими группами,
картографам особенно сложно разместить здесь гра¬
ницы империй с их претензиями в этом регионе. Сти¬
вен Сигел, применяя понятие «контактные зоны» по
отношению к картографии Украины, установил, что
проблемы «конфликтующих географий» всегда ока¬
зываются весьма непростыми и практически, и тео¬
ретически: «Необходимо избегать как строгого схе¬
матизма, так и противоположных ему слишком лич¬
ностных оценок»9. Эти географические «контактные
зоны» превратили Украину в идеальное место для ли¬
тературы, в которой понятие о «реальном» остается
относительным.
Границы черты оседлости менялись между 1791
и 1917 гг. несколько раз, а потому, например, еврей¬
ские культурные и лингвистические границы никог¬
да не были идеально отражены на картах «естествен¬
ных» границ царской империи. Эти границы делают
неоднозначными ответы на такие простые вопросы,
как «откуда вы?» или «кто вы?». Разные реальности
сталкиваются в этом регионе повсюду, и правда для
одних может быть ложью для других. Подобная дезо¬
риентирующая география создает идеальные условия
для дезориентирующей литературы. Бабель использу-
8	Pratt, Mary Louise. Imperial Eyes: Travel Writing and Transcultura-
tion. Routledge, 1992. P. 201.
9	Seegel, Steven. Beauplan’s Prism: Represented Contact Zones and
Nineteenth-Century Mapping Practices in Ukraine, in Rebounding
Identities: The Politics of Identity in Russia and Ukraine/Ed. by A. Blah-
Ruble and D. Arel. Baltimore, 2006. P. 177.
406

Поэтика, интерпретации, интертекст
ет эту нестабильную географию в цикле «Конармия»:
Лютов предстает в разных ипостасях в зависимости
от того, в каком месте он оказывается, и территория
различна в зависимости от того, кто ее представляет.
Герои Бабеля, как и автор, используют свою неясную
с географической точки зрения идентичность, чтобы
сбить с толку своих собеседников. Для рабби, спраши¬
вающего: «Откуда приехал еврей?», «Чем занимается
еврей?», «Чему учился еврей?», «Что ищет еврей?»
(«Рабби»; 2, 35-36), — Лютов изучает Библию и ищет
веселья; для поляков, чью Речь Посполиту он разру¬
шает, он «насильственный пришелец» («Костел в Но-
вограде»; 2, 9).
Мифы и ложные представления влияют на вос¬
приятие карт, и Бабель использует эти мифы. Со¬
гласно Эрику Прието, вымышленный образ имеет
особую власть над реальностью, он более чувствите¬
лен к тем качествам новых территориальных и гео¬
графических образований, которые сложно распоз¬
нать внутри устоявшихся поясняющих схем10. Бабель
использует существующие мифы и стереотипы об
украинской «контактной зоне» и таким образом по¬
вышает степень доверия к себе как знатоку этого ре¬
гиона. Герои бабелевской Украины соединяют в себе
западные и восточные стереотипы — олицетворяют
людей, живущих в условиях смешанного ландшафта.
Казак Прищепа носит «малиновую черкеску из тон¬
кого сукна» («Прищепа»; 2, 61). В «Кладбище в Кози¬
не» описаны «Ассирия и таинственное тление Восто¬
ка на поросших бурьяном ВОЛЫНСКИХ полях» (2, 6о).
В командире 2-й бригады Колесникове Лютов увидел
«властительное равнодушие татарского хана» («Ком¬
бриг 2»; 2, 48).
10 Prieto, Eric. Literature, Geography, and the Postmodern Poetics of
Place. New York, 2012. P. 2.
407

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Экзотические герои Бабеля на украинских терри¬
ториях могут восхищать его читателей, но они одно¬
временно одурачивают их. Свободно манипулируя
границами, Гершеле, традиционный еврейский шут,
использует невежество жены хозяина дома, воскли¬
цая: «Это я и есть шабос-нахаму!»11 — хотя шабос-на-
хаму, конечно, не человек, а праздник. Гершеле же,
обманув свою недалекую собеседницу, убеждает ее
отдать ему всю еду и вещи, припасенные к приходу
этого праздника.
Бабелевская манипуляция границами наиболее
типична для украинских территорий, но мы встреча¬
ем ее и в других случаях. Герой рассказа «Мой первый
гонорар» сплетает историю о пересечении границ, об
армянине по имени Степан Иванович, о своих «брон¬
зовых векселях» и последующей развратной жизни.
И читатели, подобно Вере, соблазненной рассказом
мальчика, одурманены пестрыми образами Тифли¬
са, где, как нам было рассказано, «тягучий крик ос¬
лов смешивался с ударами котельщиков <... > Турок
подливал нам чаю и на счетах отсчитывал баранки...»
(2, 252-253). Географические границы, отделяющие
Тифлис от мира, знакомого большинству русских чи¬
тателей Бабеля, помогают ему изобразить вымыш¬
ленный пейзаж, наполнив его фантастической сме¬
сью ослов и жестянщиков.
Вымышленная реальность Бабеля оказывается
абсолютно самодостаточной. Как и различные карты,
наслаивающиеся на географию Российской империи,
вымышленные миры Бабеля и его герои обладают сво¬
ей собственной картографией и внутренним содержа-
11	Об этом тексте и его соотношении с еврейским фольклором
см.: Senderovich, Sasha. The Hershele Maze: Isaak Babel and His
Ghost Reader // Arguing the Modem Jewish Canon: Essays on Litera¬
ture in Honor of Ruth Wisse / Ed. by J.D. Cammy et al. Cambridge,
Massachusetts, 2007. P. 233-254.
408

Поэтика, интерпретации, интертекст
нием. Р. Стэнтон связывает, например, историю деда
Шойла («История моей голубятни») о стрельбе графа
Годлевского с историей, в которой повествуется о ба¬
бушке главного героя («Детство. У бабушки»)12. По¬
добная неточная картография имеет некоторое сход¬
ство с приблизительными границами восточно-евро¬
пейской еврейской географии, которые никогда не
соответствовали государственным границам. Еврей
из города Чернигова (в настоящее время Украина)
имел бы украинских соседей, но считал бы этот город
литовским штетлом с культурной и лингвистической
точек зрения. Для жителей мультиэтнических погра¬
ничных зон империй всегда существует другая карта
с другими границами13.
Несоответствие и нестабильность украинских
границ помогают героям Бабеля манипулировать
и обманывать друг друга, а также помогают Бабелю
манипулировать и обманывать его русских читате¬
лей. Бабель, уроженец мультиэтнического многона¬
ционального города-порта Одессы, создает героев —
граждан мира, «чужаков», которые не могут быть
верны одному национальному государству. Эти герои
противоположны таким героям, как Сулак, украин¬
ский борец за свободу, погибший за обреченную на¬
циональную идею.
В начале своего творчества Бабель смело сочетал
искусство рассказчика и космополитизм. В очерке
«Одесса» (1916) он назвал Горького предтечей и пред¬
сказал приход нового «литературного Мессии» «из
солнечных степей, обтекаемых морем» (i, 65). Для
12	Stanton, R.J. Op. cit. Р. 66-67.
13	Хороший набор карт, иллюстрирующий восточно-европей¬
скую еврейскую географию и лингвистику, включая карту ев¬
рейских диалектов и культурных границ в Литве, см.: Katz, Dovid.
Litvish: An Atlas of Northeatern Yiddish. URL: http://dovidkatz.net/
WebAtlas/AtlasSamples.htm
409

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Бабеля многонациональная степь — это место, где
правда принадлежит искусству, а не политике. Моло¬
дой Бабель рисковал своей карьерой, когда называл
могущественного Горького своим предтечей, но, как
Гершеле или герой рассказа «Мой первый гонорар»,
он знал свою аудиторию. Горький действительно меч¬
тал о том, что расцвет литературы начнется с окраин.
Издатель «Знания» сам писал о погромах на рубеже
веков и пытался найти еврейского писателя, который
сможет из первых уст рассказать о погромах, случив¬
шихся в начале XX в.14
Повествуя о хаосе на Украине, Бабель выступает
в роли доброго космополита, но он также оказывает¬
ся traduttore-traditore, как говорят итальянцы, не за¬
служивающим доверия переводчиком. Особенно это
проявляется в его рассказе «Дорога» (1932). Рассказ¬
чик путешествует, как мы предполагаем, из Одессы,
где «дома мать собрала [ему] белья и сухарей» (2, 201),
через Киев в Петроград, где он обретает друзей и за¬
нятие в отделении Петроградского ЧК. По ходу дела
он сталкивается с антисемитами и антиболыпевика-
ми-националистами, враждебно настроенными к ин¬
тернациональному началу революции.
Железнодорожная станция наполнена дезертира¬
ми, контрабандистами, цыганами; «старухи галичан-
14	Горький М. Погром // Помощь евреям, пострадавшим от
неурожая: Лит.-худож. сб. СПб., 1901. Горький, как известно, был
недоволен тем, что в пьесе «Мария» Бабель отошел от своего
раннего стиля. Как отметил Г. Фрейдин в статье о пьесе «Мария»,
вместо того чтобы попытаться понять истоки темной атмосферы
пьесы, Горький подталкивает своего старого протеже оживить
свою более раннюю, как ее называет Горький, «романтическую»
позицию, имея в виду, без сомнения, «Одесские рассказы» и «Ко¬
нармию». См.: Freidin, Gregory. Two Babels — Two Aphrodites: Au¬
tobiography in Maria and Babel’s Petersburg Myth // The Enigma of
Isaac Babel: Biography, History, Context / Ed. by G. Freidin. Stanford,
2009. P. 46.
410

Поэтика, интерпретации, интертекст
ки мочились на перрон стоя» (2, 201). Люди из толпы
буквально стекаются на дорогу. Этнически трагично
обозначенные персонажи продолжают «истекать» на
дорогу на протяжении всей истории. Еврею-учителю
стреляют в лицо, а его молодую жену кормят его гени¬
талиями. Рассказчик (тоже еврей и большевик) чудом
убегает с Украины живым и невредимым. Сохранив
свои гениталии, он теряет четыре золотые десятируб¬
левые монеты, которые мать спрятала в его нижнем
белье, свое пальто и обувь. Поскольку доктора, кото¬
рый сумел бы ампутировать его обмороженные ноги,
не нашлось, ноги его зажили, и он «двинулся дальше
по нищему пути на Жлобин, Оршу, Витебск» (2, 203).
История может показаться хроникой: бегство из
охваченной хаосом Украины в цивилизованный Пе¬
троград. Как заметил Г. Фрейдин, странствующий рас¬
сказчик на самом деле направляется в Петроград с це¬
лью его покорить как писатель, и слова рассказчика
не стоит воспринимать как автобиографические15. Он
поступает работать в иностранный отдел ЧК, которого
не существовало в 1917-1918 гг., и его суждение в кон¬
це фрагмента о том, что его новое занятие направит
его на путь «мысли и веселья», находится в противо¬
речии с бабелевскими письмами, которые полны, как
пишет Фрейдин, жалоб и стенаний16.
История оказывается на грани между образцо¬
вой социалистической автобиографией и вымыслом.
Множество персонажей, встречающихся по пути, —
от украинских женщин, мочащихся на платформе, до
пассажа об императрице Марии Федоровне, склады¬
ваются в противоречивую фантастическую карту тер¬
ритории, по которой следует рассказчик. Даже Иегу¬
да Галеви, средневековый еврейский поэт, с которым
15	Freidin, G. Op. cit. Р. 29.
16	Ibidem. Р. 33-
4П

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
рассказчик сравнивает себя, является жертвой погра¬
ничных тяжб: он затоптан арабскими всадниками —
доказательство, что Иерусалим его поэзии неприми¬
рим с Иерусалимом его реальности. В конце рассказа
«Дорога» читаем: «Меня сделали переводчиком при
иностранном отделе» (2, 206). Фрейдин напоминает,
что до конца 1920 г. никакого иностранного отдела
в ЧК не существовало17. Таким образом, бабелевский
рассказчик становится переводчиком «показаний,
данных дипломатами, поджигателями и шпионами»
(2, 206), т. е. лживых (хотя и интересных) историй. На
самом деле, работая в ЧК, как теперь ясно, герой-по¬
вествователь, скорее всего, переводил бы рассказы не
преступников, а людей, обвиненных в поджигатель¬
стве и шпионаже. Т.е. лживые истории не обязатель¬
но сочинены «шпионами» — чаще всего они сфабри¬
кованы самим государством. Рассказ, таким образом,
становится совершенно абсурдным. Здесь все рас¬
сказчики (бабелевский рассказчик, гипотетические
шпионы и правительство) лгут.
По пути в Петроград рассказчик встречает фельд¬
шера, не умеющего делать ампутацию, и это спасает
его ноги. Тот, однако, находит у рассказчика заболева¬
ние более серьезное, чем обморожение. Он убежден
в том, что главный герой полностью оторвался от сво¬
их корней. Вопрос фельдшера к рассказчику: «Куда?
Куда вас носит... Зачем она едет, ваша нация?.. За¬
чем мутит, турбуется...» (2, 202-203) — неожиданно
отсылает нас к гоголевскому вопросу: «Русь, куда ж
несешься ты?» Фельдшер говорит рассказчику: «Фри¬
дрих Энгельс <... > учит вашего брата, что нации не
должны существовать, а мы обратно говорим, — на¬
ция обязана существовать...» (2, 202-203). Фельдшер,
17	Freidin, G. Op. cit. Р. 32.
412

Поэтика, интерпретации, интертекст
смутно намекая на спорные взгляды Энгельса о ма¬
лых народах18, точно диагностирует опасность, кото¬
рая заключена в многочисленных пересечениях гра¬
ниц рассказчиком.
В рассказах Бабеля украинские евреи — истори¬
ческие посредники между господами, крестьянами,
казаками и русскими — оказываются образцовыми
сторонниками большевиков. Торжество интернаци¬
онального идеализма в годы революции позволяет
этим героям радоваться достижениям ранее враж¬
дебной по отношению к ним империи. Вместе со
своим товарищем Калугиным рассказчик «Дороги»
с удовольствием курит царские сигары, а его назна¬
чение переводчиком в ЧК помогает ему обрести дру¬
зей, веселье и новые сапоги. Но по-прежнему оста¬
ется опасение, что веселье может скоро закончиться.
Более того, это веселье началось «тринадцать лет
назад», а несчастливое число не может сулить ниче¬
го хорошего. Рассказчик, чудом избежавший смерти,
напоминает тех «резервных жуликов, числящихся
польскими переводчиками», которых Бабель упо¬
минает в «Конармии» и которые, как и сам Бабель,
служат в газете «Красный кавалерист» (2, 77). Мог
ли Бабель предположить, что счастливое время его
рассказчика-чекиста истекло? Тот факт, что перевод¬
чик уважает разные взгляды на географию зарожда¬
ющегося Советского Союза, таит опасность для него
самого. Так, мужик из «Замостья» жалуется Лютову:
«—Жид всякому виноват <...> и нашему и ваше¬
му» (2, ш). Рассказчик «Дороги» как переводчик на
приграничных территориях слишком симпатизирует
всем сторонам.
18	В статье «Борьба мадьяр» (1849) Энгельс писал: «В ближай¬
шей мировой войне с лица земли исчезнут не только реакцион¬
ные классы и династии, но и целые реакционные народы».
413

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Бабель датирует работу над «Дорогой» 1920-
1930 гг. (опубликована в 1932 г.19). В течение этого
времени Буденный публично выступил против «Ко¬
нармии», обвинив Бабеля в том, что он «от приро¬
ды мелкотравчатый и идеологически чуждый нам»,
а также полон «садизма и дегенерации»20. В 1930 г.
польский писатель Бруно Ясенский в своей фиктив¬
ной статье «Наши на Ривьере» осудил Бабеля за не¬
лояльность21. К 1930-м гг. Бабель стал свидетелем
того, как в Советском Союзе менялись роли этниче¬
ской принадлежности и литературы. В начале пи¬
сательской карьеры Бабеля его неточная и спорная
картография способствовала рождению интернаци¬
ональной литературы, которую Горький считал пре¬
красно подходящей для воображаемой им советской
эры, литературы «солнечных степей». Космополиты
Бабеля, от пана Аполека до Любки Казак и Карла-Ян-
келя, объединяют людей, заставляя их отказываться
от мысли о своей национальной идентичности. Они
жулики (rogues), если использовать термин Р. Стэн¬
тон и Дж. Тэнни по отношению к одесской культуре,
стремящиеся сломать национальные правила. Они
воплощают новый советский идеал, т.е. интернаци¬
онализм. Однако, согласившись с тем, что странные
персонажи Бабеля хотя бы частично воплощают иде¬
ал интернационализма советской литературы после
1917-го и в 1920-х гг., мы можем увидеть, что в 1930-е
19	30 дней. 1932. № 2.
20	Буденный С. Бабизм Бабеля из «Красной нови» // Октябрь.
1924. № з.
21	См.: Литературная газета. 1930. ю июля. О последствиях,
которые могла иметь статья Ясенского, Г. Фрейдин пишет: «Ба¬
бель должен был либо доказать свою лояльность, что в тогдаш¬
ней атмосфере было делом нелегким, либо — сойти со сцены»
(Фрейдин Г. Вопрос возвращения II: «Великий перелом» и Запад
в биографии И. Э. Бабеля 1930-х годов // Stanford Slavic Studies.
Stanford, 1992. Vol. 4. Part II. P. 194).
414

Поэтика, интерпретации, интертекст
было уже меньше пространства для игры с граница¬
ми правды и реализма, уже не было места для неопре¬
деленных национальностей и приблизительных карт.
Рассказчик-чекист, бывший космополит, использует
свой переводческий дар для поддержки новой импе¬
рии-крепости. Как прокомментировал Юрий Слез-
кин, «великое отступление» 1930-х гг. было местью
в буквальном смысле слова — триумфом подлинной
коренизации (от слова «коренной» в значении «ра¬
дикальный»). Сила притяжения прикрепила здания
к фундаменту, крестьян — к земле, рабочих — к фа¬
брикам, а советских людей — к СССР22.
Триумф русификации над интернационализмом
пришелся примерно на то же время, что и внедре¬
ние в 1934 г. в литературу метода социалистического
реализма. Тогда же наблюдается возврат к реализму
и к империи-крепости. Новые исследования прозы Ба¬
беля поддерживают эту гипотезу: Р. Стэнтон отмечает,
что жанровые эксперименты одесских модернистов
были популярны в период НЭПа, но исчезли после
первой пятилетки; Г. Фрейдин утверждает, что Бабель
закрывает тему необычных русских типов в духе горь¬
ковских челкашей после своего рассказа «Иван-да-Ма-
рья» (1932)23•
Бабелевские рассказчики, пересекавшие границы,
надеялись, что приход новой власти на место Россий¬
22	Slezkine, Yuri. The USSR as a Communal Apartment, or How a So¬
cialist State Promoted Ethnic Particularism // Slavic Review. 1994. Vol. 53-
№ 2. P. 414-452; СлезкинЮ. СССР как коммунальная квартира, или
Каким образом социалистическое государство поощряло этниче¬
скую обособленность / Пер. с англ. Ю. Слезкина // Американская
русистика. Вехи историографии последних лет. Советский период:
Антология. Сост. М. Дэвидом-Фоксом. Самара, 2001. С. i45—i4h«
23	Согласно Г. Фрейдину, приведя к закату своего героя, еврей¬
ского бандита Беню Крика, Бабель опустил занавес над эксцен¬
трическими неудачниками Горького. См.: Freidin, G. Two Babels —
Two Aphrodites... P. 33-
415

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ской империи даст дорогу новому режиму и новой
форме интернационализма. Однако если этот жанр
мог быть подспорьем для разрушения границ импе¬
рии во время большевистской революции, то он стал
противопоказан эпохе Советского Союза с его четко
очерченной и запертой на замок границей.
Авторизованный перевод с английского
Анны Урюпиной

Ill
ПИСАТЕЛЬ И ВРЕМЯ

Григорий Фрейдин (Стэнфорд)
СИДЕЛИ ДВА НИЩИХ,
ИЛИ КАК ДЕЛАЛАСЬ РУССКАЯ
ЕВРЕЙСКАЯ литература:
БАБЕЛЬ И МАНДЕЛЬШТАМ
Памяти незабвенного друга
Вити Живова
Есть старый анекдот. Сидят два нищих. Один, просто¬
волосый, крестится и бубнит: «Подайте Христа ради».
Другой в шапке: «Подайте бедному еврею». У перво¬
го — горка медяков. У второго — две копейки. Подхо¬
дит к еврею сердобольная старушка: «Вот тебе, старик,
гривенник, — и наставляет: — Да ты уж не говори, что
ты еврей, а то с голоду помрешь». Отошла старушка.
Еврей поворачивается к православному: «Эй, Хаим,
это она нас учит, как милостыню просить!»
Вот и я: полжизни занимаюсь русской литерату¬
рой и всегда думал, что Бабель и Мандельштам никак
друг с другом не связаны. Один — дитя имперского
Петербурга, другой — провинциальной Одессы. Разве
что знали друг друга, но особой дружбы не было. Од¬
нако не так давно я начал подозревать, что здесь име¬
ет место розыгрыш. Так и оказалось. Раскрою карты.
После революции оба — и Бабель, и Мандель¬
штам — были заняты созданием исторически бес¬
прецедентной фигуры русского еврейского автора
с большой буквы, а следовательно, и его социального
коррелята — полноценного русского еврейского граж¬
данина с его обязанностями и привилегиями, по край-
419

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ней мере в культурной сфере, с характерными для нее
наплывами в политику. В этом плане они следовали
своим великим современникам, «авторам с биогра¬
фией»1, таким как Максим Горький и Александр Блок,
и отличались от своих старших писавших по-русски со¬
племенников, поскольку сумели переместиться с обо¬
чины русской культуры в ее сердцевину — стали «на¬
родными писателями». Об этом в конце 1936 г. писал
Мандельштам:
Не у меня, не у тебя — у них
Вся сила окончаний родовых <... >
Нет имени у них. Войди в их хрящ —
И будешь ты наследником их княжеств.
И для людей, для их сердец живых,
Блуждая в их извилинах, развивах,
Изобразишь и наслажденья их,
И то, что мучит их, — в приливах и отливах2.
И они вошли.
А войдя, и это главное, — не перестали быть сами¬
ми собой, т. е., в отличие от раннего своего творчества,
«не мучали себя по чужому подобью» (опять Мандель¬
штам, «С миром державным...»). Вместо этого оба
рифмовали личный миф своего настоящего с древней
1	«Автор с биографией» — термин, введенный в научный обо¬
рот Борисом Томашевским. См.: Томашевский Б. Литература и био¬
графия // Книга и революция. 1923. № 4. О том, как Бабель кон¬
струировал свою биографию, см.: Freidin, Gregory. Introduction //
Issak Babel’s Selected Writings / Transl. by P. Konstantin, Selected and
Ed. by G. Freidin. New York; London, 2010. P. IX-XV.
2	Здесь и далее стихотворения Мандельштама цит. по: Ман¬
дельштам О. Э. Поли. собр. стихотворений / Под ред. М. Гаспаро¬
ва и А. Меца. СПб., 1995.
420

Писатель и время
историей, с той особой эпохой, когда культура Древне¬
го Израиля вошла в глубокий контакт с культурой эл¬
линизма, в результате чего возникли две религиозные
культурные традиции — иудаизм рассеяния и христи¬
анство.
Чтобы создать этот новый тип русского «автора
с биографией» еврея, им пришлось нарушить два са¬
мых заклятых запрета. А чтобы эти запреты преодо¬
леть, ушло столько сил — столько железных башма¬
ков пришлось им износить, — что сам сюжет преодо¬
ления стал в их творчестве ключевым.
Что это были за заклятые запреты, догадаться легко.
С точки зрения еврейского мира их успех в рус¬
ской литературе расценивался как ассимиляция, как
уход из еврейства, а то и похуже: ведь ни Бабель, ни
Мандельштам, в отличие от многих их современни-
ков-евреев, не писали ни на идише, ни на иврите. Ба¬
белю современники, как известно, нередко адресова¬
ли обвинения в антисемитизме, над чем он подсмеи¬
вался в своих письмах родным (и гневался в письмах
Т.В. Кашириной и А. Г. Слоним)3. Даже Горький, как
3	См., напр., письмо Бабеля А. Г. Слоним из Марселя от 23 октя¬
бря 1927 г., где он жалуется, что Главрепертком против пятой сцены
(в синагоге) и настаивает, чтобы Бабель исключил из пьесы слово
«жид». См.: Бабель И. Э. Собр. соч. В 4 т. / Сост., примеч. И. Сухих.
М., 2006. T. 4. С. 170. Этот скандал с «Закатом» был вынесен Буха¬
риным на заседание Политбюро. Бухарин: «Мне говорили, что сре¬
ди писателей разгорается большой совершенно исключительный
скандал. Репертком запретил (вернее, вычеркнул целую сцену)
пьесу Бабеля “Закат”, в местах, где на улице говорят “жид”, вычер¬
кнул и заменил “евреем” (что лишено всякого смысла), с другой
стороны, вычеркнул сцену в синагоге и т.д. Сама по себе пьеса, го¬
ворят, приличная. Но в связи со всем этим назревает возмущение
и т.д.». Молотов: «Надо проверить дело с пьесой Бабеля». Сталин
резюмировал: «Бухарин выражается очень мягко. В реперткоме
сидят безусловно ограниченные люди. Нужно его освежить» (цит.
по: Максименков Л. Очерки номенклатурной истории советской
литературы (1932-1946) // Вопросы литературы. 2003. № 5).
421

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
мы знаем, опасался, что еврей Дымшиц, персонаж
отчасти автобиографичный, из пьесы «Мария» будет
любезен антисемитам4. У Мандельштама, с такими
эмблематичными для его раннего творчества сти¬
хотворениями, как «Notre Dame» и «Айа-София», не
говоря уже о его докладе «Скрябин и христианство»
(1915), с его ницшеанским проклятием в сторону евре¬
ев и мира, отношение к собственному еврейству было
глубоко двойственным5, и об этом речь пойдет ниже.
Что же касается русского православного мира, то
в нем Мандельштам и Бабель нарушили, вернее, пере¬
шагнули отчасти подразумеваемое, отчасти гласное
табу на еврейство в большой русской литературе. Это
неудивительно в эпоху модернизации, когда маятник
самоопределения раскачивается между универсаль¬
ным, «звучащим гордо» Человеком и отдельной лич¬
ностью в ее языковой, этнической или религиозной
4	«В пьесе Вашей особенно не нравится мне Дымшиц, напоми¬
нающий Гржебина. Вы поставили его в позицию слишком при¬
ятную для юдофобов» («Горький — Бабель» / Публ. С. Доморац-
кой // Литературное наследство. Т. 70: Горький и советские
писатели. Неизданная переписка. М., 1963. С. 44). Подробнее см.:
Freidin, G. Two Babels — Two Aphrodites: Autobiography in Maria and
Babel’s Petersburg Myth // The Enigma of Isaak Babel: Biography, His¬
tory, Context / Ed. by G. Freidin. Stanford, 2009. P. 44-46.
5	В ранние годы Мандельштам испытал соблазн католичества,
а во время войны, по свидетельству в дневнике С.П. Каблукова,
был близок к православию. Крестился же он (очевидно, в целях
избежать процентной нормы при поступлении в Санкт-Петер¬
бургский университет) в лютеранской Финляндии, но не в люте¬
ранской церкви, а в церкви христиан-методистов (одна из ветвей
кальвинизма). А в период увлечения православием был сторон¬
ником очищения христианства от иудаизма, о чем красноречиво
свидетельствует набросок его доклада «Скрябин и христианство»
в Религиозно-философском обществе, навеянный отчасти иде¬
ями Ницше, по-своему понятыми профессором Петербургского
университета и другом Вячеслава Иванова Фаддеем Зелинским.
См. об этом мою критическую биографию О. Мандельштама: Frei¬
din, G. A Coat of Many Colors: Osip Mandelstam and His Mythologies
of Self-Presentation. Berkeley; London, 1987, 2010. P. 29-30.
422

Писатель и время
самобытности. А русская литература, по крайней мере
с середины XIX в., как бы служила, по многозначи¬
тельному определению Белинского, «энциклопедией
русской жизни» — просветительским микрокосмом,
аналогом ее культуры. Таким образом, постепенно —
вспомним хотя бы «Войну и мир» Л. Толстого или
«Пушкинскую речь» Достоевского — русская литера¬
тура выросла из придворной и салонной беллетристи¬
ки просвещенного дворянства в составляющую рус¬
ской идентичности образованных элит.
Разговор о запретах может показаться странным:
ведь евреи были заметны в интеллектуальной сфере
и в начале XX в., а уж после революции по целому ряду
причин, как показал Юрий Слезкин, они стали еще
сильнее выделяться на культурном и политическом
горизонте6. Однако в детстве и юности, когда форми¬
ровалось сознание и самоопределение Мандельшта¬
ма и Бабеля, радужные тона наслаивались на весьма
мрачный колорит «глухой» эпохи — ужесточившиеся
гражданские ограничения и гонения на евреев, харак¬
терные для двух последних царствований Российской
империи. И все же век пара и электричества принуж¬
дал к модернизации, а это открывало, при всей косно¬
сти политических институтов российского самодер¬
жавия, много новых возможностей в сфере экономи¬
ческой и общественной. И в этой сфере худо-бедно
прогресс был налицо, чем и воспользовались доста¬
точно преуспевшие семьи Мандельштама и Бабеля.
Одновременно росло и формировалось национальное
самосознание подданных Российской империи с ха¬
рактерным для старого режима противоречием между
рациональным понятием гражданства (субъект прав
и обязанностей) и не менее современным русским
6	См.: Слезкин Ю. Л. Эра Меркурия: Евреи в современном мире /
Пер. с англ. С. Ильина. М., 2005.
423

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
почвенничеством, основанном на мифе крови и поч¬
вы и перекликающемся с немецким (.Blut und Boden).
Последнее положение хорошо иллюстрирует фор¬
мулировка К. И. Чуковского из известной полемики
о евреях в русской литературе 1908 г.7 Мандельштаму
тогда было семнадцать лет, Бабелю — четырнадцать.
У меня нет документального подтверждения, когда
и как эта полемика напрямую их затронула. Но можно
не сомневаться: в той или иной форме она до них до¬
шла, ибо обращена была именно к таким мечтателям,
какими были юные Мандельштам и Бабель8. Чуков¬
ский писал:
Вы думаете, что достаточно выбросить из своего про¬
шлого две тысячи лет, забыть талес, и тору, и микву,
и шолом-алейхем, и выучить наизусть:
Птичка Божия не знает, —
чтобы сделаться Достоевским или Тютчевым? Нет,
чтобы только понять Достоевского, вам (т. е. евреям,
пишущим по-русски. —Г. Ф.) нужно вернуться назад
по крайней мере на десять веков — ни годом мень¬
ше! — и поселиться по горло в снегу, средь сосновых
лесов, и творить с дикими «гоями» их язык, их бедную
эстетику, их религию, ходить с ними в деревянные
церкви и есть кислый хлеб — и только тогда прийти
на Невский проспект и понять хоть крошечку изо все¬
го, что здесь делается. Я утверждаю, что еврей не спо¬
собен понять Достоевского...9 (курсив мой. —Г. Ф.).
7	Иванова Е. В. Чуковский и Жаботинский: История взаимоотно¬
шений в текстах и комментариях. М.; Иерусалим, 2005. С. 112 и др.
8	«Статья “Евреи и русская литература” была рекордной по ко¬
личеству откликов, два из которых принадлежали Жаботинско-
му» (там же).
Чуковский К. И. Собр. соч. В 15 т. Т. 7. М., 2003. С. 317. Очевид¬
ная путаница в притяжательных местоимениях выдает «кризис
идентичности» самого автора — выдумавшего себя как Корнея
424

Писатель и время
Сегодня вряд ли можно себе представить русскую
литературу XX в. без Бабеля и Мандельштама (да и
XIX в., который русские прозаики и поэты из евреев
своеобразно озвучили — например, манделыдтамов-
ские «Петербургские строфы» («Чудак Евгений <... >
/ Бензин вдыхает и судьбу клянет!») или «Дайте Тют¬
чеву стрекозу — / Догадайтесь, почему» или пастер-
наковское «Памяти Демона»). Но если верить Чуков¬
скому — а его установка, при всем преувеличении, не
лишена резона, — то либо репутация Бабеля и Ман¬
дельштама как при жизни, так и сейчас дутая, либо
следует приравнять опыт революции и гражданской
войны — в рамках теории Чуковского — к тысячеле¬
тию русской истории. Иными словами, как за вред¬
ность производства в промышленности или в армии
за участие в боевых действиях пенсию или чины
дают раньше положенного срока, так оказывается,
что и прохождение через все перипетии революции
и гражданской войны (не говоря о Большом терро¬
ре) засчиталось нашим авторам, ну, скажем, год — за
двести с хвостиком. Мандельштам понимал такой пе¬
ресчет, когда писал, что, хоть и «преувеличение счи¬
тать каждый год нынешней истории за век, но нечто
вроде геометрической прогрессии, правильного и за¬
кономерного ускорения, замечается в бурной реали¬
зации накопленных и растущих потенций историче¬
ской силы, энергии»10. «Реализация» действительно
Ивановича Чуковского. Впервые материал о его еврейском про¬
исхождении по отцу опубликовал В. Ф. Шубин. См.: Шубин В. Ф.
«...Одним дыханьем с Ленинградом». Л., 1989- С. 250. Подробнее
см.: Иванова Е. В. Указ. соч. Сюжетом о связи студента, выходца
из богатой еврейской семьи, с горничной воспользовался в своем
романе «Пятеро» друг Чуковского В. Жаботинский.
10	Мандельштам О. Э. О природе слова (1922) // Собр. соч. В 2 т. /
Сост. С. Аверинцева и П. Нерлера. Т. 2. М., 1990- Здесь и далее про¬
заические произведения Мандельштама цитируются по этому из¬
данию.
425

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
была бурной, и оба автора испытали это на себе спол¬
на — прошли, невольно напрашивается анахронизм,
перековку в горниле революции и гражданской вой¬
ны, были «жизнью полны в высшей мере» («Еще мы
жизнью полны в высшей мере...», 1935).
Мандельштам попал в ОСВАГ в Крыму — инци¬
дент, который едва не кончился такой вот «высшей
мерой»11, аналогичный эпизод ждал его в Батуме,
куда он бежал после Крыма. Пришлось ему пережить
и красный террор, и жуткие погромы в Киеве, кото¬
рые прокатились по городу после занятия его Дени¬
киным в августе 1919 г. Об этом дает представление
его стихотворение 1936 г., навеянное воспоминанием
о восковом лице Любови Козинцевой, отчаявшейся
найти мужа, Илью Оренбурга, который не вернулся
домой после комендантского часа...12
Как по улицам Киева-Вия
Ищет мужа не знаю чья жинка,
И на щеки ее восковые
Ни одна не скатилась слезинка.
Не гадают цыганочки кралям,
Не играют в Купеческом скрипки,
На Крещатике лошади пали,
Пахнут смертью господские Липки.
11	Любопытно, что сам Мандельштам не упомянул о своем за¬
ключении в автобиографической «Феодосии». О бедствиях и тю¬
ремных похождениях Мандельштама 1920 г. см.: ЛекмановО.А.
Осип Мандельштам. М., 2004. С. 80-84.
12	Со слов Н.Я. Мандельштам. См.: Brown, Clarence. Mandelstam.
Cambridge, UK, 1973. P. 77. См. также воспоминания O.H. Арбени-
ной-Гильденбрандт: «[Мандельштам] рассказывал, как они прята¬
лись (от зеленых?) в Киеве» (Арбенина-Гилъденбрандт О. О Ман¬
дельштаме // Тыняновский сборник: Шестые-седьмые-восьмые
Тыняновские чтения. М., 1998. С. 549~55о).
426

Писатель и время
Уходили с последним трамваем
Прямо за город красноармейцы,
И шинель прокричала сырая:
«Мы вернемся еще — разумейте...»
Жизнь Бабеля во время революции и граждан¬
ской войны, застающая его то в Питере, то в Киеве, то
в Одессе, тоже была непростая, особенно если судить
по жуткому «автобиографическому» рассказу «Доро¬
га». Мажорная кода о выданных герою сапогах, пайке
и дружбе с веселыми ребятами из ЧК лишь сгущает
ужас — зверства в поезде, висящая на волоске жизнь
героя-пришельца, а в конце параллель с судьбой дат¬
ской девочки-принцессы, ныне вдовствующей импе¬
ратрицы, чья родильная кровь «пролилась в неумо¬
лимую мстительную гранитную землю». Таких слов о
расстрелянной царской семье не сказал никто. Повто¬
рение же «факта» службы в ЧК, о котором он опове¬
щал мир еще в «Автобиографии», достоверности ему
не прибавило13, зато послужило хорошим прикрыти¬
ем его реального сотрудничества с Горьким в анти-
ленинской «Новой жизни», когда он, петроградский
корреспондент, «совал нос» и в переполненный морг
(«Битые»), и в «Скорую помощь», и в кровавые раз¬
борки блюстителей революционной законности («Ве¬
чер»). Мало известно о жизни Бабеля между Петро¬
градом 1918 г. и его женитьбой на киевлянке Евгении
Гронфайн в Одессе в августе 1919-го, когда город был
занят армией Деникина14. «Дорога», в которой отра-
13	См.: Ковский В. Судьба текстов в контексте судьбы // Вопросы
литературы. 1995. № I. Начальник управления регистрации и ар¬
хивных фондов ФСБ России В. С. Христофоров заявил публично
на конференции, посвященной Бабелю, в Москве 25 июня 2014 г.,
что после многочисленных проверок установлено: И. Э. Бабель ни
в каких списках сотрудников ЧК, ГПУ, НКВД не числится. См. так¬
же: Freidin, G. Two Babels — Two Aphrodites... P. 25-26.
14	He представляется вероятным утверждение Бабеля, что
осенью 1919 г., после женитьбы на Е. Б. Гронфайн в августе, он
427

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
зился личный опыт автора, помогает заполнить этот
пробел, несмотря на всю художественность самого
свидетельства. Нельзя, однако, отрицать реальности
конармейского опыта Бабеля. Те месяцы, которые
он провел в Первой Конной армии в 1920 г., были
решающими как в его жизни, так и в его творчестве.
А в Конармии, как известно со слов В. Шкловского,
Бабеля разве что только «не убили, хотя и били очень
долго»15. Этот опыт и в результате его завоеванное
кровью, «снегами и кислым хлебом» гражданство —
назовем ли его русским, или советским, или, вернее
всего, русским-советским — навсегда определили
труды и дни как Бабеля, так и его петербуржского со¬
брата Мандельштама.
Известна «присяга» Мандельштама в стихотворе¬
нии «I января 1924». Присяга эта воображаемым идеа¬
лам русского освободительного движения, восходящая,
очевидно, к клятве Герцена и Огарева на Воробьевых
горах, пронизана вновь вернувшимся, а возможно, не¬
преходящим леонтьевским морозом российской госу¬
дарственности:
Ужели я предам позорному злословью —
Вновь пахнет яблоком мороз —
отправился воевать в «Северной армии против Юденича» («Ав¬
тобиография»). «Северной армией», которую упоминает Бабель,
именовалась как раз армия Юденича (точнее, «Северный корпус»),
против которой были брошены 7-я и 15-я армии Западного фронта
РККА. Вряд ли участник обороны Петрограда мог бы так огово¬
риться. Впоследствии, как вспоминала А. Н. Пирожкова, Бабель
сетовал^ что согласился на публикацию автобиографии. Вл. Лидин,
который заказал ее Бабелю в 1924 г., вспоминал о письме Бабеля,
где были слова о том, что «первый раз согрешил автобиографией
и больше этого никогда не повторит» // Архив А. Н. Пирожковой.
Цит. по: Бабель И. Э. Сочинения. В 2 т. М., 1990. / Сост., подгот. тек¬
ста А. Пирожковой, вступ. ст. Г. Белой, коммент. С. Поварцова. Т. I.
С. 441.
15	Шкловский В. И. Бабель. Критический романс // Леф. 1924
№2(6).
428

Писатель и время
Присягу чудную четвертому сословью
И клятвы крупные до слез?
Мандельштам повторил эту клятву, но уже на об¬
мирщенном «языке трамвайных перебранок» («Еще
далёко мне до патриарха...»), в 1931г., в стихотворе¬
нии «Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето...»:
Чур, не просить, не жаловаться!
Цыц!
Не хныкать —
для того ли разночинцы
Рассохлые топтали сапоги, чтоб я теперь их предал?
Мы умрем как пехотинцы,
Но не прославим ни хищи, ни поденщины, ни лжи.
Ну а Бабель, точнее, его alter ego, рассказчик в «До¬
роге», дошел, по следам легендарного еврейского по¬
эта Иегуды Галеви, до Невского проспекта — вожде¬
ленного литературного Иерусалима, — не забыв «ни
талес <... > ни шолом-алейхем», ни своей двухтысяче¬
летней истории еврейского народа:
—	Жид или русский?
—	Русский, — роясь во мне, пробормотал мужик, —
хучь в раббины отдавай...
Он приблизил ко мне мятое озабоченное лицо, —
отодрал от кальсон четыре золотых десятирублевки,
зашитых матерью на дорогу, снял с меня сапоги и паль¬
то, потом, повернув спиной, стукнул ребром ладони по
затылку и сказал по-еврейски:
—	Анклойф, Хаим...
Я пошел, ставя босые ноги в снег. Мишень за¬
жглась на моей спине, точка мишени проходила сквозь
ребра. Мужик не выстрелил. В колоннах сосен, в на¬
крытом подземелье леса качался огонек в венце ба¬
429

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
грового дыма. Я добежал до сторожки. Она курилась
в кизяковом дыму. Лесник застонал, когда я ворвался
в будку. Обмотанный полосами, нарезанными из шуб
и шинелей, он сидел в бамбуковом бархатном кресли¬
це и крошил табак у себя на коленях. Растягиваемый
дымом, лесник стонал, потом, поднявшись, он покло¬
нился мне в пояс:
Уходи, отец родной... Уходи, родной гражда¬
нин... (курсив мой. —Г. Ф.).
Этот пассаж из «Дороги» читается как непосред¬
ственный ответ на полемику Чуковского с его русским
«подземельем леса» и зимней стужей, хотя рассказ
и был опубликован, а быть может, и написан отчасти
в ответ на обвинение Бабеля чуть ли не в предатель¬
стве во время его пребывания во Франции в 1927-
1928 гг.16 В конце концов, и Чуковский 1908 г. (заочно),
и Бруно Ясенский 1930-го в своем публичном доносе
в «Литературке» — оба оспаривали право писателя
Бабеля считать себя «родным гражданином»: плеона¬
зм, в котором соединены, казалось бы, несовмести¬
мые кровь и разум, почвенничество и гражданство.
Как же скрещивались судьбы Бабеля и Мандель¬
штама и их творчество на пути к славе, до и после их
безвременной смерти «с гурьбой и гуртом»?
'к к к
Сведения противоречивы. По словам Анны Ахмато¬
вой, «из писателей-современников Мандельштам
высоко ценил Бабеля и Зощенко»17. А вот Надежда
16	Об этом эпизоде см.: Фрейдин Г. Вопрос возвращения И: «Ве¬
ликий перелом» и Запад в биографии И. Э. Бабеля 1930-х годов //
Stanford Slavic Studies. Stanford, 1992. Vol. 4. Part II. P. 190-240.
17	Ахматова А. А. Листки из дневника // Ахматова А. А. Сочи¬
нения. В з т. T. 2 / Под ред. Г. Струве, Б. Филиппова, А. Раннита.
Вашингтон, 1965. С. 135.
430

Писатель и время
Мандельштам пишет, что в 1922 г. В. И. Нарбут «ча¬
сто приходил к Мандельштаму с рукописями Бабеля
и Багрицкого и умоляюще твердил: “Ведь они же на¬
стоящие акмеисты...” и “упорно прочил Бабеля в нео-
акмеистическую группу во главе с Мандельштамом,
но без Ахматовой”». Мандельштам, по словам вдовы,
воротил от одесситов нос18.
Сегодня агитация за такое «кровосмешение» акме¬
иста с легендарным одесситом, да еще и без Ахмато¬
вой, может показаться парадоксальной. Но в глазах
современников такой союз одиозным не представлял¬
ся. В 1970-е гг. Валентин Катаев, знавший обоих еще
в 1920-1930-е, отмечал существование глубокого вну¬
треннего сходства между Бабелем и Мандельштамом:
В это время мы с ним [Бабелем] очень сблизились.
Беседы с ним доставляли мне большое удовольствие
и всегда были для меня отличной школой литератур¬
ного мастерства. Общение с конармейцем [Бабелем]
было весьма похоже на общение мое с щелкунчиком
[Мандельштамом]19.
В книге художественных воспоминаний «Алмаз¬
ный мой венец» Катаев установил Бабеля и Мандель¬
штама рядом в своем фантастическом парижском
пантеоне для великих литературных современников,
18	Мандельштам Н. Я. Вторая книга. М., 1999- С. 62. Заметим, что
Надежда Мандельштам, а быть может и сам Мандельштам, была
знакома с женой Бабеля, киевской художницей Евгенией Грон-
файн, по «Хламу», киевскому богемному клубу-кафе. См.: Berard,
Ewa. La vie tumultueuse d’Hya Ehrenbourg: Juif, Russe et Sovietique.
Paris, 1991. P. 77. О скептическом отношении Мандельштама к воз¬
рождению акмеизма вообще см.: Лекманов О. А. Указ. соч. С. 91-92.
19	Катаев В. П. Алмазный мой венец: Повести. М., 1994. С. 342.
См. также: Котова М. А., Лекманов О. А., ВидгофЛ.М. В лабирин¬
тах романа-загадки: Комментарии к роману В. П. Катаева «Алмаз¬
ный мой венец». М., 2004.
431

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
где их фигуры как бы воплощали восприятие их ис¬
кусства людьми его поколения.
...Недалеко от изваяния замечтавшейся дамы под бю¬
стом Мопассана стояло еще одно изваяние, которого
раньше здесь не было. Фигура конармейца в предпо¬
следний период его земного существования. Он сидел
за маленьким одноногим столиком, перед чашечкой,
под сенью каштана, как бы под тентом кафе, взирая
вокруг сквозь очки изумленно-детскими глазами об¬
реченного. Он был сделан в натуральную величину
с реалистической точностью и вместе с тем как-то
условно, сказочно, без пьедестала <...> Я потрогал
плечо конармейца, оно обожгло мою ладонь прон¬
зительным, но безвредным холодом. И судя по тому,
что почва под изваянием сильно осела, можно было
заключить, что материал, из которого был сделан ко¬
нармеец, в несколько десятков, а может быть, и сотен
тысяч раз тяжелее любого известного на земном шаре
вещества...
Так сказано об удельном весе необыкновенной
прозы Бабеля. Катаевский Мандельштам окутан золо¬
том непреходящего полдня, как в его стихотворении
1915 г. «Вот дароносица, как солнце золотое...», и обла¬
чен в одежды из своей любовной лирики 1910--1920-Х гт.
(«Золотистого меда струя...», «Когда Психея-жизнь...»,
«Жизнь упала, как зарница...»):
Мы уже шли к выходу, когда в заресничной стране
парка Монсо увидели фигуру щелкунчика. Он стоял
в вызывающей позе городского сумасшедшего, в тулу¬
пе золотом и в валенках сухих, несмотря на то, что все
вокруг обливалось воздушным стеклом пасхального
полудня. Он был без шапки. Его маленькая верблюжья
432

Писатель и время
головка была высокомерно вскинута, глаза под выпу¬
клыми веками полузажмурены в сладкой муке рожда¬
ющегося на бритых губах слова-психеи.
Нашлось место в катаевском парке Монсо и Нар-
буту. Что ж, этот «другой акмеист - колченогий, с пе¬
ребитым коленом и культяпкой отрубленной кисти»,
несомненно, был прав. Он мог видеть в творчестве Ба¬
беля соединение примитива с тонким искусством-ре¬
меслом, уходящим корнями к французам (Вийон, Ра¬
бле), о чем красноречиво писал Мандельштам в ста¬
тье «Утро акмеизма». Помимо прочего, Бабель владел
искусством невероятно емкого подтекста одного
из главных элементов манделыитамовского акмеиз-
ма2о — и по-новаторски разрабатывал античные кол¬
лизии, наслаивая их на настоящее. Второе, как и пер¬
вое, было излюбленным ходом акмеиста Мандельшта¬
ма. Правда, в отличие от автора двух «Федр» («Когда
бы грек увидел наши игры...» — «Я не увижу знаме¬
нитой “Федры”...»), Бабель вводил в литературный
оборот городской одесский еврейский фольклор и на
языке, приправленном его жаргоном, мог говорить
не только «за тетю Песю», но, если прислушаться, и за
Расина, и за Софокла с Еврипидом.
Мандельштам мог это оценить. Ведь возвращение
античности, наполнение революционной современ¬
ности «целиной времен», которое он провозглашал на
пустой желудок в 1920-м («Слово и культура»20 21), осу¬
20	«...Скромная внешность произведения искусства нередко об¬
манывает нас относительно чудовищно-уплотненной реальности,
которой оно обладает» (Мандельштам О. Э. Утро акмеизма, 1913,
1919)-
21	«Но бывают такие эпохи, когда человечество, не довольству¬
ясь сегодняшним днем, тоскуя по глубинным слоям времени, как
пахарь, жаждет целины времен. Революция в искусстве неиз¬
бежно приводит к классицизму. Не потому, что Давид снял жатву
Робеспьера, а потому что так хочет земля. Часто приходится слы-
433

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ществлялось, по его же собственным словам, в 1923 г.
на подмостках еврейского театра — именно благодаря
эллинской прививке иудаизму. «.. .Все пьесы Госета, —
писал Мандельштам в эссе «Михоэлс» (1923, 1926), —
построены на раскрытии маски Михоэлса, и в каждой
из них он проделывает бесконечно трудный и слав¬
ный путь от иудейской созерцательности к дифирам¬
бическому восторгу, к освобождению, к раскованно¬
сти мудрой пляски»22. На той же почве от прививки
эллинской культуры древу иудаизма возникло, как об
этом в 1915 г. напоминал сам Мандельштам, понятое
им христианство («Скрябин и христианство»)23.
Сюжет возвращения, который Мандельштам разы¬
грывает или, если пользоваться излюбленной им пла¬
тоновской терминологией, узнает (анагноризис), —
это сюжет эллинизации Древнего Израиля. История
эта длинная и, в общем, известная, давшая миру грече¬
ский перевод Библии (Септуагинта), иудейское наци¬
ональное государство при Маккавеях, а за ним и Иису¬
са Христа, еще одно разрушение Иерусалимского хра¬
ма и еврейское рассеяние, распространившее, помимо
прочего, христианство по римскому миру.
Но вернемся к Бабелю. Мандельштам, если бы он
внимательно прочитал бабелевского «Короля» (1921),
мог бы сказать то, что говорил об игре Михоэлса,
шать: это хорошо, но это вчерашний день. А я говорю: вчерашний
день еще не родился. Его еще не было по-настоящему. Я хочу сно¬
ва Овидия, Пушкина, Катулла, и меня не удовлетворяет историче¬
ский Овидий, Пушкин, Катулл» (.Мандельштам О. Э. Поли. собр.
соч. и писем. В з т. Т. 2. М., 2010. С. 51).
22	См. также: Толстая Е.Д. Аким Волынский и еврейский те¬
атр // Толстая Е.Д. Мирпослеконца: Работы о русской литерату¬
ре XX века. М., 2002. С. 83 и др.
23	м <<ПокУДа в миРе существует смерть, эллинизм будет творче¬
ской силой, ибо христианство эллинизирует смерть...» СМандель¬
штам О. Скрябин и христианство, 1915).
434

Писатель и время
и о Бене Крике. Ведь короля одесских бандитов Ба¬
бель ввел в русскую литературу на фоне воистину ди¬
онисийского буйства, которому мог бы позавидовать
даже Франсуа Рабле:
Квартиры были превращены в кухни. Сквозь закоп-
ченные двери било тучное пламя, пьяное и пухлое
пламя. В его дымных лучах пеклись старушечьи лица,
бабьи тряские подбородки, замусоленные груди. Пот,
розовый, как кровь, розовый, как пена бешеной соба¬
ки, обтекал эти груды разросшегося, сладко воняюще¬
го человечьего мяса.
Дионисийство это, кстати, очень живо развора¬
чивается в кино, особенно в сцене пляски в фильме
«Беня Крик», который создавался, естественно, не без
участия автора «Одесских рассказов»24.
Присутствует в «Короле» Бабеля, хоть и подспудно,
также и греческий миф об Эдипе. Полагаю, что изощ¬
ренные в чтении подтекстов современники понимали,
что налет Бени на молочника Эйхбаума (ср. статью
Бориса Эйхенбаума «Как сделана “Шинель” Гоголя»)
и его неожиданное сватовство к Циле Эйхбаум опре¬
деленным образом намекает на похищение Бабелем
24	Реж. Владимир Вильнер, Всеукраинское фотокиноуправле¬
ние (ВУФКУ), 1926. Бабель и кино — отдельная тема, но стоит
заметить, что к 1926 г. Бабель уже «набил себе руку» в этом жан¬
ре. См.: Брудер-Коган, М. Полемика об интертитрах вообще и об
интертитрах в «Еврейском счастье» — в частности // Киноведче
ские записки. 2000. № 48. Следует подчеркнуть сотрудничество
Бабеля с Эйзенштейном, с которым он работал над «Броненос¬
цем “Потемкин”» и с которым он должен был делать экранизацию
«Одесских рассказов». В конце июня 1925 г* Эйзенштейн одобрил
четыре части из шести бабелевского сценария. Однако Бабель был
вынужден передать своего «Беню Крика» в ВУФКУ из-за финансо¬
вого скандала, разразившегося на i-й фабрике Госкино в Москве
в 1925 г., а ВУФКУ передало сценарий известному театральному
режиссеру Вильнеру.
I
435

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
лавров еврейского писателя у Шолом-Алейхема, авто¬
ра «Тевье-молочника». Более того, посредством про¬
зрачного намека на знаменитое эссе Эйхенбаума про
гоголевскую «Шинель» автор «Короля» явно посягает
и на лавры православного классика, автора «Шинели».
Еще в 1916 г. Бабель жаловался на то, как «Акакий Ака¬
киевич скромненько, но с ужасающей властностью
затер Грицко». «Король» Бабеля — это праздник воз-
вращения русской литературе поблекшего со време¬
нем гоголевского парубка из Диканьки, на этот раз
освеженного примесью еврейской крови.
А вот как Бабель ставил крест — намеренный
каламбур — на своем предшественнике Шолом-Алей-
хеме: он признавал родственную связь, но только
с тем, чтобы похоронить мэтра «на первом еврейском
кладбище, у самых ворот», а самому уйти в русскую
литературу. А чтобы подтвердить различие между со¬
бой и своим предшественником в глазах своих чита-
телей-евреев, Бабель разыгрывает апофеоз насилия
и любви — показывает, как его герой бесцеремонно
приносит в жертву коров вопреки всем правилам
кашрута, а потом отдает свое сердце, как полагалось
у рыцарей Круглого стола по христианскому обы¬
чаю25, дочери старого короля, заставив последнего,
как и полагается в сюжете об Эдипе, посторониться:
25	На отсутствие в литературе на идише на рубеже XIX-XX вв.
активного героя такого, который подвергает себя испытани¬
ям, включая кровопролитие, ради любви, — указывает Рут Вайс.
«Чем больше главный персонаж [в литературе на идише] походил
на еврея, тем меньше он выглядел героем, а чем больше в нем
было геройского, тем меньше он походил на еврея». В «Тевье...»,
по ее мнению, Шолом-Алейхем разрешил эту проблему через ко¬
мическую сцену-суррогат: Тевье выводит из леса — спасает — за¬
блудившихся женщин. См.: Wisse, Ruth. The Modern Jewish Canon:
A Journey through Language and Culture. New York, 2000. P. 32 a. o.
Европейская литературная традиция непосредственно восходит
к рыцарским романам, связанным с культом Пресвятой Девы (Ар-
436

Писатель и время
Во время налета, в ту грозную ночь, когда мычали
подкалываемые коровы, и телки скользили в материн¬
ской крови, когда факелы плясали, как черные девы
(готика Средневековья. — Г. Ф.), и бабы-молочни¬
цы шарахались и визжали под дулами дружелюбных
браунингов, — в ту грозную ночь <...> во двор вы¬
бежала в вырезной рубашке дочь старика Эйхбаума —
Циля. И победа Короля стала его поражением (курсив
мой. —Г. Ф.).
Правда, такое литературное рейдерство классиков
русской и еврейской литературы созвучно антично¬
сти и смахивает еще на проделки озорного Меркурия
(Гермеса), угнавшего в свое время коров Аполлона,
а со временем получившего статус покровителя тор¬
говли. Что ж, статуя божественного шалуна-триксте-
ра украшала карниз знаменитого одесского «Пассажа»
на углу Дерибасовской и Преображенской, а кадуцей
Меркурия красовался на кокарде учеников Одесского
коммерческого училища, где Бабель проучился с 1906
по 1911 г. Здание, как известно, украшали римские бо¬
гини плодородия и торговли26. Античность и класси¬
ка отлично просвечивали через пеструю бутафорию
одесской еврейской малины.
Эдипова тема проявляется здесь в форме убий¬
ственной ревности молодого автора к отцам-клас-
сикам, но в этом раннем рассказе она еще скрашена
озорным юмором и подается в комедийном ключе.
В трагическом ракурсе — то, что Фрейд называл ам¬
бивалентностью Эдипова комплекса (вражда — лю¬
бовь), — тема эта выходит на поверхность лишь
туровский цикл), а в Новое время срослась с воспринятой по-но¬
вому традицией гомеровского цикла и его «продолжением» в Вер-
гилиевой «Энеиде».
26	Фрейдин Г. Форма содержания: Одесса — мама Исаака Бабе¬
ля // Неприкосновенный запас. 2011. № 4.
437

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
в кульминации одесского цикла — в пьесе «Закат»
(1926). В ней одесский Эдип, Беня Крик, почти до
смерти избивает отца, выдумавшего на старости лет
вырваться из еврейской традиции и сбежать из дома
с забеременевшей от него русской Марусей. Заста¬
вив Марусю сделать аборт и заперев отца дома, Беня
уверен, что он таким образом предотвратил крах се¬
мьи и бизнеса — возобновил ход мещанского време¬
ни. В последней сцене, на пороге еврейской субботы,
Король празднует свой триумф в окружении семьи,
под председательством загримированного из-за кро¬
воподтеков отца, при раввине и шамесе Арье-Лейбе.
Как Эдип, Беня слепо верит в свою созвучность буржу¬
азному настоящему. Этот новый мистический жених
капиталистической России сам не ведает, что стоит
на пороге русской революции, которая перевернет
все понятия о буржуазном прогрессе истории. И под
повторяющиеся заклинания с их горькой ирони¬
ей «дай времени дорогу» — катарсис сюжета пьесы
сливается с катарсисом выведенной за скобки, но пе¬
режитой зрителем недавней революции. Так мещан¬
ская, по сути, драма о смене поколений превращается
в воображении зрителей-современников в трагиче¬
ский фарс об Эдипе из Одессы27.
Бабелевский эллинизм — этот символ веры акме¬
иста Мандельштама, но как бы с еврейским акцен¬
том — уходит корнями в дореволюционную эпоху
и глубоко связан с историей самой Одессы и с пред¬
чувствием молодым Бабелем ее будущего. По расчетам
Екатерины Великой, город должен был стать заявкой
на возрождение Эллады и первым шагом к осущест¬
27	Ср.: Андрушко, Ч. Жизнеописание Бабеля, Исаака Эмману¬
иловича (Познань, 1993), особенно главу «От драмы к трагедии»
(с. 88-109), где он своеобразно вписывает драматургию Бабеля
в античный канон.
438

Писатель и время
влению миссии России — освободить колыбель евро¬
пейской цивилизации от «ига» ислама и Османской
империи28. В декабре 1916 г. без всякой примеси тра-
гической иронии Бабель внушал петербуржцам, что
дороги России ведут ее на юг, в Одессу, и через Одес¬
су _ к Св. Софии в Константинополь, и что спасать
русскую литературу будет «литературный Мессия» не
из Питера или Первопрестольной, с их негодным кли¬
матом, а из залитой солнцем и омытой морем степи,
т. е. питомец этого города — он сам, Исаак Бабель:
В неистребимом стремлении к степям, даже, м. б.,
к «кресту Святой Софии» таятся важнейшие пути для
России.
Чувствуют — надо освежить кровь. Становится
душно. Литературный Мессия, которого ждут столь
долго и столь бесплодно, придет оттуда — из солнеч¬
ных степей, обтекаемых морем29.
Обещанное на пороге 1917 г. стало отчасти сбы-
ваться в 1921-м. Беня Крик в «Короле» — это и есть
Грицко с «освеженной» еврейской примесью кровью,
комический «литературный Мессия», призванный спа¬
сти русскую литературу и от бытовщины, и от набив¬
шей оскомину промозглой петербургской духовности.
Очевидно, что эллинство и иудейство, эти расхо¬
жие понятия-символы рубежа XIX—XX вв.30, соседству¬
ют в художественном мире Бабеля не меньше, чем
у автора «Скрябина и христианства» — Осипа Ман¬
28	Зорин А. Л. Греческий проект Екатерины II и русская ода
1760-1770-х годов // Кормя двуглавого орла: Литература и госу¬
дарственная идеология России в последней трети XVIII — первой
трети XIX в. М., 2001. С. 31-64.
29	Журнал журналов (Петроград). 1916. № 51.
30	Своеобразный итог их истории подвел Лев Шестов в своем
трактате 1938 г. «Афины и Иерусалим».
439

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
дельштама. Однако в самом начале 1920-х гг., а воз¬
можно и раньше, петербуржец Осип Мандельштам
смущался такой компании и, как писала его вдова,
«категорически отказывался от нового акмеизма в со¬
юзе с одесситами»31 (курсив мой. — Г. Ф.). А может,
и не смущался, а просто пытался избежать конкурен¬
ции. Молодые авторы, да еще авторы с миссией что-то
возродить или спасти русскую литературу (не будем
забывать о совсем уж «пушкинских» бачках молодого
Мандельштама32), — народ ревнивый.
Как бы то ни было, к тому времени, когда Бабель
в начале 1924 г. завоевал Москву рассказами из ко-
нармейского и одесского циклов, опубликованными
почти одновременно в «Лефе» и «Красной нови», от¬
ношение Мандельштама к одесситу — как, впрочем,
и к еврейству — уже видимым образом изменилось.
Мандельштам, поэт античности и эллинистического
христианства, который возводил православие к гре¬
ческой античности, славил Рим Августа и католи¬
ческое Средневековье, после революции начинает
раскрывать до этого потаенную для него тему свое¬
го еврейства. Вспомним его заклинательные стихи
1919 г. о возвращении «не Елены», а его еврейской
музы, Лии (нелюбимая жена Иакова), «на грудь отца
в густую ночь»:
31	«Нарбут упорно прочил Бабеля в неоакмеистическую группу
во главе с Мандельштамом, но без Ахматовой. Думаю, что это де¬
лалось с ведома и согласия Бабеля, который еще не успел оперить¬
ся, хотя потом, встречаясь с Мандельштамом, он никогда ни о чем
не обмолвился. В начале двадцатых годов союз с Нарбутом, из рук
которого одесские писатели ели хлеб, и с Мандельштамом мог по¬
казаться Бабелю выгодным. Мандельштам категорически отка¬
зывался от нового акмеизма в союзе с одесситами. Нарбут возоб¬
новлял предложение и удивленно хлопал глазами, когда снова
t получи отказ. Он искренно не понимал, почему Мандельштам
“упрямится”» (Мандельштам Я. Я. Указ. соч. С. 61-62,127-128).
32	Лекманов О. А. Указ. соч. С. 7-8.
440

Писатель и время
Вернись в смесительное лоно,
Откуда, Лия, ты пришла,
За то, что солнцу Илиона
Ты желтый сумрак предпочла.
А после сенсационного взлета Бабеля с его одес¬
ским и кон армейским циклами Мандельштам заявля¬
ет о своем еврействе — итЫ et orbi — в большой прозе.
«Шум времени» (1925) весь соткан из русско-ев¬
рейской тематики: блоковские «глухие годы» перепле¬
таются с делом Дрейфуса и «Крейцеровой сонатой»
Л. Толстого, а симфонический Чайковский — с «ев¬
рейскими Дуббельнами» на Рижском взморье («Хаос
иудейский»). Открывшаяся на деле Дрейфуса книга
воспоминаний поэта завершается лютой стужей рус¬
ской государственности — да еще и подмороженной
а 1а Константин Леонтьев, — от которой мало спаса¬
ла «не по чину» — да еще и для еврея — «барственная
шуба» великой русской литературы. Ее будет срывать
с себя потом «иудей» Акакий Акакиевич Мандельштам
в «Четвертой прозе» (1930). К тому времени и Бабель,
отправив Беню Крика на тот свет («Карьера Бени Кри¬
ка», 1926), начинает возвращаться из «солнечной сте¬
пи» к проклятым петербургским туманам и морозам
через рассказы «Дорога», «Гюи де Мопассан» с их куль¬
минацией в его петербургской пьесе «Мария»33.
В «Шуме времени» Мандельштам отдал должное
Бабелю, хотя и сделал это иносказательно:
Надо мной и над многими современниками тяготеет
косноязычие рождения. Мы учились не говорить, а ле¬
петать —и, лишь прислушиваясь к нарастающему шуму
века и выбеленные пеной его гребня, мы обрели язык.
33	Этой теме в контексте творчества Бабеля и посвящена моя
статья «Two Babels — Two Aphrodites..
441

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Вряд ли стоит уточнять, что под современниками,
над которыми «тяготеет косноязычие рождения», Ман¬
дельштам имел в виду в первую очередь евреев своего
поколения, а под пенистым гребнем времени — бурю
революции:
Это век волну колышет
Человеческой тоской...34
Столь же очевидно, что Мандельштам подразуме¬
вал под обретением языка нашумевшую к тому време¬
ни русскую и одновременно еврейскую «Конармию»
Бабеля. Не мог не подразумевать — при том изверже¬
нии критической литературы о Бабеле, наводнившей
журналы вслед за январскими 1924 г. публикациями
его рассказов в «Лефе» и «Красной нови».
В свою очередь, следуя непосредственно за «Шу¬
мом времени» (книга вышла в свет в марте 1925 г.)
и, несомненно, в перекличке, вернее, в соревнова¬
нии с Мандельштамом, Бабель развивает новый для
себя сюжет «русского еврейского детства» в рассказах
«История моей голубятни» и «Первая любовь» (май,
1925). Оба появились непосредственно после выхода
«Шума времени» и, вероятнее всего, в ответ на книгу
Мандельштама35. Об этом свидетельствует тот факт,
что Бабель был в Ленинграде в апреле-мае 1925 г.,
а также нехарактерная для Бабеля спешка и путаница
в публикации и посвящении Горькому не то двух, не
то одного рассказа в двух частях, не то «части автобио¬
графической повести», как об этом было объявлено
в «Красной нови»36.
34	Мандельштам О. Век (1922).
Бабель мог быть осведомлен о существовании «Шумя времени»
и раньше, когда рукопись находилась у А. К. Воронского в «Красной
нови», где Бабель подрабатывал на редакционной работе.
Рассказы впервые появились в Ленинграде в вечерних выпу¬
сках «Красной газеты» (18,19, 20, 24 и 25 мая 1925 г.). См. письмо
442

Писатель и время
В отличие от ранней попытки в этом жанре рас¬
сказа «Детство. У бабушки» (1915)? который при жизни
не печатался, рассказы 1925 г. были пронизаны «шу¬
мом времени». Именно чтобы ввести в новеллу «шум
времени» исторического для России 1905 г. в 1925 г.
отмечалось двадцатилетие, — Бабелю пришлось объ¬
яснять, с весьма сомнительной убедительностью, как
его герой-первоклассник мог полюбить пышнобед¬
рую Галину Аполлоновну любовью, свойственной ско¬
рее юноше, чем мальчику десяти лет37.
Вероятно и то, что, назвав первый опубликован¬
ный автобиографический рассказ и весь цикл «Исто¬
рией моей голубятни», Бабель своеобразно отклик¬
нулся на стихи Мандельштама о революционном
Париже, где голубь мира сочетается с кровопролити¬
ем революционных баррикад («булыжник — орудие
пролетариата»):
Язык булыжника мне голубя понятней,
Здесь камни — голуби, дома — как голубятни.
И светлым ручейком течет рассказ подков
По звучным мостовым прабабки городов.
Здесь толпы детские — событий попрошайки,
Парижских воробьев испуганные стайки,
Бабеля М. Горькому от 25 июня 1925 г.: «С рассказом, посвящен¬
ным Вам и напечатанном в предпоследнем номере Красной нови,
вышло недоразумение. По причинам, от меня не зависящим, рас¬
сказ оборван на половине. Вторая половина появится в альмана¬
хе Красная новь» (Бабель И. Э. Собр. соч. В 4 т. T. 4. С. 32). Как бы
то ни было, во всех последующих прижизненных публикациях
«История моей голубятни» и «Первая любовь» печатались как два
отдельных рассказа.
37	«Из моего окна я видел эти поцелуи. Они причиняли мне
страдания, но об этом не стоит рассказывать, потому что любовь
и ревность десятилетних мальчиков во всем похожи на любовь
и ревность взрослых мужчин» («Первая любовь»).
443

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Клевали наскоро крупу свинцовых крох —
Фригийской бабушкой рассыпанный горох.
(Париж, 1923)
А вот бабелевская «Голубятня» и ее герой — деся¬
тилетний мальчик, держащий за пазухой голубя и го¬
лубку.
Голуби, — сказал Макаренко и, скрипя колеса¬
ми, подъехал ко мне, — голуби, — повторил он и уда¬
рил меня по щеке.
Он ударил меня наотмашь ладонью, сжимавшей
птицу. Катюшин ваточный зад повернулся в моих зрач¬
ках, и я упал на землю в новой шинели.
Основная тематика Бабеля — русское еврейство,
его непростая эмансипация посредством русского про¬
свещения, русской модернизации и насильственной ре¬
волюции — притягивала и одновременно отталкивала
Мандельштама. Это помогает объяснить и появление
одессита «на полях» его «Египетской марки» (1927) —
новеллы о петербургском русском еврее-эстете Парно-
ке, который вмешался в уличное происшествие, чтобы
предотвратить — с риском для собственной жизни —
акт насилия, кровавый самосуд. Узел «Египетской мар¬
ки» — неудачное переплетение любви, искусства и на¬
силия — сочетание, несвойственное европейским евре¬
ям начала XX в. вне сионизма, но столь же необходимое
в европейской литературе, сколь в европейской живо¬
писи — изображения Мадонны с Младенцем и Распя¬
тия (заметим, что последнее — Распятие облеченного
в талес Христа — реализуется особенно ярко у совре¬
менника Бабеля и Мандельштама — Марка Шагала).
Уроженец криминальной и падкой на бунты Одес¬
сы, Бабель преодолел это ограничение и ворвался
444

Писатель и время
в русскую литературу с грубым криком — со скан¬
дальным акцентом одесского еврейско-русского арго,
воплощенного в фигуре Бен-Циона — Крика. Бабель
брал русскую литературу «налетом». «Как это делалось
в Одессе» говорит о том, что делалось неплохо может,
не хуже «Шинели» Гоголя (Борис Эйхенбаум, полагаю,
намек понял). Вот почему в «Египетской марке», в этой
манделыятамовской попытке нового европейского ро¬
мана, ассоциативная цепочка авторских отступлений
в конце концов приводит к Бабелю. Проследим ее:
Перо рисует усатую греческую красавицу и чей-то ли¬
сий подбородок. Так на полях черновиков возникают
арабески и живут самостоятельной, прелестной и ко¬
варной жизнью. Скрипичные человечки пьют молоко
бумаги. Вот Бабель: лисий подбородок и лапки очков38
(курсив мой. —Г. Ф.).
Акмеистический неоклассицизм Мандельштама,
автора знаменитой книги стихов «Tristia», ведет через
греческое-одесское	Черноморье-Средиземноморье
к арабескам, от которых рукой подать к арабам, а от
них _ к Палестине, к Иудее, к еврейству, к его «скри-
пичности» (одесская школа еврейских виртуозов)
и, главное, к молочности еврейства, т.е. характерному
для европейских евреев отказу от насилия и, соответ¬
ственно, собственного государства. Ведь государство,
по классическому определению Макса Вебера, это
«монополия на насилие». Именно эту тему молочного
отказа от насилия так блестяще разработал Шолом-
Алейхем в своем цикле о Тевье-молочнике и его доче¬
рях39. А от Тевье с его молочным еврейским гуманиз-
38	Мандельштам О. Э. Сочинения. В 2 т. T. 2. С. 478.
39	См.: Wisse, R. Op. cit. Прежде всего речь идет о главе, посвя¬
щенной Шолом-Алейхему («The Comedy of Endurance: Sholem Alei-
chem», p. 31-64).
445

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
MOM (milkheker — на идише — и молочник, и мягкоте¬
лый, рохля) рукой подать до бабелевской изнанки этого
молочного еврейства — одесских бандитов и как бы их
кузенов из кровожадной «Конармии». Хотя и у Бабеля
тема эта проходила контрапунктом. Иногда и налет¬
чики стреляли в воздух, «потому что если не стрелять
в воздух, можно убить человека» («Король»). В «Первой
любви» отцу мальчика даже не приходит в голову защи¬
щать свою лавку от погромщиков с оружием в руках,
в связи с чем Бабель вводит через лепет пьяного рус¬
ского мастерового тему «непротивленцев» молокан:
— На молокан должна быть похожа наша жизнь, —
бормотал он и пошатывался на подворачивающихся
ногах, — вроде молокан должна быть наша жизнь, но
только без Бога этого сталоверского, от него евреям
выгода, другому никому...
Аналогичный пассаж из «Конармии» ("«После
боя») разыгрывает ту же молочную тему:
—	<...> Ты в атаку шел, — закричал мне вдруг
Акинфиев, и судорога облетела его лицо, — ты шел
и патронов не залаживал... где тому причина?..
Отвяжись, Иван, — сказал я Акинфиеву, но он
не отставал и подступал все ближе, весь кособокий,
припадочный и без ребер.
Поляк тебя да, а ты его нет... — бормотал казак,
вертясь и ворочая разбитым бедром. — Где тому при¬
чина?..
—	Поляк меня да, — ответил я дерзко, а я поляка
нет...
Значит, ты молокан? — прошептал Акинфиев,
отступая.
Значит, молокан, — сказал я громче прежнего...
446

Писатель и время
Так писатели кивали друг другу в 1920-е гг. Но и в
1930-е диалог продолжался. В «Дороге» Бабель мно¬
гозначительно сделал реверанс Мандельштаму, как
бы процитировав ключевую для поэта «Грифельную
оду», его вариацию на лермонтовское «Выхожу один
я на дорогу...»40:
Звезда с звездой — могучий стык,
Кремнистый путь из старой песни,
Кремня и воздуха язык,
Кремень с водой, с подковой перстень.
На мягком сланце облаков
Молочный грифельный рисунок —
Не ученичество миров,
А бред овечьих полусонок <... >
И я хочу вложить персты
В кремнистый путь из старой песни,
Как в язву, заключая в стык —
Кремень с водой, с подковой перстень.
(Курсив мой. —Г. Ф.)
Невский Млечным Путем тек вдаль. Трупы лоша¬
дей отмечали его, как верстовые столбы. Поднятыми
ногами лошади поддерживали небо, упавшее низко.
Раскрытые животы их были чисты и блестели. Старик,
похожий на гвардейца, провез мимо меня игрушечные
резные сани. Напрягаясь, он вбивал в лед кожаные
ноги, на макушке у него сидела тирольская шапочка,
бечевка связывала бороду, сунутую в шаль.
— Не дойти мне, — сказал я старику.
Он остановился. Львиное, изрытое лицо его было
полно спокойствия. Он подумал о себе и повлек сани
дальше.
«Так отпадает необходимость завоевать Петер¬
бург — подумал я и попытался вспомнить имя че¬
40	См.: Freidin, G. Two Babels — Two Aphrodites... P. 30-32.
447

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ловека, раздавленного копытами арабских скакунов
в самом конце пути. Это был Иегуда Галеви («Дорога»;
курсив мой. —Г. Ф.).
Мандельштам мог припомнить Бабелю этот реве¬
ранс, когда во время редкой встречи в 1937 г. спросил
Бабеля по поводу слухов о его дружбе с известными
чекистами. Надежда Мандельштам восстанавливает
этот разговор по памяти в «Воспоминаниях» (глава
«Затмение»): «О. М. заинтересовался, почему Бабеля
тянет к “милиционерам”. Распределитель, где выда¬
ют смерть? Вложить персты?»41 Фраза эта, ключевая
в «Грифельной оде», была расхожей в начале 1920-х:
сомневающимся в подлинности революции предла¬
галось, как апостолу Фоме, вложить персты в рану на
теле России и уверовать. В 1937 г. для Мандельштама,
который за время воронежской ссылки успел изме¬
нить свое отношение к Сталину, это библейское вы¬
ражение могло еще иметь смысл. Но собеседник Ман¬
дельштама больше не сомневался: НКВД для него не
представляло собой тела современной России. Оста¬
валось лишь любопытство свидетеля разрушения
Храма. «Нет, — ответил Бабель, — пальцами трогать
не буду, а так потяну носом: чем пахнет?»42 Обоим су¬
ждено было погибнуть — первому от истощения на
Колыме, второму — от пули палача в застенке.
* * *
Так перекликаясь, Бабель и Мандельштам сумели рас-
ширить поле русской литературы за счет своеобразно
выдуманного ими еврейского извода, который оба
и нанесли на карту ее развесистого генеалогическо¬
41	Мандельштам Н. Я. Воспоминания. М., 1999. С. 382.
42	Там же.
448

Писатель и время
го древа. Мандельштам в этом диалоге разыгрывал
«вечно повторяющуюся», как он это понимал, исто¬
рическую драму эллинизации иудейства и его пере¬
рождения в христианство, драму, которая была осно¬
вой его личного биографического мифа43. А Бабель
нанизывал свои миниатюрные емкие повествования
на ось метафоры и легенды о разрушении и осквер¬
нении Иерусалимского храма, этой мифической кан¬
вы, по которой вышита вся «Конармия». Вспомним
знаменитую дневниковую запись Бабеля в Деми-
довке, сделанную в канун самого мрачного святого
дня еврейского календаря — Девятое ава (запись от
24 июля 1920 г.):
9 Аба. Старуха рыдает, сидя на полу, сын ее, который
обожает свою мать и говорит, что верит в Бога для
того, чтобы сделать ей приятное, — приятным те¬
норком поет и объясняет историю разрушения хра¬
ма. Страшные слова пророков — едят кал, девушки
обесчещены, мужья убиты, Израиль подбит, гневные
и тоскующие слова. Коптит лампочка, воет старуха,
мелодично поет юноша, девушки в белых чулках, за
окном Демидовка, ночь, казаки, все, как тогда, когда
разрушали храм. Иду спать на дворе, вонючем и мо¬
кром (курсив мой. —Г. Ф.).
Сохранились подробные бабелевские разработки
этого сюжета, глубокого, исторически емкого и нео¬
быкновенно сценичного, да еще и при соглядатае-ев-
рее, который прикинулся русским44. Казалось бы, все
персонажи на месте, мизансцена определена, парти¬
тура роздана, осталось только взмахнуть палочкой —
и картина запоет. Однако в «Конармию» этот эпизод
43	Подробнее см.: Freidin, G. A Coat of Many Colors...
44	См.: Бабелъ И. Э. Сочинения. В 2 т. Т. i. С. 335-340.
449

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
не вошел45. И неслучайно. Выведенный за скобки, он
пронизал ее насквозь, возникая то в оскверненных
костелах, то в разворованных, полуразгромленных
дворянских усадьбах, то в разоряемых буденновцами
пчелиных ульях. Оба эти мифа — эллинизация иудей¬
ства и разрушение Храма — складываются в один па¬
лимпсест, в котором судьбоносное событие далекого
прошлого, наслаиваясь на настоящее, придает форму
ошеломляющему современников хаосу и таким обра¬
зом выстраивает пропилеи новой религии — будь то
мессианский иудаизм галицийских хасидов, мессиан¬
ский католицизм поляков, православное христиан¬
ство казаков или коммунизм большевиков.
Оба мифа — эллинизация иудеев и разрушение
Храма — «вечно возвращаются». Поэтому место Иеру¬
салима может занять, как у Мандельштама, и Совет¬
ская Армения («Путешествие в Армению» и соответ¬
ствующий цикл стихотворений), и, как у Бабеля,
Невский проспект в Петрограде 1918 г. («Дорога»),
и, конечно же, «мировая революция», за которую, как
и «за кислый огурец», готов помереть Конкин в одно¬
именном рассказе из «Конармии» или сам поэт Ман¬
дельштам, поверивший в ее «всечеловеческий» смысл
как «тоску по мировой культуре»:
И ясная тоска меня не отпускает
От молодых еще воронежских холмов
К всечеловеческим, синеющим в Тоскане46.
45	См.: Коган Э. Работа над «Конармией» в свете полной версии
«Планов и набросков» // Вопросы литературы. 1995. № i.
46	Стихотворение «Не сравнивай: живущий несравним...»
(1937). Созвучная со стихотворением фраза: «Тоска по мировой
культуре» — принадлежит Мандельштаму. Так он публично опре¬
делил пафос акмеизма и его собственной поэзии в Ленинграде на
своем вечере в 1933 г. См.: Мандельштам О.Э. Слово и культура /
Сост., примеч. П. Нерлера. М., 1987. С. 298. Приведенные слова
450

Писатель и время
Бабель и Мандельштам изменили генеалогию
русской литературы, переплетая ее корни со своими
своеобразно понятыми еврейскими историческими
корнями. И не свое ли еврейство имел в виду Ман¬
дельштам, когда заключил посвященное Константину
Батюшкову стихотворение 1932 г. метафорой крови:
Что ж! Поднимай удивленные брови,
Ты, горожанин и друг горожан,
Вечные сны, как образчики крови,
Переливай из стакана в стакан...
(Курсив мой. —Г. Ф.)
Так в кровеносную систему русской литературы
влилась кровь еврейской истории, и в результате от¬
счет ее времени отодвинулся в прошлое на тысячеле¬
тие с лишком — в древний мир эллинизированной
и сопротивлявшейся эллинизации Иудеи. Как отлич¬
но укладывается в эту историю булгаковский сюжет
«Мастера и Маргариты» и пастернаковский христоло-
гический роман-апокриф «Доктор Живаго»!
* * *
Теперь можно закрыть глаза и представить себе на¬
ших двух нищих. Послышится по-южному смягчен¬
ная русская речь.
«Эй, Осип, — Конармеец подмигивает Щелкунчи¬
ку, — таки они думают, что понимают, как делается
русская еврейская литература?»
могли восприниматься как полемика в послевоенные советские
годы, но в 1933 г. они вполне соответствовали интернациональ¬
ному и просветительскому пафосу большевизма (ср. с издательст¬
вом «Всемирная литература» и подобными институтами первых
десятилетий советской власти).

Эфраим Зихер (Беэр-Шева)
ШАБОС-НАХАМУ В ПЕТРОГРАДЕ!
БАБЕЛЬ И ШОЛОМ-АЛЕЙХЕМ
В книге израильского литературоведа и критика Дана
Мирона «From Continuity to Contiguity: Toward a New
Jewish Literary Thinking» («От непрерывности к смеж¬
ности: Новый взгляд на еврейскую литературу», 2010)
утверждается скорее ассоциативная связь между от¬
дельными еврейскими писателями, нежели целост¬
ность единой еврейской литературы. Это положение
Мирон рассматривает на примере романа Кафки
«Процесс» («Der ProzeB»), написанного в 1914-1915ГГ.
и опубликованного в 1925 г., и последнего рассказа
Шолом-Алейхема из цикла «Тевье-молочник» («Тэвье
дэр милхикэр») — «Изыди» («Лэх лэхо»), написанно¬
го в 1914 г. и опубликованного в 1916-м (в год смерти
Шолом-Алейхема)1. Мирон отталкивается от книги
американского профессора еврейской литературы из
Гарварда Рут Вайс «The Modem Jewish Canon» («Совре¬
менный еврейский литературный канон», 2000)2. Я же
1	Шолом-Алейхем. Собр. соч. В 6 т. / Пер. с евр., сост., примеч.
М. Беленького; редкол.: Г. Бакланов, М. Беленький и др. Т. 2. М.,
1988. С. 231-242.
2	См.: Wisse, Ruth. The Modem Jewish Canon: A Journey through
Language and Culture. New York, 2000. P. 66-67; Miron, Dan. From
452

Писатель и время
в качестве отправной точки буду использовать про¬
тивоположные позиции Мирона и Вайс, чтобы опро¬
вергнуть методологическую концепцию отдельных
национальных еврейских литератур и предложить
более правильный, на мой взгляд, подход к развитию
еврейской литературы на разных языках в период ли¬
тературного модернизма в начале XX в.
Тексты Кафки и Шолом-Алейхема были написа¬
ны во время киевского дела Бейлиса, ложно обви¬
ненного в ритуальном убийстве, и на фоне изгнания
евреев из деревень в 1911-1913 гг. Кафка внимательно
следил за ходом дела Бейлиса, поэтому Мирон пола¬
гает, что в рассказе «Приговор» («Das Urteil», 1912)
скрываются аллюзии на киевские события. По пред¬
положению Мирона, Кафка, возможно, намеревался
написать пьесу об этом деле. Несомненно, арест не¬
виновного человека, основанный на ложных обвине¬
ниях, мог подтолкнуть Кафку и к созданию сюжета
«Процесса». Шолом-Алейхем также следил в то время
за делом Бейлиса, находясь далеко от Киева, в сана¬
ториях Германии, Швейцарии и Италии на лечении
от туберкулеза (болезни, от которой через десять лет
умер и Кафка). Этот антисемитский клеветнический
процесс отразился в книге Шолом-Алейхема «Крова¬
вая шутка» («Дэр блутикэ шпас»), написанной около
1914 г. и опубликованной в 1923-м. Тевье-молочник
оплакивает судьбу Бейлиса, который «муки принимал
за чужие грехи»3, и сам покидает свою родную Анатов-
ку во время изгнания евреев из деревень. По мнению
Мирона, Вайс ошибается, когда ищет исключительно
сходство между двумя авторами, а потому приходит
Continuity to Contiguity: Toward a New Jewish Literary Thinking.
Stanford, 2010.
3 Шолом-Алейхем. Изыди // Шолом-Алейхем. Указ. изд. Т. 2.
С. 237.
453

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
к неверному пониманию рассказа Шолом-Алейхема.
Вспомним, что в своей критике книги «Страх влия¬
ния» («The Anxiety of Influence», 1973) Харольда Блума
Вайс отвергала чисто эстетические критерии лите¬
ратурного канона и предлагала вместо определения
«еврейский литературный текст» определение «еврей¬
ский быт». Она определяет современную еврейскую
литературу как художественное изложение еврейской
истории XX в.4 Мирон, в свою очередь, изучает поле¬
мику о еврейской культурной идентичности — со вре¬
мен Черновицкой конференции (1908) и до настояще¬
го времени5.
Однако ни Вайс, ни Мирон не оценивают всей
сложности художественных, языковых и культурных
контекстов, общих как для Шолом-Алейхема, так
и для Франца Кафки и приведших их обоих к описа¬
нию общего еврейского Schicksal. Представляя всю
совокупность этих вопросов, я не собираюсь спорить
по поводу существования единой еврейской литерату¬
ры, я имею в виду создание культурной идентичности,
и в частности культурной идентичности Исаака Бабе¬
ля, в критический для судьбы еврейского народа мо¬
мент. Как демонстрирует Кеннет Мосс, освобождение
евреев в феврале 1917 г. от репрессивного царского
режима и от ограничений черты оседлости положило
начало множеству различных и часто противополож¬
ных направлений в еврейской культуре как на иврите
и идише, так и на русском языке — от бундовцев до
4	См.: Wisse, R. Op. cit. Р. 351-402.
5	О споре об определении народного еврейского языка и в осо¬
бенности о переписке К. Чуковского и В. Жаботинского по поводу
характера еврейского народного языка см: Чуковский К. Евреи
и русская литература // Свободные мысли. 1908. № 14; Natkovich,
Svetlana. The Debate about the Jews and Russian Literature (1908)
as a Milestone in the History of Theorization of Jewish Literatures //
Aschkenas 22. 2012. № 1-2.
454

Писатель и время
сионистов. Многие евреи в России были захвачены
бурными революционными волнениями и видели
в политике средство достижения как культурных, так
и идеологических целей. Однако они были застигнуты
врасплох, когда большевики начали репрессии против
еврейских религиозных и сионистских учреждений
и наложили запрет на иврит6. Тем не менее еврейский
экспериментальный модернизм продолжался в лите¬
ратуре и искусстве как на идише и иврите, так и на
русском языке с 1912 до 1925 г., а еврейские альмана¬
хи печатались на русском языке в Советской России
вплоть до 1928 г. В 1918 г. Баал-Махшовос (Исраэль
Исидор Эльяшев) публикует статью, призывающую
рассматривать еврейскую литературу как единую7,
а когда аппаратчики еврейской секции взяли еврей¬
ские культурные и литературные организации под
контроль и марксисты стали задавать тон в критике,
споры о характере еврейской литературы приобрели
определенное политическое направление.
Сол Беллоу задавался вопросом, кем же являлся
Бабель, писатель, который достаточно хорошо знал
идиш, чтобы писать на маме лошн, однако писавший
свои замечательные рассказы о российской граждан¬
ской войне и еврейской Одессе на «языке погромщи¬
ков». Беллоу утверждал, что все мы родились случай¬
но, в невыбранном нами месте и в невыбранное нами
время8. Допустим, что культурная идентичность — это
нечто подвижное, что меняется с возрастом человека
и в зависимости от меняющихся исторических и по¬
6	См.: Moss, Kenneth. Jewish Renaissance in the Russian Revolu¬
tion. Cambridge, Massachusetts, 2009; Shneer; David. Yiddish and the
Creation of Soviet Jewish Culture, 1918-1930. Cambridge, UK, 2004.
7	См.: Баал-Махшовес. Цвэй шпрахн — эйнэйнзигэ литератур //
Гэклибнэ вэрк. Нью-Йорк, 1953. С. 112-123.
8	См.: Bellow; Saul Introduction // Great Jewish Short Stories. Ed.
by S. Bellow. New York, 1963. P. 15-16.
455

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
литических обстоятельств. Однако в вакууме никто не
рождается, и невозможно игнорировать уникальный
контекст места рождения и юности Бабеля — Одес¬
су, главный культурный центр русского еврейства до
Первой мировой войны, где жили и работали Бялик,
Менделе Мойхер-Сфорим, Шолом-Алейхем, Равниц-
кий, Клаузнер и Ахад ха-Ам. Русский язык был для
Бабеля родным, как и для Жаботинского, который
был старше его на четырнадцать лет, несмотря на то,
что в космополитичной среде Одессы, как заметил
Жаботинский, чувство национальной гордости про¬
являлось особенно сильно9. Выросший в ассимилиро¬
ванной еврейской семье в Одессе, Бабель не выбирал
русский в качестве родного языка, это было фактом
его жизни, но это не означало, что он был менее погру¬
жен в литературу и язык идиш: к концу XIX в. не менее
трети населения Одессы составляли евреи, говорящие
на идише. Именно этот контекст в данном случае име¬
ет особое значение: это не просто факт биографии,
а важнейший ключ к пониманию многоязычной куль¬
турной системы, которая позволяет литературному
произведению обращаться к разным группам читате¬
лей одновременно.
Бабель, как и целый ряд других еврейских писа¬
телей и художников в России того времени, мог до¬
вольно свободно вращаться между еврейским и рус¬
ским мирами и существовать, еще до Февральской
революции, в общем русскоязычном культурном про¬
странстве10. Вспомним, к примеру, С. Ан-ского, одес¬
9	См.: Одесса шэли // Зихронот, кэтувим. Иерусалим, 1958.
С. 29-31; Жаботинскхй В. (.Altalena). Моя столица // Causeries: Пра¬
вда объ островЪ Тристанъ да Рунья. 2-е изд. Париж, 1931. С. 75-85.
10	См.: Horowitz, Brain. Empire Jews: Jewish Nationalism and Ac¬
culturation in 19th and Early 20th Century Russia. Bloomington, 2009;
Horowitz, B. Russian Idea, Jewish Presence: Essays on Russian-Jewish
Intellectual Life. Boston, 2013.
456

Писатель и время
ситов С. Юшкевича и самого Бабеля в Петербурге/
Петрограде, М. О. Гершензона, Л. Б. Яффе, Пастерна¬
ка-отца в Москве... Во всяком случае, как показыва¬
ет историк Юрий Слезкин, среди ассимилированных
евреев среднего класса приобретение русской «куль¬
турности» (не только грамоты, а именно культурно¬
сти) являлось входным билетом в русское общество,
несмотря на дискриминацию царского режима и по¬
громы 1881 и 1904-1905 гг.11 Вспомните мальчика из
«Истории моей голубятни», «навзрыд» декламирую¬
щего Пушкина на вступительном экзамене в гимна¬
зию12. Русские евреи, стремившиеся влиться в общее
русское общество, таким способом приобретали куль¬
турное и общественное признание, поэтому чтение
русских классиков уподоблялось ритуалу инициации
(наподобие ритуала бар мицва) на пути к культурной
зрелости. В не публиковавшемся при жизни Бабеля
рассказе «Детство. У бабушки» герой-повествователь,
мальчик, представляет себе эротическую сцену из по¬
вести Тургенева «Первая любовь». А в одноименном
рассказе Бабеля («Первая любовь»), продолжении
«Истории моей голубятни», герой становится свидете¬
лем унижения своего отца во время погрома, и у него
случается приступ нервной болезни. Врач утвержда¬
ет, что эта болезнь «случается у одних евреев и среди
евреев она бывает только у женщин»13. Эта странная
болезнь — причина его «раннего ужасного увядания»
(фраза, позднее изъятая из рассказа)14 и постоянное
напоминание о том, что он еврей, страдавший от ан¬
тисемитизма.
11	См.: Слезкин Ю.Л. Эра Меркурия: Евреи в современном ми¬
ре / Пер. с англ. С. Ильина. М., 2005.
12	Бабель И. Э. «Детство» и другие рассказы / Под ред. Э. Зихера.
Иерусалим, 1979. С. 47.
13	Там же. С. 56.
14	Там же. С. 57.
457

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
С 1912 г. Исаак Бабель жил в Киеве, где проходило
дело Бейлиса. Здесь же в 1913 г. он опубликовал пер¬
вый из известных нам рассказов. Это был его вклад
в спор о «еврейском вопросе», разворачивавшийся
в журналах на фоне процесса Бейлиса. Рассказ «Ста¬
рый Шлойме» написан в реалистической манере, ко¬
торая придает особую эмоциональную окраску обра¬
зу старика, отвергнутого своими детьми и наблюда¬
ющего, как они в полном бездействии готовы скорее
отступиться от своей веры, нежели разделить судьбу
евреев, изгнанных из деревень. В немом страдании
старый Шлойме обращается к Богу, он «успел еще ос¬
мотреть потускневшими глазами городок, в котором
он прожил шестьдесят лет безвыездно, и повис...
Был сильный ветер, и вскоре щуплое тело старого
Шлойме закачалось перед дверью дома, в котором он
оставил теплую печку и засаленную Тору»15.
И именно этот акт отчаяния парадоксальным об¬
разом доказывает его еврейскую идентичность, по¬
скольку принятие христианства оказывается для него
неприемлемым. Концовка новеллы Бабеля сильно
отличается от окончания рассказа «Изыди» Шолом-
Алейхема, где Тевье после изгнания из родной Анатов-
ки, во время тех же событий, которые описаны у Бабе¬
ля, безнадежно скитается с места на место. В период
между написанием рассказа Шолом-Алейхема в 1914 г.
и его публикацией в 1916 г. на евреев обрушились но¬
вые беды — мировая война и массовые депортации
царской Россией с Восточного фронта. У современ¬
ного светского читателя Шолом-Алейхема рассказ об
изгнании из местечка и новых скитаниях возбудил
бы сочувствие к Тевье за его добросердечность и горь¬
кую судьбу. Домашние несчастья мешают осуществле¬
нию мечты Тевье об обретении Земли обетованной,
15 Бабель И. Э. «Детство» и другие рассказы. С. 14.
458

Писатель и время
и он не едет за дочерью в бедные окраины Ист-Сайда
в Нью-Йорке. Ведь в самом деле библейский клич «Лэх
лэхо» («Изыди из страны своей, из места своего рожде¬
ния») не ведет никуда, это просто приказ уйти прочь,
и Тевье может утешаться лишь тем, что в этом послед¬
нем несчастье он разделяет общую судьбу русского
еврейства, уверенного в том, что Бог не бросит Свой
народ, даже если испытания и несчастья, которые вы¬
падают на его долю, кажутся бесконечными.
Для Бабеля идиш не был иностранным языком,
это был маме лошн — родной язык, понятный боль¬
шинству евреев Восточной Европы. Общность Бабеля
с литературой на идише легко проиллюстрировать.
В 1918 г. Бабель напечатал рассказ «Шабос-нахаму»,
содержащий переработку сказки о легендарном шуте
Гершеле Острополере16. Гершеле, служивший в XVIII в.
при дворе страдавшего от меланхолии и нуждавшего¬
ся в поднятии настроения рабби Борухла, был народ¬
ным героем. Он не был простым бадханом (шутом)
вроде тех, которых можно встретить на свадьбах в ти¬
пичном еврейском местечке: скорее, он был лец (кло¬
ун), который с карнавальным смехом переворачивал
с ног на голову социальную иерархию17. Как правило,
он появлялся у двора корчмаря голодный и нищий.
Так, однажды он появился у одного корчмаря, голод¬
ный и без гроша, а хозяйка, подозревая, что у Гершеле
нет денег, не дала ему ни куска, ни крошки. Тогда Гер¬
шеле начал бормотать себе под нос, что, если они не
дадут ему никакой еды, он сделает то, что сделал его
отец, когда у него не было чем ужинать. Корчмарка
так испугалась, что дала Гершеле все, что тот попро¬
16	Бабель И. Шабос-нахаму (Из цикла «Гершеле») // Вечерняя
звезда (Петроград). 1918.16 марта.
17	См.: Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная куль¬
тура средневековья и Ренессанса. М., 1990.
459

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
сил. Когда Гершеле наелся досыта, корчмарка нако¬
нец набралась смелости спросить, что же делал отец
Гершеле, когда не получал еды. «Мой отец, когда ему
было нечем ужинать, — ответил Гершеле, — ложился
спать голодным»18.
«Шабос-нахаму» — это похожая история об остро¬
умии и хитрости Гершеле, с одной стороны, и глупых
и доверчивых хозяевах-евреях — с другой. В этом
рассказе Гершеле оказалось нетрудно уверить про¬
стодушную жену хозяина корчмы в том, что он — ша¬
бос-нахаму, небесный ангел, принесший ей привет
от ее родственников из загробного мира19. Просто¬
душная хозяйка передает Гершеле вещи на тот свет
для ее умерших родных, и Гершеле поспешно уходит.
Однако вскоре он останавливается, задумавшись
о том, что может случиться, если хозяин вернется
домой и обнаружит его обман. Поэтому он прячет
добычу, раздевается догола и встает, обнимая ствол
дерева. Действительно, вскоре мимо едет хозяин, пу¬
стившийся в погоню за вором, обманувшим его жену.
Но корчмарь ничуть не умнее своей жены, и Герше¬
ле легко убеждает его в том, что он ангел, которого
ограбил тот же самый вор. Он заставляет корчмаря
раздеться и занять его место, чтобы поддерживать де¬
рево, которое является священным и от которого за¬
висит весь мир, в то время как он сможет продолжить
погоню за обманщиком. Бабель не меняет историю,
но пересказывает ее с характерным юмором и при¬
думывает диалог, который читается по-русски иначе,
чем на идише. Читатели, говорящие на идише, узна¬
18	Анекдоты от Гершеле Острополера: Классический еврейский
юмор / Сост., пер. с идиша X. Бейдера. Иерусалим; М., 2000. С. 35.
19	См.: Ди майсе мит шабос-нахаму // Гершеле Острополер —
дер велт беримтэр вицтунг. New York, [1925]. Р. 63-66; Шабос-наха¬
му // Анекдоты от Гершеле Острополера. С. 155-156; Вейсман, М. Ба-
бел ун Гершеле Острополер // Советиш Геймланд. 1989. № 3.
460

Писатель и время
ли бы историю о шуте Гершеле из Острополя и, веро¬
ятно, посмеялись бы над игровым переводом на рус¬
ский язык типичных выражений на идише, таких как
WUWD N *11N («мужчина как мужчина»; букв.: «муж
как мужчина должен быть») или 1ЯЭ 7» ОУЕЛКр ПУ
(«он кормит меня обещаниями»). Комический эффект
от языковой интерференции на примере такого бук¬
вального перевода идиом с другого языка (калькиро¬
вание) усиливается за счет переключения кодов среди
тех, кто говорит и на русском, и на идише: «У каждой
жены — муж как муж. Мой же только и умеет, что кор¬
мить жену словечками. Дай Бог, чтобы у него отнялся
к Новому году язык, и руки, и ноги»20.
Жена хозяина корчмы рассказывает Гершеле об
обещании мужа купить ей новое платье и поехать
к рабби Моталэ за благословением, чтобы у них ро¬
дился сын, когда придет шабос-нахаму. Гершеле убеж¬
дает жену корчмаря в том, что он и есть шабос-нахаму,
явившийся с того света. Поскольку хорошо известно,
что ангелы не едят, Гершеле убеждает бедную простую
женщину в том, что и ее родственники тоже всегда
голодны. Она дает оголодавшему Гершеле много еды,
которую он, словно и впрямь человек с того света,
с жадностью поглощает, и отправляет его в путь тя¬
жело нагруженным одеждой, едой и прочими вещами
для ее друзей и родни на том свете.
Весьма примечательны место и время публика¬
ции этого рассказа. Это осажденный Петроград, сто¬
лица России, 1918 г., самый разгар гражданской войны,
когда все люди, включая писателей, были голодны,
как Гершеле в упомянутой истории. Рассказ появился
в российской ежедневной газете «Вечерняя звезда»,
которая тогда же опубликовала стихи Осипа Мандель¬
штама и других поэтов, полные апокалиптических
20 Бабель И. Э. «Детство» и другие рассказы. С. 20.
461

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
образов умирающего солнца Петрополя и напомина¬
ющие о смерти русской культуры.
На страшной высоте блуждающий огонь,
Но разве так звезда мерцает?
Прозрачная звезда, блуждающий огонь,
Твой брат, Петрополь, умирает21.
Здесь же появился и Гершеле, со своим еврейским
юмором, — персонаж, который был всегда популя¬
рен среди еврейских читателей в Восточной Европе
и Соединенных Штатах в XIX и начале XX в.22 Морде¬
хай Гебиртиг переложил рассказ о Гершеле в песню,
Ицик Мангер — в стихи, а Исайя Трунк после Второй
мировой войны — в мистический роман, в котором
Гершеле был представлен как искупительная фигура.
Почему бы и нет? Шабос-нахаму — суббота утешения
после Девятого ава, дня траура и поста в память разру¬
шения Храма в Иерусалиме. В эту субботу евреи чита¬
ют в синагоге главу из пророчества Исайи, начинаю¬
щуюся словами: «Нахаму, нахаму ами...» («Утешайте,
утешайте народ Мой...») По контрасту с апокалипти¬
ческим видением в стихах О. Мандельштама и Э. Гер¬
мана в «Вечерней звезде» утешительные слова еврей¬
ского пророка Исайи о новом строительстве, о новом
Иерусалиме и будущем обществе, основанном на
справедливости, дают оптимистический взгляд и на
Россию, обрушенную войной и революцией. Когда
в «Конармии» Лютов рассказывает рабби, что он пе-
21	Вечерняя звезда. 1918. 6 марта (с датой «Март 1918 г.»); Ман¬
дельштам О.Э. Поли. собр. соч. и писем. В 3 т. Т. к Стихотворе¬
ния / Сост. А. Меца. М., 2009. С. 102. См.: Сегал Д. «Сумерки свобо¬
ды»: О некоторых темах русской ежедневной печати 1917-1918 гг. //
Минувшее: Истор. альм. 1991. № 3. С. 131-196.
22	См.: Bloch, Chaim. Hersh Ostropoler, ein judischer Till-Eulenspie-
gel des 18. Jahrhunderts. Berlin, 1921.
462

Писатель и время
рекладывает в стихи истории о похождениях Герша
из Острополя, рабби отвечает ему, конечно, с ирони¬
ей, что это — «великий труд»: «Шакал стонет, когда
он голоден <...> и только мудрец раздирает смехом
завесу бытия» («Рабби»)23. И действительно, когда все
было разрушено и перевернуто с ног на голову, разве
можно было снова сделать мир хоть немного более
гуманным иначе, чем с помощью еврейского юмора?
Однако для Бабеля Гершеле не просто плут наподобие
появившегося несколькими годами позже привле¬
кательного Бени Крика, он — луфтментш («человек
воздуха»), такой, как одесские типы, которых Бабель
обрисовал в двух очерках, опубликованных в газете
«Вечерняя звезда» в марте 1918 г., как раз тогда, ког¬
да Одесса была на пороге захвата белыми, а одесский
еврейский мир начал клониться к закату. В очерке
1916 г., озаглавленном «Одесса», в котором предсказы¬
валось появление «литературного Мессии» из Одессы,
способного омолодить русскую литературу, Бабель
также описал «людей воздуха»24.
«Человек воздуха» был наиболее характерным
представителем еврейского местечка, вынужденным
искать средства к существованию, скитаясь из горо¬
да в город и часто прячась от полиции, как показано
в рассказе Бабеля «Элья Исаакович и Маргарита Про¬
кофьевна» (1916). Современный еврейский читатель
узнал бы интонацию смеха сквозь слезы, с которой
в рассказе «Справедливость в скобках» (1921) Цудеч-
кис представляет себя как человека, которому было
предначертано родиться евреем в царской России
23	Бабель К Э. «Детство» и другие рассказы. С. 134.
24	Бабель И. Одесса // Журнал журналов. 1916. №51; Листки
об Одессе (листок первый) // Вечерняя звезда. 1918. 19 (6) мар¬
та; Листки об Одессе (листок второй) // Вечерняя звезда. 1918. 21
(8) марта.

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
и вследствие этого — неизбежно — стать одесским
маклером, не имеющим средств к существованию, об¬
разно выражаясь, «человеком воздуха»: «Родившись
евреем — я стал маклером. Сделавшись одесским ма¬
клером — я покрылся зеленью и пустил побеги <... >
В моих руках не спрятано ремесла. Передо мной стоит
воздух»25.
В немом фильме «Еврейское счастье» (1925), ос¬
нованном на «Менахем-Мендл» Шолом-Алейхема26,
приняли участие знаменитый еврейский актер Со¬
ломон Михоэлс, друг Бабеля, и труппа Московского
еврейского камерного театра (позднее Государствен¬
ный еврейский театр, ГОСЕТ). Михоэлс превратил
«человека воздуха» из произведения Шолом-Алейхе¬
ма в обманутого мечтателя из еврейского местечка —
дэр клейнер ментш (маленького человека), похожего
на Чарли Чаплина, только с зонтиком вместе тросточ¬
ки. Однако «человеку воздуха» не осталось места в со¬
ветской действительности. Спор между бескомпро¬
миссными марксистами, осудившими буржуазную
идеологию Шолом-Алейхема, и теми, кто пытался
защитить его как классика современной литературы
на идише, достиг крайнего накала27. Позднее Шолом-
Алейхем был провозглашен выразителем еврейского
народного духа и поэтому смог преодолеть цензур¬
ный барьер как писатель, соответствующий канону
советской социалистической еврейской литературы.
Однако в 1930-е гг. все, что могло вызвать подозрение
в еврейском «национализме», начали выкорчевывать
из литературы, и, наконец, в мрачные годы после
25	Бабель И. Э. Рассказы / Сост., подгот. текстов, послесловие,
коммент. Е. Погорельской. СПб., 2014. С. 225.
26	См.: Шолом-Алейхем. Похожденш неудачника (Менахемъ-Мен-
дель) / Пер. с идиша Ю. Пинуса. М., 1914.
27	См.: ЭстрайхГ. Советская карьера Шолом-Алейхема // Но¬
вое литературное обозрение. 2012. № 114.
464

Писатель и время
Второй мировой войны сам идиш стал считаться при¬
знаком «космополитизма». Михоэлс был убит; самые
заметные авторы, писавшие на идише, арестованы
и расстреляны в августе 1952 г.
В 1926 г. вышел сценарий Бабеля по роману Шо-
лом-Алейхема «Блуждающие звезды» («Блонджэнэр
штэрн»)28. Во вступлении к книге содержалось поли¬
тическое заявление Бабеля, в котором он отмежевы¬
вался от этого идеологически непригодного мате¬
риала: он объяснял, что только обязательства перед
киностудией заставили его окончить работу над сце¬
нарием. Такое оправдание было необходимо, чтобы
преодолеть цензуру и избежать неприятностей. Сце¬
нарий был написан для ГОСЕТа и распространялся
Всеукраинским фотокиноуправлением (ВУФКУ), ко¬
торый был коммерчески заинтересован в огромной
аудитории зрителей, живущих на Советской Украине
и говорящих на идише, и одновременно стремился
распространять коммунистические идеи. У Шолом-
Алейхема это достаточно простая история о девушке
Рейзл, дочери бедного кантора, которая сбежала вме¬
сте с сыном богатого купца Лейблом Рафаловичем. Ра-
фалович невероятно богат, и это недопустимое с иде¬
ологической точки зрения обстоятельство преподно¬
сится как достойное похвалы и зависти. Еще больше
усугубляет дело то, что население еврейского местеч¬
ка Холеништи не демонстрирует никакого классово¬
го сознания и целый день занято пересудами и сплет¬
нями. В романе Шолом-Алейхема восхищающиеся
знаменитостями юные возлюбленные Рейзл и Лейбл
сбегают со странствующей труппой провинциально¬
го еврейского театра, играющего нескладные пьески
наемных писак на онемеченном идише, а также коме¬
дии Гольдфадена про Куни-Лемеле (тип шлимазла, не¬
28 Бабель И. Э. Блуждающие звезды. М.: Кинопечать, 1926.
4б5

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
дотепы) и др. Неискушенные провинциалы попадают
в большой мир и по воле своих ловких «импресарио»
превращаются в Розу Спивак и Лео Рафалеску. Вскоре
они попадают в сеть интриг и обмана. Дешевые ком¬
наты, поношенная одежда и плохая актерская игра —
такой далеко не лестный портрет еврейского театра
предложил Шолом-Алейхем. После многих приклю¬
чений «блуждающие звезды» встречаются наконец
в Нью-Йорке, но не женятся.
Шолом-Алейхем не испытывал иллюзий по по¬
воду еврейского театра и был больше заинтересован
в том, чтобы прописать любовную линию, историю
«современных детей». Бабелю пришлось перевести
неловкое изложение сложного сюжета с множеством
персонажей в жанр немого кино. Сюжет все-таки
привлекал зрителей, которые вспоминали о недавно
исчезнувшем мире, сметенном коммунизмом. В бабе-
левской версии бессарабское местечко было перене¬
сено в Волынскую губернию, в местечко Держана (Ка-
менец-Подольская область). Рейзл, переименованная
в Рахиль Монко, приезжает в Москву в поисках своего
любимого Льва Ратковича, который стал знаменитым
скрипачом Лео Рогдаем, после того как его заметил
известный профессор и сделал из него виртуоза. Сла¬
ва и роскошная западная жизнь портят Рогдая. Рахиль
же узнает, каково еврею жить нелегально в Москве,
а затем, когда она берет на себя вину за революци¬
онные листовки, найденные в ее комнате в ночлежке,
ее осуждают на два года ссылки в Сибирь. Примеча¬
тельно, что Бабель вставляет в фильм короткую сцену,
в которой нищая идишская труппа вроде той, которой
восхищался в 1912 г. Кафка, исполняет версию «Коро¬
ля Лира». Вероятно, эта сцена восходит к пьесе Якова
Гордина «Еврейский король Лир», которая была очень
популярна в начале XX в. и помогла актеру-одесситу
466

Писатель и время
Якову Адлеру приобрести известность на нью-йорк¬
ской идишской сцене. Известно, что Бабель был недо¬
волен тем, как киностудия обошлась с его сценарием,
и разочарован из-за того, что не имел влияния на про¬
исходившее на съемочной площадке: самоубийство
Рогдая было заменено счастливой концовкой. Судя
по немногочисленным отзывам, фильм, к сожалению,
так и не смог преодолеть идеологические барьеры,
т. е. он не рисовал положительную картину револю¬
ции и не уничижал декадентский Запад29.
В любви к идишу Бабель признавался всю жизнь,
обращаясь для души к переводу творчества Шолом-
Алейхема и Менделе Мойхер-Сфорима30 (Бабель
встречался с «дедушкой литературы на идише» Менде¬
ле Мойхер-Сфоримом незадолго до его смерти в 1917 г.,
а позднее собирался работать над юбилейной публи¬
кацией его сочинений в русском переводе)31. Бабель
редактировал переводы Шолом-Алейхема с идиша,
выполненные Семеном Гехтом и опубликованные
в 1926 г.32 А в 1936-м ему доверили редактировать со¬
брание сочинений Шолом-Алейхема, которое должно
было выйти в 1939 г., к 8о-летию со дня его рожде¬
ния: предполагалось, что Бабель переведет рассказы
о Тевье-молочнике к февралю 1939 г. Однако неопуб¬
29	См.: Брудер-Коган, М. Полемика об интертитрах вообще и об
интертитрах в «Еврейском счастье» — в частности // Киновед¬
ческие записки. 2000. №48. См. также: Черненко М.М. Красная
звезда, желтая звезда: Кинематографическая история еврейства
в России, 1919-1999. Винница, 2001. С. 27-36.
30	См.: Пирожкова А. Н. Семь лет с Исааком Бабелем // Бабель И.
Собр. соч. В 4 т. / Сост., примеч. И. Сухих. М., 2006. Т. 4. С. 441-442.
31	Речь Бабеля на торжественном заседании, посвященном
юо-летию со дня рождения Менделе Мойхер-Сфорима. Цит. по:
Эйдельман И. Менделе Мойхер-Сфорим: На торжественном засе¬
дании в Доме Союзов // Литературная газета. 1936. 5 марта.
32	Шолом-Алейхем. Избранные произведения / Под ред. И. Бабе¬
ля. М.; Л.: Земля и фабрика, 1926-1927.
467

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ликованные переводы утеряны, как и другие рукопи¬
си, конфискованные агентами НКВД при аресте Бабе¬
ля 15 мая 1939 г.33 Необходимо было избавить тексты
Шолом-Алейхема от «еврейского акцента», который
присутствовал в уже существовавших русских пере¬
водах, искажавших, как считал Бабель, дух оригинала
и плохо передававших, разжижавших юмор автора34.
Бабель был убежден в том, что еврейский язык должен
звучать на русском естественно, а не воспроизводить
некий жаргонный стереотип. И действительно, как
уже отмечалось, одесские еврейские персонажи Бабе¬
ля восходят к юмору Шолом-Алейхема35.
Словесные игры между идишем и ивритом встре¬
чаются не только у Менделе Мойхер-Сфорима, ко¬
торый переходил с иврита на идиш и наоборот, но
и в многочисленных анекдотах, обыгрывающих двой¬
ные значения на идише и иврите. Идиш-ивритская
диглоссия была правилом, а не исключением, как
утверждает Баал-Махшовес36. У Шолом-Алейхема диг¬
лоссия — средство создания юмористического эффек¬
та. Это малапропизмы и неверные цитаты из Библии
и молитвенника в речи Тевье, когда он, например,
применяет библейские выражения к своей собствен¬
ной жизни или использует ритуальные фразы37. Ба¬
бель же, напротив, использует форму литературного
билингвизма, обыгрывая значение идиом и стилизо¬
ванных фраз на идише в своей русской прозе.
В рассказе «Рабби» из книги «Конармия» рабби
признает в Лютове еврея, задавая ему типичный по-
33	См.: ЭстрайхГ. Указ. соч.
34	Стенограмма заседания по подготовке празднования 80-ле¬
тия со дня рождения Шолом-Алейхема // РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 15.
Ед. хр. 399. Цит. по: ЭстрайхГ. Указ. соч.
35	См.: Белов А. «Когда герои Шолом-Алейхема объясняются на
языке Молдаванки...»//Мастерство перевода: Сб. М., 1970. С. 457.
36	См.: Баал-Махшовес. Указ, соч.; Miron, D. Op. cit. Р. 226.
37	См.: Miron, D. Op. cit. P. 383-397.
468

Писатель и время
вседневный вопрос одного еврея к другому на идише:
«Откуда приехал еврей?»38 ?Т> К	№ («Кто
вы, вы откуда?») Однако это обращение узнаваемо
как типичное только для говорящего на идише, где
это обычное приветствие39. Когда Лютов представ¬
ляет себя как еврея из Одессы, он слышит в ответ от
рабби ироничное замечание об Одессе как о «звезде
изгнания» (привычное определение богобоязненно¬
го города благочестивых мудрецов), поскольку го¬
род имел дурную славу центра движения еврейского
Просвещения (Гаскалы) (на идише говорили, что
«на семь миль вокруг Одессы горит адский огонь»).
Обмен репликами между рабби иЛютовым выдает
в Лютове знакомство с популярной идишской культу¬
рой — с Гершеле Острополером, о котором Бабель ду¬
мал, как он записал в своем дневнике 1920 г.40, когда
молился в синагоге в Дубно среди хасидов, столь не¬
похожих на веселых одесских евреев, «пузырящихся,
как дешевое вино» («Учение о тачанке»)41.
Отсылка к каноническим текстам еврейской куль¬
туры — это указание на литературную и культурную
референцию, а также на коллективную память, раз¬
рушенную историей, но доступную тем читателям,
которые владеют лингвистическим инструментом
и обладают культурным знанием настолько, чтобы
распознать закодированный этнический и идеологи¬
ческий подтекст. Окончательные «цитаты» неизбежно
38	Бабель И. Э. «Детство» и другие рассказы. С. 134. В первом
издании «Конармии» (1926) наборщик, очевидно, не понял этой
фразы и напечатал ее неверно, поставив перед словом «еврей» за¬
пятую.
39	См.: Senderovich, Sasha. The Hershele Maze: Isaak Babel and His
Ghost Reader // Arguing the Modern Jewish Canon: Essays on Litera¬
ture in Honor of Ruth Wisse / Ed. by J.D. Cammy et al. Cambridge,
Massachusetts, 2007. P. 236.
40	См.: Бабель И. Э. Собр. соч. В 4 т. Т. 2. С. 258.
41	Бабель К Э. «Детство» и другие рассказы. С. 140.
469

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
конфликтуют с другими семантическими ассоциаци¬
ями в тексте, создавая комический эффект с помощью
семантического разнообразия и двусмысленности.
В рассказе Бабеля «Гедали» из книги «Конармия» по¬
явление языка, стилизованного под идиш, и отсылка
к еврейским текстам (Маймонид, Раши) рождают
ассоциации со старой, уходящей культурой, по ко¬
торой ностальгирует оторванный от родной среды
еврейский интеллектуал. Лютов в пятницу вечером
«кружит по Житомиру» в поисках «робкой звезды»42,
которая сообщит ему о наступлении шабата и о том,
что евреи отправляются в синагогу молиться. Это на¬
поминание об образе жизни, разрушенной погрома¬
ми и войной. Лютов повернулся спиной к еврейскому
прошлому, но он не смог примириться с жестокостью
революции, которая уничтожила это прошлое, и пе¬
реступить через заложенное в нем гуманистическое,
нравственное наследство иудаизма.
«Гедали» — это рассказ, который предлагает чи¬
тателям вместе с Лютовым отправиться назад в Жи¬
томир, родной город Бялика, и напоминает нам, что
мы находимся перед шкафом еврейских книг, значит,
перед святым каноном еврейской культуры, как в хо¬
рошо известном стихотворении Бялика «Лифней арон
гасфарим» («Перед книжным шкафом»). Однако ев¬
рейский интеллигент, возвращающийся в мир еврей¬
ских традиций (мир бабушки и дедушки Лютова), —
это не тот молодой человек, увлеченный четверть
века назад ветрами Гаскалы и модерна, а русский ев¬
рей, присоединившийся к революции, которая несет
смерть в разрушающееся еврейское местечко и лиша¬
ет собственности еврейских торговцев. Старые еврей¬
ские книги — это ностальгическая память, возвраща¬
ющая Лютова к корням, от которых он оторвался:
42 Бабель И. Э. «Детство» и другие рассказы. С. 125.
470

Писатель и время
В субботние кануны меня томит густая печаль воспо¬
минаний. Когда-то в эти вечера мой дед поглаживал
желтой бородой томы Ибн-Эзра. Старуха в кружевной
наколке ворожила узловатыми пальцами над суббот¬
ней свечой и сладко рыдала. Детское сердце раскачи¬
валось в эти вечера, как кораблик на заколдованных
волнах43.
Именно в поисках памяти о еврейском прошлом,
однажды в Житомире, в пятницу вечером, после того
как красные войска взяли город, Лютов вовлекает
хозяина лавочки в беседу. Он жестко возражает Ге-
дали, который изучал Раши и Маймонида и «шелко¬
вые ремни» «дымчатых глаз» которого выдают в нем
а зайдэнер менч («шелкового человека», т. е. человека,
внимательно изучающего Талмуд)44. Но у Лютова нет
ответа на вопрос старого еврея о том, где же справед¬
ливость и мировое счастье, обещанные революцией.
Маймонид и ивритская поэзия — это и отсылки к про¬
шлому Ильи Брацлавского, непокорного сына черно¬
быльского рабби, который присоединился к комму¬
нистам в тщетной надежде примирить Ленина и Май¬
монида, партийные манифесты и любовь.
Здесь все было свалено вместе — мандаты агитато¬
ра и памятники еврейского поэта. Портреты Ленина
и Маймонида лежали рядом. Узловатое железо ленин¬
ского черепа и тусклый шелк портретов Маймонида.
Прядь женских волос была заложена в книжку поста¬
новлений шестого съезда партии, и на полях комму¬
нистических листовок теснились кривые строки древ¬
43	Там же. С. 124-125. См.: Зихер, Э. Бабель, Бялик и другие...:
Культурно-литературный контекст рассказов И. Э. Бабеля // Па¬
раллели: Русско-еврейский истор.-лит. и библиогр. альм. / Под
ред. К. Бурмистрова. М., 2007. № 8-9. С. 56-76.
44	Бабель И. Э. «Детство» и другие рассказы. С. 126.
471

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
нееврейских стихов. Печальным и скупым дождем
падали они на меня — страницы «Песни песней» и ре¬
вольверные патроны45.
Ассимилированные еврейские писатели в разной
степени владели идишем и ивритом. Бабель, вырос¬
ший в Одессе, говорил на идише и знал иврит доста¬
точно хорошо, чтобы авторизовать корректуру пере¬
вода своих рассказов в недолговечном советском ив-
ритском журнале «Берешит» в 1926 г. Рассказы Бабеля
были единственным переводом в журнале и вопло¬
щали собой быстро утраченную надежду, как у Ильи
Брацлавского, на то, что ивритская поэзия и «Песнь
песней» могут быть объединены с коммунистически¬
ми манифестами и революцией. Важно отметить, что
редакторы журнала напрасно надеялись на возник¬
новение ивритской коммунистической альтернати¬
вы Ахаду ха-Аму и Бялику; за исключением Йохевед
Бат-Мириам, которая уехала в Палестину, большин¬
ство сотрудников журнала закончили свою жизнь
в ссылке, сталинских лагерях или были расстреляны.
Большевистский переворот срезал на корню воз¬
рождение еврейской культуры в России. Тем не менее
после Октября еврейский писатель все еще мог опи¬
сывать Россию с двойным видением, с точки зрения
обеих — русской и еврейской — историй, обеих —
русской и еврейской — культурных идентичностей.
Бабель был, как мы уже видели, примером сложных
сближений и слияний, когда элементы современной
еврейской культуры на русском языке, идише или ив¬
рите переплетались и перекрещивались. Однако на¬
ступило время, когда пришлось сделать выбор. В рас¬
сказе «Карл-Янкель» (1931) о судебном процессе над
одесским ритуальным моэлем (судебные процессы
45 Бабель И. Э. «Детство» и другие рассказы. С. 229.
472

Писатель и время
над иудаизмом проходили до конца 1920-х гг.) пове¬
ствователь размышляет о судьбе еврейского ребенка,
названного в честь еврейского патриарха Яакова, но
одновременно в честь основателя коммунизма Марк¬
са, и приходит к выводу о том, что Карл-Янкель не мо¬
жет не быть счастливее, чем был он, потому что никто
не дрался за него так, как дерутся за этого еврейского
ребенка, кормящегося у груди киргизской женщины
(идеал интернациональной дружбы советских людей).
Карл-Янкель вырастет, чтобы стать летчиком (идеал
советского будущего). Глядя в окно, повествователь
видит улицы, на которых он вырос, — Пушкинскую
и Малую Арнаутскую. Пушкин, как известно, симво¬
лизирует для ассимилированного еврейского интел¬
лигента классику русской литературы, а знание его
произведений — принятие в русскую культуру. А на
Малой Арнаутской жил до 1921 г. еврейский поэт-ла¬
уреат Хаим-Нахман Бялик, символ еврейского куль¬
турного возрождения. Пути Пушкина и Бялика разо¬
шлись, и они больше не могли существовать в куль¬
турном симбиозе.
Авторизованный перевод с английского
Анны Урюпиной

Наталья Корниенко (Москва)
И. БАБЕЛЬ В «ФАБРИКЕ ЛИТЕРАТУРЫ»
А.	ПЛАТОНОВА1
Основная литературная проблема нашей
эпохи — не «как писать», а «как быть писа¬
телем». Под вопросом стоит не литература
сама по себе, а писательство — как труд,
как дело, как назначение.
Борис Эйхенбаум.
Гоголь и «дело литературы»
Тема «Платонов и Бабель» ждет своего самостоятель¬
ного историко-литературного исследования. На ак¬
туальность этой темы прямо указывает появление
имени Бабеля в трех текстах Платонова 1926-1927 гг.:
в программной для всесоюзного дебюта писателя
статье «Фабрика литературы» и в рассказах «Лунные
изыскания» и «Московское общество потребителей
литературы». В некотором смысле это исключитель¬
ная ситуация: ни одного из своих современников
Платонов столько раз прямо в эти годы не называл.
Очевидно, что данную тему не обойти не только при
комментировании прозы Платонова о гражданской
войне («Сокровенный человек», «Чевенгур»), но и при
рассмотрении «дела литературы», как его понимали
оба писателя. Можно говорить и о некотором общем
(не только для них) векторе развития поэтики: от экс¬
прессионизма 1920 — начала 1930-х гг. к почти класси¬
ческому, пушкинско-чеховскому психологизму в рас¬
сказах о детстве, в мемуарно-автобиографической
прозе 1930-х. Не устарел, на наш взгляд, и тематиче-
1	Работа выполнена в рамках исследовательского проекта
РГНФ «Андрей Платонов и его современники».
474

Писатель и время
ский подход. И для Бабеля, и для Платонова внеэстети-
ческий материал (гражданская война, коллективиза¬
ция, родной для писателей быт) играл значительную
роль в их творчестве. Оба, принадлежа к поколению
детей XX в., любили стариков2 с их знанием жизни
и представлением об идеале, вынесенными не из чте¬
ния современных книг и газет, как у детей, а из труд¬
ного опыта национальной жизни и традиции: еврей¬
ской у Бабеля (Гедали), русской у Платонова (Фома
Пухов, Захар Павлович). На корневую национальную
традицию, «родственную связь со своим материалом»3
указывают старые древние книги (Бабель), книги «по¬
следних, нечитаемых и забытых сочинителей»4 (Пла¬
тонов), через которые «читается» стариками Бабеля
и Платонова современность. К «видениям старины»
(запись в конармейском дневнике Бабеля от 26 авгус-
та 1920 г.)5 генетически примыкают легенды и песни,
«песни душевного старинного распева» («Песня»)6, за-
2	«Старики были слабостью Бабеля» (Лившиц Л. Н. Из неокон¬
ченных воспоминаний о И. Э. Бабеле // Бабель И.Э. Письма другу:
Из архива И. Л. Лившица / Сост., подгот. текста, коммент. Е. По¬
горельской. М., 2007. С. 107); «Колокол “Чугунной” церкви был
всею музыкой слободы, его умилительно слушали в тихие летние
вечера старухи, нищие и я» (Автобиография А. Платонова, 1922 //
Платонов А. П. Сочинения. T. i. Кн. 1. М., 2003. С. 479)-
3	Определение М. Пришвина: «Гладков — это писатель внеш¬
него, без отношения его к самому себе, без родственной связи со
своим материалом. Эта родственная связь художника со своим
материалом по существу вне нашей воли, и мы властны только
в культуре этой связи, то есть в совершенствовании природной
частности вплоть до выявления ее универсального значения.
В этом отношении Гладков растет не из себя, а чисто из заданной
генеральной линии...» (Пришвин М.М. Дневники. 1932-1935- Кн. 8.
СПб., 2009. С. 274).
4	Платонов А. И Чевенгур // Платонов А. И Ювенильное море.
М., 1988. С. 298.
5	Бабель И.Э. Сочинения. В 2 т. / Сост., подгот. текста А. Пи¬
рожковой, вступ. ст. Г. Белой, коммент. С. Поварцова. М., 199°- Т» i-
С. 422.
6	Бабель И.Э. Рассказы / Сост., подгот. текстов, послесловие,
коммент. Е. Погорельской. СПб., 2014. С. 163. Далее рассказы Ба-
475

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
нимающие фундаментальное место в художественных
мирах обоих писателей. Включенные в текст расска¬
за «Песня» (1925) строки кубанской казачьей песни:
«Звезда полей, звезда полей над отчим домом, и ма¬
тери моей печальная рука...» (с. 162) — наделяются
статусом подлинного философско-эстетического ка¬
нона, а само «песенное слово» (С. Есенин) помечается
категорией утилитарности: «Песни нужны нам, никто
не видит конца войне» (с. 163). Примечательно, что
и Бабель, и Платонов любили и высоко ценили лирику
Есенина. О есенинских аллюзиях в прозе Платонова
нам приходилось не раз писать7. Возможно, кто-то уже
выявил аллюзии на есенинские тексты в рассказах Ба¬
беля. Встречи с Есениным в 1924 и 1925 гг., трогатель¬
но-дружеское Сережа, редкая для требовательного
Бабеля высочайшая оценка лирики Есенина («...сти¬
хи он пишет теперь величественные, трогательные,
гениальные»8) — все это не только факты биографии,
но и некие указания для нас к изучению поэтики «пе¬
сенного слова» и реконструкции встреч с есенинским
текстом и самим Есениным в рассказах Бабеля. И ка¬
беля цитируются по этому изданию с указанием заглавия и стра¬
ницы в тексте статьи.
7	См.: Корниенко Н. В. «Сказано русским языком...» Андрей Пла¬
тонов и Михаил Шолохов: Встречи в русской литературе. М., 2003.
С. 82-97; Корниенко Н. В. Песенно-музыкальные сюжеты у Плато¬
нова // Творчество Андрея Платонова: Исследования и материа¬
лы. Библиография. СПб., 2005. С. 9-120.
8	Из письма Бабеля Т. Кашириной от 12 июня 1925 г. См.: Ива¬
нова Т. В. Мои современники, какими я их знала: Очерки. М., 1987.
С. 278. См. также воспоминания С. Гехта о Бабеле: «Есенинские
стихи Бабель читал и про себя и вслух. Читал ему свои стихи и Есе¬
нин, привязавшийся к Бабелю, полюбивший его <...> Есенин
был единственным человеком, сумевшим подчинить Бабеля своей
воле. Не помня ничего о том, что ели, пили и говорили, куда пое¬
хали и с кем спорили, Бабель все же на годы запомнил, как читал,
вернее, пел в ту ночь свои стихи Есенин» (Гехт С. У стены Страст¬
ного монастыря в летний день 1924 года // Воспоминания о Бабе¬
ле / Сост. А. Пирожковой и Н. Юргеневой. М., 1989. С. 56-57).
476

Писатель и время
жется, хотя события в рассказе «Песня» датируются
1920 г., сам рассказ, впервые опубликованный в «Крас¬
ной нови» (1925. № з) под названием «Вечер», написан
не без воспоминаний о вечерних и ночных встречах
с Есениным в 1924 г. и о его исповедальных лириче¬
ских письмах матери. Этот философско-поэтический
контекст, на наш взгляд, нельзя не учитывать при ана¬
лизе такого базового для текста Бабеля и Платонова
концепта, как «вечная жизнь», в его связях прежде
всего с образом матери. У Платонова образ матери
как подлинной «души мира» появляется уже в ранней
философской публицистике и лирике:
.. .она в вечном труде творчества тайной идущей жизни,
в вечном рождении, в вечной страсти материнства —
и в этом ее высшее сознание, сознание всеобщности
своей жизни, сознание необходимости делать то, что
уже делает, сознание ценности себя и окружающего —
любовь (статья «Душа мира», 1920)9.
В «Конармии» носителем этого знания выступают
еврейские старики:
— ...Все смертно. Вечная жизнь суждена только мате¬
ри. И когда матери нет в живых, она оставляет по себе
воспоминание, которое никто еще не решился осквер¬
нить. Память о матери питает в нас сострадание, как
океан, безмерный океан питает реки, рассекающие
вселенную... (с. 6о).
С этими размышлениями старого Гедали («Рабби»,
1924) корреспондирует образ матери в тяжких снах
героев-большевиков «Чевенгура», в которых мать как
вечное и бессмертное противопоставлена временной
9 Платонов А. П. Сочинения. Т. I. Кн. х. С. 47.
477

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
жене-«шлюшке», с которой сын уходит от матери, пре¬
давая ее забвению и поруганию:
— Опять себе шлюшку нашел, Степушка. Опять
мать оставил одну — людям на обиду. Бог с тобой.
Мать прощала, потому что потеряла материнскую
силу над сыном, рожденным из ее же крови и окаянно
отступившим от матери10.
Оба писателя в ответе на вопрос о главном герое
нового времени (тип большевика в литературе) дали
где-то близкий ответ: сирота. «Нескончаемая наша
бездомность» («У Святого Валента», с. 117) — это об¬
щее для всех рассказов «Конармии» пространство
бытия его героев. Авторская характеристика Коросте¬
лева — «бегун, неустроенная душа, бродяга» («Иван-
да-Марья», с. 444) — может быть отнесена и к героям
«Конармии», включая автобиографического рассказ¬
чика Лютова. О платоновских «сиротах земного шара»
и печальном сиротстве его героев-болыиевиков впол¬
не убедительно писала современная ему критика
(А. Гурвич, 1937).
Ряд типологических сопоставлений и сближений
(естественно, сближения предполагают разговор и об
отличии) можно продолжить. Отметим лишь еще одну
общую для Бабеля и Платонова установку: обострен¬
ное отношение к теме писательства, к «делу литера¬
туры», бесстрашный поиск новых повествовательных
форм, последовательное в своей жесткости неприятие
вторичности и графомании. Одна непроизвольная па¬
раллель, взгляд со стороны. Запись от 25 августа 1925 г.
в дневнике Д. Фурманова: «Говорил Бабель о своих
страданиях, о поисках новой формы: старая устаре¬
ла, не удовлетворяет, а новая не удается <...> Мы
10 Платонов А. П. Чевенгур. С. 331.
478

Писатель и время
говорили долго, за полночь»11. В. Шкловский после
встречи летом 1925 г. в Воронежской губернии с Пла-
тоновым-губмелиоратором записывает в дневнике:
«Платонов. Розанов. Стесняется»12. Эта краткая днев¬
никовая запись составит основу самостоятельного
сюжета о Платонове в книге «Третья фабрика» (вышла
в июне 1926 г.): «Говорил Платонов о литературе, о Ро¬
занове, о том, что нельзя описывать закат и нельзя пи¬
сать рассказов»13. Вообще, Бабель мог и встретиться
с Платоновым летом 1925 г., когда он находился в селе
Хреновое Воронежской губернии, где в это время Пла¬
тонов проводил общественно-мелиоративные работы.
Характеристика Шкловского: «Стесняется» — сверх¬
точная. Если Бабель стеснялся до конца жизни быть
плохим писателем, то Платонов стеснялся вообще
быть писателем. Бабель переписывал многократно
свои тексты, Платонов писал сразу и редко переписы¬
вал. Редакции текстов зачастую рождались не потому,
что текст надо было улучшить, а потому, что так сове¬
товал редактор или из-за требований цензуры...
Заявленный в названии статьи аспект темы «Ба¬
бель и Платонов» выводит ее к вопросам источнико¬
ведческим. На сегодняшний день мы не располагаем
документальными свидетельствами о знакомстве
писателей. Они могли встречаться в «Новом мире»
у Вяч. Полонского, где они оба, как свидетельствует
опубликованный дневник редактора журнала за 1930
и 1931 гг., часто бывали14. Причем Бабеля Полонский
11	Цит. по: Хроника жизни и творчества И. Э. Бабеля / Сост. Е. По¬
горельской // Бабель И. Э. Рассказы. С. 616.
12	Галушкин А. К истории личных и творческих взаимоотно¬
шений А.П. Платонова и В. Б. Шкловского // Андрей Платонов:
Воспоминания современников. Материалы к биографии. М.} 1994.
С.173-174.
13	Шкловский В.Б. Третья фабрика. М., 1926. С. 129-130.
14	См.: Полонский Вяч. «Моя борьба на литературном фронте»:
Дневник. Май 1920 — январь 1932 / Публ. С. Шумихина // Новый
мир. 2008. № 3-6.
479

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
готов печатать и выдает ему авансы за обещанные
тексты. С Платоновым прямо противоположная си¬
туация: он предлагает одно за другим произведения,
уверяет, что «написал идеологически точный рас¬
сказ», однако журнал отказывается от публикации15.
Документальными свидетельствами о знакомстве
Бабеля с произведениями Платонова мы в настоящее
время также не располагаем. В мае-июне 1931 г. вся
литературная Москва обсуждала ситуацию с «Впрок»
и пересказывала гневную реакцию Сталина. Читал ли
Бабель, в это время работавший над рассказами о де¬
ревне эпохи коллективизации, «бедняцкую хронику»
Платонова? На наш взгляд, не мог не читать. Ситуация
с «Впрок» была показательным процессом, было ясно
сказано, что никаких литературных дискуссий об иде¬
ологии «года великого перелома» партия открывать
не позволит. Как свидетельствует составленная Е. По¬
горельской биохроника Бабеля, 22 мая писатель про¬
вел день на даче у Горького16, который, как мы теперь
знаем, был осведомлен о реакции Сталина на «Впрок».
4 октября Бабель читает рассказ «Гапа Гужва» в «Но¬
вом мире» у Полонского17, и рассказ печатается в этом
журнале — в № ю. Эстетический результат освоения
главной темы этого времени, на первый взгляд, тот
же, что и у Платонова, внешне похожи сюрреалисти¬
ческие картины жизни деревни эпохи «года великого
перелома»:
Мужики — и сельсоветчики, и кулаки — кретины,
уроды, дегенераты <... > Реализм потрясающий, при
15	См. письма А. Платонова Вяч. Полонскому 1930 и 1931 гг. //
Платонов А. П. «...я прожил жизнь»: Письма. 1920-1950 гг. М., 2013.
С. 274, 316.
16	Хроника жизни и творчества И. Э. Бабеля. С. 626.
17	Там же. С. 627.
480

Писатель и время
этом лаконичен до крайности и остро образен. Он до¬
водит осязаемость образов до полной иллюзии18.
К сожалению, мы не располагаем материалом
о чтении Горьким «деревенских» рассказов Бабеля, но
в любом случае с идеологической точки зрения они его
не должны были расстроить. «Идиотизм деревенской
жизни» доведен Бабелем в «Гапе Гужве» до символиче¬
ского гротеска, а там, где гротеск, — сострадание к ге¬
роям не предполагается. У Платонова страданием пе¬
реполнен мир «бедняцкой хроники», а сам рассказчик,
вызвавший гнев критики и самого Сталина, заслужил
единодушную и точную оценку его современников:
юрод. Эту оценку автор «Впрок» подтвердил и в даль¬
нейшем. И написанная уже после «Впрок» повесть
«Котлован», и трагедия о голоде 1932-1933 гг. «14 крас¬
ных избушек» (эта тема была в те годы под полным за¬
претом) писались Платоновым не в стол; с рукописи
делались три машинописи текста, и они отдавались
в редакции. Бабель, как свидетельствуют документы,
вел себя более осторожно: понимая «контрреволюци¬
онный» характер своих рассказов о жизни украинской
деревни эпохи «великого перелома», он их не отдавал
в печать.
В составленной оперативниками ОГПУ хронике
жизни Платонова 1930-х гг. мы находим имена мно¬
гих его современников, с которыми он общался или
о которых высказывался. Имя Бабеля не упомянуто
ни разу19. Нет имени Бабеля и в других биографиче¬
ских документах. Но если на тему, читал ли Бабель
18	Запись в дневнике Вяч. Полонского от 5 октября 1931 г. // Но¬
вый мир. 2008. № 6.
19	См.: Андрей Платонов в документах ОГПУ — НКВД — НКГБ.
1930-1945 / Публ. В. Гончарова и В. Нехотина // «Страна филосо¬
фов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 5. М., 2000.
С.848—884.
481

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Платонова, мы можем высказываться пока лишь ги¬
потетически, то в отношении Платонова ситуация бо¬
лее определенная. Он читал рассказы из «Конармии»,
когда они печатались в «Лефе» и «Красной нови» (оба
журнала входили в круг чтения Платонова), и следил
за полемикой о «Конармии» 1924-1926 гг. Первые два
упоминания Бабеля приходятся на 1926 г.: это фанта¬
стический рассказ «Лунные изыскания» (печатался
под названием «Лунная бомба» в журнале «Всемир¬
ный следопыт». 1926. № 12) и статья «Фабрика литера¬
туры (О коренном улучшении способов литературно¬
го творчества)» (при жизни не публиковалась). Еще
раз подчеркнем, что оба текста датируются 1926 г.,
точнее — летом 1926 г., что очень важно для понима¬
ния реакции Платонова на фигуру Бабеля.
Год 1926 был удачным для Бабеля: завершена ра¬
бота над книгой «Конармия»; в издательстве «Земля
и фабрика» вышел сборник рассказов «История моей
голубятни»; в мае увидело свет первое отдельное из¬
дание «Конармии»; в № 6 «Красной нови» печатает¬
ся киносценарий «Беня Крик» и т. п. Без преувеличе¬
ния, в 1926 г. Бабель — «самый знаменитый писатель
в Москве»20. Для Платонова лето 1926 г. оказалось
в прямом смысле катастрофическим: после переезда
в июне из Воронежа в Москву (в феврале на Всерос¬
сийском съезде мелиораторов был избран в состав
ЦК Союза сельского хозяйства и лесных работ) он уже
18 июля теряет работу (увольняют с выборной долж¬
ности) и оказывается с семьей в столице без средств
к существованию. Год 1926 не самый удачный для
столичного литературного дебюта. Особых литера¬
турных связей в Москве у Платонова нет. В отличие
20	Из письма С. Григорьева М. Горькому от 4 марта 1926 г. //
Литературное наследство. Т 70: Горький и советские писатели.
Неизданная переписка. М., 1963. С. 134.
482

Писатель и время
от многих своих ровесников, как и он, стремительно
вошедших в литературу с революцией, Платонов на¬
долго задержится в провинции, занимаясь далеки¬
ми от литературы делами (губернский мелиоратор).
27 июля он отправляет письмо А. Воронскому с рас¬
сказом о себе, «гибельных обстоятельствах», в кото¬
рых он оказался, и просит опубликовать посылаемые
произведения в «Красной нови»21. Ответа Платонов не
получает, в «Красной нови» Воронского Платонов не
печатался. Он пытался установить отношения с про¬
летарским «Октябрем», но и эта попытка не увенча¬
лась успехом. В Воронеже при всей чрезвычайной
загруженности производственной работой Платонов
пристально следил за литературной борьбой и со¬
временной литературой, о чем свидетельствуют его
рецензии 1924 г. в журнале «Октябрь мысли», в кото¬
рых прозвучали суровые оценки как «попутнической»,
так и пролетарской литературы. Оказавшись в 1926 г.
в Москве в крайне неблагополучной для него жизнен¬
ной и литературной ситуации, он не раз выскажется
о своих современниках по широкому кругу вопросов,
обсуждаемых в эти годы. Предельно насыщен имена¬
ми современных деятелей литературы и культуры, ал¬
люзиями на тему «старого и нового быта», «полового
вопроса» в жизни и литературе рассказ «Антисексус»,
наброски к которому Платонов сделал еще в Вороне¬
же, но дорабатывал его уже в Москве. Бабель в «Анти-
сексусе» не появится. Выскажем предположение, что
в отличие от современной критики, корившей Бабеля
за излишние физиологизм и натурализм, «половой
вопрос» в прозе Бабеля не казался Платонову опреде¬
ляющим.
Первым текстом Платонова 1926 г., в котором
упоминается Бабель, очевидно, является его статья
21 Платонов А. П. «...я прожил жизнь»: Письма. С. 157.
483

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
«Фабрика литературы», написанная не позднее се¬
редины июля. Точно известно, что Платонов пред¬
лагал статью в журналы «Красная новь», «Октябрь»,
«Журнал крестьянской молодежи», хотел печатать ее
в качестве предисловия к книге избранных произве¬
дений. Однако все попытки оказались безуспешны¬
ми, впервые статья увидит свет только в 1991 г. Напи¬
санным в первые месяцы московской жизни текстом
приехавший в столицу производственник Платонов
откликается на вопросы строительства современной
литературы, обсуждаемые в московских и ленинград¬
ских журналах и газетах. Это своеобразная энцикло¬
педия литературного процесса середины 1920-х гг.,
в которой запечатлелись практически все ключевые
вопросы методологии новейшей литературы, широ¬
ко дискутируемые в это время: учеба у классиков;
психологизм; производственничество; монтаж; от¬
ношение к сказу; содержание и формы романа; обра¬
зование Федерации объединений советских писате¬
лей (ФОСП); повсеместно обсуждаемая тема оплаты
труда литераторов; место рабселькоров в литератур¬
ном процессе; роль и место критики в производстве
новой литературы. «Фабрика литературы» является
платоновской метафорой новой литературы как яв¬
ления в единстве сущности и существования, содер¬
жания и формы. Расщепление этого тождества рож¬
дает эффект «намеренного стилистического гибри¬
да» (выражение М. Бахтина) и несмешной пародии.
Одновременно, при всей тотальной пародийности,
в «Фабрике литературы» описаны некоторые важней¬
шие приемы работы самого Платонова с реальным
материалом и «полуфабрикатами» (газетным и чу¬
жим текстом), нашли отражение сокровенные темы
писательства, а потому в общее пародийное поле про¬
изводства новой литературы включены собственные
484

Писатель и время
идеи, проекты и тексты. Такова и структура фрагмен¬
та, в котором упоминается Бабель:
Современные литературные сочинения имеют два
вида: либо это диалектика авторской души в социаль¬
ной оправе (по-моему, Бабель, Сейфуллина и нек. др.),
либо одни честные натужения на действительно соци¬
альный роман (диалектика событий) — искреннейшее
желание ребенка построить в одиночку, в углу автобус,
сделать из чугуна для щей паровую машину и т. д.22
В дискуссиях о путях развития современной про¬
зы 1925-1926 гг. имена И. Бабеля и Л. Сейфуллиной
чаще всего противопоставлялись. В полемике 1925 г.
между главным теоретиком «Кузницы» Г. Якубовским
и критиками «Перевала» (А. Воронский, А. Лежнев)
о прозе Сейфуллиной был затронут целый ряд вопро¬
сов художественной методологии рожденной револю¬
цией прозы. Перевальцы художественное дарование
Сейфуллиной возводили к традиции толстовского
реалистического письма, а оригинальность видели
в том, что она пишет, как писала бы послеоктябрьская
женщина-крестьянка новой деревни: писательница
смотрит на «деревню глазами деревенской просто¬
народной женщины, как сестра, как дочь Сафрона»23.
Якубовский выстраивал другой генезис, называл
«дамский романтизм» сейфуллинской Виринеи лите¬
ратурной подделкой и возводил его к целому ряду яв¬
лений литературы начала XX в.: горьковской Мальве
(«Виринея — это Мальва, эволюционировавшая в
сторону большевизма»), «наивной народнической ли¬
рике» и повсеместному увлечению Сейфуллиной ро¬
22	Платонов А.П. Фабрика литературы. М., 2001. С. 46.
23	Воронский А. К. Избранные статьи о литературе / Сост. Г. Во-
ронской. М., 1982. С. 191.
485

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
манами Л. Чарской, А. Вербицкой и М. Арцыбашева24.
На развернувшуюся между перевальцами и «кузнеца¬
ми» полемику откликнулась сменовеховская «Россия»,
предложив параллель Бабель — Сейфуллина: Бабель
как «писатель» и Сейфуллина как «не писательница,
а описательница»25. Использованием толстовской «ди¬
алектики души» Платоновым обыгрывается прежде
всего литературная концепция Воронского, которая
изложена в его статьях о Бабеле и Сейфуллиной, напе¬
чатанных рядом под общей рубрикой «Литературные
силуэты» в №5 «Красной нови» за 1924г.: «I. Бабель
II. Сейфуллина». Обе статьи начинались с обращения
критика к наследию Л. Толстого; подчеркивалось, что
и Бабель, и Сейфуллина — писатели со своим «ну¬
тром»; оба избежали идеологических и иных грехов
областничества: «Бабель не областник»26; областной
сибирский колорит в произведениях Сейфуллиной
ограничен самой темой—бытописания, и не «деревни
вообще», и не «сибирского или оренбургского мужика,
а деревенской бедноты»27. То, что статьи Воронского
о Бабеле и Сейфуллиной напечатаны рядом, собствен¬
но, и определило, как нам представляется, появление
Сейфуллиной в «Фабрике литературы». Здесь для Пла¬
тонова важен именно Бабель, а в отношении к прозе
Сейфуллиной он, думается, во многом разделял пози¬
цию Якубовского. На это указывает прежде всего сама
формулировка — «диалектика авторской души в соци¬
альной оправе», отсылающая к одной из ключевых
метапроблем новой русской литературы, вокруг ко¬
24	Якубовский Г. Сочинения Сейфуллиной и ее критики // Но¬
вый мир. 1925. № 12.
25	[Лежнев И. ] Письма о современной литературе. Двуликий Янус
(Бабель и Сейфуллина) // Россия. 1925. № 5 (подпись: Стрелец).
26	ВоронскийА. К. Указ. изд. С. 174.
27	Там же. С. 188,191.
486

Писатель и время
торой в середине 1920-х гг. развернулись жаркие тео-
ретические дискуссии. Это были не просто дискуссии
о путях обновления языка прозы, речь шла о сущност¬
ных и вечных вопросах отношения искусства и жизни,
бытия вообще литературы и сущности писательства.
То, что одним из важнейших источников платонов¬
ской формулировки является дискуссия о «Конармии»
Бабеля, подтверждает контекст появления его имени
в рассказе «Лунные изыскания».
Бабель упоминается в рассказе во фрагменте,
в некотором смысле выбивающемся из общего фанта¬
стического сюжета своей откровенной иронической
интонацией и самоиронией, впервые последователь¬
но проявленными в «Антисексусе» и «Фабрике лите¬
ратуры»28. По описанию круга чтения героя рассказа
инженера Крейцкопфа с его откровенными призна¬
ками авторского самоописания можно реконструи¬
ровать не только круг чтения самого Платонова, но
и как он читал современную литературу и его отно¬
шение к литературе. Перечислены «дешевые книги»,
купленные героем, который — уточнение — заинте¬
ресовался «лишь словами названия книг». Среди на¬
званных книг, судя по цитатам и заглавиям, оказыва¬
ются собственные сочинения Платонова («Голубые
дороги» Вогулова — книга стихов «Голубая глубина»,
1923; «Антисексус» Беркмана — рассказ «Антисексус»),
сочинения придуманных и малоизвестных современ¬
ников (к примеру, три тома книги «Отродье кузнеца»
Мархуда — это на самом деле рассказ М. Овражина
«Отродье кузнеца»)29. Среди книг, приобретенных
героем, находится и книга с экзотическим именем
28	«Антисексус» — «одно из первых произведений Платонова,
целиком проникнутое иронией» СЛангерак, Т. Андрей Платонов:
Материалы к биографии. 1899-1929 гг. Амстердам, 1995. С. 126).
29	Разыскание Е. Антоновой. См.: Платонов А. П. Сочинения. Т. I.
Кн. I. С. 546.
487

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
автора: «“Бабье в Бабеле” — сочинение Кеггерта»30,
отсылающая к заметке С. Буденного «Бабизм Бабе¬
ля из “Красной нови”», опубликованной в журнале
«Октябрь» (1924* № з) и открывшей полемику о кон-
армейских рассказах Бабеля. Исполненная иронии
литературная игра с заглавиями текстов и именами
авторов завершается вполне реалистическим само-
описанием состояния Платонова лета 1926 г., когда он
после тяжелых производственных работ и отчасти со¬
знательного ухода из литературы, отказа от «созерца¬
тельного дела»31, возвращается к своему «основному
и телесному»32 — литературному творчеству:
Крейцкопфа поразил книжный мир: он никогда не
имел времени для чтения. И он мыл и промывал свой
мозг, затесненный узким страданием, однообразным
трудом и глухою тоскою. Он увидел совсем новых лю¬
дей — мрачных, горячих, подводных, ревущих стра¬
стью и восторгом, гибнущих в просторе мысли <... >
Люди шли перед Крейцкопфом не как толпа, а как
странники, нищие, бродяги, бредущие зря с туманны¬
ми глазами. Крейцкопф отметил: литература, это уче¬
ние о людях, не знает счастья, а само счастье, где оно
есть, лишь предсказывает близкую беду и землетрясе¬
ние души (курсив мой. —Я. К)33.
30	Платонов А. П. Сочинения. Т. i. Кн. 1. С. 115.
31	См. об этом в автобиографии 1924 г.: «Засуха 1921 г. произве¬
ла на меня чрезвычайно сильное впечатление, и, будучи техни¬
ком, я не мог уже заниматься созерцательным делом — литерату¬
рой» (Платонов А.П. Возвращение. М., 1989. С. 6).
32	Из письма Платонова А. Воронскому от 27 июля 1926 г.:
«И я сную и не знаю, что мне делать, хотя делать кое-что умею
(я построил 8оо плотин и з электростанции и еще много работ
по осушению и орошению и пр.). Но пишу и думаю я еще более
по количеству и еще более давно по времени, и это мое основное
и телесное» (Платонов А. П. «... я прожил жизнь»: Письма. С. 157).
33	Платонов А. П. Сочинения. Т. I. Кн. 1. С. 115.
488

Писатель и время
Смонтировав название книги о Бабеле из выска¬
зываний Буденного о конармейских рассказах, Пла¬
тонов подключается к дискуссии о Бабеле, начавшей¬
ся в 1924 г. и вновь актуализированной в литератур¬
но-политической борьбе с Воронским в 1926 г. Тем
более что и повод был: рассказы наконец-то вышли
отдельной книгой.
Заметка Буденного «Бабизм Бабеля из “Красной
нови”» печаталась в программном разделе «Октября»
и напрямую была адресована Воронскому, хотя рас¬
сказы из будущей книги печатались не только в «Крас¬
ной нови», но и в центральных газетах и «Лефе», с ко¬
торым дружили «октябристы»: «Неужели т. Воронский
так любит эти вонючие бабье-бабелевские пикантно¬
сти, что позволяет печатать безответственные небы¬
лицы в столь ответственном журнале...»34 Воронский
ответит мгновенно, критик защищал Бабеля страстно
и отчасти по-журналистски, утверждая, что выступле¬
ние Буденного — это просто «недоразумение», вырос¬
шее из его непонимания специфики литературного
произведения: «...“Конармия” Бабеля не есть Конар¬
мия Буденного. Писатель не имел в виду дать всесто¬
роннюю, художественно точную эпопею действитель¬
ной Конармии»35.
Платонов, знакомый с дискуссией 1924 г. о Бабеле
(статьи А. Воронского, В. Шкловского, ответ Бабеля
Буденному, тогда же опубликованный в журнале «Ок¬
тябрь»), летом 1926-го возвращается к выступлению
Буденного. Более того, он отчасти разделяет претен¬
зии к конармейским рассказам, высказанные коман¬
дармом. На то были свои причины.
34	Буденный С. Бабизм Бабеля из «Красной нови» // Октябрь.
1924. № з.
35	Воронский А. К. Указ. изд. С. 178.
489

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Во-первых, именно конный корпус Буденного ос¬
вободил в 1919 г. родной для писателя Воронеж, и у
Платонова был собственный опыт осмысления исто¬
рии Первой Конной армии, образованной именно по¬
сле освобождения Воронежа в ноябре 1919 г. на базе
1-го конного корпуса Буденного и п-й кавалерийской
дивизии. «Пролетарской коннице» Буденного по¬
священы стихотворения Платонова «Конный вихрь»
(1919, освобождение Воронежа) и «Фронт» (1920, со¬
ветско-польская война). Воссозданная в стихах сюр¬
реалистическая картина кровавой мясорубки граж¬
данской войны:
Брызгают трупы и тают,
Трупы — дорога коням.
Копыта вонзаются в череп,
Сердце в груди дребезжит —
Красноармейцем стал мерин,
Смертью ревет и визжит.
Враг под ногами не дышит,
В землю вогнал его конь...
Брата родного мы в жертву отдали,
Шнур поджигали живою свечой,
— преодолевается чисто риторически высокой идеей
мира:
Человек человеку навстречу
По крови шагает, шагает века36.
В 1920 г. Платонов освещал на страницах воро¬
нежской газеты «Красная деревня» польский поход
36 Платонов А.П. Сочинения. Т. I. Кн. 1. С. 379~38о.
490

Писатель и время
Конармии. Таким образом, фактический материал
«Конармии» 1919 и 1920 гг. ему был хорошо знаком.
Во-вторых, оценки Буденного отчасти корреспон¬
дировали с лефовскими, в частности арватовскими,
оценками фигуры «художника-изобразителя», кото¬
рые Платонов отчасти разделял37:
...всякое художественное произведение (хотя бы это
был т. н. «натуралистический роман») представляет
собою субъективную комбинацию выдуманных фак¬
тов. Писатель-художник не изображает действитель¬
ные события, а изобретает, фантазирует, и в этом
именно весь смысл его творчества. Он создает якобы
существующие миры, внешне похожие или не похо¬
жие на мир реальный, но всегда и во всяком произ¬
ведении — противопоставленные действительности38.
Платонову с его самоидентификацией пролетар¬
ского писателя была близка установка Арватова, счи¬
тавшего, что главной фигурой в новом искусстве явля¬
ется художник-пролетарий, опирающийся на «факты»
и Марксову диалектику истории, а не «интеллигент¬
ская цеховщина» с ее «сфантазированно-индивиду-
альной продукцией»39. Буденный как раз и утверждал,
что Бабель «рассказывает нам про Красную Армию
бабьи сплетни», «выдумывает небылицы», «фантази¬
рует», искажает историческую правду, потому что не
владеет «диалектикой» истории: «Для того чтобы опи¬
сать героическую, небывалую еще в истории челове¬
чества борьбу классов, нужно прежде всего понимать
37	См. оценку Платоновым статей Арватова в его рецензии 1924 г.
на первые номера журнала «Леф»: «Чрезвычайно нужная статья
тов. Арватова...» (Платонов А.П. Сочинения. Т. i. Кн. 1. С. 260).
38	Арватов Б. Литература и быт // Звезда. 1926. № 6.
39	Арбатов Б. Левое или пролетарское? // Жизнь искусства. 1926.
№ з; Арватов Б. Утилитаризм в литературе // Октябрь. 1925. № 12.
491

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
сущность этой борьбы и природу классов, то есть быть
диалектиком, быть марксистом-художником»40.
В-третьих, именно в дискуссии о «Конармии»
1924 г. Платонов улавливает жгучую актуальность для
него как прозаика большого круга проблематики изо¬
бражения гражданской войны в новой русской прозе:
соотношения факта и образа, документа и вымысла,
исторической и художественной правды, отношений
автора, рассказчика и героя. На рубеже 1926 и 1927 гг.
актуальность данной проблематики придали выдви¬
нутая «Лефом» «теория факта» и, конечно, подготов¬
ка к десятилетию Октябрьской революции, в которой
советские писатели приняли самое активное участие.
В отличие от Бабеля, входившего в состав группы со¬
ветских писателей, официально призванных к созда¬
нию юбилейных произведений, Платонов ни в какие
юбилейные творческие коллективы не входил, одна¬
ко он создает произведение, посвященное грядуще¬
му юбилею революции. Это повесть «Сокровенный
человек», написанная в апреле-мае 1927 г. Правда,
и «Красная новь», и «Новый мир» откажутся от ее пу¬
бликации в юбилейных номерах журнала, и она вый¬
дет только в 1928 г. отдельным изданием. События
в повести разворачиваются в 1919 и 1920 гт. в некоем
городе Похаринске, прототипом которого является
Воронеж. Текст повести насыщен различными отсыл¬
ками к советской прозе и поэзии, среди которых вы¬
читывается и аллюзия на рассказ Бабеля «Письмо» —
как по линии «теории факта», так и по линии «лите¬
ратуры», отношений между автором, рассказчиком
и героем. Выбор для диалога с Бабелем этого рассказа
мотивирован его реалиями. В письме на родину юно¬
го конармейца Василия Курдюкова, представляющем
40	Буденный С. Открытое письмо Максиму Горькому // Правда.
1928. 26 октября.
492

Писатель и время
бесхитростный в своей жуткости рассказ о подвигах
его и главным образом о подвигах его родного брата,
имеется воронежский эпизод 1919 г., который просто
не мог не заинтересовать Платонова:
За Воронеж могу вам описать, любезная мама Ев¬
докия Федоровна, что это городок очень великолеп¬
ный <... > Давали нам хлеб по два фунта в день, мяса
полфунта и сахару подходяще, так что вставши пили
сладкий чай, то же самое вечеряли и про голод забыли,
а в обед я ходил к брату Семен Тимофеичу за блинами
или гусятиной и опосля этого лягал отдыхать (с. 34).
Платонов дезавуирует содержание рассказа Кур¬
дюкова, воссоздавая в «Сокровенном человеке» раз¬
личные картины и сюжеты о голоде обывателей, рабо¬
чих и красноармейцев... Использованный в «Письме»
Бабеля «сказ в рассказе», в разных формах актуализи¬
рованный именно в прозе первого советского десяти¬
летия и представляющий, по утверждению критики,
голос демоса, язык народной «массы», «неотесанные
куски жизни»41, откровенно пародируется в «брех¬
нях» Пухова о том, как он получил «Красного Геор¬
гия», и в тексте его письма Шарикову о героическом
«песчаном десанте», помеченном иронической ремар¬
кой: «...писал, что в мозг попадало»42. Если в рассказе
Бабеля текст письма Василия Курдюкова вводится
с пометой рассказчика, что это подлинный документ,
продиктованный «мальчиком»: «Я переписал его, не
приукрашивая, и передаю дословно, в согласии с ис¬
тиной» (с. зз), то письмо Пухова отмечено всеми при¬
знаками «литературы», выдуманного литературного
текста, не имеющего никакого отношения к реаль¬
41	Воронский А. К. Указ. изд. С. 177.
42	Платонов А.П. Эфирный тракт. М., 2009. С. 231.
493

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ной жизни, а тем более — к истине. Диалог с Бабелем
не исчерпывается обнажением литературности во¬
ронежского эпизода его рассказа. Тема бабелевского
«мальчика» сопровождается в «Сокровенном челове¬
ке» большим авторским лирическим отступлением
о достоевских «мальчиках» гражданской войны, при¬
роде их жестокости и общем трагизме всей ситуации
для детей: «Из детства они вышли в войну, не пере¬
жив ни любви, ни наслаждения мыслью, не созерца¬
ния того неимоверного мира, где они находились»43.
Портрет «мальчиков»-красноармейцев исполнен
скорбной интонации, это плач по детям, не знающим
чувства жалости — к себе и другим: «Молодые, они
строили себе новую страну для долгой будущей жиз¬
ни, в неистовстве истребляя все, что не ладилось с их
мечтой о счастье бедных людей, которому они были
научены политруком»44. Слово «политруком» вписано
в рукопись на этапе ее редактирования.
Третий текст Платонова, где прямо упоминается
Бабель, датируется весной 1927 г. Это рассказ «Москов¬
ское общество потребителей литературы (МОПЛ)»,
где выбрана другая позиция для оппонирования со¬
временной литературе — позиция «нечитаемого пи¬
сателя и пишущего читателя»45, а «рассказчиками»
выступают инженеры и квалифицированные рабочие,
чьи несколько измененные имена совсем скоро поя¬
вятся в других произведениях писателя: инженер пу¬
тей сообщения Иван Павлович Воищев (Вощев в «Кот¬
ловане») и мастер токарного цеха железнодорожных
мастерских Фома Георгиевич Ухов (Фома Георгиевич
Пухов в «Сокровенном человеке»).
43	Платонов А. И Эфирный тракт. С. 186.
44	Там же.
45	Платонов А. П. Усомнившийся Макар. М., 2009. С. 181. Рас¬
сказ впервые был опубликован только в 1999 г.
494

Писатель и время
Рассказ является откликом на широко обсуждае¬
мую с конца 1926 г. тему рабочего читателя, его роли
и статуса в становлении новой литературы, а кон¬
кретным поводом послужила широкомасштабная
кампания начала 1927 г., о которой как о небывалом
еще в истории литературы уникальном мероприятии
писали все центральные московские и ленинградские
газеты, — совещание рабочих-читателей, состоявше¬
еся 15 января 1927 г. в московском Доме Союзов46. Га¬
зеты и журналы массово начинают печатать отклики
читателей на произведения текущей литературы, про¬
водятся встречи писателей с рабочими читателями,
в ФОСП создается кабинет рабочей критики, занима¬
ющийся обработкой отзывов читателей, в журналах
открываются специальные разделы для их публика¬
ции, организуются и печатаются материалы обсуж¬
дений и судов читателей над современными произ¬
ведениями (роман «Цемент» Ф. Гладкова, повесть
С. Малашкина, рассказы П. Романова, «Конармия»
И. Бабеля и др.); ведущие критики разных направле¬
ний и группировок начинают обсуждать сложивши¬
еся между современной литературой и читателями
отношения. Наиболее активным разработчиком чи¬
тательской темы являлся близкий к «Лефу» литератур¬
ный критик и журналист М. Левидов, автор нашумев¬
ших статей «Организованное упрощение культуры»
(Красная новь. 1923. № i), «Самоубийство литерату¬
ры?» (Звезда. 1925. № i) и «Литература и быт» (там же.
1926. № 6), с которыми Платонов был знаком и идеи
которого, восходящие к шпенглеровской концепции
заката культуры и торжества эпохи цивилизации, ча¬
46	См.: Рабочий о книге //Рабочая газета. 1927. и января; Мар Д.
Лицом к читателю // Там же. 1927. 15 января; Шафир Я. Суровый
приговор рабочего читателя // Там же. 1927.18 января; Современ¬
ная литература перед судом читателя // Вечерняя Москва. 1927.
29 января. Шарж художника-иллюстратора Н. Гатилова и др.
495

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
стично разделял. Левидов исходил из новой сложив¬
шейся культурной ситуации: если раньше в дорево¬
люционной России было «много писателей и мало
читателей», то после революции культурная ситуация
радикально изменилась и у литературы появился но¬
вый ее «потребитель», диктующий свои условия. Ле¬
видов воспринял материалы читательской конферен¬
ции как самое яркое подтверждение выдвинутой им
концепции новой культуры и принципиально новых
отношений писателя и читателя:
Это массовое совещание рабочего читателя — не лите¬
ратурный диспут и не доклад в Политехническом музее,
куда ходят — часть, чтобы убить вечер, часть, чтоб «по¬
смотреть на знаменитостей». Это совещание —лабора¬
тория в действии, лаборатория, где вырабатывается ка¬
жущийся столь туманным и таинственным «социаль¬
ный заказ» каждого писателя, конечно, интересующий,
но за которым каждый писатель безуспешно гонится,
словно за «синей птицей». Она опустилась, синяя птица,
в одном из зал Дома Союзов, каждый может ощупать ее
перышки <... > Настолько недвусмысленны, так обыч¬
ны, в такой степени просты истины, высказывавшиеся
на этом совещании, что просто не понять: как же не
знали о них те, к кому они относятся, — наши писате¬
ли? Неужели же не знали наши писатели, что читатель,
средний рабочий, читатель хочет читать не о том, что
он знает и видит, а именно о том, чего он не знает и не
видит? <... > И, наконец, будто бы не знали они, что
не грех писателю поинтересоваться не только тем, за¬
чем он такую-то вещь пишет, но и тем, зачем читатель
эту вещь читает? <...> А в итоге — абсурд какой-то
получается: пролетарский, крестьянский писатель,
оказывается, пишет не для пролетариата, не для кре¬
стьянства, а для небольшой группки интеллигенции,
496

Писатель и время
воспринимающей эти темы как экзотику; или — мож¬
но утешиться — для будущих поколений, для вечности.
Но из этого утешения шубы не сошьешь.. .47
В смеховом мире рассказа Платонова и в текстах
«докладов» «читателей советской литературы», пред¬
ставленных на этом «беспримерном совещании», опи¬
саны в мельчайших подробностях страсти по массово¬
му читателю 1927 г., представлены образцы рабкоров¬
ской литературы, рассказано о публичных сражениях
Маяковского, его борьбе за качество товаров и, ко¬
нечно, о писательском и читательском быте. Рассказы
Бабеля включены в большой список, озвученный Во-
ищевым, в который кроме них попали произведения
А. Толстого, С. Клычкова, Ф. Гладкова, П. Романова,
Л. Сейфуллиной... и «почти всех прочих писателей»48.
Мы лишь конспективно отметили контексты, в ко¬
торых появляется у Платонова имя Бабеля. Очевидно,
что тема «Бабель и Платонов» нуждается в дальней¬
шей тщательной разработке, ибо она открывает слож¬
нейшее пространство диалога писателей и затрагива¬
ет базовые вопросы бытия русской литературы в эпо¬
ху исторических потрясений и литературных вызовов.
Это все те же вопросы, которые находились в центре
литературных дискуссий и сражений 1926-1927 гг.
и о которых пронзительно писал Б. Эйхенбаум в 1927 г.
в статье, посвященной 75-летию со дня смерти Н. Го¬
голя:
Литературное своекорыстие нашей эпохи — со¬
всем особое: оно образовалось в результате бурных
отрицаний и дерзких отрывов от традиций. И что же?
47	Левидов М. Читатель спрашивает // Вечерняя Москва. 1927.
2 апреля.
48	Платонов А.П. Усомнившийся Макар. С. 183.
497

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Мы оторвались от литературы, от «дела литературы».
Стали раздаваться испуганные голоса — «об учебе»,
о том, что нужно идти «назад, к простоте Пушкина
и Льва Толстого». Голоса эти свидетельствуют только
о наивности настроений <... >
Мы потеряли ощущение «дела литературы». Во¬
прос совсем не в «учебе» — о, если бы этому можно
было научиться! Вопрос — в исторических судьбах.
Основная литературная проблема нашей эпохи — не
«как писать», а «как быть писателем». Под вопросом
стоит не литература сама по себе, а писательство —
как труд, как дело, как назначение. Утрачены формы
литературной жизни, зыбок литературный быт.
Вот почему, когда мы обращаемся теперь к «клас¬
сикам», нас поражает прежде всего сила голоса, на¬
пряженность литературной личности, писательского
сознания, хотя бы и в трагическом его развитии. Вот
почему, когда мы теперь берем Гоголя, то своекорыст¬
но, зная собственную беду, с волнением читаем его
«Авторскую исповедь» и те места его писем и статей,
где он говорит о писательстве, о «деле литературы».
Вопрос, который всю жизнь тревожил Гоголя, был
именно этот вопрос: как быть писателем и что зна¬
чит быть писателем?49
49 Эйхенбаум Б. Гоголь и «дело литературы» (К 75-летию со дня
смерти) // Красная газета (Ленинград). 1927.4 марта (веч. вып.).

Галина Воронцова (Москва)
«КОНАРМИЯ» ИСААКА БАБЕЛЯ
И «ДОНСКИЕ РАССКАЗЫ»
МИХАИЛА ШОЛОХОВА В КОНТЕКСТЕ
КРИТИКИ 1920-х ГГ.
На протяжении 1923-1925 гг. в газете «Правда», журна¬
лах «Красная нива», «Красная новь», «Леф», «Прожек¬
тор», «Русский современник», «30 дней», «Огонек» был
опубликован целый ряд рассказов Исаака Бабеля из
конармейского цикла. Первыми на страницах «Лефа»,
в № 4 за 1923 г., были напечатаны «Письмо», «Смерть
Долгушова», «Начальник конзапаса» (под названием
«Дьяков»), «Комбриг 2» (под названием «Колесников»),
«Прищепа» и «Соль».
Примерно в то же время, в 1924-1926 гг., также на
страницах московских журналов («Молодой ленинец»,
«Журнал крестьянской молодежи», «Комсомолия»,
«Смена», «Огонек», «Прожектор») публиковались рас¬
сказы о гражданской войне на Дону молодого и нико¬
му еще не известного Михаила Шолохова, очень скоро
получившие название «Донские»1.
1	Впервые под названием «Донские» восемь рассказов писа¬
теля о гражданской войне и послевоенном времени («Родинка»,
«Шибалково семя», «Председатель Реввоенсовета республики»,
«Бахчевник», «Алешкино сердце», «Двухмужняя», «Пастух», «Коло¬
верть») были напечатаны в кн.: Шолоховы.А. Донские рассказы.
М.: Новая Москва, 1926. Еще восемь произведений («Лазоревая
степь», «Чужая кровь», «Нахаленок», «Смертный враг», «Калоши»,
499

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Если новеллы Бабеля хронологически укладыва¬
лись в рамки польского похода Первой Конной армии
С.М. Буденного, то произведения Шолохова охваты¬
вали весь период гражданского противостояния на
Дону, начиная с весны 1918 г. («Коловерть»). И если
новеллы Бабеля взросли на впечатлениях, которые
были для писателя во многом неожиданными и «при¬
шли в резкое столкновение с прежним жизненным
и культурным опытом»2, то рассказы Шолохова были
написаны человеком, с рождения впитавшим в себя
атмосферу жизни своих героев.
Не будет преувеличением сказать, что оба цикла
сыграли существенную роль в дальнейшей судьбе их
авторов и заняли заметное место в литературе Совет¬
ской России 1920-х гг.
О взаимоотношениях двух писателей на сегод¬
няшний день известно крайне мало. Однако и это
малое свидетельствует об их внимании к творчеству
друг друга. О личном знакомстве с Бабелем Шоло¬
хов рассказал на встрече со шведскими студентами
в Стокгольме 15 декабря 1965 г.: «Это было во времена
Горького. Горький у нас был неким объединяющим
началом. В его квартиру на Малой Никитской обыч¬
но приезжали писатели, скажем, из Ленинграда, про¬
сто жили у него в доме. Дом был просторный, гостям
хозяин всегда был рад... Там я встречался с Бабелем.
Я не могу назвать себя близким другом Бабеля, но, во
всяком случае, мы с ним были в очень приязненных
отношениях»3. Чуть ранее, на завтраке, устроенном
«Путь-дороженька», «Продкомиссар», «Илюха», «Кривая стежка»,
«Батраки», «Червоточина», «Семейный человек») вошли в состав
книги «Лазоревая степь» (М.: Новая Москва, 1926).
2	Белая Г. А. Дон Кихоты революции — опыт побед и пораже¬
ний. М., 2004. С. 181.
3	Шолохов М. А. Соавтор — жизнь (Из беседы со шведскими
студентами) // Шолохов М.А. Собр. соч. В 8 т. М., 1985. T. 8. С. 322.
500

Писатель и время
в честь Шолохова Шведской академией, он отметил,
что знал Бабеля лично и встречался с ним, похвалил
его книгу о Конной армии Буденного4.
Бабель, в свою очередь, высказал собственную
оценку творчества Шолохова в беседе с участниками
вечера в Союзе писателей 28 сентября 1937 г. На во¬
прос о его любимых современных авторах он ответил:
«Что касается современных [писателей], то я думаю,
что мы приближаемся ко времени “гамбургского сче¬
та”, как писал когда-то Шкловский <... > Мне кажет¬
ся, что мы подходим к той поре, когда сочинения схо¬
ластические, надуманные, не пронизанные страстью
и искренностью, отживают свой век и не будут засо¬
рять нашу литературу. А персонально если назвать, то
я считаю, что на хорошем, правильном пути находит¬
ся Шолохов. Это человек, в писаниях которого есть
добротность ткани. Когда читаешь его, то видишь то,
что читаешь, и написано это горячо <... > это человек
с большой внутренней начинкой, который находится
на правильном пути»5.
Как следует из вышеприведенного свидетельства
Шолохова, в середине 1920-х гг. личных контактов
у писателей не было. Но именно в это время им сужде¬
но было встретиться на пространстве отечественной
словесности, вписав одну из ярких страниц в исто¬
рию русской литературы. Более того, их имена тогда
объединил и сопоставил один из критиков, писавших
о «Донских рассказах», а конкретно о рассказе «Ши-
балково семя», в котором, по мнению автора критиче¬
ского разбора, «выпирала» «соль Бабеля»6. Незакавы¬
4	См.: Рымко Е.П. М.А. Шолохов на родине Альфреда Нобеля.
СПб., 2007. С. 58.
5	Бабель И. Э. Собр. соч. В 4 т. / Сост., примеч. И. Сухих. М., 2006.
Т. з. С. 396-397.
6	«Наиболее удачны рассказы, менее связанные с гражданской
войной, — “Алешкино сердце”, “Двухмужняя” <...> В художест-
501

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ченное и написанное с маленькой буквы слово «соль»
позволяет сделать вывод о том, что критик имел в виду
нечто большее, чем название одноименного рассказа
современника Шолохова.
Критическая рефлексия 1920-х гг. на оба цикла не
выходила за пределы привычных для того времени
рамок, эволюционируя в ту или иную сторону за срав¬
нительно короткие сроки. Так, отношение к бабелев-
ским рассказам и к самому Бабелю стремительно
менялось на протяжении уже 1924 г. По этому поводу
А. 3. Лежнев писал:
Конкретно, по отношению к Бабелю эволюция
критических оценок происходила так: начало 1924 г.:
«Соль» и «Письмо» — образцы истинно революцион¬
ных произведений. Бабель — замечательный худож¬
ник. Лето того же года — под влиянием Воронского
Бабель начинает усиленно выявлять свое дряблое,
интеллигентское нутро. Художник он недурной, но
с большими недостатками <... > Осень того же года —
Бабель — декадент, клеветник и пасквилянт. Он гряз¬
нит и порочит революцию. У него разнузданное во¬
ображение, направленное исключительно в сторону
«жеребятины» и женских мяс. Пора предостеречь чита¬
теля от этого дегенерата и сомнительного художника!7
Сам же Лежнев считал, что разница в восприятии
Бабеля «происходит не оттого, что изменяется угол
зрения, а оттого, что берутся разные стороны одного
венном отношении в описании и в диалоге чувствуется еще уче¬
ническая подражательность. Благодаря этому не удался интересно
задуманный рассказ “Шибалково семя”. Из рассказа все время “вы¬
пирает” соль Бабеля» (А Г-н [Рец. на сб. «Донские рассказы» (М.:
Новая Москва, 1926)] // Комсомолия. 1926. № i).
7	Лежнев А. Литературные заметки // Печать и революция.
1925. № 4.
502

Писатель и время
и того же явления. Этот угол зрения, это своеобраз¬
ное художественное преломление могут не нравится,
но тогда нужно отвергать Бабеля в целом»8.
Однако, как бы критика 1920-х гг. к Бабелю ни
относилась, никто из авторов статей о творчестве
писателя не отрицал несомненных художественных
достоинств его произведений. Бабель сразу и безого¬
ворочно был признан безупречным стилистом. Лейт¬
мотивом ряда критических отзывов на его прозу стал
поиск предшественников, традиции которых писа¬
тель развивал в своих рассказах.
Так, Т. В. Чурилин наметил целый ряд «учителей»
Бабеля, правда, упрекнув его при этом в отставании
от жизни и назвав сюжеты конармейских рассказов
«свежевчерашними»: «Бабель мастак насчет слова,
работа с ним ему дело привычное. И словообд ел оч¬
ник он умелый — учеба у него была крепкая, поза¬
ди учителями стоят: Лесков (словолюб известный),
повествование у него от Толстого, лирика — от Лер¬
монтова (прозы). Видите, учиться он умел и научился
брать от стариков что надо»9.
Намеченный Чурилиным ряд дополнил В. Б. Шклов¬
ский, назвавший имена Ги де Мопассана, Гюстава Фло¬
бера, автора «Саламбо», и Н. В. Гоголя с его «Тарасом
Бульбой». Само бабелевское «Письмо» с убийством
отца сыном, по мнению критика, «перелицовывало»
гоголевский сюжет10. Кроме того, Шкловскому при¬
надлежит известное высказывание о том, что «Бабель
увидел Россию так, как мог увидеть ее француз-писа¬
тель, прикомандированный к армии Наполеона»11.
8	Там же.
9	Чурилин Т. Сегодняшне-вчерашние // Альманах Пролеткуль¬
та. М., 1925. С. 166.
10	Шкловский В. И. Бабель. Критический романс // Леф. 1924.
№ 2 (6).
11	Там же.
503

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Наряду с этим «легкий, крепкий круг фразы» Ба¬
беля, «ее сжатость, причудливые метафоры, образы,
рождаемые чрезвычайно отдаленными, но свежими
ассоциациями, исключительная обостренность ощу¬
щений, патетическая напряженность, спадающая
только к концу рассказа» указывали, по мнению кри¬
тики, и на прямое родство писателя с немецкими экс¬
прессионистами (Н. Б-ский)12.
Конечно, ничего подобного не найдем мы в кри¬
тических разборах рассказов Шолохова, которые
поначалу всеми были восприняты как ученические,
хотя и много обещавшие. Обращалось внимание на
сюжетную слабость и даже «сюжетную бесцветность»
шолоховских произведений, на подражательность
описаний и диалогов (А. Г-н)13, на «изображение ти¬
пов по принципу наделения их только добродетель¬
ными или только злостными качествами» (А. И. Ре-
вякин)14. В то же время отмечались умение автора
«наблюдать, а порой и хорошо показывать своих геро¬
ев»15, «богатые языковые качества» рассказов, в том
числе колоритность крестьянско-казацкой речи и на¬
сыщение ее в меру провинциализмами16. Все это на¬
шло отражение в небольшом, почти лирическом всту¬
плении к первому сборнику рассказов Шолохова, на¬
писанном А. С. Серафимовичем: «Как степной цветок,
живым пятном встают рассказы т. Шолохова. Просто,
ярко, и рассказываемое чувствуешь — перед глазами
стоит. Образный язык, тот цветной язык, которым го¬
ворит казачество. Сжато, и эта сжатость полна жизни,
напряжения и правды. Чувство меры в острых момен¬
12	Новый мир. 1925. № 7.
13	Комсомолия. 1926. № I.
14	Октябрь. 1926. № 5.
15	Комсомолия. 1926. № I.
16	Октябрь. 1926. № 5.
504

Писатель и время
тах, оттого они пронизывают. Огромное знание того,
о чем рассказывает. Тонкий схватывающий глаз. Уме¬
ние выбрать из многих признаков наихарактерней¬
шие. Все данные за то, что т. Шолохов развертывается
в ценного писателя, — только учиться, только рабо¬
тать над каждой вещью, не торопиться»17.
Профессиональный рост Шолохова был отмечен
критикой уже при выходе его второго сборника —
«Лазоревая степь», выпущенного в конце 1926 г. Было
высказано мнение, что вторая книга писателя «не яв¬
ляется показателем роста Шолохова как художника.
С этой стороны он вполне выявляется сразу и как-то
неожиданно в “Донских рассказах”. Но работа над ком¬
позицией вещи, над ее более тщательной обработкой,
над языком в этом втором сборнике заметна <...>
Рассказы Шолохова сочные, красочные, в них много
жизни, жизни, подчас омытой кровью борьбы. Шоло¬
хов — безусловно вырастает в крупную писательскую
величину»18.
Каковы же основания для сопоставления произ¬
ведений двух писателей помимо тех, которые были
обусловлены общей для Бабеля и Шолохова темой
гражданской войны? Прежде всего, создавая образ
времени, и Бабель, и Шолохов обратились к изображе¬
нию той граничившей с вольницей народной стихии,
которая стала неизбежным следствием революции,
того хаоса, из которого, собственно, и рождалась но¬
вая постреволюционная реальность. Этот выбор ста¬
вил перед писателями сходные проблемы новых ху¬
дожественных форм и языка, выразительных средств
и приемов, интонаций повествования.
Отсюда интерес обоих авторов к просторечиям
и сказу, сходство сюжетов (как, например, в расска¬
17	Шолохов М.А. Донские рассказы. М., 1926. С. 3.
18	Ангор. «Лазоревая степь» // Книга и профсоюзы. 1927. № 3-4.
505

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
зах «Соль» и «Шибалково семя»), драматических кол¬
лизий и конфликтов, таких как противостояние отцов
и детей, братьев по крови, достаточно часто завер¬
шавшееся убийством (как, например, в рассказе Ба¬
беля «Письмо» и в рассказах Шолохова «Коловерть»,
«Продкомиссар», «Червоточина» и др.)19.
Сходство сюжетов бабелевской «Соли» и шоло¬
ховского «Шибалкова семени» бросается в глаза сразу.
И там и здесь в центре повествования история мате¬
ри и ребенка (в первом случае мнимого), рассказан¬
ная главными героями произведений — красными
казаками Никитой Балмашевым и Яковом Шибалком,
финалом которой становится гибель женщины-врага.
Оба рассказа облечены авторами в насыщенную про¬
сторечиями и революционными неологизмами ска¬
зовую форму письменной речи, что позволяет взяв¬
шим на душу грех убийства персонажам высказаться
в свою защиту от собственного имени.
В статье Г. А. Белой о Бабеле приводится харак¬
терное высказывание Ф. Феллини, которое можно
отнести к творчеству не только Бабеля, но и Шолохо¬
ва: «Я верю в образ, а не в информацию (или в инфор¬
мацию, вытекающую из образа)»20. Действительно,
можно ли было художественно-убедительно сказать
о гражданской войне в России, не дав слова ее геро¬
ям, не выхватив из потока жизни эпизоды, в которых
отчетливо проступала ментальность времени и та де¬
формированная, обедненная шкала ценностей, кото¬
рая свойственна всем без исключения выраженным
19	С. Г. Семенова определила это как «феноменологию рожда¬
ющейся и катастрофически прогрессирующей неродственности
в самом естественном средоточии родственности — в семье» (Се¬
менова С. Г. Мир прозы Михаила Шолохова: От поэтики к миропо¬
ниманию. М., 2005. С. 27).
20	Цит. по: Белая Г. А. Указ. соч. С. 175.
50б

Писатель и время
идеологическим эпохам? По сути, поступки и Никиты
Балмашева, и Якова Шибалка вне пространства и вре¬
мени гражданской войны вряд ли возможны, а Бабель
и Шолохов поразительно точно опознали их как меты
времени21.
Откровенно проявленные новеллистические ха¬
рактеристики бабелевских рассказов, предельный
лаконизм в разворачивании сюжетов позволяют
рассматривать его «Соль» в качестве своеобразного,
художественно совершенного и законченного эски¬
за к произведению Шолохова, где сама тема, услож¬
ненная изнутри, звучит мощнее и трагичнее. Выбор
Балмашева, конечно же, не так человечески сложен,
как выбор Якова Шибалка. Никита Балмашев при
полной поддержке своих товарищей убивает женщи¬
ну, обманом проникшую в воинский эшелон. Яков
Шибалок лишает жизни шпионку, которая стала
матерью его ребенка. Это различие сюжетов произ¬
ведений наглядно проявило себя в сценах убийства
безымянной женщины из «Соли» и Дарьи из «Шибал-
кова семени».
21	Об исторической достоверности Бабеля Г. А. Белая справед¬
ливо заметила, что «критики защищали Бабеля от официозных
претензий каким-то странным образом: “Не о Конармии, а о себе
написал эту замечательную книгу человек, прошедший увлека¬
тельный и жестокий путь боевой страды”, — писал Вяч. Полон¬
ский. Бабель, считал Воронский, сознательно ограничил себя
в отборе материала, и все это для того, чтобы с помощью отдель¬
ных случаев, событий, образов “выразить свое художественное
мироощущение”. Потом их поддержал Д. Горбов. “...Нельзя не
признать, — писал он, — что новеллы Бабеля о Конармии яви¬
лись не столько реалистическим отображением ее быта, сколь¬
ко проявлением утонченного литературного мастерства Бабеля
и раскрытием его собственного художественного миросозерца¬
ния на материале, почерпнутом из этого быта”. Логически из это¬
го вытекало, что Бабель был не столько исторически достоверен,
сколько совершенен как мастер. С этим согласиться невозможно»
(там же, с. 179).
507

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
«Соль»
...Я действительно
признаю, что выбросил
эту гражданку на ходу под
откос, но она, как очень
грубая, посидела, махнула
юбками и пошла своей
подлой дорожкой. И увидев
эту невредимую женщину, и
несказанную Расею вокруг
нее, и крестьянские поля
без колоса, и поруганных
девиц, и товарищей, кото¬
рые много ездют на фронт,
но мало возвращаются, я
захотел спрыгнуть с вагона
и себе кончить или ее кон¬
чить. Но казаки имели ко
мне сожаление и сказали:
— Ударь ее из винта.
И сняв со стенки верно¬
го винта, я смыл этот позор
с лица трудовой земли и
Республики22.
«ШИБАЛКОВО СЕМЯ»
Кинулся я к Дарье. Она
сидит, оправилась и дитя на
руках держит.
Я ей и говорю:
—	Не дам я тебе дитя
к грудям припущать. Коли
родился он в горькую
годину — пущай не знает
материного молока, а тебя,
Дарья, должен я убить за то,
что ты есть контра нашей
Советской власти. Стано¬
вись к яру спиной!..
—	Яша, а дите? Твоя
плоть. Убьешь меня, и оно
помрет без молока. Дозволь
мне его выкормить, тогда
убивай, я согласна...
—	Нет, — говорю я
ей, — сотня мне строгий
наказ дала. Не могу я тебя в
живых оставить, а за дитя не
сумлевайся. Молоком кобы¬
льим выкормлю, к смерти не
допущу.
Отступил я два шага
назад, винтовку снял, а она
ноги мне обхватила и сапоги
целует...
После этого иду обратно,
не оглядываюсь, в руках
дрожание, ноги подгибают¬
ся, и дите, склизкое, голое
из рук падает.. .23
22	Бабель И. Э. Рассказы / Сост., подгот. текстов, послесловие,
коммент. Е. Погорельской. СПб., 2014. С. 102,105.
23	Шолохов М. А. Собр. соч. В 8 т. Т. 7. С. 230.
508

Писатель и время
Однако центром произведений и Бабеля, и Шо¬
лохова становятся не гибнущие женщины, а ребе¬
нок, что, видимо, было отголоском известного тезиса
Достоевского. Представляется, что в первом случае
реакция Никиты Балмашева на обман в большой сте¬
пени обусловлена тем, что оказавшаяся в воинском
эшелоне женщина в качестве своеобразной «охран¬
ной грамоты» использует мнимого ребенка. Во вто¬
ром — ребенок выступает той чертой, переступить
которую не в силах расстрелявший его мать Яков Ши-
балок.
Сюжетными перекличками с «Конармией» от¬
мечены не только рассказы Шолохова 1920-х гг., но
и его роман «Тихий Дон». На наш взгляд, дважды ото¬
звалась в произведении центральная сцена рассказа
Бабеля «Смерть Долгушова», связанная с гибелью за¬
главного героя.
Человек, сидевший при дороге, был Долгушов, те¬
лефонист. Разбросав ноги, он смотрел на нас в упор.
—	Я вот что, — сказал Долгушов, когда мы подъе¬
хали, — кончусь... Понятно?
—	Понятно, — ответил Грищук, останавливая ло¬
шадей.
—	Патрон на меня надо стратить, — сказал Дол¬
гушов.
Он сидел, прислонившись к дереву. Сапоги его
торчали врозь. Не спуская с меня глаз, он бережно от¬
вернул рубаху. Живот у него был вырван, кишки полз¬
ли на колени и удары сердца были видны.
—	Наскочит шляхта — насмешку сделает. Вот до¬
кумент, матери отпишешь, как и что...
—	Нет, — ответил я и дал коню шпоры.
Долгушов разложил по земле синие ладони и ос¬
мотрел их недоверчиво <...>
509

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
— Бежишь? — пробормотал он, сползая. — Беги,
гад...24
От ранения в живот, что может быть аллюзией
на древнерусское «Положить живот свой за други
своя», в первые недели войны погибает и один из
героев «Тихого Дона» — Егор Жарков. Так же как
Долгушов, он обращается к товарищам со словами:
«Братцы, предайте смерти! Братцы!.. Братцы!.. Что ж
вы гляди-те-е-е?.. Аха-ха-а-а-а-а!.. Братцы... предайте
смерти!..» Это одна из первых прилюдных смертей
в романе. Вслед за Бабелем Шолохов подчеркивает ее
неприкрытое уродство, выбирая в качестве причины
гибели персонажа одно из самых страшных и безна¬
дежных тогда фронтовых ранений.
Толпа окружила Жаркова. Протиснувшись, Григо¬
рий увидел, что тот еще дышит, всхлипывая и крупно
дрожа. На мертвенно пожелтевшем лбу его выступил
ядреный зернистый пот.
—	Берите! Что же вы... люди вы али черти?
—	Чего лаешься? — огрызнулся высокий пехоти¬
нец. — Берите, берите, а куда брать-то? Видишь доходит.
—	Обое ноги оторвало.
—	Кровишши-то!..
—	Санитары где?
—	Какие уж тут санитары...
—	А он ишо в памяти.
Чубатый сзади тронул плечо Григория; тот огля¬
нулся.
—	Не вороши его, — сказал Чубатый шепотом, —
зайди с этой стороны, глянь.
Он перешел на другую сторону, не выпуская из
пальцев рукава Григорьевой гимнастерки, растолкал
24	Бабель И. Э. Рассказы. С. 70.
5Ю

Писатель и время
ближних. Григорий глянул и, сгорбившись, пошел
в ворота. Под животом Жаркова дымились, отливая
нежно-розовым и голубым, выпущенные кишки. Ко¬
нец этого перевитого клубка был вывалян в песке
и помете, шевелился, увеличиваясь в объеме. Рука
умирающего лежала боком, будто сгребая...25
У Бабеля гибель Долгушова предстает в основном
в восприятии рассказчика Лютова, который захвачен
не столько самой картиной смерти, сколько вопро¬
сом о том, возможно ли добить обреченного чело¬
века. У Шолохова гибель Жаркова пропущена через
сознание уже потрясенного войной Григория Мелехо¬
ва, и для него прежде всего физически непереносима
сама сущность смерти как неотвратимого, страшного
конца человеческой жизни. Эмоциональность сцены
в данном случае передает степень переживания Гри¬
горием этого трагического события.
К бабелевскому спору Афоньки Виды и Лютова,
так и не сумевшего пристрелить тяжело раненного
Долгушова, Шолохов вернется позже, в четвертой
книге романа, рассказывая о пребывании Мелехова
в банде Якова Фомина, смертельном ранении казака
Стерлядникова и его убийстве Чумаковым. Однако
это уже будет не конфликт «очкастого» интеллигента
и лихого красного командира, а слабого («щенячья
кровь») и сильного, во всем полагавшегося на Божий
суд человека («Василий! Прощай и прости меня и всех
нас, ради Христа! На том свете сойдемся, и нас там
рассудят»).
Бабеля нередко обвиняли в цинизме в связи с эсте¬
тизацией жестокости в его произведениях, на что
возражал Лежнев: «Это неверно. Бабель — не циник.
Наоборот, это человек, уязвленный жестокостью. Он
25	Шолохов М.А. Собр. соч. В 8 т. Т. 7. С. 327.

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ее изображает так часто, потому что она поразила его
на всю жизнь»26. «Уязвлен» жестокостью на всю жизнь
оказался и Шолохов, практически подростком пере¬
живший кровавую гражданскую войну. С. Г. Семенова
в связи с этим писала: «В “Донских рассказах” предста¬
ет особое, остропатологическое состояние мира, ког¬
да силы смерти и распада, за которыми стоят кипящая
злоба, ненависть, чреда мести, берут верх над силами
жизни, согласия, красоты. Нескончаемо идут сцены
расстрелов, убийств, издевательств, расчленения пло¬
ти, жуткая физиологическая трупная натура, вонь раз¬
ложения, заглушающая здоровые природные запахи
<... > Это было общее глубинное потрясение эпохи»27.
Для того чтобы завершить разговор о «Тихом
Доне», вспомним и о том, что в четвертой книге ро¬
мана возникнет негромкий отзвук польского похода
Первой Конной, а возможно, и бабелевской «Конар¬
мии». Прохор Зыков, вернувшийся в хутор Татарский
на исходе весны 1920 г., расскажет о судьбе Григория
Мелехова после новороссийской трагедии:
Вместе с ним в Новороссийском поступили в Конную
армию товарища Буденного, в Четырнадцатую ди¬
визию. Принял наш Григорий Пантелевич сотню, то
бишь эскадрон, я, конечно, при нем состою, и пошли
походним порядком под Киев. Ну, девка, и дали мы
чертей этим белым полякам! Шли туда, Григорий Пан¬
телевич и говорит: «Немцев рубил, на всяких там ав¬
стрияках палаш пробовал, неужли у поляков черепки
крепше? Сдается мне, их легше будет рубить, чем сво¬
их — русских, как ты думаешь?»28
26	Лежнев А. 3. И. Бабель // Лежнев А. 3. Литературные будни. М.,
1929. С. 267.
27	Семенова С. Г. Указ. соч. С. 35.
28	Шолохов М.А. Собр. соч. В 8 т. Т. 4. С. 269.
512

Писатель и время
Контуры похода лишь намечены в романе в бай¬
ках того же Прохора Зыкова, почти в духе некоторых
бабелевских рассказов, и в скупых ответах на его во¬
просы только что демобилизованного Григория Ме¬
лехова.
—	АТерещенко-кубанец все взводом командует? —
спрашивал Прохор, не выпуская из рук стакана, словно
опасаясь, что кто-нибудь отнимет его.
—	Убит под Львовом.
—	Ну, царство ему небесное. Хороший был конар¬
меец! — Прохор торопливо крестился, потягивал из
стакана, не замечая язвительной улыбки Кошевого.
—	А этот, у какого чудная фамилия? Какой пра¬
вофланговым был, фу, будь он проклят, как его, ка¬
жись — Май-Борода? Хохол, такой тушистый и весе¬
лый, что под Бродами польского офицера напополам
разрубил, — он-то живой-здоровый?
—	Как жеребец! В пулеметный эскадрон его за¬
брали.
—	Коня своего кому же сдал?
—	У меня уже другой был.
—	А белолобого куда дел?
—	Убили осколком.
—	В бою?
—	В местечке стояли. Обстрел шел. У коновязи
и убили29.
Ко времени публикации восьмой части четвертой
книги «Тихого Дона» (начало 1940 г.), где шла речь
о польском походе Первой Конной, Бабель уже был
арестован и так и не узнал, что литературная судьба
связала его конармейцев с главным героем романа
Шолохова.
29	Там же. С. 316-317.
513

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Первые опубликованные рассказы Бабеля были
весьма неосторожно названы некоторыми критика¬
ми «героическими»30, однако, видимо, скоро стало
понятно, что они не только не исчерпываются этим
определением, но и в какой-то степени противоре¬
чат ему. Равноправными с категорией «героическое»
в них выступали и «комическое», и «драматическое»,
и «трагическое», создавая тот подлинно жизненный
замес, без которого бабелевский цикл вряд ли бы со¬
стоялся31.
Шолохов, который в своих произведениях опи¬
сывал «кровавые будни гражданской войны», сам
выступил против героизации не только «Донских рас¬
сказов», но и событий, в них изображенных. В поле¬
мическом вступлении к рассказу «Лазоревая степь»
он писал:
В Москве, на Воздвиженке, в Пролеткульте, на лите¬
ратурном вечере РАППа, можно совершенно неожи¬
данно узнать о том, что степной ковыль (и не просто
ковыль, а «седой ковыль») имеет свой особый запах.
Помимо этого можно услышать о том, как в степях
донских и кубанских умирали, захлебываясь напы¬
щенными словами, красные бойцы. Какой-нибудь не
нюхавший пороха писатель очень трогательно расска¬
зывает о гражданской войне, красноармейцах — не¬
пременно «братишках», о пахучем седом ковыле, и по¬
трясенная аудитория <...> щедро вознаграждает чи¬
тающего восторженными аплодисментами. На самом
деле ковыль — поганая белобрысая трава, без всякого
30	См., напр.: Бенни Я. И. Бабель // Печать и революция. 1924. № 3.
31	Г. А. Белая писала по этому поводу: «Ирония, которую мы
слышим в новеллах [Бабеля], особого свойства. Это — романти¬
ческая ирония, нерасторжимое единство патетики и скорби, люб¬
ви и ненависти, возвышенного и смешного. Она составляет душу
“Конармии”, ее пафос, ее суть» (Белая Г. А. Указ. соч. С. 186).
54

Писатель и время
запаха. По ней не гоняют гурты овец, потому что овцы
гибнут от ковыльных остьев, попадающих под кожу.
Поросшие подорожником и лебедой окопы <... > мол¬
чаливые свидетели недавних боев, могли бы порас¬
сказать о том, как безобразно-просто умирали в них
люди32.
Критика 1920-х гг. считала, что Бабель героизиру¬
ет своих персонажей, создавая «вокруг казаков “Ко¬
нармии” песенно-былинный ореол». Лежнев писал:
«Бабель знает о необходимости жестокости <...>
Она у него оправдана <... > революционным пафо¬
сом <... > Но оправдание жестокости у него странно
и противоречиво уживается с неприятием ее. Из это¬
го противоречия нет выхода»33.
Разве не то же самое можно сказать о «Донских
рассказах» Шолохова, где отсутствие выхода из созда¬
ваемых им ситуаций все время ощущается в подтек¬
сте повествования? Разве не возникает вопроса о том,
как будет жить дальше, после выхода из угара граж¬
данской войны, Яков Шибалок, расстрелявший мать
собственного ребенка, или сознательно убивший
отца герой рассказа «Продкомиссар», первоначально
названного автором «Зверь»?
Т.е. оправдание жестокости и у Бабеля, и у Шо¬
лохова возможно только в границах художественно
воссозданного гражданского противостояния, где
месть, по выражению Я. Шафира, есть лишь «акт
восстановления в правах поруганной правды»34. Тем
более что в произведениях писателей есть еще и кон¬
текст вечности, воплощенный как в картинах приро¬
ды у Шолохова, только на первый взгляд равнодушно
32	Шолохов М.А. Собр. соч. В 8 т. Т. i. М., 1956. С. 347.
33	Лежнев А. И. Бабель // Печать и революция. 1926. № 6.
34	Шафир Я. Любовь к дальнему // Журналист. 1924. № ю.
515

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
взирающей на происходящее, так и в бабелевских
сюжетах, опирающихся на древнюю еврейскую куль-
туру, где те же проблемы ставятся уже по-иному, где
живет вера в «сладкую революцию», в «Интернацио¬
нал добрых людей», в то, чтобы «каждую душу взяли
на учет и дали бы ей паек по первой категории»35. Тот
же Шафир указывал на характерное для эпохи нали¬
чие «противоречивых одновременно чувств и стрем¬
лений»: «Главным образом это сказывается в проти¬
воречии жестокость — любовь: жестокость к ближне¬
му, беспощадность в данный момент во имя “любви
к дальнему”, любви к великому будущему, во имя бу¬
дущей любви»36.
При очевидном сходстве малая проза Бабеля
и Шолохова имеет и ряд различий. Одно из них связа¬
но с ракурсом взгляда авторов на кусок реальной жиз¬
ни, положенный в основу художественного текста.
Доверие к новеллам Бабеля, по справедливому
наблюдению критики, питала «автобиографическая
правдивость», воплощенная в таком художествен¬
ном приеме, как введение «себя-рассказчика» в про¬
странственно-временное поле своих произведений:
«Оттого так силен и убедителен Бабель, что он само¬
го себя — “очкастого”, “паршивенького”, “кандидата
прав Петербургского университета”, подставляет под
огонь столкновений с большевистской Россией»37.
Цитированное выше замечание Шкловского о «фран-
цузе-писателе, прикомандированном к армии Напо¬
леона» базировалось, как нам представляется, и на
том, что весь цикл «Конармия» может быть воспринят
в качестве традиционных путевых записок (что неда¬
леко от истины, так как вырос конармейский цикл во
35	Бабель И. Э. Рассказы. С. 53.
36	Шафир Я. Любовь к дальнему // Журналист. 1924. № ю.
37	Бенни Я. Указ. соч.
516

Писатель и время
многом из походного дневника писателя), где взгляд
автора особым образом преломляет те события, сви¬
детелем которых он становится. Это, в свою очередь,
предполагает отчетливо проявленную в «Конармии»
дистанцию между героями и автором-повествовате-
лем, который буквально на наших глазах в соответ¬
ствии с законами эстетики художественно пересозда¬
ет окружающую его реальность.
Ничего подобного, на наш взгляд, нет в расска¬
зах Шолохова, который, если использовать образное
сравнение, разглядывает своих героев в мощную лупу,
позволяя читателю приблизиться к ним на макси¬
мально близкое расстояние. Иллюзия жизненной ре¬
альности, возможность не только услышать, но и от¬
четливо увидеть события (своеобразная визуализа¬
ция текста) неоднократно подчеркивались авторами
статей о творчестве писателя. Шолохов-рассказчик
практически неотделим от своих героев.
Однако было бы неправильно противопоставлять
Бабеля и Шолохова, так как именно оптическое со¬
вмещение их авторских взглядов и рождало то много¬
мерное образное изображение недавнего прошлого,
обретавшего новые, теперь уже литературные формы.

Вера Терехина [Москва)
МАРИЯ: МАЯКОВСКИЙ VS БАБЕЛЬ
В сложной общественно-политической ситуации
1920-х гг. Владимир Маяковский был одним из наи¬
более активных и непримиримых критиков «старья»,
борцов за «литературу сегодняшнего дня». Своими
союзниками он называл Всеволода Иванова, Исаака
Бабеля и Артема Веселого, подчеркивая: «Наиболее
значительны в этом отношении именно Бабель и Ве¬
селый»1.
Творчество Исаака Бабеля и факт публикации его
рассказов в «Лефе» были для поэта важным аргумен¬
том в литературной борьбе. Отстаивая роль «Левого
фронта искусств», Маяковский напоминал:
...Бабель три года тому назад приходил к нам в Москве
с маленькой кипочкой своих рассказов. Мы знаем, как
Бабеля встретили в штыки товарищи, которым он по¬
казывал свои литературные работы. Первые говори¬
ли: «Да если вы видели такие беспорядки в Конной, по¬
чему не сообщили, зачем вы это в рассказе пишете?»
Другие говорили: «Про что он пишет? Про небо, а на
1	Маяковский В. В. Поли. собр. соч. В 13 т. Т. 13. М., 1961. С. 233.
518

Писатель и время
небе трипперов и без вас достаточно. Это что? Лите¬
ратура “как хороши, как свежи были розы”? Нет, это
не то»2.
Но «“Леф” не идет по линии трафаретной крити¬
ки» и печатает, по определению Маяковского, лучшие
рассказы Бабеля — «Соль», «Смерть Долгушова» —
и тем выводит его на литературную арену.
Однако не только групповые интересы сближали
Маяковского и Бабеля. В данной статье рассматрива¬
ется уникальный случай в истории литературы: двух
писателей объединяла на протяжении более чем пят¬
надцати лет общая героиня — Мария Денисова. Это
имя прозвучало в первой поэме Маяковского и стало
названием последней пьесы Бабеля.
Действительно, имя Марии Александровны Дени-
совой-Щаденко (1894-1944) давно утвердилось в био¬
графии Маяковского среди прототипов лирической
героини поэмы «Облако в штанах» (1915):
Вы думаете, это бредит малярия?
Это было,
было в Одессе.
«Приду в четыре», — сказала Мария.
Восемь.
Девять.
Десять3.
Прежде казалось, что эпизод в Одессе не имел про¬
должения, а Мария представала идеальной героиней,
2	Маяковский В. В. Указ. изд. Т. 12. М., 1959. С. 328-329.
3	Маяковский В. В. Указ. изд. Т. i. М., 1955. С. 176.
519

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
не оставившей ни писем, ни воспоминаний, ни иного
следа4.
Отметим и то обстоятельство, что роль «одесской»
Марии в поэме «Облако в штанах» в наших исследо¬
ваниях несколько преувеличена. Сложилась леген¬
да о том, что встреча с Марией была единственным
побудительным толчком к возникновению замысла
и началу работы над поэмой. Однако ключевой об¬
раз, связанный с Марией, — сравнение с «Джокон¬
дой», украденной картиной Леонардо, — возник бо¬
лее чем за месяц до посещения Одессы. Я обратила
внимание на информацию в журнале «Огонек» (1913.
№ 50) о возвращении похищенной картины да Винчи
в Лувр. Маяковский не мог не прочитать эту заметку,
поскольку ее текст находился на обороте страницы,
где был рисунок с натуры художника С. Животовско-
го, запечатлевшего сцену из футуристического спек¬
такля — трагедии «Владимир Маяковский». Там был
впервые изображен и поэт, представший в антракте
перед публикой в своей желтой кофте. На фоне только
что состоявшейся 2 декабря 1913 г. премьеры сообще¬
ние об украденном и возвращенном шедевре, вполне
вероятно, стало сюжетной пружиной нового произве¬
дения, задуманного как «вторая трагедия».
Следы сценической формы монодрамы явственно
проступают в поэме «Облако в штанах». Это пролог
и эпилог, четырехактная композиция «тетраптиха»,
действующий главный герой-поэт с его яркими моно¬
логами и героиня — Мария, собирательный образ воз¬
любленной, сложившийся, по крайней мере, из трех
4	См.: Воронцов В., Макаров В. Русская Джоконда // Огонек.
1972. № 21-22; Селиванова А. «Имя твое я боюсь забыть...» // Кре¬
стьянка. 1986. № 9; Дуганов Р. Это было в Одессе: Из предыстории
поэмы В. Маяковского «Облако в штанах» // Советская культура.
1980. 9 сентября; Мария Денисова-Щаденко: Скульптор. Каталог
выставки на антресолях / Авт.-сост. А. Аксенкин. М., 2000.
520

Писатель и время
прототипов: Марии Денисовой, Софьи Шамардиной
и Антонины Гумилиной. Встреча с Марией Денисовой
спустя месяц после известия о «Джоконде» наполнила
отвлеченный сюжет эмоциональной подлинностью:
«“Знаете — / я выхожу замуж” <... > а я одно видел: /
вы—Джиоконда, / которую надо украсть! / И украли»5.
Трагедия вышла за пределы одесской встречи, по¬
скольку поэма создавалась больше года, а под лите¬
ратурным именем Мария скрылись реальные женщи¬
ны, но «украденная Джиоконда» все же возвратилась
к поэту спустя почти пятнадцать лет. Опубликован¬
ные мною письма М. А. Денисовой В. В. Маяковскому,
относящиеся к 1928-1929 гг., и дали во многом осно¬
вание для сопоставления образа Марии в произведе¬
ниях Маяковского и Бабеля6.
К этому времени Мария Денисова прошла обуче¬
ние в мастерской С. Коненкова и стала профессио¬
нальным скульптором. В 1919 г. она в качестве худож-
ника-оформителя и пропагандиста отправилась на
фронт, в Первую Конную армию, была трижды ране¬
на, трижды переболела тифом. На войне Мария ста¬
ла женой Ефима Афанасьевича Щаденко (1885-1951),
члена Реввоенсовета (РВС) армии. В мирное время их
отношения складывались нелегко. Конфликт такого
рода между общественно признанным «руководящим
лицом» и его женой, которая пытается отстоять свою
самоценность в этом семейном союзе, был характе¬
рен для быта и искусства 1920-х гг. Мне представилось
вполне возможным, судя по письмам Денисовой, что
Маяковского заинтересовала типичность этой ситуа¬
5	Маяковский В. В. Указ. изд. Т. i. С. 178-179.
6	«Любовная лодка разбилась о быт...» Владимир Маяковский:
Неопубликованные страницы записных книжек и переписки.
Письма М.А. Денисовой-Щаденко В. В. Маяковскому / Публ. В. Те¬
рехиной // Человек. 2000. № I. Далее письма Денисовой цитиру¬
ются по этой публикации.
521

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ции, а при встречах с Марией он мог глубже ощутить
драму этой женщины и отобразить ее в линии Побе-
доносикова и его жены Поли в своей последней пьесе
«Баня». Над ней Маяковский работал с мая по октябрь
1929 г., внося в текст немало реалий, сопоставимых
с фактами из писем.
Такова сцена, когда Исак Бельведонский (пародия
на художника Исаака Бродского) пишет портрет Побе-
доносикова: «Музей Революции по вас плачет, — ори¬
гинал туда — оторвут с руками!»7 Именно о закупках
Музея революции сообщала Маяковскому Денисова,
прося о поддержке в спорах с Ассоциацией художников
революции (АХР). Победоносиков, сидя за письмен¬
ным столом, требует изобразить себя «ретроспективно,
то есть как будто бы на лошади»8: «Знаете, художников
много, главначпупс — один»9. Поля упрекает мужа
в том, что боевую подругу он превратил в «ощипанную
наседку»10. В письме Денисовой этому соответствуют
определения: «Домострой. Эгоизм. Тирания!»
Даже фраза Марии: «...упросил вернуться <...>
грозя, что застрелится», — отразилась в эпизоде, ког¬
да Победоносиков, уезжая, говорит: «Кстати, я забыл
спрятать браунинг. Он мне, должно быть, не при¬
годится. Спрячь, пожалуйста. Помни, он заряжен,
и, чтоб выстрелить, надо только отвесть вот этот пре¬
дохранитель...»11 (Случай с застрелившейся женой
Буденного также был памятен.) Мария пишет, что
разошлась с мужем, «уходила в общежитие Рабис —
все из-за скульптуры — так как домашнее хозяйство
брало целый день». В пьесе Поля объясняет Фосфори¬
7	Маяковский В. В. Указ. изд. Т. н. М., 1958. С. 299.
8	Там же. С. 300.
9	Там же. С. 301.
10	Там же. С. 319.
11	Там же. С. 321.
522

Писатель и время
ческой женщине: «Я не живу с мужем. Он живет с дру¬
гими, равными ему умом, развитостью. Не смешно!»12
Реплика Победоносикова подтверждает его «пере¬
рождение» (отказ от прежнего опыта): «Тебе, тебе
нужно скрывать твои бабьи мещанские, упадочные
настроения, создавшие такой неравный брак <...>
Сейчас не то время, когда достаточно было идти в раз¬
ведку рядом и спать под одной шинелью»13.
Об этом «моральном убийстве» писала Мария Де¬
нисова Маяковскому и находила понимание: «Благо¬
дарю, дорогой, за защиту женщин от “домашних” “на¬
строений” мужей-партийцев. Здорово помогает “Баня”
и “Клоп”. Доходит. Хороший бич — слово, сарказм».
В ее письмах поражает соединение голосов «одес¬
ской» Марии и «женщины-краснознаменки», полит-
работницы. Она легко переходит от нежного обраще¬
ния «мой всегда дорогой и близкий» к «социальному
заказу» — требованию произведений о Первой Кон¬
ной армии и по поводу пятилетия слов Кржижанов¬
ского: «Зажгите карту СССР».
Денисова писала 8 декабря 1929 г. о том, что от
Маяковского «и масса, и вожди, и политмысль ждет
“своих” произведений — причем они ждут не дожи¬
даясь, а уже требуя в кратчайший срок отображения
героической действительности...». Мария просила
его написать к десятой годовщине Первой Конной
армии «стихотворение динамического характера»
и «красноармейскую драму»: «Ждем подарка». Она
указывала на президиум комиссии по празднованию
годовщины: Ворошилов, Буденный, Щаденко.
Часть письма — краткий конспект истории Пер¬
вой Конной. Начало этого рассказа напоминает экс¬
позицию в драме:
12	Там же. С. 329.
13	Там же. С. 319.
523

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Деревья, природа мертвеет. Транспорт застыл.
Мертвое кладбище паровозов (где там до локомотива
революции), бездорожье страны. Степи юга, их пусты¬
ни. Фронт прорван. Белые у Тулы.
Угроза миру мира и мировой революции.
Пьесы к десятилетию Первой Конной армии Ма¬
яковский не написал, но в черновых записях к пьесе
«Баня» сохранились свидетельства внимательного
отношения к просьбам Денисовой и попыток развить
тему. Таков один из лозунгов для оформления Театра
имени Мейерхольда о «непобедимой Первой Кон¬
ной» или неоконченный призыв: «С цепью старого
грязного быта / красной женщине покончить пора /
рабство примуса будет разбито / ра ра ра ра ра ра ра
ра ра!»14
Почти одновременно Бабель начал работу над
пьесой и по названию, и по сюжету, казалось бы, дале¬
кой от прежнего опыта «Конармии». «Мария» — пьеса
в восьми картинах — была написана в 1932 г., напеча¬
тана в 1935-м в журнале «Театр и драматургия», но не
ставилась в советское время. Она посвящена судьбе
семьи генерала Муковнина, одна дочь которого, Ма¬
рия, вместе с мужем-комиссаром воюет на польском
фронте, а другая связывается с аферистом Дымшицем,
ищет развлечений в революционном Петрограде.
О Марии Денисовой как о прототипе героини
пьесы Бабеля обстоятельно написал Григорий Фрей-
дин в статье «Два Бабеля — две Афродиты: Автобио¬
графичность “Марии” и петербургский миф Бабеля».
Впервые высказав такое предположение, он связал
пьесу с опытом писателя — участника гражданской
войны, который в конце 1920-х гг. пересматривает
14 Маяковский В. В. Указ. изд. Т. и. С. 629.
524

Писатель и время
свою биографию. Это «крик души автора, гражданина
и человека»15.
Как и во многих произведениях Бабеля, здесь
слышно эхо событий польской кампании апреля-ок¬
тября 1920 г. Но действие пьесы происходит в Петро¬
граде в то время, когда там, как подчеркивает Фрей-
дин, Бабель жил с марта 1918 до весны 1919 г.
В пьесе «Мария» отразились черты авангардист¬
ской драмы состояния: в центре композиции находит¬
ся не событие, не герой, а ожидание героини. Соот¬
ветственно, кульминацией сюжета является письмо
Марии, которое прежде было бы вставным эпизодом,
но в этой пьесе играет важнейшую роль, что особенно
явствует из сравнения с реальными письмами Марии
Денисовой Маяковскому.
Как и Бабель, Мария Денисова критически отно¬
сится к фигуре Буденного и настаивает на своей вер¬
сии становления из «бандитского, антисемитского»
корпуса Буденного Первой Конной армии — «мощ¬
ного, гибкого, стремительного кулака». «“Буденнов-
ской”, — поясняет она, — армия называлась по ошиб¬
ке, умышленной и нужной для того времени (это
крестьянской стихии подачка и повод, по которому
партия в лице РВС i-й Конной Армии водила Буденно¬
го за длинный нос и усы). А хороши усы?!»
В письме Денисовой гордость за новую армию
подкреплена фактами — в строю только доброволь¬
цы, прошедшие отбор, нет дезертиров. Она пишет,
основываясь на собственной работе, о создании по
инициативе Щаденко школ, курсов, клубов «со всеми
культурными возможностями того времени». Об этом
говорится и в письме Марии из пьесы Бабеля. Мария
15	Freidin, Gregory. Two Babels — Two Aphrodites: Autobiography
in Maria and Babel’s Petersburg Myth // The Enigma of Isaac Babel:
Biography, History, Context / Ed. by G. Freidin. Stanford, 2009. P. 22.
525

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
описывает свое занятие с красноармейцами истори¬
ей Павла Первого:
Вчера на уроке я прочитала из папиной книги главу
об убийстве Павла. Наказание свое император заслу¬
жил так очевидно, что никто об этом не задумался:
спрашивали меня — здесь сказался точный ум просто¬
людина — о расположении полка, комнат во дворце,
о том, какая рота была в карауле, среди кого были на¬
браны заговорщики, чем их обидел Павел. Я все меч¬
таю о том, что папа приедет к нам летом, если только
поляки не зашевелятся...16
Мария подчеркивает положительный характер
своей работы:
Ты увидишь, дружок мой папа, новую армию, новую
казарму — в противовес той, о которой ты рассказыва¬
ешь. К тому времени наш парк расцветет и зазеленеет,
лошади поправятся на подножном корму, седла приго¬
товлены...
Бабель словно пересказывает то, что вспоминает¬
ся Марии Денисовой, но использует эти слова в иной
форме, с иной целью. Это, по определению Фрейди-
на, «автобиографическая аллегория». С ее помощью
Бабель идеализирует и свою героиню. Так, по поводу
мужа-кузнеца и комиссара Мария признается: «Мне
стыдно за то, что мы живем хорошо. Два раза Аким
Иванович брал меня с собой на охоту, у меня верхо¬
вая лошадь, донец...»
Как не похоже это на письма Марии Денисовой
и «Баню» Маяковского! Едва ли не половину ее пись¬
16	Здесь и далее цит. по: Бабель К Мария // Театр и драматургия.
1935- № з.
526

Писатель и время
ма с фронта составляет красочное описание замка
графа Красницкого:
Замок построен на крутизне, у подножья его синяя
река, пространство лугов необозримо, с туманной
стеной леса вдали... В парке внизу переминаются, за¬
дремывают лошади. Кубанцы ужинают вокруг костра
и заводят песню. Снег налег на деревья, ветви дубов
и каштанов переплелись, неровная серебряная крыша
накрыла занесенные дорожки, статуи. Они еще сохра¬
нились — юноши, бросающие копье, и обнаженные
закоченевшие богини с согнутыми руками, с волни¬
стой линией волос и слепыми глазами...
Это длинное письмо-монолог было бы немысли¬
мо в классической пьесе, но для Бабеля в этом тексте
содержится итог произведения. «Они еще сохрани¬
лись», — пытается он примирить мир уходящий и мир
будущего, когда в генеральскую квартиру вселяется
рабочая семья, и «непомерная багровая девка <...>
подобно статуе, поддерживающей своды, стоит на
фоне весеннего неба». Аллегории дворянской куль¬
туры («богиня с согнутыми руками») наглядно про¬
тивопоставлена мощная сила, способная поддержать
своды новой жизни. Если принять во внимание адрес
дома Муковниных, то это уподобление рождает ассо¬
циацию с атлантами (обретает реальный вид атлан¬
тов), которые высятся в портике Малого Эрмитажа
на Миллионной улице (точнее, это новая кариатида,
заменившая собой в финале пьесы бесплотный образ
Марии).
Мария существует только в отражениях, в разго¬
ворах о ней, в ожидании ее появления, и пьеса могла
называться именно так: «В ожидании Марии». Точно
так могла называться и первая часть поэмы Маяков¬
527

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ского «Облако в штанах». Как идеальная сущность
Мария воплощает всеобщие надежды.
Катя. Из всех нас настоящая женщина — Маша. У нее
сила, смелость, она женщина. Мы вздыхаем здесь,
а она счастлива в своем политотделе... Кроме сча¬
стья — какой другой закон выдумали люди?.. Его, вер¬
но, и нет, другого закона.
Голицын. Мария Николаевна руль всегда поворачи¬
вала круто.
В письме Маяковскому Денисова настойчиво по¬
вторяет, словно цитирует «Приду в четыре» из поэмы
«Облако в штанах»: «...в четверг в 4 часа или в пятни¬
цу в 4 часа». Она подсознательно возвращается в мо¬
лодость, в Одессу. Иначе происходит в пьесе Бабеля,
где место действия меняется на Петроград. В письме
его «литературной» Марии вспоминается то же мир¬
ное время: «На нашей Миллионной в Петербурге,
в доме против Эрмитажа и Зимнего дворца, мы жили
как в Полинезии, — не зная нашего народа, не дога¬
дываясь о нем...»
Это признание героиней своей отстраненности
от существа народной жизни во многом совпадает
с тем критическим отношением к рассказам Бабеля,
которое высказала Маяковскому «реальная» Мария:
То, что пишет Бабель, это мелкий эпизод. Видно, что
он сидел в тылу, в обозе, — трусливо выглядывал из
мешков — барахла, а выглядывая так, он подглядел
только зад; подглядел только под юбку революции
и Конной Армии. Ни историческая значимость, ни
размах актива масс самодеятельности, масс энтузиаз¬
ма к победе, ни решенья задачи, данной пролетариа¬
том армии, «ПОБЕДИТЬ», ни партийного руководства
528

Писатель и время
он не увидал — маленький человек, а пишет хорошо,
молодец.
Возможно, мнение Марии Денисовой претерпело
бы изменение после знакомства с новой интерпрета¬
цией событий гражданской войны в пьесе «Мария».
Но таких свидетельств не сохранилось. Любопытно
в этом смысле суждение такого глубокого критика,
какД.П. Святополк-Мирский:
Нам были близки по духу эти революционеры — прав¬
да, не коммунисты, но те, которых можно назвать
националистами, может быть и «большевистского»
толка. Их произведения казались нам истинным вы¬
ражением самобытной и вечной Руси, которая про¬
должала существовать где-то над хаосом классовой
борьбы. Бабель, Пастернак, Маяковский явились под¬
линным голосом того подвижного единства, которое
представлялось нам Россией: в их произведениях бес¬
следно тонули надуманные теории социальной борь¬
бы классов17.
В заключение подчеркнем, что, сопоставляя поэму
Маяковского «Облако в штанах» и пьесу Бабеля «Ма¬
рия», в которых прототипом героини выступала Мария
Александровна Денисова, необходимо в полной мере
учитывать материалы писем М.А. Денисовой В. В. Ма¬
яковскому 1928-1929 гг., поскольку отношения Марии,
участницы походов Конармии, и ее мужа, командарма
Щаденко, отразились также в сюжетной линии Поли
и Победоносикова в пьесе «Баня» (1929)- Результатом
сопоставления стал вывод о движении Маяковского
от романтической героини поэмы «Облако в штанах»
17	Святополк-Мирский Д. История одного освобождения // Mir-
sky, D. Uncollected Writings on Russian Literature. Berkely, 1989. P. 362.
529

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
(«все женщины — Мария») к развоплощению идеала
в персонаже «Бани» («просто Поля»). Напротив, Ба¬
бель очищает образ Марии в пьесе от реальных черт
«женщины-краснознаменки» из Конармии, превраща¬
ет ее в символ, в фантом, существующий лишь в ре¬
пликах героев пьесы «Мария».

Елена Папкова {Москва)
«ПОПУТЧИКИ РЕВОЛЮЦИИ»
И. Э. БАБЕЛЬ И ВС. В. ИВАНОВ
В ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКЕ
1920-х ГГ.
В феврале 1928 г. в Советской России торжественно
отмечалось десятилетие Красной армии — «воору¬
женной опоры диктатуры пролетариата», которая
«твердо стоит на страже СССР — социалистическо¬
го отечества рабочих всего мира»1. Откликнулся на
торжество и еженедельник литературы и искусства
«Читатель и писатель», посвятивший теме Красной
армии в литературе № 6 и 7-8. На первой страни¬
це номера от 18 февраля рядом с передовой статьей
и лозунгом «Привет Красной армии — защитнице
угнетенных всего мира!» помещена была карикатура
Кукрыниксов «Писатели в годы гражданской войны —
И. Бабель, Вс. Иванов, Ю. Либединский, А. Безымен¬
ский, Б. Пильняк». Слева направо стоят: маленький
человек в буденовке с тощей лошадью и в очках —
И. Бабель, дюжий верзила в красноармейской шине¬
ли, с ружьем в руках и в очках — Вс. Иванов, замыка¬
ет шеренгу Б. Пильняк — в гимнастерке и тоже в оч¬
ках2. В № 7-8 дана информация о вечере, устроенном
в Государственной академии художественных наук
1 Правда. 1928. и февраля.
2	Читатель и писатель. 1928. № 6.
531

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
(ГАХН) в ознаменование десятилетия Красной армии,
в докладе на котором президент ГАХН П. Коган оста¬
новился на ряде произведений, отразивших «подлин¬
ную жизнь армии». Были названы «Железный поток»
А. Серафимовича и «Падение Дайра» А. Малышкина,
«стиль которых подобен стилю “Нибелунгов”», а так¬
же «Чапаев» и «Мятеж» Д. Фурманова — произведе¬
ния, из которых Красная армия «встает в виде сим¬
вола, мощного гиганта»3. Славная годовщина была
отмечена еще одним мероприятием — литературным
судом над «Конармией» в клубных кружках 56-го ка¬
валерийского полка. В суде, как сообщал безымян¬
ный автор заметки, «примут участие инспектор ка¬
валерии Красной армии, член Реввоенсовета СССР
тов. С. М. Буденный и автор “Конармии” И. Бабель»4.
В том же номере на четвертой странице помещены
еще две карикатуры Кукрыниксов: «“Мирное бытие”
И. Бабеля» и «“Мирное бытие” Вс. Иванова». Бабель
сидит на земле и смотрит на «блуждающие звезды»,
Иванов, в дорогой шубе, держит за поводок рвущую¬
ся злую собаку, охраняющую особняк (намек на под¬
вергшийся в печати критике рассказ «Особняк»).
Писателей И. Бабеля и Вс. Иванова, которые на
«Дереве современной литературы» И. Новича были
обозначены как «центр-попутчик» и «левый попут¬
чик»5, объединяло многое. Оба вошли в большую
литературу благодаря поддержке М. Горького, оба пе¬
чатались в 1920-е гг. в «Красной нови» А. Воронского
и с 1923 г. встречались и общались в Москве и Одессе.
В своих письмах Горькому середины 1920-х гг. Иванов
не раз вспоминает Бабеля: «Бабель пытается понять
3
5
Читатель и писатель. 1928. № 7-8.
Там же.
На литературном посту. 1926. № 2.
532

Писатель и время
смысл жизни» (7 октября 1925 г.)6; «Бабель в Италии.
Он у Вас был? У этого еврея с русской душой — сума¬
тоха в голове. Ему не хочется быть экзотичным, а рус¬
скому писателю не быть сейчас экзотичным — труд¬
но» (28 октября 1927 г.)7. По письмам Бабеля второй
половины 1920-х гг., адресованным женщине, кото¬
рую любили оба, — Т. В. Кашириной (впоследствии
Ивановой), нелегко понять его отношение к Иванову.
Известно, что весной 1927 г. писатели работали над
сценарием «Китайская мельница», предназначенным
для Совкино8, что Бабель интересовался постановкой
пьесы Иванова «Бронепоезд 14-69» во МХАТе (письмо
А. Г. Слоним от 26 января 1928 г.)9, очевидно, неволь¬
но сопоставляя «стоны восторга» по поводу премьеры
ивановской пьесы с ожидаемой постановкой своей
пьесы «Закат»:«.. .никаких надежд не возлагаю и даже
наоборот»10. Позднее, когда приятельские отношения
уже были разорваны по личным причинам, Иванов
усыновил сына Кашириной и Бабеля Михаила, кото¬
рый вырос в его семье. Показательное сопоставление
прозвучит в письме Бабеля Кашириной от ю января
1928г.: «Всеволод, конечно, трудный человек <...>
Меня терзает мысль, что отдыха тебе не будет. Ты вы¬
бираешь пламенных, мучительных людей»11.
Имена «попутчиков революции» И. Бабеля
и Вс. Иванова не раз ставила рядом литературная
критика 1920-х гг., то сближая, то выявляя их идео¬
логические и художественные расхождения. Критик
Ленинградской ассоциации пролетарских писателей
6	Иванов Вс. В. Тайное тайных. М., 2012. С. 324.
7	Там же. С. 340.
8	Бабель И. Э. Собр. соч. В 4 т. / Сост., примеч. И. Сухих. М.,
2006. Т. 4. С. 138-143.
9	Там же. С. 192.
10	Там же.
11	Там же. С. 187.
533

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
(ЛАПП) Г. Горбачев в книге «Современная русская ли¬
тература», восстанавливая хронику «развития рево¬
люции в ее военном и мирном периоде», отмечал, что
«время сильно изменило состав и тип попутчиков»:
«На обработке материала только что закончившей¬
ся гражданской войны сложились дарования <...>
крупнейших левых попутчиков: Вс. Иванова с 1921 г.,
Бабеля с 1924 г.»12 Давая определение писателя-«по-
путчика», Горбачев цитирует Л. Троцкого: «Литера¬
турный и вообще духовный облик их создан револю¬
цией, тем углом ее, который захватил их, и они прием¬
лют ее, каждый по своему <...> Они не охватывают
революцию целиком, и им чужда ее коммунистиче¬
ская цель»13. Горбачев останавливается на «мотивах
приятия революции у попутчиков» и на средствах
их художественного выражения: «сочувственном
изображении коммунистов (<...> Никитин, Запус
у Иванова; политработники у Бабеля); несколько
абстрактно-декларационном или малоубедительном
утверждении коммунистических принципов (<...>
рассуждения Никитина в “Цветных ветрах”, рассуж¬
дения “автора” в “Конармии”)...»14. При этом Иванов,
по Троцкому и по Горбачеву, — «мужиковствующий
попутчик», т. е. один из писателей, которые «через
голову революции смотрят с надеждой на мужика».
Бабель, как характеризует Горбачев, представляет
«определенную группу интеллигенции», и «подход его
к своему материалу — типично романтический, субъ¬
ективный и индивидуалистический»15.
О произведениях «мужиковствующего» Иванова
и интеллигента Бабеля в 1920-е гг. критики разных
12	Горбачев Г. Е. Современная русская литература. Л., 1929. С. 184.
13	Там же.	С. 180.
14	Там же.	С. 179.
15	Там же.	С. 215.
534

Писатель и время
направлений написали немало статей и рецензий,
указывая на общие для них и для литературы этого
периода тенденции.
Основанием для сопоставления послужила общая
для писателей тема — гражданская война. Для обоих
она стала личным опытом: Бабель находился в Пер¬
вой Конной армии предположительно с апреля-мая
по сентябрь-октябрь 1920 г. Иванов, как показали вы¬
явленные недавно сибирские источники, в сентябре-
ноябре 1919 г. был на колчаковском фронте в качестве
корреспондента газеты Сибирского казачьего войска
«Сибирский казак»16.
Опубликованные в 1921-1922 гг. в «Красной нови»
«Партизанские повести» и рассказы Иванова дали ос¬
нования В. Львову-Рогаческому, Воронскому и другим
критикам приветствовать «первого из новых худож¬
ников, сказавшего о переживаемой нами революции
настоящее, яркое, художественное слово»17 и давшего
«единственно справедливое, верное отношение к му¬
жику», который взят в восстании, в кровавой борь¬
бе18. У пролетарских критиков эти же произведения
вызвали упреки в «международной махновщине». Так,
П. Коган осуждал Иванова за «революцию по-махнов¬
ски, где невежество и темнота сливаются с каким-то
неопределенным анархическим порывом к свободе»19.
Оценка опубликованных в той же «Красной нови» дву¬
мя годами спустя рассказов Бабеля, впоследствии со¬
ставивших книгу «Конармия», соединяла сходные про¬
тивоположности. Прослеживая эволюцию критиче¬
ских оценок произведений Бабеля, А. Лежнев отмечал:
16	Подробнее см.: Пешкова Е. Сибирская биография Всеволода
Иванова // Москва. 2013. № 12.
17	Лъвов-Рогачевский В. Новый Горький // Современник. 1922.
№ I.
18	ВоронскийА. К. Искусство видеть мир. М., 1987. С. 211.
19	Красная газета (Ленинград). 1922. 7 октября.
535

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
«Начало 1924 г.: “Соль” и “Письмо” — образцы истинно
революционных произведений. Бабель замечатель¬
ный художник <... > Осень того же года — Бабель —
декадент, клеветник и пасквилянт»20. Воронский, от¬
вечая пролетарским критикам, писал: «... его Афонь-
ки и Прищепы — махновщина? Не в этом плане нужно
рассматривать рассказы Бабеля <...> махновщина
была одно, а это другое: крестьянская стихия, плохо
ли, хорошо ли, но руководимая своеобразными поня¬
тиями о социальной революции, о коммунизме <...>
Сквозь жестокость, видимую бессмысленность и ди¬
кость писатель видит особый смысл, скрытый, прав¬
доискательство <... > настоятельное требование
восстановить правду жизни»21. Правдоискательством,
по Воронскому, ценны и герои-мужики Вс. Иванова:
«Это деревня, какая создала сказание о сокровенном
граде Китеже, бродила по Руси из края в край в поис¬
ках праведной земли и жизни»22. По поводу правдоис¬
кательства П. Коган отвечал и Иванову, и Воронскому:
«Иванов не знает и не хочет или не способен узнать,
что <... > эти темные искания правды, что эти смутные
представления о революции как о новой вере <...>
что все это будет рассеяно пролетариатом и его идео¬
логией»23. Понятия «правда» и «революция» разводи¬
лись и в статьях пролетарских критиков, посвящен¬
ных рассказам Бабеля. Комментируя «героическую
жестокость», которая Бабелем представлена как «акт
восстановления в правах поруганной правды» и «глу¬
боко народное отношение», а на самом деле «ничего
общего не имеет с отношением сознательных пролета¬
риев», критик журнала «Молодая гвардия» В. Вешнев
20	Печать и революция. 1925. № 4.
21	Красная новь. 1924. № 5.
22	Цит. по: Всеволод Иванов: Сб. М., 1927. С. 28-29.
23	Красная газета. 1922. 7 октября.
536

Писатель и время
в 1924г. делает существенное обобщение: «...Бабель
к революции подошел с моральным критерием. Уже
одно это плохо. Революция морали не подведомствен¬
на <... > Все так называемые попутчики пытаются по¬
дойти к революции с моральным аршином <... > Ре¬
волюция оправдывается “имманентно”, собственным
своим смыслом. Все дело в том, чтобы проникнуть
в этот смысл и проникнуться им. А попутчикам, по-ви-
димому, это не дано и до сих пор»24. В том же номере
журнала напостовец Г. Лелевич рассматривает как
явления близкого порядка «интеллигентское хмыка¬
нье, обывательский смешок» Иванова в рассказе «Как
создаются курганы» по поводу «бессмысленных якобы
ужасов революции» и новые «рассказы талантливей¬
шего Бабеля», невольно вызывающие вопрос: «...да
неужели вся буденновская армия была сплошной по¬
громной бандой, неужели изнасилования составляли
основную профессию буденновцев? <... > Бабель так
увлекся любопытным наблюдением патологических
эксцессов, что они совершенно заслонили от него це¬
лое»25. Увлечение грубыми животными инстинктами
человека, патологичность, физиологизм, которыми
проникнуты и «Партизанские повести», и особенно
рассказы книги «Тайное тайных» 1925-1926 гг., нахо¬
дили критики и у Вс. Иванова, видя в этом тенденцию
пореволюционной эпохи. «Бабель — писатель физио¬
логический. В этом он верный сын своего времени, —
обобщал Воронский. — Физиологичны Б. Пильняк,
Вс. Иванов, Сейфуллина, Никитин...»26
И критики, группировавшиеся вокруг журналов
«На литературном посту», «Молодая гвардия», «Ок¬
тябрь», и их оппоненты из «Красной нови» и «Нового
24	Вешнее В. Поэзия бандитизма // Молодая гвардия. 1924. № 7-8.
25	Там же.
26	Красная новь. 1924. № 5.
537

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
мира» отмечали у обоих писателей крайнюю жесто¬
кость, стихийность, физиологизм в изображении ре¬
волюции. Но если для первых картины крови, челове¬
ческого и лошадиного мяса и испражнений являлись
показателем клеветы на революцию, то вторые усма¬
тривали за этими «эксцессами» «попутчиков» Бабеля
и Иванова «неизбежную во время гражданской вой¬
ны правду», преподнесенную к тому же, как доказы¬
вал в споре с Лелевичем Вяч. Полонский, «не с точки
зрения пролетариата, а со своей, мелкобуржуазной
точки зрения». Иванов «как художник, представляю¬
щий многомиллионную крестьянскую массу», Бабель
как «буржуазный интеллигент», будучи «попутчика¬
ми», видят мир не пролетарскими глазами и потому
«не искажают лик революции, а отражают его “под
классовым углом зрения”»27.
Помимо общих черт критики середины 1920-х гг.
фиксировали и существенные различия, проявивши¬
еся на различных уровнях — содержания и формы:
Иванов — областник, писатель национальный, Ба¬
бель — интернациональный (А. Воронский, В. По¬
лянский); у Иванова «исчезает человек», «тонет в го¬
лубых песках», Бабель, напротив, «обнажает человека
до последней предельности» (В. Правдухин)28; Ива¬
нов, «единственный из орнаментальных прозаиков,
у которого в языке была живая струя образного на¬
родного говора», заразился «пильняковщиной», Ба¬
бель «идет по пушкинскому пути», у него «иное отно¬
шение к языку» и «передача различных говоров <... >
чрезвычайно четка и в то же время, как всякое боль¬
шое искусство, проста и общедоступна» (Г. Горба¬
27	Полонский Вяч. К вопросу о наших литературных разногласи¬
ях // Печать и революция. 1925. № 4.
28	Правдухин В. Литературные течения современности // Сибир¬
ские огни. 1925. № I.
538

Писатель и время
чев)29. Некоторые, А. Лежнев в частности, отметили
влияние «краткости, насыщенности, ясности» Бабеля
даже «на такого законченного мастера, как Иванов»,
чей рассказ «Смерть Сапеги» (1925) «звучит совсем
по-бабелевски»30. Близость рассказа «Смерть Сапе¬
ги» к «Конармии» усмотрел и Г. Горбачев — ив худо¬
жественной обработке, и «в роли автора, пассивно
слушающего чужие признания и вмешивающегося
в ожесточенный быт войны, главным образом под
давлением гуманных чувств»31.
Тенденции, обозначившиеся в творчестве «попут¬
чиков революции» с середины 1920-х гг., которые про¬
явились у Иванова в книге «Тайное тайных», а у Ба¬
беля в пьесе «Закат», критики разных направлений
также истолковали по-разному. Воронский увидел
«положительное значение» в «попытке Бабеля и Ива¬
нова поднять в художестве большие, “вечные” вопро¬
сы», но отметил, что ни у того, ни у другого нет уме¬
ния «сочетать “вечные темы” с современностью»32.
Горбачев назвал то же явление «поправением» твор¬
чества ряда «попутчиков», объясняя его тем, что «лег¬
ко было демократам-интеллигентам, людям, связан¬
ным с крестьянством, и романтикам революции быть
за красных против белых, описывая гражданскую
войну <...> Труднее мелкобуржуазным интеллиген¬
там <...> разобраться в нашей сложной и трудной
борьбе за социалистический путь развития». Отсюда,
как считает критик, понятная «растерянность извест¬
ной части попутчиков»33.
29	Горбачев Г. О творчестве Бабеля и по поводу него // Звезда.
1925. № 4-
30	Лежнев А. 3. Литературные будни. М., 1929. С. 268.
31	Горбачев Г. Е. Современная русская литература. С. 226.
32	Воронский А. К. Искусство видеть мир. С. 162-163.
33	Горбачев Г. Е. Современная русская литература. С. 191-192.
539

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
К февралю 1928 г., о котором шла речь в начале
статьи, у Бабеля выходит издание «Конармии» (М.:
Федерация, 1927), куда отобраны тринадцать рас¬
сказов для серии «ю лет Октября». После с успехом
поставленной к десятилетию Октября пьесы «Броне¬
поезд 14-69» Иванов, от которого ждут решительно¬
го поворота от явной реакционности книги «Тайное
тайных» к социальному материалу, на страницах
«Красной нови» возвращается к теме гражданской
войны — в рассказе «Подвиг Алексея Чемоданова»
и повести «Гибель Железной». В 1928 г. в биографии
писателей происходят сходные события. Их произ¬
ведения подвергаются критике со стороны воена¬
чальников — участников описанных писателями
военных действий. В биографии Бабеля — это уже
второе подписанное С. Буденным выступление про¬
тив него, которое было 26 октября 1928 года напеча¬
тано в «Правде» как «Открытое письмо М. Горькому».
В биографии Иванова — это письмо начальника по¬
литотдела 58-й стрелковой дивизии Л. С. Дегтярева
по поводу повести «Гибель Железной» (Красная новь.
1928. № i). Работая над повестью в 1927 г., Иванов ис¬
пользовал воспоминания Дегтярева о советско-поль¬
ской войне в 1920 г. на территории Украины, опу¬
бликованные в журнале «Пролетарская революция»
в 1924 г. и отразившие допустимую тогда правду о не¬
организованности, панике и дезертирстве в Красной
армии, растерянности командиров, враждебном от¬
ношении крестьян к красноармейцам. В июле 1928 г.
«Комсомольская правда» печатает письмо возмущен¬
ного Дегтярева, который, обвиняя Иванова одновре¬
менно в плагиате и в клевете, подчеркивает главное
отличие своих записок от повести: «Основной идеей
очерка <... > было показать роль партийной органи¬
зации и политической работы в войне 1920 г. И вот
540

Писатель и время
этой организующей роли партии <...> не понял
Иванов. В этом главное искажение исторической
правдивости»34. Критика не особо развивала дискус¬
сию о плагиате, ибо записки Дегтярева, арестован¬
ного в 1937 г. и расстрелянного в 1940 г., содержали
ту «историческую правду» о польской войне, которую
в 1928 г. не принято было вспоминать. Поэтому они
были признаны «слабыми и неяркими», а позиция
Иванова, «не сумевшего создать сильное и действен¬
ное произведение и показать исключительно инте¬
ресный процесс <... > как политработникам-комму-
нистам удалось восстановить дисциплину в бригаде
и завоевать доверие крестьян», а только присочи¬
нившего к боевым и бытовым эпизодам Дегтярева
«психологию, эротику и романтику», названа «враж¬
дебной основным организующим силам современно¬
сти — партии и пролетариату»35.
И «Конармия», и «Гибель Железной» описывали
события советско-польской войны. Авторам было
предъявлено обвинение в недобросовестном отно¬
шении к истории. Но в обоих случаях в 1928 г. письма
последствий не имели. Исследователями творчества
Бабеля выявлен большой документальный материал,
проливающий свет на политический контекст появ¬
ления писем, якобы написанных Буденным36. Скорее
всего, и за письмом Дегтярева стояла своя политиче¬
ская интрига. В то же время за письмами проглядыва¬
ют черты единой политической кампании, которую
отчасти проясняет периодика 1928 г., — речь идет
о создании новой истории гражданской войны.
34	Комсомольская правда. 1928.12 августа.
35	На литературном посту. 1928. № 17.
36	См,: Парсамов Ю., Фельдман Д. Грани скандала: Цикл новелл
И. Бабеля «Конармия» в литературно-политическом контексте
1920-х гг. // Вопросы литературы. 2011. № 6.
541

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
После осуждения антисоветских действий лиде¬
ров троцкистско-зиновьевского блока, исключения
из партии Троцкого и высылки его в январе 1928 г.
в Алма-Ату имя легендарного наркома и председате¬
ля Реввоенсовета в публикациях о гражданской войне
практически не упоминается, а действия его и трак¬
товки военных событий признаются ошибочными.
29 января в «Правде» печатается статья А. Бубнова —
фрагмент из предисловия к новому трехтомному из¬
данию «Гражданская война 1918-1921 гт.», готовяще¬
муся к десятилетию Красной армии, где обозначены
«две крайние, одинаково вредные точки зрения в от¬
ношении гражданской войны — фетишизирование
опыта гражданской войны и небрежение <... > цен¬
ностью этого опыта». Единственно правильным на¬
звано «отношение, признающее за опытом граждан¬
ской войны важнейшее значение, но требующее тща¬
тельного и трезвого изучения всех кампаний и всех
проблем военного дела эпохи этой войны»37. В атмос¬
фере «приближающейся новой полосы больших им¬
периалистических войн и подготовки войны против
СССР»38 готовятся к изданию тома новой истории.
Польской военной кампании посвящено несколько
больших глав третьего тома (М.; Л., 1930). Ссылаясь
на выступление Ленина на X съезде, авторы издания,
вышедшего под редакцией А. С. Бубнова, С. С. Каме¬
нева, М. И. Тухачевского и Р. П. Эйдеймана, утвержда¬
ют, что, хотя «в войне с Польшей была сделана ошиб¬
ка <...> и эта ошибка вызвана тем, что перевес на¬
ших сил был переоценен нами», «не совсем правильно
оценивать результаты советско-польской войны как
войны, якобы нами проигранной». Не отрицая того,
37	Правда. 1928. 29 января.
38	Там же.
542

Писатель и время
что «Красная армия в варшавской операции потерпе¬
ла поражение», историки нового издания оценивают
этот проигрыш как «чисто оперативный». В целом же,
если смотреть на «конечный итог», мы «имеем право
оценивать исход советско-польской войны как значи¬
тельную победу советской стратегии и политики»39.
В 1928 г. о победе пока речь не идет, но такое понима¬
ние подготавливается. В Постановлении ЦИК и СНК
СССР, принятом к юбилею Красной армии, о поль¬
ской войне говорится: «...освободившись от войны
с белополяками в конце 1920 г., Красная армия мощ¬
ными ударами сбросила врангелевское войско в Чер¬
ное море. Началась обеспеченная победами Красной
армии эпоха великого социалистического строитель¬
ства»40. Постановление опубликовано в «Правде»
23 февраля на первой странице. А на второй странице
помещена статья С. Буденного «Конница в граждан¬
ской войне», в которой эпизод польской войны про¬
комментирован в духе нового ее понимания: «...бле¬
стящим рейдом Конной армии в глубоком тылу бело-
поляков все успехи польских армий на Украине были
сведены на нет, наши армии получили возможность
перейти в наступление по всему фронту». «Неудача
на варшавском направлении» не мешает Буденному,
«подводя итоги боевых действий Конной армии на
польском фронте», сказать, «что красная конница сы¬
грала здесь не менее значительную роль, чем в борь¬
бе с Деникиным»41.
Укажем также на изменившееся к десятой годов¬
щине Красной армии понимание истории ее «боевой
жизни» (заглавие первого тома новой истории граж¬
данской войны). Если в 1924 г. Дегтярев в записках,
39	Гражданская война. 1918-1921. В з т. М.; Л., 1930. Т. 3. С. 391-469.
40	Правда. 1928. 23 февраля.
41	Там же.
543

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
а вслед за ним и Иванов еще могли вспоминать о гра¬
беже красноармейцев в деревне и о бунте пластун¬
ского полка, а в 1925 г. Горбачев мог комментировать:
«Тов. Буденный напрасно обиделся на Бабеля: случаи,
описанные Бабелем, могли быть и были характер¬
ны для известной части Конармии»42, то спустя три
года это было невозможно. Напечатанные 8 февраля
в «Правде» тезисы для докладчиков «Десять лет суще¬
ствования Красной армии» давали совершенно иные
формулировки: «...рабочий класс выработал основы
новой армии, новой дисциплины, новой военной
организации»; «Красная армия победила благодаря
революционному энтузиазму, сознательности, геро¬
изму трудящихся <... > в силу твердого, правильно¬
го, нераздельного руководства рабочего класса и его
партии — партии Ленина»43. Эта «армия пролетар¬
ской диктатуры», «воплощавшая в себе железный
порядок, пролетарскую выдержку и беспримерное
мужество», «поставила на видное место конницу»44.
Стихотворение И. Молчанова «Случай с Буденным»,
опубликованное в юбилейном номере «Правды», за¬
вершалось характерными строками: «Буденновцы
плечистые, / Про это и про вас — / Былинники речи¬
стые / Ведут рассказ!»45 На роль такого «былинника»
в 1928 г. И. Бабель явно не годился. Как не годился
тогда и Вс. Иванов, автор «Гибели Железной», о кото¬
ром в юбилейном номере еженедельника «Читатель
и писатель» критик Кремнев сокрушался: «...то об¬
стоятельство, что действие повести происходит в об¬
становке гражданской войны, только резче подчерки¬
42	Горбачев Г. О творчестве Бабеля и по поводу него // Звезда.
1925. №4.
43	Правда. 1928. 8 февраля.
44	Там же. 1928. 29 января, 9 февраля.
45	Там же. 1928. 23 февраля.
544

Писатель и время
вает всю трагичность сегодняшней позиции автора
“Бронепоезда”»46.
Подводя итоги, хотелось бы привести несколько
фрагментов из книги Г. Горбачева «Современная рус¬
ская литература» о Бабеле и Иванове, чьи имена по¬
мещены критиком в раздел «Левое крыло мелкобур¬
жуазной литературы». Суждения: «...крестьянские
настроения играют значительную роль в творчестве
Вс. Иванова, однако поправевшего до явной реакци¬
онности в последнее время»47, а также: «Имея самые
общие сведения о конармии в целом, об ее истори¬
ческой роли и миссии, можно в своеобразно-кривом
зеркале Бабеля найти много поучительного <...>
Но, конечно, только по Бабелю составить правильное
и цельное представление о конармии нельзя»48, —
безусловно, рождены временем создания книги. Од¬
нако сопоставление писателей, сделанное критиком,
в некоторых своих положениях не потеряло своей ак¬
туальности:
В восприятии мира у Иванова много общего
с мироотношением Бабеля: жизнь — парадоксальна,
анекдотична в случайностях, противоречиях, нелепо¬
стях своих; человек — животен по преимуществу. Но
Бабель радуется этой романтике чудовищного, ищет
в ней красоты, оформляет ее в чудесное сверкание
подобранных цветовых диссонансов в своих расска¬
зах, изящных в их лаконической выразительности
и в отточенности мысли. Бабель с высоты своей утон¬
ченной культуры посматривает на этот жизненный
луг, где «бродят женщины и кони». Вс. Иванов как бы
сам живет в этих нелепостях, бессильный их преодо-
46	Читатель и писатель. 1928. № 5.
47	Горбачев Г. Е. Современная русская литература. С. 182.
48	Там же. С. 218.
545

Писатель и время
и дремлющую в допетровских временах глухую дерев¬
ню. Нет лучшей художественной иллюстрации к тому,
что М. Горький — неточно, конечно, — назвал азиат¬
ской душой русского народа, чем творчество Иванова
как нынешнее, так и раннее49.
49
Горбачев Г. Е. Современная русская литература. С. 235-236.

Анна Урюпина (Москва)
О РУССКОЙ ЭМИГРАЦИИ В ПАРИЖЕ
КОНЦА 1920 — НАЧАЛА 1930-Х ГГ.
(По материалам архива А. М. Ремизова
в Государственном литературном музее)
Материалы из архива писателя А. М. Ремизова, недав¬
но поступившие в рукописные фонды Государствен¬
ного литературного музея (ГЛМ)1, позволяют внести
дополнительные живые штрихи в портрет русской
эмиграции не только 1920-1930-х гг., но и более позд¬
них 1940-1950-х. Представленные среди них много¬
численные дневниковые записи, письма и докумен¬
ты писателя и его жены С.П. Ремизовой-Довгелло
содержат целый ряд важнейших свидетельств и об
эмиграции первой волны в целом, и об отдельных
ее представителях. Это поступление, отличающееся
большим объемом и требующее тщательного изуче¬
ния, в дальнейшем способно существенно расширить
наше представление о жизни «русского» Парижа.
Прежде чем приступить к анализу новых материа¬
лов, важно напомнить, что эмигрантский архив писа¬
теля еще при жизни оказался разорванным на несколь¬
ко частей. Пришедшее в ГЛМ собрание — это наиболее
крупная (хотя и не единственная) коллекция поздних
1	Материалы, о которых пойдет речь в данной статье, вошли
в опись 2 фонда 156 (фонд А. М. Ремизова) в отделе рукописных
фондов ГЛМ.
548

Писатель и время
материалов Ремизова, хранившаяся в семье его «лите¬
ратурной ученицы» Н. В. Резниковой. Большей частью
оно включает литературные сочинения, документы,
переписку и прочие записи писателя — с 1947 по 1957 г.
(т.е. за последнее десятилетие его жизни). Более же
ранние рукописи и письма Ремизова, в которых отра¬
жена его жизнь в эмиграции 1920 — начала 1940-х гг.,
в настоящее время находятся в Центре русской культу¬
ры г. Амхерста (штат Массачусетс, США). Дело в том,
что в 1947 г. писатель сам передал их для организации
единого архива русской эмиграции выпускнику Исто¬
рико-архивного института К. И. Солнцеву, а тот увез
их в Америку2. Однако теперь стало очевидно, что
Ремизов доверил Солнцеву далеко не все, поскольку
в пришедшем из семьи Резниковых архиве писателя
помимо поздних рукописей сохранились и более ран¬
ние материалы. В первую очередь речь идет о много¬
численных документах (в том числе дореволюцион¬
ных) семьи Ремизовых, некоторых письмах, а также
о части архива С. П. Ремизовой-Довгелло, содержащей
ее дневниковые записи с комментариями самого пи¬
сателя. Этих материалов, особенно из собрания Ре¬
мизовой-Довгелло, достаточно, чтобы судить о жизни
белой эмиграции рубежа 1920-1930-х гг.
В данной статье мы попытаемся, опираясь на ма¬
териалы из вышеуказанного архива, частично оха¬
рактеризовать круг заграничного общения И. Э. Ба¬
беля, подробнее представить тех деятелей культуры,
с которыми он встречался во Франции. Другими сло¬
вами, в этой работе предлагается небольшой, очень
точечный комментарий к двум длительным пребыва¬
ниям Бабеля в Париже (с 20 июля 1927 по конец сентя¬
2	Подробнее о К. И. Солнцеве см. указатель имен, составлен¬
ный А. Грачевой и Л. Хачатурян // Ремизов А. М. Дневник мыслей
1943-1957 гг. Т. I: Май 1943 — январь 1946. СПб., 2013. С. 362.
549

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
бря 1928 г. и с середины сентября 1932 по конец авгу¬
ста 1933 г.3), в особенности к первому из них.
Обратимся к показаниям Бабеля, данным им во
время следствия в 1939 г.:
Узнав о предстоящей моей поездке за границу, Во¬
ронений просил меня увидеться с некоторыми белы¬
ми писателями, осветить положение в СССР согласно
его установкам, попросить у них рукописи для напе¬
чатания.
Во время первой поездки я виделся с Ремизовым,
Осоргиным, Мариной Цветаевой. Ремизову оказал
небольшую денежную помощь, завязал знакомство
с сыном Леонида Андреева — Вадимом, молодым эми¬
грантским поэтом, и возбудил ходатайство о разреше¬
нии ему вернуться в СССР.
Такие люди, как Ремизов, Осоргин, были настрое¬
ны к СССР до некоторой степени нейтрально»4.
В настоящее время нет конкретных сведений
о встречах Бабеля с Ремизовым; какие-либо письмен¬
ные свидетельства о том, при каких обстоятельствах
они состоялись, неизвестны. Более того, Н. В. Резнико¬
ва, принадлежавшая к ближайшему окружению Реми¬
зова, в своей книге «Огненная память. Воспоминания
об Алексее Ремизове» высказывает сожаление о том,
что личное знакомство писателей так и не состоялось,
хотя Ремизов еще в 1924 г. впервые прочитал рассказ
Бабеля «Соль», и тот «очень понравился ему»5.
3	Даты жизни Бабеля приводятся по: Хроника жизни и творче¬
ства И. Э. Бабеля / Сост. Е. Погорельской // Бабель И. Э. Рассказы /
Сост., подгот. текстов, послесловие, коммент. Е. Погорельской.
СПб., 2014. С. 599-650.
4	Цит. по: Поварцов С. Н. Причина смерти — расстрел: Хрони¬
ка последних дней Исаака Бабеля. М., 1996. С. 140.
5	Резникова Н. В. Огненная память. Воспоминания об Алексее
Ремизове. СПб., 2012. С. 124.
550

Писатель и время
Таким образом, показания Бабеля на следствии
долгое время являлись фактически единственным
указанием на то, что названные им эмигрантские
встречи вообще имели место. В поступившем же
в ГЛМ архиве Ремизова обнаружился ряд материалов,
косвенно подтверждающих это свидетельство Бабе¬
ля. Их анализ доказывает, что во второй половине
1920-х гг. Ремизов не только следил за творчеством Ба¬
беля, но и познакомился с ним лично. Так, например,
6 июля 1926 г. Ремизов в одном из своих писем жене,
отправляя ей ряд литературных публикаций для чте¬
ния, отмечает, что в «Днях» «перепечатывают повесть
Бабеля»6. В своей адресной записной книжке второй
половины 1920-х гг. в ряду прочих имен и адресов он
аккуратно записал имя: «Babel Исаакъ Эммануило-
вичъ». Кроме того, позднее, в 1950-е гг., Ремизов об¬
щался с первой женой Бабеля Евгенией Борисовной
Бабель (урожденной Гронфайн). Среди записей в ре-
мизовских альбомах «Золотые книги Обезвелволпа-
ла»7 в 1950-е гг. можно встретить автограф и автопор¬
трет Е. Б. Бабель, датированные 8 апреля 1952 г. («Зо¬
лотая книга Обезвелволпала», альбом № 2). Поясним,
что эти альбомы с автографами и рисунками разных
лиц8 были составлены Ремизовым в 1950-1957 гг. Судя
по всему, почти все посетители, приходившие в эти
годы к писателю в гости, оставляли в них по его
просьбе свои подписи и рисунки. Записи в этих «кни¬
гах» имеют четкую датировку, что позволяет судить
о том, сколько человек посещало писателя в тот или
6	В парижской газете «Дни» 6-ю и 13 июля 1926 г. перепечаты¬
валась из журнала «Красная новь» (1926. № 6) киноповесть «Беня
Крик».
7	«Обезьянья Великая и Вольная Палата» (Обезвелволпал) —
ремизовское общество, официально основанное в 1908 г.
8	Всего было составлено семь альбомов под названием «Золо¬
тые книги Обезвелволпала».
551

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
иной день. 8 апреля 1952 г. Евгения Борисовна была
единственной его посетительницей.
Весьма существенными для понимания контекста
встречи двух писателей являются также новые архив¬
ные материалы, позволяющие судить о репутации Ре¬
мизова в эмигрантской среде 1920-х гг.
Уже в 1923 г. (сразу по прибытии в Париж) у Реми¬
зова сложилась не просто репутация человека, настро¬
енного «к СССР до некоторой степени нейтрально»,
как показал на следствии Бабель, а устойчивая репу¬
тация «большевика»9, как говорил он сам. 2 сентября
1925 г. жена Ремизова С. П. Ремизова-Довгелло в своих
дневниках даже сделала следующую запись: «Так мне
надоело и так противно это все, эти разговоры о боль¬
шевиках с таким, что иэто все ничего” <... > Я думаю,
если бы меня не было, А. М. (здесь и далее имеется
в виду А. М. Ремизов. — А. У.) сам бы был не то что
вроде большевика, а так» (курсив мой. —А У).
Спустя время, в 1945 г., после смерти жены, Реми¬
зов, переписав все ее дневниковые записи в отдель¬
ные тетради, сопроводил это замечание развернутым
комментарием:
В чем заключался мой большевизм? Это я теперь спра¬
шиваю себя. Оба мы вынесли из России, что Россия
жива, «не погибла» и «никаким снегом ее не заметало»,
что в России остались большие «культурные» силы, что
чваниться эмиграции «мы — всё» самонадеянно и сле¬
по, и кличка «Совдепия» вместо «России» для русских,
оставшихся в России, обидна, да и неправда. И я стал
искать и отмечал, что за эти годы поднималось в Рос¬
сии «живого», это касалось не политики, но «литера¬
туры» и «живой жизни». И тут я, конечно, ошибался:
9	В то время все гости из СССР — равно как и все симпатизиро¬
вавшие им лица — считались «большевиками».
552

Писатель и время
я верил часто не в то, что было, а в желаемое, чтобы
так было. В жизни там поднялось «мещанство» и «се¬
рединная мера» — «провинциализм» — то самое, что
здесь заполняло все. С первого шага на чужой земле
я почувствовал это в своих, русских. Меня очень все
задевало здесь, и я, конечно, говорил иногда резко
против, «вроде большевика». Не сразу пришла «му¬
дрость». И я понимаю, как я мог соблазняться своими
«отзывами»: все было не то, не так — но для Серафи¬
мы] Щавловны] слышать такое было тяжело, а она
сама была, как и я, задета, и сразу проникнуть и уви¬
деть то, что было действительно во мне, она не могла
и мучилась, чувствуя себя иногда «совсем одинокой».
А. Р. (подчеркнуто Ремизовым. —А. У.)
В этом высказывании явно слышится разочарова¬
ние писателя в своем былом «большевизме», однако
факты свидетельствуют о том, что и в 1940-е гг., когда
он сделал эту запись, он по-прежнему не только стре¬
мился к установлению контактов с СССР, но и думал
о возвращении на родину, где осталась дочь Ремизо¬
вых Наташа10. Его визит к советскому послу 14 февра¬
ля 1945 г. и получение советского паспорта вызвали
в адрес писателя новый всплеск эмигрантской кри¬
тики11. Тем не менее в то время подобная критика
уже была менее чревата для Ремизова негативными
последствиями, чем в 1920-е гг., когда, по выраже¬
нию Г. В. Иванова, все споры лежали в одномерной
«плоскости обычных противопоставлений: мы и они,
культура и варварство — эмиграция и большевизм»12,
10	О смерти своей дочери в годы Второй мировой войны Реми¬
зов узнал только в 1946 г.
11	Подробнее см.: Грачева А. «Дневник мыслей» Алексея Реми¬
зова. Вступ. ст. // Ремизов А. М. Указ. соч. Т. I. С. 14-15.
12	Иванов Г. В. О новых русских людях // Русский Париж. М.,
1998. С. 282.
553

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
и когда Ремизов был вынужден отстаивать свои
убеждения на фоне яростной борьбы внутри эми¬
грации. В те годы как к гостям из СССР, так и к лю¬
дям, поддерживающим с ними контакты, относились
с большой настороженностью, репутация «большеви¬
ка» была весьма опасна, особенно тем, что она закры¬
вала возможность печататься в ряде периодических
изданий и, таким образом, лишала возможности
и без того минимального заработка. Так, например,
по свидетельству А. В. Бахраха, вскоре после прибы¬
тия в Париж в 1925 г. неосторожное высказывание
М. И. Цветаевой («Правда там») на вечере В. В. Мая¬
ковского закрыло «ей двери некоторых органов пе¬
чати»13. Поэтому, говоря о данном периоде, следует
помнить и о существовании некоего «аппарата мо¬
рального воздействия у эмиграции как у осознанной
антибольшевистской силы»14. И хотя, как известно,
этот «аппарат» не во всех случаях работал, оконча¬
тельно он дал сбой только в начале 1930-х гг.15, когда
за рубежом стали заметны «новые русские люди», об¬
лик которых был одинаково «далек и от того, каким
мы знаем эмигранта, и от того, как рисуется нам
большевик наших дней»16.
Итак, если гостям из СССР при выборе загранич¬
ных контактов необходимо было оглядываться на со¬
ветское ГБ17, то, как показывают новые материалы
из ремизовского архива, не меньшую осторожность
должны были проявлять и представители белой эми¬
грации.
13	Бахрах А. В. Бунин в халате. М., 2005. С. 387.
14	Иванов Г. В. Указ. соч. С. 281.
15	Напомним, что состояние и мировоззрение русской эмигра¬
ции в Париже заметно изменились после выстрела Т. П. Горгулова
во французского президента Поля Думера 6 мая 1932 г.
16	Иванов Г. В. Указ. соч. С. 282.
17	Поварцов С. Н. Указ. соч. С. 140.
554

Писатель и время
Среди материалов Ремизовой-Довгелло многое
указывает на то, что на рубеже 1920--1930-Х гг. Реми¬
зовы неоднократно были вынуждены отбиваться от
обвинений в пособничестве большевикам. Наиболее
обидные упреки регулярно высказывались в адрес
Ремизовых 3. Н. Гиппиус, до революции являвшейся
ближайшей подругой Серафимы Павловны. В соста¬
ве нового архива 108 писем Гиппиус жене Ремизова
(с 1905 по 1937 г.), по которым легко проследить эво¬
люцию их отношений — от доверительной дружбы
в 1905--1910 гг. до взаимных упреков и полной утраты
доверия в эмигрантский период. К началу 1930-х гг.
письма Гиппиус становятся все более резкими, а ино¬
гда даже гневными. Характерно, что в этих докумен¬
тах, как в кривом зеркале, отражаются многие реаль¬
ные контакты и связи Ремизова этих лет.
Так, например, в письме от 16 сентября 1930 г.
(из Ле-Канне в Париж) Гиппиус сначала только упре¬
кает Ремизова за участие в журнале «Версты», в пер¬
вом номере которого за 1926 г., как известно, была пе¬
репечатана и «История моей голубятни» Бабеля: «Вы,
помнится, рассердились на меня за упреки А. М., что
он участвует в полуболыдевистском издании “Вер¬
сты”. Но, милая Серафима Павловна, я не хочу скры¬
вать, что, соединись сейчас А. М. с “Верстами” (кстати,
даже не “полу”, а почти совсем большевистскими они
оказались) — я опять бы то же сказала...» А уже в сле¬
дующем письме от 23 сентября 1930 г. она открыто на¬
падает на связанное с этим изданием «просоветское»
окружение Ремизова: сначала объявляет крупнейше¬
го специалиста по современной русской литературе,
рано разглядевшего в Бабеле «подлинного мастера»18,
Д. П. Святополк-Мирского «воистину “дефективной
18	Святополк-Мирский Д. Рец. (Бабель И.Э. Рассказы) // Совре¬
менные записки (Париж). 1925. № 26.
555

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
личностью”», а затем и вовсе выносит ему и сотруд¬
ничавшему вместе с ним в издании «Верст» идеологу
евразийства П. П. Сувчинскому следующий вердикт:
«Представлялись ли они сотрудниками большевиков,
или были, — меня это не касается, читать в их серд¬
цах я и не желаю: они таковыми себя заявляли: и это¬
го довольно для определенного к известным людям
отношения моего, к ним и к их делам любого рода»
(подчеркнуто Гиппиус. —А. У).
В том же письме, кстати, она нетерпимо отзы¬
вается и о Цветаевой: «За порог моего дома19 могли
входить только чистые в смысле “непримиримости”.
(Даже Цветаева, а она только шалая, главным обра¬
зом, и та за моим порогом не была.)» Возможно, к это¬
му моменту Гиппиус уже знала о том, что в гостях у Ре¬
мизовых Цветаева как раз недавно побывала.
Учитывая, что о встрече с Цветаевой в Париже
примерно в то же время упоминает и Бабель, остано¬
вимся на этом эпизоде подробнее. Вот как рассказы¬
вает о ней в своих дневниковых записях от го ноября
1926 г. Ремизова-Довгелло:
В воскресенье было нашествие. Сначала хорошо: На¬
таша (Резникова), Нина Ник[олаевна] (Сеземан),
Ольгерд (Мошинский), Сувчинский и из Праги Бога¬
тырев. Было приятно, даже весело. Вдруг явление:
Сувчинская, Эфрон и Цветаева, и сразу все померкло.
Во-первых, у нас так много людей не может поместить¬
ся, и стульев и чашек нет, выходит страдание и для
меня, и для А. М. А во-вторых, невозможно приходить
в «пространство», ведь если приводить с собою, зна¬
чит, в пространство, не к нам вместе и не к кому-ни¬
будь одному. А к тому же Цветаева говорит «тирады»
19	Здесь она в первую очередь имеет в виду литературные со¬
брания у Мережковских — «Воскресенья» и «Зеленую лампу».
556

Писатель и время
и сама себя слушает, ей ни до кого дела нет, и до нее
не хочется иметь дело, потому что она вся собою за¬
нята. А Эфрон, он — размазня. Было очень тяжело...20
(в скобках примечания Ремизова. —А. У.).
Это описание заставляет нас вспомнить о рас¬
сказе Бахраха о своем общении с Цветаевой в конце
1920-х гг.: «...разговор с ней у меня никогда не клеил¬
ся, мне казалось, что приходится подниматься на кру¬
тую гору»21. Очевидно, что общение Ремизовых с Цве¬
таевой в эмиграции носило крайне поверхностный
характер, однако в данном случае важен сам факт,
что в 1926 г., после упомянутого выше инцидента на
вечере Маяковского, Ремизовы принимали Цветае¬
ву у себя дома. И нам остается только гадать, какой
характер носила ее встреча с Бабелем, состоявшаяся,
возможно, всего год спустя.
Вернемся к письмам Гиппиус. Все ее обвинения
Серафима Павловна воспринимала очень болезнен¬
но. Даже когда к концу 1920-х гг. отношения Ремизо¬
вых и Мережковских заметно охладели, в одной из
своих тетрадей рубежа 1920-1930-х гг. она оставила
о Гиппиус следующую запись: «Зинаида Николаевна
Гиппиус (Мережковская по мужу) поэтесса хорошая,
и беллетристка плохая <sic/>, и публицистка инте¬
ресная, я ее когда-то очень любила, много с нею ссо¬
рилась, она умна и очень бывает очаровательна, но
бывает и зла очень, она меня любила (может, и лю¬
20	В 1945 г. Ремизов сопроводил эту запись следующим коммен¬
тарием: «Ольгерд Мошинский учился с С[ерафимой] П[авлов-
ной] в Alliance Frangaise, твердый литовец, о судьбе его не знаю.
Цветаева повесилась в Москве в 1941 г. в августе (М. И. Цветаева
покончила с собой 31 августа 1941 г. в Елабуге. — А. У.), Богаты¬
рев — исследователь подкарпатских сказок, д[олжно] б[ыть], в
Праге, а может, в России. А. Р.».
21	Бахрах А. В. Указ. соч. С. 388.
557

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
бит) за самое главное, зная меня в самом главном, та¬
кую любовь я ценю <... > Я ей, 3. Гиппиус, в главном
и теперь верю, и остатки любви есть».
Поскольку «остатки любви» сохранялись, Ремизо-
ва-Довгелло в своих письмах и дневниковых записях
всячески стремилась отмежеваться от «большевист¬
ских» связей своего мужа. Это хорошо доказывают
и прочие записи из той же тетради, где она оставила
заметку о Гиппиус. Документ, озаглавленный «Объяс¬
нения к Русскому Историческому альбому», по сути,
представляет собой перечень лиц, оставивших свои
записи в составленном ей в 1926 г. «Русском Историче¬
ском альбоме»22. Всего в нем расписалось нб человек;
среди них известнейшие представители русской эми¬
грации первой волны — писатели, поэты, художники,
философы, политики, прочие деятели культуры. В сво¬
ем «Объяснении...» имя каждого Ремизова-Довгелло
сопровождает личностной характеристикой, как пра¬
вило весьма субъективной, наподобие приведенной
ранее характеристики Гиппиус.
Здесь же Ремизова-Довгелло дает характеристики
и уже вышеупомянутым «большевикам» П. П. Сувчин-
скому и Д. П. Святополк-Мирскому, имена которых,
к слову, расположены в перечне под № i и 2:
1.	Петр Петрович Сувчинский. Один из основате¬
лей евразийства; впечатление от него было хорошее,
в нем есть шарм, и умный, и образованный человек;
но... нет совести в нем, теперь он почти большевик,
и мы с ним не видаемся.
2.	Князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский,
он очень странный, на волка похож лицом, сноб, из
22	Сам альбом позднее был передан Ремизовым своему близкому
другу Г. В. Чижову, проживавшему в Париже. В настоящее время
альбом считается утерянным.
558

Писатель и время
снобизма теперь сделался большевиком и переехал
в Россию23. Что дальше с ним будет, неизвестно, всего
можно ожидать, вплоть до монастыря. Он публицист,
составил историю русской литературы по-английски.
Другими словами, она пыталась отрицать любые
«просоветские связи» Ремизова 1920-х гг. Однако ар¬
хив писателя косвенно подтверждает обратное: эти
связи никогда не были полностью прерваны24. Реми¬
зов продолжал попытки сближения с так называе¬
мыми большевиками до конца жизни. Так, в другой
тетради с дневниковыми записями Ремизовой-Дов-
гелло за 1937-1943 гг., дополненной комментариями
Ремизова в 1945 г., упоминается не только «История
русской литературы...» Святополк-Мирского, кото¬
рую Ремизовы дают знакомым почитать, но и неод¬
нократно встречаются пометы: «Читали Горького».
В конце 1938 г. Ремизов даже оставляет себе напо¬
минание о М. Горьком и Л. Андрееве: «А надо было
перечитать. Ведь это два современника: “властители
дум”». В этой же тетради также аккуратно вклеена фо¬
тография А. Белого из газеты с подписью: «мой спут¬
ник (Андрей Белый) 1880 — 8.1.1934 Москва». Кроме
того, в составе пришедшего архива обнаружились
письма Сувчинского (семь писем с июля 1950 по май
1953 г.), из которых ясно, что, например, 7 июля 1950 г.
благодаря его посредничеству состоялось личное зна¬
комство Ремизова с Р. О. Якобсоном, которого тогда
также обвиняли в прокоммунистических симпатиях.
Напомним, что после окончания Второй мировой
войны Ремизов даже предпринял ряд шагов для воз¬
вращения в СССР. И хотя в реальности этого не прои¬
зошло, количество его контактов с представителями
23	В 1932 г. Святополк-Мирский переехал в СССР.
24	За исключением связей со Святополк-Мирским.
559

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
СССР и просоветски настроенной частью русской
эмиграции в 1940-1950 гг. только возросло. В частно¬
сти, в 1950-е гг. писатель состоял в тесной переписке
с сотрудниками Пушкинского дома.
В 1920-е же Ремизов под влиянием негативно¬
го общественного отношения ко всему советскому
мог скрывать от жены свои «большевистские» связи.
Скорее всего, Серафима Павловна ничего не знала
и о встрече Ремизова с Бабелем, который, как он го¬
ворил на заседании секретариата Федерации объе¬
динений советских писателей (ФОСП) в июле 1930 г.,
после своих рассказов «о прежней работе в Чека» за
границей «был более или менее бойкотируемым че¬
ловеком»25. С высокой долей вероятности эта встреча
могла состояться в ее отсутствие, в первой половине
сентября 1927 г. или в середине июля 1928 г.26, когда
она уезжала отдыхать. Иначе эта встреча должна была
найти какое-либо отражение в ее дневниках, посколь¬
ку она, как правило, весьма эмоционально отзывалась
в своих записях о тех или иных контактах с заметны¬
ми деятелями культуры.
Представленных материалов достаточно для того,
чтобы с уверенностью заключить: Ремизов был от¬
крыт для советских контактов и зачастую сам искал
их. В первую очередь это было связано с его глубоким
интересом к литературной жизни в метрополии. При
этом он был одинаково далек от идеализации и эми¬
грантской, и советской литератур. Однако его стрем¬
ление заметить ростки лучшего по обе стороны бар¬
рикад в годы непримиримой вражды негативно сказа¬
лось на его репутации в эмигрантской среде.
25	Бабель И. Э. Собр. соч. В 4 т. / Сост., примеч. И. Сухих. М.,
2006. Т. 3. С. 360-361.
26	В период с 15 по 22 июля 1928 г., поскольку 22 июля Бабель
уехал в Бельгию к матери и сестре.
5бо

Писатель и время
Как ни странно, самую объективную оценку пози¬
ции Ремизова в те годы дал именно «красный князь»
Святополк-Мирский во второй части своей «Истории
русской литературы...» (глава о Ремизове): «Он не ста¬
новился ни на чью сторону — нив 1917 г., ни потом. За
границей Ремизов по-прежнему занимает строго апо¬
литичную позицию, даже когда пишет о “политике”»27.
Наконец, комментируя эмигрантские связи Бабе¬
ля, важно остановиться еще на одном сюжете. Нам из¬
вестно, что писатель во время своей первой поездки
в Париж познакомился с В. Л. Андреевым, а во время
второй вместе с вдовой эсера В.М. Чернова О. Е. Кол-
басиной-Черновой начал работу над сценарием филь¬
ма об Азефе28. Кроме того, в эмиграции Бабель сошел¬
ся с критиком и прозаиком В. Б. (Б. Б.) Сосинским29.
Здесь необходимо подчеркнуть, что в данном случае
речь идет о представителях одной семьи: одна из стар¬
ших дочерей Колбасиной-Черновой Ольга была же¬
ной В. Л. Андреева, ее сестра-близнец Наталья — поэ¬
та Д. Е. Резникова, а младшая дочь Ариадна — В. Б. Со¬
синского30. Эта литературная семья принадлежала
к ближайшему окружению Ремизова. Напомним, что
ремизовский архив пришел как раз из семьи одной из
дочерей Колбасиной-Черновой Н. В. Резниковой. Поэ¬
27	Святополк-Мирский Д. Я. История русской литературы с древ¬
нейших времен по 1925 г. Новосибирск, 2005. С. 541.
28	Пирожкова А. Н. Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле —
и не только о нем: Воспоминания / Сост. А. Малаева-Бабеля. М.,
2013. С. 183.
29	Настоящие имя и фамилия Сосинского — Бронислав-Рейн-
гольд-Владимир Сосинский-Семихат; в публикациях встречаются
два варианта его инициалов — В. Б. и Б. Б.
30	В.Л. Андреев, Д.Е. Резников и В. Б. Сосинский подружились
еще в 1921 г. в Константинополе; вскоре они уехали в Париж, где ка¬
ким-то образом познакомились с семьей Чернова и впоследствии
женились на трех его дочерях. Подробнее см.: Пирожкова А. Н.
Указ. соч. С. 445.
5б1

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
тому в его составе имеются многочисленные письма
О. Е. Колбасиной-Черновой, В. Л. и О. В. Андреевых,
Д. Е. и Н. В. Резниковых, В. Б. и А. В. Сосинских. Основ¬
ная часть этих писем относится к 1950-м гг.; многие из
них присланы Ремизову из Америки. Их содержание
свидетельствует о взглядах и интересах этой семьи.
Среди этой группы документов особый интерес
для нас представляют письма В. Б. Сосинского, ко¬
торый был хорошо известен в эмиграции своими
«просоветскими» взглядами. Показательно, что сам
он в письме Ремизову из Америки от 2 октября 1954 г.
охарактеризовал свой круг чтения так: «Очень давно
вам не писал, но вот “Огонь вещей”31 меня разбудил:
читал вашу новую книгу без перебоя, оторвавшись
от того, что читаю обычно: московский “Новый мир”,
“Литгазета”, “Огонек” и “Известия АН СССР”».
Кроме того, из переписки Сосинского и Ремизова
следует, что до войны Сосинский являлся литератур¬
ным секретарем писателя. В 1952 г. Ремизов по его
просьбе оставил о нем свой отзыв, «всполошивший»
на работе Сосинского «все отделы переводчиков»32.
Английский перевод этого отзыва был вложен в пись¬
мо Сосинского Ремизову от 24 июля 1952 г.33 Из этого
текста ясно, что Ремизов дал ему высочайшую оцен¬
ку. Здесь же писатель указал, что к этому моменту он
уже был знаком с Сосинским двадцать пять лет, т. е.
он познакомился с ним в 1927 г. В это же время Со¬
синский сошелся и с Бабелем. Этот факт позволяет
31	Книга Ремизова «Огонь вещей» вышла в 1954 г.
32	См. в данном фонде письмо Сосинского от 24 июля 1952 г.
33	Письмо Ремизова от 16 июня 1952 г. с русским текстом отзы¬
ва о Сосинском для работы в Секретариате ООН хранится в ИРЛИ
(Ф. 256. Оп. 2. Ед. хр. 70. Л. i). Фрагмент отзыва опубликован в кн.:
ОбатнинаЕ.Р: Царь Асыка и его подданные: Обезьянья Великая
и Вольная Палата А. М. Ремизова в лицах и документах. СПб., 2001.
С. 147-
5б2

Писатель и время
нам высказать еще одно предположение: именно че¬
рез Сосинского Бабель мог познакомиться не только
с В. Л. Андреевым, но и с Ремизовым. Напомним так¬
же, что Сосинский с конца 1920-х гг. был также дру¬
жен с М. И. Цветаевой и М. А. Осоргиным.
В заключение снова обратимся к «Истории рус¬
ской литературы...» Святополк-Мирского и проведем
еще одну параллель, несомненно, важную для понима¬
ния контекста этих встреч. Согласно Святополк-Мир-
скому, в 1923 г. «в литературных журналах стали по¬
являться <...> короткие рассказы [Бабеля] — и они
сразу создали ему славу первоклассного писателя»34,
тогда же «советское правительство» «запретило ввоз»
книг Ремизова в СССР «из-за их мистического и рели¬
гиозного характера»35. К концу 1920-х гг. состояние
литературных дел Ремизова еще больше ухудшилось.
Не у дел тогда оказалась и Цветаева, о последнем при¬
жизненном сборнике стихов которой Бахрах писал:
«В 1928 ей удалось выпустить последний прижизнен¬
ный сборник стихов, который был назван “После Рос¬
сии” <... > этому сборнику надлежало бы стать собы¬
тием русской литературной жизни. А кто его заметил
по-настоящему?»36
Немного позднее, кстати, и Гиппиус, находившая¬
ся в центре эмигрантских литературных объединений,
в откровенном письме от 23 сентября 1930 г. Ремизо-
вой-Довгелло признавалась: «Вот вы пишете, что А. М.
литератор, что я должна понять, каково литератору
быть без возможности свободно печататься. Да, я это
понимаю. Я тоже литератор, хороший-худой—другой
вопрос. Я не сравниваю себя с А. М. <... > и вообще он
находится в литературе. Я же в ней фактически боль¬
34	Святополк-Мирский Д. П. Указ. соч. С. 560.
35	Там же. С. 541.
36	Бахрах А. В. Указ. соч. С. 388.

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ше не нахожусь. Для Современных] Зап[исок] я, из-за
Горького и моего Дневника — bete noire37 (т. е., в сущ¬
ности, из-за антибольшевизма)... Я, с моей адаманто¬
вой непримиримостью к большевикам], но чуждая
мракобесия, и не нужна эмигрантской печати».
В этих характеристиках и свидетельствах кроется
подтекст всех зарубежных «литературных» встреч Ба¬
беля. В целом все это были встречи «первоклассного»
писателя с писателями, оставшимися без читателя, а
также без достойных материальных средств к суще¬
ствованию (что заставляет нас сразу поверить в то,
что Бабель «оказал» Ремизову «небольшую денежную
помощь» и она была принята). Подчеркнем также,
что в своих следственных показаниях Бабель, с одной
стороны, назвал не всех видных деятелей эмигра¬
ции, с которыми встречался, с другой — именно тех,
кто был хорошо известен своими «просоветскими»
взглядами, т.е. он назвал те встречи, которые были
на самом деле возможны. Поэтому сообщение о них
выглядело убедительным. В то же время материалы
ремизовского архива подтверждают, что одна из этих
встреч — встреча Ремизова и Бабеля — в действи¬
тельности состоялась.
37	Устойчивое французское выражение, означающее нежела¬
тельное лицо; близко по значению к дипломатическому термину
«персона нон грата».

Елена Шастина (Казань)
ЭЛИАС канетти:ШТРИХИ
К ПОРТРЕТУ ИСААКА БАБЕЛЯ
Канетти и Бабель — через
призму автобиографии
Попытка воссоздать биографию большого писателя
объективно и в полном объеме представляется зада¬
чей, практически неразрешимой в силу самых разных
обстоятельств. Заблуждением является также мысль
относительно подлинности и документальности авто¬
биографического материала, поскольку литературная
автобиография, становясь, по сути, беллетристикой,
все больше «отягощается» событиями, хотя и имею¬
щими фактографическую ценность, но далекими от
действительности, «воссозданная реальность» чаще
бывает подчинена решению определенных художе¬
ственных задач, которыми руководствовался автор,
когда описывал свою жизнь.
Проблема соотношения в автобиографии «поэ¬
зии и правды», которую пытался разрешить еще Гёте
(«Dichtung und Wahrheit»), как выясняется, по-преж¬
нему актуальна. В каждом конкретном случае возни¬
кают свои нюансы, которые «смещают» время и ме¬
сто действия, подчиняя реальность законам художе¬
ственного воображения. Французский литературовед
Ф. Лежён сформулировал две парадоксальные черты
автобиографического письма — повествовательную
565

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
и жанровую. В первом случае Лежён выходит на по¬
вествователя, прослеживает путь авторского «я», за¬
трагивает проблему идентичности повествователя.
Жанровый же парадокс может быть объяснен тем,
что автобиография совершенно особый жанр: «я»
здесь неустранимо, поскольку лежит в самой осно¬
ве — и как предмет рассказа, и как его способ, отсюда
возникает противоречие, которое приводит к балан¬
сированию на грани собственного краха1.
В нашем случае речь идет о жизни двух неор¬
динарных личностей — Исаака Бабеля (1894-1940)
и Элиаса Канетти (1905-1994)* Попытка «скрещения
судеб» представителей двух культур — русской и ав¬
стрийской — заманчива по ряду причин. Во-первых,
возраст писателей (Бабель старше Канетти всего на
одиннадцать лет) позволяет поместить обоих в еди¬
ный литературно-исторический контекст; во-вторых,
они имели возможность, хотя и не так продолжитель¬
но, общаться друг с другом, в результате появилась
возможность взглянуть на Бабеля глазами австрий¬
ского писателя, а также проследить «механизмы па¬
мяти» Канетти, «эволюцию» его восприятия.
Автобиографические книги обоих авторов не
претендуют на то, чтобы их рассматривать в качестве
подлинного жизнеописания, что может быть объ¬
яснено складом личности каждого, их склонностью
к вымыслу и мифотворчеству, а это значит, что авто¬
биографический миф соседствует с биографическим
мифом, который, не в последнюю очередь благодаря
юбилейным датам, претерпевает стадию переосмыс¬
ления, но по-прежнему, несмотря на усилия исследо¬
вателей, продолжает будоражить воображение по¬
клонников творчества художников.
1	См.: Лежён, Ф. В защиту автобиографии // Иностранная ли¬
тература. 2ооо. № 4.
566

Писатель и время
Л. Гинзбург отмечает, что «иногда лишь самая
тонкая грань отделяет автобиографию от автобио¬
графической повести или романа. Имена действую¬
щих лиц заменены другими — эта условность сразу
же переключает произведение в другой ряд, обеспе¬
чивая пишущему право на вымысел»2, благодаря чему
«опасное балансирование» порождает жизнеописа¬
ние, в котором повествователь, он же главное дей¬
ствующее лицо, наделяется протеическим даром, по¬
скольку «плохие поэты стирают следы превращений,
хорошие — открыто демонстрируют их»3.
В исследованиях, посвященных творчеству Бабе¬
ля и Канетти, эта тема затрагивалась неоднократно4.
По мнению Е. И. Погорельской, у Бабеля, «где присут¬
ствуют автобиографические моменты или затронуты
реальные исторические события — а таких расска¬
зов у него большинство, — необходимо постоянно
быть начеку, распознавая художественный вымысел
и фиксируя подлинные факты и даты»5.
Объединяет писателей и то, что они оба, хотя
и по-разному, осознавали свои еврейские корни. Для
Бабеля — это стержень всего творчества, обусловив¬
ший своеобразие поэтики, меткость фразы, особый
колорит, осязаемую сочность слова, неподражаемый
2	Гинзбург Л. Я. О психологической прозе. М., 1999. С. н8.
3	Канетти, Э. Из книги: Заметки. 1942-1972 / Пер. С. Власова //
Человек нашего столетия: Пер. с нем. / Сост., предисл. Н. Павло¬
вой, коммент. Р. Каралашвили. М., 199°- С. 262.
4	См., напр.: Левин С., Погорельская Е. «Во времена кампании
я написал дневник...»: Пространственно-временные координаты
в «Конармии» и конармейском дневнике Исаака Бабеля // Во¬
просы литературы. 2013. № 5; Шастина Е. Биография Элиаса Ка¬
нетти: Миф или реальность? // Филологические науки. Вопросы
теории и практики. Тамбов, 2013. № 2.
5	Погорельская Е. Комментарий к рассказу И. Бабеля «История
моей голубятни»: Новые материалы к биографии писателя // Во¬
просы литературы. 2013. № 5.
5б7

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
юмор, т. е. все, что позволяет вести речь о самобытно¬
сти стиля, «замешанного», как и у Канетти, на «сплаве
культур». «Не являясь действительно верующим, Ба¬
бель тем не менее придерживался традиций и нашел
в русском языке — как Кафка в немецком — свой соб¬
ственный голос, характеризовавшийся еврейскими
корнями»6. Для Канетти как «гражданина мира», по
его собственному убеждению, «быть вполне евреем»
становится «величайшим духовным искушением»,
с которым ему «приходится вести тяжелую борьбу».
«Отгородиться от русских, потому что существуют ев¬
реи, от китайцев, потому что они далеко, от немцев,
потому что дьявол обуял их? Разве не могу я и впредь
принадлежать ко всем, как и прежде, и все же быть
евреем?» — напишет Канетти в «Заметках», датиро¬
ванных 1944 г.7
Думается, что и художественный мир обоих авто¬
ров может быть взят в качестве иллюстрации опреде¬
ленных «схождений». По крайней мере, Канетти пи¬
шет об этом в своих воспоминаниях8.
До недавнего времени бытовало мнение, что био¬
графия Бабеля не может быть написана, поскольку
большая часть архива пропала во время его ареста, что
необходима кропотливая журналистская работа, ко¬
торая позволит уточнить факты биографии писателя.
В то же время «если внимательно отнестись к сохра¬
нившимся документам <... > то можно реконструиро¬
вать многие факты и события его жизни»9. Руковод¬
ствуясь данным принципом, попытаемся, принимая
во внимание достаточно условный характер подлин¬
6	Крумм, Р. Исаак Бабель: Биография / Пер. с нем. Р. Султанова
и Ш. Султановой. М., 2008. С. 90.
7	Канетти, Э. Из книги: Заметки. 1942-1972. С. 261.
8	См.: Канетти, Э. Из книги: Факел в ухе / Пер. В. Седельни¬
ка // Человек нашего столетия. С. 189.
9	Погорельская Е. Указ. соч. С. 151.
568

Писатель и время
ности жанра автобиографии, внести дополнительные
штрихи к портрету Бабеля.
Хронология воспоминаний Канетти
В автобиографических произведениях Канетти при¬
держивается принципа: «Ищи, пока можно будет еще
что-то находить в себе, вспоминай, отдавайся по¬
слушно воспоминанию, не пренебрегай им, оно есть
наилучшее, истинное твое достояние, и все упущен¬
ное тобой в воспоминании — пропало и ушло навсе¬
гда»10.
Австрийский писатель на протяжении всей жизни
писал заметки, в которых делился сокровенным, фик¬
сировал события, представляющие для него важность.
Так, в одной из заметок, датированных 1961 г., он со¬
общает об английском периоде жизни: «Скольких лю¬
дей ты встречал в эту неделю! <...> Молодого еврея
из Нью-Йорка, который боготворит Исаака Бабеля»11.
Даже упоминание «мельком» представляется важным
для Канетти, поскольку хорошо известно, какой тща¬
тельной «селекции» он подвергал заметки, отбирая
для публикации, как правило, спустя годы лишь самое
значимое, о чем нельзя было умолчать.
Ретроспекция 1973 г., эссе «Первая книга — “Осле¬
пление”», в которой Канетти воссоздает время работы
над романом, непростой путь от замысла до его реа¬
лизации: «Однажды мне пришла в голову мысль, что
мир больше невозможно изображать так, как в ста¬
рых романах, так сказать, с точки зрения одного писа¬
10 Канетти, Э. Из книги: Тайное сердце часов. Заметки 1973-
1985 / Пер. С. Власова // Человек нашего столетия. С. 327*
11	Canetd, Elias. Nachtrage aus Hampstead. Aus den Aufzeichnun-
gen 1954-1971. Frankfurt am Main, 1999. S. 49.
569

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
теля, мир распался, и, лишь имея мужество показать
его в состоянии распада, можно еще дать о нем истин¬
ное представление»12 (здесь и далее в цитатах курсив
Канетти. — Е. Ш.). Именно в Берлине, под влиянием
«новой действительности», появляется замысел цикла
романов в восьми томах. Позднее, вернувшись в Вену,
он начнет работу над первым и единственным рома¬
ном этого цикла «Ослепление» («Die Blendung»). Ро¬
ман, который Канетти завершил в 1931-1932 гг., спустя
десятилетия принесет автору заслуженное призна¬
ние — Нобелевскую премию в области литературы
(1981).
Можно без преувеличения заключить, что поезд¬
ка в Берлин в 1928 г. повлияла на все творчество писа¬
теля. В упомянутом эссе Канетти пишет, что он впер¬
вые на время студенческих каникул (Канетти учился
в Вене на химическом факультете) приезжает в Бер¬
лин по приглашению основателя издательства «Ма¬
лик» Виланда Херцфельде, которому нужен был по¬
мощник в работе над книгой13. Попав в европейскую
столицу, он сразу же оказывается «в узловом пункте
берлинской духовной жизни»14, «где новое и интерес¬
ное было к тому же знаменитым»15. Будущий писа¬
тель окружен знаменитостями, с которыми в Берлине
можно было встретиться повсюду. Но из множества
знаменитостей Канетти останавливается лишь на тех,
кто отразил это время лучше всего:
12	Канетти, Э. Первая книга — «Ослепление» / Пер. С. Шлапо-
берской // Человек нашего столетия. С. 126.
13	Издательство «Малик» было основано в 1917 г., специализиро¬
валось на публикации зарубежной социально-критической и ре¬
волюционной литературы; после прихода к власти национал-со¬
циалистов вынуждено было эмигрировать вначале в Прагу, затем
в Лондон и, наконец, в Америку.
14	Канетти, Э. Первая книга — «Ослепление». С. 124.
15	Там же. С. 125.
570

Писатель и время
Назову лишь троих, занимавших меня больше всего:
среди них был Георг Грос, чьими рисунками я восхи¬
щался со времен учебы в школе во Франкфурте; Исаак
Бабель, обе книги которого я незадолго до этого прочел,
из всех книг новейшей русской литературы они произ¬
вели на меня наиболее глубокое впечатление16; Брехт,
у которого я знал лишь несколько стихотворений, но
о нем так много говорили, что это вызывало любопыт¬
ство к нему, тем более что он был одним из совсем не
многих писателей, которых признавал Карл Краус17.
Как видно из этого достаточно объемного пасса¬
жа, в ближний круг Канетти входили писатели и ху¬
дожники новой волны, представители так называе¬
мой революционной литературы, которые были в то
время в моде. Они — завсегдатаи литературных кафе
и ресторанов. Среди них — художник-авангардист Ге¬
орг Грос (Georg Grosz, 1893-1959), резко обличавший
общественные и политические пороки того времени,
и Бертольт Брехт (1898-1956), которому, по мнению
К. Крауса, была уготовлена слава классика. Суждение
Крауса — «умной Кассандры из Вены»18, кумира ин¬
теллектуальной столицы того времени, было для Ка¬
нетти непререкаемым19.
Естественно, что жанр эссе не позволил Канет¬
ти углубиться в детали его общения с Бабелем, тем
примечательнее, какие акценты он расставляет при
16	Речь идет о книгах «Конармия» и «Одесские рассказы», кото¬
рые вышли на немецком языке в издательстве «Малик» в 1926 г.
17	Канетти, Э. Первая книга — «Ослепление». С. 124.
18	Schuster; Р К. Berlin: Das XX. Jahrhundert — Ein Jahrhundert
Kunst in Deutschland // Kulturchronik. № 6.1999-
19	См.: Канетти, Э. Карл Краус, школа сопротивления / Пер.
С. Шлапоберской // Человек нашего столетия. С. 34-43- Канетти
писал о влиянии, какое оказал Краус лично на него, он «был богом
и тем не менее после почти пятилетнего единовластия был вытес¬
нен, а еще через несколько лет извергнут совершенно».
571

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
характеристике своего окружения. Канетти сосредо¬
точил внимание на трех героях. Двое из них явно бла¬
говолили «молодому пуританину».
Грос подарил мне папку с серией «Ессе homo», которая
была запрещена, Бабель брал меня повсюду с собой,
особенно к Ашингеру20, где он лучше всего себя чув¬
ствовал. Я был пленен искренностью их обоих — они
говорили со мной на всевозможные темы. Брехт, ко¬
торый сразу заметил мою наивность и которому мой
«высокий образ мыслей», разумеется, действовал на
нервы, старался шокировать меня циничными заме¬
чаниями о себе самом21.
Более подробно о берлинском периоде жизни Ка¬
нетти напишет во второй книге автобиографии «Факел
в ухе. История жизни (1921-1931)» («Die Fackel im Ohr.
Lebensgeschichte (1921—1931)»), где детали обрастают не¬
которыми подробностями, появляется уточняющая ин¬
формация, дополненная рассуждениями автора на са¬
мые разные темы. Канетти и здесь остается верен себе,
поскольку приветствует включение в рассказ о соб¬
ственной жизни «различные вариации»: «От людей,
которых хорошо знаю, я снова и снова с удовольствием
выслушиваю одни и те же истории, особенно если речь
идет о центральных событиях в их жизни. Я в силах
выносить лишь общество таких людей, у которых эти
истории всякий раз звучат несколько по-иному. Осталь¬
ные представляются мне лицедеями, чересчур хорошо
затвердившими роль, я не верю им ни на грош»22.
Итак, по приглашению своей знакомой, начинаю¬
щей поэтессы Иболии Гордон, он отправляется после
20	«Ашингер» — модное кафе в Берлине, где собиралась культур¬
ная элита того времени.
21	Канетти, Э. Первая книга — «Ослепление». С. 124-125.
22	Канетти, Э. Из книги: Заметки. 1942-1972. С. 278.
572

Писатель и время
завершения очередного семестра в богемную столи¬
цу, где сразу же оказывается «в толчее имен». Канетти
называет точную дату своего появления в Берлине —
15 июля 1928 г. Автор открывает совершенно новый
взгляд на жизнь европейской столицы, «где шагу нель¬
зя ступить, чтобы не натолкнуться на знаменитость».
Духовная жизнь в Вене отличалась стерильностью,
особой гигиеной, не допускавшей влияний извне. Едва
в нее проникало что-то новое, едва об этом станови¬
лось известно из газет, как тут же это новое объявля¬
лось вне закона и всякие контакты с ним запрещались.
И вдруг совершенно иная атмосфера в Берлине, где
непрерывные контакты самого разного свойства за¬
полнили мою жизнь до отказа23.
Таким образом, Вена и Берлин, две европейские
метрополии, представляли собой два мира, совершен¬
но непохожих друг на друга.
В Берлине все было доступно, разрешалась любая ак¬
тивность; каждому, кто не боялся трудностей, не воз¬
бранялось заявить о себе. Однако сделать это было
нелегко, шум вокруг стоял невообразимый, и в этом
шуме и толчее ты всегда помнил: в Берлине есть мно¬
го такого, что стоило увидеть и услышать. Все было
позволено, запреты, недостатка в которых не было
нигде, тем более в Германии, здесь теряли свою силу.
Неважно, что ты прибыл из старой столицы империи,
из Вены, здесь ты чувствовал себя провинциалом и до
тех пор таращил на все глаза, пока они не привыкли
оставаться открытыми. В самой атмосфере было не¬
что пряное, едкое, нечто такое, что освежало и возбу¬
ждало. Ничего не боясь, люди набрасывались на все
23	Канетти, Э. Из книги: Факел в ухе. С. 175.
573

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
подряд. Ужасающая неразбериха и толкотня, изобра¬
женная на рисунках Гроса, не была преувеличением,
это было естественное для Берлина состояние, новая
естественность, без нее нельзя было обойтись, к ней
надо было привыкнуть...24
Столь подробное описание Берлина необходимо
для того, чтобы представить фон, на котором состо¬
ялась встреча Канетти с Бабелем. Бабель навсегда
остался в памяти Канетти как часть «берлинской тол¬
чеи», в которую он явно не вписывался, образ его не
померк с годами, напротив, несмотря на склонность
Канетти к мифосотворению, остался узнаваемым для
читателя.
Последняя прижизненная книга заметок Канетти
«Мушиные муки» («Die Fliegenpein»)25, которая вышла
в 1992 г., стала единственным сборником, где автор
отказался от хронологического принципа, разделив
«Заметки» на девять частей и отобрав наиболее значи¬
мые. Заметки этого периода, скорее, размышления —
попытка дать ответы на мучившие вопросы. Биограф
австрийского писателя С. Ханушек пишет о том, что
Канетти не переставал интересоваться новыми пере¬
водами книг Бабеля вплоть до последнего года жизни,
размышления о Бабеле в названной книге заметок
являются свидетельством тому26. Действительно, Ка¬
нетти волнует трагическая судьба Бабеля. «Что стало
бы с Исааком Бабелем позже? После всего того страха,
после умения спасаться бегством. О сломленных лю¬
дях не судят»27.
24	Канетти, Э. Из книги: Факел в ухе. С. 198.
25	Canetti, Е. Die Fliegenpein. Aufzeichnungen. Frankfurt am Main,
1995. S. 143.
26	Hanuschek, Sven. Elias Canetti. Biographie. Miinchen; Wien, 2005.
S. 170.
27	Canetti, E. Die Fliegenpein. S. 107.
574

Писатель и время
Перечитывая дневник Бабеля 1920 г., Канетти
останавливается на ряде моментов, которые открыва¬
ют ему новые факты биографии Бабеля, дополняя его
образ. Наблюдения Канетти касаются как жизни, так
и творчества Бабеля. Например, Канетти пишет о том,
что в Конной армии Буденного Бабель даже среди ев¬
реев не воспринимался евреем, что дневник служил
ему материалом для рассказов, но, по его мнению,
рассказы производят более сильное впечатление, они
непосредственнее, поскольку только воспоминание
способно придать пережитому непосредственность28.
Канетти пытается разгадать «феномен Бабеля»,
с его творчеством он был знаком уже более шести¬
десяти лет, но при этом «репутация» Бабеля-писате-
ля ничуть не пострадала за все эти годы. «Среди всех
русских он мне ближе всех. Мое воспоминание о его
глубоком уважении к Гоголю и его почитании Мопас¬
сана, как я сейчас вижу, меня не обмануло. О Достоев¬
ском и Толстом он вряд ли говорил со мной»29.
Канетти видит истоки самобытности поэтики Ба¬
беля в том, что пережитое, увиденное связано у него
с услышанным, причем услышанное не является про¬
сто акустическим элементом. Канетти не раз выска¬
зывался о важности акустического восприятия окру¬
жающего мира. Только слух, по его мнению, способен
уловить скрытую от глаз суть явлений. Увиденное для
Бабеля — это жизненный опыт, это его мир. Услышан¬
ное — это то, что роднит его с евреями, это движения
души: горести и радости, тоска и печаль, сочувствие
и непоколебимая вера. И если в дневнике еще присут¬
ствует зримое, то в рассказах его нет30.
28	Ibidem. S. 137.
29	Ibidem.
30	См.: ibidem.
575

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Нет ничего более чуждого Бабелю, чем война,
именно поэтому он подвергает себя опасности. То, что
вызывало у казаков звериную радость, для него было
страданием. Но он должен был видеть все своими гла¬
зами, страдания для него не просто слова31.
Канетти убежден в том, что Бабель осознавал,
что его ждет в будущем, он также понимал, что это
напрямую связано с его писательской деятельностью.
«Если бы он не писал, то, вероятно, сохранил бы себе
жизнь»32.
Хронология воспоминаний Канетти — от первых
упоминаний до заметок, опубликованных за два года
до смерти, позволяет охватить значительный отрезок
жизни, когда случайная, на первый взгляд, встреча
становится для Канетти судьбоносной.
Брехт и Бабель
Отдельные главы в книге воспоминаний посвящены
Брехту, Гросу и Бабелю (именно в этой последователь¬
ности). Создается впечатление, что две первые фигу¬
ры — Брехт и Грос — были необходимы ему для того,
чтобы, отдав должное каждому из них, последним ак¬
кордом сделать Исаака Бабеля.
Стихи Брехта потрясали Канетти «до глубины
души», к тому времени уже была написана принесшая
Брехту мировую известность «Трехгрошовая опера».
Канетти восхищается Брехтом как художником, не
скрывая нетерпимости в отношении его личностных
качеств. Многое в Брехте чуждо Канетти, Брехт «об¬
ращал на себя внимание своей маскировкой под про¬
летария».
31	См.: Canetti, Е. Die Fliegenpein. S. 138.
32	Ibidem.
576

Писатель и время
Он не был сибаритом, не воздавал должное мгнове¬
нию и не растягивал удовольствие от него. Что бы он
ни брал (а брал он справа и слева, спереди и сзади все,
что могло ему пригодиться), он тут же пускал в дело,
использовал как сырье <...> деньги, которые он по¬
лучал, воспринимались как символ успеха. Он умел
ценить деньги, для него было важно, кто их получил,
а не откуда они взялись. Кто помогал ему на этом пути,
тот ходил в его друзьях. От других он безжалостно от¬
рекался <...> Брехт был невысокого мнения о людях,
но относился к ним снисходительно, а ценил только
тех, в ком испытывал нужду33.
Канетти не просто противопоставляет Брехта
Гросу и Бабелю, он по контрасту показывает типы лю¬
дей; Брехт, по сути, становится антиподом Бабеля: «Я
чувствовал, что Бабель, которого я едва ли мог чем-
то обогатить, любил меня именно за мою наивность,
которая Брехта побуждала к цинизму. Грос, мало чи¬
тавший, охотнее всего расспрашивал меня о книгах
и, нисколько не рисуясь, с готовностью принимал ре¬
комендации, что читать»34.
Бабель глазами Канетти
Глава, которая называется «Исаак Бабель», начинает¬
ся фразой:
Большое место в моих воспоминаниях о Берлине за¬
нимает Исаак Бабель. По всей вероятности, он оста¬
вался там недолго, но у меня такое чувство, будто
я видел его ежедневно многие недели подряд, час за
33	Канетти, Э. Из книги: Факел в ухе. С. 178-179.
34	Там же. С. 125.
577

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
часом, хотя говорили мы мало. Он пришелся мне по
душе, больше, чем множество других людей, с которы¬
ми я встречался. В моей памяти он занял такое проч¬
ное место, что она отвела бы ему любой из 90 моих
берлинских дней35.
Естественно, что фразу: «...говорили мы мало» —
можно объяснить тем, что не совсем ясно, на каком
языке велись диалоги. С. Ханушек высказывает пред¬
положение о том, что самым вероятным было обще¬
ние на французском языке, поскольку оба владели им
в достаточной мере36. Р. Крумм, упоминая о встрече
Бабеля и Канетти, пишет: «Канетти прочитал расска¬
зы Бабеля залпом и был очень рад знакомству с рус¬
ским, тем более бегло говорящим по-немецки»37. Ве¬
роятно, не столь важно, на каком в действительности
языке общались оба собеседника, важно то, что они
понимали друг друга, порой даже без слов. Канетти
стал свидетелем того, как Бабель «впитывал в себя все
вокруг в незнакомом, говорящем на другом языке го¬
роде»38.
«Мне кажется, он приехал в конце сентября
и оставался в Берлине не более двух недель»39. В дей¬
ствительности Бабель пробыл в Берлине (на обрат¬
ном пути из Франции в Россию) только пять дней —
с 5 по 9 октября 1928 г.40 Канетти показывает осведом¬
ленность о некоторых подробностях жизни Бабеля,
который прибыл в Берлин из Парижа, «где его жена,
35 Канетти, Э. Из книги: Факел в ухе. С. 188.
36	Hanuschek, S. Elias Canetti. Biographie. S. 169.
37	Крумм, P. Указ. соч. C. 108.
38	Канетти, Э. Из книги: Факел в ухе. С. 194.
39	Там же. С. 189.
40	См.: Hanuschek, S. Elias Canetti. Biographie. S. 168. С. Ханушек
опирается на письма Бабеля. См.: Isaak Babel: Briefe 1925-1939 /
Hrsg. und aus dem Russischen iibersetzt von G. Hakker. Munster, 1995.
578

Писатель и время
художница, училась живописи у Андре Лота»41. Ду¬
мается, что «фактографический материал» Канетти
можно подвергнуть правке, впрочем, он не претенду¬
ет на точность дат и событий, ему важен Бабель как
некий тип человека, духовную близость с которым он
почувствовал задолго до берлинской встречи.
Воспоминания сменяются информированием чи¬
тателя о некоторых моментах творческой биографии
Бабеля, с которой Канетти, по-видимому, познако¬
мился значительно позже. «Бабеля открыл Горький,
он же помог ему советами, делая это настолько умно
и деликатно, что лучше и не пожелаешь. Горький за¬
ботился о его будущем, развивал его способности,
критиковал без самолюбования, с мыслью только
о нем, а не о себе, серьезно и без насмешки, хорошо
понимая, как легко уничтожить младшего по возрасту,
слабого, неизвестного, не успевшего узнать, на что он
способен»42. Создается впечатление, что Канетти здесь
больше говорит о себе, нежели о Бабеле, поскольку
его собственная творческая судьба складывалась не¬
просто, слава пришла к нему лишь в зрелые годы.
Как отмечалось ранее, личному общению предше¬
ствовало знакомство с творчеством Бабеля. В 1926 г.
в издательстве «Малик» вышли на немецком языке
две его книги — «Конармия» и «Одесские рассказы».
Последнюю я читал не раз и не два. Я восхищался им,
я чувствовал, что он мне чем-то близок. Еще в дет¬
стве я слышал об Одессе, имя этого города было свя¬
зано с самым ранним периодом моей жизни. Черное
море я считал своим, хотя видел его только несколько
недель, в Варне. Казалось, буйство красок и необу¬
зданную силу одесских рассказов Бабель почерпнул
41	Канетти, Э. Из книги: Факел в ухе. С. 188.
42	Там же. С. 188.
579

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
из воспоминаний о моем собственном детстве; сам
того не ведая, я нашел у него естественную столицу
той маленькой области в нижнем течении Дуная, где
я родился, я бы ничуть не удивился, если бы его Одес¬
са возникла в устье Дуная. Тогда знаменитое путеше¬
ствие, о котором я мечтал в детстве, можно было бы
совершить вниз и вверх по Дунаю, из Вены в Одессу
и из Одессы в Вену, и Рушук, расположенный очень
далеко в нижнем течении, занял бы на этом пути свое
истинное место43.
Из данного отрывка следует, что Канетти видел
в Бабеле родственную душу, поскольку допускал, что
«силу одесских рассказов» Бабель мог почерпнуть из
его воспоминаний о детстве. Хотя логичнее было бы
предположить о влиянии наоборот, так как первая
книга автобиографической трилогии, в которой кра¬
сочно описан родной город Канетти — Рущук (ныне —
Русе), увидела свет в 1977 г., став заметным явлением
в потоке автобиографической литературы 1980-х гг.
Книга «Факел в ухе» вышла тремя годами позже.
Описание внешности Бабеля свидетельствует
о портретном сходстве:
Бабель был маленький, приземистый человек с очень
круглым лицом, на котором выделялись очки с тол¬
стенными стеклами. Может быть, из-за них его ши¬
роко раскрытые глаза тоже казались круглыми и вы¬
пученными. Едва он появился, как у меня возникло
ощущение, что он уже успел разглядеть меня с ног до
головы; как бы в отместку за его наблюдательность
я тоже отметил про себя, что он широк в плечах и от¬
нюдь не производит впечатление хилого очкарика44.
43	Канетти, Э. Из книги: Факел в ухе. С. 189.
44	Там же.
580

Писатель и время
Первая встреча произошла в ресторане «Шванеке»
(«Schwaneke»), который казался молодому Канетти
шикарным, поскольку поздно вечером после театраль¬
ных постановок публика смешивалась с театральны¬
ми знаменитостями. Пропуская вновь и вновь перед
глазами галерею портретов известных людей, имена
которых стерлись из памяти, Канетти подчеркивает
важность нового знакомства. «...Значительность вече¬
ру придавало то, перед чем бледнело все остальное: на
этом вечере впервые появился Бабель, человек, ничем
не походивший на завсегдатаев Шванеке: он не был
актером, не изображал самого себя, он не был “бер¬
линцем”, хотя ему и нравился Берлин, он был скорее
“парижанином”»45.
В кругу знаменитостей Бабель чувствовал себя
неуютно, стараясь при любой возможности «усколь¬
знуть от них», поэтому естественно, что он обратил
внимание на «единственного человека за столом, ко¬
торый не был знаменит и чувствовал себя в этом кругу
чужаком». Не без удовольствия Канетти резюмирует,
что этим человеком был он, «и уверенность, с какой
Бабель это сразу же определил, говорит о его прони¬
цательности и непоколебимой ясности его взгляда»46.
Первая встреча запомнилась еще и потому, что Бабель
не сразу последовал предложению Канетти занять его
место за столом, очевидно, опасаясь, что молодой че¬
ловек останется без стула. Бабель покинул непонра-
вившееся ему заведение. Канетти вводит детали, ко¬
торых могло и не быть, но они важны, поскольку по¬
зволяют вести разговор о себе, ссылаясь на Бабеля как
на более авторитетное лицо. «Мне это заведение тоже
не нравилось, но он сразу сказал об этом»47.
45	Там же. С. 191.
46	Там же.
47	Там же.
581

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Его крепкая, коренастая фигура напомнила мне о «Ко¬
нармии», об удивительных и жутких историях, ко¬
торые он пережил, находясь среди казаков во время
русско-польского похода. Подмеченное мной неудо¬
вольствие, которое вызвал в нем ресторан, тоже не
противоречило облику человека, который прошел че¬
рез страшные, жестокие испытания, но умел проявить
нежность и такт к совсем еще зеленому незнакомому
юному юнцу, выделив его своим вниманием из всех
остальных48.
Молодого Канетти подкупало то, что Бабеля «от¬
талкивала павлинья самовлюбленность людей ис¬
кусства. Каждый выпендривался как мог, воздух был
буквально насыщен бездушным тщеславием»49. Оче¬
видно, что Канетти нужен был в Берлине человек,
которого он мог противопоставить всем остальным,
и прежде всего Брехту, поскольку Бабель был полно¬
стью лишен тех качеств, которые так не нравились
Канетти у Брехта. Для Канетти Бабель воплотил архе¬
тип «истинного художника», чье назначение — поиск
истины. Бабель умел наблюдать, «не упускал ни одной
мелочи, даже того, что ему не нравилось, что ему глу¬
боко претило, — к таким вещам он присматривался
особенно внимательно»50. Канетти отдавал должное
таланту Брехта, восхищался его поэзией, но не лю¬
бил как человека. Бабель-человек и Бабель-писатель
практически совпали. Канетти не отделял Бабеля от
его произведений, с которыми он был знаком на тот
момент, «их было немного, но они были так концен¬
трированы, что окрашивали собой все остальное»51.
48 Канетти, Э. Из книги: Факел в ухе. С. 192.
49	Там же.
50	Там же. С. 194.
51	Там же.
582

Писатель и время
Бабель «был человеком широкой души, и, чтобы бы¬
стрее попасть к Ашингеру, он брал такси, даже если
ехать было совсем недалеко, а когда дело доходило
до расчета, он стремительно подсаживался к шоферу
и объяснял мне с изысканной вежливостью, почему
именно он должен платить. По его словам, он только
что получил большую сумму денег, которые не имеет
смысла брать с собой, их нужно было потратить в Бер¬
лине, и, хотя я догадывался, что все это неправда, я за¬
ставлял себя верить ему, потому что меня восхищало
его великодушие»52.
Канетти спустя годы пытается ответить на вопрос,
что же так привлекало его в натуре Бабеля. Ответ
вполне закономерен: «Я думаю, он потому проявил ко
мне интерес, что среди сплошных самовосхвалений
воспринимал мое смущение как свое собственное»53.
Особого разговора заслуживают беседы Бабеля
и Канетти о литературных пристрастиях. Канетти
пишет о Бабеле, что «французскую литературу он
предпочитал всем другим, Мопассана считал своим
непосредственным учителем»54, ставя его и Стендаля
«выше всех»55. Канетти надеялся многое услышать
от Бабеля о «великих русских писателях»56. Канетти
пытается и здесь сформулировать свое объяснение,
почему Бабель охотнее говорил о Стендале, Флобе¬
ре и Мопассане. «Мопассана он предпочитал Чехову,
но, когда я произнес имя Гоголя — его я любил боль¬
ше всего на свете, — он сказал, к моему радостному
удивлению: “Гоголя у французов нет, им недостает
Гоголя”. Потом подумал немного и, чтобы не пока¬
52	Там же. С. 192-193.
53	Там же.
54	Там же. С. 188.
55	Там же. С. 193.
56	Там же.
583

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
заться хвастуном, добавил: “А у русских нет Стенда¬
ля”»57.
Канетти подкупала любознательность Бабеля, ко¬
торый хотел увидеть в Берлине все, но «всем» для него
были люди, причем люди самые разные, а не только
те, кто вращался в изысканных аристократических
ресторанах. Канетти признается:
Я замечаю, что рассказываю о Бабеле очень мало кон¬
кретного, и все же он значит для меня много больше,
чем кто-либо другой из тех, с кем я тогда встречал¬
ся <... > Он с недовольной миной проходил мимо пу¬
стого блеска, зато жадными глазами разглядывал тех,
кто довольствовался миской горохового супа <...>
Цинизм был ему чужд, это вытекало из его серьезного
отношения к литературе <... > Он знал, что такое ли¬
тература, и не ставил себя выше других. Он был одер¬
жим самой литературой, а не теми почестями и пре¬
имуществами, которые она давала <...> Я знаю: не
будь встречи с Бабелем, Берлин, как щелок, разъел бы
мою душу58.
Время, проведенное в Берлине, оставило глубокий
след в творчестве писателя. Завершая в книге воспо¬
минаний главу, посвященную этому периоду жизни,
Канетти пишет о стремлении быть объективным: «Я
предпочел выделить из этих трех берлинских месяцев
лишь очень немногое, прежде всего то, что сохрани¬
ло узнаваемые очертания и не успело раствориться
в таинственных уголках сознания...»59 Неточности,
касающиеся продолжительности общения с Бабелем,
легко объяснимы. Канетти проецирует свое воспри¬
57	Канетти, Э. Из книги: Факел в ухе. С. 193.
58	Там же. С. 194.
59	Там же. С. 205.
584

Писатель и время
ятие действительности, вкладывает в уста Бабеля со¬
кровенное, он нужен ему для того, чтобы утвердиться
в собственных глазах, чтобы почувствовать свою пра¬
воту. «Последние две недели мы виделись ежедневно.
Я приходил к нему один и чувствовал себя свободнее,
да и ему, как мне кажется, так было приятнее»60. Ка-
нетти «удлиняет» время общения, поскольку навер¬
няка сила его воспоминаний стирает границы объ¬
ективности. Главу, посвященную Бабелю, Канетти за¬
канчивает, повторяя в очередной раз, как заклинание,
что нужно истинному художнику, каким, несомненно,
был в его глазах Бабель:
Бабель с его громадным жизненным опытом, хотя он
и был старше меня всего на одиннадцать лет, давно
прошел через это. Он изучал человека не потому, что
мечтал его усовершенствовать. Я чувствовал, что эта
мечта была в нем такой же неутолимой, как и во мне,
но его она никогда не толкала к самообману. Он изу¬
чал людей независимо от того, радовало его это, му¬
чило или угнетало, изучал, потому что не мог иначе61.
«Берлинский период» был важен для Канетти еще
и тем, что он именно тогда начал постепенно освобо¬
ждаться от «диктатуры» К. Крауса, которого он назвал
«мастером ужаса», объединившим в полной мере сфе¬
ру морали и сферу литературы. Потребность обрести
«нового учителя» во многом определила характер об¬
щения с Бабелем. Канетти полагает, что умению на¬
блюдать за людьми, самыми разными, фиксировать
свои наблюдения, копить их, пока они дождутся свое¬
го часа, чтобы вылиться в итоге на бумагу, он научил¬
ся именно у Бабеля:
60	Там же. С. 208.
61	Там же. С. 208-209.
585

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Я узнал от него, что можно очень вглядываться и не
замечать ничего особенного, что лишь много позже
выяснится, знаешь ли ты хоть что-нибудь о человеке,
за которым наблюдал, выяснится тогда, когда этот че¬
ловек уже исчезнет из виду; что увиденное и услышан¬
ное можно запомнить неосознанно, что все это будет
покоиться в тебе в целостности и неприкосновенно¬
сти, если ты не злоупотребишь накопленным для раз¬
влечения других62.
Канетти, как это видно из его автобиографиче¬
ских книг, нуждался в поддержке. Бабель был тем че¬
ловеком, который помог будущему писателю обрести
себя, поэтому именно «через Бабеля» идет процесс са¬
мопознания. Канетти реконструирует воспоминания,
домысливает факты, которые по логике могли иметь
место: «Я думаю, нас связывало слово, которое мы
ни разу не произнесли, оно пришло мне на ум сейчас,
когда я вспоминаю о Бабеле. Это слово — “учение”.
Он был буквально одержим жаждой учения»63.
Автор статьи не претендует на полноту охвата
автобиографического материала Канетти и Бабеля,
на включение в научный оборот каких-либо новых
фактов из биографии Исаака Бабеля; в данном случае
было важно лишь дополнить известный образ штри¬
хами, а также отыскать бабелевский след в творче¬
ском наследии Канетти, провести пунктирную линию,
соединяющую двух писателей, прошедших проверку
большим временем.
62	Канетти, Э. Из книги: Факел в ухе. С. 208.
63	Там же.

Давид Розенсон (Иерусалим)
ИВРИТСКАЯ РЕЦЕПЦИЯ ТВОРЧЕСТВА
ИСААКА БАБЕЛЯ1
Анализ творчества Исаака Бабеля в его восприятии ив-
ритской культурой в подмандатной Палестине и в Из¬
раиле важен, с одной стороны, для того, чтобы описать
эти проблемы как бы изнутри жизненного и художе¬
ственного опыта писателя, а с другой — увидеть, как
воспринимались эти черты теми, кто выбрал в каче¬
стве языка творчества иврит и для кого еврейский мир
был и остался родным и единственным, хотя их взрос¬
ление состоялось в Российской империи.
Задача эта новая и чрезвычайно важная — особен¬
но в свете введения творчества Бабеля в контекст ев¬
рейского литературного многоязычия, в современное
осознание еврейского литературного канона, концеп¬
ции «Rossica Judaica» — «Judaica Rossica», а также в
активно развивающиеся исследования русско-еврей¬
ской литературы и образа еврея в русской литературе.
Важно сделать первые шаги к изучению того особо¬
го сегмента восприятия русской литературы, который
сформировался на иврите в подмандатной Палестине
1	Данная статья является специально подготовленным для на¬
стоящего сборника фрагментом из кн: Розенсон, Д. Бабель: Чело¬
век и парадокс. М., 2015. Пер. с ивр. автора статьи.
5 87

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
до 1948 г. и в Израиле. Однако более широкое изуче¬
ние этого контекста, равно как и дальнейших этапов
рецепции Бабеля в Израиле вплоть до вышедшего на
рубеже 2ооо—2010-х гг. полного трехтомного собрания
сочинений Бабеля на иврите, — дело будущего.
Русская литература на иврите
Русский язык дал Бабелю возможность в «Одесских
рассказах» и «Конармии» несколько раз занять пози¬
цию «свой — чужой», усложнив и обогатив понятий¬
ную пару «русский — еврей». Это не могло не отразить¬
ся на советских переводах Бабеля на иврит 1920-х гг.
и на восприятии читателями творчества автора «Ко¬
нармии» в Израиле.
Важность творчества Бабеля для израильской ли¬
тературы попадает в поле зрения самых различных
политических, литературных и общественных движе¬
ний и используется ими в свою поддержку — от пе¬
риода, предшествующего образованию Государства
Израиль, до того момента, когда легендарный Авраам
Шлёнский великолепно перевел на иврит самые важ¬
ные произведения Бабеля. Но началось это все еще
в Советской России.
Ивритская рецепция Бабеля делится на короткий
советский эпизод, связанный с недолговечным сбор¬
ником «Берешит» («В начале»), довоенные переводы
его произведений и статьи о нем и рецепцию Бабеля
уже в современном Израиле, до 1970-х гг. XX в.
Первые переводы Бабеля на иврит появились в
сборнике «Берешит», изданном в 1926 г. группой ев¬
рейских молодых литераторов в Советской России. Ав¬
торы сборника называли себя «октобераим ивриим»,
что можно перевести как «ивритские октябристы». На
588

Писатель и время
страницах сборника «Берешит» увидели свет шесть
рассказов Бабеля, объединенных в цикл под рубрикой
«Заметки». Пять из них были взяты из «Конармии», ко¬
торая впервые была издана отдельной книгой в том
же 1926 г.: «Гедали», «Рабби», «Письмо», «Сидоров»
(позднее — «Солнце Италии») и «Сын рабби». Шестой
рассказ — «Линия и цвет». В примечании, на первой
странице публикации, петитом набрано: «Перевод
с русского откорректирован автором» (переводчиком
этих рассказов был М. Хьог, хотя его имя в сборнике
не обозначено). Это важное свидетельство того, что
Бабель мог прочесть художественный текст на иврите.
Сборник «Берешит» остался лишь эпизодом, и по¬
сле его выхода группа «октябристов» распалась: кто-
то примкнул к власти, кто-то старался держаться от
нее подальше, а кто-то покинул Россию. Переводчик
Хьог был арестован много позже, одновременно с «де¬
лом врачей». Единственная его «провинность» состо¬
яла в том, что он был ивритским писателем. Его на¬
стоящее имя — Григорий Плоткин; псевдоним Хьог
он взял у персонажа книги датского писателя Германа
Банга (1857-1912), прозванного «поэтом безнадежных
поколений».
Итак, мы увидели, что вызывало ностальгию
у издателя «Берешит» в СССР 1926 г. Вместе с тем мы
можем теперь представить себе контекст критики Ба¬
беля в ивритском литературном сообществе, а также
проблемы, которые по-разному решали переводчики
его произведений в разные исторические эпохи.
Бабеля переводят на иврит
На основании большого числа публикаций в перио¬
дических изданиях можно сделать вывод о том, что
Бабеля в Израиле считали своим и потому пристально
589

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
следили за его судьбой. В ивритской печати публико¬
вались отклики на любые связанные с Бабелем изда¬
ния, будь то публикация его произведений в СССР или
в переводах за границей, полемика по поводу творче¬
ства Бабеля или новая информация о писателе.
Бабель служил показателем отношения СССР к ев¬
реям, и в частности к писателям-евреям, поэтому его
фигура привлекала внимание с точки зрения полити¬
ки, идеологии и их взаимодействия с еврейской куль¬
турой в СССР. Среди публикаций на иврите особенно
важны те, в которых анализируется художественное
своеобразие прозы Бабеля. Авторы этих статей и за¬
меток, как правило, не останавливаются подробно на
политических аспектах, но, представляя Бабеля изра¬
ильскому читателю, все-таки указывают на еврейские
элементы его воспитания, образования и биографии
в целом. Однако всех интересуют обстоятельства судь¬
бы Бабеля, столь отличные от многих еврейских и сио¬
нистских биографий.
Поскольку израильские критики и литераторы сле¬
дили за любым упоминанием о Бабеле в советской и за¬
рубежной печати, поводом для публикации о нем в Из¬
раиле могли послужить любая значительная дата его
жизни или издание его произведений в других странах.
Труды и влияние Бабеля освещали на своих стра¬
ницах периодические издания, каждое из которых
имело определенные политические или литературные
взгляды, о чем речь пойдет ниже.
Вот отрывок из заметки Г. Шофмана2 в журнале
«Мознаим» («Весы»)3:
2	Шофман, Гершон (1880, Орша Могилевской губ. — 1972, Хай¬
фа) — ивритский прозаик эпохи национального возрождения, ма¬
стер короткого рассказа и сверхкороткой литературной зарисов¬
ки; в Палестине с 1938 г.
3	Мознаим: Ежемесячник Союза ивритских писателей Страны
Израиля. Т. I. Вып. 1.1929 (второй адар). С. 16.
590

Писатель и время
Кошмары русской жизни последних лет (вернее,
малая толика их) нашли у него [у Бабеля] свое худо¬
жественное выражение. Особенно те, что связаны
с войной против поляков. Эту реальность он схватил
первым, пока ее девственности еще не тронули чьи бы
то ни было руки.
Частенько он заходит тут слишком далеко, влезая
в область омерзительного; однако и эти мерзости, надо
признать, делаются чистыми, когда их касается поэт.
На этом пути он порой рисует ужасающие мо¬
менты, которые заставляют нас содрогаться от самых
противоречивых чувств <...> Например, когда хри¬
стианские «сестры милосердия» разглядывают гени¬
талии умирающего еврейского бойца («Сын рабби»)
и другие подобные примеры.
Даже его экспрессионистские зарисовки не остав¬
ляют впечатления чего-то надуманного, как у других,
но совершенно отвечают кошмарной атмосфере, в ко¬
торой происходят события. Вот пример: «Все убито ти¬
шиной, и только луна, обхватив синими руками свою
круглую, блещущую, беспечную голову, бродяжит под
окном» («Переход через Збруч»).
Да, сильно, сильно!
Я отмечаю этот факт не без чувства национально¬
го превосходства. Потому что большинство еврейских
писателей, пишущих на нееврейских языках — рус¬
ском, немецком и т. п., — к стыду нашему, писатели
весьма мелкие. Великое множество их всплыло на
поверхность океана мировой литературы, но чрезвы¬
чайно редко можно увидеть среди них один череп, ко¬
торый заметно поднимается над этой поверхностью.
И не Семен Юшкевич это, и не Осип Дымов! Един¬
ственное, что производит у него [Бабеля] дурное впе¬
чатление, это его ненависть к гетто и к евреям этого
гетто. И особенно потому, что этот «антисемитизм»
591

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
исходит не от человека гетто (к такому иногда прихо¬
дится прибегать ивритскому писателю), а со стороны,
от гоя. Ведь это, как ни крути, нееврейский еврей, кото¬
рого нам трудно полюбить при всем нашем желании
(курсив мой. —Д. Р.).
В этой ранней (1929) публикации уже видно,
как используется в политических целях ивритской
и произраильской прессой литературное творчество
Бабеля: «нееврейский еврей» называет автор Бабеля;
по его мнению, Бабель, описывая жалкую, унизитель¬
ную жизнь евреев в гетто, возбуждает антисемитские
настроения среди неевреев. И, несмотря на весь лите¬
ратурный талант Бабеля, его произведения вызывают
ненависть у его собратьев. В израильских и произра-
ильских газетах, издаваемых в Европе, но предназна¬
ченных для «новых израильтян», собирающихся эми¬
грировать, эти вопросы поднимаются снова и снова:
евреи, уезжающие в Палестину, должны быть первы¬
ми в своем деле и в отличие от Бабеля не могут себе
позволить выглядеть в негативном свете в глазах об¬
щества в целом.
В 1965 г. эта же статья была снова напечатана —
в газете «Аль а-Мишмар» («На посту») от 16 апреля.
По прошествии трех десятков лет автор по-прежне¬
му настаивал на том, что недостаточно быть первым
в своем деле, нужно еще быть крайне осторожным,
чтобы твои таланты не возбудили неприязни к евре¬
ям. Ясно, что ни в подходе к творчеству, ни в оценке
литературного и общественного влияния Бабеля со
стороны Шофмана, видного литературного критика,
уже знавшего о трагической судьбе писателя, особых
изменений не произошло.
В подробной биографии Шофмана исследова¬
тельница Нурит Говрин пишет, что Моше Хьог, один
592

Писатель и время
из авторов сборника «Берешит» и первых переводчи¬
ков прозы Бабеля на иврит, вспоминает, что перевел
на русский несколько рассказов Шофмана («Цвета»,
«Месть шарманки», «Любовь») и дал почитать свои
переводы Бабелю, но они ему не понравились. Говрин
продолжает: «Шофман тоже не раскусил рассказы Ба¬
беля, это — как сообщает Хьог — было взаимное не¬
понимание».
Сборник «Берешит»
В недавней статье д-ра Лили Хаимовны Баазовой гово¬
рится: «“Берешит” был наиболее интересным сборни¬
ком, его название имело символическое значение для
его создателей — Моше Хьога (Цви Плоткина) и Ши-
мона Хабонэ. По их убеждению, этот сборник должен
был стать “Началом, которым открывается новая эпо¬
ха в ивритской литературе”»4.
В группе создателей журнала были Авраам Карив
(Криворучко), Ш. Хабонэ (Требуков), Йосеф-Лейб Цфа¬
сман, Ицхак Каганов, Ицхак Норман (Симановский),
Йохевед Бат-Мириам (Железняк). Г.И. Прейгерзон,
который незадолго до этого познакомился с Плотки-
ным, знал о планах своих новых друзей, но не принял
участия в работе над сборником. По-видимому, идеи
«октябризма» и рождения из его недр «нового еврея»
не соответствовали его взглядам. Однако он был в кур¬
се дел и оказывал друзьям помощь в качестве консуль¬
танта. Мееру Баазову в то время было пятнадцать лет,
и в Москве его еще не было.
4	БаазоваЛ. Трое и многие другие // Заметки по еврейской
истории, гои. № 6. URL: http://berkovich-zametki.com/2on/Zam-
etki/Nomer6/Baazovai.php
593

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Но прежде чем сборник «Берешит» появился на
свет, он прошел долгий и мучительный путь. Работав¬
шие в ГПУ евреи с особым пристрастием высвечивали
слова и фразы, стиль, содержание журнала и подтекст.
И напрасно, потому что это был сборник абсолютно
просоветских текстов. Но излишнее рвение одного из
функционеров — Чертока — охладил Ф. Ф. Расколь¬
ников, бывший за год до этого российским послом
в Афганистане. Он заявил предельно просто: «Со¬
ветское правительство не возражает против литера¬
турного творчества на языке иврит, тем более что на
этом языке играют в театре “Габима”, и ничего, вла¬
сти довольны!..»
И вот, наконец, первый номер журнала был напе¬
чатан, содержал около двухсот страниц.
Осенью 1923 г. в Москве, в зале Театра им. Мей¬
ерхольда, состоялся литературный вечер с участием
писателей зарубежных стран. На вечере присутство¬
вал В. Маяковский, читал стихи турецкий поэт На-
зым Хикмет, выступали многие писатели на разных
языках. На Плоткина это произвело большое впечат¬
ление, и он подумал: «Если можно по-турецки, отчего
же нельзя на иврите?» И у него созрело решение из¬
давать сборник на иврите. В эти планы он посвятил
Криворучко, с которым был знаком еще по Харькову
в годы Первой мировой войны. Криворучко поддер¬
жал его, тем более что он уже был одним из авторов
вышедшего в том же году сборника «Цилцелей Шема».
Затем к ним присоединились Цфасман и Норман. Од¬
нако в работе над сборником сразу проявились их иде¬
ологические разногласия. «Я считал, — говорил Плот-
кин Прейгерзону, — что наш первый сборник должен
быть проникнут идеями революции, я хотел связать
иврит и революцию. Ибо я был совершенно убежден,
что Октябрь стал самым главным явлением в нашей
594

Писатель и время
жизни. Но Криворучко доказывал, что не революция,
а теория относительности Эйнштейна стала знаковой
приметой всей нашей эпохи... Теперь-то я понимаю,
что в его словах было много правды, но тогда, в 1920-е,
его позиция казалась мне ограниченной...»5
И снова борьба между революцией, призванной
нести избавление, и реальностью других переломных
событий, которые, как предполагалось, должны были
выдержать теории советских идеологов и стать выше
этих теорий.
Организационная работа по составлению сбор¬
ника лежала на плечах Плоткина, и ему было нелегко
совмещать это занятие со своей основной службой
в военном учреждении. Йохевед Бат-Мириам, С. Тре-
буков, Ицхак Каганов поддерживали взгляды Плотки¬
на. В общей сложности работа над сборником отня¬
ла у Плоткина два года. Помимо стихов и рассказов
разных авторов в сборник вошли критические статьи
Авраама Карива о сборнике Шлёнского, рецензия Ха-
бонэ о рассказах Хазаза.
Написанная для сборника Плоткиным статья «По¬
сле безмолвия» должна была стать программной. Но
она вызвала разногласия между участниками сбор¬
ника — особенно резко возражали Карив и Цфасман.
Статья была сплошной апологетикой и преклонени¬
ем перед идеями Октября, она призывала стереть из
исторической памяти свою культуру и двигаться впе¬
ред!.. Но куда? Представляется, что точного ответа
у Плоткина не было и тогда, и он ответил на свой соб¬
ственный призыв через много лет в той же трогатель¬
ной и исповедальной беседе со своим другом Прей-
герзоном, когда высказывал сожаление о тогдашних
своих убеждениях...
5	Halperin, Hagit. «Bereshit» Marked the End. Qesher. 1996. № 19.
595

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
«Берешит» уделяет большое внимание еврейской
тематике, но непреложной остается вера авторов
в идеи Октября: они убеждены в том, что еврейская
литература отныне будет вдохновляться идеями рево¬
люции. Цви Плоткин (выступая под именем 3. Бройн)
заявлял: «Революция — это наша единственная ре¬
альность, мы предпочитаем смерть агонии, загнива¬
нию прошлого».
Шимон Хабонэ требует «органической ленинской
преданности». Он счастлив, что еврейское местечко
с его символом — лавочником — уходит в прошлое,
ибо «им нет места в советской действительности».
В произведениях А. Криворучко и Й.-Л. Цфасмана за¬
метна грусть по прошлому, но вместе с тем они смо¬
трят в будущее, они видят перед собой новую жизнь,
слышат новые ритмы на ровных улицах, которые ля¬
гут вместо кривых улочек их детства со скособочен¬
ными домишками...
В сборнике, как уже говорилось, было напечатано
шесть рассказов Бабеля.
—	Я чувствовал по содержанию «Конармии», —
вспоминает Плоткин, — что ее автор не может не
знать иврита. Позвонив ему, я вместе с Хабонэ отпра¬
вился к нему домой.
Нам бы хотелось, чтобы вы написали что-ни¬
будь для нашего сборника...
—	Но я не владею ивритом...
—	Вы совсем не знаете его?
—	Нет, я могу читать на иврите. Но вы можете пе¬
ревести мои рассказы на иврит и показать их мне.
Тогда я, не откладывая, взялся за перевод, перевел
пять рассказов, а Хабонэ перевел один рассказ. Мы от¬
несли их Бабелю, а затем, когда я пришел к нему за от¬
ветом, он сказал, что доволен переводом и что рассказы
596

Писатель и время
можно печатать и даже отметить, что они публикуют¬
ся с согласия автора. Бабель поинтересовался, с какой
целью мы решили выпустить этот сборник. Я признал¬
ся ему, что мы хотим направить литературу на иврите
в революционном направлении и нам бы очень хоте¬
лось выпустить несколько таких сборников...6
Бабелю пришлась по душе эта идея, и он взялся
написать для второго сборника воспоминания о Мен¬
деле Мойхер-Сфориме и Хаиме-Нахмане Бялике. Есте¬
ственно, что Плоткин был польщен и обрадован пред¬
ложением Бабеля, но второй сборник так и не вышел,
да и у самого Бабеля, надо думать, возникли иные об¬
стоятельства.
Финал истории издания сборника «Берешит» ока¬
зался печальным. В нем было столько грамматических
ошибок, что зачастую пропадал смысл слов и фраз. Ав¬
торы сборника не сумели распространить его, и прак¬
тически весь тираж сгнил в дровяном сарае родителей
жены Плоткина. Таков был конец «Начала» и вместе
с тем конец иллюзий, из-за которых пришлось выне¬
сти столько мук,
Бабеля читают на иврите
Ивритские критики в подмандатной английской Па¬
лестине заметили Бабеля сразу по выходе его первых
книг.
О биографиях писателей и критиков (особенно
второстепенных), творивших в эти смутные времена,
часто известно немногое. Например, Ицхак Норман
(Симановский) родился в 1899 г. в Дубово (Украина);
дата его смерти неизвестна, но есть точные сведения,
6	Баазова Л. Указ. соч.
597

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
что умер он в Тель-Авиве; учился в университетах
Ташкента и Ленинграда, в 1920-е в Самарканде препо¬
давал в любительской театральной студии, где игра¬
ли на иврите, а также преподавал иврит на курсах
организации «Ге-Халуц». В 1928 г. он переехал в до-
государственную Палестину, работал чиновником
в разных сионистских организациях, публиковал ста¬
тьи о литературе и театре — сначала по-русски, потом
на иврите, книги на иврите о «Габиме» и др. Был бли¬
зок к тель-авивским литературным кругам третьей
алии (выходцев из России), но не был просоветским.
В1929 г., во время работы для литературного журнала
«Жатва революции», Ицхак Норман составил обзор
новой и — благодаря революции — «другой» русской
литературы. В своей статье, опубликованной в пале¬
стинском журнале7, он приводит пространный обзор
русской литературы без упоминания еврейской темы
и без слова «еврей». Сначала автор дает типологиче¬
ское описание литературы, рожденной революцией,
а потом с разной степенью подробности разбирает
творчество отдельных прозаиков и поэтов. Он начи¬
нает со следующих общих утверждений:
I.	Мнимый реализм, опускающийся до откровенного
натурализма, расчленяющего, препарирующего и за¬
остряющего действительность, — все это в знак про¬
теста против таинственности в литературе, против
отточенной символичности, которая доминировала
в предшествующее революции время (в творчестве
Андреева, Блока, Брюсова, Ремизова, Белого, Мереж¬
ковского, Городецкого, Ахматовой, Гумилева).
На мой взгляд, здесь автор не учитывает того, что
мировая война и революция принесли гораздо более
7	Ха-Ткуфа. 1929. № 26-27. С. 634-654.
59 8

Писатель и время
реалистичный взгляд на литературу и более реали¬
стичное мировоззрение.
2.	Восхваление и благодарение в адрес «госпожи Жиз¬
ни», желание поклоняться вещи, факту, тому, что мож¬
но осязать; дополнительная душа находится в явном;
жизнь, свободная от ярма; выжимать сок до послед¬
ней капли — до тех пор, пока все это не примет форму
совсем уж безобразную, грубую, первобытную; беспо¬
щадное своеволие как антипод сомнениям, слабоха¬
рактерности, созерцательности и стремлению усколь¬
знуть от «госпожи Жизни» — жирной и бесформенной,
неряшливой и непорядочной.
К словам критика о «дополнительной душе» необ¬
ходим специальный комментарий из области иудаиз¬
ма, не менее сложный, чем к текстам Бабеля. Говоря
о «дополнительной душе», да еще и «находящейся в яв¬
ном» (реальном мире), критик обыгрывает предание,
согласно которому для празднования шабата в полной
мере человек должен получить еще одну, другую, воз¬
вышенную душу. Иными словами, реальности припи¬
сывается то же свойство, которое характеризует душу
еврея в субботу. Эта инверсия позволяет критику сде¬
лать такой вывод:
3.	И отсюда — обилие плотского, психология и сумрач¬
ная, депрессивная биология, царящая в каждой книге,
у каждого писателя.
4.	Сознание «избранности», собственной изысканности,
а на деле — торопливая неряшливость и самоуверен¬
ность, своевольное стремление установить раз и на¬
всегда свою неоспоримую истину, втиснуть теорию,
метод, мысль в узкое русло какого-нибудь направления
599

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
или школы и с жестокостью инквизитора следить, что¬
бы не были нарушены установленные законы.
Здесь вновь традиционное представление о еврей¬
ской избранности превращается под пером критика
в свою противоположность — желание самого автора
стать неким избранным, имеющим право на сужде¬
ния, равные божественным.
5.	Новый стиль в языке: революция выплеснула нару¬
жу речь дикую, непричесанную, жаргон российских
низов, новые символы и понятия, переменчивые,
скользкие — в противоположность интеллигентному
бессильному языку, тихому и бледному. Желание дать
право гражданства новому языку, близкому к речи
толпы, митинга, улицы, ввести в поэзию шум вместо
шороха, грохот барабанного боя и морского прибоя
вместо голосов бесплотных призраков, создать поэ¬
зию из просторечья, а не из тихих ямбов.
Создается впечатление, что критик знает и подра¬
зумевает здесь не только мысли, восходящие к стихам
Маяковского об улице, которой «нечем кричать и раз¬
говаривать», но и работы лингвистов о новом языке
революции.
6.	И наконец: размежевание, откат назад, снова сомне¬
ния и неуверенность, колебания, незаметные невоору¬
женному взгляду, признаки усталости, разочарования,
одиночества, горечь и ощущение, что тебя предали.
Норман противопоставляет Бабеля Леониду Андре¬
еву, имея в виду, что Андреев пишет «тьму» (подразу¬
мевается одноименный знаменитый рассказ Андреева),
а Бабель — то, что открыто глазу, явственно. Норман
боо

Писатель и время
изъясняется сильно, но не совсем прозрачно — он не
стесняется в выражениях и в то же время манипулиру¬
ет словами, чтобы донести сообщение только тем, кто
поймет его.
Норман описывает особенности творчества ряда
писателей. Это прозаики: Борис Пильняк, Всеволод
Иванов, Лидия Сейфуллина, Леонид Леонов, Ицхак
(в ивритской транскрипции) Бабель; поэты: Сергей
Есенин, Владимир Маяковский; писатели-«попутчи-
ки», «вступившие в литературу без шума, скромно»:
Виктор Шкловский, Борис Пастернак, Вадим Шерше-
невич, Анатолий Мариенгоф, Лариса Рейснер.
Норман причисляет Бабеля к когорте самых из¬
вестных писателей, высоко ценя его «маленький
сборник рассказов под названием “Конармия”». Он
называет Бабеля человеком, который проскользнул
в поезд и которого легко ссадить, если окажется, что
у него нет денег на билет; следует заметить, что от¬
дельные упомянутые Норманом писатели были весь¬
ма значительными и их книги прославились не толь¬
ко своими литературными достоинствами, но и вли¬
янием на жизнь читателей. О Бабеле Норман пишет
следующее:
После того как Бабель выпустил свою маленькую
книжечку «Конармия», о нем написали несколько
книг критики. Возможно, по той причине, что он во¬
шел в чертоги литературы как безбилетник (не исклю¬
чена аллюзия на фразу Г. Гейне о «входном билете в ев¬
ропейскую культуру». —Д. Р.), без всякого кредо или
декларации и без покаяния. Бабель — писатель малых
форм, в построении новеллы он похож на Мопассана
и Чехова, только Мопассан — французский скептик,
а Бабель — эпический романтик, тихий, как всякий
созерцатель <... >
6oi

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Он — крошечный. И написал так мало: «Конар¬
мию», «Одесские рассказы», «Мою голубятню» и «За¬
кат» (пьесу). Одесса, Украина, Туркестано-Сибирская
магистраль, Коломна — всюду один запах и один и тот
же дух.
Это очередной пример того, что талант Бабе¬
ля принимается как должное. «...Всюду один запах
и один и тот же дух» — хотя именно благодаря тому,
как Бабель вплетает в повествование миллион запа¬
хов, мозаику ситуаций, калейдоскоп характеров и
весь многогранный, слабо поддающийся расшифров¬
ке мир, его «маленькая книжечка» не имеет равных
по оригинальности и актуальности даже для читате¬
ля XXI в.
Норман продолжает:
Романтик Бабель («Гедали», «Рабби») — материалист,
настоящий язычник; он любит плоть и кровь, мускулы,
самоуправство, грубость, жестокость — все то, что же¬
лезными цепями приковано к земле. А жизнь он очи¬
щает, облагораживает, как в тигле выжигают примеси,
прямо рафинирует.
Так гиперболически видит Норман Бабеля — «ро¬
мантик», влюбленный в кровь, пытки, убийство и все,
что видел своими глазами: погромы, смерть сороди¬
чей, адский огонь; однако силой своего литературно¬
го дара он преображает все это в желанное, гася огонь
страдания и обращая внутренний взор в огонь ориги¬
нальной, захватывающей и в то же время неожиданно
доступной и близкой литературы, что не только с не¬
изменной силой притягивает нас, но и не оставляет
читателя в покое, толкая его на проникновение в даль¬
нейшие глубины того, что другие описать не могут.
602

Писатель и время
Иисус посылает Арине Альфреда-ангела, да только
от него родить «не токмо что ребенка, а и утенка не¬
мыслимо, потому забавы в нем много, а серьезности
нет...» («Иисусов грех»). Тот же подход и та же «фило¬
софия» в рассказе «Линия и цвет» о Керенском и оч¬
ках. В рассказе о Деборе и Иисусе («Пан Аполек») есть
что-то патологическое, как и в другом рассказе «Вдо¬
ва»: Левка почти на глазах у Шевелева насилует его
любимую Сашку и в то же время заботится о матери
Шевелева и обещает отправить ей посылку — платья
и т. п. И «жена солдата» Сашка в момент, когда грохо¬
чут пушки и оружейные залпы, занята случкой своей
кобылы («Чесники»). «Помрем за кислый огурец и ми¬
ровую революцию...» («Конкин») — в этом пафос рево¬
люции и нового мира. Беня Крик, Король, убивающий
собственного отца Курдюков, Сашка, Иисус — у всех
одна простая истина.
В конце обзора Норман пишет о том, что револю¬
ционный угар проходит, и писатели ощущают дис¬
комфорт, а революционная литература испытывает
кризис. И про Бабеля: «В пьесе Бабеля “Закат” — ла¬
биринт и замкнутый круг сомнений».
Еще одна большая статья «Ицхак Бабель» появи¬
лась в женском израильском журнале в 1938 г. Ее ав¬
тор — Тамар Должанская, выпускница педагогической
семинарии в Иерусалиме (теперь семинария носит
имя Давида Елина). Она переводила стихи (например,
русские стихи поэтессы Рахели) и публицистику с рус¬
ского на иврит, а также писала критические и социо¬
логические статьи и очерки в основном для изданий
«Мапай» и «Гистадрута». В1974 г. в Иерусалиме, в изда¬
тельстве «Библиотека-Алия», вышла составленная ею
антология «На одной волне: Еврейские мотивы в рус¬
ской поэзии». Должанская была дочерью известного
603

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
в Палестине врача, который не только занимался меди¬
циной, но и много сил отдавал науке и общественной
деятельности. Мечтой всей его жизни было открытие
университета в Палестине. Некогда Должанский, деле¬
гат еврейских конгрессов и съездов, оперировал жену
Махно, анархиста и погромщика, свирепствовавшего
в Екатеринославской губернии. Махно заявил хирургу,
что будет присутствовать при операции с револьвером
в руке. И если операция не кончится, как надо, то он,
Нестор Махно, прикончит его. Так вспоминали о про¬
фессоре Должанском на страницах журнала «Рассвет»,
одним из создателей которого был автор одесского ро¬
мана «Пятеро», великий одессит Зеев Жаботинский.
Итак, Тамар Должанская пишет в газете «Двар
а-поэлет» — печатном органе Генерального совета
женщин-работниц, — выходившей с 1934 г.8:
Если Ремарк в книге «На Западном фронте без пере¬
мен» стремился лишить войну между народами всякой
романтики, то рассказы Бабеля играют такую же роль
в отношении войны между братьями. Бабель пришел
на поле сражений гражданской войны прямо из еврей¬
ского гетто и остался и там верным сыном гетто.
Затем Должанская дает краткую биографию Бабе¬
ля, делая акцент на его еврейских занятиях до шест¬
надцати лет, и продолжает:
В 1923 г. Бабель снова обратился к литературному
творчеству, и на этот раз был принят с большим воо¬
душевлением и писателями, и широкой читательской
публикой. Теперь рассказы Бабеля считаются одним
из величайших художественных достижений новой
русской литературы.
8 Двар а-поэлет. 1938.16 января.
604

Писатель и время
Жизненный путь Бабеля отражен в его произведе¬
ниях. Каждая его строчка проникнута ужасом реаль¬
ности. Рассказ всегда идет от первого лица. Рассказ¬
чик почти всегда — образованный сын гетто, усталый
и беспомощный еврейский интеллигент. Бабель раз¬
ворачивает перед нашими глазами весь путь развития
этого типажа.
О детстве персонажа мы читаем в таких расска¬
зах, как «История моей голубятни», «Первая любовь»,
«В подвале», «Пробуждение», которые по строению на¬
поминают автобиографические рассказы М. Горького.
Перед нами десятилетний мальчик, «ученый и сла¬
бонервный», отпрыск галутной (ивр. галут — рассея¬
ние. — Д. Р.), болезненной семьи. С детства его оту¬
пляют истерической подготовкой к экзаменам в го¬
сударственную гимназию. Пять из десяти лет своей
жизни ребенок мечтает иметь голубей и голубятню.
Но в день исполнения его мечты начинается погром,
и один из погромщиков бьет голубем по лицу мальчи¬
ка и убивает птицу. «Я лежал на земле, и внутренно¬
сти раздавленной птицы стекали с моего виска. Они
текли вдоль щек, извиваясь, брызгая и ослепляя меня.
Голубиная нежная кишка ползла по моему лбу, и я за¬
крывал последний незалепленный глаз, чтобы не ви¬
деть мира, расстилавшегося передо мной. Мир этот
был мал и ужасен» («История моей голубятни»).
Мальчик растет, и его крошечный мир растет
вместе с ним, но ужас этого мира не исчезает. Тень
трудного детства неотступно следует за героем Бабеля
и омрачает малейший свет радости.
Далее Должанская приводит финальные строки
из «Первой любви», которые были только в ранних
публикациях рассказа9 и которых нет в книжных вер-
9 Красная газета (Ленинград). 1925. 25 мая; Шквал (Одесса).
1925. № 18; Красная новь: Альм. 1925. № i.
605

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
сиях («И теперь, вспоминая печальные эти годы, я на¬
хожу в них начало недугов, терзающих меня, и причи-
ны раннего ужасного моего увядания»). Итак, продол¬
жим цитирование.
В этих рассказах уже есть все элементы поздней
прозы Бабеля. С одной стороны, животная стихийная
жестокость бессмысленной толпы, а с другой — жар¬
кие, но безвольные мечты, ужас жизни, распад всех
телесных и душевных сил. И между двумя этими сто¬
ронами лежит непреодолимая бездна.
Ученый и слабонервный мальчик вырос. С десяти¬
летнего возраста он обречен на ужасное преждевре¬
менное увядание. Под гнетом этого увядания он меч¬
тает о том, что не может сбыться. В одном из рассказов
Бабеля герою говорят: «Так вот — забудьте на время,
что на носу у вас очки, а в душе осень. Перестаньте
скандалить за вашим письменным столом и заикать¬
ся на людях. Представьте себе на мгновенье, что вы
скандалите на площадях и заикаетесь на бумаге. Вы
тигр, вы лев, вы кошка» («Как это делалось в Одессе»).
Так представляет себе Бабель образованного ев¬
рея до революции: на носу очки, а в душе осень. Со¬
трясение миров за письменным столом. На словах —
бурный экстремизм, а на деле — «заикание», страх
перед действительностью, страх перед жизнью, страх
перед людьми.
Бабель ищет также другие черты человеческого
характера и находит их «на дне» гетто, среди воров
и проституток. Не без симпатии он описывает их
и Беню Крика, и Любку Казак, — жестоких, циничных,
беспощадных. Бабеля привлекает здоровье, провор¬
ство, самоуверенность этого отребья общества, людей,
«скандалящих на площадях и заикающихся на бумаге»,
а порой изумляющих широтой своей дикой души. Ба-
боб

Писатель и время
бель чувствует, как кипит и пульсирует кровь в жилах этих
людей, понимает, насколько они ему противоположны,
и хочет быть рядом с ними. Так слабый льнет к сильному.
В них Бабель находит что-то вроде компенсации за бесси¬
лие гетто, за собственную слабость.
Революция пробуждает в этом до времени увядшем об¬
разованном человеке надежду, воодушевившую тогда мно¬
гих русско-еврейских интеллигентов, найти источники жиз¬
ни не только «на дне» гетто. Вдохновленный этой надеждой,
Бабель идет добровольцем в Красную армию. Теперь он
больше не замкнут в гетто. Теперь перед ним открывается
новый мир.
Начался новый период его жизни, описанный в его
знаменитой книге «Конармия». Все рассказы этой книги
отличаются особым лаконизмом, перед нами череда кар¬
тин — художественных, достоверных, ужасных.
Первая встреча героя с новым миром описана в рас¬
сказе «Мой первый гусь». Этот мир неприветливо встре¬
тил гостя из вчерашнего гетто. Выяснилось, что борцы
за новую правду не слишком любят образованных людей
и режут их за то, что они носят очки.
«Я <... > лег на землю, чтобы прочесть в “Правде” речь
Ленина на Втором конгрессе Коминтерна <...> казаки
ходили по моим ногам, парень потешался надо мной без
устали, излюбленные строчки шли ко мне тернистою до¬
рогой и не могли дойти».
Инстинкт подсказывает новоиспеченному красноар¬
мейцу, что необходимо любой ценой приспособиться к ца¬
рящим там понятиям. Ради этого он ловит случайно поя¬
вившегося гуся и топчет ему голову: «Я догнал его и приг¬
нул к земле, гусиная голова треснула под моим сапогом,
треснула и потекла. Белая шея была разостлана в навозе,
и крылья заходили над убитой птицей».
Герой отдает категорическое приказание хозяйке
гуся, измученной постоем старухе, изжарить птицу ему
607

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
на ужин. Та покорно подчиняется, и гость растет в глазах
своих новых товарищей, они принимают его в свое обще¬
ство. Однако эта победа не принесла ему радости и уте¬
шения: «...сердце мое, обагренное убийством, скрипело
и текло».
Рассказ за рассказом посвящает Бабель животной, ту¬
пой, равнодушной жестокости гражданской войны. Крас¬
ная армия кажется ему теперь «солдатней, пахнущей сы¬
рой кровью и человеческим прахом» («Солнце Италии»).
Бабель часто подчеркивает скрытую в этих бойцах за
братство народов ненависть к евреям. В одном из расска¬
зов солдат жалуется на то, что во всех советских учреж¬
дениях полным-полно жидов, «как при старом режиме»
(«Письмо»). Другой «сознательный» солдат отвечает на
обвинения женщины, что, мол, коммунисты полностью
подчинились жидам — Ленину и Троцкому: «...за Ленина
не скажу, но Троцкий есть отчаянный сын тамбовского
губернатора» («Соль»). (Замечу, что в прижизненных из¬
даниях «Конармии», начиная с 1933 г., этот фрагмент про¬
пущен, как изъяты и все упоминания Троцкого в других
рассказах. —Д. Р.)
В рассказе «Берестечко» красный казак зарезал стари-
ка-еврея, обвиненного в шпионаже:
«Старик взвизгивал и вырывался. Тогда Кудря из пу¬
леметной команды взял его голову и спрятал ее у себя
подмышкой. Еврей затих и расставил ноги. Кудря правой
рукой вытащил кинжал и осторожно зарезал старика, не
забрызгавшись. Потом он стукнул в закрытую раму.
— Если кто интересуется, — сказал он, — нехай при¬
берет. Это свободно...»
В рассказе «Письмо» молодой красноармеец диктует
письмо матери. Сначала он пишет о своем коне, остав¬
ленном в деревне, и дает указания, как за ним ухаживать.
А во второй части письма сын сообщает матери, что его
отец-белогвардеец зарезал старшего сына — красноар¬
6о8

Писатель и время
мейца, а потом младший сын, боец Красной армии, заре¬
зал отца.
Почти на каждой странице Бабель мучает своего чи¬
тателя подобными картинами, соединяющимися в один
сплошной кошмар, имя которому — гражданская война.
Как светлые лучи утешения появляются в его расска¬
зах образы евреев. Вот старый еврей, убитый поляками,
у которого лишь одна забота и просьба, чтобы его убили во
дворе, а не на глазах у беременной дочери («Переход через
Збруч»). А вот лирический философ — старый Гедали, меч¬
тающий в разговоре с красноармейцем о «сладкой револю¬
ции», которая позволит каждому человеку наслаждаться
жизнью, и об «Интернационале добрых людей» («Гедали»).
Бабеля тянет к этим евреям, он словно отдыхает под
сенью их человечности и любви, но не ждет, что от них
к нему придет спасение. Он знает, что их силы иссякли,
что они — его товарищи по «раннему <...> ужасному увя¬
данию», по «разрушительным болезням», что тяжкое ярмо
гетто всегда и неизменно давит на них. И даже больше: Ба¬
бель словно бы и не ждет спасения. Сила и здоровье боль¬
ше не манят его к себе. Он и раньше часто создавал образы
евреев из болезненных семей, над которыми нависла тень
близящегося конца и неотвратимого разложения.
Вот как описывает свою семью герой «Истории моей
голубятни»:
«Мать <...> смотрела на меня с горькой жалостью,
как на калечку, потому что одна она знала, как несчаст¬
лива наша семья. Все мужчины в нашем роду были довер¬
чивы к людям и скоры на необдуманные поступки, нам ни
в чем не было счастья <...> Изо всей семьи оставались
только безумный дядя Симон, живший в Одессе, мой отец
и я. Но отец мой был доверчивый к людям, он обижал их
восторгами первой любви, люди не прощали ему этого
и обманывали <... > И вот только один я оставался у моей
матери изо всей нашей семьи. Как все евреи, я был мал
609

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ростом, хил и страдал от ученья головными болями. Все
это видела моя мать <... > Она не ждала для нас удачи...»
В рассказе «Рабби» описан рабби Моталэ Брацлавский
из чернобыльской династии, старик, похожий на монаха,
в окружении бесноватых, лжецов и ротозеев; под грохот
гражданской войны он грезит последнюю грезу. Непода¬
леку от стола сын рабби Илья, «последний отпрыск царско¬
го рода», курил во время субботней трапезы и «вздрагивал,
как беглец, приведенный в тюрьму после погони». У юно¬
ши могущественный лоб Спинозы, а в сердце — мечта об
усовершенствовании мира.
В рассказе «Сын рабби» снова появляется Илья, пле¬
нивший бурное воображение Бабеля. Он тяжело ранен на
гражданской войне и умирает. В последние мгновения
юноша говорит о пушках, которых ему не хватило для
сражения, и о покинутой им матери. А вокруг лежат его
раскиданные вещи:
«Здесь все было свалено вместе — мандаты агитатора
и памятники еврейского поэта. Портреты Ленина и Май-
монида лежали рядом. Узловатое железо ленинского чере¬
па и тусклый шелк портретов Маймонида».
Порой создается впечатление, что тяга Бабеля к этим
обреченным людям органична и что он ищет новые источ¬
ники жизни не по велению сердца, а разумом. И также ис¬
ходя из разума, а не зова сердца, Бабель хочет быть пригод¬
ным к войне нового мира — хочет и не может. Он готовит
свое сердце к крови и грязи этого переходного периода:
революция «не может не стрелять» («Гедали»). Но сердце
испугано, оно отступает и сжимается. Ученый еврей с «оч¬
ками на носу» не способен убить, даже когда его сознание
оправдывает убийство, и идет в бой с незаряженным пи¬
столетом. Я «пошел вперед, вымаливая у судьбы простей¬
шее из умений — уменье убить человека» («После боя»).
Бабель ни разу не показывает нам образ истинного
бойца нового режима. Только в рассказе «Вечер» слышны
6ю

Писатель и время
обрывки голоса этой стороны. Его представитель Галин
стыдит утомленного интеллигента.
«— Галин, — сказал я, пораженный жалостью и оди¬
ночеством, — я болен, мне, видно, конец пришел, и я устал
жить в нашей Конармии...
— Вы слюнтяй, — ответил Галин, и часы на тощей его
кисти показали час ночи. — Вы слюнтяй, и нам суждено
терпеть вас, слюнтяев... Мы чистим для вас ядро от скор¬
лупы. Пройдет немного времени, вы увидите очищенное
это ядро, выймете тогда палец из носу и воспоете новую
жизнь необыкновенной прозой, а пока сидите тихо, слюн¬
тяй, и не скулите нам под руку».
Пророчество Галина не сбылось. Бабель все еще не
воспел своей необыкновенной прозой «это ядро» новой
жизни, очищенное от скорлупы.
Лишь один из образованных героев Бабеля добирается
до обновленной Москвы, но и он не чувствует от этого осо¬
бого восторга: «...в Москве, ах, Виктория, в Москве я оне¬
мел от несчастий <...> Государственная мудрость сводит
меня с ума, скука пьянит» («Солнце Италии»). В центре
революционной России этот герой начинает мечтать об
Италии и просит, чтобы его послали туда, чтоб поднять
гражданский мятеж.
Возможно, в силу той самой приверженности к неу¬
строенным, лишенным твердой почвы под ногами и не
имеющим сил людям с разбитыми сердцами, Бабель не
замечает, что протест против бессилия галута зреет не
только «на дне» еврейского гетто или среди добровольцев
Красной армии. (Стоит отметить, что выражение «на дне»,
явно отсылающее к пьесе М. Горького, для одесситов и рус¬
ско-еврейской литературы имеет и еще одно значение. Из¬
вестный цикл рассказов 1900-х гг. одесского писателя, пев¬
ца босяков и проституток одесского порта Лазаря Кармена
назывался «На дне Одессы». —Д. Р.) Мы не найдем в его
произведениях ни одного даже слабого отклика на нацио-
6п

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
нальное возрождение, родившееся как протест против
этого бессилия. Каждая строка Бабеля пропитана на¬
ционализмом, разлитым в действительности, но в его
рассказах совершенно нет сознательной установки на
национализм.
Для евреев, живущих в Палестине в те времена, эта
статья Должанской чрезвычайно важна. Многие, кто
переселился туда, нашли в Палестине тихую гавань.
И все же перед нами писатель, который, несмо¬
тря на гениально живые описания мук своих сороди¬
чей, не выбрал Израиль как свое спасение. Бабель не
воспользовался даже возможностью эмигрировать во
Францию или Бельгию. Он остается в стране, где про¬
славился как писатель, и — из-за своей верности земле,
где правит советский режим, — непрестанно страдает.
В чем была причина? В надежде на то, что револю¬
ция действительно породит (возможно, поколением
позже) нового человека, который не будет больше
страдать из-за своей национальности и из-за своих
творческих способностей? Или в понимании того, как
трудно прижиться на чужой земле, где писателя хоть
и знают, но все же он не пользуется той репутацией и
славой, которой он радовался (и которой одновремен¬
но избегал) в Советском Союзе? Или в надежде на то,
что его писательский дар все же сможет воплотиться,
будь то писание «в стол» или создание произведений,
которые, выждав своего часа, будут напечатаны? Или
в известной черте характера Бабеля — щедрости, го¬
товности дарить деньги и внимание? Или в желании
знать, что принесет будущее, в сочетании со страхом
перед неизвестностью? При наличии одного ребенка
(отнятого у него сына) в СССР, дочери за границей,
родившейся позже, у Бабеля был выбор. И все же он
остался. Это необъяснимо для израильтян и для нас,
6l2

Писатель и время
читающих Бабеля и все еще гадающих о причинах его
поступков по прошествии стольких лет с того дня, ког¬
да его расстреляли в темных подвалах Лубянки, отня¬
ли очки, столь дорогое сердцу перо и саму жизнь.
Один едва различимый намек на этот национализм на¬
ходим в рассказе «Первая любовь». Под впечатлением
погрома герой рассказа, еврейский мальчик, который
по-детски, всей душой, влюблен в русскую женщину,
влюблен первой, ему самому неясной любовью, меч¬
тает о том, чтобы сражаться в еврейской самообороне.
Но даже в этом нежном возрасте он не питает надеж¬
ды одолеть своих врагов, спасти свой народ и завое¬
вать сердце любимой, как бывает свойственно детям.
Нет, маленький сын гетто мечтает лишь о том, чтобы
геройски погибнуть на глазах у своей возлюбленной.
Здесь Должанская (возможно, намеренно) загоня¬
ет Бабеля в ловушку. Да, Бабель рассказывает о маль¬
чике, влюбленном в женщину-нееврейку, которая
спасает его от людей, желающих ему и его семье зла.
Но критик делает из этого вывод о том, что Бабель та¬
ким образом метафорически выражает следующее:
для еврейского народа нет иного спасения, кроме как
под крылом неевреев. Это явно провокационное заяв¬
ление для израильского читателя, поскольку именно
такова роль еврейского государства: защищать еврей¬
ский народ от чего бы то ни было — от казацких сабель
или от штыков гитлеровских солдат. Кроме того, автор
статьи не обращает внимания на упоминание «еврей¬
ской самообороны». А ведь это были первые ростки
появления того типа евреев, которые и создавали во¬
енизированные подразделения в ишуве.
Странно читать израильскую критику, пытающу¬
юся причислить Бабеля к какой-то категории совет¬
613

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ских писателей. Критики все больше опираются на
его декоративные описания шествия Красной армии,
подобные этому: «За холмами сверкнула празднич¬
ная полоса мундиров и гривы лошадей, заплетенные
лентами <... > На золоченых древках, отягощенных
бархатными кистями, в огненных столбах пыли ко¬
лебались пышные знамена. Всадники ехали с величе¬
ственной и дерзкой холодностью» («Афонька Вида»).
У Бабеля точный, все примечающий глаз истин¬
ного художника. Никаких иных выводов из его ярких
описаний сделать невозможно. С той же точностью
и с тем же пафосом он описывает шествие погромщи¬
ков, но ведь нам не придет в голову заподозрить его
в симпатии к ним: «Старики с крашеными бородами
несли в руках портрет расчесанного царя, хоругви
с гробовыми угодниками метались над крестным хо¬
дом, воспламененные старухи летели вперед» («Исто¬
рия моей голубятни»).
Бабель — романтик гетто. Его рассказы навева¬
ют на читателей то же настроение, которое охватило
героя-повествователя при виде разбросанных вещей
красного командира, сына чернобыльского цадика
Ильи Брацлавского: «Печальным и скупым дождем
падали они на меня — страницы “Песни песней” и ре¬
вольверные патроны» («Сын рабби»).
Куда бы ни вели сюжеты Бабеля, израильский
критик не выпускает его из гетто, из того самого
гетто, откуда Бабель стремился вырваться своим
оглушительным литературным успехом и всей своей
жизнью. Словосочетание «романтик гетто» весьма
парадоксально: в гетто, которое мы знаем, роман¬
тики очень мало. Даже если считать, что Бабель сам
вдохнул романтику в гетто, несомненно, что его цели
были совсем иные: он хотел перенестись прочь из гет¬
то, вздохнуть полной грудью подальше от его тесноты
614

Писатель и время
и запахов. Эти два слова, «романтик» и «гетто», хотя
и образны в сочетании друг с другом, сталкиваются
между собой, и очень трудно представить, как кри¬
тик намерен их породнить (разве что из-за необхо¬
димости политически ориентировать читателей так,
чтобы им даже в голову не пришло ностальгировать
по стенам европейских гетто, откуда родом их ро¬
дители). В цитате с упоминанием цадика ничего не
романтизируется, а, напротив, описываются стол¬
кнувшиеся в душе Бабеля конфликтующие миры, ко¬
торым, как бы Бабель на это ни надеялся, никогда не
достичь гармонии.
«Облаченный в форму красноармейца, озаренный
пожарами гражданской войны», «пораженный жало¬
стью и одиночеством» в России Третьего Интернацио¬
нала, стоит перед нами этот еврейский романтик и под
«оглушительный гром артиллерии» бессильно грезит о
«четвертом» Интернационале, недостижимом Интер¬
национале, «Интернационале добрых людей». Стоит
на островке любви в океане звериной ненависти.
Итак, уже самые ранние ивритские статьи о Бабе¬
ле можно отнести к лучшему и наиболее точному из
написанного о нем, так как авторы этих статей сами
испытали все то, о чем писал Бабель, у них был тот же
культурный багаж, однако в отличие от Бабеля они ре¬
ализовывали себя в принципиально ином контексте.

Софи Бенеш (Париж)
БАБЕЛЬ ВО ФРАНЦИИ
И НА ФРАНЦУЗСКОМ ЯЗЫКЕ
Бабель и французский язык
У Бабеля всегда были очень личные, можно сказать,
сокровенные отношения с французским языком
и французской литературой. Лев Никулин вспоми¬
нал, что сам Исаак Эммануилович ему однажды ска¬
зал в Париже: «Мы должны благодарить Бога, что
нашим учителем был француз Вадон. Он научил нас
болтать по-французски, а то мы были бы тут глухоне¬
мыми!»1
Сам Бабель писал в «Автобиографии»:
Школа моя называлась Одесское коммерческое име¬
ни Императора Николая I училище <... > Школа эта
незабываема для меня еще и потому, что учителем
французского языка был там m-r Вадон. Он был бре¬
тонец и обладал литературным дарованием, как все
французы. Он обучил меня своему языку, я затвердил
с ним французских классиков, сошелся близко с фран¬
цузской колонией в Одессе и с пятнадцати лет начал
1	Никулин Л. Исаак Бабель // Воспоминания о Бабеле / Сост.
А. Пирожковой и Н. Юргеневой. М., 1989. С. 133.
616

Писатель и время
писать рассказы на французском языке. Я писал их два
года, но потом бросил: пейзаж и всякие авторские раз¬
мышления выходили у меня бесцветно, только диалог
удавался мне.
В 1926-1927 гг. в издательстве «Земля и фабрика»
вышло трехтомное собрание сочинений Мопассана
под редакцией Бабеля, где были напечатаны и его соб¬
ственные переводы (рассказы «Идиллия», «Призна¬
ние» и «Болезнь Андре»). Когда я переводила Бабеля,
я внимательно прочла его переводы, заодно перечи¬
тала все рассказы Мопассана и убедилась в том, что
у них с Бабелем действительно есть что-то общее —
и в стиле, и в ощущении жизни. Одна забавная деталь:
слово cocotte («женщина легкого поведения») Бабель
переводит как «шансонетка». Поэтому, когда в тексте
об Одессе я встретила слово «шансонетка», я его на
французский язык перевела как cocotte.
Бабель не просто учился у Мопассана «и испыты¬
вал на себе его влияние, но как бы впитывал его стиль
и сам дух его произведений»2. Об этом свидетельствует
знаменитый рассказ Бабеля «Гюи де Мопассан», в ко¬
тором именно в связи с переводом на русский язык но¬
велл Мопассана он излагает очень важные принципы
своего искусства.
Хочу сказать несколько слов о небольшом цикле
«На поле чести». Эти рассказы о Первой мировой
войне были опубликованы в Одессе в 1920 г.3, за два
с лишним года до появления первых рассказов «Кон¬
армии»4. Этот цикл является обработкой некоторых
2	И. Э. Бабель — редактор и переводчик Ги де Мопассана (Ма¬
териалы к творческой биографии писателя) / Вступ. ст., публ.,
коммент. Е. Погорельской // Вопросы литературы. 2005. № 4.
3	Лава (Одесса). 1920. № i.
4	Первый из рассказов конармейского цикла — «Письмо» —
был напечатан в одесских «Известиях» и февраля 1923 г.
617

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
сюжетов из книги капитана французской армии Га¬
стона Видаля «Персонажи и анекдоты Великой вой¬
ны». Я прочла эту книгу и смогла сравнить оригинал
с текстом Бабеля. Некоторые фразы — это просто пе¬
ревод с французского, есть даже цитаты по-француз¬
ски, и вместе с тем целые абзацы «переписаны» с дру¬
гим, бабелевским, взглядом. Вот пример. У Видаля:
«Л a pali еп entendant le miaulement des 77»; у Бабеля:
«Недалеко от нас промяукала кошечка в 12 сантиме¬
тров» (курсив мой. — С. Б.). Я бы сказала, что здесь
подтверждается знаменитое замечание Бабеля: «Тай¬
на заключается в повороте, едва ощутимом. Рычаг
должен лежать в руке и обогреваться. Повернуть его
надо один раз, а не два» («Гюи де Мопассан»).
Бабель, Флобер и Мопассан
Хочу привести для сравнения несколько цитат, при¬
надлежащих Бабелю, Флоберу и Мопассану.
Мопассан (из предисловия к роману «Пьер и Жан»):
Какова бы ни была вещь, о которой вы загово¬
рили, имеется только одно существительное, чтобы
назвать ее, только один глагол, чтобы обозначить ее
действие, только одно прилагательное, чтобы ее опре¬
делить. И нужно искать до тех пор, пока не будут най¬
дены это существительное, этот глагол и это прилага¬
тельное <...>
Поменьше существительных, глаголов и прилага¬
тельных, смысл которых почти неуловим, но побольше
непохожих друг на друга фраз, различно построенных,
умело размеренных, исполненных звучности и искус¬
ного ритма5.
5	Мопассан, Г. де. Поли. собр. соч. В 13 т. Т. 9. М., 1948. С. 18.
618

Писатель и время
Бабель (по воспоминаниям К. Паустовского):
Ясность и сила языка совсем не в том, что к фразе уже
нельзя ничего прибавить, а в том, что из нее уже нель¬
зя больше ничего выбросить <... > Я стараюсь изгнать
из рукописи причастия и деепричастия и оставляю
только самые необходимые <...> Я проверяю фразу
за фразой, и не однажды, а по нескольку раз. Прежде
всего я выбрасываю из фразы все лишние слова. Ну¬
жен острый глаз, потому что язык ловко прячет свой
мусор, повторения, синонимы, просто бессмыслицы
и все время как будто старается нас перехитрить6.
Гюстав Флобер (в изложении Мопассана):
Фраза удалась, если во всем отвечает нуждам дыхания.
Мне становится ясно, что она хороша, когда ее можно
прочесть вслух. Плохо написанные фразы не выдержи¬
вают этого испытания: давят на грудь, нарушают серд¬
цебиение и вступают в противоречие с тем, что необ¬
ходимо для поддержания жизни.
Мопассан о Флобере:
Он отчаянно боролся с идеей и со словом, овладевал
ими, сочетал их, преодолевая сопротивление, навсегда
объединял их собственной властью, нечеловеческим
изнурительным напряжением сжимал мысль, мало-по¬
малу подчиняя ее, как пойманного зверя, твердой
и точной форме7.
6	Паустовский К. Рассказы о Бабеле // Воспоминания о Бабе¬
ле. С. 17.
7	Обе цитаты из: Maupassant, G. de. Etude sur Gustave Flaubert //
Revue Bleue. 1884.19,26 января / Пер. с фр. Е. Баевской. Этот очерк
не раз печатался как предисловие к собраниям сочинений Фло¬
бера.
619

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
И снова Бабель (по воспоминаниям Паустовского) :
Я беру пустяк: анекдот, базарный рассказ — и делаю
из него вещь, от которой сам не могу оторваться. Она
играет. Она круглая, как морской голыш. Она держит¬
ся сцеплением отдельных частиц. И сила этого сцепле¬
ния такова, что ее не разобьет даже молния8.
Это о литературной и, если можно так сказать, о
языковой связи Бабеля с Францией. Но у него были
также конкретные встречи с ней. Он побывал во Фран¬
ции три раза и провел там довольно много времени.
Бабель во Франции
Бывая во Франции, он все воспринимал по-своему —
по-бабелевски. Вот что рассказывают люди, которые
с ним там общались.
Лев Никулин:
В первый свой приезд в Париж Бабель как бы раство¬
рился в этом городе. Его вскоре перестали интересо¬
вать Монпарнас, кафе «Куполь», «Дом». Он зачастил
к нам, на авеню Ваграм, вернее на улицу Брей, где
в дешевом отеле «Тильзит» жил всякий народец — рус¬
ские, иностранцы без определенных занятий9.
Амшей Нюренберг:
Бабель не любил ничего напоминающего туристский
стиль. Ультрадинамические осмотры и изучение музе¬
ев под руководством гида раздражали его. Не любил
8	Паустовский К. Указ. соч. С. 28-29.
9	Никулин Л. Указ. соч. С. 132.
620

Писатель и время
ничего показного, парадного. Все это, говорил он, для
богатых американцев <...> Его тянуло в старые, по¬
крытые пылью и копотью переулочки, где ютились
ночные кафе, дансинги, обжорки, пахнущие жареным
картофелем и мидиями, обжорки, где кормится весе¬
лая и гордая нищета.
У Бабеля был свой Париж, как была и своя Одесса.
Он любил блуждать по этому удивительному городу
и жадно наблюдать его неповторимую жизнь. Он хоро¬
шо чувствовал живописные переливы голубовато-се¬
рого в облике этого города, великолепно разбирался
в грустной романтике его уличных песенок, которые
мог слушать часами. Был знаком с жизнью нищих, про¬
ституток, студентов, художников <... > Он хорошо знал
французский язык, парижский жаргон, галльский юмор.
Мы часто прибегали к его лингвистической помощи.
Наступили серые, туманные, дождливые дни, и мы
с Бабелем решили использовать их для хождения по
музеям. Начали с Лувра. Местом свидания назначили
«зал Джоконды» в одиннадцать часов утра. В условлен¬
ный час писатель Зозуля и я уже стояли у Джоконды.
Прождали час, но Бабеля не было. Потеряв надежду
дождаться его, мы отправились в кафе. На другой день
пришло письмо от Бабеля. Оно пропало, но содержа¬
ние его сохранилось у меня в памяти. «Дорогой друг,
простите мою неаккуратность. Меня вдруг обуяла не¬
стерпимая жажда парламентаризма, и я, идя к Джо¬
конде, попал в палату депутатов. Не жалею об этом.
Что за говоруны французы! Встретимся — расскажу.
Привет супруге. Ваш И. Бабель».
В другой раз местом свидания в Лувре назначили
«зал Венеры Милосской», но Бабель опять нас обманул.
Встретившись, мы набросились на него с упреками.
Бабель галантно извинился и рассказал, что по пути
в Лувр в витрине автомобильного магазина он увидел
621

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
новые машины последних марок. Машины поразили
его, и он не мог от них оторваться. «По красоте, — ска¬
зал он, — по цвету и по пластичности они не уступают
вашим Джоконде и Венере Милосской. Какая красота! —
повторял он. — Потом я набрел на витрину бриллиантов.
В витрине лежали словно куски солнца! Решительно,
в этих витринах больше современности, чем в музеях».
Так и не удалось нам с Бабелем попасть в Лувр <... >
Возвращаясь поздно ночью из кафе, мы, «чтобы на
Монпарнасе пахло Одессой», как говорил Бабель, рас¬
певали незабываемые одесские песенки <...>
Видавшие виды, ко всему привыкшие парижские
полицейские не обращали на нас внимания.
Бабель любил подолгу простаивать перед газет¬
ными киосками, у витрин магазинов и лавчонок, вни¬
мательно читать объявления на уличных щитах. Он
посещал судебные камеры, биржу, аукционные залы
и места рабочих собраний, стремясь все подметить,
запомнить и, если можно, записать10.
Кажется, Бабель никогда серьезно не собирался
эмигрировать. Он любил Россию, и ему там было инте¬
реснее. А любопытство — его главная черта... В воспо¬
минаниях «Люди, годы, жизнь» Илья Оренбург писал:
Куда бы он [Бабель] ни попадал, он сразу чувство¬
вал себя дома, входил в чужую жизнь. Он пробыл недол¬
го в Марселе; но, когда он рассказывал о марсельской
жизни, это не было впечатлениями туриста, — говорил
о гангстерах, о муниципальных выборах, о забастов¬
ке в порту, о какой-то стареющей женщине, кажется,
прачке, которая, получив неожиданно большое наслед¬
ство, отравилась газом.
10 НюренбергА. Встречи с Бабелем // Воспоминания о Бабеле.
С. 143-144,146.
622

Писатель и время
Однако даже в любимой им Франции он тосковал
о родине. Он писал в октябре 1927 года из Марселя: «Ду¬
ховная жизнь в России благородней. Я отравлен Росси¬
ей, скучаю по ней, только о России и думаю». В другом
письме И. Л. Лившицу, старому своему другу, он писал
из Парижа: «Жить здесь в смысле индивидуальной
свободы превосходно, но мы — из России — тоскуем
по ветру больших мыслей и больших страстей»11.
После третьей поездки Бабель написал очерки под
общим названием «Путешествие во Францию», кото¬
рые были опубликованы в 1937 г. в журнале «Пионер»:
«Город-светоч», «Школа во Франции», «Города и дерев¬
ни», «Правосудие и парламент», «Народный фронт»,
«Власть денег» и «Красный пояс». В них сразу бросает¬
ся в глаза неподражаемый стиль Бабеля, хотя чувству¬
ется, что он вынужден добавлять фразы на казенном
советском языке. Например, очерк «Город-светоч», где
он описывает первые впечатления о Париже на вокза¬
ле и то, как он ощущает французский дух, он заканчи¬
вает так: «Беда в том, что власть капиталистов, поли¬
тическое устройство капиталистического государства
искажают прекрасное лицо этой страны, поражают ее
жизненные центры».
Это была его последняя поездка за границу.
Судьба книг Бабеля во Франции
Теперь о том, как Бабеля оценили и оценивают во
Франции.
Он был у нас известен уже с 1920-х гг. Перевод
«Конармии» вышел в 1928 г. Бабеля сразу заметили
и признали в нем большого мастера, одного из самых
11 Эренбург КГ. Люди, годы, жизнь. В 3 т. М., 2005. Т. 1. С. 513.
623

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
интересных русских советских писателей. Переводы
других его рассказов публиковались в журналах. Он
был для Запада советским писателем, который не пи¬
сал казенным языком. Он дружил с французскими пи¬
сателями, читал современных авторов.
После относительной литературной реабилита¬
ции Бабеля в СССР, т.е. публикации сборника расска¬
зов в 1957 г., его снова издали в «Gallimard» в 1960-
1970-х гг. — «Конармию», «Одесские рассказы», разные
рассказы, семейную переписку, даже пьесы и сценарии.
В 1991 г. очень большим событием у нас во Фран¬
ции стала публикация его конармейского дневника
1920 г. После этого, в 1990-х, издательство «Actes Sud»
опубликовало новые переводы, а в 1996 г. — семнад¬
цать очерков из цикла «Петербургский дневник» (под
названием «Croniques de Гап 18»).
И в 2оп г. в издательстве «Le bruit du temps» («Шум
времени»; издатель очень любит Мандельштама) вы¬
шел новый перевод, где собраны все сохранившиеся
тексты Бабеля, кроме переписки.
Можно сказать, что у нас было четыре потока пе¬
реводов: в 1920-х, в 1960-1970-х, в 1990-х и в 2011 г.
Главное, что отличает предыдущие переводы Ба¬
беля на французский язык, — это то, что они были
выполнены множеством разных переводчиков и опу¬
бликованы разными издателями; некоторые издания
уже распроданы, их невозможно купить (пьесы и сце¬
нарии); добавим, что в отборе текстов царил полный
беспорядок. При этом некоторые рассказы были пере¬
ведены на французский два или даже три (конармей-
ский цикл) раза.
Порядок, который мы избрали в нашем издании
(2011), не хронологический, а в основном тематиче¬
ский, как и в русском издании И. Сухих в четырех то¬
мах, но с некоторыми отличиями.
624

Писатель и время
Кроме предисловия, биографии писателя и хроно¬
логии публикаций в книгу включены заметки перевод¬
чика, вступительная статья и комментарий; они очень
существенны: в них подробно объяснено, что такое
Одесса и одесский мир в начале XX в., изложены исто¬
рические события, которые помогают разобраться в
советско-польской войне; там же объясняется, какие
были у Бабеля отношения с кино, с Францией, с совет¬
скими властями; опираясь на воспоминания, особен¬
но на воспоминания Паустовского, мы приводим мно¬
го подробностей о том, как Бабель писал и работал.
Таким образом, французский читатель, даже не
знающий ничего о Бабеле и его эпохе, может соста¬
вить себе достаточно полное представление о жизни
Бабеля, о нем как о человеке и, самое важное, о его
творчестве и масштабе таланта.
О переводе прозы Бабеля
Теперь несколько слов о самом переводе. В начале
книги, в предисловии от переводчика, я объясняю,
что не претендую на то, что мой перевод лучше пре¬
дыдущих, он просто другой. Я считаю, что такой ве¬
ликий автор, как Бабель, заслуживает, чтобы еще раз
его постарались передать на французском языке.
Само собой разумеется, некоторые вещи трудно
передать, но почти всегда можно найти способ это сде¬
лать. Когда его персонажи выражаются с ошибками
(этот грязь, надеюся, ездют), я стараюсь воссоздать
эти ошибки внутри границ моего языка. То же самое
с клише, с бюрократическими выражениями.
Я понимаю, что невозможно вполне передать вкус
одесского языка. Но утверждаю, что, когда мне при¬
шлось, например, читать вслух куски рассказа «Как
625

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
это делалось в Одессе», все хохотали. И это все-таки
доказывает, что мне удалось кое-что передать.
Вообще, я подошла к прозе Бабеля как к стихам,
обращая самое пристальное внимание на музыку, на
ритм, на интонации, на звучность, на ассонансы. Ба¬
бель умеет «выкручивать» язык так, что вспыхивают
искры, он расширяет границы языка, но не искажает
его, он выявляет то, что таилось в языке и что никто
до него не угадывал. Я стараюсь таким же образом по¬
дойти к французскому языку, но без насилия над ним.
И наконец, о том, как приняли у нас во Франции
это издание. О нем говорили везде, писали в самых
лучших, самых известных и престижных газетах
и журналах, были передачи по радио, презентации
в книжных магазинах, на литературных фестивалях.
Мне самой довелось читать на публике произведения
Бабеля, и я каждый раз убеждалась в том, как силь¬
но они действуют на слушателей. Авторы рецензий и
откликов отмечали «чрезвычайно изобретательный
и сложный, на грани допустимого, язык и стиль Бабе¬
ля, который не перепутаешь ни с каким другим».
О Бабеле снова заговорили: те, кто с ним был уже
знаком, перечитали его заново, а те, кто его не знал,
открыли его для себя.
Так что можно сказать, что Бабеля признали и до
сих пор признают во Франции все люди, которые чи¬
тают и любят настоящую литературу.

Тамара Рекк-Котрикадзе (Тбилиси)
«НАРОД ПРЕКРАСНОЙ, ЩЕДРОЙ,
ПОЭТИЧЕСКОЙ ГРУЗИИ»
В ТВОРЧЕСТВЕ И СУДЬБЕ
ИСААКА БАБЕЛЯ
Одна из страниц биографии Бабеля, которую сам пи¬
сатель впоследствии назвал «счастливой порой в своей
жизни»1, связана с Грузией. Живя в Грузии, он в зна¬
чительной мере сформировался как автор, определил
свой стиль и начал работу над текстами, впоследствии
занявшими видное место в его литературном наследии.
Ушер Спектор, автор предисловия и составитель
сборника произведений Бабеля с символичным назва¬
нием «Пробуждение», изданного в Тбилиси в 1989 г.,
отмечает: «В творческой биографии Бабеля просле¬
живаются петроградский, конармейский и тифлис¬
ский периоды»; по его мнению, именно «с тифлис¬
ских очерков Бабель вышел на профессиональную
дорогу литератора» (с. 5). Нельзя не вспомнить, что
московский инженер и исследователь биографии Ба¬
беля У. М. Спектор внес огромный вклад в изучение
тифлисского периода жизни писателя, одного из бе¬
лых пятен в его биографии2.
1	Спектор У. И. Э. Бабель — публицист, прозаик, драматург //
Бабель И. Э. Пробуждение: Очерки, рассказы, киноповесть, пьеса.
Тбилиси, 1989. С. 7. Далее ссылки на это издание даются с указа¬
нием страницы в тексте статьи.
2	См.: Сукиасова И. «Счастливая пора в моей жизни» // Вечер¬
ний Тбилиси. 1973. 21 апреля.
627

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
После конармейской эпопеи, в 1922 г., Бабель
служил корреспондентом тифлисской газеты «Заря
Востока», в связи с чем много путешествовал по при¬
черноморским регионам Грузии, Аджарии и Абхазии
и опубликовал ряд актуальных и ярких репортажей
об их жизни под своим конармейским псевдонимом
К. Лютов.
Создание в Закавказье такого органа массовой
печати, как газета «Заря Востока», представлялось
советскому правительству крайне важным для укре¬
пления власти в этом регионе. Работать в редакции
новой газеты из Одессы был приглашен опытный
и авторитетный журналист старшего поколения Вла¬
димир Михайлович Ахобадзе-Ткачев, впоследствии
сотрудник столичных газет «За пищевую промыш¬
ленность», «Рабочая правда» и др. Именно он, в свою
очередь, пригласил в Тифлис Бабеля, жившего тогда,
после возвращения из Первой Конной армии, в Одес¬
се и успевшего снискать известность среди одесских
газетчиков3.
Предложение это оказалось для Бабеля кстати:
Одесса жила голодно. Бабель выехал из Одессы вместе
с женой, по-видимому, в конце мая или начале июня
1922 г. (чуть позже к ним присоединилась сестра Ба¬
беля Мария Эммануиловна) и поселился на Зеленом
Мысе. В этом дачном пригороде Батума, среди бурной
тропической зелени, художнице Евгении Борисов¬
не Бабель хорошо работалось (см. с. 406). В Тифлисе
Бабель бывал наездами, без семьи, останавливался
примерно на неделю. Он снимал комнату в доме № 13
по улице Грибоедова4. Получив очередное задание от
редактора газеты, Бабель отправлялся готовить ре¬
3 См.: Спектор У. «Образ Грузии живет в моей душе» // Литера¬
турная Грузия. 1979. № 3.
4	См.: там же.
628

Писатель и время
портаж. Ахобадзе-Ткачев сохранил тайну псевдонима
Бабеля, и в редакции никто не знал, что он и К. Лю-
тов — одно и то же лицо. Даже работавший с Бабелем
за одним столом Николай Павлович Стор, впослед¬
ствии рассказывавший Спектору о своих встречах
с писателем, только спустя несколько лет узнал, что
Лютов и есть Исаак Эммануилович Бабель5.
Н. П. Стор вспоминает, как однажды Бабель при¬
вел с собой в редакцию «Зари Востока» Александра
Степановича Грина, знакомого ему еще по Петро¬
граду, по «Журналу журналов». Грин останавливался
в Тифлисе у Бабеля, вместе они каждый вечер посе¬
щали клуб-ресторан «Химериони», задуманный со¬
дружеством тифлисских поэтов и художников «Голу¬
бые роги» как клуб с открытым входом для всех жела¬
ющих. Здесь царила экзотичная богемная атмосфера,
стены помещения были расписаны К. Зданевичем,
С. Судейкиным, Л. Гудиашвили и другими известны¬
ми художниками. Во время долгих уютных вечеров
в клубе Бабель всегда заказывал свой излюбленный
чай (см. с. 406).
В тот период, который Бабель проводил с семьей
на Зеленом Мысе, его нередко навещал приезжавший
из Батума К. Паустовский. В автобиографической
повести «Бросок на юг» Паустовский рассказывает
о том, как они с Бабелем в июне 1922 г. ехали из Су¬
хума в Новый Афон на мальпосте (обыкновенная ли¬
нейка на шесть человек, сидящих спиной друг к дру¬
гу) : «Как Бабель попал на несколько дней из Батума
в Сухум, этого я не помню. Скажу только, что любо¬
знательность Бабеля разрушала все преграды»6. И
далее Паустовский подробно описывает каждого по-
5	См.: там же.
6	Паустовский К. Рассказы о Бабеле // Воспоминания о Бабе¬
ле / Сост. А. Пирожковой и Н. Юргеневой. М., 1989. С. 33.
629

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
путника. К примеру, среди них была «тучная девица
в тугом черном платье. На каждом ухабе это платье
издавало зловещий треск. При этом девица каждый
раз испуганно вскрикивала: “Уй-мэ!”, “Уй-мэ!”»7 (воз¬
глас, который у грузин может означать возмущение,
ужас или другие сильные эмоции). Паустовский по¬
ясняет, что образы попутчиков запомнились ему на¬
столько точно исключительно потому, что Бабель
впоследствии показывал их в лицах, чем заставлял
приятеля смеяться до слез. Автор воспоминаний не
устает восхищаться неутомимостью, бесстрашием
и юмором этого человека, страдавшего астмой. По
дороге, в селении Эшеры, писатели стали свидетеля¬
ми перестрелки между комиссаром ЧК К. Инал-ипа
и братьями Эмухвари, затем остановились на ноч¬
лег в монастырской гостинице, где пили мутноватое
вино и испытали волнующую, хоть и мимолетную
встречу с госпожой Нелидовой, напоминающую от¬
части встречу пушкинского Дон Гуана с Доной Анной.
Когда отец-келарь рассказал им о набожной постоя¬
лице, Бабель сказал: «Видно, кремень старушка». На
это монах укоризненно ответил: «Что вы, гражда¬
нин! <...> Ей от силы тридцать лет. Весьма привле¬
кательная дама. Но предупреждаю: строга». После
встречи с Нелидовой в коридоре уже подвыпивший
Паустовский выронил из рук бутылку вина. За этим
последовал ироничный комментарий Бабеля: «Апо¬
феоз женщины! <...> Пошлое слово “апофеоз”, но,
если бы у меня хватило остроты нервов, я написал бы
такую вещь для прославления женщины, что Черное
море от Нового Афона до самых Очемчир покрылось
бы розовой пеной. И из нее вышла бы вторая, рус¬
ская Афродита. А мы с вами, глупые нищие, пыльные,
изъеденные проказой цивилизации, встретили бы ее
7 Паустовский К. Указ. соч. С. 33.

Писатель и время
приход слезами. И испытали бы счастье прикоснуться
с благоговением даже к холодному маленькому ног¬
тю на ее ноге»8.
В Новом Афоне Бабель и Паустовский сели на мо¬
торный дубок «Лев Толстой» и отправились в Сухум,
где Бабель пробыл пять дней, после чего снова воз¬
вратился в Батум9.
О том, что Бабель стоял у самых истоков «Зари
Востока» и об оперативности его работы как репор¬
тера, свидетельствует дата его первой публикации
в этой газете в № i, который вышел 2о июня 1922 г.,
а уже через четыре дня в № 5 был напечатан первый
очерк Бабеля «В доме отдыха», где говорится о пере¬
даче советскому правительству и о благоустройстве
загородных дач близ Мцхеты.
Разнообразие и актуальность репортажей Бабе¬
ля о курортной и промышленной жизни приморских
регионов Грузии, их оптимистический тон связаны,
конечно же, не столько с выбором самого автора,
сколько с заданием редактора, но в каждом из них —
неподдельное восхищение красотой экзотической
природы, восстановлением порядка и мирной жизни
после хаоса, разрухи и безалаберной политики мень¬
шевиков, которых Бабель называет «роковыми муж¬
чинами» и «вялыми мокрицами». Так, очерк «В доме
отдыха» наряду с конкретными фактами дает нам ху¬
дожественную зарисовку, персонажи которой — по¬
жилые усталые рабочие, а с ними и сам автор — вку¬
шают заслуженный отдых в умиротворенной атмос¬
фере мцхетских дач:
За верандой — ночь, полная медленных шумов и ве¬
личественной тьмы. Неиссякаемый дождь обходит до¬
8	Там же. С. 38.
9	См.: там же, с. 38-39.
631

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
зором лиловые срывы гор, седой шелестящий шелк его
водяных стен навис над грозным и прохладным сумра¬
ком ущелий <...> На будущей неделе начнутся по ве¬
черам небольшие концерты для отдыхающих. А пока
мы пробавляемся «дурачком». Но боги, с каким огнем,
с какой неистраченной кипучестью и задором прохо¬
дит эта ласковая и нескончаемая игра, нагретая, как
дедовская кацавейка. Не забыть мне этих простых и си¬
яющих лиц, склонившихся над замусоленными, затре¬
панными картами, и надолго унесу я с собой воспоми¬
нания о счастливом и сдержанном хохоте, звучавшем
под шум умирающего дождя и горных ветров (с. 26).
Говоря о тифлисских очерках Бабеля, литерату¬
ровед И. М. Сукиасова отмечает, что «в пейзажных
зарисовках Грузии уже намечается своеобразие сти¬
ля Бабеля, его оригинальный патетический лиризм,
умение во всем отмечать и выявлять праздничность,
яркость красок, даже в обыденном видеть многогран¬
ность красоты». По мнению Сукиасовой, этим очеркам
присуща «точность и документальность изображения
в сочетании с художественной образностью слога»10.
Бабель-репортер упорно стремится к этой точ¬
ности, стараясь совладать с переполняющими его
эмоциями. Именно эту внутреннюю борьбу переда¬
ют начальные строки очерка «“Камо” и “Шаумян”»,
в котором автор описывает возвращение в РСФСР
русских пароходов «Россия» и «Мария», присвоенных
английским флотом, и торжественную церемонию их
переименования в «Камо» и «Шаумян» в честь извест¬
ных закавказских революционеров. «Если бы радость
не теснила так сильно сердце, тогда об этом можно
было бы рассказать последовательно и деловито...»
(с. 27). 16 августа 1922 г. на батумской пристани Чер-
10 Сукиасова И. Указ. соч.
632

Писатель и время
номортрана Бабель, при огромном стечении народа,
лично присутствовал при передаче судов законному
владельцу.
В очерке «Столица Абхазии» Бабель с присущей
ему уже тогда своеобразной, полугротескной, полуи¬
роничной интонацией описывает уют и обаяние при¬
морского курортного Сухума и с радостью замечает
присутствие здесь колоритных и прагматичных зем-
ляков-одесситов:
На пароходе чистые каюты. По вечерам в буфете да¬
ется концерт. Куплетисты, рассказчики, певцы и тан¬
цоры делают все от них зависящее, чтобы доставить
вам приятное времяпрепровождение. Это все герои
из «Одессы-Мамы». Днем они совершают различные
сделки, слезают в портах, покупают и продают товары,
вечером они развлекают публику и поют самые весе¬
лые куплеты, высмеивающие НЭП. И за это они поль¬
зуются правом бесплатного проезда «Батум — Одесса»
и обратно (с. 29).
Писатель с иронией высветил восточные особен¬
ности в размеренном ритме городка, его своеобразие
и колорит11:
Порою кажется, что только на базарах и в кафе
бьется пульс жизни Сухума <... > Очень часто даже
бывает так, что в учреждении вы не найдете нужно¬
го вам человека, ибо в это время он занят в кафе. Но
сухумцы отлично знают, куда надо обращаться и где
кого искать. И все очень хорошо, мирно, тихо и ком¬
фортабельно. Под сенью дерев, под звуки оркестра, за
стаканом хорошего абхазского вина «Изабелла» <... >
11 См.: Лакоба С. Отражения в маленьком зеркале... // Литера¬
турная Грузия. 1986. № 5.
бЗЗ

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Даже море, изумительное пьянящее сухумское мо¬
ре, составляет только «бесплатное приложение» к на¬
бережной кофейни (с. 31).
В заметке «Гагры», где, по словам исследователя
Станислава Лакобы, «сквозь газетные строчки проры¬
вались мощные разряды будущей бабелевской про¬
зы»12, писатель рисует мрачную картину запустения
еще одного когда-то элитарного курорта:
Война и вслед за нею революция. Прибой и отливы
красных знамен. На модных курортах не стало боль¬
ных, а у сиделок не стало хлеба. Грохот сражений на
больших дорогах и присевшая на корточки тишина
в глухих углах. Всероссийская буря выбрасывает не¬
нужный щебень на дальние берега, трупы крыс, бе¬
жавших с корабля. А мертвенные Гагры, эта величавая
нелепость, глохнут на своей разрушенной скале, все¬
ми забытые, ничего не производящие... (с. 36).
Очерки «В Чакве» и «Табак» свидетельствуют о том,
что Бабель точнейшим образом изучил те промышлен¬
ные отрасли приморских регионов Грузии, на которые
новое правительство возлагало особые надежды, —
в первом, по словам Сукиасовой, «даны превосходные
зарисовки аджарских пейзажей и описание процесса
производства чая»13, второй посвящен табаководству,
которое Бабель называет «экономическим стержнем
края». Оба очерка написаны с профессиональным зна¬
нием экономики. Здесь автору, вероятно, помогло то,
что он был выпускником коммерческого института.
Редакция «Зари Востока» не всегда оценивала ра¬
боту репортера Лютова однозначно. Спектор, на ос-
12	Лакоба С. Указ. соч.
13	Сукиасова И. Указ. соч.
634

Писатель и время
новании бесед с Н. П. Стором, сообщает, что на редак¬
ционных летучках нередко указывалось на некото¬
рые упущения Лютова14. Бывало, бабелевские абзацы
с описанием природы сокращались или опускались.
В таких случаях редактор снимал подпись автора, что¬
бы не травмировать его (см. с. 406). К примеру, очерк
«Столица Абхазии» не был подписан. В связи с этим
Спектор и Лакоба указывают на возможность того,
что некоторые бабелевские публикации в «Заре Вос¬
тока» до сих пор не идентифицированы и ждут того
момента, когда их обнаружат исследователи творче¬
ства Бабеля15.
В уже цитировавшейся заметке Сукиасовой под¬
черкивалось, что очерки, напечатанные в «Заре Вос¬
тока», не вошли в прижизненные сборники Бабеля.
Заслуга Спектора заключается в том, что он собрал
эти публикации — их в общей сложности девять —
и включил их в сборник «Пробуждение».
Все очерки тифлисского периода Бабель относил
к поре «странствия, молчания и собирания сил». Он
высоко ценил тот опыт, который дала ему репортер¬
ская деятельность, о чем и писал 5 сентября 1932 г.
в «Литературной газете»: «Работа на репортаже дала
мне необычайно много в смысле материала и стол¬
кнула с огромным количеством драгоценных для
творчества фактов»16.
Период «странствия» Бабеля кончился, писатель
обратился к своим большим творческим замыслам,
в первую очередь к книге «Конармия», зарисовки к ко¬
торой он, по всей видимости, делал на протяжении
всего своего пребывания в Грузии. Конармейский
дневник, «тетрадь в косую полоску», неизменно со¬
14	См.: Спектор У. Указ. соч.
15	См.: Лакоба С. Указ, соч.; Спектор У. Указ. соч.
16	Цит. по: Сукиасова И. Указ. соч.
635

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
провождал Бабеля в его странствиях по Грузии. В сво¬
ей автобиографии он отмечал: «Только в 1923 году
я научился выражать мои мысли ясно и не очень
длинно. Тогда я вновь принялся сочинять» (с. 372).
Единственным художественным произведением,
действие которого происходит в Тифлисе, является
рассказ «Мой первый гонорар» (и более краткий ва¬
риант — «Справка»), работу над которым Бабель, со¬
гласно авторской датировке, начал еще в Грузии17.
«Жить весной в Тифлисе, иметь двадцать лет от
роду и не быть любимым — это беда. Такая беда при¬
ключилась со мной <... > Под окнами моей мансарды
клокотала Кура. Солнце, восходящее за горами, за¬
жигало по утрам мутные ее узлы. Мансарду я снимал
у молодоженов-грузин» — так начинается рассказ, ко¬
торый нельзя назвать автобиографическим, посколь¬
ку Бабелю в период пребывания в Тифлисе было не
двадцать лет, а значительно больше, и он не был оди¬
нок. К тому же, по свидетельству А. Н. Пирожковой,
сюжет был подсказан ему журналистом П. И. Стори-
цыным. Но переданная в тексте чувственная, томя¬
щая атмосфера южного города, безусловно, была пе¬
режита самим автором. В рассказе Бабель иронично
и образно описывает свой писательский дебют. Герой
сделал тифлисскую проститутку Веру своей первой
читательницей, заставив поверить в пикантную не¬
былицу: будто бы он с пятнадцати лет был «мальчи¬
ком у армян». Интересно слияние героя с личностью
самого автора и в то же время расхождение этих об¬
разов: Бабель будто бы рассказывает нам о подлин¬
ной встрече, но могла ли такая встреча состояться на
самом деле? Читая рассказ, мы верим Бабелю так же,
17	Впервые опубликован: Воздушные пути. Кн. 3. Нью-Йорк,
1963; впервые в СССР: Филологический сборник. Вып. 5. Алма-Ата,
1966.
636

Писатель и время
как поверила герою Вера, в награду за выдуманное
тут же, на месте, жизнеописание не только не взявшая
с него плату за услугу, но и посвятившая его в тайны
любви. «В ту ночь тридцатилетняя женщина обучила
меня своей науке. Я узнал в ту ночь тайны, которых вы
не узнаете, испытал любовь, которой вы не испытае¬
те, услышал слова женщины, обращенные к женщине.
Я забыл их. Нам не дано помнить это».
Важнее достоверности прочитанного в рассказе
является показанное в нем магическое очарование
искусства, сила вымысла. Рассказ этот можно считать
писательским манифестом Бабеля, в нем автор, по
словам И. Сухих, «чеканит ключевую формулу свое¬
го искусства (а может быть — искусства вообще)»18:
«Хорошо придуманной истории незачем походить на
действительную жизнь; жизнь изо всех сил старается
походить на хорошо придуманную историю».
Интересно сравнить бабелевскую концепцию
искусства как вымысла с воспоминаниями Паустов¬
ского. Возможно, Бабель высказал свое отношение
к творчеству во время одной из встреч писателей
на Зеленом Мысе: «Я готов написать рассказ о стир¬
ке белья, и он, может быть, будет звучать как проза
Юлия Цезаря. Все дело в языке и стиле. Это я как
будто умею делать. Но вы понимаете, что это же не
сущность искусства, а только добротный, может
быть, даже драгоценный строительный материал для
него <...> У меня нет воображения. У меня только
жажда обладать им <...> Я работаю из последних
сил, делаю все, что могу, потому что хочу присутство¬
вать на празднике богов и боюсь, чтобы меня не вы¬
гнали оттуда»19.
18	Сухих И. Обожженные солнцем // Бабель К Э. Собр. соч. В 4 т. /
Сост., примем. И. Сухих. М., 2006. Т. i. С. 25.
19	Паустовский К. Указ. соч. С. 28.

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Необыкновенно пронзителен второй художе¬
ственный текст, задуманный и предположительно на¬
писанный в Грузии, Миниатюра «Баграт-Оглы и глаза
его быка», которую вполне можно назвать стихотворе¬
нием в прозе, была опубликована в одесском журнале
«Силуэты» в 1923 г., вскоре после возвращения Бабеля
из Грузии. Написанный в напевном стиле восточных
легенд, этот текст является своеобразной притчей.
Он повествует о мальчике-сироте из Анатолии и его
единственном достоянии, племенном быке, кото¬
рого оскопил завистливый сосед Мемед-хан. Бабель,
ставший в детстве свидетелем погромов и носивший
в себе всю боль своего гонимого народа, совсем не¬
давно прошедший кровавые ужасы гражданской вой¬
ны, видит в огромных глазах страдающего животного
извечные страдания всех жертв человеческой злобы
и несправедливости.
— Баграт-Оглы, — ответил я, изнемогая, — в глазах
твоего быка я нашел отражение всегда бодрствующей
злобы соседей наших Мемед-ханов. В их влажной глу¬
бине я нашел зеркала, в которых разгораются зеленые
костры измены соседей наших Мемед-ханов. Мою
юность, убитую бесплодно, увидел я в зрачках изуве¬
ченного быка и мою зрелость, пробившуюся сквозь
колючие изгороди равнодушия. Пути Сирии, Аравии
и Курдистана, измеренные мною трижды, нахожу
я в глазах твоего быка, о, Баграт-Оглы, и их плоские пе¬
ски не оставляют мне надежды. Ненависть всего мира
вползает в отверстые глазницы твоего быка... (с. 50).
Как предполагают исследователи биографии
писателя, Бабель не раз возвращался в Грузию, хотя
проследить и точно датировать эти поездки на осно¬
вании документов не всегда удается. Так, о пребыва-
638

Писатель и время
НИИ Бабеля в Абхазии осенью 19 33 г. не было бы из¬
вестно, если бы в своих воспоминаниях жена писате¬
ля А. Н. Пирожкова не рассказала (впервые в 1972 г.)20
о поездке на машине в Гагры и о присутствии на про¬
ходивших там съемках кинофильма «Веселые ребята».
Они гуляли по опасным скалистым тропкам, пили чай
с кизиловым вареньем у перса Курбана, смотрели, как
снимались Утесов и Орлова. В гостинице «Гагришп»
Антонина Николаевна занимала комнату, в которой
еще оставались вещи арестованного накануне Нико¬
лая Эрдмана. Его арест сильно ошеломил Бабеля.
Путешествуя поездом из Туапсе в Нальчик, Бабель
с будущей супругой вышли на станции Прохладная
и посетили местный базар. «...Лицо города или села —
его базар, — говорил мне Бабель. — По базару, по
тому, чем и как на нем торгуют, я всегда могу понять,
что это за город, что за люди, каков их характер. Очень
люблю базары, и, куда бы я ни приехал, я всегда пре¬
жде всего отправляюсь на базар»21.
Значение тифлисского периода творческой дея¬
тельности Бабеля велико как для самого писателя, так
и для Грузии. С. Лакоба пишет, что Бабель «был не
только свидетелем первых шагов новой власти в Аб¬
хазии, но и первым публицистом, рассказавшим о со¬
циалистическом строительстве в республике»22. И. Би-
каришвили, автор книги «Писатели русского и других
народов об Аджарии», изданной в 1973 г. в Батуме на
грузинском языке, говорит о заслугах Бабеля перед
этим краем и заявляет, что их вполне достаточно для
того, чтобы назвать его именем аллею, улицу или
школу города Батума.
20	См.: Лакоба С. Указ. соч.
21	Пирожкова А. Н. Годы, прошедшие рядом (1932-1939) // Вос¬
поминания о Бабеле. С. 245.
22	Лакоба С. Указ. соч.
639

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
i6 июня 1937 г., накануне пятнадцатилетнего юби¬
лея «Зари Востока», Бабель прислал поздравление га¬
зете, с которой был связан важный начальный период
его творчества. «Сотрудничая в газете, я ближе узнал
природу и народ прекрасной, щедрой, поэтической
Грузии! Образ ее живет в моей душе», — читаем мы
в письме, тогда не опубликованном и сохранившемся
благодаря редактору Г. Бебутову, переписавшему его
себе в блокнот23.
Щедрая душа писателя поняла и полюбила щед¬
рую душу прекрасного края.
23
См.: Спектпор У. Указ. соч.

IV
БАБЕЛЬ, ОДЕССА,
ЮЖНОРУССКАЯ
ШКОЛА

Мирья Лекке (.Бохум)
ОДЕССА: ЮЖНЫЙ ГОРОД
В ТВОРЧЕСТВЕ И. БАБЕЛЯ,
Э. БАГРИЦКОГО И Ю. ОЛЕШИ
В исследованиях последнего времени, в том числе
в работах Вальтера Кошмаля и Ребекки Стэнтон1, го¬
ворилось о существовании в русской культуре «одес¬
ского текста». Как и в концепции «петербургского
текста» В. Н. Топорова2, сам город, в данном случае
Одесса, неотделим от своих литературных репрезен¬
таций, которые составляют целую сеть взаимосвязан¬
ных культурных знаков, автоматически отражающих¬
ся в каждом новом отклике о городе. В «петербург¬
ском тексте» наслаивание литературного и реально
существующего города связано с его специфической
ролью в дискурсе о русской идентичности. Он об¬
ладает сильным трансцендентальным подтекстом,
вследствие чего город предстает как нелюдимый, как
иллюзия, как явление на краю смерти3. Таким обра¬
зом, «петербургский текст» символизирует плату за
1	Koschmal, Walter; Ein mssischer Traum von Europa? Petersburg,
Odessa und andere // Nordost-Archiv. Zeitschrift fiir Regionalge-
schichte. 2003. №XII; Stanton, Rebecca Jane. Isaak Babel and the
Self-Invention of Odessan Modernism. Evanston, 2012. P. 26-33.
2	Топоров В. Я. Петербургский текст русской литературы. СПб.,
2003.
3	Там же. С. 29-31.
643

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
европеизацию страны. «Одесский текст» во многом
является зеркальным отражением «петербургского
текста», причем отражением сатанического Петер¬
бурга, которому противопоставлена одесская жизне¬
радостная «инаковость» и «телесность». Однако лите¬
ратурные мотивы и элементы городского текста для
этих городов очень похожи. В обоих случаях важны:
местоположение на море, памятники, сравнитель¬
ная «молодость» городов, т. е. их основание в связи
с имперской экспансией России со времен Просве¬
щения. Кроме того, оба города определяются клима¬
том и стихией воды, и, конечно, оба городских текста
основываются на пушкинских претекстах: «Медном
всаднике» и «Путешествии Онегина».
Тем самым «одесский текст» служит символиче¬
ской моделью отношений России и Европы. Однако
в «одесском тексте» противоположность Запад — Вос¬
ток, раскалывающая страну, для которой Петербург
является образцом, преображается в гораздо менее
конфликтно-обременяющую оппозицию Север —
Юг, в которой Юг (Черное море и Леванта), как бы
парадоксально это ни звучало, часто декларируется
как Запад. Но в отличие от противоположности Вос¬
ток — Запад, в которой всегда только одна сторона
представлена положительно, как норма, а другая
полностью отбрасывается, иногда даже по религи¬
озным убеждениям, Юг выступает в «одесском тек¬
сте» положительно коннотированным, мифическим,
иногда карнавализированным исключением, тогда
как Север репрезентует норму. Аффективная оценка
и нормативность распределяются на обе части пары
Юг — Север, в чем состоит существенная разница
с оппозицией Восток — Запад4. Таким образом, Одес-
4	Кошмаль определяет «одесский текст» как неполитический.
См.: Koschmal, W. Op. cit.
644

Бабель, Одесса, южнорусская школа
са могла стать литературным топосом, даже бахтин¬
ским хронотопосом, посредством которого поднима¬
ется важный комплекс вопросов русской культуры:
многогранность страны, множественность норм и эт¬
ническое разнообразие, выполнявшие важную роль
и в поиске идентичности литераторов из Одессы.
Но Одесса не настолько отдельный исключитель¬
ный случай в дореволюционной российской и ран¬
несоветской культуре, как кажется на первый взгляд.
Одесса — одна из составляющих литературной карти¬
ны русского юга, для которого так же, как и для лите¬
ратурной репрезентации города, характерны карна-
вализация, травести, юмор и т. д.5
В формировании многих текстов об Одессе осо¬
бую роль играла отдаленность от Юга и тоска по
нему. Еще Пушкин в период написания «Путешествия
Онегина» в Михайловском воображал себе Одессу
издалека, на что обратил внимание Лев Славин6. А в
«Юго-Западе» Виктора Шкловского, некоем манифе¬
сте «одесского текста» как модели контркультуры со¬
ветского периода, автор обращается к литературной
среде, уже переехавшей в Москву. И для трех соавто¬
ров «одесского текста» начала XX в., произведения
которых анализируются в настоящей статье, — Эду¬
арда Багрицкого, Юрия Олеши и Исаака Бабеля — пе¬
реломным моментом явился отъезд из Одессы. В на¬
чале и середине 1920-х гг., до переезда в Москву, Ба¬
грицкий и Олеша жили здесь и принимали активное
участие в яркой местной литературной жизни. Бабель
5	Лев Славин пишет о схожести литературного описания Де¬
рибасовской улицы и гоголевского Невского проспекта. Он упо¬
минает авторов, которые, например, заметили, что на Дерибасов¬
ской можно встретить всю Россию. Это, считает Славин, очень
напоминает Невский проспект Гоголя. См.: Славин Л. И. Предве¬
стие истины. М., 1968. С. 245-246.
6	См.: там же, с. 241.
645

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
же уехал из Одессы уже в 1911 г. и начал свою литера¬
турную карьеру в Петрограде, а вернулся в свой род¬
ной город лишь на несколько лет около 1920 г.7
Чтобы составить наиболее полную картину «одес¬
ского текста» этих авторов, я сравню произведения
до и послереволюционного периодов (произведения
Багрицкого и Олеши были в Одессе же опубликова¬
ны) с их более поздними «одесскими текстами», без
которых немыслима та особенность регионального
течения русского модернизма, вернее, модернизма
в России. И важно уточнить, что эта черта южного
модернизма отразилась на моделировании идентич¬
ности этих авторов.
Кроме того, я хочу проанализировать изображе¬
ние Одессы как южного, особенного, иного города
и проследить, как передается в текстах комплексность
жизни большого города, какие мотивы и стилистиче¬
ские фигуры используются для передачи местного ко¬
лорита, а также как употребляется одесский диалект
(или же одесский язык), являющийся неотъемлемой
частью его образа. Ключевую роль в моем анализе
играет описание городского пространства и его вос¬
приятие через субъект, так как в этом мотиве сопри¬
касаются две важные темы: i) современный субъект
в своем пространственном окружении; 2) публичное
пространство как место (само-) восприятия обще¬
ственных (социальных, этнических и т. д.) групп.
В этом контексте следует указать на фигуру фла¬
нёра, сыгравшую важную роль в литературной репре¬
зентации большого города, которую Вальтер Бенья-
мин поставил в центр своих размышлений об инди¬
7	Бабель жил в Одессе приблизительно со второй половины
1919 г. до весны 1920 г., затем вернулся туда из Первой Конной ар¬
мии поздней осенью 1920 г. и прожил там до смерти отца в марте
1924 г. —Примеч. ред.
646

Бабель, Одесса, южнорусская школа
видууме в городе8. По Беньямину, современный город
формирует новое жизненное пространство, в котором
человек ощущает себя и одновременно теряет себя
в процессе хождения по городу. Еще у Пушкина поя¬
вилась фигура слоняющегося по Одессе бездельника,
воспринимающего во время обхода публичных мест
представителей разных этносов и речь на разных
языках. Разумеется, фланёр Пушкина — праздный,
благородный вариант, без черт той принужденности,
которую описывал Беньямин. Я хочу проследить даль¬
нейшую судьбу пушкинского мотива и показать, что
в одесском модернизме первой четверти XX в. тема
восприятия городского пространства не выражает
кризис современного субъекта, показателем чего яв¬
ляется, в частности, отсутствие классической фигуры
фланёра. Только спустя годы после переезда в Москву
Бабель, Багрицкий и Олеша соотнесут одесское город¬
ское пространство и движение по нему с темой инди¬
видуальной идентичности.
Эдуард Багрицкий
Вряд ли будет преувеличением утверждение о том,
что в творчестве Эдуарда Багрицкого существует один-
единственный город — Одесса. Одесса у него прежде
всего публично-доступное место под открытым небом
и вместе с тем сложное социальное пространство. Она
в его авангардистской версии «инаковости» играет
значительную роль.
Для Багрицкого в образе Одессы весьма важны
порт и море. Это видно, например, в его двух стихот-
8	Benjamin, Walter. Der Flaneur // Gesammelte Schriften. T. 5.
Frankfurt am Main, 1991. S. 524-569.
647

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ворениях с похожими названиями: «Порт. По лип¬
ким рельсам...» (1915)9 и «Порт (Летний день)» (1924).
В стихотворении 1915 г. Багрицкий представляет одес¬
ский порт как особый организм, мир в себе. Он состо¬
ит из матросов и проституток, о которых поэт, одним
из первых, напишет не в морализаторском ключе,
а в гротескном, карнавализируя лунную ночь. В сти¬
хотворении 1924 г. мир промышленного порта будет
уже персонифицироваться, порт ведет свой образ
жизни. Хотя в стихотворении описаны характерные
впечатления от порта, такие как зной, запах пшенич¬
ной пыли, все-таки субъект этих восприятий не назы¬
вается. Этническое разнообразие города не упомина¬
ется ни в одном из двух стихотворений. Этот мотив
появится немного позже, в неоромантично-песенных
«Контрабандистах» (1927), также связанных с порто¬
во-морской тематикой. В «Контрабандистах» речь
идет о «мошенниках в свободном море», греках, образ
которых представлен как антропологический идеал.
Также говорится о «черноморском жаргоне» как о язы¬
ке понимания между контрабандистами, но в тексте
сам жаргон отсутствует.
К теме города наиболее подходит стихотворение
«Дерибасовская ночью» (1915). Это веселое и взрыв¬
ное стихотворение наделено характерными деталями
модернистского, а также футуристского изображения
города. В частности, в нем присутствуют фрагментар¬
ные личные впечатления и мотивы современной тех¬
ники, что явствует уже из первой строфы:
9	Это стихотворение не вошло в кн.: Багрицкий Э. Г. Стихотво¬
рения и поэмы. М.; Л., 1964. Оно было опубликовано в одесском
альманахе «Авто в облаках» 1915 г. под псевдонимом Нина Воскре¬
сенская. Отрывок, о котором идет речь, звучит так: «Внизу визжит,
как заржавелый напилок, / нарумяненных женщин хмельной
базар, / ошалевшие матросы отплясывают жигу, / опрокидывая
наземь обнаглевших проституток».
648

Бабель, Одесса, южнорусская школа
На грязном небе выбиты лучами
Зеленые буквы: «Шоколад и какао»,
И автомобили, как коты с придавленными
хвостами,
Неистово визжат: «Ах, мяу! мяу!»10
Однако стихотворение «Дерибасовская ночью»
явно отличается от многих современных ему стихов
о городе. Здесь не звучит ни утопическая надежда
на освобождение индивида от оков старого мира, ни
тема отчуждения человека, город не помогает пере¬
дать выражение душевного кризиса субъекта или
лирического героя. Багрицкий сливает свои карти¬
ны в единую волну смысловых впечатлений. Бур¬
ному, жизненному, творческому и общественному
пространству ночной улицы не противопоставляется
частное пространство. Более того, в стихотворении
не упоминается лирическое «я», или фланёр, движу¬
щийся по Дерибасовской, в качестве источника впе¬
чатлений. Сама улица появляется как активный субъ¬
ект. Дерибасовская Багрицкого — это прототип одес-
скости. Она передает многообразие (многоликость,
хотя не подразумевается этническое разнообразие),
свободу, пестроту и некое «неприличие», которое
появляется в «одесских текстах» часто благодаря
проституткам и курящим на улице (это обусловлено
исторически: при царе курение на улице было стро¬
го запрещено, но не в Одессе). Важно отметить, что
в этом стихотворении Багрицкого, а также в других
его стихотворениях об Одессе нет смешения идиша
с одесским диалектом, что, как отметила Лидия Гин¬
збург, было так характерно для Багрицкого11. Зато,
10	Багрицкий Э. Г. Стихотворения и поэмы. С. 235.
11	Л. Я. Гинзбург, тоже родившаяся в Одессе, писала в своих
«Встречах с Багрицким»: «В поэзии Багрицкого все отлагалось ха¬
рактерными языковыми пластами. Тут и фольклор — украинский,
649

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
как и у Бабеля, в стихах снова и снова встречается
поразительный одесский юмор, яркая смесь пафоса
и тривиального: «И месяц повис, как оранжевая соси¬
ска...» (строка 15). Кроме того, Багрицкий обращается
к местным реалиям, упоминая статую Пушкина.
Когда анализируешь стихотворение «Дерибасов¬
ская ночью», а также ряд других произведений, напра¬
шивается вывод о том, что именно Багрицкий являет¬
ся «изобретателем» модернистской Одессы. Например,
он пишет о «пороке» в городе вне реалистически-сен-
тиментальной конвенции, точнее, как о веселом, пе¬
стром, нарушающем нормы альтернативном мире.
Еще одна особенность стихотворения Багрицко¬
го — специфическая, иная модернистская субъектив¬
ность. Конец стихотворения: «Радуйтесь, сутенеры,
трубы дома подымайте — / И у Дерибасовской есть по¬
этесса!» (строки 23-24) —является метапоэтической
аллюзией к улице и ее поэтической репрезентации.
Последняя строка обращает внимание читателя на
предполагаемого автора, Нину Воскресенскую, и бро¬
сает вместе с тем ироничный свет на вопрос этниче¬
ской маркировки городского пространства в одесской
литературе, а также на гендерное и национальное на
литературной сцене Одессы. Здесь Багрицкий играет
в «литературные прятки», в которых он, как бедный
еврей, пишущий о неприличной уличной жизни Одес¬
сы, выбирает женский русский благородный христи¬
анский псевдоним12.
русский, — и специально одесские диалекты, тут традиционно
поэтические формулы, смешанные с самыми бытовыми словами,
и язык гражданской войны и первых лет революции. Все разное,
и все это Багрицкий, именно в этой пестроте» (цит. по: Потоц¬
кий И. О стихах Эдуарда Багрицкого // Mopin: Альм. Одесса. 2008
№9.0.86).
М. Шрайер пишет, что подчеркнуто еврейские мотивы появ¬
ляются в творчестве Багрицкого только после 1923 г. См.: Shrayer,
650

Бабель, Одесса, южнорусская школа
В литературной жизни этого периода городской
опыт, хождение по городу и поэтическое творчество
неотъемлемо связаны в перформативном процессе.
Нам известно об этом из воспоминаний Олеши, в ко¬
торых он пишет, что молодые одесские поэты были
фланёрами, слоняющимися по улицам: «Я ходил с Ба¬
грицким по городу. Он, конечно, главенствовал во
всех случаях: и когда оценивалось то или иное сти¬
хотворение, и когда решалось, куда пойти, и когда
стоял вопрос о примирении с кем-либо или о ссоре.
Однажды мы остановились перед подошедшей к нам
группой поэтов, они тоже ходили по городу. Город был
южный, и по нему приятно было ходить. Мы были мо¬
лодые, была весна, и мы ходили по городу»13.
Шатание по Одессе, которое, как мы увидели на
примере «Дерибасовской ночью», умышленно обой¬
дено в ранних стихотворениях Багрицкого, в поздних
произведениях, после переезда в Москву, становится
важным литературным мотивом. Это видно в поэме
«Февраль» 1934 г., в которой за городским простран-
ством Одессы выразительно «закрепляется» пробле¬
матика еврейской идентичности. В качестве примера
можно назвать эпизод преследования нееврейской
женщины на улицах Одессы из-за сексуального жела¬
ния обладать ею14. Сцена принуждения и сексуально¬
го обладания ею в конце поэмы состоится не на улице,
а в закрытом пространстве (в комнате). С помощью
этой пространственной организации Багрицкий пе-
Maxim. Russian Poet, Soviet Jew: The Legacy of Eduard Bagritskii. Lan-
ham, Maryland, 2000. P. 76.
13 Олеша Ю. Эдуард Багрицкий // Мир Паустовского. 2006. N- 24.
и упомянутое Беньямином принужденно-иррациональное хож¬
дение по городу прозвучит в строке «Я, как сомнамбула, брел по
рельсам...» (БагрицкийЭ.Г. Стихотворения и поэмы. С. 205). Го¬
родское пространство Одессы особенно тематизируется в ряде сти¬
хотворений (см.: там же, с. 203-212).
651

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
редает и изменение соотношений сил между геро-
ем-повествователем поэмы (евреем-коммунистом)
и женщиной.
Юрий Олеша
Как и Багрицкий, Олеша представляет читателю Одес¬
су публичным (общественным) пространством. Его
стихотворение «Бульвар» (1917)15 особенно схоже со
стихотворениями Багрицкого по тонкому и точно¬
му описанию движения по городу и вызванных этим
движением и пережитых там впечатлений. Как и у Ба¬
грицкого, у Олеши не упоминается воспринимающий
субъект.
Следует сказать еще о двух стихотворениях Оле¬
ши об Одессе. Оба написаны также в 1917 г. Они от¬
мечены критичностью взгляда и глубокой вдумчиво¬
стью. Первое из них — «Кровь на памятнике». В этом
стихотворении Одесса представлена сценой Февраль¬
ской революции, и доминирующим эпитетом ста¬
новится прилагательное «красный». Символичным
в нем является изменение городского пространства,
отражающее политический порядок страны: описа¬
ние демонтажа головы памятника Екатерине II и по¬
крытия обезглавленного монумента красным флагом.
Второе стихотворение, важное для понимания
и восприятия описанного Олешей контекста про¬
странственной организации, — «Пятый год», в нем
говорится об ощущениях ребенка во время восста¬
ния на броненосце «Потемкин» и последовавшего за
ним погрома. Это стихотворение останется его един-
Олеша Ю. К. Облако. Стихи. Одесса, 1999. С. го. Далее ранние
стихотворения Олеши цитируются по этому изданию с указанием
страницы в тексте статьи.
652

Бабель, Одесса, южнорусская школа
ственным одесским произведением, передавшим на¬
блюдение за опасным и жестоким миром изнутри: из
окна родительского дома. Лирическое «я» пережива¬
ет «улицу» как травму, потому что на ней он столкнул¬
ся с беспощадной реальностью многонационального
города. Он видит мертвого продавца-еврея, жертву
погрома, лежащего и глядящего на него мертвыми
глазами.
Иначе обстоит дело в шутливом стихотворении
Олеши «Счастье» (1918), в котором мы найдем, как
и в упомянутых стихотворениях Багрицкого о порте
и Дерибасовской улице, похожий, оживляемый с по¬
мощью метафор из области природы и смысловых
впечатлений город16. В этот раз, однако, имеется кон¬
кретный бродячий бездельник, фигура, привлекаю¬
щая читателя.
Особенно яркой иллюстрацией к «одесскому тек¬
сту» Олеши служит его шутливая поэма «Новейшее
путешествие Евгения Онегина по Одессе», впервые
опубликованная в сатирическом журнале «Бомба»
в 1917 г. В ней Олеша иронически обновляет пушкин¬
ский претекст одесских частей «Путешествия Онеги¬
на», используя онегинскую строфу и включая прогул¬
ку по городу («По шумным улицам брожу...», с. 53), но
уже по Одессе революционного периода — с ее об¬
нищавшим средним классом и проститутками. Если
у Пушкина пешее движение в городском простран¬
стве было лишь одним из множества занятий праздно¬
го наблюдателя, то у Олеши оно становится ведущим
мотивом, связывающим фривольные, но частично
и горьковато-юмористические эпизоды текста. Пуш¬
кинский фланёр предстает здесь уже как неуместная,
16 Первая из пяти строф звучит так: «От моря пахнет гвоздикой, /
А от трамвая как будто кожей. / Сегодня, ей-Богу, не дико / Ходить
с улыбкой на роже» (с. 40).
653

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
почти смешная фигура, бездельник из разряда «быв¬
ший человек по-одесски», но не аристократичный. Со¬
храняется, однако, из пушкинского претекста беспеч¬
ная личность фланёра.
По ходу чтения поэмы в ней начинает звучать
больше критики из-за социального спада — обнища¬
ния и повышения уровня преступности в городе. Но
преступники здесь — это не короли криминального
мира, а мелкие спекулянты, проворачивающие свой
бизнес в кафе. Из многочисленных одесских этниче¬
ских групп в поэме подчеркнуто называются греки
и евреи. Как и у Багрицкого, рассказчик живо опи¬
сывает впечатляющую пестроту города. К концу по¬
эмы рассказчик все больше и больше запутывается
в юмористической рефлексии на тему одесского язы¬
ка и жаргона.
Ах, одесситы все готовы
На новый лад слова менять <... >
Не спекулянт, а спекулятор,
Не симулянт, а симулятор;
Понтить — здесь означает врать (с. 6i).
Как видно из данной цитаты, одесский устный
диалект в этом произведении Олеши служит объек¬
том поэтических рефлексий, а не используется для
самовыражения говорящего, который заявляет: «Ког¬
да-нибудь я изготовлю / <... > Роман огромный, глав
хоть на сто...», где намерен «пуститься в многоречие»
(с. 6о). Но, как нам известно, этого не произошло,
а Олеша, попавший в опалу, оказался в творческом
кризисе. Как раз в этой ситуации он возвращался
к устному творчеству ранних лет17. Оно становится не
17 Одесский поэт Георгий Долинов вспоминал о культе устной
речи в послереволюционных поэтических кругах. См.: Долинов Г. К
654

Бабель, Одесса, южнорусская школа
импровизацией, а конечной продукцией, что весьма
важно в поздний период его творчества. Тем самым
Олеша сохраняет одну часть устной литературной
традиции юга России, которая воплощается и в лите¬
ратурном сказе, и в других литературных репрезента¬
циях устной речи, восходящих к Лескову и Гоголю. Их
обновил одессит Исаак Бабель18.
Вместо романа Олеша оставил лишь автобиогра¬
фические фрагменты, опубликованные в книге «Ни
дня без строчки». В них доминирует сложившийся
мифический образ Одессы, образ тоски издалека, ко¬
торый был распространен у переселенцев в Москву.
Заметным является то, что Олеша в автобиографиче¬
ской прозе с пристрастием описывает ежедневную до¬
рогу в школу через центр города, придавая ей черты
магического шествия (здесь вспоминаются описания
Дерибасовской в романе «Пятеро» В. Жаботинского).
Исаак Бабель
В творчестве Бабеля его родной город появляется уже
в ранних произведениях: в очерке «Одесса» (1916),
в двух «Листках об Одессе» (1918), а также в не опубли¬
кованном при жизни автора предисловии к сборнику
семи одесситов «В Одессе каждый юноша...»9. В очер¬
ке «Одесса», с самого начала напоминающем «Новей-
шеб путешествие...» Олеши, говорится о ненорматив-
Воспоминания об одесском литературно-художественном кружке
«Зеленая лампа» // РО РНБ. Ф. 260. Ед. хр. 2. Л. 7.
18	См.: Штейнбук Ф. Украинские корни в творчестве Исаака
Бабеля // III Международная научная конференция «Одесса и ев¬
рейская цивилизация» / Под ред. М. Рашковецкого и И. Найдис.
Одесса, 2005. С. 104-117•	_.
19	См.: БабелъИ.Э. Собр. соч. В 4 т. / Сост., примеч. И. Сухих. М.,
2006. Т. I. С. 43-59-
655

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ной устной речи одесситов, которая прочно ассоции¬
руется с большим процентом еврейского населения
в городе. В целом в тексте подчеркнута символическая
роль Одессы в российском порядке. Она выступает как
противоположность северному Петербургу (в очерке
противопоставляются, например, столичные жен¬
щины-блондинки одесским евреям-брюнетам). Роль
Одессы для России здесь приобретает даже историо¬
софское измерение, так как оттуда не только должен
прийти «литературный Мессия», но вообще историче¬
ская судьба страны должна решиться через ее стрем¬
ление на Юг. В обоих «Листках об Одессе» представле¬
на определенная прежде всего ассимилированными/
русифицированными еврейскими молодыми людьми
культурная жизнь города как добродушное травести
буржуазной образованности. Этнически и социально
пестрая толпа, заполнившая многие кафе Одессы, схо¬
жая с толпой из «Новейшего путешествия...» Олеши,
является резервуаром, убежищем для тех, кого «время
вышибло <...> из колеи»20. Что касается городского
пространства Одессы, Бабель во всех нефикциональ-
ных одесских текстах проектирует картину города,
схожую с ранней поэзией Багрицкого и Олеши: солн¬
це и легкость, чувственность, загорелые тела, акации,
море и порт.
Однако в фикциональных и полуавтобиографиче-
ских произведениях Бабеля мы находим, как заметил
Барри Шерр21, целый ряд различных картин Одессы,
которые принципиально отличаются от почти соци-
БабелъИ.Э. Сочинения. В 2 т. / Сост., подгот. текста А. Пи¬
рожковой, вступ. ст. Г. Белой, коммент. С. Поварцова. М., 1990.
21 Scherr, Barry. Synagogues, Synchrony, and the Sea: Babel’s
Odessa // P. Rollberg and Meaning for a Life Entire: Festschrift for
Charles A. Moser on the Occasion of His Sixtieth Birthday. Columbus
1997. P. 341.
656

Бабель, Одесса, южнорусская школа
ологической перспективы в «Листках...». В «Одесских
рассказах» город представляется как «почти мифо¬
логический»22. Предметом мифотворчества является
городская периферия, освещенный ярким солнцем
квартал бедняков — Молдаванка, ставший синекдо¬
хой (pars pro toto) для юго-запада России.
Исследование «Одесских рассказов» выявило, что
Бабель парадоксальным образом создает свой арха¬
ичный мир, используя новаторские авангардистские
стратегии, такие как языковая деформация и смелые
метафоры23. Его одесский мир кажется универсальным,
находится вне исторического времени24. В противопо¬
ложность этому совершенно конкретно пространство
этих рассказов. Все происходящее относится к ясно
указанному месту на Молдаванке, даны названия
улиц и перекрестков (в частности, Дальницкая и Го-
спитальная улицы). Важен у Бабеля и масштаб: боль-
шинство упомянутых мест находится на коротком, до¬
ступном пешеходу расстоянии друг от друга — но это
не пространство для праздношатающегося бездельни¬
ка. Хотя на этих улицах имеется свое движение (стоит
упомянуть о машине Бени Крика), атмосфера совре¬
менного крупного города с типичными публичными
местами полностью отсутствует. Это демонстрирует
также пространство социальных отношений: в то вре¬
мя как для многих модернистских описаний крупных
городов характерно исчезновение индивида в массе
чужаков, анонимность и одиночество, бабелевское со¬
циальное пространство определяется знакомствами,
близостью, принадлежностью к семье или району.
22 Эта формулировка употребляется в кн.: Либин А., Маковец Н.
юо великих одесситов. Одесса, 2009. С. 24.
См., напр.: Mendelson, Danuta. Metaphor in Babels Short Sto¬
ries. Ann Arbor, 1982.
24	Cm.: Scherr, B. Op. cit. P. 343-
657

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Если у Багрицкого и Олеши Одесса была в первую
очередь публичным местом, улицей, пляжем, парком
или портом, то у Бабеля в «Одесских рассказах» этот
акцент сдвинут. Бабель концентрируется в них на ли-
минальных, переходных, зонах между улицами и до¬
мами своих героев: свадьба Бени проходит во дворе,
Бася ждет жениха перед дворовыми воротами и т. д.
В «Одесских рассказах» Бабель отрицает типично
гражданское, западное разделение между публич¬
ным и частным пространством. В гангстерском мире
бабелевской Молдаванки не могут существовать ни
личное пространство, ни анонимность. Все публично,
но не в буржуазно-правовом смысле, а как в сатире
монархии (ср. «молдаванское рыцарство», «голубая
кровь») — все принадлежит «королю».
Как мы знаем из историографии, а также из ис¬
следований Рошаны Сильвестр25, Молдаванка была
городской трущобой. Бабель, однако, делает из нее
некую деревню, которую населяет исключительно ев¬
рейская общность присягнувших друг другу людей. Не
в последнюю очередь эта общность живет в повество¬
ваниях, в ней и о ней рассказываемых, — Молдаванка
Бабеля напоминает «Вечера на хуторе близ Диканьки».
Как и Гоголь, Бабель рисует архаичный мир, который
этнически отличается от целевой аудитории. Бабель
проектирует альтернативную, карнавализованную, ги¬
перболическую картину закрытого в себе еврейского
мира (это изменяется в начале 1930-х гг. в более позд¬
них рассказах об Одессе, например во «Фроиме Граче»
или «Карле-Янкеле»).
Мультиэтническое население Одессы едва пред¬
ставлено в «Одесских рассказах». Однако оно выра¬
25	Sylvester, Roshanna. City of Thieves. Moldavanka, Criminality
and Respectability in Prerevolutionary Odessa // Journal of Urban
History. 2001. Vol. 27. № 2.
658

Бабель, Одесса, южнорусская школа
жено с помощью мощного художественного языка:
смесь русского, идиша, французского и украинского,
которая трансформирует разнообразие в стилисти¬
ческий опыт26. Этот стилизованный под устную речь
язык является не только объектом описания (как
у Олеши или в начале бабелевского очерка «Одесса»),
но присваивается как язык повествования27, иногда
персонифицированного, иногда нет. И все же «Одес¬
ские рассказы» Бабеля имеют одну важную общую
черту с текстами его земляков: говорящий субъект,
его внутренний мир и его восприятие большого горо¬
да не находятся в центре модернистского литератур-
ного текста.
Как у Багрицкого и Олеши, так и у Бабеля это ме¬
няется в более позднем творчестве. Здесь городское
пространство и движение в нем значительно теснее
связываются с мироощущением и индивидуально¬
стью главного героя. Например, в «Пробуждении»
(1931) еврейский мальчик из средних слоев общества
сходит (и в прямом и в переносном смысле) с натоп¬
танных дорог и отправляется разведывать мир порта,
растений и парней, умеющих плавать (мир, который
Багрицкий литературно уже «завоевал», однако его
персонаж не подчеркнуто еврейского происхожде¬
ния). Мальчик убегает из закрытого мира еврейских
вундеркиндов в публичный, якобы общедоступный
мир пляжа и порта: такова суть «пробуждения»28. Осо¬
бое внимание в этом контексте заслуживает рассказ
Бабеля «Ди Грассо» (1937), в центре которого находит¬
26	Шишов В., СтецюченкоА. Одессизмы в рассказах И.Э. Бабе¬
ля// Язык и стиль произведений И.Э. Бабеля, Ю.К. Олеши,
И. А. Ильфа и Е. П. Петрова: Сб. науч. тр. / Под ред. Ю. Карпенко.
Киев, 1991. С. 29-30.
27	Об ассоциации Одессы и российского юга с устной речью пи¬
шет и Кошмаль. См.: Koschnwl, V/. Op. cit.
28	См: Scherr, В. Op. cit. P. 341 •
659

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ся одесский театр. В конце рассказа картина Одессы
предстает в очень сгущенной форме, где опыт ощуще¬
ния городского пространства, с которым мы познако¬
мились в ранней поэзии Багрицкого и Олеши, макси¬
мально уплотнен. Однако Бабель оформляет это как
момент субъективизации подрастающего молодого
человека, пребывающего не только в мире взрослых,
но и в русской культуре. Публичные места большого
южного города в «Ди Грассо» уже не входят в само¬
стоятельный, модернистский пейзаж без индивида,
как у Олеши и Багрицкого, а имеют значение только
в индивидуальном сознании одессита: «Сжимая часы,
я остался один и вдруг, с такой ясностью, какой ни¬
когда не испытывал до тех пор, увидел уходившие
ввысь колонны Думы, освещенную листву на бульва¬
ре, бронзовую голову Пушкина с неярким отблеском
луны на ней, увидел в первый раз окружавшее меня
таким, каким оно было на самом деле, — затихшим
и невыразимо прекрасным»29.
29
Бабель И. Э. Собр. соч. В 4 т. Т. 1. С. 208.

Алена Яворская (Одесса)
«ШКОЛА МОЯ НАЗЫВАЛАСЬ...»
(Об истории Одесского коммерческого училища)
Одесское коммерческое училище (ОКУ) неразрывно
связано с именем Исаака Бабеля. Вот фрагмент из «Ав-
тобиографии» писателя:
Дома жилось трудно, потому что с утра до ночи застав¬
ляли заниматься множеством наук. Отдыхал я в шко¬
ле. Школа моя называлась Одесское коммерческое
имени Императора Николая I училище. Это было
веселое, распущенное, шумливое, разноязычное учи¬
лище. Там обучались сыновья иностранных купцов,
дети еврейских маклеров, сановитые поляки, старо¬
обрядцы и много великовозрастных биллиард истов.
На переменах мы уходили, бывало, в порт на эстакаду,
или в греческие кофейни играть на биллиарде, или на
Молдаванку пить в погребках дешевое бессарабское
вино. Школа эта незабываема для меня еще и потому,
что учителем французского языка был там m-r Вадон1.
1 Вадон Александр Александрович —■ коллежский советник,
преподаватель французского языка; в училище с августа 1902 г.
Окончил лицей Мишле, бакалавр словесных наук Сорбонны. См.:
Академические списки // Исторический очерк пятидесятилетия
Одесского коммерческого училища. Одесса, 1912. С. 8.
661

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Он был бретонец и обладал литературным даровани¬
ем, как все французы. Он обучил меня своему языку,
я затвердил с ним французских классиков, сошелся
близко с французской колонией в Одессе и с пятнадца¬
ти лет начал писать рассказы на французском языке2.
Подробнее учебный процесс описан в воспомина¬
ниях соученика Бабеля Мирона Беркова:
Я поступил в з-й класс Одесского коммерческого
училища имени Николая I в 1906 году. Меня посадили
на парту рядом с Бабелем. В последующих классах мы
также сидели за одной партой. Это сблизило и сдружи¬
ло нас.
Коммерческое училище, в котором мы учились,
содержалось в основном на средства одесского купе¬
чества. На подготовку в этом училище квалифициро¬
ванных работников для банков и коммерческих пред¬
приятий купцы не жалели средств.
Училище занимало большое трехэтажное здание
с просторными классами, залами, кабинетами, лабо¬
раториями. При училище были: большой двор, сад
и даже своя церковь.
Программа училища равнялась курсу гимназии
без латинского языка, но зато к этому курсу прибавлял¬
ся ряд специальных предметов: химия, товароведение,
бухгалтерия, коммерческие исчисления, законоведе¬
ние, политическая экономия. Много часов уделялось
языкам французскому, немецкому и английскому.
Книга состоит из четырех разделов. Разделы «Первое XXV-ле-
тие (1862-1887)» и «Второе XXV-летие (1887-1912)» имеют общую
пагинацию, разделы «Академические списки» и «Приложение»
отдельную. Далее ссылки на это издание даются с указанием раз¬
дела и страницы.
Бабель И. Э. Рассказы / Сост., подгот. текстов, послесловие
коммент. Е. Погорельской. СПб., 2014. С. 9.
662

Бабель, Одесса, южнорусская школа
Для поступления евреев в Коммерческое учили¬
ще и в Коммерческий институт была более высокая
процентная норма, поэтому Бабель, не имея никако¬
го влечения к коммерческим наукам, обучался в двух
коммерческих учебных заведениях сначала в учи¬
лище, а затем в институте <... >
Историю нам преподавал директор училища
А. В. Вырлан3. Ответы Бабеля по истории были глубже
и шире, чем то, что нам преподносил Вырлан. Бабеля
на уроках истории мы слушали с большим интересом,
чем Вырлана, который вел урок в пределах учебни¬
ка. В последнем классе Вырлана сменил по истории
Вандрачек4, великолепно знавший и преподававший
историю. С ним Бабель подружился.
Преподаватель французского языка Вадон многих
из нас сумел заинтересовать французской литерату¬
рой. Бабель с увлечением стал изучать французский
язык. Его не удовлетворяли краткие изложения Вадо-
ном биографий классиков французской литературы
и содержания их произведений. Бабеля можно было
нередко видеть с книгами Расина, Корнеля, Мольера,
а на уроках, когда это было возможно, он писал что-то
по-французски, выполняя задания своего домашнего
учителя. Наиболее удобны для этого были уроки не-
мецкого языка. Herr Озецкий5 был близорук и обык¬
новенно вел свой урок, сидя на кафедре и не замечая,
что делается на партах. Бабель на его уроках работал
3	Вырлан Александр Васильевич — действительный статский
советник, преподаватель истории; в ОКУ с октября 1883 г., дирек¬
тор — с сентября 1907 г. См.: Академические списки. С. 8.
4	Вандрачек Григорий Нарциссович - коллежский совета™,
преподаватель русского языка, словесности и истории; в ОКУ
с августа 1902 г. См.: там же.
3 Озецкий Эмилий Иванович — статский советник, препода¬
ватель немецкого языка; в ОКУ с сентября 1882 г. Он являлся авто¬
ром учебника «Синтаксис», по которому обучались в третьем-ше-
стом классах. См.: там же.
663

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
до самозабвения над французским языком. Заканчи¬
вая свою работу, он вдруг издавал громко какой-то
звук — знак не то удовлетворения, не то удовольствия.
Озецкий всегда в этих случаях, обращаясь к Бабелю
(он называл его Бабыл), произносил одну из двух фраз:
«Бабыл, machen Sie keine faule Witzen!» или «Aber, Ба¬
был, sind Sie verruckt?» («Оставьте свои плоские шут-
ки!», «Вы что, с ума сошли?»)6
ОКУ было третьим в России, оно появилось после
петербургского (бывшего Демидовского) и московско¬
го коммерческих училищ7.
В 1851 г. одесское купечество составило акт об уч¬
реждении в Одессе на средства купечества высшего
в крае специального коммерческого училища, но поя¬
вилось оно только в 1861 г.: 14 ноября в Царском Селе
император «собственной рукою» написал «Утверждаю
в виде опыта на пять лет»8.
Из устава 1861 г.:
ОКУ, учреждаемое на иждивение Одесского купе¬
чества в память в Бозе почившего Императора Нико¬
6	Берков М. Мы были знакомы с детства // Воспоминания о Ба¬
беле / Сост. А. Пирожковой и Н. Юргеневой. М., 1989. С. 203-204.
См.: ВелиховскийЛ.Н., Кандаурова ТН. Социокультурные
практики российских предпринимателей: Основа развития ком¬
мерческого образования. Документ. Архив. История. Современ¬
ность: Сб. науч. тр. Уральского государственного университета
им. А.М. Горького. Вып. 12. Екатеринбург, 2001. С. 112-143. Данные
об истории и деятельности ОКУ см.: Отчет об учебной деятель¬
ности^ Одесского коммерческого училища за 1863-1864 академи¬
ческий год. Циркуляр Одесского учебного округа. 1864. № 8; Одес¬
ское коммерческое училище: Устав Одесского коммерческого
училища. Одесса, 1898; Отчет о состоянии Одесского коммерче¬
ского училища за 1897 г. Одесса, 1899; Исторический очерк пяти¬
десятилетия Одесского коммерческого училища. Одесса, 1912
Приложение. С. 9.
664

Бабель, Одесса, южнорусская школа
лая 1-го, имеет целью доставить специальное образо¬
вание молодым людям по части коммерции <... >
Принимаются молодые люди всякого звания и ве¬
роисповедания не моложе 14-ти лет и не старше 18-ти
лет, которые представят свидетельства об окончании
с успехом курса первых 4-х классов гимназии или вы¬
держат определенный для поступления в училище эк-
замен9.
Всего должно было быть 200 учеников. ОКУ нахо¬
дилось в ведении Одесского учебного округа и разме¬
щалось в здании Ришельевского лицея на Дерибасов¬
ской улице (до 1877 г.), затем переехало в собственное
трехэтажное здание на Преображенской, построенное
по проекту Ф. Гонсиоровского.
Общее заведование делами ОКУ принадлежало
попечительскому совету, состоящему из председате¬
ля и трех членов совета, по уставу 1861 и 1869 гг., из
председателя и пяти членов, по уставу 1898 г., которые
избирались сроком на четыре года. В состав входили
директор и инспектор ОКУ, а также член совета, на¬
значавшийся Министерством финансов. Одновремен¬
но избирались кандидаты, замещающие членов в слу¬
чае болезни или отсутствия. В разные годы в состав
совета входили известные одесские купцы: И. Ран-
дич, А. Пашков, Я. Новиков, С. Гурович, Л. Рафалович,
A.	Ралли, М. Севастопуло, Л. Коммерель, И. Вучина,
B.	Санценбахер, Е. Петрококино, Н. Ксида, Ф. Штерн,
А. Пуриц (кстати, выпускник ОКУ 1888/1889 учебного
года).
Содержание ОКУ формально складывалось из трех
источников:
i)	из взносов одесского купечества: 25 руб. плати¬
ли купцы i-й гильдии, 15 руб. — 2-й и 5 руб. — з-й;
9	Там же. С. з> 5-
665

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
2)	из такого же взноса купцов других городов
Новороссийского края (правда, позднее было сказа¬
но, что «последним источником училище никогда не
пользовалось, так как иногороднее купечество со дня
открытия училища не принимало никакого участия
в его содержании»)10;
3)	из платы за обучение.
С прекращением существования з-й гильдии
в 1863 г. остались взносы купцов i-й и 2-Й гильдий.
В 1877 г. сбор был удвоен «по приговору собрания вы¬
борных купеческого разряда», в 1894 г. собрание вы¬
борных постановило оставить норму налога без повы¬
шения.
Плата за обучение составляла первоначально
6о руб. в год, при этом юо учеников из числа обеднев¬
ших купцов, мещан недостаточного состояния обуча¬
лись бесплатно, планировалось открытие пансиона.
Постепенно число бесплатно обучающихся сокраща¬
ется до трети, а с 1879 г. — до 20%, правда, еще 20%
переводятся на уменьшенную плату 40 руб., с 1878 г.
плата составляет 70 руб., с 1888 г. — юо руб., с 1894 г.
125 руб. (в приготовительном — 70 руб.), го% воспи-
танников освобождались от платы.
в 1869 г. ОКУ было преобразовано. Оно раздели¬
лось на два заведения: специально-коммерческое и
приготовительное к нему общеобразовательное учи¬
лища.
Это требовало дополнительных материальных за¬
трат, и, «не имея возможности нести эти жертвы, купе¬
чество решило отказаться от задач широкого коммер¬
ческого образования и низвело училище с его высоты
(по уставу 1861 г.) на степень скромной бухгалтерской
школы устава 1869 года»11. Но при этом окончившим
10	Второе XXV-летие (1887-1912). С. 182.
11	Там же. С. 120.
666

Бабель, Одесса, южнорусская школа
с отличием предоставлялось право на звание личного
почетного гражданина.
В специально-коммерческом училище кроме рус¬
ского, французского, немецкого, итальянского язы¬
ков, алгебры, геометрии, географии, истории и чи¬
стописания изучали статистику, политическую эко¬
номию, торговое право, бухгалтерию и коммерцию,
причем курс коммерции читали на французском
и немецком. В 1885 г. итальянский язык как утратив¬
ший «прежнее значение в местных коммерческих
сношениях»12 планировалось убрать из программы
и усилить английский, но в результате приняли со¬
ломоново решение, предоставив право выбора уче¬
никам.
Строгость в оценке знаний учеников, как в течение
года, так и на экзаменах, была всегда отличительной
чертой. Этим объясняется сравнительно низкий уро¬
вень отметок <... > и тот успех учеников, окончивших
коммерческое училище, в высших специальных учеб¬
ных заведениях13 14.
В ОКУ начиная с 1872 г. было:
— одиннадцать стипендий для неимущих учени¬
ков, поскольку
недостаточность средств родителей в некоторых слу¬
чаях не должна стать препятствием на пути к образо¬
ванию детей, способных и расположенных трудиться,
кроме того, отличающихся благонравием. Училище яв¬
ляется к ним на помощь < ...> главным образом здесь
имеются в виду дети обедневших одесских купцов ,
12	Первое XXV-летие (1862-1887) • С. 73-
13	Там же. С. 77.
14 Там же. С. 83.
66 7

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
—	четыре именные стипендии по 300 руб. из ка¬
питала купеческого сословия: графа Д. А. Толстого
(с 1870 г.); бывшего новороссийского губернатора
П. Е. Коцебу (с 1873 г.); бывшего попечителя Одесско¬
го учебного округа С.П. Голубцова (с 1874 г.); бывше¬
го председателя попечительского совета А. Н. Пашко¬
ва (с 1874 г.);
две стипендии имени Л. Ефруси по 300 руб.
(с 1872 г.) для христианина и для еврея пожертвованы
наследниками торгового дома Ефруси;
—	стипендия имени нежинского грека Д. Ф. Фео-
дориди в 198 руб. (с 1873 г.) пожертвована Г. Г. Мараз-
ли для «ученика греческой национальности; если же
такового не окажется, то стипендия может быть, с со¬
гласия учредителя, присуждена и не греку»15;
стипендия в 180 руб. для еврея была выделена
из сумм коробочного сбора в память спасения Алек¬
сандра И от покушения 2 августа 1879 г.;
—	стипендия имени купца i-й гильдии Е. И. Шуль¬
ца в 120 руб. (с 1886 г.) для ученика христианского ве¬
роисповедания пожертвована Е. И. Шульцем;
—	две стипендии купца i-й гильдии А. Я. Новико¬
ва по 150 руб. (с 1887 г.) предназначались по его духов¬
ному завещанию ученикам русского подданства.
После 1887 г. добавлено еще двадцать стипендий,
учрежденных Одесским купеческим обществом: де¬
сять в память коронования и десять «в ознаменова¬
ние радостного и долгожданного дня посещения Его
Императорским Величеством Государем Императо¬
ром гор. Одессы 17 сентября 1904 года»16 — на общую
сумму 2500 руб.
Купеческое общество учредило также именные
стипендии:
15	Первое XXV-летие (1862-1887). С. 83-84.
16	Второе XXV-летие (1887-1912). С. 194.
668

Бабель, Одесса, южнорусская школа
	потомственного почетного гражданина С. Гу-
ровича (семь раз избирался членом попечительского
совета); по завещанию его сына четыре стипендии
предназначались для евреев, две — для христиан; «за
недостатком последних» стипендии можно было на-
значать ученикам-евреям;
—	градоначальника П. Зеленого;
—	старшины купеческого сословия А. Анатры;
	члена попечительского совета Ф. Штерна,
	семнадцать стипендий выплачивались обще¬
ствами, частными фирмами и отдельными лицами,
в их число входили стипендия общества приказчи-
ков-евреев, стипендия правления Русского общества
пароходства и торговли (РОПиТ) и стипендия имени
Р. Орбинского17 (первого директора ОКУ).
Бесплатно (сверх числа бесплатных учеников)
обучались дети и внуки ветеранов Севастопольской
обороны, позднее были установлены льготы для де-
тей-сирот участников Русско-японской войны.
После убийства Александра II 29 марта 1884 г. при
ОКУ была освящена домовая церковь во имя Алексан¬
дра Невского по проекту А. Бернардацци, который раз¬
местил храм в двух залах второго этажа.
В начале 1880-хгг. в ОКУ насчитывалось более
300 учащихся, среди которых преобладали евреи.
...Почти непрерывно, с основания училища до насто¬
ящего времени, около 2/3 всего числа составляли ев¬
реи и караимы и значительную также долю иностран¬
цы. Факт этот, с таким постоянством повторяющийся
и не чуждый, в несколько меньшей степени, Одесским
гимназиям, ярче всего свидетельствует о преоблада¬
нии этого элемента в торговом сословии как Одессы,
так и других Новороссийских городов, с другой сторо-
Об учреждении стипендии имени Р. Орбинского см. ниже.
669

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ны, он дает повод к заключению не в пользу русских
мелких торговцев и ремесленников: евреи гораздо
настойчивее их стремятся к образованию своих детей,
особенно практическому и реальному18.
Бурные политические события этого периода не
оставили особого следа в жизни ОКУ, напротив:
С особым удовольствием отмечаем <...> что за все
25-летнее существование училища ни один воспитан¬
ник его, ни во время пребывания в школе, ни по вы¬
ходе из нее, не попадал в пагубную среду людей, зара¬
женных социализмом, и не фигурировал ни в одном
политическом процессе19.
В 1887 г. собрание выборных купеческого сосло¬
вия выступает с прошением о преобразовании ОКУ
в коммерческий институт. Но ответ из столицы суров:
это «откроет евреям доступ к той сфере деятельности,
куда Правительство не признает возможным их допу¬
стить»20, предлагается внести
в устав правила относительно процентного ограниче¬
ния числа учащихся евреев в средних и высших клас¬
сах проектируемого института, как это установлено
для средних и высших учебных заведений Министер¬
ства Народного Просвещения21.
К тому же ученый комитет Министерства народ¬
ного просвещения отметил, что «Одесса не представ-
ляет собою единственного торгового пункта России»
18	Первое XXV-летие (1862-1887). С. 102-103.
19	Там же. С 103.
20	Второе XXV-летие (1887-1912). С. 129.
21	Там же. С. 129-132.
670

Бабель, Одесса, южнорусская школа
и что Санкт-Петербург и Москва могли бы с большим
правом открыть высший коммерческий институт.
Отказ особо обиден, потому что в том году ОКУ
исполнялось двадцать пять лет. Выпускники созда¬
ют комиссию22, которая принимает два решения:
учредить стипендию имени первого директора ОКУ
Роберта Васильевича Орбинского, собрав деньги по
подписным листам среди выпускников, и учредить
«Общество бывших воспитанников Одесского ком-
мерческого училища».
В 1894 г. (в год рождения Бабеля) коммерческие
училища России были переданы Министерству фи¬
нансов23.
В этот период современники отмечали печальное
падение уровня образования в ОКУ: безграмотность
во владении родным языком, недостаточно хорошее
знание иностранных.
...Воспитанники сплошь и рядом манкируют посеще¬
нием уроков <...> часто отказываются отвечать пре¬
подавателям, приготовляют свои уроки только в тех
случаях, когда необходимо получить четвертную
оценку24.
К тому времени учащихся было 500, класс мог со¬
стоять из 6о человек и даже более25. При большом ко-
22	В комиссию вошли М. Баржанский, Г. Вольфензон, С. Исако¬
вич, М. Копельман, Б. Мангуби, И. Моргулис, Р. Рафалович, С. Ро¬
зенберг, граф А. Сцибор-Мархоцкий и Д.Тарнополь. См.: Вто¬
рое XXV-летие (1887-1912). С. 373-
23	Так, в путеводителе по Одессе указано, что ОКУ Министер¬
ства финансов расположено по адресу: Преображенская, 6. См..
Москвич Г. Иллюстрированный практический путеводитель по
Одессе. Одесса, 1904. С. зх.
24	Второе XXV-летие (1887-1912). С. 152.
25	Здание ОКУ изначально было рассчитано на 300 учащихся.
См.: там же, с. 278.
671

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
личестве предметов курса на класс приходилось мало
уроков на каждый предмет, не было систематическо¬
го контроля.
В1898 г. ОКУ было преобразовано в семиклассное
среднее коммерческое учебное заведение26, утверж¬
ден новый устав. Расширена программа преподава¬
ния в сторону общеобразовательных наук.
В ОКУ организуют кабинеты и лаборатории, чуть
позже появится товарный музей, из-за границы при¬
возят коллекции по естественной истории. Количе¬
ство поступающих так велико, что директор просит
у попечительского совета разрешения на устройство
параллельного класса при первом классе (необходи¬
мость в нем отпала после открытия частного коммер¬
ческого училища Г. Ф. Файга).
Тогда же при ОКУ были открыты классы торгово¬
го мореплавания, просуществовавшие до мая 1901 г.
(до преобразования в Одесское училище (другой ва¬
риант названия школа27) торгового мореплавания,
кстати, единственного в те годы в России).
С 1899 г., после преобразования в семиклассное,
в ОКУ вводится новая форма.
26	«...Несмотря на строгость предъявляемых к ученикам тре¬
бований, на сравнительно добросовестную подготовку учащих¬
ся, ученики <...> до окончательного преобразования его в се¬
миклассный состав, пользовались сравнительно с учениками,
оканчивающими курс других коммерческих училищ, значитель¬
но меньшими правами: только окончившие курс с отличием на¬
граждались правом на звание личного почетного гражданина;
право на поступление в высшие специальные учебные заведения,
принадлежащее воспитанникам других среднеучебных заведе¬
ний, им тоже не было присвоено» (Второе XXV-летие (1887-1912).
С. 313)* Но и после преобразования ОКУ в семиклассное звание
личного почетного гражданина (до 1903 г.) присваивалось лишь
тем выпускникам, чей средний балл был не менее четырех, а от¬
крытие доступа в университет, предоставленное некоторым ком¬
мерческим училищам, ОКУ так и не было предоставлено.
27	Москвич Г. Указ. соч. С. 79.
672

Бабель, Одесса, южнорусская школа
1.	Фуражка черного сукна с козырьком, по образ¬
цу, установленному для гражданских чинов военного
ведомства. Околышек темно-зеленого сукна, с такою
же выпушкой по верху тульи. На околышке помеща¬
ется золоченый металлический знак, изображающий
эмблему торговли — кадуцею с шапкой Гермеса над
нею.
2.	Классная тужурка черного сукна, австрийского
образца, воротник и обшлага коей оторочены тем¬
но-зеленой выпушкою.
3.	Брюки черного сукна.
4.	Мундир однобортный, черного сукна, со стоя¬
чим воротником того же сукна, застегивающимся на
девять гладких пуговиц. Обшлага, воротник и борт
оторочены темно-зеленою суконною выпушкою. На
воротнике петлицы длиною i/2 вершка темно-зелено¬
го сукна с золотой пуговицей; вдоль петлиц положен
металлический золоченый знак, состоящий из каду-
цеи с шапкою Гермеса над ней. Сзади два карманных
клапана, отороченных темно-зеленою суконною вы¬
пушкою, с двумя золочеными пуговицами на каждом.
5.	Пальто черного сукна офицерского покроя, за¬
стегивающееся на шесть золоченых пуговиц. На во¬
ротнике такие же петлицы, как и на мундире. В зим¬
нее время вместо суконного воротника на пальто до¬
пускается черный барашковый воротник.
6.	В летнее время дозволяется носить тужурку из
белого полотна или парусины и белый чехол на фу¬
ражке, оставляя открытым околыш и козырек28.
По всем трем уставам (1861,1869 и 1898) ОКУ при¬
нимало «детей всех сословий и вероисповеданий». Со¬
став учеников сословный; дети дворян, чиновников,
купцов, почетных граждан, мещан, крестьян и ино-
28	Второе XXV-летие (1887-1912). С. 315-316.
673

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
странных подданных; вероисповедание: православ¬
ные, католики, протестанты, иудеи.
Лишь в последнем уставе предусматривалось «пра¬
во преимущественного замещения свободных вакан¬
сий в училище детям лиц, принадлежащих или при¬
надлежавших к Одесскому купеческому сословию»29.
Но в 1893 г. Министерство народного просвеще¬
ния предложило уменьшить количество учеников,
мотивируя тем, что большое количество учащихся
связано с нераспространением нормы ограничения
евреев в ОКУ. Министерство сделало вывод о том, что
поступают они не для получения коммерческого об¬
разования, а для получения в дальнейшем права по¬
ступить в высшее учебное заведение.
Попечитель Одесского учебного округа передал
отношение на заседание педагогического совета. Со¬
вет не отрицал переполненности (более 500 учащих¬
ся), но объяснял это тем, что ОКУ,
являясь единственным коммерческим заведением на
всем юге России, широко открывает двери для детей
иногородних: их более 40% в общем числе учащихся.
Ряд ходатайств крупных городов юга России (Харько¬
ва, Киева, Ростова) об открытии коммерческих учи¬
лищ в этих городах указывает на недостаточность од¬
ного коммерческого училища30.
Далее говорилось, что большинство в составе одес¬
ского купечества — евреи, и
пока закон не устраняет евреев от промышленной
и торговой деятельности, то государственные и торго¬
вые интересы требуют употребить все средства к тому,
29	Второе XXV-летие (1887-1912). С. 217.
30	Там же. С. 218-219.
674

Бабель, Одесса, южнорусская школа
чтобы эта деятельность отправлялась научно подго¬
товленными и нравственно-воспитанными людьми,
какова бы ни была их национальность или вероиспо¬
ведание31.
Попечительский совет «заслушал и согласился
с мнением Педагогического комитета “о непримени¬
мости % ограничения евреев в Одесском коммерче¬
ском училище”»32.
В 1895 г. ситуация ухудшилась.
Государь Император <...> соизволил ограничить
процент учеников иудейского вероисповедания
в Одесском коммерческом училище и установить
в нем процентное отношение между учениками-ев-
реями и учениками христианских вероисповеданий
в зависимости от размера денежного участия евреев
в ежегодном содержании училища, с предоставлени¬
ем Министру Финансов права <... > определять число
допускаемых ежегодно к приему в училище евреев33.
Это привело к вакансиям учеников-христиан
(22 в 1895 г. и 24 в 1896 г.). После этого министр фи¬
нансов разрешил занимать евреям часть свободных
мест с условием зачисления учеников-христиан, если
они появятся позже. Число христиан должно было со¬
ставлять 52%, иудеев — 48%.
На практике, особенно в первые годы, строго эта
норма не соблюдалась. Например, в 1897 г. было при¬
нято 19 христиан и 67 евреев (полагалось принять 46
христиан и 40 евреев). Но при этом существовавший
запрет принимать евреев в разные классы на освобо¬
31	Там же. С. 219.
32	Там же. С. 173.
33	Там же. С. 220.
675

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
дившиеся места снижал количество учащихся. Были
закрыты параллельные классы, увеличились затраты
на содержание ОКУ. Собрание выборных в мае 1905 г.
постановило поручить Купеческой управе ходатай¬
ствовать перед Министерством финансов о разреше¬
нии приема без различия вероисповеданий, но ре¬
зультатов это не имело.
В 1909 г. министерство потребовало введения
15% нормы в ОКУ. В январе 1910 г. попечительский со¬
вет, опираясь на «Высочайшее повеление 1895 года»,
представил докладную записку министру торговли
С.	И. Тимашеву, где, в частности, говорилось:
1.	За 48-летнее существование училища Одесское
купеческое общество затратило на оборудование и со¬
держание свыше 2 миллионов рублей.
2.	Ценность училищного здания, библиотеки, ка¬
бинетов, музеев и прочих учебных пособий превыша¬
ет стоимость полумиллиона рублей.
3.	Стипендиальные капиталы <...> составляют
капитал свыше юоооо рублей. Было бы крайне при¬
скорбно, если бы все 50-летние жертвы Одесского ку¬
печества на дело создания коммерческого училища
в одном из крупнейших городов России были бы унич¬
тожены, и училище было бы принуждено прекратить
свое существование34.
Ответ министра финансов предлагал «озаботить¬
ся, чтобы с 1910-п учебного года число учащихся ев¬
реев не превышало 47% общего числа учеников»35.
В 1900 г., по данным «Энциклопедического слова¬
ря» Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона (т. XXX), в ОКУ бы¬
ло 469 учащихся (для сравнения: в Санкт-Петербург¬
34	Второе XXV-летие (1887-1912). С. 228.
35	Там же. С. 229.
676

Бабель, Одесса, южнорусская школа
ском коммерческом училище — 502, Московском —
582, Петровском — 488, Александровском — 595)-
В 1902 г. классные наставники заменяются класс¬
ными наблюдателями (отличие в том, что наблюда¬
тели меньше загружены преподаванием, а больше —
контролем).
Среди наблюдателей и наставников были Алек¬
сандр Александрович Вадон (1902-1906,1908-1912 гг.;
в четвертом, пятом, седьмом классах), Георгий Нар-
циссович Вандрачек (1902-1912; в первом-седьмом
классах), Сергей Георгиевич Попруженко (1905-1912;
в пятом-седьмом классах), члены Товарищества юж¬
норусских художников Тит Яковлевич Дворников
(1901-1902; в первом классе) и Владимир Христофо¬
рович Заузе (1887-1912; в первом-четвертом классах).
В декабре 1902 г. выходит первый номер журнала
«Маяк», выпущенный учениками ОКУ. Второй номер
датирован январем 1903 г., третий — мартом того же
года36.
Некоторое время ученики сами ведут классные
журналы, вследствие чего
в одних журналах попадались сделанные учениками
неуместные, а подчас и совершенно неприличные
замечания относительно преподавателей, а в других
ложные сведения о посещении учениками уроков37.
В результате родители не имели представления
о реальной успеваемости детей. В 1903 г. объявление
итогов учебного года вызвало во дворе и прилегаю¬
щих кварталах даже беспорядки, в которых участвова¬
ли не только ученики, но и их родители.
36	Бельский М.Р., ИжикЛ.В. Журналы старой Одессы: Справоч¬
ник. Одесса, 2008. С. 47.
37	Второе XXV-летие (1887-1912). С. 294.
677

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
В 1906 г. директор предложил обязательно запи¬
сывать в журнал заданные уроки, отмечать отсутству¬
ющих и выставлять отдельные отметки ученикам пер¬
вых пяти классов.
Ушла в прошлое аполитичность учеников.
Появившееся в начале 1905 года брожение среди части
учеников 2-х старших классов, под влиянием забасто¬
вок учащихся в других городах, разделило воспитан¬
ников <...> на две группы: одни из них в принципе
одобряли забастовки, другие относились к забастов¬
кам отрицательно и настаивали на правильном тече¬
нии учебных занятий. Обострение отношений <...>
повлекло настолько резкие выходки со стороны пер¬
вой группы, как во время учебных занятий, так и в ре¬
креационное время, что явилась необходимость раз¬
делить выпускной класс на два отделения, благодаря
чему удалось избегнуть как прекращения в этих клас¬
сах занятий, так и ослабить враждебные выступления
одной части воспитанников против другой38.
С октября 1905 по январь 1906 г. ОКУ не работало,
и даже после начала занятий ситуация была тяжелой.
Учебные курсы поневоле пришлось значительно сокра¬
тить, заниматься при угнетенном состоянии учащихся,
семьи которых постигли ужасы кровавых событий кон¬
ца 1905 года, тем более что восстановившийся наружно
порядок в жизни города ежедневно отмечался насили¬
ем одной части населения над другой. В это тревожное
время многие семьи воспитанников оставили город;
другие, опасаясь за участь своих детей, не посылали их
вовсе в школы. Нередки были случаи, когда в классе,
38 Второе XXV-летие (1887-1912). С. 177-179.
678

Бабель, Одесса, южнорусская школа
в котором числилось 40 человек, собиралось на уроки
менее десятка39.
В 1906/1907 учебном году, когда Бабель уже был
учеником ОКУ, обстановка оставалась напряженной,
особенно в старших классах.
Воспитанники и теперь были окружены удушливой
атмосферой насилий, убийств, грабежей, невольными
очевидцами которых им приходилось быть чуть ли не
ежедневно <... > Грубые выходки, ослушание, дерзкое
и вызывающее поведение воспитанников старших
классов имели место с начала занятий40.
В ноябре администрация ОКУ была вынуждена
временно закрыть оба отделения шестого класса, уче¬
ники которых не желали соблюдать дисциплину,
занятия возобновились только в марте. Несколько
учеников были арестованы и высланы из города «по
поводу возникшего подозрения в попытке произвести
в здании училища взрыв»41.
Совет и педагогический комитет успокаивали уча¬
щихся, взбудораженных происходящим в ОКУ и в го¬
роде. Они приняли решение о прекращении занятий
в начале второго полугодия до i февраля (так как ро¬
дители, опасаясь за безопасность детей, не посылали
их в ОКУ), но временный генерал-губернатор отдал
приказ продолжать занятия при любом, даже крайне
ограниченном, количестве учеников.
Нормальный учебный процесс возобновился лишь
к марту 1907 г. В программу обучения входили:
— Закон Божий (все годы обучения): два урока
в неделю;
39	Там же. С. 179.
40	Там же. С. 180.
41	Там же. С. 181.
679

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
русский язык (все годы обучения): пригото¬
вительный класс — шесть уроков в неделю, первый
и второй — пять уроков, третий и четвертый — четы¬
ре урока, пятый, шестой и седьмой — три урока;
французский язык (все годы обучения): приго¬
товительный, первый и второй классы — шесть уро¬
ков в неделю, третий — пять уроков, четвертый — че¬
тыре урока, пятый — три урока, шестой — два урока,
седьмой — три урока;
—	немецкий язык (с первого по седьмой класс):
первый, второй и третий — пять уроков в неделю,
четвертый — четыре урока, пятый — три урока, ше¬
стой — два урока, седьмой — три урока;
—	английский язык (с четвертого по седьмой
класс): четвертый — четыре урока в неделю, пятый —
три урока, шестой—два урока, седьмой — три урока;
—	арифметика (приготовительный и с первого
по третий класс): приготовительный, первый и вто¬
рой — четыре урока в неделю, третий — два урока;
—	алгебра (с третьего по пятый класс): третий —
три урока в неделю, четвертый — два урока, пятый —
два урока в первом полугодии и три во втором;
—	геометрия (с четвертого по шестой класс): чет¬
вертый класс — три урока в неделю, пятый — три
урока в первом полугодии и два во втором, шестой —
один урок в неделю;
—	тригонометрия: один урок в неделю в шестом
классе;
—	коммерческая арифметика (с четвертого по ше¬
стой класс): четвертый и пятый—два урока в неделю,
шестой — один урок;
—	ботаника: два урока в неделю в третьем классе;
—	зоология: два урока в неделю в четвертом классе;
—	минералогия с геологией: два урока в неделю
в пятом классе;
68о

Бабель, Одесса, южнорусская школа
—	физика (с пятого по седьмой класс): пятый
и шестой — три урока в неделю, седьмой—два урока;
—	химия: два урока в неделю в пятом и шестом
классах;
—	органическая химия: два урока в неделю в седь¬
мом классе;
—	география (с первого по четвертый класс): пер¬
вый — два урока в неделю, второй, третий и четвер¬
тый — три урока;
—	коммерческая география и статистика: два
урока в неделю в пятом и шестом классах;
—	история всеобщая и России (с четвертого по
седьмой класс): четвертый — два урока в неделю, пя¬
тый, шестой и седьмой — три урока;
—	рисование (приготовительный и с первого
по третий класс): приготовительный, первый и вто¬
рой — два урока в неделю, третий — три урока;
—	чистописание: три урока в неделю в пригото¬
вительном, первом, втором и третьем классах;
—	политическая экономия: два урока в неделю
в шестом и седьмом классах;
—	законоведение: два урока в неделю в шестом
и седьмом классах;
—	товароведение: два урока в неделю в седьмом
классе;
—	коммерция, бухгалтерия, коммерческая корре¬
спонденция (в шестом и седьмом классах): шестой
пять уроков в неделю, седьмой — шесть уроков.
С 1909 г. ученики двух старших классов начинают
обучаться письму на пишущей машинке (дактилогра¬
фии).
Именно по такой программе обучался Исаак Ба¬
бель.
В это время действовали наиболее мягкие прави¬
ла: получившие оценки «4» и «5» за год освобождались
681

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
от переходных экзаменов, при переходе в шестой
и седьмой классы можно было повторно сдать экза¬
мен для исправления оценки. Более жесткие правила
ввели в 1910 г.
С 1903 г. все окончившие семь классов удостаива¬
лись звания личного почетного гражданина42, а окон¬
чившие с отличием — сверх того, звания кандидата
коммерции (как друг Бабеля М. Берков43), особо от¬
личившиеся награждались золотыми и серебряными
медалями.
В ОКУ озабочены здоровьем учащихся, особенно
зрением.
С годами постепенно развивается у учеников бли¬
зорукость, которая в I-м классе в среднем встречает¬
ся у 6% учеников, в 7-м же классе — приблизительно
у 30% учеников. Следует отметить, что такой же про¬
цент близоруких, да и самая степень близорукости,
по-видимому, достигают максимума и на этом уровне
уже держатся до конца школьного возраста.
Несомненно, благотворно повлияло на ослабле¬
ние степени близорукости то обстоятельство, что бли¬
зорукие ученики во всех классах посажены на первых
партах.
Следует отметить, что среди учеников-евреев
встречается больший процент близоруких, чем среди
христиан, а также и то, что в большей степени пред¬
42	«Причисление в личное почетное гражданство, не распро¬
странявшееся на членов семьи, было в социальном плане более
представительным — на него могли претендовать уже 44 катего¬
рии граждан (ст. 509, п. 1-44) <...> Отдельным пунктом в Зако¬
не выделены воспитанники Одесского коммерческого училища
(ст. 506, п. 14)» (Белоусова Л. Интеграция евреев в российское со¬
словное общество: Почетные граждане города Одессы еврейского
происхождения // Mopin: Альм. Одесса, 2006. № 5. С. 6-23).
43	См.: Академические списки. С. 102.
682

Бабель, Одесса, южнорусская школа
расположены к близорукости ученики, имеющие бли-
зоруких родителей44.
Заболевших учеников, не посещавших ОКУ, учи¬
лищный врач посещал на дому.
В марте 1910 г. во время эпидемии оспы в городе
почти всем ученикам были сделаны предохранитель¬
ные прививки против оспы.
Ежегодно за разными медицинскими советами к учи¬
лищному врачу обращаются на ежедневных приемах
(во время большой перемены) около половины всех
учеников училища, главным образом, по поводу ма¬
локровия <...> простейшие лекарственные средства
выдаются ученикам из училищной аптеки. Последняя,
равно как и врачебный кабинет, в 1906/7 учебном
году была оборудована и надлежаще обставлена на
специально отпущенные средства45.
Возможно, именно поэтому, «когда в других учеб¬
ных заведениях заболевания скарлатиной и корью
принимали настолько массовый и угрожающий ха¬
рактер, что приходилось закрывать эти учебные за¬
ведения на продолжительное время»46, в ОКУ такие
случаи были немногочисленными. В начале 1907/1908
учебного года в Одессе и окрестностях были случаи
холеры и чумы, с учениками немедленно провели «до¬
ступные их пониманию беседы, в которых, главным
образом, были изложены сведения о мерах личного
предохранения от этих заболеваний»47.
С 1902 г. в ОКУ открыли ученический буфет, где
работал повар с двумя помощниками, цены фиксиро¬
44	Второе XXV-летие (1887-1912). С. 316-317.
45	Там же. С. 318-319.
46	Там же. С. 318.
47	Там же.
683

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
вались по рыночной стоимости продуктов. Отмеча¬
лось:
...чрезвычайно благотворно влияют на учеников игра
и прогулки на свежем воздухе во дворе училища во
время перемен и свободных уроков, а также возмож¬
ность получения горячих и свежих завтраков в буфете
училища48.
В ОКУ две библиотеки. Основная, для препода¬
вателей, на 1912 г. насчитывала 4117 названий в 10213
томах стоимостью 20469 руб. (любопытна справка
о том, что книги занимали 456 погонных аршин по¬
лок). Ученическая библиотека была выделена в 1887 г.
и рассчитана на три возраста. В ней — 2326 названий
в 3996 томах на сумму 4212 руб. ю коп. Ученическая
библиотека работала и во время каникул, так как
нагрузка на старшие классы во время учебного года
оставляла немного времени на чтение.
Устраивались торжественные мероприятия и
школьные праздники.
18 апреля 1887 г. отмечали двадцатипятилетие
ОКУ, директор П. А. Искра сочинил кантату, перело¬
женную на музыку инспектором 5-й киевской Печер¬
ской гимназии В. И. Петровым.
I.	Хор учеников, бывших и настоящих
Тенор
Любим все мы, без изъятья,
Школу нашу всей душой,
И сошлись сюда, как братья,
Дети матери одной.
Хор
Пожелаем же родной
Школе нашей дорогой
Вечно истине служить!
48	Второе XXV-летие (1887-1912). С. 318.
684

Бабель, Одесса, южнорусская школа
Хор
Пожелаем же родной
Школе нашей дорогой
Вечно истине служить!
Тенор
С благодарностью глубокой
Помним мы учителей;
Труд их честный и высокий
К счастию ведет детей.
Тенор
Нас добру она учила,
Как трудом и правдой жить;
Ум и сердце просветила —
Как ее нам не любить?
Хор
Пожелаем же мы им,
Всем наставникам своим,
Долго родине служить!
2,	Хор учителей (басы и тенора)
Служить мы ей будем, служить мы ей рады:
Мы в школе, а вы, куда бросит судьба;
Но лучшей для нас пусть не будет награды
Как благо родимой страны!
Общий хор
Служить мы ей будем, служить мы ей рады:
Мы/Вы в школе, а вы/мы, куда бросит судьба;
Но лучшей для нас пусть не будет награды
Как благо родимой страны! 	__
3* Хор
В этот радостный день,
В этот радостный час
Пусть исчезнет для нас
Горя всякого тень.
И надежде в груди
Мы уснуть не дадим
И с веселым лицом
Всякий труд победим49.
Среди праздников и мероприятий: 900-летие кре¬
щения Руси (1888), акт в день коронования импера¬
тора (1896), день памяти Сергия Радонежского (1892),
участие в открытии памятника Екатерине II — к под-
49	Там же. С. 354-
685

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ножию памятника был возложен серебряный венок
(1900), встреча команд крейсера «Варяг» и канонер¬
ской лодки «Кореец» (1904).
Но все же больше было литературных актов и чте¬
ний: чествование памяти А. С. Пушкина 2 февра¬
ля 1887 г. (умер 29 января 1837 г. по старому стилю,
ю февраля — по новому), торжества к 125-летию со
дня рождения И.А. Крылова (1894), к юо-летию со
дня рождения А. С. Грибоедова (1895) и А. С. Пуш¬
кина (1899), вечера памяти Я. П. Полонского (1898),
В. Г. Белинского (1898), Н.В. Гоголя (1902).
М. Берков вспоминал об устроенном учениками
вечере памяти А. П. Чехова:
В 1909 году группа учеников нашего класса задума¬
ла отметить пятилетие со дня смерти А. П. Чехова.
Родители нашего соученика Ватмана предоставили
нам большой зал в их квартире на Ришельевской ули¬
це, угол Новорыбной. Я сейчас не могу восстановить
в памяти детали этого вечера. Я не помню, кто сидел
рядом со мной, какие мои соученики были на этом ве¬
чере, но я четко сохранил в памяти небольшую фигуру
Бабеля, стоящего на коленях перед стулом, на кото¬
ром лежал лист бумаги и стояла баночка с чернилами,
а он — Ванька, медленно выводя буквы, читал и пи¬
сал письмо «на деревню дедушке». Я думаю, что так
хорошо запомнил Бабеля таким только потому, что он
своим необыкновенным чтением вызвал у меня глу¬
бокое волнение: к горлу подкатывался ком, а на глаза
навертывались слезы50.
Вечер был частным, устроен по инициативе уче¬
ников и в анналы ОКУ не попал.
50	Берков М. К Указ. соч. С. 205.
686

Бабель, Одесса, южнорусская школа
Во время учебы Бабель мог присутствовать (и, воз¬
можно, участвовать) в следующих официальных меро¬
приятиях:
	 акт, утро и вечер, посвященные памяти Н.В. Го¬
голя (по случаю юо-летия со дня рождения), 20 марта,
I и 2 апреля 1909 г.;
	чтение с туманными картинами, посвященное
юо-летию со дня рождения А. В. Кольцова, 4 октября
1909 г.;
— музыкально-литературный вечер з января 1910 г.;
	чтение с туманными картинами, посвященное
памяти Н. И. Пирогова, 15 октября 1910 г.;
	 акт и чтение, посвященное 50-летию со дня
освобождения крестьян от крепостной зависимости,
19 февраля 1911 г.51
В «Историческом очерке...», выпущенном к пя¬
тидесятилетию ОКУ, «Списки лиц, окончивших курс
училища», занимают восемьдесят страниц. С 1866 по
1911 г. ОКУ окончило 1618 выпускников52.
Кроме элиты одесской торговли, представителей
семейств Мангуби, Баржанских, Бродских, Рафалович,
Ашкенази, Пуриц53, Крахмальниковых, среди выпуск¬
ников:
—	елисаветградский городской голова Александр
Пашутин (1846-1906; выпуск 1869);
—	банкир, редактор-издатель газеты «Южная
мысль» Иван Ксидас (1878-?; выпуск 1894/1895);
51	Второе XXV-летие (1887-1912). С. 365.
52	Академические списки. С. 24-104.
53	Фамилия Пуриц в Одессе стала нарицательной. О человеке
с завышенным самомнением или человеке, считающем себя боль¬
шим начальником, обычно говорят: «Тоже мне, большой пуриц!»
Вариант: «Пуриц нашелся!»
687

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
—	поэт Саул (Шаул) Черниховский (1873-1943; вы¬
пуск 1895/1896)54;
—	художник Михаил (Маркус) Гершенфельд (1880-
1939; выпуск 1896/1897)55;
—	поэт и переводчик Александр Биск (1883-1973;
выпуск 1899/1900)56;
—	писатель Лев Никулин (Лейба Олькеницкий)
(1891-1967; выпуск 1910)57.
Учился в ОКУ (но не доучился и бросил, уйдя
в море) музыкант и театральный критик Зигфрид
Ашкенази (1880-?).
Окончили ОКУ член Одесской городской управы
и директор Общества взаимного страхования Иосиф
Буковецкий, отец художника Евгения Буковецкого
(выпуск 1871); землевладелец Таврической губернии
Константин Панкеев, отец знаменитого пациента
3.	Фрейда — «человека-волка» Сергея Панкеева (вы¬
пуск 1874) * одесский купец Иосиф Кесельман, отец поэ¬
та Семена Кесельмана (Эскес) (выпуск 1877),
В списке приводился не только перечень выпуск¬
ников, но и сведения об их дальнейшей судьбе, не обя¬
зательно связанной с коммерцией. Диапазон велик;
Черниховский Шаул д-р философии Берлинского универ¬
ситета. Отмечен как окончивший ОКУ с отличием и получивший
звание личного почетного гражданина. См.: Академические спи¬
ски. С. 62. В других источниках указано, что он окончил частное
еврейское коммерческое училище X. И. Гохмана. См.: URL- http-//
vcischi.narod.ru/TCHERNI/Tcherni.htm
Гершенфельд Маркус — художник и художественный критик
сотрудник журнала «Аполлон», член Societe des Artistes Indepen¬
dents et Union Jntemationale des Beaux Arts et des Lettres. См.: Ака¬
демические списки. С. 63
Биск Александр инженер, поэт. Отмечен как окончивший
ОКУ с отличием и получивший звание личного почетного гражда¬
нина. См.: там же, с. 73.
57 Отец Л. В. Никулина — Олькеницкий (наст, фамилия; сцени¬
ческий псевдоним — Никулин) Вениамин Волькович, драматиче¬
ский артист и антрепренер.
688

Бабель, Одесса, южнорусская школа
от генерал-майора генерального штаба А. Месснера,
д-ра философии Берлинского университета С.Чер-
ниховского и д-ра химии в Парижском университете
П. Грагерова, сотрудника парижской газеты «Фигаро»
М. Каннера до артиста комической оперы Ф. Бродян-
ского и зубных врачей А. Радбиля (в Одессе), Г. Арен-
берга (в Средней Азии) и Б. Розенберга (за границей).
Выпускник Ж. Вольфензон стал драматиче¬
ским артистом (псевдоним — Волков) и служил
в труппе Соловцова, драматическим актером был
С. Корнштейн (Корнеев), а окончивший с отличием
Г. Тарнополь стал студентом Мюнхенской академии
художеств. Окончил Санкт-Петербургскую консерва¬
торию композитор Л. Соминский.
Но все же в основном выпускники — служа¬
щие, члены правления банков, инженеры, студен¬
ты университетов или политехнических институтов
Санкт-Петербурга, Киева, Томска, Варшавы, Антвер¬
пена, Берлина, Бостона, Брауншвейга, Буэнос-Айреса,
Дармштадта, Льежа, Неаполя, Парижа. И естественно,
Новороссийского университета.
В списке этом есть и ошибки. Так, указан член То¬
варищества южнорусских художников Константин
Стилиануди (выпуск 1890/1891), в действительности
художником был его брат Александр (1868-1948), учив¬
шийся в Одесской рисовальной школе (i885—1890),
а затем в Академии художеств (1890-1895)58.
Не подтверждается по спискам обучение в ОКУ
журналиста и публициста А. Кауфмана (1855-1921)59.
Единственный однофамилец — «Абрам Кофман, лите¬
ратор в Одессе», значится в списке выпускников 1886 г.,
в это время А. Е. Кауфману исполнился тридцать один
58	Товарищество южнорусских художников: Биобиблиогр. спра¬
вочник / Сост. В. Афанасьева и О. Барковской. Одесса, 2000. С. 193*
59	См.: URL: https://ru.wikipedia.org/wiki
689

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
год. То же и с книгоиздателем Меером Козманом
(1877-1963)60 — в числе выпускников 1901 г. его фами¬
лии нет. Но благодаря этому списку известна фамилия
одного из служащих Э. И. Бабеля, отца Исаака Бабе¬
ля? однокурсник Льва Никулина Айзик Фукшанский
«служит в технической конторе Бабеля в Одессе»61.
В 1911 г. (год, когда окончил ОКУ Исаак Бабель)
было 26 выпускников. (Для сравнения: выпуск
1910 г. — 39 выпускников, включая 2 экстернов; вы¬
пуск 1912 г. — 32.)
Состав попечительского совета и преподавателей
на то время:
Полечит, сов.: предс. Крапивин, Мих. Гавр.; чл.: Ан¬
сельм, Эд. Як.; Зусман, Мих. Григ.; Ксида, Ник. Конст.;
Попов, Ил. Ив.; Пуриц, Алдр. Як.; Яловиков, Евг. Ник.
Канд.: Олаленко, Алдр. Влас.; Рейберман, Наум Григ.;
Энгель, Юл. Ос.; директор и препод. ист.: дсс.62 Вырлан,
Алекс. Вас.; инспект. и препод. общ. и коммерч. геогр.:
сс.63 Заборовский, Меч. Влад.; законоуч.: свящ. Чуднов-
цев, Никл. Алдр.; рим.-кат. исп.: свящ. Беккер, Фил. Як.;
иуд. веры: Троцкий, Ел.-М. Айз.; препод. рус. яз. и ист.:
кс.64 Вандрачек, Григ. Нарц.; рус. яз. и арифм.: сс. Маль¬
цев, Алекс. Феод.; рус. яз.: Флоровский, Анат. Вас.; физ.
и мат.: сс. Попруженко, Серг. Георг.; мат.: сс. Цвети-
нович, Никл. Дм.; коммерч. арифм.: орд.65 проф. Цим¬
мерман, Влад. Аким.; товаровед.: кс. Зевальд, Евг. Юл.;
хим. и ест. ист.: Щербак, Ив. Дм.; бухг. и коммерц.: Зус-
60	См.: Бельский М. Меер Козман — крупнейший издатель юга
России //Лехаим. 1999. № 9.
61	Академические списки. С. 102.
62	Действительный статский советник.
63	Статский советник.
64	Коллежский советник.
65	Ординарный.
690

Бабель, Одесса, южнорусская школа
ман, Евг. Мих.; полит, эконом, и законовед.: тс.66 Не-
мировский Эмман. Як.; графич. искус.: сс. Заузе Влад.
Хр.; француз, яз.: кс. Вадон, Алекс. Алекс.; Сперандео,
Ив. Фридр.; нем. яз.: кс. Бендер, Фран. Франц.; сс. Озец-
кий, Эмил. Ив.; англ, яз.: Прокудин, Алекс. Влад.; ла-
бор-т: Мамихин, Андр. Ив.; вр.: Зильберберг, Лаз. Абр.;
письмовод. и смотрит.: Кожин, Афанас. Андр.; пом.
класс, наставн.: Горбов, Сем. Петр.; Цеханович, Алдр.
Никл.; ка.67 Чепурин, Дим. Як.68
Испытания второй год проходят по новым, более
жестким правилам, утвержденным Министерством
торговли и промышленности 23 января 1910 г.
Окончательные испытания для выпускников ОКУ
начинаются не ранее 15 апреля, их принимает особая
комиссия под председательством директора (обяза¬
тельно для выпускных классов), преподавателя пред¬
мета и ассистента. Сдают экзамены по всем пред¬
метам, которые преподавались в выпускном классе,
с включением вопросов из предыдущих классов, если
ранее по ним не проводились испытания.
По русскому и иностранным языкам, а также по бух¬
галтерии, коммерческой арифметике и математике,
кроме устных испытаний, производятся и письменные.
По коммерческой арифметике производится только
письменное испытание69.
Оценки выставляют по пятибалльной системе,
в аттестат идет общий балл, выводимый из экзамена-
66	Титулярный советник.
67	Коллежский асессор.
68	Вся Одесса 1912: Справочник. Одесса, 1912 (раздел «Коммерче¬
ские училища и торговые школы» на с. 58; там же указаны адрес
и телефон училища: Коммерческое училище имени Императора
Николая I. Преображенская, 8. Тлфн 7-92).
69	Приложение. С. 150.
691

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ционных и годовых отметок. При этом аттестат полу¬
чают лишь те из учеников, у кого все баллы не ниже
трех, в противном случае выдают свидетельство, по
которому не могут быть предоставлены равные права
с теми, кто окончил курс обучения.
Все выпускники 1911 г., как отмечалось выше, по¬
лучили звание личного почетного гражданина. Окон¬
чили ОКУ с золотыми медалями 2, с серебряной — i.
Бабель особых успехов не выказал (подлинник его ат¬
тестата хранится в Государственном архиве Киева, ко¬
пия — в Центральном государственном историческом
архиве Санкт-Петербурга)70.
За время учебы 7 соучеников Бабеля получали
стипендии, некоторые из них — дважды:
И. Вакс, окончивший ОКУ с золотой медалью,
в 1905-1911ГГ. был стипендиатом Одесского купече¬
ского общества в «память Священного коронования
Их Императорских величеств»;
Г. Мошес, окончивший ОКУ с золотой медалью,
в 1908-1911 гг. получал стипендию имени коммерции
советника потомственного почетного гражданина
Леона Ефруси;
М. Ерлич, окончивший ОКУ с серебряной меда¬
лью, в 1908-1910 гг. получал стипендию имени одесско¬
го i-й гильдии купца, потомственного почетного граж¬
данина Александра Яковлевича Новикова, а в 1910-
1911 гг. стипендию имени тайного советника Сергея
Платоновича Голубцова;
— Б. Гольдштейн в 1909-1911 гг. получал стипен¬
дию имени потомственного почетного гражданина
Симона Соломоновича Гуровича;
И. Горбов в 1906-1910 гг. получал стипендию
имени одесского i-й гильдии купца Дмитрия Петрови-
См.: ГАК. Ф. 153. Оп. 7. Д. 239. Л. 3; ЦГИА СПб. Ф. и5. Оп. 2.
Д. 432. Л. 12 (разыскание Е. Погорельской).
692

Бабель, Одесса, южнорусская школа
ча Котляревского, а в 1910-19П гг- — стипендию имени
одесского купца Соломона Григорьевича Зусмана,
— Б. Фарландский в 1909-1911 гг. получал стипен¬
дию имени потомственного почетного гражданина
Озиаса Савельевича Хасиса;
	А. Чуя в 1908-1911 гг. получал стипендию име-
ни одесского купца Алексея Никифоровича Пашкова.
На 1912 г., согласно спискам, 4 выпускника стали
студентами Санкт-Петербургского политехнического
института, з (включая Бабеля) Киевского коммер
ческого института, по i — Политехнического институ¬
та в Льеже (друг и тезка Бабеля И. Лившиц71), Босто-
не, Цюрихе и Нанси, 2 были заняты в деле отца (в Из¬
маиле и Одессе), i — в торговой конторе в Гамбурге,
2 — в главной конторе РОПиТ в Одессе, i (М. Берков,
приятель Бабеля) — в конторе Русского колониально¬
го общества в Одессе, 2 — в отделениях Азовско-Дон¬
ского коммерческого банка (в Одессе и Бердянске),
до I — в Купеческом обществе взаимного кредита,
торговом доме М. Каца и конторе Ароновича.
Выпуск 1911 г.72
Бабель Исаак
Студ. Киевск. ком. инст.
Берков Мирон, канди¬
дат] коммерции]
Служ. в конторе Русск.
колон, о-ва в Одессе
Богданов Василий
Студ. С.-Петер, полит,
инст.
Бушинский Станислав
—
1565
Вайнтрауб Арон, канди¬
дат] коммерции]
Служ. в торговой конто¬
ре в Гамбурге
71	На самом деле И.Л. Лившиц только собирался поступать
в Политехнический институт в Льеже, но поступил и в 1919 г.
окончил юридическое отделение Новороссийского университета
в Одессе.
72	Академические списки. С. 102-103.
693

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Вакс Иосиф, кандидат]
коммерции], з[олотая]
м[едаль]
Служ. в Одесск. отд.
Азовско-Дон. ком. банка
Гаузнер Макс
Студ. в Цюрихе
Гольдштейн Борис
Служ. в отд. Азовско-Дон.
ком. банка в Бердянске
Горбов Иван
Служ. в главной конторе
РОПиТ в Одессе
1570
Губер Соломон, канди¬
дат] коммерции], золо¬
тая] м[едаль]
“
Ерлич Марьян, канди¬
дат] коммерции], сере¬
бряная] м[едаль]
Студ. С.-Петер, полит,
инст.
Зейлер Александр
—
Имас Александр
—
Крахмальников Авраам
Студ. Политехи, инст.
в Бостоне (Америка)
1575
Левин Перец
Служ. в Купеческом о-ве
взаим. кредита в Одессе
Левицкий Самуил
Студ. Киевск. ком. инст.
Лившиц Исаак
Студ. Политехи, инст.
в Льеже
Мошес Гецель, канди¬
дат] к[оммерции], золо¬
тая] м[едаль]
Студ. С.-Петер, полит,
инст.
Степанов Василий
В деле отца в Измаиле
1580
Тараканов Иван, канди¬
дат] коммерции]
В деле отца в Одессе
Фарландский Борис
Служ. в торг, доме
М. Каца в Одессе
(
Фельдман Иаков
—
(
Френкель Сендер <
Служ. в конторе Ароно¬
вича в Одессе
]
Цуперфейн Григорий (
Студ. в Нанси

Бабель, Одесса, южнорусская школа
1585
Чуя Александр
Студ. С.-Петер, полит,
инст.
Шойхет Азрил
Студ. Киевск. ком. инст.
В 1902 г. директор ОКУ Н. А. Иванцов сказал, что
оно берет на себя
подготовку молодых людей к коммерческой деятель¬
ности в самом широком смысле этого слова — к об¬
щественной жизни, бьющей наиболее ускоренным
пульсом. Задача нашей школы в том, чтобы выпустить
отданных нам детей готовыми к торгово-промышлен¬
ной деятельности, в которой имеют особое значение
такие качества, как трудоспособность, умение владеть
собой и твердо идти к намеченной цели, самостоя¬
тельность, прямота, честность, общественность <...>
Выучить мальчика вести бухгалтерские книги или
распознавать добротность товаров еще далеко не зна¬
чит подготовить из него будущего коммерсанта73.
Возможно, именно поэтому Исаак Бабель, доста¬
точно сдержанно излагавший свою биографию, так
вдохновенно описал годы учебы в ОКУ.
73
Второе XXV-летие (1887-1912). С. 289.

Юрий Орлицкий (Москва)
МЕТРИЧЕСКАЯ ПРОЗА СЕМЕНА
КИРСАНОВА В КОНТЕКСТЕ ПОЭТИКИ
ЮЖНОРУССКОЙ ШКОЛЫ
Само понятие южнорусской (или одесской) школы
принадлежит скорее литературной критике, чем соб¬
ственно науке. Однако, как справедливо писал Нико¬
лай Богомолов, «когда смотришь на историю русской
литературы XX века, надо быть слепым, чтобы не
заметить в ней Чуковского и Жаботинского, Бабеля
и Багрицкого, Олешу и Ильфа с Петровым, Катаева
и Кирсанова»1, — т. е. группы писателей первой трети
XX в., связанных не только географически, но и твор¬
чески.
При этом одной из характерных особенностей
практически всех авторов, объединяемых исследо¬
вателями в эту школу, можно назвать преобладание
игрового в широком смысле начала в большинстве
произведений: от трагических (Бабель) до комиче¬
ских и трагикомических (Ильф и Петров, Козачин-
ский). Ощутимо проявляется это и в языке, а в стихе
выражено в первую очередь в разнообразии форм, ра¬
нее редко употребляемых и при этом так или иначе
соотносимых с тем же игровым началом.
Богомолов Н. Одесса как культурное урочище // Октябрь
2012. № 5.
696

Бабель, Одесса, южнорусская школа
В этом смысле творчество одного из самых молодых
представителей школы и одного из немногих поэтов в
этой группе — Семена Кирсанова — представляет без¬
условный интерес. Характерно, что о нем филологи пи¬
сали немного, но при этом писали именно стиховеды:
В. Догалакова, Ю. Минералов, М. Гаспаров2.
Последний в предисловии к изданию избранных
сочинений Кирсанова в «Новой библиотеке поэта»
утверждает, что тот открыл «новую систему стихосло¬
жения» — «рифмованную прозу», «высокий раёк»3 4;
неслучайно уже первая книга Кирсанова «Прицел»
(1926) имела подзаголовок «Рассказы в рифму», хотя
и была написана вполне обыкновенным, тоническим
в основном стихом.
Действительно, рифмованная проза встречается
в истории русской книжной литературы достаточно
редко, в основном в переводах, где этого требует вер¬
ность оригиналу, например для передачи саджа*
рифмованной прозы, сплошь и рядом имеющейся
в восточных литературах; тут одним из первых тек¬
стов оказывается выполненный в 1820-х гг. Дмитрием
Ознобишиным перевод макамы Аль-Харири «Золо¬
тая монета»5. Однако в русских фольклорных текстах
2	См.: Догалакова В. Стих С. Кирсанова: Теоретические пред¬
посылки и поэтическая практика: Автореф. дис. канд. филол.
наук. М., 1989; Минералов Ю. И. Поэзия. Поэтика. Поэт. М., 1984;
Гаспаров М. Семен Кирсанов, знаменосец советского формализ¬
ма //Кирсанов С.И. Стихотворения и поэмы. СПб., 2006. С. 5-18.
3	Гаспаров М. Указ. соч. С. 15-16.
4	Согласно авторитетному мнению А. Куделина, садж «пред¬
ставляет собой скандировавшуюся рифмованную прозу, тесно
связанную с магией, которая была в распоряжении арабов с неза¬
памятных времен. Средневековые авторитеты объясняют термин
“садж'” как “воркование” голубки, то есть повторение однообраз¬
ного размеренного звука» (Куделин А. Б. Арабская литература: По¬
этика, стилистика, типология, взаимосвязи. М., 2003. С. 22).
5	См.: Сын Отечества. 1830. 4. 134- С. 420-427. В примечаниях
к своему переводу Д. Ознобишин писал: «Предлагаемая нами Ма-
697

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
рифмованная проза не редкость, особенно когда речь
заходит о городском фольклоре, и в первую очередь
о текстах народного театра, о лубке и ярмарочном
фольклоре6. При этом очевидно, что для Кирсанова
именно фольклорные произведения (а не переводы
с арабского или персидского языков) представлялись
образцами для подражания.
Важно заметить, что народная культура раёшных
текстов имеет два полноправных варианта — стихот¬
ворный и прозаический: многие тексты, например,
лубочного театра существуют в записях начала XX в.
и в прозе, и в стихах. Очевидно, ведя речь о раёшном
стихе как о самостоятельном явлении русской культу¬
ры, необходимо учитывать его амбивалентность и го¬
ворить о возможной обратимости этих текстов: при
сплошной записи их следует трактовать как рифмо¬
ванную прозу, при построчной — как особый тип сти¬
ха, раёшный, единственным признаком стихотворно-
сти в котором выступает регулярная рифма.
Необходимо подчеркнуть, что фольклористы име¬
нуют народную версию этого типа ритмической ор¬
ганизации речи раёшным стихом, а историки стиха
(В. Холшевников, М. Гаспаров, О. Федотов) предпо¬
читают термин «досиллабический стих» («досиллаби-
ческие вирши»), обозначающий не природу, а исто¬
рическое место явления. При этом Гаспаров писал:
«Размеры с еще более неопределенным ритмом, чем
кама Золотая Монета переложена с возможною близостью к под¬
линнику. Она написана рифмованною прозою, и если стихотвор¬
ная часть ее не вполне сохранила в себе форму стихов Арабских
то Переводчик вменил себе в обязанность заместить трудность’
Арабизма не менее стеснительною формою одноокончательной
рифмы для каждого встречающегося в ней стихотворения» (пит
по рукописи: РО ИРЛИ. Ф. 213. Ед. хр. 46).
Некоторые из этих текстов были вполне доступны уже во вре¬
мена молодости Кирсанова. См., напр.: РовинскийД.А. Русские
народные картинки. М., 1881.
698

Бабель, Одесса, южнорусская школа
в акцентном стихе, принято называть “раёшным сти-
хом” или “рифмованной прозой”»7. Характерно, что
специалист по древней словесности А. Панченко не¬
пременно помещал словосочетание «досиллабический
стих» в скобки и писал, что «раёшник пользуется вы¬
сокоразвитой, можно сказать — изощренной рифмен¬
ной техникой»8. При этом в основном те и другие схо¬
дятся на том, что единственным конструктивным (сти¬
хообразующим) признаком этого явления выступает
рифма, обычно — смежная, попарно связывающая
концы строк более или менее точным созвучием. Для
сторонников «досиллабической» терминологии опи¬
сываемое явление представляется эпизодом в истории
русского стиха, своего рода питательной средой на
пути к силлабике, раз и навсегда изжитой в XVII в.
Однако существует и другой, предельно расши¬
рительный подход, представленный в «Поэтическом
словаре» Квятковского и оттуда без изменений пе¬
рекочевавший во многие словари и энциклопедии
и именно в силу этого заслуживающий особого вни¬
мания: «Раёшный стих, раёк — древнейшая форма
русского народного дисметрического стиха (верлибр)
со смежными рифмами, определяемого интонацион¬
но фразовым и паузным членением. Короче говоря,
это рифмованный фразовик»9.
Как известно, расширительная концепция вер¬
либра, предложенная Квятковским, современными
исследователями не поддерживается, и данное им
определение раёшного стиха не выдерживает крити¬
ки; однако для нас его точка зрения интересна пре¬
жде всего потому, что справедливо намечает линию
7	Гаспаров М. Л. Современный русский стих: Метрика и ритми¬
ка. М., 1974- С. 31.
8	Панченко А. М. Русская стихотворная культура XVII века. л.
1973. С. 9-	м	г
9	Квятковский А. П. Поэтический словарь. М., 2013. С. 333 337*
699

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
преемственности народного стиха в поэзии последу¬
ющих десятилетий: сказки Пушкина — некоторые
стихи Демьяна Бедного, Виктора Бокова, ритмиче¬
ская природа которых безусловно восходит к раёш¬
ному (во избежание терминологической путаницы
назовем его рифменным) стиху.
Необходимо отметить также традиции военного
лубка, как фольклорного, так и литературного, по¬
являвшегося во время кампаний 1812-1814 гг., Крым¬
ской и Первой мировой войн, а также «Окон РОСТА»;
очевидно, что для Кирсанова именно военный лубок
был наиболее актуален, так как его собственные ра-
ёшники появились именно в годы войны — Великой
Отечественной.
Первый опыт рифмованной прозы Кирсанов соз¬
дает еще в 1932 г.; это прозиметрический (т. е. состоя¬
щий из стиха и из прозы)10 текст «Новая скорость», ко¬
торый представляется важным привести здесь цели¬
ком (здесь и далее рифмы выделены мной. —Ю. О.):
Медленная, едва поворачивающаяся, гиппопота-
мья жизнь, стопудовую ногу с трудом из болота выта¬
скивая, знала свое на обсиженном месте тупое топтанье,
двигалась, как подвигалась столетья стена китайская.
Ее придерживал кучер — медальный царь-император,
грузный комод в упряжке гремел дорожною утварью,
столетний сип самовара, единственного аппарата из
вида машин паровых, царил от утра до утра.
Как медленно, невыносимо, замедленной долгой
съемкой на час повисая в воздухе, прохожий делает
шаг! И воздух густ как варенье, тяжелый, липкий и ем¬
кий, и медленно раздувается суконный его пиджак.
Орлицкий Ю. Б. Стих и проза в русской литературе. М. 2002
С. 4н и др.
700

Бабель, Одесса, южнорусская школа
Жизнь! Млекопитающее, еще допотопной медленно¬
сти! Ужас — с тобой равняться, секундами дольше лет.
Ногу тянуть за ногой, из патоки вязкой след донести,
медленно ногу вытаскивая, всасывается след...
Ракеты!
Сюда —
дрожа и рыча,
молнией вытянутого следа —
скорость света,
скорость луча,
скорее, скорее,
скорей сюда!
Я опоздаю
(секунда одна),
мне только эфирная
скорость годна,
я должен за эту секунду поспеть
с тобою увидеться,
песню спеть,
побыть на Ямайке,
заехать на Рейн,
за девять десятых секунды —
скорей!
Скорость луча,
сюда, сюда,
в тайфуны, в сирокко,
в муссоны, в пассаты!
Я должен увидеть
сады и суда,
Южные Штаты,
Кавказа стада
за восемь,
за семь
секундных десятых!
701

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Влетаю искринкой
в радугу брызг.
Земля,
кружись не стопорясь!
Да здравствует риск,
диск искр!
Да здравствует Новая Скорость!
Держите в руках быстроту — дороги железные нудны,
автомобиль — улитка, тоннель — досадная щель.
Сегодня даже в одну десятую долю секунды
можно успеть миллион замечательнейших вещей11.
Как видим, текст состоит из трех неравных частей:
двух абзацев-строф рифмованной прозы, стихотвор¬
ной середины и вновь прозаического краткого завер¬
шения. При этом рифмы при чтении глазами распоз¬
нать не очень легко: они достаточно экзотические,
отстоят друг от друга довольно далеко, и их располо¬
жение в тексте можно обнаружить, только правильно
его проскандировав. При этом рифмы в тексте распо¬
лагаются по самой привычной для литературной тра¬
диции схеме: это перекрестная рифмовка, а не смеж¬
ная, характерная для фольклора.
Интересно, что уже в ранних стихотворных опытах
поэта обнаруживается интерес к стиху, единственным
(причем не регулярным!) ритмообразующим элемен¬
том которого выступает рифма. Например, датирован¬
ное 19 октября 1920 г. и насыщенное заумными неоло-
гизмами стихотворение «Сень»:
Вил на вилы сень небес,
Лез
Облокачиваясь
Джонглый затлен
11 Кирсанов С. И. Стихотворения и поэмы. С. 113-114.
7 02

Бабель, Одесса, южнорусская школа
На канате с неба до земли
Громогомные заизали камни
Вами же вами
Все! —
Прошли на восход миров!
Черные рты домов
Ты увидал: глотли!
Бейте кровавые рты
Сень нанесем, что клад!
Грохотом падает вихрь
Стлен голосопный раб
Брать надо в якорь рук
Курок револьверных псал!12
Но именно «Новая скорость» была для Кирсано-
ва первой, еще экспериментальной пробой стихот¬
ворной техники, к которой он вернется спустя десять
лет, в годы войны. В1943 г. он создает цикл «Заветное
слово Фомы Смыслова», состоящий из восемнадцати
текстов. Вот один из них — «За власть Советов!»:
Свыкся я с вами, товарищи, сжился. Прямо ска¬
жу — сдружился. Народ вы хороший и правильный
очень. С вами светлеет и хмурая осень. С вами — окоп
что семейный дом, вместе не зябко и под дождем и под
огнем. С вами не зябнешь, не слабнешь. Видно, и вам,
без хвастливых слов, полюбился Фома Смыслов!
Живем со штыком в обнимку, вместе тремся ши¬
нель о шинель. Общая наша братская цель: биться
за волю советских земель. Вместе кашу едим, вместе
Гитлера губим, Родину крепко любим, вместе и побе¬
дим! Встанем мы на рассвете, праздник Октябрьский
встретим, боем его отметим!
12 Кирсанов до Кирсанова. Одесса, 2007. С. 45-
703

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Все вы мне одинаково любы, и пожилые и моло¬
дежь. Воду, огонь и медные трубы с вами пройдешь.
Души у вас простые, кованные в России, сердцем
вы не хитры, братья мои родимые — неукротимые
чудо-богатыри! Бывает, дума теснит солдата, а по¬
смотришь на вас, ребята, и гора с плеч! О чем речь
каждый готов за другого полечь, заслонить команди¬
ра грудью. Вот какие вы люди!
Тут мы стали плечом к плечу за свое государство
новое, что Владимиром Ильичем в Октябре основано.
А в шестнадцатом было году, что попала Россия в беду.
Пялил враг жадные бельма, шли на Питер войска
Вильгельма. Каски со шпицами, с хищными птицами.
Перли германцы сплошными рядами, были снаряды
у них «чемоданы», разные газы заразные. Но Ленин
с партией большевиков смотрел далеко да широко13.
Отличия этого текста от «Новой скорости» очевид¬
ны: во-первых, здесь преобладают не опоясывающие,
а смежные рифмы, причем расположенные иногда
очень близко, в соседних словах; во-вторых, наряду
с парными встречаются тройные созвучия; наконец,
сами рифмы значительно проще. И главное — теперь
они в основном смежные, как в лубке, а не перекрест¬
ные, как в «Новой скорости».
Все эти особенности нового произведения, в ос¬
новном прозаического, можно объяснить в первую
очередь тем, что оно было адресовано широкому
неподготовленному читателю. Очевидно также, что
Кирсанов сознательно ориентируется здесь на раёш¬
ник лубочной картинки и народного театра и прямо
отсылает читателя к периоду Первой мировой вой¬
ны — времени очередного расцвета русского лубка14.
“ Кирсанов С. И. Собр. соч. В 4 т. Т. 3. М., 1976. С. 196-197.
См., напр.: Лубочная картинка и плакат периода Первой ми¬
ровой воины 1914-1918 гг.: Илл. каталог. В 2 ч. М., 2004-2005.
704

Бабель, Одесса, южнорусская школа
Следом за «Заветным словом Фомы Смыслова»
Кирсанов публикует написанную рифмованной про¬
зой «Песнь о Днепре и Одере» (1943-1945), а в конце
войны создает еще одно произведение в той же техни¬
ке — поэму «Александр Матросов» (1944-1949), в кото¬
рой рифмованная проза вновь чередуется со стихом:
Чей это
тут сбор?
Гул батарей.
Выбеленный собор
в шлемах богатырей...
Наш!
Не чужой флаг!
Наша земля!
Значит,
разбит враг?
Наша взяла?
Как хорошо!
Близ
те, с кем дружил...
Значит,
не зря
жизнь
я положил.
Какое глубокое, широкое небо! Чистая, ясная го¬
лубизна. Высоких-высоких домов белизна. Я здесь ни¬
когда еще не был... Вот чудак, Москвы не узнал! Это
Колонный, по-моему, зал. Все непривычно и как-то
знакомо. Рядом, конечно, Дом Совнаркома. Прямо,
ясно, Манеж. Направо, само собой разумеется, улица
Горького. И воздух свеж, и знамя виднеется шелковое.
И тоже знакомый, виденный шелк. Колонна вышла из-
за поворота... Какой это полк? Какая рота? Песня летит
705

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
к Кремлевским воротам. Слышу, мои боевые дружки
хором ее подхватили! На гимнастерках у всех золотые
кружки с надписью: «Мы победили». И пушки за ними
всяких систем. Может, вправду в Москве я? Нет... не со¬
всем... Крайний в шеренге — точно, Матвеев. Рядом —
наш старшина!.. Значит, уже на войне тишина? Значит,
Россия всюду свободна? Значит, победа сегодня? Если
такая Москва, может, в Германии наши войска... Види¬
мо, так, в Россию обратно с войны возвращаются наши
ребята. Цветы, и «ура!», и слезы, и смех. Ордена и ме¬
дали у всех. Милиция белой перчаткой дает им дорогу.
Меня они видеть не могут. Смеются, на русые косы ди¬
вясь... Но нет меня среди нас. В колонне я не иду. Я не
слышу, как бьют салютные пушки. Я убит в сорок треть¬
ем году у деревни Чернушки.
Как больно, что не вместе, что не с вами
я праздную... Но вот издалека
мое лицо плывет над головами,
и две девчонки держат два древка15.
Как видим, здесь Кирсанов несколько усложняет
структуру текста, возвращаясь к прозиметрии и ус¬
ложняя рифмовку, а также отодвигая рифмы друг от
ДРУга, но при этом сохраняет в основном «народную»
смежную рифмовку.
Наконец, в 1960-е гг. поэт еще раз обращается
к рифмованной прозе в своей «Поэме поэтов», под
которой он поставил даты «1939-1966»; как известно,
в ней Кирсанов выступает под условными псевдонима¬
ми,
имени Хрисанф Семенов — он отдает «автору» раз¬
дела «Высокий раёк», который включает двенадцать
произведений, написанных рифмованной прозой.
15 Кирсанов С. И. Собр. соч. В 4 т. Т. 3. С. 271-272.
706

Бабель, Одесса, южнорусская школа
Интересно, что два из них посвящены проблеме
ритмической природы рифмованной прозы, ее отно¬
шению со стихом.
Встреча с прозой
Проза становится в позу и говорит: — Я стихи! —
Хи-хи, — ухмыляются рифмы. — Хи-хи! А мы совсем
не стихи! — Проза откидывает прядь, заворачивается
в плащ, изображает плач, морщит бровь для серьеза,
а рифмы хихикают: — Ты не стихи, ты проза! Ты по¬
шлая, нудная проза, у тебя линованая бумага внутри,
прочерниленная целлюлоза. А ну, посмотри: в рас¬
пахнутой куртке стоит слово и курит. Пепел растет на
окурке. Слово видит коралловый риф, огоньком про¬
растающий в пепел. Вулкан и вокруг океан. Вулкан
Попокатепетль. Нет, опять коралловый риф! Полипы
рифм подымают обрубки рук, как в Помпее в день
извержения. Это поэзия ищет и ждет выражения и не
чувствует, что пальцы окурок жжет. Слово смотрит
и ждет, просто, как пассажир паровоза. Ни плаща, ни
пряди, ни строф. Эх ты, проза!..16
Райский стих
Обидное слово «раёшник». Вроде как «трешница»
или «старьевщик». Термин — гармошечный, тальяни-
стый. «Сонет» — благороднее, итальянистей. Стансы —
это придворные танцы. А раёк — это пляшет простой
паренек. Но мне в райке — как попугаю у шарманщи¬
ка в вещей руке. Я так полагаю. Мне — в райке как
в старинке зазывале в зверинец на рынке. Мне в райке
запестрели колпаки скоморохов и менестрелей.
раёк — это райский стих разных птиц и цветных
шутих. Ничего, что он шире и тише, что нету в нем
16 Кирсанов С. И. Стихотворения и поэмы. С. 631-632.
707

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
слоговых часовых, дисциплинированных четверости¬
ший.
Стих райка — как в праздник река с фонариками
и флажками, как в кольцах старинных рука, как топо¬
ток казачка сафьяновыми сапожками.
Пойдем с тобой по райку на прогулку, как по мо¬
сковскому старому переулку. Хорошо? Так давай посо¬
шок!17
Еще в одной миниатюре этого же цикла — «Пере¬
мена» — Кирсанов признается:
С тех пор я очень люблю всяческую метаморфозу.
И поэзией ставшую прозу18.
Характерно, что здесь два последних абзаца рав¬
ны строчкам раёшного стиха, в конце которых, соот¬
ветственно, расположены рифмы.
В тех же 1960-х Кирсанов создает еще один об¬
разец рифмованной прозы — «Сказание про царя
Макса-Емельяна, бесплодных цариц, жену его Настю,
двести тысяч царей — его сыновей, графа Агриппа,
пустынника Власа, воина Анику, царевну Алену, Ма-
стера-На-Все-Руки и прочих лиц из былых небылиц»
(1962-1964), и тоже подписывает его именем, созвуч¬
ным со своим собственным, — «Сочинил Симеон, сын
Хрисанфов».
Для структуры этого объемного произведения
характерно прежде всего наличие в его структуре
наряду с частой рифмой больших нерифмованных
отрезков — аналогов холостых строк в стихе, а так¬
же совмещение разных типов рифмовки — смежной
и перекрестной. Используются также тройная рифма
17	Кирсанов С. И. Стихотворения и поэмы. С. 633.
18	Там же. С. 635.
708

Бабель, Одесса, южнорусская школа
и приблизительные созвучия, что принципиально от¬
личает это произведение Кирсанова от упрощенного
лубка военного времени:
Начинаю сей сказ, грешный аз.
В некотором царстве, нектаром текущем госу¬
дарстве, на самом краю света, в лето не то в это, не
то в то, в некогда сущем Онтоне-граде, при свите, при
полном параде жил царь.
Было сие встарь, во время оно.
Ликом царь до груди бородат, на сивых кудрях
корона, золотом шит камзол, на державе алмазы да
перлы.
Ну, вроде король бубён.
Не зол, не бурбон, не турок, не перс.
А только один как перст царь Макс-Емельян Пер¬
вый.
Царю уже под сто лет. И колышется их величество,
как пылинка на былинке. А сыночка наследного нет.
Вот и числят царя как последнего, хоть Первым
и числится.
Роду Максову лет поди, тысяча, а выбыли все из
царской фамилии. Вымерли, точно их под метелочку
вымели19.
Наконец, рифмованная проза в «Сказании...» ре¬
гулярно чередуется со стихотворными фрагментами
разной ритмической природы: тоническими и силла-
ботоническими, что создает выразительный эффект
контраста.
Интересно, что А. Финкель в вошедшей в «Пар¬
нас дыбом» пародии 1964 г., воспроизводя структуру
именно «Сказания...», делает акцент в первую очередь
на частоте и разнообразии рифмовки, а не на принци¬
19	Там же. С. 546.
709

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
пиальной неупорядоченности длины условных строк;
сознательно упрощена и стихотворная часть текста,
лишившаяся в пародии своего разнообразия:
Про попа и собаку
СКАЗАНИЕ ЧИТАТЕЛЮ В НАЗИДАНИЕ
(невысокий раёк)
Сие сказанное мое гишпанское, игристое, как
шампанское, не сиротское и не панское, и донки¬
хотское, и санчо-панское. Начати же ся песне той не
по замышлению Боянову, а по измышлению Кирса¬
нова, того самого Семы, с кем все мы знакомы. Раз-
два, взяли!
У Мадридских у ворот
Правят девки хоровод.
Кровь у девушек горит,
И орут на весь Мадрид
«Во саду ли, в огороде»
В Лопе-Вежьем переводе.
Входят в круг молодчики,
Хороводоводчики,
Толедские, гранадские,
Лихачи Кордовичи.
Гряньте им казацкую,
Скрипачи хаймовичи!
Вот на почин и есть зачин и для женщин, и для
мужчин, и все чин чином, а теперь за зачином начи¬
наю свой сказ грешный аз.
Во граде Мадриде груда народу всякого роду, вся¬
кой твари по паре, разные люди и в разном ладе, вред¬
ные дяди и бледные леди. И состоял там в поповском
кадре поп-гололоб, по-ихнему падре, по имени Педро,
умом немудрый, душою нещедрый, выдра выдрой, ла¬
худра лахудрой. И был у него пес-такса, нос — вакса,
7Ю

Бабель, Одесса, южнорусская школа
по-гишпански Эль-Кано. Вставал он рано, пил из фон¬
тана, а есть не ел, не потому что говел, а потому, что
тот падре Педро, занудре-паскудре, был жадная гади¬
на, неладная жадина, сам-то ел, а для Эль-Кано жалел.
Сидел падре в Мадриде. Глядел на корриду, ржал
песню о Сиде, жрал олла-подриде, пил вино из бока¬
ла, сосал сладкое — сало, и все ему мало, проел сыр до
дыр, испачкал поповский мундир.
Вот сыр так сыр,
Вот пир так пир.
У меня все есть,
А у таксы нема,
Я могу все есть
Выше максимума.
Ох и стало такое обидно, ох и стало Эль-Кано за¬
видно, и, не помня себя от злости, цапанул он пол¬
кости и бежать. Произнес тут нечто падре про соба¬
чью мадре, что по-ихнему мать, схватил тут дубинку
и убил псих псинку, и в яму закопал, и надпись надпи¬
сал, что во граде Мадриде падре в тесноте и обиде от
такс. Так-с! Ну и дела — как сажа бела!
А нас счастье не минь, а Педро аминь, а критика
сгинь! Дзинь!20
Метрическая проза — наряду с нейтральной
появляется и в поэме Кирсанова «Однажды завтра»
(1964); текст начинается написанным нейтральной
прозой вступлением, затем следуют «найденные» по-
этом стихотворения, а завершающий фрагмент снова
выполнен прозой, в конце переходящей из нейтраль¬
ной в рифмованную:
Вот и все.
А теперь, когда книга закончена и автор ее вос¬
становлен, я могу заняться чем-нибудь новым, дру-
20	Цит. по: URL: http://www.lib.ru/ANEKDOTY/parnas.txt
711

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
гим. Может быть, под заглавиями раньше стояли
другие слова и кое-что из нюансов неясно. Но я ни¬
чего не солгал. Это главное. Главное — создано нечто
потерянное. А теперь оно есть. И можно прочесть,
и как будто все так и было. И так он и выглядит — этот.
Вот что я предлагаю как метод возобновления людей,
которых давно уже нет. Так может сделать каждый
поэт — вернуть ушедших любимых, забытых, зары¬
тых в зеленых просторах. Теперь это проще простого.
Нужно только помнить, что мы не одни, что были
они. Что в одних мы кончаемся, а в других начина¬
емся снова. И последнее слово: нельзя, чтобы кто-ни¬
будь умер совсем.
Теперь я покончил со всем, и не требуется добав¬
ления. Осталось одно: написать оглавление21.
Тот же эффект разнообразия, что и в предыдущих
поэмах, Кирсанов использует в одном из своих послед¬
них произведений — большой поэме 1969 г. «Зеркала»,
в которой рифмованная проза к тому же чередуется
с ритмически нейтральной, нерифмованной:
Кто ушел —
тот ушел.
Время в раму втекло.
Прячет ключ хорошо
это злое стекло.
Даже взгляд,
и кивок,
и бровей два крыла —
ничего!
Никого
не вернут зеркала! —
21 Кирсанов С. И. Собр. соч. В 4 т. Т. i. М., 1974. С. 467.
712

Бабель, Одесса, южнорусская школа
Сколько раз я тебя убеждал: не смотри в зеркала так
часто! Ведь оно, это злое зеркало, отнимает часть тво¬
их глаз и снимает с тебя тонкий слой драгоценных мо¬
лекул розовой кожи. И опять все то же. Ты все тонь¬
ше. Пять ничтожных секунд протекло, и бескровно
какая-то доля микрона перешла с тебя на стекло
и легла в его радужной толще. А стекло — незаметно,
но толще. День за днем оно отнимает что-то у личи¬
ка, и зато увеличиваются его семицветные грани. Но,
может, в стекле ты сохранней? И оно как хрустальный
альбом с миллионом незримо напластанных снимков,
где то в голубом, то в зеленом: приближаешься или
отдаляешься ты? Там хранятся все твои рты, улыба¬
ющиеся или удивляющиеся. Все твои пальцы и пле¬
чи — разные утром и вечером, когда свет от лампы
кладет на тебя свои желтые лапы... И все же начала
ты убывать. Зачем же себя убивать? Не сразу, не бы¬
стро, но верь: отражения — это убийства, похищения
нас. Как в кино, каждый час ты все больше в зеркаль¬
ном своем медальоне и все меньше во мне, отдален¬
ней... Но —
в зеркалах не исчезают
ничьи глаза,
ничьи черты.
Они не могут знать,
не знают
неотраженной пустоты22.
Наконец, в поэме «На былинных холмах» (1966-
1970), одни главы которой написаны силлаботоникой,
а другие — верлибром, встречается и раёшный стих
в стихотворной записи: это зарифмованные с четы¬
рехстопным хореем «безразмерные» и нарочито не¬
22 Кирсанов С И. Указ. изд. Т. 4. М., 1976. С. 267-268.
713

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
упорядоченные («прозаические») строки в главке
«Одно из наблюдений»:
Отцом среди своих планет
и за Землей следя особо —
распространяло Солнце свет
(но чувствовалось, что оно поеживается от озноба).
В мильоны градусов озноб
пятнал сияющее тело
(иногда оно выбрасывало с васильками и кашкою сноп
и беспристрастно вновь блестело).
Отцовски спокойное, оно заходило за Монблан,
но багровело над Камбоджей,
и было ясно, что Земля
озноб испытывает тот же.
И я не мог ни лечь, ни сесть
(по статистическим данным это происходило со всеми).
Знобило. Тридцать семь и шесть.
Что делать? — Всё в одной системе!23
Подводя итоги нашего обзора, констатируем, что
Кирсанов довольно поздно обращается к рифмован¬
ной прозе, однако использует ее в больших произве¬
дениях достаточно регулярно. При этом можно вы¬
делить как минимум три этапа ее освоения поэтом:
ранний экспериментальный, когда Кирсанов, вполне
в традициях южнорусской школы, пробует разные
стиховые формы, в том числе и раёк, стихотворный
и прозаический, с опорой на футуристические поиски;
военный, когда поэт, уже с опорой в основном на го¬
родской фольклор, создает с помощью рифмованной
23 Кирсанов С. И. Собр. соч. В 4 т. T. 4. С. 241.
714

Бабель, Одесса, южнорусская школа
прозы две большие поэмы, адресованные массовому
читателю; поздний (1960-е), в котором литературная
и фольклорная традиции синтезируются и позволяют
автору создать подлинное разнообразие ритмических
форм в рамках одного прозиметрического текста.
Обращение Кирсанова к рифмованной прозе впол¬
не вписывается в круг его стиховых новаций) с тони¬
кой, вольной силлаботоникой и верлибром, которы¬
ми поэт писал всю жизнь, его рифмованную прозу
роднит отказ от сквозной упорядоченности на разных
структурных уровнях, а интерес к прозиметрии соот¬
ветствует общей для раннесоветской литературы уста¬
новке на факт, на подлинность описываемых явлении.
Все это, на наш взгляд, позволяет говорить о том,
что поэзия Семена Кирсанова вполне закономерно
включается в круг явлений, соотносимый с понятием
южнорусской школы, с актуальным для этой школы
пафосом решительного обновления языка литературы.

V
MEMORIA

Татьяна Лившиц-Азаз (Иерусалим)
У ИСТОКОВ СОВЕТСКОГО
БАБЕЛЕВЕДЕНИЯ: ЛЕВ ЯКОВЛЕВИЧ
Лившиц (1920-1965)
(К 50-летию первых публикаций)
Есть потери, с которыми трудно смириться; боль с го¬
дами не утихает, а остается столь же острой. Такой
утратой стала для меня смерть отца, харьковского ли¬
тературоведа, литературного и театрального крити¬
ка. Лев Яковлевич Лившиц умер в 1965 г., не дожив до
сорока пяти лет. В 1960-е гг. наряду с Израилем Абра¬
мовичем Смириным он стоял у истоков советского
бабелеведения.
Изучению биографии и творчества Бабеля отец
отдал последние шесть лет своей жизни. Он умер в са¬
мый разгар работы над первой научной монографи¬
ей о писателе, уже закончив сбор материалов и толь¬
ко-только приступив к написанию книги. О ее строй¬
ной концепции можно судить по его программным
статьям: «Материалы к творческой биографии И. Ба¬
беля» (об истории создания «Конармии») в журнале
«Вопросы литературы» (1964. № 4) и «От “Одесских
рассказов” — к “Закату”» (о создании драмы «Закат»)
в журнале «Памир» (1974- NQ 6)1.
1	Обе статьи вошли в сб.: Лившиц Л. Я. Вопреки времени: Изб¬
ранные работы / Сост. Б. Милявского и Т. Лившиц-Азаз. Иеруса¬
лим; Харьков, 1999. Об этой книге см.: Врио В. Лев Лившиц. Вопре-
719

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
После отца остался архив. Он был в идеальном
порядке. На обложке каждой папки — название темы
и список материалов: i) «Произведения Бабеля»;
2) «Письма Бабеля»; з) «Сценарии и киноматериалы»;
4) «Выступления и речи; 5) «Документы»; 6) «Критиче¬
ские статьи»...
В дни траура по отцу нам пришло письмо от
А. Н. Пирожковой, вдовы писателя. Оно, к сожалению,
утеряно, и я привожу его по памяти, как оно зацом-
нилось после многих перечитываний. После смерти
мужа, писала Антонина Николаевна, ей казалось, что
никакая утрата не может ее поразить так больно. Но
неожиданный уход Льва Яковлевича — огромная, не¬
восполнимая потеря и для нее, и для всего бабелев-
ского дела.
Центральный государственный архив литерату¬
ры и искусства (ЦГАЛИ; ныне — Российский государ¬
ственный архив литературы и искусства) за доволь¬
но значительную по тем временам сумму предложил
купить у нас бабелевский архив как самое полное
и упорядоченное по тем временам собрание мате¬
риалов о писателе. Но мы с мамой отказались. Как
можно было расстаться с архивом? Нам казалось, что
в этих папках со шнурочками не только жизнь Бабе¬
ля — в них продолжает жить отец. (В глубине души
мама надеялась, что кто-то в семье сумеет продол¬
жить отцовское дело, только жизнь распорядилась
по-другому.) Теперь понимаю — наше решение было
огромной ошибкой.
Через несколько лет мама серьезно заболела, а я к
тому времени, после замужества, с маленьким ребен¬
ком на руках, жила в Ленинграде. Перед переездом
в Израиль мама передала архив родственникам, и его
ки времени: Избранные работы // Иерусалимский журнал. 2000.
№ 5.
7 20

Memoria
след затерялся. На сегодняшний день судьба архива
неизвестна. Все, что осталось от этих шести лет рабо¬
ты Льва Яковлевича, — это семь публикаций, одна из
которых посмертная. А еще всем хорошо известный
бабелевский томик 1957 г. с правками отца, сделан¬
ными по прижизненным публикациям и рукописям
Бабеля, его рабочий экземпляр. И память.
В 1998 г. вышел вторым изданием сборник воспо¬
минаний друзей о моем отце2, а в 1999-м — сборник
его избранных работ, куда вошли две упомянутые
статьи о Бабеле. Обе книги составлены однокашни¬
ком по Харьковскому университету и близким другом
отца литературоведом Борисом Милявским. Я посла¬
ла их Антонине Николаевне в 2000 г., и вот что она
написала мне в ответ, через тридцать пять лет после
смерти отца: «Спасибо за присланные книги. Конеч¬
но, я прочту все, что касается Бабеля. Статьи Льва
Яковлевича у меня есть, я должна посмотреть, нет ли
еще чего нового. Воспоминания о самом любимом
мною исследователе творчества Бабеля мне очень
интересны. Я мечтала о том, чтобы Лев Яковлевич
стал биографом Бабеля, до сих пор нет ни одной его
биографии».
Я часто размышляла о судьбе отца, о несправед¬
ливости его раннего ухода, мечтала когда-нибудь
написать книгу о его яркой, как комета, жизни. Мои
мысли всегда сопровождали стихотворные строки
его сверстников по «сороковым-роковым»: «Я с дет¬
ства не любил овал! / Я с детства угол рисовал!»; «Пе¬
ребирая наши даты, / Я обращаюсь к тем ребятам, /
Что в сорок первом шли в солдаты /Ив гуманисты
в сорок пятом»; «Самое страшное в мире — / это
быть успокоенным»; «Не до ордена. / Была бы Роди-
2	О Лёве Лившице. Воспоминания друзей. 2-е изд. / Сост. Б. Ми-
лявского. Харьков, 1998.
721

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
на...»; «Вы в книгах прочитаете, как миф, / О людях,
что ушли, недолюбив, / Не докурив последней папи¬
росы».
Как и Павел Коган, Давид Самойлов, Михаил Куль¬
чицкий, Николай Майоров, отец отправился на фронт
в первые дни Великой Отечественной войны, не вос¬
пользовавшись бронью сталинского стипендиата. Был
солдатом и военным корреспондентом, затем политру¬
ком взвода пешей разведки. Ему повезло: он остался
в живых и в 1945-м вернулся «в гуманисты». Защитил
диплом, поступил в аспирантуру при кафедре русской
литературы, параллельно занялся театральной крити¬
кой, написал более пятидесяти статей в этом жанре,
стал популярен.
За театральные рецензии 1940-х гг. он и угодил
в «космополиты». Честность, порядочность и роковое
для того времени чувство гражданской ответствен¬
ности привели Льва Лившица в сталинские лаге¬
ря. В 1954 г. он вернулся, за десять месяцев написал
и защитил диссертацию, его восстановили на работе
в университете. Но везение было недолгим: лагерные
«пули» оказались замедленного действия, и через де¬
сять лет отец ушел навсегда...
Лев Лившиц был магнетической личностью, ду¬
шой и центром харьковских литературных и теа¬
тральных кругов, блистательным лектором, на кото¬
рого бегали студенты с других факультетов. Вообще,
мой отец, надо заметить, если не работал за письмен¬
ным столом, предпочитал, как и его любимый Бабель,
быть среди друзей. С середины 1950-х наш дом в Харь¬
кове стал центром интеллектуального притяжения
городской интеллигенции: и «физиков», и «лириков».
Здесь все дышало литературой и оттепелью. К этому
времени относятся и начало дружбы Льва Яковлевича
с Булатом Окуджавой (отец был его искренним почи¬
7 22

Memoria
тателем и первым, кто привез на Украину его песни),
и организованные отцом поэтические вечера, на ко¬
торых выступали Давид Самойлов, Юрий Левитан-
ский, Борис Слуцкий и, конечно, Окуджава. Знаком¬
ство и дружба с этими поэтами начались с подачи Бо¬
риса Абрамовича Слуцкого. Слуцкий, как и отец, еще
с довоенных времен жил на Заиковке, харьковской
Молдаванке, а познакомился и подружился Лившиц
со Слуцким и с другим харьковчанином Михаилом
Кульчицким в литературном кружке при городском
Дворце пионеров. С Кульчицким отец успел поучить¬
ся в университете до перевода будущего поэта в 1938 г.
в Москву, в Литературный институт им. А. М. Горько¬
го. От того времени сохранилась их совместная сту¬
денческая фотография: оба вихрастые, юные, испы¬
тующе вглядываются в неизвестность. В Москве Куль¬
чицкий, Слуцкий и Павел Коган были участниками
поэтического семинара И. Сельвинского. Поскольку
Кульчицкий и Слуцкий продолжали регулярно наве¬
щать свои семьи и друзей в Харькове, они, я уверена,
рассказывали отцу о Когане, познакомили с его сти¬
хами. Отец и Слуцкий часто вспоминали обоих погиб¬
ших поэтов. Память о дружбе с Кульчицким бережно
хранилась в нашей семье. Его сестра поддерживала
после войны отношения с мамой, навещала нас. А от¬
ношения с Самойловым, Левитанским, Окуджавой за¬
вязались уже в 1950-е. Стихи всегда они начитывали
на магнитофон у нас после вечерних застолий, а из
Москвы отец привозил записи новых стихов вместе
с песнями Окуджавы. Конечно, так быстро и крепко
их соединил общий опыт войны.
В нашем доме, как и во многих интеллигентных
домах того времени, выход в свет в 1957 г. первого
посмертного бабелевского сборника стал событием.
Книга всегда была под рукой! Бабелевские фразы,
723

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
словечки стали частью семейных диалогов. Напри¬
мер, если кто-то хандрил, приговаривали: «Потому
что на носу у вас очки, а в душе осень». Когда я до¬
поздна засиживалась за уроками или с подружками,
обязательно раздавалось: «Делай ночь, Татьяна, иди
спать»! А когда мой маленький братишка горько пла¬
кал над очередной ссадиной, отец непременно приго¬
варивал полусерьезно, полушутливо, не забывая при
этом мне подмигнуть: «Ну что, поцеловать ваву?»
В 1959 г. с плеч отца свалился груз огромной ра¬
боты, занимавшей его несколько лет после защиты
диссертации. Вышло в свет учебное пособие, состав¬
ленное им вместе с М. Г. Зельдовичем, — «Хрестома¬
тия критических материалов. Русская литература
XIX века». Затем оно было признано пособием союз¬
ного значения и выдержало три переиздания в изда¬
тельстве «Высшая школа».
Примерно с этого времени жизнь отца и всей на¬
шей семьи уже пошла под знаком Бабеля, собирания
бабелевских материалов. Перед моими глазами, гла¬
зами подростка, происходило его погружение в бабе-
левскую тему. А в конце 1950-х опять-таки Борис Слуц¬
кий стал настойчиво уговаривать его «заняться Бабе¬
лем серьезно». Именно при посредничестве Слуцкого
отец познакомился с А. Н. Пирожковой.
Лившиц занялся творчеством Бабеля со свой¬
ственной ему академической основательностью, ста¬
раясь как можно шире охватить в то время почти не
разработанную тему. Делал он это необычайно ин¬
тенсивно, торопясь, будто предчувствовал: что-то мо¬
жет помешать ему завершить начатую работу.
К этому времени Лев Яковлевич — сложившийся
исследователь, его метод уже «обкатан» при написа¬
нии монографии о драме М. Е. Салтыкова-Щедрина
«Тени». Тот же подход он применит и в работе над на¬
724

Memoria
следием Бабеля. Как писал Б. Л. Милявский в преди¬
словии к упомянутому сборнику «Вопреки времени»,
для исследовательского стиля Лившица характерно
«органическое, глубинное погружение литературных
явлений в исторический процесс, умение уловить
движение художественной мысли писателя, сопостав¬
ляя окончательный текст произведения с черновика¬
ми, вариантами, дневниковыми записями, письмами,
другими художественными текстами автора, тонкий
и точный анализ поведения персонажа, проникнове¬
ние в его психологию...»3.
Несмотря на огромную преподавательскую на¬
грузку, отец как-то находил время на регулярные, по
четыре-шесть раз в году (разумеется, за свой счет),
поездки в Москву для работы над «бабелевским сун¬
дучком» у Антонины Николаевны, в ЦГАЛИ, в отделе
рукописей Института мировой литературы (ИМЛИ).
Мама работала врачом на полторы ставки, и немалые
затраты на поездки отца единодушно выкраивались
из домашнего бюджета.
Каждая поездка в Москву приносила какое-ни¬
будь удивительное открытие, новое знакомство, на¬
ходку. В нашем доме начинают звучать имена людей
бабелевского круга — Георгия Николаевича Мунбли-
та, Тамары Владимировны Ивановой (Кашириной),
Михаила Всеволодовича Иванова, Татьяны Николаев¬
ны Тэсс, Исаака Леопольдовича Лившица.
В ЦГАЛИ обнаружился неизвестный сценарий,
сотрудники показали его отцу. После тщательного
анализа отец установил, что сценарий «Старая пло¬
щадь, 4» принадлежит Бабелю. В мае 1963 г. появи¬
лась первая бабелевская публикация Льва Лившица:
сценарий был напечатан в журнале «Искусство кино».
Вступительная статья публикатора посвящена теме
3	Лившиц Л. Я. Указ. соч. С. 6.
7 25

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
«Бабель и кино». Вокруг этого — разговоры об от¬
ношениях Бабеля с С. Эйзенштейном, о работе над
фильмом «Бежин луг».
Бабелевский архив в нашем доме рос как на дрож¬
жах. Это был подвижнический, самоотверженный
труд. Век ксерокопий еще не наступил, и отец, а за¬
тем и его помощники-студенты часами просиживали
в библиотеках, переписывая от руки необходимые ма¬
териалы. Я помню, что отец составил летопись жизни
Бабеля, в которую по месяцам, а иногда по неделям
или даже по дням были внесены собранные отовсюду
по крупицам сведения о творческих и житейских со¬
бытиях жизни писателя. Публикация и републикация
произведений Бабеля, их текстологический анализ по
сохранившимся рукописям, сбор его эпистолярного
наследия, воспоминаний современников — по всем
этим направлениям работа велась одновременно.
Но параллельно с напряженным поиском и сбо¬
ром материалов Лившиц всеми возможными правда¬
ми и неправдами пытался пробить публикации тек¬
стов Бабеля и статей о нем. Ощущение этой цели как
некоей сверхзадачи, части большого общего дела, не
зависящей от «табели о рангах», передано в воспоми¬
наниях Анатолия Сергеевича Макагонова, в ту пору
студента филологического факультета Харьковского
государственного университета:
Лившиц сам предложил мне избрать тему дипломной
работы, и я назвал «Конармию», только что прочитан¬
ную, потрясшую невероятной своей правдой <... > Лев
Яковлевич не выпускал меня из своей квартиры, пока
не допишу очередную страницу. И пока я мучился над
каждым словом в его кабинете, на кухне подогревался
для меня обед. Дипломную работу я, конечно, написал.
Но ее ценность состояла в том, что в ней впервые было
7 26

Memoria
опубликовано до тех пор неизвестное письмо Бабеля
жене, дающее многое для понимания мировоззрения
писателя в тот период, когда он работал в конармей-
ской газете «Красный кавалерист». Письмо было об¬
наружено Лившицем в архиве Пирожковой во время
командировки в Москву. Но он с потрясающей щедро¬
стью подарил его дипломнику, запретив указывать, от¬
куда у меня столь важный документ4.
Постоянный рефрен тех лет — ожидание 1964 г.,
года семидесятилетия Бабеля. И вот он наступает.
Этот год становится поворотным в биографии Льва
Лившица как бабелеведа: в апреле выходит большая,
упомянутая выше статья, в центре которой история
создания «Конармии». Когда перечитываешь ее сейчас,
сжимается сердце — как мало можно было сказать от¬
крыто, сколько требовалось уловок... Но происходит
главное — впервые в истории российского бабелеве-
дения введены в литературный оборот отрывки из ко-
нармейского дневника, из подготовительных записей
и набросков к «Конармии», с которыми познакомила
отца Антонина Николаевна, из писем Бабеля родным
и друзьям, из его выступлений.
В основе подхода исследователя — попытка воссоз¬
дать творческую биографию Бабеля. Согласно Ливши¬
цу, она выглядит так: от ранних рассказов в «Летописи»,
еще совсем «холодных», без тени бабелевского патети¬
ческого лиризма, через первые пробы описания рево¬
люционных изменений с точки зрения «абстрактного
гуманизма», общечеловеческих ценностей в «Новой
жизни» и далее, через опыт участия в конармейском
походе, опыт работы очеркистом в «Заре Востока»,
через лукавый, условный, сказочный мир «Одесских
рассказов», к сложной полифонии «Конармии». Лив¬
4	Макагонов А. С. Сила доброты // О Лёве Лившице. С. 138.
727

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
шиц устанавливает принципиальный для его концеп¬
ции факт: большая часть работы над одесским циклом
была завершена, когда писатель перешел к работе над
конармейским циклом. Он пишет: «... три из четырех
“Одесских рассказов” были написаны, а два и опубли¬
кованы за два года — с лета 1921 года по весну 1923 года.
Пять из тридцати четырех новелл, вошедших в пер¬
вое издание “Конармии”, печатались в феврале-мае
1923 года, затем в период с июня 1923 года по апрель
1925 года — еще двадцать семь»5. Для доказательства
этого факта исследователь также опирается на сравни¬
тельный текстологический анализ вариантов бабелев-
ской «Автобиографии» 1924 и 1932 гг.
Основной исследовательский пафос этой статьи —
показать то, как зарождалась и укреплялась пожиз¬
ненная приверженность писателя не только россий¬
скому, но советскому жизненному материалу. Мне
кажется, что сейчас у многих слова «приверженность
советскому» вызывают возражение. Мне же близок
взгляд Андрея Малаева-Бабеля, который считает, что
писатель разделял идеалы революции, но не мог со¬
гласиться с ее методами6.
Сравнивая подготовительные записи Бабеля с
окончательным текстом рассказов («После боя», «Чес-
ники», «Вдова», «История одной лошади»), исследова¬
тель доказывает, что прием «сдвижки фактов» подчи¬
нен художественным задачам, как и другой известный
бабелевский прием смещения/совмещения простран¬
ственно-временных координат7. Цель Бабеля — обо¬
5	Лившиц Л. Я. Указ. соч. С. 272, 274.
6	См.: Малаев-Бабелъ А. Об А. Н. Пирожковой, ее книге и о том,
что осталось за пределами книги // Пирожкова А. Н. Я пытаюсь
восстановить черты. О Бабеле — и не только о нем: Воспомина¬
ния / Сост. А. Малаева-Бабеля. М., 2013. С. 26.
7	Этим бабелевским приемам, впервые проанализированным
в упомянутой статье, уделяют внимание и современные исследо-
728

Memoria
стрить факт, гиперболизировать поступки героев так,
чтобы стала ясной выстраданная им в период написа¬
ния книги мысль: война, несмотря на все ее жестоко¬
сти, идет во имя «радости и твердой правды без пре¬
дела».
Лившиц убежден в том, что время, прошедшее от
окончания польского похода в сентябре 1920 г. до на¬
чала работы над первыми рассказами конармейского
цикла и их появления в печати в феврале 1923 г., было
необходимо Бабелю для переоценки прежних ценно¬
стей. Возникает новая внутренняя иерархия: родной,
но на тот период замкнутый, лишенный динамики ев¬
рейский мир «отстраняется», уходит вглубь, а процесс
утверждения «советской опоры» в мировоззрении
писателя выходит на первый план. Лютовский разлад
и разброд — чужого среди своих и чужих, внутренний
раскол, так сильно у Бабеля ощутимый в дневнике
и подготовительных записях, в книге объективирует¬
ся, преодолевается. Происходит укрепление двупози-
ционности. «Уверенная уравновешенность» «Конар¬
мии» состоит в признании этой раздвоенности и воз¬
можности с ней жить в новой действительности.
Лившиц также убежден в том, что, несмотря на по¬
следующее помещение «Аргамака» как заключитель¬
ного рассказа конармейского цикла, противополож¬
ного по своей тональности «Сыну рабби», и публи¬
кацию в 1937 г. примыкающего рассказа «Поцелуй»,
цикл был для Бабеля завершен. Начинался принципи¬
ально новый этап в его творчестве: снятия, преодоле¬
ния антиномии Лютов — Бабель, столь существенной
ватели. См., напр.: Погорельская Е. Комментарий к рассказу И. Ба¬
беля «История моей голубятни»: Новые материалы к биографии
писателя // Вопросы литературы. 2013. № 5; Левин С., Погорель¬
ская Е. «Во время кампании я написал дневник...»: Пространствен¬
но-временные координаты в «Конармии» и конармейском дневни¬
ке Исаака Бабеля // Там же.
729

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
для писателя в первой половине 1920-х гг. Этот вывод
исследователя опирается на «просмотр писем Бабе¬
ля за 1926-1939 гг. (их сохранилось свыше семисот)»
и опять-таки проверяется «перекрестно»: нереализо¬
ванные замыслы рассказов сопоставляются с цитата¬
ми из переписки, выступлением на секретариате Фе¬
дерации объединений советских писателей (ФОСП),
документированными встречами с конармейскими
друзьями.
Вскоре после появления этой статьи происходит
новое событие, связанное с Бабелем. В моей памяти
встает облик писателя и мемуариста Г. Н. Мунблита.
Примерно в мае-июне 1964 г. я вижу его на трибуне
харьковского Центрального лектория, где всегда про¬
ходили организованные отцом встречи с приезжими
литераторами. Он бледен, сух, похож на большую
печальную птицу с глазами с полуприкрытыми века¬
ми. Свои воспоминания о Бабеле он читает с листа —
тогда это было непривычно — подчеркнуто ровным
и спокойным голосом, без модуляций, не по-актерски.
Зал оценил его не сразу. Но, когда выступление закон¬
чилось, все бурно аплодировали.
А потом у нас дома, за традиционным ужином,
также внешне несколько чопорно, но, по сути, очень
доброжелательно и, как теперь принято говорить,
конструктивно обсуждалась недавно вышедшая ста¬
тья отца о «Конармии» и его новая работа, которая
в тот момент находилась в процессе подготовки. Ви¬
тиевато, в завуалированной форме Георгий Николае¬
вич намекал на то, что профессиональные связи его
жены8 и отсутствие у нее «пятого пункта» могут силь¬
8	Нина Николаевна Юргенева на протяжении многих лет вела
отдел русской классической литературы в журнале «Вопросы ли¬
тературы»; вместе с А. Н. Пирожковой составила оба сборника
воспоминаний о Бабеле — в 1972 и 1989 гг.
730

Memoria
но способствовать продвижению этой публикации
(что и произошло через несколько месяцев).
Забытые рассказы Бабеля и его письма с подроб¬
ными комментариями Лившица появились в августов¬
ском номере журнала «Знамя» за 1964 г., так же как
и воспоминания Г. Н. Мунблита. Подборка включала
републикацию семи рассказов разных лет («Вдохно¬
вение», «Элья Исаакович и Маргарита Прокофьевна»,
«Мама, Римма и Алла», «Шабос-нахаму», «Вечер у им¬
ператрицы», «Гапа Гужва», «Сулак»), первую в СССР пу¬
бликацию рассказа «Фроим Грач», сорок писем Бабеля
друзьям и литературным соратникам. Это письма из
личных архивов И. Л. Лившица, А. Г. Слоним, В. Б. Со¬
синского, Т. Н. Тэсс, письмо М. Е. Кольцову из архива
С. А. Бондарина, письма Е.Д. Зозуле и В.П. Полонско¬
му из ЦГАЛИ, письма Л. В. Никулину и Д.А. Фурмано¬
ву из отдела рукописей ИМЛИ.
В комментариях публикатора цитировалась пере¬
писка Бабеля с матерью и сестрой, жившими в Бель¬
гии. Эти письма в 1960-е гг. были опубликованы на
английском, французском и итальянском языках. Об¬
ратный перевод с итальянского на русский по милан¬
скому изданию Дж. Фельтринелли был сделан мало
кому тогда известным, всегда уравновешенным и не¬
многословным харьковчанином Леонидом Михай¬
ловичем Баткиным, впоследствии маститым иссле¬
дователем итальянской культуры. Утром, когда отец
уходил в университет, Баткин приходил к нам и начи¬
тывал свои переводы на старый громоздкий магнито¬
фон «Днепр» — тот самый, на котором вечерами бес¬
конечно крутились бобины с песнями Окуджавы.
У публикации в «Знамени» была странная судьба.
В журнальном номере из-за технической ошибки имя
Лившица как публикатора и комментатора рассказов
выпало. Поэтому оно редко фигурировало при перепе¬
731

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
чатках этих материалов вплоть до 2ои г., когда бабеле-
вед Стив Левин посвятил истории этой работы специ¬
альную статью, уделив особое внимание комментари¬
ям к письмам.
Письма Бабеля друзьям и родным были проком¬
ментированы Л. Я. Лившицем с присущей ему научной
дотошностью — названы их источники, даны необхо¬
димые сведения об адресатах, уточнены даты и содер¬
жание упоминаемых в письмах событий, время созда¬
ния некоторых произведений Бабеля; в комментариях
использованы и устные сообщения Л. Я. Лившицу вдо¬
вы писателя — например, о том, кто был П. И. Сто-
рицын, давший писателю «зерно» для рассказа «Мой
первый гонорар», или Л. О. Утесова, рассказавшего
о том, что «Бабель мечтал создать труппу специаль¬
но для постановки “Заката” с участием Б. С. Борисо¬
ва, М. М. Блюменталь-Тамариной, Е. М. Грановской,
Л. О. Утесова, Ст. Надеждина» <... >
Своеобразным стержнем «Знаменской» публика¬
ции стали письма Бабеля редактору «Нового мира»
Вячеславу Павловичу Полонскому <...> по поводу
новых рассказов Бабеля и его пьесы «Закат», готовив¬
шихся в конце 2о-х годов к публикации в этом жур¬
нале. Опутанный долгами (на его иждивении были
мать, жена и близкие родственники), отдалившийся
от литературного бомонда (в Москву наведывался
урывками по конкретным делам), живший в россий¬
ской глубинке (работал секретарем сельсовета в Мо-
лоденове под Москвой), Бабель упорно работал над
своими произведениями, стремясь довести их до той
степени совершенства, без которой он не мыслил себе
истинной литературы <... >
«...Несмотря на запутанные мои личные дела, —
пишет он Вяч. Полонскому 31 июля 1928 года, — я ни на
732

Memoria
йоту не изменю принятую мною систему работы, ни
на один час искусственно и насильно не ускорю ее. Не
для того стараюсь я переиначить душу мою и мысли,
не для того сижу я на отшибе, молчу, тружусь, пыта¬
юсь очиститься духовно и литературно — не для того
затеял я все это, чтобы предать себя во имя временных
и не бог весть каких важных интересов». В этом месте
Л. Я. приводит для сравнения отрывок из письма Бабе¬
ля А. Г. Слоним от 6 августа 1928 года: «Я вернусь assagi,
присмиревшим, свернувшимся, но упрямым в тысячу
раз больше, чем раньше. Я думаю, что если нет мудро¬
сти — то ее можно заменить упрямством. И не есть ли
это настоящая мудрость — быть упрямым?»9
Надо особо отметить, что Л. Лившицу впервые по¬
сле десятков лет молчания удалось разговорить дру¬
зей Бабеля: они осмелели и стали вспоминать, откры¬
вая те тайные ящички, в которых хранились пожел¬
тевшие листки бабелевских писем. Тогда-то у него
и появилась идея: объединить уцелевшие свидетель¬
ства в сборнике воспоминаний о Бабеле. Он поделил¬
ся этой идеей с А.Н. Пирожковой и очень огорчился,
когда она отнеслась к ней весьма скептически, заме¬
тив только: «Дай Бог, чтобы были силы пробить еще
один сборник рассказов...»
Но свое намерение мой отец не оставил. Реши¬
тельно пресекая всякие разговоры по поводу отноше¬
ний писателя с Т. В. Кашириной, он неустанно просил
ее начать писать свои воспоминания о Бабеле. К это¬
му времени ему уже прислали воспоминания Сергей
Бондарин и Татьяна Тэсс.
Наконец, поздней осенью последовала последняя
публикация юбилейного 1964 г. В газете «Литератур¬
9	Левин С. Бабель в «Знамени»: Публикация Л.Я. Лившица //
URL: http://www.levlivshits.org
733

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ная Россия» по рукописи, предоставленной Лившицу
Михаилом Ивановым, был впервые опубликован рас¬
сказ «Закат». В комментарии уже намечена ливши-
цевская концепция еще одной оси в творческой био¬
графии Бабеля: этот рассказ — важная веха на пути от
«Одесских рассказов» к драме «Закат». По сути, одес¬
ская тема не закончилась с циклом «Одесских расска¬
зов»; она продолжала жить в душе и воображении пи¬
сателя и требовала литературного воплощения.
Как пишет Лившиц, Бабель стал записывать рассказ
на фирменных бланках заведения своего отца, по-ви-
димому, в 1923-1924 гг. Затем летом 1925 г. был создан
киносценарий «Беня Крик», а летом 1926-го закончен
первый вариант драмы «Закат». Развитие и преображе¬
ние одесской темы в драме «Закат» проанализированы
исследователем в статье, также написанной в 1964 г.,
но опубликованной лишь к 8о-летию со дня рождения
писателя в № 6 журнала «Памир» за 1974 г.10
Живя в несвободном мире, Лев Лившиц яростно
отстаивал свободу. Таким он предстает и на страни¬
цах своих театральных рецензий 1940-х гг. К примеру,
в рецензии 1946 г. на спектакль «Гроза» главным недо¬
статком постановки названа «неспособность актеров
Театра им. Т. Шевченко выразить тему протеста про¬
тив несвободы» (курсив мой. — Т Л.-А.). Из докумен¬
тов следственного дела Л. Я. Лившица я узнала, что
подобным образом он вел себя на допросах и в лагере,
когда писал свои резкие письма-жалобы Абакумову
или в Верховный Совет СССР. Бунтарская натура, жи¬
вущая вопреки «здравому смыслу». Представляется
глубоко символичным и выбор им героев своих лите¬
ратурных исследований после возвращения из ссылки.
Никогда и ни с кем, ни при каких обстоятельствах
отец не вспоминал о годах ареста, тюрьмы, допросов,
10	См. примеч. I.
734

Memoria
лагерей. Он как бы наложил табу на этот свой опыт.
Любимец и баловень семьи, друзей, герой войны, мо¬
лодой литератор, быть может, он воспринял случив¬
шееся как некий абсурдный, бессмысленный зигзаг,
трагическое недоразумение, страницы черновика,
которые должны быть выброшены из начисто пере¬
писанной рукописи его судьбы?
Но причиной умолчания было отнюдь не жела¬
ние забыть лагеря. Накопившийся запас яростного
неприятия подленьких и ничтожных людишек-теней,
которым сталинская эпоха позволила выбраться на
поверхность, выплеснулся в его критической работе
о пьесе «Тени» М. Е. Салтыкова-Щедрина. Эта моно¬
графия позволила отцу высказать его литературно-по¬
литическое кредо, выразить выстраданное им знание
истинной меры вещей: кто есть кто и что почем. Ра¬
ботой над «Тенями» отец в какой-то мере подвел итог
«сталинскому» периоду в своей жизни.
До сих пор у меня на слуху имена, которыми отец
особенно дорожил в литературе; он часто упоминал
их в домашних беседах: Лермонтов, Салтыков-Ще¬
дрин, Островский, Пастернак, Ахматова... Бабель по¬
явился в этом ряду последним. На самом деле, в этом
была своя логика — какое-то глубокое родство судеб
Бабеля и отца.
Конечно, можно возразить: далеко не всегда лите¬
ратурное творчество находится в такой прямой зави¬
симости от историко-социального фона. Но и Салты¬
ков-Щедрин, и Бабель были писателями, творческое
воображение которых заряжалось и отталкивалось от
социальных конфликтов эпохи. И мне кажется, выбор
Лившица во многом был продиктован именно чертами
таланта этих писателей: они жили во времени, со вре¬
менем и вместе с тем в противостоянии, вопреки ему.
И это было близко творческой природе Лившица.
735

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
При этом он оставался романтиком. Любил рас¬
сказывать и даже написал статью о том, что именно
Горький уловил романтизм прозы Бабеля, вопреки
принятому мнению о гиперреализме писателя. Я ду¬
маю, что отцу был близок пафос бабелевской, трудно
созревавшей, но упрямой веры в то, что вся эта «боль¬
шевистская заваруха» приведет в результате к более
справедливому, лучшему устройству жизни. Может
быть, поэтому он так пристально вглядывался в то, как
зарождалась и крепла вера Бабеля в конечную победу
добра в новом обществе. Но еще сильнее, мне кажется,
исследователя и писателя объединяла вера в доброту
изначальной природы человека, стремление уйти от
местечкового, узконационального еврейства к поиску
библейской универсальной человечности.
В жизни Лев Яковлевич горячо и ревностно ждал
проявлений творчества от людей, которых любил.
И способен был мгновенно влюбляться в незнакомых,
но талантливых. Его смертельным противником была
рутина. Быт всегда был «заскорузлым», или «смрад¬
ным», или «мещанским». Быт всегда заедал, и жизнь
представлялась иногда бесконечной борьбой с бытом.
В «выламывании» Менделя Крика из привычной сре¬
ды литературовед видел прежде всего протест против
жизни, в которой «все навеки измерено, исчислено
логикой дел, жирного быта и грошового уюта». При¬
бегая к своему излюбленному текстологическому
сравнительному анализу ремарок в рукописи и в ко¬
нечном варианте пьесы, он показывает, как после¬
довательно изымает Бабель то, «что могло создавать
впечатление, будто поступки Крика продиктованы
бездумной пьяной фантазией, внезапно взбредшей
в его одурманенную голову». Нет, не спьяну, не по
сумасбродной прихоти, а по осознанной душевной
необходимости рвется Мендель к недосягаемой сво¬
7 36

Memoria
боде. Лившиц даже сближает эту коллизию с «Улицей
Данте». «Но любовь, которой месье Бьеналь отвел по
два часа — от пяти до семи — два дня в неделю, — пи¬
шет исследователь, — вдруг сметает векселя, расчеты,
хлопоты о продаже автомобилей — и верящий в неиз¬
менность здравого смысла месье Бьеналь лежит с пе¬
ререзанным горлом.. .»п
Бабель не только отрицал мир обветшавшей
и выхолощенной, как ему тогда казалось, еврейской
традиции. Он рос в Одессе, духовной и литературной
колыбели сионизма, жил там в то время, когда тво¬
рили В. Жаботинский, Х.-Н. Бялик, Ахад ха-Ам... Он
превосходно владел идишем и знал иврит настолько,
что мог редактировать переводы своих рассказов на
этот язык. Осмелюсь утверждать, что Бабель не был
пассивным свидетелем возрождения древней культу¬
ры. Этот процесс оказал влияние на его мировоспри¬
ятие, на его вкусы и привязанности. Антонина Нико¬
лаевна Пирожкова пишет: «Бабель научил меня лю¬
бить еврейский театр (Государственный еврейский
театр, ГОСЕТ. — Г. Л.-А.) <...> Он любил игру Михо-
элса в “Путешествии Вениамина Третьего” (1927 г. —
Г. Л.-А.), а пьесу “Тевье-молочник” (1938 г. — Т. Л.-А.)
мы с ним смотрели несколько раз, не могу также за¬
быть, какой он (Михоэлс. — Г. Л.-А.) был замечатель¬
ный король Лир (1935 г. — Т Л.-А.)»11 12.
В связи с этим позволю себе привести описание
двух из этих спектаклей, в которых так сочно и кра¬
сочно была воссоздана сама суть еврейского образно¬
го мышления, пряная атмосфера самобытной нацио¬
нальной культуры. Этот, на первый взгляд, несколько
затянутый побочный экскурс в «мелкий шумик вре¬
мени» (Р. Д. Тименчик) и художественной атмосферы
11	Лившиц Л. Я. Указ. соч. С. 310.
12	Пирожкова А. Н. Указ. соч. С. 277.
737

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
1930-х мне представляется важным для реконструк¬
ции существенных моментов в жизни Исаака Бабеля
в эти годы. Моментов, выбранных им самим по ду¬
шевной тяге, а не навязанных внешними обстоятель¬
ствами. Не проступает ли в них меняющееся отноше¬
ние зрелого Бабеля к своим корням? Изменение, ко¬
торое происходит не без влияния его современников,
великих театральных мастеров, не дававших до поры
до времени угаснуть еврейской культуре в советских
условиях, — А. Грановского и Михоэлса.
Роберт Фальк, оформлявший инсценировку пове¬
сти Менделе Мойхер-Сфорима («Путешествие Вениа¬
мина Третьего». — Г. Л.-А.), создал полусказочную-по-
луреальную атмосферу спектакля. Красочный, будто
сшитый из лоскутков прабабушкиного одеяла, зана¬
вес открывал (за порталами из кривых лавчонок в три
этажа с мерцающими огнями окошек) портативную,
разборную, зеленую, как трава, площадку. На ней вре¬
мя от времени появлялись то одинокое дерево, то за¬
бор местечковой улицы, то полуразрушенный мостик,
то лубочный пейзаж городка, то река из куска синей
ткани, то игрушечная корчма. Легкость и фантастич¬
ность оформления сказывалась и в точно угаданных
костюмах: в платках торговок с корзинками, в феери¬
ческих перьях и уборах приснившихся героям царей
и царевен.
Приподняв этот лоскутный занавес, выходили на
сцену Вениамин Третий — Михоэлс и Сендерл-Баба —
Зускин. Первый — еврейский Дон Кихот с клинообраз¬
ной головой, вырастающей из сутулых плеч, с узкой
рыжеватой бороденкой, растущей только на одной
половине подбородка. Второй — еврейский Ивануш-
ка-дурачок, еврейский Санчо Панса «себе на уме», коре¬
настый, широкоплечий, с расплескивающейся из углов
738

Memoria
рта и маленьких, прищуренных глаз улыбкой. Отсюда
они начинали комическое и печальное путешествие из
Тунеядовки на Землю обетованную, начинали бегство
от жен, прозаических еврейских «дульциней».
Жанром спектакля стала еврейская сказка, начав¬
шаяся как комедия и закончившаяся пронзительной
лирической нотой, которая сопровождала бесславное
возвращение героев «на круги своя»...13
Последним сценическим созданием Михоэлса бы¬
ла роль Тевье-молочника в инсценировке повести Шо-
лом-Алейхема (1938).
Режиссерское решение «Тевье-молочника», пред¬
ложенное Михоэлсом, на первый взгляд, казалось
простым до наивности, если не сказать больше... Дей¬
ствие разыгрывалось в основном в двух точках сцени¬
ческого пространства: у дверей и у печки. Дурные но¬
вости приходили извне. Тевье узнавал их, стоя у две¬
рей, а с улицы дуло. Все радостное происходило у него
подле печки. Добро связывалось с теплом, горе — с хо¬
лодом. Режиссер Г. М. Козинцев, вспоминая впослед¬
ствии об этом решении, заметил, что в народной поэ¬
зии такой параллелизм обычен...
Спектакль и роль Тевье у Михоэлса вырастали из
фольклорных еврейских корней. Его Тевье-молочник
был откровенный, честный, грубоватый, благород¬
ный и справедливый человек, презирающий сильных
мира сего, не желающий продавать свое достоинство
ни за какие блага. Лейтмотивом спектакля была ста¬
рая народная песенка: «Мир задает все тот же старый
вопрос». Лейтмотивом роли — жажда познания, про¬
низывающая всю жизнь старого Тевье. В финале спек¬
13	Капитайкин Э. С. А. М. Грановский и еврейский театр в Рос¬
сии //Капитайкин Э. С. Преодоление: Статьи. Эссе. Очерки (1977-
1992) / Сост. Т. Лившиц-Азаз. Иерусалим; СПб., 2013. С. 129.
739

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
такля героя Михоэлса, разоренного, одинокого, уни¬
женного, высылают из родной деревни. Актер выходил
на авансцену, к рампе, лицом к залу и произносил го¬
лосом, полным надежды, которая никогда не покидала
ни его, ни его героя: «Дальше, Тевье, дальше!..14
Для Льва Лившица, как и для многих евреев его
поколения, традиционный уклад жизни еврейской
семьи и не потревоженный революцией националь¬
ный колорит были уже чем-то малореальным, смутно
знакомым. Поэтому в таком гармоничном отношении
Бабеля к своему еврейству, когда ценность еврейско¬
го достояния не менее органична, чем советского или
русского, заключался для Лившица огромный заряд
притягательности.
Во второй половине 1920 — начале 1930-х гг. Ба¬
бель пишет рассказы о своем детстве. Как и в «Конар¬
мии», он, меняя, передвигая, перемещая, комбинируя,
т.е. «сдвигая», по выражению Лившица, реальные
факты своей биографии или «привирая», по выраже¬
нию самого Бабеля, преследует одну и ту же цель —
найти наиболее точный художественный эквивалент
своему замыслу. Специалисты, кропотливо сопостав¬
ляя факты биографии с вымыслом, будут продолжать
открывать законы его творческого мышления, иссле¬
довать его язык.
Однако есть отрывки, в которых звучит подлин¬
ная эмоциональная интонация автора. Вот, напри¬
мер, из раннего наброска «Детство. У бабушки» (1915) •
...из лавок, людей, воздуха, театральных афиш я со¬
ставлял мой родной город. Я до сих пор помню, чув¬
ствую и люблю его; чувствую так, как мы чувствуем
14	Капитайкин Э. С. Жизнь и смерть еврейского актера // Капи-
тайкин Э. С. Преодоление... С. 139.
740

Memoria
запах матери, запах ласки, слов и улыбки; люблю
потому, что в нем я рос, был счастлив, грустен и меч¬
тателен, страстно, неповторимо мечтателен (курсив
мой. — Т Л.-А.).
Или фрагмент из «Истории моей голубятни» (1925):
Земля пахла сырыми недрами <...> Я услышал ее за-
пах и заплакал без всякого страха. Я шел по чужой ули¬
це, заставленной белыми коробками, шел в убранстве
из окровавленных перьев, один в середине тротуаров,
подметенных чисто, как в воскресенье, и плакал так
горько, полно и счастливо, как не плакал больше во
всю мою жизнь (курсив мой. — Т Л.-А.).
Я до сих пор слышу восторженный голос отца, чи¬
тающего мне эти строки. В нем не только бабелевская
любовь к жизни и вера в нее. В этом чтении — упоение
бабелевским словом, восхищение ни на что не похожим
волшебством.
С годами я все глубже понимаю, насколько бес¬
страшными и азартными людьми были эти два че¬
ловека — писатель и исследователь его творчества,
и каким тугим узлом были связаны их так рано
оборвавшиеся жизни.
У> У> /V
В заключение могу с гордостью сказать, что благода¬
ря инициативе друзей и родных отца с 1996 г. в Харь¬
ковском национальном педагогическом университете
имени Г. С. Сковороды проводятся ежегодные Меж¬
дународные чтения молодых ученых, посвященные
памяти Л. Я. Лившица, на которых с докладами по
теории и истории литературы и театра, работами по
741

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
театральной и литературной критике уже выступили
более восьмисот молодых исследователей из Украины,
России, Германии, Израиля, Ирана, США, Швейцарии,
Таджикистана.
С 2ою г. материалы к биографии Л. Я. Лившица,
включая биографическую справку, следственное дело,
воспоминания друзей, его собственное творческое
наследие, а также материалы чтений (ежегодные ан¬
нотации докладов и полные тексты лучших докладов),
можно найти на специально созданном интернет-сай¬
те «Лев Лившиц. In memoriam» (www.levlivshits.org).

ПРИЛОЖЕНИЕ

Елена Погорельская
«ДОРОГИ ИСААКА БАБЕЛЯ»
Выставка, приуроченная к 120-летию со дня рождения писа¬
теля, прошла в залах Государственного литературного музея
«Дом И. С. Остроухова в Трубниках» с 23 июня по 31 августа
2014 г.
Автор концепции — Е. И. Погорельская
Кураторы — Е. И. Погорельская и Н.К. Реброва
Художник — А. В. Колейчук
В характере моем есть нестер¬
пимая черта одержимости и не¬
реального отношения к действи¬
тельности.
Исаак Бабель.
Из письма А. Г. Слоним,
7 декабря 1918 г.
Главную идею выставки подсказал рассказ Бабеля
с символическим названием «Дорога». Герой рассказа
в 1918 г. пробирается нелегким маршрутом из Киева
в Петроград, однако произведение посвящено в пер¬
вую очередь непростому выбору жизненного пути
745

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
героя. Поэтому выставка раскрывала оба значения
слова «дорога»: с одной стороны, это определенный
маршрут, перемещение с места на место, с другой —
жизненный и творческий путь писателя Исаака Бабе¬
ля. Топография играет важную роль в его литератур¬
ном наследии, и образ дороги, так или иначе, присут¬
ствует во многих его произведениях. Кроме того, сам
Бабель почти всегда находился в разъездах. Тому было
две причины: конкретные житейские обстоятельства
и необходимость новых впечатлений для творчества.
Даже получив в мае 1932 г. квартиру в Москве, он про¬
должал ездить по стране в поисках материала для сво¬
их произведений.
Основные, узловые моменты жизненного и твор¬
ческого пути Бабеля были показаны на фоне его реаль¬
ных маршрутов, видов городов и населенных пунктов,
где он жил подолгу или останавливался проездом.
Вокруг основных топонимов, а также картин коллек¬
тивизации и индустриализации СССР строились раз¬
делы выставки: «История моей голубятни», «Дорога»,
«Как это делалось в Одессе», «Конармия», «Маяков¬
ский, “Леф”, Мария Денисова», «Мопассан», «В дыму
и золоте парижского вечера...», «Великая Криница»,
«СССР на стройке», «Максим Горький». Аресту и гибе¬
ли писателя был посвящен последний раздел — «Не
дали закончить...».
В эпилоге была показана судьба творческого на¬
следия Бабеля после его реабилитации. Здесь же экс¬
понировались портреты писателя и иллюстрации
к его произведениям.
Кроме широко представленых материалов И. Э. Ба¬
беля из собрания Государственного литературного му¬
зея (ГЛМ) на выставке демонстрировались документы
из Российского государственного архива литературы
и искусства (РГАЛИ), научно-исследовательского от¬
746

Приложение
дела рукописей Российской государственной библио¬
теки (НИОР РГБ), Российского государственного во¬
енного архива (РГВА), Российского государственного
архива социально-политической истории (РГАСПИ),
Центрального государственного исторического архи¬
ва (ЦГИА) Санкт-Петербурга, Государственного ар¬
хива Киева, а также фотографии, книги и иллюстра¬
ции из частных собраний и из собрания издательства
«Вита Нова».
Выставка строилась по тематико-хронологиче¬
скому принципу, хотя строгая хронология соблюда¬
лась далеко не везде. И так получилось, что некото¬
рые из представленных на выставке экспонатов упо¬
минались в ряде докладов на конференции или даже
служили к ним иллюстрацией.
«История моей голубятни»
Над книгой о детстве И.Э. Бабель работал в течение
многих лет. Самый ранний, неоконченный набро¬
сок — «Детство. У бабушки» — относится к ноябрю
1915 г., последний рассказ — «Ди Грассо» — напечатан
в августе 1937-го. В двух рассказах — «История моей
голубятни» и «Первая любовь» — говорится о жиз¬
ни в Николаеве и о еврейском погроме 1905 г., хотя
все реальные события в них смещены по отношению
к детству писателя на один год. Четыре новеллы —
«Детство. У бабушки», «В подвале», «Пробуждение»
и «Ди Грассо» — посвящены одесскому периоду дет¬
ства героя-повествователя. Когда в журнале «Моло¬
дая гвардия» был опубликован рассказ «Пробужде¬
ние», Бабель писал матери: «Я там дебютировал по¬
сле нескольких лет молчания маленьким отрывком
из книги, которая будет объединена общим заглави¬
747

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ем “История моей голубятни”. Сюжеты все из детской
поры, но приврано, конечно, многое и переменено, —
когда книжка будет окончена, тогда станет ясно, для
чего мне все это было нужно» (14 октября 1931 г.).
Наряду с фотографиями «из детской поры» Иса¬
ака Бабеля в этом разделе демонстрировались руко¬
пись «Детство. У бабушки» и журнальные публика¬
ции рассказов «Пробуждение» и «Ди Грассо» («Ого¬
нек»). Впервые был представлен аттестат Бабеля об
окончании Одесского коммерческого училища (ОКУ),
а также фотография преподавателей ОКУ. Последние
материалы перекликались с докладом А. Яворской об
истории ОКУ.
«Дорога»
После окончания ОКУ, в 1911 г., Бабель поступил на
экономическое отделение Киевского коммерческого
института. Здесь, в Киеве, в 1912 г. он познакомился
с будущей женой Евгенией Гронфайн, а в 1913 г. состо¬
ялся его литературный дебют — в киевском журна¬
ле «Огни» был напечатан рассказ «Старый Шлойме».
Во время Первой мировой войны, в сентябре 1915 г.,
высшие учебные заведения Киева были эвакуирова¬
ны в Саратов, там Бабель оставался до августа 1916 г.
В Саратове он сдавал выпускные экзамены. На Волгу,
в Саратов, писатель вернулся в 1918 г. во время одной
из продовольственных экспедиций, которую он опи¬
сал впоследствии в рассказе «Иван-да-Марья». После
Киева и Саратова был Петроград, где Бабель учился
на юридическом факультете Петроградского психо¬
неврологического института. Часть документов из
киевского и петроградского студенческих дел экспо¬
нировалась на выставке. Один из них — свидетель¬
748

Приложение
ство, выданное Бабелю для свободного проживания
в Петрограде, его пригородах и населенных местах
по линии железных дорог, с отметкой о посещении
Гельсингфорса — упоминался в докладе М. Эдель-
штейна «Рассказ И. Бабеля “Линия и цвет”. Опыт ин¬
терпретации».
В Петрограде в ноябре 1916 г. М. Горький напе¬
чатал в журнале «Летопись» два рассказа Бабеля. А за¬
тем по совету Горького он на семь лет «ушел в люди» —
овладевать писательским мастерством и собирать
материал для будущих произведений. «За это время, —
писал Бабель в «Автобиографии», —я был солдатом на
Румынском фронте, потом служил в Чека, в Нарком-
просе, в продовольственных экспедициях 1918 года,
в Северной армии против Юденича, в i Конной армии,
в Одесском губкоме, был репортером в Петербурге
и в Тифлисе, был выпускающим в 7 советской типогра¬
фии в Одессе и проч. и проч.».
Среди экспонатов данного раздела также следу¬
ет выделить автографы «Автобиографии», рассказов
«Дорога» и «Конец святого Ипатия».
«Как это делалось в Одессе»
«Волшебник из Одессы» — так назвал свою книгу о Ба¬
беле одесский исследователь Александр Розенбойм.
В «Одесских рассказах» Бабель не просто увековечил
родной город, красочно обрисовав знаменитую Мол¬
даванку и ее обитателей, но и создал миф Одессы,
прочно закрепившийся в сознании нескольких поко¬
лений. А в упомянутом неоконченном рассказе «Дет¬
ство. У бабушки» можно прочитать такое лирическое
признание: «...из лавок, людей, воздуха, театральных
афиш я составлял мой родной город. Я до сих пор пом¬
749

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ню, чувствую и люблю его; чувствую так, как мы чув¬
ствуем запах матери, запах ласки, слов и улыбки...»
В жизни и судьбе писателя Одессе принадлежало осо¬
бое место. Если в Николаеве, где прошло десять лет
его детства, он больше ни разу не был, то в Одессу на
протяжении всей жизни приезжал часто и даже не
исключал возможности вновь там поселиться. «Пора
вернуться в Одессу, снять домик на Ближних Мельни¬
цах, сочинять там истории, стариться...» — писал он
в 1934 г. в очерке, посвященном памяти Эдуарда Ба¬
грицкого.
На выставке были представлены машинописи и
первые публикации произведений Бабеля, посвящен¬
ных Одессе, письма разных лет, отправленные из Одес¬
сы школьному товарищу И. Л. Лившицу, фотографии.
«Конармия»
«Конармия» — главная книга Исаака Бабеля. Первые
рассказы конармейского цикла публиковались в одес¬
ских «Известиях». Но с появлением этих рассказов
в московской печати, еще до выхода отдельного изда¬
ния книги, Бабель становится одним из наиболее по¬
пулярных советских писателей. «Самый знаменитый
писатель в Москве», — назвал его в письме М. Горько¬
му от 4 марта 1926 г. С. Т. Григорьев.
Бабель находился в рядах Первой Конной армии
во время советско-польской войны 1920 г. Сначала он
был прикомандирован к штабу армии, а с 24 июня пе¬
ревелся в 6-ю кавалерийскую дивизию в качестве во¬
енного корреспондента газеты «Красный кавалерист».
О его переходе в дивизию свидетельствует представ¬
ленный на выставке уникальный документ о снятии
его с довольствия в столовой штаба армии, выписан¬
750

Приложение
ный 2 6 июня в Фастове. В 6-й дивизии Бабель служил
под именем К. Лютов, этим же псевдонимом он под¬
писывал очерки в «Красном кавалеристе». Во время
пребывания в Первой Конной Бабель вел дневник.
Сохранились записи с з июля по 15 сентября 1920 г.,
которые подтверждают достоверность многих эпизо¬
дов книги.
На выставке можно было увидеть документы и фо¬
тографии периода польской кампании (в том числе
упомянутую справку о снятии с довольствия в сто¬
ловой штаба армии Бабеля-Лютова и оперативные
сводки по 6-й дивизии); автографы рассказов «Ко¬
стел в Новограде» и «Мой первый гусь»; три издания
«Конармии»; журнал «Красная новь», в котором было
напечатано сразу девять конармейских рассказов;
журнал «Новый мир» с первой публикацией рассказа
«Аргамак»; материалы вокруг «Конармии»: «ценную
заметку» командарма Буденного в журнале «Октябрь»,
письмо бывшего бойца Первой Конной и прототипа
одного из героев конармейских рассказов С. Мельни¬
кова, письмо самого Бабеля от 31 октября 1928 г. из
Киева И. Л. Лившицу, в котором говорится о том, что
возобновление полемики между Горьким и Буденным
на страницах «Правды» «должно способствовать рас¬
хождению старой доброй Конармии»; наконец, «аль¬
тернативную» «Конармию» — первое издание пьесы
Вс. Вишневского «Первая Конная», и др.
«Маяковский, “Леф”, Мария Денисова»
Началом своей литературной работы Бабель считал
выход в январе 1924 г. № 4 журнала «Леф» за 1923 г.,
в котором было напечатано восемь его рассказов —
шесть конармейских и два одесских. С ответственным
751

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
редактором «Лефа» Владимиром Маяковским Бабель
встретился в Москве в мае-июне 1923 г., побывав на
квартире поэта в Водопьяном переулке. Тогда же Ба¬
бель отдал свои рассказы для публикации в журнале.
Один из них, «Соль», Маяковский прочитал в сентябре
того же года на одном из своих выступлений в Берли¬
не. «Впечатление от этого рассказа было огромное», —
вспоминал присутствовавший на этом вечере Вадим
Андреев. В феврале 1924 г. Бабель и Маяковский снова
встретились, на сей раз в Одессе, и теперь уже Маяков¬
ский побывал в гостях у Бабеля, на Ришельевской, 17.
В Одессе Маяковский объявил о публикации в следую¬
щем номере «Лефа» еще одного рассказа Бабеля. Речь
шла о новелле «Мой первый гусь» из конармейского
цикла.
«Одесская» муза Маяковского Мария Денисова не
только вдохновила поэта на создание образа героини
«Облака в штанах», но и в какой-то мере послужила
прототипом внесценической заглавной героини пье¬
сы Бабеля «Мария».
Мария Денисова, жена командарма Е. А. Щаденко,
участвовала в гражданской войне в рядах Конармии.
8 декабря 1929 г. она отправила Маяковскому письмо
с просьбой написать к десятилетию Первой Конной
«стихотворение динамического характера» и «крас¬
ноармейскую драму». В этом письме упоминался Ба¬
бель и его «Конармия».
Экспонаты, которые были представлены в этой
витрине: № 4 журнала «Леф» за 1923 г., книги «Обла¬
ко в штанах» Маяковского (2-е изд., 1918) и «Мария»
Бабеля (1935), фотографии поэта и Марии Денисовой,
ее письмо, адресованное Маяковскому, — явились ил¬
люстрацией к докладу В. Терехиной «Мария: Маяков¬
ский vs Бабель».
752

Приложение
«В дыму и золоте парижского вечера...»
Впервые Бабель приехал в Париж 20 июля 1927 г. Это
пребывание писателя во Франции длилось больше
года. О первых месяцах в Париже он писал А. Г. Сло-
ним 4 октября 1927 г.:
«О Париже — что же сказать? В хорошие мои ми¬
нуты я чувствую, как он прекрасен, а в дурные мину¬
ты мне стыдно того, что душонка и одышка заслоняют
от меня прекрасную, но чужую, трижды чужую жизнь.
Пора бы и мне обзавестись родиной <... >
Жизнь веду простейшую — сочиняю, в кафе боль¬
ше, чем на три франка, “насидеть” не могу, денег мало,
гулять не на что, пешечком хожу по улицам Парижа
и присматриваюсь».
Пробыв около трех месяцев в Париже, из-за обо¬
стрившейся астмы Бабель переехал в Марсель, очень
полюбившийся ему из-за сходства с родной Одессой,
и прожил там полтора месяца.
В Россию писатель вернулся в середине октября
1928 г. Всей душой любя Францию и Париж, Бабель
вместе с тем прекрасно осознавал, что только в Рос¬
сии он может быть верным самому себе — оставать¬
ся писателем. По возвращении на родину он призна¬
вался матери: «Несмотря на все хлопоты — чувствую
себя на родной почве хорошо. Здесь бедно, во мно¬
гом грустно — но это мой материал, мой язык, мои
интересы. И я все больше чувствую, как с каждым
днем я возвращаюсь к нормальному моему состо¬
янию, а в Париже что-то во мне было не свое, при¬
клеенное. Гулять за границей я согласен, а работать
надо здесь».
Выехать во Францию во второй раз было сложнее,
чем в первый. В день получения разрешения на выезд
летом 1932 г. он познакомился со своей будущей же¬
753

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
ной, молодым инженером Антониной Николаевной
Пирожковой.
Второе пребывание в Париже длилось почти год —
с середины сентября 1932 по август 1933-го. На этот раз
ему удалось съездить в Италию, где он провел полтора
месяца, навещая Горького в Сорренто, побывав на Ка¬
при, в Неаполе, Риме и Флоренции.
Впечатления Бабеля от пребывания в Париже
вылились в один из поздних его шедевров — рассказ
«Улица Данте». На выставке можно было увидеть ма¬
шинопись рассказа с авторской правкой и № 3 журна¬
ла «30 дней» за 1934 г., где он впервые был напечатан.
Среди экспонатов этого раздела следует выделить
также письма Бабеля И. Л. Лившицу, А. Г. Слоним,
Т. Н. Тэсс. Впервые демонстрировалась записная
книжка А. М. Ремизова с именами и адресами (Па¬
риж), относящаяся приблизительно к 1925-1928 гг. На
одной из ее страниц есть запись: «Babel Исаакъ Эм¬
мануил овичъ». Этот экспонат упоминался в докладе
А. Урюпиной «О русской эмиграции в Париже конца
1920 — начала 1930-х гг.», сделанном как раз по ма¬
териалам из архива Ремизова, недавно поступившего
в ГЛМ.
В июне 1935 г. в Париже состоялся Международ¬
ный антифашистский конгресс писателей в защиту
культуры. Изначально Бабель не был включен в со¬
став советской делегации. 18 июня А. Жид и А. Мальро
обратились в советское посольство в Париже с прось¬
бой включить в состав советской делегации автора
«Конармии» и Бориса Пастернака. Бабель и Пастер¬
нак выехали в Париж 21 июня, в день, когда конгресс
уже начался. Выступление Бабеля состоялось 25 июня.
И. Г. Эренбург вспоминал: «Исаак Эммануилович
речи не написал, а непринужденно, с юмором рас¬
сказал на хорошем французском языке о любви со¬
754

Приложение
ветских людей к литературе». 27 июня Бабель писал
матери и сестре в Бельгию: «Конгресс закончился,
собственно, вчера. Моя речь, вернее импровизация
(сказанная к тому же в ужасных условиях, чуть ли не
в час ночи), имела у французов успех. Короткое вре¬
мя положено мне для Парижа, буду рыскать, как волк,
в поисках материала — хочу привести в систему мои
знания о ville lumiere1 и, м. б., опубликовать их...»
Этот визит во Францию оказался для Бабеля по¬
следним. Среди материалов, связанных с конгрес¬
сом, следует выделить страницы из записных книжек
А. Н. Толстого с записями о конгрессе и об открытии
бульвара Максима Горького в рабочем предместье Па¬
рижа Villejuif.
«Мопассан»
Писательскому мастерству Бабель учился не только
у русских, но и у европейских классиков, в первую
очередь у французов. О его отношении к Мопассану
хорошо известно. Своему кумиру Бабель посвятил
рассказ «Гюи де Мопассан», впервые напечатан¬
ный в июньском номере журнала «30 дней» за 1932 г.
А в 1926-1927 гг. Бабель стал редактором небольшого
трехтомника Мопассана, вышедшего в издательстве
«Земля и фабрика», который был составлен из три¬
дцати двух новелл французского писателя. Для этого
издания Бабель перевел три рассказа — «Идиллия»,
«Признание» и «Болезнь Андре». Переводы еще один¬
надцати рассказов выполнены Валентиной Алексан¬
дровной Дынник-Соколовой. Она же написала к трех¬
томнику вступительную статью «Рассказы Мопасса¬
1	Город-светоч (фр.).
755

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
на». На выставке можно было увидеть письма Бабеля,
адресованные ей и ее мужу, знаменитому профессо-
ру-фольклористу Юрию Матвеевичу Соколову, и свя¬
занные с подготовкой издания Мопассана.
«Великая Криница»2
Из задуманной Бабелем книги о коллективизации на
Украине до нас дошли две главы — рассказы «Гапа
Гужва» и «Колывушка». Оба рассказа помечены: «Вес¬
на 1930 г.», но при жизни писателя увидела свет толь¬
ко «Гапа Гужва», опубликованная в 1931 г. в журнале
«Новый мир». М.Я. Макотинский, познакомившийся
с писателем осенью 1928 г. в Киеве, в сценарном от¬
деле Всеукраинского фотокиноуправления (ВУФКУ),
вспоминал, что следующая их встреча произошла
зимой 1930 г., когда Бабель оказался у него дома по¬
сле поездки по районам сплошной коллективизации
Украины. «Вы себе представить не можете! — гово¬
рил Бабель. — Это непередаваемо — то, что я наблю¬
дал на селе! И не в одном селе! Это и описать невоз¬
можно! Я ни-че-го не по-ни-маю!»
Тема коллективизации волновала Бабеля вплоть
до самого ареста. На творческой встрече в Союзе пи¬
сателей 28 сентября 1937 г. он говорил:
Мне очень хочется писать о селе, о коллективизации
(вот что меня сейчас занимает), о людях во время кол¬
лективизации, о переделке сельского хозяйства <... >
Я более или менее близкое участие принимал в кол¬
2 В рассказе «Гапа Гужва» Бабель изменил название села Вели¬
кая Старица на Великая Криница «для избежания сверхкомплект¬
ного поношения», как он писал Вяч. Полонскому 13 октября 1931 г.
(Бабель И. Э. Собр. соч. В 4 т. / Сост., примеч. И. Сухих. М., 2006.
Т. 4. С. 296).
756

Приложение
лективизации 1929-1930 годов. Я несколько лет пыта¬
юсь это описать. Как будто теперь у меня это получа¬
ется.
Если село Великая Старица на Киевщине остави¬
ла у писателя «одно из самых резких воспоминаний за
всю жизнь» (из письма матери от и февраля 1931 г.),
то «страна чудес» Кабардино-Балкария, где он провел
несколько месяцев в конце 1933 г., произвела на него
обратное впечатление. «Живу в благословенной стра¬
не — езжу с “хозяином” ее [Беталом Калмыковым] по
городам и долам, вспугиваем волков и зайцев, ловим
лососей в Тереке. Все дышит здесь изобилием, какого
много лет не было. Урожай баснословный, стройка
везде кипит, здесь и жить радостно. Постараюсь здесь
пробыть как можно дольше: материал и для нас и для
заграницы можно собрать необычайный» (из письма
сестре из Нальчика от 29 октября 1933 г.).
«СССР на стройке»
Материалы этого раздела были показаны на фоне кар¬
тин индустриализации (фоторепродукций из журнала
«СССР на стройке») и подлинных плакатов той эпохи.
Бабель стал свидетелем первых двух пятилеток, он
ездил по стране в поисках материала. Киевщина, Ка¬
бардино-Балкария, Донбасс, Днепрострой... «Иногда
приходишь в отчаяние — как осилить художественно
неизмеримую, курьерскую, небывалую эту страну, ко¬
торая называется СССР», — писал он матери в 1934 г.
Впрочем, о пятилетке говорится только в одном рас¬
сказе Бабеля — «Нефть». Это и единственный его рас¬
сказ, посвященный Москве. На выставке можно было
увидеть машинопись этого рассказа из фонда альма¬
757

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
наха «Годы XVI-XXI» и прочитать его финал, в котором
по-бабелевски скупо, но очень зримо изображена Мо¬
сква того времени:
Москва вся изрыта, в окопах, завалена трубами,
кирпичами, трамвайные линии перепутаны, воро¬
чают хоботом привезенные из-за границы машины,
трамбуют, грохочут, пахнет смолой, дым идет, как над
пожарищем... Вчера на Варварской площади видела
одного парня... Рожа широкая, красная бритая голова
блестит, косоворотка без пояса, на босу ногу сандалии.
Прыгали мы с ним с кочки на кочку, с горы на гору,
вылезали, снова проваливались...
— Вот она, когда сражения пошла, — он мне го¬
ворит. — Теперь, барышня, в Москве самый фронт, са¬
мая война...
В 1930-е гг. в Советском Союзе полным ходом шло
«литературное строительство», и центральным собы¬
тием стал Первый всесоюзный съезд советских пи¬
сателей в августе 1934 г. На съезде Бабель с юмором
говорил о себе как о «великом мастере» жанра мол¬
чания. И действительно, в конце 1920-х и в 1930-е гг.
писателя постоянно упрекали в том, что его произве¬
дения крайне редко появляются в печати. Между тем
в письмах Бабеля этого времени мы находим немало
замечаний о его писательском труде, о литературных
планах и часто мучительных переживаниях из-за того,
что плохо работается или не работается вовсе. О при¬
чинах длительных периодов молчания можно судить,
например, по экспонировавшемуся на выставке пись¬
му Бабеля редактору «Нового мира» Вячеславу Полон¬
скому от 8 октября 1929 г.: «Вы можете посадить меня
в узилище, как злостного должника <... > Вы можете
сечь меня розгами в 4 ч[аса] дня на Мясницкой ули¬
758

Приложение
це — я не сдам рукописи ранее того дня, когда сочту,
что она готова».
О Бабеле писали многие современные критики:
A.	Воронский, В. Шкловский, Вяч. Полонский, Б. Бегак,
B.	Полянский и др. В 1928 г. в издательстве «Academia»
в серии «Мастера современной литературы» вышла
посвященная Бабелю книга, которая открывалась ста¬
тьей Н. Степанова «Новелла Бабеля»:
Бабель вернул нам ощущение новеллы <...>
Напряженная, сжатая до 3-4 страниц, новелла Ба¬
беля явилась знаком воскрешения жанров <... >
Актуальность материала, стилистическая яркость
и динамика новеллы, новизна самого метода, явивши¬
еся причиной успеха, вместе с тем казались выходом
из того бездорожья, в котором блуждала в те годы про¬
за <... >
Бабель означал удачу, с него начался перелом
в литературе...
Это издание, а также автографы статей о Бабеле
В. Шкловского, В. Полянского и М. Левидова можно
было увидеть в юбилейной экспозиции.
«Максим Горький»
В жизни и творческой судьбе Исаака Бабеля М. Горь¬
кий сыграл особую роль. Они встретились осенью
1916 г. в Петрограде, когда Бабель принес в редакцию
журнала «Летопись» свои рассказы. «И вот — я всем
обязан этой встрече, — писал Бабель в «Автобиогра¬
фии^ _ и до сих пор произношу имя Алексея Макси¬
мовича с любовью и благоговением». Горький напе¬
чатал в «Летописи» два рассказа молодого Бабеля —
«Элья Исаакович и Маргарита Прокофьевна» и «Мама,
759

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Римма и Алла». Позднее, после смерти Горького, вспо¬
миная об их знакомстве, Бабель писал: «Надо думать,
в моей жизни не было часов важнее тех, которые я про¬
вел в редакции “Летописи”».
«Начало» — так озаглавил Бабель очерк, посвящен¬
ный Горькому, в котором рассказал и о начале их друж¬
бы, и о начале своего творческого пути.
Алексей Максимович жил тогда на Кронверкском
проспекте, — вспоминал Бабель. — Я приносил ему
все, что писал, а писал я по одному рассказу в день
(от этой системы мне пришлось впоследствии отка¬
заться, с тем чтобы впасть в противоположную край¬
ность). Горький все читал, все отвергал и требовал
продолжения. Наконец, мы оба устали, и он сказал
мне глуховатым своим басом:
— С очевидностью выяснено, что ничего вы, су¬
дарь, толком не знаете, но догадываетесь о многом...
Ступайте-ка посему в люди...
Когда Горький умер, Бабель не только потерял дру¬
га и учителя. После смерти Горького он как-то сказал
жене: «Теперь мне жить не дадут». Так оно и случилось.
Спустя почти три года Бабеля арестовали. А в части
тиража альманаха «Год XXI», попавшей в библиотеки,
текст очерка «Начало», посвященного Горькому, был
вырван, а фамилия его автора в оглавлении тщатель¬
но вымарана. Один и таких экземпляров альманаха
был представлен на выставке.
«Не дали закончить...»
«Дорога» Исаака Бабеля оборвалась 15 мая 1939 г.,
когда его арестовали на даче в Переделкине. Аресту,
следствию и гибели писателя посвящен этот раздел.
760

Приложение
Здесь были представлены ксерокопии листов и фо¬
тографии из следственного дела Бабеля, а также два
уникальных документа.
Первый — записка А. А. Жданову от А. А. Фадеева
и П. А. Павленко, готовивших списки для награждения
советских писателей орденами (не позднее 27 января
1939 г.; автограф Фадеева):
Дорогой Андрей Александрович!
Мы не включили в списки для награждения сле¬
дующих крупных писателей, в политическом лице ко¬
торых сомневаемся. Оставляем их на усмотрение ЦК:
Бабель Исаак Эммануилович
Пастернак Борис Леонидович
Олеша Юрий Николаевич <sic!>
Эренбург Илья Григорьевич.
Второй документ — открытка М. Э. Шапошнико¬
вой, адресованная Л. Н. Лившиц, которая была отправ¬
лена из Брюсселя 20 июля 1939 г., т.е. больше чем че¬
рез два месяца после ареста Бабеля: «Милая Люсенька,
давно тебе не писала. Настроение очень плохое, мама
все время болеет, и брат, видно, не здоров, так как дав¬
но ничего не пишет».

ОБ АВТОРАХ
Бар-Селла, Зеев — филолог. Автор монографий: «Разы¬
скания в области исторической морфологии восточнокав¬
казских языков: Проблемы архаизмов и инноваций» (1974),
«Мастер Гамбс и Маргарита» (1984; в соавторстве с М. Каган-
ской), «Вчерашнее завтра: Книга о русской и нерусской фан¬
тастике» (2004; в соавторстве с М. Каганской и И. Гомель),
«Литературный котлован: Проект “Писатель Шолохов”»
(2005), книги «Александр Беляев» в серии «Жизнь замеча¬
тельных людей» (2013) и статей, посвященных творчеству
Б. Пастернака, И. Бродского, М. Булгакова, Ю. Тынянова,
И. Бабеля, М. Зощенко, Н. Заболоцкого, С. Михалкова и др.
Бенеш, Софи — переводчик, издатель. С 1992 г. для фран¬
цузских издательств «Галлимар», «Вердье», «Акт Сюд»,
«Шум времени» и других перевела на французский язык
более сорока книг, в том числе Б. Пастернака, В. Шаламо¬
ва, А. Ахматовой, В. Гроссмана, Л. Чуковской, Н. Мандель¬
штам, Л. Андреева, Л. Лунца, 3. Гиппиус, С. Алексиевич,
Л. Улицкой, Ю. Буйды. Лауреат премии «Русофония» (2010)
за перевод «Повести непогашенной луны» Б. Пильняка
и премии Лауры Батайон (2012) за перевод собрания сочи¬
нений И. Бабеля.
Вайскопф Михаил Яковлевич — доктор философии, пре¬
подаватель русской литературы и истории русской культу¬
762

Приложение
ры в Еврейском университете в Иерусалиме. Автор книг:
«Сюжет Гоголя» (1993, 2001), «Во весь логос: Религия Ма¬
яковского» (1997, 2003), «Писатель Сталин» (2001, 2002),
«Птица-тройка и колесница души» (2003), «Покрывало Мо¬
исея: Еврейская тема в эпоху романтизма» (2008, на анг¬
лийском языке — 2012), «Влюбленный демиург: Метафизи¬
ка и эротика русского романтизма» (2012). Литературный
редактор нового перевода Библии на русский язык, прини¬
мал участие и в самом переводе.
Воронцова Галина Николаевна — кандидат филологиче¬
ских наук, руководитель группы научного собрания сочине¬
ний А. Толстого ИМЛИ им. А.М. Горького РАН. Автор моно¬
графий: «А. Н. Толстой в жизни и творчестве» (2004, 2006,
2ою, 2012), «Роман А. Н. Толстого “Хождение по мукам’
(igig-ig2i)\ Творческая история и проблемы текстологии»
(2014), а также целого ряда статей по творчеству А. Толсто¬
го, М. Шолохова, С. Есенина, В. Маяковского и др. Ответ¬
ственный редактор книги «М. А. Шолохов. “Тихий Дон”. Ди¬
намическая транскрипция рукописи» (2011). Подготовила
к печати роман А. Толстого «Хождение по мукам» в серии
«Литературные памятники» (2012).
Глейзер, Амелия — доктор сравнительного литературове¬
дения, профессор Университета Калифорнии (Сан-Диего).
Автор книги «Jews and Ukrainians in Russia’s Literary Border¬
lands: From the Shtetl Fair to the Petersburg Bookshop» (2012),
редактор-составитель сборника статей «Stories of Khmel-
nytsky: Competing Literary Legacies of the 1648 Ukrainian Cos¬
sack Uprising» (2015), переводчик с идиша сборника стихов
«Proletpen: America’s Rebel-Yiddish Poets» (2005).
Жолковский Александр Константинович — филолог,
прозаик, профессор Университета Южной Калифорнии
(Лос-Анджелес). Автор двух десятков книг, в том числе «Ба¬
бель/Babel» (1994; в соавторстве с М. Ямпольским), «Пол¬
тора рассказа Бабеля: “Гюи де Мопассан” и “Справка/Го-
норар”. Структура, смысл, фон» (2006). Среди последних
книг — «Поэтика Пастернака: Инварианты, структуры,
интертексты» (2011), «Очные ставки с властителем. Статьи

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
о русской литературе» (2011), «Поэтика за чайным столом
и другие разборы» (2014), «Напрасные совершенства и дру¬
гие виньетки» (2015). Автор статьи в библиофильском изда¬
нии «Исаак Бабель. “Улица Данте”» (2015).
Зихер, Эфраим — литературовед, профессор зарубежных
литератур в Университете им. Давида Бен-Гуриона в Неге-
ве (Беэр-Шева). Составитель и комментатор книг расска¬
зов И. Бабеля на русском и английском языках, редактор
полного собрания сочинений И. Бабеля на иврите в пере¬
воде X. Бар-Йосеф. Автор книг: «Style and Structure in the
Prose of Isaac Babel» (1986), «Jews in Russian Literature After
the October Revolution: Writers and Artists between Hope and
Apostasy» (1995), «Babel in Context: A Study in Cultural Iden¬
tity» (2012).
Кацис Леонид Фридович — доктор филологических наук,
профессор Российско-американского учебно-научного цен¬
тра, руководитель Манделыптамовской лаборатории РГГУ.
Автор книг: «Владимир Маяковский: Поэт в интеллектуаль¬
ном контексте эпохи» (2000, 2004), «Осип Мандельштам:
Мускус иудейства» (2002), «Кровавый навет и русская мысль.
Историко-теологическое исследование дела Бейлиса» (2006)
и других, а также многочисленных статей о русской литера¬
туре XX в.
Коган Эмиль Исаакович — филолог, журналист, редактор.
Вел «Литературную страницу» в газете «Московский комсо¬
молец». Преподаватель Парижского института восточных
языков и цивилизаций. Автор книги «Соляной столп: По¬
литическая психология Солженицына» (1982); французская
версия: «Du bon usage de Soljenitsyne» (1983), а также целого
ряда статей и эссе, напечатанных в «Новом мире», «Синтак¬
сисе», «Континенте», «Le Monde», «La Quinzaine litteraire»,
«Tel Quel» и др. Публикатор «Планов и набросков к “Конар¬
мии”» И. Бабеля (1995); автор статей о нем: «Работа над
“Конармией” в свете полной версии “Планов и набросков”»
(1995)) «Смех победителей» (1998), «Русско-еврейский диа¬
лог у Бабеля» (2002).
764

Приложение
Коган-Брудер, Мирей — доктор филологических наук, пе¬
реводчик. Исследователь в области кино и прозы 1920-х гг.,
тема диссертации: «Бабель-сценарист. “Карьера Бени Кри¬
ка”». Литературный критик в журнале «La Quinzaine litte-
raire», ведет занятия по литературе и театру в Парижском
институте восточных языков и цивилизаций.
Корниенко Наталья Васильевна — доктор филологиче¬
ских наук, член-корреспондент РАН, зав. отделом новей¬
шей русской литературы ИМЛИ им. А. М, Горького РАН;
главный редактор собрания сочинений А. Платонова, от¬
ветственный редактор изданий: «Текстологический вре¬
менник. Русская литература XX века: Вопросы текстологии
и источниковедения», «“Страна философов Андрея Плато¬
нова: Проблемы творчества». Автор монографий: «История
текста и биография А. П. Платонова (1926-1946)» (i993),
«“Сказано русским языком...” Андрей Платонов и Михаил
Шолохов: Встречи в русской литературе» (2003), «“Нэпов¬
ская оттепель”: Становление института советской литера¬
турной критики» (2010).
Левин Стив Хаимович — литературовед, кандидат фило¬
логических наук. Автор книги «С еврейской точки зрения»
(2010), а также целого ряда статей, посвященных русской
литературе XIX-XX вв. (в том числе творчеству И. Бабеля)
и русско-еврейским литературным связям. В настоящее
время работает над жизнеописанием И. Бабеля для изда¬
тельства «Вита Нова» (в соавторстве с Е. Погорельской).
Лекке, Мирья — доктор филологии, профессор, зав. кафед¬
рой славянских литератур Рурского университета (Бохум).
Исследователь русской и польской литератур XIX — начала
XX в., а также взаимоотношений между национальными
литературами и имперским дискурсом на западе России
и в Одессе. Автор монографий о польском романе 1800-х гг.
(«Erzahlte Aufklarung. Studien zum polnischen Roman um
1800», 2002) и о Польше и Украине в русской литературе от
Пушкина до Бабеля («Westland. Polen und die Ukraine in der
russischen Literatur von Puskin bis Babel’», 2015).
765

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Лившиц-Азаз Татьяна Львовна — специалист в области
клинической фармакологии. Автор ряда очерков и эссе.
Дочь Л. Лившица, одного из первых исследователей твор¬
чества И. Бабеля. Составитель (совместно с Б. Милявским)
книги избранных работ Л. Лившица «Вопреки времени»
(1999) и книги «О Лёве Лившице. Воспоминания друзей»
(3-е изд., 2007); составитель и автор примечаний сборника
избранных эссе и очерков театроведа и художественного
критика Э. Капитайкина (2013). Ведет интернет-сайт, по¬
священный Л. Лившицу (www.levlivshits.org).
Малаев-Бабель Андрей Александрович — актер, режис¬
сер, педагог, профессор Университета штата Флорида, зав.
кафедрой искусства актера Института «Asolo» (Сарасота).
Внук И. Бабеля и А. Пирожковой. Окончил Театральное
училище им. Б. В. Щукина. На протяжении пяти лет был
учеником и ассистентом режиссера и театрального педа¬
гога А. Ремизовой. В 1985 г. совместно с Д. Шнейдеровым
основал Московский театр камерных форм, где работал
главным режиссером до 1993 г- В 1997—,2005 гг. — художе¬
ственный руководитель Театра-студии им. К. С. Станислав¬
ского в Вашингтоне. В 2000 г. был выдвинут на соискание
американской театральной премии имени Хелен Хейз «за
выдающуюся режиссерскую работу» в спектакле «Идиот»
по роману Ф. Достоевского. Спектакли в его постановке
и с его участием неоднократно входили в программы меж¬
дународных фестивалей. Автор статей по истории театра,
составитель, редактор и переводчик первого сборника
творческого наследия Евг. Вахтангова, изданного в англо¬
язычном мире (2011), автор первой биографии Вахтангова
на английском языке — «Евгений Вахтангов: Критический
портрет» (2012).
Малыгина Нина Михайловна — доктор филологических
наук, профессор кафедры русской литературы ГБОУ ВПО
МГПУ, главный редактор журнала «Филологические науки».
Исследователь истории русской литературы XX в., специа¬
лист по творчеству А. Платонова, автор статей и моногра¬
фий о писателе, в том числе «Эстетика Андрея Платонова»
(1985), «Художественный мир Андрея Платонова» (1995),
766

Приложение
«Андрей Платонов: Поэтика “возвращения”»; составитель
серии сборников «Москва и “московский текст” в русской
литературе XX века».
Орлицкий Юрий Борисович — доктор филологических
наук, профессор РГГУ, поэт. Автор более восьмисот статей
по теории стиха, прозы и по современной русской литера¬
туре, а также четырех литературоведческих книг, в том чис¬
ле «Стих и проза в русской литературе» (2002), «Динамика
стиха и прозы в русской словесности» (2008).
Орлова Моника Викторовна — литературовед, кандидат
филологических наук, сотрудник Государственного литера¬
турного музея, зав. экспозицией отдела Серебряного века.
Автор статей по литературе Серебряного века, публикатор
и комментатор писем и публицистики В. Брюсова.
Папкова Елена Алексеевна — кандидат филологических
наук, старший научный сотрудник ИМЛИ им. А.М. Горько¬
го РАН. Внучка Вс. Иванова, исследователь и публикатор
его творческого наследия. Составитель книг: «Вс. Иванов.
“Дневники”» (2001), «Неизвестный Всеволод Иванов: Ма¬
териалы биографии и творчества» (2010; публикации кол¬
лектива исследователей). Автор монографии «Книга Всево¬
лода Иванова “Тайное тайных”: На перекрестке советской
идеологии и национальной традиции» (2012). Подготовила
к печати книгу Вс. Иванова «Тайное тайных» в серии «Лите¬
ратурные памятники» (2012).
Поварцов Сергей Николаевич (21 июля 1944	*8 июня
2015) — литературовед и литературный критик, кандидат
филологических наук, поэт. В1970 г. защитил вторую в СССР
(после И. Смирина, 1964) диссертацию по творчеству И. Ба¬
беля. Автор книг: «Над рекой Тишиной. Молодые годы Ле¬
онида Мартынова» (1988), «Причина смерти — расстрел:
Хроника последних дней Исаака Бабеля» (1996), «Быть Ба¬
белем» (2012), «Теплое течение. Страницы литературного
дневника» (2014) и других, а также многочисленных статей
и публикаций о русских писателях XX в.
767

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Погорельская Елена Иосифовна — литературовед, со¬
трудник отдела рукописных фондов Государственного ли¬
тературного музея. Автор многих статей и публикаций
о русской литературе первой половины XX в., в том числе
об И. Бабеле и В. Маяковском. Составитель и комментатор
книг: «Исаак Бабель. Письма другу: Из архива И. Л. Лив¬
шица» (2007), «Исаак Бабель. Рассказы» (2014). Редактор
и автор статьи в библиофильском издании «Исаак Бабель.
“Улица^Данте”» (2015). Инициатор и организатор Междуна¬
родной научной конференции, посвященной И. Бабелю, в
Москве (2014). В настоящее время работает над жизнеопи¬
санием Бабеля для издательства «Вита Нова» (в соавторстве
с С. Левиным), готовит «Конармию» Бабеля для издания
в серии «Литературные памятники».
Рекк-Котрикадзе Тамара Георгиевна — филолог-герма¬
нист, кандидат филологических наук; переводчик на гру¬
зинский с русского, немецкого и английского языков. Автор
статей о творчестве Р.М. Рильке, К. Лавант, Д. Мережков¬
ского, И. Шмелева и др. Перевела произведения Д. Мереж¬
ковского, Н. Бердяева, о. А. Меня, Р. Брэдбери, С. Кинга
и др. Лауреат нескольких премий за лучший литературный
перевод.
Розенсон, Давид — кандидат филологических наук (защи¬
тил диссертацию в 2014 г. по теме «Творчество Исаака Ба¬
беля в автобиографическом, мемуарном и иудейском кон¬
текстах»). Автор книги «Бабель: Человек и парадокс» (2015).
Директор благотворительного фонда «Ави Хай» в СНГ
и культурного центра «Бейт Ави Хай» в Иерусалиме. Иници¬
атор книжных серий издательства «Книжники»: «Проза ев¬
рейской жизни», «История евреев», «Блуждающие звезды».
Стэнтон, Ребекка Джейн —литературовед, преподаватель
Колумбийского университета (Нью-Йорк). Автор книги
«Isaac Babel and the Self-Invention of Odessan Modernism»
(2012) и статей об И. Бабеле, В. Набокове, М. Лермонтове,
Н. Гоголе, Л. Толстом и Ф. Достоевском. В настоящее время
работает над книгой о роли магии в русской литературе со¬
ветского периода.
768

Приложение
Терехина Вера Николаевна — доктор филологических
наук, главный научный сотрудник ИМЛИ им. А.М. Горько¬
го РАН, профессор Литературного института им. А.М. Горь¬
кого, специалист в области литературно-художественно¬
го авангарда, творчества В. Маяковского, И. Северянина,
О. Розановой, Б. Григорьева. Автор книг: «Экспрессионизм
в русской литературе первой трети XX века» (2009)? «Во¬
круг Куоккалы» (2009), «Русский футуризм: Теория. Прак¬
тика. Критика. Воспоминания» (1999? 2009; в соавторстве
с А. Зименковым), «Русский экспрессионизм: Теория. Прак¬
тика. Критика» (2006). Подготовила к печати произведения
И. Северянина в серии «Литературные памятники» (2004;
в соавторстве с Н. Шубниковой-Гусевой) и др. Ответствен¬
ный редактор академического собрания произведений
В. Маяковского.
Урюпина Анна Сергеевна — кандидат филологических
наук, сотрудник отдела рукописных фондов Государствен¬
ного литературного музея. Тема диссертации: «Необарокко
в поэзии русского зарубежья 1960-1980-х гг.» (2006). Автор
ряда статей по литературе русского зарубежья, публикатор
материалов из коллекции Литературного музея.
Фельдман Давид Маркович — доктор исторических наук,
кандидат филологических наук, профессор РГГУ. Специ¬
алист в области истории русского литературного процес¬
са и текстологии. Совместно с М. Одесским подготовил
и опубликовал первое полное комментированное издание
романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев» (1997),
первое полное издание романа «Золотой теленок» (2000).
Автор книг: «Поэтика террора и новая административная
ментальность: Очерки истории формирования» (19975 в со¬
авторстве с М. Одесским), «Салон-предприятие: Писатель¬
ское объединение и кооперативное издательство ‘Ники¬
тинские субботники” в контексте литературного процесса
1920-1930-х годов» (1998), «Терминология власти: Советские
политические термины в историко-политическом контек¬
сте» (2006), «Поэтика власти. Тираноборчество. Революция.
Террор» (2012; в соавторстве с М. Одесским), «Очерки исто¬
рии русской советской литературы и журналистики 1920-
769

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
193°"Х годов. Портреты и скандалы» (2015; в соавторстве
с О. Киянской), «Миры И. А. Ильфа и Е.П. Петрова: Очер¬
ки вербализованной повседневности» (2015; в соавторстве
сМ. Одесским).
Фрейдин Григорий Моносович — доктор славянской фи¬
лологии, профессор Стэнфордского университета. Член
редколлегии «Slavic Review», «Stanford Slavic Studies». Автор
критической биографии О. Мандельштама «Coat of Many
Colors: Osip Mandelstam and His Mythologies of Self-Presen¬
tation» (1987, 2010) и целого ряда статей по истории русской
литературы, культуры и политики. Редактор и комментатор
критической антологии произведений И. Бабеля «The Nor¬
ton Critical Edition of Isaac Babel’s Selected Writings, Letters,
Contemporary Views, Criticism, Scholarship, and Chronology»
(2009). Инициатор и организатор Международной научной
конференции, посвященной И. Бабелю, в Стэнфорде (2004),
редактор-составитель и один из авторов сборника «The Enig¬
ma of Isaac Babel: Biography, History, Context» (2009); редак¬
тор-составитель (совместно с В. Боннелл и А. Купер) сбор¬
ника свидетельств очевидцев августовского путча 1991 г.
в Москве «Russia at the Barricades» (1994). Переводчик и ав¬
тор предисловия сборника «Американские федералисты:
Гамильтон, Мэдисон, Джэй» (1990); переводчик (совместно
с С. Толботтом) воспоминаний Н. С. Хрущева «Khrushchev
Remembers: The Last Testament» (1974).
Хетени, Жужа — литературовед, переводчик, профессор
Будапештского университета им. Лоранда Этвеша (ELTE).
Автор монографий об И. Бабеле (1992), русско-еврейской
литературе (2000, 2008), романах В. Набокова (2015); один
из авторов и главный редактор «Истории русской литерату¬
ры с 1941 года до наших дней» (2002). Автор многих статей
и публикаций о русской прозе XX и XXI вв., русско-еврей¬
ской прозе 1860-1940 гг., в том числе о творчестве И. Бабе¬
ля, В. Набокова, М. Булгакова, А. Платонова, Е. Замятина,
Л. Лунца, В. Аксенова, И. Эренбурга, А. Солженицына, Ф. Го-
ренштейна, В. Войновича, В. Сорокина, Т. Толстой (произ¬
ведения этих писателей переводила на венгерский язык).
Совместно с Ш. Маркишем перевела на русский язык роман
770

Приложение
лауреата Нобелевской премии Имре Кертеса «Обездолен¬
ность» (опубликован в «Иерусалимском журнале» в 2003-
2004 гг., за перевод получила премию Венгерской академии
наук).
Шастана Елена Михайловна — доктор филологических
наук, профессор, зав. кафедрой немецкой филологии Ела-
бужского института Казанского (Приволжского) федераль¬
ного университета, специалист по австрийской литературе.
Автор монографий и научных статей, посвященных творче¬
ству Элиаса Канетти.
Эделынтейн Михаил Юрьевич — кандидат филологиче¬
ских наук, зав. редакцией биографического словаря «Рус¬
ские писатели: 1800-1917», преподаватель факультета жур¬
налистики МГУ им. М. В. Ломоносова. Автор работ о лите¬
раторах конца XIX — начала XX в. (П. Перцов, В. Розанов,
А. Волынский и др.).
Яворская Алена Леонидовна — литературовед, замести¬
тель директора Одесского литературного музея по научной
работе. Автор книг и публикаций по истории одесской ли¬
тературной школы 1920-х гг.

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
А
Абакумов В. С. — 734
Абеляр, П. — 206, 224, 229
Абрагам К. — 356
Аверинцев С. С. — 425
Агаджанова-Шутко Н. Ф. —
381
Адельгейм, братья — 249
Адлер Я. П. — 467
Азеф Е. Ф. — 561
Аксенкин А. П. — 520
Аксенов В. П. — 770
Алейников О. Ю. —139,143,
144
Александр II — 327, 669
Александр III — 327
Александр Невский — 669
Александра Иосифовна, вел.
кн. — 327
Александров В. — см. Жабо-
тинский В. Е.
Александров Г. В. — 395
Александров Р. — см. Розен-
бойм А. Ю.
Алексиевич С. А. — 762
Аль-Харири, М. — 697
Амаспюрянц А. А. — 252
Анатра А. А — 669
Ангор — 505
Андерсен В. В. — 204, 224, 229
Андреев В. Л. — 550, 561, 562,
5бз, 752
Андреев Л. Н. — 290, 295, 309,
374, 550, 559, 598, боо, 762
Андреев М. Л. — 223
Андреева (Чернова) О. В. —
562
Андрушко, Ч. — 233, 438
Ансельм Э. Я. — 690
Антоний Марк — 314, 319, 320,
321
Антонова Е. — 487
Апанасенко И. Р. — 18, 38, 39,
49, 50, 59, 60
Апулей — 75, 227
Арбенина-Гил ьден-
брандт О. Н. — 426
Арбатов Б. И. — 491
Ардов В. Е. — 234
Аренберг Г. М. — 689
Аронович — 693
Архипов И. Л. — 331
772

Приложение
Арцыбашев М. П. — из, 486
Асатова Г. Р. — 329
Афанасьев В. А. — 689
Ахад ха-Ам (Гинцберг У. И.) —
456, 472, 737
Ахматова А. А. — 430,735
Ахобадзе-Ткачев В. М. — 628,
629
Ашкенази, семья — 687
Ашкенази З.-И. Ф. — 688
Б
Баазов М. — 593
Баазова Л. X. — 593, 597
Баал-Махшовос (Элья-
шев И. И.) — 455? 468
Бабель Л. И. —12
Бабель (Шапошнико¬
ва) М. Э. — 761
Бабель Э. И. — 690
Багрицкий Э. Г. — и, 96, 335,
431, 643, 645-654, 656,
658-660, 696
Баевская Е. — 619
Бакланов Г. Я. — 452
Бальзак, О. де — 257
Бальмонт К. Д. — 342
Банг, Г. — 589
Баржанские, семья — 687
Баржанский М. — 671
Бар-Йосеф, X. — 764
Барков И. С. — 55
Барковская О. М. — 689
Бар-Селла, 3. —19, 44,183,189,
190,762; см. также Bar-
Sella, Zeev
Батайон, Л. — 762
Баткин Л. М. — 731
Бат-Мириам (Железняк), Й. —
472, 593, 595
Батуман, Э. — 312; см. также
Batuman, Elif
Бахрах А. В. — 554, 557,563
Бахтин М. М. — 365, 459,484
Бахту ров П. В. —102
Бебутов Г. В. — 640
Бегак Б. А. — 349, 759
Безыменский А. И. — 531
Бейдер X. В. — 460
Бейлис М. М. — 453, 458, 764
Беккер Ф. Я. — 690
Белая Г. А. — 30,172, 235, 285,
340, 403, 428, 475, 500, 506,
507, 514, 656
Беленький М. С. — 452
Белинский В. Г. — 423, 686
Беллоу, С. — 455; см. также
Bellow, Saul
Белов А. — 468
Белоусова Л. Г. — 682
Белый А. (Бугаев Б. Н.) — 374,
375, 378, 559,598
Бельский М. Р. — 677, 690
Бен-Гурион, Д. — 764
Бендер Ф. Ф. — 691
Бенеш, С. — 616,762
Бенни Як. (Черняк Я. 3.) — 97,
514, 516
Беньямин, В. — 647, 651; см.
также Benjamin, Walter
Берберова Н. Н. — 330
Бердяев Н. А. — 768
Берков М. Н. — 662, 664, 682,
686,693
Берлов В. И. —102
Бернардацци А. О. — 669
Бетховен, Л. ван — 245
Бикаришвили И. — 639
Бирюкова (Барановская) Е. —
325
773

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Биск А. А. — 688
Бланш, А.-Э. — 347, 348; см.
также Blanche, А.-Е.
Блок А. А. —143, 217-219, 336,
378, 420, 598
Блувштейн, Р. — 603
Блум, X. — 454
Блюменталь-Тамари-
на М. М. — 732
Богатырев П. Г. — 556-557
Богданов В. — 693
Богомолов Н. А. — 696
Бодлер, Ш. — 354
Бодров А. М. —102
Боккаччо, Дж. — 75, 219, 229
Бомарше, П.-О. К. де — 206
Бондарин С. А. — 337, 731, 7зз
Боннелл, В. — 770
Борисов Б. С. — 732
Борухл, рабби — 459
Бояджиев Г. Н. — 238
Брехт, Б. — 571, 572, 576, 577,
582
Брио В. В. — 719
Бродские, семья — 687
Бродский И. А. — 762
Бродский И. И. — 522
Бродянский (Авгу¬
стов) Ф.Д. — 689
Бройн 3. — см. Плоткин Г.
Брокгауз Ф. А. —160,161, 676
Брудер, М. — см. Коган-Бру-
дер, М.
Брут Марк Юний — 317-321
Брэдбери, Р. — 768
Брюсов В. Я. —158,162,165,
166
Брюсова И. М. —162,165
Б-ский Н. — 504
Бубнов А. С. — 542
Будберг М. И. — 283
Буденный С. М. — 33-35, 41,
42, 49, 60, 88, 92-94, 98,
Х02,103,105,106,112,114-
124,127-134,136,158,159,
292,414,488-492, 500, 501,
512, 522, 523, 525, 531, 532,
540, 541, 543, 544, 575, 751
Буйда Ю. В. — 762
Буковецкий Е. И. — 688
Буковецкий И. — 688
Булгаков М. А. — 277, 349, 390,
762, 770
Буркхардт, С. — 318, 320;
см. также Burckhardt,
Sigurd
Бурмистров К. Ю. — 471
Бушинский С. — 693
Бялик, Х.-Н. — 456, 470-473,
597, 737
В
Вавилова Т. А. — 324
Вадон А. А. — 616, 661, 663,
677, 691
Вайнтрауб А. — 693
ВайсР. —436,452-454 ;см.
также Wisse, Ruth
Вайскопф М. Я. —169, 295, 762
Вакс И. — 692, 694
Вальцель, О. — 338
Ван Гог, В. — 367
Вандрачек Г. Н. — 663, 677,
690
Вардин И. (Мгеладзе И. В.) —
126, 404
Ватман — 686
Вахтангов Е. Б. — 250-253,
256,258, 259, 766
Вейсман, М. — 460
774

Приложение
Велиховский Л. Н. — 664
Вербицкая А. А. — 486
Вергилий — 216, 218, 230
Вересаев В. В. —183,184
Веселая Г. А. —108
Веселая 3. А. —108
Веселый А. — 75, к>7, ю8,148
Вешнев В. Г. — 537
Видаль, Г. — 618
Видгоф Л. М. — 431
Видмарович Н. — 367
Виктор Эммануил III —103,
180
Вильнер В. Б. — 380,435
Винницкий М.-Я. В. (Мишка
Япончик) — 396
Владимир Ж. — см. Жаботин-
ский В. Е.
Владимиров В. — см. Жабо-
тинский В. Е.
Власов С. — 567, 569
Войнович В. Н. — 770
Волевич В. О. — 240
Волошин М. А. — 328
Волынский А. Л. — 434, 771
Вольтер — 326, 329
Вольфензон Г. Я. — 671
Вольфензон (Волков) Ж. —
689
Воронская Г. А. — 122
Воронский А. К. — 89, 90, 96,
97, 104, 105, П2, из, нб, 122,
123,125-127,152, 353, 442,
483, 485, 486,488, 489, 493,
502, 507, 532, 535-539, 759
Воронцов В. В. — 520
Воронцов М. С. — 280
Воронцова Г. Н. — 499, 7бЗ
Ворошилов К. Е. — 88-90, 93,
98,124,126,127, 129, 523
Воскресенская Н. — см. Баг¬
рицкий Э. Г.
Вронская, Дж. — 331
Вучина И. Ю. — 665
Вырлан А. В. — 663
Г
Галеви, И. — 411, 429, 448
Галушкин А. Ю. — 296, 302,
479
Гамильтон, А. — 770
Гамсун, К. —180
Гаспаров М. Л. — 224, 697-699
Гатилов Н. — 495
Гаузнер М. — 694
ГВИНИЦЕЛЛИ, Г. — 223
Гебиртиг, М. — 462
Гегель, Г. В. Ф. — 318
Гейне, Г. — 205, 307, 601
Генис В. Л. — Ю1
Геребен, А. — н8
Герман Э. — 462
Гершеле Острополер — 408,
410,459-463,469
Гершензон М. О. — 457
Гершенфельд М. К. — 688
Гёте, И. В. фон — 207, 269,565
Text С. Г. — 337, 467, 476
Гинзбург Л. Я. — 567, 649
Гиппиус 3. Н. — 555-558, 563,
762
Гладков Ф. В. — 475,495,497
Глейзер, А. — 402,763
Г-н А. — 502, 504
Говрин, Н. — 592-593
Гоголь Н. В. — 42, юб, 114, И7,
474, 498, 658
ГОЛОВАНИВСКИЙ С. Е. — 121,
122
Голубцов С. П. — 668, 692
775

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Гольдфаден, А. — 465
Гольдштейн Б. — 692, 694
Гонкур, Э. де — 346, 348
Гонсиоровский Ф. В. — 665
Гончаров В. Т. — 481
Гораций — 224-225
Горбачев Г. Е. — 534,539,
544-547
Горбов Д. А. — 353, 507
Горбов И. — 692, 694
Горбов С. П. — 691
Горгулов Т. П. — 554
Гордин Я. М. —466
Гордон, И. — 572
Горелов С. И. — 239-240,
253-255
Горенштейн Ф. Н. — 770
Городецкий С. М. — 598
Горький М. —12,42,43, 94, 95,
105, гоб, 114-122,127-129,
131-134,152, 234, 258, 275-
28о, 283-285, 289-302, 304,
305, 307-309, 345, 373, 409,
4Ю, 414, 415, 420-422, 427,
442, 443, 480-482, 492, 500,
532, 535, 540,5 47,559, 564,
579, 605, 6и, 664, 723, 736,
749-751, 754, 755, 759, 7бо,
7бЗ, 765, 767, 769
Гохман X. И. — 688
Грагеров П. — 689
Грановская Е. М. — 732
Грановский А. М. — 738-739
Грассо, Дж. — 232, 240, 254,
259, 260, 264, 265
Грачева А. М. — 553
Гржебин 3. И. — 422
Грибоедов А. С. — 686
Григорьев Б. Д. — 769
Григорьев С. Т. — 482, 750
Грин А. С. — 629
Гришин П. К. —18
Гронфайн (Бабель) Е. Б. — 427,
551, 748
Грос, Г. — 571,572,574,576, 577;
см. также Grosz, Georg
Гроссман В. С. — 762
Губер С. — 694
Гуггенбюль, А. — 352
Гудиашвили Л. Д. — 629
Гуль Р. Б. — 330
Гумилев Н. С. — 336, 337,598
Гумилина А. М. — 521
Гурвич А. С. — 478
Гурович С. С. — 665, 692
Гутман Д. А. — см. Шмидт Д. А.
Д
Давид, Ж.-Л. — 433
Давыдов В. Н. — 239, 253, 255
Данте Алигьери — 210-213,
216,218-223, 228-230,
245; см. также Dante
Alighieri
Дантон, Ж.-Ж. — 216,230
ДАннунцио, Г. — 217, 220
Дверницкий, Ю. —161
Дворников Т. Я. — 677
Дегтярев Л. — 540, 541, 543
Демидов Н. В. — 242-246, 249,
255, 256, 262, 263, 265-267,
273
Деникин А. И. — 113,137,146,
392, 427, 543
Денисова-Щаденко М. А. —
519-526, 528, 529, 746, 751,
752
Детистов А. М. — 102
Джакометти, П. — 259
Джэй, Дж. — 770
776

Приложение
Дмитриев А. С. — 205
Довженко А. П. — 13
Догалакова В. И. — 697
Должанская Т. Я. — 603-605,
612, 613
Должанский Я. М. — 603
Долинов Г. И. — 654
ДОМОРАЦКАЯ С. И. — 422
Достоевский Ф. М. —103, 245,
423, 424? 509? 575? 766, 768
Дрейер Н. А. — 328
Дрейфус, А. — 441
Дубинин А. А. —139
Дубинский И. В. —181
Дуганов Р. В. — 520
Дузе, Э. — 242, 245, 255? 259?
268
Думер, П. — 554
Дымов О. (Перельман И. И.) —
591
Дынник-Соколова В. А. — 755
Дьяков —18
Дэвид-Фокс, М. — 415
Е
Евдокимов Е. Г. — 202
Егоров —102
Екатерина I — 58
Екатерина II — 280,438, 439?
652, 685
Елин, Д. — 603
Ерлич М. — 692, 694
Ермолова М. Н. — 242, 245,
248,255
Есенин С. А. — 476, 477? 601,
763
Ефимов М. В. — 324
Ефрон И. А. —160,161, 676
Ефруси (Эфрусси) Л. — 668,
692
Ж
Жаботинский В. Е. (Зеев) —
275, 276, 278-280, 283-285,
290-293, 295? 296, 298,
299? 308, зю, 424, 425? 454?
456, 604? 655? 696, 737
Жданов А. А. — 761
Живов В. М. — 419
Животовский С. В. — 520
Жирар, Р. — 208, 221; см. так¬
же Girard, Rene
Жолковский А. К. —170,171?
199, 204, 209, 229, 230,
312, 342, 346, 348, 763;
см. также Zholkovsky,
Alexander
ЖОЛНЕРКЕВИЧ (ЖОЛНАРКЕ-
вич) К.К. —38
3
Заболоцкий Н. А. — 762
Заборовский М. В. — 690
Зазубрин В. Я. —148
Закаменный Н. И. — 329? 330
Замойский, Я. —160
Замятин Е. И. — 770
Заузе В. X. — 677, 691
Зданевич К. М. — 629
Зевальд Е. Ю. — 690
Зейлер А. — 694
Зеленой П. А. — 669
Зелинский Ф. Ф. — 422
Зельдович М. Г. — 724
Зильберберг Л. А. — 691
Зиновьев Г. Е. —125,127
Зихер, Э. — 28, 30, 77? 171? 172,
178,185? 187, 188,190,193?
452? 457? 471? 764; см. так¬
же SlCHER, EFRAIM
ЗЛЫДНЕВА Н. — 367
777

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Зозуля Е. Д. — 621, 731
Зорина. Л. — 439
Зоркая Н. М. — 371,401
Зощенко М. М. — 430, 762
Зускин В. Л. — 738
Зусман Е. М. — 693
Зусман М. Г. — 690
И
Иванов Вс. В. — и, ю8,148,518,
531-541, 544-547, 601, 767
Иванов Вяч. И. — 216
Иванов Г. В. — 553, 554
Иванов М. Вс. — 533, 734
Иванова Е. В. — 424-425
Иванова Т. В. —169, 245, 381,
390, 421, 476, 533, 725, 733
Иванов-Козельский М. Т. —
245
Иванцов Н. А. — 695
ИжикЛ. В. — 677
Иисус Навин —172,173
Иисус Христос —155, 186,187,
191,193,194,198, 2oi3 326,
434, 444, 603
Ильин С. Б. — ззо, 423, 457
Ильф И. А. —182, 659, 696,
769,770
Имас А. — 694
Инал-Ипа К. П. — 630
Иоанн Креститель —179
Исакович С. И. — 671
Искра П. А. — 684
К
Каблуков С. П. — 422
Каверин В. А. — 294
Каган, сестры (Брик Л. Ю.,
Триоле, Э.) — 301
Каганов И. — 593, 595
Каганская М. Л. — 762
Калмыков Б. Э. — 757
Каменев Л. Б. —125,127
Каменев С. С. — 542
Кандаурова Т. Н. — 664
Канетти, Э. — н, 565-586, 771;
см. также Canetti, Elias
Каннер, М. — 689
Капитайкин Э. С. — 739, 740,
766
Капчинский М. Я. — 381
Карабчевский Н. П. — 330
Карал аш в ил и Л. Г. — 567
Карив (Криворучко) А. — 593,
595
Кармен Л. О. — 281, 282, 284,
291, 309, бы
Карпенко Ю. А. — 659
Катаев В. П. — 431, 696
Катто, Ж. — 366; см. также
Catteau, Jacques
Катулл — 224, 227, 229, 434
Кауфман (Кофман) А. Е. —
308, 689
Кафка, Ф. — 453,466,468
Кац М. — 693, 694
Кацис Л. Ф. — 275, 277, 278,
290, 296, 301, 764
Кашин Н. П. — 347
Каширина Т. В. — см. Ивано¬
ва Т. В.
Квятковский А. П. — 699
Кейн, С. —12
Керенский А. Ф. — 321, 324-
326, 329-ЗЗ1, 333, 334, 336,
337, 383, 603
Кертес, И. — 771
Кесельман И. Ю. — 688
Кесельман С. И. — 688
Кид, Т. — 320
778

Приложение
Кинг, С. — 768
Кирсанов С. И. — и, 696-698,
700, 702-709,711-715
Киянская О. И. — 770
Клаузнер И. Л. — 456
Клейман Н. И. —13, 251, 380,
381
Климентов А. П. — см. Плато¬
нов А. П.
Климентов П. Ф. —140,141
Клочков Н. П. — 347
Клычков С. А. — 497
Книга В. И. — 38
Ковский В. Е. — 427
Коган П. Д. — 722, 723
Коган П. С. — 532, 535, 536
Коган Э. И. — 355,401,450, 764
Коган-Брудер, М. — 380,
435, 4б7, 765; см. так¬
же Broudeur-Kogan,
Mireille
Кожин А. А. — 691
Козачинский А. В. — 696
Козинцев Г. М. — 739
Козинцева Л. М. — 426
Козлов П. А. — 315, 317
Козман М. С. — 690
Колбасина-Чернова О.Е. —
561, 562
Колейчук А. В. — 745
Колесников И. А. —18, 34, 35,
38,407
Колесов И. П. — 34
Кольцов А. В. — 687
Кольцов М. Е. —128,132, 731
КОМИССАРЖЕВСКАЯ В. Ф.	241,
268
КОММЕРЕЛЬ Л. — 665
Кондратьев С. П. — 225
Конкин Н. А. —18, 38, 93-95
Константин Константино¬
вич (К. Р.), вел. кн. — 327
Копельман М. Л. — 671
КОРНБЛАТТ, Дж. — 269, 271
Корнель, П. — 663
Корниенко Н. В. —136,139,
474,476, 765
Корнилов Л. Г. — 331
Корнштейн (Корнеев) С. —
689
Короленко В. Г. —148,152
Котляревский Д. П. — 693
Котова М. М. — 431
Коцебу П. Е. — 668
Кошмаль, В. — 643, 644, 659;
см. также Koschmal,
Walter
Крапивин М. Г. — 690
Краус, К. — 571, 585
Крахмальников А. — 694
Крахмальниковы, семья — 687
Кремнев Б. Г. — 544
Крузе (Скавронская) М. —см.
Екатерина I
Крумм, Р. — 568, 578
Крылов И. А. — 686
Куделин А. Б. — 697
Ксида Н. К. — 665, 690
Ксидас И. — 687
Куванова Л. К. — 47, 61
Кузмин М. А. — 277
Кукрыниксы — 531, 532
Кульчицкий М. В. — 723
Купер, А. — 770
Куприн А. И. — из
Л
Лав ант, К. — 768
Лакоба С. 3. — 633-635
Лам отт-Фу ке, Ф. де — 207
779

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Ласкина М. Н. — 242
Ласунский О. —137
Лебедев Т. К. —139
Левидов М. Ю. — 495-497, 759
Левик В. В. — 205
Левин П. — 694
Левин С. X. — 21, 22, 30, 37, 38,
88, 567, 729, 732, 733, 765,
768
Левитанский Ю. Д. — 723
Левицкий С. — 694
ЛеДонн, Дж. — 405; см. так¬
же LeDonne, John
Лежён, Ф. — 405, 565, 566; см.
также Lejeune, Philippe
Лежнев А. 3. — 485, 502, 511,
512, 515, 535, 539
Лежнев И. Г. — 486
Лейдерман Н. Л. — 20
Лейкин Н. А. — 54, 55
Лейтес —141
Лекке, М. — 643, 765
Лекманов О. А. — 426, 431,
Лившиц И. Л. — 201, 235, 391,
475, 623, 693, 694, 725, 731,
750, 751, 754, 768
Лившиц Л. Н. — 475, 761
Лившиц Л. Я. — и, 29, 719,
721-729, 731-737, 740-742,
766
Лившиц Т. И. — 235
Лившиц-Азаз Т. Л. — 719, 739,
766
Литунов Ф. М. — 36
Ло, Ж. —13
Лозинский М. Л. — 210, 213,
221-223
Ломоносов М. В. — 771
Лонг — 224, 225
Лондон, Дж. —180
Лот, А. — 579
Лощиц М. Ф. —130
Лукиан — 227
Лумброзо, А. — 349
Лунц Л. Н. — 294, 762, 77о
Львов-Рогачевский В. Л. —
440
Лелевич Г. (Калмансон Л. Г.) -
537, 538
Ленин В. И. — 70, 92,120,152,
176,181,192,195,196, 201,
323, 387, 391, 471, 542, 544,
607, 608, 610, 704
Леонардо да Винчи — 520
Леонов Л. М. — 601
Леонтьев К. Н. — 441
Лермонтов М. Ю. — 396, 735,
768
Лесков Н. С. — 503, 655
Ли Су Ен — 202
Либединский Ю. Н. — 95, 531
Либин А. — 657
Лидин В. Г. — 428
535
Люксембург, Р. —153
М
Маймонид, М. — 29,155,176,
470,471, 6ю
Майоров Н. П. — 722
Макагонов А. С. — 726, 727
Макаров В. В. — 520
Маковец Н. — 657
Макотинский М. Я. — 756
Максименков Л. В. — 421
Малаев-Бабель А. А. —12, 232,
561, 728, 766
Малатеста, Дж. — 219
Малатеста, П. — 219
Малевич К. С. — 367, 382
780

Приложение
Малыгина Н. М. —135, *53,766
Малышкин А. Г. — 95, 532
Мальцев А. Ф. — 690
Мамихин А. И. — 691
Мамонтов К. К. —137
Мангер, И. — 462
Мангуби, семья — 687
Мангуби Б. — 671
Мандельштам Н. Я. — 335,
426,431, 762
Мандельштам О. Э. — и, 335,
368, 377,419-426,428-434,
438, 440-445, 447-451, 461,
462, 624, 764, 770
Мар Д. — 495
Маразли Г. Г. — 668
Марголит Е. Я. —13
Мариенгоф А. Б. —120, 601
Мария Магдалина —179
Маркиш Ш. (С. П.) — 77, Uh
185,190, 770
Маркс, К. — пб, 117, зоб, 309,
318, 319,472
Мартынов Л. Н. — 767
Маслаков Г. С. — 38
Массон М. Е. — 328
Матфей, ап. — 53, 83,190,198
Махно Н. И. — 403, 604,
Маяковский В. В. — и, 143,
275, 300, 301, 304, 305, 309,
497, 518-529, 554, 557, 594,
боо, 6oi, 746, 751, 752, 763,
764, 768, 769
Мейерхольд Вс. Э. — 381, 524
Мельников С. —18
Мениаль, Э. — 345, 347, 349
Меншиков А. Д. — 58
Мень А. В. — 768
Мережковский Д. С. — 212,
216, 556, 557, 598, 768
Месснер А. Я. — 689
Мец А. Г. — 420,462
Мечников И. И. —135
Микеланджело Буонарроти —
245
Милюков П. Н. — из
Милявский Б. Л. — 719, 721,
725, 766
Минералов Ю. И. — 697
Мирон, Д. — 452-454; см.
также Miron, Dan
Мисюк А. А. — 259
Михалков С. В. — 762
Михоэлс С. М. — 234, 434, 4б4,
465, 737-740
Моисей, пророк —178
Моисеи, С. — 242, 263
Мойхер-Сфорим, М. — 456,
467, 468, 597, 737
Молотов А. —140
Молотов В. М. — 421
Молчанов И. И. — 544
Мольер Ж.-Б. — 663
Мопассан, Г. де — 209,212,
216, 218, 222, 230, 248, 261,
286, 290, 341, 344-349, 351,
354, 432, 503, 583, 601, 617-
619, 746, 755, 756; см. так¬
же Maupassant, Guy de
Моргулис И. М. — 671
Морозов С. Т. — 303
Москвич Г. — 671, 672
Мосс, К. — 454; см. также
Moss, Kenneth
Мочалов П. С. — 241, 242, 245,
248,254, 26о
Мошес Г. — 692, 694
Мошинский О. В. — 556, 557
Мошник Ю. И. — 324
Мунблит Г. Н. —730, 731
781

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Мурав, Г. — 405; см. также
Murav, Harriet
Мэдисон, Дж. — 770
Н
Набоков В. В. — 330, 768, 770
Надеждин С. Н. — 732
Найдис И. — 655
Наполеон I — 42, 8о, 82,117,
503
Нарвут В. И. — 335, 337
Неверов А. С. —107
Нелидова — 630
Немировский Э. Я. — 691
Нерлер П. М. — 425, 450
Нехотин В. В. — 481
Никитин Б. В. — 332
Никитин Н. Н. — 537-538
Николай I — 57, 328, 616, 661,
662, 691
Николай Константинович,
вел. кн. — 327-329
Никулин Л. В. —181, 616, 620,
688, 690, 731
Ницше, Ф. — 422
Новак, Д. — 12, 252
Новиков А. Я. — 668, 692
Новиков Я. А. — 665
Нович И. — 532
Новосельский Н. Н. — 280
Норман (Симановский) И. —
593, 594, 597, 598, 600-603
Нюренберг А. М. — 367, 620,
622
О
Обатнина Е. Р. — 562
Овидий — 224-229, 434
Овражин М. М. — 487
Огнев Н. (Розанов М. Г.) —
350,351
Одесский М. П. — 182, 769,
770
Одоевцева И. В. — 330
Озецкий Э. И. — 663, 664, 691
Ознобишин Д. П. — 697
Октавиан Август — 321
Окуджава Б. Ш. — 722, 723, 731
Олаленко А. В. — 690
Олдридж, А. Ф. — 245
Олеша Ю. К. — и, 643, 645-647,
651-656, 658-660, 696, 761
Олькеницкий В. В. — 688
Олькеницкий Л. — см. Нику¬
лин Л. В.
Оль. Ник. (Ольник) — 34, 351
Орбинский Р. В. — 669, 671
Орлицкий Ю. Б. — 696, 700,
767
Орлова Л. П. — 639
Орлова М. В. — 158, 767
Орловский С. Н. — 35, 36, 88,
91, 93, 95, 98,125,127,129
Осинский Н. (Оболен¬
ский В. В.) — 95
Осоргин М. А. — 550, 563
Островский А. Н. — 260, 735
Остроухов И. С. — 14, 745
П
Павел, ап. — 52, 56, 58,179
Павел I — 57, 58, 526
Павленко П. А. — 761
Павлова Н. С. — 567
Панкеев К. — 688
Панкеев С. К. — 688
Панова Л. Г. — 204
Панченко А. М. — 699
782

Приложение
Папкова Е. А. — 531, 535, 7^7
Парнок С. Я. — 328
Парсамов Ю. В. — 88, н2,
124-125, 541
Пастернак Б. Л. — 328, 529,
6oi, 735, 754, 761-763
Пастернак Л. О. — 457
Паустовский К. Г. —170, 203,
262, 338, 339, 619, 620, 625,
629-631, 637, 651
Пашков А. Н. — 665, 668, 693
Пашутин А. Н. — 687
Перемышлев Е. В. — 294
Перцов П. П. — 771
Петр, ап. — 52, 56,58
Петр I — 5i~53, 56,58, 294, 328
Петр Николаевич, вел. кн. —
326,327
Петров В. И. — 684
Петров Е. П. —182, 659, 696,
769,770
Петрова Н. А. — 323
Петров-Водкин К. С. — 95~9б
Петровский-Штерн, Й. — 403;
см. также Petrovsky-
Shtern, Yohanan
Петрококино Е. М. — 665
Петроний Арбитр — 227
Пикассо, П. — 367
Пилсудский Ю. — 28
Пильняк Б. А. — 75,127,143,
148, 531, 537, 6oi, 762
Пинус Ю. — 464
Пирогов Н. И. — 280, 687
Пирожкова А. Н. —12, 30,121,
169,170,172, 232-234, 237,
252, 261, 264, 285, 378,428,
467,476, 561, 616, 629, 636,
639, 664, 720, 724, 727, 728,
730, 733, 737, 754, 766
Платонов А. П. — н, 56,
135-143,145,148,151-156,
474-495, 497, 765-767, 770
Плоткин Г. (Цви) — 589,
592-576
Поварцов С. Н. — 14,17, 30,
137,172,173, 235, 245, 246,
285, 338, 340, 403, 428, 475,
479,550,554, 656, 767
Погорельская Е. И. —14,17,
30, 37, 50, 58, hi, 158, 201,
204, 205, 213, 214, 216, 324,
391, 464, 475, 479, 508, 550,
567, 568, 617, 662, 692, 729,
745, 7б5, 768
Полента, Ф. — 219
Полонский В. П. — 177, 479-
481, 538, 731, 732, 756, 759
Полонский Я. П. — 686
Полянский В. (Лебедев-По¬
лянский П. И.) — 538,759
Попов В. С. —119
Попов И. И. — 690
Попруженко С. Г. — 677, 690
Потоцкий И. И. — 650
Правдухин В. П. — 538
Правилова Е. А. — 328
Пратт, М. Л. — 406; см. также
Pratt, Mary Louise
Прейгерзон Г. И. (Цви) —
593-594
Прието, Э. — 407; см. также
Prieto, Eric
Примаков В. М. —181
Пришвин М. М. — 475
Прищепа —18
Прокудин А. В. — 691
Пудовкин В. И. — 395
Пуриц, семья — 687
Пуриц А. Я. — 665, 690
783

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Пушкин А. С. — 53, 206, 221,
222, 236, 260, 264, зоо, 315,
396, 434, 457, 473, 498, 645,
647, 650, 653, 66о, 686,
700, 765
Р
Рабле, Ф. — 435,459
Равницкий И. X. — 456
Рад б иль А. — 689
Ралли А. — 665
Рандич И. Ф. — 665
Раннит А. — 430
Расин, Ж.—433, 663
Раскольников Ф. Ф. — 594
Рафалович, семья — 687
Рафалович Л. А. — 665
Рафалович Р. — 671
Рахель — см. Блувштейн Р.
Раши — 470,471
Рашковецкий М. М. — 655
Реброва Н. К. — 745
Ревякин А. И. — 504
Резников Д. Е. — 561, 562
Резникова (Чернова) Н. В. —
649, 550, 556, 561, 562
Рейберман Н. Г. — 690
Рейснер Л. М. — 601
Рекк-Котрикадзе Т. Г. — 627,
768
Ремарк, Э. М. — 604
Ремизов А. М. — и, 548-555,
557-564, 598,754
Ремизова А. И. — 766
Ремизова Н. А. — 553
Ремизова-Довгелло С. П. —
548, 549, 553, 555-559, 563
Реформатский А. А. — 343
Ржешевский А. Г. — 13
Рид, Дж. — 332
Рильке, Р. М. — 768
Робеспьер, М. — 433
Ровинский Д. А. — 698
Родин И. Г. —139
Розанов В. В. — 479, 771
Розанова О. В. — 769
Розенберг Б. — 689
Розенберг С. — 671
Розенбойм А. Ю. —14,17, 240,
241, 749
Розенсон, Д. —185, 587, 768
Романов П. С. — 495,497
Россини, Дж. — 206
Рубенс, П.-П. — 313
Ругл, Ч. — 404; см. также
Rougle, Charles
Руссо, Ж.-Ж. — 206, 207
Рыбакова Ю. П. — 268
Рымко Е. П. — 501
С
Савинио, А. — 348
Савич О. Г. — 237-240
Салтыков-Щедрин М. Е. —
Зоб, 309, 724, 735
Сальвини, Т. — 259
Самойлов Д. С. — 722, 723
Санценбахер В. И. — 665
Свирский А. И. — 328
Святополк-Мирский Д. П. —
529, 555, 558, 559, 561, 563;
см. также Mirsky, D.
Севастопуло М. — 665
Северянин И. (Лотарев И. В.) —
300, 769
Сегал Д. М. — 462
Седельник В. — 568
Сеземан Н. Н. — 556
Сейфуллина Л. Н. — 485,486,
497, 537, 601
784

Приложение
Селиванова А. Ф. — 520
Семенов С. А. —148
Семенова С. Г. — 506,512
Серафимович А. С. —105,148,
532
Сервантес, М. де — 208
Сергий Радонежский — 685
Сигел, С. — 406; см. также
Seegel, Steven
Сильвестр, Р. — 658; см. так¬
же Sylvester, Roshanna
Сковорода Г. С. — 741
Скрябин А. Н. — 422,434,439
Славин Л. И. — 645
Слезкин Ю. Л. — 2 77,415,423,
457; см. также Slezkine,
Yuri
Слоним А. Г. — 421, 533, 73*,
733, 745, 754
Слуцкий Б. А. — 723,724
Смирин И. А. — 49, 323, Збз,
364,719, 767
Соколов Ю. М. — 756
Солженицын А. И. — 764, 770
Солнцев К. И. — 549
Соловцов Н. Н. — 689
Соминский Л. — 689
Сорокин В. Г. — 770
Сосинская (Чернова) А. В. —
562
Сосинский В. Б. (Б. Б.) — ю8,
330, 561, 562
Спектор У. М. — 627-629, 634,
635
СПЕРАНДЕО И. Ф. — 69I
Сперанская Ю. К. — 249
Сталин И. В. — ид, 123,127,
129-134,181,182, 320, 321,
421,448,480,481, 763
Станиславский К. С. —12, 241,
242,252
Стендаль — 207, 583
Степанов В. — 694
Степанов Н. Л. — 759
Степун Ф. А. —169
Стецюченко А. — 659
Стилиануди А. Н. — 689
Стилиануди К. Н. — 689
Стор Н. П. — 635
Сторицын П. И. — 295, 636
Страсберг, Л. — 259, 260, 265;
см. также Strasberg, Lee
Стрепетова П. А. — 245
Струве Г. П. — 430
Стэнтон, Р. Дж. — зи, 402,409,
415, 643,768; см. также
Stanton, Rebecca Jane
Суворин А. С. — 55
Суворин Б. А. — из
Сувчинская В. А. — 556
Сувчинский П. П. — 556, 558,
559
Судейкин С. Ю. — 629
Сукиасова И. М. — 627, 632,
634, 635
Султанов Р. — 568
Султанова Ш. — 568
Сутин X. С. — 367
Суханов Н. Н. — 332, 333
Сухих И. Н. — 17, 30,49, 312,
327, 356, 381,421, 467, 501,
533, 5бо, 624, 637, 655, 756
Сушкевич Б. М. — 252
Сцибор-Мархоцкий А. — 671
Т
Тараканов И. — 694
Тарасов-Родионов А. И. — 88,
90, 91, 93,126-128
785

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Тарнополь Г. — 689
Тарнополь Д. — 671
Терехина В. Н. — 518, 521, 769
Тимашев С. И. — 676
Тименчик Р. Д. — 737
Тимошенко С. К. —18, 38
Токарев В. А. — 235
Толботт, С. — 770
Толлер, Э. — 381
Толмен, Г. — 204
Толстая Е. Д. — 292, 296,434
Толстая Т. Н. — 770
Толстой А. Н. — 497, 755, 763
Толстой Д. А. — 668
Толстой Л. Н. — 42, 277, 295,
306, 309, 341,423, 441, 486,
498, 503, 575, 768
Тольский Е. —141
Топоров В. Н. — 643
Трегуб С. А. — 267
Триоле Э. — 300
Троцкий Е.-М. А. — 690
Троцкий Л. Д. — 30, 31,124,
126,127,139,140,181,182,
192, 321, 332-334, 336, 337,
534, 542, 608
Трунк, И. — 462
Трунов К. А. —18
Тургенев И. С. — 288, 339-343,
457
Тухачевский М. И. — 542
Тынянов Ю. Н. — 762
Тэнни, Дж. — 414
Тэсс Т Н. — 725, 731, 733, 754
Тютчев Ф. И. — 424
У
Улицкая Л. Е. — 762
Урюпина А. С. — 416,473, 548,
754, 769
Устименко А. П. — 329
Утесов Л. О. — 234, 639, 732
Ф
Фадеев А. А. — 761
Файга Г. Ф. — 672
Фальк Р. Р. — 738
Фарландский Б. — 693, 694
Федин К. А. — 294
Федоров И. —14
Федотов О. И. — 698
Федюк В. П. — 325
Фейлен, Дж. —177; см. также
Falen, James
Фельдман Д. М. — 88, 89,112,
125-127,182, 541, 769
Фельдман И. — 694
Фельтринелли, Дж. — 731
Феодориди Д. Ф. — 668
Филиппов Б. А. — 430
Финкель А. М. — 709
ФЛАКЕР, А. — 367
ФЛЕШЕНБЕРГ, О. ФОН — 338
Флобер, Г. — 341, 354, 618, 619
Флоровский А. В. — 690
Фома, ап. — 448
Фрейд, 3. — 381, 437, 688
Фрейдин Г. М. — ю, 13, 204,
213, 253, 255, 410-412, 414,
415, 419, 430, 437, 526,
770; см. также Freidin,
Gregory
Френкель С. — 694
Фридберг, М. —178
Фрунзе М. В. — 95,127,139
Фукшанский А. — 690
Фурманов Д. А. —17,19,47,48,
6о, Ю2,478, 532, 731
786

Приложение
X
Хабонэ (Требуков) Ш. — 593,
596
Хазаз, X. — 595
Хайдеггер, М. — 350
Халлер (Геллер), Ю. — 159
Ханушек, С. — 574, 578; см.
также Hanuschek, Sven
Харитонов —102
Хасис О. С. — 693
Хачатурян Л. В. — 549
Хейз, X. — 766
Херцфельде, В. — 570
Хетени, Ж. — 20, 74, 76, 77,
79, 81, 84,171,194, 77о; см.
также Hetenyi, Zsuzsa
Хикмет, Н. — 594
Хмельницкий Б. — 8о, юб,
171
Хмельницкий Т. —161
Холшевников В. Е. — 698
Христофоров В. С. —14,427
Хрулев А. В. — 102
Хрусталев В. М. — 329
Хрущев Н. С. — 77о
Хьог М. — см. Плоткин Г.
Ц
Цаккони, Э. — 237-241, 259
Цвейг, С. — 381
Цветаева М. И. — 330, 550, 554,
556, 557, 5бЗ
Цветинович Н. Д. — 690
Цезарь Юлий — 311, 313, 318,
320
Цеханович А. Н. — 691
Цецилий — 227
Циммерман В. А. — 690
Цинна Луций Корнелий —
321
ЦУПЕРФЕЙН Г. — 694
Цфасман Й.-Л. — 594-596
Цымбал Е. В. —13
ч
Чайковский П. И. — 216, 441
Чаплин, Ч. — 464
Чарская Л. А. — 486
Часовитина Д. Е. — 328
Часовитина Д. Н. — 328
Чеботаревская А. Н. — 347
Чепурин Д. Я. — 691
Черненко М. М. — 467
Черниховский С. — 688
Чернов В. М. — 333, 561
Чернышевский Н. Г. — 206
Черток — 594
Чехов А. П. — 54, 55,154,180,
338, 583, 601, 686
Чижов Г. В. — 558
Чугуев В. Т. — 331
Чудаков А. П. — 55
Чудновцев Н. А. — 690
Чуковская Л. К. — 762
Чуковский К. И. —119,424,
425, 430, 454, 696
Чурилин Т. В. — 503
Чуя А. — 693, 695
Чхеидзе Н. С. — 333
Ш
Шагал М. 3. — 367, 444
Шагинян М. С. — 203, 328
Шаламов В. Т. — 762
Шаляпин Ф. И. — 330
Шамардина С. С. — 521
Шапиро, Дж. — 316, 318; см.
также Shapiro, James
Шастина Е. М. — 565, 567, 771
Шафир Я. — 495, 515, 516
787

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Шекспир, У. — 260, 311, 313-
319, 321
Шеллинг, Ф. В. — 349, 350
Шенталинский В. А. — 256
Шепелев Г. Г. —102
Шервинский С. В. — 226
Шереметев Б. П. — 58
Шерр, Б. — 656; см. также
Scherr, Barry
Шершеневич В. Г. — 601
Шестов Л. И. — 439
Шехтель Ф. О. — 55
Шиллер, Ф. — 245
Шишов В. — 659
Шкловский В. Б. — 75,170,
292-296, 300-302, 309,402,
428, 479, 489, 501, 503, 516,
бог, 645, 759
Шкуро А. Г. — 138
ШЛАПОБЕРСКАЯ С. Е. — 57I
ШлЁнский А. — 588, 595
Шмелев И. С. — 768
Шмидт Д. А. — 63,180,181, 295
Шнейдеров Д. А. — 766
Шойхет А. — 695
Шолом-Алейхем (Рабино¬
вич С. Н.) — п, 28, 204,
273, 436, 445, 452-454, 456,
458, 464-468, 739
Шолохов М. А. — и, 476, 499“
502, 504-517, 762, 763, 765
Шофман Г. — 590, 592, 593
Шрайер М. Д. — 178, 650; см.
также Shrayer, М. D.
Штейнбук Ф. М. — 655
Штерн Ф. — 665, 669
Шубин В. Ф. — 425
Шубина Е. Д. —141
Шульц Е. И. — 668
Шумихин С. В. — 479
Щ
Щаденко Е. А. — 38, 521, 523,
525, 529, 752
Щеглов Ю. К. — 25
Щербак И. Д. — 690
Щербина А. —126
Щукин Б. В. — 766
Э
Эделыптейн М. Ю. — 323, 749,
771
ЭЙДЕЙМАН Р. П. — 542
ЭЙДЕЛЬМАН И. — 467
ЭЙЗЕНШТЕЙН С. М. — 13, 380-
382, 384-386, 388, 389, 395,
398, 400, 401, 435, 726
Эйхенбаум Б. М. — 435, 436,
445, 474, 497, 498
Эмухвари, братья — 630
Энгель Ю. О. — 690
Энгельс, Ф. — 412, 413
Эпштейн —141
Эренбург И. Г. — 74,169, 354,
426, 622, 623, 754, 761, 770
Эренфельс, X. фон — 338
Эрлих, В. — 311, 315; см. так¬
же Erlich,Victor
Эстрайх Г. Я. — 464,468
Этвеш, Л. — 770
Эфрон С. Я. — 556, 557 •
Ю
Юнг, К. Г. — 353
Юргенева Н. Н. —12,121,170,
237, 476, 616, 629, 664, 730
Юшкевич С. С. — 295,457,591
Я
Яворская А. Л. — 128, 661, 748,
771
788

Приложение
Якир И. Э. —181
Якобсон Р. О. — 559
Яковлев В. —137
Якубовский Г. В. — 353, 354,
485,486
Яловиков Е. Н. — 690
Ямпольский М. Б. —170,171,
186,199, 204, 230, 312, 3^3,
315, 3i6, 319, 342, 763
Ясенский, Б. — 414, 430
Яффе Л. Б. — 457
D
Dante Alighieri — 212, 218
Dronke, Peter —224
E
Erlich, Victor — 3H, 324
F
Falen, James —173,178,186,
200
Freidin, Gregory — 17З, 204,
255, 312,410-412,4*5,420,
422, 427,447, 449, 525
A
Abraham, Richard — 325
Altalena — см. Жаботин-
ский В. E.
Arel, Dominique — 406
В
Bar-Sella, Zeev —278
Batuman, Elif — 312
Bellow, Saul — 455
Benjamin, Walter 647
Berard, Ewa — 431
Blanche, А.-Е. — 346
Bloch, Ch. — 462
Bloom, H. — 324
Brown, Clarence — 426
Broudeur-Kogan, Mireille
382
Burckhardt, Sigurd 3*7, 3!8
С
Cammy, J. D. — 408,469
Canetti, Elias — 569, 574, 576,
578
Catteau, Jacques — 366
Curtius, Ernst — 229
G
Girard, Rene — 208
Grosz, Georg — 571
H
Hakker, G. — 578
Halperin, Hagit — 595
Hanuschek, Sven — 574, 578
Hetenyi, Zsuzsa — 74, 75, 77,
80, 84
Hethmon, Robert 260
Horowitz, Brain — 456
J
Jakobson, Roman — 76
Jonas, Hans —189
JOVANOVIC, MlLIVOJE 76
К
Katz, Dovid — 409
Konstantin, Peter — 420
Koschmal, Walter — 643, 644,
659
L
LeDonne, John — 405
789

Исаак Бабель в историческом и литературном контексте
Le Gallienne, Eva — 268
Lejeune, Philippe — 405
M
Maupassant, Guy de — 346,
35i, 619
Mendelson, Danuta — 657
Miron, Dan — 452,468
Mirsky, D. —529
Moss, Kenneth — 455
Murav, Harriet — 405
N
Natkovich, Svetlana — 454
Normandy, George — 351
P
Pasquini, Emilio — 212
Petrovsky-Shtern, Yohanan —
403
Pratt, Mary Louise — 406
Prieto, Eric — 407
Q
Quaglio, Antonio — 212
R
Rougle, Charles — 324,404
Ruble, A. Blair — 406
S
Seegel, Steven — 406
Senderovich, Sasha — 408,469
Shapiro, James — 316, 318
Shneer, David — 455
Shrayer, Maxim D. — 650
Schuster, P. k. — 571
SlCHER, EfRAIM — iyi} 172, 178
186-188,193, 404
Singleton, Charles S. — 218
Slezkine, Yuri — 415
Stanton, Rebecca Jane — 402,
409, 643
Strasberg, Lee — 265
Sylvester, Roshanna — 658
T
Terras, Victor — 324
Trask, Willard — 229
W
Wisse, Ruth — 408,436,445,
452,454, 469
Z
Zholkovsky, Alexander — 204

ЧЕЙСОВСКАЯ КОЛЛЕКЦИЯ
ИСААК БАБЕЛЬ В ИСТОРИЧЕСКОМ
И ЛИТЕРАТУРНОМ КОНТЕКСТЕ: XXI ВЕК
сборник материалов
Международной научной конференции
в Государственном литературном музее
23-26 июня 2014 г.
Корректор Елена Константинова
Художественный редактор Евгения Черненькова
Верстка Константин Москалёв
Подписано в печать 28.12.2015. Формат 84x100/32.
Усл.-печ. л. 38,5- Тираж 500 экз.
Заказ № 7560.
Издательство «Книжники»
127055, Москва, ул. Образцова, д. 19, стр. 9.
Тел. (495) 710-88-03
E-mail: info@knizhniki.ru; lechaim@lechaim.ru
Интернет-магазин: www.knizhniki. ru
Издательство «Литературный музей»
121069, Москва, Трубниковский переулок, д. 17, строение i
Тел. и факс 8 495 695 44 94
Сайт: www.goslitmuz.ru
e-mail: litmuz@bk.ru
9	755995	304104

ж
{книжники}
ИЗДАТЕЛЬСКИЙ ДОМ «КНИЖНИКИ»
Мировая еврейская литература
Интернет-магазин издательства:
www.kmzhniki.ru
Постоянная экспозиция в издательстве:
127055, Москва, ул. Образцова, 19/2
Тел.(495)663-21-06
Магазины еврейской книги
в Москве:
ул. Большая Бронная, 6, 1 этаж;
2-й Вышеславцев пер., 5а, 3 этаж
в Санкт-Петербурге:
Лермонтовский пр., 2
sinagoga.spb@gmail.com
Тел. (812)713-81-86
в Одессе:
Магазин университетской книги
«Остров послезавтра»
ул. Еврейская, д. 13
тел: + 38 050 65 32 203; + 30 048 77 00 748
Синагога Хабад Одесса
ул. Осипова, д. 21